«Дура»

Марсель Ашар Дура комедия в 3-х действиях

Посвящается Жоржу Сименону

Дайте коня тому, кто говорит правду, чтобы он мог поскорее скрыться

Персидская пословица

Действующие лица:

Камилл Севинье – следователь

Жюльен Mорестан – присяжный секретарь

Антуанетта Севинье

Эдуард Лабланш

Жозефа Лантене

Мэтр Эли Кардиналь – адвокат

Мари Доминик Боревер

Бенжамен Боревер

Марио – полицейский

Декорация

Кабинет следователя в Париже. Обстановка потрепанная, но живописная.

В глубине комнаты – дверь в коридор. Когда она открывается, видно скамью, на которой ожидают обвиняемые или свидетели.

Два довольно больших письменных стола стоят друг против друга. На них горы бумаг.

Слева – стол следователя, справа – присяжного секретаря, сзади его стола – окно. Свет падает на стол следователя и стоящий перед ним стул, на который садятся допрашиваемые.

Сзади стола следователя – столик с огромными ампирными часами в виде богини правосудия, однако стрелок на них нет.

В разных местах стоят набитые документами шкафы. На стенах – рекламные афиши бюро путешествий; на одной из них изображена религиозная процессия на святой неделе с кающимися в черных и красных капюшонах.

Действие происходит в солнечный холодный день в декабре 1958 года. Примерно три часа дня.

АКТ ПЕРВЫЙ

Следователю Севинье тридцать четыре года, но он выглядит моложе. Он молод в лучшем смысле этого слова, энергичен, подвижен. Его улыбка полна тепла, юмора, искренней веселости. Это человек, любящий жизнь и делающий карьеру, но относящийся к своей профессии с полной ответственностью. Присяжный секретарь Морестан того же возраста, но это – чиновник. Он уже утратил энтузиазм и порывистость, придающие обаяние Севинье. Следователь и секретарь сидят в кабинете довольно далеко друг от друга. Это заставляет их несколько повышать голос в разговоре, как это делают плохо слышащие люди.

Севинье. Однако после допроса…

Морестан (категорично). Это его сестра…

Севинье. А-а!

Морестан. Заметьте, муж отрицает…

Севинье. Но в то же время ребенок…

Морестан. Ребенок, конечно…

Севинье (торжествуя). Тогда что же?

Морестан. И все же – нет.

Севинье. Как – нет?

Морестан. Потому что это было четырнадцатого июля.

Севинье. И что?

Морестан. Четырнадцатого июля он залепил пощечину своей бабушке.

Севинье. Это ничего не доказывает.

Морестан. Он же ее ударил в Шатийоне!

Севинье. Неужели?! (Это его любимое выражение, он произносит его с разными интонациями: недоуменно, утвердительно, вопросительно – смотря по ситуации.)

Морестан. Да разве дело только в этом?

Севинье. А в чем же еще?

Морестан. Э-э, так было бы слишком просто.

Севинье. Ну, не скажите.

Морестан. Господин следователь, а как насчет сапожника?

Севинье. В каком смысле?

Морестан. Он – ключ ко всему.

Севинье. Почему вы так думаете?

Морестан. Инспектор Кола звонил.

Севинье (живо). Либеркранцу?

Морестан. Нет.

Севинье. Оштеттеру?

Морестан. И не ему.

Севинье. Виньетту?

Морестан. Тоже нет.

Севинье. Бретонье?

Морестан. Тем более нет. Почему вы меня просто не спросите, не встречался ли он с Брокето?

Севинье (взволнованно). Как? Он видел Брокето?

Морестан. Нет.

Севинье. Ну, я пас.

Морестан. Он сначала позврнил ему, а затем встретился с Обертеном, который видел Брокето.

Севинье. И что он?

Морестан. Отрицает.

Севинье. И этот тоже!

Морестан. Все отрицают. Кроме Шариньона.

Севинье. Молодец Шариньон!

Морестан. Да, только ему верить нельзя.

Севинье. Разумеется. Человек признается, когда его об этом не спрашивают!

Морестан (иронично). Как это неестественно!

Пауза.

Севинье. Мне это дело кажется довольно запутанным!

Морестан. Господин следователь, все дела – запутанные, вы это знаете не хуже других! Даже такое мелкое, как это.

Севинье. Если бы его жена хотя бы спала с другим! Это бы многое объяснило.

Морестан (с энтузиазмом). Так она и спит! Да еще как спит!

Севинье. А как остальные – считают, что он в курсе?

Морестан. Вы понимаете…

Севинье. В курсе или не в курсе?

Морестан. Он сам не знает, в курсе ли он!

Севинье. А ребенок? Что говорят, он от него или нет?

Морестан. Стали говорить, что от него, только после того, как он съездил по физиономии своей бабушке.

Пауза.

Севинье. Мне кажется, мы с вами отлично сработаемся.

Морестан (тепло). Я так себе сразу и сказал.

Севинье. Знаете, если вы увидите, что я отвлекаюсь или выхожу из себя…

Морестан. Будьте спокойны, господин следователь. Можете на меня положиться. Вдвоем меньше риска что-то упустить.

Севинье. Слава богу, не все дела такие, как дело Шариньона. Например, дело на улице Фэзандери, – ясно, как божий день!

Морестан. Как божий день!

Открывается дверь. Входит Антуанетта, жена Севинье. Это молодая женщина, очень хорошенькая и веселая. В руках у нее большой букет цветов.

Антуанетта. Добрый день!

Севинье. Здравствуй, дорогая. Ты знакома с господином Морестаном, моим секретарем?

Антуанетта (очень любезным, светским тоном). Мы, кажется, вчера виделись.

Морестан. Здравствуйте, мадам.

Севинье. Тебе придется отвыкать входить в мой кабинет как к себе домой. То, что здесь происходит, – очень серьезно. И важно.

Антуанетта. Прекрасно! Согласна!

Севинье. Что ты собираешься делать с этими цветами?

Антуанетта. Поставить в вазу. Кабинет ужасно мрачный.

Севинье. Кабинет следователя – не банкетный зал. Будь добра, унеси этот букет.

Антуанетта (указывая на рамку с фотографией на столе, к Севинье). И моя фотография останется без цветов?

Севинье. Извини, да.

Антуанетта (поднимая воротник пальто). Здесь можно окоченеть от холода!

Севинье. Кому ты это говоришь!

Морестан. Я советовал господину следователю ходить из угла в угол, чтобы согреться. Очень помогает. А на некоторых обвиняемых, кроме того, и производит впечатление.

Антуанетта (ледяным тоном). А-а-а…

Короткая пауза. Некоторое замешательство.

Морестан. Мне кажется, я должен пойти поискать у кого-нибудь досье Шариньона. Что вы на это скажете?

Севинье. Мне кажется, мы с вами отлично сработаемся.

Морестан выходит.

Антуанетта (презрительно оглядывая кабинет). И ты думаешь, что с таким кабинетом можно добиться успеха?

Севинье. Я рассчитываю не только на кабинет. Но признаюсь – здесь ужасно.

Антуанетта. О-ля-ля… И другого лифта нет?

Севинье (с жестом бессилия). Нет.

Антуанетта. Весело! Семнадцать человек было в очереди внизу. Я поднималась вместе с убийцей с Бургундской улицы.

Севинье. Не может быть! Для подследственных особый лифт.

Антуанетта. Во всяком случае – был похож. Страх божий. Нечто среднее между Квазимодо и Франкенштейном. Все в лифте были в ужасе.

Севинье. Бедная Антуанетточка!

Антуанетта. Он меня спросил, не для него ли эти цветы.

Севинье. Я тебе повторяю – цветы здесь неуместны.

Антуанетта. Я их отнесу твоей матери.

Севинье. Она решит, что дни ее сочтены.

Антуанетта. Я ей скажу, что мне их позавчера подарили, и у меня их слишком много.

Севинье (саркастически). Как ты балуешь мою мамочку!

Антуанетта (снова оглядываясь). Как вспомню твой уютный кабинетик в Версале!..

Севинье. Но мы в Париже, понимаешь? В Париже! И мне только тридцать четыре года!

Антуанетта. Скажи, любимый, ты пробьешься?

Севинье. Надеюсь.

Антуанетта. Не забывай, что в твоем возрасте будущее – вот оно, начинается сейчас!

Севинье. Не забываю.

Антуанетта. Думай о твоей матери, у которой ты один.

Севинье. Думаю.

Антуанетта. Думай о моих престарелых родителях, они еще больше нуждаются в поддержке, чем твоя мать.

Севинье. Я только о них и думаю.

Антуанетта. Как ты с прокурором?

Севинье. В очень хороших отношениях.

Антуанетта. Я говорю о генеральном прокуроре.

Севинье. Я тоже.

Антуанетта. Будь с ним полюбезнее.

Севинье {его забавляет разговор). Слушаюсь!

Антуанетта, Не противоречь. Делай все, что он тебе скажет.

Севинье. Обещаю!

Антуанетта. Разумеется, ничего незаконного он у тебя не потребует.

Севинье. Разумеется, свобода выбора предполагает необходимость быть на стороне правосудия.

Антуанетта. Не дурачься!

Севинье (обиженно). Я со всей серьезностью!

Телефонный звонок.

(В трубку, холодно.) Алло! Севинье слушает. (Внезапно очень любезно.) Да, господин прокурор!

Антуанетта. Будь любезнее, ради меня!

Севинье (еще более любезно). Разумеется, господин прокурор!

Антуанетта. Отлично!

Севинье. Конечно, господин прокурор!

Антуанетта. Превосходно! Так и продолжай!

Севинье. Я буду очень рад, господин прокурор. Для меня это большая честь. (Вешает трубку.)

Антуанетта. Знаю. Это был прокурор. Что он сказал?

Севинье. Пригласил нас на ужин в субботу.

Антуанетта (восхищенно). Нас пригласил к себе генеральный прокурор?

Севинье. Не генеральный, а районный.

Антуанетта (разочарованно). Тоже неплохо.

Севинье (озабоченно). Как неприятно. Я обещал Рошфору.

Антуанетта. Ты согласился или нет?

Севинье. Рошфор – старый друг, и я его очень люблю.

Антуанетта. Так ты согласился, да или нет?

Севинье. Он уедет в Альби, и раньше чем через полгода мы не увидимся.

Антуанетта. Неужели ты станешь выбирать между парижским прокурором и провинциальным следователем?

Севинье. Нет, это некрасиво!

Антуанетта (передразнивая мужа). «Свобода выбора предполагает необходимость быть на стороне правосудия».

Севинье. Сама звони Рошфору.

Антуанетта. Храбрости не хватает?

Севинье. Мне неприятно его огорчать. А тебе – все равно.

Антуанетта. Абсолютно!.. Когда ты думаешь освободиться сегодня вечером?

Севинье. Не знаю, дорогая. Надеюсь, часам к восьми… Надеюсь.

Антуанетта (искренне и нежно). Как долго! Я так без тебя скучаю!

Севинье (тронут). Женушка моя! (Обнимает ее.) Знаешь, до встречи с тобой я не знал, что такое любовь!

Антуанетта. Я тоже не знала. (Весело.) Но примерно так ее представляла!

Севинье. Любимая!

Антуанетта. Поцелуй меня!

Севинье. Тогда за дверью. Если кто и войдет, нас не увидят.

Антуанетта (мужу, собирающемуся ее поцеловать). Ты пробьешься? Станешь знаменитым следователем? Переберешься на другой этаж?

Севинье (почти яростно). А ты думаешь, что мне не надоело наше прозябание, наш дом без лифта, наша машина, которая разваливается на ходу, твоя шубка – имитация из искусственного меха, думаешь – нет?

Антуанетта. Не нервничай, все не так страшно.

Севинье. Как вспомню об этом кретине Пароди, который стал генеральным прокурором!

Антуанетта. Да, но как он спину гнул!

Севинье. Что касается спины, то я согнусь в три погибели! Побью все рекорды по лизанию башмаков!

Антуанетта. Какой у тебя страшный взгляд!

Севинье. Я на все пойду, понимаешь! На все, только бы выбраться из этой серости.

Антуанетта. Даже на что-то плохое?

Севинье (не отвечая). Не приставай. Сейчас дело не в этом.

Они целуются, довольно долго. В дверь стучат. Севинье и его жена отскакивают друг от друга.

Войдите!

Морестан (входя). Досье нигде нет. Наверно, у нас затерялось.

Севинье (полный достоинства). Что это за манеры, Морестан? Вы теперь стучите, перед тем как войти?

Морестан. Но, господин следователь…

Севинье. Этот кабинет – также и ваш кабинет. И знайте, мне нечего скрывать.

Морестан (улыбаясь, показывает на губы Севинье, испачканные в помаде). Вы поранились?

Антуанетта (смеется). О, у вас есть чувство юмора!

Севинье (вытирает губы, достав платок из верхнего кармана; Антуанетте). Без двадцати четыре! Я постараюсь не задержаться.

Антуанетта (искренне и ласково). Когда бы ты ни пришел, мне всегда кажется, что ты задержался, любовь моя! (Посылает ему воздушный поцелуй и выходит.)

Морестан. У вас очаровательная жена!

Севинье (закуривая сигарету). Спасибо!

Морестан. Надеюсь, она будет навещать вас время от времени?

Севинье. Я передам ей ваше пожелание.

Оба смеются. Стук в дверь.

Войдите.

Входит Лабланш. Он товарищ районного прокурора. По рангу он не выше Севинье, но следователь хочет понравиться всем, в том числе и Лабланшу. Лабланш еще молод, красив, изысканно элегантен, но в нем есть что-то властное и неприятное.

Морестан (поспешно привставая). Господин Лабланш…

Лабланш (протягивая руку). Разрешите представиться – Лабланш.

Севинье (тоже вставая). О! Очень рад! Сигарету?

Лабланш (холодно). Нет, спасибо.

Севинье. Ничего, мы не на допросе.

Лабланш (фальшиво добродушно). И правда, я думаю, вы не допрашивали эту очаровательную посетительницу, которая вышла от вас с букетом в руках.

Севинье (с безразличным видом, на самом деле он очень горд). Это моя жена.

Лабланш. А! А! Поздравляю!

Севинье. Она заходила посмотреть, как я устроился.

Лабланш. Надеюсь познакомиться с ней в субботу. Я тоже ужинаю у прокурора.

Севинье. Очень рад слышать. (Жестом приглашает его сесть.)

Лабланш (садясь). Но я зашел не только поздороваться.

Севинье (внезапно становясь внимательным). Я вас слушаю.

Лабланш. Вы приступаете к допросам по делу об убийстве на улице Фэзандери?

Севинье. Я вызвал первых свидетелей к четырем часам.

Лабланш (резко и категорично). Это мелкое дело, не представляющее никакого интереса.

Севинье. Это мой дебют!

Лабланш (невесело улыбаясь). Дешевый ширпотреб, простите за сравнение.

Севинье (живо, смеясь). Ну, вечерний туалет от Кристиана Диора мне пока не по карману.

Лабланш. Девушку нашли раздетой, в обмороке, рядом с ее любовником.

Севинье. Более того – она еще держала в руке револьвер, из которого его застрелила.

Лабланш (с притворным сочувствием). Правда, она была в обмороке…

Севинье (с сарказмом). Стреляет в любовника, а падает без чувств сама.

Лабланш. Ее рассказ шит белыми нитками. «Убийца» – она даже не может сказать, мужчина это или женщина, словом, таинственная тень, – открывает дверь, стреляет и исчезает, не оставляя никаких следов!

Севинье (тем же саркастическим тоном). Так похоже на правду!

Лабланш. Я не понимаю, почему эту девицу сразу не арестовали.

Севинье. Две-три детали не совпадают. Но я сейчас ее допрошу, и через час она уже будет за решеткой.

Лабланш. Обычное преступление на почве ревности – ничего особенного.

Севинье. Ничего особенного.

Лабланш. Нам повезло, что в газетах было всего три строчки. Мы раздувать не будем.

Севинье (без уверенности в голосе). Да и незачем.

Лабланш. Сама она, наверно, из тех, кто спит с кем попало, а говорит, что работает горничной.

Севинье. Она на самом деле горничная.

Лабланш. А он – шофер, посыльный, камердинер, словом, «пойди туда – не знаю куда». (С нажимом.) Да к тому же даже не француз!

Севинье. Даже не француз!

Лабланш. Приговорен к смерти в Испании, ранен шальной пулей в конце войны, дрался на ножах с соотечественником, после чего лежал в больнице, – ничего интересного!

Севинье. У вас большие запросы.

Лабланш. Я хочу сказать, все к тому шло.

Севинье. Словом, судебно-медицинское вскрытие – единственное, что ему светило в будущем.

Морестан смеется. Лабланш смотрит на него. Тот замолкает.

Лабланш (к Севинье). Проведите нам это дело аккуратно.

Севинье. Аккуратно.

Лабланш. Виновна она.

Севинье. Мне кажется, да.

Лабланш (подчеркивая). Она, без сомнения, виновна.

Севинье. У меня такое впечатление.

Лабланш. Она не может не быть виновной.

Севинье. Я понял.

Лабланш. Господин прокурор очень заинтересован, чтобы вы покончили с этим делом как можно скорее. Правосудие стоит денег. Мы не имеем права швыряться деньгами налогоплательщиков. (Встает.)

Севинье. В самом деле.

Лабланш. Впрочем, у вас есть и другая веская причина скорей поставить точку.

Севинье. Да? Какая же?

Лабланш. Они оба, и он и она, служили у Бореверов.

Севинье (неопределенный жест). Не вижу связи.

Лабланш. Вы не знаете Бореверов? Улица Фэзандери?

Севинье. Извините меня, я здесь новичок!

Лабланш. Банк Боревер. Миллионы! Сливки общества.

Морестан (с восхищением). Его жена – дочь Сен-Мора де Пиньероль!

Севинье. Неужели?

Лабланш. Трагедия произошла в их особняке, в комнатах для прислуги. Люди их' круга совсем не заинтересованы в такого рода популярности. И тем более они не хотят, чтобы их имена склонялись на страницах газет.

Севинье. Неужели!

Лабланш. И господин прокурор тоже этого не хочет!

Севинье. Понял. Хорошо.

Лабланш. И многие влиятельные лица это мнение разделяют.

Севинье. На основании сведений из переданного мне досье, мне кажется, это всеобщее желание легко удовлетворить.

Лабланш. Тем лучше!

Севинье (шутливо). Могу представить себя на месте Боревера: у меня тоже есть прислуга.

Лабланш. Кажется, она не сознаётся. Но они никогда не сознаются.

Севинье. Кроме Шариньона.

Лабланш (выходя и не слыша слов Севинье). Постарайтесь добиться признания. Она, кажется, дура, и это будет несложно.

Севинье. Вероятно, да!

Лабланш (на пороге). Полиции всегда легко иметь дело с такой явной преступницей, как эта девка. И для правосудия тоже удобно, потому что нехлопотно.

Севинье. Очень удобно.

Лабланш (притворно смеясь). Пожалуйста, не напоминайте мне о делах, когда должна решать наша совесть!

Севинье. Это дело ясно как божий день!

Лабланш (пожимая ему руку). Севинье, вы умный человек и смотрите в корень. Вы хладнокровны и с воображением. Далеко пойдете.

Севинье. Очень надеюсь. До субботы.

Лабланш. До субботы.

Морестан. До свидания, господин Лабланш!

Лабланш не обращает внимания на его слова и выходит.

Севинье. Очень элегантен! Мне говорили, что он высокомерен, но я совсем этого не нахожу.

Морестан (уклоняясь от ответа). Скоро четыре!

Севинье. Увы!

Морестан (с симпатией). Вы не очень волнуетесь, господин следователь?

Севинье. Я и не таких раскалывал. Сила следователя – в спокойствии.

Морестан. Так считается!

Севинье. Вот я – начинаю думать о ней только сейчас. А она уже три дня с утра до вечера думает лишь обо мне.

Морестан (шутя). Счастливчик! (Взгляд Севинье его останавливает.) О! Простите!

Севинье. Я не шучу. Она придет нервная, напряженная, не способная к сопротивлению. С заранее приготовленными ответами на разнообразные вопросы, которые я ей как раз и… не задам!

Морестан. Ну, в добрый час!

Севинье. Но учтите! Главное – ее запугать. Для этого нужно ее как следует помариновать. Когда придет, сделаем вид, что работаем, как будто ее здесь и нет. В начале допроса я дам ей выговориться. Буду слушать, как хороший друг. Задавать вопросы по-товарищески, разговаривать с ней, как отец. И вдруг, когда она меньше всего будет ожидать я наброшу на нее петлю.

Морестан (искренне, мечтательно). Да, это потрясающие моменты. Когда их припирают к стенке.

Севинье. У меня свой метод, не удивляйтесь. Прежде чем выстрелить в мишень, я изучаю ее со всех сторон.

Морестан. Да?

Севинье. Факты потом, сначала люди.

Морестан. Однако факты…

Севинье. Факты – как мешки. Пустые, они просто бесформенные тряпки. Их надо туго набить мотивами и чувствами, их породившими.

Морестан (скептически). И только потом завязывать.

Севинье. Что собой представляет эта девушка? Что ею двигало? Какие чувства? Вначале я должен с ней познакомиться.

Морестан. Ваш предшественник…

Севинье. Мой предшественник, возможно, имел свой метод. А у меня – свой. Через час я ее расколю.

Морестан. Но…

Севинье. Введите ее. (Садится за свой письменный стол и делает вид, что пишет.)

Морестан открывает дверь. За ней мы видим Жозефу Л ант е н е, сидящую на скамье под охраной полицейского. По знаку секретаря Жозефа входит. Несмотря на свое простое происхождение, она удивительно хороша и изящна. В ее низком, хрипловатом голосе нет и намека на вульгарность. Держится она абсолютно бесхитростно, но ее предельная искренность и простодушие ставят в тупик больше чем любые уловки. Она невероятно привлекательна, хотя не прилагает к этому никаких усилий. Впрочем, платье на ней достаточно короткое.

Морестан (садится за свой стол, смотря в бумаги). Садитесь. (Указывает на стул, стоящий посреди комнаты.) Длинная пауза. Время от времени Морестан исподтишка бросает на нее взгляд. Севинье поглощен рассматриванием документов. Жозефа без всякого выражения смотрит прямо перед собой, обстановка не произвела на нее никакого впечатления.

Жозефа (видя, что пауза затягивается). Здесь можно курить?

Морестан (сухо). Нет.

Снова длинная пауза, которую, кажется, невозможно выдержать.

Жозефа (теряя терпение). Будете допрашивать меня сейчас или подождете до завтра?

Мужчины не реагируют. Снова пауза.

Вы знаете анекдот про еврейку и зонтик? (На этот раз она добивается того, что вызывает у них разгневанные взгляды.) А! Понимаю. Ждем следователя.

Севинье. Я – следователь.

Жозефа (разочарованно). Никогда бы не сказала.

Севинье (едко). Почему?

Жозефа (с опаской). Не знаю.

Севинье пожимает плечами. Спокойствие, которым он надеялся подавить Жозефу, покидает его. Не она, а он начинает нервничать. Он хватает телефонную трубку и набирает номер.

Должна вам сказать, что за эти три дня у меня не было и минутки, чтобы подумать, каким вы должны быть, – вообще, подумать о вас. (Изучающе разглядывает его.)

Севинье переглядывается с Морестаном: Жозефа опровергла его расчеты.

Севинье (в трубку). Алло? Леспар? В газетах ничего нет?.. Неужели?.. А о деле на улице Фэзандери тоже нет? (Возмущенно.) Как так «топчусь на месте»? Шутите с кем-нибудь другим, мне не смешно. (Бросает трубку.)

Жозефа. Непокладистый у вас характер.

Севинье. Не вам меня судить.

Жозефа (смеясь). Наоборот!

Севинье (строго). Ваше имя?

Жозефа. Жозефа Лантене.

Севинье. Родилась?..

Жозефа, Да.

Севинье. Не притворяйтесь глупее, чем вы есть на самом деле. Родилась где?..

Жозефа. В Эсполетте, департамент Дром.

Севинье. Возраст?

Жозефа. Двадцать четыре года. Но, вообще, я на них не выгляжу. Разве что здесь.

Севинье. Профессия?

Жозефа. Горничная. Между прочим, у вас здесь плохо убрано!

Севинье (саркастически). Вы находите?

Жозефа. Вам бы меня пригласить сюда на денек.

Севинье (заглядывая в досье – он будет по необходимости неоднократно заглядывать в него до конца допроса). Ваши хозяева отмечали ваше трудолюбие.

Жозефа. Лень – это для очень, очень богатых. Или уж. для очень, очень бедных…

Севинье. Смотрите! Какая глубина мысли!

Жозефа…я люблю чистоту, люблю готовить! А вот шить не люблю, хотите верьте, хотите нет!

Севинье. Очень интересно!

Жозефа. Я считаю это, попросту говоря, пустой тратой времени. Зачем подшивать, когда можно английскими булавками подколоть!

Севинье. Вы всегда работали только горничной?

Жозефа. Нет. Мой отец – виноградарь. В Эсполетте, департамент Дром. Я с ним вместе работала, на наших виноградниках. Они в двух километрах от замка мсье и мадам Боревер.

Севинье. Вы там познакомились с убитым?

Жозефа. Мигель был у них шофером. Понятно, мы познакомились.

Севинье (быстро, чтобы переменить тему). Ваши родители живы? Мне кажется…

Жозефа. Матери у меня не было. Это, конечно, всем странно. Обычно ведь не бывает отцов.

Севинье. Объясните подробней.

Жозефа. Она сбежала с каким-то железнодорожником. Как только меня выродила.

Севинье. Надо говорить: «родила».

Жозефа (послушно). Как только меня родила.

Севинье. А ваш отец?

Жозефа. Я его очень люблю. Не вижусь с ним, но люблю. Мы похожи как две капли воды.

Севинье. Неужели?

Жозефа. Он бы вам ужас как понравился! А как он мною гордится! Гарсонам в кафе всегда меня расхваливал.

Севинье. Мы отвлеклись.

Жозефа. Правда, когда ему рассказали, что у меня с Мигелем что-то есть, он прислал телеграмму: «Не кажись мне на глаза. И я все тебе прошу».

Морестан и Севинье подавляют смех.

Севинье. Хм! Хм!

Жозефа. Он чудак, мой отец! Но когда до меня дошло, что он послал телеграмму! Те-ле-грам-му! Отец! Я поняла, что уже ничего не наладишь.

Севинье. Вы могли бы ему передать через друзей…

Жозефа. У меня нет там друзей. Никогда я не могла выучить местное наречие, язык сломаешь.

Севинье (притворно добродушно). А у вас с Мигелем что-нибудь было?

Жозефа. Глупый вопрос!

Севинье. Отвечайте.

Жозефа. Меня застали рядом с ним совсем без ничего: зачем бы женщина лежала раздетой в постели с мужчиной, если он ей не нравится.

Севинье. Неужели.

Жозефа. Даже такая потаскуха и подстилка, как я!

Севинье. Почему вы так говорите?

Жозефа. Потому что так меня называют ваши полицейские.

Севинье. Они не имеют права вас оскорблять!

Жозефа (насмешливо). Подстилка! (Возмущенно.) Свиньи!

Севинье. Выражайтесь прилично!

Жозефа. Если бы я была шлюхой, я бы так и сказала. У Мигеля на родине на это есть пословица: «молодая потаскушка – богомольная старушка».

Севинье. Мы все время отвлекаемся!

Жозефа (Морестану). Они считают, что раз у меня в прошлом что-то было, так им все позволено!

Севинье. Кстати, поговорим о прошлом.

Жозефа. С удовольствием.

Севинье (заглядывая в папку). Из протоколов следует, что Мигель Остос вас изнасиловал.

Жозефа. Вот так так!

Севинье. Свидетели – прислуга замка Отрив – слышали, как вы о нем говорили: «Негодяй меня силой взял!»

Жозефа. Да это я так выражалась.

Севинье (.раздражаясь). Так он вас изнасиловал – да или нет?

Жозефа. Изнасиловал – громко сказано.

Севинье. Да или нет?

Жозефа. Как хотите.

Севинье. В конце концов, до него вы были девушкой?

Жозефа. Девушкой – как бывают в деревне.

Севинье. Говорите яснее.

Жозефа. Июль – разгар лета. Вокруг все пылало. Особенно вокруг меня.

Севинье. Почему «особенно»?

Жозефа. Была такая жара. А жара на мужчин действует не так, как на женщин. Меня все хотели. Надо вам сказать, что во мне, говорят, «что-то есть».

Севинье. Вы все время отвлекаетесь.

Жозефа (поэтично). Вечерний звон… Мигель и я… Мы загнали коров и шли вдоль реки.

Севинье (нетерпеливо). Ближе к делу!

Жозефа. Я споткнулась о корень. Должна вам сказать, я почти всегда ношу платье на голое тело.

Севинье (невольно). И даже сейчас, например?..

Жозефа. Ну нет! Послушайте, о чем он спрашивает!

Севинье (Морестану). Мой последний вопрос не записывайте.

Морестан (с притворной наивностью). Какой именно?

Севинье. «И даже сейчас, например?» Его не нужно записывать. Он не имеет непосредственной связи с целью допроса.

Морестан. Слушаю, господин следователь.

Севинье (Жозефе). Итак, вы споткнулись. И упали?

Жозефа. Вам еще и план нарисовать?

Севинье (строго). Нет. Но вы ему даже не сопротивлялись?

Жозефа. Знаете, я – такая. Сразу и – очертя голову.

Севинье. Ах! Ах!

Жозефа. Если мне что нравится – то нравится, не нравится – так не нравится.

Севинье. А в тот вечер все было так хорошо, и мягкая травка.

Жозефа (поправляя). Колючая солома.

Севинье (забавляясь). Ох! Простите!

Жозефа. И без сомнений и угрызений! Иногда я бываю недовольна тем, что делаю. Но только потом. Иначе бы я никогда этого не сделала.

Севинье. Я протоколирую.

Жозефа. Тем более что потом у него нашлось для меня ласковое слово. Он сказал: «Слава матери, которая родила тебя на свет». Меня это поразило. Подумайте! Мать, которую я и не знала!

Севинье. Вы отдаете себе отчет, что сами лишаете себя смягчающего обстоятельства?

Жозефа. Сама себя? Я?

Севинье. Поскольку вы признаете, что он вас не изнасиловал, вы теряете смягчающее обстоятельство.

Жозефа. Значит, вы хотели бы, чтобы…

Севинье (прерывая). Я ничего не хочу. Я вам объясняю.

Жозефа. Нужны мне ваши смягчающие обстоятельства! Что я дура, что ли, чтобы не знать, с кем я хочу обниматься, а с кем не хочу?

Севинье. Как вам угодно.

Жозефа. А это обстоятельство – что оно должно смягчать? На что же тогда правосудие? Есть оно или нет?

Севинье (поднимая голову от папки). Есть!

Жозефа. Правосудие – это ваша забота, а не моя. Вот и действуйте.

Севинье (снова заглядывая в документы). Может быть,

это самоубийство? Жозефа. Еще чего – самоубийство!

Севинье. Да, конечно, не вяжется… У вас был в руке револьвер.

Жозефа. Не в этом дело. Прежде всего, самоубийство – это против бога. А он – испанец! Да он себя и меня крестил, прежде чем лечь со мной!

Севинье. Любопытный персонаж.

Жозефа. И даже, скажу вам, он одобрял, что это считается грехом. Севинье. Мы опять ушли в сторону. Жозефа. Нет. Потому что такой человек никогда бы не

наложил на себя рук. Живи он хоть сто лет. Севинье. Значит, в самоубийство вы не верите? Жозефа. Это было бы слишком просто. Севинье. Однако свидетели… Жозефа. Свидетели мелют невесть что.

Севинье. Он сказал кухарке: «Смерть – это освобождение». Жозефа. Испанцы так считают.

Севинье. И механику гаража на улице Перголезе: «Если бы машина была моя собственная, я бы ее разогнал – и об дерево!»

Жозефа. Когда такое хотят вправду сделать, то об этом не говорят. Он был, наверно, не в духе.

Севинье. И своему товарищу, Карлосу Ибаррицу… каждое утро, в течение месяца повторял: «Какого… – извините, не буду полностью цитировать, – я еще живу на свете!»

Жозефа. Я говорю вам – нет. И не настаивайте.

Севинье (быстро переглянувшись с Морестаном). Я и не настаиваю. (Снова смотрит документы.) Он вас бил?

Жозефа. О! От любви!

Севинье. От любви – бил?

Жозефа. С ним это случалось.

Севинье. Часто?

Жозефа. Довольно часто. У испанцев это в крови. Они даже ослов своих бьют. А уж куда женщине до осла!

Севинье. От вас чего только не узнаешь!

Жозефа (внезапно). Не можете вы попросить своего секретаря не заглядывать мне под юбку?

Морестан (в этот момент он действительно нагибался; задыхаясь от негодования). О-о-о! Я ручку уронил.

Жозефа (насмешливо). Ручку! Хотел проверить – и все!

Морестан. Постараюсь впредь быть аккуратнее, господин следователь. (Возмущенно.) Нет, но вы подумайте! О-о-о!

Севинье (продолжая допрос). В сентябре прошлого года один свидетель видел, что у вас на руках и ногах были следы побоев.

Жозефа. Это продавщица табачного киоска вам сказала?

Севинье. Действительно, мадемуазель Робийар.

Жозефа. Вечно она лезет не в свои дела!

Севинье. Но она говорила в ваших интересах!

Жозефа. Когда у нее сын родился через три месяца после свадьбы, я говорила кому-нибудь, что так не бывает? Я поднимала какой-нибудь шум?

Севинье. Во всяком случае, бесспорно установлено, что в течение этого лета между вами и Остосом часто вспыхивали ссоры.

Жозефа. Часто!

Севинье. И такие бурные, что мешали спать вашим соседям в деревне.

Жозефа. О-ля-ля!

Севинье. Что вас так смешит?

Жозефа. Да то, что не ссоры наши им мешали, а примирения!

Севинье (притворяясь восхищенным). Правда?

Жозефа. Вы, парижане, больше говорите, чем делаете, это все знают. А он – делал больше, чем говорил.

Севинье. Неужели!

Ж.озефа. Он вообще мало говорил. Я, например, ему все рассказывала, даже самое плохое. Он же от меня все скрывал, даже хорошее. У каждого в любви свои странности.

Севинье. Неужели?

Жозефа. В Париже он целыми днями просиживал у окна не раскрывая рта. И даже по ночам иногда к окну садился. И время от времени бросался на меня.

Севинье. От нечего делать, наверно.

Жозефа (не чувствуя насмешки). Говорил он со мной много только про бой быков. Во Франции он видел всего две или три корриды. Но знал всех тореадоров. Он мне о них рассказывал. О севильской школе, о кордовской и о рондосской. О Манолете и Бельмонте. Помню, недели две тому назад он читал мне в газете «Руедо» о корриде Луи Домингина в Мехико. (Говорит, как со знатоком.) Как он заставил бороться быка Мансо. Потрясающе!.. Луи Домингин сам вонзил бандерильи. И Мигель передо мной проделал все его движения с мулетой.

Севинье. Неужели?

Жозефа. Он получил оба уха, хвост и ногу. Это очень редко. Даже в Мехико. (Тихо, с надрывом.) Оле! Домингин! (Рыдает.)

Севинье (вопросительно кивнув головой в сторону Морестана, шепотом). Что вы на это скажете?

Морестан. Комедия все это!

Жозефа бесшумно плачет, потом вдруг шмыгает носом.

Севинье (несколько свысока, но чувствуется, что он тронут). Высморкайтесь!

Жозефа. У меня нет платка.

Морестан (ехидно). Еще бы! С бельем у нее отношения…

Севинье (перебивая). Не расслышал?

Морестан (поспешно). Ничего, господин следователь.

Севинье хочет достать Жозефе платок из нагрудного кармана, но вспоминает – по сентиментальности или застенчивости, – что вытирал им след от поцелуя жены. Находит носовой платок в другом кармане и протягивает его Жозефе.

Жозефа. Спасибо. (Громко сморкается.) Я плакать не люблю, только грязь разводить.

Севинье. Успокоились?

Жозефа. Да. Простите. Больше не буду. Можете взять ваш платок.

Севинье. Держите пока, на всякий случай. (Внезапно.) Вы знали, что он собирался жениться?

Жозефа. Да.

Севинье. Кто вам сказал?

Жозефа. Он сам, за день до…

Севинье. До смерти?

Жозефа (поправляя). До убийства, его ведь убили!

Севинье. Вы его убили?

Жозефа. Не говорите глупостей!

Севинье. Вы чувствовали, что он изменяет вам.

Жозефа. Изменяет мне в моей постели?

Севинье. И потому, что он вам изменяет…

Жозефа (прерывая). Я могла бы его удержать, если бы пустила в ход «что-то такое, что во мне есть». Но я не захотела.

Севинье (меняя тон). Возможно, у вас на то были свои причины? (Чувствуется, что он придает этому вопросу большое значение.)

Жозефа. Я не захотела в его интересах.

Севинье (с иронией). Какое сердце!

Жозефа. Я вся – одно сердце! Я вся на виду. Ума у меня с наперсток, но зато сердца – сколько душе угодно!

Морестан (сквозь зубы). Насчет ума тоже еще посмотрим!

Жозефа. Я твердила ему с утра до вечера: «У тебя есть невеста. Она богата. Она красива». (Комментируя.) Это – чтобы ему было приятно. Не так уж она красива.

Севинье (обвиняющим тоном). На самом же деле вы его ненавидели, потому что он вам изменил.

Жозефа (горько). Изменил? С кем? С приданым? (Раскачивается на стуле.) У ее родителей бакалейная лавка на нашей улице. Не знаю, представляете вы, что это значит?

Севинье. Не раскачивайтесь, пожалуйста. У нас мебель старая. И после того, что вы нам о себе сообщили…

Жозефа (перестав раскачиваться). Ой! Простите! (Натягивает юбку на колени.)

Севинье. И, разумеется, он ее не любил?

Жозефа. Кого?

Севинье. Свою невесту?

Жозефа. Не знаю. Только знаю, что мы больше друг друга не любили.

Севинье. Однако в ту ночь он же пришел к вам в комнату.

Жозефа. В принципе, это было в последний раз.

Севинье (подмигнув). К несчастью для вас, не только в принципе.

Жозефа. Он приходил со мной прощаться!

Севинье. И вы не смогли этого вынести?

Жозефа. Смогла. Я много чего в жизни смогла вынести. Не знаю почему, но я никогда не была счастливой.

Севинье. Вернемся к этой знаменательной ночи.

Жозефа. О! Знаменательной…

Севинье. Я вас слушаю.

Жозефа. Сначала он долго плакал. Затем стал меня раздевать.

Севинье. Разумеется!

Жозефа. И бросал мою одежду как попало. Я была вне себя: ненавижу, когда с вещами неаккуратно обращаются.

Севинье. Неужели!

Жозефа. Тем более, что торопиться было некуда.

Севинье. Будьте добры, придерживайтесь фактов.

Жозефа. Да!.. (Мечтательно задумывается.)

Севинье. О чем вы задумались?

Жозефа (возмущенно). О чем?

Севинье. Не сердитесь! Я не хотел вас обидеть.

Жозефа. Бедняга Мигель.

Севинье (очень ласково). Странно. Только что вы мне рта не давали раскрыть, а теперь из вас слова не вытянешь.

Жозефа (мечтательно). Потому что я теперь сознаю…

Севинье. Что?

Жозефа. Свою вину.

Севинье. А! Наконец!

Жозефа. Я призналась Мигелю, что грешна перед ним.

Севинье. Так-так!

Жозефа. И когда я увидела, как он это тяжело переживает, я сказала, что это совсем пустяк.

Севинье. Но он вам не поверил?

Жозефа. Сначала вроде поверил. Потому что я поклялась головой своего отца. Бедный папа!

Севинье. С кем же вы согрешили?

Жозефа. Не ваше дело.

Морестан (возмущенно). О! Господин следователь!

Севинье. Грубость – не ответ.

Жозефа. Что я согрешила – к следствию отношения не имеет. Значит, нам уже и согрешить спокойно нельзя?

Севинье. Не в вашем положении.

Жозефа (очень встревоженно). Так вы и этому человеку будете нервы мотать?

Севинье (строго). Значительно меньше, чем вам.

Жозефа. Не знаю, зачем я это все рассказала Мигелю! Возможно, чтобы он не очень по мне убивался…

Севинье. Я уже знаю: у вас большое сердце!

Жозефа. Не смейтесь. Я, конечно, не из лучших, но, слава богу, и не самая плохая!

Севинье. Допустим!

Жозефа. Говорю вам, не смейтесь. Из-за того, что я его пожалела, он умер несчастным.

Севинье. Он очень страдал?

Жозефа. Как безумный. Он плюнул мне в лицо. Да что я вам голову морочу своими историями!

Севинье. Совсем нет, уверяю вас.

Жозефа. Да, да, морочу. Я чувствую.

Севинье. Клянусь, нет. Нас это очень волнует, правда, Морестан?

Морестан. Очень волнует!

Жозефа. Он плюнул мне в лицо. И обзывал всякими словами. Он одел пиджак и сказал: «Я пойду его убью».

Севинье. Как же так – ведь этот человек вас уже не любил?!

Жозефа. Да, и не старайтесь понять. Он долго смотрел на меня, не говоря ни слова. Потом пошел в другой угол комнаты взять пальто. В это время дверь открылась. Кто-то выстрелил. Я упала в обморок. Все.

Севинье. Благодарю вас.

Жозефа. За что?

Севинье. За то, что вы открыли нам причину своего поступка.

Жозефа. Я открыла?

Севинье. Мы прекрасно знали, что убили Остоса вы. Но не знали почему. Спасибо, что сказали.

Жозефа. Но я вам ничего не сказала!

Севинье (совершенно меняет тон. Говорит с Жозефой резко и отрывисто. Он думает, что ее «расколол»). Замолчите! Будете говорить, только когда я вас буду спрашивать. Резюмируем, что вы рассказали. (Морестану.) Пишите, Морестан!

Морестан. Пишу, господин следователь!

Севинье (Жозефе). Будете отвечать только «да» и «нет».

Жозефа. Как вам угодно!

Севинье. И называйте меня «господин следователь»!

Жозефа. Как вам угодно, господин следователь!

Севинье. Жозефа Лантене, вы обвиняетесь в убийстве Мигеля Остоса!

Жозефа (ока еще не обеспокоена). Я? Да этого не может быть, господин следователь! Посудите сами!

Севинье. К несчастью для вас, я уже «посудил».

Жозефа. Да это шутка! Опять я во что-то влипла! Вы такой шутник!

Севинье (строго). Не смейтесь над правосудием!

Жозефа. Где мне над ним смеяться. На него вся моя надежда!

Севинье. Состояли ли ранее под судом и следствием? Отвечайте – «да» или «нет».

Жозефа. Нет.

Морестан. Даже по поводу непристойного поведения?

Севинье (неодобрительно). Морестан! (Жозефе.) Теперь подумайте хорошенько! Не оговоритесь!

Жозефа. Я не оговорюсь.

Севинье. Он собирался оставить вас и жениться?

Жозефа (уже менее уверенно). Да.

Севинье. На бакалейной лавке…

Жозефа. У кого угодно спросите.

Севинье. Уже спросили.

Жозефа. Вы, наверно, ошиблись лавкой…

Севинье. Будьте спокойны, Дювали, все трое, родители и дочь, показали одно и то же. Ни о каком браке не было и речи.

Жозефа. Они боятся, что торговле повредит, если их ославят.

Севинье. Вы думаете?

Жозефа. И потом эта корова Соланж, наверно, еще и стыдится, что была невестой застреленного!

Севинье (категорично). Мигель Остос только один раз ходил в кино с мадемуазель Соланж Дюваль!

Жозефа. О! Вот врет!

Севинье. И во время всего сеанса говорил только о вас!

Жозефа. О-ля-ля!

Севинье. О вас и о своей ревности.

Жозефа. Ну дает! Да она к нему так приставала, что Мигель сказал: «Видеть ее больше не могу!».

Севинье (живо). Вы, значит, подтверждаете, что они только один раз ходили вместе в кино?

