«Пьесы: Все мои сыновья. Смерть коммивояжера. Суровое испытание. Вид с моста»

Пьесы: Все мои сыновья. Смерть коммивояжера. Суровое испытание. Вид с моста (fb2) - Пьесы: Все мои сыновья. Смерть коммивояжера. Суровое испытание. Вид с моста (пер. Борис Абрамович Слуцкий,Борис Романович Изаков,Елена Михайловна Голышева,Юрий Георгиевич Семенов,Фаина Матвеевна Крымко, ...) 2646K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Артур Ашер Миллер

Артур Миллер Пьесы

Н. Минц Идеи, которые волнуют многих

В СОВРЕМЕННОМ американском театре большое распространение получили теории, тесно связанные с различными направлениями идеалистической философии. Их цель — доказать, что искусство изолировано от жизни, что творчество художника не зависит от реальной действительности, от социальных условий, которые его окружают.

В спектаклях, поставленных на сцене за последние годы, почти совсем не затрагиваются актуальные проблемы. Большинство из них уводит зрителей в мир интимных переживаний, психоанализа, патологических извращений. Другая крайность репертуара современного американского театра — это пьесы откровенно развлекательные, легковесные музыкальные комедии, бессодержательные ревю.

И только в исключительных случаях в театре вдруг появляются пьесы смелые и правдивые, в которых в полный голос говорится о проблемах, волнующих многих, и они заставляют зрителей задумываться, будоражат их мысли и чувства.

Авторы таких пьес сразу же привлекают к себе внимание широкой общественности, о них начинают говорить как о выдающихся драматургах.

Так случилось и с Артуром Миллером. Вчера еще почти никому не известный журналист и писатель, он сделался одним из самых популярных драматургов в США, после того как в 1947 году на сцене была поставлена его пьеса «Все мои сыновья».

Что же отличает Миллера от многих современных ему буржуазных драматургов? Ответ на этот вопрос дает он сам во вступительной статье к сборнику избранных пьес, вышедших в 1957 году в Нью-Йорке[1]. В ней Артур Миллер изложил свои взгляды на театр и современную драму.

Драматург должен стремиться к тому, писал он в этой статье, чтобы зрительный зал принимал его пьесу не за произведение искусства, а за саму жизнь. Всякое театральное представление является своеобразным свидетельством жизни — оно раскрывает отношение отдельного человека к обществу и общества к истории.

Театр — искусство, обращающееся к массе. Поэтому все происходящее на сцене каждый зритель воспринимает не только своими глазами, но и глазами соседа. Отношение к различным явлениям действительности, показываемым со сцены, всегда корректируется общепринятыми представлениями о них. Это обязывает драматурга не затрагивать в пьесе абсолютно новые идеи, так как они могут остаться непонятными массе. Драматург должен популяризировать такие идеи, которые «витают в воздухе», но еще не утвердились в живой действительности и не сделались общественным достоянием. Если бы в XIX веке не возникли идеи социализма, в театре не могли бы появиться пьесы Бернарда Шоу, пишет Миллер, подчеркивая социальное значение театра и историческую обусловленность появления на его подмостках различных идей.

Драма и театр всегда выражают те идеи, которыми живет наше общество сегодня. Неправильно утверждение, будто существуют ничего не выражающие пьесы. Даже если драматург и не стремится выразить какие-либо закономерности действительности в своей пьесе, она служит выражением отношения самого драматурга к жизни. Так отвечает Миллер сторонникам абстрактного искусства.

И он делает вывод: «…идея, заложенная в пьесе, служит мерой ее значительности, серьезности и красоты… именно наличие серьезной идеи определяет успех пьесы у современников…

…Мои пьесы являются ответом на те идеи, которые „витали в воздухе“, — заявляет Миллер. — Я их писал для того, чтобы заставить читателей понять то, что они не сумели или не пожелали понять сами».

Огромная популярность, которую за последнее десятилетие завоевала драматургия Миллера в США и странах Европы, показывает, что он затрагивал в своих пьесах такие идеи, которые действительно «витали в воздухе» и находили живой отклик среди многих читателей и зрителей.

Каковы же эти идеи?

«Все мои сыновья» была первой пьесой, которая принесла Артуру Миллеру настоящую известность и заставила заговорить о нем как об одном из самых талантливых прогрессивных драматургов современной Америки. Поставленная на сцене в 1947 году, она вскоре обошла подмостки многих театров США и Европы. В 1948 году с ней познакомились и советские читатели и зрители[2].

Действие пьесы происходит в семье мелкого провинциального фабриканта, во время войны поставлявшего военному министерству СЕТА детали для авиационных моторов. Судьба всех членов этой семьи тесно переплелась с судьбами войны. Оба сына воевали как солдаты американской армии, а младший, летчик, пропал без вести. Мать все еще надеется на его возвращение, хотя уже давно нет к этому никаких реальных оснований. Ее ожидание окрашивает атмосферу пьесы напряженностью и тревогой.

Джо Келлер — глава семьи — всю жизнь мечтал разбогатеть. Во время войны ему это наконец удалось. Но какой ценой? Оказывается, он однажды, боясь разорения, сдал военному министерству партию бракованных деталей для самолетов. В результате погибла группа американских военных летчиков…

Чтобы спастись от правосудия, Джо Келлер оклеветал своего компаньона и друга, представив его единственным виновником происшедшего. Таким образом, во имя личного обогащения, были преданы интересы родины, попраны идеалы патриотизма, чести и дружбы.

На другом полюсе пьесы — сын Джо Келлера, Крис. Его жизненная философия сформировалась на фронте, где патриотизм не был пустым словом — там за него платили кровью и жизнью.

«На фронте была настоящая честь, — говорит Крис, — и там было что защищать». Крис и сейчас верен своим идеалам, хотя понимает, что никто из окружающих не разделяет их.

Узнав о преступлении отца, он требует, чтобы тот отдал себя в руки правосудия.

Но он осуждает отца только с позиций морали, так как не видит в поступке Джо Келлера тех глубоких причин, корни которых — в исконном для капиталистического общества противоречии между частным интересом и общественным долгом. Сам Джо прекрасно в них разбирается. Оправдываясь перед сыном, он ему бросает: «Кто даром работал в эту войну?.. Разве они отправили хоть одну пушку, хоть один грузовик, прежде чем получили за них прибыль? И это чистые деньги? Нет в Америке чистых денег». Успех в мире, в котором живут Келлеры, несовместим с идеалами человечности и подлинного патриотизма, поэтому Джо не испытывает раскаяния в совершенном преступлении. И драматург с большой художественной силой и горячим человеческим гневом разоблачает хищническую философию своего героя.

Миллер указывал[3], что, работая над пьесой «Все мои сыновья», он в первый раз с тех пор, как стал драматургом, ясно представлял себе идею своей будущей пьесы. Люди обязаны отвечать перед обществом за поступки, которые они совершили, так как между человеком и обществом существует неразрывная связь. И Миллер подчеркивал, что стремился полностью осудить антисоциальный поступок своего героя, потому что «такие люди, как Джо Келлер, представляют собой угрозу обществу…».

Сцена, в которой происходит разоблачение истинных стремлений Джо Келлера, — самая сильная в пьесе. В ней Миллер сумел подняться до высот подлинно социальной критики сущности капиталистического мира.

Но дальше острота конфликта становится значительно менее напряженной. Драматург, как бы отказываясь от выводов, к которым подвел своего читателя, сглаживает социальную заостренность финала своей пьесы.

Такое впечатление рождается в связи с эволюцией образа Криса Келлера. Человек высокого чувства патриотизма и гражданского долга, возле которого люди «хотят стать лучше», каким он был нарисован в первой половине пьесы, в финале, после того как Крис убедился в том, что его отец действительно совершил преступление, — неспособен на решительные действия. Он не отдает отца в руки правосудия, а попросту решает уйти из дома, чтобы где-то начать «новую» жизнь. Крис не приемлет философии своего отца, но бороться против нее оказывается не в силах.

«Но теперь я такой, как все. Я практичный. Вы сделали меня практичным». И Миллер подчеркивает этим, что философия и поведение Криса в период народного патриотического подъема, вызванного войной с фашизмом, были иными, чем сейчас, в Америке послевоенной, но, в общем, он его не осуждает. Он только обнажает действительную сущность поведения Криса и призывает читателей самостоятельно сделать свой вывод.

Какими же качествами должен обладать человек, чтобы до-

<- Отсутствующий лист в книге стр. 7–8 —>

В следующей пьесе — «Суровое испытание»[4] (1952) Миллер продолжает развивать и углублять свою тему: если в современной Америке главенствующими сделались законы джунглей, то где же истоки этого? Развитие каких факторов в истории Америки привело к утверждению звериных, антигуманистических законов жизни? И драматург обращается к прошлому.

Из истории США он выбирает широко известный Сейлемский эпизод — трагическую эпопею, разыгравшуюся в маленьком городке Сейлем в 1692 году. Ее участниками были первые поселенцы на американском континенте.

Усиление реакции, разгул маккартизма в наше время, в конце 40-х — начале 50-х годов, заставили Миллера, прогрессивного художника, откликнуться на события, волновавшие всех честных американцев. Его новая пьеса была задумана, как сам он об этом писал, потому, что он увидел аналогию между положением в современной Америке и событиями, разыгравшимися в 90-х годах XVII века: подозрительность, обвинения друг друга в несуществующих грехах, за которыми скрывалось стремление оклеветать и свести счеты с теми, кто по разным причинам становился: препятствием в достижении сугубо личных целей. Обвинения ради этого в колдовстве, предательстве и отступлении от веры являлись теми средствами, которыми пользовались предки современных маккартистов. И наряду с ними в пьесе показаны люди высокой принципиальности, глубокого сознания чести и долга, во имя правды вступавшие в борьбу с темными силами реакции.

«У нас в Сейлеме не осталось правды», — говорит один из действующих лиц пьесы «Суровое испытание». «Парадоксально, что сегодня мы оказались в тех же тисках, и нет никакой надежды, что мы сможем разрешить стоящие перед нами проблемы», — пишет Миллер, непосредственно обращаясь к читателям в авторских комментариях к этой пьесе.

В центре драмы «Суровое испытание» — судьба Джона и Элизабет Проктор. Хитрая, лживая и бесчестная Абигайль, бывшая служанка и любовница Джона Проктора, обвиняет в связи с дьяволом в числе многих жителей Сейлема и жену Джона Элизабет. Она надеется на то, что после казни последней ей удастся женить на себе Джона. Но Абигайль — это только орудие в руках группы хитрых и жестоких правителей Сейлема, заинтересованных в том, чтобы оклеветать честных людей и воспользоваться их землей, имуществом и общественным положением.

Джон Проктор, который пока остался вне подозрений, не может примириться с тем, что ни в чем не повинные люди оклеветаны и приговорены к казни. Он смело вступается за них, этим навлекая и на себя клеветническое обвинение. Признание справедливости обвинения в связи с дьяволом могло бы избавить его от смерти. Но подобное признание было бы предательством по отношению к невинно пострадавшим людям. Он предпочитает умереть, чем поступиться своими идеалами.

В «Суровом испытании» драматург утверждает способность всякого человека на совершение подвига. Он не только разоблачает реакцию, но и страстно призывает к борьбе с ней. Герой пьесы Джон Проктор, человек из народа, выступает как носитель высоких идеалов чести, верности долгу, принципиальности, человеческого достоинства. И Миллер подчеркивает, что эти идеалы следует защищать любой ценой, даже ценой жизни.

Но еще более существенным для драматурга в этой пьесе является выяснение причин, сделавших возможной Сейлемскую трагедию. Как могло случиться, что кучка злонамеренно настроенных людей сумела добиться расправы над лучшими гражданами Сейлема? В заключительных комментариях к пьесе Миллер прямо отвечает на этот вопрос. В этом повинны прежде всего сами жители этого городка: «…они были ответственны за случившееся — их раздоры привели к клевете и доносам… были и такие, которые являлись не только жертвами, но и доносчиками»[5].

Этот вывод, так важен автору, что он, стремясь сделать его абсолютно ясным, разрывает привычные формы драмы непосредственным обращением к читателю. Так раскрывается аллегорический смысл пьесы «Суровое испытание» — связь между прошлым и современным Америки.

Недаром в беседе с корреспондентом журнала «Тиетр артс» Миллер сказал, что «эту пьесу он не написал бы ни в какое другое время, как только сейчас».

Характерно, что сам драматург, вскоре оказавшись в положении Джона Проктора, поступил так же, как поступил в пьесе его герой.

Будучи вызван в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности для дачи показаний о «преступной антиамериканской деятельности» своих друзей, Миллер отказался стать предателем. Он не дал показаний против тех, с кем сталкивался на протяжении своей жизни. Этот пример из личной биографии драматурга продемонстрировал единство мировоззрения Миллера, человека и художника.

Проблемы верности идеалам чести и долга, утверждения человеческого достоинства, решительного осуждения предательства во всех его проявлениях, продолжают и дальше глубоко волновать драматурга.

Еще более остро он пытается их разрешить в следующей своей пьесе — «Вид с моста»[6] (1955).

И в этой пьесе героями продолжают оставаться простые люди Америки, но ее действие переносится в наши дни.

В центре внимания драматурга — один из наболевших вопросов современной американской жизни, вопрос о ввозе дешевой рабочей силы из стран, страдающих высоким процентом безработицы. Предприимчивые дельцы обеспечивают эмигрантов работой, вычитая из их жалованья львиную долю за оказанную услугу. Эмигранты же, проживая в Америке нелегально, не имеет никаких гражданских прав и в любую минуту могут быть высланы обратно на родину.

Судьбы этих людей Миллер описал в своей пьесе. Ее действие разворачивается в семье портового грузчика — Эдди Карбоне.

Эдди, который воспитывал с малых лет свою племянницу Кэтрин, превратившуюся к семнадцати годам в красавицу, влюбился в нее, не отдавая себе в этом отчета. Но Кэтрин выходит замуж за молодого итальянца Родольфо, приехавшего нелегально в США со своим братом Марко, чтобы заработать немного денег. Тогда Эдди из ревности совершает предательство: он выдает итальянцев иммиграционным властям. И Марко, для которого честь, совесть и человеческое достоинство превыше всего, убивает предателя Эдди.

На стороне Марко выступают все бывшие друзья Эдди, его товарищи по работе, рядом с которыми он прожил всю жизнь. Они отворачиваются от Эдди, не находя ему оправдания. И Миллер подчеркивает, что они делают это несмотря на то, что итальянцы отнимают работу у американских докеров. Чувство классовой солидарности, понимание и сочувствие, которые они проявляют к иностранцам, лишенным возможности у себя на родине заработать на кусок хлеба для своей семьи, заставляет американских рабочих укрывать итальянских эмигрантов от преследования властей. Для них нет более тяжкого проступка, чем предательство.

В журнале «XX век»[7] напечатана беседа с автором пьесы, в которой он заявил, что героями трагедии в ее самом высоком проявлении должны выступать люди из народа. В пьесе «Вид с моста» эти герои наделены высокой моралью, честью, чувством классовой солидарности.

В данном сборнике печатается первый вариант «Вида с моста». Этот вариант подвергся многочисленным нападкам со стороны реакционной критики США и Европы, которая не могла простить Миллеру социальной заостренности темы его пьесы. Миллер понял, что у буржуазного зрителя пьеса в том виде, в котором она вышла и была поставлена на сцене впервые, успеха иметь не будет, и переделал ее.

Если в первом варианте его интересовала не столько острая любовная ситуация, сколько самая проблема предательства, то в новом варианте он переключил сюжет пьесы в план любовной мелодрамы, сконцентрировав свое внимание на любовных перипетиях. После переделки пьеса в значительной степени лишилась прогрессивного социального звучания и многих художественных достоинств. Усиление мелодраматических элементов сделало неоправданной и форму пьесы, лишило ее художественной цельности.

Самым значительным изменениям подвергся образ Эдди, и в этом сказалась новая трактовка автором не только этого образа, но и пьесы в целом. Миллер стремился теперь найти психологическое оправдание предательству Эдди, пытаясь доказать, что бывают такие жизненные ситуации, при которых человек может совершить даже предательство.

Так, уступая мнению реакционной критики, Миллер пошел на компромисс со своими прежними убеждениями. В этом сказалась шаткость его идейных позиций. Дальнейшее творчество Миллера покажет, сумеет ли драматург преодолеть свои заблуждения.

Небольшие размеры статьи позволили лишь в самых общих чертах остановиться на разборе публикуемых в сборнике пьес, и на некоторых проблемах творчества Артура Миллера.

Следует хотя бы кратко остановиться на особенностях его драматургии.

Творческая палитра Миллера широка и разнообразна. Обладая высокой драматургической техникой, он для усиления эмоционального воздействия своих пьес использует различные художественные приемы, однако всегда стремится к тому, чтобы эти приемы органически вплетались в ткань его пьес и служили более глубокому раскрытию их содержания.

Пьесы А. Миллера обладают высокими художественными достоинствами, правдивостью и глубиной раскрытия внутреннего мира персонажей, напряженностью действия. Они написаны ярким, образным языком, отличаются точностью словесных характеристик. Недаром Миллер подчеркивает, что он высоко ценит в театре поэтическое начало. Диалог в его пьесах всегда необычайно лаконичен, компактен и в то же время действен: он точно бьет в цель, хотя драматург никогда не пользуется лобовыми приемами доказательства рассматриваемой проблемы.

В пьесе «Все мои сыновья», по своему сюжету больше других напоминающей семейную бытовую драму, Миллер в основном пользуется традиционной реалистической формой. Но в отдельных существенных моментах развития сюжета для достижения соответствующей эмоциональной окрашенности действия драматург прибегает к символам: атмосфера напряженности и тревоги подчеркивается в пьесе такой деталью, как, например, сломанная ветром яблоня, как бы символизирующая вмешательство в судьбу героев сил природы.

В «Смерти коммивояжера» автор чередует действие пьесы в прошлом и настоящем. Но этот прием вытекает из самого ее содержания. На сцене часто появляются персонажи, с которыми Вилли Ломен сталкивался на разных этапах своего жизненного пути. Они вводятся автором для того, чтобы сделать зрительно убедительным тот внутренний диалог-спор, который на протяжении всей пьесы ее герой ведет сам с собой. Кроме того, автору в этой пьесе важно показать судьбу семьи Вилли в ее жизненной протяженности.

Таким образом, прием, заимствованный из условного театра, используется Миллером не ради него самого, а для более глубокого раскрытия авторского тезиса.

Пьеса «Суровое испытание» написана Миллером в форме народной трагедии, в которую введено большое количество действующих лиц. Здесь драматическая форма кажется автору недостаточной. Поэтому он прибегает к развернутым описательным ремаркам, в которых дает подробную характеристику героям пьесы, объясняет историческую ситуацию, а в финале разрывает привычную драматическую форму непосредственным обращением в зрительный зал: он вводит послесловие — «Голос сквозь века», рассказывающее о событиях, которыми в истории Америки закончилась Сейлемская трагедия. Этот прием нужен автору для того, чтобы сделать идейный смысл пьесы до конца понятным зрительному залу.

Чтобы придать действию пьесы «Вид с моста» максимальное напряжение и сообщить изображаемым событиям обобщенный, как бы вневременной смысл, Миллер написал ее без деления на акты. Ему хотелось таким образом заставить зрителей поверить в непреодолимость «страсти», захватившей его героев и особенно Эдди, заставившей умолкнуть в них голос «разума».

В пьесу введен образ адвоката Алфьери, от лица которого ведется повествование. Прерывая действие, Алфьери, комментирует события пьесы, направляя внимание зрителей на внутренний психологический конфликт, переживаемый ее героями. Прозаический текст пьесы часто сменяется белым стихом.

«Вид с моста» как бы возрождает на сцене современного театра античную трагедию рока. Такая форма пьесы — не случайна. Она сознательно выбрана автором, она нужна ему для морального оправдания героя пьесы — Эдди Карбоне.

Таким образом, в каждой из пьес Миллер пользуется особыми приемами письма. Но все они используются драматургом не ради них самих. Они нужны ему для более глубокого раскрытия характеров действующих лиц, отдельных эпизодов и содержания пьесы в целом.

И в этом также заключается существенное отличие Артура Миллера от многих современных драматургов США и Европы, для которых форма имеет самодовлеющее значение, независимое от содержания пьесы.

Артур Миллер стремится рассказать своим читателям об актуальных проблемах современности, донести до них идеи, которые волнуют многих.

Я. Минц

Все мои сыновья All my sons Перевод Е. Голышевой и Ю. Семенова

Пьеса в трех действиях

Действующие лица:

Джо Келлер.

Кэт Келлер (Мать).

Крис Келлер.

Энн Дивер.

Джордж Дивер.

Доктор Джим Бэйлисс.

Сью Бэйлисс.

Фрэнк Льюби.

Лидия Льюби.

Берт.

Действие первое

Двор за домом Келлеров в предместье одного из американских городов. Август.

Справа и слева сцена окаймлена высокими, густо посаженными тополями, которые создают атмосферу уединения. В глубине сцены — задняя стена дома и открытая веранда, которая выступает и сад метра на два. Дом двухэтажный: в нем семь комнат. В начале 20-х годов, когда этот дом строился, он обошелся владельцу тысяч в пятнадцать долларов. Теперь он заботливо окрашен, выглядит комфортабельным, но тесноватым.

В саду зелено от дерна и растений, которые уже отцвели. Около дома — асфальтовая дорога, уходящая за тополя. На переднем плане, в левом углу виден обломанный ствол молодой яблони высотой примерно в метр. Верхушка ее с ветвями лежит рядом, на ветвях еще висят яблоки.

На переднем плане (справа) небольшая беседка в форме раковины, увитая зеленью. С выступающей вперед крыши свисает затейливая лампочка. Вокруг беседки в беспорядке расставлены садовые кресла и стол. Недалеко от веранды стоит ведерко для мусора и рядом — проволочная печка для сжигания листьев. Раннее воскресное утро. Джо Келлер сидит на солнышке, читает объявления в воскресной газете. Остальные листы газеты аккуратно сложены на земле.

Келлеру лет под шестьдесят. Это тяжелый, неповоротливый и несколько туповатый человек. Он бизнесмен вот уже много лет, но в нем все еще проглядывают черты мастерового и мелкого предпринимателя. Он читает, говорит и слушает с напряженной сосредоточенностью необразованного человека, для которого многие общеизвестные вещи все еще удивительны; суждения его медленно кристаллизуются из опыта и мужицкого здравого смысла. Он лучше чувствует себя в обществе мужчин. Доктору Джиму Бэйлиссу около сорока лет. Это хорошо владеющий собой человек. Он любит поговорить, но оттенок грусти окрашивает его мягкий юмор.

Когда занавес поднимается, Джим стоит слева и разглядывает сломанное дерево. Он выбивает о ствол трубку, шарит в карманах.

Джим. Где у вас табак?

Келлер. По-моему, на столе.

Джим медленно входит в беседку, находит на столе кисет и, сев на скамью, набивает трубку.

Ночью будет дождь.

Джим. Что, в газете об этом написано?

Келлер. Ага, вот тут.

Джим. Ну тогда дождя наверняка не будет.

Справа, в просвете между тополями, появляется Фрэнк Льюби. Ему тридцать два года, но он уже лысеет. Это приятный, но неуступчивый человек, не очень уверенный в себе, склонный раздражаться, когда ему противоречат, но всегда желающий, чтобы все обошлось мирно и по-добрососедски. Он входит не спеша, прогуливаясь, как праздный человек.

Фрэнк (не замечая Джима, Келлеру). Эгей!

Келлер. Привет, Фрэнк. Что слышно?

Фрэнк. Да ничего. Прогуливаюсь после завтрака. (Глядит на небо). Вот так погодка! Ни облачка.

Келлер (подняв голову). Да. Хороша.

Фрэнк. Эх, если бы все воскресные дни были такие!

Келлер (указывая на газетные листы около себя). Хотите газету?

Фрэнк. Зачем? Там одни неприятности. Что стряслось сегодня?

Келлер. Понятия не имею. Я не читаю больше последних известий. Отдел объявлений куда интереснее…

Фрэнк. Хотите что-нибудь купить?

Келлер. Нет, читаю любопытства ради. Чего только людям не нужно! Вот, например, один парень ищет двух ньюфаундлендов. Ну скажите, на что ему два ньюфаундленда?

Фрэнк. Смешно.

Келлер. А другой интересуется… старыми словарями. Обещает хорошо заплатить. Подумайте, зачем человеку старый словарь?

Фрэнк. А как же? Может, он собирает книги.

Келлер. Неужели он думает на этом заработать?

Фрэнк. И не он один.

Келлер (качая головой). Подумать, какие теперь пошли заработки. В мое время человек был либо адвокатом, либо доктором, либо мастеровым. А теперь…

Фрэнк. Вот я когда-то собирался стать лесником.

Келлер. В мое время ничего такого не было. (Просматривает страницу и отбрасывает ее). Берешь в руки газету и только удивляешься, до чего же ты темный. (Тихо, с удивлением). Ну и ну!..

Фрэнк. Эге, что это с вашим деревом?

Келлер. Ужас! Ночью, видно, сломало ветром. Слышали, какой ночью был ветер?

Фрэнк. Да, у меня в саду он тоже натворил бед. (Подходит к дереву). Ай-ай-ай, какая жалость. Что скажет Кэт?

Келлер. Они еще спят. Вот и я думаю, что она скажет?

Фрэнк. Странно…

Келлер. Что?

Фрэнк. Ларри родился в августе. Этой осенью ему было бы двадцать семь лет. И вот его дерево сломано ветром.

Келлер (растроганно). Неужели вы запомнили день его рождения, Фрэнк?

Фрэнк. Я ведь составляю его гороскоп.

Келлер. Как вы можете составлять его гороскоп? Ведь это о том, что с ним будет, не так ли?

Фрэнк. Понимаете, в чем тут дело… Вам сообщили, что Ларри пропал без вести двадцать пятого ноября, правда?

Келлер. Ну?

Фрэнк. Если предположить, что он был убит именно двадцать пятого ноября… Кэт ведь хочет…

Келлер. Это Кэт попросила вас составить его гороскоп?

Фрэнк. Да. Она хочет узнать, было ли двадцать пятое ноября благоприятным для Ларри днем.

Келлер. То есть как это — благоприятным днем?

Фрэнк. Благоприятный день — это счастливый день, если так сулит ваша звезда. И человек не может умереть в свой счастливый день.

Келлер. А двадцать пятое ноября было для Ларри счастливым днем?

Фрэнк. Это я и стараюсь определить. Но мне нужно время. Вот в чем штука: если двадцать пятое ноября было для него действительно счастливым днем, то вполне возможно, что он жив, потому что… Мне кажется, это возможно. (Замечает Джима. Тот смотрит на него как на полоумного. С неловким смешком). А вас я и не заметил.

Келлер (Джиму). Есть в этом какой-нибудь смысл?

Джим. Смысл? У него? Он просто не в своем уме, вот и все.

Фрэнк. Беда ваша в том, что вы ни во что не верите.

Джим. А ваша беда в том, что вы верите во всякую чушь. Вы не видели сегодня моего мальчугана?

Фрэнк. Нет.

Келлер. Подумайте! Он куда-то смылся с отцовским термометром. Стащил прямо из чемоданчика.

Джим (вставая). Вот незадача. Стоит моему сыну увидеть девочку, как ему тут же хочется измерить ей температуру. (Подходит к дороге).

Фрэнк. Парень будет доктором. Голова!

Джим. Через мой труп! Впрочем, труп — неплохое начало для врачебной профессии.

Фрэнк. А что?! Вполне почетное занятие.

Джим (устало взглянув на него). Фрэнк, когда вы исчерпаете ваш лексикон прописных истин?

Келлер смеется.

Фрэнк. А что? Недели две назад я видел фильм, который мне напомнил вас. Там был доктор…

Келлер. Дон Амичи?

Фрэнк. Да, кажется, он.

Келлер. Возился у себя в подвале, что-то изобретал. Вот и вам бы этим заняться, помогать человечеству, вместо того чтобы…

Джим. Я бы рад помогать человечеству за то жалованье, которое платят киноартистам братья Уорнер.

Келлер (смеясь, тычет в него пальцем). Хорошо сказано, Джим.

Джим (глядя на дом). Говорят, к вам приехала какая-то красотка? Где же она?

Фрэнк (взволнованно). Как? Неужели приехала Энни?

Келлер. Ну да, она спит наверху. Мы встречали ее в час ночи. (Джиму). Удивительное дело. Уехала нескладной девчонкой, а прошел год-другой, и вот она — настоящая женщина. Чуть не с пеленок бегала здесь по двору, а теперь ее и не узнаешь. В вашем доме, Джим, жила счастливая семья.

Джим. Рад буду с ней познакомиться. Да, хоть одна красотка нашему кварталу не повредит. Во всей округе не на ком глаз остановить…

Слева входит. Сью Бэйлисс, жена Джима. Ей около сорока. Эта растолстевшая женщина, которая болезненно относится к своей полноте.

(Увидев ее, добавляет иронически). Конечно, не считая моей супруги.

Сью (в том же тоне). Миссис Адамс у телефона, слышишь ты, пес!

Джим (собираясь поцеловать жену, Келлеру). Вот так и живем.

Сью (отталкивая его, со смехом, но решительно). Что ты меня обнюхиваешь?

Джим. Любовь моя, свет души моей…

Сью. Иди к черту. (Указывая налево на свой дом). И попробуй только с ней полюбезничать. От нее даже по телефону духами несет.

Джим. А что с ней?

Сью. Не знаю, дорогой. Судя по голосу, она изнемогает от боли… Если только ее рот не набит конфетами.

Джим. Почему ты ей не сказала, чтобы она легла и постель?

Сью. Ей будет куда приятнее, если ты предложишь ей лечь в постель. А когда ты навестишь мистера Хаббарда?

Джим. Душечка, мистер Хаббард совершенно здоров. Я могу найти более увлекательное занятие, чем сидеть и держать его за руку.

Сью. Мне кажется, что за десять долларов ты мог бы и подержать его за руку.

Джим (Келлеру). Если ваш сын хочет сыграть в гольф, скажите ему, что я к его услугам. (Отходя). А если он пожелает отправиться в кругосветное плаванье… этак лет на тридцать, — имейте в виду: я составлю ему компанию. (Уходит налево).

Келлер. Что вы его пилите?! Он доктор, не удивительно, что ему звонят дамы.

Сью. А мне-то что? Я ведь только и сказала, что ему звонит миссис Адамс… Можно мне нарвать у вас немножко пастернака?

Келлер. Пожалуйста.

Сью подходит к ящику и рвет зелень.

Вы слишком долго были медицинской сестрой, Сьюзи. Вы… слишком циничны.

Сью (смеясь). Господи, кто меня в этом упрекает!..

Справа входит Лидия Льюби. Это здоровая, смешливая женщина двадцати семи лет.

Лидия. Фрэнк, машинка для поджаривания гренков… (Замечая остальных). Здравствуйте. (Фрэнку). Машина для гренков опять не работает.

Фрэнк. Я ее только что починил.

Лидия (добродушно, но настойчиво). Пожалуйста, дорогой, сделай ее опять, какой она была.

Фрэнк (с неудовольствием). Не понимаю, неужели ты не умеешь обращаться с такой простой вещью, как машинка для гренков! (Уходит).

Сью (смеясь). Новый Эдисон.

Лидия. Он ведь правда мастер на все руки.

Келлер. Только все руки у него левые.

Лидия. Подумайте, ветер сломал ваше дерево?!

Келлер. Да, сегодня ночью.

Лидия. Какая жалость… Энни приехала?

Келлер. Скоро выйдет. Подождите, Сью. Она стала хороша, как картинка.

Сью. Мне, видно, надо было родиться мужчиной — меня постоянно знакомят с красивыми женщинами. Скажите ей, чтобы она зашла к нам. Ей, верно, будет интересно посмотреть, что стало с ее домом. И спасибо. (Уходит).

Лидия. Она все еще несчастна, Джо?

Келлер. Энни? Не заметил, чтобы она плясала от радости, но, кажется, стала поспокойнее.

Лидия. А замуж она не собирается? Есть кто-нибудь на примете?

Келлер. Думаю, что да… Пропито уже больше двух лет. Не может она век оплакивать жениха.

Лидия. Странно… Энни здесь, и она еще не замужем, а у меня уже трое ребят. Я всегда думала, что все будет наоборот.

Келлер. Во всем виновата война. У меня было двое сыновей, а теперь остался один. Война все перевернула. В мое время люди гордились, что у них есть сыновья. А теперь доктор, который помог бы мальчикам рождаться без указательного пальца на правой руке — чтобы их не брали в армию, — нажил бы миллионы.

Лидия. Знаете, я как раз читала…

На веранде появляется Крис Келлер.

Здорово, Крис…

Голос Фрэнка (справа за сценой). Лидия, иди сюда! Если хочешь, чтобы машинка для гренков работала — не включай вместо нее утюг!..

Лидия (смущенно смеется). Разве я…

Голос Фрэнка. В следующий раз не смей говорить, что я спятил! Иди сюда!

Лидия. Теперь он будет попрекать меня до самой смерти.

Келлер (громко, Фрэнку). Какая разница? Вместо гренков у тебя будет глаженая рубашка!

Лидия уходит, смеясь. Крис, улыбаясь, спускается с крыльца. Ему тридцать два года. Он, как и его отец, крепкого сложения, молчалив. Человек, способный на глубочайшее чувство привязанности и нерушимую верность. В одной руке держит чашку кофе, в другой недоеденную пышку.

Келлер. Хочешь газету? (Протягивает ему газетные листы).

Крис (подходя к нему). Спасибо, только заметки о новых книгах. (Нагибаясь, берет с земли газету).

Келлер. Ты всегда читаешь объявления о книгах, а книг никогда не покупаешь.

Крис (садясь и разворачивая газету). Я люблю напоминать себе о своем невежестве.

Келлер. Неужели каждую неделю выходит новая книга?

Крис. Уйма новых книг.

Келлер. И все разные?

Крис. Все разные.

Келлер (качая головой). Подумать!.. Энни еще не спустилась?

Крис. Мама кормит ее завтраком в столовой.

Келлер. Видел, что стало с деревом?

Крис (не глядя). Видел.

Келлер. Что скажет мать?

На дороге появляется Берт, ему лет восемь. Он прыгает на табуретку, оттуда Келлеру на спину.

Берт. Наконец-то вы встали!

Келлер. А! Вот и Берт! (Вертится вместе с ним, потом опускает его на землю). А где Томми? Он снова стащил у отца термометр…

Берт. Ему дают нагоняй. Словесно.

Келлер. Ну, если только словесно, ему повезло. Что нового, Берт?

Берт. Ничего.

Келлер. Значит, ты не обошел всего квартала. Сначала, когда я назначил тебя полисменом, ты каждое утро докладывал мне какую-нибудь новость. Теперь, видно, ничего нового не случается.

Берт. Ничего, кроме ребят с Тридцатой улицы. Они стали гонять консервную банку по мостовой, а я их прогнал, потому что вы спали.

Келлер. Ну вот, теперь ты говоришь дело, Берт. Это работа. Не успеешь опомниться, как я сделаю тебя сыщиком.

Берт (хватает его за лацкан; тащит к себе и шепчет на ухо). Можно мне посмотреть тюрьму?

Келлер. Осматривать тюрьму не разрешается, Берт. Сам знаешь.

Берт. Рассказывай! Никакой тюрьмы-то и нет. На окнах погреба даже нет решеток.

Келлер. Честное слово, Берт, в погребе тюрьма. Я ведь показывал тебе свое ружье?

Берт. Ну… Это ружье для охоты.

Келлер. Нет, это ружье для арестов!

Берт. Тогда почему вы никого не арестовываете? Вчера Томми снова обозвал Дорис гадким словом, а вы его даже не уволили.

Келлер. Ох и опасный же тип этот Томми! (Подзывает Берта поближе). А каким словом он обозвал Дорис?

Берт (краснея, отступает). Не скажу!

Келлер (хватает его за рубашку и тянет к себе). Ну хоть намекни.

Берт. Не скажу. Это очень гадкое слово.

Келлер. Шепни мне на ухо. Я закрою глаза. Может, я его даже и не услышу.

Берт (поднимается на цыпочки и приближает рот к уху Келлера, однако сразу же отчаянно смущается и отходит). Не скажу, мистер Келлер.

Крис (поднимает голову). Не принуждай его, отец.

Келлер. Ладно. Я тебе верю на слово. Ступай и держи ушки на макушке.

Берт. Для чего на макушке?

Келлер. Для чего? Ты отвечаешь за порядок во всем квартале. Кроме того, полицейские не задают вопросов. Гляди в оба!

Берт (не очень-то понимая, но готовый на все). Ладно. (Убегает).

Келлер (ему вслед). И никому ни слова, Берт!

Берт (высовывая голову из-за беседки). О чем?

Келлер. Так, вообще. Будь очень осторожен.

Берт (кивает с озадаченным видом). Ладно. (Уходит).

Келлер (смеясь). Я тут всех ребят свел с ума!

Крис (улыбается, смотрит на дерево). В один прекрасный день они разобьют тебе башку.

Келлер. Что она скажет? Может, нам подготовить ее заранее?

Крис. Она видела.

Келлер. Как она могла видеть? Я встал первый. Она еще была в постели.

Крис. Она была здесь, в саду, когда дерево сломалось.

Келлер. Ночью?

Крис. Часа в четыре утра. Я услышал, как оно затрещало, проснулся и выглянул в окно. (Показывая на окно). Она стояла здесь, когда дерево сломалось.

Келлер. Что она тут делала в четыре часа утра?

Крис. Не знаю. Когда дерево сломалось, она убежала в дом, а потом плакала на кухне.

Келлер. Ты говорил с ней?

Крис. Нет, я… Я решил, что самое лучшее — оставить ее в покое.

Пауза.

Келлер. Что она здесь делала ночью? (Со скрытым раздражением). Ей опять снится Ларри. Она опять такая, как тогда, когда он умер. (Небольшая пауза). Что это значит?

Крис. Почем я знаю? (Небольшая пауза). Но я знаю одно, отец. Мы совершили ужасную ошибку.

Келлер. Какую?

Крис. Мы поступили нечестно с матерью. Ты знаешь, что Ларри не вернется. И я это знаю. Почему мы позволяем ей думать, что мы верим, как и она?

Келлер. Ты хочешь ее переспорить?

Крис. Я не хочу с ней спорить, но пора ей понять — никто больше не верит в то, что Ларри жив.

Келлер (испугавшись этой мысли). Ты не можешь ей этого сказать.

Крис. Мы должны ей сказать.

Келлер. Как ты докажешь? Как ты можешь доказать?

Крис. Прошло три года! Никто не возвращается через три года. Безумие в это верить!

Келлер. Это ты так считаешь, и я. А она — нет! Ты можешь доказывать ей до хрипоты, но ведь могила не найдена и тело тоже. Где же твои доказательства?

Крис. Сядь, отец. Мне надо с тобой поговорить.

Келлер (с минуту испытующе смотрит на него и садится). Вся беда от проклятых газет. Что ни месяц, какой-нибудь парень возвращается бог весть откуда, вот она и ждет, что следующим будет Ларри, и…

Крис. Ладно, послушай меня. (Небольшая пауза). Ты знаешь, зачем я пригласил сюда Энни?

Келлер (неуверенно). Зачем?

Крис. Сам знаешь.

Келлер. Что ж, у меня есть подозрение, но… Говори.

Крис. Я хочу, чтобы она вышла за меня замуж.

Небольшая пауза.

Келлер (кивая). Это твое личное дело, Крис.

Крис. Ты знаешь, что это не только мое дело.

Келлер. Чего ты от меня хочешь? Ты достаточно взрослый, чтобы знать, чего тебе надо.

Крис (с неудовольствием). Ну, тогда все в порядке.

Келлер. Ты боишься, что мать…

Крис. Видишь — это не только мое дело.

Келлер. Я и говорю…

Крис. Иногда ты меня прямо бесишь. Разве это тебя не касается? А если я скажу матери и она закатит истерику — что тогда? У тебя удивительная способность делать вид, будто тебя ничего не касается.

Келлер. А меня и не касается то, что не должно меня касаться. Энни — невеста Ларри.

Крис. Она не невеста Ларри.

Келлер. Мать считает, что он не умер и ты не имеешь права отбивать у него невесту. (Небольшая пауза). Теперь сам решай, как тебе поступать. Я не знаю. Понял? Не знаю. Теперь скажи, чем я могу тебе помочь?

Крис (вставая). Стоит мне чего-нибудь захотеть, меня заставляют отдергивать руку потому, видите ли, что от этого кто-нибудь пострадает! Всю мою проклятую жизнь напролет, снова и снова.

Келлер. Ты уже говорил об этом с Энни?

Крис. Я хотел сначала договориться с вами.

Келлер. Почем ты знаешь, что она за тебя пойдет? Может, она так же относится к этому, как и мать.

Крис. Ну что ж, тогда конец. Судя по ее письмам, она его забыла. Я это выясню. А потом мы уладим это дело с матерью. Так?

Келлер. Мало ты встречаешься с женщинами, вот беда.

Крис. Ну и что? Я не очень до них падок.

Келлер. Непонятно, почему обязательно Энни…

Крис. Потому.

Келлер. Хорош ответ, но только он ничего не объясняет. Ты ведь ее не видел с тех пор, как ушел на войну. Уже пять лет.

Крис. Ничего не поделаешь. Я ее знаю лучше всех. Я с нею рос. Все эти годы, когда я представлял себе мою будущую жену, я думал об Энни. Понятно?

Келлер. Мать верит, что он вернется. Если ты женишься на этой девушке, ты произнесешь ему смертный приговор. Что тогда будет с матерью? Ты себе представляешь?

Пауза.

Крис. Ну что ж. Значит, так.

Келлер (думая, что Крис отступил). Подумай еще.

Крис. Я обдумывал это три года. Надеялся, что выжду, мать забудет Ларри, мы тогда справим свадьбу как надо и все будут счастливы. Но если это невозможно, мне придется уйти.

Келлер. Это еще что?

Крис. Я уйду. Женюсь и буду жить где-нибудь в другом месте. Может, в Нью-Йорке.

Келлер. Ты что, спятил?

Крис. Я слишком долго был маменькиным сынком. Пора с этим кончать.

Келлер. А наше предприятие?

Крис. Оно меня не вдохновляет.

Келлер. А разве оно должно тебя вдохновлять?

Крис. Да, хотя бы час в день. Если мне приходится выколачивать деньги с утра до ночи, то хотя бы после этого я хочу чего-нибудь другого. Семью, детей. Мне хочется создать что-нибудь, чему я могу отдаться до конца. Но это возможно только с Энни.

Келлер. Ты хочешь сказать… (Подходит к нему). Слушай, ты хочешь бросить предприятие?

Крис. Да. Если придется.

Пауза.

Келлер. Послушай… Ты не можешь этого сделать.

Крис. Тогда помоги мне остаться здесь.

Келлер. Ладно, но… не думай об уходе. Какого же черта я тогда трудился?! Ведь только ради тебя, Крис. Вся эта каша варилась ради тебя!

Крис. Знаю. Помоги мне остаться.

Келлер (подносит кулак к лицу Криса). Только ты брось эти мысли, слышишь?

Крис. Не могу.

Келлер (опуская руку). Не понимаю тебя.

Крис. Да где же тебе понять? У меня характер не из мягких.

Келлер. Вижу.

На веранде появляется мать. Ей лет пятьдесят с небольшим.

Мать. Ты здесь, Джо?

Крис (подойдя к крыльцу). Доброе утро, мама.

Мать (Келлеру). Ты взял кулек из-под раковины?

Келлер. Да. Я бросил его в помойное ведро.

Мать. Вот и достань его оттуда. Это картошка.

Крис хохочет, идет по аллее.

Келлер (смеясь). А я думал — мусор.

Мать. Сделай милость, Джо, не старайся быть услужливым.

Келлер. Я могу позволить себе купить другой кулек картошки.

Мать. Минни вычистила вчера вечером ведро и вымыла его кипятком, оно чище, чем твои зубы. Принеси мне картошку.

Келлер. Не пойму, почему, проработав сорок лет и держа прислугу, я должен сам выносить мусор?

Мать. Если ты когда-нибудь усвоишь, что не всякий мешок в кухне набит мусором, тогда ты, может, перестанешь выбрасывать овощи. В прошлый раз это был лук.

Крис подходит, подает ей кулек с картошкой.

Келлер. Не выношу мусора в доме.

Мать. Тогда не ешь. (Уходит с кульком на кухню).

Крис. На сегодня с тобой покончено.

Келлер. Да. Опять я самый последний человек в доме. Когда-то я думал, что, если у меня будут деньги, у нас будет прислуга и моей жене не придется работать.

Мать выходит на веранду.

Теперь у меня есть деньги и есть прислуга, а моя жена обслуживает прислугу. (Садится).

Мать (несет горшок с зеленым горошком). Сегодня ее выходной день. Чего ты ворчишь?

Крис. Энни еще не поела?

Мать (озабоченно оглядывая двор). Она сейчас выйдет. (Направляясь к сломанному дереву). Ветер здесь здорово похозяйничал. Ну что ж, слава богу, ничего не натворил больше.

Келлер (показывая на стул около себя). Сядь, не расстраивайся.

Мать (подходит к живой изгороди. Прижимает руку к темени). У меня как-то странно болит голова. Вот здесь.

Крис. Дать таблетку?

Мать (поднимает с земли несколько лепестков, нюхает, а затем разбрасывает). Розы отцвели. Удивительно (садится) все, как нарочно, случилось разом. Скоро день его рождения, а его дерево сломано ветром, и Энни приехала. Я только что была в погребе, и как бы вы думали, на что я наткнулась? На его перчатку для бэйсбола. Целую вечность мне не попадалась на глаза эта перчатка.

Крис. Правда Энни хорошо выглядит?

Мать. Чудесно. Кто же спорит? Она красавица… А все-таки не могу понять, что ее сюда привело. Не то что я ей не рада, но…

Крис. Я думал, что пришло время нам всем снова свидеться.

Мать глядит на него, покачивая головой.

(Как бы признаваясь в чем-то). Мне очень хотелось ее повидать.

Мать (Келлеру). Кажется, только нос у нее стал длиннее. Но я ее никогда не перестану любить. Она не из тех, кто путается с кем попало, случись что с ее женихом.

Келлер (с негодованием). Ну как тебе не стыдно…

Мать. Ничуть. Многие из них не успевали прочесть похоронной… Я рада, что она приехала, так что нечего делать из меня сумасшедшую!.. (Чистит горошек).

Крис. Если она и не вышла замуж, это не значит, что она продолжает его оплакивать.

Мать. Почему она не вышла замуж?

Крис (слегка смутившись). Ну… мало ли почему…

Мать (в упор). Например?

Крис (в замешательстве, но твердо). Не знаю. Мало ли почему.

Мать встает, прижимая ладонь к темени.

Дать тебе таблетку?

Мать (бесцельно направляясь к дереву). Это непохоже на головную боль.

Крис (подходя к ней). Тебе что-нибудь приснилось сегодня?

Мать. Нет. Это не был сон.

Крис (нерешительно). Ларри?

Мать. Я крепко спала и… Помнишь, как низко он пролетел над домом, когда учился? Мы различали его лицо в кабине. Вот таким я его и увидела. Только высоко, высоко. Там, где облака. Он был совсем как живой. Я могла протянуть руку и (протягивает руку) дотронуться до него. И вдруг он стал падать. Он кричал мне, кричал: «Мама, мама!» Я слышала его так же отчетливо, как если бы он был рядом. «Мама!» — это был его голос! Если бы я смогла до него дотронуться, знаю, я не дала бы ему упасть. Если б я только могла! (Умолкает и бессильно роняет руку). Я проснулась, и было так странно. Ветер… рев ветра напомнил рев его мотора. Я вышла сюда… Верно, еще спросонок. Я слышала рев мотора, будто Ларри пролетел совсем рядом. Дерево сломалось подле меня, и я… проснулась. (Смотрит на дерево, внезапно поворачивается и грозит Келлеру пальцем). Видишь? Нам не нужно было сажать это дерево. Я ведь говорила — рано сажать в его память дерево.

Крис. Рано?

Мать (уже сердясь). Так уж мы торопились. Всем так не терпелось его похоронить… Я говорила: не надо сажать. (Келлеру). Я тебе говорила!

Крис (подходя к ней). Мама, прошу тебя… Не начинай все сначала. Ладно? Ни к чему, все равно не поможешь. Мне кажется… Знаешь… нам нужно постараться забыть о нем.

Мать. Уже в третий раз на этой неделе ты мне это повторяешь.

Крис. Потому что нехорошо у нас, неправильно: мы так и не начали снова жить. Живем как пассажиры на станции, в ожидании поезда, который никогда не придет.

Мать (сжимая голову). Принеси мне таблетку.

Крис. И давай вырвемся из всего этого, мама. Ладно?.. Не сходить ли нам вчетвером в ресторан пообедать, потанцевать на поплавке?

Мать. Прекрасно. (Келлеру). Мы можем сделать это сегодня вечером.

Келлер. С радостью.

Крис. Ну вот, давайте повеселимся. (Матери). Но прежде всего прими таблетку. (Уходит в дом, воспрянув духом).

Мать (тоном обвинения). Зачем Крис ее пригласил?

Келлер. Почему это тебя беспокоит?

Мать. Три с половиной года она жила в Нью-Йорке. Почему вдруг…

Келлер. Может, ему захотелось с ней повидаться?

Мать. Кто поедет за семьсот миль просто «повидаться»?

Келлер. Что ты хочешь сказать? Он прожил рядом о ней всю жизнь. Почему бы им не захотеть повидаться?

Мать критически на него смотрит.

Он мне сказал не больше, чем тебе.

Мать (тоном предупреждения). Он на ней не женится?

Келлер. Разве он об этом думает?

Мать. Похоже на то.

Келлер (пристально наблюдая за ее реакцией). Ну? Ну и что же?

Мать. Она не его невеста, она не его невеста, Джо. Энни знает, что она невеста другого.

Келлер. Ты не можешь читать в ее душе.

Мать. Почему же она тогда осталась одинокой? В Нью-Йорке достаточно женихов. Почему она не вышла замуж? (Пауза). Все твердили ей, что это глупо, а она ждала.

Келлер. Почем ты знаешь, чего она ждала?

Мать. Того же, что и я, вот чего. Она человек верный. Как скала. Когда мне совсем худо, я вспоминаю, что и она ждет. И снова верю: я права.

Келлер. Ты погляди, какой сегодня прекрасный день!.. Чего нам спорить?

Мать (с угрозой). Никто в этом доме не отнимет у нее веру. Чужие — пожалуйста. Но не мы — ни его отец и ни его брат.

Келлер (с раздражением). Чего ты от меня хочешь? Чего ты хочешь?

Мать. Я хочу, чтобы ты вел себя так, будто Ларри вернется. Вы оба. (Ходит по двору). Не думай, что я не заметила, как ты себя ведешь с тех пор, как Крис ее пригласил. Я не потерплю никакой ерунды…

Келлер. Но, Кэт…

Мать. Если он не вернется, я покончу с собой! (Всхлипывает). Смейся! Смейся сколько хочешь! (Показывает на дерево). Но почему это случилось именно в ту ночь, когда она приехала? Она легла спать в его комнате, и дерево, посаженное в его память, сломалось! Посмотри на него, посмотри. (Садится на скамейку). Джо…

Келлер. Успокойся.

Мать. Только на прошлой неделе в Детройт вернулся человек, которого считали погибшим еще дольше, чем Ларри. Ты сам об этом читал.

Келлер. Хорошо, хорошо, успокойся.

Мать. Ты больше, чем кто-либо другой, должен верить. Ты…

Келлер (вставая). Почему я больше, чем другой?..

Мать. Только не переставай верить…

Келлер. Что это значит, почему я больше, чем кто-либо другой?

Вбегает Берт.

Берт. Мистер Келлер! Послушайте, мистер Келлер… Томми опять сказал!

Келлер (уже забыв). Что сказал?.. Кто?..

Берт. Гадкое слово.

Келлер. О, ладно…

Берт. Как, разве вы его не арестуете? Я ведь его предупредил.

Мать (внезапно). Прекрати это, Берт. Ступай домой!

Берт отходит от нее подальше.

Здесь нет никакой тюрьмы.

Келлер (про себя). Какого черта! Пусть верит, что она есть! (Вслух). Кэт…

Мать (яростно поворачиваясь к Келлеру). Здесь нет никакой тюрьмы. Я хочу, чтобы ты прекратил эту возню с тюрьмой!

Келлер отворачивается, пристыженный, но все же злясь.

Берт (игнорируя ее, Келлеру). Он там, на улице…

Мать. Ступай домой, Берт!

Берт удивленно смотрит на нее, затем переводит взгляд на Келлера; поворачивается и уходит по дорожке.

(Отрывисто и очень настойчиво). Я хочу, чтобы ты прекратил это, Джо. Всю эту возню с тюрьмой!

Келлер (встревожен и поэтому рассержен). Посмотри на себя, посмотри, как ты дрожишь.

Мать (стараясь успокоиться, ходит, сжимая руки). Я ничего не могу с собой поделать.

Келлер. Что мне скрывать? Что с тобой происходит, Кэт?

Мать. Я не говорю, что тебе есть что скрывать. Я прошу тебя прекратить. Прекрати эту игру!

На пороге появляются Энн Дивер и Крис. Энн двадцать шесть лет; это хрупкая девушка, но чувствуется, что она умеет настоять на своем.

Энн (улыбаясь). Доброе утро, Джо!

Крис (помогая Энн сойти со ступенек). Смотри, какой здесь воздух, детка! Не то что у вас, в Нью-Йорке.

Мать (с искренним восхищением). Энни, где ты взяла такое платье?

Энн. Купила, не могла устоять. Надо его снять, пока не запачкалось. (Поворачиваясь кругом). Ну как, стоит оно трехнедельного жалованья?

Мать (Келлеру). Ты только на нее погляди… (К Энн). Ну и красота, прямо красота!

Крис (матери). Признайся, разве она не самая прелестная девушка, какую ты видела?

Мать (обескураженная его явным восхищением, протягивает руку за стаканом воды и лекарством, которые он держит). Мне только кажется, что ты немного пополнела, дорогая. (Глотает таблетку и запивает ее водой).

Энн. Я то полнею, то худею…

Келлер. Посмотри, какие у нее стройные ножки!

Энн (подходит к живой изгороди). Крис, как разрослись тополя, правда?

Келлер. Что ж, Энни, прошло три года. И мы стареем, детка.

Мать. А как маме нравится в Нью-Йорке?

Энн (раздвигает ветви и смотрит в сад Джима Бэйлисса, чуть-чуть огорченно). А почему они сняли наш гамак?

Келлер. Нет, он просто порвался. Года два назад.

Мать. Порвался? Просто Джим слегка закусил за обедом, а потом как шлепнется в гамак, ну и…

Энн (засмеявшись, снова заглядывает в сад Джима). Ах, простите!

Джим подходит к забору с другой стороны и смотрит на Энн.

Он курит сигару. Потом идет к калитке и входит на сцену.

Джим. Здравствуйте. (Крису, тихо). А знаешь, у нее неглупое лицо.

Крис. Энн, это Джим… Доктор Бэйлисс.

Энн (пожимая руку Джиму). Крис мне столько о вас писал.

Джим. Не верьте тому, что он пишет. Ему все нравятся. Когда наша армия стояла в Люксембурге, его прозвали «мамаша Келлер».

Энн. Это на него похоже… (Остальным, показывая на Джима). Как странно, что он вышел оттуда. (Крису). Мне кажется, будто я так и не стала взрослой — мама и папа сейчас там, ты с моим братом учишь алгебру, а Ларри списывает у меня уроки. Господи, эти счастливые дни уже не вернутся.

Джим. Надеюсь, вы не предложите мне переехать?

Голос Сью. Джим, иди сюда! Мистер Хаббард у телефона.

Джим. Я сказал тебе, что не желаю…

Голос Сью (повелительно). Дорогой, прошу тебя!

Джим (покорно). Ладно, Сьюзи. (Нехотя). Ладно, ладно… (Берет Энн за руку). Я только что с вами познакомился, Энн, но, если разрешите, я дам вам совет: когда вы выйдете замуж, никогда, даже в мыслях, не считайте денег своего мужа.

Голос Сью. Джим?!

Джим. Сию минуту! (Поворачивается и идет налево). Сию минуту! (Уходит).

Мать (к Энн, со значением). Я посоветовала ей выучиться играть на гитаре. Тогда у них будут общие интересы.

Все смеются.

Он любит играть на гитаре.

Энн (внезапно оживляясь). Давайте повеселимся сегодня на берегу так, чтоб дым коромыслом. Как, бывало, при Ларри!

Мать (с чувством). Ты о нем думаешь! Видите? (С триумфом). Она о нем думает!

Энн (не понимая, с улыбкой). Что вы хотите этим сказать, Кэт?

Мать. Ничего. Что ты… помнишь о нем.

Энн. Смешно — как бы я могла о нем не помнить?

Мать (разговор принимает для нее нежелательный оборот. Подходя к Энн). Ты повесила в шкаф твои вещи?

Энн. Да… (Крису). Слушай, ты стал франтом. Я с трудом нашла там место. Шкаф так набит…

Мать. Нет. (Садится). Разве ты не помнишь? Это ведь комната Ларри.

Энн. Как… это вещи Ларри?..

Мать. Разве ты их не узнала?

Энн (слегка смущена). Мне не приходило в голову, что вы… И ботинки начищены до блеска.

Мать. Да, дорогая…

Небольшая пауза. Энн не может отвести глаз от матери.

(С некоторым злорадством). Я давно хотела поговорить с тобой по душам, Энни. Расскажи мне что-нибудь.

Энн. Что именно, Кэт?

Мать. Не знаю. Что-нибудь хорошее.

Крис (ехидно). Расскажи ей, ты часто ходишь куда-нибудь по вечерам?

Мать. Не болтай глупостей.

Келлер …И намерения у твоих поклонников серьезные?

Мать (смеясь, садится). Ах, подавитесь вы оба, насмешники!

Келлер. Знаешь, Энни, я боюсь с этой женщиной ходить в ресторан. Не проходит и пяти минут, как сорок посторонних людей присаживаются к нашему столику и начинают изливать ей душу.

Мать. Если уж я не могу спросить Энни, как ей живется…

Келлер. Спрашивай, пожалуйста, но зачем ты из нее душу вытягиваешь?

Все смеются.

Энн (снимает с табуретки горшок с зеленым горошком, ставит на землю, садится). Не разрешайте им над собой издеваться. Спрашивайте все что угодно. Что бы вам хотелось знать? Ну, давайте посплетничаем.

Мать (Крису и Келлеру). Хорошо, что хотя бы у нее есть немножко здравого смысла! (К Энн). Твоя мать, она не думает разводиться, а?

Энн. Нет, она сейчас немножко успокоилась. Надеюсь, что когда его выпустят, они будут жить вместе — разумеется, в Нью-Йорке.

Мать. Прекрасно. Твой отец все-таки… Я хочу сказать, что он все-таки, несмотря ни на что, порядочный человек.

Энн. Это меня не касается. Она может жить с ним, если хочет.

Мать. А ты? Ты… ты много бываешь с молодыми людьми?

Небольшая пауза.

Энн (деликатно). Вы хотите спросить, продолжаю ли я его ждать?

Мать. Нет, я не могу рассчитывать на то, что ты его ждешь, но…

Энн (с участием). Но вы ведь об этом думали?

Мать. Пожалуй… да.

Энн. Нет, Кэт, я не жду его.

Мать (слабым голосом). Не ждешь?

Энн. Но это же нелепо! Ведь не можете вы все еще верить, что он…

Мать. Не говори, что это нелепо. Газеты полны такими случаями. Не знаю, как насчет Нью-Йорка, но у нас полгазеты было посвящено человеку из Детройта, который пропадал дольше, чем Ларри, и вот вернулся из Бирмы.

Крис (подходит к Энн). Вряд ли он очень спешил домой, мама.

Мать. Не остри.

Крис. Не так уж там им сладко, в этой Бирме.

Энн. Да, говорят, не очень сладко.

Крис. Мама, готов побожиться, что после того, как прошло три года, ты одна у нас все еще…

Мать. А ты уверен?

Крис. Да, уверен.

Мать. Ну что ж, уверен так уверен… (На мгновение отворачивается). По радио этого не говорят, но я убеждена, что в тиши ночной матери, наедине с собой, все еще ждут своих сыновей.

Крис. Мама, ты совершенно…

Мать (отстраняя его жестом). Не умничай! Помолчи! (Небольшая пауза). Есть вещи, которых ты не знаешь. И не знает никто. Я открою тебе одну из них, Энн. В глубине души ты никогда не переставала ждать Ларри.

Энн (решительно). Неправда, Кэт.

Мать (с возрастающей настойчивостью). В самой глубине души, Энн!

Крис. Ей ведь лучше знать.

Мать (глядя на Энн). Не разрешай им владеть твоими мыслями. Слушайся своего сердца. Только своего сердца.

Энн (подходя к ней). А разве ваше сердце подсказывает вам, что он жив?

Мать. Иначе не может быть.

Энн. Но почему, Кэт?

Мать. Потому что есть вещи, которые должны быть, и есть вещи, которых быть не должно. А это должно быть так же, как по утрам всходит солнце. (Поворачивается и уходит в глубь сцены). Не то один только бог знает, что могло бы случиться… Но я бы чувствовала, понимаешь, так же как тогда, когда он (показывает на Криса) пошел в бой. Разве он мне об этом писал? Разве об этом писали в газетах? Нет, а я знала. Спроси Джо! И в тот день его чуть не убили.

Энн. Неправда, Кэт.

Пауза.

Мать. Я хочу чаю.

Оправа появляется Фрэнк, держа лестницу.

Фрэнк. Энни! (Подходя). Как поживаешь, малютка?

Энн (пожимает ему руку). Фрэнк, а ты лысеешь.

Келлер. На нем ведь лежит такая ответственность. Без Фрэнка звезды не знали бы, когда им появляться на небосклоне.

Фрэнк (смеясь). Ты стала настоящей дамой. Ты…

Келлер. Полегче, ты ведь женатый человек.

Энн (под общий смех). Все возишься со своей галантереей?

Фрэнк. Почему бы и нет? А вдруг я тоже когда-нибудь стану президентом? Как поживает твой брат? Я слышал, он получил диплом.

Энн. Джордж теперь адвокат, у него своя контора!

Фрэнк. Не может быть! (С подчеркнутым сочувствием). А твой отец? Он еще…

Энн (отрывисто). Прекрасно. Я зайду повидаться с Лидией.

Фрэнк (с сочувствием). Твой отец, наверно, надеется, что его скоро выпустят на поруки?

Энн (с возрастающей неловкостью). Право, не знаю.

Фрэнк (стойко защищая ее отца ради нее). Видишь ли, я считаю так: когда в тюрьму сажают такого умного человека, как твой отец, — его надо либо казнить, либо поскорее выпустить на свободу.

Крис. Не помочь ли тебе перенести лестницу?..

Фрэнк (поняв намек). Спасибо, я… (Поднимая лестницу). Сегодня ночью я закончу гороскоп, Кэт. (Совсем смутившись). Мы еще увидимся, Энн. Ты прекрасно выглядишь.

Энн кивает ему, и он уходит направо. Остальные смотрят на Энн.

Энн (Крису, медленно опускаясь в кресло). Неужели они все еще не перестали судачить об отце?

Крис (подходит к ней и садится на ручку кресла). Никто о нем больше не судачит.

Келлер (тоже подходит поближе). С глаз долой…

Энн (Келлеру). Соседи все еще помнят это дело? А о вас они говорят?

Келлер. Единственный человек, который продолжает об этом говорить, — моя жена.

Мать. Потому что ты все время играешь с детьми в полицейских. Все, что они от тебя слышат и повторяют родителям, это — тюрьма, тюрьма, тюрьма и тюрьма.

Келлер. Дело в том, что, вернувшись из тюрьмы, я стал представлять для ребят огромный интерес. Знаешь ведь, что такое ребята. Я для них (смеется) стал знатоком тюремного дела. Со временем у них в головах все перепуталось, и… я стал тюремщиком. (Смеется).

Мать. Все это так, только дети ничего не перепутали. (К Энн). Он раздает ребятам полицейские значки, сделанные из бисквитных этикеток.

Все смеются.

Энн (подходит, обнимает за плечи Келлера, с улыбкой). Боже, как хорошо, что вы можете над этим смеяться.

Крис. Господи, а почему бы и нет?

Энн. Последнее, что я слышала здесь, было слово «убийцы!» Помните, Кэт?.. Миссис Хэммоп стояла перед нашим домом и выкрикивала это слово. Она еще здесь?

Мать. Они все еще здесь.

Келлер. Не слушай ее. Каждый воскресный вечер вся эта банда собирается здесь, в саду, играть в покер. Все те, кто в свое время вопил об убийстве, теперь обыгрывают меня в карты.

Мать. Не надо, Джо, она ведь разумная девушка, не обманывай ее. (К Энн). Они все еще помнят о твоем отце. С ним (указывая на Келлера) дело обстоит проще — он ведь был оправдан, а твой отец все еще в тюрьме. Вот почему я не очень радовалась твоему приезду. Я знала, как ты впечатлительна, и говорила Крису… Я говорила ему…

Келлер. Живи как я, и все будет в порядке. В тот день, когда я вернулся домой, я вышел из машины не перед домом… а за углом. Жаль, что тебя здесь не было, Энни, и тебя тоже, Крис, — было на что посмотреть. Они знали, что я в этот день должен выйти на свободу. На каждом крыльце толпились люди. Все они были убеждены, что я виновен. Ходили слухи, будто я дал взятку, чтобы меня оправдали. И вот выхожу я из своей машины, иду по улице. Иду очень медленно. Улыбаясь. Ну и подлец, думают они, ну и подлец: продавал бракованные головки цилиндров нашей авиации; мерзавец, из-за которого погибли наши истребители в Австралии… Двадцать один истребитель… Да, скажу я вам, в этот день я им казался исчадием ада. Но они ошиблись. В кармане у меня было судебное постановление, доказывающее мою невиновность. Я шел… мимо… всех этих дверей. А потом? Через четырнадцать месяцев у меня снова был один из лучших заводов в штате, я снова стал почтенным человеком. Более почтенным человеком, чем когда бы то ни было.

Крис (с восхищением). Да, у тебя есть выдержка.

Келлер (с большой силой). Единственное средство заткнуть им глотку — это проявить выдержку! (К Энн). Вам нельзя было уезжать отсюда. Этим вы поставили под удар и вашего отца, когда он вернется, и меня. Да, они играют со мной в покер, но за вежливой улыбкой прячут черную мысль: Келлер, ты дружил с убийцей. Вот почему я хотел бы видеть твоего отца снова здесь, в этом доме.

Мать (с болью). Разве он может вернуться?

Келлер. Этому не будет конца, пока он не вернется. (К Энн). Пока люди не станут снова играть с ним в карты, беседовать с ним, улыбаться ему, — играют в карты только с тем, кто не мог быть убийцей. Следующий раз, когда будешь ему писать, напиши ему то, что я сказал.

Энн не сводит с него глаз.

Ты меня поняла?

Энн (с удивлением). Разве вы ничего против него не имеете?

Келлер. Энни, я никогда не верил в то, что людей надо казнить.

Энн (не понимая). Но он был вашим компаньоном, он выпачкал вас в грязи…

Келлер. Надо же уметь прощать, правда?

Энн. И вы тоже, Кэт, не чувствуете к нему никакой…

Келлер. Когда ты в следующий раз будешь писать отцу…

Энн. Я ему не пишу.

Келлер (ошеломлен). Но ведь время от времени ты…

Энн (несколько пристыженно, но все же твердо). Нет, я ему не писала ни разу. И брат тоже. (Крису). Скажи, ты тоже так о нем думаешь?

Крис. Он убийца двадцати одного летчика.

Келлер. Что это за дурацкий разговор?

Мать. Нехорошо так говорить о человеке.

Энн. А что еще о нем можно сказать? Когда его забрали, я пошла за ним. Я приходила к нему в тюрьму каждый день. Я все время плакала. Пока не пришло известие о Ларри. Тогда я поняла. Нельзя жалеть такого человека. Даже если он твой отец — все равно. Он умышленно поставлял бракованные детали. Из-за него погибли наши летчики. Почем вы знаете, что Ларри не был одной из его жертв?

Мать. Я ждала, что ты это скажешь. (Подходит к ней). Пока ты здесь, Энни, никогда больше этого не говори.

Энн. Не понимаю. Мне казалось, что вы должны его ненавидеть.

Мать. То, что сделал твой отец, не имеет никакого отношения к Ларри. Никакого.

Энн. Этого мы не можем знать.

Мать (стараясь овладеть собой). Пока ты здесь…

Энн. Но, Кэт…

Мать …выбрось это из головы!

Келлер. Потому что…

Мать (быстро, Келлеру). Все! Довольно! Пойдем в дом и выпьем чаю. (Поворачивается и направляется к дому).

Келлер (к Энн). Единственное, что ты…

Мать (резко). Он не умер, так что не из-за чего препираться! А теперь идем!

Келлер (сердито). Одну минуту!

Мать входит в дом.

Послушай, Энни…

Крис. Ладно, отец, забудем это…

Келлер. Нет, она не хочет. Энни…

Крис. До смерти надоело! Прекрати.

Келлер. Ты хочешь оставить ее в таком состоянии? (К Энн). Послушай. Эти головки цилиндров шли только на самолеты П-40. Что с тобой? Ты ведь знаешь, что Ларри никогда не летал на П-40.

Крис. А кто же летал на этих П-40, свиньи, что ли?

Келлер. Он поступил как дурак, но при чем тут убийство? Ты говоришь глупости! Посмотри, как она переживает! (К Энн). Представь себе, что творилось на заводе во время войны. Сумасшедший дом! Каждые полчаса все новые и новые заказы на головки цилиндров. Грузовики увозили головки прямо из печи, почти горячими. Я хочу, чтобы ты взглянула на все это по-человечески. И вот однажды партия головок получилась дефектной, с трещиной. Такие вещи бывают в нашем деле. Маленькая трещинка, как волосок. А он… он ведь человек робкий, твой отец. Пугается, когда на него кричат. Что скажет майор? Запороли продукцию за целую смену. Что скажу я? Надо подойти к этому по-человечески. (Небольшая пауза). И вот он берет свои инструменты и… зачищает трещины. Ну да… Это, конечно, дурно, неправильно, но слабый человек именно так и поступит. Если бы я в тот день был на заводе, я бы ему сказал: выбрось их, Стив, мы можем себе это позволить. Но он был один, и он испугался. Я-то ведь знаю, что Стив не хотел сделать ничего дурного. Он был убежден, что головки выдержат. Произошла ошибка, но какое же это убийство? Ты не должна так относиться к своему отцу, понимаешь? Это нехорошо.

Энн (смотрит на него). Джо, давайте все это забудем.

Келлер. Энни, в тот день, когда пришло известие о Ларри, он был в соседней камере… Твой отец. И он плакал, Энни… Он проплакал полночи.

Энн (тронута). Он должен был проплакать всю ночь.

Келлер (уже сердито). Энни, я не понимаю, почему ты…

Крис (перебивая их разговор, с нервной настойчивостью). Да прекратите вы когда-нибудь?

Энн. Не кричи на него. Он хочет, чтобы у всех было легко на душе.

Келлер (обнимает ее за талию, улыбаясь). Да, хочу. Будете есть бифштекс?

Крис. И пить шампанское!

Келлер. Вот это разговор! Закажу столик у Свенсона. Ну и кутнем же мы, Энни!

Энн. Вы меня не пугайте!

Келлер (Крису указывая на Энн). Эта девушка мне подходит. Заверните.

Все смеются.

(Подходит к крыльцу). Эх, если бы мы все сегодня напились… У тебя стройные ножки, Энни. Погляди-ка, она краснеет. (Посмеиваясь, входит в дом).

Крис (ему вслед). Пей-ка лучше чай, донжуан! (К Энн). Ну и парень мой отец!

Энн. Ты один из всех, кого я знаю, любишь своих родителей.

Крис. Это я-то? Старомодно?

Энн (с внезапной печалью). Нет, это правильно. Хорошо. (Подходит к креслу и осматривается). Знаешь, здесь красиво. И воздух чудесный.

Крис (с надеждой). Ты не жалеешь, что приехала?

Энн. Нет, нет. Но я… я здесь не останусь…

Крис. Почему?

Энн. Во-первых, твоя мать почти напрямик предложила мне уехать.

Крис. Ну что ты…

Энн. Ты это слышал… И кроме того, ты… ты сам…

Крис. Что?

Энн. Ну… будто смущен с тех пор, как я здесь.

Крис. Дело в том, что я собирался обхаживать тебя хотя бы недельку. Но они считают, что мы с тобой уже обо всем договорились.

Энн. Я знала, что они так подумают. Твоя мать, во всяком случае.

Крис. Почему ты знала?

Энн. Она думает, что мне иначе незачем было приезжать.

Крис. Ну, а ты?.. Как ты думаешь сама?..

Энн испытующе на него смотрит.

Ты-то знаешь, что я за этим тебя и позвал.

Энн. Поэтому я и приехала.

Крис. Энн, я люблю тебя. Я очень тебя люблю. (Решительно). Я люблю тебя! (Пауза). Я не могу придумать других слов. Это все, что я могу тебе сказать. Я не хотел говорить тебе этого здесь. Хотел, чтобы это случилось где-нибудь совсем в другом месте… В лесу… где мы никогда не были, где все кругом было бы новое и мы были бы друг для друга новыми. Ты ведь сама чувствуешь, что здесь это нехорошо. Я хочу, чтобы ты сама ко мне пришла, я не хочу отнимать тебя у кого бы то ни было.

Энн (обнимая его). Крис, я давным-давно к тебе пришла.

Крис. Значит, он никогда не вернется. И ты в этом уверена!

Энн. Я чуть было не вышла замуж два года назад.

Крис. Почему ты не вышла?

Энн. Я стала получать твои письма.

Небольшая пауза.

Крис. Еще два года назад ты ко мне что-то почувствовала?..

Энн. Угу.

Крис. Почему ты мне не сказала об этом?

Энн. Я ждала тебя, Крис. Раньше ты ведь мне никогда не писал.

Крис (оглянувшись на дом, с дрожью). Поцелуй меня, Энн. Поцелуй меня…

Целуются.

Господи! Я поцеловал тебя, Энни, я тебя поцеловал. Как долго мне этого хотелось…

Энн. Чего ты ждал все годы? Я тебе никогда не прощу. Я все думала, думала, думала… Мне казалось, я схожу с ума от мыслей о тебе.

Крис. Мы будем жить, Энни! Будем счастливы… (Целует ее, не дотрагиваясь до нее руками).

Энн. Так ты не можешь сделать меня очень счастливой.

Крис (смеясь). Почему? Ведь я поцеловал тебя…

Энн. Ну да, как брат Ларри, братским поцелуем. Теперь поцелуй меня сам, Крис.

Крис отходит от нее.

Что с тобой?

Крис. Давай уедем куда-нибудь… Я хочу побыть с тобой вдвоем.

Энн. В чем дело, Крис? Твоя мать?..

Крис. Нет… Конечно, нет…

Энн. В чем же дело?.. Даже по твоим письмам мне казалось, что ты чего-то стыдишься.

Крис. Да. Мне действительно было стыдно. Я… я не знаю, как тебе это объяснить. Это переплелось со столькими другими вещами и началось так давно… Помнишь, я ведь командовал ротой.

Энн. Да, конечно.

Крис. Ну, они все погибли.

Энн. Все?!

Крис. Да, почти все.

Энн. О господи!..

Крис. Не так-то легко примириться с этой мыслью. Ведь они были не просто солдаты, рядовые… Вот однажды шел дождь. Подряд несколько дней. Пришел ко мне один из наших парней, самый молоденький, и дал мне свою последнюю пару сухих носков. Сунул их мне в карман. Это мелочь, правда… Но… вот такие у меня были ребята. И они не умерли; они пошли на смерть друг за друга. Пойми, будь у них хоть капельку больше эгоизма, они вернулись бы домой живыми. И, глядя на то, как они гибнут, я подумал: все кругом идет ко всем чертям. Но взамен возникает другое. Чувство ответственности… чувство ответственности человека перед человеком. Понимаешь? Для того чтобы сохранить это чувство, для того чтобы оставить его на земле как памятник, надо, чтобы каждый всегда ощущал его и жил иначе. (Пауза). А потом я вернулся домой и не поверил своим глазам.

Ничего этого здесь не было. Я пошел опять на завод к отцу. Все та же мышиная возня… Мне стало стыдно. Они здесь не изменились. Наоборот… многие из них стали паразитами. Мне было противно притронуться здесь к чему бы то ни было, в том числе и к тебе. Мне казалось, что на всем здесь кровь…

Энн. Ты и сейчас так чувствуешь?..

Крис. Нет…

Энн. Ты не должен этого чувствовать.

Крис. Я хочу тебя, Энни.

Энн. Ты имеешь право на все, что у тебя есть. На все, Крис. Понимаешь?

Крис. Я рад, что ты так думаешь.

Энн. Ты имеешь право и на меня… И на деньги. Джо выпустил сотни самолетов — этим можно гордиться.

Крис. О Энни, Энни… У нас будет много денег.

Голос Келлера (за сценой). Алло!.. Да. Конечно.

Энн (с тихим смехом). На что мне много денег?..

Они целуются.

Крис. Поверь мне, Энни, нам будет хорошо, очень хорошо.

Из дома выходит Келлер.

Келлер (указывая большим пальцем на дом). Энни, там твой брат…

Они робко отходят друг от друга.

Твой брат у телефона.

Энн (удивленно). Мой брат?

Келлер. Да, Джордж. Он звонит из Колумбуса.

Энн (с некоторой тревогой). В чем дело? Что-нибудь случилось?

Келлер. Не знаю. С ним говорит Кэт. Поторопись, болтовня с ней обойдется ему лишних пять долларов.

Энн (делает шаг к дому, а затем возвращается к Крису). Не знаю, надо ли сейчас говорить твоей матери. Мне кажется, она будет недовольна. Мне не хотелось бы с ней ссориться.

Крис. Подождем до вечера, не волнуйся. Я скажу ей сам. После ужина…

Келлер. Что вы собираетесь ей сказать?

Крис. Иди, Энн.

Энн скрывается в доме.

Мы собираемся пожениться, отец.

Келлер нерешительно кивает.

Ты ничего не имеешь против?

Келлер (растерянно). Я рад, Крис. Но… Джордж звонит из Колумбуса.

Крис (удивленно). Ну и что?

Келлер. Разве Энни тебе не говорила, что он собирался сегодня к отцу?

Крис. Нет. Она об этом не знает.

Келлер (спрашивает, преодолевая неловкость). Скажи, Крис, ты… ты уверен в том, что хорошо ее знаешь?

Крис. Почему ты спрашиваешь?..

Келлер. Просто так. За три года Джордж ни разу не видел своего отца. И вдруг он едет к нему… а она — сюда.

Крис (нахмурившись). Ну и что же?

Келлер. Просто мне это кажется странным. Как по-твоему, она ничего не имеет против меня?

Крис. Не понимаю, о чем ты говоришь.

Келлер. Ничего… До последнего дня ее отец на суде валил вину на меня. А она его дочь. Может, они ее подослали что-нибудь выведать.

Крис (сердито). Кто?! Что она может выведать?

Голос Энн (по телефону за сценой). Чего ты волнуешься, Джордж? Что случилось?

Келлер (взглянув на дом). Может, они собираются добиться пересмотра дела, нам назло.

Крис. Как ты можешь так о ней говорить?

Келлер. Этого не может быть? Наверняка?

Крис. Ты меня просто поражаешь…

Келлер (обрывая разговор). Ладно, бросим, забудь. (С большим усилием). Я хочу, чтобы твоя будущность ничем не была замарана, Крис. Я хочу заказать новую вывеску — «Кристофер Келлер, акционерное общество».

Крис (в некотором замешательстве). А чем плоха вывеска — «Джо Келлер»?

Келлер. Мы еще это обсудим. Я хочу построить тебе дом, Крис, большой каменный дом. Я хочу, чтобы ты жил широко, Крис, чтобы ты пользовался всем, что я для тебя накопил. (Теперь стоит вплотную к Крису). Пользовался с радостью, без стыда…

Крис. Хорошо, отец.

Келлер. Иногда мне кажется, что ты… стыдишься наших денег.

Крис. Нет, это не то.

Келлер. У нас честные деньги! Их нечего стыдиться!

Крис (несколько испуганно). Зачем ты мне это говоришь?

Келлер (берет Криса за шею и радостно смеется). Я уговорю мать. Мы ее сегодня напоим допьяна, и все переменится. (Отходит в сторону, делает широкий жест). Какая у тебя будет свадьба, малыш! Такой еще ни у кого не бывало! Шампанское, смокинги… (Обрывает фразу, услышав голос Энн, говорящей по телефону).

Голос Энн (за сценой). Да ты ведь совсем не умеешь собой владеть… Ну что же он тебе сказал? Что?

Из дома выходит мать.

Ладно. Приезжай. Да, все они будут здесь! Никто от тебя не спрячется! Возьми себя в руки. Хорошо? Ладно, ладно. До свиданья!

Пауза. Энн вешает трубку и выходит на веранду.

Крис. Что-нибудь случилось?

Келлер. Он едет сюда?

Энн. Приедет в семь часов, из Колумбуса. (Матери). Я сказала, что вы не рассердитесь.

Келлер. Конечно, конечно… Отец заболел?

Энн. Нет, Джордж не говорил, что отец болен… Я… (овладевая собой) наверно, это какая-нибудь ерунда. Вы ведь знаете моего брата. (Подходит к Крису). Давай покатаемся, хочешь?

Крис. Конечно. Отец, дай ключи от машины.

Мать. Поезжайте через парк. Там очень красиво.

Келлер. Развлекайтесь на здоровье.

Крис. Пойдем, Энн. (Родителям). Мы скоро вернемся.

Уходят. Мать подходит к Келлеру, не сводя с него глаз.

Келлер (тихо и несколько прерывисто). Что надо Джорджу?

Мать. Он все утро пробыл в Колумбусе у Стива. Теперь, он говорит, ему нужно немедленно повидать Энни.

Келлер. Зачем?

Мать. Не знаю. Джо, он ведь теперь стал юристом. Джордж стал юристом.

Келлер. Ну так что?

Мать. За все эти годы он не написал Стиву ни строчки. Вернулся с войны, и с тех пор не написал отцу даже открытки.

Келлер (сердясь). Ну так что?

Мать (ее внутреннее напряжение прорывается). Вдруг, ни с того ни с сего он летит из Нью-Йорка на самолете, чтобы повидать отца. На самолете!

Келлер. Ну? Так что?!

Мать (дрожа). Почему на самолете?

Келлер. Я не умею читать чужие мысли, а ты?

Мать. Почему на самолете? Что понадобилось в тюрьме Стиву так срочно сказать сыну?

Келлер. Какое мне до этого дело?

Мать. Ты уверен, что тебе нет до этого дела, Джо?

Келлер. Да, уверен.

Мать (выпрямившись в кресле). Смотри, Джо!.. Мальчик едет сюда. Будь осторожен.

Келлер (наклонившись над ней, с отчаянием). Раз и навсегда запомни, что я сказал! Запомни: я не боюсь! Слышишь?

Мать (слабо кивая). Ладно, Джо. Только… смотри, Джо!..

Келлер в ярости смотрит на нее, затем поворачивается и входит в дом, с силой захлопнув за собой стеклянную дверь. Мать сидит в кресле выпрямившись и неподвижно смотрит вдаль.

Занавес

Действие второе

Декорация прежняя. Вечер того же дня. Наступают сумерки. Крис тащит по аллее верхушку сломанного дерева; голый обрубок ствола торчит из земли. На Крисе парадные брюки и белые полуботинки, но он еще без верхней рубашки. Когда он скрывается за поворотом аллеи, на веранде появляется мать. Она спускается вниз и смотрит ему вслед. Она в халате, в руках у нее поднос со стаканами и графин, наполненный апельсиновым соком. В стаканы положены веточки мяты.

Мать (кричит вслед Крису). Неужели для этого надо было надевать новые брюки? (Выходит в сад и ставит поднос на стол. Затем с беспокойством оглядывается и трогает графин, чтобы узнать, достаточно ли он остужен).

Крис возвращается, отряхивая руки.

Когда эти ветки убрали, здесь стало светлей.

Крис. Почему ты не переодеваешься?

Мать. Душно. Я приготовила для Джорджа апельсиновый сок, он всегда любил апельсиновый сок. Хочешь, выпей.

Крис (с нетерпением). Ну иди же, одевайся. И чего это отец все еще спит? (Наливает себе стакан соку).

Мать. Он расстроен. Когда он расстроен, он спит. (Смотрит ему в глаза). Мы с отцом глупые люди. Мы ничего не понимаем. Ты должен нас защитить.

Крис. Чепуха! Чего вам бояться?

Мать. Стив до конца утверждал на суде, что во всем виноват отец. Если дело начнут разбирать снова, я этого не переживу.

Крис. Джордж болван. Не принимай это всерьез!

Мать. Их семья нас ненавидит. Может быть, даже Энни…

Крис. Мама!..

Мать. Если ты всех любишь, не думай, что и тебя все любят!

Крис. Ладно, не расстраивайся. Предоставь это дело мне.

Мать. Когда Джордж соберется уезжать, пускай едет и она.

Крис. Не заботься об Энни.

Мать. Стив ведь и ее отец.

Крис. Прекратишь ты когда-нибудь? Ну, пойдем.

Мать. Ты не знаешь, как люди могут ненавидеть, Крис. От ненависти они могут весь мир разорвать в клочья.

Энн в вечернем платье появляется на веранде.

Крис. Видишь? Она уже готова. (Вместе с матерью поднимается на веранду, к Энн). Мне осталось только надеть рубашку.

Энн (озабоченно). Вы чувствуете себя хорошо, Кэт?

Мать. Не все ли равно, дорогая! Есть такие люди — чем больше они болеют, тем дольше живут. (Входит в дом).

Крис. Ты красивая.

Энн. Мы скажем матери сегодня вечером.

Крис. Конечно.

Энн. Лучше было бы сказать ей сейчас. Я не умею хитрить, мне это не по нутру.

Крис. Какая тут хитрость? Мы ей скажем, когда она будет поспокойнее.

Голос Матери. Джо, хватит тебе спать!

Энн. Кто спокоен, это твой отец. (Смеется). Спит как сурок.

Крис. Я тоже спокоен.

Энн. Правда?

Крис. Смотри. (Вытягивает руку и делает вид, что она у него сильно дрожит). Как только Джордж приедет, скажи мне. (Входит в дом).

Энн спускается с крыльца. Она бесцельно бродит по двору; что-то притягивает ее к сломанному дереву. Она подходит к нему, нерешительно прикасается к стволу, думая о чем-то своем.

Голос Лидии (за сценой). Джонни! Иди ужинать!

