«Звезда полынь»

Александр Астраханцев Звезда полынь

(по мотивам дневников Тимура Назимкова)

Пьеса

Действующие лица:

Вячеслав Полянский, молодой человек без определенных занятий

Валентина Васильевна, мать Вячеслава

Павел Степанович, отец Вячеслава

Юрий Дерябин, художник, друг Вячеслава

Виталий, бывший одноклассник Вячеслава и сосед по двору

Жанна, бывшая одноклассница Вячеслава

Нина,

Женщина, Нинина мать

(Роли Нины и Женщины могут исполняться одной актрисой)

Мальчик, двойник Вячеслава (лет 10)

Юноша (лет 16)

Некто в белом (лет 33)

Мертвец

(Юноша, Некто в белом, Мертвец — двойники Вячеслава, могут исполняться одним актером; внешне похожи на Вячеслава)

Алла Николаевна, врач-психотерапевт в районной поликлинике, лет 25

Илья Семенович, врач-психиатр в психиатрической больнице, неопределенного возраста

1 больной

2 больной

1 милиционер, Толян; он же — санитар Толян

2 милиционер, Серега; он же — медбрат Серега

Задник сцены представляет собою высокую серую стену, которая уходит высоко вверх. Стена разгорожена фрагментами перегородок слева, справа и посередине. В правой и левой половине стены — по двери. В правой перегородке — тоже дверь. Средняя перегородка, прикрепленная к стене шарнирно, может «распахиваться» влево или вправо, в зависимости от того, происходит действие на правой или левой половине сцены.

Реквизит на левой половине сцены меняется в зависимости от того, какое назначение имеет это помещение по ходу действия. Правая же половина представляет собою жилую комнату; в ней постоянно находятся стул, диван, трюмо и телефонный аппарат на стене; остальной реквизит — по желанию постановщика. Трюмо, прислоненное к задней стене, должно быть устроено так, что в нем могут появляться двойники главного героя, Вячеслава, когда он в него смотрит.

Часть действия пьесы происходит на авансцене; в левой стороне авансцены стоит уличный фонарь, в правой — скамья.

Действие первое

Сцена 1

Вячеслав в джинсах и рубашке с закатанными до локтей рукавами, обутый в домашние шлепанцы, сидит на диване с гитарой в руках; перед ним на стуле — раскрытая общая тетрадь.

Вячеслав. Ну-ка, еще раз. (Поет, аккомпанируя себе на гитаре).

По ночам, когда спят, Я скую себе меч, В живодерне куплю коня, Добрых старых поэтов Сложу в рюкзак, А потом — добром помяните меня.

Ну, и как, Вячеслав Павлович, вы находите? Недурно, а? (Другим голосом). По-моему, все о, кей. Вы — просто гений. (Полушепотом в сторону). Для удобрений… Ну, ладно, аплодисменты потом, поехали дальше. (Заглядывает в тетрадь, читает про себя, водя пальцем по странице, затем продолжает петь).

Буду Дон-Кихот. Веселитесь, сброд! Объявляю миру войну!..

(Останавливается, делает нервный жест). Нет, не так! (Поет снова, более энергично).

Буду Дон-Кихот. Хохочите, сброд! Начинаю с миром войну! Я сегодня один, Но иду на «вы», Запевая песню мою!

Ну, вот, это уже лучше. Вот так, Вячеслав Павлыч, песни сочиняют! Это вам не дерьмо собачье, это песня. Ладно, как там у нас дальше? (Снова заглядывает в тетрадь, водя пальцем по странице, и снова продолжает петь).

В месиве тел Устал мой конь…

Когда он поет последнюю фразу, из задней двери входит и останавливается на пороге Валентина Васильевна. Она в деловом костюме, но разута; в руках у нее — тяжелая сумка.

Валентина Васильевна. Привет, сынуля!

Вячеслав (обрадованно). Ма-амочка пришла! (Откладывает гитару, вскакивает, бежит к матери, отбирает у нее и ставит на пол сумку, обнимает и целует мать). Привет, ма!

Валентина Васильевна. Почему ты с гитарой?

Вячеслав. Мам, я сегодня на работе песню сочинил. «Песенка Дон-Кихота»! Как тебе это? Аранжировку пробую.

Валентина Васильевна. Опять песни! Милый мой, тебя с этими песнями снова выгонят!

Вячеслав. Мама, я уже ушел оттуда.

Валентина Васильевна. Как «ушел»? Совсем, что ли?

Вячеслав. Да.

Валентина Васильевна. Ну почему, почему ты опять ушел?

Вячеслав. Можно, я не буду отвечать?

Валентина Васильевна (с болью и укором). Славка-Славка, ты — как ребенок, ей-богу! Когда ты, наконец, повзрослеешь?

Вячеслав (ноющим голосом). Мам, ну не могу я там работать!

Валентина Васильевна. Опять в грузчики хочешь? Ведь отец тебя по знакомству устроил, второй раз не пойдет — ты же знаешь!

Вячеслав. Мамочка, ну не ругайся! (Снова целует ее).

Валентина Васильевна. Ох, и лизун ты! (С отчаянием). Опять отец пилить будет за тебя: не мужчина, скажет, а черт знает что.

Вячеслав (обиженно). Ну что ты все — «отец» да «отец»! А если мне нравится тебя целовать? Я взрослый человек и буду делать то, что хочу! Если отцу не нравится — это его проблемы. (Смягчаясь). Пойдем, мам, сядь, отдохни, а я тебе спою.

Валентина Васильевна. Некогда мне сидеть, сынок. Ты хлеба купил?

Вячеслав. Нет.

Валентина Васильевна (взрывается). Вот иди сейчас же и купи!(Берет сумку и уходит в заднюю дверь).

Вячеслав (вслед ей). Сейчас схожу! (Вместо того, чтобы идти, снова садится на диван, берет гитару и тихо, задумчиво играет).

Немного спустя Валентина Васильевна, уже переодетая в легкий домашний халат, снова заглядывает в дверь.

Валентина Васильевна (строго). Ты еще не ушел?.. Кстати, когда ты будешь готовиться в университет? Ты ж нам обещал!

Вячеслав (отвечает вяло, продолжая играть на гитаре). Ну, обещал. (С решительной интонацией). Мама, я не хочу в университет!

Валентина Васильевна (решительно проходит в комнату, берет стул, предварительно сбросив с него на диван тетрадь Вячеслава, опирается руками о спинку стула, затем, в продолжение разговора, садится на него). Опять не хочешь? А что ты будешь говорить отцу? Опять — пыль до потолка?

Вячеслав (откладывая гитару). Мама, мне надоело жить по вашим правилам! Я самодостаточен, понимаешь?

Валентина Васильевна. Это не наши правила, сынок, это правила общечеловеческие. Пока ты молод, ты должен учиться. Это даже дети животных знают — посмотри, как они торопятся постигнуть науку жизни. Ты и так уже сколько лет пропустил — все нам с отцом головы морочил: горный тебе не подошел, пединститут не понравился! Ты пишешь, ты рисуешь, сочиняешь песни — все это очень мило, но взрослому человеку, Слава, надо иметь приличную профессию и уметь зарабатывать на хлеб!

Вячеслав. Я не люблю, мама, просто зарабатывать — мне это противно.

Валентина Васильевна. Хочешь быть вечным нахлебником у нас с отцом? Но, во-первых, это безнравственно, а, во-вторых, мы ведь не вечны.

Вячеслав (понемногу распаляется). Ради Бога, чего тебе надо? Да, я не люблю поденщину — но я же от нее не отказываюсь! Я найду себе работу, так что, пожалуйста, не укоряй меня вашими милостями!

Валентина Васильевна. Сынок, но зачем же, с твоим-то интеллектом — грузчиком, лаборантом? Закончи вуз!.. Плохо, что мы с папой так и не настояли, чтоб ты тогда закончил. Нам стыдно, что у нас сын — неуч.

Вячеслав. Ничего, что-нибудь когда-нибудь и из меня получится… Почему вы мне тогда не разрешили в художественное училище?

Валентина Васильевна. Сынок, мы хотели, чтоб ты закончил нормальную среднюю школу.

Вячеслав. Теперь вам хочется, чтоб закончил еще и «нормальный» университет?

Валентина Васильевна. Я понимаю, тебе сейчас трудно рядом с семнадцатилетними, но превозмоги себя!

Вячеслав. Да не в этом дело! Просто как представлю опять эту ученую похлебку — да каплями! Ничего он мне не даст, ты же знаешь!

Валентина Васильевна. Он даст тебе диплом. Без бумажки ты букашка, и ты это знаешь!.. Ну нельзя нынче, Слава, без диплома! Вон твой одноклассник Виталий: серенький, средненький — а закончил потихоньку вуз, зарабатывает себе деньги, и неплохо, по-моему, зарабатывает! Разве это мешает человеку? А где вы, высоколобые, которые блистали в классе? Один в трубу дует в занюханном оркестре; ты вот — комнатным философом становишься. У тебя даже приличной девушки нет — они шарахаются от твоих заумных монологов и от твоей бесперспективности!

Вячеслав (вскакивает и возбужденно ходит по комнате, энергично при этом жестикулируя). И все равно я, мама, не хочу жить по заданной программе! Опутали себя правилами, приличиями, превратились в марионеток, в роботов — и ты с ними? Ты же умная, мама!.. Не хочу, не хочу! Я хочу, чтоб моя жизнь была экспромтом, актом творения, в ней огонь должен гореть, огонь души, любви, дружбы! Пусть ошибки, пусть глупости — но аромат жизни, мама — он должен окружать нас, иначе зачем она, такая? Аромат, мама, а не зловоние! А вы, с вашими дипломами, диссертациями, придали вы ей хоть чуточку красоты? Так на фига мне этот ваш диплом? Чтобы научиться лгать, притворяться, повторять глупости? И, потом — эта гонка за зарплату, за квартиру, за машину! Я не хочу, я не желаю в этом участвовать!

Валентина Васильевна (укоризненно качает головой). Славка, ну нельзя же так по-детски смотреть на жизнь! Да, пока ты молод, это, может, действительно скучно, но когда у тебя появятся семья, жена, дети…

Вячеслав. Да зачем мне такая жена, которая меня не поймет? Каждый день говорить с ней, ложиться с ней в постель?.. Кошмар!

Валентина Васильевна. Все так думают, пока петушок не клюнет.

Вячеслав. Да я лучше застрелюсь, повешусь!..

Валентина Васильевна. Не зарекайся! Зачем глупости молоть?

Вячеслав. Ах, мама, ты еще не знаешь, какие глупости приходят мне в голову.

Валентина Васильевна (ядовито). Знаю! Ты больше сиди над дневниками и больше всякие гадости там пиши! Это же ужас, что ты там пишешь: матерщина, непристойности… Волосы дыбом!

Вячеслав (строго). Ты опять в мои дневники лазила? Я тебя сколько просил!

Валентина Васильевна. А ты больше их разбрасывай! И вообще, в тетрадях пишут их, а не на клочках всяких!

Вячеслав. Я не для тебя их пишу, а для себя — это мои будущие повести и романы!

Валентина Васильевна. Знаешь, что я тебе скажу? Не след нести туда все, что на ум взбредет — тебе самому потом стыдно будет.

Вячеслав. Нет, мама! Пусть я гадкий, порочный, похотливый — но я буду честным, я не собираюсь ни лгать себе, ни лицемерить и ни трусить ни перед кем, как это делаешь ты, как отец, как вы все!

Валентина Васильевна (гневно). Знаешь что? Ты еще не жил, ты жил под крылышком — какое право ты имеешь нас с отцом учить и разоблачать? Ты еще сопляк, между прочим!

Вячеслав. Почему у тебя вместо доводов — одни оскорбления, а? И почему это я не имею права говорить, что думаю? Опять ты меня учишь лицемерию? И почему ты меня укоряешь вашим хлебом? Придет время — все отдам!

Валентина Васильевна. Ну почему ты такой, а? Говорить с тобой — это же какие нервы надо иметь! (В голосе ее слышатся слезы). Я, между прочим, работала целый день, а ты баклуши бил! Пришла, и ты мне нервы — вдребезги! Ой, чадушко! (Голос ее твердеет). И вообще, давай-ка, Дон-Кихот Ламанчский, спускайся на землю и отправляйся за хлебом — больше я тебя слушать не желаю! (Уходит, хлопнув дверью).

Сцена 2

Вячеслав взволнованно ходит по комнате, бьет кулаком по ладони. Останавливается перед зеркалом. Одновременно в зеркале появляется Мальчик, двойник Вячеслава; он в школьном костюмчике с белой рубашкой; в одной руке он держит футляр от скрипки, подмышкой другой руки — связанные коньки для фигурного катания; через плечо на тесемке — папка с нотными тетрадями. Мальчику трудно стоять неподвижно — во время диалога он то серьезен, то корчит рожицу, то крутит пуговицу своего костюмчика, то чешет ногу об ногу.

Вячеслав (как старому знакомому). А-а, это ты? Привет!

Мальчик (доброжелательно улыбаясь). Я. Привет!

Вячеслав. То есть ты — это я, только маленький.

Мальчик. Нет, ты — это я, только большой.

Вячеслав (с напускной строгостью). Ладно, кончай софизмы.

Мальчик. Чего?

Вячеслав. Со-физмы. Приколы, говорю, кончай! Как живешь?

Мальчик. Ничего, нормально.

Вячеслав. Ничего — или нормально?.. Чем занимаешься?

Мальчик. Да-а, всем: читаю, рисую, на скрипку хожу, на фигурное катание.

Вячеслав. Да, нагрузочки! Мамочка это любит.

Мальчик (запальчиво). А я маму люблю, понятно?

Вячеслав. Знаю!.. Она все еще читает тебе перед сном?

Мальчик. Читает.

Вячеслав. И целует в закрытые веки, и ты уходишь в сон, как в сказочную страну?

Мальчик. Целует. И папу я люблю — я всех люблю!

Вячеслав. Да-а, брат, золотое время. А я вот, кажется, уже никого не люблю.

Мальчик. И маму?

Вячеслав (кивает головой). Перегорело. Отца просто уже видеть не могу, и с мамой вот — совсем враги стали. В упор не видит, что я взрослый, понимаешь? Ей еще молодой побыть охота, а я у нее такой большой и неудобный. (Усмехается). Самец. Самому противно. И мне эти ее воспитательные порывы — во! (Чиркает пальцем по горлу). Срываюсь иногда. Стыдно!.. Такие, брат, дела… (Грозит пальцем). Знаю, как ты хочешь: скорей бы — взрослым, да?

Мальчик. Конечно! Взрослым — хорошо.

Вячеслав. Не торопись, держись там дольше… (Далее — тихо и задумчиво, скорее — себе самому). Это же сплошной сладкий сон: все — добрые, всех любишь, мира до тебя не было, и весь такой яркий — глазам больно; ни скуки, ни смерти. Даже думать не надо. Знаешь, как это здорово — не думать?.. Ну ладно, мне за хлебом идти… За хлебом-то бегаешь?

Мальчик (с досадой). Да бегаю!

Вячеслав. Побежали?

Мальчик. Да мне на скрипку, урок сдавать.

Вячеслав. Ладно, сдавай, я побежал. Заглядывай. Мне без тебя скучно.(Машет ему рукой).

Мальчик (тоже машет рукой). Пока!

Вячеслав отходит от зеркала. Одновременно исчезает и Мальчик. Вячеслав уходит в боковую дверь, тотчас возвращается уже со спортивной сумкой в руке и уходит в заднюю дверь.

Затемнение 

Сцена 3

Слева на авансцену выходит Жанна; она — в хорошо сшитом платье, в туфлях на высоком каблуке, с красивой дамской сумкой. Из-за сцены ее окликает Вячеслав: «Жанна! Подожди!» Жанна останавливается и ждет. Из-за сцены слева выбегает Вячеслав. Он в той же одежде, что был дома, только обут в кроссовки и со спортивной сумкой на плече.

Вячеслав (широко улыбается; он слегка запыхался). Привет!

Жанна (с достоинством). Привет.

Вячеслав. Ну, ты пилишь — еле догнал.

Жанна. Некогда.

Вячеслав. А я за хлебом иду, вижу издалека — вроде, ты. Давно не виделись.

Жанна. Давно.

Вячеслав. Ты, как всегда, неотразима.

Жанна. Леща кидаешь?

Вячеслав. Честное слово — клянусь своим будущим. Единственным, что у меня есть. (Мнется, не зная, о чем дальше говорить). Как жизнь?

Жанна. Нормально, спасибо. (Улыбается). Затем и догнал, чтоб спросить?

Вячеслав. Да нет. Нам что, уже не о чем и говорить? Может, пройдемся? Ты куда?

Жанна. Маму проведала. В аптеку вот надо, лекарство ей купить.

Вячеслав. Разве ты не тут теперь живешь?

Жанна. Нет.

Вячеслав. А я думаю: чего это тебя не видать? Все глаза проглядел. Пойдем? (Берет ее под руку).

Далее во время диалога они прогуливаются по авансцене; увлекаясь разговором, Вячеслав бросает ее руку, иногда забегает вперед, пятясь задом, горячо жестикулирует.

Вячеслав. Как тебе работается? Дети не замучили?

Жанна. Тяну лямку, как все. Благо двухмесячный отпуск летом — успеваешь отдохнуть. Да нравится работа! Школа, видно — моя судьба.

Вячеслав. Ты серьезная стала.

Жанна. Так ведь жизнь научит и пироги есть… А ты как? Чем занимаешься?

Вячеслав. Ничем пока.

Жанна. Универ закончил?

Вячеслав (мотает головой). М-м.

Жанна. Странно! Ты такой способный был: мальчик с будущим. Светился весь.

Вячеслав (смеется). А я и сейчас свечусь — разве не видишь?(Серьезнеет). Да неохота эту их ученую жвачку жевать. Вся их мудрость мне уже известна.

Жанн. Ой, Славка, ты так и остался хвастунишкой: всё-то ты знаешь!

Вячеслав. А я и в самом деле всё знаю.

Жанна усмехается и горько качает головой.

Вячеслав. Ну, хорошо, не всё. Так за то время, что я потеряю там, я узнаю больше.

Жанна. Слава, милый, все лентяи так говорят.

Вячеслав. Жанка, я же не фуфло, я умею работать над собой, и сил полно. Куда их девать? Протирать штаны? Меня только на год хватило.

Жанна. А диплом?

Вячеслав. Ты прямо как моя мама.

Жанна. Твоя мама, наверное, права… А я на тебя, помню, как на небожителя смотрела: из такой семьи, в курточках красивых, с «дипломатом» в руке. Ты ведь музыкой интересовался, да с такими загибами: то музыка барокко, то рок вдруг самый крутой. Всё интересуешься?

Вячеслав. О, это уже далеко! Хотя, знаешь, идешь иной раз по улице: грязь кругом, рожи пьяные, и вдруг — мелодия! Как резанет, и всё, поплыл: каждая клеточка дрожит, над пьяными нимбы светятся, а вместо грязи — алмазы россыпью!

Жанна. Красиво… Ты ведь рисовал хорошо.

Вячеслав (с вызовом). А я, может, тебя хотел покорить! Такая неприступная была!

Жанна. Я? Неприступная? (Смеется). Ну, даешь! Стыдно вспомнить — такой опытной хотела казаться. Курить взялась… Кошмар!

Вячеслав. Ты и была опытной.

Жанна. Ну уж… Да и ты не таким уж лопушком был!

Пауза.

Вячеслав (останавливается, показывает рукой вдаль). Смотри, какая перспектива! Этот ритм домов, эти тополя — какие они налитые силой, да? Как кованые стоят! И — небо. И эти переходы! Холмы вдалеке, переливы света… Люблю нашу улицу — никуда не хочу уезжать! Здесь ведь жила ты. Слышишь?

Пауза

Жанна. Почему ты не стал художником?

Вячеслав. Спроси лучше, кем еще я не стал.

Жанна. А как же ты?.. (Запинается).

Вячеслав. Что? Как добываю на хлеб, хочешь сказать?

Жанна. Да.

Вячеслав. А папа с мамой есть. Иногда сам кое-что добываю.

Жанна. Но как же?.. А состарятся?

Вячеслав (хохочет). Я состарюсь раньше их. Они у меня такие бодрячки — долго скрипеть будут.

Жанна. Зачем ты так? Не стыдно?

Вячеслав (усмехается, отрицательно мотает головой). М-м… Тебе ведь не их жалко… А помнишь, как мы с тобой?..

Жанна. Зачем вспоминать?

Вячеслав. Нравится. (Торжествующе). И я был у тебя первый!

Жанна. Не надо. Зачем?

Вячеслав. А я буду!.. Как у тебя сейчас?

Жанна. Это, вежливость, или как?

Вячеслав. «Или как».

Жанна. Нормально.

Вячеслав. Ты его любишь?

Жанна. Зачем тебе?

Вячеслав. Да, действительно незачем — я же человек неопределенных занятий, без диплома… А стихи помнишь?

Жанна (резко). Что ж я, склеротичка?.. Ну, а как у тебя в сердечном плане? (Делает ударение на слове «у тебя»).

Вячеслав. Никак.

Жанна. Странно. Такой видный, умный. Девчонки от тебя, как теперь говорят, тащиться должны. Ленишься, значит?