Жозефа (очень смущаясь). То есть…

Севинье (гневно). Вы покраснели!

Жозефа (таким же тоном). А что бы вы сказали, если бы я побледнела?

Морестан. Господин следователь, а кухарка!

Севинье. И до нее дойдем! Спасибо, Морестан. Кухарка Бореверов, Марта Эрбо…

Жозефа. Да она меня на дух не выносит!

Севинье (сухо). Прошу вас меня не перебивать. Зачитываю ее показания. (Читает.) «Мигель обезумел от ревности. Он знал, что Жозефа ему изменяет, но не знал, с кем…».

Жозефа. Нет, вы только послушайте! Только послушайте!

Севинье. Когда инспектор Кола попросил ее уточнить, Марта Эрбо ответила: «Жозефу нельзя назвать проституткой. Но уложить ее в постель может любой мужик!»

Жозефа (глубоко прочувствованно). Если бы я так не любила людей, как бы я их ненавидела!

Севинье удивленно смотрит на нее. Короткая пауза.

Севинье (снова беря в руки документы). Мадам Эрбо добавила также: «На Соланж Дюваль Мигелю было наплевать. Он бы ее себе и в судомойки не взял».

Жозефа. Кухарка и есть кухарка!

Севинье. Вы мне позволите продолжить? (Читает.) «Он мне кричал: „Для меня Жозефа – все, ты понимаешь, Марта?! Мне бы только узнать, с кем она путается. Недолго ему жить останется! Пам! Пам!“

Жозефа. Ох, и дождется она у меня!

Севинье. Долго будет ждать. Потому что, почти наверняка, уже сегодня вечером вы будете в тюрьме. И, вероятнее всего, проведете там достаточно долгий отрезок времени.

Жозефа (впервые осознавая свое положение). В тюрьме?! Я – в тюрьме?!

Севинье. Вы пытались обмануть правосудие, выдумав историю со свадьбой.

Жозефа (все более нервно). Совсем нет!

Севинье (с нажимом). Вы убили Остоса!

Жозефа. Нет! Никогда!

Севинье. Чтобы спасти того друга, которого вы безумно любите.

Жозефа (не очень убежденно). А! Я его безумно люблю?

Севинье (уверенно). Для вас это было не банальное приключение, как вы пытались внушить Остосу и нам, а необузданная страсть.

Жозефа (слабо улыбаясь). Необузданная! (Вызывающе.) Да! Я его люблю.

Севинье. Спасибо.

Жозефа. А вам-то что за дело до этого?

Севинье (обстоятельно). Все яснее ясного – вы его любите, его жизнь в опасности, и вы убиваете Остоса.

Жозефа (потерянно). Нет. Нет.

Севинье (наигранно добродушно). Сознайтесь же. Любовная драма. Присяжные в таких случаях очень снисходительны.

Жозефа. Нет! Нет! Поверьте мне!

Севинье (очень жестко). Я не могу вам больше верить. Вы мне только что солгали.

Жозефа. Ну, самую малость.

Севинье. Вы что же, считаете юристов дураками? Кто-то проходит по коридору, открывает дверь, стреляет и спокойно уходит?

Жозефа (страстно). Так и было!

Севинье. Будьте рассудительны!

Жозефа. Клянусь, это правда!

Севинье (с иронией). Головой своего отца? Бедный, бедный папа!

Жозефа. Ох!

Севинье. Вы узнали того, кто стрелял?

Жозефа. Нет, это был темный силуэт.

Севинье. Разумеется.

Жозефа. Я сразу же упала в обморок.

Севинье. Может быть, это был политический противник Остоса? А?

Жозефа. Да будет вам!

Севинье. Или тот, с кем он дрался на ножах?

Жозефа. Пепе? Да что вы! Они потом стали – водой не разольешь.

Севинье (меняя тактику). У кого еще был ключ от вашей комнаты?

Жозефа. Больше ни у кого. Даже у Мигеля не было.

Севинье (иезуитски). И даже у вашего нового любовника?

Жозефа (яростно). Пусть я не пример добродетели, как вы мне уже не один раз дали понять! Но я вправе знать, кто входит в мою дверь!

Севинье. Тогда как же этот человек ее открыл?

Жозефа. Не знаю.

Севинье (саркастически). У него были ключи от всех комнат дома, без сомнения!

Жозефа. Я не знаю.

Севинье. И вы ничего не слышали, естественно?

Жозефа. Ничего.

Севинье (притворяясь разгневанным). И это все, что вы смогли выдумать! Десятилетний ребенок сочинил бы лучше. Вы что, никогда в кино не ходите?

Жозефа. Редко.

Севинье. А в этот вечер к вам никто больше не приходил?

Жозефа (наклоняясь, чтобы завязать шнурок). Что вы сказали? Я не расслышала.

Севинье (с нажимом). В этот вечер к вам никто больше не приходил?

Жозефа. Не помню, не знаю, что вам и сказать.

Севинье. Сказать правду!

Жозефа (яростно). Правду! А в чем она, ваша правда? Я говорю, что знаю! То, в чем уверена, что знаю, но не знаю, правда ли это для вас!

Севинье (торжественно). Правда, Жозефа Лантене, заключается в том, что виновны – вы!

Жозефа (поднимая глаза к небу). Мой бедный Мигель, видишь ли ты, как я страдаю! Из-за тебя!

Севинье. Остоса убили вы, это очевидно.

Жозефа (жалобно). О! Опять вы за свое!

Севинье. Но, может быть, вы убили нечаянно?

Жозефа. Ни нечаянно, ни отчаянно. Кто-то открыл дверь.

Марестан. Как правдоподобно!

Севинье (предполагая). Может быть, вы пытались обезвредить Остоса?

Жозефа (ошеломленно). Как?

Севинье. Он выхватил револьвер. Вы бросились на него. И во время борьбы раздался нечаянный выстрел.

Жозефа. Как это на вас похоже, такой выверт!

Оба мужчины на мгновение остолбенели. Короткая пауза.

Севинье. Что-о-о?

Жозефа. Зачем было Мигелю размахивать револьвером у меня в комнате?

Севинье. Он мог достать его из шкафа.

Жозефа. Нет, вы только послушайте его! У нас револьвера не было. Ни у него, ни у меня. Мигель говорил, что убьет моего любовника навахой.

Севинье. Редко какие навахи делают «пам! пам!».

Жозефа (очень удивленно). Почему вы так говорите?

Севинье. А показания кухарки?

Жозефа. О! Эта еще!

Севинье. Протоколирую. Итак, вы не убили его нечаянно.

Жозефа (тягуче). Не-е-е-т!

Севинье. Вы правильно делаете, что не защищаетесь таким способом.

Жозефа (парируя). Это не мой способ, а ваш!

Севинье. Выстрел был сделан не в упор, как при борьбе! А… по меньшей мере с расстояния трех метров!

Жозефа. От двери, я же вам говорила!

Севинье. По меньшей мере с трех метров. И вами!

Жозефа. Заклинило вас на мне, что ли?

Севинье. Я допускаю, что потом вы упали в обморок.

Жозефа. А почему вы только это допускаете? А другое – нет?

Севинье. Потому что вы были без сознания более четверти часа. Это подтвердили мсье и мадам Боревер.

Жозефа. Слава богу!

Севинье (разъясняя). У вас хватило храбрости выстрелить, но затем при виде содеянного вы были настолько потрясены, что потеряли сознание.

Жозефа (насмешливо). Опять клоните к угрызениям совести?

Севинье. Присяжные, возможно, будут растроганы.

Жозефа. И зря! Потому что я ударилась головой о спинку кровати. У меня была шишка с кулак. Вот оно, мое угрызение!

Севинье. Вы это нарочно.

Жозефа. Что нарочно?

Севинье. Это даже ненормально. Нельзя быть до такой степени дурой.

Жозефа. Вы это говорите, чтобы вывести меня из себя.

Севинье. В конце концов, это ваше дело. Но советую вам взять адвоката.

Жозефа. Я невиновна, зачем мне адвокат?

Севинье (настойчиво). Я вас прошу взять адвоката.

Жозефа. Повторяю вам, я невиновна.

Севинье. Тем более! Для виновных достаточно прокурора и судей.

Жозефа. Я всегда слышала, что наоборот.

Севинье. Вы в очень тяжелом положении. Гораздо более тяжелом, чем вы думаете!

Жозефа. Да ладно уж!

Севинье. Я говорю не только о том, что вы то сами себе противоречите, то лжете, то в главном, то в мелочах. Против вас есть тягчайшее показание. Свидетельство самого Остоса! Он перед смертью говорил.

Жозефа. Так он не сразу умер?

Севинье. К несчастью для вас – нет!

Пауза.

Жозефа (крик души). Несчастный! Он сознавал, что умирает! Севинье. Он успел сказать – и свидетели слышали: «Жозефа, зачем ты это сделала?»

Жозефа (в отчаянии). Он так думал! Он думал, что это я! О, мой бедный Мигель!

Севинье. Теперь уже не его надо жалеть.

Жозефа (мечется в отчаянии). О! Несчастный! Он думал, что это я! Бедный! Бедный!

Севинье. И не только он один так думал.

Жозефа. Что мне другие! Плевать мне на всех! Мой бедный Мигель! Мой бедный Мигель!

Севинье. Вы даже не даете себе труда отрицать?

Жозефа (вся в своем горе). Но теперь, Мигель, там, где ты теперь, ты-то знаешь, что это не я?

Севинье. Вы по-прежнему отказываетесь взять адвоката?

Жозефа. Да. Отказываюсь.

Севинье. Я назначу вам государственного.

Жозефа. Если вам так хочется.

Севинье. Прочтите, пожалуйста, свои показания.

Жозефа. К чему? Есть же справедливость на свете. По крайней мере надеюсь, что есть. Где расписаться?

Морестан (просто). Желательно, чтобы вы прочли. Я мог допустить ошибку.

Жозефа. Вы допустили ошибку, когда меня арестовали. Где расписаться?

Морестан. Здесь, под словами «Ознакомилась и подтверждаю».

Жозефа. Я ознакомилась, и я подтверждаю. (Подписывает.)

За ней подписывают следователь и секретарь.

Морестан. Спасибо.

Жозефа. Не за что. Вы совершаете страшную ошибку. И я не в силах вам помешать. Потому что не я убила Мигеля! (Впервые кричит, почти вопит.) Я его не убивала!

Севинье. Разберемся. (Делает знак Морестану.)

Морестан выходит за дверь.

Жозефа (более спокойно). Я очень люблю… (Имя чуть не сорвалось с ее губ, но настороженность Севинье, целиком превратившегося в слух, останавливает ее.) Я очень люблю другого, может быть, даже готова умереть ради него, но не убить!..

Севинье. Может быть.

Жозефа. Возьмите ваш платок бессердечного человека. Мне стыдно вытирать им свои слезы.

Морестан приводит дежурного полицейского.

Севинье (полицейскому). Уведите ее. Вот мандат на арест.

Жозефа (полицейскому, который хочет взять ее за руку).

Не дотрагивайтесь до меня! Или я вас укушу!

Полицейский (жалобно). Господин следователь!

Севинье (раздраженно). O! Разбирайтесь сами.

Жозефа (к Севинье). Я вас ненавижу! Ненавижу! (Уходит.)

Пауза.

Севинье (встает, он в ярости). Черт побери, черт побери, черт побери!

Морестан (потрясенно). В чем дело?

Севинье. Вот не повезло! И нужно было, чтобы такое случилось именно со мной!

Морестан. Но в чем дело, господин следователь, в чем дело?

Севинье. В том… в том… что эта женщина невиновна.

Морестан. Я плохо понял.

Севинье. Невиновна! Невиновна, я вам говорю!

Морестан. Зачем же вы ее арестовали?

Севинье. Чтобы иметь право назначить ей адвоката. Чтобы кто-нибудь мог давать ей советы. Чтобы он изучил материалы следствия. Чтобы, наконец, не позволял ей нести всякую чушь.

Морестан (не веря своим ушам). Она невиновна?

Севинье. Да это просто бросается в глаза.

Морестан. А мне вот не бросается.

Севинье. Меня ждут жуткие неприятности. (Снова садится.)

Морестан. Боюсь, что так.

Севинье. Особенно, если виновен тот, кого я подозреваю. (Хватается за голову.)

Занавес

АКТ ВТОРОЙ

На следующий день в три часа.

Яркое зимнее солнце.

При поднятии занавеса сцена пуста. Через минуту входят Севинье и Антуанетта. Оба очень веселы.

Антуанетта. Итак, мой милый, я дарю тебе великолепную вещь, а ты не способен даже научиться ею пользоваться!

Севинье. Куда уж мне! Чтобы открыть твою картотеку, нужно рассчитывать по таблице логарифмов.

Антуанетта (подходит к картотеке и открывает). Логарифмов, говоришь? Смотри, дорогой! Для меня это проще простого.

Севинье. Словом, придется вызывать тебя каждый раз, когда мне понадобится ее открыть.

Антуанетта. Нажимаешь вот здесь – и не нужно быть Эдисоном!

Севинье. Гениально!

Антуанетта. Когда выходишь замуж за недотепу, гениальность приходится брать на себя!

Севинье. Гениально ловка – и гениально скромна!

Антуанетта. Что верно, то верно. Ты видишь меня насквозь – как в воду смотришь! (Целует его.)

Севинье. Да, в омут. (Целует ее.)

Антуанетта. Умеешь ты обращаться с женщинами. (Целуя, резко ударяет его по ноге.)

Севинье. Ой! А ты – с мужчинами.

Антуанетта отходит, и Севинье, притворно хромая, доходит до стола.

Все кости переломаешь. (Берет со стола портрет жены и целует его.)

Антуанетта (возмущенно). Я же здесь!

Севинье. Заметил.

Антуанетта. Будь добр, сейчас же мирись!

Севинье (притворясь, что ему очень больно). Я идти не могу!

Антуанетта (смеясь, подходит к нему). Негодяй! (Целует его.)

Севинье. Змея! (Целует ее.)

Антуанетта. Плохо поцеловал.

Севинье (логично). Но мы же в ссоре.

Антуанетта. Ты вообще стал очень плохо целовать!

Севинье. О! Как некрасиво! А теперь кто лжет?

Антуанетта. Ты плохо меня целуешь со вчерашнего дня!

Севинье (мелодраматично). Неблагодарная! Неблагодарная! И лживая! Омут! Омут!

Антуанетта. После допроса у тебя сердце ни к чему не лежит!

Севинье. Хочешь, я напомню тебе, какие слова ты мне сказала ночью, а именно – в одиннадцать часов три минуты?

Антуанетта (шокирована). Ты смотрел на часы?

Севинье. Это было – потом.

Антуанетта. Ну и пусть! Все равно, с тех пор, как ты допросил эту девушку, ты сам не свой, даже когда смеешься.

Севинье (притворяясь встревоженным). Я сам не свой, даже когда смеюсь? (Кричит.) Но это ужасно!

Антуанетта. Ты в нее влюбился – или мне кажется?

Севинье (нарочито ледяным тоном). Немедленно проси прощенья.

Антуанетта (возмущенно). Я? За что-о?

Севинье. Во-первых, за мою ногу. Во-вторых, за твой глупый вопрос.

Антуанетта. Никогда в жизни!

Севинье. Если не попросишь прощенья – предупреждаю, тебе нечего будет мне сказать в одиннадцать часов три минуты.

Антуанетта (преувеличенно униженно). Прощенья просим.

Севинье. А теперь проси у меня прощенья за то, что сразу не попросила прощения!

Антуанетта. Деспот! Тиран! Покорнейше прошу прощенья! (Целует его.)

Севинье. Вот так-то лучше.

Антуанетта (садясь за его письменный стол). Послушай, тебе целый день солнце в глаза, как ты выносишь?

Севинье (с галантным жестом). Привычка. Часто смотрю на тебя, моя дорогая.

Антуанетта. Ты чем-то расстроен?

Севинье. С чего ты взяла? Потому что я сказал тебе комплимент?

Антуанетта. Ты расстроен, потому что эта девушка невиновна?

Севинье (у него почти вырывается крик). Да нет, моя родная! Я расстроен, потому что… Да, впрочем, тебе-то что до этого?

Антуанетта. Ты расстроен из-за того, что знаешь, кто преступник? Да?

Севинье (решив не отвечать, ласково отталкивает жену, берет трубку и набирает номер из двух цифр). Алло? Это восемьдесят шестой?.. Ты, Ардуэн? Мне в центральной диспетчерской сказали, что на сегодня ты взял разъездную машину. Не сможешь ли мне ее одолжить от четырех до шести? Будь добр, выручи! Моя в гараже. Маслопровод течет… (Возмущенно.) Твое дело! Твое дело! Не более оно срочное, чем мое! (Очень вежливо.) Спасибо, старик! Я в долгу не останусь! (Вешает трубку.)

Антуанетта. Значит, к шести ты освободишься?

Севинье. Я потом вернусь сюда регистрировать протоколы.

Антуанетта. Насколько я понимаю, раньше девяти ты домой не вернешься.

Севинье (галантно). Нет, и на этот раз я у тебя прошу прощенья.

Антуанетта. Ты только начал здесь работать, я понимаю, нужно себя зарекомендовать. Я ведь не дура!

Севинье (напевая). Она не дура, какое счастье!

Антуанетта. Бесполезно петь, я знаю, в голове у тебя другое!

Севинье (ласково, но искренне). Оставь меня, пожалуйста!

Антуанетта. А тот, кто убил, – влиятельный человек? Очень влиятельный?

Морестан (входя, здоровается). Мадам! Господин следователь! (Снимает и аккуратно вешает пальто и шляпу.)

Антуанетта. Здравствуйте, мсье Морестан!

Севинье. Вы пришли раньше!

Морестан (указывая на свои часы). В зале тоже было ровно четырнадцать часов! Мы, секретари, часто задерживаемся после работы, но чтобы мы приходили раньше – никогда!

Антуанетта (мужу). У тебя из-за этого будут неприятности, из-за того, что она невиновна?

Морестан. Еще какие!

Севинье. Вас кто-нибудь спрашивает?

Морестан. И хуже всего то, что она все-таки виновна!

Антуанетта. Как – виновна?

Севинье (жестко). Морестан!

Морестан. Извините, господин следователь. Но вы меня просили, что если вы увлечетесь…

Антуанетта (взрываясь). Я была права, ты в нее влюбился!

Севинье. Этого еще не хватало!

Антуанетта. Она тебя прекрасно раскусила! Для чего это она рассказывала, что носит платье на голое тело?

Севинье. Она невиновна – говорю вам раз и навсегда.

Антуанетта. Тебе что, жалованье платят за то, чтобы ты разыскивал невиновных?

Севинье. Дорогая, до вечера!

Антуанетта. Тогда надо было стать адвокатом!

Севинье (сухо). До вечера!

Антуанетта (Морестану). А вы знаете, кого он считает убийцей?

Морестан (искренне). Нет! Честно говоря, даже не подозреваю!

Севинье. Господин секретарь, вы уже сообщили мне свое мнение, благодарю вас.

Короткая пауза.

Антуанетта (покаянно). Извини, что я вмешиваюсь в твои дела!

Севинье. Не извиняйся, Антуанетта. Тем более, что мои дела – твои дела. К несчастью для тебя!

Антуанетта (как эхо). К несчастью?

Севинье. Иди, родная. К девяти я буду.

Антуанетта (очень нежно). Мы, наверно, жили бы счастливей, если бы я меньше тебя любила! (Посылает ему воздушный поцелуй и выходит).

Морестан (недовольно). Вы ей сказали – «к девяти»?

Севинье. К девяти… Или даже к половине десятого. Потому что после обыска мы еще вернемся сюда.

Морестан. Должен сообщить вам одну неприятную новость. Мы сегодня фигурируем в утреннем выпуске «Орор». С огромным портретом красавицы «невиновной». (Достает и показывает газету.)

Севинье. На первой странице?

Морестан. К счастью, на предпоследней. Но теперь уже существует «дело Остоса».

Севинье (бросает взгляд на статью и складывает газету). Тем хуже для нас! (Меняя тон.) Послушайте, Морестан, сейчас, когда я попрошу вас ввести свидетеля, – не торопитесь!

Морестан (удивленно). Как так «не торопитесь»!

Севинье. Да так. Приведите все в порядок на своем столе, споткнитесь, может быть, обо что-нибудь! Словом – не спешите!

Стучат.

Войдите.

Эли Кардиналь заглядывает в комнату и входит. Это государственный адвокат. Он в мантии. Он молод, полон усердия, искренен и приятен. Далее все происходит очень быстро.

Кардиналь. Здравствуйте, господин секретарь.

Морестан. Уважаемый мэтр…

Кардиналь (представляясь Севинъе). Эли Кардиналь…

Севинье. А! Мой дорогой мэтр, очень рад, что вы заглянули ко мне до того, как я вызвал вашу подопечную! Вы видели ее?

Кардиналь. Да, видел вчера в Рокетской тюрьме и сейчас в коридоре.

Севинье. Расскажите.

Кардиналь. Она меня очень плохо встретила. Она вообще не хотела никакого адвоката. Я боялся, как бы она мне кости не переломала!

Севинье. Кости? Все они одинаковы! (Встретив изумленный взгляд Морестана.) Не напрягайтесь, вам все равно не понять!

Кардиналь. Должен сказать, что бедная девушка в таком состоянии!.. А в Рокетах ведь ужасно. Она три ночи не спала.

Севинье. Я тоже.

Кардиналь. И я ее понимаю. Она ведь так бесхитростна. Ей нужен адвокат – виртуоз.

Севинье. Вы не верите в правосудие.

Кардиналь (слабо). Нет, верю.

Севинье. Нужно произносить это с большей убежденностью.

Кардиналь. Я бы очень хотел, но мои коллеги уверяют, что для вас это дело решенное.

Севинье (спокойно и четко). А оно – не решенное.

Короткая пауза.

Кардиналь (в восторге). Но тогда – прошу прощения! Это меняет все! Мы им покажем, что значит государственный адвокат!

Севинье. Не впадайте сразу в другую крайность!

Кардиналь. Разве в крайности дело?

Севинье. И не предвосхищайте моих выводов. Я не говорю вам, что Жозефа Лантене невиновна, я говорю вам, что не она – убийца!