Входит Сью и, увидя Энн, которая ее не замечает, останавливается.

Сью. Нет ли здесь моего мужа?

Энн (оборачивается, вздрогнув). Ах!

Сью. Извините, я вас напугала.

Энн. Нет, ничего, я… у меня… я… как дурочка, боюсь темноты.

Сью (озираясь). Да, уже темнеет.

Энн. Вы ищете мужа?

Сью. Как всегда. (Устало смеется). Он столько времени проводит здесь, что ему скоро придется платить и за эту квартиру.

Энн. Мы все переодевались, поэтому вашему мужу пришлось поехать на вокзал встречать моего брата. Хотите выпить холодного соку?

Сью. Спасибо, хочу.

Энн наливает сок.

Значит, Джим поехал на вокзал?.. Ему было слишком жарко везти меня на пляж. Мужчины как дети: чего они не сделают ради соседей!

Энн. Келлерам все любят оказывать услуги. Так было всегда, сколько я себя помню.

Сью. Удивительно! Наверно, брат ваш приехал на свадьбу?

Энн (подавая ей стакан с апельсиновым соком). Не знаю. Может быть.

Сью. Вы, должно быть, очень взволнованы.

Энн. Выйти замуж не так-то просто.

Сью. Это как для кого. Глядя на вас, не подумаешь, что это так сложно.

Энн. Да, у меня не раз была эта возможность.

Сью. Держу пари, что не раз. Но все это было не так романтично… Помилуйте! Выйти замуж за брата своего жениха!..

Энн. Романтично? Не знаю. Я выхожу замуж за Криса потому, что, когда бы мне ни захотелось услышать правду, мне всегда на ум приходит Крис. Если он что-нибудь сказал — значит, это так и есть. От этого легче жить.

Сью. И у него есть деньги. От этого тоже легче жить.

Энн. Мне это безразлично.

Сью. Вам так кажется. Все зависит от денег. Я вышла замуж за студента. Мы жили на мое жалованье. И это плохо. Когда женщина содержит мужчину, он чувствует себя ей обязанным. А кто же любит того, кому обязан?..

Энн смеется.

Увы! Это правда.

Энн. В глубине души доктор, наверно, к вам очень привязан.

Сью. Несомненно. Но нехорошо, когда мужчина чувствует свои путы. Джиму кажется, что он в неволе.

Энн. Да…

Сью. Вот я и собиралась просить вас о небольшой услуге…

Энн. С удовольствием, если это будет в моих силах.

Сью. Это вполне в ваших силах. Устройтесь после свадьбы где-нибудь подальше отсюда.

Энн. Вы шутите?

Сью. Какие тут шутки! Когда Крис здесь, мой муж не знает покоя.

Энн. Почему?

Сью. У моего мужа большая практика, но он мечтает заниматься научной работой, делать открытия. Понимаете?

Энн. Понимаю. А чем это плохо?

Сью. Прелестно… Для отшельника… За научную работу платят двадцать пять долларов в неделю. Стирка власяницы за свой счет. И так всю жизнь.

Энн. При чем же здесь Крис?

Сью (с нарастающей силой). Крис странно действует на людей. Возле него они хотят стать лучше, чем им это по средствам.

Энн. Что же тут плохого?

Сью. Дорогая, у Джима семья на плечах. После каждого свидания с Крисом ему кажется, что он вступает в сделку с совестью, не посвящая себя научной работе. А кто кругом нас не совершает сделок с совестью? Джим вспоминает о совести каждые два года. Сейчас он сделал из Криса кумир и…

Энн. Может, ваш муж прав? Не в том смысле, что Крис годится в кумиры, а…

Сью. Нет, дорогая, вы сами знаете, что он неправ.

Энн. Я с вами не согласна. Крис…

Сью. Давайте говорить откровенно. Крис работает со своим отцом, не так ли? Каждую неделю он получает доход от своего предприятия.

Энн. Что из этого?

Сью. Вы меня спрашиваете — что из этого?

Энн. Да, конечно, я спрашиваю вас. (Пауза. Вот-вот уже не сможет себя сдержать). Вам не следует позволять себе подобные намеки… Крис не взял бы у отца и пяти центов, если бы там было что-нибудь не так…

Сью. Вы думаете?

Энн. Да, думаю. Мне не нравится, как вы разговариваете.

Сью (подходя к ней). А мне знаете что не нравится, моя милая?

Энн. Нам незачем с вами ссориться.

Сью. Мне не нравится жить бок о бок с этим святым семейством. Чувствуешь себя каким-то отребьем.

Энн. Тут уж я ничем не могу вам помочь.

Сью. Кто дал Крису право калечить человеку жизнь? Все знают — старик Келлер дал взятку и поэтому вышел из тюрьмы.

Энн. Неправда!

Сью. В нашем квартале нет ни одного человека, который бы этого не знал. Ступайте поговорите с ними.

Энн. Ложь. Келлеры в самых лучших отношениях с соседями. Они приходят сюда играть в карты и…

Сью. Ну и что? Они его уважают за то, что он ловкач. И я тоже. Я ничего не имею против Джо, но, если Крис заставляет других носить власяницу, пускай сперва наденет ее сам. Он совсем задурил моему мужу голову своим идиотским идеализмом, и мое терпение лопнуло.

Крис выходит на веранду. На нем рубашка и галстук.

(Быстро оборачивается, услышав его шаги. С улыбкой). Привет, дорогой, как мама?

Крис. Мне показалось, что приехал Джордж.

Сью. Нет, здесь мы вдвоем.

Крис (спускаясь к ним). Сьюзи, сделайте одолжение — поднимитесь к маме и успокойте ее. Она совсем расклеилась.

Сью. Она еще ничего не знает?

Крис (с коротким смешком). Нет, но, кажется, догадывается. Вы ведь знаете маму.

Сью (подходит к крыльцу). Да, она у вас ясновидящая. (На веранде). Не беспокойтесь. Мама полюбит Энн. (К Энн). Вы ведь дамский вариант Криса.

Крис смеется. Сью входит в дом.

Крис. Интересный человек, правда?

Энн. О да! Очень.

Крис. И превосходная сиделка! Знаешь, она…

Энн (напряженно, но стараясь владеть собой). Ты все еще продолжаешь свое?

Крис (еще улыбаясь). Что?

Энн. Кого бы ты ни встретил, ты у каждого находишь какую-нибудь добродетель. Откуда ты знаешь, что она превосходная сиделка?

Крис. Что с тобой, Энн?

Энн. Эта женщина ненавидит тебя. Она презирает тебя!

Крис. Слушай… какая муха тебя укусила?

Энн. Эх, Крис…

Крис. Что здесь произошло?

Энн. Почему ты мне не сказал?..

Крис. Чего?

Энн. Она утверждает, что все тут считают твоего отца виновным.

Крис. Да, ну… что из этого?

Энн. Я только не понимаю, зачем тебе было это отрицать. Ты мне сказал, что все забыто.

Крис. Я боялся, как бы ты не подумала, что тебе не следует сюда приезжать. Я знаю, многие считают моего отца виновным. Мне казалось, что и ты можешь его заподозрить…

Энн. Я никогда не говорила, что подозреваю его.

Крис. Никто этого не говорит.

Энн. Я знаю, как ты его любишь, но ведь нельзя же…

Крис. Ты думаешь, я мог бы ему простить?

Энн. Крис, я отреклась от родного отца… И если в этой истории что-нибудь не так, то…

Крис. Я знаю, Энн…

Энн. Джордж был у отца. Не думаю, чтобы он привез мне оттуда его благословение…

Крис. Пусть приезжает. Тебе нечего бояться Джорджа.

Энн. Повтори. Скажи мне это еще раз.

Крис. Мой отец невиновен, Энн. Не забудь, его зря обвинили… Что он должен был пережить? Как бы ты себя чувствовала, если бы тебе это предстояло снова? Поверь мне, Энн, здесь все в порядке. Поверь мне, детка!

Энн. Ладно.

Они целуются. Келлер неслышно появляется на веранде.

Келлер. Ну не рай ли здесь?

Они отстраняются друг от друга и застенчиво смеются.

(Спускается вниз). Сегодня у нас праздник, Энни. (Садится, кладет ногу на ногу). Ну, как ты себя чувствуешь в качестве замужней дамы?

Энн (смеясь). Я еще этого толком не испытала.

Келлер. Что же ты оплошал?

Крис. Ах ты, старый селадон!

Келлер. Что значит «селадон»?

Крис. Это по-французски.

Келлер. Не говори непристойностей. (Смеется).

Крис. Видала ты когда-нибудь такого старого недоросля?

Келлер. Надо же кому-нибудь зарабатывать на жизнь!

Энн (под общий смех). Ему пальца в рот не клади.

Келлер. У нас в Америке все стали такими учеными, что скоро некому будет выносить мусор.

Все смеются.

Все идет к тому, что в олухах останутся одни хозяева.

Энн. Не скромничайте, Джо. Не такой уж вы олух.

Келлер (вздыхает). Знаешь, Энни… (Пауза. Усаживается поудобнее и задумчиво смотрит вперед). Вот, к примеру, твой брат Джордж. Я как раз о нем думал. Когда он приедет, я бы хотел, чтоб ты ему предложила вот что… Серьезно, Энн… Ты говоришь, что здоровье его плоховато… Я вот и подумал, на кой ему черт надрываться в Нью-Йорке, где прямо глотку друг другу рвут. Ведь у меня здесь столько приятелей. Я в дружбе с крупными воротилами нашего города. И мог бы помочь Джорджу. Ему стоило бы обосноваться здесь.

Энн. Что ж, это очень любезно с вашей стороны, Джо.

Келлер. Какие тут любезности. Пойми меня хорошенько. Я думаю о Крисе. (Небольшая пауза). Видишь ли, ты еще молода. А когда становишься старше, приятно чувствовать, что ты чего-то достиг. Мое единственное достижение — мой сын. Через год, через полтора твой отец выйдет на свободу. К кому он пойдет? К своему ребенку. К тебе. Вернется старый, ожесточенный… В твой дом.

Энн. Какое это имеет значение, Джо?

Келлер. Сейчас тебе кажется, что никакого. Но поверь мне, кровь не вода. Если тебе прожужжат все уши… А мой сын тут же, в доме… Словом, я не хочу, чтобы эта вражда встала между нами. (Жестом показывает на себя и на Криса).

Энн. Обещаю вам, что она не встанет. Не беспокойтесь, не встанет.

Келлер. Сейчас ты влюблена, но я много старше тебя: дочь — это дочь, а отец — это отец. И может случиться, что… (Небольшая пауза). Я бы хотел, чтобы ты сделала так. Со мной твой отец не захочет разговаривать, но он послушает тебя, и он послушает твоего брата. Я бы хотел, чтобы вы оба пошли к нему в тюрьму и сказали: «Папа, Джо хочет, чтобы, когда ты выйдешь на свободу, ты снова вошел в его дело».

Энн (поражена). Вы хотите, чтобы он снова стал вашим компаньоном?

Келлер. Нет, ну зачем же компаньоном? Я возьму его на работу. (Пауза. Встает, возбужденно). Я хочу, чтобы он знал, Энни… Знал, пока он еще в тюрьме, что, когда он выйдет на свободу, его ждет работа. Это смягчит его горечь. Сознание, что у тебя есть работа… утешает человека.

Энн (испуганно, с упреком). Джо, вы не обязаны ему ничем.

Келлер. Да, да… Я обязан был бы съездить ему разок по зубам…

Крис. Так и сделай. Я не хочу его видеть на заводе. И баста. Что ты сюсюкаешь — люди могут тебя превратно понять.

Келлер. А я не понимаю, почему она хочет его казни!

Крис. Он ее отец. Если она так чувствует…

Келлер. Нет, нет…

Крис (почти сердито). Какое тебе дело?

Келлер (сдерживая себя). Отец — это отец! (Дотрагивается до щеки). Мне бы лучше… побриться. (Делает несколько шагов назад, затем поворачивается, с улыбкой). Я не хотел наседать на тебя, Энн.

Энн. Давайте забудем всю эту историю, Джо.

Келлер. Правильно. (Крису). Она может понравиться.

Крис. Побрился бы ты, а?

Келлер. Опять правильно… (Идет к крыльцу).

Справа торопливо входит Лидия.

Лидия (Келлеру). Совсем забыла… (Заметив Криса и Энн). Привет. (Келлеру). Я обещала Кэт сделать ей прическу. Она расчесала волосы?

Келлер. Как всегда весела, а, Лидия?

Лидия. Конечно, а почему нет?

Келлер (поднимаясь на веранду). Ступай наверх и причеши волосы моей Кэт.

Лидия поднимается по ступенькам.

Сегодня у нее праздник, сделай ее покрасивее. (Стоя в дверях, поворачивается к Крису и Энн). Из этого могла бы получиться песенка. (Тихо напевает приятным голосом). «Ступай наверх и причеши-ка мою Кэт…»

Лидия входит в дом.

«Пусть краса ее украсит божий свет». (К Энн). Неплохо для человека, который всего год ходил в вечернюю школу? (Напевает, входя в дом). «О, ступай наверх и причеши-ка мою Кэт, о…»

Келлер уже почти скрылся в дверях, когда справа во двор быстро входит Джим. Келлер выжидательно останавливается. У Джима возбужденный вид.

Крис (видя, что Джим смотрит на них). В чем дело? Где Джордж?

Джим. А где мать?

Крис. Наверху, одевается.

Энн. Куда девался Джордж?

Джим. Я попросил его обождать в машине. Послушайте меня. Послушайтесь моего совета.

Энн ждет.

Не зовите его сюда.

Энн. Почему?

Джим. Кэт в плохом состоянии. Она этого не вынесет. Так, сразу…

Энн. Чего она не вынесет?

Джим. Что вы меня разыгрываете? Вы же знаете, зачем он приехал. Он в ярости. Поезжайте с ним куда-нибудь и поговорите с глазу на глаз.

Энн делает несколько шагов по аллее, но, увидев Келлера, останавливается. Келлер входит в дом.

Крис (испуган, а потому зол). Не будьте старой бабой.

Джим. Он приехал, чтобы увезти ее домой. Что это значит? (Оборачивается к Энн). Вы-то знаете, что это значит! Договоритесь с ним где-нибудь в другом месте.

Энн (с трудом, Крису). Я увезу… его куда-нибудь… (Хочет уйти).

Крис. Нет.

Энн останавливается.

Джим. Ты перестанешь валять дурака?!

Крис. Замолчи! Его здесь никто не боится. (Идет по дороге).

Входит Джордж Дивер. Джордж — ровесник Криса. Он бледен, говорит тихо, как бы боясь потерять самообладание и закричать во весь голос.

(После минутного замешательства подходит к нему с протянутой рукой, улыбаясь). Здорово! Чего ты сидел там так долго?

Джордж. Доктор сказал, что твоя мать больна. Я…

Крис. Ну так что? Она все равно захочет тебя видеть. Мы тебя ждем с утра.

Энн (прикасаясь рукой к его воротничку). Какой грязный воротник. Ты не захватил с собой другой рубашки?

Сью выходит из дома.

Сью (недовольным тоном). Как насчет поездки на пляж, Джим?

Джим. В машине слишком жарко.

Сью. На чем же ты ездил на вокзал, на дирижабле?

Крис. Это брат Энн, Сью. Джордж — миссис Бэйлисс.

Сью. Здравствуйте.

Джордж (снимая шляпу). Это ведь вы купили наш дом, не правда ли?

Сью. Правильно. Зайдите перед отъездом и посмотрите, как мы его отделали.

Джордж (отходит от нее). Мне он нравился таким, как был.

Сью (Энн). Режет правду-матку, а?

Джим. Такой у него характер. (Берет ее под руку). Мы еще увидимся. (Джорджу). Полегче, полегче, паренек.

Крис. Спасибо, что его подвезли.

Сью и Джим уходят.

Как насчет того, чтобы выпить апельсинового соку? Мать приготовила его специально для тебя.

Джордж (с принужденной вежливостью). Добрая душа, не забыла, что я люблю апельсиновый сок.

Энн наливает сок.

Крис. Ты немало выпил его в этом доме. Как жизнь, Джордж? Садись.

Джордж (задыхаясь от волнения, ни на минуту не переставая двигаться). Дай мне опомниться. (Осматривается). Неужели это возможно?

Крис. Что?

Джордж. Я снова здесь.

Крис. Слушай, ты, видно, стал нервным?

Джордж. Да, особенно к вечеру. А ты как? Кажется, теперь большая шишка?

Крис. Нет, средняя. Как твои законы?

Джордж. Не знаю. Когда я изучал их, лежа в госпитале, они казались мне разумными. А у вас тут законы ведь не в чести. Как разрослись деревья. (Указывая на обломок ствола). А это что?

Крис. Сломало ветром прошлой ночью. Мы посадили это дерево в память о Ларри.

Джордж. Почему? Боялись его забыть?

Крис. Уместное замечание, не правда ли?

Энн (вмешиваясь в разговор). С каких пор ты стал носить шляпу? (Подходит к нему со стаканом).

Джордж (обнаруживая у себя в руке шляпу). С сегодняшнего утра. Сегодня я решил выглядеть как прокурор. (Протягивая ей шляпу). Не узнаешь?

Энн. Почему? Откуда?..

Джордж. Это шляпа отца. Он просил меня носить ее.

Энн. Как он себя чувствует?

Джордж. Он стал меньше.

Энн. Меньше?

Джордж. Да. Стал совсем маленький. (Вытягивает руку показывая расстояние от пола). Его теперь почти не видно. Это бывает со слизняками. Хорошо, что я поехал к нему вовремя — еще год, и от него ничего бы не осталось, кроме запаха.

Крис. Что случилось, Джордж? В чем дело?

Джордж. Дело? Дело в том, что, когда вы превращаете человека в слизняка, не стоит повторять эту операцию дважды.

Крис. Что это значит?

Джордж (к Энн). Ты еще не вышла замуж?

Энн. Джордж, может быть, ты сядешь и перестанешь вести себя, как…

Джордж. Ты еще не вышла замуж?

Энн. Нет еще.

Джордж. Ты и не выйдешь за него замуж.

Энн. Почему я не выйду за него замуж?

Джордж. Потому что его отец погубил твою семью.

Крис. Послушай, Джордж…

Джордж. Оставь, Крис. Скажи ей, чтобы она ехала со мной. Не будем ссориться. Ты ведь знаешь, что я могу сказать.

Крис. Джордж, тебе кажется, что ты Немезида?

Джордж. Я…

Крис. В том-то и горе, что ты всю жизнь кидался вперед очертя голову. Что ты можешь сказать? Брось, ты не ребенок.

Джордж. Да, я уже не ребенок.

Крис. Не лезь на рожон. Если тебе есть что сказать — скажи вежливо.

Джордж. Не учи меня вежливости.

Энн. Тише!

Крис (готовый его ударить). Будешь ты разговаривать как взрослый или нет?

Энн (быстро, чтобы помешать вспышке Джорджа). Сядь, дорогой. Не сердись. В чем дело?

Джордж дает себя усадить, глядя на нее.

Ну скажи, что случилось? Ты ведь поцеловал меня на прощанье, когда я ехала сюда, а теперь…

Джордж (задыхаясь, ей одной). С тех пор вся моя жизнь перевернулась. Я не мог пойти на работу, когда ты уехала. Мне захотелось поехать к отцу и рассказать ему, что ты выходишь замуж. Иначе я не мог, Энни… Мы поступили подло. Непростительно. Ведь я ни разу его не видел с тех пор, как вернулся с войны. Даже открытки не послал ему, не поздравил с Новым годом. Если бы ты знала… Нет, ты не знаешь, как с ним поступили.

Энн (испуганно). То есть как — я не знаю?!

Джордж. Ты не можешь знать! В тот день отец пришел на работу и ночной мастер показал ему головки цилиндров… Они получались дефектными. Процесс был в чем-то нарушен. Тогда отец позвонил Джо и попросил его немедленно приехать на завод. Но время шло, а Джо все не было. Отец позвонил снова. К этому времени у него было уже свыше сотни дефектных деталей… В армии требовали эти детали с ножом у горла. А отцу нечего было отправлять. Тогда Джо сказал ему… по телефону… чтобы он запаял, зачистил, словом, скрыл трещины любым способом, и отправил головки.

Крис. Все?

Джордж. Нет, не все. (К Энн). Отец испугался. Он не знал, выдержат ли головки в полете. Он боялся, что военный приемщик обнаружит дефект. Но Джо заверил его, что головки выдержат в полете, и поклялся ему по телефону, что берет всю ответственность на себя. Отец продолжал настаивать, чтобы Джо пришел и распоряжался сам. Но Джо не смог прийти на завод… он заболел. Заболел! Он внезапно подхватил грипп! Внезапно! Правда, он пообещал принять на себя всю ответственность. Понимаешь? Но в суде всегда можно отречься от телефонного разговора. Джо так и сделал. И теперь Джо важная шишка, а твой отец преступник. (Встает). Так что ты намерена делать: есть их хлеб, спать под их крышей? Отвечай: что ты собираешься делать?

Крис. Что ты собираешься делать, Джордж?

Джордж. Твой отец для меня слишком ловок. Я не могу предъявить в суде телефонный разговор. На него нельзя сослаться.

Крис. Так как же ты смеешь ссылаться на него здесь?

Энн. Джордж, ведь судьи…

Джордж. Судьи не знали твоего отца! А ты его знаешь. В глубине души ты знаешь, что виноват Джо.

Крис (хватая его и с силой поворачивая кругом). Потише, или я выброшу тебя отсюда!

Джордж. Она-то знает. Она знает.

Крис (к Энн). Убери его отсюда, Энн. Лучше убери его отсюда.

Энн. Я все это знаю. Отец рассказывал это на суде, но они…

Джордж (почти кричит). Судьи его не знали, Энни!

Энн. Тсс! Но он ведь может сказать что угодно. Ты знаешь, что ему ничего не стоит соврать.

Джордж (с вызовом, Крису). Я задам тебе один вопрос. Когда ты будешь отвечать, смотри мне прямо в глаза.

Крис (с вызовом). Я буду смотреть тебе прямо в глаза.

Джордж. Ты знаешь своего отца…

Крис. Я его знаю.

Джордж. Может ли такой хозяин, как он, допустить, чтобы сто-сто двадцать головок цилиндров были зачищены и отправлены с его завода без его ведома?

Крис. Может.

Джордж. Тот самый Джо Келлер, который никогда не уходит с завода, не проверив, выключен ли повсюду свет?

Крис (с возрастающим гневом). Тот самый Джо Келлер.

Джордж. Тот самый человек, который знает, сколько минут в день его рабочие проводят в уборной?

Крис. Тот самый человек.

Джордж. И мой отец — эта запуганная мышь, — который никогда самостоятельно не купил себе рубашки, мой отец осмелился сделать такую вещь за свой страх и риск?

Крис. За свой страх и риск. И свалил вину на другого. Именно потому, что он запуганная мышь. Именно потому, что у него не было мужества взять вину на себя. Вот так он и сделал. На суде ему не поверили, а такой дурак, как ты, поверил!

Джордж. Зачем ты лжешь самому себе?

Энн (глубоко потрясенная). Перестаньте.

Крис. Скажи мне другое, Джордж. Что произошло?.. Почему все эти годы ты считал решение суда справедливым, а теперь…

Небольшая пауза.

Джордж. Потому что ты в него верил… Это правда, Крис. Я верил потому, что верил ты. Но сегодня я услышал правду от самого отца. И эта правда непохожа на решение суда. И всякий, кто знает его и знает твоего отца, поверит, что он не врет. Твой отец его обманул. Твой отец отнял у нас все, что у нас было. И я тут не властен. Но у нас есть одно, что я не позволю вам сцапать, — она! (Оборачиваясь к Энн). Собирай вещи. Все, чем они владеют, полито кровью. Ты не из тех, кто может это стерпеть. Собирай вещи.

Крис. Энн, неужели ты поверишь?

Энн (подходит к нему). Это неправда? Ты уверен?

Джордж. Зачем ты его спрашиваешь? Ведь это сделал его отец. (Крису). Ты никогда ничего не подозревал?

Крис. Подозревал. Подозревать можно все что угодно.

Джордж. Он знает, Энни… Он знает!

Крис. Немезида!

Джордж. Почему же ты не дал своего имени фирме? А ну-ка, объясни это ей.

Крис. При чем тут мое имя?.. Фирма ведь не моя.

Джордж. Кого ты обманываешь? Себя или ее? Чья же это будет фирма, когда он умрет? (К Энн). Ты ведь их знаешь, знаешь обоих, разве они бы не повесили вывеску: «Джо Келлер и Сын»? (Пауза).

Энн переводит взгляд с него на Криса.

Я выясню. Я выясню сам, если ты боишься.

Крис. Чего я могу бояться?

Джордж. Дай мне поговорить с твоим отцом. Через десять минут ты узнаешь правду. Или ты боишься правды?

Крис. Я не боюсь правды. Я знаю правду. Но моя мать нездорова, и я не хочу, чтобы здесь произошел скандал. А все, чего ты добьешься, это скандала.

Джордж. Дай мне поговорить с ним.

Крис. Я не позволю тебе здесь скандалить.

Джордж (к Энн). Видишь?

Энн (кивая в сторону дома. Тревожно). Кто-то идет.

Крис (глядит в сторону дома. Джорджу, тихо). Ты будешь молчать.

Энн. Уезжай скорее. Я вызову такси.

Джордж. Ты поедешь со мной.

Энн. И не говори ни слова о свадьбе, потому что она еще ничего не знает. Слышишь?! Не смей. Джордж, прошу тебя, ничего не затевай. (Слышит шаги). Тсс!

На веранду выходит мать. Она одета парадно, ее волосы тщательно уложены. Все поворачиваются к ней. Увидев Джорджа, она протягивает ему руки и спускается вниз.

Мать. Джордж, мой мальчик.

Джордж (несколько смущен). Здравствуйте, Кэт!

Мать (берет его лицо в свои ладони). Джордж, они сделали тебя стариком. (Прикасается к его волосам). Смотри, ты совсем седой.

Джордж (ее сострадание, выраженное открыто и без смущения, проникает ему в душу; печально улыбаясь). Да, я…

Мать. Я тебе говорила, когда ты пошел на войну: не гоняйся за орденами.

Джордж (устало смеется). Я не гонялся. Они пришли ко мне сами.

Мать (рассердившись). Ну тебя! Все вы хороши. (К Энн). Посмотри на него. Как же ты говорила, что Джордж хорошо выглядит? Он похож на тень.

Джордж (согретый ее сочувствием). Я здоров.

Мать. А у меня сердце болит, глядя на тебя. О чем думает твоя мать, почему она тебя не кормит?

Энн. У него просто нет аппетита.

Мать. Если бы я его кормила, у него был бы аппетит. Мне жалко твоего будущего мужа. (Джорджу). Садись, я сделаю тебе бутерброд.

Джордж (растерянно смеется). Я, право же, не голоден.

Мать. Сердце разрывается, когда посмотришь, что стряслось с нашими детьми. Мы работали для вас не покладая рук. И все зря.

Джордж (с глубоким чувством). Вы совсем не изменились, Кэт.

Мать. Никто из нас не изменился. Мы все тебя по-прежнему любим. Только сейчас Джо вспоминал, как в тот день, когда мать тебя родила, у нас выключили воду и ее носили в ведрах за целый квартал. Можно было подумать, что вся округа горит!

Все смеются.

(Замечает графин с апельсиновым соком. К Энн). Почему ты не дала ему соку?

Энн. Я ему предлагала.

Мать (насмешливо). Предлагала… (Втискивая стакан в руку Джорджа). Ему надо было дать.

Джордж смеется.

Садись и пей. Может, станешь похож на человека.

Джордж (садясь). Кэт, я уже чувствую, что проголодался.

Крис (с гордостью). Она может голодающего индуса превратить в чемпиона тяжелого веса.

Мать (Крису, с большой энергией). Ну его, этот ресторан! У меня в холодильнике есть ветчина, замороженная клубника, персики и…

Энн. Прекрасно. Я вам помогу!

Джордж. Поезд уходит в восемь тридцать, Энн.

Мать (к Энн). Ты уезжаешь?

Крис. Нет, мама, она не…

Энн (перебивая его, быстро подходит к Джорджу). Ты только что приехал. Осмотрись, познакомься со всеми заново.

Крис. Конечно, ты совсем от нас отвык.

Мать. Ну, Крис, раз они не могут остаться…

Крис. Нет. Это касается только Джорджа, мама. Он собирался…

Джордж (встает, стараясь ради Кэт быть вежливым и любезным). Подожди минутку, Крис…

Крис (улыбаясь, повелительно обрывает его). Если ты хочешь ехать, я тебя свезу на вокзал. Если остаешься — не затевай спора, покуда ты здесь.

Мать (наконец признается в своей тревоге). О чем он может спорить? (Подходит к нему. С отчаянием гладит его волосы). Нам с Джорджем не о чем спорить. О чем? Нас поразила одна и та же молния. Ты видел, что случилось с деревом Ларри, Джордж? (Берет его за руку, и он нехотя идет с ней через сцену). Представляешь себе, он снился мне ночью, а в это время налетел ветер и…

На веранде появляется Лидия.

Лидия. Привет, Джордж! (Стремительно подходит к нему, в руках у нее шляпа, отделанная цветами).

Они тепло пожимают друг другу руки.

Джордж. Привет, хохотушка. Что поделываешь? Все растешь?

Лидия. Я уже большая.

Мать (берет у нее шляпу). Посмотри, как она умеет отделывать шляпы!

Энн (Лидии, восхищаясь шляпой). Ты сама это сделала?

Мать. В десять минут. (Надевает шляпу).

Лидия (поправляя шляпу у нее на голове). Я только ее переделала.

Джордж. Ты по-прежнему сама себе шьешь?

Крис (о матери). Разве она не шикарна? Ей не хватает только борзой.

Мать (целуя Лидию, Джорджу). Лидия гений. Вот на ком тебе надо было жениться… Она бы тебя откормила.

Лидия (почему-то смущена). Перестаньте, Кэт.

Джордж (Лидии). Я слышал, у тебя ребенок?

Мать. Ты плохо слышал. У нее их трое.

Джордж (несколько уязвленный этим, Лидии). Кроме шуток трое?

Лидия. Да, раз-два-три. Тебя ведь долго не было, Джордж.

Джордж. Я начинаю это понимать.

Мать (Крису и Джорджу). Беда с вами, мальчики, что вы слишком много понимаете.

Лидия. Мы тоже иногда кое-что понимаем.

Мать. Да, изредка.

Джордж (с явной завистью). Фрэнка, значит, так и не призвали?

Лидия (словно извиняясь). Нет, он всегда оказывался на год старше призывного возраста.

Мать. Удивительно. Когда призывали мальчиков двадцати семи лет, Фрэнку было как раз двадцать восемь; когда они стали брать двадцативосьмилетних, ему исполнилось двадцать девять. Вот почему он стал заниматься астрологией. Все зависит от того, когда ты родился.

Крис. Что же от этого зависит?

Мать (Крису). Не будь слишком образованным. Некоторые суеверия очень полезны. (Лидии). Он уже кончил составлять гороскоп Ларри?

Лидия. Сейчас его спрошу, я иду домой. (Джорджу, чуточку грустно). Хочешь взглянуть на моих ребятишек?

Джордж. Не стоит…

Небольшая пауза.

Лидия (понимая). Ладно. Желаю тебе счастья, Джордж.

Джордж. Спасибо. Тебе тоже… и Фрэнку.

Лидия ему улыбается, поворачивается и идет направо, к своему дому. Джордж глядит ей вслед.

Мать (читая его мысли). Она очень похорошела, а?

Джордж (печально). Очень.

Мать (с упреком). Она красивая. Дурень!

Джордж (осматриваясь с тоской, тихо, прерывистым голосом). Она придает тут всему такую прелесть… (Медленно идет через сцену, глядя себе под ноги).

Мать (грозя пальцем). Вот не послушался меня, и посмотри, что с тобой стало. Я говорила тебе — женись на ней и не ходи на эту проклятую войну!

Джордж (смеясь над собой). Мне казалось, что она слишком много смеется.

Мать. А ты слишком мало смеялся. Пока ты воевал с фашистами — Фрэнк нацеливался на Лидию.

Джордж (Крису). Фрэнк выиграл войну.

Крис. Победил на всех фронтах.

Мать (настойчиво возвращая разговор к предыдущей теме). В тот день, когда ты пошел призываться, я сказала тебе, что ты любишь эту девушку.

Джордж (смеясь). Какая проницательность!

Мать. Я умней вас всех, тебе надо меня слушаться. У всех вас троих были идеалы. А что от них осталось? У меня — вот это дерево, а он (показывая на Криса) в дурную погоду на ноги стать не может. (Кивая на дом Лидии). А тот, здоровенный олух, ничего не читает, кроме сонников, завел себе троих ребят и уже выплатил стоимость своего дома. Брось философствовать. Позаботься о себе. Сделай так, как говорит Джо, — возвращайся сюда, он поможет тебе устроиться, а я найду тебе девушку, и на твоем лице снова появится улыбка.

Джордж. Джо? Джо хочет, чтобы я жил здесь?

Энн (порывисто). Он просил меня передать тебе это.

Мать. К чему притворяться, что ты нас ненавидишь? Это что — идеалы требуют, чтобы ты нас ненавидел? В твоем сердце, Джордж, нет к нам ненависти. Я тебя знаю. Ты меня не обманешь. Я ведь пеленала тебя. (Внезапно, к Энн). Ты помнишь дочь мистера Мерси?

Энн (смеясь). Смотри, она тебя уже просватала!

Джордж тоже смеется.

Мать. Ты ее как следует разгляди, Джордж; увидишь — она прелесть.

Крис. У нее угри.

Мать (Крису). Нет у нее никаких угрей! (Джорджу). У девушки небольшая родинка на подбородке.

Крис. И две на носу.

Все хохочут. На крыльце появляется Келлер. Смех прекращается.

Келлер (спускается со ступенек, с наигранным радушием). Бог ты мой! Подумать — кто приехал! (Протягивает руку). Джордж, рад тебя видеть.

Джордж (пожимая руку, мрачно). Как поживаете, Джо?

Келлер. Так себе. Старею. Поедешь с нами обедать?

Джордж. Нет. Я должен вернуться в Нью-Йорк.

Энн. Я вызову тебе такси. (Поднимается и входит в дом).

Келлер. Жаль, что ты не можешь остаться. Присаживайся. (К Кэт) Он хорошо выглядит.

Мать. Он ужасно выглядит.

Келлер. Именно это я и сказал: ты ужасно выглядишь, Джордж.

Все смеются.

Штаны в доме ношу я, но подтяжками от них бьет меня она.

Джордж. Видел ваш завод, когда ехал с вокзала. Он стал совсем как у Форда.

Келлер. Хотелось бы, чтобы он был как у Форда, но, увы! это не так. (Удобно скрещивает ноги). Так ты, я слышал, наконец решил повидать отца?

Джордж. Да, я был у него сегодня утром. Что выпускает теперь ваш завод?

Келлер. Всего понемножку. Скороварки, части для стиральных машин. У меня теперь славное, гибкое предприятие. Как ты нашел отца? Он здоров?

Джордж (испытующе глядя на Келлера). Нет, он не здоров, Джо.

Келлер. Что-нибудь опять с сердцем?

Джордж. Нет. Не только с сердцем. С душой.

Крис (приподнимаясь). А не поглядеть ли тебе, что они сделали с вашим домом?

Келлер. Оставь его в покое. Он только что приехал. Такова жизнь, Джордж. Маленький человек совершает ошибку, и его все рады вздернуть на дыбу. А больших за то же самое назначают послами. Жалко, я не знал, что ты едешь к отцу.

Джордж (не сводя с него глаз). Я не думал, что это вас может интересовать.

Келлер. В известном смысле, да. Пусть он знает, что, если это будет зависеть от меня, он получит место на моем заводе как только захочет. Я хочу, чтобы он это знал.

Джордж. Знаете, Джо, а он ведь вас ненавидит.

Келлер. Да… я это подозревал. Но ведь человек меняется.

Мать. Стив не умел ненавидеть.

Джордж. А теперь умеет. Ему бы хотелось поставить к стенке каждого, кто нажился на войне.

Келлер. На это у него пуль не хватит.

Джордж. Для вас лучше, чтобы у него не было ни одной пули.

Келлер. Жаль.

Джордж (теперь с явной горечью). Жаль?.. А как бы вы хотели чтобы он к вам относился?

Келлер. Жаль, что он не переменился. Все двадцать пять лет, что я его знаю, меня огорчала в нем эта черта: он никогда не умел отвечать за свои поступки. Разве не так, Джордж?

Джордж (признавая). Видите ли…

Келлер. Да, это так. Правда, ты приехал сюда с таким видом, будто об этом забыл. Помнишь, в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, когда у нас была мастерская на Флод-стрит? Он тогда чуть было не взорвал нас из-за котла, который топился двое суток без воды. Но он так и не захотел признать, что это была его вина. Мне пришлось выгнать механика, чтобы спасти репутацию твоего отца. Помнишь?

Джордж (встает, отходит). Я помню эту историю.

Келлер. Так помни о ней, помни о ней.

Энн выходит из дома.

Бывают люди, которые скорее допустят, чтобы всех перевешали, чем признают свою ошибку.

Келлер и Джордж стоят, глядя друг другу в лицо.

Энн (приближаясь). Такси уже выехало. Хочешь помыться?

Мать (с надеждой). Зачем ему сейчас ехать? Поезжай в полночь, Джордж.

Келлер. Конечно, пообедай с нами.

Энн. Как ты на это смотришь? Почему бы тебе не остаться? Мы обедаем на озере. Повеселимся…

Джордж (смотрит на Келлера, затем на Криса, на нее). Ладно. (Матери). А что Лидия… Я хотел сказать — что, Фрэнк и Лидия тоже будут?

Мать. Я подберу тебе такую девушку, которая даст твоей Лидии сто очков вперед! (Направляется в глубину сцены).

Джордж (смеясь). Мне не нужна другая девушка.

Крис. Я знаю одну, как раз для тебя. (Матери). Шарлотта Таннер!

Мать. Правильно. Позвони ей.

Крис уходит.

Ступай наверх, переодень рубашку и перемени галстук.

Джордж (медленно оглядывается). Я не чувствовал себя нигде дома… нигде, кроме этого места. Кэт, вы совсем молоденькая. Вы совсем не переменились. (Поворачивается к Джо). И вы тоже, Джо, все такой же здоровяк. И воздух здесь прежний.

Келлер. Ну знаешь, болеть мне некогда.

Мать. Вот уже лет пятнадцать, как он не болел ни разу…

Келлер (поспешно). Кроме того гриппа, во время войны.

Мать. А?

Келлер. Помнишь, я болел гриппом во время войны…

Мать (поспешно). Ах да, конечно… (Джорджу). Кроме того гриппа, я хотела сказать.

Пауза. Джордж застывает.

Совсем забыла об этом, Джордж.

Джордж не двигается.

Он так редко болеет, что у меня этот грипп выскочил из головы. Я боялась, что у него начинается воспаление легких. Он не мог встать с постели.

Джордж. Почему же вы сказали, что он не болел ни разу?..

Келлер. Понимаю, понимаю тебя, парень. Но что поделаешь? Сам себе простить не могу, что так случилось. Если бы в тот день я пошел на завод, разве я позволил бы твоему отцу притронуться к этим цилиндрам?!

Джордж. Она сказала, что за последние пятнадцать лет вы ни разу не были больны.

Мать. Я сказала, что он был болен!

Джордж (к Энн). Ты слышала, что она сказала?..

Мать. А ты помнишь все случаи, когда ты болел?

Джордж. Я бы помнил, если бы болел воспалением легких.

Энн. Джордж, перестань.

Джордж. В особенности если бы болел в тот день, когда мой компаньон зачищал трещины на деталях авиамоторов. Что произошло в тот день, Джо?

Мать замечает Фрэнка, входящего в сад с листом бумаги в руках.

Фрэнк. Кэт! Кэт!

Мать. Фрэнк! Ты уже видел Джорджа?

Фрэнк (протягивая руку). Лидия мне говорила. Очень рад… (Замолкает в волнении). Простите… (Матери). Я должен сообщить вам нечто необыкновенное. Кэт, я закончил гороскоп Ларри.

Мать. Тебе это должно быть интересно, Джордж. Прямо удивительно, как он умеет разбираться в этих звездах…

Из дома выходит Крис.

Крис. Шарлотта у телефона, Джордж. Ступай поговори с ней.

Мать (с отчаянием). Он кончил гороскоп Ларри!

Крис. Фрэнк, неужели ты не нашел более подходящего времени?

Фрэнк. Самые великие люди и те верили в звезды.

Крис. Не морочь матери голову всякой ерундой!

Фрэнк. Какая же это ерунда — верить, что на свете есть силы могущественнее нас? Я изучил его звезды. И спорить мне с тобой нечего. Но ваш брат где-то жив!

Мать (быстро, Крису). Почему ты думаешь, что это невозможно?

Крис. Потому что это — безумие.

Фрэнк. Погодите минутку. Дайте мне только сказать. Я изучил звезды, которые определяют его жизненный путь, Крис, и тут не о чем спорить. Ты послушай. Вас известили, что он пропал без вести двадцать пятого ноября. Но двадцать пятое ноября было его счастливым днем! Ты можешь смеяться сколько угодно. Миллион шансов против одного, что человек не может умереть в свой счастливый день. Это факт, это факт, Крис!

Мать. Разве это невозможно? Почему ты думаешь, что это невозможно, Крис?

Джордж (к Энн). Разве ты не понимаешь, что она хочет сказать? Она ведь только что сказала тебе, чтобы ты уехала. Чего же ты ждешь?

С улицы слышен автомобильный гудок.

Мать (Фрэнку). Спасибо тебе, дорогой. Будь добренький, попроси такси обождать, хорошо?

Фрэнк (бежит по аллее). Сию минуту!

Мать (кричит). Вы слышите, шофер, они сейчас придут!

Крис. Мама, она никуда не поедет.

Джордж. Чего ты ждешь? Ты слышала, она сказала, что он ни разу не был болен…

Мать. Я этого не говорила! Слышишь, Крис?

Крис смотрит на нее, онемев.

Джордж. Он заставил твоего отца убивать наших летчиков, а сам спрятался в постель!

Крис. Скажи ему, Энни. Скажи ему.

Мать. Я уложила твои вещи, дорогая…

Крис. Что?

Мать. Я уложила твой чемодан. Тебе остается только его запереть.

Энн. Я ничего не буду запирать. Крис меня позвал, и я останусь, пока он сам мне не скажет, чтобы я ушла… (Джорджу). Пока он сам мне этого не скажет!

Крис. Хватит! Уходи отсюда, Джордж!

Мать (Крису). Но если он так о нас думает…

Крис. Хватит! Запрещаю обо всем этом говорить до самого страшного суда. Ни слова — ни о процессе, ни о Ларри, ни слова, пока я здесь. А ты, Джордж, уходи, слышишь?

Джордж. Скажи им нет, Энни. Кто-то ведь должен наконец сказать им нет…

Энн. Прошу тебя, дорогой, ну прошу тебя… Не плачь, ну не плачь же…

Уходят.

Крис (поворачивается к матери). Что это значит? Почему ты уложила ее чемодан? Как ты посмела?

Мать. Крис…

Крис. Как ты посмела?

Мать. Ей здесь не место.

Крис. Тогда и мне здесь не место.

Мать. Она невеста Ларри.

Крис. Я его брат, и он умер, а я женюсь на его невесте.

Мать. Никогда! Никогда!

Келлер. Ты что, сошла с ума?

Мать. Ты молчи. Ты должен молчать.

Келлер (жестко). Я не буду молчать! Три с половиной года ты ведешь себя как полоумная, а я должен…

Мать (бьет его по лицу). Молчи. Ты ничего не можешь сказать. Теперь буду говорить я. Он возвращается. Все мы должны его ждать.

Крис. Мама, дорогая мама…

Мать. Ждать, ждать…

Крис. Сколько? Сколько ждать?

Мать (выходя из себя). Пока он не вернется. Всю жизнь, пока он не вернется.

Крис (вызывающе). Мама, довольно. Я женюсь на ней.

Мать. Крис, я ни разу в жизни не говорила тебе нет. Теперь я говорю — нет!

Крис. Ты никогда не расстанешься с ним, пока я не женюсь на Энн.

Мать. Я никогда не расстанусь с ним, и ты никогда не расстанешься с ним!

Крис. Я похоронил его уже давно.

Мать (отвернувшись, с силой). Тогда похорони и своего отца.

Пауза. Крис потрясен.

Келлер. Она сошла с ума.

Мать(Крису, не глядя на них обоих). Похорони его тоже. Твой брат жив потому, что, если он умер, убил его отец. Твой отец, понимаешь? И пока жив ты, будет жить и он. Теперь ты меня понял? Бог не позволяет отцам убивать своих сыновей. Понял? Теперь ты понял? (Не владея собой, убегает в дом).

Крис не двигается.

Келлер (заискивающе). Она сошла с ума.

Крис (шепотом). Значит… ты это сделал?

Келлер (умоляя). Ларри никогда не летал на истребителе.

Крис. А другие?..

Келлер (настаивая). Она сошла с ума. (Делает шаг к Крису).

Крис (не поддаваясь). Отец… ты это сделал?

Келлер. Он никогда не летал на П-40. Какое тебе до этого дело?

Крис (все еще спрашивая и уже утверждая). Значит, ты сделал это с теми, другими.

Келлер (боясь его, боясь его убийственной настойчивости). Какое тебе до этого дело? (Приближается к нему и, видя его обезумевшие глаза, нервно). Какого дьявола тебе надо?

Крис (тихо, недоумевая). Как… как ты мог это сделать?

Келлер (подняв кулаки). Какое тебе до этого дело?

Крис. Отец… отец, ты убийца…

Келлер. Убийца?!

Крис. Ты убил их.

Келлер. Разве я могу кого-нибудь убить?

Крис. Объясни мне тогда, что ты сделал? Объясни, или я сам убью тебя!

Келлер (в ужасе перед его яростью). Не надо, Крис, не надо…

Крис. Я хочу знать, что ты сделал. Ну скажи, что ты сделал? У тебя были треснутые цилиндры. Что ты с ними сделал?

Келлер. Если ты хочешь меня повесить…

Крис. Я слушаю! Я слушаю!

Келлер все время держится на шаг от Криса, их движения сейчас похожи на погоню и бегство.

Келлер. Ты еще ребенок. Ну что ты понимаешь? Как я мог поступить? У меня мое дело, я владелец завода. Сто двадцать одна треснутая деталь — и все предприятие идет прахом: значит, ты не знаешь, как надо вести дело, и твоя продукция не годится. Тогда они закрывают завод, разрывают с тобой договора. На кой черт ты им сдался? Ты вложил сорок лет в свое предприятие, а они вышибут тебя в пять минут. Что ж, позволить им зачеркнуть эти сорок лет? Всю мою жизнь? (Хрипло). Да я и не думал, что они поставят эти цилиндры на самолеты. Клянусь богом, я думал, что брак заметят еще на земле.

Крис. Тогда почему же ты отправил детали?

Келлер. Я думал, что, пока они обнаружат брак, мне удастся снова наладить производство и доказать им, что я нужен, — тогда мне это спустят. Но шли недели, и все молчали. Тогда я решил сам им сказать.

Крис. Почему же ты не сказал?

Келлер. Было слишком поздно. Разбился двадцать один летчик. Об этом кричали все газеты. Было слишком поздно. Они пришли на завод с наручниками. Что мне оставалось делать? (Плача, приближается к Крису). Крис… Крис, я сделал это ради тебя. Это был мой единственный шанс, и я рискнул ради тебя. Мне шестьдесят один год, разве я мог надеяться, что мне снова выпадет счастье. В шестьдесят один год этого уже не бывает — не так ли?

Крис. Ты знал, что детали не выдержат в полете!

Келлер. Я не мог этого знать наверняка.

Крис. Но ведь ты собирался предостеречь их…

Келлер. Это не значит…

Крис. Значит, ты знал, что они разобьются.

Келлер. Ничего подобного!

Крис. Ты думал, что они разобьются.

Келлер. Я боялся, что, может быть…

Крис. Ты боялся, что может быть! Господи боже мой, что ты за человек? Ты знал, что жизнь наших парней зависит от этих деталей.

Келлер. Ради тебя, ради твоего завода!

Крис (с жгучей яростью). Ради меня! Где ты живешь? Откуда ты взялся? Ради меня! — Я не расставался со смертью, а ты убивал моих солдат и делал это ради меня? Я гордился, что ты помогаешь нам победить, а ты делал это ради меня! Будь оно проклято, твое предприятие! Неужели для тебя ничего нет на свете, кроме твоего предприятия? Что оно — весь мир, твое предприятие? Из чего у тебя душа — из долларовых бумажек? Что ты хочешь этим сказать: ты сделал это ради меня? Разве у тебя нет родины? Разве ты не человек? Что ты такое, черт тебя подери? Ты даже не зверь — звери не убивают себе подобных. Что же ты такое? Что мне с тобой делать? Вырвать язык из твоей грязной глотки? Что мне делать? (Плачет и бьет кулаком отца по плечу, повторяя с каждым ударом). Что?! Что?! Что?! (Спотыкаясь, уходит, закрыв лицо руками). Что мне делать, господи, что мне делать?

Келлер. Крис… Крис…

Занавес

Действие третье

Два часа ночи. Мать безостановочно раскачивается в качалке, неподвижно глядя вдаль, поглощенная своими мыслями. Это едва заметное, но полное напряжения покачивание. На втором этаже, в окне спальни, горит свет. Луна светит ярко и заливает сад голубоватым сиянием. Слева появляется Джим в пиджаке и шляпе. Он замечает мать и подходит к ней.

Джим. Есть какие-нибудь новости?

Мать. Никаких.

Джим (мягко). Нельзя же, дорогая, сидеть всю ночь. Почему вы не ложитесь?

Мать. Я жду Криса. Не беспокойтесь обо мне, Джим. Я прекрасно себя чувствую.

Джим. Но уже почти два часа.

Мать. Мне не спится. (Небольшая пауза). У вас был срочный вызов?

Джим (устало). У пациента заболела голова, а ему показалось, что он умирает. (Небольшая пауза). Половина моих пациентов сумасшедшие. Никто и не подозревает, сколько психопатов ходит вокруг нас. Абсолютно помешанных. Деньги. Деньги, деньги, деньги, деньги. Если слово повторять без конца, оно теряет всякий смысл.

Мать неслышно смеется.

Как бы мне хотелось дожить до дня, когда слово «деньги» действительно потеряет всякий смысл.

Мать (качая головой). Этого никогда не будет. Вы просто ребенок, Джим!

Джим (смотрит на нее). Кэт. (Пауза). Что случилось?

Мать. Я вам сказала. Крис поссорился с Джо. Потом сел в машину и уехал.

Джим. Из-за чего они поссорились?

Мать. Просто так. Джо… плакал, как дитя.

Джим. Они поссорились из-за Энн?

Мать (с легким колебанием). Нет, не из-за Энн. Можете себе представить? (Указывая на освещенное окно наверху). С тех пор, как он уехал, Энн не выходит из комнаты. Всю ночь одна, наверху.

Джим (смотрит на окно, затем на нее). А что будет делать Джо? Он ему скажет?

Мать (перестает покачиваться). Что?

Джим. Не бойтесь, Кэт. Я все знаю. Я всегда знал.

Мать. Откуда?

Джим. Я догадался, уже давно.

Мать. Мне всегда казалось, что в глубине души Крис… тоже догадывается. Я не думала, что это будет для него таким ударом.

Джим (вставая). Вы не знаете своего сына. Крис не смог бы жить, если бы он это знал. Для лжи нужен особый талант… У вас такой талант есть, у меня тоже. А у него нет.

Мать. Вы думаете — он не вернется?

Джим. Нет, вернется. Все возвращаются, Кэт. Наши маленькие семейные бунты всегда кончаются ничем. Компромиссом. По-своему Фрэнк прав — у каждого человека своя звезда. Звезда его честности. Вы ощупью ищете ее всю жизнь, но, когда она гаснет, ей никогда уже не зажечься снова. Нет, он уехал недалеко. Ему, вероятно, захотелось побыть одному, чтобы посмотреть, как гаснет его звезда.

Мать. Только бы он вернулся.

Джим. Я мечтаю, чтоб он не вернулся, Кэт. Несколько лет назад я сорвался с места и отправился в Новый Орлеан. Два месяца я питался одними бананами и изучал болезни. Это было прекрасно. Затем приехала Сью, она плакала. И я вернулся домой. А теперь я живу по-прежнему, в беспросветной тьме. Мне уж не найти себя. Иногда мне даже трудно вспомнить, кем я когда-то хотел стать. Но… я хороший муж… Крис — хороший сын, и он вернется.

Келлер выходит на крыльцо в халате и ночных туфлях.

Идет по аллее.

Джим (подходит к нему). Мне почему-то кажется, что он в парке. Пойду поищу его. Уложите ее в постель, Джо. Ей тут сидеть вредно. (Уходит по дороге).

Келлер (подходя к ней). Что ему здесь нужно?

Мать. Его друга нет дома.

Келлер (хрипло). Мне не нравится, что он вмешивается в наши дела.

Мать. Теперь об этом поздно говорить. Он все знает.

Келлер (с тревогой). Откуда он знает?

Мать. Он давным-давно догадался.

Келлер. Это мне не нравится.

Мать (с угрожающим смешком). Да ну? Тут нахрапом не возьмешь, Джо. Держи лучше ухо востро. Еще ничего не кончилось.

Келлер (показывая на освещенное окно наверху). Что она там делает? Почему она не выходит?

Мать. Не знаю, что она делает. Сядь, перестань беситься. Ты хочешь жить? Тогда тебе лучше подумать о том, как жить дальше.

Келлер. Она еще ничего не знает, а?

Мать. Она видела, как Крис убежал отсюда. Просто, как дважды два, а она умеет считать.

Келлер. Может, мне с ней поговорить?

Мать. Не спрашивай меня, Джо.

Келлер (вспыхнув). Так кого же мне спрашивать! Но я не думаю, что она станет что-нибудь предпринимать.

Мать молчит.

Я спрашиваю тебя! Что я тебе, чужой? Я думал, что у меня есть семья. Куда делась моя семья?

Мать. У тебя есть семья. А вот у меня больше нет сил.

Келлер. Нет сил! Приходит беда, а у тебя нет сил!

Мать. Джо, ты опять за свое: стоит прийти беде, ты кричишь на меня и думаешь, что этим все можно уладить…

Келлер. Что же мне делать? Скажи мне, что мне делать? Поговори со мной!

Мать. Джо… если он вернется…

Келлер. Он вернется! Почему ты говоришь — если? Он вернется, но что мне тогда делать?

Мать. Ты сядешь с ним рядом и… объяснишь ему. Ты понял, что сделал ужасную вещь. (Избегая его взгляда). Если он поверит, что ты понял…

Келлер. Какой в этом толк?

Мать (с некоторым страхом). Скажи ему, что готов заплатить за то, что ты сделал.

Келлер (тихо). Чем я могу заплатить?

Мать. Скажи ему… что ты готов пойти в тюрьму.

Пауза.

Келлер (пораженный, гневно). Пойти в тюрьму?..

Мать (быстро). Тебе не придется туда идти. Он не заставит тебя идти в тюрьму. Но если ты скажешь… если он почувствует, что ты готов это сделать, он, может быть, простит тебя.

Келлер. Простит меня?! За что?!

Мать. Джо, ты меня понимаешь.

Келлер. Я тебя не понимаю! Ты хотела иметь деньги. Я делал деньги. Разве не так? За что меня прощать? Ведь ты хотела иметь деньги?

Мать. Я не хотела таких денег.

Келлер. Ты думаешь, я хотел именно таких денег? Кому какое дело, чего ты хочешь? Я испортил вас обоих. Мне следовало отдать его в люди, когда ему стукнуло десять, — как сделали со мной, — и заставить самого зарабатывать себе на хлеб. Тогда бы он знал, как в Америке достаются деньги. Он, оказывается, должен меня простить. Сам я мог бы жить на четверть доллара в день, но у меня на плечах семья…

Мать. Джо, Джо… Ты сделал это ради семьи, но это ничего не меняет.

Келлер. То есть как это — ничего не меняет?

Мать. Для Криса есть нечто более важное, чем семья!

Келлер. Ничего на свете нет более важного и быть не может.

Мать. Для него есть.

Келлер. Я все могу простить ему, потому что он мой сын. Потому что я его отец, а он мой сын.

Мать. Джо, говорю тебе…

Келлер. Нет ничего важнее и не может быть. Ты ему это должна сказать! Понятно? Я его отец, а он мой сын! Если есть что-нибудь важнее этого — я пущу себе пулю в лоб.

Мать. Перестань!

Келлер. Ты знаешь, что ему сказать. (Пауза. Отходит от нее и останавливается). Но он не оттолкнет меня… Он этого не сделает… Правда?

Мать. Он любил тебя, Джо, а ты разбил его сердце.

Келлер. Но отречься от меня…

Мать. Думаю, что мы плохо его знаем. Говорят, на войне он был бесстрашен. А здесь он боялся мышей. Я не знаю его. Не знаю, что он может сделать.

Келлер. Проклятие! Будь Ларри жив, он бы так не поступил. Ларри понимал, как устроен мир. Он меня слушался. Для него мир кончался нашим забором. А этому все не слава богу. Он не понимает, что такое деньги. Они слишком легко ему достались. Ларри… Вот это был сын. Сын, которого мы потеряли. Ларри! Ларри! (Падает на стул против нее). Что мне делать, скажи?

Мать. Джо, Джо, прошу тебя… Все будет хорошо…

Келлер (с отчаянием). Ведь я это для тебя, Кэт, для вас обоих, ведь вы были все для меня… все на свете.

Мать. Знаю. Я знаю.

Энн выходит из дома.

Они ожидают, чтобы она заговорила первая.

Энн. Почему вы не ложитесь? Я скажу вам, когда он вернется.

Келлер. Ты ужинала? (Матери). Почему ты не дашь ей чего-нибудь поесть?

Мать. Конечно, сейчас…

Энн. Не стоит, Кэт, мне ничего не нужно. (Пауза). Я хочу вам что-то сказать. (Направляется к дому, затем останавливается). Я ничего не буду предпринимать против Джо.

Мать. Ты славная девочка. (Келлеру). Вот видишь? Она…

Энн. Я ничего не буду предпринимать против Джо, но вы… вы должны мне помочь. (Матери). Вы заставляли Криса чувствовать себя виноватым. Из-за меня. Хотели вы этого или нет, вы изувечили его чувство ко мне. Теперь скажите ему, что Ларри мертв и что вы это знаете. Одна я отсюда не уйду. Без него я не могу жить. Я хочу, чтобы вы освободили его. Обещаю, — все тогда кончится, и мы уедем.

Келлер (матери). Ты ему скажешь… Ты это ему скажешь.

Энн. И так, чтобы он вам поверил.

Мать. Дорогая моя!.. Если бы Ларри был мертв, мне не понадобилось бы убеждать в этом Криса… В ту ночь, когда он придет к тебе, сердце его сморщится и высохнет, как губка. Ведь он знает и ты знаешь, что Ларри жив. До самого своего смертного часа он будет ждать своего брата! Нет, дорогая моя! Ты утром уедешь, и ты уедешь одна. Тебе предстоит одинокая жизнь. (Направляется к дому).

Энн. Ларри мертв, Кэт.

Мать. Не говори мне этого.

Энн. Он умер. Я это знаю! Он разбился у берегов Китая двадцать пятого ноября. Его самолет был в порядке, а он умер. Я знаю.

Мать. Как… как же он умер?.. Как он умер? Ты лжешь. Если ты знаешь, скажи, как он умер?

Энн. Я любила его. Вы знаете: я его любила. Я не взглянула бы ни на кого другого, не будь я уверена, что он умер. Вам этого достаточно?

Мать (подходя к ней). Чего для меня достаточно? О чем ты говоришь? (Хватает Энн за руки).

Энн. Пустите руки, мне больно…

Мать. О чем ты говоришь? (Смотрит на Энн, потом подходит к Джо).

Энн. Джо, прошу вас, ступайте в дом…

Келлер. Почему?..

Энн. Прошу вас. Ступайте.

Келлер. Скажите мне, когда он вернется. (Входит в дом).

Мать (видит, что Энн вынимает из кармана письмо). Что это?

Энн. Сядьте…

Мать подходит к стулу, но не садится.

Но помните, когда я приехала, у меня не было никаких подозрений о том, что Джо… У меня не было ничего против него или против вас. Я приехала, чтобы выйти замуж. И надеялась… Я привезла письмо не для того, чтобы причинить вам боль. Я решила, что покажу вам его только в крайнем случае… Если не будет никакого другого способа убедить вас в смерти Ларри.

Мать. Что это? (Выхватывает письмо из рук Энн).

Энн. Ларри написал мне как раз перед тем, как он…

Мать разворачивает письмо и начинает читать.

Я не хотела причинять вам боль, Кэт. Вы сами заставили меня это сделать. Запомните… Запомните…

Мать читает.

Я была так одинока все эти годы, Кэт… Я не могу больше быть одинокой.

Протяжный, глухой стон вырывается из груди матери в то время, как она читает.

Вы заставили меня показать вам письмо. Вы не поверили мне. Сколько раз я вам говорила! Почему вы мне не поверили?

Мать. Ах, господи…

Энн (с жалостью и страхом). Кэт, не надо, не надо…

Мать. Господи, господи…

Энн. Кэт, простите… Простите…

Крис идет по аллее; он совершенно без сил.

Крис. В чем тут дело?..

Энн. Где ты был?.. Ты весь мокрый.

Мать не двигается.

Где ты был?

Крис. А я думал — ты уже уехала.

Энн. Куда мне ехать? Мне некуда ехать.

Крис (матери). Где отец?

Энн. Он у себя. Он лег.

Крис. Сядьте оба. Я вам скажу… все, что надо сказать.

Мать. Я не слышала, как подошла машина…

Крис. Я оставил ее в гараже.

Мать. Джим поехал тебя искать.

Крис. Мама… я уезжаю. Думаю, что мне удастся устроиться в Кливленде. Понимаешь, я уезжаю навсегда. (К Энн). Знаю, что ты думаешь, Энни… Это правда! Я действительно трус. Меня сделали здесь трусом. В этом доме. Я подозревал своего отца и молчал. Но если бы то, что я знаю сейчас, я знал тогда, когда вернулся с фронта, — он бы давно был у прокурора. Я сам отвел бы его туда. А теперь… Я могу только плакать.

Мать. Что ты говоришь? Что ты можешь сделать?

Крис. Отправить его в тюрьму. Я говорю это вам обеим. Посадить его в тюрьму — если бы я был еще человеком. Но теперь я такой, как все. Я практичный. Вы сделали меня практичным.

Мать. Человек должен быть практичным.

Крис. Кошки на крыше тоже практичны. Мерзавцы, прятавшиеся, когда мы сражались, тоже практичны. Только убитые не были практичны! Я теперь человек практичный — и плюю на себя. Я уеду отсюда, сейчас!

Энн. Я еду с тобой…

Крис. Нет, Энн. Это невозможно.

Энн. Я не прошу у тебя ничего… насчет Джо. Клянусь, я никогда не попрошу тебя ни о чем.

Крис. Нет, попросишь. В глубине сердца ты всегда будешь просить.

Энн. Тогда сделай то, что ты должен сделать!

Крис. Что? Что можно сделать? Я всю ночь искал для него расплаты…

Энн. Ты ее можешь найти.

Крис. Какая это расплата? Разве я воскрешу мертвых, если посажу его за решетку? Так какая же это расплата? На фронте мы пристреливали, как собаку, всякого, кто вел себя как собака. На фронте была настоящая честь, и там было что защищать. А здесь? Страна остервенелых псов. Здесь все ненавидят, здесь все пожирают друг друга. Таков здесь закон. Единственный закон, по которому мы живем… Ну, хорошо, убили несколько человек, только и всего! Так устроен наш мир… Как же я могу вымещать это на своем отце? На нем одном?! Это зверинец, чудовищный зверинец!

Энн (матери). Что же вы молчите? Вы знаете, что он должен делать! Скажите ему!

Мать. Пусть он уходит.

Энн. Я не пущу его. И вы — вы скажете ему.

Мать. Энн!

Энн. Тогда я скажу!

Из дома выходит Келлер. Крис, заметив отца, обходит его стороной.

Келлер. Что с тобой? Я хочу поговорить с тобой.

Крис. Мне не о чем разговаривать с тобой…

Келлер (берет его за руку). Я хочу поговорить с тобой!

Крис (яростно вырывая руку). Не смей, отец. Тебе будет только хуже. Говорить нам не о чем. Поэтому говори покороче.

Келлер. В чем, собственно, дело? Только без философии. В чем дело? У тебя слишком много денег? Тебя это беспокоит?

Крис (с оттенком сарказма). Меня это беспокоит.

Келлер. В чем же загвоздка? Если тебя что-нибудь беспокоит — либо смирись, либо отделайся от того, что тебе мешает. Если ты не можешь привыкнуть к деньгам — выбрось их. Возьми их, все до последнего цента, раздай или выкинь на помойку. Тогда все будет в порядке. На помойку! Думаешь — я шучу? Если это грязные деньги — сожги их. Это не мои — это твои деньги. Я мертвый человек. Я старый, мертвый человек. У меня ничего нет. Но не смей молчать — скажи, чего ты хочешь?

Крис. Дело не в том, чего я хочу. Чего ты хочешь?

Келлер. Чего я хочу? Тюрьмы, да?

Крис молчит.

Ты этого хочешь? Если ты этого хочешь — скажи! Мое место в тюрьме?! Скажи! (Небольшая пауза). В чем дело, почему ты не можешь сказать? (Яростно). Ты всегда говорил мне все, скажи и это. (Небольшая пауза). Хочешь, я объясню тебе, почему ты молчишь? Ты знаешь, что мое место не там. Ты знаешь! (Кружа около Криса, порывисто, с отчаянием, со страстью). Если мои деньги — грязные деньги, то в Америке нет ни одного чистого цента. Кто даром работал в эту войну? Если бы кто-нибудь в Америке работал на войну даром — я тоже работал бы даром. Разве они отправили хоть одну пушку, хоть один грузовик, прежде чем получили за них прибыль? И это чистые деньги? Нет в Америке чистых денег. Война и мир — это доллары и центы, серебро и медь, что же здесь чистого? Половине этой проклятой страны место в тюрьме, а не мне одному — вот почему ты молчишь.

Крис. Да, потому я молчу.

Келлер. Тогда… чем же я виноват?

Крис. Я знаю, что ты не хуже других, но я ведь думал, что ты лучше… Я не понимал, что ты за человек. Я тебя любил. (С трудом сдерживая слезы). Я не могу на тебя теперь смотреть… на себя тоже… (Резко поворачивается и идет к крыльцу).

Энн быстро подходит к матери, выхватывает письмо из ее рук и порывается догнать Криса.

Мать (бросается, чтобы перехватить ее). Отдай!

Энн. Он его прочтет! (Вырывается и сует письмо в руку Крису). Это письмо Ларри; он написал его мне в тот день, когда погиб.

Келлер. Ларри?

Мать. Дай его мне! (Хватает Криса за руку).

Крис выдергивает руку, начинает читать.

Джо. …уйди… (Отчаянно толкает Келлера, глядя на Криса). Иди на улицу, Джо!

Келлер сопротивляется.

Не надо, Крис… (Умоляюще). Не говори ему!

Крис (убийственно спокойно, сквозь зубы, отцу). Три с половиной года… разговоров, разговоров… Сейчас ты мне сам скажешь, — что ты должен делать… Послушай, как умер Ларри… Скажи мне тогда сам, где твое место.

Келлер (отступая). Мир устроен не для святых, Крис.

Крис. Я знаю все об этом проклятом мире. Все его плутни. Послушай теперь ты и скажи, каким должен быть человек. (Читает). «Моя дорогая Энн!..» Ты слушаешь? Он написал это в день своей смерти. Слушай! И не плачь! «Моя дорогая Энн! Не могу выразить того, что я чувствую, но должен написать тебе. Вчера самолет привез газеты из Штатов, и я прочел в них — о папе и о твоем отце — о том, что их осудили. Как я теперь посмотрю людям в глаза?.. Я не могу больше жить. Вчера ночью я двадцать минут кружил над базой, прежде чем заставил себя пойти на посадку. Как отец мог это сделать? Что ни день, в нашей части гибнут трое, четверо ребят, а он сидит там и „делает деньги“. Как я могу смотреть людям в глаза — не знаю!.. Через несколько минут я вылетаю на задание, и вам, вероятно, сообщат, что я пропал без вести. Тогда знай, что меня не надо ждать. Энн, если бы отец был здесь, я бы его убил».

Келлер выхватывает у Криса письмо и молча читает.

Пауза.

Крис. Теперь оправдывайся тем, что Америка полна такими, как ты. Ты понял, что написал Ларри?

Келлер (почти неслышно, вперив глаза в пространство). Я думаю, да. Заводи машину. Я надену пиджак. (Поворачивается, едва не падает).

Мать (спешит его задержать). Куда ты, Джо?.. Ложись спать, куда ты?

Келлер. Я не могу остаться. Мне будет лучше, если я пойду.

Мать. Глупый, ведь Ларри тоже был твоим сыном. Он никогда бы тебя не заставил…

Келлер (глядя на письмо). Видишь, и он бы заставил. Ну да, он был моим сыном. Но для него все они были моими сыновьями. И так оно, пожалуй, и есть… Пожалуй, они все и были моими сыновьями, эти наши парни. Я вернусь… через минуту. (Поворачивается и идет в дом).

Мать (Крису, решительно). Ты его не возьмешь, слышишь?

Крис. Нет, возьму.

Мать. Если ты ему скажешь, чтобы он остался, он останется. Пойди скажи ему!

Крис. Никто его сейчас не остановит.

Мать. Ты, ты его не пустишь. Разве он выживет в тюрьме? Тогда убей его своими руками.

Крис (протягивая ей письмо). Ты читала письмо Ларри?

Мать (о Ларри, о письме). Война кончилась. Разве ты не слышал — война кончилась!

Крис. Разве Ларри только камень, который упал в воду, не оставив следа? Он погиб, и вы хотите, чтобы это было зря? Раз и навсегда вам надо понять — эти заборы не закрывают весь мир; там, за ними, — вселенная. И мы — простые люди — ответственны за вселенную. Если же это не так, то вы напрасно убили своего сына, ибо он умер во имя этого!

Из дома слышится выстрел. На мгновение все замирают.

Крис (направляясь к Энн). Ступай за Джимом. (Входит в дом).

Энн бежит по дороге.

Мать (тихо, стеная). Джо… Джо… Джо… Джо… Джо…

Крис выходит из дома.

Крис. Мама… Я не хотел…

Мать. Тсс…

Крис (обнимая ее). Я не хотел, чтобы он…

Мать. Тсс! Тсс!.. Не надо, не надо, дорогой: ты здесь ни при чем. Забудь. Живи.

Крис хочет ей что-то ответить.

Тсс! (Тихонько высвобождается из его рук и идет к дому). Тсс! (Рыдая, поднимается по ступенькам).

Занавес

Смерть коммивояжера Перевод Е. Голышевой и Б. Изакова

Кое-какие частные разговоры в двух действиях и реквием

DEATH OF A SALESMAN

Действующие лица:

Вилли Ломен.

Линда — его жена.

Биф

Хэппи — его сыновья.

Бен — его брат.

Чарли — сосед Вилли Ломена.

Бернард — сын Чарли

Дженни — секретарь Чарли.

Говард Вагнер — владелец фирмы.

Стэлли — официант.

Второй официант.

Мисс Форсайт.

Летта — ее подруга.

Женщина.

Действие происходит в наши дни в доме и во дворе у Вилли Ломена, а также в различных местах, которые он посещает в Бостоне и Нью-Йорке.

Действие первое

Слышна мелодия, которую наигрывают на флейте. Она мила, незамысловата, поет о траве, о небесном просторе, о листве. Занавес поднимается.

Перед нами домик коммивояжера. Позади него со всех сторон громоздятся угловатые силуэты зданий. Дом и авансцену освещает синий отсвет неба; все вокруг словно тлеет в зловещем оранжевом жару. На сцене становится светлее, и мы видим тяжелые склепы больших зданий, нависших над маленьким и по виду таким хрупким домиком. Все здесь кажется сном, но сном, порожденным действительностью. Кухня посреди сцены выглядит совсем настоящей, потому что в ней стоят кухонный стол, три стула и холодильник. Ничего, кроме этого, однако, не видно. В задней стене кухни дверь, скрытая портьерой, ведет в гостиную. Справа от кухни, на небольшом возвышении, — спальня, в ней — металлическая кровать и стул. На полочке над кроватью — серебряный призовой кубок. Из окна виден фасад жилого дома.

Позади кухни, на высоте шести с половиной футов, в мансарде, — спальня мальчиков, которая сейчас почти не освещена. Смутно вырисовываются две кровати и окно под крышей. (Эта спальня находится над гостиной, которую мы не видим). Слева из кухни сюда ведет винтовая лестница.

Все декорации либо совсем, либо кое-где прозрачные. Линия крыши только очерчена; под ней и над ней видны надвигающиеся каменные громады домов. Перед домом — просцениум, который за рампой спускается в оркестр. Это дворик Ломена. Тут же проходят все сцены, вспоминаемые Вилли, и все сцены в городе. Когда действие переносится в настоящее время, актеры соблюдают воображаемые границы стенных перегородок, входят в дом только через дверь слева. Но в сценах, рассказывающих о прошлом, все ограничения нарушаются, и действующие лица ступают «сквозь» стену на просцениум.

Справа появляется коммивояжер Вилли Ломен. В руках у него два больших чемодана с образцами. Флейта продолжает играть. Он ее слышит, но не отдает себе в этом отчета. Вилли за шестьдесят, он скромно одет. Даже пока он пересекает сцену, направляясь к дому, можно заметить, как он изнурен. Он отпирает дверь, входит в кухню и с облегчением опускает на пол свою ношу, потирая натруженные ладони. Слышно, как он издает не то вздох, не то восклицание, — может быть: «Господи, господи…» Закрывает дверь, относит чемоданы в гостиную. Справа в спальне проснулась его жена Линда. Она встает с постели и, прислушиваясь, надевает халат. От природы мягкая, Линда выработала в себе железную выдержку к выходкам Вилли. Она ведь не только его любит, но и восхищается им. Его неугомонный нрав, вспыльчивость, тягостные мечты и невольные жестокости кажутся ей лишь внешним проявлением обуревающих его высоких страстей, которые ей самой не дано ни выразить, ни испытать как следует.

Линда (слыша шаги Вилли, окликает его с беспокойством). Вилли!

Вилли входит в спальню.

Вилли. Все в порядке. Я вернулся.

Линда. Почему? Что случилось?

Короткое молчание.

Что-нибудь случилось, Вилли?

Вилли. Да нет, ничего не случилось.

Линда. Ты что, разбил машину?

Вилли (с деланным раздражением). Говорю тебе, ничего не случилось! Разве ты не слышишь?

Линда. Ты себя плохо чувствуешь?

Вилли. До смерти устал. (Сидит на краю постели, словно одеревенев).

Флейта стихает.

Никак не мог… Понимаешь, не мог — и все.

Линда (очень мягко). Где ты был весь день? У тебя ужасный вид.

Вилли. Я доехал почти до самого Йонкерса. Остановился, чтобы выпить чашку кофе. Может, все дело в кофе?

Линда. Что именно?

Вилли (помрачнев). Я вдруг не смог больше вести машину. Она шла вбок, понимаешь?

Линда (желая ему помочь). Наверно, опять что-нибудь стряслось с рулем. По-моему, Анжело ничего не смыслит в «студебеккерах».

Вилли. Нет, тут я… я сам. До меня вдруг дошло, что я делаю сто километров в час и уже несколько минут не понимаю, что со мной… Я не могу… совсем не могу сосредоточиться.

Линда. Все дело в очках. Ты забываешь получить новые очки.

Вилли. Глаза у меня в порядке. Назад я ехал со скоростью двадцать километров в час. От Йонкерса добирался чуть ли не четыре часа.

Линда (покорно). Тебе придется отдохнуть, Вилли. Так больше нельзя.

Вилли. Но я только что вернулся из Флориды!

Линда. Мозги-то у тебя не отдыхают! Ты постоянно думаешь, думаешь, а ведь все дело в голове.

Вилли. Утром опять поеду. Может, утром буду чувствовать себя лучше.

Линда снимает с него ботинки.

Проклятые супинаторы! Они меня убивают.

Линда. Прими аспирин. Дать таблетку? Тебе станет легче.

Вилли (недоумевая). Понимаешь, я ехал и хорошо себя чувствовал. Даже разглядывал окрестности. Можешь себе представить, как надоедает природа, когда всю жизнь только ездишь, ездишь… Но там красиво, Линда, — густой лес и светит солнце. Я опустил ветровое стекло, и меня обдувало теплым ветерком. И вдруг ни с того ни с сего я съезжаю с дороги! Говорю тебе, у меня просто из головы выскочило, что я сижу за рулем. Если бы я пересек белую линию, мог бы кого-нибудь и задавить. Поехал дальше, но через пять минут снова забылся и чуть было… (Прижимает пальцами веки). Что у меня делается в голове? Такая путаница…

Линда. Послушай, Вилли, поговори еще разок в конторе. Не понимаю, почему бы тебе не работать здесь, в Нью-Йорке?

Вилли. Разве я нужен им в Нью-Йорке?.. Я специалист по Новой Англии. Я позарез нужен им в Новой Англии.

Линда. Но тебе шестьдесят лет! Стыдно, что они все еще заставляют тебя жить на колесах!

Вилли. Надо послать телеграмму в Портленд. Завтра в десять утра я должен был встретиться с Броуном и Моррисоном, показать им наши товары. О господи, сколько бы я мог им продать! (Принимается надевать пиджак).

Линда (отнимая у него пиджак). Завтра тебе надо сходить в контору и объяснить Говарду, что ты должен работать в Нью-Йорке. Ты чересчур покладист.

Вилли. Если бы старик Вагнер был жив, мне бы давно поручили здешнюю клиентуру. Вот это был человек! Титан! А его сынок никого не ценит. Когда я первый раз поехал на Север, фирма Вагнер понятия не имела, где эта самая Новая Англия.

Линда. Почему ты не скажешь всего этого Говарду?

Вилли (приободрившись). И скажу. Непременно скажу. У нас есть сыр?

Линда. Я сделаю тебе бутерброд.

Вилли. Ложись. Я выпью молока. Сейчас вернусь. Мальчики дома?

Линда. Спят. Сегодня Хэппи водил с собой Бифа куда-то в гости.

Вилли (оживляясь). Да ну?

Линда. Так приятно было видеть, как они бреются, стоя один позади другого в ванной. И вместе уходят в гости. Ты заметил? Весь дом пропах одеколоном!

Вилли. Только подумай: работаешь, всю жизнь работаешь, чтобы выплатить за дом. А когда он наконец твой, в нем некому больше жить.

Линда. Что поделаешь, родной, молодые всегда поднимают якорь и уходят в плавание. А старики остаются на берегу.

Вилли. Неправда! Люди добиваются удачи, сидя на месте. Что говорил Биф, когда я уехал?

Линда. Не надо было его ругать — ведь он только что вернулся. Не стоит из-за него так нервничать.

Вилли. А я и не думаю нервничать. Я просто спросил у него, зарабатывает ли он деньги. Разве это ругань?

Линда. Дружочек, как же он может зарабатывать деньги?

Вилли (взволнованно и зло). У него всегда припасен камень за пазухой. Стал какой-то нехороший, злой. Понимаешь? Он хотя бы извинился!

Линда. Мальчик был просто в отчаянии. Ты ведь знаешь, как он к тебе относится. Скорей бы он нашел свое место в жизни. Тогда вы оба успокоитесь и перестанете ссориться.

Вилли. Разве его место на ферме? Разве это жизнь? Батрак! Когда он был мальчишкой, я думал: что поделаешь, молодость! Пускай побродит по свету, поищет себе работу по душе. Но прошло десять лет, а он все еще еле-еле зарабатывает тридцать пять долларов в неделю.

Линда. Он еще не нашел себя, Вилли.

Вилли. Не найти себя в тридцать четыре года — это просто позор!

Линда. Тсс!

Вилли. Беда в том, что он лентяй, черт бы его подрал!

Линда. Вилли!

Вилли. Биф — лодырь! Подонок!

Линда. Они спят. Сходи вниз, поешь.

Вилли. Зачем он приехал домой? Хотел бы я знать, что его сюда принесло?

Линда. Мне кажется, что он никак не найдет себе настоящего места, он какой-то совсем потерянный.

Вилли. Биф Ломен не может найти себе места? Молодой человек с таким… обаянием не может найти себе места в величайшей стране мира? И какой работник! О нем можно сказать все что угодно, но он не лентяй.

Линда. Конечно, нет.

Вилли (с жалостью, но решительно). Я поговорю с ним завтра же утром! Поговорю по душам. Выхлопочу ему место коммивояжера. Господи, да он в пять минут мог бы стать большим человеком! Боже мой! Помнишь, как его обожали в школе? Стоило ему улыбнуться — и все сияли. Когда он шел по улице… (Погружается в воспоминания).

Линда (стараясь вернуть его к действительности). Вилли, дружочек, я купила сегодня какой-то новый сыр. Взбитый.

Вилли. Зачем ты покупаешь американский сыр, если я люблю швейцарский?

Линда. Для разнообразия…

Вилли. При чем тут разнообразие? Хочу швейцарский сыр. Почему мне все делают назло?

Линда (скрывая смех). Я хотела сделать тебе сюрприз.

Вилли. Господи боже мой, почему ты не открываешь окон?

Линда (с беспредельным терпением). Окна открыты, родной.

Вилли. Здорово они нас здесь замуровали. Кирпич и чужие окна. Чужие окна и кирпич.

Линда. Надо было нам прикупить соседний участок.

Вилли. Вся улица заставлена машинами. Ни глотка свежего воздуха. Трава и та не растет, нельзя посеять на своем дворе даже морковки. Надо было запретить строить эти каменные гробы. Помнишь, какие красивые два вяза там стояли? Мы с Бифом привязывали к ним качели.

Линда. Да, казалось, что до города миллион километров!

Вилли. Надо было четвертовать того, кто срубил эти деревья! Все истребили кругом! (Печально). Я все больше и больше думаю о прошлом. В это время года у нас цвели сирень и глицинии. А потом распускались пионы и нарциссы. Какой запах стоял в комнате!

Линда. В конце концов, и другим ведь тоже надо жить…

Вилли. Стало куда больше людей.

Линда. Не думаю, чтобы людей стало больше. Мне кажется…

Вилли. Больше! Вот что нас губит! Население все время растет. Сумасшедшая конкуренция! Дышишь только вонью чужого жилья. Смотри, с той стороны строят еще один дом… А как это взбивают сыр?

Биф и Хэппи поднимаются в своих постелях; прислушиваются к разговору.

Линда. Ступай вниз, попробуй его. И не шуми.

Вилли (поворачивается к Линде, виновато). Ты обо мне не беспокойся, хорошо, родная?

Биф. Что там такое?

Хэппи. Слышишь?

Линда. Ты все принимаешь слишком близко к сердцу.

Вилли. А ты — мой покой и единственная опора, Линда.

Линда. Отдохни, дружок. Не расстраивайся.

Вилли. Я больше не буду с ним ссориться. Если хочет ехать опять в Техас, пусть едет.

Линда. Он угомонится.

Вилли. Конечно. Некоторые люди просто позже становятся на ноги, вот и все. Взять хотя бы Томаса Эдисона… Или миллионера Гудрича. Кто-то из них был глухой. (Идет к двери). Я не побоюсь поставить на Бифа все мое состояние.

Линда. Слушай, если в воскресенье будет тепло, давай поедем за город. Опустим стекла и возьмем с собой еду…

Вилли. В новых машинах стекла не опускаются.

Линда. Но ты же опустил их сегодня!

Вилли. Я? Ничего подобного. (Пауза). Нет, подумай, как странно! Просто удивительно! (Замолкает от изумления и испуга).

Вдалеке снова играют, на флейте.

Линда. Что именно, дружок?

Вилли. Разве не странно?..

Линда. Что?

Вилли. Я думал о «шевви». (Маленькая пауза). В тысяча девятьсот двадцать восьмом году… когда у меня был тот красный «шевроле»… (Маленькая пауза). Ей богу, смешно! Я мог бы поклясться, что сегодня я правил тем самым «шевроле»…

Линда. Ну и что же, дружок? Что-то тебе его, видно, напомнило.

Вилли. Удивительно! (Прищелкивая языком). Помнишь? Помнишь, как Биф обхаживал ту машину? Покупатель потом не поверил, что она прошла сто тридцать тысяч километров. (Качает головой). Вот! Закрой глаза, я сейчас вернусь. (Выходит из спальни).

Хэппи (Бифу). Господи, неужели он снова угробил машину?

Линда (вслед Вилли). Осторожнее спускайся по лестнице, дружок! Сыр на средней полке. (Подходит к кровати, берет пиджак и выходит из спальни).

В комнате мальчиков загорается свет, Вилли теперь не видно, слышно только, как он разговаривает сам с собой: «Сто тридцать тысяч километров…» и его тихий смешок. Биф встает с постели и внимательно прислушивается. Он на два года старше Хэппи, хорошо сложен, но у него усталое лицо и куда меньше самоуверенности. Он не так преуспел в жизни, как брат, желания его глубже, а мечты труднее осуществимы. Хэппи — высокий, крепкий. Его чувственность — словно отличительный цвет или запах — явственно доходит до большинства женщин. Он, как и брат, чувствует себя потерянным, но совсем по другой причине. Он не решается взглянуть в лицо неудаче, все ему кажется зыбким и враждебным, хотя мир и представляется Хэппи куда более приемлемым, чем Бифу.

Хэппи (поднимаясь с постели). Если так будет продолжаться, у него отнимут права. Знаешь, он меня очень беспокоит.

Биф. У него портится зрение.

Хэппи. Нет, я с ним ездил. Видит он хорошо. У него просто рассеивается внимание. На прошлой неделе я поехал с ним в город. Он останавливался перед зеленым светом, а когда светофор загорался красным, включал газ. (Смеется).

Биф. Может, у него дальтонизм?

Хэппи. У папаши? Что ты, у него такой тонкий глаз на оттенки. Еще бы, при его профессии… Неужели ты не помнишь?

Биф (садится на кровать). Я, пожалуй, засну.

Хэппи. Ты на него еще сердишься?

Биф. Нет. Чего там…

Вилли (снизу, из гостиной). Да, сэр, сто тридцать тысяч километров, даже сто тридцать три!

Биф. Ты куришь?

Хэппи (протягивая ему пачку). Бери.

Вилли. Вот это уход за машиной!

Хэппи (с чувством). Смешно ведь, а, что мы с тобой опять спим вместе? На тех же кроватях. (Нежно похлопывает свою постель). Чего они только не слышали, эти кровати! О чем только не было переговорено… Вся жизнь тут прошла.

Биф. Угу. Все наши мечты и думы.

Хэппи (с утробным, чувственным смешком). Не меньше пятисот женщин хотели бы знать, о чем говорилось в этой комнате.

Оба беззвучно смеются.

Биф. Помнишь ту, большую Бетси, или как там ее? Черт возьми, как же ее звали? Ту, что с Башуик-авеню?

Хэппи (причесываясь). У нее была собака?

Биф. Та самая. Я тебя к ней привел, помнишь?

Хэппи. Да, это, кажется, была моя первая… Ну и свинья же она была! (Смеется, грубо). Ты научил меня всему, что я знаю о женщинах. Помнишь, это ты меня научил!

Биф. Как ты тогда стеснялся. Особенно с девушками.

Хэппи. Да я с ними и сейчас стесняюсь.

Биф. Рассказывай!

Хэппи. Я просто не показываю виду, вот и все. Но, по-моему, я теперь стесняюсь меньше, а ты больше. Почему это, Биф? Где твоя былая удаль, твоя уверенность? (Шлепает Бифа по колену).

Биф встает и беспокойно шагает по комнате.

Что с тобой?

Биф. Почему отец надо мной издевается?

Хэппи. Да он не издевается, он просто…

Биф. Что бы я ни сказал, у него на лице издевка. Между нами стена.

Хэппи. Ему хочется, чтобы из тебя вышел толк, вот и все. Я давно собираюсь с тобой о нем поговорить. С папашей что-то неладно… Он сам с собой разговаривает.

Биф. Я заметил сегодня утром. Но он всю жизнь бормотал себе под нос.

Хэппи. Не так. Дело дошло до того, что я послал его отдохнуть во Флориду. И знаешь? Он почти всегда говорит с тобой.

Биф. И что он обо мне говорит?

Хэппи. Не могу разобрать.

Биф. Я спрашиваю, что он обо мне говорит?

Хэппи. Да про то, что ты еще не устроен, что ты вроде как висишь в воздухе…

Биф. Его гложет не только это.

Хэппи. А что?

Биф. Ничего. Только не вали все на меня.

Хэппи. Уверен, как только ты встанешь на ноги… Послушай, там у тебя есть на что рассчитывать?

Биф. А почем я знаю, Хэп, на что человек должен рассчитывать? Почем я знаю, чего мне, собственно говоря, добиваться?

Хэппи. То есть как это так?

Биф. Да очень просто. После школы я шесть или семь лет пытался выбиться в люди… Транспортный агент, коммивояжер, приказчик… Собачья жизнь. Лезешь душным утром в подземку… Тратишь лучшие годы на то, чтобы с товаром все было в порядке, висишь на телефоне, продаешь, покупаешь… Мучаешься пятьдесят недель в году, чтобы получить несчастные две недели отпуска. А что тебе нужно? Скинуть с себя все и выйти на вольный воздух. Но ты постоянно ловчишь, как бы обойти, обскакать другого… Для чего? Чего ты добьешься?

Хэппи. Значит, тебе и в самом деле хорошо на ферме? Ты доволен?

Биф (с возрастающим жаром). Послушай, с тех пор как я ушел из дому, я переменил двадцать или тридцать мест, и всюду было одно и то же. Я понял это совсем недавно. В Небраске, где я пас скот, в Дакоте, в Аризоне, а теперь и в Техасе… Потому я и приехал домой, что понял это. Ферма, где я работаю… там сейчас весна, понимаешь? И целый табун молоденьких жеребят. До чего же хорошо смотреть на кобылиц с их детенышами, разве есть на свете что-нибудь красивее! Там сейчас прохладно, понимаешь? В Техасе сейчас очень прохладно, весна. А когда туда, где я живу, приходит весна, меня вдруг начинает мучить, что я еще ничего не достиг! Какого дьявола я валяю дурака возле лошадей за двадцать восемь долларов в неделю? Мне уже тридцать четыре года, пора подумать о будущем. И вот я мчусь домой, а приехав, не знаю, что с собой делать. (Помолчав). Всю жизнь я хотел одного: не жить зря. А вернувшись сюда, понимаю, что жизнь моя прошла мимо, попусту.

Хэппи. Да ты вроде как поэт, Биф! Настоящий идеалист…

Биф. Куда там, в голове у меня туман, каша. Может, мне надо жениться. Может, мне надо прибиться к какому-нибудь берегу, за что-нибудь уцепиться… Не знаю. В том-то и беда. Я все еще как мальчишка. Не женат. Не привязан ни к какому делу, живу себе да живу… Совсем как мальчишка. А ты доволен своей судьбой, Хэп? Ты ведь счастливчик, правда? Ты-то хотя бы доволен?

Хэппи. Черта с два!

Биф. Почему? Ты ведь хорошо зарабатываешь?

Хэппи (энергично расхаживая по комнате и жестикулируя). Мне осталось только ждать его смерти. Начальника торгового отдела. Ну, предположим, меня поставят на его место. А что с того? Он мой приятель, только что отгрохал себе шикарную виллу на Лонг-Айленде. Пожил два месяца, продал, сейчас строит другую. Стоит ему что-нибудь довести до конца, сделать, оно ему перестает доставлять удовольствие. И со мной, знаю, будет то же самое. Убей меня бог, если я понимаю, для чего я работаю. Иногда вот сидишь у себя дома, один, и думаешь: сколько же денег швыряешь ты на квартиру! С ума сойти можно! Но ведь я всю жизнь этого и добивался: собственной квартиры, машины и женщины, вдоволь женщин. Да пропади они пропадом: все равно одинок, как пес!

Биф (горячо). Послушай, почему бы тебе не поехать со мной на Запад?

Хэппи. Мне? С тобой?

Биф. Ну да, купим ранчо. Будем разводить скот, работать своими руками. Таким богатырям, как мы, нужно работать на вольном воздухе.

Хэппи (с увлечением). Братья Ломен, а?

Биф (с большой нежностью). Конечно! А какая о нас пойдет слава!..

Хэппи (с увлечением). Вот об этом-то я всегда и мечтаю! Мне иногда становится прямо невмоготу. Так бы и содрал с себя костюм тут же, посреди магазина, и стукнул этого проклятого заведующего торговым отделом! Пойми, ведь я могу побить любого из них и в боксе, и в беге, и в борьбе, а мне приходится быть у них на побегушках, у этих хамов, у этих хлипких сукиных детей. Тошно!

Биф. Ей-богу, малыш, вот было бы здорово, если бы ты поехал со мной!

Хэппи (восторженно). Понимаешь, Биф, все тут такие двуличные, что уж ни во что не веришь…

Биф. Детка, вдвоем нам никто не страшен, разве мы не постоим друг за друга?

Хэппи. Если бы я был с тобой…

Биф. Беда в том, что нас не приучали хапать деньги. Я этого делать не умею.

Хэппи. Да и я тоже.

Биф. Так давай поедем?

Хэппи. Важно знать одно: сколько там можно заработать?

Биф. Вспомни о своем приятеле. Выстроил себе виллу, а покоя в душе не было и нету.

Хэппи. Но когда он входит в магазин, все перед ним расступаются — вошли пятьдесят две тысячи долларов в год! А ведь у меня в мизинце больше ума…

Биф. Да, но ты сам говоришь…

Хэппи. Я хочу доказать этим чванным, надутым жабам, что Хэп Ломен ничуть не хуже их. Я хочу войти в магазин так, как входит он. Вот тогда я поеду с тобой, Биф. Клянусь, мы еще будем вместе. Послушай, а эти сегодняшние девочки… шикарные, правда?

Биф. Самые шикарные, какие были у меня за много лет.

Хэппи. У меня их сколько душе угодно. Когда становится уж очень тошно жить… Жаль только, что эта возня так похожа на игру в кегли. Сбиваешь одну за другой, а на душе пусто. У тебя их по-прежнему много?

Биф. Нет. Мне хотелось бы встретить девушку, постоянную, настоящую, чтобы у нее было хоть что-нибудь тут, внутри…

Хэппи. А я, думаешь, об этом не мечтаю?..

Биф. Рассказывай! Тебя все равно никто не привяжет к дому.

Хэппи. Ничего подобного! Если бы мне попалась девушка с характером, с выдержкой, ну хотя бы такая, как мама… Я ведь подлец, если говорить начистоту. Та девчонка, с которой я был вечером, она скоро выходит замуж. Через месяц. (Примеряет новую шляпу).

Биф. Ты шутишь!

Хэппи. Ей-богу. Ее парня должны назначить заместителем директора нашего магазина. Не знаю, какая муха меня укусила: может, просто из спортивного интереса… Я испортил девчонку, а теперь не могу от нее отвязаться. Понимаешь, какой у меня характер? И в конце концов мне еще приходится ходить на их свадьбы! (С негодованием, но все же не сдерживая смеха). Получается как со взятками. Брать их не положено, а фабрикант сунет тебе стодолларовую бумажку, чтобы ему подкинули заказ… Знаешь, я человек честный… Но вот так же, как с этой девчонкой… ненавидишь себя, а берешь.

Биф. Давай спать.

Хэппи. Так мы ни до чего и не договорились?

Биф. Мне пришла в голову одна мысль…

Хэппи. Какая?

Биф. Помнишь Билла Оливера?

Хэппи. Конечно, помню. У Оливера теперь большое дело. Ты хочешь опять у него работать?

Биф. Нет, но, когда я от него уходил, он положил мне руку на плечо и сказал: «Биф, если тебе что-нибудь понадобится, обратись ко мне».

Хэппи. Помню. Из этого может что-нибудь выйти.

Биф. Попробую к нему сходить. Если я достану десять тысяч долларов или хотя бы семь или восемь, я куплю хорошее ранчо.

Хэппи. Он тебе их даст! Ручаюсь. Он так тебя ценил. Все были от тебя без ума. Ты пользуешься успехом, Биф. Ты нравишься. Вот почему я и говорю: переезжай сюда, будем жить вместе, в одной квартире. И помни, Биф, какую бы девчонку ты ни захотел…

Биф. Будь у меня ранчо, я мог бы делать то, что мне нравится, стать человеком! Интересно… Интересно, думает ли Оливер и сейчас, что это я украл коробку с бейсбольными мячами…

Хэппи. Господи, да он давно об этом забыл! Ведь прошло чуть ли не десять лет. Ты слишком мнителен. Да, в сущности говоря, он тебя и не выгонял…

Биф. Собирался. Поэтому я от него и ушел. Я так тогда и не понял, знает он или нет. Правда, он был обо мне очень высокого мнения, даже доверял запирать свою лавочку на ночь…

Вилли (внизу). Ты помоешь машину, Биф?

Хэппи. Тсс…

Биф смотрит на Хэппи; тот, прислушиваясь, глядит вниз.

Вилли что-то невнятно бормочет в гостиной.

Слышишь?

Они прислушиваются. Вилли ласково посмеивается.

Биф (сердясь). Как же он не понимает, ведь мама его слышит!..

Вилли. Смотри, Биф, не выпачкай свитер.

Лицо Бифа искажает болезненная гримаса.

Хэппи. Какой ужас! Не уезжай больше, ладно? Работа найдется и здесь. Ты должен остаться. Прямо не знаю, что с ним делать. Так неловко перед людьми…

Вилли. Вот это уход за машиной!

Биф. Ведь мама же слышит!

Вилли. Без шуток, Биф. У тебя и в самом деле свидание? Чудно!

Хэппи. Ложись спать. Но поговори с ним утром, ладно?

Биф (с неохотой укладываясь в постель). А мама тут же, рядом. Что же это делается, братишка?

Хэппи (ложась в постель). Я хочу, чтобы ты с ним серьезно поговорил!

Свет у них в комнате начинает меркнуть.

Биф (самому себе, в полусне). Эгоист… глупый эгоист…

Хэппи. Тише… Спи.

Свет у них в комнате совсем гаснет. Еще до того, как они перестают разговаривать, внизу, в темной кухне, становится видна фигура Вилли. Он открывает холодильник, шарит в нем, вынимает бутылку молока. Силуэты домов тают, и теперь все вокруг домика Вилли закрыто густой листвой. Музыка звучит явственнее.

Вилли. Будь осторожней с девчонками, Биф. В этом вся соль. Ничего им не обещай. Никаких обязательств, слышишь? Они всегда верят всему, что им говорят, а ты слишком молод, чтобы разговаривать с ними всерьез. Понял?

В кухне зажигается свет.

(Захлопывает холодильник и подходит к кухонному столу; наливает молоко в стакан. Он целиком погружен в свои мысли и чуть-чуть улыбается). Уж больно ты молод, Биф. Тебе сперва нужно кончить учение. А когда ты встанешь на ноги, для такого парня всегда найдется сколько угодно девушек. Только выбирай. (Широко улыбается кухонному столу). Ведь так? Девчонки за тебя платят, а? (Смеется). Вот это успех, мальчик! (Переключает все внимание на что-то за сценой и говорит через стену кухни. Голос его постепенно усиливается). Я вот все думаю, для чего это ты так надраиваешь машину? Ха! Не забудьте протереть головки втулок, ребята. Почистите их замшей, слышите? А ты, Хэппи, протри газеткой стекла. Покажи ему, Биф, как это делается. Видишь, Хэппи? Скомкай газету, сожми ее в комок. Так-так, правильно! Вот и действуй. (Замолкает. Несколько секунд одобрительно кивает, потом смотрит наверх). Послушай, Биф, первое, что надо сделать, — это подрезать вон ту большую ветку над домом. Не то она отломится во время бури и попортит нам крышу. Знаешь что? Возьмем веревку и оттянем ветку в сторону, а потом взберемся наверх и спилим ее совсем. Кончайте, ребята, с машиной, а потом идите ко мне. У меня для вас большущий сюрприз!

Биф (за сценой). Скажи что, па! Скажи!

Вилли. Сперва сделай свое дело. Помни: никогда не бросай ни одного дела, пока ты его не кончил. (Смотрит на большие деревья). Знаешь, Биф, там, в Олбани, я видел чудный гамак. В следующую поездку я его куплю, и мы повесим его тут, между двумя вязами. Разве плохо, а? Покачаться среди ветвей… Парень, вот будет…

Подростки Биф и Хэппи появляются оттуда, куда смотрел Вилли. Хэппи несет тряпки и ведро с водой. На Бифе свитер с буквой «С», в руке — футбольный мяч.

Биф (показывая на машину за сценой). Ну как, па? Принимаешь работу? Не хуже ведь, чем в гараже?

Вилли. Блеск. Блестящая работа, мальчики. Молодец, Биф!

Хэппи. А где же твой сюрприз?

Вилли. Под задним сиденьем.

Хэппи. Ура! (Убегает).

Биф. Что там, папа? Скажи, что ты купил?

Вилли (шутливо его шлепает). Потерпи.

Биф (бежит вдогонку за Хэппи). Что там такое, Хэп?

Хэппи (за сценой). Боксерская груша!

Биф. Папа!

Вилли. На ней автограф Джини Танни!

Хэппи выбегает на сцену с боксерской грушей.

Биф. Откуда ты знал, что мы мечтаем об этой штуке?

Вилли. А что может быть лучше для тренировки?

Хэппи (ложится на спину и делает вид, что крутит ногами педали). Я худею, ты заметил, папа?

Вилли. Очень полезно прыгать через веревочку.

Биф. Ты видел мой новый футбольный мяч?

Вилли (разглядывая мяч). Откуда у тебя этот мяч?

Биф. Тренер велел мне упражняться в пасовке.

Вилли. Да ну? И дал тебе мяч?

Биф. Нет… Я его просто позаимствовал в клубной кладовой. (Весело смеется).

Вилли (дружелюбно посмеиваясь вместе с ним). Ах ты, плут! Положи его на место.

Хэппи. Я тебе говорил, что отец рассердится.

Биф (со злостью). Ну и что? Я отнесу его обратно.

Вилли (желая прекратить вздорный спор, к Хэппи). Ему ведь нужно было потренироваться с настоящим мячом! (Бифу). Тренер тебя только похвалит за самостоятельность.

Биф. Он меня всегда за это хвалит.

Вилли. Он тебя любит. Сколько было бы крику, если бы мяч взял кто-нибудь другой! Ну, а что слышно вообще, мальчики?

Биф. Где ты был, папа? Мы по тебе здорово соскучились.

Вилли (очень счастливый, обнимает мальчиков за плечи и выходит с ними на просцениум). Правда скучали?

Биф. Ей-богу!

Вилли. Неужели? Скажу вам, мальчики, по секрету… Только, чур, никому ни слова, ладно? Скоро у меня будет собственное дело и мне никогда не придется уезжать из дому.

Хэппи. Как у дяди Чарли?

Вилли. Куда там вашему дяде Чарли! У Чарли нет обаяния. Он, конечно, нравится людям, но не так…

Биф. Куда ты на этот раз ездил, папа?

Вилли. На Север, в Провиденс. Виделся там с мэром.

Биф. С мэром города?

Вилли. Он сидел в холле гостиницы.

Биф. А что он сказал?

Вилли. Он сказал: «Доброе утро». А я сказал: славный у вас городок. Потом мы пили кофе. Оттуда я поехал в Уотербери. Это тоже красивый город. Он славится своими часами. Знаменитые часы из Уотербери. Продал приличную партию товара. А потом махнул в Бостон. Бостон — это колыбель нашей революции. Прекрасный город. Заглянул еще в парочку городов штата Массачусетс, заехал в Портленд, Бангор, а оттуда прямым ходом вернулся домой!

Биф. Ей-богу, хотел бы я хоть разок с тобой прокатиться!

Вилли. Погоди, вот летом…

Хэппи. Ты нас возьмешь?

Вилли. Мы поедем втроем — я, ты и Хэппи, и я покажу вам столько интересного! В Америке уйма красивых городов, где живут хорошие, достойные люди. И меня там знают, мальчики, меня все знают в Новой Англии — от мала до велика. Самые лучшие люди. Когда мы приедем туда, ребята, для нас будут открыты все двери, потому что у меня там повсюду друзья. Я могу оставить машину на любом перекрестке, и полицейские будут охранять ее, как свою собственную. Так летом катнем, а?

Биф и Хэппи (вместе). Непременно!

Вилли. Возьмем с собой купальные костюмы.

Хэппи. Мы будем носить твои чемоданы.

Вилли. Вот здорово! Вхожу в магазин, где-нибудь в Бостоне, а двое парней несут мои образцы. Ну и картина!

Биф прыгает вокруг отца, упражняясь в пасовке.

Ты волнуешься перед матчем?

Биф. Нет, если ты рядом…

Вилли. Что говорят о тебе в школе теперь, когда ты стал капитаном футбольной команды?

Хэппи. На каждой переменке за ним бегает целая орава девчонок.

Биф (берет Вилли за руку). В эту субботу, папка, в эту субботу только для тебя я вобью гол в их ворота.

Хэппи. Это не твое дело. Твое дело пасовать.

Биф. Я буду играть для тебя, папа. Следи за мной, и, когда я сниму шлем, это будет знаком, что я вырываюсь вперед. Тогда ты увидишь, как я прорву их защиту.

Вилли (целует Бифа). Ну и будет же мне что рассказать в Бостоне.

Входит Бернард, в коротких штанах. Он моложе Бифа. Это серьезный, преданный своим друзьям мальчик; он встревожен.

Бернард. Биф, где же ты? Ты ведь сегодня должен был со мной заниматься.

Вилли. Эй, Бернард, почему у тебя такой малокровный вид?

Бернард. Ему надо заниматься, дядя Вилли! У нас на той неделе попечительский совет.

Хэппи (дразнит Бернарда, вертит его во все стороны). А ну, давай поборемся!

Бернард (отбивается). Биф! Послушай, Биф, мистер Бирнбом сказал, что, если ты не будешь заниматься по математике, он тебя провалит и ты не получишь аттестата. Я сам слышал, как он говорил.

Вилли. Иди позанимайся с ним, Биф! Ступай.

Бернард. Я сам слышал!

Биф. Папа, а ты видел мои новые бутсы? (Поднимает ногу).

Вилли. Здорово разукрашены!

Бернард (протирая очки). За красивые бутсы аттестата не дадут.

Вилли (сердито). Что ты болтаешь! Кто посмеет его провалить? Ему предлагают стипендию три университета.

Бернард. Но я сам слышал, как мистер Бирнбом сказал…

Вилли. Ну что ты пристал, как пиявка! (Сыновьям). Вот малокровный!

Бернард. Ладно. Я жду тебя дома, Биф. (Уходит).

Ломены смеются.

Вилли. Бернарда не слишком-то у вас любят, а?

Биф. Любят, но не очень…

Хэппи. Нет, не очень.

Вилли. В том-то и дело. Бернард в школе может получать самые лучшие отметки, а вот в деловом мире вы будете на пять голов впереди. Понимаете? Я не зря благодарю бога, что он создал вас стройными, как Адонис. В деловом мире главное — внешность, личное обаяние, в этом залог успеха. Если у вас есть обаяние, вы ни в чем не будете нуждаться. Возьмите хотя бы меня. Мне никогда не приходится ждать покупателя. «Вилли Ломен приехал!» И я иду напролом.

Биф. Ты опять положил всех на обе лопатки, папа?

Вилли. Да, в Провиденсе я уложил всех на обе лопатки, а в Бостоне сделал нокаут.

Хэппи (снова ложится на спину и вертит ногами). Ты замечаешь, папа, как я теряю в весе?

Входит Линда, какой она была в те годы, с волосами, перетянутыми лентой. Она несет корзину с выстиранным бельем.

Линда (с молодым жаром). Здравствуй, родной.

Вилли. Голубка моя!

Линда. Как себя вел наш «шевви»?

Вилли. «Шевроле» — лучшая машина на всем белом свете! (Мальчикам). С каких это пор мама должна носить наверх белье?

Биф. Хватай, братишка!

Хэппи. Куда нести, мама?

Линда. Развесьте на веревке. А ты бы лучше спустился к своим приятелям, Биф. Погреб полон твоих мальчишек — не знают, чем бы им заняться.

Биф. Ну, когда папка приезжает домой, мальчишки могут и подождать!

Вилли (с довольным смешком). Ты бы придумал для них какое-нибудь дело.

Биф. Скажу им, чтобы подмели котельную.

Вилли. Молодчина!

Биф (проходит через кухню к задней двери и кричит). Ребята! А ну-ка, подметите котельную. Мигом! Я сейчас к вам спущусь.

Голоса. Хорошо! — Ладно, Биф!

Биф. Джордж, Сэм и Фрэнк, идите сюда! Мы будем вешать белье. А ну-ка, Хэп, бегом марш!

Биф с Хэппи уносят корзину.

Линда. Ты подумай, как они его слушаются!

Вилли. Это все футбол, все футбол! Я и сам стремглав летел домой, хотя торговля шла у меня на диво!

Линда. Весь квартал побежит смотреть, как он играет. Ты много продал?

Вилли. Пятьсот гроссов в Провиденсе и семьсот в Бостоне.

Линда. Не может быть! Погоди. У меня здесь карандаш. (Из кармана передника вынимает бумагу и карандаш). Значит, твои комиссионные будут… двести долларов! Господи! Двести двенадцать долларов!

Вилли. Ну, я еще точно не подсчитывал, но…

Линда. Вилли, сколько ты продал?

Вилли. Видишь ли, я… что-то около ста восьмидесяти гроссов в Провиденсе. Или нет… Словом, вышло почти двести гроссов за всю поездку…

Линда (спокойно). Двести гроссов. Это будет… (Высчитывает).

Вилли. Беда в том, что три магазина в Бостоне были закрыты на учет. Не то я побил бы все рекорды.

Линда. Ну что же, и так получается семьдесят долларов и несколько центов. Совсем неплохо.

Вилли. Сколько мы должны?

Линда. Первого надо внести шестнадцать долларов за холодильник…

Вилли. Почему шестнадцать?

Линда. Потому что порвался ремень вентилятора, а это стоило еще доллар восемьдесят.

Вилли. Но ведь он совсем новый!

Линда. Монтер говорит, что это обычное дело. Так всегда бывает вначале, потом наладится.

Они проходят в кухню.

Вилли. Надеюсь, нас не надули с этим холодильником.

Линда. Его так рекламируют…

Вилли. Ну да, это очень хороший аппарат. Что еще?

Линда. Девяносто шесть центов за стиральную машину. А пятнадцатого надо внести три пятьдесят за пылесос. Потом за крышу… Осталось заплатить еще двадцать один доллар.

Вилли. Она теперь не течет?

Линда. Ну нет! Они починили ее на славу… Ты должен Фрэнку за карбюратор.

Вилли. И не подумаю платить! Проклятый «шевроле», когда им наконец запретят выпускать эту машину?

Линда. Ты должен ему три пятьдесят. Со всякими мелочами к пятнадцатому числу нам надо внести сто двадцать долларов.

Вилли. Сто двадцать долларов! Бог ты мой! Если дела не поправятся, прямо не знаю, что делать!

Линда. На той неделе ты заработаешь больше.

Вилли. Конечно! На той неделе я из них выпотрошу душу. Поеду в Хартфорд. Меня очень любят в Хартфорде… Знаешь, Линда, беда в том, что я не сразу прихожусь по душе.

Они выходят на просцениум.

Линда. Какие глупости!

Вилли. Я это чувствую… Надо мной даже смеются.

Линда. Почему? С чего бы это им над тобой смеяться? Не говори таких вещей, Вилли.

Вилли подходит к краю сцены. Линда идет на кухню и принимается штопать чулки.

Вилли. Не знаю почему, но иногда на меня просто не обращают внимания. Я какой-то незаметный.

Линда. Но ведь у тебя все идет так хорошо, дружок. Ты зарабатываешь от семидесяти до ста долларов в неделю.

Вилли. Но я бьюсь для этого по десяти-двенадцати часов в день! Другие… не знаю как… но другим эти деньги достаются легче. Не понимаю почему… Наверно, потому, что я слишком много разговариваю. Не могу удержаться. В моем деле лучше помалкивать. Надо отдать справедливость Чарли. Он человек молчаливый. И его уважают.

Линда. Ты совсем не болтун. Ты просто очень живой.

Вилли (улыбаясь). Да в общем ерунда, ну их всех к черту! Жизнь так коротка, едва успеешь отпустить пару шуток, и крышка! (Про себя). Я слишком много шучу. (Улыбка сходит с его лица).

Линда. Да почему?.. Ты…

Вилли. Я толстый. Понимаешь, у меня смешной вид. Я тебе никогда не рассказывал, но на рождество захожу я к своему покупателю, Стюартсу, а там сидит один знакомый парень, тоже коммивояжер. Не знаю, что он обо мне говорил, я только услышал одно слово — «морж». Я взял, да и стукнул его по физиономии… Я не позволю себя оскорблять. Не позволю! Но они надо мной смеются.

Линда. Дружочек…

Вилли. Я должен их от этого отучить. Я знаю, мне надо это преодолеть. Может, я недостаточно хорошо одет?

Линда. Вилли, ты самый красивый на свете…

Вилли. Что ты…

Линда. Для меня ты самый красивый. (Маленькая пауза). Самый что ни на есть.

Из темноты слышен женский смех, он сопровождает слова Линды. Вилли не смотрит в ту сторону, откуда доносится смех.

И для мальчиков тоже. Ты когда-нибудь видел отца, которого бы так обожали дети?

Слева от дома, за сценой, слышна музыка. Виден неясный силуэт Женщины. Она одевается.

Вилли (с большим чувством). А ты лучше всех на свете. Линда, ты настоящий друг, понимаешь? В дороге… в вечных разъездах мне часто хочется схватить тебя и зацеловать до смерти…

Женский смех звучит громче, и Вилли проходит на освещенную теперь часть сцены слева, где стоит Женщина, вышедшая из-за кулис, и, глядя в зеркало, надевает шляпу.

Вилли. Мне бывает так тоскливо… особенно когда дела идут плохо и не с кем поговорить. Кажется, что больше никогда ничего не продашь, не сможешь заработать на жизнь, сколотить денег на собственное дело, обеспечить мальчиков…

Слова его постепенно заглушает смех Женщины. Она прихорашивается перед зеркалом.

Мне так хочется добиться успеха.

Женщина. У меня? Вы меня и не думали добиваться. Я сама вас выбрала.

Вилли (польщен). Вы меня выбрали?

Женщина (выглядит очень прилично, ей столько же лет, сколько Вилли). Ну да. Я сижу у своей конторки и изо дня в день наблюдаю вашего брата коммивояжеров. Вы ведь ездите тут и днем и ночью. Но у вас, Вилли, столько юмора, нам с вами весело… Правда?

Вилли. Да-да, конечно. (Обнимает ее). Неужели вам пора уходить?

Женщина. Уже два часа ночи…

Вилли. Пойдем! (Тащит ее за собой).

Женщина. …мои сестры будут в ужасе. Когда вы приедете снова?

Вилли. Недельки через две. А вы ко мне подниметесь?

Женщина. Непременно. С вами так весело. Мне полезно посмеяться. (Обнимает и целует его). Вы удивительный человек!

Вилли. Так, значит, это вы меня выбрали, а?

Женщина. Конечно. Вы такой милый. Шутник!

Вилли. Ну что ж, в следующий приезд увидимся опять.

Женщина. Я направлю к вам всех покупателей.

Вилли. Отлично! Не вешать носа!

Женщина (смеясь, легонько шлепает его в ответ). Помереть от вас можно, Вилли!

Он внезапно хватает ее и грубо целует.

Помереть, да и только! Спасибо за чулки. Обожаю, когда у меня много чулок. Ну, спокойной ночи.

Вилли. Спокойной ночи. Дышите глубже!

Женщина. Ах, Вилли!..

Женщина разражается смехом, и с ним сливается смех Линды. Женщина исчезает в темноте. Освещается та часть сцены, где стоит кухонный стол. Линда сидит на прежнем месте у стола и чинит шелковые чулки.

Линда. Ты самый красивый на свете. С чего ты взял…

Вилли (возвращаясь оттуда, где только что была Женщина, подходя к Линде). Я все искуплю, Линда! Я отплачу…

Линда. Тебе нечего искупать, дружок. У тебя и так все идет хорошо. Лучше, чем у других…

Вилли (заметив, что она штопает). Что это?

Линда. Штопаю чулки. Они такие дорогие…

Вилли (сердито отнимает у нее чулки). Я не позволю тебе штопать чулки! Выбрось их сейчас же!

Линда прячет чулки в карман. В кухню вбегает Бернард.

Бернард. Где он? Если он не будет заниматься…

Вилли (выходит на авансцену, с раздражением). Ты подскажешь ему ответ!

Бернард. Я всегда ему подсказываю, но не перед попечителями. Ведь это выпускной экзамен. Меня могут посадить в тюрьму.

Вилли. Где он? Я его высеку!

Линда. И пусть он вернет этот мяч, Вилли. Нехорошо.

Вилли. Биф! Где он? Вечно он хватает чужое!

Линда. Он слишком груб с девочками. Все матери говорят о нем с ужасом…

Вилли. Я его высеку!

Бернард. Он ездит на машине, не имея прав.

Слышен смех Женщины.

Вилли. Заткнись!

Линда. Все матери…

Вилли. Заткнись!

Бернард (с опаской отходит). Мистер Бирнбом говорит, что он совсем зазнался…

Вилли. Убирайся отсюда!

Бернард. Если Биф не нагонит, он провалится по математике. (Уходит).

Линда. Бернард прав. Вилли, ты должен…

Вилли (взрываясь). Что вы к нему пристали? Ты хочешь, чтобы он был такой же глистой, как Бернард? У мальчика темперамент, он не похож на других…

Линда, едва сдерживая слезы, уходит в гостиную. Вилли остается один в кухне. Он сгорбился и пристально смотрит в темноту. Листва вокруг дома исчезла. Снова ночь, и со всех сторон на него надвигаются громады жилых домов.

Замучили! Совсем замучили. Разве он крадет? Ведь он же отдает обратно. Почему он крадет? Что я ему говорил? Всю жизнь я учил его только хорошему.

Хэппи, в пижаме, спускается вниз по лестнице. Вилли видит его.

Хэппи. Хватит тебе здесь сидеть одному. Пойдем.

Вилли (присаживаясь к столу). Господи! Зачем она натирает полы? Каждый раз, когда она натирает полы, она прямо валится с ног. И ведь знает, что ей нельзя!

Хэппи. Тсс! Спокойно. Почему ты вернулся?

Вилли. Перепугался. В Йонкерсе чуть не переехал ребенка. Боже мой! Почему я тогда не поехал с братом Беном на Аляску? Бен! Вот это был гений, сама удача! Какую я сделал ошибку! Ведь он меня так звал.

Хэппи. Ну, теперь бесполезно…

Вилли. А вы чего стоите? Вот человек, который начал с пустыми руками, а кончил алмазными приисками!

Хэппи. Хотел бы я знать, как у него это получилось.

Вилли. Подумаешь, какая загадка. Человек знал, чего хочет, и добился своего. В двадцать один год Бен отправился в джунгли, а когда он оттуда вышел, парень уже был богачом. Жизнь — твердый орешек, его не раскусишь, лежа на перине.

Хэппи. Папа, я хочу, чтобы ты бросил работу!

Вилли. А кто меня будет кормить? Ты? На свои семьдесят долларов в неделю? А твои бабы, твоя машина, твоя квартира? Все на те же семьдесят долларов? Господи Иисусе, я не мог сегодня доехать до Йонкерса! Где вы, мальчики, где вы? На помощь! Я больше не могу управлять машиной!

В дверях появляется Чарли. Это грузный человек, с медленной речью, упорный, немногословный. Во всем, что он говорит Вилли, чувствуется глубокая жалость, а теперь и душевное волнение. Поверх пижамы на нем надет халат, на ногах домашние туфли.

Чарли (входя). У вас все в порядке?

Хэппи. Да, Чарли, как будто в порядке.

Вилли. А в чем дело?

Чарли. Мне послышался шум. Я думал, у вас что-то случилось. Проклятые стены! Неужели с ними ничего нельзя сделать? Стоит вам здесь чихнуть, как у меня в доме с головы слетает шляпа.

Хэппи. Пойдем, отец, спать.

Чарли делает Хэппи знак, чтобы тот ушел.

Вилли. Ступай. Я не устал.

Хэппи (к Вилли). Не расстраивайся, ладно? (Уходит).

Вилли. Ты почему не спишь?

Чарли (усаживаясь у стола, напротив Вилли). Не могу заснуть. Изжога.

Вилли. Ешь что попало…

Чарли. Ем что дают.

Вилли. Темный ты человек! Небось понятия не имеешь про витамины и всякое такое…

Чарли. Давай сыграем. Может, нагоним сон.

Вилли (нерешительно). Пожалуй… У тебя есть карты?

Чарли (вытаскивает из кармана колоду). А как же. Всегда при мне. А что там слышно про эти самые витамины?

Вилли (сдавая). Они укрепляют кости. Химия!

Чарли. При чем тут кости, у меня же изжога.

Вилли. Ни черта ты не смыслишь!

Чарли. Не лезь в бутылку.

Вилли. А ты не болтай о том чего не понимаешь.

Играют. Пауза.

Чарли. Почему ты дома?

Вилли. Маленькая неполадка с машиной.

Чарли. A-а… (Пауза). Хотелось бы мне съездить в Калифорнию.

Вилли. С чего это вдруг?

Чарли. Хочешь, я дам тебе работу?

Вилли. У меня есть работа, я тебе сто раз говорил. (Маленькая пауза). Какого черта ты мне суешь свою работу?

Чарли. Не лезь в бутылку.

Вилли. А ты меня не зли.

Чарли. Не понимаю, зачем ты за нее держишься. Не понимаю, зачем тебе так мучиться.

Вилли. У меня хорошая работа. (Маленькая пауза). И чего только тебя сюда носит?

Чарли. Хочешь, чтобы я ушел?

Вилли (помолчав, уныло). Зачем ему ехать обратно в Техас? Почему? Какого дьявола…

Чарли. Пусть едет.

Вилли. Мне нечего дать ему, Чарли. Я гол как сокол.

Чарли. Ничего, не помрет. Никто у нас с голоду пока не умирает. Забудь о нем.

Вилли. Тогда о чем же мне помнить?

Чарли. Ты слишком близко принимаешь это к сердцу. К чертовой матери! Если бутылка с трещиной, залог за нее все равно не вернут.

Вилли. Легко тебе рассуждать.

Чарли. Нет, не легко.

Вилли. Видел, какой потолок я сделал в гостиной?

Чарли. Да, это работа! У меня бы наверняка ничего не вышло. Расскажи, как тебе это удалось?

Вилли. А тебе-то что?

Чарли. Да просто так, интересно.

Вилли. Ты что, тоже собираешься делать новый потолок?

Чарли. Да разве я сумею?

Вилли. Тогда какого черта ты ко мне пристаешь?

Чарли. Вот ты опять лезешь в бутылку.

Вилли. Человек, который не может управиться с чепуховым инструментом, — не человек. Даже противно!

Чарли. С чего это я стал тебе противен?

Из-за правого угла дома на авансцену выходит Бен с зонтиком и чемоданом. Это положительный и властный мужчина лет за шестьдесят. Он твердо уверен в своем предназначении; на нем лежит отпечаток дальних странствий.

Вилли. Я так невыносимо устал, Бен.

Слышна музыка Бена. Бен оглядывается кругом.

Чарли. Ладно, играй, лучше спать будешь. Почему ты назвал меня Беном?

Бен смотрит на часы.

Вилли. Смешно. Ты вдруг напомнил мне брата, Бена.

Бен. В моем распоряжении всего несколько минут. (Прохаживается, разглядывая все вокруг).

Вилли и Чарли продолжают играть.

Чарли. Ты больше ничего о нем не слышал? С тех самых пор?

Вилли. Разве Линда тебе не говорила? Несколько недель назад мы получили письмо от его жены. Из Африки. Он умер.

Чарли. Вот как?

Бен (хихикая). Так вот он какой, ваш Бруклин, а?

Чарли. Может, вам от него перепадет немножко деньжат?

Вилли. Держи карман шире! У него самого было семеро сыновей. С этим человеком я упустил только одну возможность…

Бен. Я спешу на поезд, Вильям. Мне надо посмотреть кое-какую недвижимость на Аляске.

Вилли. Да-да… Если бы я тогда поехал с ним на Аляску, все было бы совсем по-другому.

Чарли. Не морочь голову, ты бы там превратился в сосульку.

Вилли. Глупости!

Бен. На Аляске невиданные возможности разбогатеть, Вильям. Поражаюсь, что ты еще не там.

Вилли. Невиданные возможности…

Чарли. Что?

Вилли. Это был единственный человек, который знал секрет успеха.

Чарли. Кто?

Бен. Как вы тут поживаете?

Вилли (забирая деньги из банка и улыбаясь). Хорошо, очень хорошо.

Чарли. Больно ты сегодня хитер.

Бен. А мать живет с тобой?

Вилли. Нет, она давно умерла.

Чарли. Кто?

Бен. Очень жаль. Достойная женщина была наша мать.

Вилли (к Чарли). Что?

Бен. А я-то надеялся повидать старушку.

Чарли. Кто умер?

Бен. От отца были какие-нибудь вести?

Вилли (растерянно). То есть как это — кто умер?

Чарли (забирая выигрыш). О чем ты говоришь?

Бен (глядя на часы). Вильям, уже половина девятого!

Вилли (словно для того чтобы справиться со своей растерянностью, сердито хватает Чарли за руку). Это моя взятка!

Чарли. Я положил туза…

Вилли. Если ты не умеешь играть, я не намерен швырять деньги!

Чарли (поднимаясь). Но, господи боже, туз ведь был мой!

Вилли. Не буду с тобой больше играть. Ни за что!

Бен. Когда умерла мама?

Вилли. Давно… Ты никогда не умел играть в карты.

Чарли (собирает карты и направляется к двери). Ладно. В следующий раз я принесу колоду с пятью тузами.

Вилли. Разве это я жульничаю?

Чарли (оборачиваясь к нему). Тебе должно быть стыдно!

Вилли. Да ну?

Чарли. Вот тебе и «да ну»! (Уходит).

Вилли (захлопывая за ним дверь). Что с тебя спрашивать — темнота!

Бен (к Вилли, который подходит к нему сквозь угол кухни). Так это ты, Вильям?

Вилли (пожимая ему руку). Бен! Я давно тебя ждал. В чем секрет? Как ты добился успеха?

Бен. Это длинная история…

Молодая Линда выходит на авансцену, неся корзину с бельем.

Линда. Вы Бен?

Бен (галантно). Как поживаете, милая?

Линда. Где вы столько лет пропадали? Вилли всегда удивлялся, почему вы…

Вилли (нетерпеливо отводя Бена от Линды в сторону). Где отец? Разве ты не поехал за ним? С чего ты начал?

Бен. Не знаю, все ли ты помнишь…

Вилли. Конечно, я был ребенком, мне тогда было три года…

Бен. Три года одиннадцать месяцев.

Вилли. Ну и память же у тебя, Бен!

Бен. У меня много разных предприятий, а я не веду бухгалтерских книг.

Вилли. Я сидел под фургоном… Где это было, в Небраске?

Бен. В Южной Дакоте. Я принес тебе букетик полевых цветов.

Вилли. Помню, как ты шел по безлюдной дороге…

Бен (смеясь). Я отправился на Аляску искать отца.

Вилли. Где он теперь?

Бен. В те годы у меня были смутные представления о географии. Через несколько дней я понял, что иду не на север, а на юг, и вместо Аляски попал в Африку.

Линда. В Африку!

Вилли. На Золотой Берег?

Бен. На алмазные прииски.

Линда. Алмазные прииски?!

Бен. Да, милая. Но в моем распоряжении всего несколько минут…

Вилли. Нет! Нет! Мальчики!.. Мальчики!

Появляются Биф и Хэппи — подростки.

Вилли. Вы только послушайте! Это ваш дядя Бен! Он необыкновенный человек! Расскажи моим мальчикам, Бен!

Бен. Ну что же, послушайте. Когда мне было семнадцать лет, я пошел в джунгли, а когда мне стукнуло двадцать один, я оттуда вышел… (Смеется). И, видит бог, я уже был богачом!

Вилли (мальчикам). Понимаете теперь, что я вам все время твердил? Человеку может выпасть на долю самая невероятная удача!

Бен (взглянув на часы). У меня в четверг деловое свидание в Кетчикане.

Вилли. Погоди, Бен! Расскажи об отце. Я хочу, чтобы мальчики знали, что у них за предки. Помню только, это был человек с большой бородой. А я сижу, бывало, у мамы на коленях возле костра и слушаю какую-то нежную музыку…

Бен. Флейта. Он играл на флейте.

Вилли. Конечно, флейта. Помню!

Теперь и в самом деле слышна музыка — высокие ноты задорной мелодии.

Бен. Отец был большим человеком с неукротимой душой. Запряжет, бывало, фургон в Бостоне, посадит в него семью и гонит упряжку через всю страну — по Огайо, Индиане, по Мичигану, Иллинойсу и по всем западным штатам… Останавливаемся в городах и продаем флейты, которые он сделал в дороге. Великий выдумщик был отец. На одном маленьком изобретении он зарабатывал в неделю больше, чем ты за всю свою жизнь.

Вилли. Вот в этом духе я и воспитываю своих мальчиков, Бен. Крепкими, обаятельными, мастерами на все руки…

Бен. Да? (Бифу). А ну-ка, ударь, парень. Бей как можно сильнее! (Показывает на свой живот).

Биф. Что вы, сэр!

Бен (становясь в позу боксера). А ну-ка, давай! (Смеется).

Вилли. Ступай, Биф! Покажи ему!

Биф. Ладно! (Сжимает кулаки и наступает).

Линда (к Вилли). Зачем ему драться, дружок?

Бен (парируя удары). Молодец! Ай да молодец!

Вилли. Ну-ка, Бен, как?

Хэппи. Дай ему левой, Биф!

Линда. Почему вы деретесь?

Бен. Молодчага! (Внезапно делает выпад и подножку).

Биф падает. Бен стоит над ним, направив острие зонтика на его глаз.

Линда. Берегись, Биф!

Биф. Ай!

Бен (похлопывая Бифа по колену). Никогда не дерись честно с незнакомым противником, мальчик. Не то ты не выберешься из джунглей. (Берет руку Линды, кланяется). Я был искренне рад с вами познакомиться. Большая честь.

Линда (отнимая руку, холодно). Счастливого пути.

Бен (к Вилли). Желаю тебе успеха… Кстати, чем ты занимаешься?

Вилли. Я коммивояжер.

Бен. Вот как! Что ж… (Делает прощальный жест рукой).

Вилли. Бен, я не хочу, чтобы ты думал… (Тянет его за руку). Погляди, тут у нас всего-навсего Бруклин, но и мы ходим на охоту!

Бен. Позволь…

Вилли. Да-да, тут у нас и змеи и зайцы… вот почему я сюда переехал. А Биф, стоит ему захотеть, и он может срубить любое из этих деревьев. Мальчики! А ну-ка, ступайте туда, где строят большой дом, и принесите песку. Мы сейчас переделаем всю нашу веранду. Ты только погляди, Бен!

Биф. Слушаю, сэр! А ну-ка, Хэп, бегом!

Хэппи (убегая вместе с Бифом). Я теряю в весе, папа, правда?

Входит Чарли, в коротких брюках.

Чарли (к Вилли). Не позволяй Бифу…

Бен трясется от смеха.

Вилли. Видел бы ты лес, который они притащили на прошлой неделе. Чуть не дюжину бревен. За них пришлось бы заплатить кучу денег!

Чарли. Но если сторож…

Вилли. Я им задал, конечно, трепку. Но понимаешь, что это за бесстрашные ребята?

Чарли. Такими бесстрашными ребятами полны тюрьмы.

Бен (хлопнув Вилли по спине, посмеивается над Чарли). Но и биржа тоже!

Вилли (вторит смеху Бена). Кто это тебе так обкорнал штаны, Чарли?

Чарли. Жена купила мне такие короткие.

Вилли. Тогда бери клюшку для гольфа и ступай спать. (Бену). У него золотые руки: ни он, ни его сынок гвоздя вбить не умеют.

Вбегает Бернард.

Бернард. За Бифом гонится сторож.

Вилли (сердито). Молчи! Он ничего не украл!

Линда (в тревоге бежит налево). Где он? Биф, мальчик!

Вилли (отходит налево, подальше от Бена). Ничего страшного.

Бен. Горячий парень. Нервная натура, это хорошо.

Вилли (смеется). У моего Бифа стальные нервы.

Чарли. Прямо не пойму, что же это получается?.. Мой человек вернулся из Новой Англии, словно побитая собака. Они его там совсем доконали.

Вилли. Все дело в личных отношениях, Чарли! У меня, например, повсюду связи.

Чарли (язвительно). Рад за тебя. Приходи попозже, сыграем в карты. Я отниму у тебя часть твоего заработка. (Смеется, уходит).

Вилли (оборачиваясь к Бену). Дела идут из рук вон плохо. Конечно, не у меня…

Бен. Я заеду к тебе на обратном пути.

Вилли (с тоской). А ты не можешь остаться хоть на несколько дней? Ты мне так нужен, Бен… Положение у меня, правда, хорошее, но отец уехал, когда я был еще совсем ребенком, и я не мог ни разу с ним поговорить. А я все еще чувствую себя в жизни… как бы это выразиться… вроде временного постояльца…

Бен. Я опоздаю на поезд.

Они стоят в противоположных концах сцены.

Вилли. Бен, мои мальчики… Неужели ты не можешь остаться? Правда, они для меня готовы в огонь и в воду, но я, видишь ли…

Бен. Вильям, ты отлично воспитываешь своих мальчиков. Это незаурядные парни, настоящие мужчины.

Вилли (с жадностью глотая его слова). Ах, Бен, как я рад, что ты так думаешь! Ведь иногда меня просто ужас берет, что я учу их не тому, чему надо… Бен, чему мне их учить?

Бен (многозначительно подчеркивая каждое слово, с какой-то злой удалью). Вильям, когда я вошел в джунгли, мне было всего семнадцать лет. А когда я оттуда вышел, мне едва исполнилось двадцать один. Но, видит бог, я уже был богат! (Скрывается за темным углом дома).

Вилли. Богат!.. Вот что я хочу им внушить: не бойтесь войти в джунгли! Я был прав! Я был прав! Я был прав!

Бена уже нет, но Вилли все еще с ним разговаривает. В кухню входит Линда, в ночной рубашке и халате, ищет Вилли, потом подходит к двери, выглядывает во двор.

Линда (увидев его). Вилли, родной! Вилли!

Вилли. Я был прав!

Линда. Ты поел сыру?

Он не в силах ответить.

Уже очень поздно. Пойдем спать, дружок, а?

Вилли (закинув голову и глядя на небо). Шею себе свихнешь, прежде чем увидишь хоть одну звезду над этим двором.

Линда. Ты идешь домой?

Вилли. Куда делась та алмазная цепочка для часов? Помнишь, ее привез Бен, когда приехал из Африки. Разве он тогда не подарил мне цепочку для часов с алмазом?

Линда. Ты заложил ее, дружок. Двенадцать или тринадцать лет назад. Нужно было внести плату за заочные радиокурсы для Бифа.

Вилли. Боже мой, какая это была красивая вещь! Пойду прогуляюсь.

Линда. Но ты в домашних туфлях!

Вилли (обходя дом слева). Я был прав! Прав! (Не то Линде, не то себе, качая головой). Что за человек! Вот с кем стоило поговорить. Я был прав!

Линда (кричит ему вслед). Ты же в домашних туфлях, Вилли…

Вилли уже почти скрылся. По лестнице спускается Биф, он в пижаме.

Биф (входя в кухню). Что он там делает?

Линда. Тсс!

Биф. Господи боже мой, мама, давно это с ним?

Линда. Тише, он услышит.

Биф. Что с ним творится? Это же черт знает что!

Линда. К утру все пройдет.

Биф. Неужели ничего нельзя сделать?

Линда. Ах, дорогой мой, тебе столько нужно было сделать, а теперь уж ничего не поделаешь. Поэтому иди-ка ты лучше спать.

Сверху спускается Хэппи и садится на ступеньку.

Хэппи. Мама, я еще ни разу не слышал, чтобы он так громко разговаривал.

Линда. Что ж, приходи почаще — услышишь. (Садится к столу и принимается чинить подкладку на пиджаке Вилли).

Биф. Почему ты мне об этом не писала?

Линда. Как я могла тебе писать? У тебя больше трех месяцев не было адреса.

Биф. Да, я переезжал с места на место… Но, знаешь, я все время думал о тебе. Ты мне веришь, дружочек?

Линда. Верю, милый, верю. А он так любит получать письма. Тогда и он верит, что всем нам будет лучше…

Биф. Но он не все время такой, а, мама?

Линда. Когда ты приезжаешь домой, он всегда становится хуже.

Биф. Когда я приезжаю домой?

Линда. Когда ты пишешь, что скоро приедешь, он весь расцветает от счастья и все время говорит о будущем… тогда он просто замечательный! Но, чем ближе твой приезд, тем больше он нервничает, а когда ты здесь, он все время сам с собой спорит и на тебя сердится. Наверно, потому, что он не может заставить себя открыть тебе душу. Почему вы так нетерпимы друг к другу? Ну почему?

Биф (уклончиво). Разве я нетерпим?

Линда. Стоит тебе войти в дом — и вы начинаете грызться!

Биф. Не знаю, как это получается. Я ведь хочу стать другим, я так стараюсь, мама, понимаешь?

Линда. Ты вернулся домой совсем?

Биф. Не знаю. Вот осмотрюсь, погляжу…

Линда. Биф, нельзя же осматриваться весь век!

Биф. Я не могу ни за что зацепиться, мама. Я не могу найти свою дорогу.

Линда. Но человек не птица. Он не может улетать и прилетать вместе с весной!

Биф. Твои волосы… (Притрагивается к ее волосам). Волосы у тебя стали совсем седые…

Линда. Господи, они стали седеть, когда ты еще был в школе! Я просто перестала их красить, вот и все.

Биф. Покрась их опять, ладно? Я не хочу, чтобы мой дружочек старел. (Улыбается).

Линда. Ты еще совсем ребенок! Тебе кажется, что ты можешь уехать на целые годы и за это время ничего не случится… Имей в виду, однажды ты постучишь в эту дверь, и тебе откроют чужие люди…

Биф. Не надо так говорить! Тебе ведь нет еще и шестидесяти, мама.

Линда. А отцу?

Биф (неловко). Ну да, я говорю и о нем тоже.

Хэппи. Он обожает отца.

Линда. Биф, дорогой, если ты не любишь его, значит, ты не любишь и меня.

Биф. Я очень люблю тебя, мама.

Линда. Нет. Ты не можешь приезжать только ко мне. Потому что я люблю его. (С оттенком, только с оттенком слез в голосе). Он мне дороже всех на свете, и я не позволю, чтобы он чувствовал себя нежеланным, униженным, несчастным. Лучше решай сразу, как тебе быть. У тебя больше нет лазеек. Либо он тебе отец и ты его уважаешь, либо уходи и больше не возвращайся! Я знаю, с ним нелегко… Кто же это знает лучше меня? Но…

Вилли (слева, со смехом). Эй, Биффо!

Биф (поднимаясь, чтобы пойти к нему). Что с ним творится?

Хэппи его задерживает.

Линда. Не смей! Не смей к нему подходить!

Биф. А ты его не оберегай! Он всегда тобой помыкал. Не уважал тебя ни на грош!

Хэппи. Он всегда ее уважал…

Биф. Что ты в этом понимаешь?

Хэппи (сварливо). Только не вздумай называть его сумасшедшим!

Биф. У него нет воли… Чарли никогда бы себе этого не позволил. В своем собственном доме… Выплевывать всю эту блевотину из души!

Хэппи. Чарли никогда не приходилось терпеть столько, сколько ему.

Биф. Многим людям бывало куда хуже, чем Вилли Ломену. Уж ты мне поверь, я их видел.

Линда. А ты возьми Чарли себе в отцы. Что, не можешь? Я не говорю, что твой отец такой уж необыкновенный человек. Вилли Ломен не нажил больших денег. О нем никогда не писали в газетах. У него не самый легкий на свете характер… Но он человек, и сейчас с ним творится что-то ужасное. К нему надо быть очень чутким. Нельзя, чтобы он так ушел в могилу… Словно старый, никому не нужный пес… Чуткости заслуживает этот человек, понимаешь? Ты назвал его сумасшедшим…

Биф. Да я и не думал…

Линда. Нет, многие думают, что он потерял… рассудок. Не надо большого ума, чтобы понять, в чем тут дело. Он просто выбился из сил.

Хэппи. Верно!

Линда. Маленький человек может выбиться из сил так же, как и большой. В марте будет тридцать шесть лет, как он работает для своей фирмы. Он открыл для их товаров совсем новые рынки, а когда он постарел, они отняли у него жалованье.

Хэппи (с негодованием). Как? Я этого не знал.

Линда. Ты ведь не спрашивал, милый. Ты теперь получаешь карманные деньги не от отца — чего же тебе о нем беспокоиться?

Хэппи. Но я дал вам денег…

Линда. На рождество? Да, пятьдесят долларов. А провести горячую воду стоило девяносто семь пятьдесят. Вот уже пять недель, как он работает на одних комиссионных, словно начинающий, прямо с улицы!

Биф. Ах, неблагодарные! Мерзавцы!

Линда. А чем они хуже его собственных детей? Когда он был молод, когда он приносил хозяину доходы, хозяин его ценил. А теперь прежние друзья, старые покупатели, — они так любили его и всегда старались сунуть ему заказ в трудную минуту, — все они умерли или ушли на покой. Прежде он легко мог обойти за день в Бостоне шесть-семь фирм. А теперь стоит ему вытащить чемоданы из машины и втащить их обратно, как он уже измучен. Вместо того чтобы ходить, он теперь разговаривает. Проехав тысячу километров, он вдруг видит, что никто его больше не знает, он ни от кого не слышит приветливого слова. А чего только не передумает человек, когда едет тысячу километров домой, не заработав ни цента! Поневоле начнешь разговаривать с самим собой! Ведь ему приходится каждую неделю ходить к Чарли, брать у него в долг пятьдесят долларов и уверять меня, будто он их заработал. Долго так может продолжаться? Видите, почему я сижу и его дожидаюсь? И ты мне говоришь, что у этого человека нет воли? У него, кто ради вас проработал всю жизнь? Когда ему дадут за это медаль? И в чем его награда теперь, когда ему стукнуло шестьдесят три года? Он видит, что его сыновья, которых он любил больше жизни… Один из них просто потаскун…

Хэппи. Мама!

Линда. Вот и все, что из тебя вышло, детка! (Бифу). А ты? Куда девалась твоя любовь к нему? Вы ведь были такими друзьями! Помнишь, как ты с ним каждый вечер разговаривал по телефону? Как он скучал без тебя!

Биф. Ладно, мама. Я буду жить тут с вами, я найду работу. Постараюсь с ним не связываться, вот и все.

Линда. Нет, Биф. Ты не можешь здесь жить и без конца с ним ссориться.

Биф. Это он выгнал меня из дому, не забывай.

Линда. За что? Я ведь так до сих пор и не знаю.

Биф. Зато я знаю, какой он обманщик, а он не любит, когда это знают.

Линда. Обманщик? В каком смысле? Что ты хочешь сказать?

Биф. Не вини меня одного. Вот все, что я тебе скажу: я буду давать свою долю. Половину того, что заработаю. Зачем тогда расстраиваться? Все будет в порядке. А теперь пойду-ка я спать. (Идет к лестнице).

Линда. Ничего не будет в порядке.

Биф (поворачиваясь на ступеньке, в ярости). Я ненавижу этот город, но я останусь. Чего ты хочешь еще?

Линда. Он погибает, Биф.

Хэппи смотрит на нее с испугом.

Биф (помолчав). Погибает? Отчего?

Линда. Он хочет себя убить.

Биф (с непередаваемым ужасом). Как?!

Линда. Знаешь, как я теперь живу: день прошел — и слава богу!

Биф. Что ты говоришь?

Линда. Помнишь, я писала тебе, что он снова разбил машину? В феврале?

Биф. Ну?

Линда. Пришел страховой инспектор. Он сказал, что у них есть свидетели. Все несчастные случаи в прошлом году… не были несчастными случаями.

Хэппи. Откуда они могут это знать? Ложь!

Линда. Дело в том, что одна женщина… (У нее сжимается горло).

Биф (резко, но сдержанно ее прерывает). Какая женщина?

Линда (одновременно с ним)… эта женщина… Что ты сказал?

Биф. Ничего. Говори.

Линда. Что ты сказал?

Биф. Ничего. Я просто спросил: какая женщина?

Хэппи. Ну и что же эта женщина?

Линда. Говорит, что она шла по дороге и видела его машину. Говорит, что он ехал совсем не быстро и что машину и не думало заносить. Он подъехал к мостику, а потом нарочно врезался в перила… Его спасло то, что речка обмелела.

Биф. Да он, наверно, опять заснул.

Линда. Я не верю, что он заснул.

Биф. Почему?

Линда. В прошлом месяце… (С большим напряжением). Ох, мальчики, как тяжко говорить такие вещи! Ведь для вас он просто старый, глупый человек… А я повторяю вам: он куда лучше многих других… (Глотает слезы, вытирает глаза). Как-то перегорела пробка. Свет погас, и я спустилась в погреб. За предохранительной коробкой… он оттуда просто выпал… был спрятан кусок резиновой трубки…

Хэппи. Ты шутишь!

Линда. Я сразу все поняла. И действительно, к трубке газовой горелки под котлом был приделан новый маленький ниппель.

Хэппи (зло). Какое свинство!

Биф. Ты заставила его это убрать?

Линда. Мне… стыдно. Как я могу ему сказать? Каждый день я спускаюсь вниз и уношу эту трубку. Но, когда он приходит домой, я снова кладу ее на место. Разве я могу его обидеть? Не знаю прямо, что и делать. Не знаю, как дожить до утра. Ах, мальчики, если бы вы понимали… Ведь я знаю все, что он думает. Каждую его мысль. Может, то, что я говорю, глупо, старомодно, но, ей-богу, он отдал вам всю свою жизнь, а вы от него отвернулись. (Уронила голову на колени и плачет, закрыв лицо руками). Биф, клянусь тебе богом, слышишь, Биф? Его жизнь в твоих руках.

Хэппи (Бифу). Как тебе нравится этот старый дурак?

Биф (целуя мать). Ладно, дружочек, ладно. Решено и подписано. Я знаю, мама. Я был неправ. Но теперь я останусь и, клянусь тебе, примусь за дело всерьез. (Становится перед ней на колени, в лихорадочном самобичевании). Дело в том… Понимаешь, мамочка, я не очень-то приспособлен к торговому делу. Но не думай, что я не буду стараться. Я буду стараться, я своего добьюсь!

Хэппи. Конечно, добьешься. У тебя ничего не выходило с коммерцией, потому что ты не очень старался нравиться людям.

Биф. Я знаю, я…

Хэппи. Помнишь, например, когда ты работал у Харрисона? Боб Харрисон сначала говорил, что ты высший сорт! И надо же было тебе делать такие несусветные глупости! Насвистывать в лифте, как клоуну!

Биф (с раздражением). Ну и что? Я люблю свистеть.

Хэппи. Никто не поручит ответственного поста человеку, который свистит в лифте!

Линда. Стоит ли спорить об этом сейчас?

Хэппи. А разве ты не бросал работу посреди дня и не уходил ни с того ни с сего плавать?

Биф (с возрастающим возмущением). А ты разве то и дело не убегаешь с работы? Ты ведь тоже устраиваешь себе отдых? В погожий летний денек?

Хэппи. Да, но меня на этом не поймаешь!

Линда. Мальчики!

Хэппи. Если уж я решил смыться, хозяин может позвонить в любое из мест, где мне полагалось быть, и всюду ему поклянутся, что я был и только что вышел. Мне очень неприятно тебе это говорить, Биф, но в коммерческом мире думают, что ты ненормальный.

Биф (рассердившись). Да ну ее к черту, твою коммерцию!

Хэппи. Правильно. Только надо уметь прятать концы в воду.

Линда. Хэп! Хэп!

Биф. Плевать мне на то, что они обо мне думают. Они вечно смеялись и над отцом, а знаешь почему? Потому что мы чужие в этом бедламе! Нам бы класть цемент где-нибудь на воле или… или плотничать. Плотник имеет право свистеть!

Слева у входа в дом появляется Вилли.

Вилли. Даже твой дед и тот не был плотником. (Пауза).

Все за ним наблюдают.

Ты так и не стал взрослым. Поверь мне, Бернарду и в голову не придет свистеть в лифте.

Биф (хочет развеселить Вилли и обратить все в шутку). Да, но ты-то свистишь, папа!

Вилли. Никогда в жизни я не свистел в лифте! И кто это в коммерческом мире думает, что я ненормальный?

Биф. Да я совсем не то хотел сказать. Давай не будем делать из мухи слона, ладно?

Вилли. Езжай обратно к себе на Запад. Работай плотником, ковбоем, на здоровье!

Линда. Вилли, он как раз говорил…

Вилли. Я слышал, что он говорил.

Хэппи (стараясь утихомирить Вилли). Послушай, папа, брось…

Вилли (перебивая Хэппи). Они смеются надо мной, а? А ну-ка, зайди в Бостоне к Файлину, к Хэбу, к Слаттери… Назови имя Вилли Ломена, посмотри, что будет! Вилли Ломен — известная личность!

Биф. Ладно, папа.

Вилли. Известная, слышишь?

Биф. Ладно.

Вилли. Почему ты меня всегда оскорбляешь?

Биф. Да я не сказал ни одного обидного слова. (Линде) Разве я что-нибудь говорил?

Линда. Он не сказал ничего плохого, Вилли.

Вилли (подходя к двери в гостиную). Ну ладно, спокойной ночи. Спокойной ночи.

Линда. Вилли, родной, он как раз решил…

Вилли (Бифу). Если тебе завтра надоест ничего не делать, покрась потолок в гостиной.

Биф. Я уйду рано утром.

Хэппи. Он хочет повидаться с Биллом Оливером, папа.

Вилли (с интересом). С Оливером? Для чего?

Биф (сделав над собой усилие, старается изо всех сил сдержаться). Он говорил, что меня поддержит. Я хочу начать какое-нибудь дело, может, он примет во мне участие…

Линда. Разве это не замечательно?

Вилли. Не прерывай. Что тут замечательного? В Нью-Йорке найдется человек пятьдесят, которые с радостью дадут ему капитал. (Бифу). Спортивные товары?

Биф. Думаю, что да. Я кое-что в этом смыслю, а…

Вилли. Он кое-что смыслит! Господи Иисусе, да ты знаешь спортивные товары лучше, чем сам Сполдинг! Сколько он тебе дает?

Биф. Не знаю. Я его еще не видел, но…

Вилли. Так о чем же ты говоришь?

Биф (начиная сердиться). А что я сказал? Я сказал, что хочу его повидать, вот и все!

Вилли (отворачиваясь). Опять делишь шкуру неубитого медведя!

Биф (направляясь к лестнице). А, черт! Я пошел спать.

Вилли (ему вдогонку). Не смей ругаться!

Биф (поворачиваясь к нему). С каких это пор ты стал таким праведником?

Хэппи (пытаясь их успокоить). Погодите…

Вилли. Не смей так со мной разговаривать! Не позволю!

Хэппи (хватая Бифа за руку, кричит). Погодите минутку! У меня идея! Первоклассная идея! Поди сюда, Биф, поговорим, давай поговорим разумно. Когда я прошлый раз был во Флориде, мне пришла в голову мысль, как продавать спортивные товары. Сейчас ты мне напомнил… Я и ты, Биф, — у нас будет своя специальность. Мы будем торговать по-своему… Фирма Ломен. Потренируемся несколько недель, устроим парочку состязаний. Понятно?

Вилли. Вот это идея!

Хэппи. Погоди. Организуем две баскетбольные команды, понимаешь? Потом две команды водного поло. Играем друг против друга. Представляешь, какая реклама? Брат против брата, понимаешь? Братья Ломен. Витрина в «Королевских Пальмах», во всех лучших отелях… И транспаранты над стадионом: «Братья Ломен». Детки, вот это будет торговля спортивными товарами!

Вилли. За такую идею можно дать миллион!

Линда. Блестяще!

Биф. Мне она тоже по душе, если за этим стало дело.

Хэппи. И вся прелесть в том, Биф, что это совсем не похоже на обыкновенную торговлю. Словно мы снова ребята, играем в футбол…

Биф (загоревшись). Вот это да!..

Вилли. Золотая мысль!

Хэппи. И тебе не надоест, Биф, и семья снова будет как семья. Близость, взаимная поддержка — все как когда-то. А если тебе и захочется удрать, чтобы поплавать, — пожалуйста, это твое право! И никто тебе на хвост не наступит!

Вилли. Ох и заткнете же вы всех за пояс! Вы, мальчики, вдвоем можете хоть кого заткнуть за пояс!

Биф. Завтра повидаюсь с Оливером. Эх, если бы у нас, Хэп, это вышло…

Линда. Может, даст бог, все образуется…

Вилли (в бешеном возбуждении, Линде). Не прерывай! (Бифу). Но когда пойдешь к Оливеру, не вздумай надеть спортивный костюм!

Биф. Нет, я…

Вилли. Строгий деловой костюм, разговаривай как можно меньше и не смей отпускать свои шуточки.

Биф. Он меня любил. Он меня очень любил.

Линда. Он тебя обожал!

Вилли (Линде). Ты замолчишь? (Бифу). Войди сдержанно. Солидно. Ты ведь не работу пришел просить. Речь идет о больших деньгах. Держись с достоинством. Будь немногословен. Людям нравятся остряки, но никто не дает им в кредит.

Хэппи. Я тоже постараюсь достать денег, Биф. И, наверно, смогу.

Вилли. Мальчики, вас ждет блестящее будущее! Все наши горести теперь позади. Но помните: большому кораблю большое плавание. Проси пятнадцать. Сколько ты думаешь попросить?

Биф. Ей-богу, не знаю…

Вилли. И не божись! Это несолидно. Человек, который просит пятнадцать тысяч долларов, не божится!

Биф. Десять, по-моему, никак не больше…

Вилли. Не скромничай. Ты всегда слишком мало запрашивал. Входи веселей. Не показывай, что волнуешься. Расскажи ему для начала парочку анекдотов, чтобы дело пошло как по маслу. Не важно, что ты говоришь — важно, как ты это говоришь. Личные качества, личное обаяние — вот что всегда побеждает!

Линда. Оливер был о нем самого высокого мнения.

Вилли. Дашь ты мне вставить хоть слово?

Биф. А ты на нее не кричи, слышишь?

Вилли (сердито). Я ведь разговаривал, правда?

Биф. А мне не нравится, что ты на нее все время кричишь.

Вилли. Ты здесь хозяин, что ли?

Линда. Вилли…

Вилли (накидываясь на нее). Что ты ему все время поддакиваешь, черт бы тебя побрал!

Биф (в ярости). Перестань на нее орать!

Вилли (внезапно обмякнув, словно побитый, мучаясь угрызениями совести). Передай привет Биллу Оливеру; может, он меня помнит. (Уходит в гостиную).

Линда (понизив голос). Зачем ты все это снова затеял?

Биф отворачивается.

Разве ты не видел, какой он был хороший, когда ты дал ему хоть капельку надежды? (Подходит к Бифу). Пойдем наверх, пожелай ему спокойной ночи. Нельзя, чтобы он лег спать в таком состоянии.

Хэппи. Пойдем, Биф, приободрим старика.

Линда. Ну пожалуйста, милый, скажи ему «спокойной ночи». Ему так мало нужно. Пойдем. (Идет в гостиную и кричит оттуда наверх). Твоя пижама в ванной, Вилли!

Хэппи (глядя ей вслед). Вот это женщина! Таких больше не делают. Правда, Биф?

Биф. Его сняли с жалованья. Работать на одних комиссионных!

Хэппи. Давай смотреть на вещи трезво: как коммивояжер он уже вышел в тираж. Правда, надо признаться, он еще умеет быть обаятельным.

Биф (решаясь). Дай мне в долг долларов десять, можешь? Я хочу купить парочку новых галстуков.

Хэппи. Я сведу тебя в одно местечко. Прекрасные товары. Надень завтра одну из моих рубах в полоску.

Биф. Мама так поседела. Она стала ужасно старенькая. Господи Иисусе, мне и вправду нужно пойти завтра к Оливеру и выбить из него эти…

Хэппи. Пойдем наверх. Скажи об этом отцу. У него станет легче на душе. Идем.

Биф (распаляясь). Представляешь, малыш, если мы получим эти десять тысяч долларов!

Хэппи и Биф идут в гостиную.

Хэппи. Вот это разговор. Наконец-то я вижу прежнюю удаль! (Из гостиной, по мере того как он удаляется). Нам с тобой, братишка, надо жить вместе. Какую девочку ты бы ни захотел, скажи только слово… (Теперь его едва слышно).

Линда входит в спальню.

Линда (к Вилли, находящемуся в ванной, перестилая его постель). Можешь ты что-нибудь сделать с душем? Он опять протекает.

Голос Вилли (из ванной). В один прекрасный день все вдруг портится сразу. Проклятые водопроводчики, на них надо подать в суд! Не успеешь привести в порядок одно, как ломается что-то другое… (Продолжает невнятно бормотать).

Линда. Интересно, узнает ли его Оливер. Как ты думаешь, он его помнит?

Вилли выходит из ванной, он в пижаме.

Вилли. Его? Да ты что, совсем спятила? Если бы он не ушел от Оливера, он был бы его правой рукой. Пусть только Оливер на него взглянет. Ты совсем потеряла всякое соображение. Знаешь, какие теперь пошли молодые люди?.. (Укладывается в постель). Ни черта не стоят! Только и могут что шалопайничать.

Биф и Хэппи входят в спальню. Маленькая пауза.

Вилли (прерывая себя на полуслове, глядит на Бифа). Я очень рад за тебя, мальчик.

Хэппи. Он хотел пожелать тебе спокойной ночи.

Вилли (Бифу). Хорошо! Положи его на обе лопатки, мальчик. Что ты хотел мне сказать?

Биф. Не расстраивайся, отец. Спокойной ночи. (Хочет уйти).

Вилли (не в силах удержаться). И если, когда ты будешь там, что-нибудь ненароком свалится со стола — пакет или какая-нибудь другая вещь, — не вздумай ее поднимать. Для этого у них есть рассыльные.

Линда. Я приготовлю завтрак поплотнее…

Вилли. Дашь ты мне говорить? (Бифу). Скажи ему, что на Западе ты работал не на ферме, а по торговой части.

Биф. Ладно, папа.

Линда. Надеюсь, все теперь…

Вилли (словно ее не слышит). И смотри не продешеви себя. Проси не меньше пятнадцати тысяч.

Биф (не в силах все это вынести). Хорошо. Спокойной ночи, мама. (Идет к двери).

Вилли. Помни, в тебе есть масштаб, Биф, ты можешь выйти в люди. В тебе есть дар божий… (Откидывается в изнеможении на подушку).

Биф выходит из комнаты.

Линда (ему вслед). Спи спокойно, мой дорогой.

Хэппи. Я решил жениться, мама. Имей это в виду.

Линда. Ступай спать, милый.

Хэппи (уходя). Я просто хотел, чтобы ты имела в виду.

Вилли. Действуй.

Хэппи уходит.

Господи… Помнишь матч на стадионе «Эббетс»? Городской чемпионат?

Линда. Отдохни. Хочешь, я тебе спою?

Вилли. Ага. Спой мне.

Линда тихо напевает колыбельную.

Когда их команда вышла на поле… он был самый высокий, помнишь?

Линда. Да. И весь золотой…

Биф входит в темную кухню, вынимает сигарету и, переступив порог дома, появляется в золотом пятне света. Он курит, глядя в ночную мглу.

Вилли. Как молодой бог. Геркулес или кто-нибудь в этом роде. И вокруг него сияло солнце, весь он был им озарен. Помнишь, как он помахал мне рукой? Прямо оттуда, с поля, где стояли представители трех университетов. Тут же были мои покупатели, я их пригласил… Как ему кричали, когда он вышел: «Ломен! Ломен! Ломен!» Господи, он еще будет большим человеком. Такая яркая звезда, разве она может погаснуть бесследно?

Свет в спальне Вилли меркнет. В кухонной стене, возле лестницы, ярко загорается газовая горелка. Из раскаленных докрасна трубок поднимаются синие языки пламени.

Линда (робко). Вилли, дружок, а что он имеет против тебя?

Вилли. Я так устал. Помолчи.

Биф медленно возвращается на кухню. Останавливается, пристально смотрит на горелку.

Линда. Ты попросишь Говарда, чтобы тебе дали работу в Нью-Йорке?

Вилли. Первым делом, с утра. Все будет хорошо.

Биф протягивает руку к горелке и достает из-за нее кусок резиновой трубки. Он с ужасом смотрит в сторону все еще тускло освещенной спальни, откуда доносится монотонное, грустное пение Линды.

(Пристально глядя в окно на лунный свет). Боже ты мой, погляди, как гуляет луна между теми домами.

Биф обертывает вокруг руки резиновую трубку и торопливо поднимается по лестнице.

Занавес

Действие второе

Слышна веселая, бодрая музыка. Когда музыка стихает, занавес поднимается. Вилли, без пиджака, сидит у кухонного стола, прихлебывая кофе. На коленях у него лежит шляпа. Линда, когда ей это удается, подливает ему кофе.

Вилли. Замечательный кофе. Очень питательная еда!

Линда. Сделать тебе яичницу?

Вилли. Нет. Посиди.

Линда. У тебя такой отдохнувший вид.

Вилли. Спал как убитый. Первый раз за несколько месяцев. Ты только подумай: проспать до десяти во вторник! Мальчики рано ушли, а?

Линда. В восемь часов их уже и след простыл.

Вилли. Молодцы!

Линда. Так приятно было видеть их вместе! У меня даже защемило сердце. И весь дом пропах кремом для бритья!

Вилли (улыбаясь). М-м-м…

Линда. Биф сегодня утром был совсем другой! У него и в голосе и в глазах было столько надежды. Ему просто не терпелось поскорее попасть в город и повидать Оливера.

Вилли. Теперь у него все переменится. Есть люди, которые поздно… остепеняются. Вот и все. Что он надел?

Линда. Синий костюм. Он в нем такой красивый. В этом костюме он просто необыкновенный!

Вилли встает из-за стола. Линда подает ему пиджак.

Вилли. Да-да, вот именно. Именно… По дороге домой надо купить семян.

Линда (смеясь). Вот будет славно! Но теперь к нам так редко заглядывает солнце. Боюсь, что здесь ничего не будет расти.

Вилли. Потерпи, детка, мы еще купим себе клочок земли в деревне, я буду сажать овощи, разводить цыплят…

Линда. Конечно, будешь, дружок.

Вилли вытаскивает руки из рукавов пиджака и отходит.

Линда идет за ним следом.

Вилли. Они женятся и будут приезжать к нам с субботы на воскресенье. Я построю маленький флигелек для гостей. У меня ведь столько прекрасных инструментов. Все, что мне надо, — это немножко досок и душевный покой.

Линда (весело). Я подшила тебе подкладку…

Вилли. Можно построить даже два флигеля, чтобы они приезжали оба. Он решил наконец, сколько попросить у Оливера?

Линда (натягивая на него пиджак). Он мне ничего не сказал, но, наверно, десять или пятнадцать тысяч. А ты сегодня поговоришь с Говардом?

Вилли. Да. Я поставлю вопрос ребром. Ему придется перевести меня с разъездной работы.

Линда. Вилли, не забудь попросить немножко денег вперед… Нам надо заплатить по страховому полису. Льготный период кончается.

Вилли. Это сто…

Линда. Сто восемь долларов шестьдесят восемь центов. Мы ведь опять чуточку в долгу.

Вилли. Почему?

Линда. Ты отдавал машину в ремонт…

Вилли. Ох уж этот проклятый «студебеккер»!

Линда. И остался последний взнос за холодильник…

Вилли. Но он ведь снова сломался!

Линда. Что поделаешь, родной, он уже старенький.

Вилли. Говорил я тебе, что надо покупать известную марку. Чарли купил «Дженерал электрик» — ему уже лет двадцать, а он, сукин сын, все еще работает!

Линда. Да, но…

Вилли. Разве кто-нибудь знает холодильники Хэстингса? Раз в жизни хотел бы я получить в собственность вещь, прежде чем она сломается! Вечно я состязаюсь с мусорной свалкой: только успеешь выплатить за машину, а она уже при последнем издыхании. Холодильник пожирает запасные части, как бешеный. Они нарочно так делают свои товары: когда вы за вещь наконец выплатили, она уже никуда не годится.

Линда (застегивая его пиджак, который он сейчас же расстегивает). В общем, мы выйдем из положения, если у нас будет хотя бы двести долларов. Но сюда уже входит и последний взнос по закладной. После этого дом будет наш.

Вилли. Не прошло и двадцати пяти лет!

Линда. Да, Бифу было девять, когда мы его купили.

Вилли. Ну что ж, это большое дело. Двадцать пять лет выплачивать по закладной…

Линда. Большое достижение.

Вилли. А сколько цемента, леса и труда я вложил в этот дом. В нем теперь нет ни единой трещинки.

Линда. Да, он сослужил нам службу.

Вилли. Сослужил… Скоро въедет в него чужой человек — и все. Вот если бы Биф взял этот дом и народил в нем детей… (Собирается уходить). Прощай, я опаздываю.

Линда (внезапно вспомнив). Совсем забыла! Тебе надо встретиться с ними, они хотят с тобой пообедать!

Вилли. Со мной?

Линда. В ресторане Фрэнка на Сорок восьмой улице, возле Шестого авеню.

Вилли. Да ну? А ты?

Линда. Нет, только вы втроем. Они решили поставить тебе хорошее угощение!

Вилли. Скажи пожалуйста! Кто это придумал?

Линда. Утром пришел ко мне Биф и говорит: «Скажи папе, что мы хотим поставить ему хорошее угощение». Ты должен быть там ровно в шесть. Пообедаешь со своими мальчиками.

Вилли. Красота! Вот это здорово! Уж теперь-то я насяду на Говарда! Вырву у него аванс и добьюсь работы в Нью-Йорке. Теперь-то я уже этого добьюсь, черт бы его побрал!

Линда. Правильно, Вилли, так и надо!

Вилли. Никогда в жизни больше не сяду за руль!

Линда. Времена меняются, Вилли. Я чувствую, что они меняются!

Вилли. Безусловно! Прощай, я опаздываю. (Снова направляется к выходу).

Линда (окликает его, подбегает к кухонному столу, берет носовой платок). Очки не забыл?

Вилли (щупает карман, потом возвращается). Нет, не забыл.

Линда (дает ему носовой платок). Возьми платок.

Вилли. Ага, платок.

Линда. А твой сахарин?

Вилли. Ага, сахарин…

Линда. Осторожнее спускайся в подземку. (Целует его).

Вилли (замечает, что на руке у нее висит шелковый чулок). Ты перестанешь наконец штопать чулки? По крайней мере когда я дома. Мне это действует на нервы! Прошу тебя.

Линда (сует чулок в карман и идет за Вилли). Не забудь: ресторан Фрэнка.

Вилли (проходя по просцениуму). Может, здесь будет расти свекла?

Линда (смеясь). Ты ведь пробовал уже столько раз!

Вилли. Верно. Смотри не возись сегодня слишком много. (Исчезает за правым углом дома).

Линда. Будь осторожнее! (Машет ему вслед).

Звонит телефон.

(Бежит через сцену в кухню и поднимает трубку). Алло! Это ты, Биф? Я так рада, что ты позвонил, я как раз… Да, конечно, только что сказала… Да, он будет ровно в шесть… Нет, как я могла забыть! Послушай, я умираю от желания тебе рассказать… Помнишь, я говорила тебе про резиновую трубку? Трубку к газовой горелке? Сегодня утром я наконец решила ее выбросить. Но не нашла! Понимаешь? Он ее взял, трубки больше нет! (Слушает). Ах, это ты взял? Нет, ничего… Я надеялась, что взял он сам… Нет, я теперь не беспокоюсь, дорогой. Сегодня он ушел в таком хорошем настроении, совсем как в прежние дни. Я больше не боюсь. Тебя принял мистер Оливер?.. Ничего, подожди еще. И постарайся произвести на него хорошее впечатление. Пожалуйста, не волнуйся. И желаю вам с отцом повеселиться. У него ведь тоже могут быть сегодня хорошие новости!.. Вот именно, работа в Нью-Йорке. И прошу тебя, родной, будь сегодня с ним поласковее. Покажи, что ты его любишь. Ведь он маленький кораблик, который ищет тихой пристани… (К радости ее примешивается печаль. Голос ее дрожит). Ах, как это замечательно, Биф! Ты спасешь ему жизнь. Спасибо тебе, родной. Обними его, когда он войдет в ресторан. Улыбнись ему. Вот и все, что от тебя требуется. Так, мой мальчик… До свидания, дорогой мой… Ты не забыл свою расческу?.. Хорошо. До свидания, Биф.

Во время ее разговора по телефону входит Говард Вагнер, человек лет тридцати шести, вкатывает на колесиках столик для пишущей машинки, на котором стоит звукозаписывающий аппарат, и включает его. Это происходит слева, на авансцене. Свет, освещающий Линду, медленно меркнет и переносится на Говарда. Говард очень озабоченно налаживает магнитофон и при появлении Вилли лишь искоса взглядывает на него через плечо.

Вилли. Можно?

Говард. Здравствуйте, Вилли, входите.

Вилли. Мне хотелось бы сказать вам пару слов.

Говард. Простите, что заставил вас ждать. Одну минуточку.

Вилли. Что это такое?

Говард. Неужели вы никогда не видели? Магнитофон!

Вилли. Ага… Можно с вами поговорить?

Говард. Он записывает все что хотите. Мне привезли его только вчера. Я долго по нему сходил с ума, ведь это самое дьявольское изобретение, какое я видел. Из-за него я не спал всю ночь.

Вилли. А для чего эта штука?

Говард. Я купил его, чтобы диктовать письма, но он годится для чего угодно. Послушайте! Я брал его на ночь домой. Послушайте, что мне удалось записать. Сперва моя дочь. Вот. (Поворачивает рычаг, и становится слышно, как кто-то насвистывает «Катили в лодку бочки»). Здорово свистит девчушка, а?

Вилли. Совсем как в жизни.

Говард. Ей только семь лет. Вы слышите, какой тон?

Вилли. Ай-ай-ай! Хотел попросить вас о маленьком одолжении…

Свист прерывается, и слышен голос дочери Говарда.

Голос дочери Говарда. Теперь ты, папочка.

Говард. Она меня просто обожает!

Снова слышится, как насвистывают ту же самую песню.

Это я! Ха-ха-ха! (Подмигивает).

Вилли. Здорово!

Свист снова прерывается. Минуту аппарат работает беззвучно.

Говард. Тсс! Слушайте внимательно, это мой сын!

Голос сына Говарда. Столица Алабамы — Монтгомери, столица Аризоны — Финикс, столица Арканзаса — Литл-Рок, столица Калифорнии — Сакраменто… (Продолжает перечислять столицы штатов).

Говард (показывая растопыренную ладонь). А ему всего-навсего пять лет, Вилли!

Вилли. Он будет диктором, как пить дать!

Голос сына Говарда (продолжает). Столица Огайо…

Говард. Заметили? В алфавитном порядке!

Аппарат внезапно перестает работать.

Обождите минутку. Горничная нечаянно вытащила штепсельную вилку.

Вилли. Вот это действительно…

Говард. Тише, Христа ради!

Голос сына Говарда. Сейчас ровно девять по моим карманным часам. Поэтому мне надо идти спать.

Вилли. Это на самом деле…

Говард. Обождите минутку. Сейчас вы услышите мою жену.

Они ждут.

Голос Говарда. Ну чего же ты? Скажи что-нибудь! (Пауза). Ты будешь говорить или нет?

Голос жены Говарда. Я ничего не могу придумать.

Голос Говарда. Ну говори же, лента крутится зря.

Голос жены Говарда (робко, униженно). Алло! (Пауза). Ох, Говард, не могу я разговаривать в эту самую штуку…

Говард (резко выключая магнитофон). Это была моя жена.

Вилли. Поразительная машина! Можно мне…

Говард. Клянусь, Вилли, теперь я выброшу все мои игрушки! И фотоаппарат, и ленточную пилу, и все остальное. Это самое увлекательное развлечение, какое можно придумать!

Вилли. Надо бы купить такую штуку и мне.

Говард. Конечно, он стоит всего полтораста долларов. Без него не обойтись. Например, вам захотелось послушать Джека Бенни. Но, когда его передают, вас нет дома. Тогда вы просите горничную включить радио, и когда Джек Бенни выступает, магнитофон автоматически его записывает…

Вилли. …а когда вы приходите домой…

Говард. Вы можете прийти домой в двенадцать, в час, когда угодно… Берете бутылку кока-кола, садитесь, поворачиваете рычаг и слушаете среди ночи всю программу Джека Бенни!

