«Европа-Азия»

Владимир Пресняков, Олег Пресняков Европа – Азия

Действующие лица:

Участники «свадьбы», обосновавшейся возле каменного столба, символизирующего границу Европы – Азии – «жених» на инвалидной коляске, «невеста», «свидетель», «свидетельница», «мать».

Милиционер.

Касик, представитель среднего класса.

Группа иностранных туристов, состоящая из 8-10 человек.

Гид, женщина с поставленной дикцией и актёрскими данными.

«Дети» «кочевой» национальности, имеющие свой интерес на территории возле столба «Европа – Азия».

«Пацаны», которые называют себя Боца и Поник.

Ещё одна свадьба, состоящая из жениха, невесты, свидетелей, родителей, многочисленных родственников молодых и их друзей.

Шоссе. Лужайка, чуть поодаль – дремучий лес. Посередине лужайки стоит тяжёлый каменный столб, с одного бока напоминающий ногу слона, а с другого – ракету, грозящую всем, кто затевает что-то недоброе. Ближе к лесу, рядом с хлипкой берёзкой, похожей на выбежавшую из чадной избы девчонку – выбежавшую наспех, в чём мать родила, на большую дорогу, чтобы с первой попуткой умчаться в другую жизнь, – рядом с этой берёзкой припаркован старый «жигулёнок». На его измятую крышу, на растрескавшееся лобовое стекло и зачищенный наждачкой капот с берёзки падают… нет, не шишки.., ведь на берёзах не растут шишки, хоть издали кажется, что падают именно шишки. Но в принципе всё это не так уж важно, потому как речь сейчас пойдёт о другом… Скажем лишь, что расступившаяся перед нами земля, где вьётся стальной поясок шоссе, изъеденный ржавчиной рытвин и ям, где кривит свою недобрую ухмылку дедок-лесок, где упрямо у края миров, небес, морей и ветров стоят каменный столб, берёзка и «жигулёнок» – это место в официальных сводках и в обиходе народном зовётся «Граница Европы-Азии». На лужайке близ шоссе находятся люди; их пятеро, они возбуждённо жестикулируют вокруг какой-то притормозившей иномарки, хохочут. Нельзя сказать, что они определённым образом одеты, скорее прикинуты, и этот прикид позволяет выделить среди них жениха, невесту, свидетельницу, свидетеля, мать кого-то из молодых. Иномарка отъезжает и пятеро кричат ей вдогонку слова благодарности.

Все и кто-то в частности.

Спасибо!

Дай Бог здоровья!

«Мать» (судя по голосу и «спотыкающимся» жестам – пьяная). Мир твоему праху!

«Невеста». Ты чё, дура – он же услышать может, вот щас как даст задний ход и нашим прахом ямины эти в шоссе укатает.

«Свидетели» (стараясь заглушить перебранку «матери» и «невесты»). Спа-си-ба-а-а! Поезжайте осторожно! Скорость – это опасность!

«Жених». Козёл! Всего 20 рублей дал!

«Жених» пересчитывает деньги и засовывает их в карман брюк. Да, кстати, пока иномарка не уезжала, он обречённо сидел в инвалидной коляске, но стоило ей скрыться из виду, «жених» вскочил и начал нервно притоптывать.

«Свидетель». 20 рублей?

«Жених» достаёт только что уложенные в карман деньги и передаёт их свидетелю.

«Невеста». Вот народ пошёл – на свадьбу инвалида 20 рублей кидают!

«Свидетель». Надо их поить больше – разводи давай! (Эти слова «свидетель» обращает к тётке – «матери», которая держит в руках почти опорожнённую бутылку водки. «Мать» кивает головой и бредёт в кусты, где припрятаны пластиковые бутылки с простой водой, а также фляга с техническим спиртом. Из всего этого женщина там же, в кустах, начинает готовить «водку», заливая спирт и воду в бутылку и судорожно взбалтывая её у себя над головой.)

«Невеста». Слушайте, эта дура спалит нас когда-нибудь. Вы слышали, чё она щас сказала.

«Жених». Да ладно.

«Невеста». Чё, да ладно. А вчера она что ляпнула?!

«Свидетель». Кому?

«Невеста». Мужику на «Ниве».

«Свидетель». На «Ниве»?

«Невеста». Ну да – на бежевой – он мне сто рублей суёт, поздравляет, а она ему говорит: «Давай ещё сто – и невеста твоя, увози – куда хошь!» Так он – с перепугу – не на тот газ даванул, видать, – у меня ажни дух перехватило…

«Жених». Ну, а что – нам бы ещё сто рублей не помешали. (Все ржут.)

«Невеста». Да, – спасибо! Сегодня она меня за сто продаст, завтра тебя – за 50, да и вообще – так нас сразу раскусят – кто мы есть на самом деле и чем тут занимаемся. Всё же расписано, и должно так и идти – «свадьба – молодожёны – муж-инвалид – пей за здоровье молодых и дари какую можешь денежку», – а эту самодеятельность надо гнать!

«Свидетель». Она не самодеятельность – она профессионал!

«Невеста». Да?

«Свидетель». Да. Я ведь её в ТЮЗе нашёл. Она – это – как её – ну, короче, мужские роли исполняет – децкие – ну как же её?..

«Жених». Трандестин?

«Свидетель». О! Только не трандестин – а трандести. Правильнее – трандести.

«Невеста». В ТЮЗе?

«Свидетель». Да!

«Невеста». Играет?

«Свидетель». Да – в мальчиков. Я, главно, пришёл на спектакль – «Гаврош» – и гляжу, бегает этот «гаврош» в маечке и сиськами трясёт – по роли-то лифчик нельзя одевать! Я думаю – ничего себе гаврош! И с тех пор – каждую неделю в ТЮЗ – это гораздо дешевле, чем на стриптиз ходить.

«Невеста». Да ты извращенец!

Из кустов возвращается «мать». В руках она несёт бутылку «водки», а также тарелку, где виднеются крупно нарезанные помидоры, густо залитые майонезом.

«Мать». Я ещё и в салат спирту саданула – так они добрее будут.

«Свидетель». О! А вы говорили – самодеятельность! Гениально – мама!

«Свидетельница». Тихо! Машина едет.

«Невеста». По местам!

«Жених» усаживается в коляску, на лица всех присутствующих ложится тяжёлая печать праздника и великой гульбы. Шум мотора усиливается, «свидетельница» срывается с места и, как заяц-русак, скачет к шоссе – именно на неё возложена миссия экстренного торможения проносящихся мимо авто, выемки оттуда их владельцев и препровождения оных к месту, где гуляет «свадьба». Остальные остаются ждать – в эти мгновения они вдруг становятся похожими на мрачно-ухмыляющихся хищников, притаившихся в засаде и готовых наброситься на любого, кто только покажется здесь, соблазнённый «приманкой-свидетельницей», – наброситься и растерзать. Но сейчас вместо привычного скрипа тормозов, сообщающего об остановке машины, «хищники» услышали яростный рёв пролетевшего мимо автомобиля и нечеловеческий взвизг их подруги. «Жених» вскочил с коляски и, сделав несколько шагов вперёд, как будто оцепенел, «невеста», «свидетель» и «мать» замерли. Пока в воображении этих людей вставали ужасные картины несчастного случая, произошедшего со «свидетельницей», та, ступая медленно, будто была медведицей на сносях, ковыляла к лужайке. Перед «свадебной» тусовкой она появилась – с ног до головы заляпанная грязью. Её платье, когда-то нарядное, поблекло, село прямо на ней и стало походить на облезлое оперение какой-нибудь Серой Шейки, забывшей убраться в тёплые края, а лицо и голова «свидетельницы» стали похожи на сливное отверстие ванны, которое пробивали вантузом и оттуда вылезли волосы, зубы, один зрачок и ещё кое-что, о чём лучше не говорить.

«Свидетельница». Мимо проехал, сво-ло-о-о-чь! (Утирается и плачет.)

«Мать». Не плачь, на, выпей…

«Свидетельница». Да уйди ты! (Отталкивает женщину, подносит к лицу мизинцы обеих рук, которые почему-то – в отличие от всех остальных пальцев – остались девственно чистыми, и начинает счищать ими грязь со лба, со щёк и с бровей.)

«Мать». Давай хоть я солью тебе. (Льёт из бутылки на руки «свидетельнице» водку.)

«Жених». Эй-эй – много-то не лей!

В это время на лужайке появляется милиционер. Заметив его, «жених» падает на землю и начинает ползти к коляске, изображая инвалида, который ползёт к коляске. Все остальные стоят без движения – не зная, изображать ли им тех, кем они были до этого, или же тех, кем они ещё не были никогда. Из оцепенения «свадьбу» выводит профессиональная актриса – она отхлёбывает из бутылки и орёт.

«Мать». А почему водка такая горькая? А? Молодые? Почему…

Милиционер идёт на «мать» и подходит к ней в упор. Он берёт у неё бутылку, взбалтывает, подносит горлышком к своему рту и начинает пить, при этом его взгляд перебегает с одного персонажа на другой, а к концу бутылки останавливается на доползшем до коляски «женихе». Тот чувствует, что всё внимание милиционера приковано к нему, поэтому сильно кряхтит, суетится, пытаясь подтянуть своё тело руками к сидению коляски – пару раз руки срываются, «жених» падает, но продолжает свою возню. Допив бутылку, милиционер начинает разговор.

Милиционер. Действительно… – горькая.

«Мать» (резко хохотнув). Горько!

«Свидетель», «Свидетельница». Горь-ко! Горь-ко!

«Жених», так и не взобравшись на коляску, отталкивает её в сторону и ползёт в направлении невесты, изображая игривого ужа; «невеста», понимая, что пришла пора и ей показать всё, на что она способна, подпрыгивает на месте и, как бы флиртуя сама с собой, обращается к «жениху».

«Невеста». Да что ты, милый, я бы ведь сама к тебе подползла. (Встаёт на четвереньки и, вытянув губы, ползёт навстречу «жениху», – добравшись до своего «суженого», целует его в губы. «Мать», руками поедая салат, причитает: «Нет, ну какая пара, а – какая пара!» Она апеллирует к милиционеру, полагая, что главное теперь – не оставлять того наедине со своими сомнениями. «Свидетелю» кажется, что «мать» слегка перебирает с салатом, да и с милиционером, и он делает ей всевозможные знаки – выпучивает глаза, подмигивает, наконец, толкает её локтём в бок. В это время «свидетельница» подкатывает коляску к «жениху» и, прерывая поцелуй «молодых», пытается подтянуть на неё счастливого «инвалида», – ей на помощь бросается «свидетель», и вместе они усаживают «жениха» в коляску и становятся по обе стороны от неё.)

Милиционер. Так, давно гуляем?

«Свидетель». Да только что приехали, сразу из ЗАГСа – сюда – венки возлагать.

Милиционер. Возло'жили?

«Свидетель». Возло'жили.

Милиционер. А почему не уезжаем?

«Свидетель». Да вот только что буквально секунду или полсекунды назад и возло'жили, а тут и милиционер тут как тут.

Милиционер. Какой милиционер?

«Свидетель». Ну, вы, то есть… Вы ведь милиционер?

Милиционер. Да, я – милиционер.

«Мать». Вот, салатик, – хотите? На природе вся пища вкусней становится – от свежего воздуха.

Милиционер берёт тарелку из рук «матери» и начинает хлебать салат, потому что никакой ложки или вилки здесь, по видимому, не предусмотрено, а есть руками – как это представляется милиционеру – некультурно. Вдруг он резко останавливается, отводя тарелку от лица, пристально, но по-доброму, рассматривает «молодых», смеётся, успевая заглатывать набранные в рот помидоры; «жених», «невеста», «свидетель» и «свидетельница» робко подхватывают его смех.

Милиционер. Не, ну если бы они не поцеловались – я бы ни за что не поверил, что это свадьба! Гляжу – шалава какая-то замазанная стоит, тётка бухая – а тут вон оно что!

Все, кого милиционер невольно оскорбляет своими словами, на мгновение негодующе вспыхивают, но тут же успокаиваются, понимая, что сейчас не место и не время для всякого рода инсинуаций.

Милиционер. Ну, тогда от лица власти и вверенного мне лесного участка поздравляю вас со вступлением в должность мужа и невесты и желаю… желаю детишек побольше… ходячих!

«Мать» и все остальные.

Спасибо!

Большое спасибо!

Огромное спасибо!

Вот спасибо!

Милиционер (показывая на жигулёнок). Машина эта – ваша?

«Жених». Наша.

Милиционер. За рулём пьющих нет?

«Мать». За рулём вообще никого нет. Все здесь!

Милиционер. Это хорошо, а то за рулём пить нельзя. Сегодня – 4 аварии на моём участке. Там дальше на шоссе целая гора уже трупов, и у всех в крови – спирт! Напьются, черти, и за руль садятся! Ну, теперь им лет по семь грозит, и права у них отберут – я вот пошёл проверить – может, здесь кафе какое, где они все напиваются, а потом за руль садятся и погибают.

«Невеста». Не, здесь кафе никакого нет.

«Жених». Хотя, может быть, дальше – есть какая-нибудь забегаловка.

«Свидетель». Это даже наверняка!

Милиционер. Ну, ладно, тогда я пойду уже.

Милиционер удаляется быстрым шагом, все облегчённо вздыхают, но тут раздаётся пронзительно-попрошайнический окрик, срывающийся с уст «матери» и останавливающий милиционера.

«Мать». А подарок?!

«Свидетель» толкает женщину в бок. Милиционер замирает, долго стоит и думает, его глаза постепенно наливаются кровью – как у быка в корриде, берущего на прицел своих рогов самонадеянного тореадора.

«Мать» (не унимаясь). Молодым на мебель – подкинь сколько можешь!

Милиционер, будто что-то вспомнив, лезет рукой в карман, роется там, достаёт какую-то мелкую вещицу и, держа её в ладони, подходит к коляске. Протягивает вещицу «жениху», говорит, смущаясь.

Милиционер. Вот, – запонки. Как раз к моей рубахе подходят… Ну, раз такое дело – дарю! Пока к аварии подошёл – ребята уже всё порасхватали – только эти запонки и остались. Кстати, там тоже муж с женой были, так что подарок в тему!.. Ну, ладно уже – ещё раз всего и так далее…

Милиционер уходит. Тут же из кустов, растущих поодаль, выходят трое маленьких заморышей «кочевой» национальности – это две девочки и мальчик, оборванные и грязные. Завидев людей, они останавливаются, а их карие глаза, до того как будто покрытые мертвенно-тусклой пеленой безразличия, вспыхивают как фары ревущего внедорожника, выскочившего в ночи из-за поворота. Удерживая в глазах этот режущий свет, дети принимаются попрошайничать, исполняя популярную русскую эстрадную песню.

