«Чайка»

Алекс Бор ЧАЙКА Романтическая фантазия из прошлой жизни

Посвящается Анжелике, без которой этот рассказ никогда бы не был написан, с благодарностью и в память о прошлой жизни, которой уже нет и никогда не будет.

1

На высоком берегу Реки стоял маленький Мальчик. Позади остался пионерский лагерь с чарующим слух названием «Каравелла», оно вызывало в памяти легенды о древних мореплавателях, жестоких пиратах и таинственных кладах… А сам лагерь был надёжно спрятан от посторонних глаз высокими-высокими соснами, так похожими на мачты бригантины…

Но лагерь был позади, а впереди открывался необъятный поднебесный простор и быстро несла свои тёмные воды Река…

Администрация лагеря строго-настрого запрещала пионерам даже близко подходить к Реке. Начальник лагеря, маленькая и сухая женщина с глубоко посаженными злыми болотно-зелёными глазами, сказала на первой линейке, во время открытия лагерной смены:

— Река есть место повышенной опасности! Сегодня вы спокойно плещетесь у самого берега, а завтра там же вы сможете угодить в подводную яму. И это, повторяю, у самого берега! Это во первых. А во вторых, водовороты. Два года назад здесь утонули две маленькие девочки. Пошли без спроса купаться, и угодили в водоворот! Поэтому, дети, если вы не хотите горя вашим мамам и папам, не смейте и думать о Реке! Вам понятно? Я предупреждаю вполне официально: если я не приведи господь узнаю, что кто-то из вас гулял у Реки, пеняйте на себя! Мигом вылетите из лагеря! Это дома вы можете делать всё, что вам заблагорассудится, а здесь не что-нибудь, а пионерский лагерь, и дисциплина должна быть единой для всех без исключения!..

А вожатый того отряда, куда попал Мальчик, сказал проще:

— Увижу кого у Реки — мозги вышибу! Ещё отвечай за вас, полудурков!

С нарушителями лагерной дисциплины действительно не церемонились: на первый раз оставляли без обеда, заперев на два-три часа в кабинете начальника лагеря. Наказание ждало всех: несмышлёного семилетнего мальчугана, закатившего утром истерику — «Не хочу-у-у на зарядку-у-у-у!..», и почти взрослого парня, который курил тайком, спрятавшись за клуб с чудесным названием «Чебурашка» или уходил куда-то после отбоя в компании таких же больших парней и девушек… Двоих после такой прогулки начальник лагеря обвинила в чём-то не хорошем и отправила домой. «Это чтоб остальным неповадно было, — объяснила она. — Ещё не хватало, чтобы вверенный мне пионерский лагерь превратился в публичный дом…» Мальчик не знал, какой дом называют публичным, но понимал, что это что-то очень плохое, о чём не следует говорить вслух при маленьких детях… А громкоголосая начальник лагеря орала об этом на утренней линейке, визгливо добавляя: «Пеняйте на себя, если я узнаю, что кто-то ночью уходил за территорию! Я со всеми разберусь! А если кого увижу у Реки, пеняйте на себя!..» «Пеняйте на себя» было любимым выражением начальника лагеря, и её так и прозвали — «Пеняйте-На-Себя». «Вот скажу Пеняйте-На-Себя, она тебе даст…», «Атас! Пеняйте-На-Себя идёт!..»

Мальчик тяжело вздохнул: вот и ему придется пенять на себя, если кто-нибудь расскажет начальнице, что он ходил без спроса к Реке. И тогда хоть плач, хоть кричи — не поможет… А чего её бояться — Реки то?

Коварной река была в прошлом году, когда Мальчику было семь лет, и он впервые приехал отдыхать в «Каравеллу». Тогда Река показалась ему огромной-преогромной. Как море. И водовороты были огромные, страшные… И в них на самом деле утонули две маленькие девочки…

Но в этом году где-то в верховьях Реки построили плотину, и она обмелела.

Теперь Реку спокойно можно было перейти вброд, воды будет по пояс взрослому человеку. Так утверждали деревенские мальчишки, которые приходили в лагерь с того берега Реки, хулиганить. И так считала грозная Пеняйте-На-Себя, и так говорили все воспитатели и вожатые. И прогоняли деревенских.

Но это было несправедливо, потому что хулиганили в лагере большие мальчишки из соседнего Посёлка, который был недалеко от лагеря.

Большие мальчишки в лагерь приходили после отбоя, когда начинало темнеть, собирались в «Чебурашке», пиои водку, ругались, громко кричали, дрались.

Даже стёкла иногда били… Даже милиция приезжала их забирать…

А мальчики из-за Реки ничего плохого не делали, они были хорошими и приходили в лагери играть. Но взрослые ничего не понимали и прогоняли их.

— Здесь пионерский лагерь, а не проходной двор! — визжала, брызгая слюной, Пеняйте-На-Себя, едва завидев босоногих загорелых чужаков. — В лагере не место посторонним! Живо убирайтесь! И если я ещё раз увижу вас здесь, то пеняйте на себя!

И «деревенские» разбегались врассыпную — только пятки сверкали!..

Они прятались в густой траве, что росла на речном берегу, и когда Пеняйте-На-Себя, устав кричать, уходила в свой кабинет или в столовую, распределять обеды, заречные мальчишки тут же покидали свои зелённые укрытия, и приунывший было лагерь снова наполнялся задорным мальчишеским смехом…

Мальчик не дружил с деревенскими, он почему-то боялся их. Ему казалось что они не только не примут его в свою компанию, но и прогонят его. Может быть, даже побьют. И скажут вслед что-то очень обидное и плохое. И будут смеяться, когда заплачешь… Как это делают ребята из своего же отряда, которые с раннего утра и до отбоя не дают проходу, доводят его до слёз, а потом кричат: «Плакса-вакса гуталин, на носу вонючий блин…» Обидно… И вожатым не пожалуешься, потому что сразу станешь ябедником, а за это могут и «темную» в спальне устроить… Не так больно, сколько обидно… А если мама на выходной приедет, как ей объяснить, откуда взялся синяк под глазом? «Какой ужас! Тебя побили! Ах, я всегда говорила, что в лагере одни хулиганы!..»

Мальчик снова вздохнул и оглянулся на лагерь, скрытый корабельными соснами. Яркое солнце ослепило глаза, и Мальчик зажмурился. Да, трудно жить, когда вокруг тебя так много плохих людей. Когда их очень много, а ты только один. Конечно когда можно было вызвать обидчика на честный бой, один на один, тогда, может быть, он бы и справился… И мама бы ничего не узнала, если бы после драки у него не осталось синяков и шишек… А когда один против всех и все против одного, и всегда стараются напасть впятером… Тут уж, конечно, убежишь, куда глаза глядят, только бы оставили в покое, не приставали… И когда эта долгая смена кончится?

Скорей бы домой, к маме…

Какое-то небольшое, почти прозрачное облачко незаметно подкралось к солнцу. Дунул озорной ветерок, и высокая, по пояс, трава колыхнулась, слегка коснувшись ссадины на разбитой коленке. Было немножко щекотно… И приятно… Казалось, что зелёные травинки, тоненькие, почти прозрачные, так что видны линии прожилок, не просто щекочут его, повинуясь порыву доброго ветерка, а жалеют его, гладят по коже, словно говоря: «Не грусти, маленький Мальчик… Скоро всё будет хорошо…» И ветерок так приятно перебирает волосы на голове, словно это не ветер, а добрая мамина рука приголубила, провела мягкой ладонью по волосам… И сразу стало как-то очень легко на душе, исчез куда-то вязкий страх перед врагами, и ты уже совсем не боишься ни злой Пеняйте-На-Себя, ни вредных ребят из твоего отряда.

Ничего-ничего не боишься….

Мальчик улыбнулся. Толкнул носком сандалии камешек, притаившийся в травяных джунглях. Он нехотя вылетел из своего убежища, и, описав небольшую дугу упал. Но Мальчик не услышал всплеска. Обмелев, Река отступила от берега, и вдоль обрыва протянулась широкая песчаная полоса. В песке часто попадались ракушки и красивые камешки. Ребята из лагеря искали их вместе с деревенскими мальчишками.

Тайком от вожатых, конечно…

А сейчас берег был пустынен. Ничего не нарушало знойного безмолвия полуденной дремоты. Даже на том берегу Реки, где с высокого холма спускалась к воде маленькая деревушка с полуразрушенной церковью, не видно ни души. И если бы не чайки, парящие над водой, можно было подумать, что ты остался один в этом большом мире…

Чаек было очень много, не сосчитать. Они беспорядочно носились над водой, то взмывая в голубое поднебесье, то камнем бросаясь вниз, к воде. И только одна чайка, — очень маленькая, с розовой грудкой, — низко-низко летала над самой Рекой, почти касаясь воды чёрными крыльями. Летала и плакала. Так, во всяком случае, показалось Мальчику. «Наверное, ее тоже обидели…»

— решил он. Хотя и не знал, обижают ли друг друга птицы, или только люди бывают такими…

Чайка плакала так жалобно и протяжно, словно звала кого-то. А другие чайки, что летали вокруг, не обращали на неё никакого внимания. Ни одна не подлетела к ней, не спросила на своём птичьем языке: «Что случилось, подруга? Отчего ты так горько рыдаешь? Может быть тебе нужна помощь?».

Быстрокрылые птицы стремительно проносились мимо своей подруги, не обращая на нее никакого внимания…

Мальчику стало жалко несчастную птицу. Он протянул к ней тонкие загорелые руки, и громко крикнул, чтобы услышала его грустная птица:

— Не плачь, чайка! Ну прошу тебя, не плачь! — и гулкое эхо понесло его крик в поднебесье. — Не плачь! Мне тоже очень и очень грустно, но я же не плачу!

А у самого по щекам текли капельки слезинок, оставляя предательские солёные борозды…

А чайка по прежнему с плачем носилась над тихой водой, и не было дела другим птицам до этого плача.

Чайка, наверное не слышала добрых слов Мальчика. А если и слышала, то не поняла — разве ведом птицам язык человеческой речи? И по прежнему металась над серой водой, выкликая жалобные звуки, и Мальчику показалось на миг, что слышит он человеческие слова в надрывном птичьем крике — «Где ты? Где ты? Где ты?» — кричала птица…

Кричала, словно звала кого-то кто был сейчас очень и очень далеко…

«Ну зачем ты плачешь, чайка? — шептал Мальчик, глотая ненавистные слёзы. — Ну прошу тебя, не плачь…»

Но чайка не слышала Мальчика. И плакала…

И вдруг — как неожиданный, а оттого пугающий удар грома — чей-то громкий голос раздался за спиной:

— Что ты здесь делаешь?

Мальчик вздрогнул всем телом, почувствовал как по спине побежали предательские мурашки.

Затравленно обернулся, ожидая самого худшего…

Так и есть!

Вожатый! Из шестого отряда…

И как тихо подкрался…

Вот если бы раньше его заметить, тогда можно было бы спрятаться в густой траве. Трава высокая, как в джунглях. Пройдёшь совсем рядом — и не заметишь, что кто-то прячется…

— Э, да я вижу, у тебя глаза на мокром месте, — протянул вожатый. — Что случилось? Тебя обидели?

Мальчик часто зашмыгал носом.

— Ну, а это, по моему, вообще не серьёзно, — развёл руками вожатый. — А ну-ка, давай быстро суши влагу! — повелительно, но с доброй улыбкой на молодом лице сказал он.

Мальчик послушно размазал кулаком слёзы по щекам и осторожно поднял покрасневшие глаза на вожатого.

Это был парень лет двадцати, или чуть больше, белобрысый, с непокорным вихром на самой макушке, как у озорного мальчишки из сказок Крапивина.

Голубые глаза смотрели приветливо и по-мальчишески задорно… Мальчик сразу понял, что этот большой человек очень хороший и бояться его не следует. Раз он сразу не схватил за ухо и не повел разбираться, значит не будет этого делать совсем.

И, словно прочитав мысли Мальчика, и поняв, что его сейчас тревожит, вожатый приветливо улыбнулся и сказал:

— Ты меня не бойся. Никто ничего не узнает…

И приложил палец к губам. Дескать, все останется между нами…

— А я и не боюсь, — смело ответил Мальчик.

— Вот и отлично, — улыбнулся вожатый. — Давай будем на «ты»? Не против?

Мальчик радостно кивнул.

— Звать-то тебя как? — спросил вожатый, и после того, как Мальчик назвал своё имя, удивлённо присвистнул:

— Ты смотри… Тёзка, значит? А теперь рассказывай, почему сырость развёл в неположенном месте? Опять с ребятами повздорил?

— А откуда вы знаете? — опешил Мальчик.

Вожатый-тезка нахмурил белесые, выгоревшие на жарком летнем солнце, брови:

— Ну мы же договорились, что будем на «ты»… А откуда я знаю, спрашиваешь? Разведка донесла… А если серьёзно, то видел не раз, как тебя гонят… Хотел даже заступиться, потому что это не дело, когда все на одного… Несправедливо. Так вот, слушай, если к тебе ещё раз полезут, скажи мне… Разберёмся с хулиганами на педсовете.

— Да, я вам скажу, а они меня потом соберутся и побьют… — протянул Мальчик, всхлипывая.

— Не побьют, я это тебе обещаю, — заверил вожатый. — Ну, а если попробуют… Надеюсь, ты мужчина, а не кисейная барышня, и сумеешь дать сдачи?.. А если наставят синяков и шишек, так до свадьбы всё равно заживёт… Так?

Мальчик хотел было возразить — «Да, вам легко говорить, вы вот какой большой и сильный…» Но почему-то ничего не стал говорить… Только вздохнул и всхлипнул носом.

А вожатый положил свою тяжёлую и сильную руку на худощавое плечо Мальчика.

Чуть-чуть сжал его… Мальчику стало больно, но он даже не ойкнул. Пришло неожиданное понимание, что сейчас между ними, такими разными людьми — ребенком и взрослым — начинает возникать то верное и доброе, что люди испокон веков называют хорошим и верным словом — «дружба»…

Мальчик поднял глаза на вожатого — тот смотрел куда-то вверх, его глаза были прищурены, а на лице затаилась смутная тревога. Мальчик проследил за направлением взгляда вожатого, и понял, что тот смотрит на чернокрылую.

Маленькая чернокрылая птица по-прежнему металась над притихшей Рекой, оглашая небо и землю жалобным криком Вожатый, почувствовав взгляд Мальчика, тихо сказал:

— Слышишь? Плачет…

И его большие пальцы ещё крепче сжали худое плечо Мальчика. Стало совсем больно, и Мальчик, не выдержав, охнул.

— Ой, извини, — смутился вожатый и убрал свою руку с плеча Мальчика. Рука безвольно повисла. — Больно?

— Не-а, — зачем-то соврал Мальчик, и тут же спросил: — А почему она плачет?

— Суженого ищет. А он не отзывается…

— Кого она ищет? — переспросил Мальчик. Он не понял, что означает незнакомое ему слово «суженый».

— Суженого… Жениха, по-современному… Но суженый звучит лучше. Это очень древнее слово…

— А почему он не прилетает к ней?

— Не знаю, — пожал плечами вожатый. И повернулся лицом к Мальчику. И тот увидел, что у вожатого были очень грустные глаза и в них больше не было прежнего мальчишеского задора, да и сам вожатый как-то сник, погрустнел…

— А где её… суженый? — спросил Мальчик.

— Не знаю, брат, — повторил вожатый совсем тихо. — Не знаю, честное слово… — добавил он, словно хотел оправдаться за своё незнание. — Просто есть одна древняя легенда… Очень древняя легенда… — повторил он, почему-то вздохнув. — Я слышал её давным-давно, в детстве… Тебе сколько лет?

— Восемь…

— Счастливый, — почему-то сказал вожатый и улыбнулся каким-то своим мыслям.

Мальчик не понял, почему он так сказал. — Мне было столько же, когда я услышал эту легенду… Или чуть больше…Да нет, точно восемь, как и тебе сейчас… Я ведь не всегда был таким вот большим, — и вожатый, грустно улыбаясь, развёл в стороны свои огромные руки, а потом быстро спрятал их за спину. Словно застеснялся вдруг своих больших сильных рук… Словно горько пожалел о том, что вырос, а не остался восьмилетним мальчишкой… Кажется, эту легенду мне рассказали в этом же лагере. Один старик… Он, наверное, давно уже умер… Хочешь, расскажу?

— А как же! — воскликнул Мальчик.

— Тогда давай спрячемся, чтобы нам никто не мешал…

Они сели на тёплую, согретую жарким дыханием летнего солнца, землю. И зеленая трава, высокая и густая, надёжно спрятала их… И мальчику показалось, что добрый волшебник превратил их в маленьких карликовлилипутов и незаметно перенес в далёкую-далёкую страну, населенную великанами-гуливерами. Очень добрыми великанами, которые никогда не обидят, а наоборот, помогут в грустную минуту. И маленький восьмилетний мальчишка, обиженный своими ровесниками, взору которого сейчас открылся далёкий поднебесный простор с парящими в голубой вышине, почти у самого солнца, чайками, одна из которых, забытая подругами, горько плакала, вдруг внезапно почувствовал, что сейчас должно произойти что-то особенное, нечто такое, что, быть может, навсегда изменит всю его прежнюю очень долгую восьмилетнюю жизнь, и она наполнится новыми, до этого неведомыми ощущениями, которые уже входят неслышными шагами в его чистую детскую душу, почти не знающую забот и тревог, открывая ему что-то очень страшно-интересное и сказочно-необычное. То, что во все времена человек называл влекущим в таинственные края словом «тайна»…

Мальчик сидел напротив вожатого в душистой и ласковой траве, поджав под себя загорелые ноги, и слушал, затаив дыхание, древнюю легенду…

2

В далёкие времена, когда люди были вечно юными, подобно олимпийским богам, и почти бессмертными жила-была на свете одна девушка. И была она прекрасна, как богиня Утренней Зари. Её и назвали так Утренняя Заря. Или просто — Заря. И ничего необычного не было в её имени, потому что в те счастливые времена людей часто называли в честь добрых богов, — в надежде, что священное имя принесёт человеку счастье…

Девушка и правда была очень похожа на богиню. Её большие карие глаза как в зеркале отражали чистое голубое небо, тонкие губы озаряла лучистая улыбка.

А сама утренняя Заря была невысокого роста, стройная и лёгкая, как пушинка. И любили люди Утреннюю Зарю за веселый нрав и доброе сердце.

Пришло время, и полюбила Утренняя Заря юношу, которого звали Сын Рыбака. И жил он в соседнем приморском поселке. И была их любовь прочной, как камень алмаз, и чистой, как горный хрусталь.

Их часто можно было видеть ясными лунными ночами на берегу спокойного синего моря. Всю ночь они сидели на тихом берегу, на большом камне, миллионы лет назад вросшем в песчаную отмель, и золотистая головка девушки-богини покоилась на крепком плече юноши-бога, и сильная рука Сына Рыбака нежно обнимала хрупкий девичий стан… И долго-долго сидели они, прислушиваясь к тихому шепоту набегавших на берег шаловливых волн, всматриваясь в мерцающие огоньки далёких созвездий, единственных, кроме ветра и моря, свидетелей их чистой и высокой любви… Синее море, теплый ветер и далёкие звёзды вслушивались в нежные слова, которые говорил Сын Рыбака Утренней Заре, и искренне завидовали счастью двух влюблённых сердец, — ведь стихиям любовь недоступна… Но и море, и звёзды, и ветер умели хранить тайны, и потому мы никогда не узнаем, чем покорил чистое сердце Зари Сын Рыбака…

Они встречались много вечеров и ночей, и уже жители двух соседних посёлков готовились к свадьбе.

Но пришло время, и ушли рыбаки в море. И проводила Утренняя Заря своего суженного в далёкое и опасное плаванье к северным пределам. И подарила она ему на память красный камешек — Рыбий Глаз, волшебный талисман, который оберегал всех мореплавателей.

И сказала, прощаясь, девушка:

«Возвращайся скорее, милый…»

И ответил ей Сын Рыбака:

«Не беспокойся, я вернусь очень скоро, — и обвил сильными, но нежными руками тонкий стан самой красивой девушки во Вселенной. — Я вернусь, и мы всегда будем вместе…»

Сказал он так — и уплыл. И стала ждать его девушка.

Но не дождалась она своего суженого. Прогневался на людей грозный Морской Царь, которому люди забыли вовремя уплатить дань, ударил золотым трезубцем о морское дно, — и заволновалось море, забурлили высокие волны, налетели буйные ветры — и утонули рыбачьи лодки.

И сгинули навсегда в морской пучине храбрые рыбаки…

И долго рыдала на морском берегу Утренняя Заря. Дни и ночи стояла она на вершине скалы, вглядываясь в туманную даль — не покажется ли белый парус?

Но пустынен был горизонт…

А девушка стояла на скале, заломив смуглые руки, и из ее добрых и ласковых глаз капля за каплей падали в морскую воду слезинки. И становилось море солёным от горьких девичьих слёз…

Три дня и три ночи плакала девушка. Три дня и три ночи умоляла морского царя отпустить на землю суженого.

Но глух был к ее рыданиям Морской царь…

И воскликнула тогда девушка:

«Ах ты, Царь Морской, грозный ворог мой, отнял ты у меня счастье, погубил моего суженого, извёл его в холодной морской пучине. Так возьми же и меня к себе, ибо нет мне жизни на земле без моего милого…

Сказала она так, и бросилась со скалы в черные волны.

Но не погибла добрая девушка. Пожалели её боги, превратили в доселе никому не ведомую птицу, которую люди позднее нарекли именем Чайка…

И расправила девушка-чайка сильные крылья, и стали близки ей небо и солнце.

И полетела она над бескрайними морскими просторами, и закричала, наполняя тоской поднебесье:

«Где ты, где Сын Рыбака? Где ты, где ты, милый и ненаглядный мой? Вернись, мой желанный…»

Но пустынно было море…

Так и летает с тех пор птица чайка над океанами и морями, провожая уходящие в плаванье корабли, и зовет, и кличет любимого. Много тысяч лет ищет его.

И верит, что когда-нибудь найдет….

Но пока не находит…

3

Отзвучала легенда, но Мальчику не хотелось возвращаться из сказочного мира волшебной сказки в реальный мир. Чуть слышно шуршала высокая трава, колыхаясь под легким дыханием лёгкого ветерка, солнце посылало земле полуденный зной, — но Мальчик ничего не видел и не чувствовал, он сидел, крепко зажмурив глаза, и казалось ему, что стоит он на высоком скалистом берегу, а перед ним расстилается бескрайнее синее море. Напротив Мальчика вырастает из воды огромная — почти до самого небе — скала, и на вершине той скалы застыла девушка в серебристо-белом (почему-то именно в серебристо-белом…) одеянии… Она стоит, протягивая руки к небу, словно молит о чём-то всемогущих и справедливых богов… Но боги остаются глухи к молитвам, их каменные сердца не могут тронуть горькие слёзы, и девушка, устав от молитв, медленно идёт к краю пропасти, на мгновение останавливается, — и вдруг делает шаг вперёд. И стремительно падает вниз… Сейчас она погибнет, разбившись об острые прибрежные камни… И тогда Мальчик срывается с места и что есть сил бежит к ней на помощь… Он хочет спасти незнакомую девушку от неминуемой смерти… Но не успевает, так бывает всегда во сне, когда ты хочешь кого-то спасти. И вдруг Мальчик видит, как взмывает в лазурное небо сизокрылая птица с прекрасным именем Чайка… И летит она над притихшей гладью небесно-лазурного моря, касаясь чёрным крылом синих вод…

Она летит навстречу буйным ветрам, навстречу коварным волнам, навстречу необъятному простору небес… Летит, чтобы найти своего суженого… Летит над морями и океанами, над реками и озёрами, летит, и никак не может прервать свой бесконечно-бессмертный полёт…

— … и так много дней и ночей… Много дней и ночей… — доносится до Мальчика тихий голос вожатого.

Так кончилась легенда…

Мальчик нехотя открыл глаза — и сразу увидел маленькую чайку…

Она уже не летала над речной гладью, а сидела на берегу, у самой кромки воды, и — так показалось Мальчику, — смотрела на него красными бусинками маленьких глаз. Глаз не птичьих, а почти человеческих. Смотрела так, словно что-то хотела сказать…

Или ему это только показалось?

— И ей нельзя помочь? — спросил Мальчик, по-детски наивно и по-взрослому прямо глядя в глаза своему старшему другу. Тот слегка улыбнулся, зачем-то провёл рукой по волосам Мальчика…

— Знаешь, — сказал он немного погодя, — когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я тоже хотел помочь несчастной птице… Но потом понял, что это всего лишь сказка. Красивая, грустная, но все-таки сказка…

— Но ведь чайка плакала! — с надрывом в голосе воскликнул Мальчик. Ему снова хотелось плакать. — Значит, это правда?

— Конечно, правда, — легко согласился вожатый. — Любая сказка правда… А если чайка плакала, значит, у нее была причина плакать… Потому что никто — ни зверь, ни птица, ни человек — не станет плакать без причины…

Послушай, что я тебе сейчас скажу и запомни… Многие люди давно уже перестали верить в старые сказки, потому что считают их глупыми выдумками для маленьких неразумных детей… Такие люди давно уже забыли, что сами были когда-то детьми… И верили, что в сказках всё правда, что так и было на самом деле… Ты тоже когда-нибудь вырастешь. Станешь мужчиной, и…

— Когда это еще будет? — протянул Мальчик. — Еще очень долго…

— Конечно, долго, — согласился вожатый. — Но ты знаешь, на самом деле время летит очень быстро. И очень быстро проходит детство, — вожатый вздохнул. — Поэтому не торопись… Но когда вырастешь, то не забывай, что был когда-то ребёнком и верил в сказки…Верил, что чайка когда-то была красивой девушкой… Верил, что она превратилась в чайку, чтобы найти своего любимого… Верил в многое другое, что известно только тебе одному… Верил — и продолжай верить… Верь в свою чайку, и она непременно прилетит к тебе. Да, ты вырастешь, наступит время, и ты узнаешь, что такое любовь… И тогда самое главное — это не спугнуть любовь, не обидеть, не причинить ей боль… Иначе она уйдёт… Уйдёт навсегда… Ты знаешь, у легенды о чайке есть продолжение. Я узнал его совсем недавно от одной девушки, которая… но это не важно. Когда чайке приходит время умирать, она превращается в земную девушку и ходит по земле, появляясь в разных городах и странах- ищет суженого… Потому что её суженый мог снова спустя века вернуться в мир людей и жить новой жизнью, даже не зная о том, что когда-то, в своей прошлой жизни, он был Сыном Рыбака, и его любила прекрасная девушка по имени Утренняя Заря… Но дело в том, что Заря живёт в человеческом облике до тех пор, пока кто-то очень сильно не обидит её… Ведь люди порой бывают жестоки, и ты, мой маленький тёзка, уже хорошо знаешь об этом… К сожалению, знаешь… И когда эту девушку обидят, она умрёт. А вместе с ней умрёт и чайка… И вернуть её к жизни может только добрый и хороший человек который пожалеет её… А если такой человек не появится, то Утренняя Заря уйдёт навсегда…

Но у сказок никогда не бывает плохих концов, поэтому такой человек непременно найдется, и тогда он станет её суженым. Может быть, его будут звать не так, как звали раньше, у него будет другое имя, но это будет именно он… Потому что он тоже узнает её… И после этой встречи они всегда будут вместе, — если, конечно, их не разлучат злые и завистливые люди… Ладно, нам пора в лагерь. Тебя, наверное, уже ищут…

— Пошли, — кивнул Мальчик. Он уже ничего не боялся, но ему было очень грустно. Он плохо понял, что сейчас ему говорил вожатый, но ему было до боли в сердце бедную девушку с таким красивым и необычным именем, которую злые силы обрекли на вечное скитание… Мальчику было всего восемь лет, и он не знал ещё, что такое любовь, и он понял слова вожатого так, как может понять ребёнок. Понял, как сказку.

А у сказки и правда бывает только счастливый конец…

Как не хотелось выбираться из травяных дебрей! Как приятно было сидеть в высокой, до самого неба траве и чувствовать себя маленьким лилипутом в стране добрых гуливеров!

Но Мальчик первым раздвинул шёлковистые стебли.

Первым вышел на каменистую тропу, ведущую к лагерю.

И тут же увидел старшего воспитателя. Противную толстую тётку с противным дребезжащим голосом, от звуков которого по коже бежали трусливые мурашки.

Старшая воспитатель тоже узрела своего незадачливого воспитанника и, просверлив его неприятным взглядом болотно-зеленых глаз, грозно рявкнула:

— Марш живо ко мне!

Мальчик виновато потупил голову и медленно побрел к воспитателю, едва перебирая непослушными тяжёлыми ногами.

— Не бойся, — вожатый догнал Мальчика и слегка коснулся ладонью его плеча.. — Я ей скажу, что мы вместе гуляли…

Мальчик обречёно зашмыгал носом. Он очень боялся этой грузной женщины, потому что знал, что она в тысячу раз злее начальника лагеря. Её боялись все, даже вожатые, которые тоже были взрослыми людьми…

Мальчик подсеменил к воспитателю, и та, грузно выдохнув застоявшийся в массивных телесах затхлый воздух, цепко схватила его за локоть короткими и толстыми, как противные дождевые червяки, пальцами, стиснув так, что на глаза невольно навернулись слёзы…

— А ну марш! — крикнула она, брызгая во все стороны слюной. Противные капли попали на лицо, и Мальчик брезгливо поморщился. — Ты у меня побегаешь за территорию! А ну живо к начальнику!

— Я больше не буду, извините меня, — заплакал Мальчик, хотя и понимал, что вряд ли вызовет жалость у этой злой женщины.

— Ну конечно, хулиганить вы все мастера, — изрекла она сакраментальную истину, — а как отвечать надо, так сразу в кусты! А ну без разговоров! — и она подтолкнула Мальчика кулаком в спину. Было не сколько больно, как неприятно…

И тут послышался робкий и неуверенный голос вожатого:

— За что вы его так? Мы вместе гуляли…

— А вы бы, Андрей Юрьевич, вообще помолчали, — взвизгнула старший воспитатель. — Лучше скажите, почему вы не со своим отрядом? Не пришлось бы и с вами разбираться.

— Извините, Маргарита Петровна, но вы не правы, — спокойно ответил вожатый. — С детьми так нельзя…

— Я, кажется, вам ясно сказала: идите, и занимайтесь своим отрядом. Иначе сегодня вечером на стол начальника лагеря ляжет докладная. Вы что возомнили себе, что администрация будет сквозь пальцы смотреть, на вашу, с позволения сказать, самодеятельность? Зря, молодой человек! Зря! Я сделаю всё, что бы вас уволили из лагеря. Без сохранения заработной платы!

— Но за что? — воскликнул вожатый.

— С вами разговор окончен, — отрубила старший воспитатель. — Готовьтесь к педсовету! А ты марш! — этот грубый окрик относился к притихшему Мальчику, который с замиранием сердца слушал этот разговор. Руку нестерпимо саднило.

— И вытри немедленно нюни! Ишь, хулиганить они всегда мастера, а вот отвечать…

— Но как вы не понимаете, он же ни в чём не виноват! — снова попытался вожатый заступиться за Мальчика. — Мы вместе гуляли…

Но неумолимая старший воспитатель на этот раз вообще никак не отреагировала на слова вожатого.

И Мальчик понял, что теперь его дальнейшая жизнь в лагере целиком зависит от милости двух не очень хороших взрослых людей — старшего воспитателя и начальника лагеря. Они здесь главные, а не этот вожатый, который сегодня стал его другом — такой же несвободный человек, как сам маленький Мальчик.

Его, взрослого человека, тоже могут наказать и выгнать из лагеря, хотя он очень хороший и добрый, даром что взрослый…

Видимо, так устроена вся наша жизнь, что хорошие люди всегда слабы и беззащитны, и вынуждены подчиняться плохим людям и терпеть от них обиды.

Когда Мальчика вводили в ворота лагеря, он в последний раз оглянулся на берег Реки. Чайка снова летала над водой и плакала. Звала суженого, который никак не хотел откликаться.

А вожатый стоял на том же самом месте. Стоял, заложив за спину кисти больших рук, запрокинув голову. Наверное, смотрел на несчастную птицу…

И — так, во всяком случае, показалось Мальчику, — его широкие плечи слегка вздрагивали. «Плачет он, что ли?» — удивился Мальчик. А ведь, казалось, такой большой и сильный…

— Марш, марш! — старший воспитатель так сильно дёрнула Мальчика за руку, что искры из глаз посыпались от нестерпимой боли… Но, уже успев смириться со своей судьбой, он думал только о том, чтобы всё поскорее закончилось…

Но из его головы никак не выходили мысли о Чайке. Когда же она, наконец, перестанет плакать? Когда она встретит, наконец, своего суженого? Когда они будут вместе? И почему это такое трудное дело — обрести своё счастье?

А ещё думал Мальчик о том, почему вожатый остался на берегу? Почему он не пошёл в лагерь вместе с ним? И почему так странно вздрагивали его сильные плечи?

А когда Мальчик снова оглянулся, он уже не увидел вожатого. Его не было на берегу. То ли он ушёл, то ли снова спрятался в траве…

И только чья-то смутная тень пронеслась над Рекою.

Пронеслась — и исчезла…

И уже почти неслышен был тоскливый плач маленькой розовой чайки…

Оглавление