Вячеслав. Ты меня прости, но на правах первого любовника — если откровенно: мне до сих пор, как тогда, половой акт — лишь довесок к состоянию. А если сам по себе — то это просто конвульсии, купание в сыром и склизком…

Жанна (возмущенно). Хватит! Стань монахом — теперь это просто!

Вячеслав. А куда тестостерон деть?.. Нет, радость моя, монастырь — слишком просто. Хочу выстоять здесь… (Далее продолжает страстно и торопливо). Жанна, я помню тебя. Я отравлен тобой, понимаешь? Всё — как вчера: вкус на губах, осязание пальцев, звук твоего имени, запах волос, шеи, груди — все помню! Но главное — как я парю над бездной! Падение — да, такое страшное, сладкое, но и парение!.. Я не могу повторить это — всё не то, женское тело кажется мясом: сытое тело — оно же мясом пахнет, Жанна! Ничего не могу поделать — этот запах меня преследует: он в моих ноздрях, руки им пахнут!

Жанна. Перестань, я не хочу слушать! Ты безумец!

Вячеслав. Да, безумец. Такое ощущение, что я потерял лицо, имя — потерялся в этом мире, понимаешь? Хожу и ищу себя. До того растворился, что всё болит, когда кому-то больно. Но я тихий безумец: я ж никому не мешаю, никого не убил.

Жанна. Я не хочу, я боюсь тебя слушать. Уйди, а? Я тебя прошу!

Вячеслав. Жанна! Мне нужна ты! Неужели ничего не помнишь?

Жанна. Отстань! (Останавливается и резко поворачивается к нему, глядя глаза в глаза). Мало ли что я помню? Я помню все: помню вкус мороженого, шоколада, клубники в детстве, например, помню, как отец целовал, как колола его щетина — но отца уже нет, нет детства! Ты понимаешь? Ничего нет, все уходит! Надо жить, дурачок такой, а не дразнить себя тем, что было и прошло! (Сама берет Вячеслава под руку и ведет дальше). Ты же еще не мужчина, Славка. Найди себе девицу — вон их сколько: табуны, стада, — ты же здоровый, сильный, тебе это — тьфу! — а не ходи за мной и не лей слезы о том, что было. Всё, проехали!

Вячеслав (резко останавливается, оборачивается к Жанне и говорит возбужденно). Ну не могу я, Жанка, найти — они утратили тайну; честное слово, они мне кажутся спрутами с щупальцами и присосками — ловить жертвы! Там ничего нет, только зоология и инстинкты!

Жанна (смеется, укоризненно качая головой). Славка, Славка, до чего ты дошел!

Вячеслав. Смешон, да?.. А помнишь, как читали друг друга по глазам, по касаниям?.. Я могу быть только с тобой! Или с твоим двойником. Я пройду мир и найду его — ведь бывают же?

Жанна. Не бывает, Славик. (Она касается ладонью его щеки; он берет ее ладонь в свои и подносит к губам). Бедный мальчик. (Меняет тон, говорит резко). Не ходи за мной, не делай глупостей, обещай мне.

Вячеслав. Раз так хочешь — обещаю. (Грустно улыбаясь, шутливо прикасается указательным пальцем к губам, затем чиркает им по горлу).

Жанна. Жизнь такая долгая! Надо учиться терпеть.

Вячеслав. Да на черта мне такая жизнь!

Жанна. Ну-ну, не надо. (Грозит ему пальцем, затем берет под руку и ведет дальше, терпеливо убеждая при этом). Может, у тебя и в самом деле блестящее будущее? Не знаю. Но что ты мне можешь дать? А у меня муж, сын, которого я люблю. И роль любовницы, этакой Музы бедного гения, меня не соблазняет. Мне жить, Славка, надо, жить сегодня. Женская доля — она ж такая короткая: ты еще восторженный мальчик, а я уже баба… Тебе пахать надо, работать как следует.

Вячеслав (обиженно). А я не работаю? Откуда тебе знать, как я живу? Что вы на меня все как на дебила смотрите?

Жанна. Вот и работай. (Загадочно улыбается). А сделаешь что-нибудь путное — встретимся, и покажешь, на что способен, ладно? А пока, Слава, извини, мне надо бежать. Пока, пока! (Чмокает его в щеку и быстро уходит).

Сцена 4

Вячеслав, задумавшись и опустив голову, медленно проходит по авансцене. Навстречу ему — Виталий; он невысок ростом, широк в плечах и склонен к полноте.

Виталий (оживленно). Вяч, привет! (Протягивает Вячеславу руку). Слушай: смотрю, ты вроде как с Жанкой гулял?

Вячеслав (безучастно). Да.

Виталий (смеется). Заторчал на нее? Ну, прямо тротуар до дыр протерли: туда-сюда, туда-сюда! Дай, думаю, накрою вас тут… Как она?

Вячеслав. Да давно не виделись, «за жизнь» поговорили. Замужем, мужа любит.

Виталий (хохочет). Вот заправила она тебе мозги! Они ж давно разбежались!

Вячеслав. Врешь!

Виталий. Ну, хорошо, не так давно — месяца два.

Вячеслав. Да ведь брешешь!

Виталий. Чего ж брешу, если я ее Олега, как вот тебя, знаю? Ну не пошло у них, с самого начала не пошло! Зачем мне, интересно, врать?

Вячеслав. Странно… А что ж она тогда?..

Виталий. Ну, ты и простой! Значит, не кадр — они ж за версту чуют, где пожива… Да не бери в голову!

Вячеслав. Но ведь жалеет, что не может встречаться!

Виталий. Кино! Они же все, Вяч — дай Бог какие актрисы!.. А жена бы — вот такая! (Показывает большой палец). И тут, и тут (показывает на грудь и бедра) — всё при ней, с гонорком — такая чуть что налево не побежит. Универ закончила, квартира своя, у матушки квартира шикарная: папочка-то у нее шишкой был… Чего моргаешь — ты ж ее отоваривал?

Вячеслав. Я? Нет!

Виталий (хлопает Вячеслава по плечу). Брось темнить, мы же знали! Ну да дело прошлое… Как ты? Не женился?

Вячеслав. Нет. А ты?

Виталий (хохочет). Поищи дураков! Мне только такая, как Жанка, нужна. Дорогу не перебежишь, если займусь?

Вячеслав деланно равнодушно мотает головой.

Виталий. Чего такой малохольный?

Вячеслав. Да-а… Пройдет.

Виталий. Все пишешь?

Вячеслав. Пробую.

Виталий (иронически). Ну, давай-давай. Гордиться тобой будем — ты ж у нас в гениях ходил!

Вячеслав. Ладно, не подначивай. Ты-то как?

Виталий (снова хохочет). С хлеба на водку. Братец двоюродный на фирму пригласил, раскручиваем. Хожу вечерами в спортзал, качаюсь. Во, видал? (Напрягает бицепс, хлопает по нему ладонью). Во! (Напрягает брюшной пресс, бьет по нему кулаком).

Вячеслав (усмехается). Что, помогает фирму раскручивать?

Виталий. Зачем? Радость от мышц, здоровье! Девки это любят.(Критически оглядывает фигуру Вячеслава). Тебе бы тоже не мешало качнуться, а? Давай?

Вячеслав (качает головой). М-м. Ты знаешь, как увижу накачанного — почему-то вспоминаю ободранных быков на бойне. Не был?

Виталий. Может, и был.

Вячеслав. Не был, значит.

Виталий. А ты что там делал?

Вячеслав. Рисовал. Я ж в художке учился.

Виталий. Всё успел!.. Слушай, мы с тобой как-то разошлись. Надо бы скучковаться, а? Давай, сходим на дискотеку?

Вячеслав (качает головой). М-м.

Виталий. Брось! Зачалим по телке, на тачку — и ко мне на дачу, а? Отоваривать по очереди. По фуфырю возьмем. Как тебе проект?

Вячеслав. Нет. Возьми, Вит, другого.

Виталий. Ты — самый подходящий! У меня — ты же знаешь — как у Суворова: пришел, увидел, и — на четыре кости! (Хохочет). А у тебя — подход. Вдвоем-то бы мы — о, таких бы дел наделали!

Вячеслав. Устарел я, Вит, для этих скачек.

Виталий. Ну, ты даешь! Ты что, и дел с ними уже не имеешь?

Вячеслав. Имею. Но не люблю толкотни.

Виталий. Слушай: новый проект выдаю! У меня тут кадр на дискотеке, Нинка. Хошь, познакомлю? Закачаешься — такая мясная девка: что тут, что тут (снова показывает на грудь и бедра) — во! (Показывает большой палец).

Вячеслав. Так сам и занимайся.

Виталий. А-а! (Машет рукой). Ломается, как мятный пряник, принца ждет. Зачем тогда, падла, сюда идешь? Сиди дома, играй в куклы! Первый раз такой прокол. Пацанка, дурочка. Надо ее отоварить. Доступ к телу до двадцати четырех.

Вячеслав. А потом?

Виталий. Потом — в распоряжение папы с мамой. Займись — как раз по тебе!

Вячеслав молча качает головой.

Виталий. По Жанке, да?.. Плюй ты на них — они только на одно годятся!

Вячеслав (вдруг отчаянно машет рукой). Ладно, пошли! Забегу домой, переоденусь — и айда!

Виталий. Вот это — дело!

Виталий хлопает Вячеслава по руке, и они расходятся в разные стороны.

Затемнение 

Сцена 5

Вячеслав входит из задней двери в комнату, уже в шлепанцах, с сумкой на плече.

Вячеслав (громко кричит). Мама, хлеба я не купил!

Валентина Васильевна (входит следом из задней двери. Она в кухонном переднике. Спрашивает строго). Почему не купил?

Вячеслав. Закрыто уже.

Валентина Васильевна. Почему на Нижнюю не сбегал?

Вячеслав. Там тоже нет.

Валентина Васильевна (грозит пальцем). Слава!

Вячеслав. Ну, не бегал, не бегал.

Валентина Васильевна. Как я тебя кормить буду?

Вячеслав. Не надо меня кормить — я тороплюсь.

Валентина Васильевна. Что за спешка вдруг?

Вячеслав. С Виталиком пойдем в одно место. Книгу интересную посмотреть у одного книжного жучка.

Валентина Васильевна (пожимает плечами). И что ты с этим Виталиком общего нашел?

Вячеслав. Так я ж говорю: книги, мам.

Валентина Васильевна. Пустой он человечек. Циник, к тому же.

Вячеслав. Зато, мам, с ним я вижу спектр жизни смещенным в красную сторону. Моя сторона — ультрафиолет, ты же знаешь. Исправляю, мам, перекосы вашего воспитания.

Валентна Васильевна. Чем он сейчас занимается?

Вячеслав. О, большой человек! Говорит, брат на фирму устроил.

Валентина Васильевна (вздыхает). Вот видишь: посредственность, а вуз закончил, профессию получил.

Вячеслав. Мам, ну хватит, а?.. Пойду учиться у него жить. А пока мне надо переодеться, извини. (Уходит в боковую дверь).

Валентина Васильевна уходит.

Сцена 6

Вячеслав входит, переодетый в другие, свежие и выглаженные, брюки и рубашку. Застегивая их, подходит к зеркалу. В зеркале появляется Юноша, двойник Вячеслава. При внешней схожести с Вячеславом он поуже его в плечах и потоньше в кости. Длинные неопрятные волосы его висят прядками ниже плеч; одет он в майку навыпуск с короткими рукавами и джинсы; на майке — портрет какой-то бородатой личности, джинсы — с демонстративно большими заплатами. Он насторожен и угловат в движениях. Во время диалога с Юношей, Вячеслав продолжает застегиваться, затем прихорашивается перед зеркалом: всматривается в себя, причесывается, трогает прыщик на щеке…

Вячеслав. А-а, это ты?

Юноша. Я. Не помешал?

Вячеслав. Немного. Да ладно… Все такой же пижончик?

Юноша (обиженно). Не пижончик, а классный пижон. А ты уже зашершавел?

Вячеслав. В каком смысле?

Юноша. В смысле — шерстью обрастаешь. На землю садишься? Поди, босиком уже пробуешь? Или — голым задом?

Вячеслав. Пшел к чёрту!

Юноша. Извини. Думал, ты юмор еще сечешь.

Вячеслав. Ну, положим, обрастаю. А ты, я думал, все еще видишь мир через цветные стекла.

Юноша. Смеешься?

Вячеслав. Уже разучился. Я, брат, много чего разучился: смеяться, плакать, восхищаться. Зато — представь! — научился притворяться взрослым.

Юноша. И еще не кончил с этой занюханной жизнью?

Вячеслав. Как видишь. Притерпелся.

Юноша. Ох, как мне эта ваша жизнь противна! И как так можно: одно и то же, каждый день!

Вячеслав. Тебя что, кто-то обидел?

Юноша. Да не в этом дело! Почему они все тащат меня на аркане: должен, должен! По команде спать, учиться, в театр ходить!..

Вячеслав (усмехается). Да, брат, тяжелая жизнь — в театр ходить.

Юноша. Некогда подумать! Я бы сам все делал! Не насилуйте!

Вячеслав. Но если все время позволять думать — ты только и будешь стоять и думать. Они хотят, чтоб ты достиг автоматизма — так ведь легче.

Юноша. Я не хочу быть автоматом, я личность!

Вячеслав. Но не может же личность долго думать, как надевать рубаху.

Юноша. А я хочу и рубаху надевать, думая — тогда, может, ее и надевать-то не стоит!

Вячеслав. Стоит.

Юноша (безнадежно машет рукой). И ты туда же!

Вячеслав. Знаешь, что я тебе посоветую? Береги психику, пригодится. Дальше — там еще страшней: такие вопросы пойдут!..

Юноша. Какие?

Вячеслав. Тебе все сразу и выложи. Так и жить неинтересно будет.

Юноша. А хочешь, я тебе по секрету — одну гениальную вещь? Сам дошел! Чтобы жить с ними заодно, надо говорить на их занюханном языке, входить в их занюханные проблемы, уметь с ними этот их занюханный алкоголь пить и хохотать над их анекдотами. Тьфу!

Вячеслав. Ну, ты, брат, и суров! А я потихоньку сдаюсь. По всем позициям. Прикинь: стало даже нравиться жить.

Юноша (насмешливо). Как корове на ферме, да? Видал: стоят, жуют, а глаза такие, будто им еще тыщу лет тут стоять. Интересно: как можно жить, не зная, для чего? И ведь живут!

Вячеслав. Коровы, что ли?

Юноша. Да зачем? Люди! И, главное, притворяются, что знают. Вот загадка, а?

Вячеслав. Привычка. Как к новому костюму. Ты просто еще не привык — жмет везде.

Юноша. Как можно к такой чепухе привыкать? Одна за другую цепляется, а убери — и всё: чем себя занять?.. Все говорят: мальчик, мальчик, многого не понимаешь.

Вячеслав. Да пусть говорят, тебе-то что?

Юноша. Ага, а сверлилка? (Показывает пальцем в лоб). Спать-то не дает! Как так можно — без цели? Так и чешутся руки — или себя, или весь мир грохнуть разом, чтоб кончить с этой загадкой!

Вячеслав. Загадка в том, что цели-то нет: ты сам себе и цель, и средство… Ты возбужден. Что-то случилось?

Юноша. Помнишь, как я из дома сбежал?

Вячеслав. Это в который? В первый раз, что ли?

Юноша. Ну, когда Кольку Петрова хоронили — на мотоцикле сбило.

Вячеслав. А-а! Ему ж тоже шестнадцать было?

Юноша. Да я его знал, вот в чем дело.

Вячеслав. Помню, конечно.

Юноша. Такая бессмыслица вдруг — ну некуда деться! Взял, ушел.

Вячеслав. И с милицией привели!.. А матушка-то причем? Она ж поседела тогда! Пойми, дурень: пока ты взрослеешь, она старухой становится — она ж в тебя свою жизнь переливает. Тебе ее не жалко?

Юноша. А чего она смеется надо мной?

Вячеслав. А, может, это ее последняя защита от тебя?

Юноша. В душу лезет: расскажи да расскажи! А как я расскажу? Ей страшно будет!

Вячеслав. А заметь, как она чутка с тобой! У тебя же прощения просит!

Юноша. Я тоже просил!

Вячеслав. И все ж ты с ней по-свински: смеешься над ее слезами, считаешь ее чувства театром.

Юноша (усмехается). Не слишком ли? Это ты уже про себя!

Вячеслав. Не надо грязи! Я ж помню, какой ты был: капризный, нетерпеливый — как старик. Злой, всех поучающий старик. Один отец мог тебя приструнить — ты его одного боишься.

Юноша. Не боюсь!

Вячеслав. Боишься. И ненавидишь. И презираешь. Что сильный, что умеет работать как вол; тебя кормит!

Юноша. Ну, презираю! А кто меня поймет?

В дверь сначала заглядывает, затем входит Валентина Васильевна. Юноша в зеркале исчезает.

Валентина Васильевна. Ты еще не ушел? С кем ты разговариваешь?(Подозрительно оглядывает комнату).

Вячеслав (продолжая стоять перед зеркалом). Да так, сам с собой.

Валентина Васильевна. Я смотрю, ты часто стал сам с собой разговаривать.

Вячеслав. Я что, кому мешаю?

Валентина Васильевна. Нет, но… Тебе надо сходить к невропатологу.

Вячеслав. Еще чего!

Валентина Васильевна. Что у тебя за привычка спорить по любому поводу?.. Ты собрался — так иди!

Вячеслав. Сейчас.

Валентина Васильевна еще раз подозрительно оглядывает комнату и уходит. Юноша снова появляется в зеркале.

Юноша. Ушла?.. (Постепенно повышая голос до истерического). Да, я всех презираю: взрослых, сверстников, — всех! Как они сосут взапой эту жизнь! Смотреть не могу на эти их глаза, лица — всё схавать, всё поиметь! А эти всякие способы раздражения эрогенных зон! Так это у вас называется? Всё под себя пристроить готовы, даже Бога!

Вячеслав (громким шепотом). Чего кричишь — опять услышит!

Юноша. Да надоело!

Вячеслав. Всё сказал? Мне идти надо.

Юноша. Положим, всё.

Вячеслав. Какой ты еще дурачок! И это — я, который был рад любому, кто слушает?.. Ты знаешь, а мне даже хочется подражать им: хватать, грести. Нормальным человеком стать… Да, скорей всего, и стану.

Юноша (вздыхает, сокрушенно качая головой). Тебе хорошо, ты уже старый.

Вячеслав (хохочет). Да, брат, старый.

Юноша. Не так, что ли? На целых восемь лет старше!

Вячеслав. Да, восемь лет — это вечность. Особенно если каждый день обжигаешь сердце…

Снова заглядывает Валентина Васильевна. Юноша в зеркале исчезает.

Валентина Васильевна. Ты еще не ушел? (Укоризненно качает головой). Возьми трубку. Кажется, твоему Виталику уже невтерпеж.(Продолжает стоять в дверях).

Вячеслав (подходит к телефонному аппарату, снимает трубку). Алло! Это ты? Погоди! (Опускает руку с трубкой и обращается к матери). Ты, мам, все сказала?

Валентина Васильевна. Ухожу, ухожу. (Подозрительно оглядев комнату, исчезает, прикрыв за собой дверь).

Вячеслав (в трубку). Ну, ты чего?.. Были две… книги… Книги, говорю!.. Сейчас посмотрю! (Опускает, но не вешает трубку, уходит в боковую дверь, через некоторое время выходит оттуда с курткой в руках и спортивной сумкой, в которой брякает бутылочное стекло. Подходит к задней двери, выглядывает в нее, снова закрывает. Достает из сумки темную бутылку вина и разглядывает этикетку. В это время в зеркале снова появляется Юноша. Вячеслав берет трубку). Книги называются «Путешествие на Кавказ» Дюма! Две штуки. Хватит?.. Очень интересные книги!.. Сейчас иду! (Вешает трубку, засовывает бутылку в сумку и обращается к Юноше). Что подглядываешь? Нехорошо. Видишь, какой я стал?

Юноша (усмехается). Да-а, старик, кино!

Вячеслав (надевая куртку). А сам-то не кино гонишь?

Юноша. Все гонят, а я рыжий, что ли?

Вячеслав. Но ты же — не все? Ты ж не испорчен еще, еще готов чисто дружить, любить… Столько задатков!

Юноша. С кем дружить-то? В нашей компании главное — чтоб все ржали, чтобы только смешно было.

Вячеслав. Не ной. Ты ж занят хорошим делом: книги, музыка. Чего тебе еще?

Юноша. А куда деться? Эта ваша жизнь, где хочешь достанет! Тошнит уже от нее! Только и могу быть с дневником да с музыкой.

Вячеслав. Неужели так всё плохо?

Юноша. Н-нет, есть к-кое-что.

Вячеслав. Что, например?

Юноша. Н-ну, девушки.

Вячеслав. Как у тебя с ними? Ты уже?..

Юноша (смущенно опустив глаза). Нет. Еще нет.

Вячеслав. Неуверен?

Юноша (запальчиво). Не в этом дело!

Вячеслав. Ну, ладно… Вот видишь: не всё просто в этом мире.

Юноша (вздыхает). Ты сильно взрослый. С тобой скучно.

Вячеслав. А чего пришел?

Юноша. Одиноко.

Вячеслав. Ничего, и мне одиноко. Зато какой эфир для полетов! Просто надо не ныть, а крылья отращивать. А тебя, дурачок, тянет пока только пить, травку смолить, девки развязные. (Возмущенно). Кино мне тут гонишь, тошнит тебя, видишь ли, от грязи!