«Дети».

Ветер с моря дул, Ветер с моря дул! Нагонял беду, Нагонял беду!

«Свадьба». А ну, пошли отсюда!

«Дети» выключают «фары» и уходят туда же, откуда пришли. Слышится гул приближающегося автомобиля.

«Свидетель». Так, всем приготовиться.

«Свадьба» сбивается в кучу и вглядывается вдаль, пытаясь угадать марку машины, которая вот-вот появится на шоссе перед ними, чтобы загодя прикинуть, работать ли им по «евросценарию» или по плану, ориентированному на владельца отечественного автопрома.

«Невеста». Иномарка!

«Свидетель». Так, тормозим!

«Свидетельница» делает рывок вперёд, но её останавливает «невеста».

«Невеста». Ты куда, он вообще не остановит, если тебя увидит! Я пойду, ждите!

Выбегает на шоссе. Все ждут. Слышен скрип тормозящих шин. «Свидетель» и «жених» нервно переглядываются, «мать» вслушивается в тишину, а «свидетельница» обиженно покусывает губы. Наконец, на поляну выходят «невеста» и быковатый крупный парень «без шеи», но с улыбкой.

Парень. Так это, ты чё парила-то? Тут народу сколько! Тут чё вобще, это?..

«Невеста». А тут, Касик, моя свадьба!

Касик. Свадьба?! Это… как…

«Мать» (сообразив, что ситуацию надо спасать, потому как Касик, видимо, принял «невесту» совсем не за невесту, а та не стала его разубеждать). Это жизть, молодой человек! Жизть! Идёшь с девушкой в кусты, а там у неё свадьба, а выйдешь из кустов – там уж, может, архангелы тебя дожидаются в твоей же собственной иномарке! Это жизть! («Мать» импровизировала, поэтому её little speech был наполнен старославянскими архаизмами.)

Касик. Не, ну, чё – так «этого» не будет?..

«Свидетель» (также поняв, что Касик слегка разочарован увиденным). Почему?! Будет! Обязательно будет! Только когда-нибудь потом. А сегодня... сейчас – свадьба. Вот! А раз уж вы остановились – так пожалуйста!..

«Свидетельница». Да, пожалуйста! Выпейте за здоровье молодых, не побрезгуйте! Мама! Мама, не тормозите!..

«Мать» резво подбегает к Касику и суёт ему под нос салат «Помидоры на спирту», а также коктейль «Спирт + …». Касик растерян. Поигрывая то правой, то левой щеками, будто бицепсами, он пытается разобраться в ситуации. «Невеста», заполняя паузу, устремляется к «жениху-инвалиду», поправляет его на кресле, тут же вздыхая и постреливая неморгающими глазами в Касика, чем недвусмысленно, как ей кажется, намекает ему, что жизнь на штампике в паспорте не кончается, и всё ещё – в принципе – возможно, тем более с «неходячим» мужем, и, может быть, даже сегодня. Наконец Касик, в напряжении то сводя брови к переносице, то выбрасывая их высоко на лоб, с большим трудом «догоняет», что на самом деле здесь происходит – в его голове, как лампочки на гирлянде, – одна за другой – включаются стереотипы народного сознания: «Свадьба» – «Я – гость» – «Тост» – «Жрачка» – «Relax». Последний стереотип связан с работой Касика – он менеджер фирмы, торгующей бытовой химией, – проще говоря, – развозит коробки с порошками по торговым точкам. В общем, хоть и с опозданием, а «лампочки» всё же включились в его голове, и Касик взял-таки у «матери» пластиковый стаканчик с водкой.

Касик. Ну, раз так, – вобщем, – чтобы крепкая семья у вас была и так… как бы (вспышка в голове «высвечивает» рекламный слоган родной фирмы)… чтобы чистота и порядок!

Касик пьёт, все с облегчением вздыхают, «мать» тут же подсовывает Касику салат на закуску, одновременно отхлёбывая из бутылки. Касик ест, улыбается – стадия «Тост» пройдена, он наслаждается стадией «Жрачка».

«Свидетель» и «Свидетельница». А что-то как-то во рту горько, а?!

«Мать». Да, да, да, – так, это не дело!

«Невеста» наклоняется к «жениху» и целует его, «мать» наливает Касику – он пьёт, «мать» отхлёбывает из бутылки – «свидетель» и «свидетельница» натужно улыбаются – всё идёт так, как положено, – всё как у людей. В это время на шоссе показывается микроавтобус какой-то туристической фирмы; он подъезжает ближе к столбу «Европа – Азия» и останавливается. Из автобуса выходят пассажиры – судя по репликам, которыми они обмениваются, это иностранцы. Толпу из 8-10 человек организует женщина-гид, ведущая иностранцев к стелле и выстраивающая их там вокруг неё. Иностранцы фотографируются, неумолчно галдят, замечают «свадьбу», рассматривают её – «свадьба», в свою очередь, разглядывает иностранцев. «Свидетели» и «жених» с «невестой» понимают, что к ним – на колёсах микроавтобуса – примчалась удача, и есть возможность «срубить» валюту, – «мать» и Касик продолжают пить.

Гид. Дамы, господа – мы находимся на границе Европы и Азии.

Услышав безупречный с точки зрения речевой выучки и актёрски поставленный голос гида, «мать» отвлекается от бутылки и от Касика и оборачивается в сторону, откуда он звучит. На её раскрасневшемся от спирта лице проступает едва заметный румянец, говорящий о радостном волнении от встречи с «коллегой». В голове «матери» почему-то поселяется мысль о том, что женщина-гид нуждается в её помощи. Она решает внимательно слушать её слова и в соответствии с их смыслом изображать то, что, по мнению «матери», будет помогать иностранцам лучше понимать услышанное.

Гид. Вы видите перед собой стеллу, символизирующую границу двух полушарий.

«Мать» подходит к мраморному столбу и начинает тереться об него, изображая страстный моно-танец; всё больше распаляясь, женщина запрыгивает на столб, обхватывает его ногами, целует холодный мрамор и подмигивает иностранцам. Касик пьёт и хлопает – у него наступила пятая стадия – «Relax»; гид, привыкшая за годы работы и жизни в наших условиях ко всему, невозмутимо продолжает свою речь, иностранцы активно фотографируют «танцующую мать».

Гид. По одну сторону стеллы находится Азия.

«Мать» съезжает со столба и отбегает в ту сторону, где, по её мнению, раскинулась Азия; здесь «мать» пригибается, суживает глаза и бормочет: «Китайся, китайся», – это, в её сознании, и есть Азия.

Гид. По другую – Европа!

«Мать» перебегает на другую сторону, выпрямляется, изображает, что курит сигару, выпуская изо рта невидимый дым, громко кашляет, прохаживается – медленно и важно – произносит нараспев: «Хау юдую дуюду? – Как умею, так даю!» – Европа.

Гид. И сейчас у всех нас есть уникальная возможность встать одной ногой в Европе, а другой – в Азии!

