«Филумена»

Untitled

Де Филиппо

Филумена

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Филумена Мартурано.

Доменико Сориано.

Альфредо Аморозо.

Розалия Солимене.

Диана.

Лючия

служанка.

Умберто.

Риккардо.

Микеле.

Адвокат Ночелла.

Терезина

портниха.

Первый официант.

Второй официант.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

В доме Сориано.

Просторная столовая, в роскошной меблировке которой явно виден стиль 900-х годов. Во всем, однако, заметен довольно посредственный вкус. Несколько картин и безделушек, этих милых воспоминаний о временах короля Умберто, когда, очевидно, они завершали обстановку родительского дома Доменико Сориано, аккуратно развешены на стенах и рас­ставлены на мебели. Они резко контрастируют по стилю со всей мебелью.

Дверь, находящаяся на месте первой левой кулисы, ведет в спальную комнату. У второй левой кулисы угол комнаты срезан стеклянной рамой, сквозь которую зритель видит широкую террасу с цветами. Сверху терраса защищена по­лотняным тентом, разрисованным цветными полосами. На­право в глубине сцены — входная дверь. Комната расширя­ется вправо, глубоко входит в кулису. Ее продолжением служит наполовину скрытый за шелковым занавесом «ка­бинет» хозяина дома. Для обстановки своего «кабинета» Доменико Сориано избрал все тот же стиль 900-х годов. Б этом же стиле стеклянный шкаф, в котором выставлено большое количество металлических кубков разнообразной формы и размеров. Это — «первые премии», завоеванные его рысаками. Два скрещенных «знамени» висят прямо на сте­не, позади письменного стола. Они получены за победы, одержанные на празднике Монтеверджине. Не видно ни одной книги, газеты, бумаги. Этот угол, который один толь­ко Доменико Сориано осмеливается называть «кабинетом», прибран и чист, но без признаков жизни.

В центре столовой с некоторым вкусом и даже изыскан­ностью накрыт стол на две персоны. В центре стола, как и положено,— букет свежих красных роз.

Поздняя весна, почти лето. Вечереет. Последние лучи солнца исчезают с террасы. Филумена Мартурано стоит, вызывающе скрестив руки, у самого порога спальни. На ней длинная белая ночная рубашка. Волосы не причесаны, в спешке они слегка приведены в порядок. На ее босых ногах — ночные туфли. Лицо этой женщины — само страда­ние: в нем отразилось ее прошлое, полное борьбы и разоча­рований. Во внешнем облике Филумены нет вульгарности, но она не может скрыть своего плебейского происхождения, она даже и не хотела бы этого. Ее жесты широки и откры­ты; тон ее голоса — всегда решительный и искренний, при­сущий женщине совестливой, наделенной природным умом, внутренней порядочностью и силой. Это топ женщины, ко­торая по-своему понимает законы жизни и по-своему поль­зуется ими. Ей всего сорок восемь лет. О ее годах говорят несколько седых волос на висках, но глаза сохранили юно­шескую свежесть, присущую неаполитанскому бедному люду. Она мертвенно бледна, частично из-за своего при­творства: ей необходимо было заставить окружающих по-ьеритъ в свою близкую смерть. Частично от ожидания бури, которую ей теперь неизбежно придется перенести. Но она не чувствует страха, наоборот, она напоминает раненого зверя, готового прыгнуть на врага. Из противоположного угла — а точнее, из первой правой кулисы — Доменико Сориано смотрит на женщину с выражением человека, не видящего никаких препятствий к тому, чтобы доказать свою священную правоту, избавиться от позора и проде­монстрировать всему миру низость обмана, жертвой которо­го он стал. Он чувствует себя обиженным, оскорбленным, словно в нем убили что-то, по его мнению, святое, но в чем сн не может и не собирается признаваться. Тот факт, что он может выглядеть в глазах окружающих потерпевшим по­ражение, выводит его из себя, лишает его здравого рассуд­ка. Это — здоровый, крепкий человек лет пятидесяти. Он хорошо прожил свои пятьдесят лет. Благодаря обеспечен­ности и успешным финансовым делам сохранил горячность и внешность молодого человека. «Добрая душа» его отца, Роймондо Сориано, одного из самых богатых и хитрых кон­дитеров Неаполя, имевшего фабрики в Вирджини и Фор-челле и популярнейшие магазины на неаполитанских ули­цах Толедо и Фория, существовала только для сына. Капри­зы Доменико (в молодости он был известен как «Синьорина дон Мимй») не имели границ ни по своей экстравагантности, ни по оригинальности. Они составили целую эпоху: в Неаполе до сего времени рассказывают об этом. Страстный любитель лошадей, он был способен целыми днями вспоминать с друзьями свои спортивные доблести, «подвиги» самых выдающихся породистых лошадей, которые проходи­ли через его богатые конюшни. Сейчас на нем пижама, за­стегнутая на несколько пуговиц. Он стоит бледный и судорожно вздрагивающий перед Филуменой, перед этой (ничтожной» женщиной, с которой он столько лет обращался как с рабыней и которая сейчас держит его в руках и может раздавить, как цыпленка.

В левом углу комнаты, почти у самой террасы, видна крот­кая и покорная фигура донны Розалии Солим вне. Ей семьдесят пять лет. У нее неопределенный цвет волос: скорее, белый, чем серый. Она одета в темное платье «тра­урного цвета». Розалия Соличепе слегка горбится, но все еще полна жизни. Она жила в одном из нищих кварталов, в переулке Сан-Либорио, напротив дома, где жила семья Мартурано, о которой ей известно все: «жизнь, смерть и чудеса». Она знает Филумену с младенческих лет, была ря­дом с ней в самые горестные минуты ее жизни, никогда не жалела слов утешения, сочувствия, нежности, на которые так щедры наши женщины из народа. Их участие для стра­дающего сердца — настоящий бальзам. Розалия с тревогой следит за движениями Доменико, ни на мгновение не теряя его из виду. Из своего горького опыта она хорошо знав! последствия г»сва этого человека. Охваченная ужасом словно окаменелая, она смотрит на него застывшим взглядом.

В четвертом углу стоит еще один персонаж: Альф ре-до Аморозо. Это приятный человек лет шестидесяти, плотной комплекции, сильный и мускулистый. Друзья дали ему прозвище Ложечка. Он был хорошим наезд­ником, за что и взял его к себе Доменико. Альфредо остал­ся у Доменико навсегда, выполняя функции рабочего, козла отпущения, сводника, друга. С ним связано все про­шлое его хозяина. Достаточно посмотреть, как Алъфредо глядит на Доменико, чтобы понять, до какой степени, вплоть до самопожертвования, он предан своему хозяину. Oder он в серый, несколько «рискованный» для его возраста пиджак прекрасного покроя. Брюки на нем другого цвета. На голове надета набекрень кепка цвета «ореховой скор­лупы». На жилете видна золотая цепочка. Алъфредо в ожи­дании. Он, возможно, самый спокойный из всех, так как знает своего хозяина. Сколько раз ему доставалось от него! Когда поднимается занавес, мы видим четырех персонажей в положении, напоминающем игру в «четыре угла». Кажет­ся, что они стоят там, играя как дети; но это жизнь стал­кивает их друг с другом. Продолжительная пауза.

Доменико (некоторое время ожесточенно осыпает себя по­щечинами). Сумасшедший, сумасшедший, сумасшедший! Сто раз, тысячу раз!

Альфредо (робко пытается прервать). Что вы делаете?

Розалия подходит к Филумене и набрасывает ей на плечи шаль, которую взяла со стула в углу.

Доменико. Ничтожество, вот кто я! Мне надо встать перед зеркалом и без устали плевать себе в физиономию. (Обра­щается к Филумене, и ненависть вспыхивает в его глазах.) Рядом с тобой, подле тебя прошла вся моя жизнь: двадцать пять лет здоровья, сил, ума, вся молодость! Чего же тебе еще надо от Доменико Сориано? Что ты еще хочешь? Тебе нужны и остатки моей шкуры, вот этой самой, из которой вы делали все, что хотели. (Вне себя, всех обвиняет.) Все могли делать со мной что хотели! (Обращаясь к себе, с презрением.) Пока ты верил в Иисуса Христа, сошедшего на землю, все распоряжались твоей шкурой, как им взду­мается. (Указывает на всех, словно обвиняет.) Ты, ты, ты... весь переулок, целый квартал, весь Неаполь, весь мир. Всегда все принимали меня за дурака! Всегда! (Вдруг вспоминает, как обманула его Филумена, кровь вскипает в его жилах.) Вот, я не могу даже думать об этом! А ведь от тебя можно было всего ожидать... Такая женщина, как ты, способна на все! Двадцать пять лет не изменили тебя! Но не надейся, что ты добилась своего: до победы еще 'далеко! Я убью тебя и отделаюсь тремя грошами. Такие, как ты, недорого стоят: три гроша! А всех, кто помогал те­бе: врачу, священнику... (указывает с угрожающим видом на Розалию, которая вздрагивает, и на Алъфредо, стоящего спокойно) этих двух мерзавцев, которых я кормил столько лет... всех убью! (Решитель)ю.) Револьвер... дайте револь­вер!

Альфредо (спокойно). Я отнес оба револьвера к оружейнику в чистку. Вы сами велели.

Доменико. Сколько я наговорил... II сколько меня заставили здесь сказать... Но теперь все кончено, увидите! Теперь я все понял... (Филу.чене.) Убирайся прочь... II если ты не уберешься на своих собственных ногах... тебя вынесут отсю­да мертвой! Никакой закон, никакой бог не помешает До­менико Сорлаго сделать это! Я упрячу всех вас за решет­ку! Денег у меня хватит, Филумё, лопну, но добьюсь своего. Ты еще у меня забегаешь. Я всем скажу, кто ты была и откуда я взял тебя. Пусть кто-нибудь осудит меня тогда! Я уничтожу тебя, Филумё, я раздавлю тебя!

Филумена (никакого впечатления, уверенная в себе). Кончил? Хочешь еще что-нибудь добавить?

Доменико (резко). Замолчи! Я не хочу слушать тебя! (До­статочно услышать ему голос этой женщины, как он сразу выходит из себя.)

Филумена. Дай мне высказать тебе все, что здесь (показывав ет на желудок), и я никогда не взгляну на тебя больше, и ты не услышишь от меня ни слова.

Доменико (с презрением). Продажная тварь! Ты была про­ституткой, ею и осталась!

Филумена. Зачем ты говоришь так? Что в этом нового? Раз­ве всем не известно, кем я была, где была? Однако туда ко мне ты же приходил... Ты и многие другие! И почему я должна была относиться к тебе иначе, чем к другим? Разве все мужчины не одинаковы? Сейчас я расплачиваюсь за то, что сделала, сама виновата во всем. Но я — твоя жена и не сдвинусь с этого места, пусть даже придут карабинеры!

Доменико. Жена? Чья жена? Филумё, какую чепуху ты ме­лешь? За кого ты вышла замуж?

Филумена (холодно). За тебя!

Доменико. Ты сошла с ума! Обман налицо. У меня есть сви­детели. (Указывает на Альфреда и Розалию.)

Розалия (с готовностью). Я ничего не знаю... (Не хочет вме­шиваться в такое серьезное дело.) Я видела только, что донна Филумена легла в постель, ей стало плохо и у нее началась агония. Она ничего мне не сказала, и я ничего не поняла.

Доменико ^к Алъфредо). Тебе тоже ничего не известно? II ты не знал, что агония была притворством?

Альфред о. Дон Думмй, ради мадонны! Донна Филумена не­навидит меня. Разве она доверит мне что-нибудь?

Розалия (к Доменико). А священник?.. Кто мне сказал, чтобы я позвала священника? Не вы ли сказали?

Доменико. Потому что она... (показывает на Филумену) про­сила позвать его! Я хотел доставить ей удовольствие...

Филумена. Ты же никак не мог поверить, что я на тот свет отправляюсь. Ты ошалел от счастья — наконец-то я развя­жу тебе руки!

Доменико (презрительно). Ты правильно поняла. Браво! Когда падре, поговорив с тобой, сказал мне: «Бедная жен­щина. Обвенчайтесь с ней. Она доживает последние минуты. Это ее последняя просьба. Узаконьте вашу связь с благо­словения господина...» — я ответил...

Филумена. «...Что мне терять? Она при смерти. Через каких-нибудь несколько часов все кончится, и я избавлюсь от нее». (С насмешкой.) Тебе стало плохо, дон Доменико, ког­да, едва лишь падре вышел, я спрыгнула с кровати и заяви­ла: «Поздравляю, дон Думмй, мы теперь муж и жена!»

Розалия. Я чуть не упала, услышав это! Я так хохотала! (Продолжает смеяться.) Боже, но как тебе удалось так изобразить болезнь?

Альфред о. И даже агонию!

Доменико. Загнитесь оба, иначе вы живо узнаете, что такое агония! (Исключая любое проявление слабости со своей стороны.) Нет, этого не будет! Нет! (Вдруг вспоминает, что есть человек, который несет полную ответственность за обман.) А доктор? Он ведь врач... Чему его учили? Какой же он доктор? Не разглядел, что эта женщина совершенно здорова? Как же он не заметил, что его надувают?

Альфред о. По-моему, кажется, он ошибся.

Доменико (с презрением). Придержи язык, Альфрё. Доктора подкупили. Он поплатится за все! Это так же верно, как то, что есть бог! Ему было известно, что она не больна, он не мог ошибиться! (Филумене, язвительно.) Доктору по­золотили ручку, не правда ли? Сколько ты заплатила ему?

Филумена (с отвращением). У тебя только деньги на уме! За деньги ты покупал все, что хотел! Ты и меня купил за деньги! Недаром же тебя называли дон Мими Сориано — лучшие портные, лучшие сорочки к твоим услугам... Твои лошадки бегали, ты их заставлял... Но Филумена Мартура-но заставила тебя побегать! И ты делал все, что она хоте­ла, не замечая этого... Ты еще побегаешь у меня, высунув язык! И поймешь, как живется честным людям! Доктор ничего не знал. Даже он поверил во все. А как же могло быть иначе! У любой женщины, прожившей с тобой два­дцать пять лет, начнется агония. Я была твоей служанкой! (К Розалии и Альфреда.) Я была его рабой все двадцать пять лет, вы это видели. Когда он уезжал поразвлечься: Лондон, Париж, скачки — я оставалась сторожем... Я бега­ла с фабрики в Форчелла на фабрику в Вирджини, из ма­газина на Толедо на улицу Фория, в другой магазин. Если бы не я, твои служащие давно бы раздели тебя. (Подражая лицемерному тону Домечико.) «Что бы я делал без тебя... Какая ты женщина, Филумё!» Я вела твои дела лучше, чем твоя жена. Ты должен целовать мне ноги за все, что я сделала тебе. Оценил ли ты все это? Разве я слышала от тебя хоть одно слово признательности? Никогда! Всю жизнь я была твоей рабыней. В любое время ты мог выставить меня за дверь!

Доменико. Рабыней? Как бы не так:.. Ты всегда забывала, кто ты в доме... Вечно зла, ко всему безразлична... Всегда одно на лице: «Разве я не права? Я плохо сделала что-ни­будь?» Хотя бы раз я увидел слезы в твоих глазах! Никог­да! Сколько лет мы живем вместе, и я еще никогда не ви­дел, как ты плачешь!

Ф и л у м е н а. А ты хотел, чтобы я проливала слезы из-за тебя? Ты не стоил этого!

Доменико. Не перебивай! Что это за женщина — не плачет, не ест, не спит. Я никогда не видел тебя спящей. Грешная душа у тебя, вот что.

Ф и л у м е н а. Когда же это у тебя было желание увидеть, как я сплю? Ты давно забыл дорогу в дом. Сколько праздников, сколько новогодних ночей я провела одна, как бездомная собака. Да знаешь ли ты, когда плачут? Слезы появляются, когда знаешь, что такое добро и не можешь его иметь. А Филумена Мартурано не знала, что такое добро... Когда видишь только плохое — незачем проливать слезы. Да, Филумена Мартурано не имела удовольствия плакать! С ней всегда обращались, как с самой последней женщиной! (Только к Розалии и Альфредо — единственным свидетелям этой святой правды.) Сейчас незачем вспоминать твою мо­лодость. Но теперь? Тебе же пятьдесят два года! А ты до сих пор приносишь носовые платки, выпачканные губной помадой. Меня тошнит от всего этого... (Розалии.) Где они?

Розалия. У меня, хранятся.

Ф и л у м е н а. Никакой осторожности, ни разу у тебя не мельк­нула мысль: «Лучше будет, если я спрячу их... Вдруг она найдет?» Ну и что, пусть найдет, а дальше что? А кто она такая? Какие у нее права? Доменико, ты глупеешь при виде этой...

Доменико (будто застигнутый на месте преступления, в яро­сти). При виде кого? Кого?

Филумена (никакого признака страха от возросшего гнева Доменико). ...отвратной девки. Думаешь, я не поняла? Ты не умеешь врать, это твой недостаток. Пятидесятидвухлет­ний старик теряет разум из-за двадцатидвухлетней девчон­ки и не чувствует стыда! Привел ее в дом под видом меди­цинской сестры.. Он думал, что я в самом деле умираю... (Словно рассказывая о невероятных вещах.) А всего час то­му назад, до того как пришел поп, чтобы обвенчать нас, думая, что я отдаю богу душу и не вижу ничего, они обни­мались, целовались у моей постели. (С нескрываемым чув­ством отвращения.) Мадонна... Как мне противно! А если я и в самом деле была бы при смерти, ты себя вел бы так же? Ну конечно, я ведь умирала, а сгол накрыт для него и для этой пигалицы... *

Доменико. Ну что же? Если ты умираешь, я не должен есть больше? Мне тоже умирать прикажешь?

Филумена. Что это за розы на столе?

Доменико. Розы как розы!

Филумена. Красные?

Доменико (раздраженно). Да, красные, зеленые, лиловые... Ну и что из этого? Разве я здесь не хозяин и не могу прино­сить домой розы? Думаешь, если ты умирала, я перестал быть хозяином в этом доме? Да, я радовался, что отделаюсь от тебя!

Филумена. Ая вот не умерла. (Со злостью.) И еще долго про­живу, Думмй.

Д о м е н и к о. Для меня это небольшая помеха. (Пауза.) Я од­ного не могу понять. Ты сама говорила: для меня все муж­чины одинаковы. Зачем же ты хотела выйти только за ме­ня? Я люблю другую женщину и хочу жениться на ней... И я женюсь, Диана станет моей женой, и тебя не касается, сколько ей лет: двадцать два года, меньше, больше...

Филумена (с иронией). Смешно! Я так переживаю! Да какое мне дело до тебя, до девчонки, из-за которой ты потерял голову, и до всего остального? Ты что, думаешь, я из-за те­бя это сделала? Я не люблю и никогда не любила тебя! Ты мне двадцать пять лет говорил, что такая женщина, как я, знает, чего она хочет?! (Пауза.) Мне нужен... ты мне ну­жен! Ты надеялся, что эта баба, прожив с тобой, как раба, двадцать пять лет, вот так и уберется как нищая,— одна рука впереди, другая сзади!

Доменико (с торжествующим видом, думая, что понял скры­тый смысл насмешки Филумены). А-а, деньги! Разве я не давал тебе денег? По-твоему, Доменико Сориано, сын Рай-мондо Сорпано (гордо), одного из самых крупных и уважа­емых кондитеров Неаполя, не хочет обеспечить тебя, чтобы ты ни в чем пе нуждалась?

Филумена (обессилев от его непонимания, с презрением). Да замолчи ты! Ну почему мужчины никогда не хотят понять? Какие деньги, Думмй? Успокойся и оставь себе на здоровье эти деньги. Мне надо другое от тебя... и ты сделаешь это! У меня трое детей, Думмй!

Доменико и Алъфредо ошеломлены. Розалия, наоборот, не­возмутима.

Доменико. Трое детей? Что ты говоришь, Филуме?

Филумена (повторяет машинально). У меня их трое, Думм»!

Доменико (растерянно). А... чьи они, эти дети?

Филумена (заметив страх Доменико, холодно). От таких же, как и ты!

Доменико. Филуме... Филуме... Ты играешь с огнем! Что зна­чит: «От таких, как ты»?

Филумена. Потому что все вы одинаковы.

Доменико (Розалии). Вы знали это?

Розалия. Да, синьор. Знала.

Доменико (к Алъфредо). А ты?

Альфредо (оправдываясь). Нет. Донна Филумена ненавидит меня, я же говорил вам.

Доменико (еще не окончательно поверив, как бы разговаривая с самим собой). Трое детей?.. (Филумене.) Сколько же им лет?

Филумена. Самому старшему двадцать шесть.

Доменико. Двадцать шесть лет?

Филумена. Не делай такого лица! Не пугайся: дети не твои.

Доменико (несколько ободрившись). А они-то знают тебя? Известно им, что ты их мать?

Филумена. Нет. Но я их всегда вижу и говорю с ними.

Доменико. Где они живут? Что делают? На какие средства существуют?

Филумена. На твои деньги!

Доменико. На мои деньги?

Филумена. Да, на твои деньги! Я крала их у тебя! Я таскала их из твоего бумажника! Я воровала у тебя на глазах!

Доменико ('с презрением). Воровка!

Филумена (без малейшего страха). Да, я обкрадывала тебя! Продавала твои костюмы и обувь! И ты никогда этого не замечал! Помнишь кольцо с брильянтом? Я сказала, что по­теряла его. А на самом деле оно продано. Я вырастила моих детей на твои деньги.

Доменико (с неприязнью). Я держал воровку в моем доме! Чудовище!

Филумена (словно не слыша, продолжает). Один — жестяп-щик, у него мастерская рядом, в переулке.

Розалия (которой кажется, что хозяйка выразилась неточно, поправляет) Водопроводчик...

Доменико (не поняв). Как?

Розалия (стараясь отчетливо произнести слово). Водопровод­чик. Как говорят: налаживает краны и сверлит фонтаны... (Затем вспоминает о втором сыне.) Второй... Как его зовут? (Мгновенно вспоминает.) Риккардо. Какой красавец! Ну и парень! Его магазин на Кьяйя, во дворе дома номер семьде­сят четыре. Торгует сорочками. И покупателей у него много. Потом Умберто...

Филумена. ...Этот захотел учиться. Бухгалтером стал. Даже в газету пишет.

Доменико (с иронией). Скажите-ка, есть даже писатель в на­шей семье!

Розалия (восхищается материнскими качествами Филумены). Ах, какая это мать! Они никогда ни в чем не испытывали недостатка. Я уже старуха и скоро предстану перед судом всевышнего. Бога нельзя обмануть, он все видит, все знает и все прощает. Болтовней тут не отделаешься. Когда они были совсем малышами, в пеленках, у них не хватало разве только птичьего молока...

Доменико. ...и все на деньги дона Доменико!

Розалия (с внезапным чувством справедливости). Вы же бро­сали на ветер свои деньги!

Доменико, А что, я должен был отчитываться перед кем-ни­будь?

Розалия. Нет, что вы, синьор! Но вы ведь даже не замечали расходов на детей!

Филумена (презрительно). Не обращайте внимания! Не отве­чайте ему!

Доменико (овладев собой). Филумё, тебе обязательно хочется разозлить меня? Мы дойдем до того, что уже не сможем разговаривать друг с другом. Ты понимаешь, что ты на­творила? Ты сделала из меня огородное чучело! Эти три синьора, которых я даже издали никогда не видел и не знаю, откуда они взялись, однажды рассмеются мне в лицо: «Не жизнь, а красота! У дона Доменико хватит деньжонок на наш век!»

Розалия (отвергая это предположение). Нет, синьор, только не это! Они ведь ничего не знают. Донна Филумена поступала всегда так, как нужно: осторожно и разумно. Нотариус вручил деньги водопроводчику, когда тот открыл мастерскую в переулке, сказав, что они от одной синьоры, которая поже­лала остаться неизвестной... То же произошло и с торговцем сорочками. Тому же нотариусу было поручено высылать Умберто раз в месяц деньги, чтобы он мог учиться. Нет-нет, вы здесь совсем ни при чем.

Доменико (с горечью). А я только платил!

Филумена (с неожиданной резкостью). А что я должна была делать? Убить нх? Ну да, это нетрудно было сделать, а, Думмй? Уничтожить их — многие женщины поступают так! Вот тогда бы Филумена действительно стала хорошей? (Вы­зывающе.) Что ж ты молчишь? Это советовали мне все мои подруги там... (Намекает на дом терпимости.) «Что ты мед­лишь? Брось, не думай ни о чем!» (Убежденно.) Да как же не думать! Как бы я стала жить дальше? Совесть замучила бы. И вот я поговорила с мадонной. (Розалии.) Маленькую мадонну, покровительницу роз, помните?

Розалия. Она очень добра, мадонна, покровительница роз! Каждый день она свершает чудо!

Филумена (вспоминая свою мистическую встречу). Было три часа ночи. Я шла одна по улице. Шесть месяцев, как я ушла из родительского дома. (О чувстве матери, которое появи­лось у нее впервые.) Это был мой первый! Что делать? С кем посоветоваться? В ушах у меня еще раздавался голос подруги: «Для чего он тебе? И не думай! Я знаю одного опытного доктора...» А я все шла и шла, неизвестно куда. Потом увидела, что стою в моем переулке перед алтарем мадонны роз. Встала я перед ней. (Упирает руки в бока и поднимает глаза к воображаемому изображению мадонны, словно желая говорить с ней, как женщина с женщиной.) «Что мне делать? Ты все знаешь... Тебе известно также, по­чему я согрешила. Ну, как мне быть?» Она молчит, не отве­чает. (Возбужденно.) «Вот ты какая! Чем меньше слов от тебя слышат люди, тем больше они верят тебе! Я же с то­бой разговариваю! (Дерзко и взволнованно.) Отвечай!» (По­вторяет машинально чей-то незнакомый голос, который тогда неизвестно откуда ей послышался.) «Дети есть дети!» Я похолодела. Как была, так и застыла. (В оцепенении устремляет глаза на воображаемую мадонну.) Может быть, если б я обернулась, я бы увидела, откуда исходит этот голос: из дома, с открытого балкона, из соседнего переулка или из какого-нибудь окна... Но я подумала: «А почему го­лос прозвучал именно сейчас? Разве люди знают, что случи­лось со мной?» Нет, это была она... Это была мадонна! Она увидела, что с ней хотят поговорить с глазу на глаз, и она заговорила... Каждый раз, когда ей надо поговорить с людь­ми, она обращается к одному из нас. Когда мне говорили: «И не думай об этом!» — это тоже была она. Она испыты­вала меня! Не знаю, может, мне показалось, но мадонна кивнула, вот так. (Кивает, словно говоря: «Да, ты поняла».) «Дети есть дети!» И я поклялась. Вот почему я и была все эти годы с тобой... Ради них я терпела все! А ты помнишь того юношу, что влюбился в меня и хотел жениться? А ты уже пять лет ходил ко мне, хотя и жил с женой в своем доме, а я па Сан Путито в трех комнатах с кухней... Нако­нец-то я получила возможность уйти оттуда... (намекает на дом терпимости) после стольких лет знакомства ты снял на­конец для меня эти комнатушки! Он хотел на мне женить­ся, бедный парень... Но ты устроил сцену ревности. Я и сей-пас слышу: «У меня есть жена, я не могу жениться на тебе. Если он женится на тебе...» Потом ты заплакал. Ты-то уме­ешь плакать. Ты... ты — это не я: ты можешь лить слезы! Я ответила тогда: «Ну ладно, такая уж моя судьба! Всей душой Доменико меня любит, а жениться не может — же­нат... Будем и дальше жить в комнатах на Сан Путито!» Два года спустя твоя жена умерла. Время шло... а я по-прежнему жила на Сан Путито. И думала я: он молод и не хочет связывать себя еще раз на всю жизнь с другой жен­щиной. Придет время, и он успокоится и оценит все, чем я пожертвовала! II я ждала. А когда я говорила тебе время от времени: «Думмй, знаешь у кого еще свадьба? Помнишь девушку, что жила напротив моих окон?..» — ты смеялся. Ты хохотал так же, как в те времена, когда поднимался по лестнице со своими друзьями ко мне не на Сан Путито, а туда. Не настоящий был этот смех. Обычно так смеются с середины лестницы... Всегда одинаков этот смех. Кто бы ни смеялся! Мне хотелось убить тебя за него! (Терпеливо.) Я ждала. Я ждала двадцать пять лет! Я ждала твоей милости, дон Доменико! Сейчас тебе пятьдесят два года: старик! Но и теперь он воображает себя молодым! Таскается за молодень­кими девчонками, становится настоящим кретином, носит платки, запачканные губной помадой, и разбрасывает их в доме! (Угрожающе.) Осталось лишь привести ее в дом, где живет твоя жена. Я выгоню и тебя и ее. Мы поженились. Нас обвенчал священник. Это — мой дом!

Раздается звонок в прихожей. Альфредо выходит в дверь направо.

Доменико. Твой дом? (Неестественно смеется, с иронией.) Ты заставляешь меня смеяться!

Филумена (смотрит на него с коварством). Смеется... Смейся! Я с удовольствием послушаю твой смех. Теперь мне безраз­лично, как ты смеешься.

Возвращается Альфредо, некоторое время смотрит на всех, озабочен тем, что должен сообщить.

Доменико (заметив это, грубо обращается к нему). Что тебе? Альфредо. Э... что мне? Принесли ужин! Доменико. Это зачем? Нечего есть в доме, по-вашему? Альфредо (словно говоря: «Я здесь ни при чем»). Эх... дон Думми! (Говорит по направлению к правой двери.) Входите!

Входят двое официантов из ресторана. Они несут кастрюлю и корзинку с ужином.

Первый официант (услужливо изгибаясь). Вот ужин. (Дру­гому.) Ставь сюда.

Второй официант ставит на пол корзинку.

Первый официант. Синьор, цыпленок только один. Он боль­шой, его хватит, чтобы накормить четырех человек. Все, что заказали,— самого высшего качества. (Хочет открыть каст­рюлю.)

Доменико (раздраженный, останавливает официанта). Послу­шай-ка, знаешь теперь что сделай? Уйди отсюда.

Первый официант. Слушаю, синьор. (Берет из корзины пи­рожное и кладет его на стол.) Вот это пирожное любит синь­орина... (Ставит бутылку вина.) А вот вино. (Слова офици­анта раздаются в мертвой тишине. Но он не хочет уходить; сбитый с толку, произносит медоточивым тоном.) А... вы, по-видимому, забыли?

Доменико. Что?

Первый официант. Ну как же? Вспомните, вы приходили сегодня заказывать ужин. Я спросил еще, нет ли у вас ста­рых брюк. «Приходи сегодня вечером,— ответили вы.— II ес­ли что-то произойдет, о чем я думаю все время, если у меня будут хорошие вести, я, так и быть, подарю тебе свой новый костюм!»

Мрачная тишина. Пауза.

(Бесхитростно, не зная сути дела, сожалеет.) Значит, ниче­го не произошло? (Ожидает ответа.) У вас нет хороших вестей?

Доменико (угрожающе). Я сказал тебе — уходи!

Первый официант (удивленный тоном Доменико). Сейчас уйдем... (Смотрит снова на Доменико, а затем печально.) Уйдем отсюда, Карло, значит, ничего не произошло... Не ве­зет мне! (Вздыхает.) Добрый вечер. (Выходит вместе с то­варищем в дверь направо.)

Филумена (после паузы, саркастически, к Домепико). Ужи­най! Почему же ты не кушаешь? Аппетит пропал?

Доменико (в затруднении, со злобой). Поужинаю! Попозже и поем и выпью!

Филумена (намекая на Диану). Ах да! Как же! Придет эта пигалица.

Из прихожей входит Диана. Это красивая девушка два­дцати двух лет — точнее, она пытается казаться двадцати­двухлетней, на самом же деле ей двадцать семь. Она же­манно-элегантна. На ее фигуре лежит некоторая печать снобизма. Смотрит на всех сверху вниз. Важно расхаживая, разговаривает понемногу со всеми, не обращаясь непосред­ственно ни к кому из присутствующих, что говорит об ее презрении ко всем. Поэтому она не замечает Филумену. Ма­шинально кладет на стол пакеты с лекарствами. Берет с од­ного из стульев белый халат медсестры и надевает его.

Диана. Сколько народу в аптеке, настоящая толпа. (Грубо, при­нимая тон хозяйки.) Розалия, приготовьте мне ванну. (За­метив розы на столе.) О, красные розы!.. Спасибо, Доменико. Какой нежный запах: даже слегка захотелось кушать. (Взяв со стола коробку с ампулами.) Купила камфору и адрена­лин. Кислорода нет.

Доменико славно ослеплен. Филумена стоит не моргнув гла­зом: она ждет. Розалия и Альфредо почти развеселились.

(Садится рядом со столом лицом к публике и зажигает си­гарету.) Я думала: если... Боже, не хотелось бы этого гово­рить, но теперь... если она умрет сегодня ночью, завтра рано утром я уеду. Можно уехать с приятельницей — у нее своя машина. В этом доме я бы просто мешала. В Болонье же есть чем заняться, столько дел накопилось. Вернусь через десять дней и зайду навестить вас, Доменико. (О Филуме-не.) Ну... а как она? Все еще в агонии? Священник пришел? Филу мена (овладев собой, с наигранной любезностью, медлен­но подходит к Диане). Священник пришел...

Застигнутая врасплох, Диана встает и пятится назад.

И сразу же увидел, что агония у меня продолжается. (Хищ­но.) Снимай-ка хламиду!

Диана (не поняв). Как?

Филумена. Хламиду сними.

РЧРзалия (замечает, что Диана и на этот раз не поняла, и, что­бы предотвратить скандал, советует ей осторожно). Снимите это. (Трясет двумя пальцами кофту на себе.)

Диана наконец понимает, что Филумена имеет в виду меди­цинский халат. С инстинктивным страхом снимает его.

Филумена (которая проследила движения Дианы, не спуская

с нее глаз). Положи туда... Туда положи. Розалия (предвидя, что Диана не поймет). На стул повесьте.

Диана кладет халат.

Филумена (снова принимает любезный тон, имея в виду свя­щенника). Он видел, что я умираю, и посоветовал дону Доменико узаконить нашу связь перед смертью.

Диана, желая вновь принять важный вид и не зная, что де­лать, берет со стола розу и делает вид, что нюхает ее.

(Оглушает ее ледяным тоном.) Положи розу! Розалия (с готовностью). Розу положите обратно.

Диана, словно выполняя приказание командира, кладет розу на стол.

Филумена (снова становится вежливой). И дон Доменико со­гласился, что это справедливо: «Она заслужила это. Два­дцать пять лет эта несчастная была рядом со мной...» И есть еще много причин, которые мы не обязаны объяснять вам. Он подошел к кровати (продолжая вспоминать священни­ка), и мы обвенчались... два свидетеля, и благословение святого отца. Есть, наверное, браки, которые хорошо помога­ют здоровью... То-то я сразу почувствовала себя лучше. Я спрыгнула с постели, а смерти пришлось убраться. Разу­меется, где нет больных, там не нужны медицинские сест­ры... и прочие мерзости... (Указательным пальцем вытянутой правой руки наносит Диане точные размеренные удары по подбородку. От этого Диана резко и вместе с тем непроиз­вольно кивает головой, словно говоря — «нет») и непристой­ности... (снова ударяет Диану) в присутствии умирающей женщины... Ты же знала, что я умираю... Убирайся отсюда ко всем чертям!

Диана улыбается, как пдмешанная, словно хочет сказать: «Я ее не знаю».

Чтобы вашей ноги здесь не было! Ищите себе другой дом!

Диана (продолжая улыбаться, пятится назад до самого порога двери). Хорошо.

Филумена. А если захотите пожить совсем хорошо, отправ­ляйтесь туда, где я была... (Намекает на дом терпимости.)

Диана. Куда?

Филумена. Спросите у дона Доменико. Он раньше ходил и по сей день туда ходит. Идите. 1

Диана (сломленная испепеляющим взглядом Филумены, вдруг внезапно приходит в возбуждение). Спасибо. (Направляет' ся к правой двери.)

Филумена. Не за что. (Возвращается на свое место в левом углу.)

Диана. Спокойной ночи. (Уходит.)

Доменико (который до этого момента был погружен в стран­ное раздумье, Филумене). Как ты вела себя с ней?

Филумена. Оиа заслужила. (Жест презрения в адрес Доме­нико.)

Доменико. Слушай, что я скажу... ты — ведьма... С тобой надо держать ухо востро... твои слова у меня крепко засели в голове. Теперь я хорошо узнал тебя. Ты — как моль. Как ядовитая моль, которая все губит там, где садится. Ты ска­зала одну вещь, она не выходит у меня из головы: «Мне дру­гое от тебя надо... и ты сделаешь это!» Не деньги, нет. Ты знаешь, что получишь их... (Разъяренный.) Чего тебе угод­но еще от меня? Что у тебя еще на уме? О чем ты думаешь? Почему ты молчишь?.. Ну, скажи!

Филумена (просто). Думми, знаешь эту песенку? (Напевает мотив неаполитанской песни.) «Я приручаю красивого щег­ла, многому надо его научить...».

Розалия (поднимая глаза к небу). О мадонна!

Доменико (боязливо, подозрительно, робко, Филумепе). Что это значит?

Филу мена (решительно). Щегол — ты!

Доменико. Филумена, говори яснее... Не своди меня с ума... Меня трясет, как в лихорадке, Филумё...

Филумена (серьезно). Дети есть дети!

Доменико. Что ты хочешь сказать?

Филумена. Они должны знать, кто их мать... Узнают они, что она сделала ради них... Они полюбят меня! (Воспламенив­шись.) Им не стыдно будет стоять рядом с другими людьми. Они не будут чувствовать себя униженными, когда придется пойти за документом или бумагой какой-нибудь. Они долж­ны знать, что такое семья, дом... Они соберутся на семей­ный совет, мои дети, решать важные дела... Они должны но­сить мою фамилию!

Доменико. Твою фамилию? Какую?

Филумена. Ту, что ношу я... Мы же супруги — Сориано!

Доменико (взбудоражен). А, я тебя понял! Мне хотелось услышать, что ты скажешь... Я хотел послушать, о чем за­говорят эти нечестивые уста. Мне надо было лишний раз убедиться! Я вышвырну тебя пинком за дверь, я размозжу тебе голову, как ядовитой змее, которая не дает спокойно жить честным людям. (Имея в виду план Филумены.) Что? Что? В моем доме? Мою фамилию? Этим парням?..

Филумена (угрожающе, чтобы помешать ему произнести еще слово). Этим — кому?

Доменико. Твоим детям! Если меня спросят, чьи это дети? Я отвечу: твои! Но когда мне зададут вопрос: «От кого?» Я не смогу ответить! Я не знаю этого! И ты сама не зна­ешь! Ты надеялась исправить ошибку, успокоить свою со­весть и спасти себя от греха. Привела в дом каких-то трех чужих парней. Пока я жив, ноги их не будет в этом доме! (Торжественно.) Клянусь душой моего отца...

Филумена (неожиданно, в искреннем порыве прерывает его, словно желая предостеречь от несчастья, которое может слу­читься от необдуманно свершенного кощунства). Не клянись! Вспомни меня! Однажды я поклялась и теперь два­дцать пять лет прошу у тебя милостыни... Не клянись, ты не сможешь сдержать этой клятвы... Умрешь проклятым, если не придешь сам однажды просить у меня милостыню...

Доменико (под впечатлением слов Филумены, словно потеряв рассудок). Что ты еще придумала?.. Колдунья! Но я не бо­юсь тебя! Ты не напугаешь меня!

Филумена (вызывающе) А зачем ты говоришь это?

Доменико. Замолчи! (К Альфреда, снимая пижаму.) Подай пиджак!

Алъфредо молча идет в «кабинет».

Завтра чтобы я не видал тебя больше! Я приведу адвоката и раздблачу тебя. Я попал в ловушку. Есть свидетель... Ес­ли же и закон не признает моей правоты, я убью тебя! Сотру с лица земли, Филумё!

Филумена (с иронией). А где же вы тогда поселите меня?

Доменико. Там, где была. (Выходит из себя.)

Возвращается Алъфредо. Доменико вырывает у него пиджак из рук, надевает его.

Завтра ты отправишься к моему адвокату, понял?

Алъфредо кивает головой, что означает — «да»,

Мы еще посмотрим, Филумё!

Филумена. Ну что ж? Посмотрим!

Доменико. Я покажу тебе, кто такой Доменико Сориано и из какого теста он сделан. (Уходит в глубь сцены.)

Филумена (указывая на стол). Садись, Розали... наверное, и ты проголодалась! (Садится к столу лицом в зал.)

Доменико. Будьте здоровы... Филумена из Неаполя!

Филумена (напевая). «Я приручаю красивого щегла...».

Доменико (в ответ на пение Филумены зло хохочет, словно намеренно стремясь оскорбить и насмеяться над ней). За­помни этот смех... Филумена Мартурано!.. (Уходит вместе с Алъфредо в глубину сцены направо.)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Следующий день. Декорация та же. Чтобы вымыть пол, слу­жанка убрала все стулья: некоторые вынесла на террасу, другие перевернуты и лежат на столе. Часть стульев рас­ставлена в «кабинете» Доменико. Края ковра, в центре ко­торого стоит стол, загнуты. В комнату проникают яркие лу­чи прекрасного солнечного утра. Служанку зовут Лючия. Это симпатичная и здоровая девушка лет двадцати трех. Она закончила свою работу. Выжимает в последний раз тряпку в ведре с грязной водой и уносит все на террасу.

Альфредо (усталый, сонный, входит из прихожей, в то время как Лючия собирается расправить ковер). Лючй, доброе утро.

Лючия (останавливает его, сердито жестикулирует). Не топчи­те пол ногами!

Альфредо. Нет, что вы, теперь буду ходить только на руках!

Лючия. Измучилась совсем... кончила наконец убирать! (Пока­зывает на пол, еще не совсем высохший.) Это ваши следы?

Альфредо. Следы?.. Нет, что ты, я давно сижу! (Садится ря­дом со столом.) Поняла, что означает «сижу»? Просидел всю ночь подле дона Доменико, не сомкнув глаз. Он пристроился у парапета памятника Караччоло. А па улице ведь свежо... И почему всевышний именно меня заставил служить Доме­нико Сориано! Но я не жалуюсь, о боже! Он помогал мне в жизни... Были у нас и счастливые времена — жили душа в душу: он для меня, я для него! О господи, помоги ему про­жить тысячу лет, но дай ему жизнь тихую и спокойную. Мне шестьдесят лет, и я не мальчишка, чтобы не спать всю ночь, любуясь на него!.. Лючй, принеси чашку кофе.

Лючия (расставила стулья. Не обращая внимания на излияния Альфреда, с непосредственностью). А где oil?

Альфредо (удивленно). Нет?

Лючия. Ну да, кончился. Оставался только вчерашний. Одну чашку я выпила, другую предложила донне Розалии, она от­казалась, и я отнесла ее дбнне Фялумене. Третью чашку бе­регу для дона Домепико, вдруг придет...

Альфредо (пристально смотрит на нее, с недоверием). Вдруг придет?

Лючия. Э, ну случайно зайдет. Донна Розалия ведь не варила еще сегодня.

Альфредо. А тебе трудно сварить?

Лючия. А я умею?

Альфредо (пренебрежительно). И кофе-то сварить не можешь. А почему Розалия не приготовила?

Лючия. Ушла рано. Сказала, что донна Филумена послала от­править три срочных письма.

Альфредо (подозрительно). Донна Филумена? Три письма?

Лючия. Три: раз, два и три.

Альфредо (ощущая сильную усталость). По дороге сюда я уже выпил глоток. Вот что, Лючй... подели пополам кофе, остав­ленное дону Доменико, и его часть долей водой, а?

Лючия. А если он заметит?

Альфредо. Маловероятно, что он придет. Рычал как зверь... А если и придет? Я старше его, и мне кофе более необхо­дим. Кто его заставлял ночевать посреди улицы?

Лючия. Ладно, сейчас разогрею и принесу. (Идет к левой две­ри, но, видя входящую Розалию с правой стороны, останав­ливается и предупреждает о .ее приходе Альфредо.) Донна Розалия! (Видя, что Алъфредо молча смотрит на Розалию.) Да, зачем это я шла? А, сейчас принесу кофе!

Альфредо. Вот хорошо, что ты пришла, Розалия! Свари све­жего кофе для дона Доменико. Мне хоть полчашки бы вы­пить!