Юноша. Какой ты зануда!

Вячеслав. Но ведь все, что тобой было, стало мною, непонятно? Ничего даром не бывает, даже сыр в мышеловке — за все, дружок, надо платить, и платить жизнью. Вот так-то! Ладно, я побежал. Чао! Держи хвост пистолетом!

Вячеслав отворачивается от зеркала. Юноша исчезает.

Сцена 7

Вячеслав хватает сумку, брякающую стеклом, идет к задней двери и сталкивается в дверях с Павлом Степановичем. Павел Степанович одет в светлый костюм и белую рубашку с галстуком; из-под расстегнутого пиджака заметен солидный живот. Вячеслав отступает, пропуская Павла Степановича в комнату.

Вячеслав. Добрый вечер, папа. Сегодня ты рано.

Павел Степанович. Привет. Спешишь?

Вячеслав. Да. Товарищ пригласил книги посмотреть.

Павел Степанович. Может, подождет? Хочу поговорить с тобой. Как у тебя с работой?

Вячеслав (тихо). Ты же уже знаешь? Я бросил работу.

Павел Степанович. В чем причина, можно узнать?

Вячеслав. Не хочу объяснять. Конфликт.

Павел Степанович. И что ж ты намерен? В университет поступать?

Вячеслав. Нет.

Павел Степанович. Учиться не хочешь, работать — тоже…

Вячеслав. Я хочу работать. Писать.

Павел Степанович (раздражаясь). Но это ж не работа! То, что ты пишешь, или там на гитаре бренчишь, никому не нужно и не интересно, кроме дебилов из подъезда. Заработай хотя бы сто рублей этим, и я поверю в твои способности. Мы с матерью, конечно, в состоянии тебя прокормить, но это будет безнравственно и с нашей, и с твоей стороны. Ты ведь уже взрослый человек.

Вячеслав (тихо). Не надо меня кормить.

Павел Степанович. Сиди, пиши вечерами, пусть это будет твоим хобби, а днем будь здоров трудись.

Вячеслав. Вечерами я и так занимаюсь.

Павел Степанович. Чем? Что-то я не вижу.

Вячеслав. Стараюсь совершенствовать то, что дала природа — разве это не дело?

Павел Степанович. У тебя на все есть возражения, причем самые демагогические. Вот куда ты сейчас? Сиди и занимайся.

Вячеслав. Я же сказал: меня ждет товарищ, я обещал. (Делает нетерпеливое движение, при этом раздается бряканье бутылок в сумке, которую он держит).

Павел Степанович (настораживается). А что у тебя там? Бутылки?

Вячеслав. Извини, пап, но я бегу! (Еще раз брякнув бутылками, он исчезает за дверью).

Павел Степанович (кричит, стоя в двери и глядя вслед ему). Вернись!.. Вот стервец, убежал!

В дверях появляется Валентина Васильевна.

Павел Степанович (кричит на нее). Вот твое слюнтяйство! У него бутылки в сумке — он же пьянствовать пошел!

Валентина Васильевна. Павлик, ну не надо так, успокойся! Пойдем ужинать. У него там сухое вино, я же знаю.

Павел Степанович. Знаешь? Он хранит дома, в тайне от нас вино? Вот до чего твое мягкосердечие доводит — он же в тряпку превращается, в слизняка! Такие, к твоему сведению, и кончают алкоголизмом, наркоманией и гомосексуализмом! Ты же знаешь, как я презираю такой тип мужчин!

Валентина Васильевна. Ну, успокойся, прошу тебя! Я знаю, ты сам для себя идеал, но не надо так третировать сына! Он хороший мальчик. Да, ему не хватает характера, его легко сломать — нам надо поддерживать его, а не воевать с ним!

Павел Степанович. Зря, зря я позволил тебе не рожать кучу ребятишек! Если один — неудачник, так хоть двое-трое остальных будут людьми, не так обидно за ошибку!

Валентина Васильевна. Не говори так про Славика, я тебя прошу! Никакой он не неудачник — он в самом начале пути, из него все еще может получиться. Пойдем, Павлик, пойдем ужинать. (Уводит его).

Затемнение

Сцена 8

Вспыхивает уличный фонарь в левой стороне авансцены. К нему быстро выходят слева возбужденные Вячеслав и Нина, некоторое время в течение диалога стоят под фонарем, затем не спеша идут по авансцене вправо в сторону скамейки.

Нина — юная девушка в светлых блузке и юбочке, которые настолько символичны, что руки ее, плечи, верхняя часть груди и спины обнажены, а юбочка едва прикрывает пах. На ногах у нее — белые босоножки на очень высоких каблуках и толстой подошве.

Вячеслав. Тебя что, так и зовут — Нинон?

Нина. Ну.

Вячеслав. Или все-таки — Нина?

Нина. Можно и так. Но «Нинон» — красивее.

Вячеслав. Слушай, божественное создание — как ты танцуешь! Как движешься! Училась танцам, что ли?

Нина. Не-а.

Вячеслав. А я, знаешь, сто лет на дискотеке не был. Какой серый маскарад! Столько отрицательной энергии выбрасывается!

Нина. Мне ничо, интересно.

Вячеслав. Ужасно смешные поскакушки. Часто тут бываешь?

Нина. Летом — каждый раз. А что еще делать?

Вячеслав. Ты знаешь, я в тебя втюрился, как в семнадцать лет! Твои каблучки прямо по сердцу прошли. Я на тебя пялился, когда танцевали, без зазрения совести, заметила?

Нина. Ну.

Вячеслав. Какой обворожительный образ порока! Ты просто богиня! Какой роскошный каприз природы — эти изгибы тела! (Он останавливается перед нею и бережно проводит ладонью по ее шее, плечу и руке).

Нина (легонько бьет его по руке). Но-но, не цапайся!

Идут дальше.

Вячеслав. Ты что, девственница — или притворяешься?

Нина фыркает.

Вячеслав. Молчание — знак согласия? Или сомнения?

Нина. Тебе-то какое дело?

Вячеслав. Нет, я не хочу оскорбить тебя — я просто не могу не дотронуться до твоих прелестей, я их трогаю — как художник кистью!(Зажигаясь до экстаза). Удивляюсь: насколько талантлива природа, единственный гениальный художник на земле; все остальные — копиисты! Глядя на тебя, хочется стать на колени, молиться, поверить в Бога!

Нина. Не пойму: что ты говоришь? Вроде, по-русски, а — непонятно.

Вячеслав (смеясь, порывисто целует ее). Простота ты моя божественная, я восхищаюсь тобой, можешь ты это понять? И так стараюсь говорить просто. Потерпи, ладно?

Нина. А я что делаю?

Вячеслав (озадаченно, про себя). М-да-а… Диалога не получается… Пойдем другим путем.

Доходят до скамейки.

Вячеслав (показывая на скамейку). Посидим? (Он садится первым, увлекает Нину за собой и сажает ее себе на колени). Вот так! Мерзнешь? Давай, согрею. (Обнимает ее). И, знаешь, милая, ты помолчи немного, а?

Нина. Изо рта пахнет, что ли?

Вячеслав. Ну что ты! (Целует ее снова). От тебя амброзия исходит. Просто, боюсь, разочаруюсь. Хоть час побыть счастливым.

Нина (досадливо фыркает, но с колен Вячеслава не слезает). На черта ты мне сдался, если на час? Что я тебе, прости-господи какая?

Вячеслав. Смею ли так думать, Нинон? Зачаруй меня, увлеки, чтоб я сдался — и я твой навсегда!

Нина. Как — «навсегда»?

Вячеслав. Так, как понимаешь.

Нина (помолчав). Твои шнурки, небось, классно живут?

Вячеслав. Родители? Да, если с бытовой стороны — всё устроено.(Усмехается). Представляю их лица… Охота замуж?

Нина. А тебе какое дело? Ты меня, вроде, еще не звал.

Вячеслав. Верно. Я условие поставил: зачаруй! Я устал быть один. Миллион жителей вокруг — и ни души, пустыня… А если дама открывает рот — оттуда жабы прыгают. А однажды — вот ей-богу, сам видел! — крокодил вылез.

Пауза

Вячеслав. Девочка моя, светлячок ночной, почему ты молчишь? Тебя не научили говорить? Заколдовали? Что мне сделать, чтоб ты ожила — скажи мне! Я расколдую, сделаю невозможное! Я стану твоим Пигмалионом! Не может эта плоть быть тупой и грубой! Я научу тебя мечтать, слышишь? Ты будешь светиться разумом, радостью; ты у меня сиять начнешь!

Нина. Ну уж, скажешь тоже: сиять!

Вячеслав. Да, девочка моя, только поверь! Начнем прямо тут, а? Зачем тебе этот камень на лице? Освети ночь улыбкой!

Нина. Х-хэ, здорово! С тобой не соскучишься.

Вячеслав. Ты права — не соскучишься. Никогда!

Нина (ухмыляется). Знаем, чем кончается!

Вячеслав (потухая). Хорошо знаешь, да?

Пауза

Нина. А твой друг Виталик — забойный мужичок. Такой прикольный — умора! Только вытыкивается.

Вячеслав (досадливо). Каждый, Нинон, вытыкивается в меру способностей. Но, чем злословить, давай скажем ему спасибо — он ведь нас познакомил.

Нина (помолчав). А ты — не женатик?

Вячеслав. Что, похож? (Справившись с досадой, начинает ласкать и гладить ее, постепенно возбуждаясь; Нина удерживает его руки, так что одновременно с дальнейшим диалогом у них идет борьба рук).

Нина (усмехается). Ты ж дружил с одной!

Вячеслав. С чего ты взяла?

Нина. Ты в нашей школе учился.

Вячеслав. Я тебя не помню.

Нина. Я малявкой была, а ты заканчивал — откуда тебе помнить?

Вячеслав. И какой же я был? (Запускает руку в ее блузку).

Нина. Тоже вытыкивался. Еще больше, чем щас. (Отталкивает его руку). Отвали!

Вячеслав. И ты что, кончила школу?

Нина. А то!

Вячеслав. Чем занимаешься?

Нина. Учусь на юрфаке.

Вячеслав. Ни фига навороты!

Нина (иронически). А что, нам не положено?

Вячеслав. Ну почему же!.. И сама поступила?

Нина. Отчим. По блату.

Вячеслав. Заботливый отчим.

Нина (иронически). Ага! Теперь соблазняет за это.

Вячеслав. Мра-ак… Еще не соблазнил?

Нина. Мать следит.

Вячеслав. Кем же стать хочешь?

Нина. Как «кем»? Кем все становятся.

Вячеслав. Ну кем? (С сарказмом). Адвокатом, небось? Или прокурором?

Нина. Может, адвокатом.

Вячеслав. Мрак сгущается. (Снова запускает руку в ее блузку).

Нина (снова отталкивает его руку). Отвали, говорю!

Вячеслав. Это не я, это моя кровь бесится. Знаешь, какая она у меня? Моя матушка ее на сорока травах настаивала, а папаша шампанского добавлял.

Нина (усмехаясь). Н-ну, шуточки!.. (Смотрит на часы, лениво потягивается и пытается слезть с колен Вячеслава). Мне домой надо — мать орать будет.

Вячеслав (удерживая ее на коленях). Побудь еще, а? Так приятно держать тебя — как теплую зверушку.

Нина. Такой странный: все бормочешь, бромочешь…

Вячеслав. Я ж не виноват, что ты фразы из трех слов не воспринимаешь. Привыкла, когда молча сопят? Мы же люди, милая, а не черепахи. Я хочу быть с тобой, я хочу тебя, слышишь?

Нина. Так, сразу, что ли?.. Я ж сказала, я не прости-господи! Пусти, домой хочу!

Вячеслав. А когда, если не сразу? Твои бугорочки оченно меня возбуждают, между прочим!

Нина. Н-ну, потом…

Вячеслав (про себя). Нет, меня тут и на час не хватит… Ладно, пошли, адвокаточка, сдавать тебя матери без боя. Скучно… Только вот что с тестостероном делать? (Отпускает ее с колен).

Нина (спрыгивает, одергивает юбочку). С чем?

Вячеслав. Да штука такая: не дает человеку покоя.

Нина (подозрительно грозит ему пальцем). Ох, хи-итрый!

Вячеслав (безнадежно машет рукой). Ладно, пошли. (Берет ее под руку; они медленно идут сначала к фонарю, потом к двери в левой стороне стены). И зачем тебе столько прелестей сразу? Это же аморально.

Нина. Странный ты какой… Придешь еще?

Вячеслав. На дискотеку? Боже упаси! Ты ничего не поняла. Другого раза не бывает. Не повторяется. Надо, чтобы всё сразу повторилось: день, час, протуберанцы радости, ожидания. Скажи, можно это повторить, а?

Нина молча пожимает плечами. Они подходят к левой двери.

Нина. Я пришла. Пока!

Вячеслав (берет ее руку в свою и держит). Погоди. Ты знаешь, как растет бамбук?

Нина (отрицательно качает головой). М-м.

Вячеслав. Древние китайцы такую казнь придумали: сажать приговоренного на вот такой маленький (показывает пальцами) росток бамбука, и росток в течение суток пронизывает его насквозь. Так вот я чувствую себя таким приговоренным: мое состояние растет, как бамбук, и дырявит меня напрочь. Торопись, девочка, пока он твердый и зеленый. Завянет.

Нина. Х-хэ, ты прямо как поэт!

Вячеслав. Почему «как»? Я и есть поэт!

Нина (усмехается). Поэты — не такие. Пусти! (Решительно вырывает свою руку из его, отодвигает его, открывает дверь и входит туда, оставив щель). Приходи на дискотеку! Пока! (Захлопывает дверь).

Вячеслав стоит перед закрытой дверью. Поворачивается к ней спиной, опершись о дверной косяк. Пауза.

Вячеслав (начинает монотонно, но, входя в роль, постепенно оживляется, горячится и жестикулирует). И правильно сделала, козявочка. Чувствуешь чужака — конечно!.. Нет, ну замашки! Манеры, пардон… Почему, интересно, их так тянет быть шлюхами? Инстинкт самки, что ли? Какая-то дикая смесь застенчивости, развязности и пустоты.(Брезгливо вздрагивает). Homo vulgaris!.. Росточек завянет… Да зачем тебе, Вячеслав Палыч, эта обуза, верно?.. Какие глупости нас волнуют! Чары разрушены, прелестница превратилась в ведьму. Увольте меня от этого спектакля — роли давно известны! Я свободен — слышишь? Свободен!.. Странно: я больше люблю прощаться, чем знакомиться. И опять буду праздный и счастливый! Моя избранница где-то еще в куклы играет. Терпи, Слава… (Показывает пальцем на дверь). А ты ходи себе на эти скачки! Найдешь себе там дебила, то есть, простите, хорошего человека: он тебя огуляет, женится на тебе, ты ему розового дебильчика — прости, я хотел сказать, пузанчика — родишь; потом дебил тебе надоест, ты ему рога вот такенные (показывает) наставишь, а он тебя бить будет по праздникам. Ты будешь пить, курить и говорить басом: бо-бо-бо! Вот твое счастье, адвокаточка!..

Сцена 9

При последних словах его монолога за сценой слышен шум подъехавшей машины. Почти одновременно слева на сцену быстро выходят два милиционера в униформе: темносерого цвета брюки и гимнастерки с засученными рукавами, на головах серые кепи, на ногах бутсы, на поясах дубинки и наручники.

1 милиционер (показывая на дверь). Вот, правильно: первый этаж, тринадцатая квартира. (Показывает на Вячеслава). А вот и он, голубчик!

2 милиционер (Вячеславу, грубо). Чего тут делаешь?

Вячеслав. Стою.

2 милиционер. Брось мне эти закидоны! Чего делаешь, спрашиваю!

Вячеслав. Стою. Что, нельзя?

2 милиционер (смотрит на свои часы). В час ночи, да?

1 милиционер (Вячеславу, грубо). С кем сейчас разговаривал?

Вячеслав. С дверью.

1 милиционер (приближает лицо к лицу Вячеслава). А ну дыхни!

Вячеслав шумно выдыхает ему в лицо.

1 милиционер. Есть маленько!

Из двери выходит Женщина, Нинина мать. Она очень похожа на Нину, только — старше и вульгарней ее. Голос у нее резкий и грубый; изо рта у нее торчат клыки.

Вячеслав (растерянно оборачивается к ней). Нина?

Женщина. Я те дам Нину! (Обращается к милиционерам). Это я вас вызвала по телефону — стоит тут, оскорбляет дочь всяко!

1 милиционер (Вячеславу). Что, из-за девчонки, что ли?

Вячеслав. Нет, я с дверью разговаривал.

Женщина. С какой дверью? Я же с той стороны стояла, всё слышала! Поносит и поносит — перед людьми стыдно! Напьются, понимаешь, и хулиганят! Дочь на юриста учится, порядочная девушка! Защитите нас от хулигана!

Вячеслав. Да нужна мне ваша дочь! Я правда с дверью разговаривал.

1 милиционер (крутя пальцем у виска). Ты что, парень, того?

Вячеслав. Да, есть маленько.

1 милиционер. Х-хэ!

2 милиционер. Берем его, Толян?

1 милиционер. Да. Поедем с нами, там разберемся, кто такой.

Женщина. Я с вами, я протокол подпишу — учить их надо, чтоб не мешали людям жить!

Вячеслав. Хорошо, поедемте.

Все уходят за сцену влево.

Затемнение

Сцена 10

Вячеслав входит из правой задней двери; он в той же одежде, только на ногах у него — носки. Включает свет и осторожно, на цыпочках крадется к боковой двери. В это время из задней двери входит Валентина Васильевна; она в кое-как надетом халате и тапочках на босу ногу. В тот момент, когда Вячеслав берется за ручку боковой двери, Валентина Васильевна окликает его. Говорит она громким полушепотом.

Валентина Васильевна. Слава!

Вячеслав (вздрогнув, отпускает ручку двери и оборачивается). А-а?

Валентина Васильевна. Господи, где ты был? Почему так поздно?

Вячеслав. Ой, мамочка, не спрашивай — в приключение попал… (Спохватывается; голос его суровеет). Мама, но я же взрослый человек!

Валентина Васильевна. Почему не позвонил, раз задерживаешься? Так же не делается, даже если ты взрослый!

Вячеслав (раздражаясь). Значит, не мог! Ну что ты ходишь за мной?

Валентина Васильевна (возмущенно, громким шепотом). Не кричи, отца разбудишь, опять пыль до потолка начнется! Спасибо за совет!

Вячеслав. Пожалуйста — даю бесплатно! Спокойной ночи, ма! (Снова берется за ручку двери).

Валентина Васильевна. Погоди! Звонил Юра.

Вячеслав. Какой Юра?

Валентина Васильевна. Ну, Юра Дерябин, твой приятель, художник.

Вячеслав. Из Москвы, что ли?

Валентина Васильевна. Да нет, он приехал. Тебя хотел видеть.

Вячеслав. Когда звонил?

Валентина Васильевна. Только ты ушел — буквально через десять минут.

Вячеслав (с отчаянием). Ах, как жалко! (Садится на диван, обхватывает голову руками). Лучше бы я с ним встретился!(Напряженно думает). Так… Так…

Валентина Васильевна (обеспокоенно). Слава, что-то случилось?

Вячеслав (порывисто). Нет-нет, ничего! (Вскакивает, подходит к матери, целует ее). Спасибо, мам, что сказала! Сейчас пойду к нему.

Валентина Васильевна. Ты с ума сошел! Посмотри, сколько времени!

Вячеслав. Иди, мамочка, иди спи, дай мне жить своей жизнью! Я должен — понимаешь? — должен увидеть его. Вдруг он прилетел на день и я его не увижу? Пока, мамочка! Иди, милая, спи! (Он еще раз целует мать и поспешно уходит в заднюю дверь).

Валентина Васильевна стоит, опустив руки и задумчиво кивая головой. Затем выключает свет и уходит.

Затемнение

Сцена 11

Раздается звонок в дверь. В левой половине сцены вспыхивает свет — это включает его Юрий Дерябин. Он в добротном халате на голое тело и шлепанцах на босу ногу. Помещение представляет собой мастерскую художника: у стены — мольберт с холстом на подрамнике; на холсте — несколько цветных мазков; посреди мастерской — простой грубый стол, возле него — старинное кресло с высокой резной спинкой и грубая, в тон столу, табуретка. Юрий отпирает дверь. Входит Вячеслав.

Юрий. Ух ты, Славка!

Вячеслав. Привет, Деряба!

Они протягивают друг другу руки и порывисто затем обнимаются.

Юрий. Ну ты даешь! Позже не мог?

Вячеслав. Извини, с девицей заболтался, а тут еще менты прискреблись, еле отбодался. Прихожу домой — матушка говорит: ты звонил.

Юрий. Проходи… Все еще теряешь время на девиц?

Вячеслав (проходит, осматривается, подходит к мольберту). Ты же знаешь, я позднего зажигания. Только недавно научился им врать и не краснеть.

Юрий. Думаю, ты понял, что ложь имеет больший успех, чем мямлить правду, а?

Вячеслав. Да. Дай, думаю, сбегаю, а то, неровен час, опять уметелишь.

Юрий. Ты прав — на два дня, не больше.

Вячеслав. Может, завтра тогда?

Юрий. Нет уж, раз пришел, садись, посидим! (Берет Вячеслава под руку, подводит к табуретке). А я только что компанию выпроводил, лег поспать.