Иностранцы, уразумев, что странное поведение пожилой «тётушки» каким-то чудесным способом сообразуется с текстом гида, вновь перевели свои взоры с говорящей женщины на танцующую и кривляющуюся. «Мать» же, не долго думая, эффектно, как цирковая актриса, уселась на шпагат. В России ещё сильна традиция даже в самых отдалённых от Москвы театральных образовательных учреждениях готовить актёров для любых представлений, – в основном для «Новогодних ёлок». Вот и для этой женщины актёрская подготовка не прошла даром – абсолютно не напрягаясь, она крякнула на шпагат – неизменный элемент детских новогодних шоу на открытых площадках. И иностранцы, и Касик, и «свадьба» в полном составе, – все принялись рукоплескать и кричать «браво!».

Мать (истошно).

Я из пушки в небо уйду!

Тики-тики-ду!

Тут она, конечно, дала маху, но на это уже никто не обратил внимания, а наоборот, после таких странных выкриков, все ещё более возбудились. Вовремя оценив обстановку, «свидетель» и «свидетельница» схватили коляску с «женихом» и буквально внесли её в толпу иностранцев, – там они с неистовством и какой-то интеллигентской злобой стали клянчить деньги. Иностранцы принялись раздавать мелочь и фотографировать «мать», объясняя друг другу: «Circus, circus – Russian circus!».

«Свидетель» и «свидетельница» (подбирая мелочь, радостно поддакивают добрым иностранцам). Я – я! Рашэн сёкас – рашэн сёкас!

«Жених». Что это они: «Сёкас»? Им секса хочется?!

«Свидетельница». Какая разница – подбирай деньги и кивай!

«Мать» (поднимаясь со шпагата и отряхиваясь). Сенк ю, сенк ю, дорогие друзья! И вот тут у нас свадьба, пожалуйста, кто сколько может – подайте Христа ради на пропитание!

Иностранец. Свадь-ба? Свадь-ба?!

Иностранец что-то прокукарекал своим на непонятном наречии, и те нервно зашушукались, – видимо, они поняли, что присутствуют на свадьбе, и их смутило попрошайничество всех этих людей. В Европе не принято давать деньги какой-то чужой свадьбе, – «Зачем?», «Почему?». В общем, там у них каждый сам за себя, и бракосочетание это не шоу – денег за это никто давать не будет. А тут всё так повернулось…

Гид. У вас здесь разве не цирк?!

«Мать». Цирк?

«Свидетель», «Свидетельница», «Жених», «Невеста» (хором). Цирк?!

«Мать» (плюхаясь на траву, причитая). Конечно цирк – ой-ё-ёй – цирк – цирк… Был цирк, господа, был хороший-хороший цирк (перекатывается к «жениху»; гид переводит иностранцам её слова). Вот, господа, – вот! Акробат – летун. Как он летал, господа, – как он летал! Вот, Касик видел!

Касик. Йес, летал – фси-фси! (Пьяный Касик свистит и изображает полёт акробата.)

«Мать». И у него была невеста, господа, – прекрасная акробатка, господа, мнимая, так сказать, кукла – Суок! Вот она, господа! (Указывает на «невесту», та – раскланивается.) Как они любили – друг друга – они… – они летали и любили, – Касик, да?

Касик, продолжая изображать полёт акробата, яростно мычит, подтверждая слова «матери».

«Мать». Но злые дрессировщики завидовали им – и вот, однажды, они науськали своего дрессированного удава, и он подслюнявил канат, за который держался, паря над землёю, молодой акробат! Одно сальто, другое – он хватается за канат, рука соскальзывает, и он падает на арену из-под самого-самого купола цирка-цирка!

Касик падает, гид переводит, кое-кто из иностранцев пускает слезу.

«Мать». Чудом! Случайным чудом в это время на арене танцевали клоуны, и молодой акробат упал как раз на них, и поэтому не убился, но на всю жизнь остался инвалидом! И этот акробат – этот акробат перед вами, господа! (Указывает на «жениха», иностранцы аплодируют. В это время из кустов опять появляются «дети»-беспризорники и принимаются за своё.)

«Дети».

Ветер с моря дул, Ветер с моря дул! Нагонял беду, Нагонял беду!

«Мать» подбегает к «детям» и начинает активно пинать бедных попрошаек-конкурентов под зад, при этом продолжая рассказывать свою трогательную историю.

«Мать». Посмотрите на этих милых детей, господа! Посмотрите на их лица – они поют песни (вполголоса рявкая на детей, выталкивая их в кусты) и отправляются в задницу! А вот у наших молодожёнов никогда, господа, – никогда не будет детей, – потому что там, на арене цирка – в то самое роковое представление – жених разбил не только ноги, господа, не только ноги!.., но и…

«Жених» (плачет навзрыд, всерьёз приняв слова «матери» на свой счёт). Мама!..

«Мать». Но и яйца, господа!

Иностранцы (хором). Уаау!

«Мать». Йес, господа! У этих прекрасных молодых людей никогда уже не будет детей, – но всё равно они женятся, хотя невеста отлично понимает, – что её грудь никогда не нальётся молоком…

«Невеста». Мама!

«Мать». Прости, доча! Простите, люди добрые! (Встаёт на колени.) Простите, люди – это я убила старуху-процентщицу и сестру ейную! Топором зарубила, и каюсь теперь! (Неожиданно начинает истошно смеяться. Все окружающие – в шоке. Гид перестаёт переводить. Вдруг так же неожиданно «мать» обрывает смех.) Вот как должен жить человек, если он одной ногой в Европе, а другой – в Азии?! А?! (Ржёт.) Яйца-то у него, где, получается? – ни там, ни сям – а мозги, а всё остальное?.. А вот мы так и живём! Где мы? Ау! В Европе нас нет, и в Азии мы рылом не вышли… – мы сами по себе… у нас здесь особая зона – сюда зайдёшь – а обратно можно не выйти! Здесь и времени-то нету! Вот сколько щас времени?

Гид (к иностранцам). What time is it?

Каждый из иностранцев смотрит на свои часы, удивляется, подносит их к уху, трясёт рукой – ни у кого часы не идут.

«Мать». Вот то-то! Ти-ши-на! (Все смотрят на «мать» – кто с изумлением, а кто и не скрывая страха в глазах.) Ну, что, чурки, уставились? Понаехали! Мы ещё вам всем свинью подложим – у нас сегодня капитализм, а завтра мы вам всем бошки пооткручиваем… Илюшка-то слышите… слышите?…

Все прислушиваются… Где-то и вправду как будто затоковал глухарь, натужно и зыбко…

«Мать». О! – это Илюшка с печки встаёт… – скоро… скоро он меч-кладенец отроет и всем… всем вам пизды надаёт!

Касик (трезвея от слов «матери»). Ты чё это, мать,.. ты это не в тему – они же перестанут нам это… порошки с мылом привозить перестанут!

«Мать» достаёт из лифчика пачку денег, накалымленных за целый день работы и бросает их в лицо Касику.

«Мать». На, – умойся!

«Свидетель». Это у неё шок, нервное. Мама, это, – давай прекращай!

«Свидетельница» (подбирая деньги). Такое горе, такое горе – никак она смириться не может, что без внуков останется!

Гид всё это переводит; из толпы иностранцев выходит пожилой мужчина и присаживается к «матери».

Иностранец. Не найдо так переживайт, старушька! Разве у вас нет искусственный оплодотворенье?

«Мать». Чего?