Лючия уходит, Розалия входит из прихожей и заме­чает Альфредо. Делает, однако, вид, что не видит его, и, погруженная в свои дела, идет в спальню донны Филумены.

Алъфредо, от которого не укрылось поведение Розалии, дает ей возможность дойти до порога спальни, а потом с иронией окликает ее.

Альфред о. Розали! Что с тобой?.. Язык проглотила?

Розалия (безразлично). Не заметила тебя.

А л ь ф р е д о. Не заметила? Может быть, я похож на цыпленка, усевшегося на стуле? (Закашлялся.)

Розалия (двусмысленно). Э, цыпленок с кашлем... (Иронически прокашливается.)

Альфредо (не поняв намека). С кашлем? (Пытаясь понять.) Ты рано вышла сегодня из дому?

Розалия (загадочно). Да.

Альфредо. Где была?

Розалия. В церкви.

Альфредо (не веря). В церкви? А потом отправила три письма донны Филумены...

Розалия (словно застигнутая врасплох). Знал, а спрашиваешь! Зачем?

Альфредо (делая вид, что ему безразлично). Так просто. А ко­му письма?

Розалия. Я же тебе сказала: ты — цыпленок с кашлем.

Альфредо (обиженно, он не понял, мрачно). Кашель? При чем здесь кашель?

Розалия (словно говоря: «Ты же не умеешь держать язык за зубами»). Тебе ничего нельзя доверить — все разболтаешь! И вообще ты — шпион!

Альфредо. Что? Когда я шпионил за тобой?

Розалия. За мной? За мной нечего шпионить. Я чиста, как во­да из родника. И дела мои известны... вот. (Речитативом повторяет, словно повторяла десятки раз и знает на память.) Родилась в тысяча восемьсот семидесятом году. Посчитай, сколько мне лет. Из семьи бедных, но честных родителей. Моя мать София Тромбетта была прачкой. Отец мой, Проко-пио Солимене,— кузнецом. Розалия Солимене — это я — и Винченцо Дальоре, который чинил зонтики и делал лоханки из глины, вступили в законный брак второго ноября тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года...

Альфред о. День поминовениЯ'У мерших?..

Розалия. С тобой забыли посоветоваться?

Альфредо (развеселившись). Нет. (Побуждая ее продолжать.) Ну а дальше?

Розалия. После этого на свет появилось сразу трое детей. Аку­шерка, сообщив эту новость моему супругу, работавшему на соседней улице, увидела, как он нырнул головой в бак...

Альфредо. Освежиться?

Розалия (с горечью повторяет фразу, чтобы дать понять не­уместность шутки). ...нырнул головой в бак... Внезапный обморок и смерть. Так и жила я сиротой: ни отца, ни мате­ри...

Альфредо. И везет же тебе на троицу.

Розалия. ...с тремя малютками... Поселилась я в переулке Сан Либорио, в подвале дома номер восемьдесят, торговала му­холовками, детскими гробами и в праздники Пьедигротта бумажными колпаками. Мухоловки сама мастерила, но де­нег едва хватало, чтобы прокормить моих деток. В переулке я и познакомилась с донной Филуменой — она еще девочкой играла с моими тремя ребятишками. Так прошел двадцать один год, а дети мои по-прежнему без работы. Ну и разъ­ехались все. Один — в Австралию, два — в Америку... Боль­ше я и не слышала о них ничего. Осталась одна-одинешень-ка. Одна — с мухоловками, колпаками. Ну, хватит об этом, иначе сойду с ума! II если бы не донна Филумена — она взяла меня к себе, когда стала жить с доном Доменико,— пришлось бы мне стоять у церкви и просить милостыню! Спасибо и до свиданья, кино кончилось.

Альфредо (смеется). Завтра новая программа! Но кому же ты отнесла три письма, нельзя ли узнать?

Розалия. Мне доверили деликатное поручение, и я не могу его передоверить. Иначе оно всем станет известно.

Альфредо (разочарованно, зло). Ну и вредная ты! То-то тебя всю скрючило от злости. Уродина!

Розалия (сдержанно). Я не собираюсь выходить замуж!

Альфредо (забыв оскорбления, привычным доверительным го-ном). Пришей мне эту пуговицу. (Показывает место.)

Розалия (направляясь в спальню, примирительно). Завтра, ес­ли будет время.

Альфредо. И тесемку на трусах!

Розалия. Тесьму купите — я пришью. (У двери Филумены.) Можно войти? (С достоинством выходит в дверь налево.)

Из глубины сцены выходит Л ю ч и я с чашкой, наполнен-ной наполовину кофе. Слышен звонок у двери. Она, не дой­дя до Альфредо, возвращается в прихожую. После паузы бледный, заспанный, в сопровождении Лючии появляется Д о м е н и к о.

Доменико (замечает кофе). Кофе?

Л к> ч и я (бросив понимающий взгляд на Альфредо, который при

появлении Доменико встал). Да, синьор. Д о it e н и к о. Дай-ка мне.

Лючия подает чашку Доменико. Тот почти залпом ее выпи­вает.

О, так хотелось хотя бы глоток кофе!

Альфредо (помрачнев). Мне юже.

Доменико (Лючии). Принеси и ему чашку. (Садится за стол, закрыв лицо руками, погруженный в тяжелые размышле­ния.)

Лючия делает знаки Альфреда, стараясь дать ему понять, что оставшаяся половина кофе разбавлена водой.

Альфредо (потеряв терпение, злобно). Все равно, неси! Лючия удаляется налево, в глубь сцены.

Доменико. Что случилось?

Альфредо (улыбается через силу). Заявила, что кофе остыл. Я сказал, чтобы все равно принесла.

Доменико. Подогреет и принесет. (Снова задумывается.) Был у адвоката?

Альфред о. А как же.

Доменико. Когда придет?

Альфред о. Как только освободится. В течение дня обязатель­но.

Входит Лючия. Несет чашку кофе. Подходит к Альфредо, подает ему чашку, иронически смотрит на него и, развесе­лившись, удаляется. Альфредо, обескураженный, начинает пить.

Доменико (весь в мыслях, сочувствующе). Плохо...

Альфредо (думая, что Доменико имеет в виду кофе, покорно). Я уже пил, дон Думми. Не хочется больше. Когда буду на улице, выпью снова в баре.

Доменико (сбитый с толку). Что?

Альфредо (убежденный). Кофе!

Доменико. Какое мне дело до кофе, Альфредо. Плохо, гово­рю... Я имею в виду, что адвокат объявит — ничего нельзя сделать...

Альфредо (выпив глоток кофе, сморщившись от отвращения). Нет, просто невозможно... (Идет и ставит чашку на один из столиков в глубине сцены.)

Доменико. Что ты понимаешь?

Альфредо (с видом знатока). Как? Да это же настоящая га­дость!

Доменико. Браво: гадость! Именио так. Она поступила безо­бразно. Не могла сделать...

Альфредо. Дон Думмй, а когда она умела хорошо это делать?

Доменико. Я обращусь в суд, в апелляционный суд, наконец, в верховный суд!

Альфредо (ошеломлен). Дон Думмй, ради мадонны! Из-за глотка-то кофе?

Доменико. Да что ты пристал с этим кофе? Я говорю о своем деле!

лльфредо (еще не совсем поняв, неопределенно). Ну да... (До него доходит смысл смешного совпадения.) Ха... (Сме­ется.) Ха-ха... (Потом, испугавшись гнева дона Доменико, с готовностью разделяет угнетенное душевное состояние сво~ его хозяина.) А... э... черт возьми!

Доменико (от которого не укрылась душевная метаморфоза собеседника, смягчается и покорно воспринимает непонима~ ние Альфреда). Зачем я говорю с тобой о делах? О чем мож­но говорить с тобой? Только о прошлом... Разве можно гово­рить с тобой о настоящем?.. (Смотрит на него, словно впер­вые увидел. В голосе появляются ноты утешения.) Альфре-до Аморозо, до чего ты дошел! Посмотри на себя! Щеки об-висли, волосы побелели, глаза потускнели... наполовину впал в детство...

Лльфредо (выслушивает все, даже не осмеливается возра­жать хозяину, словно покоряясь какой-то неизбежности). Черт возьми!

Доменико (вспоминая, что и сам уже не молод). Годы идут, время бежит для всех одинаково... Ты помнишь Мимй Со-риано, дона Мимй, ты не забыл его, а?

Альфредо (задумываясь, делает вид, что заинтересован). Нет, синьор, разве дон Думмй умер?

Доменико (с горечью). Умер, именно умер. Дон Мимй Сориа-но не существует!

Альфредо (на лету схватывает суть дела). А... вы имеете в виду... дона Мимй... (Серьезно.) Но... черт возьми!

Доменико (словно вновь видит себя молодым). Черные усы! Стройный как тростник! Ночь превращал в ясный день... Разве я давал кому-нибудь спать?

Альфредо (зевая). Вы это мне говорите?

Доменико. Ты помнишь ту девчонку с Капемонте? Прелесть девчонка: какое имя — Джезуммина! «Убежим»,— шептала она. Как сейчас слышу ее голос. А жена ветеринара?

Альфредо. Да... Да... А-а, да зачем вы мне о ней напоми­наете? У нее жила свояченица, работала в парикмахерской. Начал было ухаживать, да характерами не сошлись...

Доменико. Когда идешь с девчонкой в парк, надо сразу бро­саться в атаку. Протоптал я туда свою тропинку... . л ь ф р е д о. Вы были красаввп, хоть куда! -Доменико. Одевался только в серый и светло-каштановый цвет. Мои излюбленные цвета. На голове цилиндр, в руках хлыст... Лучшие кони — мои. Помнишь «Серебряные очи»?

Альфред о. Еще бы не помнить... Черт возьми! «Серебряные очи», пегой масти?.. (С грустью.) Великая лошадь! Круп у нее — словно полная луна! Я был влюблен в эту лошадь! Наверное, поэтому и разошелся с парикмахершей. И когда вы продали ее, Альфредо Аморозо было очень больно.

Доменико (погружаясь в воспоминания). Париж, Лондон... скачки... Я чувствовал себя хозяином вселенной! Делал все, что хотел: для меня не существовало никаких правил, огра­ничений... (Горячась.) Никто, никогда, даже сам господь бог, не мог столкнуть меня с землиГ Я был хозяином гор, морей, моей собственной жизни... А теперь? Я чувствую себя кон­ченным, нет воли, нет энергии! И то, что делаю, я делаю только для того, чтобы убедить себя самого: я — еще силь­ный, могу побеждать людей, жизнь, смерть... Однако я де­лаю все это так хорошо, что начинаю сам верить... и я бо­рюсь... (Решительно.) Я должен бороться! Не согнулся еще Доменико Сориано, нет... (Вновь обретает свой решительный тон.) Что здесь было? Ничего не узнал?

Альфредо (уклончиво). Э... «Ничего не узнал?» Здесь со мной играют в молчанку. Донна Филумена, вы это знаете, не пе­реносит меня. Хотел было узнать, куда ходила Розалия... Если верить Лючии, да и Розалия сама подтвердила, она относила три срочных письма донны Филумены.

Доменико (размышляя. Уверен в своих предположениях). Ко­му?

Альфредо пытается что-то ответить, по видит входящую из левой двери Филумену.

Филумена (ее домашнее платье несколько в беспорядке. Идет в сопровождении Розалии, которая несет простыни. Делает

«ud, что никого не замечает, кричит в сторону коридора).

Лючй... (Розалии.} Кдючя у вас? Розалия (протягивает ключи). Вот! Филумена (кладет в карман. Нетерпеливо, имея в виду Лю-

чию). Ну и ходит... (Зовет ее более решительным тоном.)

Лючй!

Слева из глубины сцены появляется озабоченная Л ю ч и я.

Л ю ч я я. Что случилось, синьора? Филумена (обрезая). Возьми эти простыни.

Розалия отдает Лючии белье.

В столовой рядом с кабинетом стоит оттоманка, постели там

постель.

Лючия (несколько удивлена). Хорошо. (Собирается уходить.) Филумена (останавливая ее). Постой. Мне понадобится твоя

комната.

У Лючии мгновенно меняется настроение.

Вот чистые простыни, постели себе в кухне,

Лючия (недовольна). Хорошо. А мои вещи? Вещи тоже пере­нести?

Филумена. Я сказала тебе, что мне понадобится твоя комната!

Лючия (повышая голос). А куда я сложу мои вещи?

Фидумена. В шкаф в коридоре.

Лючия. Ладно. (Уходит через сцену налево.)

Филумена (делая вид, что только сейчас заметила Доменико). А, ты здесь?

Доменико. Да, ночевал на улице... (Холодно.) Можно спро­сить, что значат эти переселения в моем доме?

Филумена. Почему же нет? Конечно, ты должен знать. Ка­кие могут быть секреты между мужем и женой? Мне нужны еще две спальни.

Доменико. Для кого?

фялумена (категорически). Для моих детей. Их трое, но один женился. У него четверо детей, и он будет жить у себя.

п^иапимп Ат вот оно что?1 Ну хорошо. Может быть, здесь

поселятся и внуки?.. (Вызывающе.} Как же зовется весь этот сброд, который ты вскормила?

Ф и л у м е н а (уверенная в себе). "Сейчас они носят мою фами­лию... Отныне они будут носить твое имя.

Доменико, Без коего согласия, думаю, не удастся!

Ф и л у м е н а. Ты будешь согласен, Думмй... Ты дашь свое согла­сие! (Выходит в левую дверь.)

Розалия (к Доменико, с показным чувством уважения). Раз­решите... (Следует за Филу меной.)

Доменико (не выдерживает и кричит в сторону ушедшей Фи' лумены). Я выгоню их! Поняла? Выгоню!

Фялумена (из комнаты, с иронией). Закройте дверь, Розали.

Дверь закрывается перед носом Доменико. Входит Л ю ч и я.

Лк>чия (осторожно, к Доменико). Синьор, на улице ожидают синьорина Диана и с ней незнакомый синьор.

Доменико (заинтересованно). Пусть войдут.

Л ю ч и я. Они не хотят входить. Пусть выйдет сам синьор, гово­рят. Боятся донны Филумены.

Доменико (в отчаянии). Полюбуйтесь-ка, о господи! Я впус­тил в дом бандитку! Скажи, пусть войдут — я здесь.

Л ю ч и я уходит.

Альфред о. Если она увидит ее... (сопровождая слова жестом, означающим «она ей задаст») изобьет...

Доменико (кричит так, чтобы его можно было услышать за яакрытой дверью спальни, желая предупредить скандал). Изобьет ее, Альфрё?! Поговорим-ка серьезно. Я здесь — хо­зяин! Она — пустое место! Сейчас бы все убедитесь в этом!

Возвращается Л ю ч и я.

Л ю ч и я. Синьор, она не хочет входить... Говорит, что не отве­чает за свои нервы.

Доменико. А кто с ней?