Вячеслав (пытается вырваться). Нет, может, в самом деле, завтра?

Юрий. Не трепыхайся — завтра много дел, послезавтра — тоже.(Усаживает Вячеслава на табуретку).

Вячеслав. Просто помню: в прошлые времена к тебе можно было в любое время.

Юрий. Ой, дед, те времена канули в Лету. Но тебе можно в любое. Пить будешь?

Вячеслав. А что у тебя?

Юрий. Чай, кофе. Коньяк есть, вино.

Вячеслав. Сухое?

Юрий. Есть сухое.

Вячеслав. Красиво живешь. Давай сухое.

Юрий уходит за кулисы, приносит бутылку вина, два стакана, тарелку с яблоками, откупоривает бутылку, наливает в стаканы, садится в кресло. Они пьют вино неторопливыми глотками. Диалог их, пока Юрий ходит и готовит стол, ни на секунду не прерывается. Во время последующего диалога Юрий подливает вино в стаканы.

Юрий. Вообще-то я теперь не пью.

Вячеслав. Как, совсем?

Юрий. Да. Но с тобой выпью. За все прошлое, что было.

Вячеслав. Спасибо… Ну, как столица?

Юрий. Обрыдла. В Париж собираюсь.

Вячеслав. Ни фига закидоны! Надолго?

Юрий. Может, и надолго. Как масть пойдет. Приехал вот с матушкой увидеться да (кивает на мольберт) распродать здесь все к чертовой матери.

Вячеслав. А как же ты там? А деньги?

Юрий (пожимая плечами). Работать буду. Живут же люди?

Вячеслав. Зачем тебе это, Юра?

Юрий (прежде чем ответить, задумывается ненадолго). Ты знаешь, Вяч, Москва — совсем не то, что мы себе представляли, сидя вот тут (стучит пальцем по столу). Москва большой барахолкой стала — торопится распродать все, от женских половых органов до целых регионов. А художнику, сам понимаешь, нет места на барахолке. Правят бал сытые. Сытость — мечта и цель жизни. После нее второе дело, само собой — секс. После всего этого, естественно, кич подавай — слишком сытый желудок другого не принимает. По-другому пока не научились. И вся эта кичня любит называть себя разными «измами», чтобы, значит, поприличнее выглядеть. Вот такие, Вяч, навороты.

Вячеслав. Что, все так безнадежно?

Юрий. Да нет, конечно, какая-то материковая культура чувствуется, но она, как я понимаю, ушла в катакомбы и мне, пришлому гунну, не открывается.

Вячеслав. Но ведь настоящая культура, Деряба, всегда жила в катакомбах.

Юрий. Неправда. Это мы так привыкли.

Вячеслав. Ну, хорошо, но ведь нынче, сдается мне, все цивилизованное человечество тонет в сытости, собственном дерьме и сперме.

Юрий. Да пусть тонет, раз ему нравится, но я не хочу быть дешевкой в услужении, холуём в этой обжираловке — хочу делать свое.

Вячеслав (усмехается). В Париже, думаешь, по-другому?

Юрий. Может, и так же, но я там еще не был. Поеду, посмотрю. В Москве мне дают божескую цену только иностранцы. Свои — непременно на халяву или подешевке норовят. Потому что как не было, так и нет ни пророков, ни художников в своем отечестве, надо, чтоб тебя признали там— вот тогда они прибегут, хороводы будут водить вокруг тебя, кидаться в очередь… Вернусь, конечно, но вернусь только на коне.

Вячеслав. Тебе что, надо много денег?

Юрий (смеется и грозит пальцем). Поймать хочешь? Не выйдет! Да, хочу, но не затем, чтоб стать сытым — только чтоб не зависеть от них!

Вячеслав. Мне тебя будет не хватать, Деряба. Очень не хватать. Уже не хватает.

Юрий. Я пришлю тебе парижский адрес. Пиши.

Вячеслав. Что письма!..

Юрий. А ты знаешь, твои письма… Не знаю, как сказать… В них столько блеска, столько юмора! И боли… Какие-то они у тебя пронзительные.

Вячеслав. А от тебя дождешься, как же! Одни открытки с пиктограммами. Тебя что, писать не учили?

Юрий. Прости, Вяч, но письма мне не даются. А твои я не выбрасываю — целая папка скопилась. (Он хочет вылить из бутылки в стаканы остатки вина, но бутылка пуста). Смотри-ка, хорошо пошла! Может, еще откроем?

Вячеслав. Давай.

Юрий встает, уходит за кулисы, приносит следующую бутылку, откупоривает, наполняет стаканы, садится в кресло. Они продолжают не спеша пить вино, и Юрий подливает в пустеющие стаканы. Между тем диалог их на ни секунду не прерывается; при этом становится заметно, что они понемногу пьянеют.

Юрий. Все собирался показать твои письма кому-нибудь из матерых писателей — они ходят ко мне там; только всем некогда. Позволил бы?

Вячеслав. Я не против. Даже интересно!

Юрий. А помнишь наши споры? Я ведь, между прочим, чувствовал в тебе потенциал и все думал: где он, в чем выльется? Ты все ходил, рисовал, но я же видел: не твое это. Про себя-то я всё знал: та тьма предков за спиной — она ж дышит мне в затылок; где-то же они должны были выкрикнуть свое, верно? Мне было шестнадцать, а я понял: не отвертеться, на меня этот крест ляжет! Но ты-то, ты — мне за тебя было обидно: не может, чтоб ушло все в пустоцвет! Наши — помнишь? — острые, как бритва, ощущения — извести на девок, на гнездо, на деньгу? На смысл жизни как-то не тянет. И вот, оказывается, куда выперло: тексты, письма…

Вячеслав (машет рукой). Да, Деряба, это осколки. У меня в дневниках знаешь сколько наворочено? На всю жизнь хватит расшифровывать. Я роман, Деряба, начал — это будет во! (Поднимает большой палец).

Юрий. Давай, Вяч, раз это твое. Только в нашем возрасте и можно быть гениальным!

Вячеслав. А то, что в письмах — это продолжение наших споров, наши стрелы друг в друга, наши истины — стоят же они чего-то?

Юрий. Стоят. За судьбу, что свела нас тогда! (Поднимает стакан; они с Вячеславом чокаются и выпивают).

Вячеслав. Я же знаю, как они все думали: если двое парней уединяются — не иначе как для чего-то грязного.

Юрий. Да что с них возьмешь?

Вячеслав. Видишь, у тебя все просто, а меня эти их фантазии просто бесят. За них же стыдно.

Юрий. Плюй ты на них! Взглянул — и мимо, пусть живут с тьмой своих низких истин. Они же по телевизору жить учатся, любить — по справочнику, и вкус — соответствующий. Разве духовное родство им — по силам? Их пророки даже искусство понимают как извращенный секс…

Вячеслав. Ты, я смотрю, подковался.

Юрий. Так с кем поведешься…

Вячеслав. Как ты жил в белокаменной?

Юрий. Как все. Я же, как приехал — сразу выставку сделал на Крымском валу, хорошую выставку. А затраты офигенные: аренда, буклет цветной, междусобойчик для приглашенных, — пришлось распродать все лишнее; по дешевке гнал, за десятую часть цены — все на кон поставил. Поверишь ли, после закрытия на бутерброд не было. А куда потом? На улице торговать? И, ты знаешь, ноль внимания. Никто. Вот так. Чувствую, пролетаю. Но был там один член-кор: увидел — ей-богу, обмочился от удовольствия. Смотрю, пробрало. А у него дочка, умненькая такая мартышка, полное извращение женской сути: с дипломом, про искусство ловко чирикает, все-то знает. Ну, я к ним в темпе и пристроился — чего мне терять, верно? Мартышка втюривается в меня капитально. В общем, поженились.

Вячеслав. Что ж ты молчишь? Поздравляю!

Юрий. Нет, а что делать, посуди! Я ж для них инопланетянин. Ей меня надо было трахнуть, а мне — их: всё честно, баш-на-баш… И вот сразу, смотрю, все по-другому: мастерская мне, статейки в печати, именитые гости пошли, покупатели.

Вячеслав. Это тесть тебе Париж устраивает?

Юрий. Да нет, теперь-то мне вроде как и нужды в нем нет.

Вячеслав. Да, ты изменился.

Юрий. Думаешь, мои устои метрополия подпилила? Фиг вот, я всегда анархистом был — забыл? Ты пойми: у них же все давно поделено: каждый на двух стульях сидит и толкует тебе о праве, о культуре, о наследии. Все, что можно заболтать, заболтают. Какая-то болезнь, ей-богу. Простой, как черный хлеб, язык, им диким кажется. А я, ты знаешь, не мастер говорить — я чернорабочий этой культуры, мне жить, мне работать надо! Прихожу к ним и спихиваю их со стула: отдай мне один! Большой болт я забил на их условности. Ты, я знаю, заражен этой их культурой, а я, слава Богу, свободен: я же пятым в семье родился, у меня тятька с мамкой вчерную пили, и спал я с братьями на полу впокат, и вырос в интернате — ы знаешь!.. Расскажи лучше, как ты тут.

Вячеслав (машет рукой). Да-а, скребусь по жизни.

Юрий. Работаешь?

Вячеслав. В смысле денег — нет. Какой-то разлад: не могу с людьми.

Юрий. Но пробуешь же?

Вячеслав. Все время. Пошел на лесопилку, думал, буду каждый день среди запаха смолы, опилок. Посмотрел, как эти бревна пилят, строгают, всё — железом, всё визжит, лязгает, люди в грязных одежках, с баграми, накидываются на них, как пауки, кромсают, рвут, а потом, в обед, одуревши напрочь от лязга, бегут за стол, хватают домино, карты, стучат, орут: «Дурак! Козел! Сам дурак! Сам козел!» Мне говорят: не думай ты ни о чем, в дурдом попадешь!.. Бросил к черту, подался на турбазу за городом, в завхозы. Всё, вроде, хорошо, а тут санинспекция приходит; там туристы собачек бездомных прикормили; врачиха дает предписание: собак уничтожить! «За что? — спрашиваю. — В чем провинились»? — «Ну, мало ли что», — отвечает. «А если вас вот так, ни за что, уничтожить»? — спрашиваю. И всё: назавтра уже не работал.

Юрий. Да, трудненько тебе.

Вячеслав. Отец, конечно, вызверился: растяпа, слюнтяй! Мать поддакивает. Двое взрослых родили одного, измываются над ним всю жизнь и называют это воспитанием. Но, чувствую, уж до того им это обрыдло — скорей бы пристроить да сбыть какой-нибудь девице, а взамен получить розового пупса… Ну, тут отец взялся за меня, устроил лаборантом в НИИ: публика приличная, и все такое. А завлаб — дама, причем, точно знаю, отцова бывшая любовница.

Юрий. Да тебе-то какое дело?

Вячеслав. А такое, что эта дама глаз на меня положила — того и гляди, прижмет в углу и изнасилует.

Юрий (насмешливо). Испугался? Это даже забавно!

Вячеслав. Да нет, нисколько. Во-первых, ей за сорок, курит, матерится. У отца плохой вкус. Такая приснится ночью — в холодном поту вскочишь. А во-вторых, игрушкой ничьей быть не хочу: может, она — назло отцу?.. В общем, ушел. Так отец меня чуть не за грудки трясет. Главное, и матушка пилит, а объяснить не могу — у нее и так расстройств хватает.

Юрий снова обнаруживает, что бутылка пуста.

Юрий. Хорошо сидим, а? Может, еще откроем?

Вячеслав. Давай!

Юрий уходит за кулисы, приносит новую бутылку, откупоривает, разливает, садится в кресло. Разговор при этом снова ни на секунду не прерывается.

Юрий. Правильно делаешь, что подальше от них: высасывают силы напрочь. Я стараюсь беречь.

Вячеслав. Нет, у меня по-другому: увижу красивую — всё вверх тормашками, и снова душа в дураках. Какое-то бешенство плоти — как вот его усмирить?

Юрий. А надо, Вяч. Ничего путнего не сделаешь, так тебе тут и торчать.

Вячеслав. Но мне надо, чтобы сердце захлестывало от избытка, не знаю чего: любви, тоски, нежности.

Юрий. Романтик! Такие нынче не живут. Нет, а я с ними — как с дезодорантом: спрыснул — и пошли они… в черную дыру! Им ведь еще и душу отдай. Но — шалишь! — берите все, что ниже (жестом ладони режет себя по поясу), а выше — извините: это моя единственная ценность, я люблю ее и лелею — и отдать ни за понюх? Вот им! (Показывает кукиш в пространство).

Вячеслав. Да-а, ты изменился.

Юрий. Понятно: есть один сорт людей, которые не меняются — тупицы.

Вячеслав. Пью за твои успехи! (Поднимает стакан; они чокаются и выпивают залпом, после чего заметно пьянеют: речь их делается неотчетливой и при этом агрессивной, а, движения — размазанными).

Юрий. И, тем не менее, метрополию я покорил, еду покорять Европу, а ты со своими принципами торчишь здесь.

Вячеслав. А не жалко — бросать?

Юрий. Чего бросать?

Вячеслав. Родину. Россию.

Юрий. А что она, Родина? Страна сплошной полуграмотности и некомпетентности? Страна людей, не стесненных ни моралью, ни чувством собственного достоинства? Проживет и без меня!

Вячеслав. Но она вырастила тебя, образовала, как-никак.

Юрий. Ну, образование у меня, положим, самое хреновое, а вырос я сам, без помощи. Может, даже вопреки.

Вячеслав. Но это же Родина, Деряба! Каждая частица твоего тела собрана по крохам с ее бедных полей! Разве ты не чуешь этой связи? Разве народ — не твои братья в двадцатом, тридцатом колене? Не чувствуешь родства с ними?

Юрий. Знаешь, Вяч, надоели эти сопли про любовь к народу — не люблю я, Вяч, людей. Нет, случается, конечно, осенит — всех люблю! Но редко. А почему я должен любить какого-то сукиного сына, а? Вора, или насильника, чинушу-взяточника? Человек — это такая скотина, Вяч, которая прыгает на двух лапах и чего-то о себе воображает, а на самом деле родился только, чтобы хавать. Мясо хавать, деликатесы, искусства. Похавал, и на бочок, в зубах поковырять.

Вячеслав. Ну, а сам-то не из такой, что ли, породы?

Юрий. Такой, да не такой. Я люблю тех, в ком прометеев огонь горит! Но это уже не люди — это боги.

Вячеслав. Да-а, Деряба! Ну, ты и циник!

Юрий. Ну, циник.

Вячеслав. Честно говоря, когда я встречаю таких, я не подаю руки и в споре с ними у меня довод один: в рожу, — потому что другими доводами не проймешь.

Юрий. И ты, Брут… Ну, ударь! Довод слабый, но повод отличный.

Вячеслав (встает, сжимая кулаки, подходит к сидящему Юрию и останавливается перед ним, покачиваясь). Н-нет, не могу.

Юрий. Потому что характера нет.

Вячеслав. Я знаешь как дрался!

Юрий. Врешь ты. Потому что ты юродивый с душой ребенка и не хочешь взрослеть. А нынче не время юродивых — я предпочитаю злых: только они могут выстоять среди этого дерьма. И ты, ты защищаешь это дерьмо? Ты же только что говорил, как тебя гнобят!

Вячеслав. А пошел ты!

Юрий. Я-то пойду, а куда ты пойдешь? Они тебе покажут! Камни таскать будешь, торговать, делать им дешевку, но быть собой они тебе не дадут!

Вячеслав. И буду таскать! Но сам я дерьмом не буду! Пока! (Идет к двери).

Юрий (встает из-за стола). Вот и иди, таскай, а я спать пошел. Мне в Париж надо.

Вячеслав (держась за ручку двери). Катись в свой Париж, а я останусь в родном дерьме! Но я таких бью по морде, понял? (Уходит, хлопая дверью).

Юрий (берет бутылку, в которой осталось немного вина, трясет ею, смотрит на свет, выпивает остатки прямо из горлышка. Сокрушенно качает головой). Хм-м… А пишет — будь здоров! Умная голова дураку досталась. (Потягивается, смотрит на часы). Утро скоро. Пойти еще вздремнуть, что ли? (Покачиваясь, уходит).

Затемнение

Сцена 12

Вячеслав выходит слева и не спеша идет по авансцене, благодушно беседуя сам с собою, выдавая явную свою нетрезвость.

Вячеслав. Ну, денек! (Глядит на часы). Двадцать часов — без перерыва на сон, обед и ужин. (Усмехается). Ну, Деряба!.. Катись, катись в свой Париж, а я останусь в родном дерьме — оно меня, знаешь, как-то греет.(Смеется).

Справа выходят на авансцену 2 милиционера, сталкиваются с идущим навстречу и беседующим с собою Вячеславом.

1 милиционер (грубо, всматриваясь в Вячеслава). А-а, это ты опять? А ну вали с дороги!

Вячеслав (добродушно). Зачем? Извините, ребята, но я иду себе, не мешаю. Вы здесь, чтобы меня, простого смертного, охранять, между прочим.

1 милиционер (озирается вокруг, затем — напарнику). Серега, делаем его? Надоел.

2 милиционер. Давай.

1 милиционер бьет Вячеслава кулаком в живот.

Вячеслав (сгибается, схватившись руками за живот). Ребята, вы чего?

2 милиционер (бьет Вячеслава по голове). Вот чего!

Вячеслав (падает на колени, пытается встать, хрипит). За что?

1 милиционер. Уважать нас надо! (Пинает Вячеслава в живот).

Вячеслав (падает, но снова пытается встать). За что, подонки?

2 милиционер (пинает его). А это тебе за «подонков»!

Вячеслав (снова пытается встать). Вы за это ответите!

1 милиционер. А-а, ты еще и угрожаешь? Серега, берем его!

2 милиционер. Ага.

1 милиционер снимает с пояса наручники, пытается надеть их на Вячеслава. Вячеслав сопротивляется. 2 милиционер помогает 1-му. Надев их, поднимают Вячеслава и волокут влево. Вячеслав сопротивляется.

1 милиционер. Смотри-ка, сопротивляется!

2 милиционер. Ага!

Продолжая избивать Вячеслава, милиционеры уводят его со сцены влево.

Конец первого действия

Действие второе

Сцена 1

Освещена правая половина сцены. Дверь распахивается, входит взволнованная Валентина Васильевна; она в парадном костюме, с сумочкой в руке, но босиком. Следом, жуя на ходу, входит Павел Степанович, одетый по-домашнему: в тренировочных брюках, майке с короткими рукавами и шлепанцах. В одной руке у него раскрытый журнал, в другой — тапочки для Валентины Васильевны. Валентина Васильевна проходит к зеркалу, мельком оглядывает себя в нем и поправляет прическу.

Павел Степанович (подходит к Валентине Васильевне и бросает ей под ноги тапочки). Вот твои тапочки… Чего такая взволнованная? Что-то еще случилось?

Валентина Васильевна (надевая тапочки). Спасибо. (Взглядывает на Павла Степановича). Опять жуешь на ходу? Павлик, ну сколько можно говорить: ужин в холодильнике! Трудно разогреть? (Садится на диван, массирует себе лодыжки).

Павел Степанович. Ты же знаешь, не люблю один ужинать — хотел тебя подождать.

Валентина Васильевна. Лентяй!.. Господи, как устаешь за день на каблуках!

Павел Степанович (садится рядом на диван и утыкается в журнал). Я давно тебе говорю: пора переходить на мягкую обувь.

Валентина Васильевна. Хочешь записать меня в старухи? Не выйдет!.. И оставь в покое журнал — поговорим серьезно!

Павел Степанович. Мне завтра выступать, надо подготовиться.

Валентина Васильевна. Речь о судьбе сына, а тебе хоть бы хны!

Павел Степанович. Ну, хорошо, хорошо. (Откладывает журнал). Так что у тебя?

Валентина Васильевна. Я разговаривала с адвокатом. Он говорит: от суда не отвертеться. (В отчаянии всплескивает руками). Славке грозит два-три года! Они ведь там его сломают: он такой ранимый, взрывной, он не выдержит!

Павел Степанович. А свидетели-то, свидетели были? Славка ж говорит — не было?

Валентина Васильевна. Оба милиционера — они и свидетели. И эта женщина тоже… Кошмар, что она пишет! Чтобы наш Слава…

Павел Степанович. Ты хочешь, чтобы я занялся?

Валентина Васильевна. Ну, наверное…

Павел Степанович. Я ж никогда с этими чертовыми органами не связывался.

Валентина Васильевна. Ты боишься?

Павел Степанович (раздражаясь). Ничего я не боюсь — мне просто некогда!

Валентина Васильевна. Павлик, но ведь речь о судьбе сына! Они ж засудят его — такие все злые, мстительные! И откуда в них столько злобы?

Павел Степанович. А где он сам? Почему это его волнует меньше, чем нас?

Валентина Васильевна. Потому что молод, не понимает.

Павел Степанович. Когда ж научится? Я в его годы, знаешь!..

Валентина Васильевна. Ой, Павлик, хватит, не время сейчас про твои годы! Ты у нас молодец, но не все ж такие!

Павел Степанович (ворчливо-обиженно). Не хотите меня слушать, а когда петух клюнет, я — выручай, да?

Валентина Васильевна. Адвокат говорит: у сына вашего есть отклонения в психике… Может, говорит, попробовать к психиатру? Он возьмет у следователя решение на экспертизу. Только, если диагноз подтвердится, надо будет пройти курс лечения.