Иностранец. Oh! Можьно брайт за мани чужой сперма, кароший, качественный, здоровый и вводить его в ваш невеста – и он будет родить вам внук!

«Мать». Ты добрый…

«Невеста». Большое, большое человеческое спасибо. Но, вы знаете, у нас это очень, очень дорого стоит – и нам как раз не помешают мани. Давайте – фото на память – и мани на сперму!

Иностранец. Oh, yes, of course! (Протягивает 1$ «матери».)

«Мать» (резко выхватывая денежку). Кредиты-кредиты – понадавали нам кредиты – а потом назад требуете!

Иностранец. Чито?

«Мать». Всё хо-ро-шо! Внуки вам вернут – всё до цента… – лет через двести-триста, – олрайт?!

Иностранец. All right, all right!

«Жених». Давайте все выпьем, а? – господа, мама – чё не наливаете-то?

«Свидетельница». Конечно, конечно выпьем! Стаканы, нужны стаканы.

Не дожидаясь перевода гида, все иностранцы среагировали на слово «стаканы» – они дружно полезли в свои сумки, достали оттуда одноразовые пластиковые стаканчики и начали протирать их салфетками. «Мать», кряхтя, побрела в кусты, взяла там флягу со спиртом, вернулась и так, не разбавляя, принялась разливать иностранцам в стаканчики горячительный свадебный напиток.

«Свидетель». А закуска – мама, – салат остался?

«Мать». Касик всё слопал!

Касик. А чё… – это – вон смотрите, сколько ягод на деревьях, – можно сказать, фрукты, – я щас нарву! (Рвёт с деревьев плоды, отдалённо напоминающие ягоды, и раздаёт иностранцам.)

«Свидетель». Ну, так сказать – чем богаты…

«Свидетельница». За молодых!

«Мать». Чтоб вы все сдохли!

Все пьют. Иностранцы, видимо уже привыкнув к местным обычаям, разом опрокинули в себя налитое им в стаканчики, и теперь начали задыхаться; только такое тяжёлое положение заставило их закусывать тост предложенными им ягодами, которые были столь подозрительны на вид, что многие из европейцев незаметно повыкидывали эти дары леса на землю, но, неосмотрительно заглотнув по 150 гр. чистого спирта, они принялись ползать по траве и бешено подбирать и засовывать в рот всё, чем только можно заесть эту «звериную» дозу.

Касик. О, шибануло! (Подходит к «матери».) Ну, ты, мать, – Пиночет прямо! Ты вот их обругала, а они тебе денежку подарили…

«Свидетельница». Один ты, Касик, ничего ещё молодым не подарил!

«Мать». А ещё сват называется!

Зачем «мать» так назвала Касика – непонятно, но у него глаза налились кровью – Касика «забычило» от огромного стыда, потому что он вдруг явственно осознал, что среди этих людей только он один – он – человек с приличным достатком, а подарок «зажал»… – из всех случайных гостей этой «свадьбы» он – единственный, кто не сделал ничего для счастья «молодых»… Касик вдруг и вправду почувствовал себя сватом; он засуетился, подбежал к какому-то иностранцу, выхватил у него фотоаппарат «Polaroid» и навёл его на «свидетельницу».

Касик. Юбку задери!

«Свидетельница». Чего?

Касик резко рванулся к «свидетельнице», сорвал с неё юбку и пока она визжала, – быстро, как заправский папарацци, поймавший нужный момент, сфотографировал облитые грязью голые ноги девушки. Фотография мгновенно выползла из аппарата – подхватив её, Касик подлетел к другому иностранцу, выхватил из его рук одноразовый пластиковый стаканчик и убежал в кусты. Никто не понял, что произошло, – да, в принципе, никто и не делал попытки что-либо понять, – пьяные, весёлые,– все стали фотографироваться на память с «женихом» в коляске и «невестой».

«Свидетель». Ты чего это, «мама», по ТЮЗу соскучилась? Или в тебе роли несыгранные заговорили… – смотри у меня!..

«Мать» (коверкая слова). Урфхты берите…

«Свидетельница». Не порти всем праздник, дура, – улыбайся и подбирай деньги, а рот свой держи на замке!

«Мать». Чего?!

«Свидетель». Слушай, тебе деньги зачем нужны?

«Мать». А я себе пейджер хочу купить, понятно?!

«Свидетель». Чудесно! Но понимаешь, если ты щас не заткнёшься, – нас всех расколят, – а в тюрьме – пейджеры не нужны!

«Свидетельница». Такие клиенты подвалили, а ты!..

«Мать». Да я ненавижу твоих клиентов, понимаешь, – они мне в душу наплевали, понимаешь?!..

«Свидетель». Да кто тебе в душу-то наплевал?

«Мать». Инострань эта!

«Свидетельница». Чего тебе они сделали?!

«Мать». Сделали!

«Свидетельница». Кто, эти?..

«Свидетельница» показывает на толпу иностранцев, которые продолжают фотографироваться, но уже в полном забытьи – кто-то из них попросил «жениха» встать с инвалидной коляски и сам сел туда, а гид как-то незаметно стянула с «невесты» фату и накинула её на себя, сама пустившись изображать «невесту». Вышло так, что все иностранцы, разбившись на пары, решили на какое-то время превратиться в молодожёнов, один из которых – волею судеб – стал инвалидом, а другой – стоически переносит брак и любовь к потерпевшему, – вся же атрибутика необычной свадьбы, разыгранной перед европейцами обыкновенными нашими обывателями, – коляска, фата – всё это в помутившемся сознании иностранцев приняло форму картонных декораций, так часто встречающихся в их типично-иностранных фотосалонах, когда, например, посетитель может вставить голову в вырезанный круг и сфотографироваться в образе какого-нибудь животного, допустим крокодила, или индюка. Так, пользуясь декорацией-коляской, практически все мужчины стали фотографироваться в образе инвалида-жениха, а женщины – в образе страдающей, но не сломленной невесты, – и, наоборот, – женщины-иностранки вдруг превращались в невесту-инвалида, а мужчины – в похотливо облизывающегося, но при этом печально-смущающегося спутника любимой калеки. Показывая на этих мирно резвящихся иностранцев, «свидетельница» с недоумением и злобой смотрела на «мать», затеявшую, как ей казалось, неуместную перепалку с гостями их «свадьбы» и страны.

«Мать». Эти – нет! Другие!

«Свидетель». Да какие другие, ты вообще до сегодняшнего дня иностранцев видела?

«Мать». Видела!

«Свидетельница». Где?

«Мать». Мы должны были на гастроли ехать, в Германию. Всех взяли, а меня нет. Я спросила! Я спросила там… у Вальки, я говорю – почему меня не берут – а она мне говорит – едут те, кто с режиссёром переспал. Гм! Вот!

«Свидетельница». Так чё ж ты затормозила, – надо было переспать!

«Мать». Ты слушай дальше! Я пришла к нему в кабинет – с подушкой – говорю: «Владлен Герардович, – давайте с вами поспим с часок-другой – и вы меня в Германию возьмёте!»

«Свидетельница». Ты чё, убогая, – это ж выражение такое – образное – «переспать» значит вступить в половые отношения!

«Мать». С кем, с Владленом Герардовичем?

«Свидетель». Да о чём вы говорите – слушай, одна просьба – зат-кнись! Понятно?

«Мать». Понятно! (К иностранцам.) Простите, люди добрые, мы вас обманываем!

