«При дворе татарского хана»

Профессор Данбэр заревел ковбою прямо в ухо. Тот хлестнул его концом лассо по крупу, прикрикнув:

«А ну пошел!..» Профессор опять взревел и побежал.

Эдвард Харрисон Данбэр, бакалавр и магистр гуманитарных наук, доктор философии, член Ассоциации современного языкознания, признанный авторитет в истории литературы восемнадцатого века, не был готов к ситуации, в которой очутился: ни один из писателей и мыслителей Века Разума никогда не упоминал ни о чем подобном.

Разве что Кафка затрагивал эту тему, но профессор редко читал книги, написанные после 1798 года. «Классическая сдержанность и самообладание, говаривал своим студентам Данбэр, — вот основы чистого стиля»…

А теперь он скакал, мыча, по пыльным степям Техаса.

«Чистый английский — вот лучший английский, — говаривал он. — Избавляйте свою речь от коллоквиализмов, от разговорного мусора. Поставьте предел своему воображению, сдерживайте свою фантазию, оставайтесь в рамках правил. Говорите ясно и точно».

А теперь он мычал, обращаясь к ковбою, а ковбой махал шляпой и гикал на него. И профессор Данбэр ничего не мог с собой поделать: инстинкты гнали его вслед за стадом.

* * *

В то утро профессор проснулся со смутным ощущением, что что-то не так. Кое-что и в самом деле было не так: он превратился в быка.

Данбэр был из тех людей, кто просыпается постепенно, плавно переходя от сна к бодрствованию. И вот, лежа в мягкой полудреме и ожидая, пока аромат кофе сообщит ему, что завтрак готов, он попытался спокойно разобраться, что это за тяжелое чувство. Может быть, последняя публикация? Там он доказывал, что автором «Оссиана» является Босуэлл, и она была атакована несколькими идиотами в научных бюллетенях, отповедь им была готова… Нет, не это. Журнал колледжа снова был отсрочен на четыре года, но это случалось почти с каждым выпуском… Нет, не это. На его лекции записалось большое количество студентов… Нет, здесь тоже все в порядке. У детей никаких неприятностей. У жены никаких долгов. За последние несколько месяцев он ни разу не напился в факультетском клубе…

Унюхав, наконец, кофе, он решил, что тягостное ощущение — лишь следствие какого-то забытого сна, и открыл глаза. Встал на ноги и изумленно замычал: как оказалось, спал он среди коров.

Первая мысль была такая: это — студенческая выходка. Первокурсники с каждым годом становились все изобретательнее и невыносимее; для профессора Данбэра идеалом был бы такой университет, куда не пускали бы студентов моложе шестидесяти. Но даже самый смышленый и изощренный первокурсник вряд ли бы…

Следующей его мыслью было, что он сошел с ума, но и это соображение он отбросил так же легко, как муху со спины: он знал, что он совершенно нормален. Он не мог быть безумным, потому что был ученым. Он трезвый исследователь, в подтверждение этого он мысленно процитировал все восемнадцать первых строф «Элегий» Грея. Однако коровы вокруг не исчезли, а в дюжине ярдов от загона группа ковбоев пила кофе из толстых фарфоровых кружек.

Может быть, это сон?

Однако он знал, что это не сон.

Один из ковбоев скрутил сигарету, и разум профессора Данбэра прекратил истерические метания. Он замычал, зовя на помощь, и принялся прокладывать среди спящих животных дорогу к людям. Прожив всю жизнь в университетском городке, он боялся животных и почувствовал себя очень неуютно, когда разбуженное его мычанием стадо поднялось на ноги. Коровы и быки окружили его, нервно взмукивая. К тому времени он был достаточно напуган своей грядущей судьбой, и его страх передался им, а их — ему. В отчаянии он попытался прорваться сквозь стадо. Его глаза выкатились, хвост хлестал по бокам, в утробном мычании был ужас.

Профессор Данбэр перепугался до смерти.

Стадо помчалось; он помчался вместе с ним. Одной ногой он попал в ведерко с горячим кофе и получил шляпой по морде. Кто-то выпалил за его спиной из ружья, и заряд паники взорвался в его мозгу. Он мчался и мчался, пока не иссякли силы. И даже тогда он продолжал бежать. Однако на бегу уголком сознания он думал, сможет ли доказать, что Эдвард Юнг был истинным автором третьей книги «Путешествий Гулливера». Профессор знал: если он перестанет научно мыслить о восемнадцатом столетии, то ему придется признать, что он стал животным. На бегу он обдумывал доказательства, заложенные в бумагах Тикелла и в счетах Свифта из прачечной… Кладбищенская лирика и «Элегии» Грея… и «стада, мычащие на тучных на лугах»… Черт! Приходилось признать, что он все-таки СТАЛ животным.

А потом кто-то на лошади помчался рядом, отжимая его, замедляя бег, успокаивая, направляя его по кругу. Наконец он закружился вместе с другими быками, медленно труся но пыльным степям, а потом все стадо мирно двинулось назад по земле, по которой только что мчалось. Профессору Данбэру стало стыдно за себя. Ученый — это человек, способный тщательно осмысливать все аспекты самых затруднительных вопросов и давать затем бесстрастный ответ. А он? Помчался в ужасе, задрав хвост, от загадочной ситуации, помчался, мыча, точно первокурсник! И не только это — он повлек за собой все стадо, и это упражнение стоило каждому из животных по крайней мере трех фунтов веса. Оценивая стадо в… — он повел головой, подсчитывая… — в тысячу голов, это будет три тысячи фунтов; по доллару за фунт, пробежка обойдется владельцу стада в три тысячи долларов. Три тысячи долларов были для него мало представимой суммой.

Доллар за фунт! За мясо!

Корова не есть мясо, пока она не забита. Они же убивают коров и едят их!

Ужас впился в его спину, точно стая ос.

Задыхаясь и фыркая, профессор Данбэр наконец понял суть происшедшего. Надо действовать, и немедленно! Первое и самое важное — он должен дать этим ковбоям понять, кто он такой, а после этого найти способ вернуться к себе в университет. Наверное, кто-нибудь с биологического факультета, с их циклотронами и прочими штуками, сможет вернуть ему нормальный облик; он знал о биологии не больше, чем большинство биологов о литературных течениях восемнадцатого столетия. Или, может быть, на отделении сравнительной религии смогут проконсультировать… но сначала надо сказать этим ковбоям. Он медленно пробился к краю стада и потрусил к одному из людей на лошади.

Профессор Данбэр заревел ковбою в самое ухо. Реакция была мгновенной: ковбой вытянул его по крупу концом лассо и крикнул: «А ну пошел!..» Профессор снова взмукнул и побежал. Неужели они не видят? Что с ними произошло? Он снова замычал, обращаясь к другому ковбою, но тот махнул шляпой и гикнул на него. Профессор Данбэр не выдержал: инстинкты бычьего тела погнали его вслед за стадом.

Он был интеллигентным человеком и знал, как следует переходить к самой сути проблемы. «Если человек оказался неожиданно при дворе татарского хана, он должен прежде всего определить, в порядке ли его собственный рассудок». Отфыркиваясь от густой техасской пыли, он напомнил себе эту утешительную доктрину эпохи Просвещения, но позабыл вспомнить ответ на сие догматическое утверждение: «Татарский хан дурак, проводящий все свои дни с наложницами. Ни один джентльмен никогда не сможет быть понятым татарином, северным британцем, или любым другим варваром».

Итак, бредущий со стадом бык принялся приводить свой рассудок в порядок. Не стоило искать естественнонаучное решение этой проблемы: точных наук он не знал. Метафизика тоже не могла ему помочь. Конечно, он читал и Овидия, и «Золотого осла», но не видел, как это могло помочь ему в его деле. И, он с ненавистью признал это, уж в восемнадцатом-то веке точно никто не интересовался, каково может быть ученому, проснувшемуся и обнаружившему, что он животное. Ладно. Оставалось полагаться только на собственный опыт.

Все это было очень плохо.

Как-то ему пришлось проверять сочинение, где один студент разбирал проблему общения с разумными инопланетянами. (Он направил это сочинение декану, предложив призвать студента к порядку). Чем же заканчивалось сочинение? Он замотал головой и взмукнул от усилия припомнить. Математика? Да. Законы математики всюду одинаковы, и любой знает их. Он спасен. Ему необходимо просто продемонстрировать свое знание математики.

Стадо совсем замедлило шаг, приблизившись к железнодорожной насыпи. Медлительный скрипучий ветряк накачивал воду в длинное корыто. Но знает ли он математику? Он жадно напился: бег обезвоживает. Исаак Ньютон, конечно, и еще закон всемирного тяготения. Но что это за закон? Как его выразить? Как-то он его видел.

Другой бык оттер его от воды.

E = mc2?

Что-то здесь было не так. Тут не было истинно ньютоновского размаха. Вполне возможно также, что кто-нибудь из этих, современных, взял да и отменил тяготение. Профессор печально покачал головой. Нет нынче в мире постоянства. В отчаянии он замычал.

Что это за поезд? Гудок… Чикаго. Бойни. Молот мясника. Смерть. «Мы используем все, кроме визга»… Но это о свиньях. Сколько говядины он съел за свою жизнь? Сколько кожи пошло на его бумажники и чемоданы?

Страх потряс его рассудок. Первокурсником он изучал математику, но для студентов-гуманитариев это был всего лишь дополнительный курс, и никто не обращал на него внимания. Все равно он должен что-нибудь вспомнить. Ведь он же проходил этот курс трижды, пока ему не удалось усесться за спиной кого-то, кто соображал, что отвечать на экзамене. Там ведь было что-то с треугольниками…

Нет никакого сомнения, это гудок поезда. Он увидел белое облако пара над путями.

Ага! Рисуем треугольник с маленькими ящичками по бокам. В математике это что-то обозначает. Он спасен! Быстро выбравшись из стада, он деликатно приблизился к ковбоям. Следует помнить о вежливости, чтобы они не испугались. Он склонил голову. Он постарался дружески улыбнуться.

Правой передней ногой он нацарапал неуклюжий треугольник. Координировать движения было мучительно трудно: он обнаружил, что ноге нелегко двигаться нужным образом. Однако в конце концов он закончил и оглянулся вокруг, тяжело дыша.

Никто даже не заметил его стараний.

Профессор попробовал деликатно подтолкнуть одного из ковбоев, но позабыл о своих рогах. С пронзительным воплем человек хлестнул его по морде огромным и жестким «стетсоном». Смущенный и испуганный, профессор заспешил обратно к стаду. Быть среди остальных — это давало странное чувство безопасности, и он почти спокойно принялся жевать пыльную траву. Скоро кто-нибудь увидит его чертежи и поймет, что они означают…

* * *

Он чувствовал, как теплое солнце прогревает его спину. Время от времени смахивал хвостом муху. Очень скоро он будет спасен! А пока он позволил приятной истоме наполнить себя, совсем как в университетской библиотеке, среди самых далеких полок, в прохладной полутьме, куда студенты забредали только разве заблудившись. Он медленно пощипывал траву перед собой и сонно размышлял о том, был ли Свифт воистину глухим или только притворялся? Дремотно пережевывал он свою жвачку. Если он получит стипендию, то на следующий семестр поедет в Англию и пороется среди документов, чтобы подтвердить свою теорию о том, что сэр Роберт Уолпол был истинным автором «Оперы нищих». Тут пришлось двинуться чуть быстрее, потому что стадо заволновалось.

Внезапно он уперся в высокий деревянный забор. Другие животные подталкивали его, он обдирал себе бока о доски. Что случилось? Откинув голову, он недоуменно замычал. С обеих сторон был забор, под копытами — тоже дерево. Вверх по узкому трапу. Зачем? Его грузили в вагон для скота. Трап глухо гудел под его копытами.

Он не поедет! Он не хочет! Где люди, которые должны обратить внимание на его математику? Остановившись на трапе, он оглянулся, стадо тянулось за ним. Они затопчут тщательно выписанные чертежи! Ковбой перегнулся через забор, целясь в него каким-то металлическим прутом. Профессор Данбэр непроизвольно скакнул вперед: электрического разряда он не ожидал. Дверь вагона-скотовозки задвинулась за ним. Он оказался в самой гуще себе подобных, неспособный даже двинуться. Он забил копытами и замычал так громко, как только мог; все остальные быки замычали вместе с ним. Шум протестующего стада заглушал стук колес на всем пути от Техаса до Чикаго.

Чикаго! Там ведь есть университет! А в нем должны быть ученые. Деканы, профессора, доценты, старшие преподаватели, кураторы, инструкторы, лекторы, ассистенты, аспиранты и прочие важные и нужные виды человека.

Вот и Чикаго. Он увидел высокие здания. Сердце его колотилось, когда он смотрел на город на фоне неба. Поезд, стуча и громыхая, наконец вполз во двор товарной станции. Здесь? Он смутно догадывался, что стадо погонят по проходу между станцией и багажными складами. Он взволнованно выглянул из стойла. Нет! Ученых не видно. Даже старшекурсников. Даже футболистов. Только бесчисленные закрытые стойла и множество высоких зданий, из которых — он содрогнулся доносился рев перепуганного скота и слабый запах смерти.

Двери откатились: ринувшийся скот увлек его вниз по спуску. В загон. Быстрее! Быстрее! Он должен убежать. Топая по земле, он ревел. Это не помогало — все стадо ревело и топало. Быстрее! Кто-то отворил двери в загон. Его втолкнули в проход. Так быстро? Куда их гонят? Единым потоком они трусили в ворота одного из зданий. Вверх по переходу, еще раз вверх, и еще раз. Он замычал, зовя на помощь. Еще выше. Вокруг так же заливался ревом скот.

А потом они больше не поднимались вверх. Под копытами зацокал бетон. Яркий электрический свет засиял над головами. А вот уже и бетона нет: он шел по опилкам, слипшимся от крови. Бум! Бык, за которым он шел, рухнул: пол содрогнулся, тело уволокли. Человек с кувалдой стоял в проходе, ожидая, когда он шагнет вперед.

На этот раз его не собирались подгонять электрошоком. Он твердо встал на три ноги и принялся чертить копытом по полу. На этот раз никакой математики: ему придется написать то, от чего будет зависеть его дальнейшая судьба. Гордясь своим самообладанием, он вспомнил, что писать надо справа налево и вверх ногами, чтобы человек смог ясно прочитать написанное в кровавой опилочной каше:

Я НЕ КОРОВА Я ПРОФЕССОР ДАНБЭР ПОЖАЛУЙСТА НЕ УБИВАЙТЕ МЕНЯ

Затем он шагнул вперед, чтобы принять их извинения…

* * *

— Как сегодня работа, Эдди? — Кассир просунул ведомость в узкое окошко.

— О'кей. Ничего такого. Только, понимаешь, опять чокнутая корова попалась. Которая перед тобой танцевать начинает, пока ей не врежешь как следует. — Он трудолюбиво нацарапал крестик в нужной графе. — Уже пятая за этот месяц…