Павел Степанович. Не верю я нашим психиатрам.

Валентина Васильевна. Но не в тюрьме ж ему сидеть!

Павел Степанович. Не знаю, не знаю.

Валентина Васильевна. Почему ты такой: чуть что — самоустраняешься?

Павел Степанович. Ну, своди.

Валентина Васильевна. Наша Галина говорит: надо взятку давать.

Павел Степанович. Кому взятку?

Валентина Васильевна. Не знаю!.. Следователю, прокурору, судье.

Павел Степанович. И ты готова?

Валентина Васильевна. Но я же никогда не давала! Как это делать? Ума не приложу!

Павел Степанович. На меня не расчитывай. Это — конец всему, уж лучше пусть сидит.

Валентина Васильевна. Вот всегда ты так!.. Нет, Паша, надо что-то делать!

Павел Степанович. А в психушках, я слыхал, ужасные вещи творятся.

Валентина Васильевна. У тебя представления прямо как у деревенской бабки. Я взяла просмотреть несколько журналов психиатрических. Они теперь совсем другие: вооружены психоанализом, Юнга, Выготского изучают, полно научных разработок. Разве ваша наука не продвинулась за последние, скажем, двадцать лет?

Павел Степанович. Хэ, сравнила! Наша отрасль дает прибыль экономике!..

Стремительно входит Вячеслав; он в легкой спортивной одежде, со спортивной сумкой на плече, что-то поет про себя.

Вячеслав. Привет! Заседаете?

Валентина Васильевна. О тебе думаем.

Вячеслав. И что придумали?

Валентина Васильевна. Пойдем с тобой к психиатру — адвокат советует.

Вячеслав. Зачем?

Валентина Васильевна. Тебя засудят — у тебя нет свидетелей.

Вячеслав. Как так можно: меня избили — и меня же засудят? Так быть не должно, пускай судят — я им такое на суде устрою!

Валентина Васильевна. Господи, что ты несешь?

Павел Степанович. На твоем месте я б был посерьезнее.

Вячеслав. Извини, пап, но природе угодно, чтоб каждый был самим собой.

Павел Степанович. Вместо того, чтоб слушать, у тебя одни отговорки. Напился, понимаешь, натворил черт-те чего, с милицией связался!..

Вячеслав. Ну сколько можно говорить: они первые напали!

Павел Степанович. А женщину кто оскорблял? Тоже они?

Вячеслав. Я не оскорблял!

Павел Степанович. Пойди и докажи это следователю!

Валентина Васильевна. Господи, ну зачем сразу ругаться?

Вячеслав. Можно, я пройду в свою комнату? (Не дожидаясь ответа, проходит, берется за ручку двери).

Валентина Васильевна (вслед ему). Но ведь мы же не договорили!

Вячеслав (взявшись за ручку двери, останавливается и оборачивается). Хорошо. Мне самому записаться, или как?

Валентина Васильевна. Я разузнаю.

Вячеслав. Я, конечно, пойду — только чтоб хоть кому-нибудь доказать, что я не виноват! (Уходит и закрывает за собою дверь).

Пауза

Павел Степанович. Я пошел заниматься?

Валентина Васильевна. Вот, всегда ты так…

Павел Степанович. Валюша, ну…

Валентина Васильевна. Ладно, иди. Я приглашу к ужину.

Павел Степанович уходит. Валентина Васильевна сидит на диване, опустив руки и голову. Делает над собой усилие, встает, захватывает сумку и уходит.

Затемнение

Сцена 2

Левая сторона сцены. За столом сидит врач Алла Николаевна, молодая пышная блондинка в белом халате, и что-то пишет. На столе перед нею стопка тетрадок — медицинских карт. Перед столом — табуретка для пациентов. Раздается стук в дверь.

Алла Николаевна. Да-да, войдите!

Входит Валентина Васильевна. Она — в парадном костюме, с дамской сумкой в руке.

Валентина Васильевна. Алла Николаевна? Здравствуйте.

Алла Николаевна. Здравствуйте. Проходите, садитесь.

Валентина Васильевна. Спасибо. (Проходит, садится на табуретку).

Алла Николаевна. Как ваша фамилия?

Валентина Васильевна. Полянская Валентина Васильевна.

Алла Николаевна. Я вас слушаю. (Перебирает стопку тетрадок). Вашей карты нет. Тут есть Полянский Вячеслав Павлович.

Валентина Васильевна. Это мой сын — я, собственно, по его поводу.

Алла Николаевна. Давайте, только короче. (Вынимает тетрадку из стопки, кладет перед собой и раскрывает). У меня видите сколько пациентов? (Показывает на стопку).

Валентина Васильевна. Я хотела, чтобы вы отнеслись к нему повнимательнее. Вы, наверное, тоже мать — поймете меня.

Алла Николаевна (холодно). Здесь, на этом месте, я не мать, а психотерапевт.

Валентина Васильевна. Я понимаю, но, видите ли, Слава был всегда таким впечатлительным, неординарным ребенком.

Алла Николаевна (заглядывая в тетрадку). Позвольте, какой же он ребенок? Почти мой сверстник!

Валентина Васильевна. Да, но я хотела пояснить — сам он об этом, конечно, никогда не скажет: он сочиняет стихи, песни, сказки, ведет дневник…

Алла Николаевна. Хм… Публикует где-нибудь?

Валентина Васильевна. Нет пока.

Алла Николаевна. Н-ну и ничего особенного — нынешняя молодежь чуть ли не через одного сочиняет. Мы ж не можем признать их ненормальными, верно? Чем он занимается, где работает?

Валентина Васильевна. Сейчас он не работает.

Алла Николаевна. Учится?

Валентина Васильевна. Нет. Учился, но бросил.

Алла Николаевна. Почему?

Валентина Васильевна. Решил, что неинтересно.

Алла Николаевна. Хм, странный какой!

Валентина Васильевна. Вопрос в том, что он некоммуникабелен — с трудом находит язык со сверстниками, со взрослыми. К сожалению, и с родителями тоже.

Алла Николаевна. Понятно. А что же привело вас с ним ко мне?

Валентина Васильевна. Видите ли, его избили милиционеры, сейчас он под следствием. А он встречное заявление подал. Его направили на психиатрическую экспертизу. Вот направление. (Открывает сумку и подает лист бумаги).

Алла Николаевна (берет лист и бегло просматривает). Как же так? Его, говорите, избили — и он же под следствием?

Валентина Васильевна. Я сама не пойму, но сын уверяет, что это именно так. Он никогда не врет.

Алла Николаевна. Хм… Понятно. Он тут? Давайте зовите, сейчас посмотрим и дадим направление.

Валентина Васильевна. Куда направление?

Алла Николаевна. Как куда? В больницу. В психиатрическую больницу на экспертизу.

Валентина Васильевна. Скажите, а это не опасно?

Алла Николаевна. Что ж тут опасного? Больница есть больница. Подержат под наблюдением, сделают выводы.

Валентина Васильевна. Сколько будут держать?

Алла Николаевна. Пока не установят диагноз. Около месяца. Потом, если найдут отклонения, по решению суда или по определению прокурора — как там найдут нужным — пройдет курс лечения, подкорректируют.

Валентина Васильевна. Скажите, его там не залечат? Вы понимаете мой страх? И вообще традиционный страх перед этого рода больницами… Вдруг врач попадется недобросовестный?

Алла Николаевна. Ну что вы, такого быть не может: там, кроме лечащего, есть дежурные врачи, завотделением, главврач. (Смотрит на часы, меняет тон на сухой и требовательный). Давайте вашего пациента.

Валентина Васильевна. А мне можно побыть?

Алла Николаевна. Нет, подождите за дверью.

Валентина Васильевна. Я не помешаю.

Алла Николаевна (раздраженно). Нет!

Валентина Васильевна уходит. Входит Вячеслав.

Вячеслав. Здравствуйте.

Алла Николаевна. Здравствуйте. Садитесь.

Вячеслав проходит, садится.

Алла Николаевна. Полянский Вячеслав Павлович?

Вячеслав. Он самый.

Алла Николаевна (пролистывает тетрадку, говорит про себя). Та-ак… Перенесенные болезни… Та-ак… Прививки… (Обращается к Вячеславу). Вы что, всегда о себе в третьем лице?

Вячеслав (улыбается). Это не шизофрения, это шутка.

Алла Николаевна. А отчего улыбаетесь?

Вячеслав. Просто не ожидал увидеть такого молодого и симпатичного врача. Готов ходить к вам каждый день. У вас муж строгий?

Алла Николаевна (холодно). Послушайте!.. Давайте сразу договоримся: без панибратства, иначе я вас просто выставлю.

Вячеслав. Намек понял.

Алла Николаевна. А мама ваша заявила, что вы некоммуникабелен.

Вячеслав. Мама — это мама, ей всё страхи мерещатся. На самом деле я кабелен.

Алла Николаевна. Оставьте ваши глупые шутки… Та-ак, обращался в последний раз… Мгм… Анализы, ЭКГ… У вас что, с ней конфликты?

Вячеслав. С мамой? Нет.

Алла Николаевна. А с папой?

Вячеслав. Бывает.

Алла Николаевна. Итак, что вас беспокоит?

Вячеслав. Меня? Ничего не беспокоит. Мама вас посвятила в ситуацию?

Алла Николаевна. Да. (Делает запись). Садитесь ближе.

Вячеслав. С удовольствием. (Берет табуретку, садится близко от врача).

Алла Николаевна (берет со стола молоточек, поднимает и держит перед глазами Вячеслава). Смотрите сюда. (Ведет молоточек влево, потом вправо). Смотрите, смотрите… Та-ак, хорошо. Протяните руки.(Вячеслав протягивает вперед руки. Алла Николаевна поочередно легонько бьет по ним молоточком). Хорошо. Закиньте ногу на ногу. (Вячеслав выполняет ее просьбу. Алла Николаевна бьет молоточком по колену). Та-ак, теперь — другую. (Вячеслав закидывает другую ногу. Алла Николаевна снова бьет по колену). Та-ак, хорошо. Садитесь на место. (Пока Вячеслав, взяв табуретку, садится напротив врача. Алла Николаевна делает очередную запись в тетрадке). Вас действительно били милиционеры? Я правильно поняла? Не наоборот?

Вячеслав. Да, правильно поняли.

Алла Николаевна. И вас же судят?

Вячеслав. Так они объявили, что я на них напал, привели в участок, протокол составили. Теперь ведут следствие.

Алла Николаевна. Вас по голове били?

Вячеслав. По голове?.. Да, и по голове тоже — везде били.

Алла Николаевна (делает запись). Вы обращались к врачу-травматологу?

Вячеслав. Да. Мне справку дали. Были синяки.

Алла Николаевна. Вы ее следствию предъявили?

Вячеслав. Конечно, но они заявляют, что вынуждены были защищаться при исполнении обязанностей. И, главное, мое заявление не принимают к разбирательству, потому что я, дескать, сам подследственный. А тут еще эта экспертиза. У меня, конечно, есть заскоки, но, надеюсь, я не настолько психический, чтоб меня лечить? Просто маме уступаю. Я все равно настою, чтобы их судили!

Алла Николаевна (нетерпеливо). Хорошо, хорошо. Мы отвлеклись… Как вы спите? Сон нормальный?

Вячеслав (пожимает плечами). Нормальный.

Алла Николаевна. Сны видите?

Вячеслав. Да, всегда. За ночь несколько штук. Иногда от снов голова вот такая. (Показывает).

Алла Николаевна (делает запись). Какие сны? Страшные? Тревожные? Цветные или черно-белые?

Вячеслав. И страшные тоже, и тревожные. И красивые. Они у меня все цветные. Люблю смотреть сны. Как кино.

Алла Николаевна (пишет). А почему не работаете?

Вячеслав. Нет такой работы, чтоб нравилась. (Смеется). Я бы только сидел и писал, писал.

Алла Николаевна. Мгм… А то, что пишете, в журнал или в газету отдавать пробовали?

Вячеслав (безнадежно машет рукой). Да знаю я вкусы наших газет! И журналов тоже.

Алла Николаевна. Хорошо… (Пишет). Я сейчас вам выпишу направление в больницу.

Вячеслав. Зачем?

Алла Николаевна. Потому что только они делают психоневрологическую экспертизу. Вам там придется побыть, вас понаблюдают.

Вячеслав. Сколько?

Алла Николаевна. С месяц.

Вячеслав (удивленно). Да вы что!

Алла Николаевна. А как же иначе? Не вы первый, не вы последний. Отработанная система. Вот, пожалуйста. (Протягивает лист). Только у главврача подписать и печать поставить.

Вячеслав (возмущенно). Не возьму я это направление! (Встает и уходит, бросая на ходу). Ни фига себе, месяц!

Алла Николаевна (вслед ему). Как хотите.

Вячеслав исчезает за дверью. Пауза. Входит Валентина Васильевна.

Валентина Васильевна. Видите, какой он импульсивный! Простите его. Он вам не нагрубил?

Алла Николаевна. Да нет, ничего особенного, но он действительно не вполне здоров. Жаль: такой симпатичный парень.

Валентина Васильевна. Что с ним?

Алла Николаевна. Налицо психостенический синдром.

Валентина Васильевна. Что это?

Алла Николаевна. Сложный комплекс отклонений: неадекватная связь с миром, завышенная самооценка, повышенный уровень притязаний… Эйфория заметна, нарушение иерархии мотивов. Явно приглушены переживания успеха и неуспеха. Зачатки личностной деградации — ни работа, ни учеба его не интересуют.

Валентина Васильевна. Но он же занимается, пишет много.

Алла Николаевна. Маниакальный синдром на фоне депрессивного состояния просматривается; чувство собственной гениальности.

Валентина Васильевна (растерянно). Что же делать?

Алла Николаевна. Да, ему в его состоянии, конечно, лучше пройти экспертизу: уточнят отклонения.

Валентина Васильевна. Я уже боюсь!

Алла Николаевна (спокойно-равнодушно). Да не пугайтесь: среди молодежи нынче это не редкость, чуть не у каждого в разной степени это есть. Психика, знаете, неустойчивая, раздражители сильные — вот вам и готовый синдром. Возьмите направление. (Показывает лист). Там понаблюдают, подкорректируют легонько. Вон он у вас какой рослый, красивый — и будет здоров, вот увидите.

Валентина Васильевна (берет бумагу). Спасибо. До свидания.

Алла Николаевна. У главврача только подписать и печать поставить. И пускай там следующий заходит. До свидания.

Валентина Васильевна уходит.

Затемнение

Сцена 3

Вячеслав и  Валентина Васильевна выходят слева на авансцену и, возбужденно разговаривая, медленно идут вправо.

Вячеслав. Мама! Ну не хочу я туда!

Валентина Васильевна. Славик, послушай…

Вячеслав. Ты посмотри на эту врачиху! И ты ее слушаешь? Что она тебе наговорила? Что я маньяк? Параноик?

Валентина Васильевна. О паранойе не говорила.

Вячеслав. А хочешь я ей диагноз поставлю: дебилизм на фоне непроходимой тупости! Одни ее вопросы чего стоят: она же по старому учебнику психиатрии шпарит; я этот учебник знаешь когда? — еще в девятом классе прочитал! Ты же умница у меня, мама!

Валентина Васильевна. Славик, прошу, послушай меня!

Вячеслав. Хорошо, слушаю. Что ты хочешь сказать?

Валентина Васильевна. Давай сядем и обсудим спокойно.(Показывает на скамью в правой стороне авансцены).

Вячеслав. Ну, хорошо, давай.

Проходят и садятся на скамью.

Вячеслав. Так что ты хочешь сказать?

Валентина Васильевна. Слава, ты молод и плохо знаешь жизнь. Мы с отцом делали большую ошибку, что ограждали тебя от нее. Только не надо меня сейчас упрекать… Тебя окружает враждебный мир. Есть факты: ты был пьян, избил милиционеров, оскорбил женщину.

Вячеслав. Мама! И ты тоже?.. Ты-то мне веришь?

Валентина Васильевна. Верю, сын, верю.

Вячеслав. Не веришь ты!

Валентина Васильевна. Верю, но ведь всё против тебя. У тебя нет ни алиби, ни свидетелей, а у этой женщины их целый дом, и милиционеров двое, и они на службе. Тебя просто засудят!

Вячеслав. Но на суде-то хоть я могу сказать, что я о них обо всех думаю? В конце концов, справедливость, мама, должна восторжествовать?

Валентина Васильевна. Слава, ну кому ты что докажешь? Я разговаривала с адвокатом…

Вячеслав. Я тоже разговаривал.

Валентина Васильевна. Но тебе-то он не говорил, что тебе реально грозит? По-моему, он единственный приличный человек, я ему верю. Всех будет просто раздражать, что ты не работаешь, не учишься.

Вячеслав. Да кому какое дело!.. Я, мама, все равно найду честного следователя, честного судью, я добьюсь…

Валентина Васильевна (перебивая его). Слава, милый, что ты мелешь, какой сумбур в твоей голове! Где ты кого найдешь?

Вячеслав. Вместо того, чтоб упекать меня в дурдом — помоги! Если я никого не найду, я просто убью этих гадов — я, мама, не смогу жить с этим оскорблением, оно горит на мне!

Валентина Васильевна. Знаю, сынок, какой ты несдержанный и какими фантазиями набита твоя голова. Но как ты не поймешь, что кончится тем, что тебя посадят и там просто сломают!

Вячеслав (ядовито). А психушка — не сломает?

Валентина Васильевна. Тебя подержат там, и дело с концом: все забудется. Но, по крайней мере, ты будешь рядом, я тебя смогу навещать — из двух зол надо выбрать меньшее. (Голос ее срывается. Она достает из сумки носовой платок и вытирает глаза). Ты такой стал злой, взвинченный. Тебе в самом деле надо подлечить нервы. Нельзя быть таким недоверчивым. Если врачам не верить — то кому еще? Должно же в нас оставаться хоть маленькое святое место?

Вячеслав (усмехается). Ну, ты уморишь! Нашла святое место!

Валентина Васильевна. У тебя на все отговорки! А вот папа тоже считает, что тебе надо подлечить нервы.

Вячеслав. Ну так вы же все заодно! Как тебе доказать?.. Вот чувствую: нельзя туда, — а ты, взрослый человек, старенькая уже — а не понимаешь!

Валентина Васильевна (удрученно). «Старенькая»! Спасибо, сын, утешил.

Вячеслав (покаянно). Извини, мам, сорвалось!

Валентина Васильевна. Да чего уж… Я тебя умоляю: надо решаться, Славик! (Она снова вытирает глаза платком). Я боюсь за тебя!

Пауза

Вячеслав (вздыхает). Вечно ты из меня веревки вьешь. Знаешь, что я не могу твоих слез видеть. Пойдем.

Они встают и уходят в левую сторону.

Сцена 4

На левой половине сцены, впритык к средней перегородке — 3 больничных койки; между ними — 2 тумбочки; на той, что ближе к зрительному залу — пластмассовый стакан. 1 больной, средних лет крепкий мужчина, заложив руки за спину и сосредоточенно о чем-то думая, ходит взад-вперед вдоль левой боковой стены; остановится, пробормочет что-то, погрозит кому-то пальцем и снова продолжает ходить. 2 больной, пожилой и щуплый, сидит на средней койке лицом к зрительному залу, подперев кулаком подбородок и неподвижно глядя перед собою.

В дверь входит санитар в сером халате с засученными по локоть рукавами; подмышкой у него — постельное белье. Следом за ним входит Вячеслав в пижаме и шлепанцах; в руке у него — книга.

Вячеслав (больным). Здравствуйте.

Санитар (кивает на больных). Ты — им, что ли? Они в отключке.

2 больной остается неподвижен; 1 больной резко останавливается перед Вячеславом; тот невольно отшатывается.

1 больной (запальчиво). Здравия желаю! Ты понимаешь: генерал-майор библиотечной службы подходит ко мне и говорит: ты брал книги? А зачем они мне? Я сам полковник! Я ей говорю — она у меня в библиотеке работает: ах ты, сука, ты с кем спуталась? Я ж тебя поймаю, ты у меня еще попляшешь! Задушу, падлу! Я сам полковник, понял?

Санитар (спокойно, отстраняя с дороги 1 больного). Вольно, товарищ полковник, занимайтесь своим делом.

1 больной поворачивается и продолжает ходить с видом исполнившего свой долг человека.

Вячеслав (Санитару, кивая на 1 больного). Он что, в самом деле полковник?

Санитар. Да кой полковник! Прапор, Афганом долбанутый. Хочет, между прочим, генералом стать. Да стал бы, если б сюда не загремел — мужик, видать, хваткий был. Но если с ним по-хорошему: «товарищ полковник», — он как шелковый. А вот этот вот (кивает на 2 больного), Пушкин сраный — тихий, но упрямый, как козел: нервы нам мотает… Вот, земляк, твоя койка. (Бросает на ближайшую к зрительному залу койку постельное белье). Сам застелешь?

Вячеслав. Да, спасибо. (Подходит к койке, начинает застилать постель. Кивает на соседа, 2 больного). А почему он — Пушкин?

Санитар (усмехается). Стихи пишет! Если б мы их по нужде не использовали, томов бы десять набралось… Как звать-то?

Вячеслав. Меня? Вячеслав.

Санитар. Слава, значит? Ну-ну. Меня — Толяном, если что. Медбратана нашего — Серегой… Ты, я смотрю, вроде, ничего, в норме. Глаз у меня на придурков наметанный. Косишь под психического?

Вячеслав. Да нет. На экспертизу направили.

Санитар. На дно ложишься? Ясненько. От военкомата? Или от ментовки?

Вячеслав. От ментовки.

Санитар. Чего не поделили?

Вячеслав. На тротуаре не разошлись, узким показался.

Санитар. Свой, значит, земеля.

Вячеслав вдруг внимательно всматривается в Санитара.

Санитар (с беспокойством). Ты чего?

Вячеслав. Показалось… На мента похож, который меня бил.

Санитар. Крестись, если кажется… Вообще-то у меня там есть братан сродный… Закурить нет?

Вячеслав. Пока нет. Не научился.

Санитар. Ясно. Здоровеньким помрешь. Ну, отдыхай. Завтра, наверное, уже на работу, конверты клеить.

Санитар уходит

Вячеслав (вслед ему). Конверты так конверты, нам один черт.(Закончив застилать постель, кладет под подушку книгу, садится на койку. Рассматривает соседа, 2 больного, легонько трогает его за плечо). Извините, пожалуйста, как вас зовут? (Поскольку 2 больной продолжает оставаться неподвижным. Вячеслав трясет его за плечо сильнее). Извините, как вас зовут?

2 больной (встрепенувшись, глухим голосом). Зачем? Не все ли равно?

Вячеслав (чувствуя себя неловко). Да просто, по-соседски… Познакомиться хотелось… Вы в самом деле стихи пишете?

2 больной. Какие стихи, помилуйте! Писал, да, в свое время.

Вячеслав. Почитайте, а?

2 больной. Пожалуйста. Из того, что помню. Сейчас… (Напряженно вспоминает). Извините, давно не читал… Вот! (Читает тихо).

Дорога жжет подошвы За отраженьями — реки От запахов — к радугам В сны птенцов и звездные вихри От первого крика до высохшего русла Тут на Земле Пока не остынет Солнце Мне идти и плакать О дальней дали.

Не правда ли, бред сивой кобылы, а?

Вячеслав. Помилуйте, да это же прекрасно!.. Можно еще?

2 больной (слабо смеется). Пожалуйста! (Читает уже охотнее и оживленней).

Гроздь рябины Брызнула бемолем Луна спрятала щупальца теней И медом снов запахло утро Радость и боль А если нет — отдай все нищим.

Вячеслав (возбужденно). «И медом снов запахло утро» — как здорово! Какой модерн! Это же прекрасные верлибры, поверьте!

2 больной (сдержанно). Спасибо.

Вячеслав. Я ведь тоже пишу!

2 больной. Почитаете?

Вячеслав. Ой, да мне стыдно! Была б гитара — я б лучше вам спел. Давно их писали?

2 больной. Да. Лет тридцать назад.

Вячеслав. Как? Тридцать лет назад? Вы — один из зачинателей современного свободного стиха?

2 больной. Да, до меня, пожалуй, разве что Ксюша Некрасова так работала. Чудом избежала моей судьбы. Только потому, наверное, что мыла полы литгенералам, успела рано умереть и ее не приняли всерьез. И жила не в провинции.

Вячеслав. А теперь — знаете? — только ленивые не пишут верлибров!.. А я-то подумал, вы сумасшедший — так тихо сидите!

2 больной. Притворяюсь. Так легче. Ужасно боюсь молодых людей — они такие нынче агрессивные.

Вячеслав. А почему вы здесь?

2 больной. Так за верлибры и сижу — посчитали шизофреником.

Вячеслав. И давно вы тут?

2 больной. Ой, давно. Я ведь в свое время внутренним диссидентом был. Грехи молодости. Здесь кормят. Поверите ли, у меня никого нет, я ничего не умею. Жизнь прошла. Боюсь отсюда уходить.

Вячеслав. Вы и сейчас пишете?

2 больной. Ну что вы! Кончилось все. Так, стараюсь иногда записать по памяти, что было, когда бумагу найду. Голову освобождаю. Записываю и раздаю — может, что-нибудь сохранится? Знаю, что выкидывают…

Вячеслав. Я вам помогу! Только выйдем отсюда — обязательно помогу и стихи устроить, и с жильем — вы будете жить у меня!

2 больной. Спасибо, мой юный друг, только едва ли получится.

Вячеслав. Нет-нет, обязательно получится! Вас тут лечат?

2 больной (хихикает). Дают антидепрессанты. Но я (шепчет)симулирую: я их тихонько в рукав, воды глоточек сделаю, и все…

Торопливо входит Санитар, зорко оглядывает палату.

Санитар. Все тут нормально? Оправьте койки, дежурный врач идет!

Вячеслав встает, поправляет постель. 2 больной продолжает сидеть.

Санитар (подходит ко 2 больному). Ну, ты, Пушкин сраный, встань! (2 больной встает; Санитар поправляет его постель). Садись!

2 больной покорно садится. Входит врач Илья Семенович в сопровождении Медбрата; оба в белых халатах. У Медбрата в руках ручка и стопка тетрадок — историй болезней.

Илья Семенович (обращается ко всей палате). Добрый день! Как самочувствие? (Проходит, смотрит внимательно на 1 больного, который продолжает неутомимо ходить взад-вперед, заложив за спину руки).

Медбрат (заглядывает в одну из тетрадок, негромко подсказывает врачу). Маниакальный синдром в стадии ремиссии.

Илья Семенович. Да-да, знаю, помню. Но наш бравый полковник сегодня что-то взволнован. Пожалуй, возобновим аминазиновую блокаду.

Медбрат делает запись в тетради.

1 больной (круто останавливается). Не хочу блокаду!

Илья Семенович. Надо, надо, товарищ полковник. Вы же мужественный человек — покажите им всем пример.

1 больной (выпячивает грудь и возобновляет ходьбу). Да, конечно! Кто, если не мы? Партия всегда права!

Илья Семенович (проходит дальше, останавливается у койки 2 больного). Та-ак, что у вас сегодня?

Медбрат раскрывает следующую тетрадку и показывает врачу.

Илья Семенович (пробегает запись глазами). Та-ак, хорошо.(Садится на койку 2 больного). Позвольте. (Отворачивает ему веки, затем берет его руку и, глядя на часы, считает пульс). Состояние удовлетворительное. Продолжим антидепрессанты. (Поднимается, подходит к Вячеславу).

Медбрат (подсказывает). Полянский. Поступил сегодня.

Илья Семенович. Помню. (Вячеславу). Как чувствуете себя в непривычной обстановке?

Вячеслав (пожимает плечами). Спасибо. Пока никак. Надеюсь, меня не от чего лечить?

Илья Семенович. Да, просто понаблюдаем. Разве что-нибудь легкое, успокаивающее — чтоб, знаете, снять возбуждение; возможно неадекватное восприятие обстановки. Главное, не бойтесь и доверяйте нам. (Похлопывает Вячеслава по плечу. Затем обращается к своим спутникам). Ну, пойдемте дальше.

Илья Семенович, Медбрат и  Санитар уходят.

Вячеслав (2 больному — насмешливо). Какие у них застывшие лица! Словно маски. Смахивает на ритуал древних жрецов… Это и вся процедура?

2 больной. Нет, молодой человек, все не так смешно, как кажется.

Вячеслав. Еще что-то будет?

2 больной. Все может быть. Да Бог с ними — расскажите теперь что-нибудь вы: вы ведь пришли оттуда? Что там нового?

Вячеслав. Вы знаете, я вас огорчу — там всё так же, как всегда: едят, пьют, совокупляются, причем огромное большинство такая жизнь вполне устраивает. Чтобы этим заниматься, надо или работать, или воровать, или обманывать простаков. В общем, живут.

2 больной. А вы?

Вячеслав. Что я?

2 больной. Не едите, не пьете и не совокупляетесь?

Вячеслав. Я? Да проверил: скучно. Подозреваю, что переводить жизнь на удовольствия — ужасно бессмысленное занятие.

2 больной (хихикая, шутливо грозит пальцем). А-а, молодой человек, так вас, значит, по адресу определили! Расходиться с большинством во мнении — опасно для жизни.

Вячеслав. А вы юморист! В такой-то обстановке… Я вами просто восхищаюсь!

1 больной продолжает сосредоточенно ходить взад-вперед.

Входят Медбрат и Санитар. У Медбрата в руке — никелированная медицинская коробка. Он проходит, ставит коробку на заднюю тумбочку, открывает ее, достает ампулу и шприц и начинает готовить его для укола. Санитар подходит к 1 больному, крепко обнимает его.

Санитар. Пошли, товарищ полковник, пошли, ляжем, аминазинчик сделаем. (Ведет его к задней койке, преодолевая его пассивное сопротивление). Давай, отец родной — за Родину, за партию, покажи им всем пример. (Кладет его животом на постель и наваливается на него всем телом, непрерывно при этом «заговаривая ему зубы»). Ты же вон какой молодец! И опять ты у нас орел будешь. Героя дадут, генералом сделают. Еще чуть-чуть, и будешь генерал. Документы уже ходят.

Медбрат, заслоняя собою больного от зрительного зала, склоняется над ним и делает ему укол. 1 больной дергается, стонет. Санитар продолжает крепко его держать. Медбрат бросает шприц в коробку. 1 больной продолжает стонать, но дергаться перестает. Санитар отпускает его, встает.

Санитар. Потерпи, полковник, потерпи, скоро, скоро уже генералом станешь.

Медбрат (отсчитывая, достает из коробки несколько пилюль и передает Санитару, сыпя их ему в ладонь). Возьми, проследи, чтоб он выпил. (Кивает на 2 больного). Я пошел в седьмую палату. (Закрывает коробку и уходит).

Санитар (дожидается, пока Медбрат уходит, бросает 1 таблетку себе в рот, затем подходит ко 2 больному, трясет его за плечо). Эй, папаша, кончай дремоту, на-ка, заглоти. (Берет его руку, пересыпает таблетки в его ладонь). Возьми, запей. (Стоит над ним).

2 больной делает ладонью движение, будто кладет в рот таблетки, затем поворачивается, берет с тумбочки пластмассовый стакан и подносит ко рту.

Санитар (резко, грубо). А ты почему таблетки не заглотил, а? Зачем выбросил? Я тебе покажу, падла, выбрасывать! (Бьет его по лицу). А ну подыми! (Показывает пальцем под койку).

2 больной, зажав лицо одной рукой, лезет под койку.

Вячеслав. Не смей его бить!

Санитар. Ты-то чего? Сиди, не твое дело! Нам разрешено силу применять! А ты давай-давай, доставай! (Пинает 2 больного, ползающего под койкой, ногой). Защитника нашел, да?

Вячеслав (соскакивает с койки, отталкивает Санитара). Я ж тебе сказал: не бей!

Санитар (отлетает, бежит к двери, останавливается). Ах, ты так, да? Здоровый, да? Ну, погоди! (Уходит, захлопнув за собой дверь).

Вячеслав помогает 2 больному подняться, усаживает на постель.

2 больной. Зря вы так. Сейчас хай поднимут.

Вячеслав. Да разве можно так позволять?

2 больной. Сам я виноват. Никому тут ничего не докажешь.

Вбегает Санитар со смирительной рубашкой в руках. Следом за ним — Медбрат с никелированной коробкой, ставит коробку на пол у порога. Оба быстро подходят к Вячеславу, сбивают его с ног, надевают на него смирительную рубашку, валят на койку и привязывают к ней. Вячеслав дергается, пытается вырваться.

Вячеслав. Пустите! Пустите же!

Санитар. Полежи, полежи! Щас успокоим!

Медбрат (идет к порогу, несет коробку, ставит на тумбочку, достает шприц, набирает из ампулы раствор; обращается к Санитару). Держи ему ноги!

Санитар (валится Вячеславу на ноги). Что ты ему?

Медбрат. Аминазинчика двойную дозу вкатим — успокоится!

Санитар. А врач?

Медбрат. Согласуем. Держи крепче! (Стоя спиной к зрителям, делает Вячеславу укол и бросает шприц в коробку).

Вячеслав бьется, дергается, выгибает спину и непрерывно кричит. Медбрат, наклонившись, наблюдает за ним. Через некоторое время Вячеслав перестает дергаться; крики его переходят в глухие стоны.

Санитар. Ну вот, милое дело. Как шелковый сейчас будет.

Медбрат (наклонившись над Вячеславом, поднимает ему веки). Та-ак. Вроде, ничего, не смертельно. (Санитару). Теперь можно и развязать.(Развязывают его, снимают с него смирительную рубашку). Ты побудь с ним еще. Мало ли что? Реакция, может, отрицательная… Зови, в случае чего. (Закрывает коробку, берет ее и уходит).

Санитар (садится в ногах Вячеслава. Обращается ко 2 больному). Ну, нашел таблетки?

2 больной, который все время, пока вязали Вячеслава, сидел безучастно, молча кивает головой.

Санитар. Заглотил?

2 больной молча кивает.

Санитар (удовлетворенно). Ну вот, давно бы так.

Вячеслав перестает стонать.

Санитар (встает, заглядывает в лицо Вячеслава. Затем полушепотом обращается ко 2 больному). И ты ложись. И чтоб тихо у меня, без разговоров! (Показывает ему кулак).

2 больной покорно ложится. Санитар идет к двери, выключает свет и уходит.

Сцена 5

Яркий луч выхватывает из темноты стоящую посреди больничной палаты в левой половине сцены фигуру Некоего в белом хитоне и сандалиях на босу ногу, с бородой и длинными, зачесанными назад темными волосами. Во всем его облике — одухотворенность.

В движущемся вместе с ним луче света Некто в белом подходит к койке Вячеслава, наклоняется над ним, кладет на его лоб ладонь. Вячеслав просыпается, но говорит вяло, через силу.

Вячеслав (постанывая). Ой, как мне плохо!

Некто. Что у тебя болит?

Вячеслав. Все болит… У меня болит душа. Держите, не отнимайте руку — так легче. Какая она у вас прохладная, легкая! (Вдруг резко приподымается, испуганно всматривается в Некоего). Вы кто?

Некто (спокойно). Ты должен понять, кто. Разве это важно? (Делает ударение на слове «это». Садится на койку, снимает ладонь со лба Вячеслава, берет его руку в свою).

Вячеслав. Но ведь вы — это я?

Некто. Может быть, ты — это я?

Вячеслав. Нет, не верю! Вас — нет, вы — плод моего воображения!

Некто. Пусть так, если так удобнее. Я пришел всего лишь облегчить твои страдания.

Вячеслав. А если я не верю в тебя?

Некто. Но ведь тебе уже легче?

Вячеслав. Да.

Некто. Значит, я обладаю возможностью облегчить твои страдания?

Вячеслав. Да.

Некто. Но как я могу обладать некой возможностью, если меня нет? Ты же грамотен. Разве так может быть?

Вячеслав. Вы пришли меня утешить?

Некто. Да, и утешить — я уже сказал. Человек без веры — абсурден. Вера в неверие — тоже вера. Но вера в знание и информацию не дает утешения. Знание — яд, с ним осторожнее надо: в больших дозах он смертелен. Знание родит знание; создают его все вместе, а расплачивается каждый в отдельности. В этом мертвом океане под коркой разума твоя хрупкая душа вянет.

Вячеслав. Почему она — хрупкая?

Некто. Потому что неразвита: боится страданий, любви, жизни. Не бойся их. Душе нужна работа. Не бойся работы. Не бойся ни страдания, ни любви. Только они и называются жизнью; все остальное — удел мертвых.

Вячеслав. Почему вы не пришли к ментам, когда они меня били? Им бы нужнее послушать. Или к нашему санитару.

Некто. Потому что они мертвы. Их души тоже были хрупкими и неразвитыми, вот и умерли. Мир кишит мертвецами. Я иду к живым.

Вячеслав (со стоном). Чуть бы пораньше — столько глупостей наделано!

Некто. Я один. Ко всем сразу не поспеешь.

Вячеслав (с отчаянием, почти плача). А зачем мне душа? Я хочу просто жрать, пить, посылать всех подальше — просто жить хочу, я тоже хочу быть счастливым! Не нужна мне душа! Зачем мне это отчаяние одиночества? Если ты вложил ее в человека — ты же сделал его несчастным!

Некто. Большому — многое и дано. Кто-то же среди людей должен нести этот груз?.. Тебе не известно, что всё можно легко насытить, кроме духа?

Вячеслав. Но что делать, когда они меня сюда упекли?

Некто. Для начала — не спорь с невеждами. Споря с ними, сам становишься невеждой. И уясни: страдание всегда было утонченым пиршеством духа.

Вячеслав. Почему ты раньше не приходил?

Некто. Я иду туда, где нужнее. Работы много…

Входит Санитар, включает свет и видит сидящего на Вячеславовой койке Некоего.

Санитар (Некоему). Ты кто? Зачем здесь?

Внезапно гаснет свет.

Санитар (во тьме). Т-твою мать-то!.. Кто свет погасил?

Уходит, через минуту возвращается с фонариком, шарит лучом по палате. Снова включает свет. Некоего в палате нет.

Санитар (Вячеславу). Кто это был? Кто разрешил?

Вячеслав (слабым, больным голосом). Это тебе показалось.

Санитар. Я те дам «показалось»! Мне еще никогда ничего не казалось!

Вячеслав. Мой двойник приходил.

Санитар. Ну, так бы и сказал, а то — «показалось»!.. Значит, по адресу тебя доставили, раз двойники являются… Ладно, пойду, счас в журнал запишу, чтобы врач знал. Или, может, Серега, медбратан, еще не ушел — пускай они с твоим двойником разбираются. И чтобы тихо у меня!(Выключает свет и уходит).

Пауза

Вячеслав (в темноте). Эй, кто ты — вернись! Мы же не доспорили — слышишь?..

Голос некоего. Я здесь. Ты молишь лишить тебя души?

Вячеслав. Да, я устал от нее! Отпусти!

Голос некоего. Хорошо!

Входят Санитар со смирительной рубашкой и Медбрат с никелированной коробкой.

Санитар (включает свет). Опять блажит. С двойником разговаривает. Повторить надо, а то ведь спать ночью не даст.

Медбрат (идет к койке Вячеслава, ставит на тумбочку коробку, обращается к Вячеславу). Вязать будем, или так дашься?

Вячеслав (устало). Да делайте что хотите! (Поворачивается на койке животом вниз).

Медбрат (Санитару). Подержи на всякий случай.

Санитар держит Вячеслава за ноги. Медбрат достает из коробки шприц, набирает из ампулы раствор, наклоняется над Вячеславом, затем бросает шприц в коробку. Вячеслав начинает громко стонать. Медбрат закрывает коробку.

Санитар (встает). Ну вот. Тебе же лучше, дурачок. Уснешь спокойно — и никаких двойников.

Медбрат, взяв коробку, уходит.

Санитар (подходит к двери, берется за выключатель). Ладно, отдыхайте. (Выключает свет и уходит).

В темноте стоны Вячеслава, сначала громкие, постепенно затихают.

Сцена 6

Вспыхивает свет на левой половине сцены. В помещении — только скамья у стены, справа от двери. У двери стоит Валентина Васильевна в строгом костюме, с полным полиэтленовым пакетом в руке. Она нажимает кнопку в стене и ждет. Смотрит на часы.

В дверях появляется Санитар.

Санитар. А-а, передачу Полянскому? Давайте. (Забирает у Валентины Васильевны пакет, заглядывает в него, роется в нем). Та-ак, компот, яблоки, книга… Водки нет?

Валентина Васильевна. Нет-нет. Вы можете пригласить сына? Я бы хотела, наконец, взглянуть на него.

Санитар. Нет, к больному нельзя.

Валентина Васильевна. Во-первых, он не больной, а на экспертизе…

Санитар. Все равно нельзя.

Валентина Васильевна. Что у вас за порядки? Как в тюрьме все равно.

Санитар. Выпишется — посмотрите. Чего на него смотреть?

Валентина Васильевна. Это не ваше дело, чего! Пропустите, пожалуйста, я хочу пройти к главврачу, поговорить! (Пытается пройти в дверь).

Санитар (не пускает ее). Нельзя. Его все равно нет.

Валентина Васильевна. Позовите лечащего!

Санитар. Он занят.

Валентина Васильевна. Если они у вас такие занятые, передайте им: я сейчас поеду в горздрав — может, там найдут время? Я ведь найду управу на вашу больницу!

Санитар (нехотя). Щас, посмотрю. (Уходит с пакетом, закрыв дверь).

Пауза

Выходит Илья Семенович.

Илья Семенович (сухо). Что вы хотели?

Валентина Васильевна. Здравствуйте, во-первых.

Илья Семенович. Здравствуйте.

Валентина Васильевна (торопливо выпаливая). Я хочу видеть сына. Уже две недели, как он здесь, а мне не дают с ним видеться — какие-то всё отговорки. Он мне пишет странные записки, почерк ужасный. Что с ним? Ведь он же не больной, он на экспертизу направлен!

Илья Семенович. Видите ли, ваш сын… Он не вполне здоров.

Валентина Васильевна. Что с ним?

Илья Семенович. В нашем деле трудно диагноз ставить на глазок, надо еще понаблюдать, попробовать разные средства. Но налицо склонность к бредовым идеям, переоценка личности; просматривается, я бы сказал, неадекватная аффектированная агрессивность.

Валентина Васильевна. Бедный мальчик! И вы его лечите?

Илья Семенович. Только профилактические меры.

Валентина Васильевна. Я хочу его видеть!

Илья Семенович. Знаете, я бы порекомендовал не торопиться. Пациент впечатлительный. Сейчас он спокоен, но встреча может вывести его из равновесия.

Валентина Васильевна. Но я хочу его видеть! Я чувствую, ему плохо!

Илья Семенович (мнется). Н-ну, не знаю, смотрите.

Валентина Васильевна. Я хочу его видеть, позвольте!

Илья Семенович (пожимая плечами). Хорошо, пожалуйста. Подождите немного. (Уходит).

Валентина Васильевна беспокойно ходит взад-вперед, ломая пальцы. Санитар вводит Вячеслава и уходит. Вячеслав уныл, апатичен, с матерью холоден, говорит медленно, с запинками.

Валентина Васильевна. Слава, наконец-то! Здравствуй, милый! (Обнимает и целует его).

Вячеслав. Здравствуй, ма.

Валентина Васильевна. Давай сядем, я устала — около часа торчу, добиваюсь с тобой свиданья. (Ведет его к скамье; садятся). Почему такая секретность?

Вячеслав (пожимая плечами). Скажи: какое сегодня число?

Валентина Васильевна. Семнадцатое.

Вячеслав. А месяц? Месяц?

Валентина Васильевна. Июль, сынок. Что с тобой? Ты потерял счет дням?

Вячеслав (сосредоточенно думает). Это я, значит… всего… Не могу посчитать.

Валентина Васильевна. Двенадцать дней, сынок.

Вячеслав. Я думал, больше. Так дни спутались.

Валентина Васильевна. Как ты тут? Тебя кормят?

Вячеслав (раздраженно). Кормят, конечно! Не носи ты мне эти сладости — не могу уже! Отдаю, кому не носят.

Валентина Васильевна. А чего тебе носить?

Вячеслав. Ничего не надо. Яблоки можешь. Сигареты.

Валентина Васильевна. Как? Ты куришь?

Вячеслав. Тоска, мам, такая, что не только закуришь — запил бы с удовольствием.

Валентина Васильевна. Что с тобой, сынок? Что они с тобой делают?

Вячеслав. Трудно объяснить, ма.

Валентина Васильевна. Что, что они делают? Они тебя лечат?

Вячеслав. Колют аминазин.

Валентина Васильевна. Зачем?

Вячеслав. Когда я сопротивляюсь.

Валентина Васильевна. Чему сопротивляешься? Они тебя бьют?

Вячеслав. Нет. Просто вяжут.

Валентина Васильевна. Как «вяжут»? Веревкой, что ли?

Вячеслав (раздраженно). Да зачем веревкой! Смирительной рубашкой. Не слыхала, что ли, никогда?

Валентина Васильевна (в отчаянии хватается руками за голову). Господи, сынок мой! Это ужасно, ужасно!

Вячеслав. Да сейчас уже не вяжут, перестал сопротивляться. И колют редко. Иногда. (Сидит, опустив руки и голову). Устал я, ма. Я очень устал.

Валентина Васильевна (в отчаянии качает головой). Господи, какая же я дура — самой затолкать сына!.. Я постараюсь, сын, я все сделаю, чтоб тебя вызволить!

Вячеслав. Да, самому уже не выйти. Если бы они меня сразу не скрутили, я бы убежал — никакие бы заборы не удержали. Видать, поняли — они переиграли меня! Сейчас просто не хватит сил — мне даже думать об этом больно. Я стал слабый.

Валентина Васильевна. Иди, сынок, позови врача, я буду с ним говорить. Как его зовут?

Вячеслав. Илья Семенович.

Валентина Васильевна. Я теперь буду часто к тебе приходить, поддерживать тебя, пока не вызволю… Иди, Славик, иди, пригласи сюда врача. (Целует Вячеслава).

Вячеслав. Не знаю, придет ли…

Валентина Васильевна. Придет! Иначе я взорву эту больницу!..

Вячеслав уходит. Валентина Васильевна, оставшись одна, достает носовой платок, прикладывает к глазам. Чтобы успокоиться, встает, озабоченно ходит, ломая пальцы.

Пауза

Входит Илья Семенович.

Илья Семенович (сухо и устало). Что вы хотели?

Валентина Васильевна. Что вы делаете! Ведь вы его калечите, вы его психику ломаете! Вы превращаете его в сонное, тупое существо! Он пришел к вам восприимчивым ко всему юношей, он светился весь, он звучал, как музыкальный инструмент! Что вы делаете!

Илья Семенович (терпеливо). Вы все сказали?

Валентина Васильевна. Я заберу его отсюда, что бы это мне ни стоило, я сделаю все, чтоб вырвать его у вас!

Илья Семенович. Едва ли вам это удастся — отсюда, сударыня, раньше времени как правило не выходят.

Валентина Васильевна. Да ведь мы сами пришли, по своей воле! Это я, я привела его сюда!

Илья Семенович. Ну, если уж быть точными, вы пришли не совсем по своей воле, а по направлению, и без акта экспертизы едва ли возможно…

Валентина Васильевна (перебивая его). Я сама, сама согласилась на экспертизу! Господи, да если бы я знала!..

Илья Семенович. Я думаю, экспертиза вашему сыну…

Валентина Васильевна (снова перебивая его). Я ведь жаловаться буду! Я вырву его отсюда! Я мать — понимаете? — и не могу смотреть на это!

Илья Семенович. Я сочувствую вам, но экспертиза, повторяю, вашему сыну нужна — он не вполне здоров.

Валентина Васильевна. Он был здоров!

Илья Семенович. Абсолютно здоровых психически людей не бывает — слишком подвижны границы. Простите, я вот смотрю на вас — вам-то бы тоже не мешало пройти курс.

Валентина Васильевна. Нет уж, вам меня не заполучить!

Илья Семенович. Это — обывательское понятие о психбольнице как о камере пыток.

Валентина Васильевна. Да так оно и есть!

Илья Семенович. А ведь мы лечим, и успешно порой лечим. Что делать, если вся современная медицина на довольно низком пока уровне: химия и скальпель — почти единственные ее средства, и ни абсолютного здоровья, ни гарантии жизни она вам дать не может; однако же лечит и делает иногда чудеса, и вы же прибегаете к ее помощи! Что делать, если уровень человеческих знаний пока еще близок к шарлатанству, и не всё мы можем, и всё же стараемся… Да, юноша ваш — с ранимой, подвижной психикой. Да, всякое лечение причиняет страдания… Если вы не доверяете мне, то я не один тут — у нас коллектив: врачи, сестры, санитары, больница переполнена, много серьезных больных. Вы ведь, по-моему, грамотный человек, и должны понять: если бы у меня, скажем, была частная клиника, а вы бы — в состоянии хорошо платить, к вашему сыну был бы исключительно индивидуальный подход. Но, увы, у вас нет таких средств, а у меня — клиники, так что давайте применяться к обстоятельствам… Он действительно не совсем здоров, и, насколько я знаю, ему грозит срок? Если он попадет туда, то оттуда он попадет к нам же, только с отягчающим анамнезом: неизвестно, что с ним произойдет по пути к нам. Процесс может оказаться необратимым. Жизнь, сударыня — грубая штука. Не споткнись он об нее сейчас — споткнется потом: психический тип вашего сына таков, что он в постоянном конфликте с жизнью — ему с ней никак не разминуться — где-то бы да споткнулся. Гибельная судьба всякого талантливого человека.

Валентина Васильевна (с отчаянием). Что же делать?

Илья Семенович. Я думаю, потерпеть… Да, была повышенная возбудимость; мы сняли ее; теперь, думаю, спокойнее будет — адаптация налицо. Навещайте его, только не возбуждайте при встречах… Еще вопросы ко мне есть? (Смотрит на часы).

Валентина Васильевна. Я все-таки не во всем с вами согласна. Еще посмотрю, как все будет.

Илья Семенович. Пожалуйста, пожалуйста. А пока до свидания, мне нужно идти. (Слегка кланяется, уходит).

Валентина Васильевна тоже уходит.

Затемнение

Сцена 7

Вячеслав и  Валентина Васильевна выходят на просцениум слева. Валентина Васильевна — в осеннем пальто, с раскрытым зонтиком. Вячеслав — в куртке; он вял и грустен.

Валентина Васильевна. Ну вот, наконец-то! Ты теперь здоров и свободен. Можешь отдохнуть после больницы сколько хочешь: неделю, две. Потом работу тебе подыщем… А, может, учиться хочешь? На заочное еще не поздно, успел бы документы подать.

Вячеслав. Мама, опять ты про то же?

Валентина Васильевна. Ну прости, прости, не буду.

Вячеслав (останавливается, запыхавшись). Ты так быстро идешь — я устаю.

Валентина Васильевна. Сынок, мне ведь на работу надо!

Вячеслав. Ты иди, я сам — что ж ты со мной, как с младенцем? Дорогу домой не найду, что ли?

Валентина Васильевна. Нет, Слава, я хочу тебя проводить до дома… Давай сядем, посидим?

Доходят до скамейки, садятся.

Вячеслав (протягивает руку, подставляя ладонь дождю). Дождь… Представляешь: я не верил, что сентябрь, пока сам не увидел… Как я любил когда-то осень!

Валентина Васильевна. Почему «любил»? Почему у тебя все — в прошедшем времени? Ты только начинаешь жить!

Вячеслав. Не знаю почему.

Валентина Васильевна. Ты взбодрись! Забудь о том, что было. Я тебя откормлю, поправишься окончательно, работать пойдешь, зарядку обязательно делать, влюбишься еще, а там, глядишь, женишься!

Вячеслав. Мне скучно об этом.

Валентина Васильевна. Экий ты, Славка, тюлень!.. Может, тебе к сексопатологу сходить?

Вячеслав. Да, с этим у меня все в порядке: дамам со мной скучно не бывает. Даже здесь, в больнице. Но когда я вижу, просто вот ощущаю кожей бездны человеческие — меня оторопь берет, ничего в голову не лезет.

Валентина Васильевна. Ну где ты видишь бездны? Кругом серая, обыденная жизнь.

Вячеслав (с отчаянием). От нее-то, мама, и веет бездной!

Валентина Васильевна. Ну, ладно, ладно… (Успокаивая, гладит его руку). Если захочешь писать стихи или песни, еще что-то — пиши, Слава, папа не будет сердиться: он понял, наконец, что ты не тот человек, которым бы он хотел тебя видеть.

Вячеслав. Ну, слава Богу хоть на этом.

Валентина Васильевна. Не насмехайся.

Вячеслав. Да, мам, конечно же, буду писать — мне ничего больше не осталось. То, что я увидел там, (неопределенно кивает головой в сторону) все осветило по-новому. Буду писать.

Валентина Васильевна. Хорошо, ладно. Пойдем?

Вячеслав молча кивает. Они встают и уходят.

Затемнение

Сцена 8

Вячеслав в рубашке, трикотажных брюках и шлепанцах, неподвижно уставившись взглядом в одну точку, сидит на диване в правой стороне сцены. Рядом лежит гитара. Пауза. Раздается звонок в дверь. Вячеслав, очнувшись, встает и выходит из комнаты. Через некоторое время он пропускает в дверь Виталия и входит следом сам. На Виталии — деловой костюм с галстуком, на ногах — тоже шлепанцы. Вячеслав разговаривает с Виталием нехотя.

Вячеслав (показывает на стул). Садись. (Сам снова садится на диван). Чем обязан визиту?

Виталий (проходит по комнате, потирая руки). Ну и холодина чертов. Начало ноября, а прямо как зима, верно?.. Шел мимо — дай, думаю, забегу. Давно не видел. (Садится на стул).

Вячеслав. Давно. Что новенького?

Виталий. Да есть новости. (Сладко потягивается, расправляя плечи). У меня — все классно!.. Это мы с лета не виделись, да? На дискотеку еще ходили, помнишь?

Вячеслав. Конечно, помню.

Виталий. А девицу помнишь, на которую я тебя натравливал?

Вячеслав. Нинон, что ли?

Виталий. Ну да. Я же ее все-таки… (делает энергичный хлопок ладонями, при этом щелкает языком и улыбается) Отоварил! Теперь бегает за мной, как сучка; матушка ее тоже под меня копает, хотят взять на абордаж. (Хохочет). Нашли дурака!.. Ну, что еще? Машину вот купил. Подержанную пока, но у меня сейчас масть идет, деньги будут. Покатаюсь, пока бегает, потом загоню, куплю новее.

Вячеслав. И купят?

Виталий. Ха! Дураков хватает!.. Говорят, ты в дурдоме был?

Вячеслав. Да, упекли. Так получилось: или в дурдом — или в тюрягу.

Виталий. Ясненько. Давно вышел?

Вячеслав. Два месяца как.

Виталий. Ты смотри! Я и не знал. Кто-то сказал, а я говорю: да он нормальнее нас всех!.. Как ты? Чем занимаешься?

Вячеслав. Ничем. Ничего в голову не идет.

Виталий. Надо встряхнуться, старик! Оторвемся на дискотеку, а? Последний кайф поймать, еще какую юную подругу отоварить напоследок. (Хохочет, потирая руки). Люблю молодявок подлавливать!

Вячеслав. Почему последний-то?

Виталий. Так я ж женюсь!

Вячеслав. Поздравляю.

Виталий. Чего не спросишь, на ком?

Вячеслав. Да тебе, по-моему, без разницы.

Виталий. Не скажи! На Жанке нашей!

Вячеслав. М-м… (Задумчиво кивает головой).

Виталий. Чего молчишь? Ты ж тоже клинья подбивал! Но тут уж, как говорится, кто смел — полезай в кузов! (Хохочет). Квартира у нее — хоть футбол гоняй: сталинская еще… Так что, вдарим по дискотеке?

Вячеслав. Нет, Виталя, никуда я не пойду. Иди сам.

Виталий. Ну, смотри, я хотел, как лучше. Но на свадьбу приглашаю!

Вячеслав. Дохлый номер. (Качает головой). Не приду.

Виталий. Да ты что! Нет-нет, вместе с Жанкой просим. Мы уже сделали прикид: через две недели свадьба! Негромкая такая, для друзей.

Вячеслав (устало мотает головой). И вообще, шел бы ты вместе со своей свадьбой, с машиной и дискотекой подальше.

Виталий. Не понял! Я ведь и сам могу послать тебя вместе твоей матушкой подальше.

Вячеслав. А вот матушку не тронь — она-то причем?

Виталий. Как причем? Она ж меня просила: развлеки да развлеки Славика! Вот и развлекаю.

Вячеслав. Ах, вот оно что! (Решительно встает). Тогда вали отсюда, и как можно быстрее, а с матушкой я сам разберусь!

Виталий (встает, быстро идет к двери, бормочет). Вот и делай людям добро. (Берется за ручку, отворяет дверь, на мгновение задерживается и крутит пальцем у виска). У тебя что, в самом деле это, да? (Уходит).

Вячеслав (подходит к двери, стоит и смотрит за дверь, разговаривая с Виталием, которого не видно). Да-да, это. Давай-давай. Будь здоров. (Закрывает дверь, снова идет к дивану и садится на него).

Сцена 9

Вячеслав (берет в руки гитару, трогает струны, подстраивает их, пробует петь отдельные фразы, аккомпанируя себе). «Жизнь уйдет шагами Командора»… Нет, не то… «О, эти мерзкие хари»… Нет! Нет-нет-нет… «Одиночества груз я не в силах нести»… Нет. (Думает; начинает петь истерически взвинчено). «На лету меня жизнь подстрелила, ах, на лету! Кровь моя алым потоком хлещет из ран…» (Кричит истерически). Нет, не то! Не то! (Роняет голову на руки, положенные на гитару, плачет. Откладывает гитару, достает носовой платок, вытирает слезы. Успокаивается. Идет в боковую дверь; выходит оттуда, держа в руках небольшой предмет, завернутый в тряпицу. Садится на диван, разворачивает тряпицу. В его руках — небольшого формата пистолет. Вячеслав рассматривает его; увлекшись, вертит в руках, заглядывает в дуло, вынимает и вновь вставляет обойму, оттягивает курок, вкладывает в правую руку, держит на весу; по всему видно, как приятно ему его держать).

Открывается задняя дверь; Валентина Васильевна, еще невидимая, окликает Вячеслава.

Валентина Васильевна. Славик, ты дома?

Вячеслав. Да! (Спохватываясь, быстро, пугливо заворачивает пистолет в тряпицу и сует в карман).

Валентина Васильевна (появляется на пороге; она в в деловом костюме, но разута; в руке у нее тяжелая хозяйственная сумка). Что ты там прячешь?

Вячеслав. Да ничего, так… Носовой платок. Насморк у меня.

Валентина Васильевна (стоит в двери, держа в руке сумку, опершись о косяк). Немудрено: такой холодище на улице. Будем перед сном ингаляцию делать. Где-нибудь был сегодня?

Вячеслав (язвительно). Между прочим, меня сегодня посетил не кто иной, как Виталик.

Валентина Васильевна. Правда? Ну и что?

Вячеслав. А то, что этот посланец небес с благотворительной миссией мне не нужен. Мне скучно с ним, у нас — ничего общего!

Валентина Васильевна (ставит сумку на пол и делает пальцами расслабляющее упражнение). А что ты мне это говоришь? Ему и говори.

Вячеслав. Ему я уже сказал. А тебе говорю — ты знаешь почему!

Валентина Васильевна. Но нельзя же, Слава, жить, ничего и никого не видя! Ты мне так и не ответил: ты был где-нибудь сегодня?

Вячеслав. Нет.

Валентина Васильевна. Слава! Ну почему ты ничего не хочешь делать? Раз не хочешь учиться — иди работай! Хотя почему бы не доучиться, не получить диплом?.. Не понимаю! Чего дома торчать? Нельзя, Слава, так киснуть — ведь два месяца, как ты дома. Мы же как договаривались? Две недели на раскачку, и — за дело!

Вячеслав. Я — не договаривался. Это ты договаривалась.

Валентина Васильевна. Ну, хорошо, я, подловил. Но надо же чем-то заниматься! У каждого, знаешь, бывают в жизни срывы, кризисы, но их же надо учиться преодолевать. Писал сегодня что-нибудь?

Вячеслав (мотает головой). Нет. Нет настроения.

Валентина Васильевна. Что с тобой, сынок? Что происходит? Скажи мне!

Вячеслав. Не знаю. Что-то сломалось. Ничего не могу. И не хочу.

Валентина Васильевна. Кстати, где твой магнитофон? Что-то я его не вижу. Раньше ты хоть записи слушал.

Вячеслав. Сломался — отдал в починку.

Валентина Васильевна. Ну, хорошо, ладно. Но ужин-то хоть приготовил?

Вячеслав (мотает головой). Нет, мама. Я ж говорю, нет ни на что ни сил, ни желания. Прости меня.

Валентина Васильевна (со слезами в голосе). Ну почему вот я, женщина, могу работать, как кляча, с утра до вечера, потом нести тяжелую сумку, а теперь еще становиться к плите и готовить ужин?

Вячеслав. Да зачем, мам, готовить? Давайте что-нибудь так поедим.

Валентина Васильевна. Я не хочу «так»! Что я скажу отцу, когда он придет поздно и усталый? Я не привыкла жить кое-как! Я знаю, что я обязана сделать, и я сделаю! (Берет сумку).

Вячеслав. Мам, знаешь, что я подумал?

Валентина Васильевна (устало). Что?

Вячеслав (оживляясь). А давайте поедем все в деревню?

Валентина Васильевна. В деревню? Зачем?

Вячеслав. Жить, работать — как бабушка с дедом! Ты, я, папа! Землю бы взяли… Я бы сам уехал, но один я просто пока не могу.

Валентина Васильевна. Да ты что! Как это так?.. У меня работа, у отца — тоже серьезная работа. Квартира… Да и тебе надо работать, чтоб глупые мысли не приходили!

Вячеслав. А вот скажи: сделали вы с отцом в жизни хоть одно доброе дело? По-настоящему доброе?

Валентина Васильевна. Ты меня просто в тупик ставишь…(Раздражаясь). Между прочим, мы с твоим отцом всю жизнь честно работаем! Чего тебе еще?

Вячеслав (безнадежно машет рукой). Ах, ладно… Иди, мама, исполняй свой долг.

Валентина Васильевна (гневно фыркая). Вечно ты мне испортишь настроение! (Берет сумку и уходит).

Сцена 10

Вячеслав продолжает неподвижно сидеть на диване, уставившись взглядом в одну точку. Рассеянно протягивает руку, трогает пальцами гитарные струны; раздается их звучание. За дверью слышен входной звонок, затем — голоса Валентины Васильевны и Павла Степановича. Спустя некоторое время входит Павел Степанович; он в деловом костюме с галстуком, но в носках.

Павел Степанович. Привет! (Неспешно проходит по комнате).

Вячеслав (уныло, безрадостно). Привет.

Павел Степанович. Что нового?

Вячеслав (пожимает плечами). Ничего.

Павел Степанович (садится на стул напротив Вячеслава, некоторое время молчит). Чем занимаешься?

Вячеслав (пожимает плечами). Ничем.

Пауза

Павел Степанович (печально). Ты не хочешь со мной говорить?

Вячеслав. А о чем говорить?

Павел Степанович, опустив голову, задумчиво кивает головой.

Пауза

Павел Степанович (встает со стула, подходит к Вячеславу, кладет ему руку на плечо). Ну ладно. (Уходит).