Лючия. Какой-то синьор. Она называет его адвокатом. (Дове­рительно.) Мне кажется, и он боится...

Доменико. Как?.. Нае трое мужчин...

Альфредо (искренне). Я не в счет... За утро измотался так, что трех грошей не стою! (Решительно.) Вы сами погово­рите... А я пойду на кухню, умоюсь. Если нужен буду, по­зовите... (Не ожидая ответа, идет вглубь сцены налево.)

Л ю ч и я. Синьор, что я должна делать?

Доменико. Я сам пойду!

Л ю ч и я уходит вглубь сцены налево. Доменико уда­ляется вглубь сцены направо и сразу возвращается с Д и а-ной и адвокатом Ночеллой.

Доменико. Даже и в шутку не говорите этого! Это мой дом!

Диана (останавливается на пороге, спиной к адвокату, охва­ченная явным волнением). Нет, дорогой Доменико, после вчерашней сцены я абсолютно не желаю очутиться лицом к лицу с этой женщиной.

Доменико (успокаивая ее). Но я вас прошу, Диана, вы меня обижаете. Входите, не бойтесь.

Диана. Бояться? Я? Никогда! Но я не хочу доходить до край­ностей.

Доменико. Не волнуйтесь. Я с вами.

Диана. Вы и вчера вечером были здесь.

Доменико. Да, но все произошло так неожиданно... Я уверяю, вам нечего бояться. Входите, синьор адвокат, садитесь.

Диана (сделав несколько шагов, имея в виду Филу мену). Где она?

Доменико. Я повторяю: не беспокойтесь. Садитесь. (Придви­гает стулья.)

Втроем садятся за стол: Ночелла в середине, Доменико спра­ва, Диана слева. Диана не спускает глаз со спальни.

Итак?

Ночелла, человек лет сорока, обыкновенный, ничем не при­мечательный. В его одежде заметна некоторая элегантность. В голосе равнодушие. Его привела сюда Диана.

Ночелла. Я живу в пансионе, где остановилась синьорина. Мы недавно познакомились.

Диана. Адвокат может подтвердить, кто я и какой веду образ жизни.

Ночелла (не желая вмешиваться). Мы познакомились вечером за ужином. Я в пансионе редко бываю... Знаете, суд, кли­енты... Обычно меня не интересуют жильцы...

Диана (испуганно посмотрев еще раз на дверь спальни Филу-мены, откуда та с минуты на минуту может появиться). Прости, Доменико... Я лучше сяду на твое место. Тебя не затруднит?

Доменико. Как вам угодно...

Меняются местами.

Диана (возобновляя прерванный разговор, начатый Ночеллой).

И именно вчера за ужином я рассказывала ему о вас с Фи-

луменой. Ночелла. Да-да... мы долго смеялись...

Значительный взгляд Доменико. Диана. О нет, нет. Я совсем не смеялась. Ночелла понимающе смотрит на нее.

Доменико. Синьорина была здесь, и поэтому я просил ее при­твориться медицинской сестрой.

Диана. Притвориться? Я и во сне не притворяюсь! Я и в самом деле медицинская сестра: у меня есть диплом! Разве я вам не говорила об этом, Доменико?

Доменико (застигнутый врасплох). Нет, вы не говорили.

Диана. Да, действительно, почему я должна была говорить вам это?.. (Продолжая прерванный разговор.) Так вот. Я описала ваше душевное состояние и боязнь остаться связанным на всю жизнь с нелюбимой женщиной. Адвокат убедительно объяснил мне, что..,

Звонок у входа.

Доменико (озабоченно). Извините, не лучше ди пройти в ка­бинет? Кто-то звонил...

Лючия пересекает сцену и идет в правую дверь. Диана (вставая). Да, наверно, лучше. Ночелла также встает.

Доменико (показывая па «кабинет»). Пожалуйста. Ночелла. Спасибо. (И первый проходит.) Доменико. Есть новости? Диана (к Доменико, доверительно). Послушай...

Доменико теряет терпение. Ты бледен...

Говоря это, Диана ласково гладит его по щеке и проходит в «кабинет». Доменико, озадаченный, следует за ней. Появляются Лючия и У м б е р т о. Лючия (вводя Умберто). Пожалуйста.

Умберто — высокий, хорошо сложенный юноша. Одет скром­но, но с достоинством. Страстно любит учиться. Его манера говорить, быстрый наблюдательный взгляд производят вну­шительное впечатление.

Умберто (входя). Спасибо.

Лючия. Если желаете, присядьте... Не знаю, сразу ли выйдет

донна Филумена. Умберто. Спасибо, я охотно присяду. (Садится слева, рядом с

террасой. Начинает писать что-то в тетрлди, которую принес

с собой.)

Лючия идет влево, но, услышав аеонок у входной двери, возвращается и выходит в правую дверь. После короткой паузы возвращается с Риккардо.

Лючия. Входите.

V

Рнккардо (подвижный, симпатичный юноша, элегантно оде­тый. Войдя, смотрит на свои ручные часы). Девушка, одну минутку...

Лючия идет к двери, Риккврдо украдкой взглядывает на нее и останавливает,

Послушай-ка.

Лючия подходит к нему.

Ты давно здесь?

Л ю ч и я. Полтора года.

Риккардо (изображая галантность). А знаешь, ты прелестна, юлубка.

Лючия (польщенная). Не заплесневеть бы от времени...

Риккардо. Заходи ко мне в магазин...

Лючия. У вас магазин?

Риккардо. Дом семьдесят четыре, на улице Кьяйя, за ворота­ми... Подарю тебе блузку.

Лючия. Правда? Вы ж мужскими рубашками торгуете! Уходе-те-ка лучше!

Риккардо. Э-э! Я слу/ку как мужчинам, так и женщинам... На мужчин я надеваю сорочку, а с женщин, вот с таких, как ты... я снимаю! (Говоря эго, он хочет обнять девушку.)

Лючия (обиженная, вырывается). Ну-ну! (Ей удается освобо­диться ) Вы свихнулись? За кого вы меня принимаете? Вот скажу синьоре. (Кивая на Умберто, который наблюдал всю эту сцену безучастно.) Обнимите-ка лучше его...

Звонок.

Риккардо (наблюдая за Умберто, развеселившись). Действи­тельно, сидит... А я и не заметил.

Лючия (с обидой). Вы, вероятно, не встречали порядочных де­ вушек... (Собирается уходить.) Риккардо (внушительно). Придешь в магазин? ^ Лючия (сдержанно). Дом семьдесят четыре? (Смотрит с восхи~ Щ щением на юношу, улыбается.)

Риккардо (кивает, словно говоря «буду ждать»). На Кьяйя...

Лючия. Гм... Может, приду! (Выходит в правую дверь, метнув последнюю понимающую улыбку.)

Риккардо (ходит некоторое время по комнате, смотрит на Ум-берто и, заметив его пристальный взгляд, чувствует потреб­ность оправдаться в своем поведении по отношению к Лю-чии). Она хорошенькая...

Умберто. А мне-то что?

Риккардо (немного задетый). Это почему же? Вы что, свя­щенник?

Умберто не отвечает, продолжает писать. Л ю ч и я из глубины сцены вводит Микеле.

Лючия. Входите, Микё, вот сюда.

Микеле в спецодежде синего цвета. В руках сумка с им-струментами. Двигается просто. Это — молодой человек хо~ рошего здоровья, цветущий, располневший. Характер у него простой и веселый.

Микеле (снимает кепку). Лючй, что случилось? Опять в ван­ной течет? Я же запаял...

Лючия. Нет, все в порядке.

Микеле. Что еще протекает?

Лючия. Нигде не течет. Подожди, я позову дониу Филумену. (Уходит налево.)

Микеле. Пожалуйста. (Здоровается с почтением с Риккардо.)

Риккардо отвечает на приветствие легким кивком.

Я владелец мастерской... (Достает из кармана окурок.) Есть спички?

Рмккардо (гордо). Не держу.

Микеле. Не курите. (Пауза.) Вы — их родственник?

Риккардо, А вы — прокурор?

Микеле. Как это?

Риккардо. Вы обладаете даром слова, я — нет.

Микеле. Да, но вежливостью, хоть и небольшой, вы должны об­ладать. Вы что, господь бог?

Умберто (вмешиваясь в разговор). Какой там господь бог.« просто невежа.

Риккардо. Что?

Умберто. Извините. Вы вошли сюда и сразу пристали к слу­жанке, забыв, что это чужой дом. Увидели меня — ника­кого внимания... А теперь начинаете издеваться над этим беднягой...

Микеле (обиженно, к Умберто). Что ж, по-твоему, он напал на человека, который даст себя в обиду? Помилуй бог... Каждый выходит из дома по своим делам... (К Риккардо.) Счастье ваше, что мы — в чужом доме...

Риккардо. А не кажется тебе, что ты уже надоел мне? Я вздую тебя сейчас, прямо здесь.

Микеле (становится бледным от гнева. Бросает на пол сумку с инструментом и медленно направляется к Риккардо с уг­рожающим видом). Ну-ка, посмотрим.

Риккардо (идет навстречу ему, внешне спокоен). Хорошо... Думаешь, я испугался?

Умберто подошел к обоим, готовый вмешаться и предупре­дить начало драки.

Микеле (в бешенстве). Ты, ты... (Пытается ударить Риккардо, но Умберто отводит удар. К Умберто.) Отойди, ты...

Начинается драка между Микеле и Риккардо, в которую вмешивается Умберто. Мелькают ноги и руки. Трое молодых людей все более ожесточаются, бормоча сквозь зубы слова гнева и обиды. Слева входит Филумена.

Филумена (решительно прерывает драку). Что здесь стряс­лось?

Розалия, войдя с Филуменой, остановилась позади нее. Трое молодых людей при голосе Филумены прекращают дра­ку, принимая равнодушный вид.

О чем вы думаете? Вы где, на улице?

Умберто (дотронувшись до разбитого носа). Я разнимал.

Риккардо. Я тоже.

Микеле. И я.

Филумена. А кто же дрался?

Все трое (в один голос). Я не..,

Филуиена. Безобразие! Друг против друга! (Пауза, Успокаи­вается ) Так вот что, ребята... (Не знает, как начать.) Дела как идут?

Микеле. Благодарим бога!

Филумена (к Микеле). Дети здоровы?

Микеле. Здоровы. На прошлой неделе у среднего была неболь­шая температура. Сейчас здоров. Съел тайком от матери два кило винограду, меня дома не было. Живот надулся, как барабан. Вы же знаете, четверо детей... То один, то другой, всегда что-нибудь да случится. К счастью, касторку все чет­веро любят. Когда у одного понос, остальные трое сидят до­ма: плач, визг... Не перестают хныкать, пока всем не дашь касторки. Тогда выстраиваются в ряд с горшками... Дети...

Умберто. Синьора, я получил ваше письмо. Ваше имя sic et simpliciter' мне ничего не говорит. К счастью, на конверте был адрес, и я вспомнил, что именно вас, донну Филумену, встречаю почти каждый вечер, когда иду в редакцию. И од­нажды даже имел удовольствие проводить вас как раз по этому адресу... Кажется, у вас болела нога. Таким образом, я восстановил в памяти...

Филумена. Ну да, у меня болела нога.

Риккардо (более откровенно). В чем дело?

Филумена (к Риккардо). Магазин в порядке?

Риккардо. А почему бы и нет? Конечно, если бы все мои покупатели были так же придирчивы, как вы, магазин при­шлось бы закрыть через месяц. Когда вы заходите ко мне, у меня здорово портится настроение. Все товары перевер­нете: это не то, то не это... Призадумаешься... После вас хоть рабочих зови, чтобы привести все в порядок.

1 Попросту говоря (латин.). (Примеч. пер )

Филумена (по-матерински}. Хорошо, больше у тебя не будет

неприятностей из-за меня. Риккардо. При чем здееь'неприятности! Вы — покупатель. Но

у меня рубашка становится мокрой от пота, после того как

наконец наведу порядок после вас. Филумена (почти развеселившись). Ну так вот! Я позвала вас

но серьезному делу. Может быть, пройдем сюда? (Указывает

на первую комнату налево.) Там спокойнее.

Доме ник о выходит из «кабинета» в сопровождении ад­воката Ночеллы. Он принял свой обычный тон человека^ уверенного в себе.

Доменико (снисходительно). Послушай, Филумё, не надо все еще больше усложнять... (Адвокату.) Я хотя не адвокат, а знал это еще до вас. Все совершенно ясно было.

Филумена смотрит на него нерешительно.

Итак, вот адвокат Ночелла. Он тебе все разъяснит. (Трем молодым людям.) Синьора допустила ошибку, она напрасно вас потревожила. Просим прощения, и... если хотите, можете идти.

Филумена (останавливая молодых людей, которые уже было направились к двери). Одну минуту... Я не ошиблась. Это я их позвала. При чем здесь ты?

Доменико (вызывающе). Будем говорить при всех?

Филумена (поняла, что произошло нечто серьезное, изменив­шее ход событий. Спокойный тон Доменико подтвердил ее догадку). Извините, я вернусь через пять минут... Может быть, вы подождете на террасе?

Умберто и Микеле в замешательстве направляются на тер­расу.

Риккардо (посмотрев на часы). Послушайте! Но мне кажется, что здесь злоупотребляют чужой вежливостью! У меня де­ла...

Фнлумена (теряя спокойствие). Э, я же сказала тебе, что дело серьезное. (Обращается с ним как с мальчишкой, не допуспая возражений.) Иди на террасу. Другие ждут, и ты обо­ждешь!

Риккардо (обескуражен решительным тоном Филумены). Хо­рошо! (Нехотя идет за остальными.)

Филумена (Розалии). Подай им кофе.

Розалия. Сию секунду. (Молодым людям.) Идите, идите. Обо­ждите там. (Указывает на террасу.) А я принесу вам по чашке чудесного кофе! (Уходит налево, в то время как мо­лодые люди уходят на террасу.)

Филумена (к Доменико). Ну, так в чем дело?

Доменико (безразлично). Здесь адвокат, вот он... Поговори с ним.

Филумена (теряя терпение). Я с законами дружбу не веду. Но это не важно, в чем дело?

Ночелла. Вот что, синьора... Но я повторяю, что в этом деле я ни при чем.

Филумена. Зачем же вы тогда пришли сюда?

Ночелла. Вот-вот, я ни при чем здесь в том смысле, что жи­вущий в этом доме синьор не является моим клиентом. Он и не приглашал меня.

Филумена. Как же вы очутились здесь?

Ночелла. Нет, вы...

Филумена {иронически). Вас притащили сюда?

Ночелла. Нет, синьора. Я никому не позволю...

Доменико (Филумене). Ты дашь ему говорить?

Ночелла. Об этом деле мне рассказала синьорина... (Огляды­вается и, не видя Дианы, смотрит по направлению «каби­нета».) Где же она?

Доменико (теряя терпение, стремится вернуться к сущест-ву). Адвокат, я... Она... Не важно, кто рассказал, какое это имеет значение. Переходите к делу.

Филумена (имея в виду Диану, с ожесточенным сарказмом, но вопросительно). Где же она, там? Смелости не хватает по­казаться. Продолжайте, адвокат.

Ночелла. Дело, о котором мне рассказал синьор... синьорина... свершившийся факт... таким образом... подходит под статью сто первую. Я выписал ее. (Достает из кармана лист бумаги, показывает.) Статья сто первая «Совершение бракосоче­тания в момент, когда одна из сторон находится при смер­ти», гласит: «В случае опасности для жизни одной из сто­рон... и те де...» перечисляются все случаи. Но опасности для жизни не было, поскольку все это, по словам синьора, было фикцией.

Доменико (с готовностью). У меня есть свидетели: Альфредо, Лючия, привратник, Розалия...

Филумена. Медсестра...

Доменико. Да, медсестра! Все знают! Как только падре ушел, она вскочила с постели... (показывает на Филумену) и за­явила: «Думмй, мы теперь — муж и жена!»

Ночелла (Филумене). В таком случае более подходит статья сто двадцать вторая «Насилие и ошибка». (Читает.) «Брак может быть расторгнут тем из супругов, чье согласие было получено в результате насилия или обмана». Поскольку со­гласие на бракосочетание было получено в подобных обстоя­тельствах, то на основании статьи сто двадцать второй брак считается недействительным.

Филумена (откровенно). Ничего не поняла!

Доменико (убежденный, что правильно толкует статью кодек­са и желая окончательно нанести поражение). Я женился на тебе потому, что ты должна была умереть.

Ночелла. Нет, не так. Бракосочетание не может быть оговоре­но никакими условиями. Имеется статья... Я сейчас не пом­ню номер... Одним словом, там говорится: «Если одна из сто­рон будет возражать против вступления в брак или выдви­нет предварительные условия, то ни официальное лицо, ни священник не имеют права совершать бракосочета­ние».

Доменико. Вы сказали, что опасности для жизни не было...

Филумена (грубо). Замолчи, ты сам ничего не понял. Адвокат, объясните-ка попроще.

Ночелла (протягивая бумагу Филумене). Это статья из кодек­са. Прочтите сами.

Филумена (рвет, даже не прочитав). Я не умею читать, и никаких бумаг мне не надо!

Ночелла (обиженно). Синьора, поскольку вы не была при смерти, брак расторгается, он недействителен.

Филумена. А священник?

Ночелла. Он скажет то же самое. Больше того, он заявит, что вы оскорбили его духовное звание. Нет, брак недействите­лен.

Филумена (бледнеет). Недействителен? Я должна была уме­реть?

Ночелла (с готовностью). Вот именно.

Филумена. Если бы я умерла...

Ночелла. Тогда брак считался бы действительным.

Филумена (показывая на Доменико, который остался безуча­стным). А он мог бы жениться снова, мог иметь детей...

Ночелла. Увы, да, но только в соложении вдовца. И эта дру­гая женщина, вероятно, вышла бы замуж за вдовца покой­ной синьоры Сорнано.

Доменико (имея в виду Фгмумену). Она стала бы синьорой Сориано?.. Покойница!

Филумена (не обращая внимания на его слова, с иронией, но горько). Приятное утешение! Я потратил! всю свою жизнь, чтобы создать семью, а закон против этого! И это справед­ ливость?! " "*

Ночелла. Но закон, несмотря на свою гуманность, не может защищать ваши интересы. Он не может стать вашим соуча­стником в преступлении, которое совершается по отношению к третьему лицу. Доменико Сорвано не имел намерения вступить с вами в брак.

Доменико. Ты должна понять это. Если сомневаешься, спроси адвоката, которому ты доверяешь.

Филумена. Не надо, я верю. Но не потому, что ты говоришь это. Ты больше всех заинтересован... И не потому, что это говорит адвокат, которого я вижу в первый раз... Но доста­точно посмотреть на тебя. Думаешь, я плохо тебя знаю? Вон. ты снова смотришь хозяином. Успокоился... Если бы все это было ложью, вряд ли бы ты смотрел мне в глаза, уткнулся бы в землю. Лгать ты никогда не умел. Это прав­да...

Доменико. Продолжайте, адвокат.

Н о ч с л л а. Если вы мне доверите это дело...

Филу мена (на мгновение задумывается. Голос ее изменился* она волнуется, вскипает). Так знай! (К Доменико.) Ты мне тоже не нужен! (К Иочелле.) Продолжайте, адвокат. Да, не­правда, что я была нри смерти. Мне захотелось сыграть шутку! Я хотела украсть у него фамилию! Я не знаю зако­нов, но у меня есть своё. Этот закон велит смеяться, а не плакать! (Кричит в сторону террасы.) Идите! Идите все сюда!

Доменико (примирительно). Хочешь сразу со всем покончить?

Фнлумена (разъяренно). Помолчи!

С террасы вновь появляются три молодых ч ел о в е-к а. Им немного не по себе, делают несколько шагов вперед по комнате. Из глубины одновременно входит Розалия с подносом, па котором стоят три чашки кофе. Она понимает деликатность момента и, молча поставив поднос па столикг подходит к Филу мене.

(Сыновьям, откровенно.) Дети, вы уже взрослые люди! Вы­слушайте меня. (Показывая на Доменико и Вочеллу.) В этом мире законов и прав живут люди... В атом мире за­щищаются бумагой я чернилами. Здесь живут Доменико Сорвано и адвокат. Здесь же живу • я (указывая на себя), Фнлумева Мартурано, которая не умеет плакать, женщина, у которой свои ааковы. Люди, Доменико Сорвано всегда твердил мне: «Видел лж итокнибудь хоть раз слезы в этих главах?» Нет у мене слез... Смотрите! Сухие глаза у меня... (Устремив елляа на молодых людей.) Вы — мои сыновья!

Доменико. Филумё!

Фил у мена (решительно). Кто ты такой, чтобы запретить ска-аать моим детям, что они мои сыновья, а? (Начелле.) Адво­кат, закон этой земли разрешает это или нет?.. (Более угрожающе, чем взволнованно.) Вы— мои дети! Филумена Мар-турано все сказала. Вы молоды и поймете все, что здесь го­ворили обо мне.

Все трое стоят словно окаменевшие — Умберто с бледным лицом, Риккардо опустил глаза вниз, словно от стыда, Ми­келе растроган, на его лице удивление и волнение.

(Скороговоркой.) Сейчас мне нечего говорить о себе! Но я могу всем рассказать, как я жила до семнадцати лет. (Па­уза.) Адвокат, известны вам трущобы... (отчеканивая) эти подвалы... на Сан Джованьелло, на Вирджини, Форчелле, Трибунале, Паллунетто! Мрачные, полные копоти, набитые битком людьми. Летом там нечем дышать от жары, зимой зубы стучат от холода... Даже в полдень туда не проникает дневной свет... Может быть, я говорю бессвязно, извините... Сколько народу ютится там! Дышать нечем, но все ж лучше духота, чем холод. Вот в одном из таких подвалов в переул­ке Сан Либорио я и жила вместе с семьей. Сколько нас там было! Целая толпа! Что было с моей семьей, что потом с ней сталось, я не знаю... И не хочу знать. Не помню!.. Друг на друга не смотрят... Эти просящие глаза, постоянные дра­ки... Ложились спать, не говорили «Доброй ночи!». А просы­пались — никто не говорил друг другу «Доброе утро!» Пом­ню только одно ласковое слово, которое сказал мне отец... Вспоминаю об этом теперь, и меня охватывает дрожь... Мне было тринадцать лет. «Ты растешь,— сказал он,— и живешь здесь не для того, чтобы только есть». А духота какая... Ночью закрывали дверь и нечем было дышать. Вечером са­дились за стол... Одна большая тарелка и куча вилок. Мо­жет быть, мне и казалось, но каждый раз, когда я брала на вилку кусок, я чувствовала взгляд. Будто я воровала!.. Мне исполнилось семнадцать... Я смотрела на проходивших девушек, на них были красивые платья, туфли... Они шли под руку с женихами. Однажды вечером я встретила по-Другу и даже не узнала ее — так хорошо она была одета. Тогда я думала, что в этом — высшее счастье... Я говорила себе. (Говорит по слогам.) «Та-кая... та-кая... та-кая...». Я не спала всю ночь... А духота... духота... И я познакомилась с тобой! '

Доменико вздрагивает,

Там, ты помнишь?.. Тот «дом» показался мне королевским дворцом... Ночью возвращалась в переулок Сан Либорио, сердце бешено стучало. Я думала: «Теперь никто не по­смотрит на меня,— выгонят из дома!» Но никто ничего не сказал: наоборот, кто-то пододвинул стул, кто-то произнес ласковое слово... На меня смотрели как на старшую, с ува­жением... Только у мамы, когда она поздоровалась, я заме­тила в глазах слезы... Больше я домой не возвращалась! (Почти кричит.) Я не убила моих детей! Семья... моя семья! Двадцать пять лет я думаю только о семье! (Сыновьям.) Я вырастила вас, сделала вас людьми, обкрадывала его (по* называет на Домепико), чтобы воспитать вас!

Микеле (взволнованный, подходит к матери). Все хорошо, хва­тит уже! (Все больше волнуется.) Ты сделала больше, чем могла.

Умберто (серьезно, подходит к матери). Хотелось бы сказать многое, но сейчас мне трудно говорить. Я напишу все в письме.

Филумена. Я не умею читать.

Умберто. Я сам прочту.

Пауза.

Филумена (смотрит на Риккардо, ожидая, что тот подойдет к ней. Но он, не сказав ни слова, выходит). А, ушел...

Умберто (понимающе). Характер! Не понял. Завтра я пойду к нему в магазин и поговорю.

Микеле (Филумене). Вы можете жить у меня. Правда, дом маленький, но места всем хватит. Ведь еще есть терраска. (С искренней радостью.) А ребята-то все время спрашива­ют: «Где бабушка... бабушка где?..» И я молол всякую че­пуху... Вот будет новость. Войду и скажу: «Бабушка приехала!» (Словно говоря -* вот она.) Ну и праздник будет! (Приглашая Филумену.) Идемте.

Филумена (решительно). Хорошо, пойду к тебе.

Микеле. Идемте.

Филумена. Одну минуту. Подожди меня внизу у подъезда. (К Умберто.) Ступайте вместе. Я спущусь через десять ми­нут. Надо сказать еще кое-что дону Доменико.

Микеле (счастливый). Только побыстрее. (К Умберто.) Вы иде­те?

Умберто. Да, иду. Я провожу тебя.

Микеле (все еще весело). До свиданья, синьоры. (Идет в глубь сцены.) Я чувствовал что-то... Поэтому хотел поговорить... (Уходит с Умберто.)

Фидумена. Адвокат, извините, несколько минут... (Указывает на «кабинет».)

Н о ч е л л а. Мне надо уходить.

Филумена. Нет-нет, Только две минуты. Я очень довольна, что вы присутствовали при разговоре. Проходите, пожалуйста.

Н оч ел ла нехотя идет в «кабинет». Розалия, не ска* зав ни слова, выходит в первую дверь налево.

(Положив ключ на стол.) Я ухожу, Думмй. Скажи адвокату, чтобы он все оформил по закону. Я во всем призналась, ты — свободен.

Доменико. Я думаю! Выкачала кругленькую сумму! Не тебе устраивать истории...

Филумена (спокойно). Завтра пришлю за вещами.

Доменико (несколько смущен). Ты," наверное, с ума сошла. Смутила покой трем бедным юношам. Кто тебя просил рас­сказывать? Зачем ты сделала это?

Филумена (холодно). Потому что один из них — твой сын!

Доменико (застывает, пристально вглядываясь в Филумену, ошеломленный этим известием. После паузы, стремится пр9-тестовать всем своим существом). Кто тебе поверит?

Филумена. Один из трех — твой!

Доменико (не осмеливаясь кричать, тяжело). Замолчи!

t-ф и л у мен а. Я могла сказать —все трое твои дети, и ты пове­рил бы... Я заставила бы тебя поверить! Но это не так. Могла ли я сказать тебе об этом раньше? Нет, ты вознена­видел бы двух остальных... Но я их всех любила одинаково, всех без исключения.

Д'оменико. Это ложь!

Фи л у мена. Нет, Думми, это правда! Ты сейчас не помнишь. Твои поездки... Лондон... Париж... скачки, женщины... В один из многих вечеров ты был со мной. Ты сказал: «Фи* лумё, докажи, что ты по-настоящему любишь меня»,— и по­гасил свет. В тот вечер я действительно тебя любила. Ты же — нет. Ты делал вид, что любишь... Когда снова зажгли свет, ты протянул мне свои обычные сто лир. Я записала па них этот день, месяц и год. Мне всегда везло в лотерее, я умею хорошо угадывать числа. Потом ты уехал, и я жда­ла тебя, как святая!.. Но ты забыл о том вечере... И я тебе ничего не сказала... Говорила, что живу по-прежнему, ниче­го нового... И вправду, когда я увидела, что ты ничего не понял, решила скрывать и в дальнейшем.

Доменико (безапелляционным тоном, чтобы скрыть свое вол­нение). Кто он?

Филумена (решительно). Э... нет. Этого я не скажу. Они все одинаковы, все трое...

Доменико (несколько поколебавшись, словно подчиняясь по-рыву). Это ложь... Этого не может быть! Ты раньше бы мне сказала, чтобы привязать к себе, удержать в своих руках... Единственное средство для этого — ребенок... И ты, Филу-мена Мартурано, сразу бы воспользовалась этим.

Филумена. Если бы ты узнал, что должен родиться ребенок, ты заставил бы меня убить его до появления на свет... Ведь ты тогда так думал... Да и теперь тоже! Ты не изменился! Не один, а сто раз ты заставлял бы меня отказаться от ребенка! Я боялась тебе сказать. И если твой сын жив сей­час, то это — только моя заслуга!

Доменико. Кто он?

Филумена. Они все одинаковы, все равны!

Домепико (в отчаянии, ало). Да, и я все тот же!.. Твои дети! Я не желаю их видеть! Я не знаю их... не знаком ни с од­ним! Уходи отсюда!

Филумена. Помнишь, вчера я сказала: «Не клянись, умрешь проклятым, если не придешь ко мне однажды за милосты­ней». Вот почему я сказала так. Прощай, Думмй, но запо­мни: если мои дети узнают, что ты отец одного из них... я убью тебя! Это — не простая угроза вроде тех, которые ты слышал на протяжении двадцати пяти лет... Это говорит те­бе Филумена Мартурано: я убью тебя! Понял?! (В сторону «кабинета», энергично.) Входите, адвокат... (Диане.) Иди и ты, я не трону тебя... Ты одержала полную победу. Я ухожу. (Обнимает Розалию, которая входит, и говорит ей.) Завтра я пришлю за моими вещами.

Из «кабинета» появляется II о ч е л л а в сопровождении Дианы, в то время как из глубины сцены молча выходит Альфред о.

Живите хорошо, прощайте. Прощайте и вы, адвокат, изви­ните меня.

Ив глубины сцены выходит Л ю ч и я.

Ты все понял, Думмй... (С показной веселостью.) Я еще раз повторяю при людях: никто не должен знать о нашем раз­говоре! Никто! Держи при себе. (Снимает с груди медальон, открывает его, вынимает оттуда сложенный в несколько раз старый банкнот в сто лир. Отрывает от него кусочек, на котором записано число, и оставляет себе. К Доменико.) Я написала на нем небольшой счет. Он мне нужен. (Бросает ему в лицо другую половину.) Возьми! (Затем почти весе­ло, но с глубоким презрением.) Детей не покупают! (Идет в глубь сцены, в левую дверь) Всего хорошего, прощайте!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Та же декорация, что и в двух предыдущих действиях. Вез­де цветы. Несколько красивых корзин с цветами, в которых виднеются белые поздравительные билеты. Цветы нежных тонов, не красные и не белые. В доме чувствуется празднич­ное настроение. Занавес, разделяющий столовую и «каби­нет», плотно задернут. Прошло десять месяцев с того мо­мента, как мы расстались с героями пьесы. Почти вечер.

Входит Розалия из двери справа в праздничном платье. Одновременно с ней входит Д о м е ник о из «кабинета». Он совершенно изменился. Нет ни жестов, ни интонаций, характерных для его властолюбивой натуры. Он стал мяг­ким, почти покорным. Волосы еще более побелели. Увидев Розалию, которая идет налево, останавливает ее.

Доменико. Куда вы ходили?

Розалия. Было поручение от донны Филумены.

Доменико. Поручение?

Розалия (добродушно, вкрадчиво). Уж не ревнуете ли вы? Я была в переулке Сан Либорио...

Доменико. Зачем?

Розалия (шутливо). Э... да вы и впрямь ревнуете!

Доменико. Какая тут ревность. Я просто сразу заметил, что вас нет дома.

Розалия. Я пошутила. (Смотрит боязливо на дверь Филуме­ны.) Хорошо, я скажу... Но только ни слова донне Филу-мене, она никому не велела говорить.

Доменико. Тогда не говорите.

Розалия. Нет-нет... Мне кажется, я сделаю хорошо, если рас­скажу вам. За это надо еще больше уважать ее. Я отнесла тысячу лир и полсотни свечей для мадонны, покровительни­цы роз. Она послала меня к той старушке, которая носит цветы к мадонне и зажигает лампаду. Ровно в шесть часов вечера старушка зажжет все свечи. Знаете, почему в шесть? В это время вы будете венчаться. А у мадонны загорятся свечи.

Доменико. Понятно.

Розалия. Святая она, вы берете святую. Даже помолодела. Стала как девушка — настоящая красавица. Я говорила: «Думаете, дон Домеиико забыл о вас? Он развелся из-за упрямства... У меня ваше венчание до сих пор стоят перед глазами».

Доменико (немного раздосадован болтовней Розалии). Хоро­шо, донна Розалия, идите к Филумене.

Розалия. Иду-иду. (Однако продолжает говорить.) Если бы не она... я бы кончила плохо. Она взяла меня к себе сюда, здесь я жила, здесь и умру.

Д о м е н и ко. Что вы говорите!

Розалия. Нет. У меня все готово. (Имеет в виду свою близ­кую смерть.) Белая длинная рубашка с кружевной отдел­кой, штаны, чулки белые и чепчик. Все хранится в ящике. Только мне и донне Филумене известно, где он стоит. Она и оденет меня. У меня ведь никого нет. Если бы вернулись мои дети... Все время жду их... Разрешите. (Выходит в ле­вую дверь.)

Доменико (оставшись один, ходит какое-то время по комна­те, осматривает цветы, читает некоторые из пригласитель­ных билетов, машинально закапчивает свои мысли вслух). Хорошо!

Из глубины сцены, справа, раздаются неясные возгласы Умберто, Риккардо и Микеле.

Голоса за сценой. Голос Микеле: «В шесть. Да! Венчание в шесть». Голос Риккардо- «Когда один предлагает встретить­ся...» Голос Умберто: «Но я пришел вовремя». Входят трое молодых людей.

Микеле. Мы договорились встретиться в пять. Я опоздал на сорок пять минут.

Р и к к а р д о. И не предупредил. '

Микеле. Ну хорошо, на свидание ведь всегда опаздывают на полчаса. Мы должны были встретиться в пять... в пять... плюс полчаса — половина шестого, ну а если округлить, так и получится — без четверти шесть...

Риккардо (с иронией). Днем меньше, месяцем больше.

Микеле. У меня четверо детей — я больше часов не покупаю. Только принесу — тут же сломают!

Умберто (заметив Домепико, с уважением здоровается). Доб­рый вечер, дон Доменико.

Риккардо (также с уважением). Дон Доменико...

Микеле. Дон Доменико...

Все трое выстраиваются перед Доменико. Молчат.

Доме н-и к о. Добрый вечер. (Длинная пауза.) Ммм... Что же за­молчали? Вы о чем-то говорили.

Умберто (немного смутившись). Да-да...

Риккардо. Ну да... Говорили и потом... так.

Микеле. Мы уже наговорились.

Доменико. Едва увидели меня... (К Микеле.) Опоздал?

Микеле. Да, синьор дон Доме.

Доменико (к Риккардо). А ты пришел точно?

Риккардо. Да, синьор дон Доме.

Доменико (к Умберто). А ты?

Умберто. Минута в минуту, синьор дон Доме.

Доменико (повторяет, словно разговаривая с самим собой.) Минута в минуту, синьор дон Доме... (Пауза.) Ну, сади­тесь...

Трое садятся.

Венчание в шесть. Есть еще время. Священник придет тоже в шесть. И... сегодня мы будем все свож. Филумена не хочет никого приглашать. Я хотел сказать... я говорил уже в прошлый раз... Мне кажется, что это «синьор дон Доме»... Од­ним словом, не нравится это мне.

Умберто (робко). Да.

Риккардо (робко). Да.

Микеле (робко). Да.

Умберто. Но вы не сказали, как к вам обращаться.

Доменико. Я не говорил этого, ожидая, что вы сами поймете. Сегодня вечером я женюсь на вашей матери, уже догово­рился с адвокатом — он утрясет все формальности. Завтра вы будете носить мою фамилию — Сориано...

Трое молодых людей поочередно вопросительно перегляну­лись, словно подыскивая ответ. Каждый ожидает, что другой заговорит раньше его.

Умберто (набравшись храбрости). Видите ли... я попытаюсь ответить... Все мы в эту минуту испытываем одинаковое чувство. Мы — уже не дети, мы — взрослые люди... и не можем вот так сразу называть вас по-другому, как вы спра­ведливо и великодушно предлагаете. Есть некоторые вещи... Их надо прочувствовать внутренне.

Доменико (тревожно-вопросительно). А ты внутренне не ощу­щаешь это... ну, скажем, потребность... эту необходимость назвать человека... меня, например,— папой?

Умберто. Мне не хотелось бы солгать, вы не заслуживаете этого. Пока, в этот момент — нет!

Доменико (немного разочарованно, обернувшись к Рик­кардо). А ты?

Риккардо. Нет, я тоже.

Доменико (к Микеле). Ну, а ты?

Микеле. Я тоже нет, дон Доме!

Доменико. Ну что ж, со временем привыкнете. Я доволен, очень рад, что сейчас я с вами. Что бы там ни было, а вы хорошие ребята. Каждый из вас работает, у одного одна профессия, у второго другая... Но у всех вас одинаковое... одинаковое желание работать, одинаковое упорство. Мо­лодцы. (К Умберто) Ты служащий и, если я не ошибся, выполняешь свое дело серьезно и с гордостью. Статьи пи­шешь...

У м б е р т о. Небольшие рассказы.

Доменико. Ну вот... твоя мечта, значит, стать большим писа­телем...

У м б е р т о. Нет, это слишком для меня.

Доменико. А почему? Ты же молод. Я знаю, для этого нуж­но иметь талант, надо родиться...

Умберто. Я сомневаюсь, что родился с талантом. Знаете, сколь­ко раз меня охватывало сомнение, и я повторял себе: «Умбё, ты ошибся... У тебя другая дорога».

Доменико (с интересом). Кем ты мог бы еще стать? Что могло бы еще увлечь тебя в жизни?

Умберто. Кто знает... Есть столько интересных вещей, с дет­ских лет начинаешь увлекаться...

Риккардо. Потом жизнь — сплошное стечение обстоятельств. Вот, к примеру, я. Как я оказался в магазине на Кьяйя? Любил белошвейку!

Доменико (схватывая на лету). Много девушек у тебя было?

Риккардо. Так... не жалуюсь...

Доменико, заинтересованный, встает, ищет в Риккардо ка­кую-нибудь черту, свойственную своей молодости.

Знаете, не могу найти в моем вкусе. Увидел одну, понрави­лась, говорю себе: «Вот она...» И сразу решаю: «Женюсь». Потом вижу другую, и мне начинает казаться, что эта нра­вится больше. Никак не могу решиться — всегда новая жен­щина лучше той, которую знал раньше!

Доменико (к Умберто). А ты, наверное, наоборот, более спо­коен и сдержан в отношении женщин?

Умберто. До определенного момента. С нынешними девушка­ми трудно быть сдержанными. На улице, куда ни глянь, столько красавиц! Трудно выбрать. Что же мне остается делать? Буду искать до тех пор, пока не найду свой идеал. Доменико смущен, обнаружив у него те же наклонности, что и у Риккардо.

Доменико (к Микеле). А как ты.. тебе тоже нравятся женщи­ны?

Микеле. Я очень рано попал в беду. Познакомился с женой и... прощай все. Теперь иди прямо, не заглядывайся по сторонам, с моей женой шутки плохи... Одним словом, по­нимаете, как мне живется. Не поюму, что девушки мне не нравятся... Боюсь я...

Доменико (обескураженнс). Значит, и ты любишь женщин... (Пауза. Не оставляя надежды.) Я, когда был молодым, любил петь. Собирались мы с друзьмн, семь восемь чело­век... В те времена были серепады в моде. Ужинали на тер­расе, на открытом воздухе. Вечер всегда заканчивался пес­нями: мандолины, гитары... Кто из вас ноет?

Умберто. Я~ нет.

Р и к к а р д о. И я.

Микеле. А я люблю.

Доменико (счастливый). Ты поешь?

Микеле. II как! Да разве можно без песни работать? Всегда ною в мастерской.

Доменико (iоржествеино). Спой что-нибудь.

Микеле (уклоняясь, раскаиваясь в своем хвастовстве). Я? Чю ж мне спеть?

Доменико. Что хочется.

Микеле. Знаете что? Мне стыдно.

Доменико. Разве ты не поешь в мастерской?

Микеле. То другое... Эту знаете: «Скажите, девушки, подружке вашей»? Эх, хорошая песня! (Начинает напевать бесцветным голосом, сильно фальшивя.) «Скажите, девушки, подружке вашей, Что я не сплю ночей, о ней мечтая, Что всех красавиц она милей и краше...».

Риккардо (перебивая). Так и я умею петь... Каким местом ты поешь?

Микеле (почти обиженно). А что, плохой голос?

Умберто. Таким голосом и я спою,

Риккардо. Ая- нет?

Доменцко. Так любой споет. (К Риккардо.) Спой-ка. Риккардо. Нет, я не решусь. Я не такой нахальный, как он.

Разве немного... (Напевает^.

«Скажите, девушки, подружке вашей,

Что я не сплю ночей, о ней мечтая,

Что всех красавиц она милей и краше...».

Умберто подтягивает последнюю фразу.

Микеле (продолжает).

«Я сам хотел признаться ей, Но слов я не нашел...».

Возникает нестройный и неестественный хор. Доменико (прерывает их). Довольно, хватит... Все смолкают,

Перестаньте: так лучше... Вы волнуетесь... Нельзя тан... Трое неаполитанцев — и не умеют петь!

Слева входит Филумена в красивом новом платье. Вы­сокая прическа «по-неаполитански», две нити жемчуга на шее. Серъги-«замочки» в ушах. Она выглядит почти кап девушка. Говорит с Терезиной, портнихой, которая идет за ней сРоаалией и Л ю ч и е п.

Филумена. Ну, а ты сама не видишь, что тут испорчено, а, Терезина?

Те резина, одна us тех неаполитанских портних, которые никогда не смущаются. Обиды разочарованных клиентов даже не задевают ее. Ее спокойствие выводит из себя.

Терезина. Где вы видите дефект, моя донна Филумена? Я же не первый год шью вам.»

Филумена. И глазом не моргнет! У тебя хватает совести смот­реть в глаза и лгать?

Т о р е з и н а. Что же, по-вашему, я должна признавать? Что здесь испорчено?

Микеле. Добрый вечер, мама.

Р и к к а р д о. Добрый вечер, поздравляю.

У м б е р т о. Поздравляю, добрый вечер.

Филумена (приятно удивлена). Вы уже здесь? Добрый вечер. (Терезине, упрямо.) Знаешь, почему ты испортила? Когда ты кроила мне, ты выкроила и на платье своей дочке...

Терезина. Да что вы!

Филумена. Не в первый раз... Я видела твою девочку в новом платье из моего материала...

Терезина. Если это правда, пусть меня хватит холера! (Дру­гим тоном.) Конечно, если остается...

Филумена смотрит на нее с упреком.

Но чтобы в ущерб клиенту? Никогда! Совести не хватит так поступать!

Розалия (восхищенно). Донна Филумё, вы — сама красота! Прямо под венец!

Терезина. Какое же платье вам еще надо?

Филумена (побледнев). Не надо было воровать материал, понятно?

Терезина (несколько обиженно). Зачем такие слова? Вы так со мной еще никогда не разговаривали... Что же я, мошен­ница? Меня обозвали мошенницей лишь потому, что, види­те ли, осталось мало материала. (Делает жест, означающий неизмеримо малое количество.)

Доменико (который до этого момента нетерпеливо ждал кон­ца этой сцепы, целиком погруженный в свои навязчивые и волнующие его мысли, Филумене}. Филумё, я должен ска­зать тебе кое-что.

Филумена (хромая, делает несколько шагов по направлению к Доменико. Она хромает из-за новых туфель, которые жмут ей). Мадонна... ох, эти туфли...

Доменико. Жмут? Больно? Сними, надень другие.

Филумена. Что ты хочешь сказать мне?

Доменико. Терезй, если вы уйдете, вы доставите нам большое удовольствие.

Терезина. Я не задержусь. Все, иду. (Складывает материал и кладет его на руку.) Примите поздравления, желаю счастья. (Лючии, направляясь в глубину сцены.) Э, никак не пойму, какое еще платье нужно? (Уходит в сопровожде­нии Лючии.)

Доменико (трем молодым людям). Идите в столовую, займите шаферов. Выпейте чего-нибудь. Розали, проводи их.

Розалия (покорно). Да, синьор. (Парням.) Идемте. (Уходит через «кабинет».)

Микеле (братьям). Пошли.

Риккардо (шутливо). Ты ошибся в выборе профессии. Тебе надо бы петь в театре Сан-Карло! *

Смеясь, все трое выходят через «кабинет».

Доменико (глядит на Филумену, восхищенно). Как ты хоро­ша, Филумё... Снова стала молодой... И если бы не эти вол­нения и раздумья, я сказал бы — ты опять можешь заста­вить мужчину потерять голову!

Фи л у мела (любой ценой хочет избежать темы, которая вол­нует Доменико и которую она сразу угадала по его виду). Ну вот и все. Кажется, я ничего не забыла. Как я устала сегодня!

Доменико. А я вот не чувствую себя спокойным, нет у меня покоя.

Филумена (делая вид, что не понимает). Разве можно быть спокойным? Одна Лючия помогает. Альфредо и Розалия — два старика.

Доменико (возобновляя прерванный разговор). Не увиливай, Филумё. Ты думаешь о том же, о чем и я... Только ты мо­жешь дать мне душевное спокойствие и равновесие, Фи­лумё...

Филумё. Я?

1 Оперный театр в Неаполе. (Примеч. пер.)

Д о м е н и к о. Ты знаешь, я сделал все, как ты хотела. После того, как расторгли брак, я пришел к тебе... II не однажды, много раз я приходил к тебе... Но мне говорили — тебя нет. Именно я пришел к тебе и сказал: «Поженимся, Филумё».

Филумена. Сегодня вечером наша свадьба.

Доменико. Ты счастлива?.. По крайней мере я так думаю.

Филумена. Ра<*ве не видно?

Доменико. Тогда сделай и меня счастливым. Сядь и выслу­шай.

Филумеиа садится.

Бели бы ты знала, сколько раз за эти десять месяцев я пы­тался поговорить с тобой, но не хватало смелости. Всеми силами я старался победить в себе чувство стыда. Я пони­маю, это— сложная и деликатная тема, и мне самому боль­но ставить тебя в трудное положение, требуя ответа; но ведь мы будем мужем и женой. Еще немного — и мы вста­нем на колени перед богом. Мы —ведь не девушка и юно­ша, которые приняли за любовь простое влечение... Филу­мё, мы пройси:ш свою жизнь... мне — пятьдесят два, тебе — сорок восемь. Мы — сформировавшиеся люди. Мы должны глубоко осознать свое решение, отнестись к нему с полной ответственностью. Ты знаешь, почему ты выходишь за ме­ня. Зачем я женюсь — мне неизвестно. Я знаю только, что женюсь на тебе потому, что один из трех — мой сын...

Филумена. Только поэтому?

Доменико. Нет... и потому, что любл» тебя. Двадцать пять лет мы были вместе. Это целая жизнь — двадцать пять лет. Воспоминания, тоска, общие интересы... Я понял, что без тебя не смогу дальше жить. Я убежден в этом. Есть вещи, которые понимаются сердцем, и я их почувствовал. Я хо­рошо знаю тебя, вот поэтому и говорю тебе все. (Тяжело, печально.) Ночами не сплю. Уж десять месяцев прошло с того вечера, не забыла?.. А я не знаю покоя. Не сплю, не ем, не дышу чистым воздухом... не живу! Если бы ты зна­ла, что у меня на сердце... Что-то прерывает дыхание...

делаю вот так.*, (словно глотает воздух), и воздух останав­ливается в этой месте... (Показывает на горло,) Ты не мо­жешь, не должна заставлять ценя так жить. У тебя есть сердце, ты — женщина к прожила большую жизнь, ты все понимаешь в хоть немного любишь меня. Не мучай меня! Вспомни свои слова: «Не клянись!» Я не поклялся. Но те­перь я прошу у тебя милостыню. Буду просить, как поже-лаешь: на коленях, буду целовать у тебя руки, платье... Скажи мне, Филумё, скажи, кто мой сын, кто моя плоть... моя кровь... Скажи ради себя самой, не думай, что я хочу тебя обмануть... Ведь все равно я женюсь на тебе, кля­нусь!

Филумена (во время длинной паузы смотрит на пего). Хо­чешь знать?.. Ладно, я скажу. Достаточно мне сказать: «Вот твой сын» — и что ты станешь делать? Постараешься, чтобы он всегда был с тобой, станешь ломать голову над тем, как обеспечить ему лучшее будущее, и уж, конечно, сделаешь все, чтобы денег у него было больше, чем у Двух других...

Доменико. Нда?

Филумена (вкрадчиво и с нежностью). Ну, тогда помоги ему!.. Ему нужна помощь: у него четверо детей.

Доменико (тревожно-вопросительно). Рабочий?

Филумена (одобрительно). Водопроводчик, как называет его Розалия.

Демевико (себе самому, постепенно углубляясь в свои дово­ды). Хороший парень... сложен хорошо... здоровье завидное... Но зачем ему было так рано жениться? Сколько он зара­батывает в своей маленькой мастерской?.. Но и это — не-паехая профессия. Имея капитал, можно открыть неболь­шую фабрику с рабочими. Хозяином будет. Затем — мага­зин по сбыту новейшего водопроводного оборудования... (Вдруг глядит с подозрением на Филумену.) Смотри-ка... и именно слесарь... водопроводчик! Женатый и самый бед­ный...

Фидумена (делая вид, что ей неприятно). А что остается деояз

дать матери? Помогать самому слабому... Но ты не веришь... Ты хитер, ты... Это — Риккардо, коммерсант.

Доменико. Продавец сорочек?

Филумена. Нет-нет. Умберто, писатель.

Доменико (зло и безнадежно). Опять... снова ты мучаешь меня.

Филумена (взволнованная искренним гоном Доменико, при­зывает все свои самые нежные чувства, стараясь объяснить все конкретно и убедительно в последний раз). Выслушай меня хорошенько, Думмй, чтобы больше не возвращаться к этому. (В порыве сдерживаемого чувства.) Я любила тебя всей душой. Всю жизнь! В моих глазах ты был богом... Я и сейчас люблю тебя, и, может быть, больше, чем преж­де... (Заметив вдруг, что он не слушает и не понимает ее.) Ах, что я делаю, Думми! Сама причиняю себе страдания. Господь дал тебе все, чтобы быть счастливым: здоровье, красоту, деньги, а мне? Чтобы не причинять тебе неприят­ностей, я молчала. Я молчала и тогда, когда была недалеко от смерти. Ты оказался щедрым — приютил трех несчаст­ных. (Пауза.) Не спрашивай больше, все равно jjn скажу... Я не имею права сказать... Будь благороден и никогда не выпытывай у меня. Я люблю тебя, Думмй, и в минуту сла­бости... это будет несчастье для нас. Ты и не заметил, едва я сказала, что сын твой — водопроводчик, ты тотчас стал думать о деньгах... о капитале... о большом магазине... Это справедливо, что ты беспокоишься: «Деньги-то ведь мои». Начинаешь задумыватся: «Почему я не могу сказать, что я его отец? А двое другие чьи же? Какие у них права на меня?» Настоящий ад!.. Тебе должно быть ясно, что из-за денег они подерутся... Трое взрослых людей, не мальчиш­ки. Поубивают друг друга... Не думай о себе и обо мне, подумай о них. Думмй, самое прекрасное, что связано с детьми, мы уже потеряли. Дети — это когда их носишь на руках, когда они еще крошки, когда трясешься над ними, когда у них что-то болит и они не могут объяснить, что у них, где болит... Они бегут навстречу тебе, протянув ручонки, кричат: «Папа!» Дети и тогда, когда приходят из шко­лы, руки замерзли, нос красный, и просят чего-нибудь вкус­ного... Но когда они вырастают, становятся взрослыми, то вот тогда — или они все равны, или враги... У тебя есть еще время... Я не хочу тебе зла... Пусть все останется по-прежнему, и каждый пойдет своей дорогой!

За сценой слышатся первые пробные аккорды органа. Розалия выходит из «кабинета» в сопровождении трех молодых людей.

Розалия. Пришел... пришел священник...

Микеле. Мама...

Доменико (встает из-за стола и долго глядит на всех. Потом, вдруг решившись). Пусть все останется по-нрежнему, и каждый пойдет своей дорогой... (Молодым людям.) Я дол­жен сказать вам...

Все ожидают в смятении.

Я #лагородный человек и не могу вас обманывать. Выслу­шайте меня.

Трое. Да, папа!

Доменико (взволнованный, смотрит на Филумену. Решил). Спасибо. Сколько радости вы доставили мне... (Продолжа­ет.) Ну так вот... Когда венчаются, отец ведет невесту к ал­тарю. Здесь родителей нет... Здесь дети. Двое поведут не­весту, а один жениха.

Микеле. Мама, мы поведем тебя. (Идет к Филумене и пригла­шает Риккардо последовать его примеру.)

Филумена (вдруг вспоминает). Сколько сейчас времени?

Риккардо. Без пяти минут шесть.

Филумена (подходит к Розалии). Розали...

Розалия. Будьте спокойны. Ровно в шесть зажгут и там свечи.

Филумена (опершись на руки Микеле и Риккардо). Идемте... (Входит в «кабинет».)

Доменико (к Умберто). А меня поведешь ты...

Небольшой кортеж скрывается в «кабинете». Розалия взвол­нована; кроткая, как всегда, она остается па своем месте, хлопая в ладоши и смотря па занавеску, разделяющую «ка­бинет» и гостиную. За сценой орган играет «Свадебный марш». Розалия плачет. Через некоторое время к ней под­ходит Л л ъ ф р е д о, и они вместе наблюдают церемонию. К ним присоединяется и Л ю ч и я.

Темнеет, становится абсолютно темно. Со стороны террасы медленно появляется лунный свет, постепенно зажигаются огни люстры. Прошло некоторое время.

Филу мена в сопровождении У м б е р т о, Микеле и Розалии выходит из открытого «кабинета», идет налево.

Филумена. Мадоина, как я устала!

Микеле. Теперь отдыхайте. Мы тоже пойдем. Завтра много работы в мастерской.

Розалия (с подносом, заставленным пустыми рюмками, идет к Филумене). Поздравляю, поздравляю, поздравляю... Какая красивая церемония! Сто лет тебе жить, дочь моя!

Риккардо (из «кабинета»). Венчание было действительно пре­красным.

Ф и л у м е н а (Розалии). Розали, стакан воды...

Розалпя (с уважением). Сию минуту, синьора... (Выходит.)

Доменико выходит из «кабинета» с бутылкой «специаль­ного» вина, пробка залита сургучом.

Доменико. Никаких гостей, без банкета, только бутылка вина для семьи, здесь и разопьем... (Берет со шкафа штопор.) А потом пойдем спать. (Открывает бутылку.)

Розалия (возвращается со стаканом воды на блюде, по-неапо­литански). Вот вода.

Доменико. Для чего нам вода?

Розалия (словно говоря: <<Но меня просила донна Филумена»). Синьора...

Доменико. Скажи синьоре, сегодня вечером пить воду — плохая примета. Позови и Лгочшо... Да, чтобы не забыть.

Позови и Альфредо Аморозо, наездника, шофера и знатока беговых лошадей.

Розалия (кричит, обернувшись'направо). Альфрё... Альфрё... иди, идите 'выпить рюмку вина е синьором... Лючй, 1Ы тоже иди сюда.

Альфредо выходит из глубины сцены вместе с Л ю-ч и е и.

Альфред о. Вот и я.

Доменико (наполнил рюмки и раздает их). Чтоб долго жя-лось тебе, Филумё! (Остальным.) Пейте.

Альфредо (выпивая). За ваше здоровье!

Доменико (глядит на своего поверенного с нежностью и грустью). Ты не забыл, Альфрё, как бегали наши лошадки?

Альфредо. Черт возьми!

Доменико. Перестали... Давно перестали бегать. А я не хотел этому верить, всегда в мыслях видел, как мчались они. А теперь понял, да, давно их нет, да, очень давно! (Пока­зывает на сыновей.) Вот кто помчится теперь! Ох и по­мчатся эти лошадки, эти молодцы, эти чистокровные же­ребцы! Альфрё, какой вид был бы у нас, оседлай мы опять наших лошадок? Нам смеялись бы в лицо!

Альфредо. Черт возьми!

Доменико. Пей, Альфрё...

Все пьют.

Дети есть дети! И это судьба. Когда в семье их трое или четверо, всегда бывает, что отец выделяет кого-нибудь, я знаю это, тревожится за одного из четырех... потому ли, что он плохой, или больной, или самый дерзкий, самый за­диристый... И остальные дети не обижаются... находя это справедливым. Это — почти право отца... У нас этого по случится: наша семья создалась слишком поздно. Может быть, и к лучшему. Короче говоря, предпочтение любить одного из детей, на которое я имел бы право как отец... я разделю между вами тремя. (Пьет.) За ваше здоровье!

Филумена молчит. Она сияла с груди букетик апельсиновых цветов и время от времени вдыхает их аромат.

Доменико (молодым людям, чистосердечно). Мальчишки, при-* ходите завтра к нам обедать.

Трое. Спасибо.

Риккардо (подойдя к матери). Теперь оставим вас, уже позд­но, маме надо отдохнуть. Будь здорова, мама. (Целует ее.) Еще раз поздравляю. Завтра увидимся.

У м б е р т о (подражая брату). До свидания.

Микеле. Спокойной ночи. Поздравляю еще раз...

Умберто (подойдя к Доменико и нежно улыбнувшись). Спо­койной ночи, папа...

Риккардо и Микеле (вместе прощаются). Доброй ночи, папа...

Доменико (смотрит на трех молодых людей с признатель­ностью. Пауза). Поцелуйте меня.

Все трое по очереди с волнением целуют его.

До завтра!

Трое (уходя вместе с Альфреда, Розалией и Лючией). До завтра!

Доменико проводил их взглядом, погруженный в свои чув­ства. Подходит к столу и наливает еще рюмку.

Филумена (усевшись в кресло и сняв туфли). Мадонна, как я устала!

Доменико (понимающе, с чувством). Целый день в движе­нии... потом волнение... приготовления последних дней... Но теперь успокойся и отдыхай... (Берет рюмку и подходит к террасе.) Вечер удивительный!..

Что-то сдавило горло Филумены, она издает стон. Раздают-ся звуки, похожие на плач. Она устремляет взор в пустоту, словно ожидая чего-то. На лице у нее слезы, похожие на прозрачные капли воды на чистом полированном гравии,

(Подходит, обеспокоенный.) Филумё, что с тобой?

Фллумена. Думмй, я плачу... Как хорошо плакать...

Доменико (нежно обнимая ее). Ничего... ничего... Ты бежала, бежала... испугалась... упала;... поднялась... выкарабка­лась... много думала... и теперь продолжаешь думать, уста­лая... Больше тебе не придется бегать и задумываться... Отдыхай! (Возвращается к столу, берет рюмку и отпивает глоток.) Дети есть дети... Все равны... Ты права, Филумё, права ты!.. (И выпивает вино в то время, как закрывается занавес.)

Занавес

Реклама на сайте