«Свидетель» (рукой зажимая ей рот). «Мама!». «Мама». Никто никого не обманывает, мама! Вот ты пейджер хочешь, а я хочу свалить из этой страны, понимаешь! Мне деньги для этого нужны, ты понимаешь?! Я тоже хочу стать иностранцем, приезжать сюда и фотографировать вас, убогих! У меня родители – пенсионеры, сидят каждый вечер и считают – это на трамвай, это на питание, это за квартиру заплатить, – и всё! – но, блин, должно же быть ещё что-то в этой жизни кроме квартплаты и трамвая! Я хочу их порадовать, понимаешь! Они меня ростили, думали, я им сделаю что-то в жизни такое, что они вообще в сказке окажутся. А я! – кто я такой?! Я преподаю, в университете, – моей зарплаты даже на эту инвалидную коляску не хватит, понимаешь, – и рассвета нет – рассвета никакого нет! Чтобы защитить кандидатскую, мне нужно вылизать столько жоп, что я уже сам пенсионером стану – а я хочу, понимаешь, сохранить вот это обаяние молодости, понимаешь, не хочу я скурвиться – я хочу нормальным быть – и так, чтобы не нуждаться ни в чём!

«Мать». А…

«Свидетель». И мы никого не обманываем, ясно?! Мы здесь шоу показываем – и они нам платят за это! У нас вся страна шоу показывает – и нам весь мир за это платит. Чем удачнее представление, тем больше денег они нам отваливают. Здесь только надо всем осознать, что пора прекратить строить заводы, фабрики – у нас каждый – артист, философ, художник, ну, или – фотомодель – нам и хреново-то так оттого, что нас заставляют фигнёй всякой заниматься – на работу ходить, экономику поднимать… Зачем? Всем одеться нищими – и такой спектакль зафилиппить – снимать репортажи и крутить их для мирового сообщества – посмотрите, у нас земля не плодоносит, в свиньях нет мяса, в коровьих вымях – вода! Помогите! Накормите! Закосить такую дурочку – и заплатят,.. и никакие долги не надо будет возвращать, там все привыкли за хорошее шоу – платить! А мы уж тут будем прожирать их деньги и придуриваться, что нам всё хуже и хуже, – надо только поскорее из всей страны – театр сделать – все ведь мы – актёры!

Пока «свидетель» так чувственно произносил все эти слова, «мать» пристально смотрела, – но даже не на него, – а как бы сквозь «свидетеля», иногда с силой моргала и, скорее всего, слушала не разговорившегося напарника по бизнесу, а свой внутренний голос. Та беседа, которую «мать» в это время вела в своей душе, крутилась вокруг того, что не так давно выговорила в перепалке с нею «свидетельница», – что, мол «переспать» с мужчиной – это, оказывается, не совсем переспать, и даже совсем не переспать, а вступить – «вступить… с мужчиной»… «Мать» бешено перебирала в памяти всех вступивших с нею и никак не могла вспомнить, – «а вообще – спала ли я с мужчиной – в смысле вот так, чтобы лечь, заснуть – и рядом чтобы тоже лёг… и заснул… мужчина». И как раз в этот момент из кустов вышли двое мужчин, очень напоминающие двуногих бизонов, и вместе с ними – трое всё тех же «детей» кочевой национальности, которых так жестоко гнала с этого доходного места банда «молодожёнов» и их приспешников. «Бизоны» держали «детей» за их грязные маленькие ручки, и со стороны это выглядело очень трогательно, – однако зловещий скрип кожаных штанов и курток двух взрослых «зверей» заставлял задуматься о том, что, скорей всего, они не просто добрые опекуны – а даже наоборот – злые, – и не опекуны, – а хозяева – и этих «детей», и этой территории, на которой, по словам «детей», работали какие-то чужие «гастролёры». В общем, «дети» позвали «пацанов» навести порядок.

1-ый «пацан». Эти? (Показывает на «мать» и «свидетелей».)

«Дети»: Да, эти, да!

2-ой «пацан». Так, чё здесь, это… Сюда идём! (Подзывает уже обративших на них внимание «чужаков».)

«Свидетель» (подходит к «пацанам» и бормочет). Нагнали дети беду…

1-ый «пацан». Так, чё здесь у вас?

«Свидетель». Свадьба!

«Мать» (почуяв неладное, буквально подлетает к вновь прибывшей банде с ягодами и спиртом). Хытхфу, угощайтесь!

1-ый «пацан» (показывая на «мать»). Это чё, – иностранцы?

«Свидетель». Это – наша, там – иностранцы… У нас они, это, – гости, – угощайтесь!

1-ый «пацан». Ты чё, урод, я щас тебя угощу перегноем – закопаю вот под этой берёзой…

«Свидетельница». А в чём дело, мальчики?

2-ой «пацан». Ты чё, чучело – за лохов нас держишь? Вы который день здесь свадьбу играете?!.. Главно, сёня «дети» должны кассу сдавать, а бабла нету – там чужие, говорят, работают. Я их уже тряхонуть хотел, а тут и вправду… – это наша территория!

«Свидетель». Так, ребята, всё понятно, всё ясно…

1-ый «пацан». Чё те ясно, чё понятно?! – вы влетели, ты понял меня, ты?!

«Мать». Влететь тут, к сожалению, никак не возможно!

2-ой «пацан». Чё?

«Мать». Потому что жених отбил яйца, и невеста влетит только если искусственным путём…

2-ой «пацан». Так, Боца, валить их придётся!

«Мать» отхлёбывает из бутылки, «свидетель» и «свидетельница» бледнеют, Боца достаёт из-за пояса штанов пистолет.

Боца. А этих (показывает на иностранцев) – что если они и впрямь фирмачи?

2-ой «пацан». Щас проверим.

Тоже достаёт пистолет и стреляет в воздух. Все иностранцы тут же плашмя падают на землю. Стоять остаются только русские, потому что только русские верят в судьбу – и живут наудачу, а у иностранцев в результате частого просмотра боевиков, а также по причине случающихся в Европе терактов и в связи с тотальным игнорированием всего иррационального в жизни – выработалась привычка, можно сказать, условный рефлекс – звучит выстрел – падай на землю и закрывай голову руками. Что они сейчас и продемонстрировали.

2-ой «пацан». И вправду, – фирма'.

Боца. Чё делать будем?

«Свидетель». Ребята, если как-то возможно – я, конечно, не настаиваю, но всё-таки, если только это приемлемо для вас – взять деньгами, то есть мы готовы возместить материальный ущерб, «детям» тоже – моральный…

Боца. Короче, так… у нас всё по-честному – вот, Поник кончал курсы бухгалтеров, щас он всё посчитает.

Поник. Так – сколько дней работаете?

«Свидетель», «Свидетельница», «Мать» (хором, но разное). 3 дня! Неделю! Декаду ужо наяриваем!

Поник. Так, 10 дней. Сёня сколько заработали – проверить!

Услышав команду, «дети» подбегают к «свидетелю», «свидетельнице» и «матери», шмонают у них по карманам, приносят горсти смятых бумажек своим старшим товарищам.

Боца. Ого, 80 баксов и четыреста семнадцать рублей.

«Свидетель». Это, ребята, – это только сегодня: тут же эти привалили, валютчики, а они только сегодня.

Боца. Рот закрой, – так, в среднем – 100 баксов в день, умножить на 10 – тысяча, плюс моральный ущерб «детям» – в итоге полторы штуки и разбежались.

«Свидетельница». Сколько?

Боца. Это не так много, родная, но если ты настаиваешь, то щас мы быстро здесь братскую могилу организуем, – памятник вон уже – стоит (показывает на стелу «Европа – Азия»).

«Мать». Слушай, боцман, ты чё такой строгий?! У себя на корабле командуй, – а тут суша, мать твою! Пей, закусывай, дари подарок и вали в жопу отсюда, – и (показывает на Поника) пони своё забирай!

Это была последняя капля, которая переполнила и так не совсем глубокую чашу терпения Поника. Резким движением руки он навёл ствол на голову «матери» и, не раздумывая ни секунды, – выстрелил. Все стоящие ахнули, лежащие – ещё глубже уткнулись в землю. Как только грянул выстрел, «дети» достали из-за пазухи целофановые пакеты с клеем и принялись вдыхать токсичные пары – они делали это, чтобы уйти в мир грёз и не наблюдать картины кровавого насилия, – так в них проявлялась годами выработанная привычка, смысл которой состоял в бессознательной попытке продлить детство на пороге взрослого криминального мира. А «мать» – это было просто чудо, и иностранцы, изредка поднимая глаза кверху и тут же пряча их и водя по земле онемевшими губами так и твердили: «it's a miracle, it's a miracle» – «мать», как заправский кик-боксер, успела закрыть лицо руками… Она как бы поставила блок пуле, – и та – ну, это действительно чудо! – застряла в мясе её ладошек, так и не долетев до лица женщины. «Мать» медленно отвела блок от головы, взглянула – как бы между прочим – на расплавленные ладони и недовольно хмыкнула. Она демонстрировала всем, – и прежде всего – этим «боцам» и «поникам», что у неё пониженный порог болевой чувствительности – типичное последствие ствольной дисфункции мозга, когда левое и правое полушарие головного мозга действуют автономно, в результате чего в сознании человека отсутствует целостная картина мира, и ему нравится глазеть по MTV все эти видеоклипы, кривляться в жизни так, как будто это вовсе и не жизнь, а какой-нибудь театр, иногда даже гениально философствовать и делать ещё много чего такого, что нельзя назвать нормальным. Кстати, после 1984 года в нашей стране и в мире огромное количество детей (по сведениям из разных источников – от 98 до 100%) стало рождаться именно с такой физиологией головного мозга, когда в общем-то никакого мозга как целостного мыслительного аппарата, находящегося в голове человека, – нет, так что, скорее всего, сейчас для нас – это норма!

«Мать». Морда ты лошадиная, кто вам наливать теперь будет – и мне же ещё посуду сегодня мыть, а?!

У Поника начал бешено подёргиваться левый глаз, затряслись руки и пистолет упал на землю. «Жених» резко соскочил с инвалидного кресла и рванулся было к пистолету, но на полпути его остановил вопль Боцы.

Боца. Стоять! Всем стоять! (Иностранцы встают.) Лечь, всем лежать! (Иностранцы падают на землю. Боца поочерёдно наводит пистолет то на «жениха», то на «свидетеля» и «свидетельницу». Вдруг «дети», на которых, видимо, подействовали веселящие клеевые пары, начинают заразительно смеяться – скорее всего, всё окружающее превратилось для них в настоящую цирковую арену, где, сменяя друг друга, выступают смешные клоуны, скачут, дико выпучив глаза, дрессированные жирафы, лихо раскатывают на мотоциклах медведи-хулиганы… Да, «дети» есть «дети», и в любом состоянии они остаются «детьми». То, чего они лишены в окружающей их действительности, «дети» всё же получают за счёт отравления организма.)

«Жених» (стоя, дрожащим голосом). Всё нормально,.. спокойно,.. слышишь, – всё нормально!

Боца. Чё, встал, – Илюша?

«Жених». Встал, встал – ты только смотри,.. давай…

В это время со стороны шоссе доносятся звуки ревущих двигателей, раздаётся скрип тормозов, хлопают дверцы авто, слышатся голоса людей, смех, визг, стреляют пробки шампанского… На лужайку к стеле «Европа – Азия» надвигается ещё одна свадебная процессия, теперь уже, видимо, настоящая. В толпе выделяются жених, невеста, свидетели, тут же – мамы, папы, тётки, дядьки. Все они пьяны и хотят ещё «поддать» на природе – в руках у них фужеры, бутылки, венок с надписью: «Помним, любим, надеемся…». Молодые возлагают венок к стеле, по всей видимости, считая её памятником жертвам каких-нибудь репрессий или войны. «Дети» продолжают безудержно смеяться, – наверное, в эти самые мгновения на арене их цирка – «гвоздь» всей программы; Поник всё так же растерян – он никак не может совладать с дёргающимся глазом, хотя пытается зафиксировать веки руками; иностранцы лежат.

Настоящая мама (подбегая к Боце). И у вас тоже?

Боца, держа ствол наведённым на «чужаков», переводит взгляд на женщину, та кидается ему на шею и целует его; «жених», воспользовавшись удобным моментом, как пантера, бросается на Боцу и прилипшую к нему мамашу и заваливает их на землю. Увидев это, к ним подбегает настоящий жених и начинает пинать кучу из трёх барахтающихся тел, приговаривая: «Ты, это, оставь мою мать в покое, твою мать!..». Как это ни странно, но чаще всего он попадает именно по своей матери. Будто опомнившись, к настоящему жениху подлетают липовые свидетели, хватают его сзади за руки, вопят: «Дурак, ты не понял!..». На них, в свою очередь, набрасываются настоящие свидетели, – они валят липовых на землю, – и тут в дело вступают отцы, гости и все заинтересованные лица, прибывшие к стеле «Европа – Азия» вместе с взаправдашними женихом и невестой. Что же касается невесты-аферистки, то и она не остаётся в стороне от потасовки – улучив момент, она подкрадывается к настоящей невесте и начинает душить её; невеста хрипит, «дети» аплодируют, «мать» подходит к Понику, который, всё ещё пребывая в шоке, одним глазом моргает, другим пугливо пялится и, то и дело поёживаясь, беззвучно вскрикивает.

«Мать». Слушай, пони! Вот ты мне скажи – почему вот говорят – «переспать с мужиком», а? Вот я имею в виду, что когда осущсляется половая связь, – говорят – «переспать с мужиком»..? Вот у меня – сколько уже этих связей было – а так, вот, знаешь – ни один мужик со мной не спал. Так всё – по быстрому… и разбежались,.. опять же в ТЮЗе, прямо среди декораций, – а на репетициях-то тем более спать нельзя (Поник всё это время молчит и пристально смотрит на «мать»; в одном его глазу, который не моргает, «мать» просто-таки торчит, как заноза, а в другом, что моргает, – она скачет как взбесившийся баскетбольный мяч). Гм! «Переспать с мужиком», – странно!

Тут дерущиеся свадьбы стали как-то меньше елозить по земле; в общей куче уже можно было разобрать отдельные фигуры – вот кто-то потянулся к валяющейся бутылке, смыл с себя кровь, выпил из горла и передал другому, приговаривая: «Ты не обижайся, друг, – но я как подумал, ведь же она только с Генкой, понимаешь, с самого садика они вместе, а она, – она ни с кем без него, – понимаешь, а тут вы со своими сплетнями…». Тот, к кому была обращена эта речь, берёт бутылку, пьёт, передаёт «эстафету» дальше, отвечая: «Да ладно…». Кто-то в распадающейся куче рычит охрипшим голосом: «Горько!»; пары, ещё недавно яростно душившие друг друга, теперь плавно переходят к поцелуям, те же, кто посмелей – от борьбы переходят к петтингу. Иностранцы медленно поднимают головы, привстают и, вконец осмелев, начинают щёлкать фотоаппаратами, запечатлевая на плёнку смешавшиеся в порыве любви и всепрощения «russian свадьбы». Среди всей этой любвеобильной кучи с раскроенным черепом ползает Боца – он что-то ищет; что ищет – он уже не помнит, так как кто-то, кто знал, что за вещь Боца должен будет найти, сделал всё, чтобы этот «Боца» вообще ничего не помнил, а именно – разбил об его голову бутылки 2-3 шампанского.

«Мать» (обращаясь к Понику). Капитан твой ужрался, – давай и мы хряпнем! (Поднимает с земли бутыль со спиртом, пьёт и протягивает Понику – Поник подносит бутыль ко рту, пьёт, не переставая пристально вглядываться в «мать» глазами, дающими разную перспективу её образа.) Рука-то жжётся, – не стыдно? А? Ну, ладно, – пей-пей – я не злопамятна. (Садится на землю и начинает мурлыкать себе под нос какую-то народную песню, Поник продолжает смотреть на неё и пить уже пустую бутылку, отряхиваясь, к «матери» подходит «свидетель».)

«Свидетель». Блин, все деньги профукали,.. ладно хоть живы остались! («Мать» всё мурлычет засевшую ей в голову мелодию.) Давай, надо валить отсюда, пока эти не очухались…

В этот самый момент к огорчённому потерей денег «свидетелю» подбегают несколько иностранцев, жмут ему руку и фотографируют.

1-ый иностранец. Thanks, thanks!

2-ой иностранец. Спа-сы-бо, good! Ка-ра-шо!

3-ий иностранец. Ма-лат-цы!

4-ый иностранец. Ну, слушай, спасибо, браток! Порадовал.

«Свидетель». А… вы – с ними?

4-ый иностранец. С ними – с ними. Я, вишь, эмигрант, так сказать. Давно уже – так получилось – 7 ноября с друзьями праздновали, ну, и – по пьяни я зарезал, значит, там – двоих… И – в этот же день – в Посольство – мол – прошу политическое – туда – сюда – убежище. Прижимают, мол, свободного художника – картины свои показал – я их тут же по дороге купил – в книжном магазине – там, помнишь, про боярыню Морозову. Она же там крестится – вот, я им, дурашкам, и сказал, что, мол, прижимают из-за религиозных мотивов в творчестве. Вот, и они, значит, и визу, и загранпаспорт – чтобы, значит, насолить нашим-то, и интервью сразу в их газете, и, значит, пока меня в розыск не объявили, я уже туда и переметнулся.

3-ий иностранец. Ка-ра-шо!

4-ый иностранец. Yes, yes, гоу туда – дай поговорить землякам!

3-ий иностранец. Ладно (уходит).

4-ый иностранец. Ага, тьфу блин, забыл, чё говорил-то… А, вот – и слушай, щас такая ностальгия по Родине – 2 года бабки копил – съездить, повидать. И вот – приехал – и чё, – до сегодняшнего дня, что тут, что там – никакой разницы. В гостинице – шлюхи, на улице – бомжи, наркоманы, – в кино – боевики! Даже магазины такие же, как у них – «бутики», мать их! А тут – наконец-то – наше – родное! Спасибо, брат! Эти чучмеки думают, – блины, икра, самовар – это и есть Россия – а нет! Россия это вот! Тут, брат, блинами не отделаешься – тут приехал на блины – и тебя вперёд ногами вынести могут – эх! Кровь кипит! Руки трясутся! Кайф, мать вашу! Спасибо! На вот тебе! Заработал! Думал – не увижу Родину, а тут, – надо же! (Протягивает «свидетелю» стодолларовую бумажку, плачет, остальные иностранцы тоже протягивают купюры, но уже помельче, похлопывая «свидетеля» по плечу и приговаривая: «Western! Cool! Ма-лад-цы! И тут из кустов появляется – Касик, о котором многие присутствующие просто забыли, ну а многие даже и не представляли себе, что где-то здесь, в придорожных кустах, затаился ещё один „свадебный“ гость – Касик, – и вот он выходит и оглядывается. В руках Касик держит одноразовый стаканчик, который, – насколько можно судить, разглядывая его издали, – наполовину заполнен какой-то странной жидкостью. Замечая „мать“, Касик подходит к ней и подсаживается рядом, причём делает это осторожно, громко сопя, – боясь пролить хоть каплю своего необычного „напитка“.)

«Мать» (переставая мурлыкать). О, Касьян, а ты где был, купчина?

Касик. Я это, мама, – слушай – тут вот все вам деньги дарят, это…

«Мать». Да, Касик, – один ты…

Касик. Да ты дослушай, я вот тут подумал, – что вот все деньги-то вам придётся потратить – на «это»…

«Мать». Да, Касик, – деньги-то они на «это» и нужны…

Касик. Ну так вы не тратьте, потому как я вам «это» и дарю (протягивает стакан «матери»).

«Мать» (ничего не понимая, берёт стакан, бормочет). Это, Касик, как это?..

Касик. Да вы не беспокойтесь, я здоровый, и, можно сказать, друг семьи, не чужой, так сказать, ну, а как «это» ввести, вы уж лучше в женской консультации узнайте, – я тут уже не знаю…

«Мать». Ой, Касик, так ведь…

Касик. Так что будете вы с внуками, мама, – можете не сомневаться! Только вы осторожней, не пролейте – я целый час тут в кустах парился!

«Мать» (хочет встать). Это…

Касик (останавливает её, усаживает, сам встаёт). Я пойду, мать, к гостям, а ты сиди – подарок потом молодым отдашь – всё-таки интим – лучше уж когда домой приедете, – хорошо?

«Мать». Э… хорошо, Касик, – хорошо!

Касик кивает ей, идёт к «свадьбам» и присоединяется к всеобщей оргии, в которой уже не понятно, кто наш, кто их, – где липовая свадьба, где настоящая, – кто преступники, кто жертвы, – все пьют, танцуют под песню «детей», которые, почувствовав запах денег, «вышли» из своего цирка и вновь затянули свою «Ветер с моря дул…». Одна оставалась только «мать» – она сидела на лужайке впереди всех и разглядывала странный подарок Касика. К ней подбежал иностранец и стал фотографировать её. Сделав несколько снимков, он подсел к ней, уставился ей в глаза, пытаясь, видимо, навсегда запечатлеть в своём сознании эту необычную и непонятную для него физиономию, – наверное, он думал в этот момент, что вот она – загадочная русская душа, и надо бы её хорошенько разглядеть, чтобы потом рассказать о ней своим друзьям по работе. А «загадочная русская душа» подмигнула ему и протянула стаканчик…

«Мать». За здоровье молодых!

Иностранец (принимая стаканчик и добродушно улыбаясь). За здо-ро-вье мо-ло-дих! (Пьёт, «мать» смеётся – занавес.)

Оглавление

Реклама на сайте