Вячеслав продолжает неподвижно сидеть на диване.

Пауза

Валентина Васильевна (заглядывает в дверь). Слава, иди мой руки, сейчас есть будем.

Вячеслав (тихо, но твердо). Мама, я не хочу есть.

Валентина Васильевна. Ну посиди с нами. Посидишь — захочешь.

Вячеслав. Не захочу.

Валентина Васильевна. Но так же нельзя, Слава!

Вячеслав (так же тихо и твердо). Оставь меня.

Валентина Васильевна. Тебе что, плохо?

Вячеслав (с отчаянием). Мама!

Валентина Васильевна. Ну, хорошо, хорошо! (Исчезает, прикрыв дверь).

Вячеслав продолжает сидеть все в той же позе. Затем, сидя на диване, начинает мерно раскачиваться взад-вперед, закрыв глаза и, постанывая, как при нестерпимой зубной боли. За стеной раздается телефонный звонок; Вячеслав не слышит его.

Валентина Васильевна (заглядывая в дверь, слегка раздраженно). Ты что, не слышишь? Почему я должна еще и к телефону бегать? Возьми трубку — тебе Юрий звонит! Из Парижа, между прочим!

Вячеслав (проворно вскакивает, идет к телефону, поднимает трубку). Алло!

Юрий (здесь и в дальнейшем его диалоге с Вячеславом голос его слышен глухо, издалека, с шорохами помех). Слава? Вячеслав?

Вячеслав. Да! Да! Юра! Это я! (Оборачивается к матери, которая все еще стоит в дверях). Ма, может, дашь поговорить?

Валентина Васильевна молча исчезает, прикрыв дверь.

Вячеслав (в трубку). Юра! Деряба! Слушаю тебя!

Юрий. Да не кричи, я тебя прекрасно слышу. Я получил твое письмо. Только что. Расстроился ужасно. Тебе что, действительно плохо?

Вячеслав. Да, Деряба, хуже не бывает.

Юрий. Понимаю: если дошло до психбольницы, значит, неважно дела. Но, Вяч, мы же говорили, когда прощались — помнишь? — тем, кто хочет что-то сделать в этом дерьмовом мире, кто хочет уберечь душу, надо много сил и мужества! А нам ведь с тобой еще надо кое-что успеть, старик!

Вячеслав. Помню, Юра! Но я отступаю! Они меня достали. Они загнали меня в угол.

Юрий. Кто «они»? Родители, что ли?

Вячеслав. Да нет, не в них дело. Они-то стараются, как лучше. Все вместе.

Юрий. Ты не можешь говорить яснее? Тебя кто-то слушает?

Вячеслав. Нет-нет! То есть всё вместе. То есть, я с людьми расхожусь. Полное непонимание. Я всегда знал, что я помешанный. Ну и что? Я ж никому не мешал: не крал, не подличал. Почему они все нас так боятся? Просто панически! Раньше сумасшедшие были божьими людьми; их устами говорил Бог, а нынешние мясники делают из этих несчастных куски сырой глины… Они убили меня, Деряба. Они оставили мне тело с желаниями, с похотью, и убили душу. Я становлюсь хамом. Тупым, ленивым хамом. Сам себе противен. Я разлюбил людей.

Юрий. Эка! Я так давно был о них невысокого мнения и чувствую себя при этом неплохо, ты знаешь! Миллионы хамов живут себе припеваючи, а ты, видите ли, не можешь! Что за чушь, Слава?

Вячеслав. Видишь ли, моя душевная жизнь… Никаких благ я не отдам за нее — я царь, я властвую; плевать, что мое царство — иллюзия!.. Впрочем, ладно, зачем на тебя своих собак?.. Ты ж с таким разговором в трубу вылетишь!

Юрий. Плевать, Париж заплатит — пусть тебя это не щекочет! Ты пишешь: «Моей душе тесно в теле — хочется выпустить ее на свободу». Как это понимать? Метафора?

Вячеслав. Нет, Деряба, метафоры исчерпаны. Прямой текст. Надо кончать.

Юрий. Не делай этого, я прошу! Ты знаешь, я ж твои письма привез сюда, показал тут ребятам из эмигрантского журнальчика. Произвели впечатление, их берут печатать, понял? Хотя, понимаю, их тут оценит дюжина человек, не больше, но я закажу перевести их на французский, средства у меня есть. Тогда посмотрим! Клянусь, я сделаю это, и я тебя заранее поздравляю с успехом!

Вячеслав. Да мне как-то все равно уже.

Юрий. Ловлю на слове! Когда ты увидишь это воочью — уверен, твое настроение на порядок поднимется!

Вячеслав. Нет, Юра. Они убили меня. Убили волю, я не могу без нее. Мне нечего больше делать. Ты хорошо сделал, что позвонил. Не с кем поговорить. Я думал о тебе. Мать — не понимает, а ты — так далеко. Тут вопрос о моей… о моей посмертной воле.

Юрий. Брось, Вяч, не забивай себе этим голову, я тебя прошу!.. Знаешь, давай-ка вот что: я пошлю тебе денег; ты возьмешь визу и прилетишь ко мне! Договорились? Побродим, посидим — тут такие кабаки! — наговоримся от пуза, и уверяю: все как рукой снимет! Здешняя атмосфера нашего с тобой брата хорошо лечит! Давай, Вяч? Нашу хандру надо снимать Парижем!

Вячеслав. Нет, Юра. Моей тоской сейчас можно залить не только Париж — весь мир. Я всё сказал, всё написал. Нечего больше делать.

Юрий. Я уверяю, у тебя просто кризис! Они еще будут!

Вячеслав (устало). Мне скучно, Деряба, повторяться. Думал, ты поймешь.

Юрий. Хорошо, молчу! Выскажись!

Вячеслав. Я задыхаюсь, Юра. Я себя чужим чувствую и лишним. Писать не могу — не хватает усилий. Только правлю дневники, всё, что у меня осталось, и лью в них слезы. Я все там сказал.

Юрий. Слава, это так серьезно?

Вячеслав. Серьезней некуда. Хлопушку достал. Загнал японский маг и купил вот. Мать вот только жалко…

Юрий. Слава, ты не сделаешь этого! Помнишь, как ты не мог меня даже ударить?.. Ты ж ничего еще не успел! Малодушничаешь?

Вячеслав. Ты не прав — кое-что успел. Значит, большего не дано. А ты давай за нас обоих — один остаешься… Знаешь, я всё думаю: может, слишком вкусил от плода познания и наказан? Но ведь миллионы Адамов грызут сей плод, запивают сладеньким вином наслаждения — и хоть бы хны! Может, слишком рано откусил? Или слишком много?.. Прости, что несвязно… В общем, ухожу, Деряба, и прощаюсь. Здорово, что позвонил. Как чувствовал все равно!

Юрий. Не смей! Слышишь? Успеешь! Еще тряхнем серым веществом, еще покажем, на что способны!

Вячеслав. Брось ты эту бодрость — она мне как насмешка. Послушай лучше, что скажу. Дружбу нашу я ценил по высшему разряду. Не серчай за ссоры. Лучшее, что у меня было — это она. С женщинами вот не повезло — свою не нашел. Завышал планку. Не научился ценить маленькие радости. От этого, может, и погорел?.. Матушку любил. Но дневники ей доверить не могу, слышишь, Юра? Я бы хотел, чтоб они, все двадцать шесть тетрадей, попали к тебе. Не дай им сгинуть: боюсь за них. Половину матушка обязательно уничтожит; ей стыдно будет за меня: я ведь ни примерным сыном, ни примерным любовником никогда не был, а уж примерным гражданином — тем паче. Записку оставляю на твое имя.

Юрий. Погоди! Знаешь что? Жди меня — сам приеду! Сейчас кладу трубку, мчусь в Бурже, достаю билет, что бы это мне ни стоило, и лечу! Я тебя прошу — как друга! Я ведь никогда ничего у тебя не просил! Один раз — можно?

Вячеслав. Поздняк метаться, Юра! Всё. Поезда ушли, самолеты улетели. Я всё сказал. Прости меня! И прощай. (Резким движением кладет трубку).

Сцена 11

Опустив голову и обхватив ее ладонями, Вячеслав медленно идет к дивану, садится на него, достает из кармана брюк пистолет, отрешенно смотрит на него, затем, взяв его обеими руками, зажимает между колен и в таком положении сидит, опустив голову.

Раздается стук в дверь. Вячеслав быстро сует пистолет в карман. В дверь заглядывает Валентина Васильевна.

Валентина Васильевна. Ну, что Слава тебе сказал?

Вячеслав (ледяным тоном, не поворачивая головы). Ничего нового не сказал. Что еще?

Валентина Васильевна. Отчего ты так раздражен?

Вячеслав (тем же ледяным тоном). Я, мама, не намерен обсуждать сейчас этот вопрос.

Валентина Васильевна (мягко, просительно). Пойдем, Слава, ужинать.

Вячеслав. Я не хочу ужинать.

Валентина Васильевна. Ты так бледен сегодня.

Вячеслав (иронично). Хорошо, я постараюсь изменить цвет лица.

Валентина Васильевна. Но если захочешь, приходи. (Уходит, прикрыв за собой дверь).

Вячеслав медленно, устало встает, подходит к зеркалу и смотрит в него, опершись о его обрамление обеими руками.

В зеркале появляется двойник Вячеслава в виде Мертвеца в истлевающей одежде; на лице Мертвеца проступает череп, пыльные волосы висят клоками, костлявые руки бессильно опущены. Вячеслав в ужасе отшатывается от зеркала.

Мертвец (скрипучим, неживым голосом). Не узнаешь? Ха-ха-ха!

Вячеслав (справляясь с собой, стараясь быть ироничным). Н-нет, почему же?.. Двойника — да не узнать!

Мертвец. Торопишься туда? Ха-ха-ха… А ведь страшно?

Вячеслав (раздраженно). Да, страшно! Но я не могу так жить — это унизительно!

Мертвец. Тогда торопись. Лежать здесь кучей костей и дерьма — занятьице приятное, ха-ха-ха!

Вячеслав. Ты, вонючая плоть — ты хочешь меня испугать? Хочешь, чтоб я дрогнул? Я тебя не боюсь, слышишь? Меня не взять этим! Мой дух останется здесь (показывает на дверь в свою комнату): в тетрадях, в друзьях, в тех, кто есть и кто будет! Я успел тебя переиграть, мерзкая плоть!

Мертвец. Жалкий прах с потугами на бессмертие, не тешь себя иллюзией — ты смешон и нелеп. Весь, без остатка станешь землей, ха-ха!

Вячеслав. Вре-ешь! Малая часть меня — но останется, и достаточно! Тебе не взять ее! Иди вон! На место!

Мертвец, хохоча, исчезает. Вячеслав, одной рукой держась за карман, где у него лежит пистолет, а другой держась за голову, медленно бродит взад-вперед по комнате. Потом решительно поворачивается и уходит в боковую дверь. Пауза. Раздается выстрел. Пауза. В комнату врывается испуганная Валентина Васильевна, озираясь кругом. За ней входит жующий на ходу Павел Степанович.

Павел Степанович. Да нет, уверяю тебя, это что-то упало.

Валентина Васильевна уходит в боковую дверь. Раздается ее душераздирающий вопль. Павел Степанович идет туда; Валентина Васильевна выскакивает оттуда и сталкивается с ним в дверях. Павел Степанович удерживает ее в руках.

Валентина Васильевна (кричит душераздирающе). Нет! Нет! Он убил себя! Нет!

Павел Степанович уходит вместе с Валентиной Васильевной в боковую дверь.

Затемнение

Сцена 12

Правая сторона сцены. Валентина Васильевна сидит на диване, крепко сжав подбородок кулаками; в одной руке у нее зажат носовой платок; она в черных траурных блузке и юбке, на ногах шлепанцы, волосы растрепаны, глаза — красные, воспаленные, заплаканные. Павел Степанович шагает перед нею взад-вперед, закинув за спину руки; он в темной рубашке и темных брюках.

Павел Степанович. Валюша, возьми себя в руки. Надо съездить на кладбище. Поедем, уберем там.

Валентина Васильевна (мотает головой, затем начинает рыдать, закрыв глаза носовым платком). Нет! Нет! Нет! Я не могу! Я хочу умереть!

Павел Степанович. Я не могу тебя оставить тут одну. Поедем, тебе так легче будет. Надо привыкать.

Валентина Васильевна (сквозь рыдания). Ну как ты можешь! Господи!

Павел Степанович (садится рядом, одной рукой обнимает ее за плечи, другой берет ее руку в свою и целует). Ты думаешь, мне не больно? Потерять сына — это ужасно! Но ведь… Смирись, милая — грех спорить с судьбой. Нам надо жить, хотя бы во имя памяти о нем…

Валентина Васильевна (в отчаянии мотает головой). Какая бессмыслица!..

В дверях появляется Юрий; он в светлых легких куртке и брюках; через плечо — большая сумка.

Юрий. У вас не закрыто, извините. Здравствуйте.

Валентина Васильевна. Юра! (Снова рыдает).

Юрий (начиная понимать, что произошло, роняет на пол сумку и опирается плечом о дверной косяк). Где он?

Павел Степанович (встает, закладывает руки за спину и сухо, опустив голову, отвечает). Вчера похоронили.

Юрий (со взглядом, устремленным в пустоту). Не успел! Они убили тебя. Они тебя все-таки убили.

Павел Степанович (запальчиво). Знаете что, молодой человек? Его никто не убивал — он сам себя!

Юрий (горестно качает головой). На Северном?

Павел Степанович. Что?

Юрий. Похоронили на Северном?

Павел Степанович (рассеянно). Да. Да-да.

Пауза

Юрий (требовательно, протянув руку ладонью вверх). Дневники!

Павел Степанович. Позвольте! Почему?

Юрий (держа руку протянутой). Он оставил их мне.

Валентина Васильевна. Юра! Да, да, он написал — но как же я могу? Как мы можем? Ведь вся его душа, все мысли, все его земное — там, в них! Оставьте их нам!

Юрий (опускает руку). Его душа принадлежит не вам.

Валентина Васильевна. Юра! Не надо! Не надо! Оставьте, я прошу вас — мне ничего больше не осталось! Я их буду беречь, как никто не сможет!

Пауза

Юрий. Поклянитесь, что ни одна строчка не исчезнет.

Павел Степанович (возмущенно). Что за глупости! Что вы себе позволяете?

Валентина Васильевна. Перестань, Паша. Клянусь, Юра! Неужели ты думаешь, у меня хватит сил уничтожить хоть строчку? Теперь они для меня — один свет в окне, моя жизнь, мое всё. (Плачет).

Юрий. Хорошо, пусть пока будут у вас, но о его воле помните… Я глубоко соболезную вам. Скорблю и печалюсь вместе с вами… (Мучительно вздыхает, закусывает губу и сжимает ладони).

Валентина Васильевна. Спасибо, Юра. Ты ведь с дороги? Тебя покормить надо. Чаю… Паша! (Смотрит на мужа).

Юрий (качает головой). Нет, благодарю вас. Я забегу еще, обязательно. До свидания. (Исчезает).

Пауза

Павел Степанович. Вот они, нынешние! Ни совести, ни сострадания — черствость и хамство, и больше ничего. Только «дай», и всё!

Затемнение

Сцена 13

Юрий выходит на авансцену справа. Медленно, волоча ноги, идет через всю сцену, останавливается у фонарного столба слева, опирается о него спиной.

Пауза

Юрий (сам с собою, медленно, с паузами, в то же время с горечью и слезами в голосе, начиная с сарказмом, но постепенно распаляя себя до пафоса). Ты все так же жрешь своих детенышей? Когда ж ты насытишься? Родина моя, ну почему ты так бессердечна? Зачем так губить своих сыновей? Лучших, талантливых! Я ведь свет прошел, знаю: нет сыновей лучше. Что ж ты делаешь! Зачем же так: гробить, убивать, калечить, а? Ответь, простодушный мой, святой мой, дикий народ! Что за люди — сами себя будущего лишаете! Как вас легко одурачить, как легко готовы отдаться любому — как беспутная девка! Господи, когда же вы перестанете лелеять свою глупость, когда перестанете ненавидеть ближнего? Когда его полюбите, наконец? Почему вся мудрость мира — мимо вас? Когда ж ты повзрослеешь, моя милая Родина? Слышишь? Не юли, гадина, не сваливай ни на кого свои беды! Сколько можно притворяться невинной? Где твоя совесть, твоя доброта, где твой разум? Молчишь? Ты ответишь за это! Слышишь? (Всхлипывает и, пошатываясь, уходит влево).

Затемнение

Сцена 14

На левой половине сцены — накрытый стол, на нем — вино, водка, бокалы, рюмки, закуски; за столом — Юрий, напротив него — Виталий; с одной стороны — Жанна, с другой — Нина; обе одеты вызывающе — экстравагантно, обе заметно кокетничают с Юрием.

Юрий (встает, держа в руке рюмку). Позвольте вот что еще сказать. Каждый проходит свою молодость с потерями. Мы теряем не ее — мы гасим в себе свет, вытаптываем цветы и звезды и продолжаем терпеливо тянуть лямку. Но вот мимо нас пролетела комета с огненным шлейфом, а мы не подняли головы и не заметили ее. Я не в упрек никому: над каждым из нас — свои звезды… А вообще — спасибо вам. Спасибо, Виталий, что нашел время свозить меня, показать могилу. Спасибо вам, милые девушки. Не знал, что у него так много было друзей, что он хотя бы не был один: бессмертие наше — в душах друзей и близких. Вечная ему память!

Все молча выпивают и закусывают.

Виталий. Я ж говорю: в тот день был у него! Спокойно так поговорили. Если бы я знал — я б не уходил от него!

Юрий. Да, все носил в себе… Видите ли, писать и рисовать способен каждый; талант — это количество души. Несовершенство человека он переживал как трагедию. Это его сгубило.

Виталий. А кто отличит талант от шизофрении? Нам таких сложностей не понять. Правда, Жанн?

Жанна. Да, он был со странностями… Но я его так понимала! Он сам прошел мимо меня.

Юрий. Вообще-то он все замечал тонко и точно.

Жанна (многозначительно, томно глядя на Юрия). Хотя я знаю, что могла бы составить счастье человека искусства.

Юрий (Жанне и Виталию). Вы, говорили, женитесь?

Жанна молча кивает.

Виталий. Да-а!

Юрий. Поздравляю. Если родится сын — назовите Вячеславом, в память о нем, ладно?

Жанна. Бедный Славка — так мало пожил, ничего не успел. У него были такие планы!

Юрий. Ну, кое-что успел — дай Бог всякому. Будто чувствовал — торопился.

Нина (Юрию — задиристо). Он мне нравился — такой лапочка! Я тоже люблю людей искусства! Но что он такое сделал? Объясните мне!

Юрий. Долго рассказывать. Вот издам в Париже его письма и пришлю тебе.

Жанна. Пришлите лучше мне — уж я-то, думаю, сумею оценить.

Юрий. Я вам всем пришлю.

Виталий. Да мы сами туда поедем — правда, Жанн? Хавать искусство, ха-ха-ха! Адресок не дадите? Зайдем.

Нина (придвигаясь вместе со стулом ближе к Юрию). Возьмите лучше меня с собой, а?

Жанна (насмешливо). А что ему с тобой там делать?

Нина. А тебе какое дело? Жить! Я натурщицей буду!

Жанна. Ха-ха. Какая из тебя натурщица!

Нина. А что? Фигуры, скажешь, нет?

Жанна. Да уж! (Фыркает). Глазки строить — ума много не надо.

Нина. Это ты глазки строишь, умница! Я-то хоть свободная!

Жанна. Дура ты.

Нина. От такой слышу!

Виталий. Да вы что, девочки? Все так было культурно…

Юрий (глядит на часы, вытирает рот салфеткой, нервно швыряет ее на стол и встает). Ладно, на этом, пожалуй, закончим. Кажется, начались семейные дела, а у меня, извините — время. (Извлекает из кармана бумажник, вынимает оттуда ассигнацию и кладет на стол). Официант, похоже, про нас забыл. Заплатите сами?.. Адьё! (Идет к двери).

Виталий (машет ему рукой). Пока! Мы тут еще посидим!

Нина (вслед уходящему Юрию, вставая из-за стола). Можно, я с тобой?

Юрий (от двери). Как-нибудь в другой раз. (Уходит).

Виталий (Нине). Сиди ты! Только тихо.

Нина (досадливо, снова садясь). Да чего уж теперь!

Виталий. Нужна ты ему! Тут по-другому надо… Ладно, давайте посидим, помянем Славку по-хорошему — что ж оно тут, и вино, и закусь, все остается?.. (Наполняет бокалы, говорит что-то тихо, жестикулируя).

Затемнение

Конец

1998 г.

Оглавление

Действующие лица:

Действие первое

  Сцена 1

  Сцена 2

  Сцена 3

  Сцена 4

  Сцена 5

  Сцена 6

  Сцена 7

  Сцена 8

  Сцена 9

  Сцена 10

  Сцена 11

  Сцена 12

Действие второе

  Сцена 1

  Сцена 2

  Сцена 3

  Сцена 4

  Сцена 5

  Сцена 6

  Сцена 7

  Сцена 8

  Сцена 9

  Сцена 10

  Сцена 11

  Сцена 12

  Сцена 13

  Сцена 14

Реклама на сайте