Вилли. Непременно заведу себе такую штуку. Уйму времени проводишь в разъездах и горюешь, сколько интересного ты пропустил по радио!

Говард. Неужели у вас в машине нет радио?

Вилли. Есть, но кому придет в голову его включать?

Говард. Послушайте, вы ведь, кажется, сегодня должны были быть в Бостоне?

Вилли. Об этом-то я и хотел с вами поговорить, Говард. У вас найдется свободная минутка? (Приносит из-за кулис стул).

Говард. Что случилось? Почему вы здесь?

Вилли. Видите ли…

Говард. Надеюсь, вы не разбились опять, а?

Вилли. Нет… Но…

Говард. Господи, а я уж испугался. Так что же случилось?

Вилли. Я вам скажу правду, Говард. Я думаю, что мне больше не следует разъезжать.

Говард. Не следует разъезжать? А что же вы будете делать?

Вилли. Помните, на рождество, когда мы все здесь собрались… вы обещали, что постараетесь подыскать мне какую-нибудь работенку в городе.

Говард. У нас?

Вилли. Ну конечно.

Говард. A-а… Припоминаю. Да, но я так и не смог ничего для вас придумать, Вилли.

Вилли. Послушайте, Говард. Ребята мои подросли. Мне самому много не надо. Если я смогу принести домой… ну хотя бы шестьдесят пять долларов в неделю, я сведу концы с концами.

Говард. Да, но, видите ли…

Вилли. Поймите меня, Говард. Говоря честно и строго между нами, я немножко устал.

Говард. Я понимаю, Вилли. Но вы разъездной работник, а наша фирма торгует с провинцией. У нас тут всего полдюжины служащих.

Вилли. Видит бог, Говард, я никогда ни у кого не просил одолжений. Но я работал в вашей фирме еще в ту пору, когда ваш отец вас носил на руках.

Говард. Знаю, Вилли…

Вилли. Ваш отец — упокой, господи, его душу! — подошел ко мне в тот день, когда вы родились, и спросил меня, нравится ли мне имя Говард.

Говард. Я это очень ценю, Вилли, но у меня просто нет ни одного свободного места. Если бы оно у меня было, я бы вас сразу же назначил, но, ей-богу, у меня здесь нет ни единого местечка. (Ищет зажигалку).

Вилли подает ее. Пауза.

Вилли (с нарастающим гневом). Говард, все, что мне нужно, чтобы прокормиться, — это пятьдесят долларов в неделю.

Говард. Но куда же я вас дену, миленький?

Вилли. Послушайте, ведь вы не сомневаетесь в том, что я умею продавать товар?

Говард. Да, мой милый, но дело есть дело, и человек должен себя оправдывать.

Вилли (в отчаянии). Дайте-ка я вам что-то расскажу, Говард.

Говард. Вы ведь не можете отрицать, что дело есть дело?

Вилли (со злостью). Дело, конечно, есть дело, но вы послушайте, что я вам скажу. Вы, наверно, кое-чего не понимаете. Когда я был еще мальчишкой — мне было восемнадцать или девятнадцать лет, — я уже работал коммивояжером. И уже тогда меня мучил вопрос, тут ли мое будущее. Мне так хотелось уехать на Аляску. В один только месяц там в трех местах открыли золото, и я мечтал туда уехать. Хотя бы поглядеть своими глазами…

Говард (без всякого интереса). Подумать только!

Вилли. Ведь отец мой прожил много лет на Аляске. Он был человек рисковый. Наверно, и мы с братом пошли в него — непоседливые, неугомонные. Вечно гонялись за удачей. Я собирался поехать туда со своим старшим братом, разыскать отца, а может, и поселиться на Севере вместе со стариком. И я чуть было не уехал, если бы не встретил одного коммивояжера. Звали его Дэви Синглмен. Было ему восемьдесят четыре года, и он торговал разными товарами в тридцати одном штате. Старый Дэви поднимется, бывало, к себе в комнату, сунет ноги в зеленые бархатные шлепанцы — никогда их не забуду, — возьмет трубку, созвонится со своими покупателями и, не выходя из комнаты, заработает себе на жизнь. В восемьдесят четыре года… Когда я это увидел, я понял, что торговое дело — самая лучшая для человека профессия. Что может быть приятнее, когда тебе восемьдесят четыре года, чем возможность заехать в двадцать или тридцать разных городов, поднять телефонную трубку и знать, что тебя помнят, любят, что тебе поможет множество людей? Разве не так? А когда он умер — а умер он, между прочим, смертью настоящего коммивояжера: в зеленых бархатных шлепанцах, сидя в вагоне для курящих на линии Нью-Йорк — Нью-Хейвен — Хартфорд, по пути в Бостон, — когда он умер, на его похороны съехались сотни коммивояжеров и покупателей. Во многих поездах в тот день можно было видеть опечаленные лица. (Встает).

Говард на него не смотрит.

В то время в нашем деле важна была личность, Говард. В нашем деле было уважение друг к другу, товарищество, признательность. А теперь все построено на голом расчете, дружбы больше нет, и личность не играет никакой роли. Понимаете, что я хочу сказать? Меня теперь больше не знают.

Говард (отходя от него). Вот то-то и оно, Вилли.

Вилли. Если бы у меня было сорок долларов в неделю, больше мне не надо… Всего сорок долларов, Говард.

Говард. Миленький, не могу же я выжать сок из камня…

Вилли (его уже охватило отчаяние). Говард, в тот год, когда губернатором выбрали Эла Смита, твой отец пришел ко мне и…

Говард (собираясь уйти). Мне нужно кое-кого повидать, милый. Меня ждут.

Вилли (удерживая его). Но я ведь говорю о твоем отце! За этим самым письменным столом мне сулили золотые горы. Зачем вы мне говорите, что вас кто-то ждет? Я вложил в эту фирму тридцать четыре года жизни, а теперь мне нечем заплатить за страховку! Вы меня выжали, как лимон, и хотите выбросить контуру на помойку? Но человек не лимон! (Помолчав). Слушайте внимательно! Ваш отец… Двадцать восьмой год был для меня хорошим годом — я имел одних комиссионных до ста семидесяти долларов в неделю…

Говард (нетерпеливо). Бросьте, Вилли, вы никогда столько не вырабатывали…

Вилли (стукнув кулаком по столу). В двадцать восьмом году я вырабатывал до ста семидесяти долларов в неделю. И ваш отец пришел ко мне… вернее, я был как раз тогда в конторе… разговор был здесь, у этого стола. Он положил мне руку на плечо…

Говард (поднимаясь с места). Вам придется извинить меня, Вилли, но мне надо кое-кого повидать. Возьмите себя в руки. (Выходя из комнаты). Я скоро вернусь.

После ухода Говарда свет над его стулом становится неестественно ярким.

Вилли. «Возьмите себя в руки»!.. А что я ему сказал? Господи, по-видимому, я на него накричал! Как я мог до этого дойти? (Пристально вглядывается в свет, горящий над стулом, который от этого кажется словно одушевленным. Подходит к нему поближе и останавливается). Фрэнк, Фрэнк, разве вы не помните, что вы тогда сказали? Как вы положили мне руку на плечо? Фрэнк… (Облокачивается на столик и в тот миг, когда он произносит имя покойного, нечаянно включает магнитофон).

Голос сына Говарда (из магнитофона) …штата Нью-Йорк — Олбани, столица Огайо — Цинциннати, столица Род-Айленда… (Декламация продолжается).

Вилли (в ужасе отскакивая в сторону, кричит). Ай! Говард! Говард! Говард!

Вбегает Говард.

Говард. Что случилось?

Вилли (показывая на магнитофон, продолжающий гнусаво, по-детски перечислять столицы штатов). Выключите! Выключите!

Говард (вытаскивая вилку из штепселя). Побойтесь бога, Вилли…

Вилли (зажав глаза руками). Я должен выпить чашку кофе… Мне надо выпить немножко кофе… (Идет к выходу).

Говард (останавливает его, свертывая в моток провод). Вилли, послушайте…

Вилли. Я поеду в Бостон.

Говард. Вилли, вы не поедете в Бостон.

Вилли. Почему?

Говард. Я не хочу, чтобы вы там нас представляли. Я давно собирался вам это сказать.

Вилли. Говард, вы меня выгоняете?

Говард. Я считаю, что вам нужно основательно отдохнуть.

Вилли. Говард…

Говард. А когда вы почувствуете себя лучше, приходите, и я подумаю, что можно сделать.

Вилли. Но я должен зарабатывать деньги. У меня нет средств…

Говард. А где ваши сыновья? Почему ваши сыновья вам не помогут?

Вилли. Они затеяли большое дело.

Говард. Сейчас не время для ложного самолюбия, Вилли. Пойдите к вашим сыновьям и скажите им, что вы устали и не можете работать. У вас ведь двое взрослых сыновей, не так ли?

Вилли. Так-так, но пока что…

Говард. Значит, договорились?

Вилли. Ладно, завтра я поеду в Бостон.

Говард. Нет!

Вилли. Я не могу сесть на шею моим сыновьям. Я не калека!

Говард. Послушайте, милый, я ведь сказал вам, что я сегодня занят…

Вилли (хватая Говарда за руку). Говард, вы должны позволить мне поехать в Бостон!

Говард (жестко, стараясь сдерживаться). Мне сегодня утром надо повидать множество людей. Садитесь, даю вам пять минут, чтобы вы взяли себя в руки и пошли домой. Понятно? Мне нужен мой кабинет, Вилли. (Собирается выйти, оборачивается, вспомнив про магнитофон, отодвигает столик, на котором он стоит). Да, кстати, зайдите на этой неделе и занесите образцы. Когда сможете… Вы поправитесь, Вилли, не сомневаюсь. Тогда и поговорим. Возьмите себя в руки, милый, тут рядом люди. (Идет налево, толкая перед собой столик).

Вилли бессмысленно смотрит в пространство, он совершенно обессилен. Слышится музыка — музыка Бена, — сначала издалека, потом все ближе и ближе. Когда Вилли начинает говорить, справа входит Бен. В руках у него чемодан и зонтик.

Вилли. Ах, Бен, как же ты этого добился? Открой мне секрет. Ты уже уладил свои дела на Аляске?

Бен. Много ли для этого нужно, если знаешь, чего добиваешься? Небольшая деловая поездка. Через час я отплываю. Зашел попрощаться.

Вилли. Бен, я должен с тобой поговорить.

Бен (взглянув на часы). У меня нет времени, Вильям.

Вилли (пересекая просцениум). Бен, у меня ничего не выходит. Я не знаю, что делать.

Бен. Послушай: я купил лесной участок на Аляске, и мне нужен человек, который мог бы за ним присмотреть.

Вилли. Господи боже мой, настоящий лес! Мы с мальчиками сможем жить на таком приволье!

Бен. За твоим порогом лежат новые земли, Вильям. Брось свои города — здесь одна болтовня, платежи в рассрочку, судебные тяжбы… Сожми кулаки, и там, вдалеке, ты добьешься богатства.

Вилли. Да! Да! Линда! Линда!

Входит молодая Линда с корзиной выстиранного белья.

Линда. Как, ты уже вернулся?

Бен. У меня очень мало времени.

Вилли. Подожди, подожди! Линда, он мне предлагает поехать на Аляску.

Линда. Но у тебя… (Бену). У него здесь такая прекрасная служба.

Вилли. Детка, на Аляске я смогу…

Линда. Тебе хорошо и здесь, Вилли!

Бен (Линде). Так ли уж хорошо, дорогая?

Линда (боясь Бена и сердясь на него). Не говорите ему таких вещей! Разве ему мало того, что он счастлив теперь здесь? (К Вилли, стараясь заглушить смех Бена). Неужели все обязаны покорять мир? К тебе хорошо относятся, мальчики тебя любят, и в один прекрасный день… (Бену). Старик Вагнер недавно обещал ему, что, если он будет так работать, его сделают компаньоном фирмы. Ведь он тебе обещал, правда, Вилли?

Вилли. Конечно, конечно. Я уже заложил фундамент своего будущего в этой фирме, Бен, а если человек что-нибудь строит, он ведь на верном пути?

Бен. Что ты построил? Ну-ка, потрогай рукой.

Вилли (нерешительно). А ведь правда, Линда, под рукой ничего нет.

Линда. Почему? (Бену). Например, человеку восемьдесят четыре года…

Вилли. Верно, вот это верно! Когда я смотрю на этого человека, я всегда думаю, что мне нечего бояться!

Бен. Ха!

Вилли. Святая правда, Бен. Все, что ему требуется, — это заехать в любой город, поднять телефонную трубку, и вот он уже заработал себе на жизнь. А знаешь почему?

Бен (поднимает чемодан). Мне надо идти.

Вилли (удерживая его). Посмотри на этого мальчишку!

Биф, в свитере, вносит чемодан. Хэппи несет наплечники Бифа, его золотой шлем и футбольные трусы.

Ни гроша за душой, а за него дерутся три знаменитых университета! Разве такого парня что-нибудь остановит? А почему? Потому что дело не в том, что ты есть, дело в твоей улыбке, в обаянии, в личных связях. Все богатства Аляски переходят из рук в руки за обеденным столом в отеле «Коммодор». В этом удивительная особенность нашей страны, ее чудо. Человек у нас может заработать алмазные россыпи, если у него есть обаяние! (Поворачивается к Бифу). Вот почему так важно, что ты сегодня выйдешь на поле! Тысячи людей будут тебя приветствовать, они будут тобой восхищаться! (Бену, который снова направляется к выходу). И слышишь, Бен? Когда он войдет в торговую контору, его встретят колокольным звоном, перед ним раскроются все двери! Так будет, Бен, я это видел тысячу раз! Ты не можешь это пощупать, как дерево в лесу, но это так, это существует!

Бен. Прощай, Вильям.

Вилли. Скажи мне: я прав? Ты думаешь, я прав? Я так ценю твое мнение.

Бен. За твоим порогом лежат новые земли, Вильям. Ты можешь унести оттуда богатство! Богатство! (Уходит).

Вилли. Мы добьемся его здесь, Бен! Слышишь? Мы добьемся его здесь.

Вбегает Бернард. Слышна веселая музыка мальчиков.

Бернард. Господи Иисусе, я так боялся, что вы ушли!

Вилли. Почему? Который час?

Бернард. Половина второго.

Вилли. Ну что ж, пойдемте! Следующая остановка — стадион «Эббетс»! Где флажки? (Пробегает через стену кухни в гостиную).

Линда (Бифу). Ты взял чистое белье?

Биф (разминаясь). Давай пойдем!

Бернард. Биф, я понесу твой шлем, ладно?

Хэппи. Нет, шлем понесу я.

Бернард. Биф, ведь ты мне обещал!

Хэппи. Я понесу шлем.

Бернард. Как же я тогда попаду в раздевалку?

Линда. Пусть он несет твои наплечники. (Надевает пальто и шляпу).

Бернард. Можно, Биф? А то я уже всем сказал, что буду в раздевалке!

Хэппи. Биф!

Биф (помолчав немного, великодушно). Пусть несет наплечники.

Хэппи (передавая Бернарду наплечники). Теперь смотри держись поближе.

Вбегает Вилли с флажками.

Вилли (раздавая всем флажки). Машите как следует, когда Биф выйдет на поле!

Хэппи и Бернард убегают.

Вилли. Готовы, мальчики?

Музыка замирает.

Биф. Готовы, папка. Каждый мускул готов.

Вилли (у края просцениума). Ты понимаешь, что это для тебя значит?

Биф. Конечно, папа!

Вилли (щупая его мускулы). Сегодня к вечеру ты вернешься, домой капитаном сборной команды школ города Нью-Йорка.

Биф. Непременно. И помни, папа, когда я сниму шлем, я буду приветствовать тебя одного!

Вилли. Пойдем. (Направляется к двери, обняв Бифа за плечи).

Входит Чарли, в коротких брюках.

У меня нет для тебя места, Чарли.

Чарли. Места? Какого места?

Вилли. В машине.

Чарли. Вы едете кататься? Я думал, не сыграть ли нам в карты.

Вилли (в ярости). В карты? (Не веря своим ушам). Ты разве не знаешь, какой сегодня день?

Линда. Конечно, знает. Он тебя дразнит.

Вилли. Нечего ему меня дразнить!

Чарли. Ей-богу, не знаю, Линда. А что случилось? Линда. Сегодня он играет на стадионе «Эббетс». Чарли. В такую погоду играть в бейсбол?

Вилли. Нечего с ним разговаривать. Пойдемте же, пойдем! (Подталкивает всех к двери).

Чарли. Погодите минутку, разве вы ничего не слышали?

Вилли. О чем?

Чарли. Вы разве не слушаете радио? Стадион «Эббетс» только что взлетел на воздух.

Вилли. Иди ты к черту!

Чарли смеется.

Пойдем, пойдем! Мы опаздываем.

Чарли (им вдогонку). Забей хоть один гол в свои ворота, Биф, забей его в свои ворота!

Вилли (замыкая шествие, поворачивается к Чарли). Совсем не смешно. Это решающий день его жизни.

Чарли. Когда ты наконец повзрослеешь, Вилли? Вилли. Как? Что? После этого матча ты больше не будешь смеяться. Мальчик будет второй Ред Грейндж. Двадцать пять тысяч в год!

Чарли (насмешливо). Да ну?

Вилли. Вот тебе и ну.

Чарли. Что ж, тогда прости меня, Вилли. Но ты мне вот что скажи…

Вилли. Что?

Чарли. Кто такой этот Ред Грейндж?

Вилли. Утрись, слышишь? Молчи, будь ты проклят!

Чарли, хихикая, качает головой и уходит в левый угол сцены. Вилли идет за ним. Музыка звучит громко, в ней слышится жестокая издевка.

Ты кто такой, скажи, пожалуйста? Думаешь, ты лучше всех? Ничего ты не знаешь, безграмотный, безмозглый болван… Заткнись, слышишь!

В правом углу авансцены зажигается свет, освещая столик в приемной у Чарли. Слышен уличный шум. Теперь уже взрослый, Бернард сидит за столиком, посвистывая. Рядом с ним на полу пара теннисных ракеток и несессер.

Голос Вилли (за сценой). Куда же ты от меня уходишь? Не смей от меня уходить! Если ты хочешь что-нибудь сказать, говори прямо! Я знаю, за спиной ты надо мной смеешься. После этого матча ты будешь плакать кровавыми слезами, гадкая ты рожа. Удар! Удар! Восемьдесят тысяч народу! Гол, в самый центр!

Бернард — тихий, серьезный, но вполне уверенный в себе молодой человек. Голос Вилли доносится уже из правого угла сцены. Бернард спускает со столика ноги и прислушивается. Входит секретарь его отца, Дженни.

Дженни (взволнованно). Бернард, пожалуйста, выйдите на минутку в холл!

Бернард. Что там за шум? Кто это?

Дженни. Мистер Ломен. Он только что вышел из лифта.

Бернард (вставая). С кем он ссорится?

Дженни. Там никого нет. Он один. Я не могу с ним сладить, а ваш папа расстраивается, когда он приходит. У меня еще столько работы на машинке, а ваш папа дожидается почты, чтобы ее подписать. Пожалуйста, поговорите с ним сами.

Входит Вилли.

Вилли. Штрафной! Штраф… (Видит Дженни). Дженни, Дженни, рад вас видеть! Как вы тут? Все еще здесь работаете или уже ведете честную жизнь?

Дженни. Работаю. А как вы себя чувствуете?

Вилли. Не слишком ладно, Дженни, далеко не блестяще! Ха-ха! (С удивлением смотрит на ракетки).

Бернард. Здравствуйте, дядя Вилли.

Вилли (с изумлением). Бернард! Подумать только, кого я вижу! (Поспешно, виновато подходит к Бернарду и горячо трясет его руку).

Бернард. Как вы поживаете? Рад вас видеть.

Вилли. Что ты здесь делаешь?

Бернард. Да вот зашел повидать отца. Перевести дух до отхода поезда. Я еду в Вашингтон.

Вилли. А его нет?

Бернард. Он у себя в кабинете, разговаривает с бухгалтером. Садитесь.

Вилли (усаживаясь). Что ты будешь делать в Вашингтоне?

Бернард. У меня там слушается дело.

Вилли. Вот как? (Показывая на ракетку). Собираешься там играть?

Бернард. Я заеду к приятелю, у него свой корт.

Вилли. Не может быть! Свой теннисный корт? Это, наверно, очень хорошая семья.

Бернард. Да, милейшие люди. Папа сказал, что приехал Биф.

Вилли (широко расплывшись в улыбке). Да, Биф приехал. Он затеял большое дело, Бернард.

Бернард. А чем теперь Биф занимается?

Вилли. Он на Западе был большим человеком. А теперь решил обосноваться здесь. На широкую ногу. Мы сегодня с ним обедаем. У твоей жены действительно родился мальчик?

Бернард. Да. Это у нас уже второй.

Вилли. Два сына! Кто бы мог подумать!

Бернард. Какое же дело затеял Биф?

Вилли. Видишь ли, Билл Оливер — у него крупная фирма спортивных товаров — очень хочет, чтобы Биф с ним работал. Вызвал его с Запада. Карт бланш. Междугородные заказы по телефону. Специальные поставки… У твоих друзей свой собственный теннисный корт?

Бернард. А вы работаете все в той же фирме, Вилли?

Вилли (помолчав). Я… Я от души рад твоим успехам, Бернард, от души рад. Так приятно видеть, когда молодой человек в самом деле… в самом деле… У Бифа как будто теперь тоже все налаживается… все как будто… (Пауза). Бернард… (Его так переполняют чувства, что он замолкает снова).

Бернард. В чем дело, Вилли?

Вилли (очень маленький и очень одинокий). В чем… в чем секрет?

Бернард. Какой секрет?

Вилли. Как… как ты этого достиг? Почему он не мог этого добиться?

Бернард. Не знаю, Вилли.

Вилли (доверительно, с отчаянием). Ты ведь был его другом, другом детства. Я вот чего-то не понимаю. Вся его жизнь после того матча на стадионе «Эббетс» пошла насмарку. С семнадцати лет в его жизни больше не было ничего хорошего.

Бернард. Он никогда не готовил себя всерьез для чего бы то ни было.

Вилли. Неправда, готовил! После средней школы он учился на самых разных заочных курсах — радиотехники, телевидения… Один бог знает, чему только он не учился. Но так ничего и не достиг.

Бернард (снимая очки). Вилли, хотите, чтобы я вам сказал откровенно?

Вилли (вставая и глядя ему прямо в лицо). Бернард, знаешь, я считаю тебя выдающимся человеком. И очень ценю твои советы.

Бернард. Какие там, к дьяволу, советы! Не могу я вам ничего советовать. Я давно хотел узнать у вас только одно. Когда Биф сдавал выпускные экзамены и его срезал учитель математики…

Вилли. A-а, этот сукин сын! Он загубил его жизнь.

Бернард. Да, но вспомните, Вилли, все, что ему тогда нужно было сделать, — это подготовиться летом и пересдать математику!

Вилли. Верно, верно.

Бернард. Это вы не позволили ему заниматься летом?

Вилли. Я? Я умолял его заниматься. Я приказывал ему заниматься.

Бернард. Так почему же он этого не сделал?

Вилли. Почему? Почему?.. Этот вопрос точит меня, как червь, уже пятнадцать лет. Он провалился на экзамене, бросил учиться, и все у него пошло прахом.

Бернард. Только не волнуйтесь, пожалуйста!

Вилли. Дайте мне с вами поговорить. Ведь мне же не с кем разговаривать. Бернард, Бернард, это, наверно, моя вина. Понимаете? Я все думаю, думаю… Может, я в чем-нибудь виноват? Может, это я причинил ему зло? И мне нечем его искупить.

Бернард. Не расстраивайтесь.

Вилли. Почему он сдался? Что произошло? Ты ведь был его другом.

Бернард. Помню, это было в июне, мы должны были получить аттестат. И он провалился по математике.

Вилли. Сукин сын учитель!

Бернард. Нет, дело совсем не в нем. Помню, Биф очень разозлился и решил заниматься летом, чтобы держать переэкзаменовку.

Вилли. Он решил заниматься?

Бернард. Он совсем не был убит. Но потом Биф пропал из дому почти на целый месяц. Мне тогда казалось, что он поехал к вам в Новую Англию. Он вас там нашел, он с вами разговаривал?

Вилли молчит, не сводя с него глаз.

Ну, Вилли?

Вилли (с явным недоброжелательством). Да, он приехал в Бостон. Ну и что из этого?

Бернард. Да просто, когда он вернулся… Я никогда этого не забуду, так я был ошарашен. Ведь я хорошо относился к Бифу, хоть он всегда мной и помыкал. Знаете, Вилли, я его любил. Он приехал тогда через месяц, взял свои бутсы — помните, на них была надпись «Виргинский университет»? Он так ими гордился, не хотел снимать с ног… Он отнес их вниз, в котельную, и сжег. Мы с ним подрались там, в погребе. Дрались долго, чуть не полчаса. Никого не было, только мы двое… Мы колотили друг друга кулаками и плакали. Я часто потом удивлялся, как я сразу понял, что ему больше не хочется жить. Что произошло тогда у вас в Бостоне, Вилли?

Вилли смотрит на него зло и отчужденно.

Я об этом заговорил только потому, что вы меня спросили.

Вилли (сердито). Что там могло случиться? И какое это имеет отношение к делу?

Бернард. Ладно, не сердитесь.

Вилли. Ты хочешь свалить вину на меня. Если мальчик сдался, разве это моя вина?

Бернард. Послушайте, Вилли, не надо…

Вилли. А ты не смей… не смей так со мной разговаривать! Что ты хотел сказать? На что ты намекаешь? «Что произошло…».

Входит Чарли. Он в жилете, без пиджака, и несет бутылку виски.

Чарли. Послушай, ты опоздаешь на поезд! (Размахивает бутылкой).

Бернард. Иду. (Берет бутылку). Спасибо, папа. (Поднимает несессер и ракетки). До свидания, Вилли. Бросьте ломать себе голову. Знаете как говорится: «Если сперва ты и понес поражение…».

Вилли. Вот в это я верю.

Бернард. Но бывает и так, Вилли, что человеку лучше уйти.

Вилли. Уйти?

Бернард. Вот именно, уйти.

Вилли. А если человек не может уйти?

Бернард (секунду помолчав). Вот тогда по-настоящему плохо. (Протягивая руку). Прощайте, Вилли!

Вилли (пожимая ему руку). Прощай, мальчик.

Чарли (положив руку Бернарду на плечо). Как тебе нравится этот парень? Едет защищать дело в Верховном суде!

Бернард (недовольно). Отец!

Вилли (искренне потрясенный, огорченный и счастливый). Да ну! В Верховном суде?

Бернард. Я должен бежать. Пока, папа!

Чарли. Покажи им, на что ты способен, сынок. (Вынимает бумажник).

Бернард уходит.

Вилли. В Верховном суде! И он не сказал об этом ни слова!

Чарли (отсчитывая на столе деньги). А зачем говорить? Надо делать дело.

Вилли. И ты ведь никогда его ничему не учил. Ты им совсем не интересовался.

Чарли. Счастье мое в том, что я никогда ничем не интересовался. Вот немножко денег… пятьдесят долларов. У меня там сидит бухгалтер.

Вилли. Чарли, вот какое дело… (С трудом). Мне нужно платить страховку. Если ты можешь… Мне надо сто десять долларов.

Чарли молча слушает, он словно замер.

Я бы вынул деньги из байка, но Линда узнает, а я…

Чарли (помолчав). А ну-ка, Вилли, сядь.

Вилли (подходит к стулу). Имей в виду, я все записываю. Тебе будет возвращено все, до последнего цента. (Садится).

Чарли. Послушай…

Вилли. Имей в виду, я очень тебе признателен…

Чарли (присаживаясь на стол). Вилли, скажи, что с тобой? Что за чертовщина у тебя на уме?

Вилли. Ты о чем? Я просто…

Чарли. Я предложил тебе работу. Ты можешь зарабатывать пятьдесят долларов в неделю. И я не заставлю тебя мотаться по дорогам.

Вилли. У меня есть работа.

Чарли. Бесплатная? Какая же это работа, если ты ее делаешь даром? (Встает). Знаешь, приятель, с меня хватит. Я хоть и не гений, но и я понимаю, когда меня оскорбляют.

Вилли. Оскорбляют?

Чарли. Почему ты не хочешь у меня работать?

Вилли. Я тебя не понимаю. У меня же есть работа.

Чарли. Тогда зачем ты сюда ходишь каждую неделю?

Вилли (вставая). Если ты не хочешь, чтобы я сюда ходил…

Чарли. Я предлагаю тебе работу.

Вилли. Не надо мне твоей работы!

Чарли. Когда, черт возьми, ты повзрослеешь?

Вилли (в ярости). Ты, дубина, балбес проклятый, посмей мне еще раз это сказать, я тебе так съезжу… Плевать мне на то, что ты такой слонище! (Готов вступить с ним в драку).

Пауза.

Чарли (подходит к нему, ласково). Сколько тебе надо?

Вилли. Чарли, меня доконали. Меня доконали! Не знаю, что делать… Я уволен.

Чарли. Говард тебя уволил?!

Вилли. Да, этот сопляк. Можешь себе представить. Ведь я вроде как его крестный. Ведь это я дал ему имя Говард.

Чарли. Господи, когда ты наконец поймешь, что такая ерунда ничего не значит? Ну хорошо, ты крестил его, но разве ты это можешь продать? Единственное, что ценится в нашем мире, — это то, что можно продать. Смешно, ты всю жизнь торгуешь, а этого еще не понял.

Вилли. Я всегда старался думать, что у нас дело обстоит иначе. Мне казалось, что если человек производит хорошее впечатление, если он нравится людям, тогда ему нечего бояться…

Чарли. А к чему это — нравиться людям! Разве Джон Пирпонт Морган кому-нибудь нравится? Разве он производит приятное впечатление? В бане ты, наверно, принял бы его за мясника. Однако, когда при нем его карманы, он всем кажется таким симпатичным! Послушай, Вилли, ты меня не любишь, да и я не могу сказать, что я от тебя без ума, но я дам тебе работу… дам ее потому… черт меня знает почему. Что ты на это скажешь?

Вилли. Не могу… не могу я у тебя работать, Чарли.

Чарли. Ты мне завидуешь, что ли?

Вилли. Не могу я у тебя работать, вот и все. Не спрашивай меня почему.

Чарли (сердито вынимает еще несколько бумажек). Ты мне завидовал всю жизнь, несчастный ты дурень! На, плати свою страховку. (Сует деньги Вилли в руку).

Вилли. У меня все записано точно, до последнего гроша.

Чарли. Я сейчас очень занят. Смотри будь осторожен. И заплати страховку.

Вилли (отходя от него). Смешно, не правда ли? Ездишь всю жизнь, ездишь, столько исколесишь дорог, столько обобьешь порогов, а в конце концов мертвый ты стоишь больше, чем: живой.

Чарли. Вилли, мертвый не стоит ровно ничего. (Помолчав мгновение). Слышишь, что я говорю?

Вилли стоит неподвижно, погруженный в свои мысли.

Вилли!

Вилли. Извинись за меня перед Бернардом, когда его увидишь. Я не хотел с ним ссориться. Он хороший мальчик. Все они хорошие мальчики и выйдут в люди… Все трое. Когда-нибудь они еще будут вместе играть в теннис. Пожелай мне счастья, Чарли. Он ведь сегодня был у Оливера.

Чарли. Желаю тебе счастья.

Вилли (сдерживая слезы). Чарли, ты мой единственный друг. Разве это не смешно? (Уходит).

Чарли. Господи! (Смотрит вслед Вилли, идет за ним).

На сцене становится совершенно темно. Внезапно слышится бурная музыка и экран направо загорается красным светом. Появляется молодой официант Стэнли; он несет столик, за ним идет, Хэппи, в руках у него два стула.

Хэппи (озираясь). Тут гораздо лучше.

Стэнли. Конечно, в переднем зале такой шум! Когда вы кого-нибудь приглашаете, мистер Ломен, предупредите меня, и я всегда вас устрою тут, в уголке. Многие наши клиенты не любят, когда кругом пусто; раз уж они вышли на люди, надо, чтобы вокруг все кружилось, им ведь до смерти надоело сидеть в своей берлоге. Но вы не такой, я знаю. Понятно, что я хочу сказать?

Хэппи (усаживаясь за столик). Ну, как жизнь, Стэнли?

Стэнли. Собачья жизнь, мистер Ломен. Жаль, что во время войны меня не взяли в армию. Был бы я по крайней мере покойником.

Хэппи. Мой брат вернулся.

Стэнли. Ей-богу? С Дальнего Запада?

Хэппи. Ну да, мой брат, он крупный скотопромышленник, так что смотри обходись с ним как следует. И отец мой тоже придет.

Стэнли. И отец тоже?

Хэппи. Есть у вас хорошие омары?

Стэнли. Высший сорт. Крупные.

Хэппи. Только подай их с клешнями.

Стэнли. Не беспокойтесь, мышей я вам не подсуну.

Хэппи смеется.

А как насчет вина? Совсем другой вкус у пищи.

Хэппи. Не надо. Помнишь рецепт коктейля, который я привез из-за границы? С шампанским?

Стэнли. Еще бы, конечно! Он до сих пор у меня приколот к стенке в кухне. Но этот напиток обойдется по доллару на брата.

Хэппи. Не имеет значения.

Стэнли. Вы что, выиграли в лотерею?

Хэппи. Нет, просто у нас маленькое семейное торжество. Мой брат… он сегодня провел большое дело. Мы с ним, кажется, затеем одно предприятие.

Стэнли. Здорово! И главное, все в своей семье — понятно, что я говорю? — так всегда лучше.

Хэппи. И я так думаю.

Стэнли. Бо-ольшущая разница! К примеру, если кто-нибудь ворует… Все остается в семье. Понятно, что я говорю? (Понизив голос). Совсем как у нашего бармена. Хозяин просто с ума сходит — вечно нехватка в кассе! Туда кладешь, а оттуда взять нечего.

Хэппи (поднимая голову). Тсс!..

Стэнли. Что такое?

Хэппи. Ты замечаешь, что я не смотрю ни направо, ни налево? Замечаешь?

Стэнли. Да.

Хэппи. И глаза у меня закрыты?

Стэнли. Что вы говорите?..

Хэппи. Лакомый кусочек!

Стэнли (поняв его с полуслова, оглядывается). Где? Не вижу… (Смолкает, заметив, что в зал входит роскошно одетая, закутанная в меха девушка и садится за соседний столик).

Хэппи и Стэнли провожают ее взглядом.

Стэнли. Господи, как вы ее углядели?

Хэппи. На них у меня свой радар. (В упор рассматривает ее профиль). У-у-у-у! Стэнли…

Стэнли. Кажется, она в вашем вкусе, мистер Ломен.

Хэппи. Погляди на этот рот. О господи! А окуляры?

Стэнли. Черт, вот у вас жизнь, мистер Ломен!

Хэппи. Подойди к ней.

Стэнли (подходя к ее столику). Подать вам карточку, мадам?

Девушка. Я подожду, но пока что…

Хэппи. Почему бы вам не подать ей… Простите меня, мисс! Я продаю шампанское, и мне хотелось бы, чтобы вы попробовали нашу марку. Принеси шампанского, Стэнли.

Стэнли уходит.

Девушка. Это очень мило с вашей стороны.

Хэппи. Нисколько. За счет фирмы. (Смеется).

Девушка. Вы торгуете прелестным товаром.

Хэппи. Приедается, как и все на свете. Товар как товар, поверьте.

Девушка. Наверно, вы правы.

Хэппи. А вы, случайно, ничего не продаете?

Девушка. Нет, не продаю.

Хэппи. Простите незнакомого человека за комплимент. Ваше лицо так и просится на обложку журнала.

Девушка (глядя на него не без кокетства). Оно уже там было.

Входит Стэнли с бокалом шампанского.

Хэппи. Что я тебе говорил, Стэнли? Вот видишь: девушка позирует для иллюстрированного журнала.

Стэнли. Да, это видно. Сразу видно.

Хэппи. Для какого именно?

Девушка. О, для самых разных. (Берет бокал). Спасибо.

Хэппи. Знаете, как говорят во Франции? Шампанское — лучшие румяна для лица.

Входит Биф.

Сюда, Биф!

Биф (подсаживается к Хэппи). Здравствуй, малыш. Прости, что опоздал.

Хэппи. Я сам только что пришел. Гм… мисс?..

Девушка. Форсайт.

Хэппи. Мисс Форсайт, это мой брат.

Биф. А папы еще нет?

Хэппи. Его зовут Биф. Может, вы о нем слышали? Знаменитый футболист.

Мисс Форсайт. Да ну? Из какой команды?

Хэппи. Вы знаток футбола?

Мисс Форсайт. Нет, увы! Я в нем мало понимаю.

Хэппи. Биф в полузащите «Нью-Йоркских великанов».

Мисс Форсайт. Ах, как мило! (Пьет).

Хэппи. Ваше здоровье!

Мисс Форсайт. Рада с вами познакомиться.

Хэппи. Меня зовут Хэп. На самом деле я Гарольд, но в Военной академии меня прозвали Хэппи Счастливчик.

Мисс Форсайт (уже почтительно). Ах вот как! Очень приятно. (Поворачивается к нему профилем).

Биф. А что, папа не придет?

Хэппи. Если она тебе нравится, бери.

Биф. Ну, такая не по мне.

Хэппи. В прежние времена ты бы не испугался. Где твоя былая удаль, Биф?

Биф. Я только что видел Оливера…

Хэппи. Погоди. Я тебя спрашиваю, где твоя былая удаль? Тебе она нравится? Ее ведь стоит только поманить…

Биф. Нет. (Поворачивается, чтобы посмотреть на девушку).

Хэппи. Ты уж мне поверь. Гляди. — Детка! Ты занята?

Мисс Форсайт (поворачивается к нему). В сущности говоря, да… Но я могу позвонить по телефону.

Хэппи. Вот и позвони, ладно, детка? И приведи какую-нибудь подружку. Мы здесь побудем. Биф — один из самых знаменитых наших футболистов.

Мисс Форсайт (вставая). Я и в самом деле рада с вами познакомиться.

Хэппи. Поскорей возвращайся.

Мисс Форсайт. Постараюсь.

Хэппи. Постарайся, детка. Иногда стоит постараться…

Мисс Форсайт уходит. Пораженный Стэнли идет за ней, покачивая от восторга головой.

Хэппи. Ну разве не стыд? Такая красотка! Вот почему я никак не могу жениться. Из тысячи не выберешь и одной порядочной женщины. В Нью-Йорке такими хоть пруд пруди!

Биф. Послушай, Хэп…

Хэппи. Говорил тебе, что ее стоит только поманить!

Биф (с непривычной резкостью). Помолчи ты, слышишь? Я тебе хочу рассказать…

Хэппи. Ты видел Оливера?

Биф. Видел. Погоди! Я хочу кое-что объяснить отцу, и ты должен мне помочь…

Хэппи. Что? Он даст тебе денег?

Биф. Ты, видно, спятил! Ты, верно, совсем сошел с ума!

Хэппи. Почему? Что случилось?

Биф (задыхаясь). Я сделал ужасную вещь. Сегодня был самый странный день в моей жизни. Клянусь, у меня все болит. Меня словно побили.

Хэппи. Он не захотел тебя принять?

Биф. Я ждал его шесть часов, понимаешь? Целый день. Без конца передавал свое имя через секретаршу. Пытался назначить ей свидание, чтобы она меня к нему пропустила, но не клюнуло…

Хэппи. У тебя пропала вера в себя, Биф. Но он тебя помнил, не может быть, чтобы он тебя не помнил!..

Биф (прерывая Хэппи движением руки). Наконец около пяти часов он вышел. Не помнил ни кто я, ни что я. Я почувствовал себя таким идиотом!

Хэппи. Ты рассказал ему о моей затее насчет Флориды?

Биф. Он прошел мимо. Я видел его ровно одну минуту. Меня охватила такая ярость, что я, кажется, мог переломать там всю мебель! С чего это я, дурак, взял, что могу торговать? Поверил, что снова смогу работать у этого типа! Стоило мне взглянуть на него — и я понял, какой нелепой жизнью была вся моя жизнь. Мы тешили себя ложью пятнадцать лет…

Хэппи. Что ты сделал?

Биф (с огромным внутренним напряжением, стараясь разобраться в том, что произошло). Видишь ли, он ушел… И секретарша, она вышла тоже. Я остался один в приемной. Не знаю, что на меня нашло. Я опомнился у него в кабинете — знаешь, такой роскошный кабинет с дубовыми панелями… Не могу объяснить… Я… взял его вечное перо.

Хэппи. Господи, и он тебя поймал?

Биф. Я убежал. Я бежал вниз одиннадцать этажей. Бежал, бежал, бежал…

Хэппи. Какая глупость! Что это тебя дернуло?

Биф (с мучительным недоумением). Не знаю, мне просто… захотелось что-нибудь взять. Не понимаю. Помоги мне, Хэп, я должен рассказать это отцу.

Хэппи. Ты сошел с ума! Зачем?

Биф. Хэп, он должен понять, что я не тот человек, кому дают взаймы большие деньги. Он думает, что все эти годы я просто делал ему назло, и это отравляет ему жизнь.

Хэппи. Верно! Расскажи ему что-нибудь приятное.

Биф. Не могу.

Хэппи. Скажи, что Оливер пригласил тебя завтра обедать.

Биф. А что я скажу ему завтра?

Хэппи. Уйдешь из дому и вернешься поздно. Скажешь, что Оливер хочет подумать. Он будет думать неделю, другую, и постепенно все забудется.

Биф. Но ведь всему этому не будет конца!

Хэппи. Он лишь тогда бывает счастлив, когда на что-то надеется.

Входит Вилли.

Хэппи. Здорово, папаша!

Вилли. Господи, сколько лет я здесь не был!

Стэнли подводит Вилли к столику, ставит ему стул и хочет уйти.

Хэппи. Стэнли!

Стэнли останавливается, ожидая заказа.

Биф (виновато подходит к Вилли, как к больному). Садись, папа. Хочешь выпить?

Вилли. Не возражаю.

Биф. Давай подзаправимся.

Вилли. Ты чем-то расстроен?

Биф. Не-ет… (К Стэнли). Виски всем. Двойную порцию.

Стэнли. Слушаюсь, двойную. (Уходит).

Вилли. Ты уже выпил?

Биф. Да. Немного выпил.

Вилли. Ну, мальчик, расскажи мне, как это было. (Кивая головой, с улыбкой). Все, конечно, в порядке?

Биф (набирает дыхание, а потом хватает Вилли за руку). Дружок… (Храбро улыбается, и Вилли улыбается ему в ответ). Ну и досталось мне сегодня!..

Хэппи. Прямо ужас, папа!

Вилли. Да ну? Как это было?

Биф (возбужденно, чуточку пьяный, витая в облаках). Сейчас расскажу тебе с самого начала. Чудной сегодня был денек… (Молчание. Обводит их обоих взглядом, берет себя в руки, но дыхание все же нарушает ритм его речи). Мне пришлось довольно долго его прождать и…

Вилли. Оливера?

Биф. Ну да, Оливера. Если говорить начистоту, я ждал его целый день. И за это время передо мной прошли, отец, всякие… события моей жизни. Кто сказал, что я когда-то служил у Оливера приказчиком?

Вилли. Ты сам это говорил.

Биф. Да нет же, я был у него транспортным агентом.

Вилли. Но фактически ты был…

Биф (решительно). Папа, я не знаю, кто это выдумал первый, но я никогда не был доверенным лицом у Оливера.

Вилли. К чему ты все это говоришь?

Биф. Давай сегодня придерживаться фактов. Мы ничего не добьемся, если будем тыкаться наугад… Я был у него транспортным агентом, вот и все.

Вилли (со злостью). Хорошо, а теперь послушай меня…

Биф. Почему ты не даешь мне договорить?

Вилли. Потому что меня совершенно не интересует история и прочая чушь… Мальчики, поймите, у нас земля горит под ногами. Пылает большой пожар. Меня сегодня выгнали на улицу.

Биф (потрясен). Не может быть!

Вилли. Меня выгнали, и я должен сказать вашей матери хоть что-нибудь в утешение. Разве эта женщина мало страдала и мало ждала? А у меня в голове пусто, Биф. Я больше ничего не могу придумать. Так что, пожалуйста, не читай мне нотаций по поводу фантазии и реальности. Меня это не интересует. Ну, что ты мне скажешь теперь?

Стэнли приносит три коктейля. Они ждут, когда он уйдет.

Вилли. Ты видел Оливера?

Биф. Господи Иисусе!

Вилли. Значит, ты к нему не ходил?

Хэппи. Конечно, он к нему ходил.

Биф. Я у него был. Я его видел… Как они могли тебя уволить?

Вилли (сползая на краешек стула от нетерпения). Ну и как он тебя принял?

Биф. Он не хочет, чтобы ты у него работал даже на комиссионных?

Вилли. Я без работы, понятно? (Упорно). Ну скажи же, скажи, он тебя тепло принял?

Хэппи. Еще бы, папа, конечно!

Биф (загнанный в угол). Как сказать, вроде того…

Вилли. А я беспокоился, что он тебя не узнает! (К Хэппи). Ты только подумай: человек не видел его десять-двенадцать лет и так ему рад!

Хэппи. Совершенно верно!

Биф (пытаясь снова перейти в наступление). Послушай, папа…

Вилли. А ты знаешь, почему он тебя не забыл? Потому что ты сразу произвел на него впечатление.

Биф. Давай спокойнее и поближе к фактам…

Вилли (так, словно Биф все время его прерывает). Так говори же, как это было? Отличная новость, Биф! Просто отличная! Он позвал тебя в кабинет или вы разговаривали в приемной?

Биф. Да он вышел, понимаешь, и…

Вилли (широко улыбаясь). Что он сказал? Держу пари, он тебя обнял!

Биф. Он скорее…

Вилли. Прекрасный человек! (К Хэппи). К нему очень нелегко попасть, ты знаешь?

Хэппи. Конечно, знаю.

Вилли (Бифу). Это там ты и выпил?

Биф. Да, он предложил мне… Нет-нет!

Хэппи (вступаясь). Биф рассказал ему о моей идее насчет Флориды.

Вилли. Не прерывай. (Бифу). Как он отнесся к вашей затее?

Биф. Папа, дай я тебе объясню.

Вилли. Да я только об этом и прошу с тех пор, как пришел! Как это было? Ну, он позвал тебя в кабинет, а потом?

Биф. Потом… я разговаривал, а он… он слушал, понимаешь…

Вилли. Он славится своим умением слушать. Ну, а потом? Что он ответил?

Биф. Он ответил… (Замолкает, вдруг очень рассердившись). Отец, ты не даешь мне сказать то, что я хочу!

Вилли (рассерженный, обличая). Ты его не видел!

Биф. Нет, я его видел!

Вилли. Ты его оскорбил? Ты его оскорбил, скажи?

Биф. Послушай, оставь меня в покое. Оставь меня, бога ради, в покое!

Хэппи. Что за черт!..

Вилли. Говори, что случилось.

Биф (к Хэппи). Я не могу с ним разговаривать!

В их разговор вторгается резкий, раздражающий звук трубы. Зеленая листва снова одевает дом, покрытый сном и сумраком.

Входит подросток Бернард и стучит в дверь.

Бернард (отчаянно). Миссис Ломен! Миссис Ломен!

Хэппи. Расскажи ему, что произошло!

Биф (к Хэппи). Замолчи, оставь меня в покое!

Вилли. Нет! Тебе надо было провалиться по математике!

Биф. Какая там математика? О чем ты говоришь?

Бернард. Миссис Ломен! Миссис Ломен!

Появляется молодая Линда.

Вилли (истошно). Математика! Математика!

Биф. Успокойся, папа!

Бернард. Миссис Ломен!

Вилли (яростно). Если бы ты не провалился, ты давно бы вышел в люди!

Биф. Тогда слушай, я расскажу тебе, как было на самом деле. А ты слушай!

Бернард. Миссис Ломен!

Биф. Я ждал его шесть часов…

Хэппи. Что ты плетешь?

Биф. Я все время передавал через секретаршу, что я его жду, но он так и не захотел меня принять. И вот наконец он… (Продолжает, но голос его не слышен).

Свет в ресторане постепенно меркнет.

Бернард. Биф провалился по математике!

Линда. Не может быть!

Бернард. Бирнбом его провалил! Ему не дадут аттестата!

Линда. Но они не имеют права! Ему надо поступать в университет! Где он? Биф! Биф!

Бернард. Он уехал. Он пошел на Центральный вокзал.

Линда. На Центральный? Значит, он поехал в Бостон.

Бернард. Разве дядя Вилли в Бостоне?

Линда. Ах, может, Вилли поговорит с учителем… Бедный, бедный мальчик!

Свет в доме гаснет.

Биф (за столиком, голос его теперь уже слышен; в руке у него золотое вечное перо)…Теперь у меня с этим Оливером все кончено, понимаешь? Ты меня слушаешь?

Вилли (растерянно). Да-да, конечно… Если бы ты не провалился…

Биф. Где? О чем ты говоришь?

Вилли. Не вали вину на меня! Не я провалился по математике, а ты! Какое перо?

Хэппи. Глупости, Биф! Перо стоит не больше…

Вилли (впервые увидев перо). Ты взял у Оливера перо?

Биф (обессилев). Папа, ведь я только что тебе рассказал…

Вилли. Ты украл у Билла Оливера вечное перо?

Биф. Я его, в сущности говоря, не крал. Ведь я тебе это сказал!

Хэппи. Он держал его в руках, когда вошел Оливер. Биф смутился и сунул перо в карман.

Вилли. Господи боже мой…

Биф. Я не хотел его красть, папа!

Голос телефонистки. Отель «Стэндиш». Добрый вечер!

Вилли (кричит). Меня нет в комнате! Меня нет!

Биф (испуганно). Папа, что с тобой?

Биф и Хэппи встают.

Голос телефонистки. Вас к телефону, мистер Ломен!

Вилли. Меня нет, не надо!

Биф (в ужасе становится перед Вилли на колени). Папа, я исправлюсь, папа, я больше не буду!..

Вилли пытается встать, но Биф его не пускает.

Погоди, успокойся…

Вилли. Ты никчемный, ты такой никчемный…

Биф. Папа, я найду себе место, я найду что-нибудь, понимаешь? Только успокойся. (Держит лицо Вилли в своих ладонях). Скажи мне хоть слово, папа. Ну скажи!

Голос телефонистки. Номер мистера Ломена не отвечает. Послать к нему посыльного?

Вилли (силясь встать, чтобы броситься и заставить замолчать телефонистку). Не надо, не надо!

Хэппи. Ему еще повезет, папа!

Вилли. Не надо, не надо…

Биф (в отчаянии). Папа, послушай! Послушай меня! Я хочу тебе сказать что-то очень хорошее. Оливер разговаривал о нашей затее со своим компаньоном. Ты меня слышишь? Он… он разговаривал со своим компаньоном, а потом пришел ко мне… Со мной будет все хорошо, ты слышишь? Послушай, папа, он говорит, что все дело только в деньгах.

Вилли. Так ты… их получишь?

Хэппи. Ого-го! Он нам еще покажет, папа!

Вилли (пытаясь подняться на ноги). Значит, ты их получишь, правда? Ты их получишь! Получишь!

Биф (с мучительной болью, пытаясь удержать Вилли на месте). Нет. Нет. Послушай, папа, речь шла о том, что я должен завтра с ними обедать. Я хочу, чтобы ты это знал: я могу им понравиться… Я своего добьюсь, я еще себя покажу! Но завтра, завтра я не могу, понимаешь?

Вилли. Не можешь? Почему? Ты просто…

Биф. Перо, понимаешь, папа, перо…

Вилли. Верни его и скажи, что ты взял его по рассеянности.

Хэппи. Конечно, ступай с ними завтра обедать!

Биф. Я не могу…

Вилли. Скажи, что ты решал кроссворд и взял перо по ошибке!

Биф. Послушай, дружок, ведь я взял тогда его мячи… много лет назад. И ты хочешь, чтобы я пришел к нему с пером… Разве ты не понимаешь, что теперь все кончено? Я не могу к нему прийти! Попытаюсь где-нибудь в другом месте…

Голос посыльного. Мистер Ломен!

Вилли. Неужели ты не хочешь стать человеком?

Биф. Папа, разве я могу туда вернуться?

Вилли. Ты не хочешь стать человеком, вот в чем дело.

Биф (теперь уже разозлившись на Вилли за то, что тот не верит в его сочувствие). Зачем ты так говоришь? Думаешь, мне было легко войти в его контору после того, что я сделал? Нет, никакие силы не заставят меня пойти еще раз к Биллу Оливеру!

Вилли. Зачем же ты к нему пошел?

Биф. Зачем? Зачем я пошел! Посмотри на себя. Погляди, что с тобой стало.

Где-то слева смеется Женщина.

Вилли. Биф, ты пойдешь завтра на этот обед, не то…

Биф. Я не пойду. Меня никто не звал!

Хэппи. Биф, ради…

Вилли. Ты опять говоришь мне назло?

Биф. Не смей меня в этом обвинять! Будь ты проклят…

Вилли (бьет Бифа по лицу и шатаясь, отходит от стола). Ах ты дрянь… Ты опять говоришь мне назло?

Женщина. Кто-то там стоит за дверью, Вилли!

Биф. Ну да, я дрянь, разве ты не видишь, что я полное ничтожество?

Хэппи (разнимая их). Послушайте, вы в ресторане. А ну-ка, перестаньте оба!

Входят девушки.

Привет, привет! Садитесь, пожалуйста.

Где-то слева смеется Женщина.

Мисс Форсайт. Мы и правда сядем. Это Летта.

Женщина. Вилли, ты проснешься когда-нибудь?

Биф (не обращая внимания на Вилли). Как жизнь молодая? Что вы будете пить?

Летта. Мне завтра надо рано вставать: меня выбрали в присяжные. Так интересно! А вы, молодые люди, были когда-нибудь присяжными?

Биф. Нет, зато я не раз выслушивал их приговор!

Девушки смеются.

Знакомьтесь: мой отец.

Летта. Какой милый! Посидите с нами, папаша.

Хэппи. Посади его, Биф!

Биф (подходит к Вилли). Пойдем, старый лентяй, покажи, как надо пить! К черту все! Садись с нами, друг сердечный!

Вилли чуть было не поддается уговорам.

Женщина (теперь уже очень настойчиво). Вилли, подойди к двери, там стучат!

Вилли растерянно идет на зов Женщины.

Биф. Ты куда?

Вилли. Открой дверь.

Биф. Какую дверь?

Вилли. Уборной… Дверь… где же дверь?

Биф (отводит Вилли влево). Иди прямо вниз.

Вилли идет налево.

Женщина. Вилли, Вилли, да встанешь ли ты наконец?

Вилли уходит.

Летта. Как мило, что вы водите с собой вашего папочку.

Мисс Форсайт. Ну да, рассказывайте, он совсем не ваш отец!

Биф (поворачивается к ней, с негодованием). Мисс Форсайт, мимо вас только что прошел самый настоящий принц. Прекрасный, хоть и озабоченный принц. Принц-работяга, никем не оцененный по заслугам… Словом, наш лучший друг, понятно? Самый лучший друг и товарищ. Он жизнь отдаст за своих мальчиков, понятно?

Летта. Ах, как это мило!

Хэппи. Ну вот, девушки, что будем делать дальше? Бремя уходит зря. Давай, Биф, соберемся в кружок и решим, куда бы нам поехать.

Биф. Почему ты не сделаешь что-нибудь для него?

Хэппи. Я?

Биф. Неужели тебе совсем его не жаль?

Хэппи. Не понимаю. Что ты говоришь? Разве не я…

Биф. Тебе на него наплевать! (Вынимает из кармана свернутую резиновую трубку и кладет ее на стол перед Хэппи). Господи, погляди, что я нашел. Как ты можешь равнодушно на это смотреть?

Хэппи. Я? Кто все время смывается из дому, я? Кто бросает их на произвол судьбы, я?

Биф. Да, но для тебя он — ничто. Ты бы мог ему помочь… а я не могу! Неужели ты не понимаешь, о чем я говорю? Он ведь убьет себя, разве ты не понимаешь?

Хэппи. Я не понимаю? Я?

Биф. Хэп, помоги ему! Господи… помоги ему… Помоги мне! Мне! Я не могу смотреть на его лицо. (Чуть не плача, убегает направо).

Хэппи (бросаясь за ним вдогонку). Куда ты?

Мисс Форсайт. На что это он так рассердился?

Хэппи. Пойдемте, девочки, мы его сейчас нагоним.

Мисс Форсайт (которую чуть не насильно выталкивает Хэппи). Знаете, мне его характер что-то не нравится!

Хэппи. Он немножко разнервничался, это сейчас пройдет.

Голос Вилли (слева, в ответ на смех Женщины). Молчи! Не отвечай!

Летта. Разве вы не хотите сказать вашему папочке…

Хэппи. Это совсем не мой отец. Так просто, знакомый. Пойдем догоним Бифа… Поверь, детка, мы так кутнем, что небу станет жарко… Стэнли, давай счет! Эй, Стэнли!

Уходят. Появляется Стэнли, смотрит налево.

Стэнли (с негодованием окликает Хэппи). Мистер Ломен! Мистер Ломен! (Берет стул и бежит за ними следом).

Слева слышен стук. Смеясь, входит Женщина. За ней идет Вилли. Она в черной комбинации; он застегивает рубашку.

Откровенно чувственная музыка вторит их диалогу.

Вилли. Перестань смеяться! Замолчи! Слышишь!

Женщина. Ты не откроешь дверь? Он ведь разбудит весь отель.

Вилли. Это не к нам. Я никого не жду.

Женщина. Почему бы тебе, котик, не выпить еще рюмочку? Тогда, может, ты думал бы не только о себе.

Вилли. Как мне тоскливо…

Женщина. Знаешь, Вилли, ты меня совсем испортил. Но теперь, когда бы ты ни приехал к нам в контору, я сразу свяжу тебя с покупателями. Больше тебе никогда не придется ждать. Ты меня совсем испортил.

Вилли. Это очень мило с твоей стороны…

Женщина. Но, боже мой, какой ты эгоист! И почему ты грустный? Самый грустный и самый эгоистичный человек на свете. (Смеется).

Он ее целует.

Пойдем в спальню, мой милый коробейник. Глупо одеваться посреди ночи.

Слышен стук.

Почему ты не откроешь дверь?

Вилли. Это не к нам. Это по ошибке.

Женщина. Нет, стучат к нам. И слышат, как мы разговариваем. Может, в гостинице пожар?

Вилли (ужас его возрастает). Это ошибка! Женщин а. Тогда прогони его!

Вилли. Там никого нет.

Женщина. Мне это действует на нервы. За дверью кто-то стоит, и мне это действует на нервы!

Вилли (отталкивая ее от себя). Ладно, спрячься в ванной и не выходи. Кажется, в Массачусетсе есть закон насчет этого самого… Лучше спрячься! Может, стучит новый портье. У него очень противное лицо. Не выходи, поняла? Тут какая-то ошибка, а не пожар.

Снова слышен стук. Вилли отходит на несколько шагов, а Женщина исчезает за кулисой. Луч света следует за ним, и теперь Вилли стоит лицом к лицу с Бифом — подростком, который держит чемодан. Биф делает шаг. Музыка смолкает.

Биф. Почему ты так долго не открывал?

Вилли. Биф! Что ты делаешь в Бостоне?

Биф. Почему ты не открывал? Я стучал пять минут. Я звонил тебе по телефону…

Вилли. Я только что услышал. Был в ванной, а дверь туда была закрыта. Дома что-нибудь случилось?

Биф. Папа… я тебя подвел.

Вилли. В чем?

Биф. Папа…

Вилли. Биффо, о чем ты, мальчик? (Обнимает его за плечи). Пойдем вниз, я напою тебя имбирным пивом.

Биф. Папа, я провалился по математике.

Вилли. На выпускных экзаменах?

Биф. Да. У меня не хватает баллов для аттестата.

Вилли. Неужели Бернард не мог тебе подсказать?

Биф. Он старался, но я набрал только шестьдесят один балл.

Вилли. И они не захотели натянуть тебе еще четыре балла?

Биф. Бирнбом отказался наотрез. Я его просил, папа, но он не хочет дать мне эти четыре балла. Тебе надо с ним поговорить самому до каникул. Ведь стоит ему увидеть, что ты за человек, а тебе потолковать с ним по душам, и он пойдет нам навстречу! Ты с ним поговоришь? Его уроки всегда бывали перед спортивными занятиями, и я часто их пропускал. Ты ему понравишься. Ты ведь так здорово умеешь уговаривать!

Вилли. Все будет в порядке, мальчик. Мы сейчас же поедем домой.

Биф. Вот это здорово! Для тебя он сделает все!

Вилли. Ступай вниз и скажи портье, чтобы он приготовил счет. Ступай, живо.

Биф. Слушаю, сэр! Знаешь, папа, отчего он меня ненавидит? Как-то раз он опоздал на урок, а я подошел к доске и начал его передразнивать. Скосил глаза и стал шепелявить…

Вилли (смеясь). Да ну? Представляю себе, как ребятам понравилось!

Биф. Они чуть не померли со смеху!

Вилли. Ха-ха-ха! Как ты его передразнивал?

Биф. Кубишеский корень из шештидешяти шешти…

Вилли от души хохочет.

(Вторит ему). И надо же, чтобы в эту минуту он вошел в класс!

Вилли смеется, а с ним вместе смеется и Женщина за сценой.

Вилли (поспешно). Ступай поскорее вниз.

Биф. У тебя кто-то есть?

Вилли. Нет, это в соседнем номере.

За сценой звонко смеется Женщина.

Биф. Там в ванной кто-то есть.

Вилли. Нет, это в соседнем номере, у них вечеринка…

Входит Женщина.

Женщина (со смехом, сюсюкая). Разрешите войти? Там в ванной что-то живое, оно ползает!

Вилли смотрит на Бифа, оторопело уставившегося на Женщину.

Вилли. О-о… идите в свою комнату. Там уже, наверно, кончили ремонт. У нее красят номер, поэтому я разрешил ей принять здесь душ. Идите, идите к себе… (Выталкивает ее).

Женщина (сопротивляясь). Но мне надо одеться, Вилли. Не могу же я…

Вилли. Убирайтесь отсюда! Идите к себе… (Внезапно делает попытку вернуться к обыденности). Знакомься, Биф, это наша покупательница, мисс Фрэнсис… У нее ремонтируют номер. Ступайте к себе, мисс Фрэнсис, скорее…

Женщина. Дай мое платье! Не могу же я выйти голая в холл!

Вилли (выталкивая ее из-за кулисы). Уходите отсюда! Идите! Идите! (Уходит за ней).

Биф медленно опускается на свой чемодан, прислушиваясь к спору, который доносится из-за кулис.

Женщина. Где мои чулки? Ты же обещал мне чулки!

Вилли. У меня нет никаких чулок.

Женщина. Ты приготовил мне две коробки паутинок номер девять, я хочу их получить!

Вилли. На, возьми, бога ради, только убирайся!

Входит Женщина, в руках у нее коробка чулок. Вилли несет ее одежду.

Женщина. Надеюсь, что в холле никого нет. Только на это вся моя надежда. (Бифу). Вы играете в футбол или в бейсбол?

Биф. В футбол.

Женщина (злясь от унижения). Вот и мной тоже играют в футбол. Спокойной ночи. (Выхватывает из рук Вилли свою одежду и уходит).

Вилли (нарушает молчание). Надо собираться и нам. Я хочу завтра же попасть в школу, и как можно раньше. Достань из шкафа мои костюмы. Я сейчас сниму чемодан.

Биф не шевелится.

Что с тобой?

Биф продолжает сидеть неподвижно, из глаз его катятся слезы.

Это наша покупательница. Покупает для фирмы Д. Г. Симмонс. Живет на той стороне коридора, у них там ремонт. Ты, надеюсь, не подумал… (Пауза). Послушай, дружок, она просто наша покупательница. Принимает товар у себя в комнате, поэтому ей приходится следить, чтобы номер был в порядке… (Пауза. Решив овладеть положением). Ладно, достань из шкафа мои костюмы.

Биф не двигается.

Не смей плакать и делай, что я говорю. Я приказываю, Биф! Слышишь, я тебе приказываю. Разве так поступают, когда тебе приказывают? Как ты смеешь плакать? (Обнимает Бифа за плечи). Послушай. Когда ты вырастешь, ты поймешь. Не надо… не надо придавать таким вещам слишком большое значение. Я поговорю с Бирнбомом завтра же утром, пораньше.

Биф. Не надо.

Вилли (садясь рядом с Бифом): Не надо?! Он даст тебе эти четыре балла. Я добьюсь.

Биф. Он тебя и слушать не будет.

Вилли. Нет, будет. Тебе нужны эти баллы, чтобы попасть в Виргинский университет.

Биф. Я не хочу поступать в университет.

Вилли. А? Если я не смогу уговорить его изменить отметку, ты подготовишься за лето к переэкзаменовке — у тебя впереди целое лето…

Биф (разражаясь рыданиями). Папа!

Вилли (становясь на колени, горестно). Ах, мой мальчик…

Биф. Папа…

Вилли. Она для меня ничто, Биф. Мне просто было так тоскливо, мне было ужасно тоскливо.

Биф. Ты… ты отдал ей мамины чулки! (У него снова текут слезы. Встает, чтобы уйти).

Вилли (судорожно цепляясь за него руками). Я приказал тебе!

Биф. Не трогай меня, обманщик!

Вилли. Как ты смеешь?! Проси прощения!

Биф. Мошенник! Жалкий, мелкий мошенник! (Истратив все силы, быстро отворачивается и, рыдая, уходит со своим чемоданом).

Вилли (остается посреди комнаты на коленях). Я приказал тебе! Биф, вернись сейчас же, не то я тебя побью! Вернись! Я тебя высеку!

Быстро входит Стэнли и останавливается около Вилли.

(К Стэнли, громко). Я приказал…

Стэнли. Давайте я поищу то, что вы обронили, мистер Ломен. (Помогает Вилли подняться на ноги). Ваши мальчики ушли с этими фифками. Сказали, что увидятся с вами дома.

Входит второй официант, следит издали за ними.

Вилли. Но ведь мы должны были вместе пообедать…

Слышна музыка — тема Вилли.

Стэнли. Вы один управитесь?

Вилли. Я… конечно, управлюсь. (Внезапно обеспокоенный своим видом). А как у меня… все в порядке?

Стэнли. В полном порядке. (Стряхивает у Вилли соринку с лацкана).

Вилли. Вот вам… вот вам доллар.

Стэнли. Ваш сын мне заплатил. Все в порядке.

Вилли (сует ему в руку деньги). Возьмите. Вы славный парень.

Стэнли. Не стоит…

Вилли. Вот… вот вам еще. Мне они больше не нужны. (Немножко помолчав). Скажите… здесь по соседству продают семена?

Стэнли. Семена? Какие семена? Чтобы сажать в землю?

Когда Вилли отворачивается, Стэнли сует ему деньги обратно в карман пиджака.

Вилли. Ну да… морковь… горошек…

Стэнли. Тут на Шестой авеню есть хозяйственный магазин, но он, наверно, закрыт, сейчас уже поздно.

Вилли (с волнением). Тогда я пойду поскорее. Мне непременно нужны семена. (Идет направо). Мне нужно сейчас же купить семена. Ничего еще не посажено. Земля моя совершенно бесплодна…

Свет начинает меркнуть, Вилли уходит; Стэнли провожает его направо и смотрит ему вслед. Второй официант не сводит с Вилли глаз.

Стэнли (второму официанту). Ну, чего ты уставился?

Второй официант собирает стулья и уносит их направо. Стэнли берет стол и следует за ним. Свет в этой части сцены гаснет. Длинная пауза, которую заполняет звук флейты. Свет постепенно разгорается в кухне, где пока еще пусто. Снаружи, у двери дома, появляется Хэппи, за ним идет Биф. Хэппи несет букет роз на длинных стеблях. Он входит в кухню и взглядом ищет Линду. Не видя ее, поворачивается к Бифу, который стоит тут же за дверью, и делает ему знак рукой, означающий: «Кажется ее нет!» Заглядывает в гостиную и замирает. Там в полумраке сидит Линда с пиджаком Вилли на коленях. Она бесшумно встает и грозно приближается к Хэппи, который в испуге отступает от нее в кухню.

Хэппи. Эй, почему ты не спишь?

Линда, ничего не говоря, медленно идет к нему навстречу.

Где отец?

Хэппи пятится направо, и теперь Линда видна во весь рост в дверях гостиной.

Хэппи. Он спит?

Линда. Где вы были?

Хэппи (пытаясь отшутиться). Мама, мы познакомились с двумя очаровательными девушками… Смотри, мы принесли тебе цветочков… (Протягивает ей букет). Поставь их себе в комнату, мамочка…

Линда ударяет Хэппи по рукам, цветы падают к ногам Бифа. Он уже вошел в кухню и закрыл за собой дверь. Линда в упор глядит на Бифа, не произнося ни слова.

Ну скажи, зачем ты это сделала? Мамочка, я ведь хотел, чтобы у тебя были цветочки…

Линда (прерывая Хэппи, яростно, Бифу). Тебе все равно, будет он жить или нет?

Хэппи (направляясь к лестнице). Пойдем наверх, Биф.

Биф (со вспышкой отвращения). Отойди от меня! (Линде). Что ты этим хочешь сказать? По-моему, дорогая, здесь еще никто не умирает!

Линда. Чтобы ты больше не попадался мне на глаза! Убирайся отсюда!

Биф. Я хочу видеть хозяина.

Линда. Ты к нему больше не подойдешь!

Биф. Где он? (Входит в гостиную).

Линда (идет за ним, кричит ему в спину). Пригласили обедать! Он ждал этого целый день…

Биф появляется в спальне родителей, оглядывает ее и выходит.

…а вы его бросили. Так не поступают даже с чужими!

Хэппи. В чем дело? Ему с нами было очень весело. Послушай, в тот день, когда я…

Линда входит обратно в кухню.

…его брошу, пусть лучше меня повесят!

Линда. Убирайся вон!

Хэппи: Мама, послушай…

Линда. Тебе не терпелось пойти к твоим девкам? Ах ты, вонючий потаскун!..

Биф снова входит в кухню.

Хэппи. Мама, мы старались развеселить Бифа! (Бифу). Ну и ночку ты мне выдал!

Линда. Убирайтесь отсюда вы оба! И не смейте больше приходить. Я не хочу, чтобы вы его терзали. Соберите ваши вещи, ну, сейчас же! (Бифу). Ты можешь переночевать у него. (Наклоняется, чтобы поднять цветы, но ловит себя на этом движении и выпрямляется,) Уберите этот мусор. Я вам больше не прислуга. Убери, слышишь ты, бродяга!

Хэппи в знак протеста поворачивается к ней спиной. Биф медленно подходит, опускается на колени и собирает цветы.

Скоты! Никто, ни одна живая душа не позволила бы себе такого зверства — бросить его одного в ресторане!

Биф (не глядя на нее). Это он говорит?

Линда. Ему ничего не пришлось говорить. Он был так унижен, что едва передвигал ноги.

Хэппи. Но, мама, ему с нами было так весело…

Биф (яростно его прерывая). Замолчи!

Не говоря больше ни слова, Хэппи идет наверх.

Линда. А ты! Ты даже не пошел за ним.

Биф (все еще стоя перед ней на коленях и держа в руках цветы. С отвращением к самому себе). Нет. Не пошел. Не сделал ни шагу. Как тебе это понравится, а? Бросил его там, в уборной. Он бормотал всякую чушь там, в уборной…

Линда. Подлец!

Биф. Вот ты и попала в самую точку! (Встает, бросает цветы в мусорную корзину). Подонок, мразь, собственной персоной!

Линда. Уходи отсюда!

Биф. Я должен поговорить с хозяином, мама. Где он? Линда. Ты к нему не подойдешь! Убирайся из этого дома!

Биф (с решимостью). Ну нет. Мы сперва с ним немножко побеседуем. Мы двое, с глазу на глаз.

Линда. Ты с ним не будешь разговаривать!

Позади дома, справа, слышен стук. Биф оборачивается на шум.

(Вдруг начинает его молить). Ну пожалуйста, прошу тебя, оставь его в покое!

Биф. Что он там делает?

Линда. Он сажает овощи!

Биф (тихо). Сейчас? О господи! (Проходит во двор).

Линда идет за ним следом. Свет, горевший над ними, гаснет, он загорается над серединой просцениума, куда выходит Вилли. В руках у него фонарик, мотыга и пачка пакетиков с семенами. Он резко постукивает по рукоятке мотыги, чтобы лучше ее укрепить, затем движется налево, измеряя расстояние шагами. Освещает фонариком пакетики с семенами, читая надписи. Вокруг него ночная мгла.

Вилли. …Морковь… сажать одну от другой не чаще, чем на расстоянии в полсантиметра. Грядки… на расстоянии в полметра. (Отмеривает землю). Полметра. (Кладет наземь пакетик и продолжает мерить дальше). Свекла. (Кладет пакетик и продолжает мерить). Латук. (Читает надпись, кладет пакетик на землю). Полметра…

Справа медленно приближается Бен.

Вилли (увидев его, перестает работать). Вот какая загвоздка, понимаешь? Ай-ай-ай… Ужас, просто ужас. Она так настрадалась, Бен, эта женщина так настрадалась! Понимаешь? Человек не может уйти так же, как он пришел, человек должен что-то после себя оставить. Ты не можешь, не можешь…

Бен приближается к нему, словно для того, чтобы его прервать.

Теперь разберись хорошенько. Только не спеши отвечать. Помни, тут верное дело. Двадцать тысяч долларов. Послушай, Бен, я хочу, чтобы ты вместе со мной рассмотрел все «за» и «против». Ведь мне не с кем поговорить, а Линда так настрадалась.

Бен (стоит неподвижно, раздумывая). А что это за дело?

Вилли. Двадцать тысяч долларов чистоганом. С гарантией, верные деньги, понимаешь?

Бен. Смотри не сваляй дурака. Они могут не выплатить по страховому полису.

Вилли. Не посмеют! Разве я не работал как вол, чтобы сделать в срок взносы? А теперь они не заплатят? Ерунда!

Бен. Такие вещи принято называть трусостью, Вилли.

Вилли. Почему? Разве нужно больше мужества, чтобы тянуть эту лямку до конца, зная, что ты все равно умрешь нулем без палочки?

Бен (сдаваясь). В твоих словах, пожалуй, есть смысл, Вильям. (Прохаживается, размышляя). А двадцать тысяч — это нечто осязаемое, это вещь!

Вилли (теперь уже уверившись, с возрастающей силой). Ох, Бен, в том-то и прелесть! Я их вижу, они, словно алмаз, сияют передо мной в темноте, твердый, крепкий алмаз, который можно взять в руки, потрогать! Это тебе не какое-нибудь деловое свидание! Несостоявшееся свидание. Тут тебя не оставят в дураках! Двадцать тысяч — это меняет дело! Понимаешь, он думает, что я ничтожество, и поэтому топчет меня ногами. А похороны… (Выпрямляется). Бен, похороны будут просто грандиозными! Съедутся отовсюду — из штата Мэн, из Массачусетса, из Вермонта и Нью-Гэмпшира! Все ветераны с иногородними номерами на машинах… Мальчик будет просто ошарашен! Он ведь никогда не верил, что меня знают, знают повсюду. В Род-Айленде, Нью-Йорке, Нью-Джерси!

Он убедится в этом собственными глазами, раз и навсегда. Увидит, кто я такой, Бен! Мой мальчик будет потрясен!

Бен (подходя ближе). И назовет тебя трусом.

Вилли (вдруг испугавшись). Что ты, это было бы ужасно!

Бен. Да. И дураком.

Вилли. Нет, нет, разве можно! Я этого не допущу! (Он в полном отчаянии).

Бен. Он тебя возненавидит, Вильям.

Слышна веселая музыка мальчиков.

Вилли. Ах, Бен, если бы вернуться к прежним счастливым дням! Ведь было столько света, настоящей дружбы! Мы катались зимой на санках, и как пылали на морозе его щеки! Нас всегда ждали добрые вести, впереди всегда было что-то хорошее. Он никогда не позволял мне самому вносить в дом чемоданы и так обхаживал мою маленькую красную машину! Ну почему, почему я ничего не могу ему дать? Чтобы он меня не ненавидел…

Бен. Нужно это обдумать. (Глядя на часы). У меня еще есть несколько минут. Дело завидное, но ты должен быть уверен, что тебя не оставят в дураках.

Бен медленно скрывается. Слева подходит Биф.

Вилли (почувствовав его приближение, оборачивается и смотрит на него исподлобья, потом в замешательстве начинает подбирать с земли пакетики с семенами). Где же, черт бы их побрал, эти семена? (С негодованием). Ни дьявола не видно! Замуровали весь квартал, как в склепе!

Биф. Людям тоже надо жить. Понимаешь?

Вилли. Я занят. Не мешай.

Биф (отнимая у Вилли мотыгу). Я пришел проститься, папа.

Вилли молча смотрит на него, не в силах двинуться с места.

Я больше никогда не вернусь.

Вилли. Ты не пойдешь завтра к Оливеру?!

Биф. Он мне не назначал свидания, отец.

Вилли. Он тебя обнял, но не назначал свидания?

Биф. Папа, пойми же наконец! Всякий раз, когда я уезжал из дому, меня гнала отсюда ссора с тобой. Сегодня я кое-что понял, и мне хотелось бы тебе это объяснить, но я, наверно, недостаточно умен и не смогу тебе ничего втолковать. Какая разница, кто виноват? (Берет Вилли за руку). Давай-ка все это забудем, ладно? Пойдем домой и скажем маме. (Тихонько тянет Вилли налево).

Вилли (словно окаменев, виновато). Нет, я не хочу ее видеть.

Биф. Пойдем! (Тащит его, но Вилли вырывается).

Вилли (очень нервно). Нет, нет, я не хочу ее видеть!

Биф (пытается заглянуть ему в лицо, чтобы понять, что у него на уме). Почему ты не хочешь ее видеть?

Вилли (уже жестче). Не мешай мне, слышишь?

Биф. Скажи, почему ты не хочешь ее видеть? Ты не хочешь, чтобы тебя звали трусом, правда? Ты ни в чем не виноват, — моя вина, что я бродяга. Пойдем домой.

Вилли пытается от него уйти.

Ты слышишь, что я тебе говорю?

Вилли вырывается и быстро входит в дом один. Биф идет за ним.

Линда (к Вилли). Ну, ты все посадил, дружочек?

Биф (стоя у двери). Мама, мы договорились. Я уезжаю и больше не буду писать.

Линда (подходит к Вилли). Мне кажется, родной, что так будет лучше. Нечего дольше тянуть. Для тебя это не жизнь.

Вилли не отвечает.

Биф. Люди будут спрашивать, где я, что я делаю, а вы не знаете, и вам будто все равно. С глаз долой — из сердца вон… Постепенно вам станет легче. Правильно? Теперь все ясно, да?

Вилли молчит.

(Подходит к нему). Ты пожелаешь мне счастья, друг? (Протягивает ему руку). Ну, говори!

Линда. Пожми ему руку, Вилли.

Вилли (поворачиваясь к ней, дрожа от обиды). Зачем ему нужно вспоминать об этом золотом пере?..

Биф (нежно). Мне все равно никто не назначал свидания, папа.

Вилли (яростно взрываясь). Он положил тебе руку…

Биф. Папа, неужели ты никогда не поймешь, что это такое? Зачем нам ссориться? Если я вытяну счастливый номер, я пошлю тебе денег. А пока забудь, что я существую на свете.

Вилли (Линде). Назло, видишь?

Биф. Дай мне руку, отец.

Вилли. Нет, руки я тебе не дам.

Биф. Я надеялся, что мы простимся по-хорошему.

Вилли. Другого прощания не жди.

Биф мгновение смотрит на него, потом резко поворачивается и идет к лестнице.

Будь ты проклят на том и на этом свете, если ты уйдешь из дому!

Биф (оборачиваясь). А чего тебе, собственно, от меня надо?

Вилли. Знай, где бы ты ни был — на море, на суше, в горах или в низине, везде, повсюду, — ты загубил свою жизнь мне назло!

Биф. Неправда!

Вилли. Злоба, злоба — вот в чем твоя погибель. И когда ты опустишься на самое дно, помни, что тебя туда загнало. Когда ты будешь заживо гнить где-нибудь под забором, помни и не смей меня обвинять!

Биф. Я тебя ни в чем не обвиняю!

Вилли. Я за тебя не несу ответа!

Сверху спускается Хэппи. Он стоит на нижней ступеньке лестницы, наблюдая за ними.

Биф. Да я и не собираюсь тебя обвинять.

Вилли (опускается на стул, тоном жесточайшего обличения). Ты хочешь вонзить мне нож в спину. Не думай, что я этого не понимаю.

Биф. Ах так, мошенник! Тогда давай карты на стол. (Вытаскивает из кармана резиновую трубку и кладет ее на стол).

Хэппи. Сумасшедший! Что ты делаешь?..

Линда. Биф! (Бросается, чтобы схватить трубку, но Биф придерживает ее рукой).

Биф Оставь! Не трогай!

Вилли (не глядя на то, что лежит на столе). Что там такое?

Биф. Сам знаешь, что это такое.

Вилли (загнанный в угол). Понятия не имею, никогда в глаза не видел…

Биф. Видел. Может, под котел эту штуку притащили мыши? Что ты затеял? Хочешь стать героем? Хочешь, чтобы я тебя пожалел?

Вилли. Понятия не имею…

Биф. Жалости к тебе не будет, слышишь? Не будет!

Вилли (Линде). Видишь, сколько в нем злобы?

Биф. Я хочу, чтобы ты выслушал правду — правду обо мне и правду о себе!

Линда. Перестань!

Вилли. Ух, змея!

Хэппи (спускаясь по лестнице, подходит к Бифу). Молчи!

Биф (к Хэппи). Человек не знает, что мы собой представляем. Пусть узнает! (К Вилли). В этом доме не проходило и десяти минут, чтобы кто-нибудь из нас не солгал.

Хэппи. Мы всегда говорили правду.

Биф (накидываясь на него). Ты, мыльный пузырь, разве ты помощник заведующего закупочным отделом? Ты один из двух помощников его помощника. Разве не так?

Хэппи. Фактически я…

Биф. Фактически ты весь начинен враньем! Как и все мы! Конечно! С меня хватит! (К Вилли). Теперь послушай правду обо мне.

Вилли. О тебе-то я все знаю!

Биф. А знаешь, почему у меня три месяца не было адреса? Я украл костюм в Канзас-сити и сидел в тюрьме. (Линде, которая теперь уже рыдает). Не плачь. С этим тоже покончено. Навсегда!

Линда отворачивается от них, закрыв лицо руками.

Вилли. Видно, я и в этом виноват?

Биф. Меня выгоняли за кражу с каждой работы!

Вилли. Кто в этом виноват?

Биф. Я так и не мог ничему научиться, потому что всю жизнь ты заставлял меня пыжиться. Я пыжился, пыжился, и мне не по чину было учиться у кого бы то ни было! Кто в этом виноват?

Вилли. Вот это новость!

Линда. Не надо, Биф.

Биф. Тебе давно нора ее услышать. Как же! Ведь мне на роду было написано стать знаменитостью, большой персоной, сразу, с ходу, ничего не добиваясь… Ладно, теперь покончено и с этим.

Вилли. Пусти себе пулю в лоб! Ступай и пусти себе пулю в лоб мне назло!

Биф. Зачем? И не подумаю. Сегодня, держа в руке это перо, я пробежал одиннадцать этажей. И вдруг остановился, слышишь? В самом сердце большого конторского здания, слышишь? Я остановился посреди этого здания и увидел… небо! Я увидел то, что люблю в этом мире. Работу, пищу, отдых, чтобы посидеть и покурить на воле. Я поглядел на перо и сказал себе: на кой черт сдалось тебе это перо, зачем ты его схватил? Зачем ты стараешься стать тем, чем не хочешь быть? Что ты делаешь в этой конторе, превращая себя в униженного и глупого просителя? Все, что тебе надо, ждет тебя там, стоит тебе лишь признаться, кто ты есть на самом деле. А почему бы нам и не признаться, Вилли? (Хочет заставить Вилли поглядеть ему в глаза, но Вилли вырывается и идет налево).

Вилли (с угрозой, полный ненависти). Дверь твоей жизни распахнута настежь!

Биф. Таких, как я, тринадцать на дюжину, да и таких, как ты, не меньше!

Вилли (поворачиваясь к нему, с уже не сдерживаемой яростью). Ложь! Таких, как мы, не тринадцать на дюжину! Я — Вилли Ломен, а ты — Биф Ломен!

Биф бросается к Вилли, но ему преграждает путь Хэппи. Биф в такой ярости, что он, кажется, сейчас накинется на отца.

Биф. Я не лучший среди людей, Вилли, и ты тоже! Всю свою жизнь ты был всего лишь бродячим продавцом чужого добра. И тебя, как и многих других, в конце концов выкинули на помойку! Я стою ровно один доллар в час. Семь штатов я обошел, и нигде никто не давал мне больше! Один доллар в час! Ты понимаешь, что это значит? Больше я не принесу в дом никаких призов, так брось же их ждать! Их не будет!

Вилли (бросает ему в лицо). Ах ты, злобный ублюдок!

Биф вырывается из рук Хэппи. Вилли в испуге бежит вверх по лестнице. Биф его хватает.

Биф (уже не так яростно). Папа, пойми, я ничтожество! Я нуль, понимаешь, папа? И нет во мне больше никакой злобы. Я просто то, что я есть, вот и все!

Ярость оставила Бифа, и он громко рыдает, уцепившись за Вилли, который перебирает руками, пытаясь нащупать его лицо.

Вилли (удивленно). Что ты делаешь? Что ты делаешь? (Линде). Почему он плачет?

Биф (плача, с надрывом). Дай ты мне уйти, ради всего святого! Дай мне уйти! Брось эти дурацкие мечты, пока не поздно! (Силится взять себя в руки, отодвигается от отца и идет к лестнице). Утром я уеду. Положи его… положи его спать, мама. (В полном изнеможении поднимается по лестнице).

Вилли (после долгой паузы, с изумлением и душевным подъемом). Разве это… не замечательно? А? Биф… Биф меня любит!

Линда. Он тебя так любит, Вилли!

Хэппи (с глубоким волнением). Он всегда тебя любил!

Вилли. Эх, Биф… (Уставившись в пустоту широко открытыми глазами). Он плакал! Он плакал у меня, здесь! (Задыхается от любви и выкрикивает свой символ веры). Этот мальчик… этот мальчик будет великим человеком!

В луче света позади кухни появляется Бен.

Бен. Да, он будет выдающимся человеком, если ему дать в руки двадцать тысяч долларов!

Линда (к Вилли, чувствуя, как несутся галопом его мысли, со страхом, осторожно). А теперь пойдем спать, Вилли. Теперь уже все решено.

Вилли (с трудом удерживая себя от того, чтобы не выбежать из дома). Да, мы будем спать. Пойдем. Иди спать, Хэп.

