«Своя гавань»

Горелик Елена Своя гавань

Мы источник веселья — и скорби рудник.

Мы вместилище скверны — и чистый родник.

Человек, словно в зеркале мир — многолик.

Он ничтожен — и он же безмерно велик!

Омар Хайям

1. Опасное ремесло

1

Шхуна была старенькая, не раз чиненная. Но надёжная, неприметная, и, самое главное, быстрая. Как раз настолько, чтобы убежать даже от фрегата береговой стражи — всё равно какой страны. Хоть Испании, хоть Франции, хоть Англии. Даже в Сен-Доменге — пиратской гавани! — и то не очень радовались контрабандистам. Всё верно, пираты купцов вообще-то привечают (что странно), разве только для испанцев делают неприятное исключение: их попросту грабят. Но какое голландцу дело до каких-то испанцев-папистов? Ну и что, что союзники. Сегодня союзники, а завтра, глядишь, наоборот, сколько раз так было. А о своём благосостоянии нужно думать всегда. Вот и он, Даниэль ван Веерт, думает. И не может сказать, что его дела совсем уж плохи.

А шхуна и впрямь хороша. Трюм достаточно вместителен, чтобы провезти нужные товары. Ходовые качества выше всяких похвал: эта старенькая посудина давала двенадцать узлов при не самом сильном ветре, а по маневренности уступала разве только новым английским бригам. Немногочисленная команда знала своё дело хорошо. С пиратами до последнего времени соблюдался нейтралитет. Что ещё нужно порядочному контрабандисту, чтобы не попадаться? Да то же, что и порядочному пирату: удача. И Даниэль ван Веерт имел все основания полагать себя удачливым малым. А залогом своей удачи он считал шхуну, случайно перекупленную пять лет назад у какого-то ямайского пирата. Шхуна была голландская, с меньшей, чем у других судов того же типа, осадкой, но не «пузатая», как большинство её соотечественниц. По мнению команды, не очень-то ей подходило имечко, красовавшееся на кормовом подзоре: «Бабка Гульда». «Какая она ещё, к морскому дьяволу, „бабка“, если умеет так резво бегать?» — посмеивался боцман. Но почтенный возраст — на взгляд Даниэля, не меньше трёх десятков лет — всё же иногда давал о себе знать. То «слеза» по обшивке, то приходилось ремонтировать румпель после пустякового шторма, который и лодку-то потопить бы не сумел, то рангоут начинал скрипеть, словно несмазанное тележное колесо.

«Ещё годик — и я куплю себе что-нибудь поприличнее».

Мечты пока оставались мечтами. По меркам Мэйна он успешный делец. По меркам Европы — мелкая шушера. Возвращаться в Голландию следовало с туго набитым кошельком, а не с сомнительной славой удачливого контрабандиста. И уж подавно не на старенькой шхуне с таким интересным названием. А помочь Даниэлю в этом благом деле должны были пираты Сен-Доменга. Помимо своего желания.

Встреча, естественно, была назначена далеко от города. Пираты — это даже не нетерпимые к контрабандистам испанцы. Те просто вешают, а эти в лучшем случае побьют, отберут корабль, и ещё штраф сдерут такой, что мало не покажется. В худшем — сплавят на соляные копи, предварительно обработав девятихвостками. Уж что-что, а своих купцов они действительно берегут. Чтобы не разбежались. Но дешёвые ром, кофе, сахар, ещё более дешёвые ткани и пиратская добыча по совсем уже бросовым (по меркам Мэйна) ценам всё-таки стоили риска. И Даниэль рисковал.

В этой бухточке в десяти милях к западу от Сен-Доменга и была назначена встреча с «партнёрами».

«Интересно, — Даниэль позволил себе съехидничать, хотя бы мысленно, — почему эти пираты, отчаянно защищая интересы связавшихся с ними купцов, не могут углядеть за своими сволочами? Об этой мадам говорили, будто она старается не допускать таких промахов. Значит, либо врут, либо… даже страшно подумать, что все эти „партнёры“ работают на неё». Последняя мысль была неприятной настолько, что голландец поёжился. «Да нет, быть того не может, — успокаивал он сам себя. — Такого не делают даже англичане, а они мастера на подобные подлые штучки. Я пугаюсь собственной тени, это плохой признак». Спокойствие вернулось не сразу. А когда солнце покатилось к горизонту, «Бабушка» — как ласково называл её ван Веерт — галсами пошла к побережью. Фарватер он знал как свои пять пальцев — ещё с тех времён, когда здесь заправляли испанцы. Потому вёл шхуну уверенно, даже не поставив на бак матроса с лотом. Но он немного не рассчитал с временем: солнце-то ещё не зашло. И потому только чертыхнулся сквозь зубы, увидев подсвеченные закатом паруса.

Двое. Две посудины под трёхцветными республиканскими флагами. Береговая охрана, чтоб её…

А может, верно говорят, что пиратка приказывает не хватать купчишек-воришек на месте, а отслеживать каждый их шаг? Если так, то он пропал.

Ветер — крепкий норд-норд-ост — сейчас благоприятствовал пиратам. Но и Даниэль не стал покорно ждать, пока его повяжут. Разве «Бабка Гульда» — не самая быстрая шхуна в этих водах? Да при таком ветре он выжмет из неё все тринадцать узлов, и проклятым разбойникам из Сен-Доменга останется только поцеловать её в…корму.

— Лево на борт! — крикнул он. Боцман подхватил инициативу, и матросы забегали по палубе и вантам с удивительной прытью. — Ставить все паруса! Живо, черти, живо! Или на рею захотели?

«Бабушка» совсем не по-старчески лихо развернулась и пошла строго по ветру, набирая скорость. Не в первый раз. Ибо жизнь контрабандиста — это не только выгодные сделки, но и такие вот гонки на выживание. Что ж, верная посудина оправдала ожидания своего капитана: скорость была никак не меньше предполагаемых тринадцати узлов, а значит, скоро можно будет вздохнуть с облегчением. По крайней мере, когда они отойдут от пиратов самое меньшее на милю. А там уже… Что это?

Даниэль, не веря своим глазам, уставился за корму.

Пираты не только не отставали — они явно подсократили расстояние!

«Но этого не может быть! Они же идут самое меньшее на шестнадцать узлов!!!»

Изумление было так велико, что Даниэль даже забыл испугаться. А когда он об этом вспомнил, то понял одну вещь: пугаться поздно. Зато самое время спускать флаг и ложиться в дрейф.

«Что у них за посудины, хотел бы я знать?»

Прошло совсем немного времени — золотой ослепительный диск солнца только-только коснулся горизонта — когда Даниэль смог наконец во всех подробностях рассмотреть пиратские суда… «Две мачты. Парусное вооружение как у брига. Но корпус! Не бывает таких бригов, хоть повесьте меня на нок-рее!» Узкий, острый, как клинок, форштевень. Он и рассекал волны не хуже клинка, отсюда и скорость. Корпус, своей формой слегка смахивавший на барракуду. А маневренность наверняка не хуже, чем у брига, да и пушечки у них… Ван Веерт разглядел: у этих странных «бригов» орудийных портов не было вовсе. Всего-то вооружения, что по две небольшие пушки по каждому борту, на верхней палубе. Но какие пушки! Судя по блеску, не бронзовые. Одним словом, влип — дальше некуда. Одна надежда: пустой трюм. Если нет контрабандно вывозимого товара — ввозить без лицензии пираты позволяли буквально всё — значит, есть шанс наплести пиратскому капитану, что, дескать, заплутал в незнакомых водах. А при виде патруля испугался, не разглядел республиканских флагов. Шанс контрабандиста — не только быстрый корабль, но и умение вовремя прикинуться честным человеком…

…Капитан — ну и харя! — ухмылялся так нахально, что у Даниэля помимо воли зачесались руки. Дать бы ему между глаз, сразу бы перестал скалиться. Кто знает: может, десять лет назад, в пору лихой юности, он бы так и поступил. Чтобы тут же быть скрученным и избитым. Ведь за капитаном на борт «Бабки Гульды» пожаловали два десятка головорезов, ничуть не симпатичнее своего капитана. А второй «бриг» всё время держал голландца на прицеле. Чёрт, ведут себя не как разбойники, а как военные. Даже изволят гордо именовать себя береговой стражей Сен-Доменга. Бандитские рожи — вот кто они! Но Даниэль твёрдо знал, что не только не выскажет пиратам своё истинное мнение — он будет предельно вежлив и обходителен. Он принесёт самые глубокие извинения за беспокойство, причинённое доблестным стражам морских границ республики, и даже пригласит капитана отужинать…

— Ужин — дело стоящее, — хитро ухмыляется эта небритая морда, именующая себя капитаном Матье. — Только недосуг мне с вами ужинать, минхеер. У меня приказ — провожать таких как вы в гавань Сен-Доменга. Разумеется, со всем почтением, с которым следует относиться к желанным гостям.

Эти слова он произносит с таким едким сарказмом, что Даниэль едва подавляет тяжёлый вздох. Конечно, ещё не всё потеряно. Но теперь придётся платить за лицензию и покупать нужные товары в городе, по полной цене. В лучшем случае. Если же пираты хоть что-то прознают о его здешних связях, конфискация и соляные копи ему обеспечены. Так что лучше сейчас улыбаться и помалкивать. И подчиниться силе.

— Что за гусь?

— Голландец. Наверняка контрабандист, только доказательств нет. Пока нет.

— Надо было брать его с поличным.

— С поличным их хрен возьмёшь — они ж свои делишки ночью обделывают, сам в курсе. Так бы и ушёл по темноте, ночи-то безлунные.

— А на берегу что? Опять прозевали? Шкуру спущу, селёдки снулые!

— Да нет Этьен, на этот раз, кажется, что-то нащупать удалось. И знаешь, мне до чёртиков не нравится то, что мы нащупали…

2

Галка отчаянно завидовала «совам» — людям, пик активности которых приходится на тёмное время суток. Сама же она привыкла вставать с первыми лучами солнца и работать допоздна. Но после заката ей приходилось выпивать по три чашки кофе, чтобы не заснуть прямо за бумагами… Чёрт, чёрт, чёрт, опять засиделась до полуночи! Джеймс уже устал говорить о том, что она себя не бережёт. Но его взгляд иной раз был красноречивее всяких слов. Эдак недолго мужа потерять… Разводиться он с ней, понятно, не станет — нормальная религиозная мораль, как-никак — но вот стать ей чужим вполне может.

«Нет, — подумала Галка, с усилием потирая наливавшийся пульсирующей болью висок. — Я понимаю, что политика требует жертв, но не собираюсь ради неё, проклятой, жертвовать семьёй».

…Джеймс не спал. Обычно, когда жёнушка допоздна засиживалась за бумажной работой — днём, естественно, у них обоих были неотложные дела, не связанные с канцелярией — он или выходил в сад, или садился читать… Глухое раздражение копилось понемногу, по капельке, и теперь время от времени начинало себя проявлять. Только вчера он едва не поругался с женой из-за радикального несовпадения взглядов на воспитание ребёнка. Хорошо хоть у обоих хватило ума выяснять отношения не в присутствии Жано и кормилицы. В итоге они всё же помирились, но дался им этот мир куда труднее, чем раньше… Джеймс вздохнул и закрыл книгу. Воспоминание свежее, и не из приятных. А причина лежала на поверхности. «Сен-Доменг отнимает у меня Эли, — подумал он, бросив пухлый томик на стол. — А может, дело во мне? Может, Эли отдаёт всё время Сен-Доменгу потому, что я донимаю её придирками и стыжусь своей нежности?..» Память тут же подбросила панамский поход. Объяснение, тайные свидания с риском попасться на глаза испанским лазутчикам, лихая свадьба накануне решающего штурма Панамы… Да, тогда он не стеснялся демонстрировать Алине свои чувства. Что же изменилось с тех пор?

Если ничего не предпринять, их брак вскоре может превратиться в фикцию.

«Я не допущу. Нет. Я слишком её люблю, чтобы потерять так глупо…»

…Галка тихонечко вошла в комнату — ни дверь не скрипнула, ни паркетина под ногами. Она не хотела будить Джеймса, если он уже уснул. За ним в последнее время завелась привычка засыпать прямо за чтением очередной книги… Язычок пламени одинокой свечки скупо освещало стол. Предметы отбрасывали причудливые тени, и те, переплетаясь с узором паркета, превращались в фантастические фигуры… Джеймс не спал. Просто сидел в кресле с закрытой книгой в руках и заворожено смотрел на танец свечного огонька. Он даже не отреагировал на тихие Галкины шаги. И, когда жёнушка ласково коснулась его щеки, вздрогнул от неожиданности.

— Эли… — он смотрел на жену, словно пытался понять — сон это, или явь.

— Мы опять думали об одном и том же, — Галка поняла недосказанное и тепло улыбнулась.

Джеймс посмотрел на неё так, будто впервые увидел. Эта уставшая женщина давно уже не была похожа на задиристую, нагловатую, злую девчонку, в которую он имел неосторожность влюбиться. Тогда в её душе ещё хранилось тепло родного дома, родительской любви. А сейчас?.. Видимо, эти мысли как-то отразились — в мимике, во взгляде. Потому что в глазах жены Джеймс прочитал ответ: «А сейчас я сама пытаюсь построить дом. Наш дом…»

И время повернулось вспять…

Сведения, полученные ещё вечером, заставили Этьена крепко задуматься. На всю ночь. Пришлось влить в себя кофе чуть не до самых ушей. Как там Воробушек говорит? «На том свете отдохнём». А что делать? Приходится вертеться как проклятым — своя ведь гавань, не на дядю работают.

«Вовремя они, гады, подсуетились, — думал Этьен, делая для себя определённые выводы. — „Гардарика“ и „Сварог“ стоят на тимберовке, обоим ещё недели три до спуска на воду. Остальные корабли на патрулировании побережья или в рейдах. Если бы не пара новых сторожевиков да оперативная работа моих ребят в городе, могли бы проворонить этот канал утечки информации… Всё верно. Ни один враг не гадит так, как…добрые соседи. Особенно те, которые славятся умением вовремя оказаться не при чём. А что теперь будет-то?.. Впрочем, не моего ума это дело — политикой заниматься. Да и времени нет».

Разведслужба Сен-Доменга действительно не вмешивалась ни в политику, ни в торговлю. Только собирала информацию. А какие выводы из этой информации сделают «наверху», разведке должно быть всё равно. И Этьен полагал это правильным. Фактически то же самое наблюдалось и в Испании, и во Франции, откуда система и была скопирована с некоторыми коррективами под местную специфику. А французская разведка редко давала сбои на жизненно важных для страны направлениях. Вот как уже распоряжались собранной информацией в Версале — от этого иные кадровые разведчики только тихо матерились. Политика… А здесь Сен-Доменг, пиратская страна. Во главе которой находится редкостная стерва, сумевшая полтора года назад преподнести профессионалам французской разведки большо-о-ой сюрприз. Хорошо ещё, что король посчитал более выгодным вариант с признанием независимости мятежной колонии и обменом посольствами, не то получился бы такой геморрой, что и за двадцать лет бы не разгребли. Этьен теперь прекрасно видел принципиальное отличие Сен-Доменга от типичного «разбойничьего острова», коими в своё время были Ямайка и Тортуга. Хотя флот Сен-Доменга — это всё те же пираты, перебравшиеся сюда чуть не со всего Мэйна, но они являются здесь именно флотом, и не более того. Не пираты решают, с кем, чем и по каким ценам торговать — для этого есть Торговый совет во главе с месье Алленом. Не они решают, с кем и против кого Сен-Доменг сегодня будет дружить — для этого есть генерал Спарроу. Вернее, Эшби-Спарроу, как она подписывается в официальных документах. И уж тем более не пираты диктуют немцу Лангеру, что изобретать и испытывать в лабораториях города. В этом ещё д'Ожерон, покойник, усматривал залог будущности Сен-Доменга как государства. Этьен сильно подозревал, что умный и хитрый политик месье Бертран именно этим и аргументировал перед королём свою позицию. Ну, а что действительно было на уме у Луи Четырнадцатого, то одному Богу ведомо. В любом случае, Этьен не собирался расслабляться, и его ребята исправно отслеживали информацию, уходившую по двум выявленным каналам французских коллег. Брать этих товарищей не было смысла: вроде как союзники. Но каждый раз Этьен весьма подробно информировал мадам генерала, что эти союзники знают, и чего пока не знают.

А здесь… Получается, права Воробушек: в политике не бывает ничего святого…

Этьен мысленно ругнулся: кой чёрт принёс его в такую рань? Ведь знал же Галкин распорядок дня. Встаёт ни свет ни заря — так ведь ещё солнце не взошло. Припёрся… Сиди теперь и жди, пока важный, словно лорд, дворецкий-англичанин пошлёт кого-нибудь из прислуги разбудить госпожу. Визит главы контрразведки — как раз тот случай: когда бы ни пришёл, всё хорошо, лишь бы не было слишком поздно. И всё-таки Этьен мысленно выругал себя. Неужто не мог подождать ещё часок? Голландец-то всё равно под замком, что с ним станется? А его дружков с берега, пусть и не всех, но отследили. Тоже никуда за этот час бы не делись…

Невозмутимый Джордж явился минут через пять, и объявил, что господа готовы принять гостя. Провожаемый холодным взглядом англичанина, Этьен проследовал в гостиную. Джеймс и Галка, даже при их военно-морской привычке быстро одеваться, успели лишь накинуть халаты.

— Извини, что встречаем в таком виде, — Галка жестом пригласила гостя присесть. — Рассказывай.

— Сегодня вечером наши отловили одного голландца, — Этьен сразу перешёл к делу. — С виду как будто обычная контрабанда — его на берегу ждали. С товаром. Но был среди этих, кто на берегу ждал, и один тип без товара. Только запахло палёным, он первым и смылся. Задержать не удалось. Зато парни сумели проследить, куда он вошёл, когда удостоверился, что мы как будто не висим у него на хвосте. А вошёл он в контору англичанина Уилкинсона, поставщика скобяных товаров. Того самого, что поставляет гвозди для верфи.

— Интересно, — новость для Галки была, мягко говоря, неприятная: верфь и корабли были её «пунктиком». Не говоря уже о том, что верфей, способных капитально отремонтировать линкор, здесь было всего три — в Сен-Доменге, в Порт-Ройяле и в Фор-де-Франсе. — Охрану верфи усилили?

— Это первое, что я сделал.

— Надеюсь, ты сделал это так, чтобы кое-кого не спугнуть?

— Обижаете, капитан, — Этьен по привычке называл Галку «капитаном» — привилегия старого друга. — Послал туда ещё десять человек — под видом новых работников. Не беспокойтесь, все они корабельные плотники, прокола не должно быть. За англичанином и его людьми прицепили «хвост», теперь каждый его чих будет нам известен. Мастера на верфи давно под наблюдением. Хрен кто подойдёт к ним и их чертежам ближе, чем на пушечный выстрел. А входящих на верфь и выходящих оттуда и так обыскивали. Ночью же караулы будут удвоены — это на тот случай, если вдруг кому-нибудь захочется поиграть с огнём.

— Всё верно, Этьен, — Галка всегда с уважением относилась к профессионалам, на каком бы поприще человек ни отметился. — Тут, как говорят у меня на родине, комар носа не подточит. А за англичанами пусть следят в десять глаз. В прошлый раз они как будто начинали возню вокруг арсенала. Насколько я знаю, мы ещё не в курсе, кто крышует их сеть в городе?

— Подозреваем секретаря посольства, но подозрения ещё не уверенность.

— Хорошо, работай на этом направлении. А что союзники?

— Там пока тихо. Испанцы же не шевелятся — ещё с весны, когда мы их сеть разом прикрыли. Но, сдаётся мне, они получают сведения от голландцев — через тех же контрабандистов. Если я как следует допрошу этого ван Веерта…

— Допроси. Только фарш из него не делай — он нам ещё целым и невредимым понадобится.

— Он вроде парень умный, можно уговорить. Или подкупить. Какой голландец не поведётся на деньги?

— Да, но он будет вынужден подписать агентурное обязательство, и стоить нам это будет немало, — усмехнулся Джеймс.

— Джек, если мы прохлопаем диверсию в городе, это обойдётся куда дороже, — возразила жёнушка, в очередной раз демонстрируя свой «ангельский» характер. — У нас флагман и один из линкоров на ремонте. Ещё шесть судов заложено, строят с нуля. Если всё это сгорит к чёртовой матери, нас сомнут за два-три месяца. У нас ко всему компоту уже дефицит снарядов. Помнишь, как братва в Сантьяго решётки и ворота снимала? Сколько трофейных бронзовых и чугунных пушек на корабли погрузили? Всё это переплавили, но сколько снарядов получилось, а сколько нам нужно?.. Если завтра у нас на горизонте нарисуется испанская эскадра, мы их встретим как положено. Костей не соберут. А если сразу за испанской придёт эскадра голландская, я уже не знаю, чем их встречать. Тут уже мы сами костей не соберём, и это не преувеличение. Пока держимся за счёт большой дружбы с Францией и отличной разведки. Но если мы не замиримся хотя бы с голландцами, нам очень скоро не поможет и это.

— Помнится, ты была очень недовольна сепаратным миром Англии и Голландии, дорогая, — заметил Джеймс. — Чем мы в данном случае будем лучше Англии?

— Тем, что продолжение войны с Голландией для Англии было не смертельно. Могли бы и повоевать, хотя бы для приличия, — невесело усмехнулась Галка. — А у нас ситуация именно такова: либо мир с Голландией, либо смерть. Во-первых, войну на два фронта мы в одиночку не вытянем. Французы-то не спешат слать подмогу. Как Кубу брать — так без нас никак. А как подкинуть пару линкоров в помощь — обойдётесь, самим нужны. Во-вторых, голландцы — это…

— …торговля, — Джеймс понял Галкин намёк ещё до того, как он прозвучал. — А торговля, помноженная на наши пушки и корабли — это большая прибыль. От такого предложения голландцы не откажутся. Но Франция… Боюсь, король не расценит этот шаг как дружественный. А шантаж вовсе выведет его из себя.

— Если грубо работать — да. Но мы уж как-нибудь вывернемся, — подмигнула ему Галка. — Придётся повертеться, если жить хотим.

— Я подброшу сведения голландскому резиденту, — Этьен, как кадровый разведчик, умел одной фразой подвести итог любой беседы. — Есть у меня надёжный канал. Если клюнет — я немедленно сообщу. Могу даже устроить встречу.

— Нет, с этим пока не стоит торопиться, — мадам генерал покачала головой. — Уровень главы резидентуры — максимум глава контрразведки. То есть, ты, Этьен. Ты и без нас теперь знаешь, что и как ему говорить. А если на встречу начнёт набиваться очень большая шишка — это я о себе так скромно, ага? — голландцы вообразят, будто могут из нас верёвки вить. Если мы хотим получить мир, не стоит скупиться. Но и выцарапывать его любой ценой тоже не стоит. Мы независимое государство, или где? — добавила она с непередаваемой иронией.

— К тому же, государство, не потерпевшее пока ни одного поражения в этой войне, — добавил Эшби.

— Не сглазить бы, — помялся Этьен. — Всяко ведь бывает.

— Верно. Но всё-таки голландцы, в отличие от французов, ещё помнят, кто отколотил Рюйтера у Мартиники. На этом стоит сделать акцент, когда ты выйдешь на голландского резидента.

— Будьте покойны, месье, поговорю с ним как надо, — сказал Этьен. — Я могу идти? Дел ещё…

— Может, позавтракаешь с нами? — Галка наконец вспомнила, что она вроде как хозяйка в доме. — Нет, Этьен, не отказывайся. Вижу ведь, что всю ночь кофием накачивался, а промытый желудок — плохой советчик в делах.

Джеймс взял со столика маленький колокольчик и легонько тряхнул его. Комната наполнилась мягким серебряным звоном. Дверь приоткрылась, и пожаловал Джордж — по-прежнему невозмутимый, как истинный англичанин. Но не этой эпохи, а викторианской.

— Джордж, распорядитесь через четверть часа подать завтрак на три персоны, — распорядился Джеймс.

— Слушаюсь, сэр, — чинно ответствовал дворецкий и, сохраняя достоинство старшего слуги при знатном семействе, не спеша покинул гостиную.

Ох, Господи, если бы я знала, во что лезу… Не понимаю тех руководителей, которые, имея власть, целыми днями валандаются по охотам и балам, скинув все дела на министров. Я тоже не всё в одни руки загребла: помощники есть, и толковые. Но, как в той песне поётся — покой нам только снится… С другой стороны, если я не буду заниматься политикой, она займётся мной. Вплотную.

Верфь. Корабли. Это сейчас главное. Пока есть время, нужно сделаться если не сильнее всех, то хотя бы самыми сильными в этом конкретном уголке земного шара. А некоторые члены торгового совета изволили недавно выразить недовольство по поводу «чрезмерно милитарного бюджета». Мол, могли бы денежки эти пустить на торговлю… Наполеон был прав. Страна, не желающая кормить свою армию, будет в итоге кормить чужую. Не имея возможности сослаться на Бонапарта, выдала эту сентенцию под соусом: «У меня на родине говорят…» Но, кажется, убедило это не всех скептиков. Для некоторых из них что мы, что французы, что англичане с испанцами — всё едино, лишь бы им оставили налоговые льготы да гарантировали безопасность перевозок. Вот на этом и пришлось их поддеть. Заявила, что вряд ли представители властей какой-либо ещё державы готовы предоставить господам негоциантам льготы, подобные действующим в Сен-Доменге. А обеспечиваются эти льготы как раз тем самым «милитарным бюджетом». Ибо не будь у нас флота, которого реально боятся все окружающие, здесь и по сей день рулил бы какой-нибудь дон Педро.

Итак — флот.

На завтра намечен спуск на воду отремонтированных «Гардарики» и «Сварога». Это был не просто капремонт с полной заменой обшивки. Модернизация вооружения заставила радикально изменить внутреннюю конструкцию судна. Мидель-деки попросту перестали существовать. Зачем кораблю шестьдесят орудий, если ту же плотность огня можно выдать вдвое меньшим количеством пушек? А если учесть, что каждая снятая со «Сварога» пушечка весит примерно по три тонны, то можно прикинуть, насколько толще и прочнее можно сделать обшивку, больше взять на борт припасов, товара или людей. Но если на «Свароге» только заменили обшивку и перепланировали «внутренности», то от старой «Гардарики» остались разве что мачты. Прежний корпус был полностью разобран и пошёл на текущий ремонт мелких судов. А новый уже ничем не напоминает «пузатый» галеон. Скорее, помесь военного галеона (толстая обшивка, высокие ют и бак), фрегата (узкий корпус) и клипера (острый форштевень). Что поделаешь, у корабельных мастеров оказалась богатая фантазия. Теперь «Гардарика» должна глубже сидеть в воде. Но отсутствие нижней батарейной палубы с орудийными портами сводит негативные последствия этого обстоятельства почти на нет. Ну, не во всякую захолустную гавань теперь войдёшь, придётся на внешнем рейде становиться. Так ведь у французских и английских линкоров осадка ещё глубже, и никто от этого в истерику не впадает. Ну, балласта в трюме чуть больше. Зато мачты малость нарастили, да реи чуток удлинили. За счёт чего парусность увеличилась примерно процентов на двадцать… Одним словом, жду — не дождусь завтрашнего дня, когда можно будет провести ходовые испытания. Наши сторожевики на основе бригов, уже прозванные «барракудами», показали себя отлично. Но «Гардарика» намного тяжелее этих сторожевиков. Как она теперь поведёт себя на воде?..

Если этот опыт удастся, и мы со временем создадим скоростное трансокеанское судно наподобие чайного клипера, ещё посмотрим, кто в этой истории станет владыкой морей…

3

— Капитан! Впереди по курсу Сен-Доменг!

Влад поднялся на мостик. Если ветер не стихнет и не переменится, то через час с небольшим «Бесстрашный» бросит якорь в родной гавани. Родная гавань… Капитан… Да, кто бы семь лет назад мог подумать, что избалованный папенькин сынок станет сперва французским офицером, а затем пиратским капитаном…

Ещё четыре месяца назад сорокапушечный фрегат «Бесстрашный» носил имя «Сантьяго-де-Арагон». И ходил в паре с таким же сорокапушечным фрегатом «Сан-Фернандо». И повстречали как-то эти двое одинокий тридцатидвухпушечный фрегат французского производства под трёхцветным республиканским флагом. «Проклятые воры» сдаваться отказались. Завязался бой. Пираты, зная, что их ждёт в испанском плену, дрались как безумцы. «Сан-Фернандо» был потоплен. Но на пиратском фрегате полегла четверть команды, капитан был убит. Его место на мостике занял старший помощник. Через десять минут погиб и он. И командование принял второй помощник — Влад. Пиратский корабль к тому времени был изрядно искалечен: он лишился грот-мачты и уже начал погружаться носом в воду. Палуба стала скользкой от крови. Но Влад отдал приказ: на абордаж. В их положении это был единственный шанс на победу. Пираты им воспользовались. И победили… Влад до сих пор не мог без душевного содрогания вспоминать тот бой. Пираты дрались с отчаянием смертников, и Влад шёл на абордаж вместе с уцелевшей командой. Так же, как и все, он рубил, колол, стрелял, гвоздил обломком рангоута — когда у него выбили саблю… Когда бой был окончен, на палубе не осталось ни одного испанца. А из двухсот пятидесяти пиратов выжили всего сорок семь, вместе с коком, доктором, штурманом и и.о. капитана — Владом. Все сорок семь были в крови с головы до ног, и все были в ранах различной степени тяжести. Пиратский фрегат, стоило его разгрузить и расцепить корабли, тут же ушёл на дно. А на ещё не отмытой палубе трофейного «Сантьяго-де-Арагон» единогласно был избран новый капитан. Владимир Павлович Волков. Капитан Вальдемар…

«Зря Галя надо мной прикалывалась, — думал Влад, наблюдая, как матросы потихоньку подтягиваются из кубрика на палубу — земля на горизонте, хороший повод проветриться перед высадкой на берег. — Не будет в Карибском море капитана Влада. Впрочем, если и капитан Блад обозначится, то будет вполне официально ходить под нашим флагом. А может, — тут он позволил себе лёгкую иронию, — даже и до губернатора Тортуги дослужится. Должность немножко геморройная, но престижная. И — чего греха таить — прибыльная». Влад иронизировал больше над собой, чем над известным в его родном мире литературным персонажем. Его собственная карьера была если не круче, то явно интереснее, чем у «дона Педро Сангре». От корабельного кока, не знавшего, с какой стороны браться за саблю, до капитана. Причём, заслуженно уважаемого многими коллегами по пиратскому ремеслу. На берегу его ждут прекрасная любящая жена и милая дочка. «В проекте» ещё один ребёнок. У него красивый богатый дом, прислуга, паи в нескольких торговых конторах — в отличие от большинства капитанов, он предпочитал вкладывать свою долю в дело, а на проценты от оборота содержать семейство. Впрочем, так же поступали и другие пираты, у которых в Сен-Доменге были дома и семьи. И таковых, благодаря внутренней политике Триумвирата — как заглазно называли глав трёх руководящих советов — становилось всё больше.

«Верно, — Влад снова пустился в размышления о будущем. — Если пирата никто не ждёт, нет смысла копить деньги и обзаводиться имуществом на берегу. Но если его ждут жена и детишки, он вряд ли прогуляет все свои денежки в кабаке. Отметить возвращение с друзьями — дело святое. Этого никто не отменял. Что-то, как все нормальные мужики всех времён и народов, положит в заначку, чтоб законная половина была не в курсе. Каюсь, сам грешен. Но остальное железно отнесёт жёнушке, на хозяйство. Если же моряк уверен, что в случае его смерти вдова гарантированно получит достойную пенсию от государства, а детишек бесплатно выучат и выведут в люди, то он, во-первых, охотнее заводит семью, а во-вторых, куда увереннее чувствует себя в море. Ему не нужно бояться, что без кормильца семья пойдёт по миру, как было бы в Европе. Пиратский социализм, да и только…»

В этой шутке была только доля шутки. В Сен-Доменге слишком мало народу, чтобы Триумвират позволял себе дурную роскошь пренебрегать человеческими жизнями. Потому и были приняты законы, направленные на улучшение демографической обстановки. В том числе и всяческие льготы для переселенцев из Европы, единственным условием для получения которых было принятие гражданства Сен-Доменга. Когда Влад выходил в этот рейд, в гавань как раз пришёл «Перун» с пассажирами из Европы. Французы, немцы, шведы, голландцы — в основном молодые врачи, бедные ремесленники с семействами, да военные, не имевшие перспектив сделать карьеру на родине по причине «подлого происхождения». Пиратская демократия плевать хотела на наличие или отсутствие дворянского звания, лишь бы человек хорошо делал своё дело. И Влад, имевший опыт общения с французскими офицерами на Мартинике, знал, что это им не нравится. Очень не нравится. Отсюда следовал вывод — что это не нравится не только офицерам. А отсюда следовал вывод вовсе неприятный: вскоре у пиратской республики могут начаться крупные проблемы.

И у Влада ещё несколько месяцев назад появилась идея, которая, если её реализовать, помогла бы заметно повысить шансы Сен-Доменга на выживание…

Громаду парусов впереди по курсу марсовой заметил давно. Влад не обеспокоился нисколько: в этих водах врагам делать нечего, если они не самоубийцы. Присмотревшись внимательнее, он разглядел чёрный корпус. Значит, спустили-таки «Сварог» на воду после ремонта. Линкор маневрировал, то спуская, то поднимая паруса. И в какой-то момент Влад разглядел следовавший за линкором…корабль. Ибо тип этой посудины он определить не смог. В профиль как будто галеон, сидящий в воде чуть глубже обычного, но бак по форме уж слишком напоминал английские клипера девятнадцатого века. В фас — один в один фрегат. Но красно-белый корпус во всём флоте Сен-Доменга имеет только одно судно — флагман. «Гардарика».

— Ну, Галя… — Влада начал разбирать смех. — Устроила тут кружок «Умелые руки», понимаешь…

Смешного здесь, впрочем, было мало. Пиратские вожаки — по крайней мере, те, кто входил в Совет капитанов — прекрасно понимали перспективы Сен-Доменга в случае, если не удастся обеспечить своё превосходство на море. Не в количестве кораблей и вооружения, так в качестве. Если флагман вместо рекордных для галеона десяти узлов будет давать хотя бы двенадцать, это уже большой плюс. А «Гардарика» при сегодняшнем крепком ветре, идя бакштагом, давала на взгляд Влада все тринадцать узлов. Для такого увесистого корабля с огневой мощью, превосходившей французский линкор — рекорд абсолютный. Из его «Бесстрашного» больше двенадцати пока выжать не удавалось ни при каких обстоятельствах, а ведь это был один из лучших фрегатов испанского колониального флота.

Пока Влад и команда «Бесстрашного» наблюдала манёвры флагмана и линкора, фрегат подошёл к ним на три кабельтовых. «Гардарика» и «Сварог», словно их капитаны сговорились заранее, дружно сделали поворот фордевинд, приспустили флаги и дали по выстрелу с правого борта, приветствуя новоприбывшего.

— Грегуар! — Влад окликнул боцмана. — Приспустить флаг! Огонь холостым с левого борта!

«Гардарика» и «Сварог», описав полукруг, организовали «Бесстрашному» нечто вроде почётного сопровождения. Матросы, радуясь возвращению в родную гавань, махали руками товарищам на флагмане и линкоре, свистели — словом, Влад пожалел, что нет возможности записать эту сценку на видео. Батарейка в его «Нокии» давно сдохла, а ждать, пока Мартин наконец соорудит зарядное устройство, видимо, придётся долго. А жаль, момент был как раз из тех, что приятно вспомнить.

— Отдать якоря!

Долгожданная команда прозвучала. Теперь — на берег.

Возвращаясь из рейдов, Влад каждый раз ловил себя на том, что не может наглядеться на жену. Исабель что-то говорила — рассказывала о том, как они с малышкой скучали, считали дни до его возвращения, что распорядились приготовить к праздничному столу — а он её почти не слышал. Только смотрел, не отрываясь, на её милое лицо. Сейчас Исабель выглядела не лучшим образом. Впрочем, на седьмом месяце беременности женщины редко блещут неземной красотой. Но улыбка жены была полна того домашнего, уютного тепла, которого нет и быть не может в море. Катька, дочь — хулиганка мелкая — уже уселась папе на шею. Причём, не в переносном, а в прямом смысле. В кого она такая непоседа? Или тётя Галя вредно влияет? Влад улыбался своим мыслям, не замечая, как потихоньку отпускает железная когтистая лапа, сжимавшая его душу в море. Да. Влад, в отличие от своих матросов, имевших на берегу семьи, не на шутку боялся однажды не вернуться. Он капитан, и Исабель в случае его гибели получила бы большое обеспечение от республиканской казны. Но деньги не заменили бы ей любимого мужа, а Катеньке и ещё не родившемуся малышу — отца…

Было время, и не так уж давно, когда Влад мечтал о смерти. Но — вот она, его семья, его жизнь. И теперь он боялся не вернуться из похода. Оттого и дрался тогда с испанцами как сумасшедший. Вернее, как смертник, получивший единственный шанс выжить — убить напавшего, превосходившего его по силам. Он просто хотел вернуться домой.

Разумеется, с Галкой названый братец увиделся только под вечер. Пока он наслаждался семейным уютом, сестрица всласть погоняла обновлённую «Гардарику» вдоль побережья, а заодно — и команду по вантам. Чтоб не расслаблялись. Зато в Алькасар де Колон она вернулась сияющей, как новенькая монета. Да не одна, а в компании Джеймса, Билли, Жерома и Геррита. Если команды пошли «обмывать» спуск флагмана на воду в портовые таверны, то господа капитаны и офицеры решили устроить праздничек в обстановке поимпозантнее. Влад присоединился к ним, когда тусовка была уже навеселе. Но праздничек всё же удался. Гости расползлись по домам достаточно весёлыми, чтобы наутро у них болела голова. А хозяева столько не пили, предпочитая выпивке дружеское общение. Но когда капитаны наконец распрощались (по десятому разу) и ушли отсыпаться после пьянки, Галка начала с усилием тереть виски. Джеймс по опыту знал, что это означает, и со вздохом открыл дверцу шкафчика, где хранились лекарства от доктора Леклерка.

— Сильно болит? — Влад сразу почувствовал себя не в своей тарелке.

— Терпимо, — процедила сквозь зубы Галка. — Хорошо хоть не пила наравне с этими проглотами, а то бы давно уже скрючило.

— С этим нужно что-то делать, Эли, — Джеймс накапал в стаканчик какого-то резко пахнущего снадобья, развёл водицей из графина и подал жене. — Загоняя себя, ты не добьёшься этим ничего, кроме…самого худшего.

— Джек, как поётся в одной нашей песенке — «и после смерти мне не обрести покой», — криво усмехнулась Галка, покорно проглотив противное питьё. — Я бы и рада взять отпуск, да кто ж мне позволит это сделать?

— Ты пытаешься думать сразу о многом, — Влад понял недосказанное с полунамёка. — Я понимаю — власть, политика, шпионские игры… Не слишком ли много для тебя одной?

— Я не одна, — ровным голосом проговорила Галка, глядя в стенку. — Но у нас слишком мало времени. Я не знаю, откуда у меня такое ощущение, но оно есть, и избавиться от него я не могу. А предчувствие меня ещё ни разу не подводило. Потому, мои дорогие, я буду гнать как на пожар.

— Пока совсем себя не загонишь? — нахмурился Влад.

— Или пока эта гонка не перестанет быть нашим единственным шансом на выживание.

— Эли, — с укором произнёс Джеймс. — Влад прав в том, что ты действительно взвалила на себя неподъёмную тяжесть. Я тебя понимаю, но подумай — станет ли нам всем легче от того, что ты окончательно подорвёшь своё здоровье в этой чёртовой гонке?

— Вряд ли, — вынужденно согласилась мадам генерал.

— Тогда обещай, что с завтрашнего дня ты как минимум неделю посвятишь отдыху от всех дел. Я подчёркиваю — от всех.

— А если я не соглашусь? — Галка вымучила из себя невесёлую улыбочку. — Ну, ладно, Джек, я пошутила. Неделя — и ни днём больше! Только ты и Жано…

…Галка не заставила себя упрашивать и ушла в спальню. Ей действительно было плохо. Джеймс и Влад, дождавшись, пока она покинет гостиную, обменялись хмурыми взглядами.

— Если бы я мог заставить её… — негромко произнёс Эшби. — Но это, увы, невозможно.

— А чего ты хотел? — пожал плечами Влад. — Видел ведь, на ком женился.

— Она и дома загоняла себя в могилу с такой незавидной настойчивостью?

— Дома у неё не было в том необходимости.

Джеймс нервно пробарабанил пальцами по столешнице.

— Я давно усвоил единственно возможную тактику общения с Эли, — произнёс он, глядя в окно. Вернее, в тропическую ночь, сгустившуюся за оконным стеклом и казавшуюся совершенно непроглядной. — На неё ни в коем случае нельзя давить. Никогда. Никому. Но если постороннего человека, попытавшегося нарушить это правило, она незатейливо пошлёт куда подальше, то на давление с моей стороны она подобным образом отреагировать не сможет. И это будет ранить её душу… Но я не могу спокойно смотреть, как она убивает сама себя!

— Так помоги ей, — сказал Влад.

— Я и так помогаю ей, чем умею, но я не рождён управлять страной.

— А она, по-твоему, родилась, чтобы флотом командовать? — «братец» усмехнулся. — Когда мы попали на «Орфей», оба шкот от фала отличить не могли. А что сейчас?.. Помогай ей во всём, иначе она скоро загнётся.

— С чего предлагаешь начать? — сдался Джеймс.

— Завтра утром, часов в девять, подойди к мастерской оружейника Ламбре. Я покажу тебе кое-что очень интересное.

— Сюрприз?

— Да. Если получится — то приятным он будет только для нас…

Верный своему слову Джеймс настрого запретил прислуге будить миссис Эшби. Что бы ни случилось. А сам отправился к упомянутому оружейнику. Он уже догадался, какого рода сюрприз приготовил Влад. Чего ещё ждать от пришельца из будущих времён, если не какого-нибудь головоломного новшества? Потому он ни капельки не удивился, увидев в мастерской ещё и Мартина. Немец уже успел прославиться, разумеется, в узких кругах, как изобретатель «белого пороха» и «электрической машины». По сути, он и несколько его помощников были самыми охраняемыми персонами Сен-Доменга. Даже корабельных мастеров, строивших суда новой конструкции, оберегали не так тщательно, как этого германца. При нём и в мастерской сейчас находились двое вооружённых до зубов индейцев. Насколько Джеймс разбирался в типажах туземцев, это были не старые друзья пиратов из берегового племени москито, а юкатанские майя, имевшие репутацию не только отличных воинов, но и прекрасных телохранителей. Индейцы двумя бронзовыми статуями застыли за спиной «охраняемой персоны», а Мартин в свою очередь не обращал на них ни малейшего внимания. Влад же о чём-то оживлённо спорил с месье Ламбре. Мастер из Тулона, всего полгода назад перебравшийся в Сен-Доменг, съехал к пиратам вовсе не от безысходности, как многие поселенцы. Это был один из лучших оружейников Франции, которого удалось сманить за море, посулив большие деньги. Более того: это был учитель Пьера Бертье, старшего канонира пиратского флота и изобретателя знаменитых нарезных пушек. А Пьер клялся, что по сравнению с мастером Ламбре он просто салага. Этот крепкий старик по приезде на остров тут же взял к себе троих учеников, и работа закипела. Но сейчас учеников в мастерской видно не было: мастер отослал. Потому что дело, с которым к нему явился капитан Вальдемар, не терпело лишних глаз и ушей.

— О, привет, Джеймс! — Влад, едва завидев «родственника», явно обрадовался. — Как там Галя?

— Я велел не будить её, — сухо ответил Эшби. И тут же решил сменить тему. — Насколько я понимаю, речь идёт о чём-то новеньком из разряда лёгкого огнестрельного оружия?

— Кому лёгкое, а кому над ним с весны голову ломать пришлось, — крякнул старый мастер. — Но будь я проклят, если эта штучка не наделает шума во всём мире!

В ответ на вопросительный взгляд Джеймса Влад извлёк из длинного плоского ящика ружьё. На первый взгляд как будто мало отличавшееся от обычного буканьерского ружья, имевшего большую популярность среди здешних охотников и пиратов. Но только на первый взгляд. Ибо на второй Джеймс заметил некоторые конструкционные отличия. Для начала, у этого ружья не было пороховой полки. Во-вторых, уж очень странным выглядело крепление ствола, более короткого, чем обычно. И в третьих, Джеймс подозревал, что самое интересное как всегда кроется внутри. Недаром же сюда явился Мартин.

— Восемь ружей испортил — восемь! — пока не вышла вот эта красавица, — мастер продолжал нахваливать своё творение. — Механизм впору часовщикам заказывать. Зато когда я увидел её в деле — о, да, месье — это было нечто потрясающее! Желаете убедиться? Прошу!

Слова сыпались из старого оружейника как горох из дырявого мешка. «Истинный француз», — не без иронии подумал Джеймс. Но когда мастер вывел всю компанию на просторный двор, обнесенный каменной стеной, вся его словоохотливость куда-то испарилась. У дальней стены, шагах в пятидесяти, на бочках были расставлены разнокалиберные бутылки. Ламбре взял у Влада ружьё, и… переломил его пополам. Джеймс опешил. А затем понял, в чём дело: ствол не был намертво укреплён на цевье приклада! И ружьё это, как новые пушки, заряжалось с казны! Эшби заметил, как мастер всунул в ствол какой-то цилиндрик, показавшийся ему бумажным.

— Патрон склеен из самой плотной бумаги, свёрнутой в три слоя, — мастер подтвердил его догадку. — Внутри — заряд белого пороха, запал из…как её там…гремучей ртути, медное донце, пыж и обычная свинцовая пуля. Есть ещё с картечным зарядом, но эти я вам здесь показывать не стану — изрешетят стену ко всем чертям. Кладём его в эту адскую машинку с казны, чтоб донце аккуратно улеглось в кольцевой паз, возвращаем ствол в исходное положение, защёлкиваем замок… — все эти пояснения француз сопровождал соответствующими манипуляциями. — Теперь остаётся самое простое — взвести курок, прицелиться и… Чёрт, до сих пор не привыкну!

Нестандартное ружьецо хлопнуло выстрелом. Вроде бы не очень громко, но мэтр Ламбре чертыхнулся, потирая ушибленное плечо. Одна из целей-бутылок разлетелась вдребезги, а на стене за ней появилась изрядная выбоина. Мастер тут же быстро «переломил» ружьё, вытряхнул наземь дымящийся цилиндрик с медный кругляшком на донце, вставил новый заряд, «закрыл», взвёл курок — и снова выстрелил!

— От шести до восьми выстрелов в минуту! — не без гордости произнёс Влад, бесцеремонно пихнув Джеймса в бок. — Обычный гладкоствол, из буканьерского ружья по накатанной технологии за неделю переделать можно. Ты представляешь, как теперь будет выглядеть ближний бой?

— Секрет изготовления такого оружия могут быстро разгадать, и тогда шансы сровняются, — скептично заметил Эшби.

— Может, такую машинку где и сделают, — хмыкнул мастер Ламбре. — Да вот насчёт патрона — не уверен. Там такая адская штука, о секрет которой я сам зубы сломал. А ведь я до сих пор считал себя знатоком пороха! Пришлось идти к месье Ланжеру в ученики, — засмеялся он.

Мартин от подобной лести в восторг не пришёл. Едва заметно поморщился.

— Здесь нет ничего особо таинственного для знающего человека, — не слишком довольно проговорил он. — Даже если секрет белого пороха будет охраняться как государственная тайна, европейским химикам понадобится лет двадцать-двадцать пять на разгадку технологии. А если удастся выкрасть документацию…

— Не накаркай, герр гауптман, — хмыкнул Влад.

Джеймс поднял с земли остывший цилиндрик. В середине медного кружка на донышке виднелась маленькая неглубокая вмятинка — будто в этом месте его ударили чем-то тонким и очень твёрдым. С другой стороны в этом же месте, если присмотреться, виднелась небольшая выемка — видимо, сделанная с таким расчётом, чтобы и не пробить медь спусковым механизмом, и вещество запала сдетонировало от удара.

— Да, — согласился Эшби, подкинув цилиндрик на ладони. — С подобным оружием картина ближнего боя изменится весьма существенно. Но всё упирается в ресурсы. Допустим, у нас есть тысяча буканьерских ружей, которые можно пустить на переделку. Но боюсь, мэтру Ламбре на подобную работу понадобятся годы. Даже если ему будут помогать ученики.

— Бросьте, месье Эшби, — отмахнулся француз. — Можно подумать, я единственный оружейник в Сен-Доменге.

— В таком случае я задам ещё один вопрос: скольким из этих людей вы можете довериться? Секрет ведь из тех, что нежелательно выпускать за пределы острова.

— За пятерых поручусь железно. Ещё троих я попросту плохо знаю. Но если вы предусмотрите охрану и подходящее помещение для совместной работы… Согласитесь, месье, — вполне серьёзно сказал старик, — нельзя эту штучку раздавать по разным мастерским. Где-то что-то обязательно стащат.

— Помещение и охрану я гарантирую, — кивнул Эшби, мысленно прикинув, что Галка-то с этим обязана согласиться. Не может не согласиться. — Теперь — материалы. Насколько я понимаю, на некоторые детали этого…устройства нужна отличная сталь. Приблизительно того же качества, которая идёт на толедские клинки. Мы при всём желании не сможем организовать рейд на Толедо, чтобы привезти вам достаточное количество такой стали.

— А наши запасы в арсенале? — напомнил Мартин.

— Трофеи, — кивнул Влад. — Они самые. Только из Сантьяго и только я один притащил два великолепных клинка. Оба пошли…на опыты.

— Хорошо — трофеи. Это сейчас. А в дальнейшем? — всё ещё сомневался Джеймс.

— А в дальнейшем — я бы и сам взялся за хорошую сталь, — крякнул старый мастер. — Если уж что-то делать, так делать до конца. Руда вот лотарингская… как бы помягче сказать-то… в общем, не очень годится. Шведской бы достать. Может, даже и не руды, а готового железа. Тут бы я развернулся…

— Об этом уже была речь на совете, — припомнил Джеймс. — Но я постараюсь сделать вопрос поставки железа одним из самых главных. Может, и в Сен-Доменге руда найдётся, кто знает?..

«Может, и найдётся, — думал Джеймс, возвращаясь в Алькасар де Колон. — Не зря ведь Мартин организовал что-то вроде научной экспедиции под охраной индейцев. Но даже если и не найдут железо здесь, оно может найтись где-нибудь неподалёку. И если так, то… как поступит Эли? Особенно если эти земли окажутся испанским владением… Не думаю, что она пойдёт на захват этих земель. Мы их попросту не удержим. Что же тогда?.. Впрочем, пока ещё рановато об этом даже думать. Ружьё нового образца — отличная идея. Влад вроде бы сказал, что с похожими ружьями в их мире до сих пор на охоту ходят? Что ж, если так, то, похоже, вскоре появится ещё один серьёзный аргумент в нашу пользу на предстоящих мирных переговорах».

А ружьё, к слову, ему понравилось. Очень понравилось.

4

«Теперь я знаю, как должен чувствовать себя корабль на стоянке, — думала Галка, нежась в постели. Джеймс ещё спал, и она боялась лишний раз пошевелиться, чтобы не разбудить его. Устаёт ведь… — Как долго тянется время!..»

Время и впрямь для неё тянулось как резина. Хотя, первый день она почти проспала, поднявшись только к обеду. А к ужину, на удивление всех домочадцев, встретила Джеймса как примерная супруга — в опрятном домашнем платье, с непритязательной, но симпатичной причёской, с радостной улыбкой, а рядом с ней скакал счастливый Жано. Ещё бы: мама целый день дома. «Как прошёл день, милый?..» Для Эшби это был настоящий праздник. Жаль, ненадолго. На следующее утро Галка хоть и соблюла данное слово не заниматься делами, но снова обрядилась в штаны и умотала с сыном пускать в корыто с водой деревянные кораблики. Трудно даже вообразить себе радость двухлетнего ребёнка, когда очередной игрушечный фрегат (больше похожий на обструганную чурку с палочкой вместо мачты и бумажными парусами) «сходил со стапелей» и принимался бороздить «морские просторы». Особенно когда мама умудрялась не очень криво прибить снизу к чурочке свинцовую полоску вместо балласта, и «фрегат» не опрокидывался днищем кверху. Жано — на редкость серьёзный для своего возраста молодой человек — был в полнейшем восторге… Галка вполне разделяла радость малыша, но чувствовала себя опустошённой. Вернее, ей банально не хватало обычной каждодневной нагрузки. Умом она понимала, что, работая в таком режиме, загонит себя в гроб ускоренными темпами. Нервное истощение и в семнадцатом веке не означало ничего хорошего. Но и сидеть сложа руки она уже не могла. Физически. Слишком велика ответственность. Сен-Доменг сейчас похож на корабль, пытающийся найти удобную бухту перед надвигающейся бурей. Если эта бухта не будет найдена, и если пиратская республика не «бросит якорь» до первого шквала, корабль под названием «Сен-Доменг» попросту пойдёт ко дну. А признаки приближающейся бури Галка чуяла всем своим существом.

Рано или поздно война в Европе закончится. Причём, в пользу Франции. И вот тогда король Луи начнёт задумываться — а на кой чёрт ему союзники-пираты? Он ведь и сам круче вареных яиц… Галка, как и многие её люди, получив во владение этот огромный остров, стала строить планы на будущее. Но если у неё не будет «своей гавани», все планы — к чёрту на рога. Не будет будущего ни у неё, ни у её пиратов, ни у Влада с семейством, ни у Джеймса, ни у малыша Жано, ни у сотен детей, родившихся у переселенцев с континента уже на этой земле. Потому каждый час отдыха казался Галке преступлением. Она бы с радостью согласилась помереть молодой, но с твёрдой уверенностью, что её смерть уже ничего не изменит, и Сен-Доменг станет землёй надежды для людей, лишённых достойного будущего у себя на родине. Даже для таких отщепенцев, как бывший лондонский вор Билли Роулинг, ставший адмиралом её флота. Но до этих благословенных времён следовало ещё дожить, и потому Галка мысленно соглашалась с мужем. Неделя отдыха. Или хотя бы один выходной в неделю на будущее. Уинстон Черчилль вроде бы даже во время войны не выходил за рамки рабочего дня и свято соблюдал выходные. Чем она хуже Черчилля?

Галка отдыхала, а вот Джеймс теперь работал за двоих. И, естественно, дико уставал. Но вид жены, к которой с каждым днём возвращалась её былая жизнерадостность, с лихвой компенсировал все неудобства. Он строго следил, чтобы ни один человек с верфи или от Мартина не прошмыгнул мимо него к Галке, и, кстати, сам неплохо справлялся со всеми делами. Даже удивлялся, почему мысль помочь жене на этом поприще не пришла в его голову раньше. Тем более, что Галка осталась очень довольна его решениями по поводу организации производства ружей нового образца. Только одно беспокоило Эшби: Этьен Бретонец, узнав о вынужденном отпуске своего генерала, не пожелал делиться информацией с одним только Джеймсом. Вот так и поставил вопрос ребром: хотите быть в курсе, месье — зовите жену. Не позовёте — я ничего не скажу. Джеймс отказался звать жену, и Этьен, пожав плечами — мол, пока это не срочно — развернулся и ушёл. В дела секретной службы Джеймс раньше не лез, понимая, что это попросту не его епархия. Но подобное поведение Этьена его обидело. Если Галка ему доверяет, то почему Бретонец считает нужным поступать иначе? Одним словом, Эшби не пришёл в восторг, когда на пятый день, уже под вечер, Этьен заявился снова. Причём, судя по его виду, он пересёк весь город чуть ли не бегом.

— Зовите капитана, месье, — безапелляционно заявил с порога запыхавшийся Бретонец. — Дело срочное, не терпит отлагательства!

— Почему я должен прерывать её отдых? — сухо поинтересовался Джеймс, отложив в сторону свои лоции. За три года он перерисовал с экрана ноутбука карты всего побережья Мэйна и островов, да и не только Мэйна. И за право скопировать эти великолепные карты (об истинном происхождении которых мало кто догадывался) штурманы союзного французского флота платили большие деньги. — Надеюсь, ты не принёс весть о грядущем пришествии испанской эскадры?

— Нет, месье. Новость куда получше. Но если вы сейчас же не позовёте капитана, она вас точно прибьёт.

— Этьен, я…

— Чёрт подери, сударь, вы меня слышите?!! — неожиданно взъярился Этьен. — Говорю вам — срочно зовите капитана!

Джеймс, не ожидавший от этого спокойного выдержанного человека такой вспышки, опешил. Видимо, дело и впрямь слишком серьёзно. Не стал бы Этьен по пустякам врываться в кабинет и с такой настойчивостью требовать начальство.

— Хорошо, будь по-твоему, — примирительно проговорил Джеймс, с удивлением глядя на взъерошенного Бретонца. И звякнул в колокольчик. — Джордж, — это уже явившемуся дворецкому. — Пригласите миссис Эшби. Скажите, это по срочному делу.

Джордж, ни слова не говоря, поклонился и исчез за дверью. А мистер Эшби холодно воззрился на француза.

— Я ведь не из какой-то дурной прихоти заставил Алину на время удалиться от дел, — проговорил он, заложив руки за спину и сделав несколько шагов по комнате. — Она взвалила на себя столько, что не выдержало бы никакое здоровье. Потому ты должен понять мою заботу о ней — ведь Алина нужна не только Сен-Доменгу. Она нужна мне и сыну. Желательно, живой.

— Поверьте, месье, вреда от моей вести точно не будет, — усмехнулся Этьтен. — А вот пользы — очень даже много.

— Вот как? И новость из тех, что невозможно доверить никому иному?

— Подумайте хорошенько, месье. Я-то не имею к вам никаких претензий, но в нашем деле никто не может отступать от правил.

С этим Джеймс был согласен на сто процентов, но всё-таки его задевали манеры Этьена. Даже при том, что он немалую долю своей жизни провёл среди грубых пиратов.

— Правила… — не без недоброй иронии проговорил он. — Сразу видно французскую школу. Не обижайся, Этьен — ты ведь знаешь, что я не в восторге от каких бы то ни было служб подобного толка. Но если Алина считает необходимым иметь в Сен-Доменге подобное ведомство…

— Не только необходимым, — в дверях показалась Галка. По последним словам мужа она сразу догадалась, о чём речь. — Сам знаешь, Джек — без разведки мы как без рук… Привет, Этьен!

— Отлично выглядите, капитан, — хмыкнул Бретонец. Отпуск и впрямь пошёл Галке на пользу, кривить душой не пришлось.

— Какие новости? — Галка тут же перешла к делу.

— Хорошие, капитан. Во-первых, я виделся с голландским резидентом. Они готовы вести переговоры.

— Чёрт, отличная новость! — воскликнула Галка, обрадованно потерев ладошки. — А что у нас «во-вторых»?

— Контрабандист раскололся. Посидел в подвале, подумал. Теперь готов на нас работать.

— Две отличные новости в один день! — рассмеялась женщина. — Джек, или в лесу что-то скоропостижно сдохло, или мы опять схватили удачу за хвост!

— Франция может неправильно понять твоё стремление обезопасить торговлю Сен-Доменга, — напомнил Джеймс. Одним из его главных достоинств было умение делать верные, хоть и не всегда приятные выводы.

— Дорогой, а на что люди придумали политику? — улыбнулась Галка. — Вот и применим её по назначению… Этьен, ты ведь бывал в Версале и виделся с королём, не так ли?

— Всего один раз, капитан.

— Можешь сказать, что он за человек и какие аргументы для него будут решающими?..

Ваше Величество!

Прежде всего считаю своим долгом сообщить Вам, что флот Сен-Доменга уже через два месяца будет полностью переоснащён и укомплектован для известного Вам дела. Ходовые испытания флагмана и линкора проведены, корабли показали отличную скорость и маневренность, а относительно их огневой мощи Вы осведомлены не хуже меня. Таким образом в техническом плане исполнению задуманного препятствий нет.

Однако, наряду с хорошей новостью есть и неприятная, о чём также считаю нужным Вам сообщить. Дабы избежать кривотолков и ложного представления о нашем положении, информация должна быть из первых уст. Итак, перед нами встала непростая дилемма. По сведениям, полученным из Кюрасао и Порт-Ройяла, голландцы каким-то образом проведали о нашем предстоящем путешествии и собирают эскадру вторжения. Иными словами, стоит нашему флоту отойти от Сен-Доменга на пару дневных переходов, как в город наведается адмирал Эверстен. Городской милиции и ополченцев, даже при наличии пушек нового образца, хватит ненадолго, и тогда мы рискуем вернуться на пепелище. Либо в голландскую колонию. Франция же в этом случае рискует лишиться надёжного союзника за океаном. В то же время если наш флот останется в гаванях, голландцы не станут с нами связываться, но тогда наш союзнический долг останется неисполненным, что лично для меня является неприемлемым. Нашему государству всего два года от роду, и я, быть может, не столь искушена в международной политике, как Ваше Величество. Однако я осознаю всю полноту ответственности перед доверившимися мне людьми, которая лежит на моих плечах. Мы — не Франция, способная бросить вызов всей Европе и выйти победителем. Потому, исходя из сложившейся невесёлой ситуации, я осмелюсь предложить Вашему Величеству наиболее приемлемые варианты развития событий. Как человек чести, не исполнить свой долг перед Францией я не могу. Следовательно, остаются лишь три варианта. Первый: для охраны Сен-Доменга мы оставляем из нашей эскадры два самых мощных линкора. Недостаток этого варианта в том, что эскадра будет ослаблена, и тогда выполнение нашей боевой задачи может оказаться под вопросом. Второй вариант: Ваше Величество в качестве жеста доброй воли направит в Сен-Доменг два линкора из Бреста или Тулона, либо пять-шесть тысяч солдат и тридцать-сорок пушек нового образца. В таком случае мы будем абсолютно спокойны за Сен-Доменг, и ничто не помешает нам исполнить свой долг. И третий вариант: республика будет вынуждена заключить перемирие с голландцами, с перспективой подписания полноценного мирного договора и направления всех наших сил на противоборство с главным противником — Испанией. Ослабление Испании как в колониях, так и на континенте, приведёт в конечном итоге к ослаблению всей антифранцузской коалиции, и — как итог — приблизит подписание большого мирного договора на самых выгодных для Франции условиях.

Простите за прямоту, Ваше Величество, но я иначе не могу. Я человек военный, предпочитаю не засорять разговор словесными завитушками. Ведение переговоров за спиной союзника, даже не поставив того в известность — это британский стиль, который я, прямо скажем, не выношу. Мне не нужны никакие конфиденции от голландцев. Мне нужен их нейтралитет. Либо твёрдая уверенность в их бездействии за время отсутствия эскадры в Сен-Доменге. Только в этом случае наш флот сможет появиться в нужном месте в нужное время. Если же Вашему Величеству угодно настаивать на продолжении Сен-Доменгом военных действий против голландцев, то в таком случае мне придётся либо рассчитывать на Вашу военную помощь, либо разделить эскадру и поставить под вопрос успех совместной операции наших флотов.

Алина Эшби-Спарроу

Генерал Сен-Доменга

Письмо действительно было больше похоже на реляцию генерала, чем на дипломатическое послание. Но Галка, Джеймс и Этьен, немного поспорив, пришли к общему выводу, что такой стиль подействует вернее, чем вычурные придворные фразы с двойным, а то и тройным смыслом. «Правильно, нечего сопли размазывать», — согласилась Галка. И написала вышеприведенное послание. Письмо уже третью неделю находилось в пути, когда в Сен-Доменге в режиме секретности прошла «встреча в верхах»: Триумвират республики принимал директора-губернатора Кюрасао минхеера Яна Донкера. О чём конкретно шёл разговор, можно было догадаться из последующих событий. Голландцы действительно были немножко в курсе планов флота Сен-Доменга, хоть и ничего не знали о конечной цели планируемого рейда. И действительно снаряжали эскадру. О чём французская разведка, надо полагать, исправно сообщала своему королю. Но заключённое перемирие не замедлило положительно сказаться на экономике Сен-Доменга и Кюрасао. Голландский торговый флот был на тот момент самым многочисленным в мире. Потому товары, производимые в «пиратской республике», стали беспрепятственно развозиться голландцами по всем колониям, отчего республиканская казна только выиграла. А город Сен-Доменг мог уже не опасаться нападения голландской эскадры. Неизвестной оставалась реакция короля Людовика: человек он неоднозначный, может воспринять самостоятельность союзника во внешней политике как чрезмерную и нешуточно обидеться. Галке не нравилась роль марионетки. И всё же она отлично понимала, что один на один с «цивилизованным миром» Сен-Доменг не выстоит. Пока.

«Ещё десять-двенадцать лет! — думала она, размышляя над результатами переговоров с голландцами. — Ещё десять или двенадцать лет — и мы сможем играть самостоятельно. Лишь бы у нас были эти годы…»

Десять-двенадцать лет… Галка уже давала себе слово, что пойдёт на всё ради этой форы по времени. А голландец-контрабандист, должен был стать одной из деталей её политической игры. Мартин вовремя подоспел и с пироксилиновым порохом, и с патронами для лёгкого стрелкового оружия. Теперь у пиратов Сен-Доменга есть туз, который можно припрятать в рукаве, зайдя с другой карты.

Если ты слаб — покажи, что силён. Если силён — покажи, что слаб. Этот принцип ещё никто не отменял.

«Подлость? Да, подлость, — Галка всегда точно оценивала свои поступки. — Но если положить на одну чашу весов судьбу одного выдающегося человека, а на другую тысячи жизней доверившихся мне людей, я без всяких колебаний принесу этого человека в жертву. Как бы он ни был мне симпатичен».

Даниэль ван Веерт никогда особенно не обольщался насчёт пиратов. Но если раньше они просто были сволочами, то сейчас это сволочи в квадрате. И в столь неблаговидную категорию входила даже эта любезная женщина в мужской одежде. Сотрудничество! С разбойниками!.. А что ему оставалось делать? Гнить в тюрьме?

Женщина, словно прочитав его мысли, тонко усмехнулась.

— Я вижу, насколько вам неприятно иметь с нами дело, — произнесла она, пробарабанив пальчиками по столу какой-то ритм. — И всё же это лучший вариант из всех возможных — для вас лично.

— Не сомневаюсь, — кивнул ван Веерт. За время сидения в подвале он изрядно оброс и завонялся, но даму, похоже, вовсе не смущает ни его небритый вид, ни тяжёлый запах немытого тела. — Обязательство я подписал, что дальше?

— Для начала напомню, что сорваться с крючка вам не удастся, — честно предупредила пиратка. — За всё время, что мы работаем со своей агентурой, была только одна попытка нас «кинуть». Испанский купец Родриго Монтес Фалькон из Маракайбо. Может, слышали?.. Нет? Ну, тогда не буду вас расстраивать подробным описанием его участи: закончил он весьма плохо. Потому искренне советую вам поберечь здоровье и не делать глупостей.

— Это я понял с первого же намёка, мадам, — криво усмехнулся голландец. — В чём будут заключаться мои…гм…агентурные обязанности? Учтите, я знаю в лицо только одного типа, «шестёрку», который должен был передать мне некие бумаги. Так что моя ценность для вас сомнительна.

— О, в этом плане вам беспокоиться не о чем. Вашего контрагента мы тоже хорошо знаем в лицо, и знаем, какие именно бумаги он должен был вам передать. Более того: он здорово помог нам выявить всю их резидентуру. Главное, что о факте нашей осведомлённости пока не знает английский резидент, — со смешком проговорила женщина. — Потому ваши агентурные обязанности по отношению к Сен-Доменгу не будут отличаться от подобных же обязанностей, которые вы имеете перед Англией, — жёстко добавила она. — Да, мы в курсе, можете не округлять глаза. Мои люди зря жалованье не получают… Итак, минхеер Даниэль, поступим следующим образом. Поскольку вас задержала береговая стража, бумаги о вашем задержании были переданы на рассмотрение прокурору. Все эти недели шло разбирательство дела о контрабанде. Но поскольку ввоз контрабанды в Сен-Доменг бессмыслица — у нас нет запрета на те или иные товары, как в некоторых колониях — а вывезти без лицензии вы ничего не успели, приговор будет в вашу пользу. Шхуну и команду вам вернут, выплатят положенную по закону компенсацию. Либо в её качестве бесплатно выдадут лицензию на торговлю нашими товарами. Английский агент, естественно, станет обходить вас десятой дорогой, но его труп благополучно обнаружат неподалёку от того места, которое вы упомянете в записке. Всё это — пока «Бабка Гульда» ещё будет стоять на рейде. А вы, весьма правдоподобно испугавшись возможного ареста, как можно быстрее рейд покидаете. Позаботьтесь, чтобы шорох, поднятый вашим бегством, оказался не слишком громким, иначе о вашем обязательстве перед нами может прознать сам минхеер Донкер. Тогда головы вам не сносить… Всё ясно?

— Вы хотите, чтобы я отвёз ваши чёртовы бумаги в Порт-Ройял? — удивление голландца можно было понять: к чему всё это затевать?

— Не совсем, — сказала пиратка, глядя ему прямо в глаза. — Я знаю, что разведслужба Англии время от времени сливает голландцам разную интересную информацию. Думаю, вы это тоже знаете, потому что слив идёт через вас и подобных вам двойных агентов. Ваша задача заключается в том, чтобы содержимое пакета, который вы получите от английского агента…

— …который будет убит после передачи мне этого пакета… — ван Веерт соображал очень быстро, понимая, что речь идёт о его жизни. — Я должен передать пакет тому лицу, которое подряжало меня на этот рейд. А уж дальнейшее — на его усмотрение, не так ли?

— Получив то, что вы ему передадите, ваш подрядчик поступит весьма определённым образом, — недобро усмехнулась пиратка. — Дальнейшее — уже моя забота. И поверьте — Голландия от этого «дальнейшего» вполне вероятно только выиграет.

— Перемирие, — догадался ван Веерт.

— Вы умны, минхеер Даниэль. С вами приятно разговаривать.

— А вы опасны, мадам Алина. С вами тоже весьма интересно беседовать, — голландец двусмысленно усмехнулся. — Понятия не имею, что за конечная цель у вашей авантюры, но не завидую тому, против кого она направлена.

— Правильно делаете, что не завидуете, — без тени юмора ответила пиратка, соглашаясь. — Можете даже не теряться в догадках, что и ради чего я делаю. Всё равно ваши выводы будут далеки от истины… Знаете, что общего у пиратов, контрабандистов и разведки? — с усмешкой проговорила она. — Ремесло опасное. Один неверный шаг — и конец, даже завещание не будет времени написать… А теперь, минхеер Даниэль, тюремный цирюльник в вашем распоряжении. Приведите себя в порядок — вам завтра присутствовать на суде…

Если Бог не за нас — мы пропали. Если Бог всё же с нами — мы попали. На всю катушку. Но я уже давно не боюсь будущего. Потому что его не знаю. А круги-то на воде расходятся всё дальше. История меняет курс медленно, но верно. И кто теперь знает, как будет выглядеть этот мир лет через сто или двести? Только Он, Господь…

Никогда не завидовала пророкам. Жить, точно зная будущее, всё-таки страшновато. Может быть, потому они старались если не уйти в пустыню, то держаться подальше от людей?

Паруса к ветру. И полный вперёд, лавируя между рифами и мелями. Есть большая вероятность никогда не преодолеть эту «полосу препятствий», но ради маленького шанса на прорыв стоит рискнуть.

2. Времена и нравы

1

Антонио Ариета.

«Жизнь — дерьмо. А судьба — как портовая шлюха, ложится под каждого, кто готов заплатить. Если платить нечем, она на тебя и не взглянет…»

Ариета, сидя на берегу, бросал камешки в набегавшие волны. Потому что иного занятия для него сейчас попросту не осталось.

Всего год назад он думал, будто его жизнь удалась. Жена, две дочки, свой дом, крепкая лодка. Хорошие уловы в водах около Гаваны. Что ещё нужно рыбаку-баску? Разве только поменьше сталкиваться с напыщенными испанцами, считающими басков дикарями. Ха! Ариета хоть и рыбак, но у него тоже есть какой-никакой герб, шесть имён, положенных дворянину, и череда благородных предков, ходивших в крестовые походы. Пусть он дворянин низшего разряда, из самых бедных, но всё-таки не «чёрная кость». В Стране Басков чуть не каждый — благородный. Вот это-то испанцев и коробит. Они там через одного выскочки, хорошо если отец и дед имели герб… Но беде всё равно, есть у тебя благородные предки, или ты даже имени своего отца не знаешь.

Ровно год назад не стало жены. Нелепая случайность: поранила руку, когда чистила рыбу. В первый раз, что ли? Но этот раз оказался последним. Рыба, видать, попалась больная — как сказал доктор, которого Ариета нарочно привёз из Гаваны… Руку поразил «антонов огонь», зараза распространилась через кровь на всё тело. И за каких-то пять дней Матильды не стало. Ариета неподдельно скорбел по жене: восемнадцать лет вместе, как-никак. Девочки плакали. Казалось, большего горя в их доме и быть не может…

А через неделю пришли французы. И тогда Ариета понял, что может. Ещё как.

Ариета хорошо помнил рейд англичан — когда им удалось взять Сантьяго. Проклятые еретики напали и на прибрежные поселения. Тогда баски, зная, с кем придётся иметь дело, попросту посадили свои семьи на лодки и были таковы. Или — у кого не было лодок — сбежали в лес. Англичане, разграбив их жалкое имущество, сожгли селение и ушли. Невелика потеря. Баски возвели хижины, а через пару месяцев отстроились на пепелище и продолжали жить своей жизнью. Правда, опасное соседство с французскими пиратами вскоре заставило басков перебраться в окрестности Гаваны. Французы же атаковали так стремительно, что рыбаки едва успели укрыться в лесу. Подумаешь — опять пограбят, пожгут дома и уйдут восвояси. Тем более, Гавану-то они тоже взяли, там добыча посолиднее рыбачьих пожитков будет… Напрасные надежды. Над Гаваной развевались флаги с золотыми лилиями, а белизну их полотнищ пятнала копоть от сгоревших домов и кровь убитых горожан. Хоть это и были чёртовы испанцы, но рыбаки-баски им сейчас искренне сочувствовали. На рыбачье селение никто не покушался, и жители начали потихоньку возвращаться в свои дома. Прошёл даже слух, будто французы (ведь такие же католики, не еретики-протестанты, как англичане) объявили Кубу своей колонией, а испанцев выгоняют в три шеи. Что ж, любому баску это как маслом по сердцу: натерпелись за сотни лет. А если французы не будут особенно усердствовать в сборе податей, то даже с ними можно ужиться… Так рассуждал и Ариета. Пока два месяца назад к ним в селение не явился французский отряд. Да не сборщики налогов, а солдаты… Сам Ариета был в море с младшей дочкой, двенадцатилетней Хосефой, управлявшейся с парусом не хуже иного мальчишки. Старшая осталась в доме — после смерти матери хозяйство пришлось вести ей… По словам соседей, явившиеся сперва собрали всех на площади у церквушки, объявили какой-то приказ губернатора, а затем начался грабёж. Французы врывались в дома, забирали всё подчистую, позорили женщин невзирая на возраст… Ариета и Хосефа всю ночь просидели над истерзанным телом Терезы, завёрнутым в рогожу. Не сказав ни слова. По лицам обоих — взрослого мужчины и девочки-подростка — текли редкие тяжёлые слёзы, не приносившие облегчения. Толку от герба и шести имён, данных при крещении, если не можешь защитить своё дитя от надругательства? У соседей — не меньшее горе. Там французы сына убили, там мужа, там — замучили до смерти сестру или дочь. У вдовы Айраола всех трёх сыновей зарубили, а старухе прижигали пятки до тех пор, пока она не сошла с ума… Схоронив старшую дочь, Ариета собрал немного съестного, что осталось после набега этих варваров-лягушатников, погрузил в лодку, посадил туда Хосефу и отчалил, рассчитывая добраться до Флориды. Ему, опытному рыбаку, было не привыкать к таким путешествиям…

Сан-Августин встретил неласково. Ариета не был первым, кто бежал с захваченной французами Кубы. Селению басков, оказывается, крупно повезло, что они жили неподалёку от Гаваны. Французский губернатор, родственник королевской фаворитки Монтеспан, начал с селений в глубинке, принимая все возможные меры для пресечения распространения слухов о зверствах своей солдатни. И лишь затем взялся за окрестности Гаваны. Послушав всего несколько историй от товарищей по несчастью, таких же рыбаков, как и он сам, только испанцев (а впрочем, какая сейчас разница — испанец, каталонец, баск…) Ариета невольно задумался. Для чего такая жестокость? Ведь французы же, не турки! Такие же католики, в те же церкви ходят молиться, а ведут себя так, будто дружно поклялись вконец извести население Кубы…

…Ариета бросил в воду очередной камушек. Погода стояла тихая, ветра не хватило бы наполнить даже парус лодки — единственного его имущества. Строиться на побережье алькальд Сан-Августина почему-то запретил, а в городе всем крыши над головой не нашлось. Так и жили с дочкой в хибарке из пальмовых листьев. Ходили на промысел, да вот продать улов получалось редко. Слишком много рыбаков в одном месте — плохо. Приходилось самим питаться рыбой да бананами. Слава Богу, они хоть достойно прокормиться могут. А недавно пришла целая флотилия рыбачьих лодок, имевших на борту кроме самих рыбаков беженцев из глубины острова — крестьян. Так те вовсе устриц собирают, чтобы с голоду не помереть. И того скоро не хватит, если так пойдёт и дальше. Потому Ариета не удивлялся косым взглядам, бросаемым на него жителями Сан-Августина. Ещё немного — глядишь, начнут гнать пришлых взашей.

— Отец! — от костерка послышался звонкий голосок Хосефы. — Идите ужинать, я рыбы нажарила!

Её стряпня, конечно, совсем не то, что выходило из-под умелых рук Матильды или Терезы, но девчонка старается. Через пару лет, когда в возраст невесты войдёт, может, и научится вести хозяйство как положено.

Если ей позволят дожить до этого возраста. Французы насиловали девчонок и помладше Хосефы…

Жареная рыба, кусок маисовой лепёшки (настоящее лакомство, сегодня удалось обменять свой улов на целых четыре штуки!) — негусто, но и того могло сегодня не быть. Когда налетел шторм, Ариета несколько дней не мог ходить в море, и они с дочерью до нитки промокли в хилой лачуге, стараясь не обращать внимания на бурчавшие от голода животы. Хорошо хоть при первых же признаках надвигавшейся непогоды лодку успели вытащить на берег. И хорошо, что шторм не снёс начисто пальмовые шалашики рыбаков. Тогда пришлось бы снимать мачту, переворачивать лодку, кое-как укреплять и прятаться под ней… Будь проклят этот скряга алькальд!

Свежезажаренная рыба обжигала пальцы, но Ариета не чувствовал боли.

«Надо уходить».

— Что, отец?

Ариета так был поглощён своими невесёлыми мыслями, что не заметил, как сказал это вслух.

— Надо уходить, дочка, — повторил он. — Здесь нам никто не рад.

— А… куда? — Хосефа хоть и славилась среди поселковых девочек как дерзкая на язык, но задавать столько вопросов старшим было не принято. Потому она смутилась от тяжёлого отцовского взгляда.

— Не знаю, — честно ответил Ариета. — В Кампече. Или в Веракрус. Можно было бы в Сан-Хуан, да его пираты, того глядишь, себе заберут… Где разрешат дом поставить, там и осядем. Пока есть рыба в море, с голоду не помрём.

Хосефа отвела взгляд, не решаясь расспрашивать отца дальше.

— Завтра в море выйдем, — Ариета ответил на незаданный вопрос дочери. — Всё, что поймаем, навялим — и в путь. Хорошо бы ещё лепёшек достать, но это уж как повезёт.

— Пекарь Педро из города обещал мне давать по две лепёшки за корзину рыбы, — напомнила Хосефа.

— Держись от него подальше, — нахмурился отец. — Я и раньше, в благословенные времена, слыхал про этого Педро… всякое. А сейчас, когда столько голодных девчонок тут крутится, он и вовсе стыд потерял. Те-то ладно — испанки-голодранки. А ты? Не забывай, кто ты есть!

Дочь закусила губу. Дворянская честь — дело доброе. А слово отца вообще закон. Не забывать, кто такова… Французы ведь не смотрели в родословную Терезы. Им и в голову прийти не могло, что где-то есть на свете рыбаки-дворяне…

— Пойдём в Кампече, — решил Ариета. — Я там бывал, вроде бы можно устроиться.

И замолк. Надолго.

…Неделю спустя рыбачья лодка под парусом уже миновала крепость Сан-Маркос и взяла курс на юг…

Хуанито Перес.

«Вот смешно-то! Ружьё французское, а по своим стреляет!»

Французское ружьё досталось ему в бою. Когда проклятые лягушатники догадались послать в очередной рейд по испанским деревушкам французских пиратов. Из тех, что не рискнули пойти в Сен-Доменг, то есть, отребье из отребья. Ну, а что такое моряк в лесу, Хуанито уже слышал, а теперь увидел воочию. Надо отдать разбойникам должное: драться они умели. В открытом бою. Только много ли навоюешь, если тебя из-за каждого дерева могут огреть по башке, угостить свинцом или рубануть дьявольски острым мачете?.. Так их и перещёлкали, даже на племя не осталось. А ружьё Хуанито снял с плеча француза, так и оставшегося стоять пригвождённым к стволу длинным мачете: мало кто из его односельчан умел метать это оружие не хуже ножа.

Французы меньше, чем полком, не рискуют путешествовать по Кубе. Горит, горит у них землица под ногами. Таких, как Хуанито — тысячи. А могло бы вовсе не быть, если бы лягушатники были поумнее. Вон, как пираты Сен-Доменга. Вроде бы разбойники — а простых людей, что на земле работают, не обидели. Даже налоги вроде бы снизили тем испанцам, кто не пожелал убраться с острова. А ихняя главная пиратка будто бы даже смертную казнь установила за обиду своих крестьян… Может, врут люди. А может, и не врут. Но свой кусок земли Хуанито не променял бы ни на какие Сен-Доменги со всеми сниженными налогами. Если бы не пришли французы.

Поначалу-то вовсе не так и плохо было. Сеньор сбежал, кабальные-то обрадовались, что теперь на себя спину гнуть будут. Вольные, вроде самого Хуанито, имевшие свою землицу — те не больно были рады. Мол, посадят в Гаване вместо губернатора-испанца губернатора-француза, и какой ещё налог тот брать станет… Ну, присягнул Хуанито на верность французскому королю Луису, как вся деревня, и стал жить дальше. А жил он по деревенским меркам весьма и весьма неплохо. За десять лет из бедного арендатора сделался одним из самых зажиточных крестьян Орьенте. Всё своим трудом! А в прошлом году ещё и четырёх негров прикупил — отец-то хоть и крепкий ещё старик, а всё равно годы своё берут. Братья женились и ушли в другие деревни. Так что негры ему вовсе не помешали. Сам Хуанито горбатился на своей земле наравне с ними, и это никого не удивляло. Староста-то тоже пашет-сеет-собирает не чужими руками, хотя сам имеет двух рабов… Так бы, глядишь, и держал Хуанито крепкое хозяйство. Если бы не чёртовы французы и их прихлебатели из своих.

Староста сразу смекнул, в чём его выгода. Потому и натравил солдат на Хуанито — мол, дерзкий вольнодумец, поносил французского короля и — страшно подумать! — даже поговаривал: мол, не мешало бы сеньора вице-губернатора на ближайшем суку вздёрнуть… Когда солдаты ворвались в дом, семья ужинала. Разговаривать с «бунтовщиком» никто не собирался: сразу давай хватать и бить. Хуанито был не из тех, кто позволяет лапать жену и кровянить себе физиономию, но их с отцом всего двое. Двое взрослых мужчин против восьмерых солдат, чьё ремесло — убийство… Как долго его били, Хуанито не помнил. Видимо, сочли мёртвым и бросили на дворе, рядом с трупом отца. Очнулся он от жуткого крика и запаха дыма. Через силу заставил себя разлепить распухшие веки… Горел дом, возведенный своими руками. Дом, в котором — как он надеялся — будут жить его дети и внуки… Крик повторился… Нет. Не будет у него ни дома, ни детей. Хуанито успел ещё расслышать хлопки выстрелов и гогот французов… «Сволочи…» — это была его последняя мысль перед провалом в беспамятство.

Кто, когда и как перетащил его в чей-то дом, осталось загадкой. И вообще, кому могла прийти в голову мысль искать живых на его дворе? Хуанито ещё не скоро смог разумно воспринимать происходящее. Несколько недель окружающие были для него странными тенями на тёмно-багровом фоне, казавшимся ему адским пламенем. А когда вернулась способность соображать, он узнал дом братьев жены. Родственники рисковали, пряча у себя в доме «бунтовщика»: если прознает староста, лебезивший перед французами, им тоже несдобровать. Разорением дома и уничтожением семьи Пересов захватчики тонко намекнули, какая судьба ждёт всех непокорных. Но если верить словам — пусть тихим, произносимым лишь по вечерам, в кругу семьи — деревенские были обозлены до опасного предела. Французы выгребали у крестьян всё до последнего зёрнышка, а тех, кто противился — уничтожали с жестокостью, поражавшей даже привыкших к насилию испанцев. Хуанито вообще засомневался в том, что у француза-губернатора всё в порядке с головой. Ибо нормальные люди так себя не ведут даже в захваченной стране. Ну, а когда лягушатник издал приказ о лишении крестьян права на владение земельными наделами — идиотизм полнейший: земля отныне могла принадлежать либо сеньорам, либо церкви — терпение лопнуло. И французы теперь в полной мере осознали на своей шкуре значение испанского слова «герилья». Но первыми на ближайшем суку повисли проклятые французские подхалимы вроде ненавистного старосты.

Горы Сьерра-Маэстра поросли густым лесом. Там можно было бы спрятать целую армию, а не то, что отряды обозлённых крестьян….

— Хуанито! Тебя к команданте!

— Иду…

Команданте у них толковый. Бывший офицер. Бывший владелец красивой асиенды под Сантьяго и изрядного куска земель. Достаточно молодой, тридцати ещё нет. Из благородных, но тоже пострадал от французов и не прочь с ними поквитаться. Именно команданте первым подал идею объединить разрозненные отряды мстителей в единую армию. Получилось далеко не сразу. Хотя бы потому, что не все вожаки отрядов разделяли его негодование по поводу полнейшего бездействия Испании после захвата Кубы французами. Если Санто-Доминго ещё пытались отвоевать, пусть и неудачно, то сюда не был направлен ни один фрегат. А многие вожаки держались того мнения, что Кубу следует возвратить королю Испании. Команданте — умный человек. Многих сумел перетянуть на свою сторону, и потому их…соединение уже не назвать отрядом. Настоящая армия. И всё же Хуанито сильно подозревал своего командира в желании стать независимым властителем навроде пиратской генеральши.

«А почему бы и нет? — думал Хуанито, направляясь к палатке команданте. — У разбойников получилось, а мы чем хуже?»

— Звали, дон Иниго?

— Звал, Хуанито, — сказал команданте. — Заходи, разговор есть…

Дон Игнасио де Фуэнтес.

«Если бы месье де Грансен был умнее, всё могло бы сложиться по-иному».

Иниго де Фуэнтес был умным и весьма образованным человеком. А также состоятельным и утончённым. В высших кругах Сантьяго он был чуть ли не законодателем мод. Когда пришли пираты, дон Иниго без колебаний и угрызений совести присягнул королю Людовику, как они того требовали. Естественно, пришлось отдать треть имущества. Но пираты во главе со своей дамой-генералом, славившейся благородством по отношению к побеждённым, ушли. А на их место явились французы… Назначение губернатором Кубы месье де Грансена, какого-то там…юродного кузена королевской фаворитки, вызвало у благородных идальго раздражение. Сперва лёгкое. Подумаешь — король решил угодить своей метрессе, пристроил на кормное местечко её обедневшего родственничка. Но де Грансен принялся выкачивать деньги такими темпами и такими способами, что затмил даже пиратскую славу недоброй памяти Олонэ и Моргана. Купцов грабили дочиста. У свободных земледельцев отнимали последнее, даже зерно, предназначенное для следующего посева, фактически обрекая их на голодную смерть. Рыбаки массово бежали с побережья на своих лодчонках. И только благородных идальго француз пока не трогал. Поставив в Сантьяго вице-губернатором кого-то из своих людей, де Грансен прочно засел в Гаване. А шевалье де Лесаж — тот самый «свой человек» губернатора — оказался хитрой, трусливой и злобной тварью. Едва не попавший в долговую тюрьму на родине, обладатель побитого молью герба, фамильной шпаги, смазливой физиономии, постоянный герой регулярно возникавших в Париже скандалов, связанных с деньгами пожилых, но всё ещё любвеобильных дам. Наконец едва не насильно сосланный в новую французскую колонию. Дон Иниго узнал некоторые пикантные подробности из жизни вице-губернатора достаточно поздно, иначе и ноги бы его в Сантьяго уже не было. Португальские корабли ведь всё ещё заходят сюда, увозят желающих уехать идальго. Три шкуры дерут за перевоз, но жизнь ведь дороже… Однако Фуэнтес даже свёл дружбу с французиком, который поначалу отнёсся к знатным испанцам весьма дружелюбно. О чём впоследствии благородный испанец не раз пожалел.

Когда дон Себастьян де Меркадор разбил голову, упав с лошади на полном скаку, дон Иниго разделял всеобщее мнение о несчастном случае. Поначалу. Потому что на следующий день конюха дона Себастьяна обнаружили зарезанным. Обеспокоенные таким странным совпадением домочадцы велели осмотреть седло. Но седло куда-то странным образом запропастилось, так и не нашли. Ещё через недельку на дона Алонсо Рамиреса по дороге на асиенду напали разбойники. Снова покойник. А ещё через десять дней дон Иниго получил приглашение на светский раут у месье вице-губернатора. Общество собралось блестящее: чуть не вся знать Орьенте. Беседы шли на самые различные темы. Де Лесаж, прекрасный рассказчик, забавлял знатных испанок сплетнями о французском дворе. Благородные сеньоры, бросая на француза взгляды, полные опаски, с деланной непринуждённостью обсуждали виды на будущий урожай и его вероятную прибыльность. Никто и словом не обмолвился о двух «несчастных случаях». Француз, оставив дам на попечение своей легкомысленной, но очень красивой сестры, присоединился к мужскому обществу, и сделал тонкий намёк: мол, месье губернатор планирует заметно расширить права знатных землевладельцев за счёт грязных крестьян. Кое-кто из сеньоров удивлённо округлил глаза, кое-кто даже обрадовался. Но дон Иниго был слишком умён, ему не нужно было долго думать, чтобы понять, чем грозит подобный указ. И не замедлил сообщить своё мнение… Лишь вернувшись в свой городской особняк, дон Иниго словно проснулся. Внезапно со всей ясностью вспомнился взгляд французика — острый, холодный — словно тот прицеливался… Фуэнтеса пробил ледяной пот. В памяти всплыло: обе жертвы «несчастных случаев» за день или два до смерти тоже бывали приглашены на светские рауты у вице-губернатора. Значит, эта сволочь выискивает потенциальных лидеров оппозиции и истребляет?.. А поскольку предосторожность в таких делах никогда излишней не бывает, дон Иниго в спешке переоделся, вооружился, бросился на конюшню, сам оседлал коня (предварительно самолично проверив подпругу) и на ночь глядя выехал прочь из города. Быстрее в асиенду. Забрать жену и сыновей, вооружить самых преданных слуг, взять припасы — и в горы. Не медля ни минуты!

Донья Долорес всё поняла без излишних расспросов. Быстро собрала детей, уложила в несколько мешков (сундуки всё равно бы им только помешали) кое-что из вещей, немного съестного, завязала в узелок шкатулку с драгоценностями. Дон Иниго усадил жену в седло (дамского брать не стали, пришлось сеньоре довольствоваться мужским), подал ей младшего сына, старшего взял к себе. Затем вооружённые слуги во главе со старым верным Гонсало оседлали господских лошадей и отправились следом за хозяевами. А полчаса спустя они увидели за спиной сполохи, похожие на зарницы отдалённой грозы. Только красноватые… Их едва не пристрелили крестьяне, недавно перебившие и ограбившие десяток французских солдат. Но всё вскоре прояснилось, и таким вот странным манером в горах Сьерра-Маэстра образовался ещё один отряд герильи. На сей раз — организованный, под началом отставного офицера.

«Монархисты, республиканцы… — думал дон Иниго, размышляя над предложениями Хуанито. Умный парень. На французов и их приспешников злобствует так, как не злобствовал сам монсеньёр Торквемада на еретиков, но ярость не застилает ему глаза. — Есть даже такие, что вообще не признают никакой власти — анархисты. То есть, обычные разбойники». Если над пойманными французами и их пособниками герильерос устраивали некое подобие суда, и даже приколачивали к деревьям бумагу с приговором, то этот анархический контингент люди дона Иниго убивали на месте. Без всяких церемоний. В этом все отряды герильи были солидарны. Если король Людовик не нагонит на Кубу многие тысячи своих солдат, у сопротивления есть хороший шанс отвоевать остров. Но вот насчёт его дальнейшей судьбы действительно наблюдались разногласия. Благодаря стараниям дона Иниго, ставшего фактически лидером герильи, многие команданте склонились к мнению, что не стоит возвращать Кубу под власть юного Карлоса Второго. Упустил один раз — упустит и во второй. Монархисты же — в отличие от республиканцев, люди в возрасте — как раз и стояли за возвращение под власть Испании и защиту её флота. Дон Иниго подвергал этот аргумент большому сомнению: мол, сейчас Испании не до Кубы, они терпят поражение за поражением в Средиземном море, и не от знаменитого Дюкена, крейсировавшего в Бискайском заливе, а от посредственного д'Эстре. Если бы не голландец Рюйтер, Испания вообще лишилась бы флота. Если, мол, даже Картахену, Санто-Доминго и Сан-Хуан не сумели защитить от пиратов, какие шансы королевского флота победить французов на Кубе — можно прикинуть самим…

Одним словом, за несколько месяцев дон Иниго превратил скопление озлобленных, потерявших всё людей в боеспособную армию. Вот что значит опыт испанского кадрового офицера. Оружие они добывали у врага. Провиант — там же. Активно сотрудничали с крестьянами, которые днём притворялись верными вассалами французского короля, а ночью становились его злейшими врагами. Сколько «лягушатников» повисло на ветвях деревьев вдоль дорог! Ничуть не меньше повисло тех, кто на захватчиков работал. И герилья добилась своего: французы теперь не смели и нос высунуть за стены Гаваны, Сантьяго и ещё пары укреплённых городов поменьше. За пределами этих городов герильерос чувствовали себя столь вольготно, что даже не считали нужным скрываться. Они вышли из лесов и принялись терроризировать окрестности городов, занятых захватчиками…

«Скоро всё кончится, — думал дон Иниго, наблюдая, как его жена, утончённая донья Мария-Долорес Паломар де Фуэнтес, вместе с двумя крестьянками варит кашу на ужин. В лесу все равны. — Лолита чудесная женщина, она с гордостью будет рассказывать нашим внукам об этих незабываемых временах. Но у французов есть в запасе серьёзная карта: пираты Санто-Доминго. Если они нажмут на их генерала, эта сеньора будет вынуждена выступить против нас… Впрочем, если верно всё то, что я слышал о ней от заслуживающих доверия лиц, она найдёт способ отвертеться от подобной низости».

А было бы забавно — провозгласить Кубу республикой и тут же заключить договор с пиратами. Хотя… В обмен на поддержку их флота нужно что-нибудь дать, причём, это «что-нибудь» должно быть достаточно ценным. Куба же попросту разорена годичным правлением французов. Потому дон Иниго де Фуэнтес такой вариант развития событий пока не рассматривал…

2

— Эли, я надеюсь, он шутит?

— Если это шутка, Джек, то из разряда чёрного юмора. Король явно не в восторге от происходящего.

А король Франции Людовик Четырнадцатый и впрямь был далеко не в восторге. Галка отслеживала ситуацию чуть не с первого дня оккупации Кубы французами. Когда с острова побежали купцы, она не удивилась. Из Сен-Доменга они тоже бежали в первую очередь. Некоторые, узнав, что никакого террора против испанского населения там никто не устраивал, потом вернулись, но не в этом суть. Когда побежали рыбаки — тоже можно было понять. Французы не ангелы, и налоги у них чуть не самые высокие в Европе. Но когда толпами побежали благородные идальго, имевшие на Кубе крупные земельные владения и привязанные к острову экономическими интересами, а крестьяне стали массово переквалифицироваться в партизан, это было уже слишком. Вот тогда Галка и написала королю письмо, в котором дотошно перечислила «подвиги» губернатора де Грансена и их неприятные последствия. Написала буквально через несколько дней после отправки другого письма — о предстоящей военной операции. И на днях пришёл ответ. На оба послания… Галка, пропустив протокольную преамбулу, снова внимательно перечитала собственно текст письма.

…Ваша прямота, мадам, заставила нас приятно удивиться. Нечасто в наше время можно встретить человека, который бы говорил монарху горькую правду без всяких прикрас. Нас неподдельно огорчило положение дел на Кубе. Его Превосходительство губернатор де Грансен не счёл нужным упомянуть о нём ни единым словом. Вам, мадам, мы имеем все основания доверять больше, чем господину губернатору. Однако с превеликим сожалением мы должны отметить тот неприятный факт, что проблемы Вест-Индских колоний до сих пор являются неразрешимыми. Месье Кольбер предупреждает, что средств в этом году у нас может не хватить даже на завершение летней кампании в Европе. Отсюда проистекают некие затруднения в решении нами кубинской проблемы. Но, полагаясь на немалый опыт Вашего Превосходительства, мы готовы предоставить Вам право самостоятельно принимать решения относительно вмешательства или невмешательства в дела губернатора Кубы. Нам известны Ваша прямота и честность, мадам, потому мы смело можем доверить Вам решение даже столь деликатной проблемы.

Что же до первого Вашего письма, то мы должны отметить некоторую несвоевременность предлагаемого Вами перемирия с Соединёнными Провинциями Нидерландов, особенно в свете предстоящей совместной операции наших флотов. Однако мы вынуждены признать, что Франция не в состоянии отправить в Вест-Индию два линкора, не говоря уже о просимых Вами пяти тысячах солдат и орудиях. Ослабив наши позиции в Европе, мы рискуем отдалить перспективу успешного завершения войны и заключения выгодного нам договора. Действуйте так, как Вы сочтёте нужным. Перемирие — ещё не полноценный мир, и если произойдёт какой-нибудь досадный инцидент после завершения задуманного, полагаю, Вы не будете сильно расстроены.

Людовик

— «Ваша прямота заставила нас приятно удивиться», — с кривой усмешечкой процитировала Галка. — Ещё бы…

— Король трижды в тексте упомянул твою прямоту — следовательно, она ему не слишком-то понравилась, — сказал Джеймс. — По поводу голландцев… Изящное решение — прикинуться, будто не понял твоего намёка, и высказать свой приказ в форме пожелания… Вообще ты ему пришлась не по вкусу, но он пока должен терпеть твоё своеволие как горькое лекарство. А прозрачные намёки на отсутствие денег для Вест-Индии — это же просто отмашка действовать по своему усмотрению.

— И на свой страх и риск, — добавила жёнушка. — Потому что войны имеют свойство заканчиваться, даже столетние и тридцатилетние. Вот после заключения мира нам и припомнят все наши усмотрения.

— Не уверен, что у тебя нет вариантов действия на этот случай, — Эшби с улыбкой приобнял её.

— Есть, — Галка улыбнулась в ответ. И заговорила по-русски, как делала всегда, когда опасалась чужих ушей. — Только я не собираюсь ждать конца войны, дорогой…

Выход эскадры из гавани Сен-Доменга был назначен на пятое марта 1677 года.

Нейтрализовав голландцев перемирием, Триумвират мог не опасаться подвоха с этой стороны. Голландцы же тихо радовались тому факту, что теперь им больше не нужно бояться кораблей под республиканским флагом — ибо пираты, не перебравшиеся в Сен-Доменг и оставшиеся верными флагу Франции, не имели достаточно мощных кораблей, которых не стыдно было бы бояться. Нейтральные англичане гадили исподтишка, но больше Франции, чем Голландии. А испанский колониальный флот был так потрёпан — пираты, мягко говоря, очень сильно затруднили морское сообщение между Испанией и её американскими владениями — что даже если и соберётся эскадра для вторжения в Сен-Доменг, то, во-первых, не скоро, а во-вторых, пушек форта и сил городской милиции для решения этой проблемы хватить должно. Тем более, что спущенные со стапелей верфи сторожевики-«барракуды» были способны всей стаей доставить большие неприятности любому потенциальному захватчику. А их-то как раз и оставляли «на хозяйстве».

И всё-таки Галка беспокоилась. У неё возникло пока ещё смутное предчувствие… Нет, не опасности. Просто нехорошее, гаденькое такое чувство, словно ей предстояло войти в чей-то неопрятный дом. Или на корабль какого-нибудь капитана-засранца. Но ведь речь шла о военном походе. В чём же дело?.. Галка в тысячный раз мысленно «перебирала» все детали подготовки к рейду и не находила причин для волнения. Значит, дело не в её людях и флоте.

«Если верить Этьену, как раз сейчас стоит ждать известий с Кубы, — думала Галка. — Положение у них, мягко говоря, хреновое…»

Когда около полудня первого марта на бастионе крепости подняли сигнальный флаг о приближении военного корабля, Галка ничуть не удивилась. В порт не пошла. Если это французики с Кубы, пусть сами к ней в Алькасар де Колон являются. А это и впрямь был корабль, явившийся из Сантьяго. Большой пятидесятипушечный фрегат, вооружённый, кроме всего прочего, четырьмя нарезными орудиями. Вот такие фрегаты и превратили год назад доселе неприступные укрепления Гаваны в кучу щебня. А этот носил помпезное название «Гордость Франции» и имел на клотике генерал-губернаторский вымпел… Заметив этот вымпел, Галка зло рассмеялась.

— Думаешь, они сейчас будут просить о помощи? — с сомнением проговорил Джеймс.

— Думаю, они пришли её требовать, милый, — нехорошо усмехнулась миссис Эшби. — Ну, ладно, пусть идут…

Пока французов мурыжили таможенные офицеры, пока они, злые словно черти, добирались на шлюпке до берега, пока явились наконец в резиденцию генерала Сен-Доменга, прошло не меньше трёх часов… Галке ещё в своём родном мире приходилось кое-что читать об эпохе Людовика Четырнадцатого, а здесь и вовсе довелось лично столкнуться с весьма колоритными персонажами вроде сьера де Шаверни. Которого, к слову, хоть и не посадили в тюрьму, но от двора всё же удалили. Однако спесь, ставшая чуть ли не визитной карточкой подданных Короля-Солнца, всегда приводила Галку в изумление. Франция, конечно, сильнейшая держава Европы, но зачем же нагло переть, словно танк, не разбирая дороги? Так ведь и на мину напороться недолго. Эти же господа вполне оправдали ожидания пиратской адмиральши насчёт спеси. Сам губернатор Кубы де Грансен, и вице-губернатор, шевалье де Лесаж. Собственными персонами, так сказать.

— Мадам, — оба француза неохотно изобразили нечто вроде почтительного поклона — всё-таки перед ними глава государства, а не наместник короля.

— Рада видеть вас, господа, — как были насквозь фальшивы и протокольны поклоны французов, такой же была и радость генерала Сен-Доменга по поводу их визита. — Присаживайтесь, — Галка кивнула на резные испанские кресла. — Разговор, судя по всему, обещает быть непростым во всех отношениях.

Де Грансен, мужчина лет сорока (наверняка моложе, Галка до сих пор судила о возрасте по стандартам своего времени), был одет в светло-голубой шёлковый камзол с вышивкой мелким жемчугом. Парик, изделие парижских куаферов, обязан был в должной мере подчёркивать благородство облика своего владельца, но в коварном южном климате только заставлял оного владельца немилосердно потеть. Галка мстительно усмехнулась: пусть пособлюдает приличия, пусть взмокнет как следует. За то, что он вытворял на Кубе, это самое малое наказание.

— Мадам, наш визит в Сен-Доменг вызван насущной необходимостью, — без особой приязни проговорил де Грансен, сжав в ладони резной набалдашник драгоценной трости. — Я полагаю, вам известно положение дел во вверенной мне колонии?

— Известно, — Галка выглядела совершенно спокойной. Пусть француз выговорится. Он ещё получит свою порцию…э-э-э…неприятностей. Дайте только время.

— В таком случае не будем тратить время на излишние разговоры, — сурово произнёс де Грансен, развеяв Галкины надежды на то, что он сейчас начнёт пространно расписывать свои проблемы. — Нам нужны ваши линкоры, четыре тысячи человек и двадцать орудий.

— Всего лишь? — женщина удивлённо приподняла бровь, позволив себе ледяную усмешку. Что ж, если он не желает затягивать разговор, можно и поторопить экзекуцию. — С вашей стороны, граф, это просто бесподобная наглость.

— Мадам! Что вы себе позволяете?! — вспылил де Грансен. — Разве не вы обещали его величеству всемерное содействие французским войскам в Вест-Индии?

— Я, — кивнула Галка. — А разве не вы, сударь, получив в управление такую богатейшую колонию, как Куба, умудрились всего за год довести её до полного упадка?

— Мадам, мы будем обсуждать мою политику управления Кубой, или количество предоставленных вами солдат для наведения порядка на острове? — господин губернатор перешёл на повышенные тона, искренне полагая, будто генерал Сен-Доменга — должность не выше его собственной. К тому же, это всего лишь женщина. — Проблема Кубы в том, что там всё ещё слишком много испанцев. Если мы избавимся от них, проблема будет решена раз и навсегда!

— Извините, — ядовито улыбнулась Галка. — Если вы собираетесь решать проблемы Кубы такими методами, то, боюсь, вы ошиблись адресом. Ближайшая мясная лавка на соседней улице.

— Прекратите издеваться! — рявкнул господин губернатор, послав куда подальше всю свою вежливость и хороший тон. — Я явился сюда не как проситель, а как доверенное лицо его величества! И вы, мадам, как лицо, всем обязанное его величеству, должны без колебаний действовать в интересах Франции! Я не прошу — я приказываю вам отправить свои войска на подавление мятежа!

Вот уже больше шести лет Галка находилась, так сказать, на руководящих должностях. Всякое бывало. Но лишь сейчас её посетил приступ самого настоящего генеральского гнева. Явился он сюда не как проситель, понимаешь… Сен-Доменг фактом своей независимости действительно во многом обязан королю Франции. Но это совсем не означает, что какой-то высокопоставленный охламон, профукавший всё, что только можно, имеет право ей приказывать.

— Сядьте, — ледяным тоном проговорила она. Де Грансен и правда вскочил, надеясь впечатлить даму своей экспрессией. И, когда он, явно озадаченный её реакцией, действительно вернулся в кресло, заговорила снова: — Прежде, чем продолжить наш разговор, давайте проясним пару моментов… Во-первых, кто вы такой, чтобы на меня орать?

Вопросик был…как бы это помягче выразиться…риторический. Де Грансен попросту лишился дара речи, и потому ответить на него не смог. Но его молчаливый спутник… Галка внимательно наблюдала за обоими гостями. И шевалье де Лесаж показался ей куда опаснее, чем его шеф. Ну, не повезло человеку с роднёй при дворе, что поделаешь, оттого и карьера не столь блестящая. Однако умён был, гадёныш. Умён, беспринципен, труслив, и потому опасен. Потому и молчал. Тем не менее, Галка продолжала экзекуцию.

— Во-вторых, — сказала она, — может быть, вы объясните мне, почему я должна решать проблемы вверенной вам колонии в ущерб собственным интересам? У меня и без вас головной боли хватает.

— Франция!.. — вскричал совершенно взбешённый де Грансен. — Франция рискует лишиться Кубы, если мы упустим время!

— А кто в этом виноват? Неужели я? — издевательски поинтересовалась Галка.

— Не вы! — заорал губернатор, срывая голос. — Не вы, чёрт вас подери! Но эти чёртовы разбойники уже вышли из лесов и грозят городам — последним укреплениям, где мы ещё можем находиться в безопасности! И ваши интересы, мадам — ничто перед интересами Франции и её подданных! А если вам угодно издеваться надо мной, то можете быть уверены — его величество вскоре узнает о том, как вы блюдёте свои обязательства!

— Можете не беспокоиться, — улыбнулась Галка. — Три месяца назад я уже отписывала его величеству о том, как вы блюдёте его интересы на Кубе. Так что ещё неизвестно, каков будет ответ Версаля на вашу истерику.

— Ваша дерзость, мадам!..

— Хватит! — жёстко отчеканила Галка, резко поднявшись с кресла. — Я год назад пожертвовала своими людьми и кораблями во имя интересов Франции. А вы, сударь — да, лично вы! — всё просрали, и ещё смеете что-то от меня требовать!.. Моя дерзость! Ха! Моя дерзость — ничто по сравнению с вашим идиотизмом. Только идиот, получив Кубу, мог слить её в выгребную яму! И только абсолютный идиот способен думать, будто положение можно исправить военной силой!

— Раз уж разговор зашёл в этом ключе… — де Грансена просто трясло. Он снова вскочил. Его спутник неспешно поднялся и тенью пристроился позади начальника. — Обещаю вам — я этого так не оставлю. Вы сделали ошибку, позволив себе подобное отношение к моей персоне. Роковую ошибку, мадам!

— Советую вам покинуть гавань ещё до захода солнца, — тон Галки снова был любезен и холоден. — Так будет лучше для всех, и в первую очередь для вверенной вам колонии.

Уходя, де Грансен так грюкнул дверью, что затряслись китайские вазы, стоявшие на подставках по обе её стороны. Галка, тяжело вздохнув, опустилась в кресло. «Ну ничего себе! — думала она, чувствуя, как вся закипает от злобы. — Испанцев ему на Кубе много, видите ли! Хотел прикрыть нами свою задницу от партизанских пуль? А хрен тебе за щеку, скотина!» И всё же она чётко осознавала, что нажила себе серьёзного врага. Ведь рано или поздно ей придётся навестить Версаль, а де Грансен — кузен госпожи де Монтеспан, любимой «султанши» короля Людовика…

— Надеюсь, он ничего не сломал?

— Ой, Джек, прости, я совсем забыла, что ты в соседнем кабинете, — Галка провела ладонями по лицу, словно снимая налипшую паутину. — Ужас! Никогда не думала, что король Франции может назначить на такую должность клинического идиота. Де Шаверни хоть умный был…

Джеймс покачал головой.

— Эли, ты хоть понимаешь, что с этого момента тебе придётся ходить под охраной? — спросил он.

— Я не могу позволить себе такой роскоши как охрана, дорогой, — устало вздохнула Галка. — Братва обидится.

— Если объяснить нашим людям, в чём дело…

— Джек, вот только не хватало, чтобы братва взъелась на французов, — Галка взяла мужа за руку и потёрлась щекой о тыльную сторону его ладони. — Особенно сейчас. Придётся чаще оглядываться по сторонам, — улыбнулась она.

— Эли, — Джеймс потянул её за руку, и Галка поднялась с кресла. — Эли, обещай мне быть осторожной.

— Обещаю, — грустно усмехнулась жёнушка.

«Обещаю, — мысленно повторила она. — Только гарантировать ничего не могу, милый…»

«Гордость Франции» не стал дожидаться заката — поднял якоря сразу же, как только высокородные господа оказались на его борту. А его капитан, месье Латур, с хитроватым прищуром старого морского волка наблюдал, как господина губернатора буквально распирает гнев. Но и этот старый волк, хорошо представлявший себе, кто такие пираты, даже вообразить не мог, насколько всё запущено.

«Да кто она такая? — думал де Грансен, спустившись к себе в каюту и там наконец дав волю своей ярости. — Безродная тварь, разбойница, подстилка пиратская! Какую ошибку совершил его величество, внушив ей какие-то иллюзии относительно независимости Сен-Доменга!..»

Дверь тихонечко скрипнула. «Кого ещё чёрт принёс?» — гневно вскинулся де Грансен. Но тут же взял себя в руки, ибо чёрт принёс шевалье де Лесажа. А он, губернатор, неподдельно уважал этого весьма неглупого человека. И даже — чего греха таить — немного его побаивался. Ведь если раньше шевалье был просто аферистом, то сейчас его стали замечать в обществе неких иезуитов. А сочетание преступного ума с иезуитами всегда настораживало.

— Ваше превосходительство, — учтиво поклонился де Лесаж. — Могу я высказать своё скромное мнение по поводу случившегося?

— Вы весьма кстати, шевалье, — надменно проговорил губернатор. — Будьте любезны, — он кивком указал на второй стул.

Де Лесаж не заставил себя упрашивать и присел, изящно откинув полы камзола. Вообще хорош, мерзавец. Не зря ведь на него так клевали парижские дамы. И умён к тому же. Интересно будет его выслушать.

— Итак, шевалье, я весь внимание, — сказал губернатор.

— Я оказался прав насчёт несвоевременности ваших требований, ваше превосходительство, — без тени смущения ответил этот красавчик. — Судя по тем обрывочным сведениям, что мне удалось здесь добыть, эскадра Сен-Доменга готовится выйти в какой-то весьма ответственный рейд. Мадам просто не имела права разделять силы.

— Вы её защищаете, шевалье? — нахмурился де Грансен.

— Ни в коей мере, — обворожительно улыбнулся де Лесаж. — Однако на вашем месте я бы действовал более изощрённо.

— Вы бы обольстили эту даму, — криво усмехнулся его шеф.

— Она для этого слишком умна. Но у любого человека есть слабые места.

— Её семья?

— Боюсь, тот, кто хотя бы попытается причинить вред её семье, недолго заживётся на свете. Я наслышан о ней, эта женщина при необходимости без раздумий пустит в ход нож, пистолет или своих разбойников. Нет, ваше превосходительство. Есть куда более действенный, безопасный, хоть и небыстрый способ уничтожить эту даму…

3

Французский офицер умирал мучительно и долго. Причём, достаточно мучительно и достаточно долго, чтобы выложить сведения о численности гарнизона Сантьяго и его оснащённости. Дон Иниго ничуть не удивился пыточному мастерству Хуанито. Этот малый, ставший его правой рукой, видел свою семью превращённой по прихоти французов в пепел. Потому его жестокость ещё можно было понять. Но дон Иниго никак не мог привыкнуть к тому, что Хуанито потрошит пленных лягушатников с совершенно спокойным лицом. Будто исполняет обыденную крестьянскую работу. У Фуэнтеса тоже болело сердце при виде истерзанной земли и не менее истерзанных людей. Крестьяне гибли не только от рук французов. Десятки деревень вымирали от голода и болезней. В десятки мелких городов, умудрявшихся месяцами держать оборону против захватчиков, французы входили только после того, как умирал голодной смертью последний защитник. Поля зарастали сорной травой, по деревням бегали одичавшие собаки, пожиравшие непогребённых мертвецов и нападавшие на живых… Отец Доминго, ушедший в лес вместе со своей паствой — точнее, с теми из паствы, кто остался в живых — только крестился и повторял: «Это гнев Божий. Да пошлёт нам Всевышний мужества принять его и пережить». Дон Иниго не спорил со священником вслух, но каждый раз, когда герилья истребляла очередной карательный отряд, кощунственно думал: «Вот вам мой гнев. Чем он хуже Господнего?» Но чтобы спокойно резать на части человека, пусть даже врага — до такой степени душа дона Иниго ещё не окаменела. Может быть, потому что его семья при нём? Может быть, потому, что донью Долорес не насиловали всем скопом и не сожгли заживо вместе с сыновьями? Будь трижды благословен тот миг, когда он сумел верно понять предупреждение, посланное небесами…

Дон Иниго никогда раньше не замечал за собой способности внушать людям веру в свою правоту. Да он и не пытался. Не было необходимости. А сейчас, всей кожей, всей душой, полной мерой ощутив боль и ненависть — он это мог. Боль и ненависть придавали ему сил. Боль и ненависть отливались в пламенные слова, прожигавшие очерствевшие души лесных мстителей до самой основы. Боль и ненависть дона Иниго была и их болью и ненавистью. Потому под знамёна дона Команданте — как его уже прозывала вся Куба — с каждым днём вставало всё больше людей. И не только крестьян. А в последнее время — не только испанцев. Каково же было удивление дона Иниго, когда один из отрядов герильи, который они застали за активным уничтожением карателей, оказался укомплектован…французами, сбежавшими из Сантьяго! Эти французы, обнищавшие ремесленники, которых за долги отправили на Кубу в бессрочную кабалу к новоиспеченным властителям острова, попросту не имели выбора. Хозяева так активно принялись вынимать из соотечественников жилы, что люди взвыли. И, наслушавшись о герилье, отреагировали так, как и следовало ожидать: сбежали в лес. «А что было делать, месье? — вопрошал дона Иниго командир отряда, невысокий костлявый француз по имени Венсан. — Горбатиться на дядю от зари до зари, а потом всё равно под забором с голодухи подыхать? Не, мы не согласные. Если уж подыхать, то красиво!» Дон Иниго опасался «подставы», но Хуанито категорически отверг эту версию. «Не похоже, — сказал он, отрицательно покачав давно не стриженой головой. — Больно они тощие. А своих лягушатники так кормят, что они даже ради дела не стали бы отказываться от еды, хоть бы и на пару деньков. Да и руки у них не беленькие, уж я-то на своём веку повидал». Кроме того, мысленно добавил дон Иниго, этим французам теперь отрезаны все пути назад. Как ни крути, а они подняли оружие против своих кровных сородичей. Так что боль и ненависть у них теперь были одни на всех…

— Полторы тысячи солдат, — повторил дон Иниго. — Двадцать пять орудий, обращённых в нашу сторону, из них четыре пушки нового образца. Но у этих пушек есть один недостаток: они хороши против крепостей и больших кораблей, но малоэффективны против пехоты… Ах, если бы Испания послала нам в помощь свой флот, я бы первым крикнул: «Да здравствует король Карлос!»

— Французы что-то кораблей в бухту тоже не торопятся нагонять, — довольно усмехнулся Хуанито. — Пираты их пошлют подальше, если уже не послали: охота им влезать в чужую мясорубку, с которой ничего не поимеешь, кроме пули в лоб? Самое время напасть, дон Иниго.

— Их полторы тысячи — и нас полторы тысячи. Но они сидят за стенами, а мы в чистом поле… Нет, Хуанито. Нужно вынудить их дать генеральное сражение. Выманить из города.

— Делов-то! — хохотнул Хуанито. — Они ж не знают, сколько нас, правда?

— Вот тут ты прав…

Волна гнева и ярости прокатилась по Кубе от восточного побережья до западного.

Взятие Сантьяго не составило большого труда и, вопреки ожиданиям дона Иниго, обошлось меньшим количеством жертв. Вице-губернатор де Лесаж может и был неплохим интриганом, но вот военными дарованиями Господь наделить его забыл. Оттого, завидев вышедший из лесу и становящийся боевыми порядками отряд численностью человек пятьсот, он решил одним ударом раздавить этих наглецов. И отправил за стены города тысячу двести солдат… Для него и для этих солдат, преследовавших «разбойников», которые не выдержали первой же атаки и побежали обратно к лесу, фланговые удары лёгкой конницы оказались огромным сюрпризом. Исход сражения был предрешён. Герильерос ворвались в город «на плечах» бегущего противника. В порту началась паника. Немногим удалось сесть на корабли, тут же отплывавшие из гавани. Шевалье де Лесаж сбежал одним из первых. А вот тем многим, кто не успел это сделать, мягко говоря, не повезло. Ибо восставшие устроили в городе чудовищную резню, вымещая на французах свою боль и ненависть…

Но Сантьяго — это ещё не вся Куба.

…Волна катилась с востока на запад, сметая на своём пути все препятствия. Чем ближе она подбиралась к Гаване, тем сильнее становилась. К прославленному дону Команданте присоединялись все, кто мог. За оружие взялись даже женщины и подростки. Кому не хватило трофейных ружей, точили мачете. И к стенам Гаваны подошла армия численностью в несколько тысяч человек.

Губернатор де Грансен, оставив город на попечение коменданта крепости, удрал, даже не дожидаясь начала сражения. «Гордость Франции» поднял паруса задолго до рассвета.

Верно умные люди говорят: посеешь ветер — пожнёшь бурю. Де Грансен же почему-то не пожелал воспользоваться своей законной долей этого урожая.

4

…Ваше Величество, положение сложилось крайне неприятное. Если бы я могла вмешаться раньше, мы не столкнулись бы сейчас с этой проблемой. Но в данный момент ситуация именно такова: Франция, благодаря ошибкам и просчётам известных Вашему Величеству персон, не удержит Кубу ни при каком раскладе. Время упущено. Факт малоприятный. Ещё менее приятной мне видится перспектива возвращения Кубы под власть испанской короны. Потому единственно приемлемым в данном случае вариантом будет поддержка с моей стороны лидера республиканской партии — дона Иниго де Фуэнтеса. Дон Иниго пользуется безграничным доверием населения Кубы, его победа — дело ближайшего времени. Он ярый сторонник провозглашения независимости Кубы. И, хотя его ненависть обращена против Франции, я не думаю, что он откажется принять нашу помощь. Куба дотла разорена бездарным управлением и войной, а мы как раз взяли два конвоя с мексиканским зерном, которое нам попросту некуда девать: свой урожай в прошлом сезоне оказался достаточно велик. Таким образом мы приобретём известное влияние на кубинского лидера, а Франция сможет сохранить лицо, не позволив Испании вновь утвердиться на Кубе. И поверьте, Ваше Величество, нам не пришлось бы сейчас выбирать из двух зол, если бы некие должностные лица больше думали о престиже Франции, и меньше — о своих личных амбициях…

Эскадра Сен-Доменга вышла точно в срок и, миновав пролив Мона, взяла курс в открытый океан. В Европу. Исполнять союзнический долг. Но флотилии Тортуги и Пти-Гоава — Северная и Западная эскадры — оставались на месте. Для европейского театра военных действий они были слабоваты, а вот для Мэйна — в самый раз, чтобы отбить у соседей охоту зариться на пиратскую республику. А капитан Жан Гасконец, получивший под своё управление Тортугу, и рад был, и не рад. С одной стороны он тут теперь вроде как за главного, а с другой — это ж какие нервы надо иметь, чтобы за всем поспевать и не чокнуться! Ну, четыре месяца не такой большой срок. А там уже основная эскадра вернётся.

Тем не менее, забот хватало. Жан уже устал составлять списки выловленных в море кубинских рыбаков, которые, отчаявшись устроиться во Флориде, пытались на своих судёнышках добраться до континентальных испанских владений. И многие из них попадали прямиком в объятия пиратской береговой охраны. Своей властью губернатора Тортуги и западной части Сен-Доменга («Во дела! Раньше и помыслить не мог, что взлетит так высоко!») Жан велел этим рыбакам селиться в окрестностях Кайонны, Пти-Гоава, Пор-де-Пэ и прочих поселений. Что было очень кстати: многие здешние рыбаки завербовались на корабли и ушли в поход вместе с генералом. Испанцы вначале дичились, сторонились местных. Но, когда их уловы стали скупать на корню ещё в гаванях, да не за гроши, а за серебро, дичиться быстро перестали…

Двенадцать ливров! Двенадцать полновесных серебряных ливров за восемь корзин отборной рыбы!

Поначалу Ариета, узнав здешние цены на продукты, приуныл. Тут хоть с утра до утра в море болтайся, не хватит даже самому прокормиться, не то, что дочку содержать. Потому и тянул жилы. Больше рыбы — больше медяков в кошеле. Но двенадцать ливров… К тому же, он ещё никогда не видел пиратской деньги. С одной стороны цифра и надпись по-французски, с другой — герб. Диковинный герб: кораблик, а под ним скрещённые сабля и абордажный крюк. Хорошее серебро, хорошая чеканка… Повертев в руках пиратские деньги, Ариета восемь ливров тут же упрятал в горшок и заложил в ямку под своей кроватью. Так, глядишь, и на достойную жизнь накопить можно! С двумя монетами отправил Хосефу в лавку. Раз уж такое дело, почему бы не отметить? Дочка вернулась, нагрузив корзину так, что едва её волокла. Ещё и сдачу притащила — несколько медяков с таким же гербом на аверсе… Местные — по большей части французы, понятно — не сильно радовались чужакам. Но попривыкли, даже здороваются при встрече. За неполный месяц Ариета подсобрал немало денег. Уплатил положенный налог (с ума сойти — в конторе с точностью до су знали, сколько он заработал!) Получив на руки бумажку с печатью, подтверждавшую сей факт, он подсчитал чистую прибыль… и решил, что останется здесь на какое-то время. На Кубе война, там сейчас не до рыбного промысла. А после… Своим помочь — дело святое. Только если в кармане будет позвякивать серебро, это тоже будет вовсе не лишним.

Ариета забросил сеть. Солнце, ветер и морская вода за годы выдубили его кожу, он мог не бояться ни того, ни другого, ни третьего… Сеть не такая уж и тяжёлая, случалось вытаскивать за раз и больше. Но Ариета твёрдо знал, что в этом нет ничего страшного. По здешним меркам его заработок был невелик, однако его хватало на всё необходимое, и ещё изрядно оставалось. Если пару дней будет плохой улов, можно спокойно перебиться. Рыбак только криво усмехался. Его спокойствие и достаток обеспечивали те, кого он ещё недавно считал своими смертельными врагами — пираты. Даже сейчас Ариета видел на горизонте паруса корабля. Далековато, но баск мог поклясться, что на клотике у него развевается трёхцветный флаг этой странной республики. Пираты… Какая сила могла превратить банду грабителей, насильников и убийц в настоящую армию? Что заставляет разбойников беречь эту землю, словно они все дружно зарыли здесь награбленное? Ариета не знал ответов. Он видел только результат… и благодарил всех святых за это превращение. Не будь его, что бы он сейчас делал?

Рыба живым серебром сверкала в сетях. Корзины четыре он сегодня сможет продать, а то и больше… Нет. Сегодня он ничего не положит в заветный горшок. Даже кое-что оттуда вынуть придётся. Надо Хосефе праздничную юбку купить, как она хотела — с кружевом. И корсаж. И новую рубашку. И башмачки. А что делать? Невеста растёт. Будет в чём в церковь по воскресеньям ходить. Обноски, они хороши, когда рыбу чистишь…

Чуть ли не впервые после смерти жены и старшей дочери Ариета не боялся завтрашнего дня.

Ничего себе — гость! Хорошую же парочку для переговоров они составляют: безродный пират и один из знатнейших майя! Впрочем, Жан Гасконец давно готовился познакомиться с этим типом лично. Дон Хуан Коком. Фамилия подревнее некоторых испанских, это семейство некогда владело всем Юкатаном и землями южнее. Сто с лишним лет назад монах Диего де Ланда и присные едва не извели этот род под корень. А за компанию — практически всех майя, владевших тайной загадочной письменности, и почти все их рукописные книги. Что удивительно — де Ланда не поленился записать значение майянских иероглифов, но сделал это так путанно, что учёные разобрались в его ребусах лишь четыре века спустя. Капитан Жан по прозвищу Гасконец всего этого не знал. Он и всех тонкостей этой дипломатической игры тоже не знал. Он знал только, что ему следует оказать всяческое содействие дону Хуану, если он решится выступить против испанцев на Юкатане. А уж как оказывать это содействие — принимай решение сам, ты же капитан, в конце концов!

Индейский принц оказался невысоким плотным мужчиной лет тридцати с небольшим. Он явился, разумеется, инкогнито. Жану случалось видеть во время рейда на Мериду повреждённые временем и людьми каменные индейские изваяния. Явившийся к нему сеньор выглядел родным братом тем индейцам, что послужили моделями для древних юкатанских скульпторов. Носатый, смуглый, но в чёрном испанском камзоле и с подстриженными на испанский же манер иссиня-чёрными волосами. Красивый серебряный крест, надетый на изящную цепь поверх камзола, вполне ясно говорил о религиозных пристрастиях гостя.

— Да, я католик, — на отличном французском проговорил гость, когда была окончена церемония представления. — Причём, искренне верующий, хотя, некоторые испанские сеньоры, с коими я имел честь быть знакомым, до сих пор в этом сомневаются.

— Для нашего дела, сударь, это неважно, — крякнул Жан. — Вы уж извините, дон Хуан, я человек простой, политесу не обучен.

— Буду иметь это в виду, — тонко улыбнулся индеец. Он прекрасно понимал, что дама-пиратка не поручила бы столь ответственные переговоры никчёмному человеку. Этот капитан — невоспитанный простец? Пусть, лишь бы он был достаточно умён и хитёр. Впрочем, другие надолго в капитанах не засиживаются. А на его грубые манеры можно не обращать внимания. — Итак, месье капитан, если вы желаете обойтись без излишних деталей — извольте. Я получил письмо от мадам генерала и выехал, едва лишь подвернулся случай. Моё отсутствие не должно вызвать подозрений, иначе все усилия пойдут прахом.

— Тогда не будем отвлекаться на всякие там предисловия, дон Хуан, — пиратский капитан широким жестом пригласил гостя присесть. — Раньше начнём — скорее управимся…

Дон Хуан Коком покинул Кайонну далеко за полночь, на борту маленького голландского шлюпа. Покинул в твёрдой уверенности, что их безумная затея почти обречена на провал. Но из-за этого «почти», из-за не менее безумной надежды на этот маленький шанс, он готов был рискнуть… Сен-Доменг ведёт войну с Испанией, а Юкатан — не Куба. Здесь пираты могут совершенно открыто помочь как оружием, так и поддержкой флота. Хватит даже тех нескольких фрегатов, что находились в распоряжении капитана Жана. А в обмен — они ведь ничего не делают бескорыстно — дон Хуан гарантировал союз и помощь войсками. Майя отличные воины. Они сильны там, где у пиратов как раз слабовато — на суше. А если они будут обучены воевать по-европейски и получат хорошее оружие…

Тонкая, загадочная, едва заметная улыбка нарушила каменную неподвижность смуглого лица, словно скопированного с древних фресок в покинутых городах. Похоже, эти люди, умевшие быть жестокими и беспощадными и постоянно бросавшие вызов судьбе, совершенно разучились думать о возможном поражении. А может быть, именно в этом секрет их везения? Не зря же их зовут «джентльменами удачи»? Дон Хуан не разделял этого странного оптимизма. Если жизнь чему-то научила его, то только тому, что нельзя никому доверять и полагаться на неверную удачу.

Но не доверять и не полагаться — это одно, а не верить — совсем другое. Дон Хуан почему-то не мог твёрдо сказать, что не верит в реальность этого плана. Это маленькое слово «почти»… Один шанс из тысячи. Но он есть, и не ухватиться за него было бы ещё большим безумием, чем в него же поверить.

5

Из дневника Джеймса Эшби.

Я долго пытался отрицать очевидное, лгал самому себе. Но от правды никуда не деться. Я безумно люблю Эли. Существует только она, для меня более нет иных женщин. Так бывает очень редко, но я как раз из этих редкостей. А Эли… Она не потеряла способности… нет, не влюбляться — увлекаться. По-настоящему она испытывала сильные чувства только к Дуарте и ко мне. Ко мне, отбившему её у португальца, с которым она умудрилась даже ни разу не поцеловаться. Я наивно полагал, что подобная авантюра пройдёт для меня безнаказанно. Я ошибался.

Нет, Эли свято соблюдает клятву, которую дала мне перед алтарём — клятву верности. Грубо говоря, спит только со мной. Но иной раз это лишь иллюзия… Геррит по прозвищу Рок. Толковый капитан, знаток различных языков, такой же беспощадный убийца, как и большинство из нас. Но при всём этом удивительно обаятельный человек. У него этого обаяния много. Недаром его так обожает собственная жена, дочь одного из береговых индейских касиков. И он безусловно любит эту милую женщину. Но я не мог ослышаться тогда, два года назад. Геррит не признавался Эли в любви. Он просто и без затей заявил, что желает её, и если она не против, то… К чести Эли должен сказать, она нашла наилучший способ и не поссориться с отличным капитаном, и удержать его на расстоянии. «Это будет подло по отношению к тем, кого мы любим, Геррит, — вот что сказала она. — И не думай, будто никто ничего не узнает. Те, кто любит, узнают первыми и без посторонней помощи». С тех пор они оба стараются не оставаться наедине, это верно. Но с какой страстью Эли отдавалась мне в ту ночь! И я принял её страсть, чувствуя себя вором, потому что она предназначалась не мне.

Два года прошло, а я до сих пор не могу смотреть на голландца без неприязни, хотя у Эли сие увлечение давно минуло. А теперь этот француз. Де Граммон. Небольшого роста, жилистый, некрасивый и неопрятный. Удивительный хам и негодяй. Присоединился к нам за две недели до выхода эскадры в море. Ещё более удивительно, что Эли согласилась принять его в эскадру. Хотя лично у меня сложилось впечатление, будто на его «Ле Арди» разводят свиней. Грязь и «ароматы» соответствующие. Мы уже забыли о подобных вещах, а здесь — будто заглянули в своё собственное прошлое. Недавнее прошлое. Эли даже изволила подпустить Граммону шпильку: «Ваш фрегат, шевалье, можно выставить в первую линию без опасения, что он будет по дороге съеден крысами?» Вы полагаете, француза это смутило? Ничуть. Его даже не смутила перспектива подчиняться приказам дамы. Его взгляд… Никогда не понимал, почему столь наглый взгляд способен привлекать женщин. Граммон пробыл в Сен-Доменге всего две недели, а о его победах на любовном поприще пошли легенды. Эли… Я всем существом чувствую её неприязнь к этому французу. К его грязи и наглости. Но в то же время она восхищается его дерзостью, необыкновенной удачей и бесстрашием. Эли вообще восхищается всем необыкновенным. Я ощутил это в первую же ночь. И не придумал ничего лучше, кроме как проявить свою ревность ответной страстью. «Я не знала, что ты такой ревнивый, мой милый», — сказала она. «Я не думал, что моя жена способна увлечься негодяем, дорогая», — ответил я. «Ты не находишь, что у нас с ним многовато общего? — спросила Эли. — Он фантастически удачлив, ни черта не боится, точно так же имеет в виду больших шишек… Мы даже внешне похожи, заметил?» «Нет, милая, — ответил я, немного подумав. — Этот француз действительно обладает всеми перечисленными качествами и в самом деле похож на тебя как близкий родственник. Если бы не его французский длинный нос, выглядел бы твоим родным братом… Но если ты способна любить других, то он любит только себя. На мой взгляд разница очевидна». По-моему, я сказал банальность: Эли и без меня прекрасно видит, что это за птица. Но я ничего не могу поделать с её натурой. Ревностью я только всё испорчу. Остаётся ждать и надеяться на скорейшее выздоровление моей милой, ибо эти её увлечения очень напоминают мне обычную простуду.

Лишь изгнав французов и взвалив на себя бремя государственных забот, дон Иниго понял, перед какой пропастью стоит остров.

При испанской власти высокопоставленные идальго — кто имел желание и способности, конечно — посильно участвовали в управлении колонией. Фуэнтес перед самым французским завоеванием несколько месяцев отвечал за поставки продовольствия в Сантьяго. При французах он добровольно от этой должности устранился. А сейчас, фактически вернувшись к прежним обязанностям и изучив положение дел, пришёл в ужас. Французы умудрились уничтожить всё, до чего дотянулись. Ни дать, ни взять, понимали, что всё равно не удержат остров, и выжимали из него всё подчистую. Что-то было уничтожено в ходе войны. А оставшихся крох не хватит даже на посев. Едва не половина населения Кубы погибла, вымерла от голода и болезней, либо попросту сбежала. Те, кто выжил и остался, злы и голодны. Дон Команданте пока пользуется их безграничным доверием, и люди готовы затянуть пояса, дожидаясь нового урожая. Ну, а если засуха или сильный ураган? Он, конечно, первым делом распорядился восстановить рыбный промысел, но одной рыбой всю Кубу не накормить, да и рыбаков на побережье осталось маловато. А голодные люди очень быстро могут превратиться из ярых приверженцев в озлобленную толпу, жаждущую крови…

— Ты пытаешься думать сразу о многом, дорогой. Постарайся отвлечься — это поможет.

Долорес. Теперь вся Куба знает её как Бесстрашную Долорес: во время штурма Сантьяго, когда у восставших на счету был каждый вооружённый человек, она организовала отряд из крестьянок, жён и дочерей повстанцев. Женщины ворвались в город сразу за передовым отрядом, и стреляли во французов ничуть не хуже своих отцов и мужей. Впрочем, жена народного героя не имела права поступить иначе — как в шутку говорила она сама. Но со времени похода на Гавану что-то в ней переменилось. Долорес стала холоднее, начала понемногу отдаляться от него. Лишь после взятия города дон Иниго понял, в чём дело. Ему нужна была армия, и он произносил пламенные речи в каждом селении, где ещё оставались жители, убеждая их присоединиться к походу. И Долорес не могла не видеть, с каким обожанием смотрели на «народного героя» молодые женщины. Прекрасные сеньориты и сейчас осаждали дона Команданте, тот едва открещивался от их настойчивых визитов беспросветной занятостью. Воспитание не позволяло ей закатывать мужу сцены ревности, но утончённая идальга могла уязвить по-иному. Вот и сейчас в её словах не было того удивительного тепла, которое до сих пор отличало их брак от прочих, заключённых не по любви, а по родительской воле.

Дон Иниго устало посмотрел на жену. Долорес умна: понимая, что не время сейчас расхаживать в дорогих платьях, одевалась как горожанка невысокого достатка. В народе даже ходили слухи, будто она продала свои платья и драгоценности, чтобы закупить продовольствие. Это было правдой лишь отчасти. Наряды и лошадей она действительно продала. Но фамильные драгоценности, доставшиеся ей от матери, не решилась даже заложить. Ибо не надеялась выкупить. Да и кто в разорённом захватчиками и войной городе дал бы за них хорошую цену…

— Лолита, я не знаю, что с нами будет завтра, — признался он. Может быть, искренность вернёт её доверие? — Если мы будем настаивать на независимости Кубы, нам неоткуда ждать помощи.

— Ты не должен отрекаться от своих слов, — Долорес присела на краешек кресла — как раз напротив него. — Говорят, все политики всех времён этим грешили, но именно ты и именно сейчас не должен…

— Тогда мы обречены на голодную смерть.

— Можно обратиться к генералу Сен-Доменга. Если эта сеньора отказала французам в военной помощи против нас, быть может она даст нам необходимое, хотя бы в обмен на французские корабли, что мы захватили в гавани.

— Дорогая, без флота нас сотрут в порошок быстрее, чем мы распухнем от голода, — невесело усмехнулся дон Иниго. — К тому же, как я слышал, эта сеньора ушла со своей эскадрой в открытое море. Не знаю, рискнут ли её губернаторы… Впрочем, стоит попробовать. Спасибо за прекрасную идею, дорогая, ты всегда была умницей.

— Стараюсь тебе помочь, дорогой. — Улыбка, в которой тепла не больше, чем в лунном свете.

Дон Иниго отрешённо смотрел вслед уходившей Долорес, и понимал: чтобы преодолеть расстояние, разделившее их, придётся потратить немало сил и времени. Но зато в конце он будет вознаграждён за терпение.

— Пять кораблей, дон Иниго!

— Французы?

— Как будто нет. Ближе подойдут — разглядим.

— Канониров к пушкам, — скомандовал Фуэнтес. Мало ли кого там принесло? — Командирам собрать отряды в порту.

Хуанито бросился вон из кабинета — передавать приказы дона Команданте. А дон Иниго отправился в крепость. «Пираты? — думал он по пути. — Нет, вряд ли: у нас сейчас попросту нечего брать. Если это только не мясники вроде Олонэ: тот нападал иной раз просто ради сомнительного удовольствия перерезать пару лишних испанских глоток. Впрочем, у нас сейчас в Вест-Индии нет друзей…»

Корабли шли в бейдевинде, при не очень сильном ветре. Так что разглядеть их флаги удалось лишь часа через полтора. Трёхцветные флаги республики Сен-Доменг. Всё-таки пираты. Дон Иниго нахмурился. Но ещё через некоторое время он разглядел смутившие его детали. Лишь один корабль из пяти был боевым фрегатом. Четыре остальных представляли собой неповоротливые, но вместительные торговые галеоны, сидевшие в воде чуть не по самый мидель-дек. То есть, нагруженные под завязку. Лезть с такой флотилией на крепость Гаваны — чистой воды самоубийство. И у фрегата порты закрыты. Последние сомнения полчаса спустя разрешил вымпел, взвившийся на грот-мачте фрегата.

— Парламентёр, — едва слышно проговорил дон Иниго, словно опасаясь спугнуть робкую надежду. — Они намерены вести переговоры.

— Канонирам-то что делать, команданте? — поинтересовался неизменный Хуанито. — А вдруг обман какой.

— Посмотрим, — Фуэнтес сложил подзорную трубу. — На всякий случай пусть канониры держат корабли на прицеле. А мы с тобой пойдём встречать гостей…

…Шлюпка с фрегата причалила в самый полдень. Солнце щедро поливало людей потоками всё пронизывающих лучей, но дон Иниго даже не надел шляпу. Прибытие столь неожиданных гостей волновало его куда сильнее, чем риск напечь голову. Он, ещё ничего не зная о приближении пиратских кораблей, твёрдо решил в ближайшие дни написать Роберу Аллену, главе Торгового совета республики. Сеньора генерал, уезжая, не могла не оставить ему некие распоряжения насчёт внешнеполитических акций. Но пираты опередили события. Неважно, что они там привезли — договор или ультиматум. Фуэнтес знал только одно: если пираты явились что-то требовать, то тогда единственным разумным выходом будет возврат Кубы под власть Испании. Ибо больше никто не сможет их защитить.

— Капитан Жан Ле Гаскон, — представился подозрительно хорошо одетый добрый молодец, первым вылезший из шлюпки на пирс. — Губернатор Тортуги, адмирал Северной эскадры Сен-Доменга.

— Дон Игнасио де Фуэнтес, — испанец был куда скромнее. Но причина этой скромности состояла как раз в том, что официального наименования его должности ещё не придумали. Дон Команданте — почётное прозвище, и только. — Чем обязаны вашему визиту, сеньор адмирал?

— Дело есть, — пират не выдержал строгого делового тона, и на его хитрой простецкой физиономии появилась едкая ухмылка. — Вы небось слышали, что основная эскадра Сен-Доменга вышла в море?

— Мне сообщили, — уклончиво ответил Фуэнтес.

— Ну, да. И наш генерал тоже в море. Но перед выходом она кое-что мне поручила… Короче, сеньор Фуэнтес, красиво говорить я не умею, потому обойдёмся без обиняков. Я тут четыре галеона зерна притащил. Куда сгружать-то будем?

Если бы дону Иниго сейчас поднесли зеркало, он бы неподдельно удивился: неужели человек способен так выпучить глаза?

— Сеньор адмирал, это…

— Это вроде подарок, — физиономия гостя стала ещё ехиднее. — По-соседски друг дружке помочь, значит — дело святое. Сегодня мы вам, а завтра, глядишь, и вы нам чем подсобите.

— Чем же именно? — удивление дона Иниго сменилось иронией.

— Вот завтра и будет видно, чем. А сегодня давайте решать, куда груз девать. Мне ещё обратно вдоль всего побережья тащиться. Оно мне надо — с четырьмя галеонами в хозяйстве на испанскую эскадру напороться?

— Хуанито, — дон Иниго наконец ощутил, как отпускает державшая его все последние дни безысходность. — Приведи людей. Распорядись насчёт шлюпок и складов.

— Вот это дело, — одобрительно кивнул пират. — У меня людей мало, так что насчёт посудин и прочего вы очень кстати распорядились. А вот насчёт остального — у меня в кармане письмецо есть. Для вас лично. Обсудим в тенёчке за бокальчиком вина, или как?..

Где-то, уже далеко от берегов Сен-Доменга, шла в сторону Европы военная эскадра. Хоть и не очень велика она была по европейским меркам, но не в количестве была её сила.

Женщина на квартердеке флагмана зябко поёжилась: утречко выдалось туманное и довольно прохладное для этого времени года. Конечно же, не всё пойдёт так, как задумывалось. Но если неизбежные коррективы в планах не затронут их основу, она нисколько не огорчится. Она готовилась выступить в «европейском концерте» если не на равных, то во всяком случае достаточно громко и убедительно, чтобы в дальнейшем к её голосу прислушивались внимательнее.

Пиратка, ставшая генералом и фактически главой независимого государства, шла навстречу Большой Политике. Хоть и боялась сфальшивить по сугубой неопытности в жестоких подковёрных играх. Но она верила в своих людей и знала, что они-то уж точно её не подведут. А капитаны и команды кораблей верили в её удачу.

3. В гостях у сказки. У страшной

1

Полезная всё-таки вещь — компьютер. Особенно в морском походе. Если бы ещё к нему до кучи спутниковую связь — цены бы ему не было. Но Джек и без того до сих пор в восторге от нашего трофея. Там в навигационной программе такие карты, такие звёздные таблицы, что любой штурман душу дьяволу бы заложил за подобный девайс. Сколько лет уже работает, и только раз система полетела. Хорошо, что в комплекте дисков к нему был установочный. Винда и правда необычная, но я в ней худо-бедно разобралась и переустановила… И только потом поняла одну важную вещь. Помнится, меня терзала загадка: почему наши «доброжелатели» ничего не наизобретали тут сами? Мол, если у них под рукой были мощные компы, то кто мешал им притащить на винчестерах кучу технической документации? Ведь мы обнаружили на этом ноуте только «голую» винду да несколько прикладных программ, установки которых находились на одном компакте с системой. Скорее всего — хотя, это только моё предположение — они всё-таки насовали в комп всяких файлов с документацией. Прихватили с собой по установочному диску и по куче пустых болванок для будущих записей. А копию инфы с винта не сделали. То есть, может и сделали, только не на компакте, а на какой-нибудь флешке. А если я ничего не напутала, это загадочное «устройство», с помощью которого они перемещались сами и перемещали нас, весьма и весьма капризно… Такое впечатление, будто инфа была стёрта целенаправленно и избирательно, по-хакерски. Искусственный интеллект со встроенными моральными императивами, что ли? Вот ребятки и прокололись… Почему не сообразили после такого облома натащить компактов с нужной инфой? Не знаю. Может, не могли уже. Мало ли, какие ещё ограничения накладывало то «устройство». Судя по скудному описанию, этих самых ограничений там было до фига. Потому-то им и понадобились люди, обладатели какого-никакого технологического образования, плюс лидеры, способные найти самородков среди местных и дать ход изобретениям.

Вопрос на засыпку: можно ли называть уродами тех, для кого живой человек ненамного отличается от компакта с файлами? Думаю, для подобных…особей слово «урод» не оскорбление, а комплимент. Незаслуженный.

Проклятое солнце, совсем не похожее на родное бретонское, жарит с неба так, что смотреть в его сторону совершенно невозможно. Даже если есть предмет, на который смотрел бы и смотрел. А ещё лучше, взял бы его. Точнее, её. Слава богу, не содомит какой-то. «Игры с ласковым Пьером не в счёт. И с весельчаком Луи. И, ясное дело, с безотказным Ронни. Так, развлечение из-за отсутствия подходящей женщины. Настоящему мужчине женская ласка нужна постоянно. Или хотя бы часто. Но и муже-бабы оценили меня как сверх-мужика. И она оценит, никуда не денется. Гы-гы-гы! Ух, как я её…»

Высокий, голубоглазый, с несколько грубоватыми, но, в общем, правильными чертами лица, Жан-бретонец, или Неотразимый красавчик, привык к женскому вниманию и без всякого стеснения пользовался им. В невеликом своём возрасте имел несколько громких для тех мест побед на сердечном фронте. На чём и погорел, завалив на сеновале жену местного судьи, и был застукан супругом, явившимся туда с той же целью под ручку с женой адвоката. Вместо того, чтоб быстренько смыться, пусть и со штанами в руках, Жан начал выяснять с рогоносцем отношения и, в конце концов, пришиб дурака. На его счастье, в Бретани легко добраться до порта из любого места, и он успел сбежать на первом же попавшемся корабле. Шедшем в Кайонну. За короткое время пребывания на Тортуге он успел подобрать ключи к любвеобильным сердцам двух местных купчих и супруги помощника вице-губернатора острова. Потом прибился к пиратам, ходил с Жаном Гасконцем, а теперь вот попал на корабль самой адмиральши. Немало парней с флагмана пошли на повышение, капитанами и офицерами на малые корабли, им требовалась замена.

Плюнув на риск вызвать гнев боцмана — будь проклят этот чёртов метис! — Жан с деловым видом прошёл поближе к юту, не в силах так долго находиться вдали от предмета влечения. Знаменитой адмиральши и правительницы новоявленного государства.

Жана опять обдало жаром изнутри. Адмиральша, о чём-то увлечённо беседуя с толстяком доктором, так прелестно наклонила головку, так изящно взмахнула ручкой…

«Оооо! Она будет моей! Она обязательно будет моей. Проклятье, почему я раньше не замечал, как она прекрасна?! Пусть и телес у неё не хватает, и мордашка так себе. Но, к её счастью, я наконец обратил своё внимание на её прелести и могу осчастливить. Я сделаю это! Как я её…»

Тем временем объект вожделения Жана закончила разговор с доктором и явно на повышенных тонах сцепилась со штурманом, своим супругом.

«И чего она в нём нашла? Скучный англичанин, и мордой… тьфу, а не мужик. А уж в постели наверняка мне в подмётки не годится! Но кажись, он таки ей надоел. А на меня она посматривает ласково. Вчера, вон, улыбнулась, так… обещающе… Ух!»

Жан почесал голову, привычно выловил в волосах гниду и раздавил её между ногтями. Требования к чистоте на флагмане его злили, и он как мог манкировал их исполнение. За что частенько огребал от боцмана по шее и, случалось, бывал мыт насильно.

«Вот ещё! С чего это я буду так часто бултыхаться в воде? Вон, говорят, что и его величество по полгода не моется. Какого чёрта я буду мучиться? Ничего, завалю адмиральшу, заставлю её отменить это дурацкое правило. Всё по-своему поверну! И ждать нечего. Сегодня ночью собачью вахту её нудный муженёк стоит. Залезу к ней в постель и так её отдрючу…»

Не любят моряки собачью вахту. Тяжело не то, что сохранять под самое утро внимание, просто выстоять и не заснуть — проблема для нормального человека. Люди спят в это время особенно сладко. Минут через пятнадцать после ухода супруга адмиральши, в замке их каюты раздался тихий скрежет. Самому Жану казавшийся очень громким. Руки от волнения у него дрожали и открыть замок (навыки соответствующие у него были ещё со времён Франции) ему удалось далеко не так быстро, как хотелось. Счастье ещё, что в каюте стояла полная тишина. Наконец замок щёлкнул, дверь приоткрылась.

Адмиральша сидела за столом и что-то писала. «Охота ей с бумажками возиться, когда нормальные люди спать должны», — промелькнула ехидная мысль. И всё-таки Жан даже испугался: хоть и сидит бабёнка спиной к двери, но вряд ли она не слышала, как он копался в замке.

— Ну, заходи, заходи, не стесняйся, — сказала она, не оборачиваясь и продолжая скрипеть пером. — Зря, что ли, полчаса замок курочил? Не сломал хоть?

«Зараза… Ну, кто ж знал, что она до полуночи сидит, бумагу пачкает? Вот что значит — под боком не мужик, а снулая английская рыбина. Ну, ничего, я её сейчас приласкаю, вмиг забудет о своей чернильнице!»

В предвкушении вышеописанного Жан хищно улыбнулся. Баба есть баба, даже если она в генеральском чине и носит штаны. Не может она не оценить настоящего мужика, каковым он несомненно является. Красавчик вошёл в каюту, не забыв аккуратно прикрыть за собой дверь. Вот тут адмиральша обернулась… Будь у Жана чуть побольше извилин, он бы по одному этому стальному взгляду понял: пора уносить ноги. Но вот какая штука: рядом с бабёнкой у него напрочь отшибло последние мозги. А рубашка у адмиральши так соблазнительно топорщилась спереди двумя холмиками…

— Ну, — женщина улыбнулась, отчего у Жана улетучились последние остатки здравого соображения, — может, объяснишь наконец, зачем тебе понадобилось ломиться ко мне среди ночи?

— Капитан, — он решил уладить дело по-хорошему, бабам это нравится. — Вы уж простите, что я без спросу. Словом… Люблю я вас — просто сил нету молчать больше. Вот и решил… того… сказать.

— Ага, — хмыкнула адмиральша, и в её голосе Жан уловил какие-то странные нотки. — А навестить меня, по-тихому взломав замок, ты собирался, чтобы избежать признания? Сразу к делу перейти?

— Так если по доброму согласию, почему нет, капитан? — Жан, пока слово за слово, потихонечку подбирался к командирше, и улыбка его становилась всё шире. Разве только слюна не текла. — Вы ведь женщина красивая (при этих его словах адмирал почему-то поморщилась), вам ласка нужна, а не постоянная грызня с муженьком. А я ведь так приласкать могу, что вы никого другого не захотите!

— Правда? И как же ты собрался меня ласкать, приятель? — адмиральша вдруг с милой улыбкой поднялась ему навстречу. — Хотела бы я посмотреть на тебя…в деле.

«Ну, всё, она точно моя! Теперь-то поживу как у Бога за пазухой!»

Радость мгновенно обожгла Жана, словно кипяток. Чуть штаны не треснули. Адмиральша-то вроде из благородных. Облапить и в койку — в самый раз для простушек и портовых шлюх. Этой наверняка подавай какие-нибудь утончённые ласки вроде тех, которым его в своё время научила жена одного капитана, дворяночка… Когда он взял женщину за грудь, то и через тонкую ткань почувствовал, как отозвалось мелкой дрожью её тело. А когда забрался пятернёй в разрез рубашки, адмиральша закрыла глаза и так сладостно ахнула, что «крышу» у Жана снесло начисто. «Ну, точно бабе с мужем не повезло. Вот они, благородные… Трахну её прямо на столе, чего уж там!» От поцелуя капитан почему-то увернулась, подставив под его жадные губы нежную шейку, а её ручка скользнула вниз, аккурат туда, где уже готовы были лопнуть штаны… Жан, не в силах больше сдерживаться, зарычал, развязал кушак и спустил штаны чуть не до колен, предоставляя адмиральше возможность немножко поиграться с его внушительным хозяйством. От одного вида которого иные бабы просто сатанели и сами прыгали на него… Всё произошло так быстро, что Жан поначалу просто подавился собственным языком. Снизу ударила сводящая с ума боль… Эта маленькая ручка, только что доставлявшая ему такое наслаждение, оказывается, была способна удержать рукоять тяжёлой абордажной сабли в нешуточном бою. Или мокрый шкот при шквале. Или штурвал во время шторма. Или зажать его яйца словно в тисках. В железных. Жан завыл, пытаясь согнуться пополам, чем только усугубил своё незавидное положение: левой рукой адмиральша вцепилась ему в горло.

— Ну и дурак ты, приятель, — её голосок звенел стальными нотками, хоть и прозвучал довольно весело. — А имелись бы мозги, мог бы и сообразить, что раз я была только под одним мужиком, то этому есть много веских причин.

«Издевается, с-с-с-сука! — мысленно взвыл Красавчик, для которого весь мир сжался в одну вполне определённую точку. — Тварь подзаборная, да я её!.. О-о-о, как больно!..»

— Молчи, идиот, — тихо, но вполне злобно рыкнула на него женщина, мгновенно переходя от показной весёлости к гневу. — Или хочешь, чтобы братва тебя на куски порезала? Так я сейчас свистну, они вмиг явятся. А будешь дёргаться — яйца оторву.

Хрип из сдавленной гортани, в который превратился его крик, вряд ли кто-нибудь мог бы услышать. Но и он утих, едва адмиральша произнесла эти слова. Помереть под ножами команды — это одно, а вот подохнуть оттого, что оторвут его мужское достоинство — совсем иное дело. Или того хуже — жить евнухом.

Но больнее всего Жану было сознавать, что его, крепкого мужика, скрутила баба!

— Ещё раз сунешься — я тобой днище «Гардарики» вычищу. Заодно помоешься, — фыркнула Галка, отпуская незадачливого ухажёра. А то аж побелел весь, так ведь и загнётся мужик, отвечай потом за труп. — Любовничек нашёлся, блин… Держи пасть на замке, не то братва тебя на лоскутки порвёт. Понял? А теперь быстро одел штаны и вон из каюты!

Злость кипела в ней, словно вода в чайнике, забытом на плите. С тех пор, как она стала капитаном, никто, ни одна зараза не смела тянуть к ней руки. До того — желающие находились даже после убийства Томаса Вуда и приснопамятного разговора о выборе женихов. Но на капитана ещё никто зариться не решался. Эшби — другое дело, он честь честью сделал ей официальное предложение, а она его приняла. Потому что, во-первых, Джеймс ей действительно нравился, а во-вторых, братва уже бурчать начинала насчёт подчинения незамужней девчонке… А тут — нате вам. Явился, Ромео. Штаны сразу скинул, под рубашку ей полез… Тьфу! Вонючка, чтоб его… Но меньше всего на свете Галка хотела бы устраивать скандал на всю эскадру. Если братва узнает, француза мигом на ножи поставят. Хотя бы за то, что поднял…скажем так: руку — на живой талисман удачи. А её собственная репутация от этого только пострадает. Случись подобное «ухаживание» на палубе, на глазах у команды, Галка могла бы скрутить красавчика приёмом, благо, он был новичком на флагмане. И скрутила бы, не опасаясь никаких понтов с его стороны: команда бы сразу подняла француза на смех. А в каюте, за запертой дверью, наедине с «ухажёром», ей можно было надеяться либо на шум, поднятый дракой, либо на свою находчивость. Не будучи уверена, что он при первых же признаках «трепыхания» не вырубит её ударом в челюсть и не поимеет бесчувственную (видала она и такое, иным красавцам после этого операцию по смене пола без наркоза сделала), Галка пустилась на хитрость. Меньше шума, больше пользы… Но это ещё как сказать. Вряд ли этот, как его — Жан, что ли? — способен стерпеть подобное «оскорбление» от женщины, будь она хоть сто раз адмиралом. Так что или будет теперь бояться её как огня, или озлобится, наделает глупостей и окажется за бортом.

Галка не поленилась сходить на камбуз набрать кувшин пресной воды. И пить что-то захотелось, и вымыться как следует. Она чувствовала себя грязной, будто месяц даже не полоскалась. Кожа в тех местах, где её щупал француз, буквально чесалась. Галка понимала, что не в грязи дело: они с Джеймсом, случалось, любили друг друга и на песочке, и где-нибудь в тропическом лесу, в сторонке от лагеря. Галку трясло от мысли, что всего несколько минут назад её лапал этот вонючий мужик. Всего лишь лапал, но и от этого она пришла в дикую ярость! А что было бы, если бы матросы её хоть раз изнасиловали, ещё тогда, на «Орфее»? Галка хорошо знала свой мерзкий характер. Скорее всего, прикинулась бы паинькой. А ночью порезала бы спящих, сколько бы успела. Или того лучше: пробралась бы с тлеющим фитилём в крюйт-камеру…

Водичка была тёплая, как раз помыться. Галка ополоснулась над серебряным тазиком, оставив половину кувшина воды для Джеймса, переоделась в чистое, погасила свечу и легла. Её так колотило от переполнявшей душу злости, что она даже не надеялась уснуть… Джеймсу точно нужно рассказать. Всё как было, без утайки. Он слишком умён, чтобы по-идиотски набрасываться с ножом на этого озабоченного. Как сделал бы, скажем, не в меру горячий Дуарте. Зато вместе они обязательно что-нибудь придумают.

2

На рассвете четвёртого апреля 1677 года на правом траверзе эскадры показался мыс, увенчанный невысокой горкой.

— Ну, всё, мы почти пришли, — сказала Галка, когда её в шесть часов утра этим самым известием вытащили на мостик. — Если ветер не переменится, через час увидим Танжер… Курс ост, пять градусов к северу!

«Гардарика», ложась на новый курс, совсем чуть-чуть накренилась на правый борт… Галка никогда не бывала в этих местах, ни в родном двадцать первом веке, ни здесь, и ориентировалась исключительно по карте. А Джеймс бывал. Юнгой, на английском фрегате. Потому эскадра имела своей оперативной задачей миновать Танжер на максимально возможной скорости и направляться прямиком к Гибралтару. Нет, ничего страшного: просто нельзя было в преддверии генерального сражения распылять силы и портить корабли. Англичане, владевшие Танжером, хоть и придерживались нейтральных отношений с французами и их союзниками, но в Мэйне время от времени стычки всё-таки случались. Не хватало ещё нарваться здесь, на пороге Европы… Галка знала: французы, одерживавшие на суше блестящие победы, в Средиземном море показали себя не с самой лучшей стороны. В апреле прошлого года соединённая голландско-испанская эскадра под командованием знаменитого Рюйтера, взяла у Сицилии верх над французской эскадрой под командованием адмирала д'Эстре. Французы затем отыгрались в битве у Гибралтара, заставив противника спрятаться в бухте, но общая картина складывалась пока не в их пользу. Благодаря придворным интригам Дюкена задвинули в Бискайский залив, где испанский флот даже не появлялся, а Средиземное море «отдали» д'Эстре, который в данный момент сильно рисковал потерять этот «подарочек». И это только то, что было известно Галке, а ведь этим новостям было несколько недель от роду: встретили на днях французский корабль, шедший из Лориана, и наслушались последних сплетен в исполнении его болтливого шкипера. То ли ещё будет, когда они минуют Гибралтар и соединятся с флотилией д'Эстре…

Английская разведка наверняка имела сведения о выходе пиратской эскадры из гавани Сен-Доменга, но цель путешествия джентльмены удачи скрывали так тщательно, что англичане наверняка очень удивились, когда на траверзе Танжера показались корабли под республиканскими флагами. Во всяком случае, Джеймс разглядел в трубу некое шевеление в бухте: его соотечественники явно не знали, как реагировать, и решили на всякий пожарный подготовиться к обороне. Но пиратская эскадра спокойно миновала Танжер и направилась прямиком через пролив, понемногу забирая к северу.

Ветер был попутный, а вот довольно сильное встречное течение малость подпортило Галке настроение. Правда, эти обстоятельства несколько уравнивали возможности при вероятном столкновении с противником, но течение при встречном ветре означало волну, а волна — это головная боль любого морского канонира. Корабли раскачивало и сейчас, рано утром. А к Гибралтару при таком ветре и течении они должны подойти часов через пять-шесть. То есть, когда волнение может достигнуть максимума. А может и сойти на нет, если стихнет ветер. Но в этом случае они рискуют застрять посреди пролива в виду противника… Впрочем, как думала Галка, испанцы тоже пока не научились ходить под парусом без ветра, а их пушки ещё не способны поражать цель на расстоянии мили. Единственная неприятность, которая может грозить при таком раскладе — потеря эффекта внезапности. Завидев вражескую эскадру, испанцы могут передать эту новость курьерами по суше, и тогда… Тогда у цели их будут ждать с большим нетерпением.

Дон Диего де Аларкон заметил паруса ещё около полудня. Ему, капитану королевского фрегата, по огневой мощи почти не уступавшего иным линкорам, не очень-то приятно было подчиняться голландцу-адмиралу. Но пока Рюйтер крейсировал в Средиземном море, дон Диего чувствовал себя хозяином положения. Ну и что, что почти вся эскадра сейчас дерётся с французами у Сицилии? В его распоряжении практически неприступная крепость с отличной бухтой, около пяти десятков крупнокалиберных пушек на стенах, два линкора, шесть фрегатов, из которых четыре — королевские. Вполне достаточно, чтобы дать отпор любому желающему взять Гибралтар под свой контроль. Но сейчас… Дон Диего ломал голову: кого это там принесло попутным ветром? Французов? Вроде все их сколько-нибудь значащие флотилии сейчас у Мессины. А Дюкен… Интересно, кто это при дворе короля Людовика так симпатизирует Испании, что добился его отставки в разгар войны? Хотя, оно понятно: «неправильное» протестантское вероисповедание командора давно стояло фанатичному католику Людовику поперёк горла. Плюс, солидный возраст — целых шестьдесят семь. Правда, голландцу Рюйтеру уже семьдесят, и возраст вовсе не мешает ему с завидной регулярностью топить французские корабли… А забавно было бы увидеть, как молотили бы друг дружку эти два прославленных старика!

Паруса на горизонте, наполняемые попутным ветром, превратились в целое облако. Эскадра. Но чья?.. Дон Диего напрягал зрение, протирал платочком линзы подзорной трубы, пока не узрел странные флаги: три вертикальные полосы — чёрная у древка, белая посредине и красная на краю. Ему, никогда не ходившему за океан, пришлось поднапрячь память, и она, скрипя от натуги, минут через пять всё-таки выдала результат…

«Что за чёрт! Откуда здесь взялись вест-индские пираты?!!»

— По местам!!! — срывая голос, заорал он. — Орудия к бою! Ставить все паруса! Стрелков на правый борт!.. Сигнал — всем готовиться к бою!

На палубе тут же началась беготня. Открылись порты, канониры принялись деловито забивать в стволы картузы с порохом, пыжи и ядра. Матросы на реях спешно ставили паруса, а капитан вполголоса проклинал ветер, благоприятствовавший «проклятым разбойникам». «Мало им Новой Испании! — бурчал дон Диего. — Теперь они сюда явились, наверняка заключив соглашение с французами. Чтоб они все разом в аду горели!» Тем не менее, через полчаса его «Санта-Мария-де-Энкарнасион» снялся с якоря и в крутом бейдевинде пошёл навстречу противнику. За флагманом в линию выстроились все линкоры и фрегаты, находившиеся под его командованием, а пушки форта наверняка уже заряжены и наведены. Но пираты тем временем приблизились уже на расстояние двух миль. Теперь дон Диего отчётливо видел, что идут они двумя линиями. Первую возглавлял красно-белый…линкор, что ли? Ведь не бывает галеонов с узким корпусом фрегата, и фрегатов с высокими носом и кормой галеона. А для линкора всё же маловат. Скорее всего, что-то новенькое с французских или английских верфей. Во главе второй линии шёл уже классический фрегат британского происхождения. И вообще, вторая линия не произвела на испанца особого впечатления, там он не заметил корабля крупнее всё того же фрегата. Зато в первой… Из-за кормы флагмана в обе стороны неспешно вышли два линкора — чёрно-золотой и красно-золотой. Флагман же взял рифы и сбросил скорость, готовясь к сражению. Из-за этих кораблей снова показались паруса: ещё два линкора — бело-жёлтый и бело-зелёный близнецы — и два крупных фрегата, один из которых был даже больше флагмана. Получился эдакий клин с флагманом на острие — довольно странное построение для боевого флота перед сражением. Но передние корабли, подняв паруса на гитовы, постепенно снижали скорость, и ещё через полчаса в восьми кабельтовых от испанской флотилии выстроилась почти классическая линия. Только корабли развёрнуты носом к противнику и флагман почему-то в середине, ну да Бог с ними, с этими разбойниками. Правила благородной войны они всё равно никогда не соблюдали.

— Красиво идут, сволочи, — проворчал испанец, наблюдая за эволюциями пиратской эскадры. — Только за каким чёртом они выстроили поперечную линию?.. Разворачиваются бортом… О, идиоты! Шесть кабельтовых — а они готовятся дать залп!

Правда, дон Диего тут же мысленно одёрнул себя: если бы пираты были такими уж идиотами, они не отобрали бы у Испании Санто-Доминго с Кубой. Потом он вспомнил о новых пушках и чертыхнулся уже в голос. При такой волне с шести кабельтовых попасть мудрено даже из этих дьявольских новоизобретений. Но всё-таки можно. Следовательно, дела дона Диего сейчас плохи как никогда ранее: ответить ему попросту нечем. Пиратские корабли разумно стали вне досягаемости тяжёлых крепостных орудий.

— Чёрт подери, надо было заманить их под огонь форта, — процедил дон Диего.

— Ещё не поздно, сеньор капитан, — ответил штурман, скромный, но толковый Мигель Флорес. — Ветер как раз благоприятствует этому манёвру.

— Поднять паруса! — скомандовал дон Диего. Флорес ещё ни разу не дал ему плохого совета. — Лево на борт!

Отойти под защиту форта, пока не поздно… Нет, уже поздно.

С бортов пиратских кораблей поднялись облачка порохового дыма. И прежде, чем до испанцев донёсся гром залпа, море вокруг сошло с ума, поднимаясь чудовищными фонтанами, а корпуса задрожали от попаданий. Пару мгновений спустя некоторые снаряды, пробившие толстый борт «Санта-Марии-де-Энкарнасион», взорвались, причинив немалый урон на батарейных палубах. Дон Диего, представив, что было бы, попади такой снаряд в крюйт-камеру, мгновенно взопрел.

— Лево на борт!!! — прокричал он, срывая голос. — Разворачиваемся! Скорее, чтоб вас черти сожрали!!!

Хоть ветер и благоприятствовал манёвру испанцев, разворот тяжёлого корабля всё равно занимал немало времени. А минуту спустя после первого залпа пираты произвели второй… На сей раз стреляли явно с верхних палуб, но дыма дон Диего почему-то не углядел. Только огоньки, вылетающие из пушечных жерл. А дальше… Дальше дон Диего проклял ту минуту, когда принял решение выйти из уютной бухты. Снаряды, издав короткий и мерзкий вой, взорвались аккурат над такелажем его кораблей, осыпав снасти дождём картечи. Жутко закричали матросы на реях, на палубу посыпались тела убитых и раненых. Досталось и палубной команде. Флорес упал с пробитой шеей, захлёбываясь собственной кровью. Дону Диего вдруг показалось, будто он наблюдает этот бой со стороны, будто это происходит не с ним… Он перестал слышать звуки и чувствовать запахи. Медленный, убийственно медленный разворот фрегата, агония Флореса, посеченные дьявольской картечью паруса и ванты, кровь и трупы на палубе… И только одна здравая мысль: скорее уйти из-под огня. Преимущество противника в артиллерии было ошеломляющим. Геройски бросаться на корабли, вооружённые такими пушками с такими боеприпасами — не самый удачный способ самоубийства.

Он едва заставил себя вновь «вернуться на грешную землю». Пираты поднимали паруса, готовясь к развороту. Сперва флагман, за ним чёрный и красный линкоры, и так далее. И вскоре пираты снова шли линией, то есть, прежним порядком. За эти полчаса испанцы успели, поймав ветер, войти в бухту. Теперь пиратская эскадра, чтобы их уничтожить, волей-неволей должна попасть под обстрел артиллерии форта. А тяжеленные сорокавосьмифунтовые пушки по причиняемому противнику вреду ничуть не хуже этих новоизобретённых…

Но пираты, если дона Диего не обманывали глаза, кажется, вовсе не собирались их уничтожать. Поставив все паруса и закрыв порты, они забрали на два румба к югу и полным ходом проследовали…мимо Гибралтара.

Представив, какое письмо он должен будет отписать адмиралу Рюйтеру, дон Диего де Аларкон только зубами скрипнул и мысленно помянул пиратов очень нехорошим словом.

— Два залпа — и путь свободен, — сказала Галка, подводя итоги боя с гибралтарской флотилией. — Не зря Пьер своих орлов так долго натаскивал. Зато какое преимущество в бою!

— Жаль, что это ненадолго, — пессимистично заметил Джеймс. — Рано или поздно противник тоже обзаведётся такими вот пушечками, и рисунок морских сражений изменится радикально. Боюсь, это может случиться очень скоро.

— Джек, не накаркай…

Она наблюдала, как Пьер с помощниками надевает на пушки верхней палубы чехлы из просмоленной парусины и ставит под них вёдра с сахаром. Сталь — не бронза, она ржавеет, если вовремя не позаботиться о смазке в движущихся частях, чехлах и поглотителе лишней влаги… Гибралтар остался позади, а небо со всей ясностью предупреждало мореходов о надвигающемся шторме. Хотя, что средиземноморские шторма по сравнению с карибскими ураганами? «Гардарика» уже не раз выходила победительницей из схваток с ними, не говоря уже о прочих кораблях эскадры. Но в их задачу борьба со штормом не входила, пусть даже по всем признакам этот шторм налетит не раньше завтрашнего утра. Потому пираты взяли курс зюйд-ост. К северному побережью Африки, где можно было найти бухточку для якорной стоянки.

3

— И это… всё?

— Всё, мадам.

— Двенадцатипушечный фрегат и люггер… — Галка едва не высказала вслух всё, что думала об адмирале д'Эстре. — Да, солидно. Славная будет «совместная операция наших флотов». Адмирал, видимо, очень хорошего мнения о нашей боеспособности, если считает… Ну, да Бог с ним. Сколько человек сможете высадить на берег?

— Не более восьмидесяти, мадам.

— М-да… Ну, ладно, постараемся обойтись тем, что есть.

Французский капитан, шевалье де Малеструа, был из тех, кого, по выражению Пьера, «ядром не прошибёшь». Но и этот железный мужик едва сдерживался, чтобы тоже не высказать мнение о своём адмирале. Ведь когда он узнал от пиратки о цели их совместной операции, никаких слов у него не осталось. Одни выражения. Причём, из тех, что при дамах лучше вслух не произносить. Фрегат и люггер… Он бы ещё галеру прислал. Одну. Без боеспособного экипажа, с одними рабами на вёслах. В общем, настроение у француза было не самое лучшее. Они едва успели бросить якорь в бухточке, где остановились пиратские корабли. Если бы не скорость обеих посудин, могли бы и не успеть до шторма. А разбойница ещё и объявила, что намеревается задержаться в этой бухточке на кренгование. «Мы пять недель были в море, днища обросли до неприличия», — вот что услышал капитан де Малеструа. И сказано это было таким тоном, что он только зубами скрипнул. Никаких возражений насчёт сроков дама явно принимать не собирается. Впрочем, как военный моряк, шевалье прекрасно понимал, что боеспособность эскадры — задача первоочередная. А попробуй поманеврируй под огнём противника с обросшим водорослями днищем. И вообще, за двадцать пять лет службы шевалье не сумел подняться выше капитана фрегатика в каком-то заштатном Сан-Рафаэле. Где ему судить о замыслах пиратки-адмиральши, которая прославилась, мягко говоря, нестандартным подходом к военному делу?.. Одним словом, шевалье попал в ситуацию, когда мало кто захотел бы поменяться с ним местами.

А что же пиратка?

…Местность незнакомая, враждебная. Но привал на берегу был просто необходим. После пяти недель в море не только корабли нуждались в кренговании и мелком ремонте, но и люди — в отдыхе на твёрдой земле. Пираты организовали временный лагерь, выставив усиленное охранение, и принялись за дело. Конечно, для качественной очистки днищ требовались пять-шесть дней, но время сейчас играло против гостей из Мэйна. Потому кренговали корабли на скорую руку. Рано или поздно их обнаружат, и тогда у них начнутся незапланированные приключения. Причём, всё равно, кто обнаружит — испанцы, голландцы или мусульмане. Здешние места славились как вотчина алжирских и тунисских пиратов, но раньше времени встречаться с коллегами под зелёным знаменем пророка пираты Мэйна пока не торопились.

Ночь щедрой рукой высыпала звёзды на иссиня-чёрный купол неба. Галка смотрела на заходящий за горизонт серп молодой луны, словно сорвавшийся со шпиля какой-нибудь мечети… Скудный свет от этого серпа едва подсвечивал контуры холмов, подходивших чуть не к самому берегу. Охотники-индейцы уже обследовали эти холмы на предмет чего-нибудь вкусного. Из «вкусного» нашлись только козы, стадо которых по-пиратски экспроприировали у местных пастухов. А вообще, эта земля, Северная Африка, бывшая некогда житницей Римской империи, сейчас поражала своим запустением. Алжирские и тунисские пираты, жившие только и исключительно грабежом, считали землепашество и скотоводство презренными занятиями. «Чтоб ты землю пахал!» — так звучало их страшнейшее проклятие. И если у здешних джентльменов удачи случался «неурожайный» на добычу год, Алжир и Тунис в буквальном смысле слова корчились от голода: местных крестьян так мало, что даже если обобрать их дочиста, проблемы это не решит. Капитан де Малеструа щедро поделился с пираткой этой информацией. Сам он в алжирском плену не был, но в его команде человек двадцать в своё время хлебнули лиха. Галка же в который раз мысленно крестилась и благодарила Всевышнего за то, что дал ей достаточно красноречия убедить карибских пиратов мирно сосуществовать в пределах одной страны с земледельцами, купцами и ремесленниками. «Мы защищаем пахаря и пастуха — они нас кормят. Мы защищаем купца — он платит нам налоги. Мы защищаем учёного и мастера — они создают для нас новейшее оружие и корабли. Мы защищаем поэта и художника — они за это прославляют нас по всему миру. Но стоит нам счесть этих людей добычей или презреть из труд, как мы тут же лишимся их поддержки. И тогда дни наши сочтены». Конечно, не всё было так уж гладко, но в основном Сен-Доменг жил по этому принципу. И жил неплохо. Как жил Алжир — уже известно: от добычи к добыче. То есть, это было пиратство в чистейшем, без всяких примесей, варианте. Даже на Тортуге имелись какие-никакие плантации, а Порт-Ройял и при Моргане, и до, и после него считался одной из торговых столиц Вест-Индии.

«Не дай нам Бог выродиться вот в…такое, — думала Галка, вспоминая виденное и слышанное. — Мы и без того не подарок, а с таким оружием и нашими амбициями можем вообще превратиться в сущий кошмар». Впрочем, до этого было ещё рано и далеко, она зря волновалась. Но Сен-Доменг — это действительно пираты. Если их возглавит лидер типа Граммона — умный, наглый, властный, и в то же время ярый анархист и разрушитель — они сделаются кровавым ужасом морей. И не только морей.

«Лёгок на помине».

Во избежание неприятностей во враждебной стране Галка приказала песен не орать и при питье рома знать меру. За порядком должны были следить капитаны и боцманы. А вот у этого костра её приказ явно нарушался. Причём, не кем-нибудь, а самим капитаном. Граммон сидел в компании своих офицеров, уже основательно набравшихся, и горланил разудалую песенку, половина куплетов которой изобиловала словечками «всех на дно», «резать глотки», и так далее, а другая половина состояла из грубой кабацкой похабени. Галку сложно было смутить подобной пиратской «попсой»: наслушалась уже. Но капитаны благородного происхождения обычно и вели себя как дворяне. А этот… Она поморщилась. И что в этом типе женщины находят, позвольте спросить? Ни рожи, ни кожи — вроде неё самой. А поди ж ты, липнут, как мухи на сладкое. Галка и сама ощущала на себе это странное притяжение. Иной раз при сугубо деловом разговоре с Граммоном она ловила себя на том, что начинает судить о нём не как об офицере, а как о мужчине. Что самое поганое, Граммон это прекрасно видел, и не оставлял попыток к ней подкатить. И если не объявлял публично о своих намерениях, то только потому, что не был стопроцентно уверен в успехе.

— Генерал! — шевалье, заметив, что Галка вознамерилась пройти мимо, прервал песенку и окликнул ей. — Прошу, генерал, не обойдите нас своим вниманием!

— Налейте даме вина! — поддержал его ещё один такой же невмерно весёлый светловолосый красавчик с великолепными усами. Судя по акценту, голландец.

— От вина не откажусь, если оно не кислое, — Галка поняла, что отвертеться не удастся, и присела к костру. Аккурат рядышком с Граммоном.

Шевалье весело рассмеялся. Крепкими, ещё не разрушенными плохой едой зубами он вытащил пробку из бутылки и плеснул вина в относительно чистую оловянную кружку. Даму всё-таки угощает… Галка никогда не отступала от пиратского правила: капитан ест из одного котла с командой. И из той же матросской посуды. Серебряный сервиз в каюте, доставшийся им с Джеймсом в качестве доли добычи, стоял скорее для красоты. Пользовались им лишь в тех случаях, когда генерал Сен-Доменга принимала важных гостей на борту флагмана. Потому-то Галка никогда не брезговала пить из простых кружек и есть из грубых деревянных мисок. Но здесь… Эту кружку, кажется, в последний раз как следует мыли задолго до похода в Средиземное море. Даже на «Орфее» в былые времена посуда была чище. Однако от угощения не отказываются. Галка отхлебнула вина, отметив про себя, что как раз оно-то не подкачало. Видать, из личных запасов капитана, а о Граммоне ходила слава ценителя напитков. «И женщин, — тут же встрял едкий, как царская водка, голос рассудка, надоедавший Галке всю её жизнь. — Хватит пялиться на француза, подруга. Ну, капитан. Ну, удачлив, как сам чёрт. Лучше вспомни, скольких красоток он успел подмять под себя в Сен-Доменге за какие-то несчастные две недели. Хочешь оказаться в том же списке?» Однако, рассудок рассудком, а Галка не раз и не два ловила себя на том, что её тянуло к этому человеку. Даже несмотря на его сногсшибательную наглость и полнейшее безразличие к порядку на собственном корабле… «Засранец, — думала она, подставляя кружку под очередную порцию вина. — Но обаятельный. Эх, мать, держись, не то пропадёшь!»

— Вино превосходное, — сказала она, чувствуя, как по жилам разливается приятное тепло. — Если я не ошибаюсь, испанское?

— До французских ещё не доехали, генерал, — лучезарно улыбнулся шевалье. — Но когда мы до них доберёмся, первое, что я сделаю — приглашу вас на пир.

— Для пира ещё должен быть хороший повод, — мысль о предстоящей военной операции заставила Галку собраться, стряхнуть подступающий морок: от Граммона и впрямь исходило нечто непонятное, действовавшее на её женскую сущность. — Вот явимся в Марсель с победой, тогда и попируем. С вином и закуской. И песенки покричим, да такие, чтоб у всей округи уши на корню повяли. А здесь и сейчас это, мягко говоря, неуместно.

— Это ещё почему? — со смехом поинтересовался всё тот же усатый красавец, что предложил налить ей вина.

— Лоран, видимо, даме не спится под наше пение, — заржал француз. И сделал странное движение — ни дать, ни взять, собрался приобнять женщину. Но вовремя остановился. Так, будто наткнулся на невидимую стену.

— Даме прекрасно спится даже под скрип рангоута, — подцепила его Галка. Её показная весёлость, как она прекрасно видела, ничуть француза не обманула. Потому и соблюдал дистанцию. — Ваше пение ненамного мелодичнее, но я не о том. Мы не на Тортуге, господа, где можно спокойненько орать песни на бережку в тёплой компании. Здесь живут берберы и арабы, фанатичные мусульмане, и они не откажутся от удовольствия продать кое кого на рабском рынке. Или для разнообразия перерезать несколько христианских глоток.

Если бы здесь были парни с флагмана, они бы только округлили глаза, встретив слова капитана возгласами типа: «Да ну! В самом деле?» Им-то было известно, что Воробушек прочитала тыщу книг и знает массу интересных подробностей о различных народах. А эти заржали, как некормленые жеребцы. В самом-то деле, что ещё можно услышать от женщины, кроме очередной глупости, правда?.. Галка холодно усмехнулась. И шевалье де Граммон верно понял эту усмешку, тут же сделав своим людям знак замолчать.

— Извините их, генерал, — примирительным тоном проговорил он. — Они, как вы догадались, не привыкли к высокоучёным беседам с дамами. Но мне отчего-то кажется, что вы изволили несколько преувеличить опасность. Разве лагерь не охраняется?

— Если бы вы изволили соблюдать мой приказ насчёт тишины, парням в охранении было бы куда легче исполнять свои обязанности, — сдержанно улыбнулась Галка, поднимаясь. — Вспомните, откуда во французском языке взялось слово «assassinat». Кажется, от неких мусульманских фанатиков… Впрочем, вы можете продолжать веселье, если желаете. Я не против. Резать, в случае чего, будут вас, а не меня.

Смешки и разговоры у костра мгновенно смолкли, а голландец-усач, которого Граммон называл Лораном, удивлённо присвистнул.

— Интересно, мадам, откуда у вас столь обширные познания в повадках приверженцев ислама? — насмешливо поинтересовался он. — Вы бывали на Востоке?

— Если бы Голландия столько времени воевала с этими самыми приверженцами ислама, сколько Россия, вы бы обладали такими же обширными познаниями, месье Графф, — Галка наконец выудила из памяти имя одного из ближайших приятелей Граммона, о котором была наслышана. Как хорошего, так и плохого. — Благодарю за угощение, господа, вино и впрямь было превосходным.

— Доброй ночи и приятных сновидений, генерал, — Граммон снова улыбнулся, на сей раз с убийственной иронией.

— Спасибо, — мадам адмирал в таких случаях никогда не оставалась в долгу, отвечая той же монетой. — И вам того же, шевалье.

— Нет, Мишель, думай, что хочешь, но эту дамочку ты точно не завалишь.

— Ещё не родилась женщина, способная мне отказать. На эту придётся потратить чуть больше времени.

Усач, которого весь Мэйн знал как Лорана де Граффа, только хмыкнул.

— Скажи спасибо, что этого не слышат наши команды, — скептически проговорил он. — Уж наверняка нашёлся бы кто-нибудь, кто позаботился бы довести смысл нашей беседы до сведения генерала. У неё это дело, я слышал, поставлено очень хорошо.

— Ты считаешь меня слишком самоуверенным? — Граммон, прогуливавшийся с другом около самой кромки прибоя — предостережение мадам генерала он всё-таки принял всерьёз.

— Ты похож на свой фрегат, Мишель, — с усмешкой проговорил голландец. — Такой же стремительный, сильный и наглый. А она… Она, что вовсе неудивительно, похожа на свой флагман, этот перестроенный галеон. На первый взгляд как будто ничего особенного, кроме формы форштевня, но в деле — опаснее линкора. Смотри, дружище, не напорись на этот риф.

— Может, я только того и желаю, — рассмеялся Граммон. — Если эта дама именно такова, как ты говоришь, то умереть в её объятиях было бы для меня…

— …честью? — хитро прищурился Графф. В темноте, раздвигаемой лишь кострами, его лица было не видать, но Граммон и так знал приятеля как облупленного.

— …наивысшей формой наслаждения, — совершенно серьёзно сказал шевалье. — Я понимаю тех несчастных, что согласились распрощаться наутро с головой, но провести ночь с египетской царицей. Наша мадам генерал не царица, но женщина той же породы: властная и смертельно опасная для всех, кто рискнёт с ней связаться. Пусть она и неказиста с виду, но поверь, Лоран — нет для мужчины большего мучения и большей сладости, чем любить столь необычную даму.

— Ах, вот почему её муженёк… Чёрт, Мишель, ты не боишься, что она прирежет тебя до того, как ты успеешь её завалить?

— Вот в этом-то, приятель, и заключается половина её очарования, — негромко рассмеялся Граммон. — Либо она меня прирежет, либо я её…

4

— …Влад, я не о моральной чистоте наших вояк забочусь, а об элементарной боеспособности. Если они в самый интересный момент начнут потрошить дома и сдирать с женщин украшения, кто будет сражаться? Мы с тобой? Господа капитаны? Нет, я вовсе не против помахать шашкой. Я очень даже за. Только если это принесёт какую-то пользу нашему делу.

— А это правда, что мусульманки таскают на себе каждая по несколько фунтов золота? — предметно поинтересовался капитан Беннет. Не так давно он всё-таки решился перебраться с Ямайки в Сен-Доменг, и не столько потому, что ему так уж нравилась эта гавань, сколько потому, что английские власти стали слишком уж строго спрашивать за пиратство.

— Правда, — кивнула Галка. — Только не все, а в богатых домах. Впрочем, говорят, в Алжире бедных домов попросту нет.

— С чего бы им постоянно тягать на себе столько побрякушек? — удивился англичанин. — Обычай у них такой, что ли?

— Вроде того. У мусульман, видишь ли, муж в любую минуту может три раза сказать жене слово «талак», что означает развод. И жена обязана при этом покинуть дом мужа в том, что на ней есть в данный конкретный момент. Потому бабы и таскают на себе весь свой золотой запас — на всякий случай. Потому я и говорю: атакующим первой волны десанта лучше ни на что не отвлекаться. Алжирцы… да и вообще мусульмане подраться не дураки. С ними чуть зазеваешься — голова с плеч.

— Я почему-то думаю, что у первой волны десанта особых проблем с атакой не возникнет, — с хитроватой усмешкой проговорил Влад.

— Ну, да, если вспомнить, какую жуть мы с собой приволокли, — рассмеялся Билли. — Я-то своих предупредил, а вот тем, кого не предупредили, я очень сильно не завидую.

— Я надеюсь, парни с «Перуна» тоже штанов не испачкают, — улыбнулся Геррит. — Хоть и не уверен. Во всяком случае, тогда, вернувшись с полигона, я первым делом посмотрел в зеркало: проверял, не поседела ли моя бедная голова. А ведь я как будто человек образованный, и не настолько суеверный, как эти язычники.

— Мусульмане вовсе не язычники, дружище, — покачала головой Галка. — Более того: язычниками они считают как раз нас, христиан. За то, что чтим Троицу. Мол, аллах един, и никаких гвоздей. Но это так, к общему сведению. Главное же следует уяснить сразу: они — фанатики своей веры. Испанцы в этом отношении и рядом не валялись. Потому если на вас с воплем «Аллах акбар!» станут кидаться шестилетние пацаны с ножичками, не удивляйтесь. Их так воспитывают.

— Да, мы для них попросту не люди, — поддержал Влад. — Слышал я, как одна…мусульманка кричала односельчанам-грекам: «Скоро мы вашими детьми будем собак кормить!»

— Не завидую я вам, русским… — процедил Граммон, до тех пор исправно молчавший, слушавший и делавший для себя пометки на будущее. — У вас такие милые соседи, что просто залюбуешься.

«Что бы вы сказали, шевалье, если бы знали, на чьих верфях строятся турецкие карамуссалы? — не без едкой иронии подумала Галка. — Вряд ли что-нибудь приличное. Хоть вы и редкостный засранец, но кое-какие понятия о чести имеете. В отличие от некоторых политиков».

— А нам с соседями всю дорогу не везёт. Судьба, видно, такая, — сказала она вслух. — Главное — вовремя сделать из оного соседства верные выводы. И чтобы эти выводы в данный момент помогли нам победить с как можно меньшими потерями. Если полезем на Алжир как на испанцев, до Сен-Доменга мало кто доберётся живым и не искалеченным. Нужно знать сильные и слабые места врага. Это прописная истина, господа, я вижу, что сказала банальность. Но кто из вас раньше хотя бы поверхностно имел дело с мусульманами?.. Вот потому-то я вам все эти байки и травлю. Про то, как они себя ведут в бою и после боя. Про то, что их бабы носят на себе кучу золота. Про воспитание мальчишек, турецкие орудия, дамасские клинки, отношение к иноверцам и тому подобные мелочи. Вы и сами лучше меня знаете: без учёта этих мелочей победа может обойтись нам слишком дорого.

— Ладно, — подытожил Билли. — С мелочами всё ясно. Какие будут коррективы к плану?..

«Во имя аллаха, всемилостивого, милосердного…»

Раис Али-Мухаммед никогда не пропускал утреннюю молитву, почитая её наиглавнейшей обязанностью правоверного мусульманина перед аллахом. Ни на суше, ни в рейде не расставался с потёртым молитвенным ковриком, доставшимся ему от отца, носившего зелёную чалму. Раис Хаджи Ала-ад-Дин ныне вкушал сладостный отдых в садах аллаха, довольно навоевавшись с неверными. Он сам ходил в море вместе с командой на своём галеоте, хотя, иные раисы уже в его время — позор на их головы! — предпочитали лишь снаряжать корабли на свои деньги, отсиживаясь на берегу и наслаждаясь красотой наложниц в гаремах. Али-Мухаммед брал пример с отца, отправляясь в море лично, деля все радости и невзгоды с верной командой. А команда благодарила аллаха за столь храброго раиса, для которого добыча стояла на втором месте. После воинской доблести.

У него не маленький галеот, а фрегат — прошлогодний трофей, взятый в неравном бою у неверных франков. «Меч Джебраила» — хорошее название для столь прекрасного и грозного корабля. Сорок две пушки. Нечестивый крест на клотике заменен священным полумесяцем. Мало кто в Аль-Джазере может похвастаться столь могучим кораблём. Оттого раис Али-Мухаммед пользуется таким уважением, оттого диван всё более склоняется к мысли, что в военное время им нужен бей, имеющий самый свежий опыт морских сражений, а не убелённый сединами турок Селим, чьи заслуги несомненны, но столь отдалены во времени… Али-Мухаммед знал, чего ему не хватает для окончательного восхождения. Ещё одной громкой победы с богатой добычей. Пусть даже для этого придётся сговориться с испанцами-кафирами. Этот дон Рамиро Нуньес… как там его дальше… словом, испанец не скупился, предлагая золото в обмен на нейтралитет воинов аллаха по отношению к его соотечественникам и кафирам-голландцам. Что ж, раис Али-Мухаммед золото взял. С диваном, как водится, поделился. Нейтралитет обещал, и пока соблюдал его, понимая, что рано или поздно придёт момент, когда раисы и янычары выйдут на площадь и начнут требовать нападать на всех кафиров без различия флага. А против воли собственных воинов не пойдёт даже бей. Но сейчас… Сейчас «Меч Джебраила» готовится возглавить поход на франков. Пока их флот сражается с испанским и голландским флотами у Сицилии, кто помешает воинам аллаха начисто ограбить всё южное побережье Франции?

Горы золота и серебра, драгоценных камней, отрезы парчи, бархата и лионского шёлка… Снова в Бадестане будут продавать сильных невольников, юных девушек для гаремов. Снова лекари будут скопить франкских мальчишек, из которых — кто выживет, конечно — вырастут отличные евнухи. Снова сундуки раисов наполнятся доверху, шеи их любимых жён отяготятся драгоценными ожерельями, пальцы будут унизаны дивными кольцами, а уши оттянут тяжёлые серьги… Али-Мухаммед подумал о своей любимой жене. Мариам-египтянка, всего четырнадцать лет. Лишь три месяца прошло с тех пор, как он пленился её несравненной красотой. Не один год пройдёт, прежде чем её стан утратит стройность, а лицо обезобразят морщины. Но тогда ей придётся уступить место любимой жены какой-нибудь молоденькой невольнице, которая ещё, вероятно, только родилась. Как уступила это место прекрасной египтянке уже начинающая стареть Сейда… Может быть, взять Мариам в поход? Для этой цели раис обычно брал рабыню-наложницу, которую после сражения отдавал команде. Любимую жену разгорячённым после боя воинам не отдашь, придётся покупать невольницу. Пусть сперва послужит госпоже, а затем…

Пушечный выстрел прервал сладостные мысли раиса. Что такое?

С запада Аль-Джазер прикрывали высокие холмы, которые по совести можно было бы назвать даже горами. Во всяком случае, обзор с северного мыса прекрасный. Оттуда в ясную погоду можно было высмотреть крупные корабли за десяток миль. Сейчас, ранним утром, море было подёрнуто лёгкой дымкой, и обзор даже с такой удобной наблюдательной точки несколько сократился, как минимум до полулиги. Франки? Всё может быть. В любом случае, пушка в крепости не стала бы стрелять, возвещая о приближении кораблей, если бы эти самые корабли не были вражескими. Ветер? Раис Али-Мухаммед присмотрелся к вымпелу. О, шайтанов хвост, западный ветер-то как раз благоприятен кафирам! Впрочем, чтобы поднять по тревоге команды всех алжирских кораблей много времени не нужно. Да и крепость, построенная ещё доблестным Хайраддином, должна дать достойный отпор.

— Раис-эффенди, — на мостик взбежал верный Ахмед — турок. — Дозорные передали — идёт сильный флот. Семь больших кораблей и несчётно малых.

— Кто? — коротко поинтересовался Али-Мухаммед.

— Кафиры, раис-эффенди.

— Я и сам догадался, что не правоверные. Кто именно?

— Дозорные не знают, раис-эффенди, — Ахмед виновато потупил взор. — Они никогда не видели таких флагов. Три вертикальные полосы: чёрная, белая, красная.

Чёрная, белая, красная… Али-Мухаммед готов был поклясться бородой пророка, что где-то что-то слышал об этом сочетании цветов. Или читал… Или этот кафир Нуньес что-то говорил… Постойте! И верно: именно Нуньес что-то рассказывал насчёт заморских разбойников, заключивших договор с франками!

— Объявляй тревогу, — сказал Али-Мухаммед. Он всё-таки был раисом всего флота, отвечавшим за его боеспособность и защиту гавани, и просто обязан был отреагировать на угрозу. — Немедленно сообщить бею Селиму и Хасану-аге — пусть янычары приготовятся к бою!

Ахмед низко поклонился и, цепляя кончиком ятагана за резные балясины поручней, шустро сбежал по ступенькам вниз. У борта его ждала шлюпка.

«Если мне удастся отбить атаку кафиров, приблизится время исполнения моей мечты, — холодно усмехнулся Али-Мухаммед. — А Селим… Что ж, я буду горько сожалеть, если он погибнет во время боя с неверными».

5

— А где же зелёное знамя пророка? — не без иронии поинтересовался Джеймс, разглядывая укрепления Алжира в подзорную трубу.

— Алжир номинально принадлежит Османской империи, а у турок знамя вроде бы красное, с полумесяцем, — не слишком уверенно проговорила Галка. — По крайней мере, в моём мире. Здесь — чёрт их знает…

— Бог с ними и их знамёнами, Эли. Что сказал шевалье де Малеструа по поводу их пушек?

— Турецкие. На кораблях самое большее фунта по двадцать четыре, в крепости — по сорок два и сорок восемь фунтов. То есть, ближе, чем на пять-шесть кабельтовых не подойти. Стреляют не чугунными ядрами, а булыжниками. В корпус такой камушек с близкого расстояния попадёт — мало не покажется.

Джеймсу однажды довелось видеть результаты попадания каменного ядра в корпус корабля. Пробив обшивку на батарейной палубе, камень разлетелся на острые осколки и переранил чуть не половину канониров. Причём, попали из мелкой пушчонки фунтов на восемь. А если попадут из сорокавосьмифунтовой пушки?.. Словом, Джеймс в который раз поблагодарил Всевышнего за то, что их собственная артиллерия могла сейчас дать сто очков форы кому угодно. Те же испанцы, охранявшие Гибралтар… Когда эскадра пойдёт обратно, вряд ли доны посмеют высунуться из бухты. Что бы там ни было, а уроки из своих поражений они извлекать умели. Да и не будут они знать, что к тому времени на борту у пиратов почти не останется снарядов нового образца. Не так много их успели наделать на пока ещё единственном оружейном заводе республики Сен-Доменг.

— Восемь кабельтовых! — крикнул вперёдсмотрящий.

— Орудия к бою! — скомандовала Галка.

На флагмане и линкорах открылись орудийные порты, канониры принялись наводить пушки на крепость. Но корабли пока и не думали останавливаться. Первый залп так и произвели — с ходу… Надо полагать, последователи ислама были весьма удивлены и опечалены: пушки незваных гостей обладают сумасшедшей дальнобойностью. А что тут особенного? Крепость — не корабль. Мало того, что совсем иные размеры. Крепость никуда не увернётся, опытный корабельный канонир может бить хоть вслепую; тут, чтобы промахнуться, нужно быть совсем уж криворуким и косоглазым. Потому почти все снаряды достигли цели. И стены алжирских укреплений задрожали от взрывов.

«Мартин молодец, — думала Галка, наблюдая за результатом деятельности своих канониров. — Вместо фитиля всунул в эти фугасы какие-то охренительные трубки. Маловато у нас пока таких снарядов. А то бы одним Алжиром дело не ограничилось».

Из-за мыса показался корабль. Фрегат, поднимавший все паруса и шедший в галфвинд. По размерам — не уступавший «Гардарике». То есть, в ближнем бою страшный противник. Вот на нём-то и развевалось зелёное знамя ислама.

— Ну, вот, Джек, и флаг пророка появился, — улыбнулась Галка. И рявкнула во всю мощь своей лужёной глотки: — По местам, братва! Грот и фок на гитовы! Право на борт!.. Приготовиться к развороту на левый борт, по моей команде спускать все паруса! Верхняя палуба — доложить готовность!

— Орудия готовы! — отозвался Пьер.

— По команде — огонь из всех стволов! Поднять сигналы! «Сварогу» и «Перуну» — продолжать обстрел форта; «Жанна», «Дюнуа», «Бесстрашный» и «Ле Арди» — следовать за нами, атакуем ихний правоверный флот в гавани! Кордебаталии — приготовиться к высадке десанта!.. Ну, парни, с Богом! Всыплем нехристям перцу во все дырки!

— С Богом! — дружным рёвом отозвались пираты.

После ремонта и модернизации на «Гардарике» не стало мидель-дека, что позволило заметно расширить кубрики и трюм. И теперь на флагмане Сен-Доменга было четыреста двадцать человек команды. Ох, несладко сегодня придётся их алжирским коллегам по ремеслу…

Раис Али-Мухаммед ничуть не удивился, увидев красно-белый корабль довольно странной конструкции, повернувший ему навстречу. Адмиральский вымпел… Что ж, кафиры не в первый раз посылают против Аль-Джазера своих флотоводцев. Но, если верить Нуньесу, во главе заморских разбойников стоит женщина. Женщина! Какой позор! Неужели неверные собаки не нашли для него, прославленного раиса, более достойного противника? Сражаться с женщиной — только позорить своё имя. Впрочем…

— Воины ислама! — Али-Мухаммед по обыкновению обратился к команде, воодушевляя её перед боем. — Вы видите этот красно-белый корабль? Кафиры, убоявшись подставляться под неодолимые удары ваших мечей, послали против нас презренных разбойников, выпущенных из тюрем, и поставили раисом этого корабля слабую женщину! Не свидетельствует ли это, что аллах покарал неверных, лишив их разума и тем самым предав в наши руки? И не является ли это знаком свыше о даровании нам победы?.. Да будет трижды благословен этот день, воины ислама!

Команда, как и следовало ожидать, ответила радостными возгласами, потрясая оружием.

— По местам! — скомандовал раис Али-Мухаммед. — Возьмём то, что даровано нам аллахом!

И «Меч Джебраила», поднимая паруса, пошёл навстречу красно-белому флагману. Ещё чуть-чуть — и можно разворачиваться на правый борт. Для залпа…

— Лево на борт!.. Паруса долой!.. Правый борт — огонь!!!

Когда все без исключения орудия правого борта дали залп, Галке в первый момент показалось, будто у неё лопнули барабанные перепонки. А «Гардарику» начало заметно заваливать на левый борт. Белый порох почти не давал дыма, и пираты имели возможность видеть, что сейчас творилось на палубе фрегата под зелёным флагом. Пушки алжирского корабля практически сразу открыли ответный огонь, но не все и не залпом, как предполагал вначале вражеский капитан. Потому что огонь «Гардарики» в первую очередь был сосредоточен на батарейных палубах противника. Пираты Мэйна, вдоволь натренировавшиеся на испанцах, уже давно приспособились к этой тактике: опередить врага хоть на мгновение и лишить его огневой мощи.

— Верхняя палуба — картечь, орудия готовы к бою! — гаркнул Пьер.

— Залпом, по верхней палубе противника — огонь!!!

От огня ещё не подавленного форта, расположенного на небольшом островке у гористого мыса, «Гардарику» прикрывали корпуса «Жанны» и «Дюнуа» — двух линкоров-близнецов, некогда взятых в битве с испанской эскадрой у Сен-Доменга. Линкоры удачно вклинились между фортом и баталией, и теперь имели прекрасную возможность стрелять сразу с двух бортов. Ещё более мощные «Сварог» и «Перун» обстреливали береговые укрепления, стоя на якоре. А к их бортам, обращённым в сторону моря, уже подтянули шлюпки для десанта. Фрегат «Бесстрашный» под командованием Влада уже подбирался к алжирскому бригу (тоже, видать, боевой трофей, мусульмане бригов не строили), и там, судя по всему, недолго ждать обмена любезностями из всех наличных стволов. А «Ле Арди» Граммона уже вовсю «приветствовал» парочку вёртких шебек. Несколько мелких алжирских кораблей проскочили мимо этих великанов и принялись обстреливать линкоры. Те немедленно огрызнулись залпами из бронзовых пушек… Словом, бухта Алжира, до сих пор служившая надёжным пристанищем и убежищем мусульманских пиратов, превратилась в ловушку для их же флота…

«Меч Джебраила», получив несколько разрывных снарядов в упор, стал очень быстро крениться на левый борт. И что бы раис Али-Мухаммед сейчас ни делал, как бы ни кричал, пытаясь принудить своих людей к повиновению и призывая страшнейшие проклятия на голову этой неверной — всё было напрасно. Фрегат вот-вот затонет, и не поможет ему ничто, кроме чуда.

А аллах почему-то с чудесами не торопился…

Красно-белый флагман кафиров снова поднимал паруса и разворачивался к югу. Готовился войти в гавань, дабы довершить разгром, учинённый там фрегатами неверных. Ну, кто мог подумать, что они привезли с собой эти пушки, изготовленные не иначе в кузнице самого иблиса? Почему аллах отдал подобное оружие в руки неверных? Чем Аль-Джазер так прогневил его? Не иначе тем, что правоверные вздумали договариваться с кафирами-испанцами, да поразит их аллах гнойными язвами! Будь проклят тот миг, когда раис Али-Мухаммед решился взять их золото!

Грот-мачта, не выдержав нагрузки, обломилась в двух локтях от палубы и, обрывая ванты, рухнула в воду, задев самым кончиком корпус вражеского флагмана. Раис видел, что фрегат уже не спасти. Можно лишь спасать людей. Впрочем, воины уже прыгали за борт. До берега недалеко. Доберутся, а там присоединятся к янычарам в порту, дабы достойно встретить кафиров, когда те высадят десант… Капитан покидает свой корабль последним? Пусть неверные соблюдают это правило. Не так много в Аль-Джазере достойных раисов, чтобы разбрасываться их жизнями. Али-Мухаммед встал на планшир мостика по правому борту, готовясь прыгать в воду. И в какой-то миг, ещё колеблясь, оглянулся. На планшире, держась одной рукой за крюйс-стень-фордун, стояла эта неверная и отдавала приказы своей команде. В другой руке у неё был франкский абордажный палаш, а из-за кожаного пояса торчала рукоять пистолета. Расстояние было достаточное, чтобы раис разглядел её… Маленькая, худая, некрасивая. И властная. Такую бы он точно не ввёл в свой гарем. Вот какими, оказывается, становятся нечестивые франкские женщины, если дать им волю! Вне себя от ярости раис вытащил из-за кушака пистолет, взвёл курок и выстрелил. Промахнулся. Кафирка, только тут заметив его, громко рассмеялась и что-то крикнула. Её голос потонул в чудовищном грохоте: это артиллерия линкоров добила форт. Один из их дьявольских снарядов угодил в пороховой склад, и укрепления доблестного Хайраддина взлетели на воздух. Обломки посыпались на корабли в бухте — и на правоверных, и на кафиров. Один камень долетел даже до тонущего «Меча Джебраила» и пробил ему обнажившееся днище. Раис не стал дожидаться, пока фрегат потонет окончательно — спрыгнул в воду.

— Всё, они наши! Валим корабли и высаживаем десант!.. Хайме! Бери шлюпы, дуй на позицию!

Пираты Мэйна не жалели порох — ни чёрный, ни белый. Стрельба была такая, что обзавидовались бы все адмиралы Европы. Мусульманам, наверное, казалось, что гости явились начисто стереть с лица земли их город, причинявший франкам столько головной боли ещё со времён Барбароссы. Но флот Сен-Доменга явился сюда за добычей, а для того, чтобы добраться до алжирских сокровищ, о которых ходили легенды, следовало уничтожить их флот. Причём, уничтожить быстро. Без потерь, понятно, не обошлось: мусульмане тоже слыли отличными воинами. И капитаны, решившиеся идти на абордаж, очень хорошо это почувствовали. Пиратам Мэйна пришлось рубиться с пиратами Алжира со всей яростью, на какую они были способны. И применяя всю свою выучку. Это не испанцы, бросавшие оружие после пленения или гибели капитана. Тут приходилось вырезать всех дочиста: алжирцы сопротивлялись до последнего человека, как и предупреждали своих матросов капитаны. Но тем не менее факт остаётся фактом: спустя час с небольшим после первого залпа пираты Сен-Доменга практически полностью уничтожили алжирский флот, полтора века терроризировавший Средиземноморье.

6

— Тихо!

— А я и так тихо сижу! Чего ты?

— Вот найдёт нас тут боцман — выпорет обоих, это уж точно!

Под парусиновым тентом, пропитанным смолой, было нечем дышать. Двое мальчишек, незаметно проскользнувших на шлюп, который зачем-то подтянули к борту флагмана, поначалу сидели тихо, как мыши. Но жара и смоляная вонь были невыносимы даже для них, успевших уже и поработать на верфи, и походить на флагмане. И они начали потихоньку приподнимать тент. Вот тут-то Хайме их и застукал… Поначалу юнги пиратского флагмана подумали, что тут им и конец. Жаль, трудно было запомнить все те слова, которые на них обрушивал боцман. Хайме ругался сразу на полудюжине, если не более, языков. А знали ребята пока только родной испанский и французский.

Для обоих Хосе — юнги были тёзками и ровесниками — не было секрета, что Хайме сильно недолюбливает испанцев. Мягко говоря, недолюбливает. Но такого возмущения от него они не ожидали. В конце концов, никаких приказов они не нарушали, уже знали, что на этом корабле, дисциплина обязательна для всех. Подразумевалось, что они будут при лазарете. Но распоряжения идти в лазарет к доктору Леклерку им никто не отдал! А они, что, трусы — прятаться в боях под палубой? Вот, потихоньку и забрались на шлюп, куда не набивались, как сельди в бочку, пираты из десанта. Залезли под тент на палубе, там какие-то железяки — не смейтесь: с крылышками! — лежали. Среди каких-то прямых железяк. На пушки это точно не походило. Да и на снаряды… вы видели где-нибудь снаряды с крылышками?

При подходе к алжирской бухте Хайме тент откинул и их, естественно, обнаружил. Мальчишки чуть не оглохли от его криков. Думали: всё, конец. Сейчас задушит, утопит, повесит, расстреляет и покромсает на кусочки одновременно. Но — пронесло. Видно, Святая Дева своим покрывалом от его гнева закрыла. Он даже подзатыльников им не надавал. Приказал только отойти на бак и не путаться под ногами.

— Ладно, — процедил он сквозь зубы. — Раз уж сами сюда залезли, смотрите у меня, не обосритесь. А то я вас лично выпорю. Сейчас эти штуки полетят на нехристей. Со страшным грохотом и воем полетят. Вот и посмотрим, какие вы храбрецы на самом деле.

Юнги отошли и устроились поудобнее. Будет о чём рассказать друзьям, когда вернутся! Участие в штурме знаменитого Алжира — им уже объяснили, что там за город, — это вам не хухры-мухры. Хосе Хуан Александр Луис Карлос Фелипе Ирручага, сын благородного идальго, убитого французами ещё в начале войны. На палубе — просто Рыжий. Он и правда был рыжий: отец баск, матушка родом из Астурии, а в тех краях нередки даже блондины. И Хосе Домингес, безотцовщина с явной примесью индейской крови, которому и фамилию-то сама адмиральша выдумала — в честь святого Доминика, покровителя их острова. Двое сирот, живших в заброшенной хижине, перебивавшихся случайными заработками, они нанялись на флагман, упав перед походом в ноги знаменитой атаманше пиратов. Надо же, самых грозных бойцов возглавляет женщина! Бабой-то её и сам король назвать не решится. Она их желание стать юнгами не просто выслушала, а сама привела на корабль и приказала зачислить в состав команды. И зачислили, куда им деться, у неё — не побалуешь.

Помощники Хайме тем временем залили водой всю палубу, будто сами свой шлюп утопить собирались, и отбежали в сторону, затыкая уши… Юнги, на предложение одного из них поделиться затычкой, замахали руками. О чём потом сильно жалели. Они видели ещё три шлюпа, на палубах которых стояли такие же штуковины с крылышками, а матросы занимались теми же приготовлениям… Хайме затыкать уши не стал, а, подойдя к тем железякам с крылышками, выждал какое-то время. И стал поджигать у них фитильки, после чего и сам отбежал в сторону.

Из хвостов ракет вырвался огонь, разгораясь всё сильнее и сильнее (палубу потом, несмотря на разлитую кругом воду, пришлось тушить), ракеты стронулись с места и, быстро ускоряясь, с нарастающим воем двинулись сначала по направляющим, а потом полетели самостоятельно. Кроме одной, благополучно нырнувшей в воду рядом с их корабликом. Палубу заволокло едким дымом, оба Хосе закашлялись, их глаза начали слезиться. А когда ракеты набрали скорость, ребята поняли, зачем все вокруг, кроме Хайме и их, дураков, затыкали уши. При полёте железяки с крылышками издавали одновременно и очень громко, вой, визг, рёв, свист и ещё кучу звуков один другого страшнее. Будто черти из ада вырвались и к несчастным нехристям полетели… Как и было твёрдо боцману обещано, они не обосрались. Мужчины ведь должны держать данное слово! А если штаны у них немного намокли, так ведь волны вокруг! И брызги… да и не проверял он их потом. Не до того было. Пожар на борту — не шутка. Вот здесь ребята постарались вовсю, несмотря на небольшие ожоги при тушении. Хайме даже их похвалил.

— Ну, всё, ребятки, — улыбнулся он, утирая рукавом мокрое и грязное от копоти лицо. — Вот теперь вижу — вы не робкого десятка. Настоящие морские…волчата, чёрт бы вас побрал!

…А волна шлюпок с пиратами Мэйна на борту накатывала на берег. Лишившиеся почти всех своих кораблей, алжирские пираты и янычары приготовились дать бой на земле. Своей земле. Уцелевшие при обстреле дьявольскими снарядами пушки береговых батарей уже начали пристреливаться по ворвавшимся в бухту кафирам, когда с четырёх шлюпов на город выпустили драконов. Или, скорее, каких-то вызванных из ада существ. Известное дело, для неверных иблис — родной брат. А что ещё может при полёте изрыгать огонь и дым, издавать непереносимые для любого правоверного звуки? Только адские твари.

Склонные к инфарктам и инсультам получили своё прямо там, на побережье. Остальные защитники — все до единого! — позабыв обо всём на свете, с горестными криками бросились наутёк, спасая не столько грешные тела, сколько бессмертные души. И многим, очень многим, мешали бежать вдруг наполнившиеся и намокшие шальвары.

Сопротивления на берегу пираты Сен-Доменга не встретили. Конечно, офицеры предупреждали об издании этими ракетами страшных звуков. Но одно дело предупреждение, а совсем другое — услышать подобную несусветную жуть, догоняющую тебя сзади, пролетающую над головой… В общем, многие из бойцов первой волны десанта, храбрейшие из храбрейших, сменили во время штурма штаны. И не всегда на лучшие. Но уж нехристям за свой кратковременный испуг они воздали сторицей…

Когда генерал Сен-Доменга вместе со второй волной десанта оказалась на берегу, Алжир был похож на сущий ад. И тому была масса причин. Во-первых, «психическое оружие»… На идею сделать из обычных ракет исчадия ада Мартина натолкнула достаточно свежая для него история с русскими «катюшами». Ведь когда Красная армия впервые применила это оружие против вермахта, не самые трусливые в мире германские солдаты бежали с позиций, наложив полные штаны. Естественно, кто уцелел. Ракеты такой мощи Мартин пока создать не мог: не те материалы. Но вот прицепить на корпуса ракет неширокие металлические кольца с отверстиями различного диаметра — всегда пожалуйста. Кольца, понятно, усиливали рассеивание и заметно снижали радиус поражения. Но при полёте эти ракеты издавали такие жуткие звуки, что и самому изобретателю становилось не по себе. Не говоря уже о том, как пачкали штаны даже тёртые жизнью пираты, коим пришлось осваивать новое оружие на полигоне. А в конце траектории, когда прогорал порох в трубке, взрывалась «боеголовка», начинённая зажигательной смесью — «адским ромом». Много, понятно, не пожжёт, но кое-какой пожар вызовет… Во-вторых, ужас, охвативший защитников города, передался и во дворы. Пищали от страха многочисленные дети, причитали старухи. Рабыни-христианки, даже не передать, до какой степени обрадованные явлением мстителей, дрались с изнеженными хозяйками, словно кошки, и палками гнали их из домов. Если вовсе не резали их кухонными ножами. По улицам бегали истошно оравшие, ополоумевшие женщины. Пираты из десанта второй волны ловили этих женщин и тут же срывали с них украшения. Правоверные мусульманки, для которых хождение с непокрытой головой было сродни богохульству, начинали пронзительно верещать, стоило заморским гостям нечестивой пятернёй содрать с них шёлковый хиджаб. Не говоря уже о золоте. Но пираты Мэйна не обращали на их визг никакого внимания. Подумаешь! Благородные испанки, когда с них сорвёшь драгоценное колье или браслет, визжат точно так же. У алжирок, действительно похожих на ходячие ювелирные прилавки, оперативно изымали тяжёлые ожерелья, браслеты и кольца, кое-кому из них порвали мочки ушей в стремлении непременно добыть ажурные золотые серьги. И если их не насиловали, то только потому, что генерал Сен-Доменга снова объявила свой излюбленный приказ о немедленной казни за подобное непотребство. Затем орущих и рыдающих мусульманок, лишившихся золота и — главное! — чадры, сгоняли на площадь. На ту самую площадь рынка Бадестан, где их мужья наверняка ещё вчера присматривали себе рабынь-наложниц. Женщины пронзительно голосили, оповещая мир о своём позоре, обливались слезами и призывали потерявшихся детей. Дети в свою очередь ревели во весь голос от ужаса, когда злобные кафиры вытаскивали их из домов и гнали всё туда же, в Бадестан… А где же доблестные воины ислама и отцы обширных семейств? Испуг испугом, а с врагами из плоти и крови, которые с саблями в руках, можно и подраться. Но пираты Мэйна первым делом прорвались к тюрьме у рабского рынка, где в совершенно невыносимых условиях содержались захваченные в последних набегах пленники-христиане. Беспощадно вырезав довольно сильную охрану тюрьмы, пираты открыли ворота… Кстати, это была третья причина превращения некогда цветущего мусульманского города в ад. Освобождённые мужчины-пленники числом около полутора тысяч набросились на алжирцев с такой яростью, что пиратам даже пришлось их сдерживать. Иначе они разорвали бы и алжирских женщин с детьми.

Бея и раисов, составлявших диван Алжира, Галка с офицерами уже не застали. Они смылись из города с такой скоростью, что плохо бегавшие моряки Мэйна догнать их даже не надеялись. А устраивать верховую погоню в совершенно незнакомой местности — увольте. Главное — сбежавшие приверженцы ислама не успели вывезти свои богатства! А Алжир, живший почти исключительно грабежом, без преувеличения был богатым городом. Эдакая ожившая сказка из «Тысячи и одной ночи». Только, в отличие от упомянутого литературного произведения, страшная… Пираты Мэйна, захватившие город, согнавшие оставшихся жителей на площадь и в тюрьму Бадестана, сразу же озаботились выставить караулы и вовсю занялись любимым делом — грабежом. В порту на драгоценных коврах уже сваливали сверкающие груды добычи, извлечённой в основном из домов престижного квартал Фахс, где жили раисы. При виде совершенно фантастической кучи женских украшений, складываемых отдельно, Галка честно попыталась потерзаться совестью. Почему-то не получалось. Может быть, оттого, что алжирские женщины сами носили на себе награбленное их мужьями? Золотая и серебряная посуда, бесценные дамасские клинки, украшенные перламутром знаменитые восточные сундуки, ломившиеся от тканей и драгоценностей. Здоровенные мешки пряностей, до сих пор дорого ценившихся в Европе. Драгоценные камни, свезенные сюда со всего света, сложили в отдельный сундук, и они наполнили его доверху. Потрясающе красивая восточная мебель теснилась у стен. Кучи золотых и серебряных монет самой различной чеканки занимали сразу несколько довольно больших ковров, сложенных в ряд. Ещё больше места заняло богатое оружие, разукрашенное с чисто восточным размахом. А уж жемчуга всех цветов и оттенков оказалось столько, что испанцы, добывавшие «слёзы моря» в Рио-де-ла-Аче, удавились бы от зависти. Что касается освобождённых христиан, то одних только французов обоего пола там обнаружилось около семисот человек. Итальянцы, испанцы, англичане, немцы, греки, болгары, мадьяры, поляки, сербы, русские, грузины, армяне, персы, африканцы, индийцы, китайцы… Галка окинула Алжир суровым взглядом. Не так уж он и велик. А собрал в себе людей чуть не со всего обозримого мира. Причём, по большей части против их воли. При виде разноязыкой ликующей толпы Галка сразу же подумала: чем их кормить-то во время перехода через море? И не только их — они ведь взяли массу пленных алжирцев, женщин и детей. Но пираты, бравшие штурмом уже не первый город, хорошо знали своё дело. Всё продовольствие в портовых складах и базарных лавках было тут же изъято, учтено и погружено на корабли. В том числе и на трофейные галеры, уцелевшие во время боя только потому, что их даже не отвели от пирса. Попросту не успели, чем сохранили жизнь десяткам гребцов, прикованных к вёслам…

Трое суток. Трое суток Алжир подвергался ограблению, какого не знали даже испанские города Мэйна. Пираты выгребали всё подчистую. В грабежах принимали участие и освобождённые пленники, многие из которых решились уйти на Сен-Доменг. Особенно женщины. Возврата на родину по той или иной причине большинству из них уже не было, а тут столько холостых мужиков!.. Под конец заморские гости, затарив корабли по самые палубы, подожгли город и отплыли. На север.

В Марсель.

7

— Почему ты никогда не присоединялся к нам на посиделках в октябре, Пьер?

Ветер хоть и не был попутным, но шесть узлов при такой загрузке кораблей — это очень даже прилично. При таком ходу завтра они уже бросят якорь на рейде Марселя. Но до завтра ещё следовало дожить. Ведь только вчера они разминулись с голландской флотилией. Почтенные минхееры знали о перемирии с пиратами и в драку не полезли. Но никто не помешает им передать сведения испанцам. А те вряд ли упустят случай наброситься на сытого, и потому почти небоеспособного врага. И драться пиратам помешали бы не столько полные трюмы, сколько полные корабли сухопутных крыс. Оно, конечно, хорошо — освободить христиан из алжирского рабства. Но в морском бою они попросту станут обузой…

— Я бы с радостью, — вздохнул Пьер, отдыхавший на шканцах после вахты. Поболтать с Воробушком он всегда бывал рад. — Да только мало хорошего для меня было в тот день.

— Что так? — удивилась Галка.

— Понимаешь… я как только тебя увидел там, так и обмер. Спутал тебя с сестрёнкой. Думал уже — всё, придётся сейчас насмерть драться… Ты и правда на Катрин очень похожа. Только глаза у неё карие, а у тебя серые. Да Катрин бы сразу меня узнала. От сердца отлегло, а всё равно — как представил, что с тобой сейчас сделают, так и помыслил: не выдержу ведь. Всё равно в драку полезу…

— Обошлось же, — пожала плечами Галка.

— Обошлось, верно. А страх как был, так при мне и остался. Даром что ты выкрутилась. И тогда, и потом.

— Так, — мадам капитану уже всё было ясно: у Пьера, этого великолепного пиратского канонира, на поверхность повылезали разные там комплексы. — Ну, и что ты дальше собираешься с этим делать, брат? От себя всё равно не убежишь. Остаётся или бороться, или сдаться.

Пьер вздохнул и стукнул тяжёлым кулаком по планширу. Можно было только удивляться, как этот без преувеличения очень сильный и опасный боец — а другие среди пиратов просто не выживали — умудрился остаться всё тем же наивным мечтателем, который в семнадцать лет пустился за море, чтобы повидать мир, казавшийся ему прекрасным. С тех пор минуло немало лет, Пьер нажил шрамы на теле и раннюю седину на висках, придумал самое разрушительное оружие этого времени, а в душе так и был всё тем же мальчишкой.

— Мы вот в Марсель идём, — сказал он, когда понял, что отмолчаться не получится. — Там до Тулона рукой подать, хоть по морю, хоть по суше. Боюсь я, Алина. А вдруг из моих там и в живых уже никого нет?

— Может и так быть, что всё как раз хорошо, — сказала Галка. — Тебе кое в чём полегче, братец. Ты хоть можешь надеяться на лучшее…

— Ну, да, а ты точно знаешь, что из твоей родни никого нет, кроме брата, — согласился Пьер. — А мне бы на твоём месте легче было.

— Так что же ты всё-таки решил?

— Ну… Что бы ни было, я тут всё равно не останусь. Дел-то ещё сколько — в Сен-Доменге…

Удачный рейд, трюмы, полные добычи… Но не было у Галки сейчас того же чувства, что после Картахены — мол, вышла на финишную прямую. А было неприятное предчувствие, будто она входит в тёмный лабиринт. И один Бог знает, что там.

Как французы прознали о подвигах пиратов Сен-Доменга до их прихода в гавань Марселя — оставалось загадкой. Но факт есть факт: город встречал победителей Алжира торжественным орудийным салютом: три залпа из двадцати пушек, гром от них разнёсся на несколько миль вокруг. А на набережной собралась радостная толпа горожан, желавших поглазеть на знаменитых вест-индских флибустьеров, которые так много сделали для прекрасной Франции. Разгромив флот Алжира и разорив их базу, пираты попросту на несколько ближайших лет обезопасили южное побережье Франции от набегов мусульман. А это уже много значило. Почти все освобождённые пленники-французы были родом из прибрежных городков вроде Сен-Тропеза, Канна или Сан-Рафаэля. Так что радость марсельцев была вполне объяснима. А уж когда месье комендант позаботился встретить пиратскую адмиральшу и её офицеров, высадившихся на пирсе, строем почётного караула, народ просто пришёл в восторг. Так до сих пор встречали только иностранных принцев или полководцев-триумфаторов…

— Огонь, вода и медные трубы, — сказал Влад, когда Галку, Джеймса и господ капитанов наконец проводили в шикарную резиденцию, специально отведённую для почётных гостей. Здесь пираты наконец-то смогли вздохнуть свободно: эти почести, конечно, приятны, но чертовски утомительны. — Первое и второе испытание кое-как прошли, зато третье — самое сложное.

Джеймс снял шляпу и обмахнулся ею, переводя дух.

— Думаешь, не выдержим? — спросил он.

— А тут и самые сильные вояки, бывает, ломаются, — сообщил своё мнение шевалье де Граммон. По такому торжественному случаю он изволил побриться и одеться, как подобало дворянину. — Кто читал Макиавелли?

— Обижаешь, приятель, — усмехнулась Галка. — Кто ж возьмётся руководить страной, не читав этого классика лицемерия и государственного цинизма? Кстати, на свой счёт я более-менее спокойна.

— Интересно, отчего же? — с непередаваемой иронией поинтересовался Граммон.

— Слишком хорошо знаю свою видовую принадлежность: змея подколодная обыкновенная. Отсюда все наезды на пытающихся меня унизить и всё презрение к явным льстецам.

— Ну, тут, в этой Франции, хватит и тех, и других, — хмыкнул Билли. — Змея, говоришь? Может, и так. Только приехала ты в такой змеючник, что прямо скажу — не завидую. Съедят. А не съедят, так искусают до крови.

— Можно подумать, ты здесь бывал, — поддел его Геррит.

— Не бывал, но много слышал от знающих людей, — Билли развернулся к нему лицом. — Если бы не ремонт и не пленных переправить, я бы сюда вообще не пошёл. И Алину бы отговорил… Не нравится мне здесь.

— Слава не греет?

— Да ну её, эту славу, в… болото! — вспылил Билли. — И тебя, Рок, с твоими подковырками тоже! Вот правильно Воробушек сделала, что выбрала для нашей гавани остров подальше от всех этих королей с герцогами. От них и без того одна головная боль, а ежели у них под боком жить — вообще спасайся кто может.

— Билл, — совершенно серьёзно сказала Галка. — Я с тобой согласна на все сто, но политика есть политика. Думаешь, я не знаю, что из себя представляет Версаль? Тоже наслушалась от бывалых людей. И д'Ожерон, покойник, тоже просвещал меня на этот счёт, и Этьен… Короче, гадючник ещё тот, ты прав. Но вот какая загвоздка… Если мы хотим, чтобы Сен-Доменг и дальше оставался нашей гаванью, то мне так или иначе придётся сунуться в версальский серпентарий. А может, и кое-кому из вас. За компанию. Вы ж не бросите меня одну на съедение этим драконам? — тут она позволила себе грустную улыбку.

Граммон ехидно усмехнулся, собираясь, видимо, сказать что-нибудь колкое, но его словам не суждено было прозвучать. В просторную комнату, где с удобством расположились пиратские капитаны, с невероятно важным видом вошёл нарядно одетый тип. Судя по всему, здешний дворецкий.

— Господа, — церемонно поприветствовал он присутствующих. — Его превосходительство адмирал д'Эстре имеет честь пригласить вас на обед.

— О! — воскликнула Галка. — Адмирал здесь?

— Здесь, мадам, — подтвердил дворецкий. — Это его дом. Я провожу вас.

— Обед у адмирала, — тихонечко хихикнул Влад, когда этот важный месье провожал их по коридорам и лестницам. Без экскурсовода тут и впрямь можно было заблудиться. — Не знаю, как вам, а мне почему-то Тортуга вспомнилась.

— А ты как думал? — Джеймс тоже, как и Влад, перешёл на русский язык: слишком много лишних ушей. — Сейчас мы, как и на Тортуге, будем торговаться с властями до седьмого пота насчёт цены добычи и процента их доли. Разница лишь в масштабах события: там речь шла о сотнях тысяч, а сейчас — о десятках миллионов…

…Сорок миллионов ливров. Именно в такой сумме исчислялась пиратская добыча, привезенная из Алжира. А по закону портовый сбор во Франции составлял десять процентов. То есть, четыре миллиона как с куста. Плюс, пришлось «позолотить ручку» нескольким должностным лицам, включая самого адмирала, иначе пиратскую добычу обложили бы ещё и драконовскими налогами. Всё-таки, это не дикая Вест-Индия, а цивилизованная Европа. Но и оставшаяся сумма — тридцать четыре с лишним миллиона — была настолько огромна для флибустьеров, что эта цифра даже мало у кого в голове умещалась. Марсель и Тулон несколько дней стояли на ушах от пиратских гулянок! Местные жители, конечно, частенько бывали свидетелями возвращения матросни из походов, однако по сравнению с гостями из-за океана тутошние морячки оказались просто шпаной. В связи с чем Галке потом пришлось человек пятьдесят вытаскивать из тюрем, куда они по обыкновению загремели за слишком уж буйный загул… Пьер всё-таки нашёл сестру, и даже в Тулон ехать не пришлось: оказалось, она давно замужем за плотником марсельской верфи. Тот не очень-то обрадовался явлению шурина-пирата, но всё же согласился, чтобы Пьер квартировал у них в доме. И старший канонир флота Сен-Доменга на радостях закатил пир на всю улицу… Словом, жизнь шла своим чередом. Галка даже удивлялась, что французские власти почти не вмешиваются в её собственные дела и дела её братвы. И что Версаль ничем пока себя не проявил. Потому она, мысленно крестясь, постаралась форсировать ремонт своих кораблей, повреждённых во время боя с алжирцами, и управилась в десять дней вместо запланированных двух недель. Но…

Как говорится, человек предполагает, Бог располагает, а чёрт всё портит.

— Этого я и боялся.

Джеймс с самым мрачным видом вернул жене письмо. Красивый каллиграфический почерк, гербовая бумага, печать королевской канцелярии. Приглашение от короля Франции. К этой бумаге, между прочим, прилагались четыре кареты, целый штат прислуги и почётный эскорт — личная гвардия его величества! Такое приглашение не игнорируют.

— Эх… — вздохнула Галка. — Накаркала… Придётся ехать.

— Кого ты думаешь взять с собой в качестве свиты? — спросил Джеймс. Он не ждал ничего хорошего.

Галка, немного подумав, ехидно заулыбалась…

4. «Всё могут короли…»

1

Дама в штанах! В высоких сапогах испанского фасона, кожаной длиннополой безрукавке, батистовой мужской рубашке с кружевами. И при оружии. Дама-пиратка. Дама-генерал!.. Добрые марсельцы не рисковали показывать на неё пальцами, когда она проходила по улицам — одна или в сопровождении своих головорезов. Но разговоров теперь будет на год вперёд, это уж точно. Это ж надо — такое диво прикатило! Удивительно: и как её слушаются эти чёртовы разбойники? Они что, провозгласили её своей королевой?.. Марсельцы недоумевали, раздражались. Негодовать пока не было особых причин — подумаешь, пьяные матросы разнесли парочку припортовых кабаков, эка невидаль! — но приятного всё равно было мало. Даром, что пираты прогуливали в тавернах целые состояния, обогащая тем самым добропорядочных подданных его величества. И всё же, когда прошёл слух об отплытии пиратской эскадры, на набережной гуляло подозрительно много народу. Такое событие — и пропустить? Да на тебя самого будут пальцем показывать и похохатывать: мол, проворонил зрелище, которое раз в невесть сколько лет и увидишь!

Пираты Сен-Доменга… Так пираты, или всё-таки флот?

Добрые горожане увидели на пирсе несколько фигур в камзолах военного покроя и в кожаных безрукавках, любимых моряками. Цивильных на этот пирс не пропускали солдаты, поставленные здесь по приказу господина адмирала д'Эстре. Во избежание, так сказать… Потому всё происходившее там казалось любопытным пантомимой. Пиратка в компании своих офицеров. Сейчас сядут в шлюпки и отплывут на свои корабли. После чего на судах выберут якорные канаты, на реях поднимутся посеревшие от штормов паруса, и пираты один за другим покинут рейд… Если бы знали добропорядочные горожане, о чём сейчас говорилось на этом пирсе, мало кому бы после этого спалось спокойно…

— Ну, братцы, с Богом, — в Галкином голосе было маловато оптимизма. Зато грусти — хоть отбавляй. — Удачи вам. Во всём.

— И тебе удачи, Воробушек. Пригодится, — Билли тоже был не очень-то весел.

Влад попрощался молча. «Они ждут меня, — сказал он вчера вечером. — Я бы остался. Съездить в Версаль, пока он ещё только строится, в гости к Людовику Четырнадцатому — это ж просто мечта! Но я не могу. Ты уж прости, Галя». Галка, вначале предложившая Владу столь увлекательную экскурсию, вынуждена была согласиться. Исабель с детьми действительно ждали его, и никакой король, никакой Версаль не могли их заменить. «Ты только пассажира не забудь на борт принять», — Галка позволила себе немножечко иронии. «Какого ещё пассажира?» — «Немца по имени Готфрид Лейбниц». — «Того самого?» — «Того самого, брат…» Герр Лейбниц, получивший от республики Сен-Доменг втрое большее содержание, чем предлагал курфюрст Ганноверский, рискнул сменить климат, и в данный момент находился на борту «Бесстрашного». «Вот Мартин-то обрадуется соотечественнику!..» Но мысль о молодом математике, пока ещё не заслужившем громкого имени, пришла и рассеялась, как утренний туман. Впереди было расставание с людьми и с кораблями, которые она давно и бесповоротно любила. Оттого болела душа, и хотелось повыть на луну, словно бездомная собака…

Добрые марсельцы, прогуливавшиеся поодаль, за караулами, не без удивления наблюдали, как четверо на пирсе — и в их числе дама-пиратка — обнялись, будто родные. После чего трое мужчин сели в шлюпки, а дама и ещё несколько месье… остались на пирсе! Вот это да! Только этого ещё не хватало!.. Нет, не к добру это. Ох, не к добру…

«Скоро будет уже восемь лет, как мы с Владом тут находимся — а в каретах поездить не довелось. Как-то всё на кораблях да на шлюпках. Ну, что ж, теперь придётся восполнять этот пробел».

Сопровождение четырёх добротных, и в то же время достаточно роскошных карет поручили не кому-нибудь, а капитан-лейтенанту второй роты королевских мушкетёров господину де Жовелю! Если учесть, что капитаном этой роты числился сам король, то гостям Франции, выходит, была оказана большая честь… Доблестный капитан явно был не в восторге от того, какую милую компанию ему приказали сопровождать. Пираты. Во главе со своей адмиральшей, чёрт её дери. Она что, нарочно подобрала в это путешествие самые гнусные рожи, какие только нашла в Вест-Индии? Приличнее всех выглядел один лишь её муж-англичанин. А манеры! Чёрт побери, так ведёт себя матросня в портовых кабаках, а не гости его величества! Пока в пути, ещё ничего. Сидят по каретам и клюют носами от скуки. Но что творилось в гостиницах, где кортеж останавливался на ночь — никаких приличных слов для описания у господина капитана просто не находилось. А неприличные он благоразумно держал при себе. Ну, ладно — пиратка и её муж благопристойно уединялись на ночь в своей комнате. Обоих юнг, прихваченных с собой в качестве пажей, в приказном порядке отправляли спать, приставив к ним в виде караула дикаря-индейца. Но от кутежей так называемой свиты становились на уши все близлежащие кварталы! Самое смешное, что заправилой этих безобразий выступал не безродный пиратский капитан со шрамом через всё лицо (вот уж рожа так рожа!), не длинноволосый боцман со смуглой физиономией вест-индского варвара, а настоящий французский шевалье, зачем-то решивший перейти на службу заморской республике. А хуже всего было то, что многие из господ мушкетёров изволили принимать живейшее участие в этих гулянках. Братание «морских волков» с «сухопутными крысами» они затеяли, видите ли… Словом, весело было всем, кроме господина капитан-лейтенанта. Ведь не у кого-нибудь, а именно у него должна болеть голова о том, как улаживать с местными властями последствия пиратских выходок. Потому, когда на девятый день путешествия кортеж благополучно въехал в Париж, господин де Жовель вздохнул с немалым облегчением. И поклялся заказать благодарственную мессу, если его не обяжут сопровождать пиратов на обратном пути в Марсель.

Именно в Париже, во дворе Лувра, пропылённый насквозь кортеж встретили четыре десятка всадников в красных камзолах-жустакорах и знаменитых синих плащах с крестами. Золотая отделка униформы говорила знающему человеку о том, что это были мушкетёры первой роты, так называемые «серые мушкетёры». Да, да, те самые, о которых писал Дюма. И если бы Галка навестила Париж до 1673 года, то имела бы возможность лично познакомиться с их прежним капитан-лейтенантом, шевалье Шарлем де Баас-Кастельмор д'Артаньяном, дальним родственником известного ей губернатора Французских Антильских островов Жана-Шарля де Бааса. Но увы, капитан д'Артаньян геройски погиб при штурме голландского города Маастрихта примерно в то самое время, когда пираты Мэйна прогуливали в кабаках Тортуги картахенскую добычу. Нынешний капитан-лейтенант, господин Луи де Фурбен, в данный момент находился в Версале при особе короля. Но для сопровождения великого посольства республики Сен-Доменг — а именно такой статус неожиданно для себя получили Галка и её свита — прислал сорок человек во главе с лейтенантом.

— Мадам, — церемонно представился офицер, когда гостья откинула занавеску. — Лейтенант де Мопертюи к вашим услугам. С этого момента и до прибытия ко двору его величества я отвечаю за вашу безопасность.

— Это честь для меня, лейтенант, — на удивление спокойным тоном ответила Галка. — Когда мы прибудем к месту назначения?

— Версаль в четырёх лье от Парижа, мадам. Если вы не желаете задержаться в городе, то к пяти часам пополудни будем на месте, — живо ответил лейтенант, любезно улыбнувшись даме.

— Тогда не будем терять время, лейтенант. В путь!

Господин де Жовель, тихо радуясь освобождению от хлопотных обязанностей по доставке в Париж героев Картахены, Сантьяго и Алжира, церемонно поклонился этой женщине.

— Счастливого пути, мадам, — сказал он, скрыв вздох облегчения. — Буду рад видеть вас в Версале.

— Капитан, — дама неожиданно окликнула его.

— Да, мадам, — де Жовель только зубами скрипнул: ну что ещё ей надо?

— Прошу извинить нас за те неудобства, которые мы вам причинили, — с едва заметной, но виноватой улыбкой проговорила пиратка. — Не обещаю, что это не повторится впредь, однако поверьте, мы сожалеем о доставленных вам неприятностях.

Господин де Жовель скептически хмыкнул в усы. Извиняется? Это что-то новенькое.

— Я… принимаю ваши извинения, мадам, — сказал он, снова учтиво поклонившись — насколько это было возможно сделать, сидя верхом на лошади. Вороной лошади. От масти которых и произошло неофициальное наименование его роты — «чёрных мушкетёров». — А также прошу извинить меня, если я чем-то вызвал ваше неудовольствие.

Бравый капитан поднял руку в чётком, отрывистом жесте военного, и тут же скомандовал своим подчинённым отъезжать. «На шенкелях… па-а-ашли!» Пыльные камзолы «чёрных мушкетёров», мелькавших за окошком кареты, сменились парадными плащами их коллег из роты «серых», и кортеж «великого посольства» двинулся вперёд. Так что Парижа Галка практически не увидела.

За всё время разговора с капитаном де Жовелем Джеймс ни разу не сжал её пальцы — сигнал, что «что-то не так». А когда Галка задёрнула занавеску, даже сдержанно улыбнулся.

— Ни единой фальшивой ноты, дорогая, — не без иронии сказал он. — Продолжай в том же духе.

— Ох, Джек, — Галка устало улыбнулась в ответ. — То ли ещё будет в Версале…

Двое юнг, ехавших с ними в одной карете, только переглядывались и молчали, боясь сказать что-то невпопад и помешать капитану. Но Галка верно поняла их смущение.

— Учитесь, парни, — проговорила она. — Никогда не знаешь, какая наука пригодится вам в будущем, потому — учитесь всему, что только возможно.

Мальчишки дружно кивнули, всё ещё не решаясь заговорить… «Капитан, а что такое паж?» Вопрос был задан уже на пирсе Марселя, когда генерал Сен-Доменга провожала своих капитанов в дальний путь через океан. Оба Хосе, узнав, что их берут в Париж, пришли в полнейший восторг. Но восторг быстро сменился робостью мальчишек, ещё не забывших горькую долю бездомных сирот. Париж! Версаль! Там живёт сам король Франции! Пусть капитана и пригласили туда, им-то зачем соваться с их уличными привычками? И вообще, что такое «паж»? Сперва Хосе-Рыжий осмелился спросить о том у второго боцмана, испанца Мигеля Кордеро. Но простой, как неструганая доска, моряк только руками развёл. Тогда юнги решились побеспокоить боцмана, тем более, что ему самому предстояла поездка в свите генерала. И получили от Хайме весьма содержательный ответ: «А хрен его знает». Вот тогда Хосе Домингес по прозвищу Индеец и обратился к самой адмиральше. «Что такое паж, хотите спросить? — совершенно серьёзно сказала она. — Да примерно то же, что и юнга на корабле. То есть, выполняй приказы старших по званию, помалкивай и смотри в оба. Понятно?» Мальчишки радостно закивали: получается, не так уж и страшно быть пажом. Главное — не подвести капитана. Потому оба Хосе поклялись вести себя прилично: через пальцы не сморкаться, ругательных слов не употреблять, не плевать на пол, одеваться только в чистое и обязательно мыть руки перед едой, как полагается настоящим идальго… Их незамысловатые переживания Галка понимала очень даже хорошо. Семь лет назад и она боялась сказать или сделать что-то не так. Только ей, в отличие от юнг, было не двенадцать, и требования к девчонке оказались построже…

— Скоро будем на месте, — странным тоном проговорила она. — И дай Бог, ребятки, чтобы наша Удача нас здесь не покинула.

Галка снова откинула занавеску. Ехали они не спеша, по довольно широкой улице. Люди, гулявшие или спешившие куда-то по своим делам, шарахались в стороны, едва завидев столь блистательный кортеж. Ибо знали: такие важные господа едут не останавливаясь, даже если кто-нибудь зазевается и угодит под колёса. Либо под копыта лошадей господ мушкетёров. В варварской Вест-Индии за наезд на прохожего можно было нешуточно поплатиться. И это при том, что в остальном нравы были и впрямь дикие. Здесь же… Джеймсу только раз довелось бывать в Париже, проездом. Когда ему стукнуло двенадцать. Он-то и поведал жёнушке об этом интересном обстоятельстве. Галка же только хмыкнула. Ничего не сказала, просто взяла на заметку… Слова Билли начинали понемножку становиться пророческими. Впрочем, «гости его величества» были к этому готовы. Или думали, что были готовы.

2

— Чёрт, от сидения в этой проклятой карете у меня уже мозоль на заднице!

— Вот ты ещё начни чесать свою корму в присутствии короля, Хайме… Эй, Воробушек! Тебя там не укачало?

— Ещё чего! — Галка действительно почти не чувствовала собственных ног, но выпрыгнула из кареты на удивление резво. — Есть только хочу — просто ужас… Как здесь насчёт обеда, лейтенант? — весело поинтересовалась она у шевалье де Мопертюи.

— Вам отведены шесть комнат в Министерском флигеле и штат прислуги, господа, — с понимающей усмешкой ответил лейтенант. — Если вы голодны, обратитесь к лакеям, они позаботятся накрыть столы в ваших апартаментах.

— М-да, старый солдатский завет «подальше от начальства, поближе к кухне» здесь явно не соблюдается, — Галка позволила себе немного поиронизировать.

Лейтенант весело рассмеялся.

— Хорошо сказано, мадам, я постараюсь запомнить, — проговорил он. — А теперь прошу простить меня: я обязан доложить господину капитану о вашем благополучном прибытии.

— Это он назвал благополучным прибытием? — пробурчал сонный Граммон, вылезая из кареты. — Удивляюсь, что мои суставы ещё не скрипят, будто разболтанный рангоут.

— Да помолчал бы уже, шевалье, — подцепил его Жером-Меченый. — Можно подумать, ты все девять дней сиднем просидел в карете, не вылезая. Кто вчера в одиночку вылакал дюжину бутылок вина? Не ты? Кто задирал подолы чуть не всем нанятым нами девкам? А кто чуть не сцепился на шпагах с ихним капитаном?

Другой на месте Граммона уже вызвал бы Жерома на поединок. Но шевалье только громко рассмеялся. Сказались годы, прожитые среди пиратов.

— Будет вам, — вмешалась Галка. — Ну, и где там эти лакеи? Где наши комнаты и сытный обед?..

…Прибытие в Версаль весьма невоспитанных гостей из Вест-Индии расшевелило этот островок этикета. Пока пираты обедали, слугам пришлось изрядно попотеть, таская вёдрами горячую воду для ванн: генерал приказала своим людям помыться и прилично одеться. Всё-таки на приём к королю идут, шутка ли!.. Дворцовая прислуга, которая, как известно, всё про всех знает, сейчас со скоростью звука передавала во все концы подробности о заморских гостях. Обедали все за одним столом! И адмиральша, и офицеры, и юные пажи! Затем устроили купание. Слава Богу, хотя бы не все вместе, а по своим комнатам. А дама? Его величество был так щедр, что изволил подарить ей четыре придворных платья и прислать шесть камеристок для одевания. А она, переворошив подарки, фыркнула и оделась по-мужски! Неслыханное нарушение придворного этикета! Впрочем, чего ждать от пиратов…

Галка строгим придирчивым взглядом окинула свою «свиту». Что ж, вполне представительно. Вымытые, выбритые, одетые с неброской роскошью. В самый раз на приём к королю. Хоть и слышала Галка, будто при французском дворе было принято изображать из себя ходячую выставку бриллиантов, и хоть за пиратами водилась дурная привычка грубо подражать этой моде, всё же было решено поразить его величество аристократичной простотой в одежде. Камзолы военного покроя (на Жерома — косая сажень в плечах — еле нашли подходящий по размеру), ботфорты, шпаги или абордажные сабли. Если бы ещё не кое чьи ухмыляющиеся бандитские рожи, так вообще хоть на парад.

— Да уж, — Галка тихо хихикала, осматривая своё доблестное воинство. — Придворные из вас хоть куда. Ну, да это и к лучшему.

— Всех на уши поставим! — пообещал Жером.

— С этим пока погоди, братец. Прежде, чем начнём ставить всех на уши, сперва произведём благоприятное впечатление. А там посмотрим.

— Мы готовы, капитан! — в один голос выкрикнули юнги, бегом примчавшиеся из своей комнаты: надо полагать, тщательно выбирали, во что одеться, потому и задержались.

— Так, — протянула Галка. — Опаздываем?

— Простите, капитан, — Хосе-Рыжий виновато потупил взгляд. — Мы не хотели вас подвести.

— Знаю, что не хотели, — Галке отчаянно хотелось рассмеяться, но она старательно напускала на себя суровый вид. Джеймс, Граммон, Жером и Хайме, сразу разобравшиеся, что к чему, тоже еле сдерживали смешки. А молчаливый и всегда серьёзный Каньо как обычно не обращал на это никакого внимания. — Что позаботились привести себя в порядок, это очень хорошо. Но постарайтесь впредь укладываться при этом в отведенное время. Ясно?

— Да, капитан! — мальчишки вытянулись в струнку, словно солдаты на плацу.

Первым не выдержал Хайме. Прыснул в кулак, затем просто расхохотался. А за ним уже все остальные. И Галка в том числе. Хайме же потрепал оторопевших мальчишек по лохматым головам.

— Привыкайте, парни, — смеялся он. — У нас вообще-то весело, пока никто за шиворот не капает.

— Господа, — в дверях нарисовался суровый месье в сверкавшем от драгоценной вышивки камзоле и дорогом парике. — Господа, могу я обратить ваше внимание на свою скромную персону?

Флибустьеры разом замолкли и обернулись.

— Вас приглашают на аудиенцию, господа, — продолжал новый персонаж, сохраняя холодный отстранённый вид. — Следуйте за мной.

— Как нам следует к вам обращаться, сударь? — старательно проговаривая французские слова — произношение у неё было всё ещё слишком неправильное — спросила Галка.

— Следуйте за мной, — повторил неизвестный, и, повернувшись к гостям спиной, вышел в длинный коридор.

— Ох, не нравится мне этот месье «Следуйте за мной», — хмыкнул Жером.

— Мне тоже много чего здесь не нравится, но мы в гостях, — тихо напомнила Галка. — Уважим любезных хозяев.

3

Республика Сен-Доменг до сих пор мало у кого в Европе была на слуху. Мало кто мог даже представить, где находится эта страна и кто её населяет. Но французский и испанский дворы как раз были исключением. Если с Испанией всё было понятно, то у короля Франции впечатление от пиратской республики сложилось двоякое. С одной стороны — несомненный и весьма полезный союзник. С другой — союзник, уж слишком часто проявляющий признаки ведения самостоятельной политики. Будь Сен-Доменг близким соседом Франции, этот малоприятный вопрос был бы разрешён в кратчайшие сроки. Но за океаном… Людовик Четырнадцатый ещё не забыл два весьма унизительных эпизода из своей жизни, и оба они были связаны с этим островом. В семидесятом году восстали колонисты. И он, не имея возможности подавить бунт силой, вынужден был изобразить из себя милосердного монарха. Простил. Хоть и не забыл. А чем это кончилось? Власть на проклятом острове окончательно захватили пираты, это отребье. И он, король самой сильной европейской державы, был вынужден признать независимость отложившейся колонии только потому, что снова не имел сил для подавления мятежа. Горькую пилюлю подсластили разве что пушки новейшего образца, изобретенные одним из пиратских канониров. Теперь французская армия благодаря мощной артиллерии одерживала победу за победой. Если бы не досадный провал д'Эстре на море… Словом, отношение его величества к пиратам и их странной адмиральше было весьма неоднозначным. Проигнорировать их громкие победы он не мог. Но и дать большой приём в честь морских разбойников, сколь бы велики ни были их заслуги перед Францией — тоже. И это несмотря на то, что их визит был личной инициативой короля, сами они сюда ехать явно не собирались. Потому генерала Сен-Доменга и её свиту ждал малый приём. Пока Мансар ещё только составлял проект зала для больших приёмов, но семь комнат Больших королевских покоев позволяли вполне достойно встретить любого гостя. Одна лишь Посольская лестница вызывала у иностранцев непроходящее чувство чёрной зависти: ни в одной стране мира пока ещё не было создано ничего, даже отдалённо похожего на этот шедевр.

Король собрал в Салоне Дианы действительно блестящее общество. Дамы и кавалеры, приглашённые на «малый приём», не получили никаких указаний относительно костюмов и украшений, и потому сейчас весь салон сиял от блеска драгоценностей. А поводов для сбора оказалось целых два. Во-первых, и это было объявлено официально, приехало посольство заокеанской республики Сен-Доменг во главе с их генералом. Разорение Алжира, причинившего Франции много бед, пробудило немалый интерес к «пиратскому острову», и, надо полагать, мадам генерал с офицерами будут нынче нарасхват. Во-вторых (а вот об этом официально никто не объявлял, но знали все без исключения) именно сегодня, четвёртого мая, мадам де Монтеспан разрешилась от бремени здоровенькой девочкой. Так что счастливый отец не упустил случая поделиться с окружающими своей радостью. А окружающие не упустили случая ещё раз заверить его величество в своих верноподданических чувствах.

Когда в дверях салона появился барон де Бретейль, все присутствующие притихли. Явился «гвоздь программы», так сказать… Обстановка, честно говоря, была очень неофициальная: посреди салона располагался большой стол для бильярда. Только, в отличие от современных столов того же назначения, покрыт он был не зелёным сукном, а тёмно-красным бархатом с золотыми кисточками по краям. Некоторые из кавалеров, желая развлечь короля, увлечённо гоняли шары. Дамы восседали на возвышениях, крытых прекрасными персидскими коврами, и вовсю сплетничали, делая вид, будто наблюдают за игрой. А сам король, сопровождаемый своими министрами, снисходительно поглядывал на тех и на других, даже не пытаясь вмешиваться.

Он ждал посольство.

— Её превосходительство генерал Сен-Доменга со свитой, — важно объявил Бретейль. И, распахнув дверь, отступил в сторону, давая дорогу вышеназванным.

В салоне воцарилось такое безмолвие, что жужжание случайной мухи показалось неуместно громким. Все как один, забыв об игре или о болтовне, обернулись к двери… Генерал Сен-Доменга, вопреки ожиданию многих присутствующих, оказалась дамой небольшого роста. Недлинные тёмные волосы, в которых уже проглядывали редкие серебряные нити, свободно падали ей на плечи. Взгляд… Да, эта женщина действительно командует большим флотом, составленным не из военных, а из пиратов. Лидер без всяких скидок. Разбойники вряд ли стали бы подчиняться даме, не будь она столь властной и уверенной в себе. Словом, гостья оказалась из тех, кто оставляет по себе неизгладимое впечатление, даже если нет свиты. А свита-то как раз у заморской дамы была. И какая! Двое — явно дворяне. Один англичанин, если судить по слегка постной физиономии и светлым рыжеватым волосам. Другой, маленький, чернявый — гарантированно француз. Уж очень характерный у него галльский нос. Зато остальные буквально приковали к себе внимание общества. Ещё бы! Никакой камзол не мог бы скрыть богатырское телосложение типа с самой что ни на есть пиратской рожей, а уж шрам через всё лицо явственно говорил любому встречному: кошелёк или жизнь. Двое других тоже потрясли бомонд своей внешностью, несмотря на чёрные испанские камзолы военного покроя. Если верить бывавшим в Вест-Индии, именно так выглядят индейцы. Смуглые, длинноволосые, не впечатлявшие телесными габаритами, но наверняка удивительно сильные и гибкие. Тот, что пониже, у которого кожа была посветлее а взгляд повеселее, точно имел в своём родословном древе испанцев. Зато второй — такой себе индейский божок, всегда невозмутимый и непредсказуемо опасный. И замыкали процессию два мальчика лет по двенадцать, одетые как маленькие дворяне. Хотя, один их них тоже был смуглый полукровка наверняка сомнительного происхождения. Если взрослые были вооружены либо тяжёлыми абордажными саблями-катласс, либо толедскими шпагами, то мальчишкам подобного оружия пока не полагалось. Зато с поясов у них свисали длинные морские кортики… В общем, мало у кого при виде столь…яркой делегации не отвисли челюсти. И среди этих выдержанных, что вовсе не странно, оказался сам король. Впрочем, у него работа такая: ничему не удивляться.

Дама-генерал остановилась в десяти шагах от короля и сдержанно, с достоинством склонила голову. Совсем немного — как и полагается гордой правительнице независимой республики. И… застыла, не проронив ни слова, пока её свита отвешивала церемонный поклон. Людовик правильно истолковал выжидающий взгляд её холодных серых глаз.

«Вряд ли мадам генерал знакома с этикетом, — подумал он. — Нужно спасать положение».

Этого никто из них не предвидел. Требовалось очень быстро найти выход из ситуации, грозившей перерасти в международный скандал. И король Франции принял достаточно изящное, и в то же время оригинальное по тем временам решение.

— Мадам, — с любезной улыбкой проговорил король, сделав несколько шагов навстречу гостье. — Просвещённая монархия приветствует доблестную республику.

И сделал то, что привело всех в состояние, близкое к шоку: протянул даме руку для простого мужского рукопожатия.

— Полагаю, республика не даст монархии повода усомниться ни в своей доблести, ни в своей искренности, — дама приветливо улыбнулась и, что никого уже вовсе не удивило, приняла рукопожатие короля как должное.

Придворные, не зная, что им делать в подобном случае — неслыханные вещи происходят! — приняли единственное логичное решение. Все как один молча склонились перед своим королём, тем самым одновременно приветствуя и его гостью…

4

— Вот это мы попали! Да тут на одних только бабах побрякушек больше, чем стоит вся Картахена, — процедил Жером, оценивая обстановку профессиональным взглядом джентльмена удачи.

— Говорят, — не без иронии проговорил Джеймс, — будто в одном из соседних салонов вся мебель сделана из серебра.

— Да ну!

— А ты как думал? — подцепил Жерома Хайме. — Это тебе не занюханные испанские колонии.

— Чёрт! Живут же люди… И я б не отказался так пожить, честное слово!

— Вот тебе не всё равно, на какой горшок справлять нужду — на медный или золотой? — продолжал ехидничать метис.

— Ты это к чему, красавец?

— А к тому, что мне больше по душе, как живёт Воробушек. Не обвешиваясь с ног до головы бриллиантами. У неё и охраны-то личной нет, а тут одних только мушкетёров пятьсот человек — оберегают не столько короля, сколько его добро. От таких, как мы с тобой.

Жером, немного подумав, вынужден был согласиться. Хайме мог пасть духом при виде трёх испанских линкоров, окруживших один пиратский корабль. Хайме мог сражаться насмерть, когда твёрдо верил в удачу своего капитана. Хайме частенько ошибался в самом себе. Но он никогда не ошибался в людях.

— Богатство развращает, — неожиданно согласился с ним де Граммон. И добавил с неподражаемым сарказмом: — Может быть, это и есть причина, по которой я никогда не буду богатеем?

— У тебя для этого есть другие причины — девки, карты и вино, — гыгыкнул Жером. — Чего зыркаешь, шевалье? Я сам такой.

— А как же донья Инес? — Граммон не остался в долгу.

Джеймс и Хайме, не выдержав, рассмеялись. Негромко — дабы не нарушать этикет — но весело. История с прелестной вдовушкой из Картахены ещё не успела выйти из разряда «свежатинки», и вовсю курсировала по тавернам Сен-Доменга. А всё дело в том, что фрегат «Амазонка» за три месяца до средиземноморского похода встретил неподалёку от Санта-Марты испанский галеон. Завязался бой, пираты взяли эту посудину на абордаж. Испанский капитан погиб. А когда дошло до проверки приза на предмет добычи, из каюты на шканцы выбежала красивая испаночка…и принялась от всей души хлестать Жерома по щекам, обзывая его всякими нехорошими словами. Не сразу бравый капитан признал в ней донью Инес де Кастро-Райос. А та, когда её наконец признали, принялась рыдать: мол, как ты мог, негодяй и мерзавец, бросить меня с ребёнком под сердцем?.. Жером чуть не упал. А уж когда донья Инес, эта дважды вдова — погибший капитан был её мужем — предъявила ошарашенному пирату очаровательную голубоглазую девочку трёх лет от роду, у него просто не нашлось слов, чтобы описать своё состояние. Даже нецензурных. По пришествии «Амазонки» в Сен-Доменг эта история со скоростью звука разлетелась по всему городу, и над капитаном Жеромом не потешался только ленивый. Жером нашёл в себе достаточно мужества, чтобы посмеяться над самим собой, и насмешки быстро сошли на нет. Донью Инес он пристроил на берегу, поселив в небольшом, но уютном домике на окраине города. В церковь её вести не стал, убоявшись, что испанка, пережившая двух венчанных мужей, вполне может пережить и третьего. Но когда эскадра вышла в море, донья Инес снова находилась в интересном положении. Причём, Жером её предупредил: если, мол, по возвращении до меня дойдёт хоть малейший слух о твоих галантных похождениях — выгоню на улицу… Иными словами, дома бравого капитана сейчас ждала неофициальная жена с ребёнком, а сам он не упускал случая оторваться в «командировочке». Так что прозрачный намёк Граммона попал точно в цель.

— Когда баба сама вешается на шею, немного радости в такой победе, — признался Жером.

— Найди такую, за которой тебе придётся побегать, — снова поддел его Граммон, уже присматривавший «жертву» среди придворных дам, не сводивших глаз с заморских гостей и перешёптывавшихся между собой.

— За себя не ручаюсь, а вот ты, шевалье, кажется, уже такую нашёл, — Меченый тоже не остался в долгу.

Граммон криво усмехнулся, но ничего не ответил…

— Мне рассказывали о битве за Алжир, — если верить любезному виду его величества, он и впрямь был доволен происходящим. — Опять новое оружие?

— Мы вкладываем в науку большие деньги, — с не менее любезным видом ответила Галка.

— Что ж, при наличии денег, времени и желания можно получить солидное военное преимущество. Но скажите, мадам, — тут его величество позволил себе тонкую усмешку, — почему вы так воинственны? Предназначение женщины — дарить жизнь, а не отнимать.

— Должно быть, я неправильная женщина, ваше величество, — ответная улыбка гостьи тоже была вполне учтивой.

— Быть не таким, как все — нелёгкая судьба. Это я знаю по себе. И всё же дама есть дама, не в обиду вам будет сказано.

— Вы делаете мне комплимент, ваше величество — и я должна обижаться?

— А вы… достаточно опасны, мадам, чтобы я мог обойтись без комплимента, — король доверительно понизил голос.

— Так значит вы были неискренни? — теперь Галкина улыбка стала весёлой. — Политика политикой, но вряд ли женщина станет доверять мужчине, который с ней неискренен. Кто бы он ни был.

— Моя вина, — ещё более доверительно проговорил король. — Я должен был раньше догадаться, что судьба свела меня с царицей Савской наших дней.

«Тьфу! Нашёл, блин, сравнение!..»

— Я не похожа на царицу Савскую, ваше величество, — Галка, тем не менее, была сама учтивость.

— Я обидел вас, мадам? — удивился Людовик.

— Нет, что вы, — генерал Сен-Доменга изобразила натянутую протокольную улыбочку. — Говорят, вы образцовый кавалер, а значит, дама, даже если она облечена властью, не должна воспринимать подобные аналогии всерьёз.

— Но дама, даже облечённая властью, не должна столь сурово наказывать кавалера, допустившего подобный промах, — если Галку не обманывали глаза, король явно смутился. То есть, будь генерал Сен-Доменга мужчиной, его величество уже давно указал бы ему его место. Но, если верить слухам, с дамами Людовик как правило бывал учтив. По крайней мере, поначалу. А иной раз даже прощал им весьма опасные выходки. Та же маркиза де Монтеспан, случалось, прилюдно насмешничала над королём — и он это терпел. А покойный д'Ожерон, кажется, характеризовал своего короля как весьма галантного кавалера и не слишком удачного политика.

«Ладно, — подумала Галка. — Проверим, насколько это правда».

— Если бы этот промах допустил, скажем, кто-нибудь из моих офицеров, — проговорила она, напустив на себя суровый вид, — я бы не стала его осуждать. Ведь ему по большей части встречались женщины лёгкого поведения. Но не могу же я подумать подобный ужас о короле Франции? Следовательно, дело во мне… Неужели я так похожа на непотребную женщину?

— О, мадам, конечно же, нет, — подобный словесный трюк почему-то произвёл на его величество самое благотворное впечатление. — Поверьте, я действительно никоим образом не желал вас оскорбить.

— Однако вам это удалось.

— О чём я весьма сожалею, мадам. И я готов загладить свою вину. Просите у меня что угодно.

— Что ж, — Галка посмотрела ему прямо в глаза… и король выдержал этот холодный жёсткий взгляд. — Я буду беспощадна, ваше величество. И думаю, что…вот этот вазончик со сладостями как раз подойдёт в качестве контрибуции, — добавила она со смехом.

— Вы разыграли меня, — Людовик рассмеялся в ответ. Кажется, в первый раз за весь разговор он сделал это искренне.

— Дружеские розыгрыши у нас почитаются за обычное правило, ваше величество, — Галка с удовольствием достала из фарфорового вазончика, расписанного драконами, засахаренную апельсиновую дольку и с не меньшим удовольствием её сжевала. — О! Очень вкусно!

— Фрукты из моей оранжереи, мадам, — мимоходом отметил Людовик. Галка же взяла себе на заметку другое: миг искренности прошёл, и король снова оценивал её как строптивого вассала, с которым можно даже немножко поиграть. Как кот с мышью. — Мои кондитеры действительно умеют их приготовить… Как я запамятовал! Я ведь проиграл вам ещё и вазу! — добавил он, смеясь. — Не откажите в любезности, мадам, возьмите её на добрую память о нашей первой встрече.

— С удовольствием, ваше величество, но, чтобы забрать вазу, её нужно сперва опустошить.

— Так в чём же дело?

И они, посмеиваясь и обмениваясь подобными словесными пикировками, принялись уничтожать сладости…

— Барон, что вы можете сказать о мадам?

— Сильный характер, сир. Она полководец, это видно в каждом её движении.

— Мне нужен Сен-Доменг со всеми его научными достижениями. Следовательно, мне нужна эта дама… Вы меня понимаете, барон?

— Я думал — речь будет идти о Кубе, Алжире и новых пушках… — разочарованно протянул Жером, когда Галка, соблюдая пиратский обычай, рассказала им о ходе переговоров на высшем уровне. — А вы — о сахарных фруктах и вазочках!

— Лиха беда начало, — хмыкнула Галка. — Я не знаю, сколько мы здесь пробудем. Вернее — сколько нас здесь продержат. Но думаю, придётся мне ужом извернуться. Король, хоть и предпочитает галантные беседы разговорам о политике и войне, всё-таки совсем не прост.

— Не боишься, что тебе придётся заплатить за политические выгоды для Сен-Доменга…э-э-э…весьма определённую цену? — скабрезно ухмыльнулся Граммон. — На месте короля я бы обязательно предложил такой обмен.

— Слава Богу, что ты не король, — огрызнулся Джеймс.

— Да, это действительно к лучшему, ты прав. Но ведь и король может думать так же. Посмотри правде в лицо, штурман. Кто бы ни была твоя жена, если король захочет затащить её в свою постель, ты не в силах будешь этому помешать.

— Зато я буду очень стараться пролететь мимо королевской постели, — мрачно проговорила Галка. — И не только потому, что верная жена. Просто… я не стану спать с мужчиной, которого не люблю, хоть стреляйте.

— Ну, а если тебя припрут к стенке и скажут — либо постель, либо прощай свободный Сен-Доменг?

— Знаешь, что, шевалье, а не заткнул бы ты пасть? Без тебя тошно, — фыркнул Жером.

— Такова жизнь, приятель, — лучезарно улыбнулся Граммон. — От неё никуда не деться.

— Жизнь такова, какой мы сами её делаем, — хмуро произнёс Джеймс. — Что до меня, то я не смирюсь, если король посмеет…

— Ну, и что ты сделаешь? Вызовешь его на поединок? Нацарапаешь жалобу в суд? — издевательским тоном спросил Граммон. — Не смеши меня. Если кто и сможет что-то с этим что-то поделать, то только сама Алина. Но для этого ей потребуется стать чем-то большим, чем змея подколодная обыкновенная.

— Твой совет? — голос Галки звенел сталью.

— Мой совет — оставайся такой, какая ты сейчас. Будь Стальным Клинком. Не стелись перед ним ни при каких обстоятельствах. Мало кто из мужиков не испугается такой дамы. Вот я бы не испугался. Но король к такому не привык, можешь мне поверить.

Галка скептически хмыкнула. Беседу они на всякий случай вели по-английски, дабы приставленная к ним прислуга хотя бы по первому времени не могла исполнять и другие свои обязанности — доносить по инстанции о разговорах гостей… Белые стены комнаты, которую пираты облюбовали в качестве столовой, были щедро украшены позолотой. На потолке — роспись, какой-то сюжет из римской мифологии. Массивные позолоченные канделябры в пять свечей каждый казались волшебными светильниками: позолота совершенно фантастическим образом отражала их свет, и гостям казалось, будто они попали в сказку. А за окнами чернела совсем не сказочная ночь.

— Ладно, — сказала Галка, подытоживая совещание. — Давайте на боковую, братва. Завтра всё обсудим на свежую голову. Может, чего дельного и придумаем.

— Эли, — голос Джеймс дрожал. — Эли, я действительно не смирюсь, если ты… если он посмеет… Я совершу что-то ужасное.

— Вот за это я и люблю тебя, Джек…

5

Платье. Светло серый, жемчужного оттенка шёлк, серебряная вышивка, драгоценные камни, отделочный шнур из серебряных и золотых нитей… Галке тут же припомнилась её Сан-Хуанская авантюра, боль в рёбрах и натёртая поясница.

— Его величество желает, чтобы вы явились на приём в этом платье, мадам.

— Его величество знает, что я одеваюсь по иной моде, барон. И вообще, с каких это пор вы вдруг сделались гардеробмейстером?

— Я передал вам платье и пожелание его величества непременно видеть вас в нём, — сурово проговорил де Бретейль. — Думаю, не стоит говорить, чем может быть чреват отказ.

— Этот вопрос мы с его величеством уж как-нибудь утрясём, — Галка улыбнулась одними губами — взгляд же был холоден и колюч.

Третью неделю они гостили в Версале. И третью неделю изо дня в день повторялось одно и то же. Прогулки по парку, представления министрам, вельможам, иностранным дипломатам — шведам и посланникам мелких германских князей. Беседы на самые разные, но по-прежнему далёкие от политики темы. Правда, от выезда на охоту Галке удалось отвертеться, сославшись на недомогание. На самом деле она не хотела позориться: отношения с лошадьми у неё как-то не сложились, и она попросту не желала вывалиться из седла посреди толпы злоязычных придворных. Если поначалу пиратка вызывала у них интерес и любопытство, то теперь, когда её ежедневно приглашали на беседы с королём, появились досада и ревность. Королю понравилось стрелять дичь из подаренного ею ружья новейшей конструкции. В покоях короля портили ковры и мебель кот и кошка редкостной ванской породы — белоснежные, один глаз зелёный, другой голубой. Галка нашла штук пять таких кошек во дворце алжирского бея и преподнесла парочку его величеству в подарок. Король передал военному министру де Лувуа великолепные карты всего побережья Франции и сопредельных стран — ещё один весьма ценный подарок заморских гостей. Не говоря уже об изящных восточных вещицах из Алжира, украсивших кабинет его величества. Внимание короля к «этой разбойнице» начинало раздражать его окружение. Галка, как и большинство пиратских капитанов, была эмпатом средних способностей, и чувствовала их неприязнь всей кожей: будто выкупалась в грязной воде. И это вовсе не добавляло ей оптимизма…

…Удивление короля длилось всего несколько мгновений. Ещё никто даже не пытался игнорировать его пожелания. А эта дама вопреки всему снова явилась в мужском платье. Надо признать, на ней оно смотрится неплохо, но всё-таки приличия следует соблюдать. Если вы дама, извольте носить приличествующее даме.

— Мадам, — недовольство короля проявилось холодными нотками в его голосе. — С вашей стороны не слишком вежливо отказываться от моих подарков.

— Увы, ваше величество, я не ношу юбок и ненавижу корсеты, — улыбка Галки выглядела жёсткой, несмотря на более-менее любезный тон. — Да и не к лицу они генералу, согласитесь.

— Но это был мой подарок вам лично, мадам.

— Я ценю ваше внимание, ваше величество, но пересилить себя не могу.

— Ваша авантюра в Сан-Хуане, стало быть, стоила столь невозможной жертвы?

— Если бы я заранее знала, что это за пытка, придумала бы что-нибудь другое.

Мало кто назвал бы Людовика Четырнадцатого покладистым человеком. Пережив Фронду, повидав и возненавидев восставший Париж, имея наставником такого неоднозначного человека как кардинал Мазарини, он научился лишь одному: всё и вся должно жить, дышать, работать для него. Для короля Франции. Любое его желание исполнялось если не тотчас, то в течение небольшого времени. Любой придворный почитал за великое счастье угодить своему королю. Любая дама готова была услужить ему по-своему. А здесь… Здесь всесильный король великой страны наткнулся на несусветное упрямство вест-индской разбойницы, и ничего не мог с этим поделать. Если поступить с ней так, как подсказывала уязвлённая гордость монарха, то у Франции сразу начнутся большие проблемы. Пираты, понятно, вряд ли удержат Сен-Доменг, если мощнейшая держава Европы выступит против них всей своей силой. Но чего это будет стоить? Многомиллионных расходов, потери в кораблях, вооружении и живой силе. Но даже если Франция не нападёт на Сен-Доменг, то в случае насильственной смерти своего генерала Сен-Доменг вполне может напасть на французские гавани. Алжирская операция наглядно продемонстрировала всей Европе, что в подобном случае удалённость пиратской республики от её берегов не является гарантией безопасности… Впрочем, Людовик Четырнадцатый слыл ещё как человек, умевший дожидаться своего часа. И, несмотря на всё своё упрямство, эта дама ему понравилась. Не так, как мадемуазель де Лавальер — своей нежностью и неподдельной, хоть и слезливой любовью. Не так, как блистательная Атенаис де Монтеспан — своей властностью и великолепием. А именно своей необычностью и этим непроходимым упрямством. Не желает принимать королевский подарок! Не желает носить придворные платья, стоимость каждого из которых порой превышала цену небольшого поместья! Вместо прогулки с ним, королём, предпочла беседу со встреченным по чистой случайности месье де Вобаном! И он, король, вынужден был битый час дожидаться, пока эти двое наконец обсудят достоинства и недостатки форта Марселя с учётом возможностей новейшей артиллерии. Словом, тогда-то его величество и повёл себя как глупый влюблённый. Мало того, что терпеливо дожидался, пока дама изволит спровадить месье де Вобана. Он ещё ни единым словом не упрекнул её. Именно после этой прогулки и последовало распоряжение подарить ей великолепное платье. Такой прозрачный намёк! А она… она!..

— Будьте любезны, — король немного резковатым для монарха жестом пригласил пиратку присесть.

Мрамор в тени аккуратно подстриженного розового куста холодил Галке ноги даже через штаны. Это не карибский климат, здесь подобные посиделки вполне могли закончиться простудой. Но мадам генерал даже обрадовалась. Ей это так напомнило родину! Никакой удушающей влажной жары, никаких москитов… Король едва заметно приподнял бровь: чему она улыбается? Разговор-то наверняка будет неприятным.

— Мадам, нам стоит поговорить более откровенно, — произнёс он, присаживаясь рядом. Солнце, пробиваясь сквозь листву, расчертило шёлк его камзола причудливым узором, отчего тот стал похож на виденный Галкой в Алжире прекрасный ковёр. Голубое по синему, золотое по голубому.

— А шпионов месье де Ла Рейни вы отослали? — неожиданно весело поинтересовалась дама.

— Само собой, — Людовик сделал вид, будто не понял юмора. — Скажите честно, мадам: зачем вы здесь?

— Потому что вы меня пригласили, — честно ответила Галка, подумав при этом: «Скорее, потому, что твоему величеству нужно лично контролировать наши переговоры с испанцами, как контролируются мои контакты с Кольбером. А то кто знает, до чего мы добазаримся за океаном — без его высочайшего присмотра? Посол из Мадрида вот-вот прибудет…»

— Но если бы я не прислал вам приглашения — что бы вы сделали?

— Села бы на корабль и отправилась домой.

— Даже не нанеся визит вежливости?

— Ваше величество, — женщина сделалась непередаваемо серьёзной. — Вы король Франции. Я генерал Сен-Доменга. У нас с вами разные задачи. Вы хотите сделать Францию сильнейшей державой Европы? Думаю, вы этого добьётесь, и довольно скоро. А я хочу сделать Сен-Доменг лидером Вест-Индии, и я тоже этого скоро добьюсь. Если у меня будет время. Ведь пока я здесь с вами беседую, быть может, испанцы осаждают остров, ставший для меня второй родиной.

— Родина — понятие отвлечённое, мадам, — Людовик сурово сдвинул брови. — Вы ведь русская. Что для вас родина? Место, где вы увидели свет? Кусок земли, где покоятся ваши предки? Православная вера? Флаг на ваших кораблях?.. Что, мадам?

— Земля, которую я имела неосторожность полюбить.

— Слишком сентиментально.

— Зато правда.

— Всё это — земля, люди, флаги, церкви — существует для того, чтобы ими кто-то правил, — Людовик сжал пальцами золотой набалдашник трости. — Власть досталась мне по наследству. Вы достигли своей вершины силой и кровью. Но полнота власти для нас обоих одна и та же. Вы как правительница должны знать это чувство, это ни с чем не сравнимое наслаждение, когда всё вокруг служит вам.

— Нет. — Галка мотнула головой. — Не Сен-Доменг для меня, а я для Сен-Доменга. В противном случае у меня бы ничего не вышло.

— Я вас не понимаю, мадам.

— А я и не требую от вас невозможного, сир. Так же, как у нас разные задачи, так же различны наши взгляды на мир. Вы идёте своим путём, я — своим. Если мы будем помогать друг другу, нам обоим удастся избежать многих ошибок. Но позвольте нам жить своим умом. Франция от этого только выиграет.

— Разве я говорил о Франции и Сен-Доменге? — удивление короля на этот раз граничило с гневом. — Я говорил о нас с вами.

— Вот как?

— Почему вы не желаете преодолеть пропасть, разделяющую нас?

— Сир, если речь идёт не о наших странах а о нас лично, то эта пропасть существует только в вашем воображении, — сурово — и тоже почти гневно! — произнесла Галка. — Говоря откровенно, если хорошенько покопаться, то вся разница между нами будет заключаться лишь в одном: что вы мужчина, а я женщина.

С этими словами мадам генерал резко поднялась с мраморной скамьи, собираясь уйти от малоприятного разговора. Но король с неожиданным проворством вскочил и ухватил её за руку.

— Именно! — воскликнул он. — Наконец вы всё поняли, мадам!

«Блин, вот только этого мне не хватало…»

— Наконец вы поняли, что я хотел вам сказать! — повторил его величество, проявляя несвойственную ему горячность. Глаза горели, лицо покраснело, губы дрожали. — Здесь, в этом парке, нет короля Франции и генерала Сен-Доменга — есть лишь мужчина и женщина.

— О! — Галка довольно удачно изобразила холодный гнев. — Подобные вещи мне уже приходилось слышать. От пьяных матросов, которым иной раз приходилось за это носы на сторону сворачивать. Но вы, сир!..

— Как вы невыносимы, сударыня! Ваше упрямство сделало бы честь любому ослу!

— Если встречу по дороге осла, так ему и передам! До свидания!

— Вы не покинете Версаль без моего дозволения!

— Значит, я не в гостях, а под арестом?!!

На удивление Галки, король держал её руку довольно крепко. Вырваться можно, но при этом пришлось бы как минимум выбить ему большой палец из сустава. А сейчас, вне себя от ярости, он ещё и дёрнул её к себе… И кошачий концерт, который они оба устроили, мгновенно прекратился. Потому что Галка едва не врезалась его величеству лбом в челюсть, а величество обхватил её обеими руками.

— Разбойница, — Галка услышала над ухом его свистящий шёпот. — Негодяйка. Бог свидетель, как я тебя ненавижу!..

Как она выдержала этот поцелуй, одному Богу, наверное, и известно. Но когда слепящая волна ярости схлынула, Галка обнаружила, что они очень даже мило обнимаются.

«Ну, блин!..»

Её счастье, что король не смотрел ей в глаза. Потому что в данный конкретный момент генерал Сен-Доменга была стопроцентно готова его убить. Нахлынуло и тут же прошло другое желание: как следует набить навязчивому кавалеру физиономию, так, чтобы недели две не мог на людях показаться. Но Галка твёрдо знала, что ничего подобного не сделает. Это означало погубить всё, чего она добивалась все эти годы. Да и его величество всё же не дурачок Жан, которого она знатно отделала в своей каюте. От этого хоть не так сильно воняло…

— Меня удивляет ваша ненависть, — всё же Галка позволила себе едкую усмешку. — У неё довольно странные симптомы.

— Зато они искренние, — король был опытным обольстителем, но ещё ни разу дама себя так с ним не вела. И это ему странным образом нравилось.

— Приятно думать, что тебя так ненавидят, — женщина всё ещё смотрела на его величество с гневным прищуром. — Боюсь даже представить, что же за этим воспоследует.

— Сегодня в три часа барон де Бретейль проводит вас ко мне, — снова зашептал король, начиная потихоньку давать волю рукам.

— Я не приду, — твёрдо проговорила Галка.

— Вы меня не любите.

— А что вы сделали, сир, чтобы я вас полюбила? — женщина высвободилась одним незаметным, но сильным движением. — Взятое без боя быстро теряет цену.

— Хотите, чтобы я вас завоевал, мадам? — король принял эту игру.

— Попробуйте, — улыбнулась Галка.

— Тогда берегитесь: осада будет вестись по всем правилам.

— А я, ваше величество, славлюсь тем, что воюю без правил.

— Тогда мы будем в равном положении. Но сейчас… — король снова поймал её за руку. — Скажите откровенно — что вы испытываете ко мне сейчас?

Он ожидал любой реакции, но только не этого. Пиратка с пугающе беспечной улыбкой подошла вплотную, заглянула ему прямо в глаза.

— Сказать откровенно? — мурлыкнула она. — От всей души ненавижу.

Этот поцелуй она пережила куда легче первого, хотя бы потому, что сама его хотела. Нет, она не влюбилась вдруг в его величество. Просто теперь это была деталь игры. Опасной игры. Прихоть короля вводила Галку вовсе не рядовой фигурой на чужое поле, и там ей предстояло столкнуться со всесильной маркизой де Монтеспан. А за этой дамой не заржавеет убрать конкурентку каким-нибудь недозволенным приёмом. Кинжал, подлая подстава или яд иной раз творили истинные чёрные чудеса.

— Вы всё же не придёте? — король, несмотря ни на что, был в полнейшем восторге.

— Нет.

— Жаль. Вы настолько необыкновенны…

— А вы, сир, слишком нетерпеливы.

— Но вы подарили мне два поцелуя.

— Ни к чему не обязывающий аванс. Всё прочее ещё нужно заслужить, — сказала женщина. — А теперь, сир, с вашего позволения или без него я всё же вернусь к себе.

— Вы так торопитесь к мужу, мадам? — едко усмехнулся Людовик.

— Мы с ним столько пережили вместе…

— И вы безусловно любите его.

— Разумеется. Но, насколько я знаю, вас это обстоятельство никогда не смущало.

— Что же смущает вас, мадам?

— Политика, будь она неладна, — женщина снова высвободилась, и снова вопреки воле его величества. — Как я уже говорила, я мало похожа на царицу Савскую.

— Позвольте мне самому судить об этом, мадам.

— Не сейчас и не здесь, — жёстко сказала мадам генерал. — Спешка только всё испортит.

И твёрдым шагом направилась к аллее.

«Я близок к цели, — подумал король. — Ещё немного — и мадам Эшби станет моей. Когда у неё родится ребёнок от меня, она более не осмелится мне перечить. Угроза лишиться ребёнка — лучший стимул для послушания любой женщины»

Лиха беда начало.

6

— Цветы. Туберозы, — хмыкнул Джеймс, обозревая четыре вместительные корзины, радовавшие глаз огромными букетами и источавшими тонкий аромат. — Из королевской оранжереи. Ты дала повод подносить тебе подобные подарки, дорогая?

— Джек, — Галка, в отличие от мужа, была хмурой, словно пасмурное осеннее утро, и заговорила по-русски — как и всегда, когда хотела, чтобы их точно никто не подслушал. — Знаешь, чем я занимаюсь все эти дни? Не поверишь: ищу способ отсюда сбежать. Пока не поздно.

— Тебе никто не даст это сделать.

— Тогда или я кого-то прибью, или кто-то пристукнет меня… Ну, кого там ещё черти принесли? — зло рявкнула она, довольно нервно реагируя на робкий стук в дверь.

— Мадам, — лакей, малость напуганный таким приёмом, согнулся в почтительном поклоне, выставив вперёд серебряный поднос, на котором лежал запечатанный восковой печатью бумажный прямоугольник. — Вам послание от его величества.

Галка, мысленно выругавшись, взяла письмо и, жестом отослав слугу, сломала печать.

— О! — едко усмехнулась она, прочитав несколько строчек, обрамлённых нарисованной от руки непритязательной виньеткой. — С ума сойти: меня приглашают отметить крестины маленькой дочери маркизы де Монтеспан. Венценосный папаша всё-таки нашёл повод стравить двух змей подколодных.

— Вот теперь я имею повод опасаться за твою жизнь, — помрачнел Джеймс. — Меня, конечно же, не приглашают?

— Джек, я тебя умоляю, не подставляйся, — Галка никогда не боялась за себя, но очень хорошо знала, что такое страх за близких. И сейчас этот страх ледяной рукой стиснул ей горло. — Если с тобой хоть что-нибудь… я…

— Эли, — Эшби прижал её к себе и погладил по непослушным волосам. — Я не могу прятаться за спину любимой женщины.

— А я не могу тебя потерять.

— Не бойся, Эли. Мы ещё долгие годы будем вместе…

— Они целовались?

— Да, мадам. Я видел это собственными глазами.

— Какое бесстыдство!

— Более того: они переписываются, обмениваются подарками — пока ещё вполне невинного толка, но, полагаю, на этом они не остановятся.

— О-о-о! Что же мне делать? Я ещё не оправилась после родов, и потому действие порошка может оказаться вовсе не тем, что обычно!

— Есть и иные порошки, мадам.

— Я вас не понимаю.

— Вы правы, об этом лучше не говорить. Но Вуазен — большая мастерица, когда речь заходит о столь деликатных вещах. Доверьтесь ей, как доверялись в иных делах, и ваша соперница получит своё.

— Эй, Хайме! Куда опять Воробушка утащили, хотел бы я знать?

Хайме, с помощью рисунков на земле объяснявший юнгам, почему фрегат может быстро ходить бейдевиндом, а галеон нет, без особого удовольствия отвлёкся от своего занятия.

— Чего тебе, Жером? — спросил он.

— Где капитан? — Меченый, если судить по его роже, находился не в самом лучшем расположении духа. — Опять её таскают на эти…приёмы, чёрт их дери? Почему мы битых три недели протираем штаны в раззолоченных комнатах, а не направляемся в Сен-Доменг?

— Мне это тоже не нравится, но я молчу, — крякнул Хайме.

— А! — Жером махнул ручищей. — Ну и молчи себе дальше. А я молчать не стану! Я и к королю пойду, если надо, и всё ему выскажу! Мы, морские волки, должны тянуть слабенькое винцо и любоваться тут, понимаете ли, видами, вместо того, чтобы делом заниматься!

— А что ты подразумеваешь под словами «делом заниматься», приятель? — на шум, поднятый Жеромом, явились Граммон и Джеймс, упражнявшиеся от нечего делать в фехтовании на соседней лужайке. И шевалье де Граммон снова был отменно неучтив. — Грабить испанцев?

— Да хоть бы и испанцев грабить! — бушевал Меченый. — Мне тут скоро задницу кренговать придётся, если мы задержимся ещё на месяц-другой. А ты, штурман, — он невежливо ткнул в Джеймса пальцем, — вообще рискуешь отрастить немалые рога!

— Замолчи, — негромко, но гневно проговорил Эшби.

— Я-то могу замолчать, только это уже ничего не поменяет! Пока ты тут шпагой машешь, король уже твою жену…

Жером не договорил. От сильнейшего толчка в грудь он попросту сел наземь.

— Не смей так говорить о ней, — в голосе Джеймса, всегда таком приятном и ровном, прорезалось плохо сдерживаемое рычание. — Не смей, слышишь? А если ты ещё раз рот раскроешь, я тебя убью, и плевать, что ты мой друг.

Вбросив одним красивым движением шпагу в ножны, Эшби развернулся на каблуках и ушёл — быстрым пружинящим шагом, выдававшим крайнюю степень ярости.

— Ну и дурак ты, Меченый, — ухмыльнулся Граммон. — Хоть и умный, а всё равно дурак.

— Когда пьёшь, закусывай, — добавил от себя Хайме. — Вот первая заповедь настоящего морского волка, парни. — Эти слова он обратил вроде бы притихшим юнгам, но глазом всё равно косил на Жерома. — Выпивка, конечно, дело стоящее, но всё должно быть в меру. А то получится как… не буду говорить, с кем.

Жером вскочил и, ни слова не сказав, раскачивающейся моряцкой походочкой продефилировал к отведенному им флигелю.

…Улыбайся, дорогуша. Ты попала в такое место, где все улыбаются, даже если на деле готовы растерзать друг друга. Улыбайся им. Не то сожрут, и косточек не оставят.

Почему девять из десяти собравшихся готовы съесть меня без соуса? Мотив первый: жилплощадь. Нас, посольство, поселили в Министерском флигеле, и я грешным делом подумала, что тут все живут так роскошно. Оказывается, не все. Между прочим я познакомилась с одной немолодой, недалёкой, но очень доброй женщиной. И так же между прочим наведалась к ней в гости. Мамочки! В такой конуре и кошке было бы тесно! А ведь дама не из последних: из свиты королевы… Когда я узнала, что придворные живут в таких вот…гм…условиях, тогда мне и стало понятно, почему на нас косо смотрят. Не все же тут такие добрые и совершенно не завистливые люди, как моя новая знакомая.

А вообще-то тут считается нормой подонковский лозунг: «Наш девиз четыре слова: тонешь сам — топи другого». Друг друга поедом едят, что уж говорить о чужаках?..

Мотив второй… Как бы это помягче выразиться… Запах. Точнее, вонь. Я такой, прошу прощения, «букет» в последний раз нюхала на «Ле Арди» Граммона, и то там не так ядрёно «благоухало». Его морские волки хотя бы время от времени вынужденно моются во время ливней и штормов. Тут народ попросту месяцами не купается и неделями не меняет, пардон, нижнее бельё. А чтобы не так сильно разило, поливается духами. Представляете себе амбре? Женщины, знатные дамы и девицы, смердят ничуть не лучше мужиков! Но и это ещё не всё: тут, понимаете ли, не предусмотрено никаких общественных туалетов. Ночные горшки есть только у королевского семейства, мадам де Монтеспан и у нас, послов. Благородные господа и прекрасные дамы справляют малую и большую нужду за ближайшим углом, где приспичит. И нам приходится внимательно смотреть под ноги, не то недолго «подорваться на мине»… М-да… Когда по Версалю разнеслись слухи о том, что мы раз в три дня заставляем прислугу таскать горячую воду в наши апартаменты и с той же частотой обращаемся к прачкам, над нами начали потешаться. «Варвары», мол. Я терпела недолго. Высказалась. Откровенно и без прикрас. «Мадам, вы в каком году в последний раз мылись?» — «Фи, как вы невежливы, генерал!» — «Уж лучше быть невежей, чем свиньёй…» Дама немедленно хлопнулась в обморок, а за мной закрепилась репутация скандалистки. Надо отметить, что маркиза де Монтеспан на этом удручающем фоне выглядит очень даже пристойно. Еженедельно принимает ванну. Король вряд ли следует её примеру, но воняет от него не так мощно, как от окружения. Видимо, бельё меняет чуток почаще прочих. А после скандала… Словом, весь двор приметил, что его величество изволил в тот же вечер вымыться. А я приметила, что после этого мне стали чаще кланяться…

Мотив третий: внимание короля, будь оно неладно. То, от чего меня с души воротит, любая из этих графинь и маркиз сочла бы за невозможное счастье, и сама задрала бы юбки перед королём. Впрочем, некоторые так и делают. А король продолжает свои ухаживания: то цветы пришлёт, то какие-нибудь деликатесы (которые мы с удовольствием уплетаем всей компанией), то вот вчера догадался подарить великолепнейшую толедскую шпагу. Дошло наконец, от чего я не в состоянии отказаться: от отличного клинка. А когда я явилась на прогулку с этой шпагой на перевязи, сиял, как новый пятак… Придворные всё это прекрасно видят, и делают свои, придворные выводы. Мол, восходит новая звезда, и не грех к этой звезде заранее подольститься, дабы она могла составить протекцию и выбить из короля какие-нибудь милости для просителя… Ненавижу эти согнутые в поклоне спины, эти подобострастные улыбочки, эти заискивающие взгляды. Ненавижу, потому что знаю, какова их оборотная сторона. Эти сволочи — людьми их язык не поворачивается назвать — думая, будто мне сие приятно слышать, начинают всячески хаять королевскую фаворитку де Монтеспан. Рявкнула на одного, на второго. Остальные усвоили урок, заткнули свои вонючие (во всех смыслах) пасти. Но страх, который я стала замечать в их взглядах, ненавижу ещё больше. Стоит мне оступиться, допустить ошибку, или король даст понять, что я его больше не интересую — тут же ринутся затаптывать всей весёлой толпой. И не спасёт даже весь флот Сен-Доменга…

Будь его величество чуток поумнее, он бы никогда не принял игру по моим правилам. Но сейчас игра идёт полным ходом, и ставка в ней — по крайней мере, для меня — жизнь. Да, да, жизнь…

7

— Никогда не думала, что буду настолько рада приезду испанского посла.

Именно так высказалась Галка, когда узнала, что в соседние комнаты наконец-то въехало посольство его католического величества короля Испании. Но когда гостям из Сен-Доменга стало известно имя посла, они дружно заподозрили, что тут не обошлось без некоей договорённости между Людовиком Четырнадцатым и испанской королевой-регентшей Марианной. А как иначе можно объяснить тот факт, что послом, на которого возложили обязанности подготовить почву для мирных переговоров, оказался отставной вице-король Новой Испании дон Антонио Себастьян де Толедо Молина-и-Салазар? Этот знал пиратов как облупленных, и наверняка отрастил на них несколько весьма острых зубов. Но Галка слышала об этом испанце и другое: это был не только ловкий политик и интриган. Дон Антонио в своё время создал буквально из ничего разведслужбу Новой Испании, структуру которой пираты Сен-Доменга взяли за пример для построения аналогичной конторы у себя. А это означало, что главе внешнеполитического ведомства республики — то есть, Галке — придётся туго. Уж больно соперник серьёзный. Но Галка радовалась. Теперь, по крайней мере, у неё появился шанс, во-первых, выяснить, насколько Испания желает мира и что готова за него отдать, а во-вторых, есть хороший предлог отвертеться от осточертевших прогулок с его величеством. «Величество! — возмущалась она наедине с Джеймсом (как обычно в таких случаях переходя на русский язык). — Мнит себя чёрт-те кем, а на деле весь его государственный ум находится в голове у месье Кольбера! О чём бы мы ни говорили, обязательно свернёт на тему „ниже пояса“! Абсолютный монарх, чтоб его…» И Джеймс, и вся «банда» вполне разделяла это мнение, но поделать они ничего не могли. Ведь и правда: абсолютный монарх…

Первого июня король дал аудиенцию дону Антонио со свитой. В том же Салоне Дианы. Но, поскольку Франция и Испания находились в состоянии войны, приём был достаточно холодным и надолго не затянулся. Испанец со свитой покинул салон с очень нехорошим предчувствием: следовало немедленно отписать в Мадрид, а что отписывать? Делать внешнеполитические выводы исходя только из одного неприязненного отношения короля? Он, конечно, властитель Франции, но ещё не было встречи ни с маркизом де Помпонне, ни с Кольбером, ни с этой пиратствующей дамой. Встречаться с пираткой у благородного испанца не было никакого желания, но Кубу, увы, можно вернуть только с её согласия. И то если предложить что-нибудь взамен. Так что ему, дону Антонио, сейчас никто бы не стал завидовать…

— Дон Антонио, — в дверь тихонько постучал капитан Альварес, несший караул у покоев господина посла. — Могу я войти?

— Входите, капитан.

«Что там ещё случилось?..»

— Дон Антонио, — молодой офицер учтиво поклонился. — Некая молодая дама просит принять её.

— Я не принимаю молодых дам в столь позднее время, Альварес, — раздражённо ответил посол.

— Но эта дама — генерал Санто-Доминго, сеньор.

Несколько секунд дон Антонио осмысливал услышанное. Сама просит о встрече? Тут возможны лишь три варианта: либо эта женщина сошла с ума, либо её дела идут не так уж гладко, либо она ведёт самостоятельную политику в обход короля Франции. Последнее было куда более вероятно — исходя из того, что дон Антонио знал об этой даме.

«Интересный расклад, — мысленно усмехнулся он. — Если всё так и есть, то игра становится довольно интересной».

— Просите, — кивнул он капитану.

Альварес исчез. Не прошло и полминуты, как дверь снова открылась. В комнату вошли двое. Дон Антонио не знал этих людей в лицо — не довелось встречаться даже в его бытность вице-королём — но если верить словесным портретам, составленным его службой, то к нему в гости препожаловали мистер и миссис Эшби. Первый штурман пиратского флота и «генерал Мэйна» собственной персоной… Дама верно оценила его ироничный и немного ностальгический взгляд.

— Вы бы дорого дали, чтобы наша встреча произошла на пять или шесть лет раньше, дон Антонио, — она любезно улыбнулась.

— Неисповедимы пути Господни, сеньора, — пожилой гранд усмехнулся в ответ. — Присаживайтесь. И вы, сеньор Эшби, тоже. Надо полагать, вы не просто так решили побеспокоить старика в такое позднее время.

— Нам есть что обсудить, не так ли? — дама присела в кресло как раз напротив письменного стола, за которым сейчас сидел дон Антонио. — Причём, именно в таком конфиденциальном режиме.

Дон Антонио понимающе кивнул. Похоже, дама не склонна складывать все яйца в одну корзину. Похвально

— О чём же вы собрались со мной беседовать, донья Алина? — спросил он, отложив перо и закрыв чернильницу.

— Об условиях, на которых Сен-Доменг готов подписать мирный договор с Испанией.

— И каковы же ваши условия? — Ещё четыре года назад дон Антонио, подивившись несусветной наглости разбойников, тут же приказал бы повесить их. Но увы, он уже не вице-король Новой Испании, а эта сеньора уже не просто пиратка.

— Давайте договоримся сразу, дон Антонио: я сейчас выложу вам наши требования, а там поторгуемся насчёт уступок. Идет?

— Как вам будет угодно, — согласился испанец. — А как же его величество король Франции?

— Сен-Доменг — самостоятельное государство, — хитро прищурилась дама. — Мы союзники Франции, но союзничество ещё не означает полной зависимости во внешней политике. Хотя, вы-то как раз понимаете это лучше всех.

— Что ж, — сеньор де Толедо одобрительно кивнул. — Я готов выслушать ваши условия.

Супруги переглянулись. И от того, какая едкая улыбочка тронула губы мистера Эшби, дон Антонио понял одно: сейчас Испанию начнут обдирать, как кочан капусты. И, что самое смешное, ему придётся проглотить большинство этих горьких пилюль. Ведь испанский флот в Вест-Индии благодаря усилиям пиратов, превратившихся в хорошо организованную армию, уже практически перестал существовать. А за спиной этой маленькой женщины, пусть она ведёт сколь угодно самостоятельную политику, всё равно стоит сильная Франция…

А наутро плохо выспавшуюся Галку не без труда разбудил столь же плохо выспавшийся Джеймс. Они часов до трёх пополуночи спорили с испанцем насчёт условий Сен-Доменга, и это был только первый раунд переговоров. Предстояло ещё помотать друг другу нервы на предмет уступок, а для этого нужны были более свежие сплетни.

— Тебе письмо, Эли, — Джеймс растормошил жену в десятом часу. — Письмо с Тортуги, так что поднимайся, моя дорогая. Думаю, важные новости.

— С Тортуги? От Жана? — Галка с усилием протёрла глаза и схватила конверт, надписанный корявым почерком Жана Гасконца. — Кофе бы чашечку…

— Если хочешь, я распоряжусь насчёт кофе.

Галка, уже сломав печать и развернув листок грубоватой бумаги, углубилась в чтение. Только рассеянно кивнула.

— Чёрт! — Джеймса, накинувшего халат, уже в дверях догнал радостный писк жёнушки. — Джек, тут такая новость! Вот, почитай!

Спрыгнув с кровати, она подскочила к мужу и сунула ему письмо под самый нос. Эшби давно привык к взрывному характеру супруги, и спокойно взял у неё письмо… Жан Гасконец особой грамотностью не отличался, и его закорючки разобрать было мудрено. Но Эшби уже не в первый раз читал послания нынешнего губернатора Тортуги. А прочитав это, тоже чертыхнулся.

— Удалось, — он не смог сдержать довольную улыбку. — Всё-таки удалось, Эли!

— Теперь нужно сделать так, чтобы это было не напрасно, — Галка радостно поцеловала его и помчалась одеваться.

Вообразив, какое лицо будет у дона Антонио, когда и ему сообщат ту же новость, Эшби довольно улыбнулся. Хоть и не ко всем испанцам он испытывал обычную для англичанина-пирата нелюбовь, но дон Антонио не попадал в число приятных исключений.

В дверь робко поскреблись.

— Кто там? — поинтересовался Джеймс, уже зная, что это кто-то из прислуги. Но всё же спросил. Для порядка.

— Послание от его величества для мадам, — последовал ответ.

Джеймс приоткрыл дверь.

— Давайте.

— Но это послание для мадам, сударь, — лакей, видимо, боявшийся пиратов до дрожи в коленях, втянул голову в плечи.

— Мадам ещё не одета. Я передам, — Эшби взял с неизменного серебряного подноса надушенный листок, перевязанный ленточкой, и захлопнул дверь перед носом опешившего слуги.

Супруги Эшби давно приучились одеваться быстро. Потому уже через две минуты Галка, застегнувшись на все пуговицы и надев перевязь со шпагой — королевским подарком — несколько раз провела гребнем по гриве волос. И подцепила со столика королевскую записку.

— О! — хитро прищурилась мадам генерал. — Он, наверное, тоже получил почту из Вест-Индии. Вызывает для срочного и важного разговора.

— Если он и сейчас посмеет к тебе приставать…

— Джек, опять ты мне на любимый мозоль наступаешь… — обречённо вздохнула Галка. — Но я думаю, если правильно себя повести, новости из-за океана станут нашим пропуском домой. Вон из этой престижной тюрьмы!

— Хорошо бы, — хмыкнул Джеймс. Он был настроен не так оптимистично. — Иначе Жером совсем расклеится, а Граммон начнёт приставать к тебе, к маркизе де Монтеспан и к самой королеве — ибо всех прочих дам он уже поимел.

В отличие от всех предыдущих встреч, эта происходила не в парке или в каком-нибудь салоне, а в личном кабинете короля. Деловая обстановка Галке в общем понравилась: стол с тяжёлым позолоченным письменным прибором (хотя, злые языки поговаривали, будто король Франции не умеет ни читать, ни писать), шкафы, полные книг, картины на стенах, богатая роспись. Всё в тёмных неброских тонах, дабы яркие цветовые гаммы не отвлекали монарха от государственных дел. Сам король, сегодня одетый в красное, выглядел так, будто тоже лёг в три часа ночи. Может, так оно и было. Во всяком случае, если Галке удалось скрыть следы недосыпа — умывание холодной водицей творило чудеса — то его величество о том не позаботился.

— Мадам, у меня для вас хорошая новость, — без всякого предисловия начал Людовик. — Час назад мне передали письмо весьма занятного содержания. Речь идёт о довольно любопытных событиях в Вест-Индии.

— О Юкатане? — тонко улыбнулась Галка. — Если это так, то мне передали письмо точно такого же содержания.

— Ваших рук дело?

— Моих, — призналась женщина.

— Поздравляю, мадам, вы делаете поразительные успехи в тайной войне с Испанией, — устало улыбнулся король.

— У нас общий враг, сир. Почему бы не усложнить ему жизнь, если подворачивается такая возможность? — Галка и тут уже успела прославиться тем, что садилась без приглашения. — Дон Хуан Коком — королевской крови. Его восстание нельзя расценивать как мятеж против испанской короны. Он борется за свои законные права. А мы можем получить сильного и далеко не бедного союзника на континенте.

— Кубинский диктатор Фуэнтес тоже рассматривался вами как союзник. Но насколько он был хорош в роли мстителя, настолько же он плох в роли государственного деятеля.

— Ещё неизвестно, недостаток ли это, или всё же достоинство, — усмехнулась Галка. Разведка Франции работает отлично, у короля самые свежие данные. А дону Иниго де Фуэнтесу на её взгляд действительно было далековато до Фиделя Кастро. — Страну он отвоевал, независимость объявил, а вот что с ней теперь делать, до сих пор не понял. И вот тот, кто ему всё объяснит, сможет снять на этом неплохой навар.

— Что вы имеете в виду?

— Куба — это просто сокровище, — проговорила Галка. — А сидит на нём человек, для которого вершиной прогресса до сих пор является сахарный заводик. Грех этим не воспользоваться.

— Когда Куба была под властью Франции, вы рассуждали иначе, мадам, — Людовик откинулся на спинку кресла.

— Пока шла война, там побывали мои люди…

— И?..

— …и сделали кое-какие открытия из области геологии. Если при более детальном исследовании их данные подтвердятся, лет через пять на всех кораблях флотов Франции и Сен-Доменга будет стоять стальное вооружение. Причём, независимо от того, что думает на сей счёт дон Иниго.

— Это означает колоссальные затраты на перестройку всех кораблей… — задумался король. — Увы, война поглощает слишком много средств.

Галка могла бы добавить, что средства поглощаются не только войной, но скромно промолчала. Постройка Версаля влетала далеко не бездонному французскому бюджету в копеечку, а мадам де Монтеспан — война там, или не война — тоже обходилась его величеству в кругленькую сумму. Доля короля от картахенской добычи составила около семнадцати миллионов ливров. И из этих семнадцати почти восемь ушли на маркизу. За карточным столом она проиграла четыре миллиона шестьсот тысяч! По тем временам — гигантское состояние. Всё прочее пошло на обустройство её роскошного дворца в Кланьи. Галка хоть и не любила сплетников, но полезные сведения из их болтовни выуживать умела.

— Значит, нужно заключить мир, — это всё, что она позволила себе сказать вслух. — Голландия уже готова к переговорам. А испанец, наш сосед по флигелю, просто скиснет, когда ему сообщат о восстании на Юкатане. Впрочем, я могу и не дожидаться, пока ему придёт письмо из Мадрида, сама пойду…обрадую.

С этими словами Галка поднялась и сделала шаг в сторону двери.

— Мадам, вы желаете поделиться с Францией достижениями науки Сен-Доменга в обмен… на что? — в голосе его величества послышалась нотка лукавства.

Мадам генерал обернулась.

— В обмен на добрую дружбу, разумеется, — ровным, ничего не выражающим голосом проговорила она. — Может быть, отложим этот разговор на более удобное время?

— Какое же время будет для вас удобным, мадам? — теперь Людовик подпустил побольше холодной иронии. — Утром вы заняты туалетом, перепиской и общением со своими офицерами, вечера проводите в кругу моих приближённых, ночи отдаёте своему супругу. Только днём вы изволите уделить мне пару часов, да и те посвящаете разговорам о политике. Мне надоела эта двусмысленность, мадам. Будьте любезны определиться.

— В таком случае скажите откровенно — чего конкретно вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы нас связывали отношения более приятные, нежели добрая дружба.

«Что, прямо здесь и сейчас? Блин! Да чтоб тебе икнулось десять тысяч раз, любвеобильный ты наш! — вскипела Галка. — Тебе не мои мослы нужны, а кое-что другое!»

— Откровенно, — обманчиво мягким голоском мурлыкнула пиратка. — По-моему, кое-кто торопит события.

— А мне почему-то кажется, что напротив — события торопят кое-кого. Потому что одна хорошо известная нам обоим дама должна будет вскоре покинуть Францию.

— У этой дамы столько дел, должно быть, накопилось за время её отсутствия… — Галка чуть-чуть прищурилась. И если бы рядом с королём случился человек, хорошо изучивший повадки генерала Сен-Доменга, то он бы непременно отсоветовал его величеству продолжать разговор в том же ключе.

Она точно не могла этого утверждать, но король всё-таки тоже был эмпатом. Его величество уловил холодок опасности, исходивший от женщины, и решил немного поосторожничать. Бережёного, как говорится…

— Да, конечно, — проговорил он, словно потеряв интерес к прежней теме. — Но сперва вам придётся завершить кое-какие дела здесь, мадам. Испанец наверняка не обрадуется новостям, а если вы изволите подать их ему в соответствующей форме, то дон Антонио будет вынужден пойти на более обширные уступки при переговорах. Если, конечно, Юкатан — единственная плохая новость для Испании, — добавил он, холодно улыбнувшись. — Наверняка вы приберегли что-нибудь ещё.

— Пусть это будет маленьким сюрпризом, — Галка ответила ему натянутой улыбкой.

— Будьте сегодня в два часа в Салоне Венеры, мадам. Я пригласил туда блестящее общество, мы приятно проведём время, слушая ваши занятные рассказы о Вест-Индии.

«Мои занятные рассказы о Вест-Индии до сих пор мало кого интересовали, — думала Галка, облегчённо переводя дух и в то же время ощущая смутную тревогу. — И что это за „блестящее общество“? Блин, да чтоб я ещё когда-нибудь по своей воле сунулась в это осиное гнездо!..»

И всё-таки она была рада, что уходила из кабинета всё ещё не в статусе королевской фаворитки. Она лучше всех понимала: при её неказистой внешности мужчины могут клевать либо на её власть, либо на силу её флота, либо на возможность заполучить новейшее оружие. Власть у короля Франции куда как побольше её собственной. Флот его количественно превосходил флот Сен-Доменга в несколько раз… если только адмирал Рюйтер как следует не проредил его у Сицилии. А вот насчёт оружия… Словом, Галка понимала одну простую вещь: ещё несколько дней — и ничто не сможет предотвратить смены её статуса. Если королю взбрело в голову заполучить в постель именно её, он своего добьётся. Но Джеймс… Джеймс в таком случае мог сделать что-нибудь экстремальное и самоубийственное. Ведь для него измена любимой женщины стала бы крушением всей жизни. Не ради себя — ради него Галка должна была как можно скорее покинуть Версаль.

Бежать? Если придётся — то и бежать.

8

«Блестящее общество», на которое намекал король, как выяснилось, состояло из него самого, мадам де Монтеспан и парочки знакомых по прежним раутам молоденьких фрейлин. На вид ангелы, по уму — курицы. Маркиза оправилась после родов и снова была похожа на себя прежнюю — «великолепную Атенаис». До сих пор маркиза и генерал Сен-Доменга виделись лишь пару раз. Но сегодня король решил окончательно стравить двух женщин — фаворитку и кандидатку на эту должность. А фрейлины уже как сороки растрезвонят по Версалю каждое словечко, которое будет здесь произнесено… Галка почувствовала, что звереет. Но всё же ей удалось выдавить из себя любезную улыбочку и приветливо кивнуть прелестной «султанше».

— Рада видеть вас в добром здравии, маркиза, — проговорила она. — Как ваша малышка?

— Спит. Мадам Скаррон прекрасно смотрит за детьми, — отмахнулась прекрасная де Монтеспан, слегка тряхнув своими великолепными кудряшками, волнами ниспадавшими на плечи. Она и впрямь была прекрасна, на её фоне генерал Сен-Доменга внешне выглядела очень блекло. — Как вам понравился Версаль? Очаровательный парк, не так ли?

— С тактической точки зрения — просто кошмар, — Галка снова улыбнулась, на этот раз весело. — Не завидую тем, кому в случае — упаси Боже! — нападения врага придётся этот объект защищать.

— Вы обо всяком месте станете судить как о плацдарме? — алые губы маркизы сложились в слегка презрительную усмешку.

— Таково одно из самых неприятных свойств военного человека.

— Даже если речь идёт о даме?

— Кто бы он ни был.

— О, я бы никогда не рискнула соперничать с мужчинами на этом поприще, — улыбка маркизы была любезно-язвительной. — Это такое неблагодарное занятие.

— Никогда не говори «никогда», — задумчиво ответила Галка. Эта дипломатичная перепалка надоела ей, едва начавшись.

— Расскажите нам о Сен-Доменге, мадам, — король счёл нужным прекратить словесную дуэль двух женщин. — Полагаю, мадемуазель де Людр и мадемуазель де Лесаж тоже не откажутся послушать, хотя, мадемуазель де Лесаж сама недавно вернулась из Нового Света.

Галка поняла намёк, и не стала прохаживаться насчёт братца этой куколки, шевалье де Лесажа, незадачливого вице-губернатора Кубы. Хотя, на языке вертелись едкие словечки.

— Кто-то называет Сен-Доменг раем на земле, — начала Галка, послав куда подальше и политику, и альковные интриги его величества. — Там не бывает зимы, там экзотические деревья растут прямо под твоим окном, там снимают по два-три урожая в год… Кто-то назовёт этот остров адом на земле. Бесконечная жара, духота, москиты, испарения болот, лихорадка, ураганы… не говоря уже о людях. Словом, Сен-Доменгу нельзя дать однозначную оценку. Истина как всегда лежит где-то посредине. И всё же это единственный в мире остров, на который я буду возвращаться всегда, что бы ни случилось… Там меня ждёт мой сын…

Трудно было сказать, о чём именно думал король, слушая рассказ гостьи из-за океана. Лицо его было похоже на маску равнодушия. Но Галка чувствовала отголоски тщательно скрываемых эмоций. Он беспардонно сравнивал неординарных женщин, сидевших перед ним (глупенькие фрейлины, понятно, не в счёт, их пригласили для мебели и разноса сплетен). И, если мадам генерала не обманывали ощущения, то его величество решил не заморачиваться с выбором. Гарем — он и в просвещённой Франции гарем.

«Плохо, — подумала Галка, увлечённо рассказывая о красоте тропической природы Сен-Доменга. — Местные сплетники трепались, будто он уже сводил за одним столом двух фавориток — Лавальер и эту кудрявую кралю. И где теперь Лавальер? В монастыре, грехи замаливает. А Монтеспан, если надо, по трупам пойдёт… Нет, правду говорил Билли: моя стихия — честный бой. Ножи в спину, интриги и яд в стакане точно не мой стиль… Надо отсюда срочно выгребаться, а как?.. Кстати, а где тут квартирует английский посол, и в Версале ли он вообще обитает? А то Англия тут как-то вовсе не представлена, что странно. Надо бы с ним переговорить без свидетелей…»

— Нет, шевалье, я думаю, не стоит обращаться к Вуазен. Мадам Эшби хочет как можно скорее уехать отсюда, и это меня вполне устраивает.

— Маркиза, вы ведь знаете, каким привязчивым может быть его величество. Кроме того, ему наверняка хочется отведать это…острое заморское блюдо. Что если он успеет сойтись с ней до её отъезда?

— Скорее всего, так и случится. Но я сегодня говорила с ней. Она не стремится занять моё место возле короля. Ей куда дороже её собственное — в Сен-Доменге. Потому, шевалье, оставьте эту мысль. Пусть спокойно едет. Она в любом случае сюда больше не вернётся.

…Увы, отец мой, от мысли вовлечь маркизу де Монтеспан придётся отказаться. Однако дело должно быть доведено до конца. Буду действовать на свой страх и риск…

9

— Сеньора, мне чертовски неприятно это слышать, — дон Антонио словно лимон съел, но что он мог поделать? — Если индейцы Юкатана подняли восстание, и если их авантюра увенчается успехом, требования тоже должны выдвигать индейцы Юкатана.

— А я, дон Антонио, сейчас представляю интересы дона Хуана Кокома, — ответила Галка. — Это являлось одним из пунктов нашего соглашения.

— То, что вы ведёте интриги против Испании, ещё можно понять. Но дон Хуан!..

— Майя — люди гордые, и с очень хорошей памятью…

Плохое настроение дона Антонио можно было понять: с Юкатана в Испанию везли тонны ценнейшего «кампешевого» дерева, не говоря уже о маисе и прочих продуктах. Чувствительный удар ниже пояса. Особенно с учётом долгов, в которые забрался Мадрид ради продолжения войны с Францией. Но у французов был Кольбер, умевший выколачивать деньги для своего короля. А в Эскуриале такого толкового министра финансов уже давненько не видывали. Плюс, расточительные привычки королевы-матери, казнокрадство знатнейших грандов в метрополии и в колониях, постоянные военные поражения. Одни убытки. Одним словом, радоваться нечему. А пиратка требует не только признания независимости Сен-Доменга, Кубы и Юкатана, не только признания за кораблями под флагами этих…земель права свободного плаванья в водах Мэйна и торговли во всех испанских гаванях. С этим ещё можно скрепя сердце смириться. Но ей нужны острова! Пусть это необитаемые клочки суши вроде Моны и Навассы, но если они зачем-то нужны пиратам, то наверняка сгодились бы и Испании. В особенности остров Мона, позволяющий контролировать пролив между Эспаньолой и Пуэрто-Рико — настоящими «воротами» Испанского моря… Дон Антонио ещё не знал, какова именно будет реакция её величества, но в то, что Мадрид с лёгкостью согласится пойти на такие уступки подлым разбойникам, верил с трудом. Так что переговоры предвидятся весьма трудные. А если требования пиратов поддержит Франция — тем более.

Дон Антонио вынул из папки лист дорогой бумаги и, обмакнув перо в чернильницу, аккуратно вывел пышную титулатуру…

«Одно из двух: или он действительно того… втрескался, или притворяется. Но как правдоподобно!»

Король, едва касаясь пальцами, нежно гладил её жёсткую ладонь.

— У меня руки моряка, а не придворной дамы, — глухо проговорила Галка. Мраморная скамейка, облюбованная ими для приватных бесед, успела изрядно под ней нагреться, а цветущий куст источал совершенно неповторимый аромат. Но она не замечала ничего. Ведь никогда ещё ей не было настолько плохо.

— И это уже никогда не сойдёт? — тихо спросил король, целуя её пальцы.

— Пока не расстанусь с флотом — нет.

— Но вы с ним не расстанетесь.

— Флот — моя жизнь, — генерал Сен-Доменга позволила себе мрачную усмешку. — И не будь под моим началом такого флота и такого оружия, вряд ли я была бы приглашена сюда.

— В этом есть доля истины, — признался его величество. — Зная вас только по вашим письмам, я рассуждал с чисто практической точки зрения. По сравнению с европейскими флотами ваш невелик, но его сила не в числе. И даже не в новых пушках. Без толкового и решительного флотоводца даже самый лучший флот — не более, чем скопление кораблей… Личное знакомство решило очень многое… Вы скоро едете?

— Да. В течение недели утрясу все дела — и в путь.

— Подарите мне эту неделю.

— А если я скажу «нет»?

— Мадам, мне горько это говорить, но если вы не исполните мою мечту, я разрушу вашу.

— Это угроза?

— Это факт, мадам.

— Принуждение к сожительству, — мрачно усмехнулась Галка. — Статья пятьдесят вторая Уголовного кодекса республики. В отличие от статьи пятьдесят первой — принуждение к браку, в том числе с корыстными целями — квалифицируется как тяжкое преступление и карается каторжными работами на срок до семи лет.

— Во Франции закон — моё желание, мадам, — король по-прежнему не повышал голоса и всё так же нежно гладил её пальцы. — Если я полюбил женщину, то она будет моей, даже если она властительница далёкого острова. В противном случае её судьба и судьба её близких незавидна. Подумайте, мадам: ваша неуступчивость может стоить Сен-Доменгу будущего.

Впервые за многие годы Галка не знала, что сказать. Будь она, как прежде, пираткой без своей гавани и крыши над головой, ничто бы не удержало её от резкой отповеди. Мол, идите-ка вы, ваше величество… Но сейчас за каждым её словом стояла судьба Сен-Доменга. Заокеанская республика двух лет от роду никак не могла рассчитывать на равную с Францией роль в политике. Генералу Сен-Доменга было до чёртиков тошно и противно, ужас как не хотелось ломать себя через колено, но как теперь выкрутиться, не навредив своей стране?

— Что с вами? — король даже слегка испугался, увидев изжелта-бледное лицо женщины и её мрачнейший взгляд. — Вам дурно?

— Думаете, так легко принять решение? — сипло — горло словно удавкой перехватили — вытянула из себя Галка.

— Что же вас останавливает? Почему вы заставляете меня страдать?

«А на мои страдания ты давно болт положил?» — с ненавистью подумала Галка. Но вслух она сказала совсем другое.

— Если я скажу вам «да», я потеряю мужа, — всё ещё через силу выцедила она. — А если скажу «нет» — потеряю страну, которую люблю не меньше.

— Ваш муж никогда не узнает, я об этом позабочусь.

— И никто посторонний — тоже, — голос Галки упал до шёпота. Решение принято. Она переступила черту, из-за которой не было возврата. — Никто. То, что касается лишь нас двоих, должно оставаться между нами. В противном случае ничего не будет. В смысле — ничего хорошего.

— Обещаю, — король уже целовал её лицо, несмотря на бледность горевшее странным жаром. — Нет — клянусь! Наша тайна останется лишь нашим сокровищем… Милая моя…

— Не сейчас и не здесь, — Галка всё-таки нашла в себе силы удержать его на более-менее безопасном расстоянии. — За нами наверняка наблюдают.

— Разумная предосторожность, — король, подумав о том же, поумерил пыл. — Как же быть?.. Ах, да, сегодня малый приём. И часов в семь пополудни мы смогли бы уединиться без опасения попасться кому-нибудь на глаза… Я надеюсь, вы не скажетесь больной?

— Нет.

— Тогда сегодня вечером вы сделаете меня счастливейшим человеком, ибо я действительно люблю вас, и не желаю этого скрывать…

«Как там сказал этот шевалье де Лесаж в салоне? „Острое заморское блюдо“? Пожалуй, так. Мужчине следует немного разнообразить свой любовный рацион: сладкое быстро приедается…»

«Сдохнуть бы. Прямо сейчас, чтоб потом долго не мучиться…»

В самом деле, если она помрёт, это будет, пожалуй, наилучшим выходом из ситуации. Но… Вызов какого-нибудь бретёра на заведомо проигрышную дуэль исключался: у неё дипломатический иммунитет, и никто не рискнёт портить королю настроение из-за какой-то скандальной дамы. Устроить пищевое отравление при помощи поедания всего подряд она уже пыталась. Но после семи лет поглощения хреноватой солонины с грогом (то есть, тухлой водой, разведенной ромом) её желудок не проняло даже сочетание разнообразных солений и парного молока. А других способов избежать вечернего общения с его величеством Галка не видела.

В таких вот раздумьях она расхаживала по комнате. Джеймс пошёл обиняками вызнавать, где в данный момент находится английской посол; Жером и Хайме дрыхли после ночной пьянки с мушкетёрами (чуть флигель не разнесли, черти, пришлось рявкнуть на них как следует); Каньо как заперся с вечера в своей комнате, так и не показывается; шевалье де Граммон давно проснулся, но предпочитал валяться в постели с замусоленным романчиком в руках, одолженным у какой-то знакомой дамы. Если бы не юнги, Галка бы уже волком выла. Но оба Хосе так просили рассказать им что-нибудь о великих полководцах прошлого, что она сдалась. И сейчас истории из жизни Гая Юлия Цезаря — весьма популярного в те времена персонажа — стали для неё спасательным кругом… Мальчишки здорово посмеялись над занятным эпизодом из жизни великого римлянина, когда его взяли в плен местные пираты. За него, как водится, потребовали богатый выкуп. Но пока везли деньги, будущий император так успел надоесть джентльменам удачи чтением своих весьма посредственных стихов, что те, видать, уже рады были сами приплатить, лишь бы избавиться от этого чуда в тоге. Продолжение истории вышло очень не смешным: вскоре Цезарь здорово придавил пиратов и повелел казнить всех, кто не успел убежать…

— Подарок от его величества, мадам, — слуга поставил на столик вазончик с сахарными фруктами, а также длинную коробку, обёрнутую шёлком и перевязанную ленточкой.

Галка так хорошо отвлеклась от своих переживаний, что даже вздрогнула от неожиданности. Да, в это время обычно приносили всякие подарочки от его величества. То сладости, то цветы, то шкатулку с диковинкой. Один раз принесли шпагу. Вот ту самую, с которой Галка в последнее время и ходила. Что же в этой коробке? Она неохотно потянула ленту, сняла шёлковую обёртку. Под ней оказался плоский деревянный ларчик с нехитрой защёлкой. Откинув крышку, мадам генерал присвистнула от удивления: на чёрном шёлке сиял рубинами и бриллиантами великолепный кривой кинжал явно восточной работы. Причём, не арабской, а индийской, ибо на ножнах был изображён танцующий многорукий Шива. Бесценный подарок. Галка вынула кинжал из ножен, полюбовалась на гравировку лезвия.

— Вот это ножик! — восхищённо выдохнул Хосе-Рыжий. — Наверное, стоит бешеных денег!

— Если он старинный — то да, — согласилась Галка. — Ладно, потом придумаем, что с ним делать… О, Джек! Ты вовремя! Мы тут подарочек разглядываем.

— Забавная вещица, — Джеймс, действительно только что пожаловавший в комнату, не без иронии оценил кинжал. — Такой разве что на стенку повесить — в бою от него пользы чуть. Но у меня забавные новости, Эли… Парни, погуляйте, — это уже юнгам.

— Капитан, — Хосе-Индеец скосил глаза на вазончик с «конфетами»: он, никогда до сей поры не евший такой вкуснятины, теперь навёрстывал упущенное с утроенной энергией. Его друг к сладкому был куда более равнодушен. — Можно мне?..

— Бери, какие проблемы, — кивнула Галка.

Мальчишка на радостях сгрёб сладости обеими горстями и умчался, сопровождаемый хихиканьем Хосе-Рыжего.

— Что ты узнал, Джек?

— Эли, ты будешь смеяться, — Джеймс присел рядышком. — Знаешь, кто сейчас представляет интересы Англии во Франции?

— Милый, ты меня интригуешь, — Галка невесело улыбнулась.

— Сэр Чарльз Модифорд, — дабы не интриговать жену, Джеймс сразу выложил нужные ей сведения. — Сын нашего старого знакомого, сэра Томаса Модифорда. Папашу сослали в поместье, сынка, как видишь, продвигают по дипломатической линии. Но он, к великому сожалению, больше занят делами торговыми, чем политикой, и потому нам не поможет.

— А жаль, — хмыкнула Галка. — Тогда наши дела идут не лучшим образом.

— Его можно заинтересовать, — Джеймс «на автопилоте» потянул из вазочки апельсиновую дольку в сахаре и отправил её в рот.

— Чем? Задёшево его не купить, а дорого я ему всё равно не дам. Не потому что жадная, а потому что он столько не стоит, — Галка следом за ним тоже вытащила из кучки сладостей такую же дольку — пожевать за компанию. — Модифорды мне вообще несимпатичны. Голландцев надо было зацепить, так нет их сейчас здесь. Переговоры идут то в Маастрихте, то в Нимвегене… Нет, Джек, В Европе слишком тесно, и нам тут никто не рад. Уж лучше быть первыми в Мэйне, чем сто первыми в Версале…

— Опять вы на этом тарабарском наречии болтаете, — в дверях, ведущих в соседнюю комнату, нарисовался Граммон. В весьма живописном виде, надо сказать: нечёсаный, небритый, рубашка навыпуск из штанов, одна нога затянута в высокий узкий ботфорт, другая босая.

— Это русский язык, дружище, — Галку даже повеселил расхристанный вид француза. — А как понимать твоё…дезабилье?

— Вот так и понимать, — Граммон фыркнул, словно кот. — Всё надоело. Мне Жером осточертел своим нытьём: «Хочу домой!» — но кое в чём он всё-таки прав. И я тоже хочу отсюда свалить. Притом, чем скорее, тем лучше.

— Оригинальный способ выражения протеста, — прыснула Галка, забывшая даже о своих переживаниях. — Но ты с ним малость опоздал. Уже решено: через неделю грузимся в кареты и отбываем в Марсель, к нашим кораблям.

— Тогда я пошёл одеваться и бриться, — шевалье тряхнул лохматой головой. — У меня ещё свидание с дамой.

«Поручик Ржевский, ваш типаж — вечен», — мысленно улыбнулась Галка. Слишком стихиен и неуправляем был этот человек для верного офицера. Она пока не могла сказать о Граммоне то же, что и об остальных своих спутниках: друг. Но при всех своих недостатках другом он мог бы быть очень хорошим. И вообще, если бы не друзья, что бы она сейчас делала? Билась бы головой об стенку, наверное…

— Эй, Хосе, ты чего? Ну, чего ты?

Голос Хосе-Рыжего, донесшийся из другой смежной комнаты, звенел от плохо скрываемого страха. «Что ещё там стряслось?» Галка и Джеймс, подозревавшие, что у мальца, объевшегося сладкого сверх всякой меры, прихватило желудок. А его друг попросту испугался. Если бы хоть один из них пожил на улице, то понял бы одну простую вещь: эта стихия выбивает из детишек все мелкие страхи…

Хосе-Индеец скорчился в кресле и ни на что не реагировал. Смуглое лицо теперь стало пергаментно-жёлтым. А на полу у кресла рассыпались выпавшие из его рук сладости… Галку словно насквозь прострелили. Яд. Отравили, да только не того, кого собирались. Она сразу же встряхнула мальчишку, послушала его сердце. Бьётся. Значит, есть маленький шанс, ведь ел он буквально только что… Два пальца в рот — и Хосе выдал съеденное прямо на драгоценный паркет.

— Каньо! — Джеймс, когда надо, умел орать погромче своей жёнушки. А сейчас он был перепуган ничуть не меньше неё. — Каньо!!!

Индеец словно из воздуха возник. Объяснения ему не потребовались.

— Ты, ты и ты! — он безапелляционно указал пальцем на влетевших на вопль Джеймса Хайме, Жерома и Граммона, на ходу надевавшего камзол. — Станьте там. — повелительный жест в сторону входных дверей. — Вы охранять, я лечить.

— Никого не впускайте, — Галка, трясясь от нервного озноба, подтвердила инициативу индейца.

— Это что же — отравили пацана? — взревел Жером. — Да я их!..

— Делай, что тебе говорят! — прикрикнула Галка. И… поперхнулась, почувствовав в животе резкую боль.

— Мы ели то же самое, Эли, — с обманчивым спокойствием проговорил Эшби.

— Ты — неси вода, — Каньо встряхнул за плечи перепуганного Хосе-Рыжего. — Много вода. Быстро!

«Очень странная у тебя милость, Господи, — думала Галка. Не в первый раз ей приходилось смотреть в лицо смерти, но чтобы костлявая хватала ледяной рукой за внутренности — это было впервые. — Ну, я-то ладно, а Джека зачем? А мальчишку? Их-то хоть пощади…»

Когда королю доложили о случившемся — а произошло это достаточно быстро, слуги к посольствам на то и приставлены — он велел немедленно усилить охрану Министерского флигеля и тут же направил к пострадавшим целую толпу докторов. Господа медикусы начали лечение с того, что чуть не передрались. Каньо это быстро надоело, и он повыгонял всех, кроме одного, показавшегося ему самым толковым. Как они там сотрудничали между собой, Галка не интересовалась. Тогда у неё не было возможности, а после — желания. Но результат всё же внушал оптимизм. Супруги Эшби съели всего по одному отравленному кусочку, в итоге отделались капитальным промыванием желудка и питьём какого-то терпкого настоя, от которого их почти мгновенно сморило. Зато Хосе пришлось лечить более радикальными средствами…

Галка проснулась, совершенно потеряв ощущение времени. Ей казалось, будто сон длился минимум несколько суток. Но прошло, оказывается, всего два часа. В комнате стоял запах чего-то пережжённого и витал тонкий желтоватый дымок. А из соседних апартаментов доносилось заунывное пение индейца. Опасаясь худшего, Галка решила подняться… и не смогла даже откинуть одеяло. Рубашка была противно мокрой от пота.

— Лежите, мадам, вы ещё слишком слабы.

Голос был удивительно знакомым… Кое-как разодрав отяжелевшие веки и сфокусировав взгляд, Галка не без удивления обнаружила у постели его величество. Собственной персоной. «Хороша сиделка, блин. Даже присутствие мужа не смущает…»

— Что… с Хосе? — прохрипела она. — Парень жив?..

— Вас должна беспокоить собственная жизнь, мадам, а не жизнь пажа, — нахмурился король.

— Он жив? — Галка, не на шутку перепугавшись, снова сделала попытку подняться. На этот раз более успешную.

— Лежите, мадам, — его величество без особого труда вернул её в исходное лежачее положение и заботливо прикрыл одеялом. — Ваш юнга жив. Доктор уверял, что индеец вовремя промыл ему желудок. Он дал противоядие и теперь вся надежда на здоровое сердце мальчика… Мадам, тот, кто посмел покушаться на вашу жизнь, поплатится собственной, — теперь голос Людовика был жёстким м ледяным. — Месье де Ла Рейни уже начал расследование. И полагаю, долго ему искать не придётся.

— Это… из ваших…

— Да, из моего окружения. Но уверяю вас, мадам, я буду беспощаден ко всем.

Галка откинулась на подушки и закрыла глаза. Плевать на всё. Лишь бы Хосе выжил.

«Держись, братишка, не умирай. У тебя впереди ещё целая жизнь…»

10

— Вы хоть понимаете, что натворили? — голубые глаза маркизы метали молнии, хотя, во всём прочем она соблюдала приличия. Даже голос не повышала. — Вы устраиваете личную месть, прикрываясь моим именем, шевалье? Уверяю вас, это последняя ошибка в вашей никчёмной жизни.

— Мадам, — шевалье изволил нагло улыбнуться. — Боюсь, вы сами сейчас готовы совершить непростительную ошибку.

— Объяснитесь.

— Мне не хотелось бы вас огорчать, маркиза, но если вы укажете на меня, я не премину выложить на допросе, кто свёл меня с мадам Вуазен. И когда. И зачем.

Взгляду маркизы позавидовала бы и разъярённая тигрица.

— Вы хоть понимаете, кому посмели угрожать?

— Маркиза, боюсь, вы не слишком хорошо представляете своё нынешнее положение, — де Лесаж улыбнулся ещё нахальнее. — Если бы его величество любил вас по прежнему, вы могли бы быть спокойны в любом случае. Но увы, мадам Эшби потеснила вас в сердце короля. Причём, помимо собственного желания. Если вы не в курсе, он сейчас сидит у её постели. На вашем месте я бы не был так уверен…

— Боюсь, шевалье, это вы не представляете, во что ввязались, — прекрасная Атенаис подпустила в голос столько яда, что с лихвой хватило бы перетравить весь Версаль. — Я всего лишь женщина, но у меня хватило ума сделать выводы из вашего поступка… Если ваша смазливенькая сестра, которую вы уже видите новой фавориткой, сегодня же не покинет двор, меня ничто не остановит. Я добьюсь вашего молчания. Каким способом я это сделаю — не суть важно. Важен будет лишь результат, и я его получу.

Ледяная ярость маркизы весьма и весьма озадачила шевалье. Не в первый раз он, судивший по своей дуре сестре обо всех женщинах мира, напарывался на подобные пассажи. Но впервые это пахло для него дыбой и плахой. Ввязался, называется, в государственные дела, чёрт бы побрал этого иезуита, который его втянул… «Бежать, — думал он. — Только бежать. Забрать Мадлен, как можно скорее выдать её замуж за какую-нибудь провинциальную шишку и пристроиться на кормное местечко… Бежать!»

Мадлен, кажется, не понимала, зачем её выдернули из комнаты, где они так мило сплетничали, зачем заставили собрать вещи и втолкнули в карету. Но стоило ей задать один-единственный разнесчастный вопрос, как братец наградил её пощёчиной.

— Молчи, дура! — цыкнул он на сестричку. — Я сейчас вернусь, жди… Я сказал, жди меня здесь, курица!

Его собственные сборы заняли чуть больше времени, уже хотя бы потому, что он ещё навестил комнаты парочки знакомых дам без ведома хозяек. Теперь его шкатулку отягощали не только кошелёк с золотом и документы. А пропажу эти дамы вскоре наверстают… Но когда он почти бегом направлялся к воротам, когда уже видел свою карету, путь ему преградили двое.

— Куда-то торопитесь, шевалье? — сумерки ещё не настолько сгустились, чтобы невозможно было опознать этих двоих. Шевалье де Граммон и капитан Жером. Пираты из свиты генерала Сен-Доменга, чёрт бы их побрал.

— Наверное, он торопится к этому полицмейстеру — как его там — с повинной, — гыгыкнул Жером. Ох, здоровенный детина, такому поперёк дороги лучше не становиться. — Вон какой ларчик тяжёлый тащит. Небось, грехов столько, что всю бумагу в округе извёл, записывая.

— Господа, я не понимаю, о чём вы, — де Лесаж изобразил такое искреннее недоумение и так очаровательно улыбнулся, что растрогал бы и придорожный камень. — Мне необходимо срочно отбыть в имение, и…

— Слышь, шевалье, у него ещё где-то имение есть, — заржал Жером, обращаясь по-прежнему к Граммону. — Наверное, богатенький господин.

— Может, потрясти его как следует? — Граммон поддержал игру своего коллеги-капитана. — Ящичек и впрямь тяжёлый. Не развязался бы пупок у нашего друга, пока до своего имения дотащит.

— Господа, я… Как вы можете? — до шевалье де Лесажа, кажись, дошло, что пираты собираются сделать с ним что-то очень плохое. Но если так, то… они наверняка догадались, из-за кого их генерал сейчас вынуждена валяться в постели.

— Ты, сволочь, подсыпал яд? — Граммон неожиданно быстрым движением сгрёб его за воротник. Теперь в его голосе не было и тени наигранной весёлости. Одна лишь ярость. — Это мог сделать только ты, больше некому.

— Я не…

Договорить шевалье не позволил удал под дых. Сильный удар, нанесенный с хорошим знанием дела. А затем его сбили с ног и… дальше он ничего не помнил.

— Надо было его прибить.

— Надо было, — хмыкнул Граммон. — Если бы кто-то из наших умер, я бы так и сделал. А сейчас нашему другу придётся ответить не только за отравление, но и за многое другое. И я бы предпочёл, чтобы он попал к палачу ещё живым…

— Вы уверены, что сможете выдержать путешествие до Марселя?

— Я-то — точно смогу. Вот Хосе, боюсь, придётся всю дорогу держать на руках.

— Куда вы так спешите? Юнга ещё слаб.

— Я… — Галка замялась. Но потом, чётко сформулировав мысль, подняла на короля хмурый взгляд. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь из моих близких умер из-за меня.

Солнце немилосердно кололо глаза. Галка промигалась, смахнула непрошеную слезу. Но король понял это по-своему.

— Жаль, что закон запрещает мне покидать пределы Франции, — тихо проговорил он. — Я бы поехал на ваш остров, который успел полюбить не меньше, чем вас.

— Давайте не будем об этом, — вздохнула Галка. — По-моему, Господь высказался недвусмысленно. Мы с вами капитаны разных кораблей. Кто мы такие, чтобы оспаривать его волю?

— Тогда — в добрый путь, мадам.

— Прощайте, ваше величество.

«И надеюсь, навсегда, — подумала Галка, влезая в карету. — У нас не только разные корабли. Они ещё и идут разным курсом».

Джеймс улыбнулся ей — как он это умел, одним только взглядом.

— Всё будет хорошо, Эли, — сказал он. — Я тебя люблю.

— И я тебя люблю, Джек…

5. Се ля ви

1

«Матка бозка Ченстоховска! Защити! Спаси от дьявольских соблазнов, меня опять одолевающих! — почтенный ремесленник Богуш Малецкий впился взглядом в глаза Святой Девы. Статуя Марии смотрела на него понимающе и милосердно. — Вот женщина была! Не случайно её сам Господь выбрал. Не то, что нынешние вертихвостки. Так и зыркают по сторонам. Так и норовят подкатиться под бок, ввести в соблазн. Воистину, настоящие дочери праматери Евы. Ну как тут не согрешить? А прижмёшь такую в углу, она брыкаться начинает. Вот и выходит… — перед глазами Богуша встала картина, будто он вернулся во вчерашний вечер. Страшная картина, лучше бы её никогда не было. — Не хотел я её душить, матка бозка! И Марыльку из Лужищ, тоже… не хотел. А уж ту приставучую Луизу, полную греховного бесстыдства, так и стоило задавить! Но я не хотел. Оно само как-то получилось…»

Левое колено, в своё время разбитое при бегстве с одного из своих «приключений», заныло, но вставать Богуш не стал. Пусть святая заступница увидит его рвение в молитве. Он специально стал на молитву поближе к статуе, на колени, кланялся до самого пола. «Все мои беды — из-за дьявола и его соблазнов. Ох, силён нечистый! А я — слаб, матка бозка. Слаб и уязвим для его происков. Здесь же нечистый свил настоящее гнездо».

Не выдержав нарастающей боли, Богуш встал, морщась и растирая колено рукой. Боль он переносил плохо и совершенно зверел, когда его жертва умудрялась нанести ему хоть какой-то урон вроде царапины или пинка в кость ноги.

«Матка бозка, как я страдаю! Помоги, защити меня перед Сыном и Богом-отцом! Помоги очистится от грехов моих тяжких. А я уж отслужу, ибо верую!»

Приглашён он был среди прочих ремесленников наладить в Сен-Доменге производство качественных кож. В юности Малецкий служил подмастерьем у сбежавшего из Московии мастера Ефима, научившего его выделывать великолепные кожи. Богуш, воспользовался этим приглашением, дабы избежать неудобных вопросов по поводу смерти лавочницы с соседней улочки, Луизы Буланже, удушенной им. Подозрения вот-вот могли пасть на него, а выдержать допрос он и не рассчитывал.

Когда плыл, надеялся, что среди душегубов его грешки невинными покажутся, никто здесь за такое преследовать не будет. Да не так вышло, как ему хотелось. Плохо ему стало ещё по пути: жарко, душно, сердце перебои даёт. А на берегу — будто живым в ад попал. Дышать нечем, жара и ночью не спадает, пришлось ходить вечно мокрому от собственного пота. А комарьё здешнее будто точно из ада явилось. Зазеваешься ночью на открытом месте — быстро всю кровушку выпьют. За убийство же здесь — кто б мог подумать! — казнят немилосердно, кого бы ни убил. И находят убийц не в пример чаще, чем на его родине или, к примеру, во Франции.

«Бежал, называется, из опасности — в беду, в когти дьявола. Которому не иначе эта демоница служит. Вот я бы её… прости матка бозка, за грешные мысли, только ведь продавших душу дьяволу надо уничтожать. Видно чем-то она нечистому сильно услужила, что он ей дал под руку столько проклятых. А по виду и не скажешь. Невидная бабёнка, тощая. Марылька помнится… прости, матка бозка! И ведь помощники у неё тоже не без связи с дьяволом. Этот шваб не случайно всё с серой возится. Ох, матка бозка, не случайно. И не порох он делает из неё, а какую-то адскую настойку выгоняет, всё разъедающую. Верные люди говорили, свои же братья ремесленники. Только вот Богу они не привержены, хоть говорят, христиане. Не хотят даже заикаться о действиях против демоницы. Довольны сребрениками, которые от неё получают. Ну за Иудой и пойдут в ад. Надо всё получше обговорить с ксендзом, которого недавно из Мехико прислали. Хоть и молод, а производит впечатление преданного Господу пастыря…»

Диего Эстрада кипел от возмущения, как передержанный на сильном огне котёл с водой. Нет, он был готов взорваться как бочонок с сухим порохом, в который сунули горящий факел. Его, сына одного из почтеннейших купцов острова, почти дворянина, жестоко оскорбили. И кто! И как!!!

Втроём — он и ещё двое сыновей богатых купцов (не с голытьбой же ему водиться) — пошли в припортовую таверну, где было легко нанять девку для понятных услуг. Собственно, такую же, даже лучшую, можно было найти и в чистой половине города. Но там легко нарваться на кого-то из знакомых, не дай Бог, на старшего родственничка, вони потом не оберёшься. Сами ходоки ещё те, а на молодых набрасываются: «Вам ещё рано! Успеете нагуляться. Знаться с падшими женщинами — грех!» Кто бы говорил… К тому же, если наймёшь девку недалеко от своего дома, хочешь, не хочешь, а расплачиваться с ней надо, иначе неприятностей будет выше потолка. А платить нечем. Все трое проигрались в пух и прах. Родители же жлобы редкие, у них и в сезон дождей воды не выпросишь, не то, что дополнительные деньги на карманные расходы. Посовещавшись, решили нанять шлюху в порту, а после использования расплатиться с ней пощёчинами и пинками. Да получилось совсем по-другому.

В проходе таверны они наткнулись на выходившего, точнее было бы сказать, вылазившего из неё пирата. Грязного, оборванного, со следами побоев на заросшей щетиной морде. И пьянущего в дым. Шедший первым Диего и не подумал уступать быдлу дорогу. Вот ещё! Сожалея, что приходится пачкать руки о такую грязь, оттолкнул пирата. Однако тот не свалился назад, а, уцепившись рукой за дверной косяк, устоял…

Очнулся Диего от того, что ему на ноги кто-то упал. Потом выяснилось — один из его приятелей, Руис. Другой, Педро, к этому времени уже тихо лежал в сторонке и явно не собирался больше нарываться на неприятности. Удара, которым пират опрокинул Диего на землю, на короткое время выбив из сознания, ни он сам, ни его приятели не заметили. Пират, оглядев живописно разбросанных юнцов, загоготал. Получилось это у него до невозможности обидно. Молодая горячая кровь вскипела. Диего выдернул ноги из-под тела Руиса, вскочил и бросился на пьянчугу, намереваясь немедленно свернуть ему шею. Пират не пытался убежать, да и как бы он это сделал с заплетающимися ногами? Но и кулак Диего пролетел почему-то мимо. Зато не стоявший ровно на ногах разбойник опять попал. И снова очень точно и очень сильно. Его удар, вроде бы кулаком левой руки, разбил парню губы, выбил три зуба и опрокинул на землю, о которую он пребольно ударился затылком.

Теперь Диего поднялся не с первого раза. Кружилась голова, его поташнивало. Сплюнув наполнившую рот кровь и выбитые зубы прямо себе на грудь, он с трудом перевернулся и начал вставать, первым делом взгромоздившись на четвереньки. И от сильного пинка в зад рухнул лицом в пыль, под отвратительный и чрезвычайно оскорбительный хохот проклятого ладрона. На сей раз почти не больно, но чертовски обидно. Диего повторил попытку встать, и опять поцеловал пыль. Личности, называвшие себя его друзьями, что характерно, в потасовку больше не вмешивались. Лежали себе в сторонке, делали вид, будто им хорошо и ничего их больше не интересует.

— Предатели!

Противнющий гогот пирата жёг душу огнём, но вставать Диего не спешил. Получить ещё один пинок не хотелось. Погоготав немного, негодяй справил малую нужду прямо на штаны юного испанца. Ох, что творилось в этот ужасный момент в душе гордеца! Но размахивать кулаками почему-то больше не хотелось. Он благоразумно решил выждать, пока пират отойдёт, и только тогда бежать домой за шпагой. В городе, как ни странно, с укреплением пиратской власти стало намного безопаснее. Пираты беспощадно вешали за грабёж или покушение на убийство, а за злонамеренное душегубство даже четвертовали. В том числе, и своих. Именно поэтому приятели оказались в такой момент без оружия. А ведь все трое неплохо владели шпагой, искусству обращения с которой обучались у лучшего учителя на острове.

Пират наконец-то ушёл, заметно покачиваясь и горланя какую-то французскую песню. Наверняка похабную и богохульную. Появившиеся будто ниоткуда прохожие издевательски насмешничали над тремя молодыми дураками и пошучивали в адрес некоего квартирмейстера Пикара. Кто-то крикнул, что связался чёрт с детьми. Приятели вскочили и, не обращая внимания на собравшихся насладиться бесплатным зрелищем зевак, бросились по домам. Друг с другом они не перебросились и словечком, общаться со свидетелями собственного позора не хотелось.

Прямо на входе в собственный дом — вот невезение (или везение?) — Диего опять наткнулся. На сей раз на собственную мать. Сеньора Эстрада, увидев, в каком виде любимый и единственный сын явился домой, разоралась и разохалась, чем привлекла к месту события почему-то оказавшегося дома отца. Гаркнув на причитающую женщину, он быстро и чётко расспросил сына о случившемся. Услышав под конец сбивчивого рассказа, что сын прибежал за шпагой, неожиданно сильной пощёчиной сшиб его на стул. У парня от боли и неожиданности даже слёзы на глазах выступили.

— Жить надоело?! — рявкнул отец.

— Да я у лучшего фехтовальщика Санто-Доминго учился! А у него тяжелейшая абордажная сабля, я его на поединке три раза проткну, пока он её поднимет!..

Хлёсткий удар по другой щеке прервал развитие реваншистских планов Диего.

— Дурак! Он же вмиг тебя пошинкует на мелкие кусочки, вместе с твоей шпагой!

— Он наверняка и фехтовать не умеет! — зло выкрикнул Диего, размазывая по лицу слёзы и грязь. — Он даже не капитан, а квартирмейстер, это наверное что то вроде боцмана! Мастер кулаками махать! Я его…

Новая пощёчина. Милый получился семейный разговор, нечего сказать.

— Молчать! Трижды дурак! Знаю я его! Это Роже Пикар, он со своим братцем Пьером, капитаном, уже лет пятнадцать в здешних морях зверствует! Ты понимаешь, что это значит?!

— Что он просто старый пьяница!

— Щенок безмозглый! — совершенно вне себя заорал отец. — Это значит, что его уже пятнадцать лет пытаются убить, а он ещё жив! Не тебе с твоей железячкой его одолеть! Слава Богу, он сегодня добрый был, только обоссал тебя, дурака. Вообще-то, он знаменит совсем другими шуточками, далеко не такими безобидными!

Луис Эстрада, чего уж скрывать, сильно испугавшийся за сына, отвернулся от растерявшегося и внезапно расплакавшегося наследника.

— Пабло! — крикнул он дюжему негру-слуге. — Закрой дурака в комнате и никуда не выпускай! Принесите туда лохань и горячую воду, обмыться ему надо. И пошли Хуанито за доктором, пусть посмотрит, что у него с лицом!

Повернувшись снова к сыну, он уже совсем другим тоном обратился к нему:

— Ты понимаешь, сынок, какая страшная беда тебе грозила?

Столько переживший, получивший дома поначалу не поддержку, а окрики и пощёчины, Диего разрыдался в голос, уткнувшись головой в объёмистый живот отца. Тот же, поглаживая его спутавшиеся, грязные волосы, расстроено приговаривал:

— Ну, не плачь, сынок, не плачь. Всё, слава Богу, закончилось хорошо. Всё хорошо, сынок.

— Отец Висенте, я не понимаю…

— От вас это и не требуется, монсеньор.

— Вы считаете себя вправе разговаривать в таком тоне с епископом, который старше вас на полвека?

— Возможно, вот эта бумага многое вам объяснит.

Отец Пабло — вернее, уже полгода как епископ Сен-Доменгский монсеньор Пабло Осорио — по старческой подслеповатости уже давненько пользовался очками. Но печать и подпись архиепископа Пайо Энрикеса де Риверы, нынешнего вице-короля Новой Испании, он узнал сразу. И нахмурился. Как один из пастырей церкви, он был обязан подчиняться вышестоящим иерархам. Но как гражданин республики Сен-Доменг, находящейся в состоянии войны с Испанией, он не мог действовать вразрез с интересами своего острова. А монсеньор архиепископ призывает его оказывать всяческое содействие отцу Висенте — иезуиту с повадками подстрекателя.

— Брат мой, — с грустью произнёс отец Пабло, свернув письмо. — Вы требуете от меня невозможного.

— Могу ли я узнать, почему? — гость из Мехико слегка нахмурился.

— Если бы речь шла о делах матери нашей святой церкви, я бы оказал вам любое содействие, какое только в моих силах. Но боюсь, что на этот раз монсеньором архиепископом движут мирские интересы. Не князь церкви, но вице-король Новой Испании написал это письмо и прислал вас сюда.

— Монсеньор, разве вы не испанец?

— Я испанец. Но прежде всего я один из пастырей. И обязан заботиться о пастве, а не вести её к погибели.

— Если в пастве завелись паршивые овцы…

— Кого вы называете паршивыми овцами, брат мой? — Старик епископ был само терпение. Безграничное. — Среди моих прихожан есть и французы, и англичане, и индейцы. Неужели вы говорили о них? Неужели истинным католиком может считаться только испанец?

— Не стоит понимать мои слова столь превратно, монсеньор. Я говорил о разбойниках без роду и племени, оскверняющих землю своим существованием и позорящих само звание католика.

— Разбойник, раскаявшийся на кресте, попал в царство небесное.

— Но эти-то продолжают грабить и убивать!

— Так же, как и испанские солдаты, увы, — с печальной улыбкой ответил старик. — Так же, как солдаты иных стран. Забудьте о временах недоброй памяти Мансфельда, Олонэ и Моргана. Сейчас силу пиратов направляют ум и воля человека, которому не чуждо христианское милосердие.

— Верно подмечено, монсеньор, — отец Висенте устремил на престарелого епископа колючий взгляд. Надо же! Назвал женщину человеком! — Говорят, эта сеньора ходит к вам на исповедь.

— Я бы не назвал это исповедью. Скорее, философскими беседами.

— И… как по-вашему, с ней можно договориться?

— Вполне, если ваша цель достойна.

— Разве очищение этих вод от разбойников — не достойная цель?

— Уверяю вас, брат мой, — улыбнулся старик, — сеньора генерал сделает это гораздо лучше нас с вами. И — не пролив ни капли лишней крови…

«Старый пенёк совсем выжил из ума, — мысли отца Висенте, когда он возвращался в монастырь, где остановился после приезда из Мехико, были мрачны, как никогда. — Вместо того, чтобы повсеместно насаждать истинную веру, потакает московской схизматичке, устроившей здесь настоящий Вавилон! Голландские протестанты, французские гугеноты, английские пуритане, пресвитериане, германские сектанты, прочие еретики со всей Европы, по которым костёр инквизиции плачет. Ещё, глядишь, богомерзких евреев и магометан навезут! Если так пойдёт и дальше, то я не удивлюсь и языческому капищу на улице Лас Дамас!.. Нет, положительно следует избавиться от этого старикашки, который не видит разницы между истинным католиком и еретичкой. Чем скорее, тем лучше!»

2

— …А что такое чудо, месье Кольбер? Сколько ни живу, до сих пор не сталкивалась, хоть и верую в Бога.

— На мой взгляд, чудо — это когда стране удаётся довести до конца летнюю кампанию при пустой казне, — всесильный министр финансов улыбнулся кривоватой, страдальческой улыбкой. Мочекаменная болезнь плюс язва — малоприятное сочетание.

— Позвольте не согласиться с вами, сударь, — совершенно серьёзно сказал его величество. — Разве вы забыли о королевском чуде?

— Это каком же? — удивилась Галка. Историю она учила, но всё же в такие тонкости не вникала.

— Вы не знаете, мадам? Короли Франции с давних времён обладают чудесным свойством излечивать золотуху посредством наложения рук, — проговорил Людовик, и пиратка по его тону поняла: он действительно воспринимает эту сказку всерьёз.

— Ну, если так, — улыбнулась она, — то я тоже могу похвастаться схожим чудесным свойством — не в обиду вашему величеству будет сказано. Исцеляю от казнокрадства посредством наложения пеньковой верёвки на шею. Эффект потрясающий: исцеляется не только больной, но и его окружение.

Оба высокопоставленных собеседника рассмеялись. Весело, от души. Людовик — несмотря на искреннюю веру в «королевское чудо», Кольбер — несмотря на постоянные и весьма болезненные «желудочные колики»…

Карета раскачивалась, поскрипывали толстые кожаные рессоры, колёса гремели по камням мостовой. Марсель. Ещё четверть часа пути — и кортеж остановится в порту, где у пирса стоят наготове дежурные шлюпки. Письмо было отправлено с курьером из Парижа, и господа старпомы уже наверняка выгребли братву из портовых кабаков. Корабли, приняв на борт капитанов и их сопровождение, должны были немедленно сниматься с якоря. Они и так по милости короля задержались здесь намного дольше запланированного… «С дороги! Прочь с дороги!» Мушкетёры под командованием всё того же капитана де Жовеля, охранявшие посольство Сен-Доменга на обратом пути, распугивали зазевавшихся прохожих. Самым нерасторопным марсельцам ещё и кнутом от возницы доставалось… Яд практически не нанёс Галке и Джеймсу вреда. Вовремя принятые меры возымели своё действие. Но мутило их не столько от остатков яда в организме, сколько от лекарств, которыми супругов Эшби напичкали Каньо с версальскими докторами. Хосе пришлось хуже. Если бы не народные индейские снадобья, мальчишка, вероятнее всего, умер бы в течение часа. Но сейчас Каньо клялся всеми своими богами, что юнга выживет. Только придётся парню до конца жизни питаться кашками да бульончиками: отрава, как поняла Галка, разъедала слизистую и стенки желудка, и вызывала симптомы вроде прободения язвы. Мадам генерал очень хорошо знала эти симптомы: десять лет назад от этого умерла её бабушка. Пока доехала «скорая» — «всего-навсего» через два часа — было уже поздно. Двенадцатилетний мальчишка с лужёным желудком гавроша и моряка отделался проблемами с пищеварением до конца дней своих, а это ставило под большой вопрос его карьеру на флоте. Теперь разве что в сухопутную часть, или канониром в форт… Или всё-таки на флот? Ведь на кораблях Сен-Доменга — с их обитой медью и снабжённой плотными крышками тарой для продуктов — крысы в трюмах с голодухи вешались. И качество рациона было на порядок выше, чем везде. А уж если Галка постарается наладить на острове производство мучных изделий типа макарон, жизнь моряка и вовсе перестанет быть сущим адом. По крайней мере, в том, что касается пищи. Так что всё может быть. И мечта Хосе Домингеса — стать капитаном — вполне может осуществиться.

Подумав о Хосе — а оба мальчика сейчас ехали в одной карете с Хайме, который взялся их опекать, словно младших братьев — Галка грустно улыбнулась. Как они глазели на великолепие королевских апартаментов! С каким восхищением рассматривали и даже украдкой трогали прекрасную мебель, не веря, что эту красоту создали человеческие руки! Как захлёбывались от восторга, рассказывая своему капитану, что вот прямо сейчас с ними заговорил сам король, и назвал их обоих «юными идальго»!.. А теперь… Теперь роскошь дворцов у них прочно ассоциируется со смертью. Как и у неё.

— Ты грустишь, Эли. — Джеймс был как всегда предельно внимателен к супруге. — Почему? Мы уже почти на месте.

Галка молча погладила его руку. Чувство вины не проходило. Ведь только случай с отравлением спас её от прямого попадания в королевскую постель. Если бы не шевалье де Лесаж, посчитавший себя умнее всех, быть бы ей очередным экспонатом донжуанской коллекции Людовика Четырнадцатого. Впрочем, спасение от королевского алькова было не единственным плюсом, который генералу Сен-Доменга удалось выжать из злонамеренного отравления. Король, тоже чувствуя себя в какой-то степени виновным, без разговоров подписал четыре весьма выгодных для Сен-Доменга документа. Хотя до того полный месяц тянул кота за хвост, стараясь выторговать условия, куда более прибыльные для Франции, чем для заморского острова. Испанский посол дон Антонио примчался к постели пострадавшей одним из первых, стараясь заверить сеньору генерала, что он никоим образом не причастен к свалившемуся на неё несчастью. Галка верила ему на все сто: во-первых, испанец не самоубийца, а во-вторых, меньше всего на свете он желал срыва переговоров. А в качестве доказательства своих добрых намерений тут же отписал в Мадрид письмецо с изложением всех пунктов будущего мирного договора. Правда, он не ручался, что её величество королева-мать согласится их обсуждать, но положительный сдвиг налицо… Галка погладила крышку резного лакированного ларца, в котором хранились везомые ею документы.

— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — сказала она по-русски. — Знаешь, Джек, а я ведь… Я ведь капитулировала. Я… согласилась…

— Я знаю, милая, — Джеймс ласково поцеловал её в висок. — Когда мы ели эти чёртовы сладости, я уже знал.

— Ты… слышал?

— Нет. Мне передали записку. Я потом проверил: это был почерк маркизы де Монтеспан.

— Вот сучка! — вспылила Галка. — Не дай Бог встретимся ещё раз — обрею налысо!

— Её можно понять: не в силах предотвратить то, что ей казалось неизбежным, она решила отомстить тебе чисто по-женски.

— Прости меня, Джек.

— За что, Эли? Разве должна просить прощения женщина, которую принуждали к близости весьма нешуточными угрозами?

— Ты и это знал?

— Догадался. Я слишком хорошо знаю тебя. — Джеймс улыбнулся. — Ты бы никогда по доброй воле не легла в постель с таким надменным и себялюбивым типом.

— Джек. — Галка уткнулась лицом ему в плечо. — Если бы ты был в курсе, какой ты чудесный человек, то никогда бы на мне не женился.

— Милая моя, — Эшби погладил её по голове, словно маленькую девочку. — Никто из нас не застрахован от ошибок и слабостей. Я вовсе не так идеален, как ты думаешь. Но обвинять любимую женщину в измене после изнасилования — а ведь то, что король собирался сделать, ничем от изнасилования не отличается — ни за что не стал бы.

— Зато ты наверняка пошёл бы бить ему морду.

— Это верно. И попал бы на плаху — за оскорбление величества.

— Вот за это я и прошу у тебя прощения, Джек…

— Вы моя гостья, мадам, вам здесь ничего не грозит.

«Как там писал Иван Ефремов? „Слишком много заверений в безопасности.“» — «Следовательно, её нет», — подумала Галка, вспоминая читанный ещё в той жизни «Час Быка»…

…Карета остановилась.

— Мадам, мы прибыли. — Капитан де Жовель склонился к окошку.

Занавеска откинулась.

— Благодарю вас, господин капитан. Передайте также его величеству мою искреннюю благодарность за его заботу.

Капитан чуть склонил голову. Не так, как в первый раз — с облегчением, что наконец-то сбыл с рук малоприятных гостей — а уже с некоей долей уважения. Как военный военному…

— …Вам приходилось убивать, мадам?

— Да, ваше величество.

— Вы убивали только в бою, по необходимости, или всё же бывали случаи убийства по иным мотивам?

— Да. Я без пощады казню насильников и живодёров.

— Потому что они нарушают установленный вами закон? Я по сути делаю то же самое.

— Не в законе дело. Совершая насилие над теми, кто не может дать сдачи, они теряют право называться людьми…

…Мгновения, когда капитан де Жовель отъехал от кареты, оказалось достаточно.

Галка успела заметить тень на занавеске. Затем дверца резко распахнулась, проём загородила высокая худощавая фигура — высокий рост незнакомца скрадывался тем, что он уже сгибался, чтобы без препятствий проникнуть в карету. И в руке у него был кинжал… Семь лет она ходила на абордажи и до сих пор жива. Тот, кто послал обормота с кинжалом, явно не принял в расчёт этот интересный факт.

— Во имя святой матери це… А-а-а-йы-ы-ы!!!

Удар ногой в грудную клетку унёс неудавшегося киллера на мостовую, где его тут же повязали опомнившиеся мушкетёры. Галка готова была поспорить, что сломала «шахиду» пару рёбер… Испугаться она попросту не успела. Просто заметила, что в какой-то момент всё происходящее стало напоминать замедленную съёмку. Потому и реакция оказалась такой…адекватной. И — как показалось окружающим — молниеносной.

— Эли! — вскрикнул Джеймс, запоздало пытаясь прикрыть её собой — он сидел с другой стороны.

— Всё в порядке, Джек, всё в порядке, — Галка, с потрясшим даже её саму космическим спокойствием, словно наблюдала всё происходящее со стороны: предельное усилие тела и разума не прошло даром. — Всё уже…закончилось.

— Тебе не уйти от гнева Господнего! — вопил «шахид», которого мушкетёры «спеленали» по всем правилам искусства. А из-за угла уже выбегали стражники во главе с офицером. — Разверзнутся небеса, и дождь огненный прольётся над твоим Вавилоном! Поднимутся воды морские и поглотят его! Содрогнётся земля, и…

— Да ты бы уже определился, чем нас истреблять, что ли? Больше одного раза казнить всё равно не получится.

Галка с Джеймсом, уже выбравшиеся из кареты, обернулись на этот знакомый насмешливый голос. Так и есть: из второй кареты вылез зевающий шевалье де Граммон, успевший задолго до этого прославиться требованиями показать ему Бога и чёрта, а иначе он в них не поверит. «Шахид», голосивший с вдохновением пророка, ведомого на казнь, заткнулся, словно его выключили. А точнее — как подумалось Галке — богохульные словечки Граммона сбили у него внушённую программу. Когда происходил такой сбой, подобные недалёкие фанатики как правило на какое-то время лишались дара речи, в том числе и пророческой.

— Мадам, вы не пострадали? — капитан де Жовель даже спешился, дабы удостовериться, что с его подопечной ничего страшного не произошло.

— Я же пиратка, капитан, — Галка устало пожала плечами. — Если не убили в первый же год, потом это сделать очень трудно.

При слове «пиратка» подбежавший капрал-стражник, у которого хватательный рефлекс явно срабатывал намного раньше мозгов, сделал было радостное лицо («Вот, сама призналась! Теперь только отвести её в тюрьму и получить награду!») но, во-первых, угрюмый вид капитана личной гвардии его величества мог отрезвить кого угодно, а во-вторых с пирса уже подбегали десятка два матросиков слегка разбойного вида. Наверняка увидели, что что-то произошло с их адмиральшей, и торопятся на помощь. Какая уж тут награда. Как бы ещё не заработать головной боли с этим убийцей — да помилует его Господь. А уж что месье комендант скажет… Словом, не стоит нарываться. Себе дороже.

— Это испанцы, Эли. Их работа.

— Скорее, иезуиты. Чую знакомую по Картахене вонь.

— Я знаю, ты не боишься. Но я за тебя боюсь.

— Джек, я за этот месяц словно постарела лет на десять.

— Нет, милая. Ты просто стала мудрее…

…Июньское солнце, стоявшее чуть не над самыми головами, вызолотило своими лучами воды бухты. В каждом блике чувствовалась та неповторимая радость, которую так хорошо впитал в себя и отразил характер итальянцев и провансальцев. Но Галкина радость сейчас была с горьким привкусом.

— Якорь чист! — крикнул вахтенный.

— Ставить фок и грот! Лево на борт, три румба к югу!

Три пиратских корабля осторожно, стараясь не задеть плотно набившиеся в бухту суда, выходили с рейда. И только когда опасность кого-нибудь зацепить миновала, они подняли все паруса… С форта показались дымки, а затем докатился грохот залпа: Франция орудийным салютом провожала героев Алжира, направлявшихся домой.

— Правый борт — холостыми — огонь!

Фрегаты-сторожевики салютовали флагману Сен-Доменга, как и форт. Пришлось отвечать. Галка удивилась: с чего бы вдруг столько шума? Пираты Мэйна ограбили пиратов Алжира, только и всего.

— Ты недооцениваешь вред, который причиняли алжирцы, Эли, — ответил Джеймс, когда жёнушка высказала ему своё мнение. Сейчас они оба старательно обходили тему покушения. — Это было истинное проклятие Средиземного моря.

— Как и мы — были и остались проклятием моря Испанского, — грустно улыбнулась Галка.

— Как ты сама сказала, осмотрев покорённый Алжир: «Мы с ними настолько не похожи, что просто ужас», — Джеймс намеренно процитировал выражение своей драгоценной половины по-русски, даже скопировав её интонации. — Теперь многие страны Европы могут несколько лет не опасаться их набегов. Есть ещё Тунис и Триполи, но думаю, их быстро задавят.

— Ещё бы…

— Дюкен? — кажется, его величество был неприятно удивлён вопросом мадам генерала. — Он слишком стар для войны.

— Рюйтер старше, и одерживает победы, сир. Будь командор Дюкен моим адмиралом, я бы без колебаний доверила ему командование нашим флотом во время генерального сражения.

— Возможно, будь он вашим адмиралом, мадам, для Сен-Доменга это могло бы обернуться большими неприятностями.

— А… в чём дело?

— Дело в том, что какой-то высокопоставленный гугенот передал голландцам документы, которые позволят им в ближайшее время создать такую же артиллерию, как у нас с вами, — раздражённо проговорил король. — Среди высших офицеров нашего флота был только один гугенот, мадам — командор Дюкен. У нас не было прямых и бесспорных доказательств его измены, лишь свидетельства, что он в тот день находился в Гавре, где происходила передача бумаг. Потому я повелел ему уйти в отставку. Но уверяю вас, если бы доказательства нашлись!..

— Сир, — лицо Галки не выражало ничего, кроме разочарования. Пожалуй, и самый проницательный человек сейчас не догадался бы, что многоходовая комбинация, провёрнутая на свой страх и риск через английскую разведку — дело её рук. — Не знаю, кто и как вас информировал, но сдаётся мне, тут не обошлось без англичан. А они, как вам хорошо известно, втайне желают поражения Франции на море.

— Говорите, — его величество впился в неё холодным взглядом.

— Англичане всё время вертелись вокруг моих верфей и арсенала. У меня есть твёрдая уверенность, что им удалось украсть пару бумажек: их шпион был найден убитым неподалёку от того места, где передавал краденое посланцам с Ямайки. Это следовало из записки, найденной в его кармане. Очевидно, англичане заметали следы, дабы этот человек, за которым мы уже послеживали, их не выдал. Так что стальные пушки сейчас наверняка полным ходом осваивают не столько голландцы, сколько англичане.

— Но вас это прискорбное обстоятельство, как я вижу, вовсе не беспокоит.

— Пустое. Они украли чертежи устаревших, не самых надёжных образцов. А Дюкен, как я думаю, вовсе не при чём.

— Вполне надёжные свидетели уверяли, что видели в тот вечер в Гавре человека, похожего на него!

— Сир, вот я однажды сбегу в Париж, завернусь в простыню и пойду в полночь гулять по Лувру. А наутро вполне надёжные свидетели вам доложат, будто видели призрак Белой Дамы. Ночью-то все на одно лицо, а англичане большие мастера на подобные подставы.

— Хорошо. Чего вы хотите?

— Верните Дюкена, сир.

— Он — гугенот, мадам.

— Как сказал сам командор Дюкен, когда вы изволили отправить его в отставку — он гугенот, но его заслуги перед Францией истинно католические…

— Да, Дюкен их быстро на ноль помножит, — проговорила Галка, примерно прикинув, сколько кораблей мусульманские пираты выставят против французского флота после разгрома Алжира. — А потом — испанцев с голландцами. Или наоборот: сперва Рюйтера, потом мусульман. А я при всём желании никогда не смогу извиниться перед ним. Он даже не знает, кто на самом деле виноват в его отставке.

— И последующем возвращении, — добавил Джеймс.

— Но его отсутствие на флоте сыграло нам на руку, Джек… Чёрт, вот за что я ненавижу политику, хоть и занимаюсь ею!

— Эй, Воробушек! — из люка вылез сияющий, словно новый луидор, Пьер. — Поди сюда, я тебе кой-чего покажу!

— Опять новую загогулину к пушке приделал? — подцепила его Галка.

— Да ты не болтай, а иди сюда.

Галка, посмеиваясь, спустилась с мостика и полезла в люк. Идеальный порядок на батарейной палубе её нисколько не удивлял: всё на местах, настил выкрашен свежей красной краской, ещё даже запах не выветрился. Пьер был очень ревнив, когда речь шла о порядках в его «царстве». А на пушках — просто помешан. Галка нисколько не удивилась бы, обнаружив на его стальных любимицах оптические прицелы или что-нибудь в этом роде. В общем-то, она почти угадала: первым делом Пьер продемонстрировал ей подзорную трубу, на первый взгляд не отличавшуюся от обычной.

— А ты погляди в неё, — заговорщически подмигнул Пьер. — Сразу поймёшь, в чём разница.

— Чёрт! — Галка, посмотрев в окуляр и увидев тонкие ровные деления, так и подпрыгнула. — Дальномер!

— Ну, что-то в этом роде, — согласился канонир. — При таких пушках, как у нас, надо очень точно определять расстояние. Не то все снаряды мимо пойдут. Я тут даже кой-какие расчёты проделал, табличку бы теперь составить. Так всё равно нужны снаряды, мишени и время.

— Дома этого у тебя будет выше крыши. И отличный математик в придачу. Придём — спросишь немца по фамилии Лейбниц, его туда Влад должен был доставить.

— Дело того стоит, можешь мне поверить, Воробушек… Но это ещё не всё, — тут Пьер состроил хитрую рожу. — Пушки видишь?

— Вижу. Пушки как пушки, тяжёлые, под чёрный порох. Дома надо будет стволы перелить…

— Ага. Только это не те пушки, с которыми мы сюда пришли.

— Как это — не те? — опешила Галка.

— Вот так. Не те. Те, которые с отработанными стволами, сейчас на марсельском форте стоят. А эти только по десятку контрольных полигонных выстрелов сделали, — Пьер, улыбаясь во все тридцать два великолепных зуба, погладил одну из пушек по стволу — словно любимого котёнка.

— Эй, Пьер, ты кого тут без меня ограбил? — Галка начала понимать, к чему он клонит, и тоже заулыбалась.

— А, — Пьер махнул рукой. — Восемь новеньких стволов по две тысячи ливров за штуку — это ж просто даром. А старые благополучно заняли их место на бастионах… Понимаешь, Воробушек, комендант тутошний такой жмот! За каждый су торговался до обморока, ворюга!.. Чего ты ржёшь? Можно подумать, тебе каждый день попадаются стальные пушки по две тысячи! Переливка и протачивание ствола дороже обойдутся. А я у этого висельника ещё тысячу снарядов к ним по дешёвке взял. Ты не поверишь: у него вместо пороха в половине бочонков зола — тоже украл, скотина, и до сих пор не попался. Еле удержался от соблазна отправить на прощанье письмецо куда следует! Ведь если Рюйтер прознает, каково они тут форты содержат, от Марселя камня на камне не останется!

— И эти люди… называют нас… пи… пиратами!.. — еле выдавила из себя Галка, задыхаясь от одолевшего её безудержного хохота.

Если бы Пьер знал, какие воспоминания навеяли его снабженческие подвиги мадам генералу, он бы был весьма удивлён. А Галка смеялась, держась за живот, и, не в состоянии удержаться на ногах, потихоньку сползала на снарядный ящик. Смеялась сквозь слёзы, вспоминая свою несчастную родину. Которую подобные марсельскому коменданту высокопоставленные воры распродавали точно так же — по дешёвке…

3

— Говорят, в порту нашли задушенную женщину, — бородатый англичанин-трактирщик — рожа страшная, вот уж действительно пособник нечистого! — пыхнул своей адской трубкой. — Ещё говорят, стража землю носом роет, ищут душегуба. Ну, я думаю, отыщут.

— Точно отыщут? — как можно равнодушнее поинтересовался Богуш, потягивая крепкое и кислое английское пиво. Не чета пражскому, ну да Бог с ним. И таким можно жажду утолить.

— Эти — да. Они всегда находят.

— А если невиновного кто оговорит?

— Э, парень, — осклабился трактирщик. — Ты, я вижу, тут новичок. Так послушай, что я тебе скажу, и на ус намотай: у нас, бывает, и без суда казнят. Но только если на горячем застукают. Если нет, засадят в крепость и будут пару месяцев выяснять, насколько ты виновен. Не бойся. Не было ещё случая, чтобы безвинного казнили. Это дело тоже верёвкой пахнет, вот парни из стражи и берегутся. Сто раз перепроверят. А ежели кто-то невиновного оговорил, сам в ад отправится. Потому если и доносят, то стараются по делу. Чтоб самому не влипнуть.

— Сурово у вас, — к мрачному Богушу подсел бородатый кряжистый голландец — один из тех, кто ехал с ним через этот проклятый океан на этот проклятый остров. — Чуть что — сразу петля.

— А ты как думал? — ухмыльнулся трактирщик. — Тут свои законы. Или соблюдай их и живи в своё удовольствие, или пошёл к чёрту.

— Не поминал бы ты нечистого, — опасливо перекрестился Богуш. — Грех это.

— Я своим грехам сам счёт веду, парень, — с этой гнусной пиратской рожи не сходила ухмылка, казавшаяся Малецкому сатанинской гримасой. — Когда срок придёт — сам за них и отвечу. А ты никак решил за меня похлопотать? Свои грехи уже отмолил, что ли?

Богуш резко поставил кружку на стол — даже пиво выплеснулось.

— Не богохульствуй, — буркнул он, мрачно глядя на трактирщика.

— Не разливай пиво, — старый пират, назвавший трактир, видать, в свою честь, не остался в долгу. — Будешь буянить — заставлю разлитое языком слизать.

Голландец расхохотался.

— Молодец, — он подмигнул трактирщику. — Сразу видать — ещё недавно был грозой морей… Михаэль Янсзон, корабельный плотник, — представился он, мотнув крупной головой.

— Джон Причард, — ответил трактирщик. — Уже третий год как содержу это заведение. До того полных семь лет пускал испанцев на дно. А до того служил на английском королевском флоте и занимался тем же самым — пускал испанцев на дно.

— Очень приятно, — весело рассмеялся голландец. — Плесни-ка ещё пива, гроза морей, выпьем за знакомство!

«Прости, матка бозка, несчастных богохульников, ибо не ведают, что творят». Богуш даже подобрал слова, дабы достойно ответить обоим нечестивцам, один из которых признался, что убивал добрых католиков, а другой этим нисколько не возмутился, но прикусил язык. Трактирщик — еретик, бывший пират. С него станется достать нож и выпотрошить верного сына святой матери церкви, если тот ему ещё хоть слово поперёк скажет… Расплатившись, Богуш покинул негостеприимный трактир.

«Нельзя более терпеть эту еретическую мерзость, этих разбойников, — подумал он, перекрестившись на церковь. — Пойду сейчас к ксендзу Винценту. Предамся в руки Господа, дабы исполнить волю его…»

— Слышь, приятель, а этого богослова недоделанного, что мне всё про грехи толковал, ты знаешь? — как бы между делом поинтересовался Причард.

— Да поляк какой-то, — Янсзон достал из кармана глиняную трубку, набил табаком и запалил от свечки. — Я об его имечко чуть язык не сломал. Кожевничал в Лионе. Потом к вам за море подался. То ли на деньгу польстился, то ли чего натворил… А ты что на него взъелся? Тут пиво по столам разливают и без этого чёртового поляка, — весело улыбнулся он. — Не по нутру пришёлся, а?

— Я терпеть не могу, когда мне начинают указывать все, кому не лень, — проговорил Причард.

— Ну, конечно, ты ведь капитаном был. Верно?

— Верно.

— И ходил в эскадре этой вашей дамочки?

— «Дамочки», — криво усмехнулся «старый пират». — Приятель, мне сорок пять, и я за всю свою жизнь подчинялся без разговоров только троим. Отцу, Мингсу и этой «дамочке». Объяснить, почему?

— Я догадливый, — голландец был весельчак и болтун, но зла не держал. — А поляк и впрямь странный какой-то. Пока мы сюда ехали, все перезнакомились. Друг дружке о родных местах рассказывали, радовались, что будет достойная плата за работу, что детишки выучатся, в люди выйдут. А этот как воды в рот набрал. Каждое слово клещами тянуть приходилось, хоть по-французски говорит лучше меня. Чуть что — сразу крестится… Э, приятель, а у тебя нюх на людей, — снова рассмеялся Михаэль. — Сразу гнильцу почуял, да?

— Я не был бы пиратским капитаном и не дожил бы до этой вот стоянки на берегу, если бы не имел нюха на людей…

— Отче, что мне делать? Слаб я.

— Молитва укрепит дух твой, — по-отечески мягко проговорил ксёндз Винцент. Говорили они по-французски — ибо святой отец не знал польского, а Богуш — испанского. — Тело — всего лишь обуза для души праведной. Недаром оно терзает её болями: это нечистый, чьё царство и есть плоть, стремится совратить тебя с пути истинного.

— Значит, истинно праведный путь — избавление от греховной плоти, отче?

— Рано или поздно через это проходят все. Но лишь немногим, твёрдым в истинной вере, дано вознестись после смерти в царство Божие. Разве не замечал ты, как грешники цепляются за жизнь, стараются любой ценой отсрочить неизбежное?

— Замечал, отче! — просиял Богуш: один к одному его собственные мысли! — Их души отягощены грехами и обречены попасть в ад, а тело удерживает их в этом мире! И они, одержимые страхом перед вечными муками, стремятся задержаться на земле!

— Ты истинный христианин, Богуслав Малецкий, — отец Висенте постарался как можно правильнее произнести странное для него славянское имя. — Ты достоин царства Божьего.

— Укажи путь, отче. Я готов.

— Мученическая смерть за истинную веру — вот путь святого. И твой.

— Я готов, — повторил Богуш. — Что мне делать, отче? Скажи, всё исполню.

— Убийство — смертный грех, сын мой. Но если ты пожертвуешь своей земной жизнью ради избавления мира от еретички, превратившей форпост католической веры в разбойничий вертеп, гибель от руки её приспешников искупит все твои грехи. И ты войдёшь в царство небесное.

— Благослови, отче.

«Второго такого безумца до прихода эскадры мне всё равно не найти, — думал отец Висенте, благословив и отпустив поляка. — А значит, нужно убрать первоочередную цель. Если, конечно, люди ордена не убрали её в Марселе, но лишняя страховка не помешает. Старик епископ скоро сам вознесётся в царство небесное, святым только туда и дорога — да простит меня Матерь Божья за такие мысли. А мы, грешные, расчищаем дорогу для всемирного триумфа католичества, как умеем… О, как много ещё работы!»

— Больно?

— Ещё как… Ведь не тебя, а меня этот проклятый разбойник кулаком в челюсть… У-у-у! Встречу — зарежу мерзавца!

— Да, чтобы украсить своей персоной городскую виселицу, — съязвил Педро. — Больно много чести для пиратского быдла, чтоб из-за него купеческого сына повесили.

— А что ты предлагаешь? Утереться и простить?

— Нет, — Педро загадочно улыбнулся. — Есть идея получше.

Педро и впрямь был заводилой в их компании. Не все его идеи бывали удачны, но по большей части Диего нравились его авантюры. Кроме последней, разумеется… Интересно, во что он его снова втянет?

— Выкладывай, — Диего понизил голос до шёпота, зыркнув на дверь. Матушка и так едва согласилась пустить к нему друга, а если узнает, что они опять что-то затевают — Педро отправят домой, а его запрут на замок. Хорошо ещё, если опять не приставят сторожем эту черномазую дубину Пабло.

Минут пять Педро шёпотом, на ухо, рассказывал Диего о своей идее. Тот поначалу не поверил. Затем испугался. А потом… Потом понял, что Педро прав: это и впрямь отличная идея.

4

Штиль. Ветер молчит.

Упал белой чайкой на дно.

Штиль. Наш корабль забыт,

Один в мире, скованном сном…

Столько лет прошло, а строчки из песни некогда любимой группы «Ария» всё-таки не стёрлись из памяти. И вспомнились в самый раз, к месту… Милях в трёхстах к югу от Азорских островов «Гардарика», «Амазонка» и «Ле Арди» попали в полосу мёртвого штиля. Море стало похоже на огромное мутноватое зеркало, воздух буквально стоял на месте, солнышко припекало — над палубами натянули парусину — матросы от нечего делать дрыхли в кубрике, играли в карты и кости, травили байки. Новобранцев, навербованных в Марселе, давным-давно проинструктировали и поднатаскали в «азиатском бое». На Галкин взгляд, то, чему сейчас обучали салаг на её кораблях, уже мало напоминало классическое айкидо. Пиратская жизнь внесла в это благородное искусство свои коррективы, и теперь это был уже некий своеобразный стиль, не похожий ни на какой другой. Вернее, похожий сразу на многие. Что-то от испанской дестрезы, что-то от французского боя на палках, что-то от английского кулачного боя, хотя, основа и теоретическая часть всё равно оставались японскими. Получилось нечто странное, но очень эффективное. Новички после первых занятий волками выли, но после втягивались… и уже не представляли своей жизни без этого убойного искусства. Сейчас, когда воздух над палубой стал вязким от тяжёлого смоляного запаха, не было никакого желания даже шевелиться, не то, что заниматься рукопашным боем… Хорошо в трюмах полно продуктов и воды, можно хоть три недели спокойно болтаться посреди уснувшего океана и не волноваться насчёт пути до Сен-Доменга. Пираты не раз и не два встречали в море «корабли-призраки» — посудины с несвежими трупами на борту. Эти невезучие наверняка попали в штиль, и им из-за крыс и неистребимой экономии кэпов на продуктах элементарно не хватило еды. Почти на каждом обнаруживались следы того, что озверевшие от голода матросы поедали своих товарищей. Должно быть, соломинки тянули, определяя, кто станет обедом для остальных. А может, и не тянули… Когда на такой «призрак» наткнулась «Гардарика» — а было это задолго до похода на Картахену — Галка долго молчала. А потом объявила, что если перед выходом в море на борту не будет двойного запаса продуктов, квартирмейстер и кок повиснут на рее. И с тех пор это правило на флагмане соблюдалось неукоснительно.

В каюте было душно, несмотря на открытое окно. Потому мистер и миссис Эшби почти всё светлое время суток проводили на палубе, в тени парусиновых тентов. Вот и сейчас Галка, пользуясь вынужденным бездельем, сидела на планшире и записывала всё случившееся после Алжира в свой дневник. Джеймс дремал, умостившись на большой бухте каната, и потому не видел как Хайме — сам, между прочим, выучившийся грамоте всего пару лет назад и делавший две ошибки в собственном имени — учил уже заметно окрепшего Хосе-Индейца «разбираться в буковках». Хосе-Рыжий буквы знал как бы не лучше боцмана, но тот сразу пресёк попытки вмешаться в учебный процесс: «Яйца курицу не учат, парень!» Потому мальчишка то и дело тихонечко прыскал в кулак, наблюдая этот бесплатный балаган…

— Шлюпка от «Ле Арди» отвалила! — крикнул вахтенный, радуясь хоть какому-то сдвигу в этом однообразии.

Его крик разбудил Джеймса. Сонный штурман, быстро «включившись», переглянулся с женой.

— Опять… — вздохнули оба.

— Да пошли ты его подальше, Воробушек, — посоветовал Хайме, оторвавшись от дощечки, на которой он рисовал обожжённой палочкой буквы для своего ученика. — Надоел хуже солонины.

— Послать я кого хошь могу, и далеко. Только этот пойдёт по указанному адресу не один, а со своим фрегатом, — ответила Галка. И обратилась к мужу: — Джек, когда он явится, оставь нас одних минут на пять.

— Будешь его отшивать? — криво усмехнулся Джеймс, потягиваясь. — Давно пора.

Минут через пять шлюпка с «Ле Арди» пришвартовалась к флагману, и на борт пожаловал шевалье де Граммон собственной персоной. В который уже раз за эти четыре дня. Если в Версале он не рисковал конкурировать с самим королём, то сейчас будто навёрстывал упущенное, решив наконец штурмовать крепость по имени Алина-Воробушек. Его не смущали даже присутствие Джеймса и кривые усмешки братвы. Его вообще ничего не смущало. А от применения силы удерживало, пожалуй, лишь одно: Галкина репутация непредсказуемо опасной дамы… Шевалье кивком поприветствовал супругов Эшби, встретивших его на квартердеке.

— Твои матросы, должно быть, устали возить тебя туда-сюда, — весело прокомментировала Галка его появление. Краем глаза она видела, как гребцы поднялись на борт и присоединились к матросам «Гардарики», игравшим в кости на днище бочки. Игра на ценности здесь была запрещена, потому играли на вахты. Но раз парни не остались в шлюпке, значит, шевалье тут надолго.

— Я на «Ле Арди» сдохну от скуки, — признался Граммон, тут же усаживаясь на планшир и обмахиваясь шляпой. — Здесь хоть есть образованные люди, с которыми можно словом перемолвиться.

— Предлагай тему, — Галка закрыла записную книжку и сунула в карман.

— Веракрус.

— Заманчиво, — согласился Джеймс. — Особенно после восстания индейцев Юкатана.

— Вот именно, — хмыкнул Граммон, беспардонно раздевая взглядом его жёнушку, отчего Эшби еле поборол искушение чуток подтолкнуть его. Падать тут невысоко, не расшибётся небось. Но хотя бы вымоется и малость поостынет. — Богатенькие доны сейчас сбегаются под защиту этой крепости, самое время будет их там навестить. К тому же — я абсолютно уверен — там скопилось много золота и серебра. Ты ведь, Воробушек, так дело поставила, что они полных два года вообще не отправляли слитки в Испанию. Боялись, что ты уведёшь у них эти грузы, как увела пару конвоев с зерном.

— Испанцы не идиоты, они наверняка знают, что мы ушли в Европу, — Галка упорно делала вид, будто не замечает наглых взглядов шевалье.

— Ха! Будто ты не в курсе, как они умеют зады чесать, когда действовать надо! — Граммон темпераментно взмахнул шляпой. — Пока они узнали, что мы вышли из Сен-Доменга, пока до них дошли слухи, что нас видели у Гибралтара, пока проснулись и начали собирать лоханки со всего Мэйна!.. Спорю, они сейчас ещё даже якоря не подняли.

— Идея дельная, — усмехнулась Галка. — Ведь если верить нашим примерным подсчётам, за два года доны могли накопить слитков и камушков на сумму от восьмидесяти до ста двадцати миллионов песо… Ага… — она вдруг оживилась, словно ей в голову пришла какая-то очень интересная мысль. — Вот оно что… Нет, это не просто дельная идея — это отличная идея, шевалье!

— Знаешь, Воробушек, я бы предпочёл, чтобы ты называла меня по имени, — не преминул уточнить Граммон.

— Шевалье, вам не кажется, что вы преступаете границы дозволенного? — окрысился Джеймс.

— А вам не кажется, сэр, что вы чрезмерно горячи для англичанина? — Граммон вообще никогда за словом в карман не лез, и только потому до сих пор остался жив, что был отличным фехтовальщиком.

— Дружочек, ещё слово — и я тебя за борт выкину, — удивительно спокойным тоном сказала ему Галка. — Ничего, что я обратилась к тебе так фамильярно?

Шевалье фыркнул, но промолчал. Упрямая женщина. Ничто её не берёт, ничто не смущает. Впрочем, как и его самого.

— Пожалуй, я оставлю вас ненадолго, — процедил Джеймс, понимая, что если он сейчас не уйдёт с мостика, дуэли не миновать.

— Вот упёртый тип! — Граммон, едва Эшби спустился на шканцы, не преминул озвучить своё язвительное и нелицеприятное мнение о штурмане. — Угораздило же тебя выйти за такого зануду.

— Твои предложения? — поинтересовалась Галка.

— Брось его к чертям собачьим. Тебе нужен такой же безумец, как ты сама, а не это скучное создание.

— Шевалье, я сама определяю, кто мне по жизни нужнее, — проговорила капитан «Гардарики». — И вообще, скажи честно — только действительно честно! — ты поспорил на меня?

— Ну, если быть действительно честным, то да, — скабрезно усмехнулся Граммон. Если он ещё не облапил эту женщину, то только из-за опасения получить от неё три-четыре дюйма железа под ребро. Ведь видел же, что и на неё действует его мужское обаяние, но, чёрт возьми, действительно боялся!

— С кем?

— С Лораном, с кем же ещё.

— Придём домой — обязательно поздравь его с победой, — улыбнулась Галка.

— Неужели?

— Ага. Я до ужаса стервозная дама, шевалье, и обожаю портить подобные игры кобелям вроде тебя.

— Значит, что можно королю, запрещено простому капитану?

Сказав это, Граммон тут же пожалел о своём длинном языке, и было отчего.

— Тьфу, блин! — озлилась Галка, яростно взмахнув руками. — Хотела бы я знать, какая зараза распускает про меня такие слухи! Уж не ты ли, красавчик?

— Эй, эй, Воробушек, потише, — с деланной весёлостью рассмеялся шевалье. — Уже и пошутить нельзя… Сказать по правде, я не верил в эту сплетню с самого начала. Ты ведь у нас… Всё, молчу, молчу! А вот маркиза, кстати, стерва ничуть не лучше тебя. Уверен, она тебя со всех сторон языком обтреплет.

— Думаю, маркизе будет малость не до того, — хмыкнула капитан «Гардарики», остывая. — Там кое-кто удружил ей по гроб жизни, нужно будет крепко повертеться, чтобы удержаться в фаворитках. А вот что касаемо нас с тобой, то давай откроем карты. В этом споре победа тебе не светит. Почему — я думаю, не стоит объяснять. Ты умный, сам догадаешься.

— Ты права, Воробушек: шутки в сторону. — Весёлость Граммона мгновенно испарилась: теперь перед Галкой было его истинное лицо — жестокого беспринципного эгоиста. — Должен сознаться, поначалу я считал тебя ненамного лучше портовой швали в юбках — не обижайся, порядочных женщин в Мэйне в самом деле маловато. Да и сногсшибательной красотой ты не блещешь, сама ведь знаешь. Потом я увидел, чего ты стоишь как адмирал. Приятно удивился. Затем был Версаль и твоя игра с королём. Я посмотрел на всё это и понял, что завоевать тебя действительно большая честь. Что ты достойна стать моей единственной женщиной. И ты станешь ею. Я завоюю тебя, чего бы это мне ни стоило.

— Единственной, говоришь? — улыбка Галки была холодной и немного печальной, как зимний рассвет. — А я ведь уже стала твоей единственной женщиной. В смысле — единственной, кого ты не завоевал и не завоюешь никогда. В каком-то смысле это тоже неплохо, согласись.

— Я ещё не проиграл ни одного спора в своей жизни, — в голосе шевалье промелькнула хорошо скрываемая, но всё же ощутимая угроза.

— Не злись, — сказала Галка. — Что тебе важнее — дело или женщина?

— Сейчас для меня это одно и тоже.

— А мне важнее всего дело. Важнее всего. Ты думаешь о Веракрусе, испанском золоте и моих костлявых прелестях. Я думаю сначала о Сен-Доменге, а потом уже о Веракрусе и прочем. Вот в чём разница между нами, хотя, нас считают удивительно похожими. Да, мы с тобой, кроме отношения к жизни, похожи во всём. Даже в везении…

— Кстати, о везении, — в тёмных глазах шевалье промелькнула опасная искорка. — Ты не против, если мы доверим решение нашего спора судьбе? Бросим кости. Кому повезёт больше, тот и выиграл спор. Только одно условие: проигравший не смеет играть отступление.

— Я только раз поставила себя на кон, и выиграла с большим трудом, — проговорила Галка, вспомнив свой самый первый день знакомства с командой «Орфея» и импровизированный спарринг по айкидо сразу с пятью противниками.

— Да, я слышал, как ты одна пятерых в песке вываляла. Но сейчас речь идёт не о боевом искусстве, а о чистом везении. Проверим, к кому из нас Фортуна более благосклонна?

— А не боишься? Вдруг я выиграю, — лукаво прищурилась Галка.

— Когда ты переедешь на «Ле Арди», мне нечего будет бояться, а тебе — не о чем жалеть.

«Самовлюблённый ты тип, шевалье, и крупно недооцениваешь мой сволочной характер, — подумала женщина. — Если я перееду на „Ле Арди“, ты недолго пробудешь его капитаном. Вот чего бы тебе следовало бояться».

— Пошли, — она кивнула на сходни.

Парни, увлечённо бросавшие костяшки на бочке, не сразу заметили двух капитанов. А когда заметили, дружно смолкли, удивлённо уставившись на них. С чего это вдруг они заинтересовались игрой? А Граммон — игра шла в шесть костяшек — бесцеремонно смешал кубики.

— Не люблю игру на шесть костей, — сказал он, пальцем отобрав пару штук. — На две.

— На две, — согласилась Галка. — Бросай.

— Уступлю честь первого броска даме.

— Ну, как знаешь.

У Галки сейчас сердце, мягко говоря, было в пятках. Она бросила костяшки в стакан, мысленно обзывая себя последними словами и так же мысленно клянясь никогда ни за какие блага в мире больше даже не заговаривать об этом… Матросы понятия не имели, что за уговор был между капитанами. Только заметили, что Воробушек была непривычно бледновата, а Граммон пристально следил за каждым её движением… Оловянный стаканчик глухо стукнул о днище бочки. Галка пару секунд прижимала его к рассохшемуся дереву, затем резко подняла, открывая выпавшее число.

— Вот почему я никогда не сажусь играть, — она сказала это так спокойно, словно речь сейчас не шла о её судьбе.

А Мишель де Граммон — баловень судьбы, любимец женщин, удачливый пират, превосходный капитан — стоял, закусив до крови губу. Чувствовал он себя так, будто его мешком по голове стукнули.

Обе костяшки лежали шестёрками кверху…

— Вот, значит, как, — Граммон был, мягко говоря, неприятно удивлён. — Однако везёт тебе до неприличия.

— Тебе тоже.

— Ха! Если бы мне всегда везло так, как сегодня, я бы сейчас с крабами беседовал, а не с тобой!

— Чего ты дёргаешься? Сам же выставил условие — проигравший не играет отступление — а теперь бесишься.

— Это первый спор, который я проиграл, — повторил шевалье.

— Всё когда-нибудь случается в первый раз…

Оба капитана не сговариваясь посмотрели на север. У горизонта, ещё недавно чистого и идеально ровного, на воде появилась едва заметная темноватая полоска.

— Рябь, — проговорил Граммон, сощурив глаза.

— Где рябь, там и ветер, — улыбнулась Галка, высказав то, что подразумевал её коллега. — Ну, всё, кончились наши мытарства.

Шевалье окинул её каким-то странным взглядом.

— А жаль, — сказал он, словно отвечая на какую-то свою мысль. — Очень жаль. Мы бы на пару таких дел могли наворотить…

— У моей жизни есть смысл, и зовут его Сен-Доменг, — проговорила Галка. — Позволь узнать смысл твоей жизни?

Граммон, немного подумав, весело улыбнулся, добыл из кармана красивую резную трубку и сунул её в зубы.

— Выкину за борт, — улыбнулась в ответ Галка, заодно напомнив коллеге о правилах на её корабле.

— Меня или трубку? — последовал вопрос.

— По настроению: или тебя вместе с трубкой, или трубку вместе с тобой.

— Понял, — заржал Граммон. — Я вообще-то знал, что ты стерва, но не думал…

— …что до такой степени, — Галка засмеялась в ответ. Шевалье тоже был стервецом каких поискать, но и он не умел долго злиться.

…Джеймс не без некоторого удивления проводил взглядом шлюпку, на которой Граммон возвращался к себе.

— И он смирился с поражением? — хмыкнул штурман.

— Я на это даже не надеюсь, — ответила Галка.

— Не повторяй ошибку Причарда. На корабле должен быть только один капитан.

— О, Джек, поверь — на эти грабли я точно не наступлю. Ещё пожить охота… По местам! — гаркнула она. Матросы, заслышав долгожданную команду, бросили свои дела, забегали по палубе и полезли на ванты. — Паруса поднять!

Не успели матросы закрепить шкоты, как огромные полотнища парусов, сперва провисшие, как тряпки, стали наполняться ветром.

— С Богом, братва. В добрый путь!

5

— Паруса прямо по курсу!

За двенадцать дней с момента, когда они миновали полосу штиля, это была не первая встреча с кораблями. По большей части то были купцы — голландцы, англичане, французы или португальцы. Даже попался один шлюп под датским флагом. Испанцев почему-то видно не было. Но эти корабли явно не имели отношения к торговому флоту. Впереди по курсу — а шли наши герои прямым ходом к островам Кайкос, чтобы завернуть затем на Тортугу — находилась большая военная эскадра, и если это враги, то приятного будет мало. «Гардарика» и оба фрегата шли бакштагом, и крепчающий восточный ветер не давал никаких шансов разминуться с возможной опасностью: там тоже наверняка заметили три крупных корабля и готовились к встрече. Теперь при всём желании не сбежишь — всё равно догонят. Впрочем, Галка и не собиралась никуда бежать.

— Орудия к бою, — скомандовала она. На всякий случай.

Три корабля продолжали идти, не меняя курса, прямо на неизвестную эскадру. Будь что будет.

— Наш флаг! — радостно заорал вперёдсмотрящий. — Наши!

У Галки в буквальном смысле челюсть отвисла. Если это «наши», да ещё в таком количестве, то это наверняка Билли. А если это Билли, то он явно вышел охотиться на крупную дичь. Уж не на испанский ли серебряный конвой, появление которого предвидел Граммон? Хорошая цель, только корабли после океанского перехода не очень-то готовы к полномасштабному бою. Ведь серебряные конвои испанцы всегда хорошо охраняли… Матросы на «Гардарике» такими рассуждениями не заморачивались. Известие, что впереди по курсу свои, обрадовало их, как вид родной гавани. Свои! Вскоре не только марсовые, но и находившиеся на палубах разглядели два больших линкора — чёрный и красный — а при них десятка полтора кораблей поменьше.

— «Сварог», «Перун», «Бесстрашный», «Вермандуа»… — Джеймс перечислял корабли, попадавшие в поле зрения его знаменитой трубы. — Кордебаталия под началом Дуарте. Да, Эли, тут только нас не хватало…

— …для полного дурдома, — усмехнулась Галка, реквизировав у него трубу — свою-то всегда отдавала марсовым. — Представляю, как сейчас потирает ручки наш друг де Граммон. Это ведь не испанских каботажников у Балеар пограбить, чтобы выместить на испанцах злость, накопившуюся в Версале. Это серебряный конвой с нехилой кучей денег в трюмах… Кстати, Джек, — дражайшая супруга дёрнула Эшби за рукав, — как ты думаешь, какой суммой исчисляются долги испанской казны? Войну они ведут, а притока золота и серебра из колоний нет уже второй год.

— Думаю, этот конвой для них очень важен, — улыбнулся Джеймс.

— А если он для них очень важен, и мы его перехватим — что тогда?

— Тогда Испания вылетает из войны, как пробка из бутылки. С территориальными потерями, уроном престижа и большой дыркой вместо казны.

— Хороший повод прибрать к рукам кое-что из их колоний, не так ли? — Галка заговорщически подмигнула мужу. — А пока что поднимемся к Билли на борт. Соскучилась я по этому обормоту, честное слово, будто он мне действительно родной брат…

Солнце едва миновало зенит, когда шлюпки с «Гардарики», «Амазонки» и «Ле Арди» пришвартовались к чёрно-золотому борту гиганта «Сварога». А там их уже встречали — Билли, Геррит, Влад, Дуарте, де Графф… Словом, вся весёлая компания закатилась в огромную капитанскую каюту поделиться новостями и отпраздновать встречу, пока матросы праздновали то же самое на палубе: по приказу Билли из трюма извлекли пять бочек рома, а кок с помощниками уже старался насчёт закуски.

— Ну, теперь-то рассказывай, Воробушек, чего вы там в Версале так долго делали, — смеясь, затребовал Билли, когда шумная компания, состоявшая из господ капитанов и офицеров, расселась по стульям и табуретам.

— Делали? — покривилась Галка, остыв от веселья: встреча с друзьями — а ведь это не просто пиратская тусовка, это действительно была компания друзей — её неподдельно обрадовала. — Да ни хрена мы там не делали, если честно. Спали, ели, гуляли по парку… Правда, кое-кто времени даром не терял. Уж не знаю, скольким знатным фамилиям шевалье де Граммон там понаделал наследников, но коллекция батистовых платочков в его каюте впечатляет, — добавила она под всеобщий хохот. И громче всех ржал сам шевалье. — Мне пришлось чуть не каждый день заниматься политикой в обществе его величества и министра Кольбера. Занятие не из приятных, но парочку полезных бумажек я привезла. Надеюсь, месье Аллен обрадуется. А в остальном — ничего интересного. Есть места получше и компания поприятнее… А вы тут как, братва? Что там дома?

— Да всё, можно сказать, в порядке, — Билли откинулся на спинку стула, и только сейчас Галка заметила: у него при поясе болталась не абордажная сабля, а великолепный восточный клинок, украшенный замысловатой вязью арабских письмен. — У немца, правда, что-то в оружейной мастерской рвануло, так он день и ночь возится, чего-то придумывает, чтоб это больше не повторялось. Потом рыбаки кубинские, что на Тортуге и в Пти-Гоав пристроились, а потом подались обратно, снова к нам побежали. Там у них жрать нечего, так ещё и обирают не хуже этих французских красавцев. Жан в Гавану собирался наведаться, дать по черепу этому Фуэнтесу, чёрт его дери.

— Ты не рассказал, почему мы здесь, — напомнил Влад.

— А, да, верно, — Билл хлопнул ладонью по столу. — Неделю назад — мы как раз такелаж в порядок приводили — приходит письмецо от одного типа из Веракруса. Ну, купчишка из тех, что на крючке. А я и по-английски-то читаю с трудом. Пошёл к Року. Он как перевёл — у нас обоих глаза на лоб полезли! Шестьдесят четыре борта, из них семнадцать больших галеонов по шестьсот-семьсот тонн только со слитками серебра! Остальные с золотишком, камнями и богатыми испанцами, которые сейчас твёрдо намерены смыться на родину вместе со всем своим барахлом. Мы как прикинули, сколько это может стоить, чуть не охренели!

— Говори за себя, приятель, — подмигнул Галке Геррит. — Подумаешь — каких-то сто двадцать с лишним миллионов песо. Всего-навсего двухлетний расход Испании на военную кампанию.

Вся честная компания снова грянула хохотом.

— Точно, нам на мелкие расходы в самый раз, — смеялась Галка. — Ну, а что насчёт охраны конвоя?

— По словам купчишки — девять фрегатов. Девять! — воскликнул Билли. — И на те напихали всяких сухопутных крыс, бегущих от наших индейских друзей. Во всём Мэйне у донов не нашлось больше военных кораблей, способных обеспечить охрану такой эскадры!.. Я тоже сперва подумал — подстава. Ну, не может быть, чтобы люди в твёрдом уме и здравой памяти… Тьфу ты, наоборот: в здравом уме и твёрдой памяти, во! — отправляли через океан такие деньжищи всего с девятью фрегатами сопровождения. А потом мы просто прикинули, сколько мы за последние три года потопили и прихватили испанских посудин. Хочешь, не хочешь, а поверили. Донам сейчас деваться некуда. Или везут денежки на свой страх и риск в Кадис, пока мы с Алжиром воюем и добычу делим, или сидят по уши в дерьме.

— А купец этот ничего не сообщил насчёт курса конвоя? — поинтересовался Джеймс.

— Написал, что матросы болтали про Канары. То есть, если из Веракруса идти, то южным путём — чтоб, значит, через пролив Мона по старой памяти — они не поползут. Побоятся. Скорее, пойдут севернее Кубы, а там от Инагуа повернуть на норд-ост и проскочить чуть севернее Кайкоса. Теперь сидим тут, у этих треклятых островков, и ждём, когда доны наконец выползут из своей норы.

— Ну, ну, — одновременно и весьма скептично хмыкнули Галка и Граммон.

— Не верите, что ли? — Билли удивлённо поднял бровь.

— Нет, братан, тебе я верю больше, чем себе, — сказала Галка. — Но испанцам не верю ни на грош. Что-то тут не так…

— Брось, Воробушек, — капитан «Сварога» махнул рукой. — Всё будет в порядке.

Посиделки затянулись до позднего вечера, и капитаны не разошлись, а расползлись по своим кораблям, сытые, пьяные и весёлые. Влад только успел рассказать названой сестрице, что с Жано всё в порядке, и что малыш очень скучает по папе с мамой. А заодно намекнул на разговор, который лучше бы провести в более тихой обстановке. Разговор был ему твёрдо обещан, после чего все спокойно разбрелись по шлюпкам.

По возвращении на «Гардарику» Галка весьма удивилась, услышав в кубрике крики и брань. Драк на борту флагмана уже давненько не случалось, и потому она лично пошла выяснять, в чём дело. Но не успела она добраться до люка, как оттуда сперва вытолкнули одного матроса, а затем один за другим пожаловали ещё пятеро.

— В чём дело? — строго вопросила капитанша. И тут узнала в вытолкнутом, уже изрядно помятом матросе того самого Жана, который, помнится, не слишком удачно за ней приударил.

Вперёд вышел Мигель, второй боцман, и вкратце объяснил сеньоре капитану, в чём дело. Оказывается, матросы в кубрике стали обнаруживать на себе вшей. Явление уже настолько прочно забытое, что братва начала искать источник «благодати». И нашла (кивок в сторону хлюпавшего разбитым носом Красавчика). Теперь этого «блохастого» побреют наголо, заставят вымыться и переодеться. Не то остаток пути он проведёт болтающимся на канате за кормой корабля.

— Ну, ну, — Галку начал разбирать смех. Она сразу вспомнила, как остервенело отмывалась после неудачных ухаживаний Жана, всерьёз опасаясь подцепить какую-нибудь заразу. Оказывается, не зря опасалась. — Чистота — залог здоровья.

Жан опять хлюпнул раскровяненным носом и зло посмотрел на неё. Но наткнулся взглядом на холодную улыбочку, и раскрывшийся было для неожиданных откровений рот захлопнулся сам собой…

Наутро мистер и миссис Эшби снова были на борту «Сварога». Галка хотела не только обсудить с Билли кое-какие детали, не предназначенные для всеобщего обсуждения, но и просто спокойно пообщаться с другом.

Теперь Галка с первого же взгляда поняла: что-то в каюте друга не так. Присутствует нечто неуловимое, необъяснимое. Чего не было и в принципе не могло быть раньше. И дело было вовсе не в драгоценных коврах, доставшихся Билли после дележа алжирской добычи. Даже не в красивом восточном оружии, развешанном на деревянных стенах. И уж точно не в серебряном с золотой отделкой столовом приборе опять-таки в восточном вкусе. Дело было, пожалуй, в самом капитане «Сварога», и Галка положила себе обязательно повыспросить друга на сей предмет.

— Вина? — предложил Билли.

— Наливай, — кивнула Галка. После вчерашней попойки в голове стоял ровный и крайне неприятный гул. «Бодун. Как много в этом слове…»

— Лаконично, но красноречиво, — усмехнулся Джеймс. — Ну, что ж, твоё здоровье, адмирал Роулинг.

— Ну, вот, опохмелились — и жизнь стала веселей, — хихикнула Галка, чувствуя приятное тепло, разливавшееся по телу. — А теперь можно и поговорить… Что там за взрыв был, Билли?

— Ртутная соль рванула, — без особенного удовольствия сообщил друг. — Немец говорит — недосмотр работника, который допустил её чрезмерние пересушивание. Парню пальцы оторвало.

— Он ещё счастливо отделался, — Галка ещё до похода успела посмотреть, что могла натворить ложка сухой «гремучей ртути», завёрнутой в бумагу. — Наверное, небольшая порция сыграла, иначе могло ведь и руки… вместе с головой. Шуму было много?

— Замяли. Пока. Но если повторится что-то наподобие, вони не оберёшься. Ладно, — Билли снова наполнил вином чудесные серебряные чаши, покрытые чеканным узором. — С этим пока всё ясно. С новыми ружьями особых проблем нет. Мастер Ламбре так хорошо дело поставил, что делают сейчас по два десятка в день. Мы же специально заказали во Франции две тысячи буканьерских ружей для переделки, я лично наблюдал за их погрузкой на «Сварог». Другое плохо: вокруг мастерской Ламбре и самого Мартина стали крутиться англичане с голландцами.

— Конструкция ружья не так уж и сложна, её быстро разгадают, — проговорил Джеймс. — Но если мы сможем удержать в тайне секрет производства белого пороха и запала…

— …то пусть ружья делает кто угодно — патроны всё равно будут вынуждены заказывать у нас, — подмигнула ему жёнушка. — А задачка насчёт химикатов — это не на один год. Пока они там в Европах догадаются, что и из чего нужно делать, мы уже придумаем что-нибудь похлеще.

— Уверена? — хмыкнул Билли.

— На все сто.

— А как насчёт востока? — продолжал сомневаться капитан «Сварога». — Сравнил я на днях толедскую шпагу с дамасским клинком. Что сказать? Испанцам бы ещё у арабов поучиться сталь варить. А нам — и подавно. Ты на Европу равняешься, а восток в плане всяких там порошков и растворов давно нас обставил. Если б они ещё не были такими упёртыми фанатиками, можно было бы и мосты с ними навести.

Галка хитро прищурилась.

— Билл, — хмыкнула она. — Я ж тебя знаю, как облупленного. Откуда такие глубокие познания в истории мусульманских стран?

Билли улыбнулся, скосил глаза на дверь.

— Шерман! — крикнул он.

В каюту ввалился вахтенный.

— Слушаю, кэп.

— Позови Мэри.

— Мэри? — хихикнула Галка.

Почему-то ей сразу представилась рыжая англичанка или ирландка, эдакая грудастая бестия с зелёными глазами и пышными бёдрами — дама как раз в его вкусе. Насколько она знала, Билли с души воротило от послушных домохозяек. В Алжире было вызволено из плена немало его соотечественниц, и по теории вероятности таковая «непослушная» бестия там просто обязана была оказаться. Но в каюту полминуты спустя пожаловала невысокая, с ног до головы завёрнутая в покрывало женщина. Одни глаза и было видно. Но если судить по глазам, женщина была молоденькая, и явно восточного типа. Женщина поклонилась гостям и скромно примостилась на резной стульчик рядом с Билли.

— Знакомьтесь: Мэри, — тот кивнул на неё и снова улыбнулся. — Была женой какого-то там алжирского капитана, теперь моя… жена. Говорит на пяти языках — правда, английского не знает — поёт, как птичка, танцует, ну…и так далее.

Галка мельком взглянула на эту самую Мэри, стараясь понять, что та из себя представляет на самом деле. Мусульманка, возможно, действительно не знавшая английского языка, всё же прекрасно понимала, что речь идёт о ней. И смотрела на Билли с таким обожанием, что гостям сразу стало всё ясно. Ну, может быть, не всё, но очень многое.

— Насчёт «и так далее» можно было не говорить, сами бы догадались, — беззлобно поддел друга Джеймс. — Но как она вообще оказалась в твоей каюте? Пленных женщин, если я не ошибаюсь, оставили в Марселе.

— Расскажу — не поверите, — рассмеялся Билли. — Когда, значит, мы пошли уже дома потрошить, сами знаете, Алжир в чёрт знает что превратился. Зашли мы в один богатенький дом. Бабы заорали так, что я чуть не оглох; кое кого из них — ты уж прости, Алина — пришлось даже по башке огреть, чтоб помолчали малость. Золота на каждой оказалось побольше, чем в сундуках иных испанцев, я уже молчу за кучу всякого прочего добра в доме. Парни сразу за дело принялись, а я взял двоих и пошёл наверх. Проверить. Захожу в одну такую милую комнатку — кругом роскошь, на стенах шёлк, занавесочки всякие — а там посредине огромного ковра сидит моя красавица. Перед ней расстелен шёлковый платок, а на платке всё её золото аккуратненько сложено. Внизу сущий ад, а она сидит так спокойно, будто к ювелиру в лавку пришла. Я кивнул парням, чтоб побрякушки прибрали. Сам подал ей руку. А она посмотрела на меня так… ласково… И ручку мне в ответ подаёт. Ну, вы ж понимаете, я не каменный. Отвёл её на борт, заперлись мы в каюте, и устроили там… гм… сражение. Вот с тех пор и «сражаемся» так чуть не каждую ночь.

— Любопытно, — усмехнулся Джеймс. — На каком же языке вы общаетесь?

— На французском.

— Билли, — Галку разбирал смех, — а жене твоей пятнадцать-то хоть уже есть?

— Может, и нету, да только знала бы ты, что она в постели вытворяет! А всего-то три месяца замужем была. И поговорить с ней тоже интересно, Мэри у меня умница. Стихи пишет. По-арабски, правда. Ни черта не понять, но звучит красиво!

— Билл, или кончаем перемывать косточки даме в её присутствии, или давай перейдём на французский. Невежливо как-то получается, — продолжала посмеиваться Галка. Честно сказать, она была рада за друга. Который в былые времена клялся и божился, что не женится ни за какие блага в мире. Нашлась же женщина, которая смогла его удержать!

Но не успел Билли и слова сказать, как в дверь грохнули кулаком.

— Капитан, наш корабль с зюйд-зюйд-вест! — торопливо сообщил вахтенный, едва Билли велел ему войти. — Сторожевой, спешит на всех парусах. Вымпел Северной эскадры. Видать, что-то важное от Гасконца!

Билли и Галка с Джеймсом тут же подскочили и помчались к выходу. А мусульманочка, испуганная такой внезапной переменой обстановки, будто приросла к стулу.

— Господин! — робко пискнула она — Галка, кстати, отметила, что по-французски эта звезда востока говорила куда лучше неё. — Господин, что же мне делать?

— Жди меня здесь, малыш, — Билли обернулся с порога.

И, выскочив в коридор, захлопнул за собой дверь.

— Точно, наша «барракуда», — констатировал Джеймс, присмотревшись к приближавшемуся судну. Здесь подзорная труба была уже не нужна: кораблик приближался достаточно быстро, а со скоростью десять-двенадцать узлов в галфвинде умели ходить только эти сторожевики. — Но каковы новости?

— Будем надеяться, что хорошие, Джек, — Галка чувствовала внутреннее напряжение. Впрочем, как и всегда — перед боем.

— Скоро узнаем…

Долго ждать не пришлось. Всего через полчаса на борт «Сварога» поднялся офицер со сторожевика — молодой, но уже заросший густой бородищей француз. И от того, что он рассказал, пираты дружно и весьма нецензурно выругались. Оказывается, Жан Гасконец вчера вечером получил сведения от вполне надёжного проверенного человека. Осведомитель выпивал в таверне Веракруса в компании одного из испанских штурманов. И испанец спьяну выболтал ему, что «серебряный флот» на сей раз пойдёт очень необычным курсом: от Веракруса до южной оконечности Флориды, само собой, как и планировалось, а вот оттуда уже не к югу от Багамских островов, а сразу на север, между побережьем Флориды и островком Бимини. И вот так они должны двигаться на север и северо-восток до тридцать четвёртого градуса северной широты, после чего сразу сворачивать на восток. Чтобы, дескать, обойти английские Бермуды с севера и уже спокойно идти в Испанию… Едва Жан получил эти сведения, сразу же отправил один из сторожевиков к эскадре, дабы Билли принял решение. Ну, а если тут сама мадам генерал, то стало быть решение принимать уже ей.

— Так, — Галка вся подобралась: новость и впрямь сногсшибательная. — И когда же они должны были выйти из Веракруса?

— Четыре дня назад. Сведения точные, тому человеку верить можно: он нас никогда не подводил.

— Ветер юго-восточный, постепенно меняется на южный, — прикинул Джеймс. — При такой загрузке они вряд ли идут быстрее шести-семи узлов… Но…

— Ты прав: если мы сейчас же не снимемся с якоря, то не успеем к месту встречи. Нам туда даже при попутном ветре двое суток пилить! — покривилась Галка.

— Твоё решение, Воробушек? — поинтересовался Билли.

— Да какое тут ещё может быть решение? Якоря поднять, и паруса к ветру!

Решение адмирала пираты встретили дружным радостным рёвом. «Серебряный флот»! Такого улова у джентльменов удачи не бывало уже давненько. А ради него стоило малость попотеть, спешно поднимая паруса и приводя корабли к новому курсу.

6

— Что это, дон Федерико?

— Это пираты, — на редкость безмятежно ответил вышеупомянутый.

— Пресвятая Дева! И вы так спокойны?

— А что нам остаётся делать, уважаемый? У этих ладронов лучшие в мире пушки. Я бы с радостью согласился затопить наши корабли, чтобы сокровища, принадлежащие испанской короне, им не достались, но вы ведь наверняка будете возражать.

— Не понимаю вашей иронии, сеньор капитан. У вас на борту самые уважаемые люди Новой Испании. Как можно шутить с их жизнями?

— Вот потому, сеньор, мы и будем вынуждены отдать разбойникам то, за чем они сюда явились…

Галка по вполне понятной причине не могла слышать, о чём говорил адмирал этой сводной эскадры со своим богатым пассажиром. Но она отлично видела, что творилось в самой испанской эскадре. Да, кораблей там было как на бродячей собаке блох. Но лишь двадцать шесть из них могли сравниться по размерам с «Гардарикой». Причём, семнадцать галеонов явно были не просто нагружены, а перегружены сверх всякой меры. То есть, любой резкий манёвр (если он вообще был им под силу с такой тяжестью на борту) означал риск, что вода хлынет через орудийные порты на нижние палубы — и здравствуй, дно морское. Не соврал шпион-купец, всё верно обсказал. Ну, а девять фрегатов… Судя по тому, как единственный снаряд, вздыбивший огромный фонтан воды у носа фрегата под адмиральским вымпелом — Пьер ради пущего эффекта фугас не пожалел, хотя, на борту их осталось не больше полутора десятков — заставил испанцев лечь в дрейф, они понимали всю безнадёжность своего положения… На месте испанца Галка сейчас приказала бы выстроить фрегаты стенкой (помирать, так с музыкой), и под их прикрытием выводить из-под огня подотчётные корабли мелкими группами. Кто-то бы из них обязательно прорвался: пиратов явно было меньше, за всеми бы не угнались. Однако страх парализовал испанцев при одном только виде готовых к бою кораблей под республиканскими флагами. Не будь у пиратов преимущества в артиллерии, доны ещё рискнули бы принять бой. Не будь у испанских военных на горбу такого количества перепуганных цивильных, не будь их трюмы переполнены сокровищами, не будь монсеньор архиепископ — да простят Иисус и Пресвятая Дева столь дерзкие речи! — полным кретином в военном деле, считающим боевой фрегат чем-то вроде торговой посудины, предназначенной для перевозки ценностей…

Пираты дружно подняли чёрные вымпелы — требование сдаться без боя. По неписаным правилам противнику на обдумывание и принятие решения по умолчанию полагались законные десять минут. Капитаны некоторых фрегатов, несмотря на тяжёлое положение, намеревались драться. Но адмиралу жизни «уважаемых людей» явно были куда важнее сохранности груза, даже такого ценного. Галка не отказалась бы узнать, в чём же дело — в количестве оных уважаемых, или в их, так сказать, качестве? То есть, значимости? Уж не едет ли там сам монсеньор архиепископ? На такую удачу она даже не надеялась, и потому верила с большим трудом. Скорее, там куча самых богатых испанцев Мэйна. Возможно, голубых кровей. Возможно, везущих в своих сундуках большие суммы. В любом случае драка очень маловероятна.

Так и случилось. Головной фрегат спустил флаг, не дожидаясь последней минуты…

— Без боя! — радостно восклицал Хайме. — С ума сойти! Один предупредительный выстрел — и они спускают флаги!

— Наглядная демонстрация подавляющего военного преимущества, — Галка не проявляла вообще никаких эмоций. Просто констатировала факт. Странное чувство: отстранённость. Словно это не с ней происходит, а с кем-то другим. — Не спеши радоваться, Хайме, головная боль только начинается…

…Дон Федерико улыбался. Но это была улыбка, полная горечи. Старый циник, каковым он себя считал, поступил так, как подсказывала ему совесть. Ведь если бы он поступил согласно подсказкам долга, это действительно могло обернуться жертвами среди перевозимых в его эскадре важных персон, а ценности так или иначе всё равно были бы потеряны. Ведь пираты, собравшиеся в такие грозные флотилии, ещё ни разу не уходили без добычи. А дама, что сейчас поднялась на борт его «Нуэстра-Сеньора-де-ла-Консепсьон», кроме всего прочего славилась тем, что предпочитает обходиться без крови, если это в принципе возможно. Может быть — у дона Федерико даже мелькнула безумная идея — удастся с ней договориться? Возможно, она удовлетворится частью груза, и позволит конвою продолжить путь?.. Нет. Насколько дон Федерико мог судить, сеньора генерал сейчас занята обустройством Санто-Доминго, а для этого ей нужны деньги. Много денег…

Ещё одна безумная идея — приказать матросам перебить пиратскую делегацию — мелькнула и канула в Лету. Эти разбойники в отместку за смерть своей «королевы» не только перебьют всех, кого смогут поймать. Они огнём и мечом пройдут по землям Новой Испании, и вырежут всех, не щадя даже малых детей. Ведь режут же испанцев индейцы майя, заручившиеся пиратской поддержкой.

— Сеньора, — испанец склонил голову. Нет. Перед ним не разбойница, а флотоводец. И приветствовать её следовало как равную. — Дон Федерико Луис Наварро, адмирал этой эскадры. Согласно вашему требованию, мы капитулировали. Теперь, если вы не возражаете, я бы хотел выслушать ваши условия.

— Мои условия просты, дон Федерико, — дама ответила таким же учтивым полупоклоном. — Вся ваша флотилия вместе с грузом с момента спуска флага является нашей военной добычей, а команды и пассажиры — пленными. Насчёт добычи всё ясно, а вот судьбу пленных нам с вами лучше всего обговорить по пути в Сен-Доменг.

— Сеньора, я надеюсь, вы понимаете, какую ответственность берёте на себя? Испания никогда не смирится…

— Полноте, дон Федерико, — усмехнулась дама-генерал. — Испании вскоре много с чем придётся смириться, и потеря «серебряного флота» станет ещё не самым болезненным ударом. Можете поверить мне на слово.

Ну? И что тут скажешь? Она права. Дон Федерико знал это не потому, что обладал какими-то секретными сведениями, а потому, что так подсказывал ему здравый смысл. Испания проиграла эту войну. У неё ещё есть шанс вернуться к былому величию, если её величество королева-мать сумеет найти человека, сравнимого по масштабам с герцогом Оливаресом, или хотя бы с французом Ришелье. Герцог-кардинал, кажется, сумел вытащить Францию из весьма плачевного положения. Но дон Федерико почему-то крепко сомневался в том, что таковой человек найдётся в Испании. То есть, может, и найдётся, но к власти его не допустит свора казнокрадов, отиравшаяся вокруг королевы. Дон Федерико подавил печальный вздох. А пиратствующая гостья ещё подсыпала соли на его раны.

— Мне очень жаль, сеньор адмирал, — сказала она, — но по всему видать, время Испании подходит к концу. Я почему-то думаю, что вы это уже поняли. Иначе не спустили бы флаг.

Дон Федерико склонил крупную седеющую голову — классическая испанская бородка клинышком упёрлась в верхний вырез позолоченной кирасы. Да. Время Испании уходит. Но кто придёт ей на смену?

7

«Ну, что ж, шрам на губе меня совсем не уродует. Наоборот, придаёт некоторую дополнительную привлекательность. Настоящего мужчину шрамы украшают. И синяк под глазом, если его припудрить, будет совсем не виден, особенно в тени широкополой шляпы».

Рассматривая своё лицо в маленькое зеркальце, купленное, якобы, для девицы, за которой он ухаживал («Вот ещё! Дарить такие дорогие вещи девкам! Слишком жирно для них. И так любить будут!»), но на самом деле предназначенного для любования самим собой, когда этого никто не видит, размышлял Диего. О, он прекрасно понимал девок, млевших при виде такого великолепного мужчины, настоящего идальго («Ну и что ж, что титула пока нет. Настоящий идальго и без титула всё равно остаётся идальго!»)

Диего привычно улыбнулся и сердце его пронзила боль. Чёрная выщербина там, где когда-то были великолепные зубы…

«Maldito ladron! Иисусе сладчайший, пусть будут прокляты все предки чудовища, сотворившего ТАКОЕ преступление! И все его потомки до седьмого колена!»

У Диего от огорчительного зрелища на глаза навернулись слёзы.

«Да как же мне плакать, не рыдать от вида того, что этот… — Диего замялся, пытаясь найти точное и уничижительное определение для обидчика, но не преуспел в этом. Без того не слишком большой его словарный запас, буквально замораживало от обиды. — Месть! Страшная, изощрённая месть будет единственно правильным ответом этому негодяю. Чтоб там отец об опасности этого бандита не говорил. Хорошее дело Педро предложил. Странно даже, что его он придумал, а не я. Наверное, это из-за моего огорчения. Вообще-то, ему до меня, как мулу до кровного рысака. И девки его без предварительной оплаты любить отказываются. И денег его отец при нашествии пиратов куда больше потерял. Надо будет одеть шёлковую рубашку с кружевным воротником. У него такой нет, пусть завидует и знает своё место!»

Отец Диего, сеньор Луис Эстрада, слыл далеко не бедным купцом. Даже потеря трети имущества, отнятого при захвате Санто-Доминго французско-пиратскими войсками, не слишком сильно ударила по его делам. И под властью короля Людовика Французского им неплохо жилось. Но когда остров захватили пираты, для семейства Эстрада наступили нелёгкие времена. Новоявленную республику пока признала только Франция, которая вела войну как с Испанией, так и с Голландией. Торговавший ромом и сахаром Луис Эстрада сразу почувствовал себя не у дел: в испанские и голландские гавани его кораблям теперь путь заказан, англичане собственный ром гонят не хуже, а французы строго лимитировали ввоз этого матросского пойла в свои колонии. Торговля в Санто-Доминго ожидаемой прибыли тоже не дала: хоть пираты и поглощали ром немеряно, но по новому закону товары, производимые в Санто-Доминго, в пределах острова должны были продаваться с наценкой не выше двадцати процентов от себестоимости плюс расходы на доставку. А какие тут расходы на доставку, если заводик Луиса Эстрады находился чуть не в самом порту? Попытка завысить себестоимость на бумаге едва не закончилась солидным штрафом: эта чёртова разбойница так поставила дело, что учитывался каждый песо в кармане каждого купца. Где такое видано? Луис Эстрада, повздыхав, подсократил кое-какие расходы — в частности, на единственного сыночка и его вовсе не детские забавы — и смирился. Ром и сахар — вот всё, что интересовало почтенного купца, ведь они давали пусть и не слишком большой, но всё же стабильный доход. А эти новоизобретённые штучки его попросту пугали. Ну какие добропорядочные христиане, скажите на милость, станут покупать сахар, если он будет упакован в эти чёртовы бумажные пакетики? Луис Эстрада только плевался, когда услышал о новшестве. Но когда узнал, что горожане как раз после этого нововведения валом повалили в магазины конкурентов-лягушатников, и с удовольствием берут сахар, развешенный в фабричные пакетики с напечатанными на них картинками, опять вздохнул…и завёл у себя ту же моду. Потом кто-то из французиков изобрёл новый способ очистки сахара, и стал предлагать на продажу не нечто жёлтое, а мелкие белоснежные кристаллы. А чтобы привлечь покупателей, самолично угощал любого желающего чашкой кофе, подслащённого очищенным сахаром. Само собой, горожане и иностранные купцы едва не снесли дверь в лавке изобретателя, расхватывая диковинный товар, едва он появлялся на прилавке и складах. Опять убыток Луису Эстраде. А купцы очень не любят, когда им приходится терпеть убытки.

То, что пару месяцев назад предложил Рудольфо Сантос, торговец галантереей, показалось сеньору Эстраде вполне разумным. Этот португалец вообще славился неплохими идеями. Хотя в «царстве» сеньора Сантоса как раз всё в порядке — достаток в Санто-Доминго сейчас таков, что даже матросские жёны могли себе позволить праздничное платье с бантиками и хотя бы одну пару шёлковых чулок — пиратскую власть он почему-то очень сильно невзлюбил. Причина сего сеньора Луиса Эстраду не интересовала. Важно было вернуть Эспаньолу под власть испанской короны. А если в сём несомненно благом деле будет и его лепта, то родина не замедлит отблагодарить своего верного подданного…

— Тихо ты! Услышат!

— Да молчу я, молчу…

Диего сидел, скорчившись в три погибели, в какой-то пыльной кладовке и проклинал тот миг, когда послушал Педро. Кой чёрт они тут собирают паутину на свои нарядные камзолы? Неужто нельзя было пристроиться как-нибудь поудобнее?.. Впрочем, может, не так уж и неправ Педро? Щёлка узкая, но они втроём всё прекрасно видели. Да, втроём: как же без Руиса? Ведь его отец тоже здесь! А происходило в доме сеньора Сантоса нечто удивительное. Заговор! Заговор против проклятых ладронов! Давно пора, видит святой Доминго, да защитит он остров, названный в его честь!

— …одной акцией не обойдётся, — запальчиво говорил… нет: скорее, вещал Рудольфо Сантос. — С каждым днём на острове становится всё больше приезжих колонистов. Подъёмные обещаны таковы, что они тащат с собой свои семьи вплоть до троюродных дедушек. С каждым днём они всё прочнее пускают корни в этой земле, и вскоре мы обнаружим, что вся торговля, все ремёсла в Санто-Доминго принадлежат чужестранцам! А мы с вами, уважаемые сеньоры, будем вынуждены отдать наших сыновей на работу в их лавки и самим наниматься к ним в услужение! Я уже не говорю о том, что наши супруги и дочери должны будут идти работать на бумажную фабрику проклятого француза Рамбаля, дабы не умереть с голоду! Давно я хотел сжечь его богомерзкое заведение!.. А что алькальд? Дон Альваро продал душу дьяволу, это уж точно!..

— Врёт папаша, — тихонечко хихикнул Педро. — Два месяца назад он сам набивался к Рамбалю в компаньоны, а тот отказал. Вот батюшка и злобствует.

Кто-то из присутствовавших на собрании сеньоров шикнул на Сантоса-старшего, и дальнейший разговор шёл уже на заметно пониженных тонах. Так что трое наследничков уже ничего не услышали. Педро осторожно вывел их из кладовки, после чего молодые люди отправились в его комнату — почиститься и обсудить услышанное.

— Чтоб тебе подавиться, Педро! — шипел Диего, разглядывая свой бархатный камзол, который сейчас «украшали» разводы пыли и целые полотнища грязной паутины. — Разве это отчистишь?

— Отчистишь, отчистишь, — ухмыльнулся Педро. — Вот щётка.

— Да что бы я своими руками…

— Интересно, а как я должен буду объяснить матушке происхождение грязи на наших одеждах? — теперь Педро был донельзя язвителен. — Я могу позвать служанку, но она обязательно доложит матушке, а матушка точно поднимет крик на весь дом. Знаешь, что тут творилось, когда я явился домой с синяками?

Скрепя сердце, Диего был вынужден согласиться, и принялся за чистку камзола. Впрочем, в этом тоже есть свой плюс: можно продемонстрировать великолепную шёлковую рубашку.

— Не понимаю — как они не боятся? — удивлялся тихоня Руис. — У ладронов везде глаза и уши.

— Ха! — воскликнул Педро. — Кто боится, тот всегда будет в проигрыше. Так отец говорит, и он прав.

— Но если кто из слуг донесёт?

— Не донесёт. У папаши нет идиотской привычки доверять слугам хоть что-то важное. Думаешь, это тайная встреча? Как бы не так! Уважаемые купцы собрались по приглашению отца, дабы обсудить вопрос моего брака с дочерью сеньора Мантойи. Кстати, девушка с богатым приданым, я точно не откажусь от такой партии. Официально сеньор Мантойя против брака, ибо мой отец не так богат, как он, а друзья отца его уговаривают… Всё понятно?

— Ну… в общем, понятно, — хмыкнул Диего. Он знал, что рано или поздно сеньор Луис Эстрада тоже подберёт ему богатую невесту, дабы продолжить род и передать дело возмужавшему наследнику. Но Педро-то куда спешит? Лусия Мантойя — всего лишь красивая дура. Ей бы только танцевать до упаду да новые платья на зависть подругам демонстрировать. — Твой отец хочет убрать пиратов с острова. Но сами они не уберутся. Что же он делать собрался?

— Вот то и собрался, что говорил, — улыбка Педро сделалась вдруг холодной и жестокой. — Жечь дьявольские фабрики, верфи, отравить их пойло. А самых главных — убить. Ладроны сами натащили сюда отребья, способного за сотню песо отправить в ад хоть их генеральшу.

— Я слышал, она дерётся не хуже любого пирата, — робко напомнил Руис.

— От ножа в спину не спасёт никакая выучка, приятель… Вы понимаете, что это значит?

— Что пиратам скоро конец, — Диего улыбнулся бы сейчас, но не хотелось демонстрировать дырку на месте некогда великолепных зубов. — А ты, Педро, понимаешь, что это означает лично для нас?

— Ну? — заинтересовался Педро.

— Что мы можем спокойно прирезать того ладрона, который нас оскорбил!

У Руиса глаза на лоб полезли. Прирезать! Прирезать разбойника, который голыми руками расшвырял их троих, словно щенят! Как Диего не страшно даже выговорить такие слова?

— Дело стоящее, — неожиданно согласился Педро. — И надо бы провернуть до возвращения их эскадры. Не то неприятностей не оберёшься.

Всего два раза в жизни чутьё Джона Причарда давало осечку. В первый раз — когда прошиб с выбором подельников, организовывая бунт против прежнего, законного капитана «Орфея». В результате чего пришлось действовать быстро и максимально жестоко. Барк тогда еле отмыли от кровищи. И второй — когда проглядел момент и допустил, чтобы удачливая «пигалица» перехватила власть над командой. С тех пор Причард не лез вперёд, уступая дорогу молодым и нахальным. Пусть набьют себе шишек. Кто не подохнет — станет умнее. Да вот хотя бы эта «пигалица». Хорошенькую она себе задачку поставила, нечего сказать. «Берём кучу дерьма, именуемую иначе Береговым братством. Поселяем на большом острове, полном болот, малярии и испанцев. Даём в руки новое оружие и смотрим, что получится… Впрочем… Получается и впрямь что-то дельное, если это до такой степени не нравится донам». И у Причарда были все основания так думать.

Михаэль Янсзон, получивший работу на верфи, стал завсегдатаем его таверны, и даже можно сказать, другом. Голландец и впрямь любил поболтать, но Причард заметил за ним две немаловажные особенности. Янсзон умел подмечать в людях детали, ускользавшие от других, хоть и не всегда придавал им значение. А во-вторых, он никогда попусту не болтал о действительно важном. И если интересовался каким-то делом, то всегда доводил его до конца. Причард ждал голландца с минуты на минуту: тот всегда являлся поужинать и попить пивка в половине седьмого пополудни. А заодно поделиться с хозяином «Старого пирата» последними новостями.

— Здорово, приятель! — Ну, вот, явился, хоть часы по нему проверяй.

— Здорово, Янсзон. Тебе как обычно?

— Как всегда — свинины с капустой, хлеба и пива!

Причард мотнул головой, и мальчишка-мулат умчался на кухню за заказом. А голландец тем временем подсел к стойке.

— А я кое-что вызнал, — хитро подмигнул он. — Помнишь поляка, которому мы кости перемывали?

— Что с ним ещё не так? — хмыкнул Причард.

— Да всё не так, чтоб я лопнул! Явился сюда как кожевник, а работу не ищет, хоть кожи тут и нужны. Это раз. За жильём в контору, как все мы, не обратился, пошёл жить в монастырь. Это два. Что постится и молится — Бог с ним. Но он мессы в соборе ежедневно заказывает! За какие шиши? Это три. И наконец: позавчера ходил в порт, выспрашивал, когда должна вернуться эскадра вашей адмиральши… Тебе мало? Я бы на твоём месте уже давно смекнул: дело тут нечисто.

— Откуда тебе знать, о чём я думаю, Янсзон, — усмехнулся Причард. — А ты молодец. Я посылал мальчишек, они и половины того не вызнали, что ты сейчас рассказал.

— Приятель, я потому и дёрнул из Голландии, что слишком много замечал и делал неприятные выводы, — рассмеялся голландец. — О, а вот и мой ужин!

«Или этот Этьен Бретонец лоханулся, или слишком заигрался с испанцами в кошки-мышки, — думал Причард, дымя неизменной трубкой. — Не буду гадать на кофейной гуще. Пошлю к нему мальчишку. Пусть или сам сюда явится, или человечка надёжного пришлёт. Нельзя шутить с огнём у крюйт-камеры…»

Весть о том, что эскадра под командованием мадам генерала уже явилась на Тортугу с невиданным призом, пришла в столицу по суше, с курьерской почтой. Генерал в послании к городу и трём советам сообщала, что везёт договор, подписанный королём Франции, а также огромное количество ценностей, захваченных у испанцев. Мэтр Робер Аллен, глава Торгового совета и член Триумвирата, тут же распорядился готовиться к торжественной встрече. Но праздничная суета, охватившая Сен-Доменг, мало радовала трёх молодых испанцев. Скоро эскадра будет здесь. А это тысячи разбойников, которые вмиг разорвут каждого, кто посмеет поднять руку на любого из них.

— Надо поторопиться! — настаивал Диего. — Я уже вызнал: этот квартирмейстер, будь он проклят во веки веков, если не его вахта, каждый вечер наведывается в тот грязный кабак. Ужинает, напивается и нанимает девку, если после игры денег хватает. Так вот: как раз сегодня его вахта. А завтра его можно будет подстеречь!

Все трое поклялись страшной клятвой никому ничего не говорить и непременно явиться назавтра к месту встречи. Во всеоружии. При полном параде. Разве не приказал Аллен готовиться к празднику? Вот они и наденут свои лучшие одежды! И пойдут вершить свой праздник!

Сведения, которые получил Диего, раскошелившись на целых пять су для шустрого уличного мальчишки, подтвердились. Следующим вечером квартирмейстер Роже Пикар действительно был замечен в том самом кабаке, куда, помнится, и они мылились — за услугами гулящих девок. Юные испанцы не придумали ничего лучше, кроме как зайти туда же. На этот раз они были при деньгах: по случаю подготовки к празднику родители выдали любимым чадам на карманные расходы по сорок-пятьдесят серебряных ливров. Заняв лучший стол и заказав самые дорогие блюда, трое юношей надеялись продемонстрировать этим своё превосходство над грязными пиратами. Но не тут то было! Проклятый Пикар словно в насмешку над молодыми испанцами, швырнул на стойку пригоршню монет, среди которых поблёскивало золото.

— Всем вина за мой счёт! — проревел негодяй, и, заметив вытянувшиеся физиономии богато разодетых юношей, противно загоготал. Совсем как в тот раз. Видать, узнал, паршивец.

Понимая, что для соперничества с ним на этом поприще у них попросту не хватит денег, Диего, Педро и Руис молча доели свой ужин и ретировались из таверны. Пить за счёт пирата они не стали. Диего едва поборол искушение демонстративно вылить его угощение на пол. Остановило лишь то, что тогда проклятый ладрон уж точно полез бы в драку прямо в зале, а это их никак не устраивало. Если они с ним одним справиться не смогли, то три десятка таких же разбойников попросту размажут их по стенке. И скажут, что так и было. Испанцы просто оставили кружки с вином на столе, нетронутыми. Пусть пьёт кто хочет. И, покинув эту дыру, отправились в облюбованные заранее кусты — сидеть в засаде.

Ох, и долго же им пришлось в этой самой засаде сидеть! Время не шло, а ползло, словно улитка. Трое «заговорщиков» успели проклясть и свою идею, и беспощадное комарьё, и сволочного пирата, решившего, видимо, не покидать кабак, пока не пропьёт все денежки. Диего тихо ругался сквозь зубы. Ещё немного — и приятели плюнут на всё, уйдут домой. «Если этот ладрон не появится через полчаса, я тоже пойду домой! Не то комары выпьют всю мою кровь, и я уже буду не в силах поднять шпагу!»

«Ладрон» словно подслушал его мысли. Появился. Ещё более пьяным и мерзким, чем в прошлый раз. Но теперь трое испанцев, хорошо знавших, как опасен этот пират даже в таком свинском облике, были наготове. И при оружии… Пикар успел услышать шорох за спиной. Даже успел обернуться и состроить страшную рожу. Но шпага торжествующего Диего вонзилась ему в грудь. Испанец целил в сердце, однако проклятый разбойник успел отшатнуться в сторону, и клинок попал ему в правое лёгкое. Чёртов пират заревел, словно раненый бык, и, несмотря на тяжёлую рану, одним ударом опрокинул Диего наземь. На сей раз юный испанец не лишился сознания. Просто чётко осознал приближение собственной смерти: теперь-то точно его пришибут. Но тут сзади на француза обрушились Педро и Руис, не на шутку испугавшиеся за друга. Проклятый квартирмейстер захрипел — кинжалы пробили ему шею и правую ключицу. «Крепкий мужик, — на мгновение подумалось Диего. — Я бы уже давно был мёртв». Пикар же пока не умер. Стряхнув с себя обоих дружков Диего, он обернулся… и повалился на землю, истекая кровью.

— Бежим! — выдавил из себя Педро.

Объяснения не требовались: трактир близко. Сейчас оттуда потянутся другие ладроны и наверняка заметят тело квартирмейстера. Не хватало, чтобы они ещё заметили, кто его порезал! Диего, чувствуя головокружение и боль — Пикар всё-таки хорошо приложил его по черепу — с трудом поднялся на ноги, вытащил шпагу из тела француза, обтёр пучком травы и поковылял за друзьями.

Дело сделано. А там, глядишь, всё обойдётся: никто ведь их не заметил, правда?

8

О, как Сен-Доменг встречал эскадру! Как палили пушки форта, салютуя победителям! Как радовались горожане, надевшие свои праздничные одежды и высыпавшие на набережную! А когда флагман дал залп холостыми зарядами одновременно с обоих бортов, на берегу раздалось громогласное «ура» и полетели вверх шляпы. На домах были развешаны трёхцветные флаги Сен-Доменга, но и этого казалось мало: некоторые молодые горожане — именно горожане, а не матросы! — нацепили такие же флаги на длинные палки и размахивали ими, словно знаменосцы, взобравшиеся на стены вражеской крепости. Этьен при этом подумал: «Вот теперь эти люди и впрямь стали гражданами нового государства. Не французы, голландцы, англичане и испанцы здесь собрались — а граждане Сен-Доменга. Хорошая идея, неплохая реализация. И клянусь, я не позволю разрушить это каким-то ублюдкам!»

Он уже знал кое-какие подробности вчерашнего покушения на Роже Пикара. Квартирмейстер, конечно, не подарочек, но если он помрёт, из-за тех трёх дураков может рухнуть пока ещё хрупкий мир между общинами Сен-Доменга. Да, Этьен уже знал имена преступников. Диего Эстрада, Педро Сантос, Руис Эскобар. Три молодых идиота, решивших устроить Пикару месть за то, что он на днях как следует их отпинал. Установить личности и мотивы неудавшихся убийц для парней из службы Этьена не составило большого труда. Гораздо труднее оказалось скрыть эти сведения от всех остальных, и в первую очередь, от брата Роже — Пьера. Капитан Пикар рвал и метал, клялся собственными руками разорвать тех, из-за кого его брат лежит при смерти. Хорошие дела, если пираты пойдут резать всех испанцев подряд! Да генерал с него самого, с Этьена, в первую голову шкуру спустит! Только-только что-то получаться начало — и нате вам…

«Сен-Доменг, — Этьен был одним из немногих, кто не проявлял бурной радости при виде входящей в бухту эскадры. — Мечта, которая понемногу облекается плотью и кровью. Мне нравится эта мечта, хоть и не всё тут так гладко, как задумывалось». Да, не всё здесь было гладко. Но победа — первая настоящая и столь масштабная победа Сен-Доменга! — заставляла жителей острова гордиться флагом своей странной республики…

— Они ещё поплатятся за это.

Этьен едва расслышал эти слова, сказанные по-английски, и сразу насторожился. Сегодня он был одет как обычный матрос, переговаривался с помощниками по-французски, вот англичанин и решил, что его никто не поймёт. Этьен присмотрелся внимательнее. Так и есть: сэр Чарльз Ховард, посол Англии, признавшей заморскую республику полгода назад. А кто это рядом с ним? Какой-то лейтенантик? Секретарь посольства? Но тоже англичанин, судя по покрою камзола и фасону шляпы. «Чёрт! — мысленно ругнулся Бретонец. — Я знал, что они нас терпеть не могут, но не думал, что они рискнут высказаться так откровенно!.. Одно хорошо: Алина и без меня прекрасно понимает, кто истинный враг этой страны».

Да, такая новость могла омрачить любую радость и испортить любой праздник. Тут ни в какое сравнение не идёт даже гора бумаг, накопившихся за время её отсутствия… Галка, выслушав Этьена, нервно прошлась по кабинету. Джеймс и Влад обменялись встревоженными взглядами.

— Ты точно уверен, что твои парни выследили настоящих убийц? — спросила Галка.

— Они даром хлеб не едят, генерал, — спокойно ответил Этьен. — Все трое сейчас сидят по домам, уверенные, будто им ничего не грозит. Если вдруг что-то прознают и попытаются сбежать — их приловят у дверей.

— Надо брать, пока не поздно, — сказал Влад. — Шила в мешке не утаишь. Если их посадить сейчас, всё быстро уляжется. А если затянуть — капитан Пикар сам пронюхает, кто подрезал его братца, и тут такое начнётся — мама не горюй!

Галка думала о том же. Но как это провернуть? Нагрянуть с полицейским ордером и десятком дюжих парней? Так эти придурки ещё в окна прыгать начнут, ноги поломают, крику не оберёшься…

— Этьен. — Идея пришла в голову как всегда неожиданно, и как обычно оказалась сумасшедшей. — Кто там в этой грешной троице верховодит? Чья идейка была?

— Диего Эстрада. Он больше всех пострадал от кулаков Роже, и свидетели уверяли, будто он не раз прилюдно ругал своего обидчика и даже клялся зарезать.

— Идиот… Ладно, скажи парням, чтобы по-тихому обложили дома остальных и следили за каждым движением. А я навещу сеньора Эстраду-старшего.

— Одна ты туда не пойдёшь, — твёрдо заявил Джеймс.

— Хорошо, Джек, мы пойдём туда вместе, — на удивление легко согласилась Галка…

Из дневника Джеймса Эшби

Я считал, что у глупости человеческой всё же есть какие-то границы. Мы ведь творения Божьи, в каждой душе горит искра Его благодати! Оказывается, нет предела совершенству.

Вряд ли уважаемые сеньоры, как раз собравшиеся в доме купца Луиса Эстрады, ожидали нашего визита. Они так испугались, что я уже собирался послать за доктором. И с перепугу решили, будто Эли в курсе их заговора. Эли же действительно притворилась, будто ей всё известно, и это намного облегчило ей задачу…

Испанцы сидели тихо, как пришибленные. А Галка переводила суровый взгляд с одного сеньора на другого.

— Итак, господа, — сказала она, выцеживая каждое слово сквозь зубы, — надеюсь, вам понятна вся безнадёжность вашего положения? А теперь давайте подумаем, как из этого положения вы будете выбираться… Мало того, что вы вознамерились способствовать свержению властей республики — вы укрываете в своих домах убийц. Не смотрите на меня так, будто не знаете, в чём дело. Вчера вечером было совершено покушение на убийство квартирмейстера Роже Пикара, офицера флота Сен-Доменга. Я знаю, кто это сделал, знаю, почему. Знаю и то, что в данный момент трое покушавшихся сидят по домам. Я о вашем сыне, сеньор Эстрада, а так же о ваших чадах, сеньоры Сантос и Эскобар. Не дёргайтесь, все выходы из ваших домов блокированы, мышь не проскользнёт.

— Господи, помилуй… — простонал Луис Эстрада. — Мой сын! Мой единственный сын!.. Сеньора генерал, что же нам делать? Как я могу отдать единственного ребёнка на растерзание…

— Ваш сын уже далеко не ребёнок, уважаемый, — сухо ответил Джеймс. — В семнадцать лет я уже отвечал за свои поступки как взрослый. Кроме того, никакого «растерзания» не будет, если вы сами выдадите страже преступников. Будет суд. Роже Пикар выжил, и доктор клянётся, что хоть пациент и потерял много крови, он ещё долго будет сквернословить и пьянствовать по тавернам. Пусть это не лучший образчик рода человеческого, но наши законы распространяются на всех. На всех, сеньоры! — Эшби намеренно сделал акцент на последних словах. — Городской прокурор — испанец. У вашего сына и его друзей есть шанс отделаться пятью годами соляных копей. Поверье, это куда лучше виселицы.

Луис Эстрада, представив своего наследника в каторжных лохмотьях, на цепи, машущего киркой и исходящего рудничным кашлем, бурно разрыдался. Воспитал сыночка, нечего сказать… Он ещё смутно надеялся растрогать нежданных гостей искренним родительским горем, но сеньора генерал грубо развеяла эти надежды.

— У нас тоже единственный сын, сеньор Эстрада, — мрачно проговорила она. — И мы с мужем тоже любим его больше всех на свете. Но если он в будущем совершит нечто подобное, мы сами его свяжем и приведём в тюрьму, как бы это ни было нам больно. Дело не только в законе, который един для всех. Дело в том, что если вы не выдадите своих сыновей под суд, брат и друзья Роже Пикара сами обо всём прознают. И тогда начнётся уже самосуд. Вы хоть понимаете, какой кошмар начнётся в городе? Всех испанцев пустят под нож только потому, что трое молодых придурков подрезали одного пьяницу, а взрослые дураки не захотели выдать их страже. Не надейтесь на моё слово, сеньоры. Я при всём желании не смогу остановить своих людей, когда они пойдут по улицам с ножами в руках!

— Выбирайте, сеньоры, — добавил Джеймс. — Либо вы отдаёте провинившихся под суд, либо никто не сможет гарантировать безопасность испанской общины Сен-Доменга. Вы попросту погибнете все. Вместе с сыновьями.

— Как вы жестоки, сеньора! Бог и святая церковь учат нас милосердию! — рыдал Луис Эстрада.

Галку словно кнутом ударили — так она вскинулась и прожгла испанца гневным взглядом.

— Святая церковь? Милосердие? — в её голосе слышался звон стали. — Кто-то из служителей святой церкви сказал однажды Симону де Монфору, опасавшемуся убить вместе с еретиками и истинно верующих: «Убивай всех, сын мой, Бог узнает своих». Уж не этот ли урок милосердия вы имели в виду?..

Когда супруги Эшби покинули дом испанца, впустив туда четверых парней из стражи, Джеймс посмотрел на жену… и увидел в её глазах слёзы.

Я видел, с каким лицом Эли бросилась навстречу маленькому Джону, когда малыш выбежал на улицу с криком: «Мама приехала!» Моя милая, моя бедная Эли, самой судьбой обделённая правом на материнство, как же она любит нашего приёмного сына! Я представляю, каких усилий ей стоило не поддаться на слёзы испанца, испугавшегося за своего единственного ребёнка. И хорошо представляю, что творится в её душе сейчас…

9

«Матка бозка, заступница небесная, на тебя уповаю. Защити. Убереги своим покровом, отведи глаза еретиков, пока дело не будет сделано…»

Богуш, кривясь от боли, поднялся с колен. Перекрестился, отвесил ещё один поклон статуе Деве Марии. Вот теперь он готов. Ксёндз Винцент уже исповедовал и причастил его, остаётся лишь одно: выполнить свою миссию. Еретичка в городе. Если верно то, что он успел вызнать, она сегодня обязательно явится к епископу Павлу. «Странно. Почему епископ, святой человек, не обратит её в истинную веру? Или она так нагрешила, что даже епископ не надеется спасти её душу обращением? Тогда… тогда сам Господь сегодня будет ей судьёй».

У него были все причины поторопиться с исполнением воли Божьей. Стража медленно, но верно разматывала запутанную нить, протянувшуюся от задушенной блудницы в келью, где святые монахи доминиканцы поселили приезжего поляка. Если не совершить суд Господень сегодня, завтра его могут потащить в тюрьму, и не спасут даже стены монастыря. Отец Винцент… он уже отпустил ему грехи вольные и невольные. А убийство еретички будет искуплено мученической смертью. После чего Богуш наверняка окажется в царстве небесном, где нет ни боли, ни греха…

Разбойница появилась в соборе вскоре после службы, когда епископ уже снял облачение, оставшись в скромной повседневной ризе. Богуш решил прислушаться к их разговору. А вдруг святому человеку удастся уговорить упрямую еретичку принять свет истинной веры? Тогда кинжал будет ни к чему. Ведь раскаявшийся еретик лучше заблудшего единоверца. Так говорил ксёндз Ежи, настоятель костёла в его родном Чарнове… К сожалению, беседа шла на испанском языке, которого Богуш не знал. Но раз еретичка не поцеловала святому человеку руку и не пошла в исповедальню, значит, дьявол крепко держит её душу в своих когтях.

«Может ли быть, что подобная смерть искупит её грехи? — вдруг подумал Богуш. — Если так, то ещё одна душа будет спасена пред лицом Господа. Спасена моей верой!»

Последний аргумент оказался решающим. Богуш и без того неотрывно смотрел на женщину в мужской одежде, а сейчас просто впился в неё взглядом. Всё. Сейчас — или никогда.

— Ясновельможна пани! — воскликнул он, словно только в этот миг узнав её. — Ясновельможна пани, прошу вашей защиты и покровительства!..

С польским языком у Галки отношения были никакими. То есть, знала несколько слов, подцепленных у старой польки, ещё в молодости сбежавшей от террора бандеровцев и жившей по соседству. Но чтобы стопроцентно всё понимать — нет. Хотя родственные славянские корни были узнаваемы даже за большим количеством шипящих звуков.

— Поляк? — спросила она, от неожиданности сбившись на русский язык.

— Поляк! — радостно закивал незнакомец, подходя поближе. — То есть правда, пани!

— А пана не смущает, что я… Ах, чёрт!

Поляк был уже в двух шагах, и клинок мелькнул так быстро, что Галке даже с её абордажным опытом едва удалось уклониться влево. Мадам генерал краем глаза увидела, какой ужас отразился на добром лице отца Пабло. Старик сделал движение — ни дать, ни взять, сейчас кинется самолично пресекать непотребство, чинимое в святом храме. И напорется на кинжал. Галка, недолго думая, вырубила поляка, сильно ударив основанием ладони ему в челюсть. Убийца-неудачник бесформенным мешком повалился на каменный пол.

Галка сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула, избавляясь от последствий мгновенной мобилизации всех сил организма.

— Вот так, — сказала она по-испански. — Всё-таки искусство боя без оружия имеет некие преимущества, отец Пабло, — добавила она, заметив, что старый епископ тоже облегчённо перевёл дух. — Его можно спокойно применять для самозащиты даже в святом месте.

И принялась вязать бесчувственного поляка его же собственным поясом.

— Увы, сеньора, в наше страшное время даже храм не может служить надёжным укрытием, — искренне огорчился епископ, мысленно сокрушаясь, что не сумел предотвратить насилие. — Как я не разглядел!..

— Сама хороша… Ладно. Вы не будете возражать, если я позову парней? А то как-то неохота самолично тащить этого типа на своём горбу.

— Вы станете применять пытки, дабы он сознался?

— Нет, — холодно усмехнулась Галка, заметив, что связанный приходит в себя. — Я думаю, наш друг сам всё по-хорошему расскажет.

— Схизматичка! — в полнейшей, но бессильной ярости процедил поляк. На хорошем русском языке, между прочим. — Холопка московская! Мы вас давили при Сигизмунде и ещё подавим!

— Та годі тобі, - Галка в кои-то веки заговорила на своём втором родном языке — украинском. — Сидів би в своєму Ченстохові, чи де таких дурнів народжують, та не ганьбив свою Речь Посполиту на весь світ. А я родом з Запорізької Вкраїни… Отака нині твоя вдача, хлопче.

Судя по тому, как округлились, а затем отразили неподдельный страх светлые глаза поляка, этот язык он если и не знал как русский, то понимал в достаточной степени. И он впал в грех уныния. Ибо те, кто родом с Запорожской Украины, поляков жаловали ещё меньше, чем московиты. Не забыли там ещё «подвиги» Иеремии Вишневецкого, ох, не забыли…

— Моя вина! — Этьен разве только бороду на себе не рвал. — Я столько внимания уделил тем трём мальчишкам, что не сообщил вам о поляке! Меня же предупреждали! Я же следил за ним!.. Никогда себе не прощу!

— Ну, хватит, Этьен, что было, то прошло, — постаралась успокоить его Галка. — Я тоже лажанулась на всю катушку. Представляешь, когда он со мной по-польски заговорил, я сразу расслабилась. Родные слова, ностальгия и всё такое прочее… Моё счастье, что он дурак. Умный бы сразу сообразил, что сухопутной крысе с нами в одиночку не справиться.

— Твоё счастье в том, что сегодня дьявол оказался сильнее! — Богуш гневно сверкнул глазами. — Но настанет день расплаты!

— Ещё один пророк, мать его так, — Галка ругнулась по-французски, чтобы все присутствующие поняли. — Ну, что ж, Этьен, он твой… А ты, парень, даже не представляешь, во что влип, — это уже поляку. — Не надейся умереть. Эти ребята так хорошо знают своё дело, что ты не покинешь этот мир, пока не выложишь им всё.

— На дыбу, — Этьен кивнул двоим подчинённым, и те моментально завернули поляку руки за спину.

— Стойте! — взвыл Малецкий. — Не надо, я всё скажу!

Этьен слышал про людей, которым нестерпима даже наималейшая боль, но видеть не доводилось. Впрочем, это всегда можно проверить. А пока что он сделал палачам знак повременить, пододвинул к себе письменный прибор и обмакнул перо в чернильницу.

— Ну, давай, парень, выкладывай, — недобро усмехнулся Бретонец. — Дыба никуда не убежит. И ты — тоже.

Отец Висенте писал письмо в Мехико. Очередной отчёт, только и всего. Но сколько в нём было горечи! «Серебряный флот», который сейчас необходим Испании как воздух, захвачен пиратами! Знатные гранды и богатейшие купцы Новой Испании, бежавшие от зверств, учиняемых дикарями майя, сейчас сидят в крепости Санто-Доминго и ждут, когда родственники внесут за них выкуп! И это при том, что пираты отняли у них все перевозимые ценности!.. Зверьё, еретики проклятые… Ну, ничего. Скоро им будет нанесен такой удар, что они не оправятся!

Письмо было уже отправлено, когда фра Эстебан сообщил об аресте трёх молодых испанцев, купеческих сыновей, обвинённых в покушении на убийство, и предстоящем суде над ними. Услышав фамилии арестованных, отец Висенте так и обмер: это же сыновья тех самых купцов, которых он вовлёк в заговор против пиратов! Что если мальчишки знают о замыслах отцов и захотят купить себе жизни, рассказав об этом следователю? Здесь полицейское дело поставлено отменно, и следователь обязательно уцепится за возможность раскрыть заговор! А купцы, чтобы снять с себя хоть часть вины, обязательно назовут имя инициатора! Его имя!

— Фра Эстебан, сообщите отцу настоятелю, что мне необходимо срочно отбыть в Мехико, — сказал отец Висенте. — У меня есть сведения, которые я не могу доверить бумаге.

Монах поклонился и вышел.

«Бежать. И как можно скорее!»

Голландских кораблей в порту было предостаточно, и — какое счастье! — один из них как раз собирался идти в Веракрус. Отец Висенте договорился с его капитаном («Еретик-протестант, а ради денег повезёт хоть католика, хоть самого чёрта!») и сразу поинтересовался, когда отплывает его бригантина.

— Через три склянки, — последовал ответ. — Вы уж не опаздывайте, святой отец, ждать вас никто не будет.

— Не раньше? — на всякий случай поинтересовался иезуит. — Не хотелось бы явиться в порт ровно через полтора часа и увидеть ваши паруса на горизонте.

— Если я сказал — через три склянки — значит, так и будет, — процедил голландец.

— Может, мне сейчас подняться на борт?

— Ещё чего? Там погрузка идёт полным ходом. Ваше преосвященство, чего доброго, мешком придавит, — заржал нечестивец.

— Ну, через три так через три…

Походный сундучок при нём, можно было бы и сразу погрузиться в лодку и плыть на голландскую бригантину. Но еретик упёрся, а настаивать — значит, навлечь на себя подозрения. Можно скоротать время в какой-нибудь более-менее приличной таверне, несмотря на их богохульные названия. То «Красотка» какая-нибудь, то «Пивная кружка», то «Старый пират». Последнее заведение, кстати, оказалось ближе всех к пирсу, и отец Висенте, мысленно положив попросить монсеньора архиепископа отпустить ему сей невольный грех, проследовал туда.

Хозяин таверны был под стать вывеске: такой же грубый. И наверняка бывший пират, наживший своё состояние грабежом испанцев. Заметив католического священника, трактирщик послал к нему одного из слуг.

— Что вам угодно, сеньор? — звонко спросил мальчишка-мулат. Спросил по-испански.

— Стакан воды, — самым умиротворённым тоном, на какой он был способен, сказал отец Висенте.

Мальчишке, видать, не впервой было обслуживать постящихся священников, и он умчался на кухню за водой. Вскоре требуемое было доставлено, и отец Висенте с благодарностью выпил воду. Свежую, холодную, словно только что из источника. Наградив мальчика медной монеткой, он достал из кармана Библию формата in octavo и углубился в чтение.

— Не помешаю, святой отец?

За чтением отец Висенте и не заметил, как к нему за стол подсел сам хозяин таверны.

— Нет, сын мой, — хоть этот пират наверняка еретик, отец Висенте счёл нужным обратиться к нему как к единоверцу. — Чем могу быть вам полезен?

— Я вот хотел прояснить для себя одну закавыку, — ухмыльнулся трактирщик. Его страшная рожа сделалась при этом совсем зверской, но отец Висенте сразу распознал в нём очень умного человека. — Вы уж простите, святой отец, я не католик. Но вы, католические попы, лучше всех в мире разбираетесь в подобных тонкостях. Потому я и решил обратиться за разъяснениями именно к вам.

— Спрашивайте, сын мой, я всегда готов услужить любому христианину, к какой бы конфессии он ни принадлежал.

— Скажите мне, святой отец, — ухмылочка трактирщика стала ещё страшнее, отчего отцу Висенте сделалось не по себе, — вот если бы я был священником, даже протестантским, и в то же время шпионил для своей страны, то есть, служил бы светским властям — это было бы благим делом?

— Сложно сказать, — отец Висенте уже понял: провал. Но смутная тень надежды не оставляла его. Вдруг удастся вывернуться? — Если вы не преступали бы заповедей Господних, это безусловно было бы благим делом.

— А как насчёт подстрекательства к убийству?

Удар за ударом… Значит, это не испанцы его выдали, а чёртов поляк попался! И если в порту всё спокойно, то пиратка жива!

— Простите, сын мой, я не могу понять, к чему вы клоните, — выучка, тем не менее, брала своё: отец Висенте был спокоен, как ясное небо. — Я всего лишь скромный служитель церкви, прибыл сюда по церковным делам, и должен отбыть в Мехико тоже как служитель церкви. Ни в одной цивилизованной стране не задерживают слуг Божьих под надуманными предлогами…

— Слуг Божьих — может быть. А вот испанских шпионов задерживать иногда очень полезно, — хмыкнул пират. — Не советую дёргаться, святой отец. У меня пистолет, он заряжен, и стреляю я без промаха.

«Где я допустил ошибку? — это была единственная мысль, которая в данный момент волновала отца Висенте. — Где была осечка?..»

Господь молчал. А пираты, скорее всего, не станут отвечать на этот вопрос.

Эпилог

Граммон завалился в Алькасар де Колон словно в очередной кабак: пьяным и грязным. Впрочем, другим его в последнее время почти и не видели, даже его друг де Графф. Но взгляд у шевалье был совершенно трезвый и на редкость мрачный.

— Ждёшь испанцев? — процедил он, упав на первый попавшийся стул. — Мир подписать хочешь?

— Хочу, — кивнула Галка. — А ты против?

— Если бы только я! — воскликнул Граммон. — Я знаю, тут уже больше половины парней семьями обзавелись, корни пустили. Когда жена с детишками под боком, война ни к чему, это верно. А ты подумала о парнях, которые не знают иного занятия, кроме как грабить испанцев? Если ты заключишь мир с испанцами, они тебе этого в жизни не простят!

Галка давно обдумывала этот вопрос. И вариант, недавно предложенный Владом, показался ей действительно привлекательным.

— Знаешь что, шевалье, приходи-ка сегодня вечерком, — сказала она. — Перетрём проблему, а заодно поужинаем.

— Добро, зайду, — Граммон обмахнулся засаленной шляпой. Что она ещё там напридумывала?

К вечеру шевалье изволил побриться, помыться и одеться поприличнее. Всё-таки дама пригласила, хоть и в генеральском чине. Втихомолку он надеялся на ужин вдвоём, а там, глядишь, мадам разомлеет от выпитого и станет поуступчивее. Мало ли, чего она там наговорила на борту флагмана… Надежды развеялись утренним туманом, стоило ему переступить порог столовой. Эшби и Вальдемар. Её муж и её брат. Семейный ужин, так сказать. Шевалье покривился, но спокойно занял своё место за столом. Гостям прислуживали двое — англичанин Джордж и негритянка Сюзанна, дочь кухарки. Разложив снедь по тарелочкам и разлив вино в бокалы, они удалились.

— Ну, что вы на меня уставились, будто видите в первый раз? — шевалье де Граммон как обычно был образцом невежливости. — Позвали утрясать проблему — давайте утрясать.

— Правильно, — хихикнула Галка. — Раньше сядешь — раньше выйдешь.

— Ты о чём? — не понял Граммон.

— Не обращай внимания, это просто шутка. Неудачная, — поспешила успокоить его мадам генерал. — Не думай, будто мы не предвидели, что дело может обернуться таким образом, — уже гораздо серьёзнее проговорила она. — Мы давно обдумывали, как решить эту проблему, и, кажется, у нас появилась дельная мысль.

— «У нас», — хмыкнул француз.

— Да, у нас, — подтвердил Влад. — Мы, понимаешь ли, собираемся жить на этом острове ещё довольно долго и относительно мирно. Потому полных два года только тем и занимались, что улучшали демографическую обстановку в Сен-Доменге. Грубо говоря, всячески поощряли парней заводить семьи. Сам понимаешь, что на это повелись не все. На себя хоть посмотри, — хмыкнул капитан «Бесстрашного». — Вот мы и подумали…

— За нас подумали, — едко уточнил Граммон.

— Ты не дослушал, — Влад холодно усмехнулся, но продолжал. — На земле ещё столько интересных мест, что всем нам хватит места под солнцем. Если тебе не нравится, что Сен-Доменг собирается ближайшие лет десять-пятнадцать жить в мире, езжай в Европу, там идёт война.

— Парень, я создан для того, чтобы всем мешать, — хмыкнул шевалье. — Если мне взбредёт в голову помешать заключению мира между Сен-Доменгом и Испанией — я это сделаю.

— Приятель, если тебе придёт столь неудачная мысль, мне тоже может чего-нибудь не того в голову брякнуть, — Галка отхлебнула глоточек вина. — Не забывай: по части неприятных сюрпризов мы с тобой равные соперники.

— Я помню.

— Тогда давай не нарываться на конфликт, приятель. Мне ссора с тобой нужна как зайцу тормоз. Да и тебе тоже она ни к чему. Но если ты останешься в Сен-Доменге и будешь совать мне палки в колёса, драка между нами неизбежна. И ещё неизвестно, кто победит.

— Тогда давай решим дело миром, — согласился Граммон. — Ваше предложение я слышал. Не хотите послушать моё?..

— Там, в Алжире, были свои законы, а здесь свои, — настаивала Галка. — Вставай, прогуляемся. А то сидишь тут, как канарейка в клетке!

Мариам сдалась. В конце концов, если женщина одета по-мужски, вооружена и опасна, то вполне можно выйти на улицу в её сопровождении, как если бы это был мужчина. И обе дамы пошли гулять на набережную. Мариам завернулась в цветное покрывало и закрыла лицо чадрой, являя миру лишь чудесные глаза — даже живя среди христиан она не осмеливалась нарушать законы шариата.

— Тебе не тяжело? — спросила Галка.

— Нет, — сквозь тонкую ткань чадры угадывалась улыбка Мариам, а в её непроницаемо чёрных глазах появилось странное выражение — смесь лукавства и нежности. Египтянка погладила живот, заметный даже под мешковатым покрывалом. — Он непоседа, как и его отец, но это совсем меня не беспокоит.

— Уверена, что будет мальчишка? — рассмеялась Галка. — А вдруг девочка? Что тогда?

— Пусть будет девочка, — согласилась Мариам. — Господин сказал, что одинаково обрадуется и сыну, и дочери. И что это наверняка не последний наш ребёнок.

«Билли не рассказал ей, как когда-то клялся не жениться даже под угрозой расстрела на месте, — мысленно похихикивала Галка. — Зато меня сватал за каждого встречного капитана!»

— Господин очень добрый, — продолжала Мариам. — За всё время ни разу не ударил меня, не накричал… Мой прежний господин за три месяца побил меня трижды: он призывал меня на ложе, а я была нечиста. Потом… Я никому не говорила, а тебе скажу. Когда вы напали на Алжир, я подумала: вот воля аллаха. Либо меня убьют, либо я стану свободной. Я думала так: рано или поздно я начну толстеть, моё лицо покроется морщинами, и господин выгонит меня из дому, как выгнал свою предыдущую любимую жену, когда купил меня. Пусть лучше аллах пошлёт мне смерть или сделает женой христианина. У вас же положено иметь только одну жену.

— Значит, ты считаешь, что с Билли стала свободной, — философия юной мусульманки казалась Галке несколько диковатой. Как на её собственный характер, прежний муженёк Мариам, имей он несчастье привести в свой дом такое стихийное бедствие, прожил бы очень недолго. — А что бы сказали на это ваши муллы?

— Ничего хорошего, — вздохнула Мариам. — Но я живу так, как подсказывает мне сердце, и рада столь щедрому дару аллаха.

Мариам была вдвое моложе Галки — действительно, ещё пятнадцати не исполнилось! — но её мудрости хватило бы на полдюжины женщин.

— И я живу так, как подсказывает мне сердце. В этом мы с тобой похожи, Мэри, — сказала Галка, наблюдая, как над какой-то лавкой подвешивают свежевыкрашенную вывеску. Навстречу обеим женщинам шли несколько молодых людей в камзолах военного покроя. Поклонились. Мадам генерал поклонилась в ответ. — Но если бы я могла выбирать судьбу, то была бы далеко отсюда.

— Омар Хайям однажды написал о таких, как ты, — мягко проговорила Мариам.

— Правда? — улыбнулась мадам генерал.

— Он наверняка имел в виду мужчин, но ты… ты ничем не хуже.

Лучше впасть в нищету, голодать или красть,

Чем в число блюдолизов презренных попасть.

Лучше кости глодать, чем прельститься сластями

За столом у мерзавцев, имеющих власть.

Мариам продекламировала эти стихи нараспев, по-французски. Видимо, сама перевела, чем втихомолку гордилась. Пять языков, умение петь, танцевать, играть на лютне, сочинять стихи… Чем лучше образована невольница, тем дороже её можно продать. И неважно, что хозяином её может оказаться как поклонник красоты и поэзии, так и какой-нибудь ублюдок, способный избивать женщину только за то, что она женщина.

— Не всё так просто, Мариам, — Галке невольно вспомнилась её поездка в Версаль. Последствия отравления давно прошли и забылись, а рана в душе не зажила до сих пор. — Если бы ты знала, какая это мерзкая профессия — политик…

Женщины посидели в «Старом пирате», где Причард, мысленно усмехаясь над предрассудками мусульманки, выделил им отдельный кабинетик. Таверна гудела: все обсуждали вчерашнее событие — уход «Ле Арди» капитана Граммона и нескольких кораблей его единомышленников. Мадагаскар! Далёкий остров у восточного берега Африки! Зачем ему понадобилось отправляться так далеко?.. Лёгкая перекуска — и обе дамы снова вышли на свежий воздух. Теперь — на пирс, к зданию портового управления. Здание было новое, только построенное. Из кирпича: Сен-Доменг рос, как на дрожжах, два кирпичных заводика едва справлялись с заказами подрядчиков. Маляры ещё красили двери и ставни — ураганы здесь проносятся часто, без ставен не сохранишь окна — каменщики заканчивали вымостку площадки у крыльца. А над дверью уже укрепляли герб Сен-Доменга: так полагалось отмечать все административные здания… Ещё недавно герб был «немым» — без девиза. Но сейчас решением всех трёх советов республики был утверждён новый его вариант. Всё тот же кораблик, всё те же скрещённые под корабликом крюк и сабля. Но над кораблём теперь сияли несколько звёзд, а под гербом располагалась лента с девизом на латыни:

PER ASPERA AD ASTRA

— «Per aspera ad astra», — вслух прочла Галка. — В самом деле, хороший девиз для такой сумасшедшей страны, как наша.

— Что он означает? — спросила Мариам. — Прости, я не знаю латыни.

— «Через тернии к звёздам», — охотно перевела мадам генерал. Она тоже не знала латыни, но это выражение встречала ещё в своём мире. — Да, к звёздам… Далеко, но чертовски заманчиво!

«К звёздам, — думала Галка, проводив Мариам домой и вернувшись в Алькасар де Колон. — К тем самым звёздам, украденным у нас и ловко подмененным на пресловутые сто сортов колбасы. Которую, кстати, далеко не каждый может купить. Да, мы разбойники. Мы воруем серебряные флоты и берём выкуп за пленных донов. Но если именно отсюда будет начат путь, который приведёт нас к звёздам… Да ради такого шанса я готова подохнуть какой угодно смертью, драться с кем угодно, портить жизнь всем, до кого только дотянусь, воевать и заключать мир! Я готова на всё!»

До звёзд было ещё далеко. Пару сотен лет так уж точно, да и то — при самом благоприятном стечении обстоятельств. И идти к ним придётся через такие тернии!..

Но звёзды того стоят.

Примечания

Строчки из либретто оперы «Фауст»

Вариант одного из самых приличных анекдотов о поручике Ржевском.

Мидель-дек — нижняя батарейная палуба, опер-дек — верхняя.

Город на побережье Норвегии.

Переиначенная Галкой фраза из «Острова сокровищ» Стивенсона.

«Вельможа» (исп.)

Тимберовка — капитальный ремонт корабля.

Шкот — снасть, закреплённая за нижний угол прямого или нижний задний угол косого паруса (шкотовый угол) и проведённая в направлении к корме судна. Шкоты удерживают в желаемом положении нижнюю шкаторину паруса. Шкотами также называют снасти, закреплённые за верхние углы аварийного пластыря.

Фал — снасть, служащая для подъёма некоторых рей, парусов (кливер-фалы), сигнальных флагов и т. д.

В те времена уже давно использовались примитивные «патроны» с чёрным порохом и пулей, склеенные из бумаги, но изготовлялись они не мастерами-оружейниками, а солдатами, непосредственно перед боем.

Капсюль. Гремучую ртуть в нашем мире впервые синтезировали в 1799–1800 годах. Здесь Мартин решил опередить прогресс более чем на 120 лет. И он же просто обязан знать, что гремучая ртуть (фульминат ртути) как правило сильно реагирует с металлами, потому он наверняка предусмотрел этот момент при изготовлении даже таких примитивных патронов.

«Антонов огонь» — гангрена.

Рейд Кристофера Мингса в конце 1662 года.

Распространённое в то время официальное название Голландии.

В нашей истории адмирал Рюйтер был смертельно ранен в сражении у Агосты, а его оппонентом был командор Дюкен. Который впоследствии наголову разгромил испано-голландский флот и надолго обеспечил господство Франции в Средиземноморье. Но в описываемой здесь альтернативной ветви истории Дюкен как раз в это время должен был возвращаться во Францию после захвата Кубы. Естественно, он не мог находиться в Средиземном море и сражаться с Рюйтером, что и предопределило иной исход сражения.

Как уже было отмечено ранее, в этом альтернативном варианте истории встреча Дюкена и Рюйтера так и не состоялась.

Assassinat — злодейское убийство (фр.). Пошло от «асассинов» — исмаилитов, мусульманской секты наёмных убийц, с которыми в своё время пришлось плотно столкнуться крестоносцам.

Реальный случай из жизни современного Крыма

Разновидность галеона, использовались в турецком флоте до 19 века. В 17–18 веках их строили и вооружали в Тулоне.

Раис — капитан.

Зелёную чалму имели право носить «хаджи» — совершившие хадж, паломничество в Мекку.

Арабское наименование Алжира.

Кафир — неверный.

Крупнейший рабский торг в Алжире.

Морская лига — 5,56 километров.

Хызыр Хайраддин, прозванный Барбароссой (умер в 1546 году), младший брат османского корсара Аруджа, до сих пор считается героем ислама. Прекрасный политик и организатор, он пиратствовал в Средиземном море столь успешно, что невольничьи рынки Северной Африки были переполнены рабами-христианами. При нём пиратская база в Алжире переживала пору расцвета.

Замедлительные трубки. Галке, плохо разбиравшейся в тонкостях подобной техники, простительно было запамятовать их название и насмехаться над собственным невежеством в этом вопросе.

Головной платок мусульманки.

На момент описываемых событий (1677 год) это была не полевая, а парадная форма мушкетёров первой роты. В бою они надевали не эти плащи, а супервесты тех же цветов и с такими же крестами. Камзолы мушкетёров именно в этом году по решению Людовика XIV стали красными.

Капитаны де Жовель и де Фурбен — реальные исторические лица. Равно как и Луи де Мален де Мопертюи, который впоследствии (в 1684 году) сам сделался капитаном первой роты мушкетёров и пробыл на этом посту до 1721 года.

На крупных кораблях с многочисленными командами бывало по несколько боцманов.

Мансар (Жюль Ардуэн-Мансар, 1648–1708) — выдающийся архитектор, сюринтендант строений, строитель Версаля, Трианона и Марли, Дома Инвалидов, площадей Победы и Вандом в Париже и др.

Посольская лестница не дошла до наших дней. Она была снесена по распоряжению Людовика XV в 1752 году.

4 мая 1677 года маркиза де Монтеспан родила королю дочь — Франсуазу-Мари, которую Людовик XIV впоследствии признал под именем мадемуазель де Блуа.

Ещё одно реальное историческое лицо. Имел официальную должность «вводителя послов».

Себастьян Ле Претр де Вобан с 1677 года являлся руководителем всех военно-строительных работ во Франции, создал военно-инженерный корпус. Автор «постепенной атаки» — стратегии, применявшейся вплоть до 1914 года. Построил около трёхсот крепостей. Впоследствии позволил себе критиковать короля, за что был отправлен в отставку со всех постов и вскоре умер.

Николя де Ла Рейни — шеф парижской полиции.

В 1677 году был только один Министерский флигель. Позже был построен ещё один.

Симон-Арнольд, маркиз де Помпонне до 1679 года был государственным секретарём по иностранным делам.

В на востоке Кубы действительно находятся крупные месторождения железа, меди и никеля.

Исторический факт. Карточные долги маркизы де Монтеспан король покрыл за счёт казны.

Франсуаза д'Обинье, вдова Скаррон — в будущем маркиза де Ментенон, морганатическая жена Людовика Четырнадцатого (с 1683 года). Внучка Агриппы д'Обинье, гугенота и сподвижника Генриха Четвёртого, и в то же время — фанатичная католичка. Именно с её подачи Людовик впоследствии отменил Нантский эдикт.

Разновидность сандала.

В нашей истории Чарльз Модифорд политикой предпочитал не заниматься. Но в альтернативном варианте это вполне могло произойти: родственник знатных персон, молодой богач — он имел все шансы сделать блестящую политическую карьеру.

Так многие поляки до сих пор называют немцев.

В те времена налысо брили осуждённых преступниц и профессиональных проституток. Последние были вынуждены пользоваться париками.

Исторический факт. Мишель де Граммон действительно декларировал и всячески подчёркивал свой атеизм.

В нашей истории Дюкен произнёс эти слова несколько позже.

«Ария», «Штиль»

В 17 веке считалась одним из самых «грязных» стилей фехтования: помимо искусства обращения со шпагой дестреза включала в себя удары ногами, захваты вооружённой руки противника, даже плевки и укусы.

Проклятый разбойник (исп.)

В нашей истории Чарльз Ховард, граф Карлайл был генерал-капитаном и губернатором Ямайки с 1678 по 1680 год. Причём, Генри Морган был его заместителем.

Возможно, кому-то подобное недоброжелательство покажется надуманным, но есть воспоминания очевидца, ставшего свидетелем очень похожей сцены в 1945 году. Находясь в Англии, этот человек присутствовал при показе фильма о параде победы в Москве. Его сосед, англичанин, занимавший не последнюю должность, всё время ёрзал на месте, а когда был показан эпизод бросания фашистских знамён к подножию Мавзолея, так и сказал очевидцу, приняв его за соотечественника: «Они ещё поплатятся за это».

Папский легат Арно-Амальрик.

Будет тебе. Сидел бы в своём Ченстохове, или где таких дураков рожают, и не позорил бы Речь Посполитую на весь мир. А я родом с Запорожской Украины… Вот такое нынче твоё везение, парень. (укр.)

Фра — брат (исп.) Обычно так обращаются к монаху.

В одну восьмую листа. Книги в таком формате были очень удобны для путешествующих.

Ненормальная

«Тьфу… Ещё один любитель острых ощущений… Блин, достали по самую печёнку!»

Галка смотрела на этого кадра снизу вверх, скроив такую кислую физиономию, что хорошо знающему её человеку всё было бы понятно без слов. Но этот тип её ещё не знал. К сожалению.

— Извиняй, брателло, я не по этой части, — процедила девушка, стараясь не глядеть подкатившему к ней пирату в глаза. Не хватало ещё, чтобы тот догадался, что на самом деле о нём сейчас думают.

— А по какой ещё? — искренне удивился джентльмен удачи. — Думаешь, штаны нацепила, так уже никто не пристанет? Ладно, подруга, кончай ломаться. Девка ты, конечно, неказистая, ну так это ж на любителя… Вставай, прогуляемся… Вставай, говорю!

Пират ухватил её за рукав, но девка — вот стерва! — сделала мгновенное резкое движение, и он едва не упал, потеряв равновесие.

— Приятель, если я сейчас встану, тебя отсюда вынесут, — спокойно проговорила Галка, сама удивляясь, откуда в ней вдруг отыскалось это спокойствие. Настроение было — в самый раз на абордаж. И смерть испанцам. — Сгинь. Не доводи до греха.

Пират в первую секунду просто ловил свою челюсть: такой отповеди он не получал ещё ни разу. Тем более, от девушки. Потом, поймав челюсть, он побагровел от ярости. Скорее всего, дело кончилось бы обычной трактирной дракой — с поломанием мебели, побитием посуды и переполовиниванием зубов — но Билли, Пьер и Жером выбрали именно этот момент, чтобы ввалиться в «Сломанный якорь». Любителя халявных развлечений моментально выставили за дверь, пригрозив помять рожу и рёбра, если только вздумает вернуться.

— Что, опять? — хмыкнул Билли, подсаживаясь к Галке.

— Опять, — буркнула девушка.

— А что ж так мрачно-то? — съязвил Жером. — Не пойму, почему ты отказываешь себе в таком милом развлечении?

— Кому развлечение, а кому потом детей нянчить, — Галка стала ещё мрачнее. Этот вопрос она всегда старалась обходить стороной: с братвой как будто все неувязки утрясли, но всё равно время от времени звучали прозрачные намёки. — И вообще, тему мы давно договорились закрыть, не так ли?

— Как хочешь, Воробушек, — Жером подсел к девушке с другой стороны. — Но если передумаешь — свистни мне. Я ж тебя не обижу, сама знаешь.

— Жером, — криво усмехнулась Галка, пропустив мимо ушей смешки Билли и Пьера. — Я не в твоём вкусе.

Полгода — достаточный срок, чтобы люди, ходившие по одной палубе, могли хорошо узнать друг друга. Вкусы у Жерома и впрямь были ещё те: если не шлюха, то трактирщица. Потому Билли и Пьер, услышав Галкину реплику, заржали в полный голос.

— Твоё счастье, что тебя Дуарте не слышит, — хохотал Билли. — Вот была бы потеха!

— Ладно вам, — отмахнулся Жером. — Посмеялись, и будет. Где наш обед?

— На сковородках, — ответила Галка. — Сейчас остальная банда подгребёт — и сразу всё подадут, я уже позаботилась… А, вот и они!

«Банда» — точнее, весьма прочная компания друзей — сформировалась на «Орфее» давно. Билли, Пьер, Дуарте, Галка, Жером. И Джеймс. Что вообще-то выглядело очень странно. Столь хорошо воспитанного английского дворянина ещё можно было представить в качестве офицера на пиратском корабле, но никак не в таверне, в компании записных головорезов и забияк. Однако в гулянках этой «банды» он принимал участие с завидной регулярностью, что, кстати, частенько остужало кое чью горячность. Ну, а Галка этому обстоятельству только радовалась. Конечно, Джеймс тоже не подарок: он был, кроме всего прочего, весьма упрям, если дело касалось споров по поводу прочитанных книг или мнения насчёт исторических событий. Не так давно, помнится, они чуть было не разругались в пух и прах, поспорив по поводу Фермопильского сражения и численности персидской армии. Но в «Сломанный якорь» он пришёл, и Галка — кто старое помянет… и так далее по тексту — приветливо улыбнулась ему. Всё преходяще, а дружбой этого человека она дорожила…

Из дневника Джеймса Эшби.

Если Господь желает наказать человека, он лишает его разума. И это, увы, справедливо по отношению ко мне.

Где были мои глаза? Почему за полгода я не удосужился понять, что движет Алиной? Бог свидетель, я люблю её, как ещё ни один мужчина не любил женщину. И это несмотря на совершенно неудобоваримый характер этой юной леди. Но лишь на днях до меня дошло, почему она именно такова…

Алина начитана, умна, и весьма неординарно мыслит. Но её цинизм в отношении исторических событий всегда приводил меня в замешательство. Она осмеливается спорить с древними авторами! Причём, спорит не голословно, а приводит доказательства из области логики! К примеру, я всегда восхищался героизмом трёхсот спартанцев, подорвавших дух миллионной персидской армии. А Алина — нисколько не сомневаясь в героизме спартанских воинов! — поставила под большой вопрос упомянутую численность персов. Как, спросила она, персидский царь мог собрать подобное полчище, если и в наше время даже тридцатитысячное войско ложится неподъёмной тяжестью на казну? Уж не говоря о том, как можно было эффективно управлять этой армией и прокормить миллион воинов на чужой территории. Я спросил: «Не хотите ли вы сказать, что древние авторы солгали?» «Я думаю, древние авторы, желая оправдать поражение своих войск и превознести героизм спартанцев, попросту…э-э-э…слукавили. А вы отнеслись к этому некритично, только и всего». Подобное отношение к авторитетам не могло не возмутить меня, и я ответил, что не простил бы подобного цинизма мужчине, но делаю снисхождение для девушки. Лучше бы я молчал… Алина ощетинилась, словно ёж, гневно сверкнула глазами, и решительно заявила: «Я не нуждаюсь ни в чьём снисхождении!» После чего наша дискуссия прекратилась по банальной причине: Алина, не на шутку обидевшись, ушла в кают-компанию. Кой чёрт потянул меня за язык? Теперь даже не знаю, как загладить свою вину перед этой гордой девушкой. Ведь я действительно обидел её. Обидел именно тем, что не пожелал признавать за ней равных со мной прав. А ведь за полгода на борту «Орфея» она сумела показать всем — увы, кроме меня — что ни в чём никому не уступит…

Что же делать? Я люблю её. Но до сих пор я полагал, будто любовь — это покровительство, которое мужчина оказывает слабой женщине. Что же тогда любовь, если женщина столь сильна?

Я запутался, Господь свидетель. И не знаю, где искать выход.

…Парус по правому борту марсовой заметил давно, и команда «Орфея» готовилась к бою.

Судьба разбаловала их: что ни рейд, то приличная добыча. «Так не бывает, — упрямо мотали головами старые пираты, списанные на берег из за увечий, в тавернах Порт-Ройяла. — Всё это неспроста. Или Причард снюхался с нечистым, или поймал за хвост саму удачу». Как бы там ни было, но пять рейдов подряд «Орфей» возвращался с набитым трюмом, а то и ведя за собой трофейную посудину. Этот рейд уже шестой на Галкиной памяти. Почему-то она была уверена, что снова будет хорошая добыча. И почему-то ей эта полоса удач нравилась всё меньше и меньше. Один раз — случайность. Два — совпадение. Но три и больше — уже закономерность. Девушка не отказалась бы разобраться в столь странной закономерности, да вот незадача: «входящих данных» для решения задачки было слишком мало. А решать уравнения с кучей неизвестных — извините, она сетевик, а не математик с мировым именем.

Но предчувствие упорно нашёптывало ей про сакраментальные пиастры. Причём, в большом количестве.

«Да чтоб они сгорели, эти пиастры! — мысленно возмутилась Галка. Поругиваясь сквозь зубы, она забралась в свой закуток… пардон — в свою каюту — и экипировалась к сражению. — „Люди гибнут за металл, Сатана там правит бал…“ Романтика, Карибское море… Тьфу!» Но, как говорится, назвался груздём — полезай в короб. Договор подписывала? Подписывала. Теперь изволь не жаловаться, а выполнять его условия. Тем более, что пираты, хоть и в большинстве своём букву «а» от буквы «b» не отличают, но за соблюдением всех пунктов договора тщательно следят. Как там дядька Жак говорит? На корабле должен быть порядок? Всё правильно… В «мирное время» — то есть, не в виду противника — моряки в этих тёплых водах предпочитали ходить по палубе босиком. Уточняю: по верхней палубе. Потому что на батарейной можно было запросто наступить на что-нибудь острое и металлическое, а в трюме… Ну, не будем вдаваться в такие подробности. В бою же лучше быть обутым. Галке всё равно не удалось бы найти матросские башмаки размером на свои миниатюрные лапки, и к бою она обычно обувала высокие испанские сапоги из мягкой кожи, но с твёрдыми носками. При её манере ведения боя — весьма полезная штука… Что там ещё? Чистая рубашка, кожаная безрукавка с длинными полами, перевязь с саблей, пара пистолетов, несколько метательных ножиков за поясом и в голенищах сапог… Словом, через десять минут на верхней палубе появилась другая Галка. Совсем не похожая на свой повседневный образ — эдакого мальчишку-оборванца, шаставшего по вантам как обезьянка.

Тем временем Эшби разглядел флаг потенциальной добычи. Испанец. Впрочем, у побережья Кубы другой корабль встретить было проблематично, гордые кастильцы за этим старались следить. Так что бой следовало провести в максимально сжатые сроки, а то, чего доброго, принесёт нелёгкая фрегаты береговой стражи. Ветер благоприятствовал «Орфею», и барк быстро нагонял одинокого испанца, положившегося на как будто бы безопасные кубинские воды. Пираты и впрямь тут были редкими гостями… Три мачты, высокая корма, выпуклые бока — торговый галеон. Не самой последней модификации, честно сказать. Галеоны с двадцатью пушками испанцы делали лет тридцать назад. И всё же это был самый распространённый тип корабля у богатых испанских купцов. Такая посудина и товара могла много взять, и больно кусалась, если дело доходило до боя с морскими разбойниками. Но капитан Причард уже не один раз на своём барке брал такие вот галеоны, и в этом смысле испанцу, можно сказать, сегодня крупно не повезло.

— Пьер! Правый борт зарядить ядрами, левый — картечью! — скомандовал Причард. — Повеселимся, ребята!

«Юморист, тудыть твою мать… — зло подумала Галка. Она вообще перед абордажем бывала сильно не в духе. — Ничего. Всё возвращается к совершившему — и добро, и зло…»

Тем не менее, она активно заряжала ружья: залп перед абордажем вещь жизненно необходимая. То же сейчас делали ещё три десятка парней, и в их числе — Влад. Рубиться с противником на саблях его не заставляли, но вообще уклониться от участия в бою мог либо корабельный врач, либо штурман — пожалуй, самый ценный специалист на борту пиратского корабля — либо капитан. Причард своей привилегией не пользовался никогда, обязанности доктора исполнял один из французов, имевший какое-то понятие о первой медпомощи. А Джеймс всегда оставался на мостике «Орфея», пока капитан геройствовал на палубе противника. Так что приходилось воевать и пацифисту Владу, который у себя дома видел кровь и смерть разве что по телику… Понимая, как ему сейчас плохо, Галка положила «братцу» руку на плечо.

— Не дрейфь, — тихо сказала она ему. — Всё будет путём.

Влад слегка сбледнул, воображение уже подсовывало ему картинки предстоящего боя. Но ничего не ответил. Только молча кивнул своей боевой соседке.

— А ну кончай эти нежности! — прикрикнул на них Старый Жак. — Ружья заряжены? Готовь крюки и мостки! Шевелитесь, смолёный фал вам…в корму!

Испанец, понимая, что уйти от прыткого барка ему не удастся — грубо говоря, скорости разные — обрасопил паруса и принялся готовиться к бою. Видимо, не в первый раз сталкивается с джентльменами удачи. И раз до сих пор не на дне, значит, встречи эти обычно заканчивались в его пользу. Причард хорошо разбирался в людях, и рассудил верно: переть в лоб в этом случае слишком опасно. Нужна хитрая тактика. Поэтому он потихонечку развернул «Орфей» строго по ветру, вынудив испанца разворачиваться в галфвинд. А галеоны в галфвинде и, тем более, в бейдевинде ходили очень медленно. Слишком неповоротливы. «Орфей» быстро настигал испанца. А тот не спешил с залпом. Видно, нервы у капитана железные. Но у Причарда, как с лёгкой Галкиной руки стали поговаривать пираты, нервов не было вообще.

— Подходим на четверть кабельтова! — громко сказал капитан. — Пьер, готовься!

Четверть кабельтова! Даже по меркам тех времён, когда морские бои велись на небольших дистанциях, это был очень рискованный манёвр. У галеона тоже двадцать пушек, и при них наверняка находится не самый худший в этих водах канонир. Так что вся надежда на опыт команды. Ведь на «Орфее» зелёных новичков — первый рейд в жизни — было раз, два, и обчёлся.

Барк довольно лихо заложил разворот, и пушки правого борта одна за одной выплюнули по ядру… Галка знала, что куда-то попасть из тутошней пушки довольно мудрено, а канонир — хороший канонир — получал долю добычи, сравнимую с капитанской. Пьер был не просто хорошим канониром, а канониром «от Бога», что и доказывал в каждом бою. Вот и сейчас из девяти ядер, выпущенных с правого борта, четыре достигли цели. Румпель галеона разлетелся в щепки; обрывая такелаж, рухнул фока-рей; истошно завопили испанские канониры на батарейной палубе — два из этих четырёх удачливых ядер врезались точнёхонько в стволы готовых к выстрелу пушек. Тали, удерживавшие эти пушки, оборвались, и двухтонные бронзовые «дуры» сорвало с места, швырнув прямиком на людей… Тем не менее, семь уцелевших бортовых пушек испанца тут же огрызнулись картечью. Кое-кого зацепило, особенно из матросов, управлявших парусами. Но «Орфей» оперативно заложил поворот фордевинд, развернулся к потерявшему управление галеону левым бортом и дал ответный картечный залп практически в упор, после чего пошёл на окончательное сближение.

— Крюки! — крикнул Причард. — На абордаж!

Галка вспомнила, как в прошлый раз именно ей капитан велел командовать абордажниками. Чего ради — для неё это так и осталось загадкой. Но волновалась она и сейчас, когда Причард снова поручил ей это ответственное и очень опасное дело. Нет, она не смерти боялась, а того, что может не справиться. Причём, не с абордажем, а с абордажниками. Ведь именно они, подавив сопротивление противника, первыми врывались в каюты.

В прошлый раз кое-кто остался без мужского достоинства, попытавшись наплевать на Галкино предупреждение насчёт женщин. То ли ещё будет сегодня…

— Ружья на изготовку! — звонко скомандовала она. И, дождавшись выполнения, приказала: — Огонь!

Пираты изрядно проредили ряды испанских стрелков, но те тем не менее открыли ответный огонь. Более опытные бойцы, пираты переждали этот залп за фальшбортом, отделавшись лишь одним убитым и несколькими раненными.

— Вторая линия — на изготовку! — снова крикнула Галка. — Огонь!.. Третья линия — гтовьсь!.. Огонь!

Вот это в морских сражениях уже было новшеством. Так вот, линия за линией, принято было стрелять на суше. Но и на море эта тактика оказалась совсем не лишней. Во всяком случае, «урожай» на палубе испанца смерть уже собрала, и неплохой. Ни дать, ни взять, ещё ни разу этот купец не сходился с пиратами в абордаже, наверняка удавалось отстреляться из пушек. Но сегодня явно был «не его» день.

— Пистолеты! — скомандовала Галка.

Под прикрытием пистолетной стрельбы шестеро дюжих пиратов забросили абордажные крючья. «Взяли!..» И вскоре над палубами столкнувшихся с грохотом и треском кораблей разнёсся звонкий Галкин голосок.

— Вперёд, братва! Всё будет наше!..

Купец есть купец. Он будет защищать свой товар с оружием в руках лишь до тех пор, пока уверен, что может отбиться. Или если точно знает, что нарвался на пирата-мясника, который в любом случае никого не пощадит. Капитан Причард слыл далеко не агнцем, но кровь без особой надобности не проливал. А испанцы — впрочем, как и англичане, голландцы, французы и португальцы — чуть не в лицо знали удачливых пиратов. Вернее, их корабли. Так что когда флибустьеры хлынули на палубу «Санта-Эухении» и сцепились с тем, что осталось от боеспособной команды, капитан запоздало понял: он совершил большую ошибку. Нужно было сдаваться, тогда и люди его остались бы целы. А сейчас, в горячке боя, сколько их поляжет? И что он должен будет потом сказать хозяину?..

Дон Рикардо Санчес Мурильо не сразу понял, что дерётся с девушкой. Сперва он принял её за парнишку-юнгу: уж слишком умело для девицы она дралась. Но когда его палаш чиркнул кончиком сверху вниз по её одежде — ловка, каналья, вывернулась из-под удара, которым он отправлял на тот свет и более опытных бойцов-мужчин! — кожанка распахнулась. Мало того: сабля испанца порезала и рубашку, до самого пояса. И в разрезе во всей, что называется, красе показалась девичья грудь. Дон Рикардо восхищённо присвистнул, вцепившись плотоядным взглядом в это соблазнительное зрелище. А девчонка, в пылу боя не заметив конфуза, удвоила темп атаки. Саблей она владела не очень хорошо, но двигалась так, что почти невозможно было за ней уследить. В итоге испанец быстро лишился палаша и был вынужден признать поражение.

— Должен признать, дерётесь вы совсем даже неплохо для дамы, — проговорил испанец, не в силах оторвать взгляд от Галкиной груди, вздымавшейся от учащённого дыхания. Жена скончалась три года назад, разрешившись мёртвым младенцем, а портовые девки давно приелись. Так что он не отказался бы попробовать эту лихую разбойницу. Но если он хотел добиться успеха, действовать нужно предельно учтиво: у девчонки острая сабля.

— А вы слишком нерасторопны для бывшего офицера, — ответила девушка. Интересно, как она догадалась о его былой службе на военном флоте его величества короля Испании? — Ну, что ж, вперёд, сеньор. Вас ещё ждёт неприятная беседа с нашим капитаном.

Дон Рикардо никак не мог заставить себя оторваться от вида, открывавшегося в разрезе её рубашки, и пиратка наконец поняла, что что-то не так.

— Блин!.. — процедила она, стягивая рукой края разреза. — Спасибо, сеньор, удружили вы мне по самое некуда… Ну, чего уставились? Марш к капитану, а то могу слегка саблей помочь, если ножки не идут!

Говорила она по-испански отвратительно, с варварским акцентом, но понять её было можно. Что ж тут непонятного? Дон Рикардо учтиво кивнул воинственной девице — кланяться пиратке как порядочной даме не позволяла испанская гордость — и под её конвоем отправился в сторону мостика английского барка. Разговор ему предстоял и впрямь неприятный…

Галка материлась самыми последними словами, какие только знала. Правда, не вслух — мысленно. Чёртов испанец! Мало того, что испортил её лучшую рубашку, так ещё и пялился, будто в первый раз женщину увидел. Ромео, мать его так… Едва был обезоружен капитан, прочие испанцы побросали сабли и пистолеты, сдаваясь на милость победителей. Проблема возникла только с канонирами, решившими драться до последнего. Билли со товарищи, сковырнув крышку люка, спустились вниз и оперативно эту проблему решили. Галка видела, как её друг самолично выводил наверх старшего канонира — седого коренастого испанца со связанными за спиной руками. Сама она взяла в плен капитана, а это по пиратским меркам было верхом доблести. Если бы ещё не приходилось, конвоируя испанца, одной рукой держать края рубашки, норовившие разъехаться в стороны, Галка могла бы чувствовать себя победительницей. А так — состояние хуже не придумаешь. Девушка уже видела ухмылочки пиратов, но сабля в её руке могла отрезвить кого угодно, это вся команда знала. Да и не особенно хотелось джентльменам удачи оную удачу спугнуть: кажись, правда, что с девкой этой фарт попёр, а раз так, то можно примириться с некоторыми её чудачествами.

Крик. Женский крик, полный такого отчаяния, что у Галки чуть не остановилось сердце. Она здесь уже всякого навидалась и наслушалась, и знала: так может кричать женщина, когда при ней убивают её ребёнка. Крик тут же оборвался. Забыв обо всём на свете, девушка сорвалась с места и пулей рванула к двери полуюта. Уже на бегу она услышала подтверждение своей догадке: истошный детский визг… Дверь гостевой каюты оказалась запертой изнутри. Но на дверях подобных кают защёлки делались так себе, только любопытных отвадить. Гостей на корабле защищал авторитет капитана. Одного удара ногой оказалось достаточно, чтобы резные створки распахнулась во всю ширь… От увиденного у Галки потемнело в глазах, а злобный зверь ярости, ещё не успевший после боя забраться в дальние уголки души, с торжествующим рычанием рванулся наружу… Женщина была уже мертва, тут не требовалось медицинское образование, чтобы это определить. Кровь, тонкой струйкой стекавшая с виска, широко открытые глаза, лицо с застывшей гримасой ужаса… Испанка лежала лицом в столешницу, а сзади, задрав её юбки, уже пристроился и совершал недвусмысленные телодвижения некий тип по фамилии Мэтьюз. Галка запомнила его ещё при первом знакомстве с пополнением две недели назад. Из новеньких, значит… Его приятеля Галка разглядывать не стала. Только успела заметить, как он срывал светло-голубое шёлковое платьице с бесчувственной девчонки — лет десяти-одиннадцати, вряд ли больше…

Что происходило дальше, она потом так и не смогла восстановить в памяти. А когда пришла в себя, то даже обрадовалась, что ничего не помнит. Тот тип, который пытался изнасиловать девочку, лежал с ножом в затылке. А Мэтьюз… Как ни привычна уже была Галка к виду крови и смерти, но её чуть не стошнило. «Чёрт, неужели это я его так?..» Трудно поверить, что вот этот кусок фарша недавно был здоровым крепким мужиком. «Не мужиком, а самцом!» — зло одёрнула себя Галка, вспомнив то, что ей пришлось увидеть перед отключкой.

За спиной послышался тяжёлый топот… «Вот ведь блин, выходит, прошло так мало времени, что братва даже не успела за мной спуститься?» Галка окончательно пришла в себя. Грубо отпихнув труп с ножом в затылке — недосуг разглядывать, кого там прибила — она подняла девочку на руки. И тут в каюту ввалились Жером и Билли.

— Ого! — Билл профессионально оценил результаты Галкиной деятельности. — Вот это ты разошлась, Воробушек!

— Туда им и дорога, — мрачно буркнул Жером.

Ничего не сказав, Галка пошла наверх. С девочкой на руках.

Из дневника Джеймса Эшби

Я ужасно боюсь за Алину. Подобные люди как правило долго не живут.

Расправа, учинённая ею над двумя насильниками, потрясла всех — и нашу команду, и пленных испанцев. Так до сих пор не поступал никто. Насилие над пленницами считается самым обычным делом, и не только среди пиратов. Мне лишь один раз удалось предотвратить это, пригрозив, что если даме будет причинён вред, я ни под каким предлогом более не прикоснусь к лоциям… Впрочем, кто знает, как бы я повёл себя, увидев то, что увидела Алина? Возможно, на её месте я сделал бы то же самое.

Капитан поручил Алине вести трофейный галеон. Признаться, я не ожидал. Как бы то ни было, но давать столь ответственное задание девушке… Я нисколько не ставлю под сомнение способности Алины, но почему-то мне показалось, будто Причард сделал это не без некоего умысла. Руку даю на отсечение, он ждёт, чтобы девушка сделала какую-нибудь оплошность, осрамилась в глазах опытных моряков. Надеюсь, Алина это тоже понимает, и будет предельно ответственна при принятии любого решения.

К удивлению команды, Причард велел идти не на Ямайку, а на островок Ваш у южного побережья Французской Эспаньолы. Еды хватит ещё недели на две автономного плавания, с водой на Эспаньоле и прилегающих островах никогда проблем не возникает. Кроме того, там всегда можно добыть мяса и рыбы. А на вопрос, зачем именно туда, капитан только криво усмехался и отвечал: так надо. Пираты ухмылялись. Мол, всё ясно: кэп собрался взять выкуп за испанского капитана и за девчонку, оказавшуюся дочерью судовладельца. Дон Рикардо был всего лишь наёмным служащим. И взять с него в таком случае можно было не так уж и много. Зато за дочку хозяин «Санта-Эухении» должен отвалить хорошую сумму, если не хочет и её лишиться. Причард последними словами клял болвана Мэтьюза. А его дружкам, потребовавшим наказать Галку за позорную смерть приятеля, ответил — мол, и правильно она сделала, что порезала дурака на куски. Идиотам на борту «Орфея» делать нечего, ведь за бабу тоже можно было взять хороший выкуп.

Одним словом, два дня спустя «Орфей» и трофейный испанский галеон бросили якорь у острова Ваш.

Испанцев заперли в трюме «Орфея», а дона Рикардо Причард незамедлительно вызвал на приватную беседу. Перетереть сумму выкупа. И, пока Галка припрягла парней чинить разбитый румпель галеона, капитан излагал испанцу свои аргументы. Дон Рикардо не без раздумий и торга согласился внести за свою персону пять тысяч песо — мол, извините, я скромный отставной офицер на службе у торгового дома, больше всё равно не наскребу — но когда речь зашла о девочке, переговоры зашли в тупик. Испанец заявил, что не уполномочен принимать какие-либо финансовые обязательства за своего хозяина, дона Лукаса Эрнандеса из Санто-Доминго. Причард хоть и не был юристом, сразу смекнул, куда тот клонит.

— Обязательства, — усмехнулся он. — Дон Рикардо, я не торгаш, и не кучу барахла твоему дону Лукасу купить предлагаю, а жизнь его дочери. И это не деловое предложение, а требование. Вы, как военный человек, должны понимать разницу.

— Что ж, назовите сумму, — сдался испанец.

— Сорок тысяч песо. И если твоему хозяину дорога жизнь единственного ребёнка, он заплатит.

Испанец промолчал: проклятый пират рассчитал верно. Конечно, дон Лукас не придёт в восторг от известия о смерти жены. Скорее всего, будет в большой печали — жену он любил, и отправил её с дочерью в Гавану именно потому, что опасался нападения пиратов. Ведь не зря же ходят слухи, будто Морган снова собирается напасть на какой-нибудь испанский город, а Гавана не покорялась ещё никому. Зря отправил. Эти английские собаки куда более многочисленны и наглы, чем он думал…

— Я мог бы быть посредником между вами и доном Лукасом, — без особенного восторга проговорил испанский капитан. — Если, конечно, вы хоть сколько-нибудь мне доверяете.

— А куда вы денетесь, дон Рикардо? — хмыкнул англичанин. — Если вы не привезёте пять тысяч за себя и сорок за девчонку, вы сами может быть и спасётесь. А её не спасёт даже эта отчаянная оторвиголова, которой я может быть подарю ваш очаровательный галеон. И ответственность за смерть ребёнка мы с вами поделим поровну, о чём дон Лукас Эрнандес, я думаю, известится в обязательном порядке.

Такая перспектива испанца совсем не радовала, и он молча кивнул.

— Вот и хорошо, — Причард взял из костра горящую веточку и запалил трубку. — Можно считать наш договор вступившим в силу. Эй, Жак! — крикнул он боцману. — Проследи, чтобы сеньора отвели обратно на борт!

Галка уже гуляла на берегу. Побродила, шлёпая босыми ногами по воде, подышала воздухом, в котором причудливо смешались запахи моря и суши. Но лишний раз сталкиваться с Причардом её не тянуло, и на то была масса причин. Вдаваться в подробности не стоит, главное, что Галка сейчас больше всего на свете хотела оказаться на необитаемом острове. Месяца эдак на два… Море было спокойным, волны лениво всовывались на бережок, чтобы так же лениво уползти обратно. Галка, набрав камешков, швыряла их в воду. Давняя, хорошо забытая детская забава. Помнится, они с батей любили пускать камешки «блинчиками» по воде — у кого дальше проскачет по поверхности…

— Галя.

Галка обернулась. Владик. Непривычно задумчивый, можно даже сказать, печальный. Здорово оброс за эти полгода, но за собой старается следить. По крайней мере, бреется раз в три дня, а не в три месяца, как многие тутошние аборигены. А длинные волосы в семнадцатом веке вообще в большой моде.

— Что, Влад? — мрачно проговорила Галка.

— Не понял, что за депресняк? — невесело усмехнулся «братец». — Ты ж у нас теперь в капитаны вышла. Можно поздравить.

— Нашёл с чем поздравлять… — вздохнула Галка.

— Думаешь, это ненадолго? — Влад сделался серьёзным.

— А на кой кэпу конкуренты? Конечно, ненадолго, — девушка принялась чертить большим пальцем ноги завитушки на мокром песке. — Да и не нужен ему такой тихоход в эскадре, он же не купец.

— Слушай, Галь, — Владик на всякий случай огляделся — нет ли кого ещё рядом. — Я ж не просто так побазарить пришёл. Тут такое дело… В общем, четверо новичков сговорились тебя убить.

— Дружки Мэтьюза, что ли? — хмыкнула Галка. — Блин, нашли за кого страшную мстю устраивать. Ну, ладно. Как говаривал незабвенный капитан Блад, кто предупреждён, тот вооружён. Сам-то будь осторожен, ты ж мой брат всё-таки.

— Помню, как же, — едко усмехнулся Владик. — Ладно, давай по следующему пункту поговорим.

— Это по какому же?

— Насчёт малявки. Кэп собрался взять за неё выкуп.

Галка нахмурилась. Выкуп за пленного — нормальное дело, особенно среди пиратов. Но в этом случае брать выкуп за ребёнка, когда сам же виновен в гибели его матери… Неудивительно, что испанцы так ненавидят джентльменов удачи… Галка понимала, что не может претендовать на лавры соломинки, переломившей хребет верблюду. Она одна. Одна — против неписаных законов Берегового братства. Но поступить сейчас согласно этим законам — значит, предать себя.

— Посмотрим, — неопределённо проговорила Галка. — Тут надо будет действовать осторожно, не только восток у нас дело тонкое.

— Знаю. Потому и решил тебя предупредить. Экспромты у тебя тоже неплохо получаются, но тут как бы лучше заранее… В общем, ты меня поняла.

Чего уж тут непонятного? Галка кивнула, подавив тяжёлый вздох. Оптимистичных мыслей было что-то маловато, сплошной пессимизм. Вляпалась же она в историю… Кэп видит, что в команде появился неформальный лидер, и поделать в этой ситуации может только одно: подорвать авторитет этого лидера. Любыми путями. Впрочем, с кораблевождением — не без километра сгоревших нервов и головной боли — Галка кое-как управилась. Плюс один балл ей в актив. Но вот история с девочкой-испанкой может стоить ей изрядного количества минусов, если повести себя неправильно. Если испанцы ненавидят пиратов, то пираты тоже не имеют особых причин сильно любить благородных сеньоров. Так что нужно будет ещё изрядно повертеться, отвечая на неизбежные и не слишком приятные вопросы команды. Пиратская демократия, как-никак.

Что ж, Галке, выросшей в условиях почти такой же пиратской демократии, но возведенной в ранг государственной политики, было не привыкать…

Долго Галке ждать не пришлось. Неприятности начались вечером того же дня.

«Спусковым механизмом» этих самых неприятностей стало объявление, сделанное Причардом. Кэп, как полагалось, рассказал команде, сколько добра взято на трофейном корабле и сколько тысяч песо назначено в качестве выкупа за пленных. Общая сумма добычи вызвала волну радостных возгласов: восемьдесят тысяч песо, с одного рейда! Да такой куче денег позавидовал бы сам Морган! Правда, сорок пять тысяч из этих восьмидесяти ещё нужно получить, но куда испанцы денутся? Если дон Рикардо хочет жить, ни от кого не прячась, он и за себя денежки привезёт, и за девчонку. Тут и вправду команда весьма нелестными эпитетами помянула двух мерзавцев, отправленных Галкой прямиком в ад. Купец, судя по всему, очень богатый, и мог бы раскошелиться ещё тысяч на сорок за любимую жену. Ну, да ладно, содеянного не исправишь. Придётся довольствоваться выкупом за девчонку — как, подытожив мнение команды, заявил дядька Жак.

— Выкуп за девчонку… — хмыкнула Галка, понимая, что пришёл момент вмешаться. — А вам не кажется, братва, что это не та ситуация, когда выкуп уместен? Девчонка-то, считай, жизнью матери откупилась — цена, дороже которой ничего не придумаешь.

— Ну, Воробушек, ты и сказанула! — заржал Билли. — У тебя денежки лишние завелись, что ли?

— Всё верно, выкуп за испанцев — святое дело! — загалдели пираты.

— До поры, до времени, — неожиданно гаркнул Жером, перекрыв поднявшийся гам — голосище у него был под стать его габаритам. А настроение в последние пару дней капитально испортилось. Меченого даже стали замечать в подпитии, что он обычно позволял себе только в порту. — Не по-людски это всё.

— Что ты хочешь этим сказать, Жером? — недобро прищурился Причард. Он ещё терпел Галкины выходки, но когда кто-то из команды соглашался с её мнением, начинал раздражаться. — Ага, ты у нас вдруг решил благородным заделаться, навроде нашего штурмана. Девка сопли распустила? Ну так ведь она девка, ей это по чину положено…

— Никаких соплей, кэп! — возмущённо воскликнула Галка. — Ты, помнится, частенько изволил разглагольствовать о справедливости. А когда доходит до дела, что выясняется, что твоя справедливость крива на один бок и слепа на один глаз! Да, испанцы ещё те ребятки. Да, я готова рубиться с ними, как и все вы! Но я никогда не воевала с детьми, и не собираюсь этого делать в будущем!

— Девчонка-то испанка, — хмыкнул Жак.

— Испанка, — кивнула Галка. — А чем она хуже твоей Жанетты? И для меня она прежде всего ребёнок, у которого на глазах убили мать. Так что если ты, кэп, и возьмёшь за неё деньги, то знай — моей доли в них нет… Чего рожу перекосил? Радоваться должен. Тебе же больше достанется.

— Моей доли там тоже нет, — буркнул Жером. Негромко, но зло выругавшись по-французски, он растолкал пиратов и пошёл в сторону берега, к вытащенным на песок лодкам.

— Боюсь, капитан, что я вас тоже огорчу, — спокойно проговорил Эшби. — Алина права. Человек, имеющий хоть каплю собственного достоинства, не станет пользоваться деньгами, полученными в такой ситуации.

— Чистеньким хочешь остаться? — зло рыкнул Причард. — Ну, да что с тебя взять: благородное воспитание, оно ж неизлечимо… Ладно, девка права: нам больше достанется. Правда, парни?

Обычно подобные заявления вызывали всплеск радостных криков. Деньги есть деньги. Не ради них ли пираты идут на смерть? Но что-то в этот раз всплеск получился каким-то…тусклым. Галка пользовалась уважением большинства команды, и её мнение братва всё-таки принимала в расчёт. А тут такой демарш! Значит, кэп и впрямь делает что-то не так? А Галка ещё и подлила масла в огонь.

— Дураков здесь, я надеюсь нет, — холодно усмехнулась она. Её голосок, внезапно зазвучавший закалённой сталью, почему-то заставил присутствующих умолкнуть. — И все всё поймут правильно, без кривотолков… Золото золотом, а есть вещи и поважнее. Все мы, выбравшие нелёгкий промысел на морских дорожках, должны уважать право капитана на принятие решения. Иначе мы не команда, а сброд. Только есть на свете некие законы, нарушать которые я бы не советовала никому. Даже капитану.

И, развернувшись, ушла следом за Жеромом.

— Бред какой-то! — вспылил Причард. — Розовые сопельки читавшей слишком много книжек барышни, чёрт бы её побрал!.. Ну, что уставились! Завтра она сама придёт и спросит, где её доля!

— Я так не думаю, — сказал Эшби. — Ещё раз прошу меня извинить, капитан, но в этом вопросе наши мнения не совпадают… Спокойной ночи, сэр, — Джеймс позволил себе саркастическую усмешку. И ушёл. Всё в том же направлении.

Билли наблюдал весь этот спор с выпученными от удивления глазами. Бывший вор-домушник, а теперь пират, он даже представить не мог, что есть на свете люди, для которых золото — не главное. И которым не всё равно, за кого и когда брать выкуп. Но были два обстоятельства, по которым он, подав одну реплику, больше не вмешивался в разговор. Во-первых, он был без преувеличений умный парень. Во-вторых, Галка для него стала сестрой. Тоже без преувеличений. И он-то знал, что она никогда ничего не делает просто так, без какой-либо цели. Что она ещё выдумала? Хотя, может и впрямь она упёрлась из-за малявки. Материнский инстинкт, или что-то в этом роде. Но последние её слова заставили Билли крепко задуматься. Рано лишившись родителей, он не получил вообще никакого образования. Ни светского, ни церковного, только улично-воровское. И к протестантской церкви Билл причислял себя лишь в силу традиции, в пику испанцам-католикам. Он и сам отлично сознавал, что христианин из него никакой — в отличие от большинства его современников, дружно воображавших, будто нет на свете более угодных Создателю людей, чем они. Но намёк в Галкиных словах был довольно прозрачный. Им, джентльменам удачи, не с руки гневить Господа. Кому ещё помнить об этом, если не капитану?

— Как по мне, так в самом-то деле, кэп, подумал бы ты насчёт девчонки, — Билли сообщил всем собравшимся своё мнение — а его тоже уважали, за ум и опыт в морском деле. — Возьмём сейчас эти сорок тысяч, а потом выйдет, что они прокляты, и удача от нас отвернётся. Я Алине верю, у неё на эти дела такое чутьё, какого я сроду ни у кого не видел. Лучше перетоптаться без этих чёртовых денег сейчас, зато потом возьмём их у испанцев сторицей.

— Ты ещё меня учить взялся, засранец? — окончательно взбеленился Причард. — Да я уже знал, что такое слово капитана, когда мать тебя ещё лопухами подтирала! Сказано — берём деньги за девчонку, значит, берём! А если ты такой же умный, как эти трое, то тоже останешься без своей доли!

— Ну, и чёрт с ней, — Билл презрительно сплюнул на песок. Капитан капитаном, но «засранец» — уже перебор. — Проживу и без этих денег.

Причард уже не кипятился. У него на глазах происходило что-то странное. Чтобы кто-нибудь когда-нибудь отказался от своей доли? Такого он не то, что не видел — даже слыхом не слыхивал. А тут сразу четверо. В другой ситуации он бы уже велел запереть этих героев в трюме, по соседству с испанцами. Но только не сейчас. Потому что против него пошли двое лучших матросов, штурман и девчонка, принесшая ему удачу. Да и среди собравшихся он уже наблюдал кислые рожи и слышал весьма неприятные словечки. Мол, а может, права девка-то? Бог ведь всё видит… Точку в этом, так сказать, собрании поставил индеец. Чёрт его знает, почему он до сих пор ходит с ними. Даже имени его толком никто не мог выговорить. Тем не менее, он был одним из лучших бойцов на «Орфее». И настолько редко раскрывал рот, чтобы вымолвить человеческое слово, что капитан даже невольно вздрогнул, услышав его голос.

— Нельзя дети убивать. Духи сердиться, — индеец говорил на ломанном английском языке. — Духи посылать плохой ветер и злой человек. — И повторил, словно гвоздь забил: — Нельзя.

— Тьфу… — Причард мысленно проклинал девчонку, устроившую этот тихий бунт, но отступить в его положении значило признать своё поражение. — Чистоплюи хреновы, откуда вы только взялись… Завтра утром испанец отправится за выкупом. Ждать будем две недели. Если не явится — девчонке голову с плеч, чтоб не мучилась. Если явится с выкупом — поделим денежки. А если с береговой охраной — пустим их на дно. Это моё последнее слово. Все слышали? Марш спать. Вахтенным смотреть в оба.

«Убил бы проклятую тварь! — думал Причард, вспоминая наглую девку. — Так ведь и правда она удачу приносит. Если убью, парни меня самого, чего доброго, вздёрнут… Нет, тут нужно действовать похитрее».

Жером пил. Прямо из горлышка, не закусывая. Насколько Галка его знала, Меченый никогда ромом не злоупотреблял, а в море и подавно всегда бывал трезв, как стёклышко. А тут сорвался. С чего бы? Галка должна была это знать: слабое место члена команды может стать слабым местом всей команды, и лидер — формальный или неформальный, неважно — должен был учитывать всё. До самых незначительных мелочей.

Галка подсела к французу и молча протянула ему руку. Жером, невесело хмыкнув, осторожно пожал маленькую, огрубевшую от корабельной работы ладошку.

— Спасибо, братец, — негромко сказала Галка.

— Не за что меня благодарить, Воробушек, — хрипло отозвался Жером. — Я не мог поступить по-другому.

— Значит, есть причина, — Галка намеренно произнесла это не в вопросительном тоне. — Знаешь, когда ты высказался, многие парни просто челюсти на пол пороняли. Видать, не ждали…

— …что среди них окажется белая ворона, — Жером снова отхлебнул из бутылки. — А мне не привыкать. Как и тебе.

— Но ты говорил это не со злостью, а с болью.

— С болью? — меченая рожа Жерома перекосилась в едкой усмешке. — Пожалуй, да. А знаешь, отчего эта боль-то? Давно вижу: что испанцы, что свои — один хрен. И поделать с этим ничего не могу, и деваться уже некуда.

Он одним длинным глотком допил ром и отшвырнул пустую бутылку… Галка заметила подходившего к ним Эшби — видать, тоже подался в оппозицию к капитану — а Жером ничего уже не замечал.

— Мне семнадцати ещё не было, когда напали испанцы. Среди ночи, — глухо заговорил он, глядя себе под ноги. — Отец с братом за ружья успели схватиться, да выстрелить уже не получилось. А меня тюкнули по темечку и вязать начали. Мать взяла топор — а женщина она была рослая, крепкая — и давай донов охаживать. Двоих насмерть зарубила, пока её скрутили. А потом… они разложили её на дворе, и все по очереди… А меня смотреть заставили… Потом горло ей перерезали, а нас, пленных, увели за собой… За год на плантации только я один из всех наших выжил. Затем сбежал, добрался до французских владений на Эспаньоле, пристал к буканьерам, а там и на Ямайку подался. Думал с испанцами поквитаться… Поквитался-то я с ними здорово, счёт давно в мою пользу. Только свои вели себя не лучше донов. А назад дороги уже нет… Вот так-то, Воробушек.

Галка положила ему руку на плечо. В самом деле, Жером по меркам пиратской эпохи был белой вороной. Как и она. Но с ней-то всё понятно: пришелец из иной эпохи — о чём никто, кроме Влада, пока не знал — а этот француз? Плоть от плоти своего времени, и всё же…

— Так вот почему ты такой скисший был, — понимающе проговорила Галка. — Только знаешь что… На твоём месте мало кто поступал бы, как ты. Многие просто озлобились и стали ещё хуже тех испанцев.

— Кто-то же должен быть умнее, — Жером пошарил руками около себя, но, не обнаружив рома — видно, хмель всё-таки ударил ему в голову — тяжело вздохнул. — Да только умным у нас быть трудно. А если б я ещё книжки читал навроде тебя, то вообще бы свихнулся. Наверное.

Эшби, присевший у бортика лодки, молча слушал исповедь Жерома. То, чему этот парень на днях стал свидетелем, разбудило страшную память о его прошлом. Отсюда и ром, и скверное настроение, и конфликт с капитаном. В самом деле, белая ворона. В команде были люди с похожим прошлым, но никаких признаков душевных терзаний за ними не замечалось. Личности были не столь сложные, как Жером — полуграмотный лесоруб из Французской Эспаньолы, но очень умный и подающий большие надежды парень. Эшби даже говорил — заглазно, понятно — мол, быть ему капитаном, если подучится немного и опыта наберётся. Но до этого ещё следовало дожить. А в данный момент речь шла о том, каково человеку снова и снова переживать страшную гибель собственной семьи. Но Галка… Неужели и ей довелось пережить нечто подобное, если она даже способна потерять контроль над собой?

— Ну, а ты? — Жером словно подслушал мысли штурмана и хмуро воззрился на девушку. — Тебя тоже это стороной не обошло, если ты этого типа на куски покромсала за испанку?

— Обошло, — ровным голосом ответила Галка.

— Ну, может, не тебя — хотел бы я посмотреть на придурка, который бы рискнул тебя силой ломать — а кого-то из твоей родни? Или подружку?

— Да нет, Жером, и меня, и родню, и друзей моих это и вправду стороной обошло, — Галка слабо улыбнулась. — Только я…ненормальная. Когда при мне сильный изгаляется над слабым, я зверею. И мне пофиг, кого в этом случае разбирать на запчасти: испанца, француза, англичанина или…соотечественника.

Джеймс взглянул на неё сперва удивлённо, а затем понимающе. Но ничего не сказал. А тем временем к ним, любовавшимся закатом, подошли ещё двое.

— Ага, — хихикнула Галка, узнав их в сумерках всего лишь с нескольких шагов. — Полку диссидентов прибыло. Ну, с Владом всё понятно, мы с ним единомышленники по большинству вопросов. Но ты, Билли… Как ты мог огорчить нашего славного кэпа?

— Да вот так, — хохотнул Билли, подсаживаясь рядом с ней. — Ничего, ему полезно — как ты говоришь.

— Выпить бы по этому случаю, — сказал Жером.

— Я сейчас принесу, — Владик, не успев усесться, тут же поднялся — сбегать за выпивкой.

— Погоди, брат, ещё не вечер, — Галка уже улыбалась, предвидя последующие события. Зря она, что ли, устроила этот демарш? Причард сделал большую глупость, оставив её на борту «Орфея»…

Крепкая жилистая фигура Старого Жака заслонила собой свет дальнего костра, словно материализовавшись из ночной темноты. Этот старый пират пользовался неподдельным уважением команды, и парни сразу притихли.

— Ну, — боцман упёр кулаки в бока и хмуро воззрился на девчонку. — Теперь, я надеюсь, ты объяснишь, какого чёрта устроила этот балаган?

— Какой балаган, дядюшка? — Галка сделала вид, будто не поняла, о чём он.

— А такой, — фыркнул старый француз. — Что ещё за новости? «Не буду деньги брать, так нельзя…» Девчонка — приз. А за приз берут деньги, так всегда было и всегда будет! Не тебе законы менять!

— Может, и не мне, — согласилась девушка. — Только знаешь, дядюшка… Поставь себя на место испанского папаши. Не дай Бог, конечно, чтоб такое на самом деле, но всё же… Вот что бы ты сказал, передавая деньги посреднику?.. Я не сильно ошибусь, если предположу, что ты при этом сказал бы: «Передай им эти деньги, будь они прокляты!» С чувством бы сказал. С большим и сильным.

— Ну и что? — Жак как будто малость поумерил свой гнев. Ни дать, ни взять, включил воображение. — Думаешь, другие доны благословляют денежки, которые мы вытаскиваем из их сундуков?

— То совсем другое. А ты проверь, много ли зажилось на свете дураков, которые убивали родителей и брали выкуп за детей, угрожая отрезать им головы в случае неуплаты? Я тут кой-каких историй наслушалась, — девчонка продолжала гнуть свою линию. — И у себя дома тоже… Нет, дядюшка, ты как хочешь, а я свою удачу не дам по ветру развеять. Кому охота — может брать те проклятые денежки. Пусть потом на себя и пеняет. А я не возьму. И другим не советую.

— Сестра дело говорит, — глухо сказал Влад. — Поверил бы ты ей, дядька Жак. У неё такой нюх на эти дела, что и дома всем было завидно.

Боцман недоверчиво крякнул, но промолчал. И, так же, ничего не сказав, отправился обратно, к команде.

Галка не очень хорошо видела в темноте, но четыре фигуры в сторонке не заметил бы только слепой. Пока шёл разговор с Жаком, эти четверо топтались в сторонке. Видимо, чего-то выжидали. И вот боцман ушёл. Зато все прочие остались. И четверо — наверняка, дружки покойного Мэтьюза — убрались несолоно хлебавши.

Уже по темноте к невесёлой компании присоединились Дуарте и Пьер.

— Чёрт, мы только что с вахты, и выясняется, что такое зрелище пропустили! — смеялся Пьер. — Ну, давай, Воробушек, рассказывай, что там да как. А то парни уже такого наговорили — страшно слушать.

— Подожди с рассказом, я сейчас выпить и закусить приволоку, — подмигнул ей Дуарте. — Ну вы даёте! Нет, и правда, ты, Алина, немножко… «с поворотом». Только — Бог свидетель! — в нужную сторону.

— А я это давно всем говорила, — сказала девушка, вызвав смех.

Из дневника Джеймса Эшби

Раньше мне казалось, что власти добиваются лишь самые жестокие. Как приятно ошибиться в лучшую сторону! И вдвойне приятно от того, что обратное мне доказала именно Алина. Эли… Милая Эли…

У меня не было выбора. Вернее, выбор был, но альтернативой пиратству оказалась смерть под кнутом надсмотрщика. И я выбрал жизнь пирата. Полную опасностей, но всё-таки это хоть какая-то свобода. Плюс, неплохой заработок. Но пираты как явление — это нечто ужасное. Вся гнусность и мерзость человеческая, собранная в одном месте и повёрнутая к миру самыми отвратительными сторонами. Иной раз даже казалось, что лучше бы меня запороли насмерть на сахарных плантациях. Алина же думает и поступает иначе. Нисколько не обольщаясь насчёт морального облика наших парней, она умудряется подглядеть в них немаловажные положительные качества. И не только подглядеть. Рассказывая матросам свои истории и анекдоты, она шаг за шагом, крупица за крупицей собирает эти светлые крохи, сохранившиеся в их прожжённых душах, и даёт им разрастись. А сейчас эти ростки дали первый урожай.

Я запишу здесь один из анекдотов в исполнении Алины. Постараюсь максимально сохранить её лексику.

Один тип нанялся в городскую стражу. Месяц служит, второй, третий — а за жалованьем не идёт. Вызывает его начальник и спрашивает: «Тебе что, деньги не нужны? Иди жалованье получай, дурья башка!» «Ого! — удивился малый. — Так тут ещё и деньги платят? А я думал — дали оружие, и вертись как хочешь».

Парни хохотали до слёз…

Я понял, почему Алина так нетерпима к насилию над беззащитными. Не потому, что сама подвергалась насилию, или оно ударило по ней через близких людей. Она сама в прошлом творила беззаконие, хоть и не призналась в этом. А теперь искупает свою вину перед Всевышним…

Причард не отказался от мысли взять выкуп за девочку-испанку. Но история эта имела весьма неожиданное продолжение. К полудню следующего дня, когда дона Рикардо уже отправили за выкупом, выяснилось, что на берегу уже не один, а два лагеря. Причём, большинство команды перешло к нам, прилюдно отказавшись от доли в деньгах за ребёнка. Алина верно сыграла на матросском суеверии: кому охота нарваться на сильное проклятие и удачи лишиться? Здесь Причарду не оставалось ничего, кроме как пойти на мировую. Но он явно затаил недобрые мысли. Алина в курсе, и она готовит какие-то контрмеры. Однако дело не столько в этом, сколько в очень странном обстоятельстве. Я пишу эти строки спустя месяц после получения выкупа за юную испанку. Так вот: в течение месяца из всех, кто взял те деньги, в живых остался один Причард. Кого убили в трактирных драках, кого тихо зарезали и ограбили в тёмных переулках. Человек двадцать сошли на берег и нанялись на торговое судно, отправлявшееся в Европу. Но его перехватил какой-то испанец, и почти вся команда повисла на реях. Историю эту рассказал матрос-голландец, выброшенный за борт и спасшийся благодаря бочонку… Не знаю, судьба ли это, чутьё Алины, или она и вправду умеет отнимать удачу, как поговаривают матросы, но я просто констатирую факт. Причард же, узнав обо всех этих смертях, моментально помчался к какому-то ростовщику. Испугался не на шутку, и я его понимаю. Суеверие суеверием, а факт налицо, и тут на его месте я бы наверняка поступил так же. Избавился бы от явно проклятых денег.

Алина ненормальная? Не уверен. Скорее, это мир сошёл с ума. А она как раз из тех, кто лечит его. Кровопусканием.

Исключение из правила

Два красавца-корабля. Шестьдесят две пушки. Деньги в сундуке и… вечный вопрос: что дальше?

По логике вещей напрашивался только один ответ: пиратствовать. Пока великие державы не сговорятся прикрыть эту лавочку. Сия перспектива в свете последних событий вырисовывалась уже не туманно, а весьма даже отчётливо. Что не могло радовать двух невольных пришельцев из будущего.

Галка наблюдала с пирса за покраской своего нового флагмана, названного «Гардарикой». Цвета решили не менять — красный и белый — только освежили немного. А пока человек двадцать матросов занимались этим полезным делом, на борту вовсю шёл капитальный ремонт. Плотник, костеря испанцев на чём свет стоит, чуть не полностью переделал внутренние переборки, и даже поговаривал — мол, хочешь или не хочешь, придётся менять обшивку на днище. Покойный Риверо Пардаль был изрядной свиньёй: редко откачивал воду из трюма, в результате чего доски кое-где даже подгнили. Галка в уме прикинула стоимость такого ремонта и остававшуюся в сундуке сумму: нет, на замену обшивки ещё придётся заработать. Сейчас важнее набрать команду, а там уже можно огорчить какого-нибудь испанца. Потому «Гардарику» лишь тщательно откренговали и хорошенько просмолили. Один рейд выдержит, а там денежки заведутся, и можно будет подумать об обшивке. Если удача от них не отвернулась, то всё будет в порядке.

— Экий франт, — хохотнул Билли, тоже не без гордости разглядывавший галеон. — Настоящий идальго. Тяжеловат, правда, как все галеоны…

— Чарли клялся, что не пройдёт и десяти дней, как он сделает из этого тяжеловеса гончую, — Галка думала сейчас о предстоящем рейде, и слова её прозвучали как-то даже равнодушно. Но затем девушка, словно вернувшись «на грешную землю», с иронией поинтересовалась: — Как там с набором команды?

— Честно сказать, я думал, будет хуже, — признался Билл, сделавшись серьёзным. — Сама знаешь, наш брат не жалует юбки. Да только о тебе тут уже болтают. Жак натрепался, у Пьера какие-то приятели ещё со времён Олонэ остались, да и кое-кто из местных бывал на Ямайке, слышал о твоих подвигах. Народ идёт, договор подписывают без лишних вопросов.

— Сколько человек уже нанялось?

— Пока две сотни. Когда выходим?

— Самое позднее через неделю.

— За неделю можем не набрать полный комплект… А почему такая спешка?

— Если не поторопимся, можем опоздать к месту встречи с одним очень богатым испанцем, — улыбнулась Галка. В шкатулке для бумаг у неё лежало письмо. Весьма интересное письмо, надо сказать. Полученное ещё в Порт-Ройяле. Зря Причард игнорировал сведения от купцов, ох, зря… — Так что давай, братан, форсируй события. Нам ещё провиантом затариваться в дорожку.

На кормовом подзоре сияли выведенные золотой краской буквы: «Гардарика». Зеваки на пирсе показывали пальцами и удивлённо переговаривались, гадая, что значит это слово. Что ж. Выбрав кораблю имя, Галка лишь подтвердила свою репутацию большой оригиналки.

— Нет, ну ты сам подумай! — с горячностью, мало свойственной уроженцам туманного Альбиона, говорил Билли. — Удачливая, смелая, грамотная, на рожицу ничего. Дерётся, правда, и покомандовать любит, так ведь на мостик другие и не попадают.

— Ага, разве что ядром, — хохотнул лохматый коренастый француз в потёртых кожаных штанах и засаленной рубашке, поверх которой была нацеплена видавшая виды кожаная безрукавка. — Я кое-что слышал об этой вашей капитанше. Девка и впрямь бедовая. Только сомнения меня берут, приятель, — тут француз скабрезно ухмыльнулся. — Одна девка на сотню мужиков… Кто ж захочет быть сто первым, а?

— Дурак ты, Требютор, честное слово, — крякнул Билли. — Стал бы я тебе шлюху сватать?

— Не стал бы, — согласился тот, кого назвали Требютором. — Сказать по правде, шлюху бы никто в капитаны не выбрал, тут ты прав. А вот то, что она командовать любит, это плохо. Командовать мужик должен, а баба — ему подчиняться. А если наоборот, так это ни в какие ворота не лезет… Нет, Роулинг, такая жена мне ни даром не нужна, ни с приданым. Как с союзником я с ней может и буду иметь дело, если мои парни не станут возражать, но жениться на собственной смерти не собираюсь. Чего скалишься? Мы с ней пристукнем друг друга при первой же ссоре, если ты не соврал насчёт её умения драться… И вообще, на кой ты взялся её сватать? Делать нечего?

— Так ведь она всех наших послала подальше, — Билли пожал плечами. — А кто слишком настаивал, тем кости пересчитала. Оно и понятно: девчонка давно на мостик зарилась. А теперь, когда она в капитаны вышла, пусть ищет себе ровню — капитана. Несолидно как-то — под началом незамужней девки ходить.

— Тогда поговори с остальными капитанами, — француз кивнул в знак согласия. — Может, кто и захочет поухаживать за вашей мадемуазель.

Из дневника Джеймса Эшби

Мечтал ли я сделаться когда-либо капитаном? Честное слово, не знаю. Но сейчас я капитан «Орфея», и благодарить за это должен Алину. Её слово стало решающим: она сумела убедить команду, что бывший офицер королевского флота — именно то, что нужно. А ведь в капитаны прочили Жака. И, сказать по правде, это был бы лучший выбор. Жак — самый опытный из нас.

Впрочем, Алине известно, что Жак может посвоевольничать в бою, а я — нет. Возможно, это и предопределило её выбор. Что ни говори, а она весьма прагматична и дальновидна, когда речь идёт о команде.

Сегодня за ужином в таверне к нам присоединились капитаны Ле Гаскон и Диего. Странно: они нарядились так, словно это был званый ужин у губернатора д'Ожерона. Ещё более странно, что оба настойчиво пытались обратить на себя внимание Алины… Не нравится мне это. Лично я не смею сказать Эли о своих чувствах, и не имею каких-либо особых прав, кроме дружеских. Но если кто-либо посмеет допустить бестактность по отношению к ней, я могу не сдержаться.

— Красавцы, — его превосходительство губернатор Тортуги и Сен-Доменга господин Бертран д'Ожерон разглядывал оба корабля, принадлежавших девушке-капитану. — Сколько же ей пришлось выложить за ремонт своих судов?

— Девять тысяч ливров, — ответил Требютор. На приём к губернатору он оделся поизысканнее, чем в таверну, и даже изволил побриться. Хочешь иметь покровительство властей — умей себя подать. — Девчонка не скупится ни на оснастку, ни на провиант. Даже хочет нанять доктора. С одной стороны это хорошо, с другой — где она столько денег возьмёт? Стоящие доктора в наших местах берут столько, что хоть вешайся.

— Ну, если верить слухам, которые о ней ходят, в деньгах она недостатка испытывать не будет, — произнёс губернатор. — Вы с ней лично встречались? Что скажете?

— Девчонка с большими амбициями. Мне такие не по нутру.

— Увы, наши вкусы не совпадают, — месье Бертран усмехнулся. — Франции вскоре понадобятся подобные капитаны — с большими амбициями.

— Вообще-то вы правы, ваше превосходительство, — едко хмыкнул Требютор. — Какая разница — мужик или девка? Лишь бы исправно платили ваши десять процентов.

Губернатор ничего не ответил. У него имелись сведения, которые пиратскому капитану — пусть даже такому хорошему, как Требютор — знать было не обязательно. Капитан «Сен-Катрин» был отличным мореходом и бойцом, но для решения той задачи, которую на месье д'Ожерона возложил Версаль, он совершенно не годился.

Сгодится ли эта пиратствующая мадемуазель, пока неизвестно.

Господин губернатор положил себе дождаться результатов её следующего рейда. Девушка ещё при первой встрече произвела на него впечатление весьма умной и дальновидной особы. Но политик ли она?

Остаётся дождаться ответа на письмо, отправленное третьего дня господину де Баасу на Мартинику…

— Вот, Воробушек, ещё пополнение, — Билли, занимавшийся наймом людей, привёл на борт «Гардарики» восемь человек. — Всё местные французы, ходившие раньше на других кораблях.

Галка суровым взглядом окинула новичков. Та-а-ак… Что называется, приплыли. Она тут всякого навидалась, но чтобы у народа даже штанов без дырок не было — увольте.

— Что, братва, — хмыкнула она, обращаясь к пополнению. — Фортуна — сволочная баба, не так ли? Особенно за картами или костяшками.

— Всяко бывает, — улыбнулся один из новичков, с интересом разглядывая девушку-капитана. — Раз на раз не приходится.

— Ясен пень. Только учтите, парни: у меня на кораблях игра на деньги, ценности и пленников запрещена. На интерес — сколько угодно. Ром — не больше двух стаканов в день, если в море, и стакан после боя. На берегу потом хоть топитесь в роме, не запрещаю. Кроме того, на палубе не курить, для этого кубрик и кают-компания есть. Женщин не насиловать, пленников не убивать и не пытать. Ежели кого казнить, то только по моему приказу или приказу капитана Эшби, да и то — если есть веская причина. Во всём прочем — полная свобода самовыражения. Всем всё ясно? Если условия не подходят — я ж никого силой не держу.

— Так это… Ежели баб после абордажа не того, кто ж до своей гавани выдержит-то? — искренне удивился другой пират.

— А у тебя обязательно что-нибудь отвалится, если ты пару недель без бабы обойдёшься? — хмыкнула Галка. Её полная неопытность в таком деликатном деле вовсе не мешала не краснеть, когда разговор съезжал на эту тему. Всё-таки двадцать первый век кое в чём оказался посвободнее семнадцатого.

— Ну… разве что тебе кто понравится, — осклабился новобранец, «тонко» намекая на саму Галку. — Я ж завсегда буду рад, если что…

— Приятель, я капитан, а не корабельная принадлежность, — в Галкином голосе прорезались стальные нотки. Это пираты, и они должны чувствовать твёрдую руку. Размазню очень быстро скинут с мостика. — Советую запомнить это с первого раза и не забывать уже никогда. И повторюсь: кому не нравятся мои условия, можете убираться с корабля. А кто решит остаться… Дядюшка! — крикнула она боцману. — Неси договора и перо с чернильницей!

Старый Жак, исполнявший кроме всего прочего обязанности квартирмейстера и корабельного писаря — грамоте обучался с детства и строчил бумаги на трёх языках без ошибок — уже нёс пачку исписанных листков. Это были договора со всеми условиями, кои перечисляла новичкам Галка, плюс стандартные пункты насчёт дележа добычи и прав команды. Он сам и человек десять грамотных матросов целыми днями от руки писали эти бланки, только имя новобранца вставить да подписи подмахнуть. Грамотные новички вписывали свои имена сами, за неграмотных это делал Жак. Потом один экземпляр вручали новому матросу, и он должен был беречь эту бумажку во избежание всяких эксцессов. Второй — вкладывали в пухлую папку. Имя новичка и его корабельную должность заносили в список. После комплектации команды дубликат списка сдавали в портовое управление. Таковы были правила во всех портах европейских держав, и Кайонна, номинально принадлежавшая Франции, исключением не была. Точно так же не делалось исключений для пиратских судов, ведь, имея каперский патент, они как бы состояли на службе соответствующей державы. Так что на канцелярскую возню приходилось тратить довольно много времени. Ведь до компьютеров с их базами данных и лазерными принтерами оставалось дожить ещё каких-то триста с лишним лет.

— Ну, как тебе эти парни? — когда с канцелярскими хлопотами было покончено, Билли хитро подмигнул своей капитанше. — Сгодятся на что-нибудь, или только концы тягать?

— Второе… — разочарованно вздохнула Галка. — Дай Бог, чтобы первый же абордаж пережили — с нашими-то планами.

— Да, с вояками мы до сих пор не дрались, тут твоя правда. Но этого…как его там…Риверо мы всё-ж таки уделали? Уделали. Думаешь, тот купец намного лучше драться будет?

— Думаю, при таком грузе у него будет сопровождение. Так что придётся с военными саблями померяться. И вообще, кто не рискует, тот не пьёт шампанское, — усмехнулась Галка.

— Где оно, то шампанское, — Билли не понял иронии, приняв всё за чистую монету. — Тут разве что бургундское, да по таким ценам, что впору удавиться.

— Ой, Билл, не прибедняйся, — рассмеялась вредная девчонка, переводя всё в шутку. — С доли, что ты получил после дележа добычи Риверо, можно было в том бургундском купаться… Кстати, анекдот вспомнила, — она перестала смеяться. — Один офицер приходит к друзьям. «Господа! — говорит. — Давайте гулять по-крупному: напьёмся и коня в шампанском искупаем!» «Что вы, сэр, — отвечает ему один из друзей. — Мы ведь прогулялись и проигрались дотла, какое шампанское?» «Ну… хоть кота пивом обольём!»

— Как раз про нас история, — теперь засмеялся Билли. — Особенно перед новым рейдом… Ну, ладно, поржали, и хватит. Что у нас дальше по плану?..

«Гардарика», сбросив благодаря плотнику Чарли немного лишнего веса, действительно пошла быстрее. Восемь узлов при не самом сильном ветре. «Орфей» шёл в кильватере. И многие пираты, привыкшие ходить на судах не крупнее этого барка, чувствовали себя на большом военном галеоне немного не в своей тарелке. Три паруса на грот-мачте — грот, грот-брамсель, грот-марсель. Пока с ними управишься!.. Впрочем, Галка специально дала Билли задание нанять хотя бы пару десятков людей, служивших на королевских флотах. А опыт на кораблях передаётся быстро, иначе команде не выжить…

За «Орфеем» в кильватере шёл «Сен-Жан» капитана Диего. То ли испанец, то ли полукровка, чёрт его разберёт. Галка знала только то, что за его голову испанцы назначили какую-то награду. Видимо, насолил. А к экспедиции он присоединился буквально за день до выхода в море. Причём, снова нарядился в бархатный испанский камзол и шикарные ботфорты с серебряными шпорами — зачем моряку понадобились шпоры, Галка так и не поняла. Но смазливый капитан весь вечер так галантно ухаживал за ней, что отказать ему в участии в рейде было бы просто свинством. Вспоминая об этом, Галка только похихикивала. Со своей средненькой внешностью она никак не могла рассчитывать на любовь с первого взгляда. Скорее, предприимчивому капитану больше пришлась по душе «Гардарика», и он был бы не против жениться на таком большом приданом. Так это было, или нет, Галка предпочитала готовиться к худшему, надеясь на лучшее. Впрочем… Этот Диего мог бы потянуть на друга, но как претендента на руку и сердце она его даже не рассматривала. Другое дело, странное поведение Эшби. За весь ужин он не произнёс и десяти слов, был непривычно мрачен, да и вообще не разделял Галкиного оптимизма. А когда Диего галантно поцеловал девушке ручку на прощанье, так зыркнул, словно капитан «Сен-Жана» сделал что-то неприличное.

Галке не хотелось думать, что она может понравиться Джеймсу. Не её полёта птица — по тутошним меркам. Наверняка он желает оградить её от назойливых женихов, только и всего. Даром, что ли, битый час уговаривал её отправить Дуарте на «Орфей»? Жозе любил её, и она любила Жозе. И Эшби полагал, будто в его отсутствие на палубе «Гардарики» она обязательно с португальцем сойдётся… «Нет, Джеймс, — не без грусти думала Галка. — Если я не вашего полёта птичка, то Жозе — не моего. Пока я капитан, он не будет моим мужем. А капитаном я собираюсь быть долго…»

Бочонки и ящики с провиантом на «Гардарике» и «Орфее» обили либо проволочной сеткой, либо через небольшие промежутки — тонкими металлическими полосками. Изобретение Влада. Он изрядно надоел кузнецу, объясняя, на кой чёрт ему понадобилось такое недешёвое удовольствие. На иных судах крысы питались лучше людей, да ещё в продукты гадили. И это чаще всего становилось причиной целого букета болезней, коими страдали матросы — ну, не считая тех хворей, что приключались от портовых девок. К выходу в море тара была готова. Изобретение апробировали. Крысам пришлось не по вкусу, зато люди остались довольны, несмотря на то, что пустые ящики и бочки весили теперь чуть не в полтора раза больше. Ничего, корабль солидный, должен выдержать. Да и на продуктах, спасённых от грызунов, выходила изрядная экономия. Так что работы у Влада, как это ни странно, убавилось. Во-первых, дядька Жак приставил ему в помощь четырёх молодых матросов, умевших готовить. А во-вторых, куда меньше времени уходило на очистку продуктов от крысиной дряни. Так что у «брата» появилось больше свободного времени, и он стал чаще упражняться с абордажной саблей. Вот и сейчас Галка наблюдала, как дядька Жак натаскивает Влада и ещё двух таких же салаг. «Ничего. В той жизни ему бы это не пригодилось. Зато в этой поможет. Очень даже поможет…»

Три пиратских корабля, нагло вторгнувшись в суверенные воды Кубы, крейсировали примерно в тех водах, где три века спустя в родном мире Галки находилась военная база Гуантанамо. Уж больно удобная там бухта, в самый раз на случай шторма. Или засады. Ведь «Санта-Мария дель Кармен», гружёная золотыми и серебряными слитками, шла из Санто-Доминго в Сантьяго. И если капитан этого купца не желал неприятностей, он должен был, миновав Наветренный пролив, идти впритирку к побережью, полагаясь на испанскую береговую охрану. Галка понимала эту тонкость, и именно на ней был построен её план…

Капитан «Санта-Марии дель Кармен», дон Игнасио Лопес, увидев впереди по курсу корабль, на всякий случай велел канониру приготовить пушки. Мало ли, пираты в последнее время совсем обнаглели. Но, раскрыв подзорную трубу и присмотревшись к этому кораблю, вздохнул с облегчением. Соотечественник. Большой красно-белый военный галеон под кастильским флагом. Да не просто галеон, а «Сан-Хуан де ла Крус», коего он всего три месяца назад видел в Сантьяго. Галеон лежал в дрейфе, свернув все паруса. Дон Игнасио даже различил на мостике галеона фигуру в чёрном камзоле — ну, конечно, это наверняка португалец Пардаль! Что с ними там случилось? Может, помощь нужна?

— Лево на борт! — скомандовал капитан. — Посмотрим, что там у них стряслось.

«Санта-Мария», двенадцатипушечный фрегат, легко развернулась и пошла на сближение с красно-белым галеоном. Тот же манёвр совершил двадцатишестипушечный фрегат сопровождения, «Валиэнте». Груз у них таков, что ни в коем случае нельзя отдаляться друг от друга, даже в кубинских водах…

…Билли в который раз одёрнул на себе тесноватый чёрный камзол, взятый из гардероба Мануэля Риверо Пардаля, прежнего капитана галеона. Плотный чёрный бархат трещал, пуговицы вот-вот отлетят: всё-таки Билли был чуток поплотнее покойника, хоть и примерно того же роста.

— Чёрт бы побрал этого дона, — бурчал англичанин. — Пока он подойдёт, или камзол лопнет, или я усохну.

— Жрать надо меньше, — гыгыкнул Жером. На него даже кирасы подходящей не нашлось, и Меченый щеголял чистой рубашкой. С кружевами. Впрочем, моряки всех стран одевались в этих водах примерно одинаково, и он со спокойной душой мог бы не переодеваться.

— Ой, кто бы говорил! — фыркнул Билли. — Сам пол кабаньей туши в один присест приканчиваешь!

— Р-р-разговорчики в строю! — в их перебранку ввинтился командный Галкин голосок. Девушка для порядку вырядилась в железный нагрудник поверх камзола и испанский шлем, усердно изображая из себя офицера. Маскарад так маскарад. — Билл, потерпи немного, скоро испанец будет у нас в кармане.

— Скорее бы, а то я уже совсем упрел! — Билли опять дёрнул полы камзола.

— Пьер! — крикнула Галка. — Ты готов?

— Готов, кэп! — отозвался канонир. — Не беспокойся, всё будет в лучшем виде!..

— …Смотрите, сеньор капитан!

Старший помощник первым заметил непорядок. Так и есть: за корпусом и мачтами галеона показались мачты другого корабля, поменьше. А галеон начал поднимать паруса и открывать порты — видимо, тот, второй корабль представлял для него угрозу.

— Пираты, чёрт бы их побрал! — догадался дон Игнасио.

Тем временем галеон сдвинулся с места, и спустя минут пять испанцы увидели корпус второго корабля. Трёхмачтовый барк явно английского происхождения.

— Это «Орфей» капитана Причарда, сеньор, — мрачно проговорил старший помощник. — Я уже сталкивался с ним в море. Один на один это очень опасный противник.

— Вот как? — дон Игнасио не без подозрения воззрился на офицера. — Вы уже имели несчастье встречаться с этим ладроном?

— Увы.

— И остались живы? Странно… Впрочем, я кое-что слышал о нём, — дон Игнасио холодно усмехнулся. — Кажется, это про «Орфей» говорили, будто он ищет встречи с Пардалем. Видимо, мы стали свидетелями сего галантного свидания… Прибавить парусов! Зарядить пушки ядрами!

— Что вы задумали, сеньор капитан?

— Немного испортить пирату сегодняшний вечер, дон Рикардо. Он опасен один на один, а как насчёт один против троих?

— Но мы не можем рисковать грузом.

— Риск минимален. Пардаль примет на себя основной удар, а мы подойдём, когда пират получит повреждения… Держать курс! Сигнал на «Валиэнте» — приготовиться к бою!

Пока испанские фрегаты готовились к сражению, галеон и пират уже обменялись первыми залпами. Ветер был не слишком крепкий, к тому же, испанцам приходилось идти бейдевиндом. И, пока они приблизились к месту сражения, оба дерущихся корабля словно туманом окутались плотным облаком порохового дыма. Только верхушки мачт торчали. И из манёвров обоих кораблей дон Игнасио заключил, что галеон начинает одерживать верх над барком. Самое время подтянуться и внести свою лепту в потопление пирата, причинившего Испании в последнее время слишком много вреда…

…Галка закашлялась: пороховой дым — это далеко не французские духи. Но раз уж сама придумала провести этот спектакль под прикрытием дымовой завесы, жаловаться нечего. В противном случае испанец мог бы разгадать их маленькую хитрость.

— Они уже в кабельтове! — крикнул марсовой.

— Пьер, оба борта зарядить картечью! — скомандовала Галка. — Дайте сигнал на «Орфей» и «Сен-Жан»: начинаем!..

…Дон Игнасио очень удивился, когда из дымового облака показался красно-белый корпус галеона. Ведь, если судить по увиденному, проклятый англичанин ещё на плаву. И тут ему пришлось удивиться ещё сильнее: английский флаг соскользнул с клотика барка.

— Сдаются? — он не верил своим глазам. — Почему Пардаль не берёт пирата в плен? Господи, да что же там происходит?

Пока он гадал на кофейной гуще, загадок ещё прибавилось. Галеон, забирая попутный ему ветер всеми парусами, величественно выплыл из дыма и направился прямиком к «Санта-Марии» и «Валиэнте». Он был развёрнут к испанцам носом, и трудно было судить, какие повреждения ему нанёс пират. Судя по всему, не очень значительные. Но чем ближе подходил этот красавец, тем мрачнее становился старший помощник. Дон Рикардо Санчес Мурильо.

— Сеньор капитан, — он указал на галеон. — Смотрите. Богом клянусь, это кто угодно, только не Пардаль.

У него были все основания для такого заявления. Потому что галеон тоже спустил флаг. Испанский флаг. И поднял французский. А следом за ним из плохо поддававшегося напору ветра дымового облака вышел барк. И тоже поднял французский флаг. А за этими двумя шёл третий корабль, чуть поменьше «Санта-Марии». Под французским флагом.

— Пираты Тортуги… — холодея от осознания совершённой ошибки, пробормотал дон Игнасио. И тут же заорал во всю глотку: — Право на борт! Орудия к бою! Стрелков на левый борт!

Поздно. Он и сам это понимал. Но сдаваться без боя его не учили, и дон Игнасио готовился принять бой.

Собственно, боя и не получилось. «Гардарика», вклинившись в промежуток между «Санта-Марией» и «Валиэнте», дала картечный залп сперва по первому кораблю, потом по второму. И абордировала «Валиэнте», оставив «Санта-Марию» на попечение Джеймса. Ходкий «Сен-Жан» присоединился к «Гардарике», и обе команды в десять минут не оставили экипажу испанского фрегата никаких шансов. Капитан сдался. Остатки его команды загнали в трюм, предварительно обследовав оный на предмет ценного груза. И обнаружили там лишь боеприпасы и продукты с водой. Галка тут же взяла испанского капитана за пуговицу, и тот под пристальным взглядом холодных серых глаз пиратки был вынужден признаться, что перевозимые ценности находятся на борту «Санта-Марии», а «Валиэнте» лишь сопровождал груз. Тем временем «Орфей» по быстрому взял на абордаж «Санта-Марию», и пираты на всех трёх кораблях уже праздновали победу. Час спустя груз «Санта-Марии дель Кармен» — золото и серебро в слитках — был обнаружен под кучей всякого барахла, осмотрен и приблизительно оценен.

— Сто тысяч! — ахнул Билли, не поверив своим ушам. — И два почти не повреждённых корабля! Ну, Воробушек!..

— А ты бурчал на меня. Думаю, стоило попотеть в испанском камзоле за такой куш, — рассмеялась Галка.

— Капитан, — к ней подошёл ехидно улыбавшийся Джеймс. — Не знаю, как прочие, а вы наверняка будете рады увидеть старого знакомого.

По его знаку ухмылявшийся Дуарте вытолкнул вперёд седеющего, но всё ещё очень красивого испанца.

— Дон Рикардо! — Галка всплеснула руками. — Ну, надо же, какая встреча! Нет, это просто невежливо с вашей стороны — попадаться нам во второй раз за полгода!

Пираты захохотали, а испанец вымучил из себя невесёлую улыбку.

— Увы, сеньорита, видимо, такова моя удача, — сказал он. — Могу я поговорить с сеньором капитаном?

— Я капитан, — совершенно серьёзно сказала Галка. — Можете говорить со мной.

У испанца чуть не в буквальном смысле глаза полезли на лоб, а челюсть провисла до самой палубы. Пираты заржали ещё громче.

— В-вы — капитан, сеньорита? — заплетающимся языком пробормотал дон Рикардо. — Но как же… Я надеюсь, это какая-то шут… то есть, я хотел сказать, какое-то недоразумение…

— Никаких недоразумений, сеньор, — всё тем же спокойным и властным тоном произнесла девушка. — У нас, видите ли, демократия, и капитан — должность выборная. Братва сочла, что я достойна этого звания, и меня выбрали большинством голосов. Так что если вам есть что мне сказать — я вас внимательно слушаю.

К сожалению, дон Рикардо был в таком глубоком шоке, что его пришлось запереть в трюме, вместе с уцелевшими испанскими матросами. Пусть немного придёт в себя.

— Два фрегата слева по борту!

Марсовые «Гардарики» и «Орфея» выкрикнули одновременно. Галка чертыхнулась. Захватив призы, они двигались довольно медленно, и быстрые испанские фрегаты имели все шансы здорово попортить им нервы. А жаль было бы потерять добычу. Кроме того, у Галки лично была и другая причина для решительных действий…

— Вот чёрт, принесла их нелёгкая… — цыкнул Билли, разглядывая фрегаты.

— Та-ак, — протянула Галка. — Не поняла? Мы уже разучились давать испанцам по рогам?.. Прибавить парусов! Орудия — к бою! Зарядить все ружья и пистолеты!.. Чего варежки раззявили? На дно захотелось? По местам, черти полосатые!

Галка знала: если бы не удачный бой накануне, ни один из пиратов не стал бы исполнять её команды. Она-то видела: даже сейчас хватало кривых ухмылок и нелестных эпитетов в адрес «много о себе вообразившей девчонки». В команде много новичков-французов. Но слишком прочно в пиратах сидело сознание того непреложного факта, что в бою капитану подчиняются беспрекословно, кто бы он ни был. Иначе — смерть всей команде… «Гардарика», прибавив парусов, отошла от прочей эскадры — двух пиратских и двух трофейных судов. «Орфей» чуть задержался. У Джеймса была своя задача: они с Галкой ещё на Тортуге обсудили все наиболее вероятные варианты развития событий и планы действий на эти случаи. Так что если явление испанских фрегатов и стало неприятной неожиданностью, то никто из капитанов и офицеров не запаниковал. Каждый знал свою роль в этом смертельном спектакле.

Ветер благоприятствовал испанцам, и они этим пользовались вовсю. Но и пиратские корабли не собирались удирать, как это было заведено у джентльменов удачи при виде военных судов. Большой военный галеон, предшественник линкора, попросту не был предназначен для отступлений. Это была плавающая крепость из тех, которыми славились верфи Кадиса, и его стихией являлся серьёзный бой. Однако ходить в крутом бейдевинде галеоны почти не умели. И Галка приняла то единственное решение, которое было уместно в подобном случае.

— Право на борт! Паруса на гитовы! — звонко выкрикнула она. — Мидель-дек — зарядить пушки ядрами! Опер-дек — картечью! Стрелки на левый борт, занять позиции!

— Бедовая ты девка, Воробушек, — крякнул Старый Жак. Но, несмотря ни на что, принялся раздавать команды матросам.

«Гардарика», развернувшись к подходившим испанцам левым бортом и свернув паруса, остановилась. Головной фрегат уже находился в полутора кабельтовых от галеона, но пока представлял собой очень плохую цель. Не стоило нервничать и зря жечь порох. Галка слишком хорошо знала, чем это обычно заканчивалось…

— Расстояние — кабельтов! — доложил Билли, исполнявший сейчас на «Гардарике» обязанности первого помощника.

— Ждать, — в голосе Галки снова прозвучала сталь. Кажется, испанец собрался сделать с ними то же, что не так уж и давно Причард сделал с «Санта-Эухенией». Но если испанцы умели делать выводы из своих ошибок, то Галка умела делать выводы и из побед.

— Чего ждать! — завопил один из матросов. Видать, нервы сдали. — Стрелять надо! Ведь подойдут же, и всадят нам ядра в упор!

— Ждать! — с нажимом повторила Галка.

— Чего ждать, я спрашиваю? — у матроса, кажется, уже началась форменная истерика. Кое в чём испанец добился цели, используя в качестве оружия «психическую атаку». — Чёрт, ведь все знают — баба на борту к беде! Какого дьявола я сюда нанимался?.. Эй, у пушек! Стреляйте!

— Заткнись, идиот! — прикрикнул на него Жак, без особенно удовольствия наблюдая на рожах многих матросов одинаковое угрюмое выражение. Если он не ошибался, над палубой «Гардарики» потянуло гнилым запашком бунта. — Паникёров мне приказано вышвыривать за борт, усёк? И ты ещё пока не капитан, слава Богу, чтобы командовать на этом корабле!

— А это всегда можно переиграть! — прорычал другой матрос. Жак узнал его: один из приятелей этого нервного, что рвался командовать. — Нас этого права ещё никто не лишал!

— После боя — сколько угодно, дурачина. А сейчас слушай приказы капитана и выполняй, если жить охота! — взъярился Жером, хватая обоих красавцев за воротники.

Первый, оставив клок своей рубахи в его руке, рванулся на мостик. Ни дать ни взять, собрался устроить дворцовый переворот в масштабах отдельно взятого корабля. Его попытались схватить, но он оказался на диво резв, и без особых препятствий миновал сходни, ведущие на мостик. Почти миновал. И…резко затормозил, едва не уткнувшись лицом в пистолетный ствол.

— Ждать, — в третий раз повторила Галка, и нельзя было уже сказать, что в её голосе прозвучала сталь. Она сама теперь казалась стальным клинком. Острым и смертельно опасным. — Всем вернуться на свои места. Стрелять только по моей команде. Жак! Повторяю свой приказ: паникёров — за борт!

— Слышал, дубина? — Жером так встряхнул свою добычу, что у того чуть душа с телом не рассталась.

— Все по местам! — гаркнул Жак. — Нашли время отношения выяснять!

Авторитет старого боцмана и пистолет в руках Галки — а по всему было видать, она его применит без малейших колебаний — несколько остудили горячие головы. А тем временем испанец подошёл на четверть кабельтова и начал разворот на левый борт. Для залпа. Спустив курок и заткнув пистолет за пояс, Галка буквально вцепилась взглядом в испанский фрегат. «Ещё немножко… — она мысленно отсчитывала секунды. — Ещё несколько метров…»

Испанец уже почти довернул до огневой позиции…

— Пьер! — крикнула Галка. — С левого борта, нижняя палуба, залпом — огонь!

В те времена на кораблях потому и ставили побольше пушек, что процент попаданий был невысок. Но, во-первых, расстояние сейчас меньше четверти кабельтова, а во-вторых, Пьер действительно был великолепным канониром. Снижение огневой мощи залпа с лихвой компенсировалось его качеством… Одним словом, испанец сразу же лишился фок-мачты, которая, свалившись на сторону и повиснув на вантах, тут же превратилась в тормоз. На фрегате ходили опытные моряки, и они оперативно принялись рубить вантины, но пиратский галеон уже поднимал паруса. И шёл на сближение. Испанцы тут же дали ответный залп. Пара ядер врезались в корпус «Гардарики» чуть повыше ватерлинии, ещё пара — на уровне мидель-дека.

— Картечью — залп!

Чтобы с одного и того же борта в течение пары минут давали два залпа — такого по тем временам не видывали. А обнаглевшие пираты, сблизившись вплотную, открыли плотный ружейный огонь… Второй фрегат, поменьше первого, пошёл на перехват. Честно сказать, лучше бы он этого не делал. Лучше бы он, отойдя в сторонку, занялся обстрелом «Орфея», который под прикрытием корпуса «Гардарики» подошёл почти вплотную к месту сражения. Было бы больше пользы для испанской короны. Барк без промедления развернулся бортом ко второму фрегату и дал залп. Тамошний канонир, друг Пьера, стрелял ненамного хуже своего коллеги с «Гардарики», и испанцу здорово досталось. Впрочем, тот ответил. И сразу пожалел об этом. Потому что «Орфей», развернувшись по ветру, открыл беззащитный борт испанца для обстрела со стороны трофейного «Валиэнте», которым сейчас управлял капитан Диего. А его канонир тоже не даром свою долю получал… Словом, испанцы сами были виноваты, что встряли в драку с противником не по их зубам. Второй фрегат всё же исхитрился развернуться и дать ещё один залп, но больше ничего он уже сделать не мог. К нему подошёл «Орфей», и на палубе испанца началась куда более серьёзная драка.

Что же до испанского флагмана, то в его фальшборт уже вцепились абордажные крючья, заброшенные с «Гардарики». И судьба фрегата была решена.

Бой был совсем даже нешуточный. Пираты устали, у них сегодня уже был один абордаж. Испанцы же горели праведным гневом и желанием отомстить «проклятым собакам» за гибель чуть не половины команды во время обстрела. В кои-то веки видано, чтобы пираты сражались по всем правилам военного искусства? Раньше они если и принимали бой с военными кораблями, то только в безвыходном положении. Или вовсе сдавались без боя, пытаясь выторговать себе более-менее сносные условия в плену. А здесь… Да что там говорить. Пираты хоть и устали за этот денёк, но они очень уж не хотели потерять такой шикарный приз — сто тысяч песо. И потому дрались как черти. Этого обстоятельства испанский капитан как-то не учёл. А если и учёл, то поздновато.

Пираты резались с испанскими солдатами добрых четверть часа. В береговую стражу кого попало не нанимали, да и нравы пиратов были известны. Военных всех наций они справедливо боялись. Но если уж подворачивался случай взять вояк в плен, то джентльмены удачи измывались над ними похлеще, чем инквизиция над ведьмами и колдунами. Такая вот оборотная сторона страха. Поэтому команде «Гардарики» пришлось повозиться. Но когда Галка наконец взяла на приём капитана, моральный дух команды, как и водится, оказался подорван, и испанцы начали бросать оружие. Галка же, утерев со лба пот и кровь — по дороге к сеньору капитану пришлось зарубить двоих солдат и ранить ещё одного — отпустила немилосердно завёрнутую за спину руку испанца.

— Я Алина Спарроу, французский капер, — представилась она на отвратительном испанском. — Этот фрегат захвачен мной в качестве приза, а вы, сеньор капитан, сейчас отправитесь в трюм моего галеона в качестве пленного. Нет возражений?.. Что ж, в таком случае постарайтесь не задерживаться. А то мои ребята очень вашего брата не любят, как бы не произошло с вами какого-нибудь несчастного случая.

— Эй, капитан! — с борта «Гардарики» донёсся встревоженный голос Чарли. — У нас течь в трюме! Две пробоины почти на ватерлинии! Я «пластырь» наложил, да только это до первой крупной волны!

— Разгружай трюм! — Галка не стала долго раздумывать. — Всё лишнее — на этот фрегат. Потащим его на буксире. Билли, возьми десять человек, поведёшь трофей!

— Пленных-то куда теперь? — поинтересовался Билли.

— Сюда. В трюм. Побудут пока в статусе балласта… — Галке совсем не понравилось сообщение о течи в трюме «Гардарики». Было такое странное ощущение, будто не корабль, а её саму подстрелили. — Что там «Орфей»?

— Порядок, сигналят, что взяли испанца, — ответил Жак. — А вот у Диего дела похуже. Что-то трофейная посудина, на которой он сейчас сидит, стала не по делу крениться.

Галка тихонько выругалась по-русски. И без подзорной трубы было ясно: всё дело в том последнем залпе второго испанца. Если «Гардарике» пара ядер пришлась выше ватерлинии, то «Валиэнте» повезло меньше, и он огрёб пару дырок на саму ватерлинию. Если в команде Диего не найдётся опытного плотника — считай, потерян отличный фрегат.

— Бог с ним, — процедила Галка. Мало ли фрегатов ещё встретится ей на пути. — Бросаем его нахрен и уходим, не будем зря искушать судьбу. Третьего боя на сегодня мы не выдержим.

Сто тысяч песо испанского золота и серебра. Около семи тысяч монетой в капитанских каютах захваченных кораблей. Не считая трёх более-менее сносных фрегатов, отличного оружия и нескольких хороших пушек, которые всё-таки успели снять с обречённого «Валиэнте». И пленных. Много за них не возьмёшь, но даже эти денежки на дороге не валяются. У пиратов были все основания считать этот денёк вполне удачным. И настроение, несмотря на неизбежные боевые потери, было соответствующим. Многие из новобранцев с Тортуги, поначалу сомневавшихся в Галке, теперь радовались, что не послушали скептиков и всё-таки нанялись к «чёртовой девке». Удача при капитане, богатая добыча, а что ещё нужно пирату, чтобы чувствовать себя человеком?

— Парни довольны, — Жак по старой привычке пришёл пооткровенничать с капитаном. Хоть Галка и была не в восторге от такого метода сбора информации о команде, но старый боцман переделать себя уже не мог. — Говорят, с такой удачей у тебя не будет недостатка ни в матросах, ни в союзниках…

— Договаривай, дядюшка: и во врагах, — Галка сразу уловила заминку в конце фразы, а логика подсказала недостающее слово.

— Если б я не знал, что тебя и сам чёрт не испугает, то спросил бы — не боишься? — лукаво усмехнулся Жак.

— Не боюсь, — без тени иронии ответила девушка.

— Тогда знай: в Кайонне тебе придётся выгнать с корабля самое меньшее десять человек. Ты знаешь, о чём я. И о ком.

Галка невесело усмехнулась. Верно говорит народная мудрость: друзья познаются в беде. Сегодняшняя нештатная ситуация очень ярко показала, на кого можно положиться, а на кого нельзя. Жак сто раз прав. Если в команде есть слабые духом, однажды наступит день, когда не вывезет никакая удача.

— Подготовь их договора к приходу в порт, — сказала она. — Выдам им их долю, и пусть катятся на все четыре стороны. А то затеяли, блин, перевыборы на самом интересном месте… Гнать таких надо, поганой метлой!

Из дневника Джеймса Эшби

Меня удивил Влад, брат Алины. Во время абордажа человек пятнадцать испанцев прорвались на борт «Гардарики». По словам Билла Роулинга, Влад выхватил саблю и одним из первых бросился им наперерез, когда они попытались добраться до носового люка. Говорит, одного убил, одного серьёзно ранил. Но затем… Затем Жаку пришлось влить в него пару бутылок рома, чтобы молодой человек успокоился… Не могу его осуждать. Помню свой первый поединок, первого убитого мной противника. И дикий запой, в который я ушёл по возвращении в порт.

Видимо, я всё-таки соглашусь с Алиной: лишение жизни себе подобного для человека противоестественно, если мы так реагируем на первое убийство… Но сама Алина? Насколько я помню, она не переживала так сильно после своего первого абордажа… Приходилось ли ей убивать у себя на родине? Не знаю. Она говорит, что нет, и я готов в это поверить. Возможно, она тогда чувствовала себя ничуть не лучше брата, но весьма искусно скрыла это ото всех.

Да, это редкое искусство — до такой степени скрывать свои истинные чувства…

Господин губернатор — изрядный скупердяй. При стоимости захваченной нами добычи в сто восемьдесят тысяч песо (по самым низким расценкам) он поначалу предложил нам…сорок. Алина изобразила — именно изобразила — столь невинное удивление, что д'Ожерон явно почувствовал себя неловко. Ему не хочется терять такой источник доходов, и в то же время он был бы не против обвести нас вокруг пальца. Но Алина настояла на ста десяти тысячах, так что француз был вынужден согласиться на эту цену. Корабли и часть нашего груза он выкупил сразу, оставшуюся сумму за вычетом своих десяти процентов обязался выплатить в течение недели. Мы подписали договор и, забрав полученные деньги, расстались.

И всё же у меня на душе остался неприятный осадок. Очевидно, д'Ожерон настолько привык иметь дело с полуграмотными каперами, не имеющими чёткого представления о стоимости захваченных ими призов, что и нас принял за таковых. Однако, я рад: Алина не позволила себя бессовестно ограбить — при том, что сама является весьма недурной грабительницей.

Пожалуй, весь юмор ситуации заключается именно в этом…

— …И вот штурман — не в обиду вам, Джеймс, будет сказано — является на борт пьяный в дымину, — Галка рассказывала друзьям очередной анекдот, перекроенный ею под реалии семнадцатого века. Грех не отметить такой удачный рейд весёлой посиделкой в таверне. — Капитан берёт судовой журнал и пишет: «Штурман сегодня пьяный». Тот проспался, хватается с бодуна за журнал, и видит эту запись. Естественно, является к кэпу с претензиями: мол, ты чё, приятель? В судовой журнал положено писать только самые значительные события на корабле, зачем меня позоришь? А кэп ему и говорит: мил друг, мы уже шесть часов как должны были быть в море. Угадай, из-за кого мы до сих пор болтаемся на рейде? Штурман обиделся… А на следующий день в журнале появилась запись: «Капитан сегодня трезвый…»

…И всё равно ей было не до смеха. Хотя бы потому, что она чувствовала себя птицей в силке. Пиратское ремесло презирают, и вполне заслуженно. Джеймс был совершенно прав, когда говорил, что в этой профессии сконцентрирована вся мерзость человеческая. Но у неё попросту не было иного выбора. Поначалу — чтобы просто выжить. А сейчас — кому она в цивилизованной Европе нужна с разбойничьим послужным списком? Чужая она здешней Европе, и — чего греха таить — здешней России. Галка и Влад уже обсуждали возможность ухода из Мэйна. И вариант с Европой предполагал бы как минимум смену имени, чтобы скрыть пиратское прошлое и истинное происхождение своих денег. И что, вот так скрываться всю жизнь, каждую минуту боясь разоблачения? А Галка ещё заявила, что не поехала бы туда, даже если бы была такая возможность. Команда только-только поверила в неё, и поступать с ними как Причард она не собиралась.

На следующий день в тавернах и на пирсе Кайонны продыху не было от желающих наняться на корабли удачливой пиратки. Пока Билли и Жак отбирали лучших на их взгляд претендентов, Галка принялась за свои живые трофеи. То есть, за пленных испанцев. Матросов с удовольствием купили у неё французские плантаторы с Тортуги и Эспаньолы, и девушка без зазрения совести продала им испанцев за хорошие по тем временам денежки. Уж она-то знала, что испанцы поступают с пленными французами и англичанами точно так же, если вообще оставляют им жизнь. Зато у господ офицеров главное приключение было впереди. Оставалось выяснить степень платежеспособности каждого из них и назначить сумму выкупа. За каждого в отдельности или за всех скопом — не имело значения. Три пленных капитана (дон Игнасио Лопес погиб при абордаже), три старших помощника и два штурмана быстро согласились внести за свои персоны в общей сложности около тридцати тысяч песо. А дон Рикардо, старый Галкин знакомец, слушая разговор, лишь печально улыбался.

— Что-то не так, дон Рикардо? — Галка решила прояснить для себя этот вопрос, и оставила испанца в каюте для приватной беседы. — Мне показалось, будто вы чем-то очень расстроены.

— Увы, сеньорита, — невесело, но обворожительно улыбнулся тот — а и правда хорош, бестия, хоть и явно за сорок мужику. — Наша прошлая встреча стоила мне не только карьеры в торговом флоте, но и практически всего состояния. Я рассчитывал поправить дела, получив плату за сопровождение ценного груза…

— …но наша вторая встреча оказалась для вас ещё печальнее первой, — усмехнулась Галка. — Видите ли, дон Рикардо, боюсь, что это очень плохая новость. Мои люди хотят получить деньги, а если вы не в состоянии заплатить за себя, то я не собираюсь входить в ваше положение и платить из своего кармана. Придётся снова обращаться к плантаторам, они ещё не успели разъехаться.

— Но, сеньорита, я мог бы компенсировать отсутствие денег важной информацией. В наше время…

— Понимаю, — Галка, как истинное дитя информационной цивилизации, отреагировала мгновенно. Испанец вполне мог по примеру пойманных ею купцов дать сведения о каком-нибудь «золотом» или «серебряном» галеоне. — Но в свою очередь должна вас предупредить: вы не купец, а военнопленный, и я — на всякий случай, мало ли что — попридержу вас в надёжном месте до подтверждения ваших сведений. Ну… вы меня понимаете, дон Рикардо, — Галка улыбнулась. — Мы, джентльмены удачи, страдаем большим и весьма обоснованным недоверием к честному слову испанца.

— Что весьма прискорбно, — сокрушённо вздохнул дон Рикардо. — Но я слышал, вашему слову можно верить.

— Откуда такие сведения? — Галка навострила ушки. — Я не так давно в капитанах, чтобы слухи обо мне и моих привычках могли достигнуть испанских владений.

— О, ответ на этот вопрос имеет прямое отношение к делу, — оживился испанец. — Речь идёт о некоторых людях, находящихся в этом городе…

— Ага, — со шпионскими играми Галка раньше сталкивалась только в книжках, а теперь, кажется, пришла пора применить на практике почерпнутое из литературы двадцатого — двадцать первого веков. — И эти люди всё сплошь вернейшие подданные французской короны, — добавила она с ядовитой иронией в голосе.

— Можно сказать и так, — улыбнулся испанец. — Вас интересуют сведения подобного рода?

— Меня? — хмыкнула Галка — Сведения подобного рода как будто больше должны интересовать господина д'Ожерона, а не пиратского капитана.

Дон Рикардо рассмеялся.

— Сеньорита, француз посадит меня в тюрьму и будет держать там, пока не возьмёт всех наших людей. И нет никакой гарантии, что вообще когда-нибудь оттуда выпустит. Вам же я верю.

— С какой такой радости? — хмыкнула девушка. — Разве я не такая же «проклятая собака», как и прочие капитаны?

— О, сеньорита, — испанец галантно поцеловал ей ручку. — Для вас честь не пустой звук. Наши люди весьма скрупулёзны в сборе сведений об интересующих нас лицах.

— И за это вы хотите сдать их французским властям, — усмешка Галки сделалась холодной и жёсткой, чем она и дала понять: игра окончена. — Хватит, дон Рикардо. Я на эти сказочки про белого бычка не ведусь. Либо вы платите выкуп, и все расстаются довольными, либо не платите, и тогда у вас начинаются неприятности. Нет денег? Извольте, я сдам вас губернатору, ему и рассказывайте свои байки. Может, он мне за вас подкинет на пару монет больше, чем плантаторы… Хайме!

На зов капитана явился вахтенный, метис Хайме. Хоть и взяли его на борт совсем недавно, в Порт-Ройяле, но он успел себя зарекомендовать как отличный матрос и боец. А главное, хитёр был, стервец. И Галка надумала использовать его дарования в только что начатой игре. Своей игре.

— Слушаю, кэп, — метис словно из воздуха материализовался.

— Возьми людей, — сказала Галка, пододвинув к себе лист бумаги и походную чернильницу. — Отведёте этого красавца к губернатору. Сопроводительное письмо я сейчас напишу. О выкупе я договорюсь с месье д'Ожероном чуть позже.

Набросав несколько строчек по-английски, Галка запечатала письмо и вручила его ухмылявшемуся Хайме. Тот позвал четырёх матросов и увёл скисшего испанца. А вредная девчонка, оставшись одна, потёрла ручки.

— Что ж, — сказала она, подмигнув своему отражению в начищенном до зеркального блеска кофейнике. — Хотите поиграть, дон Рикардо? Хорошо. Только играть будем по моим правилам…

— Вот как… — д'Ожерон, выслушав пиратку, задумался. — Весьма занятная комбинация. Но она выведет нас лишь на часть испанской агентуры в Кайонне. Если мы возьмём этих, то испанцы смогут беспрепятственно пользоваться услугами оставшихся в тени.

— А я и не предлагаю вам их брать, — девушка сцепила пальцы замочком.

— Понимаю. Вы желаете воспользоваться ими как средством продвижения дезинформации. Весьма остроумно, испанцы не ждут от нас ничего подобного.

Галка еле сдержала улыбку, услышав это «от нас». Ох, умеет этот месье примазываться к чужим идеям! Особенно если они сулят успех в будущем.

— Дайте дону Рикардо возможность связаться с кем-нибудь в городе, — сказала она. — Но только так, чтобы он не заподозрил подставы. А дальше — мои ребята сделают всё как должно.

— Это в самом деле будет увлекательная игра, — проговорил д'Ожерон, промокнув платочком бисеринки выступившего на лбу пота. — Впрочем, я уверен, нам удастся обмануть испанца. Повторюсь, они ничего подобного не ждут…

Уважаемый господин де Баас!

В дополнение к предыдущему письму спешу сообщить Вам, что я всё-таки нашёл фигуру, вполне соответствующую нашим запросам. Во избежание возможных, хоть и весьма нежелательных неприятностей не рискну упоминать здесь какие-либо имена, но уверяю Вас: это истинный политик. Явление весьма редкое среди людей известного Вам рода занятий, однако я считаю, что мне повезло найти исключение из общего правила. И, когда на Тортугу прибудет Ваш человек, ему не придётся терять время на ожидание.

С огромной признательностью

Бертран д'Ожерон

«Отшивание» капитана Диего состоялось вполне бескровно. Капитан «Сен-Жана» вынужден был признать, что Галка не по его зубам кусок, и откланялся. А сама Галка осталась в «Винной бочке» наедине с Джеймсом.

— За вашу удачу, мисс Алина, — Джеймс упорно отказывался называть её «мисс Спарроу», а почему — девушка давно отчаялась понять. — У вас несомненный полководческий талант. Но без удачи он ничто, и это очень хорошо показал последний рейд. Ведь испанские капитаны были далеко не новичками в море.

— За нашу удачу, Джеймс, — уточнила Галка.

Вино было отменным, и оба капитана наслаждались теплом, растекавшимся по жилам от этого напитка. Словно они выпили по бокалу жидкого солнца… Джеймс улыбнулся.

— Не хотелось бы сглазить, — сказал он, — но кое-кто из местных уже называет вас хозяйкой Мэйна.

— Ага, — едко хмыкнула Галка. — Хозяйка, блин… Такая же, как мышь — хозяйка амбара, пока кота не пустили.

— Вы скептик, Алина.

— Да уж какая уродилась… Вы никогда не задумывались, Джеймс, почему нас до сих пор не повесили?

— Возможно, потому, что наша…деятельность кое-кого устраивает, — предположил Эшби. И его улыбка сделалась грустной. — Вот вы о чём…

— Всё о том же. И я думаю о тех временах, когда наша деятельность перестанет устраивать кое-кого в Лондоне и Версале. Не такие уж это и далёкие времена. Зря, что ли, Причард лыжи вострил?.. Нет, Джеймс. Роль амбарной мыши меня не устраивает.

— Что же вы предлагаете?

— Ещё не знаю. Но д'Ожерон что-то затевает, и он наверняка втянет нас в свою игру. Грех будет этим не воспользоваться.

Эшби коснулся её руки. Только на миг, но Галка почувствовала необыкновенное тепло, исходившее от его ладони — такой же жёсткой, как и у неё.

— Я не знаю, что вы задумали, — сказал он. — Но знайте: на меня вы можете рассчитывать в любом случае.

— Вы рыцарь или ангел-хранитель? — весело улыбнулась Галка, скрывая за этим весельем смущение.

— Честное слово, не знаю, — иронично проговорил Джеймс. — Скорее, нечто среднее: капитан вашей эскадры.

Вот теперь Галка рассмеялась. Весело, искренне… Ангел-хранитель? Рыцарь? Что ж, в таком неверном и рискованном деле, как пиратство, ей не обойтись без обоих. В одном лице.

На своей шкуре

Рассвет 11 мая 1671 года «Гардарика» встретила в открытом море.

Честно говоря, после панамского похода Галке не очень-то хотелось развивать достигнутый успех. «Генерал Мэйна» — так прозвали её тортугские пираты. Эти морские волки, ранее не признававшие никаких авторитетов, в последние несколько лет всё чаще поговаривали о том, что вольница вольницей, а толковый вожак всё же лучше. Больше шансов отхватить хороший кусок добычи и меньше — повиснуть сушиться на солнышке. До последнего времени кандидат в подобные вожаки был только один: Морган. Но он сейчас сидел под домашним арестом в Порт-Ройяле, ожидая решения своей участи, а полковник Томас Линч уже «шил дело» на грозу Мэйна и его покровителя, сэра Томаса Модифорда. Но у пиратов не было причин унывать: Морган-то не просто так в опале оказался. Молодая волчица с Тортуги покусала и обескровила старого волка так, что он сделался лёгкой добычей лондонских чинуш. И пираты сочли это несомненным признаком Удачи, благоволившей вредной московитке, невесть каким течением занесенной в эти жестокие воды…

«Генерал Мэйна»… Галка помнила, что такого прозвища в её варианте истории удостоился только один пират, француз де Граммон. Воспоминания из далёкого двадцать первого века успели изрядно поблекнуть, но кое-что в голове задержалось. В тонкости она и тогда не вникала, но помнила: Граммон был удачлив просто до неприличия. Взять «на понт», практически не истратив пороха, Веракрус с его трёхтысячным гарнизоном — это даже не выигрыш крупной суммы в кости. Это просто подарок судьбы. Сама же она себя игрушкой судьбы не считала, и все свои удачи объясняла тщательной подготовкой и умением «работать с людьми». А человеческая психология была мощным фактором, особенно при повальном суеверии моряков и куда более религиозном сознании людей, чем в будущих эпохах.

— …она и раньше-то одна ходить не боялась, а теперь и подавно, — Галка услышала голос Пьера. Ни дать, ни взять — по просьбам новичков травил байки о капитанше. А чем ещё заняться канонирам в открытом море, когда на батарейной полный порядок и свободен от вахты? — Вот ты, Жерар, думаешь — а, баба, тьфу! И ошибёшься. Что Воробушек баба, так кто с этим поспорит? Хоть у мужа её спроси… если он тебе уши не оборвёт за такой вопросик. Да только мозгов у неё на дюжину таких как ты хватит, а удача такова, что мы никогда голодными спать не ложимся. А уж насчёт бабьей трусости — так это точно не к нашему капитану, ясно? Она ни Причарда не боялась — а ты сам в курсе, что это за подарок — ни Моргана. Тоже скотина преизрядная. Ни самого чёрта не испугается, явись тот по её душу.

— Да… — задумчиво протянул новичок. Галка не могла его видеть, но хорошо представляла, как вытянулась сейчас его физиономия. — Таких баб поискать… Только одно мне непонятно. Это сейчас вы её чуть не на руках носите, приказов её слушаетесь. А по поначалу-то каково было? Все же знают поверье, что баба на борту к беде. Как это вы её в первый же день не…того?

— А ты бы так и сделал? — хмыкнул Пьер. — Хотел бы я на тебя посмотреть, окажись ты тогда на том острове, нетерпеливый ты наш. Да, на всякий случай советую запомнить: Воробушек страшно не любит, когда баб, как ты выразился, «того». Одного такого умника мы из каюты как-то уже выносили. По частям… Ну, да ладно, продолжу. Является она как-то с берега — одежда ободранная, сама вся в царапинах, на сабле кровь. И усмехается так нехорошо. Билл Роулинг — сам знаешь, он её за сестру почитает — сразу к ней кинулся. Мол, что такое, цела ли? «Со мной всё в порядке, — говорит. — Тут некоторые подшутить надо мной хотели, так четверо этих кретинов уже чертям свои анекдоты рассказывают». «А остальные?» — спрашивает Роулинг. «А от остальных семнадцати я доблестно удрала». Наши рожи кривить начали, а Воробушек им и говорит: «Это когда одна драчливая девка против четверых мужиков — храбрость. А когда одна против семнадцати — это уже глупость». Тут парни, хочешь или не хочешь, согласились: каков бы ни был боец, при таком раскладе ты точно покойник. А в её случае — кое-что похуже. Так что смелая, смелая, а на рожон без особой надобности не лезет. И всем не устаёт говорить, что глупость — самая страшная болезнь. От неё, мол, подохло больше народу, чем от чумы и оспы вместе взятых.

Галке припомнился этот «незабываемый» вечер. Матросы с «Сатисфэкшена», должно быть, тоже его по сей день помнят — кто пережил бой у крепости Чагрес, конечно. Скандал тогда едва замяли. Когда на неё одновременно с разных сторон кинулись два десятка слишком уж развеселившихся от рома мужиков, тех четверых она зарубила в течение трёх секунд, без раздумий и расспросов, не дожидаясь, пока они сообразят за сабли схватиться. А потом так и не поняла, откуда у неё взялись силы буквально взлететь на крышу ближайшего одноэтажного домишки. И — сумасшедший бег прямо сквозь колючие кусты. Спасло её тогда лишь проворство да привычка моментально и адекватно оценивать обстановку, и так же моментально на неё реагировать… Всё-таки за три с лишним века что-то да изменилось в человеке как в биологическом существе. Человек семнадцатого столетия попросту не справился бы с потоком информации, ежедневно обрушивающимся на людей века двадцать первого. У потомков в мозгу наверняка появились какие-то нейронные связи, отсутствовавшие у предков за ненадобностью… Во всяком случае, Галка подметила, что они с Владом усваивали и интерпретировали любую информацию несколько быстрее «аборигенов». Чаще всего это их здесь и спасало…

— Может, приврала она насчёт семнадцати? — хмыкнул другой новичок.

— Я Алину знаю, врать она нам не стала бы. Что она, дура? Ей же жить среди нас.

— Ты не сказал насчёт острова, — напомнил ещё один новенький, судя по произношению — голландец.

— А я к тому и веду, ты дослушай до конца. Там, если подумать, всё было в её пользу. Мы ведь только потом это поняли… Она сперва к Биллу вышла, сказала, что ей с кэпом парой слов перемолвиться надо. Дело, мол, есть. А у Билла на людей знаешь какой нюх? Не стой тогда за плечами Алины сама Удача, он бы сам её…того, прямо на месте. А потом бы за волосы к нам выволок, поделиться. Если бы справился с ней, но я о том ещё расскажу… Только уразумел это он не сразу, чуть позже, сам мне признавался. Во-вторых, она пообещала Причарду пять тысяч золотом. Кто устоит перед такой кучей денег за двух пассажиров? В-третьих, ты штурмана нашего не знаешь. А зря. Дворянин, бывший офицер королевского флота, на линкоре служил…

— Это который муж её, что ли?

— Он самый. Думаешь, он бы стал спокойно смотреть, если б мы её на песочке разложили? Сам бы сдох, но сколько-то из нас точно бы в ад отправил. Потому что благородный. Ну, и наконец… Вы ведь уже были на первом уроке азиатского боя?

— Были… — вздохнул ещё один салага — совсем ещё пацан, хорошо если шестнадцать стукнуло.

— Ну, и как, понравилось по палубе кататься?.. То-то же. Всех бы нас Алина точно не скрутила, но руки-ноги-головы бы кое-кому поотрывала. Или ещё там что — у самых нетерпеливых. А может ещё и живой бы нам не далась: с ножичком она и по сей день не расстаётся, а он у неё острый.

— Как же так? — ахнул голландец. — Ведь это ж смертный грех!

— А что, подстилкой становиться? — хмыкнул Пьер. — Алина — баба гордая. Лучше какая угодно смерть, говорит, чем жизнь, купленная ценой унижения. И это она не только про баб говорит. Иные из наших при виде «пенькового галстука» тоже раскисают, в ножки падают, только бы их от смерти избавили. Торгуются, заискивают. А то и похуже: начинают своих продавать. Воробушек таких и на пушечный выстрел к своему флагману не подпускает, и правильно делает. Так что если выпало на этом корабле вахты стоять, можете считать себя настоящими морскими волками. Дерьмо Алина не подбирает…

«Вот это то, что в моё время называлось идеологической работой с личным составом, — мысленно хихикнула Галка. — Пьер умница. Немного наивен, как многие тутошние французы, этого не отнять, но мозги на месте, и количество извилин радует. Давно сообразил, без подсказок со стороны, что именно следует рассказывать новичкам, а чего рассказывать не стоит…»

Лучший пиратский корабль Мэйна рассекал волны моря, лишь многие годы спустя названного Карибским. И нёс на себе лучшую в Мэйне пиратскую команду.

Алина-Воробушек вышла на охоту. И её жертва — заранее намеченная, между прочим, так что случайным купцам бояться нечего — будет настигнута и ограблена. Иначе недолго Галке быть «генералом»…

Из дневника Джеймса Эшби

Эли. Милая Эли…

Я не устаю признаваться тебе в любви — словом, делом, мыслью. Эли, жена моя, жизнь моя… От твоих манер попадали бы в обморок придворные дамы весёлого короля Карла, все сколько есть. Даже при том, что сами они в большинстве своём далеко не образцы добродетели. При упоминании твоего имени кое у кого из лондонских джентльменов начинается разлитие желчи. Ты груба, несдержанна на язык, драчлива, иногда бываешь вздорной и нетерпимой, невыносимо циничной. Называешь вещи своими именами, а это мало кому нравится. Ты разбойница. Пиратка. Ты — самый неудобный человек на свете. Но я люблю тебя именно такой. Изменить этого я не в силах.

И слава Богу, если честно. Потому что подобная любовь даётся только раз в жизни, и далеко не всем…

Шторм пиратская флотилия переждала в одной из бухточек, на которые богато побережье Французской Эспаньолы. Не в первый раз. И должно быть не в последний. Матросы пиратского флагмана, во всяком случае, о том уже поговаривали: мол, а вот в следующем походе… Галка усмехалась. Не потому, что жизнь джентльмена удачи может оборваться гораздо раньше, чем оный джентльмен предполагает. А потому, что братва в её эскадре вообще начала заговаривать о каком-то будущем. Хотя бы о таком. А это был хороший признак.

Когда шторм утих, и можно было сниматься с якоря, пираты взяли курс к берегам Кубы. По сведениям, полученным от одного вполне надёжного источника, из Картахены в Гавану был отправлен военный галеон, набитый золотом в звонкой монете и серебряными слитками. Естественно, под хорошей охраной, хотя, галеон и сам по себе тоже мог дать сдачи. Но когда речь идёт о двухстах тысячах песо, не считая иного ценного груза, ещё два фрегата лишними вовсе не покажутся. Добрым подданным короля Испании не следовало забывать об опасностях, таящихся в этих водах.

А эти самые «опасности» тем временем подходили к мысу Квемадо — восточной оконечности Кубы. Если испанцы не идиоты, то их курс наверняка пролёг именно здесь. Но риск нарваться на испанские фрегаты был слишком велик, и, чтобы всё не испортить, пираты отошли подальше от берега. Драки с фрегатами они уже давно не боялись, но испанцы в бою могли нанести им серьёзные повреждения и урон в живой силе. И тогда с мыслью о золоте можно будет попрощаться: ни один пират, получив дыру на ватерлинию или лишившись мачты, не полезет воевать «золотой галеон». Это попросту глупо. Зато если сберечь корабли и команды в целости и сохранности, можно быть уверенным — половина успеха уже в кармане.

— Парус справа по борту!

Джеймс мгновенно достал свою знаменитую подзорную трубу и посмотрел в указанном направлении. Неизвестный корабль шёл с севера и в одиночестве, а значит, это был не тот, кого они ждали. К тому же, он явно поменьше кораблей, входивших в состав «золотого обоза». А ещё какое-то время спустя он разглядел и флаг. Белый с красным крестом.

— Англичанин, — сказал он Галке. — Кажется, его здорово побило штормом.

— Гость из Европы? — предположила жёнушка. Из кармана у неё торчала записная книжка: пока то да сё, она занималась своим дневником.

— Возможно.

Местные англичане, хорошо зная нрав Испанского моря, при приближении шторма укрывались в первой попавшейся бухте. Как и все прочие народы, населявшие Мэйн. Если корабль потрёпан бурей, то это либо неумелый мореход — а среди английских капитанов таковых почти не наблюдалось — либо действительно гость из Европы, не знающий местных особенностей. По сравнению со штормами в Северном или Балтийском море здешние — просто кара Господня. Немудрено и растеряться.

— Просигнальте этим бедолагам — идём на помощь, — сказала Галка. Она, одолжив у Джеймса трубу — своя валялась где-то в каюте — разглядела, что это английский бриг, и у него остались «живыми» лишь три паруса.

— А надо ли, Эли? — засомневался Эшби. — Наши нынешние отношения с англичанами трудно назвать дружескими.

— Это относится к ямайской братве, а не к торговому флоту, Джек, — возразила Галка. И добавила: — Идём на сближение.

Англичане на бриге, ненамного превосходившем по размерам и вооружению «Акулу» Причарда, при виде французских флагов тоже в особый восторг не пришли, надо полагать. Добропорядочные французские купцы испанских вод избегали, а значит, это в лучшем случае военные. А в худшем — пираты. Хотя, в этих варварских местах отличить первых от вторых при встрече в открытом море было мудрено: все были хороши, особенно если начальство далеко. Но порты у встреченных французов были закрыты, а это внушало некоторую надежду на благоприятный исход.

Во всяком случае, капитан английского брига на это крепко надеялся. А зря. Видимо, он действительно был в этих водах новичком. Потому что если бы пираты заранее знали, каков его груз…

У Галки при виде английского капитана сразу возникли стойкие ассоциации с героями детективов Конан Дойля. Нет, не в смысле стиля одежды, слава Богу. Эдакий невозмутимый благообразный джентльмен даже в камзоле времён Людовика Четырнадцатого и Карла Второго куда органичнее смотрелся бы завсегдатаем какого-нибудь лондонского клуба времён королевы Виктории, чем капитаном торгового корабля, только что перешедшего Атлантику. Неизвестно, что по этому поводу думали её пираты, но подобная чопорность ей самой не очень-то нравилась. Просто навидалась она и в своём времени, и в этом таких вот благовидных. И чем благовиднее выглядел господин, тем интереснее Галке было покопаться в его тайниках. Иной раз такие делишки выплывали!..

— Джейкоб Хендерсон, — сдержанно представился англичанин. — Капитан брига «Ветер». С кем имею честь беседовать?

— Капитан Спарроу, — холодно проговорила Галка. Англичанин никак не назвал её — ни мисс, ни леди, ни мэм — и это было уже хамством. Даже по отношению к пиратке. — А впрочем, вы и так знали, с кем вас свела судьба. Не так ли?

— Ваша слава достигла и Старого Света, капитан, — холодно усмехнулся англичанин. — Признаться, я представлял вас совсем другой… Но перейдём к делу. Мой бриг повреждён, я не смогу без посторонней помощи добраться до Порт-Ройяла. Скажите, сколько я вам должен за подобную помощь, и мы уладим это дело.

Пираты — в большинстве своём французы — услышав это заявление, начали ехидно посмеиваться и отпускать в адрес английского капитана разные шуточки. Галка же сдержанно усмехнулась.

— Капитан Хендерсон, вы, похоже, всё ещё плохо представляете, кто мы и чем занимаемся в свободное от береговых гулянок время, — Галка пропустила в голосе насмешку. — Или вы полагаете, что мы откажемся от задуманного ради доставки вашей персоны в Порт-Ройял?

— Мэм, я предлагаю вам выгодную сделку, — не меняя холодно-вежливого тона, проговорил англичанин. — Сто фунтов вас устроит?

При оглашении сей суммы пираты грянули дружным хохотом. Сто фунтов! Похоже, парень совсем утерял сцепление с реальностью.

— Да вы шутник, сударь, — Галка еле сдерживала смех. — Ну ладно, не будем тянуть кота за хвост… Хайме! Возьми двадцать человек, проверь трюм.

Хайме, свистнув своим молодцам, лихо перемахнул через планшир — они стояли борт о борт — и исчез в люке.

— Вы не имеете права! — праведно возмутился мистер Хендерсон. Впервые за весь разговор в его ровном голосе промелькнули какие-то сильные чувства. И Галка готова была поклясться, что там звучало не одно лишь возмущение.

— Мы пираты, — она пожала плечами — под новую волну смеха и шуточек братвы. — У нас свои законы. А то, что они вам не нравятся — кого это волнует?

Джеймс, всё это время хмуро молчавший, наконец надумал сообщить своё мнение по поводу происходящего.

— Мне кажется, у этого джентльмена с грузом не всё чисто, — сказал он.

— Знаешь, дорогой, нам в головы часто приходят одни и те же мысли, — с непередаваемым ехидством проговорила Галка. — Подождём. Посмотрим, что там найдёт Хайме.

— На вашем месте, мистер Хендерсон, я бы сейчас немного помолчал, — заметив, что английский капитан собирается что-то сказать, Джеймс его опередил. И остановил. Он не на сторожевом корабле, а у пиратов. Не стоит искушать судьбу.

Снова испуганный взгляд… «Да что же он везёт, если его так телепает? — недоумевала Галка. — Даже если там золото с бриллиантами, мы ж не полные идиоты, чтобы окончательно ссорить французов с англичанами. Взять испанца вернее, и головной боли потом меньше… Ладно, в самом деле поглядим, что там найдёт Хайме».

Долго ждать не пришлось. Метис с донельзя хмурым — невиданное дело! — лицом высунулся из люка.

— Капитан! — крикнул он. — Тут с полсотни человек в цепях.

— Так, — Галка нахмурилась и вцепилась в Хендерсона злым взглядом. Мало кого она так не любила, как профессиональных работорговцев. Особенно после того, как в первый раз увидела спину мужа, сплошь исполосованную тёмными рубцами. Пьер как-то по секрету рассказал — исхлестали Джеймса зверски. Как он после этого жив остался, да ещё смог через два месяца сбежать, оставалось загадкой. А в её команде у каждого второго были точно такие же отметины. У кого по делу, а у кого по воле случая. — Теперь понятно, почему вы так секретничали… Хайме, а ну давай их всех наверх!

Галка, Джеймс, Влад и ещё тридцать вооружённых пиратов пожаловали на борт брига как раз когда Хайме вывел кандальников на палубу. Оборванные, вонючие, заросшие, грязные до невозможности. Все до одного европейцы. Кое-кто из пиратов адресовал Хендерсону несколько нелестных словечек, а кое-кто уже и за рукояти пистолетов держался. Будь на месте Галки менее жёсткий капитан, лежать бы англичанину с дырой в башке. Но никто не решался убить работорговца без её приказа. Это не бой, когда всё можно.

— Теперь извольте объясниться, капитан, — тон Галки, несмотря на злой и колючий взгляд, был совершенно спокойным. — А мы с удовольствием послушаем ваши объяснения.

— Это осуждённые преступники, мэм, — процедил сквозь зубы Хендерсон. — Воры, убийцы, разбойники, и, прошу прощения, ваши коллеги по ремеслу, которые имели неосторожность попасться властям.

— Что, все до единого?

— Все, мэм. Если желаете, я могу предоставить соответствующие бумаги.

— С вашего позволения, капитан.

По знаку капитана старший помощник мигом сбегал в каюту и принёс сандаловую резную шкатулочку испанской работы. Галка сама хранила важные бумаги в почти такой же. Хендерсон снял с цепочки часов маленький фигурный ключик, отпер шкатулку и без особой приязни подал пиратке несколько исписанных листков с тяжёлыми печатями.

— Та-ак, — Галка пробежала глазами по документам и, вытащив из пачки один листик, недобро усмехнулась. — Насчёт осуждённых как будто всё ясно. За исключением пары моментов. Проясните-ка момент насчёт людей, которые, как следует из этого документа, являются командой голландского контрабандиста. Знаете ли, сомнения меня взяли… Ведь соваться с контрабандой в Дувр — это всё равно что самолично надеть себе петлю на шею.

— Тем не менее, это так, — сухо ответил англичанин. — В нарушение Навигационного акта указанные в сём списке люди привезли в Дувр товары из Московии, а право на это имеют лишь английские суда. Их поймали с поличным и осудили, а корабль и груз…

— Ясно: честно поделили между начальником порта и тем, кто «поймал с поличным», — съязвил Джеймс, хорошо знавший нравы своих соотечественников.

— Врёт он всё, — подал голос один из кандальников. — Мы шли не в Дувр, а в Кале. И он знает об этом лучше всех.

— Заткнись, скотина! — вспылил Хендерсон. Кажется, он был настолько нетерпим к возражениям, что даже позабыл о пиратах. А об этом забывать не стоило.

— Молчать! — рявкнула на него Галка. Тот, не ожидавший, что дама может так громко орать, аж присел. А пиратка продолжала, обращаясь к заговорившему каторжанину — уже нормальным голосом. — Говорите, мы вас внимательно слушаем.

— Мы голландцы, сударыня, — тот, к кому она обращалась, вышел чуть вперёд. И женщина подумала: если его помыть и побрить, выяснится, что человеку этому вряд ли стукнуло сорок, хотя, сейчас они все выглядели не моложе пятидесяти. — Моё имя — Ян Питерсзоон Схаак, а это — он кивнул на своего соседа, — мой брат Николас. Он долго жил в Московии и имеет там торговых компаньонов. Прошлой весной он вернулся в Антверпен и уговорил меня сменить привычный курс. Первый раз сходили хорошо, выгодно продали свой товар, выгодно купили товар у русских и ещё более выгодно продали его французам. Но в этот раз всё не заладилось. Сперва шкипер в этом — как его — Архангельске, с кем-то спьяну подрался, и ему здорово помяли рёбра. Пришлось задержаться, выбрались только в конце лета. Я уж подумал — пронесло. Не тут то было. Не дошли мы ещё и до Ставангера, как налетел шторм. Долго же нас мотало, и куда, вы думаете, занесло? Опомнились — а на правом траверзе Харвич. И слева по борту вот этот самый бриг.

— Капитан которого любезно предложил вам своё общество до ближайшего порта, — хмыкнула Галка, вполне представляя дальнейшее.

— Я в Харвич не пошёл, надеялся всё-таки дотянуть до Кале, — продолжал голландец. — Этот тип даже предложил мне десять человек в помощь. Ну, от этого я отказываться не стал, всё-таки нескольких моих людей за борт смыло. А на другой день как назло рулевой механизм заклинило. Англичанин предложил мне идти в Дувр, обещая замолвить словечко перед начальником порта. И взял меня на буксир…

— А в Дувре, ясен пень, вас под арест за контрабанду и нарушение Навигационного акта, — Галка не смотрела на английского капитана, но тот всей своей шкурой ощущал приближение нешуточных неприятностей. Пираты тоже не подарок — разбойники без всяких скидок — и сами, бывало, продавали пленных испанцев на плантации Ямайки и Тортуги. Но то пленные, взятые в бою. Там всё честно: испанцы точно так же продавали пленных в рабство. Однако чтобы вот так заманить, обобрать, лишить свободы и ещё самолично везти обманутого человека на верную смерть… — И судовой журнал, естественно, куда-то внезапно задевался… Судя по вашему живописному виду, продержали вас в каталажке не один месяц… М-да, закон суров, но его всё-таки писали люди. Которым иной раз не мешало бы кое-что выдернуть и кое-куда приставить…

— Мэм, если бы вы знали, как всё обстояло на самом деле… — начало было Хендерсон, но Галка сразу дала понять, что лучше бы ему сейчас помолчать. Целее будет.

— Я не собираюсь выслушивать ни ваши жалобы, ни ваши оправдания, — жёстко проговорила она. — Кроме того…

— Я и не собирался ни жаловаться, ни оправдываться! — благообразное лицо англичанина, пристойную бледность которого берегли от безжалостного тропического солнца широкие поля шляпы, вдруг покраснело. Даже можно сказать — побагровело. — Преступники вольно или невольно оказались в английских водах! Мой святой долг состоял в том, чтобы их задержать, и неважно, каким способом была достигнута цель!

— Ну, про «цель оправдывает средства» я уже слышала, — усмехнулась Галка. — Только это иезуитский принцип. Впрочем, при такой сговорчивой совести, как у вас, я ничему не удивлюсь… Ладно, покончим с этим делом. Бриг я у вас, извините, забираю. А эти люди…

— Как — забираете? — Хендерсон аж задохнулся от возмущения, и даже пропустил мимо ушей слова насчёт его «груза». — По какому праву?

— По такому, дурья башка! — Жером широко улыбнулся. На его меченой роже подобная улыбочка выглядела оскалом каннибала, и он это хорошо знал. — Забыл, с кем имеешь дело? Так мы быстро напомним.

— Жером, даму перебивать невежливо, особенно если эта дама — твой капитан, — Галка, в отличие от француза, улыбалась очень даже мило, и команда снова начала сыпать шуточками. Но от её улыбки в дрожь бросало ничуть не меньше. — Повторяю для тех, кто в…подвале: бриг я забираю. Насчёт пары человек из тех, кого вы перевозили — там, похоже, приговор вполне по делу, в команду точно не возьму. Нам только сумасшедших мясников не хватало для полного счастья. Остальные по желанию могут к нам присоединиться.

— Что ж, в таком случае мне останется вас поздравить, мэм, — с непередаваемой издёвкой проговорил Хендерсон, окончательно отбросив всякий такт. — Ибо такой коллекции отборного дерьма я ещё не видел. Голландцы, чёрт бы их побрал, да ещё водящиеся с этими скотами московитами!

Пиратка состроила донельзя удивлённую физиономию, а команда, прекрасно знавшая, кто она, снова грянула хохотом. Рассмеялся даже невозмутимый Джеймс, а Влад досадливо ругнулся сквозь зубы. Он ещё в той жизни бывал на западе. Общался с тамошней «золотой молодёжью». И помнил, какое выражение хоть на миг, но возникало на их лицах, когда они узнавали, откуда он родом…

— Ну, ну, — Галку тоже разобрал смех. — Хорошего же вы мнения о ближних своих, нечего сказать… В трюм его, братва.

Пираты тут же сдёрнули с англичанина кольца, часы, камзол недешёвого сукна. А когда попытался возразить, дали по морде. От души.

— Это произвол! — вопил Хендерсон, когда его поволокли к открытому люку. Команду брига туда уже загнали. — Вы ответите за этот подлый разбой!

— Возможно, — Галка прямо-таки мурлыкнула это слово — команда «Гардарики» уже знала, что этот тон у неё ничего хорошего не означает. Чем милее и любезнее разговаривала Воробушек, тем дальше от неё следовало держаться. — Только произойдёт это очень не скоро. Если вообще произойдёт… Не тряситесь так, мистер Хендерсон, — добавила она. — Я не режу людей без особой причины.

— Что вы намерены со мной сделать? — узнав, что резать его пока никто не собирается, англичанин слегка приободрился. Насколько это позволяла начинавшая распухать физиономия: приложили его крепко.

— Уж что-нибудь да сделаю, — улыбнулась Галка, и не удержалась от великолепной возможности созорничать. — Кто-то боялся Олонэ, кто-то боялся Моргана. А меня боялся сам Морган. И скоро вы узнаете, почему…

— Говорите, кто хочет, может к вам присоединиться? — хмыкнул голландец, когда пираты закрыли люк и приставили часовых.

— Если не боитесь, — отозвалась Галка.

— Боялся бы — в море бы не ходил. Но я об ином, сударыня. Может, среди нас и найдутся желающие присоединиться к вашей команде, но я бы предпочёл вернуться к своему прежнему занятию.

— А как насчёт корабля? — пиратскую капитаншу слегка забавляла та наивность, с которой её воспринимали европейские гости — что работорговец, что этот голландец. — Или вы думаете, я буду настолько растрогана вашей историей и отдам английский бриг за спасибо?

— Какая же плата вам требуется, чёрт подери? — недовольно воскликнул голландец.

— О, я думаю, есть способ уладить дело, — его брат не стал дожидаться, пока разговор перейдёт на повышенные тона, и счёл нужным вмешаться.

— Слушаю вас, — кивнула Галка.

— Насколько я понимаю, — сказал минхеер Николас, и в его глазах мелькнула озорная искорка, — вы здесь собираетесь провернуть некое весьма прибыльное предприятие. Моё предложение таково: мы готовы, немного подлатав эту посудину, принять в нём участие. А в качестве своей доли добычи — в случае успеха, конечно же — возьмём этот бриг, немного денег на дорогу и припасы на два месяца пути. Согласны, сударыня?

— Что скажете, братва? — Галка обернулась к своим пиратам. Как ни хотелось ей согласиться, подобное предложение — это коррективы к договору. А они требовали согласия команды.

— Согласны! Пусть присоединяются! — отозвались флибустьеры.

— Ты с ума сошёл, брат! — Ян зашипел на Николаса. — Во что ты меня втравливаешь?

— Ну, минхеер Схаак, только не делайте вид, будто ваши соотечественники не промышляют здесь тем же, что и мы, — с едкой усмешкой проговорил Джеймс. — В конце концов, не вам придётся брать испанцев на абордаж.

— Чёрт бы тебя побрал, братец! — процедил Ян. — Делай как знаешь. Но командовать кораблём будешь ты!

— Ты всегда говорил, что я авантюрист, — улыбнулся Николас.

— Ну, да, — хихикнула Галка. Она понимала по-голландски, но слепить более-менее складную фразу на этом языке ещё не могла. — Поживёшь в Москве — такого наберёшься… Вас там, небось, Николаем Петровичем величали? — добавила она по-русски, стараясь употреблять слова, к двадцать первому веку давно вышедшие из употребления.

Надо было видеть глаза минхеера Николаса… И без того круглые, как у кота, они стали как два блюдца. А команда снова покатилась со смеху — до того комичен был вид голландца.

— Забавно, — рассмеялся Николас, справившись со своим удивлением. Говорил он по-русски очень хорошо, Галка его прекрасно понимала. Даже если учесть, что за три столетия её родной язык тоже несколько изменился. — Не думал, что придётся услышать русскую речь в этом уголке света. Хотя, чего только не бывает… История с этим сволочным англичанином… — добавил он, переходя на английский. — Я надеюсь, она никак не повлияет на ваши планы, сударыня?

— Ни в малейшей степени.

— Очень хорошо. Значит, наш уговор в силе?

— Естественно. Бриг вы получите, но только после боя. Подробности обсудим чуть позже, — Галка хитро усмехнулась. — Когда помоетесь.

— Представляю, как удивится мистер Хендерсон, когда узнает правду… — с непередаваемой иронией произнёс Джеймс, вызвав новую волну смеха.

Если людям несколько месяцев не давать мыться, переодеваться, бриться, если кормить их объедками, то в конце концов они все будут выглядеть одинаково. То есть, одинаково плохо. Когда каторжников извлекали из трюма на свет Божий, все они были угрюмы, грязны, бородаты и оборваны. Но за один вечер с ними произошла удивительная перемена. Голландцы и пара англичан вымылись, выбрились начисто, обрядились в трофейную английскую одежду, реквизированную у капитана и команды «Ветра». А тех, соответственно, заставили переодеться в вонючие тюремные обноски. Естественно, англичане были возмущены. Ещё как возмущены! Но капитан Спарроу оказалась на редкость упёртой дамой, и пересматривать их статус отказалась наотрез. Да ещё пригрозила в случае неповиновения кормить их помоями и посадить вместе с душегубами, коих перевели на «Акулу» с целью выгодной продажи на плантации Французской Эспаньолы. Хорошо знавшие Галку пираты только удивлялись. Она ведь ни разу на цепи не сидела, с торгов её не продавали. Откуда такая ненависть к работорговцам? Ведь до сих пор она вела себя вполне учтиво даже с пленными испанцами. Потом Пьер напомнил, что Эшби вместе с ним кантовался на каторге. На английской. Вполне достаточно, чтобы миссис Эшби возненавидела всех профессиональных работорговцев скопом, даже если муж ей ничего о своём пребывании на Барбадосе не рассказывал… Одним словом, восстановив справедливость на отдельно взятом бриге и предоставив помощь людьми и материалами для его ремонта, Галка могла полностью посвятить себя последним приготовлениям к встрече с испанцами…

Тяжело нагруженный галеон и фрегаты сопровождения пришли в район мыса Квемадо на рассвете. Видимо, постарались миновать опасные французские воды ночью, когда ни один нормальный пират не рискнёт ввязываться в бой. Кто ж знал, что опасность подстережёт их чуть не у самого родимого порога?.. Галка видела: сперва доны были обмануты испанским профилем «Гардарики», и продолжали путь как ни в чём не бывало. Но тут выглянуло солнце, разогнав рассветную дымку над морем. Испанцы хорошо разглядели красно-белый корпус и французский флаг. А тут из стремительно таявшего тумана показались корпуса кораблей английского и французского производства. Такое пёстрое сборище под белыми флагами с золотыми геральдическими лилиями означало лишь крупные неприятности, и испанцы принялись спешно готовиться к бою — открывать порты и брать рифы. Но они шли в крутом бейдевинде, и ветер с самого начала сделался их врагом. Ведь, в отличие от них, пираты к бою не готовились.

Они давно были к нему готовы.

— «Диане» и «Акуле» — атака на головной фрегат, — звонко скомандовала Галка. — «Афине» и «Ветру» — на замыкающий. Галеон наш с Требютором… Ну, с Богом!

В те времена линия преобладала в тактике любого морского сражения. Отступление от этого канона в более поздние времена грозило дерзкому флотоводцу как минимум взысканием по службе, а как максимум нок-реей. Ибо линию ломать не благородно. Но кто и где видел пирата, который стал бы играть в благородство при виде испанского галеона, нагруженного золотом и серебром?.. Одним словом, строй пиратских кораблей сейчас меньше всего напоминал линию и больше всего — «серп» загонщиков. Безжалостно используя преимущество по ветру, пираты сходу превратили строй испанцев в непонятно что. Головной фрегат начал отворачивать почему-то к югу, против ветра, галеон — к северу, а замыкающий чуть было не врезался тому в корму, пытаясь удержать курс. Галка зло сплюнула: собрали, блин, эскадру доблестные кастильцы — никакой координации действий, каждый сам за себя. С таким противником драться — никакого удовольствия. То ли дело — военные фрегаты береговой стражи!.. Да и боя как такового не вышло: не успели испанцы наконец опомниться и начать предпринимать какие-то разумные ответные шаги, как капкан захлопнулся. Билли и голландец — справедливости ради стоит отметить, что он не рискнул поднимать флаг своей страны, шёл под французским — сходу накинулись на замыкающий фрегат. Причард и Дуарте — на головной. Брать их на абордаж не предполагалось, ведь все ценности наверняка на галеоне, и сейчас оба испанских фрегата оказались под шквальным огнём противника. Вёрткие английские бриги подходили к ним чуть не вплотную, обстреливали и тут же разворачивались к противнику то носом, то кормой, не подставляя борта под ответный залп. Галка только восхищалась мастерством команд обоих бригов, в частности, рулевых. А затем к разряженному борту испанца подходил пиратский фрегат и бил в упор. Почти безнаказанно. Так что судьба фрегатов была решена, и Галка со спокойной душой скомандовала идти на сближение с галеоном.

Капитан этого вместительного, мощного, но довольно медлительного увальня, видать, был опытный вояка. То-то он сразу начал разворачиваться по ветру, чтобы достойно принять бой с этими «проклятыми ворами». По количеству орудий он всего на четыре пушки уступал «Гардарике», и затевать с ним орудийную дуэль было попросту бессмысленно. Поэтому пираты устремились к его левому борту. Нервы у испанца тоже были что надо: он не стал стрелять на упреждение, выжидал удобный момент, когда можно будет обрушить всю свою мощь на дерзкого пирата. Он понимал, что от шести кораблей ему не уйти в любом случае. Разве что случится какое-нибудь чудо. Но потопить пиратский флагман он вполне мог, и теперь приложит все усилия для этого. И всё же испанец кое-чего не учёл. А именно — ужасного характера это чёртовой пиратки и её маниакального стремления к отработке самых различных вариантов развития событий…

«Гардарика» вот-вот должна была войти в зону поражения испанских пушек. Канониры на галеоне уже наверняка поднесли фитили к полкам, как вдруг пиратский флагман…начал спускать паруса. И остановился буквально в десятке ярдов от «красной черты» — некоей дистанции, с которой обычно и начинали стрелять канониры. Испанец же, недоумевая, сделал ошибку. Ему бы улепётывать, пока не поздно, а он, ещё больше обрасопив паруса, стал разворачиваться к пирату бортом. Для продольного залпа. Благо, с полукабельтова по такому же, как он, военному галеону промахнуться было трудно, а канонир хорошо знал своё дело. Но пират почему-то не реагировал. И испанский капитан, наконец сообразив, что суётся в ловушку, приказал прибавить парусов и продолжать разворот по ветру. Однако этот приказ запоздал. Из-за облака порохового дыма справа от него выплыл небольшой французский фрегат — «Сен-Катрин». И, пока испанские канониры, богохульно ругаясь, спешно перебегали на правый борт, дал залп. Почти в упор. Картечью. А «Гардарика» тем временем, подняв паруса, снова пошла к цели — левому борту испанца.

Канониры на испанском галеоне действительно даром жалованье не получали. Одновременный, хоть и немного растянутый залп с обоих бортов был достойным ответом. На «Сен-Катрин» снесло бизань-мачту, пробило борт чуть повыше ватерлинии. На «Гардарике» бушприт и фока-рея превратились в обломки — пиратский флагман в момент залпа был развёрнут к испанцу носом. В самом деле, достойный ответ. Только слишком запоздавший и потому бесполезный. «Гардарика» беспрепятственно подошла к левому борту испанца, носившего громкое имя «Кортесано», и дала залп картечью.

У галеонов — даже военных — выпуклые бока и достаточно узкие верхние палубы. Просто так к нему не пришвартуешься. Особенно на другом таком же галеоне. Галка это знала, и потому в распоряжении абордажной команды с некоторых пор были мостки из грубо сколоченных досок. Что-то наподобие римского «ворона», только без крюка на конце. Абордажные «кошки» надёжно сцепляли корабли. И мостков этих было вполне достаточно, чтобы пираты могли, обстреляв испанцев из буканьерских ружей, волной хлынуть на вражескую палубу. Яростные крики флибустьеров и испанцев заглушили даже треск обшивки и едва выдерживавших такую нагрузку шпангоутов. И капитан как обычно сама повела свою братву в атаку…

Честно говоря, если бы испанцы были такими же хорошими мореходами, как бойцами, чёрта с два бы пираты смогли бы к ним подойти вплотную, на абордаж. И это при том, что капитан достаточно опытный, да и штурман у него был отменный. Но — не судьба. А теперь… Испанцы знали, какая баснословная сумма лежит в их трюме, и для чего она предназначена. Потому дрались не на жизнь, а на смерть. Но и пираты были в курсе содержимого трюма, и им тоже было за что драться. А их капитанша сражалась не за деньги, а за собственную жизнь. Если она допустит хоть один прокол — её не пощадят. Свои же пираты и уничтожат. Не спасут никакие друзья, которые, как она точно знала, готовы за неё умереть при любом раскладе… Испанец, вставший на её пути к мостику, был высок и отменно сложен. А при первом же соприкосновении клинков Галка хорошо почувствовала — ещё и силён как сто чертей. Она едва удержала саблю в руке. Потому сейчас завертелась, как проклятая, уклоняясь от его атак, а это она умела делать лучше любого испанца. Однако тянуть не стоило: вон как сеньор капитан своим палашом орудует, ну прямо пропеллер. Пока он держит оборону, доны не сдадутся. Пришлось рискнуть. Галка чуть приподняла саблю, раскрываясь для удара. Её противник не мог устоять против такой возможности покончить с «проклятой воровкой». Но его выпад ушёл в пустоту. Галка едва, «на грани фола», успела уйти влево, захватить запястье врага и, используя инерцию его же собственного выпада, заставить потерять равновесие. Испанец упал на одно колено, беспомощно посунувшись вперёд и воткнув саблю в труп своего товарища, убитого Галкой несколькими секундами раньше. Ещё миг — и клинок пиратки пропорол бы ему печень. Но находившийся за его спиной капитан, заколов одного пирата, выхватил пистолет…

Галка в горячке боя не сообразила, что произошло в тот момент, когда испанский капитан нажимал на собачку курка. Оба галеона вдруг вздрогнули всем корпусом, раздался противный скрежет, и палуба «Кортесано» заходила ходуном. Но именно это и спасло «генерала Мэйна» от немедленной смерти. Потому что её противник вступил башмаком в кровавую лужу и поскользнулся. Грянул выстрел… Галке показалось, будто её левое бедро что было силы стеганули кнутом. Было с чем сравнивать: как-то на набережной Порт-Ройяла, ещё будучи матросом «Орфея», она зазевалась и схлопотала кнутом по спине от кучера какой-то коляски, в которой сидела некая богато одетая дама. Видать, жена плантатора. Галка взвыла, подняла увесистый камушек и с непечатным ругательством запустила им кучеру в спину. Попала. После чего её от больших неприятностей избавило лишь вмешательство Причарда и команды «Орфея». Но рубец на спине болел долго. Воспоминания остались ещё те. И сейчас они снова всплыли в памяти — будто вот только что свистнуло кнутовище и кожу располосовала мгновенная жгучая боль. Только не на спине, а на бедре. Нога подогнулась, и мадам капитан с шипением и матом упала на одно колено. Первый испанец тем временем высвободился, вытащил саблю из трупа и с торжествующим рёвом обрушил её на голову капитана «Гардарики». Галка приняла его клинок на свой. Сабля выдержала удар, отвела смерть в сторону, а вот пиратку просто отшвырнуло на палубу: слишком велика была разница в весовых категориях противников. Рукоять вывернулась из онемевших пальцев, клинок брякнулся на залитые кровью просмоленные доски. Но испанец не успел ещё занести саблю для нового удара, как Галка быстро взмахнула левой рукой. И лезвие метательного ножа — оружия последнего шанса — почти до самой рукоятки вошло ему в глазницу…

— Капитана брать живым!

Галка — не без труда и с ядрёным матом — выбралась из-под упавшего на неё мертвеца. Простреленная нога болела так, что хотелось выть, но бой ещё не окончен. Что бы там ни было, а кэп обязан держать ситуацию под контролем… Двое крепких парней, оценив обстановку, встали над Галкой, не подпуская к ней испанцев. Которые в свою очередь тоже оценили обстановку и пытались добраться до подраненной пиратки. Но исход боя был предрешён: к правому борту «Кортесано» пришвартовалась «Сен-Катрин», и за дело взялся Франсуа Требютор. Команды двух пиратских кораблей сообща быстро одолели испанцев. Капитана скрутил Жером, и после этого команда галеона прекратила сопротивление: пленение или убийство капитана по неписаным законам Мэйна было сигналом к сдаче. А тех, кто после этого не прекращал сопротивление, убивали без всякой жалости. Так что не прошло и четверти часа с момента начала абордажа, как «Кортесано» сделался пиратским трофеем.

На других кораблях услышали громогласные торжествующие крики пиратов, а затем на клотике захваченного галеона подняли французский флаг. К тому времени один из испанских фрегатов — тот, что отвернул к югу — уже потерял грот-мачту и сильно кренился на правый борт, а второй яростно отстреливался, пытаясь развернуться по ветру и уйти. Хотя бы и в сторону от кубинского берега, лишь бы выскочить из драки живым. Голландец, плохо знавший специфику Мэйна, пустился было в погоню, но более опытный Билли просигналил ему притормозить. Пусть уходит. К побережью Кубы при таком ветре он попадёт ещё не скоро, а им сейчас куда важнее оприходовать ценности с трофейного галеона. И не разделять силы. «Афина» и «Ветер» присоединились к «Диане» с «Акулой» и сообща добили обречённый фрегат.

Бой был окончен. Пираты принялись подсчитывать трофеи и потери…

— Вы доктор или коновал, чёрт вас побери?!!

— Мадам, в данном случае неважно, кто я. Важно лишь то, что я пытаюсь вам помочь… а вы мне всячески при этом мешаете!

— Мешаю и буду мешать, пока вы не соизволите вымыть руки и инструменты!

Разговор пациентки с доктором так напоминал кошачий концерт, что нервы Джеймса попросту не выдержали.

— Тихо! — рявкнул он. И, когда жёнушка с месье доктором, разом заткнувшись, уставились на него с неподдельным изумлением, изволил продолжить. — Не стоило шуметь, Эли, но я тебя не осуждаю: мне тоже бывало больно. А вам, доктор, я бы посоветовал не упрямиться. Ни к чему хорошему это не приведёт, поверьте.

Месье Леклерк, бормоча что-то вроде: «Кто здесь дипломированный доктор — вы или я?» — всё же подчинился, и принялся мыть руки. А Галка хмуро молчала. Ибо на столе стояла большая кружка рома, прописанного вместо анестезии. А она, несмотря на свою пиратскую карьеру, так и не смогла за полтора года преодолеть отвращение к этому напитку. Львиную долю рома Галка всё-таки заставила вылить на инструменты, прежде чем доктор приступил к извлечению пули. Остальное выглушила парой глотков. Ром был ямайский, хорошей очистки — плохой мадам капитан на свои корабли не закупала — и очень крепкий. Она сразу же «поплыла» от него. Только тихонечко материлась от боли сквозь сцепленные зубы, пока доктор копался в её ране…

Кое-как поборов искушение убить столь невыносимую пациентку, доктор отправился лечить раненых матросов. А Галка, наплевав на прописанный ей постельный режим и категорические возражения любимого супруга, переоделась и похромала вон из каюты.

— Не могу я тут валяться, Джек, — упрямо заявила она. — Да и рана не настолько серьёзная, чтобы…

— …чтобы ты могла пренебрегать своим здоровьем? — тихо, но гневно проговорил Джеймс, решительно загородив собой дверь каюты. — Здесь не Европа, дорогая. И даже не твой мир будущего с его фантастической медициной. Здесь и пустячная царапина может стоить жизни, если не уследить. А я… Ты знаешь: для меня твоя жизнь дороже собственной.

Галка криво усмехнулась: нога болела и впрямь зверски.

— Джек, — негромко сказала она. — Ну что ты кипятишься? Можно подумать, я при смерти. Я однажды с тремя отморозками подралась. Они убрались все в кровище, но и я еле домой приползла — так меня побили. Ничья, одним словом. Было намного хуже, чем сейчас, поверь. А это, — она коснулась рукой простреленного бедра и поморщилась, — всего лишь неизбежные издержки профессии. Которую никто из нас двоих не выбирал… Я люблю тебя, милый, и ценю твоё мнение, но я — капитан «Гардарики». И моё место на квартердеке.

Она видела, какая борьба отражалась на лице любимого человека. Джеймс, дитя своего времени, был воспитан на том, что женщина обязана находиться в подчинении у мужчины. Но женился-то он именно на ней! А Галку трудно было заподозрить в стремлении подчиняться кому бы то ни было. Жена — пиратский капитан… Никто в команде — за исключением двух-трёх самых отчаянных — не захотел бы меняться с Эшби местами. А сам штурман прекрасно понимал: заяви он своей драгоценной что-то вроде «либо я, либо мостик», и это будет последний день их брака. С корабля она его не выгонит, но такой вот жизни, как эти несколько месяцев — душа в душу — уже не будет…

— Видит Бог, я тебя когда-нибудь убью — чтобы ты не погубила себя сама, — проговорил Джеймс, не без труда поборов желание запереть жёнушку в каюте и приставить охрану. — Пойдём.

Когда Жером и Хайме огласили списочек обнаруженного в трюме «Кортесано», радости пиратов не было предела. Почти двести тысяч песо только в разнообразной монете, золотом и серебром! Да ещё несколько ящичков с аккуратно уложенными слитками серебра, не считая отличного оружия и имущества капитана, изъятого из его каюты. Сеньор капитан, видать, зарабатывал на перевозке ценностей весьма недурно: чудесный серебряный сервиз, резная мебель, полный сундук недешёвой одежды, целый ящик книг — причём, не только на испанском языке. А галеон? Почти неповреждённый, он мог бы быть продан самое меньшее тысяч за тридцать пять. Если, конечно, д'Ожерон не пожадничает. А пленные испанцы? Один только капитан уже пообещал выкуп за свою персону в размере двадцати тысяч, оставшиеся в живых офицеры тоже не скупились, а матросню, как водится, продадут на французские плантации… Одним словом, такой добычи при взятии испанских кораблей пираты ещё не захватывали. Что для них при этом означала такая мелочь, как десятки убитых и раненых? Раненых перевяжут и выплатят компенсацию по договору, убитых выбросят за борт, помянут кружкой рома и отпоют — если кто-нибудь озаботится заказать по ним заупокойную. А уж пулевое ранение капитана на этом фоне вообще выглядело сущим пустяком. Да вон она, на шканцах. Сильно хромает, морщится, но передвигается без посторонней помощи. И как всегда, в своём репертуаре — отдаёт распоряжения насчёт трофейного галеона.

— Эй, Воробушек! — Жером, которому плотники уже доложили о повреждениях «Гардарики». — У нас ко всему ещё обшивку по правому борту менять придётся.

— Испанец вроде бы не успел её до такой степени продырявить, — нахмурилась Галка.

— То при абордаже. Стукнулись хорошо, потом нас ещё по ветру разворачивать начало. Так провезло борт о борт, что мы друг другу обшивку чуть не до шпангоутов продрали. Половина мостков свалилась, абордажные тросы чуть не полопались. Да ты должна была почуять — тряхнуло так, что даже я еле на ногах удержался.

— Кто паруса не убрал — мы или доны? — Галка уже улыбалась. Надо же! А может, правы пираты — с ней и впрямь удача в этом мире подружилась?

— Мы.

— Узнаешь, кто там на реях ворон считал — пропесочь их и в хвост, и в гриву, а потом выдай им ещё по одной доле добычи сверх оговоренного, — проговорила Галка, морщась от боли — неловко ступила на простреленную ногу. — Мне эти разгильдяи сегодня жизнь спасли.

— Да ну! — не поверил Жером.

— Думай что хочешь, братан, но это так, — мадам капитан пожала плечами. — Груз с испанца перенесли?

— Переносят. Пленных запряг, пусть попотеют.

— Как перенесут — корабли сразу же расцепить. Возьми сорок человек, принимай хозяйство, поведёшь приз до Тортуги. И…скажи Владу — пусть рому парням выдаст.

Сбежавший испанский фрегат уже превратился в пятнышко на горизонте. Второй фрегат давно пускал пузыри со дна морского. Призовая команда ставила паруса на трофее, так что самое время было выдвигаться, пока ветер не переменился и не принесло ещё какого-нибудь испанца. И пиратская флотилия два часа спустя после взятия галеона легла на обратный курс. На Тортугу…

Из дневника Джеймса Эшби

По первому времени меня удивляла непосредственность Эли. Помню, как год назад команда, устав ждать милостей от Причарда, прислала её к нему с требованием объявить список и примерную стоимость добычи. Когда она сказала: «Братва в сорок третий раз вежливо напоминает вам, сэр…» — при всей серьёзности момента я едва удержался от смеха. И лишь потом я понял: для Эли эта непосредственность в общении с нами являлась наилучшей бронёй. Так ей было легче скрывать свои тайны — делая вид, будто она вся на виду. И свои страхи — делая вид, будто она ничего и никого на этом свете не боится…

Рана в бедре, несмотря на опасения доктора Леклерка, не загноилась: видимо, промывание её ромом и обеззараживание инструментария сделали своё благое дело. Но бедро всё же распухло, посинело и зверски болело. Галка всю ночь промаялась, но Джеймса будить не стала. Если она не сможет завтра стоять на мостике, то придётся ему сменить второго помощника, стоявшего ночную вахту. Всё-таки, муж у неё не только штурман, но и старпом. Естественно, наутро у неё болела и раненая нога, и голова. И всё же упрямство оказалось сильнее немощи. Галка переломила себя и после перевязки, поскрипывая зубами, вскарабкалась по сходням на квартердек. Джеймс только процедил под нос что-то неразборчивое и послал одного из матросов в каюту — за стулом для капитана.

— Ветер переменился, — сказал он, понимая, что никакие уговоры не заставят Галку вернуться обратно. А стало быть, нечего тратить время и нервы на бесполезные споры. — Норд-норд-вест, идём галфвиндом, скорость пять с половиной узлов. Фока-рей, увы, разбит, заменить его нечем, как и блинда-рей с бушпритом.

— Придём — отремонтируемся, не беда, — ответила Галка, чувствуя, как по спине стекают ручейки пота. Утро выдалось приятным, совсем не знойным, но потела она не от жары. — Что доктор сказал?

— Что тебя бы не мешало запереть на три замка, — криво усмехнулся Эшби, безуспешно пытаясь придать своей улыбке беспечный вид.

— Джек! — обиженно засопела Галка.

— Не сердись, милая, — смягчился Джеймс, погладив её по выгоревшей на солнце тёмной гриве. — Ты иногда рискуешь собой даже в тех ситуациях, когда риск не нужен. Мы в одном переходе от Тортуги. Что может случиться?

— Джек, — Галка смягчилась, и на всякий случай перешла на русский язык. — Ведь было уже такое, после боя у Чагрес — когда меня Харрис полоснул, доктор зашил, и я решила поваляться в постели. Явилась делегация: типа, мы всё понимаем, но без твоего присутствия на мостике, Воробушек, удачи нам не видать… Знаешь, милый, я два раза на одни и те же грабли не наступаю.

Джеймс, знавший о морском суеверии побольше жены, только грустно улыбнулся и покачал головой. Если матросам втемяшилось, что Галка приносит удачу — изменить это сможет только какая-нибудь катастрофа. Или цепь досадных промашек. Но пока им везло. Неприлично везло…

— По крайней мере постарайся в случае чего не вскакивать, словно села на иголку, — Эшби и на этот раз смирился: они на пиратском корабле, а не на прогулке в Хемптон-Корте, здесь действуют совсем другие правила. И несносная жёнушка живёт в соответствии с ними.

— Парус впереди по курсу!

К досаде Джеймса, Галка сразу же подскочила со стула. Скривилась, побледнела, но всё-таки… Грот и косой бизань несколько сужали обзор с полуюта, и пришлось ждать не меньше часа, пока пятнышко у горизонта превратится во что-то определённое. Эшби определил судно как шхуну, причём, даже разглядел в свою трубу португальский флаг на клотике. Одиночное судно под португальским флагом в этих водах не редкость, но все знали, чем по большей части промышляют эти господа.

— О, — Галка недобро прищурилась, выслушав мужа. — Это как раз то, что нам нужно… Сближаемся. Просигнальте португальцам — идём с миром.

Французы с португальцами были небольшие друзья, но капитан шхуны, прикинув соотношение сил, решил не испытывать судьбу. И просигналил в ответ, что готов принять гостей у себя на борту. Ветер не благоприятствовал ни пиратам, ни португальцам, и потому сближались они битый час. Но вскоре корабли стали на якорь, и от «Гардарики» отошла шлюпка… На сей раз Джеймс настоял на своём, и Галка осталась на флагмане. В гости к португальцу отправился он сам — в компании Жерома и шестерых гребцов. И сценка на борту шхуны скорее напоминала светский раут, чем беседу пирата с купцом.

— Простите за любопытство, сеньор Фигейруш, — сказал Джеймс, когда они представились друг другу — беседа шла по-испански, — но капитан желает знать, какого рода груз у вас в трюме.

— Не покажусь ли я невежливым, сеньор Эшби, если поинтересуюсь — зачем это знать вашему капитану? — не менее любезно ответствовал португалец.

— Есть две причины, — усмехнулся Джеймс. — Во-первых, от ответа на этот вопрос зависит, насколько взаимовыгодной может быть сделка, которую мы намерены вам предложить. А во-вторых, нашего капитана зовут Алина Спарроу.

— О! — круглое красное лицо португальца вытянулось. — Сеньора Спарроу! Я наслышан о ней! И что же уважаемая сеньора желает продать?

— Сперва мне хотелось бы услышать ответ на свой вопрос.

— Сеньор Эшби, ваш вопрос…деликатного толка. Я наёмный служащий, и обязан соблюдать тайну своего нанимателя… Впрочем, — он покосился на Хайме, хитрая физиономия которого начала расплываться в ехидной ухмылке, — если вы поклянётесь не причинять вреда ни нам, ни кораблю, ни грузу, и сохранить в тайне этот разговор… Вы ведь знаете, что означают слова «чёрное дерево»?

— Я в курсе, — кивнул Джеймс. Эвфемизмом «чёрное дерево» обозначались рабы-негры. — Значит, вы идёте из Африки… Переход был долгим, трудным?

— О, да, сеньор, — вздохнул Фигейруш. — Право же, на моей «Мавританке» к товару всегда относились куда более ответственно, чем на иных кораблях, и всё же к великому моему сожалению пятая часть…э-э-э…груза ушла на корм акулам. Убыток, сплошной убыток.

— Я думаю, мы сможем как-то компенсировать ваши убытки, если договоримся о цене, — произнёс Джеймс.

— Пленные? — нахмурился португалец. Он шёл в Сантьяго, и торговля испанцами, захваченными в плен в бою с пиратами, выглядела бы там не очень красиво. Алькальд города и сеньор губернатор скорее всего не поймут такого тонкого юмора.

— Не совсем. Не беспокойтесь, о пленных испанцах мы позаботимся сами. Речь идёт о двадцати восьми англичанах.

— Очевидно, эти англичане чем-то вам очень досадили, сеньор, — улыбнулся Фигейруш.

— Можно сказать и так.

— Сколько вы хотите?

— Пять английских фунтов за каждого. При нынешних ценах на рынке рабов это просто даром.

— Я должен их посмотреть, сеньор Эшби. Надеюсь, вы не возражаете?

— Капитан будет рада видеть вас на борту «Гардарики»…

Разумеется, сеньор Фигейруш, оказавшись на борту «Гардарики», стал воплощённой любезностью. Во-первых, перед ним скандально известная дама, а во-вторых, эта дама скандально известна как раз тем, что с невежами обычно не церемонится. Но сеньора не стала затягивать церемонию. Кивнула второму помощнику, угрюмому бородатому мужику лет под сорок, и тот послал матросов в трюм. За пленными англичанами.

Галка готова была поспорить хоть на тысячу реалов, что Фигейруш узнал Хендерсона. А Хендерсон узнал Фигейруша. Видать, пересекались их пути-дорожки, ещё в Европе. А может быть, и в Африке. И по злорадному блеску масленых глазок португальца мадам капитан поняла: Хендерсон влип хуже некуда. Фигейруш вряд ли упустит случай разделаться с конкурентом.

— Сеньора капитан, — церемонно проговорил португалец, плохо скрывая довольную ухмылочку. — Сама судьба привела нас обоих в эти воды. Видит Бог, я давно точил зуб на этого проклятого англичанина, а вы делаете мне такой подарок! Пять фунтов? Я готов выложить все пятьдесят за одного только этого мерзавца, который…

— …который где-то, видать, перешёл вам дорожку, — Галка улыбнулась, догадавшись о недосказанном. — Пятьдесят фунтов не маленькая сумма, но мы, как вы догадались, в данный момент в деньгах не особо нуждаемся. И потому прежний уговор в силе. Пять фунтов за каждого — и они ваши, хоть оптом, хоть в розницу.

— О, сеньора, вы так щедры! — португалец тем временем отцепил от пояса тяжёлый кошель. — Предполагая, что сделка всё же состоится, я взял с собой достаточно денег — из расчёта озвученной сеньором Эшби цены. Сто сорок фунтов в пересчёте на испанское золото за двадцать восемь человек.

— Деньги наши — эти красавцы ваши, — Галка пожала плечами. Вместо неё деньги принял Хайме, замещавший Жерома на посту боцмана. А англичан погнали к штормтрапу, рассаживать в лодки. Те молчали, и не потому, что нечего было сказать. Их попросту предупредили: хоть одно слово — и всех скормят акулам. Живьём.

— А вам, сеньор Фигейруш, — Галка улыбалась всё ещё очень любезно, — могу дать хороший совет.

— Какой же? — португалец насторожился. Почуял недоброе.

— Не попадайтесь больше мне на пути, — искренне сказала пиратка. — Не люблю я вашего брата.

— Да, это заметно, — работорговец проводил взглядом последнего англичанина, которого едва не выпихнули за борт, подталкивая к штормтрапу. — Но — простите, сеньора — неужели у вас на то есть причина?

— Есть. Надеюсь, вы не станете спрашивать, какая именно?

— Я достаточно деликатен, сеньора, чтобы не совершать подобную глупость. А теперь позвольте откланяться, — он действительно отвесил поклон, встреченный смешками пиратов.

— А теперь, — когда шлюпки, перевозившие проданных англичан, вернулись и были втянуты на борт, Галка с едкой усмешкой наблюдала, как на португальской шхуне ставят паруса, — пойдём отсюда поскорее, братва. Пока этот сеньор Фигейруш не разглядел во всех подробностях наш трофей и не офигел окончательно…

…Его превосходительство господин губернатор Бертран д'Ожерон был весьма доволен как самой операцией пиратской флотилии, так и размером её добычи. Пираты весело прогуливали свои доли в тавернах Кайонны, пополняя казну колонии ещё и таким вот незатейливым способом. Лишь немногие из них позволяли себе что-то копить или пересылать родне в Европу. И совсем уж мизерное количество джентльменов удачи, подсобрав кое-какие деньжата, возвращались на родину. Чтобы начать там новую жизнь — жизнь уважаемых и обеспеченных людей… Влад тоже копил денежки и хранил их, предусмотрительно заручившись поддержкой названой сестры, у губернатора. Так надёжнее. Прощелыги-ростовщики вообще мало у кого вызывали доверие. Сегодня они здесь, а завтра — ищи-свищи. Д'Ожерон же лицо официальное, человек серьёзный. Он поостережётся ссориться с «генералом Мэйна» из-за пары тысяч песо. И сейчас Влад, со спокойной душой передав месье Бертрану увесистый кошелёк, получил взамен вексель на означенную сумму. С этим векселем он мог бы хоть сейчас отправляться в Европу, там любой французский банк его оплатит. Но Влад в Европу не рвался. Зачем? Что он там забыл? Он прижился здесь, несмотря на опасности. Он научился драться на равных со всеми и, что немаловажно, оставаться в живых. Одно умение он пока так и не освоил.

Он всё ещё не мог поверить в себя. Всё ещё пытался что-то кому-то доказать — и безуспешно.

Солнце уверенно подкатывалось к горизонту, окрашивая подёрнутое зыбью море в фантастические оттенки жёлтого. Пора возвращаться на «Гардарику», завтра ещё предстоит закупка продовольствия, а это всегда такая нервотрёпка… Влад обречённо вздохнул. Хорошо было напрямую с буканьерами дело иметь. Так нет же: д'Ожерон понасажал посредников — естественно, своих людей — и теперь те дерут три шкуры за провиант. Галке скажи — она же всю Кайонну на уши поставит. А впрочем, неплохая идея. Обязательно надо ей сказать. Не мешало бы это пиратское гнёздышко встряхнуть хорошим скандалом. А заодно сэкономить кучу денег. Корабельная казна не бесконечная, а испанца становится всё труднее брать. Учатся на своих ошибках, заразы…

К своему удивлению, Влад обнаружил Галку и Джеймса на набережной. В одной из более-менее приличных таверн, где можно было с удобством посидеть за столиком в тени пальмы, а не в провонявшем ромом и блевотиной зале. «Парочка, — с ехидцей подумал Влад. — Сколько они уже вместе? С середины января? А всё никак не наговорятся». Сам он ещё ни разу до такой степени не влюблялся. То есть, было дело, терял голову. Только это очень быстро проходило. А эти двое вели себя так, будто только вчера поженились.

— Влад! Ну, что ты стал как неродной? Иди к нам!

— Глазастая, — буркнул Влад. Он, конечно, думал переговорить с «сестрой», но не в таверне, где все у всех на виду.

— А иногда ещё и ушастая, — хихикнула Галка: явно ведь расслышала бурчание названого братца. — Чего кислый такой?

— Не кислый, а жадный, — хмыкнул Влад, подсаживаясь за стол. — Денег жалко, понимаешь, а тут, пока мы шашками махали, цены на провиант вдвое поднялись.

— Ага, — Галка смекнула, к чему он клонит. — Сходить, что ли, к месье губернатору?

— Полагаю, этот визит можно отложить на вечер, дорогая, — Джеймс взглядом дал понять, что не разделяет её стремления пойти и немедленно…э-э-э…решить проблему. — Сейчас не время.

— Ну, да, дорогой, сейчас мы кое-кого ждём, — улыбнулась Галка. — И этот кое-кто уже показался на горизонте.

Влад обернулся. На набережной Кайонны почти всегда было людно. И в самом деле — пиратская гавань, есть чем поживиться предприимчивому человеку. Но и в этой пёстрой толпе он разглядел голландца Николаса. «Как приоделся! Просто картинка! — мысли Влада сегодня все как на подбор были ехидными до невозможности. — А когда из трюма его вывели, был похож на помесь огородного пугала с мусорной кучей. Что делает с людьми хорошее воспитание!» Минхеер Николас и впрямь сиял, как новая монетка, а увидев пиратское семейство в полном сборе, лучезарно улыбнулся. И полминуты спустя уже усаживался за тот же стол. Трактирщик тут же расстарался на свежие блюда и пару бутылочек хорошего вина.

— Господа, я, право, смущён таким гостеприимством, — голландец, вопреки своему заявлению, смущённым совсем не выглядел.

— Я слышал, вы уже отремонтировали бриг, — Джеймс хоть и не считал себя ревнивым, но чрезмерная жизнерадостность этого господина за последние десять дней ему немного надоела. Особенно с учётом излишнего — на взгляд мистера Эшби — внимания, которое «этот господин» оказывал его жёнушке. — Не думаете ли вы, что ремонт на скорую руку — не самый лучший способ подготовиться к переходу в Европу? Четыре или пять недель без захода в порт…

— «Ветер» — хороший бриг, быстрый. Поверьте, мы с братом ни за что не стали бы просить в качестве своей доли дырявое корыто, — искренне улыбнулся голландец. — Братец в этих посудинах хорошо разбирается. А вот я не очень.

— Вы не моряк, я сразу догадалась, — сказала Галка. — Но и на купца вы не очень-то похожи.

— Разве я не говорил вам, что отец хотел сделать из меня адвоката? О, простите, моё упущение, — рассмеялся Николас.

— Разумно, — хмыкнул Влад. — Старший брат проворачивает дела, младший осуществляет юридическое прикрытие…

— Я бы назвал это предусмотрительностью, — голландец смерил его оценивающим взглядом. — А вы не так просты, как мне поначалу казалось, сударь, — добавил он. — Я слышал, вы — сын купца?

— Ну, да, — кивнула Галка. Перемена темы становилась опасной, надо было уходить от этих рифов. — А я — дочь купца. Только всё это в прошлом. Сейчас вы сами видите, чем мы с братом занимаемся: грабим испанцев почём зря. И попутно пытаемся восстанавливать справедливость в масштабах отдельных личностей, дабы они на своей шкуре испытали всё то, что сами вытворяли с ближними… Да, кстати, а вы не боитесь возвращаться в Европу, имея приговор английского суда на шее?

— В Голландии английским судейским будет не так-то легко до меня добраться, сударыня, — поспешил заверить её Николас. — А торговлю, к сожалению, мне придётся оставить. Увы, отец был прав: это не моё дело. Пусть Ян ходит в море и возит товары. Я постараюсь найти применение своему юридическому диплому.

— О, это очень кстати, — оживился Джеймс. — Мы с супругой всего недели две назад обсуждали одну интересную идею… Возможно, вас как адвоката это заинтересует.

— Вы нуждаетесь в юридической защите? — удивился Николас. — Но джентльмены удачи как правило мало заботятся об этой стороне своей деятельности.

— А мы не такие, как все, — хитро прищурилась Галка. — Давайте не будем напускать туман там, где он ни к чему. Нам не нужен адвокат. Нам нужно доверенное лицо. Желательно, именно в Голландии. И конечно же, услуги этого лица будут весьма щедро оплачиваться.

— Сударыня, я и так обязан вам сверх всякой меры, — Николас снова улыбнулся. — Даже если бы вы только вернули нам свободу, я был бы благодарен вам до конца жизни. Хотя, деньги тоже никогда не бывают лишними… Итак, каковы ваши условия, господа?..

— Голландец есть голландец, — хмыкнул Джеймс, когда, завершив все дела — в том числе и намеченный визит к д'Ожерону — они возвращались на «Гардарику», ставшую для них домом. — Никогда не упустит своей выгоды.

— Естественно, — Галка не без труда забралась в шлюпку — нога заживала довольно быстро, но не настолько, чтобы прыгать горной козочкой. — На то и был расчет. Или ты думал, что он из одной только благодарности будет на нас работать?

— Но пока нам его услуги без надобности.

— Так то «пока», дорогой, — весело подмигнула Галка. — Просто наше время ещё не пришло… Отчаливай, братва! — это уже матросам на вёслах.

Темнота кайоннской ночи была наполнена звоном цикад. Хорошая примета: значит, погодка в ближайшие дни не испортится. И корабли пиратской флотилии будут отремонтированы без отсрочки… Галка улыбнулась, подумав о «Гардарике». Она любила этот корабль, и не променяла бы его ни на один линкор, даже самый мощный. А корабль явно старался не подводить своего капитана.

— Так говоришь, — Джеймс вдруг сменил тему, — ты хотела, чтобы этот Хендерсон испытал рабство на своей шкуре? Зачем, Эли? Разве Господь не сказал: «Мне отмщение и аз воздам»?

— Ну, что сказал Господь, я тоже знаю, Джек, — вздохнула Галка. — Да только ждать этого отмщения иногда приходится слишком долго. А мразь за это время успевает ещё столько натворить, что никакого «аз воздам» не хватит.

— Ты не в силах покарать всех грешников, — грустно улыбнулся Джеймс.

— Зато в силах покарать тех, до кого дотянусь, — усмехнулась Галка, положив ему ладошку на нервно сцепленные пальцы. — Малые дела тоже кой-чего стоят в этом несовершенном мире.

Джеймс ничего не сказал. Только накрыл её ладонь своей и нежно погладил.

Оглавление

Горелик Елена Своя гавань

  1. Опасное ремесло

    1

    2

    3

    4

  2. Времена и нравы

    1

    2

    3

    4

    5

  3. В гостях у сказки. У страшной

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

  4. «Всё могут короли…»

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

  5. Се ля ви

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

  Эпилог

  Примечания

  Ненормальная

  Исключение из правила

  На своей шкуре

Реклама на сайте