Кардиналь. Я чувствую, что вы в этом уверены даже больше, чем я! (Поднимает голову.) И подумать только, что эта дура вас ненавидит.

Севинье (удивлен). А!.. Морестан, приведите ее.

Полицейский вводит Жозефу и сам садится в отдалении. За время, проведенное в тюрьме, Жозефа сильно изменилась. Она очень бледна, под глазами круги, глаза от этого кажутся еще больше. Губы белые, и не только потому, что у заключенных отбирают губную помаду. Причесана она кое-как, но, несмотря на это, еще более привлекательна, чем раньше.

Жозефа (к Севинье, с тревогой и отчаянием). Я знаю, что вы меня ненавидите! Но выпустите меня, выпустите меня из этого ада! Я расскажу вам все, что знаю. Но я невиновна, и я не хочу в тюрьму!

Севинье (полицейскому). Ваше присутствие необязательно. Подождите в коридоре. (Жозефе.) Садитесь!

Полицейский по-военному отдает честь и выходит.

Жозефа (в ярости). Я там подыхаю, а вам хоть бы хны!

Севинье. Что вы! Успокойтесь! (Ласково.) Садитесь, мадемуазель.

Жозефа (потрясенно). Мадемуазель! В первый раз ко мне так обращаются!

Севинье и Кардиналь обмениваются взволнованными взглядами.

Севинье (недоверчиво). Не может быть.

Жозефа. На родине меня звали на «ты» и «Жозефа»; в замке на «вы» и «моя милая». Никогда меня не называли «мадемуазель». Спасибо, господин следователь.

Севинье. Садитесь же.

Жозефа (покорно садится и мечтательно произносит). Мадемуазель – как красиво! Даже в «Орор» и то меня просто «девушкой» назвали.

Севинье. Как? Вы видели «Орор»?

Жозефа. Она даже у меня с собой. (Вынимает газетную страницу из-за пазухи.) Гляньте-ка на этот снимок! Позор да и только!

Севинье. Как вы достали газету?

Жозефа (меланхолично). Если он это видел! На предпоследней странице! Вылитая наша соседка, тетка Рагунь. Ей восемьдесят лет.

Севинье (терпеливо и настойчиво). Как вы достали эту газету?

Жозефа. В первый день в Рокетах можно достать все что хочешь.

Севинье. Через служащих?

Жозефа. Через других заключенных, но сдается мне, что сегодня вечером или завтра… одним словом, вскоре придется так или иначе за это расплачиваться. (Ее передергивает от отвращения.)

Севинье. Вас очень трудно допрашивать.

Жозефа. Сегодня – нет. Сегодня я буду вас во всем слушаться. (С глубоким отвращением.) Я не хочу сидеть в тюрьме.

Севинье. Вот и прекрасно. (Ласково.) Первый вопрос…

Жозефа (перебивает его). В тот раз здесь был ледник. А сегодня – дышать нечем! (Снимает свое пальто и очень аккуратно вешает на спинку стула.)

Морестан. Господин следователь, может быть, мне открыть окно?

Севинье (соглашаясь). Будьте добры. (Жозефе.) Я повторяю: первый вопрос – и единственно важный вопрос – имя вашего любовника?

Жозефа. Мигель Остос.

Севинье (раздражаясь). Не стройте из себя дуру! Это, по-вашему, называется – хорошо себя вести? Я вас спрашиваю, кто тот – другой.

Жозефа молчит.

Не хотите отвечать?

Кардиналь. Отвечайте, пожалуйста.

Жозефа молчит.

Я вам ведь говорил…

Севинье (сухо). Простите, мэтр. Разрешите вам напомнить, что во время следствия вы не имеете права выступать от имени вашей клиентки…

Кардиналь. Но…

Севинье…и советовать ей!

Эли Кардиналь взмахивает руками.

Даже чтобы мне помочь.

Кардиналь (улыбаясь). О! Разумеется, знаю! Но если бы у меня был секретарь, я бы его послал вместо себя.

Дверь внезапно распахивается, и на пороге появляется Антуанетта Севинье.

Антуанетта. Не помешаю?

Севинье (в ярости). Очень помешаешь.

Антуанетта, вернувшаяся специально, чтобы посмотреть на Жозефу, настолько внимательно разглядывает ее, что та смущается и натягивает юбку на колени: кажется, это ее единственный стыдливый жест.

Антуанетта (пристально изучая Жозефу). Я на минутку. Если мы пригласим к себе на ужин прокурора, ты ему объяснишь, что…

Севинье (обрывая ее). Будь добра, оставь нас!

Антуанетта (не сводя глаз с Жозефы). Я начинаю кое-что понимать!

Севинье (стиснув зубы). Прошу тебя сию же минуту уйти.

Антуанетта (направляясь к дверям). Дорогой мой, мы все это обсудим сегодня вечером дома, когда у тебя мысли никем не будут заняты. Да, Камиль? (Выходит, со всей силы хлопнув дверью.)

Жозефа. Это ваша жена?

Севинье. Вы мне не ответили.

Жозефа (парируя). Вы мне тоже.

Севинье. Как зовут вашего любовника?

Жозефа. Конечно, она ваша жена. У вас, у следователей, не бывает любовниц, у вас все – только по закону!

Севинье. Имя того, кого вы любите!

Жозефа. Камиль! (Корчится от смеха.)

Морестан (возмущенно). Господин следователь?

Севинье (не находя в ситуации ничего смешного). Даю вам слово, что через пять минут я узнаю его.

Жозефа. Не думаю.

Пауза.

Севинье (возвращаясь к досье). Что вы можете сказать о ваших хозяевах?

Жозефа. О мсье и мадам Боревер?

Севинье. Да, у вас других не было.

Жозефа. Они очень добры. Особенно мадам.

Севинье. Особенно мадам?

Жозефа. Хотя она очень красивая. И элегантная! И модная! И, несмотря на это, никогда голоса не повысит.

Севинье. Что она, на самом деле очень хороша?

Жозефа. О-ля-ля!

Севинье. Однако инспектору Кола вы сказали: «Она ничего себе. Смотря на чей вкус».

Жозефа. На мой вкус тоже. А глаза! Мой отец говорил, что они так горят, что можно трубку раскурить!

Севинье. Да?

Жозефа. А Мигель однажды сказал хорошую пословицу про ее глаза… Как это… «женские ресницы – то занавес тяжелый, то веер кружевной».

Севинье. Неужели?

Жозефа. Мадам – это личность. Даже эта шлюха кухарка говорит про нее, что она экстракласс!..

Пауза.

Севинье. А мсье?

Жозефа. Что – мсье?

Севинье. Как – что мсье?! Вы что, моего вопроса не понимаете?

Жозефа. Мсье тоже что надо. Естественно.

Севинье. Он тоже экстракласс?

Жозефа. Конечно. (Поправляясь.) Хотя держится так, что к нему не очень подступишься.

Севинье. Вы пишете, Морестан?

Морестан. Все пишу, господин следователь. Все!

Жозефа. Но никогда ни одного замечания. Я даже однажды ему сказала: «Не может быть, мсье, чтобы вы настолько были мною довольны!»

Севинье. И что он ответил?

Жозефа (делая вид, что не помнит). Не помню сейчас, что-то в своем духе, как они обычно говорят.

Короткая пауза.

Севинье (смотря в бумаги). У вас и Остоса выходные дни были в один и тот же день?

Жозефа. Нет, у меня был в среду, а у него – в четверг. Кому-то одному надо было оставаться.

Севинье. С начала вашей связи и примерно в течение года вы каждую среду ходили вечером в кино или на танцы.

Жозефа. О! Каждую среду!..

Севинье. Каждую среду. Одна или с подругой, но каждую среду.

Жозефа (агрессивно). А что, я не имею права, что ли?

Севинье. В сентябре Мигель Остос уехал в отпуск в Пиренеи. А вы остались в имении.

Жозефа. Точно.

Севинье. В октябре все вернулись в Париж. И с тех пор каждую среду вы проводили вечер у себя в комнате.

Жозефа. О! Каждую среду!..

Севинье. Каждую среду! Настолько, что даже Остос, несмотря на свою ревность, – я цитирую показания кухарки…

Жозефа (автоматически). Опять она за свое…

Севинье (читает). «Остос говорил Жозефе: „Проветрись, дорогая, а то стала как паровая котлета“.

Жозефа (смеясь). Опять кухонные словечки! Мигель даже не знал, что такие котлеты бывают!

Долгая пауза.

Севинье (смотрит на нее, неожиданно Морестану). Введите свидетеля Боревера.

Жозефа (в смятении). Как? Сюда придет мсье?

В соответствии с полученными указаниями Морестан приводит в порядок бумаги на столе, делая это с преувеличенным усердием; он оттягивает время.

Севинье (притворно равнодушно, мимоходом). У вас будет очная ставка. (Погружается в досье.)

Жозефа (ее смятение растет). Но при чем тут он?

Севинье. Ну! Что вы возитесь, Морестан!

Морестан (не торопясь). Сейчас, господин следователь.

Жозефа (инстинктивно бросается к окну посмотреть на себя, как в зеркало, почти в лихорадке). На кого я похожа! Нос блестит, под глазами круги, надзирательницы у нас отобрали все: и пудру, и помаду… (Как может, поправляет прическу.) Одна забрала даже мой розовенький шарфик, он мне так шел. Боялась, что ли, что я на нем повешусь, дрянь!

Жозефа (оборачивается и понимает, что все трое мужчин внимательно за ней следили). А!

Морестан выходит.

Севинье. Говорил я вам, что не пройдет и пяти минут, как я узнаю его имя!

Жозефа (не отвечая). Накину пальто. Меньше буду похожа на прислугу.

Адвокат Кардиналь помогает ей надеть пальто.

Спасибо. (К Севинье.) Господин следователь, я вас презираю, презираю всей душой. Этого я еще никому никогда не говорила!

Вихрем врывается Мари Доминик Боревер, несмотря на то, что Морестан пытается ей помешать. Она красива, изысканно одета. Жозефа не преувеличила ее достоинств.

Мари Доминик. Мы пришли, господин следователь!

Морестан (пытается ее урезонить). Мадам, я повторяю вам, что вас господин следователь пригласит позднее!

Мари Доминик. Вы его не так поняли!

Морестан. Прошу вас, мадам!

Кардиналь (пользуясь переполохом, говорит своей подзащитной полушепотом). Следователь идет на все, чтобы вам помочь! А вы его оскорбляете!

Жозефа (удивленно). Вы так считаете?

Кардиналь. Клянусь вам! Перед вашим приходом он почти мне в этом признался!

Севинье (бросает взгляд в его сторону). Хм!

Входит Боревер. Он, как и его жена, очень элегантен, выражается в высшей степени изысканно и даже вычурно. Но в этом нет нарочитости – его поведение естественно. Он породист, флегматичен, пресыщен.

Мари Доминик. Разумеется, господин следователь, вы будете допрашивать моего мужа в моем присутствии?

Севинье. Боюсь, что нет, мадам.

Мари Доминик. Что вы можете ему сказать такого, чего бы я не должна была слышать?

Севинье (холодно). Мадам, в этом кабинете вопросы задаю я. Приношу вам свои извинения, но прошу вас удалиться.

Мари Доминик (мужу). Вы слышите, Бенжамен?

Боревер. Слышу, моя дорогая.

Мари Доминик. И это вся ваша реакция?

Боревер. Полагаю, что господин следователь мог бы дать себе труд быть более любезным. Но, вероятно, подобные тонкости представляются ему излишними.

Жозефа (к Севинье, к которому она, начиная с этого момента, обращается доверительно). Потрясающе, а? Половину не понять из того, что он говорит.

Севинье (к Мари Доминик). Не волнуйтесь, мадам, я скоро и вас допрошу.

Мари Доминик (высокомерно). Вы меня допросите?

Севинье. И могу почти пообещать вам, что ваш муж не будет при этом присутствовать.

Мари Доминик. Сколько таинственности вокруг пустяка!

Севинье. Не такого уж пустяка, как вам представляется, мадам.

Мари Доминик (гневно). И это все из-за вас, Жозефа!

Жозефа (вяло). Вроде, так.

Мари Доминик (с горьким упреком). А я, Жозефа, так к вам хорошо относилась!

Жозефа. Я не виновата в том, в чем меня обвиняют!

Севинье (нетерпеливо). Морестан, проводите мадам Боревер.

Мари Доминик. Сколько времени, вы полагаете, мне придется ждать?

Севинье. Точно не знаю, мадам. Представьте себе, что вы у парикмахера, и кого-то приглашают без очереди.

Мари Доминик (в ярости). Справедливость! Пустой звук! (Выходит.)

Боревер. Могу я сесть? Безумно утомлен.

Севинье. Прошу вас. (Жозефе.) И вас тоже. (Бореверу.) Простите, но вначале – пустые формальности. Ваше имя, фамилия, род занятий?

Боревер. Боревер, Бенжамен, банкир, улица Фэзандери, сто двенадцать бис.

Жозефа (не обращая ни на кого внимания, Бореверу, с чувством). Мсье так похудели! Как вы похудели! (В течение всего действия она будет произносить слово «мсье» таким тоном, как будто она говорит «мой любимый».)

Боревер. Вы тоже неважно выглядите, моя бедная Жозефа.

Жозефа. Это потому, что в тюрьме у нас отбирают и пудру и помаду.

Боревер. А я – потому что у меня отобрали виски.

Жозефа. Мсье, наверно, расстроен! Мсье ведь так любит виски!

Боревер. Не могу с вами не согласиться, для меня это большое лишение.

Севинье (до этого очень внимательно за ним наблюдавший) Позвольте напомнить вам, что вы находитесь в кабинете следователя.

Боревер. Эта подробность не ускользнула от моего внимания.

Жозефа (Бореверу, указывая на Севинье). Вы увидите. Он хороший. (Делает дружеский жест рукой в сторону Севинье.)

Севинье (ошеломлен, ищет форму вопроса). Ну, мсье Боревер… не можете ли вы мне рассказать… хм… то есть объяснить?

Боревер (покровительственно). Не смущайтесь, я человек простой.

Севинье (разгневанно). Уверен. Вы давно в браке?

Боревер (неопределенно). Кажется, да.

Жозефа (уточняя). Два года и два месяца.

Боревер (удивленно). Всего лишь?

Севинье (сардонически). Для вас, видно, время долго тянулось.

Боревер. С Мари Доминик мы дружили с детства. У меня такое ощущение, словно я женился на ней в третьем классе.

Севинье. Нельзя возлагать большие надежды на детскую дружбу.

Боревер (бесстрастно). Кто может, пусть возлагает.

Севинье (внезапно). Знаете ли вы, почему Жозефа Лан-тене начиная с октября месяца каждую среду оставалась вечером в своей комнате?

Жозефа и Боревер обмениваются взглядами; это замечают все присутствующие.

Жозефа (кивая на Севинье). Можете все говорить. Господин следователь все понимает.

Боревер (бросив на Жозефу холодный взгляд). Мы предоставляем нашим служащим полную свободу располагать временем своего еженедельного выходного дня по собственному усмотрению.

Севинье. Вы не можете выражаться проще?

Боревер. Хотел бы. Но не умею. (Берет из золотой коробочки пастилку.)

Жозефа (восхищенно). Мсье всегда должен был повторять свои распоряжения по два-три раза, чтобы мы их поняли!

Севинье. Проживал ли в особняке на улице Фэзандери еще какой-нибудь мужчина кроме вас и покойного?

Боревер. Нет. (С иронией.) Этот ответ достаточно прост?

Севинье. Тем не менее мы убеждены, что у Жозефы был еще один любовник.

Боревер (с притворным упреком). О! Жозефа!

Жозефа закрывает лицо руками, чтобы не было видно, как она прыскает от смеха.

Севинье. И этот любовник – не кто иной, как вы!

Пауза.

Боревер. Что прикажете отвечать?

Севинье. Правду.

Боревер. Я был бы в отчаянии, если бы моя жена была поставлена об этом в известность.

Севинье. Надеюсь, что в этом не будет необходимости.

Боревер (решаясь). Что же! Тогда признаюсь!

Жозефа (в восторге, Кардиналю). Он сказал! Он сказал! Спасибо, мсье.

Севинье. Записали, Морестан?

Морестан. Даже подчеркнул, господин следователь!

Севинье. Где и когда это началось?

Боревер (решив, что после признания надо говорить откровенно). Началось в имении, в Отриве, в сентябре прошлого года.

Севинье. Очень интересно.

Жозефа (весело). Спасибо, господин следователь.

Боревер. Не будем преувеличивать. В сентябре в Отриве смертельная тоска. Мари Доминик – моя жена – как амазонка скачет по долам и весям в сопровождении моего друга мсье д'Азерга.

Севинье (как бы мимоходом). Кто он, этот д'Азерг?

Боревер. Бедный малый, еще и прихрамывает, но наездник превосходный. Д'Азерг жил у меня – скажем прямо – из милости.

Севинье. Понимаю.

Боревер. А со мной, представьте себе, целый день была рядом эта восхитительная птичка…

Жозефа (следователю). Вы знаете, что такое женская интуиция?

Севинье. Да.

Жозефа. Вот это у меня есть. Я сразу поняла, что нравлюсь.

Боревер (как бы призывая всех мужчин разделить его мнение). Вы все знаете. Мужчина гонится за женщиной до тех пор, пока она его не поймает. Что мне еще добавить? Благоприятные обстоятельства, мягкая травка…

Жозефа (поправляя). Это было в библиотеке.

Боревер. На мое счастье или нет – это уж как сочтете, – в этот день она натирала паркет в библиотеке, восемнадцать метров на шестнадцать. И так хорошо натерла, что поскользнулась.

Морестан (сквозь зубы). Естественно.

Боревер. Должен довести до вашего сведения, господа, что она почти всегда носит платье на голое тело…

Жозефа. Они уже в курсе!

Боревер (очень удивленно). А! (К Севинье, язвительно.) Следствие ведется очень досконально.

Севинье. И вы не так уж недоступно держитесь, как нам говорила героиня вашего романа!

Боревер (искренне). Какая героиня?

Жозефа (ласково). Я, мсье.

Боревер. Да, и в самом деле, у меня с тобой был роман!

Жозефа (живо). Это только для правосудия.

Боревер. Смешно и странно, но это факт.

Севинье. Факт.

Боревер. Она просто была… мой полевой цветочек!

Жозефа. Ну уж нет! Полевые цветы не пахнут и скоро вянут.

Севинье. Вы переписывались с Жозефой Лантене?

Боревер (насмешливо). Я? Никогда!

Жозефа (ранена в душу). О!

Севинье. Инспектор Кола обнаружил в ее комнате одно из ваших писем.

Боревер. Не может быть!

Севинье (жестом фокусника достает письмо из папки). Вот!

Жозефа (доверчиво). Но вы мне его после отдадите?

Севинье. Вот что вы ей писали: «Жозефочка, я вернусь в субботу. Будь готова. Боревер».

Боревер. Ничего компрометирующего.

Жозефа (вздыхая). Нет.

Боревер (шутливо). Хотя справедливость требует признать, что «будь готова» допускает различные толкования.

Жозефа (следователю). Он уезжал на две недели в Париж и оттуда мне написал.

Севинье. Что вам не сидится!

Жозефа (Бореверу). Как я была счастлива! Как счастлива! Два дня мне даже казалось, что я влюблена в почтальона!

Севинье (Кардиналю). Мэтр, я бы не возражал, если бы вы попросили вашу подопечную быть посдержанней!

Кардиналь (Жозефе). Прошу вас. В ваших же интересах.

Жозефа (вполголоса, но рассчитывая, что Севинье услышит). Молчу, молчу. Но наш следователь просто прелесть.

Морестан (бормочет). Скоро следователей будут набирать на конкурсах красоты.

Севинье (Бореверу, который грызет вторую пастилку). И вы вернулись в субботу?

Боревер. Вернулся.

Севинье. И, естественно, в тот же вечер…

Жозефа (с чарующей улыбкой). Я была готова.

Боревер. Мари Доминик предпочла остаться в Париже.

Жозефа (Бореверу, внезапно очень серьезно). Те четыре дня, что вы мне подарили, я их никогда не забуду.

Боревер (эта пылкость начинает его утомлять). Забудете, забудете!

Жозефа. Никогда! Бог свидетель, я старалась.

Севинье смотрит на нее. Пауза.

Севинье. Ас тех пор как часто вы встречались?

Боревер (небрежно). Эта девушка привязывает к себе больше, чем может показаться на первый взгляд.

Жозефа (следователю, весело). Но иногда я такой стервой бываю. (Бореверу.) Простите, мсье.

Боревер. Не за что. Она ревнива, как все необразованные женщины. Но это, возможно, и потому, что она меня очень любит.

Жозефа (следователю). Как только с ним случалась какая-нибудь неприятность, мсье поднимался ко мне.

Севинье (Бореверу.) И часто поднимались?

Жозефа. Каждый день.

Севинье (стараясь все-таки говорить с Боревером). А Остос?

Боревер. Ну и что, Остос?

Севинье. Он вам не мешал?

Боревер. Ни в коей мере. Я посылал его на другой конец Парижа получать до востребования надушенные письма, которые я сам себе писал.

Жозефа (следователю). Мсье посылал его даже и в другие города. Несколько раз.

Боревер. Он очень сочувствовал мне, что я влюблен и постоянно жду писем. Полный кретин.

Севинье (быстро). Вы его недолюбливали?

Боревер. Терпеть не мог.

Севинье. А! А! До или после?

Боревep (искренне не понимая). Простите?

Жозефа. Господин следователь спрашивает: «До меня или после?»

Боревер. О! Задолго – до.

Жозефа. Этого я и боялась.

Боревер. Во-первых, он был на голову выше меня. И голова была красивая, хоть и грубая, но – настоящего мужчины. В нем это чувствовалось. Ко всему еще настолько неразговорчив, что почти нем. А нагл так, что перед ним теряешься. Шляпу снимал только перед дамами. Я давно хотел от него отделаться.

Севинье (намеренно повторяет). Отделаться от него? Боревер. Дав ему расчет. Но при мысли, что он может увезти с собой Жозефу, не решался.

Жозефа (Кардиналю). Мсье любит меня гораздо больше, чем думает!

Кардиналь. Тихо!

Севинье (атакуя). Вы первый оказались на месте преступления?

Боревер (вздрогнув от неожиданности). Кажется, да.

Севинье. Вам кажется? Вы не уверены?

Боpeвep (взяв себя в руки). Уверен. Моя жена вошла потом.

Севинье. И что вы увидели?

Боревер. Увидел Жозефу на полу у кровати в обмороке и – нужно ли добавлять – абсолютно голую.

Жозефа. Мне очень стыдно.

Боpeвep (беспристрастно). Впрочем, восхитительно прекрасную.

Жозефа. Мсье очень любезен.

Боревер. Прежде всего я занялся ею.

Севинье. Не сомневаюсь.

Боревер. Но я тут же успокоился. Грудь ее равномерно вздымалась.

Жозефа. Это у меня самое красивое!

Боревер. Тогда я подошел к Остосу.

Севинье. Который лежал…

Боревер…в глубине комнаты, ничком.

Севинье. И он что-то говорил?

Боревер. Да.

Севинье. И вы все разобрали, что он говорил?

Боревер. Разобрал.

Севинье. Значит, он говорил не с трудом?

Боревер. Боюсь, что не смогу взять на себя подобного утверждения.

Севинье (сгорая от нетерпения). А что вы на себя взять не боитесь?

Боpeвep (делая вид, что не заметил укола). Он произнес только одну фразу. Но повторил ее несколько раз. Вот почему я ее прекрасно понял.

Севинье. Не будете ли вы так любезны повторить мне эту фразу.

Короткая пауза.

Боpeвep (сухо). Нет.

Севинье. Почему?

Жозефа. Но я же здесь! За кого вы его принимаете?

Боревер (Жозефе). Благодарю вас за то, что вы меня поняли.

Жозефа (следователю с вызовом). Можно спать со своей прислугой и иметь великодушное сердце!

Севинье (повелительно). Мсье Боревер, прошу вас повторить нам эту фразу.

Жозефа. Я вам ее повторю, я! Мигель все время твердил: «Жозефа, зачем ты это сделала?» Он думал, что я его убила, чтобы спасти мсье. О! Я бы на это пошла!

Кардиналь. Да замолчите вы наконец! (Извиняясь.) Простите, господин следователь!

Севинье (не обращая внимания на инцидент). Жозефа Лантене, вы слышали, как умирающий произносил эту фразу?

Жозефа. Нет. Я повторяю то, что вы мне сказали.

Севинье. А я повторяю то, что сказал мсье Боревер.

Жозефа. А!

Севинье (Бореверу). Потому что в конечном счете вы – единственный, кто слышал это обвинение.

Боревер (стараясь выиграть время). Простите, я вас, кажется, не совсем понял.

Севинье. Ваша жена вошла, когда Мигель уже замолчал?

Боревер. Не знаю. Кажется, да.

Севинье. Что я и говорил: только вы один и слышали эти слова.

Боревер. Возможно.

Севинье. Следовательно, вы могли бы и не ставить нас об этом в известность.

Короткая пауза.

Боревер. Действительно.

Жозефа (стремясь помочь Бореверу). Но это же правда, он ведь правду говорил.

Севинье. Не понимаю вашей позиции. Вы – единственный, кто слышал слова, которые могут погубить вашу любовницу…

Жозефа. Ничто меня не может погубить, я невиновна.

Севинье… и вы спешите сообщить о них инспектору Кола?

Боревер. Я не «спешил». Вы упрекаете меня в том, что я оказываю содействие следствию?

Севинье. Я удивляюсь, что вы обвиняете девушку, которую вы любите…

Жозефа (перебивая). Мсье правильно делает. Он знает, что мне нечего бояться.

Севинье…причем обвиняете совершенно произвольно, на основе не поддающихся проверке слов умирающего.

Боревер. Мне не нравится ваша формулировка «не поддающихся проверке».

Севинье. Глубоко сожалею, но я не знаю, как иначе можно было бы квалифицировать заявление, которое нельзя проверить.

Боревер. Скажите уж сразу, что я их выдумал!

Севинье. Боюсь, что не смогу взять на себя подобного утверждения.

Боревер (передразнивая Севинье). А что вы на себя взять не боитесь?

Севинье. Что вы могли их выдумать.

Жозефа. Ну нет!.. Что он говорит?! Что он говорит?!

Боревер (угрожая). Знаете ли вы, с кем вы разговариваете?

Севинье. И еще я не боюсь взять на себя утверждение, что обморок обвиняемой и отсутствие вашей жены позволяют вам приписать Остосу именно те слова, которые вам могут быть выгодны.

Боревер (резко обрывая). Выгодны? Мне нужно было приписать Остосу слова, которые мне – выгодны?

Жозефа (следователю). Ну, я вам это припомню!

Севинье. Именно, и очень выгодны! Потому что уже за несколько дней до развязки Мигель Остос стал вас подозревать.

Боревер. Нет!

Жозефа. Да! Но мсье не знал!

Боревер. Я не знал.

Севинье. Вы меня удивляете. На этот счет я имею показания Марты Эрбо. (Свойственным ему жестом фокусника вытаскивает бумагу из досье.)

Жозефа. Опять кухня!

Севинье. За несколько дней до преступления она советовала вам порвать с Жозефой Лантене.

Жозефа. Ох! Ну куда она лезла!

Севинье. Вы ответили ей словами, в принципе несколько несвойственными вашей манере выражения. (Читает). «Моя добрая Марта, о чем вы говорите? Она во мне сидит».

Жозефа (Бореверу). Почему вы этих слов мне никогда не говорили?

Боревер (пожимая плечами). С какой стати я должен был делиться с кухаркой такими сокровенными мыслями?

Севинье. Она застала вас вместе…

Жозефа. О! Мерзавка!

Севинье…и вы ей платили за молчание пятьдесят тысяч франков в месяц.

Жозефа. На мне она зарабатывала пятьдесят тысяч франков?! На мне! Мне сейчас плохо будет!

Севинье. Впрочем, она не зря их получала. Она посоветовала вам не просто так, а привела причину. (Читает.) «Мсье должен остерегаться Мигеля».

Боревер (бесстрастно). Не припоминаю.

Севинье. Не припоминаете?

Жозефа (как будто ее прорвало). Что значит память! Меня, например, она так подводит! Правда, последнее время лучше. Теперь я вспоминаю, когда что-то забываю. Если только могу вспомнить, что именно забыла! (Останавливается под осуждающими взглядами Кардиналя, Морестана и Севинье.)

Севинье (Бореверу, после короткой паузы). Как вы относитесь к тому, что обвиняемая сама вас защищает? Вам это нравится?

Боревер (с силой). Да. Я ее обвиняю, а она меня защищает. Я нахожу это возвышенно-прекрасным. Благодарю вас, Жозефа.

Жозефа. Не за что, мсье, не за что.

Севинье. Значит, вы не припоминаете, что Марта Эрбо вас предостерегала?

Боревер. Совсем не припоминаю.

Севинье. И, следовательно, вы не можете вспомнить слова, которыми вы ей ответили. (Читает показания.) «Побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто попадает первым». Боревер. Следовательно – нет!

Севинье. Ни то, что вы прибавили? «Наваха, конечно, оружие страшное, но револьвер – вернее».

Боревер. Это шутовство какое-то!

Жозефа (начинает волноваться). Вы знаете… всем известно, что кухарка целый день у плиты… и от жара ей кровь приливает к голове. Марте вполне могло все это показаться. Ведь свидетелей-то тоже не было!

Севинье (грубо, Жозефе). Еще слово, и я вас удалю!

Боревер. Тем не менее свидетелей таки не было!

Севинье. Но не всегда вам так везло. Ваш разговор с господином Гильомом Ансенисом, например, слышали многие.

Боревер. Ах, мерзавец!

Севинье. В добрый час! Вот вы и заговорили как все люди.

Боревер. Вы вызывали Ансениса?

Севинье. Он пришел к нам по собственной инициативе. (Вынимает бумагу из досье.)

Жозефа. Ансенис, это тот, у которого такие холодные руки?

Севинье. Накануне ссоры с ним, вечером в клубе Вольнэ вы признались ему, что обожаете некую Жожо.

Жозефа. О! Жожо!..

Севинье. Вы не сочли нужным информировать его, что Жожо – ваша горничная. Но вы уверяли его, что чтобыее сохранить… (Читает.) «Вы пойдете на любую глупость, пойдете на все…». Даже на развод. Даже на преступление.

Жозефа (вне себя от радости). Господин следователь, дайте я его расцелую!

Севинье (наклоняется к Бореверу, отталкивая Жозефу). Вы говорили очень громко. Поэтому и бармен и господин Тюрмер, которых пригласил господин Ансенис, подтвердили его показания. (Жестом фокусника извлекает два листа из досье.) На этот раз вам память не изменяет?

Боревер. Что-то припоминаю.

Севинье. А теперь – вы знаете, почему вы первый оказались на месте преступления?

Боревер. Признаюсь, нет.

Севинье. Потому что вы приняли все меры. Потому что, в соответствии с вашей излюбленной тактикой, вы отослали Марту Эрбо на другой конец Парижа.

Боревер. Это был ее выходной день.

Севинье. Вы заплатили ей за то, чтобы она в этот день ушла из дома.

Жозефа (с отвращением). Ей платили даже за то, чтобы она не работала!

Севинье. Вы ей заплатили за то, чтобы она осталась ночевать у своей подруги в Аньере. Заплатили за то, чтобы она не вернулась в дом до девяти утра. Заплатили за все, чтобы быть первым на месте преступления.

Боревер. Марта Эрбо и это мне инкриминирует?

Севинье…и еще многое другое, что вы, естественно, будете отрицать. Например, то, что накануне преступления… (Читает.) «Мсье мне сказал странным голосом: „Не могу вынести, что Мигель и она…“

Боревер. Но это ложь! Ложь!

Жозефа. Мсье это очень хорошо выносил!

Боревер. Почему это ничтожество, которое я озолотил, из кожи вон лезет, чтобы погубить меня?

Жозефа (обращаясь к нему на «ты» первый раз в жизни). Кто-то ей заплатил. И больше, чем ты.

Севинье (смотрит на Жозефу, резко поворачиваясь к ней). Жозефа Лантене, вы ответили на много вопросов, но больше всего на те, которые вам не задавали.

Жозефа. Это невольно. Как бы я хотела, чтобы мне нечего было сказать! Потому что только тогда можно быть полностью уверенной, что не скажешь ничего во вред.

Севинье. Но один из моих вопросов вы оставили без ответа.

Жозефа. Что вы говорите?!

Севинье. Вы даже нагнулись, чтобы я не разглядел вашего лица.

Жозефа. Что? Что?

Севинье. Этот вопрос я задаю вам снова. В этот вечер к вам никто, кроме Мигеля Остоса, не приходил?

Жозефа (с глубокой усталостью). Я вас не понимаю. В моей голове не умещается все то, что вы хотите в нее вложить.

Севинье. Кроме Мигеля Остоса кто-нибудь у вас был в тот вечер?

Жозефа (встает). Отведите меня в тюрьму.

Боревер. Отвечайте, Жозефа.

Жозефа (инстинктивно). Мсье с ума сошел! (Извиняясь.) Ох! Простите!

Боревер. Я был с Жозефой с восьми до десяти часов.

Жозефа (честно). Это было чудесно!

Боревер. Удовлетворены?

Севинье (небрежно). Очень интересно.

Боревер. Я предоставляю вам еще одну улику против меня.

Севинье (преувеличенно галантно). Прошу вас.

Боревер. Первоначально Жозефа и я договорились встретиться в одиннадцать часов.

Севинье…то есть, в тот час, когда был убит Остос.

Боревер. Да.

Севинье. Ах, та-а-ак!

Морестан (на которого за последнее время никто не обращал внимания). Будьте спокойны, господин следователь, я все записываю.

Боревер. Но моя жена позвонила около восьми и сказала, что остается ужинать у подруги. Тогда мы подумали: «Чего ждать одиннадцати?»

Жозефа. Поставьте себя на наше место!

Боревер. Тем более что в этот вечер Жозефа была особенно соблазнительна.

Жозефа (погруженная в воспоминания). Это была сказка! (Садится.)

Севинье. Пойдем дальше! (Бореверу, с ноткой недоверия.) И в десять часов вы спустились к себе?

Боревер. Я догадываюсь, о чем вы думаете. Никто не сможет подтвердить, что Жозефа была раздета не мною и что Остос не застал нас вдвоем.

Севинье. Никто. Куда вы послали Остоса?

Боревер. В Лион, отвезти мою сестру.

Севинье (достает бумагу своим жестом фокусника). Инспектор Кола это подтверждает. (Кладет листок назад в досье.)

Боревер. По моим расчетам, даже очень опытный шофер не мог вернуться раньше полуночи.

Севинье. Значит, Остос летел к своей смерти со средней скоростью свыше ста километров в час.

Боревер (сардонически). Прекрасно представляю себе, какую версию вы мне сейчас предложите: мы с Жозефой забываем о времени. Остос застает нас. Он решает меня убить. Я стреляю. Законная самооборона.

Севинье. Ничего я вам не буду предлагать. Я вас слушаю. Вы и без подсказок хорошо говорите.

Боревер (с силой). Так вот! Он нас не застал! И я его не убил.

Севинье (мягко). Я вас и не обвиняю.

Боревер (в высшей степени возбуждения). Я его не убил! Это правда. И правда то, что она во мне сидит. Я не выдержал и рассказал об этом своему старому другу. И, может быть, даже и кухарке.

Морестан (повторяет, записывая). «Может быть, даже…».

Боревер (подойдя вплотную к Жозефе и глядя ей прямо в глаза). Я ее безумно желал, я был с ней и по-прежнему хочу ее.

Жозефа (удивленно). Как? Здесь?

Боревер (волнение его все растет). Во мне говорит животный инстинкт. У этой девочки такое тело!.. (С гордостью.) Вы не можете себе представить!

Севинье. Можем! Можем!

Боревер (сухо). Нет. Очень жаль, но нет.

Севинье. Неужели?

Боревер. Она колдунья. Вы не знаете, что значит сгорать от желания.

Жозефа (весело). А может быть, и знает.

Боревер. Задыхаться. Зависеть от взгляда и улыбки. Вы не знаете, что значит, когда постоянно мучительно ноет в затылке. До нее я тоже не знал.

Жозефа (смиренно). Простите меня.

Боревер. Но убить ради нее? Чтобы я убил? Я не люблю ее, вы понимаете. Она для меня ничего не значит, кроме того, что она мне необходима!

Жозефа (смертельно бледная, подтверждает). Мсье меня совсем не любит.

Боревер. Я даже и на развод бы никогда не пошел, что бы там ни думал Гильом Ансенис. И не из-за миллионов моей жены! Но жить с Жозефой! Между сценами ревности и гнетущим молчанием!

Жозефа. Мсье прав. Это Мигель меня любил.

Боревер. И если бы я кого-нибудь убил, то в первую очередь ее. Чтобы освободиться от нее! Чтобы стать тем, кем был прежде!

Жозефа (внезапно с глубоким горем, Бореверу). Но как бы ты горевал! Ты еще не понимаешь, как ты будешь горевать без меня. Как ты будешь без меня страдать… у вас ничего нет от головной боли?

Кардиналь. У меня есть. (Дает ей таблетку.)

Морестан суетится и подает ей стакан и графин, которые стояли на столике позади него.

Я вам сочувствую! Какое ужасное испытание!

Жозефа. Судьба иногда такое делает с людьми! (Пристально смотрит на Боревера, который почти лежит на письменном столе следователя, не смея поднять глаз. Держа стакан в руке.) У меня голова раскалывается! (Иронизируя над собой.) Вот ведь как: вам разбивают сердце, а раскалывается – голова! (Медленно пьет.)

Кардиналь и Морестан сочувственно смотрят не нее. Боревер недвижим.

Звонит телефон.

Севинье. Алло! (Внезапно подтягиваясь.) Да, господин прокурор. Но, господин прокурор… Да, я действительно предполагаю выдвинуть новое обвинение по делу Остоса. (Подчеркивая свою просьбу.) Да, я действительно просил у Ардуэна машину на четыре часа. Думаю произвести обыск. (С силой.) Но тем не менее мне кажется, что… (Покорно, смиряясь.) Простите, господин прокурор, больше не буду вас перебивать! (Покорно слушает.)

Жозефа (медленно запивает таблетку водой, не сводя глаз с Боревера. Затем спокойно ставит на стол пустой стакан и наклоняется к любовнику, все это время сидевшему без движения, почти шепотом). Страх – это некрасиво! А как вам было страшно! (Голос ее постепенно повышается, доходя до крика.) Я чувствовала, что вы дрожите всем телом. Вы правы: все, что между нами было, – чисто физическое. Поэтому я физически чувствовала, как вы дрожите, мсье! Но не от страсти!

Севинье. Я вас слушаю, господин прокурор!

Кардиналь. Не поддавайтесь!

Жозефа. И это неправда, что вам было стыдно за меня. (Яростно.) Вы боялись, боялись, боялись… Вы страдали, когда втаптывали меня в грязь, но вы не могли иначе.

Боревер (не поднимая головы). Да, страдал.

Жозефа (передразнивая Боревера). «Я ее не люблю». «Если бы я кого-нибудь и убил, то только ее, чтобы освободиться». (С сарказмом.) В ту осень вы другое говорили. (Яростно.) Лжец!

Севинье. Вот именно, господин прокурор!

Жозефа (как бы жалея себя). Подумать только, когда вы мне говорили о вашей великой любви, вы мне казались смешным и даже глуповатым!

Кардиналь. Успокойтесь!

Жозефа. А дура-то – я! Я верила вашим предательским поцелуям!

Кардиналь. Вы напрасно себя мучите!

Севинье. Да, я так считаю, господин прокурор.

Жозефа (яростно). И еще туда же со своим нытьем в затылке! У него от меня в затылке ныло! А?! Дальше уж ехать некуда!

Кардиналь (Бореверу). Мсье, неужели в вас ничто не дрогнет?

Боре вер неподвижен.

Жозефа. Тогда, мсье, прошу прощения. За все, и за затылок особенно. Простите мне мои грехи. И мои заслуги. (Кричит). И особенно то, что я вам так нравилась!

Севинье. Потише, пожалуйста. Ничего не слышно. Простите, господин прокурор! Я прекрасно отдаю себе отчет в том, кто такие Бореверы. Я знаю, что его положение не позволяет мне предъявлять ему обвинение только на основании подозрения, однако… Мне тем не менее кажется… Хорошо, господин прокурор. Приложу все усилия, господин прокурор. (Кладет трубку.)

Жозефа. Он не может быть убийцей. Поверьте мне.

Севинье. Да разве я этого хочу?

Жозефа. Когда он сказал мсье Гильому, что ради меня пошел бы на преступление, он, наверное, уже допивал бутылку виски…

Севинье. In vino Veritas. Истина в вине.

Жозефа. Возможно. Потому что он меня не любит. И никогда не любил.

Боревер. Раз вы сами так считаете…

Жозефа. Клянусь! Тюрьмой, в которую меня посадят!

Севинье. Меня очень бы устроило, если бы я смог вам поверить.

Жозефа. В Эсполетте говорят: «они – как те кобылы, что мирно живут только в разных стойлах». Это про нас с ним.

Боревер (шокирован). Что за сравнение!

Жозефа (с силой). Вот свою жену – да, ее он любил.

Севинье (недоверчиво). Это что-то новое.

Боревер (с достоинством). Я обожаю свою жену.

Жозефа. Мсье очень долго убеждал меня, что он и мадам живут как брат и сестра. Это такая же ложь, как и все остальное.

Боревер. Что?

Жозефа. Я очень старалась в это верить. Но он для нее был таким же братцем, как Мигель для меня…

Боревер. Что? что?

Жозефа. Да вот, например, хотя бы за день до убийства, часа в два ночи я стояла у окна. Мсье и мадам вышли из такси. И прямо на тротуаре, как будто нельзя к себе подняться, они целовались, да так, что оторваться не могли. Женатые люди!

Боревер. Во вторник?

Жозефа. Да, во вторник!

Боревер. Но это был не я!

Всеобщее оцепенение.

Жозефа. Я вас прекрасно узнала. На мадам было ее серое вечернее платье.

Боревер. Но мужчина? Он вошел в дом?

Жозефа. Какой мужчина?

Боревер. Ну, я. Словом, тот, кого вы приняли за меня.

Жозефа. Не знаю. Мне стало противно смотреть на ваши поцелуи, и я захлопнула окно.

Боревер. Во вторник? За день до убийства? Вы точно помните?

Жозефа. Еще бы! Особенно потому, что на следующее утро вас не могли добудиться, так вы устали за ночь.

Боревер. Я играл всю ночь в покер.

Жозефа. Так кто же это был?

Боревер. Мари Доминик? Не может быть!

Жозефа (с еще большей убежденностью, чем он). Не может быть!

Боревер. Однако я кое-что начинаю понимать… А! Шлюха! О, но тогда я вам все скажу…

Севинье. А вы разве не все сказали?

Боревер. И предупреждаю, что преподнесу вам немало сюрпризов.

Севинье (строго). Пишите, Морестан!

Морестан. Простите, господин следователь, я так увлекся! (Лихорадочно пишет.)

Жозефа (искренне возмущенная). И такому мужчине изменила жена! Она смогла изменить такому мужчине! Она посмела изменить такому мужчине! Ох! (Прыскает от смеха, потом заливается громким хохотом.)

Занавес

АКТ ТРЕТИЙ

В тот же вечер, между пятью и шестью часами. Севинье и Лабланш ходят по комнате в разных направлениях, садятся, встают. Морестан сидит за своим письменным столом.

Лабланш (насмешливо, свысока). Итак, мы, кажется, еще раз сменили объект обвинения?

Севинье (ледяным тоном). Не вижу, что вы находите в этом забавного.

Лабланш. По два обвиняемых на дню! Дорогой мой, за вами не угонишься! Теперь ваш выбор падает на мадам Боревер?

Севинье. С вашего разрешения!

Лабланш. Ну бросьте!

Севинье. Мне совсем не до смеха!

Лабланш. А мне так – наоборот! Когда я уходил от вас три часа тому назад, вы были убеждены в виновности ее мужа.

Севинье. Я столкнулся с новым фактом.

Лабланш (поддразнивая). Новые факты – ваше сильное место.

Севинье. Муж открыл, что жена ему изменяет.

Лабланш. Но в этом-то что нового! (Хохочет.)

Севинье. Настолько много нового – все для него перевернулось! Раньше он и не подозревал, а теперь – в бешенстве. И начинает давать обличающие показания.

Лабланш (легко, как бы не придавая этому значения). Ох, и мстительны обманутые мужья!

Севинье. Зачитайте, Морестан!

Морестан (читает бесстрастным тоном). «А, шлюха!» (Ла-бланшу.) Простите, пожалуйста! Это не я, я читаю!

Лабланш (удивленно). Он сказал «шлюха»?

Mорестан (продолжая чтение таким же бесстрастным голосом). Сказал. И далее: «Ну, теперь я вам все расскажу». Вопрос: «Так, значит, вы нам не все рассказали?» Ответ: «И предупреждаю, что преподнесу вам немало сюрпризов».

Лабланш. Может быть, сразу и перейдем к сюрпризам?

Севинье. Не беспокойтесь, они начались без паузы. Морестан, продолжайте! (Подает ему знак продолжать.)

Морестан (читает). «Первым на месте преступления оказался не я, а моя жена».

Лабланш. Что? что?

Севинье (настал его черед насмехаться). Ну, как сюрприз?

Морестан (читая). «На ней, как вы знаете, было красное вечернее платье. Но хочу обратить ваше внимание на тот важный факт, что она была в перчатках».

Лабланш. О! О!

Севинье. Элементарная предосторожность!

Морестан (читая). Вопрос: «Почему вы не говорили о перчатках на первом допросе?» Ответ: «Тогда у меня еще не было рогов!» Вопрос: «Что делала ваша жена, когда вы вошли?» Ответ: «Она склонилась над Жозефой. Раньше я ведь ей верил. И поверил тому, что она сказала, что Жозефа убила своего любовника. Но теперь я вспоминаю свое первое впечатление – мне показалось, что она вкладывает ей в руку револьвер. Револьвер, на котором она, в перчатках, не оставила следов».

Севинье. Ваша правда, обманутые мужья мстительны! (Знак Морестану).

Морестан (читает). Вопрос: «Вы обвиняете вашу жену в убийстве Остоса?» Ответ: «Со всей ответственностью».

Лабланш. Но это безумие!

Морестан (читает, не обращая внимания на Лабланша). Вопрос: «В чем же причина убийства Остоса вашей женой?» Ответ: «Причины не было».

Лабланш. Вот видите, «не было»!

Севинье (уверенный в себе). Морестан! (Дает знак продолжать.)

Морестан. «Причины не было. Она хотела убить не его, а меня».

Севинье. Милейшие люди, ваши Бореверы!

Лабланш (живо). С какой стати они – «мои Бореверы»?

Морестан (продолжая чтение). «В тот день, днем я договорился с Жозефой, что мы встретимся вечером, в одиннадцать часов. Когда мы уславливались, я думал, что моя жена у себя в гостиной, на втором этаже. Я ничего не подозревал, тем более что она спустилась лишь минут через пятнадцать, и в самом радужном настроении. Так вот! Мне уже тогда надо было остерегаться. Она все слышала! Клянусь, слышала!»

Лабланш (который видит в этом для себя одни неприятности). Какую яму они себе роют!

Севинье. Чувствуете, да?

Морестан. «Моя жена убила Остоса, потому что приняла его за меня. Вот!» Вопрос: «Тем не менее, даже по вашим собственным словам, Остос был на целую голову выше вас. Как ваша жена смогла перепутать?»

Лабланш (к Севинье). Прекрасный вопрос.

Севинье. Спасибо.

Морестан. Ответ: «Его погубили испанские предрассудки. В комнате была полная темнота. Мари Доминик целилась в смутную тень в глубине комнаты. Если бы у Остоса были такие же вкусы, как у меня, он остался бы жив. Потому что я, знаете ли, люблю видеть, что делаю. Я всегда зажигаю свет». (Извиняясь.) Простите, пожалуйста, я ведь только читаю.

Лабланш (озабоченно). Продолжайте, пожалуйста.

Морестан (читая). «Она выстрелила, чтобы стать вдовой. Чтобы выйти замуж за своего любовника. Но только вот выстрелила не по той мишени. Представляю, какое у нее было лицо, когда она узнала Остоса!»

Короткая пауза.

Лабланш (размышляя). Кое-что в этой версии меня не удовлетворяет. Даже удивляет. Почему он раньше показал, что первым вошел в комнату?

Севинье. Минуту терпения! (Знак Морестану.)

Морестан (читая). Вопрос: «Почему раньше вы показали, что первым вошли в комнату?» Ответ: «Я был в полной растерянности. Она уверяла меня, что это единственный выход. Она повторяла мне без остановки: „Решайся! Жозефа сейчас придет в себя!“ Я ведь ей полностью доверял. Повторяю вам, я тогда еще не знал о ее измене».

Короткая пауза.

Севинье. Представляете себе это страшное совещание, этот ужасный военный совет – перед трупом жертвы и Жозефой без чувств.

Лабланш. Ее вы потом допросили?

Севинье. Естественно!

Лабланш. Отдельно? Без Боревера?

Севинье. За кого вы меня принимаете?

Лабланш. Я спрашиваю, потому что вы не всегда придерживаетесь положенных правил! Признает ли она, что изменила мужу?

Севинье. Яростно отрицает.

Лабланш. А он сказал вам, кто ее сообщник?

Севинье. Нет.

Лабланш. Вот и рушится ваше обвинение! Нет движущей причины!

Севинье. Жозефа Лантене утверждает категорически…

Лабланш. О! Ваша Жозефа!.. Вы в нее влюбились – или мне кажется?

Севинье. Если бы вы слышали, что говорила мадам Боревер, вы бы очень усомнились в ее добродетелях.

Лабланш. Не знаю.

Севинье. Это сильный противник. Она в сто раз сильнее мужа…

Лабланш. И прежде всего очень, очень хороша.

Севинье…и знает это. Во время допроса все время подкрашивалась, а мне говорила: «Простите меня, но я бы красилась, даже если бы мой любимый мужчина был слепым от рождения».

Лабланш. Очаровательно!

Севинье. Это был просто шквал обаяния и веселости… до той минуты, пока я ей не задал одного вопроса.

Морестан (читает). Вопрос: «В тот вечер у вас на руках были перчатки?»

Севинье. Воцарилась мертвая тишина.

Морестан. Я пометил: «тишина». Ответ: «Почему вы меня об этом спрашиваете?» Вопрос: «Когда вы вошли в комнату, они еще были у вас на руках?» Ответ: «Не знаю, возможно. Я возвращалась из гостей, когда услышала выстрел. Возможно, я не успела их снять».

Лабланш. Великолепный ответ.

Севинье. Тем более великолепный, что она добавила: «Да нет, я уверена, я была в перчатках и даже об этом говорила инспектору Кола на первом допросе».

Лабланш. Вот видите!

Севинье. Но с этой самой минуты она уже стала совершенно другой. Куда исчезла оживленность! Косметическую сумочку она мигом захлопнула. Она поняла, что муж ее раскололся.

Лабланш (с сомнением). О-о-о!

Севинье (улыбаясь). Я со своей стороны приложил все усилия, чтобы утвердить ее в этой мысли. Я был неловок до неприличия. То я говорил слишком много, то слишком мало. Фраз своих не кончал. Останавливался на полуслове. Ее охватил страх.

Морестан. Господин следователь настоящий виртуоз!

Лабланш. Виртуозность в сторону. На чем же она поймалась?

Севинье. На внешне очень безобидном вопросе. Я ее спросил, почему она так протестовала, когда я сказал, что хочу допросить ее мужа без нее. Не потому ли, что боялась, что он собьется с текста, который она с ним разучила?

Лабланш. Детская ловушка!

Севинье…в которую она тем не менее попалась! (Знак Морестану.)

Морестан (читает). Ответ: «Я уверена, что это он сказал вам и про перчатки и про текст».

Севинье. Я как бы с сожалением признался, что она угадала. И прочел ей показания Боревера.

Лабланш. Ах да…

Севинье. Ну и тогда мы удостоились лицезреть водопад слез.

Морестан. Плачет она, наверно, соляной кислотой.

Севинье. И тогда голосом, прерывающимся от рыданий, она стала обвинять его. (Саркастически.) Естественно, сама того не желая, бедное дитя! Прочтите нам этот пассаж, Морестан. Шедевр!

Морестан. Ответ: «Когда я вошла в комнату, я увидела мужа, склонившегося над Жозефой. На какое-то мгновение мне даже показалось, что он и ее убил. Он метался как загнанный зверь. Во мне заговорила жалость, и я вспомнила, что я его когда-то любила. И тогда (вы можете меня осудить за это, господа) я решила стать его сообщницей. Сообщницей человека, который теперь меня обвиняет. Этими перчатками, о которых я и сама говорила и о которых он осмелился вам говорить, я вытерла револьвер и вложила в руку Жозефы. А теперь он обвиняет меня в том, что стреляла я!»

Лабланш (Морестану). Господи, как вы плохо читаете!

Морестан (обиженно). Я читаю как секретарь. Читал бы иначе – снимался бы в кино, как все.

Лабланш (сухо). Ладно, пусть плохо, но продолжайте.

Морестан. «Он меня предупредил». Это мадам Боревер говорит. «Он мне сказал: «Если меня прижмут, я обвиню тебя». Он мстит мне за мои деньги, за свою впустую прожитую жизнь. Он мстит мне за то, что существует только за мой счет».

Лабланш. Я предпочитаю версию жены версии мужа.

Севинье. Вот как?

Лабланш. Вы, разумеется, устроили им очную ставку?

Севинье. Немедленно. Это было отвратительно! Но я сказал, чтобы записывалось каждое слово. (Знак Морестану.)

Морестан (читает). Мсье Боревер: «Мерзкая дрянь!» Мадам Боревер: «А вы… вы…» (Замолкает.) Извините меня, я не разберу, что записал. Они говорили одновременно и очень быстро. Во всяком случае, знаю, что слово непечатное.

Лабланш. Непечатное слово пропустим!

Морестан (читая). Мсье Боревер: «Итак, решили прихлопнуть дорогого муженька?» Мадам Боревер: «Значит, решили свалить убийство на милую женушку?»

Лабланш. Это ужасно!

Севинье (сидя, очень спокойно). Разделяю ваше мнение.

Морестан (читает). Мсье Боревер: «И эта стерва называлась „подруга детства“! Мадам Боревер: „И я соединила свою жизнь с этим… этим… ба… бла…“ Нет, что-то не то…

Севинье. То, то!

Лабланш. Да наплевать!

Морестан. Простите, но я хочу разобраться. Этим… нет, этим… Вот! (Доволен, что понял.) «С этим…».

Лабланш (не дает ему читать, забирает листки). Вы очень плохо читаете. Дайте сюда. Я лучше пойму, если прочту сам. (Читает. Мало-помалу осознает ситуацию. Садится. Читает.) О! (Читает.) Невозможно поверить! (Морестану.) Что это за слово?

Морестан (наклоняясь над его плечом). «Могила»! (Объясняя.) «Ты это с собой не унесешь в могилу!»

Лабланш (читает). И они оба это подписали? Морестан, будьте любезны, пойдите к следователю Ардуэну, спросите, как там у него с делом Мортимера?

Морестан (понял намек). С удовольствием, господин Лабланш! (Выходит.)

Севинье. Записывает превосходно, да? Даже в протоколе – какая ненависть!

Лабланш (не отрываясь от чтения). Да.

Севинье. Ненависть во взаимных вопросах и ненависть в ответах. Давно затаенная, а теперь разгоревшаяся. Это почти возвышенно.

Лабланш (отдавая листки). Но не убедительно!

Севинье (почти победным тоном). Ну уж нет! Либо он вошел первым, и тогда он – убийца, а она – сообщница.

Либо она вошла первой, и тогда они просто меняются ролями.

Лабланш. Не забывайте, что суд может не принять во внимание взаимные обвинения супругов.

Севинье (хитро). А вы внимательно прочли протокол?

Дабланш. Очень. Возможно, они оба лгут.

Севинье (возвращая Лабланшу его шутку). Вы в нее влюбились – или мне кажется?

Лабланш (холодно). Она по крайней мере говорит с точными деталями. Она обвиняет. А он…

Севинье (продолжая его фразу). …а он хочет и не может понять, зачем ей надо было его убить. Задает этот вопрос и ей и самому себе. Зачем? Или – ради кого? Он жалок.

Лабланш. Согласен с вами.

Севинье. И трагичен! Она засыпает нас деталями, а он даже не протестует. Как вы заметили, она очень точна (улыбаясь) …о чем она, возможно, потом и пожалеет.

Переглядываются, оценивая друг друга. Пауза.

Лабланш. Что вы собираетесь делать?

Севинье. Прежде всего – освободить Жозефу Лантене.

Лабланш. Правильно.

Севинье. Согласны?

Лабланш. Естественно, это надо сделать в первую очередь.

Севинье. Спасибо.

Лабланш (странным тоном). Иначе говоря, если не становиться на формальную точку зрения, это – первое, что приходит на ум следователю, для которого долг – превыше всего.

Севинье. Если я вас правильно понимаю, первое, что приходит на ум, – не всегда самое лучшее.

Лабланш. Вы меня правильно понимаете.

Севинье. И первая мысль – не всегда та, которую стоит приводить в исполнение в первую очередь.

Лабланш. Не всегда.

Севинье. Итак, Лабланш, вы, на моем месте, ее сразу бы не отпустили?

Лабланш. Вы меня очень, очень хорошо понимаете.

Севинье. Неужели!

Лабланш. Ее арест был ошибкой – допускаю!

Севинье. Я совершил ее намеренно.

Лабланш (как бы продолжая урок). И для пользы дела. Исправляя ее, вы ее подчеркиваете. И тогда все грозит скандалом.

Севинье. Тем хуже.

Лабланш. Потерпите минутку! Скандал – это грязь. Дайте ей высохнуть! Она превратится в пыль, а пыль – улетучится.

Севинье. Вы очень хотите защитить Бореверов?

Лабланш (вкрадчиво). Мне кажется, что если оставить все, как оно есть… (Оживленно.) И даже в интересах обвиняемой. Будет время доказать… ее невиновность более безоговорочно.

Севинье (прерывая). Но она же останется в тюрьме!

Лабланш (неопределенно). Ну… несколько дней… недель…

Севинье (возмущенно). Недель?

Лабланш. Не будем преувеличивать. Если дело Остоса останется делом горничной и шофера, через два месяца оно никого не будет волновать.

Севинье. Только горничную.

Лабланш. Послушайте, Севинье…

Севинье. Я знаю, что вы мне скажете. Что с таким именем мне бы лучше заниматься беллетристикой.

Лабланш. Вас перевели в Париж в таком молодом возрасте. Вы вправе надеяться на быструю карьеру.

Севинье. Я и надеюсь, но считаю, что, стреляя по летящей мишени, надо метить выше, чтобы попасть точно в цель!

Лабланш. Или промазать!

Севинье. Если я вас правильно понимаю, следователь может надеяться на продвижение по службе только тогда, когда теряет моральное право судить других.

Лабланш. Я думал, вы честолюбивы.

Севинье. Но не этой ценой. Слишком низко надо согнуться, чтобы разглядеть ступень, ведущую вверх!

Лабланш (с ироническим восхищением). Браво!

Севинье. И, с другой стороны, каждое преступление, которое не постигла заслуженная кара, уносит у нас частичку уверенности в собственной безопасности.

Лабланш. Говорите проще.

Севинье (искренне). Сейчас – не могу. Мне нужно держать высоко голову. Я ведь не лучше других и совсем не радуюсь при мысли, что, может быть, посылаю ко всем чертям свою собственную карьеру.

Лабланш. Возможно.

Севинье (не предполагая, что дело так серьезно). О! Вы думаете?

Лабланш (не отвечая). Да и ваша жена… Вряд ли она это одобрит!

Севинье (повторяет, с нажимом). Вряд ли она это одобрит!

Лабланш. Так что же?

Севинье. Поймите меня, Лабланш, не должна эта девушка расплачиваться за Бореверов.

Лабланш. Некоторое время в тюрьме…

Севинье. Ни дня! Ни часа!

Лабланш. Ну, прошу вас… две недельки.

Севинье (обрывая его). У меня и не просите.

Лабланш. Ну, ваше дело! Все-таки желаю вам успеха! (Выходит.)

Севинье (с озабоченным видом подходит к своему столу. Смотрит на портрет жены, затем набирает номер). Антуанетта?.. Да нет, все хорошо, просто хотел услышать твой голос. Знаешь, мне всегда очень прятно тебя слышать… Конечно, этого мне недостаточно, но я радуюсь, даже если с тобой просто поговорю. Скажи, Антуанетта, ты счастлива со мной?.. Нет, не дурачься, скажи мне, ты счастлива? Только серьезно, скажи это серьезно… Спасибо, родная, это я и хотел услышать. (Вешает трубку.)

Входит Морестан.

(Листает бумаги.) Видели Ардуэна?

Морестан. Да. Вот везет! Убийство – лучшего нельзя желать! Второго такого в жизни не подвернется. И его Мортимер во всем признается! И улики приводит, и свидетелей называет. Когда я вошел, он диктовал им адреса скупщиков краденого. Вот это.работа! А у нас… На один выстрел – два убийцы.

Севинье (спокойно). Разумеется, это перебор. Какие могут быть сомнения – перебираем. (Поднимая глаза от бумаг.) Жозефа Лантене ждет в коридоре?

Морестан. Да.

Севинье. Места себе не находит, наверное.

Морестан. Не сказал бы, она спит.

Севинье. Скажите, пусть введут. (Хлопает рукой по досье.) Мне кое-что пришло на ум.

Морестан (агрессивно). Не против нее?

Севинье. Да введите же.

Морестан выходит и сразу же приводит Жозефу в сопровождении адвоката и полицейского. Этот последний поразительно похож на Боревера. Единственная разница – он кажется чуть крупнее и у него «американские» усики. Мундир поношен, но фуражка новая. Он настолько похож на Боревера, что эту роль должен играть один и тот же актер. Жозефе это сходство тоже бросается в глаза.

Жозефа (полицейскому). Это странно, но вы мне кого-то очень напоминаете.

Полицейский (с корсиканским акцентом). Убийцу, конечно!

Жозефа (очень серьезно). Я не шучу, в коридоре я не заметила. Наверно, потому, что дремала. Но вы мне так кого-то напоминаете, даже забавно.

Полицейский (холодно). Забавно.

Севинье. Свой разговор вы продолжите позднее.

Жозефа. Нет, ну чтобы так быть на кого-то похожим! Вы не из Дрома?

Полицейский. Нет. (К Севинье.) Простите меня, господин следователь, но она меня спрашивает.

Севинье (полицейскому). Сядьте. Вы тоже, мэтр. Я – всего на минутку. Я хотел бы только уточнить с мадемуазель одну деталь. Деталь, которая имеет определенное значение. Господин Боревер…

Жозефа (прерывает). Уже не нужно. Я беру вину на себя.

Севинье. Что?

Кардиналь" и Морестан (вместе). Да вы что? С ума сошли?

Жозефа. Он не убивал Мигеля. Убила я.

Полицейский отодвигается вместе со стулом от Жозефы.

Морестан (к Севинье). Теперь их у нас целых три!

Севинье. Но до сих пор вы отрицали!

Жозефа. Вот именно, я больше не могу. Не могу больше лгать. И не могу, чтобы за меня осудили другого.

Севинье. Однако…

Жозефа. Убила его я, одним словом – я. Что бы вы там ни говорили, ничто не изменится.

Кардиналь. Вы лжете. Господин следователь, она лжет!

Жозефа. Конечно, я никогда не думала, что смогу такое сделать. Но люди вообще-то хуже, чем о себе думают.

Севинье. Посмотрите мне в глаза. Вы убили Мигеля Остоса, вы?

Жозефа (смотря ему в глаза). Смотрю вам в глаза. И говорю вам: «Я убила Мигеля Остоса».

Севинье. Вы отвели глаза!

Жозефа. От смущения. Вы так близко… Мне показалось, что вы хотите меня поцеловать.

Морестан и полицейский смеются. Севинье бросает на них испепеляющий взгляд.

Кардиналь. Она кого-то хочет покрыть.

Жозефа (устало). О нет! Есть испанская пословица: «кто покрывает, тот раскрывает!»

Севинье. Великолепная пословица.

Жозефа. Мигель меня сотням научил! Бедный Мигель! Он-то меня в самом деле любил! Вот она жизнь! Убивают того, кто любит, чтобы защитить того, кому на вас плевать!

Севинье. И вы все еще стараетесь его защитить!

Жозефа. О нет! Нет, нет и нет. Он того не стоит. Только не платить же ему за меня!

Севинье. Вы, значит, убили Остоса. И сейчас спали в коридоре, могли заснуть?

Жозефа. Я решила во всем признаться и поэтому стала спокойной. (Указывая на полицейского и Кардиналя.) И потом, они со мной не разговаривали.

Севинье. Вот интересно! Вы всегда такая живая, а сегодня что-то с вами происходит?

Жозефа (делает объясняющий жест). Тюрьма!

Севинье. Вы продолжаете настаивать на том, что совершили убийство?

Жозефа. Ну посудите сами. У кого был револьвер?

Севинье. Это так, револьвер был у вас, но…

Жозефа (прерывая его). Да в конце концов, если бы это было не так, я бы не говорила. Хвалиться-то ведь нечем.

Севинье (делая вид, что сдается). Вообще-то, это возможно.

Жозефа (с криком победителя). А! Наконец-то! Как здесь трудно стать убийцей!

Кардинал ь. Господин следователь, вы же ей не верите! Это смешно!

Севинье. Очень сожалею, мэтр, но после подобных признаний…

Жозефа. Еще бы!

Севинье (хитро). Ну, слушаю вас. Рассказывайте, как все было.

Жозефа. Как? Что мне еще вам рассказывать?

Севинье. Все подробно. Мигель Остос вам говорит: «Я убью Боревера». Он идет в глубину комнаты. Так. А что делаете вы в этот момент?

Жозефа (не очень уверенно). Стреляю и убиваю.

Севинье (насмешливо). Убиваете. Откуда?

Жозефа. Как «откуда»?

Севинье. С какого места?

Жозефа. С того, где была.

Севинье. Вы были в постели.

Жозефа. Значит, с постели.

Севинье (категорично). Это невозможно.

Жозефа. Хотелось бы узнать, почему?

Севинье. Потому что между постелью и им стоит шкаф.

Жозефа. Ну, что придираться к мелочам. От края кровати.

Севинье (тем же тоном, как и раньше). Тоже невозможно.

Жозефа (раздраженно). А это почему же?

Севинье. Эксперты утверждают иное.

Жозефа. Я, может быть, сделала шаг или два…

Севинье (все более и более категорично). Все равно невозможно.

Жозефа. Да вы что, нарочно?.. Почему?!

Севинье. Потому что вы находились в другом месте.

Жозефа. Это в каком же?

Севинье. Если бы вы перед выстрелом сделали несколько шагов вперед, то после выстрела вам надо было бы сделать столько же шагов назад, чтобы упасть в том месте, где вас нашли.

Жозефа. Я, наверно, их сделала машинально.

Севинье. Машинально.

Жозефа. Да.

Севинье. Временно допустим.

Жозефа. Обязательно нужно допустить.

Севинье. Главным образом для того, чтобы сделать вам приятное. Вы убиваете его, находясь в постели, или у края постели, или в нескольких шагах от постели – ладно. Чем?

Жозефа. Вот глупый вопрос!

Севинье. Не такой уж!

Жозефа. Кто же держал револьвер?

Севинье. Какой револьвер?

Жозефа. Как – «какой револьвер»? Ну и анекдот!

Севинье. Откуда он взялся, этот револьвер?

Жозефа (смятение ее становится заметным). Откуда взялся?

Севинье. Установлено, что это был именно тот револьвер, который Мигель Остос всегда держал в ящике для перчаток своего «кадиллака». Вы принесли его из гаража?

Жозефа. Возможно.

Севинье. Так. А где вы его прятали?

Жозефа (с выражением безысходности и бессилия, пожимая плечами). Я его не прятала.

Севинье (иронично). Он, значит, валялся на вашем столике, перед носом Мигеля?

Жозефа. Естественно, нет. Я его убрала… Спрятала.

Севинье (перебивая). Куда? Во всяком случае, не в карман халата – на вас ничего не было.

Жозефа. О! Сколько можно повторять!

Севинье. Куда? Под подушку, может быть?

Жозефа. Хм! Да нет, потому что он мог бы пораниться, когда держал меня в объятиях.

Севинье. Вы об этом подумали? Как это трогательно с вашей стороны.

Жозефа. Не правда ли? Видно, я его очень любила, Мигеля.

Севинье (смотрит на нее). Так куда же?

Жозефа (без выражения). Куда?

Севинье. И, естественно, у вас нет ни малейшего представления.

Жозефа. Представьте себе, естественно, – есть. В ящик.

Севинье. Какой ящик?

Жозефа (передразнивая). «Какой ящик?» Комода.

Севинье (саркастически). Да вы просто акробатка!

Жозефа. Достать револьвер из ящика комода совсем нетрудно.

Севинье. Не только не «не трудно», а невозможно! Для этого нужно: встать с постели, добежать в другой конец комнаты, вернуться на расстояние нескольких шагов от кровати и затем еще пятиться назад, да чтобы ваша жертва ничего не заметила!

Жозефа. Ну, вы специально придираетесь.

Севинье. А вы заставляете нас понапрасну терять время. Я уже говорил, что правосудие стоит денег.

Жозефа. То-то вы так экономите на справедливости!

Севинье. Жозефа Лантене, в последний раз – вы убили Мигеля Остоса?

Жозефа. В первый день вас это особенно не волновало.

Севинье. Дело не в этом.

Жозефа. Вы мне не верите ни когда я говорю правду, ни когда я лгу.

Севинье. Заметьте, что я считаю вас очень славной девушкой. Я вам сочувствую.

Жозефа (иронично). Потому что я убила Мигеля?

Севинье. Нет, но потому что вы утверждаете это, настаиваете на этом, несмотря на все мои усилия вас опровергнуть.

Жозефа. Итак, вы мне не верите?

Севинье. Увы – нет!

Жозефа. Странное упорство!

Севинье. Ничего не могу с собой поделать.

Жозефа. Вообще-то, я ведь такая же, как и вы, – тоже не верю тому, что мне говорят.

Кардиналь. Не скрою, я тоже вам не верю.

Морестан. И я – нет.

Жозефа (полицейскому). А вы? Полицейский. Тоже нет.

Жозефа (меняя направление мысли). С ума сойти, как вы на кого-то похожи! Но на кого, боже мой, на кого?

Севинье. Неужели не догадываетесь? Разве вы не знаете, что каждую женщину влечет, как правило, всегда один и тот же тип мужчины?.. Придется вам с этим смириться. Мы вам сочувствуем, но вы нас не убедили.

Жозефа. Какие вы смешные! Ну разве в моих интересах добиваться тюрьмы?

Севинье. В интересах господина Боревера!

Жозефа. Вы разве не слышали, что он сегодня говорил? И думаете, после этих слов я способна пойти ради него на такую жертву?

Севинье. Женщины способны на все.

Жозефа (от всей души). Спасибо.

Севинье (искренно). Не за что.

Жозефа. Итак, мне вы верить не хотите. Тем хуже для вас. Но ведь Мигелю-то вы обязаны верить?

Севинье. В принципе – да. В принципе мы верим потерпевшим.

Жозефа. Значит, вы верите его словам: «Жозефа, зачем ты это сделала?»

Севинье. Да дело в том, что этих слов он не говорил.

Жозефа (пораженная). Что?

Севинье. Мы почти уверены, что он этого не говорил.

Жозефа. Но мсье Боревер слышал!

Севинье. Вот именно, что не слышал.

Жозефа. Почему же тогда он их повторял?

Севинье. Потому что мадам Боревер ему сказала, что она их слышала.

Жозефа (в ее голосе вся гамма чувств). Мадам?!

Севинье (разъясняя). Вы помните, когда на мсье Боревера свалилось радостное известие об измене жены…

Жозефа (смеясь). Еще бы! Она за меня отомстила!

Севинье (продолжая)… я приказал вас удалить.

Жозефа. А жаль, я-то надеялась посмотреть на этот цирк.

Севинье (продолжая). Так вот, именно тогда ваш хозяин сообщил нам, что его жена вошла в комнату раньше его.

Жозефа (таким же тоном, как и в предыдущий раз). Мадам?!

Севинье. Да.

Жозефа. О-о-о! Но это все меняет. Потому что ей ведь не обязательно нужно верить.

Севинье. Я тоже так думаю.

Жозефа. И даже больше вам скажу. Чаще всего я ей не верю. Она врет как парикмахер.

Севинье. Разделяю ваше мнение.

Жозефа. Но послушайте, если это не я и не он, то… (С комическим возмущением.) Ну, я на вас буду жаловаться. Почему вы мне не сказали? Я перед вами из кожи вон лезу! Вы думаете, мне было легко говорить вам, что я убила Мигеля, мою старую кастаньету, как я его называла. Я делала это, чтобы выгородить того дурака. Если бы я знала… У меня и в мыслях не было. Предупреждать надо, если меняете обвиняемого. Предупреждать о замене.

Севинье. Приношу глубокие извинения.

Жозефа. Я беру свои слова обратно. Пусть будет так, как будто я ничего не говорила.

Севинье. Обещаю.

Жозефа. Она за это должна заплатить! Чтоб она сдохла! (Передумав.) Нет, это слишком легко! Рокеты! В Рокеты ее! С Мими Пятнистой и Жюли Черной Язвой! Моими подружками по этому пансиону.

Севинье. Мы подумаем.

Небольшая пауза.

Жозефа (замечталась, неожиданно улыбается, с умилением). Но тогда – чертов Мигель – он спал с ней? (Смеется.)

Севинье. Мимо.

Жозефа. А! Так это не потому, что она ревновала ко мне?

Севинье. Нет.

Жозефа. Что вы тянете? Почему же?

Севинье. Она думала, что стреляет в своего мужа.

Жозефа. А, понимаю! Она подслушала, как он со мной уславливается. Именно на одиннадцать часов.

Севинье. Наконец.

Жозефа (беспристрастно констатируя). Бенжамен был прав. Это шлюха.

Севинье. Выражение сильное. Но примерно соответствует действительности.

Жозефа (душераздирающий крик радости). Но тогда Мигель не верил, что это я!.. (Поднимает взгляд к небу.) Эй, вы там, спасибо! (К Севинье.) Я так рада. Значит, он не сказал: «Жозефа, зачем ты это сделала?»

Севинье. Вероятней всего – нет.

Жозефа (с нажимом). Если это слышала только она, значит он этого не говорил.

Севинье. Любопытный ход мыслей!

Жозефа. А если он этого не говорил, значит она сама придумала.

Севинье. На это не возразишь!

Жозефа (медленно). Она знала, как меня больнее ударить…

Севинье. И какие беды на вас навлечь!

Жозефа. О! Беды, нет… (Душераздирающе.) Но такое ужасное горе причинить мне, как она смогла?!

Севинье. В самом деле, это отвратительно.

Жозефа. Отвратительно? Это слишком мягко сказано. Ведь Мигель был моя жизнь.

Севинье. Никогда бы не сказал.

Жозефа. Я ему изменяла, но он был моя жизнь.

Севинье. Странные существа женщины.

Жозефа (пытаясь объяснить). Физически мы друг другу не подходили. Я никак не могла понять почему, ведь он был, скорее, редкий мужчина. Только себе не прикажешь. Тело, оно, знаете… как ему в голову взбредет.

Полицейский смеется.

(Строго ему.) Ничего смешного!

Полицейский. Простите!

Жозефа (к Севинье, горячо, стараясь оправдаться). Все время только великая любовь, любовь до гроба, ничего веселого, никогда нельзя позабавиться. Этот человек слишком меня любил, в этом все несчастье. И, кроме того, очень уважал. И поэтому, понимаете, раз он относился ко мне с таким уважением, то в самый важный момент я была скована, не могла расслабиться. А чтобы любить друг друга как надо, уважение ведь мешает, правда?

Севинье (смущенно). Простите, но у меня на этот счет нет своего мнения.

Жозефа. Притворяетесь!

Полицейский смеется.

Севинье (бросает на него уничтожающий взгляд). Мы толь ко и слышим, что вас.

Полицейский. Виноват!

Жозефа. Ну, она за это заплатит. Допрашивайте меня, я уверена, что знаю, что вам нужно.

Севинье. Что нам нужно?

Жозефа. Ну, то, что вы ищете. Разумеется, я ни о чем определенном сейчас не думаю. Я вообще всерьез и не думала о мадам. Зачем мне было голову ломать, а? Но знаете, мы, женщины, мы замечаем все, даже если не отдаем себе отчета. Задавайте мне вопросы!

Севинье. Револьвер, который…

Жозефа. Не об этом! О женских штучках!

Севинье. Помилуйте! Женских штучках!

Жозефа (указывая на полицейского.) Прикажите ему пересесть. Он мне мешает сосредоточиться. (Полицейскому.) Вы мне мешаете сосредоточиться.

Полицейский (не двигаясь). Это мне льстит!

Севинье (полицейскому). Отсядьте, пожалуйста!

Жозефа (охватывая голову руками). Я готова! Давайте! Спрашивайте меня!

Севинье. Ну что ж! Есть небольшое противоречие с платьем.

Жозефа (страстно). Женская штучка! Отлично, я чувствую, сейчас все пойдет как по маслу.

Севинье. В тот вечер, собираясь в гости, она сначала попросила вас приготовить серый костюм.

Жозефа. Да, тот, что был накануне, когда она целовалась. Давайте! Давайте! Я чувствую, что здесь что-то есть!

Севинье. Однако и муж и полицейские инспектора говорят, что она была в красном платье.

Жозефа (разочарованно). Здесь копать нечего. Она просто передумала.

Севинье. Почему?

Жозефа. Да ни почему – у женщин не надо докапываться… Как будто всегда есть причина!

Севинье. Тем хуже.

Жозефа (озаренная идеей). Постойте! (Медленно.) Ну и дура же я. Наоборот, нужно всегда докапываться. (С победным криком.) Я ее поймала! (Поправляясь.) Мы ее поймали!

Севинье (удивленно). Вы ее поймали?

Жозефа. Она попалась, говорю вам, попалась. И самое смешное, что это мое платье ведет к вашему револьверу.

Севинье. Каким образом?

Жозефа. Приведите ее сюда. Я буду в уголке. Дайте ей время распустить свой хвост, покорить публику. Вонзите несколько бандерилий. (Кому-то невидимому.) И тогда, Мигель, явлюсь я и нанесу удар в сердце.

Кардиналь (к Севинье). Она поразительна.

Жозефа (смеясь). Приведите ее, говорю вам!

Севинье (беззлобно). Теперь вы здесь приказываете?

Жозефа. Я делаю за вас вашу работу. Потому что я девушка работящая. Ведь если откровенно, доказывать вину мадам – не в моих интересах.

Севинье (невольно). Еще менее в моих.

Жозефа. Как так?

Севинье. Да долго объяснять.

Жозефа. Боитесь правды?

Севинье. Что мне бояться собственной тени?

Кардиналь (оценив ситуацию). О! Великолепно!

Севинье. Сержант, введите мадам Боревер.

Кардиналь. Какой урок вы мне преподали, господин следователь! А я ведь досконально изучил досье. И ничего этого не заметил.

Севинье (скромно). Рутина!

Кардиналь. Но я вам заранее сочувствую. После такого успеха на вас взвалят все крупные дела.

Севинье. Не уверен!

Морестан выходит. Жозефа устраивается в углу. Входит мадам Боревер в сопровождении Морестана. Пока открывается дверь, в коридоре можно заметить скамью, на которой сидит полицейский, появлявшийся в первом акте, а рядом с ним – человек, судя по костюму – Боревер. Нужно использовать статиста, так как виден только костюм.

Мари Доминик (нагло). Я вас не задержала?

Севинье (погруженный в бумаги). Прошу вас сесть, мадам!

Мари Доминик (не садясь). Вы могли бы предложить своим полицейским сменить марсельскую кухню на менее острую. Я буквально купалась в чесночных ароматах.

Севинье (делая вид, что не слышит). Прошу вас сесть, мадам.

Мари Доминик. Мало того – меня укусила блоха! Хотя в этом нет ничего удивительного, учитывая сорт ваших обычных посетителей.

Севинье (иронично). О! Нижайше прошу прощения! Я не предложил вам сесть! Непростительная оплошность!

Мари Доминик (садясь). И это еще не все. Мне пришлось выдержать храп моего спящего мужа.

Севинье. Считается, что это – признак спокойной совести.

Mapи Доминик (злобно смеясь). Спокойной? Ха, ха! (Заметив Жозефу.) А! Жозефа!

Жозефа (со странной интонацией). Здравствуйте, мадам!

Мари Доминик. Моя горничная должна присутствовать при моем допросе?

Севинье. Понимаете ли…

Мари Доминик. Не будьте с ней слишком строги. Она, конечно, «девка», но славная девка!

Жозефа (широко улыбаясь). Спасибо, мадам!

Севинье. Это не допрос. Это очная ставка.

Мари Доминик. Из этого я заключаю, что теперь с вас достаточно меня и моего мужа?

Севинье. Вообще – да!

Мари Доминик (указывая на Жозефу). А тот факт, что ее нашли с револьвером в руках и что Остос сказал: «Жозефа, зачем ты это сделала?» – вас не интересует?

Жозефа. Нет.

Севинье. Он меня больше не интересует. Я не могу основывать свое обвинение на не поддающихся проверке словах человека, которого уже нет в живых.

Мари Доминик. Мне не очень нравится формулировка «не поддающихся проверке».

Севинье. Вашему мужу она тоже не нравилась.

Мари Доминик. Скажите уж сразу, что эти слова он придумал.

Севинье. Я скажу, что один из вас спокойно мог их придумать.

Мари Доминик. Ах, так и меня тоже это касается?

Севинье. Каждый из вас постарался, чтобы дело касалось другого.

Мари Доминик. Мужское самолюбие не имеет границ. Он думал, что ему изменяют, и отомстил, как сумел.

Севинье. А разве он не имел оснований думать, что ему изменяют?

Мари Доминик. В любых других обстоятельствах ваш вопрос…

Севинье (прерывая). А в этих, что вы ответите?

Мари Доминик. Что он глубоко заблуждался.

Севинье. А как в отношении того поцелуя, который видела мадемуазель?

Мари Доминик. Ей было плохо видно.

Жозефа (тихо). На вас был серый вечерний костюм. И этого мужчину вы целовали так страстно…

Мари Доминик. Кто здесь следователь, вы или она?

Севинье. Простите, дорогая мадам, но сейчас я устраиваю вам очную ставку. Мадемуазель говорит то, что знает. Или что ей кажется, что она знает.

Жозефа. А я знаю немало. И гораздо больше, чем она думает.

Мари Доминик. В самом деле?

Жозефа. Я и не подозревала. Но получается так, что я знаю все.

Мари Доминик (иронично). Она знает все!

Жозефа. Задавайте мне вопросы, господин следователь!

Мари Доминик. Какие?

Жозефа. Вот видите, мадам это тоже интересно. Спросите меня, например, какие у нее были причины желать смерти своего мужа.

Мари Доминик. Я это у вас тоже спрашиваю.

Жозефа. У нее был тот, которого она целовала.

Севинье (мягко). Мсье д'Азерг.

Мари Доминик вздрагивает.

Жозефа. Ну, конечно, что я за дура! Мсье Анри д'Азерг. Мне и в голову не приходило! А ведь бросалось в глаза!

Мари Доминик. Глупейшее обвинение!

Жозефа (к Севинье). Но кто вам это сказал?

Севинье (доставая бумагу). Мсье Стюрмер. Он поведал мне о великой любви мсье д'Азерга к мадам. И о любви мадам к мсье д'Азергу.

Мари Доминик. И даже если так! Разве это достаточная причина? Что, всегда убивают мужа, когда заводят любовника?

Севинье (соглашаясь). Нет.

Жозефа. Но здесь причина есть. Мсье д'Азерг очень беден. И деньги мадам ему нужны позарез.

Мари Доминик. Это уже что-то новое.

Жозефа (к Севинье). Вы знаете, что такое покер?

Севинье. Смутно.

Жозефа (к Севинье). Но, надеюсь, достаточно для того, чтобы знать, что четыре короля сильнее трех тузов?

Севинье. Уж конечно!

Полицейский. Четыре короля! Я думаю!

Все осуждающие смотрят на него.

Жозефа. Так вот! Однажды вечером дома… то есть, на улице Фэзандери, играли в покер. Ставка была сто тысяч франков. И мсье д'Азерг объявляет три туза. Мадам говорит: «Что поделаешь!» и бросает закрытые карты. А у нее были четыре короля. Дала ему заработать – какая разница, каким образом.

Севинье. Откуда вы знаете?

Жозефа. А я стояла за ее спиной – я разносила виски.

Мари Доминик. Придумать можно что угодно!

Жозефа. Как и вы: «Жозефа, зачем ты это сделала?» Нет. Нет, мадам. У меня был свидетель, мсье Стюрмер. Он все видел. И он сказал об этом Бореверу. Он сказал: «Твоя жена не умеет играть в покер. Она тебя разорит».

Мари Доминик. Признаться, мне в картах никогда не везло.

Жозефа. Особенно, когда играли против мсье д'Азерга. Теперь вы понимаете, что если убить мсье Боревера, мсье д'Азерг может преспокойно жениться на деньгах мадам.

Мари Доминик. А что вы думаете, на мне нельзя жениться ради меня самой?

Жозефа. Я этого не говорю. Я говорю только, что миллионы – они очень греют. Во всяком случае, мсье д'Азерга – точно!

Севинье. Поскольку вы так были уверены в отношениях между мадам и мсье д'Азергом, как же вам смогло показаться, что накануне вечером у входа она целовала своего мужа?

Мари Доминик. Блестящий вопрос! Спасибо, господин следователь!

Жозефа. Ревность слепа. И потом мсье д'Азерг немного хромает.

Мари Доминик (с невольной гордостью). Неудачный прыжок с парашютом.

Жозефа. Так вот! В тот вечер он не хромал! Но ведь когда целуют женщину, маршировать не надо! Вот почему я и приняла его за мсье Боревера!

Севинье. Вы, разумеется, отрицаете этот поцелуй?

Мари Доминик. Разумеется.

Жозефа (возмущенно). Так страстно, так пылко его целовала!

Мари Доминик. Мое слово – против ее слов.

Севинье (делая вид, что соглашается). Мадам отрицает. Приведите другой пример.

Жозефа. О! У меня широкий выбор. Спросите ее, почему в тот страшный вечер она одела красное платье?

Мари Доминик. Потому что оно мне идет.

Жозефа. Тогда спросите это же у меня!

Мари Доминик. Спросите это же у нее, потому что здесь, кажется, она ведет расследование.

Жозефа. Потому что она велела мне отдать серый костюм в химчистку. А теперь спросите: «Почему в химчистку?»

Молчание.

Так я вам это скажу, хотя никто меня и не спрашивает. Потому что юбка была длинная и подол запачкан машинным маслом.

Севинье (потрясенно). Машинным маслом?

Жозефа. Я не видела связи. Мне все открылось только что, когда вы говорили о револьвере и сказали, что любой мог взять его в гараже.

Мари Доминик. Какое гнусное предположение!

Жозефа. Мне Мигель сказал, что в «кадиллаке» картер подтекает. И когда мадам брала револьвер, ее платье попало в лужу. Вот почему на следующий день она велела мне приготовить красное платье.

Мари Доминик. Ее убить мало.

Жозефа (насмехаясь). И меня тоже?

Севинье. Что вы можете сказать на это обвинение, мадам?

Жозефа. Лакост и Баржетон скажут. В химчистке «Лакост и Баржетон», авеню Виктор Гюго, пятьдесят шесть. Они вам скажут, было ли это машинное масло!

Севинье (раздраженно). Дайте сказать мадам!

Мари Доминик (очень естественно). Это и в самом деле было машинное масло. Я в тот вечер ходила в гараж.

Жозефа (восторженно). Вот видите!

Мари Доминик. И даже открывала в машине ящик для перчаток. Но взяла я там не револьвер. Я взяла перчатки, которые там оставляла. Я полагаю, ящик для перчаток предназначен прежде всего для того, чтобы там лежали перчатки.

Жозефа. Какие перчатки?

Мари Доминик (иронически). Новые перчатки, господин следователь, которые я купила в тот день в магазине на Фобур Сент-Оноре.

Жозефа (категорично). Нет.

Мари Доминик. Как – нет? (К Севинье.) Пошлите инспектора. Он найдет их в шкафу.

Жозефа. О! Вы быстро находите, что сказать. Голова у вас работает четко. Но, к несчастью, моя тоже!

Мари Доминик (недоверчиво). Что еще?

Жозефа. Новые перчатки вы купили в день убийства.

Мари Доминик (таким же тоном, как и Жозефа). Нет.

Жозефа. В среду! Я видела, как вы их клали в шкаф в среду.

Мари Доминик. В среду я просто их перекладывала.

Жозефа. А где они были раньше?

Мари Доминик. В прихожей.

Жозефа. В прихожей?! И, убирая, я их не заметила? Ну нет! Ну нет!

Севинье. Мадам, одно нам, во всяком случае, ясно: то, что вечером в среду вы ходили в гараж. И вы там взяли перчатки.

Жозефа. Это она так говорит!

Севинье. Значит, вы могли свободно взять там… и револьвер.

Мари Доминик. Совершенно свободно. Если бы он там был.

Севинье (без выражения). А его там уже не было?

Мари Доминик. Кто-то его уже прибрал к рукам. Либо мой муж, либо эта девка.

Севинье. А вы не сказали мсье Бореверу, что не увидели револьвера на его обычном месте?

Мари Доминик. Да… нет…

Севинье. А странно, почему?

Мари Доминик. Не могу сказать… Не знаю.

Пауза.

Севинье. Мне очень неприятно за вас, мадам, но одна деталь меня огорчает. А именно: в ваших первых показаниях, записанных инспектором Кола, вы как раз говорили об этих перчатках!

Мари Доминик. Ну и что?

Севинье. А вот что: вы сказали по этому поводу слова, из которых можно сделать вывод, что права мадемуазель!

Мари Доминик (высокомерно). Какие слова?

Севинье. Вы сказали… Морестан, точный текст!

Морестан (читает). Мадам Боревер: «Мои перчатки были все в крови. Новые перчатки. Я их в тот день купила».

Напряженная пауза.

Жозефа. Мы, женщины, всегда слишком много говорим!

Севинье. Согласитесь, мадам, что я вас предостерегал. Слишком много подробностей… Подробности – они-то всегда и выводят на чистую воду.

Мари Доминик (возмущенно). Меня вывели на чистую воду, меня?

Севинье (не отвечая). Вы ходили в гараж. И не взяли там ни перчаток, ни револьвера. Зачем же вы туда, в таком случае, ходили?

Мари Доминик. А вам не приходит в голову мысль, что мы, может быть, говорим о разных перчатках?

Жозефа (с искренним восхищением). Здесь у нее работает отлично! (Дотрагивается до своего лба.)

Мари Доминик. Разве я не могла купить одну пару перчаток во вторник, а другую – в среду?

Севинье. Две минуты тому назад могли. А сейчас уже поздно.

Мари Доминик. Хотела бы знать, почему?

Жозефа (невольно). Я тоже.

Севинье. Потому что две минуты тому назад вы дали нам совершенно другое объяснение. Когда мадемуазель сказала, что видела, как вы их клали в шкаф в среду, вы ответили: «Я их перекладывала». А ведь именно в эту минуту вам надо было сказать: «Это были другие перчатки».

Пауза.

Так. Кое-что мы установили. Не без труда. Но я считаю, что установили.

Мари Доминик. Как вам угодно!

Севинье (неожиданно атакуя). У вас, разумеется, были ключи от всех комнат вашего особняка?

Мари Доминик. Вовсе нет.

Севинье (удивленно). У вас не было ключа от комнаты мадемуазель?

Мари Доминик (очень непринужденно). У моего мужа, возможно, и был, а у меня – нет!

Жозефа (кричит). Постойте!

Мари. Доминик. Мы стоим!

Жозефа. Недели две тому назад, примерно, Марта Эрбо (к Севинье), кухарка, захлопнула свою дверь, а ключ оставила в комнате. Она хотела вызвать слесаря, а мадам сказала: «Не нужно». И открыла дверь, у нее был один общий ключ, он подходил ко всем дверям в доме.

Севинье. Которым можно было с таким же успехом открыть и дверь комнаты мадемуазель, разумеется?

Мари Доминик. Не знаю. Я никогда не пробовала.

Жозефа. Кроме того вечера!

Севинье (Жозефе). Помолчите! (К Мари Доминик.) Мы это сможем легко проверить.

Мари Доминик. Нет. Я его потеряла.

Севинье. А!

Мари Доминик. Уже, наверно, с неделю… или больше!

Жозефа. Я могла бы побиться об заклад.

Севинье. Очень жаль.

Мари Доминик. Мне тоже очень жаль. Но у моего мужа ключ был!

Жозефа (к Севинье, горячо и убежденно). Я же вам клялась, что нет. И в первый же день. Тогда, когда это не имело еще никакого значения.

Севинье (смакуя, к Мари Доминик). Вот еще один раз ее слово против вашего.

Мари Доминик. И верите вы ей?

Севинье (не отвечая). Дело не в этом.

Мари Доминик. В чем именно вы меня обвиняете?

Севинье. Пока ни в чем. Я констатирую, что вы ходили в гараж, но не за перчатками, что вы не сообщили своему мужу об исчезновении револьвера и, кроме того, что вы имели возможность открыть запертую дверь комнаты, где произошло убийство. Все это позволяет мне предположить, что в тот вечер вы оказались на месте преступления раньше своего мужа.

Мари Доминик. Роковое стечение обстоятельств.

Севинье (торжественно). Теперь, мадам, отнеситесь со всей серьезностью к вопросу, который я вам задам. Он имеет для вас решающее значение.

Мари Доминик. Вы говорите со мной как с преступницей. А мне нечего бояться, и я вам отвечу правду.

Севинье (продолжая свою речь). К несчастью, до сих пор вам мешало «стечение обстоятельств». Поэтому еще раз советую вам быть чистосердечной. Записали, Морестан?

Mорестан. О! Я все записываю, господин следователь.

Севинье. Вы вошли в комнату после мужа?

Мари Доминик (сосредоточенно, собравшись). Да.

Севинье. Что вы увидели?

Она хочет говорить.

Пожалуйста, как можно более подробно.

Мари Доминик. Я увидела в глубине комнаты тело Мигеля Остоса и своего мужа, склонившегося с револьвером в руках над обнаженной Жозефой.

Полицейский поднимает голову.

Он метался как загнанный зверь, глаза его блуждали, он был бледен как полотно. Дрожащей рукой он стирал со лба пот, который лился ручьями. Мне стало жаль его…

Севинье (прерывая ее). Прекрасно. Ваши слова полностью совпадают с тем, что вы нам показывали ранее…

Мари Доминик (облегченно и торжествуя). Я говорю правду. Поэтому, совершенно естественно, не рискую сбиться.

Севинье (как бы мимоходом). Ключ был в двери?

Мари Доминик. Да.

Севинье. А свет зажжен?

Мари Доминик (менее уверенно). Да.

Севинье. Чтобы увидеть бледность мужа, пот, струящийся по его лицу, дрожание рук и так далее – естественно, нужно, чтобы горел свет.

Мари Доминик. Он и горел.

Севинье. Как же получается, что на выключателе мы не обнаружили отпечатков пальцев мсье Боревера?

Мари Доминик (растерянно). Не знаю.

Севинье. А вы могли бы мне дать ответ, который полностью поставил бы вас вне подозрений. Стоило вам сказать: «Я вытерла выключатель своими перчатками тогда же, когда вытерла и револьвер». Если бы вы на самом деле это сделали, вы бы об этом не забыли. Да только вы этого не сделали, и вы сказали мне: «Не знаю».

Жозефа (Кардиналю). Блеск!

Севинье. Поверьте, я очень сожалею!

Жозефа (с интонацией вышколенной прислуги). Мадам, кушать подано!

Севинье. Считаю излишним рассказывать вам, мадам, как вы совершили преступление. У вас была отмычка и был револьвер. И вы первая вошли в комнату.

Мари Доминик (дико кричит). Но она, она уже там была. Мигель Остос обвинил ее! Убила она!

Севинье. Действительно, она это подтвердила.

Мари Доминик (не веря своим ушам). Подтвердила?

Севинье. Когда думала, что убил ваш муж. Но я без труда доказал ей, что чисто практически она не могла этого сделать. Даже если бы имела револьвер.

Мари Доминик (в крайнем возбуждении). Но причина, какая у меня могла быть причина? Мне можно было просто развестись!

Севинье. А ненависть? Ваша ненависть, которая сейчас так проявилась? Развод бы вас не удовлетворил. Вы так ненавидели вашего мужа – даже товарищ прокурора был потрясен, – что хотели одного: стереть его с лица земли.

Мари Доминик. Это не доказательство!

Севинье. Доказательств у нас как раз сколько угодно. Я уж не говорю о том, что вы изливали все, что у вас накопилось на душе, Марте Эрбо. (Достает листок из папки.) «Он живет на мои деньги и еще позорит меня с моей горничной, в моем доме. О! Я его ненавижу! Как я его ненавижу! Мне кажется, я его убью своими руками…».

Мари Доминик. Мало ли что люди говорят…

Севинье. Прекрасно знаю. Тем не менее советую вам встать на путь чистосердечного признания.

Мари Доминик. Никогда! Ни за что!

Севинье. Суд присяжных всегда снисходителен к преступлениям на любовной почве. Даже если по ошибке убивают другого. Но он не проявит сочувствия к женщине, убившей своего шофера. Подумайте хорошенько! Это в ваших интересах.

Жозефа. О! О своих интересах она всегда думает!

Севинье. Любовное преступление – почти верное оправдание. Тем более, что столько смягчающих обстоятельств! Убийство же…

Мари Доминик (прерывая его). Вы меня арестуете?

Севинье. Соответствующее решение будет принято. Но советую вам признаться.

Не отвечая, она направляется к выходу в глубине комнаты.

(Опережает ее, открывает дверь и знаком подзывает полицейского, появлявшегося в первом акте.) Сержант! Пройдите с мадам в эту комнату. (Указывает на соседнюю комнату.) И не выходите из нее ни под каким видом!

Мари Доминик (вызывающе). Вы мне создаете превосходные условия для размышления. (Выходит, сопровождаемая полицейским.)

Кардиналь. Надеюсь, вы «нас» освободите сейчас же?

Севинье. Лично я – да. Вот мой ордер.

Жозефа (кричит). Я свободна?

Севинье. Почти. Мсье Морестан сейчас отнесет это на подпись прокурору. Предполагаю, что он не будет оспаривать мое решение. Вас отвезут в Рокеты, а оттуда выпустят на свободу.

Морестан. Сердце мое чует, что в прокуратуре не все будет гладко.

Кардиналь (готовый к бою). Хотел бы я посмотреть. (Морестану.) Я иду с вами. И уверяю вас, что не позволю им обвести нас вокруг пальца.

Кардиналь и Морестан выходят.

Жозефа (к Севинье). Браво! Это не комплимент, но вы вершите правосудие по высшему классу!

Севинье. Спасибо!

Жозефа. А мадам хитра-а! Да только не на того напала! Нашла коса на камень! С моего места в первом ряду впечатление было потрясающее!

Севинье (с улыбкой). Да.

Жозефа. Одна проблема – кто мне теперь напишет характеристику с последнего места работы?

Севинье (заметив, что Морестан забыл ордер). Ох! Главное забыл! (Полицейскому.) Догоните их, пожалуйста, и отдайте им это. Комната двенадцать. И принесите сюда, как только прокурор подпишет.

Полицейский. Слушаюсь, господин следователь.

Севинье. Быстрее, пожалуйста.

Полицейский выходит.

Жозефа. Вы не боитесь остаться наедине со мной?

Севинье (искренне). Нет!.. А почему?

Жозефа. Не знаю.

Севинье. Что вы будете делать, когда выйдете на свободу?

Жозефа. Не представляю себе. С одной стороны, я вроде вдова, с другой – меня бросили.

Севинье. Действительно.

Жозефа. И не просто бросили, а подло бросили! (Задумчиво.) Как странно, месяца два тому назад мы с Мигелем спали вместе, и нам приснился один и тот же сон.

Севинье (из простой вежливости). Да?

Жозефа. Ему приснилось, что кто-то хочет застрелить меня. А мне – что кто-то хочет всыпать яд в его вино. И мы оба во сне одновременно закричали – каждый хотел предостеречь другого. И тут же мы оба проснулись.

Севинье (заинтересованно). Закричали одновременно?

Жозефа. Только сон был наоборот. Пуля убила Мигеля, а яд достался мне.

Севинье. Да уж… Боревер – это яд.

Жозефа (глубокомысленно). Когда подумаю, как я жила последние полтора года!.. Вот уж действительно разбитые мечты!

Севинье (весело, чтобы ее подбодрить). Вы будете искать другое место?

Жозефа (кричит). Спасибо! Уж слишком мне везет на этой работе! Нет… Я думаю, займусь стриптизом.

Севинье. Что-о-о?

Жозефа. Стриптизом. В Рокетах мои соседки тоже считают, что во мне «что-то есть».

Севинье. Но это же не повод!..

Жозефа. Двадцать тысяч франков в неделю – разве это не повод? И раздеваться только шесть раз в день!

Севинье (искренне). Обидно! Я думал, вы большего стоите.

Жозефа. Отец мой говорил: «Цена вещи не всегда соответствует ее стоимости»! Приходится с ним согласиться!

Севинье. Приходится!

Короткая пауза.

Жозефа. Господин следователь!

Севинье. Да?

Жозефа. А вы бы не хотели? Со мной?

Севинье (ошеломленно). Что-о-о?

Жозефа. Я прекрасно вижу, что без вас я бы не выпуталась. И мне кажется, что это – самое маленькое, что я могу для вас сделать.

Севинье (переводя дыхание, но улыбаясь). Вы и я?

Жозефа. Да я от всего сердца.

Севинье. Спасибо, вы очень добры, но – нет.

Жозефа. Во мне нет ничего особенного, но все же я вам не милостыню подаю: просто это все, что я имею.

Севинье. Я очень тронут, правда, очень тронут. И я вам отвечаю так же просто – спасибо, но нет.

Жозефа. Тем хуже!

Севинье. Два года тому назад… до моей женитьбы… хотя и тогда бы между нами ничего не было, но… по крайней мере я бы потом себе этого не простил!

Жозефа (почти со слезами на глазах). Умеете вы обращаться с женщинами!

Севинье. Боже мой, вы же так хороши!

Жозефа. Я верила, что кому-нибудь принесу счастье, но вот не получилось. (Быстро.) А что касается «этого самого», я отлично понимаю – при вашей профессии у вас столько возможностей! Сколько вы женщин спасаете!

Севинье (растроганно). Жозефа Лентене, не слушайте никого в Рокетах. Вы не такая, как те, кто там сидят.

Жозефа. Вы считаете меня честной?

Севинье. Да.

Жозефа. Вы – следователь?

Севинье (мягко улыбаясь). Да, я, следователь!

Жозефа. После всего того, что вы слышали?

Севинье. После всего того, что я слышал.

Жозефа (волнуясь). Я хотела бы дать вам что-нибудь на память обо мне. (Лихорадочно роется в сумке.) Но у меня ничего нет. Отец мне подарил наполеоновскую монету с дыркой – но ее отобрали при обыске. Один носовой платок…

Севинье. Да нет…

Жозефа. Он чистый! Не знаю, как и почему, но я больше не плачу.

Севинье (растроганно). Ну, если вы настаиваете…

Жозефа. Он стоит ерунду, но смотрите, на нем бык с тореадором. Мигель привез его мне из Байонны.

Севинье (разглядывает платок, который ему нравится). Прелестный. Большое спасибо.

Входит Антуанетта.

Антуанетта. Она тебе уже дарит носовые платки!

Севинье. Антуанетта, прошу тебя!

Антуанетта. Ты звонишь мне только для того, чтобы спросить, счастлива ли я. Естественно, я в панике. И застаю тебя как раз, когда она тебе дарит платочек!

Жозефа. Это так естественно, мадам.

Антуанетта. Мадемуазель, вы мне слишком затрудняете жизнь.

Жозефа. Каким же образом?

Антуанетта. Как – каким? С тех пор, как мой муж с вами познакомился, для того чтобы он был доволен, мне нужно добиваться, чтобы он дрожал от желания и чтобы у него ныло в затылке.

Севинье. Я говорил это в шутку!

Антуанетта. А теперь ему еще для этого нужно будет дарить носовые платки.

Жозефа (к Севинье). Она прелестна, я вас понимаю. (Антуанетте.) Это сувенир за то, что он меня спас.

Антуанетта (мужу). Храни его очень бережно, ты себе и не представляешь, во сколько он тебе обойдется.

Севинье (Жозефе). Я буду его бережно хранить.

Антуанетта (в отчаянии). Потому что он тебе дорого обойдется?

Севинье. Боюсь, что да.

Антуанетта (в ужасе). Это Боревер?

Севинье. Жена.

Антуанетта (нежно, утешая). Любовь моя.

Севинье (примирительно). Теперь ты послушно пойдешь домой. Я постараюсь закончить как можно скорее. А до моего возвращения попробуй свыкнуться с мыслью, что мы не переедем в лучшую квартиру, не сменим машину и не купим тебе нового пальто!

Антуанетта. Это несправедливо!

Севинье. В мэрии ты мне сказала: «Я бы любила тебя еще сильнее, если бы ты был несчастным и бедным неудачником». Настало время держать свое слово.

Антуанетта (серьезно). Можешь на меня положиться! (Смеясь.) Только знаешь? Вернемся в этому вопросу в одиннадцать часов три минуты. (Выходит.)

Жозефа (после короткой паузы). Что они могут вам сделать?

Севинье. Не будем говорить об этом.

Жозефа. Я еще могу все взять на себя, если вас это устраивает.

Севинье (резко). Это меня не устраивает!

Жозефа. Никому не могу быть полезной! Плохо! (Подходит к окну, высовывается и говорит Севинье.) Недостаточно высоко!

Севинье (бросаясь к ней). Что вы, что вы, совсем низко.

Жозефа. Ну, ладно, я выброшусь. А что потом?

Севинье. Да, и что потом?

Жозефа. Останусь такой же несчастной. Плюс еще и калекой!

Севинье. Плюс! (Закрывает окно.) Постарайтесь лучше осчастливить кого-нибудь, кто этого будет достоин!

Жозефа. Ох! Достоин! Да я им приношу несчастье! Возьмите Мигеля! Видно, только для бабников я и хороша!

Полицейский (входя и отдавая честь). Вот ордер!

Севинье. Отведите мадемуазель к адвокату. Пусть ее незамедлительно отвезут в Рокеты.

Полицейский. Есть, господин следователь.

Севинье (Жозефе). А я сейчас буду записывать признания мадам Боревер.

Жозефа. Вы думаете, она признается?

Севинье. Уверен. Она очень умна, и она поняла. Вы не наделаете глупостей?

Жозефа. Клянусь.

Севинье. Чем?

Жозефа (серьезно). Нашим платком…

Севинье (полицейскому). Все же глаз с нее не спускайте.

Полицейский. Слушаюсь, господин следователь!

Жозефа (весело). Желаю удачи!

Севинье. Спасибо. Я ни о чем не жалею, дело было очень интересное. (Выходя.) Вам тоже желаю удачи! (Выходит в соседнюю комнату.)

Полицейский (заинтересованно). Почему это он сказал, чтобы я не спускал с вас глаз?

Жозефа. Ну, идем?

Полицейский. А глупости? Какие еще можно делать глупости, когда человека выпускают на свободу?

Жозефа. Свобода – еще не значит жизнь.

Полицейский. А для меня – да! Я вообще живу по-настоящему только по воскресеньям.

Жозефа (повторяет). Ну, идем?

Полицейский. Я слышал, вы были горничной.

Жозефа. Была.

Полицейский. А готовить вы умеете?

Жозефа. Уборку, готовку я обожаю. А вот шить я не люблю.

Полицейский (тоном ухажера). А я, значит, мешаю вам собраться с мыслями?

Жозефа. Не понимаю.

Полицейский (медоточивым голосом). Вы только что говорили, что я мешаю вам собраться с мыслями.

Жозефа (вспомнив). Ах да!

Полицейский. А ведь для меня это – комплимент!

Жозефа. Не очень. Просто вы мне кого-то напоминаете.

Полицейский. Надеюсь, кого-то очень симпатичного?

Жозефа. Не знаю.

Полицейский. Вашу любимую кошку, может быть?

Жозефа. Нет. Наоборот. Ну, мы идем?

Полицейский не двигается.

Что вы так на меня уставились?

Полицейский. Так, значит, ваше тело поступает, как ему в голову взбредет?

Жозефа (беззлобно). Вы думаете, вам все позволено?

Полицейский (напролом). Нет, но я знаю, что я – совершенно то, что вам нужно. Особенно сильно любить вас я не буду. «Великая любовь до гроба» – это не для меня. Мой жанр – что-нибудь полегче, и самое главное – веселее. Если бы вы знали, что со мной сейчас происходит – вызвали бы «скорую помощь». (Трогает свою голову. У него так же ноет в затылке.)

Жозефа (смеется, уже побежденная). Ну что с вами делать?

Полицейский. Меня зовут Марио. Знаете что? Нам обязательно надо встретиться, может быть, в это воскресенье?

Жозефа. Почему бы и нет?..

Занавес

Notes

Оглавление

.

АКТ ПЕРВЫЙ

АКТ ВТОРОЙ

АКТ ТРЕТИЙ .

Реклама на сайте