Бен. Нужно быть сильным человеком, чтобы победить Джунгли.

В идиллической музыке Бена появляются теперь интонации непреодолимого страха.

Хэппи (обняв Линду за талию). Я женюсь, папа, ты это имей в виду. И буду жить совсем по-другому. Не пройдет и года, как я буду заведовать отделом. Увидишь, мама! (Целует Линду).

Вилли поворачивается, идет, прислушиваясь к словам Бена.

Линда. Будь хорошим мальчиком. Ведь на самом деле вы оба очень хорошие дети. Постарайтесь только жить по-хорошему.

Хэппи. Спокойной ночи, папа. (Идет наверх).

Линда (к Вилли). Пойдем, родной.

Бен (со все большей силой). Чтобы добыть алмазы, надо войти в джунгли!

Вилли (Линде, медленно проходя вдоль стены кухни к двери). Мне хочется немножко успокоиться, Линда. Дай мне побыть одному.

Линда (чуть было не высказав свои тайные страхи). Я хочу, чтобы ты был со мной, наверху.

Вилли (обнимая ее). Я скоро приду, Линда… Мне не заснуть. Ступай, родная, у тебя такой усталый вид. (Целует ее).

Бен. Это вам не какое-нибудь деловое свидание. Алмаз — он твердый на ощупь.

Вилли. Иди, иди. Я сейчас поднимусь.

Линда. Мне кажется, что это самый лучший выход, Вилли.

Вилли. Конечно, это самый лучший выход.

Бен. Лучший выход!

Вилли. Единственный выход! Все теперь будет хорошо… Ступай, детка, ложись. Ты так устала.

Линда. Приходи поскорей.

Вилли. Скоро, родная, скоро…

Линда идет в гостиную, а потом появляется в своей спальне.

(Выходит). Он меня любит. (С недоумением). И всегда меня любил… Разве это не удивительно? Беи, теперь он будет меня боготворить!

Бен (торжественно). Там темно, но там горят алмазы!

Вилли. Можешь себе представить, какое будет счастье, когда у мальчика в кармане окажется двадцать тысяч долларов!

Линда (окликает его из спальни). Вилли! Иди сюда!

Вилли (кричит в кухонную дверь). Сейчас! Сейчас! Это очень разумно, понимаешь, любимая? Даже Бен так считает. Мне надо идти, детка. Прощай! Прощай! (Идет к Бену, чуть ли не танцуя). Представляешь себе? Когда он получит страховку, он опять переплюнет Бернарда!

Бен. Великолепная сделка во всех отношениях!

Вилли. Ты видел, как он плакал? У меня на груди. Ах, если бы я мог хоть разок поцеловать его, Бен!

Бен. Пора, Вильям, пора!

Вилли. Бен, я всегда знал, что так или иначе, но мы с Бифом своего добьемся!

Бен (глядя на часы). Корабль нас ждет. Мы опаздываем. (Медленно уходит в темноту).

Вилли (мечтательно, повернувшись лицом к дому). Когда ты ударишь по мячу, мальчик, я хотел бы иметь семимильные сапоги, чтобы перенестись по полю прямо туда, куда полетит твой мяч… Бей сильно и низко, ведь это так важно, мальчик! (Резко поворачивается кругом, лицом к зрителям). На трибунах сидят важные люди, не успеешь ты оглянуться… (Внезапно поняв, что он один). Бен! Бен, где я?.. (Вдруг начинает что-то искать). Бен, как же это я?..

Линда (зовет его). Вилли, ты идешь ко мне?

Вилли (задохнувшись от страха, стремительно оборачивается к дому). Тсс! (Снова поворачивается, словно заблудившись. На него нахлынули звуки, голоса, лица, он отталкивает их, отгораживается от них руками, крича). Тише! Тсс! Тише! (Внезапно его заставляет замереть чуть слышная нежная музыка. Она становится пронзительной, перерастая в нестерпимый для слуха вопль. Он носится на цыпочках вокруг дома). Тсс!

Линда. Вилли!

Ответа нет. Линда ждет. Биф встает с постели. Он еще не разделся. Хэппи садится. Биф стоит прислушиваясь.

(С уже нескрываемым страхом). Вилли! Почему ты не отвечаешь? Вилли!

Слышно, как заводят машину. Машина отъезжает от дома на большой скорости.

Не надо!

Биф (стремглав бросаясь вниз по лестнице). Папа!

Машина уносится вдаль; ей вторит лихорадочная какофония звуков, которая тут же разрешается тихими вздохами виолончельной струны. Биф медленно возвращается в комнату. Он и Хэппи молча надевают пиджаки. Линда, еле ступая, выходит из своей спальни. Музыка переходит в похоронный марш. Дом одевает листва. День. Одетые в темное Чарли и Бернард подходят к дому и стучат в кухонную дверь. Когда они входят, Биф и Хэппи медленно спускаются по лестнице. Все останавливаются, дожидаясь, пока Линда, в трауре, с букетиком роз в руках, не войдет в задрапированную дверь кухни. Она подходит к Чарли и берет его под руку. Все они теперь движутся на публику. На краю просцениума Линда кладет розы на землю, опускается на колени, а потом садится на корточки. Все смотрят на могилу.

Реквием

Чарли. Линда, уже темно.

Линда не обращает внимания. Она неотрывно смотрит на могилу.

Биф. Как, мамочка, а? Может, отдохнешь? Скоро запрут ворота.

Линда не шевелится. Пауза.

Хэппи (негодующим тоном). Зачем он это сделал? Он не имел никакого права. Кому это было нужно? Мы бы ему помогли.

Чарли (ворчливо). Мда…

Биф. Пойдем, мама.

Линда. Почему никто не пришел?

Чарли. Были приличные похороны.

Линда. Но где все те, кого он знал? Может, они его осуждают?

Чарли. Да нет! Они его не осудят. Мы живем в жестоком мире, Линда.

Линда. Не понимаю. Особенно теперь! Впервые за тридцать пять лет мы почти выпутались из долгов. Все, что ему было нужно, — это маленькое жалованье. Он расплатился даже с зубным врачом.

Чарли. Нет такого человека на свете, кому хватило бы маленького жалованья.

Линда. Не понимаю.

Биф. У нас бывали такие хорошие дни, помнишь? Когда он приезжал из поездки или по воскресеньям, когда он прилаживал навес, отделывал погреб, пристраивал новую веранду, ванную комнату или гараж… Знаете, Чарли, в этом навесе больше осталось от отца, чем во всех товарах, которые он продал.

Чарли. Да. Он был большой мастер, когда дело доходило до гвоздей и цемента.

Линда. У него были золотые руки.

Биф. И ложные мечты. Насквозь ложные мечты.

Хэппи (готовый вступить с ним в рукопашную). Не смей так говорить!

Биф. Он так и не понял, что он собой представляет.

Чарли (мешая Хэппи ответить Бифу). Никто не смоет винить этого человека. Ты не понимаешь: Вилли был коммивояжером. А для таких, как он, в жизни нет основы. Он не привинчивает гаек к машине, не учит законам, не лечит болезней. Он висит между небом и землей. Его орудия — заискивающая улыбка и до блеска начищенные ботинки. А когда ему перестают улыбаться в ответ, вот тут наступает катастрофа. Потом на шляпе появляется парочка сальных пятен, и человеку приходит конец. Никто не смеет винить этого человека! Коммивояжеру нужно мечтать, мальчик. Недаром он живет между небом и землей.

Биф. Чарли, он не понимал, что он собой представляет.

Хэппи (с возмущением). Не смей так говорить!

Биф. Поедем со мной, Хэппи, хочешь?

Хэппи. Меня не так легко скинуть с катушек! Я останусь здесь, в этом городе, и я вырву у них удачу, хоть из глотки! (Смотрит на Бифа, выпятив челюсть). Братья Ломен!

Биф. Я-то знаю себе цену, братишка.

Хэппи. Ладно. Тогда я докажу и тебе и им всем, что Вилли Ломен умер не напрасно. У него была высокая мечта. Это единственная мечта, которую стоит иметь человеку: стать первым. Он дрался за нее всю жизнь, и я ее осуществлю вместо него.

Биф (кинув на Хэппи взгляд, полный безнадежности, наклоняется к матери). Пойдем, мама.

Линда. Сейчас, еще одну минуточку. Ступай, Чарли.

Тот колеблется.

Я хочу побыть здесь еще минуточку. Мне ведь так и не пришлось с ним проститься.

Чарли отходит. За ним идет Хэппи. Биф остается неподалеку от Линды. Она сидит у могилы, словно собираясь с духом. Где-то вблизи поет флейта, она вторит словам Линды.

Линда. Прости меня, дружок. Я не могу плакать. Не знаю почему, но я не могу плакать. Не понимаю: зачем ты это сделал? Помоги же мне, Вилли, я не могу плакать. Мне все кажется, что ты уехал ненадолго и скоро вернешься. Я все жду тебя, жду, мой родной. И не могу плакать. Что ты наделал? Вот я думаю, думаю, думаю и не понимаю. Сегодня я внесла последний взнос за дом. Как раз сегодня. А в доме некому жить. (В горле у нее рыдание). Мы совсем никому не должны. (Разражаясь наконец плачем). Мы свободны от всяких долгов. Совсем свободны.

Биф медленно подходит к ней.

Свободны… Свободны…

Биф поднимает мать на ноги и почти уносит направо. Линда тихо плачет. Бернард и Чарли идут позади, следом за ними — Хэппи. На почти темной сцене звучит только флейта. Ее звуки летят над домом, вокруг которого резко выступают высокие башни городских зданий.

Занавес

Суровое испытание Перевод Ф. Крымко и Н. Шахбазова

Драма в четырех действиях

THE CRUCIBLE

Действующие лица в порядке их появления:

Его преподобие Самуэл Пэррис

Бетти Пэррис.

Титуба.

Абигайль Уильямс.

Сусанна Уалькотт.

Энн Патнэм.

Томас Патнэм.

Мэрси Люис.

Мэри Уоррен.

Джон Проктор.

Ребекка Нэрс.

Джайлс Кори.

Его преподобие Джон Хэйл.

Элизабет Проктор.

Фрэнсис Нэрс.

Иезекииль Чивер.

Хэррик.

Судья Готторн.

Дэнфорт.

Сарра Гуд.

Гопкинс.

Действие первое

Сейлем (штат Массачусетс), весной 1692 года. Небольшая спальня на втором этаже в доме его преподобия Самуэла Пэрриса. Сквозь узкое окошко пробиваются первые солнечные лучи. Справа — кровать, у изголовья догорает свеча. В комнате чисто, просторно: сундук, столик и стул — других предметов в ней нет. Дощатый потолок не выкрашен и придает комнате нежилой, неуютный вид.

При поднятии занавеса его преподобие Самуэл Пэррис молится, стоя на коленях у кровати, на которой неподвижно лежит его десятилетняя дочь Бетти Пэррис. Приступая к описанию давнишних и столь странных событий, необходимо остановиться на некоторых биографических подробностях жизни его преподобия Самуэла Пэрриса.

Пэррис у уже за сорок. Этот человек никогда не шел в жизни прямой дорогой, и вряд ли можно сказать о нем что-либо хорошее. Он делал все, чтобы расположить к себе людей и господа бога, но ему всегда казалось, что его ненавидят. Всякое возражение он почитал за обиду и чувствовал себя уязвленным, даже когда кто-нибудь на собрании поднимался закрыть дверь без его разрешения.

Оставшись вдовцом, он не интересовался детьми, да и не умел ладить с ними. Он требовал от них еще большего послушания, чем от взрослых, и, более того, искренне верил, что дети испытывают чувство благодарности за то, что им разрешают ходить, держа руки по швам, и не открывать рта, когда их не спрашивают.

Дом Пэрриса стоял неподалеку от молитвенного дома, среди ряда хмурых домишек, прильнувших друг к другу, будто ища защиты от суровой массачусетской зимы.

Прошло едва ли сорок лет со дня основания Сейлема, и вряд ли сейчас его назвали даже деревней, но в те времена он считался городом. Для европейцев это была страна, населенная варварской сектой фанатиков.

Никто не знает достоверно, как протекала жизнь в Сейлеме. Писателей среди них не было — да никто и не посмел бы прочесть Книгу, попадись она ему под руку. Их вера запрещала чтение, так же как всякие представления и другие «пустые развлечения», праздников у них не было. Даже рождества они не праздновали.

Время, свободное от работы, надлежало посвящать молитвам. Так шли дни за днями, в труде и молитвах. Разумеется, иногда небольшие события нарушали этот строгий и мрачный образ жизни. Говорят, когда строительство нового дома подходило к концу, друзья хозяина собирались, чтобы помочь ему «поднять крышу». Ритуал сопровождался угощением, по всей вероятности, не без участия крепкого сидра. Находились и такие бездельники, которые позволяли себе проводить время в таверне «Бриджен Бишоп» за игрой в «shovelboard»[8]. От такого морального падения остальных жителей Сейлема, больше чем вера, уберегал каждодневный труд. Люди героически боролись, отвоевывая у земли каждое зернышко; им некогда было шляться без дела.

Суровость их нравов объяснялась также и тем, что совсем еще недавно миновали времена, когда Сейлем должен был обороняться от нападения индейцев, и, хотя сейчас страна жила относительно спокойно, опасность не была еще окончательно ликвидирована. Бок о бок простирался бесконечный Запад, полный тайн и неожиданностей.

Оттуда, из этого темного и грозного края, время от времени индейцы совершали опустошительные набеги, и немало жителей Сейлема погибало тогда от рук язычников. Жители Сейлема были уверены, что девственный лес — убежище дьявола, его последняя крепость. Американский лес был единственным местом на земле, где вообще не признавали бога. Индейцы, несмотря на все попытки пуритан, упорствовали в своем нежелании приобщиться к их вере, и в этом несомненно виноваты пуритане, предпочитавшие забирать землю у язычников, а не у своих друзей христиан. Но кроме поклонения общему христианскому богу жители Сейлема обладали и кастовой нетерпимостью. Отцы этих людей несомненно преследовались в Англии, поэтому теперь, создав собственную религию, они отрицали всякую другую секту, боясь, что их Новый Иерусалим может быть осквернен и испорчен. Они твердо убедили себя, что только они единственные держат в своих руках светоч, который должен озарить мир. Их религия поддерживала дисциплину военного лагеря, а дисциплина помогала соблюдать чистоту религии. Поступать так заставляла их сама жизнь этой суровой страны. Англичане, высадившиеся на юге в Вирджинии, были уничтожены, потому что они в погоне за наживой не осознали необходимости такого объединения. Эта же участь грозила и пуританам, но они вовремя создали коммуну, которая походила на военный лагерь с единственной властью военачальника. Все люди коммуны были объединены простым и цельным мировоззрением. Это было мировоззрение, продиктованное желанием безопасности. Диктатура была осознанной необходимостью. Их целеустремленность, их самоотречение, запрещение каких бы то ни было развлечений, наконец, их сурово карающее правосудие — все это способствовало постоянной готовности принять все невзгоды, которые щедро слал им этот негостеприимный край.

Но к 1692 году люди Сейлема были уже не те, что прибыли сюда на «Мейфлауре»[9]. Неограниченных правителей сменила хунта. Времена военного лагеря прошли. Старая дисциплина уже тяготила людей, и бытие представлялось простому жителю неразрешимым и запутанным, потому что продолжали действовать старые законы неумолимого пуританства. Например, по традиции жители Сейлема регулярно выбирали двух мужчин — патруль. Почему-то их называли «шутниками». В обязанность этих «шутников» входило: следить, кто на богослужении плохо прислушивается к словам молитвы или, вместо того чтобы в воскресный день идти в молитвенный дом, работает в поле. Они составляли списки таких людей и передавали их в суд, чтобы неверующих или недостаточно рьяно верующих привлечь к ответу. Таким образом, дисциплина породила подозрительность и наушничество. Сейлемская трагедия возникла парадоксально. Парадоксально, что сегодня мы оказались в тех же тисках и нет никакой надежды, что мы сможем разрешить стоящие перед нами проблемы. Когда-то жители Сейлема вырастили теократию — сочетание государственных и религиозных сил, в задачу которой входило держать коммуну, в единогласии, предотвращать, любые распри, ибо всякие разногласия приводят лишь к упадку и разрушению. Это было продиктовано необходимостью, имело свою цель и достигало ее. Но со временем теократия породила то, что погубило ее. Репрессии теократии стали тяжелее, чем опасность, против которой она была основана.

Людям было еще не под силу организовать свою общественную жизнь, не прибегая к репрессиям. Маятник жизни застрял между Свободой и Необходимостью. К тому времени в Сейлеме прошла дифференциация и для многих перевес оказался на стороне личной свободы. Предельным проявлением дифференциации и озлобления явилась охота за ведьмами. Но это была не просто репрессия. Она давала каждому возможность — и об этом не следует забывать — выгородить себя, обвинив в колдовстве соседа или знакомого. Клевета, с одной стороны, стала необходимостью; с другой — делом святым и патриотичным. Долго сдерживаемая ненависть соседей наконец-то могла открыто выразиться, месть получила выход, наперекор милосердию, предписанному библией. Ненависть, порожденная бесконечными драками по поводу дележа земли, начала маскироваться моральными категориями. Каждый мог спокойно обвинить соседа, не испытывая угрызений совести. Старые споры, подозрения, зависть слабых к счастливым должны были прорваться и прорвались во всеобщем «религиозном рвении».

Сейчас его преподобие Пэррис молится. Мы не слышим слов, он что-то бормочет, плачет, затем вновь приступает к молитве. Опасность, нависшая над ним, гнетет его. На кровати по-прежнему лежит Бетти.

Дверь открывается, и входит Титуба. Это негритянка — рабыня, ей за сорок. Пэррис привез Титубу с Барбадоса, где он несколько лет занимался торговлей, прежде чем принял духовный сан. Она очень напугала, она знает, что все неприятности прежде всего отразятся на ее спине, но она настолько привязана к Бетти, что даже короткая разлука с ней для нее невыносима.

Титуба (отступая). Моя Бетти скоро будет здорова?

Пэррис. Вон отсюда!

Титуба (пятясь к двери). Моя Бетти не умрет?..

Пэррис (вскакивая в ярости на ноги). Долой с глаз моих!

Титуба исчезает.

Долой с моих… (Задыхается от рыданий. Закрывает дверь и прислоняется к ней в изнеможении). О боже! Боже, помоги мне! (Бормоча что-то сквозь всхлипывания, возвращается к кровати и берет Бетти за руку). Бетти… Дитя. Дорогое дитя! Проснись, открой глаза! Бетти…

Он хочет вновь стать на колени, но в комнату входит его племянница Абигайль Уильямс, семнадцатилетняя девушка поразительной красоты. Она обладает безграничной способностью лицемерить и «перевоплощаться». Сейчас Абигайль очень встревожена, но внешне сдержанна.

Абигайль. Дядя!

Он поворачивается к ней.

Сусанна Уалькотт вернулась от доктора Григса.

Пэррис. Пусть войдет, пусть войдет!

Абигайль (открывая дверь на лестницу, ведущую на первый этаж). Войди, Сусанна.

Входит Сусанна Уалькотт — нервная, суетливая девушка, чуть моложе Абигайль.

Пэррис (с надеждой). Что сказал доктор, дитя?

Сусанна (вытягивает шею, пытаясь взглянуть на Бетти). Он велел передать вам, ваше преподобие, что он не нашел в своих книгах нужного лекарства.

Пэррис. Что ж, пусть ищет.

Сусанна. О сэр, он роется в книгах с тех пор, как вернулся домой. Он велел передать вам, что тут, по всей вероятности, действует нечистая сила.

Пэррис (почти в ужасе). Нет, нет. Никакой нечисти здесь быть не может. Передай ему, что я послал за его преподобием Хэйлом из Беверлея. Его преподобие несомненно подтвердит мои слова. Пусть доктор подумает о лекарстве и забудет о нечистой силе. Ее здесь не может быть.

Сусанна. Хорошо, сэр… Я передала вам лишь то, что он велел. (Направляется к двери).

Абигайль. Ничего не говори в деревне, Сусанна.

Пэррис. Ступай домой, и ни слова о нечистой силе.

Сусанна. Да, сэр. Я все время молюсь за Бетти. (Уходит).

Абигайль. Дядя, повсюду шепчут о колдовстве. Лучше бы вы сошли вниз и сами опровергли эти толки. Гостиная полна людей. Я посижу с Бетти.

Пэррис (в нерешительности). А что я скажу им? Что моя дочь и племянница плясали, как язычницы, в лесу?

Абигайль. Дядя, мы ведь действительно только плясали. Я этого не отрицаю, и пусть меня высекут, если нужно. Но при чем тут колдовство? Я готова поклясться, что Бетти не околдована.

Пэррис. Абигайль, я не могу выйти к людям, пока ты не рассеешь мои сомнения. Я должен знать всю правду. Что вы делали в лесу?

Абигайль. Я повторяю, дядя, мы плясали. Когда же вы неожиданно вышли из-за кустов, Бетти очень испугалась и упала в обморок. Вот и все!

Пэррис. Сядь, Абигайль.

Абигайль (ее бьет мелкая дрожь). Я так люблю Бетти. Разве я рискнула бы подвергать ее опасности?

Пэррис. Я должен все знать — может, вы вызывали духов. Я должен знать об этом раньше, чем узнают мои враги. Они только и ждут случая, чтобы меня уничтожить.

Абигайль. Но мы не вызывали духов, дядя!

Пэррис. Почему же она неподвижна с полуночи? Это не простой обморок!

Абигайль опускает глаза.

Абигайль, у меня много врагов.

Абигайль. Я знаю, дядя.

Пэррис. Враги пойдут на все, чтобы лишить меня кафедры. Понимаешь ли ты? Именно сейчас, когда враги подняли голову, мои близкие делают все, чтоб меня обвинили в каких-то бесстыдных поступках…

Абигайль. Мы играли, дядя.

Пэррис. То, что я видел, ты называешь игрой? Абигайль, ради господа бога, не скрывай от меня ничего.

Абигайль не отвечает.

Я видел, как Титуба размахивала руками над огнем. Зачем она это делала? Я слышал, она то исторгала из своей груди зловещие крики, то шептала непонятные слова.

Абигайль. Это она пела, дядя. Она всегда так поет свои барбадосские песни. А мы плясали.

Пэррис. Я не могу тебе поверить, Абигайль. И мои враги не поверят, если узнают. Я видел — на траве валялось платье.

Абигайль (наивно). Платье?

Пэррис. Да, платье. И еще я видел… или мне показалось… Между стволами деревьев мелькнула обнаженная фигура.

Абигайль (в ужасе). Вы ошибаетесь, дядя!

Пэррис (повысив голос). Но я видел! (После молчания, приняв решение). Молю тебя, Абигайль, пойми. На карту поставлено все, чего я добивался все эти годы, и, быть может, жизнь твоей кузины. Скажи правду, как бы тяжела она ни была. Там, внизу, меня ждут люди — они не должны застать меня врасплох, Абигайль.

Абигайль. Мне больше нечего добавить, дядя.

Пэррис (изучающе смотрит на нее, почти готов ей поверить). Я приютил тебя, Абигайль, обул и одел тебя. Отвечай же мне по совести — ты не утратила честного имени?

Абигайль (на грани негодования). О, сэр, имя мое безупречно.

Пэррис. Так почему же тебя уволила гуди[10] Проктор? Я слышал, мне передавали — она не ходит в церковь, чтобы не встречаться с тобой. Как это понять?

Абигайль. Она ненавидит меня, дядя. Это злая, бездушная женщина. Лживая истеричка!

Пэррис. Возможно. Но меня удивляет, что вот уже семь месяцев, как ты оставила их дом, и ни одна семья не желает твоих услуг!

Абигайль. Им нужны услуги рабов. Пусть привозят себе рабов с Барбадоса. Я никому не разрешу издеваться надо мной! Никто не смеет чернить мое имя. Оно безупречно!

Входит Энн Патнэм. Ей сорок пять лет, ее преследуют сны и страх смерти. Лицо ее поминутно искажает гримаса, руки трясутся.

Пэррис (как только дверь начинает приоткрываться). Нет, нет, я никого не принимаю. (Увидев Энн Патнэм, продолжает уже с присущей ему почтительностью). А, гуди Патнэм, входите.

Энн (тяжело дышит). Без сомнения тут не обошлось без дьявола!

Пэррис. Нет, гуди Патнэм, нет…

Энн (взглянув на Бетти). Она летала? Она высоко летала?

Пэррис. Нет, нет, она не летала…

Энн. Ну конечно же летала. Мистер Коллинс видел, как она летела! Она, как птица, пролетела над коровником Нигер сала и опустилась на землю.

Пэррис. Вы ошибаетесь, гуди Патнэм, она никогда…

Входит Томас Патнэм — крепко сколоченный, огромного роста мужчина около пятидесяти лет. Это крупный землевладелец.

О, доброе утро, мистер Патнэм.

Патнэм. Совершенно ясно, — это дьявол! Совершенно ясно. (Подходит к кровати).

Пэррис. Что ясно, сэр?

Энн подходит к мужу.

Патнэм (глядя на Бетти). Да ведь глаза-то у ней закрыты! Смотри-ка, Энн.

Энн. Странно. (Пэррису). У нас с вами глаза открыты, сэр.

Пэррис. И ваша Рут тоже заболела?

Энн (со злостью). Я бы не сказала, что она (указывает на Бетти) больна. Прикосновение дьявола вы называете болезнью? Прикосновение дьявола — смерть, и вы это знаете, сэр.

Пэррис. Умоляю вас, не говорите так. А что с вашей Рут? На что она жалуется?

Энн. Она не слышит, не видит и не ест. Но глаза ее открыты, и она ходит. Ее душу похитили, сэр.

Патнэм. Говорят, вы послали за его преподобием Хейлом из Беверлея?

Пэррис. Из предосторожности только. Его преподобие — большой знаток по расследованию дел, в которых замешана нечистая сила. Я уверен, он подтвердит, что здесь нет никакого колдовства.

Энн. Да, он действительно большой знаток. В прошлом году в Беверлее он обнаружил ведьму. Надеюсь, вы помните.

Пэррис. Нет никакого повода, гуди Патнэм, подозревать здесь колдовство.

Патнэм. Никакого повода? Послушайте, Пэррис…

Пэррис. Томас, Томас, умоляю вас, не говорите о ведьмах. Выбросьте их из головы! Ведь вы не хотите погубить меня, Том! Я буду изгнан из Сейлема, если узнают, что творится в моем доме.

Несколько слов о Томасе Патнэме. Этот человек считал себя обиженным жизнью, причем в одном случае, по крайней мере, имел к этому основания. За некоторое время до описываемых событий его зять, некий Джеймс Бэйли, должен был получить место священника в Сейлеме. Он обладал всеми необходимыми качествами, за него было подано две трети голосов, однако по каким-то неизвестным причинам местная власть отвергла его кандидатуру. Томас Патнэм был старшим сыном богатого сейлемского жителя. Когда-то он принимал участие в войне против индейцев, сражался под Наргансетом и всегда проявлял живейший интерес к делам прихода. Он, разумеется, счел оскорбительным подобное пренебрежение со стороны города к его родственнику и ставленнику. Тем более что всю жизнь считал себя умнее и лучше всех окружающих.

Еще задолго до начала сейлемской трагедии проявилась его мстительная натура. Один из прежних сейлемских священников, Джордж Бэрлоус, вынужден был взять в долг некую сумму денег — ему не на что было похоронить жену, — и, так как приход выплачивал ему жалованье без особого рвения, вернуть своевременно свой долг он не смог. Томас Патнэм и его брат Джон посадили Бэрлоуса в тюрьму, предъявив к оплате какие-то долговые обязательства, которых священник Бэрлоус никогда не подписывал. Эпизод этот интересен только потому, что Бэрлоус и был тот самый священник, которому оказали предпочтение перед Джеймсом Бэйли, зятем Патнэма.

И причина недоброжелательства со стороны Патнэма здесь достаточно ясна. Томас Патнэм считал, что его благородное имя и честь семьи запятнаны, и стремился расквитаться с городом любыми средствами.

Был также еще один факт, дающий основание считать Томаса человеком озлобленным: однажды он отважился нарушить отцовское завещание, по которому изрядные суммы, отходили его сводному брату. Попытка эта, как и все его открытые действия, когда он силой пытался настоять на своем, успеха не имела.

И потому нечего удивляться, что рукой Томаса Патнэма написано столько доносов против целого ряда людей, что подпись его так часто фигурирует под свидетельскими показаниями о проявлении сверхъестественных сил и что голос его дочери звучал громче всех в самые напряженные моменты судебного разбирательства, в особенности когда… Но об этом мы еще поговорим, когда до этого дойдет дело.

Патнэм (в его голове мелькнул план, как расправиться с Пэррисом). Мистер Пэррис, я всегда был на вашей стороне и во всем вас поддерживал. Я и в дальнейшем буду поддерживать вас, если только вы не скроете, что силы ада завладели вашей дочерью.

Пэррис. Но, Томас, вы не можете…

Патнэм. Энн! Расскажи-ка мистеру Пэррису, что у нас произошло.

Энн. Ваше преподобие, я похоронила семерых малюток, не успев даже их окрестить. Поверьте мне, сэр, я никогда не видела более здоровых детей, тем не менее каждый из них умирал в ночь своего рождения. Я молчала, сэр, только сердце мое разрывалось. Одна Рут выжила. И в этом году моя Рут, моя единственная Рут стала какой-то странной — худеет так, будто чудовищный вампир присосался к ней… стала скрытной… И я подумала — не послать ли ее к вашей Титубе…

Пэррис. К Титубе! Что может Титуба?..

Энн. Титуба умеет вызывать души умерших, мистер Пэррис.

Пэррис. Гуди Энн, это же страшный грех — вызывать души умерших!

Энн. Я беру этот грех на себя. Я хотела узнать — кто умертвил моих детей?

Пэррис (возмущенно). Женщина!

Энн. Их убили, мистер Пэррис! Вот вам доказательство: после этой страшной ночи у Рут отнялся язык. Это неспроста, мистер Пэррис! Темные силы замкнули ей уста. О, это неспроста!

Патнэм. Как вы не понимаете, сэр? Среди нас есть ведьма — убийца, которая держится в тени.

Пэррис с ужасом смотрит на Бетти.

Вы не имеете права молчать. Что бы вам ни угрожало, вы обязаны обо всем рассказать людям.

Пэррис (к Абигайль). Значит, ты вызывала духов?

Абигайль. Не я, сэр, — Титуба и Рут.

Пэррис (подходит к Бетти, долго смотрит на нее и отворачивается). О Абигайль, так вот цена твоей благодарности! Я погиб.

Патнэм. Вы не погибли, сэр! Не ждите, пока вам предъявят обвинение, признайтесь сами, что вы обнаружили колдовство.

Пэррис (в замешательстве). В моем доме? В моем доме, Томас?

Входит Мэрси Люис, служанка Патнэмов, толстая, хитрая и безжалостная дурнушка восемнадцати лет.

Мэрси. Прошу прощения, я только хотела посмотреть на Бетти.

Патнэм. Почему ты вышла из дома? С кем оставила Рут?

Мэрси. Она с бабушкой, сэр. Ей лучше, сэр. Она чихнула.

Энн. Это хорошо. Она возвращается к нам.

Мэрси. Я больше не боюсь за нее, гуди Патнэм. Она сильно чихнула. Еще один раз так чихнет, и ее мозги вновь станут на место. (Подходит к кровати, смотрит на Бетти).

Пэррис. Теперь оставьте меня одного, Томас. Я буду молиться.

Абигайль. Вы молились с полуночи, дядя. Не лучше ли спуститься вниз и…

Пэррис. Нет, нет. (Патнэму). Я еще не готов предстать перед людьми. Я подожду, пока прибудет мистер Хэйл. (Стараясь выпроводить Энн). Если вы пожелаете, гуди Энн, вернуться…

Патнэм (перебивая). Послушайте меня, сэр. Разоблачите дьявола, и деревня благословит вас! Спуститесь к людям. Они жаждут вашего слова!

Пэррис (колеблясь). Я пойду вниз и буду молиться с ними. Но умоляю вас, Томас, не говорите им ни о чем. Мне еще не все ясно.

Энн (в дверях). Мэрси, отправляйся домой, слышишь меня?

Мэрси. Да, мэм.

Энн выходит.

Пэррис (к Абигайль). Если она бросится к окну, зови меня немедленно.

Абигайль. Хорошо, дядя.

Пэррис (Патнэму про Бетти). Когда она приходит в себя, ее очень трудно удержать. (Выходит вместе с Патнэмом).

Абигайль (скрывая испуг). Чем Рут больна?

Мэрси. Со вчерашнего вечера она ходит как во сне.

Абигайль (подходит к Бетти, с дрожью в голосе). Бетти?

Бетти не двигается.

(Трясет ее). Прекрати это, Бетти! Сядь!

Бетти не двигается.

Мэрси. А ты не пробовала побить ее? Я как следует стукнула Рут по голове, и она на секунду очнулась. Ну-ка, дай я попробую.

Абигайль (удерживая Мэрси). Нет, они могут вернуться. Послушай, Мэрси, если будут спрашивать — скажи, что мы плясали.

Мэрси. А еще?

Абигайль. Им известно, что Титуба вызывала души умерших сестер Рут.

Мэрси. Ну, а еще?

Абигайль. Еще мистер Пэррис видел тебя голой.

Мэрси (всплеснув руками). Господи Иисусе!

Торопливо входит Мэри Уоррен, ей семнадцать лет. Исполнительная, наивная и очень беспомощная, одинокая девушка.

Мэри. Что нам делать? Вся деревня на ногах! Все только и делают, что говорят о колдовстве! Они объявят нас ведьмами, Абби. Нам грозит смерть! Мы должны сказать им всю правду. Мы плясали, и за это нас только высекут.

Абигайль. Как бы не так — только высекут!

Мэри. Я даже не плясала, Абби, я всего лишь смотрела.

Мэрси (приближаясь к Мэри). Ах, ты всего лишь смотрела? Ишь какая любопытная. Как ты отважилась?

Бетти ворочается на кровати.

Абигайль (подбегая к ней). Бетти? Ну Бетти, дорогая, проснись. Это я, Абигайль. (Приподнимает Бетти за плечи, злобно трясет ее). Я побью тебя, Бетти!

Бетти хнычет.

Ну, вот ты, кажется, и поправляешься. Я говорила с папой и все ему рассказала…

Бетти (рванулась с постели, испугавшись Абигайль, и прижалась к стене). Я хочу к маме!..

Абигайль (в тревоге, осторожно приближается к Бетти, чтобы не напугать ее). Что с тобой, Бетти? Мама давно умерла, ты же знаешь.

Бетти. Я полечу к ней. Пустите, я полечу к ней. (Поднимает руки, как бы готовясь к полету, и бежит к окну).

Абигайль (оттаскивая ее от окна). Я все рассказала папе. Он знает обо всем.

Бетти. Ты пила кровь, Абби, об этом ты тоже рассказала?

Абигайль. Замолчи и больше никогда этого не повторяй! Никогда. Слышишь?

Бетти. Нет, ты пила кровь, Абби. Ты пила. Ты пила, чтобы убить жену Джона Проктора. Ты пила, чтобы убить гуди Проктор.

Абигайль (ударяет ее по лицу). Замолчи! Ну замолчи же!

Бетти (рыдая, валится на кровать). Мама, мама!

Абигайль. Послушай, ты! И вы обе — слушайте меня! Мы плясали, а Титуба вызывала духов умерших сестер Рут Патнэм. И все! Поняли? Если кто-нибудь из вас произнесет хоть слово обо мне, я приду к вам во тьме в ненастную ночь, и тогда берегитесь. О, я рассчитаюсь с вами. Вы знаете, что я способна на все. Я видела, как индейцы сняли скальпы у моих родителей, и с тех пор я ничего не боюсь. (Грубо сажает Бетти на постель). А ну, сядь и перестань хныкать.

Бетти валится на спину, она неподвижна.

Мэри (истерично). Что с ней? Абби! Она умрет! Абби, грешно, что мы занимались колдовством…

Абигайль (бросаясь к Мэри). Молчать, Мэри Уоррен! Молчи!

Входит Джон Проктор.

Это прямодушный и сильный человек. Твердость характера сочетается в нем с ненавистью к любой лжи. Никому не удавалось навязать ему свою волю, никогда Джон Проктор не вмешивался в раздоры и дрязги. Его уважают, но боятся и не очень любят — хотя бы потому, что в его присутствии дурак мгновенно чувствует свою глупость.

Но под спокойствием и уравновешенностью, которые его не покидают, скрывается беспокойная душа грешника. Да, он грешил, и не только против пуританской морали, но и против собственного понимания долга.

Когда он входит в комнату, от него, как всегда, исходит ощущение уверенности и спокойной силы.

Мэри (в замешательстве, едва может говорить). Ох, я как раз собиралась идти домой, сэр!

Проктор. Ты что, прикидываешься дурочкой, Мэри, или ты оглохла? Я ведь запретил тебе выходить из дому. Куда ты все время бегаешь? Мне реже приходится искать своих коров, чем тебя.

Мэри. Я не могла не заглянуть, если творятся такие дела…

Проктор. Я тебе покажу — дела! Убирайся домой! Гуди Элизабет ждет тебя.

Стараясь сохранить остатки достоинства, Мэри медленно уходит.

Мэрси (боится Проктора и в то же время хочет ему понравиться). Пожалуй, и я пойду. Рут ждет меня. С добрым утром, мистер Проктор. (Бочком выскальзывает в дверь).

С момента появления Проктора Абигайль стоит вытянувшись, как бы на цыпочках. Широко раскрыв глаза, она, не открываясь, смотрит на Проктора. Проктор, мельком взглянув на Абигайль, подходит к Бетти.

Абигайль. Я почти забыла, как ты красив, Джон Проктор!

Проктор (смотрит на Абигайль. На его лице едва заметная улыбка). Что здесь происходит?

Абигайль (нервно замявшись). О, она немного не в себе.

Проктор. Дорога от моего дома сюда вся запружена людьми. Все идут с утра в Сейлем. Все только и говорят, что о колдовстве.

Абигайль. Тише! (Подходит к Проктору, таинственно, вызывающе улыбаясь). Ночью мы с ней были в лесу и плясали. Дядя накрыл нас. Когда он вышел из-за кустов, Бетти страшно испугалась и упала в обморок. Вот и все! (Деланно смеется).

Проктор (улыбаясь). Ты совсем распустилась, как я вижу.

Абигайль перестает смеяться, осмеливается подойти ближе к Проктору и смотрит ему прямо в глаза.

Тебя засадят в тюрьму прежде, чем тебе двадцать исполнится. (Поворачивается, чтобы уйти).

Абигайль (преграждает дорогу). Скажи лишь слово, Джон. Нежное слово.

Проктор (настойчивость Абигайль его сердит). Нет, Абби. С этим покончено.

Абигайль (насмешливо). Ты сделал пять миль, чтобы посмотреть — в самом ли деле летает перепуганная насмерть девчонка? Я знаю тебя лучше, Джон.

Проктор (отстраняя ее). Я пришел узнать, какую чертовщину затевает твой дядя. (Твердо и строго). О прежнем забудь, Абби. Выкинь из головы.

Абигайль (схватив его руку). Джон, я жду тебя каждую ночь.

Проктор. Разве я дал тебе повод надеяться?

Абигайль (уже сердито, но все еще не веря ему). Повод! А все, что было?!

Проктор. Выкинь из головы, Абби. Я к тебе больше никогда не приду.

Абигайль. Я не могу в это поверить, Джон.

Проктор. Ты достаточно хорошо знаешь меня.

Абигайль. Я знаю, что ты держал меня в своих объятиях, Джон, — там, у забора. Я знаю, что, когда проходила мимо тебя, ты метался, как жеребец. Или мне все это приснилось? Это она уговорила — тебя рассчитать меня. Когда я уходила, на тебе лица не было. Ты меня любил тогда, и ты любишь меня сейчас.

Проктор. Как безрассудны слова твои, Абби!

Абигайль. У безрассудной женщины безрассудные слова. Но мои слова не так уж бессмысленны. После того как я ушла из твоего дома, Джон, я часто видела тебя. Я видела тебя ночами.

Проктор. Я очень редко выхожу из дому. Вот уже семь месяцев, как я почти нигде не бываю.

Абигайль. Я чувствовала, Джон. Я знала, что ты думаешь обо мне. Ты лежишь ночью один, смотришь в потолок и думаешь обо мне. Ведь ты же не станешь отрицать, что думал обо мне?

Проктор. Может быть, и думал.

Абигайль (смягчаясь). Ты не мог не думать обо мне, Джон. Ты мужчина; я тебя знаю. Я хорошо тебя знаю. (Плачет). Ты преследуешь меня во сне, Джон, я просыпаюсь, и мне кажется — сейчас откроется дверь и ты войдешь… (Ловит его руку).

Проктор (осторожно отстраняет Абигайль, ласково, но решительно). Дитя…

Абигайль (вспышка гнева). Как ты смоешь так называть меня!

Проктор. Абби, может быть, я иногда и думаю о тебе, но скорее я отсеку себе руку, чем дотронусь до тебя. Забудь обо мне. Будто никогда мы не были близки.

Абигайль. Да, но мы все-таки были…

Проктор. Забудь, Абби.

Абигайль (зло). Ты сильный человек, Джон. И я не пойму, как ты позволяешь своей жене, этой болезненной женщине…

Проктор (сердится на Абигайль, но еще больше на себя за то, что дал ей возможность говорить о Элизабет). Не смей говорить о моей жене!

Абигайль. Она всюду поносит мое имя. Она клевещет на меня! Это холодная, плаксивая женщина, а ты преклоняешься перед нею! Она вертит тобой…

Проктор (трясет ее за плечи). Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы тебя высекли?

Снизу доносится пение псалма.

Абигайль (в слезах). Господи, я ищу в этом мире Джона Проктора, который открыл мне глаза и отомкнул мое сердце. Я понятия не имела, что Сейлем — это сплошное притворство, я далека была от той лжи, которой обучали меня женщины — христианки и их почтенные мужья. А сейчас он требует, чтобы я погасила огонь, который сам зажег. Это выше сил моих. Он, Джон Проктор, любил меня, и я знаю, что он все еще любит меня. Какой бы это ни был грех, он все еще любит меня. (Видя, что Проктор направляется к выходу). Пожалей меня, Джон.

Когда псалом доходит до слов «Вознесемся к Иисусу…» — Бетти вскакивает и, ударяя ладонями по своим ушам, кричит пронзительно и протяжно.

(Подбегает к ней и повторяет лишь одно слово). Бетти, Бетти… (Пытается отнять ее руки от ушей).

Проктор подходит к кровати.

Проктор. Что с тобой, дитя? Что тревожит тебя?

Пение обрывается, в комнату вбегает Пэррис.

Пэррис. Что случилось? Что вы с ней делаете? Бетти! Бетти!

Пока Пэррис возится с Бетти, пытаясь привести ее в чувство, в комнату входит сгорающая от любопытства Энн в сопровождении Томаса Патнэма и Мэрси Люис.

Абигайль. Когда вы начали петь «Вознесемся к Иисусу», дядя, она вдруг вскочила и начала кричать.

Энн. Она не выносит имени божьего! О, она не выносит имени божьего!

Пэррис. Нет, нет, миссис Патнэм, да простит нас бог! Мэрси, беги к доктору. Беги и передай, что Бетти очнулась!

Мэрси убегает.

Энн. Она неспроста кричала. Неспроста!

Входит Ребекка Нэрс, опираясь на палку. Ей семьдесят два года. Это убеленная сединами женщина.

Патнэм (указывая на Бетти). Вот вам и доказательство, что тут замешалась нечистая сила. Бесспорно, мы имеем дело с колдовством.

Энн. Моя мать всегда говорила: если кто-либо не выносит имя господне…

Пэррис (дрожа). Ребекка, Ребекка, мы пропали! Она слышать не может имя господа бога.

Входит Джайлс Кори. В свои восемьдесят три года этот человек не потерял интереса к жизни. Он мускулист, ловок, все еще силен.

Ребекка. Бетти тяжело больна. Джайлс Кори, я вас прошу, как можно тише…

Джайлс. Я не произнес ни одного слова. Все могут подтвердить. А правда ли, что она летает? Говорят, она летала…

Патнэм. Помолчи, человек!

Тишина. Ребекка подходит к кровати. В ней столько теплоты и нежности, что дети всегда к ней тянутся. Она спокойно стоит над плачущей Бетти, и та постепенно затихает.

Воспользуемся тем, что внимание всех обращено на Бетти, и скажем несколько слов о Ребекке Нэрс. Муж Ребекки, Фрэнсис Нэрс, принадлежит к тем редким людям, которые пользуются всеобщим уважением. Его честность настолько незыблема и общеизвестна, что его нередко приглашают рассудить те или иные споры. Уважение жителей Сейлема к Фрэнсису Нэрсу, несомненно, является предметом гордости его жены. Супруги Нэрс обладают участком земли в триста акров; когда-то Фрэнсис Нэрс арендовал этот участок, но потом сумел приобрести его, постепенно выплатив всю сумму. Именно это вызывает завистливое негодование некоторых его соседей. Основным его врагом является Томас Патнэм; их земельные участки граничат, давнишняя ссора, начавшаяся из-за пустяков, приобрела характер настоящей войны. Поскольку Томас Патнэм, как и Фрэнсис, имел своих приверженцев, то одно из столкновений вылилось в целое побоище, которое, если верить слухам, длилось два дня. Но, если Фрэнсиса Нэрса, несмотря на его авторитет, и нельзя назвать безупречным, то кажется совершенно невероятным все, что произошло с Ребеккой. Как могло случиться, что кто-то назвал ее ведьмой, и, более того, как могло случиться, что все остальные всерьез в это поверили? Но попытаемся проникнуть в подоплеку событий.

Вспомним Джеймса Бэйли. Мы уже говорили, что он претендовал на должность проповедника в Сейлеме, и кандидатуру его по известным причинам поддерживал Томас Патнэм. Фрэнсис Нэрс был в числе тех, кто голосовал против Джеймса Бэйли, и делал все возможное, чтобы кафедра проповедника не досталась ему. Кроме того, Фрэнсис Нэрс и еще несколько фермеров, с которыми он дружил, объединившись, решили отмежеваться от властей Сейлема и, основав Топсфильд, добиться независимости. Разумеется, это вызвало озлобление со стороны сейлемских старожилов. Фрэнсис Нэрс и его друзья ничего не добились и в знак протеста перестали посещать церковь. Тогда братья Томаса — Эдуард и Джонатан Патнэм — написали жалобу на Ребекку Нэрс, обвиняя ее в неверии. Во время разбирательства этого дела малолетняя дочь Томаса Патнэма внезапно упала в обморок, а затем показала на Ребекку Нэрс, будто та околдовала ее. Опередив события, скажем, что Энн Патнэм, которая сейчас не спускает глаза с Ребекки, вскоре обвинит ее в колдовском влиянии на Бетти. Именно дух Ребекки, по мнению Энн, заставил Бетти затихнуть. Обвинение это, пожалуй, заключает в себе больше правды, чем предполагала Энн Патнэм…

Энн (с изумлением). Что вы сделали?

Ребекка задумчиво отходит от Бетти и садится поодаль.

Пэррис. Что вы думаете об этом, Ребекка?

Патнэм (с надеждой). Гуди Нэрс, может быть, вы пойдете к моей Рут и разбудите ее?

Ребекка. Я думаю, она проснется в свое время. Пожалуйста, успокойтесь. У меня одиннадцать детей, я Двадцать шесть раз бабушка. Они выросли на моих руках, я видела их и больными и здоровыми. Я думаю — ваша Рут проснется, когда устанет от сна. Только не надо торопиться! Душа ее подобна шаловливому ребенку — поди-ка, поймай! Надо запастись терпением, и Рут проснется.

Проктор. Да, Ребекка, вы правы.

Энн. Нет, Ребекка, Рут околдована. Она не хочет есть.

Ребекка. Может, она просто не голодна? (Пэррису). Надеюсь, вы не собираетесь искать духов? Я слышала, когда шла сюда…

Пэррис. Люди думают, что дьявол проник ко мне в дом, я должен доказать им, что они заблуждаются.

Проктор. Не проще ли объяснить им, что они заблуждаются? Но вы пригласили мистера Хэйла из Беверлея. Для чего он приедет? Искать чертей?

Пэррис. Он приедет не для того, чтоб искать чертей!

Проктор. Тогда зачем же он вам нужен?

Патнэм (Проктору). В деревне умирают дети, сэр!

Проктор. Впервые слышу! (Пэррису). С общиной надо считаться. Почему вы не созвали прихожан на совещание, прежде чем…

Пэррис. Я устал от совещаний. Неужели человек не смеет мозгами пошевелить без совещания?

Проктор. Шевелите сколько угодно. Но не надо шевелить чертей.

Ребекка. Пожалуйста, Джон, успокойтесь. (Пауза). Мистер Пэррис, мне кажется, будет лучше извиниться перед его преподобием Хэйлом и отказаться поскорее от его услуг. Его приезд всполошит всю общину, начнутся раздоры… Мы все так надеялись, что год этот пройдет без слез и горя! Возложим наши надежды на врача и молитву.

Энн. Врач в тупике, Ребекка!

Ребекка. Уповайте на господа! Обратим наши взоры к нему. Розыски духов приведут нас к гибели… Я боюсь, очень боюсь…

Патнэм. Когда мы пришли сюда, нас было девять братьев, род Патнэмов населил этот край. А у меня из восьми детей выжил лишь один ребенок. И тот погибает сейчас.

Ребекка. Ума не приложу, что с ней произошло!

Энн. Но я должна знать! (Язвительно). Вы думаете, все ваши дети и внуки выжили потому, что бог на вашей стороне? А я похоронила семерых, и богу угодно лишить меня последнего?! Нет! Невидимые силы орудуют в нашем городе!

Патнэм (Пэррису). Когда приедет его преподобие, пусть он немедленно приступит к розыскам нечистой силы.

Проктор (Патнэму). Почему вы приказываете мистеру Пэррису? У нас в общине каждый имеет равный голос — сколько бы у него ни было акров земли.

Патнэм. Я что-то не заметил, чтобы вас волновали дела нашей общины. За всю зиму вы ни разу не появились в нашем приходе.

Проктор. У меня достаточно хлопот и без того, чтобы тащиться пять миль и слушать проклятия и угрозы мистера Пэрриса, — многие жалуются, что в ваших проповедях имя бога почти не упоминается.

Пэррис (возмущенно). Вы бросаете ужасное обвинение, мистер Проктор!

Ребекка (Пэррису). Пожалуй, он прав. Я не раз слышала, что люди боятся приводить в церковь детей.

Пэррис. Я проповедую не для детей, Ребекка. Я обманут, мистер Проктор, и не устану говорить об этом. Я оставил на Барбадосе дело, которое сулило большие выгоды, и приехал в Сейлем, чтобы служить богу. Совет общины обещал мне золотые горы, а я не получаю даже дров, которые гарантированы мне по договору.

Джайлс. Сверх жалованья вы получаете шесть фунтов, мистер Пэррис. Они предназначены на покупку дров.

Пэррис. Неправда! Эти шесть фунтов составляют часть моего жалованья. Шестьдесят шесть фунтов — не такое щедрое вознаграждение, чтобы я покупал себе дрова. Не забывайте, что я не фермер — самоучка с библией под мышкой. Я окончил Гарвардский колледж!

Джайлс. И неплохо разбираетесь в арифметике!

Пэррис. Возможно, что для вас шестьдесят фунтов в год — большие деньги, но я не привык к такой нищете. Я не понимаю, за что вы меня преследуете? Что бы я ни сказал, все считают своим долгом мне противоречить! Уж не дьявол ли вас подстрекает к этому? Иного я не могу предположить.

Проктор. Мистер Пэррис, я впервые сталкиваюсь с проповедником, который бы так заботился о собственном благополучии. Вы скоро потребуете молитвенный дом в собственность. В церкви больше говорят о закладах и векселях, чем молятся. В последний раз, когда я там был, мне показалось, что я попал на аукцион.

Пэррис. За семь лет у вас сменились три проповедника. Я не хочу оказаться в положении бездомного кота, если кому-либо взбредет в голову вышвырнуть меня на улицу. Кроме всего, вы все здесь позабыли, что проповедник — это слуга божий. А слуге божьему не возражают.

Патнэм. Сущая правда — слуге божьему не возражают.

Пэррис. Либо повиновение, либо приход превратится в геенну огненную!

Проктор. Что ни слово, то угроза; опять вы нас переселяете в преисподнюю. Мне надоела преисподняя!

Пэррис (с все возрастающим раздражением). Не вам решать, о чем мне с вами говорить, мистер Проктор!

Проктор. Я имею право сказать, что у меня на душе, не так ли?

Пэррис (в ярости). Разве мы квакеры? Нет, мы не квакеры, мистер Проктор. Можете это передать вашим сообщникам.

Проктор. Моим сообщникам?

Пэррис (его прорвало). Да, вашим сообщникам! В церкви раздор. Я не слепой. В приходе существует заговор, который вы возглавляете.

Проктор. Против вас?

Патнэм. Против него и властей!

Проктор. Что ж, надо выяснить подробнее об этом заговоре и присоединиться к нему.

Все потрясены словами Проктора.

Ребекка (ко всем). Он не всерьез это сказал.

Патнэм. Он признался!

Проктор. Я сказал совершенно серьезно, Ребекка. Не по душе мне речи мистера Пэрриса. Дурно они пахнут.

Ребекка. Нет, нет, Джон! Разве можно ссориться со своим проповедником! Вы совсем не такой, каким хотите казаться. Протяните ему руку, помиритесь.

Проктор (в сердцах). Некогда. Дрова отвезти домой надо; и посев я еще не закончил. (Направляется к двери, замечает Джайлса, смотрит на него, улыбаясь). А ты что скажешь, Джайлс? Он говорит, что существуют заговорщики… Давайте-ка найдем этих людей, а?

Джайлс. Мне сейчас пришло на ум подсчитать, сколько раз в этом году меня вызывали в суд. Не менее шести раз, пожалуй, а то и больше. Плохо мы живем. Чего только не пережили за эти годы, сколько горя! Все пишут доносы друг на друга, каждый наперегонки предает соседа. Вот о чем следует подумать всем. А не рыть яму друг другу.

Проктор. Пошли, Джайлс, здесь нам делать нечего. Помоги мне сложить и доставить дрова домой.

Патнэм. Могу ли вас спросить, мистер Проктор, — что за дрова вы собираетесь везти домой?

Проктор. Дрова с моего лесного участка у реки.

Патнэм. Все словно с цепи сорвались в этом году. Что за анархия! Этот участок леса принадлежит мне!

Проктор. Как бы не так! (Показывает на Ребекку). Я купил этот лес у мужа гуди Нэрс пять месяцев назад.

Патнэм. Купить-то вы могли, но он не имел права его продавать. В завещании моего деда совершенно ясно сказано, что участок между…

Проктор (перебивая). Ваш дед имел обыкновение присваивать чужие участки, будем откровенны.

Джайлс. Что правда, то правда. Я помню, он чуть было не присвоил и часть моего выгона. Но он знал, что, попробуй он это сделать, я переломал бы ему все кости. Идем, Джон, — если надо тебе помочь, я всегда готов.

Патнэм. Если вы прикоснетесь к моим дровам — вам несдобровать.

Джайлс. Это еще неизвестно, кому несдобровать. Мы с вами запросто справимся, мистер Патнэм.

Патнэм. Я прикажу своим людям, чтобы они с вами не церемонились. Слышите? Я подам на вас в суд!

Входит его преподобие Джон Хэйл из Беверлея. В руках он держит связку книг.

Хэйл — плотный сорокалетний мужчина с проницательным умным взглядом. Он признан лучшим специалистом по охоте за ведьмами. Эта репутация льстит ему, и он доволен, если к нему обращаются за помощью в делах, связанных с колдовством. Большую часть времени он тратит на абстрактные размышления о мире невидимого. Но не так давно ему показалось, что он обнаружил ведьму в своем приходе. Правда, попытавшись разобраться, он понял, что у женщины просто нервное расстройство. Ребенок, якобы попавший под ее чары, сразу поправился, как только Хэйл вылечил женщину, взяв ее на несколько дней в свой дом, где она находилась в полном покое. Однако этот случай не поколебал его веры в существование ведьм и других слуг дьявола. Его Убеждения не подрывают уважения к нему, так как в течение многих веков и более сильные умы были убеждены в существовании мира духов, недоступного человеку. Стоит вспомнить, что в каждую эпоху время от времени возникала необходимость в Дьяволе как средстве для того, чтобы принудить людей повиноваться той или иной церкви. Католическая церковь прославилась своей инквизицией и проклятиями Люциферу как главному врагу рода человеческого. Но и противники этой церкви не в меньшей мере опирались на сатану, чтобы держать человеческие умы в оковах. Даже Лютер, которого обвиняли в связи с адом, в свою очередь обвинял в этом своих врагов. Дело осложнялось еще тем, что он сам верил, будто общался с дьяволом, даже спорил с ним по вопросам богословия. Меня это мало удивляет, так как в университете, где я учился, один профессор истории (между прочим, лютеранин) задергивал в аудитории шторы и вызывал дух Эразма. Насколько мне помнится, официально его никто не порицал. И причина ясна: университетские власти, как и большинство из нас, дети эпохи, которая все еще пользуется дьяволом как пугалом. Общество считает для себя возможным судить лишь о действиях, о поступках человека. Но есть еще область тайных побуждений, заниматься которой предоставляется священнослужителям. Вот в этой-то области дьяволу раздолье.

Как утверждает его преподобие Хэйл, дьявол хитер; еще за час до его падения сам бог считал дьявола украшением небес. Вернемся, однако, в Сейлем. Сейчас его преподобие Хэйл чувствует себя примерно так, как начинающий врач при первом визите. Собранный с таким трудом арсенал типичных признаков колдовства наконец-то должен быть применен в деле. Дорога из Беверлея сегодня утром была необыкновенно оживленна, и, пока его преподобие Хейл добирался до Сейлема, он услышал много такого, что заставило его улыбаться суеверию и невежеству фермеров. Он чувствует себя коллегой лучших умов Европы — философов, ученых и представителей всех церквей. Задача ему ясна — охрана науки от всякой скверны. И он испытывает тот подъем духа, который выпадает на долю немногих благословенных, чей пытливый разум, тщательно отточенный всевозможными исследованиями в области богословия, наконец-то призван вступить в кровавую борьбу, может быть, даже с самим сатаной.

Хэйл (не зная, куда деть книги). Пожалуйста, помогите мне.

Пэррис. Мы очень рады вашему приезду, мистер Хэйл. (Берет связку книг). О, какие тяжелые.

Хэйл. Это тяжесть авторитетов.

Пэррис. Вы приехали во всеоружии.

Хэйл. Нам предстоит тяжелая работа. (Заметив Ребекку Нэрс). По всей вероятности, вы и есть Ребекка Нэрс?

Ребекка. Я, действительно, Ребекка Нэрс, сэр. Вы меня знаете?

Хэйл. Мы в Беверлее много слышали о ваших добрых делах. Я ни разу вас не видел, но сразу узнал. Так и должен выглядеть человек с чистой и спокойной душой.

Пэррис. А с этим джентльменом вы знакомы? Мистер Томас Патнэм. И его жена гуди Энн.

Хэйл. Патнэм! Я не ожидал встретить здесь столь избранное общество.

Патнэм. Избранное общество без вас беспомощно, ваше преподобие. Мы ждем вас, мы надеемся, что вы спасете нашего ребенка.

Хэйл. Как?! И с вашим ребенком что-то случилось?

Энн. С ней творится что-то неладное. Похоже, что душа покинула ее. Она, правда, ходит, но как во сне.

Патнэм. Она ничего не ест.

Хэйл (удивленно). Не ест? (Задумывается, затем Проктору и Джайлсу). Может, вы испугали ее?

Пэррис. Нет, нет, ваше преподобие. Это фермеры. (Представляет). Джон Проктор…

Джайлс (перебивая). Джон Проктор отрицает существование ведьм, не верит в них.

Проктор (Хэйлу). На моем пути ведьмы не попадались, и поэтому я не задумывался, существуют ли они или нет. Идем, Джайлс?

Джайлс. Пожалуй, я останусь, Джон. Мне бы хотелось задать несколько вопросов мистеру Хэйлу.

Проктор. Я слышал, что вас почитают умнейшим и рассудительным человеком, мистер Хэйл! Надеюсь, это мнение навсегда останется о вас в Сейлеме.

Проктор уходит, его слова смутили Хэйла.

Пэррис (быстро). Не взглянете ли на мою дочь, сэр? (Подводит Хэйла к кровати). Она пыталась выпрыгнуть из окна. Сегодня утром мы нашли ее на верхней дороге. Она размахивала руками, будто собиралась летать.

Хэйл (прищурив глаза). Собиралась летать?

Патнэм. Она не выносит, когда при ней упоминают имя божье. Безусловно, она околдована.

Хэйл (поднимая руки). Нет, нет. Разрешите пояснить вам. Дьявол оставляет всегда определенный и точный след. Остальное — просто суеверие. Необходимо все детально исследовать. Вы должны мне верить, даже если я приду к выводу, что дьявол здесь ни при чем.

Пэррис. Разумеется, сэр. Мы терпеливо будем ожидать вашего решения.

Хэйл. Прекрасно. (Смотрит на Бетти, как бы изучая ее). Прошу рассказать, как было дело.

Пэррис. Хорошо, сэр… Вчера вечером я шел лесом домой и… увидел мою дочь и… (указывая на Абигайль) мою племянницу у костра. Они плясали, с ними были еще девушки.

Хэйл (удивлен). Им разрешается плясать?

Пэррис. Нет, конечно. Они плясали тайком.

Энн (сгорая от нетерпения). Рабыня мистера Пэрриса умеет вызывать духов, сэр.

Пэррис. Это ваше предположение, гуди Энн. Я не уверен…

Энн (испуганно, очень тихо). Но зато я уверена в этом, сэр. Я послала своего ребенка, чтобы Титуба ей сказала, кто погубил ее сестер.

Ребекка (в ужасе). Энн! Как вы решились?! Послать ребенка в лес вызывать духов!

Энн. Пусть меня судит бог, но не вы, Ребекка. Я больше не хочу слышать ваши нравоучения. (Хэйлу). Разве здесь все чисто, сэр, — потерять семерых детей? Все они умирали, не прожив и дня.

Пэррис. Тише.

Ребекка, сочувствуя ее горю, отворачивается.

Молчание.

Хэйл. Ни один не прожил и дня?

Энн. Да, сэр.

Слова Энн произвели на Хэйла тяжелое впечатление, он задумался. Все смотрят на него. Наконец Хэйл подходит к столу, берет одну из книг, что принес с собой, начинает листать.

Молчание.

Пэррис (осторожно). Что это за книга, сэр?

Энн. О чем она?

Хэйл. В этой книге запечатлены все тайны невидимого мира. Все разгадано и учтено. Здесь дьявол без прикрас, без одежд, в которые он облачается, чтобы нас обмануть. Все ведьмы — и те, что обретаются на земле, и те, что скрываются в морских глубинах или витают в воздухе, — все они описаны здесь. Не беспокойтесь, если дьявол среди нас — я сокрушу его. Ему не удастся скрыться! (Подходит к кровати).

Ребекка. Девочке, ваше преподобие, надеюсь, ничего не угрожает?

Хэйл. Трудно поручиться в этом деле. Если она в тисках дьявола, то нам придется прибегнуть к помощи меча.

Ребекка (вставая). Пожалуй, лучше уйти. Я слишком стара для этого.

Пэррис (укоризненно). Вы уходите, Ребекка, прежде чем мы вскроем гнойник всех наших бед?!

Ребекка. Будем надеяться. Я пойду молиться богу за вас всех.

Пэррис (задрожав, с негодованием). Уж не хотите ли вы сказать, что мы намерены якшаться с сатаной?

Небольшая пауза.

Ребекка. Я бы хотела одного — понять! (Уходит).

Все молчат, явно оскорбленные; ни от кого не ускользнули нотки морального превосходства в словах Ребекки.

Патнэм (резко). Послушайте, мистер Хэйл, не будем отвлекаться. Садитесь, прошу вас…

Джайлс. Мистер Хэйл, вот вы — ученый человек. Ответьте мне, пожалуйста: что означает, когда человек читает книги?

Хэйл. Какие книги?

Джайлс. Не знаю. Она прячет их.

Хэйл. Кто прячет?

Джайлс. Моя жена. Часто, когда я ночью просыпаюсь, вижу — сидит моя Марта с книгой в руках и читает. Что вы об этом думаете?

Хэйл. Ну, смотря какие книги. Совсем не обязательно, чтобы…

Джайлс (перебивая). Это меня смущает. Совсем недавно произошел такой случай. Мы с женой находились в комнате, и я хотел было произнести молитву. И, знаете ли, чувствую, что не могу. Пробую начать и — не могу. Потом она вышла из комнаты, и я произнес молитву без запинки.

Коротко скажем о старике Джайлсе — только потому, что судьба его оказалась в некотором смысле необычной. Ему восемьдесят три года, и ни с кем в Сейлеме не связано столько курьезов, и никого в городе не ругали так часто. Если, например, у кого-нибудь пропадала корова, то первым делом ее искали возле дома Джайлса; если ночью случался пожар, то вспоминали опять-таки того же Джайлса. Но Джайлс не ломал себе голову над тем, что о нем думают. К церкви он обратился лишь несколько лет назад, когда женился на Марте. Может быть, присутствие жены и помешало ему вспомнить слова молитвы, но он ничего не сказал, что выучил эти слова недавно… Поэтому нет ничего удивительного, что он и вспомнил их не сразу. Что и говорить — Джайлс был человек с причудами, порой назойливый, но безусловно простодушный и храбрый. Однажды он утверждал, что видел дьявола в образе борова. «Здорово испугался?» — спросили его. Джайлс сразу же позабыл, о чем говорил, в сознании у него застряло только одно слово «испугался». — «Испугался? — переспросил он. — Что означает это слово? Я никогда этого не испытывал!»

Хэйл. Все, о чем вы мне рассказали, весьма странно. Забыть слова молитвы. И сразу вспомнить. Очень странно. Мы с вами еще потолкуем об этом.

Джайлс. Я ни в чем не подозреваю ее. Но хочу знать — какие книжки она читает? А она не отвечает, когда я спрашиваю.

Хэйл. Мы вернемся к этому разговору. (Ко всем). Прошу внимания. (Снова подходит к Бетти). Чудовищные вещи могут произойти в комнате, если дьявол овладел душой этой девочки. Мистер Патнэм, приблизьтесь к кровати — на тот случай если девочка полетит.

Патнэм подходит к кровати, держа руки наготове на случай, если Бетти в самом деле вздумает лететь. Хэйл смотрит на Бетти, изучает. Он пытается посадить ее, но она бессильно виснет у него на руках. Все следят за ним, затаив дыхание.

Ты слышишь меня, детка? Я — Джон Хэйл, проповедник из Беверлея. Я пришел помочь тебе, дорогая. Ты не забыла двух моих девочек? Помнишь, ты их видела в Беверлее?

Бетти неподвижна.

Пэррис (в страхе). Почему дьявол должен был избрать мою Бетти? Разве мало у нас безнравственных людей?

Хэйл. Невелика честь — завладеть душой безнравственного человека. Чем чище душа — тем выше победа дьявола. А что может быть чище души дочери проповедника?

Джайлс. Какая глубина мысли! Мистер Пэррис, какая глубина!

Пэррис (решительно). Бетти! Отвечай мистеру Хэйлу! Бетти!

Хэйл. Кто обидел тебя, дитя? Кто заставляет молчать? Мужчина или женщина? А может, птица незримо от всех прилетела к тебе? Или это свинья? Или мышь? Отвечай!

Ребенок неподвижно лежит у него на руках.

Хэйл (опускает Бетти на кровать, простирает руки вперед. Шепчет молитву). In nomini Domini Savaoth sui filii que ite ad infernos[11].

Девочка не шевелится.

(Внезапно оборачивается и в упор смотрит на Абигайль. Даже зрачки его сузились). Абигайль, что за танцы вы отплясывали в лесу?

Абигайль. Самый обыкновенный танец, ваше преподобие.

Пэррис. Я обязан сказать, ваше преподобие… Когда они танцевали, я заметил на траве котелок.

Абигайль. В котелке варился суп.

Хэйл. Что за суп, Абигайль?

Абигайль. Обыкновенный суп — бобы или чечевица — не помню!

Хэйл (Пэррису). Вы не приметили в котелке какое-либо живое существо? Мышь, например? Или паука… или лягушку?..

Пэррис (в страхе). Да… я… видел — там что-то кружилось в супе…

Абигайль. Она сама туда прыгнула, честное слово!

Хэйл (молниеносно). Кто — она?

Абигайль. Лягушка. Маленькая лягушка.

Пэррис. Абби, почему ты скрыла…

Хэйл (хватая Абигайль за руку). Абигайль, твоя кузина может умереть… Ты вызывала дьявола той ночью?

Абигайль. Нет, сэр, не я. Это Титуба вызывала, Титуба!!!

Пэррис (побледнев). Титуба вызывала дьявола?!

Хэйл. Я бы хотел поговорить с Титубой.

Пэррис. Гуди Энн, прошу вас, пожалуйста, приведите сюда Титубу.

Энн уходит.

Хэйл (к Абигайль). Каким именем она его называла?

Абигайль. Не знаю. Она что-то бормотала. По-барбадосски.

Хэйл. А что вы ощущали в это время? Ледяной ветер пронизывал вас, и стало сразу холодно? А потом вам показалось, что земля закачалась под ногами? Да?

Абигайль. Я не видела дьявола! Не видела! (Трясет Бетти). Очнись, Бетти! Очнись!

Хэйл. Не уклоняйтесь от ответа, Абигайль. Скажите — Бетти пила из котелка снадобье?

Абигайль. Нет, ваше преподобие.

Хэйл. А вы?

Абигайль. Нет, ваше преподобие.

Хэйл. Титуба предлагала вам выпить его?

Абигайль. Она предлагала, но я отказалась.

Хэйл. Вы что-то скрываете, Абигайль. Видимо, вы продались Люциферу.

Абигайль. Я никому не продавалась. Я честная девушка, ваше преподобие.

Входят Энн и Титуба.

(Указывает на Титубу). Это она заставляла меня… Она заставляла Бетти…

Титуба (поражена). Абби!..

Абигайль. Да, это она заставила меня пить кровь!

Пэррис. Кровь?!

Энн. Кровь моего ребенка?

Титуба. Нет, нет, гуди Патнэм. Я дала ей выпить кровь цыпленка.

Хэйл. Женщина, ты вербовала этих детей для дьявола?

Титуба. О нет, сэр, я в жизни не водила знакомство с дьяволом.

Хэйл. Почему девочка не может проснуться? Это ты заставляешь ее молчать!

Титуба. Я люблю мою Бетти!

Хэйл. Твой дух вселился в девочку! Ты приносила детские души в жертву дьяволу!

Абигайль. Она и меня хотела подчинить своей воле. В церкви, во время молитвы, я вдруг начинала смеяться.

Пэррис. Моя племянница часто смеялась во время молитвы!

Абигайль. Она является ко мне каждую ночь и уговаривает, чтобы я пила кровь!

Титуба. Абби, что ты говоришь?.. Ты сама просила меня вызвать духов. Ты умоляла меня приворожить…

Абигайль (перебивая). Не лги! (Хэйлу). Она является ко мне каждую ночь. Мне снятся кошмары!

Титуба. Абби, подумай, что ты говоришь!..

Абигайль. Иной раз я просыпаюсь и вижу себя голой посередине комнаты! Я слышу, как она смеется надо мной. Она ноет свои барбадосские песни, искушает меня…

Титуба. Ваше преподобие, я никогда…

Хэйл (твердо). Я требую, чтобы ты разбудила этого ребенка, Титуба.

Титуба. Я не в силах разбудить ее, сэр.

Хэйл. Освободи ее сейчас же из-под своей власти! Ты в сговоре с дьяволом!

Титуба. Сэр, я не знаю никакого дьявола!

Хэйл. Признавайся, или тебя засекут до смерти!

Патнэм. Эту женщину надо повесить! Бросить в застенок и повесить!

Титуба (падает на колени). Пощадите меня, сэр. Ведь я сказала, что не хочу служить ему.

Пэррис. Кому сказала — дьяволу?

Хэйл. Значит, ты видела дьявола!

Титуба плачет.

Слушай меня, Титуба. Я понимаю, трудно порвать с дьяволом, раз ты обещала служить ему. Но мы поможем тебе освободиться.

Титуба (пугаясь). Ваше преподобие, мне теперь самой кажется, что дети заколдованы.

Хэйл. Кем?

Титуба. Не знаю, сэр! У дьявола ведь не одна ведьма.

Хэйл. Ты много говоришь!.. (Ключ найден). Титуба, гляди мне в глаза. Ну?

Она поднимает глаза, полные ужаса.

Ты христианка, не так ли, Титуба?

Титуба. О да, сэр. Я хорошая христианка.

Хэйл. И ты любишь Бетти, не правда ли?

Титуба. Очень, сэр. Я никогда не причинила бы ей зла.

Хэйл. И ты любишь бога, Титуба?

Титуба. Я люблю его всем своим существом.

Хэйл. Клянись же именем бога…

Титуба (стоя на коленях, отчаянно рыдает). Клянусь. Да будет имя его благословенно во веки веков.

Хэйл. И славой его клянись.

Титуба. Клянусь славой его.

Хэйл. Признайся, Титуба. Очистись. Да озарит тебя свет господень…

Титуба. О, да будет благословенно его имя во веки веков!

Хэйл. Дьявол приходил к тебе один или с кем-нибудь? Гляди мне в глаза. Ты узнала того, с кем он приходил? Из вашей деревни?

Пэррис. С кем приходил дьявол?

Патнэм. С ним была Сарра Гуд? Вспомни! Может, с ним была Осборн?

Пэррис. Мужчина или женщина? Вспомни!

Титуба. Мужчина или женщина?.. Скорее это была женщина.

Пэррис. Какая женщина? Ты сказала — женщина. Какая женщина?

Титуба. Было темным — темно, и я…

Пэррис. Если ты узнала дьявола, ты должна была бы узнать и женщину.

Титуба. Они не стояли на месте. Все время бегали, кружились и что-то бормотали…

Пэррис. Но женщина показалась тебе знакомой? Сейлемская ведьма? Говори!

Титуба. Кажется, да, сэр.

Хэйл (взяв смятенную Титубу за руку). Ты не должна бояться рассказать о ней, Титуба. Мы защитим тебя! Дьявол бессилен против проповедника. Говори, ты ведь узнала женщину?

Титуба (целует ему руку). Узнала, сэр. Да, да, узнала!

Хэйл. Ты уже на полпути к нам. Бог не откажет тебе в своей милости.

Титуба (облегченно вздохнув). Да будет имя его благословенно в веках.

Хэйл (в экстазе). Ты — орудие бога. Он послал тебя нам, чтобы с твоей помощью мы обнаружили союзников дьявола. Ты послана, чтобы очистить наш край от всякой нечисти. Говори, Титуба. Обрати свое лицо к господу, и он благословит тебя.

Титуба (становясь рядом с ним на колени). О господи! Защити и помилуй Титубу!

Хэйл (вкрадчиво). Так кто же приходил с дьяволом? Сколько их было? Двое? Трое? Четверо?

Титуба (задыхаясь от рыданий, продолжает раскачиваться взад — вперед, остановившимся взглядом смотрит прямо перед собой). Их было четверо. Их было четверо!

Пэррис (настойчиво). Их имена. Имена!

Титуба (внезапно выпаливает). О, сколько раз он требовал, чтобы я убила вас, мистер Пэррис!

Пэррис. Меня?

Титуба (яростно). Его надо убить, говорил он. Мистер Пэррис дурной человек. Скупой и злой человек. Он требовал, чтобы ночью я подошла к кровати и перерезала вам горло!

Все ошеломлены.

Но я отвечала ему — не хочу его убивать. Мистер Пэррис добрый — никогда меня не обижал… А он все говорил: «Убей его! Ты у меня служишь, и я тебя освобожу. Я дам тебе красивое платье, подниму высоко в небеса, и ты полетишь обратно на Барбадос!» А я отвечала — ты врешь, дьявол, врешь! А потом однажды он пришел ко мне ночью, во время бури, и сказал: «Смотри — вот белые люди, они принадлежат мне. Они мои слуги!» И я посмотрела и узнала гуди Гуд.

Пэррис. Сарру Гуд!

Титуба (раскачиваясь и рыдая). Да, сэр. И гуди Осборн!

Энн. Я так и знала. Что я тебе говорила, Томас? Я просила тебя найти другую повивальную бабку? Теперь понятно, почему умирали мои дети!

Хэйл. Крепись, Титуба. Ты должна назвать их всех по именам! (Указывая на Бетти). Разве ты в силах смотреть, как этот ребенок страдает? Душа этого ребенка так нежна и невинна. Кто же спасет ее, если не мы? Дьявол терзает ее, как волк овцу. Господь бог благословит тебя!

Абигайль (уставившись в пространство, вдруг начинает выкрикивать). Я хочу признаться! Я хочу признаться!

Все оборачиваются.

(В религиозном экстазе). Хочу, чтобы огонь господа озарил меня! Хочу сладкого благословения Иисуса. Я видела дьявола. Я плясала для него. Я расписалась в его книге. Но я вернулась к Иисусу и хочу признаться! Я видела Сарру Гуд с дьяволом! И гуди Осборн с дьяволом! И Бриджет Бишоп с дьяволом!

Бетти медленно приподнимается на кровати, смотрит на Абигайль, глаза ее лихорадочно горят.

Бетти (так же как и Абигайль, уставившись в пространство). Я видела Джорджа Джекоба с дьяволом! Я видела гуди Хоу с дьяволом!

Пэррис (бросается обнимать Бетти). Она заговорила!

Хэйл. Слава богу, сила дьявола сокрушена. Они освобождены.

Бетти (истерически выкрикивает, ей легче). Я видела Марту Беллоуз с дьяволом!

Абигайль. Я видела гуди Сиббер с дьяволом!

Общее ликование.

Патнэм (направляясь к двери). Судебного исполнителя! Я позову судебного исполнителя! (На ходу запевает молитву).

Бетти. Я видела Алису Бэрроу с дьяволом!

Хэйл (вслед Патнэму). Скажите, чтобы он захватил с собой наручники!

Пэррис громко, неистово молится — благодарит бога. Занавес начинает падать.

Абигайль. Я видела гуди Хаукиис с дьяволом!

Бетти. Я видела гуди Биббер с дьяволом!

Абигайль. Я видела гуди Бут с дьяволом!

Занавес падает под исступленные крики Абигайль и Бетти.

Действие второе

Между первым и вторым действием прошло восемь дней. Комната в доме Проктора, которая служит и гостиной и столовой. Справа — дверь. Когда ее открывают, видны обширные луга. Слева — камин и лестница, ведущая наверх.

При поднятии занавеса комната пуста. Сверху, из детской, доносится тихая песня Элизабет. Открывается дверь, и входит Джон Проктор. В руках у него ружье. Он направляется к камину, останавливается, прислушиваясь к песне Элизабет, ставит ружье к стене, снимает с огня котелок. Пробует, зачерпнув ложкой, недовольно морщится. Взяв из буфета соль, бросает щепотку в котелок. Снова пробует. Слышно, как скрипят половицы лестницы. Он ставит котелок на огонь, подходит к умывальнику, моет лицо и руки. Входит Элизабет Проктор.

Элизабет. Почему ты так поздно? Уже темно.

Проктор. Я работал почти у опушки леса.

Элизабет. Значит, сев закончен?

Проктор. Да. Мальчики спят?

Элизабет. Засыпают. (Берет с огня котелок, кладет куски мяса на тарелку).

Проктор. Теперь молись, чтобы лето было удачным.

Элизабет. Буду молиться.

Проктор. Как ты себя чувствуешь?

Элизабет. Хорошо. (Пододвигает к нему тарелку). Это кролик.

Проктор (садясь за стол). Попал в ловушку Джонатана?

Элизабет. Нет, случайно забрел. Вышла во двор после полудня, вижу — сидит в углу. Будто пришел в гости.

Проктор. Неплохая примета!

Элизабет. Видит бог, жаль было его убивать. (Наблюдает, как муж ест).

Проктор. Он очень вкусно приготовлен. Элизабет (зарделась от похвалы). Я очень старалась, Джон. Мясо нежное?

Проктор. Очень. (Ест).

Она наблюдает.

Скоро поля зазеленеют. Знаешь, Элизабет, земля теплая, как кровь. Если урожай будет хорош, я куплю у старого Джекоба телку. Ты довольна?

Элизабет. Еще бы.

Проктор (чуть заметно улыбнувшись). Мне хочется сделать тебе приятное.

Элизабет (через силу). Знаю, Джон.

Он поднимается со стула, подходит к ней, целует. Она не отвечает на его поцелуй. Огорченный, он возвращается на место.

Проктор (ласково, как только может). Ты забыла сидр, Элизабет.

Элизабет (упрекая себя за забывчивость). Ох, совсем забыла! (Встает, наливает сидр в кружку).

Проктор (выпрямляясь). Когда идешь по полю, бросая в землю семена, поле кажется бесконечным.

Элизабет (возвращаясь с сидром). Вероятно.

Проктор (отпивает, затем ставит кружку на стол). Жаль, что в комнате нет цветов.

Элизабет. Ох, позабыла. Завтра нарву.

Проктор. У нас в доме все еще продолжается зима. В воскресенье пойдем вместе в поле. Я никогда не видел столько цветов.

Она наблюдает за ним.

(Сейчас душа его светла, будто тяжесть свалилась с плеч. Встает, подходит к раскрытой двери, смотрит в небо). В сумерки сирень пахнет особенно сильно; кажется, что это сумерки пахнут сиренью. Массачусетс весной — почти рай.

Элизабет. Да, рай.

Пауза. Элизабет сидит за столом, наблюдает за мужем. Проктор прислушивается к ночной тишине, вглядывается в небо. Элизабет хочет что-то сказать, но не решается. Вместо этого она собирает со стола посуду, идет к умывальнику. Становится спиной. Проктор смотрит на нее, но теперь уже она не замечает его. Их отчуждение возрастает.

Проктор. Мне кажется, ты чем-то опять опечалена, Элизабет.

Элизабет (этот разговор ей не по душе). Ты пришел так поздно, Джон. Я уже думала, что ты пошел в Сейлем.

Проктор. Зачем? Мне нечего делать в Сейлеме.

Элизабет. Неделю назад ты говорил, что пойдешь в Сейлем.

Проктор (понимает, что имеет в виду Элизабет). Я передумал.

Элизабет. Мэри Уоррен сейчас там.

Проктор. Я же запретил ей ходить в Сейлем. Почему ты отпустила ее?

Элизабет. Я не смогла удержать ее.

Проктор (с упреком). Ты неправа, Элизабет! Неправа! В конце концов, ты хозяйка здесь.

Элизабет. Она меня очень напугала, Джон.

Проктор. Как могла эта пугливая мышь напугать тебя, Элизабет…

Элизабет. Сегодня она непохожа на мышь. Я запретила ей, но она ответила, задрав голову: «Я должна идти, гуди Проктор! Я выступаю в суде как официальное лицо».

Проктор. В суде? На процессе?

Элизабет. Да. Она сказала, что из Бостона приехал полномочный представитель губернатора и четверо судей по особо важным делам.

Проктор. Она не в своем уме?

Элизабет. Она говорит, что уже арестовано четырнадцать человек. Она сказала, что им, вероятно, вынесут смертный приговор.

Проктор (не веря тому, что слышит). Не посмеют повесить их…

Элизабет. Полномочный представитель губернатора поклялся, что повесит их, если они не признаются в своей вине. Город обезумел, Джон. Если послушать Мэри, то Абигайль — ясновидящая. Когда она с девушками появляется в суде, толпа расступается перед ними. Затем она падает на пол, девушки рядом с ней, воют и размахивают руками… А женщину, перед которой она свалилась, хватают и волокут в тюрьму как колдунью.

Проктор (с широко открытыми глазами). Это же грязный обман!

Элизабет. Я считаю — ты должен пойти в Сейлем, Джон.

Он отворачивается.

Ты должен пойти и объяснить, что это обман.

Проктор (мысли его далеко). Конечно, она всех обманывает… Конечно…

Элизабет. Пойди к Иезекиилю Чиверу. Он тебя хорошо знает. Расскажи ему, что она говорила тебе в доме Пэрриса. Ведь они только плясали в лесу. При чем тут колдовство?

Проктор (продолжая думать о своем). Конечно, ни при чем. Она сама говорила. Колдовство тут ни при чем.

Элизабет (боясь, как бы он не рассердился на нее за настойчивость). Господь не простит тебе, если ты не расскажешь того, что знаешь. Ты должен вмешаться, Джон.

Проктор (размышляя). Да, надо пойти и рассказать им обо всем. Удивительно, что они так слепо верят ей.

Элизабет. Я бы пошла в Сейлем сейчас же, Джон.

Проктор. Надо все хорошенько обдумать.

Элизабет (решительно). Ты не имеешь права молчать, наконец.

Проктор (начинает злиться). Я же сказал, что пойду. Надо все обдумать.

Элизабет (оскорблена, холодно). Ну ладно. Обдумай. (Направляется к двери).

Проктор. Я вот о чем думаю, Элизабет. Если Абигайль уже считают святой, то трудно разоблачить ее. Город обезумел, а у меня нет доказательств. У меня нет свидетелей. Нас никто не слышал.

Элизабет (задерживается). Ты был с ней наедине?

Проктор (в упор). Да. Всего лишь одну минуту.

Элизабет. Значит, ты мне лгал?

Проктор (с нарастающим раздражением). Всего лишь одну минуту я был с ней наедине. Понятно? И сейчас же в комнату вошли остальные.

Элизабет (равнодушно, сразу потеряв доверие к его словам). Поступай как хочешь. (Отворачивается).

Проктор. О женщина!

Она смотрит на него.

Я больше не в силах терпеть твои подозрения.

Элизабет (несколько высокомерно). У меня нет никаких…

Проктор. Я не хочу, чтобы ты подозревала меня…

Элизабет. Не надо давать повода для подозрений.

Проктор (вспылив). Ты все еще сомневаешься?!

Элизабет (улыбается, стараясь улыбкой защитить свое достоинство). Скажи откровенно, Джон. Если бы речь шла не об Абигайль, ты бы не колебался, я думаю.

Проктор. Послушай, Элизабет…

Элизабет. Я не слепая, Джон.

Проктор. Не могу больше оправдываться перед тобой, Элизабет. Прежде чем разоблачить Абигайль, я должен все хорошо продумать. У меня достаточно причин для этого. А ты, прежде чем осуждать своего мужа, загляни в свое сердце, Элизабет, — хочешь ли ты понять его? Я забыл Абигайль, Элизабет.

Элизабет. Я тоже.

Проктор. Смягчись, женщина. Будь добрее. Ты ничего не забываешь и ничего не прощаешь. С тех пор как она ушла от нас, все эти семь месяцев я хожу на цыпочках в этом доме. Куда бы ни пошел, что бы ни делал, у меня одна мысль — чем бы порадовать тебя. И все понапрасну — печаль навеки поселилась в твоем сердце. Ты сомневаешься в каждом моем слове, в каждом поступке. Ты все время стараешься поймать меня на лжи. Когда я вхожу в эту комнату, мне кажется, что я вхожу в зал суда.

Элизабет. Джон, ты со мной не откровенен. Ты сказал, что в комнате было много народу, а теперь выяснилось, что вы были наедине.

Проктор. Я больше не буду убеждать тебя в своей честности.

Элизабет (теперь уже она старается оправдаться). Джон, я только хотела…

Проктор. Довольно. Мне надо было оборвать тебя, когда ты впервые высказала свои подозрения, но я не смог. Я христианин, и признался тебе во всем. Признался! Но ты ищешь во мне только дурное и осудила меня.

Элизабет. Не я осуждаю тебя. Это совесть твоя судит тебя. Я всегда думала о тебе как о хорошем человеке. (Улыбается). Как о хорошем, немного взбалмошном человеке.

Проктор (горько смеется). О Элизабет, твое милосердие холодно как лед. (Внезапно оборачивается, услышав шаги за дверью).

Входит Мэри. Проктор подходит к ней, берет за плечи.

(С гневом). Я запретил тебе ходить в Сейлем. Почему ты меня не слушаешься. Ты что, издеваешься надо мной? (Трясет ее). Если еще раз отправишься в город, я высеку тебя.

Мэри (беспомощно повисает у него на руках). Я плохо себя чувствую, мистер Проктор. Я больна. Отпустите меня, прошу вас, мне больно.

Проктор, пораженный, отпускает ее.

У меня внутри все болит. Весь день я была на суде, мистер Проктор.

Проктор (спокойнее). Мне нет дела до суда. Ты же знаешь, что гуди Элизабет не совсем здорова. Я потому и плачу тебе девять фунтов в год, чтобы ты помогала ей по хозяйству.

Мэри (как бы стараясь загладить свою вину, подходит к Элизабет и протягивает ей матерчатую куклу). Вот вам подарок, гуди Элизабет. У меня было много свободного времени, и я смастерила эту куклу.

Элизабет (изумлена). Благодарю тебя, Мэри. Очень красивая кукла.

Мэри (чуть не плача). Мы все сейчас должны любить друг друга, гуди Элизабет.

Элизабет (изумлена еще больше). Да, действительно, мы должны любить друг друга.

Мэри (окидывая взглядом комнату). Утром встану пораньше и все сделаю, не беспокойтесь. А сейчас разрешите мне лечь! (Направляется к лестнице).

Проктор. Мэри!

Она останавливается.

Это правда, что арестовало четырнадцать женщин?

Мэри. Нет, сэр. Арестовано тридцать девять женщин… (В изнеможении опускается на стул).

Элизабет (Проктору). Она плачет. (Подходит к Мэри). Что тревожит тебя, девочка?

Мэри. Они повесят гуди Осборн.

Проктор и Элизабет поражены. Тягостное молчание, прерываемое всхлипыванием Мэри.

Проктор. Повесят? (Кричит). Повесят, говоришь ты?

Мэри (сквозь рыдания). Да.

Проктор. И полномочный представитель губернатора утвердит приговор?

Мэри. Он сам вынес приговор. (Стараясь объяснить). Он сказал, что вынужден так поступить. Сарру Гуд не повесят — она призналась, понимаете? А гуди Осборн отрицала, что она колдунья.

Проктор. Сарра Гуд призналась! В чем она призналась?

Мэри (понуро, с тоской). Сарра Гуд призналась, что была в сговоре с Люцифером. Заключила с ним союз и подписала кровью свое имя в черной книге. Она обязалась мучить честных христиан до тех пор, пока они не отвернутся от бога и не станут слугами дьявола.

Проктор. Ты же знаешь, какая Сарра Гуд лгунья. Она и двух слов не может произнести, чтобы не приврать. Ты рассказала об этом на суде?

Мэри. Мистер Проктор, я хотела сказать, но на суде она чуть не задушила нас всех.

Проктор. Что? Задушила вас всех?

Мэри. Ее дух душил нас.

Элизабет. О Мэри…

Мэри (почти негодуя). Она не раз пыталась убить меня и раньше, гуди Элизабет.

Элизабет. Ты никогда об этом мне не говорила.

Мэри. Я сама не понимала этого. Как только она вошла в суд, я сказала себе, что не буду ее обвинять, ведь она очень старая, эта нищенка. Побирается по дворам, ночует в канавах. Вот я смотрю на нее и слушаю, как она все отрицает и отрицает, и вдруг пронизывающий холод пополз по моей спине, волосы на голове зашевелились, комок застрял в горле, и я услышала голос, пронзительный, — это был мой голос. И тогда я все вспомнила… все…

Проктор. Что же ты вспомнила?

Мэри (смотрит прямо перед собой, будто видит все, о чем рассказывает). Она часто приходила сюда, стучалась и просила — то кусок хлеба, то кружку сидра. Помните? Когда я ее прогоняла, она всегда что-то бормотала про себя.

Элизабет. Что ж удивительного в том, что она бормотала, раз ты ее выпроваживала?

Мэри. Но что она бормотала! Помните, гуди Элизабет, месяц назад я заболела, у меня так болели все внутренности, что я чуть не кричала. Это случилось через два дня после того, как я ее выпроводила.

Элизабет. Да, припоминаю.

Мэри. И я обо всем рассказала судье Готторну. Тогда судья Готторн спросил ее. «Гуд, — спросил он, — отчего девочка заболела, что такое вы бормотали?» А она отвечает… (Старческим голосом). «Ничего такого я не бормотала. Я повторяла заповеди. Заповеди ведь повторять не запрещается?»

Элизабет. Ну и что же? Разве она неправа?

Мэри. «Повторите-ка эти заповеди», — предложил ей судья Готторн. (Наклоняется к ним). И поверите ли, гуди Элизабет, из всех десяти заповедей она не смогла вспомнить ни одной! Она никогда их и не знала. Вот так она себя и разоблачила!

Проктор. И все? И на этом основании ее осудили?

Мэри (видя, что они сомневаются. Настойчиво). Иначе они не могли поступить.

Проктор. Но доказательства… доказательства?

Мэри (раздраженно). Какие еще нужны доказательства? Разве этого мало? Это очень серьезная улика. «Непоколебимая, как скала», — сказал судья Готторн.

Проктор (после молчания). Чтобы ты не смела больше туда ходить, слышишь?

Мэри. Я буду ходить в суд каждый день. Я удивляюсь, что вы не понимаете, какое полезное дело мы совершаем.

Проктор. Нечего сказать, полезное дело — вешать старух. Очень полезное дело для девушки — христианки.

Мэри. Нет, мистер Проктор, раз есть признание, то полагается наказание, но не пытка, не виселица. Раз Сарра Гуд призналась, теперь она только отсидит в тюрьме. (Вспомнив) Да, вы сейчас удивитесь, она — беременна.

Элизабет. Беременна? Ей лет шестьдесят…

Мэри. Доктор Григс осмотрел ее и утверждает, что она беременна. Она всю жизнь курила табак и никогда не имела мужа. И теперь — беременна. Но если бы она даже не призналась, ее бы не тронули — дитя-то невинно. Нет, мистер Проктор, что вы там ни говорите, а в суд я ходить буду. Я официальный свидетель, так они говорят.

Проктор. Я покажу тебе — официальный свидетель! (Подходит к камину снимает плетку).

Мэри (струсила, но не показывает виду). Только посмейте меня ударить!..

Элизабет (поспешно). Мэри, обещай, что ты больше не пойдешь в город.

Мэри (на всякий случай отвернувшись от Проктора, но настаивая на своем). Дьявол разгуливает по Сейлему. Мы должны найти его, мистер Проктор.

Проктор. Я выбью из тебя этого дьявола! (Замахивается плеткой).

Мэри (отбегает в сторону, кричит, указывая на Элизабет). Я спасла ей жизнь сегодня.

Молчание. Плетка падает из рук Проктора.

Элизабет (очень тихо). Меня обвинили?

Мэри. Там упоминалось ваше имя. Но я сказала, что ничего за вами не замечала. Гуди Проктор неспособна причинить кому-либо вред, вот что я сказала им. И они мне поверили. Ведь я вас знаю, раз живу в вашем доме.

Элизабет. Кто обвинил меня?

Мэри. Я дала присягу, что ни о чем не расскажу. (Проктору). Но имейте в виду, что час назад я обедала вместе с четырьмя судьями и представителем губернатора. Так что впредь я прошу обходиться со мной вежливее.

Проктор (в ужасе, шепчет с отвращением). Ну ладно, иди спать.

Мэри (топнув ногой). Не указывайте мне, мистер Проктор. Я не маленькая, мне восемнадцать лет, и пойду спать, когда захочу.

Проктор. Дело твое — можешь сидеть.

Мэри. Тогда, пожалуй, пойду спать.

Проктор (рассвирепев). Спокойной ночи!

Мэри. Спокойной ночи. (Недовольная собой и разговором, удаляется).

Проктор и Элизабет, ошеломленные, смотрят друг на друга.

Элизабет (шепотом). Петля!.. Петля…

Проктор. Не может этого всего быть…

Элизабет (имея в виду Абигайль). Она хочет моей смерти. Всю неделю меня мучили предчувствия…

Проктор (без уверенности). Они поверили Мэри. Ты же слышала.

Элизабет. А что будет завтра? Абигайль будет твердить мое имя до тех пор, пока они меня не арестуют.

Проктор. Сядь.

Элизабет. Она хочет моей смерти. Ты знаешь это.

Проктор. Сядь, я сказал.

Элизабет, дрожа, опускается на стул.

(Спокойно, стараясь сдерживаться). Нам надо сейчас быть благоразумными, Элизабет.

Элизабет (с безнадежной иронией). О, безусловно, безусловно.

Проктор. Не бойся ничего. Я пойду к Иезекиилю Чиверу и передам ему все, что Абигайль мне говорила.

Элизабет. Теперь Чивер не сможет помочь, раз столько людей уже арестовано. Ради меня, Джон, пойди к Абигайль.

Проктор (начинает догадываться, и душа его вновь черствеет). Что я должен сказать Абигайль?

Элизабет. Ради меня! (Осторожно). Ты, очевидно, не понимаешь молодых девушек. Близость ведь своего рода обещание…

Проктор (стараясь не дать волю своему раздражению). Какое еще обещание?

Элизабет. Не обязательно словесное. Но безусловно для Абигайль это обещание, теперь она надеется, когда меня не станет, занять мое место.

Проктор задыхается от гнева.

Я не гуди Осборн и не Сарра Гуд, меня не легко очернить. И если она решилась произнести мое имя, то, стало быть, она надеется занять мое место.

Проктор (понимая, что жена права). Она не может надеяться.

Элизабет. Ты ни разу не дал ей почувствовать, что презираешь ее. Более того, каждый раз, когда в церкви она проходит мимо тебя, ты краснеешь.

Проктор. Я краснею, потому что мне стыдно за себя.

Элизабет. Я думаю, что она это воспринимает иначе.

Проктор. А как ты это воспринимаешь, Элизабет?

Элизабет (уклончиво). Возможно, тебе немного стыдно, когда ты видишь ее рядом со мной!

Проктор. Когда ты поймешь меня, женщина! Будь я из камня, и то я бы раскололся от стыда в течение этих месяцев!

Элизабет. Тогда пойди к ней, Джон. Пойди назови ее шлюхой. Как бы она ни надеялась — разбей надежду, разбей!

Проктор (сквозь зубы). Хорошо. Я пойду. (Берет в руки ружье).

Элизабет (дрожит, в испуге). О, так неохотно?

Проктор. Я сказал — пойду. И скажу такое, что ей станет жарче, чем старому грешнику в аду. Не завидуй тому, на кого я разгневан.

Элизабет. Разгневай! Я прошу тебя всего лишь…

Проктор. Неужели ты считаешь меня подлецом?

Элизабет. Разве я сказала, что ты подлец?

Проктор. Но ты же считаешь, что я связал себя обещанием. Какое обещание жеребец дает кобылице?

Элизабет. Тогда почему же ты сердишься на меня, когда я прошу тебя разрушить ее надежды?

Проктор. Сержусь потому, что никогда не предавал тебя, я честен. И чувствую — что бы я ни делал, мне никогда не загладить единственной ошибки моей жизни. Я не в силах ничего изменять!

Элизабет (с отчаянием). Все изменится, когда ты поймешь, что только я — твоя жена и другой у тебя не будет! Но Абигайль как заноза застряла в твоем сердце. И ты это знаешь.

Внезапно в дверях, словно привидение, возникает мужская фигура. Проктор и Элизабет вздрагивают. На пороге стоит Хэйл. Его преподобие сейчас выглядит несколько иначе. Надменность его исчезла, уступив место почтительности, он будто бы в чем-то сомневается, впечатление такое, что он даже чувствует себя виновным.

Хэйл. Добрый вечер.

Проктор (еще не придя в себя). А, мистер Хэйл? Добрый вечер. Входите.

Хэйл (к Элизабет). Надеюсь, я вас не испугал?

Элизабет. Нет, нет. Я просто не слышала, как вы подъехали.

Хэйл. Гуди Проктор, не так ли?

Элизабет. Да, Элизабет Проктор.

Хэйл (кланяется). Надеюсь, вы еще не собирались спать?

Проктор (отставляя ружье). Нет. (Стараясь скрыть тревогу). У нас редко бывают гости так поздно. Но — милости просим. Вы присядете, сэр?

Хэйл. Спасибо. (Садится). Садитесь, гуди Проктор.

Элизабет, не спуская с него глаз, садится на стул. Молчание.

Хэйл осматривает комнату.

Проктор (чтобы нарушить молчание). Не хотите ли сидру, мистер Хэйл?

Хэйл. Нет. Он нехорошо на меня действует. Мне еще нужно кое — куда съездить. Вы присядете, мистер Проктор?

Проктор садится.

Я вас задержу ненадолго. Но нам надо кое о чем потолковать.

Проктор. Речь пойдет о судебном процессе?

Хэйл. Я пришел к вам по собственному побуждению. (Вытирает рот платком). Не знаю, известно ли вам, но на суде упомянуто имя вашей жены.

Проктор. Нам это известно от Мэри Уоррен, и мы крайне поражены.

Хэйл. Я новый человек здесь, и мне трудно составить определенное мнение, не зная людей, которых обвиняют на суде. Поэтому весь вечер я хожу из дома в дом. К вам, например, я пришел от Ребекки Нэрс.

Элизабет (потрясена). Ребекку Нэрс обвинили?

Хэйл. Преступление перед господом богом — обвинить такую женщину, как Ребекка Нэрс. Тем не менее имя ее упомянуто.

Элизабет (пытаясь улыбнуться). Надеюсь, вы никогда не поверите в связь Ребекки Нэрс с дьяволом?

Хэйл. Все бывает, гуди Проктор.

Проктор (пораженный). Я уверен, ваше преподобие, что вы так не думаете.

Хэйл. Тревожно наше время, сэр. Никто уже не имеет права сомневаться, что силы тьмы завладели Сейлемом. Слишком много доказательств. Вы согласны, сэр?

Проктор (уклончиво). Я не знаток по этой части. Но трудно поверить, что такая набожная женщина, как Ребекка Нэрс, после семидесяти лет честного служения богу могла стать слугой дьявола.

Хэйл. Дьявол очень коварен, это общеизвестно. Но Ребекку Нэрс еще ни в чем не обвинили; и полагаю, что не обвинят. (Пауза). Мне хотелось бы, сэр, задать вам несколько вопросов религиозного характера, если разрешите.

Проктор (холодно). Отчего же? Мы не боимся вопросов, сэр.

Хэйл. Вот и хорошо. (Устраивается поудобнее). Перелистывая церковную книгу мистера Перриса, я обратил внимание, что имя ваше встречается весьма редко.

Проктор. Вы ошибаетесь, ваше преподобие.

Хэйл. За семнадцать месяцев вы посетили церковь двадцать шесть раз. Разве это много? Скажите, почему вы так редко посещаете церковь?

Проктор. Я не знал, что мне придется отчитываться, сколько раз я бываю в церкви. Дело в том, что моя жена всю эту зиму болела.

Хэйл. Я это слышал. Но вы, мистер, вы же могли ходить в церковь один.

Проктор. Я бывал в церкви тогда, когда я мог. В остальные дни я молился дома.

Хэйл. Церковный устав гласит, что молитва не может заменить церковь.

Проктор. Знаю, сэр. Но я знаю также, что для молитвы проповеднику вовсе не обязательны золотые подсвечники.

Хэйл. Какие золотые подсвечники?

Проктор. Когда мы построили нашу церковь, Фрэнсис Нэрс сделал для алтаря два оловянных подсвечника; вряд ли к олову прикасались более чистые руки, чем руки Фрэнсиса Нэрса. Но пришел мистер Пэррис и начал требовать, чтобы подсвечники заменили золотыми. Он ни о чем другом не говорил, пока не получил их. Я тружусь от восхода солнца до темноты и признаюсь — эти подсвечники оскорбляют мою молитву. Да, оскорбляют! Иной раз мне кажется, что мистер Пэррис, неудовлетворенный церквушкой, мечтает о кафедральном соборе.

Хэйл (подумав). И все же вы — христианин, мистер Проктор, и по воскресеньям должны бывать в церкви. (Пауза). Если не ошибаюсь, у вас трое детей?

Проктор. Да, три мальчика.

Хэйл. Как же случилось, что из ваших детей крещены только двое?

Проктор (колеблется, затем не в силах сдержаться). Не могу, чтобы мистер Пэррис дотрагивался до моего ребенка. Я не вижу благодати божьей на этом человеке и не скрываю этого.

Хэйл. Должен сказать, мистер Проктор, что не вам это решать. Мистер Пэррис посвящен в духовный сан, и благодать божья на нем.

Проктор (покраснев от досады, пытается улыбнуться). В чем вы меня подозреваете, мистер Хэйл?

Хэйл. Ни в чем. Это вам кажется.

Проктор. Я строил церковь… Прибивал крышу, навешивал двери…

Хэйл. Это говорит в вашу пользу.

Проктор. Может быть, я слишком рьяно настроен против мистера Пэрриса, но вы не можете думать, что я против религии? А ведь вы близки к этой мысли, не правда ли?

Хэйл (не сдаваясь). В ваших словах много искренности, сэр…

Элизабет. Возможно, мы очень строго судим мистера Пэрриса. Но мой муж не терпит разговоров о деньгах…

Хэйл (кивает головой, соглашается, затем с видом профессора, который экзаменует). А помните ли вы заповеди, гуди Элизабет?

Элизабет (без колебаний, даже пылко). Безусловно помню. Я не нарушила ни одной из них. Никто не может упрекнуть меня, что я плохая христианка.

Хэйл. А вы, мистер Проктор? Помните ли вы их?

Проктор, (неуверенно). Конечно, помню.

Хэйл (вглядываясь в открытое лицо Элизабет, Проктору). Прочтите их, пожалуйста.

Проктор. Заповеди?

Хэйл. Ну да.

Проктор (вытирает лоб). Не убий.

Хэйл. Так.

Проктор (перечисляя, загибает пальцы). Не укради… Не пожелай жены ближнего твоего, ни осла его, ни козла его… Не свидетельствуй на друга своего свидетельства ложна… Не сотвори себе кумира. Седьмой день господу богу твоему… Не убий… (Пауза). Чти отца и мать… Не приемли имени господа бога твоего всуе… Да не будет у тебя бози… (Напряженное молчание. Силится вспомнить ещё одну заповедь, наскоро пересчитывает их в памяти, вновь загибая пальцы, но вновь не досчитывает одной). Не сотвори себе кумира.

Хэйл. Это вы уже говорили, сэр.

Проктор (растерянно). Да, да.

Элизабет (осторожно). Не прелюбо…

Проктор (будто стрела пронзила его сердце). Да. (Пытаясь улыбнуться). Как видите, сэр, вдвоем мы помним все заповеди.

Хэйл не отвечает, внимательно всматривается в Проктора, и беспокойство Проктора возрастает.

Не такая уж большая ошибка, я думаю.

Хэйл. Религия, сэр, — крепость. Никакая трещина в крепости не может считаться маленькой. (Встает озадаченный, делает по комнате несколько шагов, погруженный в свои размышления).

Проктор. В этом доме, сэр, дьявол не может найти сторонников.

Хэйл. Надеюсь, надеюсь. (Смотрит на Элизабет и Проктора, и некое подобие улыбки скользит по его лицу, но ясно, что он очень чем-то озабочен). Ну что ж, пожелаю вам доброй ночи.

Элизабет (не может удержаться). Мистер Хэйл!

Он останавливается.

Мне кажется, что вы в чем-то меня подозреваете. Скажите мне!

Хэйл (застигнутый врасплох, уклончиво). Я не сужу вас. Моя обязанность, гуди Проктор, помочь суду разобраться. Я желаю вам всего хорошего… Доброй ночи. (Направляется к двери).

Элизабет (почти с отчаянием). Ты должен сказать ему, Джон.

Хэйл (обернувшись). Вы что-то сказали?

Элизабет (сдерживая крик, мужу). Ты скажешь наконец?

Хэйл вопросительно смотрит на Проктора.

Проктор (с трудом). Если только мне поверят на слово. Свидетелей у меня нет… доказательств тоже… Но я знаю — болезнь детей не имеет ничего общего с колдовством.

Хэйл (удивленно). Вы сказали — не имеет?..

Проктор. Мистер Пэррис застал их, когда они плясали в лесу. Дети очень испугались. Вот причина их болезни.

Хэйл. Кто вам это сказал?

Проктор (не сразу). Абигайль Уильямс.

Хэйл. Абигайль?!

Проктор. Да.

Хэйл (широко раскрыв глаза). Абигайль Уильямс сказала вам, что болезнь детей — простой испуг? И колдовство ни при чем?

Проктор. Да, сэр. Она сказала мне это в день вашего приезда.

Хэйл (не веря Проктору). Почему же вы до сих пор молчали?

Проктор. Я не мог себе представить, что может разгореться из-за такой чепухи!

Хэйл. Чепухи! Мистер, я сам допросил бесчисленное количество людей. И все они признались, что служили дьяволу. Признались!

Проктор. А как же иначе? Они вынуждены признаться, или их повесят. Они согласны признаться в чем угодно, лишь бы спастись от виселицы. Вы над этим не задумывались?

Хэйл (подобные мысли у него возникали, но он старался их отогнать). Я думал об этом… Разумеется, думал. И вы подтвердите это на суде?

Проктор. Я не собирался идти туда. Но если необходимо…

Хэйл. Вы колеблетесь?

Проктор. Я не колеблюсь, хотя не уверен, что мне поверят. Ведь если такой умный богослов, как вы, может взять на подозрение женщину, которая никогда в жизни не лгала и честность которой общеизвестна, то, право же, не удивительно, что я колеблюсь. Я не безумец!

Хэйл (слова Проктора ему показались довольно убедительными). Скажите мне откровенно, мистер Проктор. До меня дошли слухи, которые меня волнуют; говорят, вы не верите, что в мире существуют ведьмы. Это так?

Проктор (сознает, что наступила решающая минута. Сейчас ему придется лгать, и он борется с чувством отвращения к Хэйлу и к себе). Я не помню, чтобы это говорил. Но мог сказать… Если ведьмы и существуют, то трудно поверить, что они поселились в Сейлеме.

Хэйл. Значит, вы не верите…

Проктор. Я не разбираюсь в этом. Библия утверждает, что ведьмы существуют, и я не стану это опровергать.

Хэйл (к Элизабет). А вы?..

Элизабет. Я… Нет… Я не могу поверить…

Хэйл (крайне удивлен). Не можете?

Проктор. Элизабет, ты вводишь мистера Хэйла в заблуждение.

Элизабет (Хэйлу). Я не могу поверить, что честная, правдивая женщина согласится служить дьяволу. Я сужу по себе. И если вы допускаете, что я, совершая добрые дела, могу одновременно служить дьяволу, — то я, пожалуй… скажу вам, что не верю.

Хэйл. Но вы не отрицаете, что существуют ведьмы…

Элизабет (перебивая). Если вы считаете, что я ведьма, то я вам отвечу, что их нет!

Хэйл. Вы, безусловно, верите библии?

Проктор. Конечно, верит! Каждому слову!

Элизабет. О библии поговорите с Абигайль Уильямс, сэр, — но не со мной!

Хэйл изумленно смотрит на Элизабет.

Проктор. Моя жена не сомневается в библии, сэр. Пусть эта мысль вас не тревожит. Наш дом — христианский дом, сэр. Истинно христианский.

Хэйл. Да пребудет с вами господь бог. Мой совет: крестите поскорее вашего третьего ребенка и не забывайте по воскресеньям ходить в церковь. Живите в согласии и в мире. Я думаю…

В дверях появляется Джайлс Кори.

Джайлс. Джон!

Проктор. Что случилось?

Джайлс. Они забрали мою жену.

Входит Фрэнсис Нэрс.

И его Ребекку!

Проктор (Фрэнсису). Арестовали Ребекку?

Фрэнсис. Да. За ней приехал Чивер. Он посадил ее в повозку и увез. Мы побежали в тюрьму, но нас туда не впустили.

Элизабет. Всех обуяло безумие, мистер Хэйл.

Фрэнсис (подходит к Хэйлу). Ваше преподобие. Я прошу вас, переговорите с представителем губернатора. Его ввели в заблуждение.

Хэйл. Успокойтесь, мистер Нэрс, прошу вас.

Фрэнсис. Моя жена всегда была предана нашей церкви. А Марта Кори… нет женщины более набожной.

Хэйл. Какое обвинение предъявили вашей жене при аресте?

Фрэнсис (усмехнувшись). Она обвиняется в убийстве. (Саркастически цитирует ордер). «Обвиняется в убийстве детей Энн Патнэм путем колдовства!» Что мне делать, мистер Хэйл?

Хэйл (отворачивается от Нэрса, заметно взволнован). Верьте, Нэрс, если окажется виновной Ребекка Нэрс, то можно без сожаления предать огню весь цветущий мир! Предадим себя в руки правосудия. И я уверен, что суд отпустит вашу жену домой.

Фрэнсис. Значит, ее подвергнут допросу?

Хэйл (с жалостью). Мистер Нэрс, сердца наши истекают кровью, но мы не имеем права отступать. Тревожно наше время, сэр. Мы обязаны поступиться старой дружбой и привычным уважением. Дьявол бродит по Сейлему! Да не дрогнет карающая длань над тем, на кого укажет перст господен!

Проктор (резко). Но как можно заподозрить Ребекку Нэрс в детоубийстве?

Хэйл (почти страдая). За час до падения дьявола господь тоже считал его невиновным.

Джайлс. Я вам сказал, что моя жена читает какие-то книги, но ведь это не значит, что она — ведьма.

Хэйл. Мистер Кори, а какое обвинение предъявили вашей жене?

Джайлс. Ее обвинил этот кровожадный ублюдок Уалькотт. Лет пять тому назад он купил у моей Марты свинью. Свинья вскоре сдохла, и он стал требовать, чтобы ему вернули деньги. А Марта моя сказала ему: «На таких кормах и ты бы сдох, ты же ее голодом уморил». А теперь он говорит, что она сдохла при помощи книг… что моя Марта околдовала свинью.

Входит Иезекииль Чивер.

Немая сцена.

Чивер. Добрый вечер, Проктор.

Проктор. Добрый вечер, Чивер.

Чивер. Добрый вечер, мистер Хэйл. (Ко всем). Добрый вечер.

Проктор. Надеюсь, вы не по делу суда.

Чивер. Вот вы и не угадали, Проктор. Я теперь секретарь суда.

Входит Хэррик, судебный исполнитель. Ему лет за тридцать, лицо наглое, бесстыдное.

Джайлс. Ты скромный портной, Иезекииль, и мог бы попасть в рай, а теперь, надо полагать, будешь гореть в аду. Ты знаешь, что за такие дела будешь гореть в аду?

Чивер. Я выполняю то, что мне приказывают. Вы это знаете. И не грозите мне адом. Я вообще это слово не люблю… (С опаской глядя на Проктора, роется у себя в карманах). Поверьте, Проктор, мне очень тяжело. (Предъявляя бумажку). Вот ордер на арест твоей жены.

Проктор (Хэйлу). Вы сказали, что никаких обвинений моей жене не предъявлено.

Хэйл. Видимо, это произошло без меня. (Чиверу). Когда обвинили гуди Проктор?

Чивер. Вечером мне вручили шестнадцать ордеров. Среди них — ордер на арест Элизабет Проктор.

Проктор. Кто ее обвинил?

Чивер. Разве вы не знаете? Абигайль Уильямс!

Проктор. Но улики! Улики!

Чивер (шарит глазами по комнате). Проктор, у меня мало времени. Мне приказано произвести обыск, но мне это неприятно. Поэтому потрудитесь принести куклу, принадлежащую вашей жене.

Проктор. Куклу?

Элизабет. Я никогда не играла в куклы, разве когда была девочкой.

Чивер (очень смущенный, глядя на камин). Но я вижу куклу, гуди Элизабет.

Элизабет (идет к камину). Да, действительно. Это кукла Мэри.

Чивер. Будьте добры, покажите куклу.

Элизабет (протягивает куклу Чиверу). Мистер Хэйл, разве существуем какой-либо закон о куклах?

Чивер (осторожно берет куклу). В доме имеются и другие куклы?

Проктор. Нет. Да и эта появилась лишь сегодня вечером. Что означает кукла?

Чивер. Кукла… (Трусливо поворачивает куклу). Кукла означает… Гуди Проктор, следуйте за мной, прошу вас.

Проктор. Она никуда не пойдет, Чивер. (К Элизабет). Сходи за Мэри.

Чивер (бросаясь к Элизабет). Мне приказано не выпускать ее из виду.

Проктор (отталкивает Чивера). И не вздумай прикасаться к ней. Понял? (К Элизабет). Сходи за Мэри, говорю.

Элизабет поднимается на верхний этаж.

Хэйл. Что же все-таки означает кукла, мистер Чивер?

Чивер. Говорят, что кукла означает… (Вертит в руках куклу, заглядывает ей под юбочку. От страха глаза его готовы выскочить из орбит). О! Да здесь… да ведь это…

Проктор (подходит к нему). Что там еще?

Чивер. Да ведь здесь… Посмотрите… (Вытаскивает из куклы иглу). Игла, видите? Хэррик, это игла! Видишь? (Показывает Хэррику).

Проктор (раздраженно). Что это значит?

Чивер (руки его дрожат). О, это плохо. Очень плохо для нее, Проктор. Уверяю вас, когда я шел сюда, я сомневался в виновности гуди Элизабет. Но игла… Это ее погубит. (Хэйлу). Видите, сэр, игла!

Хэйл. Ну и что же?

Чивер (выпучив глаза от страха). Девица Абигайль Уильямс, сэр, племянница мистера Пэрриса, сегодня за обедом вдруг ни с того ни с сего упала на пол. Она корчилась на полу и кричала, как раненый зверь. Мистер Пэррис наклонился над ней и обнаружил… О, мистер Хэйл, он обнаружил иглу. Игла торчала у нее в животе, как заноза. Тогда он спросил свою племянницу, каким образом игла очутилась в столь неподходящем месте? И она поклялась (Проктору), что это ваша жена путем колдовства вонзила иглу ей в живот.

Проктор. Разве вам не ясно, что Абигайль сама это сделала? (Хэйлу). Надеюсь, эту чушь суд не сочтет за доказательство?

Хэйл молчит, у него нет слов.

Чивер. Это очень веская улика. (Хэйлу). Посудите сами, сэр. Суд подозревает, что у гуди Проктор имеется кукла, — я прихожу и обнаруживаю куклу. Мне говорят — посмотри, не воткнута ли в нее игла. Я смотрю — и действительно воткнута. (Проктору). Более веских улик быть не может. Я прошу вас, Проктор, не мешайте мне приступить к моим обязанностям.

Сверху спускаются Элизабет и Мэри.

Проктор тащит Мэри за руку к Хэйлу.

Проктор. Расскажи, Мэри, как эта кукла попала к нам в дом?

Мэри (испугана, еле слышно). Какая кукла, сэр?

Проктор (нетерпеливо, указывая на куклу в руках Чивера). Вот эта. Эта!

Мэри (с недоумением). Я… мне кажется… это моя кукла.

Проктор. Ты уверена, что это твоя кукла?

Мэри (не понимая, к чему он клонит). Да, сэр.

Проктор. Отвечай, каким образом эта кукла попала к нам в дом.

Взгляды всех устремлены на Мэри.

Мэри (в страхе). О сэр, я же вам говорила. Я смастерила ее сегодня, когда была в суде, в свободное время. И вечером подарила гуди Элизабет.

Проктор (Хэйлу). Теперь вам все понятно?

Хэйл. Мэри Уоррен, в кукле найдена игла.

Мэри. Игла?

Проктор (быстро). Ты воткнула иглу в куклу?

Мэри. Возможно, сэр. Наверно, я.

Проктор (Хэйлу). Теперь вам все ясно?!

Хэйл (смотрит на Мэри, изучая ее). Может быть, ты ошибаешься, дитя? Возможно, кто-нибудь заставляет тебя лгать?

Мэри. Лгать? Нет, сэр. Спросите Сусанну Уалькотт — она видела, как я мастерила куклу. (Тихо). Спросите Абигайль — она сидела рядом со мной, она тоже видела.

Проктор. Попросите Чивера уйти, мистер Хэйл. Пусть он уйдет. Все ясно.

Хэйл. Мэри, ты обвиняешься в покушении на жизнь Абигайль Уильямс.

Мэри. В покушении?.. Я?

Хэйл. Сегодня Абигайль была ранена иглой. Игла вонзилась ей в живот.

Элизабет. Теперь я понимаю! И она обвинила меня?

Хэйл. Да.

Элизабет (задыхаясь). Меня?! Да она убийца. Ее надо стереть с лица земли.

Чивер (указывая на Элизабет). Вы все слышали, что она сказала? «Стереть с лица земли». Хэррик, ты слышал?

Проктор (вырывая из рук Чивера ордер). Вон отсюда!

Чивер. Проктор, вы не смеете…

Проктор (рвет ордер на клочки). Вон отсюда!

Чивер. Вы порвали ордер, подписанный полномочным представителем губернатора.

Проктор. Будь он проклят, этот полномочный представитель. Я сказал — вон из моего дома!

Хэйл. Ну-ну, Проктор. Спокойнее.

Проктор. Убирайтесь и вы! Я больше не верю вашим словам.

Хэйл. Проктор, если ваша жена невиновна…

Проктор. Если невиновна!.. Почему вы ни разу не усомнились в правоте мистера Пэрриса или Абигайль? Почему ни разу не сказали: если они неправы?! Вы считаете, что они всегда правы. Разве они не такие же подданные господа, как и все мы? Нет, мистер Хэйл, я скажу вам, кто бродит по Сейлему. Месть бродит по Сейлему — вот что разрушает наши очаги. Месть диктует закону! Месть толкнула девушек на преступления… Я не принесу свою жену в жертву мести!

Элизабет. Джон, я пойду…

Проктор. Никуда ты не пойдешь.

Хэррик. За дверью стоят девять парней, Джон. Приказ есть приказ, и я не могу его отменить.

Проктор (Хэйлу). Вы позволите забрать ее?..

Хэйл. Поверьте мне, суд разберется…

Проктор. О Понтий Пилат! Господь не простит вас, как не простил и ему.

Элизабет. Надо идти… Джон, я пойду…

Он не смеет взглянуть на нее.

Мэри, хлеба на утро хватит, днем испечешь еще. Слушайся мистера Проктора, помогай ему по хозяйству. Сделай это ради меня. (Сдерживается, чтобы не зарыдать. Проктору). Детям ничего не говори, Джон, спросят — скажи, скоро вернусь. (Не в силах идти).

Проктор. Я спасу тебя, Элизабет. Спасу! Ты скоро вернешься домой!

Элизабет. О Джон, верни меня домой поскорее!

Проктор. Я обрушусь на суд, но спасу тебя. Ты только не бойся ничего.

Элизабет (голосом, полным страха). Я не буду бояться, милый. (Осматривает комнату, как бы желая запечатлеть ее). Скажи детям, что я отправилась навестить больных. Придумай что-нибудь.

Элизабет выходит из комнаты, за ней — Хэррик. Чивер на секунду задерживается на пороге, преграждая путь Проктору. Слышен лязг железа. Чивер исчезает.

Проктор (бросаясь к выходу). Хэррик, сними с нее цепи, сними! (Выбегает из комнаты, слышен его голос). Будь ты проклят, я не позволю! Сними цепи! Слышишь! Не позволю. Сними цепи с нее!

Хэйл, удрученный своей нерешительностью, стоит, отвернувшись от двери. Мэри внезапно разражается рыданиями. Джайлс подходит к Хэйлу.

Джайлс. А вы молчите, священник? Это клевета, и вы знаете, что это клевета. Что заставляет вас молчать?

Двое парней вталкивают Проктора в комнату. Входит Хэррик.

Проктор. Я отомщу тебе, Хэррик. Я в долгу не останусь!

Хэррик (со злостью). Клянусь богом, Джон, я ничего не могу поделать. Я обязан их всех сковать. А теперь не выходите из комнаты, пока мы не уедем. (Уходит в сопровождении парней).

Проктор стоит посредине комнаты, тяжело дышит. Слышен скрип колес.

Хэйл (не находя слов). Мистер Проктор…

Проктор. Уходите.

Хэйл. Смягчитесь, Проктор. Смягчитесь! Все, что я знаю о вашей жене хорошего, я не побоюсь засвидетельствовать на суде. Виновна она или нет, видит бог, я не знаю. Но поверьте, суд не воспользуется личной местью какой-то девчонки, чтобы осудить невинного человека.

Проктор. Вы трус! Вы проповедник, а поступаете как трус!

Хэйл. Проктор, бога не тревожат по пустякам… Тюрьмы наши переполнены. Светила юриспруденции заседают в Сейлеме. Предстоят казни. Чтобы осудить человека, нужны веские доводы. Убийства, измена вере, колдовство царят на земле, вот с чем не может примириться небо. Вот что мы все призваны искоренить. Это наш единственный долг. В часы смуты и всеобщего хаоса мы должны посвятить себя служению богу. (Подходит к Джайлсу и Фрэнсису). Поговорите друг с другом, посоветуйтесь с людьми. Постарайтесь найти причину наших бед и несчастий. За какие грехи они обрушились на нас! Я буду молить господа, чтобы он раскрыл нам глаза наши. (Уходит).

Фрэнсис (опешив от слов Хэйла). О каких убийствах он говорил? Я ничего не слышал.

Проктор. Оставьте меня одного, Фрэнсис.

Джайлс (дрожа). Мы погибли все, Джон, скажи…

Проктор. Ступай, Джайлс. Поговорим завтра.

Джайлс. Мы придем пораньше, Джон. Ладно?

Проктор. Хорошо, Джайлс. А сейчас оставьте меня одного.

Джайлс. До завтра.

Джайлс и Фрэнсис уходят.

Молчание.

Мэри (испуганно). Мистер Проктор, может быть, они отпустят ее домой. Только допросят и сейчас же отпустят.

Проктор. Завтра ты пойдешь со мной, Мэри. Ты расскажешь суду все, что знаешь.

Мэри. Я не могу обвинить Абигайль, мистер Проктор…

Проктор (угрожающе). Ты расскажешь суду, каким путем кукла попала к нам в дом и кто воткнул в нее иглу.

Мэри. Она убьет меня.

Он подходит к ней ближе.

Она обвиняет вас в прелюбодеянии.

Проктор (останавливаясь). Она рассказала тебе?

Мэри. Да, сэр. Я знаю обо всем. Она погубит вас. Я знаю, погубит.

Проктор (с ненавистью к себе). Тогда и с ее святостью будет покончено.

Она отшатывается от него.

Мы скатимся оба в яму, которую она вырыла для меня. Ты расскажешь на суде все, что знаешь. Значит, завтра мы идем в суд.

Мэри (в ужасе). Я боюсь, сэр…

Проктор (хватает ее за руку). Я не допущу, чтобы жена моя погибла из-за меня. Я размозжу тебе голову, если ты не пойдешь в суд.

Мэри (вырываясь). Не могу я этого сделать, сэр. Не могу…

Проктор (схватив ее за горло, словно хочет задушить). Довольно! Молчи! Ад и небо вступили в единоборство, и пора сбросить личину! Замолчи! (Отталкивает ее).

Мэри (падает на пол, повторяя сквозь рыдания). Не могу, не могу!

Проктор (идет к раскрытой двери, словно в забытьи, говоря сам с собой). Хватит! Так предначертано — ничего не изменилось; мы все те же, что были, но без одежд… (Подходит к порогу, с ужасом и отчаянием вглядывается в нависшее над ним небо). Да, без одежд! И нас хлещет ветер, ледяной ветер господа бога!

Мэри (сквозь рыдания без конца повторяет). Не могу, не могу я… не могу!!!

Занавес постепенно падает.

Действие третье

Ризница молитвенного дома в Сейлеме, сейчас она служит прихожей генерального суда.

При поднятии занавеса сцена пуста; сквозь высокие, узкие окна слабо проникает солнечный свет (окна на заднем плане и гораздо выше обычных окон). По бокам вместо стен наскоро сколоченная перегородка из грубых неотесанных досок. Справа — две двери во внутреннее помещение, где обычно молятся, там сейчас заседает суд. Слева — дверь на улицу. По стене справа и слева — две деревянные скамьи. В центре — длинный стол, к которому плотно придвинуты табуретки и стул с высокой спинкой.

В ризнице царит угнетающая, почти зловещая тишина.

Из соседней комнаты (справа) слышен голос судьи Готторна, затем голос Марты Кори, отвечающей на вопрос судьи.

Голос Готторна. Итак, Марта Кори, суд располагает множеством улик, доказывающих, что вы занимались колдовством. Какие у вас могут быть возражения?

Голос Марты Кори. Я не ведьма, сэр. Я даже не понимаю, что такое ведьма.

Голос Готторна. Раз вы не понимаете, откуда вам известно — ведьма вы или нет?

Голос Марты Кори. Будь я ведьмой, я бы знала, что такое ведьма.

Голос Готторна. Вы изводили детей — портили заговором. Кто вас толкнул на это?

Голос Марты Кори. Я не изводила детей. Это неправда.

Крик Джайлса. У меня есть улики! Дайте мне слово!

Ропот горожан, сидящих в зале суда, усиливается.

Голос Дэнфорта. Соблюдайте тишину!

Голос Джайлса. Томас Патнэм думает прибрать к рукам чужую землю!

Голос Дэнфорта. Удалите этого человека из зала суда.

Голос Джайлса. Вам говорят неправду! Вас вводят в заблуждение!

Шум в зале, крики.

Голос Готторна. Ваше превосходительство, велите взять этого человека под стражу.

Голос Джайлса. У меня есть улики. Почему не хотите меня выслушать?

Дверь распахивается, и Хэррик почти на руках выносит Джайлса в ризницу.

Джайлс. Пусти меня, слышишь?! Руки прочь, будь ты проклят!

Хэррик. Джайлс!

Джайлс. Прочь, говорю тебе. У меня есть доказательства…

Хэррик. Туда нельзя. Суд заседает!

Из зала суда выходит Хэйл.

Хэйл. Успокойтесь, пожалуйста.

Джайлс. Мистер Хэйл, пусть мне дадут слово. Я хочу говорить.

Хэйл. Успокойтесь, прошу вас.

Джайлс. Они повесят мою жену, сэр!

Входит судья Готторн, ему лет шестьдесят, — злой, не знающий пощады сейлемский судья.

Готторн. Как вы смеете врываться в зал заседания и кричать?! Вы что, рехнулись, Кори?

Джайлс. Вы еще не получили место судьи в Бостоне, Готторн, не смейте говорить, что я рехнулся.

Появляется полномочный представитель губернатора Дэнфорт, позади него — Чивер и Пэррис. Воцаряется тишина. Дэнфорту за шестьдесят лет, он мрачен, хотя и обладает некоторым юмором; склонен к софистике, однако использует ее в интересах своего дела и занимаемой должности.

Дэнфорт (глядя в упор на Джайлса). Кто вы такой?

Пэррис. Джайлс Кори, сэр. Весьма задирист.

Джайлс (Пэррису). Я не ребенок и могу ответить сам. (Дэнфорту). Меня зовут Кори, сэр, Джайлс Кори. У меня шестьдесят акров земли, немного строительного леса. Вы сейчас судите мою жену. (Показывает пальцем на дверь, ведущую в зал заседаний).

Дэнфорт. И вы полагаете, что, нарушая общественный порядок, вы поможете жене? Уходите. Только из уважения к вашим сединам вас не отвели за тюремную решетку.

Джайлс (с мольбой). Они клевещут на мою жену, сэр. Я…

Дэнфорт. Вы, кажется, намерены учить нас — кому верить и кому не верить.

Джайлс. Ваше превосходительство, я никогда не осмелился бы выказать неуважение…

Дэнфорт. Неуважение? Это больше, чем неуважение. Это посягательство на основы правосудия. Известно ли вам, что здесь заседает генеральный суд Массачусетса?

Джайлс (плачущим голосом). Ваше превосходительство, я ничего плохого про мою жену не говорил. Я только сказал, что она любит читать книги. Разве за это сажают человека в тюрьму?

Дэнфорт. Книги! А какие книги?

Джайлс (всхлипывая). Марта — моя третья жена, ваше превосходительство. Мои прежние жены никогда книг в руках не держали. А Марта любила читать. Вот мне и стало любопытно — почему они так увлекают ее? Но разве я говорил, что она занимается колдовством. Я говорил, что она любит читать, и только. (Плачет, не стесняясь). Из-за меня она оказалась в тюрьме. (Ему стыдно, что он плачет, и он закрывает лицо).

Дэнфорт почтительно молчит.

Хэйл. Ваше превосходительство, мистер Кори предъявляет довольно веские доказательства в невиновности своей жены, мне кажется, что во имя справедливости мы должны…

Дэнфорт (перебивая). Тогда пусть он представит их в письменном виде, как полагается по форме. И принесет присягу. Вам же известны правила процедуры, мистер Хэйл? (Хэррику). Очистить комнату!

Хэррик. Идемте, Джайлс. (Выталкивает Джайлса за дверь).

Фрэнсис Нэрс входит с улицы.

Фрэнсис (подходит к Дэнфорту). Мы в отчаянии, ваше превосходительство. Каждый день мы приходим сюда и просим, чтобы нас выслушали, и каждый день нам отказывают.

Дэнфорт. Кто этот человек?

Фрэнсис. Фрэнсис Нэрс, сэр.

Хэйл. Муж Ребекки Нэрс.

Дэнфорт. Вот как! Я удивлен вашим поведением. Мне говорили, что вы человек благочестивый и умеете себя вести, мистер Нэрс.

Готторн (Дэнфорту). Я полагаю, и Фрэнсиса Нэрса и Джайлса Кори следует привлечь к ответственности за оскорбление суда.

Дэнфорт (Фрэнсису). Изложите на бумаге все, что хотите сказать, и передайте мне.

Фрэнсис. Ваше превосходительство, доказательства наши весьма вески. Бог не простит, если вы не выслушаете их. Девушки, сэр, девушки обманули вас, сэр.

Дэнфорт. О чем вы?

Фрэнсис. У нас есть доказательства, сэр. Они ввели вас в заблуждение.

Дэнфорт смотрит на Фрэнсиса, изучает его.

Готторн. Это оскорбление суда. Безусловно оскорбление суда.

Дэнфорт. Спокойно, судья Готторн. Знаете ли вы, кто я такой, мистер Нэрс?

Фрэнсис. Конечно, сэр. Вы умный человек, ваше превосходительство, иначе бы вы не были тем, что вы есть.

Дэнфорт. А знаете ли вы, что в тюрьмах — от Марбхэда до Линна — томится около четырехсот человек и что все они осуждены мной?

Фрэнсис. Если бы я сомневался, то не стал бы тревожить такого могущественного человека, как вы, ваше превосходительство. Я уверен, сэр, что вы введены в заблуждение.

Слева входит Джайлс. Все смотрят на него, наблюдают, как он кого-то манит с улицы. Вслед за этим входят Проктор и Мэри. Проктор поддерживает ее под руку, она очень слаба, еле держится на ногах.

Пэррис (вне себя от злобы). Мэри Уоррен?! (Подходит к ней вплотную). Ты зачем сюда пришла?

Проктор (решительно отстраняет Пэрриса). Она хочет говорить с полномочным представителем губернатора.

Дэнфорт (Хэррику, удивленно). Вы, кажется, говорили, что Мэри Уоррен больна?

Хэррик. Говорил, ваше превосходительство. Когда я зашел за ней на прошлой неделе, чтобы привести в суд, она лежала в постели и сказалась больной.

Джайлс. Всю неделю ее душа была в смятении, сэр. Сейчас Мэри Уоррен пришла, чтобы рассказать вам правду.

Дэнфорт. А кто этот человек?

Проктор. Джон Проктор, сэр. Муж Элизабет Проктор.

Пэррис. Его следует остерегаться, ваше превосходительство. Проктор — каверзный человек.

Хэйл (взволнован). Мне кажется, ваше превосходительство, показания Мэри Уоррен могут быть интересны.

Дэнфорт (поднимая руку). Спокойно, сэр. Что ты хочешь сообщить, Мэри Уоррен?

Проктор смотрит на Мэри, но она молчит.

Проктор. Она никогда не видела духов, сэр.

Дэнфорт (испуганно и удивленно). Никогда духов не видела, духов?

Джайлс (нетерпеливо). Никогда их не видела!

Проктор (роясь у себя в кармане). Она написала заявление, сэр. Все как полагается по форме.

Дэнфорт (быстро). Никаких заявлений я не принимаю. (Уже оценил ситуацию, все взвесил и обдумал). Скажите, мистер Проктор, в деревне об этом знают?

Проктор. Нет.

Пэррис. Они хотят ниспровергнуть правосудие, ваше превосходительство. Этот человек…

Дэнфорт. Прошу вас, мистер Пэррис. (Проктору). Известно ли вам, что данный процесс вызван гневом всевышнего и что всевышний говорит на этом процессе устами детей, дающих показания?

Проктор. Известно, сэр.

Дэнфорт (смотрит испытующе на Проктора, затем поворачивается к Мэри). Мэри Уоррен, как получилось, что ты отказываешься от своих показаний? Ты обвиняла людей в том, что их духи терзали тебя?

Мэри. Все это было притворством, сэр.

Дэнфорт. Не слышу.

Проктор. Она говорит, что все это было притворством.

Дэнфорт. Ну, а остальные девушки? Тоже лгали? Сусанна Уалькотт, например?

Мэри. Да, сэр. Они тоже лгали.

Дэнфорт (ошарашен). В самом деле?

Пауза. Видно, что Дэнфорт ошеломлен и расстроен этим обстоятельством. Он поворачивается к Проктору, вновь испытующе смотрит на него.

Пэррис (обеспокоенно). Ваше превосходительство, можно ли допустить, чтобы на открытом судебном заседании произносились столь кощунственные речи.

Дэнфорт. Разумеется — нет. Но одно то, что эта девушка посмела явиться сюда с подобным заявлением, поражает меня. (Проктору). Я еще не решил — приму ли я во внимание заявление Мэри Уоррен или не приму. Но считаю своим долгом предупредить вас. Вы затеяли опасную игру, мистер Проктор. В костре, который пылает здесь, вам не найти убежище.

Проктор. Знаю, сэр.

Дэнфорт. Продолжаю… Я отлично понимаю, на что способен любящий муж, желая защитить свою жену. Уверены ли вы в глубине души, что ваши доказательства правдивы?

Проктор. Да, сэр. Вы в этом убедитесь.

Дэнфорт. Вы хотите выступить с вашими разоблачениями на открытом заседании, перед народом?

Проктор. С вашего позволения, сэр.

Дэнфорт (глаза его сузились). Хорошо, сэр. Какую цель вы преследуете?

Проктор. Как — какую цель? Я спасу свою жену.

Дэнфорт. Вы говорите искренне? А не собираетесь ли вы подорвать авторитет суда?

Проктор (чуть дрогнувшим голосом). Что вы, сэр. Я и не думал…

Чивер (неожиданно, как бы очнувшись). Ваше превосходительство…

Дэнфорт. Да, Чивер.

Чивер. Считаю своей обязанностью, ваше превосходительство… (Проктору, вежливо). Полагаю, вы не станете отрицать? (Дэнфорту). Когда мы пришли арестовывать его жену, он не удержался от проклятий в адрес суда и порвал подписанный вами ордер.

Пэррис (Дэнфорту). Вот видите!

Дэнфорт. Действительно так, мистер Хэйл?

Хэйл (со вздохом). Да.

Проктор. Я был вне себя, сэр. Я не сознавал, что делал.

Дэнфорт (изучая его). Мистер Проктор…

Проктор. Слушаю вас, сэр.

Дэнфорт (в упор). Вы видели дьявола?

Проктор. Нет, сэр.

Дэнфорт. Вы истинный христианин, не так ли?

Проктор. Да, сэр.

Пэррис. Такой христианин, который не посещает церковь даже раз в месяц!

Дэнфорт (с любопытством). Не посещает церковь?

Проктор. Я всегда молюсь богу, сэр. Но не скрываю, что недолюбливаю мистера Пэрриса.

Чивер. По воскресеньям он работает, сэр.

Дэнфорт. Работает по воскресеньям?

Чивер (Проктору, оправдываясь). Я лицо официальное и не имею права скрывать.

Проктор (Дэнфорту). Я, действительно, раз или два выходил в поле по воскресеньям. У меня трое детей, сэр.

Джайлс. К вашему сведению, сэр. Проктор не единственный христианин, которому приходится пахать по воскресеньям.

Хэйл. Мне мнится, ваше превосходительство, по одному проступку не судят о человеке.

Дэнфорт. Я и не сужу. (Смотрит на Проктора). Скажу вам откровенно, сэр. Я видел чудовищные вещи на этом суде — тела, исколотые булавками, исполосованные ножами, видел, как духи пытались душить людей. У меня до сих пор не было основания подозревать, что дети могут ввести меня в заблуждение. Вы понимаете мою мысль?

Проктор. Но женщины, которых вы сейчас судите, снискали добрую славу в нашем городе. Вам это ничего не говорит, сэр?

Пэррис. Вы читали библию, мистер Проктор?

Проктор. Да, читал.

Пэррис. Сомневаюсь. Не то вы бы знали, что и у Каина худой славы не было — и все-таки он убил Авеля.

Проктор. Об этом нам поведал господь, сэр. (Дэнфорту). Но кто вам сказал, что Ребекка Нэрс умертвила семерых новорожденных? Несколько девушек! Сейчас одна из них поклянется, что все время лгала.

Дэнфорт размышляет, он в затруднении; затем подзывает Готторна и о чем-то справляется у него.

Готторн (утвердительно кивает головой). Совершенно верно. Элизабет Проктор.

Дэнфорт (Проктору). Сегодня на утреннем заседании ваша жена подала заявление, в котором ставит нас в известность, что она беременна.

Проктор. Беременна!

Дэнфорт. Но экспертиза не подтвердила этого.

Проктор. Если она говорит, что беременна, — значит, беременна. Она не станет лгать.

Дэнфорт. Не станет?

Проктор. Никогда, сэр.

Дэнфорт. Ей выгодно оказаться сейчас беременной. Вот почему я не очень верю вашей жене. Однако через месяц все выяснится. И если врачи подтвердят, что она действительно беременна, то приговор будет отсрочен до родов. Что вы теперь скажете?

Проктор молчит.

Вы говорили, что у вас одна цель — спасти жену. Как видите, почти на год она спасена. А год велик. Итак, с этим покончено. Вы снимаете вашу жалобу?

Проктор (в замешательстве смотрит на Фрэнсиса и Джайлса). Я… я не могу.

Дэнфорт (с чуть заметной твердостью в голосе). Значит, спасение жены не единственная ваша цель? Чего вы еще добиваетесь?

Пэррис. Он хочет подорвать авторитет суда.

Проктор (указывая на Фрэнсиса и Джайлса). Это Мои друзья, сэр. Их жены осуждены…

Дэнфорт (с внезапным оживлением). Я готов выслушать ваши показания.

Проктор. Я пришел не затем, чтобы оскорблять суд. Я хочу…

Дэнфорт (перебивая). Хэррик, пройдите в зал заседаний и передайте судье Стоптону и судье Спуоллу, чтобы объявили перерыв на час. Они свободны. Свидетелям и подсудимым оставаться на местах.

Хэррик. Будет исполнено, сэр. (Крайне почтительно). Если разрешите, сэр. Я знаю мистера Проктора очень давно, всю жизнь. Ничего, кроме хорошего, о нем сказать не могу.

Дэнфорт. Я верю в вашу искренность.

Хэррик уходит.

Ну, какие же показания вы хотите дать суду, мистер Проктор? Я прошу вас быть откровенным, не утаивать ничего, говорить все начистоту.

Проктор. Я не адвокат, сэр. Поэтому…

Дэнфорт. Тот, кто чист душой, может и не обладать даром красноречия. Говорите.

Проктор (вручая Дэнфорту бумагу). Я прошу вас ознакомиться с этим документом, сэр. Люди, подписавшие эту бумагу, заявляют, что жизнь Марты Кори, Ребекки Нэрс, Элизабет Проктор может служить примером для всех людей.

Пэррис (стараясь угодить Дэнфорту, саркастически). Они заявляют!

Дэнфорт не реагирует на слова Пэрриса, Проктор несколько ободрен.

Проктор. Все эти люди — истинные христиане. (Осторожно, стараясь обратить внимание Дэнфорта на один из пунктов). Вот тут, сэр, видите, они пишут, что знают этих женщин на протяжении многих лет и ни разу не замечали, чтобы эти женщины были связаны с дьяволом.

Пэррис нервничает; он подходит к Дэнфорту и старается взглянуть на бумагу через его плечо.

Дэнфорт (просматривая длинный список подписей). Сколько же здесь имен?

Фрэнсис. Эту бумагу подписали девяносто один человек, ваше превосходительство.

Пэррис. Эти люди, несомненно, должны быть вызваны… (Заметив вопросительный взгляд Дэнфорта). Для опроса.

Фрэнсис (дрожа от гнева). Мистер Дэнфорт, я дал этим людям слово, что им ничего не грозит.

Пэррис. Это покушение на правосудие!

Хэйл (Пэррису, сдержанно). Мыслимо ли любую попытку защиты рассматривать как покушение на правосудие. Разве они не имеют права…

Пэррис. Все истинные христиане приветствуют судебное расследование в Сейлеме! Эти же люди (указывая на подписи) настроены весьма подозрительно. (Дэнфорту). Мне кажется, ваше превосходительство, вам было бы интересно узнать от каждого из них, чем он лично недоволен!

Готторн. Я придерживаюсь того же мнения.

Дэнфорт. Разумеется, этому документу не следует приписывать столь опасный характер. Но в порядке проверки…

Фрэнсис. Я повторяю, сэр, эти люди — истинные христиане.

Дэнфорт. В таком случае им нечего бояться. (Чиверу, передавая бумагу). Заготовьте ордера и доставьте всех завтра в суд. (Проктору). Ну, мистер Проктор, что вы еще желаете нам сообщить? (Фрэнсису, остолбеневшему от ужаса). Садитесь, мистер Нэрс.

Фрэнсис. Что я наделал! Я навлек беду на этих несчастных людей!

Дэнфорт. Им ничего не угрожает, если совесть у них чиста… Я хочу, чтобы все поняли… Сейчас можно быть либо за суд, либо против. Середины нет. Настало время твердых решений. Сумерки, когда добро смешивалось со злом, слава богу, прошли. Восход солнца приветствуют все, кто не боится света. Надеюсь, никто из вас не хочет возвращения сумерек.

Тишина. Мэри внезапно всхлипывает.

Что с ней? Ей плохо?

Проктор. Нет, сэр. (Наклоняется к Мэри, берет ее за руку, тихо). Ты помнишь, Мэри, что сказал ангел Рафаэль мальчику Тобиасу? Всегда помни эти слова.

Мэри (боязливо). Да, сэр.

Проктор. «Твори добро, и пусть ничто не устрашит тебя!»

Мэри (одними губами). Да, сэр.

Дэнфорт (Проктору). Мы ждем, человек.

Хэррик возвращается.

Джайлс. Джон, а мое заявление… передай ему мое заявление!..

Проктор. Да, да. Ваше превосходительство… (Подходит к Дэнфорту и передает ему заявление Джайлса). В заявление мистера Кори.

Дэнфорт. О? (Вопросительно смотрит на Проктора, затем на Джайлса).

Готторн становится рядом с Дэнфортом и читает заявление Джайлса.

Готторн (подозрительно). Какой адвокат составлял эту бумагу?

Джайлс. Вы же знаете, судья Готторн, что ни разу в жизни я не прибегал к помощи адвоката.

Дэнфорт (кончив читать). Очень толково составлено. Примите мои поздравления. Мистер Пэррис, пригласите сюда мистера Патнэма, если он еще не ушел.

Пэррис отправляется в зал заседаний; Готторн, приняв из рук Дэнфорта заявление, отходит к окну.

Вы никогда не занимались адвокатурой, мистер Кори?

Джайлс (очень польщен). Сэр, в своей жизни я тридцать три раза бывал в суде, и всегда в качестве истца.

Дэнфорт. О, в таком случае вы не раз проигрывали.

Джайлс. Никогда не проигрывал. Я хорошо знаю мои права и всегда могу их защитить. Знаете, лет тридцать пять тому назад ваш отец разбирал одно мое дело.

Дэнфорт. Вот как?!

Джайлс. Он вам никогда не рассказывал об этом?

Дэнфорт. Не припомню.

Джайлс. Очень странно. Он присудил в мою пользу компенсацию в девять фунтов за понесенные мною убытки. Ваш отец был справедливый судья. Видите ли, в те времена у меня была белая кобыла, и один парень одолжил эту кобылу…

Входит Пэррис, за ним Патнэм. При виде Патнэма добродушие Джайлса исчезает; он становится суровым.

(Про Патнэма). А вот и он сам.

Дэнфорт. Мистер Патнэм, мною получено заявление от мистера Кори. Он утверждает, что вы заставили вашу дочь обвинить Джорджа Джекоба, находящегося сейчас в тюрьме, — в колдовстве.

Патнэм. Ложь!

Дэнфорт (Джайлсу). Мистер Патнэм отрицает, как видите. Что вы можете сказать?

Джайлс (сжав кулаки). Брешет — вот что я могу сказать!

Дэнфорт. Какие у вас есть доказательства?

Джайлс (тычет пальцем в заявление, которое держит Готторн). Вот здесь мои доказательства, здесь! Если Джекоба повесят за колдовство, ваше превосходительство, землю его конфискуют — таков закон: а у Патнэма денег достаточно, чтобы приобрести ее. Этот человек убивает своих соседей, чтобы завладеть их землей!

Дэнфорт. Но доказательства, сэр, доказательства!

Джайлс (тычет пальцем в заявление). Здесь мои доказательства! Я знаю человека, очень честного человека, который слышал, как Патнэм сам говорил об этом. В тот день, когда его дочь назвала имя Джекоба, она подарила ему участок превосходной земли.

Готторн. Имя этого человека.

Джайлс (отпрянув). Какого человека?

Готторн. Человека, который слышал эти слова.

Джайлс (замявшись). Я… я не могу назвать вам его.

Готторн. Отчего же?

Джайлс (колеблется, затем, кричит). Вы хорошо знаете — отчего! Он будет в тюрьме, как только я назову его!

Готторн. Он оскорбляет суд, мистер Дэнфорт.

Дэнфорт (миролюбиво). Вы, разумеется, назовете нам его имя, мистер Кори?

Джайлс. Никакого имени я вам не назову. Я как-то однажды упомянул имя моей жены — и теперь за это буду гореть в аду. Я отказываюсь отвечать на вопросы суда.

Дэнфорт. В таком случае мне ничего другого не остается, как арестовать вас за оскорбление суда.

Джайлс. Вы не имеете права. Я не оскорблял суд. Я сказал лишь то, что слышал. Слышал, и только.

Дэнфорт. О, вы прирожденный адвокат! Вы хотите, чтобы вас официально допросили? Или будете мне отвечать.

Джайлс. Поймите, я не могу назвать имя этого человека. Не могу.

Дэнфорт. Выживший из ума старик! Чивер, ведите протокол допроса. Заседание суда продолжается. Отвечайте, мистер Кори…

Проктор (перебивая). Ваше превосходительство, мистер Кори связан словом. Он не может выдать тайны.

Пэррис. Всякие утайки — пища дьявола. (Дэнфорту). Все, что скрыто, таит в себе…

Готторн (Дэнфорту). Необходимо сломить упорство этих людей.

Дэнфорт (Джайлсу). Послушайте, если ваш осведомитель сказал правду — пусть придет сюда и говорит открыто, как подобает честному человеку. Если же он отказывается — я должен знать причину. Правительство и церковь требуют, чтобы вы назвали имя человека, обвиняющего Томаса Патнэма в убийстве.

Хэйл. Ваше превосходительство…

Дэнфорт (раздраженно). Мистер Хэйл!

Хэйл. Мы не можем игнорировать то обстоятельство, что судебный процесс вселил в души людей страх.

Дэнфорт. Сознание собственной вины — вот единственное, чем вызван этот страх, мистер Хэйл. Вы, например, не боитесь допроса?

Хэйл. Всю жизнь я боялся только одного бога.

Дэнфорт (строго). Тогда не упрекайте меня в жестокости. Народ трепещет потому, что знает: в народе есть кучка предателей, задумавших заговор против Христа.

Хэйл. Но это не значит, что каждый, кого подозревают, обязательно замешай в заговоре.

Дэнфорт. Ни один человек с чистой совестью не должен бояться допроса. Ни один! (Джайлсу). Вы арестованы за оскорбление суда. Садитесь и подумайте. Вы не будете освобождены до тех пор, пока не согласитесь давать показания.

Джайлс бросается к Патнэму, но Проктор становится между ними.

Проктор. Ну Джайлс! Джайлс!

Джайлс (через плечо Проктора). Я перережу тебе глотку, я убью тебя, Патнэм!

Проктор (усаживая Джайлса на стул). Успокойтесь, Джайлс. Успокойтесь. Мы докажем им нашу правоту. Докажем… (Поворачивается к Дэнфорту).

Джайлс. Не говори с ним, Джон. (Указывая на Дэнфорта). Видишь, он издевается над нами — он решил повесить нас всех.

Мэри плачет навзрыд.

Дэнфорт. Здесь заседает генеральный суд, мистер Кори, я не потерплю оскорблений!

Проктор. Простите его, сэр, он — старый человек. Успокойтесь, Джайлс. И ты, Мэри (гладит Мэри по щеке), перестань плакать. Помни слова ангела Рафаэля. Повторяй их про себя, они придают силу.

Мэри затихает. Проктор достает из кармана бумагу, протягивает Дэнфорту.

Вот заявление Мэри Уоррен. Когда вы будете читать его, сэр, прошу вас помнить, что всего две недели назад Мэри Уоррен была заодно с девушками, которые и поныне продолжают клеветать. (Степенно и разумно, стараясь не выдать своего страха и сдерживая накипающий гнев). Вы слышали, сэр, как Мэри Уоррен кричала, утверждая, что нечистые духи пытаются задушить ее. Вы слышали ее клятвы — она клялась, что сатана являлся к ней в обличье женщин, которые сейчас брошены в тюрьму.

Дэнфорт. Все это мне известно.

Проктор. Так вот, сэр. Сейчас Мэри Уоррен клянется, что она никогда не видела дьявола. И никаких духов. И она утверждает, что ее подруги лгали и продолжают лгать. (Передает Дэнфорту заявление Мэри).

К Дэнфорту подходит Хэйл; он взволнован, руки его дрожат.

Хэйл. Ваше превосходительство, повремените. Наступила решительная минута, от которой зависит дальнейший ход процесса.

Дэнфорт (с неприязнью). Возможно.

Хэйл. Я не могу поручиться, что Проктор — человек честный, я его мало знаю. Но то, что он говорит, весьма серьезно… Ради бога, пошлите его за адвокатом. Он фермер и не сумеет изложить свои доводы.

Дэнфорт. Послушайте, мистер Хэйл…

Хэйл. Ваше превосходительство, я подписал семьдесят два ордера. Я — священник и считаю, что имею право лишать человека жизни лишь тогда, когда виновность его не вызывает никаких сомнений.

Дэнфорт. Надеюсь, мистер Хэйл, вы не сомневаетесь в моей справедливости?

Хэйл. Сегодня утром, когда я подписывал приговор Ребекке Нэрс, рука моя дрогнула, ваше превосходительство. Умоляю вас, пусть доводы мистера Проктора изложат адвокаты.

Дэнфорт. Мистер Хэйл, странно, что ваши обширные знания позволяют вам еще сомневаться. Надеюсь, вы простите меня? Тридцать два года я занимался адвокатурой и, признаюсь, несмотря на свой опыт, оказался бы в весьма затруднительном положении, случись мне защищать этих людей. Задумайтесь над моими словами. (Проктору и всем остальным). Я и вас прошу об этом. Как защищают обвиняемого при расследовании преступления, совершенного обычным путем? Вызывают свидетелей, сверяют показания и так далее. Верно? Но колдовство — преступление невидимое. Единственные свидетели колдовства — это ведьмы и жертвы колдовства. Разумеется, мы не можем надеяться, что ведьма разоблачит сама себя. Остаются жертвы — они уже высказались. Что же остается делать адвокату? Вот моя точка зрения.

Хэйл. Однако Мэри Уоррен заявляет, что девушки вводят нас в заблуждение.

Дэнфорт. Именно это заявление я и собираюсь проверить. Какие же еще у вас могут быть ко мне претензии? Или, повторяю, вы не верите в мою справедливость?

Хэйл (обезоружен). В вашей справедливости я уверен, сэр. Продолжайте заседание.

Дэнфорт. Тогда прошу вас успокоиться, сэр. (Проктору). Где заявление Мэри Уоррен?

Проктор передает бумагу Дэнфорту. Готторн и Пэррис подходят к Дэнфорту, к ним присоединяется Хэйл. Проктор смотрит на Джайлса; Фрэнсис, сложив ладони, шепчет слова молитвы. Чивер спокойно ждет распоряжений. Мэри тихо плачет. Проктор гладит ее по голове, успокаивает. Наконец, Дэнфорт поднимает глаза от бумаги — он кончил читать, подходит к окну. Он размышляет.

Пэррис (кипит злобой). Мне хотелось бы спросить…

Дэнфорт (кричит, и не остается сомнения, что он презирает Пэрриса). Прошу помолчать, мистер Пэррис! (Смотрит в окно. Пауза). Чивер, приведите сюда девушек!

Чивер уходит.

Мэри Уоррен, как случилось, что ты отказываешься от своих показаний? Мистер Проктор тебе угрожал?

Мэри. Нет, сэр.

Дэнфорт. А вообще он угрожал тебе когда-нибудь?

Мэри (менее уверенно). Нет, сэр.

Дэнфорт (почувствовав ее неуверенность). Значит, ты все время бессовестно лгала? Знала, что посылаешь людей на виселицу, и тем не менее продолжала лгать? Отвечай!

Мэри (беззвучно). Да, сэр.

Дэнфорт. Чему же тебя учили? Разве ты не знаешь, что бог карает лжецов?

Мэри молчит.

Может быть, ты и сейчас лжешь?

Мэри. Нет, сэр. Сейчас я заодно с богом.

Дэнфорт. Заодно с богом, говоришь?

Мэри. Да, сэр.

Дэнфорт (сдерживая гнев). Ну, вот что… Либо ты лгала тогда, либо лжешь сейчас. А ложь не может оставаться безнаказанной. Тебя бросят в тюрьму, знаешь ли ты об этом?

Мэри. Я больше, не в силах лгать. Я заодно с богом, сэр. (Вновь начинает плакать).

Дверь открывается, и входят Сусанна, Мэрси, Бетти, наконец Абигайль Чивер подходит к Дэнфорту.

Чивер. Рут Патнэм и другие девушки отсутствуют, сэр.

Дэнфорт. Достаточно и этих. (К Абигайль и девушкам). Садитесь и слушайте меня внимательно. Ваша подруга, Мэри Уоррен, клянется, что она никогда не видела ни духов, ни привидений, ни дьявола. Более того, она клянется, что вы тоже их не видели.

Молчание.

Вот что, дети. Суд действует на основании закона. Закон зиждется на библии, а библия написана богом. Бог запрещает людям заниматься колдовством и карает смертью за непослушание. (Короткая пауза). Вполне возможно, что дьявол покорил Мэри Уоррен и послал ее к нам, чтобы она помешала нам исполнить наш священный долг. Если это так, она поплатится жизнью. Но если она говорит правду, я прошу вас одуматься и чистосердечно сознаться. Чем скорее вы это сделаете, тем снисходительнее будет мое решение. (Пауза). Абигайль Уильямс, встань!

Абигайль медленно приподнимается.

Ты подтверждаешь заявление Мэри Уоррен?

Абигайль. Нет, сэр.

Дэнфорт (смотрит на Мэри, затем снова на Абигайль). Вам не удастся вывернуться — я узнаю правду. Кто-либо из вас должен изменить свои показания, или я прибегну к крайним мерам.

Абигайль. Мне нечего менять, сэр. Лжет — она.

Дэнфорт (к Мэри). А что скажешь ты? Все еще настаиваешь на своем?

Мэри (тихо). Да, сэр.

Дэнфорт (к Абигайль). В доме у мистера Проктора обнаружена кукла с воткнутой в нее иглой. Мэри Уоррен заявляет, что, когда она мастерила эту куклу, ты сидела рядом. Она заявляет, что иглу воткнула ты. Отвечай!

Абигайль (с негодованием). Это ложь, сэр!

Дэнфорт (после паузы). Ты работала в доме у Прокторов. Ты видела там куклу?

Абигайль. У гуди Проктор всегда имелись куклы.

Проктор. Ваше превосходительство, в моем доме никогда кукол не было. Что же касается куклы, которую вы имеете в виду, ее подарила моей жене Мэри Уоррен.

Чивер. Ваше превосходительство…

Дэнфорт (Чиверу). Вы что-то хотите сказать?

Чивер. Когда мы пришли арестовать гуди Проктор, она сказала, что никаких кукол у нее в доме нет. Но она не скрыла, что играла в куклы, будучи девочкой.

Проктор. С тех пор прошло пятнадцать лет.

Готторн (Проктору). Куклу можно хранить много лет, не правда ли, сэр?

Проктор. Если ее хранят. Но Мэри Уоррен может подтвердить, что никаких кукол в моем доме не было.

Пэррис. Куклу можно спрятать от посторонних глаз.

Проктор (рассвирепев). От посторонних глаз можно спрятать даже дракона с пятью головами. Но ведь его никто не видел.

Пэррис. Ваше превосходительство, мы как раз и собрались здесь для того, чтобы обнаружить то, чего никто не видел.

Проктор. Мистер Дэнфорт, задумайтесь над тем, что разоблачение девушек во лжи ничего, кроме беды, Мэри Уоррен не сулит. Какая ей польза лгать?

Дэнфорт. Вы обвиняете Абигайль Уильямс в убийстве вашей жены. Понимаете ли вы всю тяжесть обвинения?

Проктор. Да, сэр. Именно убийство я и имею в виду.

Дэнфорт (смотря на Абигайль, скептически). Это дитя способно совершить убийство?

Проктор. Она не дитя, сэр. В этом году ее дважды удаляли из церкви за смех во время богослужения.

Дэнфорт (не верит своим ушам, поворачивается к Абигайль). Смех? Смех во время богослужения?!

Пэррис. Ваше превосходительство, она тогда находилась во власти Титубы; сейчас она полна священного трепета.

Джайлс. Набравшись святости, она решила посылать людей на плаху?

Дэнфорт (Джайлсу). Помолчи, старик!

Готторн. В данный момент мы не обсуждаем поведение Абигайль Уильямс во время богослужения. Мы обвиняем ее в убийстве.

Дэнфорт. Мда. (Смотрит на Абигайль, изучает ее). Продолжайте, мистер Проктор.

Проктор. Расскажи-ка, Мэри, его превосходительству, как вы плясали в лесу.

Пэррис (перебивает). С тех пор как я переехал в Сейлем, ваше превосходительство, этот человек неоднократно пытался оклеветать меня. Он…

Дэнфорт (Пэррису). Одну минуту, сэр. (К Мэри). О каких плясках идет речь?

Мэри. Я… (Запинается, встретившись с пристальным взглядом Абигайль). Мистер Проктор…

Проктор. Абигайль повела девочек в лес, и там они плясали, скинув с себя одежды.

Пэррис. Ваше превосходительство…

Проктор (перебивая). Мистер Пэррис застал их в лесу, он рассказывал, что видел их собственными глазами! Вот какие это «дети»!

Дэнфорт (помрачнев, пораженный, поворачивается). Мистер Пэррис…

Пэррис (быстро). Я могу только сказать, что голыми я их не видел, сэр. Этот человек…

Дэнфорт. Но вы видели, как они плясали — ночью, в лесу? (Пристально глядит в глаза Пэррису, жест в сторону Абигайль).

Пэррис молчит.

Абигайль плясала?

Хэйл. Ваше превосходительство, в день моего приезда мистер Пэррис сам говорил мне, что видел, как они плясали.

Дэнфорт. Вы и теперь будете отрицать, мистер Пэррис?

Пэррис. Нет, сэр. Но голыми я их не видел.

Дэнфорт. Но плясать-то они плясали?

Пэррис (неохотно). Да.

Дэнфорт смотрит на Абигайль; вера его в Абигайль подорвана.

Готторн. Разрешите, ваше превосходительство.

Дэнфорт (сильно озабочен). Пожалуйста.

Готторн (к Мэри). Ты вот утверждаешь, что никаких духов не видела…

Мэри (очень тихо). Нет, сэр. Не видела.

Готторн. Прекрасно. Однако совсем недавно, во время очной ставки с людьми, которым было предъявлено обвинение в колдовстве, ты холодела и падала в обморок. Тогда ты говорила, что их души нападают на тебя, пытаются убить.

Мэри (боязливым шепотом). Я лгала, сэр.

Готторн. Не слышу.

Мэри. Я лгала.

Пэррис. Но ты холодела и падала в обморок. Ты была холодна как лед. Не только я, но мистер Дэнфорт…

Дэнфорт. Совершенно верно, и не один раз.

Проктор. Она притворялась. Все они прекрасно умеют притворяться.

Готторн. Очень хорошо. В таком случае пусть она сейчас похолодеет и упадет в обморок.

Проктор. Сейчас?

Пэррис. А почему бы и нет? Раз она говорит, что тогда притворялась, то пусть она притворится и сейчас. Пусть она похолодеет и упадет в обморок (к Мэри). Ну? Падай в обморок!

Мэри. Упасть в обморок?

Пэррис. Да. Чего же проще? Ты же падала раньше в обморок нарочно.

Мэри (в растерянности смотрит на Проктора). Я… я не могу.

Проктор (тихо и с тревогой). Не можешь, Мэри?

Мэри (смотрит по сторонам, как бы ищет повода, чтобы упасть в обморок). Сейчас у меня нет этого ощущения…

Дэнфорт. Чего тебе не хватает?

Мэри. Мне трудно это объяснить, сэр? Понимаете…

Дэнфорт. Ты не можешь упасть в обморок, возможно, потому, что среди нас нет никого, кто бы вселил в тебя свой дух?

Мэри. Я никогда… не видела духов, сэр.

Пэррис. Тогда докажи, что раньше ты притворялась.

Мэри (прислушивается к себе, качая головой). Нет, не могу… не могу…

Пэррис. В таком случае признайся, что теряла сознание, потому что духи нападали на тебя.

Мэри. Нет, сэр, никто не нападал… Я…

Пэррис. Ваше превосходительство, совершенно ясно, что она вводит суд в заблуждение!

Мэри (в отчаянии). Я говорю правду. Постойте, сэр! Тогда я падала в обморок, потому что мне казалось… я вижу их.

Дэнфорт. Тебе казалось, что ты видишь духов?

Мэри. Но мне только казалось.

Готторн. Тебе не могло казаться, если на самом деле ты их не видела.

Мэри. Дело в том, сэр… девочки все время кричали, что видят духов… И вы, сэр, я видела, что вы им тоже верите… И все кричали: «Духи! духи!» — и падали в обморок. Сначала было даже забавно… а потом стало страшно, и мне показалось… что я тоже на самом деле вижу духов. Но взаправду я их никогда не видела.

Дэнфорт пронизывает ее взглядом.

Пэррис(волнуется, видя, что слова Мэри подействовали на Дэнфорта). Ваше превосходительство, надеюсь, вы видите, что она лжет? (Улыбается).

Дэнфорт (озабоченно). Абигайль, я обращаюсь к тебе. Еще раз прошу подумать обо всем. Бог дорожит жизнью каждого невинного человека и строго карает того, кто приносит вред ближнему своему. Возможно, никаких духов ты не видела? Тебе только казалось, что ты видишь их? Бывают такие галлюцинации… Подумай хорошенько.

Абигайль. Как могло казаться? Когда они терзали мое тело… Я истекала кровью… а они каждый день угрожали, что убьют меня, если я не перестану бороться с ними. Но я продолжала честно выполнять свой долг — и вот мне награда! Мне не верят, меня допрашивают…

Дэнфорт (сомневаясь). Не то чтобы я тебе не верил…

Абигайль (идя в открытую). Берегитесь, мистер Дэнфорт! Вы не настолько могущественны, чтобы силы ада не справились с вашим рассудком. Берегитесь! Есть немало… (Смотрит наверх, на потолок, лицо ее внезапно искажается — оно действительно страшно).

Дэнфорт. Что с тобой?

Абигайль (глядит по сторонам, съежившись как от холода). Я… не знаю… не знаю! Подул ветер! Холодный ветер ворвался в комнату! (Устремляет свой взор на Мэри).

Мэри (умоляюще). Абби!

Мэрси (дрожа и размахивая руками). Мне холодно, я замерзаю!

Проктор. Они притворяются!

Готторн (дотрагиваясь до Абигайль). Она холодна, ваше превосходительство.

Мэрси (у нее не попадает зуб на зуб). Мэри, что тебе от меня надо. Оставь меня в покое!

Мэри. Господи, спаси меня!

Сусанна. Я замерзаю… Я тоже замерзаю…

Абигайль (ее бьет дрожь). Ветер. Холодный ветер!

Мэри (в истерике). Абби, прекрати! Абби!

Дэнфорт (вовлеченный в игру Абигайль). Мэри Уоррен, ты вселила в нее свой дух? Ты заколдовала ее? Я спрашиваю тебя! Отвечай!

Мэри истерично кричит и бросается в сторону. Проктор перехватывает ее.

Мэри (почти в припадке). Отпустите меня, мистер Проктор. Я не могу… не могу…

Абигайль (выкрикивает, простирая руки к потолку). О небеса, защитите меня от Мэри Уоррен!

Проктор быстро подскакивает к Абигайль и — не успевает она отпрянуть — хватает ее за волосы, пригибает к земле. Абигайль кричит от боли.

Дэнфорт (кричит). Что вы делаете?

Готторн (кричит). Отпустите ее!

Пэррис (кричит). Вы не смеете!

Проктор (его голос перекрывает все). Как ты смеешь взывать к небесам, шлюха!

Хэррик вырывает Абигайль из рук Проктора.

Хэррик. Джон!..

Дэнфорт. Человек, что с тобой?

Проктор (задыхаясь, в ярости). Она грешница, ваше превосходительство. Какая же она ясновидящая?!

Дэнфорт (ошеломлен). Грешница?

Абигайль. Он лжет, мистер Дэнфорт!

Проктор. Обратите внимание, сейчас она закричит. Скажет, что я вселил в нее свой дух, и упадет в обморок.

Дэнфорт. Такими словами не бросаются! Вы должны это доказать! Это вам так не пройдет.

Проктор (ему бесконечно трудно, он сам близок к припадку). Я был с ней близок, сэр. Я был с ней близок…

Дэнфорт. Вы? Значит, вы распутны…

Фрэнсис (в ужасе). Нет, Джон, нет… Не клевещите на себя!..

Проктор. О Фрэнсис, вы всегда меня считали лучше, чем я есть на самом деле. (Дэнфорту). Никто из нас не станет нарочно клеветать на себя.

Дэнфорт. Но — когда? Где?

Проктор (голос его срывается от сознания своего позора). Это произошло восемь месяцев назад. В то время она работала у меня прислугой. (Сжимает кулаки, едва удерживаясь от слез ярости и унижения). Мы часто думаем, что бог спит. Но бог видит все. Моя жена, моя добрая, честная жена, догадавшись о наших отношениях, рассчитала ее. С тех пор она одержима только одним желанием — отомстить моей жене. (Отворачивается от Дэнфорта, закрывает лицо руками). Простите меня, ваше превосходительство. (Единственное, что ему остается, это высказаться до конца). Она не остановится ни перед чем, любыми средствами она пытается убрать мою жену с дороги. Она мечтает выйти за меня замуж. Я виновен, ваше превосходительство. Я ничего ей не обещал, но я был с ней ласков и тем самым дал ей возможность надеяться. Однако то, что она совершает сейчас, продиктовано не любовью, а местью. Местью блудницы, которая не считается ни с чем, кроме своих низменных желаний. Теперь я сказал всю правду и отдаю себя в ваши руки.

Дэнфорт (побледнев от ужаса). Что ты можешь сказать, Абигайль? Я жду.

Абигайль. Если суд верит, то я лучше уйду. И никогда не вернусь сюда!

Проктор. Свою честь я уже запятнал! Я погубил свое доброе имя, и вы должны верить мне, сэр Дэнфорт. Что же касается моей жены, то вина ее лишь в том, что она не захотела держать у себя в доме мою любовницу.

Абигайль (видя, что Дэнфорт склонен поверить Проктору). Вы сомневаетесь, ваше превосходительство? (Повысив голос). Я не допущу сомнений! (Направляется к выходу).

Дэнфорт (кричит). Останься на месте!

Хэррик преграждает ей дорогу; поразмыслив, она возвращается на место. В глазах сверкают молнии, она полна негодования.

Мистер Пэррис, приведите гуди Проктор.

Пэррис. Ваше превосходительство, все это…

Дэнфорт (сквозь зубы). Приведите гуди Проктор, понятно? И ни слова, о чем мы здесь говорили. Прежде чем войти — постучитесь.

Пэррис уходит.

Сейчас мы разберемся во всей этой грязи. (Проктору). Вы утверждаете, что ваша жена никогда не лжет?

Проктор. Она никогда не лгала в своей жизни, мистер Дэнфорт. Есть люди, которые не умеют плакать, есть люди, которые не умеют веселиться, — моя жена не умеет лгать. Я понял это слишком поздно, сэр.

Дэнфорт. И жена ваша знала обо всем?

Проктор. Да, сэр.

Дэнфорт. Именно поэтому она и рассчитала ее?

Проктор. Да, сэр.

Дэнфорт. Хорошо (к Абигайль). Если она подтвердит, что знала о вашем распутстве, — моли бога о милосердии.

Стук в дверь.

Погодите! (К Абигайль). Стань здесь, лицом к стене. (Проктору). И вы тоже. Не смейте оборачиваться, пока вам не разрешат. Прошу всех соблюдать тишину. Ни одного слова, никаких жестов! (В дверь). Входите!

Входят Пэррис и Элизабет. Элизабет глазами ищет мужа.

Чивер, будьте особенно точны в протоколе. Готовы?

Чивер. Да, сэр.

Дэнфорт. Подойди ко мне, женщина.

Элизабет подходит.

Смотрите на меня, гуди Проктор. Только на меня.

Элизабет (тихо). Хорошо, сэр.

Дэнфорт. Нам известно, что Абигайль Уильямс работала у вас служанкой и вы ее уволили.

Элизабет. Это правда, сэр.

Дэнфорт (в упор). Почему вы уволили ее?

Элизабет смотрит в сторону Проктора, не знает, что ответить.

Смотрите только на меня. Вам ничья помощь не нужна. Отвечайте чистосердечно. Почему вы уволили Абигайль Уильямс?

Элизабет (уклончиво). Она не устраивала меня. (Пауза). Да, не устраивала.

Дэнфорт. Почему?

Элизабет. Она… (Смотрит на мужа, ждет, чтобы тот ей подсказал).

Дэнфорт. Смотрите на меня! Вот так! Она вас не устраивала. Хорошо. Почему? Она была неряшлива? Ленива? Отвечайте.

Элизабет. Ваше превосходительство, в прошлом году я болела очень часто. И я… Нет, вы не подумайте ничего плохого. Мой муж — хороший и справедливый человек. Он не пьет, подобно другим… Не проводит дни в таверне. Он всегда работает. И вот во время болезни, сэр, — я долгое время болела после родов — мне начало казаться, что он несколько иначе стал ко мне относиться. Эта девушка… (Поворачивается к Абигайль).

Дэнфорт. Смотрите на меня.

Элизабет. Простите, сэр. Эта девушка… (Замолкает).

Дэнфорт. Абигайль Уильямс?

Элизабет. Да, Абигайль Уильямс. Эта девушка, мне показалось, нравится ему. И вот однажды в припадке ревности, потеряв рассудок, я выгнала ее.

Дэнфорт. Вам показалось, что ваш муж иначе стал к вам относиться, или на самом деле он изменился к вам?

Элизабет (в смятении). Мой муж, сэр… я повторяю, он честный человек.

Дэнфорт. Значит, вам показалось, — что он иначе стал к вам относиться?

Элизабет (вновь пытается взглянуть на Проктора). Он…

Дэнфорт (встает и поворачивает ее лицом к себе). Смотрите на меня! Ваш муж обвиняется в преступной связи с Абигайль Уильямс. Вы знали об этой связи? Смотрите на меня! Отвечайте.

Элизабет (тихо). Нет, сэр.

Дэнфорт. Хэррик, уведите ее!

Проктор (рванувшись к жене). Элизабет, скажи правду!

Дэнфорт. Она уже сказала. Уведите ее!

Проктор (кричит). Элизабет, я признался!

Элизабет. О боже!

Дверь захлопывается за ней.

Проктор. Она солгала, чтобы спасти меня!

Хэйл. Ваше превосходительство, Элизабет Проктор лжет, это несомненно. Она спасает мужа. Я прошу — отложите заседание. Необходимо во всем разобраться, иначе мы осудим невинного человека. На всем этом деле лежит печать личной мести. Слова мистера Проктора внушают доверие. Я верю ему и прошу вас…

Дэнфорт. Гуди Проктор сказала, что ей неизвестно о прелюбодеянии с Абигайль. Проктор солгал.

Хэйл. Я верю ему! Что же касается девушки (указывает на Абигайль), слова ее всегда вызывали у меня подозрение…

Устремив взор к потолку, Абигайль начинает кричать — дико и пронзительно.

Абигайль. Не смей! Сгинь! Исчезни! Исчезни, говорю!

Дэнфорт. Что с тобой, дитя?

Абигайль в ужасе указывает на потолок, лицо ее искажено страшной судорогой. Вслед за ней на потолок указывают Сусанна, Мэрси и Бетти. Все присутствующие глядят на потолок, тщетно стараясь разглядеть, что там происходит. Дэнфорт с тревогой переводит взгляд на Абигайль, он испуган.

Что вы там увидели? Что с вами, девушки?

Абигайль и девушки словно не слышат его слов.

Мэрси (указывает на потолок). Вот она там! Села на балку!

Дэнфорт (глядя вверх). Кто?

Абигайль. Птица! (С трудом). Желтая птица, что тебе надо от нас?

Проктор. Я не вижу никакой птицы!

Абигайль (глядя на потолок). Почему ты прилетела? Ты прилетела за мной?

Проктор. Мистер Хэйл…

Дэнфорт. Молчите!

Проктор (Хэйлу). Вы видите птицу?

Дэнфорт. Молчите!

Абигайль (продолжая разговаривать с воображаемой птицей). Но ведь меня создал бог, по образу и по подобию своему… А ты хочешь превратить меня в птицу? Зависть — смертельный грех, Мэри!

Мэри (в ужасе вскакивает с места, умоляюще). Абби!!

Абигайль (не обращает внимания на Мэри, ведет разговор с «птицей»). О Мэри! Это смертельный грех — грех превращать меня в птицу… Нет! Нет, все равно ты не заставишь меня молчать! Я выполню свой долг перед господом!

Проктор (неистово). Она дурачит нас, мистер Дэнфорт!

Абигайль (отшатывается, вскинув руки, как бы защищаясь). О, пожалуйста, пощади меня, Мэри!

Сусанна. Посмотрите на ее когти! Какие у нее когти!

Проктор. Ложь! Ложь!

Абигайль (пятится, продолжая смотреть на потолок). Мне больно, Мэри! Почему ты делаешь мне больно?

Мэри (Дэнфорту). Я ее не трогаю, сэр.

Дэнфорт. Но она видит птицу?

Мэри. Она не видит птицы! Она лжет!

Абигайль (вторит Мэри, как в гипнозе). Она лжет!

Мэри (умоляя). Абби, это грех, ты не можешь…

Сусанна, Мэрси, Бетти (словно в трансе). Ты не можешь…

Дэнфорт (к Мэри). Отзови свой дух, освободи их!

Мэри. Мистер Дэнфорт…

Сусанна, Мэрси, Бетти (не давая ей продолжать). Мистер Дэнфорт…

Дэнфорт. Ты сговорилась с дьяволом? Признавайся!

Мэри. Нет, нет, что вы, мистер Дэнфорт!

Сусанна, Мэрси, Бетти. Нет, нет, что вы, мистер Дэнфорт!

Дэнфорт (в истерике). Почему они повторяют твои слова?

Проктор. Дайте мне плетку, и они замолчат!

Мэри. Они притворяются! Они…

Сусанна, Мэрси, Бетти. Они притворяются! Они…

Мэри (повернувшись к ним, топнув ногой, в истерике). Прекрати, Абби!

Сусанна, Мэрси, Бетти (топают ногами). Прекрати, Абби!

Мэри. Прекрати!

Сусанна, Мэрси, Бетти. Прекрати!

Мэри (кричит изо всех сил, сжав кулаки). Прекратите! (Обессиленная, стоит посередине сцены, уронив голову и рыдает. Руки ее свисают как плети).

Девушки рыдают, вторя ей в унисон.

Дэнфорт. Еще совсем недавно ты страдала сама, Мэри Уоррен. Сейчас ты причиняешь страдания другим. Откуда у тебя эта власть над людьми?

Мэри (тихо). У меня нет никакой власти.

Сусанна, Мэрси, Бетти (как эхо). У меня нет никакой власти.

Проктор (в бешенстве). Они издеваются над вами, мистер Дэнфорт!

Дэнфорт (к Мэри). Что произошло за эти две недели? Ты виделась с дьяволом?

Хэйл (указывая на Абигайль и на девушек). Неужели вы им верите, ваше превосходительство?

Мэри (в изнеможении). Я…

Проктор (видя, что она сдается). Бог карает лжецов, Мэри!

Дэнфорт (настойчиво). Ты виделась с дьяволом? Заключила союз с Люцифером? Да? Отвечай.

Проктор. Бог карает лжецов, Мэри!

Мэри бормочет что-то нечленораздельное.

Дэнфорт. Я не слышу тебя. Громче!

Мэри продолжает что-то бормотать.

Либо ты признаешься, либо тебя повесят. (Схватив за плечи, поворачивает ее к себе). Да знаешь ли ты, кто я? Тебя повесят, если ты не признаешься!

Проктор. «Твори добро, пусть тебя ничто не страшит», — сказал ангел Рафаэль…

Абигайль (указывая на потолок). Она зашевелилась, она расправляет крылья. Не надо, Мэри, пожалуйста, не надо!..

Дэнфорт (трясет Мэри за плечи). Признаешься ли ты в конце концов?! Откуда у тебя власть над людьми?! Говори!

Абигайль. Она расправляет крылья! Она готовится слететь вниз!

Дэнфорт. Будешь ли ты говорить? Ну?

Мэри (неистово). Не могу!

Сусанна, Мэрси, Бетти. Не могу!

Пэррис. Прокляни дьявола! Откажись от обещания, данного ему.

Абигайль. Она сейчас слетит вниз. Спасите меня!

Пронзительно крича, Абигайль подбегает к Мэри; девушки бегут за ней. Мэри в страхе начинает кричать. Когда Абигайль и девушки отбегают в сторону, мы видим одинокую Мэри. Глаза ее уставились в потолок, она кричит в припадке, как безумная. Все цепенеют от ужаса.

Проктор (сделав несколько шагов к Мэри, ласково). Мэри, успокойся и скажи его превосходительству…

Мэри (отпрянув от Проктора, продолжая кричать). Не дотрагивайтесь до меня!

Проктор (упавшим голосом). Мэри…

Мэри (указывая на Проктора). Вот он — прислужник дьявола.

Проктор ошеломлен.

Пэррис. Слава богу!

Сусанна, Мэрси, Бетти. Слава богу.

Проктор (все еще не веря своим ушам). Мэри, опомнись!

Мэри. Я не хочу, чтобы меня повесили вместе с вами. Я виновна перед богом и прошу прощения.

Дэнфорт. Скажи нам всю правду, Мэри Уоррен.

Мэри (в истерике, указывая на Проктора). Он приходил ко мне день и ночь, день и ночь и уговаривал подписаться.

Дэнфорт. Что он заставлял подписывать?

Пэррис. Он приходил с книгой? С книгой дьявола? Чтобы ты поставила там свою подпись?

Мэри (полная страха, указывает на Проктора). «Если мою жену повесят, я убью тебя, — говорил он. — Мы должны ниспровергнуть правосудие». Вот что он говорил мне.

Дэнфорт поворачивается к Проктору. Проктор смотрит на Хэйла, ища поддержки.

(Рыдает). Каждую ночь он будил меня. Глаза его сверкали, как раскаленные угли. Он хватал меня за горло и заставлял подписывать, подписывать…

Хэйл. Ваше превосходительство, разум ее помутился…

Проктор (увидев взгляд Дэнфорта, устремленный на него). Мэри!

Мэри (кричит). Оставьте меня в покое! Я люблю одного бога, я верна ему. (Рыдая, бросается к Абигайль). Абби, я больше никогда, никогда не причиню тебе зла.

Абигайль медленно проводит ладонью по лбу, смотрит по сторонам, как бы освобождаясь от неведомых сил, и привлекает к себе плачущую Мэри.

Дэнфорт (Проктору, решительно). Кто же вы? Слуга дьявола?

Проктор от гнева не в силах отвечать.

Прислужник антихриста? Мы видели его власть над ней. Не смейте отрицать!

Хэйл. Ваше превосходительство…

Дэнфорт (резко). Я не желаю вас слушать, мистер Хэйл! (Проктору). Вам ничего не остается, как признаться. Вы признаетесь, что действовали в интересах дьявола? Или остаетесь верны ему?

Проктор (злоба душит его). Если бог все видит и молчит, то я скажу: бога нет, он мертв!

Пэррис (ко всем). Вы слышите?

Проктор (с нервным смехом). Огонь разгорается! Он бушует! Я слышу шаги Люцифера! В пламени этого огня я вижу мерзкое лицо дьявола. В его лице я вижу себя и вас, Дэнфорт. Я вижу всех, кто, подобно нам, боится открыть людям глаза на истину. Кто держит их в неведении. Вы, Дэнфорт, не хуже меня знаете, что все это ложь! Бог проклянет нас, мы вместе будем гореть в огне!

Дэнфорт. Хэррик, отведите его в тюрьму. А заодно и Джайлса Кори!

Хэйл (Дэнфорту). Я не согласен с вашим решением, сэр.

Проктор. Вы ниспровергаете бога и делаете из потаскухи святую!

Хэйл. Я протестую и покидаю заседание! (Уходит, хлопнув дверью).

Дэнфорт (в ярости, громовым голосом кричит ему вслед). Мистер Хэйл!..

Занавес падает.

Действие четвертое

Тюремная камера. Вдоль стены (справа и слева) скамьи, посередине тяжелая дверь. В глубине — окно с железной решеткой, сквозь которое едва пробивается лунный свет. В камере темно. Трудно разобрать, есть ли здесь кто-нибудь. Слышны чьи-то шаги, гремят ключи, щелкнул замок, и появляется Хэррик с фонарем в руках. Он заметно пьян. Спотыкаясь, подходит к стене, берет узел, лежащий на скамье.

Хэррик. Сарра Гуд, вставай! (Подходит к другой скамье).

Сарра Гуд (появляясь из-под тряпья). О, ваше величество, встаю. Титуба, смотри — пришло его величество.

Хэррик. И ты, и Титуба, отправляйтесь в соседнюю камеру. (Вешает фонарь на стену). Пошевеливайтесь.

Титуба (поднимаясь). Что ты глаза таращишь, будто и впрямь его величество. Ты всего лишь судебный исполнитель.

Хэррик (вытаскивая из кармана бутыль). Убирайтесь, говорю вам! Эта камера нужна. (Отпивает из горлышка).

Сарра Гуд (заглядывая ему в лицо). А, это, оказывается, ты, Хэррик? Я-то думала — сам дьявол пожаловал. Дай глоток сидра, мне необходимо подкрепиться на дорожку.

Хэррик (протягивая ей бутыль). Какая еще дорожка?

Титуба. На Барбадос отправляемся. За нами явится дьявол, он унесет нас на своих крыльях.

Хэррик. Да ну? Счастливого пути.

Сарра Гуд. Если ты увидишь двух летящих на юг синих птиц — знай, что это мы. Мы перевоплотимся в птиц, Хэррик!

Хэррик (отбирая у нее бутыль). Довольно, довольно, не то тяжеленько придется вашему дьяволу. Ну, пошли.

Титуба. Если ты надумаешь лететь с нами, я поговорю с ним.

Хэррик. Пожалуй, так и сделаем! Сегодня самый раз отправляться в преисподнюю.

Титуба. Какой же ад на Барбадосе! Там так хорошо, что дьявол будет петь и плясать от радости. Это здесь его сердят люди. Ему не подходит здешний климат, он чересчур суров для старого дьявола. Массачусетс заморозил душу этого бедняги.

За окном где-то поблизости мычит корова.

Вот и он! Это он, Сарра.

Сарра Гуд (в сторону окна). Мы здесь, ваше величество!

Сарра Гуд и Титуба торопливо собирают свои пожитки.

Входит Гопкинс.

Гопкинс (Хэррику). Прибыл полномочный представитель губернатора.

Хэррик (толкая Титубу к двери). Быстрее, быстрее!..

Титуба (сопротивляясь). Его величество придет за нами сюда. И я вернусь домой!

Хэррик. Какое еще его величество, это мычала корова! (Выталкивает Титубу в коридор).

Сарра Гуд (поспешно ковыляя вслед за Титубой). Скажи ему, чтобы он подождал! Я иду, Титуба! Иду! (Уходит).

Вслед за Титубой уходят Хэррик и Гопкинс. Слышен удаляющийся крик Титубы: «Возьмите меня на Барбадос, ваше величество!» — и голос Гопкинса, приказывающий ей идти быстрее.

Небольшая пауза.

Хэррик возвращается, торопливо запихивает оставшееся тряпье под скамью. Заслышав шаги, поворачивается к двери, выжидает. Входят Дэнфорт и Готторн. Они в пальто и шляпах — на дворе холодно. Появляется Чивер, в руках у него — футляр для бумаг и плоский деревянный ящик, в котором хранятся решения суда.

Хэррик. Доброе утро, ваше превосходительство.

Дэнфорт. Где мистер Пэррис?

Хэррик. Я сейчас схожу за ним, сэр.

Дэнфорт (останавливая Хэррика). Когда прибыл его преподобие Хэйл?

Хэррик. Около полуночи.

Дэнфорт (в голосе подозрение). Что ему здесь нужно?

Хэррик. Он в камере приговоренных. Молится вместе с ними. И мистер Пэррис там же.

Дэнфорт. Мистер Хэйл не имеет права ходить сюда. Зачем вы его впустили в тюрьму?

Хэррик. Мистер Пэррис приказал впустить его, я не посмел ослушаться.

Дэнфорт. Вы пьяны, судебный исполнитель?

Хэррик. Нет, сэр. Но здесь больно холодно, надо же малость согреться.

Дэнфорт (сдерживая гнев). Позовите мистера Пэрриса.

Хэррик. Слушаюсь, сэр.

Дэнфорт. Здесь ужасный воздух.

Хэррик. Я только что очистил помещение к вашему приходу.

Дэнфорт. Старайтесь поменьше пить, не забывайте, что вы — судебный исполнитель.

Хэррик. Слушаюсь, сэр.

Хэррик ждет дальнейших приказаний, но Дэнфорт отворачивается от него. Помедлив, Хэррик удаляется.

Пауза.

Готторн. Допросите мистера Хэйла, ваше превосходительство. Я не удивлюсь, если выяснится, что это именно он проповедовал недавно в Андовере.

Дэнфорт. Об этом мы еще поговорим. Об Андовере — пока ни слова. (Дышит на руки, пытаясь их отогреть). Мистер Пэррис молится с Хэйлом. Странно!..

Готторн. Ваше превосходительство, не допускаем ли мы ошибки, разрешая мистеру Пэррису беседовать с заключенными?

Дэнфорт вопросительно смотрит на Готторна.

Последнее время мистер Пэррис ведет себя несколько странно, словно рехнулся.

Дэнфорт. Рехнулся?

Готторн. Вчера на улице я поздоровался с ним, а он всхлипнул и прошел мимо меня. Нехорошо, если его увидят в таком состоянии в деревне.

Дэнфорт. Может быть, он чем-либо удручен?

Чивер (переступая от холода с ноги на ногу). Это все из-за коров, сэр.

Дэнфорт. Из-за коров?

Чивер. Вчера мистер Пэррис весь день спорил с фермерами, ваше превосходительство. Сейчас по дорогам бродит много беспризорных коров, сэр. Их хозяева в тюрьме — идет спор, кому должны они принадлежать. А когда люди спорят — без неприятностей не обойтись. Во время спора кто-нибудь обязательно плачет.

Готторн и Дэнфорт прислушиваются к шагам по коридору. Входит Пэррис, он очень исхудал, вид встревоженный и растерянный.

Пэррис. Доброе утро, ваше превосходительство. Спасибо, что приехали, простите, что так рано потревожил вас. Доброе утро, мистер Готторн.

Дэнфорт (перебивая). Вам известно, что мистер Хэйл не имеет права находиться на территории тюрьмы?

Пэррис. Ваше превосходительство, выслушайте меня. (Подходит к двери, прикрывает ее).

Готторн. Вы оставили его наедине с заключенными?

Дэнфорт. Какие у него могут быть с ними дела?

Пэррис (молитвенно сложив руки). Выслушайте меня, ваше превосходительство. Само провидение прислало к нам мистера Хэйла. Он обратит Ребекку Нэрс на путь истины.

Дэнфорт (удивленно). Он все еще надеется добиться у нее признания?

Пэррис (садится). Три месяца, как Ребекка Нэрс арестована, ваше превосходительство. За эти три месяца я неоднократно пытался с ней беседовать, но она не соглашалась слушать меня. А сейчас Ребекка Нэрс, и Марта Кори, и другие женщины окружили мистера Хэйла и слушают его. Он умоляет их признаться и спасти себе жизнь.

Дэнфорт. Если они признаются — подлинно свершится чудо. Ну и как? Смягчились они? Смягчились?

Пэррис (смущенно). Нет еще, нет еще! Но надо собраться с духом, сэр… Надо обдумать, как поступить поумнее… Я должен вам сообщить, сэр… (Запинается, не смея продолжать). Я надеюсь, вы…

Дэнфорт. Отвечайте чистосердечно, мистер Пэррис. Что вас тревожит?

Пэррис. Есть новости существенные. Суд должен их принять во внимание. Дело в том, что моя племянница… она исчезла.

Дэнфорт. Как так — исчезла?

Пэррис. Я хотел сообщить вам об этом сейчас же, но думал…

Дэнфорт. Что вы думали? Когда она исчезла?

Пэррис. Вот уже три дня. Она сказала, что идет ночевать к Мэрси, и наутро не вернулась. Я послал за ней к мистеру Патнэму, а он велел передать, что Мэрси ушла ночевать к Абигайль и не возвращалась.

Дэнфорт. Значит, они обе исчезли?

Пэррис (боясь гнева Дэнфорта). Да… сэр.

Дэнфорт (возмущенно). Я вышлю за ними отряд. Куда они могли скрыться?

Пэррис. Ваше превосходительство, боюсь, что они покинули материк.

От неожиданности у Дэнфорта отвисает челюсть.

Моя дочь Бетти слышала, как они на прошлой неделе говорили о каких-то кораблях. И это еще не все, ваше превосходительство. (Прикрывает рукой глаза, чтобы скрыть слезы). Сегодня я обнаружил, что моя шкатулка взломана. Там были все мои сбережения.

Готторн (предельно удивленный). Она ограбила вас?

Пэррис. Я остался без единого пенни. (Плачет).

Дэнфорт (в волнении ходит по камере взад-вперед). Вы болван, мистер Пэррис!

Пэррис. Ваше превосходительство, бесполезно меня ругать. Они, конечно, побоялись остаться в Сейлеме. Нет в Сейлеме человека, который не знал бы Абигайль. И с тех пор как до нас дошли слухи, что в Андовере…

Дэнфорт. В Андовере спокойно. В пятницу члены суда возвратятся в Сейлем, и процесс возобновится.

Пэррис. Я в этом не сомневаюсь, сэр. Но когда до нас дошли слухи, что в Андовере восстание…

Дэнфорт (резко). Никакого восстания в Андовере не было!

Пэррис. Я только повторяю то, что говорят другие, сэр. Но ведь население Андовера объявило, что не желает слушать ни о каких ведьмах, и выгнало судей из города. Боюсь, сэр, чтобы и здесь не начались беспорядки.

Готторн. Беспорядки! Да я сам видел, как жители Андовера приветствовали действия карательных отрядов!

Пэррис. Сейлем — это не Андовер. Там судили Бриджет, которая три года жила с епископом, и пьяницу Исаака Уарда, разорившего свою семью и промотавшего все до последнего пенни. Здесь мы имеем дело с Ребеккой Нэрс и Джоном Проктором. (Дэнфорту). Среди жителей Сейлема эти люди очень популярны. Если Ребекка Нэрс, взойдя на плаху, обратится к народу, то я не уверен…

Готторн. Она ведьма, суд осудил ее!

Дэнфорт (в раздумье подняв руку, Готторну). Простите. (Пэррису). Что вы предлагаете?

Пэррис. Ваше превосходительство, на вашем месте я бы отсрочил казнь.

Дэнфорт. Невозможно.

Пэррис. Есть еще надежда: если мистеру Хэйлу удастся хотя бы одного из осужденных склонить к признанию, это заставит людей усомниться в правоте остальных. А пока они все в один голос отрицают, что служили аду, народ сомневается, существуют ли вправду ведьмы. Многие заплачут по казненным, и наши добрые намерения потонут в море слез.

Дэнфорт (задумывается, затем подходит к Чиверу). Список осужденных.

Чивер извлекает из ящика список, передает Дэнфорту.

Пэррис (пока Дэнфорт читает). Когда я созвал прихожан, ваше превосходительство, чтобы отлучить Джона Проктора от церкви, собралось не более тридцати человек. Жители недовольны…

Дэнфорт (кончив читать). Нет, отсрочка невозможна.

Пэррис. Ваше превосходительство…

Дэнфорт. Вот список, сэр. Скажите, кто из них, по вашему мнению, склонен к покаянию. Назовите этого человека, и я до рассвета готов говорить с ним. (Протягивает список Пэррису).

Пэррис (заглянув в список). До рассвета слишком мало времени.

Дэнфорт. Я сделаю все возможное. Назовите же!

Пэррис (не глядя на лист; голос его дрожит; тихо). Ваше превосходительство, я больше не могу. Нож… нож упал…

Дэнфорт. Какой нож?

Пэррис. Вчера вечером. Только что я перешагнул за порог моего дома — к моим ногам упал нож.

Все молчат.

(Вопит в истерике). Их нельзя казнить! Мне угрожают! Я не могу шагу ступить, когда стемнеет.

Входит Хэйл. Бессонная ночь утомила его, упорство осужденных опечалило; но внутренне он собран и сосредоточен более, чем когда бы то ни было.

Дэнфорт. Мы все рады вас видеть, ваше преподобие.

Хэйл. Ваше превосходительство, проявите милосердие. Они настаивают на своем, упорство их сломить невозможно.

Входит Хэррик.

Дэнфорт (примирительно). Двенадцать человек уже казнено, ваше преподобие. Будет несправедливо по отношению к ним, если я сейчас прощу остальных.

Пэррис (Хэйлу, упавшим голосом). Что говорит Ребекка Нэрс?

Хэйл (Дэнфорту). Скоро взойдет солнце. Я прошу отсрочить казнь, мне нужно время.

Дэнфорт (решительно). Выслушайте меня и перестаньте себя обманывать. Я больше не хочу слышать ни о помиловании, ни об отсрочке. Либо признание, либо смерть. Население оповещено, что казнь состоится сегодня на рассвете. Любое изменение нормального хода событий вызовет нежелательные толки. Прежде всего это подвергнет сомнению виновность двенадцати человек, которые уже казнены. Пока именем закона я осуществляю правосудие — рука моя не дрогнет. Я не оскорблю бога уступчивостью. Я не боюсь никаких угроз и, если понадобится, повешу десять тысяч человек. Закон незыблем как скала, и океан слез не в состоянии поколебать его. Поэтому перестаньте хныкать, соберитесь с силами и помогите мне. Вы со всеми говорили, мистер Хэйл?

Хэйл. Со всеми, кроме Проктора. Он в подземной камере.

Дэнфорт (Хэррику). Как он держится?

Хэррик. Молчит, ваше превосходительство. Сидит нахохлившись, словно большая птица, и, если бы изредка не пил воду, можно было бы подумать, что он окаменел.

Дэнфорт (после молчания). Вы знаете этого человека лучше меня, мистер Пэррис. Жена его беременна. Как вы думаете, может быть, дать им возможность повидаться? Может быть, она повлияет на него?

Пэррис. Возможно, сэр. Он не видел ее три месяца.

Дэнфорт (Хэррику). Он больше не пытался вас ударить?

Хэррик. Нет, сэр. После того случая его приковали к стене.

Дэнфорт. Приведите сюда гуди Проктор, а затем и его самого.

Хэррик. Слушаю, сэр. (Уходит).

Молчание.

Хэйл (осторожно). Ваше превосходительство, если вы отложите казнь на несколько дней и оповестите город, что надеетесь на их признание, это будет говорить о вашем милосердии, а не об уступчивости.

Дэнфорт. Как бог не дал мне власти остановить солнце, так он не дает мне права отложить казнь.

Хэйл (тверже). Вряд ли богу было бы угодно, если б Сейлем восстал.

Дэнфорт (быстро). Разве в городе готовится восстание?

Хэйл. Ваше превосходительство, в домах Сейлема плачут сироты. Коровы без хозяев бродят по улицам. На полях гниет неубранный урожай. Ни один человек не знает, что его ожидает завтра. А вы удивляетесь, когда вам говорят о восстании! Следует удивляться, что этот край еще до сих пор не в огне!

Дэнфорт. Мистер Хэйл, вы, случайно, не проповедовали в этом месяце в Андовере?

Хэйл. Слава богу, Андовер не нуждался в моей проповеди.

Дэнфорт. Задали вы мне задачу, мистер Хэйл. Скажите по правде, почему вы вернулись в Сейлем?

Хэйл. Я отвечу мам, сэр. Я вернулся, чтобы упросить осужденных оклеветать себя. Их кровь падет на мою голову. Разве вы не видите — кровь их на моей голове.

Пэррис. Тише!

Слышны шаги. Все оборачиваются к двери. Входит Элизабет, за ней — Хэррик. Элизабет бледна, обессилена. Хэррик подходит к ней, снимает наручники и удаляется. Молчание.

Дэнфорт (вежливо). Как ваше здоровье, гуди Проктор? Надеюсь…

Элизабет (напоминая). Через шесть месяцев… Осталось еще шесть месяцев.

Дэнфорт. Успокойтесь. Мы пришли не затем, чтобы лишать вас жизни… Мы… (Не знает, как продолжать, ибо не привык уговаривать кого бы то ни было). Мистер Хэйл, поговорите с гуди Проктор.

Хэйл. Гуди Проктор, вам известно, что приговор, вынесенный вашему мужу, должен быть приведен в исполнение сегодня на рассвете?

Пауза.

Элизабет (тихо). Да, известно.

Хэйл. Вы знаете, гуди Проктор, что я не вхожу в состав членов суда.

Она недоверчиво смотрит на него.

Я приехал в Сейлем по собственной инициативе. Так вот… Я хочу, чтобы ваш муж остался в живых. Если его казнят, я буду считать себя убийцей. Вы меня понимаете?

Элизабет. Чего вы от меня хотите, сэр?

Хэйл. Гуди Проктор, эти три месяца я размышлял наедине с собой, искал истину, как господь бог искал ее, скитаясь по пустыне. Нет прощения тому, кто толкает людей на ложь…

Готторн. Как вы смеете говорить о лжи?

Хэйл (Готторну). А то, что осужденные служили сатане, — это разве не ложь?

Дэнфорт. Я больше не желаю слушать всякую чушь!

Хэйл (к Элизабет). Не ошибитесь в понимании своего долга, как это случилось со мной. Я торопился в Сейлем, как жених к невесте. Мне казалось, что я несу высшую правду религии, благодать священного закона. Но все, чего бы я ни коснулся, угасало, и где ступала моя нога — пролилась кровь. Остерегайтесь, гуди Проктор, нельзя оставаться в лоне той веры, что приносит лишь смерть и страдания. Жизнь — вот самый драгоценный дар, полученный нами от бога! И какие бы помыслы ни управляли человеком, даже самые высокие, нет ему оправдания, если он отвергнет божественный дар. Я умоляю вас, гуди Проктор, повлияйте на своего мужа, уговорите, чтоб он признался. Если он и послушается кого-нибудь, то только вас. Пусть он солжет, в конце концов. Бог скорее простит лжеца, чем того, кто в гордыне своей отвергает божественный дар жизни.

Элизабет (тихо). Соблазна полны ваши речи, мистер Хэйл, как речи самого дьявола.

Хэйл (в отчаянии). Перед богом мы все прах, женщина! Нам не дано постигнут его.

Элизабет. Я слишком невежественна, чтобы спорить с вами, ваше преподобие.

Дэнфорт (подходит к Элизабет). Я вызвал вас не для того, чтобы вы здесь спорили. (Пауза). Неужели у вас нет сердца, гуди Проктор? Неужели жизнь мужа для вас ничего не значит? Он умрет, как только взойдет солнце, понимаете ли вы это? Зверь и тот не выдержал бы такого испытания!

Элизабет молчит.

Из камня вы, что ли? Если бы у меня не было никаких других доказательств, то все равно я не усомнился бы, что вы причастны аду. Ваше бессердечие, ваши сухие глаза разоблачают вас. О, как вы преданы дьяволу! Это он вытравил из вашей души всякую жалость и доброту. Теперь я вижу, что бесполезно обращаться к вам. Чивер, уведите ее!

Элизабет (тихо). Разрешите мне поговорить с мужем, ваше превосходительство.

Пэррис (с надеждой). Вы постараетесь уговорить его?

Элизабет молчит.

Дэнфорт. Отвечайте, гуди Проктор, — вы будете его уговаривать?

Элизабет. Я ничего не обещаю. Разрешите мне поговорить с ним.

Слышны шаги по коридору; все оборачиваются к двери. Входит Хэррик, за ним — Проктор. Он очень изменился с тех пор, как мы видели его последний раз; оброс бородой, глаза его мутны от слез. При виде жены он останавливается на пороге. Чувства, которыми они сейчас охвачены, заставляют всех умолкнуть.

Хэйл (подходя к Дэнфорту). Ваше превосходительство, оставим их наедине, прошу вас…

Дэнфорт (раздраженно отстраняя рукой Хэйла). Джон Проктор, сказано ли вам, что сегодня на рассвете… (Видя, что Проктор не обращает внимания на его слова). Уже светает, человек! Посоветуйся с женой, и да поможет тебе бог!

Проктор не в силах оторвать взгляда от Элизабет.

Хэйл. Ваше превосходительство…

Дэнфорт проходит мимо Хэйла, уходит. За ним следуют Хэйл, Готторн, Хэррик и Чивер.

Пэррис (Проктору, перед тем, как уйти). Если для подкрепления сил вы пожелаете глоток сидра, я бы мог… (Замолкает, встретившись с ледяным взглядом Проктора). Да образумит вас господь! (Уходит).

Проктор и Элизабет остаются наедине. Он идет к ней, останавливается… Все поплыло у них перед глазами. Они стоят, словно подхваченные вихрем. Горе и печаль сейчас далеко. Он протягивает руку, дотрагивается до нее, будто все еще не верит, что это не статуя, а живая, настоящая Элизабет стоит перед ним. Какой-то странный звук вырывается из его горла, и нельзя понять — это возглас удивления или счастья. Он берет ее руку, гладит. Почувствовав, что силы покидают его, опускается на скамью; Элизабет садится рядом с ним. Ее рука в его руке.

Проктор. Как малыш?

Элизабет. Растет.

Проктор. Что с мальчиками, Элизабет? Где они?

Элизабет. Они у Ребекки Самуэла. Им хорошо.

Проктор. Их приводили сюда? Ты их видела?

Элизабет (тихо). Нет. (Чувствует, что силы покидают ее, берет себя в руки).

Молчание.

Проктор. Какая ты чудесная, Элизабет. А я и не знал, что ты такая чудесная.

Элизабет. Тебя пытали? (Борется с отчаянием, которое душит ее).

Проктор. Да. (Пауза). Сегодня на рассвете…

Элизабет (перебивая). Я знаю.

Проктор (после паузы). Много призналось?

Элизабет. Много. Гуди Бэллард, Исайя Гудкинд. Человек сто, а может быть, и больше.

Проктор. А Ребекка?

Элизабет. Нет.

Проктор. Джайлс?

Элизабет. Ты разве не знаешь?

Проктор. До меня ничего не доходит.

Элизабет. Его уже никто не может обидеть.

Проктор (смотрит ей в глаза). Когда его повесили?

Элизабет. Его не вешали. Он отказался отвечать на вопросы суда. Если бы он отрицал, его повесили бы как колдуна, а имущество продали бы с аукциона. Но он молчал, не соглашаясь с обвинением и не отрицая его. Таким образом, он умер христианином, а имущество теперь по наследству перейдет к его сыновьям.

Проктор. Он покончил с собой?

Элизабет. Нет. Он умер под пыткой. Они положили ему на грудь доску, а сверху — камни. Они хотели, чтобы он вымолвил одно лишь слово — да или нет. (С просветленной улыбкой, уважая мужество старика). Но он только сказал: «Больше тяжести!» — и умер.

Проктор (как бы про себя). «Больше тяжести…».

Элизабет. Бесстрашный был старик Джайлс Кори.

Проктор (собрав всю свою волю и стараясь не смотреть на жену). Вот о чем я думаю, Элизабет… не признаться ли мне? (Ждет, что скажет Элизабет, но она молчит). Что ты скажешь, если бы я признался?

Элизабет. Не мне судить тебя, Джон.

Пауза.

Проктор (просто). А тебе хочется, чтобы я признался?

Элизабет. Я хочу того, чего хочешь ты. Конечно, я хочу, чтобы ты жил.

Проктор (после молчания, с погасшей надеждой). А Марта — жена Джайлса — она призналась?

Элизабет. Ничто не заставит ее признаться.

Проктор. Но я лицемерю, Элизабет.

Элизабет. Почему лицемеришь?

Проктор. К чему идти на плаху, прикидываясь святым. Это самообман.

Она молчит.

Моя честность сломлена, Элизабет. Я не безгрешный человек. Если я сейчас солгу, ничего нового не произойдет — только еще один грех прибавится к остальным моим грехам.

Элизабет. И все же до сих пор ты не признавался. Значит, ты честный человек.

Проктор. Только ненависть помогает мне держаться. Унизительно это — лгать мерзким псам. (Пауза. Глядит на нее в упор). Ты меня простишь, Элизабет?

Элизабет. Не мне прощать тебя, Джон, это я…

Проктор. Пусть тот, кто не лгал, спасает свою душу и не омрачает свою безгрешную жизнь. Но к чему мне прикидываться святым. Одно тщеславие. И бога я не обману, и детей не спасу от нищеты. (Пауза). Ты простишь меня, Элизабет?

Элизабет (сдерживая рыдания). Если я и прощу тебя, то сам ты потом никогда себе не простишь.

Он в отчаянии отворачивается.

Это дело твоей совести, Джон, а не моей.

Проктор встает, ему больно; боль острая, почти физическая. Его ум лихорадочно ищет ответа на нахлынувшие вопросы и не может его найти.

(Готова разрыдаться). Одно я знаю твердо — какое бы решение ты ни принял, ты не покривишь душой и поступишь как честный человек.

Он в смятении поворачивается к ней, его взгляд с тоской ищет ее взгляда.

Все эти три месяца я думала о тебе, Джон. (Пауза). Я виновата перед тобой. Ты изменил мне, потому что я была холодна к тебе, это мой грех.

Проктор (содрогнувшись, как от боли). Не надо, не надо… молчи!

Элизабет (от всего сердца). Я хочу, чтобы ты знал мою вину перед тобой!

Проктор. Не хочу слышать! Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь!

Элизабет. Не принимай мой грех на себя, Джон.

Проктор (в отчаянии). Нет, это мой грех! Мой, мой!

Элизабет. Я всегда считала себя недостойной твоей любви, Джон. Я была обыкновенной, простой женщиной, и я стыдилась своих чувств; не знала таких слов, чтобы сказать о них. Я стеснялась приласкаться! Неуютно и холодно было тебе со мной… (Вздрагивает).

Входит Готторн.

Готторн. Что же вы решили, Проктор? Солнце скоро взойдет.

Проктор тяжело дышит, глядит на Элизабет, она идет к нему словно с мольбой.

Элизабет (дрожащим голосом). Поступай как считаешь нужным. Будь себе высшим судьей. Да не будет у Джона Проктора судьи на земле строже его самого! Прости меня, Джон, прости! Нет в мире человека лучше тебя! (Закрывает лицо и плачет).

Проктор (оборачиваясь к Готторну, глухо). Мне еще нужна моя жизнь.

Готторн (будто его ударило током). Значит, вы признаетесь?

Проктор. Мне нужна моя жизнь.

Готторн (в экстазе). Слава всевышнему! Свершилось чудо! (С криком выбегает в коридор). Он признается! Проктор признается!

Проктор (подбегает к дверям, кричит). Почему вы кричите?! (Поворачивается к Элизабет, с отчаянием). Это дурно? Дурно? Ты осуждаешь меня?

Элизабет (плачет). Я не могу судить тебя, Джон, не могу!

Проктор. Кто же, если не ты, будет судить меня, Элизабет. (Складывает руки, как во время молитвы). Господи, ответь мне — кто такой Джон Проктор? Кто он такой?! (Ходит по камере, как загнанный в клетку зверь). Мне кажется, что я честен сам с собой, да, честен… я не праведник. (С раздражением, словно Элизабет отрицает его слова). Ребекка, та не может лгать, она святая, а я могу, к чему лицемерить…

В коридоре слышны возбужденные голоса.

Элизабет. Я не могу тебя судить, не могу. (Как бы освобождая его). Поступай как хочешь! Поступай как считаешь нужным!

Проктор. А ты бы решилась так себя оболгать? Скажи мне. Оклеветать себя для них?

Она не может ответить.

Даже если бы твой язык прижгли каленым железом, ты не уступила бы им! Это дурно — пусть дурно, но я поступлю именно так!

Входят Готторн и Дэнфорт, за ними Хэйл, Пэррис и Чивер. Все они суетятся, дело сделано — лед сломлен — они торопятся приступить к допросу.

Дэнфорт (с облегчением). Слава всевышнему, человек, он образумил тебя. Давайте приступим. Вы готовы, Чивер?

Чивер деловито достает чернила, аккуратно раскладывает лист бумаги. Проктор наблюдает за ним.

Проктор. Что вы собираетесь писать?

Дэнфорт. Мы прибьем протокол допроса к церковной двери, чтобы прихожане ознакомились с ним. (Поспешно, Пэррису). Где судебный исполнитель?

Пэррис (подбегая к двери, кричит в коридор). Хэррик, торопитесь!

Дэнфорт (Проктору). Прошу говорить по существу. И медленно, чтобы Чивер успевал записывать. Итак (взглянул на Чивера), мистер Проктор, отвечайте. Вы видели дьявола?

Молчание.

Да ну же, Проктор, уже светает, на площади у плахи собрался народ. Я сейчас объявлю о вашем признании. Вы видели дьявола?

Проктор. Да, видел.

Пэррис. Слава всевышнему!

Дэнфорт. О чем он говорил вам? Что от вас требовал?

Проктор молчит.

Он требовал, чтобы вы исполняли его волю, не так ли?

Проктор. Да.

Дэнфорт. И вы взяли на себя обязательство служить ему?

Хэррик вводит в камеру Ребекку. Она с трудом идет, еле передвигая ноги, он поддерживает ее.

(Продолжая смотреть на Проктора, Ребекке). Входи, входи, женщина!

Ребекка (при виде Проктора лицо ее светлеет). Джон! Значит, вы живы, Джон?

Проктор отворачивается от нее.

Дэнфорт. Мужайтесь, Проктор, пусть другие возьмут с вас пример. Садитесь, гуди Нэрс, послушайте. Продолжайте, мистер Проктор. Вы взяли на себя обязательство служить дьяволу?

Ребекка (изумленно). Зачем же ты, Джон?..

Проктор (сквозь зубы, избегая взгляда Ребекки). Да.

Дэнфорт. Ну, гуди Нэрс, раз Джон Проктор признается, что видел дьявола, никто не поверит, что остальные осужденные невиновны. Ваше запирательство бесполезно.

Ребекка (сокрушенно). Да не откажет тебе господь в своем милосердии, Джон.

Дэнфорт. Я советую тебе, женщина, признаться. Ребекка. Но это же значит оболгать себя! Это значит обмануть бога и заслужить его проклятие!

Дэнфорт (быстро поворачивается к Проктору). Мистер Проктор, когда дьявол явился к вам, была ли с ним Ребекка Нэрс?

Проктор молчит.

Наберись мужества, человек, и отвечай — была ли с ним Ребекка Нэрс?

Проктор (еле слышно). Нет.

Дэнфорт (предчувствуя поражение, подходит к Чиверу и берет в руки список осужденных. Заглянув в список). Может быть, с ним была сестра Ребекки Нэрс — Мэри Эсти?

Проктор. Нет.

Дэнфорт (раздраженно). А Марта Кори? Марта Кори была с дьяволом?

Проктор. Нет.

Дэнфорт (медленно опускает список на скамью). Ну, а кого вы видели с дьяволом?

Проктор. Никого.

Дэнфорт. Я ошибся в вас, Джон Проктор. Я думал, вы искренне хотите помочь нам. Но, вижу, вы только спасаете свою жизнь. Вы торгуете ею.

Проктор молчит.

Все те, что признались, показали — они видели Марту Кори с дьяволом.

Проктор. Значит, виновность ее доказана? Зачем же еще я должен это подтверждать?

Дэнфорт. Хотя бы потому, чтобы доказать искренность своего признания.

Проктор. Они хотят уйти из этого мира, сохранив свое доброе имя. Не мне обливать их грязью.

Дэнфорт (скептически). Вы действительно полагаете, что они уйдут из этого мира, сохранив свое имя незапятнанным?

Проктор (уклончиво). Ни Ребекка Нэрс, ни Марта Кори не подозревали, что они выполняют приказания дьявола.

Дэнфорт. Мне кажется, вы не совсем понимаете суть происшедшего. Нам безразлично — подозревали они о своей причастности к аду или не подозревали. Они обвиняются в убийстве детей, вы обвиняетесь в дьявольском совращении Мэри Уоррен. Вы должны доказать, что вы невиновны, иначе вас уничтожат. Вот и все. Отвечайте, кто кроме вас был в сговоре с дьяволом?

Проктор молчит.

Была ли в сговоре с дьяволом Ребекка Нэрс?

Проктор. Я могу говорить только о себе. Я не имею права судить другие. (Кричит). У меня нет слов для изобличения других.

Хэйл (быстро подходит к Дэнфорту). Ваше превосходительство, достаточно того, что он признал виновным: себя. Пусть подпишет протокол допроса.

Пэррис (лихорадочно). Разумеется, ваше превосходительство. Это уже победа. Его уважают в Сейлеме. Его признание поразит всех. Умоляю вас, пусть он подпишет протокол допроса. Солнце всходит, ваше превосходительство.

Дэнфорт (после размышления, без особого энтузиазма). Хорошо. (Чиверу). Дайте протокол на подпись.

Чивер подходит к Проктору, протягивает ему протокол и перо. Проктор неподвижен.

Подпишитесь. Мы ждем.

Проктор. Вы все были свидетелями того, что я признался. Разве этого мало?

Дэнфорт. Значит, вы отказываетесь подписать протокол?

Проктор. Я признался, этого достаточно. Дэнфорт. Вы издеваетесь надо мной! Либо вы подпишете эту бумагу, либо приговор немедленно будет приведен в исполнение! Выбирайте!

Проктор берет из рук Чивера протокол и перо, наклоняется к скамье и подписывается.

Пэррис. Да воздастся тебе, господи!

Дэнфорт подходит к скамье и протягивает руку за протоколом. В смятении и гневе Проктор быстрым движением хватает протокол, прячет его за спину.

Дэнфорт (с протянутой рукой, вежливо и недоуменно). С вашего позволения, сэр.

Проктор (резко). Нет.

Дэнфорт. Дайте протокол, сэр. Мне необходимо…

Проктор. Вы хотели, чтобы я подписался? — я подписался. Вот, смотрите.

Пэррис. Как же мы докажем людям, что вы признались?

Проктор. Я признался перед богом. Он слышал мои слова, он видит мою подпись.

Дэнфорт. Вы не хотите понять…

Проктор (перебивая). Вы говорили, что хотите спасти мою душу? Я признался. Душа моя спасена.

Дэнфорт. Послушайте!

Проктор. Я признался! Где сказано, что признание только тогда действительно, когда оно публично? Бог не нуждается в моем позоре, в том, чтоб мое имя пробили гвоздями к стене, он и так знает все мои грехи!

Дэнфорт. Я хочу…

Проктор. Я не буду орудием в ваших руках! Я не Сарра Гуд и не Титуба. Я — Джон Проктор. И вы не смеете спекулировать моим именем.

Дэнфорт. Я вовсе не собираюсь…

Проктор. У меня трое детей. Как же я буду учить их быть людьми, если сам стану предателем?

Дэнфорт. Вы никого не предаете.

Проктор. Не будем обманывать друг друга! В тот день, когда мои друзья будут казнены, вы прибьете эту бумагу к дверям церкви. Чтобы никто не усомнился в их виновности. Разве это не предательство с моей стороны?

Дэнфорт. Но как же я докажу людям, что вы признались?

Проктор. Вы — всесильны. Пойдите скажите им, что я признался. Скажите, что у Джона Проктора дрогнуло сердце, что колени его подкосились, что он заплакал, как женщина. Кто осмелится не поверить такому человеку, как вы? Разве слово Дэнфорта не порукой тому, что все было именно так?

Дэнфорт (прищурив глаза). В таком случае какая разница — скажу ли я, что вы признались, или покажу им ваше письменное признание? Может быть, выйдя на свободу, вы собираетесь отказаться от своих слов?

Проктор. Я не собираюсь отказываться ни от чего!

Дэнфорт. Тогда объясните, почему же…

Проктор (с воплем). Потому что мне дорого мое имя! Потому что я солгал и продолжаю лгать! Потому что я введу людей в заблуждение, если они увидят мою подпись под этими словами! Потому что я не стою и мизинца тех, кто уже повешен. Я продал вам свою душу, но я хочу сохранить имя свое чистым!

Дэнфорт. Значит, все, что вы говорили, ложь? Нет, я не хочу, чтобы вы упрекали меня, будто я принудил вас ко лжи. Можете оставить протокол допроса при себе. Я не прикоснусь к этому лживому документу.

Проктор молчит.

Так вот, сэр. Если вы хотите чтобы я спас вас от петли, вы немедленно откажетесь от своих слов и присягнете, что признание ваше чистосердечно. Я жду.

Двумя резкими движениями Проктор рвет протокол допроса. Он непохож на побежденного, хотя по щекам его текут слезы.

(Кричит). Судебный исполнитель!

Пэррис (в истерике, будто Проктор решил не свою, а его судьбу). Проктор! Проктор!

Хэйл. Как вы можете, Проктор…

Проктор (перебивая). Могу! И в этом суде повинны вы. Вы сделали все, чтобы я так поступил. Я думаю, что теперь могу кое — чем похвастаться перед собой. Пусть мое грешное имя не знамя, но оно достаточно честно, чтоб я не бросил его на поругание таким псам, как вы.

Элизабет становится перед Проктором на колени и плачет, припав щекой к его руке.

Не плачь, Элизабет. Твои слезы доставят им радость. Будь мужественной. (Помогает Элизабет подняться, целует ее).

Ребекка. Не надо бояться. Бог рассудит, кто из нас прав, кто виновен.

Дэнфорт. Повесить их! Они недостойны сожаления. Кто заплачет по ним? (Проходит мимо Проктора и Элизабет, уходит).

Хэррик (Проктору). Идем, человек. (Ребекке). Идите!

Ребекка (обессиленная, почти в полуобмороке, боясь, как бы Проктор не заподозрил ее в малодушии, тихо). Я ничего не ела.

Проктор поддерживает Ребекку под руку, и они выходят из камеры. За ними уходят Хэррик, Готторн и Чивер. Элизабет стоит неподвижно, смотрит вслед ушедшим. В глазах ее окаменел ужас.

Пэррис (бледен, руки дрожат). Идите, гуди Проктор. Идите за ним. Еще можно его спасти.

Снаружи доносится дробь барабанов.

(Вздрагивает, как от удара. Кричит). Проктор! Проктор! (Выбегает из камеры).

Элизабет стоит на пороге, барабаны продолжают выбивать дробь.

Хэйл. Женщина! (Хочет убежать, но, дойдя до двери, возвращается). Иди туда, умоляй судей, чтобы они простили его! Это гордость заставляет тебя молчать. Забудь о ней.

Она, не глядя на него, идет к окну.

(Падает перед Элизабет на колени). Помоги ему! Какую пользу он принесет, лишая себя жизни? Кто оценит это? Разве пепел и прах могут стать знаменем? Разве черви откроют истину? Иди! Сними с него этот позор!

Элизабет (силясь не потерять сознание, смотрит в окно, держась за решетку; восклицает). Он — честный человек, и бог не велит мне посягать на его честность!

Лучи восходящего солнца проникают в камеру. Хэйл неистово молится. В утреннем морозном воздухе разносится сухой стук барабанов.

Занавес падает.

Голос сквозь века

Вскоре после того как всеобщее безумие схлынуло, Пэрриса забаллотировали; он покинул Сейлем, и никто о нем больше никогда не слышал.

По слухам, Абигайль видели в публичных домах Бостона.

Элизабет через четыре года после смерти Проктора вышла замуж.

Двадцать лет спустя правительство присудило компенсацию семьям казненных и всем пострадавшим во время процесса. Однако можно предположить, что население Сейлема так и не поняло одну из важнейших причин разыгравшейся трагедии. До сознания людей не дошло, что и они были ответственны за случившееся — их раздоры привели к клевете и доносам. Среди получивших компенсацию были и такие, которые в свое время являлись не только жертвами, но и доносчиками.

Под давлением правительства отлучение казненных от церкви было отменено. Процедура отмены состоялась в марте 1712 года и сопровождалась торжественным богослужением. Члены судов опубликовали заявление, в котором просили прощения у пострадавших от экзекуций.

Дома казненных пустовали более столетия — никто не хотел ни покупать их, ни жить в них. Они были обречены на медленное разрушение.

Теократия в Массачусетсе, по существу, была сломлена.

Вид с моста A view from the bridge Перевод Е. Голышевой и Б. Изакова. Стихи в переводе Б. Слуцкого

Пьеса в одном действии

Действующие лица:

Луис.

Майк.

Алфьери.

Эдди.

Кэтрин.

Биатрис.

Марко.

Тони.

Родольфо.

Первый иммиграционный агент.

Второй иммиграционный агент.

Мистер Липари.

Миссис Липари.

Два незнакомца.

Многоквартирный дом и улица перед ним.

Как и в самой пьесе, в декорациях отсутствуют второстепенные детали, на сцене только самое необходимое. Главное место действия — гостиная (она же столовая) в квартире Эдди Карбоне; в ней — круглый стол, несколько стульев, качалка и патефон. Комната расположена несколько выше уровня сцены, форма ее и размер должны соответствовать замыслу постановщика. Задняя стена представляет собой перегородку, за которой справа и слева скрыты двери в невидимые зрителю кухню и спальни. На передней части сцены, в комнате и слева от нее нечто вроде уходящих ввысь колонн, которые обозначают фасад дома и вход в него. Тут же висит архитектурная деталь; она изображает фронтон, венчающий колонны и весь фасад дома. У входа — лестница; она доходит до уровня пола гостиной, затем сворачивает к задней части сцены и, обогнув ее, поднимается к площадке второго этажа.

В центре передней части сцены — улица. Справа, у просцениума, письменный стол и стул мистера Алфьери; тут его контора. За стулом — вешалка. Рядом с конторой — низкая чугунная решетка, какими огораживают спуск в подвал. Позже слева у просцениума появится будка телефона-автомата.

Цель спектакля — сделать реально ощутимой извечную тему этого повествования в обыденной жизни современного большого города и, столкнув извечное с сегодняшним, создать на сцене свой особый мир. Когда поднимается занавес, портовые грузчики Луис и Майк играют в орлянку у стены слева.

Издали из порта глухо доносится завывание сирены. Входит Алфьери — адвокат, лет пятидесяти, уже седеющий, грузный человек, благодушный и наблюдательный. Когда он проходит мимо грузчиков, они ему кивают. Адвокат медленно подходит к своему столу, снимает пальто и шляпу, вешает их и оборачивается лицом к зрителям.

Алфьери.

Я улыбаюсь потому, что мне Не часто улыбаются. Я адвокат, а здесь у нас, в округе,— Что адвокат, что поп: Обоих вспоминают, Когда стряслась беда. Мы — вестники несчастья.

Добрый вечер. Добро пожаловать к нам в театр. Зовут меня Алфьери. Хоть я и адвокат, но перейду прямо к делу. Я уж не молод, и мне не чужды слабости людей нашей профессии; я убежден, что в моей практике было множество необыкновенно интересных дел.

Когда ты еще молод, необъяснимые причуды жизни раздражают. В молодости во всем ищешь логику. Но когда ты стареешь, важнее и дороже всего становятся факты — в них поэзия, все чудеса и волшебство весны. А до чего прекрасна весна, когда тебе уже перевалило за пятый десяток! Да, я влюблен в факты: дорого то, что уже произошло, а не то, что могло бы произойти или должно было бы произойти…

Жена постоянно корит меня, друзья тоже; они говорят, что здешним жителям недостает, мол, изящества, обаяния… А ведь правда, с кем мне приходится всю жизнь иметь дело? С портовыми грузчиками, с их женами, отцами и дедами; трудовые увечья, выселения, семейные дрязги — вот мои дела; мелкие невзгоды бедноты… Однако…

В часы прилива, Когда волны морского ветра бьются в стены, Я сижу в моей конторе И думаю о том, что все здесь вечно. Я думаю о Сицилии, откуда пришли эти люди, О древних скалах Калабрии, О Сиракузах, где карфагеняне и греки Бились в кровавых битвах. Я думаю о Ганнибале — Он убивал их предков; о Цезаре — Он понукал их по-латыни. Все это, конечно, смешно. На этой панели учился ремеслу Аль Капоне, А Фрэнки Йэла разрезали надвое На углу Юнион и Президент-стрит, Где несправедливые люди Перестреляли стольких, и всех — за дело. Теперь, конечно, все изменилось. Я больше не прячу револьвер в конторке; Мы цивилизовались. Мы настоящие американцы. Дележ теперь идет у нас мирно. По мне, так лучше. И все же в часы прилива, Когда зеленый запах океана Плывет прямо в окно И голуби бедняков Кружатся в небе, Я вижу не их, а соколов, Охотничьих соколов былых времен, Парящих над лесами Италии… И все это в Ред Хук — портовой трущобе, Которая видна с Бруклинского моста.

По улице идет Эдди. Он присоединяется к игрокам.

Изредка попадается стоящее дело. И когда стороны рассказывают о своих бедах, Рвется паутина времен И камни руин Адриатики снова складываются в здания; Калабрия! Глаза истца вдруг кажутся глазами статуи, Его голос доносится словно сквозь руины. Посмотрите, его зовут Эдди Карбоне. Грузчик, работает в доках Между Бруклинским мостом и молом…

Эдди (подбирая с земли монетки). Ладно, встретимся позже, ребята.

Луис. Ты завтра работаешь?

Эдди. Да, еще один день на этой посудине. Ну, пока. До свиданья, Луис.

Эдди входит в дом, поднимается по лестнице. В квартире загорается свет. Эдди лет сорок, это коренастый, слегка отяжелевший грузчик. Его племянница Кэтрин стоит у окна и машет рукой Луису, который, подняв голову, видит ее и машет ей в ответ. Кэтрин семнадцать лет; в руках у нее тарелки: она собирается накрывать стол к обеду.

Входит Эдди, и она сразу же отходит от окна к столу.

Огни, освещавшие Алфьери и улицу перед домом, гаснут.

Кэтрин (в ней чувствуется скрытое возбуждение). A-а, Эдди, ты уже пришел!

Эдди (чуть желчно). А по какому случаю ты надела эти туфли?

Кэтрин. Я никуда не ходила.

Эдди (снимает куртку и шляпу). Ха! Делаешь мне одолжение?

Кэтрин. А почему мне нельзя надеть их хотя бы дома?

Эдди.

Сними-ка, будь добра. Ты хороша и так — Без этих туфель!

Кэтрин. Мне просто их хотелось разносить.

Эдди.

Когда я прихожу домой, Я прихожу домой, а не в кино. Смотреть противно на таких девчонок. И как вы ковыляете на этих шпильках!

Кэтрин. О господи!..

Входит Биатрис, жена Эдди. Ей столько же лет, сколько и мужу.

Биатрис. Тебе удалось что-нибудь выяснить?

Эдди (усаживаясь в качалку). Пароход пришел. Они, наверно, скоро сойдут на берег.

Биатрис (тихо, сжав руки не то от радости, не то с мольбою). Боже мой! Ты видел Тони?

Эдди (озабоченно). Ну да, я с ним говорил. Вечером команду отпустят на берег. Тони сказал, что они могут прийти сюда в любую минуту.

Кэтрин. Господи, у них, верно, все поджилки трясутся…

Эдди. Чепуха! Преспокойно сойдут на берег. На них ведь выправлены матросские документы по всей форме; сойдут на берег вместе с командой. (К Биатрис). Надеюсь, они подумали, где им переночевать, а?

Биатрис. Я написала им в письме, что у нас нет места.

Кэтрин. Но ты их не встретил? Сам-то ты их не видел?

Эдди. Нет, они еще там. Я видел на пристани только Тони. А с чего это вы обе так всполошились?

Кэтрин. И вовсе я не всполошилась.

Биатрис (примирительно). Ведь все-таки событие… Как же ей не волноваться?

Эдди (к Кэтрин). Думаешь, они приехали сюда развлекаться? Они работать приехали.

Кэтрин (смутившись, но будто даже польщенная поддразниванием). А кто думает о развлечениях?

Эдди. Слушай, Кэти, тебе что — нечего обуть? У тебя же есть хорошие туфли! (Показывая на ее ноги). Это дрянно для какой-нибудь актерки. Переобуйся-ка.

Кэтрин. Не смейте ничего рассказывать, пока я не вернусь! (Выбегает из комнаты, на ходу скидывая туфли).

Эдди (к Биатрис, когда та подходит к нему). Почему ты ей разрешаешь носить такую гадость? Совсем это ей не идет!

Биатрис, наклонившись, целует его в щеку.

А это еще за что?

Биатрис. За то, что ты такой хороший.

Эдди. Только пускай они знают, что у нас самих ничего нет, Би, — вот что меня сейчас заботит.

Биатрис. Они за все будут платить, я им писала.

Эдди. Нет уж, на этот раз ты не будешь спать на полу, как в то время, когда у твоей матери сгорел дом.

Биатрис. Эдди, я их предупредила в письме, что у нас нет места.

Кэтрин входит в туфлях на низком каблуке.

Эдди. Э, я тебя знаю: стоит только появиться какому-нибудь родственнику, как ты уже спишь на полу.

Биатрис (полушутливо, полусерьезно). Ладно, хватит, тебе ворчать. Хочешь пива? Обед еще не готов.

Эдди (к Биатрис). Не хочу, и так холодно. (К Кэтрин). У тебя сегодня был урок, Грета Гарбо?

Кэтрин. Ага. Я уже много выучила, теперь надо побольше практиковаться.

Биатрис. Она уже записывает почти так же быстро, как ты говоришь. Прямо ужас! Почитай ей что-нибудь, вот увидишь!

Эдди. Молодец, Кэти. Детка, из тебя будет толк.

Кэтрин (гордо). Я хоть сейчас могу поступить на работу. И ни капельки не боюсь.

Эдди. Спешить некуда. Подожди, покуда тебе исполнится восемнадцать. Будем читать объявления, может, попадется солидная фирма, а может, адвокатская контора или что-нибудь в этом роде.

Кэтрин. Господи! Да учительница говорит, что я могу работать хоть сейчас.

Эдди. Пусть тебе сперва стукнет восемнадцать. Я хочу, чтобы ты на ногах крепче стояла. А то тебя еще часто ветром шатает. (К Биатрис). Где дети? Все еще на улице?

Биатрис. Я отвела их к маме, не то они всю ночь спать не будут. Какой тебе сегодня попался груз?

Эдди. Кофе. Нам повезло!

Биатрис. Вот почему мне целый день казалось, что пахнет кофе!

Эдди. Да, бразильским… Тот редкий случай, когда приятно быть грузчиком. Весь пароход насквозь пропах кофе. Словно цветами. Завтра скажем, что лопнул мешок, и я тебе принесу немножко. Ладно, давай есть.

Биатрис. Еще две минуты. Мне хочется, чтобы овощи потушились как следует.

Эдди подходит к вазе с виноградом.

Кэтрин. А как же это так получилось, Биатрис, что он холостой? Такой старый… Этот младший.

Биатрис (к Эдди). Двадцать пять лет для нее уже старость!

Эдди (к Кэтрин). Что за чушь у тебя на уме?

Кэтрин (язвительно). А что, по-твоему, должно быть у меня на уме?

Эдди. Мало ли что.

Кэтрин. Например?

Эдди. Что ты ко мне привязалась? Лучше бы у меня язык отсох в тот день, когда я поклялся твоей матери заботиться о тебе.

Кэтрин. И у меня тоже.

Эдди (смеясь). Господи, ну и язва! Просто ведьма! Тебя бы только по телевидению показывать.

Кэтрин. Вот было бы здорово!

Эдди. Здорово? Да ты бы умерла со страху.

Кэтрин. Я-то! Как же!

Эдди. Кстати, Гарбо, разве я тебе не говорил, что нельзя махать рукой из окна?

Кэтрин. Да ведь я же махала Луису!

Эдди. Знаешь, милая, я мог бы тебе такое порассказать про этого Луиса, что ты не стала бы ему больше махать.

Кэтрин (к Биатрис, которая только посмеивается). Хотела бы я посмотреть хоть на одного парня, о котором он не мог бы порассказать бог знает чего!

Эдди (подходит к Кэтрин и сжимает своей большой ладонью ее подбородок).

Смотри, Кэтрин, не шути со мной! Я отвечаю за тебя, детка. Я обещал твоей матери, когда она умирала. Поэтому не шути со мной. Я говорю серьезно. Не люблю постукивания высоких каблучков по панели, Не люблю я этот тук-тук-тук. Не люблю, когда на тебя пялят глаза.

Биатрис. А разве она виновата, что на нее смотрят?

Эдди. Ходит не так, как надо. (К Кэтрин). Так вся и вихляешься.

Биатрис выходит на кухню.

Кэтрин. Кто это — вихляется?

Эдди. Ты меня, Кэти, не зли! Ты вихляешься!

Кэтрин. Парни заглядываются на всех девушек без разбору, сам знаешь.

Эдди. У других есть отцы и матери. Тебе надо быть осторожнее.

Входит Биатрис с миской.

Кэтрин. Господи Иисусе! (Уходит на кухню).

Эдди (кричит ей вдогонку). Ну-ка попридержи язык, слышишь?

Биатрис (накладывает ему в тарелку еду и старается смягчить происшедшую вспышку). Ну чего ты все время к ней привязываешься?

Эдди. Как она выросла! Если бы твоя сестра могла ее видеть! Это прямо чудо; кажется, только вчера еще была совсем крошка, не успели оглянуться — и…

Входит Кэтрин, неся вилки и ножи.

Знаешь, когда она накрывает на стол, она похожа на мадонну.

Биатрис убирает со лба Кэтрин выбившуюся прядь волос.

(К Кэтрин). У тебя, Кэти, лицо мадонны… Вот почему тебе нельзя крикливо одеваться. Тебе это не идет. И на службе косо посмотрят. Там таких вещей не любят. (Садится к столу).

Биатрис (принимается за еду). Садись, крошка Кэти.

Кэтрин садится. Они едят.

Эдди. Как тихо в доме без ребят.

Кэтрин. Что же теперь будет? Как они нас найдут?

Эдди. Тони заберет их с парохода и приведет сюда.

Биатрис. Этот Тони небось наживает немалую деньгу.

Эдди. Какое там! Все пенки снимает синдикат.

Кэтрин. А что будет, когда пароход отойдет и обнаружится, что их там нет?

Эдди. Не волнуйся, капитан получает свою долю.

Кэтрин. Даже капитан?

Эдди. А что, капитану есть не надо? И капитан получает, и один из помощников тоже… Кое-что перепало и тому парню в Италии, который выправил им бумаги… (К Биатрис). Им придется шесть месяцев работать на синдикат, прежде чем они смогут распоряжаться своим заработком. Надеюсь, они это знают?

Биатрис. Да. Но ведь Тони устроит их на работу, правда?

Эдди. Еще бы! Раз они должны ему деньги, он, конечно, их устроит. Вот после того как они ему все выплатят, тогда с работой будет туго, как и всем нам. Надеюсь, что они и это знают.

Биатрис. Да, должны бы знать. Господи, они, видно, там подыхали с голоду. Пройти через такие муки, чтобы заработать несколько долларов! Ну как тут не заплакать!

Эдди. Кстати, что ты собираешься сказать соседям? Если у тебя спросят, что они здесь делают?

Биатрис. Что ж, я им скажу… Да кто станет спрашивать? Все, наверно, и так знают.

Эдди. То есть как это — знают? Слушай, Биатрис, Иммиграционное бюро имеет своих шпиков во всей округе.

Биатрис. Может быть, но не в нашем же доме?..

Эдди. Почем ты знаешь, что их нет в нашем доме? Послушайте, вы, обе. Если вас спросят, скажете, что это ваши родственники, приехали к вам в гости ну хотя бы из Филадельфии.

Кэтрин. Ладно, но разве они что-нибудь знают про Филадельфию? Если их самих начнут расспрашивать…

Эдди. Что из этого? Они, мол, не любят трепать языком, вот и все! Вы только ни с кем не откровенничайте, слышите? Многие тут что хочешь сделают за парочку долларов, а иммиграционные власти здорово платят за такие новости.

Кэтрин. Я могу рассказать им о Филадельфии…

Эдди. Сделай одолжение детка, не учи ты их и не водись с ними, ладно? С твоим длинным языком чем меньше ты знаешь, тем нам будет спокойнее. Они начнут работать и будут приходить домой только спать. Не желаю я, чтобы ты обращала на них внимание. Тут дело нешуточное, тут замешано правительство Соединенных Штатов. Так что лучше тебе и не знать, живут ли они вообще на белом свете. Будь осторожней, когда болтаешь с подружками. Держи язык за зубами. (Немного помолчав). Где соль?

Пауза.

Кэтрин. Уже темнеет.

Эдди. Да, видно, завтра будет снег.

Пауза.

Биатрис (со страхом). Господи, а ты помнишь Винни Бользапо? Много лет назад. Помнишь?

Эдди. Этого психа? Я как раз недавно о нем вспоминал.

Кэтрин. Кто это?

Биатрис. Ты была еще совсем маленькой. Жил тут поблизости на Сэкет-стрит один мальчишка, лет шестнадцати, его звали Винни. И накапал на кого-то иммиграционным властям. У него было пятеро братьев и старик-отец. Схватили они парнишку в кухне и поволокли с третьего этажа вниз — голова его билась о ступеньки, как кокосовый орех. Мы тогда жили в соседнем доме. А на улице они плевали ему в лицо — родной отец и братья. Вот был ужас!

Кэтрин. А что с ним потом стало?

Биатрис. Кажется, он уехал. (К Эдди). Ты его так и не видел?

Эдди. Его-то? Ну, его больше не увидишь. Такое ведь сотворил! Разве он решился бы взглянуть людям в глаза?.. Пересолено.

Биатрис. Зачем же ты солил еще?

Эдди (кладет ложку, встает из-за стола). Знаешь, а я что-то трушу…

Биатрис. Ну почему? Они ведь будут здесь только спать, ты их можешь и не видеть. Садись, ешь.

Эдди смотрит на жену с беспокойством.

А что мне было делать? Ведь они мои двоюродные братья.

Эдди подходит к Биатрис и любовно берет ее лицо в свои ладони. Свет над ними меркнет и зажигается над Алфьери.

Алфьери.

Я знаю, он имел двоих детей И в этой жизни жалкой, монотонной Старался быть хорошим мужем, Работал, ежели была работа, А заработок приносил домой. Так он и жил. В тот вечер, часов примерно в десять, — Они уже отужинали — Пришли двоюродные братья.

Кэтрин и Биатрис убирают со стола посуду. Эдди углубился в чтение газеты.

Пока Алфьери говорит, Эдди встает, подходит к окну и выглядывает наружу. На улице показывается Тони в сопровождении Марко и Родольфо, которые несут по чемодану Тони останавливается, показывает на дом, где живет Эдди.

Марко (коренастый крестьянин тридцати двух лет. Недоверчивый). Спасибо вам.

Тони. Ну, теперь действуйте сами. Только поосторожнее, вот и все. Первый этаж.

Марко. Спасибо.

Тони. Завтра увидимся на пристани. Начнете работать.

Марко кивает Тони уходит.

Родольфо (живой парень лет двадцати с небольшим; порой кажется совсем еще мальчишкой, порой — не по летам отягощенным заботами мужчиной. Волосы его необычайно светлы). Это первый дом, в который я войду в Америке.

Марко. Тсс! Идем.

Марко и Родольфо поднимаются на крыльцо.

Родольфо. Подумай только! Сестра писала, что они бедные!..

Марко. Тсс!

Братья проходят между колоннами. В квартире загорается свет. Эдди, Кэтрин и Биатрис слышат шаги и поворачивают головы к двери. Марко стучит. Биатрис и Кэтрин смотрят на Эдди; тот встает и отворяет дверь. Марко и Родольфо входят, снимают кепки.

Эдди. Вы Марко?

Марко кивает, смотрит на женщин, пристально вглядывается в лицо Биатрис.

Марко. Вы моя двоюродная сестра?

Биатрис (приложив руку к груди). Я Биатрис. А это мой муж, Эдди.

Кланяются.

Дочь моей сестры Нэнси Кэтрин.

Братья кивают в знак приветствия.

Марко (показывая на Родольфо). Мой брат Родольфо.

Родольфо кланяется.

(Держится натянуто, подойдя к Эдди). Я хочу сказать вам сразу: когда вы прикажете нам уйти, мы уйдем. Эдди. Да нет…

Марко. Я вижу, у вас маленькая квартира, но скоро, может быть, и у нас будет свой дом.

Эдди. Милости просим к нам, Марко, у нас хватит места. Кэти, дай-ка им поужинать.

Кэтрин. Идите сюда, садитесь. Я налью вам супу.

Братья подходят к столу.

Марко. Мы поели на пароходе. Спасибо. (К Эдди). Спасибо вам.

Биатрис. Выпейте кофе. Мы все выпьем кофе. Давайте садитесь.

Кэтрин. Как это, Родольфо: он совсем темный, а вы такой светлый?

Родольфо. Не знаю. Говорят, что тысячу лет назад как-то раз Сицилией завладели датчане… (Смеется).

Кэтрин (Биатрис). Он настоящий блондин!

Эдди. Как там насчет кофе?

Кэтрин (смешавшись). Сейчас принесу. (Выбегает из комнаты).

Эдди. Как прошло ваше путешествие?

Марко. Океан зимой всегда неспокойный. Но мы к морю привычные…

Эдди. Когда вы шли сюда, все было в порядке?

Марко. Да. Этот Тони довел нас до самого дома. Очень славный парень.

Родольфо. Сказал, что мы завтра начнем работать. Он человек порядочный?

Эдди. Нет. Но покуда вы должны им деньги, они будут давать вам работу. (К Марко). Вы у себя в Италии работали когда-нибудь в порту?

Марко. В порту? (С огорчением прищелкнув языком). Нет.

Родольфо (улыбаясь при воспоминании о том, как мал его родной город).

В нашем городе нет порта. Только песчаная отмель да рыбацкие лодчонки.

Биатрис. Так где же вы там работали?

Марко (сконфуженно пожимает плечами). Где придется, мы не брезгали любой работой.

Родольфо.

Бывало, строят дом Иль чинят мост. И Марко Шел каменщиком. А я к нему — подносчиком цемента.

(Смеется).

А летом мы работали в полях, Когда была работа хоть какая.

Эдди. Там так же плохо, как и раньше, да?

Марко. Да, плохо.

Родольфо.

Ужасно. Торчим на площади и день-деньской, Как птицы, слушаем журчание фонтана.

(Смеется).

Покуда поезд не придет.

Биатрис. А что на этом поезде?

Родольфо.

Да ничего. Но если много пассажиров И если вам к тому же повезет, То можно заработать пару лир, Подталкивая в гору извозчичью пролетку.

Входит Кэтрин, садится, слушает.

Биатрис. Толкать руками извозчичью пролетку?

Родольфо (со смехом).

У нас так заведено, Ведь лошади у нас тощи, как козы, И если пассажиров много, То мы толкаем экипажи вверх к отелю.

(Снова смеется).

А лошади — для видимости.

Кэтрин. А почему не заведут такси?

Родольфо.

Одно там есть. Толкаем и его.

Все смеются.

Все в нашем городе Приходится толкать.

Биатрис (к Эдди, печально). Как тебе это нравится…

Эдди (к Марко). Итак, чего же вы хотите: остаться здесь, в этой стране, или вернуться домой?

Марко (с удивлением). Вернуться домой?

Эдди. Но вы ведь женаты, не так ли?

Марко. Да, у меня трое детей.

Биатрис. Трое! А я думала — только один.

Марко.

Ну, нет. У меня их теперь трое. Четыре года, пять лет и шесть лет.

Биатрис. Могу поручиться, что все они по вас плачут.

Марко.

Ну что мне оставалось делать? Ведь старшенький в чахотке. А жена Сама не ест, чтоб накормить детей. Я говорю вам правду. Там оставаться я не мог — Детишкам ведь тогда не подрасти: Они питаются одним сияньем солнца.

Биатрис. Боже мой. И сколько же вы намерены здесь пробыть?

Марко. С вашего разрешения, мы, пожалуй, остались бы здесь…

Эдди. Она подразумевает не здесь, в доме, а в Америке.

Марко. A-а. Года четыре-пять, а может, и шесть.

Родольфо (улыбаясь). Он верит своей жене.

Биатрис.

Но если вам удастся заработать, Вы сможете вернуться и скорее.

Марко. Надеюсь. Не знаю. (К Эдди). Тут у вас, как я понимаю, тоже не сладко.

Эдди. Ну, вам-то беспокоиться нечего, во всяком случае, покуда вы им все не выплатите. А потом и вам с работой будет нелегко — придется побегать, как и нам всем. Но вы здесь все равно заработаете больше, чем там.

Родольфо.

А сколько? Нам говорят по-разному, но сколько Здесь можно заработать? Работать мы готовы день и ночь…

Эдди (он все чаще и чаще обращается только к Марко). В среднем за год? Может быть… видите ли, трудно сказать. Порой мы подолгу сидим без дела — бывает, три-четыре недели нет ни единого судна.

Марко. Три-четыре недели? (Огорченно вздыхает).

Эдди. Но я думаю, что вы, наверно, смогли бы получать… монет тридцать или даже сорок в неделю, весь год, на круг.

Марко. Долларов?

Эдди. Конечно, долларов!

Марко (глядя счастливыми глазами на Родольфо). Если бы мы могли пожить здесь хотя бы несколько месяцев, Биатрис…

Биатрис. Милости просим, Марко…

Марко. Если бы я остался у вас, я мог бы посылать им немножко больше денег…

Биатрис. Живите сколько хотите, у нас хватит места…

Марко (в его глазах блестят слезы). Моя жена… Моя жена… Я хочу послать ей сразу хотя бы двадцать долларов.

Эдди. Вы сможете послать им немножко денег уже на будущей неделе.

Марко (чуть не плача). Эдуардо…

Эдди. Не стоит благодарности. Какого черта, разве от меня убудет? (К Кэтрин). Как там у тебя насчет кофе?

Кэтрин. Я поставила. (К Родольфо). А вы тоже женаты? Наверно, нет.

Родольфо. О нет!

Биатрис. Я ведь говорила тебе, что он…

Кэтрин (к Биатрис). Знаю, ну, а вдруг он недавно женился…

Родольфо.

Нет денег у меня, чтобы жениться. Лицом-то я, пожалуй, вышел, А денег — ни гроша.

(Смеется).

Кэтрин (к Биатрис). Он самый настоящий блондин!

Биатрис (к Родольфо). И ты тоже хочешь здесь остаться? И может, навсегда?

Родольфо. Я?

Навсегда?.. Ну нет, Хочу пожить в Америке, Разбогатею, мотоцикл куплю И возвращусь домой.

(Улыбается).

Кэтрин. Мотоцикл?

Родольфо. С мотоциклом в Италии с голоду не помрешь!

Биатрис. Сейчас принесу кофе. (Выходит).

Эдди. А что вы будете делать с мотоциклом?

Марко. Мечты, все пустые мечты.

Родольфо.

Почему пустые мечты? Поручения! Любые! Богачам в отеле Всегда нужен кто-нибудь для поручений. Чтобы быстро! Чтобы с шумом и треском. Я поставлю свой голубой мотоцикл Во дворе отеля, И мне сразу же дадут поручение.

Марко. Когда у человека нет жены, он может мечтать.

Эдди. А почему нельзя выполнять поручения пешком, на автобусе или как-нибудь еще?

Входит Биатрис с кофейником.

Родольфо.

Э, нет, мотоцикл, мотоцикл — вот что нужно. Человек приходит в богатый отель И говорит: «Я посыльный». А кто он такой? Пешеход исчезает бесшумно, бесследно. Пешеход может и не вернуться, Может не выполнить порученья. Но человек с мотоциклом — Это солидный человек. Он не исчезнет. Ему будут давать порученья. Кроме того, я еще и певец.

Эдди. То есть как это — певец? В самом деле?..

Родольфо.

О да. В прошлом году Внезапно заболел баритон Андреола. Я заменил его в саду отеля. Спел три арии и не сфальшивил. Со столиков мне бросали тысячные банкноты. Деньги кружились так, словно ураган ворвался в казначейство. Это было грандиозно. Этот вечер кормил нас полгода. Да, Марко?

Марко (неуверенно кивает). Два месяца.

Биатрис. Неужели у вас там нельзя поступить на работу?

Родольфо.

Андреола выздоровел. Баритон у него могучий, Не то бы я…

Марко (к Биатрис). Родольфо пел слишком громко.

Родольфо. Вовсе нет!

Марко. Слишком громко. А посетители отеля — англичане. Они не любят, когда что-нибудь делается слишком громко…

Родольфо. Тогда почему же они бросали так много денег?

Марко. Они платили тебе за храбрость. (К Эдди). Англичанам нравится храбрость, но они не любят, когда ее проявляют больше одного раза.

Родольфо (ко всем, кроме Марко). Никто мне никогда не говорил, что я пел слишком громко.

Кэтрин. Вы когда-нибудь слышали джаз?

Родольфо. Еще бы! Я пою под джаз.

Кэтрин. Вы умеете петь под джаз?

Родольфо. Я пою неаполитанские песни в сопровождении джаза. Я пою «Бумажную куколку». Вам нравится «Бумажная куколка»?

Кэтрин. Еще бы, я просто без ума от «Бумажной куколки»! А ну-ка спойте!

Родольфо (встает и начинает петь высоким тенором).

Как тяжко одиночество, скажу я вам, друзья. Вот, скажем, любишь куклу, а кукла — не твоя. Всех женщин я забыть хочу, Глядеть на них я не хочу, А что же еще делать мне, друзья? Бумажную куклу Я для себя куплю. Веселые парни с зазывными глазами, Хоть смейтесь, хоть плачьте фальшивыми слезами, Бумажная куколка за вами не пойдет, Ту куклу никто у меня не украдет. Вам с куклами живыми придется флиртовать. Бумажная куколка меня лишь будет ждать.

Эдди (нетерпеливо переступая с ноги на ногу, в сильном возбуждении). Эй, милый, погоди минутку…

Кэтрин (как зачарованная). Дай ему допеть… Чудно! (К Биатрис). Замечательно! Это просто замечательно, Родольфо!

Эдди. Слушай, парень, ты хочешь, чтобы тебя застукали, да?

Марко. Нет, нет!

Эдди (показывая на соседние окна). У нас тут еще никогда не было певунов. И вдруг в доме ни с того ни с сего появился певун… Понимаете, о чем я говорю? Марко. Да. Конечно. Замолчи, Родольфо.

Эдди (покраснев от возбуждения). У них повсюду свои люди, понимаете, Марко?

Марко. Да. Он будет молчать. (К Родольфо). Молчи.

Эдди (с железной выдержкой, даже улыбаясь). Ты снова надела те туфли, Гарбо?

Кэтрин. Я думала, что сегодня вечером…

Эдди. Сделай одолжение, слышишь? (Тычет пальцем в сторону спальни). Ступай туда.

Кэтрин, смутившись, но уже злясь, идет в спальню. Биатрис, с беспокойством посмотрев на Кэтрин, встает и, проходя мимо Эдди, бросает на него холодный взгляд, сдерживаясь только из-за присутствия посторонних. Подходит к столу и разливаем в чашки кофе.

(К Марко, однако предназначая свои слова и для Биатрис). Все они тут мечтают пойти в актерки! (Идет к окну и опускает штору).

Родольфо (радостно). И в Италии тоже! Все девушки!

Эдди (испытующе оглядывая Родольфо, с плохо скрываемым подозрением). Вот как?

Родольфо. Ну да! (Смеется, кивком показывая на Кэтрин, вернее, на ее спальню). Особенно когда они такие красивые.

Кэтрин выходит из спальни в туфлях на низком каблуке, подходит к столу. Родольфо подносит ко рту чашку.

Кэтрин. Вы любите с сахаром?

Родольфо. С сахаром? Да! Я очень люблю сахар.

Эдди стоит в глубине сцены и следит за том, как Кэтрин кладет сахар в чашку Родольфо. Эдди отворачивается и опускает еще одну штору. На его лице тревога.

Свет в квартире гаснет и зажигается над Алфьери.

Алфьери.

Кто может знать свою судьбу? Над улицей и домом поднимается солнце. Эдди Карбоне не думал, не гадал о том, Что стерегло его.

Эдди медленно, едва переставляя ноги, спускается по лестнице.

Вот человек растит детей, Играет в кегли, ест, Работает, стареет, смерти ждет… Недели шли, и прямо перед ним Маячила опасность — Беда ему покоя не давала.

Появляется Биатрис с кошелкой.

Эдди (поджидает ее у крыльца). Уже пятый час.

Биатрис. В этом кино всегда большая программа.

Эдди.

Они давно пересмотрели все программы. Ему бы лучше посидеть дома, Ему бы лучше не мозолить людям зря глаза.

Биатрис. Что ж ты мне прикажешь делать?

Эдди.

Вчера они ходили в парк. Их вечером видали в парке.

Биатрис. Ей уже скоро восемнадцать. Что тут плохого?

Эдди. Я за нее отвечаю.

Биатрис. Хотела б я, чтобы ты хоть раз в жизни то же самое сказал обо мне.

Эдди. Чего ты взъелась?

Биатрис. Будто ты не понимаешь?

Эдди отворачивается, стиснув зубы, делает вид, что оглядывает улицу.

А что тебя гложет? Скоро без зубов останешься — так ты ими во сне скрежещешь! Всю ночь напролет скрипишь, словно жерновами.

Эдди не отвечает, смотрит исподлобья.

Что с тобой, Эдди?

Эдди. Тебе на все наплевать! Твое дело — сторона!

Биатрис. А ты чего хочешь — весь век держать ее в люльке? Чего ты хочешь, Эдди?

Эдди. Так, значит, вот для кого я ее растил? Для этого типа?

Биатрис. А что? Он славный парень. Работящий и лицом хорош…

Эдди. Хорош, нечего сказать!

Биатрис. Да разве он некрасивый парень, господи боже мой?!

Эдди. Мне от одного его вида душу выворачивает. И повадки его мне не нравятся.

Биатрис (улыбаясь). Ты просто ревнуешь, вот и все!

Эдди. К нему? Ну, милая, не очень-то ты обо мне высокого мнения!

Биатрис (подходя к нему). Ну чего тебе беспокоиться? Она ведь не маленькая, может за себя постоять.

Эдди. Ничего она еще не понимает. Вот он ее и обкрутил. Разве ты не видишь, как она на него глядит? Кругом нее хоть все огнем гори — ничего не замечает.

Биатрис. Что ж тут удивительного? Раз дружок завелся — ясно, что девочка сама не своя. Как же иначе?

Эдди. Он поет на пароходах, ты это знаешь?

Биатрис (озадаченно). То есть как это — поет на пароходах?

Эдди. Очень просто. Стоит себе на палубе и ни с того ни с сего поет. Его сначала прозвали Бумажной куколкой, а теперь зовут Канарейкой. Какой-то чудной, ей-богу. Стоит ему появиться на пристани — и сразу начинается бесплатное представление.

Биатрис. Ну и что ж тут такого? Еще молоденький, не знает, как себя вести.

Эдди. А волосы желтые, как воск. Не то шансонетка, не то еще похуже!

Биатрис. Так ведь он же блондин…

Эдди (не глядя на нее). Надеюсь, у него настоящие волосы, на одно это только и надеюсь!

Биатрис (встревоженно). Ты, видно, совсем спятил!

Эдди (мельком взглянув на нее). А что? Знаешь, как его зовут? Сам слышал в пятницу. Стою в очереди за жетоном и слышу, кто-то кричит: «Беляночка!» Оборачиваюсь и вижу — это его зовут! Понимаешь: Беляночка!

Биатрис. Можно подумать, что ты никогда в жизни блондинов не видал! А Белобрысый Бальзо?

Эдди. Так Бальзо ведь не пел! Он ведь ничего такого не выкомаривал…

Биатрис. Почем знать, может, у них в Италии так принято.

Эдди. Тогда почему его брат не поет? И ведет себя как человек, и никто над ним не смеется. (Поглядывая на нее, переминается с ноги на ногу). Мне он не нравится, слышишь, Би. Говорю тебе прямо: я этого терпеть не намерен. Я ее растил не для этого типа!

Биатрис. Ладно, ступай скажи ей об этом.

Эдди. Что я могу ей сказать? Она меня все равно не послушает, она меня теперь просто не замечает. Прихожу домой, а она точно во сне. И как похудела, на тень стала похожа…

Биатрис. Погоди ты…

Эдди. У меня вся душа изныла. Видеть его не могу! А что с ее стенографией? Она ведь теперь совсем не упражняется.

Биатрис. Ну хорошо, хорошо! Отвяжись ты от них, понятно? Ты себя не накручивай, слышишь? Это ее дело.

Эдди. Би, пойми, он испортит девчонку!

Биатрис. Ну и на здоровье. Не твоя забота. Пришла пора другому звать ее своей мадонной. Пойдем домой, у тебя свои дети, о них побеспокойся. (Оглядывается кругом). Сколько бы ты ни стоял на улице, она от этого скорей не придет. Да и перед людьми совестно.

Эдди. Сейчас вернусь. Мне хочется пройтись. (Отходит).

Биатрис. Идем, хоть разок поглядишь на детей.

Эдди. Говорю тебе, сейчас приду. Ступай.

Биатрис (стараясь не показать обиды). Не стой ты здесь, пожалуйста. Нехорошо это. Я тебе серьезно говорю. (Входит в дом).

Эдди подходит к краю авансцены справа, минуту рассеянно смотрит вдаль, потом, видя, что кто-то приближается, подходит к перилам на переднем краю сцены и садится на них. Входят Луис и Майк, присаживаются рядом с ним.

Луис. Хочешь сыграть в кегли?

Эдди. Устал. Пойду спать.

Луис. Как твои «зайцы»?

Эдди. В порядке.

Луис. Вижу, их не обделяют работой.

Эдди. Да, у них дела идут неплохо.

Майк. Вот и нам надо бы так же. Уехать, что ли, отсюда, а потом вернуться «зайцами» в трюме. Тогда и у нас будет работа.

Эдди. Хорошенькое дело!

Луис. Вот именно. Знаешь что?

Эдди. Допустим, знаю.

Луис. Ты сделал доброе дело. Тебя за это будут уважать…

Эдди. Ну, эти ребята мне не больно мешают, да и по стоят ни гроша.

Майк. Старший — настоящий бык! На днях я видел, как он таскал мешки с кофе. Дай ему волю — он один набьет доверху целый пароход.

Эдди. Да, здоров парень, ничего не скажешь. Мой Фрэнки, видно, в него пошел. Их отец, говорят, был настоящий великан.

Луис. Оно по Марко видно. Только он безответный какой-то, словно раб.

Майк. А вот светловолосый…

Эдди быстро переводит глаза на Майка.

Тот — весельчак.

Эдди (испытующе). Да, смешной…

Майк (не может удержаться от смеха). Да нет, нельзя сказать, чтобы он был смешной, но вот — как скажет… Такое, понимаешь, отмочит… Стоит ему появиться, как сразу смех кругом.

Эдди (чувствуя себя неловко). Ну да, конечно… Любит пошутить.

Майк. И я говорю: такое отмочит, что…

Луис беззвучно смеется вместе с Майком.

Эдди. Говорят… Но он ведь еще совсем мальчишка, а? Он… просто-напросто еще мальчишка.

Майк. Верно. Стоит хоть раз на него взглянуть — и у тебя уже хорошо на душе. И не у тебя одного. Вон я работал с ним как-то раз на прошлой неделе возле Мура-Маккормака. Говорю тебе, все со смеху просто катались.

Эдди. Отчего? Что он такое сделал?

Майк. Понятия не имею. Шутил, и все. Трудно даже вспомнить, что он говорил. Все дело в том, как он говорит! Взглянет только — и тебе уже смешно.

Эдди. Понятно. (Обеспокоен). Шутник!

Майк (смеясь). Это точно.

Луис. Ну пока, Эдди, до скорого.

Эдди. Носа не вешай!

Луис. Ясно. Пока.

Майк. Если захочешь срезаться в кегли, имей в виду, что мы идем на Флэтбаш-авеню.

Луис и Майк уходят. Эдди, обуреваемый тревожными мыслями, смотрит им вслед; они подходят к левому краю сцены, и их смех, беззаботный и дружеский, становится громче, когда они видят Родольфо, входящего под руку с Кэтрин. Грузчики уходят. Родольфо машет им в знак приветствия.

Кэтрин. Эдди, какую картину мы сегодня видели! Мы так смеялись.

Эдди (не может не улыбнуться при виде ее). Где вы были?

Кэтрин. В «Парамаунте». Там играли эти два артиста, знаешь? Те, что…

Эдди. В бруклинском «Парамаунте»?

Кэтрин (с чуть приметной злостью, ей неловко перед Родольфо). Конечно, в бруклинском «Парамаунте», где же еще? Я же тебе сказала, что мы не поедем в центр.

Эдди (отступая из страха, что она рассердится). Да я ведь только так спросил. (К Родольфо). Мне просто не хочется, чтобы она топталась по Таймс-скверу: там столько хулиганья.

Родольфо.

Хочется пройтись по Бродвею, Эдди, Хочется прогуляться с ней хоть разок Там, где опера и всякие театры. С детства я видел их огни на картинках.

Эдди (у которого лопается терпение). Я хочу с ней кое о чем поговорить, Родольфо! Ступай-ка наверх, ладно?

Родольфо.

Эдди, мы просто ходим с ней по улицам, Она учит меня…

Кэтрин.

Знаешь, с чем он не может примириться? С тем, что в Бруклине нет фонтанов!

Эдди (невольно улыбаясь Родольфо). Фонтанов? Родольфо смеется над собственной наивностью.

Кэтрин.

Он говорит, что в Италии повсюду фонтаны. Около них назначают свидания. А кроме того, Апельсины растут там прямо на деревьях И лимоны. Поверишь ли? На деревьях! Вот здорово! Но он без ума от Нью-Йорка.

Родольфо (стараясь говорить по-дружески). Послушай, Эдди, а почему бы нам и не пройтись разок по Бродвею?

Эдди. Погоди, мне надо кое-что сказать…

Родольфо кивает и идет к крыльцу.

Родольфо.

Может, и ты пойдешь с нами. Мне так хочется поглядеть на все эти огни…

Лицо Эдди непроницаемо. Взглянув на Кэтрин, Родольфо входит в дом.

Кэтрин. Почему ты никогда не поговоришь с ним, Эдди? Он так тебе благодарен, он просто боготворит тебя, а ты с ним и словом не обмолвишься.

Эдди(не отрывая от нее глаз). Я боготворю тебя, а ты никогда со мной не поговоришь. (Криво усмехается).

Кэтрин. Я с тобой не говорю? (Бьет его по руке). Что ты хочешь этим сказать?

Эдди. Я тебя теперь совсем не вижу. Прихожу домой, а ты убегаешь неведомо куда…

Кэтрин берет его под руку, и они прогуливаются вдвоем по улице.

Кэтрин. Понимаешь, ему так хочется все посмотреть, вот мы с ним и бродим по городу. Ты на меня сердишься?

Эдди. Нет. (Улыбается печально, даже мечтательно). Раньше, бывало, когда я возвращался с работы, ты всегда была дома. Но не успел я оглянуться, как ты стала совсем большая. Не пойму, как с тобой теперь и разговаривать. Кэтрин. Почему?

Эдди. Не знаю, Кэти, ты всегда в бегах, всегда в бегах… Мне кажется, что ты меня больше и не слушаешь.

Кэтрин. Да что ты, Эдди. Когда же это я тебя не слушала? В чем дело? Тебе он не нравится?

Небольшая пауза.

Эдди. А тебе, Кэти, он нравится?

Кэтрин (покраснев, но с поднятой головой). Да, нравится.

Эдди (с лица его сходит улыбка). Ага, значит, тебе, он нравится…

Кэтрин (глядя себе под ноги). Да. (Подняла глаза и, улыбаясь, ожидает, попадет ли ей, но готовая принять удар).

Эдди смотрит на нее как потерянный.

Что ты имеешь против него? Не понимаю. А он тебя просто боготворит…

Эдди. Он и не думает меня боготворить, Кэти.

Кэтрин. Неправда! Ты для него все равно что отец.

Эдди. Кэти!

Кэтрин. Что, Эдди?

Эдди. Ты выйдешь за него замуж?

Кэтрин. Не знаю. Мы ведь просто… гуляем вместе, вот и все…

Эдди. Он тебя не уважает, Кэти.

Кэтрин. Почему?

Эдди. Если бы ты не была сиротой, разве он не спросил бы разрешения у твоего отца, прежде чем шататься с тобой по городу?

Кэтрин. Ему и в голову не приходило, что ты можешь рассердиться.

Эдди. Он знает, что я сержусь, но ему на это наплевать. Понимаешь?

Кэтрин. Нет, он меня уважает. И тебя тоже. Когда мы переходим улицу, он всегда берет меня под руку чуть ли не с поклоном. Ты его просто не понимаешь, ей богу. Ты…

Эдди. Кэти, он заботится не о тебе, а о своем паспорте!

Кэтрин. Паспорте?!

Эдди. Да, паспорте! Если он на тебе женится, он получит американский паспорт. Вот в чем все дело.

Кэтрин озадачена.

Понимаешь, что я говорю? Парень ищет своей выгоды, вот и все, что ему надо.

Кэтрин (с болью). Нет, я тебе не верю.

Эдди. Не веришь? Ей-богу, с тобой хоть плачь! Ну какой он рабочий человек? Что он сделал на свои первые деньги? Купил фасонистый пиджак, остроносые башмаки, пластинки. А детишки брата голодают, мрут от туберкулеза. Девочка, поверь мне, он шалопай; у него в голове только огни Бродвея; такие молодчики думают только о себе! Выйдешь за него замуж, а потом ищи ветра в поле — увидишь его в следующий раз только во время бракоразводного процесса.

Кэтрин. Он мне ни слова не сказал о своих документах или…

Эдди. Так он тебе и скажет!

Кэтрин. Мне кажется, что он об этом даже и не думает.

Эдди. О чем же ему тогда думать? В любую минуту его могут застукать, и тогда пиши пропало! Придется снова толкать в гору пролетку!

Кэтрин. А я все равно не верю.

Эдди (хватая ее за руку). Кэти, ты разбиваешь мне сердце, послушай…

Кэтрин. Не хочу ничего слушать. Оставь меня в покое.

Эдди (удерживая ее). Кэти, послушай…

Кэтрин. Он любит меня!

Эдди (в глубочайшей тревоге). Не говори мне этого, Христа ради! На такую приманку испокон веку и попадаются дурочки, вроде тебя!

Кэтрин (с отчаянием, будто слова его осквернили ее душу). Я тебе не верю.

Эдди. Тут таких, как ты, ловят с тех самых нор, как ввели закон об иммигрантах. Обхаживают наивную девчонку, которая еще ничего не смыслит, и…

Кэтрин. Не верю! Замолчи! Черт бы тебя побрал… (Обливаясь слезами, бежит в дом).

Эдди. Кэти!

Эдди хочет ее догнать, но останавливается, словно понимая, что не имеет над ней никакой власти. Издали доносится музыка — по радио передают джазовую мелодию. Окинув взглядом улицу, он отходит от дома; грудь его вздымается от гнева.

Свет загорается над сидящим у себя за столом Алфьери.

Алфьери.

В тот день он пришел ко мне впервые. Я защищал когда-то его отца — Тот получил увечье на работе — И был слегка знаком со всем семейством. Я узнал его сразу, как только Он переступил мой порог. Глаза его, запавшие глубоко, похожи были на туннели. Сперва я подумал, что он совершил преступление.

Входит Эдди. Держа кепку в руках, он садится у стола и глядит в окно.

Но вскоре понял, что это просто страсть,— Она вошла в него без разрешенья.

(Замолкает, смотрит на свой стол, потом снова поднимает глаза на Эдди). Я не совсем понимаю, что я могу для вас сделать. Разве тут есть какое-нибудь нарушение закона?

Эдди. Об этом-то я вас и хотел спросить.

Алфьери. Если девушка влюбилась в иммигранта, в этом нет ничего недозволенного.

Эдди. Да, но если здесь только желание получить паспорт?

Алфьери. Вы ведь этого точно не знаете…

Эдди. Вижу по его глазам: он смеется и над нею и надо мной.

Алфьери. Эдди, я адвокат и могу полагаться только на то, что можно доказать. Понимаете? Можете вы доказать то, что говорите?

Эдди. Мистер Алфьери, я хорошо знаю, что у него на уме!

Алфьери. Даже если бы вы смогли это доказать…

Эдди. Послушайте… Да послушайте же вы меня хоть минуту! Отец всегда говорил, что вы человек толковый. Я хочу, чтобы вы выслушали меня.

Алфьери. Я всего-навсего человек закона, Эдди…

Эдди. Будете вы меня слушать? Я и говорю о законе. Дайте мне только высказать то, что я думаю. Ежели человек нелегально приезжает в страну, разве здравый смысл не требует, чтобы он откладывал каждый заработанный грош? Он-то не знает, что с ним стрясется наутро, так ведь, не правда ли?

Алфьери. Предположим.

Эдди. А он швыряет деньгами. Покупает какие-то пластинки. Туфли. Пиджаки. Понятно? Парень ровно ни о чем не заботится. Думает, что он здесь навечно. Значит, он уже пораскинул мозгами, что к чему. Решил, что с ним все в порядке. Не так ли?

Алфьери. Предположим. Ну, а дальше?

Эдди. Ладно. (Оглядывается через плечо, словно боясь, что сюда кто-нибудь войдет, потом, посмотрев на Алфьери, снова опускает голову, уставившись в пол). Разговор наш строго между нами?

Алфьери. Безусловно.

Эдди. Я хочу сказать, что не стал бы затевать этого разговора в другом месте. Вовсе не так уж приятно говорить о ком-нибудь подобные вещи! Даже жене и той не стал бы рассказывать такое про человека.

Алфьери. Что именно?

Эдди (глубоко вздохнув). Парень-то ведь не того, мистер Алфьери…

Алфьери. В каком смысле?

Эдди (снова оглянувшись через плечо). У него не все в порядке…

Алфьери. Не понимаю.

Эдди (беспокойно двигаясь на стуле). Вы его когда-нибудь видели?

Алфьери. Что-то не припомню!

Эдди. Он совсем светлый блондин. Волосы — как… платина. Понимаете?

Алфьери. Нет.

Эдди. И вообще, махнешь газеткой — и его сдует, словно и не бывало.

Алфьери. Да, но это не значит…

Эдди. Погодите минуту, я же говорю вам дело. Он поет, понимаете? Это само собой… Я хочу сказать, что в этом, может, ничего такого и нет, но иногда он вдруг возьмет такую ноту… Понимаете? Прямо закачаешься. Такую высокую поту. Понимаете?

Алфьери. Ну что ж, значит, у него тенор.

Эдди. Знаю я, что такое тенор, мистер Алфьери. Никакой у него не тенор. Говорю вам, если вы войдете в дом и не будете знать, кто поет, вам и в голову не придет, что поет мужчина, а не женщина.

Алфьери. Но это отнюдь не значит…

Эдди. Погодите минутку, мистер Алфьери. Ведь я же говорю вам, я хочу выложить все, что у меня на душе. Денька два назад племянница показывает нам платье, которое стало ей мало, — за последний год девочка вымахала вверх, как молодое деревцо. И что же? Он берет это платье, раскладывает на столе, чик-чик ножницами, туда-сюда иголкой — и платье готово. Понимаете? При этом он хорошенький, как ангелочек, ну так бы его и поцеловал!

Алфьери. Слушайте, Эдди…

Эдди. Мистер Алфьери, в порту над ним все потешаются. А мне стыдно. Называют Бумажной куколкой. А теперь Беляночкой! Брат его думает, что люди смеются потому, что он шутник и весельчак, но это неправда. Не потому они смеются. Они же знают, что он мне родня, и, конечно, не станут говорить худого. Им и на самом деле лучше поостеречься таких шуточек. Но я-то знаю, над чем они смеются, и, когда я думаю, что этот слизняк ее лапает, я могу… меня просто выворачивает наизнанку, мистер Алфьери. Ведь я из кожи лез ради этой девчонки. А теперь он приходит в мой дом и…

Алфьери. Послушайте, Эдди. Я вас понимаю, у меня тоже есть дети. Но закон определяет все точно. Закон не разрешает…

Эдди (охваченный еще большим негодованием). Вы хотите сказать, будто нет такого закона, чтобы парень, у которого не все в порядке, не имел права работать и жениться и чтобы…

Алфьери. Закон вам не поможет, Эдди.

Эдди. Даже если у него не все в порядке? Мистер Алфьери, вы хотите сказать…

Алфьери. Поверьте, Эдди, тут ничего не поделаешь.

Эдди. Ничего?

Алфьери. Ровным счетом ничего. Закон тут может заинтересоваться только одним.

Эдди. Чем?

Алфьери. Как он попал в нашу страну. Но мне кажется, что вы вряд ли захотите этим воспользоваться.

Эдди. Вы это о чем?

Алфьери. Ведь они приехали сюда нелегально…

Эдди. О господи Иисусе, в эти дела я впутываться не буду. То есть…

Алфьери. Ладно, дайте теперь мне вам кое-что сказать.

Эдди. Мистер Алфьери, не могу я поверить тому, что вы говорите! Должен быть какой-нибудь закон, который…

Алфьери. Эдди, я хочу, чтобы вы меня выслушали внимательно. (Пауза).

Бог иногда нам помрачает разум. У каждого из нас своя любовь: Жена, детишки — каждому свое. Но временами — как бы вам сказать — Любовь бывает слишком велика. Вот человек трудами рук своих Растит племянницу, а то и дочь. И человеку вовсе невдомек, Что дочь он слишком сильно полюбил И что племянница ему мила Не как племянница — куда сильней. Вы понимаете, что я говорю?

Эдди (саркастически). Вы хотите сказать, что мне нечего заботиться о том, чтобы ей было хорошо?

Алфьери.

Да, Эдди, только раньше иль поздней С этим приходится кончать. Ребенок повзрослеет и уйдет, И нужно позабыть свою любовь. Вы, Эдди, это понимать должны. Без этого никак нельзя.

(Пауза).

Отпустить её вам надо. Вот мой совет. Вы сделали все, что могли. Пусть вступит в жизнь она, Уйти ей дайте и пожелайте счастья.

(Пауза).

Вы сделаете это? Закона нет такого. Закону это безразлично, ясно?

Эдди. Вы хотите сказать — все равно даже если он такой ублюдок?.. Даже если он…

Алфьери. Вы ничего не можете сделать.

Эдди (сидит, чуть ли не скрежеща зубами от гнева. Потом встает, трет глаза). Что ж, ладно, благодарствую. Премного благодарен.

Алфьери. Как вы намерены поступить?

Эдди (с беспомощным жестом, по и не без иронии). Что мне прикажете делать? Я ведь макаронник, а что макаронник может? Двадцать лет работал как вол ради нее и теперь должен отдать ее этой полубабе? Вот и все, что мне остается! В самые тяжелые, в самые что ни на есть тяжелые времена, когда в гавань не заходило ни единого судна, разве я сидел и ждал пособия? Нет, я бился как рыба об лед. Когда в бруклинской гавани было пусто, я обходил Хоубокен, Стейтен-Айленд, Вест-Сайд, Джерси — все, что только можно. А почему? Потому что я дал клятву ее матери. Я урывал у собственных детей, чтобы ее накормить. Я отказывал себе. Сколько раз бродил я по городу с пустым желудком! (Больше не может сдерживать себя). А теперь прикажете сидеть сложа руки и смотреть на эту подлость? Откуда он взялся, этот су-кии сын? Я пустил его в дом, дал ему кров. Отдал одеяло с собственной постели, а он лапает ее, проклятый ворюга!

Алфьери. Но, Эдди, она уже женщина…

Эдди. Он хочет ее у меня украсть!

Алфьери. Ей пора замуж, Эдди. Ведь она не может выйти замуж за тебя?

Эдди (в бешенстве). Что за чертовщину вы несете? Что вы говорите?!

Пауза.

Алфьери. Я дал вам совет, Эдди. Вот и все, что я мог сделать.

Пауза.

Эдди (берет себя в руки). Ну что ж, спасибо. Большое спасибо. Дело в том… сердце у меня разрывается, вот что. Я…

Алфьери. Понимаю. Выбросьте все это из головы. Постарайтесь!

Эдди. Я… (Чувствуя, что готов разрыдаться, беспомощно машет рукой). Прощайте. (Уходит).

Алфьери.

Случается, что хочется кричать И бить тревогу. А причины нет. Я знал, я знал еще в тот день. В тот самый вечер Я смог бы эту повесть досказать. В ней тайны ни на грош не оставалось. Я видел: словно тень, скользящая по залу, Развязка шаг за шагом приближалась. Я знал, куда он клонит И чем он кончит, знал. И часто я сидел здесь вечерами И думал! Я разумный человек, А прекратить все это я не в силах. Однажды даже я пошел к соседке — Умнейшая старуха — и спросил, Как быть? Она лишь покачала головой: «Молитесь за него». И вот. (Садится). Мне оставалось только ждать.

Контора Алфьери погружается в темноту; свет загорается в квартире Эдди, где все сидят за столом; ужин подходит к концу. Молчание. Слышен только звон посуды. Но вот Кэтрин поднимает голову.

Кэтрин. Знаете, где они уже побывали?

Биатрис. Где?

Кэтрин. Они плавали в Африку. На рыбачьей шхуне. (К Эдди, который взглянул на нее). Это правда, Эдди!

Эдди. Я ничего не говорю. (Допив кофе, поднимается из-за стола).

Кэтрин. А мне вот и за городом побывать не довелось.

Эдди (взяв газету, садится в качалку). И ничего не потеряла.

Пауза. Кэтрин выносит тарелки, Биатрис и Родольфо убирают со стола.

И долго, Марко, вы до нее добирались, до этой Африки?

Марко. Дня два. Да, поплавали мы на своем веку немало…

Родольфо. Раз мы даже до Югославии дошли. Эдди (к Марко). А зарабатывали на этих шхунах прилично?

Марко. Когда рыба ловится, тогда платят. Родольфо. Такие шхуны не каждый имеет. У пашей семьи шхуны не было. Вот мы и рыбачили только тогда, когда в чужой семье кто-нибудь заболеет.

Кэтрин возвращается.

Биатрис. Вот чего я в толк не возьму, Марко: в океане полно рыбы, а вы голодаете.

Эдди. Надо иметь лодку, сети, а на это нужны деньги.

Биатрис. Хорошо, но разве нельзя удить рыбу с берега? На Кони-Айленд видишь столько рыболовов…

Марко. У нас сардины.

Эдди. Ясное дело. Разве сардинку поймаешь на крючок?

Биатрис. А я и не думала, что у них там сардинки. (К Кэтрин). Там у них водятся сардинки!

Кэтрин. Ну да, они гоняются за ними по всему океану… до самой Греции, Югославии, Африки…

Биатрис (к Эдди). Правда, смешно? Подумать только — сардинки плавают в океане!

Кэтрин. Ага. А апельсины и лимоны растут просто на деревьях. (К Эдди). Ну можно ли себе представить, что апельсины и лимоны растут на деревьях?

Эдди. В самом деле. Смешно. (К Марко). Я слыхал, апельсины подкрашивают, чтобы они были оранжевыми.

Марко. Подкрашивают?

Эдди. Ну да, я слыхал, что на самом деле они зеленые…

Марко. Нет, в Италии апельсины оранжевые.

Родольфо. Это лимоны бывают зеленые.

Эдди (недовольный тем, что Родольфо вмешался в разговор). Господи, словно я не знаю, что лимоны бывают зеленые, — их и в лавке иногда продают зелеными. Я сказал, что подкрашивают апельсины, разве я говорил что-нибудь про лимоны?

Биатрис (переводя разговор на другую тему). Жена твоя теперь аккуратно получает деньги, Марко?

Марко. Да. Она купила мальчику лекарство.

Биатрис. Замечательно. У тебя небось на душе стало легче.

Марко. Еще бы! Но я по ним скучаю.

Биатрис. Надеюсь только, ты не будешь вести себя, как другие. Живут здесь лет по двадцать пять, а все никак не скопят денег, чтобы съездить домой.

Марко. Знаю. У нас в городе есть такие семьи, где дети никогда не видели отца. Но я вернусь домой. Года через три-четыре.

Биатрис. А что, если бы тебе больше откладывать здесь? Не то она еще подумает, что денег тут куры не клюют; тогда ты не встанешь на ноги.

Марко. Нет, она у меня бережливая. Я посылаю ей все. Жена очень скучает. (Смущенно улыбается).

Биатрис. Она, видно, у тебя славная. Хорошенькая? Наверно, да!

Марко (краснея). Нет, но она все понимает.

Родольфо. Жена у него умница!

Эдди. Когда ваши парни возвращаются домой, их небось там ждут всякие неожиданности?

Марко. Неожиданности?

Эдди. Бывает ведь и так: пересчитают ребятишек и найдут парочку лишних… По сравнению с тем, что было до отъезда.

Марко. Нет… нет. Женщины наши ждут, Эдди. Большинство. Большинство ждет. Неожиданностей бывает мало.

Родольфо. У нас в городе живут строже, чем у вас.

Эдди смотрит на него.

У нас не позволяют себе вольностей.

Эдди. Да и здесь не позволяют себе вольностей, ты не думай. Мне не раз приходилось видеть, как новички из-за этого нарывались на неприятности: они думали — раз девушка не покрывает голову шалью, значит, она и не скромница. Не обязательно девушке носить черное платье, чтобы соблюдать себя. Понял?

Родольфо. Что вы, я всегда уважал…

Эдди. Да уж знаю, но дома ты не стал бы без спросу волочиться за девушкой. (Поворачивается). Ты понимаешь меня, Марко? У нас порядки не хуже ваших.

Марко (осторожно). Конечно.

Эдди (к Родольфо). Кой у кого из вас бог знает что на уме. Может, у нас и держатся чуть повольнее, но строгости у нас не меньше, чем у вас.

Родольфо. Я ее уважаю, Эдди. Разве я позволю себе что-нибудь лишнее?

Эдди. Что ж, я ведь ей не отец, я только дядя…

Марко. Нет, Эдди, если он ведет себя не так, как надо, ты должен ему сказать. Что он сделал плохого?

Эдди. Понимаешь, Марко, прежде она не гуляла до полуночи.

Марко (к Родольфо). Ты будешь рано приходить домой.

Кэтрин. Так ведь кино кончилось поздно.

Эдди. Я ничего не говорю… но он небось думает, что ты всегда гуляла так поздно. Он же, милая, не понимает.

Марко. Теперь ты будешь приходить домой рано, Родольфо.

Родольфо (в замешательстве). Ну что ж, пожалуйста.

Эдди. Дело не только в ней, Марко. (К Кэтрин). Все дело, детка, в том, что он ведет себя неосторожно. Чем больше он шатается по улицам, тем больше рискует. (К Родольфо). А вдруг ты попадешь под машину или еще что случится, какие ты предъявишь документы, кто ты такой! Понимаешь, о чем я говорю?

Родольфо. Но не могу же я сидеть все время дома, я…

Биатрис. И верно, надо же ему иногда и погулять…

Эдди. А это как сказать, Би. Если он приехал сюда работать, пусть работает; а если он приехал сюда гулять, пусть валяет дурака. (К Марко). Но я ведь думал, Марко, что оба вы приехали сюда на заработки. Понимаешь, о чем я толкую?

Марко (теперь он и впрямь почти все понял, сдержанно). О чем, Эдди?

Эдди. Я говорю, что прежде про вас думал, будто вы приехали сюда работать.

Марко. Да, мы приехали сюда работать.

Эдди. Вот это я и хотел от тебя услышать.

Неловкая пауза. Кэтрин встает и ставит пластинку. Музыка.

Кэтрин (пылая от негодования). Давай потанцуем, Родольфо?

Родольфо (не желая сердить Эдди). Я… я устал.

Кэтрин. Нет, давай. Этот парень так чудно играет на рояле. Пойдем. (Берет Родольфо за руку).

Родольфо медленно встает, чувствуя на себе взгляд Эдди.

Они с Кэтрин танцуют.

Эдди (к Кэтрин). Что, опять новая пластинка?

Кэтрин. Нет, та же самая. Мы ее на днях купили.

Биатрис (к Эдди). Они купили всего три пластинки. (Смотрит, как Кэтрин и Родольфо танцуют).

Эдди отворачивается. Марко сидит неподвижно.

(К Эдди). Должно быть, хорошо плавать на рыбачьей шхуне. Я бы и сама не отказалась повидать свет.

Эдди. Наверно.

Биатрис (к Марко). Но женщин вы с собой, конечно, не берете?

Марко. На шхуны — нет: работа слишком тяжелая.

Биатрис. У вас там и кухня настоящая, все как надо?

Марко. Да, на шхуне еда хорошая; особенно если Родольфо едет с нами, тогда впору и растолстеть.

Биатрис. Он и стряпать умеет?

Марко. Еще как! Повар хоть куда. Готовит все: рис, макароны, рыбу.

Эдди. Ах, значит, он еще и кухарка! (Смотрит на Родольфо). Поет, стряпает…

Родольфо благодарно улыбается.

Биатрис. Что ж, это хорошо; всегда на хлеб себе заработает.

Эдди. Да уж прямо замечательно! Поет, стряпает, шьет платья…

Кэтрин. Им, поварам, хорошо платят. Шеф-повары во всех больших ресторанах непременно мужчины. О них даже пишут в газетах.

Эдди. А я что говорю?

Кэтрин и Родольфо танцуют.

Кэтрин. Да, да!

Эдди (к Биатрис). Да, не парень, а просто золото. (Короткая пауза. Смотрит в сторону, потом снова поворачивается к Биатрис). Вот почему не место ему в порту. Возьми меня — я не умею ни стряпать, ни петь, ни платья шить, — вот мне сам бог и велел там работать. Умей я стряпать, петь или шить, ни в жизнь бы не стал мешки таскать.

Теперь все смотрят на Эдди, не сводя глаз.

(Чувствует, что выдает себя с головой, но не может остановиться). Я бы уж был где-нибудь в другом месте. Например, в модном ателье. (Неожиданно поднимается и подтягивает брюки). Ну как, Марко, пойдем поглядим на бокс вечерком в субботу? Ты ведь еще никогда бокса не видел?

Марко (с тревогой). Только в кино.

Эдди. Угощаю. А ты что скажешь, датчанин? Пойдешь с нами? За билеты плачу я.

Родольфо. Конечно, пойду. Охотно.

Кэтрин (в радостном возбуждении). Я сварю кофе, ладно?

Эдди. Давай готовь кофе! (Привлекает ее к себе). Послаще и покрепче.

Озадаченная, Кэтрин улыбается и уходит.

(Странно весел, потирает кулак ладонью). Погоди, Марко, ты еще у нас увидишь настоящую драку. А сам ты когда-нибудь боксом занимался?

Марко. Никогда.

Эдди (к Родольфо). А ты-то уж как пить дать занимался.

Родольфо. Нет, никогда.

Эдди. Ну что ж, поди сюда. Вставай, я тебя поучу.

Биатрис. Зачем ему учиться?

Эдди. Как знать, а вдруг ему кто на мозоль наступит? Поди сюда, Родольфо, я научу тебя парочке приемов.

Биатрис (нехотя, настороженно). Иди, Родольфо. Он и в самом деле хороший боксер, он может тебя поучить.

Родольфо (смущенно). Но я ведь не умею…

Эдди. Да подними же руки!.. Видишь, вот так. Правильно. Совсем неплохо, левую держи на весу, ею ты будешь бить, смотри и замечай. (Осторожно дотрагивается левой до лица Родольфо). Видишь? Теперь ты должен защищаться, и если я сделаю выпад, ты…

Родольфо отбивает его левую.

Скажи пожалуйста, здорово у тебя получается!

Родольфо смеется.

Ладно, теперь нападай. Бей.

Родольфо. Боюсь тебе сделать больно, Эдди.

Эдди. А ты меня не жалей, бей — и все. Я покажу, как защищаться.

Родольфо, смеясь, делает выпад.

Вот так. Еще разок. Бей в скулу, прямо сюда.

Родольфо бьет увереннее.

Отлично!

Биатрис (к Марко). Смотри, как у него хорошо получается!

Эдди. Еще бы, он просто молодчина! А ну, парень, бей изо всех сил — больно ты мне все равно не сделаешь.

На этот раз Родольфо бьет решительнее и задевает скулу Эдди.

Парень что надо! Теперь буду бить я, а ты защищайся, понятно?

Кэтрин, возвратившись из кухни, наблюдает за дерущимися.

Кэтрин (с растущей тревогой). Что они делают?

Эдди и Родольфо обмениваются легкими ударами.

Биатрис (ничего не замечая, кроме дружеской шутки). Эдди его учит. Родольфо очень способный.

Эдди. Еще бы, герой, да и только! Видишь, как бьет!

Родольфо наносит удар.

Так. А теперь берегись, датчанин, пришел мой черед. (Делает ложный выпад левой и бьет правой).

Родольфо пошатнулся.

Кэтрин (бросаясь к Родольфо). Эдди!

Эдди. Что? Я ему ничего не сделал. (Поддерживая пошатывающегося Родольфо). Да ну, разве больно?

Родольфо. Нет, не больно. (К Эдди, оживленно с улыбкой). Это я от неожиданности.

Биатрис. Хватит, Эдди. Все равно он дрался неплохо.

Эдди. Ну да. (Потирая кулаки). Из него выйдет толк, Марко. Я поучу его еще.

Марко кивает не очень уверенно.

Родольфо (услышав новый мотив по радио, с неожиданной для него повелительной ноткой в голосе). Потанцуем, Кэтрин. Идем. (Обнимает ее).

Родольфо и Кэтрин танцуют. Эдди садится в качалку и погружается в раздумье. Марко встает и идет к стулу, стоящему в глубине сцены. Биатрис и Эдди за ним наблюдают.

Марко. Сможешь поднять этот стул?

Эдди. То есть как?

Марко. Вот так. (Становится на колено, заложив одну руку за спину, берется за самый низ ножки стула, но не поднимает его).

Эдди. Конечно, почему же нет? (Подходит к стулу, становится на колено, берется за ножку, поднимает стул на вершок, но стул сразу же накреняется к полу). Ишь ты, оказывается, это нелегкое дело, а я и не знал. (Делает новую попытку, но снова терпит неудачу). В чем тут загвоздка? Надо, видно, брать его под каким-то углом.

Марко. Смотри. (Опускается на колено, берется за ножку и с усилием медленно поднимает стул все выше и выше, становясь постепенно на ноги).

Родольфо и Кэтрин перестают танцевать; они смотрят, как Марко поднимает стул высоко над головой. Марко стоит лицом к лицу с Эдди; его глаза горят, жилистая шея напряжена, он держит стул, как оружие, на лице его предостережение, которое переходит в торжествующую улыбку; поняв его взгляд, Эдди перестает усмехаться. Свет меркнет.

Мгновение на сцене темно. Слышны пароходные гудки. Свет загорается в конторе Алфьери; он сидит за письменным столом в глубоком унынии, положив на стол руки и опустив на них голову. Поднимает глаза и смотрит в зал.

Алфьери.

В то двадцать третье декабря Ящик шотландского виски упал при разгрузке На сорок первом причале. У ящиков шотландского виски Есть привычка разбиваться в сочельник. День был холодный, но снега не было. Биатрис ушла за покупками. Марко еще не пришел, А Родольфо в тот день сидел без работы. Кэтрин говорила позднее, Что они впервые остались дома одни.

Свет переносится на Кэтрин; она гладит. Слышна музыка. Откинув голову, Родольфо неподвижно сидит в качалке. Звучит джазовая мелодия, исполняемая на рояле. Блаженствуя, Родольфо поворачивает голову к Кэтрин и улыбается ей; она улыбается в ответ, продолжая гладить. Родольфо подходит к столу и садится рядом с Кэтрин.

Кэтрин. Что ты? Хочешь есть?

Родольфо. Не хочу. (Подперев тыльной стороной руки подбородок, следит за тем, как она гладит). У меня уже почти триста долларов. (Взглянув ей в лицо). Слышишь, Кэтрин?

Кэтрин. Слышу.

Родольфо берет ее руку, целует, затем отпускает. Кэтрин продолжает гладить. Он снова подпирает голову рукой.

Родольфо. Ты больше не хочешь об этом разговаривать?

Кэтрин. Нет, почему же?

Родольфо. Что у тебя на душе, Кэтрин?

Кэтрин продолжает гладить. Он снова берет ее руку — теперь ту, которая держала утюг; она садится, откинувшись на спинку стула, не глядя ему в глаза.

Кэтрин. Я все хочу тебя кой о чем спросить. Можно? Родольфо. Все ответы ты прочтешь у меня в глазах. Но ты перестала смотреть мне в глаза. У тебя завелись тайны.

Кэтрин глядит ему в лицо. Он прижимает ее руку к своей щеке. У нее отчужденный вид.

О чем ты хочешь спросить?

Кэтрин. А что, если бы я захотела жить в Италии?

Родольфо (улыбаясь нелепости вопроса). Ты решила выйти замуж за богатого?

Кэтрин. Нет, я спрашиваю: а что, если нам с тобой поехать туда жить?

Родольфо (у него пропадает улыбка). Когда?

Кэтрин. Ну… когда мы поженимся.

Родольфо (удивленно). Ты хочешь стать итальянкой?

Кэтрин. Нет, но я бы могла там жить и так. Живут же там американцы.

Родольфо. Поехать туда навсегда?

Кэтрин. Да.

Родольфо. Ты шутишь.

Кэтрин. Ничуть.

Родольфо. Что это ты выдумала?

Кэтрин. Да ведь ты сам всегда рассказывал, как там красиво: и горы, и море, и все вообще.

Родольфо. Ты шутишь.

Кэтрин. Да нисколько же!

Родольфо.

Денег нет, работы нет, ничего нет, Кэтрин, Если я привезу тебя домой, Они скажут, что Родольфо сошел с ума, Позовут священника и врача.

Кэтрин. Знаю, а все-таки мне кажется, что мы были бы там счастливее.

Родольфо. Счастливее? А что бы ты ела? Из всей этой красоты супа не сваришь.

Кэтрин. Ты мог бы стать певцом, скажем, в Риме, или…

Родольфо. В Риме! В Риме и без меня полно певцов.

Кэтрин. Ну, тогда я нашла бы работу.

Родольфо. Где?

Кэтрин. Господи, есть же там какая-нибудь работа!

Родольфо.

Ничего! Там нет ничего! Ничего. А теперь давай разберемся. Брать ли тебя из богатой страны, Чтобы ты страдала в бедной стране? Ну, что ты выдумала?

(Подыскивает слово).

Я украл бы твою красоту. Два года — и ты голодная старуха. Когда дети брата плачут от голода, им дают воду, Воду, в которой варились кости. Ты не веришь мне, что ли?

Кэтрин (тихо). Мне страшно здесь. Я боюсь Эдди.

Небольшая пауза.

Родольфо.

Мы не будем жить с ними. Рано или поздно мне дадут гражданство. Я смогу работать, где захочу. И найду работу получше. У нас будет свой дом, Кэтрин. Если бы я не боялся ареста, Я бы уже пошел очень далеко.

Кэтрин (пересилив себя). Я хочу спросить у тебя одну вещь… А ты отвечай по совести. Ты бы женился на мне, если бы нам пришлось уехать в Италию? Предположим, что так бы случилось.

Родольфо. Это ты спрашиваешь или спрашивает он?

Кэтрин. Я хотела бы знать, Родольфо. Мне нужно это знать.

Родольфо. Поехать туда с пустыми руками?

Кэтрин. Да.

Родольфо. Тогда — нет.

Кэтрин смотрит на него, широко раскрыв глаза.

Нет.

Кэтрин. Ты бы не захотел?

Родольфо.

Нет. Я не хочу жениться, чтобы жить с тобой в Италии, Я хочу на тебе жениться, Когда стану здесь полноправным гражданином. Скажи ему, не то я сам скажу.

(Сердито ходит по комнате).

А еще скажи ему — и себе тоже скажи, Что я не нищий, А ты не лошадь, не вещь И не подачка бедному иммигранту.

Кэтрин. Ну, не сходи с ума.

Родольфо.

Я взбешен! Ты думаешь, что меня уже приперли к стенке? Брата — да. А меня еще нет. Ты думаешь, я посажу себе на шею Нелюбимую женщину до конца дней своих, Лишь бы стать американцем? Что это так уж заманчиво? Ты думаешь, у нас в Италии нет высоких домов, Электрического света или широких улиц? Или автомобилей? У нас есть все, кроме работы. Я хочу стать американцем из-за работы. Здесь только одно чудо — работа. Почему ты издеваешься надо мной, Кэтрин?

Кэтрин. Я не это хотела сказать.

Родольфо. Гляжу я на тебя, и сердце разрывается. Почему ты так его боишься?

Кэтрин (чуть не плача). Не знаю!

Родольфо (притягивает ее к себе). А ты? Ты веришь мне, Кэтрин?

Кэтрин.

Дело в том, что я… Что он был добр ко мне, Родольфо. Ведь ты его совсем не знаешь. Он был всегда со мной так ласков И добр. Вот мучит, пилит, Но оскорбить не хочет. Я-то знаю. Мне было б стыдно огорчить его. Ведь я всегда мечтала, чтобы он Доволен был, когда я выйду замуж, Плясал и пел бы у меня на свадьбе. Ну, а теперь он зол и груб все время.

(Плачет).

Скажи ему, что будешь жить в Италии, Быть может, он тебе поверит. Мне хочется, чтоб он был счастлив. Ты пойми. Он дорог мне… Я так измучилась, Родольфо.

(Плачет).

Родольфо (обнимает ее). Кэтрин… девочка моя…

Кэтрин. Родольфо, я люблю тебя, люблю.

Родольфо.

Ну и скажи ему об этом. Неужто ты не сможешь?

Кэтрин. Я боюсь. Я так боюсь.

Родольфо.

Ш-ш-ш. Сегодня вечером, когда он возвратится, Мы оба сядем с ним И все ему расскажем — ты и я.

(Видит, что ее страх стал еще сильнее).

Но ты сама должна мне верить, Кэтрин. Я знаю, ты ведь даришь мне так много — Всю родину свою! Подумать только, С тобой — Америку я обнимаю. Но если бы я не любил тебя И всякий раз на дню не улыбался, Как вспоминал тебя, За тысячу Америк я не смог бы Тебя поцеловать. Сегодня вечером я все ему скажу, И страх пройдет твой. Правда? А через два-три месяца скоплю Достаточно, и мы пойдем С тобою в церковь, а оттуда к себе, в наш…

Он умолкает, видя, как Кэтрин улыбается, как в ее глазах рождается страсть.

Кэтрин!

Кэтрин. Сейчас. Здесь никого нет.

Родольфо. Девочка моя. Господи!

Кэтрин (целуя его лицо). Сейчас!

Кэтрин кладет Родольфо голову на плечо, он ей тихо что-то напевает; они поворачиваются, идут, обнявшись, в глубь сцены и исчезают в дверях спальни.

Пауза. Вдалеке слышны гудки пароходов. На улице появляется Эдди. Он пьян и нетвердо держится на ногах. Поднимается по лестнице. Все еще слышны гудки. Он входит в квартиру, оглядывается, вынимает из кармана бутылку и ставит ее на стол; из другого кармана вынимает вторую бутылку, из внутреннего кармана — третью. Увидев утюг, подходит к нему, дотрагивается до него и, отдернув руку, поворачивается лицом в глубь сцены.

Эдди. Биатрис? (Идет к кухонной двери и заглядывает в нее. Потом к двери в спальню). Биатрис?

Из спальни выходит Кэтрин; он смотрит на нее пристально, она оправляет платье.

Кэтрин. Как ты рано пришел.

Эдди (испытывая смутную тревогу и стараясь разгадать ее причину). По случаю сочельника кончили работу пораньше.

Кэтрин проходит мимо него к гладильной доске.

(Указывая на утюг). Так недолго и пожар устроить.

Кэтрин. Я вышла на минутку.

Из спальни выходит Родольфо. Увидев его, Эдди делает судорожное движение рукой. Родольфо издали кивает ему, глядя на него испытующе. Эдди смотрит на Кэтрин; она гладит, не поднимая головы.

Родольфо. Биатрис пошла купить ботинки детям.

Эдди. Собирай вещи. Живо! Складывай свои манатки и сматывайся.

Кэтрин ставит утюг и идет в спальню.

(Хватает ее за руку). А ты куда?

Кэтрин. Оставь меня в покое, Эдди. Я пойду с ним.

Эдди. Ты пойдешь с ним? Вот как, ты пойдешь с ним? (С силой сжимает ее лицо обеими руками). Ты пойдешь с ним? (Целует ее в губы).

Кэтрин старается разжать его руки, но он ее не отпускает, прижимаясь лицом к ее лицу. Родольфо подходит к ним.

Родольфо (сперва пытаясь его унять). Эдди! Не надо, Эдди! (Старается разжать руки Эдди). Не надо! Брось!

Кэтрин вырывается; Родольфо с силой поворачивает Эдди лицом к себе.

Эдди. Тебе чего надо?

Родольфо. Она будет моей женой.

Эдди. А ты-то сам кто будешь? Хотел бы я знать. Ты-то кто будешь?

Родольфо (со слезами бешенства). Не смей так говорить со мной!

Родольфо бросается на Эдди, тот, смеясь, хватает его за руки и вдруг целует.

Кэтрин. Эдди! Пусти его, слышишь! Я тебя убью! Пусти! (Царапает Эдди лицо).

Эдди отпускает Родольфо и стоит неподвижно. По его щекам катятся слезы, но он продолжает с издевкой смеяться над Родольфо. Кэтрин, тяжело дыша, глядит на него в ужасе. Родольфо словно окаменел. Все трое похожи на зверей, которые только что рвали друг друга на части, а теперь разошлись, подстерегая каждое движение противника.

Эдди. Ладно, даю тебе время до завтра. А завтра убирайся. Один. Слышишь? Один.

Кэтрин. Я уйду с ним.

Эдди (кивком показывая на Родольфо). Нет, с ним ты не уйдешь! (Садится, все еще не в силах перевести дыхание; Кэтрин и Родольфо беспомощно смотрят, как он, прерывисто дыша, откидывает голову на спинку стула и закрывает глаза). Ты меня не доводи, Кэтрин.

Квартира Эдди погружается в темноту; свет загорается в конторе Алфьери.

Алфьери.

Двадцать седьмого декабря я видел Его еще раз. Задолго до шести обычно я ухожу домой. Но в этот раз я все сидел, сидел, В окно на бухту глядя. Я увидел его в дверях и понял, Чего я ждал. И если я рассказываю вам Об этом, как о сне, то в самом деле Все было как во сне. Случалось, Во время этих двух бесед, Что я как будто застывал, Как будто бы лишался сил.

Входит Эдди, снимает кепку и в раздумье садится на стул.

Смотрел ему в глаза я больше, Чем слушал. И сказать по правде, Почти не помню то, что говорил он. Но не забыть, как меркнул свет, когда Он на меня глядел. Глаза его — как два туннеля. Мне так хотелось крикнуть полисмена. Но тихо было все, И ничего, по сути, не случилось…

(Обрывает рассказ и опускает глаза. Потом поворачивается к Эдди). Короче: он не хочет уезжать?

Эдди. Жена собирается снять для них комнату. Этажом выше у одной старухи сдается комната.

Алфьери. А что говорит Марко?

Эдди. Он молчит. Марко не больно-то разговорчив.

Алфьери. Наверно, они ему ничего и не сказали о том, что случилось?

Эдди. Не знаю. Я же говорю — Марко не больно-то разговорчив.

Алфьери. Ну, а что говорит ваша жена?

Эдди (не желая вдаваться в подробности). В доме все больше молчат. А что вы скажете?

Алфьери. Но ведь вы его не можете ни в чем обвинить?

Эдди. Да говорю же я вам, мистер Алфьери…

Алфьери.

Вы, Эдди, ничего мне не сказали И сводите к тому, что он не смог Вас одолеть.

Эдди.

А я вам говорю — он не мужчина. Кто хочет одолеть, тот одолеет, И даже мышь, малюсенький мышонок — Зажми его в кулак — он будет Бороться до конца. А этот не боролся до конца, Уж я-то знаю. Нет, он не мужчина.

Алфьери. Зачем вы все это затеяли?

Эдди. Чтоб показать ей, чего он стоит! Чтоб она узнала ему цену, раз и навсегда! Ее мать перевернулась бы в гробу! (С трудом овладевая собой). Что мне теперь делать? Скажите, что мне делать?

Алфьери. Она сказала, что выходит замуж за него?

Эдди. Да, сказала. Что мне теперь делать?

Короткая пауза.

Алфьери.

Я говорю в последний раз, А вы уж сами решайте, как вам быть. По совести и по закону вы неправы. И вы не смеете ей помешать.

Эдди (сердито). Вы слышали, что я сказал?

Алфьери (повышая тон).

Я слышал то, что вы сказали. Теперь послушайте, что я скажу. И это больше, чем простой ответ. Хочу предостеречь вас — Закон природе не противоречит. Закон — всегда лишь форма для того, Что вправе совершиться. Но если ошибается закон, То, значит, он пошел против природы. А в данном случае природе верен он. Вы задержать поток хотите, Но поглотит он вас… Ее благословите, и пусть она уходит…

Пока Алфьери говорит, на противоположной стороне сцены начинает мерцать слабым, призрачным синим светом телефонная будка. Эдди встает, стиснув зубы.

Ведь рано или поздно, Эдди, Кому-нибудь ее отдать придется.

Эдди поворачивается, собираясь уйти, и Алфьери поднимается в сильной тревоге.

Вы потеряете своих друзей, Все отвернутся — даже те, Кто в силах был бы вас понять. Вас будут презирать и те, Кто поступил бы так же, как и вы.

Эдди быстро удаляется.

Надо забыть об этом, Эдди!

Контора Алфьери погружается в темноту. Эдди появляется в телефонной будке и — снимает трубку.

Эдди. Я хочу кое-что сообщить. Насчет итальянцев, которые приехали без разрешения. Их двое. Точно. Дом номер четыреста сорок один по Сэксон-стрит в Бруклине. Ну да! Нижний этаж. Что? (Пересиливая себя). Да, я сосед. Что?

Видно, его о чем-то еще спрашивают, но он медленно вешает трубку. Выходит из телефонной будки как раз в тот миг, когда на улице появляются Луис и Майк. Они пересмеиваются втихомолку над чем-то, что знают они одни.

Луис. Пойдем, Эдди, сыграем в кегли?

Эдди. Нет, мне пора домой.

Луис. Не вешай носа.

Эдди. До скорого.

Луис и Майк уходят, возобновив свой, по-видимому, очень веселый разговор. Эдди смотрит им вслед. Потом, оглянувшись по сторонам, входит в дом, и сразу же в его квартире зажигается свет. Биатрис сидит и шьет детские штанишки.

Биатрис. Где ты так долго пропадал?

Эдди (входя). Пошел прогуляться, я же тебе говорил. (Снимает свою куртку на «молнии», берет лежащую на стуле газету, хочет сесть). Дети спят?

Биатрис. Да, уже спят.

Пауза.

Эдди (смотрит в окно). Где Марко?

Биатрис. Они решили переехать наверх к миссис Дондеро.

Эдди (поворачиваясь к ней). Они сейчас наверху?

Биатрис. Уже перенесли туда свои вещи. Кэтрин решила, что так будет лучше. Кэтрин права, Эдди. Они не будут тебе мозолить глаза. Они счастливы, и мы будем счастливы тоже.

Эдди. И Кэтрин наверху?

Биатрис. Она понесла туда наволочки. Сейчас вернется.

Эдди (кивая). Ничего, им там будет лучше; весь дом все равно знал, что они здесь живут, теперь уже не от кого прятаться.

Биатрис. Вот и я так решила. Да и, кроме того, не одни они ведь там живут; можно подумать, что они тоже самые обыкновенные жильцы. Хочешь есть?

Эдди. А кто там живет еще?

Биатрис. Два парня. Старуха сдала им другую комнату: она ведь сдает две комнаты. Купила кровати и все, что полагается. Я же тебе рассказывала.

Эдди. Когда ты мне рассказывала?

Биатрис. Не помню, кажется, мы с тобой об этом разговаривали на прошлой неделе. Она хочет открыть у себя что-то вроде маленького пансиона. У нее только нет пока наволочек.

Эдди. Ничего я не знал, ни про какой пансион.

Биатрис. Что ты! Ведь я еще в начале недели одолжила ей большую сковородку. Я же тебе говорила. (Улыбаясь, подходит к Эдди). Пора тебе прийти в себя, милый, ты за последнее время сам не свой.

Эдди молчит, пристально вглядываясь в пустоту.

(Дотрагивается до его головы). Знаешь, Эдди, это я во всем виновата, ты уж меня прости. Кроме шуток. Надо было мне сразу поселить их там, наверху.

Эдди. А ты тех парией видала?

Биатрис. Встречаю их на лестнице чуть не каждый день. Парни вроде молодые. А вот ты ужасно выглядишь.

Эдди. Грузчики?

Биатрис. Понятия не имею; от них я слышу только «здравствуйте», а старуха ничего не говорит, я и не расспрашиваю, но на вид они очень симпатичные ребята.

Эдди пристально на нее смотрит.

В чем дело? А я-то думала, что ты будешь доволен.

Эдди. Интересно знать… Откуда они взялись? Вывески у нее нет, знакомств тоже… Откуда старуха ни с того ни с сего заполучила себе жильцов?

Биатрис. Какая разница? Она…

Эдди. Какая разница? А если это шпики, что тогда?

Биатрис. Ну нет, не думаю.

Эдди. Мне-то, правда, что до этого? Мое дело сторона. Но имей в виду, шпики в форме не ходят. Нечего себя обманывать, эти парни запросто могут оказаться агентами. А Родольфо по своей привычке распустит язык. И крышка.

Биатрис. Вряд ли. Хочешь кофе?

Эдди. Нет. Ничего я не хочу.

Биатрис. Что с тобой? Заболел, что ли?

Эдди. Я… нет, я здоров. (С озадаченным видом). Когда ты мне говорила, что у нее есть постояльцы?

Биатрис. Да не раз!

Эдди. Господи, а я совсем не помню. Мне казалось, что у нее всего одна комната. (С тревогой дотрагивается до лба).

Биатрис. Помилуй, да мы тут разговаривали об этом на прошлой неделе. Я одолжила ей большую сковородку. Помнишь, я же тебе сказала!

Эдди. Что-то с головой у меня неладно.

Биатрис. Ничего, пройдет. Теперь и на душе у тебя станет легче. Мне и вправду с самого начала надо было поселить их наверху. Нельзя пускать к себе в дом посторонних. (Пауза). Знаешь что?

Эдди. Что?

Биатрис. Почему бы тебе не пойти к ней и не сказать, что теперь все в порядке? Скажи об этом Кэти. Уважь ее. Свадьба должна быть веселой.

Эдди. Мне все равно. Пусть делает что хочет.

Биатрис. Ну почему бы тебе ей не сказать, что ты придешь к ней на свадьбу? Ведь это ужасно, когда на свадьбе нет отца. Она просто в отчаянии.

Эдди. Они уже назначили день?

Биатрис. Кэти хочет, чтобы он прежде скопил шесть-семь сотен. Я ей сказала: «Ежели ты начнешь на пустом месте, тебе никогда не выбиться из нужды…» Вот они и решили немножко повременить. До осени, что ли. Но если ты им скажешь, что придешь на свадьбу, это будет им очень приятно, понимаешь? Они оба будут просто счастливы. Эдди! Живи сам и дай жить другим, понимаешь?

Эдди (с самым безразличным видом). Ладно. Я приду на свадьбу.

Сверху по лестнице спускается Кэтрин.

Биатрис (слыша ее шаги, бросает взгляд в ту сторону). Я ей сейчас скажу, можно?

Эдди (раздумывает, потом поворачивается к ней с деланным безразличием). Говори, если хочешь.

Входит Кэтрин. Увидев Эдди, направляется прямо в спальню.

Биатрис. Поди сюда, Кэти.

Кэтрин смотрит на нее с сомнением.

Подойди сюда, детка.

Кэтрин подходит к ней, и Биатрис обнимает ее за талию. Эдди смотрит в сторону.

Он все-таки решил прийти на свадьбу.

Кэтрин. А мне все равно, придет он или нет. (Направляется в глубь комнаты).

Биатрис (задерживая ее). Слушай, Кэти, не будь такой упрямой! Я хочу, чтобы вы с ним помирились. Подойди сюда. Ты ведь его доченька! (Старается подтащить Кэтрин поближе к Эдди).

Кэтрин. Нечего мне с ним мириться, пусть он мирится со мной.

Эдди. Оставь ее в покое, она знает, что делает. (Однако на мгновение поворачивается к Кэтрин). Но на вашем месте я последил бы за этими жильцами наверху.

Биатрис. Он боится, что это шпики.

Кэтрин. Да нет, какие же они шпики? Знаешь мистера Липари из мясной — это его племянники; приехали только на прошлой неделе.!

Эдди (вздрогнув). Они тоже «зайцы»?

Кэтрин. Ну да, приехали из какого-то местечка возле Бари. Никакие они не шпики! (Идет к себе в спальню).

Эдди с трудом сдерживается, а когда начинает говорить, голос его звучит резко от скрытого волнения.

Эдди. Кэтрин!

Кэтрин оборачивается.

(Поднимается, обуреваемый страхом, который тщетно силится подавить). Ты думаешь, решение было правильное?

Кэтрин. Какое?

Эдди. Почем ты знаешь, какие у Липари враги? А что, если кто-нибудь из них захочет воткнуть ему нож в спину? Я хочу сказать, Кэтрин, что зря вы делаете такие вещи: селите две незнакомые пары вместе. Выследят одного, схватят всех четверых. Не мое дело давать тебе советы, но вы делаете глупость. Кто хочешь тебе это скажет. Тут двойной риск, понимаешь?

Кэтрин. Хорошо, а что мне теперь делать?

Эдди. В каком смысле? Разве мало по соседству комнат? Неужели ты помрешь, если он поселится за несколько кварталов отсюда? У Липари большая семья; если его родственников накроют, он будет винить тебя и меня, и вся его семья на нас же и накинется! Это, милая, не шутки! У этих Липари нрав горячий!

Кэтрин. Ну что ж, завтра поищу им другое жилье…

Эдди. Я тебе больше не скажу ни слова. Да и разве я что-нибудь понимаю, олух безграмотный? Но на твоем месте я убрал бы их из этого дома еще сегодня ночью…

Кэтрин. Как же я найду им ночью комнату?

Эдди (распаляясь все больше). Кэтрин, не впутывайся в дела чужой семьи, слышишь?

Два человека в пальто и фетровых шляпах появляются на улице и подходят к дому.

Хочешь, чтобы все обошлось? Ступай наверх и уведи их отсюда.

Кэтрин. Но ведь они так давно здесь живут…

Эдди. Ты думаешь, я дурака валяю? Ты не веришь, что я желаю тебе добра? (Вдруг заплакав). Разве я не работал как вол, чтобы тебя прокормить? Думаешь, я бесчувственный? Разве хоть раз в жизни я сказал тебе что-нибудь во вред? Ни единого слова! Послушай, как ты со мной разговариваешь! Будто я твой враг. Будто я…

Слышен стук в дверь. Голова Эдди резко дергается в сторону. Все стоят, словно окаменев. Снова стук.

(Властно притягивает Кэтрин к себе. Шепотом). Ступай быстро по пожарной лестнице, выведи их задами, через ограду!

Первый агент (в передней). Откройте! Иммиграционные власти!

Эдди. Иди, иди же. Скорей! (С силой толкает Кэтрин).

Кэтрин мгновение смотрит на него с ужасом, все поняв.

Ну, чего ты уставилась?

Первый агент. Откройте!

Эдди. Кто там?

Первый агент. Насчет иммигрантов. Откройте.

Застонав от ярости и все еще не сводя с Эдди полных ужаса глаз, Кэтрин проскальзывает в спальню. Эдди глядит на Биатрис, которая падает на стул, отвернув от него лицо.

Эдди. Ладно, не вешай носа, не расстраивайся. (Идет к двери, отворяет ее).

Агенты переступают порог комнаты.

В чем дело?

Первый агент. Где они?

Эдди. Кто?

Первый агент. Ладно, не прикидывайтесь, где они?

Эдди. Кто? У нас никого нет.

Первый агент отворяет дверь и исчезает в спальне. Второй распахивает дверь другой спальни и входит туда. Биатрис поворачивает голову, чтобы взглянуть на Эдди. Он идет к ней, протягивает руки, но она инстинктивно отшатывается.

(Вызывающе, зло). Что это с тобой?

Первый агент (выходит из спальни, негромко окликая Второго). Доминик!

Из спальни выходит Второй агент.

Второй агент. Может, это не та квартира?

Первый агент. Выше еще два этажа. Я пойду с парадного хода, а ты поднимись по пожарной лестнице. Я тебя впущу. Смотри в оба.

Второй агент. Ладно, Чарли. (Снова входит в спальню).

Первый агент идет к двери, на ходу поворачиваясь к Эдди.

Первый агент. Это номер четыреста сорок один?

Эдди. Точно.

Первый агент выходит на площадку, закрывает за собой дверь и поднимается наверх, скрываясь из виду. Биатрис медленно присаживается к столу. Эдди подходит к закрытой двери и прислушивается. Сверху доносятся стук, голоса. Эдди поворачивается к Биатрис. Она теперь смотрит на него и видит его испуг; ослабев от страха, она опускает голову на стол.

Биатрис. О господи Иисусе!

Эдди. А ты-то что? (Направляется к Биатрис).

Биатрис поспешно встает, прижав ладони к щекам, и отходит от него.

Биатрис. Боже мой, боже мой…

Эдди. Ты что, думаешь, я виноват?

Биатрис (вместо того чтобы убежать, поворачивается к нему, словно нанося решающий удар). Господи, что ты наделал!

Внимание Эдди отвлекает шум шагов. Мы видим, как спускается Первый агент, ведя Марко, позади идут Родольфо и двое незнакомцев. Шествие замыкает Второй агент. Биатрис поспешно идет к двери и отворяет ее.

Кэтрин (появляясь на лестнице). Чего вам от них нужно? Они работают, вот и все. Они снимают наверху комнату и работают в порту.

Биатрис (выходя на площадку, Первому агенту). Ах, господин агент, чего вы от них хотите? Кому они мешают?

Кэтрин (показывая на Родольфо). Можно подумать, что это какие-нибудь «зайцы»! Он родился в Филадельфии.

Первый агент. Отойдите в сторонку, уважаемая.

Кэтрин. Какое вы имеете право входить в чужой дом и…

Первый агент. Ладно, не поднимайте шума. (К Родольфо). На какой улице вы родились в Филадельфии?

Кэтрин. Что это значит — на какой улице? А вы можете мне сказать, на какой вы улице родились?

Первый агент. Конечно. В четырех кварталах отсюда. На Юнион-стрит, дом сто одиннадцать. Пошли, ребята.

Кэтрин (оттесняя его от Родольфо). Вы не имеете права. Убирайтесь отсюда вон!

Первый агент (резко отстраняя Кэтрин). Послушайте, барышня, если у них все в порядке, они завтра вернутся домой. Если они живут нелегально, им придется вернуться туда, откуда они приехали. Можете нанять адвоката, хотя говорю вам заранее: не тратьте денег зря. (Возвращается к группе людей, стоящих на площадке). Сажай их в машину, Доминик. (Остальным). Пошевеливайтесь!

Все направляются вниз, на улицу, один Марко задерживается, давая им пройти.

Биатрис. Разве они кому-нибудь мешают, скажите вы мне, бога ради! Чего вам от них нужно? Ведь они дохнут там с голоду, чего вы к ним привязались?

Марко внезапно вырывается из группы стоящих на площадке, бросается в комнату и оказывается лицом к лицу с Эдди. Биатрис и Первый агент бегут за ним. Марко плюет Эдди в лицо. Кэтрин, которая подходит в это время к двери, видит это. Эдди с воплем ярости кидается на Марко.

Эдди. Ах ты, скотина…

Первый агент спешит их разнять, отталкивает Эдди от Марко, который стоит с грозным видом обличителя.

Первый агент. Ты это дело брось!

Эдди (через его плечо, к Марко). Я тебя убью, сукин ты сын!

Первый агент. Эй, ты! (Трясет Эдди). Стой здесь. Не смей спускаться вниз. Не приставай к нему. Слышишь? Ты, приятель, лучше вниз не ходи…

На мгновение воцаряется тишина. Потом Первый агент поворачивается, берет Марко за руку, кинув напоследок красноречивый взгляд на Эдди; когда они с Марко выходят на площадку, Эдди взрывается.

Эдди. Я тебе этого не забуду. Слышишь? Не забуду!

Первый агент и Марко спускаются по лестнице. Кэтрин выбегает из комнаты и, обгоняя их, несется по ступенькам за Родольфо, который вместе со Вторым агентом и двумя незнакомцами выходит на улицу. Вокруг крыльца собирается народ: тут Луис, Майк, кое-кто из соседей и среди них взволнованный мясник Липари — толстый человек средних лет. Эдди бежит вслед за Кэтрин, догоняя Марко. Биатрис следит за ним из комнаты, сжав руки не то в страхе, не то в мольбе.

Эдди (кричит). Так вот как ты меня отблагодарил? За то, что я отдал тебе свое одеяло? (Бежит вниз по лестнице).

Биатрис спускается за ним, тщетно стараясь его удержать.

Ты у меня еще попросишь прощенья! Слышишь, Марко?

Эдди появляется на крыльце и видит молчаливо поднятые к нему лица. Он замолкает в ожидании. Мясник Липари подходит к двум незнакомцам и целует их. Его жена, громко причитая, целует им руки.

Первый агент. Ладно, гражданка, не задерживайте их. Садитесь в машину, ребята, вон она стоит.

Второй агент удаляется с двумя незнакомцами и Родольфо. Кэтрин кидается к Первому агенту, который хочет оттащить Марко.

Кэтрин. Он родился в Филадельфии! Чего вам от него надо?

Первый агент. Отойдите-ка, пожалуйста. А ну-ка, пошли…

Марко (воспользовавшись тем, что внимание Первого агента отвлечено Кэтрин, внезапно вырывается и показывает пальцем на Эдди). Это он! Я знаю. Это он сделал!

Первый агент (хватая его и быстро уводя в сторону). Пойдем!

Марко (в то время как его уводят, показывает рукой на стоящего на крыльце Эдди). Это он! Убийца моих детей! Он украл у моих детей хлеб!

Марко уводят. Толпа оборачивается к Эдди.

Эдди. Сумасшедший. Я отдал ему свое собственное одеяло. Шесть месяцев я их кормил, поил… Липари! (Спускается с крыльца, хватает Липари и поворачивает его к себе лицом). Христа ради, послушай! Я их кормил, я отдал им свое одеяло!

Липари с ненавистью отворачивается от него и уходит вместе с женой, которая продолжает причитать. Толпа рассеивается.

(Кричит). Луис!

Луис, едва обернувшись, уходит с Майком.

Луис!

Одна Биатрис остается на крыльце. Из-за кулис, где стоит машина, возвращается Кэтрин; у нее пустые, невидящие глаза.

(Кричит Кэтрин). Пусть он лучше возьмет свои слова обратно! Он все равно возьмет свои слова обратно. Не то я убью его. (Поворачивается лицом к улице, по которой от него ушли люди). Вы слышите? Я его убью!

Затемнение.

Перед тем как зажечься огням, на сцене некоторое время царит мрак. Слева — прямо против того места, где стоит письменный стол Алфьери, — деревянная скамья без спинки. На ней сидят Родольфо и Марко. Тут же два простых стула. Это комната в тюрьме. На стульях сидят Кэтрин и Алфьери.

Алфьери. Я жду, Марко. Что вы скажете?

Марко молча бросает на него взгляд, пожимает плечами.

Этого мало, вы мне скажите словами.

Родольфо. Марко никогда никому не делал зла.

Алфьери.

Я мог бы взять вас на поруки. До суда. Но не возьму — подумайте над этим, — Пока вы не дадите обещанья. Вы честный человек. Я вам поверю. Ну, что вы скажете?

Марко.

У нас в стране Он не жил бы так долго.

Алфьери.

Ну что ж, Родольфо, дело ясно.

Родольфо.

Нет! Господин, прошу вас! Марко, Ты должен обещать ему. Ведь я хочу, Чтоб ты плясал у нас на свадьбе. А как жениться, если ты в тюрьме? Прошу тебя, не делай ничего. Ты сам ведь знаешь, что не…

Марко молчит.

Кэтрин. Марко, ну как ты не понимаешь?.. Господин Алфьери не может взять тебя на поруки, если ты задумал совершить что-то дурное. Да пропади он пропадом, этот Эдди! Никто не обмолвится с ним ни словом, проживи он хоть до второго пришествия! Все знают, что ты плюнул ему в лицо. Разве тебе этого мало? Пожалей хоть меня, я так хочу, чтобы ты был у меня на свадьбе. У тебя жена и дети, Марко, ты мог бы работать, пока дело не дойдет до суда, а не валяться на тюремной койке. Он ведь только радуется, что ты сидишь в тюрьме.

Марко (немного помолчав, к Алфьери). Сколько времени, вы говорите, осталось до суда?

Алфьери. Я сделаю все, чтобы его оттянуть, побольше, чем на пять или шесть недель, вряд ли удастся.

Кэтрин. А за это время ты мог бы заработать немножко денег, понимаешь?

Марко (к Алфьери). Для меня нет надежды? Никакой?

Алфьери. Никакой. Вы поедете домой. Судебное заседание — пустая формальность. Все ясно и так.

Марко. А он? Для него есть надежда, да?

Алфьери. Когда она выйдет за него замуж, он со временем сможет стать американцем. Это разрешается, если жена здешняя уроженка.

Марко (глядя на Родольфо). Ну что ж, мы все-таки кое-чего добились. (Прикасается ладонью к щеке Родольфо, потом опускает руку).

Родольфо. Марко, скажи этому человеку то, что он просит.

Марко. Что я ему скажу? (Смотрит на Алфьери). Он знает, что дать такое обещание бесчестно.

Алфьери. Бесчестно дать обещание не убивать?

Марко. А разве честно?

Алфьери. Конечно.

Марко (склонив голову набок, задумывается — это новая для него мысль). А как же тогда поступают с таким человеком, как он?

Алфьери. Никак. Раз он не нарушил закона, он имеет право на жизнь. Вот и все.

Марко. Какого закона? Не все законы записаны в книгу.

Алфьери. Нет, они все записаны в книгу. Других законов нет.

Марко (с нарастающим гневом). Он унизил моего брата… мою кровь. Он ограбил моих детей, надругался над моим трудом. Как я работал, чтобы попасть сюда!

Алфьери. Я знаю, Марко…

Марко. И на это у вас нет закона? У вас нет такого закона?

Алфьери. У нас нет такого закона.

Марко (качая головой). Я не понимаю вашей страны. (Стоит молча, глаза его полны ярости).

Алфьери. Ну так как же? Что вы мне ответите? Вы могли бы еще поработать пять или шесть недель, а так вам придется сидеть здесь. Что вы мне скажете?

Марко опускает глаза. Ему как будто стыдно.

Марко. Хорошо.

Алфьери. Вы его не тронете? Вы обещали.

Небольшая пауза.

Марко. Может быть, он захочет попросить у меня прощенья.

Алфьери (взяв его руку в свою). Эта рука — не бог, Марко. Слышишь? А только бог может чинить правосудие.

Марко отдергивает руку и прикрывает ее другой рукой.

Марко. Хорошо.

Алфьери. Ваш дядя придет на свадьбу?

Кэтрин. Нет. Но он ничего не станет затевать. Он ведь просто болтает языком, чтобы люди подумали, будто он прав, вот и все. Болтает — и только. Мы сейчас поедем в церковь, и там вы меня подождите.

Алфьери. Почему? А вы куда пойдете?

Кэтрин. Мне надо заехать за Биатрис.

Алфьери. Я бы не советовал вам ездить домой.

Кэтрин. Что вы! Какая же у меня может быть свадьба без Биатрис? Не беспокойтесь, все это одна похвальба. Он ничего дурного не сделает. Я могу спокойно заехать домой.

Алфьери (кивая, но без особой уверенности). Ну что ж, ладно, пойдемте.

Марко встает. Родольфо порывисто обнимает его. Марко похлопывает брата по спине, мысли его где-то далеко. Родольфо подходит к Кэтрин, целует ей руку. Она кладет его голову себе на плечо. Они выходят. Марко смотрит в глаза Алфьери.

Один только бог, Марко.

Марко поворачивается и выходит. Алфьери торжественно следует за ним, словно шествуя в какой-то процессии. Свет постепенно меркнет, потом загорается в гостиной.

Эдди сидит в качалке, рывками покачиваясь взад-вперед. Пауза. Из спальни выходит сперва Биатрис, потом Кэтрин. Обе они в своих самых нарядных платьях и шляпках.

Биатрис (со страхом). Я вернусь через часок, Эдди, ладно?

Эдди. Ты что, не слышала, что я сказал? Оглохла?

Биатрис. Эдди, побойся бога, ведь это ее свадьба!

Эдди. Ты слышала, что я сказал? Только попробуй выйти из дому. Можешь тогда не возвращаться.

Биатрис. Почему? Чего ты этим добьешься?

Эдди. Уважения к себе. Может, слыхала такое слово? Уважения от собственной жены.

Кэтрин. Уже четвертый час, Биатрис, нам давно надо быть там, священник не станет ждать.

Биатрис. Эдди, это ее свадьба! Ведь кроме меня, от нашей семьи никого не будет. Ради моей покойной сестры разреши мне пойти. Я иду туда только ради моей сестры.

Эдди. Послушай, сколько можно спорить? Я грызусь с тобой целый божий день. Ты слышала, что я сказал. Либо он придет сюда просить прощения, либо никто из этого дома не пойдет сегодня в церковь. Если они тебе дороже, чем я, тогда ступай. Но уж не возвращайся. Либо ты на их стороне, либо на моей — вот и все.

Кэтрин (внезапно). Чего ты, черт тебя побери, разошелся?

Биатрис. Тсс!

Кэтрин. Ты больше не можешь приказывать! Никому! До самой смерти, слышишь?

Биатрис. Замолчи, Кэти!

Кэтрин (тащит Биатрис за руку). Ты должна пойти со мной!

Биатрис. Я не могу, Кэти, не могу…

Кэтрин. Почему ты его слушаешь? Эту гадину!

Эдди встает.

Биатрис (к Кэтрин, в ужасе от того, что она видит в глазах Эдди). Иди, иди… Я не пойду…

Кэтрин. Чего ты боишься? Он же не человек, он крыса! Ему место в сточной яме! На помойке! (К Эдди). Ты вонючая крыса. Я видела их в порту! Они подкрадываются и кусают исподтишка людей, во сне. Они отравляют честным людям жизнь!

Эдди бросается на Кэтрин с поднятыми кулаками. Биатрис борется с ним, стараясь его удержать. На улице появляется Родольфо, он торопливо подходит к дому и взбегает по лестнице.

Биатрис (истошно кричит). Уходи отсюда, Кэти! (К Эдди). Не надо, Эдди, Эдди, не надо!

Эдди (вырываясь). Не мешай мне!

Входит Родольфо. Пауза.

Эдди. Убирайся вон.

Родольфо. Сюда идет Марко, Эдди.

Пауза. Биатрис в ужасе поднимает руки.

Он помолился в церкви. Понимаешь?

Пауза.

Биатрис. Эдди, уходи, уходи!

Эдди. То есть как это — уходи?

Биатрис. Эдди, у тебя дети, уходи отсюда! Уходи из дому!

Эдди.

Мне убираться из дому? Мне? Из дому? А что ж я сделал, чтобы убираться из своего дома? Я не хотел, чтоб из девочки вышла потаскуха. Ведь я дал клятву вывести ее в люди И сдержал ее!

Кэтрин, дрожа, подходит к нему.

Кэтрин. Эдди…

Эдди. Тебе-то что нужно?

Кэтрин. Прошу тебя, Эдди, уйди. Он идет по твою душу.

Эдди. А тебе-то что? Тебе-то что, если он и придет сюда?

Кэтрин (рыдая, обнимает его). Я никогда не желала тебе зла, Эдди!

Эдди (со слезами на глазах). Тогда кто же хотел сделать зло? Откуда оно взялось?

Кэтрин. Не знаю, не знаю!

Эдди(показывая на Родольфо, но уже с уверенностью, которую вселило в него ее объятие). Вот откуда оно! Они все изгадили. Вот этот и его братец. Они все изгадили. Ограбили нас дочиста! Воры! (Хватает Кэтрин за руку, оттаскивает ее и сам оказывается между нею и Родольфо, который стоит у двери).

Скажи ему, чтоб шел, и — побыстрее, Скажи ему, чтоб попросил прощенья За то, что он сказал мне при соседях! Ступай-ка поскорей.

Родольфо (пристально глядит мимо Эдди на Кэтрин). Пойдем, Кэтрин…

Эдди (чуть не вышвырнув Родольфо за дверь). Отойди от нее прочь!

Родольфо (отталкивая его, чтобы войти в комнату). Кэтрин!

Эдди (оборачиваясь к Кэтрин). Скажи ему, чтобы он убирался!

Кэтрин стоит перед ним, словно окаменев.

Кэти! Я не знаю, что сделаю, если он не уберется отсюда!

Биатрис (бросаясь к Эдди; она протягивает к нему руки, сложив их, как в молитве). Эдди, он ее муж, он ее муж! Пусти ее, ведь он ее муж!

Кэтрин со стоном кидается к двери. Родольфо — за ней; Эдди, рванувшись вперед, хватает Кэтрин, он держит ее, а она плачет, глядя ему в лицо. Он целует ее в губы.

Эдди (словно охваченный безумием любовник). Твой муж я! Я!

Биатрис (бьет его кулаками). Эдди, побойся бога, Эдди!

Эдди. Кэти, ведь я, правда? Ты ведь знаешь, что я!

Кэтрин. Не надо, Эдди, не надо, пусти! A-а! Пусти! (Пытается вырваться).

На улице появляется Марко.

Эдди (к Родольфо). Ублюдок. Скажи ей, что ты такое! Ты-то ведь знаешь, что ты ублюдок!

Кэтрин (тащит Родольфо за собой). Пойдем!

Эдди (бросается за ними). А ну-ка, заставь его, пусть скажет, что он такое! Скажи ей, ублюдок! (Выбегает на лестницу и кричит им вниз). Почему он молчит? Отвечай. (Скатывается вниз по лестнице).

Биатрис (бежит за ним). Эдди, вернись!

Родольфо (видит на улице Марко, кричит). Нет, Марко! Уходи, Марко, уходи!

Но Марко приближается к крыльцу, глядя вверх на спускающегося Эдди.

Эдди (появляясь на крыльце). Ублюдок, какой в тебе прок для девушки? Что же ты молчишь? Я жду… Отвечай! (Видит Марко).

На улице появляются двое соседей, они молча стоят и смотрят.

Биатрис (преграждает дорогу Эдди). Ступай домой, Эдди…

Эдди (оттолкнув ее в сторону, угрожающе и злобно смотрит вниз на Марко). С какой же это стати я пойду домой? Может, он пришел ко мне просить прощения. (К людям).

Пред тем, кто собственное одеяло С постели снял и отдал им, Кто урывал у собственных детей И девочку воспитывал как дочь… И вот теперь ее уводят, Как лошадь увели б с конюшни, Ни слова не сказав. Еще чернят, бросают обвиненье, Как тряпку, имя мажут грязью.

Поворачивается к Марко. Они стоят лицом к лицу.

Ты возьмешь свои слова обратно?

Биатрис. Эдди! Эдди!

Эдди. Верни мне мое доброе имя, Марко! Ты его у меня отнял!

Биатрис бросается к Марко и пытается оттащить его подальше от Эдди.

Биатрис. Уйди! Уйди!

Марко. Скотина! Стань передо мной на колени! (С силой ударяет Эдди по голове).

Эдди отшатывается и вытаскивает нож. Марко поспешно принимает оборонительную позу, оба они кружатся друг возле друга. Эдди делает выпад; Майк, Луис и другие соседи бросаются, чтобы разнять их, но они продолжают драться, взбираясь по ступенькам крыльца; вдруг раздается отчаянный вопль — это закричала Биатрис, и все присутствующие рассыпаются в стороны. Кое-кто убегает. Марко стоит над Эдди, который припал на колено с окровавленным ножом в руке. Эдди падает вперед и на четвереньках ползет к Кэтрин. Она поднимает голову, чтобы его не видеть, но не двигается, когда он хватает ее за ноги и глядит на нее снизу вверх с удивлением, словно недоумевая, и оскорбленный тем, что его предали.

Эдди. Кэтрин… Почему? (Падает лицом на землю и умирает).

Кэтрин закрывает лицо руками и плачет. Опускается на землю рядом с плачущей Биатрис. Свет медленно гаснет и загорается в конторе Алфьери.

Алфьери.

Теперь дележ у нас идет без драки, По мне, так лучше, Но в часы прилива, Когда зеленое дыханье океана Бьет в наши окна, Волны в этой бухте Похожи на волну у Сиракуз. И, словно высеченное из камня, Мне видится лицо С глазами, что похожи на туннели, Проложенные к древним берегам, Где мы когда-то жили. Тогда я думаю о том, Что многие из нас Живут там до сих пор; О том, Когда же мы пойдем Вперед и прочь от этой мертвой тьмы, Гнездящейся в развалинах былого. Вот и конец рассказа. Доброй ночи.

Занавес падает

Примечания

1

A. Miller. Collected plays. New York, 1957.

(обратно)

2

Пьеса «Все мои сыновья» была поставлена в 1948 г. Ленинградским Большим драматическим театром им. Горького (реж. Г. Раппопорт) и Театром им. Вахтангова (реж. А. Ремизова). В 1957 г. ее показал Московский драматический театр (реж. И. Судаков).

(обратно)

3

A. Miller. Collected plays. New York, 1957, pp. 17 and 19.

(обратно)

4

Пьеса «Суровое испытание» шла на сценах многих стран мира под названием: «Сейлемский процесс», «Охота на ведьм», «Сейлемские колдуньи». Наибольшую известность эта пьеса получила в постановках парижского Театра Сары Бернар в 1954 г. (реж. Реймон Руло, в главных ролях — Ив Монтан и Симона Синьоре) и в Национальном театре Бельгии. Спектакль, показанный Национальным театром на Венецианском театральном фестивале был отмечен премией.

Советские зрители познакомились с этой пьесой в 1955 г. в постановке Ленинградского театра имени Ленинского комсомола (реж. Рахленко).

(обратно)

5

«Суровое испытание». Послесловие — «Голос сквозь века».

(обратно)

6

Пьеса «Вид с моста» была поставлена в Нью-Йорке в 1955 г. театром Коронет (реж. Мартин Ритт), но вскоре была снята из-за остроты социального звучания ее темы. В 1956 г. ее показал театр Комедии (реж. Питер Брук), но в переработанном автором варианте. В 1958 г. «Вид с моста» поставил парижский Театр Антуана (реж. Питер Брук, в главной роли — итальянский актер Раф Валлоне). В 1958 г. «Вид с моста» был поставлен в Риме в Театре Элизео (реж. Лукино Висконти).

С 1959 г. по настоящее время «Вид с моста» (в первом авторском варианте) идет в Московском драматическом театре (реж. А. Гончаров, в главной роли — С. Соколовский). В 1958 г. «Вид с моста» был показан в ГИТИС имени А. В. Луначарского на режиссерском курсе (реж. А. Гончаров).

(обратно)

7

«Twentieth Century», January 1957, p. 56–62.

(обратно)

8

Игра, в которой толкают монеты по размеченной поверхности.

(обратно)

9

Корабль, на котором прибыли в Америку первые поселенцы.

(обратно)

10

Goody — обращение к хозяйке или пожилой женщине, употреблялось прежде в Новой Англии.

(обратно)

11

Во имя отца — Саваофа и сына его во веки веков!

(обратно)

Оглавление

Н. Минц Идеи, которые волнуют многих

Все мои сыновья All my sons Перевод Е. Голышевой и Ю. Семенова

  Действие первое

  Действие второе

  Действие третье

Смерть коммивояжера Перевод Е. Голышевой и Б. Изакова

  Действие первое

  Действие второе

  Реквием

Суровое испытание Перевод Ф. Крымко и Н. Шахбазова

  Действие первое

  Действие второе

  Действие третье

  Действие четвертое

  Голос сквозь века

Вид с моста A view from the bridge Перевод Е. Голышевой и Б. Изакова. Стихи в переводе Б. Слуцкого Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg