«Самая длинная ночь»

Самая длинная ночь (fb2) - Самая длинная ночь [Пьесы] 3713K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Борис Эммануилович Рабкин

Самая длинная ночь

…Не потому, что так принято говорить, а потому, что так действительно случилось, непоправимо трагическое — Борис Рабкин ушел из жизни в самом расцвете своего дарования.

Театр привлекал его с детства. Мальчишкой, работая токарем на заводе, он участвовал в заводской самодеятельности. Затем учился в театральном училище, работал актером в Московском театре драмы и комедии.

Он любил и хорошо знал театр. Видимо, поэтому все написанные им пьесы получили сценическое воплощение, доставляя радость и актерам и зрителям.

Диапазон творческой заинтересованности Бориса Рабкина чрезвычайно широк. Он пишет удивительную и добрую сказку «Девочка и короли», в которой завидная изобретательность, неожиданность сюжетных поворотов сочетаются с призывом к человеческой сердечности и социальной справедливости. Его перу принадлежит острая, ранящая раскаленностью противоречий «Ревизия». А между ними романтические пьесы «Солдатская песня», «Самая длинная ночь», «Последний шанс» и «Час ночи» раскрыли нам в Борисе Рабкине писателя, искренне озабоченного самым важным и трудным — судьбой подрастающего поколения. Без дидактики и назидания, с подлинным мастерством, в легкой и свободной манере, которая именно мастерством и достигается, драматург рассказывает нам о наших детях и о нас самих, повинных в том, что они, наши дети, такие, а не иные.

Объединяют же все пьесы Бориса Рабкина единство стиля, идейная и художественная глубина и завершенность.

САМАЯ ДЛИННАЯ НОЧЬ Драма в двух частях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Л а р и н  Г р и г о р и й  С т е п а н о в и ч.

Ч е б о т а р е в  Н и к о л а й  И в а н о в и ч.

Ч е б о т а р е в а  Е л е н а.

П е т р о в  П л а т о н  Е г о р о в и ч.

Ш у к и н.

М и х а л е в и ч.

С о р о к и н  В и к т о р.

Г о р б у ш и н.

Х а г е н  В и л л и.

Г ю н т е р  М а р и я.

В е д е л ь  А в г у с т.

Г а н к а.

Г р у п п а  п а р т и з а н.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Заброшенная изба в лесной глуши. В узких сенях, разделяющих избу на две части, три двери — в горницу, налево — в холодную половину (двор), прямо — выход из избы.

Действие происходит попеременно то в правой, то в левой части избы, в обоих случаях захватывая сени.

Перенос действия осуществляется либо поворотом круга, либо при помощи света.

Занавес открывается в темноте.

Узкий луч света выхватывает из темноты рацию. Вступает музыка. Это мелодия песни К. Листова «В землянке». Несколько мгновений луч остается неподвижным, затем начинает медленно расширяться. Освещается вся сцена.

Когда действующие лица произносят первые слова, музыка обрывается на полуфразе, оставляя впечатление незавершенности.

Горница.

Мебели почти нет. Стол, лавка, пара табуретов. У стены — нары. На нарах мечется в беспамятстве  Л а р и н. Возле него  Е л е н а — заканчивает перевязку. У стола, пользуясь большим армейским ножом как отверткой, копается в поломанной рации  П е т р о в.

П е т р о в (вдруг перестал работать, прислушивается). Самолет! (Вскочил, кинулся к окну, на ходу бросив Елене.) Фонарь!

Елена уменьшает огонь в фонаре. Петров открывает окно. Слышен далекий гул самолета. Оба напряженно прислушиваются.

Немец. Пропал. Вот снова… Кружит, что ли?

Л а р и н (в бреду). Это западня! Западня! Петров, отводи людей! Мы в мешке!

П е т р о в (быстро подошел). Товарищ старший лейтенант! Григорий Степанович! Это я, Петров. Узнаете?

Л а р и н. Отводи людей! Это западня! Западня. Западня… (Затих.)

Е л е н а. Который раз одно и то же…

П е т р о в (смотрит на часы). Час пять минут. Пора бы вернуться разведке… (Сел к столу, снова принялся копаться в рации.)

Е л е н а. Разбираетесь?

П е т р о в. У нас при заводском клубе был кружок радиолюбителей.

Входит  Ч е б о т а р е в. Он ранен. Рука на перевязи.

Ч е б о т а р е в. Ленка, у тебя в остатках аптеки не сохранилось соды?

Е л е н а. Пачка есть.

Ч е б о т а р е в. Живем. Утром будем печь лепешки.

П е т р о в. Слыхали самолет?

Ч е б о т а р е в. Да. (Кивнул на рацию.) Безнадежно?

П е т р о в (извлекает из рации кусочек железа). Вот он, треклятый! (Подбросил на ладони.) Осколок. (С сердцем швырнул осколок в угол.) Все! Куда же запропастилась разведка? (Выходит.)

Чеботарев подошел к Ларину, вопросительно взглянул на Елену.

Е л е н а. Без перемен. (Достает бинт.) Я сменю тебе повязку.

Ч е б о т а р е в. Потом, иди к раненым. (Сел к столу, делает пометки в блокноте.)

Е л е н а. Ты тоже раненый. (Не уходит, ждет, курит.)

Ч е б о т а р е в (не отрываясь от блокнота). Слишком много куришь.

Е л е н а. Я сделала сегодня вечером три операции. При свече, почти без инструментов…

Ч е б о т а р е в (оторвал от ее халата болтающуюся на одной нитке пуговицу). Пришей, потеряешь. Здесь у меня игла. (Отвернул лацкан пиджака.) Мне неудобно одной рукой. Возьми.

Е л е н а. Как это на тебя похоже. Немцы где-то рядом по болотам шарят, а ты о пуговице. Найдут, ни один не уйдет отсюда живым.

Ч е б о т а р е в. А если не найдут? Так и будешь ходить без пуговицы?

Е л е н а. Пришью.

Ч е б о т а р е в. Иди. Я наведаюсь, поговорю с ранеными. Там и повязку сменим.

Елена выходит. Теперь на лице Чеботарева ясно виден отпечаток усталости и тревоги. Он прошелся по горнице, сел к столу, открыл блокнот. Пауза. Медленно поднимается на нарах Ларин. Обвел недоумевающим взглядом горницу, остановил взгляд на спине Чеботарева.

Л а р и н. Эй, кто здесь есть?

Ч е б о т а р е в (обернулся, вскочил, бросился к нему). Очнулся!

Л а р и н. Николай Иванович…

Ч е б о т а р е в. Я, голубчик, я. Ложись, нельзя.

Л а р и н. Ты ранен?

Ч е б о т а р е в. Легко, в мякоть руки.

Л а р и н. Где мы?

Ч е б о т а р е в. В лесу, на Медвежьем. Старая изба лесника. Ты знаешь эти места.

Л а р и н. А отряд?

Ч е б о т а р е в. Здесь штаб и разведчики. Остальные на хуторе. Тут близко, километра не будет. Все спят.

Л а р и н (что-то мучительно старается вспомнить). Постойте… Был бой?

Ч е б о т а р е в. Да. Возле деревни Олевка нарвались на караталей. Припоминаешь?

Л а р и н. Смутно. (Вдруг рывком садится на нарах.) Мы живы? Почему мы живы? Оттуда нельзя было уйти живым!

Ч е б о т а р е в. Чудо! Прорвались! Когда тебя ранили, командование принял Петров. Казалось, выхода нет. Он нашел. Организовал атаку, сам пошел впереди. Талант! Станет помудрей — армиями командовать сможет.

Л а р и н. Потери?

Ч е б о т а р е в. Не считали еще.

Л а р и н. Николай Иванович, мне трудно повторять.

Ч е б о т а р е в. Послушай, Гриша…

Л а р и н (перебивает). Доложи обстановку, комиссар…

Ч е б о т а р е в. В строю сорок бойцов. Шесть раненых. Радист убит. Рация вышла из строя. Связаться с партизанским штабом невозможно. Продовольствия на один-два дня, боеприпасов… Практически нет боеприпасов.

Л а р и н. Противник?

Ч е б о т а р е в. Пока потерял наш след.

Слышен нарастающий гул самолета.

Л а р и н (прислушивается). Самолет?

Ч е б о т а р е в. Второй раз за последний час.

Л а р и н. Ищет… Лес стал совсем голый, просматривается насквозь. Давно нужно было уходить в глушь — на зимние квартиры. Жадность одолела. Бить их! Бить! Еще склад, еще колонна машин! Я виноват. В любой неудаче отряда виноват командир! Что-то я хотел сказать… Важное. Здесь темно. Почему здесь так темно? Мы одни?

Ч е б о т а р е в. Одни.

Л а р и н. О чем я?

Ч е б о т а р е в. В бреду ты все время говорил о западне.

Л а р и н. Да, о западне! Что это было? Мы наскочили на карателей случайно? Или выследили нас? Или… Или немцев кто-то предупредил, что мы готовим нападение на Олевку, и они ждали нас?

Ч е б о т а р е в. Кто их мог предупредить? Кто?

Л а р и н. Не знаю. Не верю. Не сердись. Я только высказываю предположение. Нужно учесть. На всякий случай. Выследили. (Снова начинает бредить.) Да-да! Осень. Осыпается весь наш белый сад. Листья пожелтевшие… Летят, летят! Это была западня! Назад! Отводи людей! Западня! Западня. Западня… (Затих.)

Входит  П е т р о в.

П е т р о в. Приходил в сознание?

Ч е б о т а р е в. Ненадолго.

П е т р о в. Что говорил?

Ч е б о т а р е в. В неудаче под Олевкой винит себя.

П е т р о в. Я надеялся, он что-то знает… (Хмуро ходит по горнице.)

Ч е б о т а р е в. Нет разведки?

П е т р о в. Как в воду канули. Что будем делать?

Ч е б о т а р е в. Ждать. Место здесь глухое, для немцев почти недоступное. Болота разбухли от дождей. Дня через три можно будет послать подводу в колхоз «Червонный». У них припрятано семенное зерно.

П е т р о в. Три дня… Хотел бы я знать, что будет через час… Длинная сегодня ночь.

Ч е б о т а р е в (подошел, дружески положил Петрову руку на плечо). Да вы не беспокойтесь, Платон. Если не будем подавать признаков жизни, немцам нас ни за что не найти.

П е т р о в. Если им не укажут дорогу… Николай Иванович.

Ч е б о т а р е в. Да?

П е т р о в. Начистоту?

Ч е б о т а р е в. Валяйте.

П е т р о в. Думаете, мы наскочили на немцев под Олевкой случайно?

Чеботарев молчит. Полная скрытого значения пауза.

Предположим худшее. Может быть, эта сволочь и сейчас здесь? Бродит вокруг дома, ест с партизанами из одного котелка… На нем не мундир, а ватник или прожженная у походных костров шинель… А над лесом немецкие самолеты кружат. Достаточно одной ракеты, и все.

Ч е б о т а р е в. Не представляю, как могли быть предупреждены немцы. Никто не отлучался из лагеря после того, как было принято решение захватить склады в Олевке.

П е т р о в. У вас не совсем точные сведения, Николай Иванович. Один человек отлучался… Шукин!

Ч е б о т а р е в. О Шукине знаю. Мне просто не пришло в голову…

П е т р о в. А если все-таки предположить худшее?

Ч е б о т а р е в. На Шукине связь с городским подпольем. Если бы он был предателем, он бы провалил и город.

П е т р о в. А может быть, и городское подполье провалено? Откуда мы знаем? Последний раз связной был три дня назад.

В сенях хлопнула дверь. Кто-то вошел. Петров встрепенулся.

Разведка. (Быстро пошел к двери.)

Дверь открылась ему навстречу. Вошел  Ш у к и н. Он не спеша прикрыл дверь, прислонился к ней спиной, достал кисет, свернул папироску.

Не спится, Шукин?

Ш у к и н. Дай-ка огоньку. (Взял протянутые Петровым спички, прикурил, сунул спички к себе в карман, обошел Петрова, подошел к столу, взял пузырек с лекарством, понюхал, поставил обратно. Сел на пол, переобувается.) Туман. Не заблудился бы Михалевич в болотах.

Ч е б о т а р е в. А я думал, вы в разведке.

Ш у к и н. Неподходящая погода. Молодой командир о моем здоровье заботится.

П е т р о в. Он трое суток не спал… Ноги стер.

Ш у к и н. Я и без ног ходить могу. Через всю Европу на карачках прополз. Богатая практика.

Вбегает  п а р т и з а н.

П а р т и з а н. В направлении Малых Озер взрывы!

Петров, Чеботарев, партизан быстро выходят. Снова начинает метаться в бреду Ларин.

Шукин переобулся и сидит на полу, безучастно покуривая. Его одолевает дрема. В той же позе, почти неподвижно, он сидит всю следующую сцену. В и к т о р  С о р о к и н  вводит  т р е х  п л е н н ы х: двух мужчин и девушку. Все в форме частей СС. В горнице собирается небольшая  г р у п п а  п а р т и з а н, в том числе  Г о р б у ш и н. Чуть позже входит  Е л е н а.

Г о р б у ш и н. Где ты их поймал, Виктор?

В и к т о р. Возле самого хутора.

Г о р б у ш и н. И сюда добрались!

П а р т и з а н ы. Эсэсовцы!

— Та же самая часть, что под Олевкой!

— Не иначе.

М а р и я (дружелюбно). Позовите вашего командира.

В и к т о р. Не волнуйтесь, фрейлейн, сейчас придут.

П а р т и з а н. Девка-то русская! Тварь!

Г о р б у ш и н (Марии). Чего зубы скалишь? Отвечай!

М а р и я. Я отвечу на все вопросы только командиру отряда. (Вилли и Августу, по-немецки[1].) Нас принимают как желанных гостей. Чувствуете?

Вилли и Август смеются. Среди партизан возмущенный ропот.

Г о р б у ш и н (Марии). Ах, ты… (Замахивается.)

Вилли загораживает Марию. Август бросается вперед, готовый вступить в драку.

В и л л и (удерживает его. По-немецки). Ты с ума сошел. Спокойно.

А в г у с т (мгновенно меняет тактику. Он достает из кармана губную гармошку и берет замысловатый аккорд, пытаясь замять конфликт. По-немецки). Музыка смягчает нравы.

М а р и я. Разве так обращаются с пленными? Где ваш командир?

Е л е н а. Слушайте, вы, красотка! Не смейте поучать нас! Представители высшей расы с такими же, как у вас, нашивками СС заживо сожгли всю его семью.

Г о р б у ш и н. А может, они и жгли?! Вот эти!

П а р т и з а н. Вполне возможно! Та же самая часть!

Партизаны грозно шумят.

Снова начинает метаться в бреду Ларин.

Е л е н а. Тише, здесь раненый! (Подходит к Ларину, поправляет повязку.) Нужно забрать его отсюда. Помогите мне.

Ларина перекладывают на носилки, уносят.

Елена уходит тоже. Все провожают взглядами носилки до двери. Потом оборачиваются к немцам.

Г о р б у ш и н (вдруг взрываясь). Да что с ними разговаривать! Шлепнуть, и весь разговор!

Гул одобрения. С грозным ропотом партизаны надвигаются на пленных.

В и к т о р. Стойте! Так нельзя! Сперва нужно допросить, выяснить!

Г о р б у ш и н. Нечего выяснять! Все они одного отца дети!

Еще мгновение, и произойдет непоправимое. Кто-то уже щелкнул затвором.

М а р и я. Товарищи! Остановитесь! Мы не эсэсовцы!

В и л л и (по-немецки). Остановитесь, товарищи.

Выстрел. С пола не спеша поднимается Шукин. Это он выстрелил в потолок.

Ш у к и н (со злостью сплюнул). Бабы!

Быстро входят  П е т р о в  и  Ч е б о т а р е в.

П е т р о в. Что здесь происходит?

В и к т о р. Возле хутора поймали немецких разведчиков. Я лично. Только заступил на пост, ночь темная, и вдруг огонек, кто-то карманным фонариком светит. Прислушался — немецкая речь. Ну все, думаю, повезло Витьке Сорокину, есть шанс совершить геройское дело.

П е т р о в. Короче!

В и к т о р. Короче, подкрался Витька Сорокин, а эти сидят и рацию на передачу настраивают. Ну, я им: «Хенде хох!» (Кладет на стол оружие и документы.) Взяли при обыске.

П е т р о в. Успели они что-нибудь передать?

В и к т о р. Не успели. Настраивались только.

П е т р о в. Кто стрелял?

В и к т о р. Шукин. Тут такое дело вышло… Наши товарищи на эсэсовцев очень злы, ну и вот… А он привел в чувство.

П е т р о в (Чеботареву, но так, чтоб слышал и Шукин). Заступник…

Ш у к и н. Убивать тоже надо по-человечески. (Вышел, хлопнув дверью, лег в сенях на лавке.)

Ч е б о т а р е в (обвел взглядом еще разгоряченных партизан). Герои…

Г о р б у ш и н. Давление такое, что клапана не держат, товарищ комиссар!

М а р и я (Чеботареву). Вы комиссар отряда?

Ч е б о т а р е в. Да, я комиссар.

М а р и я. Выслушайте, это важно. (Что-то тихо говорит Чеботареву.)

Чеботарев окинул пленных недоверчивым взглядом, что-то сказал Петрову.

П е т р о в. Что такое?

П а р т и з а н. Что они там брешут, товарищ комиссар?

Ч е б о т а р е в (вдруг весело усмехнулся). Брешут, что летят из Берлина от самого Гитлера. В плен хочет сдаваться Гитлер. Да вот беда, капитуляцию не в чем фюреру подписывать, последние штаны на Восточном фронте потерял. Может быть, вы, Свеколкин, для такого доброго дела одолжите фюреру свои шикарные галифе?

П а р т и з а н. Да ни в жисть! Нехай, паразит, в исподнем подписывает перед всем человечеством земного шара!

Смех.

П е т р о в. В исподнем? Картина! (Смеется заразительно, громче всех.) Уж ты, Свеколкин, отчебучишь…

Ч е б о т а р е в. Так и ответим. А теперь прошу всех идти.

Партизаны уходят.

М а р и я. Отличную нам устроили встречу… Да не смотрите вы так! Мы свои, из Москвы!

П е т р о в. Это мы уже слышали.

А в г у с т (доверчиво улыбаясь, по-немецки). Мы антифашисты. Воюем против Гитлера вместе с вами.

М а р и я. (Августу, по-немецки). Помолчи, Август, я сама все объясню. (Петрову.) Наша группа работала в фашистском тылу по заданию советского командования. Нам удалось добыть сведения огромной важности. Командование прислало за нами самолет. Его подбили. Пришлось прыгать. Мы приземлились и пошли наугад. Когда отошли достаточно далеко, решили связаться с Москвой, дать свои координаты и вызвать другую машину. Но не успели этого сделать. Чертовски повезло: попали к своим!

П е т р о в (просматривает документы пленных, читает, с трудом произнося немецкие слова). Эсэсман Август Ведель?

А в г у с т (четко, по-военному делает шаг вперед). Ихь.

П е т р о в. Унтершарфюрер Вилли Хаген?

В и л л и (так же). Ихь.

П е т р о в. Ротенфюрер Мария Гюнтер?

М а р и я. Это я. Понимаю, у вас есть все основания не доверять нам. Нужно срочно связаться с Москвой. (Делает движение к рации.)

П е т р о в (преграждает ей дорогу). Не будем спешить, ротенфюрер.

Ч е б о т а р е в. Если вы разрешите, один вопрос: мы должны верить вам на слово или вы можете каким-то образом подтвердить, что вы действительно советские разведчики?

М а р и я. Надеюсь, вы понимаете, что в такие путешествия, как наше, не берут служебных удостоверений. Свяжитесь с Москвой сами. Только прошу: поскорее. Москва ждет. Утром материал должен быть на столе у командования.

Ч е б о т а р е в. Что это за материал?

М а р и я. Могу сказать одно: речь идет о судьбе целого фронта.

П е т р о в. Понятно… (Августу и Вилли.) Значит, вы работали по заданию нашего командования?

А в г у с т (по-немецки). Не понимаю.

В и л л и (Марии, по-немецки). Что он говорит?

М а р и я. (Петрову). Они почти не говорят по-русски.

П е т р о в. Да-а… Москвичи…

В и л л и (Марии, по-немецки). Что происходит, Мария? Они не доверяют нам?

М а р и я (так же). Все уладится. Это формальность.

П е т р о в. Прошу говорить только по-русски.

М а р и я. Я же вам объяснила: они не знают русского.

Ч е б о т а р е в. А вы откуда знаете русский язык? Вы русская?

М а р и я. Мой отец эмигрировал из Германии в тридцать третьем. Он был коммунистом. Я десять лет прожила в России. Училась в русской школе, в русском вузе. Россия стала моей второй родиной.

Ч е б о т а р е в. Значит, все вы немцы?

М а р и я. Да.

Ч е б о т а р е в. И воюете против Германии на стороне Советского Союза?

М а р и я. Против гитлеровской Германии.

П е т р о в. А разве есть другая Германия?

М а р и я. Будет. А пока есть честные немцы, ненавидящие фашизм.

П е т р о в. Ну, хватит! Говорите правду! Где ваша часть? Откуда пришли? Что собирались передать по радио?

М а р и я. Я все время говорю только правду. Мы попали к вам случайно. Когда стало ясно, что машина больше не может держаться в воздухе, летчик приказал нам прыгать. Самолет упал где-то за озером. Вы слыхали взрывы?

П е т р о в. Слыхали. Значит, самолет за вами прислало советское командование?

М а р и я. Да.

П е т р о в. Незадолго до взрывов над нами действительно пролетал самолет… Немецкий!

М а р и я. В целях маскировки за нами прислали немецкую трофейную машину.

П е т р о в. С вами не соскучишься. Но возникает другой вопрос: зачем это немцам над оккупированной территорией понадобилось обстреливать свой самолет?

М а р и я. Нас преследовали. Самолет обстреляли при взлете. Свяжитесь с Москвой. Москва подтвердит, что я говорю правду.

П е т р о в. Свяжемся, когда сочтем нужным.

М а р и я. Вы затеяли рискованную игру. Мы преступно теряем время.

Ч е б о т а р е в. Есть общеизвестная русская пословица: «Поспешишь…» Как дальше?

М а р и я (устало). «Поспешишь — людей насмешишь». «Делано наспех — сделано на смех». «За один раз дерева не посадишь». Вы удовлетворены?

Ч е б о т а р е в. С избытком. Похоже, что вы специально занимались изучением русского фольклора. Я русский человек, но две последние поговорки мне неизвестны.

М а р и я. Вы не ошиблись. До войны я училась в Москве на филологическом. Еще раз прошу: свяжитесь с Москвой.

Ч е б о т а р е в. К сожалению, это исключено, у нас нет рации.

М а р и я. Используйте нашу.

Ч е б о т а р е в. У нас нет радиста.

М а р и я. Верните нам рацию, мы сами свяжемся с командованием.

П е т р о в. С немецким?

М а р и я. С Москвой. (После паузы.) Должен быть какой-нибудь выход! Давайте подумаем вместе.

П е т р о в. У нас нет времени обдумывать ваши сказки. (Открывает окно, зовет.) Сорокин!

В и к т о р (за окном). Я!

П е т р о в. Возьмите кого-нибудь из бойцов и зайдите сюда.

Входят  Г о р б у ш и н  и  В и к т о р.

М а р и я. Что вы собираетесь делать?

П е т р о в. А вы не догадываетесь, что у нас делают с пленными карателями?

М а р и я. Все-таки предположите на мгновение, что я говорю правду. На одно мгновение…

В и к т о р. Куда их, товарищ командир?

Петров выходит в сени, открывает дверь в холодную половину.

П е т р о в. Пусть пока сидят здесь. Останьтесь для охраны.

Г о р б у ш и н (пленным). Вперед! Пошли, фрау!

А в г у с т (по-немецки). Куда нас ведут?

В и л л и (так же). Иди, Август. Там поговорим.

А в г у с т. Где там?

Пленных выводят в сени. Виктор убегает.

Горбушин и пленные остаются в сенях. Ждут.

Ч е б о т а р е в. Только этих немцев нам не хватало…

П е т р о в (осматривает рацию). Долго не будет связи — заподозрят недоброе, начнут искать. Они ведь знают, в какой район послали группу.

Ч е б о т а р е в. Вы уверены, что пленные говорят правду?

П е т р о в. Им только того и нужно, чтобы мы дали им рацию и они могли вызвать своих.

Ч е б о т а р е в. Может быть, удастся связаться с Москвой?

П е т р о в (продолжает осматривать рацию). Вот как. Рация постоянной связи. Работает только со своим хозяином. В данном случае со штабом карателей. (Включает рацию.)

Негромкие шумы. Рация молчит.

Неисправна, что ли?

Ч е б о т а р е в. Может быть, нет связи?

П е т р о в. Не пойму…

Ч е б о т а р е в. Я бы советовал на всякий случай выставить дополнительные посты.

П е т р о в. И то дело. (Выходит в сени.)

Входит  Е л е н а  с кружкой кипятка.

Е л е н а. Закипел наконец. Печку разжигать нельзя, кипятим в кружках на спиртовке. Пей. Сахара нет. Что говорят пленные?

Ч е б о т а р е в. Говорят, что они советские разведчики.

Е л е н а. Поумней ничего не могли придумать?

Ч е б о т а р е в. Лена, мы с тобой прожили шесть лет. За это время ты стала не просто моей женой, ты стала моим единомышленником, частью меня самого…

Е л е н а. Что случилось, Коля?

Ч е б о т а р е в. Сядь. Мне нужно поговорить со своей совестью…

Со двора входит  В и к т о р  с зажженным фонарем.

Пленных уводят в дверь налево.

Двор. Здесь пустое стойло, кучи соломы, какой-то хлам. От двери вниз ведут несколько ступеней.

Вводят пленных. Конвойные проверяют надежность помещения. Пленные тихо разговаривают между собой.

В и л л и (Марии). Тебе холодно? (Набрасывает ей на плечи свой китель.)

М а р и я. Спасибо, Вилли.

А в г у с т. Садись, Мария. (Очищает для нее место на соломе.)

М а р и я (опускается на солому). Боже, как я устала!

В и л л и. В какой-то момент мне показалось, что нас хотят поставить к стенке.

А в г у с т. Стоило удирать от душегубок наших милых соотечественников, чтобы слопать русскую пулю.

В и л л и. Мы не имеем права умирать. Материал должен быть доставлен в Москву. Слишком дорогой ценой пришлось заплатить за него.

А в г у с т. В чем дело? Перебьем отряд и убежим.

В и л л и. Не балагурь, мальчишка, не время.

А в г у с т. Тогда я сяду и заплачу. Это лучше? Единственное, что спасает современного человека, — чувство юмора. Без него можно пустить себе пулю в лоб. Почему они боятся доверить нам рацию?

М а р и я. Отряд окружен карателями. Нас принимают за их разведчиков. Доказать ничего невозможно. У них есть все основания не доверять нам.

А в г у с т. Ситуация… Похоже, что нас и вправду могут отправить к праотцам. А что, если действительно… (Красноречивый жест в сторону конвойных и двери.)

В и л л и. Бессмысленно. До линии фронта сотни километров. У нас ни рации, ни документов.

М а р и я. Не вижу выхода.

В и л л и. Без паники. Мы ведь не в подвалах гестапо. Мы в плену у друзей. Будем надеяться на них.

А в г у с т. Или на то, что наши враги-каратели спасут нас от друзей-партизан. Как говорится: храни меня, боже, от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь. (Достал губную гармошку, играет.)

М а р и я. Перестань, Август.

А в г у с т. Я же для тебя стараюсь, дурочка. Спроси у этого красавца, нет ли у него табачку? Мои сигареты мгновенно улетучились при обыске.

М а р и я (Горбушину). Товарищ…

Г о р б у ш и н. Волк тебе товарищ!..

М а р и я. Попробуй сам у него спроси…

Конвойные выходят в сени, уносят фонарь, запирают дверь.

Горница. Сюда отчетливо доносятся звуки губной гармошки. Ч е б о т а р е в  и  Е л е н а  сидят у стола, прислушиваясь к мелодии. Пауза.

Ч е б о т а р е в. А если все-таки советские разведчики? Хоть какая-нибудь вероятность есть? Один шанс против ста?

Е л е н а. Ты говоришь, в ее поведении не было фальши?

Ч е б о т а р е в. Так мне показалось. (Прислушивается к звукам губной гармошки.) Играет… Неужели они не понимают, что находятся на волосок от гибели? О чем они думают сейчас? Надеются, что мы не совершим роковой ошибки? Верят в нас?

Е л е н а. Подожди, Коля, ты рассуждаешь так, будто уверен, что они свои. Ты сам определил: один шанс против ста. Речь идет не о твоей, не о моей жизни, обо всем отряде. А если это провокация?

Ч е б о т а р е в. Нас перебьют, как щенят.

Е л е н а. Ты не раз учил меня: в трудных случаях, чтобы принять правильное решение, главное — определить, в чем состоит твой долг. Вот и я спрошу тебя: в чем твой долг, комиссар Чеботарев?

Ч е б о т а р е в. Мой долг сохранить отряд.

Е л е н а. Так отбрось колебания.

Ч е б о т а р е в. Но ведь они говорят, что речь идет о судьбе фронта. Допустим, преувеличивают вдвое, вчетверо. Не фронта — армии, дивизии… Ты знаешь, сколько человек в дивизии?

Е л е н а. Тогда поверь им.

Ч е б о т а р е в. Но ведь всего один шанс против ста! Имеем ли мы право идти на малейший риск? Что же ты молчишь?

Е л е н а. Я не могу сказать ни да, ни нет, я не знаю.

Пауза.

Звучит мелодия, исполняемая на губной гармошке.

Елена встала.

Пей чай, совсем остыл…

Чеботарев не отвечает. Быть может, он и не слышал ее слов, забыл, что она рядом. Елена постояла еще немного, вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Музыка оборвалась. Чеботарев встал, вышел в сени. Он принял решение. При его появлении Горбушин и Виктор поднялись с лавки.

Ч е б о т а р е в. Горбушин, сколько километров отсюда до Малых Озерок?

Г о р б у ш и н. Если по лесу кругом, километров десять с гаком.

Ч е б о т а р е в. А если переправиться через озеро на лодке и болотами?

Г о р б у ш и н. Много ближе. Только ночью мне через болота не пройти.

Ч е б о т а р е в. Возьмите с собой Свеколкина. Он местный. Есть предположение, что за озером упал самолет. Нужно проверить.

Г о р б у ш и н. Проверить, конечно, можно, но я бы лично ни одному их слову не поверил, товарищ комиссар. Грубо сочиняют.

Ч е б о т а р е в. Вполне возможно. Это я и хочу выяснить.

Г о р б у ш и н. Ясно. Разрешите идти?

Ч е б о т а р е в (вырывает из блокнота лист, что-то пишет, отдает Горбушину). Возьмите. Без этого вас не выпустят посты. Будьте осторожны.

Г о р б у ш и н. Есть. (Выходит.)

Ч е б о т а р е в (опускается на лавку). Садись, Сорокин.

В и к т о р (садится рядом). Николай Иванович, вы сказали: «Садись, Сорокин», — в точности как на уроке в школе. И приклад стукнул, как крышка парты. Детство. А хорошо бы сейчас снова очутиться в нашем десятом «А» и чтоб вы опять задали сочинение на тему «Гуманизм Горького и современный фашизм». Теперь бы Сорокин не получил тройку с минусом. Усвоил темку. Можно Сорокин откроет вам один секрет?

Снова заиграли на губной гармошке. Здесь мелодия звучит гораздо отчетливей.

Ч е б о т а р е в (прислушивается. Рассеянно). Да…

В и к т о р. Ребята в школе звали вас Берендеем. И почему такое прозвище придумали? Совсем к вам не подходит.

Ч е б о т а р е в. Берендеем?

В и к т о р. Ага.

Ч е б о т а р е в. Опять ты агакаешь, Сорокин. Так я тебя и не отучил от той скверной привычки. Скажи мне, Виктор, как тебе одному удалось троих немцев в плен взять?

В и к т о р. Элементарно, Николай Иванович. Подкрался незаметно и «хенде хох». Поднимай руки!

Ч е б о т а р е в. И они сразу подняли руки вверх? Совсем не сопротивлялись?

В и к т о р. Как же они могли сопротивляться? Они Витьку не видят, Витька их как на ладошке… В тот же миг всех бы на месте уложил. Залопотали что-то по-немецки. А потом немка закричала по-русски: «Не стреляйте — свои!»

Ч е б о т а р е в. Тебе это не показалось странным?

В и к т о р. Обыкновенная хитрость. В разведгруппы часто посылают знающих русский. Видно, их лучше нашего в школе учили. Я вот тоже немецкий учил, а кроме их бист, ду бист, эр ист ничего в голове не осталось. Них ферштейн.

Входят  П е т р о в  и  Г а н к а.

П е т р о в. Из города. Мне ничего не говорит. Требует провести к вам.

Ч е б о т а р е в. Ганка! Ты как сюда?..

Г а н к а. Здравствуйте, Николай Иванович. Меня прислал дядя Василь. Больше некого было. Я так боялась одна. Плутала-плутала по лесу. Топко, темно… Того и гляди, в трясину угодишь.

П е т р о в. Немцев не встречала в лесу?

Г а н к а. Не-е.

Чеботарев, Петров, Ганка проходят в горницу.

П е т р о в. Рассказывай, зачем прислали?

Г а н к а. Я вас не знаю. Мне дядя Василь велел лично Николаю Ивановичу сообщить.

Ч е б о т а р е в. Это наш новый командир отряда. Говори!

Г а н к а. Значит, при нем можно?

Ч е б о т а р е в. Можно. Говори. Что случилось?

Г а н к а. Дядя Василь велел передать, чтоб в город пока больше никого не присылали, потому что мельница провалилась.

П е т р о в. Та-ак…

Ч е б о т а р е в (Ганке). Это все?

Г а н к а. Все. Он сказал, вы поймете…

П е т р о в. Шукин! (Быстро выходит в сени, Виктору.) Шукина ко мне! Быстро. Если спросит, зачем, — в разведку. Ясно?

В и к т о р. Ясно. А как же пост?

П е т р о в. Я сам побуду здесь. Иди.

Виктор уходит.

Ч е б о т а р е в (выходит вслед за Петровым в сени). Что вы собираетесь делать?

П е т р о в. Береженого бог бережет. Давно присматриваюсь я к этому Шукину. Голову кладу — из кулаков. Шпагатины не пропустит. Знаю я этот народ. Сам в деревне вырос. Отца во время коллективизации кулачье убило…

Ч е б о т а р е в (перебивает). Что вы собираетесь делать, Платон?

П е т р о в. Он же был в плену!

Ч е б о т а р е в. Он и не скрывает этого. Из плена он бежал.

П е т р о в. Это он говорит, что бежал. Как проверить? Мое мнение: до полного выяснения Шукина взять под стражу.

Ч е б о т а р е в. Жаль, что мы начинаем нашу совместную деятельность с разногласий, но согласиться на арест Шукина не могу. Глубоко доверяю Шукину.

П е т р о в. Кроме него, никто не отлучался из лагеря!

Ч е б о т а р е в. Под Олевкой мы могли наскочить на немцев случайно, нас могли выследить, наконец, немцы могли узнать о готовящейся операции из источников, о существовании которых мы просто не догадываемся.

П е т р о в. А провал в городе?

В рации сильный треск. Возникают громкие сигналы азбуки морзе. Петров и Чеботарев бросаются к рации.

Ч е б о т а р е в. Что передают? Разбираете?

П е т р о в (вслушивается в сигналы). Цифры. Шифр.

Чеботарев выходит в сени, открывает дверь во двор. В дверях появляется  М а р и я. За нею  А в г у с т, В и л л и.

Ч е б о т а р е в. Что это за станция?

М а р и я. Москва!

П е т р о в. Точнее — штаб вашей части?!

М а р и я. Это Москва. Который теперь час? Точно!

Ч е б о т а р е в (смотрит на часы). Час пятьдесят семь.

М а р и я. Наше время связи последние пять минут каждого часа. Нас ищут. Если бы они знали! Нужно только повернуть переключатель, и рация готова к передаче…

Ч е б о т а р е в. Где у вас шифры?

М а р и я. Мы их знаем на память.

Ч е б о т а р е в. Как мы можем проверить, что вы передаете?

М а р и я. Никак.

Ч е б о т а р е в. Как мы сможем проверить, что вы связались с Москвой, а не со штабом караталей?!

М а р и я. Никак. Я понимаю вас. Мы ничего не можем доказать, вы ничего не можете проверить! Рискуете, товарищи! Вас здесь небольшая горстка, а там… Я говорила, у нас сведения, от которых зависит судьба больших фронтовых операций! Тысячи, может быть, десятки тысяч жизней! Обращаюсь к вашему мужеству! К вашей совести!

П е т р о в (не очень уверенно). В такой ситуации на совесть полагаться рискованно — подведет. Нужны факты. А они до единого против вас.

В и л л и (по-немецки). Что он говорит?

М а р и я (так же). Боится, что мы свяжемся с карателями. Требует фактов.

Вилли и Август говорят по-немецки, взволнованно перебивая друг друга.

В и л л и. Мы не эсэсовцы! Товарищи, вам нечего бояться!

А в г у с т. Нас ищет русское командование!

В и л л и. Вы совершаете ошибку!

Радиосигналы обрываются. Из рации снова доносится легкое потрескивание.

М а р и я. Все. Время истекло…

Ч е б о т а р е в. Следующая связь через час. Время есть. Мы подумаем. Идите.

Пленные уходят во двор. Петров запирает за ними дверь.

(Ганке.) Ты, наверное, голодная и спать хочешь?

Г а н к а. Не хочу я спать! И не голодная я! Вы не верьте им! Ой, не верьте! Нельзя им верить! Когда надо, кем хочешь прикинутся, а потом поубивают всех! У нас бабка Ефросинья в деревне жила…

Ч е б о т а р е в. Иди, Ганка, про бабку Ефросинью расскажешь в другой раз. (Выпроваживает Ганку в сени.)

Ганка уходит.

П е т р о в. Устами младенца?..

Пауза.

Чеботарев и Петров смотрят друг на друга.

Ч е б о т а р е в. Или она очень ловкая актриса…

П е т р о в. Или?

Ч е б о т а р е в. А если они действительно советские разведчики? Если говорят правду?

П е т р о в. Предположим…

Входит  В и к т о р.

В и к т о р. Шукина нигде нет, товарищ командир.

П е т р о в. Как это нет?

В и к т о р. Нет. И не видел его никто с тех пор, как поймали немцев.

П е т р о в. Та-ак… (Многозначительно посмотрел на Чеботарева.)

Ч е б о т а р е в. Этого не может быть! Я уверен, что Шукин здесь. (Виктору.) Ты в амбаре смотрел?

В и к т о р. Смотрел, Николай Иванович.

Ч е б о т а р е в. В сарае? У раненых?

В и к т о р. Везде Витька смотрел. Нет его.

Ч е б о т а р е в. Не провалился же он сквозь землю. Осмотри все еще раз. Тщательно.

Виктор убегает.

П е т р о в. Сбежал ваш Шукин. Упустили. Придется уходить. Как можно скорей.

Ч е б о т а р е в. Незачем ему убегать.

П е т р о в. Эх, Николай Иванович! Хороший вы человек. Чересчур хороший! Потому во всех склонны видеть хорошее! Нельзя так! Шукин — враг! Теперь сомнения нет, вся эта история как на ладони! Спас эсэсовцев от самосуда. Сбежал. Куда? Зачем? К ним! За ними! Звенья одной цепочки! Или вы и теперь будете утверждать, что пленные не эсэсовцы, а ангелы с крылышками?

Ч е б о т а р е в. Утверждать пока не могу… Давайте попробуем не обвинять, а защищать их.

П е т р о в. От кого?

Ч е б о т а р е в. От нас самих. Если бы они были русскими, мы бы отнеслись к ним с бо́льшим доверием?

П е т р о в. Другое дело.

Ч е б о т а р е в. Значит, мы так категорически не верим им только потому, что они немцы?

П е т р о в. Правильно делаем, что не верим! Все они одним миром мазаны! Фашисты! Теперь не сорок первый год! Теперь у нас один лозунг: смерть фашистским оккупантам!

Ч е б о т а р е в. Скажи мне, Платон, за что мы воюем?

П е т р о в. За Родину!

Ч е б о т а р е в. И все? Но ведь немцы тоже кричат: «Фатерланд!» А наши в четырнадцатом году кричали: «За царя! За отечество!»

П е т р о в. Молчите, товарищ Чеботарев! Не время сеять сомнения!

Ч е б о т а р е в. Сомнения — дорога к истине!

П е т р о в. Не имею права сомневаться. Сзади болота, спереди болота. Перережут дороги на Гнилое и Барсуки — ни один не уйдет из этой мышеловки живым. Ночь без единой звезды. В трех шагах ничего не видать. Тьма.

Входит  В и к т о р.

В и к т о р. Шукина нигде нет, Николай Иванович.

П е т р о в. Ну что? Все еще будете упорствовать?

Ч е б о т а р е в. Да, буду упорствовать!

П е т р о в. У немцев наш Шукин! Поспешил из-за пленных эсэсовцев!

Ч е б о т а р е в. Можешь идти, Виктор.

Виктор выходит в сени.

Вот что, Платон, сегодня ты доказал, что можешь быть настоящим боевым командиром. Это не все. Этого мало! Чтобы иметь право командовать людьми, нужно быть еще и настоящим человеком.

П е т р о в. Спасибо за комплимент. Критику приму к сведению. Мнение ваше уважаю. Позвольте и мне дать совет: изживайте в себе интеллигента.

Ч е б о т а р е в. Ленин был интеллигентом. Ему бы вы что посоветовали? Ночная темнота страшна, но эта… (Прикоснулся к груди Петрова) страшнее. С ней и при солнце ничего не увидишь. Прошу ничего не предпринимать, не посоветовавшись со мной. Я найду Шукина. (Быстро уходит.)

Пауза. Петров складывает карту, прячет в планшет бумаги.

Входит  Е л е н а.

П е т р о в. Готовьте раненых к эвакуации.

Е л е н а. Все-таки уходим?

П е т р о в. Как только вернется разведка. Как себя чувствует лейтенант?

Е л е н а. Немного лучше. Уснул. (Выходит.)

На холодной половине вновь заиграли на губной гармошке. Петров обернулся, слушает, потом выходит в сени. При его появлении Виктор встает.

П е т р о в. Садись, Сорокин. Слушай, Сорокин, тебя как, сомнения не мучают?

В и к т о р. В каком смысле, товарищ командир?

П е т р о в. Вообще. Пытаешься мыслить?

В и к т о р. Пытаюсь, товарищ командир.

П е т р о в. Ну и какие выводы?

В и к т о р. Образования не хватает. Всего десять классов.

П е т р о в (вздохнул). Все-таки багаж…

В и к т о р. Вот войну закончим, Витька Сорокин в Москву поедет в университет поступать. Отстал, конечно, экзамены трудно будет сдавать. Но, я думаю, для тех, кто воевал, будут льготы.

П е т р о в. Тянет?

В и к т о р. Ого как! Здорово! Жить и все понимать! Ленин сказал: чтоб стать коммунистом, нужно изучить все науки, на основании которых была создана самая главная наука — коммунизм.

П е т р о в. Когда это он сказал?

В и к т о р. В двадцатом году. На Третьем съезде комсомола.

П е т р о в. Не читал… Слушай, Сорокин, как ты считаешь, есть в жизни и в природе вообще такое, что раз и навсегда? Есть?

В и к т о р. Нет, товарищ командир. Все идет, все меняется. Диалектика.

П е т р о в. Ну а практически — есть! В сутках двадцать четыре часа. Какая тут диалектика? Никаких сомнений!

В и к т о р. Есть сомнения, товарищ командир. И диалектика есть. Наукой доказано, что каждый год сутки укорачиваются на две сотых секунды. Вот мы тут с вами разговариваем, а ночь между тем идет, и сегодня она будет на какую-то долю секунды короче, чем вчера, а завтра — короче, чем сегодня. Вот вам и диалектика.

П е т р о в. Все-то ты знаешь, Сорокин…

Пауза. Ясно слышна мелодия, исполняемая на губной гармошке.

Ну-ка расскажи, как ты эсэсовцев этих поймал? Как это происходило?

В и к т о р. Я уже Николаю Ивановичу рассказывал.

П е т р о в. Теперь мне расскажи.

В и к т о р. Подкрался, и «хенде хох!».

П е т р о в. Не сопротивлялись?

В и к т о р. Не могли они сопротивляться. Они Витьку не видят. Витька их видит. Сразу бы всех на месте уложил.

П е т р о в. То-то вот и оно…

Входит  Е л е н а.

Е л е н а. Мы готовы. (Проходит в горницу, собирает со стола лекарства.)

Петров проходит в горницу следом за ней.

Все, что осталось от моей аптеки. Пришлось на бинты запасной халат изорвать.

П е т р о в (смотрит в окно). Долго разведки нет, слишком долго… Не случилось ли беды? Может, мы напрасно ждем? Полчаса еще можно, не больше.

Е л е н а. Я пойду.

П е т р о в. Останьтесь. Все равно ждать. Поговорим.

Е л е н а. О чем?

П е т р о в. О чем хотите.

Е л е н а. Расскажите о себе. Я о вас почти ничего не знаю.

П е т р о в. Малоинтересный предмет. (Прислушивается.) Тихо… Улетел немец. Больше не гудит. Все-таки с ним веселей было. Гудит — значит, еще не нашли нас. Ищут. А теперь гадай: то ли у него бензин кончился, то ли его услуги больше не требуются? Да-а, тихо… Сорокин сегодня говорил, будто наукой установлено, что сутки сокращаются и ночи день ото дня становятся короче. Может, трепался?

Е л е н а. Нет. Это верно.

П е т р о в. А знаете, Лена, я ведь был женат.

Е л е н а. Когда это вы успели?

П е т р о в. Успел. Жена у меня была тихая, ласковая… Как не верить такой? Верил.

Е л е н а. Ну и что же?

П е т р о в. Бросил я ее.

Е л е н а. Почему?

П е т р о в. Неверная была.

Е л е н а. Не любила.

П е т р о в. А есть ли она в природе, любовь?

Е л е н а. Есть.

П е т р о в. Ой ли? Где ж она гнездится? В душе, что ли?

Е л е н а. В душе.

П е т р о в. А говорят, идеализм. И Маркс так считал.

Е л е н а. Вы нарочно стараетесь казаться примитивным? Я же вижу, что вы не такой.

П е т р о в. Ошибаетесь, Леночка. Такой.

Е л е н а. Маркс очень любил свою жену. Ее звали Женни. Женни Вестфален. Вы стихи Маркса читали?

П е т р о в (усмехнулся). Стихи… Скажу по секрету, я «Капитал» только до девяносто шестой страницы дочитал, до прибавочной стоимости. Все времени не хватало.

Е л е н а.

Женни! Если б голосами грома, Если б речью сфер я овладел, По всему пространству мировому Я бы письменами ярких молний Возвестить любовь к тебе хотел, Чтобы мир навек тебя запомнил!

Нравится?

П е т р о в. Величественно…

Е л е н а. Я тоже сама не читала. Чеботарев для меня много раз эти строки повторял. Запомнила. Он много удивительных вещей знает…

П е т р о в (распахнул окно. Стало слышно многоголосое кваканье лягушек). Ох и длинная сегодня ночь… Мальчишкой я скотину пас. Летними вечерами земля душистая, теплая, ласковая, как мать. А в небе кто-то звезды зажигает. Лягушки молчат. Дожидаются. Как вспыхнет их, лягушачья, звезда, начинается концерт. Это, значит, мое музыкальное образование.

Е л е н а. А что было с вами потом, после деревни?

П е т р о в. Потом началась автобиография.

Пауза. Слышно кваканье лягушек.

Тоже небось про любовь квакают, зелененькие. Им проще.

Е л е н а. Завидуете лягушкам?

П е т р о в. Из всех тварей, населяющих нашу планету, самая неблагоустроенная — человек. Родиться бы мне орлом или лосем, водить бы стадо по лесам. Приволье. И никаких проблем. Хотели бы вы побыть лосем, Леночка?

Е л е н а. Нет.

П е т р о в. Зря. Я бы за вас с самым свирепым рогачом сразился!

Е л е н а. А вы славный… Платон… (Прикоснулась рукой к его груди.) Что там? Душа… Которой нет? Или есть? Если бы не было на свете Чеботарева, может быть, полюбила бы вот такого… Только и я без него была бы совсем не такая, как есть. Когда мы поженились, мне восемнадцать было, ему — двадцать девять. Не любила я его, пристроиться хотела. Я ведь тоже сиротой была. Плакала, думала, старику продаюсь… А он меня человеком сделал. Жить научил, бороться научил, людей любить. Все, что есть во мне хорошего, — от него. Настоящий он. Не только по званию — по душе коммунист. Может быть, это и не та любовь, о которой девчонки мечтают, но нет для меня теперь человека ближе и дороже. Теперь нас никакой силой не разорвать.

Входит  Г о р б у ш и н. Он без шапки, измазан грязью. В руках две винтовки.

П е т р о в. Вы откуда, Горбушин?

Г о р б у ш и н. К Малым Озеркам мы ходили выяснять насчет самолета.

П е т р о в. Какого самолета? Кто вас туда посылал?

Г о р б у ш и н. Товарищ комиссар. Николай Иванович.

П е т р о в. Вот оно что. Ну и как, нашли вы самолет?

Г о р б у ш и н. Самолета не нашли, немцев нашли. Свеколкин там остался. (Кладет на стол винтовку.) Вечная ему память.

П е т р о в. Та-ак… (Посмотрел многозначительно на Елену.) Немцев много?

Г о р б у ш и н. В темноте не счесть. Мы со стороны болот подошли к самым Озеркам. Шли тихо. И как он, проклятый, услыхал? Будто специально караулил. Свеколкин сразу упал, а с меня шапку сбило. Я к нему, а он мертвый. Винтовку его прихватил и ползком в тростники. Ушел.

П е т р о в. Спасибо за службу, Горбушин. Можете идти. Приведите себя в порядок.

Г о р б у ш и н. Есть. (Уходит.)

П е т р о в. Веришь — не веришь, любишь — не любишь… Свеколкин… Веселая душа. Трое пацанов. Фотографию показывал. Зачем нужно было посылать их к Озеркам? Ясно ведь: врут немцы. (Развернул карту.) Малые Озерки…

Е л е н а (подошла сзади, тоже смотрит на карту). Это совсем близко от нас.

П е т р о в. Ночью немцы через болота не пойдут.

Е л е н а. Они не догадываются, что мы здесь, иначе не оказались бы на том берегу.

П е т р о в. Там одна группа, а сколько их всего? Где остальные? (Открывает дверь в сени. Виктору.) А ну давай ко мне эту фрау!

В и к т о р (открывает дверь во двор). Фрау, на выход!

Из холодной половины в сени входит  М а р и я.

Виктор закрывает дверь, проводит Марию в горницу. Выходит. Дверь в сени остается открытой.

П е т р о в. Ну, фрау, вы летели на самолете?

М а р и я. Да.

П е т р о в. Его подбили?

М а р и я. Да.

П е т р о в. Самолет упал за озером?

М а р и я. Я ведь уже говорила…

П е т р о в. Так вот: мы посылали за озеро людей. Один из них погиб. Самолета там нет, там немцы, и вы это прекрасно знали!

М а р и я. Я не могла этого знать. Я очень сожалею. Если за озером немцы, они наверняка нашли наш самолет и теперь ищут нас. Тот самолет, что летал над лесом, тоже, наверное, искал нас. Гестапо, конечно, предупредило тыловые части о нашем бегстве.

П е т р о в. Новая версия. Оказывается, немцы охотятся не за нами, а за вами?

М а р и я. Мы трое для них гораздо опаснее всего вашего отряда.

П е т р о в. Вы что же, нас совсем за дурачков считаете? Говорите правду! Откуда пришли? Где другие подразделения?

М а р и я. Поймите наконец, я говорю правду! Только правду!

П е т р о в. Имейте в виду: у нас не шутят! Это может стоить вам жизни!

М а р и я. Пожалуйста, перестаньте орать. В конце концов, вы разговариваете с женщиной.

Е л е н а. Это ты женщина?!

П е т р о в. Не вмешивайтесь не в свое дело, Лена!

Е л е н а. Нет, я ей скажу! Да ты знаешь, как он умеет разговаривать с женщиной?! Это вы, немцы, виноваты в том, что он душит в себе прекрасного, доброго человека! Вы принесли в мир недоверие и жестокость!

М а р и я. Он ваш любимый? У меня тоже был любимый. Мы расстались сегодня вечером, несколько часов назад… Самолет уже ждал. Нас преследовало гестапо. Он остался, чтобы задержать. Мы улетели. Он был лучший из людей, которых я встречала в жизни. Я хотела бы умереть вместе с ним. Его звали Отто. Он был командиром нашей группы. После возвращения в Москву мы должны были пожениться… Вы говорите: немцы в ответе за все творящееся в мире зло? Я и Отто — мы оба немцы. Кто же в ответе за нас?

П е т р о в. Напрасно стараетесь! Не верю ни одному вашему слову!

М а р и я. Вам знакомо такое имя: Эрнст Тельман? Вы бы и ему не поверили? Конечно, ведь он немец! Генерал Власов, перешедший на сторону Гитлера, — русский. Ему бы вы поверили? В Москве я видела десятки неразорвавшихся бомб. Такими их делают немецкие рабочие-антифашисты. Почему же вы не хотите предположить…

П е т р о в (перебивает). Потому, что я не видел неразрывающихся бомб! Потому, что полчаса назад из-за вас убили Свеколкина! Потому, что возле деревни Олевка лежат наши погибшие товарищи! Потому, что в войне четырнадцатого года погиб мой дед, а в сорок первом — брат! Потому, что я ненавижу вас смертельно.

М а р и я (после паузы). Мне понятны ваши чувства, но не дайте ненависти ослепить себя. Война такая же трагедия для немецкого народа, как и для русского.

П е т р о в. Хватит! Даю полчаса на размышления.

М а р и я. А потом?

П е т р о в. Потом поступим так, как следует поступать с пленными карателями: расстреляем! Ясно? (Виктору.) Увести!

В и к т о р (уводит Марию, запирает дверь во двор, возвращается в горницу, стоит у двери, растерянно глядя на Петрова). Она говорила очень правдиво…

П е т р о в (подошел, взъерошил ему волосы). Эх ты, а еще десятилетку окончил… Мальчик! Ничего-ничего, через это надо перешагнуть. Там, внутри. А ты жалость в себе задави. Она страшней врага. Попадись этой красотке, она не пожалеет. (Быстро уходит.)

Елена остается в горнице. Она взволнована всем происшедшим. Никак не может собрать пузырьки с лекарствами; они выскальзывают у нее из рук. Небольшая пауза, затем откуда-то сверху в сени спрыгивает  Ш у к и н. Виктор испуганно отскакивает в сторону.

Ш у к и н (отряхивается). Не пугайся, это я.

В и к т о р. Вы… Вы откуда?

З а н а в е с.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Декорации те же.

Е л е н а  в горнице, В и к т о р  в сенях у двери в холодную половину избы.

Небольшая пауза, затем откуда-то сверху в сени спрыгивает  Ш у к и н. Виктор испуганно отскакивает в сторону.

Ш у к и н. Не пугайся, это я.

В и к т о р. Вы… Вы откуда?

Ш у к и н. Оттуда. Подремал малость.

В и к т о р. Спали?

Ш у к и н. Ну да. Трое суток глаз не смыкал. Дела не доверяют, так хоть выспаться. Чего вылупился?

В и к т о р (смущенно улыбаясь). Тут такое дело, дядя Петя… По всему лагерю вас ищут…

Ш у к и н. А чего меня искать? Я здесь.

Входит  М и х а л е в и ч. Он в плащ-палатке, с автоматом.

М и х а л е в и ч (весело). Разведчик Михалевич из тридевятого царства тридесятого государства прибыл. Пять пар заветных сапог истоптал, шестые каши просят. (Показывает рваный сапог.)

Ш у к и н. Пришел?

М и х а л е в и ч. Так точно, Петр Иванович! Пришел.

Ш у к и н. Правильно.

В и к т о р. Как там фрицы поживают в тридевятом царстве?

М и х а л е в и ч. Не дрейфь, парень, в эти чертовы болота не то что фрицы, сам господь бог не сунется. (Заглядывает в горницу.) А где начальство?

В и к т о р. Вышли.

М и х а л е в и ч (Шукину). Держи, соловей-разбойник. (Подает ему пачку папирос «Прибой».) Как говорят французы: презент.

Ш у к и н. Не барышня.

М и х а л е в и ч. Читай, что на пачке напечатано.

Ш у к и н (рассматривает пачку). Курские? Откуда?

М и х а л е в и ч. Наш источник снабжения известен. Пришлось одного Змея Горыныча потрогать. Документов не обнаружил, а это взял. Хотел было распечатать, а потом подумал: отнесу дружку, ведь это кусочек его родного Курска. Заветная вещь.

Ш у к и н. Удружил.

М и х а л е в и ч. Распечатывай, законный владелец. Закурим.

Ш у к и н. Давай по одной. (Бережно распечатал пачку.)

Михалевич взял папиросу. Виктор потянулся тоже.

А ты зачем? Табак переводить? Слышал небось: заветные.

М и х а л е в и ч (достал из кармана гимнастерки смятый цветок, расправил лепестки, вошел в горницу, отдал цветок Елене). Улыбнитесь, прекрасная царевна. Это вам. Цветик-семицветик. Последний, должно быть, в этом году.

Е л е н а. Спасибо, Саша.

М и х а л е в и ч (смущенно улыбнулся). Ну, пойду искать начальство. (Выходит во двор.)

Шукин проходит в горницу.

Е л е н а. Смотрите, Саша мне цветок принес. Скоро снег выпадет, а он цветок… Где только раздобыл?

Ш у к и н. Влюбленный в вас. Душой. Редкое явление, как жарки в октябре.

Е л е н а. Почему редкое?

Ш у к и н (переобувается). Вчерашний день ноги до крови стер. Любить — жалеть. Сейчас мало кто кого жалеет, привыкли убивать.

Е л е н а. Неправда. Вот вы. Разве вы никого не жалеете?

Ш у к и н. Деревья я жалею, когда танками их утюжат. Цветы жалею полевые. Особенно баранчики. Есть такой цвет в наших лугах. Уж не знаю, чем он сердцу моему мил? И духу нет, и на вид одна белизна. Простой цветок, честный. Он в чем виноват?

Е л е н а. А люди, вы считаете, все в чем-нибудь виноваты? Людей вам не жаль?

Ш у к и н. Которые люди, которые нелюди.

Е л е н а. Нелюди — это немцы?

Ш у к и н. В лагере Майданеке, что неподалеку от польского города Люблина, надзирательница — русская тварь! А сидят в том лагере бабы со всего света, и немки среди прочих.

В сени со двора входит  П е т р о в. Открыл дверь в горницу, увидел Шукина, быстро прикрыл дверь.

П е т р о в (Виктору). Откуда он взялся?

В и к т о р. Оттуда. С чердака. Он спал там.

П е т р о в. Спал?.. С чего бы это он полез туда спать? Другого места нет? (Открыл дверь во двор, посветил фонарем, закрыл дверь.) Автомат заряжен?

В и к т о р. Заряжен…

П е т р о в. Сейчас возьмем его.

В и к т о р. А что он сделал? За что?

П е т р о в. Там разберемся. Выполняй приказ. (Достает пистолет.) Пошли! (Резко открывает дверь, направляет пистолет на Шукина.) Руки!

Ш у к и н. Да ты что?

П е т р о в. Без разговоров! (Виктору.) Возьми у него оружие.

Виктор неохотно выполняет приказ.

Ш у к и н. Да что вы, братцы! Объясните же, бога ради!

П е т р о в. Трибунал вам все объяснит.

Ш у к и н. Опасно шутишь, командир!

П е т р о в. Молчите!

Ш у к и н. А пошел ты… Хоть ты объясни, Витька.

В и к т о р. Я и сам не знаю, дядя Петя. Приказ. Вы не волнуйтесь, разберутся.

Ш у к и н. Такое дело… Не привыкать. У немцев посидел, посижу у своих.

П е т р о в. Молчи, тебе говорят!

Ш у к и н. Помолчу.

Петров открывает дверь во двор.

Двор. М а р и я  лежит на сене, укрытая кителем Вилли. В и л л и  сидит рядом. Во рту — пустая трубка. А в г у с т  нервно ходит. Входит  Ш у к и н. Дверь за ним закрывается. Шукин спокойно, по-хозяйски усаживается на ступенях лестницы. При его появлении Август останавливается. Мария поднимает голову. Вилли вынимает изо рта трубку. Все вопросительно смотрят на Шукина.

В сени из горницы выходит  Е л е н а.

Е л е н а. За что вы его, Платон?

П е т р о в. Он предатель. (Виктору.) Найди комиссара. Быстро. Я буду здесь.

Виктор убегает.

Е л е н а. Шукин — предатель?!

П е т р о в. Не виноват — отпустим.

Е л е н а. Ты понимаешь, что делаешь?!

П е т р о в. Понимаю. Мой долг сохранить отряд. Иначе нельзя. Думаешь, мне все это приятно? Долг. Что поделаешь?

Е л е н а. Какой долг? Выпусти его сейчас же! (Пытается отстранить Петрова и открыть дверь.)

П е т р о в. Отойдите от двери, Лена!

Е л е н а (пытается его отстранить). Опомнитесь, Платон!

П е т р о в (резко). Прошу отойти от двери! (Расстегивает кобуру.)

Е л е н а. Это вы мне? Мне? (Убегает.)

Во дворе.

В и л л и (Марии). Это тот человек, который выстрелил, когда хотели устроить самосуд?

М а р и я. Да.

В и л л и. Зачем он здесь?

М а р и я. Не знаю…

А в г у с т (указывая на Шукина). Борец за всеобщую справедливость и братство! Светлая надежда человечества!

В и л л и. Напрасно напрягаешь голосовые связки. Он все равно ни слова не понимает.

А в г у с т. Пусть бы нас расстреляли фашисты! Это нормально. Но русские не смеют!

В и л л и. Тебе, кажется, изменило чувство юмора, мой мальчик!

А в г у с т. Я размышляю. Они же дали нам полчаса на размышления.

В и л л и. Если тебе так приспичило размышлять, поразмышляй лучше о том, как нам выбраться отсюда.

А в г у с т. Выберемся мы или нет, получит Москва сведения или не получит — песенка Гитлера все равно спета. Днем раньше, днем позже, но спета! А что будет потом?

В и л л и. Потом будет мир.

А в г у с т. Какой мир? Вот в чем вопрос? Какой?

М а р и я. Перестань, Август, лучше поиграй на губной гармошке.

А в г у с т. Ты не понимаешь. Это очень важно. Принципиальный вопрос! Я мог бы, как другие, вступить в наци, жиреть, совершать подлости! Не хочу быть убийцей и подлецом! Я пришел к русским потому, что верил: они спасут мир от жестокости и отупения! А они, даже не дав себе труда разобраться, только потому, что мы немцы и на нас эти проклятые мундиры…

В и л л и. Нам не на кого жаловаться: идет война, и это мы, немцы, научили их быть безжалостными и недоверчивыми.

А в г у с т. Ага! Ты сам произнес эти слова: безжалостными и недоверчивыми! Они тоже безжалостны и недоверчивы! За что тогда мы воюем? И не все ли равно, кто победит?

М а р и я (Вилли, указывая глазами на Шукина). Мне кажется, этот человек понимает, о чем мы говорим.

В и л л и. Тем лучше. Может быть, его подсадили к нам нарочно.

Шукин достал кисет. Вилли и Август жадными глазами следят за тем, как он закуривает. Шукин перехватил их взгляды, бросил кисет Вилли. Тот набил трубку, передал кисет Августу. Август свернул папиросу, бросил кисет обратно. Все трое молча курят. Вилли тихонько напевает мотив, который раньше играл на губной гармошке Август.

Ш у к и н (подошел к Вилли, ткнул пальцем ему в грудь). Маутхаузен?

В и л л и (встал, пристально смотрит на Шукина). Маутхаузен…

Ш у к и н (произносит текст песни, которую напевал Вилли).

Мы выжить должны, Мы выжить должны Не ради того, чтоб жить, Не ради детей, не ради жены, А для того, чтобы мстить.

(Ткнул себя в грудь.) Маутхаузен.

В и л л и (подает руку). Камрад!

Ш у к и н. Камрад!

М а р и я. Вы знаете немецкий язык?

Ш у к и н. Понимать почти все понимаю, а вот говорить не могу.

В и л л и (Шукину, по-немецки). Бежал? Когда?

Ш у к и н. Когда бежал? В этом году, значит. В январе. А ты?

М а р и я (Вилли). Он бежал в январе. Спрашивает, когда бежал ты. (Шукину.) Вилли отсидел по разным лагерям и тюрьмам почти семь лет. А бежать ему удалось в сорок втором. Осенью.

Ш у к и н. Я, я. Знаю. Сорок человек их тогда ушло. Потом, почитай, всех переловили и расстреляли на лагерном плацу. Для острастки, значит. А он, выходит, дошел до своей точки? (Хлопает Вилли по плечу.) Камрад!

В и л л и (хлопает Шукина). Камрад!

Ш у к и н. Выходит дело, вы и вправду наши немцы?

М а р и я. Мы работали в фашистском тылу. У нас очень важные сведения. Они должны быть срочно доставлены в Москву.

Ш у к и н. Понятно. (Идет к двери, стучит.) Кто там есть? Открой!

П е т р о в. Отойдите от двери!

Ш у к и н. Открой, Петров!

П е т р о в. Кончай буянить, Шукин! Что тебе нужно?

Ш у к и н. Дело важное. Знаю я этих немцев. С одним в лагере сидел. Ошибка у вас. Это наши немцы.

П е т р о в. Ясное дело — ваши. Только сам-то ты чей, Шукин?

Ш у к и н. Позови комиссара! (Стучит.) Комиссара позови!

П е т р о в. Комиссар дал согласие на ваш арест. Как изменника Родины!

Ш у к и н. Изменника?! (Стучит.) Открой! Открой!

П е т р о в. Отойдите от двери. Предупреждаю: буду вынужден стрелять.

Ш у к и н. Стреляй, сволочь! (Изо всех сил колотит в дверь.)

П е т р о в. Ну, постучи, постучи. Дверь крепкая.

Ш у к и н (колотит в дверь так, что трясется вся стена. В последний раз злобно пнул ногой дверь, устало опустился на ступени). Дурак! (Вынул кисет, закуривает.)

М а р и я. Вы, кажется, не в лучшем положении, чем мы?

Ш у к и н. Такое дело… Мое положение роли не играет. Для вас какой может быть выход?

М а р и я. Теперь, кажется, не осталось никакого. Подтвердить, кто мы, может только Москва. Но для этого нужна рация.

Ш у к и н. Будет рация.

М а р и я. Откуда?

Ш у к и н. А уж это моя забота, дорогой немецкий товарищ.

В и л л и (Марии). О чем вы?

М а р и я. Он обещает достать рацию.

В и л л и. Рацию? Где?

Ш у к и н. Теперь я один за вас в ответе. Такое дело, камрад. (Не спеша гасит окурок о сапог, встает, быстро и ловко вскарабкивается по бревнам, исчезает на чердаке. Через несколько мгновений появляется вновь.) Одному не управиться. Кто подсобит?

М а р и я. Он просит помочь.

В и л л и. Рискнем. Другого выхода все равно нет. (Лезет наверх.)

Шукин и Вилли скрываются на чердаке.

М а р и я. Который час?

А в г у с т. Без десяти три.

М а р и я. Через пять минут наше время связи.

Горница. Раздвигаются прогнившие доски потолка, на пол бесшумно спрыгивает  Ш у к и н. Он берет со стола рацию, передает оставшемуся наверху Вилли. Вилли с рацией скрывается. Шукин тоже лезет наверх. Скрипнула потревоженная доска. Привлеченный скрипом, в горницу из сеней входит  П е т р о в. Шукина не замечает. Видит, что исчезла рация. Беспокойно оглядывается по сторонам, бежит к двери. Шукин спрыгивает на пол, преграждает дорогу.

П е т р о в (отступая, вынимает пистолет). Ты как?.. Ты откуда?..

Ш у к и н (указывая на пролом в потолке). Оттуда.

П е т р о в. Где рация?

Ш у к и н. Где ей положено. Засунь пистолет, поговорим как люди.

П е т р о в. Немцам рацию отдал?! Отойди от двери!

Ш у к и н. Не надейся. Несуразица вышла: наши это немцы.

П е т р о в. Не подходи!

Ш у к и н. Не бойсь, не трону. Ошибка у вас. Немцы-то свои. Понимаешь ты по-русски?

П е т р о в. Отойди от двери, Шукин! Прошу: отойди! Я ж тебя пристрелю!

Ш у к и н. Поговори с ним… Глухарь. Подумай. Разберутся — судить будут. Что же не стреляешь? Эх ты! Своей-то силы в тебе нет. Чужой силен. Ты ж как фляга пустая: водицы нальют — забулькаешь, дерьма нальют — засмердишь!

П е т р о в. Отойди! Убью я тебя!

Ш у к и н. Не убьешь. Меня убить невозможно. Я семь смертей прошел и жив. Это я тебя убью, правдой убью. А интересно знать: как бы ты не на русской земле, а на германской родился, кем бы ты сейчас был? А? Кем?

Возникают чуть слышные сигналы азбуки морзе.

П е т р о в. Отойди от двери! (Стреляет.)

Шукин падает. Сигналы азбуки морзе громче. Петров несколько мгновений смотрит на упавшего Шукина обалдело, еще как следует не сознавая того, что произошло, потом бросается к нему.

Шукин! Шукин!

Вбегают  Ч е б о т а р е в, М и х а л е в и ч, В и к т о р, Е л е н а.

М и х а л е в и ч (бросается к Шукину). Петя! Друг!

Ч е б о т а р е в. Что вы наделали?!

П е т р о в. Он рацию… Немцам отдал рацию… Предатель!

Теперь сигналы азбуки морзе слышны всем. Мгновенная пауза. Петров, а за ним остальные бросаются в сени.

Двор. М а р и я  у рации. С лихорадочной быстротой работает ключом. В и л л и  и  А в г у с т  сдерживают напор навалившихся на дверь партизан. Дверь с грохотом распахивается. Вилли и Август отлетают в сторону. Во двор врываются партизаны. Мария срывает с головы наушники.

П е т р о в. Успели! Сообщили карателям!

М а р и я. Мне удалось связаться с Москвой!

Ч е б о т а р е в. Как вы завладели рацией?

М а р и я. Ее нам дал партизан. Я не знаю его имени. Он и Вилли сидели в одном концлагере. У нас не оставалось иного выхода. Я работала с Москвой. За нами высылают самолет. Он будет здесь часа через два-три. Нужно подготовить посадочную площадку и костры.

П е т р о в. Ловко придумано! Костры. Чтоб каратели в темноте ноги не промочили?

М а р и я. Москва подтвердит, что я говорю правду!

Ч е б о т а р е в. Каким образом?

М а р и я. Московское радио передаст условный текст: «По заявкам партизан Белоруссии передаем песню композитора Листова «В землянке».

Ч е б о т а р е в (смотря на часы). Сейчас три часа семь минут. Московское радио начинает работать в пять по местному времени…

М а р и я. Осталось меньше двух часов.

П е т р о в. Этого больше чем достаточно для того, чтобы нас могли захватить каратели. Идемте!

Партизаны выходят в сени, оттуда проходят в горницу.

Тело Шукина перенесено на нары.

Е л е н а. Он мертв.

Ч е б о т а р е в. Как это произошло?

П е т р о в. Был в сенях… Слышу треск. Вхожу — нет рации. Я к двери. Он с потолка спрыгнул, преградил дорогу. Что было делать? Секунда дорога. Рация у немцев. Не хотел я его убивать…

М и х а л е в и ч. Не верю! На куски рви — не верю! Вы его сразу невзлюбили. Чересчур самостоятельный был. Говорил, что думал. Грубо говорил. Так это оттого, что душа у него за людей болела. Это же красивый человек был! Снаружи загрубел, а душа как песня! Душа человеческая! Разве такой может быть предателем?

П е т р о в. Чувства ваши понятны, потому слова не принимаю всерьез. Вот здесь он с потолка спрыгнул. Теперь ясно: Шукин выдал отряд карателям и под Олевкой. А что касается пленных… Вы еще ничего не знаете, Николай Иванович. Вы посылали за озеро искать самолет, поверили им. А за озером немцы. Свеколкина там убили. (Михалевичу.) Доложите результаты разведки.

М и х а л е в и ч (с трудом). На Гнилое пройти не удалось. Дорога отрезана.

П е т р о в. У нас остается только один путь для отхода: по тропам на Барсуки. На большак выходить нельзя. Обоз придется спрятать в лесу. Ваше мнение, Николай Иванович?

Ч е б о т а р е в. Прежде чем высказать свое мнение, я хочу еще раз поговорить с пленными.

П е т р о в. Пустая трата времени. (Михалевичу.) Высылайте разведку.

Михалевич выходит.

Двадцать минут на сборы. Выступаем в три тридцать. (Выходит.)

Пауза. Партизаны уносят тело Шукина.

За стенами избы начинается движение. В горнице двое: Чеботарев и Елена.

Ч е б о т а р е в. Что теперь скажет моя совесть?

Е л е н а. Шукин не мог быть предателем.

Ч е б о т а р е в. Но если Шукин не предатель, то и немцы не эсэсовцы.

Е л е н а. Значит, не эсэсовцы.

Ч е б о т а р е в. Теперь я имею право идти на риск?

Е л е н а. Имеешь…

В сени входят  П е т р о в  и несколько вооруженных  п а р т и з а н. Петров проходит в горницу, партизаны остаются в сенях, отпирают дверь во двор.

П а р т и з а н (пленным). Выходи!

В сенях появляются  М а р и я, В и л л и, А в г у с т.

Партизаны окружают их.

М а р и я. Куда нас ведут?

П а р т и з а н (недобро усмехнувшись). На бал, фрау. Польку-бабочку плясать.

А в г у с т. Что он говорит?

М а р и я. Все в порядке, ребята. Еще один допрос. (Партизанам.) Я хочу говорить с комиссаром. (Делает движение к двери.)

П а р т и з а н. Назад!

М а р и я. Пропустите меня к комиссару! Я хочу сделать важное заявление!

Резко повернувшись, Чеботарев идет к двери.

П е т р о в (преграждает ему дорогу.) Не нужно, Николай Иванович. Прошу. Лишнее.

Ч е б о т а р е в (твердо). Я буду с ними говорить.

П е т р о в (пристально смотрит ему в глаза). Неужели… Да нет, не может быть… Все еще сомневаетесь?

Ч е б о т а р е в. Да. Теперь гораздо больше, чем прежде.

П е т р о в. И вы, Лена? Вы тоже?

Е л е н а. Да, Платон. Я тоже…

П е т р о в. Если немцы — не эсэсовцы, то и Шукин — не предатель, а я его… Значит, убийца?

Ч е б о т а р е в. Это решит трибунал. Если мы останемся живы…

Е л е н а. Он не виноват! Коля, он не виноват! Он думал, что выполняет свой долг!

П е т р о в (перебивает). Погодите, Лена. В адвокатах не нуждаюсь. (Чеботареву.) Думаете, нагрешил Петров, а теперь хочет концы в воду? Подлецом не был никогда! Можете говорить с ними. (Отступает в сторону, пропуская Чеботарева к двери.) Только прошу: короче. Выступления не отсрочу ни на минуту.

Ч е б о т а р е в (открывает дверь в сени. Марии). Входите.

М а р и я  входит в горницу. Август, Вилли и партизаны-конвойные остаются в сенях, ждут.

Какое вы хотели сделать заявление?

М а р и я. Куда нас ведут?

Ч е б о т а р е в. Садитесь, Мария Гюнтер! Мы гораздо больше заинтересованы найти в вас друзей, чем расстрелять как врагов! Это вам ясно?

М а р и я. Я не обвиняю вас. Наверное, иногда легче расстрелять друзей, чем поверить им.

Ч е б о т а р е в. Я очень хочу вам верить! Очень! Но для этого нужны хоть какие-нибудь доказательства. Все говорит против вас.

М а р и я. Подождите до пяти. В пять будут доказательства. Больше я ни о чем не прошу. Подождите до пяти! Неужели это так трудно?

Ч е б о т а р е в. Это трудно, Мария Гюнтер. В нашем положении это очень трудно. Доказательства нужны сейчас! Немедленно. Вы говорили, что до войны учились на филологическом?

М а р и я. Да.

Ч е б о т а р е в. Предположим, что это правда, предположим… Попробуем. Да-а… Каких только сюрпризов не преподносит война — филолог становится разведчиком, а преподаватель литературы — комиссаром партизанского отряда. До войны я допрашивал своих учеников на экзаменах, теперь придется устроить небольшой экзамен на допросе.

П е т р о в (смотрит на часы). Три двадцать.

Ч е б о т а р е в (смотрит на часы). Значит, в нашем распоряжении ровно десять минут. Скажите мне, Мария Гюнтер, что вы любите больше всего из русской классики?

М а р и я. Лермонтова, товарищ комиссар.

Ч е б о т а р е в. Вот что: постарайтесь забыть, что я комиссар. Отвечайте так, как вы бы отвечали своему профессору на экзамене.

М а р и я. Хорошо, постараюсь. Больше других авторов русской классической литературы я люблю Лермонтова… профессор.

Ч е б о т а р е в. Почему Лермонтова, а не Пушкина, скажем?

М а р и я.

…И вспомнил я отцовский дом, Ущелье наше и кругом В тени рассыпанный аул. Мне слышался знакомый гул…

Мне это понятно, профессор. Пушкин для меня слишком академичен, мне ближе лермонтовский мятущийся дух.

Входит  п а р т и з а н.

П а р т и з а н. Обоз спрятали. Кони пойдут под вьюками?

П е т р о в. Да.

Партизан выходит.

Ч е б о т а р е в. Вы прекрасно читали, Мария Гюнтер. Мцыри… Мужественный герой. Бесстрашно вступил в бой с барсом…

М а р и я. Не в этом дело.

Ч е б о т а р е в. А в чем?

М а р и я. Он убежал из монастыря! А другие смирились, приспособились. О людях нельзя судить только по тому, как они ведут себя с бою. Когда перед тобой явный враг, почти каждый становится героем. Но куда девается большинство этих героев, когда умолкают выстрелы? Возьмите немецкий народ. В бою это смелые солдаты, но как жалки, как трусливы они наедине со своей совестью, если позволили этому ничтожеству Гитлеру так опоганить, так унизить себя!

Ч е б о т а р е в. Вы ненавидите свой народ?

М а р и я. Я солгала бы, если б сказала так. Я люблю его, как могла бы любить больную, сошедшую с ума мать. На нее силой приходится надевать смирительную рубаху, но ведь это мать…

Ч е б о т а р е в. Понимаю…

П е т р о в. Ну и какую же мы поставим фрау отметку?

Ч е б о т а р е в. Я бы поставил за такой ответ «отлично».

П е т р о в. Вам виднее. (Марии.) А мне все-таки не верится, что вы из Москвы. Трудно вам не поверить, а все-таки…

М а р и я. Подождите до пяти часов. Поверите. Извинения будете просить.

П е т р о в. Да-а… «Москва, Москва, как много в этом звуке…» У нас тут ходили слухи, будто разбомбили Кремль.

М а р и я. Чепуха! На Москву очень давно не было налетов.

П е т р о в. А в районе метро «Пушкинская»? У меня там живут родственники. Там нет разрушений?

М а р и я. Нет.

П е т р о в (Чеботареву и Елене, резко меняя тон). Ну как? Какую отметку мы поставим за этот ответ?

М а р и я. Что произошло?

Входит  п а р т и з а н.

П е т р о в. Пустяки, дорогая фрау москвичка. Просто вы попались. Станции метро «Пушкинская» в Москве нет. Площадь Пушкинская есть, а станции метро нет. Москвичка не может не знать этого. (Чеботареву и Елене.) Надеюсь, больше сомнений нет?

М а р и я. Разве вы спросили про станцию метро? Я не поняла. Расчувствовалась, дуреха… Впервые показалось, что я среди друзей.

П е т р о в. Все вы отлично поняли, ротенфюрер Мария Гюнтер! (Открывает дверь в сени. Конвойным.) Ведите!

П а р т и з а н. Как было приказано?

П е т р о в. Да.

М а р и я. Товарищ комиссар!

Чеботарев молчит. На его лице трудно что-либо прочесть. Пауза.

(Кладет на стол маленькую изящную пудреницу.) Я прошу об одном: примите самолет. Он уж, наверное, в полете… Утром это должно быть в Москве.

Ч е б о т а р е в. Что это?

М а р и я. Москва знает. Передайте: наша группа задание выполнила. Позывные 2Л-10. Запомните или лучше запишите: 2Л-10. (Конвойному.) Ведите!

Конвойный и Мария выходят в сени.

В и л л и. Как наши дела, Мария?

М а р и я. Отлично, Вилли. Август, где твоя губная гармошка?

А в г у с т (берет аккорд). Вот она.

М а р и я. Играй! (Оборачивается в открытую дверь.) Есть еще одна русская пословица: «Умирать, так с музыкой!»

Пленных уводят. Длинная пауза. Звуки гармошки все тише, тише…

Е л е н а. Так притворяться невозможно…

Ч е б о т а р е в (распахивает окно, кричит). Конвой! Стойте! Подождите! (Петрову.) Отмените приказ.

П е т р о в. Ну хорошо, мы их не расстреляем. Дальше что? Тащить их с собой? Немыслимо. Оставаться здесь, на Медвежьей? Верная гибель отряда. У нас раненые… Наш долг спасти отряд! Сорок пять бойцов! Сорок пять дорогих людей!

Ч е б о т а р е в. Ошибаетесь, наш долг гораздо значительней! Наш долг выиграть войну! Наш долг спасти два миллиарда дорогих людей, людей всей земли! Руководствуясь этим долгом, требую: отмените приказ!

Входит  В и к т о р.

В и к т о р. Отряд к выступлению готов.

П е т р о в. Выступайте!

Ч е б о т а р е в. Отставить выступление!

Виктор двинулся было к двери, остановился, смотрит то на одного, то на другого, еще не зная, как поступить.

П е т р о в. Сорокин, ты знаешь, что бывает за невыполнение приказа командира?

В и к т о р. Так точно, знаю. Трибунал.

П е т р о в. Выступайте!

Виктор вопросительно смотрит на Чеботарева, не двигаясь с места.

(Чеботареву.) Кто командир отряда — вы или я?

Ч е б о т а р е в. Пока вы. Но если не отмените приказа, придется сместить вас с этой должности.

П е т р о в. Я принял командование в бою! Кто дал вам право? Кто вы такой?

Ч е б о т а р е в. Здесь я — партия. Вы намерены отменить приказ?

П е т р о в. Нет!

Ч е б о т а р е в. Вы больше не командир отряда.

Петров хватается за кобуру.

В и к т о р (мгновенно вскидывает автомат). Не успеете, товарищ Петров. Витька Сорокин вам не советует.

П е т р о в. Похоже на бунт… Забыли, в каком году живете. Это вам не гражданская война! За это станете к стенке!

Ч е б о т а р е в. Возможно. А пока командование отрядом принимаю я. (В окно.) Конвой, пленных обратно!

П е т р о в (в окно). Конвой, выполняйте приказ!

Елена срывается с места, выбегает из горницы. Возвращается вместе с  к о н в о е м  и  п л е н н ы м и. За ними входят  п а р т и з а н ы. Часть проходит в горницу, часть остается в сенях, другие заглядывают в окна со двора.

Товарищи партизаны! Отряд должен немедленно покинуть это место! Комиссар препятствует выполнению моего приказа! Он толкает отряд к гибели! Приказываю арестовать его!

Никто не двинулся с места.

Ч е б о т а р е в (усмехнулся). Петров у нас не в меру горяч, об него прикуривать можно, когда спички отсыреют.

Сначала кто-то неуверенно хихикнул, потом раздался дружный смех. Напряжение спало. Чеботарев жестом установил тишину.

Я согласен с предыдущим оратором. Если мы не уйдем с Медвежьего — отряду грозит полное уничтожение. Но если мы настоящие патриоты, если мы настоящие коммунисты, если мы хотим гибели фашизма и нашей победы, мы не можем так просто уйти отсюда! Вы, конечно, уже знаете об обстоятельствах гибели Шукина. Шукин не мог быть и не был предателем. Он хотел помочь пленным и помог, своей смертью выдав им гарантию нашего доверия! Сегодня ночью за ними прилетит самолет. Мы должны встретить его, зажечь посадочные огни. А это значит — с головой выдать себя карателям. Они отрежут дорогу через Кривую гать, и выбраться отсюда станет невозможно. Я принял решение: отряду уходить форсированным маршем в Боровичские леса. Здесь для того, чтобы прикрыть немецких товарищей и дать возможность самолету улететь, останется небольшая группа. Я не хочу назначать эту группу. Останутся добровольцы. Кто решит остаться, пусть выйдет сюда.

Длинная пауза.

Г о р б у ш и н. Не верю я им…

В и к т о р. А как же дядя Петя? Он верил…

Г о р б у ш и н. Не знаю как. Обманули они его. Сердце у него доброе было… Хотел в хорошее верить… А мое сердце там, на родном пепелище, сгорело! Угольки остались. Может, они кровь мою жгли, а я за них на смерть пойду? Могу ли я это? Как же я это могу? Молчишь, немка?! Отвечай!

М а р и я (очень волнуясь). Товарищи… Вы всё знаете, товарищи… Больше мне нечего сказать… Нечем убедить… Нечем…

Молча, сурово стоят партизаны. Нелегко принять решение. И вдруг неверным, срывающимся голосом Мария запела «Интернационал». Это даже нельзя назвать пением, это взволнованный шепот, клятва. Вилли и Август вторят ей по-немецки. Прозвучала только часть первого куплета и оборвалась. Чеботарев зачем-то снял очки, решительно шагнул вперед, стал рядом с немцами. Следом за ним шагнула вперед Елена.

Е л е н а (становится рядом с Чеботаревым). Я остаюсь с тобой.

М и х а л е в и ч. Сказочный вы человек, товарищ комиссар! И я с вами. (Становится рядом.)

В и к т о р. Витька Сорокин их привел, Витька за них и в ответе. (Становится рядом.)

Г о р б у ш и н. Не верю я им, товарищ комиссар! Форме ихней мышиной не верю! (Выходит, становится рядом.)

Ч е б о т а р е в. Зачем остаетесь, если не верите?

Г о р б у ш и н. А жить же как?

Среди партизан прошло движение, еще несколько человек шагнуло вперед.

Ч е б о т а р е в. Больше добровольцев не требуется. Петров, уводите отряд.

Пауза.

П е т р о в. Остаюсь!

Ч е б о т а р е в. Здесь вы больше не нужны. Приказываю: уводите отряд!

П е т р о в. Не можете мне этого приказывать. Если кто и должен остаться, так это я.

Ч е б о т а р е в. В благородство играете?

П е т р о в. Играю. Не себя спасал — отряд. Пусть уходят. Дойдут и без меня. С камнем на сердце жить не хочу. Может быть, хоть перед смертью скажете: Петров был прав. Ради этого остаюсь.

Ч е б о т а р е в (внимательно посмотрел на Петрова, понял: иначе он поступить не может). Михалевич!

М и х а л е в и ч. Я, товарищ комиссар.

Ч е б о т а р е в. Придется вам. До рассвета идите не останавливаясь. Ларина берегите.

М и х а л е в и ч (обвел остающихся долгим взглядом). Эх, сказочный вы народ! (Отвернулся, выбежал из избы, слышен его голос.) Становись!

П а р т и з а н ы. Прощайте, товарищ комиссар!

— Прощайте, хлопцы!

— Прощайте!

В и к т о р. Чего там прощайте? Еще на Витькиной свадьбе гулять будете! Приглашаю!

Все, кроме добровольцев, уходят. Слышны движение, приглушенные слова команды, потом удаляющиеся шаги.

Ч е б о т а р е в. Горбушин! Готовьте костры.

Горбушин уходит.

Включайте рацию, Мария. Вы отлично сделали, что выбрали «Землянку». Хорошая песня. И созвучна моменту.

До тебя мне дойти нелегко, А до смерти — четыре шага…

Вообразим, что мы перед началом концерта. Сейчас музыканты начнут настраивать инструменты. Садитесь, будем ждать.

Все усаживаются вокруг рации, образуя полукольцо. В рации треск, разряды. Все замерли, подались вперед.

Пауза.

Световой круг начинает сужаться. Едва различимо полукольцо людей вокруг рации. На этот раз свет не гаснет совсем, задержавшись какое-то время на рации, световой круг начинает расширяться, постепенно освещая сцену.

(Смотрят на часы.) Без трех минут пять, без двух, без одной…

Тишина. Все замерли. Позывные Москвы.

Пять ровно.

Вбегает  п а р т и з а н. Он запыхался, никак не может перевести дыхание.

П а р т и з а н. На Кривой гати немцы!

Ч е б о т а р е в. Где отряд?

П а р т и з а н. Отряд в порядке. Успели проскочить. Меня послали предупредить вас. Много немцев. Подошли к Кривой гати и стали. Наверное, будут ждать рассвета. На рассвете пойдут прочесывать лес.

П е т р о в (смеется. Легко, с удовольствием. Кажется, вместе со смехом выходят из него вся скопившаяся в душе неуверенность и тревога. Отсмеялся и почти спокоен). Ну вот, Петров был прав. Мышеловка захлопнулась. (Указывая на немцев.) Их работа! Дайте кто-нибудь закурить.

Партизаны смотрят на немцев зло, с ненавистью.

Сквозь разряды пробивается женский голос.

Женский голос: «Вы слушали сводку Совинформбюро. Московское время шесть часов десять минут».

Пауза.

Голос Левитана: «По заявкам партизан Белоруссии передаем песню композитора Листова «В землянке».

Звучит песня. Все слушают.

Ч е б о т а р е в. Кто же тогда привел на Кривую гать немцев?

М а р и я. Боюсь, что мы… Немцы нашли самолет, на котором мы летели. Я предупреждала вашего командира: они могут напасть на наш след. Они не успокоятся, пока не найдут нас.

Все головы поворачиваются в сторону Петрова.

Партизаны медленно расступаются, Петров остается один в пустом пространстве посреди горницы. Он боится поднять глаза, он раздавлен, и следа не осталось от его подтянутости и самоуверенности.

Молча, сурово стоят партизаны. Пауза. Только из рации льется голос певца. Петров медленно выходит на авансцену, вынимает пистолет, как-то весь подбирается, точно на последнем параде, подносит пистолет к виску… Выстрел не успевает прозвучать, сзади подходит Чеботарев.

Ч е б о т а р е в. Глупо. Все равно отсюда никто не уйдет живым.

М а р и я (прислушивается). Самолет! Слышите?

В и к т о р. Как же он сядет? С Кривой гати весь луг как на ладони…

П е т р о в. Кто-нибудь, дайте автомат!

Ч е б о т а р е в. Зачем?

П е т р о в. Я им устрою детский крик на лужайке! С тыла зайду. Отвлеку. А вы — в лоб. Для короткого боя патронов хватит. Только бы сбить их с гати. Ну!

Ч е б о т а р е в. Дайте ему автомат.

Виктор отдает Петрову автомат. Тот хватает его и стремительно убегает, не оглянувшись, никому не кивнув на прощанье.

Рад, что не ошибся в вас, Мария.

М а р и я. Я хотела сказать вам… Хотела сказать… (Порывисто обнимает Чеботарева, не выдерживает. Отворачивается, рыдает.)

Чеботарев, потом остальные по очереди жмут руки немцам, выходят.

В горнице остаются только немцы. За стенами избы приглушенные слова команды, четкое, сдержанное движение. Удаляющиеся шаги.

А в г у с т. Куда пошли эти люди?

М а р и я. Они пошли в будущее, Август… Эти люди!

Из рации доносятся последние слова песни.

Свет медленно гаснет. И вдруг снаружи окна избы освещаются красным заревом. Это зажглись сигнальные огни.

З а н а в е с.

ПОСЛЕДНИЙ ШАНС Сцены из жизни мастера Ершова и его учеников в 2-х частях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

М а р у н и н  К и р и л л  Д м и т р и е в и ч — директор среднего ПТУ металлистов.

Е р ш о в  Р о д и с л а в  М а т в е е в и ч — мастер того же ПТУ.

З о я  П а в л о в н а — преподаватель литературы.

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а — преподаватель математики.

Г л у ш к о  Н и к о л а й  С е р г е е в и ч — главный инженер машиностроительного завода.

Г о р о х о в  С л а в а }

Н и к о л а е в а Н а д я }

Б е л ы х  М а ш а }

С л е з к и н  С е р г е й }

С е л е з н е в  Г е н а }

Н и к у ш к и н  В и к т о р } — ученики ПТУ

Г о р о х о в  М и х а и л  И в а н о в и ч — отец Славы.

Т и м о х о в а  В а р в а р а  Я к о в л е в н а — заведующая детской комнатой милиции.

Д а р ь я — подруга Славы.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Зазвучала электронная музыка, и зажглось световое табло, такое большое, что из самого последнего ряда можно прочитать возникающие на нем надписи.

На табло, изготовленном учениками среднего ПТУ, где учатся или работают основные герои пьесы, фиксируется все, что происходит в аудиториях и мастерских.

Табло будет перед нами во всех сценах, происходящих в училище, и может стать основным элементом декоративного оформления. Сейчас на табло надпись:

«СЕГОДНЯ 8 ФЕВРАЛЯ. ПЯТНИЦА.

7.45—8.30

ЗАВТРАК».

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Вестибюль училища. За ажурной металлической решеткой — раздевалка. У входа стоит  С е р г е й, на рукаве повязка дежурного. Где-то рядом столовая, оттуда слышен стук посуды, неясный гул голосов.

Дожевывая на ходу, входит  В и к т о р, потом появляется  Н а д я. Ребята собираются у раздевалки, о чем-то негромко беседуют. Судя по всему, разговор невеселый. С улицы стремительно вбегает  М а ш а.

С е р г е й (Маше). Опаздываешь, завтрак кончается.

Маша пытается что-то сказать и не может — задыхается от быстрого бега.

Ты что? В «Спортлото» выиграла?

В и к т о р. Дыши жабрами. Ну!

М а ш а. Родислав… Приехал… На углу возле киоска… Видела… Сейчас будет здесь.

Пауза.

В и к т о р (вдруг схватился за голову, завертелся на месте). Сдохнуть!

М а ш а. Что будет? А?

Н а д я. Нужно сразу все рассказать.

Пауза. Все с надеждой смотрят на Сергея.

С е р г е й. Почему я? Нет, не могу.

М а ш а. Ты командир.

С е р г е й. А вы меня слушали? (Маше.) Ты больше всех виновата, ты и говори.

М а ш а (с ужасом). Нет! Как я ему в глаза посмотрю? Я же умру на месте.

С е р г е й. Витька!

В и к т о р. Язык не повернется… Лучше морду набейте.

С е р г е й (умоляюще). Надя…

Н а д я. Эх вы!

М а ш а (выглядывает за дверь). Идет!

Ребята бросаются врассыпную. У раздевалки мечется один Сергей — схватил книгу, раскрыл, делает вид, что поглощен чтением. Входит  Е р ш о в. Он в пальто, в руках небольшой чемоданчик, газеты; направляется к раздевалке.

Е р ш о в. Здравствуй, Сергей!

С е р г е й (будто только сейчас заметил Ершова, вскочил). Родислав Матвеевич! С приездом.

Е р ш о в. Дежуришь?

С е р г е й. До обеда. А мы вас завтра ждали.

Е р ш о в (раздевается, отдает Сергею чемоданчик). Поставь где-нибудь. Прямо с вокзала.

С е р г е й. Как сдали?

Е р ш о в. Машиноведение — единица, философия — два.

С е р г е й. Ну да!

Е р ш о в. А что, только вам двойки получать?

С е р г е й. Нет, правда…

Е р ш о в. Нормально. Пальто повесь, что ты в него вцепился?

С е р г е й (скрывается с вещами Ершова в раздевалке, возвращается, подает номерок). Зачитался.

Е р ш о в (берет книгу). Детектив?

С е р г е й. Памфлет.

Е р ш о в. Скажи пожалуйста! (Читает заглавие.) «Люди или животные?»

С е р г е й. Перевод с французского. Не читали?

Е р ш о в. Не попадалась. Интересная?

С е р г е й. Ага. Содержательная. Ученые нашли в дебрях Новой Гвинеи неизвестное племя полулюдей-полуобезьян и не могут определить, к какому виду их отнести: к гомо сапиенс — людям разумным или к обезьянам. Для этого нужно точное определение, кого можно назвать человеком, а кого нет. И вот герой убивает детеныша.

Е р ш о в. Не рассказывай, дашь потом почитать. Что нового?

С е р г е й. Конкурс был на лучшего по профессии. Результаты завтра.

Е р ш о в. Все?

С е р г е й. В общем… (Хочет что-то сказать, но не решается.)

Е р ш о в. Ну ладно. (Идет по направлению к столовой.)

С е р г е й (провожает его взглядом, потом, решившись, окликает). Родислав Матвеевич!

Ершов обернулся, ждет.

Горохов…

Е р ш о в. Что Горохов?

С е р г е й. Пропал.

Е р ш о в (быстро возвращается). Как это пропал?

С е р г е й. Пятый день нет в училище.

Е р ш о в. Домой ходили?

С е р г е й. Ходили. Отец тоже не знает, где он.

Входит  З о я  П а в л о в н а.

З о я  П а в л о в н а. С приездом, Родислав Матвеевич! (Подает руку.) Рада вас видеть. Подержите-ка мой сундук. (Отдает Ершову плотно набитый портфель, снимает пальто.) Как зачеты?

Е р ш о в. Нормально.

З о я  П а в л о в н а. Оглянуться не успеем, инженером станете. (Отдает пальто Сергею.) С краю повесь, я после третьего урока уйду. (Ершову.) Кирилла Дмитриевича видели уже?

Е р ш о в. Только что вошел.

З о я  П а в л о в н а. Приготовьтесь к неприятности. Ваш ученик…

Е р ш о в. Горохов?!

З о я  П а в л о в н а. Вчера в кабинете у Кирилла Дмитриевича случайно стала свидетельницей телефонного разговора: его разыскивает милиция.

Е р ш о в. Что он натворил?

З о я  П а в л о в н а (посмотрела на Сергея, после паузы). В подробности не посвящена, о них, я думаю, лучше могут рассказать ваши ученики. (Взяла у Ершова портфель.) Дома катастрофически невозможно работать. Так и таскаю тетради из училища домой, из дома в училище. (Пошла, остановилась, возвратилась к Ершову.) Не горюйте, это не последняя и, наверное, не самая большая неприятность из тех, что впереди. Я оптимистка, не правда ли? Пока. Увидимся.

Уходит.

Е р ш о в (Сергею). Выкладывай!

С е р г е й. Вы только не волнуйтесь, Родислав Матвеевич… (С облегчением.) Кирилл Дмитриевич идет.

Входит  М а р у н и н. Увидал Ершова, смутился на мгновение, но тотчас взял себя в руки.

М а р у н и н. С приездом!

Е р ш о в. Здравствуйте, Кирилл Дмитриевич.

М а р у н и н. Как зачеты?

Е р ш о в. Нормально. Что с Гороховым?

М а р у н и н. После того как повидаетесь с группой, зайдите, пожалуйста, ко мне, поговорим.

Уходит. Входит  Н а д я, за нею нерешительно появляются  М а ш а  и  В и к т о р.

Н а д я. Здравствуйте, Родислав Матвеевич.

Е р ш о в (смотрит выжидающе, ждет, пока ребята подойдут ближе, и только после этого). Здравствуйте, гомо сапиенс — люди разумные…

М а ш а. Как сдали?

С е р г е й (отвечает за Ершова). Нормально.

Пауза.

Е р ш о в. Ну!

Ребята стоят потупившись, стараются не встречаться с Ершовым взглядами.

Смелости не хватает? Или действительно никто ничего не знает?

Н а д я (решительно шагнула к Ершову). Я знаю. (Достает из портфеля и отдает Ершову конверт.) Вам. От Славы. Просил передать. Лично. Как только вернетесь.

М а ш а. Надька! Ты видела его?

Н а д я. Да.

М а ш а. И ничего не сказала! Когда?

Н а д я. Давно. На другой день после того, как все это случилось.

Е р ш о в. Что случилось? Высказывайтесь!

Пауза. Ребята смотрят в пол.

(Вскрывает конверт, читает.) «Резолюция. (Дальше произносит вслух только отдельные поразившие его фразы.) «Противоречит интересам коллектива…» Вот как! «Если ты, подонок, сам не уберешься, мы тебе устроим такую жизнь, что на карачках уползешь…» (Кончил читать, медленно сложил бумагу.) Интересно, что вы сами о себе думаете?

С е р г е й. Родислав Матвеевич, я вам сейчас объясню…

Е р ш о в. Излишне, тут все написано. (Взрывается.) Я в восторге! Горжусь вами! (Стремительно идет к раздевалке.) Пальто! (Убегает, одеваясь на ходу.)

Все смотрят ему вслед. Длинная пауза.

Затемнение. Светится только надпись на табло:

«СЕГОДНЯ 8 ФЕВРАЛЯ. ПЯТНИЦА.

7.45—8.30

ЗАВТРАК».

Музыка. Числа и месяцы на табло быстро сменяются в обратном порядке: 7, 6, 5… январь, декабрь, ноябрь, октябрь.

На табло надпись:

«СЕГОДНЯ 18 СЕНТЯБРЯ. ВТОРНИК.

9.20—10.05

ВТОРОЙ ЧАС ЗАНЯТИЙ».

КАРТИНА ВТОРАЯ

Кабинет директора училища.

Стеллажи с образцами технического творчества учащихся, спортивными наградами. В углу — переходящее Красное знамя. За столом  М а р у н и н. Входит  Т и м о х о в а.

Т и м о х о в а. Разрешите?

М а р у н и н. Входите, входите, Варвара Яковлевна. (Встает из-за стола, идет навстречу.) Давненько не были у нас.

Здороваются за руку.

Т и м о х о в а. И слава богу. От меня радости мало — одни неприятности.

М а р у н и н. Кто-нибудь из наших детей набедокурил?

Т и м о х о в а. Пока сигналов не поступало.

М а р у н и н. Ну, значит, еще один подопечный.

Т и м о х о в а (смеется). Почему уж так непременно? Может, просто проведать зашла? Как здоровье, Кирилл Дмитриевич? Отдыхали уже?

М а р у н и н (махнул рукой). Новый корпус строим, ремонт… А вы?

Т и м о х о в а. По графику — в октябре.

М а р у н и н. Прошу садиться.

Т и м о х о в а (села, достала из портфеля папку с бумагами, подала Марунину). Не подарочек, конечно, но пристраивать парня нужно.

М а р у н и н (взял бумаги, просматривает). Горохов Слава. Так, так. В аттестате, конечно, одни тройки. Два привода в милицию. Действительно не подарочек. Характеристика. (Читает.) «Горохов Слава учился в школе номер двадцать шесть с первого по восьмой класс. Успевал плохо. С преподавателями дерзок. В коллективе малообщителен. Общественной работой не занимался. Рекомендуется для поступления в ПТУ. Директор школы…» (Захлопнул папку, встал, ходит по кабинету.)

Т и м о х о в а. Компания в микрорайоне подобралась — беда. Пока по отдельности — мальчишки как мальчишки, а сойдутся вместе…

М а р у н и н (взволнованно, как о давно наболевшем). У нас некоторые группы до сих пор не полностью укомплектованы: школы не отпускают восьмиклассников, уговаривают, не выдают документов. А тут — пожалуйста: рекомендуется… Упустили парня, потом натянули тройки по всем предметам и с глаз долой. Лишь бы избавиться от обузы. Это брак средней школы. Брак. Но ведь не всякий брак можно исправить. (Вернулся к столу, заглянул в папку.) Погодите, восьмой-то класс он закончил не в этом, в прошлом году!

Т и м о х о в а. Год проболтался… А парень неглуп, учиться может.

М а р у н и н. Не могу, Варвара Яковлевна, вы же знаете: у нас училище на виду. (Берет со специального столика большой роскошный альбом, открывает, читает.) «Поражены вниманием, которое уделяется в вашей стране профессионально-техническому образованию молодежи. Училище замечательно оборудовано. Прекрасное впечатление производят юноши и девушки, которые здесь учатся. Спасибо. Учителя ремесленной школы. Город Магдебург. ГДР».

Весело зазвучала музыка. Тимохова удивленно оглянулась, смотрит на табло.

(Смеется, довольный эффектом.) Это у нас теперь вместо звонка. Здорово придумали, правда?

На табло меняется надпись:

«ПЕРЕМЕНА 15 МИНУТ.

10.05—10.20».

Бегут светящиеся точки, отсчитывая время перемены.

Т и м о х о в а. Метро. Ну прямо метро!

М а р у н и н (указывая на один из призов, стоящих на стеллаже). Премия на смотре технического творчества молодежи. (Указывая на другие призы.) И этого вы еще не видели. Областная олимпиада. Смотр художественной самодеятельности…

В дверь стучат.

Можно. Входите.

Входит  Е р ш о в.

Е р ш о в. Заняты, Кирилл Дмитриевич?

М а р у н и н. Сейчас освобожусь.

Е р ш о в (Тимоховой). Здравствуйте.

Т и м о х о в а. Здравия желаю.

М а р у н и н (знакомит Тимохову и Ершова). Варвара Яковлевна Тимохова — заведующая детской комнатой милиции. Ершов. Родислав Матвеевич. Наш новый коллега. Мастер.

В дверь просовывается голова  С е р г е я.

В чем дело, Слезкин?

С е р г е й. Мне Родислава Матвеевича. Важный вопрос. Срочно.

М а р у н и н. Пяти минут не можете прожить без своего Родислава Матвеевича.

Е р ш о в. Извините. (Скрывается с Сергеем за дверью.)

М а р у н и н (ворчливо). Бегают за ним, как цыплята за наседкой.

Т и м о х о в а (усмехнувшись). Ревнуете?

М а р у н и н (пожал плечами). Цыплят по осени считают. Учебный год только начался. Поначалу они все в рот мастеру смотрят…

Т и м о х о в а. Был у меня знакомый лет пятнадцать назад. Тоже мастер производственного обучения. Заводной парень. За мальчишек в огонь и в воду. И за ним бегали, как цыплята… Марунин Кирилл Дмитриевич. Не встречали?

М а р у н и н. Парни становятся мужчинами, Варвара Яковлевна, есть у них такое свойство. Некоторые даже директорами. А директоров уважать должны. И бояться. Иначе порядка не жди.

Т и м о х о в а (кивнув на дверь, за которой скрылся Ершов). Техникум закончил?

М а р у н и н. Производственник. С машиностроительного. Партком рекомендовал.

Т и м о х о в а. Вот к нему бы в группу и определить Горохова.

Е р ш о в (входя). В мою? Какого Горохова?

Т и м о х о в а. А вот этого. (Подает Ершову папку с документами.)

Ершов просматривает документы.

Ну как, возьмете?

Марунин за спиной Тимоховой отрицательно качает головой. Ершов молча возвращает папку Тимоховой.

Эх, товарищи! Кто же будет заниматься этим Славкой Гороховым? Школа отказывается, ПТУ отказывается, родителям не до него. Никому не нужен. Остается одно: ждать, пока совершит преступление, и в колонию. Да вы хоть взгляните на него, он здесь, в коридоре дожидается.

Быстро выходит, возвращается со  С л а в о й.

На Славе широко расклешенные пестрые брюки, потертая джинсовая куртка, волосы до плеч. Очень похож на девочку. Держится скромно, но с чувством собственного достоинства.

Входи, входи, не стесняйся.

С л а в а. Извините. Здравствуйте.

М а р у н и н. Здравствуйте. Садитесь.

С л а в а. Благодарю вас. Здесь можно?

М а р у н и н. Будьте любезны.

С л а в а. Спасибо.

М а р у н и н. Пожалуйста.

Пауза. Марунин и Ершов разглядывают Славу.

С л а в а (смущенно потупился). Я постригусь. Если примете.

М а р у н и н. И не стыдно вам ходить по улицам в таком виде?

С л а в а. Стыдно. Надеть больше нечего. Фирменные «Леви Страус» очень трудно достать. Стоят дорого. (Подбирает клеши своих пестрых штанов.) Одна девочка сшила. Две пары — себе и мне. А у вас здесь обязательно носить форму?

М а р у н и н. Да, обязательно. Не устраивает?

С л а в а (поспешно). Устраивает. А галстуки тоже казенные или можно свои?

М а р у н и н. Галстуки можно свои, не запрещаем. Значит, хотите поступить в наше училище?

С л а в а. Хочу.

М а р у н и н. Сами хотите или Варвара Яковлевна принуждает?

С л а в а. Сами. По зову сердца. Мечтаю влиться в ряды героического рабочего класса.

М а р у н и н (с сомнением). Да?

С л а в а. С детства. Я живу недалеко от завода. Каждый день проходил мимо по дороге в школу. Очень любил в окна заглядывать. И всегда завидовал людям, которые куют там чего-то железного.

Т и м о х о в а. Не паясничай! Учти: это для тебя последний шанс.

С л а в а. Я не паясничаю, тетя Варя, я правда любил заглядывать. (Марунину.) А у вас на какие профессии можно учиться?

М а р у н и н. Токарей учим, слесарей, секретарей-машинисток…

С л а в а (оживился). Во! Это мне подходит.

Т и м о х о в а. Нет, ты все-таки хочешь в колонию, Горохов.

С л а в а. Не хочу, тетя Варя. (Марунину.) А больше никаких профессий у вас нет?

М а р у н и н. Есть отделение фрезеровщиков, электросварщиков.

С л а в а. «Электрокабель за собою волоча»?

М а р у н и н. Что-что?

С л а в а. Извините, это не я придумал, это у вас в стенгазете так напечатано. Пока ждал, читал в коридоре. Там вначале что-то про комсомольские стройки… «По ночам… электрокабель за собою волоча, мы салютуем, создавая новое…»

Е р ш о в (негромко Марунину). Стихи Маши Белых. Действительно в стенгазете напечатаны.

М а р у н и н. «Электрокабель за собою волоча»? Куда только Зоя Павловна смотрит! (Славе.) Значит, не понравились вам стихи Маши Белых?

С л а в а. Миша Ножкин пишет лучше.

М а р у н и н. Кто это Миша Ножкин?

С л а в а (крайне изумлен). Вы Мишу Ножкина не знаете? Известный киноартист и эстрадный исполнитель. Ну, это… (Поет.)

А на кладбище все спокойненько, Ни машин, ни людей не видать, Все красивенько, все пристойненько — Удивительная благодать.

Неужели никогда не слыхали?

М а р у н и н. Представьте, нет. Предпочитаю поэзию другого направления:

Здравствуй, племя молодое, незнакомое! Не я увижу твой могучий поздний возраст…

Узнаете?

С л а в а. Высоцкий, что ли?

Т и м о х о в а. Пушкин это! Слыхал такого?

С л а в а. Простите, кто сейчас читает Пушкина? Молодежь не читает, это точно.

Т и м о х о в а. Ты за всю молодежь не расписывайся!

М а р у н и н. Как же вам в аттестат поставили тройку по литературе?

С л а в а. А что им оставалось делать? Не оставлять же меня на второй год. Мой родитель человек занятой, но иногда вспоминает, что меня нужно воспитывать. Однажды до того обнаглел, что пошел к бабушке Вере. Это завучиху у нас так звали — бабушкой Верой. Она как начала меня костить! Батяня так обиделся: «По-вашему выходит, мой сын самый плохой ученик в классе?» Бабушка Вера так и замахала ручками: «Что вы, что вы, — в школе!»

Тимохова за спиной Марунина подает Славе знаки, пытается остановить поток его красноречия.

М а р у н и н. Не трудитесь, Варвара Яковлевна, картина в общем ясна. (Славе.) Скажите, Горохов, а не надоела вам такая жизнь? В школе шпыняют, дома шпыняют, в милиции…

С л а в а (перебивает). Он привык.

М а р у н и н. Кто «он»?

С л а в а. Есть такая хохма: здоровенный грузин ведет маленького белого барашка резать на шашлык. Его спрашивают: «Вано, не жалко тебе резать такого маленького?» (С акцентом.) «Э-э, он привык».

М а р у н и н (смеется). Ну, шашлык из тебя вряд ли получится, разве что по-карски, на ребрышке. Спасибо за содержательную беседу. Можете идти.

С л а в а. Совсем?

Т и м о х о в а. Подожди в коридоре.

С л а в а (Марунину). Извините за беспокойство.

М а р у н и н. Пожалуйста.

С л а в а. Всего наилучшего.

М а р у н и н. Будьте здоровы.

Слава уходит.

Не хочет он в училище, Варвара Яковлевна.

Т и м о х о в а. Он пока сам не понимает, чего хочет. Мальчишка. Все сходит с рук. Сколько раз на суде замечала: до самого последнего момента хорохорятся, пока не вынесут приговор и не возьмут под стражу; только тогда доходит — шутки кончились.

М а р у н и н. Ваше мнение, Родислав Матвеевич?

Е р ш о в. Мое? Пожалуйста. Забавный парнишка. Но рабочий из него… Работать не будет. То есть добровольно не будет, заставить, конечно, можно. Но ведь у нас не исправительно-трудовая колония. Так?

М а р у н и н. Безусловно.

Е р ш о в (ободренный поддержкой). Зелененький, а уже презирает труд. Иронизирует, понимаете. Потребитель! Секретарем-машинисткой — аж подпрыгнул, а сварщиком: «Электрокабель за собою волоча…» (Тимоховой, распаляясь все больше.) Вы посмотрите на доску объявлений, товарищ капитан: «Требуются, требуются…» У нас на машиностроительном перманентно не хватает пятнадцати процентов станочников! Откуда они возьмутся, если мы не дадим?

М а р у н и н (очень доволен речью Ершова). Вывод?

Е р ш о в. Мы рабочих должны выпускать. Квалифицированных рабочих. Для этого существуем. А такого учить — зря время тратить. И деньги.

М а р у н и н. Конкретно: брать или не брать?

Е р ш о в. Брать.

М а р у н и н (изумленно). Железная логика…

Е р ш о в. Пропадет пацан. В общем, беру в свою группу.

Музыка.

На табло меняется надпись:

«ТРЕТИЙ ЧАС ЗАНЯТИЙ.

10.20—11.05»

З а т е м н е н и е.

На табло все та же надпись.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Вестибюль училища.

Тихо, пусто — идут занятия. У зеркала, что-то негромко напевая, прихорашивается  М а ш а. Входит  Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. В руке мокрый зонт.

М а ш а. Доброе утро, Лариса Леонидовна.

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Доброе утро.

М а ш а. Ой, у вас ресницы потекли!

Стоят рядом у зеркала, каждая занята своим туалетом.

(Доверительно.) Вы какой тушью пользуетесь?

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Обыкновенной, за сорок девять копеек.

М а ш а. Хотите, я вам импортную дам, несмываемую? (Выгребает из портфеля тетрадки, книги, находит среди них коробочку с тушью, подает Ларисе Леонидовне.) Ваш цвет — темно-синяя.

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а (берет коробочку, читает название на этикетке). «Иресистебл гланс» — «Неотразимый взгляд». Где вы только достаете! (Возвращает коробочку с тушью.) Уроки учи, девица. Где ваш мастер?

М а ш а. У директора.

Лариса Леонидовна уходит. Входит  С л а в а. Он забрел сюда случайно, слоняясь по коридорам в ожидании решения своей участи. Увидел Машу, сел на диванчик против зеркала, как-то особенно прищурившись, разглядывает ее.

Не смей смотреть на меня так.

Слава встает, не спеша подходит, облокачивается о стену, продолжает ее разглядывать.

Дурак!

С л а в а. Вот не думал, что в ПТУ такие девочки учатся! Пожалуй, мне здесь еще понравится.

Маша причесывается, напевает, демонстративно не обращая на него внимания.

Ты что, куришь?

М а ш а. Совсем дурак.

С л а в а. У тебя голос — фирма. С хрипунчиком.

М а ш а. А тебе что за дело!

С л а в а. А вдруг ты вторая Эдит Пиаф? (Напевает.) «Ля Пари… Ля-ля-ля-ля-ля-ля, ля Пари…» Что же ты замолчала? Пой.

М а ш а. Я тебе не магнитофон.

С л а в а. Ну пой, пожалуйста, как человека просят.

М а ш а. Отстань. Сейчас дежурного по училищу позову.

С л а в а (сочувственно). Ты что, очень ограниченная?

М а ш а (как отрезала). В том смысле, что ты надеешься, да.

С л а в а. А в каком смысле я надеюсь?

М а ш а. В том самом…

С л а в а. Глубоко заблуждаешься. Ты меня интересуешь с эстетической точки зрения.

М а ш а. Трепач.

С л а в а. Грубо! Я говорю честно: очень редко встретишь девочку, которой можно любоваться. Не так давно в Москве была выставка известной картины Леонардо да Винчи «Мона Лиза». Говорят, очереди всю ночь стояли, народ просто с ума сходил, чтоб только посмотреть на нее. Слыхала, конечно?

М а ш а. Нам на эстетике репродукции показывали. Загадочная улыбка и прочее.

С л а в а. У тебя точно такая. Неужели тебе никто не говорил?

М а ш а. Нет. Ты что, будешь у нас учиться?

С л а в а. Возможно.

М а ш а. У нас училище хорошее. В общем, та же десятилетка, только не два, а три года. Зато специальность. И зарплата. И форма. А захочешь в институт — льгота как производственнику.

С л а в а. Агитируешь?

М а ш а. Очень надо. А почему тебя милиционер привел?

С л а в а. Меня?

М а ш а. Сама видела. Женщина-милиционер.

С л а в а. Это не милиционер, это моя тетя.

М а ш а. Ой…

С л а в а. Тетя Варя. У нее много племянников, но меня любит больше всех. Сейчас у директора. Хлопочет, чтоб приняли.

М а ш а. А почему после начала учебного года?

С л а в а. Потому что я киноартист. Задержался на съемках многосерийного телебоевика.

М а ш а. Ой, ой, держите меня!

С л а в а. Между прочим, у моего друга кинорежиссера есть мотоцикл. Зверь машина. С коляской…

М а ш а. Ну и что?

С л а в а. Лучший отдых в выходной день. Небольшая прогулка с познавательной целью. Нет, правда, в Москве югославская группа дает гастроли. Не фонтан, конечно, но послушать можно. Боишься? Или мама не разрешит?

М а ш а. При чем тут мама…

С л а в а. Значит, заметано?

М а ш а (кокетливо). Какой быстрый… Может быть. Возможно.

Убежала.

Входит  Н а д я.

С л а в а (мгновенно забывает о Маше). Здрасьте… (Осматривает ее взглядом знатока.) Мне здесь точно понравится!

Надя смотрит на него серьезно, без улыбки, ждет, что будет дальше.

Я буквально поражен. Вы знаете, мой любимый живописец — Леонардо да Винчи. Слыхали, конечно? У него есть шедевр: «Джоконда», или «Мона Лиза». Известна своей загадочной улыбкой. Вас случайно зовут не Лизой?

Надя молчит, смотрит все так же серьезно.

Улыбнитесь, пожалуйста. Я уверен: ваша улыбка в сто раз лучше.

Надя молчит.

(Галантно подает руку.) Вам повезло: перед вами известный киноартист Владислав Горохов. Надя. Здравствуй, киноартист.

Рукопожатие.

С л а в а. Ой! (Вырывает руку.) Ваша фамилия случайно не Юрий Власов?

Н а д я (невозмутимо). Надя. Николаева. Будем знакомы?

С л а в а (трясет руку). Будем…

Вбегает  Г е н а.

Г е н а. Родислав Матвеевич не выходил?

Н а д я. Нет.

Г е н а (хотел бежать дальше, увидел Славу, замер, точно с разбегу натолкнувшись на стену). Кузнечик…

С л а в а. Свободен. (Повернулся, быстро пошел к выходу.)

Г е н а (бросился за ним, схватил за ворот). Стой! Куда? На этот раз не убежишь!

С л а в а (кричит с ужасом). Джинсовку разорвешь, кретин!

Г е н а. Я кретин? Да? Кретин? А ты кто? Я на тебе все разорву! Отдавай десятку!

С л а в а. Тихо. Не ори. Нет у меня с собой денег. Завтра отдам.

Г е н а. Знаем твои «завтра». Сейчас отдавай! Сей момент!

С л а в а. Как человека просят, не ори.

Г е н а (издали увидал друзей). Серега! Виктор! Сюда!

Подбегают  С е р г е й  и  В и к т о р.

В и к т о р. Это кто?

Г е н а. Тот самый Кузнечик! Возле музыкального на проспекте Космонавтов познакомились. Он там вечно отпивается! Эби Роута сторговал у него за десятку, дома поставил на проигрыватель, а там «Песняры». На этикетке одно, а на диске — другое!

Н а д я. «Киноартист»…

Г е н а. Жулье! Спекулянт чертов! Отдавай гроши!

Слава вырывается. Ребята хватают его. Свалка. Входят  Е р ш о в  и  Т и м о х о в а.

Е р ш о в. Прекратить!

Ребята отпускают Славу, поправляют галстуки. Почему-то галстуки их заботят больше всего, возможно, оттого, что до поступления в училище не носили их.

А теперь познакомьтесь. Ваш новый товарищ по группе — Слава Горохов. Ну, смелее.

Ребята по очереди подходят к Славе, нехотя подают руки.

С е р г е й. Сергей.

Г е н а. Геннадий.

В и к т о р. Виктор.

З а т е м н е н и е.

Музыка.

На табло меняется надпись:

«СЕГОДНЯ 5 НОЯБРЯ. ВТОРНИК.

ЗАНЯТИЯ ОКОНЧЕНЫ».

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Учительская. В разных ее углах  З о я  П а в л о в н а  и  Л а р и с а  Л е о н и д о в н а  проверяют тетради. На переднем плане Ершов выписывает из классного журнала оценки, громко вздыхает.

Е р ш о в. Ну вот, опять двойка.

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. У кого это?

Е р ш о в. Да Горохов. Четыре оценки по химии: две двойки, две тройки.

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. По математике примерно та же картина.

З о я  П а в л о в н а. Горохов — такой высокий, хорошенький? Способный мальчик. Но что он делал восемь лет в средней школе, лично для меня загадка. Как у него со спецпредметами?

Е р ш о в. Легче зайца выучить на барабане, честное слово. А может, все может, чувствую.

Пауза. Все заняты своей работой.

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Родислав Матвеевич, извините за нескромный вопрос: зачем вы пошли работать в училище?

Е р ш о в. А что?

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. С завода ушли почему? Была же причина?

Е р ш о в. А-а… Вообще — да, была. Так, понимаете, сложилось. Я временно. Я еще посмотрю.

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Любите детей?

Е р ш о в. Терпеть не могу.

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Многие терпеть не могут детей, но никто не бросает из-за этого хорошую работу с большой зарплатой. У вас, говорят, своих трое.

Е р ш о в (с интересом). Говорят?

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Говорят.

Дверь распахивается, за ней никого не видно, только слышна какая-то возня, пыхтение, затем в учительскую влетает вытолкнутый невидимой силой  С л а в а, и дверь сама собой закрывается за его спиной.

Слава пострижен, в форме; только яркий галстук напоминает о его прошлом облике.

С л а в а (невозмутимо). Здравствуйте. (Ершову.) Слезкин сказал, вы велели зайти после занятий.

Е р ш о в (усмехнулся). Долго шел. (Учителям.) Мы вам не помешаем?

З о я  П а в л о в н а. Нет.

Е р ш о в (Славе). Садись.

Слава сел. Жует жвачку. Пауза.

Ершов и Слава смотрят друг на друга.

Перестань жевать.

С л а в а (спрятал жвачку за щеку). Извините.

Е р ш о в (его смущает присутствие учителей. Указывая на тетрадку, в которую выписывал оценки). Результаты у нас с тобой на данный период плачевные. Ты меня форменным образом поражаешь, Горохов. Педагоги говорят — способный, учиться может на четыре и даже на «пять». Ты что, собственной выгоды не понимаешь? Тебе государство предоставило возможность получить ценную профессию. Слесарь-сборщик! Это же рабочая элита. Престиж, уважение, хорошие заработки. Работа чистая. На наше отделение по конкурсу принимают. Как думаешь, почему?

С л а в а. Вы сами сказали.

Е р ш о в. Не только. Сборка — конечный этап производства. (Старается воодушевить Славу.) Перед тобой куча мертвых деталей. Металл. Холодный. А ты своими руками, своим разумом, понимаешь, даешь им жизнь! Кто ты после этого? Бог! Созидатель! Понимаешь?

С л а в а. Теперь понимаю. Как в песне. (Поет.) «А без меня, а без меня здесь ничего бы не стояло…»

Пауза. Слава и Ершов смотрят друг на друга.

Е р ш о в. Взял я тебя на свою голову.

С л а в а. Это точно.

Е р ш о в. Перестань жевать, тебе говорят! Можешь ты хоть раз всерьез подумать о своем будущем?

С л а в а. Всерьез? Боюсь, что нет. Неловко вас огорчать, Родислав Матвеевич, но возиться с таким типом, как я, — занятие дохлое. Знаете, почему верблюд вату не ест? Не хочет.

Е р ш о в. А чего верблюд хочет?

С л а в а. А ничего верблюд не хочет. В том-то и фокус — ничегошеньки. Он сытый.

З о я  П а в л о в н а (не отрываясь от тетрадей). Верблюд — он вроде осла, только без ушей. У него рогов нет, зубов нет, он ноздрей слышит.

С л а в а (смеется). Точно! Это откуда?

З о я  П а в л о в н а. Продержишься до третьего курса — узнаешь.

Е р ш о в (Славе). Что же мне с тобой делать? Посоветуй.

С л а в а. Выгнать — и рыба.

Е р ш о в. Рад бы, не могу. Я за тебя поручился. Я директору слово дал, что человека из тебя сделаю.

С л а в а (искренне, с печальной усмешкой). Если вам это удастся, буду очень признателен.

Е р ш о в (кричит). Выплюнь жвачку!

Слава выплевывает жвачку на пол.

Куда плюешь! Подбери!

Слава подбирает жвачку.

Верблюд! Чтоб завтра был в училище без опозданий! Ступай!

С л а в а (разводит руками, как бы извиняясь за собственную непутевость). Всего наилучшего.

Уходит.

Пауза.

З о я  П а в л о в н а. Как к нему относятся в группе?

Е р ш о в (ему не хочется говорить на эту тему). Нормально. Все нормально.

З о я  П а в л о в н а. Ох, смотрите, Родислав Матвеевич, это ведь самая опасная разновидность трудного подростка — обаяшка. Держится-то как! Невольно залюбуешься.

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Потом удивляемся, что ребята разболтанны, дисциплина хромает… Зачем таких брать в училище?!

З о я  П а в л о в н а. По-моему, у нас обязательное десятилетнее образование.

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Обязательное или принудительное? Если принудительное, тогда другое дело: давайте вводить розги, карцер, оставлять без обеда. Как иначе прикажете учить тех, кто не желает учиться? Он же считает, что выучить таблицу умножения — ниже его достоинства. И твердо убежден, что восемью девять — сорок пять. И все-таки, вероятнее всего, мы ему торжественно вручим аттестат зрелости. Официальное свидетельство о том, что он получил среднее образование.

З о я  П а в л о в н а. Я знаю только одно: наше дело учить. Иногда это бывает трудно, мучительно, но надо. На-до!

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Учить… Заставлять по три раза переписывать сочинения? Пока не напишут на положительную оценку? Я лично никогда этого не делала и делать не стану. Не знаю, как по вашим предметам, а по моим Горохов экзаменов никогда не сдаст.

Е р ш о в. Зачем же хоронить заранее? Сдаст.

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Не обольщайтесь, коллега, не сдаст.

Е р ш о в. С таким настроением, извините… (С неожиданной резкостью.) Выжить его не дам! Понятно?

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Кажется, Кирилла Дмитриевича не зря предупреждали, что характер у вас…

Е р ш о в. Кто предупреждал? Когда?

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Трудящиеся. В свое время. До свидания.

Уходит.

Пауза.

Е р ш о в (раскрыл классный журнал, захлопнул, ходит по учительской, бормочет). «Тот, кто верой обладает в невозможнейшие вещи, невозможнейшие вещи совершать и сам способен…»

З о я  П а в л о в н а. Что это вы бормочете?

Е р ш о в. Стишки…

З о я  П а в л о в н а. Генрих Гейне, кажется? Слушайте, Родислав Матвеевич, а ведь вы не так просты, как стараетесь казаться.

Е р ш о в (уклоняясь от разговора на эту тему). Я веду себя глупо?

З о я  П а в л о в н а. Скажем так: неосторожно. Мнение Ларисы Леонидовны, как правило, совпадает с мнением руководства.

Е р ш о в. На Кирилла Дмитриевича намекаете?

З о я  П а в л о в н а. Боже избави, ни на кого конкретно! Что касается Кирилла Дмитриевича, это сложный человек: умница, прекрасный организатор, хозяин, но… Как известно, наши недостатки не что иное, как продолжение наших достоинств. Он всего себя в это училище вложил, не стоит судить его слишком строго. Что же касается Горохова, правы вы безусловно. Делать его нужно здесь, только здесь.

Е р ш о в. Понимаете, Зоя Павловна, этот пацан… Отделаться просто. Мы выгоним, другие выгонят… А что потом? С государственной точки зрения… Да нет. И с государственной, и с личной… Ну, нравится он мне чем-то. Просто нравится. Что-то в нем есть. Выгнать — не могу. Отделаться — не могу. Он для меня, ну, как испытание, экзамен. Выдержу — значит, могу, имею право… Как старый товарищ, скажите.

З о я  П а в л о в н а (подошла к Ершову, с материнской нежностью заглянула в глаза). Дорогой мой, это прекрасно!

З а т е м н е н и е.

Музыка. Табло гаснет.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Сквер. Сквозь голые ветви деревьев светится неоновая вывеска расположенного на другой стороне улицы магазина «Музыка».

Входят  Е р ш о в, Н а д я, М а ш а, С е р г е й, В и к т о р, Г е н а.

М а ш а (продолжая разговор). Ни с кем вы столько не нянчитесь, сколько с этим Гороховым.

В и к т о р. Генке за опиловку пару влепили, а ему — три. А Генкина заготовка в сто раз лучше была. Мы специально сравнивали. Это справедливо?

Е р ш о в. Много ты понимаешь в справедливости! С него спрос другой!

Г е н а. Он что, не такой, как все? Особенный?

Е р ш о в. А ты вообще молчи. У тебя с ним личные счеты.

С е р г е й. Вы тогда всем педагогам скажите, пусть Горохову натягивают отметки. А то он нам показатели портит.

Е р ш о в. Что делает с человеком должность! Три месяца пробыл командиром — и уже готовый бюрократ. (Передразнивает.) Показатели… Ты б лучше за дисциплиной в группе следил.

С е р г е й. А что я могу, если меня не уважают? Поддерживайте мой авторитет. Я сколько раз предлагал Горохова обсудить на общем собрании? Вы не велели.

Е р ш о в. Слова недорого стоят. Цену имеют только поступки. Да относитесь вы к нему добрее, ну, как к больному, что ли.

В и к т о р. Хорош больной!

Г е н а. Мы тоже больные.

Е р ш о в. А вот сейчас посмотрим, какие вы больные. (Ловко проводит захват, бросает Гену в сугроб.)

Сергей и Виктор с воинственными криками бросаются на Ершова. Он и их бросает в сугроб. Наконец всем троим удается повалить его. Барахтаются в снегу. Хохочут.

Сдаюсь! Больные! Сдаюсь!

Встают, отряхиваются, очень довольные друг другом.

Хотите, научу веселой песенке?

Р е б я т а (дружно). Хотим!

Е р ш о в (поет и пританцовывает).

Тот, кто верой обладает В невозможнейшие вещи, Невозможнейшие вещи Совершать и сам способен.

Р е б я т а (танцуют).

Невозможнейшие вещи Совершать и сам способен.

М а ш а (шутливо, заранее предвидя ответ). А кто это сочинил?

Е р ш о в. Не я, не я. Был такой великий шутник — Генрих Гейне. Слыхали? Да, кстати… О Горохове. Раны у человека зарастают быстро. Но на их месте получается рубец, рубцовая ткань. Нечувствительная. Ей не больно. Вот, понимаете, какая штука…

Пауза.

В и к т о р. А правду говорят, вы ушли с завода потому, что Пузырькову — предзавкома по физиономии дали?

Е р ш о в. Легенда. На собрании резко выступил — было, факт. Он человека обидел.

В и к т о р. А вам кто этот человек, приятель?

Е р ш о в. А если просто человек?

В и к т о р. Тогда молчу, рыба.

Г е н а (Ершову). Пошли с нами в кино.

Е р ш о в. Не могу. Экзамены скоро. Нужно зубрить. Ну понимаете вы — не могу.

М а ш а. А зачем в институт поступали?

С е р г е й. Что, не понимаешь? А престиж? Моя мать, например, говорит, что умрет спокойно, только когда я высшее образование получу.

М а ш а. Вот и не ходи в институт — пусть поживет старушка.

В и к т о р. Родислав Матвеевич, а правда…

Е р ш о в (перебивает). Все, хватит! Надоели за день. Видеть больше не могу. Дальше не провожайте. Разбегайтесь. Мне тут рядом.

Г е н а. Куда это вы? Вы же не здесь живете.

Е р ш о в. Тебе отчет дать, куда иду? К товарищу. Вместе к экзаменам готовимся. (Сергею.) Утром чтоб заготовки были на месте. И не забудь предупредить группу: в три собрание. Спокойной ночи, малыши!

Уходит.

Н а д я (смотрит вслед Ершову). Горохова пошел караулить.

С е р г е й. Ну да?

Н а д я. Он почти каждый день сюда приходит.

М а ш а. И чего он нянчится с этим подонком?

Н а д я. Он же тебе нравится!

М а ш а. Кто? Горохов? До лампочки!

Н а д я. Не скрытничай. Ты с ним в Москву ездила.

М а ш а. Я?!

Н а д я. Ты. На мотоцикле.

М а ш а. Откуда ты знаешь?

Н а д я. Он сам рассказывал.

С е р г е й (Гене и Виктору). Во, во, видали! Сейчас передерутся из-за этого Горохова. Все девчонки ему симпатизируют.

М а ш а. А вы завидуете. И злитесь.

Н а д я. Он всем нравится, только сознаться боитесь. Полгруппы переняло его словечки: рыба, фирма…

Со стороны магазина слышна музыка.

Г е н а (прислушался). Стива Уайдлера кто-то крутит. (Маше.) Давай, что ли, вспомним молодость! Маша. Поехали!

Маша и Гена танцуют, потом к ним присоединяются Виктор и Надя. Музыка оборвалась. Со стороны магазина слышны милицейские свистки, крики. Вбегает  С л а в а. В руках пластинки в упаковке с пестрыми заграничными этикетками. За ним  Е р ш о в. Загнал его в какой-то угол.

Стоят лицом к лицу. Тяжело дышат.

Ребята в стороне молча наблюдают.

С л а в а. Стукните, ну стукните! Я директору скажу…

Е р ш о в (сдержался, взял себя в руки). Дешево отделаться хочешь. Интеллигентный человек. (Кричит.) Тебе что, зарплаты не хватает?

С л а в а (скривился). Зарплата…

Вбежала девчонка лет шестнадцати в паричке, наимоднейшем самодельном жакете из нестриженой овчины, точно таких же пестрых клешах, какие мы видели на Славе.

Это  Д а р ь я.

Д а р ь я (подлетела к Ершову и с места в карьер). Я тебя поцелую!

Е р ш о в (опешил). Зачем?

Д а р ь я. В знак признательности. Хочешь?

Е р ш о в. А словами выразить не можешь?

Д а р ь я. Нет слов! (Вдруг бросается Ершову на шею, целует.) За Славку. За Славку. За Славку. За то, что выручил его.

С л а в а. Прекрати.

Дарья чмокнула Ершова в последний раз и так же стремительно отскочила.

Е р ш о в (обалдело). Все?

Д а р ь я. На данном этапе.

С л а в а (дергает Дарью за рукав). Прекрати, Дарья.

Д а р ь я. А что? Может, он мне понравился. (Подает Ершову руку.) Дашка.

Е р ш о в (в тон). Родька.

С л а в а (смотрит в сторону). Сестра. Двоюродная.

Е р ш о в (иронически). Кузина?

Д а р ь я. Врет. Никакая не кузина.

Е р ш о в. Подруга?

Д а р ь я. А что? Ты ханжа?

Е р ш о в. Кажется, нет.

Д а р ь я. Тогда кончим с этим вопросом.

Е р ш о в. Значит, на пару работаете?

Д а р ь я. А что? В кафе посидеть надо? Надо. Приятелей угостить. То да се. Родители этого не понимают. Они думают, мы все еще дети.

С л а в а (теряет терпение). Прекрати!

Е р ш о в (Дарье). Прекрати, тебя же просят.

Д а р ь я (Славе). Нет, он мне точно нравится! (Ершову.) Слушай, Родька. Пойдем посидим где-нибудь?

С л а в а (оттащил Дарью в сторону, сквозь зубы). Дура, это мой мастер.

Д а р ь я. Я падаю… (Попятилась от Ершова.) Извините… (Вдруг прыснула, захохотала неудержимо и исчезла.)

Пауза.

Е р ш о в. Ладно, о честности с тобой говорить бесполезно…

С л а в а. Почему? Если можете сказать что-нибудь новенькое.

Е р ш о в. Могу. Жить, Горохов, нужно по совести.

С л а в а. Здорово! Сами придумали?

Е р ш о в. Сам.

С л а в а. Говорят все по совести, а живут кто как может. По выгоде.

Е р ш о в. Где ж твоя выгода? Из-за рюмки коньяку жизнь уродовать? Хочешь, я тебе из своих буду добавлять? На коньячок.

С л а в а. Сколько? Я исключительно «КВ» признаю.

Е р ш о в. Аристократ. (Взял у Славы из рук пластинки.) Фирменные или опять липой торгуешь?

С л а в а. Фирма.

Е р ш о в. Почем?

С л а в а. Это рубля за полтора пройдет, а это — не меньше пятерки.

Е р ш о в. Пять рублей.

С л а в а. Вы даете!.. (Хохочет над невежеством Ершова). Пять красненьких.

Е р ш о в. За такую дребедень полсотни?

С л а в а. Это, к вашему сведению, Элис Купер. Крик. (Втолковывает терпеливо, как несмышленому ученику.) Поп-искусство родилось на Западе как протест молодежи против бездушия современной цивилизации. Эта музыка не для вас, она для молодых, веселых.

Е р ш о в (перебивает). Где уж нам, сирым! (Сердито.) Достаешь почем?

С л а в а. По десятке. В среднем.

Е р ш о в (достает деньги). Вот тебе двадцать рублей. Пластинки беру себе.

С л а в а. А за дорогу? Я за ними к одному клиенту в Москву ездил.

Е р ш о в. Небось зайцем ездил на электричке?

С л а в а. Что я, нищий! В купированном.

Е р ш о в. Красиво живешь, парень! Лично я езжу в плацкартном. Ладно, держи еще пятерку.

С л а в а (взял деньги, небрежно сунул в карман, усмехнулся). Интересно, что они о нас сейчас думают?

Е р ш о в. Кто?

С л а в а. Оглянитесь. Слева за кустами.

Е р ш о в (оглянулся). Идем отсюда.

Слава и Ершов уходят. Пауза. Входят  М а ш а, Г е н а, В и к т о р, С е р г е й. Смотрят вслед Ершову и Славе. Со стороны магазина слышна музыка.

З а н а в е с.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Зазвучала музыка, и зажглось табло. На нем надпись:

«СЕГОДНЯ 26 ЯНВАРЯ. СУББОТА.

ШЕСТОЙ ЧАС ЗАНЯТИЙ.

12.30—13.15».

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Слесарная мастерская.

Верстаки с устройством для автоматического контроля за процессом опиливания. У верстаков ученики. Е р ш о в — у стола, оборудованного пультом общего контроля. Время от времени он подходит к кому-либо из учеников, поправляет, дает указания. Вместе с тем чувствуется, что мастер чем-то обеспокоен: поглядывает на часы, подходит к двери, смотрит в коридор.

С е р г е й (работает). Родислав Матвеевич, а кто должен прийти?

Е р ш о в. Увидите. Почему нет Горохова?

С е р г е й. До обеда он был.

Г е н а. Его в райком вызвали.

Смех.

А чего вы смеетесь? Прибежала тетя Клаша с вытаращенными глазами: «Кто тут у вас Горохов? Срочно к телефону из райкома комсомола».

М а ш а. Так он же не комсомолец!

И опять смеются ребята.

Е р ш о в. Внимание! Посмотри на контрольную лампочку, Селезнев.

Пауза. Все работают. Входят  М а р у н и н  и  Г л у ш к о. Глушко немногим за тридцать, он элегантен, подтянут, привык к тому, что сказанное не приходится повторять дважды.

М а р у н и н (пропуская Глушко вперед). Пожалуйста, Николай Сергеевич. Прошу.

Г л у ш к о. Здравствуйте, товарищи!

Ребята отвечают на приветствие.

М а р у н и н (представляет Глушко Ершова). Руководитель группы — мастер Ершов.

Г л у ш к о. Здравствуйте, товарищ Ершов. Вы, кажется, работали у нас на заводе?

Е р ш о в. Да.

Г л у ш к о. Группа действительно хорошая?

Е р ш о в. Хорошая. (Ребята, которые понимают, что происходит что-то необычное, не спускают с гостя глаз.) Продолжаем работать, урок не закончен.

Глушко идет вдоль верстаков, внимательно присматривается к работающим ребятам.

М а р у н и н (идет за ним, дает объяснения). Класс оборудован системой автоматического контроля за процессом опиливания. Если горит зеленая лампочка, инструмент движется в нужной плоскости, если красная…

Г л у ш к о (останавливает его). Я вижу. (Задержался возле верстака, у которого работает Надя.) Николаева-младшая?

Н а д я. Да.

Г л у ш к о. Решили избрать профессию отца?

Н а д я. Да. У нас много заводских учится: Сергей Слезкин, Маша Белых.

Г л у ш к о. Хорошо. (Ребятам.) Работайте, товарищи, работайте.

Надевая на ходу халат, вбегает запыхавшийся  С л а в а.

С л а в а (в первый момент не замечает, что в классе посторонние). Бежал, как от милиции. Извините, Родислав Матвеевич… (Заметил Глушко и Марунина, осекся.) Здравствуйте.

Г л у ш к о (разглядывает Славу). Здравствуйте.

Е р ш о в (Славе вполголоса). Становитесь к верстаку, живо.

С л а в а бежит к верстаку, хватает напильник, работает. Глушко подходит, наблюдает. Над верстаком то и дело вспыхивает красная лампочка.

Г л у ш к о (указывая на лампочку). Плоскость завалена.

С л а в а (работает). Коню понятно.

Г л у ш к о. Что понятно коню?

С л а в а. Завалена.

Г л у ш к о. А при чем тут конь?

С л а в а. У него голова большая.

По мастерской пронесся смешок.

М а р у н и н (тихо Ершову). Уймите его.

Е р ш о в (подходит к Славе). Спокойно, не напрягай руку.

Г л у ш к о (Славе). Мыслительные способности зависят не от объема черепной коробки, а от количества решающих единиц — нейронов. У человека в каждом кубическом сантиметре мозга их содержится около десяти миллионов. Прискорбно, что некоторые не умеют этим богатством пользоваться. (Марунину.) Начнем.

М а р у н и н. Ребята, у нас сегодня дорогой гость: главный инженер нашего базового предприятия Николай Сергеевич Глушко! (Он делает паузу, явно рассчитанную на аплодисменты.)

Ребята охотно аплодируют.

Г л у ш к о. Это лишнее.

М а р у н и н. Николай Сергеевич сделает сообщение, которое вас безусловно заинтересует.

Г л у ш к о. Товарищи, в ближайшем будущем мы приступаем к освоению автоматических линий нового типа. Таких пока нет нигде: ни у нас, ни за границей. Кто из вас знает, что такое обратная связь?

Виктор поднимает руку.

Мы слушаем.

В и к т о р. Управляющая часть машины посылает командные сигналы. А к ней от исполнительной части поступают сигналы, несущие информацию о работе механизмов. Если входной и выходной сигналы не совпадают, возникает сигнал ошибки. Таким образом, обратная связь соединяет части машины в одно целое, в одну систему.

Г л у ш к о. Интересуетесь автоматикой?

В и к т о р. Интересуюсь.

Г л у ш к о. Как ваша фамилия?

В и к т о р. Никушкин.

Г л у ш к о (вынимает блокнот, записывает). Так вот, товарищи: новая линия имеет двести сорок каналов обратной связи, двести сорок контролируемых параметров. Плюс решающее электронное устройство. Это сложная саморегулирующая система. Отладка такой линии кроме знания механики требует подготовки в области электроники, электротехники. А также абсолютной собранности, аккуратности, внутренней дисциплины. Первые линии мы планируем подготовить к выпуску примерно через два года.

С е р г е й. Как раз мы будем кончать!

Г л у ш к о. Да, по срокам вы нам подходите. Мы решили заранее специализировать одну из групп училища. О том, насколько интересна эта работа, не говорю, о заработках тоже. Вы сразу со школьной скамьи попадете в завтрашний день техники. Первые специалисты, очевидно, станут представителями фирмы, а это, кроме всего прочего, работа на выставках, международных ярмарках и так далее. Но предупреждаю: программа обучения серьезно расширится, увеличится нагрузка. Жду ответа.

Ребята заговорили разом, засыпали Глушко вопросами.

Г о л о с а. Мы согласны!

— Еще бы не согласны!

— Представляешь!

— Ур-ра!

— И электронику нам будут преподавать?

— А кибернетику?

— А практику будем проходить на заводе?

— А как же общеобразовательные?

— А когда начнутся занятия?

М а р у н и н. Тихо, тихо! Все подробности потом.

Г л у ш к о (Ершову). У вас, надеюсь, тоже нет возражений?

Е р ш о в. Конечно, нет.

Г л у ш к о. Значит, будем считать, что договорились. (Мимоходом, указывая на Славу.) Этого юмориста уберите из группы.

Е р ш о в. Как убрать? Куда?

Г л у ш к о. Это уж ваше дело.

М а р у н и н (Ершову). Мы потом обсудим…

Е р ш о в. Николай Сергеевич, он ведь способный парень…

Г л у ш к о. Возможно. И все-таки он не подходит. У него плохо поставлены руки. Если с самого начала занятий у человека плохо поставлены руки, из него не выйдет хорошего музыканта. Даже при выдающихся способностях. В равной степени это относится к профессии слесаря. Кроме того, он несерьезен, разболтан. Я ценю юмор в свободное от работы время. Отец кибернетики Винер однажды заметил: «Самая совершенная машина ценна ровно настолько, насколько ценен управляющий ею человек».

Е р ш о в. Я мог бы привести другую цитату из Винера: «В век технической революции люди все больше забрасывают мудрость ради знания».

Г л у ш к о (посмотрел на Славу, на Ершова. После паузы). Я вас понял. Но это сказал не Винер. Впрочем, все равно. В век технической революции мудрость заключается в том, чтобы дело делать. Мы договорились?

Е р ш о в. Берите группу целиком.

М а р у н и н. Ростислав Матвеевич…

Е р ш о в (упрямо). Нет!

Г л у ш к о (усмехнулся). В розницу не торгуете, только оптом?

Е р ш о в. Вот именно.

Г л у ш к о (пожал плечами). В таком случае мне придется поискать подходящую группу в другом училище. Детский сад какой-то! (И пошел к двери.)

М а р у н и н. Николай Сергеевич!

Глушко идет не оглядываясь.

(Ершову.) Вы что, с ума сошли! Идите со мной. (Спешит за Глушко.)

Е р ш о в (ребятам). Все по местам. Урок продолжается. Слезкин, отвечаешь за порядок. (Уходит.)

Пауза. Взгляды ребят постепенно концентрируются на Славе.

С л а в а (ему не по себе, но старается сохранить независимый тон). Я бы ему наработал… Анекдот есть такой. У причала стоит белый океанский лайнер, на палубе капитан в белом кителе с трубкой. А по причалу идет бродяга и спрашивает (изображает в лицах диалог биндюжника и капитана): «Кэп, тебе боцмана нужны?» — «Не-ет». — «А матросы тебе нужны?» — «Не-ет». — «Может, тебе кок нужен?» — «Не-ет». — «Ну, твое счастье, кэп, я б тебе наработал».

Никто не улыбнулся. Опять пауза. Молчание ребят становится зловещим.

В чем дело, граждане? Что-нибудь не устраивает?

В и к т о р. Не понимает…

М а ш а. Наивный…

Г е н а. Шлангом прикидывается.

С е р г е й (с надеждой). Может, они еще уговорят Родислава?

Г е н а. Ты что, Родислава не знаешь? Это же бульдозер. Все. От слона уши.

М а ш а. Господи, из-за такого ничтожества!

Точно плотину прорвало — все бросились к Славе, замахали руками, заорали.

Г о л о с а. Скотина!

— Паразит!

— Предатель!

— Спекулянт паршивый!

— Таких давить надо!

— Темну-ю-у!

Г е н а (бежит к двери, выглядывает в коридор). Никого. Можно.

Виктор сбрасывает халат, приближается к Славе, готовится набросить халат ему на голову.

Н а д я (бросается между ним и Славой). Не смей!

В и к т о р. Отойди! Его убить мало!

Н а д я. Сергей, проснись, с тебя спросят!

С е р г е й (вырывает у Виктора халат). Вы что, чокнулись?! Не надо. Не трогайте его. Расходитесь.

Его никто не слушает, шум, крик. Виктор стучит молотком по зажатой в тисках детали. Шум немного стихает.

В и к т о р. Почему все должны страдать из-за одного? Это справедливо?

Г о л о с а. Не-ет!

— Несправедливо!

В и к т о р. Кто он такой? Гений? Наследный принц? Три копейки цена со всеми хохмочками! Гамузом! Глушко — гигант! Это же мечта — работать у Глушко. Такой случай бывает раз в жизни. Поняли? Раз в жизни! Родислав не имел права решать за всех.

Г о л о с а. Правильно!

— Не имел!

— Нас всех на одного подонка променял!

Кто-то пропел: «Нас на бабу променял».

— Заткнись! Командир, давай собрание!

— Собрание!

— Давай собрание!

С е р г е й. Если все хотят… Только по местам идите. Родислав в любую минуту может вернуться.

Г е н а. Я на атасе.

Бежит к двери.

Все расходятся по рабочим местам. Слава один посреди мастерской.

С е р г е й. Считаю открытым. Кто хочет высказаться?

М а ш а. Я. (Искренне, взволнованно.) Просто не могу молчать. Просто все кипит. Кто виноват в том, что только что сейчас здесь произошло? Мы? Нет! Ребята! Товарищи! Разве мы не протягивали ему руку? Разве не предлагали дружбу и товарищескую взаимопомощь? Сто раз предлагали. Он просто не желает нормально относиться к товарищам и к учебе. Он просто не желает быть таким, как все мы. Он просто презирает нас в душе. Не знаю, почему его так защищает Родислав Матвеевич, не понимаю. Может быть, конечно, у него есть личные соображения…

С л а в а. Ну дает! (Смеется.)

М а ш а. Не смей ржать, Горохов! Ты позоришь ряды героического рабочего класса!

С л а в а. Да ну вас!

Сбрасывает халат, идет к двери.

С е р г е й. Вернись!

С л а в а. Пришлите мне вашу резолюцию по почте в трех экземплярах. Желательно, чтобы бумажка была помягче.

Отталкивает стоящего у двери Гену, уходит.

Пауза.

М а ш а (кричит почти истерически). Он же издевается, он же плюет нам в лицо!

Точно электрическая искра пробежала по мастерской, ребята закричали, забегали.

С е р г е й. Тихо! Да тихо же!

В и к т о р. Предлагаю решение! Горохов должен сам, по собственному желанию убраться из училища.

С е р г е й. А если он не захочет?

Г е н а (полон охотничьего азарта). Пусть только попробует — не захочет, уползет на карачках. Рыба!

Смех. Аплодисменты. Тот же голос, что и раньше, поет: «И за борт его бросает в набежавшую волну!»

Н а д я. С ума посходили… Куда он пойдет? Ему одна дорога.

Ей не дают говорить — свист, крики.

Вы что, озверели?

М а ш а. Не смей заступаться за этого подонка!

Н а д я. Ты просто влюблена в него и бесишься, что он перестал обращать на тебя внимание.

М а ш а. Врешь! Ты сама влюблена. Я принципиально.

Н а д я (мечется от одного к другому). Витька! Ребята! Подумайте о Родиславе!

Г е н а. А он о нас подумал? Мудрец! Горохов ему дороже, чем вся группа!

Н а д я. Дураки, вы же ничего не поняли!

М а ш а. Не глупее тебя — поняли.

В и к т о р. Кончайте базар! Сегодня суббота. До понедельника Глушко ничего не решит, а в понедельник Родислав уезжает сдавать экзамены. К его возвращению Горохова не должно быть в училище. Кто за это предложение?

Все, кроме Нади и Сергея, поднимают руки. Пауза. Сергей поколебался, тоже поднял руку.

(Наде.) Ты против?

Надя молчит.

За?

Надя молчит.

Г е н а. Она воздержалась.

В и к т о р. Единогласно при одном воздержавшемся.

Крики «ура!», аплодисменты, топот.

Тихо! Он просил резолюцию. Будет ему резолюция. Кто у нас живет недалеко от Горохова?

Н а д я. Я.

Г е н а. Ты же воздержалась.

Н а д я. Пишите, я отнесу.

В и к т о р. Кто секретарем?

М а ш а. Я.

В и к т о р. Надеюсь, среди нас нет предателей? (Маше.) Садись, пиши.

Маша устраивается возле одного из верстаков. Все сгрудились вокруг нее — ни дать ни взять картина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».

Сверху большими буквами: «секретно».

Началось коллективное «творчество».

Г о л о с а. Подонку!

— И отщепенцу!

— Горохову!

— Лично!

— Резолюция!

З а т е м н е н и е.

Музыка.

Табло гаснет.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Комната в квартире Гороховых.

Когда-то ее обставили с любовью. Мебель и теперь стоит на прежних местах, но все пришло в запустение. Одна стена заклеена фотографиями модных исполнителей, переснятыми из заграничных журналов, на другой стене портрет молодой красивой женщины — это Славина мать. На полную мощь гремит магнитофон. С л а в а  сидит в кресле, откинув голову на спинку, закрыв глаза.

Входит  Г о р о х о в. Он что-то говорит, но слов не слышно из-за рева магнитофона. Горохов подходит к магнитофону, нажимает на клавишу. Музыка обрывается. Становится слышен резкий стук по трубам центрального отопления. Слава открывает глаза. Где-то наверху еще несколько раз сердито ударяют по трубам, и все стихает.

С л а в а. Ты чего?

Г о р о х о в (кричит). Разобью твой агрегат!

С л а в а (лениво потягиваясь). Только без нервов, спокойно.

Г о р о х о в. Давно не видал участкового? У Хасановых старик болен, а ты…

С л а в а. В воскресенье у них гости были — до трех часов топали. Ничего?

Г о р о х о в. Что ж, людям и повеселиться нельзя?

С л а в а. Так я ж не стучал им по трубам.

Г о р о х о в. Хулиган!

С л а в а (добродушно). Устал, батяня?

Г о р о х о в. Опять форму разбросал по всей комнате.

С л а в а (не двигаясь с места). Сейчас соберу.

Г о р о х о в. И сидит. Совсем одурел от этого воя. (Хватается за магнитофон.) Разобью!

С л а в а (спокойно). Прекрати.

Г о р о х о в (устало махнул рукой, вынул из сумки бумажный кулек). Огурчики. Пикули. Килограмм взял.

С л а в а. Взял или купил?

Г о р о х о в. Стыдить будешь?

С л а в а. Интересно, сколько человек у вас в магазине работает?

Г о р о х о в. Не беспокойся, покупателям кое-что остается.

С л а в а. Что-то я таких на прилавке не видел. (С хрустом откусывает огурец.) Вкуснятина.

Г о р о х о в. Как дела в училище?

С л а в а. Нормально.

Г о р о х о в. Вот я схожу, поговорю с твоим мастером.

С л а в а. Сходи. Только учти: после такого визита вежливости ноги моей в училище не будет.

Г о р о х о в. Стыдишься отца?

С л а в а. Горжусь. Ты ж у меня личность известная — космонавт. Получки не было?

Г о р о х о в. Завтра.

С л а в а. Не забудь, ты мне шесть рублей должен. (Встал, идет к двери.)

Г о р о х о в. Куда?

С л а в а. В булочную. Есть небось хочешь. Хлеба ни крошки.

Уходит.

Горохов собирает валяющуюся по всей комнате форменную одежду, вешает на плечики, убирает в шкаф. Уносит в переднюю ботинки. Звонит телефон.

Г о р о х о в (берет трубку. Солидно). Квартира Гороховых. Кто его спрашивает? Откуда? (Вдруг срывается на крик.) Я тебе дам райком комсомола! Студент! Ты! Не меняй голос. Что тебе нужно? Нет его. И не звони больше. Оставь Славика в покое. Он учится. Ах ты прохвост!

На другом конце провода повесили трубку, очевидно сказав на прощание что-то не слишком вежливое.

(Бросает трубку.) Прохвост!

Звонок в передней. Горохов выходит, возвращается с  Н а д е й.

Посидите, пожалуйста, он сейчас придет, с минуты на минуту.

Н а д я. Он сегодня раньше ушел с занятий…

Г о р о х о в (поспешно). Заболел. В поликлинику пошел за бюллетенем. Катар, наверное, или тонзиллит. У него вообще носоглотка рыхлая, с детства. (Усаживает Надю в кресло, садится напротив.) В одной группе занимаетесь?

Н а д я. Да.

Г о р о х о в. А как вас зовут?

Н а д я. Николаева. Надя.

Г о р о х о в. Очень приятно. Горохов. Михаил Иванович. Ну, как вы там? Какие достижения? Какие успехи?

Н а д я. У кого? У меня? Хорошие.

Г о р о х о в. А у Славика?

Н а д я. Вы с мастером поговорите. У нас мастер серьезный. Он любит, когда родители приходят. (Старается перевести разговор на другую тему. Указывая на фотографии.) Это кто? Битлы?

Г о р о х о в. Славик собирает. У него прекрасный слух. Два года в музыкальную школу ходил. Пианино рижское ему взяли. Вальс Шопена выучил. (Указывая на фотографии.) Лично я не поклонник. Я в молодости на кларнете в духовом оркестре играл. Вот это дело серьезное — на торжественных собраниях, на похоронах…

Н а д я. Теперь духовой оркестр никто не станет слушать. В моде ансамбли. У нас в училище тоже есть. На вечерах отдыха играют, на смотрах.

Г о р о х о в. А Славик… Он не ходит туда?

Н а д я. В ансамбль с двойками не берут. (Поняла, что сказала лишнее, встала.) Я подожду на улице.

Г о р о х о в. До пятого класса он хорошо занимался. Одно наслаждение было в школу приходить. Грамоты получал. (Засуетился, распахнул дверцы шкафа, достал из ящика свернутые трубочкой и перевязанные лентой грамоты, подал Наде.) Посмотрите. За отличные успехи и примерное поведение…

Н а д я (берет грамоты, разворачивает). Он способный. Извините, конечно, но вы его очень распустили.

Г о р о х о в. Это верно. Кричу, ногами топаю, а рассердиться по-настоящему не могу… Жалею. Я вам честно скажу, Надя: не верю, что человека можно силой заставить быть хорошим. Притворится, а хорошим не будет. До случая. Вот, говорят, в мире теперь много насилия. Примеры видим в западном кино. Я так полагаю: насилие от насилия, а добро от добра. Вы согласны?

Н а д я. Не знаю… Распускать тоже нельзя. Что же тогда будет?

Г о р о х о в. Тоже ничего хорошего не будет… У меня, как это говорится, комплекс. Чувствую свою вину. Ведь это я, мы детство ему исковеркали. Эгоизм.

Пауза.

Н а д я. Я пойду, ладно? Подожду на улице.

Г о р о х о в. Извините, поговорить не с кем. А Славик сейчас придет. Вот-вот. Хотите фотографии посмотреть?

Достает из шкафа толстый альбом, смахивает рукавом пыль, подает Наде.

Семейная хроника.

Н а д я (смотрит альбом). Это вы в военной форме?

Г о р о х о в. Отец. Мой отец. Погиб. Под Харьковом. Без вести пропал. Мне тогда одиннадцати не было. А это Славик.

Н а д я. Глазастый.

Г о р о х о в. Шесть месяцев. Это тоже он — шесть лет. Мы с ним на демонстрации. А это он с мамой. В школу идут. В первый раз в первый класс…

Н а д я. Красивая.

Г о р о х о в. Да. (Смотрит на фотографию.)

Н а д я. Вы разошлись?

Г о р о х о в. Это сказать просто — разошлись, сошлись… Научные исследования показывают, что даже у животных, у собак например, присутствует духовная жизнь. Страдают, мучаются, умирают от разлуки. Что же мы, скуднее собак? Я, возможно, несовременно рассуждаю? Возможно, вам слушать меня смешно?

Н а д я. Нет-нет, что вы?

Г о р о х о в. Вот и получается: для природы натуральна не одна только радость жизни, но и страдание, душевная боль. Заслуживает уважения. Это помнить надо, а не просто — давай-давай… Глаза у вас хорошие. Серьезные. Слушаете хорошо. С вами говорить хочется; Вас, наверное, учителя любят?

Н а д я. При чем тут я?

Г о р о х о в. Это так, к слову. (Перевернул страницу альбома.) Узнаете?

Н а д я. Неужели вы?

Г о р о х о в. Какая форма! Не то что теперь. Идешь по улице, каждый видит: рабочий класс, трудовые резервы. Я ведь по профессии маляр, альфрейщик. На ВДНХ бывали? Моя работа… В сорок шестом учили нас быстрее и кормили не так сытно, как вас… (Прислушался.) Славик вернулся… (Засуетился, направился к двери.)

Входит  С л а в а.

(Подмигивает.) Что сказал доктор? Полоскать велел?

Слава молчит, смотрит на Надю.

Н а д я. Дали больничный?

С л а в а. Зачем мне больничный?

Н а д я. Ты же в поликлинику ходил.

С л а в а. Я был в булочной.

Г о р о х о в (смущен). В булочной? А я думал, ты…

С л а в а (подает отцу авоську с хлебом). На. Котлеты в холодильнике.

Г о р о х о в (обращается больше к Наде). А может, все вместе…

Н а д я. Спасибо, я обедала в училище.

Слава многозначительно посмотрел на отца, тот вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

(Достала из портфеля резолюции.) Я должна тебе кое-что передать.

С л а в а (протянул руку). Давай.

Н а д я (спрятала резолюцию за спину). Сначала скажи: что делать собираешься?

С л а в а. Да вот думаю в кино прошвырнуться. Пойдем?

Н а д я. Кончай кривляться. Ты понимаешь, о чем я.

С л а в а. Понимаю. Что, уговорили Родислава?

Н а д я. Нет, не уговорили. Маруня разозлился — красный как рак бегал.

С л а в а. Еще не хватало… Ты передай коллективу, чтоб не волновались — будут им и международные ярмарки, будет и обратная связь. (Запел похабным голосом.)

Нам эл-лектричество ночную тьму разбудит, Нам эл-лектричество пахать и сеять будет, Нам эл-лектричество заменит и любовь…

(И умолк.)

Н а д я. Дальше.

С л а в а. Дальше не того.

Н а д я. С каких это пор ты таким стеснительным стал?

С л а в а. А Машка-то, Машка! Ну подлючка… «Личные интересы»! Может, она думает, Родислав мой незаконный отец или я ему взятки даю?

Н а д я. Дурак ты, Горохов. Есть вещи, которых девчонки не прощают. Ты ее дико обидел.

С л а в а. Бог ее обидел.

Н а д я. Что, оказалась порядочнее, чем предполагал?

С л а в а. Да стоило мне только захотеть… Примитивчик!

Н а д я. Не хами!

С л а в а. В общем, можешь передать: не буду я у вас учиться. Уйду.

Н а д я. Куда?

С л а в а. Видно будет.

Н а д я. А Родислав?

С л а в а. Что Родислав? Напрасно он из-за меня полез в бутылку. Ему же проще будет.

Н а д я. Плохо ты знаешь Родислава.

Пауза.

С л а в а. А ну их к черту! Слушай, я ужасно рад, что ты пришла. Хочешь, буду прыгать от радости до потолка?

Прыгает, достает руками до потолка, еще раз, еще.

Н а д я (улыбнулась). Псих.

С л а в а. Ага.

Прыгает.

Н а д я. У вас потолки сколько: два пятьдесят пять?

С л а в а. Два шестьдесят. Хочешь послушать музыку?

Н а д я. У тебя что, «поп»?

С л а в а. Не уважаешь?

Н а д я. Смотря что.

С л а в а. Я тебе «Деторс» закручу.

Ищет пленку, потом заряжает магнитофон.

Ты садись.

Н а д я (садится в кресло). Только не думай, что я ради тебя пришла, мне Родислава жалко.

С л а в а. Понятно. Кроме Родислава, для тебя людей нет. Учти, у него трое детей и жена дико ревнивая.

Н а д я. Нет у него детей. И жены нет. Он не женат.

С л а в а. Неясно.

Н а д я. Нарочно распустил слух, чтоб девчонки не липли.

С л а в а. Откуда ты знаешь?

Н а д я. Я про него все знаю. Видал у него на лбу шрам? Парни на улице приставали к женщине. Он заступился. Их трое было. Они его камнем. Милиция потом искала — не нашла. Сам нашел. Знаешь, что он с ними сделал? В свой цех устроил учениками. А мастер он какой! Знаешь, сколько зарабатывал?! И к нам ушел. В училище. Не отпускали. Скандал. А он в партком. Дураки смеются: какая выгода? А он сказать стесняется. Просто любит нас. Ты понимаешь, что значит любит? Мне иногда кажется, люди перестали это понимать. Любит. Вот и все.

Пауза.

С л а в а. Нет, он все-таки с приветом. Вот чудеса… (Подошел к фотографии матери, постоял, посмотрел, повернул лицом к стене.)

Н а д я. Ты что?

С л а в а. Да ну ее!

Н а д я. Странный ты тип, Горохов: с одной стороны, чересчур взрослый, трезвый такой, практичный, а с другой… ребеночек беззащитный, понянчить хочется.

С л а в а. Что же ты? Понянчи. (Опустился на пол возле ее ног, положил голову ей на колени. Совсем по-детски.) Понянчи, ну понянчи…

Н а д я (сначала хотела оттолкнуть, не оттолкнула, осторожно провела рукой по волосам). Наши считают, что ты подонок, а по-моему, ты все-таки непохож на обыкновенного подонка.

С л а в а. Спасибо. (Засмеялся, вскочил на ноги.) Я необыкновенный подонок! (Подошел к магнитофону.) Это рок-опера. «Кадрофония». Герой — парень из рабочей среды. Джимми. Он оптимист, но абсолютно разочарован в жизни.

Н а д я. Странно… Как будто вижу тебя в первый раз. В училище ты совсем другой — все время дурака валяешь.

С л а в а. Сам себя не пощекочешь, никто тебя не рассмешит. (Включает магнитофон.)

Музыка. Надя слушает некоторое время, глядя куда-то вдаль, в окно, потом встает и выключает магнитофон.

Не впечатляет?

Н а д я. Почему твой отец в овощном работает? Он ведь выставку расписывал…

С л а в а (листает страницы альбома с фотографиями). Что он тебе еще рассказывал? Про мать?

Н а д я. Сказал, что она живет в другом городе. Я его сразу узнала, как только вошла. Меня мама часто в овощной посылает. Недавно видела — он разгружал машину и упал с мешком. А потом спал на мешках с картошкой. Пьяный. Покупатели смеялись. А мне его стало жалко. Как будто знала, что это твой отец.

Пауза.

С л а в а. Ладно, поговорили… Давай, что ты там принесла, и уходи.

Н а д я. Забудь об этом. Я тебе ничего не принесла. В понедельник я за тобой зайду, вместе пойдем в училище. И не вздумай сбежать. Что бы там ни произошло. Не вздумай. (Показывает кулак.) Убью!

Уходит.

Пауза. Слава включил магнитофон, опустился в кресло, сидит неподвижно, закрыв глаза. Тихо открывается дверь, входит  Е р ш о в. Некоторое время молча стоит у двери.

Е р ш о в. «Кто».

С л а в а (вскочил). Что?

Е р ш о в. Я говорю: эта поп-группа называется «Кто», по-английски «Ху».

С л а в а. Нет, это «Деторс».

Е р ш о в. Сначала их было трое: гитарист Питер Тауншед, певец Роджер Долтрей и бас-гитара Джон Энтуистл. Тогда они называли себя «Деторс». Потом к ним присоединился ударник Кейт Мунд, и они стали называться «Ху».

Слава смотрит на Ершова с изумлением.

(Продолжает как ни в чем не бывало.) В подлинной записи — двойная стереофония. Подчеркивает раздвоение личности. Герой этой рок-оперы — Джимми. Он шизофреник. (Подошел, выключил магнитофон.) Завтра я уезжаю в Москву. На десять дней.

Пауза.

С л а в а. Я лучше уйду из училища, Родислав Матвеевич…

Е р ш о в. Это будет самая большая подлость, какую ты можешь сделать. Пойми, старик, дело тут не только в тебе, речь идет о всех, о всей группе. Есть позиции, с которых отступать нельзя, невозможно. Поговорим?

С л а в а. Поговорим.

З а т е м н е н и е.

Музыка.

На табло появляется надпись:

«СЕГОДНЯ 28 ЯНВАРЯ. ПОНЕДЕЛЬНИК.

7.45—8.30

ЗАВТРАК».

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

Вестибюль училища.

Еще почти никого нет, ребята только начинают собираться. Поглядывая в сторону входной двери, прогуливается  М а ш а.

Входит  С е р г е й.

С е р г е й. Ты уже здесь…

М а ш а. Брат на машине подвез. Привет! Не пришел.

Сергей идет к раздевалке, снимает пальто.

И Надежды еще нет.

С е р г е й. А Родислав?

М а ш а. Не видела.

Входят  В и к т о р  и  Г е н а. Потом появляются другие ребята из группы Ершова.

В и к т о р. Есть новости?

С е р г е й. Без существенных.

Г е н а (Сергею). Что же ты на каток вчера не пришел?

С е р г е й. Антресоли с отцом делали. Квартира здоровая, а все равно барахла столько, что девать некуда.

В и к т о р (посмотрел на часы). Что-то долго Надежда не идет, обычно она первая за столом.

С е р г е й (отводит Виктора в сторону). Слушай, Витек, мы вчера не перегнули палку?

В и к т о р. Что написано пером… Что же ты теперь, после драки?

С е р г е й. Хорошая мысля приходит опосля. Я, понимаешь, отцу рассказал. Ну так, в общих контурах. Мой ветеран слушал-слушал, а потом как треснет меня по уху. Подлецы вы, говорит. Представляешь? Мы еще и подлецы…

Г е н а (подходит). О чем звук?

В и к т о р. Лирика, несущественно.

Входят  Н а д я  и  С л а в а. Все замолчали.

С л а в а (небрежно). Чао!

Н а д я. Вы почему не идете завтракать?

Ей никто не ответил. Надя и Слава идут к раздевалке, раздеваются, их провожают настороженными взглядами.

Г е н а (Наде). На пару слов.

М а ш а (Славе). А ты, Горохов, иди.

Н а д я. Иди, Славик, займи мне место.

Слава уходит, что-то беспечно напевая. Пауза.

Все вопросительно смотрят на Надю.

М а ш а. Ну! Отдала?

Надя открывает портфель, достает резолюцию, молча протягивает ребятам.

Я говорила! Она нарочно взяла. Она заранее знала, что не отдаст. Она…

Н а д я (спокойно). Не суетись. Думаете, мне не хочется работать у Глушко? Я не знала, как поступлю, знала только, что должна побывать у него. Не каждого можно простить, но каждый человек, любой, имеет право на то, чтоб его поняли. Возьмите вашу резолюцию. Матери у него нет, она их бросила, а отец — слабый, опустившийся человек, алкоголик.

Г е н а. Подумаешь — алкоголик! У меня отец тоже выпивает, я же не подонок.

Н а д я. Ты в этом уверен, Геночка? Охамить человека, пригрозить, что уползет на карачках… Для этого не требуется ни ума, ни сердца.

Г е н а. Слыхали? Мы бессердечные гамадрилы, а она — гомо сапиенс, разумная и добренькая.

Н а д я. Я не добренькая. Я даже сама себя пугаюсь, какая я недобренькая. Вот сейчас, например, мне дико хочется дать тебе по роже.

Г е н а. Попробуй только, ты, небесное создание!

Н а д я. В общем, так: если вы отдадите эту мерзость Горохову, я все расскажу Родиславу. В управление пойду. Не испугаюсь — вы меня знаете. Скандал будет. Тогда уж точно Глушко не возьмет нашу группу. Я не сгоряча говорю, спокойно все обдумала. Решайте.

В и к т о р. Это что, ультиматум?

Н а д я. Не обижайся, Витя, иначе не могу.

В и к т о р. Ладно, давайте разбираться. Тебе жалко Горохова?

Н а д я. Жалко. Не знаю. Не то слово.

В и к т о р. Дело не в слове. Ты ему сочувствуешь. А мне? У меня мать инвалид. Деньги нужны. Я в институт мечтал, на электронику, а пошел в училище. Я с третьего класса в кружке в Доме пионеров занимался. Горохов твой в это время что делал?

Г е н а. Пласты базарил. Что ты с ней разговариваешь, Витек, она же втюрилась в него. Точно Машка говорит — втюрилась!

Надя молча пошла на Гену.

(Увертывается от нее, прячется за ребят.) Втюрилась, втюрилась!

Входит  Е р ш о в. В руке у него уже знакомый по первой картине чемоданчик. В суматохе его не замечают.

С е р г е й. Братцы, не будем ссориться! Может, все к лучшему? Правда, погорячились в субботу. Это же не собрание у нас было — толпа. Страшное дело — толпа: все орут, никто ничего не соображает. Родислав ведь тоже о чем-то думал, он нам не враг. Нужно поговорить с Родиславом, пусть объяснит свою точку зрения.

Е р ш о в. Что требуется объяснить?

Ребята смутились, суетливо здороваются.

В и к т о р. Вы знаете, Родислав Матвеевич, мы вас уважаем, даже очень…

Е р ш о в. Давай без реверансов, на завтрак опоздаете.

В и к т о р. Хорошо, без реверансов. (Твердо.) Мы хотим, чтоб нашу группу взял для специализации Глушко.

Е р ш о в. Я тоже хочу. Вопрос еще не решен окончательно. Как решится, не знаю. Очень возможно, что ничего не выйдет. Даже наверняка.

М а ш а. Из-за Горохова?

Е р ш о в. У меня есть свои принципы. Вам они, очевидно, кажутся непонятными, но я от них отступиться не могу.

В и к т о р. По-моему, вы делаете ошибку, Родислав Матвеевич.

Е р ш о в. Какую?

В и к т о р. Мы не дети, говорите без педагогики, прямо. Может, поймем?

Е р ш о в. А вы не боитесь прямого разговора? (После паузы.) Ну хорошо. Есть такое страшное слово: предательство. Как вы к нему относитесь?

Г е н а. Предавать можно только своих, а Горохов…

Е р ш о в. Горохов такой же, как все вы. Что получится из каждого из вас в будущем, никому не известно. А если завтра ты окажешься в положении Горохова?

Г е н а. Не окажусь.

Е р ш о в. Не зарекайся, жизнь, она, знаешь, штука сложная.

В и к т о р. Если я окажусь в положении Горохова… Считаю, что коллектив имеет право пожертвовать мною ради общих интересов.

Е р ш о в. Смело говоришь. А что такое, по-твоему, общие интересы?

В и к т о р. То, что выгодно всем, коллективу. Вы же отлично понимаете, Родислав Матвеевич, что предложение Глушко — дорога на всю жизнь. Это же классная специальность. Нас тридцать, а Горохов один. Взвесьте, подумайте о нас.

Е р ш о в. Я думаю о вас. Я сегодня ночь не спал — думал. Коллектив, понимаешь, не стадо, не толпа. Ты, Надя, Сергей, Геннадий… Характеры. Все разные, непохожие. И судьбы у вас сложатся по-разному. Только одно общее: люди вы, ребята, молодые люди. Ты толково говорил об обратной связи, Виктор. Она существует не только в машинах. Все мы связаны между собой обратной связью. Совесть — наш сигнал ошибки. Если не прислушиваться к этому сигналу, он начинает звучать все реже. А потом наступает духовная глухота. И вот ходят, понимаешь, по жизни такие специалисты… (После паузы.) Да… В общем, Глушко вы понравились. Идите к директору, изложите свою точку зрения. Возможно, он вас поймет. Горохова уберут из группы. Но я с вами работать не буду. Не смогу. Оттолкнуть Горохова — это сделать первый шаг. И страшен он тем, что второй сделать гораздо легче…

Пауза. Входит  М а р у н и н.

Здравствуйте, Кирилл Дмитриевич.

М а р у н и н (сухо). Здравствуйте.

Е р ш о в. Можно зайти к вам?

М а р у н и н. После занятий, сейчас занят.

Е р ш о в. В час тридцать я уезжаю. (Идет за Маруниным.)

Марунин и Ершов уходят.

С е р г е й. Давайте резолюцию. (Кричит.) Давайте, вам говорят!

Г е н а. Ты что, взбесился?

С е р г е й (кричит). Я командир, я отвечаю за группу!

Н а д я. А Родислав прав — есть у него характер.

С е р г е й. Вы моего характера еще не знаете, я вам еще покажу характер! У кого резолюция?

Ребята вопросительно смотрят друг на друга.

Г о л о с а. У меня нет.

— Я тоже не брал.

— У меня взял Слезкин.

— Я Генке отдал.

— У меня тоже кто-то…

В и к т о р. У кого резолюция? Отдайте ему.

М а ш а. Может, выронили?

Все оглядываются, ищут на полу. Резолюции нет.

Входит  Л а р и с а  Л е о н и д о в н а.

Л а р и с а  Л е о н и д о в н а. Без завтрака хотите остаться? В столовую живо!

З а т е м н е н и е.

Музыка.

На табло меняется надпись:

«СЕГОДНЯ 2 ФЕВРАЛЯ. СУББОТА.

ТРЕТИЙ ЧАС ЗАНЯТИЙ.

10.50—11.35.

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ

Вестибюль училища.

Идут занятия. Сегодня дежурит  Г е н а. Он разговаривает по телефону и раскачивается на стуле. Входит  М а р у н и н, останавливается, слушает.

Г е н а (в трубку). Да так, вообще. Сам понимаешь. Ага. (Смеется.) Я сломался. Спрашиваешь! (Смеется.) Ну да? Ах ты, боже ж мой! Ну, финиш! (Замечает Марунина, бросает трубку на рычаг, вскакивает.) Извините, Кирилл Дмитриевич, я по делу…

М а р у н и н. Так и понял. Дай-ка стул.

Г е н а (подает стул). Пожалуйста, садитесь.

М а р у н и н. Переверни.

Г е н а. Как?

М а р у н и н. Кверху ножками.

Гена переворачивает стул.

(Пробует ножки — не расшатались ли.) После занятий отнесешь в столярку, склеишь. (Тычет пальцем в горшки с цветами.) Почему не политы?

Г е н а. За цветы ответственные девчонки из «СМ».

М а р у н и н. А ты безответственный? Ты не здесь учишься? Это не твое училище?

Г е н а. Мое. Я просто не обратил внимания…

М а р у н и н. Обрати. Лейка в туалете. Вода в кране. Нужны еще какие-нибудь указания?

Гена убегает. Марунин осматривает вестибюль — все ли здесь в порядке, поправляет бумажки на доске приказов, проводит пальцем по карнизу — нет ли пыли. Возвращается Гена с лейкой.

Должны приехать гости. Проводишь прямо ко мне. Только без этих — «супер», «финиш» — скромно, вежливо, корректно.

Уходит.

Пауза. Гена поливает цветы. Входит  Г о р о х о в. Очевидно, пришел прямо с работы; на нем грязная телогрейка, в руках закрытая хозяйственная сумка, небрит, пьян.

Г е н а. Э-э, куда? (Ставит лейку, преграждает Горохову дорогу.) Вам чего нужно?

Г о р о х о в (смотрит на него долгим ласковым взглядом, протягивает руку, намереваясь коснуться его лица). Малый…

Г е н а. Только без рук. Не туда забрел, мужик. Здесь училище, пивная за углом.

Г о р о х о в (достает из кармана огурец, вытирает о телогрейку, протягивает Гене). На. Пик…

Г е н а (смеется). Чего?

Г о р о х о в. Пик… Пик… куля.

Г е н а (пытается вытолкнуть его за дверь). Ступай, ступай.

Г о р о х о в (добродушно). Брось. (Снова пытается коснуться его лица.) Малый…

Г е н а. Иди по-хорошему, а то силой выведу.

Г о р о х о в. Ты? Меня? (Смеется.) Давай!

Г е н а (наскакивает на Горохова, пытается столкнуть с места, тот стоит непоколебимо). Силен мужик…

Г о р о х о в (достает из кармана морковку, протягивает Гене). На. Кушай.

Г е н а. Что я тебе, кролик? Училище здесь, понимаешь? Стряхни пыль с ушей. Что тебе нужно, в конце-то концов?

Г о р о х о в. Ты Славика знаешь?

Г е н а. Какого Славика?

Г о р о х о в. Сына моего — Славика Горохова знаешь?

Г е н а. Так ты… Вы… Славки Горохова отец, что ли?

Г о р о х о в. Отец. Горохов Михаил Иванович.

Г е н а. Ну, цирк! На уроке Славка. Скоро перемена — позову.

Г о р о х о в. Ни-ни. Звать не надо. Он не велит мне в училище ходить.

Г е н а. С мастером хотите поговорить? Его нет, уехал.

Г о р о х о в. Я с товарищами его хочу поговорить. С которыми вместе учится. Можешь сделать?

Г е н а (заранее предвкушая предстоящую потеху). Это для нас не вопрос. (Придвигает стул.) Садитесь, Михаил Иванович. А о чем вы хотите говорить?

Г о р о х о в (шарит по карманам, складывает на стол огурцы, репу, яблоки; одно протягивает Гене). Ранет.

Г е н а. Не надо, Михаил Иванович, я так, из уважения все для вас сделаю.

Горохов находит наконец в кармане смятый конверт, показывает Гене.

(Выхватывает конверт, вынимает бумагу, читает.) «Резолюция… общего собрания группы «ССБ-1» среднего ПТУ…» Откуда это у вас? Почта?

Г о р о х о в. Славику. Не показал, спрятал. Он… он… (Вынимает спрятанный под телогрейкой слесарный циркуль, такой, какие делали ребята на занятиях в мастерской.) Дома. (Изображает работу напильника.) Вжик-вжик, вжик-вжик…

Г е н а (берет, рассматривает с профессиональной придирчивостью). Курсовая работа — слесарный циркуль. Скажи… Заклепка недоработана. Шарнир пригнал плохо. Фаски не сняты. А уж отделочка! (Проверяет на глаз прямизну поверхностей.) Это не циркуль — это каракатица.

Г о р о х о в. Малый, не в этом суть. Страшно!

Г е н а. Что страшно?

Г о р о х о в. Не понимают они жизни. Ничего не понимают. Глупые. Я объясню. Я попрошу. Наболело. Надо сказать. Столько мне надо сказать.

Г е н а. Речь!

Г о р о х о в. Речь!

Г е н а (заводит его). Правильно, Михаил Иванович, пусть хоть раз послушают умного человека!

Г о р о х о в. Пусть. Я скажу!

Г е н а. Скажи, скажи.

Музыка.

На табло меняется надпись:

«ПЕРЕМЕНА 15 МИНУТ.

10.05—10.20».

Хлопают двери, коридоры наполняются шумом, голосами. Появляются  М а ш а, потом другие  р е б я т а.

Эй, все сюда.

М а ш а. Что случилось, кто это?

Г е н а. Ты Горохову резолюцию посылала?

М а ш а. Какую еще резолюцию?

Г е н а. Мне-то не ври, я же видел, как ты ее в портфель прятала. Отец его пришел. Ну, сейчас цирк будет!

М а ш а (испуганно). Какой цирк? Не надо…

Вокруг них начинают собираться ребята, сыплются вопросы.

Г о л о с а. Что за цирк?

— Почему не надо?

— Что тут происходит?

— Говорят, цирк приехал.

— Ну да?!

— Эй, приехал цирк!

Г е н а. Тихо, граждане! Сейчас Михаил Иванович речь говорить будет! Говори, Михаил Иванович, говори.

Г о р о х о в (поднимает руку и, когда наступает тишина, начинает, очень волнуясь). Дорогие детки… Цветочки жизни нашей, черт бы вас побрал… (Больше он ничего не может произнести, открывает сумку и начинает пригоршнями бросать ребятам мандарины.)

Шум. Хохот. Никто ничего не понимает. Ребята ловят мандарины.

Слышны возгласы.

Г о л о с а. Кто это?

— Не знаю.

— Это же Дед Мороз!

— Ура, Дед Мороз приехал!

Как-то сам собою образуется хоровод: взявшись за руки, ребята кружатся вокруг Горохова и поют: «В лесу родилась елочка, в лесу она росла…» Маша растерянно мечется — не знает, что делать. В центре хоровода Горохов и Гена. Горохов пытается отнять у Гены циркуль, тот увертывается, хохочет.

Г о р о х о в. Отдай, малый! Отдай!

Г е н а. А ты покукарекай, тогда отдам!

Г о р о х о в (кукарекает). Отдай!

Шум. Хохот. Входят  С л а в а  и  Н а д я. Оба замерли, пораженные происходящим.

Н а д я (ворвалась в кольцо ребят, кричит исступленно). Перестаньте! Что вы делаете?!

Хоровод остановился, рассыпался. Послышались голоса.

Г о л о с а. А что? В чем дело?

— Это же Дед Мороз…

— Все поют, и я пою…

Маша бросается к Славе, хочет что-то сказать ему, объяснить. Слава отстраняет ее, медленно подходит к Гене, вырывает циркуль, сильным ударом сбивает его с ног. Гена вскакивает, бросается на него. Драка. Оба катаются по полу. Все разом бросаются их разнимать. Свалка. Разобрать ничего невозможно.

Г о р о х о в (пытаясь перекричать шум). Детки! Жалейте друг друга, детки-и!

Вбегает  М а р у н и н.

М а р у н и н. Это еще что такое! Позор!

Все расступаются, с пола поднимаются Слава и Гена.

Г е н а. Я не виноват, Кирилл Дмитриевич, отец его пришел. Пьяный.

М а р у н и н (кричит Славе). Вон из училища! Вон! Вон!

З а т е м н е н и е.

Светится только надпись на табло:

«СЕГОДНЯ 2 ФЕВРАЛЯ. СУББОТА.

ТРЕТИЙ ЧАС ЗАНЯТИЙ.

10.50—11.35».

Музыка.

Надпись на табло меняется:

«СЕГОДНЯ 8 ФЕВРАЛЯ. ПЯТНИЦА.

ЗАНЯТИЯ ОКОНЧЕНЫ».

КАРТИНА ДЕСЯТАЯ

Кабинет директора училища.

За столом  М а р у н и н. Входит  Е р ш о в, направляется к столу, кладет перед Маруниным бумагу.

М а р у н и н (берет бумагу, читает). «Прошу освободить от должности мастера производственного обучения как не справившегося с работой». (Отложил бумагу. После паузы.) Где вы были?

Е р ш о в. Искал Горохова.

М а р у н и н. Я же просил вас зайти после того, как повидаетесь с группой. Не стоило целый день носиться по городу, его уже нашли.

Е р ш о в (почти равнодушно). Где? Когда?

М а р у н и н. Часа два назад. Прятался на садовых участках. Зря панику подняли.

Пауза.

Е р ш о в. Подпишите заявление.

М а р у н и н. И не подумаю.

Е р ш о в. Силой не удержите, отработаю две недели, как по закону полагается, все равно уйду. Лучше без волынки.

М а р у н и н (подошел к Ершову, обнял за плечи). Родислав Матвеевич…

Ершов отстранился.

Обиделись. Готов просить прощения. Погорячился. Каюсь. Делегация с минуты на минуту, а тут этот балаган, драка… Может быть, все-таки присядете, потолкуем?

Е р ш о в. Толковать не о чем. Дело минутное, постою.

М а р у н и н. Хотите правду? В этой истории с Гороховым, как педагог, я восхищался вами.

Е р ш о в. Не заметил. А вот как старались любой ценой уладить дело с Глушко — заметил.

М а р у н и н. Не представляете, как хочется иногда бросить все эти оргдела! Поймите же и меня: Глушко — величина. Для училища может сделать многое. Кроме того, вопрос престижа…

Е р ш о в. Сегодня в жертву престижу Горохова, а завтра… Что понесут в мир? (Вынимает из кармана знакомый конверт, подает Марунину.) Это?

М а р у н и н (вынул из конверта бумагу, пробежал глазами). Негодяи! Ах, негодяи! Кому-нибудь показывали?

Ершов усмехнулся, пожал плечами: мол, вот что вас волнует.

Комиссиями замучают. (Убрал бумагу в ящик стола.) Мы получаем детей не с небес, не из рождественской сказки — вы это знаете не хуже меня, — живых, реальных, тех, что дает школа, со всеми их достоинствами и недостатками. Между прочим, во время вашего отсутствия они ходили к Глушко, пытались попасть на прием. К счастью, Николая Сергеевича не было — уехал в командировку.

Пауза.

Ну, что же вы молчите?

Е р ш о в. Все, что мог, сказал, больше нечего.

М а р у н и н. Тогда я вам скажу: сейчас вы, как никогда, нужны группе. Они там, кажется, все переругались. Вы знаете, какую роль в истории Горохова сыграли Селезнев и Белых. Одни осуждают, другие оправдывают…

Е р ш о в. Да имеют ли они вообще право судить! Эти двое только довели до конца подлость, которую задумали все.

М а р у н и н. В конце-то концов виноваты оказались не все…

Е р ш о в. Я виноват, один. Не справился. Все. С самого начала решил: не выйдет с Гороховым — обратно на завод.

М а р у н и н. Принцип?

Е р ш о в. Принцип.

М а р у н и н. Уважаю принципы. Но принцип, возведенный в абсолют, очень часто оборачивается беспринципностью. Знаете, на что похоже сейчас ваше поведение? На дезертирство.

Е р ш о в. Это не так.

М а р у н и н. Извините, Родислав Матвеевич, но с моей точки зрения это выглядит так. В группе у вас тридцать человек. В конце концов, в каждом деле есть неизбежный процент отхода.

Е р ш о в (кричит). Мы не пылесосы делаем, не тракторы! Их можно на переплавку, под пресс! А детей куда? Тоже под пресс? В утиль? На свалку? Куда?

М а р у н и н (кричит). Хватит демагогии! Слушать противно. Хватит в облаках витать, спуститесь на землю. Я не бог. Мы живем в реальном мире, а он бывает жесток, груб, несправедлив. Но мы все равно должны делать свое дело. Должны! Вы на кого, собственно, обиделись — на меня или на своих учеников? Если на учеников — глупо, если на меня… Вы коммунист, вас партком сюда направил, — боритесь, жалуйтесь.

Е р ш о в. Жаловаться не на кого, разве что на себя самого. Может быть, это самое трудное дело на земле — быть воспитателем. Не смог научить самому главному. Не тяну. Нет у меня педагогических способностей.

М а р у н и н. Я, по-вашему, кто — Сухомлинский? Где их взять — Сухомлинских? Давайте все разбежимся, потому что мы не Макаренко, не Ушинские! Ладно, хватит дурака валять, вы нужны не мне, а ребятам, вашим ученикам. Уйдете, они обвинят в этом Селезнева и Белых. Скажут, из-за них. Хотите, чтоб этих тоже пришлось разыскивать с милицией? Вы им нужны. И они нужны вам. Вы ведь жить теперь без них не сможете!

Е р ш о в. Смогу.

М а р у н и н. Не сможете.

Е р ш о в. Смогу! Подпишите заявление.

Дверь распахивается, в кабинет толпой вваливаются  р е б я т а. Здесь все ученики Ершова. Они расступаются, и вперед выходит… С л а в а. Так они и стоят друг против друга: Ершов, Слава, а за его спиной вся группа.

М а р у н и н. Ну вот, а вы говорите: не научили… (Не спеша, обстоятельно рвет заявление Ершова.)

Пауза.

З а т е м н е н и е.

Музыка.

На табло меняется надпись:

«СЕГОДНЯ 9 ФЕВРАЛЯ. СУББОТА.

7.45—8.30

ЗАВТРАК».

З а н а в е с.

СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ Эскизы к портрету Аркадия Гайдара

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Ф р у н з е  М и х а и л  В а с и л ь е в и ч.

Г а й д а р  А р к а д и й  П е т р о в и ч.

Г о л и к о в  А р к а д и й.

Л е й т е н а н т  Р у д н и к о в.

Ж е н а.

С ы н.

Н а т а ш а.

Д р у г.

Р о т н ы й.

В о е н к о м.

М а р у с я.

В о р о н и н.

М и т ь к а.

С е в к а.

С т а р и к.

А н г е л к а.

К о м е н д а н т.

Л е ш к а.

Ч а с о в о й.

П у л е м е т ч и к.

С в я з и с т.

Н а б л ю д а т е л ь.

К р а с н о а р м е й ц ы.

В пьесе использованы мотивы ранних рассказов и автобиографических сочинений А. П. Гайдара, отрывки из его дневников и писем. Хотелось бы, чтобы стихотворные эпиграфы, приведенные перед началом воспоминаний, не остались литературными украшениями, а прозвучали в паузах перед началом действия.

Репертуар Центрального театра Советской Армии.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1941 год. Август. Берег реки Ирши. Окопы. Воронки. Полуразрушенный кирпичный сарай.

Светает. Тишина. В обнимку с оружием спят  к р а с н о а р м е й ц ы. На крыше — Н а б л ю д а т е л ь, у аппарата полевого телефона — С в я з и с т, возле сарая старший лейтенант  Р у д н и к о в — стоит неподвижно, чутко прислушиваясь к тишине.

Оклик часового. Неясные голоса. Входит  Ч а с о в о й  с винтовкой и высокий человек в военной форме без знаков различия. Во рту потухшая трубка, на гимнастерке орден «Знак Почета», через плечо плотно набитая полевая сумка. Это военный корреспондент  А р к а д и й  Г а й д а р.

Ч а с о в о й (Рудникову). Товарищ старший лейтенант, до вас.

Гайдар подает Рудникову удостоверение.

Р у д н и к о в (читает, возвращает удостоверение. Берет под козырек). Командир батальона старший лейтенант Рудников. (Часовому.) Можете идти.

Часовой уходит.

Г а й д а р. Ваш батальон получил приказ захватить деревню Андреевичи?

Р у д н и к о в. Да. Андреевичи и господствующую высоту сто шестьдесят пять. Если удастся… Немцы атакуют наши позиции почти непрерывно. За ночь пять атак. Утром мы должны контратаковать и ворваться в деревню на плечах неприятеля. Так было задумано. Но вот уже целый час противник не подает признаков жизни. Ни одного выстрела. Тишина.

Г а й д а р. Я хотел бы присутствовать в батальоне при контратаке. Если она состоится.

Р у д н и к о в. Это опасно.

Г а й д а р. Знаю. На войне стреляют.

Р у д н и к о в. Обо всем, что произойдет здесь сегодня, завтра вы сможете прочитать в политдонесениях. В штабе полка.

Г а й д а р. Не могу писать о том, чего не видел своими глазами.

Р у д н и к о в. И все-таки я бы советовал…

Г а й д а р (перебивает). Простите… Я не нуждаюсь в няньках.

Р у д н и к о в. Ясно.

Н а б л ю д а т е л ь (с крыши). Товарищ старший лейтенант, есть видимость!

Рудников идет к сараю, быстро поднимается на крышу.

Гайдар следом за ним.

Р у д н и к о в (прильнул к окулярам стереотрубы). Никакого движения. Будто вымерли.

Г а й д а р. За бывшим господским домом роща. Смотрите в роще. Самое удобное место для накопления перед атакой.

Р у д н и к о в (оторвался от окуляров, удивленно взглянул на Гайдара). Нет там никакой рощи. (Уловил его нетерпеливый требовательный взгляд, уступил место у стереотрубы.)

Г а й д а р (смотрит в стереотрубу). Действительно нет… Вырубили.

Р у д н и к о в. Вы бывали в этих местах?

Гайдар не отвечает, кажется, он и не слышал вопроса. Жадно прильнув к окулярам, смотрит в стереотрубу. Точно порывом ветра донесло из дальней дали серебристый звук мандолины: «Во поле березонька стояла…»

Вы бывали в этих местах?

Мелодия оборвалась.

Г а й д а р (оторвался от окуляров). Однажды я уже брал Андреевичи. Только с другой стороны. Мы атаковали с Малинской дороги.

Р у д н и к о в. Наша часть отходит с боями от самого Буга. Разве здесь были другие бои?

Г а й д а р. Были.

Р у д н и к о в. Когда?

Г а й д а р. Двадцать два года назад. В девятнадцатом. Это была другая война. И противник был другой — послабее. Петлюра, атаман Битюг, Маркиз… В красном камзоле на катафалке разъезжал…

Внизу запищал зуммер полевого телефона.

С в я з и с т (быстро взял трубку). «Заря». Есть. (Рудникову.) Товарищ старший лейтенант, «Звезда».

Р у д н и к о в (Наблюдателю). Продолжайте наблюдение. (Спустился вниз, взял трубку телефона.) Старший лейтенант Рудников. Тихо, товарищ полковник. Разведка не вернулась. Нет. Никаких передвижений неприятеля не наблюдаем. Туман рассеивается. Что? Писатель? Так. Так. Понятно.

При слове «писатель» Гайдар насторожился, спустился вниз, подошел к Рудникову.

Минутку, товарищ полковник. (Прикрыл трубку рукой. Гайдару.) Из штаба полка сбежал писатель. Аркадий Гайдар. Начподив приказал дальше штабного блиндажа не пускать его, а он вышел к машине якобы за трубкой и сбежал на передовую. Говорят, пошел в нашу сторону… (Вопросительно смотрит на Гайдара.)

Г а й д а р (шепотом). Его здесь нет. Нет и не было.

Р у д н и к о в (в трубку, после секундного колебания). Он здесь, товарищ полковник. Да. У меня в батальоне. Здесь, но просит разрешения остаться. Дело в том, что товарищ Гайдар воевал в этих местах во время гражданской войны… Есть! (Передает Гайдару трубку.) Хочет говорить с вами.

Г а й д а р (берет трубку). Слушаю. Я, товарищ полковник. Не за тем приехал на фронт, чтоб отсиживаться в штабах. Никаких неприятностей не будет. Здесь тихо. Хорошо. Если начнется обстрел, вернусь. (Отдает трубку Рудникову.)

Р у д н и к о в. Слушаю, товарищ полковник. Понимаю. Хорошо. На мою ответственность. Дальше наблюдательного пункта я его не пущу. (Положил трубку.) То-то я удивился, что вы без сопровождающего. Если бы не узнал по фотографиям, пожалуй, приказал бы задержать.

Г а й д а р. Спасибо, друг. Ты все понял.

Р у д н и к о в. Значит, договорились? Не дальше наблюдательного?

Гайдар кивнул. Они вышли из сарая, сели на край разрушенной стены, помолчали.

Мой Вовка зачитывается вашими книгами. Да и сам я не так давно…

Г а й д а р (перебивает). Табачок есть?

Рудников протянул Гайдару пачку папирос, тот накрошил из папирос табаку в трубку. Закурили.

Вторую неделю на фронте, а продовольственным аттестатом обзавестись не успел. Невоеннообязанный. В петлицу ничего не дали. Плохо без табачку… (И вдруг без всякого перехода.) В девятнадцатом я командовал шестой ротой Железной бригады красных курсантов. Малин, Коростень, Новоград-Волынский, Клевень… Какие были среди нас политики! Какие стратеги! Как свободно и просто решали мы проблемы мирового масштаба! А вот дисциплина хромала и стреляли неважно. Искренне думали, что обрезать стволы у винтовок нам не разрешают только из-за косности военспецов главного штаба. Стояли такие же погожие осенние дни…

Со стороны противника донесся резкий, пронзительный звук фанфар. Он не очень громкий, но что-то в нем есть такое, отчего спящие красноармейцы разом проснулись. Одни вскочили на ноги, другие остались сидеть или лежать на земле, тревожно прислушиваясь к этим внезапно нарушившим тишину утра трубным звукам.

Р у д н и к о в. Ну, кажется, начинается… (Бросился наверх, к стереотрубе.)

Гайдар вскочил, бежит следом за Рудниковым.

Запищал зуммер полевого телефона.

С в я з и с т (схватил трубку). «Заря». Есть! Товарищ старший лейтенант, вас. «Звезда»!

Р у д н и к о в (смотрит в стереотрубу). Давай сюда аппарат!

Разматывая провод с катушки, связист тащит аппарат на крышу, подает трубку Рудникову.

(В трубку, не отрываясь от окуляров.) Все в порядке. Начинается музыка, товарищ полковник. Из деревни вышел взвод трубачей. Не прячутся. Совершенно открыто. (Командует красноармейцам.) По местам! Без команды огонь не открывать!

На несколько мгновений все пришло в движение. Красноармейцы заняли свои места, и снова все замерло в напряженной неподвижности.

(В трубку телефона.) Кажется, будет психическая, товарищ полковник.

Внезапно фанфары смолкли. Тишина.

Ага, вот и они… Эсэсовцы. На касках черепа. Дивизия «Мертвая голова». Идут засучив рукава. Точь-в-точь как в кинофильме «Чапаев». Связь кончаю. Ясно. Остальное по плану. В нужный момент поддержите артиллерией. (Положил трубку. Гайдару.) Хотите посмотреть?

Г а й д а р (припал к стереотрубе). Да они пьяные…

Р у д н и к о в. Водка особого назначения. Подмешаны одурманивающие вещества.

В тишине становится слышен ровный, неторопливый шаг атакующих. Он приближается неотвратимо и грозно, кажется, ничто не в силах его остановить. Забил барабан. Гайдар вдруг сорвался с места и, стремительно спустившись по лестнице, бросился к окопам.

Стойте! Аркадий Петрович! Вернитесь! Вы же обещали!

Гайдар уже спрыгнул в окоп. Красноармейцы расступились, освобождая ему место в цепи. Рудников махнул рукой, прильнул к окулярам стереотрубы.

Шаг атакующих. Барабан. И вдруг опять призывно и нежно запела мандолина: «Во поле березонька стояла…» Ту же мелодию пропели рожок, труба…

Темнота.

Идут враги. Кованые солдатские сапоги точно стремятся заглушить мелодию, наступить на нее, растоптать, она увертывается, живет, взлетает все выше…

ВОСПОМИНАНИЕ ПЕРВОЕ

Эшелоны да цепи… Дым,                                       шинельная Русь, Казачье седло… И усадьбы ничьи, и поместья ничьи, А по талому снегу — кровяные ручьи. По ночам — от пожаров светло. А. Гайдар. «Пулеметная пурга»

1919 год. Октябрь. Деревня Андреевичи. Помещичья усадьба. Комната на втором этаже. Следы поспешного бегства. На столе остатки еды, опрокинутые бутылки. За окнами еще слышны отдельные выстрелы, но ясно, что бой подходит к концу.

Стремительно распахивается дверь, вбегает  А р к а д и й. Шинель нараспашку, головного убора нет, в руке маузер.

А р к а д и й (быстро осмотрел комнату, сунул маузер за пояс, подбежал к окну, распахнул его, смотрит в бинокль. Кричит вниз). Гей-гей! Сергунок! Дубовую рощу, что за рекой, видишь? Скачи к ней напрямик через поле. Перехвати Онищенко. Скажи — пусть возвращается. Скажи — я приказал. А то оторвутся далеко, как раз напорются на засаду. Дуй! Аллюр два креста!

За окном свист, удаляющийся топот копыт.

(Смотрит в бинокль. Уловил какой-то подозрительный звук внутри комнаты. Стремительный прыжок в сторону. Маузер опять в руке, направлен под кровать.) Кто там есть? Выходи! Вылезай, ну!

Из-под кровати вылезает перепуганная  А н г е л к а.

Ты кто?

А н г е л к а. Горничная. Я горничная, пан командир. Горничная… Ангелка…

А р к а д и й. Зачем пряталась?

А н г е л к а. Не знаю, пан командир. Клянусь Иисусом! Как стали палить, так под кровать и полезла.

А р к а д и й. Хозяева где?

А н г е л к а. Нету хозяев, пан командир, еще в прошлом году из Андреевичей в Варшаву уехали. Меня оставили сторожить дом. Ей-богу, пан командир!

А р к а д и й. Не называй меня паном, какой я тебе пан. И не дрожи. Что ты дрожишь? Не бойся.

А н г е л к а. Я уже не боюсь, пан командир. Ой, какой же вы молоденький да хорошенький, пан командир…

А р к а д и й. Сказано: не называй паном. Кто здесь пировал?

А н г е л к а. Так офицеры же, пан… Ой, да как же вас называть-то?

А р к а д и й. Товарищ. Не пан, а товарищ. Поняла?

А н г е л к а. Поняла, пан командир. Офицеры в усадьбе стояли, пан командир. «Ангелка, принеси это, Ангелка, подай то…»

А р к а д и й. И ты подавала?! Они тут у вас двадцать человек до смерти, а ты…

А н г е л к а. Как им откажешь? Одна я в доме, пан командир, совсем одна…

Красноармеец  Л е ш к а  вводит в комнату  В о р о н и н а. На Воронине испачканная учительская шинель, он слегка прихрамывает. При их появлении Ангелка начинает испуганно пятиться и незаметно исчезает.

Л е ш к а (весело). Гляди, командир, какую птицу изловили! Офицер не офицер… Прятался в клуне. Документов нет. Говорит — потерял. Спрятал, должно быть, или выкинул. Ребята хотели ликвидировать, я не дал, сказал, надо до командира, как он решит.

Пауза.

А р к а д и й (смотрит на Воронина с радостным изумлением). Иди, Лешка, присмотри за моим Буланкой, у ограды стоит…

Л е ш к а. Поговоришь?

А р к а д и й. Поговорю.

Л е ш к а. Ну-ну… (Уходит.)

А р к а д и й (улыбнулся лукаво). Швеция должна была признать себя побежденной, Великая Российская империя приобрела устье Невы, Кронштадт и северное русло исторического пути, связывающего Европу с Азией. И таким образом… Здравствуйте, Александр Васильевич!

В о р о н и н (узнает и не узнает). Голиков…

А р к а д и й (рапортует по-военному). Бывший ученик четвертого класса Арзамасского реального училища Аркадий Голиков.

В о р о н и н. Так это вы — командир? (Вдруг начинает истерически смеяться, вся его массивная фигура трясется, очки прыгают и соскакивают с носа.) Вы командир… Ко-ман-дир… Это прекрасно! Значит, я все-таки имею шанс. Если бы командиром был ученик второго класса Ольхович, он бы без церемоний пустил меня в расход, я ему систематически ставил двойки по древней истории. (Перестал смеяться так же внезапно, как начал.) Боже милосердный, до чего мы дошли! Я, Александр Васильевич Воронин, сорокалетний дворянин, коллежский советник, учитель истории, окончивший два факультета Московского университета, стою перед своим пятнадцатилетним учеником Аркадием Голиковым, и он вправе решить: жить мне или умереть.

А р к а д и й. Живите, Александр Васильевич! Живите и не обижайтесь, пожалуйста! Ребята погорячились. «А ля гер, ком а ля гер!» Помните, как вы защищали меня от нападок нашей француженки Сюзанны Ивановны? Вот была ведьма! Ведьма и ретроградка.

В о р о н и н. Вы тоже были порядочным шалопаем, Голиков. Способным, подающим большие надежды шалопаем.

А р к а д и й (декламирует).

Мечтать о просторе, о счастье, о воле И гаснуть, покорно отдавшись судьбе, Теряя последние силы в неволе… Нет, лучше погибнуть в борьбе!

За окнами топот копыт.

(Выглядывает в окно.) Ты что же это на рожон лезешь, Онищенко? Я тебе что приказал?

Снизу отвечают что-то не слишком почтительное.

Я тебе за такие слова… Вернемся в полк — рапорт подам! Вышли дозорных на Малинский тракт. Коней не расседлывать. Час отдыха, и уноси ноги. Смотри у меня!

В о р о н и н (после паузы). Ах, Голиков, Голиков, вы были таким милым мальчиком: веселым, шаловливым, не по годам развитым. Помню, как вы играли старика садовника в наивной детской сказке «Среди цветов» с трубкой в зубах, с бородой из мочалы…

А р к а д и й. Время пришло такое, Александр Васильевич, отчаянное время. Нужно переделать мир!

В о р о н и н. Совсем пустяк — переделать мир… (Прихрамывая, подошел к столу, сел.)

А р к а д и й (бросился к нему). Вам нужна помощь? Простите же меня, простите! Увидел, обрадовался, забыл спросить. Что вы здесь делаете? Как попали в Андреевичи?

В о р о н и н. Длинная история. Давно из Арзамаса?

А р к а д и й. С января.

В о р о н и н. И что же, матушка вас сама благословила?

А р к а д и й. Ну, не совсем благословила…

В о р о н и н. «Разыскивается мальчик с родинкой над правым глазом и шрамом за ухом»?

А р к а д и й. Вроде этого.

В о р о н и н. Значит, на этот раз удалось удрать подальше Нижнего?

А р к а д и й. Подрос, и опыта стало больше.

В о р о н и н. Что там в Арзамасе?

А р к а д и й. Все тридцать шесть церквей на месте, обыватели по-прежнему полощут в прудах белье, пожарный колокол на каланче отбивает время. Но уже и в наш богоспасаемый городишко стали проникать новые веяния. В училище заправляет ученический комитет. Кадеты наши чуть не полопались от злости, мы им поприжали хвосты. Часто вспоминали вас, жалели, что уехали. Вы-то уж наверняка были бы с нами. Вы один среди наших учителей умели понимать и поддерживать молодежь. Вы были нашим любимым учителем. Единственным любимым. Есть и ваша заслуга в том, что почти все наши хлопцы сразу же вступили в РКСМ: Нестроев, Каленовский, Гольдин, Терепыгин…

В о р о н и н. А Цыбышев? Он учился не в вашем, в седьмом классе. Вы не знаете о его судьбе?

А р к а д и й. Петя погиб. Умер от ран.

В о р о н и н. Он был в Красной Армии?

А р к а д и й. Конечно. Он был коммунистом.

В о р о н и н. Это был очень одаренный юноша… (После паузы.) Семнадцать лет я вдалбливал в головы своим ученикам, что Великая Российская империя вечна и непобедима, и почти все они стали ее разрушителями. Ирония судьбы.

А р к а д и й. Не горюйте, Александр Васильевич, мы сделаем для вас новую историю! И начинаться она будет так: «В октябре тысяча девятьсот семнадцатого года Великая Российская империя была побеждена и завоевана людьми, приобретшими начало и конец пути, который связал в одно целое Европу, и Азию, и весь мир!»

В о р о н и н. Ах, Голиков, Голиков, вы ужасающе молоды… Беретесь переделывать жизнь, но что вы знаете о жизни? Решаете судьбы людей, но что вы знаете о людях? Считаете себя марксистами, но вы не читали ни Маркса, ни Ленина, ни Плеханова.

А р к а д и й. Это верно, я не читал Плеханова, Александр Васильевич, но я часто по ночам смотрю на небо и вижу, что все оно усыпано пятиконечными звездочками.

В о р о н и н. Это мираж, Голиков, фата-моргана, игра больного воображения. Звезды имеют форму шара, круглого раскаленного шара. Вы больны, Голиков. Вся Россия больна! Только больной народ может позволить, чтобы им командовали пятнадцатилетние мальчишки. Впрочем, нам некого винить — мы, русские либералы, сами немало способствовали распространению этой заразы, сами насаждали ее.

Пауза.

А р к а д и й. Так что же вы все-таки делали в Андреевичах, Александр Васильевич? Зачем прятались?

В о р о н и н. Вот мы и подошли к концу нашего разговора. Курите, Голиков? Табак есть?

Аркадий молча протянул кисет. Оба закурили.

(Усмехнулся. Затянулся крепко.) Не успел удрать. Кавалерист я скверный, вскочил на неоседланную лошадь… ну и вылетел головой вниз в оврагах.

А р к а д и й. Зачем же было удирать, если совесть у вас чиста перед Советской властью?

В о р о н и н. А кто вам сказал, что совесть у меня чиста? Я служу при штабе генерала Соколовского. Слыхали, должно быть, о капитане Ковалеве?

А р к а д и й. Вы… (И умолк.)

В о р о н и н. Да, Ковалев — это я.

А р к а д и й. Шутите, Александр Васильевич…

В о р о н и н. Какие уж тут шутки. (Оторвал подкладку от фуражки, вынул документ, подал Аркадию.) Девичья фамилия матери. Упокой, господи, душу ее! Если бы на вашем месте был кто-либо другой, я бы так легко не признался в этом, я бы стал лгать. Вышел бы из этой передряги менее рискованным способом, но вам… Нет! Как бы вы ни пыжились, для меня вы все равно останетесь мальчишкой, учеником, которого я год назад спас от исключения из училища.

Пауза.

А беретесь переделывать мир… Прощайте, Голиков! (Уходит.)

Пауза.

Аркадий стоит посреди комнаты в оцепенении. Входит  А н г е л к а.

А р к а д и й (встретился с ее взглядом, прочел в нем что-то такое, отчего сразу пришел в себя, бросился к окну, кричит вниз). Александр Васильевич! Постойте! Стойте! Вернитесь! Задержите его! Это капитан Ковалев!

За окнами крики, суматоха, Аркадий и Ангелка перегнулись через подоконник, смотрят вниз. За окном топот копыт, выстрел. Аркадий медленно отходит от окна, опускается на стул, закрывает голову руками.

А н г е л к а (подходит к Аркадию сзади, обнимает его, шепчет нежно и страстно). Ничего, хлопчик, ничего, не жалей об нем, то кат, палач, он своими руками людей расстреливал. Пойдем ко мне, хлопчик, пойдем! Я тебя утешу, приголублю… Пойдем.

А р к а д и й (вырывается из ее объятий, кричит обиженно, совершенно по-детски). Дура! Дура! Дура! (Выбегает из комнаты.)

Темнота.

Шаг атакующих.

Барабан…

Мелодия «Березоньки»…

ВОСПОМИНАНИЕ ВТОРОЕ

— Все ли вы на месте? Скоро бой. Трусы, с коней слезьте. Храбрые, за мной! А. Гайдар. «Синие звезды»

1936 год. Июль. Крым.

Тропинка по дороге из Симферополя в Гурзуф.

Входят  Г а й д а р  и  С ы н. У обоих за плечами походные рюкзаки, оба несут палки, как ружья.

Г а й д а р (поет).

Заводы, вставайте! Шеренги смыкайте! На битву шагайте, Шагайте, шагайте!

С ы н (подхватывает).

Проверьте прицел. Заряжайте ружье. На бой, пролетарий, за дело свое! На бой, пролетарий, за дело свое!

Г а й д а р (обернулся, взглянул на отставшего Сына, сбавил шаг). Какие будут приказания, мой маленький командир?

С ы н. А такие будут приказания, что жарко. Идем и идем уже целый час.

Г а й д а р. Всадники притомились?

С ы н. Маленько.

Г а й д а р (командует воображаемому отряду). Прива-ал! Коней расседлать! Кашеварам варить кашу.

С ы н (сбросил мешок, опустился на землю). Эх, сейчас бы мороженого…

Г а й д а р. Не входит в походное довольствие. А входит в него… (Достает из мешка и раскладывает припасы.) Хлеб ржаной, консервы рыбные, соль, лук да хорошая вода во фляге. Самая солдатская еда.

С ы н. Зря все-таки не дождались автобуса, были бы уже в Артеке.

Г а й д а р. Это так. Искупались бы, наелись пионерских щей да и спали бы в холодочке.

С ы н. Ага.

Г а й д а р. Солнце не печет, ноги не горят, в животе сытая музыка и прохладный ветерок с моря. Хорошая жизнь!

С ы н. Хорошая!

Г а й д а р. Вот то облако, что похоже на верблюда, видишь?

С ы н. Вижу.

Г а й д а р (кричит облаку). Верблюд, верблюд, хочешь соли?

С ы н (смеется). Вот он сейчас как плюнет!

Г а й д а р. Не доплюнет. Он от нас вон как далеко, а ближе подбежать не может, хвостом за скалу Ганзуры зацепился. Вон того орла, что парит в небе, видишь?

С ы н. Вижу.

Г а й д а р (кричит орлу). Орел, орел, далеко ли до моря?

С ы н. Вот он нас сейчас как клюнет!

Г а й д а р. Не клюнет, это мой знакомый орел, мы с ним еще во время гражданской войны побратались, он для моих всадников сторожевую службу нес. Белые вершины гор видишь? Небо синее видишь? Серые камни, желтые скалы, извилистую тропинку, что петляет между камней и скал, видишь?

С ы н. Вижу, только к чему ты все это?

Г а й д а р. А к тому, что если бы поехали мы с тобой в автобусе, да наелись бы пионерских щей, да спали бы в холодочке, то ничего бы этого мы не увидели. В животе было бы густо, да в душе пусто. (Закусывают.) Круче посыпай хлеб солью, мой маленький командир. Соль жажду утоляет лучше воды. Так. Хорошо. Поедим, покурим, запоем и зашагаем дальше. (Закончил есть, собрал в пригоршню крошки, бросил в рот, набивает трубку табаком, поет.)

Шел солдат с похода, Зашел солдат в кабак, Сел солдат на лавку — Давай курить табак.

С ы н. Это что за песня?

Г а й д а р. Солдатская, старинная. (Поет.)

Эх, раз! Эх, два…

(Вынул тетрадку в клеенчатом переплете, карандаш, делает записи.)

С ы н. Папа, спой еще какую-нибудь солдатскую.

Г а й д а р. Хорошо. Слушай. (Отложил тетрадь, карандаш, поет.)

Горные вершины Спят во тьме ночной. Тихие долины Полны свежей мглой. Не пылит дорога, Не дрожат листы… Подожди немного, Отдохнешь и ты.

С ы н. Папа, это хорошая песня, но ведь это же не солдатская.

Г а й д а р. Как не солдатская? (Широким жестом обвел вокруг.) Горы. Сумерки. Идет отряд. Он устал, идти трудно. За плечами выкладка шестьдесят фунтов, винтовка, патроны… А там, на перевале, — белые. «Погодите, — говорит командир, — еще немного, дойдем, собьем… тогда и отдохнем. Кто до утра, а кто и навеки…» Как не солдатская? Очень даже солдатская.

С ы н. У тебя все песни солдатские — и «Березонька» солдатская, и «Жаворонок» солдатская, и «Заводы, вставайте» солдатская. Какая же не солдатская?

Г а й д а р. Плохая — та не солдатская. Вот эта, например:

У самовара я и моя Маша, А на дворе совсем уже темно.

С ы н. А эта? (Поет, подражая псевдонародной манере эстрадных исполнителей.)

Он был шахтер — простой рабочий, Служил в донецких рудниках. И целый день с утра до ночи Долбил породы угрюмых шахт.

Г а й д а р (скривился, как от зубной боли). Не-ет, это не солдатская.

С ы н. А как ты узнаешь, солдатская или не солдатская?

Г а й д а р. Это просто: если хочется запеть на воле, когда над головой небо, под ногами дорога, а впереди славная цель, — значит, солдатская. Солдатские песни простые, мужественные, честные, как сама солдатская жизнь. Понял, мой маленький командир?

С ы н. Понял, папа. Крепкие?

Г а й д а р. Так. Крепкие. (Снова взял в руки карандаш, тетрадку. Пишет.)

С ы н. Про что ты пишешь?

Г а й д а р. Про то, как сломался наш автобус, как пошли мы с тобой пешком, как ты попросил меня запеть солдатскую песню, а я запел «Горные вершины». И что ты мне на это сказал, и что я ответил. Пригодится в работе. (Пишет.)

С ы н. Папа, а почему ты писатель?

Г а й д а р. Писатель — это работа. Каждый должен в поте лица добывать трудовую копейку. Нужно оправдывать свое существование перед людьми, зверями, перед разными воробей-птицами, соловей-птахами, перед рыбой-карась, линь, голавль, лещ, плотва, окунь. А перед глупым ершом и злобной щукой оправдываться мне ни к чему.

С ы н. Ты все шутишь, а я серьезно. Почему другие — инженеры, или машинисты, или кондукторы в автобусе, а ты писатель? Откуда ты узнал, что ты не кондуктор, а писатель?

Г а й д а р. Серьезно?

С ы н. Гей-гей!

Г а й д а р. Ну, если гей-гей… (Заговорщически оглянулся по сторонам, понизил голос.) Вовсе я не писатель.

С ы н. А кто же ты тогда?

Г а й д а р. Солдат.

С ы н. Ну, солдатом ты когда был, еще в гражданскую.

Г а й д а р (упрямо). Я и теперь солдат. Вовсе не писатель, а солдат.

С ы н. Зачем же ты пишешь книжки, если ты не писатель, а солдат?

Г а й д а р. Затем, что было мне дано такое секретное задание.

С ы н. Кем дано?

Г а й д а р. А вот слушай. Только никому. Слово?

С ы н. Гей-гей!

Г а й д а р. Как ты знаешь, был я в девятнадцатом году сильно ранен. Выздоровел. Да, видно, не совсем. В двадцать третьем заклевала меня медицина вчистую. И пошел я жаловаться на нее Михаилу Васильевичу Фрунзе. Прошу, чтоб оставили в строю. «Помогите, говорю, товарищ Фрунзе, отстал от своего отряда!» А он выслушал и говорит: «Нет, говорит, Голиков, хитрый человек, в строю я тебя оставить не могу. Будет тебе от меня особое секретное задание, особый приказ. Вот тебе, говорит, другое имя: Гайдар. Замаскируйся, хитрый человек, этим именем и притворись детским писателем. Воспитывай для Советской страны краснозвездную гвардию. Был ты, говорит, комполка, а теперь доверяю я тебе целую армию, которой еще придется принять на себя грозные удары врага. Принимаешь армию, Гайдар?» Ну я, понятное дело, по стойке «смирно» и чеканю: «Принимаю, товарищ заместитель председателя Реввоенсовета». А ты говоришь — писатель…

С ы н. Ой, что-то не верится…

Г а й д а р. Да у меня справка дома есть. Вернемся — покажу. С печатью, штампом, как полагается… Управление Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Часть по службе высшего комсостава. Семнадцатого апреля тысяча девятьсот двадцать третьего года. А внизу подпись: «Фрунзе».

С ы н. И про секретное задание там написано?

Г а й д а р. Гей-гей! Кто же в справках про секретные задания пишет? На то они и секретные. (Надевает мешок.) Пошли?

С ы н. Пошли. (Тоже надевает мешок.) Запоем?

Г а й д а р. Запоем.

С ы н. Солдатскую?

Г а й д а р. Ясно, солдатскую. (Поет.)

Во поле березонька стояла. Во поле кудрявая стояла.

С ы н (подхватывает).

Э-эх, люли-люли, стояла! А-ах, люли-люли, стояла!

Шагая в ритме песни, Гайдар и Сын уходят. Уже из-за кулис доносится:

Пойду я в лес погуляю, Белую березку заломаю. Э-эх, люли-люли, погуляю! А-ах, люли-люли, заломаю…

Темнота.

Мелодия «Березоньки»…

Шаг атакующих…

Барабан…

ВОСПОМИНАНИЕ ТРЕТЬЕ

Все прошло, но дымят пожарища. Слышны рокоты бурь вдали. Все ушли от Гайдара товарищи. Дальше, дальше вперед ушли. А. Гайдар. Из дневников

1923 год. Апрель. Москва.

Кабинет М. В. Фрунзе. Ф р у н з е  за своим рабочим столом. Входит  А р к а д и й.

А р к а д и й (отдает честь, рапортует). Товарищ заместитель председателя Реввоенсовета, бывший командир пятьдесят восьмого отдельного полка Голиков по вашему вызову явился.

Звонит телефон.

Ф р у н з е. Садитесь, Голиков.

А р к а д и й. Разрешите стоять.

Ф р у н з е. Если вам так удобнее — пожалуйста. (Взял трубку телефона.) Фрунзе. Хорошо. Через пять минут выезжаю. (Положил трубку, Голикову.) Три раза мне докладывали о вас адъютанты, дважды звонили из ЦК комсомола, и наконец я получаю от вас это. (Берет со стола листы бумаги.) «Благодарственное слово Красной Армии». В стихах. Если вы избрали поэтическую форму специально для того, чтобы привлечь мое внимание, вы достигли цели. Мне захотелось взглянуть на командира полка, который пишет заместителю председателя Реввоенсовета романы. Удивляюсь, как вам не пришло в голову приложить к этому букетик незабудок. Коротко и точно: чего вы хотите?

А р к а д и й. Разрешите остаться в строю!

Ф р у н з е. Это невозможно. Отдел высшего комсостава запросил решение медицинской комиссии Первого коммунистического госпиталя, где вы лежали в последний раз. Вы непригодны к строевой службе.

А р к а д и й. Врачи ошибаются, товарищ Фрунзе! Одно время у меня действительно что-то шумело в висках, гудело и губы дергались, а теперь прошло. Я совершенно здоров.

Ф р у н з е (командует). Смирно! Кругом! Кругом! Кругом! Закройте глаза! Руки вперед! Быстро!

Выполнив команды, Аркадий едва удержался на ногах, зашатался, ухватился за спинку стула. Звонит телефон.

(Берет трубку.) Да. Сейчас выхожу. (Кладет трубку, Голикову.) Вы не можете командовать людьми. (Надевает фуражку, давая понять, что разговор окончен.)

А р к а д и й (с отчаянием). Я не могу жить без армии!

Ф р у н з е (остановился, посмотрел на него внимательно). Сколько вам лет?

А р к а д и й. Девятнадцать.

Ф р у н з е. Когда вы успели получить полк?

А р к а д и й. В двадцатом, товарищ Фрунзе.

Ф р у н з е. В двадцатом вам было всего…

А р к а д и й. Шестнадцать, товарищ Фрунзе.

Ф р у н з е. Такое возможно только во время революции. В каком году вы вступили в Красную Армию?

А р к а д и й. В восемнадцатом, товарищ Фрунзе. Мне было четырнадцать, но я был крепким, рослым…

Ф р у н з е. И соврали, что вам шестнадцать?

А р к а д и й. Так точно.

Ф р у н з е. У вас никогда не возникало желание отстегнуть саблю, сдать маузер и пойти с ребятишками в лапту играть?

А р к а д и й. Так точно. Командовал не как Чапаев. Оступался, своевольничал, жестоко меня за это одергивали. Но все это пошло мне только на пользу.

Ф р у н з е. Того, кто зачислил вас в армию, не спросив документов, следовало бы отдать под суд.

А р к а д и й. Нельзя его отдать под суд, товарищ Фрунзе. Командир особого отряда товарищ Ефимов спит вечным сном в братской могиле, и шумят над ним прибрежные ветлы украинской речки Ирпень.

Звонит телефон.

Ф р у н з е (берет трубку). Фрунзе. Немного задержусь. Пусть начинают без меня. (Положил трубку, снял фуражку, сел.) Расскажите о себе подробнее.

А р к а д и й. Родился в городе Львове, рос в городе Арзамасе. В восемнадцатом подал заявление в партию большевиков. По молодости лет приняли условно, «вплоть до завершенности партийного воспитания». Кроме порыва, не было в ту пору во мне ничего твердого, определенного. Сбежал из дома, уехал с отрядом товарища Ефимова воевать за светлое царство социализма. Был его адъютантом, потом слушателем шестых Киевских командных курсов. А там петлюровщина… Двадцать девятого августа тысяча девятьсот девятнадцатого года под Киевом, возле станции Боярка, был убит мой лучший друг, командир шестой роты второго полка курсантов Яшка Оксюз. Не забыть мне то утро — дымное, тревожное… (Он почти забыл о присутствии Фрунзе, захваченный яркими видениями прошлого.) Он лежал меж истоптанных огуречных и морковных грядок. Уже розовая пена дымилась на его губах, и говорил он что-то уж совсем непонятное. Бормотал, шептал, мотал головой, хмурил брови. Но я знал и понимал, что торопится он сказать, чтоб били мы белых и сегодня, и завтра, и до самой смерти, что Петлюра убежит с Днепра, что Колчака уже прогнали за Волгу, что письмо к жене-девчонке у него лежит (да я и сам видел), торчит из кармана потертого защитного френча. И в том письме, конечно, все те же ей слова: прощай, мол, помни! Но нет силы, которая сломила бы Советскую власть ни сегодня, ни завтра! И это все. (Он сильно взволнован.)

Ф р у н з е. Сядьте, товарищ Голиков. Продолжайте.

А р к а д и й. В том бою я заменил Яшку. Был ранен, контужен, выздоровел, закончил курсы — дали батальон, потом полк. Воспитание мое продолжалось. Революция разожгла меня, как угли постепенно раскаляют попавший в золу железный гвоздь. О старой контузии и думать забыл, да, видно, она меня не забыла. Свалился с седла на границе Тана-Тувы, где гонялся по степям за бандами полковника Соловьева.

Ф р у н з е. Да, биография у вас необыкновенная.

А р к а д и й. Биография обыкновенная, товарищ заместитель Реввоенсовета, это время было необыкновенное. Красная Армия для меня — вторая мать. Что бы ни случилось, верен ей останусь до самой смерти. Больше ничего не умею и не хочу делать в жизни.

Ф р у н з е. Подобные речи раздаются в этом кабинете не впервые. Мы значительно демобилизуем армию. Многие заслуженные товарищи, стоя здесь, на вашем месте, били себя кулаками в грудь. Некоторые даже обвиняли нас в измене. Некоторые, расставшись с армией, начали зверски пить. Это трусость и дезертирство! Не следует забывать: мы не просто солдаты, мы солдаты Революции. Наша верность — не просто солдатская верность — верность Революции. Для меня это аксиома, надеюсь, для вас тоже. В рядах армии или вне ее наша служба добровольна и бессрочна. Я понимаю, вам сейчас трудно, у вас нет опыта мирной жизни, нет профессии. Я зачислю вас в резерв. На полгода. С сохранением содержания по должности командира полка. Это максимум того, что я могу для вас сделать.

Звонит телефон.

(Берет трубку.) Фрунзе. Освободился. Выхожу. (Кладет трубку, протягивает Голикову лежащие на столе листки бумаги.) Возьмите свое письмо. Лирика — это прекрасно, но существует реальная действительность. Она достаточно сурова в настоящее время. (Единственный раз позволил себе улыбнуться.) А стиль у вас, между прочим, своеобразный. Прочел с интересом. Ищите свое место в жизни, солдат Революции. (И опять строго.) Есть вопросы?

А р к а д и й. Вопросов нет, товарищ заместитель председателя Реввоенсовета.

Темнота.

Шаг атакующих…

Барабан…

Мелодия «Березоньки»…

ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

А кто виноват? Ну, никто не виноват. Только мыши из черных дыр. А. Гайдар. «Голубая чашка»

1931 год. Август. Москва.

Комната Гайдаров. Друг против друга — Г а й д а р  и  Ж е н а. Он только что приехал из Крыма. На нем обычная полувоенная одежда, сапоги, через плечо полевая сумка, плотно набитая бумагами. Первый момент встречи миновал, но не принес облегчения. Главное впереди. Оба понимают его.

Г а й д а р (набивает трубку табаком, закуривает). Хорош табачок. Сухумский. В Гурзуфе на рынке у одноглазого грека купил.

Ж е н а. Понравился Артек?

Г а й д а р. Крепко.

Ж е н а. «Дальние страны» закончил? Из «Молодой гвардии» два раза звонили.

Г а й д а р. Еще бы недельки две поработать — повесть могла бы стать много лучше.

Ж е н а. Зачем же ты раньше времени сорвался?

Пауза.

Г а й д а р (подошел, взял за плечи, заглянул в глаза). Почему ты не приехала?

Ж е н а. Я писала тебе. Разве ты не получал моих писем?

Г а й д а р. Посмотри мне в глаза прямо-прямо.

Ж е н а. Я смотрю…

Г а й д а р. Нет! Сейчас твои глаза такие же, как твои письма: красивые и не очень честные. (Неожиданно резко, властно.) Прямо смотри!

Ж е н а (принимает вызов). Ну?

Г а й д а р. Что случилось?

Ж е н а. Неужели ты не понимаешь?

Г а й д а р. Нет.

Ж е н а. Другой бы на твоем месте давно догадался.

Г а й д а р. Я не другой, я Гайдар. Я сам привык говорить правду в глаза и хочу, чтобы моя жена сказала мне правду прямо в глаза.

Ж е н а. Хорошо. Сколько дней за весь этот год ты прожил дома?

Г а й д а р. Не считал.

Ж е н а. Я считала. Двадцать восемь дней.

Г а й д а р. Этого требует моя работа. Ты же знаешь, сколько мучений доставляет мне работа.

Ж е н а. Нет. Ты просто бродяга, Гайдар! Ты по характеру бродяга. (Берет книгу, открывает, читает.) «Нигде я не сплю так крепко, как на жесткой полке качающегося вагона, и нигде я не бываю так спокоен, как у распахнутого окна вагонной площадки, окна, в которое врывается свежий ночной ветер, бешеный стук колес да чугунный рев дышащего огнем паровоза». Это написано тобой в двадцать пятом. Ты уже тогда был бродягой и с тех пор ни капли не изменился. (Указывая на письменный стол.) Тебе нравится этот стол?

Г а й д а р (ощупывает стол так, точно видит впервые). Крепкий.

Ж е н а. Я купила его для тебя еще в прошлом году. Ты не написал за ним и двух строчек. Все в поездах, в гостиницах, по чужим углам. Почему ты не можешь работать дома? Почему ты не можешь жить, как все? Куда ты рвешься, Гайдар? Что тебя носит?

Г а й д а р. Как тебе объяснить? Не знаю… Иногда я сам себя не понимаю… Я догоняю отряд.

Ж е н а. Какой отряд?

Г а й д а р. Слова… Мое мучение! Мне трудно даются слова. Если бы можно было обойтись без них, если бы ты могла почувствовать то, что чувствую я. Отряд… Нет никакого отряда. И все-таки есть! Скачет. Уходит. Там, впереди, всегда впереди…

Ж е н а (не то смеется, не то плачет). Опять, опять, опять… Ты путаешь жизнь со сказкой, Гайдар. Ты слишком часто путаешь жизнь со сказкой. Я тоже люблю красивые сказки, но ведь нужно каждый день ходить на службу, в кооператив, готовить обед, стирать белье… Здесь Москва, а не город Зурбаган. Канал «Москва — Волга» только собираются строить, в наш порт пока еще не заходят корабли с алыми парусами.

Г а й д а р. Знаю: иногда я бываю невыносим. Но ведь я и сам мучаюсь! Тебе со мной нелегко…

Ж е н а. Со мной… Как будто бы ты со мной. Где ты, Гайдар? Ау-у! Привычная улыбка, трубка в зубах… «Что у нас сегодня на обед? Ах, вареное мясо? Сейчас сбегаю за солеными огурцами». И пропал. На две недели. О твоих благородных чудачествах рассказывают легенды. Одалживаешь у приятелей деньги, нанимаешь шикарные автомобили, собираешь со всей улицы девчонок и мальчишек и везешь всю эту ораву кататься. «Ах, как красиво, как трогательно! Совсем в духе капитана Грея, Гайдар осуществляет детские мечты». А по-моему, это эгоизм. Дешевое фанфаронство и эгоизм!

Г а й д а р. Но ведь там было радио! Представь радио в автомобиле! Мы мчимся со скоростью сто километров в час, над нами проносятся белые облака, кружатся в хороводах подмосковные березы, а мы слушаем Чайковского!

Ж е н а (после продолжительной паузы). Прости! Ты хороший человек, Гайдар. Слишком хороший. У тебя душа большого ребенка. Другой на твоем месте был бы просто смешон, а ты… Ты это ты. Тебя или нужно принимать таким, каков ты есть, или не принимать совсем. И все-таки представь, что будет, если все станут жить, как ты… У твоей жены нет зимнего пальто, а ты получаешь гонорар и отдаешь его какому-то совершенно чужому человеку.

Г а й д а р. Это хороший человек, демобилизованный командир. Ему очень нужны деньги. Он отдаст… когда сможет.

Ж е н а. Он никогда тебе их не отдаст. Ты даже толком не знаешь, кто он, куда уехал.

Г а й д а р. Пусть! Добро никогда не пропадает бесследно. Я сделал добро ему, он сделает другому, дойдет когда-нибудь очередь и до меня. Если не в виде денег, то в виде доброго слова, дружеского рукопожатия, горсти табаку. Это дороже денег. Разве ты не понимаешь?

Ж е н а. С тобой, наверное, хорошо на войне, Гайдар, или в походе у лесного костра. Там ты на месте. Для тебя мир слишком прост: здесь друзья, там враги, друзей люблю, врагов ненавижу… Дело, конечно, не в пальто, дело в нас самих. В тебе, во мне. По-разному мы смотрим на мир. Может быть, я ограниченный человек, чересчур трезвый. Для меня дом — это мой дом, для тебя дом — весь Советский Союз. Я бы тоже хотела ощущать всю страну как свой дом, но — не умею, не получается. Для меня сын — это мой сын, для тебя сын — каждый сопливый мальчишка, которого ты встретишь в любой захудалой деревне. Для меня деньги — деньги, для тебя — мусор. Мне много нужно в жизни, тебе — ничего, кроме двух пар чистого белья, да трубки, да табаку, да полевой сумки с рукописями. Я выросла в нормальной семье, тебе семью заменила армия. Ты солдат, Гайдар. И навсегда останешься солдатом. Ты человек девятнадцатого года. И навсегда останешься человеком девятнадцатого года.

Г а й д а р. Это не так уж плохо. Всем лучшим, что есть во мне, я обязан армии и революции.

Ж е н а. Сегодня не девятнадцатый, сегодня тридцать первый год, и ты давно не в армии. Так жить нельзя.

Г а й д а р. Иначе жить не умею.

Ж е н а. Я знала, что ты ответишь именно так.

Пауза.

Г а й д а р (пробует пошутить). Если ты подыскала себе другого Аркадия с усами и с золотым зубом, то я удаляюсь в Эфиопскую страну и буду там жить на деревьях вместе с обезьянами…

Пауза. Жена не приняла шутки.

Ты любишь его?

Ж е н а. Не знаю. Во всяком случае, не так, как любила тебя. Не имеет значения. Я смертельно устала от тебя, Гайдар. Не могу больше!

Пауза.

Г а й д а р. Двадцать шестой год. Комсомольский клуб. Совпартшкола. Голубой дом. На крыльце девчонка в ярком сарафане. Сапоги с коротким обрезом, шинель, серый костюм. Тени смутные, далекие, далекие… Это были мы?

Ж е н а. Перестань! Не надо! Прошу тебя, не надо, Гайдар! (Плачет.) Умоляю тебя, уходи! Уезжай куда-нибудь подальше! Так будет лучше для нас всех.

Г а й д а р (подошел, положил руку ей на голову, провел ладонью по волосам). Слушай…

Ж е н а. Я слушаю.

Г а й д а р. Поправить ничего нельзя?

Ж е н а. Нет.

Г а й д а р. Все?

Ж е н а. Все, Гайдар.

Г а й д а р. Ладно, я уеду. (Подошел к пианино, открыл крышку, играет одним пальцем «Березоньку».)

В тишине повисают редкие, пронзительно высокие ноты — он играет на клавишах самого высокого регистра.

Во поле березонька стояла. Во поле кудрявая стояла. Люли, люли, стояла. Люли, люли, стояла. Ой, пойду я в лес…

Перестал играть, закрыл крышку пианино, но мелодия не оборвалась, она продолжает висеть в воздухе, такая же чистая и пронзительная. Жена тихо плачет. Гайдар кинул через плечо полевую сумку, сунул в рот трубку, пошел к двери.

Ж е н а. За вещами потом зайдешь?

Г а й д а р. Ничего не надо. Две пары белья есть. Трубка. Табак. «Все мое ношу с собой». Прощай. (Уходит.)

Темнота.

Шаг атакующих…

Барабан…

Мелодия «Березоньки»…

ВОСПОМИНАНИЕ ПЯТОЕ

Путали левую ногу с правой, Катились ручьями, потоками, лавой. Пели «Варшавянку», «Березоньку», «Соловья», Пулеметным гиканьем пугали пургу. Хохотали в зеленые глаза офицерскому сброду: — Идешь ты, иду и я! — Куда? — В огонь, в воду… Гайдар. «Пулеметная пурга»

1919 год. Декабрь. Местечко на реке Улла. Лазарет. На койке  А р к а д и й. Из-под одеяла торчит забинтованная нога. По улице скачет кавалерийский отряд. Всадники все ближе. Слышен приближающийся цокот копыт и песня:

Во поле береза стояла! Во поле кудрявая стояла.

Запевала выводит высоко и чисто, отряд подхватывает весело, лихо, с присвистом:

Э-эх, люли-люли, стояла! А-ах, люли-люли, стояла!

Торопливо входит  Р о т н ы й.

Р о т н ы й. Здорово, Голиков!

А р к а д и й. Здорово, ротный.

Р о т н ы й. Ну, как ты тут? Как себя чувствуешь?

А р к а д и й. Хорошо чувствую.

Р о т н ы й. Где ж хорошо, если фельдшер говорит, что контузило тебя сильно и вдобавок нога прострелена?

А р к а д и й. Нога — пустяки, кость не задело. Голова, правда, порядком болит, но это наплевать, терпеть можно.

Р о т н ы й. Вчера в бою молодцом держался, не трусил.

А р к а д и й. А чего мне трусить?

Р о т н ы й. Верно, трусить нечего. Однако кое-кто «отпраздновал», когда казаки лавой пошли. А ты — ничего…

А р к а д и й. Что ты, ротный, ерзаешь?

Р о т н ы й (вынимает из кармана кисет, стопку бумаги, подает Аркадию). Тут вот товарищи прислали тебе подарок: табаку хорошего, бумаги. Кури, брат, поправляйся…

А р к а д и й (прислушивается к приближающейся песне). Что? Прямо говори!

Р о т н ы й. Приказ получен.

А р к а д и й. Уходите?

Р о т н ы й. Уходим. На Житомир. И дальше. До полной мировой.

Отряд все ближе. Явственный цокот копыт, и песня набирает силу:

Пойду я в лес погуляю. Белую березу за ломаю. Э-эх, люли-люли, погуляю! А-ах, люли-люли, заломаю!

А р к а д и й (как был, в исподнем, с забинтованной ногой, соскочил с койки, скачет на одной ноге, кричит). Где мои штаны? Штаны отдайте! Отдайте штаны! (Пошатнулся, падает.)

Р о т н ы й (бросился к нему, подхватил). Ты что? Сдурел! Разве так можно?

А р к а д и й. С вами.

Р о т н ы й (укладывает Аркадия на койку). Куда тебе?.. Лежи.

А р к а д и й. С вами.

Р о т н ы й. Жар у тебя. Горишь. Твое дело теперь лежать, раз ты контуженый, да еще вдобавок раненый.

Отряд уже под окнами. Песня звучит в полную мощь.

(Заторопился.) Извини, брат, пора мне. Поправляйся, брат. Выздоровеешь — догонишь отряд.

А р к а д и й (обессиленный пережитым волнением). Догоню…

Р о т н ы й. Догонишь. Ты догонишь. Непременно догонишь. Ну, так… До свидания, Голиков. (Неловко пятясь, уходит.)

Отряд прошел, но песня точно запуталась в стенах лазарета, не может вырваться на волю, кружит, бьется о стены, усиливается многократным эхом, вот-вот вдребезги разлетятся оконные стекла… Или это только кажется Аркадию?

Тары-бары-растабары Красну девицу поймали. Ты, девица, стой, стой, стой…

Темнота.

И одновременно песня оборвалась резко, точно отрезали.

Шаг атакующих…

Барабан…

П е р е р ы в.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Шаг атакующих…

Барабан…

Мелодия «Березоньки»…

ВОСПОМИНАНИЕ ШЕСТОЕ

Бейте, барабаны, Тра-та-та-та! Смотри не сдавайся Никому и никогда! А. Гайдар. «Бумбараш»

1941 год. Январь. Москва.

Уголок больничного парка в Сокольниках. Снежная крепость. Возле нее ряд вылепленных из снега фигур: часовой, горнист, командир, отдающий честь, солдаты. Фигуры смешные, вылеплены не слишком искусными руками. Оттепель. Падают крупные снежинки.

Г а й д а р  в шинели, надетой поверх больничной пижамы, лепит очередную фигуру.

Г а й д а р (работает с увлечением, приговаривает).

Спит, тревожным сном объятый, Наш начальник до утра. Оловянные солдаты, Нам в поход идти пора. Тра-та. Тра-та. Тра-та-та-та. Снег, сугробы и леса…

(Закончил лепить, вытянулся по стойке «смирно», отдал фигуре честь.) С сегодняшнего дня часовые у крепости будут сменяться каждый час. Днем и ночью! (Ходит возле снежных сооружений, что-то негромко бормочет, потом во весь голос.) Война нелегка. Жена далека. Кругом шинели свистят шрапнели. Давай, солдат, табачку покурим. (Остановился возле одной из фигур, раскурил трубку, сунул ее фигуре в рот и запел очень жалобно.)

Письмо придет — она узнает. На щеку скатится слеза, И горько, гор-р-рько зарыдают Ее прекрасные глаза…

Миль пардон! (Вынул трубку у фигуры изо рта. Ходит, дымит. Что-то сосредоточенно бормочет себе под нос. Вдруг громко засмеялся.) А он жив! Жив… А кошка мерзлая… (Принялся весело лепить новую фигуру.)

Тра-та. Тра-та. Тра-та-та-та. Снег, сугробы и леса. Оловянные солдаты Разошлись на полчаса…

Входят  К о м е н д а н т  и  Д р у г. У Друга в руках портфель, на плечи накинут куцый больничный халат. Увлеченный работой, Гайдар их не замечает.

К о м е н д а н т (указывая на Гайдара). Вот. Это они…

Д р у г (очень внушительно). Угу. Можете идти. (Подходит к Гайдару.) Гражданин Гайдар?

Г а й д а р (обернулся, радостно). Гей! Гей! Кого я вижу!

Д р у г (тихо). Без эмоций, я из милиции. (Коменданту, который, вытянув шею, издали прислушивается к разговору.) Я же вам сказал: можете идти. Вам присутствовать не положено. Ясно?

К о м е н д а н т. Ясно. (Исчез.)

Д р у г. Вот теперь здравствуй!

Обнялись.

Маленькая военная хитрость, как любит говорить один мой друг. Утром приехал, узнал, что ты в больнице. Времени в обрез, а день, как назло, неприемный. Не пускают. Я к коменданту. Показал издали красную книжечку — членский билет Союза писателей. Он к нему прикоснуться побоялся, не то что в руки взять… Я эту породу знаю — у самих рыльце в пушку. Одним словом — из милиции. Пришел снять с тебя показания. Ты находишься под следствием по делу о хищении.

Г а й д а р (хохочет). Негодяй! Что ты натворил! Мне, сиротинушке, и так несладко здесь живется, теперь этот фрукт вовсе со свету сживет. Что хоть я похитил?

Д р у г. Фабулу и реминисценции.

Г а й д а р. Что-что? Реминисценции? (Хохочет.) Ну, будут мне плохие дела! И он поверил?

Д р у г. Не только поверил, еще и подтвердил, что ты весьма подозрительный тип. Выдаешь себя за известного писателя, а приехал в больницу с завалящим чемоданишкой. И вдобавок ко всему гостинцы отдаешь дворниковой дочке. Оч-чень подозрительно.

Г а й д а р. Шпионит. Вот негодяй!

Д р у г (достает из портфеля сверток). Держи, сиротинушка. Дворникова дочка любит апельсины?

Г а й д а р. Обожает!

Д р у г. Ты потише все-таки. Не ори, этот тип наверняка где-нибудь поблизости крутится. (Уводит Гайдара за угол снежной крепости.) Ну как ты тут, веселая голова? Как поживает мадам контузия?

Г а й д а р. Придушил. Совсем было распоясалась, старая карга. Но придушил. Видишь — уже гулять выпускают.

Д р у г (осматривает снежные сооружения). Музей изящных искусств! Все сам наработал?

Г а й д а р. Были ассистенты. Только — тсс! Посторонним на территорию больницы вход воспрещен. Забор высок. У ворот сторож. Маленькая военная хитрость…

Д р у г. Ребят приманил?

Гайдар смеется.

Слушай, что ты с ними делаешь?

Г а й д а р. А ничего особенного. Я просто их люблю.

Д р у г. Любить еще мало. Нужно, чтоб они тебя любили. Ты с ними добр?

Г а й д а р. Они не любят очень добрых.

Д р у г. Значит, лучше быть строгим?

Г а й д а р. Не нужно быть ни строгим, ни добрым.

Д р у г. Так каким же нужно быть?

Г а й д а р. Серьезным. (Указывая на снежные сооружения.) Ты думаешь, это просто так, забава? Нет, брат, это не просто забава. Это знаешь что такое?

Д р у г. Что?

Г а й д а р. Это новая повесть. А может быть, киносценарий. Точно еще не решил. Мудрый доктор велел все тетрадки и карандаши у меня отобрать, чтоб зря больничный хлеб не ел, а стопроцентно лечился. За неимением бумаги и карандашей леплю новую вещь из снега. Так еще никогда не работал. Ни одной строчки не написано, а в голове уже весь план. Ребята здорово помогли. (Указывая на фигуры.) Они, черти, уже разговаривать начинают. Вот этот, например, Коля — веселый шофер. Философ. С ним побеседовать — одно удовольствие. А это сын артиллерийского командира Саша Максимов: упорный характер, гордость, воля. Сороковой год. Финская война. Отцы на фронте. А у детей игра — штурмуют снежную крепость. Оттого, что события развиваются параллельно, игра приобретает совсем не шуточное значение. Будет и песня. Гордая музыка. Выходит раненый красноармеец…

Под треск пулеметов, под грохот и гул Вставала из снега пехота, Но самою первой навстречу врагу Поднялась четвертая рота. Четвертая рота второго полка, Фланговый участок бригады. Огонь пулеметов, удары штыка, Снаряды… Снаряды… Снаряды…

Как тебе?

Д р у г. Песня хорошая. Если хочешь, сегодня расскажу о твоей новой работе на совещании в ЦКмола.

Г а й д а р. На каком таком совещании?

Д р у г. Сегодня комсомольцы собирают совещание по вопросам военно-патриотического воспитания детей. Ты разве не знал?

Г а й д а р (взволновался). Откуда мне знать? Разве мне кто-нибудь скажет? Они же все сговорились! Они же меня берегут! Я тут чахну, подыхаю с тоски, а они… Я должен быть на этом совещании!

Д р у г (оглядываясь). Тихо! Вон комендант маячит. Кто же тебя из больницы отпустит?

Г а й д а р. Это верно — никто не отпустит, а просить не стоит. (Вдруг вскрикнул.) Ты на машине?

Д р у г. Да тихо же!

Они продолжают разговаривать полушепотом, давясь от смеха. Доносятся только отдельные восклицания: «Ну, это уж слишком. Круто!» — «Авось не съедят!» — «Успеем заехать…» — «Семь бед — один ответ». Они идут по направлению к больнице. Гайдар впереди, Друг сзади, сосредоточенно помахивая портфелем. Навстречу выходит  К о м е н д а н т.

К о м е н д а н т (семеня рядом). Извиняюсь, у вас все?

Д р у г. У нас никогда не бывает «все», кое-что в запасе всегда остается…

К о м е н д а н т. Я это понимаю, но в данном случае…

Д р у г. В данном случае гражданин Гайдар уедет со мной.

К о м е н д а н т. То есть как?

Д р у г. Вам непонятно?

К о м е н д а н т. Понятно. Но нужно поставить в известность главного врача…

Д р у г. Мы никого ни о чем не обязаны ставить в известность. В управлении милиции с него снимут допрос и к вечеру доставят обратно. Вы не согласны?

К о м е н д а н т. Я бы просил…

Д р у г (перебивает). Как ваша фамилия? (Достает блокнот.)

К о м е н д а н т. Кокорин.

Д р у г (быстро задает вопросы, записывает ответы). Имя? Отчество?

К о м е н д а н т. Афанасий Германович.

Д р у г. Год рождения?

К о м е н д а н т. Восемьсот девяносто шестой.

Д р у г. Образование?

К о м е н д а н т. Неполное среднее.

Д р у г. Социальное происхождение?

К о м е н д а н т. Я согласен… Везите его в управление.

Д р у г. Идите, гражданин Гайдар!

Гайдар не выдержал, обернулся на ходу, состроил Коменданту рожу. Гайдар и Друг уходят. Комендант обалдело стоит посреди засыпанной снегом аллеи.

Темнота.

Шаг атакующих…

Барабан…

Мелодия «Березоньки»…

ВОСПОМИНАНИЕ СЕДЬМОЕ

И пока не придут со сменой, Не уйду с моего поста. Не нужна мне ценой измены Ваша ласка и красота. А. Гайдар. Из дневников

1924 год. Сентябрь. Харьковщина.

Степная дорога. Ночь. Яркие звезды. Шалаш. Костер. У костра хромой  С т а р и к  с берданкой.

С т а р и к (заслышал шаги, поднял берданку). Кто там? Кто идет?

Входит  А р к а д и й. На нем потертый брезентовый плащ. За спиной котомка.

А р к а д и й. Здравствуй, дедушка!

С т а р и к. Здравствуй! Кто ты есть за человек и куда путь-дорогу в ночную пору держишь?

А р к а д и й (в тон ему). Есть я, дедушка, солдат-красноармеец, вышедший в бессрочный после службы, а иду я искать счастья-работы.

С т а р и к. Коли так, садись к моему костру — гостем будешь. (Отложил берданку, поковырял щепкой в котелке, висящем над огнем.) Сейчас картошка поспеет, повечеряем. (Достал из шалаша припасы, расстелил тряпицу.) Вот хлеб. Вот сало. Чай в чайнике. Только сахара нет.

А р к а д и й. И у меня нет. (Порылся в котомке.) Два пирожка черствых — весь мой припас.

С т а р и к. Небогато.

А р к а д и й. Всю наличность на железнодорожный билет истратил. Было заработано в городе Симферополе двенадцать рублей и сорок копеек. Высыпал я их на стол кассиру и говорю: «Дайте мне, товарищ, билет, докуда этих денег хватит». Посмотрел он на меня странным взглядом, порылся в своих книгах… «Ежели, говорит, сюда гривенник прибавить, то как раз до Баку без плацкарты хватит, а ежели отнять полтинник, то с плацкартой до Харькова». Ну, я на плацкарту и польстился. Купил в Харькове на вокзале пирожков, закинул котомку за спину и зашагал на ночь глядя незнакомой дорогой.

С т а р и к (разливает чай). Ты на Донбасс иди, на шахты. По дороге прокормиться нетрудно, сейчас в каждом селе рабочие руки — золото. В аккурат до холодов дойдешь. Там, под землей, работа денежная.

А р к а д и й. За деньгами я, дедушка, не гонюсь, работал и на земле, и под землей, и в поле, и в заводе. Побывал в разных краях. Работа везде есть, и люди везде есть хорошие, а покою моей душе нигде нет. Застучит машина, а мне мерещится — пулеметы строчат… Зацокают лошадиные подковы, блеснут косы в руках у косарей, а мне чудится — разворачиваются к бою эскадроны… И пускаю я коня в галоп, и рву я шашку из ножен… А шашки-то на боку нет, и коня нет. Мираж. А по ночам снятся боевые товарищи, солдатский строй, голос трубы на рассвете, четкие слова военной команды. Просыпаюсь — вроде никого не убил, а душа болит.

С т а р и к. С виду не такой уж ты старый вояка. Сколько лет прослужил?

А р к а д и й. Неполных пять.

С т а р и к. Я на японской полгода был — хватило. (Придвигает Голикову котелок с картошкой.) Ты вот что: ты не держи на сердце, ты высказывай, сынок, высказывай. Видениям, как недугу, выход нужен.

А р к а д и й (окончил есть, собрал хлебные крошки, бросил в рот). Спасибо, дедушка. (Расстелил плащ, вынул из полевой сумки излохмаченную пачку бумаги, часть отложил на землю, прижал камнем, чтобы не унес ветер, другую пристроил на полевой сумке, пишет, полулежа у костра.)

С т а р и к (присел рядом на корточки, взял отложенные в сторону листы, поднес к огню, читает по слогам). «В дни по-ра-же-ний и по-бед. Ро-ман». Пишешь?

А р к а д и й. Пишу, дедушка.

С т а р и к. Ну что ж, пиши, если дуже грамотный. Ничего. Писать тоже можно. Слово облегчает душу. (Вздохнул, перекрестился.) О, господи…

Пауза.

Аркадий пишет. Старик тихо молится, сидя с другой стороны костра.

Издали доносится свист.

(Прислушался.) Опять эти…

А р к а д и й. Кто?

С т а р и к. Беспризорники. Каждый вечер повадились. Когда двое-трое заявятся, а когда целая дюжина. Придут, сядут у костра и прямо на моих глазах кавуны жрут. Жрут, понимаешь, да еще скалятся. Что ты с ними будешь делать? Безотцовщина. Стрелять? Так ведь убить можно. Грех это — из-за кавуна человека жизни лишать, хоть он и коммунистический.

А р к а д и й. Кто коммунистический?

С т а р и к. Та кавун же. Коммуна тут у нас образовалась, сынок. Между прочим, неплохие кавуны растим. Только до наших коммунистических кавунов дуже много индивидуальных охотников.

Свист ближе.

Пальнуть, что ли, для острастки? (Щелкнул затвором берданки.)

А р к а д и й. Погоди, дедушка, не порть боеприпасы. Я сам с ними поговорю.

С т а р и к. Не сладить тебе с ними, сынок. У них один — ну чистый лошак. На руках ходит. Бердан у меня отнял, поставил себе на нос, кричит: «Балансе! Балансе!» Он кричит, а другие в это время кавуны жрут. А то возьмет два здоровенных, по полпуда, и вот жонглировает, жонглировает… Хоть бы уронил. Нет, не уронит! Здоровенный, чертяка, а совести бог не дал.

А р к а д и й. Залезай в шалаш, сиди тихо.

С т а р и к. Ты хоть бердан мой возьми. Малолетние они, малолетние, а на дороге по ночам часто слыхать: «Караул, грабят!» Не ровен час…

А р к а д и й. Не дрейфь, дедушка. Бердан при себе оставь. У меня пострашней орудие есть. (Похлопал себя по карману.)

С т а р и к. Пушка?

А р к а д и й. Самопал.

С т а р и к. Ну, тогда другое дело. (Полез в шалаш.)

Голиков убрал в полевую сумку рукопись, вынул из кармана трубку, усмехаясь, набивает табаком. Входят  С е в к а  и  М и т ь к а. На обоих, как листья на капустных кочанах, в несколько слоев надеты одинаковые синие рубашки.

С е в к а. Здорово, дедка!

А р к а д и й. Здорово, здорово, соколы!

С е в к а. Тю-у! Так это ж не дедка… (Сел на корточки против Голикова, с веселым нахальством разглядывает его.) Ты кто, дяденька? Новый сторож?

А р к а д и й. Сперва вы мне ответьте, соколы: из какого это вы детского дома удули и зачем казенные рубашечки свои и чужие потырили?

С е в к а. А отчего это ты так решил, дяденька, что потырили?

А р к а д и й. Рубашечки синенькие и по-казенному шиты белыми нитками.

С е в к а. Верно башкой сообразил. Детдомовский?

А р к а д и й. Я не детдомовский, я красноармейский. Но вашего брата повидал немало. И вот вам мой приказ: чтоб с этого часа на бахчи ни ногой!

М и т ь к а (подносит к самому лицу Голикова увесистый кулак). А вот это видал, командир?

А р к а д и й (разглядывает кулак с уважением). Хорош! А в ладошке у тебя ничего не зажато? (Берет Митьку за руку, разжимает кулак.)

М и т ь к а (вскрикивает от боли, вырывает руку). Пусти! Черт! Пусти! (Отскакивает в сторону, достает из кармана нож.)

А р к а д и й (строго). А вот это уж лишнее, сокол. Брось! Ну, кому говорят. Брось!

М и т ь к а (размахивая ножом, пятится от Голикова). Севка, зови огольцов!

Севка засовывает в рот два пальца, свистит.

А р к а д и й (отбирает у Митьки нож, Севке). Ой, не свисти, сокол, не зови огольцов, плохо будет. Если уж я свистну, сейчас на помощь прискачет целый кавалерийский отряд. Кони как огонь, сабли как золотые, все винтовки на пять патронов заряжены, а пулеметы на двести пятьдесят.

С е в к а. Может, и пушки будут?

А р к а д и й. Нет, пушки не потребуются. Снаряды арбузы на бахче попортят.

С е в к а. Во заливает!

А р к а д и й. Я заливаю? А ну гляди… (Закатывает не спеша рукава, манипулирует руками, показывая, что ладони у него пусты, протягивает руки вверх, к усыпанному яркими звездами небу, и вдруг в руке у него оказывается пятиконечная красноармейская звездочка.)

С е в к а (восторженным шепотом). Фокусник…

А р к а д и й (Митьке, который стоит к нему поближе). Подойди. Иди, иди, не бойся.

Митька с опаской подходит. Голиков снимает с его головы кепку, прикалывает к ней звездочку, надевает кепку обратно ему на голову.

С е в к а. А мне?

Манипуляции руками повторяются. Аркадий «достает с неба» вторую пятиконечную звездочку, прикалывает ее к кепке, которую с готовностью протягивает ему Севка.

Ей-богу, фокусник! Люзионист!

А р к а д и й. Какой же я фокусник, соколы? Я демобилизованный солдат-красноармеец.

С е в к а. Как же ты звездочки с неба достаешь, если ты не фокусник?

А р к а д и й. Прослужи в Красной Армии с мое — и ты научишься. Думаешь, небо просто так, для красоты звездочками утыкано? Нет, брат, каждая эта звездочка — с шапки убитого в бою красноармейца.

М и т ь к а. Сказки.

А р к а д и й. Понимай как можешь. Для тебя сказки, а для меня самая святая правда… (Набивает трубку табаком, раскуривает.)

С е в к а. Ну же, ну, рассказывай!

А р к а д и й. Было это в огневом девятнадцатом году…

Из шалаша высовывается  С т а р и к, слушает. По мере рассказа Аркадия он будет высовываться все больше и к концу его окажется на траве у костра рядом с ребятами.

Служил у меня в роте красноармеец Вася. Василий Крюков. Смелый разведчик. Отважный боец. Из каких только передряг живым не выходил, но однажды случилось так, что ранили под ним лошадь и стали его нагонять белые казаки. Видит Василий, не уйти ему от погони. Тогда отшвырнул он пустую винтовку, отстегнул саблю, сунул наган за пазуху и, повернув ослабевшего коня, поехал казакам навстречу. Казаки удивились: не в обычаях красных было бросать оружие на землю. Поэтому они не зарубили Крюкова с ходу, а окружили и захотели узнать, что ему нужно, на что он надеется. Василий снял с головы серую папаху с красной звездой и говорит: «Кто здесь начальник, тот пусть поскорей берет эту папаху». Казаки решили, что в папахе зашит военный пакет, и позвали своего начальника. Но когда тот подъехал и протянул руку, Василий выхватил наган из-за пазухи и выстрелил прямо в лоб офицеру.

М и т ь к а. А сам?

А р к а д и й. Что ж сам… Знал, на что идет… Зарубили его казаки.

С т а р и к. Упокой, господи, душу раба твоего. (Крестится.)

А р к а д и й (после паузы). Изуродованное Васино тело мы нашли только к вечеру. Все было при нем: и красноармейская гимнастерка, и ножны от шашки, даже сапог не сняли. Только на серой Васиной папахе не было красной звезды… А вечером над нашими позициями зажглась в небе новая, никем не виденная раньше звездочка. С той поры я не раз замечал, как после боя вспыхивают в небе новые звезды. И нет им числа…

Пауза.

С е в к а (вдруг зашмыгал носом, всхлипнул). А у меня папанька тоже в Красной Армии погиб…

А р к а д и й. На каком фронте?

С е в к а. На Польском.

А р к а д и й. А фамилия ему как?

С е в к а. Суханов. Может, встречали? Степан Дмитриевич.

А р к а д и й. Нет, не встречал. Был у нас в полку один Суханов, но того Михаилом звали.

М и т ь к а. А мой потерялся. Давно. Я и не знаю, за кого он воевал: за белых или за красных.

А р к а д и й. А тебе как бы хотелось?

М и т ь к а. Ясно, за красных!

С е в к а (Аркадию). А вы на каком фронте воевали? Тоже на Польском?

А р к а д и й. И на Польском, и на петлюровском, был с товарищем Подвойским при взятии Жмеринки, в армии Ларцева на Кавказе, защищал Тамбов от банд Антонова… Во многих местах пришлось.

С е в к а. Вот бы нам такого командира в детдом! Ни один бы не убежал. А то ведь там что — приходил каждый день дядька и читал политическую науку: ску-у-учная. Как у нас в России хорошо, и как у буржуев за границей плохо. А то еще старая мадам приходила, учила гимнастическому танцу: «Р-раз — два, р-раз — два!» Как сломанный граммофон. Слышь, командир, пойдем с нами! А? Пойдем! Мы для тебя картошку будем воровать. Не в коммунах, нет. В коммунах не будем. У кулаков на хуторах. Котелок есть. Проживем. Пойдем!

А р к а д и й. А куда это вы лететь собрались, соколы?

М и т ь к а. Пора к теплу поближе.

С е в к а. Хотим махнуть в Крым.

А р к а д и й. Ночуете вы где?

М и т ь к а. Где придется.

С т а р и к. Лезьте ко мне в шалаш, там сено. Все лезьте!

А р к а д и й (снимает плащ). А укрыться можно моим плащом. Большой. На троих хватит.

М и т ь к а. Пойдешь с нами? Пойдешь?!

А р к а д и й. Залезай в шалаш, маслюк. Вроде нам с вами по пути… Там что-нибудь придумаем…

Аркадий, Митька, Севка скрываются в шалаше. Некоторое время оттуда доносится возня, смех, затем наружу высовываются три головы.

Спокойной ночи, дедушка!

С т а р и к. Спокойной ночи, сынки!

Пауза.

(Подбрасывает хворост в огонь, садится, зажав берданку между колен, молится.) Охрани, господи, и в доме, и в поле, и в пути, и в дороге от зверя, от змея, от лихого человека всех странствующих, путешествующих, всех солдат-красноармейцев: и тех, которые служат, и тех, которые отслужили свое и в бессрочный вышли, и всю Красную Армию!

Темнота.

Шаг атакующих…

Барабан…

Мелодия «Березоньки»…

ВОСПОМИНАНИЕ ВОСЬМОЕ

Эй вы, кони-птицы!.. Ну-ка, с шага в рысь… К западным границам Тучи собрались. А. Гайдар. «Кавалерийская-походная»

1941 год. Июль. Москва.

Кабинет в райвоенкомате. За столом пожилой  В о е н к о м.

Входит  Г а й д а р.

Г а й д а р. Разрешите, товарищ военный комиссар?

В о е н к о м (снял очки, посмотрел на вошедшего долгим усталым взглядом). Входите…

Гайдар четким военным шагом подошел к столу, вынул из кармана гимнастерки сложенный вчетверо лист бумаги, развернул, подал Военкому.

(Взял бумагу, вздохнул, надел очки.) Ну… Что вы еще придумали? (Читает.) «Товарищ Гайдар-Голиков, орденоносец, талантливый писатель, активный участник гражданской войны, освобожденный от воинского учета по болезни, в настоящее время чувствует себя вполне здоровым и хочет быть использованным в действующей армии. Партбюро и оборонная комиссия Союза советских писателей поддерживают просьбу товарища Гайдара-Голикова о направлении его в медицинскую комиссию на переосвидетельствование». (Встал, порылся в картотеке, достал учетную карточку.) Вы проходили переосвидетельствование двадцатого июля. Комиссия признала вас негодным к военной службе. Товарищи, подписавшие письмо, знают об этом?

Г а й д а р. Нет.

В о е н к о м. Значит, вы ввели их в заблуждение.

Г а й д а р. Нет. Эту неделю я провел под Москвой, в Болшеве. Отдохнул. Окреп. В настоящее время чувствую себя вполне здоровым.

В о е н к о м. Семнадцать лет болели и за неделю выздоровели? Аркадий Петрович, я уважаю ваш талант, ваше упорство… (Развел руками.) Это несерьезно. Никакая комиссия не возьмет на себя смелость отправить вас на фронт.

Г а й д а р. По состоянию здоровья я могу заниматься литературной работой?

В о е н к о м (заподозрил подвох). Да, конечно…

Г а й д а р. Дайте мне такую справку.

В о е н к о м. Таких справок военкомат не выдает.

Г а й д а р (указывая на принесенную бумагу). Напишите вот здесь: «По состоянию здоровья может заниматься литературной работой». Остальное мое дело.

В о е н к о м. Не имею права. Я ведь не врач. Послушайте, Аркадий Петрович, ну зачем вам сейчас ехать на фронт?..

Г а й д а р (перебивает). Товарищ военный комиссар, взгляните в окно. Ке вуайон ну сюр се табло? Что мы видим на этой картинке? Мы видим отрезок Красногвардейской улицы, мы видим прохожих, мы видим кирпичный дом с рекламным щитом новой кинокартины. На щите изображены мальчик и девочка в пионерских галстуках. Под ними надпись: «Тимур и его команда». Автор сценария — орденоносец, талантливый писатель, активный участник гражданской войны А. Гайдар. Сейчас он выйдет из вашего кабинета, пойдет по улице, а навстречу — ребята, которые только что посмотрели фильм. Один из них подойдет к талантливому писателю и спросит: «Аркадий Петрович, почему в своих книжках и вот в этой кинокартине вы учили нас быть смелыми и честными, не прятаться от опасности, в любую минуту быть готовыми к борьбе с врагом, а теперь, когда такая минута настала, такой час пришел, сами вы околачиваетесь в тылу?» Что я ему отвечу?

Пауза.

В о е н к о м. Когда вы в последний раз лежали в больнице?

Г а й д а р. Не имеет значения.

В о е н к о м (заглянул в учетную карточку). В январе этого года.

Г а й д а р. Все это не имеет значения, товарищ военный комиссар, в настоящее время…

В о е н к о м (перебивает сердито). В настоящее время вместе с вами нужно посылать на фронт персонального врача! Это наш третий разговор. Надеюсь, последний. Не будем все начинать сначала.

Г а й д а р. Товарищ…

В о е н к о м (перебивает). Все. Я занят. За-нят! Неделю не ночевал дома. До свидания, Аркадий Петрович! (Не обращая больше внимания на Гайдара, занимается делами, прерванными его приходом.)

Пауза.

Гайдар не уходит, он неподвижно стоит у стола, смотрит на Военкома, точно гипнотизирует.

(Вдруг взорвался, швырнул ручку на стол, вскочил.) Уходите! Вы мне мешаете работать! Уходите, или я позову дежурного и прикажу вас вывести! Думаете, я не стремлюсь в действующую армию?! Думаете, я не обивал пороги начальства?! Думаете, мне доставляет радость сидеть на этом военкоматском стуле?! Он горит подо мной. У меня брюки в подпалинах! Уходите!

Гайдар не двинулся с места.

(Распахивает дверь, зовет.) Дежурный!

Вбегает  М а р у с я, вчерашняя школьница, девчонка в военной форме с пистолетом на боку.

Выведите этого товарища! (Уходит, хлопнув дверью.)

М а р у с я (смущена, не знает, как приняться за дело). Попало?

Г а й д а р. Крепко. Сердит…

М а р у с я. Он добрый. Только замучили его. Сами видите, что в военкомате творится. С утра до ночи. А у него несчастье — сын погиб. Пограничник.

Пауза.

Выйдите, пожалуйста, а то и мне попадет.

Г а й д а р (разглядывает Марусю). Сколько тебе лет, девочка?

М а р у с я. Я только на вид такая молодая, мне восемнадцать еще в феврале стукнуло.

Г а й д а р. Добровольцем?

М а р у с я. Добровольцем. А вас что, не берут?

Г а й д а р. Нет.

М а р у с я. Рекомендацию нужно. Точно вам говорю. Нас только по рекомендации райкома комсомола брали. Обещали в войска ПВО, а послали в военкомат дежурить. Временно. Все наши девушки ужасно рвутся на фронт. Говорят, немцы солдат цепями к пулеметам приковывают, чтоб не разбежались. К осени разобьют, нам ничего не достанется.

Г а й д а р. Ой, не торопись, Маруся, на твой век войны хватит.

М а р у с я. Думаете, не разобьют?

Г а й д а р. Думаю, нет, Маруся.

М а р у с я. А откуда вы знаете, что меня зовут Марусей?

Г а й д а р (с улыбкой). Сам не пойму. Так мне показалось, что тебя непременно должны звать Марусей. Была у меня одна знакомая Маруся. Давно, еще во время гражданской войны. В точности ты. И нос такой же курносый. Я про нее в своей любимой книжке написал. Называется «Голубая чашка». Что ты на меня так подозрительно смотришь? Не читала?

М а р у с я. Странно вы говорите…

Г а й д а р. Что странно?

М а р у с я. Все странно. Про немцев и про «Голубую чашку»… Вы сказали: «Я написал». «Голубую чашку» написал писатель Аркадий Гайдар.

Г а й д а р. А я и есть писатель Аркадий Гайдар.

М а р у с я. Вы… (Вдруг прыснула, хохочет.) Аркадий Гайдар… (Хохочет.)

Г а й д а р. Не веришь?

М а р у с я (неожиданно грозно). А ну, идите!

Г а й д а р. Да ты что, Маруся?

М а р у с я (схватилась за пистолет). Идите! Аркадий Гайдар… На фотографию Гайдара вы, правда, немного похожи, только меня на этом не проведешь. Аркадий Гайдар теперь знаете где?

Г а й д а р. Где?

М а р у с я. На Западном фронте! Он еще в гражданскую, когда ему было пятнадцать лет, полком командовал, а теперь дивизией!

Г а й д а р. Это тебе точно известно?

М а р у с я. Точно! Нам комсорг роты рассказывал. Говорят, даже в газетах об этом писали.

Г а й д а р. Вот как… В газетах?

М а р у с я. Знаете, что такое «гайдар» в переводе на русский язык? Передовой! Всадник, скачущий впереди!

Г а й д а р. Да? (После паузы.) Извини, Маруся. Я пошутил. Я действительно не Гайдар, просто немного похож на него.

В о е н к о м (он вошел несколько раньше и слышал конец разговора). Идите.

М а р у с я (Гайдару). Ну! Идите!

В о е н к о м (Марусе). Это я вам.

М а р у с я. Мне?

В о е н к о м. Вам, вам.

М а р у с я. Товарищ военный комиссар, этот гражданин сказал, что он писатель Гайдар, а нам комсорг рассказывал…

В о е н к о м (перебивает). Я слышал, что рассказывал ваш комсорг роты. Идите.

М а р у с я. Слушаюсь. (Недоуменно пожав плечами, выходит.)

В о е н к о м. Извините, Аркадий Петрович. Нервы.

Г а й д а р. Вы меня извините. Не знал. У вас горе.

В о е н к о м. Да. На границе. В первый день войны. Вчера стало известно. Михаилом звали, Мишей. Между прочим, тоже зачитывался вашими книгами. До сих пор в домашней библиотеке хранятся. Затрепанные.

Г а й д а р. Я начинал писать в двадцать третьем году. Большинство тех, кто сражается сегодня в Красной Армии, — мои бывшие читатели. Грош цена всему, что я написал, если я не буду вместе с ними. (Придвигает Военкому принесенную бумагу.) Вот здесь. По состоянию здоровья может заниматься литературной работой. Больше ни о чем не прошу.

Пауза.

В о е н к о м. Подождите. Поговорю с врачами. (Берет бумагу, быстро выходит.)

Гайдар устало опустился на стул, закрыл глаза.

Темнота.

Шаг атакующих…

Барабан…

Мелодия «Березоньки»…

ВОСПОМИНАНИЕ ДЕВЯТОЕ

Бейте, барабаны, Военный поход! В тысяча девятьсот Восемнадцатый год! А. Гайдар. «Бумбараш»

1918 год. Декабрь. Квартира Голиковых в Арзамасе. Комната Аркадия. Поздний вечер. Все залито серебристым лунным полумраком. На постеленном на ночь диване, укрывшись одеялом, лежит  А р к а д и й. Кажется, что он спит, но нет… Вот он осторожно сбросил одеяло, подошел на цыпочках к столу, зажег свет. Теперь мы видим: он лежал в постели одетым. Не надевая сапог, прошел в угол, достал спрятанный заранее вещевой мешок, поставил мешок рядом с сапогами возле стола, сел, быстро пишет. Входит  Н а т а ш а. Она босиком, в длинной ночной рубахе. Видимо, только что проснулась и вошла, привлеченная светом.

А р к а д и й (не замечая Наташу, вполголоса перечитывает написанное). «Мама! Прощай, прощай! Больше всего ты ценишь в людях самостоятельность и меня приучила быть самостоятельным с младенческих лет. Когда ты получишь это письмо, я буду далеко. Сбылась моя давнишняя мечта: я ухожу в Красную Армию. Наш эшелон отправляется сегодня ночью. Все, что было раньше в моей жизни, — это пустяки, а настоящее только начинается…»

Наташа заплакала.

(Обернулся.) Тихо! Подслушивала?

Н а т а ш а (давясь слезами, бросилась к нему, обхватила руками). Аркаша, Аркаша! Не уезжай!

А р к а д и й. Тихо, Наташа, тихо. Разбудишь маму.

Н а т а ш а. Не уезжай! Не уезжай! Хочешь, чтоб опять городовые поймали и домой привели?

А р к а д и й. Перестань. Перестань. Тише. Я теперь не тот, и война теперь не та, и городовых теперь нет. Их самих переловили еще в прошлом году.

Н а т а ш а. А что с нами будет, ты подумал? Что со мной будет? Тебя же могут ранить или даже убить! Я сейчас же, сейчас же разбужу маму. Отдай мешок!

Хватает за лямку стоящий на полу мешок, но Аркадий успевает схватиться за вторую. Выпускает из рук лямку, хватает сапог Аркадия и отбегает с ним к двери.

Без сапога не уедешь. По снегу… Нельзя без сапога.

А р к а д и й. Наташа, отдай сапог.

Н а т а ш а. Не отдам. Не подходи. Орать буду. Весь дом на ноги подниму.

А р к а д и й. Орать ты не будешь и сапог мне сейчас же отдашь.

Н а т а ш а. Не отдам.

А р к а д и й. Отдашь.

Н а т а ш а. Не отдам. Почему это отдам?

А р к а д и й. Потому что я тебе сейчас все объясню, и отдашь.

Н а т а ш а. Издали объясняй, не подходи.

А р к а д и й (вынимает из кармана аккуратно сложенную газету, читает негромко, но с большой убедительностью). «Товарищи! Пришло такое время, такая минута, когда каждый рабочий, каждый крестьянин должен бесповоротно решить: чего же он хочет? Хочет ли он опять в рабство к помещикам и капиталистам? Быть может, ему неохота унавоживать своими косточками родные поля для вековечных врагов своих? Тогда больше нельзя никому сидеть у себя за печкой! Тысячу раз нет! Товарищи, скорее к оружию! Не опаздывайте! Вся надежда только на нас самих. Урал близко, Самара и Симбирск еще ближе. Со всех сторон метят коварные враги в сердце Советской России — красную Москву. Все к оружию!»

Из-за стены слышен сонный недовольный женский голос: «Аркадий! Ты опять читаешь вслух по ночам? Гаси свет».

Хорошо, мама. Сейчас. (Погасил лампу.)

Комнату опять залил лунный полумрак. Аркадий и Наташа стоят, боясь шелохнуться, напряженно прислушиваются: на раздастся ли опять голос матери, не донесутся ли из коридора ее шаги?

Все тихо. Следующая сцена идет полушепотом.

Н а т а ш а (крепко прижимая к груди сапог, протягивает руку за газетой). Покажи.

Аркадий отдает ей газету.

(Читает с трудом при лунном свете, стоя у окна.) «Пришло такое время, такая минута, когда каждый рабочий, каждый крестьянин…» А мы тут при чем? Мы не рабочие и не крестьяне. У нас только папочка из крепостных, а мама хоть и бедного, но дворянского рода.

А р к а д и й. Наталья! Я тебе за такие слова косы оборву. «Уж не хочет быть она крестьянкой, хочет быть столбовою дворянкой». Наша мама акушерка, а папочка учитель народных школ. А сами мы — трудовая интеллигенция. Это то же самое, что рабочие и крестьяне. Мы не паразиты, нет! Мы добываем хлеб своим трудом. Отдай сапог!

Н а т а ш а. Не отдам.

А р к а д и й. Наш папочка воюет не в белой, а в Красной Армии. Солдаты выбрали его командиром полка. Они бьются с генералом Колчаком под Симбирском. Они бьются из последних сил. Они ждут подмоги. Что, по-твоему, должен делать сын красного командира? За печкой сидеть? Или ты хочешь, чтоб наши изнемогли в борьбе? Хочешь, чтоб нашего папочку злые казаки острыми шашками изрубили? Я тебе давал читать «Тараса Бульбу» — читала?

Н а т а ш а. Читала.

А р к а д и й. Что сделали подлые ляхи со старым Тарасом из-за неверного сына Андрия, помнишь?

Н а т а ш а. Разве в Красной Армии больше воевать некому? Ты же еще совсем мальчик… (Всхлипывает.) Мальчишка-мальчиш… Тебе всего четырнадцать.

А р к а д и й. Неправда! Не всего четырнадцать, а уже четырнадцать. И тебе не всего десять, а уже десять. Дело не в годах, а в убеждениях. Если есть у человека убеждения, он и в десять взрослый, а нет — так он и в сорок еще дитя.

Н а т а ш а. Ну скажи, скажи: какие у тебя убеждения?

А р к а д и й. «Мы наш, мы новый мир построим»!

Н а т а ш а. Все ты врешь. Это не убеждения, это песня. Нет у тебя убеждений. Ты еще этим летом в пиратов играл, корытом командовал: «Полный вперед! Полный вперед!» А потом — бултых в воду. Я сама видела.

А р к а д и й. Ну что же, что играл? Игра убеждениям не помеха. Зато в остальное время я патрульную службу нес, меткой стрельбе учился, в укоме работал.

Н а т а ш а. Что ты улыбаешься, Аркаша? Что ты все время улыбаешься? Тебе весело?

А р к а д и й. Время идет веселое, отчаянное идет время, пташка-Наташка, оттого и весело. Если не отдашь сапог, я сейчас прямо так, в одном уйду. Вот ей-богу, уйду. (Берет мешок, идет к двери.)

Н а т а ш а. Я закричу. Громко закричу. Разбужу маму.

А р к а д и й. Это будет очень глупый поступок с твоей стороны. Я все равно убегу в Красную Армию. Не сегодня, так завтра или через неделю, а тебя всю жизнь буду презирать как неверного человека, труса и предателя. И папочке обо всем расскажу. Он тоже будет тебя крепко презирать. А так, когда мы победим мировую буржуазию, я вернусь в Арзамас красным командиром на сером в яблоках коне, посажу тебя на седло впереди себя и повезу по улицам на зависть всем арзамасским девчонкам. И каждому встречному буду говорить: «Это моя сестра Наташа — верный человек, на нее можно положиться в трудную минуту». (Незаметно отбирает у Наташи сапог, надевает.) А сейчас ты ляжешь спать и до утра ни слова не скажешь маме. Утром она найдет письмо и сама все узнает. Наш эшелон будет уже далеко, за Ардатовом. Не плачь, Наташка, прощай! (Забирает мешок, уходит.)

Н а т а ш а (ей хочется закричать громко, во весь голос, но она крепится и только повторяет шепотом). Мама… Мама… Мама…

Темнота.

Шаг атакующих…

Барабан…

Громче! Громче!

Ударили выстрелы. Покатилось грозное «Ура-а-а!».

Бой.

1941 год. Август. Деревня Андреевичи. Бывшая помещичья усадьба. Комната во втором этаже — та же, что в первом воспоминании. Сваленные грудой парты. Разбросанные в беспорядке вещи. До прихода немцев здесь была школа, потом жили немецкие солдаты. За окнами треск выстрелов, разрывы гранат — в деревне идет бой. Вбегают  Г а й д а р  и  П у л е м е т ч и к. Гимнастерка на Гайдаре грязная, разорванная, лицо в пороховой гари, на шее немецкий автомат. На спине он тащит пулемет «максим». В руках у Пулеметчика коробки с лентами.

П у л е м е т ч и к (пытается взять у Гайдара пулемет). Давайте помогу!

Г а й д а р. Пусти! Я сам! (Тащит пулемет к окну, устанавливает на подоконнике.) Ленту!

Пулеметчик заправляет ленту в «максим».

(Стреляет. В перерыве между короткими очередями поет.)

Заводы, вставайте!

Очередь.

Шеренги смыкайте!

Очередь.

На битву шагайте, шагайте, шагайте!

Очередь.

П у л е м е т ч и к (указывая в окно). Вон там, за кустами, возле хаты…

Г а й д а р. Считай! Сколько?

П у л е м е т ч и к. Человек десять…

Г а й д а р (стреляет). Теперь считай!

П у л е м е т ч и к. Двое бегут…

Г а й д а р (стреляет). Теперь!

П у л е м е т ч и к. Да вы кто? Пулеметчик?

Г а й д а р. Я писатель. Говорят тебе — писатель.

П у л е м е т ч и к. Брешете! Вы пулеметчик. Мамочки, какой пулеметчик!

Г а й д а р (стреляет. В перерыве между очередями поет).

Точнее прицел. Заряжайте ружье.

Очередь.

На бой, пролетарий, за дело свое!

Очередь.

На бой…

Пулемет умолк.

Патроны давай.

П у л е м е т ч и к (шарит по коробкам). А, черт! Все… Сейчас! (Убегает.)

Гайдар смотрит в окно. Нетерпеливо оглянулся, окинул взглядом комнату… Только теперь узнал: та самая! Медленно, осматриваясь, прошелся по комнате.

Он вспоминает…

Смолкли все звуки. Тишина. Чуть слышно запела мандолина: «Во поле березонька стояла…» Изменилось освещение — тогда был вечер. Стремительно распахнулась дверь, вбежал  А р к а д и й. Шинель нараспашку, в руке маузер.

А р к а д и й (подбежал к окну, смотрит в бинокль, кричит вниз). Гей! Гей! Сергунок! Дубовую рощу, что за рекой, видишь? Скачи к ней напрямик, через поле. Перехвати Онищенко. Скажи, пусть возвращаются. Скажи, я приказал. А то оторвутся далеко, как раз напорются на засаду. Дуй! Аллюр два креста!

Свист. Удаляющийся топот копыт. Аркадий смотрит в бинокль. Уловил какой-то подозрительный звук внутри комнаты. Обернулся. В руке маузер. Их взгляды встретились…

Пауза.

Смотрят друг на друга сначала с недоумением, потом с любопытством… Лица тронули улыбки…

Аркадий улыбается открыто, радостно. Гайдар — задумчиво, чуть-чуть грустно.

Г а й д а р. Здорово, Аркашка!

А р к а д и й. Здравствуйте, Аркадий Петрович!

Г а й д а р. Воюем?

А р к а д и й. Воюем. Что это у вас за орден, Аркадий Петрович? Гражданский?

Г а й д а р. Нет, Аркашка, военный. Я его за книги получил. За то, что воспитывал краснозвездную гвардию.

А р к а д и й. А что, Аркадий Петрович, небо по-прежнему усыпано пятиконечными звездочками?

Г а й д а р. По-прежнему, Аркашка.

А р к а д и й, А хотели бы вы опять стать молодым. Начать свою жизнь сначала?

Г а й д а р. Ты, конечно, думаешь, что я потрепан жизнью, стар и болен… А на самом деле я — самый счастливый человек на свете. Я честно жил, много трудился и крепко любил эту большую прекрасную землю, которая зовется Советской страной. Это ли, Аркашка, не счастье! И на что мне жизнь иная? Другая молодость? Когда и моя прошла трудно, но ясно и честно.

Вбежал  П у л е м е т ч и к с новыми коробками патронов.

Вместе с ним в комнату опять ворвались звуки боя.

Гайдар вернулся к действительности, но Аркадий не исчез, он остался рядом с Гайдаром, невидимый для Пулеметчика.

Пулеметчик бросился к окну, заправил новую ленту в пулемет. Гайдар взялся за ручки пулемета.

Аркадий осторожно отстранил его. Гайдар уступил ему место у пулемета.

Аркадий стреляет. Сквозь треск пулемета, сквозь грохот боя пробиваются цокот копыт и песня. Запевала выводит высоко и четко:

Во поле береза стояла. Во поле кудрявая стояла.

Отряд подхватывает весело, лихо, с присвистом:

Э-эх, люли-люли, стояла! А-ах, люли-люли, стояла!

Строчит пулемет.

З а н а в е с.

ДЕВОЧКА И КОРОЛИ Сказка в 2-х действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Ч а с о в щ и к.

В а л е р к а.

М а м а.

Э л ь.

Б ы в а л ы й  М о р я к.

В о р о н а.

Ч е р е п а х а.

Г о с п о д и н  А н к е р.

М и н и с т р  П р о ш л о г о.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о.

С т а р ы й  Г о д.

Г о л о д н ы й  Г о д.

В о е н н ы й  Г о д.

П р и н ц  Н о в ы й  г о д.

Г о с т и  на маскараде и в доме Часовщика.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Обыкновенная, по-современному обставленная комната. Единственное, что отличает ее от множества подобных комнат, это обилие старинных часов. Здесь и напольные часы с несколькими затейливо расписанными циферблатами, и ходики, и часы с кукушкой, и фигурные в литом бронзовом корпусе в виде черепахи.

В комнате полутемно, свет выключен, только окно светится всеми цветами радуги. По комнате бродят блики праздничной иллюминации. Чуть слышно звучит музыка. На диване кто-то лежит, укрывшись с головой одеялом.

На мгновение в комнату ворвались веселые голоса, смех, звон посуды — кто-то вошел и аккуратно прикрыл за собой дверь. Это тот, кого в дальнейшем мы будем называть  Ч а с о в щ и к о м. Он на цыпочках подходит к дивану, хочет что-то положить на стоящий рядом с диваном стул, как вдруг из-под одеяла высовывается рука и хватает Часовщика.

В а л е р к а (сбрасывая с головы одеяло). Попался, Часовщик!

Ч а с о в щ и к (быстро переложив то, что хотел положить на стул, в другую руку). Ты не спишь, Валерка…

В а л е р к а. Заснешь тут.

Ч а с о в щ и к. А мы стараемся не шуметь, чтобы не разбудить тебя.

В а л е р к а. Вы так стараетесь, что диван подпрыгивает. Который час?

Часовщик не успевает ответить, как из часов выскакивает черная металлическая птица, хлопает крыльями. Раздается хриплое: «Кар-р-р!» «Ку-ку», — отзывается появившаяся из других часов кукушка. И тотчас начинают вразнобой бить и играть другие часы.

Ч а с о в щ и к. Одиннадцать. Давно пора спать.

В а л е р к а. Вы-то не спите.

Ч а с о в щ и к. Мы встречаем Новый год сегодня, а ты встретишь завтра.

В а л е р к а. Что я, маленький! Десять лет человек живет на свете и ни разу не видел, как приходит Новый год!

Ч а с о в щ и к (напевает).

Приходит год, уходит год, Куда же он от нас идет? Идет, не возвращается, Куда же он девается?

В а л е р к а. Что это ты поешь, Часовщик?

Ч а с о в щ и к. Так, песенку. Просто песенку… (Напевает.)

Бегут, бегут мгновения, На близнецов похожие. Стучат по камню времени, Как каблучки прохожего. Уходят дни, приходят дни. Куда от нас идут они? Идут, не возвращаются. Куда они деваются?

В а л е р к а. Нет, не так! Нет, не просто! Ты придумал что-то новенькое! Сознавайся, придумал? Ведь придумал?

Ч а с о в щ и к. Ложись-ка да спи. Ночью к тебе придет…

В а л е р к а (подхватывает, как старую, давно надоевшую сказку). …Дед Мороз, и положит игрушечку под подушечку, и та-та-та, и тра-та-та. Ну-ка, показывай, что у тебя в руке!

Ч а с о в щ и к. Где?

В а л е р к а. Не в той! Не в этой! В той, что за спиной.

Ч а с о в щ и к (показывает пустую ладонь). Ничего нет. Завтра проснешься…

В а л е р к а. Опять завтра. Эгоисты вы. И ты, Часовщик, и твоя Часовщица. Сами веселитесь, а я лежи и мучайся.

Ч а с о в щ и к. Мне это не нравится, Валерий, ты совсем перестал называть нас мамой и папой, все часовщики да часовщики.

В а л е р к а. А что я могу поделать, если ты работаешь мастером на часовом заводе? Ты часовой мастер. Или сокращенно — часовщик. А твоя жена — часовщица.

Ч а с о в щ и к. Она, между прочим, еще и твоя мама.

В а л е р к а. Она вот сколечко мама, и во-от сколько часовщица. Все время на заводе. Я ее и не вижу. Пожалуйста, если тебе так больше нравится, я буду называть ее мамовщицей.

Ч а с о в щ и к. А меня паповщиком?

В а л е р к а. Пожалуйста.

Ч а с о в щ и к. Я — паповщик, мама — мамовщица, а кто же тогда ты? Сыновщик?

В а л е р к а. Нет, я маятник. Качаюсь тут с боку на бок… И в будни один, и в праздники один… (Уткнулся носом в живот Часовщика.)

Ч а с о в щ и к (сел рядом, обнял его). Ладно, маятник, не обижайся. (Достал из кармана коробочку с часами, многозначительно смотрит на Валерку.)

В а л е р к а. Ой, папа… Мне?!

Ч а с о в щ и к. Я же обещал, если ты без троек окончишь полугодие. Получай!

В а л е р к а (с восторгом рассматривает часы). Папка…

Ч а с о в щ и к. Хороша машина? Наша последняя модель.

В а л е р к а (прикладывает часы к уху). Стоят!

Ч а с о в щ и к. Они еще не заведены. Я заведу их ровно в полночь. Утром проснешься и услышишь их веселую песенку. (Напевает.)

Мы идем, мы идем, мы идем! Тик-так! Мы в пути, мы в пути, мы в пути! Тик-так! Мы найдем, мы найдем, мы найдем! Тик-так! Каждый счастье обязан найти! Тик-так, тик-так…

В а л е р к а. А сейчас нельзя завести?

Ч а с о в щ и к (отбирает у Валерки часы, прячет в коробочку). Что ты, что ты! Ни в коем случае!

В а л е р к а (подозрительно). Почему бы это?

Ч а с о в щ и к (с таинственной многозначительностью). Так надо. (Встал, хочет идти.)

В а л е р к а (удерживает его). Для новой сказки?

Ч а с о в щ и к. Спать! Завтра, Валерка, завтра!

В а л е р к а. Я не доживу до завтра!

Ч а с о в щ и к. Неловко, сынок, там гости, они обидятся.

В а л е р к а. Не обидятся. Подумаешь, гости! Что ты, не видел гостей?

Ч а с о в щ и к. Действительно, что я, не видел гостей? Мне самому хочется остаться с тобой. Да меня так и подмывает сесть к тебе на диван…

В а л е р к а. Ты садись поскорее и начинай!

Ч а с о в щ и к. Мама рассердится.

В а л е р к а. Не рассердится. Ну, папка! Ну, пожалуйста!

Ч а с о в щ и к (оглянулся на дверь, из-за которой слышны музыка и веселые голоса. На какое-то мгновение заколебался, решительно махнул рукой, сел на диван). Тише. (Прислушивается.)

В а л е р к а (моментально включаясь в игру, шепотом). Что?

Ч а с о в щ и к. Ай-ай-ай! (Прислушивается.)

В а л е р к а. Что там такое?

Ч а с о в щ и к. Неужели не слышишь?

В а л е р к а. Нет.

Ч а с о в щ и к. Прислушайся! (Указывает на старые напольные часы с гирями.) Какой неровный ход!

В а л е р к а. Постой, постой… (Прислушивается.)

Из многоголосого хора тикающих часов выделяется один голос, который начинает звучать громче других. Мы отчетливо слышим неровный ритм: «Тик-так, тик… Тик… Так».

Ч а с о в щ и к. Опять отстали на тридцать минут!

В а л е р к а. Что бы это могло значить?

Ч а с о в щ и к (вставляет в глаз лупу, открывает дверцу часов, рассматривает механизм). Очень древний механизм. Чинили его, чинили, но, видно, уже ничем не помочь. Вот оно что! Неужели? Так и есть! Судя по всему, это произойдет нынешней ночью!

В а л е р к а. Что «это»?

Раздается зловещее шипение, затем жужжание, скрежет, резкий щелчок… Неожиданно мелодично, даже как-то грустно бьют старые напольные часы.

Ч а с о в щ и к (разглядывает механизм). Улетают последние блим-блям.

В а л е р к а. Кто?

Ч а с о в щ и к. Птички. Крохотные серебряные птички. Они живут в короне его временного величества. Слышишь, как звенят их крылышки?

Пауза. Бьют часы.

На первый взгляд, это обыкновенные старые часы: циферблат, гири, зубчатые колесики, вексельная вилка, анкерное колесо, баланс, триб… Все как обычно. Но только на первый взгляд. Должен тебе сказать, мой мальчик, что в мире вообще нет ничего обыкновенного: в каждом предмете, если к нему присмотреться повнимательней, скрыта какая-нибудь тайна. В механизме этих часов — скрыто целое сказочное королевство с городами и деревнями, лесами и морями. Только правят им не обыкновенные короли, а временные величества — годы.

В а л е р к а (стараясь не нарушить очаровательной таинственности момента). Как же там помещается целое королевство?

Ч а с о в щ и к. Маленьким человечкам, населяющим это королевство, их мир кажется таким же огромным, каким кажется нам, обыкновенным людям, мир, окружающий нас. Зажмурь глаза. Сильнее. Вот так.

Валерка зажмурился. Свет погас. Из темноты возникли и поплыли по комнате причудливые разноцветные круги: желтые, синие, красные. Слышен крик кукушки, карканье вороны. Симфония бьющих часов та же, что звучала вначале. Мы больше не видим ни Часовщика, ни Валерку, только слышим их голоса.

Г о л о с  Ч а с о в щ и к а. Представь, что ты стал маленьким-маленьким, с четвертушку булавочной головки. Представил?

Г о л о с  В а л е р к и. Представил.

Г о л о с  Ч а с о в щ и к а. Открой глаза и посмотри на часы.

Вспыхивает свет. В мозаике цветных пятен перед нами огромный, во весь портал, циферблат часов. На нем отчетливо видны незаметные раньше детали: знаки зодиака, надписи, выполненные латинским шрифтом, фигуры людей и животных, множество непонятных цифр, изображения замков, кораблей, звезд и планет.

Это занавес сказки.

Г о л о с  В а л е р к и. Ой-ой-ой, какие огромные! Как разукрашены! Раньше я и не замечал: море, корабль, звезды и планеты, короли и придворные…

Г о л о с  Ч а с о в щ и к а. Мастер, построивший эти часы, создал их такими, каким был окружавший его мир. (Напевает.)

Любая вещь чудес полна. Не в сказочной дали, За циферблатом есть страна, В ней правят короли.       В стране порядок есть такой:       Пришел его черед,       И вот уходит на покой       Король — минувший год. И люди счастья ждут опять. Им, видно, невдомек, Что счастья им не может дать Король — его сынок.       Он в замке розовом живет       Вдали от всей страны       И видит ночи напролет       Лишь розовые сны.       Лишь розовые сны…

Занавес открылся раньше, еще где-то в середине песни. Берег моря. Таверна под вывеской: «Анкер — придворный поставщик их временных величеств». Позади зубчатые силуэты городских зданий. Над ними господствует причудливый островерхий замок, выкрашенный двумя красками — одна половина розовая, другая черная. Весь этот сказочный мир выглядит в точности таким, каким может представить мир, расположенный внутри часового механизма, десятилетний мальчик. Входит  Б ы в а л ы й  М о р я к.

М о р я к (в открытое окно таверны). Кружку эля для бывалого моряка, обошедшего все моря и океаны!

Из таверны появляется  А н к е р.

А н к е р. Рекомендую пройти в таверну.

М о р я к. Не люблю я эти таверны, хозяин, там всегда душно и темно, а мне по душе простор и соленый ветер.

А н к е р. В таком случае кружка эля будет стоить не одну, а две монеты.

М о р я к (отдает Анкеру деньги). Велите принести эля покрепче!

А н к е р (в дверь таверны). Девчонка, эль! Кружку самого крепкого господину Бывалому Моряку!

Из таверны выбегает  Э л ь. Заметив Моряка, она замирает, забыв о кружке, которую держит в руке, смотрит на Моряка так, точно ждет чего-то.

Что ты стоишь раскрыв рот! Подай кружку!

Э л ь (подает Моряку кружку). Пейте на здоровье, господин Моряк…

Моряк берет кружку, но не пьет, а также внимательно разглядывает девочку. Из таверны слышны требовательные, грубые крики: «Девчонка, эль! Неси эль! Подавай эль!»

А н к е р. Закрой рот, лентяйка! Марш к бочкам!

Неуверенно оглядываясь, Эль идет к двери.

М о р я к. Постой! Как тебя зовут, девочка?

Э л ь. Меня зовут Эль!

М о р я к. Эль… (Вздохнул.) Ладно, иди. (Дает ей монету.) Купи себе леденцов и самую большую куклу к празднику.

Эль уходит в таверну.

Это ваша дочка, хозяин?

А н к е р. Мои дочки не разносят в таверне кружки с элем. Меня зовут Анкер! (Указывая на вывеску.) Господин Анкер — придворный поставщик их временных величеств! Разве тебе не знакомо мое имя?

М о р я к. Ваше имя красуется над всеми тавернами нашего королевства.

А н к е р. Да! Потому что все они принадлежат мне. У меня служит много девчонок и мальчишек. Я даю им работу, я спасаю их от голодной смерти. Я добрый и справедливый хозяин.

М о р я к. А родители этой девочки… Они живы?

А н к е р. Да. Но они очень бедны и поэтому отдали дочку мне. Их временное величество Старый Год — ужасный весельчак. В королевстве пьют столько эля, что только успевай подавать кружки.

М о р я к. Не всегда пьют от радости, господин Анкер, чаще наоборот — с горя.

А н к е р. Какое может быть горе, если я продал сто тысяч бочек эля? Это радость, большая радость. Для меня. А ты издалека прибыл, Бывалый Моряк?

М о р я к. Издалека, господин Анкер. Воевал, попал в плен, странствовал по морям и океанам. Наконец вернулся домой, а дома-то моего и нет.

А н к е р. Украли?

М о р я к. Крыша, господин Анкер, еще не дом. Каждому моряку нужно, чтоб на берегу его ждали родные. Жена моя, пока был я в чужих краях, умерла, а единственную дочку увезли неизвестно куда. Взял я в руки свой матросский сундучок и пошел по белу свету…

А н к е р (вдруг заторопился). Прощай, заболтался я с тобой.

М о р я к. Прощайте, господин Анкер. Все королевство обойду, а найду свою дочку.

Собирается в путь, негромко напевает.

Если в штиль паруса упадут, Не беда, не беда, не беда! Те, кто ветра попутного ждут, Не достигнут земли никогда!      Не достигнут земли!      Не достигнут земли!      Не достигнут земли никогда!

А н к е р. Попутного ветра!

Моряк уходит. Из таверны выбегает  Э л ь. Смотрит ему вслед. Постепенно затихая, звучит песня Моряка:

Если мачты волною снесло, Не сдаюсь, не сдаюсь, не сдаюсь! Урагану любому назло За тяжелые весла берусь! Урагану назло! Урагану назло! За тяжелые весла берусь!      Если шхуна уходит ко дну,      Я плыву, я плыву, я плыву!      Одолею любую волну,      До земли все равно доплыву! До земли доплыву! До мечты доплыву! Все равно до мечты доплыву!

Где монета, которую дал тебе этот моряк?

Э л ь. Но ведь он дал ее мне, господин Анкер…

А н к е р. Он дал ее тебе для того, чтобы ты отдала ее мне.

Э л ь. Он этого не говорил, он сказал, чтоб я купила…

А н к е р. Я добрый и справедливый хозяин. Я очень добрый и очень справедливый хозяин. Если я что-нибудь говорю, значит, так оно и есть! Давай монету! (Отбирает у Эль монету.) Моряк дал тебе монету за то, что ты принесла кружку с элем. Эль мой, и кружка моя. Значит, и монета моя! Ступай к бочкам! Нет, стой! Сначала почисти мои парадные сапоги. Я уезжаю. Сейчас за мной приедет карета. Чтоб блестели как зеркало!

Уходит.

Эль принимается чистить сапоги, но мысли ее далеко. Она смотрит в ту сторону, куда ушел Моряк. Щетка замирает в воздухе, ей кажется, что все еще звучит песня: «До земли доплыву, до мечты доплыву…»

Входит госпожа  В о р о н а. Она в шляпе с вуалеткой, с дорожным баулом и свертками.

В о р о н а. Здравствуй, крошка!

Э л ь. Что?

В о р о н а. Я говорю: здравствуй!

Э л ь. Здравствуйте, госпожа Ворона!

В о р о н а. Не найдется ли в этой таверне глотка воды? Чертовски пересохло горло.

Э л ь. Не хотите ли глоточек эля, госпожа Ворона?

В о р о н а. Я бы не прочь, но, честно говоря, у меня в кармане ни гроша. Сегодня принц Новый Год станет временным величеством. Будем надеяться, что он окажется счастливей Старого Года. Я прилетела к внукам на новогодние праздники. Ты знаешь, крошка, что такое новогодние праздники для старой вороны? Сплошные издержки: подарки, подарки, подарки… Постой! Куда же ты?

Эль убегает в таверну, возвращается с полной кружкой.

Э л ь. Пейте, госпожа Ворона, пока не видит хозяин.

В о р о н а. Право, неудобно, в моем возрасте…

Э л ь. Пейте скорее, господин Анкер не обеднеет. Он очень богатый и жадный!

В о р о н а. Разве что во имя справедливости… (Выпивает содержимое кружки.) Хоть сам Анкер и порядочный прохвост, но эль у него прекрасный! Благодарю, благодарю! Крошка…

Эль не слушает, она смотрит туда, где скрылся Моряк, губы ее беззвучно шевелятся. Далеким отголоском возникает песня Моряка.

Куда ты все время смотришь? О чем ты думаешь?

Э л ь. Ах, госпожа Ворона! Только что здесь был моряк… Большой, добрый, со старой прокуренной трубкой во рту… Точно таким я представляю своего отца!

В о р о н а. Твой отец тоже моряк?

Э л ь. Мне кажется, да…

В о р о н а. Кажется? Странно.

Э л ь. Он уплыл на войну так давно, что я даже не помню его лица, помню только руки… Большие, шершавые, они пахли морем и соленым ветром.

В о р о н а. Ты думаешь, твой отец еще вернется?

Э л ь. Есть такая примета: если в день коронации Нового Года что-нибудь задумать и желать сильно, очень сильно…

В о р о н а. Желание непременно исполнится!

Э л ь. Я желаю сильно, очень сильно! Стоит мне закрыть глаза, я вижу: в таверну входит Он… Сначала не узнает меня, а потом узнает, широко раскрывает объятия и кричит радостным голосом: «Вот я и приплыл за тобой! Здравствуй, Эль!»

В о р о н а. Здравствуй, Эль?

Э л ь. Здравствуй, Эль!

В о р о н а. Тебя зовут Эль?

Э л ь. Да.

В о р о н а. Поразительно!

Э л ь. Что в этом поразительного, госпожа Ворона?

В о р о н а. Значит, ты и есть та самая Эль?

Э л ь. Вы меня знаете?

В о р о н а. Твою историю знает каждая ворона в королевстве! Поразительно, как она до сих пор не дошла до тебя!

Э л ь. Моя история?

В о р о н а. Только не волнуйся, крошка, волнение чрезвычайно вредно для здоровья! Ты не волнуешься?

Э л ь. Что это за история?

В о р о н а. Среди ворон встречаются чрезвычайно невоспитанные особы, которые вечно интересуются содержимым мусорных ящиков. Одним словом, суют свой клюв в чужие дела. И вот одной такой чрезвычайно невоспитанной особе совершенно случайно удалось подслушать… Только ты не волнуйся!

Э л ь. Я не волнуюсь, госпожа Ворона. Что ей удалось подслушать? Говорите!

В о р о н а. Твое имя вовсе не Эль!

Э л ь. Что вы говорите, госпожа Ворона? Как это возможно?

В о р о н а. Пока ты жила с отцом и матерью, у тебя было другое имя, а потом, когда ты очутилась в таверне, ты его забыла.

Э л ь. Забыла?

В о р о н а. В таверне никому нет дела до твоего имени, с утра до ночи ты слышишь только одно: «Девчонка, эль! Неси эль! Подавай эль!» Ты так привыкла отзываться на слово «эль», что стала считать его своим именем, а свое настоящее имя забыла.

Э л ь. И вы знаете мое настоящее имя, госпожа Ворона?

В о р о н а. Увы, нет. Твоего имени не знает ни одна ворона в королевстве… Ты волнуешься!

Э л ь. Если Эль не настоящее мое имя, как меня узнает отец?

В о р о н а. Вот я и спрашиваю: как? Он не узнает тебя! Если ты не вспомнишь своего имени, все пропало! Все пропало! Все пропало!

Э л ь. Постойте!..

В о р о н а. Вспомнила?

Э л ь. Сейчас…

В о р о н а. Как?

Э л ь. Мое имя…

В о р о н а. Говори!

Э л ь. Не помню! Не помню!

В о р о н а. Только не волнуйся! Только не волнуйся, крошка! Еще не все потеряно. Вон ковыляет госпожа Черепаха. Последние сто лет она занимается самообразованием и просто пропитана мудростью. Попробуем обратиться к ней за помощью.

Входит госпожа  Ч е р е п а х а. Она в потертой ротонде, в такой же потертой, но, видимо, в свое время модной шляпке. На носу большие очки. В руках раскрытая книга. Она читает на ходу. Всю следующую сцену госпожа Черепаха непрерывно перебирает ногами, но движется вперед так медленно, что к концу сцены не успевает уйти за кулисы.

Здравствуйте, госпожа Черепаха!

Ч е р е п а х а (не отрываясь от книги). Н-ну?

В о р о н а. Я вижу, вы куда-то очень торопитесь. Очевидно, к правнукам на новогодние праздники?

Ч е р е п а х а (так же). Н-ну?

В о р о н а. Право, неловко вас задерживать… Эта девочка разносит в таверне кружки с элем. Ее так и зовут — Эль. Она забыла свое настоящее имя. Разве не удивительно?

Ч е р е п а х а. Я прочитала столько удивительных книг, что давно уже ничему не удивляюсь. Н-ну?

В о р о н а. Вы не можете нам разъяснить, куда девается то, что мы забываем?

Ч е р е п а х а (тычет палкой в сторону двухцветного замка). Ту-да. Вот именно. Все зависит от времени. Если она забыла свое имя в прошлом, значит, его забрал… Его забрал…

В о р о н а (потеряв терпение). Ну!

Ч е р е п а х а. Не нукайте, госпожа Ворона. Ваше дело каркать, а не нукать. Нукать уж позвольте мне. Н-ну?

В о р о н а. Вы хотели назвать того, кто забрал ее имя.

Ч е р е п а х а. Я многого хотела в жизни, но с годами научилась главному: не торопиться. Тот, кто торопится, может упасть в яму, а кто идет потихоньку, когда-нибудь да придет к цели. (Эль.) Итак, ты забыла свое имя?

Э л ь. Забыла, госпожа Черепаха.

Ч е р е п а х а. Забыла-а-а-а. А-а-а-а… Н-ну?

Э л ь. Я вас не понимаю, госпожа Черепаха…

Ч е р е п а х а. Н-ну! Чему вас только учат в школах!

В о р о н а. Простите, госпожа Черепаха, но эта крошка не имеет средств для того, чтобы учиться в школе. Она сирота и работает служанкой в таверне Анкера.

Ч е р е п а х а (Эль). Запомни: окончание «а-а-а» означает, что событие, о котором идет речь, произошло в прошлом. Уронила-а-а, потеряла-а-а, забыла-а-а. А раз ты забыла-а-а свое имя в прошлом, значит, его и забрал министр Прошлого.

В о р о н а. Министр Прошлого?

Э л ь. Вы что-то путаете, госпожа Черепаха.

Ч е р е п а х а. Госпожа Ворона, по-моему, она просто невоспитанна. Что это значит — «путаете»?

В о р о н а. Простите ее, госпожа Черепаха, я говорила, все ее образование ограничивается одним залом таверны: там не наберешься хороших манер. (Эль.) Крошка, старшим нельзя говорить «путаете». Госпоже Черепахе сто сорок лет, из них сто лет она занималась самообразованием. Она никогда ничего не путает.

Ч е р е п а х а. Вот именно. Жаднее министра Прошлого нет никого в королевстве. Он забирает все: здоровье, силы, благие намерения, несбывшиеся надежды, даже пройденные уроки и собственные имена.

Э л ь. А нельзя попросить, чтоб он отдал мое имя обратно?

Ч е р е п а х а. Этот господин только берет, берет, берет и никогда ничего не отдает.

Э л ь. Но зачем такому важному господину понадобилось мое имя? Какой в этом смысл?

Ч е р е п а х а. Может быть, у тебя есть могущественные враги?

Э л ь. Что вы, госпожа Черепаха. Откуда у меня враги! Я никому не делала зла. У меня нет врагов. Я это знаю наверняка.

Ч е р е п а х а. Никто ничего не может знать наверняка. Если кто-то говорит, что он что-то знает наверняка, значит, он наверняка чего-нибудь не знает.

В о р о н а. Опять мы вас не понимаем, госпожа Черепаха.

Доносится звон, очень похожий на звон старых часов в комнате Часовщика.

Ч е р е п а х а. Я сама многого не могу понять. Например, звон, который доносится из замка их временных величеств. Что означает этот звон? Н-ну?

Э л ь. В короне их временных величеств живут серебряные птички блим-блям. Каждые четверть часа они вылетают из короны.

Ч е р е п а х а. И все?

Э л ь. Все.

Ч е р е п а х а. Ты это знаешь наверняка?

Э л ь. Я не раз слыхала это в таверне, в порту, на базаре. Это знают все.

Ч е р е п а х а. Тот, кто хочет познать истину, не может довольствоваться тем, что знают все. Он должен знать больше всех, должен мыслить сам. Я мыслю! И поэтому знаю, что не знаю, что означает этот звон. Тут есть какая-то тайна. Во всяком случае, мне совершенно ясно, что этот звон означает нечто гораздо большее, чем судачат в таверне, в порту и на базаре.

В о р о н а. Простите, госпожа Черепаха, но, мне кажется, мы все дальше улетаем от темы нашего разговора. Все, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно, но не имеет решительно никакого отношения к забытому имени.

Ч е р е п а х а. Вы думаете?

В о р о н а. Это совершенно разные истории.

Ч е р е п а х а. В мире нет совершенно разных историй, госпожа Ворона. Все отдельные истории связаны между собой в одну общую историю. Все, что случается, случается не случайно. Если что-то происходит, значит, это кому-то нужно. В каждой бессмыслице есть свой смысл. Почему девочки забывают свои имена? Что означает этот звон? Почему у вас, госпожа Ворона, вечно нет ни гроша? Почему одни только мечтают о счастье, а другие в это время собираются на торжество коронации Нового Года? Пройдет совсем немного времени, и в розовых залах замка их временных величеств начнется новогодний бал-маскарад. Закружится в танце беспечный белокурый юноша — принц Новый Год. Гости будут подходить к нему и просить чего их душе угодно: замки из белого мрамора, золотые кареты, знатных женихов. Принц никому не откажет. Все, о чем попросят гости, министр Будущего запишет в розовую тетрадку, и все исполнится в новом году.

Пауза. Эль о чем-то напряженно думает. Снова возникает музыкальная тема Моряка.

Э л ь (решительно). Госпожа Ворона, одолжите мне вашу шляпку с вуалеткой!

В о р о н а. Что ты задумала, крошка?

Э л ь. Я иду к принцу!

Ч е р е п а х а. Н-ну?

Э л ь. Я скажу ему…

Ч е р е п а х а. Н-ну?

Э л ь. Я скажу: господин принц, это несправедливо!

Ч е р е п а х а. Ну-ну! Ничего ты не скажешь! Ты просто не попадешь в замок. В том-то и дело, что на торжество коронации приглашают только богатых и именитых. По списку. А у тебя даже имени нет. Тебя нет в списке.

Э л ь. Я должна увидеть принца! Мне не нужно замка из белого мрамора, мне не нужно золотой кареты, мне не нужно знатного жениха! Мне нужно только имя! Мое собственное имя! Это так немного! Если я не узнаю своего имени, меня никогда не найдет отец!

Появляется разгневанный  А н к е р.

А н к е р. Где мои сапоги? Где сапоги, бездельница?

Э л ь (хватает щетку, лихорадочно чистит сапоги). Сейчас, сейчас, господин Анкер… Они почти готовы.

А н к е р. Быстрей, лентяйка! Меня ждет карета.

Э л ь. Готово! Блестят как зеркало.

А н к е р. Зеркало? Это называется зеркало? Твое счастье, что я опаздываю на торжество коронации. Утром вернусь, надеру уши. Ступай к бочкам.

Уходит.

Э л ь. Вы слышали, он едет на торжество коронации. Я прицеплюсь к запяткам кареты!

В о р о н а. Правильно! (Снимает шляпку, отдает ее Эль.)

Ч е р е п а х а (снимает ротонду, отдает Эль). Надень мою ротонду, она будет тебе в самую пору.

Ворона и Черепаха наряжают Эль.

В о р о н а. Настоящая маленькая аристократка!

Ч е р е п а х а. Вот именно. Эту ротонду подарил мне мой покойный жених, а он был большой аристократ… в душе.

Крики кучера, понукающего лошадей, удары бича.

Э л ь. Прощайте, госпожа Ворона! Прощайте, госпожа Черепаха! Большое вам спасибо!

В о р о н а. Прощай, крошка! Будь осторожна!

Эль убегает. Ворона и Черепаха смотрят ей вслед. Стук отъезжающей кареты.

Ч е р е п а х а. У нее наверняка ничего не выйдет. Но поскольку никто ничего не может знать наверняка… Ну-ну!

Разноцветные круги. Занавес, на котором изображен портал двухцветного замка с входной парадной дверью на розовой половине. Слышен стук подъезжающих экипажей. Розовая дверь распахивается, из нее выпархивает господин в розовом, на нем абсолютно все розовое: парик, чулки, даже ногти ярко-розового цвета. Под мышкой розовый портфель. Розовый господин (это  М и н и с т р  Б у д у щ е г о) приветствует входящих гостей в маскарадных костюмах и масках. Перед каждым галантно расшаркивается, кланяется, извивается, дамам целует ручки.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. С наступающим, господа! Прошу, прошу! Будьте любезны! Ах, ах! Как я рад! Целую ручки! Рад приветствовать, ваше превосходительство!

М а с к а. Что-то вы сегодня не очень розовый, господин министр.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Ах, что вы говорите? (Достает из портфеля зеркало на длинной ручке. Смотрится.) Ах, ах! Какой конфуз! Ради бога, простите! Одно мгновение! (Достает из портфеля пуховку и пудреницу, пудрится.) Конец года, сплошные хлопоты. Поверите ли, некогда попудриться. Весь год вертишься как белка в колесе, и никакой благодарности. Говорят, я не оправдываю надежд. Но разве я в силах оправдать все надежды? Все надеются на лучшее будущее, но далеко не все имеют возможность за будущее платить. Ну как теперь, ваше превосходительство? Ничего?

М а с к а. Теперь вы чересчур розовый.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Министр Будущего не может быть чересчур розовым, ваше превосходительство. Чем розовей будущее, тем легче получать авансы. (Заливается счастливым смехом.) Будьте любезны! Прошу вас! С наступающим! Целую ручки! Целую…

Последней к двери в часах подходит  Э л ь.

Министр Будущего склоняется в галантном поклоне, намереваясь поцеловать ей руку, и с отвращением отстраняется.

Простите… (Принюхивается.) Очень извиняюсь… (Принюхивается.) Гуталин?

Э л ь (поспешно прячет руки за спину). Видите ли… Дело в том… Недавно я чистила сапоги…

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Чистили сапоги?! Простите, но наши гости не чистят сапог. От наших гостей не пахнет гуталином. Духи, крем, лосьон, одеколон, но не гуталин. Кто вы такая?

Э л ь. Раз уж так вышло, я скажу правду: меня зовут Эль. Но Эль не настоящее мое имя. Я работаю в таверне господина Анкера.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (перебивает). Служанкой? Это неслыханно! Кто вас сюда пригласил?

Э л ь. Меня никто не приглашал. Я пришла сама. Мне очень нужно повидать принца! Пропустите меня, пожалуйста, или сами запишите в розовой тетрадке…

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (перебивает). Фу! Фу! Не машите, будьте любезны, руками перед моим носом! Я не выношу запаха гуталина!

Э л ь. Извините, господин министр Будущего! Вы такой деликатный, господин министр Будущего! Такой красивый! Такой розовый! Вы не можете мне отказать! Я самая бедная девочка во всем королевстве, у меня нет ничего, даже имени! Я забыла свое имя, господин министр…

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (перебивает). Весьма сожалею, но меня это совершенно не касается. Вы забыли свое имя? Сочувствую, но помочь ничем не могу. Вернуть вам имя не в моей компетенции. Все, что случилось в прошлом, находится в ведении министра Прошлого. Я же, да будет вам известно, министр Будущего. В моем ведении только будущее, исключительно будущее. То, что будет, случится, произойдет в бу-ду-щем!

Э л ь. Но, господин министр, от этого зависит мое будущее! Если я не узнаю своего имени, то никогда не встречусь с отцом!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Увы, тот, кто забывает свое имя в прошлом, не может рассчитывать на встречу с отцом в будущем. Без прошлого нет будущего! Возвращайтесь в таверну, разносите кружки, мойте полы, чистите своему хозяину сапоги и не мечтайте о балах, пока руки у вас пахнут гуталином. Фу! Фу!

Уходит, закрывает за собой дверь.

Э л ь. Господин министр Будущего! Послушайте, господин министр! (Колотит кулаками в дверь.) Послушайте!

Ответа нет. Эль потирает ушибленные кулачки, всхлипывает. Бесшумно открывается дверь в черной половине замка, из нее выходит маленький невзрачный старичок в черном поношенном сюртучке, с таким же черным поношенным портфелем под мышкой. Он неслышно подходит сзади к Эль, подает ей носовой платок.

Это  М и н и с т р  П р о ш л о г о.

М и н и с т р  П р о ш л о г о. На, вытри нос…

Э л ь (машинально берет платок). Спасибо… (Всхлипывает.)

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Не хлюпай так громко, а то у меня отдает в селезенку.

Э л ь (всхлипывает). Сейчас перестану, сейчас…

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Очень тебя прошу. Я просто не выношу громких звуков. Ой! Да не хлюпай же.

Э л ь. Вы понимаете…

М и н и с т р  П р о ш л о г о (перебивает). Понимаю.

Э л ь. Вы знаете…

М и н и с т р  П р о ш л о г о (перебивает). Знаю.

Э л ь. Я забыла свое имя…

М и н и с т р  П р о ш л о г о (продолжает). …и поэтому не можешь встретиться с отцом. Ворона дала тебе шляпку с вуалеткой, Черепаха — ротонду, которую ей подарил жених, ты прицепилась к запяткам кареты, а этот розовый попугай министр Будущего не пропустил тебя на бал.

Э л ь. Откуда вы все это знаете?

М и н и с т р  П р о ш л о г о. По долгу службы. Я знаю все, что случилось в прошлом. Я министр Прошлого.

Э л ь (вскрикивает). Вы?!

М и н и с т р  П р о ш л о г о (затыкает уши). Ой!

Э л ь. Министр Прошлого?

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Не ори, пожалуйста, я же тебя просил. Не бойся, я совсем не страшный. Про меня рассказывают всякие глупости: будто я такой-сякой, кровожадный и беспощадный, а я совсем не страшный. Этот розовый попугай куда страшней, но его почему-то все обожают, а меня, наоборот, ненавидят и боятся. Очень обидно.

Э л ь. Господин министр, отдайте мое имя!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Отдайте, отдайте… Легко вам всем говорить «отдайте». Не имею права. У прошлого свой кодекс: «Что было, то сплыло. Что упало — то пропало. Прошлого не воротишь». Что я, волшебник какой-нибудь? Я служащий. Я выполняю свои обязанности — храню прошлое. Сортирую его, складываю в папочки и нумерую чернильным карандашом.

Э л ь. И в одной из ваших папочек хранится мое имя?

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Где ж ему еще храниться? Синенькая такая папочка с тесемочками. Помню. Я его аккуратно подшил, пронумеровал…

Э л ь. Господин министр, я вас очень, очень прошу!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Не терзай ты моего сердца! Ты думаешь, если я служащий, так у меня нет сердца? Не могу. Я и так на плохом счету. Если я нарушу кодекс, мне придется выйти в отставку, а я старый и больной, у меня расшатана нервная система. Я отвечаю за прошлое. Знаешь, какая это вредная работа — отвечать за прошлое? Врагу не пожелаешь. Официально я тебе помочь ничем не могу.

Э л ь. Как это — «официально»?

М и н и с т р  П р о ш л о г о. По кодексу, понимаешь? По правилам.

Э л ь. А если не по правилам?

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Если не по правилам… (Оглянулся по сторонам, шепотом.) Я проведу тебя в замок. Назло розовому попугаю. Вот обозлится, когда принц заставит его записать в розовую тетрадку твою встречу с отцом!

Э л ь. Вы думаете, он заставит?

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Принц добрый, он никому ни в чем не отказывает.

Э л ь. Спасибо, господин министр! (Бежит к черной двери.)

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Не туда! Не туда! Там прошлое! Зайти на черную половину может всякий, а выйти еще не удавалось никому. Запомни это. Что было, то сплыло, что упало, то пропало… (Достает из портфеля ключ, отпирает розовую дверь.) Если попадешься, смотри не выдавай меня, а то у меня могут быть большие неприятности.

Э л ь. Не беспокойтесь, господин министр.

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Вытри как следует руки. Скряга твой кабатчик. Денег куры не клюют, а не мог купить хорошего гуталина, за версту несет дегтем. Ну, ступай.

Э л ь (на секунду заколебалась у двери). А вы разве не пойдете?

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Терпеть не могу эти балы! Шум, гам, все такие разряженные, расфуфыренные. Желаю успеха!

Эль скрывается за розовой дверью. Министр Прошлого запирает за нею дверь, прикладывает к двери ухо и, хитро посмеиваясь, прислушивается к тому, что происходит внутри.

Разноцветные круги. Звон часов.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Разноцветные круги. Звон часов. Занавес поднимается. Тронный зал. Так же, как занавес, он разделен на две части: черную и розовую. На розовой половине высокий трон, на черной — шеренга портретов в одинаковых рамах. Первая, ближайшая к зрителям рама пуста. В верхней части стены круглое окно, сквозь которое видно усыпанное звездами небо. На границе черной и розовой половин стоят два перекидных календаря. Один календарь еще не начат, все его страницы розовые. Страницы другого, все, за исключением последней, перевернуты на оборотную черную сторону. Граница между черной и розовой половинами, не занятая календарями, отмечена протянутым на некотором расстоянии от пола белым канатом.

Издали доносятся звуки вальса, временами слышны всплески смеха, веселые голоса. Никого нет. На розовую половину входит  Э л ь. По черной половине, наблюдая за ней, крадется  М и н и с т р  П р о ш л о г о. Эль с опаской подходит к белому канату, разглядывает портреты на черной половине. На розовой половине появляется  С т а р ы й  Г о д. Это тучный краснолицый старик, лысый, в короне и мантии, точно такой же, в какие одеты старички на портретах. При появлении Старого Года Министр Прошлого прячется. Тощенький старичок на одном из портретов вдруг широко открывает рот и чихает. Эль вскрикивает, испуганно отскакивает от каната.

С т а р ы й  Г о д (хохочет). Чего ты испугалась, глупышка?

Э л ь. Я не испугалась. Мне показалось… картина чихнула.

С т а р ы й  Г о д. Чихнула?

Э л ь. Чихнула.

С т а р ы й  Г о д (хохочет). Он простужен.

Э л ь. Кто?

С т а р ы й  Г о д. Папаша.

Э л ь. Вы хотите сказать, что эта картина… ваш папаша?

С т а р ы й  Г о д. Папаша. (Хохочет.) Ты, наверное, думаешь, что я не в своем уме?

Э л ь. Что вы, я вовсе этого не думаю.

С т а р ы й  Г о д. Нет, думаешь! (Хохочет.)

Э л ь. Вы все время хохочете неизвестно почему.

С т а р ы й  Г о д. Как это неизвестно? Известно! Потому что я очень веселый. Ты просто не представляешь, какой я веселый! Покажи палец, и мне уже смешно. Вот попробуй, попробуй, покажи!

Э л ь. Пожалуйста, если вам так хочется… (Показывает палец.)

Старый Год хохочет.

Да, вы действительно очень веселый. А кто вы такой?

С т а р ы й  Г о д. Я Год.

Э л ь. Какой Год?

С т а р ы й  Г о д. Веселый. Прежде меня никто иначе не называл, а теперь я состарился и меня стали называть Старым Годом.

Э л ь. Вы нынешний Год?

С т а р ы й  Г о д. Еще час я буду нынешним, а потом стану прошлым. Меня нужно называть ваше временное величество. Но это так длинно и так трудно выговорить, что я разрешаю называть себя сокращенно: Тривэ. Правда, красиво звучит: Тривэ? Тривэ. Понимаешь? В — аше. В — ременное. В — еличество. Тривэ! (Хохочет. Вдруг смешно подпрыгивает и оказывается стоящим на одной ноге за канатом на черной половине.)

Э л ь. Туда нельзя! Там прошлое!

С т а р ы й  Г о д. Мне можно. На одной ноге. Я уже все равно одной ногой в прошлом. (Скачет на одной ноге, опускает шторки на рамах.) Не будем им мешать, пусть дремлют. (Хохочет.) Что ты на меня так удивленно смотришь?

Э л ь. Простите, Тривэ, но мне казалось, вы совсем не такой…

С т а р ы й  Г о д. Не какой не такой? Не такой веселый? С января до декабря в королевстве не прекращались праздники! А сколько было спето веселых застольных песен, сколько выпито вкусного душистого эля! Сознавайся, девчонка, не было еще такого веселого года, как я!

Э л ь. Что правда, то правда, Тривэ, для моего хозяина господина Анкера вы были очень веселым и для тех, кто пировал за длинным столом в таверне, тоже. Но я-то не пела застольных песен и не пила эля, я только разносила его с утра до вечера. А это совсем не весело. Так что извините, но для меня вы были совсем не веселым годом. Вы рассердились?

С т а р ы й  Г о д. Ни капельки. Ты честная девочка и смелая. Ты не побоялась сказать правду. (Понизив голос.) Я и сам знаю, что я не очень веселый. Только никому не говори об этом, не то придется отрубить тебе голову. Это государственная тайна. Иногда становится так грустно… И тогда я хохочу особенно громко, чтоб никто не заметил, что мне совсем не весело. (Хохочет.)

Э л ь. Вам грустно, Тривэ?

С т а р ы й  Г о д. Очень. Я кончаюсь, моя дорогая! Приложи ухо сюда, к моей груди. Слышишь?

Э л ь. Да, Тривэ. Тик-так, тик… Тик… Как оно неровно стучит!

С т а р ы й  Г о д. Ничего удивительного: огорчения, заботы. У нас, годов, короткая жизнь, всего триста шестьдесят пять дней. Только високосные живут на один день больше. Так хочется, чтоб тебя не забыли, вспоминали добрым словом. (Подставляет голову так, чтобы Эль могла заглянуть внутрь короны.) Сколько там осталось волосков? Четыре?

Э л ь. Четыре… А где же блим-блям? Где птички, которые живут в вашей короне?

С т а р ы й  Г о д (хохочет). Это и есть птички-блям. Они слетают с моей головы, расправляют крылышки и улетают туда… (Указывает на круглое окно, за которым видны звезды.) Там они собираются в стаи. Видишь, как горит серебром Млечный Путь? Каждая звездочка — улетевшая птичка. Блим-блям, блим-блям… Уже пробил мой последний час, и для меня приготовлена рама.

Э л ь. Рама?

С т а р ы й  Г о д. Рама. Годы не умирают, как простые смертные. Когда мы кончаемся, мы переселяемся в рамы и становимся прошлым. Портреты ведь всегда прошлое. Вот в этой раме, например, находится мой папаша, который так напугал тебя, в той дедушка, в той прадедушка, дальше пра-пра, потом пра-пра-пра и так до самого первого года.

Э л ь. А где Новый Год?

С т а р ы й  Г о д. Принц?

Э л ь. Принц.

С т а р ы й  Г о д. Зачем тебе нужен принц?

Э л ь. Ах, Тривэ, это очень печальная история. Если принц мне не поможет, я никогда не встречусь с отцом. Я забыла свое настоящее имя, все называют меня Эль.

С т а р ы й  Г о д (хохочет). Эль? Тебя зовут Эль? Но ведь это вовсе не имя, а пиво! Девочка Пиво! (Хохочет.)

Э л ь. Вам грустно, Тривэ?

С т а р ы й  Г о д. Очень. Пиво — совсем не подходящее имя для девочки. А кто твой отец, девочка Пиво?

Э л ь. Мой отец солдат. Он ушел на войну, когда я была совсем маленькой.

С т а р ы й  Г о д. Твой отец солдат? Простой солдат?

Э л ь. Не простой, Тривэ, он уплыл на корабле. У него такие большие шершавые руки, они пахли морем и соленым ветром.

С т а р ы й  Г о д. Постой, а как ты попала сюда?

На черной половине из-за календаря выглядывает  М и н и с т р  П р о ш л о г о, прислушивается.

Э л ь. Понимаете, Тривэ… Я… Мне… (Замялась.)

М и н и с т р  П р о ш л о г о (поспешно появляется из своего укрытия). Прошу прощения, Тривэ…

С т а р ы й  Г о д. Что за манера! Всегда вы появляетесь как из-под земли! В чем дело?

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Несколько слов, Тривэ…

С т а р ы й  Г о д (указывая на пустую раму). Скажете мне их, когда я буду там.

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Будет поздно, Тривэ. Вдруг рама окажется не по размеру? Сами же потом будете в претензии. Позвольте, покорнейше прошу, примерочку. (Вынимает из портфеля складной метр.)

С т а р ы й  Г о д. Поскорей, сюда могут войти. Все-таки я еще временное величество. Неудобно.

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Один момент. (Обмеривает Старый Год, затем раму.) Мастера у меня надежные, добросовестные, но, сами понимаете, — вечность. Семь раз отмерь… Не костюм, не переделаешь. Ну вот, все в полном порядочке. Будете довольны. Прошу покорнейше извинить.

С т а р ы й  Г о д. Ступайте, ступайте!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Напрасно вы на меня сердитесь, Тривэ, служба. (Улучив удобный момент, успевает шепнуть Эль.) Не выдавай, помни наш уговор.

Министр Прошлого уходит на черную половину, прячется за календарь. Старый Год провожает его подозрительным взглядом.

С т а р ы й  Г о д (Эль). Это он провел тебя в замок?

Э л ь. Нет, вовсе нет! Министр Будущего, ну, этот розовый… Он не хотел меня пропускать. Я так просила, а он ни за что не хотел, тогда я прокралась за его спиной…

С т а р ы й  Г о д. И прошмыгнула в дверь?

Э л ь. Прошмыгнула, Тривэ.

С т а р ы й  Г о д. Ты не умеешь говорить неправду, у тебя честные глаза. Тебя провел министр Прошлого?

Э л ь. Вовсе нет.

С т а р ы й  Г о д. Понимаю. Ты обещала не выдавать его. Можешь не выдавать, я и так знаю, что это он.

Звуки вальса приближаются. Легко вальсируя, появляются  П р и н ц  и  Д е в у ш к а  в маске. Принц весел, возбужден, танцует с упоением.

Э л ь. Кто это?

С т а р ы й  Г о д. Мой сын — принц.

Э л ь. Как он прекрасен!

С т а р ы й  Г о д. В юности мы все бываем прекрасны.

Эль как завороженная следит за вальсирующей парой, машинально делает движение к ним. Старый Год удерживает ее.

Нет-нет, не подходи, он не должен тебя видеть.

Э л ь. Почему?

С т а р ы й  Г о д. Я тебе потом все объясню. Спрячься.

Уводит Эль за календарь.

Появляются  м у з ы к а н т ы  с инструментами и  М и н и с т р  Б у д у щ е г о, окруженный  д е в у ш к а м и  в ярких маскарадных костюмах и масках.

М а с к и. Тривэ!

— Смотрите, Тривэ!

— Это же наш Тривэ!

Окружают Старый Год, скачут вокруг него, тормошат, хохочут.

— Развеселите нас, Тривэ!

— Рассмешите!

— Выкиньте какое-нибудь коленце!

С т а р ы й  Г о д (отбивается от них). Отстаньте, барышня, я кончаюсь!

М а с к и. Вы еще не кончились, Тривэ!

— Не кончились, не кончились!

— Развеселите нас!

П р и н ц (присоединяется к маскам). Папаша, прошу вас! Мне хочется, чтоб сегодня всем было весело!

С т а р ы й  Г о д (хохочет). Дурачок!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Что вы сказали, Тривэ?

С т а р ы й  Г о д (пританцовывает). Чок-чок, дурачок, потерял пятачок, сел и запел: «Ку-ка-ре-ку!» (Хлопает руками, как крыльями, кричит петухом.)

Маски и Принц покатываются со смеху.

М а с к и. Похоже!

— Очень похоже!

П р и н ц. Если бы я умел, я бы кукурекал с утра до ночи, чтобы все радовались!

С т а р ы й  Г о д. Еще научишься!

Хохочет.

М а с к и. Тривэ был очень веселым годом!

— Говорят, он даже умеет петь шуточные песенки!

П р и н ц. Умеет, умеет! Где ваша гитара, папаша? Я же знаю, что вы где-то прячете гитару!

Маски и Принц устремляются на поиски гитары, кто-то хочет заглянуть за трон, где прячется Эль.

С т а р ы й  Г о д (преграждает дорогу). Так уж и быть, я вам спою. Шуточную песенку.

На мгновение скрывается за троном, возвращается с гитарой.

Все располагаются вокруг Старого Года. Он берет первый аккорд, и тотчас мелодию подхватывают музыканты.

(Очень задумчиво.)

Это так непросто — Рассказать, что творится на сердце. Это так непросто, это так непросто… Ему до всего есть дело, Как будто составил кто-то Сердце Старого Года Из многих тысяч сердец. И рвется оно на части От радости и тревоги, От радостей и печалей, От счастья и от надежд. Это так непросто — Рассказать, что творится на сердце. Это так непросто, это так непросто…

Пауза.

П р и н ц. Какая странная песенка, совсем не веселая…

М а с к и. О чем это он?

— Мы ничего не поняли!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (тихо, Старому Году). Вы с ума сошли, Тривэ!

С т а р ы й  Г о д. Вам не понравилась моя песенка? Почему? Ведь это так весело! (Хохочет.) Ужасно весело!

П р и н ц. О чем вы пели, папаша? Что «непросто»?

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Все очень просто! Чрезвычайно просто! Не стоит ломать голову!

П р и н ц. Я не с вами разговариваю, господин министр, а с папашей. Ведь вы не мой папаша.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Я ваш министр Будущего, а это еще больше, чем папаша.

П р и н ц. Сегодня я переверну первую страницу своего календаря…

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. И прекрасно! Вам совершенно не о чем беспокоиться! У вас такой опытный министр Будущего! Я проведу вас сквозь все ваши дни так аккуратно, что вам ни разу не придется ни о чем задуматься.

П р и н ц. Но я уже начинаю задумываться, господин министр Будущего…

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. О, это пустяки, это пройдет! Вам не о чем задумываться, принц! В нашем королевстве все так прекрасно, так гармонично! Не правда ли, барышни?

М а с к и. Да, да!

— Все чудесно!

— Все очаровательно!

— Одно удовольствие!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (хлопает в ладоши). В круг, молодые люди, в круг! Будем петь и танцевать! Петь и танцевать! Очень извиняюсь, и-и-и… (Подает музыкантам знак.) Раз-два-три-четыре…

Музыканты играют. Лихая бесшабашная полечка.

Министр Будущего организует круг. Все берутся за руки, танцуют, поют:

Все чудесно! Все чудесно! Все очаровательно! Так прелестно! Так прелестно! Просто замечательно!

Вся следующая сцена идет во время не прекращающегося ни на минуту танца.

П е р в а я  м а с к а. Лично мне не хватает только золотой кареты. Серебряная у меня есть, но говорят, в новом году серебряные кареты выйдут из моды. Вы поняли мой намек, принц?

П р и н ц. Понял, милая маска! Министр Будущего, запишите!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (в танце достает из портфеля розовую тетрадку, записывает). «Ка-ре-та зо-ло-тая». Есть!

В т о р а я  м а с к а. А мне — знатного жениха!

П р и н ц. Запишите жениха!

Министр Будущего танцует, записывает.

Т р е т ь я  м а с к а. А мне новый замок из белого мрамора в розовую полосочку, это так эффектно и в тон к моему новому платью.

П р и н ц. Запишите, господин министр!

Министр Будущего записывает, танцует, напевает. Принц случайно взглянул на одиноко стоящего в стороне Старого Года, сбился с ритма, остановился.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (тотчас подлетел к нему). Вам наскучило танцевать, принц? Затеем какую-нибудь подвижную игру!

М а с к и. Фанты!

— Кольцо, кольцо, ко мне!

— Пряталки! Пряталки!

— Пусть принц прячется, а мы будем его искать!

— Наоборот: мы спрячемся, а принц пусть нас ищет.

Маски с визгом и хохотом разбегаются, убегают из зала. Принц еще раз оглянулся на Старого Года, одиноко стоящего с гитарой в руках, и, забыв обо всем, с радостным визгом устремился за масками. Министр Будущего спешит за принцем, следом уходят музыканты. Из-за трона появляется  Э л ь.

С т а р ы й  Г о д. Глупый мальчишка… Это его первый бал, он еще ни разу не выходил из замка и совсем не знает жизни…

Э л ь. Почему вы не разрешили мне поговорить с принцем, Тривэ?

С т а р ы й  Г о д. Запомни, девочка Пиво: ты не должна ни о чем просить принца!

Э л ь. Он не отказал ни одной из этих богатых барышень. Разве мне он откажет?

С т а р ы й  Г о д. Он не откажет, в том-то и дело, что не откажет. Он добрый и справедливый. Но как бы тебе объяснить… Эти барышни пришли на бал не одни, у них есть отцы. Они веселятся там, в зале больших приемов. Слышишь?

Доносятся музыка, шум, хохот. Пробегают повара с подносами, уставленными обильными яствами. Слышна песня:

Вкусно есть, сладко спать, Хо-хо-хо! Наша страсть, наша страсть, Хо-хо-хо! Спину гнуть не с руки, Хо-хо-хо! Спину гнут бедняки, Хо-хо-хо! А беспечен и рад, Хо-хо-хо! Только тот, кто богат, Хо-хо-хо!

А у тебя нет отца.

Э л ь. Есть! Просто мы с ним не можем встретиться!

С т а р ы й  Г о д. Ну хорошо, есть. Но ведь он солдат. Простой солдат. Не нужно тебе ни о чем просить принца, от этого могут произойти ужасные неприятности. (Вдруг схватился за голову.) Ах! Еще одна улетела.

Раздается знакомый нам мелодичный звон. Старый Год провожает взглядом воображаемую птичку.

Ты думаешь, это простой звон? Нет, он совсем не простой, он волшебный. Блим-м… и кто-то получил замок из белого мрамора. Блям-м-м… и кто-то ушел на войну. Блим-м, блям-м… Не нужно тебе ни о чем просить принца. Ты пришла «зайцем», тебя нет в списке приглашенных на бал.

Э л ь. В вашем списке одни только богачи. Разве это справедливо?

С т а р ы й  Г о д. Это несправедливо. Жизнь в нашем королевстве устроена очень несправедливо, но мы ничего не в силах изменить. Волшебные блим-блям вылетают из наших корон, а удачу и счастье они приносят совсем не тем, кому нам хочется.

Э л ь. Но ведь вы же король, Тривэ! Временное величество!

С т а р ы й  Г о д. Нас только называют величествами, настоящие короли там. (Указывает в сторону зала больших приемов.) Там настоящие хозяева нашего королевства.

Э л ь. А принц… Он не знает об этом?

С т а р ы й  Г о д (хохочет). Его воспитывает министр Будущего.

Э л ь. Он говорит ему неправду!

С т а р ы й  Г о д. Принцам нельзя говорить правду, девочка Пиво. У них горячие головы. Сгоряча они могут натворить такого…

Э л ь. Но ведь он все равно узнает правду. Ведь вы узнали правду, Тривэ!

С т а р ы й  Г о д. Я узнавал правду постепенно, по мере того как взрослел. И мой папаша узнавал постепенно, и папаша моего папаши. Когда узнаёшь постепенно, не так больно. Постепенно можно ко всему привыкнуть. А принц еще не перевернул ни одной страницы своего календаря. Если он поговорит с тобой, он узнает правду. Если он узнает правду до того, как откроет календарь, он вообще откажется быть годом. У него чистое сердце и горячая голова! Он откажется! Как только наступит полночь, я передам ему корону и уйду в прошлое. Он должен надеть корону, пока не прозвенит двенадцать. Если он замешкается хоть на одно мгновение, время остановится! Все замрет! Все уйдет в прошлое! Все попадет в лапы к черному министру! Он давно добивается этого! Для этого он и привел тебя на бал! Теперь, ты понимаешь?

Э л ь. Понимаю, Тривэ… Значит, мне никто не может помочь.

С т а р ы й  Г о д. Я постараюсь тебе помочь, но дай мне слово, что ты ни о чем не будешь просить принца. Даешь слово?

Э л ь. Даю.

С т а р ы й  Г о д. У тебя такие честные глаза! Я верю тебе, Подожди здесь. Я принесу ключи. Поговорим с прошлыми годами, они наверняка помнят твое имя. Я скоро. Помни: ты ни в коем случае не должна ни о чем просить принца!

Старый Год делает странный прыжок и оказывается на одной ноге на черной половине. Скачет на одной ноге, скрывается. Слышна музыка. Пробегает  д е в у ш к а  в маске. Эль прячется за календарь. Вбегает другая  д е в у ш к а, окидывает взглядом зал, тоже хочет спрятаться, но в последний момент передумывает, убегает. Вбегает  П р и н ц, осматривает зал, никого не находит, хочет бежать дальше. На черной половине появляется  М и н и с т р  П р о ш л о г о, что-то тихо говорит Принцу, указывая на календарь, за которым прячется Эль. Принц крадется к календарю, скрывается за ним. Слышен его торжественный возглас: «Попалась!» Удовлетворенно хихикая, Министр Прошлого исчезает. Принц выводит из-за календаря Эль.

П р и н ц. Простите, мы тут играем в салочки… Кто вы?

Эль молчит.

Вы тоже с нами играете?

Эль отрицательно качает головой.

Нет? Зачем же вы прятались?

Эль молчит.

Вы не хотите со мной разговаривать?

Э л ь. Не хочу.

П р и н ц. Почему?

Э л ь. Просто не хочу, и все. Ловите своих барышень, принц.

П р и н ц. Мне уже расхотелось их ловить. Я лучше побуду с вами. Можно?

Э л ь. Нет.

П р и н ц. Вы сердитесь на меня?

Э л ь. За что мне на вас сердиться?

П р и н ц. Но вы все-таки сердитесь. Я вижу. Если я чем-нибудь случайно обидел вас, извините.

Э л ь. Вы меня ничем не обидели.

П р и н ц. Сегодня мой первый бал. Мне хочется, чтоб всем было так хорошо, так радостно! У меня в груди птица. Она что-то поет. Что-то такое тревожное и радостное. Поет, и бьется, и машет крыльями, вот-вот улетит. Я еле удерживаю ее, а вы сердитесь…

Э л ь. Я не сержусь на вас, принц, ни капельки.

П р и н ц. Тогда позвольте вам что-нибудь подарить. Мне так приятно дарить! Мне это доставляет огромное удовольствие. Доставьте мне удовольствие, попросите что-нибудь.

Э л ь. Спасибо, мне ничего не нужно.

П р и н ц. Совсем ничего?

Э л ь. Совсем.

П р и н ц. Вы меня огорчаете. У других тоже все есть, но они все-таки просят у меня что-нибудь новенькое, что-нибудь еще. У меня все просят, и я никому не отказываю. Весь смысл нашей жизни заключается в том, чтобы приносить другим радость. Чем больше радости, тем больше смысла. Хотите, я подарю вам замок?

Эль молчит.

Золотую карету?

Эль молчит.

Хотите корабль? Прекрасный корабль с белыми как снег парусами, легкий и быстрый, точно морская чайка. Утром вы вернетесь с бала домой, и он будет стоять у берега. Там вас будут ждать самые близкие, самые дорогие люди. У вас есть близкие?

Э л ь (чуть слышно). Есть…

П р и н ц. Вы поплывете по синему-синему морю куда захотите. И розовые рыбы будут выплывать к вам из морских глубин, и на палубу будут садиться большие розовые птицы. И вы будете так счастливы! Сейчас я позову министра Будущего и прикажу записать…

Э л ь. Нет! Нет!

П р и н ц. Вы сможете уплыть на своем корабле в чудесную страну, где никогда не заходит доброе розовое солнце, где растут цветы, прекрасные, как улыбки счастливых девушек, а девушки расцветают каждую весну, как цветы.

Э л ь. Хватит. Замолчите. Прошу вас, принц!

П р и н ц. Вам не нравится то, что я говорю?

Э л ь. Вы очень красиво говорите, так красиво, что я вот-вот зареву.

П р и н ц. Правда? Вам нравится? Пока это только слова. Я еще ни разу не выходил из замка и не видел сам ничего: ни моря, ни цветов, ни птиц. Обо всем этом мне рассказал наш министр Будущего. Но я непременно увижу все-все, как только стану годом.

Э л ь. Каким годом вы собираетесь стать?

П р и н ц. О, это так трудно — выбрать свой жизненный путь! У нас в роду были всякие годы: веселые и грустные, злые и добрые, мирные и военные, говорят, был даже один черный и один холерный год. Только счастливого почему-то не было ни одного. Я хотел бы стать Счастливым Годом. Не огорчайте меня, разрешите вам что-нибудь подарить.

Слышны голоса девушек: «Принц! Принц! Где же вы, Принц?»

Э л ь. Вас зовут.

П р и н ц. Так вам действительно ничего не нужно? Решительно ничего?

Э л ь. Бегите, принц, барышни обидятся.

П р и н ц. Вы странная девочка, я еще никогда не видел таких странных девочек. Знаете что, я осалю их и вернусь, а вы тем временем подумайте.

Э л ь. Хорошо, я подумаю.

П р и н ц. Извините, я побегу, а то они и вправду могут обидеться. Мне никого не хочется огорчать. (Убегает.)

По черной половине осторожно пробирается  М и н и с т р  П р о ш л о г о, вставляет в одну из рам связку ключей, незамеченный, уходит за принцем. Прыгая на одной ноге, на черной половине появляется  С т а р ы й  Г о д.

С т а р ы й  Г о д. Ну как тут у тебя, все в порядке?

Э л ь. Все в порядке, Тривэ.

С т а р ы й  Г о д. А у меня нет. Никак не найду ключей. Должно быть, Министр Прошлого унес их с собой. (Замечает торчащие в раме ключи.) Смотри, какая удача! Он обметал с портретов пыль и забыл связку в раме. (Поднимает шторку на первой раме, стучит в стекло.) Папаша!

Старичок в раме мирно посапывает.

Вы спите, папаша?

Ответа нет. Старый Год отпирает раму.

Э л ь. Какой он у вас тощенький! Его что, плохо кормили?

С т а р ы й  Г о д. Папаша был Голодным Годом. Разве ты забыла, что прошлый год был голодным? В детстве он был ужасным лакомкой, а вот, поди ж ты, пришлось стать голодным.

Э л ь. Почему?

С т а р ы й  Г о д. Неужели ты еще не поняла? Потому что они хотели этого. (Указывает в сторону, откуда раздается шум.) Для них-то он был сытым. Скоро и я уйду в прошлое, и тогда всем станет ясно, что для большинства жителей нашего королевства я был совсем не Веселым Годом. (Стучит в раму.) Проснитесь, папаша!

Г о л о д н ы й  Г о д (чихает, просыпается). Кто там?

С т а р ы й  Г о д. Это я, папаша.

Г о л о д н ы й  Г о д. Где мои очки? (Надевает болтающееся за ухом на цепочке пенсне.) Это ты, мальчишка?

С т а р ы й  Г о д. Добрый вечер, папаша.

Г о л о д н ы й  Г о д. Что? Вечер? Какое сегодня число? Говори погромче, я плохо слышу.

С т а р ы й  Г о д (берет болтающуюся у Голодного Года на груди слуховую трубу, вставляет ему в ухо, говорит в трубу). Сегодня тридцать первое декабря, папаша.

Г о л о д н ы й  Г о д. Тридцать первое? Значит, сегодня бал. (Поворачивает трубу в разные стороны, прислушивается.) Да-да, музыка. (Подпевает звукам доносящегося вальса.) Пум-па-па, пум-па-па, пум-па-па… Кажется, это было только вчера: мой первый бал, восторги, ожидания, надежды… такие розовые, как наш Министр Будущего. И точно так же звучала музыка… Мне иногда снится детство: мороженое, ореховый торт, взбитые сливки с вареньем… Как это прекрасно — детство! (Подпевает в такт звукам вальса.) Пум-па-па, пум-па-па.

С т а р ы й  Г о д. Скоро полночь, папаша, уже пробил мой последний час.

Г о л о д н ы й  Г о д. Ничего, мой мальчик, не огорчайся, здесь не так уж плохо. Спишь и спишь вечным сном: ни тебе забот, ни тебе тревог, и есть не хочется. Благодать! (Чихает.)

С т а р ы й  Г о д (указывая на Эль). Познакомьтесь, папаша. Наша гостья.

Г о л о д н ы й  Г о д. Очень приятно. (Подает руку.) Год. Голодный.

Э л ь. Здравствуйте. Как вы себя чувствуете?

Г о л о д н ы й  Г о д. Нормально: истощение, головокружение, слабость. Голод не тетка. (Чихает.) Проклятая пыль! Своих любимчиков Министр Прошлого каждый день обметает веничком, а те, кто ему неугоден, так обрастают пылью, что становятся похожи на пугала. (Чихает.)

С т а р ы й  Г о д. И здесь нет справедливости!

Г о л о д н ы й  Г о д. И не говори, мой мальчик! (Чихает.) Проклятая пыль! Она попадает мне в нос, и я беспрерывно чихаю.

Э л ь. Позвольте, я обмету с вас пыль. В таверне я каждый день убираю.

Г о л о д н ы й  Г о д. Обмети, деточка, только помни, что я не пивная кружка, а прошлое. С прошлым нужно обращаться делика-а-а… (Чихает.) Деликатно.

Э л ь (сметает с Голодного Года пыль специальной метелочкой на длинной ручке). Не вертитесь, пожалуйста, потерпите минуточку.

Г о л о д н ы й  Г о д (хихикает). Щекотно.

Э л ь. Зато теперь на вас нет ни одной пылинки.

Г о л о д н ы й  Г о д. У тебя золотые руки, деточка! Просто не знаю, как тебя благодарить!

С т а р ы й  Г о д. Папаша, эта девочка забыла свое имя. Присмотритесь к ней повнимательней: вы не помните, как ее звали в ваше время?

Г о л о д н ы й  Г о д. Где мои очки? (Надевает болтающиеся за ухом очки.) Память у меня, сами понимаете, не ахти — голод не тетка… (Эль.) Подойди поближе. (Разглядывает Эль.) В мое время… В мое время… Так-так-так. Ага!

Э л ь. Вспомнили?

Г о л о д н ы й  Г о д. Ты служила в таверне Анкера?

Э л ь. Да.

Г о л о д н ы й  Г о д. Разносила кружки с элем?

Э л ь. Да, да!

Г о л о д н ы й  Г о д. Тебя звали… Ну конечно, так тебя и звали: Эль!

С т а р ы й  Г о д. Нет, папаша, у нее было другое имя. Она забыла его.

Г о л о д н ы й  Г о д. В мое время ее звали Эль. Может быть, она забыла свое имя раньше? Поговорите с моим папашей Военным Годом. Правда, характерец у него… В юности мухи не обидел, а надел погоны — стал настоящим солдафоном. (Крутит пальцем у виска.) Контуженый…

С т а р ы й  Г о д. Ну что ж, спасибо, попробуем. Спите спокойно, папаша. (Опускает шторку. Стучит во вторую раму.) Дедушка! (Поднимает шторку.)

Во второй раме свирепый усатый старик. Одет точно так же, как другие годы, но на плечах погоны.

Добрый вечер, дедушка!

В о е н н ы й  Г о д. Что-о? Как стоишь? С кем разговариваешь? Руки по швам! Смир-рно!

С т а р ы й  Г о д. Бросьте командовать, дедушка, мы же не солдаты.

В о е н н ы й  Г о д. И очень жаль! Смир-рно!

Э л ь. Послушайте, дедушка…

В о е н н ы й  Г о д. Разговорчики в строю! Молчать!

С т а р ы й  Г о д (тихо, Эль). Молчи, а то он разозлится и вообще разговаривать не станет.

В о е н н ы й  Г о д. На-право! Ать-два! Шагом марш!

Старый Год и Эль маршируют на месте перед рамой, в которой находится Военный Год.

Ать-два! Ать-два! Ать-два! Запе-вай!

С т а р ы й  Г о д. Что запевать, дедушка? Мы не умеем…

В о е н н ы й  Г о д. В казарму бы вас, умники! (Поет.)

Мы из пушки, Мы из пушки, Мы из пушки по врагу! Ждут подружки, Ждут подружки На далеком берегу.       Носики, носики,       Щечки как цветочки!       Рыжие, курносенькие       Маменькины дочки!

Ать-два! Ать-два!

С т а р ы й  Г о д (продолжая маршировать). Познакомьтесь, дедушка, у нас гостья.

Э л ь (так же). Здравствуйте. Как вы себя чувствуете?

В о е н н ы й  Г о д. Как штык! Солдат везде чувствует себя как штык, даже в раме. Запе…

С т а р ы й  Г о д. Подождите запевать, дедушка! Эта девочка забыла свое имя. Припомните, пожалуйста: как ее звали в ваше время?

В о е н н ы й  Г о д (направляет на Эль подзорную трубу). Ее звали…

С т а р ы й  Г о д. Как?

В о е н н ы й  Г о д. Ее звали…

С т а р ы й  Г о д. Ну!

В о е н н ы й  Г о д. Ее звали…

Э л ь. Говорите же!

В о е н н ы й  Г о д. Не скажу.

С т а р ы й  Г о д. Почему, дедушка?

В о е н н ы й  Г о д. Просто так, не хочу и не скажу! Она мне не нравится, она никогда не была солдатом! Запе…

Э л ь (перебивает). Это правда, я никогда не была солдатом, но зато солдатом был мой отец! Он был храбрым солдатом! У него такие большие руки: они могут крепко держать и весла, и саблю, и ружье! На войне он был героем! Но война давно кончилась, а в обычной жизни мужчины знаете какие беспомощные! Для них и сготовить нужно, и постирать, и в доме прибрать! Вы ведь сами солдат, должны понимать! Если вы не скажете моего имени, мы с отцом никогда не встретимся. Нам так плохо друг без друга. Я самая бедная девочка во всем королевстве, у меня нет ничего, даже имени, никто доброго слова не скажет, не приласкает. Отец уплыл на войну, когда я была совсем маленькой, и с тех пор от него никаких вестей!

В о е н н ы й  Г о д. Если от него нет вестей, значит, он пропал без вести; запе-вай! (Поет.)

Мы снарядом, Мы снарядом, Мы снарядом по врагу! Будут рады, Будут рады, На далеком берегу.       Носики, носики!       Щечки как цветочки.       Рыжие, курносенькие       Маменькины дочки!

Ать-два! Ать-два! (Самозабвенно марширует в раме.) Носики-носики! Ать-два! Ать-два!

С т а р ы й  Г о д. Завелся! Теперь хоть кол на голове теши, кроме «носиков» ничего не услышишь.

Старый Год опускает шторку. Вбегает  М и н и с т р  Б у д у щ е г о.

Э л ь (поспешно прячется за спину Старого Года). Не выдавайте меня, Тривэ!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Тривэ! Дорогой Тривэ! Вас ищут гости! Все жаждут засвидетельствовать вам свою признательность за прекрасно прожитый год!

С т а р ы й  Г о д. Пошлите их к черту!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (заливаясь счастливым смехом). Вы шутник, Тривэ! Идемте, прошу вас!

С т а р ы й  Г о д (упирается). Не пойду.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Подумайте о будущем!

С т а р ы й  Г о д. У меня нет будущего. (Указывая на пустую раму.) Вот мое будущее.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Не так уж плохо, Тривэ. Мой коллега Министр Прошлого постарался для вас на совесть: позументы, шелковые кисточки… Ни у кого из ваших предков нет таких кисточек. Кстати, это вы разрешили ему прийти на был?

С т а р ы й  Г о д. Разве он здесь?

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Я сам видел, как он вертелся возле принца. Как бы он нам не преподнес какого-нибудь сюрприза. (Принюхивается.) Здесь нет посторонних?

С т а р ы й  Г о д. Нет.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (поводя носом). Сегодня одна девчонка из простых пыталась проникнуть на бал… (Осматривает зал, обходя вокруг Старого Года.) Вы уверены, что здесь никого нет?

С т а р ы й  Г о д (поворачивается так, чтобы Эль все время была за его спиной). Никого, никого, никого…

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Меня преследует запах гуталина.

С т а р ы й  Г о д (схватился за голову). Ах…

Раздается звон.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (привстает на цыпочки, заглядывает внутрь короны). Остался один?

С т а р ы й  Г о д. Последний.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. У нас все готово для коронации. Лечу к гостям!

С т а р ы й  Г о д. Летите, господин министр, летите, я сейчас приду.

Министр Будущего убегает.

Э л ь. Спасибо, Тривэ, вы спасли меня.

С т а р ы й  Г о д. Пустяки, девочка Пиво, он бы все равно тебя не заметил. У Министра Будущего отменный нюх, но в своих розовых очках он не видит дальше собственного носа. Впрочем, это тоже государственная тайна. (Хохочет.) Пора прощаться со Старым Годом. Придется пойти в последний раз повеселить этих болванов.

Э л ь. Вы уходите?

С т а р ы й  Г о д. Не отчаивайся, девочка Пиво, мы еще что-нибудь придумаем, что-нибудь придумаем…

Уходит.

Доносятся взрывы смеха. Бравурная музыка. Эль опускается на ступени трона. Из-за трона выходит  П р и н ц, подходит к Эль.

П р и н ц. Вы обманули меня!

Э л ь (вскакивает). Принц!

П р и н ц. Я был здесь и все слышал. Целый час я уговаривал вас попросить о чем-нибудь, а вы твердили, что вам ничего не нужно.

Э л ь. Мне ничего не нужно!

П р и н ц. Зато мне нужно! Как вы не можете понять! Ах, как вы не можете понять! Я же сказал вам: я мечтаю стать Счастливым Годом! Как же я могу быть счастлив, если кому-то, хотя бы одной девочке, плохо живется, если она не слышит доброго слова, если она несчастна, если она не может встретиться со своим отцом! (Кричит.) Министр Прошлого! Министр Прошлого!

Появляется  М и н и с т р  П р о ш л о г о.

Сейчас же верните ей имя!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Зачем так кричать, дорогой принц. Я же объяснил вам, у прошлого свой кодекс: «Что было — то сплыло…»

П р и н ц (перебивает). Я вам приказываю — верните ей имя!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Разве я виноват, что она осталась без отца, без матери и очутилась в таверне? Это все розовый попугай — Министр Будущего. Знай кудахчет: «Будущее! Будущее!» А потом из этого будущего получается такое прошлое, что девочки забывают, как их зовут. (Одну за другой открывает рамы с портретами.) Вот оно, будущее! Вот! Вот! Деваться некуда от этого будущего! Это все он натворил, розовый! А я должен отвечать? Пусть сам и отвечает! Заставьте его записать в розовую тетрадку про ее встречу с отцом! Пускай повертится!

П р и н ц (кричит). Министр Будущего! Министр Будущего!

Вбегает  М и н и с т р  Б у д у щ е г о.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Я здесь, принц. Что случилось?

П р и н ц. Снимите очки, господин министр.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Очки? Зачем очки? Очень извиняюсь, но Министр Будущего не имеет права снимать розовые очки. (Принюхивается.) Гуталин? Так и есть — гуталин!

На мгновение снимает очки, в ужасе зажмуривается и тут же надевает очки обратно.

Как она попала сюда?

М и н и с т р  П р о ш л о г о (ехидно). А вот попала.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (Министру Прошлого). Ваша работа, дорогой коллега?

П р и н ц (министру Будущего). Откройте розовую тетрадку. Пишите.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (растерянно шарит по карманам). Я… Она… должно быть, где-нибудь оставил… Сейчас! (Хочет бежать.)

П р и н ц. Розовая тетрадка торчит у вас из кармана.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Что вы говорите? Ах, какой конфуз! Действительно, торчит из кармана. (Министру Прошлого.) Я тебе это припомню, архивная крыса!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Повертись, повертись, свистун!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Навозный жук!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Попугай!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Крот! Мокрица!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Мошенник! Подхалим! Очковтиратель!

П р и н ц. Замолчите, господа министры! Как вам только не стыдно! (Министру Будущего.) Пишите! (Диктует.) Девочка, забывшая свое имя…

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Сломалось перо.

М и н и с т р  П р о ш л о г о (достает из портфеля ручку, подает министру Будущего). Это не сломаешь — вечное.

П р и н ц (диктует). Должна встретиться со своим отцом…

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (решительно захлопывает тетрадку). Это невозможно, принц!

П р и н ц. То есть как невозможно! Я вам приказываю!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Дорогой принц, это интриги! Архивная крыса давно подкапывается под меня! Ну, допустим, я запишу то, что вы требуете… Что из этого получится?

П р и н ц. Она встретится с отцом.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Ничего подобного! У меня будут неприятности, а их встречу все равно вычеркнут. Ее нет в списке приглашенных на бал.

П р и н ц. Так впишите ее в этот список.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Как же я ее впишу, если у нее нет имени?

Входит  С т а р ы й  Г о д.

С т а р ы й  Г о д. Что ты наделала, девочка Пиво! Ты обманула меня! Ты не сдержала слова! Я же предупреждал!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Она не виновата, Тривэ! Рано или поздно это должно было произойти!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Это все он натворил, его работа!

М и н и с т р  П р о ш л о г о (указывая на рамы). Нужно же когда-нибудь положить этому конец!

П р и н ц. Папаша, что все это значит?

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Это ничего не значит! Ровным счетом ничего не значит! Просто маленькое недоразумение. А в общем, все чудесно! (Лихорадочно пританцовывает.) Все чудесно, все чудесно…

П р и н ц. Хватит! Папаша, почему они не слушают моих приказаний? Принц я или не принц?

С т а р ы й  Г о д. Только не волнуйся, мой мальчик! У тебя чистое сердце и горячая голова, тебе нельзя волноваться…

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Нужно сказать ему правду, Тривэ.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Ни в коем случае!

П р и н ц. Какую правду?

Зал начинает заполняться  г о с т я м и. Теперь девушки, которых мы уже видели, на заднем плане, впереди их папаши, мамаши — сытые, самодовольные.

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Вас только называют величествами, настоящие короли — они! (Указывает на входящих гостей в масках.) Господин Баланс — финансовый король. Господин Триб — король хлебный. Господин Вексель — сапожный король. Здесь все короли! Мы и пальцем не смеем пошевельнуть без их разрешения.

П р и н ц. Это правда, папаша?

С т а р ы й  Г о д. Милый мой мальчик, время теперь знаешь какое дорогое? Дрова, свечи, продукты питания, содержание замка… Одних дверей в нашем замке шестьсот шестьдесят шесть, и все нужно смазывать. Если их не смазывать, они так скрипят, что с ума можно сойти, а масло все дорожает и дорожает, так что не напасешься денег… Поневоле приходится залезать в долги. Мы так обеднели, что вынуждены служить.

М а с к а (начальственно). Что там у вас? Пора начинать коронацию.

П р и н ц (обращаясь к маскам). Сейчас мы начнем коронацию, господа. Я стану годом. Но мне совсем не безразлично, каким годом я стану. Я хотел бы стать Счастливым Годом, господа!

М а с к и. Счастливым?

— Для кого?

П р и н ц. Для всех! Для вас и для этой бедной девочки. (Выходит вперед Эль.) Она забыла свое имя и не может встретиться с отцом.

Один из гостей выходит вперед, снимает маску.

Это  А н к е р.

А н к е р. Что такое? Да это же моя служанка Эль!

М а с к и (возмущенно шепчутся). Служанка!

— Вы слышите: служанка!

— Здесь служанка!

А н к е р. Ты как попала сюда? Марш в таверну разносить кружки!

П р и н ц. Нет-нет, не гоните ее! Я не могу быть счастлив, когда она несчастлива!

А н к е р. А я не могу быть счастлив, когда она счастлива! Это хорошая, выгодная служанка. Если отец заберет ее, кто будет служить в моей таверне? Кто?

М а с к и. Кто будет прислуживать в таверне? Кто?

— Если каждой служанке вернуть имя, у нас вообще не останется служанок!

— Кто будет нам прислуживать?

— Кто будет на нас работать? Кто?

А н к е р. Ну я тебе покажу, негодница! Дай только вернуться домой! (Хватает Эль за ухо.)

П р и н ц. Не смейте трогать ее! Не то я вообще не стану годом! Я не надену корону!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Правильно! Молодец принц!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Не слушайте его, принц! Он хочет погубить нас всех! Вы должны надеть корону!

П р и н ц. Либо я стану Счастливым Годом, либо не стану годом совсем! Я не надену корону!

М а с к и. Он потерял рассудок!

— Он не понимает, что говорит!

— Он не в своем уме!

— Объясните же ему!

М и н и с т р  Б у д у щ е г о. Если вы не наденете корону, жизнь в нашем королевстве остановится! Все уйдет в прошлое! Все погибнет! Вы сами погибнете! Погибнет эта девчонка! Погибнет ее отец, с которым она все-таки могла бы когда-нибудь встретиться! Все, все погибнет. (Эль.) Ты погибнешь!

Э л ь. Уж лучше совсем погибнуть, чем жить без имени!

М а с к и (возбужденно шепчутся). Придется вернуть ей имя…

— Придется!

— Со временем…

— Ну разумеется.

— Я согласен.

— Так и быть: верните ей имя, господин Министр Прошлого!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. А вот и не верну!

М а с к а. Что такое? Вы уволены!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Мы еще посмотрим теперь, кто кого уволит. Принц, вы никогда не станете Счастливым Годом, если в королевстве будут командовать они. Предположим, я отдам ей имя. Она вернется к Анкеру и опять с утра до ночи будет слышать одно: «Девчонка, эль! Неси эль! Подай эль!» Не пройдет и недели, как она снова забудет, как ее зовут.

П р и н ц. Что, по-вашему, я должен сделать?

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Не надевайте корону!

П р и н ц. Но ведь тогда она совсем погибнет!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Она не погибнет! Клянусь вам, она не погибнет! Она…

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (перебивает его). Не слушайте его, слушайте меня! Меня! Меня! Меня!

П р и н ц. Довольно я слушал вас! Не верю ни одному слову!

С т а р ы й  Г о д. На этот раз он говорит правду, сынок!

П р и н ц. Вы всегда уверяли, что он говорит правду, папаша!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. И вас одурачил этот розовый попугай, Тривэ!

С т а р ы й  Г о д. Боже мой, до чего я дожил! (Вдруг схватился за голову.) Ах… (Провожает взглядом слетевшую птичку.)

Пауза. Все замерли. В тишине раздался первый звон.

Я кончился. Прощайте.

Передает корону принцу, закрывает последнюю страницу своего календаря, уходит в раму.

Второй звон.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (захлебываясь от волнения). Надевайте корону, принц! Не упрямьтесь! Заклинаю вас! Во имя вашего блага! Я воспитал вас! Вы мне дороги, как сын! Надевайте корону!

Третий звон.

М а с к и (угрожающе надвигаются на принца).

— Корону!

— Корону!

— Надевай корону!

П р и н ц. Нет! (Выбрасывает корону в окно.)

Четвертый звон. Все замерли точно загипнотизированные.

М и н и с т р  Б у д у щ е г о (шепотом). Господа… Господа… Что же будет с будущим, господа… (Вдруг кричит истерически.) Закройте окно! Ловите блим-блям!

Пятый звон. Вдруг очнувшись, все бросаются ловить воображаемую птичку. Шум, крик, суматоха. Птичка то взлетает под самый потолок, то камнем падает вниз, выскальзывает из рук.

Ловите, пока она не прозвенела двенадцать раз! (Считает звоны.) Шесть… Семь… Ловите! Ловите же! Восемь… Скорее! Скорее! Десять… Десять… Одиннадцать… Все кончено, у нас больше нет буду…

Министр Будущего не успевает договорить — двенадцатый звон. И сейчас же черная половина начинает расти, поглощая розовую. Маски в ужасе мечутся по залу, застывают в тех позах, в каких их застала надвигающаяся чернота. И вот все замерло. Розового больше нет. Все черно. На сцене остается только одна движущаяся фигура — Министра Прошлого.

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Ну вот и слава богу… Теперь будет тихо.

Подходит к неподвижно стоящему принцу, трогает его за руку.

Принц, принц…

П р и н ц (неуверенно шевелится). Что это? Я жив…

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Ну разумеется. Я же говорил вам — все будет хорошо.

П р и н ц (обводит взглядом застывшие фигуры, замечает неподвижно стоящую Эль). Что я натворил! Все кончено…

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Наоборот, принц: для вас все только начинается. На свете много королевств. Ищите такое, в котором вы сможете стать Счастливым Годом.

П р и н ц (подбегает к Эль). Эль! Эль! Теперь я никогда не смогу быть счастлив!

М и н и с т р  П р о ш л о г о (смеется). Сможете, принц. (Прикасается к Эль.) Очнись, Минутка.

П р и н ц. Минутка?

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Да, принц, ее настоящее имя — Минутка.

Э л ь. Минутка… Да-да. Минутка! Я вспомнила!

П р и н ц. Как я счастлив!

М и н и с т р  П р о ш л о г о. Все эти господа: анкеры, трибы, вексели — это только механизм, старый часовой механизм. Старый механизм рано или поздно должен остановиться, время не может остановиться никогда! Идите, принц! Ищите такое королевство, в котором каждая минутка будет счастливой, тогда и вы станете Счастливым Годом! А я послежу, чтоб эти господа навеки остались в прошлом. Что было, то сплыло, что упало, то пропало; прошлого не воротишь!

Разноцветные круги. Перед нами занавес сказки.

Из циферблата, взявшись за руки, выходят  П р и н ц, Э л ь, М о р я к, В о р о н а, Ч е р е п а х а, за ними еще какие-то персонажи. Хотелось бы, чтобы их было побольше, чтобы, пока длится интермедия перед занавесом, они все шли и шли. Все поют:

Мы идем! Мы идем! Мы идем! Мы в пути! Мы в пути! Мы в пути! Мы найдем! Мы найдем! Каждый счастье обязан найти!

Г о л о с  Ч а с о в щ и к а. Скорей заводи свои новые часы!

Г о л о с  В а л е р к и. Зачем?

Г о л о с  Ч а с о в щ и к а. Может быть, им понравится наше королевство и они поселятся в нем?

Г о л о с  В а л е р к и. Как же они поместятся в нем? Они такие большие!

Г о л о с  Ч а с о в щ и к а. Они просто кажутся тебе большими, потому что ты представил, что ты сам маленький. Представь, что ты стал опять большим, увидишь, какими они станут маленькими.

Г о л о с  В а л е р к и. Подожди, сейчас представлю!

Разноцветные круги.

Г о л о с  Ч а с о в щ и к а. Представил?

Г о л о с  В а л е р к и. Представил!

Мы снова в комнате Часовщика.

В а л е р к а. Смотри, эти старые часы и вправду остановились.

Ч а с о в щ и к. Конечно, вправду! Сказка не шутка, сказка очень серьезная вещь!

В а л е р к а. Тогда где же они? Принц, Эль, отважный моряк…

Ч а с о в щ и к. Они здесь! Просто они стали такими маленькими, что их невооруженным глазом не разглядишь. (Вставляет в глаз лупу, заглядывает в коробку часов.) Вот они! Спускаются по цепи… Спрыгивают с гири на пол… Они идут! Слышишь?

Чуть слышно звучит песенка.

Мы идем! Мы идем! Мы идем! Мы в пути! Мы в пути! Мы в пути (и т. д.)

Валерка свесился вниз головой с дивана, протягивая подаренные часики навстречу невидимым путешественникам. Часовщик прослеживает их путь от старых часов к новым часикам.

Они уже совсем близко…

Распахивается дверь, на пороге появляется  М а м а, за нею  г р у п п а  г о с т е й.

М а м а (всплескивает руками). Уму непостижимо!

В а л е р к а. Тише!

Ч а с о в щ и к. Повторяйте за мной: добро пожаловать в наше счастливое королевство!

Г о с т и. Какое королевство?

— В чем дело?

— Что здесь происходит?

М а м а. Так я и знала: сказки рассказывают.

В а л е р к а. Повторяйте!

В с е  в м е с т е. Добро пожаловать в наше счастливое королевство!

Ч а с о в щ и к (Валерке). Ну как, получилось?

В а л е р к а (осторожно прикладывает часики к уху, и лицо его расплывается в счастливой улыбке). Получилось… Тикают!

Ч а с о в щ и к. С Новым счастливым годом!

Все поднимают бокалы.

З а н а в е с.

ЧАС НОЧИ Комедия в двух частях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

К р у г л о в ы — Анна Павловна и Евгений Викторович.

Г у щ е в ы — Мария Семеновна и Роберт Егорович.

М о с я г и н ы — Юлия Аркадьевна и Николай Петрович.

Б а б и ч е в а — Нинель Матвеевна.

М а х а л к и н — Степан Федорович.

Все примерно одного возраста: 35—40, кроме Круглова, которому за пятьдесят.

К р у г л о в  О л е г }

Г у щ е в  В а л е н т и н }

М о с я г и н а  Л е о н е л л а }

Б а б и ч е в  А н д р е й }

М а х а л к и н  Э д у а р д } — дети вышеназванных граждан, в пьесе практически не участвуют.

В эпизодах: А л е н а, И в а н, Ф и л о с о ф, К о с т и к, В л а д и к, сержант милиции.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Квартира Кругловых: холл и гостиная. В холле — подобие библиотеки: стеллажи с книгами, кожаные кресла, журнальный стол, телефон, три двери — входная, в другие комнаты, в кухню. В гостиной импортный гарнитур, хрусталь в горке, большие напольные часы, второй телефонный аппарат. Но сейчас ничего этого не видно, обстановка едва угадывается потому, что на улице ночь, свет в квартире выключен и только луна, выныривая временами из бегущих по небу облаков, заглядывает в окна гостиной. Звонит телефон, но к аппарату никто не подходит. Телефон умолкает. Где-то остался невыключенным радиорепродуктор, слышна мягкая ритмичная музыка, потом голос диктора: «Мы передавали танцевальную музыку. Московское время — ноль часов пятьдесят девять минут. Наши передачи окончены. Спокойной ночи, дорогие товарищи!» Заключительные музыкальные аккорды. Тишина. И опять звонит телефон — долго, настойчиво. Наконец звонки обрываются. В часах что-то громко щелкает, раздается шипение, они отбивают один удар. Час ночи. И тогда открывается входная дверь, входят супруги  К р у г л о в ы.

К р у г л о в. Если бы я пошел с пик, он бы сидел без трех!

К р у г л о в а. Тише. Разбудишь Олега.

К р у г л о в (ворчит). Разбудишь, разбудишь… Я в его возрасте… Меня, из пушки. Избаловали, изнежили, неудивительно, что работать некому. Народу полно, а работать некому!

К р у г л о в а. Ты что разошелся?

К р у г л о в. Дурак — не пошел с пик.

К р у г л о в а. Включи свет.

Круглов включает свет в холле.

Куда на ковер в ботинках! И шапку отряхни. Весь в снегу. Не здесь, на лестнице.

Круглов выходит. Слышно, как он отряхивается за дверью. Потом он возвращается. Супруги снимают пальто, уличную обувь.

(Зевает.) Ох, и отосплюсь завтра…

К р у г л о в. Кто как. Машина придет в семь тридцать.

К р у г л о в а. Завести будильник?

К р у г л о в. Сам проснусь. Объект сдаем в Коржуеве. (Запел.) Красная суббота, спутница трево-ог…

К р у г л о в а. Да тише ты!

И, точно по команде, наверху зазвучала музыка, слышен топот — у соседей началось веселье.

Что-то они сегодня рано начали…

Круглов берет ботинок, идет в гостиную, стучит по батарее. Шум наверху несколько стихает.

(Выходит, снимая на ходу платье, возвращается в халате.) Можно не накручиваться — какое счастье. Спать, спать. (Зевает.) Лидка обещала югославский торшер из «Ядрана». Переплата терпимая, другие больше берут. Пока вы мизерились, я ее умаслила, у нее знакомая товароведша. Ты не дашь мне днем на часок машину?

К р у г л о в. Служебная машина есть машина служебная. Сто сорок раз говорил: никаких поездок по магазинам!

К р у г л о в а. Ладно, угомонись. Все равно куплю. Придется тащиться на автобусе через весь город. Оттуда возьму такси.

Звонит телефон.

Это еще кто? Второй час.

К р у г л о в (берет трубку). Слушаю. Я. Только что вошли. (С азартом.) А-а! Что я тебе говорил! Только с пик. У Игната на руках был голый король. Голый король был у этого прохвоста. Голенький бубновый пупсик. Снес он даму червей. Нужно было два раза козырнуть, а потом до конца отбирать свои. Дошло? Слава богу. Поезд ушел, тю-тю. В следующую пятницу. (Кладет трубку.) Дошло… (Ходит в носках по холлу, рассуждает сам с собой.) Просто, как репа. Ремиз же был, классический ремиз…

К р у г л о в а. Я больше не могу слышать про преферанс. Сними пиджак. Надень тапочки. Что ты ходишь как заводной? Выпей на ночь валокордина.

К р у г л о в (заискивающе). А может…

К р у г л о в а. И не заикайся.

К р у г л о в (выходит). Ар-мань-як. Красиво звучит.

К р у г л о в а. Инфаркт звучит не хуже. Ты свое выпил, я не хочу остаться вдовой.

К р у г л о в. Почему?

К р у г л о в а. О господи!

К р у г л о в. Разве ты меня еще любишь?

К р у г л о в а. Я устала. (Зевает.) Устала. Давай спать.

К р у г л о в. Естественно. Я старше тебя на пятнадцать лет, я воевал, прожил активную жизнь. Когда мы поженились, я был еще вполне доброкачественным мужланом, а теперь… (Снимает пиджак, хлопает себя по животу.) Знаешь, как меня называют подчиненные? За глаза, разумеется. Брюхастик. Ласково так: брю-хас-тик.

К р у г л о в а. Перестань паясничать.

К р у г л о в. Скоро я все равно отдам концы.

К р у г л о в а. Сначала поставь на ноги сына.

К р у г л о в. Ах, ах! Сын. Интеллектуал. Молодая лань в огороде…

К р у г л о в а (перебивает). Тебе сколько капель — тридцать, сорок? (Берет пузырек с лекарством, уходит в кухню. Через несколько мгновений возвращается, она встревожена.) Женя, он не ужинал, все стоит на столе нетронутое.

К р у г л о в. Трагедия! Не ужинал… Значит, был сыт. Они теперь вообще слишком сытые.

К р у г л о в а (не слушает его, скрывается за дверью, ведущей в другие комнаты, сразу же возвращается). Олега нет дома.

К р у г л о в. Ах-ах-ах!

К р у г л о в а. Мужлан, посмотри на часы!

К р у г л о в (смотрит на часы). Час десять… Куда же он делся?

К р у г л о в а. Ты меня спрашиваешь?

Убегает, тут же возвращается. Она встревожена еще больше.

И формы нет…

К р у г л о в. Что же он, не приходил из школы?

К р у г л о в а. Не задавай дурацких вопросов!

К р у г л о в. Может, позвонить кому-нибудь из его приятелей?

К р у г л о в а. Ты что, с луны свалился? Ни у кого нет телефонов. (Берет трубку телефона, набирает номер.) Мама? Я тебя разбудила, прости. Олег к тебе не приезжал? И не звонил? Мы только что вернулись от Мызниковых, а его нет. Ума не приложу. Не знаю. Нет, нет, спи, я тебе утром позвоню. (Кладет трубку.) Проклятый район! Как я не хотела сюда ехать, чуяло сердце…

К р у г л о в. Только спокойно. Ничего не случилось.

К р у г л о в а. Замолчи! У тебя дурной язык. Постучи по деревяшке.

К р у г л о в (стучит по книжному шкафу). Мало ли… В конце концов…

К р у г л о в а. По полированной нельзя!

К р у г л о в. А где у нас не полированная?

Звонит телефон.

К р у г л о в а (хватает трубку). Да! Ну?! (Несколько мгновений молча слушает, потом кричит.) Вы что, совсем рехнулись?! (Бросила трубку на рычаг.)

К р у г л о в. Кто это?

К р у г л о в а. Игнат. Король был не голый…

К р у г л о в. Не может быть!

К р у г л о в а. Надо что-то делать.

К р у г л о в. Что?

К р у г л о в а (смотрит в окно). Пусто. Темно. Здесь уже в десять часов — ни души, мертвое царство, конец света. Снег идет. Такси! Нет, не к нам, повернуло к дому девять. Делай же что-нибудь!

К р у г л о в (неуверенно). Пойду посмотрю на улице… (Надевает ботинки, пальто, выходит.)

Пауза. Круглова не находит себе места — ходит из комнаты в комнату, потом приносит пылесос, чистит ковер в холле — ей необходимо чем-то занять себя, действовать. Звонок. Она бросила пылесос, бежит к двери, открывает. Входит Б а б и ч е в а.

Б а б и ч е в а (смущена, волнуется, но старается держаться с достоинством). Ради бога, извините. Я услышала — гудит пылесос, значит, вы не спите. Я ваша соседка снизу. Изредка встречаемся в лифте, но как-то до сих пор… (Подает руку.) Бабичева. Нинель Матвеевна.

К р у г л о в а. Анна Павловна.

Б а б и ч е в а. Ваш сын дома?

К р у г л о в а. Нет. Вы что-нибудь знаете?

Б а б и ч е в а. Моего Андрея тоже до сих пор нет. Они учатся в одном классе. Дружат, кажется. Во всяком случае, Олег несколько раз заходил к нам. Милый, интеллигентный мальчик.

К р у г л о в а. Мы были у приятелей, думали, он давно спит, а он, оказывается, до сих пор не пришел из школы. Я просто места себе не нахожу.

Б а б и ч е в а. Признаться, я тоже. Андрей дисциплинированный, без причины он бы никогда не позволил себе такого. Район здесь необжитый — лес, овраги, развалюхи какие-то. Прежде на этом месте стояла деревня Сычиха, она пользовалась дурной славой. Я библиограф, интересовалась историей данной местности. Раньше я работала в Историчке, а теперь здесь в юношеской библиотеке, в нашем доме. Вы не разрешите позвонить по телефону? Автомат опять не работает.

К р у г л о в а. Только недолго. Вдруг Олег позвонит!

Б а б и ч е в а. Ровно одну минуту. (Набирает номер.) Верочка? Это я, Неля. Разбудила? Читаешь? Нет. И тебе не звонил? Приезжать незачем — все равно ничем не поможешь. Да. Я не могу долго занимать телефон. От соседей, сверху. Их сына тоже до сих пор нет. Позвоню, если что-нибудь прояснится. Я спокойна, совершенно спокойна. Пока. (Кладет трубку.)

К р у г л о в а. Не объявился?

Б а б и ч е в а. Нет. Это сестра моя. Она осталась в центре, на старой квартире, а мы с Андреем сюда, в Сычиху. В тысяча девятьсот четырнадцатом году в этой самой Сычихе было сорок дворов, двести тридцать душ населения, а теперь в одном нашем доме около полутора тысяч. Целый город. Уже год живем, и только один телефон — у вас.

К р у г л о в а. Подстанция будет готова не скоро. К нам протянули провод, воздушку. У мужа такая работа.

Б а б и ч е в а. Я знаю.

Наверху снова всплеск веселья: музыка, топот — там танцуют.

(Посмотрела вверх, покачала головой.) Не повезло вам.

К р у г л о в а. Каждую пятницу одно и то же. Управы на них нет. (Стучит по батарее.)

Б а б и ч е в а (мнется). Ну, я, пожалуй… Если Олег позвонит, не сочтите за труд… Будем ждать и надеяться, что еще остается?

К р у г л о в а. В нашем доме живет кто-нибудь из их одноклассников?

Б а б и ч е в а. Как же, как же. Валя Гущев… Кстати, очень хорошая семья, простая, но крепкая, дружная. Махалкин. Этот из местных — сычихинский. Леонелла… Как же ее фамилия? Мосягина. Леонелла Мосягина. Очень раскрепощенная девица: джинсики, свитерок в обтяжку, волосы до плеч… Ни за что не скажешь, что ей всего шестнадцать — вполне оформилась.

К р у г л о в а. Может, они что-нибудь знают?

Б а б и ч е в а. Неудобно, все давно спят.

К р у г л о в а. Придется будить. Если вы стесняетесь, Нинель Матвеевна, я одна пойду, только укажите квартиры.

Б а б и ч е в а. Нет уж, одну я вас не брошу, вдвоем так вдвоем.

К р у г л о в а. Кому-то нужно остаться у телефона. (Открывает форточку, зовет.) Женя! Же-ня!

Б а б и ч е в а. Этак мы здесь весь дом переполошим.

К р у г л о в а (зовет). Же-ня!

Входит  К р у г л о в.

К р у г л о в. Звонил?

К р у г л о в а. Нет.

К р у г л о в. Я не один. Заходите, товарищи.

Следом за Кругловым входят супруги  Г у щ е в ы  и  М о с я г и н ы.

(Кругловой.) Знакомься. Встретил возле дома. Вместе блуждали в потемках. Так сказать, товарищи по несчастью.

Г у щ е в а (Бабичевой). И вы здесь, Нинель Матвеевна!

Б а б и ч е в а. Вот зашла, думала, соседи что-нибудь знают, у них телефон.

Г у щ е в а. Андрея тоже нет?

Б а б и ч е в а. Нет.

К р у г л о в а. И ваших?

Г у щ е в а. Мы уж прямо не знаем, что думать.

Г у щ е в. Тут, я смотрю, подобрался целый родительский коллектив, как-то уже и на душе полегче. (Кругловой.) Гущев. Роберт Егорович. Не было счастья, да несчастье помогло — познакомились.

Г у щ е в а (мужу). Что ты все о несчастье! Типун тебе на язык. (Подает руку Кругловой.) Маня.

К р у г л о в а. Анна Павловна. Очень приятно.

М о с я г и н а (Кругловой). Мосягина моя фамилия. Юлия Аркадьевна. Я мама Леонеллы. Вы ее, конечно, знаете?

К р у г л о в а. Понаслышке.

М о с я г и н а. А это мой муж.

М о с я г и н. Николай Петрович. Как говорится, весьма рад знакомству, хотя в данном конкретном случае радоваться никакого конкретного повода нет, скорее, в обратном смысле. Возможно, я ортодокс, но я всегда говорил: пороть их надо.

М о с я г и н а. Роди сначала, потом пори. Ортодокс… Вон у Мурашкиных поротый — где он? В тюрьме сидит.

М о с я г и н. Как говорится, от тюрьмы да от сумы…

Б а б и ч е в а. Ну что вы все о тюрьме, о несчастье… Будем оптимистами.

Г у щ е в. Это точно. Теперь мы, по крайней мере, знаем, что их четверо. Четверо — не один.

К р у г л о в. Раздевайтесь, товарищи. (Зажигает в гостиной свет.) Проходите. Прошу.

Все снимают пальто, направляются в гостиную, неуверенно жмутся у двери.

М о с я г и н а (окинула взглядом гостиную, мужу негромко). Живут…

М о с я г и н (так же). Фигура. Положено.

К р у г л о в. Присаживайтесь. Можно. Здесь не музей, нормальное бытовое помещение.

Все рассаживаются у стола.

(Занял место во главе стола, почувствовал привычную обстановку совещания, приободрился.) Итак… Что у нас налицо? (Посмотрел на часы.) Один час шестнадцать минут.

М о с я г и н (посмотрел на свои часы). Семнадцать, с вашего разрешения.

К р у г л о в. Это детали. Обсудим сложившуюся ситуацию. Какие будут соображения, товарищи?

Пауза.

Смелее, смелее.

Г у щ е в. Я думаю, пора звонить в милицию.

К р у г л о в. Других предложений нет?

М о с я г и н а. Ох, не люблю я милицию…

Г у щ е в а. Конечно, если совесть не чиста…

М о с я г и н а. Вы, кажется, на что-то намекаете?

Б а б и ч е в а. Только не будем ссориться.

К р у г л о в. Значит, нет других предложений? Дай-ка мне телефон, Анюта.

Круглова ставит на стол телефон, он на длинном шнуре, его можно переносить с места на место.

(Набирает ноль-два.) Соедините с дежурным по городу. Здравствуйте. Вас беспокоит управляющий трестом — Круглов. Я вот по какому вопросу: у нас тут чепе, пропало четверо ребят. Утром ушли в школу и ни слуху ни духу. Лет сколько? От пятнадцати до шестнадцати. Нет. Никто ничего не знает. Никаких следов. Пожалуйста. Круглов Олег, Гущев…

Г у щ е в а (подсказывает). Валя. Валентин.

К р у г л о в. Валентин. Мосягина Леонелла. И Бабичев.

Б а б и ч е в а (подсказывает). Андрей.

К р у г л о в. Андрей Бабичев. Хорошо. Жду. (Зажал микрофон рукой.) Проверяют сводку.

Г у щ е в а (заметно волнуется). Ой, мамочки…

К р у г л о в (в трубку). Да-да, слушаю. Понятно. Понятно. Записывайте. Шестьсот сорок три, восемнадцать девяносто шесть. Благодарю. (Кладет трубку.)

Все с напряженным вниманием ждут, что он скажет.

Никаких сведений о наших детях нет. Но волноваться пока нет причин.

Б а б и ч е в а. Легко ему говорить.

К р у г л о в. Если что-нибудь станет известно — позвонят. К утру не найдутся — объявят розыск.

Длинная пауза.

Г у щ е в. Если не возражаете, мы пока у вас посидим, дома с ума сойти можно.

К р у г л о в. Да-да, конечно. (Жене.) Поставила бы ты чайник, Аня, что ли…

Пауза. Круглова выходит. Все смотрят на стоящий посреди стола телефон. Гущев потрогал рукою шнур, ведущий к аппарату, бережно перебирая его руками, добрался до телефонной розетки, ощупал и ее — надежно ли включена? — сел на прежнее место, рядом с женой.

Б а б и ч е в а (Гущевой). У вас дома кто-нибудь есть?

Г у щ е в а. Дед с бабкой, родители Роберта. Тоже, наверное, не спят.

Б а б и ч е в а. А я Андрею записку оставила. Ключ у него свой.

К р у г л о в а (Бабичевой). У вас один?

Б а б и ч е в а. Один. Мы с мужем давно разошлись.

Г у щ е в а. У нас тоже один.

М о с я г и н а. Ну, я своей красотке задницу надеру. Джинсы отниму — раз. И обстригу. Распустила патлы, беби.

М о с я г и н. Цветок душистых прерий.

Шум, музыка наверху.

Г у щ е в (Круглову). Кто там, над вами?

К р у г л о в. Золотовы. Родители за границу уехали. Специалисты. Дочка какого-то бородатого привела, развлекается. Художник, кажется.

Б а б и ч е в а. Вот радость будет папочке с мамочкой, когда вернутся.

М о с я г и н а. Ох, детки, детки…

Г у щ е в а. Не иметь — плохо, а иметь — тоже не зарадуешься.

К р у г л о в. Мы тут с Олегом недавно выясняли отношения, он учительнице надерзил, жену в школу вызывали. Так он знаете что заявил? «Диалектика», — говорит. Какая диалектика? При чем диалектика? «Вы со мной мучаетесь, а я буду мучиться со своими детьми, они отплатят мне за все ваши мучения». Так и сказал. Диалектика… Рассуждает, негодяй.

Б а б и ч е в а. Они теперь за словом в карман не лезут. Посмотрели бы вы на формуляры в библиотеке! Детскую и юношескую почти совсем не берут — или детективы, или Фолкнера, Хемингуэя, Маркеса им подавай.

К р у г л о в. Интеллектуалы!

Б а б и ч е в а (Мосягиной). Вот вы, Юлия Аркадьевна, читали Маркеса «Сто лет одиночества»?

М о с я г и н а (посмотрела на мужа, вздохнула). Мне про одиночество и так все ясно.

Б а б и ч е в а (Круглову). А вы, уважаемый товарищ начальник?

Входит  К р у г л о в а.

К р у г л о в. Анюта, у нас есть Маркес?

К р у г л о в а. Есть.

К р у г л о в. Синенький?

К р у г л о в а. Зелененький. (Расставляет на столе чашки, сахарницу, вазочки для варенья, приносит начатый торт, снова уходит в кухню.)

К р у г л о в (Бабичевой). У меня вообще-то возможность доставать книжки есть, мы писателям дома строим, так я в ихнюю книжную лавку, как к себе домой, а вот читать… Когда нам читать, уважаемая? У нас на объектах такие сюжетики — качнешься. «Правду», программу «Время» — это регулярно.

Б а б и ч е в а. А вот детки ваши читали «Сто лет одиночества» — и Олег, и Леонелла.

Г у щ е в. Я у своего отобрал. Полистал на досуге. Талантливое, конечно, произведение, но уж очень много похабщины.

М о с я г и н а (оживилась). Секс?

Г у щ е в. Я тут ездил в туристическую поездку в Швецию, так там до чего дошло — специальные магазины по сексу. «Шоп» называются.

М о с я г и н (изрекает). Детей нужно иметь не меньше трех. Или совсем не иметь.

М о с я г и н а. Специалист…

Г у щ е в а. Пусть только вернутся живые-здоровенькие. (Без стеснения обняла мужа, заглянула в глаза.) Мы непременно родим еще одного, правда, Роберт?

Г у щ е в. Будем стараться.

Мосягина засмеялась с оттенком зависти.

К р у г л о в а (входит из кухни с чайником). Что это вы развеселились?

М о с я г и н а (спохватившись). Ой, правда, не к добру.

Круглова разливает чай. Садится. Перед каждым стоит налитая чашка, но никто не прикасается к ним. Мосягин потянулся было, но Юлия Аркадьевна так зыркнула, что тот отдернул руку.

Пауза. Слышно, как за окнами свистит ветер.

Г у щ е в а. Метель разгулялась…

Б а б и ч е в а. Что-то в этом году весна запаздывает.

К р у г л о в а. У нас на балконе проволока натянута для сушки белья, когда ветер дует, свист просто сводит с ума.

М о с я г и н а. Я сама не стираю — все в прачечную.

Г у щ е в а. А я — сама.

Б а б и ч е в а. В прачечную целесообразно отдавать только прямое, а наволочки, полотенца — дома. Лично я брезгую.

Пауза. Свистит ветер.

К р у г л о в. Ерунда это, а не метель. Начинал я службу на восточной границе. Прибыл на заставу летом. Сосны там — посмотришь, фуражка с головы валится — и почти у всех верхушки спилены. Что такое? А это их зимой, во время снежных заносов на дрова спилили. Вот какие бывают метели.

Пауза.

Б а б и ч е в а (Кругловой). Ваш куда собирается поступать?

К р у г л о в а. В институт иностранных языков. Уже год с педагогом занимается. В школе сами знаете какая подготовка. У него все данные для такой работы; и анкетные, и вообще… общительность, обаяние, легкость.

К р у г л о в. Последнее несомненно.

Б а б и ч е в а. А мы с Андреем твердо решили — филфак. В армию его все равно не возьмут — близорукость, минус четыре.

М о с я г и н а. Моя во ВГИК намылилась, на актерский. Думаю, поступит в Плехановский. Получит профессию, потом хоть в Голливуд.

Г у щ е в а. Хорошая профессия теперь главное. Высшее образование не убежит. У нас на заводе прекрасное техническое училище. Впоследствии, пожалуйста, — вечерний втуз.

Пауза.

Г у щ е в (пристально смотрит на телефон, точно гипнотизирует его). Да зазвони же ты, зазвони.

Телефон звонит.

Г у щ е в а. Ой, мамочки…

Все замерли. Один звонок, другой, третий.

К р у г л о в (осторожно протянул руку к аппарату, взял трубку). Вас слушают. Алло! Слушаю. Говорите! Алло! Алло! (Всем). Отбой. Повесили трубку.

Пауза.

К р у г л о в а. Странно…

М о с я г и н. Проверяют.

К р у г л о в. Кто?

Звонит телефон.

К р у г л о в а (опередила мужа, схватила трубку). Слушаю. (И сразу сникла.) Ты, мама… Не нервничай, он уже нашелся. Звонил. Все в порядке. У приятеля на даче. Заболтались, опоздали на последнюю электричку. Ну что ты мне не веришь? У Вали Гущева. Товарищ по классу. Я тебя не обманываю. Клянусь. Честное слово. Ложись. Спи спокойно, мамочка. (Кладет трубку.)

Пауза.

К р у г л о в. Святая ложь…

Г у щ е в (прямо-таки подпрыгнул на стуле). Ах ты черт!

Все обернулись в его сторону, ждут, что он скажет.

Товарищи, дорогие, а может, правда?

К р у г л о в. Что правда?

Г у щ е в. У нас правда есть дача. Ну не дача, дом в деревне, изба. Мы ее помаленьку оборудуем. Платформа — девяносто шестой километр. Последняя электричка останавливается в одиннадцать шестнадцать, потом перерыв до пяти утра. Летом ездим каждую пятницу, а зимой…

Г у щ е в а (подхватила). Точно, Роберт! Верно. (Поцеловала мужа.) Ах ты, умница мой! Валечка давно собирался поехать покататься на лыжах и товарищей хотел пригласить, а я ему: подожди да подожди, полегчает на заводе — поедем, напряженка с планом, и по субботам, бывает, просят, и по воскресеньям. Как откажешь? Нужно быть сознательным. И сверхурочные опять же хорошие платят. Деньги всегда нужны, их сколько ни заработай…

К р у г л о в (перебивает). Минуточку. С планом вопрос ясен, расскажите лучше про вашу деревню. Позвонить оттуда нельзя?

Г у щ е в. Смеетесь! Только одно название — деревня, летом еще живут энтузиасты вроде нас, а зимой три старухи и дед сто лет. До почтового отделения пять километров, да и не работает оно ночью.

Б а б и ч е в а. Хорошо, допустим, но могли же они предупредить…

Г у щ е в а. Так дети же, дети! Предупредил бы вас Андрей, а вы бы ехать не разрешили, они и промолчали: съездим, мол, а к вечеру вернемся. Ну, поругают, поволнуются. На то и родители.

М о с я г и н. Безответственность. (Придвинул к себе чашку с чаем, отхлебнул.)

На этот раз Юлия Аркадьевна не одернула его, даже головы не повернула, сидит совершенно неподвижно, о чем-то думает.

К р у г л о в. Да, вариант… Самое простое решение чаще всего бывает самым верным.

Г у щ е в а. А мы-то! Страхов напридумали.

Б а б и ч е в а. У страха глаза велики.

М о с я г и н (совсем осмелел, отрезал кусок торта сначала себе, потом предложил Бабичевой). За вами поухаживать?

Б а б и ч е в а. Ну, если только кусочек. Нет-нет, куда такой большой! Поменьше.

Г у щ е в (жене). Ты с сахаром или с вареньем?

Г у щ е в а (пробует варенье). Ой, земляничное! (Кругловой.) Сами варили?

К р у г л о в а. Сама.

Г у щ е в а. М-м, духовитое.

К р у г л о в (встал решительно, извлек из серванта бутылку, поставил на стол). Арманьяк. (Посмотрел на жену.) Расширяет сосуды. (Гущеву.) Уважаете?

Г у щ е в. Не знаю, как дамы, лично я предпочитаю белую.

М о с я г и н. Уинстон Черчилль пил исключительно арманьяк и дожил до девяноста лет. Несмотря на свою общеизвестную полноту.

Г у щ е в. Так он же империалист. У нас есть другие расходы. А полнота нам пока что не грозит, мы люди труда.

К р у г л о в. Аня, дай рюмки. А может, по бутербродику? Есть икорка.

Г у щ е в. Излишество.

Г у щ е в а. Съешь, Роберт, ничего, ты же не ужинал.

К р у г л о в (разливает коньяк в рюмки). Ну, дорогие родители, как говорится, прозит.

Все, кроме Мосягиной, берут рюмки.

За наших лыжников!

М о с я г и н а (мрачно). Хотела бы я знать, что они сейчас там делают.

Все замерли с рюмками, не донесенными до рта.

Б а б и ч е в а. В каком смысле?

М о с я г и н а. В прямом, в физическом.

Б а б и ч е в а. Спят, наверное, в ожидании утренней электрички.

М о с я г и н а (с мрачной многозначительностью). М-да?

К р у г л о в. Что вы хотите сказать этим «м-да»?

М о с я г и н а. Трое парней и моя девочка…

Пауза.

Г у щ е в. Черт возьми!

К р у г л о в. Об этом мы как-то не подумали…

Б а б и ч е в а. Что вы, товарищи, они же еще дети!

М о с я г и н. По этому случаю есть анекдотик. Очень к месту. «Папочка, мы с Машенькой решили пожениться», — говорит дитя. «Понимаешь, какое дело, — говорит папочка дитю, — когда женятся, могут родиться дети». — «Вот еще, — отвечает дите, — во втором классе не было, а в третьем вдруг будут!»

Никто не улыбнулся.

Б а б и ч е в а. Вы пошляк! И не надо мне вашего торта, сами ешьте.

К р у г л о в. Да, мрачноватый юмор.

Г у щ е в а. Парня иметь хлопотно, а уж девочку… (Участливо.) Вы не нервничайте, Юлия Аркадьевна, мой Валя, например, в этом отношении — копия отца: придет время, встретит одну-единственную, на всю жизнь, как Роберт меня встретил. Глупости его пока что совершенно не интересуют.

К р у г л о в а. Вы в этом уверены, Маня?

Г у щ е в а. Что я, своего сына не знаю? Копия отец.

К р у г л о в а. Да?..

Пауза.

Г у щ е в. Нет уж, вы договаривайте, начали, так договаривайте, что еще за намеки!

Супруги Кругловы переглянулись.

К р у г л о в. Напрасно, Анюта, зачем? В конце концов в их возрасте… Это естественно.

К р у г л о в а. У тебя все естественно. Завтра он начнет выпивать, в картишки поигрывать — этому ты тоже найдешь оправдание? Принеси.

К р у г л о в. Ну, как знаешь… (Выходит в холл, отпирает один из книжных шкафов, достает из него затрепанную книгу, передает жене. Садится к столу. Глаз не поднимает — ему неловко.)

К р у г л о в а. Возраст у наших детей… Сами понимаете. Одним словом, время от времени я заглядываю к Олегу в портфель. И вот пожалуйста. (Показывает книгу.) Обратите внимание, как затрепана. Она ходила у них в классе по рукам. (Передает книгу Гущевой.) Любуйтесь, Маня.

Г у щ е в а (берет книгу осторожно, как нечто взрывоопасное, взглянула на обложку и зажмурилась). Конец света…

К р у г л о в а. Ужас.

Г у щ е в. Дай-ка мне. (Берет у жены книгу, посмотрел заглавие, листает с интересом.) Это дело оставлять нельзя, нужно выяснить, кто принес в школу.

М о с я г и н а. Дайте же и мне посмотреть! (Берет книгу у Гущевой. Читает название.) «Половая гигиена».

К р у г л о в. Интересуются, интеллектуалы. Внеклассное чтение…

М о с я г и н а (плачет). Ой, ой, бедная моя девочка!

К р у г л о в а (Бабичевой). Посмотрите и вы, Нинель Матвеевна.

Б а б и ч е в а (книгу не берет, гордо). Я за своего Андрея ручаюсь, он диалоги Платона читает.

К р у г л о в. Ну, это еще не аргумент…

Б а б и ч е в а. Если бы Андрей видел эту макулатуру, он бы мне рассказал, он со мой откровенен, все рассказывает.

М о с я г и н. Блажен, кто верует…

М о с я г и н а. И как он на мою Леонеллочку на уроках физкультуры смотрит, он вам тоже рассказывает?

Б а б и ч е в а. Как он на нее смотрит?

М о с я г и н а. Как кот на сметану, вот как!

Б а б и ч е в а. А вы откуда знаете?

М о с я г и н а. Мне дочка жаловалась, ей даже раздеваться при нем неловко — так и жрет глазами, так и жрет.

Б а б и ч е в а. У вашей дочки больное воображение. Она вульгарна. Она распущенна.

Г у щ е в а. Вот это точно! Французскую «лапшу» таскает, бебека. Я семнадцать лет на производстве и купить не могу, а она таскает. Интересно, где вы тряпки достаете, с каких доходов?

М о с я г и н а. Суд это во внимание не примет. Если с моей дочкой это случилось, — от семи до десяти, со строгим режимом.

К р у г л о в. Ну зачем же сразу суд? Может, ничего и не случилось. Может, мы по-хорошему, по-соседски договоримся. Что же ты молчишь, Аня!

К р у г л о в а (выходит и тут же возвращается с аккуратно перевязанным лыжным комплектом). Это лыжи Олега. Хотела бы я знать: на чем он поехал кататься, если они дома, в чулане, стоят? Не будем обманывать сами себя — не поехали они ни на какую дачу. Вот что, дорогие родители: раз уж свела нас здесь сегодня судьба и тревоги у нас общие, — давайте начистоту. Может быть, сообща что-нибудь выясним. (Мосягиной.) В прошлую пятницу ваша дочь была дома?

М о с я г и н а. Мы были в гостях. Не сторожить же ее с утра до ночи…

К р у г л о в а (Бабичевой). А ваш?

Б а б и ч е в а. В прошлую пятницу? Постойте… Андрей пришел позже обычного, уже пробило двенадцать. Он сказал, что был у вас. То есть у Олега.

К р у г л о в а (мужу). Я тебе говорила: в гостиной накурено! (Объясняет остальным.) Мы вернулись домой позже обычного, Олег уже спал, но я сразу заметила: накурено. И вьетнамская ваза не на месте. Вот эта. (Показывает вазу.) Обычно она стоит на столе, а в тот вечер почему-то оказалась на серванте. Я сразу заподозрила: у Олега кто-то был.

Б а б и ч е в а. В самом факте нет ничего страшного, может быть, вы напрасно волнуетесь?

К р у г л о в а. Минуточку, это еще не все. Почему Олег не сказал на другой день, что у него были гости? Мы ведь не запрещаем, чтобы к нему приходили друзья.

Б а б и ч е в а. Вот это настораживает.

Г у щ е в. Вопрос ясен: все они были здесь. В тот вечер от Вальки пахло вином, я сразу почуял, меня не проведешь. Ну, я ему, конечно, врезал…

Б а б и ч е в а. Вот это напрасно, силой человека не заставишь быть хорошим.

Г у щ е в а. Что же, по-вашему, потакать?

К р у г л о в а. Минуточку. В субботу утром я вышла к мусоропроводу. На лестнице стояли бутылки из-под шампанского. Я еще удивилась: кто это сорит деньгами, миллионеров на нашем этаже, кажется, нет.

Г у щ е в (жене). Что я тебе говорил? Шампанское!

Б а б и ч е в а. Шампанское, кажется, ужасно дорого стоит.

Г у щ е в. Шесть пятьдесят бутылочка.

Б а б и ч е в а (Кругловой). И вы говорите, их было много?

К р у г л о в а. Штук пять или шесть.

Б а б и ч е в а (с ужасом). Откуда у них деньги?

М о с я г и н (многозначительно). Между прочим, в пятницу в третьем корпусе обворовали квартиру…

Пауза.

К р у г л о в. Ну и что вы хотите этим сказать?

М о с я г и н (так же). Преступникам удалось скрыться…

Пауза.

Б а б и ч е в а. Николай Петрович… Уж не думаете ли вы?

М о с я г и н. Утверждать не могу, но и в обратном смысле полной уверенности лично у меня нет. Сказавши «а», нужно говорить «б». Вы что, газет не читаете? Двухметровые оболтусы ходят, понимаете, по улицам и бьют из рогаток фонари. Зачем, спрашивается? Какие аргументы? В «Литературке» недавно была статья. Банду раскрыли: двое студентов, ученик ПТУ и десятиклассник. Грабеж и варварское убийство. Все из приличных семей, нормальные молодые люди. Один даже повышенную стипендию получал.

М о с я г и н а. Не слушайте его, это он мне назло говорит. Леонелла ему не родная, от другого мужа. С этим типом я только год живу.

М о с я г и н. Поскольку я тип, могу напомнить: относительно нравственности твоей дочери я давно предупреждал: цветок душистых прерий. И, между прочим, регулярно сигареты у меня таскает. Вчера, например, нарочно положил в кухне пачку «Столичных»; вечером сосчитал — тринадцать, утром сосчитал — девять. Вот вам и диалоги Платона.

М о с я г и н а. Она что, курит?

М о с я г и н. А ты не знала? Так как же ты можешь ручаться за свою дочь? (Обвел всех торжествующим взглядом.) Вот так-то, дорогие товарищи, я бы на вашем месте ни за что не поручился.

Пауза.

М о с я г и н а (Кругловой). У вас есть валидол?

К р у г л о в а. Вам нехорошо? Женя!

Круглов достает из кармана патрон с валидолом, передает Мосягиной.

Может быть, приляжете?

М о с я г и н а. Мы привычные. При нашей работе… (Кладет под язык таблетку.) Пройдет, спазмы.

К р у г л о в. Все. Хватит. Прошу прекратить дурацкую шерлокхолмсовщину, а то мы черт знает до чего договоримся.

М о с я г и н. Да-а, не умеем мы смотреть правде в глаза…

М о с я г и н а. Замолчи!

М о с я г и н (развел руками). Женщины в известном смысле похожи на страусов.

М о с я г и н а. А ты на кого похож? Ты хоть что-нибудь чувствуешь иногда?

М о с я г и н. Чувства нужно держать в узде.

М о с я г и н а. Нет у тебя никаких чувств, растение!

М о с я г и н. Если я растение…

К р у г л о в (перебивает). Хватит, Николай Петрович, дело кончится неотложкой.

Пауза.

Г у щ е в а (обняла мужа). Мы ведь с тобой счастливые, правда? Счастливые. У нас все должно быть хорошо.

Г у щ е в. Безусловно. (Круглову.) Сколько там набежало?

К р у г л о в. Без десяти два.

Г у щ е в. Может, еще раз позвонить в милицию?

К р у г л о в (набирает ноль-два). Соедините с дежурным по городу. Еще раз здравствуйте. Круглов беспокоит. Да-да, по поводу пропавших ребят. Нет, не объявились. Ничего нового. А у вас? Стараемся. Извините. (Кладет трубку.)

К р у г л о в а. Что он сказал?

К р у г л о в. Посоветовал сохранять спокойствие.

М о с я г и н а. Легко ему говорить…

Пауза.

Г у щ е в а. Сегодня собрались наконец поговорить с классной, пошла в школу, в обед. Так на улице, как назло, кур продавали. Ну и простояла за курами. Может быть, если бы не эти куры…

М о с я г и н а. И мне с ней давно поговорить нужно. Не могу. Лифчик обещала достать. Немецкий. Видали ее бюст? Шестой номер. Тому достань, этому достань… Просто невозможно стало работать в торговой сети.

М о с я г и н (ходит по гостиной, бормочет многозначительно). Да-а… Да-а, да-а…

К р у г л о в (не выдержал). Ну говорите, говорите, что вас распирает?

М о с я г и н. Я, собственно, не навязываюсь, если меня не хотят слушать…

М о с я г и н а. Говори. Все равно скажешь.

М о с я г и н. Я обращаю внимание на тревожные факты не потому, что мне это доставляет удовольствие, а исключительно с целью исполнить свой родительский и гражданский долг.

К р у г л о в. Исполняйте свой долг, мы слушаем.

М о с я г и н. Возможно, вам это покажется неуместным, я опять о квартирной краже…

Г у щ е в. Кончайте вы, в самом деле! Вас послушать, вся наша молодежь — одни бандиты. Обывательские, понимаете, разговоры!

М о с я г и н. Не кипятитесь, Роберт Егорович, я ведь просто так, с кондачка, говорить не стану. Ребенок в доме — это враг! То есть он, конечно, наша надежда, наше светлое будущее и даже, возможно, будет жить при коммунизме, но ведь никогда не знаешь, что она через пять минут выкинет. Не подумайте, что я призываю к подозрительности, но бдительность, по-моему, еще никем и нигде не осуждалась как обывательщина. Собачка-то, между прочим, к нашему дому привела…

К р у г л о в. Какая собачка?

М о с я г и н. Розыскная, милицейская. Прямо к девятому подъезду. Вот так…

К р у г л о в. Ну? Дальше.

М о с я г и н. Дальше не пошла, потеряла след.

Пауза.

К р у г л о в. Вы это только сейчас выдумали. Сознайтесь, выдумали?

М о с я г и н. Странно слышать. Зачем же я буду выдумывать?

К р у г л о в (посмотрел на Мосягину). Да уж не знаю зачем…

Г у щ е в а. К девятому?

М о с я г и н. Сам видел.

М о с я г и н а. Это еще не доказательство.

Г у щ е в а (ее осенило). Махалкин!

М о с я г и н. Утверждать опять-таки не могу, но, учитывая известные обстоятельства… Наводит на размышления.

Б а б и ч е в а. Эдик Махалкин… Как мы вообще о нем забыли?!

М о с я г и н а. Ну, если Махалкин с нашими… Ой, боже мой! Есть еще валидол?

К р у г л о в. Только без паники. (Передает Мосягиной патрон с валидолом.) Кто такой Махалкин?

М о с я г и н. Год прожили и Махалкина не знаете? Повезло вам. Его весь микрорайон знает. Шпана.

К р у г л о в а (мужу). Местный, сычихинский.

Г у щ е в а. Как только таких в школе держат!

К р у г л о в. Он что, вместе с нашими детьми учится?

Б а б и ч е в а. Да, в одном классе.

Г у щ е в (встал, решительно). Какой номер квартиры?

М о с я г и н. Предупреждаю, можно нарваться на неприятность.

Г у щ е в а. Я с тобой, Роберт!

К р у г л о в. Спокойно. Решение правильное, но идут только мужчины. Пошли, Николай Петрович.

М о с я г и н. Сказавши «а», я обычно говорю «б» — я человек принципиальный.

Мужчины выходят в холл, надевают пальто. Женщины провожают их, собравшись в дверях гостиной.

Г у щ е в а. Поаккуратней, Роберт, от Махалкина всего можно ожидать.

К р у г л о в а. Постарайтесь обойтись без скандала. Слышишь, Женя? Не горячись. И не командуй. Ночь все-таки.

К р у г л о в (мужчинам). Сразу договоримся: сор из избы не выносить. А то потом не разберешься, кто у кого шубу украл. Им характеристики для вузов получать. Пошли!

Мужчины уходят. Женщины возвращаются в гостиную.

Пауза. За окнами свистит ветер.

Г у щ е в а. Валя один раз приводил к нам этого Махалкина. Роберта дома не было. Я даже напугалась: прошелся по квартире — аж рюмки в горке зазвенели — и басом: «Красиво живете, трудящиеся, пора грабить».

М о с я г и н а. Так и сказал?

Г у щ е в а. Буквально.

Б а б и ч е в а. В прежние времена здесь купцов грабили на большой дороге. Исчезал купец вместе с товаром и лошадьми, и концы в воду.

Пауза.

(Ходит из угла в угол.) Невыносимо! Сидеть и ждать сложа руки…

Резкий, продолжительный звонок в холле. Все замерли.

Б а б и ч е в а (с надеждой). Олег?

К р у г л о в а. Не его звонок, кто-то чужой…

Звонок надрывается.

Г у щ е в а. Ой, мамочки…

Б а б и ч е в а. Нужно открыть.

К р у г л о в а. Да-да, сейчас. (Неуверенно пошла к двери, оглянулась, потом собралась с духом.) Кто там?

Мужской голос из-за двери: «Откройте. Милиция».

Бабичева как стояла, так и опустилась в кресло. Мосягина заплакала. Круглова точно в параличе. Гущева решительно отстранила ее, открыла входную дверь. В холл с шумом ввалилась компания молодежи: А л е н а, ее бородатый друг — И в а н, К о с т и к, В л а д и к  и еще один мрачный тип по прозвищу  Ф и л о с о ф.

К о с т и к. Граждане, вы арестованы!

В л а д и к. Одевайтесь и не сопротивляйтесь!

Хохот.

И в а н. Тихо! Нас могут неправильно понять.

А л е н а (пробивается вперед). Добрый вечер, дорогие соседи снизу! Мы знаем, что вы не спите.

Ф и л о с о ф. Кто спит, тот не может стучать по трубам центрального отопления.

К о с т и к. Гениально подмечено, сразу чувствуется — философ!

А л е н а. Мы вас очень просим: поднимайтесь к нам.

И в а н. У нас как раз не хватает дам.

В л а д и к. У нас весело.

К о с т и к. Мы очень задушевные песни поем. (Командует.) Раз-два, взяли!

Все поют:

Недолго мучилась старушка В высоковольтных проводах, Ее обугленную тушку Нашли в ракитовых кустах. Так громче, музыка, играй победу, Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…

Хохот.

К р у г л о в а (с трудом приходя в себя). Я сейчас милицию вызову.

И в а н (Алене с искренним огорчением). Я тебе говорил: нас не поймут.

А л е н а. Дорогие соседи снизу! Мы не хотим вас обидеть. Поймите нас правильно. Мы вас при-гла-ша-ем. Давайте разрушим все, что нас разделяет.

К о с т и к. Нас разделяет потолок.

А л е н а. Разрушим потолок!

И в а н. В жэке нас не поймут.

А л е н а. К черту жэк! Давайте любить друг друга! Давайте жить одной семьей! Как цветы, как птицы, как облака!

Б а б и ч е в а. Она пьяна…

Г у щ е в а. Вусмерть.

А л е н а. Дорогие соседи снизу! Не смотрите на меня осуждающе. Адам и Ева тоже были грешниками. Змей не виноват, просто им стало тошно в их благоустроенном раю.

Женщины смотрят на нее с ужасом.

Ф и л о с о ф. Ты проповедуешь в пустыне. Глупо. Это мертвые люди.

К о с т и к. Они не мертвые, они старые.

И в а н. Хам! Перед тобой женщины.

Ф и л о с о ф. Дело не в поле и не в возрасте, дело в их социальной природе. Дайте им яблоко с древа познания, запихайте его им в рот — они его выплюнут. Они не хотят истины, истина разрушит их похабное благополучие. (Широким жестом обводит сцену.) Посмотрите на этот типичный интерьер конца семидесятых годов!

В л а д и к. Классика!

Ф и л о с о ф. Книги, которых никто не читает, гарнитуры, к которым никто не смеет прикоснуться…

В л а д и к. «Футура»!

К о с т и к. «Олимпия»!

Ф и л о с о ф. Хрен редьки не слаще! (Берет со стола вазу, которую показывала гостям Круглова, несколько мгновений разглядывает ее с нехорошей улыбкой и вдруг поднимает над головой.) Ненавижу!

К р у г л о в а (кричит исступленно). Не смей!

И в а н (отбирает у Философа вазу). Не надо, нас не поймут. (Ставит вазу на стол.)

Б а б и ч е в а. Молодые люди, как вам не стыдно! Ворвались в чужой дом, ночью… У нас пропали дети…

Ф и л о с о ф. Тем лучше! Только безумцы заводят в наше время детей. Алена, сколько ты сделала абортов?

А л е н а (указывая на Ивана). От него? Три.

Ф и л о с о ф. А вообще, суммарно?

А л е н а. Много.

Ф и л о с о ф. Ты мать-героиня!

Хохот.

Г у щ е в а (хватает трубку от пылесоса). А ну, вон отсюда, паразиты! (Размахивая трубой, выгоняет компанию из квартиры, запирает входную дверь.)

С лестничной площадки еще некоторое время доносятся шум, хохот.

Пауза.

М о с я г и н а. Сколько ей лет?

К р у г л о в а. Девятнадцать, кажется.

Б а б и ч е в а. Они стараются казаться хуже, чем есть в действительности. Уверяю вас. Специально, чтобы нас шокировать.

М о с я г и н а. Ай, да не говорите вы мне! Шокировать… Будто мы сами не знаем. Школьницы рожают. Вон в пятьдесят шестой, где Леонелка раньше училась, восьмиклассница родила.

Г у щ е в а. Что этот тип говорил про яблоки? Какая истина? Вы что-нибудь поняли?

Б а б и ч е в а. Им не нравится, как мы живем.

Г у щ е в а. Да какое они имеют право судить нас! В девятнадцать лет я на железной дороге шпалы ворочала. В кирзе, в телогрейке.

К р у г л о в а. Другое было время. Строгое.

Б а б и ч е в а. Да. Нашим родителям с нами было легче.

М о с я г и н а. Если бы у меня была такая дочь, я бы задушила ее своими руками!

К р у г л о в а (усмехнулась невесело). Не отчаивайтесь, Юлия Аркадьевна, еще все впереди.

Б а б и ч е в а. Не смейте так говорить! Не смейте! Зачем тогда жить?

К р у г л о в а. А зачем вообще жить? Вы знаете?

М о с я г и н а (тоскливо). Опять философия…

Б а б и ч е в а. Когда-то, миллионы лет назад, на земле родилась жизнь. И с тех пор главное предназначение всего живого состоит в том, чтобы вырастить потомство и умереть. Мы несем эстафету. Мы голуби, почтовые голуби.

Г у щ е в а. Вы меня, конечно, извините, товарищи, у меня, конечно, нет высшего образования, я только девять классов окончила, зато ходила в народный университет. Что касается природы в целом, вы, возможно, правы, но мы-то с вами, извините, не только детей рожаем. Мы с вами, извините, — люди, мы создаем разумную жизнь, общество. Вот мы с Робертом, например, у себя на заводе автомобили создаем. Анна Павловна… Вы, Анна Павловна, чем занимаетесь, какая у вас профессия?

К р у г л о в а. Я строительный институт окончила. Работаю в редакции… Ну, в общем, по благоустройству.

Г у щ е в а. Анна Павловна благоустраивает города, а муж ее, товарищ Круглов, города строит.

Б а б и ч е в а. Прекрасно! Но кто будет жить в этих благоустроенных городах? Разве не это главное? (Кругловой.) Я бы на вашем месте написала ее родителям.

К р у г л о в а. Писали. Плевать ей на родителей.

Б а б и ч е в а. Вы сказали: «плевать на родителей». Так просто, буднично сказали, а у меня что-то оборвалось внутри. А вдруг и наши сейчас просто в какой-нибудь веселой компании, просто им наплевать, что родители сходят с ума?

М о с я г и н а. Самое вероятное.

Б а б и ч е в а. Самое страшное. Для меня, во всяком случае. Страшно так говорить, но я бы предпочла, чтоб с Андреем что-то случилось.

Открывается входная дверь, входят  К р у г л о в, Г у щ е в, М о с я г и н, с ними Степан Федорович  М а х а л к и н, он в пальто, наброшенном поверх полосатой пижамы.

М а х а л к и н. Извините за внешний вид, меня буквально извлекли из кровати.

К р у г л о в. Прошу знакомиться: Степан Федорович Махалкин. Младшего Махалкина дома нет.

Бьют часы. Два удара — два часа ночи.

З а н а в е с.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Декорации те же. На сцене  Г у щ е в а, К р у г л о в а, М о с я г и н а, Б а б и ч е в а. Точное повторение финальных мизансцен первой части.

Б а б и ч е в а. Вы сказали: «плевать на родителей», так просто, буднично сказали, а у меня что-то оборвалось внутри. А вдруг и наши сейчас просто в какой-нибудь веселой компании, просто им наплевать, что родители сходят с ума?

М о с я г и н а. Это самое вероятное.

Б а б и ч е в а. Это самое страшное. Для меня, во всяком случае. Страшно так говорить, но я бы предпочла, чтоб с Андреем что-то случилось.

Открывается входная дверь, входят  К р у г л о в, Г у щ е в, М о с я г и н, с ними Степан Федорович  М а х а л к и н, он в пальто, наброшенном поверх полосатой пижамы.

М а х а л к и н. Извините за внешний вид, меня буквально извлекли из кровати.

К р у г л о в. Прошу знакомиться: Федор Степанович Махалкин. Младшего Махалкина дома нет.

Бьют часы: два удара, два часа ночи.

Б а б и ч е в а (Махалкину). Где ваш сын?

М а х а л к и н. По всей вероятности, там же, где и ваши. Точнее — черт его знает, где он шляется. Я уже объяснял товарищам: пришел я с работы в семь часов. Работаю здесь неподалеку, на девятой автобазе, диспетчером. Живу вдвоем с сыном Эдуардом. Дома его не было. На столе, значит, стоял раскрытый магнитофон, бутылка пива. Недопитая. Пиво «Московское». Противогазная сумка, с которой Эдуард в школу ходит, валялась в углу. По обыкновению. Он всегда, как приходит с занятий, прямо с порога в угол ее швыряет. Да, стул еще был опрокинут. Не знаю, почему. К хамству я привык. Прибрал. Пиво поставил в холодильник. Поужинал. Посмотрел телевизор. Эдуарда ждать не стал. Он ведь и в двенадцать может заявиться, а мне к семи на работу. Лег спать. Ну вот, а разбудили меня товарищи.

К р у г л о в (указывая на телефонный аппарат). Вот телефон.

М а х а л к и н (набирает номер. В трубку). Алло! Клавдия? Не узнаешь? Богатая будешь. Это я, Федор. Ты спишь? Подожди. Подожди. Эдуард… Подожди. (Круглову.) Ругается. (В трубку.) Подожди, дай слово сказать. Эдуард… Алло! (Круглову.) Бросила трубку. (Объясняет женщинам.) Моя бывшая супруга. Эдуард полностью в нее, я человек спокойный.

К р у г л о в. Наберите номер, я сам с ней поговорю.

М а х а л к и н. Ну-ну… (Набирает номер.)

К р у г л о в (в трубку, строго). Попрошу трубку не бросать. С вами говорит сосед вашего бывшего мужа — Круглов. Сегодня ночью не вернулась домой группа ребят, в том числе ваш сын. Нас интересует… (Запнулся. Изумленно.) Что-о? (Слушает некоторое время, потом кладет трубку, Махалкину.) Долго с ней прожили?

М а х а л к и н. Четырнадцать лет.

К р у г л о в. Сочувствую. (Всем.) Не был он у матери, она ничего не знает.

М а х а л к и н. Больше ничем помочь не могу. (Зевает.) Извините, пойду досыпать.

К р у г л о в а. Вы сможете уснуть?

М а х а л к и н. Придут, куда они денутся. Дело молодое. Напрасно вы так тревожитесь.

Б а б и ч е в а. Вы можете хоть предположить, где они?

М а х а л к и н. Ну где? Возможно… (Задумался.) А возможно, конечно… Нет, не знаю.

Г у щ е в а. Таких отцов расстреливать нужно!

М а х а л к и н (обиделся). Я уважаемый человек. Моя фотография на Доске почета. Сын у меня не хуже других. Сыт, одет. Форму новую в этом году купили. Костюм. Польский. За восемьдесят три рубля. Джинсы. Магнитофон «Юность». Сто восемьдесят. На завтраки я ему рубль пятьдесят в день выдаю. Он, конечно, позволяет себе различные хамства, так кто в его возрасте не хамил? Я тоже был приличным хамом. С годами, как видите, остепенился, отслужил армию, вошел в колею. Вы не ко мне претензии обращайте, а к школе. Они куда смотрят? Им за наших детей зарплату платят. Вот так. (Раскланивается.) С вашего позволения… (Идет к двери.)

У двери стоят Мосягин и Гущев, преграждают дорогу.

В чем дело?

Г у щ е в. На работе доспишь, диспетчер.

М а х а л к и н. Вы меня не выпускаете?

К р у г л о в. Мы просим вас остаться, Степан Федорович. Лучше нам быть всем вместе. На всякий случай.

М о с я г и н а. Вы пальтишко снимите. Снимите пальто.

М а х а л к и н (отдает пальто Мосягину очень неохотно). Если завтра будут неувязки с графиком или даже авария — по вашей вине.

Г у щ е в. До завтра еще дожить нужно. Ночь длинная.

М а х а л к и н (одергивает пижаму). Хоть бы переодеться дали. Как в санатории…

К р у г л о в. Прошу.

Все направляются в гостиную. Кто-то присел к столу, другие бродят из угла в угол как неприкаянные. Гущев снова ощупал телефонный провод, проверил, есть ли в трубке гудок, сел возле телефона.

Пауза.

М а х а л к и н. Так и будем сидеть?

Ему никто не ответил.

Ну-ну… (Пристроился в уголке дивана, через некоторое время начал мирно похрапывать.)

Сверху слышна музыка.

К р у г л о в. Еще не угомонились?

К р у г л о в а. Они были здесь, пока вы ходили к Махалкину. Ввалились целой оравой, пьяные.

К р у г л о в. Хамье! Их счастье, что меня не было.

К р у г л о в а. Пожалуй, хорошо, что тебя не было. Пожалуй, хорошо…

К р у г л о в. Почему?

К р у г л о в а. Страшно мне стало. Ты понимаешь, Женя? Первый раз по-настоящему страшно.

Б а б и ч е в а. Какая страшная ночь…

Храпит Махалкин, чмокает губами во сне. Круглова вдруг резко повернулась, пошла из гостиной.

К р у г л о в. Куда ты?

К р у г л о в а. Посмотрю у Олега в столе: может быть, какие-нибудь адреса, телефоны… Нужно же что-то делать! (Выходит.)

Г у щ е в а (остановилась возле Махалкина, смотрит на него с ненавистью). Спит. Надо же! Спит, истукан.

К р у г л о в. Человек с чистой совестью.

М о с я г и н а. А может быть, так и нужно жить? Посмотрите на него — огурчик.

Г у щ е в а. Улыбается… Надо же! И снится-то, наверно, что-то приятное.

К р у г л о в. Санаторий.

Г у щ е в а. Так бы и врезала по лысине!

М о с я г и н. Вот так мы воспитываем нашу молодежь.

Б а б и ч е в а. Разве мы выбираем — страдать или не страдать, любить или не любить? Это от бога — либо есть, либо нет.

Г у щ е в. Мы страдаем, а он спит. А дети наши этой ночью — вместе.

К р у г л о в. Да, результат один. В общем-то, мы в одинаковом положении. Парадокс, если вдуматься.

Б а б и ч е в а. Андрей в детстве часто болел: диспепсия, тонзиллиты. У него носоглотка рыхлая. Ангины фолликулярные. Один раз даже ангина Венсента. Не сразу разобрались, поставили диагноз «лейкемия». Представляете, что я пережила? На черта стала похожа. А муж мой… Бывший мой муж… Любовницу завел, потаскушку в пушистой юбке! Непостижимо! Впрочем, я его не виню — разные бывают уроды. Что поделаешь, если человек лишен чувства отцовской любви, вообще лишен нравственного чувства?

М о с я г и н. Чувства — это из сфер. Есть такое понятие — долг, ответственность.

Б а б и ч е в а. Долг без любви? Это страшно.

К р у г л о в. А любовь что такое, по-вашему? Инстинкт? Физиология? Тут еще тоже разобраться следует.

Г у щ е в а. Валечка у нас однажды уже пропадал. Сколько ему было, Роберт?

Г у щ е в. Четыре.

Г у щ е в а. Четыре годика. Хорошенький был — ангелочек. На улице все как есть оглядывались. Мы думали, его цыгане украли. А он, свиненок, в сарае спрятался — обиделся, что велосипед не привезли. Во характер!

Г у щ е в. Ну, я ему, конечно, врезал…

М о с я г и н а. А моя девчонка… Ой, господи, посмотрели бы вы на нее в четыре года! — тетешка, раззява. Все дети обижали: то игрушку отнимут, то платьице порвут. Подарки на елке — последняя, даже уколы и то… Один раз вакцины не хватило. Придет домой, плачет, а я ей еще поддам: не будь тетехой! Все лезут, и ты лезь, мешают — оттолкни. Если мне в троллейбусе какой-нибудь болван на ногу наступит, я ему обратно — шпилькой, побольнее. Если каждому болвану позволять на ноги наступать — все ноги оттопчут.

Б а б и ч е в а. Очень неинтеллигентно.

М о с я г и н а. Все мы интеллигенты… В такси. А ездить приходится в основном в общественном транспорте.

Быстро входит  К р у г л о в а, в руке листок бумаги — записка.

К р у г л о в а. Женя, Женя!

К р у г л о в. Что стряслось?

К р у г л о в а. Смотри! (Отдает мужу записку.) Лежала в тетрадке по обществоведению.

К р у г л о в. Где мои очки?

К р у г л о в а. Да вот же они! (Подает мужу очки.)

К р у г л о в (надевает очки, читает). Ничего не понимаю…

Б а б и ч е в а. Читайте вслух.

К р у г л о в (читает). «Хозяин в командировке. Ключи есть. Завтра вечером едем. Скорость — сто восемьдесят. Нужны бабки. Звери в клетке. Тринадцатого».

Г у щ е в. Всё?

К р у г л о в. Всё. (Неуверенно.) Ерунда какая-то. Звери в клетке.

М о с я г и н. Позвольте. (Берет у Круглова записку.) Тринадцатого… А сегодня у нас?

Г у щ е в. С утра было четырнадцатое.

М о с я г и н. Речь идет о сегодняшнем вечере.

К р у г л о в а. Вот вам и дача…

К р у г л о в. Дача отпадает — это ясно. (Бодрится.) Ну-с, какие будут соображения?

Записка переходит из рук в руки.

Г у щ е в а. Это не Валя писал, нет-нет — не его почерк.

Б а б и ч е в а. Нет!

М о с я г и н а. Да что вы! Моя аккуратно пишет, буковка к буковке.

Все смотрят на спящего Махалкина.

Г у щ е в а (трясет Махалкина). Курортник, подъем! На процедуры!

М а х а л к и н (открывает глаза, но сидит неподвижно). Ну? Что вы на меня смотрите?

К р у г л о в (протягивает Махалкину записку). Попрошу ознакомиться.

М а х а л к и н. Ну?

К р у г л о в. Читайте.

М а х а л к и н. Допустим… (Берет записку, читает.) «Хозяин в командировке. Ключи есть. Завтра вечером едем. Скорость…» (Дальше читает про себя. Дочитал и замер в оцепенении.)

К р у г л о в. Ваш писал? Эдуард? Что вы молчите? Мы нашли это послание в тетрадке у нашего сына. Вы что-нибудь понимаете? Можете объяснить, что это значит?

М а х а л к и н (постепенно обретает дар речи). Ма-а…

К р у г л о в. Что?

М а х а л к и н. Ма-ашина…

К р у г л о в. Какая машина?

Махалкин вдруг вскочил, опрометью бежит к двери.

Г у щ е в (перехватил его на полдороге). Куда?!

М а х а л к и н (отбивается). Они на машине. Эдуард угнал машину. Я вернусь. У меня тут гараж, у оврага.

К р у г л о в. У вас есть машина?

М а х а л к и н. «Жигули». Шестая модель. Девять тысяч пятьсот. Была. Теперь — не знаю. Эх, и застраховал-то всего на две тысячи! (Убегает.)

Длинная пауза.

Г у щ е в а. (Закрывает лицо руками, точно отгоняя от себя страшное видение). Ой, мамочки…

К р у г л о в. Черт бы побрал этих автомобилистов!

Г у щ е в. Если бы они попали в аварию, милиция была бы в курсе.

К р у г л о в. Да-да, это у них налажено четко. Безусловно. Определенно.

К р у г л о в а. Я так и знала, что добром эта ночь не кончится. С самого начала знала, чувствовала.

Г у щ е в (изучает записку). Ключи… Хозяин… Звери… Кроссворд! Шарада! Звери в клетке…

Г у щ е в а. Зоопарк?

М о с я г и н. Недавно в «Комсомолке» был опубликован судебный очерк — двое учащихся проникли в клетку кенгуру…

К р у г л о в (перебивает). К тигру! Носорогу! Тоже очень милые звери!

М о с я г и н. Я далек от чувства юмора. У меня имеются вырезки из газет. Я их коллекционирую.

М о с я г и н а. Такое у этого типа хобби.

М о с я г и н. Они эту кенгуру палкой, а он стоит тысячу долларов. Валютой.

Г у щ е в. А хозяин? Тут ясно написано: «Хозяин в командировке». При чем тут кенгуру?

К р у г л о в. Кенгуру отменяется.

М о с я г и н а. Может быть, собаки? На ночь их запирают в клетки.

К р у г л о в. Кто это держит собак в клетках? И почему на ночь их нужно запирать?

М о с я г и н. Помните кинокартину «Ко мне, Мухтар»? Там ясно показано: ночью все милицейские собаки в клетках.

Г у щ е в. А преступников кто ловит? Кенгуру?

М о с я г и н. В таком случае… (Изрек.) Это дрессировщик. Квартира дрессировщика. (Жене, многозначительно.) Оганян…

М о с я г и н а. Ты что, совсем?!

М о с я г и н. Там есть чем поживиться. (Всем.) Известный дрессировщик, Юлия скупает у его жены тряпки.

К р у г л о в. Этой ночью наша банда решила его ограбить…

М о с я г и н. Иронизируйте, иронизируйте. Можете иронизировать. Пока. Я обыватель. А вы передовые советские люди. Только объясните мне, обывателю: что еще может означать эта записка?

Б а б и ч е в а. Товарищи, дорогие мои! Я не понимаю, как вы вообще можете обсуждать подобный вариант, у меня это не умещается в сознании. Допустим, за всех я не могу ручаться, но мой сын, Андрей… (Топнула ногой.) Да этого просто не может быть!

М о с я г и н. Почему? Будьте любезны, аргументируйте: по-че-му?

Пауза. Сверху слышна музыка.

К р у г л о в а. Действительно, почему?

К р у г л о в. Поздравляю, Николай Петрович, вы, кажется, нашли союзника.

Музыка наверху, топот. Все поднимают головы, смотрят на потолок.

К р у г л о в а. Если вдуматься, что мы знаем о наших детях?

Г у щ е в а. Это же  н а ш и  дети.

К р у г л о в а. Вот так же, наверное, рассуждали и Золотовы. Вы их не знаете, а они прекрасные люди — милые, интеллигентные, оба кандидаты наук, труженики. Вполне благополучная семья.

Б а б и ч е в а. Благополучная? Ну, если эта семья благополучная… Тогда… Не знаю.

К р у г л о в. На данный текущий момент мы абсолютно ничего не знаем. Все, что мы здесь говорим, — плод воображения, чистейшей воды вымыслы. Мы не знаем, где наши дети. Мы не знаем, что означает эта пресловутая записка. Мы не знаем, наконец, на месте машина Махалкина или нет. Может быть, она преспокойно стоит в гараже. Так что прежде чем делать какие-либо выводы, давайте, по крайней мере, подождем его возвращения. (С наигранной бодростью.) Подогрей-ка чайник, Анюта.

Круглова не двинулась с места, стоит отрешенная, думает.

Г у щ е в. Да бросьте, какой тут чай.

К р у г л о в (взял со стола чайник, вышел, прикрыв за собой дверь, подошел к телефонному аппарату в холле, оглянулся на дверь гостиной, набрал ноль-два. Говорит негромко, прикрывая рот рукою). Дежурного по городу. Товарищ дежурный? Извините, это опять Круглов беспокоит. Да. Есть такое мнение, что они на машине. «Жигули». Шестая модель. Их, как выяснилось, пятеро. Махалкин Эдуард. Машина отца. Мы все здесь. По тому же телефону. (Кладет трубку, уходит с чайником в кухню.)

Пауза. Наверху взрыв смеха, крики, потом сильный грохот — видимо, роняют что-то тяжелое. Все стоят, задрав головы к потолку, слушают. Из кухни возвращается  К р у г л о в.

(Держится по-прежнему бодрячком.) Ну, что вы тут приуныли?

Г у щ е в а. Где у этого истукана гараж?

Г у щ е в. У оврага, там их штук двадцать.

Б а б и ч е в а. Это далеко?

Г у щ е в. За шестым корпусом, где скотный двор был. Я это место знаю, мы ведь тоже собираемся машину брать.

Г у щ е в а. А может, не надо машину, Роберт?

Г у щ е в. Я Вальку близко не подпущу.

Г у щ е в а. Станет он у тебя спрашивать…

М о с я г и н. Не в машине тут дело.

К р у г л о в а. А в чем?

М о с я г и н. Вообще. В благосостоянии.

Б а б и ч е в а. Можно подумать, мы действительно в шампанском купаемся. Миллионеры… Недавно я Андрею джинсы купила, все носят, и ему, естественно, хочется. Сто пятьдесят рублей! Наскребла. Вы только вдумайтесь, за какую-то тряпку…

Г у щ е в а. Переплатили, Нинель Матвеевна, теперь уже таких цен нет. Мы недавно две пары продали, Роберт из Швеции привез. По сто рублей.

Б а б и ч е в а. Постойте… Как же так? Андрей джинсы у вашего Валентина купил. За сто пятьдесят.

Г у щ е в а. Вы что, шутите?!

Б а б и ч е в а. Какие тут шутки, сама платила.

Пауза.

М о с я г и н а. Спекулянты несчастные!

Г у щ е в. Кто?

М о с я г и н а. Вот и я спрашиваю: кто?

Б а б и ч е в а. Андрей знает: у нас каждый рубль на счету.

Г у щ е в а. А Валентин и подавно. Деньги на машину, он этой машины больше всех ждет, бредит просто.

М о с я г и н а. Интересно, кто же из них нажился?

М о с я г и н. Оба. Разделили. По четвертному.

К р у г л о в (смеется). Ну ребята, ну молодцы!

К р у г л о в а. Чего ты радуешься? Плакать надо. Ты о своем сыне знаешь больше? Когда ты последний раз был в школе? Напрягись, вспомни.

К р у г л о в. В третьем классе, кажется. Или в четвертом. Зато ты туда бегаешь регулярно. Ну и что толку? Ты знаешь об Олеге не больше, чем я.

К р у г л о в а. Ты же все-таки отец.

К р у г л о в. А ты — мать. Из двух зол выбирают меньшее. Уродовать ребенка должен кто-то один: либо отец, либо мать.

К р у г л о в а. Ты считаешь, я его уродую?

К р у г л о в. Бесспорно.

К р у г л о в а. И молчишь?

К р у г л о в. С тобой невозможно разговаривать на эти темы.

К р у г л о в а. Я хочу разговаривать на эти темы.

К р у г л о в. Только не сегодня.

К р у г л о в а. Сегодня, сейчас!

К р у г л о в. Я думаю, нам не обязательно выяснять отношения публично?

К р у г л о в а. Тебе стыдно?

К р у г л о в. Да. Мне стыдно, стыдно, черт возьми! За тебя! Сколько ты платишь за урок учителю русского языка?

К р у г л о в а. Виктору Михайловичу? Десять рублей.

Г у щ е в а. Десятку за урок? С ума сойти…

К р у г л о в. Занимается Олег два раза в неделю?

К р у г л о в а. Что за дурацкие вопросы! Ты все прекрасно знаешь.

К р у г л о в. Сколько это в месяц? Восемьдесят? Зарплата у тебя какая? Сколько ты получаешь в месяц?

К р у г л о в а. Ну дальше, дальше.

К р у г л о в. Погоди, будет и дальше. Когда у Олега был последний урок?

К р у г л о в а. В четверг.

К р у г л о в. Могу тебя обрадовать: не был он у учителя ни в этот четверг, ни в прошлый, ни в позапрошлый.

К р у г л о в а. Неправда!

К р у г л о в. Это такая же правда, как то, что сейчас полтретьего ночи, а он неизвестно где.

К р у г л о в а. Откуда ты знаешь?

К р у г л о в. Звонил твой Виктор Михайлович. Я случайно подошел к аппарату. Вдолбила ребенку в голову, втемяшила: МИМО, иняз… (Всем.) Вы извините нас, товарищи…

М о с я г и н а. Что вы, что вы, мы понимаем.

Б а б и ч е в а. Такая уж сегодня ночь…

К р у г л о в (всем, о жене). Представляете: посадит ребенка перед телевизором, вот такого, кроху… «Сказки» смотреть… Дипломатические приемы, членов правительства, делегации… «Учись, Олежка, закончишь институт, будешь ездить за границу, будут и тебя по телевизору показывать». Можно так воспитывать человека?

К р у г л о в а. Каждая мать хочет счастья своему ребенку! Я тоже хочу! Хочу гордиться сыном!

К р у г л о в. Ты хочешь гордиться. Вот-вот… Он что, ваза вьетнамская или гарнитур? Ты хочешь. А он хочет? Не знаешь. Да тебя это просто не интересует. Мой отец был каменщиком, а твой, насколько мне известно, машинистом. Может, его нужно было в ПТУ отдать. А ты — заграница… Далась вам эта заграница!

Г у щ е в. Ничего там нет особенного.

М о с я г и н. Разложение и бандитизм.

Г у щ е в. Вот ездил я в туристическую поездку в Швецию…

К р у г л о в а (перебивает). Подождите, Роберт Егорович, про Швецию расскажете потом. (Мужу.) Когда звонил Виктор Михайлович?

К р у г л о в. Сегодня. Утром. Ты еще спала. Олег собирался в школу…

К р у г л о в а (перебивает). И ты мне ничего не сказал?

К р у г л о в. Зачем? Нервы трепать? Я сам все уладил. Дал этому интеллектуалу пару подзатыльников и сорок рублей взамен тех, которые он прогулял со своими дружками. После уроков велел занести.

Пауза.

Ну что ты на меня смотришь? Так и было, как я говорю.

К р у г л о в а. Хочешь, я скажу, почему ты все скрыл от меня?

К р у г л о в. Интересно…

К р у г л о в а. Потому что на сегодня вы с Игнатом сговорились играть в преферанс. Да? Я права? Ну, честно скажи: права?

К р у г л о в. Права! Права, черт побери! Да! Расскажи я тебе, ты бы знаешь что закатила… Такой скандал! Не пошли бы мы к Мызниковым. Я работаю как лошадь. Могу я хоть раз в неделю отдохнуть по-человечески? Тебя ведь все равно не переделаешь.

К р у г л о в а. У тебя все?

К р у г л о в. Все.

К р у г л о в а. Ну теперь я тебя порадую. Садись, а то ведь ты сейчас упадешь. Сядь.

К р у г л о в. Не беспокойся — устою.

К р у г л о в а. Вчера я была у Виктора Михайловича. Олег действительно пропустил несколько уроков, но деньги он ему отдал. Все. Полностью.

К р у г л о в (сел). Не может быть…

К р у г л о в а. Это такая же правда, как то, что сейчас тридцать пять третьего ночи, а он неизвестно где. Он-то нас хорошо знает — точно все рассчитал.

К р у г л о в. Кто же тогда звонил по телефону?

К р у г л о в а. Наверное, кто-нибудь из его дружков. Андрей…

Б а б и ч е в а. Только не Андрей!

К р у г л о в а. Значит, Валентин.

Г у щ е в а. Это Махалкин звонил. Верно вам говорю — он. Голос у него — бас. Ну чистый мужик.

Г у щ е в. По голосу они все мужики…

К р у г л о в. Бандиты, ах бандиты! (Хохочет.) Интеллектуалы… Ну, молодцы…

М о с я г и н. Если можно грабить своих родителей, почему нельзя грабить чужих?

Круглов хохотнул еще пару раз по инерции и поперхнулся, умолк.

Пауза.

Заметьте, деньги им понадобились не вчера, не позавчера — сегодня.

К р у г л о в. Ну-ка, где эта пресловутая записка? Куда девали записку?

Все принимаются искать записку, находят наконец.

М о с я г и н а (подает записку Круглову). Вот…

К р у г л о в (читает). «Хозяин в командировке. Ключи есть. Завтра вечером едем. Скорость — сто восемьдесят. Нужны бабки…»

М о с я г и н (перебивает). «Бабки» на воровском жаргоне — деньги, наличные.

К р у г л о в. Хорошо, допустим, предположим. В порядке бреда… Бабки, банда, квартира дрессировщика… А почему скорость — сто восемьдесят? По Москве скорость — шестьдесят километров.

М о с я г и н. А почему вы уверены, что они в Москве? Вполне возможно, что они не в Москве.

Г у щ е в а. А где?

М о с я г и н. В Туле, например. Всего двести километров. Час туда, час обратно.

Г у щ е в а. Если что-то случилось в Туле, московская милиция может не знать. Другая область.

М о с я г и н а. Может, позвонить в Тулу?

К р у г л о в. Почему в Тулу? Почему не в Орел? В Брянск, в Курск, в Монте-Карло… Может, они там играют в рулетку, просаживают сорок целковых, которые у меня выцыганили?

К р у г л о в а. Не смешно!

К р у г л о в. Очень смешно! Вам не кажется, что мы все выглядим круглыми дураками? Переливаем из пустого в порожнее — ни одного конкретного факта.

К р у г л о в а. То, что они родителей обманывают, по-твоему, не факт?

Г у щ е в а. Шампанское пьют. Курят.

М о с я г и н. Фарцуют джинсами.

М о с я г и н а. Секс у них на уме.

Б а б и ч е в а. Да, радостного мы сегодня узнали мало…

К р у г л о в. Все это, конечно, как здесь уже было сказано, наводит на размышления, но в данном конкретном случае…

Г у щ е в (решительно шагнул вперед). Есть факты!

Пауза.

К р у г л о в. Ну, говорите.

Г у щ е в. Я слесарь.

К р у г л о в. Ну и что же? Вы слесарь, я инженер. Какое это имеет значение в данном случае?

Г у щ е в. Имеет. Не знаю, как там про все остальное в этой записке, а про ключи правда. Ключи у них точно есть. Один от английского замка, другой — от врезного. Эти ключи сделал я.

К р у г л о в. Вы?!

Г у щ е в. Лично.

М о с я г и н. Интересно…

Г у щ е в а. Роберт не знал! Он же не знал, для чего им ключи…

Г у щ е в (перебивает). Помолчи, Маня, я сам за себя скажу. И отвечу сам за себя при необходимости. (Всем.) Слесарь я, у меня дома все инструменты: тисочки, надфили, конечно, различные… Сами понимаете. Позавчера это было. Прихожу с работы. Смотрю, Валька пилит. Напильником машет, как черт помелом. (Показывает.) Качели. Ну я ему, конечно… Отобрал напильник, сам сделал. Два ключа.

Б а б и ч е в а. И вы не спросили, зачем ему ключи?

Г у щ е в а. Роберт не знал…

Г у щ е в (перебивает). Маня, помолчи. (Всем.) Нет, не спросил. Раз делает — значит, надо. Может, для школы, или соседям — потеряли… Не спросил.

М о с я г и н. Ну что я вам говорил!

М о с я г и н а (вдруг начинает лихорадочно метаться по квартире). Где моя сумка? Где моя сумка? Сумка… (Кричит на мужа.) Куда девал сумку? (Находит наконец сумку, вытряхивает из нее содержимое, хватает записную книжку, листает.) Оганян. Оганян. Оганян… (Лихорадочно крутит диск телефона — набирает номер.) Алло! Вероника Аванесовна? Квартира Оганяна? Что? Дура! Застрелись! (Снова набирает номер. Нет ответа. Не может стоять от волнения на месте, бегает по гостиной, в руке телефонный аппарат, трубка прижата к уху.)

Б а б и ч е в а. Не отвечают?

К р у г л о в а. Хозяин в командировке…

Г у щ е в а. А хозяйка, Вероника Аванесовна?

М о с я г и н. Лежит связанная. В ванной. С кляпом во рту. Или того хуже…

Г у щ е в (хватает Мосягина за грудки). Издеваешься, гад?!

К р у г л о в. Это ему доставляет удовольствие, разве вы не видите? Он все время подливает масла в огонь. (С трудом отрывает Гущева от Мосягина.) Оставьте его. Только драки нам не хватает.

Мосягина так и не дождалась ответа, положила трубку на рычаг, стоит посреди комнаты, судорожно прижимая к груди телефонный аппарат.

Пауза.

Г у щ е в а. Где они живут?

М о с я г и н а. Теплый стан…

К р у г л о в а. Другой конец города…

Г у щ е в а. Роберт, надо ехать!

К р у г л о в а. Отсюда и днем-то не выберешься.

Г у щ е в а. Можно вызвать такси.

К р у г л о в. Вызвать можно, придет часам к семи…

Пауза.

Г у щ е в а. Что это горелым пахнет?

К р у г л о в а. Чайник…

Никто не двинулся с места.

М о с я г и н а (вдруг бросается на колени). Господи, прости меня! На зарплату жить буду! Шубу скунсовую продам. Костюм панбархатный. Сапоги французские. По номиналу!

М о с я г и н. Поторгуйся, поторгуйся с богом.

М о с я г и н а. С богом у меня счеты свои, с тобой — свои. Это ты во всем виноват! Из-за тебя она из дома бегать стала! Кто тебя выдержит?! Я и то выдержать не могу. Вот, люди свидетели. Третий раз замуж выхожу, и все невпопад. Прости меня, девочка моя! Выгоню я его, завтра же выгоню!

М о с я г и н. Это переходит границы.

М о с я г и н а (кричит). Катись, барахло! Все! Развод!

М о с я г и н. Ну я тебе это припомню. (Выходит в холл, садится в кресло, курит.)

Круглова уходит в кухню.

К р у г л о в (подает Мосягиной воду). Вы… Не надо… Успокойтесь… Может, еще валидолу?

М о с я г и н а. Не надо мне валидолу! Ничего не надо! Бог меня наказывает! Сорок лет бабе — угомониться не может. Хочется, хочется…

М о с я г и н (заглядывает в дверь). Позор!

М о с я г и н а. Счастья хочется! Нечего меня стыдить! Что я, счастья не заработала? В двух местах, по совместительству… С пятнадцати лет вкалываю. Господи!

М о с я г и н. В церковь сходи, поставь свечку. С тебя станется. Знаете, она ведь в церковь ходит! Грехи замаливать!

Мосягина запускает в мужа туфлей, он на мгновение скрывается за дверью и тут же появляется снова.

Так о каком же нравственном воспитании может идти речь?

Мосягина запускает в него второй туфлей, он увертывается от туфли, снова исчезает за дверью и снова появляется.

А тряпок, тряпок у нее! Все шкафы забиты, все шкафы…

К р у г л о в (не выдержал, стучит кулаком по столу. Мосягину). Вы садист!

М о с я г и н. А вы… Вы все… Л и б е р а л ы! Что же это у нас происходит? А?! Сплошной цинизм. Где ответственность? Где порядок? Чего с детей спрашивать? Я, как человек принципиальный…

М о с я г и н а (перебивает). Что же ты женился на мне, если ты такой принципиальный? Отначенную осетринку жрешь, не давишься.

М о с я г и н. Давлюсь!

М о с я г и н а. Бедненький. Отмучался. Катись к чертовой матери! Живи на свои сто сорок!

М о с я г и н. Торговка! Не в деньгах счастье!

М о с я г и н а. Знаем, не в деньгах… А в их количестве.

М о с я г и н. Последнее слово будет за мною!

М о с я г и н а. Не надейся, последнее слово я народным заседателям скажу!

Из кухни выходит  К р у г л о в а, в руке почерневший чайник.

К р у г л о в а. Сгорел…

Вбегает  М а х а л к и н — глаза выпучены, дышит с трудом, следа не осталось от его олимпийского спокойствия.

М а х а л к и н. Ключей от гаража нет! Выкрал, хам!

М о с я г и н (торжествующе). Ага-а!

М а х а л к и н. Куда они поехали? Знаете?

М о с я г и н. Сегодня ночью они обокрали квартиру известного дрессировщика и в данный момент удирают от милиции на вашей машине!

К р у г л о в (кричит). Перестаньте молоть вздор!

М о с я г и н. Вздор? А если не вздор? Почему вздор? Почему? При таких родителях все может быть, все! (Вдохновляясь все больше.) У мотеля они проехали на красный свет. Сбили пешехода. Насмерть. Не остановились. И теперь на бешеной скорости шпарят по окружной дороге. (Махалкину.) За рулем ваш сынок. (Кругловым.) Рядом с ним — ваш. (Гущевым и Бабичевой.) На заднем сиденье — ваш, ваш и наша красотка. Дворники не успевают очищать снег с ветрового стекла. На спидометре — сто восемьдесят. Глаза слепят фары встречных машин. Каждую минуту может произойти катастрофа. Заносит, заносит…

Б а б и ч е в а. Что вы говорите?! Что вы говорите?!

М о с я г и н. Сзади погоня. Воют сирены. Все посты ГАИ предупреждены. Им терять нечего. Всем по десять лет. (Махалкину.) А вашему — пятнадцать как главарю.

Пауза.

Г у щ е в. Он сумасшедший.

К р у г л о в. Он садист. Он это делает нарочно.

М а х а л к и н. В милицию звонили?

К р у г л о в а (истерически). Женя, звони в милицию!

М о с я г и н а (так же). Нет! Не впутывайте милицию! Может быть, они еще убегут…

К р у г л о в. Куда убегут? Откуда убегут? Да вы что, все с ума посходили?!

Все бессмысленно мечутся по квартире, натыкаются на мебель — паника.

Г у щ е в а (наскакивает на Махалкина). Идол! Истукан! Убить тебя мало! Растишь бандита!

М а х а л к и н. Мой бандит не хуже твоего! За своим смотрите!

Б а б и ч е в а. Андрей мухи не обидит, он тихий! На него дурно влияет Леонелла!

М о с я г и н а. Ну вот, теперь вы все будете валить на Леонеллу! В конце концов в этой банде она единственная девочка, если она и замешана…

Г у щ е в а. Замешана?! Это она всех развратила! У нее перед глазами пример — родная мамочка!

Г у щ е в (жене). Маня, не связывайся! С кем ты связываешься!

К р у г л о в (стараясь перекричать шум). Тихо! Прошу всех успокоиться! Приведите себя в порядок в конце концов! Ти-хо! У нас есть знакомый адвокат, сейчас я ему позвоню.

Шум постепенно стихает, все перестают метаться, останавливаются, с внезапно вспыхнувшей надеждой смотрят на Круглова.

(Набирает номер.) Игнат? Ну что ты мычишь? Я — Женя. Круглов. Круглов. Время? Без пятнадцати три. Проснись, старик. Слушай меня внимательно. Мы вернулись от вас, Олега не было дома. И до сих пор нет. С ним пропало еще несколько ребят, одноклассников. По косвенным уликам есть такое мнение, что вляпались в уголовщину. Мы нашли в тетрадке у Олега записку. Какая-то двусмысленность. Ты слушаешь? Сейчас я тебе прочитаю. (Читает.) «Хозяин в командировке. Ключи есть. Вечером едем. Скорость — сто восемьдесят. Нужны бабки. Звери в клетке». Черт его знает, что за звери! Какие-то ключи у них есть. Бабки у меня выцыганили. И машину угнали. Не знаю. Что? Нет. Что? Какая статья? Пошел ты к черту! (Кладет трубку.)

К р у г л о в а. Что он сказал?

К р у г л о в. Он принял две таблетки снотворного. Мычит. Сомнительно… Утром велел зайти в консультацию.

К р у г л о в а. Утром…

Г у щ е в. До утра еще дожить надо.

Пауза.

К р у г л о в. Ну вот что: садитесь. Все садитесь. Прошу всех сесть!

Все нехотя рассаживаются.

До утра мы все равно сделать ничего не можем. Будем сидеть и ждать.

Мосягин пытается что-то сказать.

Молчать! Ни слова больше! Ничего не случилось. Ясно? Ничего не случилось. (Ставит на магнитофон пленку.) Будем слушать музыку. (Включает магнитофон.) Вот так. Мы слушаем музыку.

Пауза.

Звучит музыка, что-то ультрасовременное, в стиле «бит» или «сол». Некоторое время все сидят неподвижно.

Если кому-то очень хочется говорить — можно. На отвлеченные темы.

М о с я г и н (с усмешкой). О погоде.

Г у щ е в а. Уже говорили…

Звучит музыка.

К р у г л о в. Хотите расскажу, как мы с Анной Павловной поженились? Эпизод! Не поверите.

Никто не откликнулся. Звучит музыка.

Работал я тогда прорабом на строительстве одного промышленного объекта. И пригнали ко мне студентов-практикантов: двух парней и девчонку. У меня, как обычно, план горит, с рабочей силой зарез: я им с ходу носилки в руки — и марш на леса, подсобниками. Так что же вы думаете? Парни на другой день сбежали, а девчонка — Анечка — так весь месяц с носилками и отшагала. Когда прощаться пришла, взял я ее руку — худенькую, твердую от мозолей, и с ходу: «Загс за углом. Пошли?» При всех. В прорабской.

Г у щ е в а. А она? Пошла?

К р у г л о в. Пошла, как видите. Вот так. Женишься один раз, а потом мучаешься всю жизнь. Где справедливость? (Смеется.)

К р у г л о в а. Юродствуешь, брюхастик. Ты давно уже не тот отчаянный прораб, не притворяйся бодрячком. Тебе страшно. Как и мне, как и всем нам. Этой ночью…

К р у г л о в (перебивает). Договорились: только на отвлеченные темы. Мы слушаем музыку.

Пауза. Звучит музыка.

Г у щ е в. А мы с Машей на картошке познакомились. Ехали на грузовике. Дорога была ухабистая, ну и тряхнуло…

Г у щ е в а. Я в ватнике была, в телогрейке, кулема кулемой. Прямо на колени к нему плюхнулась.

Г у щ е в. Схватил и держу. Вот уже семнадцать лет…

Звучит музыка.

К р у г л о в (Гущеву). Нравится?

Г у щ е в. Нравится, раз держу.

К р у г л о в. Я говорю о музыке — нравится?

Г у щ е в. Предпочитаю гитару или баян.

Б а б и ч е в а. Как будто крик о помощи. Когда я слышу эту музыку, мне становится страшно за наших детей, за будущее, за весь мир.

М о с я г и н. Не наша музыка.

К р у г л о в. Когда Олег заводит, у меня начинает болеть голова.

К р у г л о в а. Когда дело касается Олега, у тебя вечно либо преферанс, либо болит голова, либо футбол по телевизору показывают. Помнишь, каким ты был двадцать лет назад, Круглов?

К р у г л о в. Ты тоже не прежняя Анечка.

К р у г л о в а. Хочешь сказать, что теперь я не полезу как дура с носилками на леса? Что у меня на руках нет мозолей?

К р у г л о в. На леса ты действительно не полезешь, а что касается мозолей… Мозоли есть. От пылесоса.

К р у г л о в а. Это упрек?

Круглов не ответил. Звучит музыка.

Знаешь, почему я не сбежала тогда со стройплощадки? Стыдно было. Перед тобой стыдно.

Пауза. Звучит музыка.

Б а б и ч е в а. У великого русского педагога Ушинского есть удивительно верная мысль: эффект воспитания основывается прежде всего на личности самого воспитателя.

Г у щ е в а. Это вы к чему?

Б а б и ч е в а. Если мы сомневаемся в своих детях, значит, мы сомневаемся в самих себе.

М о с я г и н (изрек). Глупости.

Б а б и ч е в а. Вы, извините, кем работаете?

М о с я г и н (многозначительно). Я инспектор.

Б а б и ч е в а. Инспектор чего?

М о с я г и н. По нежилым помещениям.

Б а б и ч е в а. Ну, вам, конечно, виднее.

Г у щ е в а. Ты в себе сомневаешься, Роберт?

Г у щ е в. С какой стати! Бывают, конечно, и у нас отдельные ошибки, но, в общем, живем честно, не хитрим, не подличаем, план перевыполняем.

Г у щ е в а. Роберт — ударник коммунистического труда, а я, к вашему сведению, член завкома. Имею общественные обязанности. В чем же наша вина?

К р у г л о в. Да оставьте вы эту тему в конце концов! Мы слушаем музыку. Ничего не случилось.

Пауза. Звучит музыка.

К р у г л о в а (повторяет, как заклинание). Ничего не случилось. Ничего не случилось. Ни-че-го.

Звучит музыка.

М а х а л к и н (раздумчиво). У нашего замдиректора сынок отсидел. Ни-че-го. Вышел, женился. Вполне нормальный молодой человек. Шофером работает. Сидеть тоже кому-то надо.

К р у г л о в (упрямо). Мы слушаем музыку.

Пауза. Звучит музыка.

Г у щ е в (вскочил, опрокинул стул). Да выключите вы наконец эту музыку! Все нервы вымотала.

Никто не пошевелился.

(Шагнул к магнитофону, вырвал шнур из розетки.)

Музыка оборвалась.

(Поднял стул, сел на прежнее место.)

Некоторое время все сидят совершенно неподвижно. Гнетущая тишина. И вдруг Мосягина запела едва слышно, почти про себя:

Хаз-Булат удалой, Бедна сакля твоя, Золотою казной Я осыплю тебя.

К ней присоединилась Гущева, потом Гущев, Махалкин, и вот уже поют все: и Круглов, и Круглова, и Бабичева, и Мосягин подпевает.

Дам коня, дам кинжал, Дам винтовку свою, А за это за все Ты отдай мне жену. Ты уж стар, ты уж сед, Ей с тобой не житье, С молодых юных лет Ты погубишь ее. Под чинарой густой…

Песню оборвал телефонный звонок — резкий, с небольшими интервалами, как при вызове междугородной.

К р у г л о в (сорвал с телефонного аппарата трубку). Слушаю! Да, я. Нет. Так. Так. Так… Понимаю. Где? Когда? Ясно. Второй проезд, дом три, корпус пять, квартира шестьдесят один. (Кладет трубку.)

Все смотрят на Круглова затаив дыхание.

(Очень спокойно, буднично.) Это дежурный по городу. Ничего существенного. Задержали каких-то ребят. Судя по всему, не наши.

К р у г л о в а. Адрес зачем?

К р у г л о в. Проверка. На всякий случай. Те, задержанные, из другого района.

Пауза. И снова зазвучала песня:

Под чинарой густой Мы сидели вдвоем, Месяц плыл молодой, Все молчало кругом…

Круглов едва заметно кивнул Гущеву, пригласил выйти в холл, вышли, стараясь не привлекать внимания.

(Негромко Гущеву.) Авария на окружной дороге. «Жигули». Шестая модель. Удирали от патрульной машины, врезались в самосвал. Один насмерть, остальные разбежались. Документов нет. Приглашают опознавать труп. К нам выслали машину.

Г у щ е в. Мать честная…

К р у г л о в. Не знаю, как сказать женщинам.

Г у щ е в. Какой хоть он из себя?

К р у г л о в. Кто?

Г у щ е в. Труп. Блондин? Брюнет?

К р у г л о в. Не знаю. Как же я мог расспрашивать? Женщины…

Г у щ е в. Я незаметно выйду вниз, встречу. Съезжу с ними. Возможно, еще не наши.

К р у г л о в. Вы знаете всех в лицо?

Г у щ е в. Нет. Своего — конечно, остальных — в глаза не видел.

К р у г л о в. Я тоже.

К р у г л о в а (выходит в холл, подозрительно). Что вы тут шепчетесь?

К р у г л о в. Ничего, Анечка, ничего… (Привлек жену к себе, гладит по голове, как маленькую.) Милая ты моя.

Все трое возвращаются в гостиную. Там все еще поют:

Тут рассерженный князь Саблю выхватил вдруг, Голова старика Покатилась на луг. Тихо было вокруг Под волшебной луной, Лишь играла река Перекатной волной.

Кончилась, иссякла песня. И тогда наверху зазвучало пианино — звонко, отчетливо, так будто играют здесь, в гостиной, — та же мелодия, только в ускоренном синкопированном ритме. А потом запели:

Хаз-Булат удалой, Бедна сакля твоя. Золотою казной Я осыплю тебя…

Все подняли головы, смотрят на потолок, слушают.

Пауза.

Б а б и ч е в а. Какая все-таки в нашем доме слышимость…

К р у г л о в. Изоляция слабая. Плохо выполнена стяжка. Как говорят строители: «дом попал в резонанс».

Г у щ е в. В одной квартире аукнется — во всех откликнется…

К р у г л о в. Дружнее нам нужно жить, товарищи, общаться, обмениваться информацией. Вот сегодня случайно, можно сказать, собрались… Два часа сидим, а сколько нюансов… Что ни говори, в общем, конечно, картина весьма тревожная. Далеко ли до беды? Следует сделать выводы. Безусловно. Определенно. (Жене.) Если вдуматься, как ты говоришь… Действительно… Возможно, мы сами в чем-то виноваты?

В холле прозвенел звонок. И опять, в который уже раз за эту ночь, все замерли. Пауза. И снова звонок.

(Собрался с духом.) Товарищи родители, прошу вас быть мужественными. Это милиция. За нами.

Звонок.

Нас не собираются арестовывать, это было бы еще полбеды, беда, очевидно, случилась с кем-то из наших ребят. Одним словом, придется поехать опознавать… (Он хотел сказать «труп» и не решился.) Опознавать тело.

Немая сцена.

И снова звонок в холле. Круглов подобрался, повернулся по-военному, идет в холл. Дверь открывается ему навстречу, входит  О л е г  К р у г л о в. Это очень симпатичный парень — рослый, красивый, без шапки, пальто нараспашку, портфель под мышкой, в руках пластиковая сумка «Мальборо» и ключи, которыми он только что отпер дверь.

О л е г (запыхался, очень спешил, бежал по лестнице). Вы что не открываете? Я еще с улицы увидел: во всех окнах свет. Не спите? Волнуетесь?

Г у щ е в ы, М о с я г и н ы, Б а б и ч е в а, М а х а л к и н  выбегают в холл, замирают, увидев стоящего в дверях Олега.

Пауза.

К р у г л о в (сыну). Кто?

О л е г (обводит собравшихся растерянным взглядом). Не понял…

Только Круглова осталась в гостиной, бежать со всеми у нее не было сил. Она еще не видела сына, только услыхала голос: «Жив!» Взяла со стола вазу, подняла над головой, изо всех сил швырнула об пол — вдребезги. Гущевы, Мосягины, Бабичева, Махалкин окружили Олега, закричали, перебивая друг друга:

— Где Андрей?

— Где Валентин?

— Жив?

— Эдуард?..

— Леонелла где? Леонелла!

К р у г л о в (стараясь перекричать шум). Тихо! (И когда шум стихает, сыну.) Ну, отвечай!

О л е г (ошарашен, не понимает, что происходит). Все пошли по домам…

Г у щ е в. Все?

О л е г. Все.

М а х а л к и н. А машина?

О л е г. Какая машина?

М а х а л к и н. Моя машина! «Жигули»! Шестая модель!

О л е г. Не знаю. У вас пропала машина?

М а х а л к и н. Пропали ключи от гаража. Он что, стеклянный — гараж? Вы что, не брали машину?

О л е г. Мы на снегоочистителе приехали. Мужик хороший попался — подвез, а то бы только к утру домой пришли…

Б а б и ч е в а. Откуда?

К р у г л о в. Где вы были?

О л е г (вываливает из сумки кучу магнитофонных кассет). Вот! Мы думали, вернемся часам к одиннадцати, а там такое богатство! Балдеж! «Зе анималз а ин кейдж» — «Звери в клетке»! Каждая кассета — сорок минут. На метро опоздали…

К р у г л о в (до него с трудом доходит смысл услышанного). Вы что?.. Вы музыку переписывали?

О л е г. Слава богу, дошло! Понимаешь, отец: уникальная коллекция записей. Хозяин в командировке — футбольный тренер, объездил весь мир. Жлоб. Переписывать не дает. (Махалкину.) Он вашей бывшей жене ключи оставил, просил поливать цветы… Ну? Понимаете?

К р у г л о в. Допустим…

М о с я г и н (указывая на Гущевых подозрительно). А ихний Валька какие делал ключи?

О л е г. Валька? Когда?

Г у щ е в. Позавчера.

О л е г. Да не знаю я! Честное комсомольское, не знаю!

Г у щ е в а (мужу). Может, правда соседи попросили? Я сейчас вспомнила: старуха Моргунова из триста сорок четвертой плакалась, что потеряла ключи…

М а х а л к и н (Олегу). А ключи от гаража где? (Шарит по карманам.) Тоже не знаешь? Ничего ты не… (И умолк, нащупал что-то под подкладкой пальто. Извлекает из кармана ключи, смотрит на них с изумлением.)

И все смотрят.

Г у щ е в. Они?

М а х а л к и н. Ну…

М о с я г и н а. Господи!..

К р у г л о в а (сыну). Ты что, не мог по телефону позвонить?! Мы чуть с ума не сошли!

О л е г. Да звонил я вам! Два раза: сперва от тренера — вас дома не было, никто не отвечал, потом из автомата — не соединилось, сожрал двушку. Одна двушка была, честное комсомольское! (Подлизывается.) Ну, мам… Мамочка… Ну, старушка… (Обнимает мать.) Извини! Извиняешь, да? Да?

К р у г л о в а. Бессердечные…

Г у щ е в а. Дети как дети.

Г у щ е в. В пределах современных стандартов. (Замахнулся на Олега.) Так бы и…

К р у г л о в. Варвары! Но в общем и целом, в их возрасте… Это естественно.

М а х а л к и н. Я тоже был порядочным хамом.

Г у щ е в а. Главное, вернулись живые, здоровенькие! (Тискает Олега, целует.) Милые вы мои!

Олег переходит из рук в руки, всем хочется его потискать, потрогать.

О л е г (вырывается). Вы что, старики?.. Озверели? Старики! Щекотно! Ой!

Б а б и ч е в а. Вот уж поистине: у страха глаза велики.

Г у щ е в а. Квартира дрессировщика… (Прыснула.) Ой, мамочки!

Следом за нею хохотнул Гущев, Круглов, еще кто-то, и вот уже смех напал на всех, как эпидемия, как разрядка после пережитых волнений. Слышны только отдельные выкрики:

— Монте-Карло!

— Кенгуру!

— Скорость — сто восемьдесят!

К р у г л о в (сыну). Постой! А почему скорость — сто восемьдесят? (Показывает записку.)

О л е г. Там такая скорость — на магнитофоне.

К р у г л о в. На магнитофоне? Бандит!

И снова приступ смеха:

— Банда!

— Оганян!

— Вероника Аванесовна!

— В ванной, с кляпом во рту!

О л е г. Вы думали, мы того?.. На дело пошли? Озверели! Совсем озверели! С ума сойду!

Теперь уже вместе со всеми хохочет и Олег. Пароксизм смеха. В холле звонок.

К р у г л о в (кричит). Открыто! Входите!

Входит  с е р ж а н т  м и л и ц и и. Смех стихает. Все смотрят на человека в милицейской форме.

С е р ж а н т. Квартира Круглова?

К р у г л о в. Да.

С е р ж а н т. Машина внизу. Поехали.

Немая сцена.

Наверху поют:

Тихо было вокруг, Под волшебной луной Лишь играла река Перекатной волной.

Пианист в последний раз прошелся по клавиатуре, одним движением, снизу вверх, до самой высокой ноты. Бьют часы — три удара — три часа ночи.

З а н а в е с.

РЕВИЗИЯ Пьеса в 2-х действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

К о ч е в а р и н  Михаил Антонович.

Г е о р г и й }

А л е к с е й }

К о н с т а н т и н }

Е к а т е р и н а }

Л ю б а } — его дети.

З о я — жена Алексея.

К о р н е й — муж Екатерины.

Ш м е л е в а.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Квартира Кочевариных, большая комната с балконом, обставленная давно вышедшей из моды мебелью: круглый стол, покрытый плюшевой скатертью, венские стулья, резной буфет, диван, телевизор «Рекорд» первых выпусков, старый фикус в кадке, старые настенные часы в деревянном корпусе, с колонками. Только стереопроигрыватель напоминает о том, что сейчас не пятидесятые, а восьмидесятые годы.

Справа дверь в другую комнату и выход на балкон. Балкон на переднем плане, ухоженный, весь в цветущей герани. Слева, на переднем плане, прихожая, здесь — круглая напольная вешалка, столик, два стула. На столике телефонный аппарат. Из прихожей дверь в кухню.

Проигрыватель включен — джазовая музыка. Под эту музыку  Л ю б а  производит в квартире уборку: вытирает пыль, поливает цветы на балконе и т. д.

Звонит телефон.

Л ю б а (выходит в прихожую, берет трубку). Слушаю. Это ты, Владик? Уже освободился? Понимаешь, я пока не могу уйти из дома. Папа… Куда-то умчался часов в семь, оставил записку: «Прошу никуда не отлучаться». Не знаю. Все. «Прошу», и точка. Придется ждать. Знаешь что, приезжай прямо сюда. Ну и что? Ты плохо представляешь моего старика. Прекрасно, что ты в форме, к форме он испытывает уважение. Все равно когда-нибудь придется вас познакомить. Почему не сегодня? Трусишь? Можешь купить букет для храбрости. Там у вас возле вокзала цветочный базар. Не боись, лейтенант, ты же как-никак двух вооруженных преступников задержал. Третий, квартира четырнадцать. Номер дома тебе, надеюсь, напоминать не нужно? И подъезд наш ты, по-моему, тоже неплохо успел изучить… (Смеется.) Да. Угу. Я тоже. Очень. Милый… Скажи еще что-нибудь. Ты откуда звонишь? Тебя там никто не слышит? Смотри, а то получишь нагоняй за использование телефона в легкомысленных целях. Ах, так? Значит, цели у тебя все-таки серьезные? Ну-ну! Целую. Жду. Выручай. (Кладет трубку, стоит возле телефона, закрыв глаза, улыбается.)

Звонок.

(Не сразу вернулась к действительности. Побежала в комнату. Выключила проигрыватель, только после этого открыла входную дверь.)

Входят  А л е к с е й  и  З о я.

Это вы… А я думала, папа.

А л е к с е й. Здравствуй, Люба!

Л ю б а. Привет, привет!

А л е к с е й. Где отец?

Л ю б а. Понятия не имею. Умчался куда-то спозаранок. Я еще спала.

А л е к с е й. Ты его видела вчера вечером?

Л ю б а. Нет не дождалась. Он очень поздно вернулся.

А л е к с е й. Откуда? Где он был?

Л ю б а. Он мне не докладывает. Ты что, не знаешь папу?

А л е к с е й. Странно… Вчера после полуночи позвонил нам по телефону…

З о я. Разбудил…

А л е к с е й. Положим, мы не спали…

З о я. Лично я спала.

А л е к с е й (Любе). Просил приехать сегодня к десяти.

Л ю б а. Зачем?

А л е к с е й. Не знаю. Не сказал. Просил быть обязательно.

З о я. Просил… Приказал. Тон у него был…

А л е к с е й. Нечего слушать чужие разговоры.

З о я. Меня это тоже касается, зайчик. До каких пор ты будешь терпеть его деспотизм?

А л е к с е й. Он — мой отец.

З о я. Мог бы по крайней мере объяснить, зачем мы ему вдруг понадобились. (Любе.) Ему даже в голову не приходит, что у нас могут быть свои планы. У нас сегодня очень ответственный день, времени в обрез.

Л ю б а. У нас тоже.

А л е к с е й. У кого это — у вас?

Л ю б а. У нас…

З о я. Чего ты улыбаешься?

Л ю б а. Так, ничего… Тебя это раздражает?

З о я. Если ты что-нибудь знаешь — объясни.

Л ю б а. Не больше вашего. (Показывает Алексею записку.) Вот что я нашла утром на столе.

А л е к с е й (берет записку, читает). «Прошу никуда не отлучаться. Кочеварин».

З о я. Покажи. (Берет у мужа записку, читает.) Поразительная бесцеремонность! (Посмотрела на часы.) Полчаса у нас еще есть. Приказано не отлучаться — ладно, подождем. Полчаса и ни минуты больше.

Села на диван, достала из сумочки сигареты.

Л ю б а (Алексею). Чаю хочешь?

А л е к с е й. Мы завтракали.

Л ю б а. Имеется кулебяка. Еще теплая. Папа ночью испек.

А л е к с е й. Ночью?

Л ю б а. Факт. Вчера вечером ее еще не существовало.

З о я. У него что, бессонница?

Л ю б а. Последнее время он какой-то странный: почти не разговаривает, спит плохо, курит по ночам. Скучает, наверное, без мамы.

А л е к с е й. Ты его вчера вообще видела?

Л ю б а. Утром, когда уходила на работу. Завтракали вместе.

А л е к с е й. Ничего не говорил?

Л ю б а. «Да». «Нет». «Не хочу». Принес папку, листал какие-то документы. У него сложная ревизия.

А л е к с е й. Где он проводит ревизию?

Л ю б а. Ты же знаешь, он о таких вещах не распространяется. Встал, как всегда, в семь. Зарядку сделал, принял душ… Постой-постой…

А л е к с е й. Ну?

Л ю б а. После завтрака ушел к себе, закрыл дверь… Пел.

З о я (удивленно). Пел?

А л е к с е й. Ты не ошиблась?

Л ю б а. Я своим ушам не поверила, думала, за окном. Подошла к двери, прислушалась — он.

З о я. Наверняка прищучил какого-нибудь бедолагу.

А л е к с е й. Что он пел?

Л ю б а (напевает). «Все васильки, васильки, много мелькало вас в поле. Помнишь, у самой реки мы собирали для Оли…»

А л е к с е й (жене). Я тебе говорю: что-то случилось…

З о я. Не понимаю, чего ты всполошился. Он жив, здоров, слава богу… Всех нас переживет.

А л е к с е й. Как-то мне не по себе… Не знаю… У него был такой голос ночью… Мне показалось, он очень несчастен…

З о я. Пожалей его, пожалей… Очередная блажь.

Пауза.

Л ю б а. Так что насчет чаю?

А л е к с е й (отрицательно). Спасибо.

Л ю б а. Тогда, с вашего разрешения, я закончу уборку. (Включает проигрыватель.)

Музыка. Люба убирает. Зоя на диване. Алексей ходит по комнате из угла в угол.

З о я (мужу). Дай зажигалку.

А л е к с е й (похлопал по карманам). Я ее оставил в машине. Принести?

З о я. В кухне наверняка есть спички. Сообрази.

А л е к с е й. Да-да, ты права… Сейчас.

Уходит в кухню.

З о я (Любе). Он тебя еще не выгнал из дома с проигрывателем?

Л ю б а. Терпит.

З о я. Прогресс…

Возвращается  А л е к с е й, зажигает спичку, дает жене прикурить.

Мерси бьен. (Любе.) Помнишь, как он перебил мои пластинки?

Л ю б а. Тебя предупреждали: не приноси.

А л е к с е й (ходит, Любе). От мамы есть какие-нибудь известия?

Л ю б а. Потрясающе! Ты ничего не помнишь? Мы были у нее в четверг. Я же тебе рассказывала по телефону.

А л е к с е й. Я был страшно загружен всю неделю. Прости. Санаторий действительно хороший?

Л ю б а. Могли бы съездить навестить.

З о я. Съездим. Непременно.

А л е к с е й. Непременно. На той неделе. Это ведь недалеко? Километров сорок?

Звонок.

З о я. Ага! (Посмотрела на часы.) Ровно десять. Точность — вежливость королей и ревизоров. Чего-чего, а этого у него не отнимешь. (Любе, указывая на проигрыватель.) Выключай духовный наркотик. От греха.

Люба выключает проигрыватель, Алексей идет в прихожую, открывает входную дверь. Входит  Г е о р г и й.

А л е к с е й (кричит в комнату, женщинам). Это Гоша!

Г е о р г и й. Здорово, брат! (Обнимает Алексея.) Где можно встретиться, если не в отчем доме!

Люба и Зоя выходят в прихожую.

Л ю б а. Какой гость!

Г е о р г и й. Все несчастья современного мира от трех зол: поливитаминов, телевидения и телефона. Эрзац питания, эрзац искусства, эрзац общения. Когда-то люди хоть письма писали друг другу. Эпистолярная литература… Что останется от нас? Обрывки телефонных проводов и погнутые мембраны. Давненько не виделись.

А л е к с е й. С полгода, наверное. А еще говорят: мир тесен.

Г е о р г и й. Тесен-то он тесен… Слишком много стало улиц с односторонним движением.

Л ю б а. Как всегда: метафоричен и афористичен.

Г е о р г и й. Язвите, сестренка. (Целует Любу.) Нам за глубокомыслие деньгу платят. (Алексею, указывая на Зою.) Ее можно?

А л е к с е й. У нее спроси, такие вопросы она решает самостоятельно.

З о я (Георгию). Тебе можно. (Подставляет для поцелуя щеку.)

Г е о р г и й. Нужен портрет для обложки. Журнал «Советская женщина». Хочешь, сосватаю?

З о я. Я не тщеславна.

А л е к с е й. У нее и так от поклонников отбоя нет.

Г е о р г и й (похлопал Алексея по плечу). Счастливчик… А где отец?

А л е к с е й. Мы тоже хотели бы это знать. Его дома нет.

Г е о р г и й. Как нет?

З о я. Вот так — нет…

Г е о р г и й. А вы что тут делаете?

А л е к с е й. Тебя поджидаем.

Г е о р г и й. Вы знали, что я должен прийти?

А л е к с е й. Не знали, но этого следовало ожидать.

Л ю б а (Георгию). Тебя вызвал папа?

Г е о р г и й. Да. (Алексею и Зое.) И вас тоже?

Л ю б а. Не сказал, зачем?

Г е о р г и й. Когда он позвонил, шло редакционное совещание, не мог расспрашивать. Ты-то, надеюсь, в курсе?

Л ю б а. Отнюдь. Сама ничего не понимаю. Я не знала, что он вызвал вас. (Показывает Георгию записку.) Вот вся информация, которой мы располагаем в данный момент.

Г е о р г и й (прочитал записку, снисходительно). Ну, старик… С росчерком: Ко-че-ва-рин. Мог бы и не подписывать — такую цидулю мог сотворить только он, наш дорогой родитель. Прошу — в смысле «повелеваю». «Я — царь, я — раб, я — червь, я — бог»…

А л е к с е й. Он позвонил нам ночью. Знаешь, мне не понравился его голос. Что он тебе сказал?

Г е о р г и й. Не вникал. Он, как всегда, не вовремя. Подвал сняли, шеф на бровях ходит… Черт! Не знаю, что делать: отпускать машину или нет? Рабочие на даче, у Катьки ангина, Стасика в лагерь нужно собирать… Муся в истерике… (Провел рукой по горлу.) Во! Под завязку.

З о я. Мы с Алексеем уедем ровно через двадцать минут.

А л е к с е й. Встреча с Иваном Феодосьевичем. Сам понимаешь…

Г е о р г и й. В офисе или на даче?

З о я. На даче. Сегодня суббота.

Г е о р г и й. Шустро. В конечном счете этот почтенный старец решает все… Куда? Какие палестины?

З о я. Только не палестины. Без нас. Европа!

Г е о р г и й. А-а… (С усмешкой, понимающе.) Загнивающая старушка Европа… Впрочем, там сейчас тоже стреляют. Торгпредство?

А л е к с е й. По специальности.

Г е о р г и й. Шустро. Как это вам удалось?

З о я. Что ты у него спрашиваешь? У меня спроси.

Г е о р г и й. Молчу. (Алексею.) Я всегда говорил: из этой невинной куколки образуется такая бабочка… Бедный Иван Феодосьевич. (Зое.) И тебя берут?

З о я. Пока машинисткой. Там видно будет. Два языка как-никак.

Г е о р г и й. Аленку с собой возьмете?

А л е к с е й. Я предлагаю оставить у стариков. Зоя против.

З о я. Еще не хватало! Замучают ребенка.

А л е к с е й. Мама была бы рада.

Л ю б а. Маме и так хватает.

З о я. При чем тут мама? Маме я бы оставила ребенка не задумываясь. В этом доме командует один человек.

А л е к с е й. Ничему плохому он не научит. Он всегда искренне желал нам добра.

З о я. Он всегда…

Г е о р г и й (перебивает). Хватит, ребята. Хватит. Его тоже можно понять.

З о я. Счастливый у тебя характер, Гоша: все можешь понять.

Г е о р г и й. Терпимее нужно быть, дорогие мои, берегите нервы. Живем один раз. Как это у Жени Евтушенко: «И спасибо той арбузной корке, на которой поскользнулся ты… И спасибо самой сильной боли…»

З о я (скептически). Философия…

Пауза.

Л ю б а (Георгию). Чаю хочешь?

Г е о р г и й. В другой раз, ладно?

Л ю б а. Когда он будет, этот другой раз, — через полгода?

Г е о р г и й. Разве я себе принадлежу! Читали мой последний материал?

А л е к с е й. Еще бы! У нас в отделе до сих пор на стенде висит. Тема животрепещущая. И написано с блеском. Много было разговоров. Лестно.

Г е о р г и й. Наверху тоже отметили. (Достал трубку, раскуривает.) Ты как живешь, Любаша?

Л ю б а. Тебя это очень интересует?

Г е о р г и й. Мы все искренне желаем тебе счастья.

Л ю б а. Терпеть не могу лицемерия. Плевать вам на меня.

Г е о р г и й. Ну вот, обиделась… (Обнял сестру.) Засиделась ты здесь. Замуж пора.

Л ю б а. Не берут.

Г е о р г и й. Это тебя-то? (Гладит по голове.) Ты у нас самая славная, самая добрая.

З о я. На добряках воду возят.

А л е к с е й. На дураках.

З о я. Это одно и то же.

Г е о р г и й. Не скажи. Дурак не ведает, что творит, а добряк… Добряк, он все понимает. (Гладит сестру по голове.) Жертвенная натура.

Л ю б а (отстраняется). Оставь! Маму жалко, а то бы давно… Мама — единственное, что нас всех как-то еще соединяет.

З о я. Внимание! Кажется, нашелся наконец самоубийца. (Любе.) Я правильно поняла?

Л ю б а. Слушай, Ващенко… Самоубийца у нас в семье один — Алешка.

А л е к с е й. Люба! Я тебя прошу…

З о я. Кто бы мог подумать, что когда-то мы с нею были задушевными подругами?.. (Георгию.) Ведь это она привела меня в ваш дом.

Л ю б а. Никогда себе этого не прощу, Ващенко.

З о я. Моя фамилия — Кочеварина. Уже два года. Придется привыкать.

Г е о р г и й (умиротворяющим тоном проповедника). Все действительное разумно, все разумное действительно, случается только то, что должно случиться, браки заключаются на небесах.

Л ю б а. А подлости совершаются на земле.

А л е к с е й. Опять?! Люба…

З о я. У нее запоздалое развитие. (Любе.) Зло беспредельно, нелимитировано, а количество добра в мире ограничено, дефицит. Приобретая что-то для себя, невольно отнимаешь у других.

Л ю б а. Ты умная, ты можешь оправдать что угодно.

З о я. Во-первых, не собираюсь оправдываться, а во-вторых… Посмотрим, как оправдаешься ты. С женихом познакомишь?

Л ю б а. Да уж придется… Вы его сегодня увидите. Придет. (Посмотрела на часы.) Скоро.

А л е к с е й. Сюрприз!

Г е о р г и й. Поздравляю! Кто он, если, конечно, не секрет?

Л ю б а. Это имеет значение?

Г е о р г и й. Все-таки любопытно, кто станет новым членом нашей семьи.

Л ю б а. Милиционер.

З о я. Оригинально. Надеюсь, ты шутишь?

Л ю б а. Двадцать семь лет шутила, хватит. Лейтенант милиции, милиционер. Тебя это шокирует?

З о я. Только милиционера в нашей семье не хватало…

Звонок. Люба бежит в прихожую, открывает входную дверь.

Входят  Е к а т е р и н а  и  К о р н е й. У Корнея в руках два чемодана внушительных размеров, у Екатерины — сумка, тоже не маленькая.

Л ю б а. Господи, Катька!

Е к а т е р и н а. Не ждали? Мы сами не надеялись, что поспеем вовремя. Билеты едва достали, а тут еще самолет задержали в Омске на два часа.

Л ю б а. Катька! (Бросилась на шею сестре.) Катька приехала!

Е к а т е р и н а. Погоди, дай сумку поставлю. (Целует Любу.) Лапушка ты моя! Как же я рада тебя видеть! Похорошела, расцвела просто. Влюбилась наконец, точно влюбилась!

Все выходят в прихожую.

Г е о р г и й (Алексею, указывая на Екатерину). Обрати внимание, нас она даже не замечает, не удостаивает, я бы сказал.

Е к а т е р и н а. Дойдет и до вас очередь, мужики. (Целует Алексея.) Похудел. Избегался, что ли? А этот-то, этот… Гусь! (Целует Георгия.)

Г е о р г и й. Стареем, Катюша.

Е к а т е р и н а. Кому-кому, а тебе годы на пользу. Такой вальяжный гражданин, куда там. Очки где брал?

Г е о р г и й. В Милане.

Е к а т е р и н а (передразнивает). В Милане… Гусь! Мне такие для директора нужны.

Г е о р г и й. В определенных кругах циркулируют слухи, что тебя депутатом горсовета выдвинули.

Е к а т е р и н а. В каких кругах? Откуда знаешь?

Г е о р г и й. Пресса. У нас очерк готовят о твоей стройке.

Е к а т е р и н а. Поговорим?

Г е о р г и й. Естественно. Поговорим.

Е к а т е р и н а (Корнею). Что ты там застрял в дверях? Проходи.

К о р н е й (входит наконец в квартиру, ставит на пол чемоданы. Снял шляпу). Здоровьица всем!

Все кивают в ответ, вопросительно смотрят на Екатерину.

Е к а т е р и н а (с небрежностью, за которой угадывается плохо скрытое торжество). Мой муж — Корней.

З о я (смерила взглядом богатырскую фигуру Корнея, свистнула). Оторвала… На полметра меньше тебя бы не устроило?

Е к а т е р и н а. Мышь копны не боится. (Корнею.) Чемоданы в комнату неси.

Все направляются в комнату.

А л е к с е й. Почему не предупредили, мы бы вас в аэропорту встретили.

Е к а т е р и н а (остановилась, окинула всех недоверчивым взглядом). Интересное кино.

З о я. Кажется, появился человек, который что-то знает.

Г е о р г и й (Екатерине). Просвети.

Е к а т е р и н а (достала из сумки телеграмму). Это что?

А л е к с е й (берет телеграмму, читает). «Прошу быть в Москве субботу десять утра. Обратные билеты обеспечу. Кочеварин».

Пауза.

Г е о р г и й. Покажи. (Берет у Алексея телеграмму, изучает.) Из Москвы вчера в десять пятнадцать. Странные дела творятся в датском королевстве.

Е к а т е р и н а. Ребята, вы со мной в прятки не играйте, в случае чего, у меня нервы крепкие, вы знаете. Мама где?

Л ю б а. В санатории. Путевку дали бесплатную, как ветерану труда. Честное слово, Катюша, мы сами ничего не понимаем. Мы даже не знали, что он вам послал телеграмму.

З о я. С возрастом люди становятся сентиментальны. Помяните: окажется, что сегодня день рождения какой-нибудь бабушки или сорок дней с кончины двоюродного дяди. Все равно. Уедем. Что бы ни произошло.

Пауза.

К о р н е й. Что же вы на свадьбу не приехали? Свадьба у нас была выдающаяся. В Доме культуры. Поросята молочные. Осетр цельный на пятнадцать кило. Икра, конечно, и все прочее, как полагается. Оркестр инструментальный. Из филармонии.

Л ю б а (Екатерине). Вы, наверное, устали с дороги? Может быть, чаю? Я поставлю. Кулебяка есть.

Е к а т е р и н а. Не надо, не хлопочи. Мы первым классом, кормили в самолете. Подождем отца.

Пауза.

(Георгию.) Как дети?

Г е о р г и й. Дети мои, дети, куда мне вас дети? Родишь — узнаешь.

Е к а т е р и н а. Пока воздержимся.

Г е о р г и й. Стаська совсем от рук отбился: хамит, за девками гоняет. Ансамбль какой-то, электрогитары…

Е к а т е р и н а (сочувственно покачала головой). В дядю.

Г е о р г и й. Чур меня, чур! Не дай бог.

Е к а т е р и н а. Говорят, гены таким образом распределяются: от дяди к племяннику.

К о р н е й. Это какой дядя? Дефективный?

Е к а т е р и н а (смутилась). Ой, Корней… Цены тебе нет. Когда молчишь.

Пауза.

Л ю б а. Больно думать о нем… Кем бы он мог стать, если бы по-другому… (Корнею.) Он был у нас в семье самым талантливым.

А л е к с е й. И самым беспутным.

Л ю б а. Ты-то уж молчи. (Корнею, с подтекстом, адресованным не ему — Алексею и Зое.) Он был талантлив во всем. На гитаре как бог играл. Подружки головы теряли, в дом нельзя было приводить…

Г е о р г и й (провел рукой по струнам висящей на стене гитары. Резкий дребезжащий звук — гитара сильно расстроена). Кстати, вам не кажется странным, что нет Константина? Если отец вызвал всех…

Е к а т е р и н а. Он как, функционирует?

Г е о р г и й. Не знаю, не видел очень давно, года два, если не больше.

А л е к с е й. Я тоже.

Л ю б а. Одно время он снимал комнату за городом, в Булатникове, у какой-то старухи. Пыталась его найти — съехал, не живет больше.

Г е о р г и й (посмотрел на Алексея, Зое после паузы). Ты тоже ничего не знаешь?

З о я. Успокойтесь — жив. Видела его.

А л е к с е й. Где?

З о я (не сразу). В планетарии.

А л е к с е й. Интересно… Что ты делала в планетарии?

З о я. Неясно, что делают в планетарии? Интересовалась, есть ли жизнь на Марсе.

Л ю б а. Как он?

З о я. Марс? Загадочная планета.

Л ю б а. Не остри. Костя.

З о я. В своем репертуаре.

Л ю б а. Работает?

З о я. В какой-то шарашкиной конторе. Дезстанция, что ли.

Л ю б а. Живет где?

З о я. У приятеля.

А л е к с е й (Зое). Ты не ответила на мой вопрос.

З о я. А разве обязательно отвечать на каждый вопрос мужа?

А л е к с е й. Зоя…

Г е о р г и й. Я думаю, отношения вам целесообразнее будет выяснить дома.

В комнату входит  К о н с т а н т и н.

Е к а т е р и н а. Господи! Легок на помине…

К о н с т а н т и н (держится очень независимо. С безмятежной улыбкой). Привет, Кочеварины!

Л ю б а. Костик…

Пауза.

Г е о р г и й. Явление Христа народу.

Входная дверь открылась несколько раньше, вошли  К о ч е в а р и н  и Константин. Кочеварин пропустил сына вперед, запер входную дверь, положил ключ в карман, только после этого направился в комнату.

К о ч е в а р и н. Все в сборе? Здравствуй, племя младое! (Екатерине.) Как долетели?

Е к а т е р и н а. Самолет задержали в Омске на два часа. Здравствуй, папа… (Пошла навстречу, хочет поцеловать, но не решается. Указывая на Корнея.) Муж мой — Корней.

К о ч е в а р и н. Который по счету? Я что-то сбился.

Е к а т е р и н а (передернулась). Папа! Я живой человек… Живой.

К о ч е в а р и н (подает руку Корнею). Кочеварин. Покойник. Сорок лет прожил с одной женой. Не побрезгуйте.

К о р н е й. Здравствуйте, папаша. Душевно рад. А вы… веселый.

К о ч е в а р и н. Весельчак.

К о р н е й. Что же вы на свадьбу не приехали? Свадьба была…

К о ч е в а р и н (перебивает). Зарплата у меня сто сорок, сынок. Билеты к вам да обратно — сто сорок шесть рублей двадцать копеек.

К о р н е й. Обижаете. Мы б выслали…

К о ч е в а р и н. Одалживаться не привык. Не в моих принципах. Привык жить по средствам. (Любе.) Что они у тебя стоят, как в трамвае? Проси садиться. Музычку заведи. Биг-бит или как его там? (Другим тоном, повелительно.) Прошу подождать еще несколько минут. (Пошел в другую комнату, остановился возле часов.) Опять не заведены?

Л ю б а. Я заводила, папа…

К о ч е в а р и н (встал на стул, заводит ключом часы). Двенадцать раз нужно повернуть. Двенадцать. На неделю. Тридцать лет твержу одно и то же. (Толкнул маятник.)

Часы пошли. Стук их будет слышен в паузах во время всего дальнейшего действия.

Уходит в другую комнату.

Л ю б а. Запасных частей в мастерских нет… Пружину два раза склепывали… Откуда же на неделю?

Пауза.

Г е о р г и й. Начало многообещающее… (Константину.) Тебе обязаны?

К о н с т а н т и н (беспечно насвистывает). Выпить что-нибудь в этом доме есть?

А л е к с е й. Кто про что, а вшивый про баню. Алкаш!

Л ю б а. Я сейчас посмотрю… (Открыла буфет, налила из графина в рюмку, подала Константину.)

К о н с т а н т и н. Спасибо, сестренка. На все семейство одна добрая душа. Впрочем, при нынешнем дефиците не так уж мало. За удачу! (Выпил, крякнул нарочито громко, порылся в кармане, вынул темный камешек, кристалл неправильной формы, понюхал и положил в ладонь Любе.) Держи. На счастье.

Л ю б а. Что это?

К о н с т а н т и н. Талисман. Храни, внукам будешь показывать. (Алексею.) Не твоя машина у подъезда стоит? Рыжая.

А л е к с е й. Моя.

К о н с т а н т и н. Поздравляю. Молдинги сперли.

А л е к с е й (всполошился). Как, опять?! Слышишь, Зоя? Опять молдинги сняли. Бандитизм какой-то! (Спешит на балкон, смотрит вниз, на улицу.)

К о н с т а н т и н (Зое). Дай докурить, Росомаха.

З о я (протягивает ему пачку сигарет). Травись.

К о н с т а н т и н. Мне ту, к которой ты прикасалась губками.

З о я. Она в губной помаде, дурачок.

К о н с т а н т и н. Уж ежели отраву, так сладкую. (Взял у нее из пальцев дымящуюся сигарету, курит.)

С балкона возвращается Алексей.

А л е к с е й (Константину, сердито). Дурацкие шутки.

К о н с т а н т и н (пускает дым колечками). Всполошился, собственник? Это тебе за алкаша.

А л е к с е й. Я думал, ты хоть немного поумнел.

К о н с т а н т и н. Ты тоже не подобрел. (Прошелся, осматриваясь, по комнате, остановился возле фикуса, усмехнулся.) «Анчар, как грозный часовой, стоит один во всей вселенной. К нему и птица не летит, и зверь нейдет» (Георгию.) Да, братец! Прочел твою статью. С большим интересом.

Г е о р г и й. Вот как? Так ты еще и читаешь?

К о н с т а н т и н. Преимущественно объявления. «Прием стеклотары во дворе». «Отпуск спиртных напитков производится…» В таком духе. Каюсь, не удержался. Значит, справедливость все-таки восторжествовала?

Г е о р г и й. Ну? Дальше.

К о н с т а н т и н. Плакал от умиления.

Г е о р г и й. Все?

К о н с т а н т и н. Сколько тебе платят за такую статью?

Г е о р г и й. Хочешь занять на бутылку? Не дам.

К о н с т а н т и н. Естественно. Познавательный интерес, чисто теоретический: интересно, почем нынче справедливость?

Г е о р г и й. Скверная шутка.

Е к а т е р и н а (Константину). Остряки. При мне попрошу. Впредь.

З о я (Константину). Ее в горсовет выдвинули.

К о н с т а н т и н (шутовски). Ой! Не губи, матушка-царица!

Е к а т е р и н а. Плохо ты кончишь, Константин.

К о н с т а н т и н. Что верно, то верно… (Это уже вполне серьезно.)

Пауза.

К о р н е й. Половину «Жигулей» на свадьбу угрохали. Не считая того, что постройком подбросил. Все начальство было: и заводское и районное. С моей стороны родни тридцать два человека, а от вас никого. Неловко. Тем более по телевизору показывали.

К о н с т а н т и н. По местному?

К о р н е й. По местному. Да.

К о н с т а н т и н. До общесоюзного, значит, не дотянули?

К о р н е й. Не вижу повода для ироничности.

К о н с т а н т и н (Екатерине). Он у тебя кто — баскетболист?

К о р н е й. Я пожарный.

К о н с т а н т и н. Умру! (Хохочет.) Если бы мне сказали, что наша Катька выскочит за пожарного… Ей-богу, умру!

К о р н е й (набычился). Не вижу повода.

К о н с т а н т и н. Она же принца искать уехала. В Сибирь. По комсомольской путевке. Нашла. Принц… С брандспойтом.

К о р н е й. Для жизни я человек вполне основательный. Без дефектов. А если ты про нее хоть одно плохое слово…

Г е о р г и й (перебивает). Не обращай внимания, старик, он у нас с отклонениями.

К о н с т а н т и н. Отклоняется даже магнитный компас. Куда отклоняться — вот вопрос.

Г е о р г и й. Ну, это тебе, по-моему, без разницы. «Правая, левая где сторона…» И так далее.

К о р н е й. Я насмешек не терплю. Могу и врезать. Хотя избегаю, поскольку внутренне дисциплинирован и из боязни членовредительства. Тем более родственник. Какой-никакой. Москвич… (Екатерине.) Может, мне пока по магазинам прошвырнуться? Тем более завтра — воскресенье.

Е к а т е р и н а. Правильно. Ступай, Корней. Мы тут без тебя разберемся.

К о р н е й. Давай список. Кому чего.

Е к а т е р и н а (достала из сумки листки бумаги, отдала Корнею). Простыни не забудь.

К о р н е й. Помню. Я сперва в ГУМ. (Идет в прихожую, дергает ручку входной двери. Дверь не открывается.) Заперто, что ли?

Входит  К о ч е в а р и н, в руке папка.

К о ч е в а р и н. Да, заперто.

К о р н е й. Так дайте ключ, папаша.

К о ч е в а р и н. Ключа не дам.

К о р н е й. Не понял…

К о ч е в а р и н. Все останутся здесь. Пока не закончим, никто из квартиры не выйдет.

З о я. Ну, это уж черт знает что! Алексей!

А л е к с е й. Папа, я не знаю, чем вызваны эти драконовские меры, пойми, у нас очень серьезное дело. Сегодня решается вопрос…

К о ч е в а р и н (перебивает). Все вопросы сегодня будут решаться здесь. Сядь.

З о я (бежит в прихожую, дергает входную дверь). Выпустите! Я здесь не останусь!

К о ч е в а р и н. Не бесись. Дом старый, дверь цельная, надежная. Прошу всех сесть.

Г е о р г и й (развел руками). Ну, отец… Узнаю коней ретивых. Это надолго?

К о ч е в а р и н. Навсегда.

Г е о р г и й. Тогда я отпущу шофера.

К о ч е в а р и н. Отпусти. Прокатишься разок городским транспортом, к народу поближе. Ты ведь у нас инженер человеческих душ, тебе полезно.

Г е о р г и й (выходит на балкон, зовет). Коля! Николай! Поезжай на дачу. Скажи Марии Павловне, что я задерживаюсь. Совещание. Экстренное. Хлеба купи по дороге, будь другом. Завтра, как обычно, — в восемь тридцать. (Вернулся в комнату, сел нога на ногу, сунул в рот трубку.) Ну-с… Мы слушаем.

К о ч е в а р и н (разглядывает сына). Ба-арин… Когда вы были детьми, учились говорить, мы с матерью исключили из лексикона слова «твое», «мое», «дай». Только «на», «возьми», «наше»! Мы старались с младых ногтей воспитать вас…

З о я. Начинается.

Л ю б а (страдальчески). Папа…

К о ч е в а р и н. Прошу не перебивать. Если ты меня уважаешь, не ходила бы лучше в таких туалетах. Все прелести наружу. Во времена моей молодости за такое декольте…

З о я. Слава богу, времена вашей молодости прошли.

Л ю б а. Теперь все так ходят.

К о ч е в а р и н. Нет, не все!

Г е о р г и й (пытается обратить все в шутку). Ишь разошелся… Чего цепляешься, отче? Мы маме пожалуемся. Пользуешься тем, что мамы нет? Некому заступиться? Любочка хочет быть привлекательной. Что в этом дурного? Теперь другой эстетический идеал. Диалектика, объективный исторический процесс.

К о ч е в а р и н. Да ну? (Кланяется.) Поговорите со мной, ученые люди, просветите. Этот процесс на русском языке называется «падение нравственности». Или, проще говоря, похабство! Мы жили беднее вас, но зато чище, честнее, строже. По-ря-доч-нее! Известно вам такое слово — «порядочность»?

Г е о р г и й. Ты собрал нас для того, чтобы разъяснить это?

К о ч е в а р и н. В известном смысле — да.

Г е о р г и й. Знаешь, что я тебе скажу… Не обижайся. Порядочность тоже может превратиться в сектантство. Так же, как и честность и все прочее. Любая крайность отвратительна. И опасна. (С улыбкой.) Тебя бы в Майами-Бич, на пляж…

К о ч е в а р и н. Где уж нам! По заграницам не шляемся, геополитического кругозора не имеем. Что с нас взять? Ограниченный человек. Маленький человек. Рядовой. И в армии был рядовым. Войну, между прочим, рядовые выиграли — кровью своей за чужие ошибки платили, но стояли насмерть, где поставили.

З о я. Ради бога, Михаил Антонович, короче!

К о ч е в а р и н. Не торопись, невестка, узнаешь, в чем дело, поймешь: торопиться тебе некуда.

Л ю б а (принесла из кухни воду в стакане, подает отцу). Я переодену платье. На, выпей.

К о ч е в а р и н (кланяется). Благодарствую.

Е к а т е р и н а. Мы все тебя уважаем, не нервничай. Только бы не было войны, остальное переживем.

К о ч е в а р и н. Бывает и пострашнее, чем на войне… Позавчера я закончил ревизию на заводе «Прогресс». Слушайте внимательно, дорогие, это касается вас всех. Плевый заводишко, но у них там по технологии в производство идут большие объемы товарных жиров. Они умудрились заменить их грошовыми отходами нефтехимии, а жиры пускали налево. (Кладет на стол папку.) Здесь все материалы, выводы. В понедельник их должно сдать начальству, а затем в следственные органы. Судя по всему, статья девяносто третья, первая. Вчера утром я был свободен, собирался поехать в Солнечногорск, навестить мать. В дверь позвонили, вошел незнакомый мне человек, представился фамилией Карпов. Стоял вон там, у двери, где Алешка стоит. Предъявил ультиматум: либо я, Кочеварин Михаил Антонович, уничтожу эту папку, пока о ее содержимом никто не знает, либо на скамью подсудимых вместе с прочими сядет мой сын — Кочеварин Константин Михайлович.

Пауза.

К о н с т а н т и н (небрежно). Точно, сяду.

К о ч е в а р и н. Сядет. Это серьезно. У них есть документы. Задумал аферу он, нашел предприимчивых дельцов. Продал идею. Жуликам.

Г е о р г и й (посмотрел на Зою). Метод инженера Ващенко?

К о ч е в а р и н. Да.

А л е к с е й. Невозможно…

З о я (Кочеварину). Как вы сказали? Бумаги моего отца… Продал? Жуликам?

К о ч е в а р и н. Да. Ты правильно поняла.

Е к а т е р и н а. А они? Что?

К о ч е в а р и н. По моим подсчетам, присвоено около двухсот тысяч рублей.

К о р н е й. Сколько-о?

Г е о р г и й. Подожди, Корней. (Константину.) Ты знал, что имеешь дело с жуликами? Знал или нет?

К о н с т а н т и н. Понятно, тебе бы очень хотелось, чтобы я ответил «нет». Сожалею… Знал.

К о ч е в а р и н. Для справки. Статья девяносто третья Уголовного кодекса РСФСР гласит: «Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах, независимо от способа хищения, наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет с конфискацией имущества либо смертной казнью с конфискацией имущества».

Пауза.

А л е к с е й. Допрыгался… Скотина!

К о н с т а н т и н. Простите великодушно, подпортил анкету.

К о ч е в а р и н (стучит кулаком по столу). Молчи!

К о н с т а н т и н. Не стучи, батя, страшнее смертной казни все равно ничего не придумаешь. Тем более с конфискацией имущества…

Е к а т е р и н а. Что-то незаметно, чтоб он сильно разбогател.

К о н с т а н т и н. Пропил, ребята, все пропил. Я ведь не Алешка — копилок не заводил, друзей уважаю. Дальше что? Топить будете или выручать?

Л ю б а. Мама знает?

К о ч е в а р и н. Нет.

З о я. Второго инфаркта она не переживет.

Л ю б а. Ты! Вообще… Не каркай.

Пауза. Екатерина подходит к Константину, несколько мгновений смотрит в упор, затем бьет по лицу наотмашь.

К о н с т а н т и н. Вот это мы умеем, вот этого у нас не отнимешь.

К о р н е й. Драться-то зачем?

К о н с т а н т и н. Она с детства такая. Решительная.

Е к а т е р и н а (отцу). Что ты ответил этому Карпову?

К о ч е в а р и н. В юности я прочитал дневники Льва Толстого. Одна мысль поразила меня, безжалостная, как всякая истина: «Давай, как должно, и пусть будет, что будет».

Л ю б а. Ты его выгнал. Да? Выгнал…

Г е о р г и й (отцу). Впоследствии граф изменил свои взгляды…

К о ч е в а р и н (отрезал). Я не граф!

З о я. Что верно, то верно…

К о ч е в а р и н. Мой отец был телеграфистом, он передавал первые декреты Советской власти.

З о я. Поздравляю. Теперь вам, может быть, наконец, прибавят зарплату.

Е к а т е р и н а (отцу, настойчиво). Что ты ответил?

К о ч е в а р и н. За ответом он придет сегодня. Теперь понимаете, зачем я вас собрал?

Пауза.

Г е о р г и й. Ты сделал глупость, отец. Прости. Такие вещи не решают на семейном совете.

К о ч е в а р и н. Почему?

Г е о р г и й (пожал плечами). Сам понимаешь…

К о ч е в а р и н. Ты хочешь сказать, что дело это нечистое и решение принять я должен был тайком, наедине со своей совестью?

Г е о р г и й (перебивает). Я не это хотел сказать.

К о ч е в а р и н. Это!

Г е о р г и й. Ну, если на то пошло — да! Здесь все свои, будем называть вещи своими именами. Если ты допускаешь такой выход, если по каким-то причинам он для тебя нравственно возможен, незачем было посвящать всех. Да еще вот таким широковещательным способом. Если нет…

К о ч е в а р и н (перебивает). Испачкаться боишься? Хочешь остаться чистеньким?

Г е о р г и й. Как тебе объяснить? Неужели не понимаешь?

К о ч е в а р и н. Нет.

Г е о р г и й. Наш разговор бессмыслен. Ты… Да и мы все… Одним словом, как должно поступить, знаем.

К о ч е в а р и н. Знаете? (Обвел внимательным взглядом лица детей.) Все знаете?

Никто не ответил.

(Вынул из кармана ключи, бросил на стол.) Вот ключи. Не смею задерживать.

Пауза. Константин взял со стены гитару, настраивает. Монотонный звук натягивающихся струн. Никто не двинулся с места.

Давайте раздвинем стол.

Все смотрят недоуменно, точно не понимают, что он сказал.

(Усмехнулся невесело.) Когда еще соберетесь вместе, разве на похоронах. Там кулебяка в духовке. Все прочее в холодильнике.

Все еще неподвижны, никто не решается начать действовать первым.

К о р н е й. Давайте, папаша.

Кочеварин и Корней раздвигают стол.

К о ч е в а р и н. Может, уйдешь, пока не поздно? Сынок…

К о р н е й. Вы когда-нибудь видели, как горит нефтяное месторождение? Катаклизма. Ничего. Тушим.

Стол большой, тяжелый, не раздвигали его очень давно, скрипит, поддается с трудом. Георгий отстраняет отца. Мужчины раздвигают стол. Постепенно все приходят в движение, начинают действовать сосредоточенно, деловито, будто это и есть главное дело, ради которого собрались: стелют белую скатерть, расставляют посуду, носят из кухни закуски и т. д. Только Константин остался сидеть, где сидел, — настраивает гитару. Он на пути из кухни к столу, его обходят, точно не замечают. Сначала звучат отдельные, ничего не значащие по существу фразы:

— Глубоких тарелок не надо.

— Где острый нож?

— Смотри, он и салат приготовил.

— А кулебяка еще теплая.

— Раз, два, три, четыре, пять — вышел зайчик погулять.

Е к а т е р и н а. Нас сколько?

А л е к с е й. Пятеро. Отец шестой. Корней, Зоя. Восемь.

Е к а т е р и н а. Нужно еще два стула.

Л ю б а. Я принесу. (Идет в прихожую, звонит по телефону. Номер занят. Крутит диск снова и снова.)

А л е к с е й (Георгию). Пойдем покурим.

Алексей и Георгий выходят на балкон.

Ты что-нибудь понимаешь? Зачем он устроил этот цирк?

Г е о р г и й. Подожди, это только прелюдия. Главное — впереди.

А л е к с е й. Думаешь?

Г е о р г и й. Слава богу, я его неплохо изучил за сорок лет.

Курят. У стола Екатерина и Корней, разговаривают вполголоса.

К о р н е й. Отец у вас человек. Строгий, но человек. Переживает. А вы злые, ругаетесь. Чего ругаться-то?

Е к а т е р и н а. Всю жизнь грызут друг друга, грызут. У вас по-другому.

К о р н е й. Семья. Разобраться надо, обмозговать.

Е к а т е р и н а. Что? О чем речь? Соображаешь? Мне! Диссонанс…

К о р н е й (руками развел). Катаклизма…

Е к а т е р и н а (порывисто обняла, прижалась к нему). Ой, Корюша! Не надо было ехать. Говорила тебе. Не получили телеграмму, и все.

К о р н е й. Как ехать? Нельзя. Родня.

Е к а т е р и н а. Сами не живут и другим не дают жить. (Проходя мимо Константина, зло.) Связал черт веревочкой.

К о н с т а н т и н (взял на гитаре аккорд, напевает. Альпинистская песенка).

Связал нас черт с тобой, Связал нас черт с тобой, Связал нас черт с тобой Веревочкой одной. Свя-азал нас черт с тобой…

А л е к с е й (Георгию). Ты как считаешь: это дело… Его действительно можно нейтрализовать?

Г е о р г и й. На это он не пойдет.

А л е к с е й. Даже ради мамы?

Г е о р г и й. Жизнью ради нее он бы пожертвовал не задумываясь, а принципом… сомневаюсь.

А л е к с е й. Люди меняются. Он уже не тот, каким был лет десять назад. Зачем же он нас собрал?

Г е о р г и й. Что-то он не договаривает.

К о н с т а н т и н (напевает). «Связал нас черт с тобой…»

К о р н е й (Екатерине). Он почему из дома ушел — дефективный ваш?

Е к а т е р и н а. Они с отцом всю жизнь грызлись, до смешного. Скажет: белого хлеба купи — непременно черного принесет, скажет: этого приятеля в дом не води — приведет назло. (Уклончиво.) Старая история…

А л е к с е й (Георгию). Бедная мама. Этот юродивый ей труднее всех достался.

Г е о р г и й. Потому и любит больше всех. На Руси любят юродивых. Да ведь и отец любит его. По-своему, по-кочеварински. Только не сознается никогда.

А л е к с е й. Учитывая все обстоятельства, которые вскроются на суде, высшей меры, конечно, не будет. Не взял он из этих денег ни одной копейки. Уверен.

Г е о р г и й. Не имеет значения. Ах, Лешенька… Групповое дело. Компаньоны не выпустят его, не в их интересах. За собой потянут. Семь лет. Минимум. Да-а… С каким удовольствием кое-кто станет трепать мое имя… Худо, брат.

А л е к с е й. Хуже не придумаешь…

Л ю б а (она еще в прихожей, у телефона. В трубку). Алло! Райотдел? Алло! Алло! (Номер не соединился. Нажала на рычаг, опять крутит диск.)

Екатерина и Корней направляются в кухню.

Е к а т е р и н а (Любе). Ты кому?

Л ю б а. Ко мне прийти должны, договорились.

Е к а т е р и н а. Сюда? Кто?

Л ю б а. Потом расскажу. (Крутит диск.)

Екатерина и Корней уходят.

К о н с т а н т и н (напевает).

Связал нас черт с тобой, Связал нас черт с тобой, Связал нас черт с тобой Веревочкой одной…

Г е о р г и й (Алексею). Слушай, а почему вдруг решили проводить ревизию на этом заводе?

А л е к с е й. Какая разница?

Г е о р г и й. Наш брат Костик не просто недоучившийся студент. Да и не алкаш он, нет… Он озлоблен. Он ведь так и не простил старика…

Пауза. Смотрят друг на друга. Понимают гораздо больше, чем говорят.

А л е к с е й. Ну, это уж чересчур…

Г е о р г и й. Не скажи. Все дело в цене. Чем человек готов заплатить за поставленную цель. Посмотри на него.

Исподтишка наблюдают за Константином.

Как стал похож на отца. Голову так же прямо держит, тот же упрямый рот. И в глазах нечто… От дедушки-телеграфиста. Такие не останавливаются на полпути.

Из кухни выходит  З о я, Георгий и Алексей отвернулись, стоят, облокотившись на перила, к двери спиной.

З о я (остановилась возле Константина, смотрит на него, грустно качая головой). Вот зачем тебе понадобились бумаги моего отца…

К о н с т а н т и н. Ага… Не тебе одной красиво жить хочется.

З о я. Дурачок. Кого ты пытаешься обмануть? Господи, какой дурачок!

К о н с т а н т и н. Дурачки нынче ой как нужны… Чтоб умник не дремал. Слишком много умников развелось.

З о я (после паузы). Какое счастье, что ты уехал тогда… Чего доброго, вышла бы за тебя замуж.

К о н с т а н т и н. Да, повезло.

З о я (после паузы). Уголовник! (Отвернулась. Негромко.) Если тебя будут судить, я умру.

К о н с т а н т и н. Ну да? (Смеется.) Не умрешь, ты живучая. Лихо адаптируешься к условиям окружающей среды.

З о я. Не пытайся меня унизить! Если жизнь на земле временами бывает сносной, скажите за это спасибо нам, беспринципным.

К о н с т а н т и н. Беспринципность тоже своего рода принцип, способ существования, служения… Самому себе.

З о я. Ты такое же бездушное чудовище, как твой отец.

К о н с т а н т и н. Кто это говорит о душе? А? Ты, звереныш? Мелко мыслишь. Отец не бездушный, нет, — если бы он не умел страдать, как все нормальные люди, я бы давно забыл о его существовании.

А л е к с е й (Георгию). О чем они?

Г е о р г и й. Не слышно.

А л е к с е й. Она назвала его чудовищем?

Г е о р г и й. Хочешь, я тебе скажу правду?

А л е к с е й. Не надо. Я знаю: она все еще любит его.

З о я (она уже у стола, стоит спиной к Константину, говорит не оборачиваясь). Помнишь, как я первый раз пришла в этот дом?

К о н с т а н т и н. Тебя Любашка привела. Биологию учить. ДНК, РНК. (Напевает.)

И немного странно, И немного жутко: Что казалось раной — Оказалось шуткой. И немного жутко, И немного странно: Что казалось шуткой — Оказалось раной.

(И сразу без всякого перехода, лихо.)

Свя-азал нас черт с тобой, Связал нас черт с тобой, Связал нас черт с тобой Веревочкой одной…

Л ю б а (дозвонилась наконец, в трубку). Алло! Райотдел? Попросите лейтенанта Чудова. Очень нужен. Будьте добры, пожалуйста, посмотрите. Спасибо. Жду.

К о н с т а н т и н (поет). Свя-азал нас черт с тобой…

Входит  Е к а т е р и н а.

Е к а т е р и н а. Поешь?

К о н с т а н т и н. Воспоминания юности.

Е к а т е р и н а. Совесть надо иметь. Полагается.

К о н с т а н т и н. Не всем же. В семье не без урода.

Л ю б а (в трубку). Да-да, слушаю. Ушел? Давно? Извините…

Положила трубку на рычаг, стоит растерянно возле аппарата.

К о н с т а н т и н. Катька, помнишь, как ты меня «р-р» говорить учила? Костик, скажи «р-рыба». «Лыба». Скажи «забор-р». «Забол».

Е к а т е р и н а. Такой был хорошенький.

К о н с т а н т и н. Тюрьма. Срок. Нар-р-ры. Видишь, рычу.

Е к а т е р и н а. Смотреть противно.

К о н с т а н т и н (напевает, утрируя). «Сижу на нарах, как король на именинах…»

Е к а т е р и н а (кричит). Люба, где стулья?!

Л ю б а. Несу, сейчас.

Приносит из прихожей стулья.

Из кухни выходят  К о ч е в а р и н  и  К о р н е й. Корней несет бутылки с боржоми.

Г е о р г и й (выколотил трубку о перила. Алексею). Пойдем посмотрим, что дальше будет.

Георгий и Алексей входят в комнату.

К о ч е в а р и н. Давненько мы не собирались за этим столом. Ну, сядем.

Все рассаживаются.

(Константину.) Наливай, это по твоей части.

Константин разливает вино в рюмки, всем, кроме себя. В свою рюмку наливает боржоми.

Это как понимать?

К о н с т а н т и н. Завязал.

К о ч е в а р и н. Давно?

К о н с т а н т и н. Давно. Уже… минут двадцать.

К о ч е в а р и н. Ты даже в утробе матери поперек лежал, не как все люди, родиться не успел — чуть на тот свет не отправил. (Поднял рюмку.) За маму!

Выпили. Закусывают. Пауза.

Г е о р г и й. У Катьки в школе сочинение писали по Достоевскому в прошлом учебном году, — один умник сообразил: «Раскольников не был убийцей, он и старуху-то убил только из принципа».

К о н с т а н т и н. Душегуба делать из меня не надо, каждый живет, как может, как совесть позволяет.

К о ч е в а р и н. Совесть… Да. Очень она у тебя эластичная.

К о н с т а н т и н. Кому какая досталась. Твоя не гнется, а моя растянулась. От частого употребления.

К о ч е в а р и н. Ясно, ясно… Еще что скажешь?

К о н с т а н т и н. О чем говорить? Все всё знают. Ты давно предрекал, что я тюрьмой кончу. Нет проблем. Сажайте. Три года вполне законно стенки казенных кабинетов дурным лбом прошибал — мечтал облагодетельствовать человечество… Это добром не кончается. Деградировал, здоровье испортил…

А л е к с е й. Думаешь, это тебя оправдывает?

К о н с т а н т и н. Не собираюсь оправдываться. Тем более перед тобой. Сапа.

А л е к с е й. Слышите? Он еще и хамит.

К о н с т а н т и н. Поди папе пожалуйся, поплачь в жилетку. Ты должен был заниматься этим, не я.

А л е к с е й. И оказаться вместо тебя на скамье подсудимых?

К о н с т а н т и н. Уж если ты Зойку от меня унаследовал…

А л е к с е й (кричит). Заткнись!

К о ч е в а р и н. Тихо! Дети…

А л е к с е й (Зое). Ты знаешь, как я относился к твоему отцу. Он сам нарушил закон. Он сделал все, чтобы скомпрометировать свое изобретение. Он был очень непрактичным человеком, вспыльчивым, независимым, самолюбивым, умудрился нажить массу врагов. Его никто не поддерживал. Так дело не делают…

З о я. Успокойся. Я тебя ни в чем не виню. Можешь не оправдываться.

А л е к с е й. Он не смел меня упрекать. Ты же знаешь, у тебя самой хватило здравого смысла.

З о я (перебивая). Не будем об этом.

Пауза.

К о р н е й. Кулебяка классная.

Е к а т е р и н а. Ешь, Корней. Тебе еще положить?

К о р н е й. Очень ласковая кулебяка.

К о ч е в а р и н. Начинка удалась.

К о р н е й. Под такую закусь…

К о н с т а н т и н. Понял. Не дурак. (Разливает вино в рюмки, себе снова боржоми.)

К о ч е в а р и н. Кто еще хочет высказаться?

Л ю б а (встала). Можно мне?

К о ч е в а р и н. Имеешь право голоса. Говори.

Л ю б а. Вся беда в том, что мы не умеем жить. Надо учиться жить. Проснуться в один прекрасный день, открыть глаза и сказать себе: жизнь начинается. Прошлого нет, есть только настоящее и будущее. Забудем старые счеты, обиды…

З о я. Это ты кому говоришь — себе?

Л ю б а. И себе тоже. Милые мои, дорогие, нам нельзя ссориться. Давайте не будем ссориться. Прошу. Хоть раз в жизни. (Подняла рюмку.) За мир!

К о н с т а н т и н. Во всем мире?

Л ю б а. Ты правда невыносим!

К о н с т а н т и н. Давайте-давайте. За мирное сосуществование. (И добавил уже после того, как все выпили.) Двух систем.

К о ч е в а р и н. Выражайся яснее, а то ведь не все понимают, что ты хочешь сказать.

К о н с т а н т и н. Ты, надеюсь, понимаешь?

К о ч е в а р и н. Мне шестьдесят пять, сынок, чего я только не повидал в жизни.

Г е о р г и й (закусывает, о Константине, снисходительно). Мальчик…

К о н с т а н т и н. Что, дядя? Разъясни, похрюкай с присущим тебе талантом. Про справедливость. Бесплатно не хрюкаешь? Лень поднять голову от корыта?

Е к а т е р и н а (прикрикнула). Не фрондируй! Этого мы тебе не позволим.

К о н с т а н т и н. Да ну? Испугала.

Л ю б а. Опять… Да остановитесь же!

К о ч е в а р и н. Пусть говорят.

К о н с т а н т и н (Екатерине). Слыхали про мою статью? Девяносто третья, первая. Вы меня боитесь, я уже ничего не боюсь.

Г е о р г и й (бросил вилку). Потрясающе! Этот вор и алкоголик чувствует себя героем.

К о н с т а н т и н. Попрошу без оскорблений, я завязал.

Г е о р г и й. Надолго?

К о н с т а н т и н. Навсегда.

Г е о р г и й. Примите уверения… Вор и бывший алкоголик. Бывает, конечно, оступится человек, совершает мерзость, но понимает: мерзость. Это еще полбеды. Вот когда он начинает искать себе оправданий, возводить свою мерзость на пьедестал почета, это уже конец, психология рецидивиста.

К о н с т а н т и н. Как формулирует! Хоть в бронзе отливай! Ну, ты поднаторел, братец. Вспомни, как я приходил к тебе в редакцию два года назад!

Г е о р г и й. Я тебе тогда сказал и теперь повторю: в это дело вмешиваться не буду, не мой профиль. Я в вашей химии ни бельмеса не понимаю.

К о н с т а н т и н. Ты школу с золотой медалью окончил, университет с отличием, ты умница, Гошечка-победоносец, ты голова, ты все понимаешь… когда хочешь понять.

Г е о р г и й. В каждой игре есть свои правила, мой милый, их нужно соблюдать. Если вообще не хочешь вылететь из игры. Как ты вылетел. Понял?

К о н с т а н т и н. Понял. Это у тебя психология рецидивиста. Какую я совершил мерзость, ну-ка разъясни? Продукция с «Прогресса» идет, как и раньше, даже план стали перевыполнять, а растительное масло, которое цистернами лили в мастику, — на прилавках магазинов. Возможно, ты на нем сегодня утром картошку жарил.

К о р н е й (Кочеварину). Папаша, я что-то не пойму… Да им премию нужно давать.

А л е к с е й. Они уже получили свою «премию» — двести тысяч. Хапнули.

К о н с т а н т и н. Не хапнули — подобрали. Они на свалке под ногами валялись. Просто никто, кроме жуликов, не пожелал нагнуться, чтобы поднять их. «Все у нас народное, все у нас мое». Там еще валяется миллионов двести. Тебе не нужно? Могу дать адресок.

Е к а т е р и н а. Послушаешь его — праведник…

К о н с т а н т и н. Говорю же я вам: ни у кого мы этих денег не крали, никакого вреда никому не принесли. Пользу! Потерпевших нет. Как вы оцениваете этот факт?

Г е о р г и й. Я думаю, его по достоинству оценит народный суд.

К о н с т а н т и н. Вот тут я с тобой не согласен. В суде нас не поймут. Одна надежда на вас…

Алексей пытается что-то сказать.

Л ю б а (останавливает его). Молчи! Пожалуйста, Алеша. Давайте молча посидим. Подумаем.

Пауза.

К о р н е й (Константину шепотом). Ешь, закусывай.

К о н с т а н т и н (так же). Ты прав, пожарный, надо закусывать. Завожусь, боржом в голову ударил.

К еде никто не притрагивается.

К о ч е в а р и н. Больше нет желающих высказаться?

Все молчат.

Ты, Катерина?

Екатерина молчит.

(Вздохнул.) Салат так и не попробовали… С копченой треской. Раньше ее много было, трески. Качественный продукт. Калорийный. И недорогой. По средствам. Любили в детстве.

К о р н е й. Удивительная вещь: лично я до сих пор обожаю сырые яйца. У нас куры были свои. Чем в детстве кормят, к тому пристрастность сохраняется на всю жизнь.

К о н с т а н т и н. Или наоборот.

К о р н е й. В смысле отвращения?

К о н с т а н т и н. Вот именно.

К о р н е й. Если перекормить? Вполне вероятно.

К о н с т а н т и н (Георгию). С чего это ты взял, братец, что я вылетел из игры? Не-ет. Моя игра не закончена. Может быть, она только начинается.

Е к а т е р и н а. Знаете, я его и вправду боюсь…

К о н с т а н т и н (взял гитару, напевает).

Связал нас черт с тобой, Связал нас черт с тобой, Связал нас черт с тобой Веревочкой одной…

К о р н е й. Ты почему такой злой, парень?

К о н с т а н т и н (в тон). Разозлили, парень. А ты добрый?

К о р н е й. У людей спроси. Для всех. Всегда. Добрый.

К о н с т а н т и н. Ну и чеши в ГУМ, за шмотками.

К о р н е й. Опять насмешки?

К о н с т а н т и н. Ну врежь, врежь. «Катаклизма».

К о р н е й. Я понять хочу.

К о н с т а н т и н. Не ты один. (Посмотрел на отца.) Тут еще кое-кто пытается кое-что понять. (Корнею, указывая на Екатерину.) Ну-ка, спроси, как я к ней на строительство приезжал.

К о р н е й (Екатерине). Ну? Как?

Е к а т е р и н а. Не слушай ты его.

К о н с т а н т и н. Стесняется.

К о р н е й (Екатерине). Зачем приезжал?

К о н с т а н т и н. У них тоже по технологии маслице цистернами льют. В замазку.

Е к а т е р и н а. Не мы одни льем, ГОСТ. Не мы его придумали, не нам менять. Где можно сэкономить народную копейку — экономим. Неужели себе враги? Встречный план приняли. Одних индивидуальных обязательств по экономии горюче-смазочных и прочих материалов на семьдесят пять тысяч. В организованном порядке. А ты… (Корнею.) Он авантюрист, понимаешь, Корней? По духу своему. Экстремист, как теперь говорят. (Константину.) Вам дай волю… Мы жить хотим.

К о н с т а н т и н. Вот это точно. Хорошо жить хотите. (Корнею.) Ее как раз председателем постройкома должны были выбрать. Не стала бы председателем — не вошла бы в состав партбюро, не вошла бы в состав партбюро — не выдвинули бы в депутаты горсовета. И свадьбы вашей не было бы образцово-показательной, с осетрами да с телевидением. А впереди-то что! Светлые дали. Так резон ли ей было…

Е к а т е р и н а (перебивает). Да, нельзя нам было встревать в это дело! Понимаешь ты, припадочный. Нельзя. Неэтично.

К о р н е й. Не понимаю… Если эту химию вместо масла использовать можно, так почему же? В законном порядке…

К о н с т а н т и н (указывая на отца). А вот об этом у ревизора спроси.

К о ч е в а р и н. Я маленький человек.

К о н с т а н т и н. Ты большой человек, отец. Не прибедняйся. Ты даже сам не понимаешь, какой ты большой. Кстати, я в ихнюю тмутаракань за свой счет летал, командировочных никто не платил. Отметь там у себя в графе «расходы». Где твоя папочка?

Пауза. О папке все успели забыть, теперь оглядываются по сторонам, ищут. Папки нигде нет.

К о ч е в а р и н. Глупо. Где папка?

Молчание.

Прошу вернуть.

Снова молчание. Все только переглядываются.

А л е к с е й (отцу). Там у тебя что? Документы? (Подозрительно смотрит на жену.) Зоя…

З о я. Что? Что ты на меня уставился?

А л е к с е й. Ты же понимаешь… Если мы сообща не придем к единому мнению… Встань, пожалуйста.

Зоя не двинулась с места.

Прошу, встань.

Пытается за руку стащить жену со стула.

Зоя вскакивает, папка у нее в руках, она сидела на ней.

(Пытается отобрать у жены папку.) Отдай! Не сходи с ума!

З о я (убегает, увертывается, прячет папку за спину). Ты же будешь невыездной, кретин! Мы все будем невыездные! Екатерина! Надеешься, что допустят к баллотировке? Ха-ха! Георгий! Если его посадят, ставь на своей карьере крест. Михаил Антонович! Сорок лет безупречной работы, гордость, честь, так высоко ценимые вами, — вся жизнь… Кошке под хвост!

А л е к с е й. Не надо преувеличивать!

Кочеварин смотрит на Зою очень спокойно, даже как будто улыбается слегка.

З о я (Кочеварину). Можете презирать меня сколько угодно. Я знаю: вы считаете — я всему виною, я принесла несчастье в вашу семью…

А л е к с е й. Замолчи!

З о я. Раньше нужно было бояться, когда женился на мне. (Протягивает папку Константину.) Проси отца! Видишь, он сегодня сам не свой, колеблется, он еще ничего не решил. Проси!

К о н с т а н т и н (взял папку, взвесил на ладони, небрежно бросил на стол). Да, батя, трудный у тебя сегодня денек…

Звонок в прихожей.

Е к а т е р и н а. Это еще кто?

Г е о р г и й (отцу). Карпов?

Снова звонок.

Л ю б а. Это ко мне.

К о ч е в а р и н. Открыть?

Л ю б а (испуганно). Нет!

Звонки. Все неподвижны, прислушиваются, ждут, когда незваный гость уйдет. Звонки прекратились. Пауза.

Люба опустилась на стул, закрыла лицо руками, плачет.

З о я. Это был он?

Люба плачет.

К о ч е в а р и н. Кто приходил?

Г е о р г и й. Это ее жених, папа. Он лейтенант милиции.

К о ч е в а р и н. Новости.

Л ю б а. Как раз сегодня собирались подать заявление в загс…

К о ч е в а р и н. Перестань! Что ты ревешь?

Л ю б а. Не понимаешь?

З о я. Подарочек для отдела кадров МВД.

К о ч е в а р и н. Если он порядочный человек…

З о я. Бросьте! Старомодно. Не женится он на ней, брат — уголовник… Придется выбирать — либо жена, либо служба.

Л ю б а. Не меряй всех на свой аршин! Он действительно порядочный. Он любит меня. Тем более… Как же я могу? Втягивать его в эту грязь…

К о ч е в а р и н. Не реви!

Л ю б а. Не кричи на меня! Хватит кричать. Всю жизнь кричит, кричит… Докричался. Мне двадцать семь лет, а я только начала жить. Я люблю его. (Константину.) Плевать мне, на чем будут замешивать вашу замазку: на товарных жирах или на этой дряни! Я могу жить на хлебе и воде, только бы он был рядом. Двадцать семь лет я прожила в этом доме монашкой. Я держалась дольше всех: выслушивала нравоучения, являлась домой не позже одиннадцати, уходила из театра с последнего действия, если был длинный спектакль, носила строгие платья. Я почти отучилась улыбаться. Я понимаю их всех, даже Зойку, — они просто хотят жить! (Плачет.)

Пауза.

К о ч е в а р и н. Что вы все повскакали? Садитесь. В ногах правды нет.

К о н с т а н т и н. А где она есть? Сядем — появится?

Зоя смеется.

Е к а т е р и н а (удивленно). Ты что?

З о я. Вдумайтесь, что он сказал: «сядем — появится»? (Хохочет.) Сядем — появится… Сядем — появится… Сядем — появится… (Хохочет.)

К о ч е в а р и н. Дайте ей валерьянки.

З о я (подошла к Константину, погладила. Ласково). Костик, ты, Костик… Закурить хочешь?

Л ю б а. Ващенко… Бесстыжая. (Плачет.)

Все рассаживаются на свои места.

К о ч е в а р и н. Еще по одной?

К о р н е й. Я не против.

Г е о р г и й. Пас.

А л е к с е й. То же самое.

Е к а т е р и н а. Хватит. Не для того собрались. Не праздник. (Отцу.) В зеркало посмотри, давление наверняка подскочило.

Пауза.

Г е о р г и й. Так мы никогда не сдвинемся с места.

К о ч е в а р и н. Есть предложения?

Л ю б а. Надо вызвать маму. Мы просто не имеем права…

К о ч е в а р и н. Маму побережем.

Л ю б а. Ты всю жизнь берег ее, все решал сам. Вот результат…

К о ч е в а р и н. Нет!

Пауза.

Г е о р г и й. Чего ты ждешь от нас, отец? Не можем же мы, в самом деле, уговаривать тебя… (Умолкает, недоговорив.)

К о ч е в а р и н. Совершить преступление?

Пауза. Молчат, в глаза не смотрят.

Не можете? Или не хотите?

Г е о р г и й. Вот что тебя волнует…

К о ч е в а р и н. Что меня волнует, знаю я один. Для справки. Ревизию на «Прогрессе» назначили не случайно, анонимка была. Как правило, мы на анонимки не реагируем. Это была особенная. Не кляуза… Убедительный документ. Деловой, без эмоций. Такой мог составить только посвященный в суть аферы специалист. (Константину.) Не знаешь случайно, кто бы это мог быть? Кто автор?

К о н с т а н т и н. Наивный вопрос. Анонимка… Автор, как говорят в таких случаях, пожелал остаться неизвестным. Понятная скромность: у жулья, видишь ли, своя «нравственность», узнают — живым не быть, а ему, возможно, посмотреть охота, чем дело кончится. Такой любопытный человек, любознательный…

К о ч е в а р и н. Что же у него, совесть заговорила?

К о н с т а н т и н. Кто знает? Чужая душа — потемки, в своей бы как-нибудь разобраться. Возможно, у него был свой расчет…

К о ч е в а р и н. Какой же?

К о н с т а н т и н. Ну, скажем, вот какой… На суде что будет? Скандал. В нашей передовой стране столько лет равнодушные бюрократы зажимали ценное для народного хозяйства изобретение. Ай-яй-яй! Продукция с «Прогресса» идет по технологии Ващенко, — против факта не попрешь. Скандал. Пресса. Частное определение. Зоя Ивановна, получите авторское свидетельство за своего безвременно погибшего папу.

З о я. Господи, какой дурак! И ты все это ради…

К о н с т а н т и н. Истины! Только ради истины!

Г е о р г и й (Алексею). Что я тебе говорил?

К о н с т а н т и н (Георгию). Что ты говорил?

Г е о р г и й (Константину). Пострадать захотелось?

К о н с т а н т и н. Куда денешься? За все надо платить, братец. Жизнь — это тебе не госдача.

Е к а т е р и н а. Эгоист проклятый! Анонимку написал ты? Сам?

К о н с т а н т и н. Этого я не говорил. Допустим. Дальше что?

К о ч е в а р и н. А если бы на «Прогресс» послали другого ревизора?

К о н с т а н т и н. Исключено. (Саркастически.) Ты же у нас специалист…

К о ч е в а р и н. Значит, ты не просто решил сесть, хочешь, чтоб я тебя посадил? Сам, своими руками?

К о н с т а н т и н. Почему не доставить тебе такое удовольствие?..

Г е о р г и й. А Карпов этот самый? Карпов! Его кто послал? Зачем?

К о н с т а н т и н. Это уже не я. Это ему бог послал. Испытание. (Отцу.) Он какой из себя? Как выглядит?

К о ч е в а р и н. Кто?

К о н с т а н т и н. Тот, что назвался Карповым. Высокий, лобастый такой, в очках?

К о ч е в а р и н. Он…

К о н с т а н т и н. Сам! Хозяин фирмы. Большой человек, масштабный. Три судимости. Значит, в лобовую пошел, на таран? (Смеется.) Достал ты его. Держись, батя!

А л е к с е й (отцу). Да он же просто мстит тебе, а заодно и нам всем!

Е к а т е р и н а (Константину). Чего добиваешься? Прямо говори!

Г е о р г и й. Ему нравится роль великомученика, что вы, не видите? Он же приносит себя в жертву.

А л е к с е й. Христосик!

Г е о р г и й. Миф об Иисусе Христе на определенном историческом этапе отражал вековечное стремление людей к правде и справедливости. Величие его в том, что Иисус жертвой своей искупал грехи человечества. (Многозначительно посмотрел на отца. Константину.) Что искупаешь ты?

Е к а т е р и н а. Пьянство свое и воровство!

Г е о р г и й. Подожди, Катя. (Отцу.) Пусть он ответит.

К о ч е в а р и н (Константину). Ну? Так что же? Чей грех искупаешь?

К о н с т а н т и н. Сам и ответь.

К о ч е в а р и н. Мой?

К о н с т а н т и н. Стоило ли нам всю жизнь ссориться? Видишь, как хорошо мы с тобой понимаем друг друга.

К о ч е в а р и н. За всю свою долгую жизнь я не совершил ни одного поступка, за который раскаиваюсь.

К о н с т а н т и н. Не верю.

К о ч е в а р и н. Ни одного.

К о н с т а н т и н. Мне жаль тебя, отец.

К о ч е в а р и н. В жалости не нуждаюсь. Я всегда честно исполнял свой долг.

К о н с т а н т и н. А сидишь в рядовых ревизорах. Все твои однополчане в большие люди вышли, а тебя начальником отдела так и не назначили.

К о ч е в а р и н. Не стремлюсь.

К о н с т а н т и н. Сейчас, может, и не стремишься, а прежде карабкался. Чтоб стать начальником, на жизнь нужно смотреть пошире — глядишь, чего-нибудь и не заметишь…

К о ч е в а р и н. В чем ты меня обвиняешь? В честности?

К о н с т а н т и н. А инженер Ващенко умер…

К о ч е в а р и н. Мне жаль. Искренне жаль.

К о н с т а н т и н. Возможно, он был гений…

К о ч е в а р и н. Такого понятия нет ни в одной инструкции. Он израсходовал деньги, отпущенные на капстроительство, обманул банк, ввел в заблуждение министерство. Я сделал для него все, что мог. Гениям тоже не положено нарушать финансовую дисциплину.

К о н с т а н т и н. У него не было другого выхода.

К о ч е в а р и н. Ложь — это не выход. Ложь всегда вредна и безнравственна!

К о н с т а н т и н (с горечью). Дантон в парусиновых нарукавниках. Блюститель нравственности. Маленький человек с потертым портфелем. Ты помнишь лицо Ивана Анисимовича Ващенко? Он никогда не снится тебе по ночам? Три года назад он сидел здесь, в этой комнате. Вот на этом стуле. (Указывает на стул, где сидит Алексей.) Помнишь, о чем он просил тебя? (Алексею. Грубо.) Встань!

А л е к с е й. Ты… Потише…

К о н с т а н т и н. Пошел вон! (Сгоняет брата со стула.)

А л е к с е й. Он совсем озверел… Бешеный!

К о н с т а н т и н (садится на стул. Как бы от имени Ващенко). Михаил Антонович, я понимаю всю двусмысленность своего визита. Я не пришел бы к вам, если бы не ваш сын. Он дружит с моей дочерью, кажется, у них серьезные намерения. Он убедил меня в том, что с вами нужно идти в открытую, что вы трудный, неуживчивый, но честный и принципиальный человек.

К о ч е в а р и н. Этого он не говорил.

К о н с т а н т и н. Мог сказать. Это я уговорил его пойти к тебе. Я тебя не любил, но я верил в тебя, я тебя уважал. Я надеялся…

К о ч е в а р и н. Дальше.

К о н с т а н т и н. Михаил Антонович, вы знаете, как трудно рождается новое: косность мышления, незаинтересованность, амбиции, бюрократизм. На это уходят годы. А иногда и вся жизнь. Что это значит — быть честным, Михаил Антонович? (Указывает на Георгия.) Жить по правилам личной безопасности? Или всеми правдами и неправдами биться за дело, в которое веришь? Я грешный человек. Я верю в грешников, а не в святых! Правила создают люди. Но люди их и меняют. Люди имеют обыкновение ошибаться. Сегодняшняя правда может стать неправдой завтра…

К о ч е в а р и н (перебивает). Это кто говорит, ты или он?

К о н с т а н т и н. Он! Мне ничего не нужно для себя. Как и вам, Михаил Антонович. Я не боюсь ответственности. Я боюсь только одного: узнают раньше времени о моем самоуправстве — прихлопнут все, что я успел сделать. Мне нужен месяц, чтобы закончить обогатительную установку. Задержите акт ревизии. Один месяц! Больше я ни о чем не прошу! Так он тебе говорил?

К о ч е в а р и н. Примерно…

К о н с т а н т и н. Он все тебе выложил. Сам.

К о ч е в а р и н. На коллегии я высказал свое особое мнение.

К о н с т а н т и н. Ты предал его!

К о ч е в а р и н. Иначе я поступить не мог. Закон есть закон.

Е к а т е р и н а. Знаете, как все это называется? «Паны дерутся, а у мужиков чубы трещат». Дайте жить! Больше мы вас ни о чем не просим. Дайте спокойно жить!

К о н с т а н т и н (отцу). Это ты погубил Ващенко! А вместе с ним и его изобретение.

К о ч е в а р и н. Чушь! Я не мог его спасти. Точно такой же акт записал бы на моем месте любой ревизор.

Л ю б а. Нет, папа, не любой. Я ведь тоже экономист, кое в чем разбираюсь. К нам в жэк ревизор из райфо ходит — Анна Павловна. Слесарю две ставки платили. Нельзя, не положено. Исхитрялись. Что делать? За семьдесят целковых приличный человек работать не пойдет. Пьянь держать? Бухгалтер работала, пенсионерка. По закону не имела права работать на управленческой должности, только уборщицей или лифтером. Держали. Правдами и неправдами. Нет бухгалтеров, дефицит. А потом указ вышел: и рабочим ставки увеличили, и пенсионеров на управленческой разрешили. Жизнь подсказала. Значит, ревизор правильно закрывала глаза на наши нарушения? Для пользы дела?

К о ч е в а р и н. Какого дела? Борьбы с утечкой воды из кранов? Экономист… Декольте! Далеко так можно зайти, очень далеко… Государство — это порядок. Пока закон не отменен, он должен выполняться неукоснительно! Вот наше дело!

Л ю б а. Да здравствует порядок! И пусть течет вода из кранов.

Г е о р г и й (отцу). А ведь государству это невыгодно, когда течет…

К о ч е в а р и н. Принцип выше выгоды! Принцип — прежде всего! Защищать его — наш долг! Любой ценой!

Г е о р г и й (обнял отца, шутливо). Папочка-а… Ты слишком прямолинеен. Не кажется ли тебе, что вместе с водой может вытечь и нечто большее?.. Можно ведь выплеснуть и младенца… Так что и защищать окажется нечего… М-м? Не кажется?

К о ч е в а р и н (в тон). Недоумок, что с меня взять… (Стряхнул руку сына, резко.) Не смей со мной таким тоном! Запрещаю! Я не видел Россию семнадцатого года, но я хорошо помню двадцать седьмой год. И я знаю сегодняшнюю Россию. Нет, не кажется. Младенец вырос в богатыря.

Г е о р г и й. Вот видишь! Чего же бояться богатырю-то? Гибкость, гибкость… Вот чего нам не хватает сегодня. Во всем — и в политике, и в экономике, и в человеческих взаимоотношениях. Да, папа, да! Сейчас не война, не послевоенные годы, когда ты работал директором совхоза. Тогда было проще: приказ — умри, но выполни. Сегодня тот, кто хочет заниматься делом, а не демагогией, должен исходить из соображений целесообразности. Жизнь уже не та, какой была тридцать и даже десять лет назад. «Противиться не может человек веленьям века». Это написал Шекспир пятьсот лет назад. Что же говорить о нас! Мы живем в стремительно изменяющемся мире. Все меняется. У нас даже Конституция новая.

К о ч е в а р и н. Да поймите же вы, современные люди: в жизни необходим порядок! Прежде всего. Порядок. Иначе к чему придем? (Указывая на Константина.) Вот к чему!

Г е о р г и й. Смею заметить, это твой сын. Твое порождение. Противоположности сходятся. Слыхал парадокс? Порядок… На кладбище — там порядок. Да и то не на каждом. Что ни говори, а против фактов действительно не попрешь. Три года назад судьба изобретения Ващенко была в твоих руках. Ценного изобретения. (Указывая на Константина.) Он доказал это.

К о ч е в а р и н. Уголовно наказуемым способом.

Г е о р г и й. Это другой вопрос.

К о ч е в а р и н. Это один и тот же вопрос. Благие намерения не могут служить оправданием преступления.

Г е о р г и й. Как, по-твоему, где кончается долг и начинается преступление?

К о ч е в а р и н (указывая на Константина). А это ему лучше знать. Я пока что не преступил.

К о н с т а н т и н. Пока что?

К о ч е в а р и н (после паузы). Подлец ты!

К о н с т а н т и н. Что делать, извини — долг…

К о ч е в а р и н (вышел из себя. Кричит). Какой долг? О каком долге говоришь? Ты! Щенок! Недоучка. Студентом был… Студент — учись. Вот твой долг. Перед кем долг? (Указывая на Зою.) Перед ней? Перед этой?.. Да она, как говорится, башмаков не износивши… Увидела, что Алешка защитился, в гору пошел, — и отца своего забыла, и тебя, дурака…

З о я (кричит). Это вы виноваты! Вы! Из-за вас! Я и замуж за Алешку пошла из-за вас, вам назло! Вы сразу невзлюбили меня с того первого дня, когда Люба привела биологию учить. Плевать мне было на биологию, я с вашим сыном хотела познакомиться, с Костей… Думаете, я забыла ваш взгляд? До сих пор затылок горит. Что вы знали обо мне? Громко смеялась, юбка выше колен? Мини… Да, ноги хотела показать, у меня ноги красивые. И сейчас тоже… (Поднимает подол юбки, показывает ноги.) Как, ничего?

А л е к с е й. Прекрати!

З о я. Костя, как? Нравятся тебе мои ноги?

К о н с т а н т и н. Дура ты, Росомашка.

З о я (Кочеварину). Может, я от злости смеялась, от отчаяния. Дура. Девчонка. Платья на вечерок у подруг одалживала. Как мы жили с отцом, знаете? Мать не выдержала — развелась, сбежала. Бросила его. Он же ненормальный был, одержимый. Всю зарплату на опыты… Псих! Прятала от него стипендию, а то бы, наверное, и ее… А в результате что? С работы поперли. Инфаркт. Похоронить не на что было. Задумаешься… (Константину.) Хочешь, брошу его? (Указывает на Алексея.) Брошу! Все брошу! Посадят — за тобой поеду. Куда пошлют. Хочешь?

Пауза.

К о н с т а н т и н. Нет, не хочу… Поздно. Тут уже речь не о нас с тобой. Принципиальный разговор.

К о ч е в а р и н (смеется). Жена декабриста… Надо же! Эта самая… В роли жены… Цирк. Похабница!

А л е к с е й (подскочил к отцу). Замолчи! Я ударю тебя…

К о ч е в а р и н. Ты?! Ну…

Пауза. Стоят друг против друга, глаза в глаза. Алексей сник, отступил.

То-то же.

К о р н е й (страдает почти физически). Нехорошо… Ой, нехорошо…

А л е к с е й (Любе. Едва не плачет). Проклятье какое-то! Как жить?

Л ю б а. Не жаль мне тебя, Алешка, сам виноват.

Г е о р г и й. Зачем все это? Зачем ворошить? (Морщится брезгливо.) Мелодрама. Надоело, честное слово.

К о ч е в а р и н (Константину). Каждый должен исполнять свой долг. Вот так. Свой. Понял? На своем месте.

К о н с т а н т и н (указывая на Георгия и остальных). Им об этом скажи.

К о ч е в а р и н. Взрослые они.

К о н с т а н т и н. Да их с детства тошнит при одном слове «долг». Как от копченой трески.

Г е о р г и й. Нельзя ли все-таки поближе к делу?

К о н с т а н т и н. А это оно самое и есть — дело.

Л ю б а (отцу, указывая на Константина). А ведь он прав…

А л е к с е й. Не надо, Люба!

З о я. Пусть. Дайте ей сказать!

Л ю б а. Нужно вызвать маму. Без нее мы никогда не поладим, только переругаемся вконец. Если есть в нас что-то хорошее, доброе — это от мамы. (Отцу.) Всю жизнь она склеивала, слепляла добротой, терпимостью то, что ты разрушал. Если бы ты послушал ее три года назад, уступил, поговорил с Костей по-человечески — он бы не ушел из дома. Может, и теперь ничего бы не было. Силой не научишь добру, нет, не научишь. Только притворяться научишь, врать.

К о ч е в а р и н. Давно бы нам собраться, поговорить. Вот так, откровенно… Глядишь, что-нибудь и узнаешь о себе. Ну-ну! Говори. Как прикажешь понимать? Я вас врать учил?

Л ю б а. Учил, папа.

К о ч е в а р и н. Интересно. Говори. Ну-ну!

Л ю б а. Не на словах, нет, слова ты всегда правильные произносил — принципиальности учил, скромности, честности… На словах. А все врали. И ты, Гоша. И ты, Костя. (Алексею.) И ты. И я врала. (Отцу, указывая на Константина.) Только он не боялся тебя. Ну и ночевал под окном, на лавочке. Или на вокзале. А мама ему гречневую кашу тайком в кастрюльке носила. Не знал, папа? Или делал вид, что не знаешь? Господи, как я плакала, бывало, если мне учительница тройку в дневник ставила! На пятерки подделывать научилась. Только чтоб без скандала, только чтоб мама не переживала. Сколько раз студенткой уже губную помаду стирала перед нашей дверью, волосы собирала в пучок… Врала! И свидания Зойке с Костей я устраивала. Я! И в тот день, когда ты их здесь на диване застукал, — помнишь, он еще в десятом классе учился? — тоже я. Это Алешка выследил и тебе донес. Ревновал.

А л е к с е й. Неправда, неправда!

Л ю б а. Правда, Алеша, правда! Хватит врать. Я на лестнице стояла, все видела… Напрасно. Не надо было. Зойка была в него по уши влюблена, а он нет. Ничего между ними тогда не было. Может, и сейчас не было б ничего… (Указывая на Костю.) После того случая он мужчиной себя почувствовал, защитником. Вот тогда у них настоящий роман и начался. (Отцу.) Это ты Костю искалечил. Ты им всем троим жизнь поломал. Ты сам кругом виноват!

З о я (подошла к Любе, протянула руку). Помиримся. Дай я тебя поцелую.

Л ю б а. Уйди. (Оттолкнула ее.)

Пауза.

К о ч е в а р и н. Это что же, общее мнение?

Е к а т е р и н а. Она правду сказала, отец. Характер у тебя… Сам себе, наверное, не рад. Я ведь тоже, честно говоря, не по зову сердца в семнадцать лет в райком за комсомольской путевкой побежала. Куда угодно — лишь бы подальше. Мечтала во ВГИК, в артистки…

К о ч е в а р и н. Значит, и тебе я жизнь поломал?

Е к а т е р и н а. Я своей жизнью довольна. Мудрец сказал: «Все к лучшему…» Мир повидала, людей хороших. Добилась кое-чего. Ошибалась, так сама. Спасибо тебе. Пока спасибо…

К о ч е в а р и н (Георгию). Твоя очередь. Ты что скажешь?

Г е о р г и й. Спасибо, папа. Лично я упрекнуть тебя ни в чем не могу. Аве, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!

Звонит телефон. Люба пошла к аппарату.

К о ч е в а р и н (остановил ее). Не тронь. Я сам. (Взял трубку.) Кочеварин слушает. (И сразу в его лице что-то переменилось.) Это ты, Оленька? Да, да, слушаю. Здравствуй, родная!

Л ю б а. Мама…

К о ч е в а р и н. Хорошо, что позвонила. Не смог. Приехать не смог. Дела. Да, по работе. И по субботам приходится. Готовлю отчет. Ты откуда звонишь? С почты? Как самочувствие? Хорошо. Гуляла? Хорошо. Я? Хорошо. Бодро. Голос? Нормальный. Все в порядке.

Е к а т е р и н а. Дай мне с ней поговорить.

К о ч е в а р и н (зажал микрофон рукой). Она же не знает, что вы здесь. (В трубку.) Да-да, слушаю. Люба дома. Все здоровы. У Алеши? Решается сегодня. Что? Костя? Нет, не появлялся. Все хорошо. Я тебя плохо слышу. Приеду — поговорим. Что? Завтра приеду, утром. Ничего не слышу. Не слышу… (Нажал на рычаг, медленно опустил трубку.)

Л ю б а. Телепатия…

Пауза.

К о ч е в а р и н. В сорок четвертом я в Омске в госпитале лежал. С гангреной. Ногу резать не дал. Врачи отказались, в бокс положили. Домой, естественно, не писал, не хотел волновать. Явилась… Сердце у нее — вещун. Что ее подняло, как пропуск добыла, как добралась?.. Не знаю. Выходила. Профессора только руками развели — чудо! Не поддается объяснению. (После паузы.) Я вам что, враг? Мама враг? Я для нее… Для вас… Я вам всегда добра желал. И теперь желаю. Добра. Сволочи! (Отвернулся, похоже, что плачет.)

Л ю б а (осторожно). Добро должно быть доброе, папа.

К о ч е в а р и н. А что это такое — «доброта»? Ты знаешь?

Л ю б а. Доброта… Это доброта. Мама добрая. (Со значением.) Она бы знала…

К о ч е в а р и н. И курица добра к своим цыплятам.

Е к а т е р и н а. Теперь цыплят без доброты растят, индустриальным методом.

К о н с т а н т и н. Это уже не цыплята — бройлеры. Вкус не тот.

К о р н е й. Доброта — это уважение. Я так считаю.

К о н с т а н т и н. А ты, пожарный, оказывается, мудрец.

К о р н е й. Я сильный, я добрым быть не боюсь. Меня уважают, я уважаю.

К о ч е в а р и н. Это в пивной, сынок. Жизнь — не пивная.

К о р н е й. Так ведь и в пивную, если разобраться, за ним ходят, папаша. За уважением.

Г е о р г и й. Может быть, хватит дискутировать? Спинозы… Мы для чего собрались? Отношения выяснять? Глупо. Виновника искать? Де-юре, де-факто? Де-юре — вот он. (Указывает на Константина.) Тепленький. Сам в петлю лезет. Де-факто… (Отцу.) Карпов этот самый когда придет?

К о ч е в а р и н (рассеянно, думает о своем). Придет… Скоро…

Г е о р г и й. Тогда пора ставить точки над «i». Нравится тебе это или нет, но в известном смысле Люба права; всю аферу на «Прогрессе» с самого начала спровоцировал ты — и психологически, в плане подготовки основных действующих лиц, и, если позволено так выразиться, — организационно.

К о ч е в а р и н. Прокурор, ну прямо прокурор.

Г е о р г и й. Мы все здесь обвиняемые и все прокуроры.

К о н с т а н т и н. Спасибо, братец.

Г е о р г и й. За что?

К о н с т а н т и н. За понимание.

Г е о р г и й. Не спеши радоваться, я не тебя защищаю.

К о н с т а н т и н. Естественно: во всех случаях жизни ты защищаешь только себя самого.

Г е о р г и й. Пусть так. Но в данном случае — и тебя тоже. И маму. И их всех. И, сверх того, изобретение инженера Ващенко.

К о н с т а н т и н. Это каким же образом?

Г е о р г и й. «Связал нас черт с тобой…» Мы тут все одной веревочкой связаны. Никуда нам не деться друг от друга. Ошибочка, дорогой. Не знаю, как ты до этой мысли дошел, что тебя толкнуло: совесть, расчет, злость, раскаяние? А может, все вместе… Подключи мозги. Ты что думаешь: на суде компетентные органы, которым давно следовало внедрить изобретение Ващенко, признают свою вину? Отдохни от этой мысли. Да они сделают все, чтобы доказать его порочность. И докажут. Побочные явления, долговременный эффект, вредное воздействие на здоровье людей… Да мало ли что. Еще получишь максимальный срок. Если не хуже. Про нас не говорю, не смертельно, как-нибудь переживем, но маму сведешь в могилу. И метод Ващенко похоронишь окончательно, навеки. Ну что ты молчишь, отец? Ты знаешь эту механику не хуже меня. Лучше меня. С самого начала знал, поэтому и собрал нас всех. Подтверди этому дураку: все будет так, как я сказал. Да? Так?

К о ч е в а р и н (после продолжительной паузы). Да. На суде вероятнее всего так будет.

Г е о р г и й (отцу). «Делай, что должно…» А что должно? Великий старец так и не нашел ответа. И ты не знаешь. Нет никакой универсальной нравственности. И быть не может. Долг, совесть, добро — это только понятия. Есть одна правда — правда реальной жизни. Реальным людям, живущим в реальную историческую эпоху, приходится делать реальный выбор: вред или польза? П о л ь з а! Это и долг, и совесть, и добро. Остальное — химеры. (Константину.) Вот так, Христосик. Никому твоя жертва не нужна, никому не принесет пользы. Только несчастье и вред. (Всем.) Все ясно? Или требуются еще какие-нибудь комментарии?

Пауза.

Л ю б а (разглядывает камешек, который подарил Константин). Это придумал ее отец? (Отдает камешек Константину.) Возьми. Мне не нужен твой талисман, мне он не принесет счастья.

К о н с т а н т и н. Я должен был…

З о я (перебивает). Ты никому ничего не должен. Никому.

Подходит к Константину, смотрит на него, грустно качая головой.

Я тут какие-то глупости говорила… Забудь. (Отыскала взглядом одиноко сидящего в стороне мужа, подошла, мягко положила руку на плечо.) Алеша…

А л е к с е й (встрепенулся). Что, Зоя?

З о я. Сообрази. Нужно позвонить Ивану Феодосьевичу. Он ждет нас.

А л е к с е й. Да-да, сейчас, конечно… (Подошел к телефону, остановился, вернулся обратно.) Что сказать ему?

З о я. Придумай что-нибудь, ты же у меня сообразительный. Попроси перенести встречу на завтра.

А л е к с е й. На завтра? (Окинул всех вопросительным взглядом, словно ища ответа на невысказанный вопрос.)

Пауза. Все молчат, опустив глаза.

Вы думаете?.. Вы считаете?..

З о я (спокойно, будто ничего особенного не произошло). Не откладывать же до будущей субботы. Нужно начинать оформлять документы.

А л е к с е й (снова окинул всех вопросительным взглядом. Очевидно, прочел в их лицах что-то такое, что придало ему уверенности). Да-да…

Пошел к телефону.

Е к а т е р и н а (вдруг грохнула кулаком по столу). Я категорически против! Категорически!

З о я. Против чего?

Е к а т е р и н а. Да вы что? Смеетесь, товарищи! Двести тысяч рублей! Добыты нечестным путем! Обманом, жульничеством! Как ни крути — жульничество, обман! Нетрудовые доходы! С этим я примириться не могу! Пусть вернут. Все до копейки. Это принципиально.

Г е о р г и й. Как ты себе это представляешь практически?

Е к а т е р и н а. Пусть идут в сберкассу. В трудовую сберегательную кассу. И перечислят. В фонд пятилетки. Если нельзя всю сумму целиком — частями. И чтоб квитанции были!

Л ю б а. Нет у них, наверное, этих денег, прожили.

Е к а т е р и н а. Ничего. Найдут. Украдут в другом месте. Принципиально!

К о н с т а н т и н. Мое мнение вас не интересует?

Г е о р г и й. Нишкни. Тихо сиди. Ты свое уже сделал. У тебя нет выбора. Так же, как у твоих компаньонов. Пойдут на любые условия. Деньги вернут. Частную фирму прикроют. Легализуют производство. И будут работать честно. Парадокс, но это выгодно всем: тебе, нам, им и в первую очередь  г о с у д а р с т в у! (Алексею, который все еще стоит у двери в прихожую.) Что ты остановился? Все в порядке. Иди, звони.

А л е к с е й (отцу, который все еще стоит у двери в прихожую, загораживая дорогу). Разреши, папа… Ты разрешишь?

Кочеварин посторонился, пропустил сына в прихожую, стоит в дверях, смотрит иа него все время, пока тот говорит по телефону, и все остальные смотрят, слушают так, будто этот разговор решает что-то очень важное.

(В трубку.) Иван Феодосьевич? Здравствуйте, Иван Феодосьевич. Это Кочеварин беспокоит. Алеша. Извините, попали в аварию. Ничего. Отделались испугом. Сегодня уже не сможем. ГАИ, протокол… Завтра? Спасибо. Будем точно. Спасибо. Передам. (Положил трубку, проходя в комнату мимо отца, с чувством.) Спасибо, папа. (Зое.) Тебе большой привет. Все в порядке.

Пауза. Все смотрят на Кочеварина.

К о ч е в а р и н. Так… Значит, уже все решили?

Звонок в прихожей.

Е к а т е р и н а. Карпов?

Л ю б а. Владик вернулся…

Снова звонок. Кочеварин решительно пошел к двери.

(Отчаянно.) Не открывай!

Кочеварин открывает входную дверь. Люба убегает в другую комнату. Входит  Ш м е л е в а, в руке папка — точно такая же, которую принес Кочеварин, но другого цвета — красная.

Ш м е л е в а. Здравствуйте, Михаил Антонович!

К о ч е в а р и н. Клавдия Петровна… День добрый.

Ш м е л е в а. Вы что, неважно себя чувствуете?

К о ч е в а р и н. Нормально.

Ш м е л е в а. А я едва поднялась, буквально за волосы себя с койки стащила. Биоритмы сегодня тяжелые. Перепады давления. Внучка говорит: полежи, ты свое отработала… Странные у них понятия: «свое отработала». Прекрасная песня есть у Пахмутовой. (Напевает и одновременно развязывает тесемки на папке.) «Пока я дышать умею…» У меня тут протоколы товарищеского суда. Перепечатала. Подпишете?

К о ч е в а р и н. Давайте.

Ш м е л е в а. Как здоровье Ольги Сергеевны?

К о ч е в а р и н. Нормально.

Ш м е л е в а. Надо беречь себя, мы еще нужны людям.

К о ч е в а р и н. Зачем?

Ш м е л е в а. То есть как это зачем? Мы старая гвардия. Опыт, традиции… Нужно приносить людям пользу.

К о ч е в а р и н. А что такое польза, как вы считаете?

Ш м е л е в а. Польза… Это то, что хорошо, нужно людям… Торжество наших идеалов, мир во всем мире… Может быть, я не вовремя?

К о ч е в а р и н. Вовремя. В самый раз.

Шмелева достает из папки бумаги, подает Кочеварину, тот пристроился у столика, на котором стоит телефон, подписывает.

Ш м е л е в а (напевает). «Пока я дышать умею, я буду идти вперед…» Вот здесь, пожалуйста. Второй экземпляр. И здесь. «И снег, и ветер…»

К о ч е в а р и н. А это что?

Ш м е л е в а. Дело Звонихина. Вот сопроводительная. Поскольку меры общественного воздействия неэффективны, будем привлекать к уголовной.

К о ч е в а р и н (читает сопроводительное письмо). Есть новые факты?

Ш м е л е в а. Вчера опять в нижнем белье за почтой спускался. Извините, в кальсонах… В шлепанцах, с нерасчесанной бородищей и в кальсонах, байковых. Представляете, натюрморт?

К о ч е в а р и н (похоже, что думает о другом). Зачем же он?.. В байковых? Жара…

Ш м е л е в а. Хватит либеральничать, пусть милиция разбирается. Лиманова Оля с третьего этажа, кормящая мать, столкнулась с ним в дверях лифта. Молоко пропало. Мы акт составили. Восемь подписей. Миндадзе, Окунева, Гордон…

К о ч е в а р и н. Зачем он это делает, как вы думаете?

Ш м е л е в а. Из принципа, Михаил Антонович. Хулиган. Вызов общественному мнению. Грозился: если мы его не оставим в покое, голым за почтой спускаться будет. (Указывает, где подписать.) Вот здесь, пожалуйста.

К о ч е в а р и н (вертит ручку, задумчиво). Клавдия Петровна, я очень плохой человек?

Ш м е л е в а. Простите, не поняла?

К о ч е в а р и н. Я злой человек?

Ш м е л е в а (с искренним изумлением). Господи, как вам это могло прийти в голову?!

К о ч е в а р и н. Не считаете же вы меня добрым. Если бы я был добр, наверное, меня бы не выбрали председателем товарищеского суда.

Ш м е л е в а. Михаил Антонович, голубчик, что с вами? Да мы к вам… Мы вас… Вся наша общественность… Более честного, принципиального, высоконравственного человека нет ни в первом, ни во втором, ни в третьем корпусе. Во всем микрорайоне нет!

Пока Шмелева говорит, Кочеварин не спеша рвет бумагу, которую она ему дала на подпись.

Что вы делаете?

К о ч е в а р и н. Спасибо, Клавдия Петровна.

Ш м е л е в а (растерянно). Я не совсем поняла…

К о ч е в а р и н. Звонихина привлекать подождем.

Ш м е л е в а. Но ведь вы сами распорядились: при наличии новых фактов…

К о ч е в а р и н. Подождем. Я поговорю с ним.

Ш м е л е в а. Бесполезно, Михаил Антонович. Если ему не дать как следует по мозгам…

К о ч е в а р и н. Подождем. По мозгам — подождем.

Ш м е л е в а. Пожалуйста, если вы считаете нужным…

К о ч е в а р и н. До свидания, Клавдия Петровна.

Ш м е л е в а. До свидания… Мне кажется, вы все-таки неважно чувствуете себя сегодня. Надо полежать. До свидания, Михаил Антонович. (Уходит.)

Е к а т е р и н а (выходит в прихожую). Папа!

К о ч е в а р и н. Что?

Е к а т е р и н а. Как себя чувствуешь?

К о ч е в а р и н. Нормально.

Е к а т е р и н а. Может, тебе валокордина накапать?

К о ч е в а р и н. Не надо. (Пошел в комнату, взял в руки папку.) Я старый дурак. Догматик. Идеалист. (Указывая на Георгия.) Он прав. Мир действительно изменился. Если мы уничтожим эту папку — возможно, спасем и себя, и изобретение Ващенко. Но при этом… Долг, честность, закон — только понятия, химеры?

Г е о р г и й. Я понимаю, тебе с этим трудно внутренне примириться, нам тоже не просто, не легко. Но если отрешиться от стереотипного мышления, посмотреть на вещи непредвзято…

Е к а т е р и н а. Мы тоже честные люди, папа. Не ты один. Да если бы… Да мы бы… Да никогда!

Г е о р г и й. Другого пути просто нет.

К о р н е й. Что-то я не секу… Правду правдой нельзя добыть? Только ложью?

Г е о р г и й. Молчи, Корней. Туши пожары, это проще.

К о р н е й (не слушает его). Нас тут восемь человек. Да у меня родни тридцать два человека. Сила. Семья. Так неужели мы все вместе правду не добудем?! Посадят — посидит, человеком выйдет, будет прямо людям в глаза смотреть. А может, еще и не посадят. Голову даю на отсеченье, не брал он этих денег ни копейки! Да я сам за него куда хочешь пойду, к любым министрам!

Г е о р г и й. Иллюзии — вот в чем наша беда… (Отцу.) Решай, отец. В общем, тебе решать.

К о ч е в а р и н. Нет, дети, решать будет он (указывает на Константина). Как решит, так и будет.

Пауза. Константин молчит.

Г е о р г и й. Что ты молчишь? Ты своего добился, доказал правоту Ващенко, спас его изобретение. Тебе этого мало?

К о н с т а н т и н. Мало!

Г е о р г и й. Отец, чего он еще хочет?

К о ч е в а р и н. Справедливости.

К о н с т а н т и н. Да. Хочу верить, что она существует.

Г е о р г и й. Какая глупость! Ты думаешь, у тебя есть хоть один шанс? У тебя нет шанса!

К о н с т а н т и н. Все равно. Пусть судят. Положи папку. (Выбивает из рук Георгия папку. Папка раскрывается, на пол сыплются газеты.)

Пауза.

Г е о р г и й. Тут ничего нет. Газеты…

К о ч е в а р и н. Это твои статьи, Гоша. Собирал.

З о я. А документы где?

К о ч е в а р и н (Константину). Ты хочешь верить в справедливость? А я знаю, что она есть. Поэтому документы я отправил по назначению. Еще вчера.

А л е к с е й. Зачем тогда ты нас собрал?

К о ч е в а р и н (Константину). Ты понял?

К о н с т а н т и н. Понял.

Л ю б а (отцу, мягко). Что ты завтра скажешь маме?

Пауза.

К о н с т а н т и н. Да, трудный у нас сегодня денек, батя…

З а н а в е с.

Примечания

1

Когда Мария говорит с партизанами, в ее произношении ощущается небольшой акцент.

В сценах, где Август, Вилли и Мария разговаривают между собой (подразумевается, что они говорят по-немецки), должна звучать правильная русская речь.

Для того чтобы придать сценам большую достоверность, можно перевести их реплики на немецкий язык.

(обратно)

Оглавление

САМАЯ ДЛИННАЯ НОЧЬ Драма в двух частях

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПОСЛЕДНИЙ ШАНС Сцены из жизни мастера Ершова и его учеников в 2-х частях

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ Эскизы к портрету Аркадия Гайдара

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ДЕВОЧКА И КОРОЛИ Сказка в 2-х действиях

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЧАС НОЧИ Комедия в двух частях

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

РЕВИЗИЯ Пьеса в 2-х действиях

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg