«Шелест трав равнин бугристых»

Калашников Сергей Александрович Шелест трав равнин бугристых

Глава 1 Новая обстановка

«Ну ничего себе рай!» — подумал Петька, оглядываясь по сторонам. Впрочем, на ад это тоже не походило: Бескрайний простор, голубое небо с редкими кучевыми облаками, яркое солнце — ничем не напоминает преисподнюю, если верить тому, что о ней говорят и пишут. Но и никаких райских кущей нигде не наблюдается — каменистая поверхность с торчащими кое-где пучками травы. Нельзя сказать, что местность горизонтальная — в одну сторону идёт очень пологий подъём, в другую, соответственно спуск. Далеко в этой стороне наблюдается снова подъем, уходящий, кажется в бесконечность.

На теле нет ни единой нитки, отчего прохладный воздух беспрепятственно овевает причинное место, а лучи светила ощутимо припекают ягодицы — эти органы к свободе непривычны и явственно ощущают разницу. Однако, сомнений в том, что попал он сюда навсегда у Петра нет — последнее впечатление от былой жизни необычайно ярко и убедительно — перелёт через руль мотоцикла и стремительно приближающийся к голове бетонный столб. Или голова, приближающаяся к столбу — всё в мире относительно. Безотносительна лишь убеждённость в том, что встреча упомянутых объектов не сулит голове ничего хорошего — уж очень быстро он мчался.

Говорить о переселении душ как-то… беспочвенно. Руки у него свои, да и всё остальное тоже. Острые камушки под ногами напоминают о материальности окружающего мира, а далёкие фигуры нескольких коров о том, что имеет смысл поискать пастуха и обратиться к нему за помощью. По крайней мере, понять, что тут да как. Пошел.

С первого же шага вспомнил добрым словом кроссовки — не привыкшие к ходьбе босиком ноги постоянно накалывались на мелкие камушки с острыми кромками. Попытка же пройтись по траве увенчалась познанием того печального факта, что в ней тоже скрываются камни, которых не видно. Зато они крупнее и заметно травматичней. К тому же среди стеблей и листьев таятся насекомые неизвестной степени кусачести. Выбор места, куда поставить ступню, полностью поглотил внимание и, чтобы не пропустить ничего важного, приходилось замирать на месте и осматриваться.

В небе парила крупная птица. Буквально висела на месте, не двигая крыльями. Животные размером с кошку тоже появлялись в поле зрения то там, то тут, замирали столбиком или перебегали с места на место. Посвистывала невидимая пичуга, а стайка стройных до жалости кур деловито рылась в земле буквально в сотне метров от мальчика. В десятке же шагов мордочка крупной упитанной мыши, высунувшись из норки, смотрела любопытными бусинами глаз.

Жизнь в этих краях не кишела и не буйствовала, но отчётливо присутствовала. Слева метрах в тридцати резко шелохнулась трава, оттуда донёсся сдавленный писк, и всё затихло — кого-то поймали и сейчас или едят, или тащат в логово.

А коровы, к которым он идёт, как-то не приближаются. Они переходят с места на место, кажется, хаотично, опуская головы вниз — пасутся, не слишком отвлекаясь от еды на разглядывание пейзажа. Только одна, чуть крупнее остальных, то и дело озирается. Наверно, дежурная по стаду.

Путь к нему ведёт вниз по склону и сильно вправо — там четко видна обширная, покрытая густой, высокой травой площадка. И не видно ни малейших признаков присутствия пастуха. Тем не менее, Петя продолжал двигаться к этому небольшому, меньше десятка голов, стаду до тех пор, пока не понял, что «дежурная» — бык. И что поглядывает он чаще всего именно в его сторону. Причём, сам «сторож» уже сместился так, чтобы оказаться между ним и подопечными. Судя по всему, коровы эти — дикие. Не стоит к ним приближаться, поскольку глава этого сообщества никаких симпатий, а тем более, доверия, к человеку не проявляет. Вообще ведёт себя так, как будто видит в первый раз.

Непохоже, что здесь можно рассчитывать на встречу с соплеменниками. И куда теперь идти? И что делать? Трава и камни — вот и всё, что наблюдается, насколько видит глаз. В принципе можно забраться повыше и оглядеться подальше, но очень больно ступням, поэтому особо большого расстояния ему не преодолеть. А до вершины склона отсюда значительно дальше, чем до подножия. Что ему нужно у подножия? Пить хочется, а вода имеет привычку стекать вниз. Если искать её, то никак не на высоком месте.

Взял левее и начал спускаться. Ещё раз посмотрел в сторону стада — видно, как коровы обмахиваются хвостами — видимо, отгоняют каких-то кусачих насекомых. Действительно, не стоит к ним приближаться — только пары-тройки укусов слепней или оводов ему сейчас не хватало, особенно, в ягодицу, уже чувствительно обожженную солнцем. Остальное-то тело более-менее привычно к палящим лучам светила — он немало времени провёл на пляже с тех пор, как в школе начались летние каникулы.

Тем не менее, травяная юбочка ему бы не помешала — волдыри на заднице — это совершенно лишнее.

На ближайшем участке подёргал чахлые былинки — они длинные и тонкие, увенчанные на конце хилым колоском. Чтобы получить подобие шнура, их пришлось сплетать косицей, что не сразу получилось — он раньше только видел, как это делают, когда мама заплетала косы сестре. И еще, помнится, туда вплеталась лента. Ему нынче лента без надобности, но добавить длины за счёт новых стеблей не помешает. На плеть длиной метр с небольшим времени ушло немало, зато получился вполне годный для завязывания спереди поясок. Нет, он не позволял сделать даже самого простого узла, но, если перевить концы несколько раз, обматывая их друг вокруг друга, и не втягивать живот — держалось.

За этот пояс и натолкал длинных травин, обросших мягкими листьями. Преимущественно сзади, прикрывая обожжённые места. Как-то сразу сделалось комфортней, да и ступни немножко отдохнули, и идти стало чуть веселей.

Когда добрался до самого дна ложбины, ограниченной пологими ровными склонами, обнаружил, что травы тут гуще, каменистые участки реже, но ни ручья, на лужи нет и в помине. И снова двинулся под уклон, уже по самой низине.

Спустя некоторое время — пришел. Дно ложбины стало повышаться. Вот в самом низком месте и принялся копать. Рыхлил грунт продолговатым камнем и выгребал его руками. Камни в земле встречались постоянно и вскоре нашелся очень большой, такой, что и ухватиться не за что. Пришлось рыть в обход и снова вниз. Вдруг глаз уловил быстрое движение сбоку и рука рефлекторно ударила навстречу зажатым в ладони камнем — когти полоснули по предплечью, а похожее на собаку животное с визгом покатилось в сторону. Впрочем, оно вскочило и бросилось снова. Петька успел ухватить его за шкирку и рвануть в сторону и вверх — килограммов тридцать, не меньше, в этой псине. И клыки её успели пробороздить по бедру, хорошо, что не вприкус, а скользом. Но царапина знатная.

А напавшую тварь он раскрутил и отбросил на метр с лишним и швырнул в неё камнем, пока она вставала на ноги. Снова визг, и зверь отскочил, скаля зубы и приняв угрожающую позу. Отличная позиция для броска небольшого, с яйцо размером, камня. Знатно попал — точно в лоб. У тварюги аж передние лапы разъехались. Впрочем, она поторопилась убежать.

Надо же! Что здесь водится! И как теперь тут жить? Ведь глаз не сомкнёшь, пока не построишь хоть какое-то укрытие!

* * *

До наступления темноты успел углубиться по пояс. Колодец выглядел неопрятной ямой, если не быть строгим, конической формы. Чем дальше, тем более влажной становилась земля, но ни сырой, ни, тем более, мокрой, она не сделалась. Количество же попадающихся в раскопе камней росло. Их стало значительно больше, чем земли. То есть стенки оказывались довольно устойчивыми. Ночью Петя буквально свалился от усталости. Голодный, испытывающий жажду и вымотанный до последнего предела, он возлёг на жалкий пук заранее сорванной травы и, зажав в каждой руке по камню, провалился в сон. Очень хотелось спать чутко, словно дикий зверь, но как-то в этот раз ничего такого у него не получилось — выключился мгновенно. А дикая собака, волк или шакал — тот что набросился сегодня ещё до полудня — запросто мог его кусать с любой стороны за любое понравившееся место. Но в этот раз не стал. Наверное, испугался. А может, был нездоров?

* * *

Проснулся от холода. Нет, не мороз ударил, а опустилась на землю сырая промозглая свежесть. Трава вокруг вся в росе и рассвет едва заметен — сумеречно. Но влажно. И это просто замечательно. Встал на четвереньки и давай слизывать с листочков и травинок крошечные капли. Вот где восторг! Сухая шершавая глотка просто упивалась протекающими через неё ничтожными порциями влаги.

Вскоре нашёлся листок, напоминающий чашку с гофрированными краями — в него очень ловко было стряхивать росинки, которые сливались в крупную каплю объёмом чуть ли не в кубический сантиметр. Несмотря даже на эти явные успехи, напиться никак не удавалось — в ведь трудился он до тех пор, пока лучи взошедшего солнца не испарили всю выпавшую на рассвете росу.

Поняв, что утренний водопой завершён, Петя тупо полез в раскоп и продолжил начатую вчера попытку добраться до воды. Видимо, после ночного отдыха и восполнения в организме запасов влаги, силёнок несколько прибавилось — довольно бодро прошел ещё с полметра. Рытьё по-прежнему состояло преимущественно из извлечения камней, и это было хорошо, потому что рыхлый грунт кроме как горстями выбрасывать было решительно нечем. Сам он, это грунт, включал в себя в большом количестве песок и камушки. А вот того, что принято называть словом «земля» в нем становилось всё меньше и меньше. То есть того, что можно растереть между пальцами в пыль. Так или иначе, но водой по-прежнему даже не пахло, хотя глубина стала уже по грудь, почти по шею. Но снаружи сделалось жарко, отчего на лбу у землекопа выступила испарина.

«Фиг с ним, завтра докуём, — рассудил Петруха. — Очень уж кушать хочется. А напиться можно будет хотя бы и завтра утром. Чай не иссохну, если не стану чересчур упираться по части тяжёлого физического труда и усиленно потеть».

Поиски пропитания начал с изучения трав. Слышал он, что крапива и лебеда считаются вполне съедобными. Но первой нигде видно не было, а вторую он в лицо не знал. Поэтому принялся наугад пробовать всё подряд, выбирая те растения, где листики выглядели более-менее мясистыми. Большинство было откровенно неприятными на вкус — да и особого видового разнообразия подобных трав тут не наблюдалось — у большинства листья были тонкими, даже норовили порезать руку — разве такое потянешь в рот.

Впрочем, пара видов жующихся листочков не вызывали желания выплюнуть их немедленно. Жаль, что эти травки встречались очень редко. Не наелся досыта. Да и непохоже, что они имеют хоть какую-то питательную ценность — трава, она и есть трава. Только брюхо набить. Вот другое дело добыть какую-нибудь зверушку! Однако, есть сырое мясо он пока не готов, а огня у него нет. Как, собственно, нет и дров — ни деревца вокруг, ни кустика. Разве что травы насушить да сжечь. Так это несерьёзно — сгорает такое топливо быстро и жарко но, чтобы приготовить на нём еду, надо несколько больших охапок сена, палить которые требуется понемногу подкладывая, причем, лучше скрутив жгутами или сплетя косицами. Ну, или в брикеты спрессовать… если бы было на чём.

Итак, сегодня удалось и попить и поесть. Ещё один положительный сдвиг — ногам не слишком больно ступать на землю голыми подошвами. С одной стороны они, несомненно, привыкли. С другой — не так он сегодня много ходил. Если это дело и дальше пойдёт на лад — этак, глядишь, вскоре удастся толком осмотреть окрестности, обойдя ближние возвышенности и полюбовавшись на то, что скрывается за ними.

Теперь имеет смысл позаботиться хоть о каком-то подобии укрытия. Из чего его возводить? Так, кроме травы тут имеются только камни и земля. Была бы вода — попробовал бы скреплять стены грязью. А вот из чего устраивать крышу? Неужели из травы? Оно, конечно найдись растение вроде подсолнуха с длинным прочным стеблем — так никаких бы проблем не было. Но здесь всё больше былинки по колено или совсем низкорослые розетки листьев. Может быть и можно их связать в длину… то есть, сплести верёвки, но, кроме как натянутыми, подобные изделия никакого поперечного усилия не выдержат.

Вот и инженерная задачка. И в любом случае, потребуются стены уж никак не из верёвок.

Опять вернулся к раскопу. Нарвал ещё травы поблизости и дал ей просохнуть, чтобы спать было мягче. Немного потрудился над углублением колодца, выкладывая вынутые камни в подобие стены, укрепляя их, по мере возможности исключительно за счёт подбора по форме и размеру. Результат в сечении более всего приближался к форме пирамиды, прихлопнутой сверху. Основные старания прикладывались к тому, чтобы поперечный размер уменьшить, а вертикальный увеличить, чему способствовала форма элементов конструкции — многие из камней были плоскими или имели две противоположные стороны почти параллельными. Хотя, им не хватало ни плоскостности, ни ровности, но с «прокладкой» из тонкого слоя земли они более-менее неплохо ложились, что позволяло сужать стену по мере её возрастания достаточно медленно.

За трудами не заметил, как подкралась темнота. Прилёг у своей незаконченной стены, возложив руки на подходящей формы камни и прислушался к ночи — стрекочут сверчки, кто-то ухает в отдалении. На небе ясно обозначились звёзды, но он не слишком сведущ в астрономии, чтобы узнать очертания созвездий. Спал на этот раз, кажется, чутко.

Второй утренний водопой прошёл заметно успешней — приёмы собирания росинок, отработанные ещё вчера, сразу были пущены в ход, и буквально через полчаса вода, казалось, вот-вот закапает у него из носа. Даже лицо умыл и шею… скромненько так, но приятственно. Ещё бы хотелось сделать небольшой запас на день, когда в самую жару мучает жажда, но решительно не во что налить драгоценную в этих краях влагу. Чашечка из листочка мала, и никак её не заткнуть. Беда, да и только!

Глава 2. Всё нехорошо

Третий день на новом месте посвятил подъёму на самую высокую окрестную точку. Сложилось впечатление что ноги уже приспособились к босому хождению, но на поверку это оказалось не вполне так — полдороги в одну сторону, то есть примерно до места, где он впервые оказался, шёл вполне уверенно, а вот потом острые кромки камней стали заметно беспокоить. Да и поверхность изрядно нагрелась — чем выше, чем меньше встречалось травянистых участков и больше безжизненных, прокалённых солнцем площадок. Бывало, попадалась сплошная плита, прикрытая редким слоем щебня и песка, хотя отдельные камушки тут встречались реже — видимо, скатывались помаленьку под уклон, — рассудил Петька, обозревая открывшуюся его взору панораму.

А была она на редкость однообразна: Нельзя эту местность назвать даже холмистой — равнина это. Но не ровная, а как бы слаборельефная. Спуски и подъемы наблюдаются в любом направлении, причём возвышенные места невысоки и представляют из себя пересечения плавно поднимающихся склонов. Не сказать, что видно на десятки километров — для этого он забрался недостаточно высоко. Однако, сколько хватает взора, нигде нет ничего особенного. Ни пиков далёких гор, ни явно заметной низины — куда ни глянь, повсюду одно и то же — слабовыраженные голые гряды. И — ни деревца, ни кустика, ни зеркала водной глади.

В соседней долине, а именно такое впечатление производили участки куда шло понижение, паслись коровы — возможно, то самое стадо, что он видел позавчера — по крайней мере, число их было сходным. На всякий случай пересчитал — восемь штук. Интересно, что они пьют? Хорошо бы проследить, как только ноги окончательно приспособятся к незащищённому контакту с грунтом. А пока стоит вернуться, исследовав по дороге травы на предмет поискать чего-нибудь съедобного. Хотя бы и тех, со съедобными листьями, а то в животе совсем скучно.

Направился туда, где зеленеет погуще. Не торопясь, хорошенько выбирая место для постановки ноги, спустился примерно до середины склона и чуть не вляпался в коровью лепёшку. Впрочем, она заметно подсохла сверху, так что, возможно, ничего страшного и не произошло бы, вступи он в неё. Трава здесь оказалась заметно пострадавшей — случалось, даже встречались следы комьев, выдернутых со стеблями и корнями. Ну а остальное было съедено или затоптано. Только кое-где остались пучки травы, пропущенной жвачными по одним им ведомой причине.

Тут и обратил Петя внимание на колосья, торчащие местами. Уж не съедобный ли какой злак! Надо попробовать.

Выбрал один из колосков и попытался пальцами выколупать из него зёрнышки — некоторые подались и остались на ладони. Но были они в тонкой и твёрдой скорлупке, которая неохотно поддавалась на зуб. Высыпал добычу на плоский камень, слегка покатал сверху другим, а потом ногтями окончательно отделил скорлупу от ядрышек. Попробовал — противный едкий вкус. Чепуха это какая-то, а не пища.

Вскоре обнаружил и колосок другого вида, с которым повторил все те же действия. Только тут удалось добыть совсем мало зёрен — он был наполовину осыпавшийся. Скорлупки отделились легче, а вкус еды оказался никаким — совершенно нейтральное впечатление. Ещё несколько подобных находок — и в животе почувствовалась заинтересованность. То есть не чистая ерунда в него попала, а нечто, заслуживающее внимания.

Вот этих колосьев и набрал он целый букет, да отправился «домой» — к раскопу и неуклюжей своей стене.

* * *

Никогда бы не подумал, что спуститься в яму может быть так приятно. Тело оказалось в тени, а ступни попали не на пропеченную солнцем поверхность, а на заметно более прохладную слегка влажную почву, взрыхлённую ещё вчера. Хотя, про влажность он, кажется погорячился — так уж показалось на радостях. Тем не менее, дальнейшее выковыривание камней и выгребание грунта доставляли самую настоящую радость плечам и спине, удалённым, наконец-то с палящих лучей солнца.

Но счастье вдохновенного труда оказалась недолгим — глубина «колодца» возросла настолько, что выкладывать камни и вынутый грунт наверх оказалось решительно невозможно. Карабкаться же наверх с пригоршней земли — это же чистое наказание. Ну а просто выбрасывать накопанное, Пете не хватило смелости — кое-что скатывалось назад. А если этим «что-то» окажется камень размером с кирпич?! Настало время подумать насчёт какой-то сумки или мешка. Говорят, их долгое время делали из шкур животных. Конечно, из одной коровы этого добра выйдет сразу несколько штук, только вот приближаться к этим жвачным боязно, а уж убить и вовсе нечем. Учитывая, что подобное мероприятие ещё и не встретит никакого сотрудничества с противоположной стороны а, скорее всего, сопротивление, причём организованное… всего стада… совсем бесперспективная мысль.

Бегают тут какие-то зверушки вроде сусликов. Таких можно и камнем зашибить, только для начала неплохо бы как-то обездвижить, иначе увернутся. То есть, поймать, связать и дать по голове. Впрочем, связывать не обязательно. Это как-то по инерции подумалось. Но, всё равно для того, чтобы поймать, было бы полезно иметь верёвку. Естественно — верёвку из травы, потому что из камней её никак не сделать, а больше здесь ничего нет.

Вот такие мысли крутились в Петиной голове, пока он потихоньку шелушил колоски и неторопливо жевал извлечённые из них зёрна. Потихоньку не оттого, что не хотел есть, а потому, что самих этих зёрен было до обидного мало. И ещё он каждое плющил между камнями, чтобы не разгрызать. Так и посиживал, глядя по сторонам и прикидывая, как взяться за новый для себя труд.

Поясок, сплетённый в первый день, рассыпался уже к вечеру, и тратить время на его восстановление ни в малейшей мере не хотелось. Жесткий он был и непрочный. Верёвки же, насколько он их себе представляет, прекрасно гнутся и крайне не любят рваться. Итак, завтра, после утреннего водопоя, надо приниматься за изыскания — необходимо определиться с тем, из чего сплести силок.

Силок, чтобы поймать зверька, с которого снять шкурку, дабы сделать мешок, в котором можно поднимать грунт из колодца, нужного для добычи воды. Это же целая комбинация, направленная на решение задачи буквально самой первой очереди — да уж, занесло его в края, где даже напиться невозможно без хлопот! То ли дело самые разные робинзоны, про которых он прочитал немало увлекательных и ужасно поучительных книжек.

Ну а пока есть время позаниматься строительством стены. В принципе, следует возвести нечто напоминающее в плане букву «П», желательно, входом на север, чтобы днём иметь укрытие от солнца, потому что прятаться от жары в колодце можно будет не всегда — он ведь станет углубляться. А там, глядишь, и до воды дойдёт и сделается в нём сыро.

Пока взгляд обегал окрестности, а голова размышляла, руки трепали травинки из подстилки, оценивая наощупь их свойства. В большинстве своём ломкие после просушки, они не казались подходящим материалом для витья или плетения. Видимо, работать с ними имеет смысл, пока они не потеряли соков, то есть сразу после того, как сорвёшь. Ну а пока стоит улучшить условия проживания — сделать подстилку потолще. То есть нарвать травы и разложить её на просушку. А там и за стенку приниматься.

* * *

— Утром проснулся прекрасно выспавшимся. Это потому, что вечером набросал на себя сухой травы и не замерз. Плюс, подкова из трёх стен неплохо защищала от дуновения ветерка — было тепло и уютно. Одно нехорошо — солнце заметно поднялось и высушило росу. Сегодня водопой не состоялся. А денёк обещал быть жарким. Поразмыслив, решил отменить на сегодня все прогулки, дабы организм не терял влаги через пот — этак ведь запросто можно к вечеру и ноги протянуть, схлопотав тепловой удар.

Пока не начало припекать как следует, Петя занимался плетением из травинок, собранных вчера. Тех, что использовались в подстилке. Подумалось вдруг, что может выйти какая-никакая корзинка но, похоже, не знал он какого-то важного секрета — всё у него рассыпалось, а косицы выходили совсем жесткими и шершавыми, ломающимися при попытке их согнуть круче, чем они были согласны. Тем не менее — это была единственная конструкция, способная держаться. Вот из неё он и сделал кольцо, категорически протестующее против соединения концов — не держалось в этом месте соединение.

После долгих размышлений, сумел продеть одну из соломинок между сплетёнными прядями сопрягаемого окончания, а потом еще несколько подобных связей организовал уже из внешних элементов. Получилось толсто и некрепко, но само не расползалось. Дальше логика подсказала натыкать частокол высохших стеблей травы в эту косицу и начать плетение плетня в одну сторону, а сам этот кольцевой плетень потихоньку сужать. Вскоре вышел колпак с трубой наверху — свести диаметр на нуль не получилось.

Хлипко, неказисто, ни на что не годно — зато хоть на что-то похоже. И ещё удалось приобрести некоторый положительный опыт обращения с новым материалом — соломкой. То есть с тонкими трубчатыми стеблями с длинными коленцами и узелками-пережимчиками в местах стыковки ровных участков. Попросту говоря, с соломинами — стеблями злаков.

Перебравшись в колодец, поскольку наверху сделалось жарко, Петя продолжал попытки хоть что-то сплести, оформив начало из скрещения стеблей и выплетая плоскость расширяющейся спиралью по кругу. Этот вариант тоже получился… в принципе. Земля просыпалась через неплотности — то есть использовать получившуюся лепёшку в качестве тары не получилась, а надеть изделие на голову снова не вышло — просто так она на макушке не держится, а закрепить нечем. Собственно за этими делами день и минул. В жажде и голоде.

* * *

Ночь прошла неспокойно. Гневный протест пустого кишечника дополняли пронзительные призывы иссохшей глотки. Казалось, что вокруг кто-то бродит — неясные шорохи то и дело доносились из травы. А перед внутренним взором, стоило смежить веки, вставали упрямо расползающиеся из плетения соломинки. К тому же глупые мысли лезли в голову: а вдруг роса передумает выпадать. Тогда придется совсем кисло. Этак будущий день запросто может стать для него последним, проведённым в сознании. Заем наступит бредовое состояние… роса выпала. Собирал и пил её до тех пор, пока мог. А потом отправился искать знакомые колоски на второй склон, куда раньше не хаживал.

Немного съедобных листиков, пара пригоршней зёрнышек — и мозги, наконец, начали работать в нужном направлении, а руки стали испытывать травинки на прочность и на изгиб. Похоже, до этого момента голове не хватало питательных веществ и она отказывалась думать о чем либо, кроме самого насущного.

Лучший из отысканных вариантов материала для будущих верёвок имел достаточно толстый стебель, в сечении скорее квадратный, чем круглый. Довольно крепкий — чтобы не выдирать его с корнем, пришлось перепиливать кромкой камушка у самой земли. Листочки этой травы на вкус отдавали какой-то лёгкой свежестью, но не были достаточно мясистыми, чтобы попытаться ими насытиться. Растения эти встречались небольшими зарослями и попадались подобные участки то там, то здесь.

Сбор верёвочного сырья пришлось проводить на коленках, орудуя импровизированным ручным пилилом. Впрочем, чуть погодя Петя додумался подкладывать с противоположной стороны камушек, о который и перебивал стебель у самой земли. Когда пучок перестал влезать в кольцо пальцев двух рук — заторопился к колодцу и укрытию. Здесь и устроился в тени невысокой стены прокатывать стволики между камнями, выдавливая из них влажную кашицу сердцевины и отшелушивая чешуйки шкурки.

Довольно быстро проявились продольные волокна, которые Петя сразу свивал, наращивая образующийся шнур всё новыми порциями добываемого материала. Он быстро сообразил, что получающийся из одного стебля пучок нужно разделить на несколько прядей и сложить их с продольным сдвигом так, чтобы длинные окончания следующего пучка прилегли к утончившемуся краю предыдущего. Тогда после перевивания не образуется явно выраженного места соединения.

Готовый шпагат сматывал на камушек — так удобнее было вращать. Вернее, стало удобно, после того, как придумал, какой петелькой закреплять клубок от раскручивания. Увы, верёвка получилась тонкая и вышло её совсем немного. Кроме того, попытка порвать шнур увенчалась успехом, хотя, некоторая прочность всё-таки имела место. То есть — дёргал сильно. Но для силка она не годилась — чересчур шершава была её поверхность. И сама она неважно держала узлы — не хотела сгибаться по малому радиусу. Одним словом, сделанная скользящая петля скользить и затягиваться отказывалась категорически.

* * *

Неудача — прекрасный повод для уныния. Если подвести итоги первых дней пребывания в этом мире — аж жуть берёт.

Во-первых, вода бывает только в течение примерно одного часа после рассвета. И запасти её решительно не в чем…

Во-вторых, крайне затруднительно до этой самой воды докопаться — выносить наверх грунт горстями — высшее проявление мазохизма.

В третьих, скудость диеты достаёт неимоверно. Есть вероятность, что с листьями в организм поступают витамины, а с зерном — углеводы. Если, кстати, зерновую кашицу подольше подержать во рту, медленно пережёвывая, то сил прибывает заметно больше и хватает их на более продолжительное время, но сам процесс приёма пищи сильно растягивается. Но и это не обеспечивает ни белковой компоненты питания, ни жиров. То есть — ему предстоит тощать и терять силы, превращаясь в задохлика.

В четвёртых — сейчас в этих краях, похоже, лето. Или зима — кто его разберёт? Но на смену ему обязательно придёт другой сезон. Или холодная зима, от которой некуда укрыться. Или испепеляющая жара, от которой тоже непонятно, куда деваться. В его распоряжении вообще нет ничего, кроме травы и камней.

И что в этом положении делать? По идее, надо бы хорошенько подумать, оценить имеющиеся возможности, составить план… да только, ничего кроме безысходности существующее положение вещей ему не сулит — всё плохо. Нечего тут думать — надо копать.

Копать колодец. Для этого необходимо его значительно расширить, оборудовав просторный промежуточный уступ, куда складывать вынутый грунт и камни на полдороге от дна к земной поверхности. А уж потом во вторую перекладку выкидывать накопанное окончательно.

Принялся за работу.

Глава 3. Колодец

Вскоре на дне раскопа почти перестали попадаться камни. Пошла сплошная глина. Она тоже не была особенно сырой или упругой, просто хорошо слежалась и требовала рыхления острой кромкой камня, только потом её можно было выгребать. Тут уже никаких камней не встречалось — пласт был однородным и плотным. К сожалению — не слишком влажным. Тем не менее Петя продолжал рыть и углубляться всё дальше и дальше — количество ступенек, через которые он перекладывал нарытое возросло сначала до двух, а там и до трёх.

Верхний участок ямы сильно расширялся кверху и имел в стенах ступени из неизвлечённых крупных камней. Таких, которые было лучше обойти — слишком крепко они держались в стене. Зато с глубины в полтора человеческих роста вниз вел относительно узкий лаз с углублениями в стенах — тут спускаться и подниматься приходилось враспор. Вынутая глина складывалась в одно и то же место, ровным слоем покрывая обширную площадку рядом с ямой с противоположной стороны от П-образного убежища. В этом месте изначально было очень неровно, беспокойно для ног, вот и заделывал заодно ямки, насыпал глину поверх торчащих камушков и утаптывал помаленьку.

Выпадающая по утрам роса увлажняла рыхлый грунт, отчего тот оседал и уплотнялся. Потихоньку возникла достаточно ровная площадка метра три в поперечнике. Как-то раз, вернувшись с утреннего водопоя напившимся до отвала и до скрипа умытым, Петруха обратил внимание на то, что камни в кладке стены убежища выглядят мокрыми. Вот тут и пришла к нему в голову такая долгожданная мысль…

* * *

Сначала он камнем утрамбовал всю глиняную площадку, придирчиво выровняв её, но кромки при этом оставил чуть выше остальной поверхности. А потом до самого вечера собирал по окрестностям камни и осторожно выкладывал не слишком плотную пирамиду, придирчиво следя только за её устойчивостью — это было не так уж трудно, если верхние элементы своими выпуклостями попадают в углубления на нижних, или в промежутки между ними. Получилось не настолько внушительно, как хотелось бы — полная высота образовалась лишь для примерно четверти имеющейся площади, но ямку с литр объёмом в нижней части подложки Петя предусмотрительно промял — место для сбора воды, которая должна выпасть из росы на его сооружение.

И с нетерпением стал ждать утра. Водопоя. Разумеется, сначала в самом быстром темпе напился и умылся традиционным способом, а уж потом двинулся к своей водосборной установке. Результат оказался слабеньким — глина бывшей площадки намокла значительно сильнее, чем обычно. Даже сделалась скользкой, но лужица на дне ямки даже и не подумала образоваться. Хотя, когда мазнул пальцем, убедился, что грязь там вполне жидкая.

Поглядев на эту огорчительную картину, Петя отправился «пастись» — в ближней окрестности он уже всё изучил, по большей части, на вкус. Так что сегодня тут искать было решительно нечего. Поэтому потопал к приличных размеров участку, расположенному примерно в километре. Вернувшись, заметил, как от его сооружения стремительно ретировалась мышь…

«Что она здесь забыла?» — подумал с недоумением. И, разумеется, подошёл посмотреть — на дне ямки явственно была вода, которую мальчик тут же выпил, осторожно втянув в себя губами. Чуть тепловатая — уже нагрелась. С привкусом глины — видимо, муть осела пока не до конца. По всему выходит — для сбора добытой влаги требуется больше времени, чем он ожидал. И совсем не помешает, если воды станет больше.

В следующие дни сбор камней и укладка их в пирамиду стали основным занятием. Терпеливые поиски, выкапывание погрузившихся в грунт обломков, чистка их пучком травы, переноска и установка на месте — несколько соток прилегающей территории пришлось терпеливо обработать таким образом. Постройка, между тем, прирастала медленно. Чем больше она становилась, тем незаметней делалась прибавка после целого дня трудов. Огорчало ещё и то обстоятельство, что количество воды, собиравшейся в ямке, от этого не делалось больше. Вернее, не настолько больше, насколько увеличивался размер устройства. Всего лишь несколько глотков к вечеру оставалось недопитыми. Чтобы она меньше нагревалась под лучами солнца и не слишком быстро испарялась, Петя прикрывал ямку плоским камушком.

Трудился он упорно, делая перерывы только для приёма пищи, для чего отлучался в сторону одного из заросших травой участков, где выискивал зёрнышки злаков, жевал листики, пробовал на вкус стебли и корешки. Потом часок-другой лежал в тени своего укрытия, занимаясь плетением из соломки, а к вечеру опять принимался ворочать камни. Возможность сделать глоток воды как только организм начинает испытывать потребность во влаге, воспринималась как великое удобство и искренне считалась великим шагом к обустройству на этой неприветливой территории.

Ноги, привыкшие к ходьбе босиком, теперь переносили Петю на любые расстояния и как будто сами выбирали места, куда ступить. Поэтому он без особого напряжения, в процессе поиска и приёма пищи, обошел ближайшие низины и нигде не отыскал ни озерца, ни родника, ни даже болотца. Встречавшиеся время от времени старые коровьи лепёшки вызывали недоумение: неужели эти крупные копытные довольствуются влагой, содержащейся в съеденных растениях. Как-то непривычно так полагать — скотина и водопой накрепко срослись в его представлениях, словно неразделимые части единого целого.

Чтобы расширить зону поиска, он соорудил из камней заметную издали пирамидку на самой верхней точке ближней к дому возвышенности — иначе был шанс промахнуться на пути назад, если отойдёт далеко. Окрестные долины походили друг на друга, словно близнецы — отличить их было трудно.

Расширение зоны поисков не дало результата — источника воды найти не удалось… Оставалось предположить, что, если и есть где ручей, то до него многие десятки километров в неизвестном направлении, но жвачные это место знают и способны, время от времени, домчаться дотуда. Кстати, само стадо он видел только один раз, причём издалека с одной из высоких точек.

* * *

На этот период выпал настоящий прорыв в плетении из соломки. Петя открыл для себя возможность расплющить соломинку между двумя камнями и высушить в виде ленточки. А, если потом её размочить, ещё раз сплющить и опять просушить, то получается достаточно гибкая полоска, охотно подчиняющаяся пальцам плетельщика.

Размачивал он эти заготовки на краях глиняного поддона рядом с водосборной пирамидой — по утрам они замечательно увлажнялись.

Еще нашел стебельки другого вида — которые сохраняли упругость и форму в том виде, в каком высыхали, хотя мокрыми почти не пружинили и даже в какой-то мере сгибались в нужных местах — оставалось лишь зафиксировать их такими для просушки, ограничив камушками. Первое удачное изделие, сработанное в этой технике, должно было стать сомбреро, но получилось островерхим колпаком с широкими полями. Не зная, как закрепить кромку головного убора, Петя потратил для этого всю ранее имевшуюся у него верёвку, раскрутив её, разобрав на пряди и свив новые, более тонкие шнурки, которыми и простегал края.

Вторая попытка прошла легче, да и замысел был проще — коническая чаша, в которую удобно было вытряхнуть зёрнышки из колосьев. Для оформления её кромки очень удачно придумал выплести по краю плоскую косицу, куда отлично спрятались концы каркасных соломин. Начиная с этого момента в технологиях изготовления нужных вещей из соломки произошёл настоящий прорыв — пелерина, закрывающая плечи и верхнюю часть торса, превосходно проиллюстрировала этот факт.

* * *

Полуденное солнце в разгар дня оказывалось всё выше и выше. Подрастали и травы — если в момент прибытия они дотягивались только до колена, то теперь нередко доходили до пояса. Количество зёрнышек, легко вытрясаемых из колосков, заметно возросло, а скорлупки, покрывающие их, теперь отделялись охотней. Не заметить происходящие изменения было невозможно, и Петя решил провести систематические наблюдения за дневным светилом. Он построил астрономическую пирамиду.

Теперь, имея размоченную глину, сложил ассиметричную пирамиду, северное ребро которой было почти вертикальным, а остальная часть конструкции просто служила опорой для этого элемента — она плавно поднималась в сторону главной кромки, клиновидно сужаясь, по мере увеличения высоты. Живи он в более благоприятных местах — просто захлестал бы в землю кол и измерял длину его тени. Но судьба занесла Петю в крайне неудобное место…

Первые же наблюдения показали, что полуденная тень с каждым днём становится короче — то есть завершается астрономическая весна, что примерно соответствует началу календарного лета. Скорость, с которой светило поднимается над горизонтом, с каждым днём становится меньше — то есть дело приближается к летнему солнцестоянию — моменту, когда удобно определить географическую широту места. Если помнить, на какой угол наклонена Земная ось… Петя помнит — двадцать три градуса. Отнять эти градусы от угла, на которое солнце не доходит до зенита в полдень самого короткого дня… или прибавить? Задумался, напрягая пространственное воображение — совсем мозги закисли в этой дикости.

Насыпав и разровняв новую глиняную площадку, мальчик начертил окружность, принялся делить её на градусы и соображать, какими действиями перенести угол, под которым падает тень вершины пирамиды на плоскость — пора, пора уже пробуждаться разуму, загнанному в самые дальние закоулки сознания ужасом от пережитого.

Ведь сначала он умер. Умер, осознав неизбежность гибели буквально за мгновение до того, как это произошло — ну, не дурак, понял, что случилось бы с телом после соударения с бетонным столбом на скорости около сотни километров в час. Собственно, смерть настигла его уже после того, как мысленно он распрощался с этим миром и был готов уйти в небытие… как-то быстро это получилось. Мигом сообразил.

Но так легко отделаться ему не удалось — он вовсе не умер, а очнулся в месте, где нет ни воды, ни пищи, ни укрытия, ни топлива. Тут даже отсутствуют крупные хищники — им попросту нечем питаться. Вот, скажем, тот же знаменитый Робинзон Крузо, оказавшийся в одиночестве, зато с кучей барахла. Кажется, даже шейные платки у него имелись, не говоря о ружье и порохе… а его, Петю, обобрали до последней нитки, не снабдив ни попугаем для общения, ни кошкой, которую можно было бы хотя бы погладить. За что, спрашивается, такое наказание подростку, у которого даже пушок на щеках ещё не пробивается?!

Вздохнул, и вернулся к геометрическим построениям. Он ведь неплохо учился, знает прорву всякого разного, но до сей поры действовал не слишком осмысленно, скорее, рефлексовал. То есть, подчинялся исключительно инстинктам, не думая и не пытаясь планировать.

* * *

Колодцем Петя перестал интересоваться с тех пор, как заработала вододобывающая пирамида. Пусть не помногу она выдаёт живительной влаги, зато регулярно. Удалось, например, налепить горшков с крышками, потому что было чем размочить глину перед замешиванием. То, что невозможно обжечь керамику — не беда. После выдержки на солнце она замечательно твердеет — хранить в этой посуде зерно вполне удобно. И мыши не добираются. Хотя, не помешала бы и ёмкость для воды, но вот как её сделать таковой, не подвергая нагреву. Нагреву, без использования топлива.

Вспомнился старик Архимед, спаливший вражеский флот при помощи зеркал, и герой какого-то старого фильма, вскипятивший котелок воды в фокусе чашеобразного отражателя, собранного из небольших зеркал. Голова заработала, соображая, как найти в этих краях хоть что-то, имеющее приличную отражательную способность, но ничего, кроме полированных камней не придумывалось.

Где взять полированные камни. Так обычные отполировать. Только нужно выбрать подходящие — их тут много разных. Вот и следует повнимательнее поглядывать под ноги, да обращать внимание на блеск.

* * *

Утренние росы, столь радовавшие Петю, случались обильными, а бывали и скудными. Однако, однажды не выпало никакой. Заглянув под плоский камушек, прикрывающий ямку у подножия пирамиды, подросток нашел там не более двух глотков воды. Совсем мало. Кажется, этот день нужно провести в прохладе, чтоб не потеть. Пересидеть жару, никуда не выходя, а уж потом ждать следующего утра в надежде на лучшее. И самым верным убежищем от дневного пекла является, несомненно, колодец. Туда и забрался.

Первое, что почуял — запах воды. Уж его-то он узнает мгновенно. А потом, спустившись до нижней границы каменистого грунта, увидел, что углубление в глине наполнено до краёв. То есть тут скопилось не меньше кубометра… или меньше, но соизмеримое количество.

Некоторое время ушло на попытку сообразить, откуда рухнуло на него это сокровище. Ведь, когда он перестал углубляться, снизу ничего не сочилось. Плотные стенки даже просыхали за время перерывов в работе — не дошел он до водоносного слоя. Даже не уверен, есть ли тут таковой.

Сверху? Сколько он помнит себя в этих краях — ни одного дождя ни разу не случилось. Ни луж, ни ручейков — ничего подобного на поверхности земли не образовывалось. Единственный источник в этих краях — его пирамида. Ну, конечно. Как же сразу не сообразил?! Ведь то, что собиралось от её работы, должно было сливаться в приготовленное углубление. Но нарастив объём кучи камней раз в десять, он заметил прибавку добычи воды от силы втрое. Получается, где-то камень нижнего слоя под воздействием огромного веса сооружения, проткнул глиняную подложку, и в образовавшуюся брешь уходила львиная доля влаги. Она сочилась вниз, пока не собралась там, откуда уже деваться совсем некуда — в углублении, не пропускающем ни вниз, ни вбок.

Первый за время жизни здесь приятный сюрприз.

Глава 4. Верёвки

Желание сделать силок и поймать зверушку, чтобы снять с неё шкурку, у Пети постепенно прошло. Сумочки из соломки его вполне устраивали При необходимости, для переноски чего-то совсем сыпучего, вроде песка, можно было использовать и обожжённый на солнце горшок. Только надобности в этом не возникало… хотя очень хотелось намолоть муки и попытаться испечь из неё лепёшки. Смущало отсутствие топлива. Впрочем, возможно, это дело поправимое — а вдруг он встретит выходы на поверхность каменного угля. Или дождётся, когда травы вокруг наберут полный рост, созреют и высохнут — тогда черенки многих из них станут толстыми и волне послужат дровами.

Думая подобные мысли, Петя ходил по окрестностям и изучал растительность — травы тут росли довольно разные — следовало научиться в них разбираться. Вот, скажем, одна — строением напоминает деревце. Жесткий стволик, ветки с листьями во все стороны и метёлка наверху. Когда созреет и сбросит семена, вот тут-то он её под корешок, и в топку. А ещё можно набрать стеблей, связать их на манер бревна и пустить на перекрытие домика — то что тут не случалось дождей, не означает, что их в этой местности вообще не бывает.

Этих травяных стволиков набрал хорошую охапку, оторвав ветки прямо на месте, чтобы не тащить лишнего. Обнажённые хлыстики крайне неохотно перебивались камнем — такие они были прочные, да волокнистые, что с каждым пришлось повозиться. Даже кромку камня, которым резал, дважды обкалывал заново — обламывалась она от резких неосторожных движений. Пока тащил добычу домой, размышлял о свойствах этих волокон — жесткие они, но прочность на разрыв демонстрируют прекрасную, и неохотно поддаются резке.

Словом, не стал городить из них фашин, а размочалил и положил мокнуть — может быть из них получатся хорошие верёвки.

Надо сказать, одной из самых трудоёмких операций было отделение собственно волокон от шкурок, мякоти и прочего мусора, которого в растениях более, чем достаточно. Если вить верёвки прямо с ним, то они выходят шершавыми и значительно менее прочными, чем хотелось бы. Поэтому — дело это ответственное и для ничем не вооружённых рук — ужасно неудобное. Не раз вспоминалась расчёска, гребешок, массажная щётка… из чего бы их сделать. Встречались бы здесь деревья или кусты — наострил бы палочек и уж придумал бы, как их связать.

Делу помог случай. Любуясь красотой заката, а они тут просто великолепны, Петя увидел падение крупной птицы в траву буквально в полусотне метров почти прямо впереди. Орёл, паривший в вышине, поймал крупного грызуна — одного из тех, кого удобней всего было считать сусликами. А потом прямо на том месте, где настиг добычу, принялся ужинать. Мешать ему не было никакого резона, так что, напившись воды, лёг спать.

Наутро забыл об этом и, если бы не старая знакомая собака, или волк, или лиса…, которая сунулась к этому месту, наверное и не вспомнил бы. Но эту тварь он всегда прогонял камнями, и на этот раз поступил также, чтобы не наглела. А то оставленная ею царапина на бедре очень долго заживала, мешая двигаться. В общем, мальчик атаковал животную, громко крича и швыряя в неё камни — делать это он умел хорошо — часто попадал. Для порядку даже погнался следом за удирающей шавкой… а тут и увидел разбросанные косточки суслика. Особенно понравились рёбрышки — муравьи их отлично очистили. Ну где бы он ещё взял зубьев для гребешка.

Хорошенько привязал их между парными костями побольше, наверное от задних лап, и получил вполне себе частую расческу с короткими, но гладкими зубьями. Вот ею и вычесал размоченные и измятые камнями стебли принесённой травы, получив волокна замечательной прочности. Другая кость, тоже из числа длинных, отлично выполнила роль веретена, когда он сточил с неё лишнее о камень. Посиживал себе, поглядывал по сторонам, и прял нити. Толстые, миллиметра полтора в диаметре, они не рвались голыми руками. А уж свитый из них шнур — это было вообще нечто несокрушимое. Впрочем, скрученная из шнуров верёвка удобно бралась рукой и являла собой истинный образец совершенства. Только, всё равно получилась она не слишком гладкой — заметно шершавела.

Не все нити и шнуры Петя извёл на верёвку. Он сплёл пращу: если не из чего сделать копьё и лук со стрелами, это не значит, что следует оставаться безоружным. Подумал, повспоминал, и связал бола — это просто верёвка, к концам которой прикреплены грузики. Её полагается раскрутить над головой, ухватившись за середину, и пульнуть в добычу. Если хорошо угадаешь, шнур обкрутится вокруг объекта… лучше всего — его ног… А, если промахнёшься — ох и поищешь потом в траве своё имущество.

Траву — источник добротного волокна — решил назвать пенькой. Надо же потихоньку давать имена тому, что встречается вокруг, тем более, что правильных научных названий он не знает.

* * *

В следующий заход нёс он домой уже не охапку стеблей такой замечательной пеньки, а большую вязанку — надо было позаботиться об изготовлении большого полотнища, чтобы укрыть своё убежище от солнца в жару или от дождя, если он, наконец, случится… долгожданный. Конечно, воды в колодце ещё достаточно, но растительность явно начинает испытывать недостаток влаги — всё поспешно созревает и увядает, зёрна охотно выпадают из колосьев — только успевай трясти. За день, бывает, удаётся собрать полный горшок — килограмма два-три.

И вот, сгибаясь под тяжестью ноши, Петя начинает спуск к своему жилищу. И видит, что та самая дикая собака, что осмелилась напасть на него в первый день, шныряет между пирамидой и убежищем, а потом ныряет в колодец. Нет, его эта тварь не заметила — он движется неслышно и навстречу ветру, а зрение у неё, похоже, далеко не орлиное. Тем не менее, в колодце ему эта скотина абсолютно не нужна. Заторпился. Затрусил настолько быстро, насколько смог.

А тут… и хотел бы пёс вылезти, да не может. Соскальзывают лапы с крутых стенок — длины тела недостаточно, чтобы воспользоваться опорами, подходящими для человеческих конечностей. И смотрит жалобно… сорвался и сполз вниз, обиженно поскуливая. Вот незадача! Нельзя оставлять собаку в раскопе. Даже просто за водой мимо неё не слазить — наверняка вцепится.

Распустил вязанку, высвободив верёвку — она у него единственная. Её и опустил вниз серединой, удерживая концы. Точно, вцепилась. А теперь — тянем-потянем. Потихоньку, без рывков. Держится, собака, не отпускает. Так и выволок тварюгу. Та, едва лапы нашли опору, рванула в сторону, но споткнулась о так и зажатую в зубах верёвку. Забавно «клюнула» носом, перекатилась через голову и, освободившись, убежала. Мокрая, хоть выжимай. Бестолочь четвероногая!

* * *

Эта история имела продолжение через несколько дней. Собака появилась в поле зрения в самое полуденное пекло. Она то приближалась, то, отогнанная камнями, отбегала подальше, но упорно не уходила. А потом пропала из виду. Петя, занимавшийся в это время прядением в тени стенки, некоторое время не примечал её и успокоился. А потом до его ушей донёсся вой. Из колодца. Как эта заразу смогла прошмыгнуть туда незамеченной — уму непостижимо. Ясное дело — очень хотела пить.

Упражнение с верёвкой на этот раз тоже прошло без сбоя, но отпустить повадившуюся навещать колодец псину без урока — это как-то не педагогично. В общем, успел он ухватить её за шкирку, как только подтянул достаточно близко. Окончательно бросив верёвку, ухватился обеими руками и выдернул наверх рывком. Точно — около двух пудов. Вот эти пуды он и принялся трепать, то приподнимая мокрую псину до отрыва от земли передних лап, то суя её мордой в грунт и приговаривая:

— Не делай так больше никогда.

Для убедительности решил прибавить, перетянув, как следует верёвкой поперёк туловища. Но, едва отпустил одну руку, объект педагогических усилий вырвался и убежал, трусливо поджав хвост.

* * *

На этом общение с соседом не закончилось. Спустя несколько дней, когда земля вокруг кажется плавилась от зноя, пёс снова принялся шнырять вокруг Петиного «дома». Бросать в него камни совершенно не хотелось — жарко. Поэтому забрался в прохладу колодца — тут значительно лучше.

Чуть погодя, пёс появился сверху, жалобно скуля и не решаясь спуститься. Эти стоны были исполнены такого отчаяния и жажды, что сердце подростка не выдержало — он напоил эту надоедливую скотину.

Как? Да также, как всегда брал воду — втянул в себя ртом, сколько помещалось за щёки, выбрался наверх и выплюнул в ту самую ямку, где раньше, в период выпадения рос, скапливалась влага из пирамиды.

— Пей, Тузик, — сказал, и отправился за следующей порцией.

Когда во второй раз выбрался наверх, увидел отскакивающую от «поилки» собаку. Она насухо вылизала поверхность плоских камушков, которыми Петя выложил глиняное основание, чтобы образовывалось поменьше мути и грязи.

С той поры так и повелось — «сосед» раз в три-четыре дня приходил на водопой. Если хозяина в это время не было дома — терпеливо ждал его в тени на хозяйской подстилке — с тех пор, как в обиходе завелись шнуры — на циновке.

Глава 5. О пользе мяса

Попытки разжечь огонь Петя предпринимал неоднократно. Разумеется, метод сверления баклашки деревянной палочкой был ему изначально недоступен — даже самые прочные стебли трав ничего подобного выдержать просто не могли. Зато стучать друг о дружку камнями, высекая искры, он имел полное право в любое время и сколько заблагорассудится. Вскоре у него даже появилась любимая пара некрупных осколков, дающих просто фейерверк — настолько «убедительный» пучок ярких искр они выбрасывали при скользящем ударе друг о друга.

Но зажечь ими траву никак не удавалось. Уж и просушивал, и мелко нащипывал, и стебельки подбирал разные, и листочки. Иногда даже добивался слабого тления, с надеждой обоняя запах дымка, но до получения пламени дело никак не доходило. Заметно лучше это дело пошло, когда всерьёз позанимался верёвками. Волокна пеньки уже вполне убедительно тлели и плотный их пучок восхитительно вонял палёным. На торце плотного жгутика удавалось раздуть убедительное светящееся пятнышко и даже подпалить от него тщательно подготовленную кучку мелких травинок.

Трудоёмко, но, в принципе, возможно. Спалив один раз в добытом огне разный скопившийся в «доме» мусор, полюбовался на кучку пепла, да и бросил это дело. Вот, если бы найти уголь… поэтому, поглядывал на камни потемнее цветом, не ленясь расколоть, чтобы полюбоваться на излом.

Одна небольшая россыпь его заинтересовала — тёмный блестящий скол наводил на мысль об антраците. Специально набрал этих камней столько, сколько мог унести, а были они тяжеленные, будто железные. К разжиганию их готовился с великим тщанием. Очажок сложил из камней, наломал и нащипал тонкими ленточками сухой травы, навязал плотных, похожих на поленья жгутов, не пожалев для их связывания настоящих прядёных ниток. Высек огонь, раздул фитиль, запалил растопку и подкинул соломенных «дров». Когда горение сделалось ровным, подложил в пламя несколько кусочков «угля».

Не горел он, хоть тресни. Воняло чем-то неблагозвучно, но больше ничего интересного не происходило. Процесс прекратился сам собою, как только прогорела солома. На камнях появился желтоватый налёт — не иначе, прошла какая-то химическая реакция под действием высокой температуры. Но пользы от этого не было никакой.

Петя посмотрел на принесённую кучу камней — уж очень замечательно блестят они на сколах. Стоп, а не получится ли из них собрать рефлектор? Интересно, кто здесь может помешать ему попробовать?

* * *

Глиняную чашу вылепил не слишком большую с расчётом иметь возможность поворачивать её руками — около полуметра в диаметре. Изнутри «выстелил» поверхность пластинками «угля» так, чтобы солнечные зайчики, отбрасываемые блестящим сколом, попадали в одно и то же место, на расстоянии тоже полуметра — почему-то такое соотношение показалось справедливым.

В реализации замысла очень помогло то, что камень этот оказался не слишком прочным — легко кололся и поддавался полировке тем же пучком пеньки с присыпкой из мелко растёртой глины. При некотором старании получалось вполне приличное зеркало. Тускловатое, конечно и не совсем «прямое», но отбрасывающее вполне заметное пятнышко света. Видимо, отражало оно далеко не всё, даже не слишком значительную часть, но это значит лишь то, что нужно увеличить количество налагающихся друг на друга отражений.

С терпением каменного истукана дождался полного высыхания как нового оборудования, так и испытательного образца — маленького, обожженного на солнце глиняного стаканчика с тонкими стенками.

И вот, с самого утра принялся за работу — стал этот самый стаканчик облучать, постепенно поворачивая рефлектор в соответствии с ходом солнца. Сам образец тоже вращал, двигая камушек, на котором тот был установлен. Попытка сдвинуть его сухим стеблем травы не получилась. Вернее, получилась, но сам стебель стремительно обуглился и наронял в посудину пепла — так что больше Петя ничего подобного делать не пробовал.

А вечером, едва всё остыло, зачерпнул водицы из колодца и с тревогой стал следить за поведением посуды. Обожженная в концентрированных лучах солнца глина не размокала. Двойная победа, однако. На солнечной печи можно готовить мясо и обжигать посуду. И пора, наконец, отправляться на охоту. Почему-то ему невыносимо хочется отведать ножку дикой курицы — они довольно часто тут бегают.

* * *

Снасть он подготовил давно — сетка с грузиками на краях. В распахнутом состоянии она накрывала круг диаметром метра два а, если взять за середину, свисала не ложась нижним краем на землю. Довольно много времени заняли тренировки по её набрасыванию — тут ведь мало удачно попасть — нужно ещё наловчиться «послать» снаряд так, чтобы он вовремя раскрылся в полёте, да не перепутались грузики, не заставили всё это рухнуть комом, испугав добычу.

Попробовал заловить собаку, обнаглевшую за последнее время настолько, что перестала убегать на грозный окрик или замах пустой рукой — бросать в неё камни стало как-то неудобно — всё таки поит её, можно сказать, из-за собственной щеки… в стаканчик входило меньше, чем в рот, да и неудобно вылезать из колодца держа в руке посудину… Так вот — раз уж он её поит, то пусть послужит ему псина хотя бы в качестве учебной мишени.

Отлично попал — не зря тренировался. Собаку накрыл метров с пятнадцати. Та — бежать, а не вышло — ноги запутались и тело покатилось кувырком. Когда подошел, понял — зря он это сделал. Выпутывать рычащую и скалящуюся тварь — рискованное дело. Долго с разных сторон пытался подступиться всякими способами и, наконец, изловчился — навалился коленями одновременно на шею и на бок, притиснув животную к земле. Ухватился, как следует, двумя руками за загривок, стянув в пальцах побольше шкуры, а потом резко встал, и рванул вверх, то встряхивая, то прижимая свою жертву к земле попеременно.

Злость из псины сразу улетучилась. Осталось одно сплошное униженное повизгивание и поджатый хвост. Только после этого стал распутывать сеть левой рукой, продолжая правой крепко держаться за загривок, чтобы в случае малейшей попытки сопротивления немедленно втряхнуть в собаку уважение к себе. После пары судорожных рывков сопротивление полностью прекратилось, и снасть была благополучно освобождена. Собака — тоже. Она сразу спряталась и не показывалась на глаза. Вернулось к ней почтение к сильному соседу.

* * *

Охота началась довольно скучно — дикая курица в единичном экземпляре отыскалась через одну долину от дома. Петю она подпустила к себе довольно близко — первый же бросок сетки оказался удачным — накрыл цель и свалил её на землю. Вот с этого момента и началась ерунда — первой к добыче успела собака. Впрочем, удрать ей не удалось — человек тоже не медлил. Успел схватить за загривок и тут же к руке устремилась распахнутая пасть — тварь намеревалась оставить всю еду себе.

Ударил кулаком в ухо, коленкой придавил голову к земле и отхлестал засранку бола — верёвкой с камушками на концах. Отпустил только когда услышал униженные повизгивания. А потом нес домой добытую птицу и отгонял псину камнями — она плелась сзади и так смотрела… мороз по коже.

Дома, с заметным трудом отделил одну ножку, подскабливая острой кромкой камушка выдрал пух и мелкие перья, подвесил её в фокусе рефлектора, а снизу подставил чашку для капающего жира. Размер светового пятна, если сделать его минимальным, слишком сильно жёг — придвинул будущее блюдо поближе и только следил за тем, чтобы пропекалось со всех сторон, поворачивая одуряюще пахнущее… кажется, в прошлой жизни это называлось бёдрышко.

Мясо было жестковатым, если сравнить с тем, что готовила мама, но жевалось — как всегда, ел он долго и неторопливо, в отличие от собаки, которой досталось всё остальное. Растерзав и проглотив почти всю добычу, псина так и рухнула, лишь переместившись в тень. А Петя не стал налегать на белковую пищу после длительного периода вегетарианства, прошедшего в самой зверской его форме — сыроядении.

Он не пропустил дня летнего солнцестояния — измерил длину самой короткой тени, соотнёс её с высотой пирамиды прямо на приготовленном угломерном круге. Немудрёные вычисления показали, что место, в котором он находится, расположено примерно на двадцатом градусе северной широты. Если полагать, что это двадцать второе июня, то попал он сюда в День Космонавтики — двенадцатого апреля.

В сумме вычисленная широта и наблюдения за погодой в течение двух с половиной месяцев позволяют надеяться на мягкую бесснежную зиму без опускания температуры ниже точки замерзания. То есть, возможно, выживет он здесь и без отапливаемого жилища.

На душе стало спокойней. Петя устроился в тени и, как и в любую свободную минуту принялся за прядение ниток — обязательно нужно соткать покрытие, способное защитить его жилище от дождя. Или росы — вряд ли зимой это событие будет вызывать радость в его душе. И ещё его настораживало то обстоятельство, что весной трава в этих краях была низкая, в среднем — по колено. А теперь так вымахала, что в ней нетрудно было спрятаться. Получается, в какой-то период она вся погибает. То есть некоторый запас продуктов необходимо иметь, чтобы не загнуться от голода.

* * *

Изучив травы окрестных долин — а это, как ни крути, главное богатство для него — пришел к выводу, что применять пеньку для увязывания её в толстые длинные связки — основу будущего перекрытия жилища — неразумно. Слишком много верёвок ему требуется, а трава эта, хоть и не редко встречается, но и сплошной стеной нигде не стоит. Стал подбирать другое толстоствольное длинномерное растение. Несколько видов репейников отверг довольно быстро — никак не удавалось просушить их мясистые стебли. Загниют они — тут и сомневаться нечего.

Пробовал вязать в бунты солому злаков — вот уж чего, хоть завались. Но сооруженная из этого материала арка расползалась — чего-то не хватало подобной конструкции для прочности. Или он просто недостаточно сильно её стянул? Возможно. Но крепче у него не получится.

Ну да подыскалось то, что нужно. Стебли этой травы достигали в высоту до плеча и были увенчаны сверху метелками со слегка сплюснутыми шариками зёрнышек. Длинные листья своими режущими кромками призывали к осторожности в обращении, но легко отрывались, если правильно потянуть. Стебли хорошо просыхали и становились слегка упругими — очень удобное сочетание свойств. Чем-то найденное растение напоминало веники — верхняя метёлка создавала знакомое по прошлой жизни впечатление после вытрясания из неё зёрнышек и прочего мусора. Даже навязал веников, и траву для себя назвал вениковой.

Зёрнышки, когда сварил их на солнечной печке, сделались вполне съедобными, хотя исключительно плохо жевались. Правда, если «крупу» предварительно раскрошить камнями, она заметно лучше разваривалась и проскакивала значительно легче. В сыром же виде они усваивались неважно.

Глава 6. Строительство

Убежище из трёх стен вполне защищало от ветра, гулявшего в этих краях произвольно меняя направление. Наскоро связанная из длинной травы крыша давала тень. Сейчас, летом, этого достаточно. Но, случись дождь, и придётся прятаться в колодец, уповая на кривизну его стен. Хотя, если польёт всерьёз — потоки воды затопят эту жалкую ямку, расположенную там, куда всё и потечёт. В принципе, растительность в самой заглублённой части долины значительно богаче, чем на верхних частях склонов — скорее всего тут образуется некий временный водоём. Изредка. Может быть даже не каждый год.

Но обожженные на солнце горшки с зерном размокнут, если не спрятать их под крышу. А уж в случае подтопления запасам на чёрный день наверняка придёт конец. Да и собственное тело желательно сохранить в сухости и тепле… странно думать подобные мысли в нынешнюю жарищу, когда даже по ночам душно, но вот такое дело…

Место для постройки дома Петя выбирал вдумчиво. Прежде всего, его интересовала ровная площадка вне пределов низины, где велика вероятность, что возникнет подтопление, и с большим количеством камней поблизости. Нужное отыскалось в полутора сотнях метров вверх по склону — тут вообще несколько плоских вершин огромных глыб выглядывали из земли неподалеку друг от друга, и плитки, размером с пару кирпичей лежали вокруг во множестве — это было хорошо заметно по тому, что пробивающаяся между ними травка наглядно обозначала промежутки между сплошняком.

Размер строения определил для себя, как три на четыре метра. Это пространство огораживалось примерно четырнадцатью кубометрами кладки, то есть, объёмы посильные. Работу начал с обжига Большого Водоносного Горшка. Сложность заключалась в том, что пятно, на котором концентрировал лучи его рефлектор было невелико — стакан на один большой глоток накрывало уверенно, а вот поллитровый варочный горшок обжигать пришлось два дня, да и то в первых образцах оставались непропечённые места, которые вскоре разрушились под воздействием воды — размокли. Для обжига же трёхлитровой посудины пришлось сразу изготовить ещё четыре рефлектора, каждый чуточку больше первого.

Сам горшок после трёхдневного терпеливого пропекания с разных сторон оплёл верёвочной сеткой, которую снабдил ручками. Зачем такие сложности? А как иначе увлажнить глину для кладки, кроме как плеснув неё драгоценной водицы?

Следующий вопрос — где взять глину? Выходов её на поверхность он нигде поблизости не встречал — она тут лежит глубоко под землёй. Та, которую извлёк при копании колодца, ушла в водосборную и астрономическую площадки. Доставать же из старого раскопа новую, значит всё перебаламутить, вызвать обрушения и вообще, устроить полный тарарам в месте, от которого целиком и полностью зависит сама его жизнь. Нет, создавать угрозу источнику важнейшего для жизни ресурса — воды — он ещё не сошел с ума. Поэтому просто-напросто начал новый раскоп рядом с новостройкой. В конце концов — будет ещё одна яма, в которой, в случае дождей, скопится влага. То, что она расположится не в самом низком месте… ну, может быть воды сюда набежит не слишком много. Или, если построить рядом вторую водосборную пирамиду… но не сейчас. Ему и без этого пока хватает забот. А вынутые из «глиняного карьера» камни прекрасно лягут в кладку.

Складывая основание стены, Петя полностью замкнул контур, образовав прямоугольную ленту высотой в ладонь и в три с половиной ладони шириной. Второй снизу слой снаружи сделал из отобранных камней — длинных, таких, концы которых в будущем сможет обвязать верёвками. Это для того, чтобы иметь возможность закрепить бунты, из которых соберёт арочную кровлю. И сами эти связки опереть концами на эти самые камни. Дело в том, что спрятанные в стену части будут прижаты весом верхней части кладки, которая, начиная отсюда, пойдёт уже, отступив внутрь на ширину ладони. Учитывая, что и внутренняя и наружная стороны делаются на конус — с завалом внутрь, верхнее окончание стены на высоте полутора метров будет иметь ширину в полторы ладони.

Первым же огорчением на пути этого плана оказался чересчур большой расход воды — слишком быстро понижался её уровень в колодце-цистерне, как только она пошла расходоваться на замесы. Как ни экономил он глиняный раствор, укладывая его самым тонким, на какой был способен, слоем, как тщательно ни подбирал камни по форме, заполняя промежутки плотно уложенной мелочью — стройка стремительно выпивала колодец. Пришлось остановиться, едва высота стены достигла двух ладоней — чуть меньше сорока сантиметров.

Переключился на веничную траву и сборку из неё длинных колбас — бунтов. Толщину выбрал такую, что как раз помещалась в кольцо пальцев двух рук. Хорошо просохшие стебли делались лёгкими и сил одного подростка хватало, чтобы ворочать весьма длинномерной упруго-гибкой плетью. Работа под палящими лучами солнца, конечно, не мёд. Но вполне терпима, если не торопишься, имея на голове широкополую соломенную шляпу, плечи прикрыты соломенной же пелериной, закрывающей и грудь, и руки, а на бёдрах сидит распашная юбка до колен из того же материала. Туалет дополнен голенищами, защищающими икры и от травы, и от солнечных ожогов.

К заботам этого периода стоит отнести и огромное количество веничных зёрен. В это время всё высыхало и осыпалось, поэтому перед срезанием очередного стебля, Петя вытрясал его метёлку в просторную сумку — единственное достоинство этого зерна, то, что его много. То есть удастся сделать приличный запас. Который, решительно не в чем хранить.

Потратил целый день на изготовление нескольких огромных горшков, которые прокалил на солнце. Только после этого решился тронуть их с места — казалось, они рассыплются, стоит их лишь чуточку шевельнуть. Но, ничего, выдержали. Лишь один пустил трещины по границе ленточек, из которых он их «собирал». Разумеется, расход воды, пущенной на замес, напряг парня… но, несколько вёдер в колодце ещё оставалось.

Вообще-то за уровнем воды он стал следит придирчиво, сделав для этого метки на стене. Так вот, случалось, что этот уровень еле заметно повышался. То есть, время от времени водосборник улавливал из воздуха какие-то крохи влаги, несмотря на то, что росы так ни разу и не выпадали. Отследить эти процессы по увлажнению ямки у подножия пирамиды было невозможно — он поил из неё собаку, так что там регулярно становилось мокро.

* * *

Южные ветры в этих краях были тёплыми. Северные приносили… не прохладу, а некоторое уменьшение жары. Восточные создавали чувство сухости, а западные просто дули без того, чтобы можно было хоть как-то их определить. Так вот, влага поступала в колодец именно в периоды западного ветра. Это наводило на мысль, что где-то в той стороне имеется приличный водоём. Эта версия крепла, потому что и облака обычно приплывали с запада, хотя и не обязательно при западном ветре. Юноша часто поглядывал в их сторону, потому что они иногда закрывали солнце на какое-то время и в такие периоды делалось значительно легче.

Петя потихоньку присматривался к тому, что делается вокруг. Отыскал на ночном небосклоне звезду, остающуюся неподвижной для наблюдателя, и снова вычислил широту, на которой находится. Вернее, измерил угол между направлением на неё и горизонтом. Получилось около тридцати градусов. Долго соображал, в чём он ошибся когда проводил вычисления по длине тени в день солнцестояния. Явно ведь где-то прибавил, вместо того, чтобы вычесть. Или наоборот.

Следил за сменой фаз луны. Просто так. Непонятно зачем. Для счёта дней она ему была не нужна, и ничего, кроме ночной освещённости спутник Земли в жизни не менял. Никакого значения это не имело — в тёмное время суток он обычно спит. Из неприятного стоит отметить исчезновение из поля зрения диких кур — наверное, ушли к воде, потому что тут нынче стоит невообразимая сушь. Обнаруживаемые издали грызуны тоже пропали из поля зрения — но они и раньше не мельтешили перед глазами. Ящерицы перестали греться на камнях — стали прятаться в траве. Тем не менее, он их иногда разыскивает и ловит — вполне съедобно, если поджарить. Совсем не появляются насекомые и охотящиеся за ними мелкие птахи. Не видно и диких коров. Только знакомый орёл, как ни в чём ни бывало, парит в небесной выси. Да молодой человек волочёт очередную связку веничной травы к месту стройки — бездельничать скучно, да и не до досуга ему.

* * *

Наконец подул устойчивый западный ветер. И, действительно, уровень воды в колодце медленно пополз вверх — можно месить глину. А то камней наготовлено, бунтов навязано, а дело стоит. Хотелось поднажать, да завершить работу поскорее, да не тут-то было — не решался он отчерпывать в день больше двух горшков, а то опять делалось боязно, при виде уменьшения остатка. Тем не менее рядок прирастал за рядком, вознеслись продольные стены, а там и торцевые стали подниматься, образуя фронтоны. Потом дело дошло до возведения травяной арки, перебросившейся от стены к стене. Устанавливаемые бунты тщательно связывал друг с другом, превращая их в сплошную полуцилиндрическую поверхность.

Пол он выложил хорошо подобранными камнями ещё в период простоя. Дверной проём, оставленный в торце, закрыл сверху, подвесив плотно сплетённый из веничной травы мат. Такой же мат подвесил изнутри на манер двери — при случае его можно было и подпереть, если начнёт мотылять ветром. Хотелось ещё соткать полотнище, которым всё это сверху накрыть, но как-то пока до этого руки никак не доходили. Не сказать, что совсем некогда, но не решался он браться за такое дело. В общем — это позднее.

Вошел в готовый дом и хорошенько закрыл дверь — темно. Когда глаза привыкли, уловил, что в районе двери имеются щелочки — не совсем плотно она прилегает к стене. А вот перекрытие над нею и само сплетено отлично, и в стену вделано добротно, хотя, тут и толщина значительно больше. Открыл окошки, оставленные на противоположном фронтоне для освещения — три скромные щелочки, затыкаемые клиновидной формы камнями. Сумрачно, но сам себе на ногу не наступишь. Еще две таких же «норки» предусмотрены и около двери. Вот, собственно и всё. Да, пол приподнят от уровня грунта примерно на ладонь — он сюда ссыпал землю из раскопа, пока добирался до глины.

Можно перетаскивать запасы зерна, горшки, припасённую для плетения соломку, пеньку… у него уже образовалось целое хозяйство. А, если верить календарным прикидкам, заканчивается октябрь. Ночи стали длинными и прохладными, жухлая трава по ночам намокает от тумана, росы то и дело выпадают — дело явно идёт к зиме. Воды опять полный колодец.

Глава 7. Размышления о Тузике

Собака, а назвал её Петя Тузиком, была среднего для обычных дворовых шавок размера. И вид имела какой-то усреднённый. Морда волчье-овчарочья, шерсть длиной с мизинец свисала с боков и ни капельки не пушилась. Особенно чётко это было заметно на хвосте — он напоминал перо. Окраска? Светлая — какая-то смесь серого и рыжего. Морда немного темнее, но только чуточку, и шерсть здесь короткая, как полагается обычным псам. По науке это мог быть и волк, и шакал, и лисица — их ведь много разных видов.

Призадумавшись о поведении этого создания, мальчик нашел в нём странность, о которой раньше не задумался. В период засухи большинство животных, способных покрывать значительные расстояния, откочевали отсюда. Скорее всего — к источнику воды. А Тузик остался. Это говорит или о том, что он ещё молод и ничего в этой жизни не понимает, или о том, что унюхал водоносную пирамиду и решил, будто сможет беспрепятственно черпать живительную влагу из этого источника.

Что же касается некого водоёма, наличие которого Петя заподозрил чисто умозрительно, то, скорее всего, в его окрестностях всегда кипит жизнь и присутствуют хищники, более опасные, чем собака. Впрочем, будь Тузик в момент «знакомства» не один, а с компанией себе подобных, и встреча, несомненно, завершилось бы трапезой, в которой человек по праву занял почётное место главного блюда. То есть, с местом попадания ему определённо повезло.

А он, бестолочь, настолько тут расслабился, что даже не потренировался, как следует с пращой. Ну да, чтобы прихлопнуть ящерицу, достаточно камушка на верёвочке, а ему так ни разу не встретилось достойных целей не только для пращи, но и для боло.

Итак, если предположить, что собака способна отыскать другой источник воды, но не уходит к нему, значит, она чего-то там боится. Но вообще-то псовые обычно стайные животные. Вот и выходит, что пёс неосознанно присоединился к его стае. Ну да, получил трёпку и подчинился сильнейшему. Кроме того возникновению привязанности способствовало получение питья. Питается это создание разной мелочью — мышами, кротами, хомяками — в ближайших окрестностях грызуны ведут себя тихо и в безобразиях давненько замечены не были.

Суслики, а они заметно крупнее, тоже в последнее время не попадались на глаза, а вот на их косточки он иногда натыкался — полезная вещь, надо сказать, для шильев и игл. Жалко только, что по большей части они пропадают в желудке младшего члена «стаи». Кстати, Тузик ведь часто крутится поблизости, когда Петя уходит куда-нибудь. Не раз наблюдал за охотой «вожака» на ящериц и ни разу не попытался завладеть добычей. И, похоже, сам на них не охотится. Почему? Боится чего-то? Вряд ли. Скорее всего, считает долей человека.

* * *

Жара спала, ночи сделались свежими, а днём стояла приятная солнечная погода. Петя занимался изучением окрестностей, пытаясь составить подобие карты. Ещё он возводил на вершинах каменные пирамидки, стараясь сделать их узнаваемыми издалека — где две макушки, где три, а где и плоская вершина. Это, чтобы не заплутать. Многие травы к этому моменту уже полегли, сначала высохшие до хруста, а потом отсыревшие на ставшем влажным воздухе, они пригибались к земле при даже средней силы ветре, а потом не распрямлялись.

Изредка моросили дождики, усугубляя унылую картину засыпающей степи. Но промочить иссушенную недавним зноем почву они были не в силах — несчастные капли вскоре высыхали и впитывались в грунт, но не давали жизни новой поросли. Вот тут однажды и набрёл Петя на коровью лепёшку. Старую, осевшую в тонкий грязный слой, сквозь который когда-то проросла трава, теперь увядшая. А ведь это ценное органическое удобрение. И ему, ставшему местным жителем, было бы не вредно попытаться выращивать кое-что полезное неподалеку от жилища, чтобы иметь провизию более-менее под рукой, не отправляясь обедать за многие километры.

Ну а огород, как известно, нужно чем-то удобрять. Потому он поднял находку с земли и спрятал в сумке. Поиски аналогичных следов жизнедеятельности жвачных дали весьма скромные результаты — похоже, за прошедшее время земля усвоила большую часть выпавшей на неё субстанции плодородия. Некоторые экземпляры имели столь скромные размеры, что тут и взять-то было нечего. Кроме того, всё это сделалось влажным, отчего тяжёлым и грязным. Складывал он добытое в бывшем своём убежище, огороженном каменными стенками. Внутренний размер помещения составлял примерно один метр на два, поэтому возвести над ним крышу из остатков веничной травы было легко — справился за два с половиной дня. Вот и пускай теперь удобрение ждёт начала посевной.

В своих вылазках Петя ещё и дрова собирал — те самые мясистые стебли, которые забраковал для строительства крыши. То обстоятельство, что они так и не просыхали до конца, на этот раз оказалось на руку — они не так быстро сгорали и на их пламени можно было сварить кашу в пасмурные дни — при ясном небе солнечная печь работала по-прежнему… А рефлекторы он хранил под крышей — они сделаны из необожженной глины. То, что великие дела завершены — не повод для безделья — кто его знает, что тут бывает зимой. А она уже близится.

* * *

Дожди пошли в самом начале декабря. Имеется ввиду — настоящие, практически непрерывные, пропитавшие землю и образовавшие на поверхности мелкие, не слишком долго живущие лужицы. Старый колодец наполнился до краёв буквально за несколько дней, но надобность в нём быстро отпала — та яма, в которой Петя брал сначала камни, а потом глину, тоже начала копить в себе воду. И это хорошо — источник под рукой, это очень удобно.

Пребывание на улице в этот период не доставляло радости — солнцезащитная одежда не спасала от резкой влажной свежести, укрывая только от струек дождя, да немного прикрывая от ветра. Нет, настоящего холода не пришло, что подтверждала снова пошедшая в рост трава. Она не пёрла, как на дрожжах, но свежая зелень начала повсюду проклёвываться — для неторопливого роста тепла растениям хватало.

В этот период под крышей было значительно уютней, чем снаружи. Даже Тузик с этим согласился, проводя много времени на циновке у двери и отлучаясь исключительно по делам. Кого он ловил среди окончательно полёгшей травы — не рассказывал. Но не тощал. И не просил пить. Юноша же занимался прядением и пытался выучиться вязать — почему-то начинать ткачество ему не хотелось. Ну а из тонкого шнура, свитого из волокон совсем другой травы, а не пеньки, могли получиться вполне пригодные к носке вещи — нитки были значительно мягче и тоже довольно прочные, а свивал он их не чересчур плотно. Они оказывались не шершавыми.

Ещё Петя осваивал профессию инструментальщика каменного века. Он припас множество самых разных осколков и обломков и определил для себя среди них одну-единственную породу — гранит. По зернистости. В этом материале он ценил шершавость — использовал, в основном, чтобы что-нибудь перетереть или обточить. Ну или хряснуть, когда нужно переломить или разбить.

Плитки, которых было больше всего, неплохо держали острую кромку на сколе. Но ещё нашлась довольно большая куча других минералов, из которых он и пытался делать ножи, откалывая небольшие чешуйки осторожными ударами. А еще — придавал изделиям форму, удобную для удержания в руке. За этими делами и коротал он скучные мокрые дни, слушая шелест капель дождя и подвывания порывов ветра.

Каши варил, хотя надоели они ужасно. Пёк лепёшки, растирая зёрна в муку между двумя камнями и замешивая тесто на чистой воде. Охотиться было решительно не на кого — вся живность куда-то попряталась. Хотя, стадо коров опять появилось в поле зрения. Бурёнки что-то подбирали с земли, но щипали они новую только что вылезшую траву или находили для себя нечто съедобное среди остатков прошлогодней буйной растительности, издалека не рассмотришь, а приближаться к ним никакого желания не было.

В промежутках между дождями много упражнялся с пращой, бола и накидной сеткой. В результате укоротил ремешок пращи сантиметров до сорока — примерно до двух ладоней — после этого дело пошло на лад. Хороший каменный нож сумел сделать из молочно-белого мутного камня, который для себя назвал словом «кремень». Отполировал его и носил при себе в специально сплетённом из соломки чехле — резал он очень хорошо, хотя рукоятка получилась толстовата — не решился Петя обкалывать её под удобный хват, боясь неудачно расколоть.

Делать топор не стал, поскольку не из чего изготовить рукоятку, но зато ручные рубила, скребки и иные камушки, снабженные острой кромкой, приготовил во множестве. Еще хотелось сделать некий земледельческий инструмент. С одной стороны клиновидной формы, вроде зубила, «рыхлитель» давненько у него в ходу. В процессе рытья ям он не раз пускал его в дело, но всегда, удерживая руками, для чего или наклонялся, или вставал на колени. А вот если бы имелся черенок, хотя бы полтора метра длиной — куда как удобней было бы крошить грунт. Тем более, что время для посевной явно приближается, а семена нескольких полезных трав у него давно собраны и ждут своего часа. Да и участки под посев имеются — у старого дома он не только с поверхности камни пособирал, но и всё, что торчало, выковырял на нескольких сотках — не хотелось таскать тяжести на большие расстояния, вот и расчистил ненароком более-менее приличный участок.

Аналогично обстояло дело и у нового дома, что всего в полутораста метрах от старого. Только бы черенок сделать… конечно, из стеблей веничной травы.

Сделал, связал прочный пучок. И долго соображал, как соединить этот бунт и тяжелый камень. Ни в какую не выходило ничего приличного. Несколько ударов — и верёвки перерезают стебли травы, ослабевают и конструкция рассыпается. Пробовал просто привязать на верёвке, чтобы бросать инструмент остриём в землю, а потом, не нагибаясь поднимать обратно в руки — очень это оказалось утомительно и бестолково — проще нагнуться.

* * *

Среди молодой поросли разглядел несколько травок, которые раньше не примечал. Одну из них принял за лук — белые мягкие корешки так и таяли во рту — изголодавшийся по витаминам организм требовал ещё и еще. К тому же обидно было, что побеги такие мелкие и бледные, но их поиску и поеданию Петя каждый день уделял час днём и час вечером. Не забыл и перенести несколько этих растений на свой «огород», для памяти оградив камушками первую грядку. Веничную траву посеял и ещё два вида злаков, которые для себя назвал пшеницей и овсом — остальными он постепенно перестал интересоваться. Траву со съедобными листьями разыскать не сумел. Или не узнал маленькую, или она всходит позднее. Зато собранные осенью семена трав, имеющих довольно толстые вполне жующиеся корни, высадил. Не помногу, по паре-тройке квадратных метров. С этих участков выдергал все другие растения, чтобы не мешали и не отбирали жизненные соки у его питомцев.

Погода была изменчива — дождливые и солнечные дни сменяли друг друга, как им заблагорассудится. Жары не было, наоборот случались довольно свежие дни, но общее настроение — природа оживляется… хотя, особо-то она и не засыпала. Так, перекемарила чуток после засухи, напилась дождевой водички и… появились дикие куры.

Первый раз он заметил, как Тузик гонится за крупной нелетающей птицей примерно дней через двадцать после зимнего солнцестояния, выпавшего на ясный денёк, позволивший без труда измерить самую длинную в году полуденную тень. Так вот, на бегу стало заметно, что псина немного прихрамывает. Вернее… трудно объяснить, но бежала она с каким-то припаданием в одну сторону. Быстро, кстати, бежала, но добычу не настигла — та ушла по прямой, банально воспользовавшись более высокими скоростными качествами.

Собака давно уже держалась поблизости от него, хотя, со времени прекращения засухи ничего ей от Пети было не нужно. Часто пряталась от дождя в его жилище, а иногда, не показывалась по несколько дней. Если дверь была заперта — уходила под крышу старого убежища или оставалась снаружи. На грозный окрик или угрожающее движение отбегала, но недалеко, только, чтобы не оставаться в пределах зоны досягаемости.

Так вот, оставшись без добычи она спокойно приблизилась к человеку, тяжело дыша и вывесив длинный язык. А потом потрусила следом.

Курица, отбежав на приличное расстояние, тоже остановилась, осмотрелась и принялась ковыряться в земле, самим фактом своего присутствия напоминая о пользе мяса для молодого растущего организма. А если её потушить в горшке под крышкой да с лучком…! И сетка у него с собой. Вот если пёс бы ещё забежал с другой стороны, да шуганул птицу в его сторону!

— Тузик! Ну-ка, тварь бессловесная, ступай в обход, а потом гони курицу на меня.

Пёс так и остался сидеть на попе ровно, загнанно поводя боками и вывесив язык чуть ли не до земли. Вообще-то с речами Петя обращается к нему не впервые — если всегда молчать, можно вообще разучиться разговаривать. И, чего у собаки не отнять, это великого внимания и терпения — всё выслушивает, не перебивая. Правда, никаких команд это создание не выполняет. Даже на зов не идёт. Разве что на звучание своей клички повернёт иной раз голову. А иной и нет. Правда, любит бегать за брошенной палкой — стеблем прошлогодней травы, конечно. При этом не то, чтобы отдать — даже принести её никогда не соглашается — убежит и грызёт, пока не надоест.

Хм. А ведь есть некоторый шанс на успех, если повезёт.

* * *

Сначала Петя стал тихонько приближаться к птице, предварительно цыкнув на собаку, чтобы не шла за ним. Инструкции подобного характера Тузик знал давно и затвердил прочно. В принципе, от того, чтобы убежать, они его не удерживали, но в данном случае, понимая, что риска получить камнем нет, пёс просто остался на месте.

Мальчик же осторожно делал несколько небольших шагов и замирал, следя за дичью. Она тоже на него поглядывала и, едва дистанция чересчур, по её мнению, сократилась, увеличила расстояние ещё до того, как стало возможно сделать уверенный бросок сетки. Вот так и удалось определить радиус дуги, которую следует описать вокруг дичи, чтобы она не встревожилась. Неторопливо обогнув курицу и встав, так, чтобы она и Тузик оказались на одной линии с ним, юноша выбрал на земле заметно подгнивший прошлогодний стебель репья и сделал им несколько выразительных взмахов, ожидая, что пёс подбежит, по дороге испугав будущую жертву, и та рванёт в сторону метателя сетки.

Ничего из этого не получилось — собака мигом залегла, потому что, испуганная новым движением, птица шарахнулась от Пети в её сторону. Отлично псина слилась с местностью, кстати. И парнишка тут же ей подыграл, сделав несколько шагов как раз в ту сторону. Нельзя сказать, что их будущий ужин мчался прямо на засаду, но в нужный момент пёс пересёк его курс буквально в два энергичных рывка. Есть! Теперь ещё нужно отобрать у коллеги свою долю. И мальчик припустил быстрее.

А вот ничего подобного — Тузик только задушил птицу, но не откусил ни кусочка — сидел рядом с гордым видом и ждал. Что же — всё логично. Урок первой охоты животное запомнило. За это ей и в этот раз досталась почти вся добыча — себе Петя выделил только голени и бёдра. Душевно поужинали.

Глава 8 Мир посмотреть

С этого дня охота стала делом совместным и взаимодействие между партнёрами совершенствовалось с каждым выходом. Собственно, сценарий всегда был один и тот же — один из участников гонит добычу на другого. Поскольку, маскироваться собаке было значительно удобнее, чаще загонщиком работал Петя. Однако, газель или лань или серну, а, может быть, ещё кого — неизвестно было правильное название этого небольшого копытного, подсёк не пёс, а человек при помощи боло. Дважды из пращи подбил крупного грызуна, похожего на зайца с короткими ушами — мясо и зелень легли в основу рациона надолго — зерновые только-только формировались, а корешки и листики были чересчур молоды для того, чтобы насытить молодой организм.

Появившиеся у него шкурки юноша хорошенько выскоблил изнутри, но они вскоре завоняли. Вообще-то Пете доводилось где-то читать про дубление в отваре дубовой коры — но почему-то дубов тут нигде не наблюдалось, да и варить что бы то ни было оказалось решительно не в чем.

Вот в этот период и решил Петя отправиться на запад — каких-то важных дел у него сейчас нет и не будет ещё довольно долго. Провизией он разживётся охотясь или накопает молодых нежных корешков. Вот только как быть с водой? Оба его Главных Водоносных Горшка давно растрескались и кое-как держались только благодаря стягивающей их верёвочной оплётке. Воду они хранили настолько отвратительно, что пытаться нести её с собой было бесполезно — он только для мытья ими зачерпывал из колодца или для замеса, потому что буквально через несколько минут всё вытекало.

С таким тщанием обожженный варочный горшок приказал долго жить. Один маленький стаканчик продолжал служить верой и правдой — вот в него он и наберёт росы — благо утром всё покрывается блестящими каплями. Топливо для готовки? Так прошлогодние стебли репьёв встречаются повсюду — он научился их отыскивать. Да и не переломится, если будет нести с собой небольшую связку, которая позволит ему готовить, пока просохнут, только что сорванные будыли — в степи пока довольно влажно…

Что взять с собой? Нож, конечно. Привык он к этому инструменту. Парочку огненных камней и жгут трута — мягкого волокна, которым давно и уверенно пользуется. Бола, ловчую сеть и пращу с тремя камнями, чтобы всегда были под рукой. На голове широкополая шляпа, пелерина из соломки на плечах, распашная юбочка и голенища для икр. Циновка из веничной травы, чтобы сидеть и простынка из соломки, чтобы укрыться. Ничего так сумочка заплечная собралась, связанная из шнура. Немного готовой крупы, стопка испечённых и просушенных лепёшек, семена любимых трав, на случай, если не придётся вернуться. Спицы, веретено, гребёнка для вычёсывания волокон — всё самое ценное, давшееся непростым трудом или чудесным случаем.

Запер дом, перенеся дверной мат наружу и навалив на него камней. Пошёл.

* * *

У последней из давно поставленных на возвышениях пирамидок огляделся, наметил на западе следующую вершину бугра — самую дальнюю, до которой дотягивается взгляд, и потопал дальше. Добравшись до намеченной цели, убедился, что оставленное за спиной знаковое сооружение отсюда отчётливо видно далеко на востоке, и принялся собирать новое — среди тутошних спусков и подъёмов недолго заплутать, а терять обратную дорогу он не намеревался. В конце концов, там есть крыша над головой, вода, и он знает, как найти прокорм — может быть придётся снова прийти в эти края.

Так и шел на запад, делая остановки и расставляя вехи. Иногда, если встречалась подходящая дичь, они с Тузиком охотились и устраивали большой мясной ужин. Пейзаж вокруг не менялся, источников воды не встречалось, также, как и деревьёв или кустов. Всё та же бугристая равнина, на которой каменистые участки перемежаются травянистыми. Знакомые растения, грызуны, ящерицы, дикие куры трёх видов и множество мелких пичуг, ловящих насекомых. А в вышине парит старый знакомый орёл.

Только дней через десять несколько изменился рельеф — спуски сделались более длинными, а подъёмы стали пологими и короткими — местность понижалась. Вперёд стало видно дальше, чем назад и, наконец-то, встретился первый кустик. Маленький, колючий, с узкими листиками, он вызывал к себе острое сочувствие, настолько хилым выглядел. Понятно — пройдёт полмесяца, и трава затенит его, отберёт из окружающей почвы всю влагу — ясно, почему он торопится, поспешно завершив цветение и завязав с полдюжины крошечных зелёных ягодок.

Ставить вехи теперь стало хлопотней — они требовались чаще и собирать для них камни приходилось дольше — свободные от растительности участки постепенно пропадали из виду. Трава выглядела более сочной… а тут и деревце встретилось — его суховатый кривой ствол, несущий на самом верху несколько зеленеющих веточек, Петя оставил в покое, хотя руки так и чесались поработать — сделать себе приличный посох.

Тузик, вольно бегавший по округе, на какое-то время и вовсе пропал из виду, а потом вымчался навстречу — за ним гнался волк. Не сказать, что какой-то ужасно большой, но заметно крупнее товарища по охоте. И пёс явно рассчитывал на защиту человека. Вот тут Петя и пожалел, что не обзавёлся палкой. У него, если честно, и нет ничего из толкового оружия, кроме свёрнутой в трубку циновки, которую ухватил в левую руку, и ножа, зажатого в правой.

Напружинил ноги, чуть наклонился и приготовился к встрече с опасностью, но испуганная его позой собака отвернула вправо и проскочила слева. Попытка дотянуться до преследователя циновкой завершилась промахом — не попал он в волка в стремительном выпаде, а нож так и остался в правой руке, отведённой в замахе в противоположную сторону.

Пёс и волк помчались дальше и быстро скрылись из виду. Вот и всё — нет больше попутчика. И больше не будет. От этой мысли сделалось тоскливо. Вздохнув, Петя отыскал возвышенное место и принялся за возведение очередной пирамиды.

* * *

Дальше понижение местности стало ещё заметнее — спуски образовывали ложбины, которые сходились друг с другом, сливаясь в долины. Вскоре встретилось и дерево, похожее на вербу — из одного стволика получился вполне приличный посох, слегка кривой, но увесистый и длинный — будь у него в руках нечто подобное в момент нападения волка — и дружок остался бы рядом. Уж этим дрыном Петя бы обязательно остановил зверюгу… увы, поздно плакать. Просто, следует учесть на будущее, что не в его положении упускать любые возможности.

Приметил несколько низинок, где явно ещё недавно стояла вода. И сейчас земля в них влажная, но густая растительность в этих местах говорила сама за себя. Ещё высохшие русла дождевых ручейков время от времени попадались. Вдоль одного из них юноша и двинулся, соорудив последнюю веху — дальше ему предстояло отмечать дорогу иным способом — каменные участки больше не встречались. Зато, есть на чём оставлять засечки — деревца попадались часто, а то и рощицы. Да и кустарник местами образовывал целые заросли. А вскоре и ручей встретился прямо посреди ровного места.

Сначала ноги ощутили влагу под ступнями, потом захлюпало, зачавкало и, наконец, вода дошла до щиколотки. Русло нащупал только пяткой — растительность ничего не позволяла рассмотреть, настолько плотная она тут вымахала, сомкнувшись над потоком… а движение воды было лишь слегка ощутимым — понял это только «прислушавшись» к ощущениям и разобрав, с какой стороны поток щекочет щиколотку…

Так и пошел дальше, стараясь двигаться вниз по течению. Топкое место закончилось, под ноги лёг песчаный бережок, сменившийся глинистым. Рощицы и перелески собирались в леса, перемежающиеся просторными луговинами. Среди деревьев встречались исключительно лиственные, среди которых многие несли на себе кожистые блестящие листья совершенно неизвестных пород подчёркнуто южного вида. Шел не торопясь, изучая то одно, то другое и пытаясь понять, какие плоды использует в пищу местная живность.

Сама же эта живность от него или пряталась, или убегала. Он, конечно, не топал, не ломился сквозь ветки, стараясь держаться неприметно. Да, видно, его навыки маскировки были недостаточными для того, чтобы оставаться невидимкой. Видел оленей — вот уж с кем не хотелось знакомиться близко. Не было уверенности, что сумеет свалить такого, ухватив за рога. Нет, силушкой Петю судьба не обидела — он в прошлой жизни считался жирдяем и пончиком, будучи крупным не только поперёк, но и вдоль. А тот, кто имеет большой вес вынужден иметь крепкие мышцы, иначе просто рухнет. Жизнь на безводной бугристой равнине крепко обтесала его организм по части жирка, оставив, однако, на месте и широкие кости и массивные мускулы. Лишняя кожа потихоньку тоже куда-то девалась и не свисала складками, поэтому, взглянув на собственное отражение в воде, юноша был приятно удивлён — кряжистая атлетическая фигура досталась ему просто даром. Рельефности, как у культуристов, и той хватало… ну да, поворочай-ка столько камней! В общем, раньше он бы сильно подумал, связываться ли с подобным кадром…

Видел медведя. Вернее, его филейную часть, возвышающуюся над травой посреди обширной поляны. Крупную кошку приметил — с тигра размером, только без полосок. Они посмотрели друг на друга издали и разошлись всяк в свою сторону. По деревьям пробежалась стайка руконогих, только непонятно — хвостатых или нет. Самым неприятным были змеи — встречались тут и они. Судя по форме головы, сплюснутой сверху, а в стороны ромбической, это были ядовитые виды. Чтобы не наступить на подобное создание приходилось тщательно выбирать место, куда ставишь ногу. А в траве ещё и палкой потыкать — скорость передвижения от этого заметно снизилась.

В ветвях обитали птицы ярких расцветок, крупные плоды то и дело попадались на глаза — он явно забрёл в самые настоящие тропики. Пока не чересчур влажные, но это уже далеко не засушливая степь. И здесь имеется вода.

А какие палки вырезаются из тутошних деревьев! Одна лучше другой. То одну себе делал, то другую, пока не понял, что несёт на плече уже целую связку. Это в нём проснулась жадность, истосковавшаяся по древесине.

* * *

Прекрасное место — просто загляденье! Плавный, поросший травой, откос выводит на берег неторопливой речушки. Вернее — широкого плёса… метров пятидесяти шириной. Течение тут почти незаметно. На другой стороне, чуть поодаль — подмытые водой обрывы, над которыми нависает густой высокий лес. Здесь же, вокруг Пети, растут во множестве деревья заметно более молодые. Вдали виднеется песчаный участок, а за ним — плавный перекат, на котором плещет рыба.

Но туда идти далековато. Спустился к заводи, увидел стоящую у берега рыбу и бросил в это место ловчую сеть — грузики на её краях сразу утянули снасть вниз, заставляя её быстро опуститься на стайку, держащуюся кучно. Три приличные хвостика с первого раза. Запёк их в глине и понял, что это хорошо. Тут явно стоит задержаться, поесть как следует, изучить возможности разнообразить меню… и ещё он любит поплавать. Год не купался по-человечески.

Пробование на съедобность разных фруктов, стеблей, корешков и травок — дело вдумчивое и неторопливое. За один раз нужно съедать немного чего-нибудь нового для себя, а потом около суток прислушиваться к происходящему в организме — а то ведь можно сразу принять летальную дозу, если налопаться от души. Если же отведать одновременно несколько блюд, поди, пойми потом, каким из них траванулся. К тому же, окажись что не в порядке — следовало подождать, пока брюхо окончательно утихомирится. То есть, имело смысл устраиваться в этом месте основательно — соорудить укрытие от непогоды, ну и на случай визита голодного хищника.

Идею жилища подсказала местная растительность — деревца, напоминавшие вербу, росли в одном месте рядом друг с другом букетами, соприкасаясь с соседними букетами вверху окончаниями своих длинных тонких стволов. Пригнув навстречу друг другу два подобных хлыста, парень прибинтовал их один ко второму полоской коры, образуя арку. И принялся за соседнюю пару. Некоторые из этих высоких дуг шли одна подле другой. Другие ложились накрест, а иные, пройдя пару-тройку раз через ранее воздвигнутое построение, образовывали диагональный упор-растяжку. Чтобы не скользили, он ещё делал неглубокие встречные зарубки и привязывал той же корой. Не чересчур прочной, но намотать потолще никто не запрещал, тем более, что сдирал он её тут же с ненужных стволов — тех, что заведомо мешали. Аналогично поступил с ветвями потолще. Те, что смотрели внутрь — отрезал, те, что вверх — оставил а, которые легли на свод горизонтально — привязал с зарубками.

Аналогично «заделал» лишние входы, оставшиеся в промежутках между местами, откуда торчали пучки стволов. В результате образовалась просторная пещерка, обтянутая нерегулярной, но довольно плотной деревянной решёткой, которую Петя укрепил лианами — их в этих местах встречалось довольно много. Даже пришлось перед началом строительства распутать те, что мешали работе, и сложить в сторонке, не перерезая, чтобы они остались живыми.

Поверх настелил кровлю из больших кожистых листьев. Наверное — банановых. Потому что плоды по форме и вкусу напоминали эти фрукты. Черешок каждого «лопушка» привязал к решётке, а потом ещё и нижнюю сторону придавил отдельной мотузочкой, расходуя на это свитый ещё «дома» шнур — жалко было — но просто больше нечем. Внутри стало сумрачно. Жилище, конечно, вышло чересчур просторным — овал шесть на пять метров с короткими нишами то туда, то сюда — но размер он не выбирал — его продиктовали растущие вокруг деревья. Пытаться это изменить не имело смысла — только наработался бы лишнего, пытаясь бороться с естественным расположением растений.

* * *

Жильё имеется. Пора обзаводиться утварью — дров в этих краях достаточно — следовательно, горшки он может попытаться обжечь без изысков с солнечными печами. И сковородку с крышкой, и гусятницу, и коптильню для рыбы… ему хочется всего. Пора искать глину. Разумеется — в подмытых рекой обрывах делать это проще всего — не копать же многометровую яму, чтобы добраться до того, что само выходит на поверхность!

Как ни странно поблизости ничего подходящего отыскать не удалось. Вернее, не нравились ему находки — какой-то непрочной получалась замешанная субстанция — плохо держала форму. Не было в ней пластичности — или расплывается, или крошится. Но один из обнажившихся пластов оказался годным — посудины из него формовались хорошо и спокойно просыхали сначала в тени, почти не растрескиваясь, а потом и на солнышке прекрасно прожаривались, лопаясь не чаще, чем каждая вторая — то есть выход под обжиг получался примерно такой же, как и у его степных образцов. Только вот нашлась эта глина довольно далеко от жилища — около часа ходьбы вдоль речных излучин мимо подмытых высокой водой откосов.

Разумеется, изначально он налепил заготовок с большим запасом в расчёте, что опять около половины развалится в печи. А того, что останется, ему хватит. В принципе — для него одного вполне достаточно пары больших горшков, пары малых да нескольких глубоких и мелких чаш — это недолго вылепить. А пока идёт сушка — набрать дров и выкопать в откосе яму — три стены да пол. Вверх остаётся путь для пламени и дыма, а с последнего открытого края — пространство для подкладывания топлива.

Как ни странно, в процессе сушки в тени и прокаливания будущей керамики на солнце растрескалось заметно меньше изделий, чем он планировал, опираясь на свой прошлый опыт. А потом сутки потребовались на то, чтобы всё это как следует прогреть в печи, неустанно подкладывая дрова и опасаясь ненароком задеть составленный в три яруса штабель.

Только истопив последнее полено, Петя прилёг рядом с остывающей печью — он давненько не спал, не был в своём новом убежище и не отвлекался на еду, к тому же сильно утомился. Одним словом, недостаток сна как-то уж очень здорово его подкосил. Организм решительнейшим образом потребовал немедленного отдыха.

* * *

Многовато получилось горшков. Не унести их все за одну ходку. Хоть и кривоватые получились, но отзывались на стук убедительным чётким звуком — не то, что его степные недоразумения, ни малейшей звонкости или гулкости не продемонстрировавшие. Одним словом, привязал к концам длинной палки по самой крупной посудине, составил туда те, что поменьше размером, да и двинулся к дому, чтобы уж там и заняться плотным перекусом — хотелось попробовать закоптить рыбку в плотном глиняном лотке солидных размеров с крышкой и от всей души её отведать. А ходу ему предстояло где-то около часу.

В первую очередь могучим волевым усилием изгнал из разума все гастрономические мечты — уж очень мучительно отзывался на них желудок. А потом занялся любованием природой — она здесь просто роскошна. Яростная зелень буйных зарослей отступила на сотню-полторы метров от чистой, отражающей ясное небо глади речушки. Крутые обрывы противоположного берега тоже смотрятся в это зеркало, выставляя сверху чубчики древесных крон. Под ноги подстилается мягонький песочек, мокрый у самого уреза воды. На далёком перекате снова плеснула рыбина, а вот и тропа поворачивает вверх по склону — та самая, по которой он ходит на рыбалку. И не заметил, как дошёл.

И вот по ней, по этой тропе, мчатся четыре голых мужика, орут и размахивают палками. Несутся они прямиком на Петю, выражая крайнюю степень недружелюбия. Так что, не испытав ни малейших колебаний, паренёк освободился от ноши и пустился наутёк.

Крики за спиной зазвучали заметно слабее. Обернувшись, увидел, что догонять его никто не торопится — дядьки остановились, едва он отступил, не приняв боя. А за их спинами маячит целая толпа женщин, тоже потрясающих камнями и палками, галдящих и суетящихся. И вывалили они как раз из его зелёной пещерки. В общем, местные осуществили самозахват жилья и изгнание хозяина. А теперь ещё и посуду увидели — разглядывают. Потешаются, наверное, над его неуклюжими творениями.

Впрочем, некоторые уставились в Петину сторону. Иные что-то выкрикивают. Другие просто смотрят. Народец, надо сказать, некрупный и худосочный. У женщин заметно выделяются свободно свисающие груди. Признаки одежды или украшений отсутствуют полностью, волосы развеваются свободно, но длина их не чересчур велика — от «до плеч» и до «по лопатки». Мужчин действительно всего четверо, но около половины толпы — дети. Поскольку трава закрывает их примерно до пояса — непонятно, сколько среди них мальчиков и сколько девочек.

Половозрелых же особей женского пола около десятка — трудно сказать точнее, очень уж они суетятся и мельтешат.

Заметив, что пришелец остановился, один из дядек рыкнул в его сторону и потряс копьём — понятно, просит не задерживаться и поскорее избавить вторженцев от присутствия немого укора в произведённой бестактности. Нет, далеко не джентльмены эти новые соседи. И сопровождающие их дамы — не леди. Ишь, вопят что-то вслед! Наверняка сквернословят.

Глава 9. Дикарка

Вернувшись к обжиговой яме, придирчиво отобрал себе комплект утвари в расчёте на то, что более к этому месту не вернётся. Оборудовал новое коромысло, привязал к нему груз посуды и отправился подальше — неприятно, когда буквально в нескольких километрах проживают невежи. Часа три ходьбы вдоль берега — и снова отыскался прелестный уголок. Тут в речку впадал ручей, намывший косу из чистого песка. Вновь пробудившийся аппетит заставил оплакать оставшуюся в старом жилище ловчую сеть и приступить к сооружению остроги. Вырезал прямую палку, расщепил её конец на четыре части, каждую заточил по отдельности а, чтобы они не смыкались, раздвинул щепочками. Чтобы начатые расколы не удлинялись — наложил плотный бандаж из суровых ниток.

Охота на рыбу оказалась не столь простым делом, как думал поначалу, но, после полутора десятков промахов очередная попытка увенчалась удачным попаданием. Выпотрошенная добыча как раз поместилась в продолговатую посудину с крышкой, на дно которой Петя насыпал мелко наломанных веточек, после чего уложил тушку рыбины на толстые поперечные палочки, чтобы открыть к нижней поверхности готовящегося блюда свободный доступ образующемуся горячему дыму. И — на костер.

Пока готовилась еда, оплакивал понесённые потери: запас верёвок, шнуров шпагатов и ниток, с любовью возведённая постройка… да на нём, кроме одежды, остались только трут с высекательными камнями и любимый каменный нож. Ограбили его почти дочиста.

Подложил в костёр пару толстых палок — эти будут гореть долго и ровно — а сам разделся и залез в воду. Поплавал, понырял, потёр себя мелким мягким песочком в наиболее загрязнившихся местах — хорошо. И на душе полегчало. Вылезать из воды совсем не хочется, но очень уж он голоден, а рыба должна уже закоптиться.

Тихонько вдоль берега подплыл к тому месту, где горит костер, встал на ноги и… девчонка из местных сидит на корточках к нему спиной и пялится на раскиданные по песку детали туалета. Почему девчонка. Так попа у неё слишком круглая для парня.

Обернулась на плеск воды — точно девчонка — грудь для мужчины великовата. В общем, вполне сформировавшаяся особь женского пола с упругими рельефными бугорками, заметно выставившимися вперёд и немного в стороны.

— Гыр фыр мыр пыр, — ругнулась она на Петю, схватила с песка его соломенную шляпу и задала стрекача, оставив на земле копьё — прямую палку с заострённым и обожженным концом.

Проводив незнакомку взглядом до тех пор, пока та не скрылась в недалёких зарослях, принялся снимать с огня свою коптильню — сначала поесть, а уж потом всё остальное. Горячая тяжелая посудина потребовала к себе полного внимания — её пришлось вытаскивать палками, снимать с неё крышку тоже палками, а потом острым сучком сдирать шкурку с готового блюда… м-мм… оно того стоило. Обворожительно. И запахи такие, что просто отпад.

— Бр дыр хр вах, — девчонка появилась снова. Стоит поодаль и тычет в Петю пальцем.

Пришлось встать. Пусть он и в лесу, но вежливость, она и в Африке вежливость. Стукнул себя кулаком в грудь, как это всегда показывают в фильмах про дикарей, и назвался.

— Пэта, — повторила гостья. Потом приложила ладонь к груди повыше выпуклостей и произнесла, — Граппа.

Слово это показалось почему-то отдалённо знакомым. В знак понимания согласно кивнул и указал на рыбину:

— Раздели со мной трапезу, о юная Граппа.

Девчонка приблизилась, ступая бочком, стремительно схватила забытое копьё и отбежала, наставив оружие на юношу. Вот ведь, забавница какая. Малорослая, где-то метра полтора, не больше. Низколобая с ясно очерченными надбровными дугами, она напоминала портрет какого-то древнего дикаря из учебника. В остальном же была — человек, как человек.

— Стынет же, — мягко поторопил Петя. — Потом вкус станет хуже. Впрочем, если вам, сударыня, необходимы церемонии, извольте.

Он легко отделил почти половинку тушки, положив её на перевёрнутую продолговатую крышку, а само блюдо, подхватив палочками, чтобы не обжечься, отнёс в сторону опасающейся его Граппы. Та отошла, сохранив расстояние, которое полагала безопасным, но потом, когда Петя вернулся к еде, снова приблизилась и отведала. Быстро отведала. Можно сказать — молниеносно. Даже непонятно, жевала ли она, откусывала ли, или заглотила всё целиком. Но сомнений в том, что съела не возникло — только что втянутый чуть не до самого позвоночника живот теперь явственно обозначился. Не то, чтобы надулся, однако сделался вполне так себе имеющим место.

— Ап пун эс заш, — недовольно ругнулась девушка, сыто рыгнула и ушла.

А Петя продолжал процесс насыщения и никуда не торопился. Привычку тщательно прожёвывать пищу он приобрел давно — сколько себя помнит, хотел сбросить лишний вес. А для этого, чтобы ограничить количество съедаемого, всегда долго работал челюстями — чувство сытости приходит со временем, вот и нужно дать срок, чтобы организм успел разобраться в своих потребностях до того, как брюхо будет набито под завязку.

Потом наскоро соорудил неопрятный шалаш и устроился там плести себе новый головной убор — старую-то шляпу утащила аборигенка, а голову в этих краях напечь может быстро. Привычной соломки поблизости не нашлось, да и тратить время на её подготовку не хотелось, поэтому нарезал гибких веточек потоньше и по-быстрому сплёл легкую корзинку без ручки, зато точно под размер головы.

Утерянный головной убор он особо не оплакивал — тот уже собирался начать расползаться от ветхости, наступившей в результате длительного употребления. Да и за ветки цеплялся своими чересчур широкими полями. А тут как раз удачно сформировалась каскетка с короткими понижающимися полями на манер колонизаторского шлема, который, к тому же, хорошо сидел на макушке. Вышло чуть тяжелее, но вполне удобно и ни за что не цепляется.

Долго колебался, рассуждая, не отойти ли ему ещё дальше от бывшего своего, а теперь оккупированного соплеменниками Граппы жилища — столь непринуждённый визит девушки указывал на то, что любой из захватчиков может явиться сюда когда пожелает. А хорошо это или плохо? Поди, пойми?

* * *

Утро наступило нежаркое. Облака часто закрывали солнце, не позволяя ему чересчур яростно припекать. Петя занялся завтраком — набрал некрупных бананов, которых уже отведал раньше, и запёк их. В большой горшок вставил вверх дном средний, сложил на его дно горку бледно-зелёных продолговатых плодов. Накрыл всё это крышкой и поставил на камушки над огнём — угли как раз образовались, обещая долгий ровный жар. Ну а пока всё это готовится, занялся плаванием, осматривая с воды ближние окрестности и исследуя прилегающую к ним речную акваторию — его заинтересовал перекат выше по течению. Тут угадывался галечный пляж, с которым было остро необходимо ознакомиться — источник инструментального материала — камней — важнейший в этой жизни ресурс.

Когда вернулся, сразу понял — в его отсутствие у костра кто-то побывал. Впрочем, насчёт личности этого «кто-то» особых сомнений не возникло — его новая веточная шляпа исчезла, зато вместо неё появилась предыдущая — соломенная. Состояние её вызывало самые серьёзные нарекания — одного взгляда было достаточно, чтобы понять — головной убор нещадно терзали. То есть — тянули в разные стороны довольно сильные руки, отчего он распался на несколько частей с торчащими из них лопнувшими соломинами. Правда все эти части лежали вместе, прилегая друг к другу местами разрывов, имитируя для внешнего наблюдателя целостность и единство.

Такая вот совсем детсадовская хитрость. А облака на небе поредели и припекать стало заметно — имеет смысл прикрыть чем-то голову. Выбрал четыре банановых листа, принесённых с собой, чтобы защитить от дождя шалаш, привязал их черенки юдуг к другу ниткой — остался у него с собой не до конца истраченный клубок. Получившееся сооружение нахлобучил на макушку, расправил, устраивая поудобнее, оборвал переднюю «занавеску» на таком уровне, чтобы не закрывала глаза, да вот только спадает этот колпак, сползает. Набросил сверху колечко, связав концы шнура в обхват головы… шнурка от сумочки с высекательными камнями. Вот теперь более-менее сносно.

Угли под горшком прогорели, а бананы испеклись. Ничего на вкус, сладость чувствуется, а то сырые они едковаты, да и кислоты в них чересчур много. А так — получилось вполне приличное блюдо, весьма сытное. Расползающуюся мякоть подхватывал деревянной лопаткой, сделанной из палочки толщиной в два пальца, и поглядывал по сторонам.

Неподалеку шевельнулись кусты — не иначе, вчерашняя дикарка подглядывает за ним. Писали где-то, будто первобытные люди ужасно любопытны. И еще — что они смертельно непосредственны, грубы и неотёсаны. Вот скажем — порвали шляпу, словно дети неразумные, не понимая, что она в разрушенном виде никому ни зачем не понадобится — только костёр развести. Просто питекантропы какие-то эти его соседи. Да и девчонка — истинно дура набитая — чего, спрашивается, сидит в кустах? Будто он её съест! Ведь у него имеются такие замечательные бананы!

Кстати, что-то он тормознул.

Положил на перевёрнутую крышку горшка пару испечённых плодов — хватит их этой малявке, и вообще — незачем такой крохе переедать. Поглядел на угощение, подумал, и добавил третий. А то ещё решит, будто он жадничает. И отнёс на десяток шагов в том направлении, где приметил шевеление. Пока дошел обратно до своего места, пока повернулся, а дикарка не только добралась до блюда, но ещё и смотрит на него недоуменно, укоризненно покачивая в руке пустые шкурки. Наверное, организм у неё растущий и оттого прожорливый. Явно ведь, не жуя проглотила.

— Здравствуй, Граппа, — обратился юноша к знакомке, изображая кивок головой.

— Хыр, Пэта, — послышалось в ответ. Вот и диалог завязался. Опять же выражение лица у девчонки не такое как вчера — нет в нём испуга. Зато любопытства — хоть отбавляй. Опять же новая шляпка ей явно к лицу, а сжимаемое в руке копьё оперлось нижним концом о землю и мирно указывает своим обожженным заострением прямо небо. В самую середину.

— Ты, если не наелась, так бери ещё, — пришлось сказать это из одной только чистой вежливости и указать на не такую уж большую горку еды, оставшуюся на днище перевёрнутого горшка.

— Сасс, Пэта, — произнесла гостья, подошла, сняла с головы шапку-корзинку, переложила туда все оставшиеся печёные бананы и умчалась.

«А хорошо бегает», — подумалось при виде сверкающих пяток. — За час до дому добежит. Если же знает, где можно срезать дорогу, не следуя всем извивам речки — то и быстрее.

* * *

До самого вечера Петя делал топор. На галечном пляже нашёлся длинный окатанный водой кремень, одному из концов которого он долго терпеливо придавал форму острия зубила. Действовал осторожно, стараясь откалывать помаленьку, чтобы не испортить столь удачную заготовку. Кое-где стачивал выступы другим камушком и потихоньку, полегоньку, справился с делом. На ужин камнем сбил с ветки изрядного размера птицу — та подпустила его достаточно близко, вот он и не промахнулся. Одна беда — долго возился с перьями — очень уж крепко они держались. А потом поставил её тушиться в гусятнице и присел рядом с костром.

Глядь, а он тут не один. — знакомая дикарка устроилась неподалеку, положив на колени своё тоненькое копьё. Не иначе — собралась разделить с ним вечернюю трапезу.

— Слышь, Граппа, ты бы рассказала чего…? — Пете интересно хоть с кем-нибудь пообщаться — уж очень истосковался он по возможности перекинуться словечком с другим человеком.

— Тр нох афат зумык.

— Очень интересно. А что было потом.

— Эха пакса ула гуки.

— Да что ты говоришь! Вот здорово!

— Тута мэхы аф аф.

— Надо же! Ни за что бы не догадался.

Так, непринуждённо беседуя, ребята провели некоторое время. Юноша изредка добавлял в костёр понемногу дров или заглядывал под крышку, тыкая птицу заострённой палочкой и проверяя, хорошо ли она протушилась. Девушка тоже заглядывала в посудину, но при этом проявляла заметное нетерпение:

— Гыпа, дыху, тырн, — поторапливала она повара.

— Потерпи немного, от костей ещё плохо отстаёт, — урезонивал он. — Ещё капельку — и всё будет как в лучших домах.

* * *

Ела девчонка, словно на пожаре. Петя только и успел ухватить себе ногу с бедром — остальное смолотила Граппа. Потом, глядя на его жующую физиономию, она сделала голодные глаза и выразительно сыто рыгнула.

— Ну, коли встала ты тут на довольствие — пошли, поможешь прикрыть шалаш от дождя.

Привязывать черенки банановых листьев к палкам кровли было просто, до тех пор, пока не закончились нитки в последнем мотке — их и оставалось-то там кот наплакал. Потом, посмотрев, как парень мучается, пытаясь завязать гибкую тонкую веточку, девушка отошла в сторонку к травянистому пучку длинных листьев с острыми кромками и оторвала от края узкую полоску. Подала Пете. Хм. Прям — готовый шнурок. Не пружинит, не ломается — самое то.

На подстилку из мелких веток и травы под ставшей плотной крышей ребята забрались с последним лучом солнца. А когда сумерки сгустились, спокойно уснули, загородив вход решёткой из толстых палок.

* * *

Кажется, факт исчезновения девушки ни в малейшей степени не обеспокоил её родственников. Никто не пришёл разыскивать её и забирать домой. Она продолжала крутиться вокруг парня, изредка подсказывая тому удачные ходы. Вот скажем, когда он выбирал палку для топорища — показала нужное деревце, ствол которого согнулся, обтянув овал камня, и не сломался при этом. Разумеется, замысел она поняла не сразу, а наблюдая за неоднократными неудачными попытками.

Чтобы обеспечить изгиб древесины по малому радиусу, Петя срезал внутреннюю сторону ствола, оставляя невредимой наружную поверхность «хомута» вместе с корой и лубом. Потом обворачивал длинный срез внутренней стороной вокруг заготовки топора до тех пор, пока свободные концы не сомкнулись друг с другом — тут их и следовало плотно обмотать, затянув крепление. Так вот — лопались палки одна за другой, пока Граппа не указана нужную породу…

Но особенно много полезного удалось от неё почерпнуть по части съедобности растений — они отправлялись пастись, собирая и отправляя прямо в рот, то мелкие ягодки, то срывая орехи и разбивая их камнями. Юноша не цеплялся к своей проводнице, пытаясь добиться от неё более привычного для себя поведения, но и сам не принимался раскусывать смолистые семечки, только что вытащенные из шишкообразного плода. В то время, как Граппа, сидя прямо на ветке, насыщалась, роняя вниз чешуйки и разгрызенные скорлупки, он набил полкорзины вытрясенными из шишек похожими на кедровые орешками. Потом уже дома сварил их — липкая живица всплыла и была слита. Затем прокалил добычу в низком горошке, просушив до звонкости, и только после этого, соорудив орехокол из пары связанных концами палок, отведал угощения сам.

Ну что сказать — орехи как орехи. Девушке они в таком подготовленном виде понравились больше, чем когда прямо в рот непосредственно из дикой природы.

* * *

Петя, скоро выучился достаточно бойко изъясняться на питекантропском — довольно простой оказался язык, и очень ворчливый. Мягких гласных он в нём не приметил, а глухие и звонкие согласные постоянно путались. Зато ни щелчков, ни присвистов, на придыханий — ничего подобного ни разу не приметил. Огромное количество слов в нём обозначало растения и животных, а вот термины, годные для того, чтобы выразить отношение к предмету были редкостью. Быхо (вид кустарника) растёт, ныр бежит, куд лежит… примерно такие фразы и составляли основу любой беседы:

— Не бей. Злое дерево, — спутница чуть за руку его не схватила в момент, когда он уже занёс топор, чтобы отрубить средней толщины ветку от коренастого деревца, стоящего чуть на отшибе.

— Тогда почему ты мне на него указала?

— Просил твёрдое. Это — твёрдое.

— Ну тогда твердое не злое покажи, — вот такой короткий разговор после того, как на дорогу только в одну сторону затрачено около полудня времени. Разумеется, выяснить, что же такого злого в этом дереве, не удалось — девушка использовала множество незнакомых терминов, выяснение смысла которых навело на мысль о наличии в древесине сильного яда. Анчар, что ли?

Другое, обладающее крепкой древесиной но «незлое» растение, крайне плохо поддавалось каменному топору. Опасаясь сломать столь драгоценный инструмент, Петя перешёл на использование ручных рубил — ударить хотелось посильнее, а риск «снести» при этом хрупкую кремневую кромку был очень велик. В конце концов, просто перетёр ствол угловатым куском гранита, а уж потом так и вытачивал из него предметы при помощи шершавых обломков. — Слышал когда-то будто некую разновидность древних людей называли человеками умелыми — так это всё же не самая яркая черта наших далёких предков. Тех, кто в это время хоть что-то изготавливал, необходимо называть «терпеливыми».

Из этой особо твёрдой породы прежде всего сделал кухонный нож — овощи и фрукты он резал вполне приемлемо. А ещё им получалось разделывать рыбу… Точить его тоже было можно, хотя срабатывался он значительно быстрее стального. Шило, кинжал наконечник для копья с широким режущим остриём. И метательные ножи-колышки тоже получились. Петя потренировался их метать, но успехов в этом искусстве не достиг и оставил крепкие увесистые заострённые палочки лежать без употребления.

Так вот, при помощи нового деревянного ножа Петя разделывал спелые фрукты и вялил их ломтиками на жарком солнце. Уж что там за папайи-маракуйи это были — поди разбери. Может, вообще что-то другое, но в сушеном виде получалось просто объедение. Граппа тоже так считала и таскала припасы из корзинок к себе за щёку, стоило только на минуту отвернуться. Она не понимала, что такое «запас» или «припас» по-русски, а на её языке этого слова, кажется, не существовало вообще. Девчонку приходилось натурально отгонять от кладовки…

Она вообще-то была неважной помощницей. Рассеянной, неловкой. Готовить не любила, мытьё посуды воспринимала как попытку издевательства над естественным ходом вещей. Дрова собирала, ну и с веретеном она справлялась неплохо. Правда, трудилась не подолгу, отвлекаясь на что угодно, но потом спохватывалась и пара-тройка-пяток-десяток метров ниток на клубке прибавлялось. Из травы с расщепляющимися листьями выходили очень суровые нити, прочные шпагаты, шнуры и верёвки. Мягкие волокна юноша прял сам из другого растения, которое приметил во время одной из вылазок на верх обрывов противоположного берега — попались на глаза ватные шарики на верхушках росшей в этих местах травы. Возможно — дикий предок хлопка, но ни малейшей уверенности в этом нет.

Так вот — прясть нити из ваты Граппа не могла — ей не хватало для этого чувствительности в пальцах… или ещё чего-то. Нить у неё получалась переменной толщины, часто рвалась, истончившись, или шла комками.

Глава 10. Новый дом

Жилось вдвоём заметно веселей. Петя мастерил то ловчую сеть, то новые боло и пращу, то лук со стрелами, отвлекаясь от работы только на инструктаж при закладке продуктов в котёл — поддерживать огонь и проверять готовность блюда девушка была рада в любое время. Ну и поесть.

Сплёл-связал подруге короткую маечку, пусть и дырявую повсюду, но прикрывающую от его взора аппетитные бугорки девичьей груди. Юбку тоже связал ей на спицах из толстой нити и реденькую — Граппа охотно стала носить обновки. Целые полчаса смотрелась в своё отражение в воде, но потом сняла — чем-то стесняла её одежда. Или фасон наскучил?

А уж шляпок у неё теперь завелось целых три штуки: канотье, панама и островерхий колпак — каскетку она отдала обратно. В общем — создание весьма легкомысленное и неорганизованное эта древняя девочка. Тем более неожиданно было то, что она охотно откликнулась на предложение обзавестись более прочным жилищем — такого рода понятие для неё оказалось близким и родным.

Удачное место отыскалось на левом западном берегу реки за высоким откосом. Тут крупные камни, каждый размером с автобус, лежали компактной группой, вероятно, отколовшись друг от друга. Или вылезшая из земли скала растрескалась по верху? Вот тут и нашлась узкая, с полметра, вертикальная щель, расширяющаяся вглубь метров до полутора-двух. Да ещё и с развилкой, откуда проход вправо был узок и выводил на крутой склон, А влево — снова расширялся и в обход глыбы возвращался обратно на восточную сторону в десятке шагов от входа.

Здесь Петя и набил два ряда кольев, переплёл их лианами, заполнив пространство между плетнями каменными обломками, землёй, разным деревянным мусором, нашедшимся поблизости — главное было, чтобы не далеко таскать. Крышу положил из длинных жердей — вот уж где пришлось потрудиться, отсекая лишнее каменными инструментами. Сплёл всё прутьями и лианами и завалил глиной, которую снова пришлось таскать издалека.

Узкий проход заделал на манер нужника — и чтобы другие не лазили, и самому не надо выходить наружу в случае чего — ведь определённо будет в этих краях дождливый период на два-три месяца. Словом — получилась вполне подходящая пещерка — чуть тесноватая, но уютная и защищённая. Расположилась она на самой верхушке небольшого холмика — метров полтораста до реки по умеренно крутому склону. Связанная верёвками решетчатая дверь, очаг с дымоходом в самом просторном месте — в развилке, топчаны в широком проходе — спать на одном ложе с Граппой Пете не хотелось. Во-первых — тревожила она его… в определённом смысле. Во-вторых — рыгала и шумно портила воздух, что заметно снижало уровень встревоженности. В-третьих — лягалась во сне, что снова будоражило юное воображение.

* * *

Вечереет. Спала жара. Толстые палки пылают в пламени костра, чтобы потом, когда они станут углями, на их ровном жаре приготовился похожий на зайца грызун — только уши у него значительно короче. Петя уже насадил добычу на вертел и приготовил рогатые опоры под его концы — сегодняшний ужин будет обильным.

За спиной вход в их искусственную пещеру. С остальных сторон — открытая площадка, дальний край которой пропадает из виду, уходя под уклон в сторону реки. И вот от этого уклона, размахивая копьём, с рёвом несётся на него голый мужчина. Естественная реакция на подобную помеху… выхватив пылающую головню за ещё не занявшийся конец, юноша, словно городошную биту, послал её точно в лицо нападающему. Тот увернулся, да так ловко, что ухитрился перехватить горящую палку не обжегшись. Развернулся и убежал.

Это же проделали ещё три таких же обнажённых дикаря, появившихся в поле зрения буквально через секунду после первого. Только разворачивались они без головни — с одними принесёнными с собой копьями в руках.

— Зачем приходили? — спросил Петя у подруги, пожирающей голодными глазами совершенно пока сырого грызуна.

— Огонь погас, — ответила та и судорожно сглотнула слюну.

Подойдя к верхнему краю склона, удалось рассмотреть, как голпузая четвёрка переплывает реку, удерживая над головой заметно дымящую ветку — ни пламени, ни свечения тлеющего угля не видно с такого расстояния в не слишком сгустившихся пока сумерках. Наблюдая за дикарями, парень пытался понять — почему он ни капельки не испугался. Видимо, дело в том, что напавшие люди малы ростом, худощавы и ужасно неказисты на вид — при драке он легко свалит любого ударом кулака. А то и насовсем зашибёт. Конечно, острые копья в руках этих жилистых ребят — опасная штука. Но почему-то Петя не сомневается, что сможет избежать поражающего удара — успеет отклониться или отбить… рукой или палкой… бэмц! Пловец выронил головню почти на середине речушки, и она мгновенно погасла. Не получилось у ребят доставить огонь к родному кострищу. Вот видно, как торчащие над поверхностью головы развернулись и начали движение назад. Ещё можно разглядеть руки, удерживающие над водой копья.

Любопытно, а как факелоносец одновременно тащил и оружие и головню? Как-то Петя на это не обратил внимания. Ну да, видно, не слишком удобно было мужику, вот и макнул он пылающую палку. И теперь явно последует новый визит борцов за огонь и попытка силового изъятия очередной головни.

С одной стороны, можно взять в левую руку пустую корзину поплотней в качестве щита, а в правую палку длиною с метр и провести с этими карликами урок хороших манер, да только — тернист путь педагога. Опять же не чувствует Петя в себе таланта Песталоцци. Ну и риск пропустить тычок острым копьём…

Можно спрятаться в пещере и позволить охотникам с удобством «украсть» огонь… да вот только, где гарантия, что они ничего при этом не набезобразничают? Нет, обязательно требуется проявить активную жизненную позицию, но без членовредительства.

Выбрав сразу четыре головни, юноша подошел снова к месту, с которого открывался вид на шествующих в его сторону питекантропов. И, как только дистанция сократилась до приемлемой, поочерёдно запулил в их сторону по ярко тлеющей с одного конца палке. Сверху, да по высокой навесной территории, они улетели далеко, были мгновенно подхвачены и… на этот раз каждый из пловцов тащил вожделенную дымящую добычу.

Трое уронили, а потом, уже на берегу завязалась какая-то идиотская драка — видимо с задачей справилась низкостатусная особь, у которой немедленно попытались отобрать символ успешности. Увы, потасовка состоялась на мелководье и закончилась очень печально — последняя из палок рухнула в речку и мгновенно погасла.

Граппа подошла:

— Отдай им, — сказала и протянула ещё несколько шающих дровеняк.

Петя спустился вниз по склону к самому урезу воды, прошел до конца косы и забрел в речушку по колено — что-то не тянуло его сегодня плавать. Размахнулся, и забросил на противоположный берег все четыре головни одна за другой. Долетела третья.

Соседи, на этот раз без драки, потащили её в сторону своего жилища, не обратив внимания на то, что и четвёртый снаряд доброй воли достиг суши и теперь дымился в траве никому не нужный.

— Ныр стал сильным и побил Фота, — доложила девушка, когда Петя вернулся к костру. Она подкладывала в огонь новые палки, взамен потраченных на недавних гостей — после изъятия из пламени девяти поленьев подряд куча разгорающихся дров сразу сделалась слишком маленькой для осуществления кулинарных планов текущего вечера.

— Почему они не попросили огня? — полюбопытствовал парень.

— Чужим никогда ничего не дают. Надо отбирать, — поделилась Граппа внезапным откровением.

— Это я им чужой. А ты ведь чья-то дочь. Кого-то из этих людей. Разве отказала бы ты им в том, чего у тебя достаточно?

Дикарка долго молчала, глядя на занимающееся пламя и осмысляя вопрос:

— Просят того, кто заставляет. А ты им чужой.

Вот это новость! Оказывается — он считается тем, кто заставляет. Хотя, да — девушка подчиняется ему всегда. Случается — неохотно. А иногда и вовсе только делает вид, будто приступила к исполнению распоряжения, а потом быстренько «забывает» о порученном деле и откровенно «динамит» Петины просьбы. Но прямо ему ни в чём не перечит. То есть — всё, как у людей. Сделала вид, будто покорна воле сильного, но и ни малейшей поддержки от неё не дождёшься. Отсюда — вывод. Не забывать ей напоминать и вообще, всячески подталкивать по любому важному вопросу. Хотя, обычно ему проще сделать что-то самому, чем добиться дисциплины и порядка в их маленьком племени. Ведь теперь понятно, что Граппу в её бывшей семье… или стае — больше не считают своей, хотя, конечно, знакомства с ней не забыли.

Уход же человека в другую группу — дело обычное. По крайней мере — женщины. Во всяком случае, налицо сложившийся обычай. Или некие его признаки. Ну и Граппа, покинувшая своих, постаралась быть им полезной. Хотя, с другой стороны, что это за странное правило — ничего не давать чужим?

* * *

Между тем, судя по зарубкам на календарной палочке, приближался период жары — самое время запасать зерно. Почему-то захотелось вдруг каши, хоть бы и самой надоевшей — из веничной травы. Ну или из других злаков, вкусом поблагородней.

— Граппа. Мне надо побывать там, где я жил раньше, — ужас, какой бедный этот питекантропский язык, на нём трудно выразить более сложную мысль.

Девушка взяла копьё, повесила на плечо сумочку с трутом и огненными камнями. Некоторое время думала над тем, какую из шляпок надеть в дорогу, но остановила выбор на канотье:

— Идем. Я готова.

— Завтра на рассвете, — внёс ясность юноша. Он с интересом наблюдал короткие решительные сборы питекантропини — вот уж где чувствуется совершенно иной подход к жизни, к ценностям, к комфорту. Удобная пещера, которую они отстроили, утварь, множество самых разных инструментов и приспособлений — всё это без колебаний бросается. Нет, совсем другой народ живёт в этой эпохе. Аскетичный, равнодушный к судьбе имущества. Хотя, чуть больше чем за год Петя дважды начинал практически на пустом месте и оба раза как-то устроился. Но на этот раз он пойдёт знакомой дорогой и хорошенько подготовится к тяготам и лишениям неблизкого пешего пути.

Волокушу построил, связав верёвками две длинные жерди и несколько перекладин. Погрузил пару крупных, литров по семь, горшков, чтобы взять с собой воды — им ведь предстоит дорога через земли, где он не встретил никаких источников даже весной, вскоре после завершения дождливого периода. Понемногу прихватил орехов и вяленых фруктов, палок для рукояток и черенков инструментов, кое-какой деревянный инвентарь — гребни, веретёна, скалку, разделочный чурбачок — то, материала для чего на бугристой равнине ни за что не отыскать. Не такой уж большой груз получился, но тащить это всё во вьюке или на коромысле было бы утомительно.

На том сборы и были завершены — в дорогу ребята отправились на рассвете.

К устью ручья, вдоль которого Петя весной вышел к реке, добрались уже к полудню. Потом движение замедлилось — идти по суше вверх по течению приходилось через высокую траву, а не по береговой кромке. К тому же ни одной из оставленных зарубок обнаружить не удалось — вёл по памяти, благо, ориентиры в этих местах запоминающиеся. К вечеру зелёные прибрежные леса остались за спиной, под ноги легли начинающие подсыхать степные травы, да замаячили с разных сторон редкие перелески вперемежку с отдельными деревьями и купами суховатых кустов.

Ручеёк совсем истончился и грозил пропасть в любой момент — пришлось срочно наполнять водой горшки, крепко привязывать к ним крышки и грузить сосуды на волокушу — вот теперь она стала действительно увесистой. Тут же и на ночлег остановились — похоже — это последняя вода до самого старого дома, где какое-то количество влаги в могло сохраниться колодцах. Особенно в первом — рядом с водосборной пирамидой.

Устраиваясь под оставленной на подпорку волокушей и завешивая пролазы под неё частой сеткой, юноша напряжённо соображал: как это так получилось, что весной к реке он шел отсюда несколько дней, а обратно дотопал к вечеру первого же? В чём разница?

Во-первых, дорога знакомая. Не пришлось тратить времени на выбор — куда повернуть. Во-вторых, не отвлекался на попытки оставить хорошо различимые зарубки. В третьих, не изучал растений, не вырезал себе палки. Что ещё? Земля сейчас значительно суше — под ногами нигде не хлюпало, не понадобилось разыскивать обходные маршруты, огибающие временные весенние болотца и озерца. Вот так из мелочей и набежала столь впечатляющая разница. Интересный эффект. И, наконец, можно хоть как-то оценить расстояния.

За первые полдня они с подругой отмахали вдоль реки километров двадцать — ходоки оба хорошие — за пять-шесть часов если без спешки да по плотным прибрежным пляжам где-то так и получается. Вторую половину дня они двигались примерно столько же времени, но медленнее. Пусть будет километров пятнадцать — это как раз ширина полосы зарослей, тянущихся по левому берегу их речки. Дальше, насколько он помнит, травы быстро вытеснят древовидные формы — начнётся царство однолетней растительности. И проблемы с влагой.

По всему получается — имеет смысл соорудить тут у последнего источника хижину, в которой оставить немного продуктов — в их нынешнем положении это могут быть только неочищенные от скорлупы калёные орехи в керамической посудине, чтобы до них не добрались вездесущие здешние грызуны.

Шлёпнул Граппу по руке, тянущейся к корзинке с вялеными фруктами, да и заснул под ночной стрекот полевых сверчков.

* * *

Утром они прошли вдоль ещё не пересохшей части ручья до перелеска, то есть двигались вниз по течению, отступив немного назад. Здесь Петя быстренько выкопал неглубокий колодец — глина встретилась на глубине буквально полуметра — и примерно сантиметров на восемьдесят он в неё углубился. Работал теперь не руками — лопата-рыхлилка из твёрдого дерева с острым копьеподобным концом позволяла достаточно быстро нарушать монолитность грунта, а вторая — совок, выбрасывать нарытое. Оба инструмента короткие, по полметра длиной. То есть совок похож на детский, только слегка переросший свой прототип и годный для работы обеими руками.

Граппа, тем временем, заготовила много жердей. Из них верёвками связали каркас, который оплели ветками, выбирая те, что прямее и не чересчур развилистые. Эта постройка и накрыла колодец, куда медленно насочилась вода из ручья, постепенно заполнив глиняный резервуар. Много трудов отняла дверь и крышка колодца — вроде и небольшие предметы, но уж больно много с ними возни, потому что плести нужно не абы как, а плотно и аккуратно, прилаживая каждый прутик. Так до вечера и провозились, хотя, кажется, дел тут было не так уж много.

Ясное ночное небо, яркая луна, дающая хорошее освещение — решение о продолжении пути в тёмное время суток Петя принял, когда разглядел последнюю из своих каменных пирамидок уже после захода солнца и завершения сумерек — в это время значительно прохладней, не так донимает дневной зной. Спутница не возражала — после трудового дня ребята заправились накопанными девушкой и ею же запечёнными корешками, подремали несколько часов в новой хижине, чувствуя себя как-то особенно защищено. Собственно, они бы и до утра проспали с огромным удовольствием но, откуда ни возьмись, появилось стадо диких коров. Место для водопоя они выбрали буквально в нескольких шагах от новой постройки — их шумное соседство невозможно было не заметить.

Граппа сразу схватила лук своего спутника и попыталась подстрелить одну из молодых тёлочек — наверное, из приплода этого года. Меткий выстрел с расстояния буквально в несколько шагов достиг цели — животные не видели людей, укрытых за плетнём и подошли буквально вплотную. Но целям охоты это обстоятельство не слишком помогло — стрела отскочила от шкуры, а потревоженная болезненным тычком бурёнка взревела и помчалась прочь, увлекая за собой всё стадо. Как они при этом не снесли хижину — просто чудо.

Что же, ещё один опыт получен — слабенькая самоделка годится только для охоты на мелких пичуг. На тех, которых нужно съедать дюжинами, чтобы не остаться голодным.

Вот после этой побудки и решили ребята двинуться в путь прямо сейчас, не дожидаясь дневного зноя. Встали и пошли, благо каменный дорожный указатель маячил впереди на верхней точке видимой отсюда поверхности. Острый зубчик, хорошо различимый при свете полной луны.

Глава 11. Степь, вода, дорога

Уже светало, когда, миновав оконечность длинной полосы кустарника, ребята увидели несущуюся в их сторону олениху — та мчалась вдоль кромки зарослей, а за её спиной маячил вытянувшийся в беге волк. Встреча эта получилась неожиданной для всех, потому что ещё два шага тому назад заросли скрывали участников событий друг от друга — путники слово выскочили из-за угла прямо на дорогу. Пока Петя освобождался от волокуши, преследуемая увидела его и приняла вправо, начиная огибать неожиданно возникшую на пути опасность. Это позволило преследователю тоже повернуть, начав сокращать дистанцию наперерез. Жертва, видя, что человек не бежит в её сторону, снова взяла левее, намереваясь промчаться в паре десятков шагов от неизвестного — она явно заметила изменение курса преследователя и поспешила перевести его снова «за корму».

Однако, парень уже раскрутил боло и бросил его, прикинув, где окажется движущаяся цель в нужный момент. Удачно — верёвка захлестнула одну ногу, а мотыляющиеся на её концах камни сбили животное с ритма. Заминки оказалось достаточно волку для того, чтобы сблизиться, прыгнуть и вцепиться зубами в ляжку. Было видно, как копыто взбрыкнувшей оленихи прошло буквально в сантиметре от мохнатого бока хищника.

В это время быстроногая Граппа уже подбегала к месту, где замешкалась потерявшая разбег жертва. Лёгкое девичье копьё с острым, как шило, деревянным наконечником, вонзилось в грудь копытного и застряло там, а волк, отпустив ляжку, сменил цель — теперь он сражался за добычу.

— Стой! Сидеть! — рявкнул Петя. Он отстал на несколько шагов, и руки его были пусты, так что ничего иного сделать он оказался не в состоянии.

Волк сел первым, тяжело поводя боками. Послушная питекантропша, знавшая это слово по-русски, тоже села. И тут же рухнула поверженная олениха.

— Молодец, Тузик, — непросто узнать в этом могучем звере товарища по зимовке в сухой бугристой равнине, но иного объяснения его поведению просто нет. — Пойдём, напою тебя.

Захлестнув боло за за копыта задних ног, ребята закрепили второй конец короткой верёвки за древко копья и потащили добычу к кустарнику, где валялась брошенная волокуша. Собака бежала сзади на ходу слизывая капли крови, сочащиеся из раны. Потом, освободив завязки одного из больших горшков и открепив крышку, Петя налил в мелкую чашу воды и поставил её на землю — всё почти так, как раньше — собака подошла. Когда подношение было вылакано, сомнения рассеялись окончательно — это действительно Тузик. Попил и улёгся в сторонке, уверенный, что непременно получит свою долю — не позабыл порядка и дисциплины за полгода разлуки.

И тут из травы показались щенки. Уже не крохи — месяца по три-четыре — головастые и толстолапые, на заплетающихся после долгого бега ногах, они ничтоже сумняшеся вцепились в ляжку бездыханной добычи. Граппа посмотрела на это безобразие неодобрительно и подняла на юношу вопросительный взгляд. Пришлось хватать маленьких невеж за шкирку и переносить к всё ещё кровоточащей ране — тут все трое и остались слизывать красные капли.

Матушка их, а сомнений в том, что Тузик девочка, больше не оставалось — соски стали очень заметны, когда та легла на бок — проследила тревожным взглядом за маршрутом первого из чад своих, но более беспокойства о их судьбе не проявляла. Человек для неё был не врагом, а вожаком.

* * *

Топлива в этой местности оказалось до крайности мало — даже трава, мокрая от утренней росы, долго дымила, просыхая в пламени, чтобы потом мгновенно сгореть. Тонкие прутики кустарника несколько поправили дело — некоторое количество мелкого сушняка удалось «начесать» по ближайшим зарослям. Да вот толком пожарить мясо было решительно не на чем, пока Граппа не подложила в костёр несколько сухих коровьих лепёшек.

Когда они занялись ровным жарким пламенем, не быстрым, где-то на границе с тлением, Петя испытал острый приступ стыда. Он, образованный и просвещённый не додумался до такой простоты! Уж если и забыл о том, что слышал про использование кизяка в качестве топлива, так мог бы сообразить, что любая органика способна гореть. Да уж — похоже, живя в суровой бугристой равнине он испытывал острый дефицит чего-то важного для жизни, отчего тормозил не по-детски. И исхудал — организм явно пережёг все жировые отложения для поддержания его жизнедеятельности.

Днёвка прошла в дремоте и набивании брюха жареным мясом. Граппа играла со щенками, получив несколько чувствительных укусов острыми зубками — правда не сквозных. Умеренный запас тонких пластиков пожарили в дорогу. Немного — в пределах один раз как следует перекусить — сохранять пищу дольше суток на такой жаре Петя полагал неправильным.

Вечером, когда зной ослабел, люди отправились дальше. Собаки же остались около добычи — им тут ещё на денёк-другой хватало и пропитания, и трудов по отваживанию мелких любителей дармовщинки… если не придёт кто-то посильнее и не отгонит их самих.

* * *

Так и шли дальше день за днем… вернее, ночь за ночью, пускаясь в путь, когда спадала дневная жара, и останавливаясь, едва начинало припекать. От одной пирамидки до другой. Кусты по дороге больше не встречались — они двигались через царство трав и голого камня. Источников воды в этих местах не встречалось даже весной после зимних дождей, а уж сейчас в пору начинающейся засухи и подавно никакой влаги тут не было — только та, что прихвачена с собой. Утром после пятого перехода добрались до старого дома — любопытно вышло — ровно семь дней потратили они на всю дорогу от одного жилища до другого. Сказать наверняка, какое расстояние преодолевали за сутки, было трудно. Оценки выходили уж очень неточные. О двадцати километров до пятидесяти, то есть вся дистанция получалась пределах от полутораста до трехсот с небольшим вёрст.

Стало понятно, что они поднялись на какое-то плато и прилично в него углубились.

Одно нехорошо — вода в колодце оказалась протухшая — туда нападало какой-то органики, а тепло и расплодившиеся в питательной среде микроорганизмы довершили это дело. В горшках же, прихваченных с собой, питья оставалось совсем мало — она не только расходовалась по назначению, но и понемногу просачивалась сквозь стенки.

Собственно в ближней яме, из которой при постройке брались глина и камни, оказалось совсем сухо, ведь Петя копал здесь не колодец, а карьер с пологим спуском и приличной шириной — окрестная живность после ухода Тузика наверняка обнаглела и быстренько выпила всё, что не испарилось. Вот и следы лапок видны на гладко высохшей глиняной корке, почти не растрескавшейся, кстати.

Зато там, где работала водосборная пирамида воды много — период утренних рос, пополнявших подземный резервуар, закончился недавно. И тут, где добираться до влаги нужно, преодолевая крутые стенки, отчётливо слышен запах застоявшегося гнилого водоёма — не все, кто утолил тут жажду смогли потом выбраться наверх.

Вот и оказался Петя опять перед лицом мучительной смерти от жажды — в том, что роса по утрам больше не выпадает они с Граппой убедились ещё по дороге.

В принципе, если бросив волокушу и имущество, припустить во все тяжкие в обратную дорогу, то шанс добраться до хижины с колодцем, пусть и небольшой, у них есть. Но это довольно рискованный вариант — пробежать полтораста километров имея около литра воды на двоих — может и не получиться. Да и луна заметно пошла на убыль — свет её по ночам уже не столь ярок — запросто можно оступиться впопыхах и повредить ногу, что превратит всё предприятие в короткую мучительную трагедию.

Остаётся одно — очистить имеющуюся воду. Сначала вскипятить, а потом профильтровать. Или наоборот? Хотя, лучше профильтровать и до кипячения, и после — так вернее будет.

* * *

Воронки для фильтров пришлось спешно складывать из камней, возводя невысокие колонны с углублениями посерёдке верхнего торца, а под место стока требовалось оставить лаз сбоку у основания, чтобы было куда подставить горшок. Стенки конической формы выложил глиной, которую утрамбовал, увлажнил и разгладил. Потом снял с подруги вязаную маечку и заделал ею выход, сверху придавив камушками, а еще один камушек прямо в сетке опустил вниз, рассчитывая, что по образовавшемуся фитилю вода пойдёт в подставленную посуду, а не расползётся мимо горшка по камням стенок и перекрытия. Выше нижней «затычки» насыпал самых мелких камушков и песка.

Заработало. Сначала, пока фильтр не промок, пара горшков ушла в него, как в прорву, но потом снизу закапало — процесс пошел. И запах на выходе уже не так оскорблял обоняние, как у исходного «продукта».

Рядом была сооружена грубая печка с вделанным в неё одним из водоносных горшков, под которым развели огонь — сухие коровьи лепёшки собирала Граппа, а дело это тоже оказалось весьма трудоёмким.

Второй фильтр был сделан аналогично первому с той разницей, что для увлажнения глины в воронке использовалась кипячёная вода, а не вонючая из колодца. Выдавал он уже вполне приличную воду, может быть даже совсем чистую — вечером двоим удалось напиться от души — сколько хотели. И еще Петя сварил кашу из зёрен, оставшихся в одном из обожжённых на солнце больших горшков ещё с прошлого «урожая». Вполне сытно получилось. А как поели, тут и спать легли — крепко утомил ребят целый день спешных трудов после бессонной ночи, проведённой в пути.

* * *

Наступление засушливой поры чувствовалось во всём. Зверьё и птицы куда-то подевались, травы высыхали прямо на корню и их длинные стебли клонились к земле. Злаки созрели и начали осыпаться. Вытрясать зерна из колосьев и метёлок было просто — растянутый на палках кусок связанной на спицах ткани расстилали по земле, наклоняли над ним ближайшие стебли — вдвоём натянутой верёвкой это получалось легко — а потом били палками, выколачивая семена. Добытое ссыпали в кошёлки и смещались дальше, сминая «зерноуловителем» ранее вымолоченные стебли.

Этим способом очень быстро обработали окультуренный весной участок, где злаки одного вида росли компактно, не слишком смешиваясь с другими, теми, чьи семена не годились в пищу из-за отвратительного вкуса. Урожай оказался не так уж велик — по полведра «овса» и «пшеницы» и почти ведро семян веничной травы — слишком малы были занятые под весенний посев площади.

Дальше началась просто охота, когда ребята обходили окрестности, вытрясая в свои кошёлки по стебельку, по пучку, по метёлке — в принципе на всё про всё было у них в запасе около трёх недель — как раз до следующего полнолуния, когда, пользуясь светом спутника Земли, можно было вернуться обратно ночными переходами.

Полевые работы вели в вечерние и утренние часы, а днём кемарили, фильтровали и кипятили воду, помаленьку приводили в порядок жилище и подзаброшенное хозяйство:

Вымочили и натрепали хороший запас пеньки — её и пряли, увеличивая запас верёвок. Сменили в крыше несколько бунтов, отчего-то начавших расползаться. Яму бывшего карьера перекрыли фашинами из веничной травы и слоем глины поверх неё — нужно было проверить версию о том, сохранится ли к их следующему приходу сюда через год в яме вода, если прекратить её испарение и затруднить доступ желающим напиться. Изгнали из дома поселившихся там насекомых. Провели новую посевную у колодца, спалив сначала на этом участке всю старую траву и взрыхлив землю простейшей деревянной сохой — Петя тянул лямку, а Граппа направляла привязанный к ней кол, погруженный нижним концом неглубоко в грунт.

После вспашки возникло желание выбрать вывернутые при рыхлении корни, но делать это руками не хотелось, а подходящего инструмента, вроде вил, не было. Так что этот агроприём придётся проверить в другой раз — идея с житницей показалась привлекательной и хотелось развивать её дальше.

* * *

То растение, которое было принято за лук, переросло и на вершинах полых стеблей — стрелок — выбросило шарики семян. Они были собраны и ссыпаны в кошелёк — стоило посеять их около реки, а то как-то ничего похожего в тех краях не попадалось на глаза. Еще собрал семена двух видов корешков, которые перенёс сюда весной — сейчас они задеревенели и даже в печёном виде не прожёвывались, но молодыми были весьма недурственны, отчего, собственно, юноша и похлопотал о переносе их поближе к дому.

Ну а вообще-то всего, что переделали, просто не перечислишь. За хлопотами оглянуться не успели, а уже пора возвращаться. Конечно, деревянную и глиняную утварь оставили здесь всю, забрав с собой только два полных горшка с водой и три кошеля с зерном, килограммов по двадцать-двадцать пять — больше тащить на волокуше было неловко. Горшки же с водой несла на коромысле Граппа — в сумме получалось килограммов двадцать веса, вроде — терпимая нагрузка.

Собственно в доме оставалось еще немало зерна, ссыпанного в кувшины из обожженной на солнце глины, а в сарайчике у колодца был сделан запас сухих коровьих лепёшек в качестве топлива. То есть ребята постарались оставить эту «базу» в состоянии принять постояльцев в любой момент.

Уже перед самым уходом Петя вычерпал досуха колодец, выгреб со дна грязь, а сверху устроил такое же перекрытие, как и над «карьером» — то есть закрыл подземную ёмкость наглухо, полагая, что вода туда по любому просочится.

* * *

Кто знает, какая соломинка сломает спину верблюда? Он — юный, полный сил богатырь. Почему богатырь? А потому, что год тому назад, только появившись тут, имел рост метр восемьдесят и вес около сотни кило. Теперь же при не меньшем (непонятно, подрос ли) росте и примерно такой же (если и похудел, то не слишком сильно) массе, буквально бугрится хорошо тренированными мышцами. Вот тащит он волокушу не с тремя, а с пятью пудами груза. И насколько же это «обратно» тяжелее, чем «туда»!

Нет, поначалу нагрузка кажется несерьёзной, но после первого же десятка километров уже не представляется сущим пустяком, а потом тяжелеет, будто в неё подливают свинца по столовой ложке на каждым шагу. Но ещё хуже приходится подруге, которая туда шла, считай налегке, а теперь несёт пуд с лихвочкой. Правда, с каждым привалом ей делается легче, по мере того, как выпивается вода, которую, к тому же, надо растянуть не меньше, чем на четыре днёвки. То есть можно употребить не больше, чем полгоршка за сутки. А пить хочется, потому что не меньше пары пудов постоянно давят на плечи через перекинутую с рукоятки на рукоятку лямку.

Не раз подумывал оставить на возке только изделия, сплетённые из соломки, а мешки бросить, но потом прикидывал одно к другому, припоминал пройденное расстояние, и продолжал путь с полным грузом — выходило, что они вполне в состоянии дойти.

Последние километры до хижины с колодцем дались ребятам тяжко — пить уже нечего, пустые горшки привязаны к волокуше, а Граппа помогает тащить возок, ухватившись правой рукой за левую рукоятку. Поднявшееся над горизонтом солнце начало припекать, а последняя пирамидка почти не приближается… и после неё еще километра три — около часа брести по жаре… ещё не очень сильной. Пот заливает глаза, уставшие ноги подкашиваются, прося передышки — давно так не утомлялся.

Но вот, наконец, и хижина. Дверь её заперта, но под неё прорыт лаз. Медведь или тигр, пожалуй, не пролезут, но кто-нибудь вроде пантеры или барса — пройдут. Ну, или енот какой-нибудь. Усталость забыта, груз брошен, в руках копья и сеть растянута между воткнутыми в землю палками — такая снасть может оказаться очень полезной, если сидящий внутри зверь сразу нападёт. Отворяя плотную плетёнку, закрывающую вход, Граппа потянула заблаговременно привязанную к ней верёвочку. Прямо на девушку волк и бросился — Петя едва успел дёрнуть свою кромку сетки, перехватывая зверя. Лязгнули клыки, смыкаясь на угодившем в пасть шнуре, девушка отскочила, а кулак юноши утяжелённый зажатым в нем древком копья, заехал зверю в бок головы — всё вышло не по плану — длинные копья оказались бесполезны в возникшей тесноте.

Зверь покатился, наматывая на себя сеть, которую невольно придерживал зубами. Граппа тут же добавила сверху верёвочную петлю, накинув её на хвост, а свободный конец перебросила через сук дерева, служащего хижине угловым столбом. Юноша помог подтянуть и закрепить пойманного хищника так, что тот касался земли только передними лапами — убивать эту тварь никакого смысла не было — не есть же волчье мясо! А шкура всё равно завоняет. Так что разводить кровищу рядом с жильём совершенно незачем. Собственно, поэтому они и избрали в качестве основного оружия сеть, хотя и не знали — есть там кто внутри или нет.

Теперь же можно выпутать «домушника» при помощи палок, а потом отрезать верёвку от хвоста, отпуская его на волю — вряд ли он нападёт после пережитого ужаса. Убежит без оглядки — тут и сомневаться нечего.

Этот дикий собака пробовал кусаться — пришлось вставлять палку в рот и приматывать к ней челюсти. И только после этого, наконец, вскрыли колодец и напились. Так вот — в яму тоже вёл подкоп, прорытый в обход крышки, но вода там имелась и не была испорчена, хотя натекла она сюда давненько — питавший её ручей совсем пересох и даже на дне его неглубокого русла было сухо, как в пустыне.

Некоторое время ребята пили, потели и снова пили. Потом, когда, казалось, сейчас потечёт из ушей, прихлёбывали маленькими глоточками — обезвоживание сразу не проходит, как и вызванная им слабость, а недавний всплеск адреналина — следствие недавней схватки, сменился апатией.

Из оцепенения их вывело повизгивание, донёсшееся снаружи из-за стен хижины.

* * *

Появившаяся неизвестно откуда Тузик принимала в жизни пленника самое деятельное участие. Она припадала на передние лапы, скулила и тёрлась мордой о спелёнатые верёвкой челюсти волка. Во как! Это, получается, папик. Отец семейства и супруг старого друга и соратника Пети по нелёгким дням жизни в бугристой равнине. По всему выходит — надо его поскорее освобождать.

Но что за тени движутся среди ближних зарослей? Да их тут целая стая! Вот выкатился прямо под ноги знакомый щенок — хочет поиграть. Или, чтобы ему пузико почесали? Пузико — лёг на спину и раскинул лапки. А вот и взрослая особь — смотрит злобно и скалится, угрожающе ворча. И подходит… удар кулаком по кумполу между ушами — тут надо вести себя хозяином положения, иначе мигом сработают волчьи законы.

Выразитель нелюбезности мигом отскочил, а другие «тени» замерли, переваривая полученную информацию, не относящуюся к разряду повседневной. Теперь можно и малыша приласкать — смотрите, кто по-доброму, тому ничего не угрожает… бросок справа перехватила Граппа ударом палки. Оставалось ухватить агрессора за шкирку и швырнуть в кусты — это кто-то из молодняка — ишь, какой решительный.

А потом и Тузик, отвлёкшись от ласк с привязанным за хвост к дереву милёнком, взрыкнула на ещё одного соплеменника, «недовольного» присутствием человека. И тот отступил. Пора, однако, освобождать пленника. Петя ухватил его за шкирку, приподнял и принялся распутывать сеть. Граппа помогла, хотя и продолжала поглядывать по сторонам — очень уж ситуация сложилась зыбкая. И вообще — как-то всё нынче странно.

Понятно, конечно, что хижину Тузик отыскала, пройдя обратно по следу от места последней произошедшей месяц назад встречи с людьми — если и не по запаху, то по бороздам, оставленным волокушей. Тем более, что здесь был и действующий в ту пору ближайший источник воды — ручей. Позднее, когда и он пересох, старые воспоминания навели собаку на мысль покопаться там, где бывший сосед что-то делал — то есть, найти колодец ей удалось без особого труда. Но почему самец — добытчик — в тот раз не участвовал в охоте? И почему неподалеку лежит тушка задушенного сурка? Ему что? Носят еду?

Ох, не по-собачьи это, не по-волчьи — уж точно. Разве что пёс болен? И длится это долго — ведь он не участвовал в загоне оленихи, состоявшемся примерно месяц тому назад. Могут ли собаки так долго болеть?

Чуток наступив на зажатую между челюстями палку — чтобы зверь не вертелся, Петя принялся изучать вытянутого врастяжку пленника — да вот же опухоль на левой задней, причём высоко, считай на ляжке. Что бы это ни было, помочь можно только одним способом… пластанул ножом по бугру, а оттуда сразу и потекла гадостного вида жижа. Что почувствовало животное — оно не сказало, только взвизгнуло обиженно, совсем по щенячьи. И обмякло, перестав трепыхаться. Верёвку, удерживающую хвост, ребята приотпустили так, чтобы и задние лапы встали на землю. Так вот, больную конечность пёс оберегал — приподнял её. И попытался повернуться пастью к «доктору» — собирался бороться за жизнь, свободу и собственное достоинство.

— Гра, придержи палку, а я поковыряюсь чем-нибудь в гнойнике.

Девушка спокойно наступила шершавой пяткой на конец торчащей из пасти палки. Тузик бросилась кусать тонкую щиколотку питекантропши, но Петя был начеку — хват за шкирку и лёгкая предупредительная трёпка вызвали слабый покорный скулёж. Только два щенка посмели опротестовать действия человека — не иначе сыновья бросились защищать матушку. Их благородный порыв Граппа остановила, ухватив неразумных за хвосты. На её загривок из кустов тут же бросились двое — синхронный бросок Петя остановил чисто по-швацнегеровски, стукнув псов головами друг о друга — уж слишком хрестоматийно они подставились.

А потом, развернувшись, снёс ещё троих — волчья стая, это вам не игрушки. Тут некогда зевать. А потом, когда звери поджали хвосты, из срезанной на ближайшем кусте веточки стал мастерить пинцет. Согнул концы друг к другу и чуть стругнул изнутри, чтобы можно было плотно щипнуть. Такая фигня получилась! Вот ею и забрался он в сделанный на собачьем бедре разрез. Ещё одну тварь успокоил ударом пяткой в скулу — среди псов нельзя ни на секунду терять осмотрительности. Граппа, между тем, трижды сработала палкой, после чего раздался униженный визг. Тоже трижды. Стая снова поджала хвосты. Впрочем, Тузик на кого-то взрыкнула и кого-то укусила — она явно была в авторитете в этом коллективе и вела себя, словно вожак.

Пинцет — концы двух оструганных палочек, зажатых между пальцами, довольно быстро что-то нащупали среди неудобий воспалённой ткани. Ухватились, потянули и вытащили нечто продолговатое, измазанное в ужасной пакости. Волчина при извлечении этого предмета тонко выл, синхронно процессу — это звучало поистине жалобно и даже вызвало некоторый отклик в аудитории — Тузик просто не знала, что делать — скулить или рычать, отчего лезла под руку и ужасно мешала, что обычно ей не свойственно.

Глава 12. Новые реалии

Когда распутал верёвки, притягивавшие челюсти к палке, едва не был укушен — хорошо, что не расслабился и успел двинуть «пациента» в нос, пусть и не особо сильно, зато вовремя. Потом беспрепятственно отпустил петлю с хвоста — и пленник мигом умчался в кусты. Сам. Без внешнего ускорения. Так рванул, что даже прихрамывать забыл. А потом ребята с интересом наблюдали собачий водопой.

Проблема в том, что просунуть морду в раскоп под крышку способна только одна особь в то время, как пить хотят все. А теперь давайте подумаем — способны ли животные соблюдать очередь? И найдётся ли в их среде хоть кто-то, способный эту очерёдность установить? Так вот — эта стая, чуть сторонясь людей в неком непонятном порядке — одна персона за другой ныряли в подкоп под крышку колодца, а потом, налакавшись, выпячивались оттуда, давая место следующему жаждущему. Ворчали друг на друга, рычали, немного толкались, пару раз попытались сунуться вдвоём, но свалки не устроили — сложилось впечатление, что пора драк за очерёдность в этой группе уже позади. Всего здесь было семеро взрослых и три щенка — те самые, знакомые по встрече месяц назад.

Восьмой взрослый пёс — «пациент» — маячил неподалеку в кустарнике, но не приближался. Собственно и остальные члены «сообщества» разбрелись по кустам и устроились в тени то там, то тут — полуденная жара уже наступила. Петя вбил несколько кольев, перекрыв подкоп под дверью, а саму дверь утвердил на место — ребята устроились отдыхать под прикрытием стен хижины. В продолжительное дружелюбие вынужденных соседей они не верили. Тузик и её дети — это ещё не вся стая.

Кстати, от ложечки каши из веничной травы собака не отказалась — ребята себе сварили горшочек, чтобы перекусить. Щенков вообще забрали в хижину — тут тень значительно плотнее, чем в сбросившем в засуху листья кустарнике или под жидкими кронами чахлой рощицы.

Итак, группа диких псов приходит к человеческому жилью на днёвку и водопой. Период засухи в самом разгаре… интересно — что стало с рекой? А вдруг и она пересохла так же, как переставшие питать её ручьи? Тогда придётся оставаться в этой хижине, где предусмотрительно сделан запас воды. И саму эту воду экономить, выдавая диким собакам умеренные суточные порции.

* * *

Кошели с зерном подвесили под крышей, да и остальной груз оставили в хижине — возвращение домой превратилось в разведку. Надо было выяснить, что сейчас происходит около речушки — скорее всего туда сбежалась живность, в обычное время селившаяся на обширной территории. А значит, и хищников там нынче должно быть много — вряд ли они сыты и благодушны — борьба за охотничью территорию непременно сделала многих из них существами недружелюбными и весьма решительными. Так что ухо нужно держать востро.

От оставляемой тут же волокуши Петя отторочил своё копьё, в перевязи укрепил топор, не забыл пращу и боло. Ловчую сеть Граппа повесила на плечо, оставив руки свободными для своего обычного оружия. До цели — реки — отсюда около пятнадцати километров — значит, налегке можно обернуться в оба конца за вечер, ночь и утро.

— Гра? Ты бывала здесь в такое же время, в период засухи?

— В прошлую сушь мы жили далеко отсюда. Тогда ручей около нашей пещеры стал совсем слабым. Охотники легко добывали коз, которые приходили к нему пить. Но на них напал медведь, который многих поранил — потом они умерли и мужчин стало мало. Семья Данта прогнала нас и заняла пещеру, а нам пришлось искать себе другое жилище.

— То есть, ты не знаешь, пересыхает ли река во время суши?

— Не знаю. Но река большая, Фот говорил, что совсем перестать течь она не может. Он — самый старший и много знает. Поэтому мы поселились тут, как только отыскали удобное укрытие.

Хм. У местной жительницы обо многом удаётся узнать. И это хорошо, что она практически подтвердила его предположения. Только вот в отношении того, что река не пересыхает, сомнения всё равно остались.

* * *

Ребята идут осторожно, стараясь не приближаться к зарослям и держаться открытых мест. Лунный свет всё-таки не дневной — видимость при нём не столь хороша. Девушка естественно и непринуждённо несёт лёгкое копьё — она никогда с ним не расстаётся. А вот Петя своё оружие положил на плечо — его копьё из целого ствола дерева твёрдой породы — вещь тяжеловесная. На конце — полуметровый меч, выточенный шершавым камнем. Собственно этим способом всё приспособление и изготовлено — строгать или резать эту древесину значительно труднее, чем истирать.

Так вот — крестовины у клинка нет, вместо неё оставлено убедительное утолщение сферической формы практически во весь диаметр «заготовки». Дальше идёт более чем двухметровая рукоятка, сплюснутая с двух сторон в той же плоскости, что и лезвие. Прочность этого оружия столь велика, что есть надежда остановить им быка… ну так Петя прикидывал, памятуя о самых крупных из встречавшихся ему животных. Вес у этого приспособления тоже впечатляющий и носить его при себе постоянно весьма утомительно. Но сегодня никуда не денешься. Они с Граппой направляются в место, где вероятность встретить опасность очень велика. Опасного хищника, если быть точным.

Несколько километров пока была возможность держаться открытых участков, ничего, кроме невнятных теней, мелькавших поодаль, не тревожило путников. А вот, едва заросли стали гуще, и поляны между ними — теснее, юноша снял с плеча своё оружие и более не выпускал его из рук — эта громоздкая дубина слишком неповоротлива, чтобы быстро перехватить её из положения для транспортирования и направить в сторону опасности. Не напрасно он так поступил — из-за недалёкого куста на ребят бросилась тёмная тень — похоже — пантера. Ей в грудь и вонзил Петя клинок, ловя дикую кошку прямо в прыжке. Набалдашник не пустил лезвие слишком глубоко — когти царапнули по рукоятке, но до руки не достали.

Удержать массивного зверя нанизанным на копьё тоже не удалось, не хватило силы. Заднее окончание древка подалось назад и упёрлось в землю. Рывок вверх, фонтан крови из распластанного лезвием хищника, короткая агония и… Граппа, прижавшаяся к юноше.

— Страшно. Но ты сильный, — объяснила она свой порыв.

— Мне тоже страшно, — ответил парень, усмиряя бухающее в груди сердце.

Отдышались, осмотрелись, двинулись дальше.

Однако, неприятности на этом не закончились — буквально за пару километров до реки навстречу поднялся медведь. Видимо, они неожиданно оказались слишком близко от него. Зверь встал — крупный экземпляр — и двинулся в сторону потревоживших его ребят. Лапа пошла в замахе для удара. В этот момент Петя нанес укол в левую половину груди стараясь повернуть лезвие так, чтобы его его плоскость совпала с расположением рёбер. Сможет ли дерево преодолеть прочность кости — неизвестно. А так есть шанс, что клинок войдёт в тело глубоко.

Вошел. Глубоко. По самый набалдашник. Юноша тут же рванул своё оружие назад и отскочил. Зверь же сделал вперёд ещё несколько шагов. Потом задние лапы его отстали и он рухнул, загребая землю когтями.

«Да уж, людно тут нынче стало», — подумал Петя. Граппа снова дрожала несколько минут, буквально обвив своим телом его левую руку. Рядом с ним — здоровяком — она совсем кроха. Невольно погладил девушку по голове и пообещал, что не даст в обиду. Как-то это само вырвалось, без обдумывания.

* * *

Река сильно изменилась. Обмелела и стала узкой настолько, что в некоторых местах её можно было перепрыгнуть. Даже в этих ручейках течение еле угадывалось. На пологих откосах паслись тучные стада — кого тут только не было. Хотя тон всему задавали дикие коровы. Но среди бурёнок расхаживали олени, газели, лани, серны, антилопы, козы, лошадки… да на любой вкус копытные, собравшиеся туда, где сохранилась ещё не высохшая трава. Собственно, самой травы на берегах оставались лишь жалкие остатки, отчего животные объедали кустарник и ветви деревьев.

Стая волков, но не знакомых, рыжеватых, а других, крупнее статью со шкурами, серебрящимися в лунном свете, пытались поживиться на этом празднике для охотника, но не тут-то было — стена рогов, выставленная теми самыми коровами и их массированная атака заставила промысловиков бежать — если не забодают, то затопчут. Напряженность обстановки подчёркивали незнакомые, но очень крупные головы, торчащие из поверхности бывшего плёса, превратившегося в болото. Судя по направленным в разные стороны монументальным рогам, принадлежали они буйволам. Ближе к берегу откровенно в грязи лежали свиньи. Птицы так и кишели, хотя сейчас, в ночное время, они, в основном, сохраняли неподвижность. В общем — обстановка вдоль реки была напряжённая. Тут собралось так много зверья… не приветствующего хищников, что поведение пантеры и медведя стало понятным — они вынуждены подстерегать одиночные жертвы на подходах к месту скопления жаждущих.

Стая Тузика, видимо, переключилась на питание мелкими грызунами и держится поодаль от мест, где играть роль охотника сейчас опасно… да и немудрено угодить на зуб кому-то посильнее.

Речку ребята перешли, держась поодаль от крупных скоплений животных — перешагнули через узкое русло в районе переката, где каменистые берега не радовали никого травой. Для этого пришлось сделать крюк, пройдя лишних пяток километров. Домой они добрались уже утром. Хорошо укреплённая и завязанная верёвкой дверь указывала на отсутствие внутри незваных гостей. До припасённых в горшках орехов грызуны не добрались, хотя запас вяленых фруктов оказался сильно потраченным — не остановили зубастых визитёров корзинки, хоть и были подвешены на верёвках к потолку.

Потом пришлось быстро налаживать фильтрование воды — в реке она была настолько мутной, что страшно смотреть. Ну и сами походы с горшками к водоёму были делом рискованным — тут нынче глаз надо держать востро. К тому же жарко было просто невыносимо — только и спасение, что в тени рукотворной пещеры. Вечером, когда более-менее устроились, Петя пересчитал зарубки на календарной палочке, для верности соотнёс их с фазой луны и сделал неутешительный вывод — пекло продолжится ещё от трёх до пяти недель… если график смены погоды в этой местности близок к тому, что он наблюдал в бугристой равнине, до которой отсюда от одной до трёх сотен километров — более точно судить о расстоянии он опасался.

Пересчитал припасы, прикинул расход — если растянуть имеющуюся провизию на весь срок, можно ноги протянуть. А вот притащив сюда зерно, продержаться можно не слишком ограничивая свои аппетиты. Только жутко нынче бродить по окрестностям. И это положение будет только усугубляться со временем, пока не начнутся дожди и не зазеленеет свежая трава.

Охотиться или искать фрукты-овощи в этот период тоже непонятно как — всё уже созрело и попадало с деревьев. Корешки-листики засохли и увяли — опять сложилась неуютная ситуация. Единственное, с чем нет никаких проблем, это дрова — вот уж чего-чего, а сушняка кругом навалом. Но в ближайшие дни голод ребятам не угрожает — можно хорошенько всё обдумать, прежде чем выбираться из укрытия и лезть туда, где на мирно идущего по своим делам человека способны необоснованно напасть и пантеры и медведи… да мало ли в этих краях хищников, потерявших адекватность в период великой суши?!

* * *

Следующий день прошёл в вынужденном пассивном отдыхе — на площадке перед выходом из пещеры с утра лежала какая-то очень крупная полосатая кошка. Скорее всего — тигр. Взор её был обращён в сторону реки — с этой точки открывался прекрасный вид на стада, пасущиеся у самой воды. Видимо, хищник ждал удобного момента для нападения, высматривая одиночное животное, удалившееся от остальных — не решался он нападать на группу.

Петя предпочёл не беспокоить хозяина джунглей, изредка подходя к закрытому решётчатой дверью входу и каждый раз убеждаясь, что посетитель ещё не ушёл. Впрочем, в полуденный час визит был исчерпан — зверь лениво удалился куда-то в южном направлении. Наверное, солнышко его допекло. Надо заметить — на присутствие людей эта тварь не реагировала: то ли не обнаружила их, то ли была слишком очарована раскинувшимся пред её взором чудесным пейзажем.

В этот момент ребята попытались порыбачить: Граппа с ловчей сетью стремительно скользнула к ближайшему участку обмелевшего плёса, откуда не торчали ничьи головы, и мастерски забросила снасть… и пришёл невод пустым и грязным.

Во второй раз закинула она невод… и пришёл он с мусором и хламом.

В третий раз закинула она невод… тяжело было тащить его на берег. Петя на секунду отвёл взор от окружающей действительности и перехватил копьё одной рукою чтобы помочь слабой женщине… среди ячей натянувшейся сетки показался из воды бок крупного питона. Судя по форме узора — сетчатого. Рывок, звон лопнувшей верёвки — и ловчая сеть пропала во взбаламученной жиже. Смотревший на эту картину метров с тридцати шакал презрительно потряс лапой и потрусил куда-то вдаль. Крупная, размером с собаку, куница, поглядывавшая из-за сухих скрючившихся кустов, пропала из виду, попятившись. Презрительно хрюкнул крупный свинтус и перевернулся на другой бок, отчего грязь, в которой он валялся, смачно чавкнула и распространила во все стороны густое неблагозвучное амбре.

С добычей рыбы в речке стало как-то не так. Куда-то она вся подевалась.

* * *

Попытались набрать стручков дерева, которое Петя для себя назвал акацией, хотя листья у него были совсем другие. Зернышки, если их смолоть, заметно горчили, но были вполне съедобны. Да и горечь можно было попробовать вымочить. Так вот — в давно примеченных зарослях «паслись» несколько крупных обезьян, напоминавших орангутангов. Они сразу, как увидели людей, загукали, залопотали, стали изображать угрожающие пантомимы — неохота стало с ними связываться. Ушли несолоно хлебавши. На обратном пути Граппа пришпилила к земле копьём крупную ящерицу. Невкусную, но питательную. Ужин, приготовленный из неё оказался достаточно скромным и лишь частично утолил голод.

В общем, надо было добираться до оставленных в хижине кошелей с зерном. Пока тамошние грызуны не слопали то, что они с таким трудом собрали и дотащили. А ведь это три десятка километров через места, кишащие голодным зверьём. То, что они однажды проделали этот путь — не гарантия того, что пройти его удастся ещё дважды. Причём обратно — далеко не налегке.

Нужно было хорошенько обдумать предстоящую вылазку.

Перед Граппой поставил задачу — наколоть орешков ему для еды. Чашку ему и чашку себе. И не трескать их во время приготовления — почти непосильная задача для дикарки, привыкшей следовать своим инстинктам, поскольку прислушиваться к голосу рассудка она не вполне готова — плохо соображает. Сам же устроился поудобней и принялся вспоминать то, что видел в фильмах про дикую природу — на этот раз идти следовало днём и попытаться остаться невидимкой.

* * *

Следующий день он готовил переносной сарай. Каркас из палок, заточенные концы которых торчали наружу, и занавески из наскоро приготовленных циновок. Главная же часть сооружения — тент над головой, чтобы оставаться в тени. Забравшись внутрь они довольно легко переносили эту халабуду. В принципе, возникни какая угроза, можно просто остановиться, замереть и переждать немного, полагаясь на то, что агрессивное животное, среагировавшее на их перемещение, увидит неподвижный неживой объект и потеряет к нему интерес. Подобные укрытия использовали натуралисты для того, чтобы подобраться к гнездовьям птиц или логовам млекопитающих… кажется. Так это как раз те случаи, когда звери всегда начеку — то есть и сейчас можно ожидать сходного эффекта.

Пару горшков процеженной и прокипячённой воды тоже взяли с собой. Вообще-то глиняной утвари уже оставалось немного, хотя её особо и не били. Заметную часть унесли в дом в Бугристой равнине, да и в хижине на краю степи остался горшок и две чашки. Вот теперь ещё две посудины уезжают из пещеры. О чём ни вспомни — во всём дефицит.

Утром встали, забрались в переносной сарай, отрегулировали лямки и пошли потихоньку.

— Тяжело, — призналась Граппа, едва они спустились вниз по откосу и перешли обмелевшую реку — тут нынче и до колена вода не доходила. — Давай пойдем не долго, а быстро.

— Это как? — Петя до сих пор не каждый раз правильно понимает значения местных прилагательных. Их набор не так уж велик, отчего некоторые обретают неожиданные смыслы для нормального человека. Поэтому каждый раз приходится разбираться, проводя целый анализ, пока не удаётся определить правильное значение казалось бы неправильно построенной тирады.

— Идти к хижине не сначала туда, — девушка махнула рукой направо. — Потом туда, — она снова махнула рукой, но на этот раз прямо. — И уже после этого — сюда, — на сей раз перст указующий был направлен влево. — А сразу пойти к хижине, — она махнула кистью вперёд налево.

— Ты знаешь короткую дорогу! — воскликнул юноша. — Показывай. Пойдём быстро.

Сарай тут же был переориентирован и ребята зашагали по направлению вглубь суши, сразу двигаясь почти точно на восток. Через час вышли к построенной Петей ещё весной зелёной пещерке, занятой соплеменниками Граппы. Как-то давненько уже не встречались ребята с ними. Ну да это и понятно — сами-то они больше месяца отсутствовали в этих краях. Но удивило юношу то, что сам он, следуя изгибам речного русла, полагал, что тут километров двенадцать, а выходило около двух. Ну, может быть, трёх. То есть, считай, совсем рядом, а не никаких не полдня ходьбы.

Берег реки в этом месте был уже вытравлен диким скотом до пыли, береговые кусты объедены до сухих безжизненных ветвей, только над неожиданно скромным участком, скрывающим жилище людей нависали зелёные, покрытые живой листвой ветви и тут же курился дымок — горел костёр. Два мужчины с копьями стояли неподалеку от входа, поглядывая по сторонам — они проводили взглядами неторопливо следующий мимо сарай, но не стали поднимать тревогу. Или всё поняли, или ещё чего — общаться с соседями ребятам сегодня было некогда, вот они и прошли мимо примерно в сотне метров от не подающего особых признаков жизни дома.

Потом еще около трёх часов часов неторопливой ходьбы через вытравленные поляны и вытоптанные луговины в обход поросших лесом участков, и они добрались до хижины. Еще и полдень не настал, а уже на месте.

Появилась Тузик, подошла, понюхала. Около хижины в тени вывалив от жары языки, отдыхала вся собачья стая. При виде людей псы сохранили пассивность — ночная охота явно была успешной. Щенки тут тоже присутствовали, как и давешний Пациент — похоже, на нём всё уже зажило, словно на собаке.

Ребята сварили себе каши и тоже как следует заправились — воды в колодце было ещё немало, дров вокруг хватало и торопиться обратно почему-то вовсе не хотелось.

* * *

Временную, наскоро связанную хижину ребята укрепили, улучшили, упрочили. Крышу сделали как следует, покрыв её плотными связками соломы — трава в этих краях оставалась, хотя и совсем сухая. Для спанья соорудили нары на значительном удалении от пола. Большие нары, во всю поляну, оставив только лаз с крышкой для себя и отверстие для дымохода. Дело в том, что собаки, проникающие к воде через подкоп под дверью, в большинстве своём «стеснялись» людей. Граппа тоже опасалась диких зверей — с перегородкой было спокойнее. Пару дней ушло на восстановление ловчей сети — верёвки из коры здешних кустов были куда хуже по части прочности, но мяса хотелось. Так вот, закончив новую снасть из сети с камнями по краям, Петя позвал Тузика на охоту — видел он неподалеку своих старых знакомых — диких кур.

Вернее — не совсем знакомых. Эти были более поджарыми и имели просто великолепные скоростные качества. Вот на них и решил Петя поохотиться — организм требовал белковой пищи.

— Тузик, за мной, — скомандовал он и свистнул, как в старые времена, когда жил ещё на Бугристой равнине.

Собака встала и пошла. Рявкнула на щенков, что увязались следом. Те совсем не отвязались, но держались позади и выглядели сосредоточенными. Остальная стая тоже потянулась за компанию. Вскоре одну из куриц выгнали из зарослей — ох и мчалась она. Размером, наверное, со страуса, но не такая «развалистая» и без пышных перьев. В общем, ростом с Граппу или чуть выше. Прячась за переносным сараем подождал, пока та разгонится по прямой, несясь прямо на него, раскрутил боло и сшиб птицу с ног.

Собаки успели к добыче первыми — когда до неё добрались люди, «курицу» уже загрызли, хоть она и пыталась отбиваться своим большим и крепким клювом. Но когда бросаются одновременно с нескольких сторон, кто же тут успеет клюнуть всех.

Рявкнув на псов, юноша выбрал себе пару кусков помясистей, а остальное разделил по количеству едоков — что ножом, а что и топором. Процесс раздачи пайков прошел на редкость неорганизованно — на каждую долю собаки пытались навалиться сразу всей кучей. «Лишних» приходилось оттаскивать, кого за хвост, кого за шкирку, а то и хворостиной вразумлять. А они огрызались, пытались кусаться, за что получали прямо по морде выделенным для них куском.

Голень целиком зажарили на вертеле над угольями, а грудинку сварили. Когда обедали люди, хвостатые возлежали неподалеку и голодными глазами провожали каждый кусок, отправляемый в рот. Это с раздутыми-то от обжорства животами.

Жилось в этих местах довольно спокойно — удалённость от источников воды, рядом с которой в это время держалась и дичь и охотники на неё, делала окрестности слабопосещаемой территорией. Однажды куда-то прошли несколько носорогов, но маршрут их пролегал поодаль и хижине ничем не угрожал. В другой раз видели, как зверюга со слона размером с огромной пастью, напоминающей крокодилью, догнала крупного оленя с рогами на манер лосиных. Схарчила она добычу буквально за час, ничего не оставив собакам — те бегали проверить, но вернувшись, снова ушли на охоту.

Основной добычей для них были грызуны, которых приходилось выкапывать из нор. Из глубоких нор, проделанных в каменистом грунте. Потом один из псов погиб, укушенный змеёй. То, что его обидчицу съели остальные, послужило бедняге слабым утешением. Жара, между тем, не ослабевала. В воздухе просто витало ощущение иссушённости, ветер казался горячим, и ни облачка на небе.

Вскоре здесь, на границе речной поймы и Бугристой равнины начали появляться копытные, жующие образовавшееся прямо на корню сено. Вот тут-то и показался на глаза самый настоящий ужас — огромный короткомордый пёс, похожий на медведя, длинноногий и стремительный, он бесстрашно нападал на стадо и, едва оно сплочённой стеной начинало на него набегать, удирал неторопливо, будто дразнясь. Поворачивал то вправо, то влево, отчего строй путался и рассыпался. А потом зверь быстро выбирал себе ближайшую жертву, убивал её и утаскивал — сильный и быстрый хищник. Размером он был примерно с белого медведя, хотя, из-за длинных лап, смотрелся более рослым.

К счастью, ни люди ни собаки его не заинтересовали. Если он и заметил их, то ни малейшим вниманием не удостоил. Петя с тревогой осматривал окрестности, ожидая появления саблезубых тигров или еще кого похуже… раз на закате вдали промелькнула вереница крупных волков — собачья стая дружно залезла в хижину и затихарилась.

Охоты с участием людей проходили только изредка — Петя не хотел рисковать чаще, чем необходимо и удаляться от хоть какого-то, но укрытия. Он постоянно укреплял стены хижины, опасаясь интереса крупных хищников — частенько появлялись в видимости то кошачьи, то ещё какие-то непонятного вида здоровяки. А ещё юноша совершенствовался в метании копья. Не своего тяжеловесного, которым сподручней было действовать двумя руками, а специально сделанных мощных дротиков — заострённых палок килограмма по четыре весом, которые он уверенно бросал на добрый десяток метров, попадая куда хотел.

К счастью, ни атаки, ни осады со стороны злобного зверья так и не случилось, не пришлось применять на деле обретённые навыки. А потом пошёл дождь. Когда и откуда появились тучи — да кто его знает? Просто утром уже моросило. Нет, не ливень шёл — мелкие частые капли шелестели по крыше, веткам и траве. Стало прохладно, даже немного зябко. Вдали прошествовало стадо диких коров, направляясь со стороны реки на восток. Сезон сменился.

Глава 13. Физиология

Решение о возвращении в пещеру пришло, как только начала протекать соломенная крыша — буквально на третий день после начала влажного периода. Как раз дождь притих, и Петя впрягся в волокушу. Вязаные из верёвок накидки не слишком хорошо защищали от влажного ветра, поэтому шли энергично, торопясь в сторону надёжного укрытия, где ждёт их запас сухих дров и горшок калёных орехов.

Дошли быстро, снова беспрепятственно миновав зелёное укрытие, занятое бывшими соплеменниками Граппы. На крыше его поверх решётки и банановых листьев лежали охапки мокрой соломы, придавленные камнями и палками. Также, как и в прошлый раз, шел дымок, докладывая о горящем внутри костре, но снаружи никого видно не было. Дома, на другом берегу начавшей оживать реки всё оставалось в таком же порядке, как и в день ухода. Нигде ничего не подтекало, никто ничего не утащил и не погрыз. Петя быстренько пересчитал припасы и понял — опять нужно добывать пропитание. А ведь в этот период с растительной пищей дела обстоят неважно — всё созрело и осыпалось с ветвей ещё в сухой период. Дичь нынче отсюда поразбежалась, покинув места, где сама же обглодала всё до последней былинки. Разве что рыба? Уровень воды в реке чуточку приподнялся, течение стало заметно — а вдруг удастся чего-то поймать?

Разумеется в столь мутной воде с острогой делать нечего. Да и ловчая сеть с грузиками вряд ли принесёт улов — обычно ребята забрасывали её не наугад, а целя в силуэты рыбин. Броски же наудачу ничего хорошего им не принесли, кроме печального опыта, конечно. Решил попробовать поставить сеть более консервативного вида — поперёк течения. Полотнище подходящего размера он когда-то связал, да вот не было случая попробовать. Вернее — не возникало надобности.

Долго инструктировал свою помощницу — до неё всё доходит не очень быстро. Поэтому даже отрепетировали исполнение всей совокупности команд, которые той предстояло исполнить. Только после этого Петя переплыл речку, таща за собой бечеву, за которую и перетянул к себе один конец длинного клетчатого полотнища. По нижней кромке каменные грузила, по верхней — поплавки из кусков лёгкой коры. Потом они с Граппой сделали полсотни шагов вниз по течению. Чтобы вытащить улов на берег, Пете опять пришлось переплывать обратно, причем перед продолжающей дрейфовать чередой поплавков, а потом тянуть бечеву так, чтобы образовать из снасти своеобразный загон.

Натренировался всласть, даже упустил конец, привязанный к нижней кромке сети, выпустив часть добычи. Тем не менее, без улова они не остались… и тут неизвестно откуда появилась Тузик. Глаза её излучали преданность и надежду, а неподалеку маячила вся остальная свора. Потом была привычная процедура наделения хвостатых продовольственными пайками, погрузка лучшей части улова в корзины, развешивание сети на прибрежных ветвях — тяжеловато справляться с ней вдвоём… впрочем, при наличии лодки многое было бы проще.

Вечером был пир — копчёная, и отварная рыба от пуза, до отрыжки. И несколько обмазанных глиной приличных хвостиков запекли, да так и оставили не извлекая из золы в затвердевшей глиняной обмазке — проверенный метод консервации на пару дней, то есть, если всё доесть до послезавтра, то ничего не испортится. Настроение у ребят было праздничное — и зерна сохранилось в сумме около полутора пудов, и орешков ещё осталось с полведра, и рыбка в рационе появилась — настоящая радость, учитывая, что над головой не капает и сухих дров заранее наготовлено достаточно. В торжественный момент осознания достигнутого и зарычали за дверью псы — они безапелляционно устроились под свесом кровли правее входа — там где располагалась внешняя стена «спальни». Вообще-то тут были свалены дрова, вот поверх них собаки и устроились, поскольку тут сухо и снизу и сверху.

Петя взял копьё и выглянул — незнакомая женщина прижимала к себе двух детишек — оба уже ходят, но младший совсем крошечный, а тот, что постарше, держит в руке палку, хотя больше прижимается к маме, чем отбивается. Впрочем, на них наскакивают только подросшие щенки, интересующиеся больше вопросом «поиграть», чем какими-либо другими.

— Заходи, Чача, — Гра, появившаяся вслед за юношей со своим неразлучным копьём, освободила узость прохода и прикрикнула на собак: — Молчать, неразумные! — это она копирует речи товарища и вожака. Слово «неразумные» — русское. Нет такого в питекантропском языке. И слова «глупый» тоже нет.

Петя посторонился и кивнул: — Кончай мокнуть, давай под крышу.

И гостье и её чадам тоже нашлось и копчёного и отварного — Гра за последнее время, постоянно одёргиваемая юношей, старалась быть сдержанной в еде — перестала торопиться и обжираться, а заодно рыгать и портить воздух.

— Твой охотник сможет прокормить нас? — поинтересовалась Чача, когда съела выделенную ей порцию и получила добавку.

— Легко, — ответила Граппа. — У нас есть пища каждый день утром и вечером. Но он не позволяет сразу съедать всё.

Свет угасающего дня проникал через дверной проём до самой печки, рядом с которой и проходила трапеза. Пользуясь этим Чача придирчиво рассматривала свою собеседницу, подкладывающую освобождённый от костей кусочек рыбки младшему из деток — оба были мальчики. Петя же разглядывал обеих женщин, невольно сравнивая их между собой.

Гра, хотя и стройная, но мягонькая даже на вид. Кожа гладкая, не нарушаемая ничем, кроме довольно частых шрамов. Чача — да из неё буквально выпирают кости, на которые, словно на пяльца, натянута кожа. Эту печальную картину оживляют только выпирающие в положенных местах жгутики мышц и довольно крупные соски на свободно свисающих худых грудях — этакие мешочки, хотя и не чересчур большие. На теле её по местному обычаю, нет и одной нитки в отличие от хозяйки, имеющей удобной длины юбку и пелеринку на плечах.

— Тогда я буду жить здесь, — заявила пришедшая и запустила руку к Пете в запах юбки, сразу добравшись до причинного места.

Разумеется, молодой организм на это вторжение отреагировал самым естественным образом. По мере того, как шла реакция, лицо женщины делалось всё более и более растерянным. Она с недоумением уставилась на девушку, но та на это никак не реагировала, продолжая потчевать малыша.

Вздохнув, гостья легла на спину и раздвинула ноги. Испуганно взглянула на то, что готовилась принять в себя, и зажмурилась. Размер этого «причиндала» её просто шокировал. Процесс совмещения детородных органов занял немало времени — опасаясь что-нибудь ненароком порвать, Петя погружался в неё понемногу, останавливаясь и давая партнёрше привыкнуть. Ей явно было неуютно — она успокаивалась, расслаблялась, и только потом следовал новый «посыл». Впрочем, сдержанности до конца парню так и не хватило — уже на трети глубины погружения он задрожал, задёргался, а тут всё и кончилось. В это момент и Чача вскинулась, схватилась за него руками и ногами и плавно «наехала». Чуть больше, чем до половины.

Вот так, на полу рядом с очагом в присутствии многочисленных зрителей и лишился Петя девственности. Кажется, великое таинство любви в этом месте и в это время обставлялось совсем не теми ритуалами, что в родном ему двадцать первом веке. Впрочем, обнаруженный фактор несовместимости размеров в значительной мере оправдывал столь прозаический подход к тому, что воспевают поэты и прозаики. А на следующий день, когда с самого утра решили поймать свежей рыбки, выяснилось, что разложенную на ветвях у реки сеть спёрли. Не иначе — соседи подсмотрели за вчерашней рыбалкой и решили поступить также.

Петя подумал и решил не уличать питекантропов в воровстве. Во-первых, возможно, они просто не знают такого понятия. Для них, собирателей, взять то, что просто так лежит, совершенно естественно. Во-вторых бечевы у него много, а первая конструкция, как выяснилось в результате опыта её применения, требует усовершенствования. И вообще всё нужно делать совсем не так, как он в первый раз. Правда, дело усугублялось тем, что нужно было приодеть новых членов трудового коллектива — влажное время года очень располагает к ношению хоть какой-нибудь одежды. Если Чаче вполне подошли вещички, сплетённые из соломки для Граппы ещё во время жизни в Бугристой равнине, то мальчишкам ничего готового в запасе не было, а талантами к рукоделию обладал только Петя — женщины в силу несообразительности ни для чего, кроме самой простой деятельности, были непригодны.

Хотя, Граппа уже вполне справлялась с такими задачами, как сварить, пожарить, запечь или закоптить — методом многократных показов и тренировок под непрерывным контролем от неё удалось многого добиться — некоторая обучаемость имела место. Даже овсянку пацанам сделала не сырой и не подгорелой. Впрочем, эту кашу она и сама любит. Похоже, не ошибся Петя с названием этого злака — действительно, он нашёл предок овса. Знатная размазня выходит из этих зёрен, если предварительно расплющить их камнями. А из того, что посчитал пшеницей действительно получаются вполне приличные пресные лепёшки. Особенно вкусные, пока свежи. Впрочем, они легко просыхают, после чего довольно долго сохраняются не плесневея, если уложить их в плотно укрытый горшок. Старший из пацанов — Грог — уже способен следить за огнём в очаге.

* * *

Плот Петя сделал небольшой. Такой, что даже одному человеку на нём неуютно. Всё-таки рубить каменным топором стволы деревьев приличной толщины — занятие утомительное, поэтому связал его из относительно коротких жердей. Задачей этого сооружения было удерживать на середине реки вершу. Это такая конструкция, у которой направленная вниз по течению сторона имеет воронкообразную форму. То есть рыба, идущая вверх, урыкается в сужающееся место, проходит внутрь, а выбраться обратно не может, потому что, даже если ищет выход, не способна сдать назад, а всё время прёт вперёд.

Этакая чернильница-непроливашка, положенная набок, вот что такое верша. Только стенки у неё не сплошные, а сплетены из сетки. И натянуты они на деревянные обручи. Плот, к которому она прикреплена, выводится на середину реки и лов проводится без участия человека. Верёвки, удерживающие это сооружение в середине русла, натянуты между берегами. Та, что направлена к дальнему, переброшена вокруг довольно толстого ствола и возвращается обратно. Когда приходит время, этот конец отпускают, а за второй, направленный к себе, плот подтягивают. Забирают из верши рыбу и снова возвращают снасть в исходную позицию, подтягивая её за дальний канат и отпуская ближний.

Тяжелый плот, заметное течение, натягивающее ещё и опущенные в него канаты — силушки для подобных манипуляций требовалось много. Но постепенно дальняя верёвка, сопротивляющаяся ещё и трением о древесину, заметно удлинилась. Нет, не растянулась, а просто была выпущена настолько, что оказалась направлена очень сильно вдоль русла и совсем немного поперёк. Теперь течение само оттаскивало плот от берега, как только ослабевало натяжение того конца, за который его подтянули. И вот в этой ситуации справляться со снастью оказалась способна любая из женщин… когда Петя сделал и установил на берегу ворот.

При проверке верши обязательно присутствовали собаки, заодно охраняя и сегодняшнего ответственного за улов. Охраняли они не для проформы — однажды в процедуре решил поучаствовать сосед — мужчина по имени Ныр. Видимо он полагал разумным принять участие в справедливом разделе добычи. Так Граппе пришлось оттаскивать от него Пациента, Подпалого и Карнаухого. Остальные псы вняли голосовой команде.

* * *

Следующий контакт с Чачей, имеется ввиду плотный, прошел уже не столь спонтанно и неорганизованно, как первый. После некоторого обсуждения использованной техники, миссионерская поза была отвергнута, и участники поступили с точностью до наоборот. Партнёр лёг на спину, а партнёрша стала на нём устраиваться. Поначалу дело совсем не пошло, но потом потихоньку наладилось и всё получилось просто замечательно, когда Чача немного «разогрелась». Как выяснилось впоследствии, она сильно погорячилась, оценивая свои возможности, поскольку увлеклась, после чего жаловалась на боли в этом самом месте — видимо в чём-то она себя переоценила и несколько дней выздоравливала. Надо сказать, что Граппа с большим интересом поглядывала на старания подруги и товарища, похоже, искренне желая им всяческих успехов, но после травмы при втором подходе увяла и снова начала поглядывать на юношу с опаской, как будто они не провели плечом к плечу больше полугода.

— Чем я тебя испугал? — спросил он девушку.

— У нас мужчина принуждает женщину к близости, иногда силой. Опытные мамки говорят, что это такая игра, что надо так увлечь мужика, чтобы тот был энергичным и настойчивым — тогда с ним становится приятно. Но если ты станешь настойчивым и энергичным, это будет очень больно.

— То есть ты не против? Если будет не больно?

— Боюсь. Я раньше пробовала это с одним из наших, так ты знаешь — мне понравилось. Но у него эта штука была намного меньше.

— Так, если тебе это занятие нравится, почему ты не занимаешься им с тем парнем?

— Он погиб. А у других мужчин есть по нескольку женщин. Эти женщины не хотят чтобы я вбирала в себя силу их мужчин. Поэтому я решила уйти к тебе. Ведь у тебя тогда не было женщины. С тобой хорошо, сытно, тепло и сухо. Только я тебя боюсь.

— Ну, нельзя же так! Давай хоть попробуем. Осторожненько, потихоньку. Недалеко.

— Давай. Так же, как с Чачей в первый раз. Понемножку.

* * *

Получаться у ребят начало далеко не сразу. Как в один голос заявили обе партнёрши, большой диаметр — это в общем-то не очень страшно. Если воссоединяться без поспешности да помаленьку. А вот избыточная длина беспокоила обеих. Случалось, они ухватившись вдвоём за корневую часть органа размножения не позволяли Пете нанести завершающий проникающий удар на всю глубину. В какой-то мере это решало проблему но, посовещавшись, дамы решили пригласить ещё одну помощницу. Иначе они с ним просто не справлялись — не хватало крепости рук, служивших ограничителем глубины проникновения. Увлёкшись, Петя их просто сминал в момент апофеоза, нанося травму.

Чача отлучилась ненадолго, оставив детишек на попечение благоприобретённого мужа, и привела еще одну женщину, постарше Граппы и всего с одним малышом, на этот раз с девочкой лет пяти. После некоторых не вполне успешных попыток проблемы физиологической совместимости были успешно преодолены совместными усилиями четырёх человек. Сезон дождей, между тем, продолжался. Росла новая трава, в рацион были включены вполне жующиеся листочки и мягкие пустые на вкус черешки. Взрослые придерживались преимущественно рыбной диеты, а вот деткам часто давали кашу — жёны мужа своего слушались и ни одна ни разу не попыталась ему перечить.

На постельном фронте обстановка тоже приобрела устойчивый характер, хотя и довольно напряжённый. Вступление в связь обычно инициировала одна из женщин, привлекая двух других на помощь. Эти помощницы, ассистируя «любимой жене» тоже воспламенялись и юноше приходилось исполнять супружеский долг по три раза подряд, что не каждый раз завершалось должным образом, несмотря на самую энергичную стимуляцию. Петя вообще быстро понял, что он далеко не половой гигант, поэтому предпочитал не особенно наваливаться на короткую ножку, стараясь увиливать от этого дела.

Женщины же, на его взгляд, чересчур частили… понятное дело, дождь на дворе, идти никуда неохота. Проверили вершу — и все дела. То есть — скучно им. Нечем заняться. Хоть расчерчивай клетчатую доску, изготавливай шашки, да обучай питекантропов этой нехитрой игре.

Посадил всех прясть, вить шнуры и верёвки, и вязать. Хоть сети, хоть одежду. Что любопытно, у Чачи с вязанием на спицах дело быстро пошло на лад.

Глава 14 Жизнь налаживается

Пете наконец удалось соорудить вполне приличный лук — метров на тридцать он из него иногда во что-нибудь достаточно крупное попадал, причём так, что стрела била хлёстко. Костяные наконечники пробивали шкуру копытного — так дважды удалось добыть лань и один раз — крупного грызуна. Собаки уверенно выгоняли дичь на замершего в засаде юношу, после чего рыбная диета на пару дней сменялась мясной. Несмотря на то, что в пещере сделалось многолюдно — количество едоков возросло более чем втрое — голодать не пришлось. Обильные уловы сгладили временные проблемы плодородия в растительном мире.

И пришло время составить планы на ближайший год — теперь уже понятно, как сменяются сезоны и чем эти изменения сопровождаются. В какие моменты в каком месте удобней кормиться, чего и сколько нужно запасти… в общем, можно действовать далеко не вслепую, не наугад.

Итак, с февраля по июль имеет место самое благоприятное время года с редкими дождиками, когда всё бурно растёт, созревает, когда в земле много влаги, текут ручьи, река полноводна и обильна рыбой. С августа по октябрь наступает великая сушь. К обмелевшей речушке в этот период начинается настоящее паломничество — вся живность с окрестных полей и лугов собирается на узкой полоске, стравливая траву, кусты, деревья. Людям в это время лучше держаться отсюда подальше. С ноября по январь идут дожди, увлажняя почву и давая возможность восстановиться растительности.

Важнейшим обстоятельством из подмеченного, является то, что в течение двух последних месяцев сухого периода и первого месяца мокрого необходимо иметь некоторый продовольственный припас. А сохранить из съестного возможно либо зерно злаков, либо орехи — всё остальное уязвимо. Орехи заготавливаются в последние месяцы благоприятного периода, а злаки — в начале сухого.

Такова, вкратце, стратегия выживания в этой местности. Исходя из неё и следует планировать действия.

* * *

Чача, вторая, и Рака — третья жена — стали понемногу поправляться, а то поначалу они походили на дистрофиков. А тут щёчки появились, кожа сделалась мягче — вот что значит регулярное правильное питание. К тому же — это подтверждение верности открытой Петей стратегии — он ведь уже начал её использовать, нащупав поначалу не вполне осознанно. Теперь же ему следует позаботиться о материальном воплощении разработанного плана, в котором самым проблемным моментом является путь в Бугристые равнины и обратно. Особенно обратно. С грузом. Через безводную местность.

Груз удобней везти, чем волочить — то есть требуется колёсная повозка. Что же касается безводности, то почему бы не выкопать по пути колодцы, куда натечёт дождевая влага? Или, собранная пирамидами? Только нужно хорошенько продумать конструкцию этих сооружений, обзавестись подходящим инструментом… в общем, понятно, что делать.

* * *

Обод колеса — это согнутая в окружность длинная палка.

Гнуть древесину так, чтобы она потом не распрямлялась, Петя не умеет.

Концы обода необходимо прикрепить друг к другу, чтобы колесо оказалось цельным.

Чем прикрепить? Верёвочкой? Которая изотрётся после пары километров езды по камням?

Как сделать втулку? Как устроить спицы? Отогнал Раку, начавшую было приставать к нему с обычными глупостями, прилёг на свой индивидуальный топчан и призадумался — ох и непросто будет ему построить даже простейшую двухколёсную тележку — арбу.

Тем временем, пока юноша проводил время в размышлениях, жизнь преподносила ему сюрпризы. Он приметил, что, если вышколенная им Граппа возвращается с вылазок по окрестностям с богатым сбором разных съедобностей в корзинке, то новые женщины приходят с набитыми животами и совсем малым количеством листиков и корешков. Они без интереса поглядывают на процесс приготовления пищи, хотя в приёме её всегда участвуют вместе с детьми.

Какого приготовления? Те же листья, если их нарезать и помять, куда как лучше на вкус. Некоторые виды очень улучшаются после тушения под крышкой. Корешки, отмытые, отскобленные и испечённые в коптильне без подсыпания на дно дымообразующих веточек, просто тают во рту. И всё это старшая жена делает просто и привычно, потому что так уж у них ведётся. Она перестала «пастись» и натурально кормит семью — не даром детишки к ней так и льнут, путаясь под ногами и вечно норовят что-нибудь стащить. Или помогают в меру своих сил. Дочка Раки — Брага — уже довольно толкова и часто оказывается полезной. Мать же её и Чача делают только то, что приказывает повелитель или, что сами хотят. Причём, исполнять команды они могут и без энтузиазма, что называется спустя рукава.

Подумал, и лишил их сладенького. Зато первую жену стал ублажать заметно чаще — по мере обретения опыта появилась возможность заниматься «этим самым» и без помощи ассистентов. Ну, или что-то «приработалось»? Обделённые попытались было обидеть Граппу, но в дело вмешались собаки — старая Петина подруга была для них своей, в отличие от новеньких, которые просто жили рядом. Дело запахло разводом. Рака даже уходила на денёк вместе с дочкой, но к вечеру вернулась без шляпки, без юбки и без пелерины да ещё и с фингалами под обоими глазами. В старом доме с нею обошлись более чем сурово.

Через пару дней женщины снова подружились, стали приносить с «прогулок» по ближайшим окрестностям полные корзинки всякой всячины и ассистировать Граппе при стряпне. И Петя вернул им свою милость.

* * *

Гра завладела и луком и всеми четырьмя стрелами к нему — она упорно тренировалась в стрельбе, отчего вскоре костяные наконечники были сломаны. Пришлось делать новые из древесины твёрдой породы. Вскоре и их постигла такая же судьба — плетёный из прутьев щит-мишень оказался слишком твёрдым. Вот тогда и решил Петя сделать мишень из шкуры крупного грызуна. Набитый травой мешок не надо держать в доме, так что вонь от него никого не волнует. Зато наконечники перестанут повреждаться.

Аккуратненько ободрал очередную добычу, хорошенько выскоблил изнутри и попытался набить сухой травой. Но ничего сухого в это время вне дома не найти, а жертвовать в спортивных интересах подстилками с топчанов категорически не хотелось. И вообще, единственное в доме, что есть из сухого и одновременно лишнего — это куча глины, оставшаяся после стройки в закутке малого прохода. То, что мишень получится тяжеловесной — не беда. Никто не собирается таскать её повсюду — будет лежать или висеть на одном месте, вот и всё.

Сухой глина оказалась только сверху, но снятого с кучи просохшего слоя оказалось достаточно, чтобы наполнить довольно приличных размеров мешок, который Петя собственноручно сшил крупными стежками, прокалывая отверстия костяным шилом и продергивая нитку костяным же крючком. Подвесили эту конструкцию перед щитом и, надо сказать, если выстрел оказывался точным, стрела от этого не портилась. Через несколько дней шов лопнул и из мешка всё высыпалось.

Новой сухой глины с просохшей к этому моменту поверхности всё той же кучи набрала уже виновница происшествия, удачным выстрелом перебившая нить. Но сшить мешок обратно не сумела — попросила Петю. И вот тут он и приметил — шкура-то не воняет. Просто сделалась жёсткой, словно фанера. В мозгу зашевелились мысли, и парень двинулся под навес с мишенью — нюхать высыпавшуюся глину — вот от неё душок шёл отчётливо.

Итак, сухая глина впитала в себя из шкуры то, что портится. Жир, конечно. Это открытие сулило очень интересные возможности — ведь, намокнув, не воняющая шкура перестанет быть ломкой и примет нужную форму. Потом, высохнув, сохранит её. То есть получается вполне приличный кровельный материал. Листовой материал, который он может сшивать. Для его получения достаточно лишь обезжиривать шкуры, натирая их сухой глиной — покрытая ими крыша хижины, что на границе поймы реки и Бугристых равнин, перестанет протекать.

* * *

Посчитав обретённое искусство стрельбы из лука достаточным, Граппа ушла на охоту, прихватив с собой собак. Когда это событие обсуждалось в обед у семейного очага, Рака рассказала о том, что Гра всегда хотела быть мальчиком, чтобы стать мужчиной, когда вырастет. Самих же мужчин к себе не подпускала, и только Тын пару-тройку раз сумел её использовать по прямому назначению. Он был сильным, Тын. А предмет его вожделения очень сильно сопротивлялся. Женщинам даже пришлось помочь парню, придержав строптивую девку. Та потом надолго уходила куда-то, но вернулась через две ночи.

Такие вот страсти, оказывается, случаются в этом древнем мире.

На ужин снова было много мяса — три пса притащили по паре поросят, связанных верёвочкой, перекинутой через их спину. Охотница же везла на волокуше собственно свинку. Каждая тушка по отдельности невелика, но вместе они насытили и людей и собак. Снятые со зверьков шкурки, выскоблив, пересыпали сухой глиной. Они после выдержки в таком состоянии тоже не завоняли. И ещё Пете пришлось приступить к изготовлению каменного ножа для новой добытчицы, примерно такого же, как и у него. Ей надо на охоте иметь при себе инструмент хорошего качества.

Статус Граппы в их маленьком коллективе опять возрос. Хотя… куда уж выше? Рака и Чача подчинялись ей беспрекословно.

* * *

Сам же Петя подыскивал подходящее дерево для обода. Вернее — древесину, способную нужным образом согнуться и хотя бы приблизительно удержать форму в нужном состоянии. Срубал подходящего размера стволик, освобождал его от коры и луба и приступал к исследованиям — один образец распаривал в горячей воде в яме, куда складывал раскалённые камни. Второй экземпляр нагревал в потоке воздуха над углями. Осторожно согнув, связывал концы вприкладку и ждал остывания или просыхания.

Что-то лопалось, что-то растрескивалось, что-то ломалось ещё в процессе изгибания — большинство попыток давало отрицательный результат. Но и обнадёживающие варианты попадались. Опыты с подобными образцами Петя повторял, меняя профиль жерди — на иной манер остругивал, удаляя лишнюю древесину как изнутри обруча, так и снаружи. Срезал слои, которым предстояло или слишком растянуться, или слишком сжаться. В период поисков он обошёл местность, придирчиво высматривая всё новые и новые породы деревьев. И набрёл на бамбуковую рощу.

Настоящий подарок судьбы. Прежде всего вырезал несколько особо толстых колен, пустив их на сосуды для воды. Лёгкие, небьющиеся, надёжно укупориваемые деревянными пробками — это же просто предел мечтаний путника, бредущего через безводные просторы Бугристой равнины. Кроме того, расколов одно из длинных колен, получил прекрасные древки для стрел — прямые уже в силу своей природы. Предыдущие, сделанные из прутьев, которые выпрямлял, нагревая у костра, имели каждая свой неповторимый профиль и индивидуальное поведение в полёте.

Гра, когда он оперил для неё целый пучок этих прямых палочек, принесла с охоты большую связку мелких птичек, которые, хотя и съесть их пришлось много, отлично устроили всех в качестве ужина. И, наконец-то получилось колесо — сразу четыре обода удалось согнуть в обручи приблизительно метрового диаметра. Спицы были сделаны парные, проходящие по обе стороны будущей оси. Втулки сделал из коротких отрезков дерева твёрдой породы, просверлив в них продольное отверстие, начав острым камушком, а потом палочкой, подсыпая песок — на каждую такую операцию ушёл целый день. Повозка-арба после этого вышла лёгкая, с коробом, связанным из бамбука, и двумя оглоблями, точащими вперёд. Чем-то это сооружение напоминало тележку рикши. Во всяком случае, если его отпустить, опрокидывалось назад, пока не упиралось в землю задней частью кузова.

Со вторым экземпляром справился намного легче — сказался полученный опыт. Экипажи, правда, немного переваливались «с ноги на ногу» при езде, но груза везли много. Если не торопиться, конечно. А, если торопиться, то дымились оси. Как только транспорт был готов, семейство немедленно снялось с места и направилось к хижине на краю поймы — оттуда следовало начать работы по устройству дороги в сторону житницы. И с этим следовало поторопиться, пока не закончился сезон дождей, и в степи имеется вода.

* * *

— Это злой камень, не трогай его, — втолковывает Рака Чаче.

— Он мягкий. Из него получится хороший сосуд для углей.

— От жара он рассыплется и станет злым — испортит руки.

— Не спорьте, девочки, — вмешивается глава семьи. — Мы не будем брать с собой тлеющие угли, а разведём на новом месте новый огонь. Где ты нашла этот камень? — спрашивает он у Чачи.

— В тех холмах, — показывает она рукой вверх по течению реки. — Они торчат из склона большими глыбами. И немного кусков лежит рядом. Мягкий камень, податливый. А нам не во что поместить угли, чтобы взять их в дорогу. Горшков и чашек осталось совсем мало.

Действительно, с тех пор как состав семейства возрос, посуда стала биться значительно чаще. Тут и детвора руку приложила, и обе новенькие супруги хотя бы по одному горшку, но уронили. Керамика для них внове. Правда, после того, как их бывшая семья выгнала Петю из построенной им зелёной пещерки, некоторое количество прошедших обжиг изделий появилось в их хозяйстве — в них приносили воду с реки. Но как-то недолго эти вещицы прослужили — с «каменными сосудами» не церемонились. Да и использовать их для варки пищи никто не догадался — сей кулинарный приём тут неизвестен. Мясо жарят на углях, а остальное едят сырым.

Ну да не в обычаях питекантропов дело, а в «злом» камне. Петя подержал его в огне, а тот и рассыпался, когда попытался достать его оттуда палочкой. Пришлось действовать наоборот — вытаскивать из огня все дрова и выкатывать угли, чтобы подцепить на деревянную лопатку оставшуюся в кострище серую горку. Что с ней делать дальше? Плеснул сверху водицы. Оно сразу и зашипело, заплевалось во все стороны грязными сгустками, но потом успокоилось и превратилось в кашицу, которую даже удалось помешать палочкой. Эту бесформенную лепёшку на полу пещеры около очага домочадцы старательно обходили, но она никому ничего худого не сделала и вскоре затвердела.

По всему выходило — камень этот был известняком, из которого после обжига получилась известь. Только не спокойная, какую добавляют в штукатурный раствор, а негашёная, едкая. «Успокоилась» она напитавшись водой и стала привычной гашёной известью. Примерно так, как это написано в учебнике. Немедленных последствий сделанное открытие за собой не повлекло — Петя и Граппа собирались в дорогу. Рака же с Чачей только удивлённо поглядывали на эти хлопоты — они отродясь не имели никакого имущества. Такого, которое стоило бы тащить с собой при переходе на новое место. А тут горшки, циновки, шкуры, бамбуковые сосуды, веретёна и шила, да ещё непонятная деревянная утварь в большом количестве. Не привыкли питекантропы к такому объёму барахла.

Но в оглобли впряглись наравне с другими и потащили груз туда, куда приказал повелитель. Первое же препятствие — раздувшуюся от дождей реку — преодолевали долго и скучно. Плот, на который обычно крепили вершу, таскали веревками от берега до берега, пока не перевезли весь груз и тележки. Петя работал на принимающей стороне, а женщины — на отправляющей. Плавать умели все — поэтому никаких психологических травм никто не получил. Только потеряли пару лишних часов времени и утопили один горшок — не удосужились привязать, а он возьми и «уронись».

Когда тащились мимо жилища соседей, те всей толпой вывалили из своего убежища и с интересом глазели на невиданную картину — похоже, повозки в этих краях раньше не применялись. Но поздороваться или перекинуться словечком никто не подошёл — не сложился пока в здешнем обществе никакой этикет. А вот любопытства — хоть отбавляй. Петя этих людей не боялся, понимал, что его относительно высокий рост и крупное телосложение невольно вызывают у тех некоторый трепет по отношению к нему. Да ещё свора собак, что крутится вокруг путников…

До хижины добрели к полудню. Тут было сыро из-за протекающей крыши. Часть палок в стенках потемнела и сделалась осклизлой — явно подгнили. Влажный период в этих краях ни капельки не холодный — всё растёт и пробуждается к жизни. Особенно быстро — гниль и плесень. А к концу сезона дождей большинство нормальных растений уже вполне так пробудилось, проросло и даже кое-что начинает созревать. И ручьи оживились, и болотца наполнились, и трава поднялась. Одно неудобно — всё вокруг мокрое.

С дровами вообще полная ерунда — валежник, это лежащие на земле ветки — хоть выжимай, настолько древесина пропиталась водой. А если сломить с деревьев нижние, засохшие сучья, те, которые уже отмерли и не выпускают листьев, то и они далеко не сразу вспыхивают, попав в огонь, а сначала дымят, прогреваясь и просыхая, а уж только потом занимаются. В общем, если бы не прихваченная из дома растопка — не на чем было бы приготовить горячего.

Тут на краю Бугристых равнин устроили большую охоту на бегающих в невысокой пока траве птиц. Не кур — поменьше размером. Петя их условно посчитал перепелами. Собаки загнали в длинную рыболовную сеть целую стайку. А потом ещё одну. И ещё. А потом было ощипывание, потрошение и копчение, как горячее, в посуде, так и холодное в дыму. Деткам сварили, взрослым пожарили по паре тушек на сестру и три для повелителя. Так и прошел остаток дня в трудах во имя гастрономии. Ночевали, сбившись тесной кучей на нарах в хижине, накрывшись от дождя сшитой из разных шкурок полостью, под которую забралась и Тузик и её избалованные человеческой лаской выросшие отпрыски. Тут на собранном из палок настиле всё-таки — не на сырой земле.

Глава 15. Великий путь

Утром же вышли на знакомую дорогу к первому Петиному дому и двигались по ней до вечера не останавливаясь. Малышей везли на тележках, иногда отпуская их немного побегать. Собственно, таким образом отметили дневной переход — в достигнутой точке следовало организовать источник — колодец и водосборную пирамидку. Тут в низине в видимости сразу двух «дорожных знаков» Петя и начал копать. Женщины вынимали землю и камни небольшими корзинками с привязанными к ручкам верёвками — дело продвигалось быстро. До слоя глины удалось дойти всего за полдня работы.

Еще пару часов потратили на устройство бамбуковой трубы от нижней точки будущего глиняного «противня», который должен улавливать сконденсировавшуюся на камнях росу. Потом уже собственно пошла выемка глины из объёма будущего резервуара — сама она как раз и укладывалась на площадку и трамбовалась. Щит для накрывания колодца Петя приготовил заранее вместе с лестницей, каковые привезли с собой. Более всего трудов потратили на складывание пирамидки. Хотя и хватало в этих краях камней, но сами объёмы работы были внушительные.

Пока трудились, ночевали под всё той же полостью на настилах сдвинутых друг к другу и скреплённых просунутыми к осям оглоблями тележек, питаясь закопченными «перепелами». Впрочем, дожди шли редко и были совсем несерьёзными. Солнце частенько радовало своими ласковыми лучами. И даже припекало время от времени. Стада копытных показывались в поле зрения не по одному разу в день, но охотиться Петя запретил — топлива они с собой привезли мало, а коровьи лепёшки в степи насквозь мокрые.

Впрочем, по мере того, как улучшалась погода, менялась и ситуация. Некоторое количество кизяка быстро просохло, разложенное на каменных площадках на возвышенном месте, и юноша свистнул собак, созывая их на охоту. Те довольно быстро «запутали» своими наскоками самца антилопы с кручёными винтом рогами, на которые и удалось накинуть ловчую сеть.

Почуяв новое затруднение, бычок разъярился и попер на охотника, набирая разгон и не обращая внимания на собак. Вот тут они в него и вцепились, повиснув на любых местах, куда дотянулись зубами. С ног не свалили, но подвижность сковали настолько, что Пете осталось ухватиться за рога и прижать голову добычи к земле. А тут и Граппа подоспела с копьём и прикончила антилопу.

Первая относительно крупная шкура, хоть и попорченная собачьими клыками, была выскоблена и обезжирена глиной.

* * *

— Пэта! Все стада идут туда, — Гра указала на северо-восток. — Зачем?

— Не знаю. Надо сходить и посмотреть, — а что ещё ответишь? Он действительно не знает.

— Фот говорил, что там животные лижут землю. — Вступила в разговор Рака. — Они туда часто ходят. Наши мужчины в этом месте удачно охотятся.

— А это далеко? — поинтересовался юноша.

— Сегодня ушли, завтра не пришли, а потом вечером принесли мясо.

Хм. Получается приблизительно день пути, если учесть, что какое-то время нужно потратить собственно на охоту. Логично, если учесть, что в этом климате уже через сутки добыча гарантированно протухнет, то слишком далеко от места, где ждут едоки, искать для них дичь бессмысленно.

— А что ещё рассказывали мужчины об этом месте? — Петя пытается выяснить хоть какие-то подробности.

Женщины призадумались, припоминая.

— Хочется пить, — первой оживилась снова Рака. — Вода сначала горькая, а потом её совсем нет, но горькие камни.

«Бессточное озеро, — сообразил юноша. — Пересыхает в сухой период… или раньше, ещё в благоприятный период. Если идти к нему сейчас, то вся соль будет присутствовать в растворённом виде — дожди ведь только что закончились. Так что сейчас отправляться туда бессмысленно — максимум, что можно принести, это несколько литров рассола. А скотина, небось, его и пьёт. Но наличие источника соли буквально под рукой — это важно — приготовленное с нею мясо может сохраниться не сутки-двое а, глядишь, и с неделю не протухнет»

Вопрос о том, как избавить соль от горечи, он тоже оставил «на потом». А пока… набрали из колодца свежей воды в бамбуковые пеналы и отправились в следующий переход к своей будущей «житнице». Откуда взялась вода в только что выкопанной яме? Так насочилась из грунта — он сейчас влажный после дождей. Вот и надо пользоваться благоприятным моментом — дичь, топливо и вода одновременно в этих краях бывают редко и недолго.

* * *

Таких колодцев по дороге к старому жилищу устроили пять, потратив на всё это около двух месяцев. В два последних вода из грунта уже не натекала — сочилась только собранная роса, поэтому под нижний конец бамбуковой трубки, ведущий от «постели» пирамиды в резервуар, приходилось подставлять сосуд. Три дня провели на конечной точке маршрута в жилище — оно хорошо перенесло дождливый период и зерно, оставленное в необожженных глиняных кувшинах, сохранилось нормально.

Прошлогодние посадки дали всходы, и Петя смог угостить своих домочадцев и луком и здешними молодыми корешками уже с огорода. Поели каши, а поохотились только один раз перед самым выходом в обратный путь — надо было дать время собачьей своре урегулировать поголовье грызунов по ближним окрестностям, а сытые псы этим заниматься не любят. Так что собак только поили, но не угощали.

Обратная дорога была скучна и не отмечена решительно ничем интересным — день монотонной ходьбы под поскрипывание рассыхающихся колёс. Ночёвка у резервуара рядом с каменной пирамидой, и снова ходьба. Вместо деревянных щитов и лесенок в кузовках лежали кули с зерном — пудов шесть увезли из урожая прошлогоднего сбора, оставив в почти опустевших кувшинах по полведра пшеницы и ячменя. Заодно проверили, насколько хороши в дороге сухари — пресные лепёшки, выдержанные на солнце и ветерке. Так вот — вполне хороши.

* * *

Следующим по плану у Пети было большое керамическое мероприятие. Старая «печь» после сезона дождей оплыла, но при помощи деревянных ковырялки и совка исправить это было недолго. Ещё пришлось ставить навес для сушки изделий в тени. — И самое трудоёмкое — набрать достаточно дров. Вот как раз в этот период, когда Петя сидел под навесом с детьми рядом с ямой намешанной глины и проводил занятия по лепке козлика, появился старейшина соседних питекантропов.

Он с некоторого расстояния прокричал своё имя и, убедившись, что его увидели, положил на землю копьё.

— Иди к нам, Фот! — приветствовал его юноша.

— Мне нужны каменные сосуды, — начал гость без длинного вступления, показывая на ряды сохнущих горшков и мисок.

— Мне нужно много сухих дров, — ответил парень.

— Мы не хотим убивать тебя, — продолжил питекантроп. — Потому что ты можешь поранить кого-то из нас, а мужчин в семье мало.

«Так он запугивает меня», — сообразил Петя. И продолжил вслух:

— Бери, — и указал на сырую пока посуду.

Разумеется, свежевылепленный горшок «схлопнулся», едва был схвачен. Озадаченный вид дикаря недолго радовал юношу — тот с воплем: «Ты меня обманул», полез в драку.

А тут нужно заметить, что, как и многие пытающиеся похудеть толстяки, в прошлой своей цивилизованной жизни Петя занимался спортом. Да не каким-нибудь, а боксом — ему сказали, будто за один раунд на ринге боксёр сжигает уйму калорий. В секции его в основном ориентировали на избиение груши и бои с тенью — он был вполне в состоянии зашибить одним ударом любого из мальчиков обычных кондиций, так что на ринге с ним встречался только тренер, обильно снабжая синяками. Великих достижений толстячку добиться не удалось, но вполне приличная реакция и хорошо поставленный удар у него были в наличии.

Помня об этом, он не стал бить Фота, а просто схватил и отшвырнул так, что тот проскочив полоску песка, улетел в воду. В это же мгновение из кустов выскочило ещё три голых мужчины с копями наперевес. Смешная ситуация, но опасная. Переднего встретил броском тяжелого кома хорошо промешанной глины — угодил в корпус и сшиб с ног. Два же других успели занести копья для броска с короткой дистанции… слишком короткой… чтобы наверняка… не промахнуться. Оставалось сделать быстрый шаг вперёд и врезать кулаком на опережение. Сразу двумя кулаками без вложения веса в удар — рассчитывая чисто на скорость и массу руки.

Не зря ему тренер не позволял спарринги со сверстниками, ох, не зря! Один питекантроп лежит, суча ногами, словно в агонии, а второй сидит, тряся головой. Третий, получивший глиняную примочку, катается от боли — ему угодило точно в солнечное сплетение. Из воды выбирается Фот и устремляется к своему копью. Какой шустрый! Но глины у Пети много — вот вторым комом он и приложил старейшину по спине — того так и ринуло вперёд.

Собрал копья — без них соперники кажутся совершенно безобидными. Однако, жилистые ребята. Отдышались и сбежали. Разумные. Сообразили, что неправильно поступили, связавшись с тем, кто сильнее их. А тут и женщины подоспели — как увидели ссору, так побросали тележки с дровами и примчались с дубьём — копьё носит только Граппа.

— Хорошо, что ты не съел Ныра, — сказала вышедшая из-под навеса Брага. — А то бы он не смог снова прийти и так потрясти головой, — она показала ком глины, отдалённо напоминающий бестолковку того питекантропа, что сидел, приходя в себя от удара. Нет, далеко не в точности, но что-то похожее просматривается.

* * *

Посуды наобжигали огромное количество — четыре закладки пришлось делать в печь, чтобы справиться с приготовленными объёмами посуды. Благо — растрескалось её немного. Наступившая жара способствовала хорошему просыханию, а палящие лучи солнца обеспечивали отличный предварительный обжиг, нагревая стенки горшков так, что к ним было больно прикоснуться.

В этот период в рацион вошли уже и ягоды, которых тут бывает очень мало, и самые разные плоды, и хорошо зарекомендовавшие себя бананы, употреблявшиеся преимущественно печёными. Жили в это время прямо под тем самым наскоро скиданным из веток навесом, дополнив его сплетёнными из чего попало стенами. Сытное время, обильное, ни рыбачить, ни охотиться нет никакой необходимости. Собаки мышкуют, люди навитаминиваются. Петя сделал лодку из коры, натянутой на каркас из толстых прутьев. Отличный челнок получился, лёгкий, послушный, вместительный, только вот тонул быстро, пропуская воду через швы. В принципе, если один гребёт, а остальные вычерпывают, можно было переплыть даже относительно широкий плёс… а никакой смолы ни на каких деревьях Петя припомнить не может. Только в прошлом году в шишках её немного было — липли к рукам чешуйки, да и сами скорлупки пачкали руки и губы.

Однако, опять не время нынче этим заниматься. Прежде, чем браться за столь трудоёмкое дело нужно дать этим самым шишкам поспеть. А засечки на календарной палочке зовут к совершенно другому делу. Хотя, сначала развезли посуду по жилищам: В пещеру, где оставили также значительную часть зернового запаса. Просто потому, что здесь не протекает крыша, и никакие посетители не угрожают целости горшков — тут хорошего качества дверь.

Отправились в хижину на окраине Бугристых равнин, где заодно сменили в стенах подгнившие палки и переделали крышу, сшив из всех имевшихся шкур сплошное полотнище во всю кровлю. Рукодельница Чача так наловчилась проделывать это, что даже спустила короткие завесы на верхние части стен, защищая от влаги самые уязвимые для гнили места, где сходятся концы жердей каркаса. Немного утвари отвезли и к первому путевому колодцу — тут по-быстрому сложили из камней тесное убежище два на три метра, которое накрыли связанной из привезённых палок крышей. Точнее — каркасом, на который позднее можно будет натянуть шкуры — больше у ребят пока нет — все, что к этому моменту наснимали с дичи, истратили на покрытие хижины.

Отсюда, наполнив бамбуковые сосуды водой, отправились на поиски соли. Это — на северо-восток, примерно день пути, как предположил Петя.

* * *

На самом деле, провели в пути два дня — жарко, даже камни под ногами жгутся. Всем без конца хотят пить. А ночью идти неудобно — новолуние. Не рассчитал юноша в этот раз, не всё предусмотрел. Уже хотел было поворачивать обратно, как увидел впереди в глубине огромной пологой выемки изрядное озерцо с белесыми берегами. Тут он и остановил караван, приказав сооружать из циновок укрытие от солнца и дожидаться его. А сам потопал вперёд, позволив сопровождать себя только собакам. Но увязалась за ним одна Тузик — остальные улеглись в тени повозок вывесив языки и тяжело дыша.

Вода в водоёме оказалась действительно горько-солёной и ещё с каким-то посторонним чужеродным привкусом, определить который Петя не смог — нечто смутно знакомое, но никак не вспоминается. Зато белый налёт на камнях опять горчит, но на другой манер. Если колупнуть эту корочку глубже, вкус становится солёней, но потом опять делается более горьким.

Потрогал камни на дне — на них тоже что-то выпало в осадок. Достал окатанный водой голыш и принялся «пробовать» его на язык сверху — опять горечь. Но этот вкус он знает — это же лекарство, которое заставляла его пить бабушка полными столовыми ложками.

Уф, как всё сложно, оказывается. По всему выходит, что в растворе содержатся не меньше, чем три разные соли. Одна при испарении воды выпадает в осадок раньше, чем нужная ему, а вторая — позже. И обе — горькие.

Теперь можно предположить, что одна из ненужных солей из воды в озере уже выпала… начерпал этого рассола в широкий горшок, да и оставил его на солнце, а сам отправился за другими посудинами к повозкам. Они прихватили с собой целых шесть штук, вот пусть и пройдет процесс разделения в наибольшем из возможных объёме. Если он угадал — получится ощутимый результат.

К вечеру уровень воды в горшках понизился буквально на несколько миллиметров, а на дне образовался тончайший светло-серый налёт, который после сливания воды неохотно отскоблился. Солёный и почти не горький. Общая суточная добыча составила буквально считанные щепотки — Петя посолил свою кашу, а остальные её попробовали — питекантропы весьма любопытные создания. Ничего, не плевались. Хотя и не нахваливали особо. Они молча запускали ложки в Петину миску, пока не выхлебали всё.

Собственно, на этом визит к солевому озеру следовало завершить — остатка от запаса взятой с собой воды как раз хватало на обратный путь с небольшим избытком на всякий случай. И, действительно, приходят в эти места жвачные — видели их немало, правда в отдалении — охотиться никакого желания не было, потому что прихваченные в дорогу вяленые фрукты отлично дополняли рацион и никому не успели надоесть. Сладкие сахарящиеся ломтики даже собаки выпрашивали. Так вот, как раз нынче настала пора заготовки этих фруктов в значительных объёмах — они сейчас в самой поре.

Пете думается, что это манго. Потому, что устроен сей плод как огромная слива с большой косточкой внутри. При разделке из них вытекает много липкого от сладости сока, который как раз и не хочется выпускать, чтобы содержащийся в нём сахар после просушки остался в ломтике. Хранятся такие «сухофрукты» неплохо, во всяком случае не удалось заметить, чтобы они портились от чего-то, кроме зубов грызунов, добравшихся до вкусненького.

Хотя, небольшой запас, положенный в горшочек под крышку, вскоре осклиз и завонял. То есть лежать эти капризули должны в проветриваемой таре, не поддающейся грызению. А ещё их очень непросто высушить из-за высокой сочности. В общем, задача сохранения манго хотя бы на несколько месяцев — та ещё головоломка. И для её решения приготовлены горшки с мелкодырчатым дном и такими же крышками. Вот на их наполнение и следует сейчас сконцентрировать силы семьи, а соль пока подождёт.

Что особо забавно — свежие плоды манго собаки не любят. Не любят они и хрустящие дольки ещё одного фрукта — небольших сфероидов, покрытых чешуйчато колючей кожицей, похожей на змеиную. Они не так приторно сладки, как манго и не так сытны, как бананы, но весьма вкусны. Как их вялить — непонятно. Зато мелкие бананы неплохо просыхают, если выбирать самые спелые.

И зарубки на календарной палочке однозначно указывают, что именно заготовкам фруктов сейчас необходимо уделить максимум внимания, потому что вслед за этим придётся всей силой навалиться на сбор орехов, а потом торопиться в Бугристые равнины для «жатвы» и «сева». Может быть пожить в пустынной местности подольше, до самого начала дождей, чтобы не рисковать встречей с хищниками у обмелевшей реки. Скромненько так подержаться поодаль… а с солью разобраться позднее… ну не хватает пока ни сил, ни времени, чтобы реализовать все затеи, воспользоваться всеми открывшимися возможностями и осуществить все замыслы.

А тут ещё у Раки явные признаки беременности — ей нужен щадящий режим и чётко дозированные физические нагрузки. В общем, Петя дал команду отправляться в обратный путь, едва развиднеется. Идти по ночам всё ещё нельзя — луна пока недостаточно подросла и светит плохо. В общем — не угадал он со временем экспедиции к бессточному озеру.

Глава 16. Про баб-с

— Пэта очень жестокий старейшина, — слышится из-за перегородки голос Граппы. — Он всегда заставляет делать много работы.

— От этого ты такая мягонькая и нежная, — слышен ответ незнакомки.

— Это из-за правильного питания, — отвечает дежурная супруга. Она сегодня сидит под наскоро скиданным из ветвей навесом и готовит обед. А Петя, лёжа в огороженной неопрятным плетнём жилой зоне, устеленной мягкими торопливо сплетёнными циновками обдумывает стратегию сбора шишек и запасания орехов.

— Какое питание правильное? — любопытствует гостья.

— Утром в полдень и вечером, но есть не быстро, потому что ничего у тебя не отнимут и, когда съешь, то всё равно больше ничего не дадут.

— Значит вы не бываете сытыми?

— Мы не бываем голодными. Утром порции большие, в полдень небольшие, а вечером совсем маленькие. К этому все привыкли. Одна только Рака ест сколько влезет, потому что у неё внутри новый человек. Но она не очень много кушает, а то ей становится дурно. Зато — в любое время, когда захочет. Так велел Пэта.

— Ест в любое время, — задумалась обладательница незнакомого голоса, — значит у вас всегда есть пища?

— Всегда, потому что наш мужчина заставляет её заранее готовить и аккуратно хранить. Все его жёны мягкие… — Гра остановилась, не договорив. Скорее всего, у неё просто не хватило слов, чтобы добавить к сказанному хоть что-то ещё. Питекантропы ужасно примитивны и в мыслях, и в их выражении. Не то, чтобы совсем обезьяны, но очень уж они прямолинейны. Только ругаться могут на уровне, близком к тому, что широко применяется в двадцать первом веке. Впрочем, возможно, этот уровень являет собой древнейший пласт культуры, сохранивший свои основные черты с тех самых незапамятных времён? Когда наши пращуры искали способы выразить негативные чувства громкими воплями.

Хотя, на Петю жены никогда не кричат. Почему-то. Несмотря на то, что он их гоняет и в хвост, и… не будем про гриву. Вернее, будем, но не в этом ключе.

Гребешок он им вырезал из твёрдой породы дерева. Вернее, вырезал шпильки — зубчики — которые потом пришнуровал к поперечине. Первую он расчесал Граппу — это был трудный процесс, потребовавший с обеих сторон терпения и огромной воли к достижению поставленной цели. Содействие этому оказала вода реки, куда подруга погружала голову каждые несколько минут. В общем — расчесал он спутанные от самого рождения патлы. Кажется, ей самой стало значительно легче. Лишнюю длину проявившихся прядей он заметно укоротил свежеотколотыми пластинками кремня, положив волосы на разделочное брёвнышко.

Рака и Чача тоже прошли через это и теперь раз в пару-тройку дней причёсывались всё тем же одним на троих гребешком. Ну а макнуться в речку утром и вечером — это как-то уже повелось в семье. В воде и проходило обычно соблазнение «повелителя». То есть он выбирал, кто сегодня будет его «любимой женой». И, какими бы хитростями какая ни пользовалась — угадать, кого он изберёт на этот раз, ни одна ни разу не смогла. Хотя, в половине случаев, он просто всех отвергал.

Так вот, об этом Гра рассказывала визитерше чуть ли не целый час, пока Петя подрёмывал, пропуская мимо ушей целые тирады. Мировосприятие примитивных доисторических женщин его как-то не слишком волновало. Ему было интересней подвигать шашки с Брагой. Девочка не то, чтобы хорошо играла, но чётко запомнила правила и изредка ставила Петю в тупик неожиданными ходами… он и сам в этой игре кроме правил практически ничего не помнил. В общем, не всегда выигрывал, потому что небрежничал.

Разговор за стеной, между тем продолжается.

— Так вы не уходите от жестокого Пэты только потому, что не можете найти другого мужчину? — продолжает допытываться гостья.

В ответ Граппа долго мучительно молчит. Кажется, она никогда не задумывалась ни о чём подобном.

— Он научил меня плести шляпки, — наконец выдаёт она. — И рядом с ним я знаю, что буду есть завтра.

Похоже, среди питекантропов встречаются люди с очень разными уровнями интеллекта. Причём его старшая жена явно находится не на высшей ступени. Хотя, если вспомнить поведение мужчин при попытке договориться о получении горшков, то подруга далеко не самое глупое создание, среди своих соплеменников.

— Хватит ли у Пэты сил, чтобы добывать еду и для меня? — вдруг собеседница переводит разговор в совершенно практическую область.

— Он прогонит тебя, потому что сам говорит, кому что делать. А ты слишком привыкла распоряжаться… — опять чувствуется, как подруге не хватает слов, чтобы выразиться до конца определённо. Сейчас она явно старается не принять в семью женщину, способную отодвинуть её с позиции ближайшего сподвижника главы их маленького коллектива.

Какие, однако, страсти бушуют в этой эпохе! А вот и остальные домочадцы пришли — слышны голоса женщин, шлёпают по чисто выметенному глиняному полу пятки ребятишек.

— Пэта! Последний поднос с бананами просох. Мы заполнили сушёными фруктами все сосуды, — отчитывается Чача.

— Рыба с апельсинами готова, — включается Граппа.

— Скорее, дай мне кусочек, — капризничает Рака.

— Всем вымыть руки с золой, — напоминает о порядке глава семьи. — Тебя, гостюшка, тоже это касается, — смотрит он на женщину в возрасте. Морщинистую, немного даже дряблую, с седыми волосами в спутанной беспорядочной шевелюре. — Тебя звать-то как?

— Тэкыла.

— Вот и хорошо. Мой руки и милости прошу отобедать с нами.

* * *

Сбор шишек Петя организовал образцово и оснастил наилучшим образом — не напрасно он хорошенько подумал перед тем, как приступать к подготовке. На деревья, похожие на сосны, забиралась или Брага, ловкая, словно обезьянка, или лёгонькая и очень подвижная Граппа. Нижний участок ствола, где практически не за что ухватиться, они преодолевали по бамбуковому шесту, снабжённому по всей длине короткими деревянными перекладинами, а вверху — оленьими рогами, чтобы была надёжная опора о ствол. При помощи трёх женщин и пары шестов с развилками на конце, процедура установки этой лестницы-градуале проводилась без особого напряжения.

Наверху девчата действовали длинными бамбуковыми палочками с деревянной вилочкой на конце — спелые шишки легко отламывались и падали вниз. А тут их собирали в большие корзины и тащили на бивак — выбивать. Дело в небольшой хитрости — чтобы чешуйки раскрылись и выпустили орешки, следовало прокалить шишку. Не в огне, а на нагретых солнцем камнях. Этим как раз и занималась Рака, приказом повелителя переведённая на лёгкую работу.

Словом, процесс, наметившийся в прошлом году вчерне, на этот раз был усовершенствован, поделён на операции, и заготовка прошла очень быстро. Завершить её пришлось по исчерпании приготовленных для хранения глиняных сосудов… хотя, ещё и пару лишних кошелей наполнили. Дело в том, что от пещеры идти сюда было нужно два дня всё время поднимаясь вверх по склонам, заметно более крутым, чем по пути в Бугристую равнину. К тому же заросли кустарников и больших деревьев оставляли свободными только редкие маленькие поляны — тащить тележки через эти заросли было трудно. Местами из склонов выглядывали скалы, вокруг которых на земле валялись вросшие в грунт камни. Корневища деревьев то и дело ложились под ноги — понятно, что везти хрупкие горшки по такой дороге никто и не подумал — добычу в них пересыпали уже дома, да вся она в приготовленную тару не вошла.

Естественно, Петя попытался вытопить из шишек смолу. Пока основную добычу пропускали через кипяток и обжарку, он грел чешуйки в большом укупоренном горшке, на дне которого собралось некоторое количество чего-то остропахнущего, липкого и не желающего отмываться водой — как раз то, что надо для герметизации швов лодки. В сумме получилось у него этой смолы чуть больше полулитра. Непонятно, хватит ему столько, или нет — нет опыта. А может он применил слишком маленький горшок? В общем, надо будет помараковать над проблемой добычи смолы более предметно, но это в другой раз.

Надо сказать, что животный мир в этих краях представлен не столь крупными представителями, какие встречаются на краю степи. Тут в простирающихся к западу от реки лесах наибольшее беспокойство доставляют премилые лазающие по деревьям грызуны с пушистыми хвостами. Не белки, а крупнее. Но хвосты у них заметно меньше. Для себя Петя назвал этих воришек бурундуками.

Ещё тут водятся куньи. Хорьки это, ласки или горностаи — кто же его разберёт! Вот они, похоже, питаются хорошо, отчего ведут себя благообразно, только издали поглядывая на людей. Копытные тут мелкие, размером с козу. Многие — безрогие. Ещё встретили рысь — она напала на Карнаухого и сильно разодрала ему спину и загривок. Наверное — совсем бы загрызла пса, но свора мигом вцепилась в наглую тварь, распустив дикую кошку буквально на ленточки — даже шкуру с неё снять не удалось — остались одни лохмотья.

Самого же раненого Петя, как мог, перевязал и устроил на тележке. Тот отлёживался два дня, а потом, уже на биваке, поднялся и, покачиваясь от слабости, ушел. Думали — помирать. Но не тут-то было. Ещё через двое суток он явился к выдаче пайки — засушенной до каменности несолёной рыбы, которой прихватили специально для собак. Для людей подобное угощение чересчур духовито, но хвостатые одобряют. По правде говоря, тут в лесах им особенно не на кого охотиться — все здешние мыши спасаются от них на деревьях. Поэтому приходится поддерживать псов материально… ну не хочется, чтобы они ушли, оголодав. Это, всё-таки не домашние собаки, а дикие. Просто держатся рядом и взаимовыгодно сотрудничают с людьми.

Правда, насчёт дикости не всё так просто. Во время заготовки орехов ощенилась Хрипатая. И назад вместе со щенками ехала поверх кулей с собранным урожаем. В общем, не поймёшь, насколько эти собаки сами по себе. Петя ведь не спрашивал у молодой мамки, хочет она ехать, или не хочет — взял за шкирку и положил, куда надо. Потом и новорожденных туда же подали, прямо к соскам. А попытку матери удрать… пресёк её Петя. Решительно пресёк. То есть, снова взял за шкирку и внушительно так одомашнил пожелавшую остаться в дикости собаку. Показалось, что Тузик одобрила действия хозяина.

Новая женщина их группы — Тэкила — попыталась как-то отправить Раку набрать дровишек. Да только сама пошла — тут, понимаешь, другие порядки и назначенные вождём командиры. В роли сержанта у Пети Граппа. А Брага подаёт надежду, что станет со временем вполне сообразительным ефрейтором. Как-то поживее у неё ум, чем у остальных. Девочка схватывает значительно быстрее взрослых.

Видели чужой костёр вдалеке на высоком месте, но подходить и знакомиться не стали. Собаки пару раз ворчали в сторону зарослей. Видимо это удержало визитёров от каких-либо действий. Впрочем, их планы так и остались неизвестными, да и непонятно, люди подбирались к лагерю, или зверь какой.

Несколько дней посвятили возведению хижины, которую покрыли пластами коры. Тут, в краю крупных деревьев этот материал был доступен. А забота о надёжной крыше диктовалась тем, что и лестницу-градуале, и корзины для шишек, и широкий обжарочный горшок, да и другую утварь, планировалось оставить здесь — таскать подобный груз по здешним дорогам — сомнительное удовольствие, а на другой год они в эти места обязательно вернутся. Смущало, конечно, присутствие здесь других людей — вдруг сопрут добро, созданное трудами праведными? Но менять первоначального плана Петя не стал. Да и орехов у них нынче полный груз — некуда положить то, что собирался оставить на месте. Опять же — надо поспешать в житницу.

* * *

Дома, в пещере, пока Граппа руководила сборами, провёл текущий ремонт транспорта — одно рассохлось, другое ослабло, третье разболталось. Обе повозки пришлось наполовину перебрать, заново скрепив. Наибольший износ испытали колеса — спицы на них перестали поддерживать втулки. Кроме того заметно износились ободья, так что поторопился согнуть новые, да так и оставить их высыхать в незавершённом виде в расчёте сделать новые колёса уже по возвращении.

С собой в Бугристые равнины брали хороший запас вяленых фруктов и кучу деревянного инвентаря, новые инструменты, горшки… возки опять были полные. И местечко для Раки тоже оставили — негоже непраздную женщину гнать весь весь путь пешком наравне с остальными.

* * *

Остановка у первого же колодца прошла не совсем планово. Прибыли они туда утром после ходьбы по ночной прохладе при свете полной луны, то есть не так уж сильно измождёнными. Вот тут и пришла в голову к Пете мысль попробовать в деле придуманную им методику сбора семян веничной травы. А, надо сказать, этого злака в окрестностях выросло немало, хотя и заметно потравленного копытными. Впрочем, нетронутых растений тоже хватало.

Вот они и стали пробовать.

Кусачками на длинных рукоятках Граппа перекусывает стебель у корня, а Петя его подхватывает, собирая небольшой пучок из нескольких растений. Подаёт Чаче, которая одной рукой удерживает «букет» над растянутым на широком обруче полотнищем, а второй рукой обстукивает метёлки лёгкой бамбуковой палочкой. Когда зерен в мешке набирается столько, что переставлять его Тэкыле становится неудобно, они вдвоём с Чачей пересыпают урожай в небольшой кошель, который Брага относит к колодцу, где Рака готовит плотную утреннюю трапезу.

Так вот, пока горшочек каши сварился и упарился, сборщики этого самого зерна собрали поболее полуведра. Естественно, у Тэкилы, хорошо распробовавшей каши с цукатами, при виде такого богатства просто глаза на лоб полезли и она попыталась убедить остальных остаться здесь до тех пор, пока они всё не съедят. Казалось бы, действительно: полный колодец воды, топливо, еда — чего еще правоверному питекантропу нужно! Пришлось топнуть ногой, быстренько покрыть крышу оставшегося здесь с прошлого раза каменного убежища привезёнными с собой с самых холмов кусками коры и объявить тихий час до момента, когда уляжется жара.

Дело в том, что обязательно нужно выдержать график движения — в сухой сезон, который как раз сейчас начинается, в этих местах никакой охоты толком нет. То есть собакам тут просто не прокормиться. Если не сдохнут, то отощают… скорее всего. А запас прихваченной с собой вяленой рыбы ограничен — хватит его от силы на две с половиной недели. Ну, денёк-другой получится поддерживать псов кашей… хм! Нужно в будущем поэкспериментировать с рационом хвостатых… но сейчас лучше придерживаться чёткого плана. И апофеоз знойного времени, два самых жарких месяца, провести в хижине на границе степи и поймы, где имеется и вода, и топливо, и есть надежда на успешную охоту.

Откуда у ребят взялись кусачки? Так Петя их сделал. Они вроде ножниц, заточенных достаточно тупо. Вырезаны из того самого твёрдого дерева. Ни бумагу, ни ткань, ни колючую проволоку не возьмут, но толстый пористый травянистый стебель пересекают. Или передавливают. «Лезвия» скользят друг по другу, как у ножниц, к которым приделаны длинные, чтобы не наклоняться, бамбуковые рукоятки. Удобный инструмент — великое дело. Не жалко приложенных для облегчения трудов усилий. Приспособление работает!

* * *

В старом когда-то обжитом, но покинутом доме всё оставалось на своих местах. С водой тоже порядок — не испортилась она в глубоких резервуарах, защищённых от попадания туда непрошеных гостей, а уж урожай тут на окультуренных делянках оказался вполне подходящим. Пришлось опять добывать глину и лепить новые большие горшки — иначе просто некуда было ссыпать зерно. Разумеется, обжигали сосуды на солнце — как-то неудобно делать это на кизяках. Впрочем, работали в прохладные утренние часы и в нежаркие вечерние. Собаки вполне нормально ели кашу, куда «для скусу» добавляли примерно половинную порцию вяленой рыбы. Хотелось немного потянуть время, пересидеть на одном месте новолуние и отправиться в обратную дорогу при хорошем ночном освещении.

Вспашку под новые посадки проводили на этот раз сохой-суковаткой. Не бороной, а коротким бревном с торчащим вниз единственным суком, который от выворачивания из земли удерживала Граппа за другие более длинные сучья, торчащие вверх, а тащил это сооружение Петя. Остальные члены семьи выбирали вывернутые по дороге каменья и граблями заделывали брошенные в сухую почву семена. Впрочем, Брага сидела на бревне, утяжеляя его.

Зачем нужно было сеять при весьма обильном и без приложения усилий урожае? Так всё дело в овсе и пшенице. Их на «некультурной» территории собрали мало, а они нравятся домочадцам значительно сильнее. Веничные зёрна далеко не такие вкусные. Собирать же дикорастущие «благородные» злаки довольно хлопотно. Только на их поиски уходит прорва сил и времени — они ведь встречаются достаточно редко среди буйной и весьма разнообразной растительности. Такое собирательство только от голода и будешь проводить, когда больше некуда деваться. Это весьма утомительно… если имеется приличный запас продовольствия.

* * *

В обратный путь выступили, как только ночи опять сделались светлыми от заметно выросшей луны. На тележках лежали кули с зерном, подросшие, но неокрепшие, недавно родившиеся щенки, сидели младший сынок Чачи и заметно округлившаяся Рака. Тэкила попыталась ворчать — чего это она станет везти кого-то, имеющего ноги… вот ведь оппортунистка какая завелась!

Будь Петя правильным питекантропом — побил бы возмутительницу спокойствия. Но на женщин он руку не поднимает, хотя бы и на совсем диких. И вообще он сейчас должен подумать не о мелких бабских дрязгах, а о великом. О сандалиях. Особенно это важно при ходьбе по каменистым грунтам при скудном ночном освещении. Даже простейшие шлёпанцы крепко улучшили бы положение. Даже с негнущимися деревянными подошвами… и верёвочным «ремешком».

Вот о способе с крепления этих двух деталей важнейшей части экипировки ходока по Бугристым равнинам он втолковывал несчастной, описывая свои «прикидки», критикуя их, пытаясь найти вариант, при котором верёвки не перетрутся… старуха не один раз пожалела, что привлекла к себе внимание главы клана. Уже после первой днёвки она больше не касалась тем справедливости.

Скука дальней дороги рассеялась, едва они достигли последней на пути к реке водосборной пирамидки. Той, рядом с которой имеется скромное крытое привозной корой убежище. Из этой убогой постройки выскочил голый мужчина и растерянно смотрит на привалившую толпу, не понимая, кому грозить копьём. Выглядит он заспанным — понятно, час рассветный. А тут ещё псы подходят, обнюхивают… и люди выглядят занятыми, и никакого внимания не обращают на его терзания. Разводят огонь, лезут в колодец за водой, снимают с повозок циновки и, выгнав из укрытия спрятавшуюся там питекантропшу, расстилают их в качестве подстилок на все шесть квадратных метров защищённого стенами и крышей пространства.

Нет, вообще-то Петины спутники спервоначалу явно хотели возмутиться присутствием в их жилище самовольных вселенцев, но, не желая скандала, юноша назначил каждому неотложное дело — вот не любит он нервозности. И вообще, принятие решение о начале скандала — его прерогатива.

Как только все занялись исполнением поручений, подошёл к стоящим посреди бивачной суеты мужчине и женщине и, стукнув себя в грудь кулаком, сказал:

— Пэта.

— Гыр, — незнакомец ответил тем же жестом.

Посмотрел на его спутницу.

— Ара, — представилась она.

— А по-человечески вы разговариваете?

— Разговариваем.

Петя почесал в затылке. Дело в том, что все имена у питекантропов имеют тот или иной смысл. Например «Тэкыла» это «Ночной Кошмар». А «Граппа» — «Дерётся Больно». Так вот, имя «Гыр» означает «Отважный Сильный Удачливый Охотник». Зато «Пэта» — всего-навсего «Сосущий Титьку». Экая, однако, незадача! Поэтому-то члены семьи и обращаются к своему главе «Повелитель». Оно же «Командир», «Старейшина» и еще много разных подобных смыслов. И звучит это обращение (держитесь крепче) «Шеф» — питекантропский язык очень богат на названия растений и животных, но слов, выражающих человеческие отношения или бытовые понятия в нём мало…

— Шеф, помоги слезть, — вывела его из задумчивости Рака. Привыкла, понимаешь, что он подсаживает её при посадке в тележку и поддерживает при высадке. Но это — правильная привычка и правильное отношение.

Услышав такое обращение Гыр как-то приободрился. А галантная сцена с выходом дамы из экипажа на него никакого впечатления не произвела. И вообще как-то этот мужчина для создавшейся ситуации выглядит недостаточно испуганным. Наверное, действительно, отважный. Но главное то, что, наконец-то встретился адекватный мужик, не наскакивающий на него с угрозами — эти люди не из той семьи, что заняла Петину зелёную пещерку. И они не демонстрируют казалось бы естественной в их положении отчуждённости. Растеряны — это да. Ну так если бы вас разбудили ни свет, ни заря посреди безжизненной безводной равнины, где на день пути в любую сторону не встретишь ни одной живой души?

К завтраку эту парочку пригласить не забыли. Ложки для них тоже нашлись. Хотя, это только говорится, что ложки — выбрать в дереве овальное углубление каменным инструментом — та ещё работёнка. Поэтому Петя выстрогал лопаточки, сделав на конце рабочей части паз вперёд навылет. То есть это место напоминает формой совковую лопату, закраины которой понижаются к дальнему краю.

Овсянку с цукатами любят все. Все питекантропы. Гыр начал метать её в рот, как из пулемёта, так Петя его притормозил:

— Не так быстро, дружок! Жди, когда все по разу хлебнут, — тот и стал сдерживаться, торопя остальных голодным взором. Ару же никто и не подумал останавливать — она просто сама несколько замедлила темп приёма пищи, выслушав внушение, сделанное Гыру.

Короче, налицо признаки сотрудничества и желания вписаться в коллектив. Пете это просто бальзам на душу — надоел уже ему бабский батальон. И тут ведь проблема морально-техническая. Не может он с помощью женщин заниматься ни обжигом извести, ни добычей соли — не для них эти виды деятельности, потому что связаны с какой-никакой химией. Ведь существа эти в любой момент могут оказаться беременными — по внешнему-то виду этого довольно долго не заметно. А угадать по поведению — тут он совсем не эксперт.

* * *

— Мы жили там, — Гыр махнул рукой на запад. — У нашего племени большая пещера, которую хотели занять другие. Но мы — сильны и многочисленны, всех прогоняли. Нас становилось всё больше, а добычи в лесах — всё меньше. Охотники стали уходить далеко, но чем дальше от дома они охотились, тем сильнее было испорчено мясо, которое они приносили. Я и Ара решили уйти туда, где водится дичь, чтобы не голодать. Старейшина сказал — это правильно. Раньше другие сильные мужчины поступали так же.

Вот и всё, что рассказал «новичок».

— Вы увидели нас, когда мы собирали орехи? — спросила дотошная Гра.

— Да. Мы следили за вами и когда вы ушли, сделали всё, как увидели у вас. Это очень удобно с лестницей и с бросанием орехов в воду в каменный кувшин, стоящий на огне. А потом — бросанием в сухой каменный сосуд, стоящий на огне.

— Подсматривали? — спросил Петя.

— Да. Мы не могли съесть столько орехов, сколько собрали. Поэтому пошли по вашим следам. Нашли пещеру, в которую было трудно войти. Я сказал, что перережу верёвки и мы войдём. Ара ответила, что не надо туда заходить, а нужно догнать вас и посмотреть, что вы делаете. Когда мы переплыли реку, ваш след привел нас к людям, жившим в большом кусте. Они прогнали нас и мы от них убежали. В пещере из веток, от которой видна первая куча камней, вас уже не было. Но следы вели сюда. Тут было укрытие, вода и зёрна, которые можно жевать. Мы подумали, что их также, как и орехи, следует подержать в воде, стоящей в каменном сосуде на огне. Потом мы поняли, что это семена высокой травы, и её много вокруг. Мы решили жить здесь, потому что идти дальше очень горячо.

Выслушав этот бедный подробностями рассказ, Петя понял, что ребята, следуя за ними и пытаясь им подражать, загнали себя в довольно сложное положение. Впрочем, сложное оно только на его оценку. Сами же Гыр и Ара отыскали место, где можно довольно неплохо, по местным меркам, устроиться. А если запасти на влажный период кизяка, так и вовсе неплохо. Пересидеть сухой сезон, а потом и охотиться будет можно. Для аскетичных питекантропов местечко весьма удобное. Особенно, после того, как эти наблюдательные люди невольно переняли умение варить кашу.

То есть они довольно толково сумели воспользоваться всем готовеньким.

* * *

К Гыру Петя подошёл, когда тот разглядывал арбу — нормального мужика нормально тянет к технике.

— Ты останешься жить здесь, или присоединишься к нам? — спросил он, не разводя дипломатии.

— А женщин у вас полагается обслуживать так же по очереди, как и есть кашу?

От этого вопроса юноша вошел в короткий ступор — не сразу нашел, что ответить.

— Им можно отказать, — наконец сообразил он. — Они тоже могут отказать, — добавил для ясности.

— Вы непохожи на нас, — мужчина озадаченно почесал свой низкий лоб — узкую полоску между краем шевелюры и выразительными надбровными дугами. — Пойдем с вами, шеф, — подвёл он итог, указывая на своё подчинённое положение.

Оставалось только кивнуть в знак согласия. А то, если на его глазах кого-то из женщин станут насиловать, он ведь может и в полную силу ударить. Не питекантроп он.

Глава 17. Долгий разговор

Крепкие стены хижины на краю Бугристых равнин радовали своей прочностью. А вот крыша, старательно сшитая из шкурок, превратилась в лохмотья — мыши сочли её достаточно калорийным продуктом питания и не оставили без своего гастрономического внимания, отчего старательно связанная обрешётка была видна издалека.

До оставленных в керамике запасов сухофруктов и орехов грызуны не добрались, зато подкопались к колодцу, как только пересох протекавший рядом ручей — обоняние привело зверей к сохранившемуся источнику воды. А он от этого испортился — сразу пришлось строить и запускать в работу фильтры и налаживать процедуру кипячения. Кроме того, вслед за сухим сезоном наступает влажный, то есть не следует тянуть с ремонтом кровли.

Петя решил выполнить её из веничной травы, связав из бунтов. Уж чего-чего, а верёвок, шнуров и шпагата у них в хозяйстве много. Ну а до нужной травы всего одна ночь пешего пути. Тут-то она редко встречается, трудно набрать её в нужном количестве. Взяли с Гыром по тележке и сходили к месту встречи — там уже больше месяца вся округа застелена пучками сухих стеблей, срезанных во время пробной жатвы. Да и еще нарезать недолго.

Привезённые к хижине возы длинной, с рост человека, соломы женщины ещё раз обмолотили — добыли с полведра зерна. Скорее всего, большая его часть высыпалась по дороге, но размер остатков тоже получился впечатляющий. Вязкой же бунтов и укладкой их на крыше стала распоряжаться Граппа — она умеет. А мужчины отправились добывать соль. На этот раз с одной тележкой на двоих, причем гружёной бамбуковыми сосудами с водой и специально приготовленными инструментами — Петя, как всегда, постарался хорошенько продумать процесс и как следует оснаститься под задуманную технологию.

* * *

Жили ребята под тентом из циновок, натянутых на задранные вверх оглобли тележки. Вопреки ожиданиям Пети трудоёмкий процесс переливания воды в мелкий бассейн, который предварительно было нужно выкопать на берегу, не потребовался, Не понадобилось и сливать из него рассол, после частичного выпадения соли — на обнажившемся с понижением уровня озера пологом берегу была обнаружена полоса практически чистой соли, осевшей тонким относительно равномерным слоем.

Не горькой, а именно солёной, то есть, если верить впечатлению, полученному органолептически, чистой. Главное было не копнуть слишком глубоко, чтобы не зацепить подстилающие её наслоения горьких минералов. Поэтому технология добычи совершенно не совпала с ожидаемой. Один тёр берег шершавым камнем, а второй сметал порошок на совок и пересыпал собранное в тару. Конечно, и такой процесс нельзя считать быстрым, но на то, чтобы наполнить все приготовленные под «продукт» бамбуковые сосуды хватило четырёх дней. Пуда четыре, если судить на глазок, они везли с собой в обратный путь.

Гыр не раз спрашивал — зачем понадобилась эта гадость? Но слова «консервирование» в языке питекантропов пока не появилось, а понятия «запас» и «хранение», кроме как в Петиной семье больше нигде не используются. Эти люди всё-таки кормятся, преимущественно, пасясь. А то, что добыто охотой, съедается сразу, пока горячее. На особенно крупных животных специально не охотятся — их трудно дотащить до дома. И разделывать туши кромкой расколотого камня достаточно тяжело — искусство инструментальщика в эту эпоху только начинает развиваться. Опять же большой риск погибнуть, сражаясь с великаном, остужает горячие головы и пригашивает блеск в жадных взорах, заставляя Петиных нынешних современников отдавать предпочтение дичи умеренных размеров.

Даже в его клане в наличии имеется всего-навсего два удобных ножа, на изготовление каждого из которых ушло по несколько дней. Хрупкие, но острые кремневые лезвия которых, если их не сломать, служат долго и крайне редко требуют заточки.

* * *

О том, что дома что-то случилось, стало понятно при приближении к хижине — доносившиеся спереди звуки включали в себя не только крики, но и рычание и хруст. Гыр со своим копьём быстро вырвался вперёд. Не то, что он особенно быстро бегал, но Пете пришлось отторочивать своё оружие от повозки. Могучее копьё и четыре тяжелых дротика тоже несколько сковывали движения, но уж очень настораживал доносящийся спереди рёв неизвестного существа.

Вскоре, убежавший вперёд мужчина показался из-за поворота, из-за прикрытия чахлых, но густых кустов, обрамлявших кромку высыхающего от зноя леса. За ним мчался самый настоящий здоровенный бык, утыканный стрелами из лука Граппы (а другого в этом мире вообще не существует) и с торчащим из бока копьём. Петя припал на колено и указал товарищу рукой, куда повернуть — ему не надо было, чтобы разъяренный зверь помчался прямо на него. Хотелось остаться незаметным до определённого момента. Замысел удался — неподвижный невысокий объект, появившийся в поле зрения разъяренного жвачного, не переключил на себя внимания преследователя, и через считанные секунды самец дикой коровы оказался повёрнут к юноше боком. Вот тут и полетел в него дротик. Четырёхкилограммовый, с почти метровым «шилом» на переднем конце, он, скорее, заслуживал названия «гарпун». Попадание было не слишком удачным — маловато оказалось упреждение. Дротик вонзился в ляжку.

Пока бык среагировал на новый источник боли, второй такой же «снаряд» вошел ему под лопатку. Не менее, чем в тонну весом живой таран развернулся на нового врага, затормозив — как раз хватило времени накинуть боло на передние ноги и, схватив тяжелое копьё, ринуться в лобовую атаку.

Расчёт оказался верным — рогатое чудище, получив подсечку, «клюнуло» носом, а меч-наконечник, утяжелённый рукоятью и массой человека, вонзился в словно нарочно подставленное то самое место на загривке, куда тореадоры вонзают шпагу выполнившему свою работу торо.

Туша завалилась набок.

— Шеф багыр, — сказал подошедший Гыр. В переводе на русский это значило: «Вождь-старейшина-начальник очень отважный, очень сильный очень удачливый охотник».

Освободив из туши копья, ребята заторопились к хижине.

* * *

Почему животное атаковало жилище? Один из щенков укусил его за ногу, демонстрируя всем свою невыносимую отвагу. Мать бросилась защищать неразумное чадо, в дело вмешалась свора, которой пришлось, понеся потери, отступать под защиту стен через давно прорытый подкоп. Важно то, что быка псы раздразнили не на шутку. Дело усугубили стрелы, выпущенные Граппой через решётчатые стены — они выполнили роль бандерилий. Стены, сплетённые из ветвей, дрожали под мощными ударами, выбирая, в какую сторону упасть, как вдруг, откуда ни возьмись, появился Гыр, исполнивший обязанности пикадора. Тут бы ему и конец… или убежал бы — теперь уже не скажешь — но в этот момент на арене появился матадор и показал всем, кто тут самый-самый.

Домочадцы напуганы, но целы, а вот половины собачьей своры больше нет.

Разделка огромной туши при наличии двух приличных каменных ножей и одного кремневого топора — большая работа. Особенно потому, что шкуру снимали целиком, ворочая вагами неподъёмную громадину. Потом пластали мясо тонкими ломтиками и укладывали его в бамбуковые сосуды, пересыпая и натирая солью. Вообще-то, Петя не знает, как правильно солить мясо. Единственное, что сохранила память, это слово «солонина», и что хранили её в бочках. Ну ещё он заставил работников чисто вымыть руки с золой. И внутреннюю часть глубоких узких стаканов тоже и промыли и ошпарили. В общем, пахали все до самого вечера. Младшие дети — мальчики — отгоняли мух. Брага — а у неё самая тонкая ладошка — укладывала ломтики, стараясь расположить их как можно плотней. Без конца кипятили воду, необходимую то для ошпаривания, то для мытья.

Петя с интересом поглядывал на «новобранцев». Тэкила являла собой образец послушания, а Гыр и Ара очень разумно сотрудничали. Знаете, после туповатых Чачи и Раки разница в поведении очень заметна. Граппа общается с Петей заметно дольше, поэтому нахваталась от него всякого, вот и кажется, что ведёт себя умнее. Но пришлые издалека мужчина и женщина выглядят заметно сообразительней. Или понятливей.

Большая мясная перекусь тоже продолжалась весь день на ходу — бычок оказался довольно молодым и обладал не чересчур жёстким мясом. Варёное, печёное, жареное и тушеное — всё это непрерывно готовилось и в любой момент можно было «перехватить» или на ходу, или в минуту краткой передышки. Многое — с приправами душистых травок. Кое-что подсаливали, куда-то добавляли вяленых фруктов — то и дело Рака, отведав очередного блюда, звала народ к костру. Ни в этот день, ни на следующий никто и не вспомнил о каше.

Потом чинили хижину — она не была полностью сметена только потому, что в качестве столбов в её конструкции использовались живые деревья — вывернуть их не так-то просто. На этом конкретно запланированные работы и неотложные мероприятия были завершены — все уселись ждать дождей. То есть — женщины прядут, вьют верёвки и вяжут. Мужчины приводят в порядок инвентарь. Прежде всего — повозки. Вот уж кому досталось, так досталось. Ещё ножницы совсем разломались — придуманная Петей конструкция шарнира с клиновидной чекой достаточно быстро развалилась. Кроме того, режущие кромки изработались о то и дело попадающие между ними камушки, после чего их использовали каждую по отдельности, заточив и слегка зазубрив. Это тоже было не слишком удобно, поэтому сейчас придумывалось что-то среднее между серпом и косой. То есть кривое костяное лезвие на длинном бамбуковом черенке.

Много трудов было положено на создание обуви. Не так-то просто оказалось и расколоть ствол дерева на дощечки, и вырезать их примерно по форме подошвы, и сплести верёвочные ремешки, пропустив их через с трудом проделанные по краям отверстия. К тому же это натирало щиколотку, хлопало на ходу и съезжало набок. А потом Граппа отправилась на охоту, надев на ноги корзинки-лодочки, сплетённые из веничной травы.

— Ух ты! Как здорово! — обувка, хоть и выглядит совсем некультурно, но мягкая и лёгкая. Это даже на глаз видно по походке старшей жены.

— Брага сплела, — ответила девушка. — Но я помогала. И теперь тоже смогу.

Урок чеботарного мастерства Петя воспринял от питекантропской девочки с великим вниманием. Тут оказалось не вполне плетение, а скорее связывание шнурами коротких тонких пучков — бунтов. Получившиеся тапочки выдерживали, если не шаркать ногами, километров двадцать-двадцать пять непрерывной ходьбы — примерно дневной переход. А потом перевязывались заново с выбрасыванием перетёршихся стеблей и заменой их на новые. С освоением некоторых хитростей — десяток минут работы. Зато и от камушков и от раскалённой солнцем земли эти чувяки вполне защищают ноги. Э-э… бегать в них тоже можно. Неторопливой трусцой.

* * *

За размеренными ни в малейшей степени не судьбоносными делами прошел второй месяц сухого периода. До начала дождей оставалось от двух до четырёх недель, когда Гыр затеял серьёзный разговор:

— Шеф! Засоленное мясо всё ещё не испортилось. Рака вымачивает его и готовит нам каждый день, — начал он издалека.

— Да. Таким способом мы проверяем, как долго оно остаётся съедобным в жару. Это — испытание технологии хранения — проверять каждый день до тех пор, пока не почувствуем, что оно испортилось.

— О! Это очень надёжный способ узнать новое — попробовать, и увидеть, что получилось, — глубокомысленно кивнул питекантроп. — Того времени, которое прошло с победы над быком хватит охотникам, чтобы, — Гыр растопырил пальцы одной руки, — столько раз принести домой добычу, убитую в нижних лесах. Охотники моего бывшего племени часто приходят к кострам, у которых ждут их женщины и дети, с протухшим мясом.

— А почему женщины и дети не идут вместе с охотниками в нижние леса, чтобы скушать свежего оленя?

— Если уйти из пещеры — её займут другие, — подумав ответил древний человек. — Тогда мы окажемся беззащитными во время дождей. У нас очень хорошая пещера. В ней наше племя жило всегда.

Петя подумал над услышанным и немного удивился. Совсем капельку. Ведь Гыр видел возведённые его руками постройки — разве они хуже, чем пещера? Или древний человек слишком пленён сложившимися стереотипами, или есть какое-то обстоятельство, о котором забыл помянуть.

— Далеко ли живёт ваше племя? — продолжил он расспросы.

— Мы шли оттуда полную луну, пока не увидели огонь вашего костра, — Гыр секунду помолчал, а потом «расширил» своё повествование. — Путь наш всё время вёл на восход солнца. Сначала мы двигались навстречу ручьям, а потом — попутно им. Однако воды в них становилось всё меньше, а не как у нас — чем ниже по течению, тем шире поток.

Как интересно! Получается, что, чем ближе к их реке, тем скуднее становятся родники. А ведь они, собирая шишки этого не приметили — встречались в тех местах ручейки, вот и всё.

— Почему вы шли именно в эту сторону? — продолжил допытываться юноша.

— На заход солнца и на его дневное положение уходят наши охотники. Мне не хочется спорить с ними из-за добычи. А если идти туда, — Гыр махнул рукой в сторону севера, — то кончаются деревья, начинаются травы, а ночью очень холодно и нечем обогреться.

«Похоже на альпийские луга, — рассудил Петя. — То есть бывшее племя Гыра сидит в пещере в зоне горных лесов и спускается для охоты в долины, расположенные на юге и на западе. А в нашу сторону, то есть на восток, не заглядывает. Почему бы это?»

— Гыр. А почему в нашу сторону, на восходящее солнце, не ходят за добычей ваши охотники?

— Наши охотятся и в этом направлении. Только не так далеко, как мы ушли, потому что уже на половине пути становится слишком далеко, чтобы донести мясо до семейных костров. Я хотел бы рассказать людям своего племени о соли. Они могли бы пересыпать ею добытое мясо, чтобы оно не испортилось в пути, — в голосе мужчины слышен вопрос.

Это он что, разрешения спрашивает? Похоже. То есть ходатайствует перед перед вождём племени о позволении поделиться секретом с другими людьми, чья судьба ему не безразлична? Оказывается у питекантропов имеется этика. Граппа упоминала принцип «чужим ничего не давать», — пусть это и совершенно противоположное утверждение, но тоже касается сферы отношений между людьми.

Поразмыслив, Петя сообразил — невозможно предугадать, послужит такое действие ему на пользу, или принесёт вред. Скорее всего — приобретение подобного знания кучкой людей, живущих отсюда в месяце пути, вообще никак не скажется на жизни его и его семьи. С другой стороны, если через два месяца Гыр приведёт своих соплеменников к бессточному озеру, то наковыряют они на его берегах совсем другой соли. Горькой и, возможно, опасной для здоровья.

Тогда ведь наступит уже влажный период. Образовавшиея на берегах слоистые отложения уйдут под воду или будут размыты дождями. Разве сумеет он втолковать дикарям такие понятия, как «насыщенный раствор»… или что там влияет на скорость выпадения в осадок тех или иных солей? Это сначала получится артель «Напрасный труд», а потом огорчение, за потраченное в никуда время.

— Соль можно собирать только в течение трёх лун после дня самой короткой тени, — сказал он, проведя в уме вычисления и переведя результат на местную терминологию. — Или сейчас, до наступления дождей, или уже после начала следующей засухи и до её завершения, — добавил он для полной ясности то же самое, но другими словами.

Не зря он это сделал:

— Каких лун? — переспросил Гыр.

Пришлось показать три пальца, что вызвало на лице у собеседника проблеск понимания — числительных в языке питеканропов Пете слышать не приходилось, но на пальцах они кое-что могли и показать.

— Да, в сухой период, — подтвердил мужчина, проведя в уме какие-то свои вычисления.

* * *

Гыр ушел, неся за спиной два бамбуковых стакана с солью. До реки Петя проводил его в переносном сарае — около полупересохшего русла сейчас так много животных, что идти в открытую опасно — очень уж непредсказуемо поведение хоть хищников, хоть их потенциальных жертв, вынужденных находиться на ограниченной территории.

Потом были многие труды: хороший нож для Браги занял кучу времени, новые колёса, текущий ремонт тележек. Дожди в этом году не приходили так долго, что колодец почти допили — он ведь просто резервуар, если не лукавить. В него натекает вода из ручья, пока тот не пересыхает, а потом ничего не добавляется.

С началом влажного периода, как и в прошлый раз, переехали в пещеру, где ждали их и запасы орехов, и сухие дрова. А там и рыбка начала ловиться — вернулась она в речку вместе с водой. Смена сезонов и на этот раз прошла привычно, разве что дожди нынче лили сильнее. Или показалось?

В пещере стало тесно. Оборудованная в расчёте на двоих жильцов, она ещё как-то вмещала десятерых, но люди уже переступали друг через друга. Потом родила Рака. После этого дней пятнадцать она хворала, почти не вставая, но поправилась. Произведённая ею на свет девчонка ела, спала и орала, отчего женщины приходили в восторг, а Петя надевал коробящуюся бычью шкуру и отправлялся изучать окрестности — присматривал место, где возвести новую жилую постройку. Какую? Это тоже предстояло сообразить.

Пока, наилучшим из сооружённых им домов был первый — каменный, сложенный на глину и крытый бунтами из веничной травы. Пещера тоже получилась удачно — утрамбованная на её кровле глина не протекала. А вот хижина на краю Бугристой равнины то и дело требовала ремонта. С другой стороны, в этом круглый год тёплом климате, где не требуется отопление, а нужна только тень и защита от дождя, ориентироваться следует именно на лёгкие постройки.

Скажем, под навесом, наспех скиданном в том месте, где сначала делали горшки, а потом вялили фрукты, прекрасно сохранилась лодка. И как раз нашлось время просмолить её и спустить на воду — больше челнок не протекает. Прошел в нём вверх по течению на полдня пути, но ничего особенного не приметил. Также и вниз съездил — тоже река, как река. Правда, тут неподалеку от берега видна бамбуковая роща, пусть и не у самой воды, а выше на косогоре. Так что заодно нарезал новых сосудов. И стаканами, если сохраняешь одну перемычку, и бутылями, если сохраняешь перемычки с обоих концов.

Когда вернулся с грузом, на берегу его встретил Гыр и еще три незнакомца.

— Шеф! Завтра я отведу своих братьев к бессточному озеру, чтобы они узнали дорогу к нему. Вождь-старейшина-начальник их племени прислал тебе камень огня и просит подарить ему соли, потому что сейчас мои братья не смогут взять её, — вот так — коротко и ясно. Деловитые питекантропы и лодку помогли вытащить на берег, и груз перенести в пещеру. Сидя вокруг очага и уплетая жареную рыбу, они многословно рассказывали о своих успехах на охоте и опасливо косились на собак — молодые парни, посланные в дальний рейд, голодные и усталые, они громко храпели всю ночь, а утром ни свет ни заря, ушли, унося на поясах кошельки с орехами и вялеными фруктами — Петя распорядился выдать людям дорожной снеди. Всей группе, а не только Гыру.

Сопровождавший их Гыр вернулся через четыре дня:

— Ты прав, Шеф, — сказал он. — Там сейчас всё мокрое и горькое. Братья убили оленя, засолили его мясо солью, взятой у нас, и унесли домой в тех бамбуковых стаканах, которые мы им подарили. Они забыли отдать тебе камень огня. Вот он.

Жёлтый мягких очертаний металлический комок — явно золотой самородок. От удара мнётся, так что никаких сомнений нет — перед ним образец драгметалла. Не слишком ценное приобретение. Вот если бы это был железный метеорит! С другой стороны теперь в месяце пути к западу живёт дружественное племя, способное отправить троих молодых охотников в дальнюю экспедицию. Что в этом хорошего? Так там можно будет брать невест для сыновей — неплохие у них парни, значит и девушки должны быть славные. Ну и своих дочерей в то племя отдать можно без особой опаски — скорее всего, они там приживутся. А то ближние соседи Пете совершенно не нравятся — дикари дикарями. Неудивительно, что женщины от них сбежали.

Глава 18. Жизнь меняется

Снятая с быка шкура в то время, когда защищала тело юноши о дождя, намокала и приобретала гибкость. Просыхая, снова делалась жесткой. Из краев её, тех, что раньше прикрывали конечности, Петя сшил калоши шерстью наружу. Если просушивать их после хождения по сырой траве, то они более-менее служат по назначению и не издают мокрых запахов. Конечно, подошву они от камушков и сучков защищают не столь хорошо, как связанные из веничной травы «корзинки», зато и не цепляются и не тормозят на бегу — вполне подходящая обувка.

После завершения влажного сезона, проблема калош приобрела несколько иной характер — их нужно было поддерживать влажными, набивая травой и смачивая. Однажды, наполнив обувь свежей банановой кожурой, с удивлением отметил, что кожа изменилась — стала мягче и не деревенела, просохнув. Ха! Никогда бы не подумал, что разыскиваемые им дубильные вещества притаились в столь близком и доступном месте.

Провёл эксперименты с отдельными шкурами — женщины все их обезжиривали глиной и покрывали ими ложа, чтобы не кололась настеленная туда для мягкости трава. Так с этими кусками тоже всё получилось нормально — они обрели гибкость. Вскоре на ногах у домочадцев появились сандалии. Нет, служили они недолго — пару-тройку месяцев. Хотя на Браге и Граппе обувка буквально сгорала за неделю-полторы, но вопрос о том, как добыть большого быка уже не казался нерешаемым — Гыр тоже вполне освоился с применением боло — то есть спутать ноги степному гиганту они могли с хорошей вероятностью.

Так вот, мужчины отправились в Бугристые равнины и забили там быка — просто и деловито стреножили бросившегося навстречу защитника стада, закололи его шилоподобным дротиком, ободрали, уложили на тележку шкуру и лучшие куски мяса, да и вернулись обратно. Без приключений или нервотрёпки — словно на работу сходили.

Позднее пришла большая группа охотников из бывшего племени Гыра. Петя их запряг на доставке бамбука к хижине на краю Бугристых равнин. Когда в твоём распоряжении много крепких ребят, спуску им давать нельзя — только корми и направляй. Он и торопился с этим. Парни и новый колодец выкопали, и известняка навозили и дров и камней для фундамента. Горы стройматериала ждали своей очереди, но… теперь пришла пора ответить гостям тем же — любезностью. Как раз приближалась сушь, и наступила пора добычи соли, за которой и отправились целой толпой при уже четырёх тележках.

Нагрузили их полностью, да ещё и на себе несли. Расстались довольные друг другом. Петино семейство заторопилось в житницу, а гости отправились восвояси, сгибаясь под тяжестью ноши. В пещере громоздились наполненные солью бамбуковые сосуды, ожидающие своей очереди для следующей ходки — две тележки пришли в негодность от перегруза, после чего, все дружно заключили — не доехать им лесными дорогами до родной пещеры гостей.

Петя «заказал» визитёрам ещё «огненных камней» — те поминали, что в их краях они встречаются. Зачем ему понадобилось золото? Разумеется, для инструмента. Что же касается кормёжки, то Рака варила, жарила и парила не разгибаясь с утра до вечера. Граппа подтаскивала каких-то гусе- и уткообразных птиц, Чача доставляла рыбу, а Тэкила и Ара собирали фрукты. Брага успела их навялить в обычнм на семью количестве, хотя основная часть ушла на прокормление работников.

Последовавший вслед за этим визит в старый каменный дом в пяти днях ходьбы от реки Петя долго потом вспоминал как последний эпизод тихой размеренной жизни. На обратной дороге, когда его семейство подкатило гружёные овсом и пшеницей тележки к последней путевой водосборной пирамидке, из накрытого корой каменного убежища вышли три питекантропа, вооружённые копьями. Следом за ними оттуда же выбрались четыре женщины и стайка маленьких деток.

— Пыр Багыр, — ударил себя кулаком в грудь самый рослый питекантроп. Потом он указал на соседа справа и добавил: — Фыр гыр, — потом на соседа слева и продолжил: Тыр дыр, — после чего указал на Петю и заключил: — Пэта шеф-багыр.

Кротко и ясно, хотя, чересчур цветисто и многословно. Значила же эта речь следующее:

«Я — Копьё — Очень Сильный Очень Удачливый Охотник, мой друг Меткий Бросок не знает промаха, а мой друг Легкая Нога настолько быстр, что никакая дичь не может от него убежать — мы смиренно просим тебя, Великого Вождя Сосущего Титьку принять нас в своё племя» О прилагающихся к мужчинам женщинах и детях Пыр не упомянул — это само собой разумеется.

Тут Петя и сел. Только Граппа и успела подставить ему под попу скамеечку из двух бамбуковых обрезков с дощечкой поверху — не любит он сидеть на ровной земле. Вот сел он и призадумался, махнув женщинам, чтобы те занялись обычными делами… вода, костёр, каша. Кандидаты на приём в племя скучковались немного в стороне, поглядывая с тревогой на «Великого Вождя» и с любопытством — на деловую суету вокруг.

«А что, — размышлял юноша, — тут ведь просто великолепное место для создания достаточно обширной многоотраслевой фазенды. Пастбища кормят уйму жвачных, злаки растут. Под боком река, весьма рыбная, кстати. Фруктов навалом, а орехи он в этом году даже не собирал — с прошлого захода их ещё осталось навалом. Их вообще не едят, а используют как лакомство, в охотку. Одна проблема — как добиться управляемости от питекантропов? Имеется ввиду не сейчас, а позднее, когда те освоят технологии возведения жилищ, выращивания зерна, ловли рыбы сетью? Научатся хранить припасы на периоды, когда случаются перебои с пропитанием? Ведь начнутся обычные для его мира проблемы и с имуществом — этими самыми запасами. И соперничество за удобные для возделывания земли, рыбные ловы, охотничьи угодья. Нескоро… но к его старости женщины нарожают детишек, а те станут самостоятельными и независимыми. Разбредутся во все стороны, объединятся в группы по интересам… может, религию какую заложить, чтобы пугать самых рьяных гневом всемогущего существа? Или как-то иначе вывернуться из положения?

В общем — нужно хорошенько обдумать это дело…»

Встал, стукнул себя в грудь и сказал:

— Шеф, — вот и все формальности. Заявив о том, что он вождь, Петя принял новичков в свою… семью?… стаю?… племя? Короче, взял над ними шефство.

* * *

Путь к реке был оживлён довольно опасным спервоначалу происшествием — ходячий ужас — трёхметровый тупомордый пёс напал на караван. Просто и незамысловато — увидел издалека группу людей и помчался в лобовую атаку. Уверенный в своей силе и ловкости, он нёсся вприпрыжку, высоко поднимая ноги, отчего пущенные Петей и Гыром боло не сработали, только хлестнув зверя по корпусу. Граппа выполнила бросок удачней — её «снаряд» обмотался вокруг задней лапы и при очередном размашистом шаге грузик хлестнул чудовище в то место, которое довольно уязвимо у самцов. Короткой заминкой воспользовался Фыр — брошенный его уверенной рукой четырёхкилограммовый дротик с метровым шилообразным наконечником из дерева твёрдой породы глубоко вошёл в могучую грудь, а тут остальные подоспели с копьями.

Петя подскочил первым, пригвоздил переднюю лапу к земле и отпрыгнул. Вторую переднюю пришпилил к грунту Пыр, а Гыр всадил копьё прямо в распахнутую пасть. В это же мгновение все три копья хрустнули — силушки в этом исчадии ада было поистине немерено. Но удар Гыра стал смертельным. И под агонию никто не попал — взрыв землю всеми четырьмя лапами, гигант затих.

— Быстрый медведь, — назвал его Тыр. Оказывается, он тоже успел пырнуть зверя в шею.

Подчиняясь приказу вождя, постояли в сторонке, пока не закончились конвульсии, запулили камнем в нос, проверяя, не осталось ли в этой туше хоть искры жизни, а потом принялись сдирать шкуру, пока солнце не начало припекать. Есть медвежатину никто не собирался — её нарезали тонкими полосами и высушили для собак. Ещё Петя натопил два больших горшка жира — они использовали подобного рода остатки от приготовления пищи для освещения в пещере, а тут сразу огромное количество… не выбрасывать же столько добра!

Что можно сказать по эпизоду в целом? Да нормальные питекантропы. Ни один не струсил, не замешкался. Маневр все поняли правильно и никто не вылез с глупым молодечеством. Эти ребята приходили в прошлом году за солью, так что, считай, знакомые. Плохо только то, что не удалось толком спутать атакующего хищника — не сработали по нему боло. И по тигру не сработают, и по льву. И даже насади Петя подобную кошку на своё могучее копьё — ведь достанет его зверюга задними лапами. Помнит он наскок пантеры — чуть ведь не дотянулась тогда острыми, как серпы, когтями.

Из пращи по такой цели тоже никак не угадать… не видно решения.

* * *

Оставшуюся часть сухого периода посвятили строительству просторной хижины на краю Бугристых равнин. Про то, что известь обжигают в ямах, где потом заливают водой — «гасят», Петя почему-то помнил. Помнил он и о том, что твердеет она тем шибче, чем больше поглотит углекислоты из воздуха. Поэтому действовал достаточно осмысленно. Он ведь, к тому же, искусный каменщик по работе с диким камнем — опыт постройки первого дома остался при нём. В общем — сложил он высокий цоколь с таким расчётом, чтобы кладка держала удар разогнавшегося быка. Стены опять сделал не прямые, а «заваленные» внутрь с обеих сторон. То есть внизу значительно толще, чем вверху. Ни окон, ни дверей не оставил — расчёт был сразу на использование лестницы. Ну а уж потом сверху и хижину возвёл на крепком бамбуковом каркасе.

На этот раз на размер он не поскупился — по обычным его меркам получился вообще немыслимых размеров дворец — где-то десять на десять метров, не меньше. Собственно, если бы не чудовищные объёмы кладки, он бы и шире размахнулся. И так полтораста кубов камня вбухали в стены. Но зато жить тут можно без тесноты хоть бы и круглый год. Разумеется на десятиметровом пролёте не обошлось без столбов. Их поставили четыре штуки квадратом. Каменные, от земли и до верхней кромки наружной стены, они и определили внутреннюю планировку, потому что бамбуковые столбы встали в точности поверх них. Над часто уложенными балками перекрытий сплели полы. Точно такие же сплетёные наружные стены обмазали глиной, чтобы не продувало. А крышу покрыли веничной травой. Только управились — и начались дожди.

Петя объявил всеобщие выходные и устроился поудобней — думать, что делать дальше. Еды в доме достаточно до самого того времени, когда ожившая природа снова начнёт кормить их плодами нового урожая. Даже собакам хватит. Дожди не особенно располагают к любому виду промысловой деятельности, но просто работать не мешают. Не имеется ввиду работать в помещении, это и так понятно. Но, например, пахать и сеять в такую погоду вполне даже можно, особенно, если есть возможность потом уйти под крышу, под тёплый бочок Граппы.

Кстати, саму Граппу он из сержантов разжаловал в ефрейторы. Мысленно, конечно. То есть, по-прежнему поручает руководить некоторыми коллективными работами, но не охотой — она явно понесла, так что харэ беременной бабе носиться за диким зверьём. Теперь её место в доме и на кухне. Ну или с корзинкой пройтись по окрестностям, пособирать травок для приправ. На второй ступеньке иерархии теперь прочно утвердилась Брага. Девчонке сейчас около семи, но она полностью в курсе всех хозяйственных дел. Значительно более в курсе, чем её собственная матушка и другие взрослые женщины. Почему? — спросите вы. А это всё из-за шашек. Во время игры Петя невольно называл числительные. Не нарочно, а просто это само получалось.

— За один ход можно двинуть фишку только на одну клетку.

— А вот так срубается сразу две.

— Мы уже три партии сыграли — хватит на сегодня.

И так далее, и тому подобное.

А потом вдруг выясняется, что ребёнок-питекантроп способен считать — страшно подумать — до восьми. Потому что в ряду игровой доски восемь клеток. Из которых четыре тёмные и четыре светлые. А потом при вопросе: «сколько у нас осталось веничной крупы», звучит ответ: Два раза по восемь горшков и ещё три полных и один не закончился.

Туше.

Старший из сыновей Чачи, а ему нынче около пяти, тоже знает и игру в шашки, и счёт, но он пока совсем кроха. Нет, и огонь высечет, и шалаш построит и рыбу поймает, но считает пока с ошибками. Младший же, Пыво, вовсю тянется за старшими, но пока… пусть подрастёт, короче. Не хватало ещё, чтобы трёхлетки носы задирали. Он, кстати, даже маму не всегда слушается.

Новенькие же детки у Пети пока на испытательном сроке и под наблюдением. Он не слишком доверяет бойким да задиристым, а на что годятся тихие и задумчивые — этого сразу не поймёшь. Но вот сегодня два охотника, женщина и мальчишка лет девяти командируются под руководством сержанта Браги к последней путевой пирамидке сеять овёс. Везут на повозке соху и семена. Морды у мужиков, конечно кислые. Пришлось объяснить им, что идут они не на охоту, а делать незнакомое дело. И нечего тут строить из себя…

* * *

Вернулись сеятели на другой день к вечеру.

— Шеф. Я отменила сев. Там, то лошади проскачут, то олени пробегут, а чаще всего коровы топчутся и дерут всё подряд. Погубят они посевы, чтоб мне без трута огонь высекать.

— А я ей говорил, — вступает Фыр, — что если шеф велел сеять, значит нужно сеять.

Вот и борьба за власть начинается. Подумал Петя, ничего не ответил, а только спросил:

— Как полагаешь, Брага, а если нам прямо тут овёс посеять? Мы же сумеем отогнать от пашни всяких там топтунов?

— Фи. Тогда что, так и сидеть здесь, никуда не уходя? Ни рыбки половить, ни фруктами полакомиться, а только и делать, что дичь гонять? — соображает малявка. Так что пускай побудет сержантом.

— Знаешь, Фыр, — обратился Петя к «критику», — Брага приняла правильное решение. А ты тоже правильно поступил, что подчинился ей и апеллировал к старшему по должности. Так что вы оба молодцы. Отдыхайте.

* * *

Стоит помянуть и о золоте. Грог играл самородком, нагрел его в огне, выкатил палочкой, да и загнал на шкурку, от которой ему поручили отскоблить глину после обезжиривания. Собственно, он с этим уже покончил. С отскабливанием. Но тут же прожёг дырку в предмете, над которым трудился. Тут, наверное, и вспомнил, как проковыривал отверстия костяным шилом, когда мешал маме делать сандалии. И долго стучал по золотяке камнем, пока не сделал её продолговатой. На манер крошечной указки получился у него инструмент. Раскалённым концом которого отверстия в коже проделывались мгновенно.

Начинающуюся карьеру юного чеботаря прервал строгий вождь Петя. Он реквизировал инструмент, усовершенствовал его и теперь использовал для работ по дереву, выжигая в ободьях колёс углубления для концов спиц, во втулках — отверстия для оси, и вообще для разных других выжигательных надобностей — не слишком удобно каменными лезвиями делать пазы и отверстия даже не в самой твёрдой древесине. Теперь, получив возможность выполнять работу достаточно точно из хорошо подготовленного и тщательно отобранного материала, он сумел сделать и прочные тележки, и долговечные колёса к ним. И скрипеть они перестали, едва сообразил смазать оси. Из выдержанных в тени палок вышли сильные луки, из «нащипанных» на лучины длинных бамбуковых колен — прямые и одинаковые в полёте стрелы. С каждым разом сандалии служили всё дольше и дольше. Вещи стали получаться долговечными.

Отжатое от сока подсоленное мясо после сушки на ветерке и под лучами солнца оказалось деликатесом, а вяленая в тени рыба — лакомством. Размышляя о создавшейся ситуации Петя невольно робел — не имея ни животноводства, ни металлов, ни растительных жиров, они устроились надёжно и сытно, пользуясь практически продуктами одного только собирательства. Ну нельзя же их сеяние овса и пшеницы отнести к серьёзному земледелию! В общем, рассказы о тяжёлой и голодной жизни древних людей… ох, что-то тут не так. Хотя… все его соплеменники впервые пред ним являлись с несколько раздутыми животами — то есть много ели. Ну да — жрали так, что за ушами хрустело.

Значит, или пища была не особенно сытная, или приготовлена неудачно. Но нынче в рационе довольно калорийные блюда, весьма доброкачественные, а у женщин талию стало можно рассмотреть не только при взгляде сзади. Сложены здешние люди астенически, жизнь ведут подвижную — так что фигурки девушек приобретают заметную эстетическую привлекательность. Это хорошо.

С другой стороны, кроме как покувыркаться с мужчинами, заняться красавицам в свободное время решительно нечем — вот тебе и ускоренный рост народонаселения. А при той организованности, какой достигло его племя, остаются у людей и время и силы на любимое занятие. Этак через десяток лет придётся организовывать новое поселение со всем сопутствующим хозяйством — то есть начнётся территориальная экспансия его потомков и их соратников.

Хотя, если одомашнить хотя бы кур…?

Вот так и ломал Петя голову над непростыми вопросами, пока ещё не возникшими, но уже просматривающимися где-то в отдалении. Нет, конечно, если придёт какое-нибудь нашествие или налетит моровое поветрие, демографическая напряженность сразу спадёт. Но ему это не в радость. Ну и мытьё рук — не самое плохое средство от всяких инфекций. К этому он своих соплеменников уже приучил.

В общем, почувствовал юноша, что находится в положении отца цивилизации — были же в старинных эпосах поминания о древних умельцах, научивших людей… кого скот пасти, кого пшеницу сеять, кого железо плавить. То есть появлялись на лике Земли некие прогрессоры… наверное. А вот Пете подобной репутации не нужно. Ему бы хотелось наладить некое комплексное самоподдерживающееся ведение хозяйства… хотя, тоже непонятно зачем? Наразмножаются ведь до образования тесноты и начнут воевать, добиваясь для себя простора. Опять же с ростом производительности труда неизбежно появятся излишки. И охотники до них. Первыми — грабители-защитники. Или мудрецы-хранители сакральных знаний культ какой забацают и разовьют в религию, чтобы не силой заставлять тружеников кормить себя, а пугая гневом великого Чучундры.

В общем — голова у Пети пухнет от осознания ответственности за будущее этих в общем-то доверчивых и несколько наивных созданий. Ведь когда-нибудь их потомки станут Борджиами, Медичами… Миледями, наконец.

А ему пока нужно не шибко наваливаться на ускорение технического прогресса, да и распространение достигнутого технологического уровня стоит придержать — а то выпустит ненароком джинна из бутылки. Как бы чего не вышло, как говорил какой-то литературный персонаж. Помнится, официально этого персонажа считали отрицательным, а вот Петя к его позиции склонен отнестись с пониманием.

Глава 19. Кого ещё принесло?

В этом сезоне у Пети запланировано создание гончарного круга — уйма работы по дереву, особенно тяжело далось создание гладкого вращающегося столика. Потом начались биения оси, выпадение нижнего конца из опоры, заклинивания при неудачно положенной заготовке, если конструкцию перекашивало. Четыре раза переделывал, а уж мелких усовершенствований вообще не упомнишь.

Потом выяснилось, что теперь глину надо замешивать чуть жиже, чем когда лепишь руками, а потом — что сформованные тонкостенные сосуды до обжига чересчур хрупки. После обжига — тоже, потому что стенки у них тоньше. Из-за этого они и воду «держат» хуже — она значительно быстрее просачивается наружу, отчего посуда заметно отпотевает. Но чашки и миски, полученные после формовки на круге нравятся всем значительно сильнее, хотя, отмывать их от жирной пищи ничуть не легче. В общем, непонятно, что с этим делать — вернуться к ручной выделке посуды или посоображать, что изменить?

Петю в последнее время всё чаще посещают сомнения. Ещё недавно, когда он отвечал за маленький коллектив, жизнь была проста. В любой момент было ясно, что делать немедленно, а что отложить, или вовсе отменить, потому что сил хватало далеко не на всё. А тут — всё наоборот — имеются работоспособные люди, которых нужно занять. Умелые охотники и сильные проворные женщины, прокормить которых просто, а вот направить их деятельность так, чтобы от неё происходила польза… вот об этом и задумался, составив обширный перспективный план.

Прежде всего — вместо пещеры необходимо построить жилище на время дождей. Большое удобное здание с просторными мастерскими. Скоро придут соледобытчики из племени Далёкой Западной Пещеры. Хорошо бы их припахать на доставке стройматериалов. Впрочем, сначала необходимо определиться с местом и конструкцией…

— Снак! — обратился вождь к одному из недавно пришедших мальчишек. — Пригласи сюда в тень западного крыла навеса мужчин-охотников нашего племени. Мне надо испросить их совета.

* * *

Совет оказался коротким — питекантропы, даже если стараются говорить длинно и цветисто, всё равно выражаются лаконично. Все четверо взрослых мужчин, узнав, что нужно выбрать место для возведения жилища на западном берегу, мгновенно махнули рукой в одну и ту же сторону и высказались примерно сходно, хотя было невозможно понять на одно и то же место они указывают, или каждый имеет ввиду что-то своё.

Тут же все уселись в лодку и погнали на рекогносцировку. И приплыли они к глубокому заливу посреди обширного плёса, куда выходило устье мелкой, поросшей густым лесом долины, угнездившейся между низкими прибрежными холмами. Сколько Петя ни осматривал это место, понять, что такого привлекательного нашли в нём местные жители, он не сумел. Пока не приметил чуть заметного родничка, увлажнившего траву в самом низменном месте.

— С запада, с холмов приходит вода, — подтвердил его догадку Гыр. — В сушь не пересыхает, — добавил он для ясности.

Петя кивнул в знак заинтересованности и чуть поднялся по склону, где из земли торчат камни — если они достаточно велики, то могут послужить готовым фундаментом для постройки:

— Нужно копать тут, — уверенно сказал юноша. — Узнать, большие эти глыбы или маленькие. Выдержат ли, если положить на них каркас хижины.

Его прекрасно поняли — в предыдущей стройке принимали участие все, и терминология мужикам уже знакома, и смысл действия ясен. Гыр с Пыром пошли за корой для совков-выгребалок, остальные принялись вырезать рыхлилки.

* * *

Начиная с этого момента Петя полностью растерялся. Нет, он никому на это не жаловался. Наоборот — делал ужасно занятой вид и просил какое-то время обходиться без него, потому что сам буквально не поспевал вмешиваться в проходящие под его руководством процессы. Если раньше он был вдохновителем каждого начинания и самым активным его участником, то теперь не имел возможности даже спокойно позаниматься хотя бы тем же самым арбалетом — его без конца отрывали от дела сообщениями о том, что закончили, например, заготовку травы, которую он для себя именовал перечной, но не знают, в чём её хранить.

А это означало, что, бросив всё, следует попытаться сделать коробку с крышкой. Эта коробка, после некоторых раздумий мысленно заменялась сначала горшочком, потом бамбуковым коленом и, наконец, трансформировалась в плетёный из соломки кошель, запас которых недавно издержали, а самой соломки вообще не заготовили.

Ни Петя, ни его подшефные никогда раньше не вели мало-мальски сложного хозяйства. Когда черви сожрали животный жир, выяснилось, что эту возможность никто не принимал в расчёт и представления не имел, что нужно делать, дабы избежать огорчения от потери смазки для тележных осей. Стряпуха могла приготовить столь мало, что никто не наедался. Или наоборот, наварить такую прорву, что приходилось выбрасывать остатки.

Строители хижины четырежды привозили из зарослей бамбука по одной балке, не сообразив сразу взять нужное количество, хотя оно входило в лодку без труда.

Всё шло наперекосяк, всё делалось не по уму, а добытчики соли в этот раз не появились и не принесли обещанных самородков. Очередной годовой цикл проходил в каком-то угаре. К тому же Граппа родила двойню — мальчишки-крикуны оглашали окрестности своими истошными воплями… и ещё одну девочку родила недавно пришедшая Шана… хотя, не так уж и недавно она пришла. Пересчитав зарубки на календарной палочке, Петя сообразил, что с тех пор прошло как раз около года. То есть ребёнок может быть и от него, поскольку… ну, тут довольно своеобразные обычаи приема в племя новых женщин. То есть, ему даже с Тэкылой пришлось обойтись ласково. В общем, отца ребёнка мать может и не знать. Хотя, не все потребовали к себе внимания вождя. Тата, например, только Пыра приветствует… нет у питекантропов сложившегося стереотипа в вопросе выбора партнёра для этого самого.

Зато Брага уверенно отчиталась о размерах сделанных запасов — пищи опять было достаточно. Это не считая того, что осталось с прошлого года в старой пещере. Очередные два завершающих засушливых месяца в просторной хижине на краю бугристых равнин прошли в спокойных неторопливых работах — мужчины изготавливали новые инструменты и приводили в порядок оружие, а женщины стряпали, пряли, вязали и плели. У Пети четыре раза подряд не получился арбалет, зато старший из мальчиков — Снак — изготовил целую тележку. Неважнецкую, прямо скажем. Но пока не развалилась.

* * *

— Шеф! Соседи ушли. Забрали в нашей пещере много горшков, унесли все три лодки из-под гончарного навеса, какие-то припасы тоже утащили — их стало меньше. На берегу, где они грузили это всё, просыпано зерно и валяются черепки от двух сосудов, — быстроногий Тыр вернулся после осмотра местности и отчитался по результата разведки. — И, да. Ушли стада от реки, — добавил он по существу основной задачи, для решения которой, собственно, и был направлен на рекогносцировку.

— Женщины и дети пока остаются здесь, решил поострожничать Петя. — Их будут защищать сильные охотники Пыр, Гыр и Фыр. А быстроногий охотник Тыр покажет мне то, что он увидел. Зоркий охотник Снак будет незаметно красться за нами и предупредит об опасности.

Петя не жалеет слов, когда ставит задачу. Потому что, во-первых, питекантропы несколько обидчивы, во-вторых, способны довести до белого каления своими «почему». В-третьих они не слишком догадливы, хотя, когда знают общий план — часто действуют успешно. То есть не тупые или заторможенные, а прямые и незамысловатые.

Откуда взялась в нём насторожённость? От необычности. Соседняя группа под предводительством Фота несколько лет жила рядом, подглядывая, воруя снасти и горшки. Могли и из припаса что-нибудь слямзить. Скромненько так, думая, что это не заметно. Даже собаки на них не обращали внимания — привыкли как-то постоянно встречаться с запахами этих людей. А тут ни с того, ни с сего наглый грабёж и поспешное бегство. Материальные же потери — ерунда. Тем более, что почти всё более-менее ценное перекочевало из пещеры в новую постройку в Мокрой долине, именуемую для разнообразия «бунгало». Тут настораживает именно загадочность поведения, потому что прослыть оригиналом или, скажем, личностью неординарного поведения, в нынешнем обществе никто не полагает правильным — все обитатели этих мест действуют с какими-то определёнными целями или вследствие веских причин. Вот и хочется выяснить, что испугало соседей?

Дошли, впрочем, только до зелёной пещерки. Петя с интересом посмотрел на сросшиеся ветви, когда-то переплетённые и связанные его руками через неглубокие вырезы — это он тогда отлично придумал и прекрасно исполнил. С тех пор многие соединения срослись, образовавшуюся прочную решетку оплели лианы и вьюны. В дождь, конечно, подобная крыша промокает, потому что покрывать её сверху довольно сложно — мешают и листва и торчащие во все стороны побеги. Хотя, если постараться… с другой стороны ушли соседи именно с наступлением влажного сезона.

Еще, нужно отметить, что уровень пола здесь в укрытии заметно приподнялся, потому что выметать отсюда мусор никто ни разу даже не попробовал. Ореховая скорлупа, листики и сучки, рыбьи кости — что-то, наверно, сгорало в костре, черное пятно от которого сейчас уже остыло.

— Шеф! Аары! — вбежал в пещерку Снак.

Аары — это означает «ищущие». Только вот слово это сильно меняет свой смысл в зависимости от интонации, с которой произнесено. В данном случае оно означает охотников, которые что-то высматривают. Не добычу а, скорее всего, новое место для своего племени. Впрочем — долго гадать не пришлось. Сразу шестеро голых мужчин с копьями в руках появились со стороны реки и решительным шагом двинулись прямо сюда. Копья обычные для этой эпохи — ухватистые палки с обожженными концами.

— Уходите! Здесь будет жить наше племя, — издалека прокричал впередиидущий и остановился. Конечно, где он ещё мог раньше увидеть нечто подобное — трое, вышедших из укрытия имеют на головах шляпы с широкими полями, с которых стекает дождевая вода. Стекает она на мушкетёрские плащи, выполненные из мохнатых шкур. Вниз из-под плащей торчат широкие штаны, связанные из тонких верёвочек. На ногах — кожаные подошвы, закреплённые так, что не спадают.

Передний из этой троицы на голову выше любого из них и настолько широкоплечий… ну, как два питекантропа примерно. Он легко держит огромное копьё с широким, словно лист, наконечником. Двое, стоящие рядом с ним — обычных размеров — смотрятся будто дети около взрослого.

Но заминка не была долгой. Даже не дав времени на ответ, предводитель незнакомцев принял решение — удачным ударом копья можно упокоить сколь угодно крупное существо. Главное, не позволить ему себя атаковать.

Короткий разбег, бросок, но гигант тоже не остался на месте — он бросился вперёд и левой рукой поймал летящее копьё прямо в полёте. И также, левой, этим самым копьём, словно палкой, запустил в толпу, приготовившуюся последовать примеру вожака. Пришлось уворачиваться, отчего размахнуться не удалось. Тем временем здоровяк уже налетел и разметал всех. Кто-то попытался убежать, так у него вдруг заплелись ноги. Впрочем, распутав прилетевшую неведомо как верёвку, беглец снова задал стрекача. Да и остальные разбежались, воспользовавшись секундой, когда все смотрели на мужчину, освобождающегося от боло.

Петя отозвал бросившегося вдогонку Тыра:

— Это не звери! Они могут устроить тебе засаду.

— Вон еще одна группа, — вмешался Снак, указывая на противоположный берег речки. Там ещё четыре незнакомца стояли у берегового откоса и смотрели на развернувшееся во всей красе действо.

— Плохие люди, — с досадой сказал Тыр. — В человека копьё бросают. Если их не убить — беда будет.

«Опаньки! — подумал Петя. — Ещё один признак этики»

А ведь он по привычке постарался никого не зашибить. То есть бил очень быстро, но не акцентировано. Скорее затрещины раздавал, чем наносил удары.

Повернувшись все трое во весь дух припустили к хижине, где остались их соплеменники. Если тут бродят две группы, может шляться и третья. А вдруг как раз там, дома, сейчас идет битва не на жизнь, а на смерть?

Не напрасно торопились. Всё семейство укрылось за стенами и втащило лестницу внутрь. Впрочем, ловкий жилистый питекантроп и без неё мог вскарабкаться по наклонной каменной стене, изобилующей неровностями. Так вот именно в это время около входного проёма проходили переговоры между Граппой и тремя чужаками, а ещё семеро незнакомцев с противоположной стороны карабкались наверх. Короче — дипломатия имеет характер отвлекающего маневра и… более не уместна. Петя взялся за пращу — три камушка для неё у него всегда при себе.

— Защищайте меня, — приказал он товарищам и положил копьё на землю.

Первый бросок оказался неудачным — камень промял стену рядом с одним из лезущих по ней питекантропов. Второй попал в спину другого — этот рухнул мешком. Скорее всего, не выживет. А вот к третьему броску уже хорошо пристрелялся. Правда, попал не в того, в кого целил, зато точно в голову.

Еще одного Тыр просто проколол копьём, ударив в спину. Как только Петя израсходовал безапас и взял свое оружие, охотник подбежал к атакующим сзади и ткнул. Следующего, уже развернувшегося в сторону подкравшейся со спины опасности, пырнул в живот Снак. Остальные упали со стены мёртвыми — их всех сильно ткнули изнутри чем-то острым. Чувствуется умелая рука охотника, убивающего быстро и не больно. Кому-то из защитников было удобно действовать через стену.

Те временем, а прошло его совсем мало, на противоположной стороне парламентёры, услышали крики своих товарищей и тоже полезли на штурм. Начали же они с бросков копий в дверь, где те и застряли. Словом, к взятию данного типа объекта противник оказался категорически не готов, потому что, едва атакующие поднялись на кладку, их тут же проткнули ударами изнутри сквозь тонко обмазанные глиной плетёные стены. Примитивно, закололи. Как на бойне.

И тут по следам Пети, Тыра и Снака примчалась следующая группа чужаков. Вернее, они как раз появились в поле зрения в паре сотен метров, поняли что происходит, заревели и бросились в атаку. Времени войти в дом и снова втянуть за собой лестницу ребятам хватило. Женщины и дети были тут же согнаны вниз под пол в пространство, опоясанное каменной кладкой. Нападающих, однако, оказалось многовато — четырнадцать человек.

— Очень большое племя, — сказал Гыр.

— Как бывшее наше, — добавил Пыр.

Фыр согласно кивнул, а Петя понял, что отсюда, из дома, он не сможет действовать пращой. Недостаточно пространства, чтобы её раскрутить. Обидно — тут сложен хороший запас тщательно отобранных по размеру камней.

Раненые чужаки — те, кто мог — отползли от каменного цоколя. Тут как раз и подкрепление подоспело. Прошел негромкий обмен информацией — разговаривали вполголоса, так что расслышать ничего не удалось. Потом один из нетерпеливых швырнул копьё издали. Оно вошло в стену, пробив слабую глиняную штукатурку, но застряло между прутьями и торчало как внутрь, так и наружу. Его тут же втащили внутрь, а оказавшийся безоружным дикарь пошел к своим убитым товарищам, надеясь выбрать себе оставшееся бесхозным оружие.

Стрелу из лука Петя всадил ему точно в горло, дождавшись, когда дистанция сократится до нескольких шагов. Интересный эффект дают старательно сплетённые, но некачественно оштукатуренные стены. Изнутри через них всё видно, поскольку глина то там, то тут выкрошилась, и почти в любом месте можно просунуть тонкое остриё или пустить стрелу. А вот при взгляде на постройку снаружи и снизу с некоторого расстояния, заданного высотой каменного цоколя, практически не видно того, что делается внутри. И копьё, даже пущенное твёрдой рукой, запросто может застрять между прутьев, выбив кусок непрочной глиняной обмазки. И ещё нападающих тех, кто карабкается по стене, удобно колоть тонкими, словно шила, наконечниками дротиков. Хотя это и нечестно.

Собственно, гибель нетерпеливого копьеметателя, приблизившегося к осаждаемому сооружению, вызвала в рядах агрессоров некоторую заминку и ропот. А потом появились ещё шестеро — те самые, отпущенные живыми от зелёной пещерки. Петя мысленно добавил ещё четверых, которых видел на противоположном берегу — ничего себе народу привалило в обычно немноголюдные края! Если они все разом пойдут на приступ, им вшестером придётся туго.

Но дикари вдруг столпились, погалдели как-то невразумительно, а потом очень быстро ушли, торопливо прикончив своих раненых товарищей.

* * *

Петя тщательно пересчитал трупы — так называемые «ищущие» рядом с хижиной оставили одиннадцать бездыханных тел. Их быстренько отвезли подальше, пока не сбежались трупоеды и не слетелись падальщики. Так вот, к этому следует добавить еще не меньше, чем двадцать четыре других тела — живых и полных жизни, занятых нынче неизвестно чем и неизвестно где. Проследить за этим оправился быстроногий Тыр. Хорошо бы собак послать на разведку, да вот беда — ничего они толком не доложат. Это тут в ближайшей окрестности в качестве системы охранной сигнализации хвостатые служат исправно, так и то ничего не могут толком сообщить, кроме как просигналить рычанием об обнаружении факта проникновения кого-то незнакомого.

Тревожно, в общем.

В густых сумерках на разведку отправился ещё и Гыр. Женщины и дети, как и положено по боевому распорядку, сидят внизу под прикрытием каменных стен. Петя наблюдает север и запад, Фыр — юг и восток. Снак и Пыр спят до полуночи, до пересменки. Небо затянуто тучами, монотонно шелестит дождь, не видно ни зги.

Глава 20. Так вот, кого принесло!

Разведка вернулась к вечеру следующего дня. Мужчины пришли вдвоём заметно озадаченные.

— Большое племя ушло туда, — Тыр махнул рукой в сторону низовий реки.

— Люди остались в бунгало, — добавил Гыр. — Жгут наши дрова и едят наши припасы.

В отличие от пещеры, которая потихоньку выходит из употребления, новая постройка обеспечена продовольствием очень хорошо. Чего там только нет! Причём, всё заготовлено совсем недавно — и солонина свежая, и сухофрукты, и даже небольшой зерновой припас сохранился. Как раз туда с началом дождей всё семейство и планировало переехать в соответствии с давно заведённым порядком. А тут выясняется, что место занято. В общем, надо разбираться.

А как? Уводить всё племя из хорошо защищённого жилища боязно — кто знает на какие хитрости с уходами и возвращениями способны незнакомые питекантропы? Да и мужчин отсюда отпускать не хочется — без них женщины могут и не отбиться. Но разбираться с проблемой как-то нужно. В общем — надо идти самому Пете. Однозначно. Как раз до утра он потихоньку подкрадётся к бунгало, а там — видно будет.

Взял копьё, надел новые сандалии… Граппа повесила на плечо колчан и взяла в руки лук.

— Ты остаёшься, тебе детей поднимать, — буркнул, не сомневаясь в том, что она беспрекословно подчинится. Как всегда.

— Деток подружки не оставят без пригляду, а ты без меня пропадёшь, — вот тебе и послушная древняя женщина! С другой стороны, исходили они вместе немало дорог, понимают друг друга без слов, да и бегает Граппа быстро — совсем оправилась после родов. К тому же (зачем лукавить) на местности ориентируется значительно лучше него. Ну и устраивать скандал на глазах у подчинённых — не дело. Можно ведь обратным ходом провернуть — продемонстрировать мудрость, согласившись с возражением:

— Действительно, в этот непростой час нельзя уводить из жилища сильных и отважных мужчин — вдруг, коварные враги нападут на это место! — размыслительно высказался шеф-багыр племени. — Зато ты сможешь быстро донести до могучих охотников важную весть, — заключил он, кивая и укладывая в кисет камушки для пращи. — Гыр, раньше завтрашнего вечера не жди от меня добрых вестей. И не ходите искать меня, пока не настанет следующее утро. Пусть все, кого мы увидим издали, будут для нас чужаками.

Собак с собою взяли только самых «воспитанных»: Тузика, Пациента и Карнаухого — они даже команду «рядом» выполняют. Хотя, родились в дикости и не отличаются особо приветливым нравом.

* * *

Шли несколько в обход привычных троп сначала кромкой степи параллельно реке. Хоть и держались открытых мест, но темнота и дождь служили надёжным укрытием. В полосу прибрежных лесов вступили на рассвете — теперь придерживались зарослей, то и дело заметно углубляясь в них. В подобных местах обычно бывает много зверья, поэтому вели себя аккуратно и присматривались к поведению псов, но те не высказывали ни насторожённости, ни заинтересованности. Русло, еще не успевшее вздуться от начавшихся дождей, перешли вброд в неглубоком месте довольно далеко вверх по течению, продвинулись на полкилометра в холмы, откуда и подкрались к бунгало. Скорее всего, маневры их остались незамеченными. Тут, рядом с посадками бананов, нынче представлявших из себя слой мокрых стеблей и листьев, стоял сделанный детьми шалаш — они здесь играли в домик. Вот из него, пока не поднялась молодая поросль, удобно наблюдать за домом, оккупированным неизвестными.

Особых признаков жизни, кстати, не видно. Дымок курится в той зоне, где устроен очаг, да изредка кое-кто выходит отлить. Чтобы не загрязнять родник, отхожее место вынесли далеко в сторону и проход к нему накрыли лёгким навесом на манер галереи без стен. Тут ведь как раз планировалось пережидать сезон дождей. Кому же охота мокнуть? И ведёт эта дорога не куда-нибудь, а как раз в сторону этого самого шалаша.

Так вот, появлялись тут в основном женщины, часто с ребятишками-малолетками. С виду — лет до трёх. Сами женщины зрелые, некоторых можно причислить к числу старух. Еще один раз старикан проковылял. Ни мужчин, ни молодёжи не приметили ни разу. А потом на очередную посетительницу уголка задумчивости напал питон. На маленькую девочку, вышедшую по делам без мамы. Петя и сам не понял, почему с его плеч спадают палки и прутья снесенного шалаша — парня словно подбросило и понесло на выручку прямо сквозь плетеную стенку. Видимо — сработал какой-то рефлекс, запустив программу защиты представителей своего вида — он в три прыжка подбежал к месту разворачивающейся трагедии, с разбегу промахнулся копьём мимо толстого подвижного шланга и, отпрянув от устремившейся к нему змеиной головы, ухватился обеими руками за шею. Могучую шею — пальцы еле сошлись практически сразу за головой.

Ох, и сильная же змеюка! Все Петины многочисленные килограммы мотало из стороны в сторону, а рядом точно также мотало Граппу, ухватившуюся за хвост. И еще мотало всех трёх собак, вцепившихся зубами в длинное, покрытое замысловатым узором тело. И, что плохо, ситуация складывалась какая-то ненормальная. Обе противоборствующие стороны скованы, но ни одна не способна нанести решающего удара. Змее нечем, а людям и собакам — некогда. Они еле держатся. Правда жертва нападения оказалась выпущена и умчалась в дом, крича что-то испуганное и маловразумительное.

К тому же столбы галереи уже шатаются под ударами борющихся тел, а сверху норовят рухнуть на головы стропила и балки. Ужас!

В одно из мгновений юноша изловчился и широко распахнутой пастью насадил голову рептилии на столб. На боковую поверхность, конечно, вбив острые зубы в древесину. Парня сразу перестало мотылять, и, зажав противницу подмышкой, ухитрился захлестнуть боло вокруг шеи. Вернее ШЕИ, потому что пальцы двух рук только-только сходились на ней. Так вот! Концы верёвки Петя тут же обвил вокруг столба, закрепив таким образом один из концов тела рептилии, и опрометью бросился к хвосту, в который его женщина вцепилась и руками и ногами… коленями сжала — нет у питекантропов на ступнях нормально хватающих пальцев. Вторым боло они этот хвост и примотали к другому столбу.

Только успели отскочить, крак, хрясь, чебурык — крыша галереи рухнула, поскольку столб, удерживающий челюсти, был вывернут из опоры и отброшен в сторону. Тузик успела отскочить, Пациента вытащили из-под груды деревянного хлама за хвост, а вот Карнаухий брыкался и не разжимал зубов, оставаясь полупогребённым среди колышущейся груды обломков. В основном бамбуковых, то есть не слишком тяжелых. Потом и людям и собакам пришлось уворачиваться от всё так же зажатого в зубах змеи столба. Не бамбукового, а полнотелого. Всё-таки он оказался тяжеловат даже для столь могучей твари, как питон. Юноша наступил на него, а Граппа деловито перерезала кремневым ножом зафиксированную шею.

Эх, недостаток опыта — это плохо! Кто же знал, что агония рептилии столь страшна!? Обрубок шеи плетью ударил по соседнему, ещё сохранившемуся столбу и переломил его словно соломинку — если бы перепало Граппе — верная смерть. Но свою подругу юноша выдернул из опасной зоны и отбросил в сторону, не дожидаясь «противохода».

Груда обломков — бывшая крыша — разлетелась, словно разбросанная взрывом. Карнаухий тоже «разлетелся», вращая хвостом, перебирая лапами и удерживая в зубах клок кровоточащей плоти. Петя поймал его «на ручки», встретился с шальным собачьим взглядом и поставил «героя» на землю.

— Сидеть! — сказал строгим голосом. И Карнаухий уселся, положив к ногам хозяина бесформенную «добычу». Выглядел он гордым и самодовольным. Тузик и Пациент поступили аналогично, усевшись на попы, но вид имели виноватый, если не сказать пришибленный. Потому что не принесли добычи.

Хрясь! Агонизирующая змея в очередной конвульсии хлестнула безголовой шеей по ещё держащемуся наклонно столбу.

— Багыр! — многоголосый выдох за спиной заставил парня оглянуться — перед домом стояла толпа седых бабок, два старика и кучка мелюзги. Весь этот люд в едином порыве опустился на колени, а потом простёрся ниц. Причем бестолковых малышей взрослые прижимали к земле руками.

— Встать! Марш в дом. Нечего на сырой земле валяться, — прекратил Петя это безобразие.

По телу змеи прошла судорога, и она затихла.

Достал свой нож — удачно, что он не сломался в этой переделке. Отрезал от шеи три приличных куска и отнёс их на верандочку, специально устроенную для собак.

— Ешьте, мохнатые. Заслужили.

Псы не заставили себя упрашивать. Пока они были заняты, ощупал их, проверяя, нет ли переломов. Именно эти особи, получившие от Пети максимум внимания, никогда не пытаются его укусить — он их даже приучил отдавать ему еду — хоть из пасти вытаскивай — не тяпнут. Самые предсказуемые и послушные. Ну и опытные — для четвероногих это тоже важно. Молодцы они. И ведь из такой переделки вышли!

Потом ощупал и Граппу — она может сгоряча и не почувствовать ушиба, или там вывиха. Не, ну синяков на ней хватит и на троих. Ссадины имеются, царапины. Но ничего серьёзного. И вообще, она выглядит слегка сомлевшей — её трясёт. И его. А ведь они сейчас в разведке!

* * *

В доме та же группа лиц смотрела на вошедших со двора молодых людей с тревожным напряжением на лицах.

— Гра! Организуй женщин приготовить завтрак. А вы, почтенные, — это старикам, — следуйте за мной. Поможете змеюку ободрать. Говорят, они на вкус очень даже ничего.

Дедули, хоть и не шибко проворные, слушались команд, да и сами соображали. Петя резал, а они тянули, куда велел, и складывали куски на керамические блюда, что прислала Граппа. Часть мяса тут же засолили, а часть замариновали. Нет, уксуса у них так и не было, но один из видов деревянных на укус фруктов, внешне похожих на айву, делал воду кислой, даже если их туда подсыпать в сушёном виде. В общем, к ужину можно будет шашлыками побаловаться.

Между тем, стряпня поспела — на крыльцо вышла одна из женщин, и безумно напрягаясь выговорила по-русски:

— Пожалуйтэ кушать, — так уж Петя научил «своих» женщин созывать к столу едоков. А Граппа, видимо, заставила незакомку затвердить непонятные звуки.

Стол в бунгало правильный — длинный щит, собранный из колотых дощечек. Лавки из разваленных пополам брёвен. Гра накидала каши в миски и расставила их перед собравшимися.

Сидят, смотрят… голодными глазами на горку жареного мяса, наваленного поверх длинного керамического блюда. Пора подавать команду «налетай». Но что-то не так.

— Руки мыли? — наконец вспомнил о вопросе, который уже давненько не задавал своим сотрапезникам. Но тут — все лица новые… и вопросов к ним — не перечесть. Но, всему своё время, потому что прежде всего должен быть порядок.

Последовавшая вслед за этим процедура оказалась длительной — преодолевать сопротивление многолетней привычки непросто. К тому же использование золы для того, чтобы сначала испачкать в ней ладони, а потом оттереть… впрочем, Петя учил этому малышей, а на взрослых строго прикрикивал. Почему он так настаивал? Была догадка. Настолько нехорошая, что выбор, вставший перед ним, диктовал необходимость немедленно приступать к коренной ломке менталитета новичков.

Наконец, все опять уселись и снова уставились на остывшее мясо, игнорируя остывшую кашу. Петя приготовился дать команду к приёму пищи, но тут в дверь ворвался подросток, возрастом примерно как Снак, и бросился на Петю с копьём наперевес.

Бэмц! — поварешка, пущенная рукой Граппы, стукнула его по лбу. Обугленную на конце зубочистку, направленную ему в живот, Петя перехватил и сломал о спину невежи.

— Марш мыть руки, негодник, — ухватив засранца за ухо, поволок того к лавке, где ждали его кувшин воды и плошка золы. — И мордень вымой как следует.

Нет, если ситуация такова, какой он себе её представляет, то именно этот парнишка как раз и подаёт наибольшие надежды. Но это не значит, что для него нужно делать исключение.

Миску новенькому Граппа тоже успела поставить, и каши в неё положить. Мясо, подумав, Петя раздал собственноручно, положив всем по изрядному куску.

— Ешьте, — наконец произнёс он. И костяным ножиком отрезал с краю сочной отбивной тонкую полоску. Отправил её в рот, прожевал, добавил за щёку ложечку каши и поднял глаза… набитые рты, выпученные в спешке глаза, ворочающиеся челюсти… просто уму непостижимо, как ни один не подавился. Жрачи. Хотя, те, кто уже проглотил мясо, мечут в рот кашу. Как из пулемёта.

Не желаете ли ещё кусочек? — обратился юноша к самой прожорливой бабке, уже управившейся с выделенной ей порцией и неуверенно поглядывающей на малыша, который рядом с ней только успел вгрызться в свой ломоть. Не дождавшись ответа, просто положил «даме» добавки. И нескольким другим, проявившим особенную заинтересованность. И побитому мальчишке — он тоже всё проглотил.

Граппа, между тем, заменила опустевший поднос новым, не столь полным, но тоже впечатляющим своей основательной нагруженностью — она сегодня наготовила этой змеятины много.

К чести угощающей стороны надо сказать — всего слопать эти дикие питекантропы так и не смогли. Троих вытошнило, остальные рыгали и переводили дух. Исключение из этого правила составили одна из старух, быстро сообразившая, что под строгим взглядом гиганта, раздающего пищу, никто не посмеет отобрать у неё пайку, и юнец с наливающейся на лбу шишкой — второй кусок этот кадр ел неторопливо, поглядывая вокруг с чувством уверенности, что даст достойный отпор любому, кто посягнёт на его долю. Чуть погодя, он даже попытался копировать Петины манеры.

Общий разговор во время трапезы не завязался — народ был чересчур поглощён процессом насыщения. А потом, поняв, что в них больше не влезает, дикари разбрелись, кто куда и позасыпали. Что же, так, наверное, даже лучше.

— Как зовут тебя, молодой мужчина, — обратился Петя к юнцу.

— Гурд, — ответил тот.

— Почему ваше племя ушло отсюда?

— Мы не искали места, где погибают наши охотники. А вчера погибли многие, — Петя уже знает, что словом «вчера» питекантропы обозначают недавнее прошлое. То есть, позавчерашние события, как и свершения третьего дня тоже подпадают под юрисдикцию данного термина. А то, что случилось раньше — это «давно».

— Почему вы оставили здесь этих людей, — юноша обвёл рукой спящих.

— Их стало некому кормить. А ходят они медленно. Всё равно погибнут. Охотники сказали, что пока живущие здесь злые охотники съедят их, остальные уйдут далеко.

Хм, картинка проясняется. И она соответствует ранее выдвинутой гипотезе. Осталось подтвердить последнюю деталь:

— Почему ты, Гурд, сильный и быстрый охотник, вернулся обратно?

— Я не вернулся. То есть, я не уходил. Нет, уходил. На охоту. И вернулся. Но я нашел место, куда отведу свою мать и её ребёнка. Я смогу их прокормить. Но угнаться за племенем мы не сможем.

Ух, как всё сложно! Прямо шекспировские страсти! Парнишка явно врёт. Хотя, возможно, он просто высказал последнюю из возникших у него мыслей, забыв про предыдущие — есть у питекантропов такая особенность в поведении, объясняемая иной организацией памяти, чем у людей двадцать первого века.

Тем не менее, мальчуган, хоть он и из людоедского племени, где направить копьё на человека — в порядке вещей, подаёт некоторые надежды. Вернулся же к матери, хотя его соплеменники и сочли её для себя балластом.

Что ещё стоит отметить — детки, оставленные с престарелыми матерями — сплошь девочки. Одним словом — куча информации к размышлению.

Петя нацарапал на небольшой дощечке несколько знаков и «вызвал» Пациента. Привязал ему на шею верёвку вроде ошейника, прикрепил к ней послание.

— Ищи Брагу, — сказал он псу и выпустил того за дверь. Этот хвостатый относится к девочке ужасно дружелюбно и уже не раз находил её, услышав имя — так что — добежит. А та сумеет «прочитать» письмо. Они с этой искусной шашисткой уже не раз рисовали друг другу смысловые картинки — поймёт, что значит бунгало и направленная к нему стрелка, рядом с которой человечек и число членов племени — систему счёта восьмёрками до шестидесяти четырёх они уже разработали. Почему восьмёрками. Ну, не гибкий у питекантропов разум. Уж как к чему привыкнут — не переучишь.

Так что завтра поутру его старое племя выйдет в путь и к полудню доберётся до переправы. Лодки-то, тю-тю, уплыли. Надо готовить плот.

— Гурд! За мной! — сказал Петя и, увидев глазах того недоумение, ударил себя кулаком в грудь и объяснил: — Шеф.

Граппа озорно ухмыльнулась и позвала двух старух помогать ей мыть посуду. Не, ну понятно, что ни один нормальный питекантроп не уйдёт оттуда, где его кормят. Если не прогоняют, конечно. Так вот, сделанное Петей заявление означало — прогонять чужаков он не станет, потому что принял их к себе под крылышко. Значит и Граппа должна относиться к этим людям, как к соплеменникам и не давать им скучать без дела. Точно, приглядывает за действиями бестолково хлопочущих бабок, а сама пристроилась в уголке и сунула титьку в рот первой попавшейся под руку малявке. Ну да, их-то близнецы далеко, а её распирает.

Сам же вождь положил руки на стол перед собой и призадумался — надо составлять список членов племени. На чём? И чем? Впрочем, это позднее. Сначала нужно подготовить переправу.

Глава 21 Тарарам

Старики тоже приняли участие в постройке плота — его связали из бамбука, которого рядом с бунгало припасли заранее в расчёте пустить на сосуды. То есть приволокли на буксире длинные отрезки толстых стволов, и оставили дожидаться своего часа. А вот теперь это оказалось кстати. Собственно, дедки эти, как выяснилось, только ходят не особенно бодро, остальная же часть организма у них вполне работоспособная. Переправу устроили прямо через всю ширину плёса, потому что тут мелко и можно отталкиваться шестами от дна. Впрочем, верёвку от одного берега до другого тоже протянули.

Колонна из шести двухколёсных тележек прибыла в расчётный срок. Могучие охотники Гыр, Пыр, Тыр и Фыр дружно взялись за канаты — старая гвардия действовала напористо и осмысленно — перевоз людей и груза завершили задолго до наступления темноты. А потом в бунгало оказалось тесно и потребовалось твёрдой рукой наводить порядок. Пете пришлось действовать энергично, указывая каждому место его подстилки. Плелись циновки, удлинялись нары в «детской», пересчитывались сосуды с солониной и горшки с крупой. Продуктов на весь влажный период заметно не хватало — уж очень много новых ртов добавилось.

Больше половины прибывших «старух» оказались кормящими грудью. Для них рацион номер два — четырёхразовое питание. Малыши — рацион номер один — пятиразовое. Охотники и собиратели — двухразовое, все равно они весь день где-то шастают. Работницы и работники — трёхразовое. Ответственная за пищеблок Чача своё дело знает. Она и послала Брагу пересчитать всё съестное, что оказалось в их распоряжении. А уж потом сам Шеф-Багыр, учитывая и раскладку, и численность едоков, вычислил, что нужно добыть ещё пару голов крупного рогатого скота. Первую примерно через три недели и вторую через пять недель. И через неделю поставить как минимум три верши. Раньше рыбка тоже не помешала бы, но нет её, и не будет, пока не поднимется уровень воды в реке.

Здесь в лесах среди холмов встречается в основном некрупная дичь, такая, что всем и на один раз не хватит, да и попадается она заметно реже, чем в равнинах. Водоплавающая птица тоже пока не вернулась после засухи. То есть период реально голодный — даже травки съедобные толком не поднялись. Впрочем, с их припасами это отнюдь не катастрофа — просто следует несколько уменьшить пайки. Получится далеко не впроголодь.

«Лишних», не занятых стряпнёй и присмотром за малыми, женщин строгая Брага усадила прясть — верёвки и шнуры по прежнему составляют основу крепления всех построек и других сооружений. Сильных охотников вождь направил на заготовку материалов для новых лодок, дедов — на заготовку бамбука (есть там, в роще, небольшая хижина), прикомандировав к ним одну из женщин, чтобы стряпала. А юных охотников Гурда и Снака послал с двумя тележками обратно в хижину за мохнатыми бобами. Потому что из них именно на этот период запланировано выдавить масло.

Зачем ему масло? И почему именно растительное? Дело в том, что в своей прошлой жизни он иногда кое-что готовил. И у них в семье было принято жарить всё именно на растительном масле. Даже яичницу. Намазывать сливочное масло на хлеб он не любил, да и жарить на нём как-то было не принято. А маргарин он видел только в магазинах и для чего его используют — не знает. Из животных жиров знаком только с салом, но его ели само по себе, хотя при жарке мяса оно появлялось на сковороде и, если быстро не отмыть, подгорало или пускало специфический запашок.

Здесь же тоже, при жарке мяса, из него вытапливается жир, который собирают для светильников или смазки колёс. Но специально заготавливать и хранить про запас — это в обиходе не прижилось. Он прогоркает, его жрут всякие насекомые и вообще через некоторое время начинает вонять так, что приходится его выбрасывать вместе с горшком, что крайне обидно. А вот растительное масло дома нормально хранилось вне холодильника. Поэтому и ворошится в голове мысль о том, как бы его и тут добыть.

Вообще-то, считается, что его выдавливают. Из чего? Встречалось в прошлой жизни подсолнечное, кукурузное, горчичное и оливковое. Что-то слышал о конопляном. Так вот — ничего похожего на упомянутые растения Петя не встречал. Зато на границе поймы и бугристой равнины видел траву, на которой растут мохнатые стручки с крепенькими такими бобами. Сами эти бобы сильно горчат, поэтому использовать их в пищу не стали. Собрали только несколько больших корзин потому, что их легко находить и… как бы на чёрный день. Ну и попробовать выдавить из них что-нибудь тоже можно попытаться. Будет ли это масло горьким? Неизвестно. Ведь из жгучей горчицы получают вполне съедобный продукт. Ну и немаловажно попросту отработать технологию выдавливания на чём-то таком, что не слишком обидно испортить.

В общем, всех трудоустроил, а сам принялся мастерить собственно пресс. Какой? Самый простой — рычажный. Основу его — рычаг, притащили всей толпой ещё во время постройки бунгало. Это просто здоровенное бревно. Поршень изготовил из дерева твёрдой породы, а вот цилиндр собрал из брусков того же материала — вот уж где наподтачивался, пока сложил короткий бочонок из толстых прямых клёпок. Снаружи скрепил несколькими слоями плотно намотанных верёвок. Мокрых верёвок, разбухших, которые, высохнув, стянули цилиндр со страшной силой. Поршень, вставленный внутрь для обеспечения формы зажало так, что пришлось опять размачивать верёвки, выбивать изнутри цилиндр и поспешно вставлять в нижний конец стакана пробку. Её тоже зажало, а поршень пришлось снова подтачивать — иначе не было никакой возможности его туда затолкать.

В общем, сопряжение деталей — трудоёмкое занятие.

После этого пришло время помыслить о точке, на которую следует опереть конец рычага. Расчётное усилие было столь велико, что могло вывернуть из земли что угодно. Пришлось разыскивать дерево по-мощнее и выбирать в нём дупло. Низенько так, у самого комля. Или в комле — кто там проводил чёткую границу? Тут же пришлось и навес пристраивать, потому что сезон нынче всё ещё дождливый, а если верёвки, стягивающие цилиндр, размокнут, то его разопрёт. На этом хлопоты не закончились — нужно было тащить сюда же каменную глыбу для установки на неё собственно пресса, вкапывать её, выравнивая верхнюю площадку и устанавливая чётко по высоте. Потом, когда даванул на этот «столик» рычагом через чурбак, снова пришлось подсыпать и подтрамбовывать и так три раза — ну никак не удавалось сразу добиться устойчивости в нужном положении… или он как-то неправильно это делал?

Ну и, наконец, собственно испытания. Засыпал бобы в стакан до половины высоты, вставил поршень, сверху над этим приладили рычаг. Вчетвером надавили — сопротивление почувствовали быстро. Поршень будто упёрся во что-то. А потом стал вдавливаться дальше, но очень медленно. Масло пошло через оставленный для него ход через несколько минут — мужчинам к этому времени надоело висеть на конце бревна и они начали понемногу забираться на него сверху и усаживаться, устраиваясь поудобней.

В таком положении подождали с полчаса. Потом сняли нагрузку, убрали рычаг и начались труды по извлечению поршня — он подавался назад крайне неохотно. Финальным аккордом была «таблетка» жмыха, выскочившая после переворачивания цилиндра и удара им о лежащий рядом рычаг.

Получившееся масло по своим свойствам было очень похоже на растительное, не горчило, но выразительно и не слишком аппетитно пахло. Смущал его зеленовато-коричневый оттенок. Вкус? Можно, конечно есть, но без привычки не очень хочется. Впрочем, Петя и в двадцать первом веке не пробовал на язык никакого масла в чистом виде. Отбивная на нём пожарилась нормально и проскочила легко. Оставалось подождать реакции организма — подобного рода эксперименты шеф-багыр племени всегда проводил на себе и исключительно в одиночку.

Жмых заметно горчил. Распорядился вымочить его в воде в течение суток, отжать и принести ему на пробу.

Не, ну если что, так можно на этом прессе и орешки попробовать подавить, и разные другие зёрнышки или семена. А пока — успех. И прорва трудов по усовершенствованию оборудования и доводке техпроцесса. Только тех «косяков», которые Петя приметил в процессе одного-единственного «подхода» к «снаряду» ему хватит на пару недель исправительных работ.

* * *

Ужин. Самую мелюзгу уже накормили и положили спать. За столом сейчас все остальные — кормящие, охотники, работники… самому младшему из работников… Петя бы его в детский сад отправил. В старшую группу, а не в подготовительную. Такова реальность этой эпохи — эпохи низкопроизводительного ручного труда. Как говорится — танцуют все.

Шеф-багыр, как и все, вкушает пожаренную на растительном масле рыбу, выбирая из своей реденькой бородёшки противные мелкие косточки. Ломтики, в которых их нет, Чача подложила меньшим и двум старикам, остальные обсасывают костлявую рыбу — ту, что в двадцать первом веке считали сорной. Уловы пока не радуют.

Петя напряженно ждёт, не начнётся ли по этому поводу скандал — не все пока освоились с установленными им правилами. Правда, набивать рты и глотать непрожёванную пищу перестали.

— Пэта! — отложив двузубую вилку и отодвинув опустевшую тарелку, заговорил Гыр. — Сегодня Снак вернулся с охоты, на которую ходил один. Он принёс оленя. Добыча, достойная настоящего охотника. Пора назвать его взрослым именем.

Интересные пироги! Оказывается этот обычай, не раз поминавшийся в книжках про древних людей, действительно существует. И что? Он должен только согласиться? Или придумать имя тоже должен вождь? Ладно, прощупаем почву.

— Ты прав, внимательный Гыр. Этот мужчина ходит в дальние походы. С оружием в руках защищает соплеменников. Он приносит добычу к очагам, на которых заботливые женщины готовят пищу. Действительно, ему нужно взрослое имя.

Петя держит паузу и соображает, что слово «снак» означает «чмокающий» — видимо в младенчестве у паренька был отличный аппетит. Вопреки его надеждам никто не предлагает варианта другого имени для молодого человека, напряжённо замершего в ожидании. Значит — все ждут слова вождя. Конечно, даже малые перестали жевать и уставились на него с интересом.

— Мне кажется, что имя «Зыр» (зоркий) как нельзя лучше отразит свойства этого охотника, — наконец решился юноша.

Первыми кивнули охотники, а вслед за ними и все остальные. Получается, что с задачей Петя справился. Но нужно ещё что-то добавить. А… конечно! К парню нужно обратиться по-новому.

— Зыр. Спи завтра до второго завтрака малышей. Чача покормит нас с тобой в это время, а потом мы уйдем к Бессточному озеру следить за перемещениями стад диких коров.

Лица присутствующих просветлели — видимо всё произошло так, как надо.

— Лепёшки, пастила, бастурма на двоих, — насторожилась Чача. — На сколько дней?

— На четыре. И Тузика берём.

Вообще-то, этот поход имеет целью прикинуть на местности, как бы отловить диких коров и как их потом одомашнить. Расчёт делается, естественно, на то обстоятельство, что организмам многих жвачных животных требуются минералы, отчего те и лижут соль столь охотно, что делают длинные переходы к местам её выхода на поверхность. Не сыграть ли на этом? А имей они в загоне небольшое стадо — так при случае всегда можно зарезать кого покрупней, поупитанней. Одной туши всему племени хватит на пару дней в свежем виде и чуть дольше можно растянуть за счёт копчения, тушения и других вариантов термообработки. А если присолить, так и вообще можно жить припеваючи — всё дело в расчётливом расходовании довольно большого количества богатой белками и калориями еды. И это у них начинает получаться. Скажем, недавно были успешно завершены эксперименты с варкой холодца. Правда, съедать его нужно за один приём, зато в процессе приготовления он не портится — верных полсуток своеобразного консервирования — пока блюдо «уваривается» на огне, бактерии в нём гибнут. То есть всё упирается в правильный расчёт по времени. Кажется, задачи подобного рода Чача уже решает. Наверняка сейчас печёт лепёшки, чтобы к завтрему успели затвердеть. Питекантропы, всё-таки, вполне обучаемые создания.

* * *

Надо сказать — информации у Пети к этому моменту накопилось очень много. Скажем, географической. Нет, он не знает, насколько далеко на восток простираются Бугристые равнины. Хватит понимания того обстоятельства, что далеко. Так же далеко они идут и на юг и на север по левому берегу их реки. В пределах доступной территории такие расстояния можно полагать бесконечными. Важно, что этот район не выпускает никуда из себя ни одного литра воды. Немногочисленные дождевые ручейки, если им удаётся вырваться за пределы тех ложбин, где они собрались, перехватывает Бессточное озеро.

Все притоки, впадающие в главную водную артерию этих мест — реку, образуются в пределах нескольких десятков километров от неё в лесочках левобережья, раскинувшихся на пологом склоне речной долины. И совсем немного скудных родников питает речку, впадая в неё с правого, холмистого берега. Про верховья пока ничего уверенно сказать нельзя — сам не бывал и людей, пришедших оттуда не встречал. Также, ничего не знает он и о низовьях.

Зато правобережье, описанное людьми, пришедшими к нему с запада, более-менее удалось себе представить. Местность в том направлении долго идёт на подъём и покрыта лесами. Потом же, без ярко выраженного водораздела, без горных хребтов или скалистых зубцов, опять начинает постепенно понижаться, всё также густо покрытая лесом. Возможно, это край плато, на котором расположена Далёкая Западная Пещера, где живёт большое племя, проявившее интерес к соли.

Вот такая вокруг него нынче Ойкумена.

С климатом во всех этих местах дела обстоят сходно — три-четыре месяца дождей, после которых становится всё суше и суше. Но на западе и льёт сильнее, и ручьи не совсем пересыхают — во всяком случае миграции животных к водоёмам в тех краях не примечали. То есть, чем западнее, тем больше влаги. Скорее всего, там и население должно быть плотнее, но это только гипотеза.

Что же касается демографии, то все встреченные люди говорят на одном языке. Во всяком случае, речь их понятна без напряжения. Значит в не слишком далёкие времена принадлежали они к одному племени. Хотя, некоторые отличия, но не языкового, а поведенческого плана, можно предположить.

Сыны и дочери Далёкой Западной Пещеры — самые общительные и дисциплинированные. Но они задают много вопросов о том, что тут и как — сразу видно, что издалека. Женщины из племени Фота отлично знают здешнюю съедобную растительность, но сами вначале были несколько заторможенными по части как общения, так и соображаловки. Сейчас, понемногу начали шевелиться, хотя, сначала казались совсем бестолковыми.

Третье племя — людоедское — представлено в основном пожилыми женщинами. Они беспрекословно подчиняются мужчинам, но с другими женщинами скандалят по любому поводу. Как-то уж очень велика в них готовность выступить на защиту собственных прав… только даже юношам они не перечат, даже старшим мальчикам. Всё-таки какие-то различия в укладах успели сформироваться в зависимости от условий, в которых обитали разные группы.

Глава 22. Проходной двор

Поход к Бессточному озеру оказался неплодотворен — не было здесь диких коров. Сейчас, в начале сезона дождей, они бродили где-то совсем в других местах. Петя и Зыр решили заглянуть к последней, ближней к реке водосборной пирамидке, чтобы прихватить оттуда немного зерна веничной травы. Много без тележки не увезти, но на пару-тройку дней кормёжки возросшей толпы едоков они унесут и на себе.

Дошагали они до пирамидки задолго до наступления темноты, где решили заночевать, чтобы утром начать переход к хижине. Ну и захотели поохотиться на диких кур, дабы отведать свеженького — три дня на сухомятке. Сетки в укрытии нашлись — ими для прочности, на случай сильного ветра, придавили не слишком прочную крышу. Ребята сняли их, скрепили друг с другом, чтобы нарастить длину и, растянув вдвоём, накрыли стайку птиц, подогнанную Тузиком. Сразу пять штук «загребли» и петушка.

Одна немедленно пошла в горшок — сухой кизяк под крышей тоже был припасён. Так что на сон грядущий пожевали курятины, а утром Петя сварил на оставшемся от ужина бульоне каши, добавив туда молодых корешков — травы Бугристой равнины он помнит все наперечёт, так что пробежался по округе и насобирал тех, что уже проросли. Супчик это получился, кулеш или кондёр — нельзя уверенно сказать. Туда же и остатки вчерашнего мяса забросил — отличная вышла похлёбка. Или размазня? Или варево? Зыр вычистил горшок до блеска — почти ничего не пришлось отмывать. Но тут возникло затруднение — дело в том, что пойманных птиц с вечера не забили, а привязали каждую верёвочкой за ногу к колу и велели Тузику их не душить, чтобы иметь свежее мясо, а не лежалую убоину.

Так вот — им пора уходить. И надо сообразить, как поступить с пленниками? В принципе, можно просто отпустить птиц — некогда им их есть. Тем более — нагадили они в том месте, где сидели, и траву разрыли, и вообще успокоились и перестали шарахаться от людей.

— Побудем здесь, наблюдательный Зыр! — обратился юноша к спутнику. — Никакие срочные дела нас никуда не призывают, но мы можем узнать кое-что новое, наблюдая за курами, — дело в том, что одна из пленниц как-то обеспокоенно кудахтала. Что-то смутно знакомое проявилось в её поведении.

Сняв шапку, Петя положил свой соломенный головной убор рядом со стеной укрытия в таком месте, куда дотягивалась верёвочка, привязанная к ноге беспокойной пленницы. Оградил это место камнями, прикрыв с наветренной стороны. И отправился обходить местность — дождя сегодня не было, и солнце сквозь тучи не пробивалось — редкая для этих мест сухая нежаркая погода. В голове роились новые мысли. В своё время он совершенно не задумывался о том, почему курятина и яйца столь прочно заняли место в рационе людей. А ведь, наверное, это чем-то объясняется. То есть разведение птицы известно с незапамятных времён, если ему не изменяет память. И никогда это обстоятельство не служило поводом для каких-либо исторических событий — скажем, кочевники ради того, чтобы отбить табун лошадей запросто могли устроить безобразие, вроде набега. А ради кур, разве что малое воровство учиняли. Получается забавный парадокс — захватчики этих кур всегда съедали на покоряемой территории, что часто упоминалось в литературных произведениях. Но никогда захват курятников не рассматривался в качестве цели агрессии.

Отсюда вывод — птицеводство — один из постоянных спутников цивилизации, её непременный атрибут. Но не причина конфликтов. Следовательно, ему следует создать эту отрасль в пределах налаживаемого хозяйства.

Вернувшись к укрытию, бросил пленницам пучки нарванных травок, тех, что уже заметно подросли. Надо поглядеть, что они из этого клюют. А уж потом и зерна веничной травы можно будет подсыпать — чай, его-то они слопают за милую душу! Достал из шляпы отложенное туда яичко и пожарил яишенку. Зыру понравилось. И во взгляде его появилась некоторая задумчивость — не иначе, мысли зашевелились в голове молодого питекантропа. Правильные мысли, конструктивные. Вон, начал удлинять верёвочки, которыми привязаны пленницы.

* * *

— Вставай, Шеф-Багыр. Отведай яичницы — ночью ещё одна курица снесла яйцо, — такими словами разбудил Петю товарищ.

Вкусно оказалось. Не пережарил Зыр новое для себя блюдо. А потом завёл разговор о том, что нужно делать большой плетёный дом для кур. Кормить их травой, а самим собирать яйца и каждый день кушать много вкусной яичницы. Слушая эти увлечённые речи, соображал, где возводить курятник, как не позволить этим диким созданиям удрать, чем кормить. Длинный у них вышел разговор. И о том, как мельчить траву — уже удалось приметить травки, каковые охотнее всего клюют крылатые. И о том, что надо бы добавлять в корм толчёных костей и других мясных и рыбных остатков, которые надо высушить перед тем, как везти к курятнику.

У Пети под этот разговор пошли в голове собираться отрывочные воспоминания о костяной муке, комбикормах, микроэлементах — много о чём писали в книжках, что он читал. Разумеется, в те поры это было ни капельки не интересно, а вот сейчас в голове остались только клочки, собрать которые в кучку было бы очень кстати. Тем более это нужно потому, что сам он как-то не очень жаждет заниматься разведением птицы — сдаётся ему, что не дадут ему больше сосредоточиться ни на чём определённом, а будут дёргать во все стороны — уж больно много народу собралось под его рукой.

Ушел Петя отсюда через два дня, оставив Зыра в обществе десятка кур — они с парнишкой ещё немного поохотились, чтобы чуточку увеличить «стадо». Ну и поилку сложили из камня на глину — дожди завершаются, значит питомцам придётся пить воду из колодца.

* * *

Если идёшь налегке, то движешься скорее, чем если тащишь тележку. Поэтому перегон от последней водосборной пирамидки до хижины на краю речной долины Петя преодолел задолго до наступления сумерек. Да и в пасмурную погоду идти куда веселее, чем под палящими лучами солнца. Уже начались вдоль и поперёк исхоженные окрестности самого капитального из строений, возведённых с его участием, когда Тузик, бежавшая всё время далеко впереди, вернулась и заворчала. Обычно, когда она так поступает, Петя останавливается или отворачивает в сторону — если что-то вызвало у собаки беспокойство, то встречаться с этим «что-то» совершенно незачем.

Например, хищник, способный напасть на пса, ему ни капельки не нужен в качестве встречного. Или стадо какое рогатое. Вот и сейчас он присел на сухом месте посреди открытого поля неподалеку от ручейка и стал поглядывать по сторонам. Поскольку собака против этого не возражала, более того, прилегла рядом, то и ему особенно некуда торопиться. Более того — отличный повод заняться созерцательностью, которая, если верить романистам девятнадцатого и двадцатого века, была свойственна индейцам — они так наблюдали жизнь дикой природы вокруг них и изучали её.

Недолго длилась его углублённость — со стороны хижины показался незнакомый голый мужчина. С копьём, разумеется. Приближался он без спешки, явно демонстрируя отсутствие недружелюбных намерений. А когда расстояние до него сократилось примерно до дистанции броска копья, положил на землю свою палку с обожжённым концом и пошёл дальше. При виде такого жеста дружелюбия, Петя встал и тоже положил копьё.

— Фэн, — произнёс незнакомец и приложил ладонь правой руки к груди.

— Пэта, — юноша повторил его жест. — Ты идёшь от веточной пещеры, угнездившейся на камнях?

— Да. А ты видел эту пещеру?

— Я поставил её на это самое место.

— Ты будешь нас из неё прогонять? — поинтересовался Фэн.

— Не буду. До начала великой суши туда будут приходить некоторые охотники нашего племени. Но потом через одну луну всё мои люди поселятся там и проживут в ней до начала дождей.

— Мы не пустим вас. Теперь в пещере живёт моё племя, — возразил питекантроп.

— Вы сами уйдёте из неё очень скоро, потому что в это время тут мало дичи. Зато у реки растёт много вкусных плодов. А дойти отсюда до реки и вернуться обратно можно за один день. Женщинам надоест заниматься этими утомительными прогулками, и они скажут об этом охотникам. А охотники скажут тебе. И ты, мудрый вождь, прозорливо решишь последовать зову разума.

— У нас большое племя, — вдруг спохватился Фэн. Он махнул рукой, и на опушке перелеска показалось около десятка мужчин, сжимающих в руках копья. Впрочем, по второму взмаху они снова вернулись в заросли. То есть демонстрация была спланирована и проведена организованно. Надо сказать, это вызвало двоякое чувство. С одной стороны пришедшие люди имеют кое-какие навыки совместных действий и проявляют организованность — признак некоторой цивилизованности. С другой — они серьёзный противник в случае конфликта.

— Если твои люди не станут нападать на моих соплеменников, то мои тоже не станут обижать их, — поспешил Петя перевести русло беседы с пути устрашения в дипломатическую плоскость.

— У тебя большое племя? — снова спохватился питекантроп. Видимо его несколько смутило то, что собеседник не встал сразу на путь взаимных угроз.

— Меньше, чем у тебя.

— Тогда мы вас прогоним, — вернулся Фэн на протоптанную тропинку ссоры с чужаком, оказавшимся на территории которая уже считается своей.

Не понравился Пете такой поворот разговора, но он не нашёл, что ответить. Встал и ушёл — если поднажать, то до сумерек вполне успеет добраться до покинутой племенем Фота зелёной пещерки. Видимо, его действия удовлетворили пришельцев — никаких слов более сказано не было, а действий не предпринято.

* * *

В зелёной пещерке горел костёр.

«Не иначе наши рыбаки решили устроиться тут на ночлег — всего полтораста метров до реки» — подумал Петя, увидев рядом развешенную для просушки сеть, и спокойно вошёл под образованный плотно сплетёнными ветвями свод. А тут вовсе не наши. Два голых мужчины со здоровенными дрынами в руках смотрят на юношу непонятными взглядами. Собственно, снаружи уже сумеречно, так что солнечного света сюда почти не попадает. А костёр горит сзади и тоже не подсвечивает лиц. В свете костра видна довольно большая группа женщин и детей, хлопочущих и о подстилках, и о приготовлении пищи — рыбок обжаривают над пламенем, насадив их на палочки. Изверги! Сожгут же всё! Тузик, впрочем, спокойно вошла и встала рядом с хозяином, даже не подумав заворчать.

И тут откуда-то из тёмного угла понимается Фот и молвит он таковы слова:

— Эту рыбу мы сами поймали.

Это старейшина вороватого семейства, получается, докладывает о том, что не из поставленных Петиными соплеменниками верш они натаскали добычи, а сами ставили сеть… тоже украденную, но так давно, что об этом уже и забыли. Выходит, вернулось племя, которое спугнули людоеды в начале сезона дождей. Что же, вернулось, так вернулось. Эти, по крайней мере, не собираются отсюда никого прогонять.

— Сами, так сами, — ответил парень, обошел мужчин с дубьём и расстелил с краешку освещённого костром пространства свою циновку. Дядьки же этими самыми жердями сноровисто забаррикадировали вход. — Заночую у вас, — продолжил он свою мысль вслух. Улёгся, вытянулся, подвинул Тузика, устроившуюся под боком. Возникло впечатление, будто все присутствующие мгновенно забыли о нём.

Конечно — тут как раз назревал прием пищи. Вернее, он происходил по мере готовности… точнее, обугливания рыбок над огнём. Первыми трапезу вкусили мужчины, слопав столько, сколько в них вошло. Остальные на это смиренно взирали. Потом уже женщины с детьми принялись за ужин, то делясь друг с другом, то дерясь за куски. Усталый же путник засунул за щёку кусочек бастурмы — собака по пути разок-другой кого-то поймала и, надо полагать, мук голода не испытывала.

Итак, дожди кончаются, начинается благоприятный полугодовой период, который бывшие соседи решили провести у реки, откуда уходили на период влажных месяцев. Любопытно, где они столько времени обретались? С другой стороны, его не прогнали из убежища и не проявили к нему враждебности — помнят, что он им не враг. И сами не желают ему зла. Вот она — сила привычки к мирному сосуществованию на одной территории.

А в облюбованном, обустроенном, обжитом пространстве становится многолюдно. Как-то вдруг ни с того, ни с сего набежало сюда народу.

— Фот! — обратился он к вождю. — Вон там, — махнул рукой в сторону хижины, — поселились незнакомые люди. Они не очень торопятся драться, но захотят прогнать отсюда и вас и нас. Взрослых мужчин в их племени примерно столько, сколько стало бы, если бы и твои и мои люди собрались вместе.

Ничего не ответил старейшина. Только послал караулить жиденкую баррикаду на входе в убежище не одного «бойца», как поначалу было назначил, а двоих. Сразу половину боеспособного личного состава. Вот так и завершился этот длинный день.

* * *

От зелёной пещерки до бунгало дальше, чем до пещеры, но тоже не особенно далеко. Добрался до дома задолго до полудня. Дела тут не особенно кипели, но и уныния не чувствовалось. Охотники в лесу пару раз добывали оленей, размером примерно с козу или барана. Рыбки стало ловиться побольше, на ближней плантации взошли травы со съедобными листьями. Поэтому, хотя крупа и на исходе, но никто не исхудал. Как ни крути — питание является основой существования. А тут ещё оказалось, что жмыхи бобов после выдавливания из них масла быстро теряют горечь, будучи вымоченными в воде. Потом их высушивают, растирают в порошок, который замешивается в тесто. Из него пекутся лепёшки. На вкус они так себе, но удивительно сытные.

Отведав их, Петя неожиданно уловил во вкусе что-то соевое. Не нравится ему этот продукт, но брюхо им набивается быстро, и чувство голода потом не приходит довольно долго. В общем, нарёк он это растение соей, чтобы не ломать себе голову. Стало понятно, что нужно бы и посадки этой культуры где-то разместить. Одним словом — куча забот по хозяйству, но висит над темечком сомнение насчёт племени, оккупировавшего хижину. А как они затеют сгонять их с насиженного места?! Пусть, не прямой атакой на главное жилище, а мелкими диверсиями — обидеть женщин, собирающих фрукты, рыбаков побить, вытурить заготовителей бамбука, обвалить навес для сушки горшков? Их распределённое по большой территории хозяйство весьма уязвимо, а ходить повсюду всем племенем — это бездарно терять кучу времени, нужного для массы самых разных дел.

Лучший вариант — вытурить новичков. Но для этого их надо напугать. Потому что вступать в драку — не дело. Во-первых, можно и не победить. А во-вторых, совершенно ни к чему нести потери. У него и без того мужчин не густо. Кроме него только четверо, да ещё двое юношей — Гурд и Зыр. Вот и выходит — едоков много, а бойцов — ровно семеро.

Стариков, однако, с заготовок бамбука отозвал, усилил мальчишками, которых тоже негусто, и поручил им ходить дозором вдоль реки, посматривая, а не появятся ли где чужие охотники. Так и прошёл день в терзаниях и хлопотах.

* * *

И вот сидит Петя на верандочке для собак. Вычёсывает их, выбирает из шерсти мусор, а сам терзается сомнениями — нападать на племя Фэна, или как-то избежать конфликта с ним? А тут мчится Гурд:

— Чужие! Много мужчин! Идут сюда, — и показывает рукой на запад.

Вот ведь как не вовремя! Тыра и Фыра нынче дома нет — они посланы им, прозорливым, охранять женщин, отправившихся позаниматься собирательством в начавшем плодоносить лесу. И Зыр далеко, работает с курами. А тут — припёрся неведомо кто. Правда, понятие «много» у питекантропов начинается с трёх, только Брага и Грог считают дальше. Тем не менее, делать нечего — вооружился, кликнул мужчин, и вышли они на западный фас дома, встав неподалеку от памятного по встрече с питоном сортира.

Постояли так минут десять, отгоняя баб и ребятишек, пытающихся присоединиться к ним со скалками, палками, мешалками и поленьями. Только Граппу не отогнали — она спряталась с луком в давильне, нависая над левым флангом, и сделала вид, что не слышит приказаний повелителя. Ну да препираться с ней не получилось и по другой причине — из лесу вышли сразу десять голых мужиков с копьями и ровненько так, будто давно здесь гуляют, пошли прямиком к короткому строю защитников бунгало. Пока двигались через открытое место, следом из зарослей выползли бабы с ребятишками, а там и ещё десяток бойцов замаячил. Арьергард, понимаешь. Тыловое прикрытие.

А на него прёт авангард и даже не думает проявлять агрессивности — усталые охотники после долгого перехода топают, неся копья на плечах. Передний, заметно старше годами, подходит к Пете и заводит речь учтивую:

— Шеф Хыр! — удар себя кулаком в грудь. — Шеф-Багыр Пэта, — и некультурно так пальцем показывает на собеседника. — У нас рядом с пещерой осталось совсем мало дичи. Я привёл сюда ту часть племени, которая желает полноценно питаться. Здесь в это время много еды. А потом мы вернёмся обратно.

Надо сказать, довольно неоднозначный посыл, допускающий заметные вольности в толковании. И однозначное указание на то, что Петины припасы вот-вот накроются треснутым горшком. Лучшим доказательством этому служит поведение прибывших. Они по очереди подходят к Пете и произносят короткое слово из трёх букв: «шеф».

— Чача! Готовь второй ужин. Брага — пересчитай пришедших, Граппа — объясни им где гадить, и как мыть руки — вот не было хлопот, так они и пожаловали.

Рака тащит из-под навеса запасные циновки, Шана «отбирает» у пришедших малышню и вместе с мамами «загоняет» их в крыло детских яселек — Петя терпеть не может детского ора, поэтому все плаксы живут подальше от его подстилки. А вообще-то здесь становится так тесно, что необходимость расширения здания больше никаких сомнений не вызывает. Сомнения вызывает — уйдёт это племя отсюда когда-нибудь, или так и останется в этих местах. С другой стороны — это же люди из Далёкой Западной Пещеры, прибывшие не аморфной толпой, а сложившимся, спаянным месячным переходом коллективом. Дружелюбно так прибывшие, словно в гости к хорошим знакомым. И что будет дальше?

Глава 23. Большая охота

Утро вечера мудренее. Или мягонькая Граппа намурлыкала Пете добрых мыслей и вернула в душу начавшее куда-то уходить равновесие? Так или иначе, утро началось с развода на работы — или сразу берёшь события за горло, или сами они это сделают с тобой. Как ни крути — нужно было готовиться к большой охоте в степи. Группу разведчиков туда повёл быстроногий Тыр, выбрав себе в спутники пару ребят из числа вновь прибывших — он ведь и сам из этого племени, знает тут многих.

Еще одна группа больших дяденек под водительством малыша Пыво отправилась к зелёной пещерке требовать у тамошнего руководства вернуть скомунизденные три месяца назад лодки — им предстояло отправиться к заготовленному стариками бамбуку, сделать из него гору сосудов и доставить это богатство к месту завтрашней переправы. А сами-то они новых лодок, вместо сворованных, так и не сделали.

Гыр, которого Петя мысленно произвёл в ефрейторы, повел довольно многочисленную группу крепких парней прямиком к хижине. В его задачу входил один единственный пункт — пригласить новых соседей на большую охоту, заодно продемонстрировав многочисленность вооружённых сил под десницей Шеф-Багыра Пэты. Этакое учтивое уведомление о могущественности дружелюбных хозяев здешних мест.

После визита эта команда должна была отнести, сколько унесут, палок и веток Зыру к последней водосборной пирамидке, где и дожидаться прибытия основной группы.

Сам же вождь поспешно занялся ревизией подвижного состава — надо было подтянуть крепления в тележках, подновить колёса, проверить оси — на этом деле припахал пожилых мужчин. Тех, которых в дальние переходы без особой нужды гонять уже не следует. Вождь Хыр тоже вошел в число «старших товарищей». Если по уму, подобными работами надо бы руководить Зыру (бывшему Снаку), который крепко освоился с работой по дереву, но, увы — он сейчас далеко.

Ещё побеседовал с Брагой. Кому-то надо было поручить организовывать женщин на обеспечение трудов по содержанию в порядке жилища, сбору топлива, собирательства, да и присмотреть за поставками продуктов на пищеблок необходимо. Потом усмирял бунт старух-людоедок, пожилых женщин из числа прибывших — восьмилетняя Брага категорически их не устраивала в качестве матери племени. Ещё и Тэкила примкнула к недовольным.

Вот странное дело — ведь который год живёт эта бабка из воровского племени под Петиной рукой, не зная ни горя, ни голода. Сама стала мягонькой и более-менее «подтянула» животик. В ней даже стал проглядывать образ не совсем старухи, а средних лет женщины… где-то за тридцать. Но ведь постоянно взбрыкивает, пытается командовать, оспаривать любые распоряжения. Заноза.

* * *

Охотиться пришлось далеко от реки — стада диких коров откочевали аж до третьей водосборной пирамидки. Неудобство доставляло и многолюдье — собрались охотники из четырёх племён, до сего момента не знавшие друг друга, не привыкшие подчиняться и считавшие необходимым продемонстрировать окружающим свою офигительную крутость. Петя трижды оказывал на подчинённых дисциплинирующее воздействие (с левой, без размаха), после чего на него косились, но не перечили. Сама охота тоже получилась какой-то бестолковой — загонщики вместе с собаками выгнали на поджидающих в засаде Петю, Гыра и Граппу не стадо, а целый гурт коров. Почему гнали именно на эту тройку? А больше никто толком и не может бросить боло.

Так вот — гурт. С сотню голов, не меньше. Земля дрожала под копытами. Кстати, бежали животные не шеренгой, сплотив ряды, а беспорядочным стадом. В общем, швырнуть связанные верёвкой камушки удалось всего по одному разу, причем все три броска оказались удачными — подсекли под передние ноги весьма упитанные туши. А потом охотникам пришлось удирать, уходя с пути толпы тяжеловесных тел, несущихся на них с огромной скоростью.

Голова стада начала было поворачивать в их сторону, но напиравшая сзади масса этого не позволила, смяв двоих, начавших поворачивать. Потом, уже с фланга по пробегающим мимо метнули боло ещё по разу и спутали-таки один экземпляр. Итого вышло шесть туш. На тех четырёх, что оказались ограниченными в подвижности, набросили дополнительные верёвки, а раненых, задержавшихся от ударов рогами в бок, добили подоспевшие охотники из числа загонщиков.

Достав ножи и единственный на весь этот такой несовершенный пока мир кремневый топорик, Петя с коллегами заторопились разделывать забитых животных, послав гонца в лагерь у третьей пирамидки за тележкой с солью и бамбуковой тарой.

— Я, Фэн, убил эту корову. Уходите — вы чужие. Это мясо будут есть женщины нашего племени, — выступил им навстречу голый мужчина со своим неказистым копьём. Его товарищи тут же встали плечом к плечу, всем своим видом показывая решимость сохранить добытое мясо исключительно для своих.

Вступать в пререкания не хотелось. И Шеф-Багыр в сопровождении своей старой гвардии отправился в обход лежащей неподалеку второй туши забивать одну из спутанных коров. Жаль начинать с этого, потому что живая скотина в живом виде сохранит свежесть мяса значительно дольше. Но когда проходили мимо добычи, добитой «воришками», услышали:

— Я, Ныр, убил эту корову, — сказал знакомый ещё по эпизоду кражи огня питекантроп из племени, занявшего зелёную пещерку. — Тебе, Пэта, я доверяю. Подходи, сосед — мяса хватит на всех.

Кивнув, приблизился, назвал всех троих охотников по именам и приступил — такую тушу ободрать — большая работа.

Лыр, старший из «гостящего» племени Далёкой Западной Пещеры доложил:

— Я оставил по одному охотнику рядом с каждой связанной коровой. Они присмотрят, чтобы те не распутались.

— Отлично поохотился, проворный Лыр. Пусть свободные от охраны добычи мужчины идут с Грогом и делают то, что он скажет, — как раз мальчишка и подошёл в окружении собак. Собственно, как ни послушны псы воле этого пацана, от места, где разделывают добычу, их сейчас не оттащишь. — А ты, Грог, покажи мужчинам, как правильно собирать коровьи лепёшки. Мы проголодались — готовьте еду.

И Петя склонился над тушей.

* * *

Охотников, не отдавших мяса убитой своим вожаком Фэном коровы, больше ни разу к своему столу не позвали. Да, собственно, они прямо рядом с этой грудой еды быстренько что-то там поджарили кое-как, и уселись кружком жрать добычу и рассказывать о своих переживаниях во время этого великого совместного предприятия. Остальные пластали тушу, набивали солониной бамбуковые стаканы, охотники вороватого племени выскабливали снятую шкуру. Пришло их сюда в Бугристые равнины трое, потому что дома остался только вожак — немолодой уже Фот.

Раньше думалось, что вождя, если он с годами терял силу и ловкость, питекантропы смещали в рядовые. А то и вообще, верховную власть захватывал тот, кто убивал предшественника. Оказывается нет. Хотя, это суждение основано всего на двух наблюдениях. Так вот — разделки одной туши хватило до вечера. И трудов и пищи. И новичкам, пришедшим из Далёкой Западной Пещеры, и воришкам, и Петиной старой гвардии, представленной в этой вылазке непременным Гыром, не пожелавшей отпускать своего мужчину одного, Граппой и Грогом, взятым с собой для руководства собачьей сворой. Питекантропов-гостей с Петей пришло восемь человек — самая многочисленная группа.

До наступления темноты полностью разделали убитую корову, сменили караул у бурёнок, захваченных в плен, да и ушли спать к водосборной пирамидке на походный бивак.

— Пэта! Из шести тележек, которые мы взяли с собой в этот поход, на трёх уже лежит по восемь и три пенала с солониной, — начал неторопливый разговор Грог, единственный, кроме вожака знаток счёта. — А на четвёртой тележке лежит ещё семь пеналов.

Пока окружающие благоговейно внимают сим глубокомысленным речам, шеф-багыр переводит полученные данные в привычную ему десятичную систему исчисления. Восемь и три — одиннадцать. Множим на три — тридцать три. Итого — с последними семью — сорок упаковок. Пятьокта, если считать восьмёрками. Но Грогу это число пока неподвластно — он способен досчитать только до пятнадцати. Вот не понимает мальчуган, как это может быть дваокта, то есть два раза по восемь, или шестнадцать. Правда, сказать: «восемь и восемь» — уже способен. В общем — разберётся потихоньку.

Итак. Сорок бамбуковых сосудов нужно погрузить на пять тележек по восемь штук — это килограммов по восемьдесят-сто и выйдет на каждую повозку. Если попытаться увезти больше — можно элементарно не доехать. Шестую тележку займёт шкура — тоже весьма ценное приобретение. Вот — весь транспорт и загружен. Выходит, пойманных коров придётся отпустить. Нет, ну не вести же их на верёвках, в конце-концов! Если в этой махине только мышц — чистого мяса — полтонны, то сама она тянет, наверно, на всю тысячу килограммов.

Привязать к задку тележки? Хе-хе! Мотнёт головой, опрокинет возок, а потом истопчет всех вокруг. Ну да ладно — утро вечера мудреней. Улеглись.

* * *

Утро оказалось очень сильно мудреней. От убежавшего стада вернулись две тёлочки и бычок. Похоже — совсем маленькие, ещё молочные. Вернулись они в поисках материнского вымени. К этому моменту охотники племени захватчиков хижины уже ушли, нагруженные мясом, и под ногами не путались. Телят легко поймали ловчей сетью — с каждым из них охотники без особого труда справлялись втроём, удерживая на растяжку, чтобы не дать дикой твари боднуть товарища. Заодно ноги им спутали, оставив возможность ходить коротким шагом.

Ревели сердешные голодным рёвом. Их матери тоже не молчали — и решил Петя попытать счастья с крупными животными. Одну тоже стреножили, распутали верёвки, мешающие встать, а сами попытались вести непокорную животину к биваку. Подёргалась, поупрямилась, но пошла. Здесь и напоили подсоленной водой из обмазанной глиной ямы, ну и телёнка к вымени подвели. Ничего так — все успокоились. Отведённая в сторонку парочка стала есть траву, кося на людей недоверчивым взором. Аналогично поступили и с остальными пленницами. Так весь день и потратили на основание скотоводства — питекантропы пока рассматривали животных исключительно в качестве живых консервов, а Петя не торопился расхваливать перспективы развития молочного направления.

Малыш Грог вместе с Граппой вязали из непрочных, прелых к этому моменту стеблей веничной травы сандалии-лодочки. Колючие камни под ногами днём ещё и нагревались до невозможности ступить, а обувь-то имелась только у старой гвардии. И ещё наскоро сооружались соломенные шапки и неказистые накидки на плечи. Всё это, сделанное из прошлогодней соломы вид имело лохматый, но кожу ос палящего солнца кое-как защищало.

Стреноженное стадо сильно замедляло темп движения. К тому же коровы часто проявляли большее желание пощипать травку, чем идти туда, куда их тянут — в общем возвращение с охоты затянулось на целую неделю. И всю дорогу Петя соображал — как устроить коров? В загоне, или на привязи? И вообще он из всего животноводства помнит только слово «пастух» — более ничего ему не ведомо.

* * *

Кратчайший путь лежал мимо хижины, стоящей на краю степи. Идти в обход с таким тормозом, как стреноженное стадо, пусть и совсем маленькое, никакого резона не было, а солидная толпа взрослых охотников, следующих в походном ордере, должна была отбить у ершистых соседей даже намёк на желание причинить каравану хоть какой-то вред.

Так и прошли мимо всего племени захватчиков, глазеющих на следующие мимо повозки с едой и смирную добычу, бредущую рядом. Мужчин-охотников Петя насчитал восемь. Одиннадцать женщин репродуктивного возраста, трёх подростков-юношей и двух девушек уже довольно рослых. Шестерых бегающих детишек и двух крохотуль на материнских руках. Ровным счётом тридцать душ. Довольно многочисленное племя, надо признаться.

Сейчас в начале благоприятного периода здесь на краю степи пищи маловато. Копытные в поисках пастбищ кочуют по просторам бугристых равнин, а мелкую дичь, ведущую более-менее оседлый образ жизни, наверняка выбили на полдня пути во все стороны. Плодовых растений тут негусто, а те, что есть, пока не созрели. Так что эти питекантропы должны быть голодными.

Внешний вид зрителей это блестяще подтверждал — заморённые они какие-то. Петя взял с повозки один из бамбуковых пеналов с солониной и подошёл к матери племени — почему-то он ни секунды не сомневался в том, что это старшая их женщин.

— Я Пэта, шеф-багыр здешних мест на три дня пути на север, юг и запад и на пять дней пути на восток. Возьми, мать людей, захвативших построенную мной пещеру, это мясо. Его хватит, чтобы накормить женщин и детей. Положи его в воду и оставь там до тех пор, пока эта тень не накроет этот камень (он подрассчитал примерно на полтора часа), а потом поджарь на углях.

Ничего не сказала старуха — взяла бамбуковый сосуд и ушла, сопровождаемая парой помощниц. Дополнить эпизод можно только высоко вздёрнутым носом Грога, ведущего на верёвке корову, одна голова которой по массе была не меньше самого мальчишки. И еще внимание зрителей привлекла восседающая в возке Граппа, кормящая грудью одного из близнецов — мальчишек брали с собой, потому что они молочные. Но, в общем-то особо с недавними товарищами по охоте и не поговорили. Даже Фэн не сказал ни слова. Стоял в сторонке и помалкивал.

А чего ему теперь говорить? Принесённое его группой мясо давно протухло. Возможно — ещё в пути… хотя, может на разок поесть его свежести и хватило.

Трёхчасовой путь до зелёной пещерки преодолевали до самых сумерек — на глазок это часов восемь плелись. Надо сказать, что собаки всю дорогу держались поодаль — мышковали они. Только вечером приходили к людям и размещались вокруг лагеря. Принимали подачки и ласки, или не принимали, отскакивая от протянутой руки. Разные они все, у каждой свой норов.

* * *

Здесь, в зелёной пещерке, Граппа всех знала по именам — это же её родное племя. Ужин состоял из одного блюда и прошел деловито — к приходу путников нажарили рыбы. Потом у мужчин был свой разговор, а у женщин — свой. Старейшина Фот захотел, чтобы ему оставили одного телёнка и одну корову. Справедливое желание, надо сказать. Но Петя объяснил, что надо поступить иначе — оставить здесь всё стадо и подождать, пока телята подрастут. Тогда мяса из них получится значительно больше. А сейчас еды для жвачных в этих местах много — прибрежные луговины покрываются густой травой. Есть здесь и к чему привязать верёвки — это не голая степь, где можно полдня искать подходящий камень и столько же времени обкапывать вокруг него канавку для верёвки. Тут и кусты приличные то и дело растут, и деревья кое-где торчат.

Грог пожелал остаться тут — бурёнки начали его слушаться. Хотя, он их часто угощал лепёшками соевого жмыха, густо подсаливая подношение. Короче, весь взятый с собой неприкосновенный запас извёл на рогатых.

Основное племя, надо сказать, уже тоже перебралось на этот берег реки и сейчас всего в часе ходьбы отсюда расширяло навес рядом с обжиговой печью — изготовление керамики и заготовка фруктов должны происходить здесь.

* * *

Надо сказать, сержант Брага, оставленная «на хозяйстве» на период Петиного отсутствия, со своими задачами справилась успешно. За что была (мысленно, конечно) произведена в старшины. Как уж она «построила» старух и старейшин… как-то построила — добилась того, что и запланированные работы провели, и переехали на летние квартиры и смолы заготовили, и лодки, наконец, сделали. Как раз дождались возвращения тележек и отправили их к первой водосборной пирамидке, гружёные тонкими бамбуковыми хлыстами — Зыр возводит большой курятник, потому что вывелись цыплята.

Так вот! Девочка поняла, что теперь работает матерью племени и потребовала от шеф-багыра исполнения супружеских обязанностей. А лет-то ей то ли девять, то ли десять. Ужас. С другой стороны здешние детки, подражая взрослым, запросто, ничуть не таясь, проделывают это самое, начиная с самого раннего возраста — как только в них просыпается любопытство. Что уж как там куда попадает — Петя не интересовался. Но распущеннось в этой области просто чудовищная, и такое понятие, как девственность в этом мире неизвестно.

Но сам-то Петя не питекантроп. Есть у него некоторые предубеждения. Не знания — не изучал он ничего подобного. Но, если целый пласт человеческой культуры осуждает чрезмерные вольности в данной сфере, значит что-то в этом есть. Какой-то опыт, накопленный тысячами поколений оформился в виде поведенческих стереотипов. Тех, которые оказались, в конце концов, выигрышной стратегией. Вот и ему нужно как-то подумать об этом, а не совсем уж безвольно плыть по течению.

Нет, совсем сбросить с себя обязанности перед взрослыми женщинами племени он не может — это здесь и сейчас уже сложившаяся практика. Единственное, что спасает, это то, что более, чем по одной «встрече» с каждой от него, в принципе, и не требуется. Но вот как приструнить малолеток?

Ну-ка, вспоминаем! У женщин, с которыми он обычно делит ложе — Раки, Чачи и Граппы бывают периоды, когда они ложатся отдельно. То есть — некие недомогания. Ну да — Чача говорила, будто ей каждое новолуние совсем не до этого самого. Хотя в другое время она очень даже не против, причём часто и всегда с огоньком. Получается забавная картинка: и в прошлой жизни, и в этой у женщин обязательно происходят какие-то события, причём, периодически. На что-то подобное намекали в назойливых рекламных роликах, предлагающих специфические бабские причиндалы типа тампонов и прокладок, да и судя по наблюдениям за одноклассницами в определённое время со всеми ними что-то произошло — затопорщились спереди форменные жакеты и жилетки, да и сами девчата стали какими-то другими.

То есть в некотором возрасте они из девочек превращаются в девушек и остаются ими вплоть до начала близких контактов с мужчинами. Но это было в прошлой жизни. А тут у питекантропов полный разврат. Само понятие «девушка» практически отсутствует. И как с этим быть?

— Понимаешь, Брага. До тех пор, пока у тебя не вырастут титьки, до времени, когда примерно один раз в луну у тебя не будет болеть примерно в этом самом месте, что находится внизу живота, поступать с тобой, как с женщиной я не буду. Потому что это бесполезно — у тебя не родятся детки.

— Пэта! Что ты такое говоришь! Разве детки образуются от того, что женщины услаждают мужчин?

— Конечно. А от чего же ещё?

— Ты неправ! — вмешалась Рака. — Ты не трогал меня очень долго, а я родила. А с Чачей вы кувыркаетесь часто — и никого она не рожает.

— Очень долго — это примерно окта две луны, — окта две в восьмеричной системе означает десять, а десять лунных месяцев примерно равны девяти календарным. Брага эти цифры легко воспринимает на слух, а для остальных Петя растопырил пальцы сразу двух рук — так, на наглядном пособии, его соплеменники воспринимают величины более-менее адекватно.

— Почему же не рожает Чача? — юноша призадумался. — Может быть потому, что Пыво никак не отстанет от материнской титьки, вот у неё и не получается. Раз она кормит предыдущего ребёнка — зачем следующий? Ведь тогда пришлось бы выкармливать одного малыша в животе и второго, уже вполне большого. Такого, который может подсказывать взрослым охотникам, как грести веслом и какие бамбуки выбирать для сосудов.

Разговор этот происходил во время ужина при стечении большого количества соплеменников, которых шеф-багыр ещё не всех выучил по именам. Надо сказать, едва вождь стал беседовать со «старшими» женщинами, остальные питекантропы притихли и навострили уши — они все поголовно исключительно любопытные создания. Кроме того, межполовое общение — одна из немногих радостей в их жизни. В результате развилась дискуссия, в которую втянулось очень много народу. Основная мысль: «Да не может быть, чтобы дети рождались именно от этого!»

Увы, вопрос о сроках начала половой жизни был полностью похоронен в многословии собравшихся. А Брага ничего не упустила из виду. Она просто стала ночевать на одной циновке с вождём. Нет, чего либо предосудительного за этим не последовало — просто дрыхла под бочком, если было прохладно, или лягалась в жару — вот и всё. Но она постоянно делила ложе с самим… умная девочка. Раньше с ней чаще спорили, но теперь подчинялись требованиям этой недоросли куда как охотней.

* * *

К широко распростёршему свои крылья навесу для сушки глиняной посуды пришла мать племени захватчиков хижины и сказала:

— Наши охотники ходили на охоту в степь и вернулись без добычи. Я прошу тебя снова повести их за мясом. Ты — Багыр.

«Интересные дела, — подумал юноша, — у них там что, матриархат? Непонятно, правда, сколько времени прошло с этих пор до тех времён, когда сам Петя родился и вырос. Но чтобы нормальный мужик — хоть тогда, хоть сейчас — не поделился тем, чего у него хоть завались — это ненормально. То есть, когда Фэн прогонял его от заколотой им коровы — груды мяса, которую ни съесть ни унести просто невозможно, он вёл себя совершенно не по-пацански. Выходит — на него было оказано влияние со стороны некой существенно более развитой личности, чем обычный доисторический мужик. Ну да — Граппа как-то упоминала принцип — чужим ничего не давать. Получается — матриархат уже пустил свои корни в душах людей. Правильный дикарь, увидев подобную гору мяса, должен обежать всю округу, чтобы созвать соседей на пир, пока не протухло столько добра»

— Я не собираюсь на охоту, — ответил он гостье. — У меня много мяса и другой еды. Я буду давать её тебе, если мужчины твоего племени станут сначала возить дрова для обжиговых печей, потом — камни для стен. Чем больше они сделают, тем больше еды получишь ты.

Женщина призадумалась, а Петя продолжил выковывать из золотого самородка прижигалку для бороды — длинная растительность на лице и голове очень мешает, а резать волосы каменным лезвием больно. Люди же из Далёкой Западной Пещеры притащили довольно много этих комков благородного металла. Ну и возвести капитальную долговечную постройку в том месте, где основной состав племени проводит почти полгода — это кажется правильным решением. Даже план возник — четыре каменных «сруба» десять на десять, поставленных квадратом и соединённых забором, ограждающим двор, куда можно будет загнать коров в сухой период. Уж каменные-то стены дикие быки не проломят. И время подходящее — куча мужчин в наличии, провизии вокруг море и он не виноват, что некоторые, вместо того, чтобы переключиться на менее насыщенную животными белками диету, продолжают гоняться по бескрайней степи за быстроногими копытными. Охотнички, понимаешь!

А ему, между прочим, нужно осилить около тысячи кубов каменной кладки — это не так-то просто. Правда, основные пути доставки материала в данном случае проходят по реке, не на тележках тащить корячиться. Но всё равно рабочих рук потребуется много. И, главное, нужно постараться это нормально организовать.

Глава 24. Ещё год пролетел

Великие планы этого полугодия к началу засушливого периода не осуществились. — Все четыре фундамента вполне сложились, встав нижними краями на плотную глину. Но из поверхности земли торчали буквально капельку — не смогли, как ни старались, собрать и подвезти достаточно материала. Камни, которые в бугристых равнинах легко собираются на поверхности, здесь в пойме встречаются редко, можно сказать, случайно.

Галька и окатыши из речного русла для кладки неудобны, да и мелковаты они. А то, что во множестве лежит в тянущихся вдоль реки холмах, обычно имеет не слишком подходящую форму и совсем не приспособлено для транспортировки силами не самых могучих работников — не плитняк, а глыбы любых форм и размеров, с каждой из которых приходится мучиться нескольким человекам, обвязывая верёвками. А как это грузить на лодки из коры? Ведь каждый раз есть риск проломить днищё! И проламывали. А ещё приходилось возить камни из Бугристых равнин, потому что без них не получалось плотной кладки — нечем было толком заполнить промежутки. Одна ходка с тележкой туда и обратно — целый день, сто килограммов камней… четыре-пять вёдер.

Вот и не получилось ничего с одного захода. Если посмотреть взором стороннего наблюдателя — вроде как камней накидали на ровном месте, выложив их них четыре квадрата. Неудача со строительством, тем не менее, не означала провала продовольственной программы. Старшина Брага давно спелась с начальником пункта питания сержантом Чачей, а против этой парочки даже Петя пикнуть не мог. В результате:

Племя захватчиков хижины собирало соевые бобы на протяжении двух месяцев не разгибаясь. Теперь давильня загружена работой на неопределённо длительный срок, причём жмыхи оттуда разбирают и в курятник, и на лепёшки — их научились готовить несколькими способами, в том числе и особо солёными для длительного хранения сухими или коровок побаловать — рогатые нормально себе пасутся, никого не напрягая, только утром и вечером приходят испить солёной водицы, ну и получить угощение из рук Грога. Он братца своего младшего Пыво, которому мать отказала от грудного прикорма, попытался пристроить к вымени самой смирной из коров — Пеструхи. Так они и приспособились понемногу надаивать молочка — один отвлекает зверюгу вкусной лепёшкой, а второй за дойки дёргает.

Когда дали отведать Пете он даже не сразу понял, чем эти сорванцы так довольны — молоко и молоко. Что?! Молоко!..!! Он же только собирался заняться этим направлением. Лично. А они уже…

В знак великого одобрения собственноручно привязал к горшку верёвочную ручку и выдал это сооружение братьям. Дело в том, что тут ему на память пришло второе скотоводческое слово — подойник. Вот он его поспешно изобрёл и поделился великим знанием с юными соплеменниками. Не-е, шутки-шутками, но пацаны его реально уели. На полном серьёзе одомашнили коров и даже основали молочное направление. Ему остаётся только споспешествовать их начинаниям и делиться воспоминаниями — как-то по ходу дела всплывают в голове забытые моменты.

Э-э… о хозяйственных делах, прошедших без участия шеф-багыра. На сбор овса и пшеницы в старый дом в сердце Бугристых равнин ушли назначенные Брагой женщины под предводительством быстроногого Тыра. Ушли довольно рано, ещё до начала засухи. Примерно в это же время Гыр отправлялся за солью, взяв с собой нескольких мужчин. Когда предводитель племени захватчиков хижины Фэн заявил, что главным в экспедиции должен быть он, Гыр врезал ему с левой, правда, с хорошего размаха. Почему своего главаря не поддержали другие соплеменники? Так их рядом не было — все оказались заняты в разных местах.

И Граппа и Гыр людей, захвативших их любимую хижину всегда посылали не вместе друг с другом, а в разные места. Имеется ввиду — мужчин. Женщины-то кроме как рядом с домом, то есть с хижиной, нигде трудиться не хотели категорически, отчего и собирали горькие бобы, а не сладкие фрукты. И трескали солонину или вяленую рыбу, а не свежие продукты — кто им каждый день будет таскать тележку жратвы, если они такие умные?

Надо сказать, что племена Далёкой Западной Пещеры и Воришек какое-то время чем-то отличались от старой гвардии и примкнувших к ней Людоедов. Но привычка правильно и регулярно питаться оказала на умы древних людей самое тлетворное влияние — они подчинились режиму. Имеется ввиду — завтрак, обед и ужин. Дальше — больше. Шляпы из соломки, когда находишься на открытом месте. Сандалии для ходьбы по раскалённым камням. Плетёные голенища, защищающие икры от колючей травы. Племена смешались и люди из них перешли в подчинение «администрации» Шеф-Багыра. За полгода всё и завершилось. Так думалось Пете.

Лунными ночами через бугристую равнину постукивали колёсами по камням тележки, везущие кошели с овсом, пшеницей и семенами веничной травы в одну сторону, и пастилу и солонину в другую. Для пары корзин свежих фруктов в них тоже всегда находилось место. И для горшочка маслица. Вскоре бригада сборщиков-сеятелей доложила о том, что оба колодца рядом со старым домом благополучно выпиты, и вернулась в бунгало. Остальная масса людей засобиралась в хижину, чему активно воспротивилась мать племени захватчиков. Эти ребята снова скучковались, как только были завершены походы за камнем и вылазки за фруктами. И теперь держались вместе вокруг своих вождей.

Петя подумал чуток, да и увёл всех остальных в бунгало — там и еды сейчас напасено много, и источник воды надёжный на весь период засухи. Воришки из своей зелёной пещерки тоже туда перебрались и пригнали коров — мясные консервы, считай, в прекрасном упитанном виде. Из курятника привезли кучу живых кур — их не стали забивать, чтобы не испортились по дороге, да и на месте могли какое-то время храниться. И для них связали вольер, и для крупного скота организовали загородку. Само основное жилище дополнили флигелем, и теснота потихоньку рассосалась. А потом опять наступила великая сушь и темп жизни замедлился. Обычно в такое время они добывали зерно в Бугристых равнинах, но нынче эти дела уже завершены. Зерно и бобы, солонина и живые консервы — да какой нормальный питекантроп стронется с места, пока не съест это всё? По правильной системе трёхразового питания.

Кстати, рыбные блюда в этом году подавали не слишком часто — на такую толпу не так-то просто наловить в этой скромной речушке. А вот крупных копытных Гыр со товарищи приспособился брать на раскиданную по траве сеть. Говорит, что пойманных, но не получивших при этом повреждений животных, охотники распутывали и отпускали — слишком много попадается, не съесть им столько.

* * *

Этот сухой сезон проходил в мелких развлечениях. Петя мастерил колёса, снова внося в них усовершенствования. Сама тележка всех устраивала, но оси, втулки и обода изнашивались довольно быстро. Ещё он сделал частый гребешок, при помощи которого стриг всех буквально под гребёнку — удалял растительность с поверхности тела раскалённым золотым прутком. Достаточно безболезненная операция, оставляющая на голове или подбородке короткий ёршик. Немало нового произошло и на кулинарном фронте — мармеладом это назвать или конфитюром — и не скажешь, но уваренные до густоты сладкие плоды довольно долго сохранялись не портясь. Подумалось, что если бы горшочки имели по-настоящему плотные стенки, то это «долго» превратилось бы в «очень долго».

И Петя принялся вспоминать то, что он вообще знал о керамике. Совсем немного, кстати. Например, читал он, что ходжа Насреддин подмешивал в глину песок, отчего стенки горшков становились пористыми, отпотевали и как бы охлаждали сосуд за счёт испарения влаги с поверхности. То есть это как раз то, чего ему не надо. А вообще самая плотная из обожженных глин, если он ничего не путает — фарфор, производимый из белой глины коалина. Или каолина — не помнит он, как правильно. Зато точно помнит, что белая. Так вот — не встречал он здесь ничего подобного и песку к глине никогда не подмешивал.

Так надо попробовать подмешать — это во первых. И поспрашивать соплеменников, не встречали ли они где-нибудь чего-то белого в земле или на откосах.

* * *

Увы. Заниматься конкретикой особенно-то и не удавалось. С риском для жизни мимо пересыхающей реки, окружённой стадами копытных и следящими за ними хищниками пробралась группа захватчиков из хижины. Как выяснилось — они там выпили весь колодец. То ли слишком много расходовали, не задумываясь о том, что после пересыхания ручьёв подпитка этого резервуара прекратилась, то ли ещё что-то. Но самый молодой из охотников Пэн и его старший товарищ Тэн пробрались к бунгало в сопровождении трёх женщин и трёх малышей.

Потом Петя сообразил, что остальная часть племени захватчиков хижины прекрасно осведомлена о курятнике, находящемся всего в дне пути от их пристанища, и о том, что там наверняка имеется недопитый колодец. Как бы чего не вышло! Сразу десяток самых быстрых на ногу мужчин во главе с шеф-багыром помчались защищать Зыра от возможной угрозы. Разумеется, сначала прокрались мимо бродящих вокруг реки стад, накрывшись переносными сараями, а уж потом понеслись во весь дух, изнывая от зноя. Но это оказалось бессмысленно — Зыр спокойно сидел под навесом рядом с просторным вольером и подсыпал своим питомицам рубленную (скорее мятую и истерзанную) деревянным тесаком траву — никто к нему не наведывался. Спасатели не стали торопиться обратно — им понравилась яичница, которой угощал хлебосольный хозяин. Её ведь только здесь и можно отведать — в бунгало яички маленьким деткам дают изредка — там для такой кучи народа слишком мало кур.

Так вот — лишь на пятый день кто-то показался со стороны реки. Конечно, охотники спрятались, устроив засаду. Но долго в ней не просидели — уж больно жалкий вид был у нескольких женщин, бредущих по раскалённой степи. Они и поведали о том, что племя по пути сюда встретилось со страшным зверем, который почти всех поубивал. Быстрый медведь.

— Только Багыр вместе с Гыром, Пыром, Тыром и Фыром убивают Быстрого медведя, — сочувственно кивнул Зыр и подложил настрадавшимся яичницы. Но тут же спохватился и, копируя вождя спросил: — А вы руки вымыли?

Петя только ухмыльнулся на это и прибавил:

— Зыр тогда носил детское имя, но он тоже участвовал в той охоте. Просто до него не дошла очередь пустить в дело копьё.

Да, граница речной поймы и степи опасна в это время — какую только тварь тут не встретишь. Поэтому он и старается держать соплеменников дома.

К слову, сведения о массовой гибели членов ершистого племени оказались преувеличенными — многие со временем нашлись — добрались кто до курятника, кто до бунгало, а несколько человек пересидели опасное время в зелёной пещерке.

Позднее, когда всё «рассосалось» и остатки племени удалось пересчитать, выяснилось, что погибли два охотника и одна женщина, а остальные сумели убежать. Но ни вождь Фэн, ни мать племени не пострадали — просто они больше ни в чём не перечили ни Пете, ни другим, кто приказывал от его имени.

* * *

В начале сухого периода, когда у реки собрались огромные стада, «прирученные» коровы разломали загородку и ушли. Впрочем, обе тёлочки и телёнок, выросшие рядом с людьми, вскоре вернулись. Их больше не запирали и не привязывали, а они уходили, когда хотели и приходили вечером, чтобы получить солёную лепёшку и большой горшок подсоленной воды. Покидали они людей только утром, получив то же самое. А ночью жевали траву и ветки, припасённые для них далеко не в изобилии. Ну а что вы думаете? Легко ли рубить и косить деревянным или костяным инструментом?

В общем, идея с заготовкой кормов на сухой период совершенно не плодотворна — надо как-то иначе эту задачку решать. Вот, скажем, альпийские луга… в тропиках. То есть как раз где-то в этих краях, чтобы зимой они не уходили под снег. Даже интересно стало — возможно ли такое. Не помнит Петя ничего об этом об этом из курса физической географии. Но, по логике — должны где-то быть.

Из четырёх взрослых коров вернулись только две, причём обе они больше не доились. Вот, собственно, и всё, что случилось примечательного. И да — пришли эти гулёны уже после начала сезона дождей — около трёх месяцев пропадали неизвестно где.

В общем, этот сухой период был, как всегда, скучноватым. Петя много времени проводил с детишками. То в шашки с ними играл, то показывал, как из листика свернуть кораблик, поставить на него мачту с парусом и как он поплывёт, если подуть — да много всяких мелких забав вспоминалось: то стрельбу из маленького лука устраивали, то разгадывали слова по смыслу — на питекантропском это даже для Пети было интересно. Смысловыми картинками развлекались и однажды придумали букву «дом». Вообще-то на здешнем языке слова такого раньше не было вовсе: пещера-убежище-нора-берлога — это для местных одно и то же. Ну а тут вот тебе и бунгало и хижина — всё это дом.

С малышами как-то всегда весело. Грог приходил по старой памяти, по привычке ещё со времён их жизни в пещере, Пыво, Брага — им тоже было интересно с шеф-багыром языками почесать.

* * *

— Пэта! Если есть буква «дом», должна быть и буква «еда», — однажды «спохватился» Грог.

— И буква «огонь», — сообразил старший из ребятишек людоедов, хотя он и совсем ещё малыш.

— Буква «костёр», — поправила пещерная девочка.

— «Тепло» — парировал воришка.

— «Горячо» — подхватил захватчик.

«Началось, — понял Петя. — Так сколько же букв закладывать в местный алфавит?»

Дело в том, что иероглифический вариант его не устраивал категорически. Но развитие переписки говорящими картинками неизбежно вело к созданию именно этой громоздкой письменности. С другой стороны, осилят ли его нынешние современники такое понятие, как звук? Непонятно. Старшие наверняка на это просто не способны. Но здешняя мелюзга здорово напоминает детвору всех времён и народов.

— На самом деле в слове Гыр не одна буква, а три, — вдруг решился он на отчаянный эксперимент.

* * *

Произнести звук «г» отдельно от других не удалось никому. «Ы» и «р» получились у всех. Получалось ещё и «гы», «го», «га», «гэ» и «гу», что наводило на мысль начать со слогового написания. Но к этому моменту было уже поздно — Петя успел «предъявить» все три буквы. На следующий день ими, как раз тремя, были исписаны любые доступные стены. Одно и то же слово в разных начертаниях повторялось с вариациями на особенности «почерка». И только в одном месте взгляд невольно задержался. Гыр, рыг, гры, ргыр — это всё разные слова питекантропского языка.

— Кто это сделал? — Шеф-Багыр Сосущий Титьку произнёс эти старые добрые слова столь громким и торжественным голосом, что к нему сошлись практически все две доски триокта семь человек, обретавшихся в это время в бунгало.

— Я, — вышел мальчик-воришка, требовавший вчера буквы «Тепло». — Меня зовут Мр (тепло).

— Идём, Мр гым (Умный Тепло). Я научу тебя той самой букве, про которую ты вчера спрашивал. А ты никому про неё не расскажешь — это будет наш секрет.

Так в алфавите появилась четвёртая буква. Тайная. Уже к вечеру детки знали и её — сказали, что отгадали. Главное было не в этом, в том, что количество слов на стенах возросло до двух десятков. И написаны он были не менее, чем шестью почерками.

Не, ну нафига корячиться учить тех, кому не интересно? А тут, вроде как, грамотейская группа начинает формироваться ни с того, ни с сего. Причем, изучают они ещё не созданную азбуку, разгадывая загадки или… Мра поймали и подвергли пытке — он очень боится щекотки.

Пятую букву Шеф-Багыр держал втайне ото всех целые три дня. Если честно, он просто не решался её назначить, потому что она часто встречается, но ужасно невнятная. То ли «к», то ли «х», то ли короткий сдавленный всхлип вроде «эк» — потому, что произносится всегда на вдохе. Кончилось это тем, что Брага ночью на (почти) супружеском ложе пнула его коленкой под зад и потребовала не одной буквы, а сразу трёх. Для слова «сол». Ей надо подписать несколько бамбуковых пеналов. Но она больше никому про них не скажет…

Всё-таки засуха — хорошее время. Есть возможность немного пошалить, поразвлечься. Ну и алфавит из целых семи букв — это уже кое-что. Восьмую же, с которой так долго мучился, назвал «ык» — это слово как раз и означает то самое… ну… как звучит. Поэтому произносится каждым строго на свой манер.

Кстати, удалось ограничиться всего четырнадцатью буквами — не так уж богата у питекантропов фонетика. Но потом чуть не случилась настоящая трагедия — Брага попыталась записывать цифры словами: адын, дфа, тры, ыктырэ, пат… Вводить арабское начертание цифр пришлось в срочном порядке, можно сказать — аварийно.

Начавшиеся дожди застали всех настолько истомившимися от длительного отдыха, что, едва небо затянули тучи, мужчины отправились в холмы за камнями для незавершённой стойки — провизии-то всё ещё вдоволь, а аппетит нужно нагуливать. Ну и помнят они, как расстраивался Сосущий Титьку оттого, что дом никак не строится. Дождь же — это сейчас радует всех. Ну и короткие накидки, зарывающие плечи и торс с одной стороны защищают тело от частых капель, а с другой — совсем не стесняют движений. Как-то незаметно, потихоньку складывается своеобразный стиль одежды для каждого сезона. Вяжут женщины из хлопковой пряжи для себя и из нитей пожёстче — для мужчин. Из тех, что идут на шнуры для сетей. Собственно, из этих шнуров и вяжут.

Глава 25. Хм! Как-то неожиданно всё

Особо примечательными событиями последующий дождливый период и полгода благодатного времени отмечены не были. Строили большой дом, обжигали горшки, запасали провизию и регулярно питались. Попытались сеять сою неподалеку от хижины — так она там выросла без особых проблем. Словом, ничего особенного или нового не происходило. Личный состав сконцентрировался под гончарным навесом около стройки, и только лодки сновали по реке, подвозя материалы, да группы с тележками шастали туда-сюда — то на охоту, то корма в курятник завезти, то за смолой или древесиной твёрдой породы.

Петя в основном сибаритствовал — возился с детворой. Ну и поглядывал сверху скользящим взором на то, как идут дела, включаясь то в разгрузку, то в сборку стены, то в вязку перекрытий. Шибко не руководил, но и хода дел из виду не упускал. Ворота в каменной стене, кстати, делал тоже он — подобного рода конструкции в этом мире ещё неизвестны. Дощечки колол для столов, лавки строил, вмазывал в кухонную печь самые большие горшки — одним словом, старался себя не перетруждать и шибко не напрягаться.

По вечерам шлифовал кремневые ножи, а то «стриг» женщинам их длинные гривы. Дочке своей, той, которую родила Рака, даже косичку заплёл. Потом расплёл и снова заплёл, но уже две, торчащие в стороны. Хи-хи. На следующий день всё племя щеголяло торчащими из-за ушей прутиками. Бибизяны прямо какие-то. Иной раз — люди, как люди. А то вдруг — словно стая мартышек.

Когда самый тяжелый труд по доставке камня завершился, довольно много мужчин осталось без дела. Передохнули ребята чуток, сходили на охоту в холмы — чисто развеяться. А потом под руководством Фыра одна команда двинулась вдоль цепи водосборных пирамидок, приводить в порядок колодцы, а вторая направилась ремонтировать хижину. Гыр завёл речь о том, чтобы оставить в ней постоянный «гарнизон». Тут тебе и начало зерновой дороги, и место, откуда удобней всего ходить за солью, и посадки сои. Началась экономическая география. Стариков из людоедского племени сюда определил на постоянное жительство, а уж кого из женщин с собой пригласить — те сами определились.

Гурд увел бездетную молодуху туда, где собирают орехи. Не самовольно, а испросив дозволения шеф-багыра, за что получил толпу провожающих, тащивших кучу утвари вроде горшков, пару больших не воняющих мягких шкур и маленький пресс для выдавливания масла. И шлифованный кремневый нож работы самого вождя. Что эти люди будут делать в этой глуши? Там видно будет. А нынче на подконтрольной территории появляется оседлое население и постоянно действующая смолокурня.

Пока все гоношились вокруг стройки, в бунгало жило всего несколько человек, кормивших кур. Так вот — развелось этих птиц очень много и каждый день к селению обжиговой печи приходила лодка с корзиной свежих яиц. А ещё и из курятника подкатывали на тележке вдвое против этого… э-э… Зыр прибегал, уламывал Брагу побаловать с ним грешным делом, а потом и вовсе перебраться к нему. В смысле — насовсем. Не вышло у него — не согласилась девочка. Так он не сильно огорчился, другую уговорил, тоже из совсем молоденьких козочек. Петя, хотя и не одобрил выбора парнем столь юной спутницы жизни, но смолчал — не время ещё круто рушить вековые традиции этого народа.

Чуть позднее выяснилось страшное — эта пигалица оказалась грамотной — тоже разгадала все буквы и постигла тайны их сложения. А потом с очередным транспортом яиц из курятника пришла натуральная заявка на корма, инструменты и утварь. Всё это было написано прямо на борту доставившей яйца тележки обычным древесным углем — грамотейская группа собралась в полном составе и прочитала послание после длительного бурного консилиума. Однако — не подрались, и то хорошо.

Нет, это вообще ни в какие рамки не лезет — этак скоро придётся почту учреждать!

* * *

— Охотники Гнат и Кнут к Шеф-Багыру Пэтэ, — разнёсся по всей усадьбе голос мальчишки, присматривающего за воротами.

Шеф-Багыр повернул голову в сторону небольшого пятачка, освещенного яркими лучами полуденного солнца — точно, два другого племени голых мужчины с заострёнными палками идут в его сторону. Как раз заходят в тень огромного почти пустого навеса, своими размерами напоминающего тронный зал. И он восседает посерёдке на здоровенной коряге.

Почему коряге? Потому, что в ней имеется одна развилка и две трещины, в которых удобно крепить крупные желваки кремня. Собственно прямо сейчас эти самые кремни в них и вставлены и в двух случаях расклинены, а в одном — окатыш затянут верёвочной петлёй и палкой. Над ними трудятся мальчишки, отбивая крошечные кусочки, чтобы из почти бесформенных каменюк получились приличные ножи. Ещё один мальчишка трёт своё изделие о притащенную сюда же гранитную глыбу — на ней имеется довольно ровная плоскость. Это уже как бы шлифовка.

Тут вот какое дело — поразмыслив, Петя решил, что всякие арифметики и грамматики питекантропам даром не нужны. Зачем науки людям, ещё даже не вступившим как следует в каменный век? Но вступать в этот самый век необходимо обязательно. Он-то как-то научился делать инструменты из природных минералов — пусть и местные жители потрудятся освоить эти… хм… довольно мудрёные технологии.

Собрал пацанов — и пошло-поехало. Сначала дело двигалось не очень весело, но потихоньку стало получаться дельно. Два ученика сбежали, одного пришлось прогнать, но остальные подают надежды. Только картинка эта, если глянуть со стороны — царёк на троне и пажи вокруг.

А вот и гости подошли:

— Пэта! Вождь Плат прислал тебе самородки, — несколько комков жёлтого металла перекочевали к хозяину. — Он просит соли, — питекантропы не тратят времени на словесные кружева, а сразу переходят к делу.

— Давно не встречались, Гнат. Ты вырос с тех пор, как приходил сюда два сухих сезона тому назад. А тебя, Кнут, я вижу впервые. Теперь и ты знаешь дорогу в наши места. Соли вы получите столько, сколько сможете донести, а пока отдохните и подкрепитесь, — со стороны кухни показались две девушки в блюдами в руках. Чаче не надо подсказывать, что делать, когда издалека приходит путник. И, кажется, для неё не существует понятий «свой» и «чужой»

— Наш шеф просил показать тебе вот этот камень, — спохватился Гнат. — Может быть он тоже понадобится. Его особенность в том, что его не удаётся расколоть.

— Неужели легендарный нефрит? — подумал про себя Петя, а вслух сказал: — я попробую его обточить, раз он не хочет ломаться. Надеюсь, вы не торопитесь в обратную дорогу и погостите у нас некоторое время? — а вот тут уже совсем другая хитрость — проблемы генетического материала, если хотите. Дело в том, что многие из родившихся за последние годы деток несомненно — Петиной работы. Видно это и по менее смуглой коже, и по чуть вытянутым черепам и не так ярко выраженным надбровным дугам. Наверняка нечто сходное имеет место и у деток, родившихся от других отцов — есть среди них братья и сёстры, похожие друг на друга, но даже не подозревающие о том, что у них общий папа, потому что мамы — разные.

В общем, проблема близкородственных браков нависает над их сообществом… лет через десять нависнет обязательно. А вырождаться, это, знаете ли, нехорошо. В общем, пока ребята кушают…

— Девочки, идите сюда. Надо поговорить. Вы ведь обе родились в племени, где руководителем работал товарищ Фэн? А приходила ли к вам хворь после того, как вы последний раз были ласковы с мужчинами? А правда, симпатичные ребята пришли к нам из Далёкой Западной Пещеры? И какой замечательный у них аппетит! Вы уж покажите им, как нужно правильно мыться, да устройте пареньков на отдых. И поласковей с ними. Сами хотели? И Чача подсказала? Она плохому не научит.

Ладно, сводником поработал. Теперь о нефрите. Единственное, что Петя о нём помнит — то что он очень прочен. А кусочек этот годится скорее для топора, чем для ножа. Но всё равно сначала стоит проверить стойкость режущей кромки к истиранию. Итак, пилим. Вот зараза, какой вязкий! Действительно, необычный камень — пусть называется так, как подумалось по первому впечатлению.

* * *

— Охотники Тап и Вэд к Шеф-Багыру Пэтэ, — донёсся голос девчонки, присматривающей за воротами.

Шеф-Багыр скосил глаз в сторону небольшого пятачка, не прикрытого навесами. Туда сейчас льётся с крыш вода и стекает по канавке в сторону реки — уже скоро месяц, как пришли дожди. Незнакомцы держатся правее, чтобы на них не капало. Два голых мужика с копьями идут в сторону горящего рядом с корягой очага, на котором мальчишки греют обмотанный золотой проволочкой желтовато-мутный камень.

— Ар хр гыл Тап, — ударил себя в грудь кулаком первый из подошедших.

— Ар хр гыл Вэд, — повторил пантомиму второй.

— Пэта, — ответил им тем же Петя. — Что, ни слова по нашенски не разумеете?

— Ни в зуб ногой, — подтвердил Тэн, подтянувшийся следом за гостями. — Это Кыки. Они редко появляются здесь. Откуда приходят и зачем — никто не знает. Драться не лезут, не гоняют никого. Мне старый вождь показывал их, когда я был мальчишкой. Мы тогда охотились в холмах, а они там лагерем стояли. Так ничего, пустили к своему… костру и добычу не отняли. Мы хнура пожарили, поели и ушли. Эх, девчата у них… — охотник зажмурился от приятного воспоминания. — Но это был единственный раз. Больше не встречались.

Тут подтянулись с пищеблока девчата с блюдами, усадили гостей и начали потчевать. А шеф-багыру думу думать…

Крак, — нагретый камень извлекли из пламени и бросили в воду, отчего тот с внятным звуком раскололся точно по линии обтянувшей его золотой проволочки. Пацаны даже вздохнули синхронно — получилось. Вот и хорошая новость — найден способ прицельно откалывать камни — это всё-таки значительно веселее, чем ударный метод, где слишком многое зависит от силы наития.

Итак, бродячее племя, именующее себя… или это не самоназвание, а уже другие прилепили к ним данное определение? В общем — люди загадки, говорящие неведомо что.

— Так, Тэн, разыщи Мра и помоги ему принеси сюда его глиняные таблички. Будет серьёзная работёнка нашему тёпленькому.

* * *

Сначала жестами установили, что группа лиц, называемых Кык, попала под дождь. Да так под ним и мокнет уже почти месяц. Вот и послали они пару ребят пообщительней испросить разрешения обсушиться у Петиного костра, а то свой-то огонь у них погас, отчего так есть хочется, что даже переночевать негде. Приняли, конечно, бродяг — в усадьбе и места много, и еды, и вообще как-то скучновато. А потом началась большая работа по расшифровке неизвестного языка.

Это было не так уж сложно. Уже из первой фразы при знакомстве стало ясно, что «ар» указывает на говорящего, то есть «я». «Гыл» — или мужчина, или охотник. А, может быть и то и другое вместе, потому что эти понятия в их восприятии неразделимы. «Хр» — некое хвалебное определение. Ну а дальше, уточняя детали, демонстрируя пантомимами то ходьбу, то едьбу, быстренько во всём разобрались. Буквально дня за три Мр запротоколировал полученные данные в виде словаря — примитивные у здешних людей языки, вроде сигнальных азбук. Ни склонений, ни спряжений, ни личного отношения — так что возни было не так уж много. А потом и поговорили. Петю интересовала география, а у кого, как не у бродяг интересоваться подобными вопросами?

Как выяснилось, люди эти бредут куда глаза глядят и едят то, что находят. Как, в общем-то, и большинство обитателей этого мира. Часто ли встречают других людей? Встречают. А что такое часто? Что делают при встрече с незнакомыми? А что нужно делать? А-а-а! Да, разговаривают, если понимают друг друга. Могут бродить вместе, если еды много. Тех, которые живут в пещерах? Встречали. В каждой пещере кто-то живет.

Откуда вытекает эта река? Из озера. Пока до него дойдёшь, родившийся ребёнок начинает ходить. Да, не всё время идём — кушаем, а для этого нужно хорошо смотреть.

Куда впадает река? Там не были.

Бугристые равнины? Туда не ходим — нет воды. И еда там быстро бегает — в лесу охотиться проще. Что в лесу меньше дичи, чем в степи? Меньше, но на неё не так страшно нападать.

Вот и вся информация. Попытку начертить на мокром песке план местности эти ребята не поняли совершенно — для них вообще будто не существовало понятия «изображения». Песок, борозды на нём. На следы непохоже.

Пожили эти кыкы под навесами, у тёплых очагов полежали на мягких циновках, отъелись, а как дожди закончились, встали и ушли. Ничего не попросили и не своровали.

А вслед за этим пришел прощаться бывший вождь бывшего племени захватчиков хижины.

— Неправильно у вас тут всё, не могу я здесь жить, — сказал он прямо. — Вождь должен своих подчинённых в кулаке держать, а не как ты — распределять на работы, а потом ласково попрекать за нерадение. Типа: «Будешь филонить — от стола отлучу, а пока — без компота».

Задумался Петя — мужик-то полезный. Толковый организатор, между прочим. Покрикивает, правда на других питекантропов, раздаёт подчинённым затрещины, но как-то по делу и без ярости, можно сказать для порядку. Не злобствуют на него. Впрочем, другие бригадиры, что из бывших вождей, практикуют этот же стиль руководства, что Хыр, что Фот. Видать таковы реалии этого мира, что без пинка никак.

Что ни говори, жалко Фэна отпускать:

— Ты дурью-то не майся. Тебе завтра партию вести на запад к Гурду. Чача передачку продуктовую уже собрала — отнесёте. А на обратном пути поближе к бунгало косулю добудьте — куроводам свежего мяса подкинуть пора. И смотри у меня, чтобы без глупостей, — и Петя двинул упрямца в ухо. Без размаха. С левой.

Тот рухнул, понятное дело. Посидел чуток, тряся головой, а потом ответил:

— С рассветом выйдем. Я у Чачи передачку прямо сейчас заберу.

Больше Фэн уходить не собирался. Похоже, не чувствовал он себя подчинённым, пока не огрёб как следует. Вот, вроде, питекантропы, а такие разные!

* * *

Поскольку течение жизни сделалось плавным, а хозяйственные дела наладились и сбалансировались, Петя решил, наконец, выяснить, что же находится на восток от его первого дома в Бугристых равнинах. Нет — большой экспедиции собирать для этого он не собирался — Граппу взял с собой. Разумеется, близнецы тоже отправились с мамой. Что? Они маленькие? Да. Но они питекантропы, пусть и наполовину. И без материнского молока им никак, несмотря на то, что оба не только ходят, но и говорят. А одного Петю Граппа бы всё равно не отпустила — не любит она этого.

И вот тарахтит колёсами по камням Бугристой равнины двухколёсная тележка-арба. На ней — бамбуковые сосуды с водой, запасные колёса и ось. Поверх груза восседают два карапуза, а над ними — плотно сплетённая из прутьев крыша от солнца. В оглоблях трудится папа, а мама идёт рядом, поглядывая по сторонам, да верная Тузик изредка подбегает, осмотрев нечто для неё важное неподалеку от дороги.

Первые дней десять шли ночами, пользуясь ярким светом луны, но сейчас это уже невозможно — состарился месяц. Приходится идти часа четыре после рассвета и часика полтора прихватывать вечером, когда ослабевает зной. Остальное время путешественники лежат под тентом, спят или разговаривают. Мальчишки вполне успешно овладевают русским. Они и дочка Ола, что годом старше. И ещё несколько деток, родившихся примерно в те же годы. Граппа не столь продвинулась в этих делах, но понимает о чём ведётся разговор. Русский, действительно трудный язык — это не питекантропский, похожий на молодёжный слэнг и годный больше для выражения эмоций, чем для информирования собеседника о конкретных фактах. Нет, ну можно ли почти все действия обозначать одним и тем же словом — пыц. Быть — пыц. Бить — пыц. Пообщаться с женщиной, тоже пыц. А ещё — попасть копьём, расколоть камень, проснуться… наверное, матершинная лексика как раз откуда-то из подобного языка и берёт своё начало.

Ну, да не об этом речь — Бугристые равнины так и тянутся на восток на многие дни пути. То чуть более бугристые, то — чуть менее. Временами вместо камней под ноги ложится сухая глина, сохранившая на поверхности следы дождевых ручейков или отпечатки копыт. Иногда встречается новая травка или незнакомый камушек. Высоко в небе кружит крупный орёл, в траве то и дело шастают мелкие грызуны, да быстроногие копытные изредка пробегают поодаль.

Изношены третьи сандалии, вода в сосудах выпита примерно наполовину — завтра с утра предстоит повернуть в сторону дома — настала пора возвращаться. Иначе, вместо того, чтобы двигаться по утренней прохладе, в это время придётся собирать росу. По Петиным прикидкам пройдено от пятисот до тысячи километров — ну никак не меньше тридцатки в сутки они покрывали. А, когда двигались ночами — могли и полсотни отшагать. Тем более, на возведение сигнальных пирамидок по дороге времени не тратили — ставили бамбуковые «сторожки» с флажком — их далеко видать.

— Облачко показалось, — воскликнул Том.

— Будет дождик, — обрадовано поддержал брата Шон.

Петя нарочно нарёк сыновей именами, похожими на человеческие, только чтобы для них хватило звуков питекантропской речи. А что не русские — он не виноват, что ничего подходящего не вспомнилось. Дочку вон Олей назвал, а получилась Ола — это вроде оклика или обращения. Теперь ребёнок реагирует на каждое «здравствуйте», произносимое поблизости.

А вот про облачко — это любопытно. Остановил повозку и осмотрел горизонт на западе — оттуда всегда натягивает хмари. Однако — небо чистое.

— Не там. Наоборот. Не сзади, а спереди, — наперебой кричат близнецы. А Граппа неотрывно смотрит на восток. Далеко впереди и чуть левее действительно что-то выставилось из-за вершины ближней возвышенности. Беленькое такое, маленькое, зубчиком выглядывает.

Ещё полчаса пути через очередную пологую седловину — и уже не осталось ни малейших сомнений — снеговая шапка на вершине горы. Сколько до неё? Да как-то и не определишь на глаз. И ещё — местность начинает понижаться. Открывшийся взору спуск очень пологий, но и очень длинный, уходящий будто в бесконечность. То есть — глаз теряет привычные зацепки на поверхности земли.

Такое впечатление, будто стоишь на краю мира. Не на самом краю, но отчётливо видишь прямо пред собой кромку, за которой всё размывается. Хех! Ну да к вечеру они до этой самой кромки обязательно дойдут, а там явно разлился какой-то просторный водоём, плохо видный с этого ракурса.

* * *

Это оказалось обширное озеро, густо поросшее тростником. Вода в нём, хоть и стоячая, но чистая, после кипячения заливалась в опустевшие в дороге сосуды. Впрочем, этим занимались мальчишки. А их родители резали камыш и вязали бунты для постройки небольшой тростниковой лодки. Тузик отлучилась на полчасика, после чего вернулась сыто облизываясь и с гусем в зубах. Дети его зажарили на вертеле и позвали взрослых отведать полусырой гусятины в обугленных перьях. Нет — горячее сыро не бывает, проскочило под предметный «разбор полётов». Потом Тузика отправили за следующим «учебным пособием», а пацанов — собирать дрова. И тут резкий мяв, вопль, Петя с копьём в два прыжка оказался на месте — камышовый кот весь ощерился, против него рычащая собака с оскаленными клыками и два детских копья-зубочистки, направленных на хищника.

Впрочем, сцена не осталась статичной — хозяин прибрежных зарослей стремительно удалился, а пацаны ткнулись носами в мамину юбку и заревели. Петя же перевёл дух, подождал, пока успокоится бешено колотящееся от испуга за детей сердце и принялся анализировать ситуацию:

В принципе, парни с этим котом бы справились — насадили бы его на два копья, потому что умеют — ловят палками летящие колечки. Но подрала бы их эта животина. И Тузику бы перепало, пока бы она эту тварь порвала. Но! Кот не знаком с людьми. Он чувствует себя здесь полным хозяином. Нет, испугался, конечно, его, но только потому, что Петя очень большой — такой может просто-напросто задавить, даже, если в остальном совершенно безопасен. Вот чувствуется в поведении хищника непуганность… из тростника выломился здоровенный кабан и буром попёр на людей — его и взял на копьё. Что удивительно — не особо крупный экземпляр, килограммов сто, не больше. Петя спокойно затормозил его движение, пробороздив пятками по земле от силы три метра — сама-то туша упёрлась в бомбон на основании лезвия наконечника и дальше насадиться на древко не смогла, а мужчина подергал оружие туда-сюда, чтобы кровь из широкой раны выбегала быстрее — так что дикая свинья очень скоро издохла.

Ну и места! А с виду тихо тут, благостно. Уточки плавают… а вон и дикие коровы пришли на водопой, к счастью, до них далеко. Но и они тоже не опасаются человека, и дым костра их не пугает.

* * *

Лодку делали два дня. Хлипкая она получилась — понятное дело, второпях да без опыта. Ну и верёвок было маловато. На весла пошли оглобли тележки, а её кузов лёг в основу настила. Потом сели и поплыли — противоположный берег озера виднелся далеко, но отчётливо, то есть до него единицы километров. Зато, хоть вправо, хоть влево не видно ни конца, ни края. По всему получается — узкий длинный водоём. И вода в нём — точно стоячая.

Петя грёб двумя вёслами сидя спиной вперёд, Граппа подсказывала. За часок преодолели водную гладь, вломились в прибрежные камыши и пошли, пошли, пошли проламываться дальше вплавь — никакой суши тут и в помине не было — та же вода, просто из неё торчит тростник, создавая впечатление берега.

Ещё час ломились, пока не попали снова на чистую воду. А за ней виднеется тот же тростник, но уже не сплошной стеной, а пятнышками — сразу видно, что не суша. До суши они добрались только к вечеру. Петя опять затруднился с оценкой расстояния. По расчётам получается пятьдесят километров, а здравый смысл шепчет, что двадцать. Зато берег порадовал — матёрый он, с каменистыми кручами и деревьями всех размеров. И уж отсюда снеговую вершину видно значительно чётче, да не одну, а цепочку из нескольких штук.

Ручей, впадающий в озеро имел характер явно горного потока — течение быстрое и вода холодная. Мутный, кстати. Вдоль него и пошли дальше на восток, разглядывая незнакомые растения. Ночью было прохладно — с гор тянул слабый, но свежий ветерок. Местность сразу пошла со скалами, каменистыми осыпями и беспорядочно заросшая чем попало. Травы здесь низкорослые, много цветов и часто встречаются дикие козы небольшими стадами. Тоже непуганные.

Вообще, насколько Петя представляет себе геологию, в этих краях должны залегать руды металлов — ведь они явно попали в предгорья какого-то большого хребта. Эх, знать бы как они выглядят, эти руды, а уж повторить сыродутный процесс из учебника истории он бы как-нибудь сумел — очень там наглядно всё на картинке нарисовано. Отлично запоминается. Хорошие места. Воды сколько угодно, дров кругом — только собирай. Стройматериалы на каждом шагу. А вот чем в этих краях питаться? Граппа здешних съедобных растений не знает — то есть имеет смысл заняться исследованиями. Орехи, правда, видны на глаз, хотя и незнакомых сортов, зато любых степеней зрелости. Рыбы в таком озере должно быть много, ну и охоту никто не запрещал — по всему выходит — имеет смысл заслать в эти места группу молодёжи, чтобы обжилась, да начинать как-то пробовать плавить разные камушки. В книжках писали, что всё началось со случайного попадания в костёр всяких минералов — вот и ему следует попробовать эту методу. Только необязательно, чтобы эти попадания происходили непременно случайно — можно подкидывать по очереди все встречные каменья и смотреть, что из этого выйдет. Чем не научный подход? Жаль, что химии у них в школе ещё не было — вот знай он хоть что-то — наверняка лучше бы соображал.

Кстати! А чего это он так тупит? Много лет подряд тупит и тупит. Наверняка это же самое можно было бы делать и дома — там тоже всякие минералы попадаются. И кто сказал, что ни один среди них не руда?

* * *

Здесь, на неведомой земле, размечтавшийся о металлургии молодой мужчина Петя каждый раз строит для ночлега крепкое убежище из палок, связывая их лубом одного незнакомого дерева — он на нескольких попробовал ободрать кору и подстилающий её слой, после чего сделал окончательный выбор. Топорик из нефрита — наверное единственный на весь этот мир — вполне прилично держит заточку, несмотря на ударные нагрузки на кромку. Когда инструмент тупится, его удаётся подправлять гранитным бруском.

Хищники, обитающие в здешних краях ему пока неведомы, но он знает, что они не опасаются людей — то есть вполне способны напасть. Охотней всего — на спящего. Отсюда и столько предосторожностей. Они ведь, к тому же, с детьми. Да и Тузика лучше держать в пределах защищённого контура.

Впрочем, после нескольких дней движения вверх по ручью пришло понимание — пора возвращаться. Приходить сюда нужно многочисленной группой и обживаться капитально. И вообще для примитивного собирательства здешние места не слишком хороши. И холодновато ночами — требуется другая одежда, не верёвочная, а из шкур. Чем дальше они идут, тем шибче зябнут. Впрочем — это закономерно, как утверждает физическая география. С подъёмом вверх температура окружающего воздуха снижается.

Только луба не забыть надрать побольше, чтобы хорошенько укрепить лодку.

* * *

Обратный путь прошел в целом гладко. Даже место, где оставили тележку и бамбуковые сосуды отыскали всего за три дня — низменный степной берег никакими приметными деталями не снабжён, поэтому попали они на него довольно далеко от точки старта, вот и пришлось поискать своё добро.

Возобновили водные запасы, на пару дней дороги заготовили жареной гусятины, а сухари и бастурма у них оставались в достаточном количестве ещё из дому. Потом — лунные ночи да постукивающая по камням тележка. Так и добрались без особых приключений и до первого Петиного дома, где сейчас никто не живёт, и до курятника, где угостились яичницей на соевом масле и фруктами, что Брага регулярно посылает Зыру и его помощницам. А там и до хижины недалеко.

Вот уже слева посадки бобов, справа тот самый изгиб кромки зарослей, из-за которого когда-то выбежал отважный Гыр, преследуемый диким быком. Тузик умчалась вперёд. И тут же вернулась. И опять бросилась вперёд. Да чем она так встревожена? Побежали.

Ничего себе картина — две толпы мужиков стоят против друг друга с копьями в руках и размахивают ими, бранясь громко, но невнятно. Нет — понятно, что накручивают себя перед дракой — без злости бросаться на тех, кто вооружен и к тебе далеко не расположен, обычно сташновато. Собственно, и школьные драки обычно начинаются с оскорблений и угроз. Но ведь эти задохлики запросто успеют истыкать друг друга своими заострёнными палками так, что многие помрут от ран. И, если до тех, что припёрлись голыми, Пете нет вообще никакого дела, то вполне прилично одетых соплеменников ему откровенно жаль. Каждого по отдельности.

Вон в первом ряду плечом к плечу стоят Гыр, Пыр, Фыр и Тыр — золотые парни. Рядом с ними бригадиры Фот, Фэн и старина Хыр — им же первым перепадёт! Нет, так нельзя. Петя уже сорвал с тележки плетёную крышу и взял её на манер щита. Во второй руке тяжелое копьё, испытанное на стокилограммовом кабане. Ему не нужна ни злость, ни ярость — вполне достаточно того, что уже вскипело в душе при виде картины, обещающей гибель дорогим его сердцу питекантропам. Он упруго бежит, плавно набирая разгон для удара.

Его видят — Пэта! — разносится радостный вопль, в котором звучат победные нотки.

— Пэта, Пэта, — скандируют соплеменники, и в толпу голых мужиков летят боло и ловчие сети.

— Пэта, Пэта, — ритмично выдыхают бойцы первой шеренги, печатая шаг навстречу чужакам.

А сам Петя, выставив впереди щит в эту кучу врезается сбоку, загребая копьём, словно оглоблей. Кто-то падает, кто-то отскакивает, заостренные палки больно вонзаются в тело — против него охотники — ловкие и проворные, отлично владеющие своим примитивным оружием. Свалка, удары, чей-то хрустнувший под ударом кулака череп, боль, тупой тычок в грудь, темнота.

Глава 26. Долгие сборы

Проснувшись, Петя, как всегда, потянулся от всей души, и заскрипел зубами от пронзившей тело боли. Вот же гадство какое — он, выходит, не проснулся, а очнулся. И не утром на своей циновке, прекрасно выспавшись, а не пойми когда, потому что темно, и не пойми где, потому что перед глазами мелькают туманные огоньки, и ничего вокруг толком не разглядишь.

По привычке попытался пошарить рядом руками, чтобы нащупать рядом Граппу или Брагу, и снова чуть не задохнулся от боли. Ну конечно — его же всего истыкали острыми палками чужие питекантропы, когда он бросился выручать своих. И, кажется, чем-то крепко отоварили по кумполу, потому что после пары резких движений в голове раненой птицей затрепыхалась боль.

— Гыр, — прохрипел он вовсе не то, что хотел сказать, потому что ещё и в глотке оказалось сухо, словно туда засыпали горсть песка.

— Багыр, — произнес рядом голос Хыра. Тени вокруг снова замельтешили, замерцало пламя костров. — Ты долго лежал мёртвым и только сердцем стучал. Мы вымыли тебя кипяченой водой и закрыли раны тканью, чтобы кровь не вытекала.

— Кто это вас надоумил проделать такое?

— Шон. Или Том. Я их путаю.

— Шон. Я ему царапину промывал и бинтовал — вот он и запомнил. А куда вы меня затащили?

— Никуда не тащили. Где упал, там и оставили. Только сверху сделали навес от солнца и зажгли вокруг костры. Отгоняем зверушек, чтобы не покусали тебя, пока ты не можешь от них убежать или отбиться.

— Дай мне воды, Хыр.

Взять протянутую чашку Петя не смог, как не смог и приподнять голову, отчего добросердечный вождь, привёдший сюда часть племени Далёкой Западной Пещеры, налил воды ему в нос и в ухо. В рот тоже немного попало.

— Приведи кого-нибудь из женщин. Тех, кто умеет поить маленьких детей, — взмолился раненый.

Чуть погодя пришла незнакомая молодица и начала помаленьку вливать живительную влагу ему в самый уголок рта. Сразу полегчало, прояснилось в голове и даже онемение в теле стало помаленьку отступать. Это что же — он чуть не загнулся от обезвоживания? Ну да — денёк был жаркий и окончание его он провел испаряя влагу. И теряя её с кровью. Ох и бестолковый народ эти питекантропы! Если человек лежит без сознания и ничего не просит — значит и поить его незачем. Надо брать дело собственного исцеления в свои руки — а то ведь не дождёшься от них квалифицированной медицинской помощи. Хотя…

— Хыр. А где наши женщины?

— В поместье. Где же им ещё быть?

— А Граппа?

— Её тоже туда увели. Неспокойно тут нынче. Мы не смогли перебить всех врагов — некоторые убежали. А они злые, потому что почти все их соплеменники остались лежать тут их сейчас грызут звери.

— Тогда откуда взялась эта? — Петя попытался указать на незнакомку, но ни рука не поднялась, ни голова — только глаза и шевельнулись.

— Пришла поговорить с тобой. Она из побитого племени.

— И чего просит?

— Просит не убивать всех.

— И что ты ей ответил?

— Сказал, что как ты скажешь, так и будет.

— А если бы я помер?

— Сердце билось, а раны перестали кровоточить, когда мы их замотали.

— Скажи этой женщине — пусть проваливают… э-э… а чего им было нужно?

— Им Кыкы сказали, что тут много еды, хорошие сухие пещеры и добрые люди.

— Эй, женщина! Разве Кыкы не сказали вам, что тут много сильных мужчин?

— Наш вождь рассудил что, если добрые, значит глупые и трусливые. Он так и сказал — нужно их прогнать и самим поселиться в таком хорошем месте.

— А почему ты решила, будто мы захотим перебить оставшихся без защитников женщин и детей?

— Чтобы не выросли те кто захочет отомстить.

Ну прям Шекспировские страсти!

Петя, наконец, сконцентрировался и чуть шевельнулся — очаги боли сразу всколыхнулись в нескольких местах.

— Мокрую тряпку мне на голову положи, — обратился он к Хыру. — А ты, женщина, возвращайся к своим, как рассветёт, и скажи, чтобы уходили подальше, а то наши мужики тоже могут захотеть отомстить — так я их от этого удержать не смогу.

— Э-э! Шеф-Багыр! Не захотят наши мужчины мстить. Не за кого, — вдруг вступил в разговор появившийся справа Фэн. — Тех, что тебя поранили, мы сразу кончили, а остальные уже убегали. Не сопротивлялись, так ты их напугал. Но мы не всех догнали.

Прохладная вязаная деталь чьего-то туалета легла на голову, и снова полегчало.

— Чашку рядом поставь, вдруг спохватился Петя. И соломинку одним концом в неё опусти, а вторым мне в рот засунь. Я попью ещё. А потом усну, потому что раненый.

Вскоре он отрубился, слушая, как переговариваются мужчины, подкладывающие сучья в костры. Хотя и кизячковым дымком потянуло.

* * *

Ран было три. Все они какое-то время гноились, отчего дергали и тянули. Но уже утром Шеф-Багыр переехал в усадьбу на тележке — сам встал и уселся в неё. Что уж там ему повредили внутри, не знает — он не доктор. Все противники метили в грудь, но угодили так, что проделали изрядные борозды на торсе. Видимо он здорово крутился в той потасовке. Ну а на голове была рассечена кожа, однако не слишком. Взялась коростой спёкшейся крови. В общем, отлежался он.

Как раз было время поруководить малолетними шалопаями и шалопайками на лепке кирпичей — надоели неказистые каменные печи, без конца растрескивающиеся от разности в температурном коэффициенте расширения глины и плитняка. Опять же, поставленные на пол очага три кирпича давали прекрасную опору горшку, установленному над пламенем. Да и горшок в такую топку было куда удобней вмазать.

Сам кирпич не обжигали, использовали просто хорошо просушенным, укладывая на глиняный раствор. Когда, опять просушив, затопили — растрескивание получилось совсем небольшим. Вообще-то очаги до сих пор строили с открытым верхом. Разве что горшком перекрывали, если вделывали его над топкой. А дым выпускали через отверстие в крыше. Но тут появилась мысль устроить свод. Для него Петя наформовал клиновидных кирпичей и построил опалубку… хм… дугообразную снаружи маленькую крышу между возведённых заранее стенок.

Хорошая арка получилась, полукруглая. Когда всё просохло — разобрал опорную конструкцию, и печка расползлась. Прямо на глазах у всей детворы. Это кирпичная дуга своими нижними концами распёрла верхнюю кромку не слишком толстых стен. Петя от огорчения совсем забылся и нарисовал палочкой прямо на земле вектора сил, действующих в точке перехода стены в свод — в точности так, как в учебнике физики. А потом пришлось отвечать на кучу неудобных вопросов. Причём, соврать он не мог, потому что сам с трудом уже припоминал, что тут и как.

Если бы не Мр со своей глиняной табличкой и бамбуковой палочкой — всё, возможно, и закончилось бы пустым звуком. Но этот засранец после составления словаря Кыков сильно разохотился записывать всякую всячину. Причем, делает это не один, а «со товарищи». То есть каждое его сочинение подвергается бурным обсуждениям, после чего обычно переписывается заново. От этого, во-первых, растёт количество грамотеев. А, во-вторых, после обжига таблички вместе с очередной партией посуды, некоторые события оказываются увековеченными. От «кого родила Ныта», до «сегодня приготовили очень вкусную рыбу. А для этого её сначала…». Разумеется увековечено было и про развалившуюся печку и про то, что вождь-багыр не учёл поперечной составляющей силы, произошедшей от веса кирпичей, помещённых в арку.

* * *

Через месяц с небольшим, восстановившись более-менее, Петя стал задумываться о том, как переправить к Восточному озеру лодку. И по всему выходило, что для перехода через бугристые равнины лучше всего отправляться в дорогу в начале дождливого периода, когда не нужно тащить на себе запас воды на три недели — это же, считай, почти вся грузоподъёмность тележек только на неё и уйдёт!

Зачем нужна лодка? Озеро обойти — мало ли что там встретится интересного? И обязательно нужно попробовать посеять в тех местах окультуренные растения. Ну, не окультуренные, конечно, а те, которые они сажают. Вот пусть Мр вместо того, чтобы дурью маяться, составит толковый список… летописец малолетний.

А печку со сводом сложили. Совсем небольшую… ведра четыре объёмом. Петя велел мальцам топить её и класть туда разные камни. А как всё до конца прогорит, дотлеют угли и остынет зола — смотреть, что с ними стало. И пускай Мр записывает исходные условия и результаты.

* * *

Тихо и спокойно тянулись обычные дни. Деловито изготавливались плетёные боевые щиты для охотников, и проводились строевые занятия. Это на случай, если снова привалят питекантропы, желающие согнать Петино племя с насиженного места. Сомкнутая шеренга, идущая в ногу, одним своим видом способна навести ужас на неприятеля. Ну и деревянные мечи на случай, если дело дойдёт до свалки. Короткие полуметровые в ножнах из коры — они довольно быстро прижились в быту — ими даже добычу на охоте приспособились разделывать. Или из бамбука их делали — у него тоже очень твёрдая древесина. Ну и боевые шапки-корзинки — не так уж это сложно сделать простейшую амуницию даже в самых примитивных условиях.

Сержантом армии стал Фот. Также, как сержантом охоты остался Гыр. А вот печка преподнесла Пете сюрприз — нашли в ней мальчишки непонятную загогулину — тёмную кляксу, очень похожую своей хрупкостью на стекло. Сказали, что подсыпали в огонь песку, потому что он состоит из маленьких камушков. То есть — каждая песчинка, это ведь отдельный предмет, который как раз и есть то же самое, что и остальные окатыши или обломки минералов. Только очень маленькие.

Беда в том, что повторные попытки вытопить из песка стекло принесли неудачу, после чего началось настоящее следствие — очень хотелось понять, как эти обормоты умудрились расплавить то, что только спекалось, но никак не переходило в жидкое состояние. У Пети не переходило, а у пацанов перешло. Один раз. И больше — ни-ни. А ведь даже опахалом помахивали, раздувая жар, чтобы ещё шибче нагреть образцы.

Пришлось лично перерыть «протоколы» всей последовательности проведённых «исследований» а потом повторить её. Убедиться, что гранит после прокаливания делается ноздреватым и непрочным. Что известняк превращается в пушонку, что после этого песок, брошенный в огонь, просыпается вниз, и наблюдать его метаморфозы решительно невозможно — он смешивается с золой и пеплом… а потом внизу остаётся разляпистый хрупкий комок.

Исключили из последовательности гранит, оставив известняк — снова получили стекловидный результат. Выходит, песок при высокой температуре прореагировал с оставшейся в золе пушонкой?

Смешал песок с известняком в маленьком горшке, прокалил — спёкшаяся лепёшка ни на какое стекло не походила и оставила на руках химический ожог — значит, чего-то не хватает. Золы? Или пепла?

Добавил золы — вот теперь получилось несколько кляксочек на дне сосуда. И как с этим быть? Вообще-то, работать со стеклом Петя не умеет совершенно. Его, вроде как, размягчают в пламени и что-то потом выдувают. Только он даже представления не имеет о том, как это делается. Ещё он в курсе, что готовые листы можно резать стеклорезом с колёсиком. Так у него тут ни листов, ни стеклореза нет.

* * *

С разгадкой тайны стекла Петя возился до самого того момента, когда настало время отправляться на Дальний Восток к Длинному озеру. Проблема, в основном, заключалась в том, что выходило его крайне малое количество, причём исключительно грязного — всё-таки зола примешивалась в конечному продукту и ужасно его портила, превращая в безобразные хрупкие сгустки, в которых собственно стекло скорее угадывалось, чем присутствовало. Поэтому и возникла мысль выделить из продуктов сгорания древесины некий неведомый компонент, влияющий на результат.

В общем, всыпал золу в воду, размешал — после отстаивания получился раствор, хорошо отмывающий и руки и посуду. Выпаривание дало немного сухого остатка, который Петя и стал смешивать с песком и известняком — вот тут стекло и начало выходить не слишком грязным. То есть, его было значительно больше, чем примесей. Надо сказать — результаты своих многочисленных опытов он сложил в одну кучу и долго нагревал в маленьком горшочке — так оно, в конце-концов расплавилось и стеклось в одну блямбу — вот это точно было стекло. Зеленовато-грязное, мутное до полной непрозрачности, но явно стекло. То есть выбранный путь ведёт к известной цели. Только зачем эта цель нужна — непонятно. В окна подобный материал не вставишь, оптику из него не сделаешь, посуду, конечно, хотелось бы сформовать, но как?

Надо сказать, если песка или известняка у Пети много, то серого порошка из золы маловато. А его, как выяснилось, требуется довольно много — где-то шестая часть от оптимального соотношения исходных компонентов. Поэтому многолетние залежи золы рядом с обжиговой печью пришлось тщательно переработать, чтобы набрались внятные количества, которые можно было оценить примерно как полтора ведра. А потом пришла в голову довольно безумная мысль — если стекло всё-равно получается грязное, нужно позаботиться о правильном загрязнителе. Таком, добавление которого, даст полезный результат.

И загрязнитель этот — глина. Смешав её с песком, известняком и серым порошком, который решил назвать словом «поташ», Петя слепил горшок, который и обжёг после просушивания. Результат получился гладкий и монолитный. Ни капельки не пористый, а звонкий, словно сплошной камень. Одно плохо — изделие в печи заметно оплыло, словно восковая свеча на подоконнике в летний день. То есть стенки частично расплавились и «потекли».

Одним словом, возни было много, а полученный результат по-прежнему не подходил для какого-либо практического применения. Да, черепки от сосуда оказались довольно прочными и убедительно царапали древесину, но кремневый инструмент был всё-таки лучше и не стоил таких огромных трудов. Так и не удалось понять, для чего годится сие достижение человеческого гения. В том смысле, что для массового производства той же посуды предметы из подобной керамики не годились — чересчур многих трудов они требовали. Ну и оплывали при обжиге, теряя форму. То есть каждый раз получалось невесть что, а не то, что замышлялось.

* * *

Одним из важных достижений этого период стало налаживание правильного режима — установление внутреннего распорядка. Скажем, такое событие, как подъём, проводилось в момент, когда солнечный диск показывался над горизонтом. Отвечал за это дежурный, бодрствовавший в предрассветные часы. Он с началом предутренних сумерек поднимал кухарок и разводил огонь в печах и очагах. А уж потом и остальной народ будил стуком колотушки по звонкому бамбуковому обрезку.

Основная масса сначала плескалась в речке, смывая с себя остатки сна, а потом следовала утренняя зарядка — ну тут — кто во что горазд. Мужчины и юноши проводили подобие строевой подготовки с ужимками и прыжками вроде броска копья в мишень по очереди, водили «змейку» на скручивание-раскручивание, перепрыгивали через палки или проходили под низкоопущенными жердями, опираясь исключительно на ноги — да все забавы из детского садика и летнего лагеря, какие припомнились — те Петя и ввёл в обиход.

Затем завтрак и развод на работы — этим всегда рулит Брага, и никто ей не перечит. После обеда обычно проводится тихий час — места тут жаркие, поэтому люд работный такую традицию уважает. Детвора, бывает, шалит, но это не всегда. Вечерние занятия — продолжение утренних, а там ужин, личное время и отбой. Разумеется, ушедшие на охоту, рыбалку и добычу всякой всячины в такое расписание укладываются не всегда, но основная масса компактно проживающих мамок и деток из распорядка не выбиваются.

Есть и графики заготовки и расходования провианта, подвоза соли, сева и уборки урожая — календарь на стене расчерчен, снабжён нужными пометками и пояснениями. Нет, о названиях месяцев, дней недели и чисел большинство питекантропов не имеет ни малейшего представления, но всем понятно, что когда метка приближается вот к этой картинке — надо сажать бананы. А к вот этой — пора собираться за орехами «клак». Для сверки календаря с реальностью построена обсерватория — простейшее приспособление, позволяющее фиксировать самую короткую тень в году. Когда стало возможным возводить сооружения приличных размеров из длинномерных предметов, Петя легко и непринуждённо устроил площадку с шестами, составленными треногой. В общем — они, как выяснилось, живут в точности на северном тропике плюс-минус какая-то малость. Градус там или пара-тройка, но не больше. Шибко уточнять широту смысла не было, вот он и не старался особо. Однако, переход тени через меридиан его приспособление обнаруживало чётко — дежурный «отмечал» данное событие ударами колотушки по бамбуку, созывая народ к обеду. Астрономический полдень.

Скажете — детский сад? Наверное. Но народу удобно, да и привыкли к этому быстро, буквально за один благодатный сезон.

* * *

Разные люди эти питекантропы. Есть совсем простые, которым лишь бы есть да спать. Дела они делают только самые примитивные и то исключительно в силу непреодолимого обстоятельства — не соберёшь норму соевых бобов — не получишь мяса в обед. Не принесёшь, сколь назначено, дикого хлопка — ужинать сядут без тебя. А совсем от рук отобьёшься — Шеф Багыр быстренько наладит на вольные хлеба — иди мил-человек, куда пожелаешь, никто тебя тут силой не держит. Чай, не пустыня вокруг — насобираешь себе на пропитание.

Есть и такие, которым нужно, чтобы их непременно нахваливали — из шкуры выпрыгнут ради одобрения. Для этих Петя не скупится на комплименты:

— О, находчивая Тыпа и добычливая Гыта принесли полные корзины чешуйчатых плодов! Не иначе, знающая эти места Тэкила указала самые густые заросли, где они поспели! — вот так, по три похвалы в одной фразе. Доброе слово действует лучше угроз.

А ещё есть любители поболтать. Сядут вечером в кружок и давай рассуждать о том, куда их нужно послать завтра, чтобы они оттуда какой вкуснятины притаранили. Имеются любопытные, упрямые, любители поспорить или порассуждать — на все вкусы характеры встречаются. Есть упорные, есть безалаберные, есть упорно безалаберные. Однако, как-то к общему порядку приучились и особенно не взбрыкивают. В общем — можно жить.

Поэтому Петя готовится отправиться в дальние странствия со спокойной душой — не пропадут и без него. Брага присмотрит, Гыр вовремя обнаружит опасность, Фэн соберёт бойцов и выведет их на бой, а Хыр образумит горячие головы. Хотя, ничем недружелюбным в окрестностях даже не пахнет, да и в настроении личного состава тревожных ноток не слышно. Жизнь тиха и безмятежна. Невольно вспоминается фраза из любимой книжки Гаррисона про то, что завтрашнее завтра будет таким же, как вчерашнее вчера.

* * *

Собираясь в следующую вылазку к Длинному озеру, расположенному далеко на востоке, у самых снеговых гор, Шеф-Багыр вдруг сообразил, что составить ему компанию намерены решительно все. То есть, вместе с вождём собираются отправиться как отдельные члены племени, так и матери с детьми, отряд охотников, чтобы добывать дичь, кухонная команда, чтобы её готовить, мужчины полагают катить тяжело нагруженные тележки, а юноши — идти впереди и совершать великие подвиги.

То есть все знают — с началом сезона дождей командир выступает в путь. Значит, не имеет смысла оставаться на старом месте, чтобы сторожить дома или сохранять сделанные припасы. К счастью, данные тенденции проявились задолго до выхода в экспедицию — ещё в самом начале сухого периода. В это время питекантропы, как уже давненько водится, сидели в усадьбе, отчего были на виду и сами они, и все их поползновения.

Тихонько переговорив с некоторыми, удалось выяснить — сытное вольготное существование и Петя для них — это одно и то же слово. И если шеф уходит надолго, то вместе с ним также надолго исчезнут и чувства безмятежности и защищённости. А кому это нужно?

Как же тут было не растеряться молодому человеку! Это получается — случись с ним что, и все труды по налаживанию хозяйства развеются пеплом по ветру?

С виду, этого не должно произойти, потому что налажена работа основных служб. Причём, налажена так, что практически не требует вмешательства. Разве что новинка какая или уж очень необычная ситуация…

Надо что-то предпринять, как-то проверить устойчивость налаженной им системы.

Какой системы? Системы управления, конечно. Есть, правда, в ней слабое звено — если исключить из рассмотрения самого Петю, то верхнюю позицию во властной пирамидке занимает девочка-подросток, отлично умеющая разруливать штатные ситуации, но совершенно неизвестно, как она поведёт себя в случае, когда потребуется волевое решение по нестандартному вопросу. Скорее всего, она и сама в этом не уверена, потому что собирается последовать за ним, как, собственно и все остальные.

Положение дел оказалось неожиданно сложным, потому что… в прошлый раз уходя на восток, Петя не собирался отсутствовать долго. Кроме того, народ был занят делами благоприятного периода — выполнялась куча работ по заготовке провизии, топлива, завершалось строительство. Некогда было подумать о чём-то отвлечённом. А тут — сухой сезон, народ сидит в усадьбе, занимаясь разной мелочёвкой. Свободного времени у всех много.

Вот теперь понятно, как поступить — нужно заранее сориентировать личный состав определённым образом, а не забивать им баки рассуждениями о новых местах, где может оказаться масса интересного.

Глава 27 Золотая кочерга

Собрал «верховников» и принялся за разговоры:

— Когда закончится сухой сезон и начнутся дожди, я уведу нескольких охотников и женщин, искусных в собирании плодов, далеко на восток к Длинному озеру, о котором рассказывал. Четверых мужчин и четырёх (показал на пальцах) женщин отвезу на другой берег озера, чтобы они построили там укрытие и попробовали охотиться, ловить рыбу, сеять съедобные растения.

Ещё четверых мужчин и четырёх женщин оставлю на ближнем к нам берегу озера, чтобы они построили себе убежище, и жили там, добывая пищу и наблюдая за поведением крупных животных, живущих в степи.

Группу, что поселится у гор, возглавит Гурд. Он сам выберет себе спутников. На ближней степной стороне командовать станет Зыр. Поэтому тебе, Хыр, необходимо подыскать других работников для смолокурни и курятника. Остальные будут ждать нашего возвращения здесь — проведут посевы, приготовят запас продуктов, отремонтируют дома и продолжат строго соблюдать режим и правила гигиены. Фэн станет тренировать мужчин ходить строем и выполнять команды. Гыр — водить охотников добывать дичь. Чача — хранить запасы и готовить еду. Хыр — распределять работу между остальными людьми и следить за тем, чтобы они хорошенько делали порученное дело. А Брага будет говорить чего не хватает, что нужно сделать раньше, а какие вопросы можно отложить. Она же решит споры между вами, потому что знает обо всех наших затруднениях и умеет планировать действия по их преодолению. Вам же необходимо ей обо всём рассказывать, чтобы она всегда была в курсе.

— Когда ты вернёшься? — первым спросил Хыр, старший из собравшихся.

— Я уеду на лодке вдоль берега озера. Мне неизвестно, насколько оно длинное. Но не позднее дня самой короткой тени поверну обратно.

Брага подошла к календарной стене и пошевелила губами:

— Да, только к следующему сезону дождей, — сделала она правильный вывод.

— А кто всё это время будет вождём, — не понял Фэн.

— Брага, — «успокоила» его Чача.

Бывший вождь захватчиков хижины нахмурился.

— Ты станешь вождём, если придут чужие и захотят обидеть наших людей, — уточнил Петя. — Но, когда ты их победишь, снова станешь советоваться с Брагой.

Ершистый питекантроп разгладил морщины на лбу — такой поворот показался ему правильным. Победить врагов. Вообще-то у них нынче очень большое племя — почти сорок мужчин. Хотя, когда окта два (десяток) уйдут, останется три окта шесть — то есть тоже много, но уже не очень.

А Петя с облегчением вздохнул — он впервые прямыми указаниями распределил между подчинёнными постоянные обязанности и указал, кого нужно слушаться. А уж со своими ефрейторами они как-нибудь и без него разберутся — чай, сержанты, а не просто так.

* * *

Провожали Петю и уходящих на восток товарищей половиной племени аж до самого дома в сердце Бугристых равнин. Это под дождём, в условиях, когда даже кизяк не горит, потому что мокрый. Толпа питекантропов неприхотлива в быту и условиях обитания, но создаёт массу бестолковщины и суеты. Кроме того, они сожрали почти все припасы, приготовленные в дальний путь. Более того, эти добрые и благожелательные люди просто не поместились в дом — последнюю точку дороги, хоть как-то оборудованную для ночлега в сухости.

Многие намеревались отправиться с шеф-багыром и дальше, но после напоминания о делах, ждущих их в усадьбе, угомонились — в общем караван, наконец, перестал напоминать цыганский табор и двинулся к намеченной цели плановым порядком. На девяти тележках везли три лодки и то, что осталось от взятых с собой провизии и дров — тут ведь ещё две недели топать. Одно хорошо — воды кругом много. Ну и нет жары. Правда сандалии быстро изнашиваются — раскисают от сырости.

Чем дальше продвигались, тем менее интенсивно лило. Нет, встречающиеся коровьи лепёшки по-прежнему были мокры, поэтому топливо экономили, как могли. Шли вдоль расставленных ещё в прошлом году бамбуковых вешек с флажками, и в предполагаемое время достигли озера. Тут тоже было сыро, но уже не сплошными затяжными ливнями и не бесконечной утомительной моросью, а вполне себе нормальными дождиками. И небо не всю дорогу кондубасилось — случалось, и солнышко проглядывало. Здесь, на востоке, влажный период явно подходил к концу на три-четыре недели раньше, чем у их реки.

Всей командой тут же навалились на постройку убежища — его связали из тростниковых бунтов, поставив их арками. На этот раз запас взятых с собой верёвок заранее был рассчитан на это. Потом, опять всей толпой, переплыли озеро и отыскали место впадения в него Мутного ручья. Тут тростника не росло — у самого берега глубины уже вполне приличные. Зато, в отличие от степного берега растёт лес. Поэтому связали из жердей хижину, заплели стены прутьями и обмазали их глиной. Ну а тростника для крыши навозили с озера от недалёкого островка с мелями вокруг — уж там камыша было предостаточно.

Надо сказать — проблема кровельного материала в этих краях ещё ни разу не решалась, поэтому сразу был выбран ранее проверенный вариант. Вот так, основав обе «научные станции», Петя отправился в запланированное путешествие. Спутниками его стали быстроногий Тыр и его женщина Нына с малышом-двухлетком. И, ясное дело, Граппа с близнецами. Идти Петя решил вдоль степного берега, потому что оттуда видны снеговые вершины. А двинься он вдоль гористого, так уже в начале пути не видать низменной стороны водоёма, а если она ещё удалится? Он же, в случае попытки поглядеть что там, может оказаться на бескрайнем просторе безбрежного озера.

Был ли он прав? Нельзя утверждать наверняка. Слева тянулись камыши за которыми иногда удавалось разглядеть сушу. Путешественники приставали к ней, чтобы приготовить на костре пищу — в основном питались рыбой, которую ловили распяленной на паре шестов сетью. Её опускали в воду ненадолго — уж очень при этом замедлялся ход. Но уловы радовали. Еще Петя делал вылазки в равнины — копал корешки. Мир степи ему хорошо знаком — он тут как дома. Сам низменный берег выписывал загогулины, то огромную бухту пересекали от мыса до мыса, то огибали далеко выдающийся в водную гладь полуостров. С противоположной стороны низменные островки появлялись или не появлялись. Мелкие места поросли тростником, на иных участках всё покрыто ряской или растениями с широкими листьями, образующими целые поля. Правый относительно направления движения берег иногда проявлялся вдали заросшим деревьями холмом или зубастой скалой.

Приключений всё не было и не было. Количество сделанных поворотов уже устали считать — очень извилистую траекторию они выписали. А потом, месяца через полтора с момента выхода, берега озера быстро сошлись, а само оно сделалось узким. На степном берегу появился лес такого же вида, что и около их речки. Ещё через неделю заметили, что появилось попутное течение, а справа отчётливо просматриваются холмы. И плывут они преимущественно на на юг — то есть, как будто по своей собственной реке.

Петя пересмотрел сделанные записи, где прикидывал расстояния и направления, посчитал — вполне возможно, что они возвращаются домой, описав по воде огромную дугу, хордой которой является проделанная в начале путешествия дорога через Бугристые равнины. И нигде ни разу не видели людей. Э-э… а что это справа? Так крыша бунгало точит над кустарником. Точно! А вот и мостки, у которых покачиваются лодки. Что-то свежей яичницы хочется — наверняка изнывающих от сидения в лодке путников угостит ею здешняя хранительница очага Гэра.

* * *

Надо сказать, за три месяца Петиного отсутствия ничего особенного в усадьбе не произошло — обычным порядком проходили заготовки провизии. Со временем, оттого, что многое стало привычным, собственно работы уже не занимали много времени. Даже охота превратилось в не слишком обременительное занятие — парни Гыра чуть ли не в лицо знали зверушек, живущих с лесах холмов. А стада, бродящие по равнинам изучили наперечёт. Даже могут заранее угадать, какое куда двинется. В этих условиях правильно разложенная сеть позволяет без особых хлопот добыть сколько угодно мяса.

Зёрен веничной травы вообще можно собрать сколько угодно. Фруктов в сезон, а длится он более полугода, хоть завались. Особенно с учётом плантаций, на которых высажена уйма полезностей. Два десятка сортов только крупных плодов. Посадки же сои — да с одних только них можно полностью прокормиться. И вдобавок к этому теперь в двух неделях пути на лодке вверх по течению открывается простор озера, где водится много вкусной рыбы. Поставить там избушку на сваях, поселить пожилых мужчин — и, хоть заешься.

Нет, ерунду пишут в книжках про древний мир — чтобы голодать, живя в нём, нужно сильно постараться. В смысле — не пропитанием быть озабоченным, а чем-то совершенно другим. Хотя, если действовать в одиночку или совсем малой группой, вроде семьи из полудюжины человек, половина которых или слишком мала, или чересчур стара — то да. Придётся пахать не разгибаясь, как, собственно, и было с Петей поначалу, пока не собрался вокруг него тутошний питекантропский народ.

Заимей он некую цель, для достижения которой требовалось бы кормить и одевать кучу народу, воплощающего его великий замысел — тогда легко возникнут перебои в снабжении… Сейчас, после яичницы под мерное покачивание лодки, плывущей к усадьбе, в голову приходят философские мысли. Или это так действует на разум впечатление от столь быстро расширившегося мира. Раздавшегося в стороны и снова замкнувшегося, сделавшись больше.

От незнакомого чувства — чувства собственного величия — просто в зобу дыхание спёрло — Петя не в первый раз подумал о том, что он нынче закладывает основу будущей цивилизации. А что это, вообще-то, такое? Цивилизация. Если он не ошибается, прежде всего — это куча народу. И вся эта куча как-то взаимодействует друг с другом — все что-то делают этакое, нужное другим. И зачем, спрашивается? Зачем делать это самое, полезное для кого-то? Разумеется, в расчёте на то, что и тебе совершённое добро вернётся трудом другого. Это очевидно в семье или маленьких группах, таких, как у них сейчас. Где можно понужнуть лодыря или не трудно научить неумеху. Но вот, скажем, в той цивилизации, в которой он вырос, там ничего подобного не получится — народу очень много, за каждым не уследишь. Там в качестве регулятора полезности членов общества работают деньги. Ну, по идее, должны работать.

Только они ведь — не очки, которые набирают в процессе деятельности, а средство обмена товарами… зараза, и в школе у них про это мало было, и сам он про такие моменты ничего не читал. А ведь наверняка и своих деток в племени нарастёт, и пришлые опять напристают — и никакой даже самой отеческой заботы уже не хватит, чтобы эту массу народу как-то организовать. Разделить на группы, сориентировать на разные направления. Это он уже начал, а теперь займётся вопросом более предметно и осмысленно.

Так вот, думая мудрые мысли, Петя скользнул взглядом по тропе, что ведёт к реке от построенной их с Граппой руками пещеры. А там вскорости и усадьба показалась на низменном левом берегу. Тут всё как обычно, только незнакомая печь вытянулась длинной колбасой около керамического навеса, и два мальчишки шуруют в ней длинной кочергой. Интересно, из чего сделали? Заторопился поглядеть на это чудо… но никакого чуда не случилось — за время его отлучки никто никакого железа не выплавил. Из золота согнули инструмент — плавить этот металл они начали давно, и отливать из него продолговатые узкие бруски умеют многие — из них потом выковывают шила-прожигалки. В данном случае просто сделали совсем большой брусок и выстучали из него инструмент истопника — орудовать в такой глубокой топке деревянной палкой несподручно.

— Пэта! Посмотри, какую мы сделали обжиговую печь, — горделиво напыжился заводила этой компании по имени Тын. — Мы её не остужаем, а двигаем через неё горшки кочергой — их потом оттуда, сзади можно по одному доставать, когда они уже совсем обожгутся.

— Ну, вы даёте! И что, вот так вдвоём с Кыном и управляетесь с нею?

— Нет, ночью другие работают. А сейчас все уехали за дровами — их приходится возить издалека, потому что весь валежник, что был поблизости, уже собрали.

* * *

Забавную печку ребятишки соорудили. Вдоль всей длинной сводчатой топки посередине устроен из кирпича брус, шириной точно с диаметр днища наибольшего из горшков. Вот по нему посудины и двигают от себя загнутым концом золотой кочерги. Дрова же горят справа и слева ниже опорной поверхности. Воздух в печь подают опахалом. Каждый раз, как только пламя стихает, сожрав топливо, вытягивают задний предмет наружу через окошко в дальней стене, на его место подтаскивают следующий. Потом заслоняют этот проход керамической плитой и остальные обжигаемые предметы придвигают кочергой же спереди назад.

После этого загружают топливо поверх горящих углей и снова начинают работать опахалами, раздувая пламя, языки которого иногда вырываются из короткой полутораметровой трубы, вход в которую устроен сзади около выгрузочного окна. В общем, конструкция весьма хорошо продумана. Петя даже не уверен, что сам бы догадался до такой. Ай да детишки растут у них в племени! Ведь только разок, считай, показал им конструкцию свода и попробовал его соорудить — а уже до чего допетрили!

* * *

Как ни крути, но заниматься всем подряд у Пети уже не получается. Во-первых, просто не хватит размеров головы — не вмещается в неё столько всякого разного. Во-вторых, он вообще-то ни в чём не специалист. Единственное его отличие от местных — вера в силу человеческого разума, принесённая с собой из прошлой жизни. Однако именно сейчас ему необходима быстроходная лодка, способная по водному пути доставить людей и груз на Длинное озеро.

И даже известно, какая. Видывал он соревнования по академической гребле. Чтобы долго не рассусоливать — восьмёрка распашная. Только посадить в неё нужно четверых гребцов, чтобы осталось место примерно для полутонны груза. В общем — длинная узкая лодка, устроенная так, чтобы основная масса народу сидела спиной вперед и приводила судёнышко в движение. К счастью, в деле создания плавсредств из коры, покрывающей лёгкий деревянный каркас, есть уже и опыт, и мастера. Считай, с первого раза получилось то, что нужно. Ну да — вёсла пришлось делать короче, чем помнилось, потому что консоли выноса уключин не получались длинными. И сидения гребцов не скользили. И для предотвращения опрокидывания понадобилась пара балансиров-поплавков в задней части, где не надо размахивать вёслами. Но ходила эта лодка стремительно.

На этот же период пришлось и изобретение мотыги — нефритовая рабочая часть на удобной рукоятке стала прекрасным инструментом, после решения вопроса о надёжном креплении — научились выжигать в конце палки паз нужной формы, в который потом при помощи бандажа заделывали собственно каменный элемент, обточенный на манер зубила. Петя лично испытал пару образцов — вполне годится, чтобы делать ямки и засыпать зёрнышки после выжигания старой травы и прохода сохой. Главное — не раскалывается о камни, которых так много в почвах Бугристых равнин.

В принципе, решить бы ещё вопрос с тяглом при вспашке, и совсем можно было бы цивилизованно жить. Вот припоминает он, будто в древности пахали на быках. Так есть у них выросшие прирученными самцы коров, приходящие за солёной водицей и лепёшкой. Только друг с другом они не ладят, отчего их, как подрастут, закалывают на мясо. А ещё он читал где-то, будто пахали на волах, которые тоже быки, но медлительные и спокойные. Так вот, здесь никаких диких волов не водятся. Даже коровы носятся, как угорелые, отчего вымени большого бурёнки не носят, чтобы оно при беге не било их по ногам и не сбивало с шага.

Просто загадка природы какая-то эти таинственные волы. Если их не встречается в дикой природе, то откуда они берутся у людей? Всю дорогу до Длинного озера ломал голову над этим вопросом.

Кстати, на быстрой лодке с четырьмя гребцами, меняющимися попарно, долетели до места всего за пару недель — знакомая дорога всегда кажется короткой. В оба маленьких селения доставили хороший запас соли и все, какие собрались, выделанные шкуры — тут имеет смысл носить одежду, защищающую от холода, особенно ночами. Тянет с гор свежим ветерком. Этот ветерок, кстати, навёл на мысль о парусе — не так уж трудно оказалось держать ветрило повёрнутым на восьмую часть оборота влево, чтобы поток воздуха подгонял лёгкое суденышко вперёд. Из чего парус? Из тщательно сплетённой циновки. С ним обратный путь проделали не за четырнадцать дней, а всего за десять.

Одни словом, полгода благодатного периода можно без особых подвигов сноситься с дальними выселками. Из добрых же вестей пока только две. На гористой стороне очень хорошо растёт пшеница, хотя полянки под её посевы редки и невелики. Там же довольно легко приручились козы. Со стороны степи ничего нового или необычного не случилось — тут запущен в дело птичий двор, страдающий от визитов камышового кота. Овёс в этих местах растёт неохотно, зато веничная трава и соя обещают хороший урожай.

И там и там рыбы — хоть завались. Ребята с двух лодок опоясывают длинной сетью приличный участок водного пространства, потом за оба конца вытягивают снасть, буквально выгребая всё, что в неё попалось. Но берут только вкусненькое подходящего размера, отпуская остальное обратно. В общем, балыки тут не лакомство, а простая еда. Икра тоже в достатке. Собственно, её в солёном виде и взяли в обратный путь столько, чтобы на всех хватило. Пол лодки набили сосудами. А вот пустых сосудов сюда нужно будет прислать, и побольше — в этих краях бамбук почему-то не встречается. Это в следующем рейсе уже без Пети отвезут.

* * *

Жизнь стала пресной и предсказуемой. Большое хозяйство иногда чуточку сбоило, но, как правило, это были сущие мелочи. То пришлось спалить в печах завонявшие запасы вяленой рыбы — не съели их, не успели. То пропали горшки с мармеладом. Пропали не потому, что их кто-то слямзил, а всё покрылось плесенью — пришлось пропустить эту посуду через обжиговую печь, чтобы органика выгорела. Но сами горшки отчистить не удалось, как ни отмачивали их. Теперь служат для доставки воды от речки к керамическому навесу.

Они, кстати, практически полностью перестали пропускать воду через стенки, что навело на мысль загерметизировать ёмкости, дав в них впитаться какому-то органическому веществу, а потом обжечь второй раз, закрепив таким образом пробки в порах. Два вещества дали хорошие результаты — молоко и сладкий компот. Но прижилась всё-таки молочная керамика. Сахар, хоть и пережжённый, держал воду хуже. А варианты, основанные на бульонах, крошились.

Еще любопытный момент удалось отметить — взрослые питекантропы от молока начинают маяться животами, поэтому молочное направление особенного развития не получило — в основном детки баловались в тот период, когда мамки отлучали их от груди. Это примерно в четыре-пять лет, когда ребятишки здесь уже считаются людьми самостоятельными и ответственными. Ну и Пете приносили чашечку — близнецы и дочка Ола в работах по дойке участвовали, как в забаве — своего рода спорт у них получался, причём не такой уж безопасный. Коровок же, позволяющих себя доить было то три, то четыре. В том смысле, что, некоторые не возвращались после длительных отлучек в сухой период, на который примыкали к ближайшему дикому стаду. Зато рождались и вырастали телята.

На шеф-багыра молоко расслабляющего действия не оказывало, что соответствовало смыслу носимого имени — Пэта по-питекантропски означает «Сосущий Титьку».

Однажды только в потоке простых повседневных дел промелькнул особый случай. Из печки в которой пробовали огнём камни, принесли серую кляксу — аж сердце защемило, так это было похоже на железо. А вот и нет — свинец. Как выяснилось — его ребятишки получили из снарядов для пращи — шариков, которые Петя вытачивал из того самого камня, из которого делал отражатели, когда жил в Бугристых равнинах и не догадывался использовать на топливо коровьи лепёшки. Немудрено — они очень тяжелые. Действительно, как свинец. То есть — и вправду, встречаются кое-где руды металлов. Конечно, лучше бы руда оказалась железной. Или медной, на худой конец. Или, ладно, оловянной — оно, по крайней мере, не отрава, из него можно хотя бы кружки изготавливать. Или пуговицы. Только вот не везёт никак с камнями. Но это не причина бросать затею — камни в холмах встречаются разные. Так что работы необходимо продолжать.

А вообще-то основную массу мужчин Петя увёл в бугристые равнины строить цепочку водосборных пирамидок и колодцев вдоль дороги к Длинному озеру. Заодно — вымостить камнем-плитняком глинистые участки, где в дождливую пору в скользкой грязи разъезжаются ноги. А то как-то чересчур вольготная жизнь началась у народа — сытная и необременительная.

* * *

— Шеф, я уйду от тебя. Ты заставляешь людей трудиться, когда они могут спокойно лежать в тени и вкусно регулярно питаться, — это снова пришёл Фэн, чтобы выразить своё неудовольствие по поводу тяжёлых работ, которые заставляет его делать молодой вождь.

— Хорошо, Фэн. Только забери с собой и всех других, кто недоволен. Мне надоело понукать и подталкивать, да следить, чтобы не испортили глиняную подушку, наваливая глину кое-как.

— Женщин мы тоже возьмём с собой, — недоверчиво покосился на парня опытный питекантроп.

— Конечно возьмёте. Тех, что пожелают идти с тобой и присоединившимися к тебе мужчинами.

Вот и весь разговор. А потом словно корова языком слизнула две трети помощников — только четыре парня остались с вождём. Трое — молодые, а четвёртый так и вовсе мальчишка-подросток. Вот впятером они и строили водосборные пирамидки с колодцами, затрачивая на каждую дня по три-четыре. Дожидались сбора в резервуар утренней росы, немного охотились, чтобы подвялить и подкоптить мяса на несколько дней, а потом переходили дальше. Вскоре пришла Брага с довольно многочисленной группой мужчин и женщин — она-то и принесла сногсшибательную новость.

Оказывается, Фэн решил остаться в усадьбе и стать здесь вождём — ну не дурак он, чтобы уводить своих сторонников неведомо куда из места, где всё налажено и обустроено. Но теперь он станет говорить, что делать, поэтому все будут сколько угодно есть, когда пожелают, и не станут заниматься глупостями, которые придумывает Сосущий Титьку для того, чтобы не позволить людям правильно жить.

Гыра, бросившегося на этого повстанца, огласившего новую программу, образумил Хыр.

— Ты же давно знаком с Шеф-Багыром, — сказал он горячему питекантропу, заодно остановив этими словами и Пыра с Фыром. — И, наверное, заметил, что далеко на востоке он построил два дома, куда поселил людей. А сейчас по его приказу быстроногий Тыр возводит просторное жилище у места, где Длинное озеро выбегает в нашу реку.

Разве непонятно, что Пэта нашёл куда лучшее место. И он хочет взять туда с собой не всех, а только верных и надёжных людей. Думаю, ему не понравились здешние камни — он все их велел проверить в печи и остался недоволен. Недоволен он и Фэном и теми, кто поддерживает его. Мне кажется, что нам не следует драться — ведь Пэта мог бы убить негодника, если хотел, но отпустил его. Такова его воля. Ты ведь доверяешь нашему Шеф-Багыру?

— Да, мудрый Хыр, — склонил голову успокоившийся Гыр. — И ещё Пэта просил обо всём неожиданном советоваться с Брагой.

— Я последую за Пэтэй, потому что должна вырасти и рожать ему детей, — ответила девочка-подросток. — Гыр, у нас достаточно много лодок, чтобы те, кто желает, могли по реке перебраться на северо-западную оконечность длинного озера. А я с несколькими питеканропами пойду через Бугристые равнины прямо к Пэтэ.

Вот так неожиданно произошел раскол большого племени прямо на ровном месте. К счастью — никто не подрался. А к несчастью — воды в колодцах у пирамидок собиралось очень мало, отчего пришлось торопиться к озеру — приближалось начало очередного сухого периода. А тут еще стадо прирученных коров… бычок Борька, вскормленный… вернее избалованный лакомствами из рук Грога, привёл своих товарок туда же, куда последовал его пестун. Причём мальчугана на своей спине он вёз не напрягаясь. Правда, при этом шел не туда, куда желал наездник, а следуя собственным представлениям о верном пути. Но где-то в среднем табун двигался правильно и довольно быстро.

На кур, живущих в бунгало, никто не покушался. И вообще, немногочисленное население этого просторного жилища никуда переезжать не собиралось и выразило мнение, что останется здесь до тех пор, пока Пэта не отдаст каких либо распоряжений. Группа, живущая в хижине с места не стронулась и ничего не выразила, а мнения смолокура никто и не спросил. Курятник же у первой водосборной пирамидки новый вождь Фэн однозначно присвоил себе.

Долго сидели люди вечером у вонючего кизячного костра, перечисляя по именам тех, кто присоединился к Фэну, и других, сохранивших веру в старого вождя. Интересная картина постепенно вскрылась перед Петей — за ним последовали практически все детки, способные разговаривать. Некоторые, расставшись с матерями. И имена сторонников были не просто знакомыми — это всё люди, которых он ценил и уважал. Даже Мр погрузил на самую большую лодку свои глиняные таблички. Только старики, живущие в хижине, как-то не определились — им уже непросто покидать обжитое место. А вот бунгало… с ним непонятно. Его, наверное, придется оставить, возведя новое.

Скорее всего, Фэн попытается наложить лапу на тамошний курятник, когда будут съедены птицы, расплодившиеся у первой пирамидки. Или управятся с уходом за ними оставшиеся в усадьбе тупицы и бестолочи? Не угадаешь. А людей нужно вывези на озеро. Оно явно питается от ледников, то есть не пересыхает в засуху.

Глава 28. Пэтакантропы

Так и осталась незавершённой цепочка источников воды по дороге через Бугристые равнины. Снова началась постройка селений. На это раз — по берегам Длинного озера. Нашли выходы глины и возвели керамический навес. С верховьев Реки завезли фрукты, которые принялись вялить. Развели огороды — рыба надолго составила основу пропитания, хотя вскоре и мясо стало включаться в рацион. Уровень жизни, благами которого пользовались, живя на старом месте, восстановили чуть больше, чем за год, хотя сам этот год далеко не голодали. Ну да, в период дождей здесь вошли в обиход кожаные жилетки и шорты, связанные из хлопковой пряжи. Их носили и в ночное время в начале благоприятного периода, или когда особенно заметно тянуло прохладой со стороны гор.

А в остальном особой разницы не было — посадки растений, взятых со старого места, тут чувствовали себя нормально, а злака, названного пшеницей, собирали даже больше. Вот странное дело — и народу стало меньше, и куча малолеток сидит, считай, на шеях у кормильцев, а как-то быстрее всё выходит. Или это оттого, что меньше проблем со сбором камня для построек? Или потому, что никому не надо по два раза втолковывать одно и то же?

* * *

Так уж получилось, что курятники возникли во всех поселениях. Потом кто-то притащил с охоты поросят — их стали откармливать объедками с человеческого стола, чтобы маленько подросли. Коз поймали сетями и попытались одомашнить. Так они взяли и одомашнились. Нескольких малыши сумели раздоить. Так и шел процесс расширения продовольственной базы, пока не опоросилась Хавронья — старшая из пойманных когда-то свиней, оставшаяся в живых потому, что корма для неё хватало, а надобности в её мясе не возникло. Впрочем, братцы её тоже не так давно расстались с этим миром, и то, не столько в силу гастрономической необходимости, сколько из-за скандального нрава, проснувшегося в них ни с того, ни с сего. Поначалу были они весёлыми и понятливыми, а потом вдруг начали лезть куда ни попадя и даже пытались нападать друг на друга. В общем, пошли в котёл. Чисто для спокойствия.

Среди потомства Хавроньи оказались особи обоего пола… вот тут и вспомнилось вдруг Пете, что… ну, это же те самые дикие кабаны, один из которых бросился на него ни с того, ни с сего, на степном берегу озера. То есть существа, агрессивные просто потому, что им положено защищать свои многочисленные семейства, отчего они весьма решительны и очень мускулисты.

Точно, и тот кабан, заколотый в тростниках, и эти, выросшие во дворе, не отличались какой-то особенной жирностью — мясо у них было жестковатым для свинины и довольно постным. А ведь считается, что у свиньи должен быть толстый слой сала. Уж сало-то он прекрасно помнит. И картинку из учебника биологии, изображавшую просто гору этого самого сала на крошечных ножках. Ещё было написано, что это какой-то боров.

То есть боров, это самец свиньи, только культурный?

Петя призадумался. Вот явно скрывается в этом отличии какая-то недоговорка. Точно! Боровом становится выхолощенный поросёнок — упоминалось где-то что-то в этом духе. Попросту говоря — кастрированный. Скорее всего — это обычная в ветеринарной практике операция. Но он-то не ветеринар. Даже представления не имеет, как это делается. Нет, какую часть тела нужно удалить — это понятно. Но ведь останется рана — как быть с нею?

Рылся он в памяти долго, пока не вспомнил страшную сказку из «Тысячи и одной ночи», где могущественная женщина отомстила мужчине, проделав с ним как раз это самое за то, что тот не помыв рук после сладостей, полез к ней с нежностями. Так вот — там упоминалось горячее масло, которым рану прижгли. И да! Там же, кажется, отрезаемое перетянули шнурком… вот и технология, считай, изложена. Жалко, конечно, маленьких поросят, но пусть послужат прогрессу — ведь боров отличается от хряка тем же, чем вол от быка — покладистым характером. Значит и причина подобной метаморфозы должна быть одна и та же, а таскать соху Пете надоело намного сильнее, чем жалко поросят.

Наточил и ошпарил кипятком свой каменный нож, прокипятил прочный шнурок, нагрел горшочек фильтрованного соевого маслица и занялся хирургией. Ох и визгу было! Но выжили все. А через год Петя отведал сала. Питекантропам тоже понравилось. Полученный опыт использовал и на телёнке мужеска пола, как только таковой появился на свет — это случилось не сразу, потому что коров у них считанные экземпляры, а тёлочки рождаются не в пример чаще. Выхолощенный самец нормально вырос и вполне сносно таскал соху при вспашке — нрав у него был спокойный, а характер — покладистый.

* * *

Шли годы. Росли дети. Лук был для них одной из любимых игрушек. Так вот, росли не только мальчики и девочки — их забавы тоже подрастали и становились сильнее и дальнобойнее. Сначала с ними охотились на мелкую водяную дичь. Случалось, и рыбку стреляли сквозь воду. Потом от стрел страдали гуси и утки, которых добывали не только с воды, но и влёт сбивали. Косули и лани, серны и антилопы. Однажды компания подростков, вступив в сговор со стаей собак, уконрапупила медведя. Бедный походил на ёжика, так его всего истыкали стрелами. А ещё эти сорванцы обыгрывали в шашки самого Шеф-Багыра, писали друг другу любовные записки, используя для этого все буквы питекантропского алфавита, и свободно считали до пятисот двенадцати (это восемь в кубе, если кто забыл). Самое ужасное, что не только девочки могли обойтись несколько дней без пищи, преследуя горного козла, но и мальчики без особых проблем пряли, вязали и готовили обалденные блюда из курятины.

Почему так получилось? Потому что обезьяны они доисторические. Если шеф-багыр племени что делает, так и им нужно, чтобы быть такими же. Они ещё и по-русски почти разговаривают — прижился язык в племени. Но всему приходит некий предел — достигается грань, за которой обязательно грядут изменения. Юноши собрались в поход за женщинами — им как раз пришла пора обзаводиться собственными. А своих девок вождь трогать не рекомендовал, потому как, а вдруг сестра? Мамы-то не всегда могут правильно указать, кто папа.

Всё бы ничего — понятно ведь, что на западе на много дней пути дальше Далёкой Западной Пещеры в тёплых, обильных плодами и дичью долинах, живёт много других людей. Вот где следует поискать себе спутницу жизни. Но тут возмутились девчата — им тоже нужно туда отправляться, причём по тому же вопросу. Потому в их не такой уж большой группе и не скажешь сразу, кто тебе не брат.

Отпускать черт-те куда добрую половину племени сразу Петя не отважился, а благословил на подвиг во имя Гименея трёх парней и четырёх девчат. Возглавил команду Грог — он парень выдержанный и в общении приятный. Девушки (хочется плакать) пойдут в обмен на невест для юношей — сами они отнеслись к этому с пониманием. А для завязывания добрых отношений взяли с собой отличные звонкие горшки и ножи, выточенные из дерева твёрдой породы, вязанные из хлопковой пряжи изящные платки и другие вещицы умелой работы. В общем — ушёл отряд, и полгода не было о нём ни слуху ни духу.

Тем временем продолжались обычные для племени работы. Потихоньку без поспешности завершили цепь водосборных пирамидок, отчего сходить за две недели пути к старому дому в сердце Бугристых равнин стало вполне возможно без преодоления особых трудностей. Житница продолжала действовать — туда заглядывали каждый год, возвращаясь с полным возом зерна трёх сортов — почему-то именно в этом районе урожаи всегда радовали, хотя сеяли и собирали семена злаков и в других местах. Просто Петя не торопился покидать освоенные пространства и исключать из обихода созданные возможности. Он и смолокурню не забыл — её содержатели приезжали в большой дом на озере у истока Реки каждый раз перед великой сушью, привозили горшки со смолой, мешки орехов и всех домочадцев, чтобы прожить период засухи и сезон дождей среди соплеменников. А потом снова уезжали в леса холмов на всё благостное полугодие. И это хорошо — в любое время есть, чем просмолить лодку.

Старики из хижины потихоньку перебрались сначала в бунгало, а уж потом попутными рейсами лодок и на озеро перекочевали — им рядом с шеф-багыром как-то спокойнее. В самом же бунгало продолжала обитать группа из трёх охотников и пяти молодух. Они откупались время о времени от времени яйцами и курами от обитающего в соседней усадьбе Фэна, но дружбу водили всё-таки с Петиной группой. Приезжали с детками на озеро и подолгу гостили. Что они там выгадывали — непонятно. Но не вредничали и не порошайничали лишнего. Собственно Петя и не пытался изменить ничего в сложившемся положении, ради того, чтобы ихние детки играли со здешними, Он уже сообразил что в этом мире главный ресурс — люди. Умелые и склонные к сотрудничеству. Так вот, дети из бунгало нередко оставались в селениях на озере заметно на больший срок, чем их достойные родители.

* * *

Кстати. Нашли руду в камнях, валяющихся среди гор. Дело в том, что попав в печь она сначала завоняла серой — ну почти в точности также противно, как свинцовая. А уж потом из неё образовались серебристого цвета кляксы. Мягкие, кстати — явно не железо. Поначалу подумалось, будто это олово, но металл этот не так охотно плавился. Неохотней свинца. Поэтому Петя не стал продолжать опытов с ним — очень уж большого жара в печке требовала его выплавка, а какой с него прок? Кто знает? Вдруг это какой-нибудь цинк, опасный для хранения в нём пищевых продуктов? Нет уж, лучше не связываться лишний раз с тем, о чём не имеешь представления. Ему бы железа добыть — вот это было бы здорово.

В крайнем случае он бы обрадовался и меди. Лучше с оловом, чтобы получилась бронза — тоже довольно прочный материал, годный и на инструменты и в разные конструкции. Да хотя бы на втулки для колёсных осей — деревянные так непрочны!

Только никаких успехов на этом поприще достигнуть не удалось — прятались от людей хитрые камни. Или они как-то не так с ними поступали? Неправильно клали в печь, или дрова применяли не те? Тем не менее каждый благодатный сезон молодёжь обязательно отправлялась в горы, где возводила удобное жилище, рядом с которым складывала аккуратную печурку. Тут и трудились ребятишки, пытающие камни. На несколько месяцев терпения обычно хватало у любого юного питекантропа, а уж потом на его место посылали другого.

Ребятишки же все разные. Один сажал рядом огород, разводил кур или коз. Другой — то и дело шастал на ближнюю «базу» за харчами. Третий — заправит печку дровами, положит туда камень, а сам идёт на охоту. Но успехами в деле рудного камневедения никто ни разу не порадовал.

Семейная же жизнь у Пети несколько изменилась. Во-первых, Рака родила ему опять девчонку. Чача мальчишку, а Граппа пока никого. Зато явно понесла Брага — доросла-таки она до вполне приличного возраста и потребовала от шеф-багыра обещанного. От общения же с другими женщинами парню уже давненько удавалось увиливать в полном соответствии с насаждаемой доктриной учёта сексуальных партнёров, дабы можно было чётко указать отца ребёнка. Ну не нравится ему распущенность здешних нравов, и всё тут. А после раскола племени, когда с ним остался довольно вменяемый, причем, в основном, молодой народ — это как-то помаленьку стало получаться. Чисто за счёт авторитета. Хотя он и аргументировал, вроде более-менее убедительно, приводя примеры из размножения свиней, которые в неволе во втором поколении выросли мельче, чем живущие на свободе, потому что крыл всех маток их родной брат.

Собственно, самые понятливые и отправились менять вероятных сестёр на невест из дальних земель.

* * *

Так вот — вернулась эта команда, как ни странно, без потерь, но с более чем удвоением численности. Грог двух девушек привёл, и Зара двух молодых человек увлекла за собой. Почему не прошёл обмен невестами? Так женщин и без того хватает хоть в бродячих группах, хоть в семьях, устроившихся в пещерах. Мужчины чаще гибнут, да и игры у мальчиков более опасные. Поэтому добытчиков дичи всегда меньше, чем хотелось бы. А вот хранительниц очага заметно больше. Отдают их охотно, особенно за такие замечательные подарки, но никого взамен принимать к себе не желают. Нет, ребят бы взяли, потому что охотники нужны всем.

В общем, собирались уже отлавливать женишков сетью, а то девушки начали всхлипывать тайком от доли своей неприкаянной, но тут встретили группу юношей, вышедших на охоту. Косулю, которую те пытались загнать, Зара легко подстрелила из лука шагов за сорок — чужие ребята потом добили её своими заострёнными палками и сказали, что это их добыча. Наши не спорили — они были не голодными, более того на глазах у незнакомцев добыли из камня огонь и «накрыли поляну» из собственных запасов — Грог хорошо понимает толк в дипломатии этой эпохи.

Тут же, как только усталые охотники, набегавшиеся за косулей, поели, девушки принялись с ними знакомиться, отчего благопристойная поначалу вечеринка переросла в дикую оргию. Потом, когда все натешились, и разговоры завязались, и совместная охота состоялась. Лучники довольно легко добыли крупного оленя, загнав стадо на растянутые между кустами ловчие петли, а потом расстреляв того, что попался, с безопасного расстояния.

Знакомство между молодыми людьми продолжалось несколько сытых дней. Причём, новым знакомым решительно ни в чём не отказывали. Словом — праздник живота и торжество любви. Конечно, дикие неизбалованные комфортом юноши потянулись за обольстительницами. Отпрашиваться у вождя никто из них даже и не подумал — ушли, и всё тут. Один, правда, маму захватил со стоянки племени, и братишку. Вот эта мама и стала Грогу дополнительной нагрузкой, поскольку он вождь, пусть и походный, поэтому неприсмотренная женщина — его обязанность.

А юношей в группе сразу было на одного больше, чем девчат. Так это не причина отказывать ему в обычных для этого мира радостях — Зара была к нему приветлива. Только она одна, потому что, если бы все девушки обошлись с пареньком ласково, то тогда поступили бы они не по инструкции вождя — он беспорядочности в подобных вопросах не одобряет и рассказывает о причинах такого своего отношения к делу простому и незамысловатому всегда долго и очень занудливо.

* * *

Анализируя доклад первой экспедиции за невестами, Петя в очередной раз подосадовал на то, что до сих пор не вполне осознал столь печальный факт, что родоплеменной строй в этой человеческой общности пока толком не сложился. Люди живут скорее стаями, чем семьями. Связи между мужчинами и женщинами носят беспорядочный характер, отчего установление отцовства является неразрешимой проблемой. В результате неизбежно кровосмешение, приводящее к ослаблению потомства.

Ха! Вот и разгадка победы патриархата! Когда мужчина стал относиться к женщине, как к собственности, он оградил её от внимания других мужчин — тут-то, по крайней мере, для каждого человека стали известны оба родителя. Ну а дальше шаманы (или бабки повитухи) вполне могли подметить закономерности в свойствах потомков от близкородственных браков. В принципе, при нормальном течении исторических процессов, это произойдёт через многие тысячелетия. Тогда, когда группы людей организуются настолько, что догадаются кормить стариков ради использования накопленных ими знаний.

Ну да — он же был свидетелем того, как стая людоедов бросила на произвол судьбы старших своих членов из-за того, что они сдерживали её подвижность. Кроме того, не так уж сильна власть вождя — младшие члены группы не считают его отцом, отчего репутация вожака зависит или от добычливости, или от физической силы. С возрастом и то, и другое ослабевает. В авторитет входят молодые, желающие повысить свой статус, для чего или расправляются со старым вожаком, или уходят, собрав собственную группу.

В результате знания и опыт передаются из поколения в поколение далеко не в том объёме, в каком могли бы способствовать развитию общества — культура почти замерла на уровне, необходимом для элементарного выживания в довольно благоприятной среде. Случайные открытия — вот пока единственный путь прогресса. Причём, приживаются лишь такие новинки, которые сразу создают какое-то значительное удобство. Только они закрепляются в памяти и передаются потомкам уже на этапе детства и взросления. В детском саду и в начальной школе, говоря привычным нам языком. Потому что уже в возрасте среднего школьника человек самостоятелен и, нередко, плодовит.

То есть интенсивность обучения для него снижается — он уже может рассчитывать исключительно на свой собственный опыт и аналитические способности.

Итак, Петя выделил три основные проблемы современности:

— Сексуальная беспорядочность, повышающая риск вырождения от кровосмешения.

— Неважный уровень сохранения обретённых знаний из-за краткости жизни — крайне мало людей среднего и старшего возраста остаётся в человеческих стаях.

— Короткий период обучения, завершающийся половым созреванием и началом «взрослой» жизни.

На самом деле проблем, наверное, больше. Но и этих трёх ему пока выше крыши, потому что две из них упираются в ту самую область, говорить о которой в его старом мире не очень стремились, во всяком случае, прямо. Или эту информацию «придерживали» — не знакомили с нею деток до определённого возраста?

Что же касается достигнутых успехов, то их пока немного. Да, ребятишки умеют делать вполне приличные каменные инструменты. Уверенно пользуются на охоте силками, ловчими петлями и сетями. Легко и непринуждённо рыбачат, всегда добудут дичь, подстрелив её из лука. И дикие съедобные растения знают, и посадить их могут и собрать и сохранить. Неплохо готовят, прядут и вяжут хоть сети, хоть немудрёные предметы туалета. Считают и пишут — в принципе, люди знакомы лишь с элементарными вопросами примитивного выживания. Ну, там, домик построить, лодку или тележку соорудить, вола запрячь… но о своей природе они только догадываются. О роли мужчин и женщин знают лишь то, что наблюдают в повседневности. Разврат.

А ведь, прежде всего, необходимо урегулировать именно эту сферу. В будущем поэты и прозаики станут на все лады воспевать лирические отношения, как будто умышленно напуская туман непонимания на важнейшую область взаимодействия между людьми, обильно пересыпая важные моменты многозначительными недоговорками и глубокомысленными умолчаниями. В результате он, много и с интересом читавший художественную литературу, не принёс с собой из своего мира никаких толковых знаний из сексуальной области, а собственный опыт начал получать уже здесь.

* * *

Итак, стоящая перед Петей задача глубоко его шокирует. В период, когда люди поведением ещё здорово смахивают на обезьян, когда в большинстве своём они не умеют добывать огонь, а сохраняют его, непрерывно поддерживая костёр. Когда для резки пользуются кромками наудачу расколотого камня, а наконечники копья делают, обугливая конец в пламени и затачивая его потом о шершавый валун. В эпоху, не отмеченную даже изобретением ручного рубила. Для существ, говорящих на языке, похожем на матерную ругань — настолько мало слов в нём содержится. Так вот — этот полуживотный пока народ предстоит обучить сексуальной культуре. Той самой, о которой он сам имеет явно искажённое и далеко не полное представление, поскольку его этому, если и обучали родители на собственном примере, то ориентировались на модель поведения, выигрышную в других условиях.

Надо было крепко подумать. Собственно, объявив во всеуслышание о своём намерении заняться размышлениями, Шеф-Багыр удалился в пустыню, чтобы остаться наедине с собственными мыслями. Слыхивал он, что в древние времена некоторые люди поступали подобным образом, дожидаясь просветления. Пустыней он избрал хижину на сваях, выстроенную посреди озера на мелком месте. На неё обычно ориентировались лодочники, перевозящие груз с берега на берег, а больше она никому ни за чем не требовалась. Молодые парни изредка приезжали, чтобы подправить и заменить подгнившие детали — это было частью учебного процесса и случалось в сухой сезон, когда людей решительно нечем занять.

Вот здесь, посреди водной глади, в покое, наполненном шелестом камышей и гомоном многочисленных водоплавающих, промаялся Петя непростыми размышлениями два дня. А потом подъехала в челноке Тэкыла и привезла еды.

Тут вот какое дело — эта женщина, начав правильно питаться, заметно помолодела и к настоящему моменту выглядела самой настоящей дамой бальзаковского возраста. Седина в волосах — пожалуй единственное, что обращало на себя внимание. С другой стороны сама она считала себя исключительно супругой Великого Вождя Сосущего Титьку и кроме как с ним, больше ни с кем ни-ни. Видимо, этот момент носил для неё статусное значение. Или накувыркалась смолоду.

Парнишку родила, он уже хорошо подрос, бегает и лопочет. Так вот с этой прямо скажем немолодой дамой Петя и обсудил взволновавшие его вопросы.

Как-то раньше они обычно мало разговаривали, а тут, или намолчался, или почувствовал понимание, но выложил всё без утайки.

— Говорила мне мать моей матери, что детки рождаются от баловства с вами, мужиками, а я тогда молода была и не верила — уж очень нескоро это проявляется. Потом, когда ты это же самое рассказал — проверила, понаблюдала за собой да за другими женщинами. Нарочно выучилась у Браги считать — уж очень любопытно стало — точно, через положенный срок появляются детки, через окта два месяца или через четыре доски дваокта дней.

— То есть ты подсматривала и отмечала кто с кем когда этим делом занимался?

— А что мне ещё делать — кормят меня хорошо, а работать почти не зовут — вот и скучаю, — улыбнулась Тэкыла.

Понятно, что женщина слегка лукавит — она часто водит по окрестностям команды собирателей пробовать на вкус местные травки. Ну и на плантациях кем-то вроде агронома работает — командует, где подрыхлить и куда подсыпать. Ведь воды принести или дров притащить — так на это есть и помоложе руки.

А тут выясняется, что она ещё и подглядыванием занимается за тем, кто с кем… это вообще-то тоже характерно для женщин заметного возраста, когда к ним самим ослабевает внимание мужчин. Петя, действительно не так уж часто обращает внимание на свою пятую жену. Вот так из-за обычной семейной недоработки было проведено важное исследование по проверке информации, вызывавшей сомнение у питекантропов. Считай, состоялась независимая экспертиза.

Сам же Петя по привычке, сложившейся у него в этом мире, продолжил «просвещать»:

— Зарождаются детки из семени, что попадает из мужского отростка в женское лоно…

— Это точно, — подтвердила женщина, — попадает семя. А иногда и не попадает, когда не хватает у мужика силы. Уж вся под ним изведёшься, а он всё никак не закончит.

Упс! Как интересно! А ведь, похоже, Тэкыла сообщила ещё одну важную информацию. Тут ведь какое дело — в его время партнёры имели возможность порадоваться друг другу, и не обречь при этом партнёршу на беременность. Даже слово такое было — контрацепция. Как уж там этого достигали…? Ну да, при помощи резиновых приспособлений, которых им тут нынче абсолютно неоткуда взять. Но само решение от этого не меняется — нужно не допустить семенную жидкость туда, куда она стремится. Опять же — вот какое дело, если у обоих партнёров имеется обоюдное сильное желание, то они не смогут этого попадания предотвратить, потому что ими руководит инстинкт, а он, надо признаться, могуч.

Особенно же он силён у созданий юных… и шибче всего, в случае, если у мужика давно не было…

Ещё Петя припомнил порноролики — смотрел он их ещё в старой жизни. Да вот только, как выяснилось, с реальностью их содержание как-то странно коррелирует. То есть производит впечатление нагромождения странных ритуалов — в них часто партнёрша настойчиво «разогревает» своего избранника, хотя на самом деле всё бывает наоборот. Впрочем, произведения порноиндустрии предлагали вниманию зрителей разные варианты.

Поговорили об этом с Тэкылой и нельзя сказать, что она пришла в восторг от сделанного ей предложения. Хотя, сказала, что бывало и похуже. Что такого там было похуже, Петя допытываться не стал, главное — ради того, чтобы послужить прогрессу его пятая жена согласилась перейти к натурным экспериментам. Зачем? А потому что, оказывается, у молоденьких девушек «свербит» в этом месте не так уж сильно — это парни настойчиво к ним лезут и частенько уговаривают, а то и уламывают. В смысле — заламывают. Да и большие мужики тоже бывают падкими до юных дев. И никаких сдерживающих мыслей у них при этом не возникает, потому что уверены, что несут таким образом одно сплошное добро. Так вот, для начала стоит этот первый натиск ослабить, не залетев при этом. Ну а уже как обзаведётся девица собственным мужем, который не родственник, — тут пусть делают с ним всё, как велит природа. То есть — плодятся и размножаются.

Так вот — натурные эксперименты прошли не слишком успешно. Вернее, ни в какую не завершались должным образом. Попросту говоря, достигаемый результат оказывался противоположным желаемому — Петя «разогревался» и переводил действия в традиционное русло, где добивался быстрого закономерного успеха. А ведь именно этого предполагалось избежать при планировании эксперимента.

Теоретические выкладки в области сексологии оказались неточны — инстинкты брали верх над разумом. Это навело на мысль искать решение проблемы вырождения в той области, где поведение людей не подвергается столь мощному давлению естества. Вернее, чтобы разум срабатывал до того, как рефлекторные реакции переклинят мозги.

* * *

По просьбе вождя главный любитель писанины Мр давненько занимался составлением родословных членов племени. Их уже набралось около двух сотен человек. Так вот, имя матушки своей каждый сообщил уверенно. Почти все знали и то, кто их бабушка по материнской линии. Достаточно многие могли указать и отцов, хотя, в ряде случаев имён было несколько, но, к счастью, редко больше трёх. Иногда удавалось составить и список дедушек, тоже по материнской линии, и даже вероятных бабушек по отцовской.

Нет, иногда всё получалось совсем хорошо — папа, мама, два дедули, две бабули — случаи моногамных отношений не такая уж редкость. Но бывали ситуации когда список возможных ближайших предков расширялся до пары десятков позиций. А то и никакой возможности установить хоть что-нибудь о нескольких прародителях не было. Что же касалось более отдалённых пращуров — тут наука оказывалась полностью бессильна. Прабабок, считай, никто не помнил, и докопаться до такой древности опросом свидетелей никакой возможности не было — не осталось свидетелей.

Но по первым двум коленам родства, хоть и неполная информация, всё-таки собралась. Однако, когда молодые (или не очень), люди встречаются, они больше уделяют внимания привлекательности друг друга, чем родословным. Вот и решил Шеф-Багыр украсить каждого медальоном, на котором перечислить известных предков. По крайней мере, если возжелавшие сблизиться сравнят висящие у них на груди списки и найдут в них совпадения, будут знать — детки от этой связи могут получиться хилыми. Надо сказать, отношение к потомству у питекантропов более чем человеческое. Причём своих они оберегают ничуть не меньше, чем рождённых другими родителями — это ещё от стайной жизни сохраняется такой пережиток, проявляющийся в данное время особенно ярко.

Разумеется, знание этих моментов быстро вошло в программу обязательных занятий вместе с охотой, рыбалкой и собирательством… э-э… список предметов уже довольно длинный — о нём как-нибудь позднее. Так вот, достаточно было просто объяснить всё каждому из примерно двух сотен членов племени, как ношение нового украшения вошло в моду. На бамбуковой дощечке указывалось имя владельца и перечислялись известные предки. Детки, выросшие уже при Пете, легко сравнивали содержание этих текстов — многие разумели буквенную премудрость. А старшее поколение свои родословные заучивало и «зачитывало», притворяясь грамотными.

В общем, от двоюродных браков это приблизительно защищало, а уж работа над предотвращением троюродных кровосмешений — перспектива на будущее. Ну и Петя не до конца уверен, насколько они опасны — не биолог он, не генетик.

Так вот ещё какое обстоятельство выяснилось — кроме имён в этих своеобразных документах указана ещё и «национальность». Причём у всех одна — «Пэтакантроп».

— А чего? — удивился Мргым, когда Шеф-Багыр полюбопытствовал, с чего тот вдруг решил так назвать членов их сообщества. — Ты так всегда называл всех, к кому относишься с любовью или уважением.

Окончательно же добили Петю номера, проставленные на каждом такого рода удостоверении. Брага лично проследила за этим, заставив Мргыма выжигать слева от значащих цифр по два-три нуля — она уже разработала систему счёта до тридцати двух тысяч семисот шестидесяти восьми — восемь в пятой степени. Это огромное число называется окта досок досок. Восемь в шестой степени, то есть доска досок досок, её разуму пока не поддаётся — пэтакантропы не очень развитые существа — абстрактные понятия они воспринимают с заметным торможением.

Кстати! Петя своих сынков и дочек знает всех — так что проследил, чтобы имя отца в их «документах» указали точно. Он их, не сказать, что балует, но приметил на занятиях — им легче даются мягкие гласные в русских словах. Теперь ждёт внуков — надо выяснить, передастся ли это признак дальше.

Глава 29. Дальний Запад и Ближний Восток

Путь на запад оказался, с Петиной точки зрения, важнейшей дорогой поставки в его племя генетического материала. Поэтому следующий поход за женихами и невестами он возглавил лично. Сначала дошли на лодках до свайного селения, что в истоке их реки, а оттуда двинулись сухим путём, везя с собой сразу два воза разного добра — волы тащили вполне уже солидные четырёхколёсные телеги, везущие не меньше, чем по полтонны груза. Они, правда, неохотно меняли направление движения, поскольку сделать переднюю ось поворотной пока не получилось. Но, в принципе, если хорошенько выбирать дорогу, ехать удавалось без особых проблем.

Группа была собрана сразу весьма многочисленная, так что где-то срывали крутое место, где-то засыпали ложбинку или прорубали просеку в кустах или мелколесье — нефритовые топоры имелись, да и прочий инструмент с годами довели до весьма неплохого состояния.

Отчего такая старательность? Так разведка выяснила, что именно там находятся важнейшие ресурсы этого мира — человеческие. Участники прошлого похода за невестами видели в этих краях реку, которую все дружно нарекли Большой. А что такое крупная река? Правильно — удобная дорога, позволяющая преодолевать просто чудовищные по меркам этого мира расстояния. А значит, находить бродячие или оседлые группы, разбросанные по огромным пространствам. А, может, где-то уже сложились более-менее приличные племена, с которыми можно наладить регулярный обмен невестами?

Конечно, своих девчат отдавать чужим дядям обидно — много среди них выросло толковых умниц и мастериц. Но, коли был такой обычай, так не на пустом же месте он возник… ха! Точно. Женщину отправляют туда, где все мужчины для неё не родственники. С кем бы она ни согрешила — инцеста не будет. А, если отправлять из племени парней, то ведь на старом месте останутся отцы и деды, а им запросто может вступить бес в ребро. И этот бес так же запросто приведёт в вырождению племени. Как, оказывается, оптимально для сохранения добротности генофонда, сформировался столь «негуманный» обычай. Племена, что придерживались его, и выиграли в борьбе за выживание, как только между ними начали возникать конфликты, скажем, за территорию. Почему выиграли? Потому, что их члены оказались сильнее. Или многочисленней, или умнее, или решительнее.

Так Пете как раз эти качества электората очень даже подходят. Поэтому он решил проторить дорогу, в конце которой возвести опорный пункт. Базу. Факторию. Передовой форт. Важно не название, а чтобы там расположилась пристань и хорошие лодки, за которыми было бы кому присмотреть. Вот эти лодки они и везут с собой, и много прекрасных верёвок, которыми свяжут просторное жилище. Еще на возах хрюкают поросята и кудахчут куры.

* * *

— Шеф! Отсюда ничего не рассмотришь, но, если забраться на эту горку, то над кронами деревьев открывается тот самый вид, любуясь которым я нарисовала карту, — сказала Пыка и потянула вождя вправо от колеи, оставленной возом. Эта девушка уже была тут с первой командой, ходившей за женихами, но парень, выбранный в супруги, ей разонравился. Говорит — совсем ничего не хочет. Только ходил бы на охоту, да лежал на боку у костра. Ну а поскольку охотиться практически нет надобности, то надоел ей этот кошель с навозом.

— Пойдём, Пыка, покажешь мне здешние пейзажи, — Петя снял с плеча копьё, взяв его двумя руками. Он ведь не только пытался привить своим современникам качества цивилизованных людей, но и сам учился на правильного питекантропа. Не хочется, знаете ли, выглядеть городским экскурсантом, попавшим в джунгли. А здесь именно джунгли, а не просто тропические леса, как рядом с их Рекой. И не заросшие деревьями холмы, через которые пролегла основная часть пути — густые заросли в два-три яруса, переплетённые лианами. Точь-в-точь, как в фильмах про такие места. Кругом кричат, визжат и щебечут тысячи существ. Мириады насекомых носятся в воздухе, и кругом разливается удушливая влажность. Разумеется, на теле ничего из одежды, кроме бамбуковых табличек на шее, ни у кого нет.

Вообще-то, грешным делом Петя подумал, что его сейчас соблазнят — он, кстати, не против, потому что девушка аппетитная. Однако, ничего ему не обломилось — она действительно показала широкую панораму местности, открывшуюся с косогора. Да уж — просматривается несколько длинных извилистых прогалин в густой толчее древесных крон. Очень похоже на русла рек. И поверхность воды кое-где отсвечивает.

Прикинув к открывшейся картине изображение, на которое ушла целая тонко выскобленная свиная шкура, признал — сам он нарисовал бы примерно такой же план. Не напрасно втолковывал ребятишкам понятие вида сверху и тренировал их чертить подобные изображения по тому, что наблюдалось со стороны. Нет, конечно косяки тут имеются, но взаимное расположение видимых объектов дано верное с учётом пеленгов на них и дистанций, прикинутых на выпуклый питекантропский глаз.

Долго соображал, чего бы добавить или исправить, чтобы сыграть роль мудрого наставника, но передумал этим заниматься — сделано хорошо, а ему подобные мелочные акции в борьбе за повышение статуса совершенно без надобности. Похвалил искусницу. И домогаться её не стал, хотя уверен — не было бы отказа. Не потому сдержался, что не хотел, и не потому, что родственник (не родственник), а из соображения, что если залетит от него девка — то в этой поездке снова не найдёт себе спутника жизни. Ей ведь, если по правилам, нельзя будет «знакомиться» с другими мужчинами до следующего периодического события, которое может и не наступить. В общем, нечестно это было бы. И не достойно отца племени.

Спустились ребята обратно к тележному следу, а тут явно кто-то прошёл совсем недавно. Пыка молча показала на выпрямляющуюся траву — ну вот буквально минуту назад сошла с неё босая ступня неведомого незнакомца. Или мохнатая лапа — они пока не знают.

Огляделись по сторонам, да и пустились вдогон, разумеется, украдкой. Так, чтобы можно было разглядеть таинственных преследователей, приблизиться не удалось. Не успели. Собаки, следовавшие при обозе, чужаков учуяли и спугнули. И ушли эти создания куда-то в сторону да так, что следы их быстро потерялись. Кто это был? Отпечатков, годных для определения, на траве не осталось — одни примятости. Понятно только, что существа размером примерно с человека. Ещё приметили, что иногда они опирались не на две, а на три или четыре конечности. Может, обезьяны. А может, люди, низко пригибавшиеся, чтобы спрятаться от чужого глаза.

Если обезьяны, то могли уйти по ветвям. Тем более — собаки рычали в сторону верхней полусферы. Но надёжно сказать, всё-таки нельзя. И нельзя исключить, что это была какая-то крупная кошка — ну нет отпечатков, хоть ты тресни.

Неведомое пугает — сразу все подобрались, насторожились, напружинились и усилили внимание. Перестали растягиваться и принялись с удвоенным вниманием поглядывать по сторонам. А вскоре и к берегу вышли — река тут заметно шире и полноводней, чем в их краях. Берега покрыты густой древесной растительностью так, что кроны нависают над водой. Дело уже к вечеру было, поэтому первым делом собрали относительно небольших размеров клетку, куда и забрались на ночь вместе с волами. К счастью, никто и не подумал нападать на них под покровом ночи, поэтому утром принялись за постройку крепкой хижины — благо недалеко на прибрежном возвышении отыскались заросли бамбука — материала привычного и очень удобного. Навес на прочной обрешётке покрыли плотными кожистыми листьями, связали крепкие решётчатые стены, положили настил двойного плетения, собрали и спустили на воду лодки. И о волах позаботились и о собаках и другую живность устроили — народ-то молодой, энергичный, умелый.

И тут, считай на новоселье, пожаловала стая крупных обезьян. Не человекообразных, поменьше, но визжащих грозно и ловких, как обезьяны. Они, поначалу, устрашающе вопили и выполняли непонятные движения недружелюбного характера, а потом натурально бросились на людей. Несчастные — их мигом порубали на фарш деревянными саблями — их пэтакантропы обоего пола всегда носят при себе в перевязи на левом бедре. Выточенные из дерева твёрдой породы, они рубят живую плоть почти также легко, как и стальные.

Это, выходит, прошла акция конкуренции за территорию со стаей приматов другого вида, ранее считавших её своей. Перевязали несколько изрядных царапин, похоронили одну из собак, да и занялись подготовкой к путешествию. У них ведь только начинаются основные дела.

* * *

Через пару дней отправились на лодках вниз по реке. На восьмёрках распашных с балансирами у кормы. Девушки, кстати, тоже гребли и вообще у них был свой экипаж. Ребята на мальчуковой лодке старались не слишком налегать, чтобы не вырываться вперёд — у мужчин мышечной силы всяко побольше будет.

Что рассказать о путешествии? Поворот вправо, поворот влево, снова влево, ещё влево, потом вправо. С обеих сторон зелёная завеса сплошных зарослей — чтобы приткнуться к берегу, надо отклонять ветви древ, склонённых над водой. Из неприятного — в реке водятся крокодилы.

По прикидкам — километров десять в час они проделывали не напрягаясь. То есть к вечеру могли отмахать и сотню. Ночлег на берегу и еще день гребли позволили обнаружить, что русло расширилось, приняв в себя несколько речушек или ручьёв. Собственно, различали их просто. Ручьи, это которые журчат, а речушки вливают свои воды в основной поток бесшумно. А вскоре их Большая Река влилась в Очень Большую Реку. Такую большую, что и из лука стрелу не перекинешь с одного берега на другой. И опять всё вокруг заросло буйными джунглями так, что не видно ни единого просвета.

Повернули опять вниз по течению. Чтобы заночевать на твёрдой земле, выходить на сушу пришлось по ветвям склонившихся над водой гигантских деревьев — у берега из воды торчало множество жёстких кустов с неприятного вида колючками.

Через три дня пути Очень Большая Река снова влилась, на этот раз в реку Огромную. Кстати, хотя направление русла постоянно менялось, общая тенденция продвижения сохранялась достаточно постоянной — к югу. То есть в том же направлении, что и их Река. Людей они приметили ещё дней через пять — сначала учуяли дым, а уж там и вышли к костру, на котором в это время ничего не готовилось — ребятишки просто поддерживали огонь, ожидая кого-то.

До воды от них оставалось метров пятьдесят всё под теми же сросшимися наверху в сплошную крышу кронами деревьев — зато тут отсутствовала низкорослая растительность, мешающая взору. Стволы лесных исполинов казались колоннами гигантского портика, и земля тут была не так, чтобы совсем утоптана, но широкая тропа вела к воде. По ней и отправилась Пыка для вступления в первый контакт — уж женщины-то пацаны не испугаются. А то, ишь, как повскакивали и напружинились, готовясь задать стрекача. Вскоре девушка помахала рукой, и Петя отправился на переговоры, оставив в лодке оружие и зажав в руках пригоршню солёных поджаренных орешков.

Язык, на котором проходило общение, был роднёй Кыкскому — и Петя и Пыка прекрасно понимали собеседников. О чем говорили? Об орешках, конечно. Потом от лодки подошли близнецы и завязалось обсуждение достоинств лука, сравнение свойств его и копья. Потом и о наконечниках потолковали…

— Наши мужчины отлично умеют бить рыбу и без этих плоских окончаний, — наконец проговорился один из хранителей огня. — Вот сами увидите, когда они вернутся с добычей.

Откуда появился плот с хозяевами этих мест, Петя не понял. А ребята, остававшиеся в лодке, стремительно разбежались, увидев, как грозно размахивают своими заострёнными палками голые мужчины, приближающиеся на нём — реакция предсказуемая, но иначе невозможно предотвратить перевода первого контакта в потасовку, кроме как изобразить испуг. Того, кто убежал, не боятся. Потом, когда вожаки обменялись парой слов, стукнув себя в грудь кулаком, предводитель местных демонстративно положил на землю копьё и запустил лапу в корзинку вяленых фруктов — обычно пэтакантропы используют смесь нескольких сортов, чтобы было не слишком приторно.

Общее впечатление от новых знакомцев — совсем дикие. Но за своих пацанов испугались и бросились вступаться. То есть — нормальные простые парни. Так что заранее разработанный сценарий продолжает действовать. Стайка девочек-невест тут же захлопотала у горшков, появившихся словно по мановению волшебной палочки. В ход пошли кошельки с приправами, заскворчали на керамических сковородах ломтики рыбы, наловленной в пути, и корешки для гарнира крошатся деревянными тесаками на разделочных досках. Свои же ребята, продолжая разыгрывать испуг, так и не показались из зарослей. Будто совсем пропали.

Вожди и хозяева чинно расселись, ожидая трапезы.

— В нашем племени очень хорошие девушки, — начал Петя приводить в исполнение домашнюю заготовку.

— Худые они, — отметил вождь Бхат.

— Зато быстрые, — откликнулся один из молодых хозяев, сидящий по правую руку от своего старейшины.

— И не болтливые, — добавил следующий за ним в кругу зрелых лет человек.

— Мягонькие, — одобрительно чмокнул языком третий, ласково шлёпнув по ягодице удобно подвернувшуюся под руку Пыку. Та сразу изящно прогнулась и очаровательно улыбнулась охальнику. Процесс шёл штатно. Перед подачей горячего девушки налили едокам по чашечке сухенького — Петя делал понемногу ягодное вино. То, что получалось неважным на вкус — перегонял на самогонку для разных целебных применений. В основном — дезинфицировать раны. А вкусное, сладкое, приберегал для редких случаев, чтобы угостить им кого надо для того, чтобы легче находился общий язык. А то, что сбраживалось насухо, но сохраняло приятный аромат, добавлял в воду в путешествиях, ради дезинфекции — это, когда некогда было кипятить воду. Собственно, виноделием он начал заниматься только после возни со стеклянистыми сгустками, когда заполучалось делать полностью герметичную керамику — из пористой слишком быстро уходил спирт. Узкогорлые, стекловидные на сколе черепка кувшинчики позволяли и брожение провести нормально, и дать напитку выстояться положенное время.

Так вот, сделав по паре глотков для аппетита, мужчины принялись за еду. Перед второй сменой блюд приняли ещё по чарочке, а потом перед десертом опрокинули по третьей. А уж потом Бхат принялся откровенно куражиться над парнями Петиного племени — и трусливы они, и девушек своих оставили без внимания и, наверное, не могут добыть ни оленя, ни рыбу. Петя сокрушённо качал головой и соглашался, что действительно, нужны, нужны девушкам настоящие охотники, такие, как достойные хозяева этой земли… налили по четвёртой. За хозяев… да где ж ещё, как не здесь, найти настоящих мужчин? За мужчин. А Пыка уже самым плотным образом знакомится с одним из здешних ребят — ну понравился он ей…

— Да пускай забирает парня с собой — Вог отличный охотник и удачливый рыбак. А мы заберём эти горшки — в них получается очень вкусная еда.

— И пару кувшинов с этим чудесным напитком, от которого на душе делается весело. Ты как, Вог? Ну вот и отлично.

Так за мирной трапезой и решили один вопрос из двенадцати, Да, шесть парней и шесть девушек оправились искать себе супругов. То, что у двух девчат уже есть детки — это здесь и сейчас не изъян, хотя и выдающимся достоинством не считается — обычное дело. Таков уж нынче мир. Но сами молодые мамки внешне весьма и весьма аппетитны: гибкие да фигуристые. По меркам двадцать первого века — старшеклассницы.

Что интересно, благоприобретённый Пыкой супруг Вог не огорчился, когда прошло опьянение. Его аккуратненько опохмелили, накормили и приласкали по-царски. Петя, наблюдая происходящее в соседней лодки, с удивлением понял, что опыт полученный Тэкылой во время экспериментальных работ в одинокой хижине на сваях, был распространён поистине Стахановскими методами — молодая жена ублажала расслабившегося новобрачного до тех пор, пока тот не набросился на неё и чуть не растерзал на глазах у продолжающих грести подруг. Лодка здорово раскачивалась под сладострастные вопли этих молодых дикарей. Общество подбадривало их одобрительными восклицаниями, нахваливая обоих.

* * *

К стоянке следующего племени пришлось несколько часов идти пешком. Жили эти люди в пещере, что считается редкой удачей. Тут никакого угощения не устраивали, а деловито выторговали двух молодиц за самые незамысловатые горшки и золотой стаканчик. Девчата были несколько заморённые и совсем невзрачные, одна явственно непраздная. Но не дичились — поладили с парнями сразу, как только перекусили орешками в патоке. И достаточно уверенно вывели поисковую группу к следующей стоянке — всего два дня пути. Но отсюда никого брать не стали — у молодых членов этого племени даже речь плохо развита, а старшие, хоть и разговаривают, но выглядят очень нездорово.

Подумалось, что примерно такими и должны быть вырождающиеся стаи, где братья и сёстры, а то и родители с детьми, живут в первозданном грехе. Пошли искать другую группу. Или племя. Или клан. Или семью — не разобрать, как это называется, если пользоваться понятиями мира, из которого Петя родом. Работы предстояло много, и на каждом встреченном стойбище события разворачивались на свой манер. В одном из вполне сложившихся формирований, где чувствовалась твердая рука вожака, и несколько пожилых людей сидели в тени, мастеря что-то из коры и деревяшек, пришлось оставить дочку Олу, взяв взамен пригожую девушку для Крыка.

За ней, кстати, даже приданое дали — хитровымудренную кость со следами обработки инструментом — тут впервые Шеф-Багыр познакомился с самыми настоящими ручными рубилами. Одна беда — язык этих людей был совершенно непонятен. Ещё они строили шалаши и вили верёвки, а огонь носили в обмазанной глиной корзинке, похожей на воронье гнездо. Очень прогрессивные ребята. Ну и парень, к которому доченька поступала второй женой, выглядел достойно.

— Оставляй зарубки, — только и сказал Петя своей кровиночке, укладывая ей в ранец побольше выскобленных свиных шкур и крошечный кувшинчик разболтанной в каком-то клейком составе сажи — это вместо чернил. Остальное она сделает себе сама — умеет. Главное, чтобы язык выучила и составила словарь. Только вот, как её потом найти — явно попала в кочующее племя. Или идущее куда глаза глядят в поисках новых мест?

Подумал, и добавил в пакунок свой любимый нефритовый топорик. Такую вещь в этом мире днём с огнём не сыскать.

Жалко, конечно оставлять ребёнка чужим дядям и тётям, но честно. Новенькую, что отправлялась в племя пэтакантропов, тоже матушка слезами своими умыла — любят питекантропы деток… а потом вождь попросил заглянувших к ним мужчин порадовать женщин племени своим вниманием. Не стали отказывать хозяевам, хотя о подобном обычае Петя слышал только в своё время. Вроде, у народов севера бытовало подобное. Это для того, чтобы принести в семью свежую кровь, если женщина понесёт от гостя, пришедшего издалека. Может быть такое поведение и покажется дикостью для людей, пользующихся мобильными телефонами, но для народца, живущего в самом начале палеолита, это просто беспрецедентный пример просвещённости.

В общем отдал приказ ребятам, чтобы занялись делом, а сам попытался отсидеться в сторонке — не тут-то было. Пришлось напрячься, причём два раза.

Стоянка другой группы, говорящей на этом же непонятном языке, нашлась буквально в два счёта — новенькая вывела, как по шнурку. Но эти просили за девушку не невесту, а охотника. Разумеется, Шеф-Багыр упирался, как мог. Но принимающая сторона поставила на кон ещё одну невесту, а потом и третью предъявили, причём детную. Пришлось задуматься и хорошенько пересчитать народ, снующий вокруг костров — да тут же настоящее бабье царство! И на всех — один старик и пара пожилых мужчин. Куда подевались молодые парни и подростки, непонятно. Мальчуганов лет от пяти до десяти наблюдается всего четверо среди беспокойной стайки ребятишек. Разобраться в причинах возникшего ужасающего дисбаланса соотношения полов не позволял языковый барьер, но комбинация выходила любопытная — оставь этим людям одного из юношей, так ведь он скоро станет тут главным кормильцем.

Пришлось задержаться на пару дней. Во-первых, потому что познакомиться поближе со всеми женщинами за один заход не получилось чисто физически. Ну и потолковать с ребятишками нужно было обстоятельно. Выбрать подходящего и хорошенько проинструктировать. Опять же сходили на совместную охоту, набили мелких здешних свинок, не носящих на рыле пятака… агути?… пекари? Кто ж его знает, как по науке? Юного Мука тут оставили на хозяйстве, так к нему сразу «приписали» аж четырёх жён — по одной из каждой возрастной группы. Одна совсем малолетка.

Больше невест не требовалось, но с женихами долго не везло. Одного хромого удалось получить даром — он отстал от своих и пёк в костре ракушки, глядя на бегущую мимо воду — собственно по дыму костра и вышли на человека. Ещё в одном племени, говорящем на питекантропском, за пару звонких горшков предложили сразу трёх мальчишек еще не репродуктивного возраста. Петя хотел отказаться, но потом одумался — близнецы приметили на запястьях у «товара» следы пут. И еще продаваемые мальчишки говорили на незнакомом языке, а не на том, на котором общались продавцы. Понятно, что пленники. Причём взятые явно не для допроса, а в качестве главного блюда очередной трапезы. Для того, чтобы избавить людей от подобной участи не жалко никаких горшков.

Потом эти ребятишки на очередной ночёвке дружно сбежали и привели целую толпу родственников. Дело чуть не дошло до потасовки. Если бы не новенькая женщина из прогрессивного племени, пришлось бы драться. Но тот самый рог, что был даден ей в приданое, она показала мстителям, отчего те как-то сразу присмирели. А потом был долгий мучительный диалог знаками и гримасами — ни одна из сторон друг друга не понимала. Но мальчуганов почему-то отдали в пэтакантропы и ещё прибавили к ним подростка, которого после проверки на пригодность, взяла себе в мужья Фыка.

* * *

Экспедиция по реке продолжалась около двух месяцев. Потом был долгий пеший путь домой к Длинному Озеру — хватило времени подумать о том, сколь много племён обитает в бассейне Огромной Реки. Языки, обычаи, опыт и материальная культура — всё у них несходно. Значит — пришли они не из одного места и принесли свои гены от разных народов. Хорошо это или плохо? Кто знает?

Ну а что дома? Как тут шли дела, пока он занимался прикладной антропологией? С виду обстановка ни капельки не нервозная.

— Да всё, как всегда, — доложила Брага. А Гыр смущённо отвёл взгляд. — Точильный круг, как ты нарисовал, сделали. Один крутит ручку, второй полирует нож. Хоть деревянный, хоть каменный. Быстро получается.

Раньше Петя по подобному поводу подумал бы, что питекантропы вообще не слишком сообразительны — за полгода по готовой модели и подробным изображениям сделали один-единственный точильный круг с простейшим приводом и даже не подумали соорудить ещё один, хотя и убедились в его полезности… но он только что вернулся из поездки, в которой видел, сколь отсталы другие жители этого времени.

— Фэн погиб на пожаре, когда сгорел Камышин, — вдруг высказался обычно молчаливый Хыр.

Камышин — это название постройки стоящей на степной стороне озера там, куда выходит дорога через Бугристые равнины.

— А старики? — забеспокоился шеф-багыр. Дело в том, что именно там обычно обитают несколько пожилых женщин и пара преклонного возраста мужчин.

— А им-то отчего сгорать? — удивился Гыр.

— А Фэну? — продолжил допытываться Петя. — Он вообще, что там делал, в Камышине?

— Так пришел через равнины с охотниками и скорее в дом: Мне, говорит, известно, что ваш Сосущий Титьку ушел на запад. Поэтому теперь будете слушаться меня и кормить как следует.

А деды, как ты их называешь, в это время рыбачили — только три бабки и оставались на хозяйстве. А они у нас очень простые — сразу печи растопили, горшки на них поставили и давай гостям незваным обед готовить. Да только неладно у них получилось с угощением. Лана в суп травки добавила, той, что от запора. Но, говорит, не ту мерку взяла — лишнего сыпанула. Гонна компот сдобрила сонными ягодками. Вот какое дело.

— И какое из снадобий взяло верх? — заинтересовался Петя. — Запоносило их, или они раньше заснули?

— Так никто и не понял, — вздохнул Хыр. — Зэна гарнир дурманной пыльцой присыпала для скусу, но явно переборщила, потому что гости дорогие начали друг на друга кидаться. Бабки испугались и убежали. Уж кто из трапезующих в той буче печку своротил, этого никто не видел. А камыш-то сухой, мигом полыхнул. Так быстро, что и наружу ни один не выскочил.

— Неладно вышло, — сокрушённо кивнул Гыр. — Знаем мы, как ты не любишь, когда погибают люди.

Брага неуверенно посмотрела на своего мужа-начальника. Всё понятно — врут. Через Камышин, вообще-то, народ снуёт постоянно. Ну не может быть, чтобы никого из крепких ребят там не случилось. Да хотя бы тех же бабулек от хищников уберечь, когда они со своими корзинками по прибрежным луговинам собирают разные травки — Гыр всегда держит в Камышине наряд охотников. Но нежную чувствительную душу вожака оберегают от травмы дружно и согласованно — не сознаются, что поступили жестоко.

— Кто же теперь защищает женщин и детей, живущих в усадьбе?

— А некого больше защищать, — ухмыльнулся Тыр. — Они, бабы-то, из усадьбы, то и дело по одной, по две, да с детишками — к нам перебирались. Как-то им не нравилось жить у Фэна. А теперь, когда там вообще не осталось никого, мы туда отправили Тэкылу с октой подростков — разберутся на месте что и как, доложат — там и сообразим, что с этим домом делать.

Петя почесал в затылке и подошёл к нарисованной на стене карте. За последние годы прибавилось очень много крошечных поселений в горах. А тут возвращаются в обиход большие добротные постройки на Реке. Как бы не получилось, что домов окажется больше, чем жителей.

Глава 30. Материальная база

В Камышине уже стояла новая просторная постройка, связанная из бунтов недавно срезанного тростника. При пожилых людях, что обитали здесь, крутилось несколько ребятишек — Мргым отправил сюда среднюю группу (это уже отлучённые мамками от титьки, но еще не совсем самостоятельные детки) изучать селекционную работу.

Дело в том, что урожайность зерновых культур кажется Пете низкой — с площади примерно в сотку собирается всего около килограмма зёрен пшеницы. Овса вдвое больше, а веничной травы — вчетверо. Если прикинуть цифры, то выходит от одного до четырёх центнеров с гектара. Сколько собирали в его время? Так не помнит этого Шеф-Багыр. Он ведь не агроном. Но только речь шла всё-таки о десятках сотен килограммов. Или сотнях сотен? Нет, точнее не сказать. Но не о единицах — это наверняка.

Почему так? А потому что не культурные растения они выращивают, а их диких предков. Но всё в руках человеческих — селекция, если не умничать с иностранными словами, это просто отбор семян тех растений, которые отличаются от остальных в нужную сторону. Или зернышки в них крупнее, или самих их больше в колосе или метёлке. Может — вкус лучше или лепёшки выходят мягче.

По таким признакам и отбирают семена понравившихся растений и высевают их на малых делянках, чтобы не слопать полученный урожай, а пустить на посев. И снова выбрать из них лучшие. Собственно, за этими посевами и присматривают жители Камышина. Нельзя сказать, что на пути создания высокопродукивных сортов зерновых достигнуты заметные успехи — что-то стало немного лучше, но только чуточку. Разика в полтора-два побольше получались сборы, но на этом прогресс как-то замер. Да и не поймёшь ведь — то ли с сортом семян связаны изменения, то ли с почвами. А, может, из-за погоды как-то иначе всё пошло?

Сами же растения внешне вообще не отличаются от своих диких предков.

Разобравшись в этом, Петя припомнил читанную когда-то книжку про селекционеров-генетиков. Правда, речь там шла о картошке, а самым запоминающимся персонажем оказался таракан по имени Ксаверий, но по тексту поминались опыты над мушками дрозофилами и применение мутагенов к семенам совершенствуемых культур. То есть их или облучали какими-то вредными лучами, или травили неким химическим составом. Точных названий уже и не припомнишь.

Вредных лучей здесь взять неоткуда, но с вредной химией дела обстоят небезнадёжно. Сразу припоминается противный серный запах, разящий из печи при нагревании в ней свинцовой или цинковой руд. И еще смолокур привозил жидкость с резким запахом, что добывает из живицы. Что-то он там как-то нагревает, отчего образуется нечто похожее на скипидар. Запахом, по крайней мере, точно. Для ночных светильников удобно, и руки им оттирают, когда вымажутся в хвойной смоле. Бабки еще при болезнях из него то ли примочки делают, то ли компрессы.

Вот и получается уже пара вероятных мутагенов. Только непонятно, как обработать семена в вонючем газе? Со скипидаром проще — намочить им посадочный материал, подержать чуток, да и высадить. А вот как смешать с водой газ? Газировку ведь как-то делают так, что она потом пузырится. Насос, что ли, соорудить поршневой из бамбуковой трубки и им закачивать воздух из трубы в горшок?

* * *

Со скипидаром всё оказалось просто — нашёлся он у здешних бабулек. Вымочили в нём четыре порции пшеничных зёрен. Час, два, четыре и восемь часов — такие дали выдержки. Потом каждую порцию разделили ещё на три. Одну высадили как есть, вторую отмыли чистой водой, а третью — водой, слитой с золы. Вышло двенадцать скромных грядок примерно по сотке каждая.

Закономерность во всходах тоже отметилась сразу. Чем больше была выдержка, тем меньше ростков проклюнулось. Но тем уродливей выросли стебли. Впрочем, большинство растений внешних отличий о предков вовсе не имели — мутации оказались или редкими, или нежизнеспособными. Вернее, немногие из мутировавших сохранили способность расти. Какой-либо зависимости изменений от промывания никто не приметил. Но в сумме десятка полтора мутантов явно образовалось. Вот теперь есть, из чего выбирать и сравнивать — считай, сразу пятнадцать новых пшениц.

С учетом того, что в этих местах легко получаются по два урожая в год — не так уж плохо, учитывая многолетнее топтание на месте. Ну да, пока вырастут новые посадки, можно поработать с другим гадким веществом.

* * *

Куда применить цинк? Петя до этого не додумался. А вот свинец в небольших количествах в дело шёл. Из него отливали грузики для ловчих сетей и боло, пули для пращи и вплетали маленькие кусочки в кончики сплетенных из бычьей кожи бичей — этим «инструментом» частенько удавалось задать нужное направление стаду полудиких пока коров. Важнейшим обстоятельством, обусловившим столь широкое распространение этого материала, была его готовность нести в себе отверстие — удобно крепить верёвку. А то, скажем, если оплести камешек для кистеня, но при ударах шнуры довольно быстро перебиваются. Ну и само это дело достаточно хитрое и оттого трудоёмкое.

Печку для получения этого мягкого и весьма ядовитого металла построили по принципу сыродутной домницы, «срисованной» по памяти с картинки в учебнике истории. Плавки проводили редко — каждый раз, как накапливалось достаточно древесного угля из печей и очагов, грузили большой воз и отправлялись в Бугристые равнины к месту выхода на поверхность тех самых тяжелых блестящих камней.

Меха сшили давненько — не так уж сложно они устроены. Да и клапана в них не чересчур мудрёные. А саму печь складывали не из камней, а из керамических блинов, глину для которых получали толчением растрескавшихся горшков — керамики из племени пэтакантропов весьма опытные ребята. И в глинах знают толк, и в том, как их для какой надобности подготовить — при Пете росли, с него обезьянничали.

В общем, печку тоже с собой привезли — она и без того невелика — ведра четыре-пять объёмом, а уж в разобранном виде и одному человеку под силу. Хотя питекантропам удобней вдвоём — щуплые они. Но обычно добывать свинец ездят вшестером, чтобы непрерывно качать меха.

На этот раз к отверстию в крышке приспособлена съёмная довольно длинная керамическая труба, колено к ней, место для стыковки с бамбуковым насосом и сосуд для воды. Опять же деревянный помост, где всё это размещается. Словом, оснастились продуманно.

Добрались без приключений, собрали домницу, разожгли на дне её короткого колодца костёр, по полыханию пламени проверили работу мехов, а потом сначала угля подсыпали, потом рудных камней разбитых до размера от яйца до втрое мельче, снова угля, снова руды… и так, пока не заполнили всё внутреннее пространство. Надвинули блин-крышку, надставили мосток, собрали газоотвод и пошла писать губерния. Пэтакантропы качают кожаные мехи внизу, шеф-багыр — бамбуковый насос наверху, в горшке через воду что-то пробулькивает, а ветерок относит в сторону вонищу.

Через часок насос растрескался от жара настолько, что совсем перестал качать. Значит — достаточно. Убрал его с конца трубы и спустил на землю горшок с «газировкой». Сразу же опустил туда четыре связанных из хлопковой пряжи мешочка с семенами — торопился успеть, пока не выйдут из воды пузырьки. Смущало его, что их не заметно на глаз. Через час вытащил первый мешочек, через два — второй, и далее через четыре и восемь. Плавка, тем временем, продолжалась, но это не помешало Пете посеять обработанный материал неподалеку от своего старого дома.

К слову — всходов потом так и не появилось. Зато сероватые от природы хлопковые мешочки замечательно отбелились. А уроненная в эту «водичку» деревянная ось от рычажка насоса, стала совсем мягкой. На следующих плавках Петя, присоединяя к трубе запасные насосы, повторял эксперименты с размачиванием древесины в этой неизвестной кислоте — наблюдалось явное распадение монолита на волокна. Размоченные в «газировке» щепки мялись камнями и раскатывались скалкой, после чего такими и оставались даже после высыхания. Похожими на полоски пряжи. Непрочными и напоминающими жеванную бумагу.

Словом, отрава эта в качестве мутагена ни на что не годилась. И вообще придумывать применение для неё как-то не тянуло — свиные кожи в качестве пергамента пока вполне всех устраивали и возиться с бумагой особого смысла не было. Обеливать ткани? Зачем? Они и в сером варианте всех отлично устраивают. Так что сел, записал как следует порядок проведения «эксперимента» с поясняющими рисунками. Кисточкой записал, макая её в тушь. А потом свернул своё творение трубочкой и положил в возок — Мргыму отдаст в его хранилище свитков.

* * *

Основных успехов добились пэтакантропы, увлёкшиеся керамикой. Они поселились кучно на гористом берегу Длинного озера и никому не давали покоя, посылая Браге бесконечные заявки на дрова — их небольшой, но увлечённой команде явно не хватало собственных сил для обеспечения топливом своих прожорливых печей. Это при том, что на два дня пути вокруг посёлка в некогда густых лесах был выбран подчистую весь валежник, срублены старые и больные деревья и регулярно уничтожался подлесок — сплошной лесопарк, а не доисторические дебри.

Валить здоровые деревья каменными топорами народ, конечно, приспособился, но под корень сводить лес-кормилец люди пока были не готовы, ограничившись несколькими дорогами-просеками. Поэтому из всех членов племени постоянно формировались временные бригады собирателей хвороста и валежника, занимавшихся деятельностью подобного рода в прибрежной полосе гористого берега озера — всё-таки по воде на связанных из больших челноков катамаранах доставлять дрова не так уж сложно, особенно, если неторопливо плыть под парусом. Еще подобные команды, собиравшиеся из множества мест, направлялись время от времени в Бугристые равнины — вытрясать зёрна съедобных злаков.

И всё это требовалось организовать, обеспечить питанием, инструментом и спецодеждой. Да и на месте работ кому-то требовалось распорядиться. Поначалу, в силу традиции, старшими назначали старших, но постепенно стало видно — умение командовать людьми не напрямую связано с возрастом. Талант организатора — это, скорее, способность к охвату разумом некоторой совокупности связанных между собой процессов, чем просто жизненный опыт. Выделять из множества людей особей, способных руководить, было одной из самых сложных задач. Тем не менее, это частенько получалось неплохо. Скажем, планированием производства и потребления — деятельностью, связанной с расчётами, лучше всего справлялись молодые люди, разобравшиеся с арифметическими действиями, а вот командовать выполнением работ обычно ставили людей уже в годах, хорошо понимающих в деле, которым надо было руководить.

Потихоньку наладилось что-то вроде табели о рангах, скопированной с воинских званий. Верхнюю позицию в ней надёжно занимала Брага, повышенная до майора. Кроме того появились чины прапорщика, лейтенанта и капитана. И ещё две должности вне общего списка — комендант поселения и кладовщик. Иначе говоря, хозяин места и хозяин кучи добра… или распорядитель — трудно охарактеризовать это иным словом. В маленьких группах, состоящих из одной семьи, комендант мог вовсе не иметь подчинённых, но в доме на сваях на озере у истока Реки этот человек крутился, как белка в колесе, жонглируя и потоком идущих во все стороны грузов, и многоплановым хозяйством рыбного промысла, и кучей народу, следующего то туда, то сюда.

Ненамного спокойнее было в посёлке Керамик, выросшем на возвышенном далеко выдающемся в озеро каменистом мысу. Тут встал целый городок самых разных построек с мощёными двориками, где в ямах месилась глина, в ступах толклись то глиняные черепки, то жженая кость, где высились кучи сохнущего хвороста и круглые сутки пылало пламя в печах. Здесь добывался поташ, который и тратился в основном тут же, и даже действовал бамбуковый водопровод, проложенный от полноводного ручья, впадающего в залив у основания мыса — там работало водоподъёмное колесо, «срисованное» тоже с картинки в какой-о исторической книжке, сохранившееся в Петиной памяти.

Сформированная черепашьим шагом система управления как-то раз сработала неожиданным образом вообще без вмешательства руководящего разума. В Свайное питекантропы из Недалёкой Северной Пещеры приволокли новые камни — они здесь не в первый раз выменивали веничное зерно. Вернее, пытались выменивать, но ничего интересного взамен предложить не могли, поэтому желаемое получали как бы в долг, оставляя в качестве платы ни на что не годные каменья.

В это раз приволокли они нечто зеленое и пупырчатое. Или пузырчатое. Комендант отправил новинку с оказией и сопроводительной шкуркой вомбата в Мутное, откуда точно так же кошель ушёл в Водопадную Долину к камневедам. Те в свой черёд пропустили каменья через пробную домницу, а потом с гиком и присвистом принесли Шеф-Багыру ошлёпок меди.

Вот так повседневно и невыразительно произошло великое, можно сказать, эпохальное открытие, сместившее акценты в поступи технического прогресса — латунные втулки на окончаниях осей и в ступицах колёс мгновенно сделали тележки очень удобными и лёгкими на ходу, потому что Великий Вождь приказал сплавить медь со свинцом и цинком. Свинец ушел к дну слитка, который из-за этого оказался неоднородным, а с цинком получилось твёрдое золото. Латунь.

Петя давно и надёжно не был способен охватить, а тем более возглавить все работы, как повседневного плана, так и исследовательские, отчего пытался устроить некую структуру, организацию. Прописать обязанности руководителей и принципы принятия решений по рутинным вопросам. Он уже приметил, что результаты в случаях необычных, ранее не встречавшихся, сильно зависят от личных качеств исполнителей. Зато действия, выполняющиеся регулярно, проходят более-менее успешно. И с удивлением обнаружил, что крупные поселения начинают в заметной степени жить своей собственной жизнью, неохотно посылая народ на работы, выполняющиеся в интересах всего племени.

Вернее — каждый раз выходило по-разному, но в целом стали заметны пробуксовки и отставания. Над людьми не капало, а потому появилось место для лени и даже прямого неподчинения. Питекантроп, не желающий валить лес мог прекрасно уйти на охоту, где пропадал не один месяц. Мог взять с собой товарищей, женщин и детей. Эта группа была способна вообще поселиться отдельно, построить дом и жить припеваючи, пользуясь полученными знаниями и навыками.

Были и другие люди, послушные и склонные к совместному труду. Некоторые просились в разведывательные путешествия, другие мирно кормили кур или рыхлили землю, третьи пару-тройку раз в год устраивали себе длительную самоволку, после чего довольно долго делали, что велят. Поэтому Петя перестал «нажимать» на развитие материальной базы, он больше присматривался к людям, к их поведению, размышляя о причинах тех или иных выходок.

Труды его перешли преимущественно в разговорную область. Тем более, что для этого возникли предпосылки:

Если раньше питекантроп, пришедший с охоты, показывал на костер и отдавал женщинам добычу, сказав только «пыц», что переводилось как «сготовьте скорее еды», то теперь он являлся к кухарке со словами: «Рыры, а из чего сегодня компот? Кстати, я свежего мяса принёс. Потушишь к ужину со сметаной?» То есть речь стала богаче и впитала в себя многие оттенки, передающие отношение человека и к собеседнику, и к обсуждаемым событиям.

* * *

Дочка Ола прислала весточку. Та самая, что осталась в бассейне Огромной реки, выйдя замуж в племени, говорящем на неведомом языке. Точнее, весточку принесли тамтамы — их гулкий рокот далеко разносился над гладью озера. Сначала Петя хотел использовать для телеграфии азбуку тюремного перестука, разместив буквы в клеточки и отбивая количество ударов, обозначающее позицию по вертикали и горизонтали, но кто-то из деток предложил несколько более скоростной способ применив два барабана — тамтам и тумтум, отличающиеся тональностью. Ноль — «там», а единица — «тум». И теперь три удара обозначают любую цифру из восьми используемых пэтакантропами:

Там-там-там — ноль. Там-там-тум — один. Там-тум-там — два. Там-тум-тум — три. Тум-там-там — четыре.

И так далее до тум-тум-тум — семь. А две цифры подряд позволяют иметь кодовую таблицу из доски (шестидесяти четырех символов) — букв, цифр, знаков препинания… но получилось всего сорок девять, потому что нулевой вертикали и горизонтали на шашечной доске нет, а восьмую позицию надо обозначать уже двузначным числом. Словом, сигналы с тройкой «там-там-там» появятся позднее, когда нынешние Петины современники согласятся с тем, что ноль — это тоже число, а вовсе не пустое место.

Основное же достоинство такой системы — в хорошей различимости «мелодии», когда передаваемый символ принимается без подсчета, исключительно по звучанию… лучших тамтамографистов часто просят «постучать» просто так «без букв», потому что у них получаются зажигательные ритмы, под которые весело двигаться — правда танцы довольно убоги. Но это только пока. Когда-нибудь Петя сильно обрадуется и отожгёт… или отожжёт, не помнит он как правильно. А эти древние обезьяны мигом собезьянничают…

Так вот, невидимый барабанщик сообщил о прибытии к Усадьбе говорящих на неведомом языке мужчин, принёсших записку от Огромной Реки, в которой дочка просила папеньку отвалить подателям сего столько соли, сколько те смогут унести.

— Твой внук Пэта уже ползает, — читал Петя прямо на слух. — Когда он станет хорошо говорить, то приедет к тебе, чтобы учиться на настоящего пэтакантропа. Мы построили много лодок и наше племя плавает по реке куда захочет. Юный Мук, женившийся на четырёх женщинах соседнего клана, считается Башефом (Очень вождём) трех в недавнем прошлом отдельных групп, которые теперь держатся вместе, но не смешиваются в одну. Это для того, чтобы все они не стали родственниками и не были вынуждены искать супругов своим детям в других племенах.

Мы доплыли до места, где Огромная Река впадает в Великую Реку, дальний берег которой почти не виден. По ней спустились до Солёного озера, всегда взволнованного настолько, что сильно раскачивает лодки. Оттуда мы вернулись обратно и снова стали двигаться вверх по течению, встречая на берегах людей, говорящих непонятно. Среди них есть сердитые и злые, а есть приветливые, но хитрые. Многие пришли с запада недавно — среди них живут ещё те, кто родился в низкорослых негустых лесах на берегах другой Великой Реки. Они рассказали, что там было хорошо, но стало мало дичи, потому что много охотников. Поэтому многие отправились искать территорий, богатых дикими зверями.

После передачи текста записки Тэкыла от себя прибавила, что гонцы принесли несколько карт, нарисованных на больших пластинах древесной коры и рецепты рыбных блюд для мамы Раки.

Отгремел далёкий тамтам на степном берегу, но вслед за этим заговорил другой — на гористом. Дежурный телеграфист из Мутного принял передачу из Камышина и теперь передавал её в Водопадную Долину и ближние прибрежные посёлки. Такая вот система связи образовалась у них в племени пэтакантропов. Она же — радиовещание, потому что азбуку знает уже каждый пятый. А умея читать, нетрудно расставить буквы по клеточкам, чтобы потом отсчитывать вместе с ударами барабана позиции по горизонтали и по вертикали.

На этот раз передача получилась длинная. Дослушав её, шеф-багыр огляделся. Отсюда, с площадки на крыше домика на сваях, поставленного примерно посредине озера на полпути от Камышина до Мутного, в свете нарождающегося утра виден лёгкий туман, лежащий над спокойной водой, и незавершённая постройка будущей обсерватории на недалёком низменном островке. Такое место выбрали потому, что из этой точки в любую сторону отлично обозревается чистый горизонт во все стороны. Горизонт, образованный гладью воды, то есть идеально горизонтальной и ровной поверхностью.

Это нужно для доказательства питекантропам положения о сферичности Земной поверхности. Сама же обсерватория — в значительной степени — планетарий. Её назначение — продемонстрировать древним людям взаимный ход планет, смену сезонов с изменением расположения Земной оси относительно направления на солнце и звёзды. Тут важно, чтобы любой неверующий смог сам измерить углы на макете и сравнить их с теми, которые наблюдаются в натуре.

Что же касается возможных подтоплений, так их на Длинном озере не случается — его уровень плавно снижается почти весь год, чтобы вернуться к наивысшей точке в период дождей. Это потому, что далеко на юге водная гладь сначала распахивается по огромному мелководному пространству, а потом теряется в песках. В них разведывательные группы ходили на такое расстояние, какое позволил запас взятой с собой воды. И ничего не нашли, кроме камней и пыли. Да, Бугристые равнины переходят в безбрежную по современным меркам пустыню. Ходили группы и в горы на востоке и севере. Видели высокогорные луга и безжизненные пространства, покрытые снегом и льдом. Там пока делать нечего.

Вниз по Реке вскоре начинаются плавни — мелкие извилистые протоки, на которые дробится русло, омывают бесчисленные островки, покрытые тростником, травой и кустарником. Там разведчики плутали до тех пор, пока начавшаяся засуха не вынудила их вернуться. Получился некий тупик — нет отсюда пути в восточном направлении. А с запада подкатывают волны переселенцев. Это не организованные племена, а бродячие группы совсем диких людей почти не знающих родства, не умеющих добывать огонь и только начинающих использовать каменные инструменты — дочка Ола выяснила это.

Она и маленький Мук были очень способными учениками. Пройдет время, и созданный их стараниями союз трёх бродячих групп образует в бассейне Великой Реки зародыш цивилизации — наверняка таскают с собой печку, в которой обжигают горшки, пробуя подряд все встреченные выходы глины. Но об этой мелочи она не написала.

Внизу раздался удар кресала — Чача поднялась чтобы развести огонь в печи и приготовить завтрак. А Пете пора бриться. Мыло у них «сварилось» уже давно, когда в жирном горшке оказался поташ, подсыпанный туда, чтобы его отмыть. А бритвы он сначала делал из стекла, но потом стал пользоваться латунными.

Когда завершил утренние гигиенические процедуры, от очага потянуло запахом еды, а на севере из-за горизонта показался парус. Это из Свайного везут новых учеников сюда в Обсерваторное. Гурд вчера тамтамграфировал, будто одна девчушка из этой группы всех обставляет в шашки — может быть из неё получится замечательная помощница Браге? Та тоже хорошо играет ещё с самого детства.

* * *

Сидящий напротив человек выглядит очень старым. Он действительно старше Пети лет на десять. Это Дант — вождь племени Недалёкой Северной Пещеры. Той самой, в которой родились Граппа, Чача и Рака. Но он им не родственник — он прогнал из этого удобного жилища племя Фота. То самое, что вскоре после потери крыши над головой заняло столь вдохновенно построенную Петей зелёную пещерку.

Такая вот история. А теперь эти люди поставляют малахит, но не говорят, где его берут, потому что им нужна соль. Нет, сходить в Бессточному озеру им нетрудно, однако они находят там только горькую соль, потому что солёную можно отскоблить с выпадающего на берег серовато-белого налёта исключительно в конце благоприятного периода и в начале сухого — это известно Петиным соплеменникам, но ни Дант, ни его люди этого секрета не открыли. Такой вот повод для развития взаимовыгодных торговых отношений.

— Пришли не люди с копьями и прогнали нас из нашей пещеры, — как и все питекантропы этот человек говорит очень коротко — в его языке вообще мало слов. И он рано состарился, потому что нерегулярно и неправильно питается, да еще и руки перед едой не моет. От этого он рыгает и шумно портит воздух. Тем не менее, продолжает разговор:

— Если твои охотники возьмут копья и придут к нашей пещере, не люди испугаются и убегут, потому что у тебя много сильных мужчин. А мы снова станем там жить и приносить тебе зелёные камни.

Итак, соседи просят военной помощи. Волна переселения, идущего с запада, докатилась и до них. Не люди — это тоже питекантропы, но говорящие на другом языке. Те самые, что в большом количестве появились в бассейне Великой Реки. Судя по всему, подобные события будут теперь происходить всё чаще и чаще и, рано или поздно, конкуренция за охотничьи угодья дойдёт и до здешних мест. А дальше дороги нет — на востоке отсюда снежные горы и безводная пустыня.

Получается — войны не избежать. Это, если посмотреть на вопрос традиционным взглядом вождя, заботящегося о своих соплеменниках. А, если посмотреть на это несколько шире? Ведь людей на планете нынче негусто. И особенно негусто их здесь, где куча свободных пространств, способных прокормить и в сотни раз больше народа, если его правильно организовать и приучить к более-менее осмысленному ведению хозяйства.

Напрашивается мысль — всосать в свой народ приходящие толпы примерно так, как он в своё время проделал это с несколькими здешними полустаями-полуплеменами. С другой стороны, если придут более-менее организованные группы, похожие на племя Фэна, самовольно занявшее хижину, или на стаю этого самого Данта, отбившую у Фота Ближнюю Северную Пещеру, их придётся останавливать силой оружия.

— Тыр, возьми проводника у Данта и отправляйся на разведку. Нужно пересчитать врагов. Гыр — собери мужчин с оружием в Свайном — потренируйтесь ходить в атаку плотным строем, а как только вернётся Тыр — выступим. Рон, узнай через тамтамограф нет ли сейчас в Усадьбе гостей с Великой Реки. Нам понадобится переводчик с языка захватчиков. Если, конечно, он совпадёт с тем, на котором говорит племя Олы и Мука. Ты, Дант, отряди человека, знающего где лежат зелёные камни, показать дорогу к ним нашим камневедам — потребуется сделать из них много крепких одежд, защищающих тело от копий и наводящих на противника ужас своим яростным блеском.

А мне пусть принесут пергамент и тушь. Нужно написать письмо в Речной Форт, чтобы были начеку. Как бы на них не напали такие же не люди. Наверняка найдутся желающие поселиться в их доме и завладеть лодками.

Отдав распоряжения, Петя призадумался о том, сколько важных работ прервётся из-за мобилизации мужчин. Ну да — делать нечего. Если сейчас промедлить, можно получить значительно больше проблем. Перед его внутренним взором невольно возникли образы диких питекантропов, бредущих через холмы в сторону Реки. Никто не знает, как они поведут себя, увидев постройки и лодки, поля сои и бродящих между плетнями кур. Голодные, небось, — подумалось отчего-то.

* * *

Первый вооруженный конфликт обернулся чистым курьёзом. Дело в том, что комендант Свайного посёлка Рон (Вообще-то, это дама средних лет, просто имя у неё такое) терпеть не может бездельников. Бездельниц — тоже. Она женщин, изгнанных из Ближней Северной Пещеры, отправила в Бугристые равнины собирать веничное зерно, потому что как раз сезон в самом разгаре. Мужчин же Гыр включил в состав боевого формирования, чем обрёк на строевую подготовку и плетение щитов.

Пока то, да сё, вернулись разведчики и доложили, что пещера пуста — завоеватели ушли из неё куда-то на юг, но след их затерялся в холмах. Поэтому не слишком нужную воинскую свеженатренированную часть отправили заготавливать топливо в леса на гористом берегу озера, раскидав мужчин-изгнанников по трём бригадам, а их женщины, после роспуска группы собирательниц, оказались кто где — ни дома своего, ни вождя, вот и приняли предложения новых подруг-пэтакантропок пожить у них. Разумеется, коменданты их быстренько паспортизировали, а деток определили в ближайшие учебные группы.

Наломавшие дров отцы заявили о желании отыскать родных, о чем над озером несколько ночей гремели тамтумы. Потом мужчин отправили к возлюбленным, где они и остались. Вождь «рассосавшегося» племени прижился в Свайном при кухне — он уже достаточно стар, чтобы не искать новых подвигов, если можно регулярно питаться только потому, что поддерживаешь огонь в нескольких очагах, да собираешь со столов посуду после того, как из неё поели.

Уж что-что, а всасывать в себя новичков Петино племя приспособилось на раз-два — это постоянная практика. Необученных взрослых быстро приставляют к простым работам, а детки попадают в жернова образовательной системы — то есть шашки, цифры, буквы для всех, собирательство, охота, земледелие, гигиена и репродуктивная система человека. Потом календарь — вот тебе и всеобщее начальное образование. Учителя? Их готовит сам Шеф-Багыр из числа наиболее сообразительных и тянущихся к знаниям. Многие потом совмещают педагогическую деятельность с трудами в аппарате управления или начинают проводить исследовательские работы, в которых используют помощь учеников.

Цивилизация, это не просто куча народа, это ещё и когда многие работают на то, чтобы немногие могли изучать неведомое, от которого ещё неизвестно, будет ли какая польза.

* * *

Вместо ответа на письмо, из форта на Большой Реке пришли сами его обитатели. Оказалось, что в окрестностях поселились люди, добравшиеся туда по суше — лодок у них не видели. Вот они и стали подкарауливать пэтакантропов, стоило тем отойти от постройки на охоту или за дровами. К чести незнакомцев следует отметить, что до смертоубийства их «приветливость» не доходила ни разу — поколотят до синяков или кровавой юшки, и отпустят. Умные. На приступ крепких стен не идут, и не доводят дело до желания отмстить смертью за смерть. Но жить не дают.

Не так уж примитивны эти древние люди. Хотя, при наличии возможности без особого риска для себя уничтожить чужаков, кто знает, удержались ли бы они от этого? Но Форт был выстроен сразу в расчёте на оборону — запросто его не возьмёшь. Хорошо ещё, что не попытались притвориться дружелюбными и не напали, сделав вид, будто просто поговорить пришли.

Глава 31. Первая война

Война — это сложный комплекс головных болей для главы государства. Начнём с простейшей — у Пети самая большая в мире армия. Он может поставить под копьё больше сотни человек. Один вид такой толпы способен обратить в бегство любое племя. Если действовать быстро, не давая неприятелю времени заключить союзы, можно вообще разогнать всех на недели пути вокруг.

Но:

Во-первых, ему больше хочется не разогнать, а согнать побольше народу в свои земли.

Во-вторых, собрав в один кулак множество мужчин, он тем самым этих мужчин отвлечёт от повседневных дел, которые тоже важны для племени пэтакантропов — планы-то надо выполнять, иначе — зубы на полку. А ведь до театра военных действий — Форта Большой Реки — два месяца пути. То есть придётся лишиться основных работников на треть года.

Наконец, под копьё встанут не только мужчины, но и юноши, и подростки — тут ведь любой сопляк полагает себя взрослым и ни за что не пропустит такого события, как большой поход. То есть будет прерван и важнейший процесс — обучение.

Ну да с этими проблемами можно справиться, послав к месту событий только экспедиционный корпус… человек пятнадцать. И подготовку к его отбытию провести тайно, не барабаня всеобщего сбора.

Кто возглавит армию — тут и думать нечего. Разумеется Шеф-Багыр. И не потому, что не желает никому отдавать славу великого полководца, а потому, что не способен поставить кому бы то ни было чёткой задачи. Если бы надо было просто всех вокруг Форта поубивать или распугать, то это понятно. Но ведь есть шанс решить проблемы дипломатическими методами. Например, для начала просто договориться с агрессорами о выкупе покинутого здания или даже об его аренде. Ну а уж потом… хи-хи… пустите лису переночевать в лубяную избушку.

Хотя, нет. Просто люди тянутся к сытой жизни. И, как выяснилось, если её как следует организовать, эту жизнь, не спешат бунтовать, даже будучи обречёнными на полную занятость. Правда, он тут никого не держит… Поскольку непонятно, как действовать и какого результата добиваться, то вести войско необходимо ему.

Ну и, наконец, уже на финальном построении, когда проверялось снаряжение, выяснилось, что неугомонная Граппа идёт с ним. После близнецов она подарила Пете ещё двоих парней, правда, каждого по отдельности. Так вот, младший молокосос уже отлучён от материнской груди и оставлен в классе Хруна при козах на начальном обучении. Так что походно-полевая жена нынче совершенно праздна и готова следовать за повелителем в огонь и воду.

Собственно, против именно Граппы он бы и не возражал — она очень хорошая охотница. Даже Гыр часто приглашает её на мероприятия по загону дичи, ставя обычно в засаду, поскольку из лука она стреляет отменно. Да вот беда — целая стайка юных жён остальных участников карательной экспедиции точно также намерена разделить со своими супругами тяготы и лишения походной жизни.

Пришлось рявкнуть — бабы остаются дома. А отряд налегке двинулся в холмы. Двенадцать быстроногих охотников несущих только оружие, и Шеф-Багыр во тринадцатых.

* * *

Вместо того, чтобы тащиться два месяца дошли за три недели. Налегке, часто бегом. Иногда впроголодь, что тоже прибавляло резвости. Пункты питания на много раз хоженом пути известны заранее — это речушки, где за несколько часов удаётся и наловить рыбы, и приготовить её, и поесть как следует. Ну и взять с собой на пару дней про запас, пока не испортится. Места, где растут сытные плоды тоже давным-давно известны — вот и не нужно ни провизию тащить, ни тратить времени на охоту. Так что темп движения держали высокий. А уж когда приблизились к форту — тут совсем иной стиль пошёл в ход. Крались на цыпочках оглядываясь и осматриваясь.

Агрессоры, как и ожидалось, поселились прямо в оставленном здании. Кур и поросят они давно слопали и теперь плавали по реке на захваченных лодках, ловя рыбу захваченными же сетями. Им было хорошо. А вот Петя сильно разозлился — не, ну натуральные паразиты. Убить их мало.

Кстати, действительно мало — это не фигуральное выражение, а внезапно возникший конкретный план. И не чересчур сложный, потому что чужаки ведут себя достаточно беспечно. Только дверь на ночь запирают старательно и никакой ночной стражи не выставляют, кроме пацанёнка, следящего за неугасимым огнём в очаге. Ну а тот, кто своими руками выстроил дом, всегда найдёт в него лазейку.

* * *

За несколько дней наблюдений установили, что воду чужаки пьют прямо из реки и не кипятят её. Никакой гигиены. Ещё заметили, что всегда после ужина мальчишка зачерпывает прямо с помоста пристани два обычных для Петиного племени восьмилитровых горшка — видимо после трапезы еду запивают, потому что за мытьём посуды никто ни разу замечен не был. Так вот, этот паренёк, войдя в оставленную распахнутой дверь, ставит горшки на пол, что не так просто, потому что они оба без ручек и несёт он их, прижимая к себе. Словом — чистая эквилибристика. Потом закрывает проход дощатым щитом и некоторое время слышно, как возится с запорами.

Вот тех пары минут, когда водонос уже вышел, но ещё не вернулся, как раз хватило шеф-багыру чтобы заскочить в дом и укрыться неподалеку от входа. А пока парнишка устанавливал распорки, плеснул в ёмкости заварки уже остывших сонных ягод — их вкус почти не чувствуется. Правильную дозу рассчитать было несложно, потому что объём сосудов стандартный. Укрываясь в неиспользуемой новыми жильцами нише для сандалий, он прислушивался к голосам, говорящим на непонятном языке, к шумным глоткам, к ритмичным звукам любви. Постепенно дом затих и стало можно осторожно выглянуть.

Мальчишка, следящий за огнём боролся со сном довольно долго, но и его, в конце концов сморило. И настало время отворить дверь товарищам. Видимо горшки были всё-таки не совсем полные, потому что дрыхли жертвы Петиного коварства крепко — только мычали невнятно, когда их вязали. Потом потребовалась куча работы — делали колодки на манер тех, в которых белые гнали по Африке чернокожих рабов.

* * *

Печальная колонна двигалась скорбно и обречённо. Мужчины, упакованные так, что ни вздохнуть, ни охнуть, злобно зыркали и брыкались, пытаясь побольнее лягнуть своих пленителей. За это их вполне цивилизованно перетягивали по спине не слишком толстыми прутьями, дабы не произвести членовредительства — Шеф-Багыр распорядился не портить будущих работников. Поведение женщин более соответствовало реальности — даже небольшие рауты проходили между ними и жестокими надсмотрщиками. Языковый барьер не слишком мешал установлению достаточно плотных контактов, а колодки на пленницах оставляли им возможность правильно встретить воздыхателя высоких своих достоинств, несколько недель лишённого нежного внимания. Развратное время, дикие нравы и полное отсутствие целомудрия.

Вскоре было отмечено странное свойство порабощённых — они очень напористо двигались в течение всего дневного перехода. В точности их энергичности понять не удавалось, но создавалось впечатление, будто они ужасно спешат. Впрочем, секрет оказался не слишком таинственным — народ торопился поужинать. Дело в том, что трескали все из одного котла, а готовили пэтакантропы добротно, хоть и сплошные мужики.

Ситуация стала ещё несколько более напряжённой после того, как через несколько дней прямо на дороге произошла встреча с командой женщин. Тех самых, которым вождь повелел оставаться дома. Они, как выяснилось, были послушны воли Пэты приблизительно дня три, прошедших в бурном обсуждении всей глубины неправильности принятого им решения. «Бабы остаются дома» — имеется ввиду. Осознав безмерную глубину допущенной шеф-багыром ошибки, девушки все, как одна, взяли свои походные луки и помчались объяснять вожаку, насколько он был неправ.

Догнать мужчин у них не получилось, но больше половины дороги они проделать успели, когда встретили возвращающийся отряд. Поскольку охотников сразу прибавилось, а к кострам встали женщины, старающиеся как следует накормить своих спутников жизни, качество кормёжки опять улучшилось — держать пленников голодными никому и в голову не пришло, а готовить для них отдельно — слишком много чести. Дело немного портила начавшаяся засуха, но в холмах она не так чувствуется, как в равнинах — тут лес всё-таки, и ручьи не настолько пересыхают.

За два месяца дороги начали понемногу понимать язык друг друга. Кое-кого расконвоировали, была пара побегов, но в целом, невольники со своей судьбой смирились и даже наладились занятия с детьми в походной младшей группе.

* * *

Самая малопривлекательная работа, это уборка сельскохозяйственных культур. Особенно муторно собирать хлопок — его коробочки редки, открываются в разное время и ваты в себе содержат крайне мало. Вот на эти делянки и загнали пленников, одев, обув и накормив. Те вскоре начали лениться, так им быстренько урезали паёк. Думали — сбегут невольники, но не дождались — привыкли они к регулярному правильному питанию настолько, что совсем перестали ценить личную свободу. Даже руки мыть перед едой приучились.

Ассимиляция новичков прошла быстро, уже через полгода их стало невозможно отличить от остальных, присоединившихся к пэтакантропам ненасильственным путём.

Гарнизон же форта на Большой Реке снова занял оставленное жильё и теперь не зевал, уделяя заметно больше внимания разведке окрестностей. Петя поставил перед личным составом задачу находить бродячие группы и привлекать их в своё объединение, которое пока рано было называть даже племенем. Хотя, некоторые признаки государственности в образовавшейся общности явно сформировались.

* * *

— Анализ, это когда узнаёшь из чего что-то состоит или как оно устроено, — втолковывает Петя слушателям. — Например, проанализировать табуретку можно внешним осмотром. Убитую крысу — при помощи ножа, а как проанализировать, например, воду?

— А как её проанализировать? — интересуется Чук.

— Не знаю, — «сознаётся» Петя. — Но, полагаю, что как-то можно. Ведь мы уже знаем про неё, что при нагревании она испаряется, а те, кто поднимался высоко в горы, могли видеть лёд или снег. В них вода превращается, если сильно остынет.

Это не первая попытка организовать академию наук. Надо сказать, предыдущие совсем не удались. Вероятно, не самых подходящих «кадров» собрал шеф-багыр для прошлого разговора о сущности вещей. Или не о том толковал? Нынче он хорошенько подготовился.

— Для начала давайте попробуем проверить моё утверждение о сферической форме Земли. Кто догадается, как это можно проделать?

— Надо идти всё время в одну сторону и, в конце-концов прийти в то же самое место, откуда вышел, — предложил Кын.

— По пути можно встретить горы, — возразил Пэл.

— Обойти их, и все дела.

— Знать бы, сколько придётся топать, — озадачился Чук.

— Да, неплохо бы прикинуть расстояние, — согласился Петя. — Кто догадается, как это можно проделать?

Переждав недоуменное молчание, начал подсказывать:

— Представьте себе, что мы находимся на поверхности сфероида. Для простоты будем рассматривать окружность, вернее, две точки на ней, расстояние между которыми известно. Если мы измерим угол между горизонталью и очень далёким предметом…

— …Зная угол, занятый дугой известной длины, определим и длину всей окружности, — встрял Пыво. Он в геометрии самый продвинутый.

Потом Петя наблюдал процесс планирования «эксперимента». Надо сказать, уловив идею, питекантропы принялись достаточно толково рассуждать о том, что угол нужно брать по Полярной Звезде, а дугу отмерять точно с севера на юг. И лучше всего это делать в Бугристых равнинах. Потом началось «проектирование» дальномера, построенного как прямоугольный треугольник, где один катет известен, а второй как раз и есть измеряемое расстояние. Этот самый катет выбрали равным пяти метрам по длине удобного для переноски бамбукового шеста.

Сооружённый прибор хорошенько проверили на берегу озера на горизонтальной поверхности, сравнивая его «показания» с результатами измерений верёвкой.

Надо сказать в здешнем километре пятьсот двенадцать метров — восемь в кубе. В метре шестьдесят четыре сантиметра. Зато сантиметр состоит из восьми миллиметров, равных примерно трём знакомым нам миллиметрам. То есть метр получается равным примерно полутора нашим, отчего километр примерно на четверть короче французского. Тем не менее, это стройная система, в которой аналог литра — кубический дециметр — имеет объём около восьми нынешних литров, за что называется «ведро». А его восьмая часть как раз и есть местный литр.

Петя нарочно не стал заморачиваться с производными от наименования числительного «восемь», а применил привычные приставки, описывающие десятичные соотношения размеров. Сам привык, а остальные и не знали, что он при этом схитрил.

* * *

Мерную дугу проложили от одной вершины холма до другой. Для начала что-то около десятка километров отмерили. Но разницу в углах расположения Полярной Звезды над горизонтом определить не смогли. То есть она как бы и есть, однако назвать цифру совсем никак не удаётся — меньше градуса, и всё тут.

Одни принялись удлинять дугу, а другие стали думать, как измерять малые углы. Потихоньку, шаг за шагом начали вычислять длину окружности Земного сфероида, то прибавляя продолжительности дуги, то всё более и более точно определяя угол на выбранную звезду. Вскоре получаемые значения стали колебаться где-то в окрестностях пятидесяти тысяч километров, что выражалось числом 150 000, если брать в восьмеричной системе. Оценив результат, Кын решил погодить с пешим походом вокруг шарика. Сказал, что этак дети без него вырастут, а тащить их в такую даль он не готов.

Так вот, после того, как удалось провести столь сложное измерение, гипотеза о шарообразности Земли и о том, что звёзды расположены очень далеко, более ни у кого сомнений не вызывала. Имеется ввиду та часть сообщества, что считается наиболее образованной — это уже с полсотни человек.

Глава 32. Битва за умы

Петя уже далеко не юноша — у него даже внуки появились. А вместе с ними и мысли начали копошиться в голове. Вот попал он в примитивный древний мир, в облик которого его трудами были внесены немалые перемены. Так, навскидку: керамика, заготовка продуктов на период бескормицы, режущий инструмент, начала гигиены, осознанный подход к процессу размножения… да разве всё упомнишь?! Но главное — образовалось нечто коллективное. Между питекантропами наладилось взаимодействие, позволяющее решать задачи, неподъёмные для одиночек или маленьких групп.

А ведь он — шеф багыр — не вечен. Пусть ещё нескоро, но наступит и его час. Кто же тогда продолжит начатое? Или, хотя бы позаботится о сохранении достигнутого? Хотя, по части прогресса сам Петя вряд ли сумеет чего-нибудь существенного присовокупить к уже совершённому — он попал сюда чересчур молодым и маловато знает. Маловато полезного для людей, живущих в период кануна каменного века.

Хотя, в области наук и технологий сами питекантропы уже способны на кое-какие продвижения и без посторонней подсказки. Его дело позаботиться о том, чтобы для этого сохранились благоприятные условия. То есть, организация, кормящая естествоиспытателей. Насколько он помнит из истории, в глубокой древности племена содержали специальных людей — шаманов. Считалось, будто они хранят сакральные знания.

Что такое сакральные? А такие, которые нужно держать в секрете, потому что так положено. Позднее, когда стали образовываться государства, такие же знания сохраняли втайне жреческие касты, допуская к ним только узкий круг избранных. Это здорово сдерживало ход прогресса, потому что хранителям секретов не было никакого резона широко распространять сведения, козыряя которыми можно было легко выдуривать себе обильную еду и другие блага жизни.

Так, если вернуться к вопросу об организации, способной содержать деятельность учёных, тут Петя почти ничего не знает из своей прошлой жизни ни о том, как собирали налоги, выделяя часть средств на поддержание научных школ, ни о том, как вообще функционировали огромные организации, именуемые государствами. Зато он немного знаком с образовательной системой, потому что вращался в ней с того момента, как помнит себя. Вот — единственное, что он может после себя оставить. Детские сады и школы, не просто доступные всем, но и обязательные для посещения чадами обоего пола. На этом и следует ему сосредоточиться.

И ещё следует похлопотать о том, чтобы у тех, кто будет жить потом, была мотивация.

Раскатал перед собой лист пергамента, обмакнул в тушь гусиное перо и вывел:

«Люди рождаются и умирают, прожив срок, отведённый природой. Главное из того, что остаётся после них — дети, выросшие, воспитанные и обученные так, чтобы ими можно было гордиться»

Подумал немного, и начал с красной строки:

«Самое полезное для каждого — это знания и навыки. Они позволяют выбирать то занятие и тот образ жизни, который приносит радость. Они дают человеку свободу, потому что образованному, просвещённому и умелому есть из чего выбрать — ему известно достаточно для принятия верного решения»

Ещё немного поразмышлял, а потом написал следующий абзац:

«Знания, хранящиеся в секрете — обычно, суеверия. Потому эти заблуждение и скрывают от остальных, что боятся: а вдруг их опровергнут? Ведь тогда секретничающие окажутся или дураками, или обманщиками. Настоящая же истина не боится проверки полемикой. Тому, кто узнал новое о природе вещей, почётно выслушать сомнения в достоверности постигнутого и практикой либо всесторонним рассмотрением публично убедиться в правильности или ошибочности сделанного заключения»

Ух, как-то слишком закручено стало получаться. Ну-ка, следующее положение стоит изложить попроще:

«Чем больше детей человек обучил, чем более обширные и глубокие знания он преподал тем, кто будет жить после него, тем большего уважения он заслуживает. Те же, кто не только наставляет и просвещает, но и приумножает знания об окружающем нас мире, почёт и признательность»

Посидел ещё немного, но больше ничего такого, что следовало бы добавить к изложенному, не придумал. Вернее, ничего годного для общих тезисов. Дальше пошла работа по созданию системы всеобщего образования, в которую должны попадать все без исключения детишки, оказавшиеся на территории пэтакантропов. Тут главное не упустить недорослей из состава «привлечённых» бродячих групп.

Но главное сейчас, всё-таки учебные программы. Вот за их составление и принялся шеф-багыр. Остальное погодит. Или как-то утрясётся в рабочем порядке.

* * *

Ветряк, установленный на западном берегу Длинного озера, гонит воду по бамбуковым трубам вглубь Бугристых Равнин. Здесь в долине, расположенной в десятке километров от большой воды, создан уютный оазис, где работает селекционная станция. Петя примчался сюда, когда узнал из письма Гхора, что, оказывается, злаки могут влиять друг на друга при помощи мелкой пыли, образующейся в них в период цветения.

После допроса с пристрастием и тщательного изучения записей присел на лавочку в тени и огорчённо вздохнул — знал же про опыление, а ничего питекантропам не сказал. Вот и пришлось им самим делать столь очевидное для него открытие. Это же, кажется, путь получения гибридных сортов растений, если он ничего не путает!

— Гхор! А ты пробовал использовать для посева семена, получившиеся от растений, опылившихся с соседней делянки?

— Конечно. А как бы иначе я приметил, что что-то тут не так?

— И как урожай? Выше или ниже? Или вкус лепёшек меняется?

— Урожай бывает и выше, и ниже. И вкус не меняется. Но листики немного иначе расположены и в устройстве колоса можно углядеть различия. Я уже начал примечать, что если пшеницу, привезённую с северного берега посадить рядом с низкорослой пшеницей от пятой пирамидки, то из семян низкорослой вырастают колосья с более тяжелыми и крупными зёрнами. Но у самих этих зёрен потомство бывает редко — низкая всхожесть. И сами растения опять смахивают на северный вид.

Сейчас решил проверить ещё несколько комбинаций. Один сорт у меня получился после отбора наскипидаренных семян. Так я его пробую сажать рядом с низкорослой, что от пятой пирамидки.

Поглядев на стопы исписанных дощечек, разложенных по внушительных размеров стеллажу, шеф-багыр заторопился в обратный путь — этому человеку он не в силах что-либо подсказать. Может быть, Гхор откроет какие-нибудь давным давно забытые им законы? Станет основоположником генетики, например? Введёт в обиход разные заумные слова вроде «гетерозиготный» или «аллель»

Увы, приходится признать, что питекантропская наука уже начала опережать уровень познаний среднестатистического среднеклассника двадцать первого века.

— Слушай, Гхор! А ты не примечал каких-нибудь закономерностей в свойствах растений? Имею ввиду по наследованию потомками признаков от родителей.

Питекантроп ушёл глубоко в себя и некоторое время задумчиво шевелил губами.

— Слушай, шеф! Ты что, подозреваешь, будто у растений получается похоже на то, как у людей? То есть, есть папа и мама? Похоже! — парень похмыкал немного про себя, а потом спросил невпопад:

— Говорят, ты опыляешь только опытных мамок, родивших не менее трёх раз? — и примолк ожидая пояснений.

— У меня голова большая, — смущённо сознался Петя. — Этот признак может быть унаследован ребёнком. Тогда при его рождении у матери может просто не хватить ширины прохода, чтобы выпустить плод наружу. Граппа и Брага очень страдали при рождении первенцев, и с тех пор я стараюсь с этим поосторожней обходиться.

* * *

— Много людей в лесистых холмах, — доносят тамтумы тревожную весть до слуха пэтакантропов. Много сейчас — это более шестидесяти четырёх, потому что до числа «доска» (восемь на восемь) уверенно считают практически все. А большие цифры знают пока немногие, но подобные математики считаются грамотеями и обычно не уходят далеко от поселений.

Пока Петя надевает сандалии, Граппа подаёт ему копьё и боло, а Рака — кошель с вяленым мясом и пресными лепёшками. Чача готовит к плаванию быстрый челнок с балансиром и парусом. Команда из академиков-астрономов уже собирается у мостков и занимает места на скамейках. Барабаны гористого берега еще повторяют «передачу», принятую с равнинной стороны, а парус уже влечёт катамаран на северо-запад в сторону посёлка Свайное. Водой вкругаля по озеру и реке до усадьбы или бунгало добраться получится примерно за то же время, что сушей через Бугристые Равнины. Но зато не натопавшись так, что ног под собой не чуешь.

В посёлке у истока Реки выяснилось, что людей к месту сбора проследовало больше, чем предполагал мобилизационный план.

«Не иначе, подростки самовольно выступили, — подумал Шеф-Багыр. — Рон могла пересчитать головы, торчащие из проплывающих мимо лодок, но расспросить о том, кто эти люди, она не догадалась»

Недоразумение разрешилось в Бунгало, где, собственно, и собирал армию главнокомандующий Гыр. Туда как раз подогнали из Усадьбы стадо бычков этого года, чтобы накормить ораву вооружённых мужиков. И по реакции ряда товарищей стало заметно — подобное зрелище для них в новинку. Чтобы такая уйма дичи послушно двигалась к месту, где её съедят!

Выяснилось, что много мелких групп «пристало» к небольшим посёлкам. Это происходило потихоньку и никакой реакции сверху не вызвало. Коменданты принимали на довольствие новых людей, приставляли их к делу и в рабочем порядке выправляли им паспорта. Какими-то заметными конфликтами этот процесс не сопровождался. Мальчишки могли подраться или женщины поскандалить — обычная рутина. Зато под знамёнами пэтакантропов собралось более четырёх досок вооружённых мужчин.

* * *

— Смотри, Пэта! — разведчик показал в сторону головы длинной колонны, тянущейся змеёй между холмами. — Они идут все вместе. Охотники вышли раньше, чтобы к моменту приближения женщин и детей уже добыть пропитание. Они буквально прочёсывают местность впереди. Поэтому трудно не попасться им на глаза.

— Судя по направлению, они выйдут к реке на день пути ниже по течению, чем Усадьба, — сообразил Шеф-Багыр. — Как полагаешь, эти люди знают, куда направляются? Они нарочно выбрали такой маршрут?

— Думаю, нарочно. Наверняка, отправляли разведчиков, чтобы всё осмотреть. Тех, кто таится, обнаружить трудно. Вот и получалось, что кто первым увидел другого, тот спрятался. Иногда они нас раньше замечали, иногда — мы их. Разговаривают между собой они на языке кыков.

Петя крепко призадумался. Вот видит он, что не стая полудиких питекантропов прёт в его вотчину, а вполне организованное и многочисленное… Племя? Воинство? Конечно, фланговых охранений не видно, хотя, может быть, что просто не видно. Или не дошла военная наука предкаменного века до такого приёма?

Между тем, легко убедиться в том, что идущие вытянутой «колбасой» люди не придерживаются равнения. Женщины несут корзинки скромного размера и небольшого веса. Ведут детей. Малыши едут на ручках. Подростки тоже видны, но немного. Но более всего удивительно присутствие в колонне пожилых людей. Понятно, что речь идёт не о ветхих стариках, а о тех, кому за тридцать, но выглядят они неважно, хотя вполне уверенно идут, не заставляя остальных ждать.

Одежды на них не видно, обуви — тоже. Хотя, что такое признаки материальной культуры по сравнению с признаками вполне определённой организованности!

— Понаблюдай, не показываясь, Гром, — распорядился Петя. — Я поговорю с гостями.

* * *

На тот факт, что выше по склону появился чужак, колонна среагировала. Раздались голоса, кто-то куда-то побежал, и уже через минуту несколько мужчин встали между незнакомцем и путниками. Положив на землю копьё, вождь пэтакантропов выпрямился, разведя в стороны пустые руки. Потом ударил себя в грудь кулаком и сказал всего одно слово: «Багыр».

Щуплые пареньки, составившие наспех собранный заслон, тоже сложили на траву свои зубочистки и двинулись на гостя с голыми руками, явно намереваясь пленить его. Петя сопротивлялся. Отталкивал лишних, а остальным навешивал люлей. Нет, не тумаками он награждал супротивников, а складывал на землю и прижимал друг другом, слегка выкручивая руки или ноги — против него они чистые кутята. Он нынче в страшной силе, отчего вынужден осторожничать. Но больше, чем троих ему просто не удержать — жилистые пацаны и вёрткие.

А колонна превратилась в толпу, услаждающую очи свои редкостным зрелищем. Потасовка получилась просто замечательная. Обступили и болеют за своих. Пареньки разгорячились, стали грубить. И кулаком норовят заехать в ухо, и локтем по рёбрам звездануть. Этих пришлось отшлёпать. Двое воспользовались заминкой и вцепились в руки, пытаясь повалить могучего противника. Наскочили несколько совсем мелких пацанят, повисли на шее. Вся эта куча-мала повалилась и покатилась, перепутавшись руками и ногами. С минуту ворочались, пыхтя и кряхтя пока Петя нашёл опору и стряхнул эту мелюзгу с себя.

— А ну, стоп! Хватит наскакивать, пока я никому ничего не поломал, — остановил он «представление». Всё-таки не совсем забыл кыкский язык.

Ребята послушно прекратили нападки и расступились перед подошедшим от головы колонны довольно пожилым мужчиной.

— Ты, наверное, Пэта? — заговорил незнакомец. — А я Крым, старейшина племени Твердолобых Баранов.

— Рад встретить тебя, Крым. Я, действительно Пэта. Скажи, зачем ты ведёшь так много людей к Реке? — кыкский язык заметно примитивней даже изначального варианта питекантропского. На нём удаётся выразить не особенно много нюансов и оттенков мысли. Тут получается только прямо в лоб спрашивать или отвечать.

— Наши охотники видели, что в тех краях много еды. Так много, что люди никогда не голодают. Нам захотелось жить так же сытно и вольготно. Мы собрались, и пошли. По дороге встречали много знакомых и родственников. Они присоединялись.

— Тогда почему вы двигаетесь не прямо к посёлкам, что на Реке, а взяли южнее? Туда, где никто не живёт.

— Потому что боимся не найти пропитания в месте, где кормятся другие. Вот и захотели оказаться там, где всё точно так же, но никто не охотится.

Петя призадумался. Больше двух сотен народу идёт. Только мужчин десятков семь. Эта орава традиционными методами собирательства выест всё прокормление на несколько дней пути вокруг своего становища максимум за пару суток. А потом? Заглянут к соседям? Ну уж нет! Воришки, побирушки или вечные гости ему без надобности.

С другой стороны, народ тут явно не намерен разбойничать.

— Такое дело, Крым. Чтобы всегда хорошо питаться, нужно выполнять правила совместного проживания. И первое правило — детки должны учиться у опытных наставников. Их достойные родители могут жить рядом с местами обучения и помогать добывать пропитание. Посоветуйся со спутниками. Те, кого устроят эти правила — милости просим. А других тут никто держать не станет.

Толпа, окружившая беседующих, зашумела — началось обсуждение. Петя не особенно хорошо понимал многоголосую перебранку, ведущуюся на языке, в котором он не твёрд. Отошёл чуть в сторонку, достал двухголосный свисток и засигналил засевшему в кустах разведчику:

«Мра ко мне с бумагами. Двух бычков подогнать к месту сегодняшней ночёвки гостей. Туда же всех грамотеев, что идут с войском. Кыков развезём по своим посёлкам»

Через несколько минут вдали заговорил тамтум головного охранения — распоряжение вождя доводили до личного состава.

* * *

— Неправильно ты, Папа-Багыр поступаешь, — дочка Ола в кои-то веки приехала в гости и сразу начала ругаться. — Я тебе лучших мальчиков и девочек присылала на обучение, а они через одного не возвращаются! Это же одно расстройство.

— А ты похорошела, расцвела! Небось, отбою от парней нет? Сколько уже внуков ты мне подарила?

— Не заговаривай мне зубы, Пэта. Пятерых. Старшего уже пора в обучение отдавать, а я боюсь, как бы не остался он тут у тебя навсегда в твоих любимых Бугристых Равнинах.

— Так Ола! Если они тебе так нужны, позови их обратно. Я ведь силой никого не удерживаю. Захотят, так и вернутся к тебе на Очень Большую Реку. Кстати, три девочки из последнего выпуска вернутся тогда, когда ты станешь возвращаться, непраздными. Родят тебе братиков или сестричек. И вообще, я этих посланцев твоих каждый раз уговариваю поехать к тебе, а только некоторые успевают здесь управиться по начатому какому-то важному делу. У Жбана, вон, работа по селекции корнеплодов какая интересная начата. Где он там у тебя в джунглях её завершит? Отведай вот корешок.

— М-м! Вкусно. Раньше ничего подобного не пробовала. Это правда Жбан вывел такую прелесть?

— Наставник его Глут вывел. Я попросил назвать это растение морковью. Семена её принесли с далёкого севера из-за высоких гор. А уже потом тут одно скипидаром обрабатывали, другое с мышиными хвостиками скрещивали. А на ужин будет у нас незнакомое тебе блюдо из белых зёрен, что растут сквозь воду.

— Ладно, хватит меня задабривать. Сама знаю, что ты не нарочно моих людей сманиваешь. Просто здесь как-то всё у тебя так налажено, что как будто само делается. Поговорю с тётей Брагой, попрошу меня научить, как правильно вести хозяйство.

Петя неохотно кивнул. Чует его сердце — сманит Ола от него младшую жену в свои влажные леса налаживать там размеренную жизнь. А ничего поделать не может. Коварные всё-таки создания эти женщины, хоть бы даже и насквозь доисторические.

Эпилог

Гриша очнулся от полудрёмы, разбуженный голосом автодиспетчера:

— Борт шесть нулей шестнадцать восемнадцать! Осталось сто километров до входа в зону, запрещённую для полётов. Примите решение об изменении пункта назначения.

Карта, выведенная на курсовой монитор, замерцала точками рекомендуемых посадочных площадок и выдала отметку положения легкомоторника. Внизу, в километре под крылом, тянулись покрытые густым лесом холмы, среди которых извилистые нитки дорог сплетались в причудливое кружево, при узлах которого высились разного вида постройки.

— А куда бы вы рекомендовали приземлиться? — обратился парень к невидимому автомату.

— Это зависит от цели вашей поездки, — хмыкнула диспетчерская любопытным женским голосом.

— Девушка от меня уехала куда-то к вам, в Бугристые Равнины. Хочу с ней словечком перекинуться.

— Уехала, это получается, сбежала. Даже номера телефонного не оставила? — продолжила допытываться незнакомка. — А хоть имя своё она тебе сообщила?

— Назвалась Тэки. Но потом, когда я стал её искать, выяснил, что полное имя Тэкыла Гыр Башеф.

— Вы уверены? — поперхнулась диспетчерская.

— Сам видел в кадрах с камеры наблюдения аэропорта.

Пискнул автопилот, обращая внимание пассажира на изменение курса. Линия, отмечающая на мониторе пройденный путь, прервалась в точке актуального места, а потом из неё протянулось продолжение, пересекающее мерцающую границу заповедной зоны.

— Диспетчером воздушного района введён новый пункт назначения — аэродром Усадьба, — доложил автопилот. — Подтвердите согласие.

— Девушка! Это вы меня пропустили в свою резервацию? С чего вдруг такая нежданная милость?

— Если ты добрался досюда, значит тебя легче убить, чем остановить, — откликнулся всё тот же женский голос. — И зачем, спрашивается, я стану человека напрасно мучить?

— Ты что, знакома с моей девушкой? — Гриша почувствовал себя заинтригованным.

— Мой брат — отец её младшего сына.

— Ты имеешь ввиду, что у Тэки есть ребёнок и не один? Потому что упоминание младшего подразумевает наличие старшего?

— И средний есть — девочка.

— А вот не надо ля-ля! Она сама ещё ребёнок!

— Много ты понимаешь! Впрочем, чего я с тобой спорю? Через пару часов сам всё узнаешь.

* * *

Аэротакси приземлилось, едва под крылом промелькнула скромной ширины речушка. Открылся вид на ограниченные прямыми линиями заплатки пашен, на безлесный простор, изломанный пересечениями пологих склонов, уходящий на востоке в бесконечность. Взлётное поле — ровная площадка, покрытая короткой пыльной травой — было ограничено с одной стороны проволочным забором, из-за которого на самолётик флегматично смотрели жующие коровьи морды. С другой — унылой на вид полоской ленивой воды, берега которой поросли осокой.

Подкатив к огромной бамбуковой хижине, покоящейся на высоком цоколе из природного камня, крылатая машина остановилась.

— Полёт закончен. Вы прибыли в Усадьбу — одно из старейших селений резервации Бугристые Равнины.

Дверка салона распахнулась, и Гриша выбрался на солнцепёк. Чувство было такое, будто оказался на раскалённой сковороде — настолько густым и плотным жаром веяло отовсюду, а сверху устало давило палящее солнце. Вытащил чемодан на колёсиках и подумал, что вряд ли его багаж охотно поедет по здешнему покрытию. Впрочем, от здания в его сторону направилась маленькая арба, запряжённая осликом. Животное вёл под уздцы малорослый мужичок с седой головой, обутый в растоптанные сандалии. Более никакой одежды на местном жителе не наблюдалось.

«Надо же, какие дикие тут нравы!» — подумал молодой человек и сделал вид, что ни капельки не смущён.

— Здравствуй, гринго, — приветствовал прибывшего абориген.

— А почему не сагиб? — поинтересовался парень.

— Потом что не стану я таскать твой чемодан. Сам грузи.

Забросив в кузов багаж, Гриша попытался сесть позади, но верхняя кромка борта не обещала седоку ни малейшего комфорта. Поплёлся вслед за повозкой. Благо, тут недалеко.

Тень внутреннего двора мгновенно принесла облегчение. Он и не понял сразу, как же ему было жарко. Переход от смягчённой климат контролем атмосферы салона самолёта к естественной среде этой местности хоть и произвёл яркое впечатление но, всё-таки не настолько, насколько наступившее чувство избавления от пекла — пара сотен метров открытого солнцу пространства вызвали испарину по всему телу. Ещё бы чуть-чуть, и вспотел, словно мышь.

— Кухня там, — махнул рукой встречающий. — А место себе подыщешь на втором этаже. Ну, забирай поклажу, да я и пойду.

В затенённом пространстве обширного двора, казалось, никого нет. А пространство, между тем, немаленькое, где-то десять на десять метров, не меньше. Оставив чемодан у стены, Гриша двинулся в сторону, откуда доносились аппетитные запахи. В столовую вёл проход через каменную стену прямо на уровне земли. Тут в полуподвальном сумраке угадывались столы и стулья.

Впрочем, угадывать особенно долго не пришлось — едва миновал проём, сверху плавно возникло мягкое сияние, наполнившее помещение ровным приятным глазу светом. Столик с краешку показался уютным, а женщина в белом переднике, глянув на вошедшего, поставила перед ним чашку плова и положила ложку.

— Приятного аппетита, гринго, — сказав это, она принесла гранёный стакан компота, после чего удалилась.

Заправившись в полном одиночестве, Гриша крикнул «Спасибо» куда-то в сторону внутренней двери и поднялся по лестнице на второй этаж. Тут, переходя из комнаты в комнату, убедился, что в здании отсутствуют коридоры или запирающиеся двери. На полу то там, то тут лежат заправленные постели, часто двуспальные. Людей нигде не видно. Впрочем, откуда-то доносились голоса — вот туда он и двинулся.

Просторный бассейн под лёгким полупрозрачным навесом просто кишел от человеческих голов. Немудрено, что в такую жару все собрались именно здесь. Нужно срочно разыскивать в багаже плавки.

* * *

То, что дикари купаются нагишом, никакого удивления не вызвало — на то они и дикари. В остальном же — вполне адекватные ребята. Тут вообще собрались все возрасты от сосунков до людей преклонного возраста. Никто и не думал работать — все нежились в прохладе. Детвора возилась, брызгаясь и визжа. Народ постарше возлежал у самой кромки воды, время от времени свершая обмакновение всего тела с последующим выходом на сухое место. На Гришу, медленно плавающего среди голов, торчащих из воды, особого внимания не обратили, а на вопрос о том, не видели ли они Тэки, все отвечали отрицательно.

Тем не менее, чувства отчуждённости или чужеродности среди этого народа не возникло. Прибывшего взяли с собой на ужин — какой-то барабанный сигнал пророкотал из динамиков, и все разом сорвались в столовую. Потом незнакомый парень указал свободное место в одной из комнат, куда притащили замечательный тюфяк, подушку и простыни.

Однако, на вопрос о том, где он может отыскать Тэки, ни один из пребывавших здесь людей не ответил. Она сама пришла ночью:

— Нашёл-таки меня, мой сладенький, — только это и сказала. Потом они некоторое время были заняты, после чего уснули.

Утром она поднялась рано и ушла без единой нитки на теле, словно настоящая питекантропка. А Гриша лежал, наблюдая за тем, как пробуждается огромный дом, как поднимаются с тюфяков люди, куда-то идут, что-то на себя надевают из вещей, развешенных на стенах.

— Не разлёживайся, гринго. Тартильи остынут, — буркнула, пробегая мимо, вчерашняя кормилица.

— Разве могут остыть еще не приготовленные тартильи? — недоверчиво промычал молодой человек.

— Разве, у тебя есть основания полагать, что они ещё не приготовлены?

Так ничего и не поняв, парень отправился в столовую одетый в одни плавки. Это для того, чтобы не слишком выделяться на общем фоне. Однако, тут его ждал облом — народ сидел облачённый в майки и шорты. Мужчины расчёсаны, женщины причёсаны, и над всем этим витают незнакомые, но будоражащие аппетит ароматы.

— Попробуй вот этот соус, — соседка справа пододвинула к нему изящной формы не украшенную никаким рисунком чашечку.

— Не вздумай, — попытался отговорить мужчина, сидящий напротив. — Это же соевый отстой. Вот, отведай горячего тминового.

Действительно, тёплые мягкие лепёшки так и таяли во рту. Народ макал их в разнообразные соусы, посыпал тертым сыром или сложными составами, в которых чувствовался привкус вяленых фруктов и орехов. Любителям острого или кислого тоже было чем себя порадовать. А потом все разошлись.

Люди сновали туда-сюда явно куда-то собираясь, судя потому, что все переодевались друг у друга на виду совершенно безо всякого стеснения. Тэки снова нигде не было, зато о ней многие упоминали, переговариваясь между собой. Возникло чувство, что или студенты собираются на занятия, или учёные на научную конференцию, потому что звучали названия учебных предметов или исследовательских направлений — это ведь сразу и не поймёшь.

Потом толпа повалила в аудитории, расположенные где-то в цокольном этаже, и Гриша последовал за парой девушек, говоривших, что они не упустят случая послушать вводную лекцию Тэки. То есть, держась этих щебетуний, имеешь шанс снова встретиться с целью своего приезда. Гриша всё еще не разобрался в том, куда он попал и что здесь делают все эти люди, но ощущение учебного заведения крепло с каждой минутой.

К тому же сложилось чувство глухоты потому что в динамиках то и дело звучали барабанные команды, на которые все реагировали, а новый в этих краях человек не понимал, о чем вещает это мягкое рокотание. Просто шёл туда же, куда валила вся толпа.

* * *

А завалила топа в просторную аудиторию-полукруг, похожую на античный амфитеатр с поднимающимися к краям ступенями, на которых установлены скамьи. Народу очень много — всем тесно. Гомон, разговоры, смешки…

— Шеф-Багыр и Гыр Башеф, — вполне понятно произнесли динамики.

Шум мгновенно утих, и все взоры обратились в сторону установленной в «фокусе» амфитеатра кафедры. К ней проследовали вчерашний мужичок-возница и Тэки, пропавшая спозаранку неведомо куда. На этот раз, как и все, в футболках и шортах. В принципе, ситуация для Гриши заметно прояснилась: Маленький человечек, судя по слову «шеф» в титуле — местный бугор, царёк туземный. А Тэки — его дочка — принцесса. Причём, тоже шеф, но с непонятной приставкой спереди.

Здесь и сейчас они собрали подданных своего опереточного государствица чтобы держать перед ними какую-то ритуальную речь.

— Приветствую членов правительства, слушателей управленческих курсов и школяров, — заговорила Тэки в то время, как мужичок присел за пристроенный к кафедре столик и занялся торчащими из него кнопками. Пригас свет, а на экране появился текст:

«Энциклопедия вычислительной техники, издательство Московского университета, год 2013 от Р.Х…

„Принципы построения вычислительных систем, Введение“

Нет такой отрасли, куда бы не проникли современные вычислители — они стоят у вас на столе, они рассчитывают погоду на завтра, управляют вашим автомобилем или системой климат-контроля жилища.

Но, как ни странно, принципы, на которых они построены — были известны всегда. Это так называемая там-тум система счисления, созданная в незапамятной древности, если верить сказаниям племени питекантропов из ЮВА, шеф-багыром Пэта, (само существование которого также сомнительно, как и его подпись под оригиналом первого варианта программы начального образования). Она помогла первобытным племенам питекантропов переговариваться на огромных расстояниях, ведь „голос“ там-тумов, от которых она и получила название, в тихую погоду был слышен за доски километров. Сохранившиеся с тех времен записи говорят, что от океана до океана сообщение в хорошую погоду могло быть передано всего за одну ночь.

Много позже там-тум система вызвала к жизни двоичную логику (так же иногда называемую алгеброй там-тума). А затем появились первые механические вычислители самых разнообразных систем. И здесь использование элементов, занимающих всего два положения (в соответствии с алгеброй там-тума) позволило сделать гораздо более простой и надежный механизм, в отличие от использующих колеса и рычаги, занимающие все восемь положений — от нуля до окта.

С изобретением же электронных переключателей стало ясно, что эта система идеально подходит для создания мощных сверхбыстрых вычислителей»

Пауза в выступлении явно была рассчитана на то, чтобы присутствующие прочитали сообщение и немного усвоили его смысл.

— Итак, — продолжила Тэки, — наблюдается очередной сдвиг в сознании большого мира. Восприятие реальности существования Пэты по-прежнему подвергается сомнению со стороны официальной научной общественности, но русские уже делают это не акцентировано, а, как бы, используя стандартную оговорку. Надо признаться, эта тенденция в последние годы всё чаще тревожит умы наших аналитиков.

С развитием транспорта географическая удалённость перестала служить нам надёжной защитой от внешнего вмешательства. Операции прикрытия, проводящиеся для туристов на театрализованных площадках бантустанов тоже теряют эффективность, потому что богатенькие Буратины со всего мира, пленённые «простотой нравов», не жалея никаких средств, начинают селиться в местах, рассчитанных только на временное проживание гостей.

Архивисты, как мухи на мёд, слетаются к нашим архивам и проявляют завидную настойчивость при их изучении. Все эти тревожные симптомы указывают на приближение момента раскрытия главной тайны нашего сообщества — что наша цивилизация старше общечеловеческой на более чем сотню тысяч лет и технически далеко ушла вперёд.

Поэтому прошу всех учитывать сей прискорбный факт при планировании любых действий.

Гришу так и пёрло от истинно папуасской непосредственности выступающей: Да какое дело большому миру до того, что некое изолированной племя тысячелетиями совершенствовало технологию заточки каменных наконечников!

Сидящий рядом пацанчик старшего дошкольного возраста, который как-то очень часто попадался на глаза, деловито настучал несколько слов на своём коммуникаторе — он как раз к сказанному отнёсся серьёзно и дальше слушал выступление с неослабным вниманием. Гришу же весь этот многозначительный трёп далее нисколько интересовал.

— Слушай, парнише! А чего вы все вчера были такие благостные, а сегодня стали деловыми и серьёзными?

— Сухой сезон закончился, — ответил мальчуган и снова обратился во внимание.

— Сухой сезон — это что?

— Время петь и размножаться, — пробурчал паренёк.

В это время со стороны кафедры прилетел пущенный меткой рукой Тэки сандаль и угодил Грише точно в лоб. Намёк он понял и более никого не отвлекал. Зато сам мстительно заснул, демонстрируя своё отношение к разворачивающемуся фарсу.

* * *

— Слушай, Гриша! Ты — человек своего мира, и я ничего с этим поделать не могу. Поэтому пребываешь в заблуждении, воспитанном в тебе всей системой общечеловеческих ценностей — считаешь, что влюблён в меня и не намерен отступаться, — после «лекции» Тэки взяла парня «за пуговицу» и повлекла по коридору, выкроив, видимо, время для обстоятельного разговора. — Так вот, мне необходимо приоткрыть перед тобой завесу тайны, не разрушая твою уязвимую психику.

Для начала — тебя для меня довольно долго подбирали в расчёте на потомство с хорошей наследственностью. Так что наш короткий роман должен был прекратиться сам собой — просто ушла девушка, оставив записку, что всё кончено.

— Постой! Ты хочешь сказать, что тебе со мной было нехорошо!? — попытался возмутиться Гриша.

— А вот не надо устраивать мне тут театральных сцен. Хорошо было. Так хорошо, что я не против продолжения — собственно, поэтому ты и здесь. Однако, это для тебя совершенно шоковая ситуация. Понимаешь, мы столь долго и старательно живём по совершенно не тем правилам, которые приняты во всём мире, что выглядим для остальных законченными дикарями. А всё — наоборот. Но доказать тебе это я могу только одним способом, — Тэки что-то нажала на зажатом в руке пульте, после чего пол под ногами пошёл вниз, будто площадка лифта.

Прибыли они в просторную хорошо освещённую подземную полость, где свободно разместился крупный самолёт, в который Тэки и завела спутника. Прямо в пилотскую кабину с двумя креслами, которые они и заняли.

— Автопилот! Пункт назначения — станция «Чача». Режим движения — обычный. Выполнять, — произнесла она деловито.

Привязные ремни выскочили из подушек кресла и зафиксировали пассажиров.

— Корабль загерметизирован, — сообщила автоматика. Потом пошел бесшумный разгон, отчего перегрузка заметно вдавила людей в спинки. Картина стен подземной полости скользнула за спину, и впереди раскрылся наполненный струями тропического дождя простор. Впрочем, облака быстро остались ниже, а яркое небо начало стремительно темнеть, открывая взору звёзды. Вскоре можно было полюбоваться на огромный земной шар, оставшийся далеко внизу, а к горлу подкатил ком от наступившей невесомости.

— Хочешь об этом поговорить, — Тэкыла Гыр Башеф скосила на спутника заинтересованный взгляд.

Гриша успешно подавил рвотные позывы и ответил вполне осмысленно:

— Тут и говорить-то нечего. Всё понятно. А к другим звёздам вы летаете?

— Несколько автоматов вернулись от соседних систем. Привезли довольно интересные данные.

— А зачем мы летим на станцию Чача?

— Хочу показать тебе несколько технологических линий, чтобы ты развеял в душе своей тьму неведения. Всё равно мне от тебя не избавиться… да и не хочу я от тебя избавляться. Опять же сынок наш будущий будет рад общению с тобой.

— То есть, ты от меня забеременела и сбежала! — вдруг до Григория дошло, что его использовали в качестве производителя.

— Только не делай из этого трагедии, — остановила его девушка. Тебе это было не трудно.

Парень помолчал немного, глотая возникшую в душе обиду.

— Ненормальные вы тут все, — вдруг сказал он примирительно. — А чем, как ты полагаешь, я стану тут заниматься?

— Ты хороший сыщик. Может быть лучший. А при научных исследованиях часто приходится складывать картинку из достаточно разрозненных сведений. Особенно это касается малоизученных направлений. Поэтому трудоустроить тебя — не проблема. И вообще у нас до прибытия на место осталось около получаса. Давай-ка займёмся этим самым. Никогда не пробовала, это делать в невесомости?

— И я не пробовал, — привязные ремни «отпустили» молодых людей и не помешали им взяться за руки.

одной

сырье для получения тугоплавкого стекла-это… варианты: 1)чистый песок 2)кварцевый песок, сода и известняк 3)кварцевый песок, поташ и известняк 4)поташ, оксид свинца и песок

Оглавление

Глава 1 Новая обстановка

Глава 2. Всё нехорошо

Глава 3. Колодец

Глава 4. Верёвки

Глава 5. О пользе мяса

Глава 6. Строительство

Глава 7. Размышления о Тузике

Глава 8 Мир посмотреть

Глава 9. Дикарка

Глава 10. Новый дом

Глава 11. Степь, вода, дорога

Глава 12. Новые реалии

Глава 13. Физиология

Глава 14 Жизнь налаживается

Глава 15. Великий путь

Глава 16. Про баб-с

Глава 17. Долгий разговор

Глава 18. Жизнь меняется

Глава 19. Кого ещё принесло?

Глава 20. Так вот, кого принесло!

Глава 21 Тарарам

Глава 22. Проходной двор

Глава 23. Большая охота

Глава 24. Ещё год пролетел

Глава 25. Хм! Как-то неожиданно всё

Глава 26. Долгие сборы

Глава 27 Золотая кочерга

Глава 28. Пэтакантропы

Глава 29. Дальний Запад и Ближний Восток

Глава 30. Материальная база

Глава 31. Первая война

Глава 32. Битва за умы

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg