«Дневники Пирамиды»

Дневники Пирамиды (fb2) - Дневники Пирамиды 723K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ник Ришелье

Ник Ришелье Дневники Пирамиды

Предисловие издателя Дневников

Дабы не вводить читателя в заблуждение странностью предлагаемого ниже текста, считаю необходимым дать некоторые комментарии по поводу его происхождения.

Итак, в 53 году, незадолго до известных трагических событий на станции Ио-2, я оказался на Марсе в качестве геолога и журналиста одновременно. Искушённый читатель космических очерков, конечно же, знает, что в отдалённых внеземных колониях каждый член экипажа должен обладать в совершенстве как минимум двумя профессиями. Ваш покорный слуга был тогда (и остаётся по сей день) специалистом по строению внутренних планет Солнечной системы, а также (по отзывам коллег) весьма неплохим поваром. Ну а поскольку заниматься сочинительством в нашем отряде никто не хотел, мне пришлось начать осваивать и эту профессию.

Освоение оной заключалось в следующем. Каждый день я аккуратно записывал все события, происходившие с нами на Марсе, и старался отдельно давать им свою эмоциональную и профессиональную (как геолог) оценку. Поэтому восстановить ход событий в те знаменательные для истории всего человечества дни не составит для меня особого труда.

11 ноября мы втроём (то есть я, Валентин Лавров, и два моих помощника: астрофизик и инженер Олег Хоркин, биолог и врач Пьер Лакруа) обследовали так называемые рудники в 100 км к северу от поселения. На местном жаргоне слово «рудник» означает вполне естественный провал (или промоину?) на марсианской поверхности с разветвлённой системой подземных туннелей. Нечто похожее можно наблюдать, например, в альпийских ледниках, где подобные системы ходов образует во льду вода.

Тогда ещё некоторые романтики в высшем эшелоне власти надеялись на встречу с добрыми инопланетянами, готовыми с радостью поделиться своими фантастическими технологиями с людьми. Так что финансирование исследований различных подозрительных с этой точки зрения объектов было весьма щедрым. Впрочем, рудниками интересовались и военные, и даже известный своими хронометрическими опытами физик Куравин.

Именно Куравин, спустя несколько лет после описываемых событий, присылал на рудники своего помощника, некоего Давида, с неопределённой целью «посмотреть и пощупать».

Иными словами, рудники интересовали всех, кроме специалистов вроде меня. И, как оказалось, интересовали не зря.

Продолжая лёгкую и бесцельную прогулку по Марсу, я со своими спутниками спустился уже в десятую шахту исследуемого рудника. Мы последовательно обошли и сфотографировали все ответвления, Пьер уже сидел на ящике с аппаратурой и строчил десятый ничего не значащий отчёт, как вдруг раздался грохот, и Олег, стоявший неподалёку от меня, провалился вниз.

Я с перепугу повалился на землю и стал медленно подползать к краю образовавшегося провала. Заглянул вниз и посветил фонариком — тьма была непроглядная. Я позвал через шлемофон:

— Олег! Ты жив?

Тишина.

— Олег!!

Ко мне справа подполз Пьер с альпинистским снаряжением и начал методично прилаживать к поясу карабин. Я ему помог, и через некоторое время француз уже спускался вниз. Дальше я рассказываю с его слов.

Когда Пьер опустился метров на 5, его подсевший фонарик выхватил из глубины твёрдую поверхность. В неверном свете фонаря пол казался идеально ровным. Впрочем, вскоре выяснилось, что так оно и есть. На полу сидел невредимый Олег Хоркин и озирался по сторонам. В его взгляде было что-то безумное. Пьер спустился к нему и сел рядом. Их разговор, как и все разговоры на Марсе вне поселения, происходил по радио, поэтому я хорошо слышал обоих.

— Олег, — позвал Пьер, — что с тобой? Ты цел?

— Да, — после долгого молчания отозвался тот. — Ты лучше оглянись вокруг, Пьер!

Далее было слышно сопение, вздохи, и наконец, лёгкий французский мат, после чего Пьер изрёк:

— Египет? Здесь? На Марсе?

А увидели они вот что. Огромный зал с идеально ровными стенами. В каждом из четырёх углов откуда-то из-под потолка лился неяркий красноватый свет, который выхватывал из темноты углы помещения. И даже при столь слабом освещении на стенах и потолке можно было различить силуэты, до боли знакомые нам из школьных учебников по древней истории. Это были изображения египетских фараонов, картуши с их именами и длинные аккуратные ряды загадочных символов, прочерченных прямо в шлифованной поверхности стен каким-то очень точным режущим инструментом.

— Вот это да! — сказал Олег. — Жаль, что среди нас нет египтологов… Кто бы мог подумать…

На следующий же день, конечно, всё поселение сбежалось посмотреть на великое открытие, а Земля дала указания оцепить зону рудника (от кого, непонятно) сигнальными маяками, ничего не трогать и ждать.

Мы выполнили всё по инструкции, но ждать, разумеется, не могли. Пьер с Олегом по праву первооткрывателей облазили загадочную пещеру вдоль и поперёк, но ничего интересного, помимо надписей на стенах и потолке, не нашли. Удалось установить, что свет в пещеру поступал не от какого-то загадочного вечного источника энергии (как думали некоторые мои коллеги из поселения), а шёл по специальным длинным и узким тоннелям идеального квадратного сечения, вымазанным вдоль всей поверхности неизвестным светоотражающим составом. Выходы туннелей мы обнаружили в десятках метров от рудника.

Кроме того, расставленное вокруг рудника сейсмическое оборудование с ультразвуковыми сканерами помогло определить, что исследуемый рудник находится на развалинах гигантской пирамиды, уходящей своим основанием под пески Марса метров на пятьдесят, если не больше. Пирамиду тут же окрестили Красным Хеопсом, а найденную, как потом оказалось, верхнюю и самую маленькую камеру пирамиды назвали дачей мумии, намекая на её отдалённость от земной усыпальницы фараона.

Я спускался в камеру трижды. Первый раз — сразу после Пьера, когда мы только обнаружили её. И, будучи в полном замешательстве, я тогда ничего, кроме надписей на стенах, не видел. Второй раз — спустя несколько дней, когда в заветном помещении побывали все, кому не лень.

И именно во второй раз я обнаружил тайник, о котором так много писали в прессе 54-го года. Тайник был расположен точно посередине северной стены камеры на уровне глаз (камера и сама пирамида были, как и положено, ориентированы строго по сторонам света). Он представлял собой идеально ровную прямоугольную нишу в сечении 30 на 30 см и глубиной около 50 см, наглухо закрытую известняковым блоком.

Именно это меня, как геолога, и заинтересовало. Конечно, после изображений фараона на Марсе меня уже ничто не могло удивить, но вот заинтересовать — зачем вдруг понадобилось кому-то тащить сюда известняк с Земли — могло. Я аккуратно вытащил блок из стены и обомлел. В нише лежали свитки папируса, усеянные письменами!

От волнения я тогда уничтожил один из свитков. Я взял его и попытался развернуть, но свиток, вздрогнув в моих руках, почти сразу же истлел, превратившись в прах. Похожее загадочное поведение свитков древнего папируса вы ещё встретите в публикуемом далее Дневнике.

Я испугался и задвинул известняковую заглушку ниши обратно. Однако уже через минуту, съедаемый любопытством, я огляделся вокруг — рядом никого не было — и снова проник в таинственную нишу. Но на этот раз в нише свитков не оказалось, вместо них лежала стопка бумаги. Да-да, именно бумаги! Практически невредимой и покрытой ровными рядами букв! И вот тут я был поражён окончательно — буквы оказались русскими, а документ, найденный мною, был тем самым Дневником, который я публикую сейчас впервые, и который был написан за 40 лет до того момента, когда Олег провалился в камеру Красного Хеопса. Документ был составлен на чистейшем русском языке, предусмотрительно нанесён на бумажный носитель и спрятан в потайной камере на Марсе!

Наученный горьким опытом, я извлёк бумагу из тайника, стараясь не прикасаться к ней руками, и убрал в герметичный контейнер, предварительно вывалив из него все образцы пород, которые ещё час назад казались мне сенсационными. Впрочем, бумага-то была самая обыкновенная. Впоследствии я не раз брал её в руки, перечитывая втайне на Земле этот Дневник, и она оставалась невредимой. Из чего я сделал вывод, что автор письма адресовал текст людям.

Я снова закрыл нишу блоком, но вдруг вспомнил, что забыл в ней кисточку, с помощью которой аккуратно смахивал пыль с рукописи. Я вновь открыл нишу и… увидел те же таинственные свитки! Тут до меня дошло: ниша поочерёдно открывалась двумя разными тайниками! Я снова её закрыл, открыл, увидел кисточку, спрятал её в карман и объявил коллегам о найденной пустой нише.

Все с интересом осмотрели её, пожали плечами и разошлись. Никому в голову не пришло задвинуть нишу заглушкой и повторно её открыть! Весь следующий день я ходил под впечатлением от находки и думал о таинственных самосгорающих свитках. А в мозгу билась словно навязанная кем-то мысль: надо их спасти, надо их спасти…

И, наконец, вечером того же дня, когда в камере Красного Хеопса почти никого не осталось, я спустился в неё в третий и последний раз, подошёл к известняковой заглушке, лежавшей аккуратно на полу под отверстием ниши, и расколол её на мелкие кусочки геологическим молотком. А для обоснования своего поведения сгрёб в кучу и унёс с собой якобы собранные мною осколки неизвестной породы, которые, впрочем, тоже наделали немало шуму на Земле при дальнейшем изучении Красного Хеопса.

О рукописи Дневника я молчал несколько лет, пока однажды ко мне не явился упомянутый мною Давид от имени академика Куравина. Прилетел он к нам под каким-то банальным научным предлогом, но, как выяснилось, прежде всего, по мою душу.

Расспрашивая меня о подробностях открытия Красного Хеопса (а в это время я уже пребывал в другом марсианском поселении в тысячах километрах от заветного места), Давид вдруг подмигнул мне и сказал:

— Это очень хорошо, дорогой друг, что Вы сообразили утаить кое-какие находки, сделанные Вами в камере Пирамиды.

Я проглотил язык и вытаращил глаза.

— Знаю-знаю, — успокоил меня Давид. — Вы очень удивлены, но поверьте, что кроме нас двоих об этом никто не знает, и в ближайшие тридцать лет узнать не должен. Договорились?

Я кивнул, по-прежнему не в силах вымолвить ни слова. Потом, конечно, Давид улетел, сцена эта изгладилась в моей памяти, но обещание тайно хранить рукопись тридцать лет я сдержал. Возможно, я вовсе не решился бы опубликовать Дневники, если бы три месяца назад мне не позвонил тот же Давид и не попросил это сделать «от имени — я цитирую — и по личной настоятельной просьбе автора».

Зачем им понадобилось раскрывать такую серьёзную тайну — бог весть. Надеюсь, скоро это станет известно. Подозреваю только, что Правительство давно в курсе, иначе мне не дали бы и рта раскрыть. Возможно также, что Дневники являются элементом некого тщательно проработанного проекта влияния на сознание интеллектуальной элиты и не имеют ничего общего с реальностью. А может быть и так, что почти всё в них — правда, и опубликование их есть жертва малого во имя спасения чего-то большего. Этакий отвлекающий манёвр. В любом случае, истина, как всегда, остаётся для нас с вами, мой уважаемый читатель, тайной за семью печатями.

Текст, который Вы увидите далее, приведён мною практически без изменений. Лишь в некоторых местах я немного сгладил шероховатости стиля, чтобы Дневник выглядел единым произведением, а не сборником отрывков, написанных при различных обстоятельствах и в разных условиях. Кое-где я удалил излишние интимные или научно-технические подробности. Оригинал, поверьте, читать гораздо труднее, однако его точные копии Вы также можете найти в Большом Информатории.

Читайте, думайте и не судите строго.

Во имя Великой Пирамиды!

В. Лавров, Москва, май 89 года.

Глава 1. Начало

Всё началось ещё в детстве. Я тогда учился в школе, в классе, наверное, пятом. На дворе стояла весна 89-го года прошлого века. Раскрутившийся маховик Перестройки, как катализатор, ускорял развал экономики Советского Союза, о чём красноречиво говорили пустые прилавки продовольственных магазинов моего маленького провинциального города. Антиалкогольная компания под девизом «Трезвость — норма жизни» успешно зашла в тупик. Только что в феврале закончился вывод войск из Афганистана. По стране тянулись знаменитые «колбасные поезда» и нескончаемые очереди по любому поводу.

7 апреля затонула подлодка «Комсомолец». Помнится, меня, как зампредседателя пионерского отряда, вместе с моим товарищем отправили во Дворец Пионеров сделать маленький доклад о трагической гибели подлодки, но по какой-то причине доклад не состоялся. Должно быть, не смотря на прогрессировавшую гласность в лице Андрея Дмитриевича Сахарова, руководство страны тему решило замять.

Впрочем, не всё было так мрачно. Только что вышел великолепный фильм «Собачье сердце». Появилось ленинградское телевидение с невзоровскими «600 секунд». Осенью разрушат берлинскую стену. Появятся «варёные» джинсы. Примерно в то же время я начал активно осваивать братьев Стругацких и Станислава Лема. Слава богу, с книгами в СССР проблем не было, и, как всякий прилежный советский школьник и пионер, я ходил в библиотеку и регулярно брал внеклассное чтение. Я был не в том возрасте, чтобы читать самиздат, но и время уже было другим: хорошая литература стала доступнее.

Впрочем, что это я? Ностальгия? Нет, вряд ли. Разве что ностальгия по детству. Ведь из всего перечисленного с тех времён я помню лишь «Комсомолец», «600 секунд» да «Магелланово облако» Лема. Всё остальное я узнал и понял позже, когда подрос. Даже колбаса откуда-то дома периодически возникала — варёная. А ещё у меня тогда впервые появились компактные аудиокассеты: одна с альбомом Александра Розенбаума, другая — с «Оловянной душой» Владимира Асмолова. До этого у нас был только катушечный магнитофон 60-лохматого года и записи Высоцкого. Понятное дело, что ни о каких torrent-раздачах, mp3-плеерах, интернет-провайдерах, айпадах и айфонах речи и быть не могло. Хотя, если вновь обратиться к истории, то можно заметить, что уже с 90-го года в Москву пришла сеть Фидо, и в нашей стране начал формироваться неведомый доселе класс неформалов — фидошники. Но в маленьком провинциальном городе слово «компьютер» могли произнести разве что заезжие гости из Мурманска, где в это время в Кольском филиале Академии наук СССР только-только стали появляться персональные компьютеры типа IBM PC. А у меня был лишь крутой программируемый калькулятор МК-61.

Но речь не об этом. Тогда, неожиданно солнечным апрельским днём 1989 года, на уроке истории мы почему-то повторяли Древний Египет. В который раз я видел на картинке в учебнике древние гигантские пирамиды и равнодушно оценивал полчища рабов, волокущих огромные базальтовые глыбы к вершине великого детища фараона Хуфу, известного также под именем Хеопс. Тогда я и представить себе не мог, как тесно окажется связанной с пирамидами моя жизнь. И вдруг, сам того не желая, я объявил:

— Чушь это всё!

И покраснел, как рак. Потому что сказано это было громко, и весь класс тут же уставился на меня в изумлении. Даже Женька с Петькой, наши отпетые хулиганы, перестали играть в морской бой.

— Ваня, — строго сказала Зоя Фёдоровна, взвешивая в руках пластмассовую указку метровой длины, — повтори, что ты сказал.

Я, как положено, встал, подняв откидную крышку старинной парты. Такие парты, наверное, в фильме «Доживём до понедельника» снимали. Не наши, конечно, а точно такие же московские.

Мне нужно было промолчать, или, на худой конец, тупо глядя в парту, пробурчать «ничего, простите». И уже завтра все бы забыли об этом. Как-никак, я был на хорошем счету, и мне можно было простить неосмотрительную выходку. Но меня что-то неумолимо заставляло ворочать языком.

— Я не верю, — сказал я медленно, — что эти люди смогли построить такую пирамиду.

От этого моего высказывания, ключевым смыслом которого было «я не верю», даже болтливые девчонки — Верка и Машка — перестали шептаться. Я в смущении рассматривал стены и потолок, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, смотрел на портреты известных учёных и чувствовал себя этаким Волькой ибн Алёша из лагинского «Старика Хоттабыча» на экзамене по географии.

Но тут прозвенел спасительный звонок, и весь класс, моментально забыв обо мне, ринулся в столовую. Лишь одного меня, как Штирлица, попросили остаться. Разумеется, я остался, ибо неповиновение учителю в те времена и в том возрасте было просто немыслимым.

— Почему же ты не веришь, Ваня, — мягко спросила Зоя Фёдоровна, — ведь это давно доказано учёными-археологами. Я ведь вам уже рассказывала о раскопках, ты помнишь?

Я помнил. Но что-то не складывалось у меня в голове.

— Зоя Фёдоровна, — начал я, — но ведь эта насыпь, по которой они тянут камень наверх пирамиды, больше самой пирамиды в несколько раз, и должна быть такой же прочной. Из чего же они её делали и куда она потом пропала?

Учительница замялась. Должно быть, такой вопрос ей задали впервые. Более того, ей самой он в голову никогда не приходил, даже когда она не прогуливала лекции по истории Древнего Египта в университете. Поэтому она использовала стандартный учительский приём — сделала из меня дурака.

— Иван, — сказала она и постучала ручкой по классному журналу, — как тебе не стыдно? Чтоб я больше от тебя таких глупостей не слышала, иначе придётся отвести тебя к завучу.

Я уже не просто покраснел, я весь взмок от выступившего пота и накатившего страха, который застрял у меня в горле твёрдым комком и не давал вымолвить ни слова. С тех пор я недолюбливаю историков.

Этот инцидент на уроке очень скоро начисто стёрся бы из памяти как моих одноклассников, так и Зои Фёдоровны, да, наверное, и из моей тоже, если бы не мой приятель Арсений из нашего класса, по совместительству являвшийся сыном школьной директрисы.

Как странно и как точно порой выстраивается череда событий, словно кто-то ими специально дирижирует. Почему-то моё нечаянное выступление на уроке истории пришлось ровно за неделю до дня рождения Арсения, который по этому случаю пригласил меня в гости. И почему-то именно в этот раз моя милая добрая мама вручила мне красочную книжку о великих пирамидах со словами:

— Ваня, вот, держи, подаришь Арсению. Он вроде любит такие вещи.

— Хорошо, — сказал я и взял книгу. И в то же мгновение в моей голове пронёсся стремительный вихрь едва уловимых загадочных мыслей, словно я заметил, но не успел поймать за хвост некую тайну. Тайну, которая неизвестна ни моим родителям, ни друзьям, ни учителям. Какое-то древнее сокровенное знание проскользнуло в моём детском сознании, вспыхнуло едва различимым светом и исчезло в толще времени.

Весь вечер и ещё половину ночи я просидел за этой книжкой, пока не прочёл её от корки до корки. Мама трижды заглядывала в мою комнату и укоризненно приговаривала:

— Ваня, ну, сколько можно! Выключай свет и ложись спать!

Я лишь торопливо отвечал «сейчас-сейчас», откусывал припасённый тайком бутерброд и читал дальше. Конечно, мама знала об этом бутерброде, но ей нравилось моё увлечённое чтение, и потому она совсем ненастойчиво заставляла меня заснуть. Да и книжка была тоненькой, хватило на несколько часов.

Но… к моему великому сожалению, никакой тайны я в ней не нашёл, никаких открытий для себя не сделал. Впрочем, я стал куда лучше разбираться в египтологии, и даже как-то схлопотал «пятёрку» по истории, рассказывая о древних жителях страны Та-кем, что для меня было великим достижением. А книжка осталась просто книжкой, и я без сожаления подарил её Арсению.

Первое знаковое событие в моей судьбе, связанное с пирамидами, произошло, пожалуй, именно на его дне рождения, хотя в тот момент я этого не мог осознать.

Мы сидели у него дома в субботу днём, часа в три пополудни, болтали о каких-то мальчишеских глупостях, ели салаты и пили лимонад «Буратино» или «Тархун», которых теперь днём с огнём не сыщешь. Мы — это я, Арсений и двое наших одноклассников: Олег и Илья. Нам было всего по двенадцать лет, и в то время мы не то что о девушках, даже о пиве не помышляли. Не говоря уж о всякого рода травках, ночных дискотеках и прочих сомнительных прелестях западной буржуйской и современной нашей жизни. Болтать о девчонках — болтали, но лишь как о другом, параллельном мире. А вот музыку послушать, в картишки в «дурачка» перекинуться, не на деньги, конечно, а за интерес, в «биржу» поиграть — это мы любили. Впрочем, «биржа», вроде, появилась позднее.

Но на этот раз, в связи с моим подарком, разговор зашёл о великих пирамидах Египта. Не зная ещё физики, но мечтая блеснуть друг перед другом зачатками научных знаний, мы рассуждали о геометрических формах, о многотонных базальтовых блоках, из которых состоят три великие пирамиды Гизы, о мумиях и погребённых вместе с ними сокровищах. И я как-то с жаром опять принялся доказывать, что не могли эти бедные рабы, не имя современной техники, выточить из скалы, отполировать и уложить стык в стык гигантские многотонные булыжники.

— Кстати, а что тебе сказала Зоя в тот раз? — поинтересовался Олег, называя учительницу истории просто по имени, как часто бывает в среде школьников.

— Когда? — я сделал вид, что не понял, так как мне не хотелось вспоминать стыдный для меня момент.

Тут уже они втроём в один голос напомнили:

— В прошлую пятницу! Когда ты ей сказал «не верю»! Только не говори, что забыл.

Они засмеялись, а я вновь покраснел, но быстро взял себя в руки.

— Да ничего особенного не сказала, завучем пригрозила.

— О чём это вы, мальчики? — спросила мама Арсения, наша директриса.

Мы и не заметили, как Виктория Альбертовна вошла в гостиную, где расположилась наша четвёрка, с горячим чайником в руке. Она присела к столу и принялась разливать нам чай, вопросительно поглядывая то на меня, то на сына. Илья, как самый непосредственный из нас, пересказал ей всю историю с моим выступлением на уроке, а я дополнил:

— Она сказала, что я говорю глупости и обещала в следующий раз отвести меня к завучу.

— Вот как? — удивлённо вскинула брови директриса, одновременно предлагая мне попробовать варенья. Я был весьма упитанным по тем временам подростком, и все мне предлагали конфеты и варенье, будто бы я мог похудеть от них. — И что же? Она так и не объяснила ничего?

— Нет, — пожал плечами я.

— А почему, как ты думаешь? — вновь спросила она, подавая каждому из нас чашечки с чаем. Чашечки были красивые, из одного сервиза, что в те времена особенно ценилось, хотя нам, честно говоря, было всё равно. Нам была важна не форма, а содержание. И даже в двенадцать лет мы отличали вкус индийского чая «со слоном» от дешёвого грузинского со всплывающими в чашке палочками.

Я замялся, соображая.

— Может, она сама не знает? — робко ответил я вопросом на вопрос.

— Вот-вот, — буркнул Олег, — а нас понукает вечно.

— Ну что вы, ребята, Зоя Фёдоровна прекрасно знает историю, и ей вы можете полностью доверять, — ответила Виктория Альбертовна. — Но если вы захотите узнать больше, чем она, или даже попытаться самим отыскать скрытые знания о древних народах, приходите как-нибудь к нам домой, и я вас познакомлю с одним замечательным учёным. Он археолог и много раз бывал в экспедициях в Египте, Мексике и других странах, и сам видел эти пирамиды. Хотите?

Мы неуверенно закивали, не очень-то понимая, как реагировать на такое щедрое предложение директора школы.

— Только нужно заранее договориться, — уточнила она. — Если надумаете, передайте мне через Арсения.

— Угу, — ответили мы, и с радостью уставились в телевизор, где как раз началась вторая часть мультфильма «Остров сокровищ». Это Арсений, который, как и всякий подросток, несколько стеснялся присутствия матери в компании друзей, включил новый цветной «Рубин» с кнопками на передней панели для включения восьми различных телепрограмм. По тем временам, да в нашем городе, это была Вещь!

Вообще, надо сказать, Виктория Альбертовна с Арсением не бедствовали, несмотря на то, что отец его уже давно то ли пропал, то ли погиб. Сам Арсений говорил, что его папка служил в Афгане. Но почему-то я никогда не видел у него дома мужского портрета в военной форме. Фотографии в альбомах мы друг у друга не смотрели и даже не заикались об этом — девчачьи глупости, считали мы. А вот полное отсутствие портретов воина на стенах квартиры, столь характерное для русского внеполитического быта, настораживало меня даже в таком юном возрасте.

Виктория Альбертовна прекрасно поняла сына и сразу же покинула нас. Когда она выходила из комнаты, я посмотрел ей вслед. Симпатичная молодая женщина, перспективная работа, сынишка умница, а вот в личной жизни что-то не сложилось, не заладилось. Должно быть, не бывает всё сразу — Друг, Любовь и Работа, а? Стоп. Откуда это во мне? Я проглотил вихрь мыслей, непонятно как родившихся в моей голове. Я, конечно, и в двенадцать лет много чего понимал, потому что не так часто проводил время со сверстниками, а больше держался взрослых — родителей, бабушек с дедушками, их знакомых. Но эта отчеканенная, точно выстроенная фраза, как у братьев Стругацких, была совсем не моей. Я со страху даже запомнил её и, наверное, навсегда.

И всё-таки уже в том светлом возрасте, когда все проблемы сводились, как правило, только к невыученному по литературе стихотворению, а мир людей казался простым, понятным, и больше добрым, чем злым, и мы думали, что он таким будет вечно, уже тогда я и мои друзья одноклассники понимали, что наша Виктория одерживала победы не только над учениками. Всего лишь год назад она была обыкновенной училкой русского языка и литературы, командовала своим не самым образцовым классом, а все школьники боялись не её, а завуча Лидию Сергеевну. Эта железная леди преклонного возраста умела навести страх на кого угодно, даже на директора, Олега Павловича, нашего учителя физики.

Но прошёл год, Лидия Сергеевна осталась завучем, физик, как был скромным и незаметным, так же незаметно и исчез. Некоторые учителя говорили, что он уехал в Штаты. Чушь! Мы-то знали, что никуда он не уехал, потому как несколько раз Олег с Ильёй видели его идущим под руку с какой-то молодой девушкой. Вроде бы она была выпускницей нашей школы в прошлом году. А из директоров его выжила «миссис Тэтчер», мечтавшая стать директором сама. Но… не получилось. Директором стала наша Виктория, а Лидия с тех пор заметно присмирела и как-то даже сдала, скрючилась, постарела.

Но дело даже не в этом. С появлением новой директрисы жизнь в школе стала интересней. Кажется, она нашла неких таинственных спонсоров, на деньги которых был полностью обновлён спортзал, стены в коридорах заново покрашены и расписаны изящными цветными картинками с сюжетами из жизни добродушно улыбающихся пчёл, Вини-пуха или какого-нибудь Чебурашки. А годами двумя или тремя позднее появилась охрана, и часть вестибюля была отдана под торговые палатки. Впрочем, затею с торговлей на территории школы быстро определили как мешающую детскому воспитанию, и через полгода палатки убрали, а вместе с ними исчезла возможность полакомиться ирисками «Золотой ключик» на переменке для тех, кому родители давали карманные деньги.

Впрочем, палатки и сами бы не выжили: карманных денег в советской стране, да ещё в провинции, было тогда мало. Обладателей таковых у нас принято было называть буржуями или их сынками. Порой их даже хотелось вздуть как следует, чтоб не маячили перед глазами, не травили голодную пролетарскую душу. Одним словом, идея пришлась не ко времени — рановато оказалось внедрять в заскорузлые умы школьных учителей рыночные законы. Это потом, уже после знаменитого 93-го года, торговля повсюду, где надо и где не надо, расцвела, как плесень на куске залежалого «российского» сыра. Но к тому времени наша Виктория Альбертовна уже взобралась на новую ступеньку карьерной лестницы — в ГОРОНО, — а наша школа вновь обрела железного завуча в лице той же несгибаемой Лидии Сергеевны, перед которой дрожали все, включая и новую директрису, назначенную откуда-то из другой школы. Впрочем, я к тому времени имел уже совершенно иной взгляд на вещи.

А 9-го мая 89-го года мы с отцом смотрели по телевизору парад в Москве, восхищаясь нашей боевой мощью, невзирая на полное экономическое бессилие гигантской советской империи. И вдруг в одиннадцать утра зазвонил телефон. Номер нам дали недавно, и потому, наверное, телефонный аппарат болгарской сборки занимал у нас почётное место. Он стоял в прихожей у входа в большую комнату нашей двушки-распашонки на специальной лакированной телефонной полочке с чёрными металлическими завитушками в качестве опорных уголков, прибитой на уровне груди. Я подскочил к аппарату и, с достоинством сняв трубку, сказал «Да!»

— Алло, — звонко сказал женский голос на том конце провода.

Это звонила сама Виктория Альбертовна! Я оторопел, судорожно перебирая в голове события последних дней. Что я мог такого натворить, чтобы звонила сама директриса?! Ну, пару дней назад мы с мальчишками, как обычно, прыгали по крышам частных гаражей, ряд которых громоздился вдоль разбитой дороги как раз под окнами моего дома. А оттуда, само собой, по деревьям перелезали на крышу соседнего моторного парка. Крыша была длинная и ровная, по ней было здорово бегать. Неужели кто-то из этих чумазых грубых, но добрых, мужиков «настучал» на нас? Но при чём тут школа? У меня сначала возникла глупая мысль бросить трубку, но я сдержался. Любопытство взяло верх, и я выдавил еле слышно:

— Здравствуйте.

Имени называть вслух не хотелось — как раз подошла мама с кухни и внимательно наблюдала за мной.

— Здравствуй, Ваня, — сказала директриса вполне дружелюбным голосом. — Ты помнишь наш разговор о пирамидах на дне рождения Арсеньки?

Я кивнул, потом спохватился и сказал:

— Помню.

— Отлично! — весело сказала она, и продолжила. — Вань, если хочешь, приходи сегодня к нам. Приехал тот самый учёный, археолог. Я говорила вам тогда. Он привёз кучу интересных снимков, и даже кое-какие вещи, артефакты.

Слово «артефакт» привлекает одним своим звучанием, а уж подростка, влюблённого в фантастику и не избалованного сегодняшним изобилием фильмов про «чужих», «иных» и прочих марсиан, оно притягивает, как магнит. И я загорелся.

— Да, — сказал я, — хочу, только мне нужно отпроситься.

Я посмотрел на маму, не отрываясь от телефонной трубки.

— А ты дай трубочку маме, Ваня, — попросила Виктория Альбертовна. Я удивился: откуда она узнала? Догадалась? Умная тётка. Или она пользуется этими, как их… артефактами? Чудесными древними вещицами, оставленными нам специально или обронёнными по неосторожности какими-нибудь таинственными пришельцами, Странниками?

Я протянул трубку маме.

Они поговорили всего минуту, может, меньше, и мама отпустила меня с лёгкостью. Только попросила вернуться к трём часам дня домой. Потому что 9-го мая мы, по традиции, ходили в гости к своим ветеранам — бабушке с дедушкой по линии мамы. Они, как и мой одноклассник Арсений, жили недалеко от нас, поэтому я имел все шансы успеть посмотреть на артефакты днём и вкусно поужинать вечером в гостях у деда. Одним словом, день складывался как нельзя лучше.

Я натянул курточку и ботинки и заглянул в комнату, где отец наблюдал за маршем подтянутых солдат на экране телевизора. В это время как раз показали знамя карельского фронта.

— Убегаешь? — спросил он.

Я кивнул.

— Куда?

— К Сеньке в гости, — сказал я часть правды.

— Мама отпустила? — спросил он.

Я опять кивнул.

— Хорошо. Только недолго, Вань.

И я помчался через три квартала навстречу неизвестности.

Глава 2. Свитки

Забегая в подъезд, на дверях которого не было никакого кодового замка, и уж тем более не было внутри никакой консьержки, о которых даже сейчас в моём городке мало кто слышал, я вдруг почувствовал лёгкий, но очень необычный укол. И не укол даже — прикосновение, толчок под сердце. Словно аорта моя на миллисекунду задумалась, пропускать ли кровь. Никогда со мной такого не было, и я остановился на площадке первого этажа, оглядываясь по сторонам. На лестничной клетке никого не было. На площадке между этажами, как обычно, валялась пара окурков да кусочек отвалившейся штукатурки, окрашенный с одной стороны в зелёный цвет — цвет всех стен всех советских общественных заведений. Ни бутылок из-под пива, ни пустых шприцов из-под наркоты, ни использованных презервативов, ни даже банальной мятой пачки из-под сигарет, столь, увы, привычных теперь, в эпоху нефтегазовой демократии, в те времена в подъезде просто быть не могло. Потому что их ещё не было в головах, в массовом, так сказать, сознании. Как там говаривал досточтимый Филипп Филиппович? «Разруха не в клозетах, а в головах!» Эх, профессор Преображенский! Видели бы Вы свою Родину в 90-х годах двадцатого столетия! Впрочем, что я говорю. Никому такого не пожелаешь, даже американцам.

Я ещё раз прислушался. Может, кто-то стоит чуть выше, затаился и ждёт? Нет, тишина. Я медленно пошёл вверх по лестнице. Сенька жил на четвёртом этаже пятиэтажки. Обычной брежневской пятиэтажки, вроде тех, что сейчас сносят по всей Москве. Я прошёл до последнего этажа, не поленился, но нигде никого не обнаружил. Никаких закутков на лестничных клетках таких домов, где невозможно было развернуть вносимый в квартиру диван, просто не предполагалось изначально. Значит, если и был кто-то, он скрылся в квартире. Странно.

Я позвонил в дверь. И ещё не успел отнять от кнопки звонка палец, как дверь открылась, и на пороге очутилась Виктория Альбертовна.

— Привет, Ваня, — таинственно тихо сказала она, — проходи-проходи, тебя уже ждут.

— Здравствуйте, — сказал я в тон ей тихо, и нерешительно застрял на пороге, переминаясь с ноги на ногу.

— Ну, проходи же, — уже громко повторила она, удаляясь в сторону кухни, — тапки там найди какие-нибудь, и проходи в комнату.

Я прикрыл дверь, щёлкнул замок. И вдруг я почувствовал себя защищённым. Словно это была не деревянная дверь простого советского человека, которому нечего бояться, потому что у него нечего взять, а двойная стальная бронебойная дверища с замком, как на банковском сейфе. Я улыбнулся, нашёл какие-то не совсем обычные по тем временам турецкие тапки-лодочки с носком, торчащим вверх, и вошёл в комнату.

На диване не сидел, а восседал человек. Одетый в чёрный гладкий костюм, который сидел на нём так, словно они родились вместе, высокий черноволосый с пробивающейся сединой, очень аккуратно выбритый джентльмен (а иного слова я просто не смог бы подобрать после прочтения Конан-Дойля) листал какой-то пёстрый журнал и курил трубку. В комнате стоял непривычный для меня сладковатый и чуть едкий запах дорогого табака.

— А где… Арсений, — запинаясь, спросил я, забыв поздороваться.

— О, привет, ты — Иван? — просто спросил незнакомец и отложил журнал в сторону.

Я кивнул. Он легко поднялся с дивана и протянул мне руку.

— А меня зови Юрием Даниловичем.

Я протянул в ответ руку, и он пожал её. Прикосновение его сухой ладони показалось мне очень знакомым. Я задумался на секунду и вспомнил. Точно так всегда пожимает мне руку дед. Тот самый, к которому я сегодня иду в гости. Странно, опять странно, подумал я. Но если там, в подъезде, мне было страшновато, то сейчас я, наоборот, почувствовал, как рука Юрия Даниловича прямо-таки излучает силу, которая может меня защитить. Неистощимую великую силу.

Он ещё раз мне улыбнулся и сказал, усаживаясь на место:

— А Арсения дома нет, он сейчас у бабушки. Но ты ведь и не к нему пришёл, так?

Я кивнул. Меня смущал едва уловимый акцент в его голосе. С одной стороны он вроде бы иногда «окал», а с другой — старался протягивать гласную «а» и проглатывать окончания слов, как делают москвичи. Тогда я, конечно, этого не знал, как знаю теперь, и потому не мог догадаться, что он специально переучивал себя говорить на московский манер. В его возрасте, должно быть, это давалось нелегко, и потому он время от времени сбивался на свой родной поволжский акцент.

— Присаживайся рядом, Иван, — Юрий Данилович указал на диван и вытащил из-под журнального столика коричневый бумажный пакет с белыми матерчатыми ручками, точь-в-точь такой, в каких обычно продавали картошку, ведь в те времена полиэтиленовые пакеты были роскошью (хотя вряд ли такое положение вещей можно назвать плохим).

Я сел. Тут в комнату вошла Виктория Альбертовна с чашками чая на подносе и поставила их на столик.

— А вот и моя ученица, — кивнул Юрий Данилович в сторону директрисы, между тем вытаскивая из пакета какие-то таинственные свёртки, источавшие слабый сладковатый запах. — Как ты думаешь, Ваня, что это?

Я посмотрел сначала на Викторию Альбертовну, так неожиданно представшую в образе ученицы, потом на её учителя, затем сказал с вопросительной интонацией в голосе:

— Артефакты?

Тут уже Юрий Данилович удивлённо поднял брови и мельком взглянул на Викторию Альбертовну. Она едва слышно хихикнула.

— Это я ему сказала. Но он способный мальчик, правда?

— Правда, — помолчав, сказал Юрий Данилович и посмотрел на меня внимательно. Под его взглядом я поёжился.

Он развернул первый свёрток, в котором оказалась маленькая каменная чёрная статуэтка обнажённой женщины. Он повертел её в руках и поставил на стол рядом с чашками. Я смотрел на статуэтку и не мог оторвать взгляда. Выточенная из чёрного мрамора с редкими светлыми прожилками, высотой всего с ладонь, она была как живая — настолько точно неведомый художник прочертил в камне все детали женского тела. Только точёная красивая грудь не вздымалась от дыхания, да воздух не шевелил волосы. Мне очень захотелось погладить её по голове, и я погладил. Протянул руку, провёл по каменным холодным волосам, окаймлявшим её голову пышной копной. И на мгновение мне почудилось, что глаза маленькой каменной женщины сверкнули двумя тёплыми жёлтыми искорками, будто солнце отразилось в них. Впрочем, может быть, так оно и было? Не знаю.

— Правда, — ещё раз сказал Юрий Данилович, наблюдая за моими действиями. — Молодец, Вика.

Она сидела напротив нас и улыбалась. Он вдруг спросил меня:

— Ваня, а ты знаешь, кто это? — он кивнул в сторону статуэтки.

Я помотал головой. Откуда мне было знать? Я только по причёске этой женщины мог понять, что она египтянка, ну, наверное, царица какая-нибудь. Кто там у них из цариц был? Нефертити? Клеопатра? И я наугад скорее спросил, чем ответил:

— Нефертити?

Юрий Данилович улыбнулся и похлопал меня по плечу.

— Молодец, — сказал он, — соображаешь! Это действительно Нефертити. А теперь взгляни-ка вот сюда.

Он торжественно развернул второй свёрток, аккуратно расправил ткань на столе, и перед нами оказался древний свиток, весь исписанный замысловатыми картинками. В то время я совсем не разбирался в иероглифике, но замысловатые картинки сковывали взгляд даже непосвящённого.

— Ты знаешь, что такое розеттский камень? — спросил Юрий Данилович.

На этот раз я был вынужден грустно покачать головой.

— Не помню.

— Розеттский камень был найден французским капитаном Бушаром в 1799 году близ города Розетты в дельте Нила. Камень уникален тем, что на нём нанесён текст на трёх языках — двух древнеегипетских и древнегреческом. По сути, с него началась расшифровка иероглифических текстов. Сейчас эта базальтовая плита хранится в Британском музее.

Он усмехнулся и продолжил:

— А вот на этом свитке, который ты видишь перед собой, копия текста того самого камня из Розетты.

Я удивлённо посмотрел на него и протянул руку к свитку.

— Тихо-тихо, — резко остановил он меня, — руками его трогать нельзя, может исчезнуть.

— То есть как это? — спросил я, совершенно озадаченный.

— Вот так, он очень старый и может растаять, как прогоревший лист бумаги, стоит только прикоснуться к нему.

С этими словами он вытащил ещё один свёрток и извлёк оттуда целую кучу древних свитков, часть из них была обгоревшей по краям, в некоторых просто зияли дыры, то ли прогрызенные когда-то жучками, то ли истлевшие от времени.

Юрий Данилович жестом подозвал Викторию Альбертовну и попросил прикоснуться к свитку.

— Смотри внимательно, — сказал он мне.

Она аккуратно дотронулась до одного из свитков указательным пальцем. И вдруг по папирусу пробежала мелкая дрожь, как по поверхности гладкой воды, кругами расходясь от места прикосновения. Ткань в месте прикосновения поблекла, сделалась прозрачной, и исчезла, образовав на его боку очередную дырку диаметром в пару сантиметров.

— Ух ты, вот это да! — у меня аж глаза загорелись от любопытства, — А можно мне?

Юрий Данилович кивнул, а Виктория Альбертовна улыбнулась, подбадривая меня.

Я протянул руку к таинственному свитку и прикоснулся к нему… Но ничего не произошло. Я отдёрнул руку и смущённо посмотрел на археолога, потом на директрису. Казалось, они были удивлены не меньше моего.

— Возьми его, — попросил Юрий Данилович.

Я осторожно подцепил свиток двумя пальцами. От волнения пальцы мои дрожали, и я выронил ценный артефакт. Тот покатился по столу и упал на пол, разваливаясь на части. Я поспешил собрать их с полу, но не успел даже дотронуться, как кусочки папируса сами собой истлели, не оставив и следа. Я в ужасе наблюдал за происходящим, боясь поднять голову и посмотреть на своих визави.

— Это нормально, — проронил археолог, — не пугайся, Ваня, возьми лучше другой свиток.

Чувствуя, как на лбу выступает холодный пот, я решительно протянул руку и сжал в ладони второй артефакт. Папирус смялся, но и только.

Юрий Данилович и Виктория Альбертовна переглянулись.

— Покажи, — попросил он.

Я раскрыл ладонь. Помятый и изломанный в трёх местах свиток с раскрошившимися краями лежал у меня на ладони, как ни в чём не бывало.

— Вот это да, — сказал учёный и почесал макушку, — интересно.

— Но он даже не посвящённый, — воскликнула директриса, картинно всплеснув руками. На лице её отразилось неподдельное возмущение.

— Кто он? — тупо спросил я.

Вместо ответа Юрий Данилович попросил:

— Ваня, брось-ка мелкий кусочек на стол, вот этот, который с краю.

Я послушно отделил мелкий отвалившийся кусок пергамента на своей ладони и уронил его на стол. Как только древняя материя коснулась современного стола, она вздрогнула, чуть-чуть изогнулась и истлела, словно сгорела в невидимом пламени. Эффект мне так понравился, что я без спросу проделал то же самое ещё с одним кусочком артефакта.

— Ладно, достаточно, — строго сказал археолог, — положи остатки обратно.

Я ссыпал кусочки свитка, окончательно развалившегося в моей руке на части, обратно в тряпичный свёрток. Здесь с ними почему-то не происходило никакого разрушения, наоборот, мне показалось, что с прикосновением к бинтоподобной ткани, должно быть, такой же древней, как и сам свиток, папирус стал прочнее, а помятости на нём изгладились.

— Иван, — серьёзно сказал Юрий Данилович, и у меня внутри всё похолодело, — у тебя есть кое-какие способности к… ммм…, — тут он замялся, должно быть, взвешивая, какую часть правды стоит раскрывать сразу, — одним словом, есть способности к усвоению древних знаний. И я бы хотел тебя пригласить в школу Пирамиды.

— А что это? — спросил я нехотя. Свою школу мне покидать совершенно не хотелось.

Однажды мне предлагали сменить мою школу на школу бокса, но ни я, ни мои родители этого не хотели, и с карьерой великого боксёра я расстался навсегда, впрочем, без сожаления.

— Не волнуйся, — сказал Юрий Данилович, отвечая скорее моим мыслям, чем на вопрос, — это всего лишь небольшой факультатив. Раз в месяц ты можешь приходить на занятие после школьных уроков. Тебе будут давать маленькие порции совершенно иных, новых знаний, никак не связанных со школьной программой. Ты занимался в каком-нибудь кружке в детстве?

Я, конечно, занимался. Пару дней ходил во Дворец пионеров на занятия резки по дереву. Затем пару недель ходил туда же, но в радиокружок. Мне он, пожалуй, нравился, но потом всё как-то не срослось. Ещё два-три дня я ходил в авиакружок, но утомительное елозанье шкуркой по деталькам будущего крыла самолёта надоело мне очень быстро, поэтому и авиаконструктор из меня не вышел тоже. Я бы, наверное, соврал и умолчал о своих неудачных попытках обрести хобби на всю жизнь, но хитрый Юрий Данилович нарочно косвенно назвал меня взрослым, тем самым возвысив меня в моих собственных глазах, и я на радостях сознался.

— Да, — сказал я, — занимался, но мне не понравилось.

— Понимаю, — кивнул он, чем опять меня сильно озадачил, — но здесь другое. Думаю, тебе понравится. И потом, тебя же никто не заставляет. Приходи, послушай, посмотри. А потом решай сам: интересно тебе древнее знание или нет. И ещё…

Он покопался в карманах и вытащил маленький необычный крестик. Необычным он был по двум причинам: во-первых, вместо верхней палочки креста на нём было вытянутое ушко для продевания верёвки, а во-вторых, он был не металлический, а из камня, из такого же точно чёрного мрамора, из какого была сделана фигурка Нефертити, стоявшая перед нами на столе между чашек с остывшим чаем. Не представляю, как можно сделать такую штуку медным резцом.

— Возьми, — Юрий Данилович протянул мне крестик, — это тебе.

— Спасибо, — тихо сказал я и положил крестик на ладонь.

Камешек вовсе не был холодным, как я ожидал, напротив, он словно источал какое-то едва уловимое тепло. Я сжал его в кулаке, подержал с минуту, словно приручая, и затем опустил в кармашек на груди. А Юрий Данилович тем временем сворачивал и убирал таинственные свёртки с артефактами. Первыми исчезли в бумажном пакете магические папирусы, за ними последовала статуэтка божественной Нефертити.

— Кстати, — вдруг спросил он, — не заметил ли ты что-либо необычное, когда поднимался сюда по лестнице?

Я, признаться, уже и забыл о тех страхах, что одолевали меня по дороге в дом Виктории Альбертовны, но вопрос археолога снова вызвал неприятный холодок в позвоночнике. Я пожал плечами, стараясь скрыть свой испуг, и ответил:

— Да так, ничего особенного.

— А всё-таки? — уточнила директриса.

— Ну, — я помялся, краснея, затем выпалил на одном дыхании, — мне показалось, что в подъезде кто-то был, и я даже поднялся этажом выше, чтобы проверить, но никого не обнаружил.

— По-нят-но, — тихо проговорил Юрий Данилович по слогам и многозначительно переглянулся со своей ученицей.

— Ладно, — произнёс он уже громко, вставая с дивана, — ты, Вань, не переживай, это всё погода. Плохая нынче погода. Бури магнитные, дожди химические.

Он потрепал меня по голове, и мне вдруг захотелось ему поверить. И впрямь, погода не сахар, вот и мерещится всякая чушь! Я просиял улыбкой и посмотрел на Викторию Альбертовну. Она сидела у столика и задумчиво допивала чай. Потом взглянула на меня и в ответ улыбнулась.

— Ваня, — сказала она, — заходи в среду во второй кабинет после уроков. Там будет первое занятие школы Пирамиды.

— А я там один буду? — задал я напрашивающийся вопрос.

— Нет, что ты! Мы целую группу соберём, человек двадцать учеников.

— А из нашего класса ещё кто-нибудь будет?

— Нет, даже из школы никого, кроме тебя. От нашей школы ты будешь один. Поэтому я на тебя рассчитываю. Понимаешь?

Я кивнул и вздохнул.

— Понимаю.

Мне жутко понравилось, что со мной разговаривали почти как со взрослым, тем более такие люди, как директор школы и учёный-археолог. И это окончательно привело меня в хорошее расположение духа.

Юрий Данилович посмотрел на часы и доверительно показал их мне. Большой круглый циферблат чёрного цвета с золотыми циферками, непонятной надписью латинскими буквами и золотыми же стрелками показывал ровно два часа пополудни. Я понял: пора идти.

— Успеваешь? — спросил он.

— Да, — сказал я, — как раз пора собираться.

— Что ж, Иван, — голос его звучал почти торжественно, — я был очень рад с тобой познакомиться, и, надеюсь, мы ещё свидимся.

А уж как я надеялся — слов не было. Наверняка у него таких интересных штук ещё много, вон какой пакетище! Эх, повезло Сеньке, подумал я. А вслух сказал:

— Я тоже надеюсь, Юрий Данилович. Спасибо Вам за… крестик.

Мы уже были в прихожей, и я натягивал ботинки.

— А разве египтяне были христианами? — не удержался я от вопроса.

Казалось, я немного смутил археолога. Он призадумался на секунду, потом изрёк с видом мудреца из старой сказки:

— Нет, не были. Христос жил позже, а тот каменный крестик, который я тебе дал, вовсе не христианский. Это одно из тех уникальных совпадений, которые случаются в мире не так уж редко, как нам кажется. Старушка Вселенная любит повторяться.

Он усмехнулся и протянул мне руку. Я, счастливый, пожал сухую ладонь и скупо попрощался.

— До встречи, — ответили мне в один голос Юрий Данилович и Виктория Альбертовна. Кажется, они были мною довольны, и мне это нравилось.

Когда дверь за мной закрылась, я остановился на лестничной клетке, соображая, как мне дальше жить и ещё раз внимательно изучая мраморный подарок. В этот момент мне показалось, что я услышал вопросительный голос директрисы, произнёсший «мы нашли его?», и в ответ еле слышное, а может, и почудившееся «да» Юрия Даниловича.

Об этой замечательной встрече я вспоминал потом чуть не каждый день, сжимая в ладони египетский крестик. Но никому — ни родителям, ни друзьям, ни даже Арсению, — я никаких таинственных подробностей так и не раскрыл. А жить между тем становилось всё интереснее.

Глава 3. Основы

Занятия в школе Пирамиды казались мне странными с самого начала. Во-первых, они не походили на школьные нудные уроки, где нужно мучительно вгрызаться в строгий текст учебников, постигая новые темы по литературе и истории, разучивая слова на «английском» и бесконечные правила с исключениями на «русском». Лишь математика с физикой меня, пожалуй, радовали, хотя порой и пугали разнообразными контрольными. Не люблю я контроль любого рода, даже из благих побуждений. А занятия, как мы говорили тогда, «по Пирамиде» были построены иначе. Если быть совсем уж точным, они вовсе не были построены. Каждый раз тема для обсуждения выбиралась произвольно, учитель нам что-то рассказывал, а мы ему задавали любые вопросы и получали ответы. И никаких тебе домашних заданий, контрольных или экзаменов. Нас даже не заставляли вспоминать то, что ранее пройдено.

Во-вторых, содержание самих занятий казалось мне тогда весьма странным, да что там скрывать, я и сейчас не вполне осознаю, каким таким загадочным способом эти занятия сделали из меня то, что я есть сейчас. Но то, что они существенно повлияли на мою жизнь, это факт.

А проходили занятия примерно так. Детишки из разных школ раз в месяц собирались в назначенный час в определённом месте и беседовали с одним из Посвящённых. О чём хотели и сколько хотели. Правда, учитель всякий раз выводил на свою, заранее заготовленную тему, но делал это столь искусно, что нам казалось, будто мы сами задаём ход беседы. Начнём, к примеру, расспрашивать его об ЭВМ, о которых тогда почти никто ничего не знал, а он выдаст нам пару предложений о том, что такое микросхема, и тут же, хитро подмигнув, спросит: а вы знаете, как умели считать древние Майя? И тут уже каждый тянет руку и хочет похвастаться перед всеми той крупицей информации о древних Майя, которую где-то случайно подобрал. Учитель внимательно слушал, кивал, давал слово каждому, а потом, словно подводя печальный итог нашему невежеству, вдруг всё разом опровергал, вытаскивая из какого-то таинственного свёртка маленькие точёные фигурки животных, найденные близ пирамид Латинской Америки, а также странные изделия, напоминающие детали некоего механизма. Причём точность и техническая красота изделий способны были поразить даже инженеров двадцатого столетия. Какие уж тут индейцы с копьём да в лохмотьях!

А бывало и по-другому. Спросит кто-нибудь: почему это у нас Вавилон, а по-английски Бабилон? И тут уж нам не избежать лекции о языках, их общем древнем начале и кратком экскурсе в древний русский язык, санскрит и латынь. И к нашему общему удивлению обнаружится вдруг, что языки эти очень похожи, и что народы мира, на первый взгляд такие разные и непохожие друг на друга, вдруг предстают нам потомками одной некогда великой расы ариев, населявших в допотопные времена, когда климат был более тёплый, наш Урал и даже Таймыр. И вдруг учитель покажет нам старинную карту Руси, где Волга названа Ра, что на древнем языке означает Солнце, и что Урал значит «стоящий у Солнца». И окажется, что многие слова в иностранных языках Европы можно объяснить по-русски, чуть-чуть меняя гласные и пользуясь переходящими друг в друга согласными, как, например, wall=стена, вал; берлога=логово bear'а, lentus=медленный, лентяй.

Однако же, надо отдать должное учителям Пирамиды, они всегда нас предупреждали о том, что афишировать подобными знаниями на школьных уроках не стоит. Мягко говоря, не все учителя любят, чтобы ученики знали больше положенного. А особенно близко к сердцу это принимают историки. Только тут я понял, как легко отделался от Зои Фёдоровны со своим опрометчивым выступлением на уроке истории, о котором рассказывал выше.

В общем, что тут говорить: занятия наши были неординарные, часто непонятные, но интересные. Потому и ходили мы на них, не пропуская. Хотели даже предложить учителям встречаться почаще, но нам объяснили, что количество в данном случае не важно, а важно качество. И оно было! Ибо каждая встреча заставляла потом наши девственные извилины долго шевелиться в непривычном направлении, оценивать вещи иначе, чем всё вокруг. И это было… увлекательно.

Занятия проходили в разных школах, иногда в вузе. Должно быть, их география зависела от места работы наших учителей. Порой мы задерживались допоздна, поскольку никакого лимита времени у нас не было: мы занимались до тех пор, пока кто-нибудь из нас не уставал. Но в конце 80-х в дряхлеющей советской державе ещё можно было безбоязненно гулять вечерами по улице. Звериный лик капитализма по Чубайсу тогда можно было обнаружить разве что в «Хищных вещах века» братьев Стругацких. И мы упивались знаниями так, как сейчас нефтегазовая элита упивается деньгами — даром и с наслаждением.

О том, что конкретно нам давали эти непринуждённые занятия, многие из учеников Пирамиды не знают до сих пор. Более того, сами учителя, принадлежащие обычно к ступени репиторов, далеко не всегда знали, что они на самом деле дают ученикам. И всё же некое творческое начало, по-видимому, незаметно прививалось в наших детских, не огрубевших ещё, не испорченных действительностью умах.

Например, как-то само собой вдруг случилось, что я начал писать стихи. Сидя в своей комнатке у откинутой крышки секретера и глядя из окна первого этажа унылой брежневской пятиэтажки на мокрую зелёную листву деревьев на улице, проседающую под напором капель дождя, я вдруг подумал: почему другие могут сочинять, а я — нет? И написал несколько четверостиший ямбом о том, как прекрасна первая весенняя гроза. Стишок был детский и банальный, и впоследствии он куда-то подевался. Сейчас мне уже не восстановить ни в памяти моей собственной, ни на винчестере компьютера, ни уж тем более в бумагах, эти первые потуги на поэтической ниве. Помню только, что псевдоним себе придумал «Неизвестный» (про соответствующего Эрнста я тогда не знал, впрочем, в Союзе он в то время был не слишком-то популярен), и псевдоним этот красовался на обложке зелёной двухкопеечной тетрадки в клетку. Тетрадку я рискнул дать почитать отцу, и он, в общем-то не кривя душой, скупо похвалил моё творение, чем, слава богу, не отбил у меня охоту сочинять и далее.

В роду у нас никто сочинительством не занимался, поэтому некоторые могут отнести прорезавшееся во мне стремление к литературному творчеству на счёт школы Пирамиды. Возможно, так оно и есть на самом деле, но я всё-таки склонен считать, что Пирамида тут ни при чём, ибо она не поскупилась бы на выдачу таланта, поскольку проценты с такого кредита она получает, как правило, немалые. Не деньгами, конечно. Деньги, золото, сверкающие камешки, столь почитаемые простыми людьми, или, иначе говоря, примитами, посвящённые не любят.

А что же они любят, спросите Вы. Во-первых, они любят знания. Как давно позабытые древние премудрости ариев, вавилонян, египтян, майя, так и вполне современные познания в области, скажем, нанотехнологий или финслеровой геометрии. Но знания сами по себе, без приложения к чему-либо прямо или опосредованно, бесполезны и потому неинтересны посвящённым. Поэтому, во-вторых, они любят развитие. Прогресс в любой форме. Сам процесс понимания любого развития во Вселенной увлекает их так, как Елена Прекрасная увлекла некогда юного Париса.

Итак, главное достояние Пирамиды — люди, способные видеть и оценивать развитие, понимать чужие знания и создавать свои, управлять процессами и управлять материей. И если школа сумела прорастить в нас зерно великих знаний, доступных лишь посвящённым, пусть даже одарив нас для этого некими талантами, значит, мы станем неотъемлемой и полезной частью великой человеческой иерархии под названием Пирамида. Мы — ученики школы Пирамиды — и есть те неоценимые проценты, которые получает она, вкладывая в нас некоторые, скажем так, не совсем обычные свойства, значение которых порой можно оценить, лишь пройдя длинный и тернистый жизненный путь.

Глава 4. Две чаровницы

«И кто сказал, что все красивые бабы — непременно дуры? Ерунда! Это придумали некрасивые. Просто чтобы отомстить. За ушедших мужей, за недостаток внимания, за упущенные должности, за отсутствие любовников долгими зимними вечерами. Да мало ли за что ещё… Было бы на кого свалить, а уж что — всегда найдётся! Правда, у красавиц к умным редко бывает счёт на предъявление. Разве что ближе к старости, когда от былой красоты ничего не остаётся. Но зачем же так плоско рассуждать: либо красивая дура, либо умная уродина. А характер? Разве это не важно? О, ещё как важно! Спросите-ка у тех мужиков, которых угораздило жениться на молоденьких красотках, превратившихся к тридцати годам в стервозных баб, как им живётся? Тут ни ум ни красота не спасают, скорее наоборот — если умная и красивая, тут уж держись, бедный наш муж, достанется тебе на орехи. А если, спросите Вы, умная и характер покладистый? Тогда что же — страшнее смерти? Или есть ещё какой-то скрытый четвёртый параметр? Кроме ума, красоты и характера.

Есть! И это Дар. Тот особый Дар природы, который выделяет очень немногих женщин среди трехпараметрической основной массы. Про обладательниц Дара говорят „колдунья“ или „ведьма“, в зависимости от того, красивая она, или, мягко говоря, не очень. Дар этот — умение очаровать любого человека, и прежде всего мужчину, словами, жестами или одним лишь вздохом. Очаровать так, что он, бедный, будет считать её одновременно и красивой, и умной, и доброй. До тех пор, пока его не очарует другая „ведьма“. Таких женщин в старину называли Дарами, от слова „Дар“, которое, в свою очередь, означает „данное Ра“, то есть „данное богом“.

Конечно, встретить Дару нелегко, ведь они, как правило, умные. Поэтому для большинства представительниц прекрасного пола действует основной закон: красота плюс ум плюс характер равно константа. Если характер максимально хороший, добрый, покладистый, то на ум и красоту почти ничего не остаётся, увы. Если же ум зашкаливает, то красота и характер — где-то возле нуля, т. е. и телом не вышла, и характер прескверный. Ну а ежели перед вами красавица неземная, пером неописуемая, терпите её строптивый характер, щедро украшенный глупостями.

И только у Дар уравнение это имеет более сложный вид: красота плюс ум плюс характер равно константа плюс Дар. Константа — одна на всех общая, на то она и константа, то есть постоянная. Но если у женщины есть великий Дар, тут уж держитесь. У неё и ум выше среднего, и красоты вполне хватает, и характер может быть какой угодно! Одно слово — колдунья, чаровница».

Преподавательница — стройная черноволосая женщина с тёмно-синими умными глазами — стояла с мелом в руке перед группой школы Пирамиды, целиком состоявшей из девушек переходного возраста.

— Надеюсь, вы это запомните, — сказала она приятным грудным голосом, и лёгкая улыбка озарила её лицо, сделав его ещё прекраснее. Сидевшие перед нею девушки невольно залюбовались своей наставницей.

В тот момент Рита поняла, что перед ними — Дара. Все предыдущие учителя, и особенно учительницы, не вызывали у неё такого трепета и белой зависти, как сегодняшняя чаровница. Рита прямо-таки чувствовала мощное чарующее излучение прекрасной наставницы и только удивлялась, как её подружки, сидящие позади, продолжают перешёптываться, обсуждая стройные загорелые ноги Дары, цвет её лака для ногтей и пёструю блузку с глубоким вырезом. В те времена такой раскованный наряд встретить было практически невозможно.

Но при чём тут наряд и при чём тут её тело, когда сама она изнутри словно наполнена солнцем? И Рита была способна это чувствовать. Впрочем, сама Рита тоже отличалась от остальных девушек. В 89-м она училась на первом курсе педагогического института, была очаровательной и скромной, мечтала стать учительницей, как её мама, любила точные науки и сторонилась юношей, которые, чувствуя её неприступность, быстро остывали к ней, хотя поначалу слетались, как пчёлы на цветок.

Наверное, поэтому она порой чувствовала себя в компании подруг белой вороной. И даже здесь, в школе Пирамиды, она отличалась от остальных девушек, несмотря на то, что все они обладали весьма тщательно сбалансированным набором трёх главных параметров — ум, характер, красота.

— Дарья, а у парней тоже такое уравнение есть? — спросила веснушчатая Оксана, улыбаясь.

Наставница с первых же минут представилась им Дарьей и просила называть только по имени. Теперь, после лекции, Рита поняла, что Дарья — это и есть Дара.

— Нет, — ответила наставница, — у них всё устроено несколько иначе, но об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз.

Девушки заулыбались, а у Оксаны на щеках проступил лёгкий румянец.

— Дара, простите за такой вопрос, но… Вы замужем? — спросила Рита, глядя наставнице прямо в глаза.

Немногие юные ученицы Школы Пирамиды осмеливались смотреть в глаза даже простым школьным учителям. Что уж говорить о Даре! А Рита могла, и ей нравилось ловить в тёмных умных глазах непонятную энергию удивительной силы и чистоты, которая, возможно, и была Даром.

— Нет, — легко ответила наставница. — У посвящённых, особенно у высших, жизнь так многообразна и стремительна, что задерживаться вместе годами им не удаётся.

— А Вы — высшая? — снова спросила Рита.

— Нет, — ответила Дарья. — Хотя… всё относительно, — она улыбнулась. — Для вас я высшая. Но те, кто учил меня в своё время, были и остаются намного выше меня в Пирамиде. Некоторые из вас, я думаю, с ними встретятся.

Дара обвела всех взглядом и добавила:

— Что ж, девочки, время позднее. Если у вас нет ко мне вопросов, предлагаю закончить на сегодня.

— Есть! — хором сказали девушки, и Оксана тут же продолжила. — Расскажите нам о высших, кто они? Маги?

— Расскажите, расскажите, — подхватили остальные, а кто-то даже спросил: они из ЦК партии?

И всем стало весело. Молчала одна Рита, с любопытством наблюдая за наставницей.

Дара прошлась перед ученицами, демонстрируя ещё раз свою великолепную фигуру, и остановилась у окна. Глядя в сумеречную даль серых кварталов, она тихо и медленно, взвешивая каждое слово, произнесла:

— Давным-давно, много тысяч лет назад, до Великого столкновения наша планета выглядела совсем иначе. Европу покрывал толстый многовековой ледник, северный полюс был где-то в районе Гренландии, а на Урале и в Сибири был тёплый и влажный климат. В долинах, между покатистыми холмами бродили мамонты, в реках и озёрах нынешнего Пермского Края водилось много вкусной рыбы. Гигантские деревья на склонах гор скрывали обилие ягод и грибов. И в этот райский уголок однажды пришли с востока люди. Они называли себя ариями и поклонялись могущественному источнику всей жизни на Земле — Солнцу, которое называли Ра. Впрочем, это сейчас у нас при упоминании имени Ра возникает стойкая ассоциация со словом «солнце». На самом деле Ра — слово многосмысловое, как и все слова древнего единого языка, и означает оно Свет, Огонь, Время, то есть движущую силу Вселенной. И те, кто пришёл на нашу землю в столь далёкие времена, отлично понимали смысл этого многослойного образа…

Глава 5. У истока

Пурва был из рода Вестников. Он пришёл на просторы древней русской равнины первым, и потому носил это имя — Пурва. Что означает «первый». Длительный бросок через бесплодные пустыни мироздания оставил грубые шрамы на лице Пурвы. Он испытал любовь, потери, горечь и лишения, но вышел к новой земле победителем, и был за это вознаграждён по достоинству. Богатая плодородная предгорная равнина лежала перед ним, когда он смотрел с высоты уральских гор на землю обетованную. И он решил: вот он, мой новый дом. Дом, где всего будет в достатке и все люди, идущие за ним, будут жить в мире и любви. Останутся позади мучительные испытания и скорбь по друзьям, павшим на долгом пути. Останется позади ненависть к врагам и жажда отмщения.

Он посмотрел в небо. Ночь спускалась над Уралом, и в чистом высокогорном воздухе уже были видны некоторые звёзды и планеты. Пурва пристально вглядывался в глубокую черноту космоса, словно что-то искал в бездонной глубине. Его взгляд остановился на маленькой красной точке, зависшей над горизонтом. Минут пять он смотрел на красную планету, глубоко задумавшись. Едва уловимая тень пробежала по его лицу, словно отпечаток каких-то давних событий.

Но он быстро взял себя в руки и обратился к стоящим у подножия холма людям.

— Братья мои! Бесстрашные воины Великого Ра! Много раз обернулась Земля вокруг Солнца, пока мы терпели тяготы скитаний по её бескрайним просторам. Мы многое пережили и много потеряли. Мы пролили кровь во враждебных нам землях, но мы выстояли! Нет меры тому расстоянию, что отделяет нас от прежнего Дома, разрушенного великими, но не нами выпущенными на свободу силами. Нет числа всем жертвам того безумного разрушения. И нет другой такой в мире скорби, какая наполняет наши сердца!

Наши кровные братья из рода Хранителей в своё время позаботились о том, чтобы воспоминания о нашем прежнем Доме были тщательно сохранены в каменных хранилищах, созданных на трёх континентах этой планеты. Ценой своей жизни они выполнили долг перед нашей общей Родиной и обеспечили нам светлое будущее на многие поколения вперёд. Даже Другим, тем, кто пришёл на эту планету до нас, и кто был здесь всегда, ни за что не добраться до сокровенных тайн нашей расы.

Хранителей больше нет… И нет никакой связи между нами и Пирамидами. Но у нас есть то единственное сокровище, которое не под силу было укрыть даже Хранителям. Это — наша жизнь.

Я — Пурва из рода Вестников — привёл всех нас на новую землю и теперь вижу, что не ошибся. Земля эта плодородна, населена животными, и не пострадала ещё от рук наших воинственных братьев по разуму. И нам теперь надлежит осваивать эту райскую землю всем вместе, соблюдая мир и порядок, заведённые здесь природою с давних пор.

Мы выстояли в жестоких сражениях! И наш долг — не повторить весь тот ужас, через который прошли оставшиеся в живых. Наш долг — жить в мире и согласии на новой земле, надёжно защищённой вот этими горами, беловодным океаном и непроходимыми гущами лесов. Мы построим здесь города из камня. Наши женщины воспитают нам новое поколение, которое не будет помнить человеческой жестокости и неумолимой разрушительной мощи Вселенной.

Мы построим здесь новый мир, бросив зёрна нашего знания и милосердия в плодородную почву, и на многие поколения забудем о войнах и катастрофах. Но мы сохраним нашу культуру, язык, традиции и наши знания в полном объёме, чтобы в тот час, когда потомки наши будут нуждаться в помощи, они не остались один на один с бедой.

Во имя Великого Ра!

Последние слова его грянули громом над покатистыми холмами уральских гор и разнеслись далеко над лесами Северных Увалов. Так было положено начало истории народов Евразии, которые тысячами лет жили в гармонии с природой, ни с кем не воевали и ни у кого не отбирали землю. Потому что им хватало своей земли, расположенной между Уралом и Волгой от Печоры и Камы до Белого моря. И никакие другие народы, населявшие в то время северную Африку, Ближний Восток и некоторые области американских континентов, не знали о Пурве и его сородичах. Они всего лишь были свидетелями странных построек в Египте и Америке и некоторое время тесно общались с Хранителями. Но потом Хранители ушли навсегда в свои Пирамиды, оставив аборигенам легенды, знания и надежду встретиться вновь, в далёком будущем.

Лишь многие тысячелетия спустя, когда климат на Земле изменится в результате падения метеорита в Тихом океане, северный полюс примет современное положение, а ледник пройдётся по северной части Евразии, некоторые потомки ариев двинутся на юг и поселятся на территории Ирана (что, кстати, означает «страна ариев») и Индии (т. е. в «далёкой стране»), другие же двинутся к Средиземному морю, а третьи придут в Скандинавию.

Где бы они ни появлялись, они рассказывали о далёком сказочном крае, в котором люди живут в мире, сытости, любви и справедливости, и оттого по свету пошли легенды о великой стране Гиперборее (у Геродота), горах Меру (в индийской Махабхарате) и Хара (в иранской Авесте), находящихся далеко на севере, в Арктике, на родине ариев.

— Но среди прочих легенд, — продолжала Дара свой рассказ, — есть совсем забытые легенды о великих мудрецах Ришах. Риши — это семь мудрецов, покровительствовавших ариям. В древней Аюрведе потомки тех ариев, которых привёл Пурва на Землю, отождествляли Ришей с семью звёздами Большой Медведицы. Риши были кем-то вроде римских богов Олимпа. Они умели летать, владели огнём и обладали многими знаниями о природе вещей, так что легко управлялись с любой проблемой. Их, безусловно, можно назвать великими магами, высшими носителями знаний далёкой и навсегда исчезнувшей цивилизации. Наверное, Пурва из рода Вестников был не только первым арием на русской земле, он был последним из Ришей или их прямым учеником.

Я говорю «наверное», потому что теперь уже никто не знает точно, как всё было. Мы лишь способны предполагать, что арии были потомками последних, но не единственных пришельцев на Земле. Некоторые старинные тексты, списки с которых дошли до нас в очень скудном виде, указывают на то, что всего на планете Земля встретилось пять различных рас: Чёрная — с Алголя, Жёлтая — с Ригеля, Красная — с Мицара, Белая — с Сириуса, и раса с голубой кожей — коренные земляне, называемые также Атлантами.

Все расы жили в разных уголках Земли и довольно долго не мешали друг другу. У них были свои великие предки и свои легенды. Но время шло, население множилось, вспыхивали войны, возникали и рушились царства, люди искали новые ресурсы, путешествовали и постепенно открывали соседей по планете. Вместе с тем уходила в пучину времён легендарная эпоха великих Атлантов и строителей пирамид Египта и Теотиуакана. Легенды же других рас, более древних, и вовсе не оставили следов в нашей истории.

Последними великими были представители белой расы, пришедшие со звезды Сириус. Именно они основали нашу Пирамиду, как систему знаний, и научили первых высших своей мудрости. Высшие, ученики Пурвы из рода Вестников, долго жили среди людей, помогали мудрым словом, растили новые поколения Высших, отстраивали и лелеяли Пирамиду. И вот теперь передо мною вы, на кого я тоже, как когда-то великие Риши и как наш духовный отец Пурва из рода Вестников, возлагаю свои надежды…

Дарья закончила рассказ, когда город полностью погрузился во тьму, зажглись редкие фонари на улицах. Редкие — потому что не все работали, как положено. Окна домов напротив высвечивали движущиеся силуэты мирных жителей 20-го века, заключённых в тесные каморки хрущёвских и брежневских шедевров панельного домостроения.

Комментарий В. Лаврова: Рассказ Дарьи очень интересен и вместе с тем неоднозначен. Несколько путаные сведения, якобы из древних текстов, поданы совершенно неожиданным образом. Гиперборея, Атлантида, Меру — всё собрано воедино, хотя источники, в которых они упоминаются, относятся историками к различным временам и народам. Что уж говорить о мексиканских пирамидах Теотиуакана! Вместе с тем, гипотеза нашего происхождения от пришельцев была весьма популярна в 20-м веке, и теперь, в свете новых открытий на Марсе, может обрести твёрдую почву для дальнейшего развития.

Глава 6. Она

Шло время. Ученики взрослели, умнели, удивлялись, разочаровывались. И снова бросались в бой. Достойно ли терпеть безропотно позор судьбы, иль нужно оказать сопротивленье? Вот в чём был вопрос жизни в начале лихих девяностых годов в России. И оказывали, и выживали. И малиновые пиджаки в золотых цепях не заполонили землю Святой Руси. И растление нас затронуло не сильно. Многое потеряли и многому научились. Такова уж наша природа русская, сохранившаяся с тех давних пор, когда великие предки пришли и навечно остались на этой земле.

Впервые самостоятельно, а вернее сказать, без сопровождения родственников, я оказался в Москве в 94-м году. К тому времени уже отгремели гусеницы путчистских танков 91-го и высохла кровь защитников Белого дома, пролитая в 93-м. Да и сами идеалы демократии постепенно стали блекнуть, оставив лишь вкусную пенку для интеллигенции в виде партии Яблоко и иже с нею, а также народившийся год назад телеканал НТВ. Только Кавказ всё больше погружался в пучину войн. Войн за ресурсы между Западом и Русью.

Впрочем, все мы хороши задним умом. А я тогда с удовольствием катался в метро вместе с группой ребят, приехавших вместе со мной на Всероссийскую олимпиаду по математике. Заходил с преподавателем в супермаркет на Щёлковской, который мне казался огромным, и жил в запущенном тогда городишке Долгопрудный, откуда вышла известная всем группа Дюна. Эпоха великих реформ ещё только догрызала мясо с тушки советского наследия, и Москва, как во все времена, бурлила потоками людей, идей и этакой столичной самобытностью, сложенной из миллионов российских судеб. Мне это жутко нравилось, и мне очень хотелось жить в этом древнем и современном огромном городе.

Но несколько лет школы Пирамиды не прошли даром, и я видел чуть больше, чем мои сотоварищи по олимпийской команде. И не только видел, но ещё и не боялся задавать вопросы. И вот в один из московских олимпийских дней вся группа отправилась на большую обзорную экскурсию по Москве. Не на такую экскурсию, на которую можно попасть у трёх вокзалов и за пару часов прокатиться по пробкам мимо двух-трёх знаменитых мест, а на длинную полудневную экскурсию, с посещением храмов, архитектурных ансамблей и военных экспонатов на Поклонке.

Автобус остановился возле одного из храмов златоглавой Москвы, и экскурсовод начала рассказ. Старинный храм, благополучно переживший романовскую династию и советские времена, поначалу не интересовал меня. Я сидел у окошка в автобусе и разглядывал пригревшуюся на тёплом залитом солнцем асфальте чёрно-белую кошку. Кошка намывала мордочку, жмурилась, и, судя по всему, была вполне довольна жизнью.

Я перевёл взгляд на Москва-реку, спокойное течение которой наводило умиротворение и заставляло забыть о позорном, доставшемся мне по глупости, 17-м месте на олимпиаде… Затем я поднял взгляд выше и обратил внимание на золотые купола храма, увенчанные восьмиконечными православными крестами. На крестах красовался полумесяц, напоминающий чашу.

«Странно, подумал я, мусульманский полумесяц на православном храме!» Я огляделся вокруг: кого бы спросить. Передо мной в кресле, тоже у окна, сидела наша учительница, сопровождавшая нас во время поездки в Москву. Молодая, красивая, рыжеволосая, в аккуратных очках, она внимательно слушала экскурсовода.

Я тронул её за рукав лёгкой цветастой блузки.

— Да, Ваня? — спросила она, оборачиваясь и улыбаясь мне.

И тут я впервые ощутил, что думаю о ней не как об учительнице, а как о женщине. От волнения я даже забыл её имя.

— Я… это… спросить хотел…

— Что? — весело подмигнула она, и я понял, что начинаю таять под её лучистым взглядом.

Я показал ей крест сомнительного содержания, но она вовсе не удивилась, как я ожидал. Напротив, пожала плечами и сказала:

— Мы можем спросить у экскурсовода, но вряд ли она даст ответ, который тебя устроит.

Так ответила она. И я сразу ей поверил.

— Кто же даст правильный ответ? — спросил я, и робко еле слышно прошептал, — Пирамида?

И вот тут меня изумила перемена, произошедшая в ней. Она заинтересованно стала рассматривать меня, словно изучая. Я даже покраснел, но взгляд выдержал. Целую минуту мы смотрели друг другу глаза в глаза. Потом она, сняв свои аккуратные тонкие очки, коротко ответила «да» и вновь повернулась к экскурсоводу.

Так я понял, что не один в этом мире. Пять лет я посещал занятия школы Пирамиды, более 50 занятий за это время, которые не прошли даром и на которых мне внушили, может быть, одну, но главную мысль: будь свободным в познании! Умей выходить за грани принятых норм мышления, подвергай сомнению то, что кажется недостаточно обоснованным или не до конца изученным. Но при этом уважай тех многих умниц, на плечах которых ты стоишь и видишь столь далеко. Познание, как говорил нам один из репиторов, — это процесс. Но процесс вовсе не вертикальный, как многие привыкли думать, это процесс разнонаправленный. И новые, совершенно неожиданные и притом полезные знания возникают там, где ты их меньше всего ждёшь. Поэтому — будь свободным!

Учительницу… нет, девушку, звали Рита. И она, конечно, тоже училась в школе Пирамиды, и превосходила меня в уровне подготовки. И мне о многом её хотелось спросить. Но вот беда, всякий раз, когда мы оказывались вдвоём хоть на пять минут, я забывал свои нехитрые вопросы и только слушал её голос и смотрел в её глаза.

Однажды, набравшись храбрости, я всё-таки спросил её, так сказать, по теме:

— Маргарита, а что такое уровни Пирамиды? Столько раз слышал о них, а вот чёткого представления у меня так и не сложилось.

Это был последний наш день в столице. Мы сидели в столовой общежития, нашего временного пристанища для участников школьной олимпиады, и пили чай из гранёных стаканов.

— Ваня, я же просила тебя говорить мне «ты», забыл?

Её большие красивые глаза лукаво прожгли меня озорным огоньком. Я слегка покраснел.

— Извини…, Рита, — спотыкаясь, пробормотал я, — забыл.

— Ничего страшного, — ответила она, легонько накрыв мою руку своей, показав два красивых золотых колечка на среднем и безымянном пальцах.

— Так вот слушай, — продолжила она. — Если коротко, то в Пирамиде есть некая нечёткая иерархия, принятая сотни лет назад и до сих пор не подвергавшаяся изменениям. Считается, что всех людей можно разделить по уровню их интеллектуальных способностей или степеням свободы мышления. Чем выше уровень, тем сильнее интеллект, и, главное, шире его кругозор, то есть больше степеней свободы. Считается, что всего ступеней иерархии семь. Самый нижний уровень, к которому относится бо́льшая часть людей — примиты. Как правило, они в своих помыслах не заходят дальше бытового уровня — еды, одежды, жилья, денег. От животных их отличает способность любить и ненавидеть. Ну, и ещё, наверное, жадность. Я не говорю, что все они поголовно жадные, нет. Просто нас, людей, всех отличает от животных стремление заполучить побольше того, что мы считаем ценным и той ценой, которая для нас приемлема. Воров, убийц и политиков отличает уже не ступень Пирамиды, а внутренняя моральная система ценностей…

Она задумалась, а я, увлёкшись внеочередной лекцией, напомнил:

— Рита, а кроме примитов? Остальные шесть уровней?

— Да, прости, — сказала она, мельком провожая взглядом какого-то молодого парня, вышедшего из столовой. По сравнению с ним я был ребёнком, а он, наверное, мог бы дать пару очков вперёд Аполлону. И в этот миг я, наверное, впервые испытал ревность в отношении женщины.

А она, убирая очки в футлярчик, продолжила, как ни в чём не бывало:

— Следующая ступень — репиторы… Впрочем, ты ведь, наверное, знаешь, кто такие примиты и репиторы? Ты сколько лет учишься?

— Пять, — ответил я и добавил, — да, знаю, но так подробно, как ты, нам никто не рассказывал. Учителя, то есть репиторы, всё больше об отвлечённых вещах рассказывают…

— Погоди-ка, Ваня, ты считаешь, что репиторы — это учителя? Что-то вроде репетиторов?

Я кивнул. Она улыбнулась.

— Тебе было бы полезно знать латынь и другие языки, особенно древние.

Я опять кивнул, отметив про себя необходимость познакомиться с латынью.

— Впрочем, их учат все посвящённые. Так что… если станешь им, никуда не денешься.

Она весело мне подмигнула, поднимаясь из-за стола.

— Рита, — протянул я с мольбой в голосе, — а дальше?

— Давай-ка я возьму тебя под руку, — ответила она мягко, — и мы прогуляемся немножко…

Она посмотрела на свои миниатюрные часики:

— У нас ещё куча времени до отправления поезда. Успеем.

Наверное, тот день был одним из лучших в моей жизни. Мы гуляли по аллее под клёнами. Пели птицы, я слушал её и любовался ею. Мне было хорошо. Да и ей, наверное, тоже. Ведь не пошла же она за тем подозрительным парнем-аполлоном. Я радовался этому, ибо был ещё совсем мальчишкой. Лишь несколько лет спустя я узнал, что это был её муж. Бывший муж. Что он делал в Москве в тот момент — я никогда и не узнал.

— Как ты теперь понимаешь, — продолжала она говорить, — примиты занимают седьмой уровень Пирамиды, а репиторы — шестой. Так вот, название «репитор» тоже происходит от слова «повторение», но означает оно лишь то, что репитор способен повторить некое высшее знание, пересказать его своими словами и передать другим. Именно поэтому учителя — в основном репиторы. Хотя бывают и учителя более высоких ступеней. Например, меня одно время учила Дара, она из высших.

— А высшие — это какой уровень? Первый? — поинтересовался я.

— Нет… точно не знаю, но обычно имеется в виду третий и выше.

Я почувствовал, что у меня захватывает дух…

— Кто же они, эти высшие? — спросил я.

— Со временем ты всё узнаешь, Ваня. Я сама ведь тоже только пять лет учусь и знаю ненамного больше твоего, да и то в основном по женской линии.

Она усмехнулась.

— Знаю, что пятый уровень называется апликаторы, а четвёртый — когитанты. Учителя не любят на эту тему распространяться, но нетрудно догадаться, что апликаторы — это те, кто не только умеет повторять знания Пирамиды и передавать их другим, но и применять их на практике. Я никогда не видела апликаторов, но слышала, что они обычно заняты практической работой. Поэтому и в школе их встретить нереально. Хотя… возможно, моя Дара как раз принадлежит к пятой ступени… Не знаю… А вот когитанты — мыслители. От латинского cogito — мыслю. По-видимому, это и есть те, кто получает новые знания.

Я кивнул.

— А кто же такие посвящённые?

— Посвящённые, Ваня, это те, кто сами себя таковыми осознаёт, — она улыбнулась, — посвящённым трудно жить среди примитов, они чувствуют себя неотъемлемой частью Пирамиды, понимаешь?

Она остановилась и заглянула мне в глаза. Пронзительно прожгла меня взором.

— Кажется, да, — ответил я. — Но как же ими становятся? Вот ты — посвящённая?

— Да, — ответила Рита. — И ты правильно сказал, посвящёнными становятся. Становятся сами. Ты это поймёшь очень скоро…

Мы подошли к дверям общежития.

— Вань, — спросила она, — а что это за медальончик я вчера видела у тебя в руках? Какой-то необычный…

Я немного смутился, но этим глазам невозможно было не рассказать всё как на духу. И я рассказал Рите о том, что перед поездкой в Москву бабушка подарила мне одну старинную штуковину в качестве, так сказать, оберега. Это был маленький позолоченный медальон, рисунок на котором был изящно выполнен сканью. Рисунок изображал не то Солнце, не то чьё-то лико в виде солнца, но от времени было трудно понять, не разбираясь в ювелирных изделиях, а бабушку я так и не успел спросить.

Но самое замечательное в медальончике было то, что скрывалось внутри. И это я успел узнать в первые же секунды владения реликвией. Стоило мне приоткрыть драгоценную коробочку, как оттуда высыпались семечки. Точнее, я так подумал сначала, но бабушка мне объяснила, что в медальоне хранятся семена очень древнего растения амаранта, вечного цветка, который был известен древним грекам и инкам. Этот цветок — символ долголетия — был заново открыт и изучен нашим великим биологом Николаем Вавиловым, который причислил его к самым ценным растениям. В своё время Вавилов передал некоторые из семян амаранта друзьям, так как не был уверен, что его официальная коллекция надолго переживёт своего автора. Одной из хранительниц наследия Вавилова была мать моей бабушки. А самым надёжным местом его хранения оказалась семейная реликвия — медальон «солнце».

Разумеется, никто не верил в то, что семена амаранта смогут когда-либо прорасти, скорее всего, они погибли много лет назад. Но память, связанная с ними, жила десятки лет, и вот теперь семена воспоминаний о великом учёном и его знакомстве с моей семьёй дали новые ростки в моём сознании.

— Красивая и загадочная история, — сказала Рита задумчиво, — ты береги медальон, Ваня.

Я кивнул и зачем-то огляделся вокруг. В тот момент мне показалось, что в моём маленьком позолоченном склепе вечного цветка хранится нечто большее — та неуловимая тонкая материя, которая связывает порой сердца людей на долгие годы. И мне очень захотелось, чтобы эта материя была такой же вечной, как цветок амарант.

— Как хорошо сегодня, — сказала Рита, глядя на меня умными и добрыми глазами, которые, я в этом не сомневался, способны были прочесть все мои мысли как раскрытую книгу.

Вдруг она приблизилась ко мне и чмокнула в щёку. Я, наверное, тут же вспыхнул как лампочка, потому что она засмеялась и побежала вперёд меня, в здание…

Глава 7. Alma Mater

После школьной математической олимпиады 94 года я получил приглашение поступить в МГУ на льготных условиях. Ничтоже сумняшеся, как выразился бы Юрий Данилович, я принял приглашение, и уже осенью того же года поступил на Мехмат МГУ. Это был предел мечтаний любого, кто в моём возрасте собирался посвятить жизнь математике. С тех пор я почти постоянно проживал в Москве.

В связи с переездом занятия в школе Пирамиды вовсе не прекратились, как можно подумать, а наоборот, продолжились более интенсивно. После торжественной церемонии посвящения в студенты ко мне подошёл некто Семён и произнёс волшебную фразу: «я от Юрия Даниловича».

Как оказалось, постоянная резиденция моего давнего знакомца — археолога с таинственными артефактами — находилась в Москве. Впрочем, пока, во всяком случае, о встрече с ним не могло быть и речи, так как этот самый археолог был чересчур занятым человеком и постоянно где-то пропадал. Поэтому большинство сведений о нём и о Пирамиде вообще я узнавал в свои «московские» годы от Семёна, который и пристроил меня, если можно так выразиться, в местную школу Пирамиды.

Занятия наши проходили в главном здании МГУ на Воробьёвых горах, там же, где я учился днём на Мехмате, и где, собственно, жил первые три года учёбы в студенческом общежитии.

Общага при МГУ по современным меркам была откровенной дырой. Маленькая комнатушка на первом этаже с двумя кроватями, двумя столами и стульями, допотопным скрипучим шкафом, кое-где облупившейся и покрытой подтёками краски на стенах и потолке, затёртым до блеска красным паркетом на полу… Но при этом повсюду сакральная атмосфера знаний!

Мне кажется, я тогда был искренне уверен, что здесь, в этом огромном красивом здании МГУ, поднимающемся на тридцать четыре этажа ввысь и уходящем на многие ярусы под землю, находится цитадель Пирамиды. Здесь всё было пропитано духом науки, и это так поражало и увлекало, что хотелось оставаться здесь вечно и служить храму знаний подобно древним жрецам Египта.

И я оставался и служил. Днём ходил на лекции по основной программе Мехмата и с наслаждением впитывал откровения ведущих математиков страны, чьи имена значились на учебниках и в научных статьях. По выходным посещал занятия школы Пирамиды, где впитывал совсем уж таинственные вещи, выходящие за рамки обыденных представлений столь далеко, что порой требовалось приложить немало мыслительных усилий, чтобы понять и принять их. Всё остальное время я занимался самоподготовкой, лишь изредка отдыхая в кругу друзей, в театре или в кино. Москва постепенно, но щедро делилась со мной своим загадочным многовековым очарованием, и я влюблялся в город всё больше и больше.

Одним словом, то были лучшие годы в моей жизни. Молодой мой ум под завязку накачивался знаниями, расширял горизонты, узнавал мир в новом качестве, познавал страсть к женщине и разочарование в любви, радость успеха в науке и горечь поражений на экзаменах (было и такое!)… Где-то на полях конспекта по теории функций комплексного переменного, поражённый красотой оной, я написал такой дифирамб:

О мир науки! Кладезь знаний! Как счастлив я купаться в них! Ценой немыслимых стараний Встать в ряд умов великих сих!

Под «умами сими», надо полагать, имелись в виду Ломоносов, Колмогоров, Риман, Гильберт, Пуанкаре, Гаусс и иже с ними…

В то время я почти не виделся с Марго (именно так она любила себя называть, когда хотела подчеркнуть официальный тон разговора). Лишь иногда, бывая у себя на северной нашей малой родине, я заходил к ней в гости, мы пили чай, болтали обо всём, обсуждали знания, полученные в школе Пирамиды (она по-прежнему посещала занятия), строили планы на будущее, делились своим творчеством, но о близких отношениях даже не помышляли. Возможно, мы просто боялись переступить ту грань, за которой мы были бы не просто друзьями.

В то непростое время она бросила работу в школе и подрабатывала в солярии. Это было выгоднее с материальной точки зрения и оставляло достаточно времени на то, чтобы заняться диссертацией по физике…

А время неумолимо шло вперёд. На 4-м курсе я уже не жил в общаге, а стал снимать комнату в Ясенево, поскольку мне в этом районе удалось найти работу системным администратором в одной небольшой торговой компании. Я приходил туда по вечерам, иногда просиживал ночи напролёт за компьютером, исправляя то, что неукротимые пользователи успели натворить в компьютерной сети. А над моим рабочим местом висел лозунг: «у хорошего админа нет работы и в помине!»

С Семёном мы за это время подружились, и даже позволяли себе делиться сокровенными тайнами об амурных похождениях. Он был (и остаётся) человеком прямым, добрым и умным. С ним всегда можно было обсудить какую-нибудь завалящую философскую проблему или поплакаться в жилетку по поводу закончившегося романа со студенткой истфака. В таких случаях он просто хватал меня за шиворот и тащил куда-нибудь в центр Москвы, брал пару бутылок пива, и мы сидели с ним на спинке лавочки где-нибудь на Патриарших, вспоминали кота Бегемота и голову Берлиоза, и он молча выслушивал мои слёзные сентенции, а потом вдруг ни с того ни с сего говорил что-нибудь этакое:

— А скажи-ка мне, Иван ты мой Бездомный, что ты думаешь по поводу доктора Фауста?

И я уже забывал о своей студентке, а моё сознание наполнял свежепрочитанный Гёте…

Примерно в то же время, когда я переехал в Ясенево, занятия в школе Пирамиды начали переходить в практическое русло. Те из нас, чей уровень преподаватели оценили не ниже пятого, то есть от апликаторов и выше, учились таким вещам, как отвод глаз у примитов и репиторов, чтение эмоционального состояния любого непосвящённого, управление психикой собеседника, уловки для вытягивания правды, личная защита от вышеперечисленного.

Это были совершенно практические знания, не всегда моральные, но чрезвычайно полезные в оперативной работе. В это же время я уже начал ощущать себя частью Пирамиды, т. е., как принято говорить, стал Посвящённым. Тогда учителя решили, что мой уровень — апликатор. А именно этот уровень чаще всего Пирамида использовала в практической оперативной работе. Умение применять накопленные знания и не грузиться долгими мыслительными процессами — вот их отличительная черта. Но, как оказалось, последнее не имело ко мне отношения.

Случилось так, что я научился визуализировать знак Пирамиды. Это упражнение было своеобразным экзаменом уже на степень когитанта, т. е. 4-го уровня Пирамиды. Оно заключалось в следующем. Нужно было спроецировать на сознание собеседника специальную геометрическую фигуру: пять одинаковых пирамид с квадратным основанием, четыре из которых стоят на первом ярусе, образуя своими основаниями вчетверо больший квадрат, а пятая четырьмя вершинами основания покоится на остриях вершин первых четырёх пирамид, образуя второй ярус. Таким образом, вся фигура в целом является тоже пирамидой, у которой в боковых гранях сделаны вырезы по вписанным центральным треугольникам.

Каждый когитант, и, уж конечно, каждый высший умел проецировать такой знак собеседнику, показывая тем самым свой уровень в Пирамиде.

Семён, как оказалось, не умел.

— Выше головы не прыгнешь, — однажды сказал он мне, усмехнувшись, — я апликатор, и быть высшим мне не дано. Вот ты — странный…

Я спросил его: почему? Не удивился, но спросил.

— Да потому, Ваня, — ответил он, — что когда ты только пришёл к нам, твой уровень был максимум шестой, понимаешь? Они… в смысле учителя, подумали тогда, что ошиблись, когда ты смог научиться отводу глаз, чем, кстати, ловко пользовался на экзамене по философии…

Он мне подмигнул, показывая, что прекрасно знает об этом случае, который раньше повергал меня в стыд, а теперь лишь вызывал лёгкую досаду по поводу того, что кто-то ещё об этом знает. Единственный раз в жизни я пользовался шпаргалками на экзамене по философии, так как никакого понимания предмета у меня не было, и даже сейчас я не склонен к полному пониманию учений Платона или Гегеля. И тогда я решил попробовать отвести преподавателю глаза. И у меня получилось! Пока философ смотрел в окно на крайне заинтересовавшую его ворону, я не спеша вытащил шпаргалки и совершенно спокойно переписал их содержимое на листок со штампом. Оказывается, Семён об этом знал, но промолчал. Я в этом уверен потому лишь, что мои вышеописанные способности учителя заметили позже, когда я, увлечённый психологическими экспериментами, несколько раз отвёл глаза симпатичной студентке, беззлобно и бесперспективно приревновав её к учителю.

— Они решили, — продолжал мой друг, — что ты апликатор, и начали тебя интенсивно накачивать практическими навыками. Тогда-то они и перевели нас в одну группу…

— Постой, — сказал я растерянно, начиная кое-что понимать, — а разве посвящённые не переходят с уровня на уровень с течением времени?

— Нет! — крикнул он, но тут же взял себя в руки и продолжил. — У любого человека уровень Пирамиды всегда один и тот же, понимаешь? Этот уровень нащупывают учителя на подготовительном этапе занятий. Ты пять лет учился в своём Кировске, и тебе никто не давал оценку выше репитора, понимаешь? Разве что…

Он замолчал.

— Что? — спросил я. — Ну, говори же!

— Князь однажды заметил кому-то из высших, тех, что посещали нас на экзамене, помнишь?

Я нетерпеливо кивнул, сжимая в кармане куртки свой золотистый медальон.

— Он сказал что-то вроде… «Не прохлопайте мне Растущего! Другой Всплеск Пирамиды нам представится не скоро». Да. Именно «растущего» и именно «всплеск».

— А я здесь при чём? — тупо спросил я.

— А при том, — сказал Семён, — если ты способен повышать уровень, то ты и есть тот самый Растущий, о котором говорил Князь.

Я почувствовал, как у меня всё похолодело внутри. И это не смотря на тридцатиградусную жару.

— А К-князь — это к-кто? — спросил я, заикаясь от волнения.

Но Семён только махнул рукой.

— Думаю, скоро ты сам узнаешь…

Это было лето 97 года.

Комментарий В. Лаврова: к сожалению, автор Дневников недостаточно чётко объясняет устройство Пирамиды, то ли интересуясь более своими переживаниями, то ли намеренно скрывая часть правды. Предположить его неосведомлённость на момент написания Дневников, как будет видно из дальнейшего, я затрудняюсь. Однако, с его слов, я могу сделать следующие выводы:

А. Любого человека можно отнести к одному из уровней Пирамиды по его способностям.

Б. Уровень человека в Пирамиде — величина постоянная, как генетический код.

В. Посвящённые — те, кто прошли обучение в школе Пирамиды и начали осознавать себя её неотъемлемой частью. (Надо полагать, что существуют непосвящённые не только среди нижнего уровня — примитов, — но и среди более высоких уровней: репиторов, апликаторов, когитантов. И вот интересный вопрос — существуют ли непосвящённые высшие?)

Г. Умение отводить взгляд присуще уровню 5 — апликаторам, и выше.

Д. Умение проецировать специальный отличительный знак — пирамиду, составленную из пяти меньших, — признак 4-го уровня — когитантов, и выше. Интересно, что ещё они умеют таким образом проецировать?

Е. Правило Б иногда нарушается — появляется некий Растущий, который в процессе своей жизни (видимо, в зависимости от интенсивности его «накачки») повышает свой уровень. Поводом к его рождению, по-видимому, является так называемый Всплеск Пирамиды, о котором в дневниках упомянуто крайне скудно, но можно предположить, что Всплеск происходит по воле высших Посвящённых.

После этого разговора наша дружба с Семёном постепенно стала приобретать всё более пресный вкус. Видимо, он чувствовал себя с самого начала моим наставником, а теперь понял, что я и сам могу его кое-чему научить. И это изменило его отношение ко мне. Что ж, всё меняется в этом мире…

Когда мне присвоили уровень когитанта, моими учителями были только равные мне по уровню Посвящённые. Я выбыл из группы, в которой собирались апликаторы, в частности, Семён, и теперь занятия мои чаще всего были индивидуальными. Раз в неделю в ротонде 31 этажа под шпилем главного здания МГУ в тишине и в отдалении от всего бренного мира я занимался с двумя преподавателями — женщиной и мужчиной средних лет. Женщина, видимо, была Дара (конечно же, не та, которая учила Риту), а мужчина был великим Гоем из тех, которых так ненавидят сионисты.

О Гоях, кстати, нам рассказывали ещё в те славные детские времена, когда я ходил в школу Пирамиды в своём родном городе, и знать не знал ни о каких тайных премудростях и великих делах Пирамиды.

Слово «гой» само по себе происходит от древнего индоевропейского (арийского) корня «ги», означающего «жить», и в славянском языке имеет положительный оттенок, выражающий пожелание здравствовать, жить. Вспомните: «Ой, ты гой еси, добрый молодец!» Позднее, из-за влияния сионистов на европейскую культуру, слово приобрело оскорбительный оттенок, обозначая не-еврея. Помнится, я ещё тогда спросил преподавателя:

— Если гой — это не-еврей, то изгой, он же «не-гой», — это еврей?

Все посмеялись, после чего преподаватель на нас отыгрался, дав лекцию о значении отрицания в языке и поясняя на примере, что двойное «не» далеко не всегда можно математически сокращать.

На самом же деле учителя Пирамиды под Гоями подразумевали Посвящённых мужчин, обладающих даром жить неограниченно долго и продлевать жизнь другим. К таковым, как я позже выяснил, относился Юрий Данилович. Гоем был и мой нынешний наставник.

Итак, меня учили Дара и Гой. Их имён я не знал тогда, как не знаю и сейчас. Патологическая привязанность посвящённых ко вторым именам или полному умолчанию имён казалась мне тогда символом таинственности, позволяла себя чувствовать членом некоего тайного ордена, несущего свет знаний людям, сеющего всюду лишь разумное, доброе, вечное…

И я упивался новой и всё более интенсивной «накачкой» своего мозга. Меня, прежде всего, учили рассуждать. Долго и мучительно я анализировал сотни примеров из жизни, вычисляя правильные ответы по каким-то мелочам, умело сокрытым в тексте. В дедуктивном методе я, наверное, смог бы превзойти Шерлока Холмса, если бы моё обучение сводилось только к аналитике. Но меня учили делать и трансцендентные выводы, чувствовать «струны истории» и связывающие их узлы. Тогда я впервые научился предугадывать некоторые будущие факты осмысленно.

Был, например, такой случай. Предчувствуя в начале 98 года, как раз после деноминации, какое-то фатальное событие, я старательно искал чувственным способом ту точку в будущем, куда сходятся негативные ниточки, едва различимые моим подсознанием. Я интуитивно заинтересовался поведением ставки рефинансирования, имея о ней и вообще о макроэкономике лишь обывательское представление. Когда ставка весной зашкалила на небывалые высоты, я ощутил: быть беде, причём скоро. После смены премьер-министра я точно знал, где сойдутся эти «струны истории», и посоветовал своей маме, друзьям, Рите запастись надёжными вложениями. Многие, правда, восприняли это как необходимость открыть рублёвый депозит в банке, и потом долго меня обвиняли в ошибочном пророчестве. Но тот, кто знал достаточно, чтобы сообразить, на что могут указывать мои ощущения, поступили весьма выгодно. Сам я тогда не сберёг ничего, так как сберегать мне было попросту нечего. Я всегда презрительно относился к материальным благам, а вступление в круг посвящённых лишь усилило это качество.

Так или иначе, от Дары и Гоя я получил настолько всестороннее образование и развитие своих способностей, что и мир начинал воспринимать совсем иначе. Я видел его не в настоящем времени, а как длящийся процесс, направленный из прошлого в будущее. Я стал лучше видеть и понимать, как прошлое становилось настоящим и во что оно превратится завтра, через неделю, через год.

Конечно, тогда мои силы были ничтожными, и я улавливал очень маленькую часть тех «струн истории», которые прямо-таки натянуты вокруг нас до скрежета. Но я понимал, что перешёл на какой-то качественно новый уровень восприятия, и что теперь моя жизнь станет другой, назад пути больше нет, да и не хочется мне назад — в плоскость бытового восприятия.

В то время я уже активно пользовался Фидо и Интернетом, и с Семёном теперь общался преимущественно через эти сети, постепенно смещая своё предпочтение от первой ко второй. Когда я рассказал ему об очередной размолвке с моей королевой Марго, после которой она надолго пропала из моего поля зрения, а я не находил себе места, забросил уроки Пирамиды и ходил между домом и работой угрюмый и злой, и поклялся в кратчайшие сроки разлюбить её, он мне ответил на e-mail чудесной эпиграммой:

Любовь не гаснет так беспечно, как мы порой того хотим! А шрамы глупых ссор навечно лицо уродуют любви. Не множьте понапрасну горе, и дай вам бог на то ума! А если хочется повздорить, не забывайте: жизнь одна…

После этого мы с ним опять сидели в парке, пили пиво и вспоминали старые добрые времена. Он рассказал мне, что теперь работает под непосредственным началом Юрия Даниловича, неоднократно бывал в его кабинете в новой высотке с видом на Университет. Там, дескать, находится локальный штаб Пирамиды. Я сказал ему, что ничего не хочу слышать о Пирамиде и всех этих тайных Гоях, мнящих себя божествами. На что Семён только усмехнулся и пожал плечами. Он-то прекрасно понимал, кто я, и что мне деваться некуда. Как Пирамида без меня — ничто, так я без неё — ещё большее ничто. Пути назад нет.

Он похлопал меня по плечу и сказал:

— Возьми трубку, Иван-дурак, — протянул мне сотовый телефон, по тем временам это была роскошь даже в Москве, — и позвони ей. Ведь ты говорил, что она переехала в Москву!

Я помотал головой. Он сказал повелительно:

— Позвони немедленно!

И я, сам не знаю почему, подчинился. А когда услышал её голос, судорожно сжал бабушкин медальон с зёрнами вечного цветка, чего никогда ранее не мог себе позволить в присутствии кого бы то ни было, даже Семёна. А она просто сказала в ответ:

— Я жду тебя!

И я бросился в метро, даже не сказав другу спасибо. А он только улыбнулся и дал мне денег на проезд.

Глава 8. Взгляд за кулисы

К концу лета 99-го я совершенно официально работал на «фирме» у Юрия Даниловича. Фирма занималась продажей компьютеров, и это приносило определённый доход, на который можно было жить и снимать квартиру возле метро «Университет». Да-да, мой дорогой читатель, в 99-м это было абсолютно реально — снимать однушку возле метро «Университет».

Шеф наш исходил из принципа, что на пропитание мы сами должны зарабатывать, но крышу обеспечивал. Крышу — во всех смыслах. Кто помнит 90-е годы, тот поймёт, а иным лучше не знать.

Я чувствовал себя тогда на подъёме и рвался в бой, как Цербер на цепи. Должно быть, руководство заметило-таки моё нетерпение, и, в конце концов, решило привлечь меня к ответственным мероприятиям. А по всему видно было, что московский сектор Пирамиды (так мы называли наш офис на Мосфильмовской улице) готовится к какой-то операции высокого уровня вмешательства.

Комментарий В. Лаврова: автор Дневников нигде не поясняет, что такое уровень вмешательства, поэтому выскажу своё скромное предположение. Видимо, иерархия в Пирамиде была (и остаётся?) не только в чинах и званиях, но и во всех прочих делах. Любовь к порядку, как будет сксазано ниже, оставляет след на всех проявлениях этой таинственной структуры. Скорее всего, у них была определённая шкала оценок влияния проводимых операций на окружающий мир. Как уж они их вычисляли — для меня загадка. Может быть, по объёму вложенных средств, может быть, по каким-то политико-экономическим последствиям, а может быть, это были чисто субъективные нечисловые оценки. Так или иначе, операция высокого уровня вмешательства должна была быть весьма серьёзной операцией с внедрением, тайными агентами и тому подобной шпионской атрибутикой.

И вот, накануне Нового 2000-го года, то есть спустя десять с половиной лет, я вновь воочию встретился с Юрием Даниловичем. Собственно, эта встреча была весьма деловая, и потому оба мы держались совсем иначе, чем в прошлый раз. Я был напряжён и не склонен ждать от него какие-то сказочные подарки и рассуждения на отвлечённые темы об артефактах. Он же был подтянут, стремителен, одет подчёркнуто просто: чёрная футболка, светлая куртка, джинсы и кроссовки. И хотя он сидел за столом в своём знаменитом кабинете (где я, кстати, оказался впервые), по всему было видно, что он куда-то спешил. А это означало, что времени на пустые разговоры у нас нет, и мне следовало собраться с мыслями, отвечать коротко, ясно и по существу. Кроме того, нужно было с первого раза запоминать его инструкции, если таковые будут. Впрочем, всё это я уже умел, и буквально за считанные секунды сбросил с себя напряжение и приготовился впитывать инструктаж.

Юрий Данилович поднялся навстречу, окинул меня оценивающим взглядом и протянул руку. Я приблизился и пожал её.

— Садись, — кивнул он на стоящий у стенки стул, и я сел.

— Перейду сразу к делу, — сказал он, возвращаясь на своё место за красивым дубовым столом, заваленным кучей разных книг, газет и двумя ноутбуками. Книги были либо открыты на каких-то страничках, усеянных текстами, насколько я успел заметить, на древнеславянском, греческом и латинском языках, либо были сплошь утыканы закладками. Ноутбуки — оба открыты и повёрнуты к хозяину кабинета. Газеты пестрели разноцветными пометками.

По тем временам ноутбук был некой особенной роскошью даже среди компьютерщиков, а тут я видел перед собой целых две штуки, и меня так и тянуло заглянуть в них.

— Хорошо выглядишь, — бросил он, глядя в один из ноутбуков, — десять лет учёбы не прошли даром!

Я кивнул. Сам он за эти десять лет вовсе не изменился.

— Настала пора заняться серьёзным делом, — сказал он, вытаскивая из компьютера диск.

— Вот здесь, — он покачал передо мной дискетой, — материалы о некоем очень известном и таинственном объекте. Возьми.

Я неуверенно взял дискету. Это был обыкновенный 3,5-дюймовый накопитель в пластмассовом корпусе ёмкостью 1,44 МБ. Его отличие от собратьев состояло лишь в едва заметном блестящем рычажке, умело спрятанном в корпусе. Юрий Данилович между тем продолжал:

— Тебе следует изучить эти материалы о так называемой библиотеке Ивана Грозного, запомнить их и уничтожить диск с помощью той самой блестящей кнопки, которую ты пристально изучаешь.

Должно быть, в моих глазах мелькнула некая растерянность, ибо он поспешил успокоить меня:

— Всё очень просто, Иван, мы хотим вернуть библиотеку на Родину. И займёшься этим ты.

С этими словами он встал, обошёл гигантский стол и остановился у противоположной стены кабинета. Нажал пару кнопок, и на стене высветилась карта Европы.

— По нашим данным, библиотека находится в Праге. По крайней мере, там был найден известный золотой тайник Гитлера. Как и почему он там оказался — не суть. Прочитав те материалы, которые я тебе дал, ты поймёшь, почему мы считаем, что библиотека находится в нём. Тайник этот довольно массивный и хранит в себе много интересных письменных свидетельств и вещей, но нам из него нужна только библиотека, которая занимает порядка двадцати кубометров.

Твоя задача состоит в следующем. Сначала нужно будет забрать в Питере третью часть ключа от тайника. Затем открыть тайник в Праге и убедиться в том, что там действительно находится искомая библиотека. В случае положительного ответа на данный вопрос нужно будет организовать вывоз объекта в Россию.

Я понимаю, что ставлю непростую задачу, поэтому у тебя будут помощники и все необходимые полномочия. В Питере ты встретишься с моим местным представителем, Графом, который поможет тебе получить третью часть ключа.

— С кем? — спросил я, не сдержавшись.

— С Графом, — улыбнулся мой патрон. — Он специалист по теории графов, и поэтому мы его так называем. Впрочем, у меня есть все основания полагать, что он самый натуральный петербургский граф, но об этом мы с тобой поговорим в какое-нибудь более подходящее время.

— Кстати, — он на долю секунды запнулся, — в рамках рабочих отношений меня все посвящённые называют Князь. Так короче и для многих понятнее. Но об этом тоже потом. К тебе вот пока никакое имя не прилипло, что довольно странно… Впрочем, это неважно…

Он повернулся к карте и указал на Санкт-Петербург, который тут же высветился золотистой точкой.

— Четвёртого января утром ты должен быть здесь. Адрес Графа я записал на диске, запомни. На получение третьей части ключа даю вам два дня, затем ты сядешь в поезд на Прагу. Самолётом ни в коем случае не пользоваться! Через сорок часов ты будешь в Праге, где встретишься с Марго.

Прага на карте Европы тут же сама собой загорелась новой золотистой точкой. А я, наверное, покраснел, и глаза мои засветились от счастья, потому что Юрий Данилович, он же Князь, мягко улыбнулся и сказал:

— Да-да, с той самой Ритой, которую ты знаешь. Она кратор и обладает необходимыми полномочиями в Пирамиде. Она поможет тебе там. Через три дня ты выедешь в Москву берлинским поездом. Вот все билеты.

Он протянул мне пачку билетов, затем порылся во внутренних карманах куртки и вытащил загранпаспорт на моё имя.

— Вот, чуть не забыл, без этого никак… Я вижу, у тебя есть вопросы, задавай.

Он прошёл на своё место и сел, уткнувшись в ноутбук. На стене с картой Москва засияла третьей золотистой точкой. Как он это делает, подумал я, вот это концентрация!

— Если я, — начал я и тут же поправился, — если мы извлечём библиотеку, как я её повезу на поезде?

— Резонный вопрос, — ответил Князь и постучал пальцами по столу. — Не ты её повезёшь. Твоя задача открыть, проверить и дать отмашку на вывоз. После этого тебя там никто видеть не должен.

Я кивнул.

— Вы говорили о третьей части ключа… А две другие?

— Их привезут из других мест. В целях безопасности операции, я, сам понимаешь, не могу тебе сказать, кто повезёт и откуда. Там на месте всё узнаешь.

— Тогда у меня ещё вопрос,… К-князь.

Он одобрительно кивнул, и я продолжил:

— Если Пирамида так велика и сильна, как нам рассказывают на лекциях в школе, то почему нужно красть библиотеку, а не использовать власть того же Вацлава Гавела, чтобы вернуть архив законным путём?

Юрий Данилович как-то грустно усмехнулся, чем насторожил меня на долю секунды.

— Иван, Пирамида не так велика и не так сильна, как нам бы того хотелось. К тому же не все апликаторы и даже когитанты являются Посвящёнными, некоторые из них служат… иным интересам. Увы. И ни Вацлав Гавел, ни его премьер-министр, ни вообще кто-либо в новой Чехии не является посвящённым, понимаешь?

Я кивнул.

— Я просто думал… — начал я неуверенно, но Князь меня перебил.

— Далеко не все главы государств — посвящённые, — усмехнулся он, — слишком велика честь! И есть много мелких стран, которые вообще не подозревают о существовании Пирамиды. Это выгодно, прежде всего, самой Пирамиде. Так безопаснее.

— А… «восьмёрка»? — спросил я осторожно.

— И «восьмёрка» не вся, — ответил он. Его лицо теперь было бесстрастным.

— Так. Понятно. Мы, как всегда, в пролёте, — с горечью выдавил я, не ожидая больше никаких уточнений. Но они, к моему искреннему удивлению, последовали.

— Чтобы ты больше не мучился и не задавал дурацких вопросов, я скажу тебе чуточку больше, чем позволяет регламент. Ни США, ни Канада, ни Япония официально не представлены в Пирамиде. Италия — и то не на уровне президента. Правда, там у нас прочные позиции в католической церкви.

У меня, наверно, округлились глаза, потому что он улыбнулся и добавил:

— Россия входит в число посвящённых в лице главы государства со времён Ивана Калиты. — Он сделал паузу. — Я… сам его обучал. Несколько раз, правда, нашу страну исключали, вернее, просто не посвящали очередного правителя. Это было в смутное время в начале 17-го века и в начале 20-го. Пётр Первый тоже не был в наших рядах, и кукурузник Хрущёв не был. Но сейчас всё в полном порядке, несмотря на имидж президента Ельцина.

Англия посвящена со времён короля Артура, и, за редкими исключениями, является постоянным членом Правления, как и Россия. А вот Франция… да, у неё отношения с Пирамидой были и остаются очень непостоянными. Конечно, такие личности, как Жанна д'Арк, Генрих IV Наваррский, великий кардинал Ришельё, генерал де Голль и многие другие были Посвящёнными. А Наполеон хоть и не был, но знал о нас и пытался шантажировать. Его египетская экспедиция была нашим провалом, а его войны — нашей бедой. И Гитлер знал о Пирамиде, но, слава богу, не входил в неё, а вот до него Германия, как и сейчас, входила в Правление со времён Священной римской империи, что, конечно, тоже было наследством франков. Впрочем, все государства время от времени выпадали из Пирамиды. Как и люди, они непостоянны и переживают порой трудные времена.

— Но… — не удержался я, — если Пирамида способна так глубоко проникать всюду, почему идут войны?

Юрий Данилович покачал головой и ласково сказал, совсем непривычно:

— Со временем ты всё поймёшь сам, мой мальчик. Это долго рассказывать… Могу только добавить, что помимо Пирамиды есть ещё несколько крупных международных организаций и обществ, которые тщательно блюдут свои интересы. И далеко не всегда эти интересы согласуются с нашими представлениями о морали. Например, были всегда и остаются по сей день страстные любители золота, которые в сговоре с радикальными сионистами оккупировали деловые круги Лондона и Нью-Йорка. Их мы условно называем «банкирами». Эти алчные, влиятельные и абсолютно бессовестные люди владеют частной фирмой под названием Федеральная резервная система США, контролируют с помощью печатаемых ими долларов весь финансовый мир и мечтают о тотальном контроле над ресурсами всей планеты. Впрочем, алчность их до добра не доведёт, и мы ещё увидим великое крушение англо-саксонского капитализма, но… это в будущем. Так вот эти господа — наш враг номер один.

А ведь всё так безобидно было задумано! Хранить паритет! Во времена Египта и Месопотамии в хаосе древних царств и верований начали проявляться мощные мировые религии и складываться крупные империи. Возникла борьба идеологий. Хаос и свобода или порядок и диктатура? Что выбрать? Человечество мечется между этими полюсами всю свою историю, пытаясь найти компромисс. А мы стараемся держать равновесие. Качнутся весы в хаос — мы находим диктатора и возвышаем его. Качнутся в порядок — мы находим борцов за права человека и разрушаем диктат. Поощряем тех или иных писателей и философов, подталкиваем учёных.

Однако это лозунги, пригодные лишь для политиков. В реальности куда сложнее. То и дело возникают империи, «сеющие добро» по своему усмотрению другим народам — насаждают веру, обычаи, вкусы. И вовремя остановить их бывает не под силу даже Пирамиде. Вспомни Македонского, Чингисхана, Наполеона, Гитлера. А потом эти гигантские образования разваливаются на многие царства и тонут в хаосе войн. После крушения Византии, державшей мир в стабильности на протяжении тысячи лет, появились новые центры влияния, которые продолжили великую Игру за первенство своей идеологии и экономическое превосходство. Прежде всего, это Британия и Россия. Елизавета I и Иван IV.

Главное правило этой гонки — играй, но не заигрывайся. Обычно два сильных государства аккуратно ведут борьбу, не позволяя себе ни открытой уничтожительной конфронтации, ни пропуская друг друга в зону своего влияния. Никакой третий игрок им при этом тоже не нужен. Они балансируют как два полушария мозга. Ну, конечно, на их границах бывают кратковременные пожары, локальные войны, марионеточные правительства и прочие неприятности Большой игры. Но лучше так, чем война до полного истребления.

Мы, то есть Пирамида, всегда считали себя только арбитрами в этой Игре, пытаясь сохранять паритет. Но один сильный игрок в последние пять веков стал требовать к себе особого внимания. Это Россия. Здесь во все времена рождались великие умы, способные предъявить миру нечто новое не в плане технического прогресса, а в плане прогресса социального, некую общемировую модель развития и сосуществования цивилизаций. Здесь, кроме того, находится место исторического основания Пирамиды на Земле — Русская возвышенность, окружённая с севера и востока древнейшими горами Меру и Уралом, а с юга и запада велики реками Доном и Ра (Волгой), где жил Пурва из рода Вестников. Отсюда Хранители пошли в мир создавать ковчеги знаний и здесь же они исчезли навсегда, выполнив свою миссию. Но меняющийся в сторону похолодания климат всё время мешал нормальному росту экономики на нашей территории, что приводило к росту напряжённости в обществе. Может быть, именно это обстоятельство и порождает у нас столь выдающихся людей?

Во всяком случае, чтобы не терять ценный генофонд, Пирамида вынуждена была (признаюсь честно, с превеликим удовольствием с моей стороны) уделять пристальное внимание нашей стране и поддерживать её в трудные минуты, дабы она не исчезла в пучине истории вместе с Византией, Персией, Римом и другими великими империями. Возможно, благодаря нашей помощи Русь так долго и продержалась, дольше Британской империи. Однако при этом мы ослабили свои позиции за океаном, где народился очередной гегемон — те, кого мы называем «банкирами». Почуяв успех после удачно проведённой операции по развалу Союза, они наплевали на правила Большой игры и кинулись грабить освободившиеся экономические просторы, которые раньше контролировал СССР. А теперь начался кризис падения спроса — грабить-то, по сути, некого. Но машина раскручена и хочет кушать. И тут уже все средства идут в ход. Даже разрушение понятия семьи поставлено в приоритет. Ведь очевидно, что индивидуалисты больше потребляют, чем семьи в пересчёте на одного человека. Им нужно больше жилья, больше техники, больше кредитов, больше услуг. Их отношения непостоянны и приводят к росту заболеваний и других проблем, которые также решаются за деньги. А это всё — новый спрос. Весы истории, таким образом, вновь качнулись в хаос.

Князь посмотрел на часы и заторопился.

— Резюме моей краткой лекции по геополитике таково: Пирамида хочет вернуть статус-кво Большой игры, то есть паритета хаоса и порядка. Будет ли это новая (третья) холодная война или что-то ещё — время покажет…

Он закрыл один ноутбук, потом второй.

— Так… Мне нужно срочно бежать, Иван… Ты вот что, — он пожевал губами, в последний раз взвешивая решение, — возьми печать Авесты и почитай историю, тебе пригодится.

С этими словами он протянул мне золотую монету размером с «пятак», на одной стороне которой был простенький двуглавый орёл без имперских символов, а на другой — арийский знак Ра — солнца.

Я взял монетку, которая на моей ладони будто бы ожила — потеплела и стала светиться едва уловимым солнечным блеском. Я сразу вспомнил тот мраморный крестик, который мне когда-то подарил Князь. Крестик до сих пор висел у меня на груди. Когда мне нездоровилось, я сжимал его, и боль уходила… Точно так же, как я сжимал в руке золотой бабушкин медальон всякий раз, когда на душе скребли кошки или сердце билось в предчувствии прекрасного. Теперь же я держал на ладони таинственную печать Авесты — ключ к великим знаниям древних ариев и египтян! Мне было позволено проникнуть в святая святых Пирамиды — в библиотеку знаний. Ведь Авеста на древнем языке означает Знание, отсюда и русское слово — весть. Отсюда и «невеста» — непознанная, незнающая.

Юрий Данилович поднял трубку телефона и произнёс:

— Семён, проводи Ивана к Авесте. Что? Да, я лично разрешил! Он придёт с моей печатью.

Затем он подошёл ко мне и похлопал по плечу, провожая до двери.

— Иван, тебе откроется многое, будь готов принять знания как должное. Это поможет и тебе, и всем нам! Только помни: времени мало. Третьего числа ты должен быть на «Красной стреле». А сегодняшнюю новогоднюю ночь проведёшь в хранилищах, это… символично, не правда ли? Ступай, и да хранит тебя Великий Ра!

— Во имя Пирамиды! — автоматически выпалил я нашу официальную формулу успеха, пожимая руку Князю. В коридоре меня ждал Семён…

Комментарий В. Лаврова: никаких сведений о том, где находится упомянутая в дневнике библиотека Авесты, и существует ли она вообще, мне найти не удалось. Все ссылки ведут лишь к древнеперсидским текстам, которые также не дошли до наших дней в полном объёме. Более того, автор дневников тоже ни единым словом не выдал того, что сам обнаружил в древней сокровищнице знаний. Так что мы не можем представить себе их объём и ценность.

Глава 9. Элементы прозрения

Погода в Питере 4-го января 2000-го года была, как всегда, сырой, и, как всегда, тёплой. Впрочем, в последние годы такая погода — с едва заметным налётом снега на газонах и грязной кашей на дорогах, сосульками на крышах и скользкими тротуарами — стала привычным делом и в Москве.

Я вышел из здания Московского вокзала на Невский проспект рано утром. Времени до встречи с Графом у меня оставалось достаточно много, и я решил прогуляться по улочкам Северной Пальмиры.

Питер я люблю с детства, и даже, несмотря на то, что зимой он выглядит малопривлекательным ввиду климатических особенностей региона, я решил не упускать случая навестить Аничков мост, Чижика-пыжика, замечательно ныне организованную пешеходную зону Малой Конюшенной улицы, полюбоваться издалека блистательным Адмиралтейством и величественным Исаакием.

Гуляя по Невскому, я невольно вспоминал строчки Розенбаума:

«Вот и Аничков мост, где несчастных коней по приказу царя так жестоко взнуздали, я хотел бы спросить этих сильных людей: вы свободу держать под уздцы не устали?»

Сколько десятилетий они тут простояли и сколько ещё простоят, а вопрос о свободе так и останется нерешённым!

Я миновал Гостиный двор, непривычно пустой и мало освещённый, витрины которого лишь напоминали о прокатившихся по городу предновогодних распродажах, пересёк канал Грибоедова, и, поравнявшись с Исаакиевским собором, свернул на Малую Конюшенную улицу. Мне хотелось устроиться где-нибудь здесь на скамейке и наблюдать блекнущий в рассветный час город, но неожиданно налетел тугой холодный ветер, стало неуютно, и я прибавил шаг.

По Итальянской улице я вернулся к Фонтанке, миновал здание цирка и печально известный Михайловский замок, где был убит Павел Первый, остановился возле знаменитого «чижика-пыжика» у Инженерного моста. Многострадальный бронзовый памятник маленькой птичке был на месте. Интересно, подумал я, сколько раз его крали отсюда, и, главное, кто? Но власти города, спасибо им, не препятствовали восстановлению…

— Иван? — послышалось сзади.

Я вздрогнул и резко обернулся. Передо мной стоял невысокий щуплый мужчина, на вид лет тридцати пяти, и пристально рассматривал меня.

— Г-граф? — запнувшись, спросил я.

Он кивнул.

— Так вот ты какой, Ваня, — сказал Граф, улыбаясь.

— Какой такой? — недоумённо спросил я, машинально протягивая в ответ руку. Его ладонь оказалась холодной и сухой.

— Самый обыкновенный, — ответил Граф, дружественно похлопав меня по плечу. — Ну что, перекусим?

Я согласился.

Это был, пожалуй, единственный раз, когда я был в Питере в блинной. Уютное полуподвальное помещение было неярко освещено и располагало к неспешной беседе. Мы уплетали блинчики с мёдом, и Граф рассказывал о себе, о Питере. А я слушал и ждал, когда он перейдёт к делу.

Из всего, что он мне говорил, я запомнил немного. Граф — коренной петербуржец, живёт в центре горда на улице Пестеля, воспитывает сына и работает в сфере IT-услуг. Он действительно занимался одно время теорией графов, а вот о дворянском своём происхождении ничего не слыхал.

— Если Князь считает меня потомственным дворянином, — ехидно заметил он, — я возражать не стану.

За разговорами пролетел незаметно целый час, и Граф засобирался. А я, глядя на него, думал: какой же он Посвящённый? Простой, как говорится, совейский парень, айтишник, фидошник, математик, вышедший из семьи культурно-протестной питерской интеллигенции. Где в нём скрывается величие и скрытый снобизм московских служителей Пирамиды?

Одним словом, Граф понравился мне сразу, и мы, наверное, стали бы друзьями, если бы имели возможность чаще общаться. Но… после описываемых событий, он у меня так и остался красным цветком в «аське», время от времени отвечающий в оффлайн.

В 10 часов утра мы подошли к Эрмитажу. Несмотря на ранний час, у входа в музей стояла длинная очередь.

— М-да, — заметил Граф, скептически осматривая народ, — этак мы тут до вечера проторчим, нужно поискать другой вход! Постой-ка здесь, я сейчас всё устрою.

Он тут же исчез, как сквозь землю провалился, а я остался стоять в очереди. Люди тихо перешёптывались меж собой, но на очередь никто не роптал. Какие-то две бабульки-подружки из среднерусской провинции, бедно, но с изыском одетые по советской моде начала восьмидесятых, жаловались друг другу на власть.

— И кто такой этот Путин-то? — вопрошала одна.

— Да говорят из КГБшников, — вздыхала в ответ другая.

— Ну, ещё хуже! Ельцин-то был не пойми чего, всю Россию-матушку продал, а от этого чего ждать? Опять лагеря, расстрелы? Ох-ох.

— Да брось ты, мать, какие лагеря, не то время уж, я тебе говорю. Может, хоть порядок наведёт.

Первая только покачала головой, а я отвернулся и стал разглядывать величественную Неву и Петропавловскую крепость за нею. Шпиль блестел на утреннем солнце, пробившемся сквозь низкие питерские тучи.

Граф снова появился неожиданно, дёрнув меня за рукав.

— Пойдём, — бросил он коротко и поспешил вдоль очереди ко входу в Зимний дворец. Я послушно направился следом.

Наше проникновение в здание Эрмитажа оказалось настолько банальным, что я не успел оценить его с моральной точки зрения. Граф подошёл к билетёрше, показал ей какую-то корочку, на которую она взглянула мельком, и тут же охотно пропустила нас внутрь. Стоявшие за нею охранники вовсе смотрели в сторону и никак не реагировали на наше появление.

Можно долго рассказывать о великолепии этого крупнейшего в мире музея, бывшего некогда резиденцией русских императоров, но поверьте мне, его надо видеть собственными глазами! Я был потрясён и очарован. Граф, видимо, понял моё состояние и дал мне время насмотреться на окружающую красоту. Однако уже через полчаса его терпение закончилось.

— Вань, ты лучше посмотри, какие тут охранные системы, а? IBM, не что-нибудь!

О картинах мгновенно было забыто, и ещё полчаса мы убили на рассматривание компьютерных систем безопасности в здании Эрмитажа.

— Айда в Египетский зал, — сказал Граф, и я едва не упустил его из виду.

В зале с саркофагами и мумиями я снова был захвачен веянием искусства, на сей раз древнего, но Граф не позволил мне расслабиться.

— Вспоминай, — сказал он, — чему тебя научили. На этот раз мне без твоей помощи не обойтись.

— Ага, — ответил я, — а что делать-то?

— Глаза отводи…

Вот те раз! А я-то, как и все ученики школы Пирамиды, наивно полагал, что на оперативных мероприятиях глаза отводят исключительно женщины, и притом непременно Дары. Впрочем, уроки, данные мне Гоем и Дарой в маленьком зале под шпилем главного здания МГУ, не прошли впустую, превратив мои прежние неуклюжие попытки мысленно отвлечь студенток на лекциях в профессиональное умение. Я огляделся, выбирая место, откуда видна большая часть пространства и все двери зала, встал на это место, закрыл глаза и представил себе Египетский зал и прилегающие к нему пространства. Ещё одно усилие — и я увидел людей в этих залах, неспешно прогуливающихся между экспонатами. Ещё усилие — и никто из них не захочет войти туда, где стояли мы с Графом. Я стоял, раскинув вытянутые руки в стороны ладонями наружу, ощущая вокруг себя каждую былинку, и контролировал всё вокруг. Я видел, как Граф скрылся в дальнем углу зала, что-то тихо щёлкнуло, послышался свист воздуха, снова что-то стукнуло, и стало тихо.

Через мгновение в моём сознании материализовался знак Пирамиды, и Граф тихо сказал: очнись. Я открыл глаза и улыбнулся, медленно, как из тумана, выходя из пелены гипнотического состояния.

— Ну ты даёшь! — сказал мне Граф, вытирая рукавом свитера пот со лба.

Я лишь удивлённо оглядел его сверху вниз. Лицо у него было какое-то измождённое.

— Ты мне чуть глаза не отвёл! — засмеялся он и потащил меня к выходу.

— Как это? — удивлённо спросил я, идя следом.

— Не знаю, как! Силища в тебе спит немеряная, вот что я тебе скажу! Я, конечно, справился, но мне кажется, если б ты захотел, смог бы и мне, и, не побоюсь этого слова, самому Князю глаза отвести! Ладно, идём, операция прошла успешно, ключик у меня…

— А…

— Потом-потом…

Мы спешно покинули Эрмитаж.

Сейчас, по прошествии тринадцати лет, я с трудом вспоминаю детали событий тех дней, тем более что двумя днями позже они были вытеснены из памяти новыми переживаниями, куда более приятными и значимыми для меня. Но пойдём по порядку.

Мы с Графом покружили по улицам и площадям города час или полтора, стараясь оторваться от возможного преследования. Честно сказать, мне это казалось смешным. И я бы не придавал усилиям Графа ни малейшего значения, если бы не таинственный свёрток, который Граф сунул мне в карман по дороге. Всем телом я ощущал, что в этом свёртке что-то загадочное, как тогда, когда я впервые встретился с Юрием Даниловичем и держал в руках настоящий древнеегипетский манускрипт.

Через некоторое время в одном из многочисленных двориков, по которым меня успел провести Граф, он вдруг остановился и сказал:

— Погоди-ка, я сбегаю домой, — и вошёл в парадную.

Я стоял в колодце типичного питерского дворика, разглядывая стеклянные фонари внешних лифтовых шахт, и ждал. Вдруг из соседней парадной вышла молодая и весьма привлекательная особа в лёгкой шубке, не скрывавшей пышности её форм. Несмотря на снег и слякоть, девушка была в красных сапожках на высоких шпильках, чёрные волосы её развевались по воздуху свободно, а глаза были как два уголька. Она лишь мельком оглядела меня и скрылась в арке.

Я, наверное, стоял, открыв рот, потому что Граф в очередной раз застал меня врасплох.

— Идём, — сказал он, подходя сзади.

— Граф, ты меня в могилу вгонишь своими внезапными появлениями, — вспылил было я, но на моего спутника это не произвело никакого впечатления.

— Идём-идём, — сказал он веско, — времени мало. Поезд ждёт.

— Постой, какой поезд? У меня билет на завтра!

— Нет, — ответил он, — тебе нужно отбыть сегодня, обстоятельства изменились.

Я был возмущён, но поспешил следом.

До станции метро «Чернышевская» (мой спутник называл её «Чернушка») мы шли молча. Я пребывал в некой задумчивости, а Граф был по-прежнему сосредоточен и только как-то неестественно прижимал левую руку к себе. Перед входом в метро он дал мне жетончик.

— Ух ты, — заметил я, — а у нас их уже год как отменили.

Граф усмехнулся.

— Держи второй на память, — и сунул мне ещё один жетон.

Этот кругляшок размером с советские «5 копеек» до сих пор хранится где-то среди моих вещей в Москве.

Когда мы спускались на эскалаторе, Граф вдруг спросил меня:

— Ваня, пока ты ждал меня во дворе, ничего необычного не заметил? Или кого-то?

Я рассказал ему о девушке, но почему-то Графа она не заинтересовала.

— А ещё что-нибудь?

— Нет, — ответил я, — больше никого не видел. Вообще было очень тихо…

И тут у меня мелькнула мысль.

— Знаешь, Граф, действительно, было очень тихо. Не бывает в городе так тихо даже по утрам в январские каникулы. Машины-то всегда ездят…

Но Граф только пожал плечами.

— Всё-таки это не Москва, — бросил он, сходя с эскалатора.

Вскоре мы выходили на Витебский вокзал, откуда должен был отправиться мой поезд на Прагу. Точнее, до Праги ехал один лишь вагон международного класса. Он имел несколько непривычную для российских вагонов форму с полукруглой крышей, и заметно выделялся в общем составе поезда.

— Кажется, добрались без приключений, — сказал мой спутник, озираясь по сторонам, и вдруг взгляд его стал холодным как сталь. — А эти-то друзья что здесь забыли…

Я проследил за его взглядом. На противоположной стороне зала стояла кучка бритоголовых парней в коротких кожаных куртках, джинсах не первой свежести и высоких армейских сапогах. Странное зрелище производили они…

— Действуем так, — быстро заговорил Граф. — Ты меня прикрываешь, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Потребуется вся твоя сила, понял?

Я кивнул.

— Поезд отходит через пятнадцать минут. Когда я уведу этих типов из зала, ты проследуешь в свой вагон, сядешь спокойно и поедешь. А я прослежу, чтоб никто не увязался следом. Понял?

Я опять кивнул.

— Отлично. Ну, прощай, Ваня, не забывай старика Графа!

Последние слова он прошептал мне в самое ухо и тут же направился к «браткам», на ходу распахивая куртку. Я понял, что мне нельзя мешкать, и вновь, как в Эрмитаже, раскинул руки в стороны и принялся отводить глаза всем, кто был в здании вокзала и на прилегающей территории. На этот раз я не забыл исключить Графа из поля влияния, и он полностью сосредоточился на операции прикрытия.

Граф шёл, не разбирая дороги, расталкивая людей, которые, благодаря моей психоподавляющей силе, ничего не замечали, продолжая мирно беседовать, читать расписание, спешить к поездам. Он выхватил из-под куртки два пистолета с глушителями и открыл огонь на поражение.

Подобное я увидел впервые и чуть не забыл о своей миссии. Какая-то женщина в глубине зала ахнула, увидев вспышки выстрелов, но я тут же взял себя в руки, и она побежала в туалет. Каюсь, я случайно отправил её к двери с надписью «М», но тогда просто не успел подумать.

Через минуту Граф уложил троих врагов на месте, но к ним на помощь подоспели ещё пятеро. Я попытался ограничить и их волю, но они почему-то не поддавались. Я нажал сильнее, и трое упали замертво, а два других бросились бежать. Граф кинулся за ними следом, и вдруг упал.

Я не мог разглядеть, что с ним случилось, но в порыве злости вдруг ощутил такой прилив энергии, что без труда протянул свою мысленную руку к двум беглецам, схватил их безумные сознания разом и растёр в руке в мелкий порошок.

Последнее, что я услышал от Графа — был мысленный сигнал «иди, пора!», и наступила тишина. Так бывает, когда человек мёртв. Неужели они подстрелили его? Как нелепо, думал я. Но тут послышались знакомые колебания ментального поля — свои были на подходе. Должно быть, Граф был не один, кто-то тайком прикрывал его, и делал это мастерски, ибо я ничего не почувствовал. Впрочем, тогда я был совсем зелёный.

Сообразив, что дальше разберутся без меня, я заспешил к поезду. Правая рука моя судорожно сжимала заветный золотой ключ.

Вагон международного класса внутри оказался столь же необычным, сколь снаружи, если не более того. Справа в нём было два спальных места одно над другим, причём между ними можно было откинуть третье, так, что его полка оказывалась на равном расстоянии от верхней и нижней. Слева же полок не было, как в обычном купе. На их месте был спрятан шкаф для одежды и умывальник с зеркалом. Столик у окна был шире, чем в обычных наших купе на «Красной стреле».

За столиком сидел мальчик лет, наверное, четырнадцати и махал кому-то в окно. Я бросил сумку на сиденье и поздоровался с ним.

Пронёсшиеся вихрем события сегодняшнего дня до сих пор заставляли сердце моё колотиться, поэтому я постарался успокоиться и подумать. Тем более что впереди было сорок часов равномерного стука колёс, иногда прерывающегося стоянками.

Я залез на верхнюю полку и вытащил книгу «Конкретная математика», пытаясь углубиться в мир простых чисел, производящих функций и разных замечательных последовательностей вроде чисел Фибоначчи.

Поезд тронулся, и все провожающие, в том числе бабушка моего нового спутника, а также Граф и уничтоженные мною злодеи осталась позади, в Питере. Кроме нас в купе никого не было, и следующие несколько часов мы в полном молчании изучали каждый свою литературу.

Впрочем, сколько-нибудь длинное путешествие так или иначе сближает спутников. Когда Антону (так звали мальчика) захотелось поесть, он вытащил яблоки и стал хрустеть ими. Я же, не евший с московского поезда ничего, кроме блинов, отправился на поиски проводницы, и, соответственно, горячего чая.

Чай и прочие съедобные удовольствия оказались платными, поэтому я ограничился маленькой шоколадкой. Пристроившись рядом с Антоном за столиком, я жевал, прихлёбывал и смотрел в окно на пролетающий мимо заснеженный лес. Именно лес: столетние ели и сосны, кое-где поваленные ветром или умершие, а также глубокие сугробы и тьма покрывали всё обозримое пространство — здесь мало что изменилось со времён Радищева.

Мы разговорились с Антоном на тему платных услуг в поезде. Несмотря на то, что вагон был международного класса, предназначался он, видимо, для непритязательных соотечественников. Об этом свидетельствовали плохо отглаженное постельное бельё, платный кипяток и вечно отсутствующая на рабочем месте проводница.

Ни меня, ни Антона это, однако не удивляло, хотя он, как мне показалось, несмотря на скромный возраст, был куда более искушённый в сервисе заграничных поездов, чем я.

Как оказалось, Антон ехал к родителям в Прагу, домой. А в Питер он ездил к бабушке на зимние каникулы. По-русски он говорил хорошо, без акцента (сейчас, зная многие акценты нашей необъятной Родины, я бы даже уточнил, что говорил он с питерским акцентом, а на русском севере именно это и принято считать отсутствием всякого акцента). Я сделал вывод, что мальчик первые несколько лет жизни прожил в Питере.

Он это подтвердил, и мы поговорили о жизни в Праге, о его школе, о том, что он давно привык к новой жизни и не собирается в будущем возвращаться в Россию.

Вдруг, к нашему общему с ним удивлению, в приоткрытую дверь купе протиснулась проводница. Она назвала моё имя и вопросительно посмотрела сначала на меня, затем на Антона. Мальчик мельком глянул в мою сторону, и, как мне показалось, постарался плотнее прижаться в угол.

— Да, это я, — мой ответ был слегка испорчен одновременно проглатываемым куском засохшей шоколадки.

— Ваш паспорт предъявите, пожалуйста, — строго сказала она.

Я неторопливо полез в сумку, на ходу прикидывая, что бы это могло значить. Если что-то не так с документами и меня высадят на ближайшей станции, то куда мне идти, что делать и на какие средства, я не вполне себе представлял. Конечно, в России-матушке заблудиться русскому человеку трудно, и, тем не менее, возможно.

Пока я рылся в сумке, она подгоняла меня.

— Быстрее, быстрее, Вы у меня не один тут!

— Вот, держите, — я протянул книжечку и заглянул ей прямо в глаза, приговаривая про себя: у меня всё в порядке, мне очень надо попасть в Прагу, понимаешь?

— Всё в порядке, — вдруг выпалила она, — прошу прощения.

И мигом выскочила в коридор.

Я оглянулся на мальчика. Тот сидел с открытым ртом и смотрел на меня.

— Как это у Вас получилось? — спросил он.

— Что? — удивлённо спросил я, натягивая развязанные ботинки.

— Вы дали ей не тот паспорт, да ещё вверх ногами, открытый на последней странице, — медленно проговорил он.

Я пожал плечами.

— Наверное, она увидела то, что хотела. Всё-таки, сколько лет ездит!

Антон неуверенно кивнул, откусил новое яблоко, а я кинулся в коридор.

В дальнем конце вагона я увидел проводницу, что-то эмоционально говорящую человеку в штатском, стоящему ко мне спиной. Телосложение его показалось мне очень знакомым, и я двинулся к ним, ускоряя шаг.

Однако сначала путь мне преградил вышедший из купе пассажир со стаканом в руке, затем проводница заметила меня, и оба собеседника исчезли из виду. Добравшись до тамбура, я уловил только едва различимый запах дорогого табака. И вновь поймал себя на мысли о ком-то знакомом.

Подождав минут пять-семь, я вернулся.

Антон сидел, читал, как ни в чём не бывало, и даже предложил свежее яблочко. Я сначала отказался, но при повторном предложении вынужден был согласиться, так как желудок мой готовил протест против голодного насилия, а из съедобного у меня была только зубная паста.

Впрочем, вечером поезд остановился в Витебске, совершенно незаметно миновав белорусскую границу, и у меня появилась возможность подкрепиться на вокзале во время длительной стоянки. Денег, правда, было немного, ибо Князь не отличался особой щедростью, к тому же я играл роль обычного студента, подавшегося дикарём в Прагу, и потому моё положение предписывало быть бедным.

На вокзале случилось то, что и должно было случиться с голодным путником. Застряв у лавочки с пирожками, я чуть не проворонил поезд. Когда я подбегал к своему вагону, поезд тронулся. Антон оказался сострадательным мальчуганом. Он ждал меня в тамбуре и переживал.

Пожалуй, на этом описание путешествия в поезде можно закончить, не считая мелкого эпизода, как смена колёс состава на узкоколейный европейский тип — единственное, что разбудило меня ночью.

Стоит отметить, что на границе с Польшей нас заставили показать украшения и внести их в опись (на мне была только золотая цепочка, золочёный медальон я спрятал в потайной кармашек куртки), а наши соседи по вагону очень просили нас с Антоном подержать часть их наличных денег у себя, так как по существующим нормам при пересечении границы на каждую душу должно приходиться не более полутора тысяч долларов США (евро в то время ещё не было). Разумеется, мы с Антоном помогли соседям, не отказав себе в удовольствии подержать в руках пачку серо-зелёных купюр.

Прага встретила нас хмурым прохладным предрассветным утром. На вокзальных часах было 4.30, на моих, заблаговременно переведённых, — тоже. Разница с Питером составляла зимой два часа.

Антон выскочил из вагона первым, навстречу родителям, и больше я его не видел. Я же, напротив, нерешительно собирался, пропустил всех спутников вперёд, и только потом, окинув взглядом временное пристанище, сделав лёгкий поклон проводнице, спустился на перрон. Сердце моё было готово выпрыгнуть из груди. Я застыл у вагона, не в силах пошевельнуться, и вдруг увидел её.

Рита стояла в начале платформы и искала меня взглядом. Миг — и глаза наши встретились, мы кинулись друг к другу. Я хорошо помню эту картинку: платформа «Главни надражи» (Главного вокзала Праги), вокруг люди, спешащие кто домой, кто в отель, кто сразу по делам, и мы двое, словно из другого мира вдруг проявились здесь так неуместно и так страстно. В те мгновения я не осознавал, где я и зачем, я лишь хотел одного: чтобы они длились вечно.

Надо ли говорить, что в ближайшие полдня у нас и мысли не возникло о секретном задании, золотом ключе и тайнах «Ордена Святого Князя», как я мысленно окрестил про себя московское отделение Пирамиды?

Рита привезла меня в маленький уютный отель в центре города, накормила йогуртами, заранее спрятанными ею в холодильнике, и вскоре никто, кроме Князя, не способен был вывести нас из уютного мирка, образованного двумя нашими душами где-то между небом и землёй, между раем и адом, где-то там, куда ушли в своё время столь почитаемые нами Мастер и Маргарита. И только волшебные зёрна амаранта в позолоченном медальоне ждали своего часа, впитывая нашу любовь.

Но время шло, силы таяли, а дело нужно было делать. Я мысленно в который раз поблагодарил себя за то, что всю дорогу от Питера не расставался с драгоценным свёртком. Даже когда преследовал проводницу после проверки документов, я не оставил ключ в купе. И, тем не менее, я ни разу не взглянул на него. И вот, Рита спросила меня вдруг:

— Вань, а где же то, ради чего ты проделал столь долгий путь сюда?

— Ты имеешь в виду золотой ключик?

— О да, мой Буратино!

Я потянулся к одежде, и через минуту вытащил так называемую третью часть ключа от потайного хранилища. В свёртке оказался пластиковый футляр, а в нём шкатулка. Я не знаток древних ценностей, но то, что я увидел, произвело на меня неизгладимое впечатление. Шкатулка была из чистого золота, усеяна алмазами и обёрнута в ткань, ветхость которой заставляла задуматься о временах глубокой древности. Тех временах, когда Святой орден Тамплиеров хранил у себя один из ключей иерусалимской казны.

— Как думаешь, открыть? — с сомнением в голосе спросила Рита.

Я пожал плечами. Уверенность тогда не являлась сколь-нибудь выраженной чертой моего характера.

Она взяла в руки шкатулку, прикрыла глаза. Ресницы её задрожали, лицо осветилось божественным всепроникающим светом, исходившим от шкатулки. Я смотрел на неё, открыв рот, и видел ангела, источающего мощь первозданной вселенной.

Вдруг раздался глухой щелчок, и шкатулка открылась. Внутри лежала маленькая золотая пластинка правильной прямоугольной формы, на гладкой поверхности которой были начертаны, впечатаны, какие-то иероглифы. После посещения библиотеки Авесты я уже не знал, что и думать. Дело в том, что самым крупным символом на пластинке был древнеегипетский крест с петлёй, который можно найти буквально на всех изображениях Гизы и Асуана. Такой же точно крестик висел у меня на шее.

Как полагают наши специалисты (а их мнение по праву превосходящего знания расходится с официальной версией историков), устройство, по форме напоминающее католический крест, в котором верхний луч заменён вытянутой петлёй, именуемое в наших анналах «ключ Осириса», помимо своей необычной формы в древние времена обладало ещё более необычным содержанием.

Ключ Осириса был способен включать в организме человека весьма необычные способности к перерождению и ускоренному метаболизму. Среди наших архивариусов давно ходят слухи о том, что один такой ключ способен всех людей на Земле превратить в существ совершенно иного вида, дай только ему достаточное количество энергии. Например, если состав атмосферы резко изменится или если люди прилетят на планету с другим составом атмосферы, то с помощью такого ключа они легко смогут адаптироваться к новым условиям, не прибегая к защите скафандров.

Иначе говоря, ключ Осириса — золотой ключик к тайным дверям на другие планеты и в параллельные миры. Только он не дверь открывает, а даёт возможность войти людям туда, где человек в земном обличье мгновенно погибает. Говорят также, что этим ключом можно воскрешать мёртвых. Но никто из учеников школ Пирамиды, никто из моих знакомых никогда не упоминал о существовании настоящего ключа Осириса. Все говорят лишь об изображениях или о мраморных безделушках вроде той, что висит у меня на шее вот уже больше десяти лет, с тех самых пор, когда Юрий Данилович пригласил меня, ещё совсем зелёного, в Школу.

Я машинально потянулся к своему ключу, но отдёрнул руку. Не хватало ещё, чтобы Рита приняла меня за ненормального, подумалось мне. И только где-то на заднем плане сознания мелькнула мысль, что есть какое-то неопределённое загадочное сходство у этой шкатулки, обёрнутой в древнюю ткань, с теми листками пергамента, которые в далёком детстве показывал мне Юрий Данилович. Но в тот момент мне и в голову не пришло спросить себя: почему же от прикасания к пергаменту он не истлевал только в моих руках, а шкатулка не только открылась Рите, но даже как будто стала краше от прикосновения её рук.

Мы ещё некоторое время полюбовались красивым изделием. Точнее, Рита любовалась им, а я любовался ею. Сейчас она была совсем новой для меня, она была Ритой-Любопытной. И ей очень это подходило.

Внезапно она захлопнула шкатулку, потянулась и сказала:

— Ну что Ваня, а не навестить ли нам президента?

— Кого? — не понял я.

— Вацлава Гавела, — пояснила Рита, вскакивая с постели.

— Как? — я был удивлён. — Он же не…

— Непосвящённый? — смеясь спросила она. — Для того чтобы совершать добрые дела, Ванечка, не обязательно быть посвящённым, — добавила она веско и скрылась в душевой.

И тогда я понял: началось!

Мы наспех собрались и наспех перекусили знаменитыми на весь мир чешскими кнедликами в ближайшем ресторанчике. Тут, помнится, вышел небольшой конфуз. Пока мы уплетали эти самые кнедлики, окружающие люди с любопытством поглядывали на нас. Я даже начал думать о врагах и шпионах, хотя думать о них мне совершенно не хотелось.

Но всё разрешилось довольно просто. В спешке я надел свитер на левую сторону. Риту это очень развеселило, и ресторанчик мы покинули в весьма приподнятом настроении.

Чтобы попасть на приём к президенту, нам необходимо было перейти на другую сторону Влтавы. И, конечно, мы пошли пешком через Карлов мост. Не буду описывать потрясающую красоту самого моста и прилегающих к нему районов старой Праги. Здесь, как говорится, лучше один раз увидеть и навсегда запомнить. Признаюсь только, что в те минуты я полюбил этот город всей душой, и теперь жалею о том, что мне так и не довелось побывать в нём снова.

К Вацлаву Гавелу, президенту Чехии, нас провёл посол России. Не знаю уж, какими путями на него вышел Князь, но уже тогда я понимал, что ему под силу и не такие штуки выделывать. Кроме того, очень трудно представить ситуацию, в которой мою спутницу куда-либо не пустили бы. Дара — она Дара во всём.

Президент оказался вполне дружелюбным и умным человеком. Когда-то он пришёл к власти на волне борьбы с коммунистами, думая, что борется за справедливость, и что Запад принесёт его стране изобилие и безграничную свободу. Теперь же это был человек, умудрённый опытом. Он прекрасно видел и понимал новую западную систему, которая, действительно, на время принесла изобилие, а взамен навязала свои понятия добра и зла, справедливости и свободы, а в последние годы ещё и пыталась навязать своё управление.

Он видел и понимал многое из того, что происходило в России. И он принял сторону Пирамиды, когда однажды к нему явился представитель американского истеблишмента с целью склонить чехов на сторону США по ряду политических вопросов.

Конечно, он был в курсе операции, проводимой Князем, и знал, для чего я прибыл в Прагу. То есть ни про какую библиотеку Ивана Грозного он, конечно, не слышал. Для него это было всего лишь кодовое словосочетание. Впрочем, как выяснилось позже, таковым же оно было и для меня.

Но — по порядку.

Президент Чехии, не теряя ни секунды времени (тут уж, как говорится, положение обязывает — Noblesse oblige), провёл нас в один из кабинетов старинного дворца, расположенного в Пражском Граде. Великолепие архитектуры и убранства древнего замка произвело на меня неизгладимое впечатление, так что я не всегда мог отвечать на задаваемые вопросы. Но, к счастью, Рита была со мной, а она великолепно играла свою роль и владела ситуацией.

Вацлав Гавел пригласил нас присесть на старинные шикарные кресла, и мы с удовольствием воспользовались предложением.

— Господа, — сказал он, — я хорошо осведомлён о вашей миссии и целиком разделяю её цель. Тем не мене, я бы хотел попросить вас быть аккуратнее в выборе средств. Можете ли вы мне гарантировать, что всё пройдёт гладко и незаметно для окружающих?

Тут я насторожился, ибо в моём представлении «миссия библиотекаря» вряд ли могла быть сопряжена с подобными предосторожностями, да ещё со стороны президента страны. Ответила Рита:

— Да, господин президент, Вы можете быть уверены на сто процентов в том, что операция пройдёт так, что комар носа не подточит. Нам шумиха ни к чему, тем более на чужой территории.

Она сделала лёгкий кивок в сторону президента в знак уважения. Он ответил тем же.

— В таком случае, — сказал Вацлав Гавел, — сейчас мой помощник проводит вас к библиотеке. Мы вместе будем надеяться на удачный исход дела.

Рита опять кивнула, а я снова насторожился. Постепенно у меня начала складываться нерадостная картинка. В Питере мы с Графом отбивались от какой-то банды, потом этот непонятный инцидент в поезде, а теперь не кто-нибудь, а сам президент делает нам однозначные намёки на большую ответственность за провал операции. Какой операции? По обнаружению пресловутой библиотеки Ивана Грозного? Помилуйте… Да, конечно, есть на свете много охотников за антиквариатом, и мы с Ритой способны от них защититься, в этом я был уверен. Но дело-то явно попахивало политической игрой…

В кабинет вошёл помощник президента.

— Генерал, — сказал президент тоном, не допускающим вопросов, — вот те люди, о которых я Вам говорил. Проводите их в назначенное место. Как только доставите, немедленно возвращайтесь назад.

Вот тебе на — генерал-помощник. В демократической республике, едва ли не первой отколовшейся от соцлагеря. Что-то Вы мне не договариваете, дорогой мой Князь Юрий Данилович, подумалось мне тогда.

Загадочный генерал кивнул нам в знак приветствия и пригласил следовать за ним. Мы попрощались с президентом и вышли вслед за генералом. На улице уже стемнело. Нас посадили в «мерседес» с затемнёнными стёклами и повезли по сверкающим огнями узким улочкам красавицы-Праги.

Когда мы въезжали во двор огромного современного здания, мне показалось, что я заметил надпись Ceska narodni banka, т. е. национальный банк Чехии. Ладно, подумал я, посмотрим…

После того, как мы миновали двери центрального входа, к нам присоединились двое охранников. Я сразу почувствовал себя неуютно. Генерал шёл впереди, за ним мы с Ритой, а в спину нам дышали два здоровенных мужика с оружием на поясе. Впрочем, пока всё шло вполне приемлемо, за исключением того, что я ожидал визит в некий старинный замок или хотя бы в национальный музей. Ведь я намеревался открыть древний тайник, а не банковскую ячейку.

Несколько раз нас останавливали, генерал показывал какие-то документы, и мы шли дальше.

В итоге мы оказались в глубоком подвале под зданием банка, и мне показалось, что где-то рядом проходит линия метро, так как пол под ногами периодически вибрировал. Помещение напоминало старинную галерею со сводчатым потолком. Оно было плохо освещено и оттого выглядело довольно устрашающе. По углам начинали мерещиться паутины и летучие мыши, а где-нибудь за углом нас непременно должен был поджидать скелет замученного эсэсовцами борца за свободу.

Но нас ждали кованые ворота с электронным замком. Генерал лично открыл замок и приказал нашим стражникам оставаться снаружи. Втроём мы вошли внутрь и почти сразу же коридор повернул вправо, скрыв нас от глаз охранников. Примерно в пяти метрах от поворота мы увидели массивную стальную дверь, наглухо перекрывавшую просвет галереи. На ровной поверхности двери красовалась звезда. Но не советская, как можно подумать, вспоминая историю, а военная американская звезда, под которой по-английски было напечатано «собственность США».

Ну и ну, подумал я, это куда же мы влипли?

Генерал, впрочем, без тени сомнения открыл и эту дверь, но переступать порог не собирался.

— Когда войдёте внутрь, — отрапортовал он, — закройте дверь, свет включится автоматически. Будете уходить — просто захлопните дверь. Охрана у ворот будет вас ждать. Это всё. Желаю удачи!

Он коротко отдал честь и уже собрался выйти, но вдруг вспомнил:

— Да… Иван, меня просили передать: Граф передаёт Вам привет, с ним всё в порядке.

И в ту же секунду удалился.

— Ну что, Иван, вперёд? — спросила Рита по-латыни.

— Да как-то страшновато, — ответил я по-русски, оценивая последнее замечание генерала и не зная, как к нему относиться — верить и радоваться или не доверять?

— А ты верь своим чувствам и мне.

Она улыбнулась и шагнула внутрь. Я последовал за ней.

Как и было обещано, свет в помещении зажёгся только после того, как дверь за нами закрылась. Помещение оказалось небольшим и скорее напоминало склеп, чем хранилище ценностей. Ровно по центру его, прямо на каменном полу, стоял какой-то предмет, приблизительно в один кубометр объёма, накрытый плотной чёрной тканью. Что характерно: нигде на стенах или потолке этой каменной каморки я не заметил ни одной камеры видеонаблюдения. И мои сверхчувства, ещё пробуждавшиеся в ту пору, не говорили ни о чём подозрительном. Единственное, что я ощущал — манящее холодное влечение к таинственному предмету.

Рита решительно подошла к нему и сдёрнула покрывало. Перед нами предстал штабель из золотых слитков, тянувший по тем временам примерно на двести миллионов долларов. Я открыл рот и заворожённый медленно приблизился к золоту, положил на него раскрытые ладони и стоял так довольно долго, пока Рита не окликнула меня шёпотом:

— Ну, чего стоишь, доставай свой золотой ключик, времени мало!

Я стряхнул с себя пелену наваждения и попытался спросить:

— Рита, а причём тут зо…

— Тссс! — она закрыла мне рот ладошкой. — Тихо! Все вопросы потом, давай ключ!

Я вытащил шкатулку, развернул ткань, и открыл её, на этот раз сам. Снова перед нами предстала сияющая золотая пластинка с вдавленным изображением ключа Осириса, каменная копия которого болталась у меня на шее.

Рита осторожно взяла ключ, затем попросила меня снять мой каменный крестик, подаренный десять лет назад Князем. Я, ничтоже сумняшеся, подчинился и протянул ей свой ключик, соображая в это время, какое же это имеет отношение к библиотеке Ивана Грозного…

Пока я старательно припоминал все вычитанные о библиотеке подобности, тщетно пытаясь соотнести их с тем местом и теми предметами, которые меня окружали в подвале старого замка Праги, Рита методично совершала некое таинство, которое иначе как колдовским назвать невозможно.

Она сняла обувь и расстегнула все пуговицы на платье, трижды обошла золотой штабель сначала в одну сторону, затем в другую, потом вспорхнула на золото, раскинув руки, в одной из которых держала пластинку, в другой — мой каменный крестик. Потом произнесла что-то на непонятном языке (позже я понял, что слова были произнесены на древнеегипетском, а точнее, коптском языке), положила друг на друга пластинку и крестик, спрыгнула с груды золота и отошла в угол помещения, знаком указав мне сделать то же самое.

Я в растерянности отошёл в сторону, и в этот момент каменный крестик сам собой утонул в пластинке, осветился, а вместе с ним засветилось и золото. Яркая вспышка света ослепила нас на мгновение, в камере запахло озоном и серой, послышался лёгкий хлопок, а когда я смог видеть, то вместо золота обнаружил груду какого-то тёмного металла, хаотично развалившегося на том месте, где раньше лежали двести миллионов американской валюты золотом.

— Не думала, что сработает, — тихо произнесла Рита, — Князь был прав.

Так золотой египетский ключик вместе с моим давним приятелем-крестиком показали нам ещё одно уникальное свойство этого непонятного устройства.

Подруга моя тоже была очарована происшедшим, и ещё несколько минут мы не решались подойти к центру комнаты.

На этот раз первым опомнился я. Подойдя к груде металла, я поднял один из кусков. Это был слиток вольфрама, надписи на котором гласили, что он произведён в США в 1995 году. Форма слитка в точности повторяла виденные нами ранее слитки золота, однако размеры были несколько меньше.

— Вот это да! — сказал я, — а где же золото?

— Ладно золото, — ответила Рита равнодушно, — но вот это откуда взялось, вот в чём вопрос. Полагаю, что слитки были поддельными — лишь снаружи были покрыты золотом. Золото мы дезинтегрировали, а вольфрам остался.

— Дезинтегрировали? — спросил я.

— Да, но об этом, Иван, поговорим после. Найди-ка лучше в этой куче свой крестик и ключ.

Рита быстро привела себя в порядок, застегнувшись и надев туфли. Сейчас это была Рита-амазонка, решительная, стремительная и подчёркнуто деловая. Только в глазах её сверкали загадочные искорки.

Я раскидал несколько вольфрамовых слитков и быстро обнаружил свои сокровища, будто они сами подсказали мне, где лежат. Ключ и крестик имели прежний вид, даже верёвочка для крестика сохранилась в полном порядке. Я надел его на шею, а золотой ключ убрал обратно в шкатулку, и, бережно обернув её древней тканью, сунул в карман.

— Дело сделано, — прошептала Рита мне на ухо, — пора уходить.

Она вновь накинула покрывало на груду металла и направилась к выходу.

Я ещё раз оглядел странное помещение с ещё более странным содержимым, запоминая каждую деталь картины, и последовал за напарницей.

Как только дверь в камеру отворилась, свет погас, и вместе с ним таинство отступило во мрак.

В прежний отель мы не вернулись. Вместо этого генеральская машина отвезла нас за город, где мы должны были заночевать в заранее снятом для нас номере шикарного недавно построенного Президент-отеля в Карловых Варах.

Всё время, пока мы находились в правительственной машине, а затем в отеле, я не решался заговорить с Ритой о пережитом, справедливо полагая, что она лучше знает, когда и что можно мне рассказать. Она же вела себя непринуждённо, весело и ни разу не напомнила мне о каменном бункере и золотом ключе. Мы посетили знаменитые на весь мир минеральные источники, вкусно поужинали, вернулись в отель, и всё время мы пребывали словно в сказочном сне, который должен длиться вечно. Рита была теперь никакой не амазонкой, а кошкой, даже котёнком, ласковым и добродушным. Она была Ритой-которую-я-люблю.

И только под утро, когда мы совершенно выбились из сил, и сквозь пелену надвигающегося сна начали пробиваться первые лучи восходящего солнца, она прошептала мне на ухо:

— Князь сообщает, что всё в порядке, мы можем возвращаться.

И тогда мне стало грустно. И ещё одиноко. Отчего я всем телом ощутил накатившую откуда-то огромную усталость. Но спасительный сон на этот раз скрыл от меня все негативные предчувствия.

Весь следующий день мы гуляли по Праге. Площади сменялись улочками старого города, улочки — мостами, потом набережными, и сказочное ощущение не покидало меня. А ближе к вечеру Рита решилась приоткрыть мне завесу тайны.

Библиотекой Ивана Грозного Князь, как и многие другие сильные мира сего, действительно, интересуется, причём очень давно, если не сказать — со времён самого Ивана IV. Однако на этот раз она была совершенно ни при чём. Просто нужно было мои мозги запрограммировать на определённые мысли на тот случай, если вдруг кто-то захочет в них поковыряться. Впрочем, это была лишь догадка Риты, но выглядела она вполне убедительно, учитывая события в Питере.

— Давал тебе Князь ключ от Авесты? — спросила она как бы невзначай, когда мы стояли на Карловом мосту и смотрели на размеренное течение Влтавы.

— Да, — признался я, — этот ключ, точнее, печать Авесты, и сейчас при мне.

— Покажи, — попросила она, и я, естественно, не мог отказать.

Рита повертела в руках золотую монетку с иероглифом Ра, задумчиво покачала головой и как-то странно, натужно молвила:

— Вань, выбросил бы ты это в реку. Прямо сейчас. Поверь, не стоит она того золота, из которого сделана.

Я был, мягко говоря, озадачен, но монетку спрятал в карман. Расставаться с реликвиями я тогда не умел.

Рита посмотрела на меня своим проникновенным взглядом Дары, но смягчилась и поведала мне свою версию о рассказанных выше событиях.

На самом деле Пирамиде, а именно Князю, стало известно о предстоящем осенью 2000 года тайном форуме евгенистов и радикальных сионистов. Форум должен был состояться в Германии, но здесь, в Праге, постоянно живёт глава этого форума, занимающийся, в частности, распределением финансовых потоков для различных тайных мероприятий.

Поскольку Пирамида давно и упорно ведёт борьбу с евгенистами, которым покровительствуют некие высокие чины в Штатах и Израиле, Князь никак не мог оставаться равнодушным, узнав о том, что груз золота попадёт им в руки. Поэтому была подготовлена специальная диверсия, в которую был посвящён весьма ограниченный круг лиц. Достаточно сказать, что даже Правительство России не было проинформировано об этой операции.

Суть же операции, состоявшая в эвакуации или уничтожении золота, была реализована мною и Ритой при помощи древнего ключа, о котором Посвящённые знали уже несколько веков, но ни разу не применяли на практике, так как боялись самоликвидации древнего артефакта.

И тут Князь вспомнил о хорошем мальчике по имени Иван, обладающем определённым даром, который позволял ему прикасаться к секретным артефактам, не разрушая их. Князь, конечно, знал о таком же точно даре у Риты, но она всегда была его, так сказать, первой Дарой, лучшим агентом по внедрению в различные сообщества, и, кроме того, давно состояла в Пирамиде. Поэтому подвергать её риску в одиночку впервые испробовать древний дезинтегратор он не стал, и направил в помощь Ивана — молодого, одарённого ученика и сотрудника.

По-видимому, предположила Маргарита, у Юрия Даниловича были ещё какие-то мотивы при выборе моей кандидатуры, поскольку он не мог не знать о тех опасностях, которые подстерегали меня в Питере. Он, должно быть, хотел, чтобы я раскрыл и осознал свои способности, когда лицом к лицу столкнусь с серьёзной опасностью. Это было частью экзамена Школы Пирамиды, который проходили все, тайно или явно. Преодоление страха перед превосходящим противником — вот что было моим питерским уроком.

В связи с этим рискну предположить, что нападение на Графа было спровоцировано самим Князем, который просто организовал небольшую «утечку» информации нашим идеологическим противникам. Он — мастер выкидывать подобные штуки. Но вот было ли это банальной проверкой или же таким способом Князь создавал обстоятельства, вынуждающие меня проявить и усилить ментальные способности? Здесь однозначного ответа, боюсь, не сможет дать и сам Юрий Данилович.

Всё, что касается истории с библиотекой Ивана Великого, было, очевидно, лишь ширмой, прежде всего для меня самого. Погружение в древние рукописи Авесты, ценные, конечно, но не имеющие ровно никакого отношения к настоящей и современной истории, так меня увлекло и озадачило, что ни времени, ни помыслов на осмысление этапов операции я просто не имел. Так впервые в жизни я узнал о том, что меня красиво ввели в заблуждение и использовали с максимальной эффективностью.

Итак, весьма кстати я оказался именно тем инструментом (а если быть совсем точным — курьером), который поможет Маргарите успешно выполнить операцию по уничтожению грязного капитала. Что и произошло накануне.

Честно говоря, я впервые тогда был ошеломлён мыслью о том, что моя родная Школа, учителей которой я считал чуть ли не ангелами, сошедшими с небес, а Юрия Даниловича почитал не иначе как архангела, может проделывать такие трюки, никак не совместимые с моими понятиями чести и уважения.

Видимо, только после Праги я начал постепенно прозревать, понимая, что всё в мире держится отнюдь не на добром слове, дружбе и верности. Миром, как правило, правит холодный расчёт и чёткое понимание интересов — для кого-то личных, для кого-то корпоративных, а для кого-то государственных. В истории было немного людей, подобных кардиналу Ришельё, которые не разделяли личные и государственные интересы не только на словах, но и на деле.

Как бы то ни было, операция нами была проведена успешно, и президент Чехии нас прикрыл, когда началось расследование. А я на третий день своего пребывания в этой сказочной стране должен был отбыть на Родину поездом Берлин-Москва.

Рита, то ли понимая, что мне нужно многое обдумать и понять, то ли не желая переживать мучительное расставание, оставила меня на вокзале, а сама уехала на машине.

Я знал, что она в Праге, и, гуляя поздно вечером, перед самым отъездом, по Вацлавской площади, жемчужине Нового Места Праги, и по ухоженному и благородному Старому Месту, я заглянул на какое-то время в интернет-кафе, откуда умудрился написать ей письмо, надеясь получить скорый ответ.

Но время неумолимо. Я уехал из Праги, так и не получив никакой весточки.

А впереди меня ждала пёстрая, неугомонная Москва, много размышлений и дел, много вопросов без ответов и долгое мучительное ожидание встретиться с нею вновь.

Комментарий В. Лаврова: На этом месте дневник странным образом обрывается, словно бы автор уничтожил часть текста уже после его написания. Об этом, в частности свидетельствуют пропущенные номера страниц, которые до сего момента были проставлены безукоризненно последовательно.

Мы не будем вдаваться в детали упомянутой истории с евгенистами, ибо с тех пор минул почти целый век, однако стоит заметить, что до сих пор Маргарита остаётся звездой нашего героя и явно превосходит его в миропонимании и решительности. Собственно, в этом автор и сам признаётся мимоходом.

Но для нас остаётся загадкой её чисто прикладное отношение к Ивану. Почему нужно было столь резко оставить его и исчезнуть? Чем мотивированы её действия? Сколько-нибудь удовлетворительного ответа на эти вопросы мы не нашли ни в этом Дневнике, ни в других источниках, доступных в Большом Информатории.

Использование загадочного ключа, уничтожающего золото, которое здесь упоминается, является уникальным историческим свидетельством, не имеющим аналогов в европейской истории. Мы не будем комментировать приведённое описание, похожее скорее на колдовской обряд древних, чем на деятельность сверхобразованных служителей Пирамиды. Пусть читатель на свой вкус решит для себя сам — правда это или вымысел.

Отметим, однако, что вместе с дневником был найден египетский артефакт, представляющий собой пластинку с выгравированной на ней надписью на древнеегипетском, которую можно перевести как «путь без преград» или «врата открыты», а также довольно глубокий отпечаток так называемого ключа Осириса, описанного в Дневнике. Пластинка сделана из неизвестного сплава и покрыта золотом высшей пробы. Сейчас она находится в археологическом музее, а подробные сведения о ней можно разыскать в Большом Информатории.

Экспертиза данного «ключа» не обнаружила у него каких-либо активных свойств. Способ гравировки — неизвестен.

Глава 10. Серьёзные намерения

— Я устал и хочу спать, — громко пропел будильник.

С трудом разлепив глаза, я посмотрел на чудо электронной техники. Чудо показывало восемь утра, улыбалось, подмигивало и время от времени непристойно зевало.

— Отстань, — мягко ответил я.

Будильник вскинул нарисованные на дисплее брови дугой и запел голосом Олега Анофриева:

— Спят усталые игрушки, книжки спят…

Я зарылся под подушку и натянул одеяло. С минуту было тихо, потом раздался частый стук, будто кто-то стучит в деревянную дверь костяшками пальцев. Высунув руку из-под одеяла, я хлопнул по столу и больно ударился об угол запястьем.

— О, чёрт тебя подери! — выругался я сквозь зубы в адрес будильника, — ладно, твоя взяла! Я — не сказать встал — выполз из кровати. Что я полночи делал? Ах да, опять смотрел умные телепередачи… Известный телеведущий, гуру отечественного телевидения и бывший американский подданный, берёт интервью у других не менее знаменитых личностей разного рода деятельности — от действующих мэров и бывших президентов до театральных режиссёров. Слава богу, что ещё хотя бы ночью главный канал страны показывает передачи, которые заставляют задумываться. Вот только это показатель не лучших времён…

Я вспомнил о Рите. Интересно, где она сейчас? Пришла в голову песенка Высоцкого «она была в Париже». Как там… «но что ей до меня, она была в Париже, ей сам Марсель Марсо чего-то говорил».

К тому времени до меня уже дошли сведения, что Рита родила дочь Дарью и теперь живёт в тихом парижском пригороде, хотя продолжает при этом работать в составе Пирамиды. Не скажу, что меня это никак не задело и не тронуло. Конечно, определённые негативные чувства это вызывало, но с другой стороны, я чётко понимал, что у нашей истории нет будущего. Два высших посвящённых — это два сильных положительных полюса магнитного поля, которые всегда отталкиваются. И если Рита нашла кого-то, кто смог дать ей большое женское счастье, то так тому и быть. Однако что-то подсказывало мне, что семейный очаг в уютном французском домике не будет долго оставаться её основным видом деятельности и смыслом бытия. Посвящённый никогда не останавливается на достигнутом. Впрочем, поживём — увидим.

А интересно бы взглянуть на них, хотя бы издалека…

Я напялил халат и поплёлся в ванную… Утро выдалось на редкость мерзопакостное. Январь, дождь, +2 градуса. И это в Москве! Не Лондон какой-нибудь! Впрочем, в Лондоне теперь тоже погодка даёт прикурить — то снегом завалит, то смоет что-нибудь ценное с помостов древнего Лондиниума. Впрочем, замечательная столица Британии всё меньше и меньше интересует Пирамиду. Как однажды заметил Юрий Данилович, «Тауэр давно перестал быть краеугольным камнем мирового порядка». А развивающийся мировой кризис того и гляди окончательно разочарует поклонников английской столицы. То-то они теперь суетливо спешат к нам…

После кружки крепко заваренного кофе настроение медленно начало обретать очертания. Не сказать, чтобы оно сильно улучшилось, но, по крайней мере, появился характерец. А это необходимое условие, чтобы, слившись с серой массой толпы, добраться до офиса более-менее вовремя на общественном транспорте.

Я набрал номер Петровича.

— Да, — бросил отрывисто хриплый голос, от которого даже сквозь трубку мобильника несло дешёвыми сигаретами.

— Петрович, ты где? — спросил я.

— На хате. Сплю ещё. Чё, не видно?

Я хотел было заметить, что мобильный сервис 3G с видео-потоком у нас ещё не скоро заработает, и потому ничего видеть не могу, но он отключился. С кошачьим упорством я опять набрал номер.

— Петрович, — говорю, — уволю нахрен. Вставай!

— Отстань, — был ответ, но сигнала «занято» не последовало. Я удовлетворённо кивнул сам себе и продолжил:

— Петрович, ты через час должен быть на ходу, фараон прилетает в двенадцать, а тебе ещё пилить до Шарика.

На том конце линии послышался отборный трёхэтажный мат. Я невольно отдёрнул руку, в которой держал мобильник.

— Петрович, — позвал я.

— Собираюсь! — буркнул он и прервал связь.

Что ни говори, а Эдуард Петрович — человек дела. Пусть он часто бывает не в духе, а на выходных надирается до полусмерти, но когда дело доходит до транспортировки наших клиентов, он всегда безукоризненно свеж, выбрит, подтянут и трезв как стёклышко. А напивается он для того, чтобы заглушить во сне крики школьников, убитых террористами прямо на его глазах в Беслане. Он не женат и вообще старается ни с кем не сближаться, чтобы, не дай бог, потом не потерять. Но вместе с тем он любит свою работу и верит, что защищает правое дело. Кроме того, он далеко не глуп, с клиентами может разговаривать на любые темы, пока везёт через бесконечные московские пробки, прекрасно водит машину и вполне способен в одиночку отбить маленький отряд вооружённых головорезов, буде таковые окажутся на его пути. Теперь я мог быть спокоен: Петрович доставит «фараона» в целости и сохранности, и вряд ли какие-либо спецслужбы, включая доблестное наше ФСБ, смогут за ним уследить. А уследят лишь те, кто стоит выше, и для кого мы приготовили неплохую ловушку.

Примерно за месяц до описанных событий мы с Князем, Семёном, Ритой, Олегом и ещё несколькими экспертами московского сектора Пирамиды брали мозговым штурмом задачку: что и как нужно эвакуировать из хранилищ древних знаний, пока до них не добрались ушлые грабители могильников. Операция у нас проходила под кодовым названием «Ковчег» и имела целью перезахоронение древних артефактов и прочих интеллектуальных ценностей в таком месте, где бы ещё продолжительное время никто не смог до них добраться.

Причиной к началу такой масштабной операции послужили прогнозы аналитиков о нарастании конфликтов в регионе мусульманских государств, надвигающийся там экономический и политический кризис, рост волнений, революций и просто опасных ситуаций, при которых за сохранность древних ценностей ручаться было бы невозможно.

Хранители, о которых нам когда-то поведали в Школе, ушли ещё на заре цивилизации. Куда и как они исчезли — никто не знает, даже высшие. Альтер знает наверняка, но он снисходит до разговора с высшими крайне редко и неохотно. Поэтому сохранность реликвий целиком и полностью легла на плечи Пирамиды, основанной Пурвой из рода Вестников.

И мы, наследники великих предков, теперь стояли перед непростым выбором: что мы сможем уберечь от разграбления, а что оставим для отвода глаз.

Вариантов была масса. Есть Ковчег завета в Эфиопии, есть пирамиды Гизы с секретными подземными хранилищами, есть Тибет с его монахами и манускриптами, есть Пирамида Луны в мексиканском Теотиуакане, есть Южный Урал, и, наконец, Ватикан. Суммарный объём всех хранилищ до сих пор никто оценить не смог, но то, что он превышает в десятки раз хранилища Эрмитажа — это факт.

Таким образом, для начала нам предстояло выбрать самую ценную часть — то, что следует спасти в первую очередь.

Бесспорным вариантом был только эфиопский Ковчег завета, где, по преданию, хранятся священные скрижали, некогда полученные Моисеем от самого Бога. Мы также располагали сведениями о том, что Ковчег является мощным источником энергии и необходимым элементом системы управления пирамидами на всей Земле.

Он, как и все хранилища, был создан Хранителями, и тайна его использования исчезла вместе с ними. Но существует также предание, относимое историками Пирамиды к предводителю Вестников, в котором говорится, что однажды Хранители вернутся из небытия, и тогда мы должны будем помочь им распечатать великие тайны прошлого. Но до тех пор ни Ковчег, ни содержимое пирамид или подземных копий Урала не должно достаться непосвящённым, а тем более — примитам.

Итак, первым пунктом плана операции «Ковчег» значился собственно Ковчег завета.

Предполагая его радиоактивность (ведь недаром в своё время Бог повелел Моисею заковать Ковчег в золото, которое является одним из лучших материалов, поглощающих радиацию! Мало того, следует также припомнить, что входить в храм с Ковчегом, и тем более переносить его, дозволялось только в одеждах, покрытых золотыми пластинами, в наше время это назвали бы костюмом радиационной защиты), мы решили, что перевозить Ковчег будет подводная лодка, так как толща морской воды сама по себе является поглотителем радиации, и наш путь с Ковчегом будет очень трудно отследить.

Эту часть операции по решению Князя должна выполнить Маргарита, для чего он делегировал ей беспрецедентные полномочия и позволил привлекать к работе неограниченное количество посвящённых в любом секторе Пирамиды. Соответствующие договорённости с другими главами секторов Князь якобы уже получил к тому времени.

Я, естественно, надеялся быть первым помощником Риты, однако мне Князь определил совершенно иную задачу.

По поводу того, что следует спасать во вторую очередь, наши мнения разделились. Мы с Ритой настаивали на том, что нужно надёжно спрятать хотя бы часть знаменитой мексиканской коллекции Джульсруда, которая до сих пор находится вне сферы действий Пирамиды. Там хранится несколько тысяч древних поделок из камня, представляющих собой изображения животных, совершенно незнакомых биологам, изделия в виде идеально отполированных катушек для швейных машин, и иные предметы, аналогов которым нигде нет, и, если верить археологам, никогда не было.

Князь полагал, что коллекция не имеет отношения к Хранителям, так как не упоминается в наших анналах. И, следовательно, спасать её нужно в последнюю очередь. Так же, как, например, картины Рембрандта. Если до этого вообще когда-либо дойдут руки Великой Пирамиды.

Семён с Олегом настаивали на эвакуации содержимого хранилища под Сфинксом. Туда, дескать, в ближайшие годы обязательно доберутся американцы или японцы, а этого допускать никак нельзя. Однако все хорошо понимали, что незаметно «расковырять» камеру под Сфинксом практически невозможно. Нужно как минимум организовать археологическую миссию, согласованную с министерством археологии Египта. Во времена СССР, наверное, Князь решился бы на такое мероприятие. Но теперь в Египте правят бал наши заокеанские «друзья».

Поэтому было решено разыграть вокруг Сфинкса шпионскую историю, максимально перетянув на неё внимание всех тех, кто пристально наблюдал за действиями Пирамиды. Для этого, собственно, и было решено пригласить министра археологии Египта в Москву.

— Если нам повезёт, — сказал тогда Князь, — и мы успеем вовремя осуществить намеченное, то у нас найдётся время потихоньку присмотреться к камере Сфинкса. А пока она будет лишь прикрытием. К сожалению.

Итак, египетская версия также оказалась непригодной для второго этапа «Ковчега».

О тибетских манускриптах мы даже не помышляли, так как именно тибетское отделение Пирамиды на протяжении многих веков заслуживало самой высокой оценки в плане исполнения завета Хранителей. Мы даже думали, не назначить ли основным местом нового хранилища храмы Тибета. Но более тщательные размышления подсказали нам куда более правильное место.

Кто-то из экспертов предложил на втором этапе операции эвакуировать хрустальные черепа. Но всем было ясно, что замена их подделками очень скоро выяснится, и наши недруги будут рыть землю с утроенной скоростью, чтобы напасть на след исчезнувших артефактов.

В конечном итоге было решено сконцентрировать внимание на древних французских аббатствах. Дело в том, что ещё со времён Меровингов в старых франкских замках, по легенде, существовали подземные захоронения великих сокровищ, вывезенных некогда из павшей Трои предполагаемыми предками франков. Надёжных подтверждений о связи сокровищ именно с Троей до сих пор не существует, однако упоминания о них в древних документах Афин, Рима и Византии указывают именно на такое происхождение. Сбором и хранением артефактов с «троянским следом» занимался в своё время Орден Храмовников, а позже к вопросу подключился сам кардинал Ришельё. Именно благодаря ему Пирамида взяла под опеку огромный архив древних рукописей, поделок из камня и металлов, сопровождавших франков на протяжении всей их истории. С того момента, как Ришельё обратил внимание на сокровища Меровингов, упоминания о них в светских хрониках и научных трудах европейцев полностью исчезли, а это, в свою очередь, означало, что сохранность древних ценностей была организована на высочайшем уровне.

Нам хорошо были известны несколько подземных хранилищ, устроенных Великим кардиналом в Париже, Турне (где, кстати, в 1653 году была найдена гробница первого официального короля династии Меровингов — Хильдерика I) и ряде других древнейших городов франков. Кроме того, Ришельё присоединил к архивам более ценные артефакты — так называемое «наследие кельтов», в сравнении с которым известные всем золотые шляпы и кресты кельтов покажутся детской забавой.

Поскольку со времён кардинала эти хранилища находились под пристальным наблюдением Пирамиды, ни Наполеон, ни Гитлер, усиленно искавшие древние сокровища, не сумели их обнаружить. И сейчас, в общем-то, нам не составляло особого труда эвакуировать хотя бы часть наследия Хранителей, сокрытых в подвалах французских аббатств.

На том и порешили. Вторая часть плана «Ковчега» была отдана на разработку Семёну, впрочем, как позже выяснилось, в ней принимал активное участие и сам Юрий Данилович. А конкретно мне предстояло заняться аббатством Сен-Дени. Древнее хранилище в нём, по нашим документам, существовало несколько веков, и не было разграблено Французской революцией, оставалось лишь наведаться туда, отыскать само захоронение, подступы к которому находились под надёжной защитой наших агентов, а затем организовать транспортировку ценностей в новое хранилище.

Таким образом, объём операции в общих чертах был обрисован. Оставалось определить и оборудовать место новой сокровищницы человечества.

Из древнеиндийских источников нам было известно о том, что древние помещали центр мира (полюс) где-то на Кольском полуострове близ современного города Кировска. Некоторые непосвящённые исследователи писали об открытых там подземных пирамидах, но подробностей не знал никто, кроме, разумеется, библиотеки Авесты.

Поскольку я был родом из Кировска, это определило мою первоочередную роль в операции «Ковчег». Мне предстояло разобраться в том, есть ли на самом деле такие пирамиды, где они находятся, какие предания с ними связаны и можно ли воспользоваться ими как резервным хранилищем артефактов, в частности — Ковчега завета.

На том же мозговом штурме мы определили скелет операции, расставили приоритеты на всех древних захоронениях, чтобы чётко знать, что и как делать после успешной эвакуации эфиопского хранилища, распределил роли и ответственность, а Князь пообещал неограниченное финансирование и всестороннюю помощь иностранных государств, заинтересованных в успехе операции.

Полагаю, что этим планом не исчерпывалось представление Князя о сути операции Ковчег, так как все его стратегические планы содержали, как правило, второе и третье дно, а окончательная архитектура любой его деятельности становилась понятна окружающим не ранее чем после её успешного завершения. Он был древним посвящённым, и, возможно по этой причине, умел видеть далеко вперёд. Нам же оставалось только учиться.

И мы учились.

Комментарий В. Лаврова: Надобно отметить, что роль Ивана за прошедшие 4 года его участия в активной жизни Пирамиды стала существенно более значимой. Если раньше его использовали почти явно и без объяснений истинных целей, а ведущей была Маргарита и Граф, то теперь он на равных с ними участвует в подготовке и проведении крупнейшей в истории Пирамиды операции. При этом Князь разводит Ивана и Маргариту по разным частям сферы влияния Пирамиды — её отправляет на юг, а его — на север.

Мы также обращаем внимание на то, что Иван предстаёт здесь сразу в трёх ипостасях: он и официальный переговорщик с иностранным министром, и диверсант-кладоискатель, и археолог-поисковик.

Суммируя всё, что мы знаем теперь о нём и о Маргарите, можно предположить, что теперь уровень Ивана в Пирамиде — кратор, т. е. такой же, как у его подруги. И он теперь — высший. Мы уже видели его быстрый рост в Пирамиде. Когда-то его считали репитором — тем, кто может лишь воспроизводить и умело доносить знания другим людям. Так было до 94 года, пока не случился упоминавшийся в дневнике экзамен по философии. Затем он учился на апликатора, а с 97 года его статус сменился на когитанта, в результате чего он прошёл усиленный курс подготовки когитантов, т. е. мыслителей.

Далее, с 2000 года мы наблюдаем его активную деятельность в Пирамиде с учётом знаний многоступенчатой Школы Пирамиды, что, видимо, является уже особой школой жизни и одновременно позволяет Растущему перейти на новый уровень, став кратором. На объяснении этого термина мы более подробно остановимся ниже.

Помимо роста внутри самой Пирамиды Иван, очевидно, растёт и как независимая личность, начиная более трезво оценивать как деятельность Князя, так и место Пирамиды в мире и её ценность в цивилизационном контексте. Он постепенно как бы вырастает из неё, ему становится всё теснее, что в будущем неминуемо должно привести к определённым последствиям. Но в настоящем он всё ещё верный солдат «Ордена Святого Князя».

Отметим и ещё одно необъяснимое обстоятельство. Иван много чего скрывает в своём рассказе, не давая указания на самые ценные объекты Пирамиды, такие, как Уральские золотые копи и библиотеку Авесты. Однако он совершенно чётко описывает место нового хранилища общечеловеческих древних ценностей — подземные пирамиды под Кировском на Кольском полуострове. Для чего? Ведь оставляя свой дневник на Марсе, он совершенно точно знал, что его однажды прочтут!

Или это очередной трюк властителей дум? Ведь ни одна экспедиция, посещавшая кольские пирамиды во второй половине 21 века, ничего таинственного в них не обнаружила! Неужели великий Князь сумел обвести вокруг пальца даже Растущего?

А может быть, всё гораздо проще? Став равным Альтеру, Иван переместил собранные воедино сокровища Хранителей теперь уже из кировских пирамид в какое-то новое, никому неизвестное убежище? Мы полагаем эту версию наиболее удовлетворительной, хотя многих наших коллег она не устраивает по той простой причине, что делает бессмысленными поиски великих тайн Хранителей.

Итак, в Москву прибыл министр археологии Египта. Упомянутую выше «ловушку» готовил сам Его святейшество Юрий Данилович Калита, моя же скромная роль в этой части великого и запутанного плана «Ковчег» была официальной. Поскольку в ближайшие дни мне предстояло отправиться на Кольский полуостров, я был лучшим из посвящённых в детали операции, кого можно было засветить перед нашими «доброжелателями». К тому же, я был очень хорошо подготовлен на случай ментальных и иного рода атак.

Фараон, то есть, как Вы уже догадались, министр археологии Египта, был человеком замкнутым, весьма компетентным и жёстким. Он всё чаще отказывал не только русским, но и традиционным французским и английским исследователям. Перестал он жаловать и американцев с японцами, которых в предыдущие годы охотно допускал в пирамиды Гизы.

Американцам это жутко не нравилось, и они искали различные пути обхода запретов правительства Египта. Вообще, самостоятельность африканских стран, которую они начали проявлять, воротилам нефтяной, золотой и прочей сырьевой геополитики, обитающим на Уолл-стрит, явно стала надоедать. Вспомните хотя бы войны в Персидском заливе и в самом Ираке. А там ведь рукой подать до Египта.

Теперь представьте себе правительство Египта, зажатое с одной стороны внутренними проблемами, а с другой — внешним давлением «мирового жандарма». Какие директивы должен был получать наш Фараон, когда его вызывали на различные встречи, семинары и прочие посиделки с целью оторвать у Великих пирамид очередной кусок?

Вряд ли, конечно, американцы надеялись выкопать там, в Гизе или Асуане, вечный двигатель или хотя бы макет термоядерного реактора. Если бы надеялись — Египет уже стал бы одной сплошной военной базой США. Но и упускать возможную добычу вашингтонские ястребы не хотели, а силами для поиска оной обладали изрядными.

И в этих условиях представители российского МИДа сумели вытащить Фараона в Москву на переговоры о пробном пуске нового робота-исследователя в одной из подземных камер, вход в которые закрывают передние лапы Сфинкса! Для некоторых должностных лиц в ЦРУ или Госдепе это могло стать финалом карьеры, не меньше.

Нетрудно догадаться, что вокруг этих переговоров моментально возникла тайная и явная возня, война компроматов, торг на политическом уровне, обвинения в нарушениях прав человека — в общем, весь излюбленный арсенал средств англосаксов был пущен в ход.

Именно это и нужно было Князю.

Петрович доставил Фараона на Смоленскую площадь к трём часам пополудни. Я подъехал к зданию МИДа на метро. Как вновь испечённый кратор, я мог проходить сквозь стены, но пока предпочитал действовать по старинке — отводить глаза или подавлять психическое сопротивление своей разросшейся ментальной силой. К тому же прохождение сквозь весьма толстые стены сталинских высоток было для меня серьёзным стрессом.

Подобно Мессингу, я вошёл в здание через центральный вход, показав охране вместо пропуска билет метрополитена.

С Фараоном нам предстояло встретиться в приёмной министра, но по дороге я решил коротко переговорить с Петровичем, для чего набрал его с запасного телефона, номер которого служил условным сигналом о срочной встрече. На часах было 14:45.

Петрович знал, где я нахожусь в это время, и вскоре его сосредоточенная физиономия появилась прямо передо мной в главном вестибюле здания, словно он прятался за одной из мраморных колонн.

— Как доехали? — спросил я.

— Отлично, Ваня, всё ништяк, — отрапортовал он в своей манере, скупясь на слова.

— Кто-то наблюдал?

— Была одна тачка, довольно долго плелась за нами. Потом дублёр поехал прямо по «ленинградке» в Солнечногорск, а мы ушли через «зелик» на Пятницкое. Тачка пошла за дублёром.

— Ещё что-то необычное было?

— Да нет, разве что какие-то два гоблина в форме ГАИ пытались нас остановить уже в Москве, но ваша ксива проканала на «отлично»! Отстали моментально.

Надо сказать, что «моя ксива» была куплена накануне в переходе метро, просто я немного заговорил её, а Петровичу внушил уверенность в то, что сей документ имеет высшую степень надёжности. Надо сказать, что уверенность человека в успехе, подкреплённая психологической установкой высших, пробуждает в нём нужные нам неординарные способности. Таким образом даже примита можно на время сделать апликатором. И это — тоже умение высших. Если, как я говорил, прохождение сквозь стены не доставляло мне наслаждение, то манипулировать психологией ближнего казалось мне делом весьма любопытным, каким-то высшим искусством, по крайней мере, поначалу, пока я толком не осознал, до чего можно дойти в этом направлении.

— Отлично, Петрович, ты как всегда на высоте! Будь на связи, ты ещё сегодня понадобишься, хотя серьёзных проблем я не вижу…

Моя встреча с министром археологии Египта в присутствии нашего министра иностранных дел вряд ли стоит отдельного описания.

Мною был продемонстрирован прототип робота для проникновения в узкую шахту диаметром 15–20 см, показаны пояснительные видеоролики. Больше всего Фараона беспокоила возможность попаданию людей в секретные камеры под Сфинксом. Моя демонстрация наглядно убедила его, что ни один человек никоим образом оказаться внутри не сможет. Всё, что мы увидим, будет явлено нам через объектив робота. Кроме того, мы уверили египтянина в том, что его представитель в любое время сможет отключить робота, просто оставив без электроснабжения, если что-то в ходе операции покажется ему непонятным и подозрительным.

Предполагалось, что следующие три года будут проходить испытания робота, отладка программ и механизма, подготовка экспедиции, как материальная, так и политическая. Мы даже обещали включить в группу экспертов из Франции и Японии, чтобы как можно более объективно подойти как к изучению проблемы проникновения в камеру, так и к анализу результатов её исследований.

Фараону в целом нравился наш подход, хотя по его лицу было видно, что он предпочёл бы сейчас находиться дома, запретив раз и навсегда любые передвижения иностранцев в окрестностях древних сооружений.

Одним словом, мы изо всех сил водили его за нос, и у нас получалось. Впрочем, это было лишь начало. Впоследствии, получив-таки, хоть и с оговорками, одобрение правительства Египта на описанные исследования, мы должны были подготовить самую настоящую экспедицию в Египет с настоящим роботом и археологами, чтобы операция прикрытия выглядела максимально правдоподобно. Лучшая ложь — это правда, как однажды выразился Граф. И эта правда была явлена миру со всей тщательностью, на какую была способна отлаженная Князем Пирамида.

Глава 11. Хранители тайн

Время, отведённое на первый этап операции «Ковчег», стремительно сокращалось. Я страшно волновался за Риту, которая со дня на день должна была вывезти Ковчег завета из Африки. Впрочем, времени на волнения у меня практически не было.

К началу августа я уже два месяца жил в коммуне «Сен-Дени» рядом с одноимённым аббатством, где многие века находится усыпальница королей Франции. Это место, насквозь пропитанное историей, обладало какой-то мощной и неуловимой силой, превращавшей любого, даже самого искусного чародея Пирамиды, в обычного человека. Подобные ощущения мне приходилось испытывать только в присутствии высших.

Я, конечно, всё так же чутко умел отличать «своих», т. е. посвящённых представителей Пирамиды, но проделывать массовые галлюцинации вроде той, что мне так легко удалась в Эрмитаже — увы, не мог. Должно быть, дух святого Дионисия верно охраняет северные пригороды Парижа по сей день.

В коммуне я познакомился с интересным персонажем. По виду простой нищий, этот старец чем-то напоминал мне святого Левия Матвея из булгаковского романа «Мастер и Маргарита». Небрежно одетый и давно небритый оборванец со сверкающим взглядом затравленного зверя, господин Легро держался в коммуне подчёркнуто независимо, так что я с трудом понимал, что он там вообще делает.

Легро тщательно скрывал о себе любые сведения. Никогда не говорил о родных или друзьях, не ходил на недавно возникший по соседству арабский рынок. Но иногда я видел его ночью одиноко сидящим на холме близ церкви Сен-Дени, этого первого в мире и великолепно созданного гением аббата Сугерия готического храма. Легро мог сидеть, часами разглядывая чудесные витражи храма, под которыми веками покоятся короли Франции, начиная с Хлодвига и заканчивая Людовиком XVIII.

Мне удалось разговорить его, когда в одну из таких ночей я присел рядом и стал пристально рассматривать старинную розетку витражей базилики Сен-Дени, напоминавшую собой рукотворное солнце. Конечно, в свете луны можно было только догадываться о том, какими красками играет она внутри храма в солнечный день. Но само место, вековое его спокойствие и осознание того, что сие архитектурное чудо сотворено почти тысячу лет назад, а первые гробницы храма насчитывают около полутора тысяч лет, пробуждали во мне трепетные благолепные чувства, парализующие волю.

— Такие же чувства я испытывал у гробницы Ярослава Мудрого в Киеве, — сказал я, не рассчитывая услышать ответ.

И тут Легро впервые обратил на меня внимание. Он сверкнул своим пронзительным взором и несколько минут изучал моё лицо в неверном свете Луны. Как я говорил, в этом месте, по невероятному совпадению каких-то метафизических явлений, я не мог ни прочесть мыслей собеседника, ни уловить его настроения, отчего невольно сжал рукоятку висевшего на поясе ножа, спрятанного под одеждой.

— Не думал я встретить в нашей коммуне человека, знакомого с русской историей, да и с историей вообще, — сообщил мне ехидно старец.

Говорил он по-французски, но акцент его мне был непонятен. Перед внедрением в коммуну я, конечно, знакомился с местными диалектами и мог отличить акцент юго-западной Франции от столичного, но мой новый знакомец порой употреблял совсем уж невероятные фигуры речи. И, тем не менее, мы поняли друг друга.

— А ты знаешь, друг мой, кто такая Анна Ярославна? — спросил он.

Я смутился, так как русское имя в устах старого француза звучало как-то нелепо.

— Ну как же! — воскликнул он. — Ты ведь только что упомянул имя Ярослава Мудрого, князя Киевского. Анна — его дочь. И не просто дочь. Она была женой Генриха I и королевой Франции! Есть версия, что и она похоронена в этой усыпальнице… Да… А ещё рекомендую взглянуть на её памятник в Санлисе, это недалеко отсюда, если ехать по шоссе Нор…

В ту ночь Легро рассказал мне историю Сен-Дени в деталях начиная с его основания на месте бывшего римского поселения Катуллиакум, куда якобы явился первый епископ Парижа св. Дионисий, неся в руках собственную голову, отрубленную по велению римского императора Деция. Но больше всего и со страстным увлечением старец говорил об аббате Сугерии, который возродил и полностью перестроил храмовый комплекс аббатства, снабдив его изысканными витражами и пиковыми арками. По словам Легро, именно с аббата Сугерия и базилики Сен-Дени начался известный всему миру готический стиль.

— Слышал я, что и великий кардинал имел отношение к поддержанию этого аббатства, — бросил я между прочим.

Глаза моего собеседника загорелись ещё ярче, и вскоре я был посвящён в подробности всех захоронений королей Франции, в беспрецедентные зверства революционеров, глумившихся над саркофагами, и в то, как однажды наткнувшись на гробницу Генриха IV, эти несчастные вандалы замерли у надгробья и трижды прославили этого короля, любовь народа к которому не угасла спустя два века.

— Но ведь Ришельё был, по сути, продолжателем дела Генриха IV Наваррского, — решил я блеснуть знаниями.

Легро кивнул, и как ни в чём не бывало перешёл к критике Пятой Республики, позволившей селиться мигрантам возле святилища государства древних франков. В его голосе слышалось сожаление:

— Эти продавшиеся американцам политики готовы построить минареты на гробах Каролингов и Бурбонов, только чтобы обеспечить себе личное беззаботное будущее!

Я был вынужден согласиться и даже высказать аналогичные опасения относительно современных московских властей. Дружба у нас состоялась, и с тех пор мы с Легро каждый свободный вечер посвящали истории, беседуя у стен древней усыпальницы. При этом я так и не смог выяснить, кто же такой этот старец, откуда он родом и чем занимался в прошлом. Как ни пытался я его разговорить на личные темы, добиться не мог ни единого слова. О сокровищах Меровингов я, понятное дело, и заикнуться не смел.

Но 15 августа я получил весточку от Марго о том, что Ковчег завета успешно вывезен на российской подводной лодке «Екатеринбург» и вскоре первая фаза нашей сверхсекретной и беспрецедентной по масштабам операции будет завершена. Значит, теперь дело было за мной.

Я уговорил Легро побывать в самой базилике и осмотреть все захоронения королей. В процессе обхода прекрасных мраморных статуй я вновь обмолвился о Ришельё и его роли в сохранении некоторых старинных вещей храма.

Легро в этот раз посмотрел на меня с нескрываемым любопытством, после чего предложил пройти к гробницам Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Чёрные плиты надгробий покоятся в слабо освещённой крипте IX века, где, по преданию, содержались когда-то мощи св. Дионисия.

Мы прошли мимо гробниц, после чего мой спутник сделал несколько резких шагов к колоннам, украшавшим стены крипты, и засунул руку в проём между мраморных плит. Там что-то щёлкнуло, послышался скрежет сдвигаемого камня, и вот он вытащил на свет какой-то грязный свёрток. Интересно, что за время всего нашего путешествия нам никто не мешал, а в крипте Людовика XVI мы и вовсе оказались одни.

Легро деловито разложил свёрток прямо на чёрной плите надгробия и стал медленно разворачивать.

— Смотри, — тихо шепнул он, и я подошёл ближе.

Из грязной тряпки на свет появились какие-то свёртки, очень напоминавшие египетские папирусы и мою первую встречу с Князем.

Легро аккуратно взял первый свиток, внимательно осмотрел и положил обратно. Затем взял второй, повертел в руках и снова убрал. Третий свиток он предложил посмотреть мне. Я же был настолько очарован и напуган происходящим, что машинально взял свиток и развернул его.

— Что там написано? — спросил старец.

Я стряхнул с себя оцепенение и прочёл по-гречески. Легро попросил перевести, и я перевёл: «Сим документом утверждаю на вечное хранение наследие наших предтечей и отцов всех французов. Ришельё». На документе виднелся чёткий оттиск герба герцога-кардинала: широкополая шляпа (галеро) с кисточками и щит с мечом в виде креста.

Я в изумлении смотрел на Легро, а он, сияющий от восторга, поскорее спрятал все манускрипты обратно и вывел меня на свежий воздух. В ту ночь он поведал мне историю Меровингов и их сокровищ. С этого момента я точно знал — путь к ним открыт!

Позже, когда операция по спасению этих сокровищ была позади, я рассказал Князю о Легро. Вначале он слушал без интереса. На истории о храме он поднял в удивлении одну бровь. На истории о манускриптах он поднял от удивления обе брови и нервно постучал пальцами по столу. Наконец, когда дело дошло до рассказа о Меровингах, Князь вскочил с кресла, быстро прошёл по комнате несколько раз, схватил трубку телефона, бросил её на место, потом приблизился ко мне и зловеще прошептал:

— Где он??

— Кто? — от волнения не понял я.

— Этот твой Легро, кто же ещё, Иван!

— А он исчез, — просто сказал я. — В тот самый момент, когда он во второй раз провёл меня в крипту и оставил читать два других манускрипта, он исчез.

— Но ты же был не один! Что говорят агенты?

— Вот тут я сам теряюсь в догадках, Князь, — тихо проговорил я, едва склеивая звуки в слова. — Когда я дочитал тексты, оказавшиеся банальными копиями глав Бытия на греческом и латыни, и вышел на улицу, мои соглядатаи спали.

Князь был красен как никогда и еле сдерживался.

— Но ты! Ты же высший! Неужели так трудно было прощупать все окрестности и определить, куда он делся?!

— В том-то и д-дело, Князь, — выпалил я, тоже начиная терять самообладание, — я ничего не чувствовал там, возле базилики и в её окрестностях, понимаете? Ни-че-го! Словно глаза завязали.

— Тогда как же ты смог вытащить артефакты из мумифицированного тела Генриха?

— А через два дня, ровно в то же самое время, ко мне вернулись мои способности. Всё как рукой сняло. Я, конечно, сразу понял, что не место было в этом виновато, а сам Легро. Это он сумел блокировать меня своими великими способностями. Но тогда я предположил, что такой сильный высший — наверняка кто-то из наших, из европейского сектора Пирамиды, и уж точно Вы об этом знаете. Я решил, что он по каким-то причинам предпочитает оставаться инкогнито. А мне нужно было срочно завершать операцию, и поэтому я вновь о нём вспомнил только сейчас.

Князь сел на стул, вытер лоб платком, глубоко вздохнул и сказал:

— Всё верно, Ваня. Всё верно. Такое искусство тебе ещё не по зубам. Ты правильно расставил приоритеты и поступил по совести. Хвалю тебя.

— Но знаешь ли ты, кого ты видел? — с тоской в голосе вопросил Князь.

— Нет.

— Так вот слушай, мой мальчик. Это был некто Людовик ле Гро, то есть Людовик VI Толстый, внук той самой Анны Ярославны, король Франции в начале XII века, бывший близким другом уже известного тебе аббата Сугерия. Но не это главное… Когда ему нужно было изобразить смерть и исчезнуть из королевства, он поехал на Русь и здесь некоторое время был главой Пирамиды. Он учил меня! Понимаешь?

— А что случилось потом? — спросил я невозмутимо.

— А потом он снова исчез, и больше о нём никто ничего не слышал. Все полагали, что либо он погиб как смертный на поле Куликовом, ибо известно, что он участвовал в том сражении и являл спасительные чудеса воинам, либо перешёл на более высокий уровень и ушёл с Земли. Он вполне мог быть Растущим, так как сам предупреждал о скором явлении Растущего, и по силе был первым среди нас.

Мы помолчали.

— А теперь выходит, что он просто живёт где-то, словно сам ожидает чудес свыше…

— Может быть, на самом деле он один из древних Хранителей? — спросил я.

Глава 12. Призрак Истины

Рита ушла.

Ушла отовсюду. Из Пирамиды. Из Школы, где иногда преподавала как опытная Дара. Ушла из моей жизни.

Несмотря на то, что теперь она вместе с дочкой жила в Москве и могла в любое время без приглашения входить к Князю, принимать участия в Советах и вообще быть в курсе всего, она «отрешилась», как это принято у нас говорить.

Случаи, подобные этому, за многовековую историю Пирамиды, безусловно, случались. Взять хотя бы Ле Гро. Некоторые из историков Пирамиды то же самое говорили о Пурве из рода Вестников.

Но Рита была здесь и сейчас, и это никак не укладывалось у меня в голове. Променять величие, силу, власть. Возможность понимать столь многое и влиять на ход истории — всё это она променяла на домашний очаг и безопасность семьи.

Она даже отказалась от обычного пенсиона, который предлагает Пирамида всем высшим, временно неспособным участвовать в работе. Объяснила просто: я не временно, я навсегда. Во всяком случае, так мне потом рассказывал Олег.

Вместо этого она устроилась бухгалтером в строительную фирму на довольно скромное по тем временам жалованье, которого хватало только на съём квартиры да бытовые нужды им вдвоём с дочкой.

С Семёном мы в последнее время общались крайне редко. Его семейная жизнь претерпевала очередные, мягко говоря, трудности, поэтому в той же примерно степени, в какой я терял интерес к мирским делам, он, в свою очередь, всё меньше интересовался моим «альтер эго» (в обоих смысла этого выражения — как в древнем, так и в отношении иерархии Пирамиды).

Я, теперь умудрённый первоклассными учителями и неординарным опытом, по-прежнему плохо понимал тайны семейных сцен и запутанные интриги родителей супругов, ведущих непрестанную борьбу за своих, как им кажется, неверно воспитанных детей. Зато я отлично владел математическим аппаратом, призванным описывать и предсказывать поведение целых сообществ и стран.

Семён же был человеком земным, и куда хуже меня разбирался в математических методах социологии и экономики, но прекрасно ориентировался в наборе сложных и противоречивых отношений между отдельными индивидами. И хотя индивиды эти порой доводили его до белого каления, он, как истинный боец «Ордена Святого Князя», молча выносил все перипетии судьбы.

Он говорил примерно так: Жизнь наша состоит из трудностей и их преодоления. Нет трудностей — нет и жизни. Вот в чём вся штука, брат. А ты говоришь — думай о хорошем! Думать о хорошем — это думать о вечном. И к реальной жизни это не имеет ни малейшего отношения, увы.

Ещё он говорил, что любовь строится на доверии и живёт постольку, поскольку это доверие существует. Доверие между Семёном и его новой женой, видимо, стремительно угасало, поскольку всё чаще он ходил угрюмый и молчаливый, а жена его приобрела моду звонить периодически Юрию Даниловичу и справляться о местонахождении Семёна. Иначе говоря — проверяла. То есть не доверяла.

Я видел, сколь трудно ему даётся такое положение, но посоветовать ничего не мог. Или уже не хотел.

Каждый раз, когда мы с ним пересекались, выкроив полчаса на чашку кофе, он принимался рассказывать мне о своих переживаниях, и моя судьба для него была даже не на втором плане.

Летом 201х-го, как раз когда весь Московский сектор гудел, поставленный на уши Юрием Даниловичем ввиду подготовки к будущим войнам Африки и новым экономическим потрясениям, и, наконец, когда такие оперативные бойцы, как Семён, были на вес золота, друг мой умудрился окончательно впасть в немилость своей жёнушки, а вернее всего, её матери.

— Ты представляешь? — говорил он, размахивая руками, — эта дура умудрилась разбить очередной телефон!

Я без зазрения совести перебивал его.

— Постой, ты о ком?

— Что? — спрашивал он, внезапно останавливаясь.

— Дура — это кто? — уточнял я лениво.

— Ну… мать её, кто же ещё!

Я кивал и слушал дальше.

— «Сенечка, ты не мог бы купить новый?», — передразнивал он тёщу, скрипя голосом и силясь подражать её интонациям.

Меня начинал разбирать смех.

— Я бы купил, — продолжал он, — мне что — жалко? Нет! Но когда она уже третий аппарат за месяц раскокала своими кривыми руками, это куда годится? А?

Я вынужденно признавал, едва не прыская со смеху, что это и впрямь никуда не годилось.

— Нет, эти родственники хуже соседей! — продолжал он строить умозаключения. — Если среди соседей просто друзей быть не может, так среди родственников обязательно найдутся враги! И первый из них — это её мать, так-перетак!

На нас стали оглядываться сидящие неподалёку люди, и я поспешил сделать ему знак — послал в сознание пирамидку.

— Тьфу ты, — сказал он громко, но было видно, что злость его уже стихала, — опять эти твои штуки.

Мы помолчали.

— Ты меня извини, Ваня, но так хочется послать всех вас подальше, особенно этого, — он поднял указательный палец вверх.

Я кивнул и продолжил молча ждать.

Семён постучал пальцами по столу, успокаиваясь, посмотрел по сторонам, допил свой кофе и сказал.

— Знаешь, давно известно, что семья и наука — две несовместимые вещи. И не только наука. Любое искусство, любая деятельность, требующая концентрации и полной самоотдачи, будь то написание книги или исследования древнеегипетских находок. Ну, никак ты не сможешь одновременно погружаться в тонкости интриг придворных Аменхотепа и при этом постоянно отвечать на упрёки в том, что ты вовремя не вынес мусор, не купил новый телефон или не отвёз тёщу на дачу прошлым летом!

— Родственники, — продолжал мой друг, — вот кто делает нас примитами, Ваня! Страшно сказать, но я уже разучился толком отводить глаза женщинам! А почему? А потому что боюсь! Боюсь постоянно, что моя благоверная заподозрит меня в чем-то и устроит скандал. Или поплачется тёще, что ещё хуже, потому что тогда они начнут изводить меня вдвоём. Какая тут Пирамида с её идеалами знания. Смешно!

Он обхватил голову руками и провёл ладонями по лицу, словно пытаясь сбросить с себя наваждение сна. Возможно, его семейная жизнь и была своего рода сном? Или, наоборот, служение Пирамиде являлось таковым? Я холодно смотрел на него и думал: неужели это всегда так? Если бы я, скажем, жил с Ритой вместе… нет! Не могу поверить! Но, с другой стороны, Сеня — далеко не единственный пример. Достаточно вспомнить хотя бы Игоря, который навсегда исчез из нашей компании на втором курсе, стоило ему жениться. Да и много ли история знает примеров выдающихся учёных, художников и поэтов, которые были счастливы в семейной жизни? Немного. Так, может быть, суть примитов вовсе не в отсутствии таланта и стремления к свету знаний, а в том, что они любят семью больше, чем эти самые знания? Свет домашнего очага, уют скромного жилища, размеренная семейная жизнь с одними и теми же вехами на пути — днями рождения родственников, Новым годом и Девятым мая — всё это они любят сильнее, чем постоянные скитания в поисках призрачной истины? И только это качество отличает нас от них. А мы кичимся высоким образованием, широтой знаний и арсеналом изощрённых умений, которые тщательно скрываем от непосвящённых, дабы, не дай бог, не запачкать свою сияющую чистоту…

Я вдруг понял, что Семён пришёл в себя и о чём-то меня спрашивает. На всякий случай я кивнул ему, а он усмехнулся и повторил фразу:

— Ладно, говорю, чего там у тебя с Ковчегом? Мне опять лететь на север?

Я мягко улыбнулся, понимая, что разговор, наконец-то повернул в деловое русло.

— Нет, друг мой, — ответил я, — операция заканчивается, и ты будешь предоставлен сам себе на неопределённый срок.

— О как, — крякнул он от неожиданности.

— Сам распорядился, — добавил я вес своим словам, — тот, кого ты так не любишь.

— Я не слышу заветного «но», — подмигнул он мне в ответ.

Мне пришлось вздохнуть.

— Ты прав, есть одно «но», как всегда.

Он удовлетворённо хмыкнул и уставился в окно.

— Нужно, — продолжал я, — навестить кое-кого в Риме, зачистить там наши следы.

— Ну конечно, опять грязные дела на меня решили повесить. Только в Пирамиде еврей может заниматься зачистками, ей богу!

— Не горячись, — успокоил его я, — нужно всего-то внушить одному строптивому искателю ложное воспоминание вместо того, что он прочёл в архивах Ватикана неделю тому назад, а также забрать кое-какие документы. Их не хватает для полного комплекта Ковчега.

— А кто он такой, сколько лет, посвящённый или нет, семья? — быстро спросил Семён, мгновенно превратившись в профессионала своего дела.

— Это учёный-историк из США, зовут Роберт Лоуренс, сорока двух лет, семьи нет, разведён, детей нет. По шкале Пирамиды ему присвоен уровень четыре, но он непосвящённый. И всё же на всякий случай будь предельно осторожен. Впрочем, тебя учить не надо.

Семён кивнул.

— Когда вылетаю? — спросил он.

— Сегодня. Вот билеты.

Я протянул Семёну свёрток с билетами и пачкой евро, и уже собрался попрощаться с ним, но он жестом остановил меня.

— Погоди, — сказал он. — Есть у меня к тебе разговор.

Я насторожился.

— Просто, Ваня, на правах твоего старинного друга, несмотря на наше недопонимание в последнее время, я должен тебе кое-что рассказать.

— Я очень внимательно тебя слушаю, — ответил я с нескрываемым равнодушием.

— Ты, наверно, думаешь, я опять о своём, о женском, — улыбнулся он. — А вот и нет.

И он поведал мне ещё одну версию моей достопамятной экспедиции в Прагу за липовой библиотекой Ивана Грозного.

По версии Семёна, а) золото никуда не исчезло и б) никакого отношения к евгенистам оно не имело. На самом деле это был всего лишь небольшой эпизод войны между московским сектором Пирамиды и нашими заклятыми заокеанскими врагами, владеющими Федеральной резервной системой США, т. е., проще говоря, с банкирами.

Золото, хранившееся в подвале Чешского народного банка, предназначалось для финансирования закупок оружия Грузией в США, а также шло на содержание некоторых банд-формирований в Афганистане и Африке. Сделки такого рода проводятся обычно наличными деньгами или же драгоценным металлом, чтобы не оставлять следов в виде банковских транзакций. Чешский банк был в данном случае всего лишь перевалочной базой для золота, а операцией на территории Чехии руководил министр финансов этой страны, который вскоре после описанных здесь событий потерял свою должность и уехал в Швейцарию.

То, что золото было поддельным, американцев не пугало. Ведь они должны были его получить обратно по договору о вооружении своего кавказского сателлита. Та же его часть, которая должна была попасть в среду террористов, вообще не вызывала опасений, так как аналогичным образом, но более длинными путями, возвращалась в США.

Однако где-то во всей этой сложной схеме случился прокол, и образцы слитков попали в Иран, с которым Пирамида находится в тесных отношениях с незапамятных времён, ведь Иран — страна ариев, южных потомков Пурвы из рода Вестников и его сородичей.

Разумеется, Князь узнал об этой операции и придумал свою контроперацию: золото должно было быть эвакуировано из Праги в подземные уральские копи при помощи телепортационного аппарата, принятого нами тогда за уничтожитель золота, а ранее мною — за банальный ключ от секретного хранилища.

На самом деле это единственное в мире устройство, позволяющее за доли секунды переносить огромные массы заданного вещества через пространство. Секрет его безнадёжно утерян вместе с Хранителями. Но даже сам факт его существования объясняет многие загадки строительства пирамид в Древнем Египте.

Так вот, продолжал Семён своё повествование, операция Князя была проста, надёжна и эффективна. Каждый из её участников, в том числе и Вацлав Гавел, не говоря уж о тебе и Маргарите, получил свою версию событий, рассчитанную так, чтобы с наивысшей вероятностью заставить человека выполнить все предписания. Кому-то ближе была версия о библиотеке, кому-то — о евгенистах, а кому-то казалось, что он выявляет внутренних врагов страны и ограничивает влияние вездесущих американцев.

Только сам Князь и разработчики операции, не покидавшие Москву до успешного её окончания, знали подробности.

— В их числе был и я, — добавил Семён. — Теперь тебе понятно, с кем ты связался?

— Да, — ответил я сдержанно, хотя внутри меня яростно спорили две личности: молодой Ваня, ещё веривший в идеалы добра, пусть даже и с кулаками, и новый, ещё неосознанный Иван, называемый в Пирамиде Растущим, которому, по большому счёту, было откровенно наплевать на мелкие людские инсинуации, выяснения отношений и моральные оценки.

— Рита когда узнала? — спросил я.

— Недавно, прошлой весной, по-моему, — ответил Семён, немного помолчав.

Он пристально вглядывался в меня, пытаясь понять, о чём я думаю.

— Но ей Сам рассказал, она не от меня узнала, — добавил он, — так что не из-за меня она так внезапно исчезла.

— Надо полагать, Князь посвятил её в детали тоже неспроста. Был у него и на это определённый расчёт. Великий стратег! Он точно знает время и цену информации… Как же это он в тебе ошибся, а? Или же… я всё это сейчас услышал тоже по его воле?

Семён покраснел.

— Я отказывался, но мне пришлось. Он убедил меня, ей-богу! В конце концов, ты должен знать всю правду. Кто, если не ты?

— Ещё немного, и я почувствую себя богом, — бросил я резко. — Ладно, Сеня, как видишь, я принял информацию к сведению, и сейчас не испытываю ни злости, ни восхищения, и не чувствую себя обманутым. Тогда я был другой, и на месте Князя, наверное, я-сегодняшний поступил бы так же.

Семён восхищённо глядел на меня во все глаза.

— Так ты поедешь в Рим? — спросил я его.

— Конечно, монсеньор! Честно говоря, соскучился я по делу, да и что скрывать, дома мне сейчас живётся не слишком комфортно.

Он как-то уныло улыбнулся, и мы, наконец, попрощались.

Попрощались, чтобы больше никогда не увидеться.

Глава 13. Римские дела

Надо отметить, что отправляя Семёна в Рим, я предполагал для него лёгкое развлечение в профилактических целях, не более того. Ну что с того, что какой-то учёный получил разрешение поковыряться в архивах Ватикана? Напишет диссертацию, прочитает курс лекций, и на этом всё закончится.

На деле же всё оказалось существенно сложнее, так что мне, находясь в Кировске, пришлось помогать Семёну при помощи вмешательства третьего уровня.

Впрочем, пойдём по порядку. Итак, он отправился в Рим.

Старший оперативник вроде Семёна обладает не только огромным количеством навыков и колоссальным опытом работы в различных местах земного шара. Он также обладает полномочиями привлекать к работе местных апликаторов и проникать на любой объект вне своего сектора Пирамиды. Достаточно получить согласование кураторов — местного и начальствующего. В нашем случае местным куратором Пирамиды в южно-европейском секторе был кардинал-священник Павел Пуар, а начальствующим для Семёна, очевидно, был Князь.

Кардинал прекрасно осознавал угрозы текущего момента, неоднократно высказывая свою позицию в интервью, и поэтому деятельность московского сектора по сохранению ценностей приветствовал и поощрял. С ним было нетрудно договориться о работе Семёна в Италии, более того, он пообещал оказывать всяческую поддержку в поимке злосчастного учёного.

Дело в том, что активные действия так называемой группы «банкиров» по разрушению базовых моральных ценностей, выражающиеся, прежде всего, в судебных исках против прелатов Католической церкви, массовых акциях нетрадиционных меньшинств, пропаганде свободных отношений и однополых браков, в последнее время стали ощутимо подталкивать католиков к критике западного общества. В частности, наш кардинал Павел Пуар в своих статьях и интервью часто говорит о разрушении моральных устоев на Западе.

Впрочем, в этом нет ничего удивительного, так как он — высший посвящённый, знакомый с Князем ещё со времён Ивана Грозного, и интересы Пирамиды, прямо противоположные интересам «банкиров», весьма близки кардиналу и как посвящённому, и как прелату церкви.

Семён должен был встретиться с Павлом Пуаром в базилике Санта-Прасседе, дабы получить официальное разрешение на доступ к архивам Ватикана.

Но с самого момента его прилёта в Рим всё пошло не так, как планировалось.

Во-первых, вместо аэропорта Чампино самолёт сел в аэропорту Леонардо да Винчи «по техническим причинам».

Во-вторых, Павел позвонил Семёну и отменил встречу в день прилёта, сославшись на плохое самочувствие.

В-третьих, Семёна никто не встретил, хотя об этом тоже был предварительный договор.

Сами по себе эти события вполне могли иметь место, каждое в отдельности. Но все вместе, разом — наводило на подозрения.

Семён позвонил мне и сообщил об этом сразу, как только состоялся разговор с кардиналом.

Я посоветовал ему на всякий случай поехать в другую гостиницу, так что вместо забронированного номера в обычном трёхзвёздочном отеле Реппублика, что на Виа Национале, Семён направился в более дорогой Гранд Тиберио на улице Латтанцио.

Впрочем, насколько мне было известно по моим прошлым поездкам в Италию, отель имени императора Тиберия (того самого, при котором распяли Христа) вполне оправдывал свои четыре звезды. Невысокое малопримечательное пятиэтажное здание обладало современной инфраструктурой, а также миниатюрным парком на последнем этаже, откуда по вечерам приятно было смотреть на сияющую огнями цитадель римско-католической церкви — Ватикан.

Семён снова связался со мной, когда устроился в отеле.

— Ты пока устраивайся, — сказал я ему, — отдохни, погуляй. Присмотрись. Нет ли наблюдателей, ну, как обычно. А завтра прямо с утра отправляйся в базилику, тебя будут ждать.

Разговоры по сотовой связи у нас были короткими, в одну-две фразы. Апликаторы умеют многое, но не умеют выходить на связь при помощи ментальной связи, поэтому приходилось пользоваться обычными средствами, которые, как всем хорошо известно, плохо защищены от прослушивания спецслужбами. Так что пятисекундные разговоры были у нас в ходу.

Как бы мы ни ругали «банкиров», пестующих техногенную цивилизацию, стоит отдать должное их успехам в плане обеспечения индивидуального жизненного комфорта и сопряжённого с ним тотального контроля над потребителями. Создавая человека-потребителя, они одной рукой давали людям физический комфорт и нравственную свободу, а другой опутывали его всевозможными сетями и связями, имея возможность не только знать, кто и чем занимается, но и направлять поступки и помыслы рядовых граждан. А это — прибыль, власть и высший комфорт для сильных мира сего.

Пирамида, разумеется, тоже использовала все современные технические средства и влияла на людей. Но мы никогда не хотели создать потребительское общество, где все живут по определённому шаблону: покупай всё что хочешь и не думай о последствиях. Наоборот, мы старались подогревать интеллект и пестовать «человека разумного», способного принимать взвешенные решения на основе собственных, а не навязанных интересов, и в рамках собственной системы ценностей. Поэтому мы, в отличие от «банкиров», никогда не навязывали модель поведения и не разрушали менталитет и устои разных народов.

Как знать, может быть, поэтому в борьбе за Россию мы, признаю это с сожалением, потерпели поражение. Народ с наивысшим на планете чувством независимости и справедливости всегда было очень трудно настроить на единый лад. Только перед лицом тотального уничтожения мы, россияне, умели объединиться и выстоять. Но соблазнённые халявными плюшками с Запада, мы ринулись брать кредиты и отдавать свои природные богатства, чтобы получить всё сразу — и справедливость (которой, как мы думали, нас лишили за всю нашу многовековую историю), и независимость (под которой мы стали понимать вседозволенность). Мы решили, что добрые дяди с долларом готовы делиться с нами плодами своих исторических грабежей и даже построят нам райскую жизнь, как в американских фильмах экспортной редакции. Мы подумали — вот оно, счастье всем, даром. И по уши увязли в долгах, коррупции, разврате и презрении к себе и своим ближним.

Индивидуализм как часть насаждаемой «банкирами» либеральной идеи, отлично прижился в постсоветском обществе, где его всячески подавляли. К чёрту мораль! К чёрту традиции! Счастье=деньги. Эта формула разложила наше общество и кратно обогатила Запад — и за счёт наших ресурсов, и за счёт наших потребителей. Центр технократии теперь один — США. Финансово-технократическая пирамида выросла до невиданных высот.

Но вот беда — земной шар оказался ограниченным. Основанию этой пирамиды расти больше некуда, и она начала загнивать снизу. Пройдёт совсем немного лет, и мы будем с ностальгией вспоминать цветущую благоустроенную Европу, всесильные Соединённые Штаты и послушных азиатов Тайваня и Филиппин, готовых за доллар в неделю не разгибать спину ради «белого человека».

И вот тогда вновь настанет наш черёд — Пирамида возьмётся за консолидацию древних обществ и древних устоев, но по новым правилам, которые нам предстоит открыть и понять. И я уверен, что мы справимся — ведь восстановили же мы когда-то Русь, создали ещё раньше Ромею, поддерживали Аркаим и Тибет. Справимся и в этот раз.

Жаль только, я буду далеко в это интересное время. Впрочем, если такова цена, то я готов её заплатить, не раздумывая.

Семён встретился с кардиналом в базилике Санта-Прасседе на следующее утро. Позже мне удалось связаться с Павлом при помощи ментальной связи, и вот что он мне поведал.

Во-первых, оказалось, что он ничуть не болен, а встречу перенёс из соображений собственной безопасности. Последние несколько дней слишком активно муссировалась тема противостояния либерализма и христианских ценностей, поднятая в его недавней статье. Несколько раз перед домом кардинала проходили демонстрации различных маргинальных группировок — от безобидных обнажённых феминисток до ультранационалистических отморозков. И как раз в день прилёта моего посланника, по данным Национальной полиции Италии, должна была состояться скандальная акция феминисток в церкви Санта-Мария-Маджоре, расположенной рядом с упомянутой базиликой, настоятелем которой и является наш кардинал.

Во-вторых, Павел рассказал мне о том, что за Семёном приглядывали два когитанта. Точнее, судя по уровню способностей, по их умению закрывать мозг от проникновения Высших посвящённых, кардинал охарактеризовал их как когитантов, однако опознать этих соглядатаев он не смог — не числились эти люди ни среди итальянцев, ни вообще в Европе. Он тут же послал запросы в американский и русский секторы Пирамиды, но и там ответили, что никаких когитантов в последний месяц в Рим не отправляли.

Как это ни печально, но нам пришлось сделать вывод: это непосвящённые когитанты. Был, конечно, ещё вариант — это просто посвящённые на отдыхе, решили заехать в Рим, и так совпало, что в один и тот же день с Семёном они посетили церковь Санта-Прасседе. Но ни в одной тайной организации не верят в совпадения. Да и куда лучше принять меры против несуществующей угрозы, чем списать на совпадение и не предупредить угрозу реальную.

Итак, в 8 утра Семён пришёл в базилику для встречи с кардиналом в сопровождении двух непосвящённых когитантов, умеющих пользоваться своим даром. Тот факт, что он пришёл с ними, уже говорит о том, что Семён их не заметил, а значит, эти незваные гости умели отводить глаза апликаторам! Меня это начинало беспокоить, и я попросил кардинала приставить к Семёну наблюдателем достаточно сильного когитанта, способного вовремя вмешаться и защитить моего друга от их воздействия.

Отец Джованни был человеком почтенных лет, весьма скромным и с большим жизненным опытом. Он жил достаточно замкнуто, в Риме и других крупных городах появляться не любил и вообще держался особняком как по отношению к церкви, так и по отношению к Пирамиде. Тем не менее, среди высших давно ходили слухи о том, что если Рим (в смысле римский сектор Пирамиды) привлекает к работе отца Джованни, то дело приняло крутой поворот.

Первое, что сделал достойный старец, — это отказался встречаться.

Он разумно счёл, что ему не следует выдавать себя до поры до времени.

В базилике к Семёну подошёл послушник и попросил пройти в исповедальню. Семён позже говорил мне, что уже возле самой исповедальни он что-то почувствовал. Какое-то очень пристальное внимание от стоявших неподалёку двух монахов. Однако подозрения мгновенно улетучились, стоило ему зайти внутрь.

За перегородкой сидел сам кардинал Пуар. Он предупредил Семёна о слежке и назначил встречу с отцом Джованни вечером того же дня. Старец сам должен был отыскать Семёна, поэтому моему другу оставалось только ждать, прогуливаясь неподалёку от отеля и поглядывая на своих мирных преследователей.

До вечера всё шло по плану. Семён гулял вместе со своим хвостом по узким улочкам Рима, наблюдая за прохожими, рассматривая старинные здания и слушая мелодичную итальянскую речь.

Около 9 часов вечера непрошенные свидетели секретной миссии вдруг засуетились и пропали из виду. В то же мгновение из тёмного переулка прямо перед носом Семёна высунулась невысокая сгорбленная фигурка в рясе.

— Зовите меня Джо, уважаемый Семён, — произнесла фигурка по-латыни.

После чего сухая жилистая рука увлекла его в тот же переулок, подальше от навязчивых глаз.

Дальнейшее Семён рассказывал сбивчиво, так как, по его словам, он не успевал за событиями. Из первого переулка Джованни потащил его во второй, потом ещё и ещё. Когда у Семёна кружилась голова от поворотов, они вдруг оказались на мотоцикле и понеслись с невероятной скоростью по улице, где трудно было представить не только автомобильное, но и пешеходное движение, настолько она была узкой и извилистой, да к тому же заставленной какими-то бесконечными лотками, коробками, палатками.

Семён пришёл в себя лишь тогда, когда они с Джо выехали на одну из центральных улиц Рима. Поплутав некоторое время по городу, они остановились в парке.

— Накинь рясу, — бросил через плечо Джованни своему спутнику.

Семён не увидел, а скорее понял, что в рюкзачке на спине старца, сидящего перед ним, лежит ряса. Он быстро вытащил её, развернул и накинул. Глубокий капюшон, как у капуцина, скрыл его лицо в слабом свете ночных фонарей парка.

— Теперь идём, — вновь дал инструкцию немногословный Джованни.

Семён привык доверять высшим и их инструкциям, поэтому послушно следовал за отцом Джованни, как велел ему кардинал Пуар.

Свернув на неприметную тропинку, они двумя бесшумными тенями проскользнули к невысокому трёхэтажному зданию. Джованни покопался в своём рюкзачке и вытащил связку ключей. Семён тем временем напряжённо всматривался в окружающий полумрак садов, пытаясь отыскать недавних преследователей. Но было тихо, и только ровный гул большого Вечного города доносился издалека.

Щёлкнул замок, и оба спутника юркнули в открывшийся проход. За дверью оказался узкий нисходящий коридор с высокими ступенями. Чем-то напоминает путь к подземной камере пирамиды Хеопса, подумал Семён, не хватает только каменных кулис над головой.

Они шли несколько минут, потом повернули влево, миновали несколько небольших залов (Семён мог только своим чутьём апликатора понять это, ибо спутники двигались в кромешной тьме).

Наконец, Джованни остановился перед глухой стальной дверью с тяжёлым навесным замком, вытащил китайский светодиодный фонарик и принялся возиться с ключами. Через несколько минут дверь со скрипом отворилась, и святой отец погасил свет.

— Так, — сказал он по-русски шёпотом, — мы в хранилище, но нужно действовать очень быстро. Какие документы Вам нужно взять?

Семён назвал два документа, составленные в своё время Платоном и повествующие о методике строительства Пирамид Египта. Эти бесценные манускрипты следовало сохранить любой ценой, даже если ценой окажется жизнь человека, хотя бы и посвящённого.

И вот тут произошло нечто интересное. Старик переменился в лице, точнее, переменился в голосе, а вместе с ним, надо полагать, переменилось и лицо, скрытое тьмой хранилища.

— Зачем вам эти документы? — спросил он тихим, но жёстким голосом.

Семён оторопел, но будучи апликатором, быстро взял себя в руки. Он произнёс формулу:

— Именем Пирамиды и по поручению куратора римского сектора мне приказано изъять эти документы и отправить в более надёжное хранилище.

Старик вздохнул, включил фонарик и принялся осматривать многочисленные полки с древними рукописями. Семён молча наблюдал, держа руку на мобильном телефоне. В этом подземелье обычный мобильный телефон работал бы очень плохо, если бы вообще смог достучаться до станции. Но у оперативника Пирамиды мобильник работает в любом месте на земном шаре так, словно он находится около принимающей станции сотовой связи. Правда, только для звонков высшим посвящённым. Условно говоря, канал сотовой связи открывается в сторону посвящённого через специальный энергетический туннель, который поддерживается высшим постоянно. Мы довольно долго учились открывать и стабилизировать такие туннели, пока довели технику связи до совершенства.

Отец Джованни около получаса осматривал хранилище, явно сожалея о том, что ему придётся отдать столь древние документы. Может быть, он уже не в первый раз приходил сюда и читал их? Может быть, он, как всякий хороший архивариус, не хотел расставаться с рукописями, копий которых не было ни в одном хранилище мира? Во всяком случае, найдя документы, он присел на пол и стал читать их, словно стараясь выучить наизусть каждый завиток древнего письма.

Семён молча наблюдал, хотя ему всё больше хотелось убраться из этого места, пока кто-нибудь не заметил их присутствия в секретном помещении Ватикана.

Вдруг Джованни начал вытаскивать манускрипт из прозрачной плёнки. Но как только его пальцы коснулись свитка, он тут же начал рассыпаться в труху. Джованни потянул сильнее, свиток показался наполовину и начал быстро тлеть.

— Ты что делаешь, безумец?! — вскрикнул Семён и молниеносно подскочил к своему проводнику. Он ударил его по рукам, вытащил из потайного кармана перчатку, данную ему мной, и с её помощью подхватил свиток, пытаясь засунуть обратно в защитный пластик.

Перчатка, данная Семёну, обладала той же силой, какой обладали мои руки в отношении старинных египетских свитков. Помня ещё с детства о том, что некоторые свитки сгорают, соприкасаясь с предметами нашего современного мира, и только почему-то в руках некоторых посвящённых они сохраняются и даже начинают светиться, я предусмотрительно передал Семёну перед его поездкой свою перчатку, которая должна была на некоторое время помочь ему удержать в сохранности такой свиток, если вдруг придётся его извлечь из защитного контейнера.

Семён быстро спрятал оба свитка в нагрудный карман и нажал кнопку вызова моего телефона. Все его действия не заняли и десяти секунд. Отец Джованни всё ещё сидел на полу, обхватив голову руками. Будучи когитантом, он не обладал быстротой реакции апликаторов и был более уязвим в оперативной ситуации.

— У нас ситуация Б, — коротко бросил мне Семён по телефону.

Применение способностей апликаторами и краторами отличается так же, как использование знаний техником и конструктором. Первый использует набор готовых и хорошо выученных алгоритмов или инструментов, второй — непосредственно применяет теорию на практике, что полностью освобождает его от шаблонов и стереотипов. Преимущество первого — оперативность, преимущество второго — гибкость. Стандарты рассчитаны на часто повторяющиеся типовые ситуации, возникающие в 99 % случаев, поэтому апликаторов учат и заставляют до автоматизма доводить применение стандартных приёмов. Но в нестандартной ситуации редкий апликатор сумеет адекватно отреагировать, и на этот случай регламент предписывает ему обращаться за помощью к вышестоящему посвящённому — когитанту или кратору.

Семён был моим другом и лучшим оперативником московского сектора, так что его прямой звонок мне был наилучшим решением.

После этого, по словам Семёна, началось светопреставление.

Во-первых, отец Джованни внезапно подскочил и засуетился. Он что-то бормотал на латыни, бегал по хранилищу и пытался отобрать у Семёна рукописи. Ясно было, что либо старик обезумел, либо мы сорвали какие-то его планы. Одним словом, он перестал быть похожим на того собранного и стремительного когитанта, каковым мы его видели несколькими часами ранее. Семён защищался, как только апликатор может защищаться от когитанта, то есть выставлял ментальный и энергетический заслоны, отступая постепенно к выходу.

Во-вторых, в помещении возникли ещё три человека: двое уже были знакомы Семёну, а третьего он опознал по фотографии, которую я ему показывал в Москве.

Тот самый американский учёный, которому нужно было слегка подчистить сознание, явился в хранилище собственной персоной в сопровождении двух непосвящённых когитантов, следивших ранее за Семёном.

Действуя по плану Б «Защита резидента», я, находясь в Кировске, вывел на сцену третьего игрока — самого себя.

Итак, в-третьих, как потом рассказывал Семён, пространство вокруг него вдруг задрожало, пол заходил ходуном, книги посыпались с полок, штукатурка начала сыпаться на головы собравшимся.

Я смотрел на обстановку в хранилище глазами Семёна и видел всё до мелочей. Ко мне приближались два когитанта, отстранив бессмысленного Джованни. Роберт Лоуренс, американский историк, необученный когитант, стоял вдалеке, поэтому я решил сосредоточиться на спасении Семёна. Я набросил на него защитный кокон (что и вызвало небольшое колебание пространства), в результате чего никакие когитанты и апликаторы не способны были причинить ему вред.

Тем не менее, эти двое обступили меня-Семёна с двух сторон и пытались прорвать защиту, применяя неизвестные Пирамиде приёмы. Позже сведения о битве с неизвестными когитантами были тщательно изучены нашими учёными и дали бесценный опыт. А пока я лишь усилил защиту до полной изоляции Семёна от пространства-времени. Я не понял, как это у меня получилось, ибо, по словам Князя, такие штуки умеют проделывать лишь очень немногие краторы. Это было ещё одной, последней ступенькой моего превращения в альтера. Воистину — что нас не убивает, делает нас сильнее.

Семён вместе с документами был в безопасности, и когда наши противники поняли это, решили разделаться с Джованни. Ему я помочь не мог, да и не успел бы.

Два когитанта подошли к третьему, взяли его за руки, и в ту же секунду через старика Джо прошла искра электрического разряда. Что он успел увидеть, что предпринять — мы никогда не узнаем. Но в следующее мгновение он сам стал напоминать истлевший древнеегипетский свиток. Его тело рассыпалось в прах, и только с глухим стуком на пол плюхнулся маленький рюкзачок и ряса капуцина-отшельника.

Больше медлить было нельзя. Я вызвал кардинала Пуара по ментальной связи и попросил срочно прибыть к хранилищу с отрядом апликаторов, а сам тем временем занялся нейтрализацией противников.

Для начала я опробовал «дождь сознания». Этот метод психического воздействия вызывает в сознании непосвящённого лавинную кристаллизацию мыслей, когда все образы в голове, находящиеся доселе в неопределённом состоянии, начинают превращаться в слова и требуют выхода. Это своего рода усиленный поток сознания. Со стороны это выглядит, будто человек начинает быстро-быстро нести всякий бред, мешая в одну кучу совершенно несовместимые понятия и образы.

Я чуть приоткрыл защиту Семёна и накрыл всех трёх когитантов одним залпом «дождя» в течение одной микросекунды, после чего снова захлопнул щит.

Историк скорчился и начал изрыгать бесчисленные слова и выражения, мешая английский с плохим французским. Его пульс вырос, глаза закатились, а руки дрожали, в то время как сам он катался по полу в истерике. Честно признаюсь, я не ожидал такого сильного эффекта, тем более на расстоянии. Впрочем, расстояние тут ни при чём. Ведь все операции в данный момент производило тело Семёна, я лишь был тем, кто его дёргал за ниточки, управлял. Этот эффект погружения в чужое тело был изобретён высшими сравнительно недавно — в 13-м веке. Многие колдуны и медиумы того времени обязаны нам своим даром — ведь на них высшие тренировали свои способности и впоследствии помогали им выжить.

Двое других когитантов оказались хорошо подготовленными и атаку «дождя» выдержали, хоть и оцепенели ненадолго. Позже меня навело это на мысль, что их готовил кто-то очень хорошо осведомлённый о методах и силе посвящённых, в том числе и высших посвящённых. Это означало одно: предательство. Но чьё? Когда? Где? Во всём это ещё предстояло разбираться Пирамиде.

Не мудрствуя лукаво, я решил пойти другим путём — более прагматичным. Я просто резко увеличил радиус защитной сферы Семёна так, что моих противников с силой отбросило к полкам хранилища. Оба получили удар такой силы, что сознание напрочь выбило из них.

В ту же минуту в подземелье спустился кардинал Пуар со свитой оперативников, и события заструились в предсказуемом русле. Эпизод с Ватиканом можно было считать успешно завершённым.

Глава 14. Осень

— Зачем ты это сделал? — спросила она, и в её голосе послышались те металлические нотки, от которых у меня всегда появляется холодок в позвоночнике.

Я в очередной раз понял, что ошибся. Женщины — они странные. Особенно влюблённые женщины. Любое твоё слово может быть истолковано как положительно, так и отрицательно с равными вероятностями. Я вспомнил уроки школы Пирамиды. Тогда я учился на втором курсе и только-только начинал понимать, что к чему по жизни. К нам на очередное занятие пришла некая Дара. Не знаю, та ли это была Дара, которая в своё время учила Маргариту, но по её описанию очень похожа.

Должно быть, учителя нас посчитали достаточно взрослыми, и Дара решила провести несколько уроков по отношениям между мужчинами и женщинами. Мы, конечно, поначалу ёрничали и хихикали, но потом поняли, что речь идёт вовсе не о том, что первым делом приходит в голову при упоминании мужчин и женщин как таковых.

— Большинство мужчин, — говорила Дара, — считают женщин глупыми и думают, что женщинам недоступна логика. К сожалению, такие женщины действительно есть, и именно им мы обязаны этим мифом. А также тем недалёким мужчинам, которые упорно кричат об этом при любом удобном случае.

При этих словах девушки в классе закивали, а парни, включая меня, приняли гордый независимый вид и стали отвлечённо разглядывать портреты классиков на стенах аудитории, где проходил урок. Тем не менее, все слушали. В школе Пирамиды не было принято перебивать наставника, это чувствовалось буквально кожей.

— Но мы, — продолжала Дара, — должны быть выше этого и понимать, что жизнь гораздо сложнее любого нашего представления о ней. И самое сложное в жизни — отношения между людьми. Это такая тонкая материя, не поддающаяся никаким формулировкам, что пока никто не сумел построить хоть сколько-нибудь адекватную математическую модель отношений. Скорее всего, такая модель и не может быть найдена.

И всё-таки научиться понимать друг друга, хотя бы в первом приближении, можно. Тут самое главное правило — встань на место другого. Если ты хорошо знаешь своего визави, ты можешь попытаться ощутить себя в его шкуре и мысленно сказать себе то, что собрался сказать ему. Это — непростой процесс. И нужно отлично знать человека, чтобы почувствовать себя в его шкуре. Но в любви это самый верный способ не наделать много глупостей. Если же вы чувствуете, что не можете вжиться в роль собеседника, примерить, так сказать, на себя его одежду, и не уверены в том, что сказанное слово или сделанное дело будут ему полезны, лучше не говорить и не делать ничего. Это будет меньшее из всех зол.

Конечно, как сказал один поэт, проще предсказать дуновение ветра, чем характер женщины. Но имейте в виду, что характер проявляется как реакция на внешние раздражители, то есть на ваши слова или поступки, если мы говорим о взаимоотношениях в паре. А значит, прежде чем что-либо говорить или делать, юноши, стоит прикинуть, нужно ли вызывать непредсказуемое — с вашей точки зрения — движение женской души.

Дара продолжала говорить:

— Те из вас, которые занимаются математикой или физикой, знают, что такое неустойчивое положение равновесия, ведь так?

Я кивнул.

— А остальным я поясню на простом примере…

Она взяла своими точёными пальчиками ручку со стола и, удерживая её за один кончик, подняла вверх…

Я вспомнил сейчас этот урок именно потому, что вопрос Риты заставил меня ощутить себя в положении этой самой ручки. В положении столь хрупкого равновесия, которое, как только осознаешь его, нарушается, и ты, подобно ручке, падаешь вниз.

— Так зачем ты это сделал? — переспросила Маргарита.

Я инстинктивно включил «тупого».

— Что именно? — спросил я, пряча глаза.

— Зачем ты просил за меня у Князя?

Передо мной сидела не мягкая, пушистая и ласковая кошка. Передо мной была амазонка! И слова её хлестали как плеть.

— Ты пойми, раз и навсегда, Иван, что я сама, слышишь? Сама решаю, что и у кого просить! К тому же я старше тебя и выше по рангу.

— Но…

— Что «но»? И мне не нужны ваши подачки. Ни от Князя, ни, тем более, от тебя.

Я покраснел и замолчал. Признаюсь (теперь уже можно), что не без заднего умысла я просил Князя попытаться дать Рите какое-нибудь задание, отослать её на помощь мне, чтобы хоть немного вернуть в Пирамиду и тем самым дать шанс обрести вечную жизнь. Но вышло всё совсем иначе и куда хуже, чем я предполагал.

Операция «Ковчег» стремительно близилась к завершению. Весь запланированный груз был доставлен на Русский север и надёжно спрятан под защитой древних, никем не обнаруженных, пирамид. Но за нашими передвижениями тщательно следили все, кому не лень. Начиная от Моссада и ЦРУ и заканчивая сатанистами и третьесортными политиканами. Конечно, большинству из них никогда не сложить вместе кусочки мозаики, во-первых, потому что кусочков слишком много, а во-вторых, потому что они могли заполучить лишь малую долю их.

Однако и в ЦРУ есть высокопоставленные непосвящённые, обладающие значительной властью, силой и информацией, чтобы попытаться серьёзно нарушить наши планы. Я уже не говорю о том, что помимо возможностей данной разведывательной структуры они могут пользоваться хорошо отлаженным механизмом масонского ордена, в коем многие из них состоят.

Поэтому сейчас, на завершающем этапе операции тысячелетия, если не всей постегипетской эпохи, нужно было принять все возможные меры по защите нового вместилища света знаний наших великих предков.

И хотя я, изрядно искушённый играми в правду и ложь, которые так умело вёл Князь, на данный момент почти не верил в то, что операция «Ковчег» — именно то, за что его выдаёт моё руководство, тем не менее, я был убеждён в том, что игру нужно довести по всем правилам до самого конца. Если все играют по правилам, то результат игры, пусть даже неизвестный игрокам, будет достигнут в полном соответствии с расчётами Князя или Того, кто стоит над ним. А мне очень хотелось, чтобы я не стал причиной провала своих учителей. Да и перед предками было бы стыдно.

Поэтому, то ли желая разделить ответственность, то ли просто в поисках понимания и поддержки, я искал способа вернуть Риту в наши ряды. Её сила, как кратора, и любовь, как женщины, могли бы внушить мне уверенность в успешном завершении операции. Кроме того, чувствуя скорое расставание с ней, я пытался максимально её к себе привязать. А иначе говоря — себя ей навязать. И это было ошибкой. Я знал, что истинная Дара всегда очень тщательно блюдёт свою независимость, а истинная женщина не любит навязчивых кавалеров.

Но знание не всегда способно противостоять желаниям.

Отправив Семёна в Рим, я убивал двух зайцев: пускал непосвящённых агентов ЦРУ по ложному следу и избавлялся от слишком навязчивого учёного-гробокопателя. Но был и третий заяц. Без Семёна я чувствовал себя более одиноким и слабым, даже несмотря на то, что в моём подчинении был штат сотрудников из сотни посвящённых и бог знает какого числа наёмников. Даже несмотря на то, что со мной по-прежнему был мой Петрович, который один стоил тысячи наёмников и сотни посвящённых. И даже имея постоянную поддержку Князя в Москве и Графа в Питере.

Быть может, я просто начал ощущать, что это расставание со старым другом, как территориальное, так и духовное, было лишь первой весточкой в череде прощаний? Я начинал понимать, что ухожу из привычного мира, возможно, навсегда, и я внутренне восставал против такого поворота судьбы, я требовал отдать мне хотя бы её, Риту. Хотя и понимал, что это невозможно. Понимала это и она, истинная Дара.

Я попросил встречи с Юрием Даниловичем, и он, как позже выяснилось, немедленно вылетел из Штатов, чтобы встретиться со мной. Я сказал ему тогда:

— Князь, ей богу, устал я, отпусти меня.

Он хлопнул ладонью по столу, так что с телефонного аппарата слетела трубка.

— И ты туда же!

Надо полагать, он имел в виду Маргариту.

— Ты пойми, Иван, вы двое были для меня всем! Ради вас я двадцать лет перекраивал весь московский сектор, менял судьбы людей. Да что двадцать лет! Весь двадцатый век строился с единственной целью — получить такого, как ты или она. А ты мне нож в спину, да?

— Я устал, — отвечал я, глядя в пол. — Я чувствую, что со мной что-то происходит. Я теряю друзей, родных, любимую. Я теряю интерес к жизни. К этой жизни. Словно меня ждёт какая-то новая…

В эту секунду я поднял глаза и заметил, что Князь смотрит на меня совсем иначе. Он не был разгневан, скорее, был удивлён и напуган.

— Как? Уже? — пробормотал он.

И тут я смалодушничал.

— Юрий Данилович, — попросил я, — может быть, Вы сумеете вернуть Риту к работе? Она бы мне очень помогла.

— Да-да, — отвечал он, торопливо что-то записывая в своём вечном блокнотике, — я непременно попытаюсь её вернуть.

Сколь неожиданной была перемена в поведении Князя, столь же странным было его дальнейшее решение в отношении меня.

— Иван, — сказал он. — Ты прав, тебе нужен отдых.

Он протянул мне вырванный из блокнотика листок, исписанный мелким шрифтом. Всем известный блокнот нашего бессменного руководителя обладал весьма замечательными свойствами. Во-первых, он никогда не заканчивался. А во-вторых, прочесть текст с его страниц могли только посвящённые, причём только те, кому Князь лично их дал в руки. В противном случае эти листочки исчезали точно так же, как древние папирусы, известные мне ещё с того памятного дня, когда я впервые встретил его.

— Прочти, — сказал Князь, — здесь инструкции для твоего заместителя Олега. Он ведь в курсе всех дел?

Я кивнул.

— Отлично. Пусть заканчивает с «Ковчегом» в соответствии с этим распоряжением, а ты у нас недельку поваляешься на пляже во Флориде. Там сейчас бархатный сезон!

Он улыбнулся мне улыбкой солнечного божества Ра и похлопал по плечу.

— Не расстраивайся, Ваня, у всех бывают в жизни сложные моменты. Но всё ведь проходит, как говорил старина Соломон, не так ли?

И я снова кивнул, плохо соображая, чего я добился и что потерял.

Как Рита узнала о моей просьбе — ума не приложу. Впрочем, она ведь кратор и, судя по всему, более сильный, чем сам Князь. Она могла просто почувствовать это, когда увидела меня перед моей поездкой в солнечную Флориду. И я, устыдившись, не стал передавать ей содержание разговора с шефом, а просто улетел, не сказав больше ни слова.

Отпуск во Флориде, как и в любом другом месте на планете, ничем не примечателен, если ты — высший посвящённый. Солнце, море и песок не способны вызвать столь же трепетные чувства, какие вызывают древние рукописи, золотые ключи дворца Ирода Великого или глиняные дощечки Вавилона.

Я провалялся на пляже три дня и вернулся в серую дождливую Москву, потеряв всякий интерес к реальности. После того жёсткого разговора с Марго мне казалось, что я должен погрузиться в себя и попытаться, наконец, оценить — кто я, зачем я, почему именно я?

Такие периоды самобичевания полностью меня деморализовали, и я инстинктивно пытался избегать любого общения с людьми ради их же блага. Переоценка ценностей — это как переход в новую реальность. Ты начинаешь видеть не так и не то, что предполагал. Хорошо знакомые вещи вдруг предстают в совершенно новом неприглядном свете, и ты не знаешь, как к ним относиться. Нужно время на обдумывание, и это время лучше всего провести в одиночестве. У монахов есть кельи, у философов древности были пещеры, или, на худой конец, бочки, у простых людей есть церкви и мечети. У меня же были только мои книги, воспоминания и способность изолироваться.

Я не уверен, что могу точно вычислить, что именно произошло за время моего отшельничества. Ведь я не выходил на связь даже через Интернет — сидел дома и смотрел старые фильмы, читал книги и старался не думать о Пирамиде и о друзьях.

Тем не менее, уже к декабрю ситуация разрядилась и изменилась настолько, что я смог это уловить своим сверхчеловеческим шестым чувством в своей творческой келье.

А произошло вот что. Во-первых, Рита встретилась с Князем и приняла решение не прятаться от меня и старых друзей, хотя категорически отказалась работать с нами. Что такого он ей сказал (подозреваю, что очень точно выбранную часть правды) и почему вдруг она нарушила свой строгий обет, на это, боюсь, ответить сможет только сам Альтер.

Во-вторых, она простила меня. Нужно ли ещё что-то пояснять? Думаю, нет…

В-третьих, Олег при помощи Графа завершил за меня операцию «Ковчег», и мне оставалось лишь удостовериться в том, что всё прошло по плану. Выйдя из чувственной комы, я взял себя в руки, а точнее, меня в мои же руки вложила сама Маргарита, и лично проверил, что созданный вновь великий кладезь знаний, привезённых некогда на Землю народом Пурвы из Рода Вестников и оберегаемый поначалу Хранителями, а позже Посвящёнными, надёжно укрыт в северных пирамидах до лучших времён.

Таким образом, моя главная миссия, если верить Князю, была завершена. И я в последний раз мог наслаждаться безответственной свободой, словно на короткое время опять стал мальчиком из кировской средней школы.

Глава 15. Alter Ego

Была декабрьская пятница 201x года. Вечер. Я вышел из нашего офиса на Мосфильмовской улице раньше обычного и сразу направился в метро. На душе у меня скребли кошки. Непонятная таинственная тревога занозой болела в мозгу. Я спускался в метро для того, чтобы сбросить эмоциональное напряжение, и, как говорят Высшие, подзарядиться. Да, в огромном скоплении людей с самыми разными эмоциями и стремлениями — от ненависти и страха до любви и неприкрытого сексуального желания — мы, Высшие, находим успокоение. Возможно, потому, что людской эмоциональный «фон» заглушает наши сверхъестественные переживания. Поэтому я любил в час-пик нырять в московское метро и снимать свой неземной, надчувственный стресс.

Волей-неволей прислушиваясь к тысячам безмолвных голосов, я улавливал их «струны истории», и это отвлекало меня, даже развлекало немного. Вот спит в углу грязный опухший человек. Запах, идущий от него, даже в такой давке расчищает по меньшей мере полметра свободного пространства. Пассажиры воротят носы и стараются держаться от него подальше. Они и за человека-то его не считают. Я присмотрелся повнимательнее… Ему 59 лет, в советское время был кандидатом исторических наук, собирался писать докторскую. Это в сорок-то лет! Для историка — весьма ранний возраст. Но потом… Сын вернулся из Афгана в цинковом гробу, дочь в шестнадцать лет ушла из дому, наверняка стала проституткой, жена тяжело заболела, а в начале 90-х не то что на лекарства, на еду деньги взять было негде. Он запил, а она умерла. Похоронил её на деньги, вырученные с продажи своей библиотеки. Потом продал за бесценок квартиру, стал бомжевать по вокзалам и метро. Чудо, что ещё жив… Но конец близок — старуха с косой уже наклонилась над ним и шепчет на ухо свои заклинания. Месяц-другой, и он наконец-то увидит жену и сына, а потом и дочь… Он скучает по ним и очень хочет увидеть, но боится, что они и там отвернутся от него, ведь он не смог спасти свою семью… Он хочет плакать, но слёз давно нет…

На остановке в вагон ввалились два верзилы лет по тридцать и давай расклеивать рекламу над дверями. «Стабильный высокий заработок! Регистрация и разрешение на работу! Помощь в получении гражданства! Кредит без залога и поручительства! Наличные деньги прямо сейчас!» — кричали наклеиваемые листовки. Эх-х, парни, парни, в ваших ли теперь это силах — Землю от пожара уберечь? Измельчали вы нынче… С такой комплекцией вам бы отбойный молоток в руки или кресло какого-нибудь современного строительного агрегата под задницу, а вы объявления расклеиваете! Ладно, наступивший затяжной кризис капитализма расставит всё по своим местам…

А вот у самой двери стоит юная девица пятнадцати лет. Глазки, сисечки, попка, каблучки, штукатурка косметики — всё при ней, за исключением разве что мозгов. Но при таком наборе они, скорее, мешают. Даже зимой у неё из-под курточки торчит голый живот с проколотым пупком, широкий вырез на блузке приковывает взгляды стоящих рядом мужиков, и ей это нравится, хотя она кривит взгляд, будто бы это её раздражает. Густо накрашенные глаза и губы, разноцветные волосы, пирсинг на бровях и, наверняка, в языке. Как говорит Семён, если человек интеллектуально слаб, он старается выделиться визуально. Что ж, не так уж много у нас, значит, интеллектуально слабых людей, хоть это радует.

Я не стал детально изучать девушку сомнительных социальных взглядов, а перешёл в режим общего поверхностного сканирования. Я раскрыл свои гиперчувства, и в моё сознание хлынул поток мыслей и переживаний окружающих меня людей. Это напоминает поиск радиостанции в эфире — ты крутишь ручку приёмника (речь, конечно, не идёт о современных IT-гаджетах), и сотни голосов на разных языках вперемешку с шипением электромагнитных помех вырываются из динамиков. Высшие называют это ёмким словосочетанием — «слушать фон».

Странно, подумал я, до сих пор не могу внутренне причислить себя к Высшим, хотя вполне официально стал им. Почему? Возможно, потому что Высшими не становятся в тридцать с небольшим лет? То есть, конечно, они Высшие от рождения, но в полной мере выучиваются управлять сверхспособностями лишь после векового жизненного опыта. А я, зелёный мальчишка-выскочка, ещё вчера бывший когитантом, а четверть века назад и вовсе ничего не знавший о Пирамиде, теперь, по меньшей мере, кратор! Равный самому Юрию Даниловичу, брату Ивана Калиты!

Всё это давит на сознание, не даёт опомниться, не даёт сформироваться никакой жизненной парадигме. Только-только я начал понимать, что такое Пирамида, а мне приходится быть в ней маршевым двигателем!

Комментарий В. Лаврова: Теперь становится понятно, что Высшие — это 3-ий уровень Пирамиды и выше. Третий называется кратор. Много ли существует краторов — неизвестно. Поскольку Маргарита и, по-видимому, Граф также были краторами, можно предположить, что краторов существует намного больше, чем командных центров, подобных организации Князя, т. е. существуют краторы, подчиняющиеся другим краторам. Таким образом, мы видим, что даже среди равных высших есть первые. Из названия также можно догадаться, что краторы — командующие (от греческого «кратор» — повелитель). Кроме того, они обладают некими сверхспособностями, по-видимому, выходящими за рамки привычной бытовой и научной логики, например, они могут временно поднять уровень примита до апликатора, несмотря на то, что по их же словам уровень Пирамиды для каждого человека является постоянным.

Я слушал фон, а тревога не покидала меня, мои «струны истории» неумолимо сближались, постепенно сворачиваясь в некий трансцендентный узел. Я вышел на станции «Новослободская» и остановился возле шикарного панно «Мир» на тупиковом торце платформы. В этом месте всегда стоит толпа народу в ожидании встреч, иностранцы фотографируют панно и светящиеся пилоны станции, а мимо текут реки пассажиров — из поездов к переходу на радиальную станцию и в обратную сторону. Здесь за более чем полувековую историю станции сформировался незримый водоворот человеческих эмоций. Стоять в нём — просто наслаждение. И я стоял. В ушах бренчала какая-то музыка, которую я не слушал, в руках я держал коммуникатор с раскрытой посередине книжкой, которую не читал, а просто прокручивал текст. Мне не хотелось думать, я впитывал ощущения…

И вдруг виброзвонок вернул меня в реальность. Я сразу услышал, как музыка в ушах исчезла, а вместо неё начал пищать гудок вызова, и тут же грохот прибывающего на станцию поезда ворвался в мой мозг, ломая прекрасную картину умиротворения.

Я нажал кнопку ответа.

— Иван! — это звонил сам Юрий Данилович. — Иван, ты где?

— В метро, — ответил я, не здороваясь.

— А точнее? — голос Князя, как мне показалось, дрогнул.

— На «Новослободской», возле панно, — равнодушно ответил я. Мне чертовски не хотелось срываться с места и куда-то спешить. Я хотел покоя.

— Хорошо, — медленно проговорил мой шеф, — сейчас ты увидишь его…

— Кого? — спросил я, но связь прервалась, и в ушах снова зазвучала пронзительная песня:

«Купола в России кроют чистым золотом, Чтобы чаще Господь замечал…»

И тут я понял, что имел в виду Князь. Из глубины зала прямо ко мне шёл человек. В чёрном длиннополом пальто, с цветастым кашне на шее, размеренными шагами, отдававшимися тугим эхом, приближался ко мне Тот, кто был выше любого из Посвящённых. Он шёл сквозь людей, а шум толпы и электропоездов постепенно исчезал куда-то, мои наушники сами собой отключились. Станция смолкла, опустела и поблекла ровно в тот момент, когда Он сделал последний шаг и замер передо мной на расстоянии вытянутой руки. На вид это был крепкий высокий старик с бледным вытянутым лицом. Его высокий лоб пересекли горизонтальные и вертикальные морщины, образуя своеобразную сетку, странным образом делавшую его лицо благородным и мудрым.

Он провёл левой ладонью по лысому черепу, внимательно изучая меня добрыми, глубоко посаженными глазами, протянул мне руку. Я пожал огромную ладонь, и тут же все мои тревоги, переживания и страхи куда-то улетучились, мысли обрели привычный уверенный бег, а чувства остались самые светлые. Я понял: передо мной Альтер. Единственный представитель второго уровня Пирамиды в окрестностях Солнца, а может быть и во всей Галактике.

Об Альтерах я знал очень мало. Высшие, то есть, в данном случае, краторы, говорить о них не хотели, а остальные довольствовались слухами сомнительного происхождения, якобы почерпнутыми из древних рукописей. Впрочем, достоверно было известно одно, в чём я теперь и сам имел честь убедиться: Альтер способен менять реальность по своему усмотрению, находясь вне физических законов.

Передо мною был тот облик Альтера, который он выбрал сам. Меня окружало такое физическое пространство, которое ему захотелось выбрать. Ему не требовалось умение краторов проходить сквозь стены и просматривать «струны истории». Он был одновременно везде и всегда, и мог локализовать своё сознание в любой точке пространства и времени, чтобы внести в него нужные изменения. Я ещё был человеком, Юрий Данилович был и останется человеком, Альтер никогда им больше не будет, если он вообще когда-либо был человеком.

Что же привело его ко мне?

— Ты Растущий, — произнёс Он низким хрипловатым голосом, — ты это знаешь?

Я кивнул, а сам подумал: неужели не видит мои мысли?

— Я не властен над твоим сознанием, — словно отвечая мне, сказал Альтер, — могу прочесть только явно выраженные мысли, остальное для меня — тайна. Я ведь не Эссент.

Вот так Альтер, подумал я. Всесильный. Вездесущий.

— Простите, а Эссент — это кто?

Пауза. Альтер словно не слушал меня. Может быть, в данный момент он учинял экстренное вмешательство в людские дела на другом конце земного шара? И какой-то кратор вроде нашего Князя, исполняя Его волю, в данный момент поднимал в ружьё всё своё воинство Пирамиды?

— Скоро ты станешь равным мне, и нас это ко многому обязывает.

Ага, вот в чём дело…

— Да, как говорил мне когда-то Сенека, Альтер Альтерум Импедит.

— Один другому препятствует, — перевёл я, внутренне наслаждаясь двусмысленностью фразы. — Вы были знакомы с Сенекой?

— Я знаком со многими, — ответил старик, выделив слово «знаком» в настоящем времени, должно быть, подчёркивая тем самым, что для него нет прошлого и будущего, и он хоть сейчас может запросто поболтать с Сенекой или, например, с Тутанхамоном.

Я лишь кивнул в ответ, ожидая продолжения.

— Я посчитал, — продолжал Альтер, — что твоё обучение на Земле закончено. Для того чтобы расти дальше, а это процесс необратимый, тебе нужно покинуть Землю. У тебя в запасе несколько месяцев для обустройства всех дел. Впрочем, я догадываюсь, что тебя уже мало что привязывает к этому месту…

Он многозначительно огляделся вокруг. Мы стояли на открытом просторе, под ногами была упругая зелёная трава, освещённая неизвестно чем и непонятно как, а над головой был купол глубокого звёздного неба, не закрытого ни городским смогом, ни зимними тучами, ни даже атмосферой, ибо звёзды не мигали, а блестели ровно и ярко.

— Но ведь ты захочешь кое-кого навестить, не так ли? А когда настанет момент уходить, ты сам почувствуешь… Мне лишь нужно будет помочь тебе вне пределов Земли. Когда ты станешь Альтером, ты покинешь пределы моего влияния. Вот что я хотел сказать фразой Сенеки. Но это произойдёт по земным меркам не скоро. Хотя, когда ты станешь Альтером, время для тебя потеряет всякий смысл.

Я слушал и молчал, понимая, что любой вопрос бессмыслен.

— Князь тебе поможет. Я сначала хотел отдать эту роль Маргарите…

Вот тут я не смог сдержать на лице эмоций, и Он это заметил.

— Да, — сказал Он, — вы с ней так близки, что она была бы лучшим твоим проводником на пути восхождения. Но… она ушла. Отказалась иметь с нами дело. А зря. Она очень способная, её уровень — кратор — лишь формально совпадает с уровнем Князя. На самом деле она сильнее его, и могла бы взять на себя руководство всей ячейкой в России или даже на Континенте. Очень жаль, что так вышло. Я надеялся, что ты сможешь на неё повлиять. Не вышло. Ну что ж, это её выбор, и я его принимаю.

Я невольно выказал удивление. Ведь Маргарита вернулась!

— Да-да, я знаю, — продолжал он невозмутимо, — но она вернулась из-за тебя и только ради тебя. Уйдёшь ты — уйдёт и она. Это неизбежно. Как неизбежно и твоё дальнейшее развитие. Выбора у тебя нет, к сожалению. Но когда ты вырастешь до Альтера… а потом и выше, ты поймёшь, что лучше ничего быть не может.

Он впервые улыбнулся.

— А выше — это кто? Господь Бог, что ли? — иронически вопросил я. Меня начинал раздражать этот самовлюблённый старик, который так вольно рассуждал о судьбах — моей, Риты, даже о судьбе Юрия Даниловича, чёрт возьми.

— Выше — Эссент, сущность мира, — изрёк Альтер, — впрочем, это недалеко от понятия Бог.

— А ещё выше? — спросил я, похолодев от своего же вопроса.

Альтер улыбнулся во второй раз.

— Я не знаю, — просто сказал он, совсем по-человечески. — Но все Альтеры способны ощущать своих соседей — других Альтеров — и объединяющую их суть — Эссента. Так вот, некоторые Альтеры воспринимают Эссента по-разному, очень по-разному. Из чего можно сделать вывод, что Эссентов существует больше одного. А если так, то и над ними есть некий неизвестный уровень Пирамиды — уровень Ноль.

— Вы сказали, что я Растущий. До какой же ступени я буду расти и чьё место займу?

— Опять не знаю, — ответил старик, — ни в будущем, ни в прошлом Галактики я не чувствую тебя таким, каков ты есть сейчас. Либо ты будешь Альтером где-то очень далеко от меня, либо ты будешь Эссентом, но уже не в этой Вселенной… либо… уровень Ноль возник именно для тебя. Или ты для него.

— Как же он может возникнуть, — недоумевая спросил я, — если для Альтеров не существует времени?

— Оно существует для всех, — пояснил Альтер, — только я могу быть в любой его точке без соблюдения принципа причинности. Но я плохо вижу за пределами сектора моего Эссента, объединяющего огромное количество Альтеров, живущих в едином мире с едиными законами физики. Что происходит там, за гранью, может ответить только Эссент, а он не расположен делиться тайнами… Впрочем, может быть, я не способен его понять в данном вопросе. Так или иначе, я не могу знать, существуют ли другие Эссенты, как ты в своё время не знал о наличии иных краторов, кроме Князя. Но если есть другие (а на это, как я говорил, указывают полученные Альтерами сведения от своих собратьев Альтеров с границ нашей Вселенной), то по логике Пирамиды, должна быть и некая объединяющая их суть, уровень Ноль. Возможно, это новый этап эволюции Вселенной, а может и что-то ещё. Ведь сообщения от Альтеров, удалённых от меня на миллиарды световых лет, я получаю, возможно, единственный раз в жизни. В жизни Вселенной. Нет никакой возможности уточнить, переспросить, слетать и выяснить, понимаешь?

Я кивнул. Я мало что понимал, но проще согласиться.

— Мы думаем… мы — это я и мои соседние Альтеры… думаем, что где-то далеко в нашем, либо в перпендикулярном пространстве, возникла новая Вселенная, и наш Эссент разделился, либо там возник свой Эссент как-то иначе… Одним словом, их стало минимум два на том расстоянии, которое в принципе может быть доступно нашим чувствам. И появилась вакансия на уровне Ноль. Потому-то и произошёл Всплеск Пирамиды, и родился ты, чтобы подняться на этот новый уровень…

— А я-то грешил на Князя, будто он учинил Всплеск! — вставил я слово.

— В какой-то степени ты прав, — улыбнулся Альтер в третий раз. — Он устроил Всплеск, потому что не мог поступить иначе. Сама природа Пирамиды вела его, и он всё сделал как надо. Разумеется, не без моего участия.

Я помотал головой, окончательно запутавшись в причинах и следствиях. Трудно всё-таки с ними, с Альтерами, подумал я. Живут вне времени, и потому, наверное, строгость логического вывода, направленного в одну сторону, им чужда.

— Спрашивай, — сказал он вдруг.

Я хотел было спросить — о чём, собственно, спрашивать? Но тут понял, что у меня действительно вертелся в голове хоровод мыслей, среди которых были и вопросы. Такие вопросы, на которые мог ответить только он — Альтер. Я долго колебался, не зная, что я могу спрашивать, а что нет. Первой мыслью было заглянуть в будущее Риты. Но, поразмыслив немного, понял, что ни мне, ни ей это не нужно. Пусть для меня она останется счастливой молодой и красивой девушкой, которую я… любил. Я тупо спросил:

— У Вас есть имя?

Альтер замешкался на минуту, потом ответил:

— Когда-то очень давно, когда я впервые пришёл на Землю, меня звали Пурва.

— Пурва из рода Вестников, создатель всей Пирамиды на Земле?! — я вскрикнул от удивления.

Альтер ждал, бесстрастно глядя мне в глаза. Я старательно привёл мысли в порядок, понимая, что долго он ждать не намерен, и задал главный вопрос:

— Что будет с Россией в этом веке?

— Ты ещё человек, — усмехнулся старик. — С твоей Родиной и твоим народом всё будет как всегда, не беспокойся за них. Их значимость в истории Земли столь исключительна, что ликвидировать их никто не будет, даже если придётся выбирать между благополучием западной цивилизации и сохранностью России. Впрочем, ты сам сможешь убедиться в моих словах, но только это будет в другом времени.

Я и рад был такому ответу, и в то же время почувствовал, как между мной и моим миром, в котором я рос почти сорок лет и без которого не мыслил самого себя, оборвалась последняя ниточка связи. Жребий брошен, Рубикон позади. Я продолжаю гнетущее восхождение на Пирамиду! Мне захотелось плакать…

— Ты устал, — сказал Альтер, — и мне пора. Я лишь хотел морально подготовить тебя к неизбежному исходу с Земли.

— Спасибо, — пробурчал я в ответ.

— Я понимаю твою иронию, а позже понимание придёт и к тебе. Не забудь, что исход твой состоится в хорошо знакомом тебе месте, на трёх пирамидах Гизы, ты должен успеть туда вовремя, иначе покинешь Землю опасным для людей способом… И вот что: побереги Риту! У неё будет особая роль, в своё время.

Альтер начал растворяться в воздухе, когда я бросил ему свой последний вопрос:

— Кто такие Хранители?

Он улыбнулся.

— Хранители — это вы: ты, Князь, Рита, Семён и многие другие. Хранители — это твой народ. Вот почему он так ценен. Язык, который вы несёте через века, — это и есть подлинный золотой ключ к тайнам Вселенной. Впрочем, ты-то скоро обретёшь куда более значимую миссию…

— Но… — начал я и был прерван.

— Всё остальное — легенды, мой мальчик. Легенды придают глубину истории и вдохновляют людей на великие свершения. Помни об этом. А сейчас мне пора, до встречи на новом уровне!

С этими словами Альтер исчез, а в мои уши ворвался гул электричек, шум толпы метро и песня Высоцкого в наушниках…

Душу сбитую утратами да тратами, Душу сбитую перекатами, Если до крови лоскут истончал, Залатаю золотыми я заплатами, Чтобы чаще Господь замечал…

Глава 16. Исход

Князь собирался на саммит в Давос, когда я заскочил к нему после встречи с Альтером. Как обычно, он был бодр, свеж и собран. Но что-то в глазах его выдавало усталость. Такую вечную, добрую усталость.

Перед исходом меня больше всего волновали два вопроса: что сказать родителям и можно ли встретиться с Маргаритой напоследок.

На первый вопрос Юрий Данилович ответил без раздумий — поезжай домой, поговори с родителями, будь с ними самим собой, но ни слова об Исходе.

Сам собою напрашивался вопрос: кто и как им позже объяснит, куда я подевался. Но на это у нашего гуру был простой ответ:

— Не волнуйся за них, Иван, волнуйся лучше за себя. Все непосвящённые, которые знали тебя, пусть даже очень давно, и любили, все они о тебе забудут. Не сразу, но довольно быстро. Уже через год их жизнь перестроится так, будто тебя и не было вовсе. Это своего рода расплата высших посвящённых за своё бессмертие и способ сохранять статус-кво Пирамиды.

Все долгоживущие вынуждены смириться с тем, что их привязанность к обычному миру людей односторонняя. Поначалу мы это не осознаём, потому что мы тоже люди. Мы верим в бесконечность любви и дружбы, в чувства, связывающие нас тонкими ниточками на любом расстоянии. Но постепенно всё самое трепетное вымывается банальностью бытия, а память о нас в умах короткоживущих вымывается тем быстрее, чем дольше мы с ними не контактируем. Моя первая жена, например, полностью забыла обо мне через год после того, как я её навсегда покинул. Возможно, само наше решение оставить в покое того или иного человека порождает во Вселенной процесс нормализации. Ткань памяти мироздания избавляется от нас как можно быстрее, как поражённый организм от инородной сущности, тем самым залечивая себя и возвращая мироздание к его статистически нормальному состоянию.

С тобой же всё происходит куда более стремительно. Ты менее чем за четыре десятка лет успел стать самым высшим из посвящённых, ты — самое сильное искажение в природе, от которого она мечтает избавиться. О тебе забудут все друзья и одноклассники уже через месяц, а родители — максимум через год. Нам даже не придётся их обрабатывать.

— А Марго? — спросил я.

— Она высшая, она не забудет никогда, — грустно сказал Князь.

— В таком случае, мне, наверно, не стоит с ней видеться? — робко спросил я.

— Думаю, не стоит, — подтвердил мои опасения Князь. — Если только она не решит иначе.

— Тогда я полечу в Кировск?

— Лети, — ответил мой усталый учитель.

Я продолжал стоять перед известным столом в офисе Юрия Даниловича, не решаясь ни уйти, ни сказать что-либо. Он в это время упаковывал ноутбук в сумку, которая никак не хотела принимать в себя увесистый вычислительный агрегат.

— Ты хотел ещё что-то узнать? — спросил Князь.

Я пытался сформулировать вертевшийся на языке вопрос, мучивший меня много лет, но не занимавший настолько, чтобы самому заняться поисками ответов. А спрашивать было неудобно, всё-таки это интимный вопрос для посвящённых, особенно высших. А кто, кроме них, мог на него ответить?

— В чём заключается наша сила? Почему мы можем делать какие-то вещи, а другие люди — нет?

— А почему одни люди могут решать комбинаторные задачки, а другим сколько ни объясняй — всё без толку? Или одни обладают идеальным слухом и голосом, а другим, как говорят, медведь на ухо наступил?

— Да, но… Вы же понимаете, о чём я. Прохождение сквозь стены — это не генетическая особенность. Точнее…

Я замялся.

— Вот именно, мой мальчик, точнее! Боюсь, на этот вопрос, Иван, тебе даже наши учёные не ответят, — усмехнулся Князь. — Хотя один неплохой вариант объяснения, который мне нравится, я тебе расскажу. Но начну издалека.

Всё дело в том, что весь окружающий нас мир, который мы способы чувствовать так или иначе, есть следствие предельных теорем теории вероятностей. Состоящий в основе своей из однотипных ансамблей случайных элементов и случайных связок между ними, на макроуровне этот мир превращается в закономерный целый объект, подчиняющийся неким детерминированным законам физики. Короче говоря, наш мир, включая и ось времени, и параллельные (точнее, перпендикулярные) пространства, есть сумма многих и многих случайных элементов, живущих своей примитивной жизнью, но в целом дающих некую определённую картину.

Так вот, — продолжал Князь, почесав затылок, — все физические взаимодействия во Вселенной и мыслительные процессы у нас в голове есть порождения одних и тех же математических законов, а значит, тесно связаны друг с другом и могут влиять друг на друга: как материя на разум, так и разум на материю. Частное проявление этого эффекта учёные открыли в рамках квантовой физики и назвали «эффектом наблюдателя», когда результат эксперимента зависит от того, производится ли промежуточное измерение или нет. Другое интересное проявление случайной основы всего мира — небезызвестный тебе кот Шрёдингера, пребывающий в камере в спутанном состоянии «жив-мёртв» до тех пор, пока мы в эту камеру не заглянем и не выясним. Ну и, конечно же, неравенство Гейзенберга, говорящее нам о том, что с абсолютной точностью невозможно измерить одновременно и координаты тела и его импульс.

Теперь взглянем на физику просто под другим углом. Не так, как нас учили в школе и в университете. А что, если вся физика — лишь описание наиболее частых явлений в том математическом супе, который представляет собой Вселенная? Грубо говоря, физика описывает облака и тучи, их форму и передвижение, но не замечает случайных флуктуаций, приводящих порой к выпадению осадков и вспышкам молний. Только облака эти состоят не из молекул воды, а из случайных элементов, не имеющих ни длины, ни энергии, ни времени. Поэтому огромное количество редких, но разнообразных явлений в этом математическом супе происходят вне поля зрения наших органов чувств и приборов. Тем не менее, они происходят и порой дают непредвиденные всплески, уводя всю систему в целом от стагнации и распада.

Пример такого явления — человечество с его разумным поведением, как бы ни претило нам называть его случайной флуктуацией. Как известно, в физическом мире хаос нарастает (энтропия растёт), и как реакция на это физическое явление появляется человек разумный, который начинает концентрировать вокруг себя упорядоченные физические процессы. Где он появится и как это произойдёт — знать заранее невозможно.

С течением времени и само человечество постепенно начинает подчиняться статистическим законам в силу огромного количества людей и связей между ними. И вновь Вселенная вынуждена придумать какой-то способ ограничивать энтропию — тут-то и появляются люди со сверхспособностями, позволяющими влиять как на физику, так и на людей непосредственно. Хочешь — называй это телепатией и телекинезом или как-то ещё, неважно. На самом деле это чисто математическое проявление некоторых особенностей системы. Опять же — предсказать, какой именно человек обретёт эти способности, и на какой ступени Пирамиды он окажется, невозможно.

Вообще, всё это и есть так называемая эволюция. В основе всего — полный Хаос и неопределённость. Но неумолимые законы статистики позволяют выделить в нём некоторые упорядоченные структуры или ансамбли структур, которые взаимодействуют друг с другом по неким чётким правилам — так в первозданном хаосе выделяется материя с энергией, метрикой и временем. В разные моменты времени и на разных расстояниях концентрация энергии и законы взаимодействия могут сильно отличаться друг от друга уже в силу внутренних законов этой материи. Ведь даже на разных масштабах у нас, по сути, разная физика, не так ли? Разнообразие приводит к новому уровню Хаоса, в котором вновь возникают способы упорядочения — время, гравитация, электромагнетизм. Вселенная разделяется на упорядоченные кластеры и снова начинает наращивать энтропию в каждом из них, снова стремится прийти к состоянию Хаоса. Тогда возникает жизнь, которая опять эволюционирует и порождает свой собственный Хаос. И вот уже появляется человек, а в человеческом хаосе — мы. Не случайно наша система называется Пирамидой, ибо эта геометрическая фигура как нельзя лучше описывает и саму нашу суть — восхождение по пирамиде эволюции от одного уровня Хаоса до другого, и саму нашу цель — упорядочение, снижение энтропии в отдельно взятом сегменте Вселенной.

Поэтому на самом деле не так важно, как мы это умеем объяснить с точки зрения физики (тем более что это, скорее всего, невозможно), а важно, что мы умеем это использовать рационально, т. е. по своей воле и в соизмеримых количествах.

— Более-менее понятно, — ответил я, хотя новая концепция мироздания совсем не хотела укладываться в моей голове. — Иначе говоря, объяснить происхождение высших посвящённых, да и вообще само существование Пирамиды в рамках традиционной науки невозможно. Что ж, я и раньше это подозревал. Но если и дальше следовать Вашей логике, Князь, то получается, что и сама Пирамида постепенно должна стать настолько хаотичной, что в ней возникнет некая новая подсистема, способная локально снижать энтропию…

Юрий Данилович задумался. Я понимал, что не первый пришёл к такому выводу и что его это тревожит, но он не хотел подавать виду.

— Ты прав, Иван, рано или поздно такая ситуация может возникнуть, хотя Пирамида — искусственное сооружение, изначально создававшееся так, чтобы энтропия в нём не нарастала. Для этого она и выстроена в строгую иерархию с нарастанием силы посвящённых. Но с другой стороны, Пирамида — лишь один из инструментов упорядочения человечества, как биологическая жизнь — один из инструментов упорядочения физической Вселенной. И не исключено, что в будущем мы увидим нечто более совершенное, чем Пирамида, порождённое будущими достижениями науки и техники. И оно не обязательно будет частью Пирамиды.

Я кивнул.

— Тогда у меня осталась ещё пара вопросов, Князь.

— Спрашивай, — благосклонно ответствовал мой учитель.

— Если Пирамида порождена человечеством, то откуда могут взяться другие Альтеры, в других звёздных системах?

— А это довольно просто объяснить, — оживился Князь, — как я уже говорил, природа у нас общая: у вещественной части вселенной и у всех нефизических процессов тоже. И как человечество явилось концентратором упорядоченности в нашей Галактике… Я сейчас имею в виду все древние гуманоидные расы, не только Землян, хотя есть версия, что они все в своё время произошли от одной, ещё более древней расы… Так вот, как человечество возникло тут, точно так же какие-то концентраторы упорядоченности должны были возникнуть (и возникли!) в других частях Вселенной. Механизм-то один, общий, всеобъемлющий. И точно так же в тех уголках Вселенной должны возникнуть такие существа, которые смогут непосредственно, без помощи больших сообществ себе подобных, управлять материей на разных энергетических уровнях. Они создадут свой аналог Пирамиды со своим Альтером — существом, единолично способным управлять энергиями порядка энергии Солнца, если не целой Галактики.

Несомненно, тот Альтер увидит рано или поздно нашего, потом ещё одного и так далее. А когда их станет слишком много, чтобы их сообщество стало достаточно хаотичным, они породят Эссента, сущность мира, высший уровень Пирамиды.

— Хорошо, — не унимался я, — но наш Альтер — это Пурва из рода Вестников, он человек в прошлом и возник сравнительно недавно. Кто же был Альтером до него?

— Так это совсем просто, ибо тут всего два варианта: либо у нас до этого не было своего Альтера, так как сообщество краторов не требовалось упорядочивать, либо наш прежний Альтер стал Эссентом, в результате чего в Пирамиде возникло вакантное место Альтера. Произошёл так называемый всплеск, появился Растущий — наш Пурва, который и стал в своё время Альтером. Выбирай любую гипотезу, — усмехнулся Князь.

— Ладно, тогда последний вопрос. Вы говорили о том, что предсказать, какой человек обретёт способности и на каком уровне Пирамиды окажется, невозможно, — Князь кивнул, слегка нахмурившись, — а как же я? Да и Марго Вы тоже создали, не так ли?

— Вас обоих создал не я, а Альтер, по крайней мере, он так говорил. Я лишь должен был приглядывать за вами и в нужный момент времени подталкивать. Почему он решил, что ты будешь Растущим, мне неизвестно. Могу лишь предположить, что в его ведении находится много миров, и таких вот избранных он мог нащупать огромное количество, не зная точно, кто же будет тем единственным, кто вырастет до уровня Альтера. А потом он просто поручил каждого своему локальному куратору. Ты и Рита достались мне, а где-нибудь на Альдебаране, может быть, тоже был кандидат, и если бы он стал Растущим, то подобный нашему разговор происходил бы уже на Альдебаране и действующими лицами были бы местный кратор и Растущий. Вот так, мой мальчик. Это всего лишь статистика.

Князь улыбнулся.

— Что ещё тебя заботит, Иван? — спросил он.

Я на секунду задумался, припоминая всё, что было сказано.

— И всё-таки, несмотря на вероятностную подоплёку, Пирамида ведь создана искусственно. Где же тут слепой статистический закон?

— Да, Пирамида создана искусственно, так сказать, на опережение. Правда, надо отметить, что создавал её Пурва и прибывшие с ним ученики, а он ведь был знаком с Хранителями и наверняка просто продолжил их дело.

— То есть Пирамида существовала ещё там, на родине Пурвы? — тихо спросил я. Почему-то об истории наших предков до их прибытия на Землю среди посвящённых принято было умалчивать.

— Да, скорее всего, Пирамида — куда более древняя структура, чем можно представить. Но более-менее внятная её история, известная нам, насчитывает около десяти тысяч лет, а хорошо задокументированная — меньше тысячи. Скажу тебе по секрету, я сейчас активизировал поиски самых древних захоронений, оставленных Хранителями, и надеюсь отыскать нечто более существенное, чем многократно переписанные тексты вроде Аюрведы или иероглифы на стенах египетских пирамид. Впрочем, ты наверняка узнаешь всё гораздо раньше.

Мы помолчали.

— Ну, ладно, будет нам философию гонять, мне пора на самолёт, тебе, кстати, тоже.

С этими словами он протянул мне билеты на рейс до Мурманска и обратно, бизнес-классом.

— Считай, что это подарок, — отчеканил Князь, крепко пожал мне руку и быстро вышел из кабинета, откуда порой вершилась судьба мира.

Родители мои жили всё в той же ветхозаветной квартирке на третьем этаже пятиэтажки, где с детских советских времён мало что изменилось. Небольшой ремонт да всепроникающий интернет — вот и все достижения новой России, которые забрались в северную глубинку.

Правда, квартира была на особом положении у агентов Пирамиды, которые не оставляли её без присмотра ни на секунду. Да ещё в скором будущем городские власти должны будут расселить дом и дать взамен более современные апартаменты. Естественно, очередь на расселение и место нового места жительства моих родителей были слегка скорректированы в лучшую сторону мною — настолько, насколько это было возможно в рамках вмешательства седьмого уровня, достаточно незаметного для Вселенной, чтобы производиться высшими посвящёнными по мере необходимости.

Оба родителя были уже пенсионерами. Понятно, что на скромную пенсию в России победившего олигархического капитализма нормальный человек жить не может. Поэтому существуют разного рода социальные службы, призванные опекать бедных людей, отдавших жизнь сначала стране, а потом, как выяснилось, лишь отдельным её представителям. И опекают. Только не людей, а их квартиры. Чем ближе к центру города, тем сильнее опекают. Эти порой смертоносные объятия, в которых сжимают бедных стариков ушлые представители государства, не имеют ничего общего с идеями взаимопомощи и ответственностью государства перед своими гражданами. Это бизнес, ничего личного. Бизнес чиновников, которые хотят красиво жить, глядя на западную роскошь некоторых своих клиентов. Вот только работать на эту роскошь они не хотят. Да и зачем? Если золото валяется под ногами. Только это золото — люди, не растерявшие ещё совесть, честь и достоинство. И потому легко поддающиеся натиску жадных, потерявшихся в сумраке собственных желаний нелюдей, оказавшихся благодатной почвой для противников Пирамиды — сеющих жадность и разврат представителей кредитного цеха мировой финансовой элиты.

Возле подъезда мне навстречу попалась старушка, выгуливавшая собачонку. Согбенная в три погибели, в старом пальто и вязаной ещё при Брежневе шапочке, с изборождённым глубокими морщинами лицом, шла она по тротуару медленно, не разбирая дороги. Посторонившись, я успел заметить, что из кармана у неё торчит край авоськи, такой же древней, как и шапочка.

Задумчиво посмотрев ей вслед, я вошёл в подъезд и мигом взлетел на третий этаж по столь привычной с детства лестнице. Даже перила между первым и вторым этажами были разболтаны и шатались, как много лет назад. Поразительно, как некоторые вещи или явления умеют проходить сквозь годы, ничуть не изменившись. Свидетельство ли это упадка или застоя? Или же стойкого консерватизма?

Я позвонил в дверь, которую мама тут же открыла, словно ждала меня.

На самом деле у них в гостях была девушка — представительница социальной службы, и сейчас собиралась уходить. К счастью, посвящённые не бросают своих на произвол судьбы. Даже зная наверняка, что люди забудут о нас очень быстро, мы стараемся помогать им, если того требуют обстоятельства.

Иногда такая сентиментальная склонность к заботе о ближнем становилась брешью в защите посвящённых. Примеров тому в истории немало — достаточно вспомнить хотя бы Марину Мнишек, очаровавшую в своё время Дмитрия Ивановича, поименованного впоследствии Романовыми Лжедмитрием. Он хоть и не был высшим, тем не менее, как всякий нормальный посвящённый отстаивал влияние Пирамиды и хотел продолжить реформы, начатые при Иване Третьем. Но зелье непосвящённой чаровницы, действовавшей, безусловно, в интересах противников Пирамиды — Габсбургов и их сателлитов в Восточной Европе, затуманило глаза опытному апликатору. Только через год он понял, что подарил свою благосклонность чужакам неосмотрительно, и сразу исчез. Кто-то говорил, что его убили, другие считали, что он сбежал в Италию и скрывался там под именем неприметного торговца. Библиотека Авесты содержала сведения о том, что Дмитрий Иванович покончил с собой, узнав, что он сотворил для русской истории.

Итак, девушка из соцслужбы была вовсе не той, за кого себя выдавала. Это была высшая посвящённая, руководитель подсектора Пирамиды в Мурманской области, находившаяся в прямом моём подчинении, а кроме того, она была названой дочкой Виктории Альбертовны, той самой, что когда-то свела меня с Князем.

Поэтому в отношении будущего своих родителей я был спокоен.

Комментарий В. Лаврова: Страницы с описанием встречи Ивана с родителями, по-видимому, были уничтожены автором, если судить по оторванному корешку тетради. Нам достался лишь конец этой части дневников.

Закрывая дверь родительской квартирки, я чувствовал, что навсегда закрываю для себя реальный мир — тот, в котором я родился, учился, рос, набирался мудрости, воспитания и опыта, где я научился отличать добро и зло, отвагу и глупость, ум и изворотливость, азарт и упрямство. Первый и самый важный этап жизни Растущего закончился. Впереди ждала неизвестность.

На улице мне вновь попалась старушка с собачкой, только теперь у неё в руках была авоська с половинкой «чёрного» и пакетом молока. Как бы мне ни хотелось её просканировать и выяснить её судьбу, узнать её жизнь, я нашёл в себе силы устоять перед искушением. Потому что знал: если просканирую, то обязательно захочу вмешаться, но на мой век уже достаточно вмешательств, нужно поскорее покончить с опостылевшей усталостью Бытия.

Я посмотрел на старушку и подумал по-гоголевски: не так ли и ты, Русь, идёшь сейчас по дороге истории, ещё не сломленная, но уже согнутая к земле, как эта бабушка с собачкой-поводырём? Куда ты идёшь и чего хочешь, ведаешь ли ты, Русь? Кто друг тебе и кто враг, и кто твой поводырь? Или же, изведав за тысячу лет пути многие и разнообразные, потеряла ты ориентиры и смысл существования и теперь плетёшься по пыльной дороге, куда глаза глядят и не ждёшь встречи с кем-нибудь, кто укажет тебе путь истинный?

Глава 17. Тихая гавань

Билет на самолёт я купил через интернет ещё вчера, а сегодня необходимость поехать за ним использовал как прикрытие. Бросив машину возле станции метро «Тимирязевская», где очень кстати по утрам скапливается жестокая и безнадёжная пробка, я спустился под землю, бесплатно прошёл через турникет, отведя глаза бдительной бабушке-контролёру, и растворился в густой толпе людей.

Дождавшись, когда мобильный телефон потеряет сигнал на перегоне между станциями, я выключил его, но выбросить не решился…

Часть пути я решил проделать на обычной пригородной электричке, так как ещё в машине почувствовал едва уловимую опасность, связанную с автотранспортом, и от путешествия на автобусе отказался. Метро же к её дому обещали провести только в будущем году, в лучшем случае.

Казанский вокзал кишел приезжими, торговцами и бомжами. Зажимая нос от резких запахов неизвестной пищи и нечистот, я проскочил к кассам. На удивление, очередь оказалась короткой, и уже через десять минут у меня в руках был маленький бумажный билетик со штрих-кодом.

Прихватив по дороге баночку «адреналина», я сел в электричку. Отправление через пять минут плюс ехать почти полчаса. Через сорок минут я буду на месте. Если «хвоста» нет — а я его не чувствовал — можно расслабиться и почитать. Я вытащил потрёпанный журнал с закладкой на «Комментариях к пройденному» Бориса Стругацкого и углубился в свой любимый мир. Мир Совести, Чести и Борьбы.

Электричка дёрнулась, покидая вокзал, и это вновь вернуло меня в реальность. Я огляделся. Рядом сидел глубокий старик, седовласый, с длинной бородой, в очках. Он читал газету. Напротив пристроилась интересная парочка: рыжеволосая девушка лет двадцати пяти в форме офицера милиции и парень чуть постарше в кожаной куртке и с наколкой на руке. По всему было видно, что они давно знают друг друга, встретились случайно и решили обсудить последние события.

Разговаривали они не слишком тихо, и я невольно стал прислушиваться. Тем более что речь их, вопреки моим ожиданиям, не была сплошь усеяна сорными словами.

— Прикинь, — говорила она приятным контральто, — позавчера возвращаюсь с работы, где-то в 12 ночи, прохожу к электричке, а тут на платформе стоят два амбала и между ними девушка. Ну, вроде как стоят себе и стоят, говорят о чём-то. Присмотрелась, а девушка смотрит на меня и тихонько так губами шевелит. Я прочла по губам «помоги мне».

Думаю — надо помочь. Подхожу к ней и говорю: привет, подруга, ты чего мне не позвонила, я набираю тебя, набираю, а ты трубу не берёшь… Тут один из этих амбалов рычит: а ну вали отсюда! А я ему отвечаю — никуда без неё пойду, немедленно отпустите её! И вдруг — бац! В глазах потемнело, я отключилась…

— А дальше что было? — спросил парень, восхищённо разглядывая спутницу.

— Ну, я же в форме была, — улыбнулась в ответ девушка, — подбежали свои, лохов этих повязали, девчонку отпустили, меня привели в чувство. Короче, всё обошлось. Девчонка оказалась из Кемерово, приехала зарабатывать в Москву, ну, примерно как эта, в фильме «Глянец». Ага. Так вот, чуть не заработала себе похороны от наркоты. А у меня шишка на голове вскочила, а так всё цело.

Она улыбнулась.

— Ну, ты даёшь, Ритка, — сказал он, — вечно влипнешь в историю…

— Такая работа, — пожала плечами девушка.

Ритка, повторил я про себя. Увидимся ли мы когда-нибудь ещё, королева Марго…

Я задумался. Сегодняшний порыв, побег к ней — не трусость ли это? В последний момент, когда уже всё решено, все разлуки оплаканы и пути к отступлению отрезаны, я, как мальчишка, побежал к ней, чтобы в последний раз ощутить тепло её любви. Её нежной, преданной, недосказанной любви…

Ведь ей я тоже причиню боль в очередной раз. Так зачем же я еду?

Я начал малодушно помышлять о том, чтоб отменить эту скоропалительную поездку. Спасало меня от этого шага лишь то, что я не люблю менять решения на ходу. Но ведь поменял же, когда рванул сюда, не так ли? И, может быть, потому меня никто и не преследует, что знают: всё равно вернусь вовремя?

Мудрый мой Юрий Данилович Калита с многовековым жизненным опытом! Ты знал всё заранее! Потому и укатил в свой Давос, даже не пытаясь за мной уследить. Нет, парочку апликаторов ты, конечно, послал за мной для порядку, наверняка зная, что я легко от них отделаюсь по дороге. Впрочем, я никого не заметил, я думал о ней, я рвался к ней. И вот я еду на эту последнюю встречу, чтобы глотнуть вкус любви ещё один, последний раз. Чтобы запомнить Землю не по московским пробкам или арабским торговцам в Каире, а запомнить её как колыбель моей нежной любви. Любви к женщине, прежде всего. И любви к маме, ко всем людям, природе, искусству… Чтобы хотелось вернуться сюда при первой же возможности.

Правда, Альтер говорил, что скоро я буду воспринимать реальность совсем иначе, и банальные земные чувства и предрассудки станут мне чужды и неинтересны, я буду видеть мир во многих измерениях, вне времени и привычного нам пространства. Я стану настолько другим, что буду воспринимать свою жизнь на Земле примерно так же, как умудрённый опытом седовласый старец (вроде того, что сидит сейчас рядом и читает засаленную газету) воспринимает свои детские игрушки, случайно найденные на чердаке ветхого деревенского дома, в котором он жил лет этак семьдесят назад.

Я попытался взять себя в руки. Остаться я не могу — это факт. Моё космическое «альтер эго» растёт не по дням, а по часам. Уже сейчас я способен разом прочувствовать метания людских душ и возможные «струны истории» целого квартала Москвы или, например, всех электричек на данном направлении аж до самой границы области. Я — Фауст, взявший из рук Мефистофеля волшебный ключ. Я — Мастер, вошедший в чертог Воланда. Только лишённый Маргариты. Последние часы я существую в земном обличии. Последние часы я могу безмятежно любить и быть любимым.

И потому покидать Землю мне нестерпимо больно. Здесь вся моя жизнь, вся моя любовь, вся моя память, наполненная радостями и страданиями. О, если бы я мог выбирать! Если бы я мог вернуться в прошлое, в тот памятный 89 год, когда я впервые встретил Юрия Даниловича! Отказался бы я от школы Пирамиды? Вопрос вопросов!

Боюсь, всё то же фаустовское неограниченное стремление ко всё новым и новым знаниям о мире так или иначе вывело бы меня на тот путь, которым я иду теперь ввысь. Моя трагедия не в том, что я Посвящённый. Их много, и все они прекрасно живут на Земле. Рита, например, вовсе смогла отказаться от «великих добрых дел» Пирамиды ради своей дочери Дары и спокойного семейного очага. А моя трагедия в том, что я Растущий. Нет в мире такого предела, за который бы я когда-либо не вышел. В этом моя великая сила и моя великая трагедия.

Величие печально, не правда ли, друзья мои?

Терзаемый раздумьями о своей природе, о месте своём в мире и о роли столь же трагичной, сколь и великой, я незаметно для самого себя вышел на нужной станции, сел в нужную маршрутку и добрался до её дома. Очнулся лишь тогда, когда дверь открылась, и на пороге я увидел её — скромную, красивую и такую земную хозяйку обычной российской квартиры, купленной в ипотеку за американские доллары.

Она улыбнулась мне, и ещё на несколько часов я стал обычным человеком по имени Иван Козырев, влюблённым в прекрасную женщину Маргариту.

— Ты моя тихая гавань, — произнесла она едва слышно, на грани шёпота.

Я улыбался, глядя в потолок, мне было бесконечно хорошо. Я понимал, что она имеет в виду, но мне хотелось снова и снова слушать её голос, и я спросил:

— Почему?

— Потому что с тобой я чувствую покой, словно я вернулась домой после долгих странствий, — ответила она тихо-тихо.

— Правда? — снова спросил я, поворачиваясь к ней.

Мы были вдвоём в этом маленьком уютном мирке, вдали от людской суеты, от мировых и личных проблем, от экономического кризиса и от моего вездесущего начальства. Мои способности, наконец, стали приносить пользу и мне — я создал защитный кокон вокруг Ритиной квартиры, сквозь который не мог пробиться даже Юрий Данилович.

Тихо звучала музыка, солнце за окном клонилось к закату, телефоны молчали. И сейчас мне казалось, что это счастье будет длиться вечно…

Впрочем, каждый раз, когда я был рядом с ней, я как будто жил в другом мире. В таком мире, где есть одно только счастье, и нет злых и завистливых людей, нет жадности и непонимания, нет врагов и низких интриг, из-за которых перестаёшь понимать смысл своей якобы правильной деятельности.

— Ты снова о чём-то думаешь, — сказала она мягко и строго одновременно.

Я опомнился. Скоро всё закончится, и я буду лететь в самолёте обратно в тот, первый мир, где нет её, но зато в избытке есть всё, что я не люблю… Но я должен…

— Мне будет плохо без тебя, — сказал я, отвечая скорее своим мыслям и проклиная себя за это.

— Оставайся, — ответила она и улыбнулась.

Мы оба знали: это невозможно. Время — вот чего нет там, где есть счастье…

А может?.. Ну его к чёрту? Бросить всё и остаться? Кинуться в омут… чего ради? Любви, безумства? А что потом, когда я стану нечеловеком? Этаким Homo Super? Сверхлюди — те же уроды, никому они не нужны… Ох…

Я погладил её, поцеловал… ещё и ещё… Ей было хорошо, и я это видел, а разве может быть что-то лучше на Земле, чем её улыбка и её взгляд?

— Смотри, — сказала она тихо, — твой амарант…

Я проследил за её взглядом. На подоконнике лежал мой медальон, и он был раскрыт. Как он там оказался, я вспомнить не мог. Из него просыпалась кучка зёрен, но не это было важно сейчас. Рядом в цветочном горшке прямо у нас на глазах поднимался, наливаясь силой, вечный цветок, словно на ускоренной записи. Я встряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение, но тщетно.

Заворожённо глядя на него, я видел ещё один, новый, мир, до прихода которого оставались считанные годы хаоса и разрухи. Я видел боль, страдания и счастье миллионов людей. И я видел её лицо, по которому текли слёзы. Я видел каждую её клеточку и читал каждую мысль. Она прощалась со мной, и через неё вся планета прощалась со своим прошлым, которое я должен был унести с собой в Вечность.

Так вот для чего мы жили?

Я мысленно снял защиту, и в то же мгновение прозвенел отключённый телефон… На дисплее высветилось имя Юрия Даниловича, и я понял: пора, времени у меня осталось совсем мало…

Четыре часа спустя, сидя в самолёте, летящем в Египет, туда, откуда начинается Новый Путь, я думал о ней, я писал стихи…

Я во сне к тебе тихо явлюсь, Лёд на сердце твоём растоплю, Я губами к губам прикоснусь, Чтобы тихо шепнуть «я люблю». Мы теперь с тобой в разных мирах, Развела нас десница судьбы, Но твой взгляд со слезами в глазах Я со звёздной ловлю высоты. Бремя жизни ты гордо несёшь — Дочь, жена и прекрасная мать. Но от жизни ты большего ждёшь, И способна сама это взять. Я же в мире земном был изгой, Но нашёл своё счастье в тебе, И теперь мои мысли с тобой, Моя память грустит по тебе. Но я верю: я снова вернусь Через тысячу лет, и найду Я тебя в ком-то вновь, улыбнусь И покрепче тебя обниму. Чтобы боль твоя стихла совсем, Безмятежности блеск был в глазах, Чтобы солнце пробилось к тебе, И улыбка была на устах… Марс, 201x г.

История Маргариты

Письмо № 1

Здравствуй, мой родной!

Так странно писать тебе сейчас… в никуда. Но я знаю, что ты можешь это прочесть, что ты сейчас здесь, со мной, стоит только подумать…

Приготовься, письмо будет длинным.

А впрочем, какое это для тебя имеет значение? Ты везде и всегда.

Вот странно… было столько мыслей в голове, а села за стол — и сказать как будто нечего. Обычное бумажное письмо, написанное чернилами, заставляет более ответственно относится к каждому слову, думать перед тем, как что-то напишешь.

И вот я думаю… вспоминаю.

Я узнала о Школе Пирамиды от мамы. Ты ведь помнишь мою маму? Я знаю.

Собственно, всё довольно прозаично — при школах в советское время часто организовывали разные «кружки». Театральные, художественные, математические.

Мама мне предложила ходить в «кружок прикладных знаний», так он тогда назывался. Это был прототип Школы, только для самых начинающих.

Ты ведь поступил сразу во второй класс, если можно так выразиться. Что бы там тебе ни сочинял наш великий Князь (а он мастер сочинять и манипулировать), тебя взяли сразу во второй класс без всяких испытаний.

Да, ты был под наблюдением с рождения и шёл прямой дорогой туда, куда был начертан путь. Я уж не знаю точно, как именно Князь сошёлся с Альтером и как они инициировали тебя, но по факту им это удалось.

Разумеется, своё детище без внимания они не оставляли и периодически подталкивали тебя. Точнее, подталкивал Князь в меру своих познаний. У Альтера (и теперь у тебя) представления о том, что должно быть и как оно может быть устроено — совершенно неземные, нечеловеческие.

Поэтому я склонна считать, что сам Альтер не занимался тобой в те годы. А Князь явно торопился. Однажды он проговорился на совещании (ты ещё тогда не был введён в круг самых доверенных лиц), что Растущий должен быть максимально интенсивно накачан.

— В этом-то вся суть, — говорил он, — Иван должен обрести могущество до того, как власть испортит его душу. Нам нужен кристальный Великий Гой, который поднимется на крест и смоет всё зло, скопившееся в этом мире.

Если честно, мало кто из нас верил в успех такого мероприятия. Ведь замышлялось, по меньшей мере, второе пришествие Христа, которого мы, грешные, должны были взрастить, да ещё успеть к тридцати трём годам (таков был план). Даже сейчас я не могу себе представить, кто и как сумел провести такую огромную работу 2000 лет назад.

Но мы (особенно, старые посвящённые) уже многократно успели убедиться в мощи интуиции Князя, и многим из нас он был крёстным отцом, так что мы шли за ним без оглядки.

Так вот, ничуть не сомневаюсь в том (хоть и не знаю достоверно), что первый твой всплеск эмоций на уроке истории подстроил именно наш светлейший.

Он хотел проверить, правильно ли ты развиваешься. Убедился — и пошёл дальше.

Теперь тебе должно быть очевидно, что и учиться ты не мог больше ни в какой другой школе, кроме как в той самой, где директором была Дара.

Да, позже ты её не видел, но это ничего не значит. Дар много, а Растущий один.

Я тебе уже рассказывала о том, как я училась в Школе Пирамиды и какие у нас были уроки. Ты и сам через это прошёл, так что распространяться на данную тему, пускаясь в банальности, не буду.

Училась я прилежно и с интересом. Нигде мне не нравилось так учиться, как в Школе Пирамиды. Даже в институте, приходящемся обычно на самые чудесные годы жизни, когда молодость расцветает и хочется любить и быть любимой. Даже это ласковое время не затмило моих воспоминаний о Школе Пирамиды. Впрочем, я тоже, как и ты, в институтские годы «накачивалась» по полной программе. Я ещё тогда пыталась выяснить у своей Дары, почему меня обучают более интенсивно, чем других краторов, т. е. посвящённых моего уровня. Но… ответа не получила. А может, не очень и стремилась получить. Мне было хорошо, и этого было вполне достаточно для молодой девушки, не обременённой жизненным опытом.

Впрочем, как ты знаешь, я успела и замужем побывать до окончания института. Но это вряд ли подходящая тема для воспоминаний. По крайней мере, сейчас я не готова вспоминать ту, прошлую жизнь. Нет, позапрошлую… Потому что прошлой жизнью был ты.

Ты помнишь нашу первую встречу? Ты ещё тогда поинтересовался полумесяцем на православных крестах. А потом мы гуляли по Москве. Это было в те славные годы, когда у людей ещё ничего не было в плане материальном, зато были огромные надежды на будущее. Примерно то же самое витает в воздухе и сегодня.

После той встречи я часто думала о тебе. Меня как бы тянуло к тебе и одновременно что-то не давало приблизиться. Я хотела быть рядом, целовать тебя, и в то же время что-то во мне говорило: не смей. А вдали от тебя мне было одиноко. Я тосковала до боли в груди, вспоминая тебя. Я увлекалась другими мужчинами: как посвящёнными, так и простыми смертными, — но думала о тебе. В конце концов я приехала в Москву.

Конечно, был для этого повод. Меня вызвал Князь на постоянную оперативную работу и сразу включил в свой совет. А надо сказать, что за 90-е годы я успела неплохо изучить Пирамиду и все её методики. Я знала, что организация эта скорее напоминает КГБ или ЦРУ, чем орден джедаев. Да, в целом мы делали благое дело: давали знания, давали жизнь, отнимали злые помыслы и хранили Державу. Но мы манипулировали людьми и продолжаем это делать с упоением. Мы не святые Гои и Дары из детских сказок Бажова или Сергеева, а реальные люди со своими земными комплексами и душевными страданиями.

И вот тогда мы снова были вместе, и снова было это дикое влечение и боязнь преступать черту. Но мы преступали её с радостью, прерываясь время от времени на глупые раздоры.

Но потом всё пошло не так… события ускорились. Князь требовал от меня и Семёна оставить тебя в покое и дать учиться. Потом была Прага. Это я не забуду никогда.

Князь вызвал меня к себе и посвятил в детали плана по дальнейшей твоей инициализации. Я ведь тебе тогда так и не рассказала об этом. Пожалуй, хорошо, что не рассказала. Твоя поездка в Питер, встреча с Графом, добыча золотого ключа и отъезд в Прагу поездом — всё это были искусно уложенные и очень нужные кусочки в одной общей картине под названием Растущий, то есть Ты.

То, что при этом нам ещё удалось серьёзно нарушить планы наших оппонентов по теории мироздания — евгенистов — было тоже частью плана, и, я бы сказала, удобным поводом. Не было бы этой их затеи с переправкой золота, Князь нашёл бы что-нибудь ещё, в крайнем случае — придумал бы. Он на эти штуки мастер.

Но… всё сложилось весьма удачно: ты получил ключ и смог им воспользоваться, что означало — этап пройден, можно тебя дальше развивать, запускать в жизнь…

Кстати, помнишь того типа в вагоне поезда по дороге в Прагу? Это был Юрий Данилович собственной персоной. Он страшно боялся за тебя и поэтому всю дорогу от Питера до Праги сам лично контролировал твой путь. Я узнала об этом от Семёна несколько лет спустя.

После событий, связанных с золотом (которое, кстати, никуда не делось, а перекочевало в хранилища московского сектора Пирамиды на Урале), я, по велению Князя, отошла в сторонку и занялась укреплением периферии — работала в Европе.

Поэтому вплоть до той памятной встречи в 200х-м году, определившей действия Пирамиды на ближайшие 8-10 лет, мы с тобой не пересекались. Будучи кратором, я довольно легко входила в доверие к сильным мира сего — банкирам, президентам, министрам, главам богатых семей. Но задачу-максимум — обнаружить логово финансовой элиты, предположительно находящееся в горах на границе Швейцарии и Франции — мне так и не удалось. Вернее, мне казалось, что я уже была совсем близка к разгадке, поскольку стала любовницей одного из молодых отпрысков семейства Ротшильдов и часто присутствовала на скучных банкетах в разного рода замках Европы. Но… Князь сказал, что я нужна в Москве, что поиски уже не так существенны, как спасение древних реликвий.

Не исключено, что он незадолго до этого получил сведения либо указывающие точное место искомой штаб-квартиры «мировой закулисы», либо, что вероятнее всего, исключающие возможность существования таковой. Я немало поколесила в то время по закрытым местам Европы и Англии, и была готова поклясться, что если есть какие-то координационные центры мировой финансовой элиты, то их довольно много, и они разбросаны по планете, а вовсе не сконцентрированы в одной маленькой стране.

Но… кто знает? С тех пор столько всего перевернулось в мире, что смысл существования подобного логова исчез. Теперь и думать об этом бессмысленно.

После стратегической встречи 200х-го я, как ты знаешь, была главным исполнителем задачи по перезахоронению Ковчега Завета.

Операция получилась весьма непростой. Подготовка заняла примерно полгода, так как мы хотели тщательно снарядить подводный атомный крейсер для прибытия к берегам Эритреи в Красном море. А для этого как минимум нужно было согласовать военные учения где-то поблизости, например, в Индийском океане совместно с ВМФ Индии.

Контроль операции осуществлялся на самом высоком уровне командования ВМФ и лично президентом.

Зимой в начале 200х года мы прибыли в Красное море незамеченными, и беспрепятственно высадились на берег Эритреи. Вместе с отрядом Альфа меня сопровождали два кратора из московского сектора Пирамиды и полтора десятка апликаторов, прибывших на встречу с нами наземным путём. Поэтому ментальная защита у нас была колоссальная, и мы довольно быстро добрались до Аксума, без проблем преодолев границу Эфиопии.

В Аксуме находится часовня Ковчега. По одной из легенд царица Савская (правительница Эфиопии) посетила однажды Соломона, царя Израиля, и вскоре родила от него сына Менелика. Через 20 лет сын посетил отца, и оба остались встречей довольны. Но чуть позже выяснился один скверный факт: его спутники выкрали ковчег Завета, в котором хранятся священные скрижали, переданные когда-то Моисею на горе Синай. Реликвию поместили в этой самой часовне и до сих пор бдительно охраняют.

Посвящённые проверили несколько легенд ещё в средние века и выяснили, что рассказанная мною легенда является ложной. На самом деле Ковчег хранился тогда в Египте, в Асуане. Но из-за последовавших затем наполеоновских экспедиций в Египет посвящённые перепрятали Ковчег. И лучшим местом Князь посчитал тогда именно эту, ложную часовню Ковчега. Но спустя 2 века, как видишь, локализацию древней ценности опять пришлось поменять.

Часовня охраняется великолепно. Если про солдат с автоматами можно смело забыть с нашим прикрытием, то монахи вокруг часовни — это какие-то неподдающиеся гипнозу упрямые и злобные существа, постоянно следящие за каждым передвижением вокруг здания. Для их отвлечения пришлось разыграть целый спектакль. Альфовцев переодели в паломников и заставили ходить кругами вокруг часовни по сужающейся спирали. Через какое-то время монахи оказались вовлечёнными в процесс, так как каждый из них выбрал себе по одному объекту для наблюдения. Топтание продолжалось до тех пор, пока эфиопские солдаты не были нами зачарованы.

Когда апликаторы увели солдат подальше за холм, мне пришлось оставить контроль над ситуацией, полностью перепоручив его Олегу и Стасику, моим помощникам-краторам. Вдвоём они продолжали удерживать внимание десяти монахов на наших псевдопаломниках. Выждав пару минут и удостоверившись, что меня никто не видит, я прошла сквозь забор и стены часовни. Внутри был алтарь, но пустой. По моим ощущениям Ковчег находился под полом. Пришлось применить все свои краторские способности, чтобы точно определить место артефакта и вскрыть секретное хранилище. Как раз под алтарём.

Два раза я чуть не провалила всё дело. Первый раз, когда двигала алтарь. Мы, краторы, настолько доверяем своим внутренним силам, что часто забываем о силе физической. Алтарь я подняла усилием мысли, хотя весил он килограмм сто. Но тут меня отвлёк шорох за дверью, и алтарь чуть не рухнул на пол. Еле успела удержать его в миллиметре от грохота. Теперь, придерживая его руками, я отодвинула алтарь в сторону и открыла люк в полу, разомкнув старый замок.

Вынув Ковчег, я не удержалась и заглянула в него. Впечатление он производил примерно такое же, как твой золотой ключик Осириса. Свет озарил моё лицо и вызвал оцепенение. На пару мгновений я забыла об окружающих, но Олег уловил моё смятение и сразу же пробудил меня, толкнув мысленно. Кстати, он оказался довольно сильным кратором и в последующие годы сделал ещё много полезных дел для Пирамиды.

Пока я теряла контроль, шорох возле двери усиливался. Я оглянулась — в углу сидел маленький мальчик и играл с какими-то то ли монетками, то ли камешками. Я была шокирована! Вот так спокойно в часовню зашёл эфиопский мальчик, его никто не заметил, и никто даже не проследил за ним взглядом. Потому что если бы хоть один монах отвлёкся, через минуту все они уже были бы внутри часовни.

То ли мальчик был чей-то родственник, то ли он прошёл в очень удачный момент. Трудно сказать. С помощью Олега я блокировала память и восприятие этого бедняги на несколько дней, установив ментальный маячок, чтобы он не потерялся в городе. А через день после успешно проведённой операции мы вернулись в Аксум, нашли его и внушили ложные воспоминания. Я сейчас с удовольствием припоминаю, как был зол Князь, когда узнал об этом эпизоде. Судьба всей операции висела тогда на волоске из-за одного маленького мальчика! Меня такой неопределённый ход событий зачаровывает, а его злит. Ну что ж, не всегда же ему быть всеблагим, всевидящим и премудрым — пусть помучается, подумала я.

Вместо Ковчега мы подбросили горсть золотых монет — если кто-то и полезет проверять, то, скорее всего, захапает их себе и промолчит о потере Ковчега. Если они вообще сами верят в то, что он там лежит. Ведь часовня стоит много веков, и только последние два века там и в самом деле был Ковчег Завета. А до этого его отсутствие никого не смущало. И уж явно никто не станет трубить о пропаже в прессе, поскольку это сразу разрушит одну из величайших легенд истории и опустит рейтинг эфиопской церкви до нуля.

Прямо в Аксуме мы упаковали артефакт в свинцовый ящик, так как он всё ещё был радиоактивен (кстати, твой обожаемый Андрей Скляров пытался засечь Ковчег в 2008-м году как раз по радиоактивному излучению, но, понятное дело, ничего не смог определить: Ковчег уже 3 года находился очень далеко от эфиопской часовни), и тем же путём доставили на нашу подлодку.

Вот так мы начали грандиозную операцию по спасению древних ценностей человечества — наглым воровским напором. Я уже тогда подумывала оставить Пирамиду, так как моей душе претили подобные методы, хоть я и понимала, что иной способ сохранить эти сокровища вряд ли возможен. И я подчинялась до поры до времени.

Я упорно молчу о дочери, хотя чувствую, что всё равно должна это сказать. Дарья — не твоя дочь. Впрочем, ты бы знал, будь она твоей. А поскольку её отца уже нет в живых, да и знала-то я его, как говорится, минимум миниморум, так что, думаю, не стоит упоминать его имя.

Дарья родилась в маленьком французском городке недалеко от Парижа, и первые три года я постоянно была рядом с ней.

Перед началом операции Ковчег я перевезла Дарью в подмосковный город, а её воспитанием занялись учителя из Школы Пирамиды — в этом мне помог Князь. Он почему-то с самого рождения Дарьи постоянно интересовался её судьбой, хотя ни разу не спросил, кто её отец (подозреваю, что он знает).

Вот и сейчас, когда она совсем взрослая, он постоянно интересуется её здоровьем, увлечениями, работой, часто бывает у нас дома и общается с ней. Иногда мне кажется, что он считает её твоей дочерью, хотя в Школу не забрал и даже ни разу не заикнулся о том, чтобы Дарья стала посвящённой. Всё это очень странно, и у меня по этому поводу есть какие-то особые предчувствия.

Я не хочу думать сейчас о тех событиях, когда мы оба были целиком поглощены Операцией, особенно ты.

Восемь лет пролетели как-то незаметно. Твоя поездка в Сен-Дени, ваши дела с Семёном в Риме — всё это пустяки, по большому счёту.

К тому же, я ушла тогда. Мне нужно было остановиться, заняться домом, дочерью, найти своё место в жизни, в обычной жизни, а не среди тающих свитков Авесты. И я пыталась себя отучить от воспоминаний, пыталась забыть тебя. Хотя быть кратором и не чувствовать других краторов в пределах Земли — это почти невозможно. Ты ведь помнишь, как мы разговаривали с тобой? Это было забавно. Ты в Москве, я в Париже. Ни телефонов, ни интернета под руками, только мозг и наши чудесные способности. И никто не мог нас тогда подслушать, прочитать наши мысли, увидеть выражение лиц.

Но потом ты ушёл… И всё случилось, как было задумано.

Правда, жизнь на Земле не сразу стала лучше. По инерции мир катился в Тартарары, хоть и был тобой инициирован в другом направлении. Впрочем, падение должно было стать инструментом исцеления, так ведь? Князь жутко волновался, звонил мне каждый месяц, рассказывал, как у них идут дела, а я с трудом сдерживалась, чтобы не послать его подальше. Но иногда мне было его жалко, он казался одиноким и заброшенным. Лет пять он ещё рулил всеми делами в московском секторе, но мне стало ясно, что он уйдёт. Вся эта 35-летняя гонка от твоего рождения до… ухода подорвала его стальную нервную систему.

И тогда я сдалась. Видя, как ушёл Семён, затюканный женой и тёщей, как стали проваливаться наши апликаторы на заданиях, как Князь всё чаще стал уезжать на Алтай и искать там умиротворения… я не смогла воткнуть ему нож в спину и отвернуться окончательно. Я вернулась и возглавила московский сектор Пирамиды.

Эти строки я пишу сейчас в знакомом тебе кабинете, где ты беседовал с Князем. Граф теперь тоже живёт в Москве и готовится заменить меня, если я получу пост председателя земных кураторов (о как!). В моих руках сейчас сосредоточилась великая сила, которую я хочу употребить на благо людям. Уходя, ты произвёл ментальный сдвиг у всего населения планеты, небольшой, но достаточный, чтобы возникло новое миропонимание, и я сейчас хорошо вижу ростки этого великого деяния. Учёные, писатели, религиозные деятели, даже политики — все стремятся исправить то ужасное положение дел, которое сложилось в мире за 10-е и 20-е годы. Пройдя через череду мелких войн и глобальную экономическую депрессию, сейчас люди начинают с каждым днём увереннее смотреть в будущее.

Мы ещё не достигли того уровня жизни, который был в 12-м году, не разбрасываемся продуктами питания, экономим воду и электричество, но технологии приобрели качественно иной смысл, и лет через 20 мы рассчитываем прочно закрепиться в космосе, расширить ресурсную и энергетическую базу, увеличить население и сделать жизнь на Земле действительно удобной как в техническом, так и в социальном отношении.

Зашла Дарья. Спросила, что я делаю. Я улыбаюсь… потому что она спросила о тебе, когда я рассказала про это письмо.

Она хочет его прочитать. Ты как — разрешаешь?

Она всё чаще интересуется тобой, хотя посвящённой не стала. Ей сейчас 31 год, она замужем, занимается физикой в одном подмосковном институте и жизнь её полна перспектив. Но что-то тянет её к нам… То ли Князь влияет, то ли я слишком часто стала вспоминать о тебе… не знаю.

Пора заканчивать. Я надеюсь, что ты прочтёшь это, поэтому оставлю письмо в кабинете Князя. Всё не так уж плохо, Ваня, ты там улыбнись нам в ответ, хотя бы на миг. Ведь ты повсюду, а значит, и с нами тоже.

Вечно твоя.

Марго.

Москва, 203х год.

Письмо № 2

Здравствуй, мой родной.

У нас начинается складываться традиция, забавно, правда?

Минуло ещё 20 лет, в течение которых многое изменилось очень сильно, хотя… люди те же, и квартирный вопрос для них по-прежнему актуален.

Я снова отошла от дел, надеюсь, что на этот раз надолго. Впрочем, при нашей потенциально вечной жизни трудно сказать, что такое «долго». Вот я тебя не видела уже 40 лет, и только 20 лет назад написала тебе одно-единственное письмо. А кажется, будто всё это было совсем недавно. Быть может, у долгоживущих память устроена как-то иначе? Мы запоминаем только самое ценное, самое дорогое, и тем лучше помним это, чем оно нам дороже.

Дарья теперь стала совсем взрослой. Да что я говорю — она старше, чем была я, когда ты меня знал. Но выглядим мы одинаково, нас даже часто путают или принимают за сестёр.

Она решила посвятить себя проблемам квантовой телепортации и активно работает в своём институте над экспериментами. Вот ещё забавная вещь — вместе с ними работает некий Андрей, молодой математик. Он разрабатывает математическую модель всего этого безобразия, а моя дочь помогает ему проверять модель на практике. Периодически они доводят местную энергетическую подстанцию до изнеможения — срабатывают предохранители, и институт погружается во тьму. Что-то у них с расходом энергии получается очень неэкономично. Конечно, Даша это описывает совсем другими терминами, но я уже как могу, перевожу.

Кстати, у нас больше 10 лет работает термоядерный реактор, который покрывает нужды всей европейской России. После мрачных лет деградации это великое достижение человечества. Можно сказать, мы благополучно (почти) миновали Великий кризис и вышли на новый уровень развития. Сейчас у нас летают межпланетные корабли на термоядерном приводе, все люди имеют доступ к необходимому количеству пищи, медицинской помощи и образованию.

Да, теперь мы, долгоживущие посвящённые, больше не уникальны, ибо каждый человек потенциально может жить очень долго, хотя путь биологической революции ещё только-только намечается, и вечноживущие, видимо, появятся только к концу века.

Одним словом, коммунизм в твоей любимой модификации из рассказов Стругацких почти наступил. Смешно… вспоминаю наши 80-е, 90-е годы, даже 2000-ые. Небо и земля. Неужели это всё ты? Князь всегда тобой гордился и знал, что так будет.

Вот теперь настало время рассказать о нём.

Юрий Данилович, как я тебе рассказывала, довольно долго жил на Алтае в полном уединении. И всякий раз, когда приезжал в Москву, был полон загадок и тайн. Однажды у нас с ним состоялся один очень откровенный разговор, который многое может объяснить. Всех подробностей я не воспроизведу, так как запись не велась, а лет с тех пор прошло немало, однако постараюсь восстановить его максимально правдоподобно. Вот этот разговор:

— Привет, — начал он прямо с порога, — я только с самолёта и сразу к вам.

Под словом «вам» он всегда понимал нас двоих — меня и Дарью.

Я пригласила его, как обычно, в гостиную, и по обычаю предложила кофе. Он всегда у меня пил чёрный крепкий кофе, запивая холодной водой.

Но на этот раз Князь отказался и попросил просто стакан воды. Меня это насторожило, но я промолчала.

— Марго, — начал он, пригубив воду, — ты сейчас фактически руководишь всей Пирамидой на Земле, и потому довериться я могу лишь тебе.

— Спасибо, Князь, за доверие, — кивнула я. А сама подумала: странно, что он решил довериться своей самой молодой ученице, пусть даже и самой сильной. Мог бы, как в прошлые времена, смотаться к своему бывшему наставнику Легро в Сен-Дени, например.

— Я вижу, ты несколько удивлена, моя дорогая, но позволь, я изложу всё по порядку, и тогда ряд вопросов исчезнет сам собой.

Я позволила.

— Итак, — Князь стал серьёзен, как никогда, и говорил, взвешивая каждое слово. — Итак, первый факт простой: человечество выходит в космос.

Я улыбнулась. Хотела спросить, не это ли откровение он искал у себя на Алтае в течение стольких лет, но сдержалась. А он продолжал, ничуть не смутившись:

— Мы теперь основательно закрепляемся на других планетах и будем интенсивно их осваивать. Это означает: а) новую модель экономики, б) новые общественные отношения, в) новые технологии и г) новые способы организации мышления.

При этом он загибал пальцы.

Всё вместе это означает смену мировоззрения (пять пальцев сжались в кулак). Началось это не сейчас, не сегодня и даже не вчера. Но тот толчок, который задали мы с помощью Ивана всему человечеству, стараясь как можно более точно определить развитие цивилизации в кризисный период, в момент прохождения точки бифуркации… Этот толчок сыграл решающую роль в современном развитии общества.

Однако мало задать правильное направление, нужно ведь ещё следить за соблюдением траектории. В социальной среде, к сожалению, начальные условия далеко не всегда определяют полностью всю траекторию. Ты-то это отлично знаешь — вспомни хотя бы дело об американской лунной станции или ту давнюю историю с виртуальным президентом.

Поэтому задача Пирамиды — стараться максимально бережно пронести человечество через те сложности, которые неизбежно возникают на пути интенсивного развития, заданного самой же Пирамидой, т. е. нами. И ты в лице координатора успешно с этим справляешься все последние годы. Я считаю, что на сегодняшний день именно ты, Маргарита, лучше всех готова к тому, чтобы взять на себя ещё одну важную миссию. В силу своего положения и информированности, но в большей степени в силу твоих способностей, опыта и подготовки. То, что они у тебя есть — факт номер два.

Я снова согласилась, хотя по-прежнему не понимала, к чему он клонит. Однако решила подождать.

— Итак, — продолжал Князь, — учитывая всё вышесказанное, я думаю, что настало время проработать запасной вариант…

— Вариант чего? — не поняла я.

— Вариант развития цивилизации, — просто констатировал он.

О как! Тут я предложила Князю вина, и он согласился, чем снова меня удивил, ибо я никогда не видела, чтобы он пил спиртное. Мне стало совсем интересно, и я попросила пояснить.

Юрий Данилович поставил бокал на столик, покопался в недрах своей потрёпанной курточки и извлёк на свет божий не менее потрёпанный блокнотик в чёрной обложке немецкой фирмы Компаньон. Задумчиво полистал, потом убрал обратно.

— В общем, так, — наконец, решился он, — был я на Алтае, как ты знаешь, много раз. И был неспроста. Если ты помнишь легенду о Пурве — первом Хранителе и создателе Пирамиды, — то должна понимать, откуда он пришёл вместе с нашими предками.

Тут он многозначительно указал пальцем в небо. Я, конечно, знаю эту легенду, как и ты, и потому согласно кивнула в очередной раз, хотя начала сомневаться в душевном здравии нашего патриарха.

Но он продолжал:

— А теперь представь, моя дорогая, что Пурва достаточно далеко смотрел в будущее, чтобы представлять себе возможность повторного использования того космического судна, которое доставило их когда-то на Землю.

Знаю-знаю, ни одно устройство не может пролежать в земле 400 веков, как бы хорошо оно ни было изготовлено. Но слышала ли ты когда-нибудь о шумерских пирамидах?

Я, безусловно, слышала. Более того, именно их в своё время искал Гитлер через своё таинственное общество Анненербе, чему Пирамида активно препятствовала.

Князь, увидев на моём лице полное понимание, продолжал:

— Отлично! А почему, как ты думаешь, никто до сих пор не знает, где эти пирамиды и что в них находится? Точнее, есть некоторые места, которые принято называть пирамидами Шумеров, но толком никто ничего сказать не может. Даже наша Авеста хранит полное молчание на предмет содержимого и, главное, места нахождения этих пирамид.

А потому, — продолжал Князь, — что именно Пурва из рода Вестников решил скрыть до поры-до времени кое-какие подробности прихода на Землю наших предков. И одной из таких подробностей является звездолёт, законсервированный статической гравитационной ловушкой с перпендикулярной осью времени.

Признаюсь, Иван, я тут перестала понимать, но Юрий Данилович пояснил.

Звездолёт помещён в ловушку, внутри которой время течёт в собственном направлении, а относительно нашего оно практически не движется. Тем самым мы имеем возможность вытащить его в таком состоянии, будто он постарел всего лишь лет на 100–150, например, а для межзвёздного корабля такого класса, каким был корабль наших предков с Сириуса, это ничтожный срок. Наверняка он находится в хорошем состоянии, нужно лишь научиться управлять им и провести самодиагностику.

Князь сделал глоток вина и продолжил:

— Теперь подходим к ключевому моменту истории: я нашёл этот звездолёт и последние двадцать с лишним лет я учился управлять им.

Признаюсь, Вань, для меня это был шок. Я пристально посмотрела на Князя, попыталась его просканировать, но ничего подозрительного не выявила: он говорил чистую правду и был адекватен настолько, насколько вообще это возможно в рамках известной психологии.

Но у нашего наставника сюрпризы в рукаве на этом не закончились.

Из его дальнейшего немного путаного рассказа выяснялось следующее.

Он, Князь, несказанно рад тому, как сейчас развиваются события, и в этом смысле нисколько не жалеет, что ему пришлось сделать из тебя, Иван, Растущего. Благодаря тебе человечество получило серьёзный толчок развития, которого хватит, вероятно, на сотню лет. Однако же всё в мире устроено циклично, и по самым приблизительным расчётам аналитиков, новый кризис, теперь уже социальный, ожидает нас где-то на рубеже 21–22 столетий.

Следовательно, продолжал он, нам нужно подстраховаться и придумать некую защитную стратегию. И вот это самое интересное.

Если ты помнишь цикл книг «Основание» (или «Академия» в других переводах) твоего любимого Айзека Азимова, то в аналогичной ситуации главный герой-математик предложил создать на окраинах Галактики мир, населённый учёными-энциклопедистами. Предполагалось, что пока галактическая империя будет разрушаться, медленно, но верно, планета «Основание» на задворках вселенной создаст мощное государство, способное в будущем принять в свои руки управление всей Галактикой.

Мы, конечно, на столь грандиозные планы не замахиваемся, тем более что не знаем о планах наших предков, которые наверняка что-то подобное просчитывали ещё 40 тысяч лет назад. Но мы вполне можем себе позволить создать на удалённой планете небольшое независимое общество, способное выживать самостоятельно в условиях полной оторванности от планеты-матери.

Я поинтересовалась, где же мы возьмём эту планету и как на неё попадём. Ведь звездолёт Пурвы мы всё равно оставим тайной за семью печатями ещё долгие-долгие десятилетия.

Выяснилось, что Князь недаром потратил 20 лет жизни на возню со звездолётом. Помимо освоения науки астронавигации он открывал для себя всё новые и новые знания, сокрытые в библиотеках звездолёта. В том числе там были и подробные сведения о ближайших к Сириусу (а значит, и к Земле) звёздах и их планетах.

И вот, на орбите эпсилон Эридана нашлась планета Х, максимально похожая на нашу Землю. Там, конечно, условия далеко не курортные, однако, судя по химическому составу почв и атмосферы, по распределению биологических масс, по климатическим условиям, это планета, которую вполне можно приспособить для проживания человека без скафандра. Нужно лишь обладать хорошим источником энергии и серией самодостаточных мини-заводов, способных производить предметы быта, технику и поддерживать определённые климатические установки в действии.

Я попыталась возразить, что даже сейчас, в середине 21 века мы неспособны управлять климатом и не можем доставить миллион человек к другой звезде, так как едва начали осваивать Солнечную систему.

Но и на это у Великого Князя был ответ. Вот что он придумал.

Преодолев социальные и экономические проблемы, человечество сейчас переходит в фазу активного технологического развития. Нужно лишь подстегнуть его в этом направлении. Но в современной гигантской науке есть одна немаловажная проблема: очень много областей, и в каждой из них есть узкие специалисты, но нет единого понимания, единой архитектуры науки. Подчас синергия различных наук происходит случайно и даёт непредсказуемый эффект. Чтобы придать науке новый толчок и более-менее понятное направление развития, следует построить специальную быстродействующую сеть, которая бы стала новым, если угодно, мозгом человечества, в котором элементарными ячейками были бы индивидуальные сознания учёных и других специалистов. Это — сверхразум, основанный на сверхбыстром взаимодействии интеллектов.

Слушая его, я поначалу недоумевала, потом меня ошеломил размах его идей, а потом мне стало страшно. Вспоминая детские страшилки про вышедший из под контроля человека суперкомпьютер, я высказала свои скромные соображения по этому поводу Юрию Даниловичу.

На него, однако, это не произвело впечатления, и я думаю, что он, скорее всего, заручился в этом отношении поддержкой Альтера. А вернее всего — надеется на тебя, Иван. Поэтому в своём втором письме к тебе я прошу — если можешь, если ты ещё не утратил интерес к Земле и её жителям, если это не навредит Вселенной, постарайся сделать так, чтобы идея о сверхразуме не выплеснулась трагедией на головы ни о чём не подозревающих людей. Им и без того в последние десятилетия пришлось очень тяжко.

Теперь я коротко расскажу тебе о планах, которые придумал Юрий Данилович, и которые мне пришлось принять, хотя я не сторонница форсировать события, тем более события исторического плана. Просто сейчас Пирамида уже настолько вросла в судьбу землян, что пускать всё на самотёк будет делом безответственным и губительным.

Итак, создание анклава на удалённой планете планируется примерно в начале 22 века. К этому моменту мы должны привести земную науку и технологии в такое состояние, чтобы достижение поставленной задачи оказалось реальным, а именно:

а) человечество должно научиться строить климатические установки;

б) оно должно построить звездолёты дальнего следования и начать осваивать соседние звёзды;

в) придумать способ перемещения энергии и тел на космические расстояния со сверхсветовой скоростью (тут Князь вспомнил о телепортации, которой занимается моя Дарья);

г) построить самодостаточные экономико-социальные модели, позволяющие при минимальном количестве человек создать независимое технически развитое государство на удалённой планете.

Это лишь базовые пункты, но все они неминуемо сводятся к тому, что идея о создании сверхразума на базе специально разработанной биокомпьютерной сети является ключом к осуществлению наших планов.

Отсюда неминуемо вытекало две вещи: нужно развивать деятельность институтов телепортации и математической социологии и готовить планету к приёму гостей.

Мы решили, что Дарья, даже не будучи посвящённой, уже вполне способна взять на себя первую часть плана — развитие науки и создание сверхразума, который мы с Князем в рабочем порядке окрестили Юнитом. Нужно будет лишь развить в ней кое-какие способности, присущие краторам, и дело пойдёт. Со временем она, возможно, согласится быть куратором Пирамиды на Земле, то есть займёт моё место.

С высоты сегодняшнего дня я могу отметить, что она не сразу, но приняла эту линию и вот уже десять лет фактически заменяет меня в руководстве Пирамидой на Земле.

Я же увлекалась идеей создания новой планеты у эпсилон Эридана, которую мы с лёгкой руки Князя окрестили Ромеей (так одно время византийцы называли свою империю). Нужно было, во-первых, тщательно изучить саму планету и понять, что потребуется для её освоения, а во-вторых, подготовить хоть какой-то план экспедиции к Ромее. Сначала планету собирался навестить сам Юрий Данилович на звездолёте Пурвы, а потом передать весь проект Юниту, основой которого будут специально подготовленные люди. Таких людей уже сейчас подбирает и готовит Дарья.

Текущей же задачей, которую неожиданно для меня озвучил Князь, оказалось перемещение ковчега, созданного ещё тобой в начале века на Кольском полуострове. Ускоренное техническое развитие Земли ставило под угрозу сохранение архивов в тайне на планете. Идея Князя состояла в том, чтобы в очередной раз вывести сокровища из поля досягаемости землян, и на этот раз предполагалось использовать один из спутников Сатурна.

Задача по отысканию такого удобного спутника и перемещению ковчега в его недра целиком легла на мои плечи как последняя моя миссия в качестве куратора Пирамиды Земли.

Я не хочу вдаваться в детали этой операции, так как она носила целиком рутинный характер. Отмечу только, что для этих целей был задействован найденный Князем звездолёт, который я не могу сравнить ни с чем, что я до сих пор видела. Это потрясающе умная машина, управляемая порой одним движением мысли и чувствующая пилота так, словно является его естественным продолжением. После опыта работы с этой машиной я обрела уверенность в Юните и открыла для себя возможный путь развития разума через интеграцию с вычислительной техникой.

Эта идея пугает и восхищает в равной степени, и вместе с тем ставит кучу новых вопросов, в которых ещё предстоит разобраться человечеству.

Я заканчиваю эти строки, сидя в каюте звездолёта Пурвы, несущемся к Земле. Очень скоро Князь отправится на нём к далёкой планете Ромея, чтобы собрать как можно больше сведений о ней, а я на какое-то время останусь на Земле помогать Дарье. Но в будущем, скорее всего, мне ещё предстоит отправиться на этом славном корабле в более далёкие пределы космоса на поиски новых миров и наших братьев по разуму, потомков наших общих предков.

Я только надеюсь, что мысленно ты всегда будешь рядом, где-то там, между звёзд, и вместе со мной.

Вечно твоя

Марго

Где-то за орбитой Юпитера, 205х год

Оглавление

Предисловие издателя Дневников

Глава 1. Начало

Глава 2. Свитки

Глава 3. Основы

Глава 4. Две чаровницы

Глава 5. У истока

Глава 6. Она

Глава 7. Alma Mater

Глава 8. Взгляд за кулисы

Глава 9. Элементы прозрения

Глава 10. Серьёзные намерения

Глава 11. Хранители тайн

Глава 12. Призрак Истины

Глава 13. Римские дела

Глава 14. Осень

Глава 15. Alter Ego

Глава 16. Исход

Глава 17. Тихая гавань

  История Маргариты Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg