Дорога через Сокольники
БЕСПОКОЙНЫЙ ЮБИЛЯР Комедия в трех действиях
Я мыслю, следовательно — я существую.
ДЕКАРТДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
П р о ф е с с о р В л а с о в С е р г е й Р о м а н о в и ч — твердый человек с мягкими манерами.
Л и д а — его дочь. Тихий омут, 19 лет.
Д о к т о р К о н я г и н а В е р о н и к а Т р о ф и м о в н а — прямой человек, 50 лет.
П р о ф е с с о р Н и к а д и м о в Н и к а д и м Н и к а д и м о в и ч — сентиментальный чудак с железной хваткой, 60 лет.
А к а д е м и к Щ е г л о в К о н с т а н т и н И в а н о в и ч — человек-легенда, 75 лет.
Щ е г л о в а А н н а М а т в е е в н а — его вдова. Женщина трезвого ума, 65 лет.
К а н д и д а т В и ш н я к о в Н и к о л а й В а с и л ь е в и ч — подает надежды, 26 лет.
Л е й т е н а н т С о ш к и н — человек долга, 30 лет.
С в я щ е н н и к о т е ц А л е к с а н д р — воинствующий безбожник, 45 лет.
Е в а З а б л у д с к а я — последняя жена Никадимова, 30 лет.
А с п и р а н т к а — отважная девушка, 25 лет.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Мемориальный музей академика Щеглова. За окнами — сонное майское утро, сирень.
Круглый салон, куда выходят двери: налево в библиотеку, направо в вестибюль и прямо в кабинет директора музея Власова. Большой бронзовый бюст академика Щеглова. Часы.
За круглым столом сидят К о н я г и н а, Н и к а д и м о в и В л а с о в, который просматривает оригиналы статей.
К о н я г и н а. Я категорически против всякой игры воображения!
Н и к а д и м о в. Почему же, Вероника Трофимовна?
К о н я г и н а. Мы отмечаем годовщину смерти, а не серебряную свадьбу. Всякое приплясывание по меньшей мере неуместно!
Н и к а д и м о в. Почему приплясывание? Я хочу, чтобы вступительное слово не было казенным. Что здесь дурного?
В л а с о в. Продолжайте, Никадим Никадимович!
Н и к а д и м о в (читает). «Изумительная ценность научного наследия академика Щеглова»…
В л а с о в. «Изумительная» мне не нравится.
Н и к а д и м о в. «Удивительная ценность»…
В л а с о в. Тогда уж начните сначала.
Н и к а д и м о в (читает). «Вся научная общественность отмечает сегодня годовщину смерти творца и основоположника сигматологии… Дело жизни этого человека — одна из острейших проблем биологии — проблема живого и мертвого! Та неуловимая грань, за которой мерцает…»
В л а с о в. Кстати, Вероника Трофимовна, надо позвонить на радио. Они обещали прислать корреспондента.
Н и к а д и м о в. «Как всегда, в этот день»…
В л а с о в. И хорошо бы два крошечных приветствия. Что-нибудь наивное, неумелое, но трогательное.
К о н я г и н а. Все сделано!
Н и к а д и м о в. «Как всегда, в этот день мы собрались под сводами бывшей экспериментальной мастерской, а ныне — Мемориального музея академика Щеглова. Когда смотришь на эти стены»…
В л а с о в. Между прочим, товарищи… Это пока строго между нами: ожидается Указ о награждениях. Мне намекнули.
Легкая пауза, полная стыдливого предвкушения славы, обмена многозначительными взглядами.
Продолжайте, Никадим Никадимович!
Н и к а д и м о в (с подъемом). «Когда смотришь на эти стены»… (Власову.) Это уже точно, Сергей Романович?.. «Когда смотришь на эти стены, начинает казаться, что Константин Иванович Щеглов ушел от нас не двадцать пять лет тому назад, а вышел только на минутку. Что сейчас он войдет сюда своей стремительной походкой»…
К о н я г и н а (Власову). Неужели, Сергей Романович, ты не чувствуешь неуместности этого заигрывания с великой тенью?
Н и к а д и м о в. Простите, доктор Конягина, вы — педант!
К о н я г и н а. А вы, профессор Никадимов, мотылек!
В л а с о в (поднимает голову от бумаг). Довольно, Вероника Трофимовна!
Н и к а д и м о в (взволнованный, наливает в стакан воду, пьет). Этот тон, эта язвительность, вечные передержки!.. (Возвращается к своему тексту.) «Хочется на минуту дать волю воображению»…
К о н я г и н а. Вздор!
Н и к а д и м о в. Доктор Конягина! Это, наконец, возмутительно!
К о н я г и н а. Профессор Никадимов, всем известно, что я человек прямой. И я скажу вам еще раз: вы городите вздор!
В л а с о в. Я не понимаю, товарищи, из-за чего разгорелись страсти? Если суть разногласий в том, как открывать заседания — с «игрой воображения» или без нее, позвольте мне быть арбитром?.. Ты знаешь, Вероника Трофимовна, я всегда за академизм. Но тут, как хочешь, я беру сторону профессора Никадимова.
К о н я г и н а. Еще не было случая в моей практике, чтобы «игра воображения» кончилась чем-нибудь хорошим!
В л а с о в. Не все же только здравый смысл? (Берет со стола массивную пепельницу.) Зачем некурящему человеку пепельница? Бесполезная вещь. Но мне она помогает думать.
К о н я г и н а. А мне она мешает думать!
В л а с о в. Ты сегодня встала не с той ноги, Вероника Трофимовна. На чем вы остановились, Никадим Никадимович?
Н и к а д и м о в. «Хочется на минуту дать волю воображению… Представить себе, что было бы, если бы учитель мог провести сегодняшний день с нами. Как бы он порадовался торжеству своих научных принципов. Вообразим же на минуту, — пускай это будет парадоксом, игрой ума, — что открывается дверь»…
Власов тяжело запрокидывает голову.
К о н я г и н а. Что с тобой?
В л а с о в. Не знаю. Какое-то затмение… Вдруг померещилось… Третью ночь не сплю… Гора юбилейных статей, и все надо завизировать.
Н и к а д и м о в. «Открывается дверь!»…
В л а с о в (глухо). Попрошу оставить меня одного. Никадим Никадимович, если вас не затруднит, пришлите мне стакан кипяченой воды…
Удивленные Конягина и Никадимов выходят. Власов приближается к бюсту Щеглова, пристально всматривается в него, касается пальцами бронзовых губ. Бюст холоден, надменен, неподвижен.
(Вздох облегчения.) Какой вздор!
Поворачивается и видит перед собой живого Щ е г л о в а. Это старик лет семидесяти пяти — борода, трость.
Что это? Вы?..
Щ е г л о в. Я!
В л а с о в. Живой?
Щ е г л о в. Здравствуйте, Сережа!
В л а с о в (сражен). Не может быть!.. Как мне отнестись к этому?
Щ е г л о в (мягко). Как подобает мудрецу, то есть как можно проще. Примите любое толкование, и перейдем к делу.
В л а с о в. Не могу!
Щ е г л о в. Не ожидали?
В л а с о в. Я?.. Что?.. Нет! То есть да!..
Щ е г л о в (ласково берет его за плечи). Возьмите же себя в руки. Призовите на помощь юмор.
В л а с о в. Юмор?.. (Нервно.) Ха-ха-ха!
Щ е г л о в (легкая досада). Полноте! Неужели истерика испортит нам радость встречи?
В л а с о в (едва слышно). Константин Иванович, дорогой. Что же вы делаете? У меня же печень пошаливает. Мне нельзя нервничать…
Щ е г л о в. И не надо, не надо, голубчик!
Обнялись.
Я изнываю от нетерпения. Как вы тут без меня?.. Почему здесь так тихо? (Замечает свой бронзовый бюст, рассматривает его с вежливым интересом.) Эта штука великовата для комнаты? Вы не находите? (Подходит к одному из стендов.) Что здесь?
В л а с о в. Изложение вашей теории «защитных функций». Для учебников. Это канонический текст.
Щ е г л о в (деликатно). Красиво! Покажите же мне, что сделано за эти годы?
В л а с о в. Может быть, заглянете в библиотеку?
Щ е г л о в. Зачем?
В л а с о в. Новейшие издания…
Щ е г л о в. Я не хотел бы начинать с книжной полки. Но если вы настаиваете…
В л а с о в. Сюда. Прошу вас!
Щ е г л о в (обводит взглядом салон). Как странно вы распорядились помещением. (Скрывается за дверью библиотеки.)
Власов остается один. Он в полном изнеможении.
В л а с о в. Что это было? Я сплю?.. (Некоторое время он пытается осмыслить все, что с ним произошло. Но потрясение слишком велико. Проверяет пульс.) Надо принимать меры! (Звонит по телефону.) Вероника Трофимовна, прошу срочно ко мне! Захватите профессора Никадимова. (Дрожащими руками капает в стакан лекарство.)
Входят К о н я г и н а и Н и к а д и м о в.
Я пригласил вас, товарищи, чтобы сделать некоторые распоряжения. Вам, Никадим Никадимович, придется заменить меня в институте. На Веронику Трофимовну ложатся юбилейные дела. Все документы в папках. Здесь ключи от сейфа и печати. Я заболел. Досадно, что именно в такой день…
К о н я г и н а. Что с тобой?
В л а с о в. Ничего особенного. Очевидно, переутомление. Галлюцинации. Только что я видел академика Щеглова и разговаривал с ним.
Н и к а д и м о в (опасливо поднимается с места). Успокойтесь, Сергей Романович!
В л а с о в. Я совершенно спокоен. Если мне суждено сойти с ума, я хотел бы не терять при этом мужества и ясной памяти.
К о н я г и н а. Ты видел Щеглова?
В л а с о в. Так же отчетливо, как тебя!
К о н я г и н а. Где же он сейчас?
В л а с о в. В библиотеке.
Конягина заглядывает в библиотеку.
К о н я г и н а (ужаснулась). Но он там!..
Н и к а д и м о в (заглядывает в дверь). Да, это он! Читает книгу.
В л а с о в. Он там?.. (Отодвигает стакан с лекарством.) Значит, я не сошел с ума? Это меняет дело… Хотя и не облегчает положения. (Энергично трет себе виски.) Минуточку, товарищи! Давайте сосредоточимся и спокойно посмотрим в лицо фактам. Итак: между одиннадцатью и двенадцатью часами по московскому времени в Мемориальном музее академика Щеглова произошло нечто немыслимое, непостижимое, фантастическое… Нет! Логичнее все-таки предположить, что я — сумасшедший, а вы оба — жертвы самовнушения!
К о н я г и н а. Вот до чего доводит игра воображения!
Н и к а д и м о в. При чем тут игра воображения?
В л а с о в. Дело прошлое, Никадим Никадимович, но вы действительно несли тут несусветную чушь с этой дверью, которая вдруг открывается… Жалею, что не пресек этого с самого начала.
Н и к а д и м о в. Уверяю вас, это какое-то недоразумение, которое сейчас рассеется само собой. Идемте, я докажу вам!
Направляется к двери в библиотеку. Из библиотеки навстречу ему выходит Щ е г л о в.
Щ е г л о в (оживленно). Уважаемая Вероника Трофимовна? Ну-ка, покажитесь!.. Вы стали еще красивее. Здравствуйте, Никадим Никадимович! (Шутливо.) Когда это вы ухитрились так похудеть? Я всегда говорил: ничто так не изнуряет, как хороший аппетит. Рад вас видеть.
Никадимов делает несколько решительных шагов навстречу Щеглову, всматривается в его лицо и впадает в полную прострацию.
Н и к а д и м о в. Га-га-га!..
Щ е г л о в. Что вы сказали? Я не расслышал…
Н и к а д и м о в. Га-га!..
Щ е г л о в. Это я уже уловил. А дальше?
Н и к а д и м о в. Га!..
Щ е г л о в (великодушно и ласково). Так и быть, погогочите! У каждого своя защитная реакция против шоковых впечатлений. Не стесняйтесь. Ну, еще раз: «Га-га-га»!
Никадимов делает шаг назад и, наткнувшись на Конягину, падает в обморок. Конягина его подхватывает.
Вот тебе и раз!
В л а с о в (трет Никадимову виски). Успокойтесь, успокойтесь… (Все более слабеющим голосом.) Успокойтесь, успоко…
В свою очередь теряет сознание и повисает на Конягиной, которая мужественно поддерживает обоих мужчин.
Щ е г л о в. И этот тоже? Ай-яй-яй! Нашли время падать в обморок. Хоть вы-то, Вероника Трофимовна, держитесь. Не подводите меня.
К о н я г и н а (неожиданной фистулой). Гражданин, не хулиганьте! Сгиньте, гражданин!
Щ е г л о в. Что значит «сгиньте»? (Убедительно.) Умная женщина, а говорит бог знает что, право!
Никадимов и Власов открывают глаза.
Ну вот, мужчины очнулись. Богатыри.
Н и к а д и м о в (томным голосом). Кого я вижу? Ущипните меня! Еще! Не помогает… Какое счастье!.. Константин Иванович, не притворяйтесь. Ведь это не вы. Ну скажите, это не вы?.. А если это не вы, почему вы так похожи на себя?
Щ е г л о в (Конягиной). Видите, уже рассуждает. Значит, все обошлось. Садитесь и поговорим наконец спокойно. Прежде всего, друзья мои, я ослеплен вашей библиотекой. Десятки изданий, сотни томов!.. Какое великолепие! Я вижу, здесь не теряли времени даром.
В л а с о в. Пустяки. Вы не видели самого главного.
Щ е г л о в. Ах, так? Молодцы! Ведите же меня скорее в лабораторию!
Н и к а д и м о в. Но старой лаборатории фактически нет. Здесь теперь музей.
Щ е г л о в. Музей? Странная мысль. (Власову.) Вы стали смотрителем музея?
В л а с о в. Не просто музея, а Мемориального музея вашего имени.
Щ е г л о в. Как плохо вы распорядились помещением!
В л а с о в. Если бы вы могли взглянуть на это с высоты минувших двадцати пяти лет, вы бы не удивлялись.
Щ е г л о в. Но что делать ученым в музее?
В л а с о в. Музей есть музей. Биографические материалы, реликвии…
Щ е г л о в. Вот почему здесь так тихо.
В л а с о в. Я сам бываю здесь редко. Все время отнимает институт.
Щ е г л о в. Значит, институт существует?
В л а с о в. Разумеется! В масштабах нашей отрасли — это почти академия!
Щ е г л о в (восхищен). Великолепно! Воображаю, как это интересно. Кто во главе?
В л а с о в. Доктор Конягина, профессор Никадимов и я.
Щ е г л о в. А кто в редакционном совете?
В л а с о в. Профессор Никадимов, я и доктор Конягина.
Щ е г л о в. Что делают остальные? Бездельничают?
В л а с о в. Остальные?
Щ е г л о в. Профессор Танеев, например?
К о н я г и н а. Танеев оказался путаником. Десять лет назад мы сняли его с кафедры и разгромили всю его группу.
Щ е г л о в. А что он перепутал?
К о н я г и н а. Разве вы не помните? Он однажды назвал ваше толкование «принципа четности» вздорным.
Щ е г л о в. Не помню. Может быть, оно действительно было вздорным?
К о н я г и н а. Вы осмеливаетесь?.. (Спохватилась.) Простите, о себе?
Щ е г л о в. Осмеливаюсь. Вы меня тоже снимете с кафедры?.. Чего же вы ждете? Ведите меня в институт!
В л а с о в (поспешно). Может быть, закончим раньше с музеем?.. Если бы вы согласились подождать еще немного, мы прислали бы вам наше последнее издание — энциклопедию. Прошу вас!..
Щ е г л о в. Энциклопедия? Очень любопытно. Тащите же ее сюда! (Скрывается в библиотеке.)
Власов, Конягина и Никадимов, растерянные и подавленные, остаются в салоне.
В л а с о в. Вы убедились?
К о н я г и н а. Дело плохо!
В л а с о в. Как объяснить людям? Какое впечатление произведет это на молодежь?
К о н я г и н а. А юбилейные издания? Два тома воспоминаний подписаны в печать только вчера. Куда их теперь?
Н и к а д и м о в. Но он, кажется, всем доволен. Ему все нравится.
В л а с о в. Еще бы!
К о н я г и н а. Надо было прямо спросить его: откуда он взялся?
В л а с о в. Как-то неловко было спрашивать при первой же встрече — человек он или плод воображения.
Н и к а д и м о в. Надо сообщить в Академию наук! В газеты! И вообще по инстанциям!
В л а с о в. Сообщить? Что сообщить?.. Если мы сами еще не знаем, как это называется?..
Н и к а д и м о в. Что вы так смотрите на меня? Я не факир, способный вызывать духов!
В л а с о в. Мы еще вернемся к вашей роли во всей этой некрасивой истории, Никадим Никадимович!
Н и к а д и м о в (струхнул). Я не хотел, честное слово! Ну, признаю, допустил ошибку. Я не знал раньше за собой ничего подобного.
К о н я г и н а. Все вы знали! Вы сами говорили, что с вами всегда что-нибудь случается.
Н и к а д и м о в. Это не я говорил, а студенты! После Павлова и Сеченова я на первом месте в мире по количеству анекдотов, которые обо мне рассказывают.
К о н я г и н а. Это не оправдание!
В л а с о в. Факт возмутительный!
Н и к а д и м о в. Но этого просто не может быть!
В л а с о в. Эту фразу я уже повторил про себя сто раз. Можете и дальше повторять ее, как заклинание.
Н и к а д и м о в. Вы сами говорили — галлюцинация!
В л а с о в. Да, но я не слышал, чтобы кто-нибудь устраивал общественные просмотры своих галлюцинаций.
Из библиотеки доносится кашель Щеглова и нетерпеливое: «Я жду!» В вестибюле слышны голоса. Тревога нарастает.
Н и к а д и м о в. Сюда могут войти…
В л а с о в. Надо что-то предпринять!..
Конягина, Власов и Никадимов переглядываются. «Идея ключа» носится в воздухе, но никто из троих не решается ее первый высказать. Наконец Конягина решительно поворачивается к Власову.
К о н я г и н а. Дайте ключ! (Направляется к двери в библиотеку.)
Н и к а д и м о в. Что вы хотите делать?
К о н я г и н а. Вам лучше помолчать!
Поворот ключа. Дверь в библиотеку заперта. Общий вздох облегчения.
В л а с о в. Что ж, в подобных обстоятельствах…
К о н я г и н а. Нам надо прийти в себя. Пока мы не найдем достойного объяснения этому факту, никто, кроме нас троих, ничего не должен знать. Ступайте, обдумайте, что делать дальше. Я посторожу, чтобы никто не вошел в библиотеку.
Н и к а д и м о в (хватается за голову). Мы совсем забыли про Вишнякова. По утрам он работает здесь, в библиотеке.
В л а с о в. Ну, раньше двенадцати этот шалопай не явится. Товарищ ведет себя возмутительно!
Н и к а д и м о в. Будьте снисходительны, Сергей Романович. Это все от молодости. В довершение ко всему, у него — несчастная любовь.
Власов и Никадимов поспешно удаляются. Конягина некоторое время расхаживает по комнате. Прислушивается к тому, что творится за дверью.
Входит В и ш н я к о в с потертым, набитым до отказа портфелем в руках.
К о н я г и н а. Добрый день! Ты куда идешь, Вишняков?
В и ш н я к о в. В библиотеку, Вероника Трофимовна.
К о н я г и н а. Постой!.. До чего ты дошел, Вишняков? Посмотри на себя… Молчишь? Это вместо того, чтобы подойти ко мне и прямо, как старшему товарищу, как женщине, сказать: у меня большое горе. Она меня не любит. Что делать?
В и ш н я к о в. А что делать?
К о н я г и н а. Стыдись! Ты кандидат наук…
В и ш н я к о в. Я кандидат. А что все-таки делать?
К о н я г и н а. Ты не имеешь права падать духом, Вишняков!
В и ш н я к о в. Я уже упал. Я уже лежу.
К о н я г и н а. Возьми себя в руки!
В и ш н я к о в. Что вы мне еще посоветуете?
К о н я г и н а. Я дам тебе адрес одного невропатолога. Лечит гипнозом.
В и ш н я к о в. Вы удивительная женщина. Откуда вдруг такая отзывчивость и такт?
К о н я г и н а. Не преувеличивай, не преувеличивай, Вишняков. Таких, как я, у нас миллионы!
В и ш н я к о в. Неужели так много? Ай-яй-яй!..
К о н я г и н а. Пойми, так переживать вредно!
В и ш н я к о в. Жить тоже вредно. От этого даже умирают.
К о н я г и н а. И я любила. Я же не умерла?
В и ш н я к о в. Вот это с вашей стороны нехорошо.
К о н я г и н а. Да разве я одна? Все как-то любят, и ничего!
Вишняков направляется в библиотеку.
Постой, куда ты? Идем потолкуем по душам…
В и ш н я к о в. Что за чудеса? С каких это пор меня здесь лелеют и баюкают? Какое сегодня число?
К о н я г и н а. Не задавай наивных вопросов. Идем!
В и ш н я к о в. Но мне надо туда!.. Я сегодня доклад делаю. Надо заглянуть в архивы.
К о н я г и н а. Доклад?.. Опять что-нибудь сенсационное?
В и ш н я к о в. Да, есть кое-что вопиющее. Вообще весь ваш Щеглов — клубок противоречий.
К о н я г и н а (поспешно). Клубок! Совершенно справедливо!.. И как бы остро ты ни выступал, ты не скажешь ничего острее того, что сейчас услышишь от меня. Пора открыть тебе глаза.
В и ш н я к о в (озадачен). Значит, вы согласны, что Щеглов — это клубок противоречий?
К о н я г и н а. Академик Щеглов — великий ученый. Никто до него не решал в биологии проблему живого и мертвого с такой остротой. Но, между нами говоря, он же был великим путаником. Что он оставил после себя? Десяток откровений…
В и ш н я к о в. Позвольте, а его так называемый «метод»?
К о н я г и н а. Метод? Ха-ха! Единственным методом у него была непрерывная ломка. Сколько героических усилий понадобилось нам, чтобы ввести эту разнузданную стихию в русло. Упорядочить. Расчистить. Воздвигнуть из этого хаоса противоречий стройную систему, которую можно рекомендовать, преподавать…
В и ш н я к о в (насмешливо). И выучить наизусть!
К о н я г и н а. Да, да! Щеглов фактически создан нами!
В и ш н я к о в. Вас послушать, Вероника Трофимовна, страшно становится.
К о н я г и н а. Тебе страшно? А каково было нам?
Вишняков поворачивается к библиотеке, Конягина снова его задерживает.
В дополнение ко всему, старик любил уступать другим лавры. Сотни раз, вскарабкавшись на очередную вершину и ощущая дрожь в коленях, я слышала от него: пускай теперь с этим разбираются мальчики, а мы пойдем дальше!.. И мальчики разбирались! Какие-то сытые мальчики получали ордена и звания, в то время как мы зимовали уже черт знает где. Проблема вирусов, химизм живой клетки, десятки лекарственных препаратов — все это рождалось на основе наших концепций. Мы оплодотворяли дюжину смежных наук, а сами пребывали в тени. Сколько раз я плакала кровавыми слезами! «Константин Иванович, — кричала я ему, — что вы делаете? Разве вы не видите, что плодами наших побед пользуются другие?»
В и ш н я к о в. Что же он?
К о н я г и н а. Хохотал! Ему, видишь ли, было смешно! Он, видишь ли, не знал, где в науке «мое» и «не мое». Он не знал! А каково было нам?.. Только после его смерти удалось как-то размежеваться. Ввести строгий учет. Взять в свои руки освоение накопленных сокровищ. И сразу все переменилось.
В и ш н я к о в. Переменилось?.. Вот именно, переменилось!.. (Наступает на нее.) Об этом-то я и хочу поговорить! Вы превратили сигматологию в нелетающий аэроплан! Нет, в царь-пушку!.. В ту самую пушку, около которой можно только фотографироваться, потому что ни для чего другого она не годится!..
К о н я г и н а. Опомнись! Ты не так меня понял, Вишняков… Ты выслушай…
Продолжая спорить, уводит его за кулисы.
Некоторое время сцена пуста. Входит В л а с о в, оглядывается.
В л а с о в. Вероника Трофимовна!.. Ушла? И ключ торчит в двери. Обещала дежурить. А может быть, незачем дежурить?.. Может быть, ничего нет? Вот я сейчас загляну туда и ничего не увижу… (Вынимает ключ и заглядывает в замочную скважину двери, ведущей в библиотеку.) Там! (Упавшим голосом.) Итак, он все-таки там… Нехорошо!..
Нервно расхаживает вокруг стола.
Входит Л и д а с кожаной папкой в руках. Лида явно не ожидала, что столкнется здесь с отцом.
Лида?.. Кого ты тут ищешь?
Л и д а. Кого?.. Тебя! (Целует его в висок.) Здравствуй, папа! Я принесла тебе пирожков с печенкой…
В л а с о в. Пирожки? Мне?.. Что за очередная фантазия? (Целует ее в висок.) Я думал, ты еще на лекциях.
Л и д а. Мы сегодня кончили раньше.
В л а с о в. Почему?
Л и д а (не задумываясь). Как? Ты ничего не слышал? В институте был пожар! Причина неизвестна. Подозревают поджог. Вообрази, вдруг загорается крыша. Деканат в огне. Профессор Никадимов в белой шляпе выпрыгивает в окно с пятого этажа. Погиб бедняга. Прямо в воздухе. Очевидно, отказало сердце.
В л а с о в. Что за манера врать? Врать нахально, глядя прямо в глаза, с ангельским выражением лица?
Л и д а (с достоинством). Я не вру, я фантазирую. Оттачиваю способность к гипотезам.
В л а с о в. Немедленно возвращайся в институт!
Л и д а. Иду! Я заглянула сюда на минуту. Мне тут нужно было… (Не сумев придумать ничего убедительного, вздыхает и уходит.)
Появляется экспансивная толстенькая а с п и р а н т к а, бросается к Власову.
А с п и р а н т к а. Сергей Романович! Наконец-то я вас разыскала.. Разрешите? Я с кафедры. Мы только что получили темы экзаменационных билетов по щегловскому семинару. Это неслыханно!.. Кто их утверждал? Студенты возмущены. Вы только послушайте. (Роется в портфеле.) «Щеглов как новатор», «Щеглов как экспериментатор», «Щеглов как семьянин», «Щеглов как гражданин», «Щеглов как воспитатель», «Щеглов как»… Как что?.. (Роется в портфеле.) Щеглов, как это самое, как ее?..
В л а с о в. Некогда, некогда! Зайдите позже…
А с п и р а н т к а (пытается продолжать). «Щеглов как семьянин»…
В л а с о в. Хватит! И без этого голова кругом!.. (Выпроваживает ее.)
А с п и р а н т к а (пытается продолжать). «Щеглов как семьянин»…
Власов возвращается в салон.
Входит В и ш н я к о в, направляется в библиотеку.
В л а с о в. Коля?
В и ш н я к о в. Добрый день, Сергей Романович!
В л а с о в. Вы сегодня рановато… (Участливо.) Опять небритый? Как вы опустились, друг мой. Что с вами?
В и ш н я к о в. Удивительно. Всех сегодня беспокоит мой вид. Все озабочены моим состоянием.
В л а с о в. Куда вы?
В и ш н я к о в. В библиотеку.
В л а с о в. Не надо!..
В и ш н я к о в. Вы же сами упрекали меня, что я бездельничаю?
В л а с о в. По случаю такого дня я освобождаю вас от всех дел. Погуляйте. Отдохните.
В и ш н я к о в, Спасибо, Сергей Романович. Завтра погуляю… (Направляется к двери в библиотеку.)
В л а с о в. А я вам говорю, гуляйте сегодня!
В и ш н я к о в. Ах, так? Понимаю!.. Сергей Романович, отпустите меня совсем!
В л а с о в. Потом, потом поговорим об этом.
В и ш н я к о в. И работать не даете, и не отпускаете. Во что вы меня превратили? В архивную крысу!.. А наш институт? Это же сонное захолустье. Единственное крупное научное открытие на моей памяти — это открытие столовой в административном корпусе.
В л а с о в. Вы полагаете, это и есть дерзание?.. Выдумываете противоречия с руководством института. И сердитесь, что вас не принимают всерьез вместе с вашими ребяческими идеями?
В и ш н я к о в. Если они ребяческие, почему вы мешаете мне самому убедиться в этом?
В л а с о в. Вы хотите снова вернуть нас к хаосу математических парадоксов? Это безумие!
В и ш н я к о в. Разве академик Щеглов сам не утверждал право на «безумные гипотезы»?
В л а с о в. Это, наконец, смешно! Вы беретесь толковать мысли Щеглова мне — его ученику!.. Человеку, который помнит даже интонации, с которыми эти слова были некогда сказаны.
В и ш н я к о в. Но он сказал все-таки: «безумные гипотезы»?
В л а с о в. Возьмите том второй, страницу двадцать пятую собрания сочинений Щеглова, и вы убедитесь… Куда вы?..
В и ш н я к о в. В библиотеку. Вы же сами сказали…
В л а с о в. Вы не пойдете туда! Я запрещаю!
В и ш н я к о в. Что за самодурство? Пускай я не имею права на уважение, но я имею право на труд!
В л а с о в. С чего вдруг такое усердие?
В и ш н я к о в. Не ваше дело!
В л а с о в. Уходите!
В и ш н я к о в. Там мои бумаги…
В л а с о в. Заберете позже!
В и ш н я к о в (мрачно). Хорошо! Уступаю силе. Но помните, Сергей Романович, я сделаю свои выводы!
Вишняков уходит.
В библиотеке кашляет Щеглов.
Входит Л и д а.
Л и д а. А вот и я!
В л а с о в. Почему ты вернулась?
Л и д а. Пришлось! Ты только послушай…
В л а с о в (морщится). Опять где-нибудь пожар?
Л и д а. Не пожар, а доктора Конягину только что отправили в милицию. Минимум — пятнадцать суток!
В л а с о в. Мне это надоело!
Л и д а. Честное слово! Я только что видела ее своими глазами около пивного ларька. Знаешь, на перекрестке зеленый ларек?.. Смотрю — Вероника Трофимовна. Пьяная вдребезги. Дерется с каким-то гражданином в белой шляпе. Очевидно, пенсионер. Естественно, не может оказать сопротивления. А Вероника Трофимовна, вообрази картину, как даст ему в зубы! Бедняга рухнул, как подрубленный. Очевидно, уже не оправится… (Неуверенно.) Может быть, хронический алкоголик, как думаешь?..
В л а с о в. Ты не находишь, что последнее время твои истории становятся несколько однообразны? Твое воображение идет почему-то только по линии пожаров, кораблекрушений и мордобоя. Неужели нельзя врать с более жизнерадостным уклоном — защита диссертаций, присвоение ученых званий, выигрыши по лотерейным билетам?..
Л и д а. Я попробую.
Заслышав покашливание в библиотеке, Власов цепенеет, весь обращается в слух.
Что-нибудь случилось?
В л а с о в. Что может случиться?
Л и д а. Никто сюда не приходил?
В л а с о в. Нет!
Л и д а. А ты что тут делаешь?
В л а с о в (сбивчиво). Тут… Хотелось… Доклад проверить…
Л и д а. Почему не у себя в кабинете?
В л а с о в. Какая разница? (Нервно теребит листок бумаги.)
Л и д а. Я хочу поработать здесь над курсовой. Тебе не мешает, если кто-нибудь сидит рядом?
В л а с о в (обрадованно). Мешает! Трудно сосредоточиться.
Л и д а. И мне мешает.
Садится. Выжидательно посматривает на отца, но тот явно не понял намека.
Ты не мог бы уйти отсюда?
В л а с о в. Зачем?
Л и д а. Мне тут надо доругаться с одним человеком.
В л а с о в. Доругайтесь где-нибудь в другом месте.
Л и д а. Но мы условились встретиться в библиотеке.
В л а с о в. В библиотеке? Очень удачно!.. Почему бы вам не встретиться в саду?
Л и д а. Ты не понял. Деловое свидание. Философский спор.
В л а с о в. Удивительный день — у всех деловое настроение, и все рвутся в библиотеку!
Л и д а. Я не хочу, чтобы он застал нас вместе. Это его смутит.
В л а с о в. Кто этот робкий философ?
Л и д а. Он предпочел бы остаться неизвестным.
В л а с о в (сердито). Я не уйду отсюда!
Л и д а (пожимает плечами). Пожалуйста! Тебе самому будет неловко смотреть, как мы целуемся!
В л а с о в. Что?.. Лида!..
В дверь библиотеки стучат.
Л и д а. Кто-то стучит?
В л а с о в. Где?.. Тебе послышалось. Ступай, девочка, ступай! Мне надо посидеть над докладом. (Теснит ее к двери в вестибюль.)
Л и д а. Там кто-то кашляет!
В л а с о в. Вечные фантазии. Кому тут кашлять? (Демонстративно покашливает.)
Л и д а (заинтригована). Признайся, что-то случилось? Ты кого-то прячешь? Кто — там?..
В л а с о в. Сейчас же отправляйся на лекции!
Л и д а. Ухожу! На прощание послушай, какая забавная встреча была у меня сегодня. Иду это я по улице, и вдруг мне навстречу, кто бы ты думал? Академик Щеглов, почти совершенно живой.
Власов отшатывается.
Вообрази, идет себе в белой шляпе! Я, конечно, не растерялась. (Кланяется.) Здравствуйте, говорю, Константин Иванович! А он мне…
В л а с о в (глухо). Лида! Он здесь… Присядь… Как тебе объяснить? Случилось нечто невероятное. Академик Щеглов собственной персоной явился сюда. Он здесь, в библиотеке.
Л и д а (поразмыслив). Вот это масштаб!
В л а с о в. Масштаб? Не понимаю. Чего масштаб?
Л и д а. Замысла.
В л а с о в. Говори попроще. Я и без того совершенно сбит с толку.
Л и д а. Выше голову, папа! Мы развернем тут такой спектакль, что зрители будут падать замертво!
В л а с о в. Зачем мне спектакль? У меня сегодня заседание. Чему ты радуешься?..
Л и д а. Разве ты сам не говорил мне, что Щеглов бессмертен?
В л а с о в. Бессмертен? Но не в буквальном же смысле этого слова?
Л и д а. Неужели нельзя выкроить хоть один день в году, когда все слова получали бы буквальное значение?
В л а с о в (грустно). Да, кажется, придется все-таки сойти с ума. Ничего больше не остается.
Л и д а. Я хочу его видеть!
В л а с о в. Ни за что! Ты не знаешь, какое это испытание. Он совсем не тот, каким ты его себе представляешь.
Л и д а (сжалилась над отцом). Успокойся! Это наверняка розыгрыш!
В л а с о в. Розыгрыш?
Л и д а. Конечно! Ты еще не знаешь, на что способны наши студенты. Это сюрприз, который мне был обещан. (С улыбкой рассматривает растерянное лицо отца.) Угрюмые люди, шуток не понимают.
В л а с о в (на минуту поверил в такую возможность). Может быть, действительно шутка? Странно, почему это не пришло мне в голову?..
Л и д а. Пусти меня! Нет, ты оставайся здесь. Ты все испортишь. Я одна разберусь.
В л а с о в. Вот ключ. Только поскорее…
Лида входит в библиотеку, где ее встречает Щеглов.
Щ е г л о в. Почему я под замком? Что за шутки?
Л и д а (в восторге). Похож! Честное слово, похож!.. Нечего фыркать, борода свалится. (Осторожно трогает бородку Щеглова.) Ого! Настоящая!
Щ е г л о в. Я думаю!
Л и д а. Ну, извините!..
Щ е г л о в. Что все это значит? На меня обиделись? Меня стыдятся?
Л и д а. Ишь ты какой, сердится. (Снова касается его бородки.)
Щ е г л о в. Сколько раз вам понадобится еще дернуть меня за бороду, чтобы убедиться, что я Щеглов?
Л и д а. Я тоже один раз была Царевной-лягушкой. Итак, вашу руку! Берите меня в компанию.
Щ е г л о в. Не понимаю.
Л и д а. Довольно притворяться! Я знаю, кто вас сюда посадил.
Щ е г л о в. Сергей Романович Власов.
Л и д а. Неправда! Профессор Власов — мой отец.
Щ е г л о в. Рад за вас. Итак, вы дочь своего отца?
Л и д а. Я студентка. Со второго курса биофака.
Щ е г л о в. Вы всегда так игриво настроены, студентка биофака?
Л и д а. Меня зовут Лида. Я тоже люблю розыгрыши.
Щ е г л о в. Вот вам случай повеселиться: помогите мне удрать отсюда.
Л и д а. Вы становитесь однообразным. В наказание я вас разоблачу. Ну-с, дорогой академик, пожалуйте-ка сюда. Сейчас мы вас проэкзаменуем… Вам придется пролить свет на некоторые темные стороны своей биографии. Нуте-с, трепещите!.. Что вам известно о знаменитой «Черной тетради» академика Щеглова, все записи которой зашифрованы?
Щ е г л о в. А что известно о ней вам?
Л и д а. Высказано множество предположений. Это могут быть тезисы или личная переписка. Профессор Власов, например, утверждает, что «Черная тетрадь» — письма к женщине, которую Щеглов любил всю жизнь, хотя не осмелился поцеловать ей даже руку.
Щ е г л о в. Почему же?
Л и д а. Потому что он был женат на другой. Итак, отвечайте: что такое «Черная тетрадь»?
Щ е г л о в. Анекдоты!
Л и д а. Анекдоты?
Щ е г л о в. Пренеприличные! Вам повезло, если вы не сумели их расшифровать.
Л и д а (разочарованно). Глупо!.. Вы начинаете портить отличный замысел.
Щ е г л о в. А по-моему, неплохо придумано. Я записывал их по-французски греческим алфавитом.
Л и д а (начинает сердиться). До такого безобразия мог додуматься только один человек! Это Вишняков!
Щ е г л о в. Не слышал о таком.
Л и д а. Не лгите! Это его шутки. Он высмеял мою курсовую работу. Циник и пошляк. Он давно хотел меня разыграть. Доказать мне, что Щеглов не тот, каким его рисуют. Мы из-за этого стали врагами.
Щ е г л о в. Вы хотите сказать, что Щеглов для вас — нечто большее, чем просто ученый?
Л и д а. Щеглов — одна из моральных вершин человечества!
Щ е г л о в. Фу, как вам не стыдно? Вы говорите банальности!.. Щеглов не вершина, а человек. И он любил целоваться. Да, да, он целовался при каждом удобном случае! И даже чужих жен, если память мне не изменяет, чужих жен он тоже целовал. Раза два!.. (Торжествующе.) Нет, три, три раза! Так и передайте всем ханжам, пускай лопнут с досады!
Л и д а. Вы просто клоун. Не вам было браться за такую роль.
Щ е г л о в (улыбаясь). Когда вы дергали меня за бороду, вы показались мне тоньше.
Л и д а. Довольно паясничать!
Щ е г л о в (ласково). А вы красивы, мой друг! Вам это известно? В общем, вы мне понравились. И если позволите старику на прощание дать вам совет: влюбитесь-ка вы в футболиста. И запомните на всю жизнь, студентка биофака: деление любви на земную и небесную — удел робких и больных умов. Зачем вам?
Пауза.
Л и д а. Кто вы?
Щ е г л о в. Я Щеглов, как это ни странно.
Л и д а. Вы хотели уйти? Дверь открыта!
Лида быстро выходит. Но перед Щегловым дверь захлопывается, щелкает замок. Это дело рук Власова, который подслушивает у двери.
Щ е г л о в. Открыта? Очевидно, не для всех.
В салоне. Лида подходит к Власову.
Л и д а. Ты был прав. Он ужасен! И это не розыгрыш. Я ошиблась. Это злое озорство. Добром оно не кончится.
В л а с о в. Что ты посоветуешь?
Л и д а. Прогони его.
В л а с о в. Невозможно! Надо любой ценой избежать публичного скандала.
Л и д а. Открой дверь. Я обещала его отпустить.
В л а с о в. Ни за что!
Л и д а. Но это опасно! Спрятанная под замок — эта тайна становится зловещей и темной. Как ты не понимаешь? Надо позвать людей!
В л а с о в. Нет!
Л и д а. Но я все равно не умею хранить тайн. Я всем разболтаю.
В л а с о в. Подожди, Лида! Ты не должна…
Лида уходит. Власов вынимает ключ из двери библиотеки и быстро уходит за ней.
Появляется В и ш н я к о в, он взъерошен и возбужден.
В и ш н я к о в (оглядывается). Его уже нет?.. И ее нет. Я знал, что она не придет. А может быть, приходила и убежала? (Направляется в библиотеку, с удивлением замечает, что дверь заперта. Несколько раз энергично дергает дверь.)
В это время с другой стороны двери — легкий стук.
Кто там?.. Откройте! Лида, вы? Лидочка, откройте, это я, Вишняков!
Изнутри энергичный стук.
Довольно шуток! Зачем вы заперлись?.. Это глупо, наконец. Если вы меня не хотите видеть, скажите открыто. Зачем играть в прятки?.. Да, я не очень счастлив! Но зачем же глумиться? И так уже все смеются мне чуть ли не в лицо!.. Откройте сейчас же! Слышите?.. Лидия Сергеевна, я требую, наконец, официально! У меня там бумаги. Это мое рабочее место. (Пауза.) Я вижу, вы достойная дочь своего отца: вы не можете без издевательств. (Рассвирепел.) Если так, это вопрос принципа! Довольно унижений!.. (Раскачивает дверь и нажимает на нее плечом.)
В то же время с другой стороны на дверь нажимает Щеглов. Замок с треском ломается, дверь распахивается, и разъяренный Вишняков падает в объятия разъяренного Щ е г л о в а.
Кто вы такой?
Щ е г л о в. Я — академик Щеглов, если вам угодно!
В и ш н я к о в. Щеглов? Что за бред? Вы же давным-давно померли! Вы — бронзовый истукан!
Щ е г л о в (сдерживая гнев). Я, наконец, требую объяснений! Сначала меня прячут, потом спускают на меня какого-то драчуна! Что все это значит?
В и ш н я к о в. Вы тот самый Щеглов?.. Значит, вы не умирали?.. Наконец-то я выскажу вам в лицо все, что думаю о вас!.. Знайте же, что ваша теория «защитных функций» — миф! Она опровергнута!
Щ е г л о в. Кем?
В и ш н я к о в. Мной! То есть могла бы быть опровергнута, если бы не тюремные порядки в этом мертвом доме. Здесь душат людей с соблюдением всех приличий! Изуверы! Тираны!
Щ е г л о в. А кроме того, как ругаться, вы что-нибудь еще умеете?
В и ш н я к о в. Где уж мне уметь? У физиков я давно был бы доктором, даже академиком! А здесь я — жалкий кандидат. Власов держит меня в черном теле. А почему? Боится! Он знает, моя диссертация не оставила бы камня на камне!..
Щ е г л о в. Где диссертация?
В и ш н я к о в. Какая?.. Ах, моя… Она не написана. Были черновики. Остальное я держу в голове.
Щ е г л о в. Вместительная голова! Идемте!
В и ш н я к о в. Куда?
Щ е г л о в. В кабинет, в пивную, в гости к вашей тете, куда угодно, где вам будет удобнее поработать головой, а не горлом!
В и ш н я к о в. Никуда я с вами не пойду!
Щ е г л о в. Нет уж, позвольте! (Хватает его за шиворот.) Вы не пойдете — вы побежите! Иначе я понесу вас на руках!
В и ш н я к о в (упирается). Я не собираюсь оправдываться! Я сказал, что ваша теория — миф. И не вижу необходимости это доказывать!
Щ е г л о в. Нет, прошу прощения, вы это докажете! Иначе, клянусь честью, я оторву вашу вместительную голову вместе с прической!
В и ш н я к о в. Не смейте меня хватать! А еще солидный человек, бороду носит! Я вас не боюсь… Вы порвали мне воротничок!
Щ е г л о в. Ах, это был воротничок? Глубоко сожалею!
В и ш н я к о в. Отпустите!.. Что за хамство!..
Скрываются в вестибюле.
Через некоторое время на сцену выбегают К о н я г и н а и В л а с о в; бросаются к двери в библиотеку.
К о н я г и н а. Сбежал!..
В л а с о в. Дверь сломана…
К о н я г и н а. Я так и знала. Такого под замком не удержишь. Надо было замуровать! Завалить камнями!
В л а с о в. Опомнись! Что ты говоришь?
К о н я г и н а. Да, да! Разве ты не видишь? Он — стихийное бедствие!
Быстро входит Н и к а д и м о в.
Н и к а д и м о в. Щеглов в саду! Сидит с Вишняковым в беседке!..
В л а с о в. Вишняков? Откуда он взялся? Он обещал мне исчезнуть.
К о н я г и н а. Такой день! С часу на час тут начнут собираться люди на торжественное заседание…
В л а с о в. Осмысление этого факта откладывать больше нельзя! Мы могли еще мириться с привидением, которое сидит под замком. Но привидение, разгуливающее по коридорам советского музея, — это чересчур!
Н и к а д и м о в. Есть идея!
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
В л а с о в, Н и к а д и м о в, К о н я г и н а — там же, в той же позиции, что и в финале первого действия.
В л а с о в. Если я не ослышался, кто-то из нас троих сказал — есть идея?
Н и к а д и м о в. Идея есть! Довольно удивляться, надо действовать! Поскольку скрыть событие не удалось, надо его упорядочить и нейтрализовать.
К о н я г и н а. Только этого не хватало!
В л а с о в. А как вы себе это представляете?
Н и к а д и м о в. Прежде всего надо вернуть Щеглова в семью! Если у человека есть жена — он реален. Я верю в силу быта. Конечно, если мнение такого непрактичного человека, как я, может кого-то интересовать…
В л а с о в. Продолжайте, Никадим Никадимович!
Н и к а д и м о в. Взыскать профсоюзные взносы за двадцать пять лет.
В л а с о в. Зачем?
Н и к а д и м о в. Профсоюзные взносы снимают мистический привкус и делают событие будничным.
К о н я г и н а. Боже, какую мы, товарищи, несем дикую чушь! Жена, взносы…
В л а с о в. Да, мы несколько растерялись и хватаемся за первое попавшееся. Но сам ход мысли Никадима Никадимовича мне нравится. Довольно удивляться! Это чудо как можно быстрее должно стать бытом. Начнем с жены… (Звонит по телефону.) Анна Матвеевна, не можете ли вы спуститься этажом ниже, в круглый салон?.. Очень срочно. (Кладет трубку.) Бедная Анна Матвеевна. Каким это будет для нее потрясением… И надо позвонить в милицию. В конце концов, у всей этой истории есть административная сторона. Пускай принимают меры. (Набирает помер телефона.) Товарищ, с вами говорят из Мемориального музея академика Щеглова. Нет, не кража… У нас, как бы это вам объяснить? Человек воскрес! Да!.. Умерший двадцать пять лет тому назад академик Щеглов час тому назад появился в музее… Спасибо! (Кладет трубку.) Пришлют уполномоченного…. Через полтора часа у нас торжественное заседание. Надо успеть до этого времени направить событие в законное русло!
Входит А н н а М а т в е е в н а Щ е г л о в а. Власов, Конягина и Никадимов переглядываются, не зная, как приступить к щекотливому делу.
Присядьте, Анна Матвеевна!..
Н и к а д и м о в. Анна Матвеевна, у нас есть для вас новость. Странная новость… Только вы не пугайтесь! Выслушайте спокойно!
Власов торопливо наливает в стакан воду, готовясь, в случае необходимости, оказать Анне Матвеевне первую помощь.
Дело в том, что… Пожалуйста, не волнуйтесь! Дело в том, что ваш бывший муж, академик Константин Иванович Щеглов, некоторым образом немножечко воскрес!..
А н н а М а т в е е в н а (спокойно). Это очень на него похоже!
Н и к а д и м о в. Он здесь!
А н н а М а т в е е в н а. Я всегда знала, что этот человек способен на все, лишь бы мне досадить.
Н и к а д и м о в (сбит с толку). Так вы думаете?..
А н н а М а т в е е в н а. И думать нечего! Если бы вы его знали так, как я, вы бы ничему не удивлялись. В душе он всегда был мистификатором. Вечные проказы, шалости — так до седых волос. Чего я только не натерпелась! Ни вида, ни солидности, ни умения держать себя. Всегда он был недостоин собственного имени. А что они выделывали, когда сходились с профессором Танеевым — ужас! Однажды в Ялте они две недели выдавали себя за армянских принцев!..
В л а с о в. Анна Матвеевна, помогите нам! Надо срочно включить его в реальные отношения, как-то прописать в нашей действительности!
А н н а М а т в е е в н а. Пожалуйста!
В л а с о в. Узнайте, чего он хочет?
А н н а М а т в е е в н а. Сейчас я допью чай и вернусь. Он будет иметь дело со мной! (Уходит.)
Н и к а д и м о в (восхищенно). Вот это женщина! Бровью не повела.
К о н я г и н а. Вам виднее, товарищи. Но помяните мое слово: со всей этой нейтрализацией мы залезем в такое болото идеализма, из которого нас не вытащит вся академия философских наук!
Быстро входит Щ е г л о в, он радостно взволнован. Обводит всех внимательным взглядом.
Щ е г л о в (тихо). Друзья мои!.. Друзья мои, я окончательно сражен! Я только что узнал, что люди осваивают космос! Неужели сбылось? А я лично знал Циолковского. Счастливец! Ему повезло на учеников. Теперь ваша очередь меня удивить. Где ваш «космос»? И не отпирайтесь. Вы слишком скромны. Я знаю, меня ждет сюрприз. Я уже предвкушаю!..
В л а с о в. Чем вы занимались последние сорок минут?
Щ е г л о в. Ругался с неким товарищем по фамилии Вишняков. Кажется, даже порвал ему воротничок. В заключение мы договорились работать вместе. Я иду к нему в ассистенты!
К о н я г и н а (с иронией). Очень интересно!
Щ е г л о в. Я отстал. На большее не имею права.
В л а с о в. Он сумел убедить вас в своей правоте?
Щ е г л о в. В жизни я не выслушивал столько вздора сразу! Но есть чутье и есть размах. (Смеется, вспоминая подробности своего разговора с Вишняковым.) У него, видите ли, есть идея, опровергающая все наши выводы. Конечно, идеи мало. Нужны факты. А новые факты — новые методы. Надо помочь ему.
К о н я г и н а. Помочь в чем? Похоронить дело вашей жизни?.. Пожалуйста!
Щ е г л о в. Ну, зачем так торжественно, Вероника Трофимовна? Если моя теория годится для того, чтобы быть опровергнутой, — тем лучше! Мы все стоим на плечах опровергнутых гипотез.
В л а с о в (мягко, но решительно). Очень остроумно! И все-таки я отказываюсь говорить всерьез об этом мальчике и его идеях.
Щ е г л о в. Через два года этот мальчик будет главой новой школы!
В л а с о в. Вот через два года пускай и приходит!
Щ е г л о в. Но мы договорились…
В л а с о в. Нет, нет! У нас так не делается. Вы отстали, Константин Иванович! Я не имею права. Мне просто не позволят!.. И без того все слишком невероятно. Академик в роли ассистента — это еще более фантастично, чем ваше появление здесь. Мы пытаемся упростить положение. Не усложняйте же нашу задачу, прошу вас!
Щ е г л о в (весело). Я вижу, вы оправились от смущения. В глазах — мысль и решимость. Это мне нравится. Игра, кажется, переходит на новый этап и сулит немало любопытного. Надеюсь, вы не собираетесь больше прятать меня под замок?
В л а с о в. Вы совершенно свободны!
Щ е г л о в. Тогда, может быть, проследуем наконец в институт? Воображаю, что творится в лабораториях. Сознавайтесь: будет чем полюбоваться?
Н и к а д и м о в (скромно). Константин Иванович, вы ахнете.
Щ е г л о в (возбужден). Ну да?.. Ах, черт! (Потирает руки.) Нечто головокружительное, а?.. Биотоки?
Н и к а д и м о в. Не совсем.
Щ е г л о в. Живая клетка?
Н и к а д и м о в. Почти.
Щ е г л о в (нетерпеливо). Чего же мы ждем?
Н и к а д и м о в. С вами просит свидания одна женщина, которую вы хорошо знали.
Щ е г л о в. Извольте!
Н и к а д и м о в (шепотом, Власову). Сейчас я заставлю его расписаться в ведомости. Вот увидите, все войдет в норму!
Власов и Конягина, переглянувшись, выходят, оставляют Никадимова и Щеглова наедине.
Щ е г л о в. А вы стали солидным, Никадим Никадимович. В годы моей юности секретом такой осанки владели только уездные короли Лиры без ангажемента.
Н и к а д и м о в. Ах, что вы! Я все тот же чудак не от мира сего. После академика Павлова — я объект наибольшего количества «профессорских» анекдотов.
Щ е г л о в. Хоть в чем-нибудь сравняться с Павловым.
Н и к а д и м о в. Больше всего я стремился походить на вас, Константин Иванович!
Щ е г л о в. Для науки, пожалуй, важнее то, чем мы разнимся друг от друга, нежели то, в чем мы схожи?
Н и к а д и м о в (смеется). У вас восхитительный юмор, Константин Иванович! Не все у нас понимают юмор… Я рад, что вы больше не настаиваете на ирреальности вашего появления здесь..
Щ е г л о в. Разве я на ней настаивал?
Н и к а д и м о в. Нет ничего непознаваемого. Достаточно привести на этот счет мнение Энгельса…
Щ е г л о в. Вы полагаете, достаточно? Боюсь, самому Энгельсу этого показалось бы мало.
Н и к а д и м о в. Уверяю вас, все можно обосновать!
Щ е г л о в. Попробуйте!
Н и к а д и м о в. Если позволите, одна формальность. (Достает из папки ведомость.) Вам придется погасить задолженность по профсоюзным взносам.
Щ е г л о в (заинтересован). Из какого же расчета?
Н и к а д и м о в. Будем считать, что все эти годы вы зарплаты не получали.
Щ е г л о в. Считайте.
Н и к а д и м о в. Взыщем с вас, как с безработного, по гривеннику в месяц. Итого: тридцать рублей!
Щ е г л о в. Великолепно! Трезвый взгляд. Это стоит тридцати рублей.
Н и к а д и м о в. Я могу вам одолжить.
Щ е г л о в. Спасибо! (Берег ведомость, вынимает из кармана вечное перо.) Боюсь, однако, ничего хорошего из этого не выйдет.
Н и к а д и м о в. Почему?
Щ е г л о в. Согласно трудовому законодательству, из членов профсоюза я выбыл ровно двадцать пять лет тому назад по уважительной причине. Включение меня в текущую платежную ведомость — подсудное дело. Минимум — три года!.. Где мне расписаться?
Н и к а д и м о в. Минуточку!.. Дайте-ка ведомость. У меня там не все проставлено, я сейчас… Три года? Однако!
Поспешно выходит, сталкиваясь в дверях с А н н о й М а т в е е в н о й.
Щ е г л о в. Ба, кого я вижу? Аннушка?
А н н а М а т в е е в н а. Как тебе не стыдно, Константин Иванович! Что ты опять натворил?
Щ е г л о в. Дорогая моя, хоть из приличия удивитесь!
А н н а М а т в е е в н а. Я давно привыкла не удивляться ничему, что касается тебя.
Щ е г л о в. Тогда поцелуйте меня на радостях.
А н н а М а т в е е в н а. Всему свое время.
Щ е г л о в. На все ли нам хватает времени?
А н н а М а т в е е в н а. Как ты меня всегда огорчаешь, Константин Иванович!
Щ е г л о в. Можно подумать, что я огорчил вас последний раз вчера, а не двадцать пять лет тому назад. Вы встречаете меня так, словно я приехал из командировки, не предупредив вас телеграммой о своем возвращении. Спросите хотя бы, как я доехал?
А н н а М а т в е е в н а. Меня это не интересует!
Щ е г л о в (огорчен). Я вижу, вы не стали великодушней.
А н н а М а т в е е в н а (в упор). Константин Иванович, отвечай прямо: вдова я или жена? И, пожалуйста, не виляй! Только единовременных пособий я получила за тебя свыше двадцати тысяч рублей. Я честная женщина.
Щ е г л о в. Успокойтесь! Вы моя законная вдова, мадам! Я предпочитаю остаться фигурой фантастической, нежели снова быть вашим мужем. Так и передайте всем, кто вас прислал.
А н н а М а т в е е в н а. Константин Иванович, но я же люблю тебя по-своему! Подумай, в какое неудобное положение ты меня ставишь. Я должна знать, чего ты добиваешься?
Щ е г л о в. А какое, простите, вам дело до моих планов? Я еще понимаю обязательства перед женой. Но перед собственной вдовой у меня нет никаких обязательств. (Замечает у нее в руках малогабаритный приемничек.) А это что у вас? Табакерка?
А н н а М а т в е е в н а. Приемник. Транзистор. Устаревшая модель.
Щ е г л о в. Карманное радио? Какая прелесть! (Рассматривает приемник. Не в силах сдержать детского восхищения.) Не дадите ли вы его мне?.. Совсем ненадолго?
А н н а М а т в е е в н а (отдает приемник). Я вижу, Константин Иванович, ты неисправим. Только бы подурачиться… (Ему вслед.) Если тебе придет в голову извиниться, я у себя наверху!
Щеглов скрывается в библиотеке.
В салон заглядывают В л а с о в, К о н я г и н а и Н и к а д и м о в.
Ничего не получилось! Он сказал, что я вдова, что он хочет остаться фигурой фантастической. Ужасный озорник! (Уходит.)
Н и к а д и м о в. Вот тебе и на!
К о н я г и н а. Да-с!
Бесшумно появляется С о ш к и н.
С о ш к и н. Здравствуйте, товарищи! Я из милиции. (Козыряет.) Лейтенант Сошкин! Что тут у вас стряслось?
У Власова, Никадимова и Конягиной появление этого решительного молодого человека вызывает чувство глубокого облегчения.
К о н я г и н а. Наконец-то!
В л а с о в. Умоляю, помогите!
С о ш к и н. Минуточку! Давайте сразу условимся: конкретно и по существу, вы не на лекции.
В л а с о в. Сама по себе невероятность этого события…
Н и к а д и м о в. Он свалился сюда, как снег на голову!
С о ш к и н. Давайте без сравнений. Так? Сравнениями вы дома с женой займетесь!
Сбитый с толку милицейским остроумием гостя, Никадимов стушевывается.
В л а с о в. Хотим переложить на ваши плечи всю ответственность: прописка, административный вид. Наконец, вопрос законности. Юридической правомерности подобного явления. Надо разобраться…
С о ш к и н. Минуточку! Ведь, кажется, ученые люди? Так? Мыслители. Так? Соберитесь с мыслями! Разобраться мы всегда успеем. Прежде всего, о чем шум?
В л а с о в. Да о воскресшем!
К о н я г и н а. Об академике!
В л а с о в. Мы же вам звонили!
С о ш к и н. Правильно! Вот теперь ясно.
В л а с о в. Ради бога, приведите все в равновесие со здравым смыслом!
С о ш к и н. Приведем. Ни о чем не беспокойтесь. Это вам в диковинку, а у нас по сто человек на дню таких «воскресших».
Н и к а д и м о в. История гибели академика Щеглова всегда была окутана тайной. В тот роковой день все участники Памирской экспедиции подтвердили это: Щеглов вылетел на базу вдвоем с пилотом. Обломки сгоревшего самолета нашли только через месяц… Но ведь тела не нашли!
К о н я г и н а (сухо). Что вы хотите сказать? Что прославленный академик Щеглов двадцать пять лет скрывался неизвестно где и работал неизвестно на кого?.. Нет уж! Я предпочту иметь дело с привидением!
С о ш к и н. Не надо!
К о н я г и н а (наклоняясь к его уху). Важнее вам иметь в виду другое: морально неустойчив! Отказался от жены…
С о ш к и н. Понятно! Где он?
К о н я г и н а. Там!
С о ш к и н. Попрошу не мешать!
В л а с о в (заглядывая в библиотеку). Константин Иванович, к вам пришли!..
Конягина, Власов, Никадимов выходят.
Из библиотеки выглядывает Щ е г л о в. Сошкин молча предъявляет ему свое служебное удостоверение.
Щ е г л о в (возвращает удостоверение). Ясно.
С о ш к и н. Итак, гражданин академик, будем сознаваться?
Щ е г л о в (изысканно вежлив). С удовольствием, друг мой!
С о ш к и н. Не умирали! Так? Прятались от жены! Так?
Щ е г л о в. Увы, умирал. Справку имею.
С о ш к и н. Самолет не разбивался! Так? Обломки не найдены. Так?
Щ е г л о в. Могу предъявить обломки. И протокол авторитетной комиссии.
С о ш к и н. Невероятно!
Щ е г л о в. Мало ли невероятных вещей на свете, мой юный, пытливый друг! Поверьте старику, поседевшему над загадками бытия, сама по себе жизнь — тоже невероятна.
С о ш к и н. Неужели?
Щ е г л о в. Уверяю вас.
С о ш к и н. Может быть, не будем отвлекаться?
Щ е г л о в. Как вам угодно.
С о ш к и н. Не умирали. Так? Скрывались от правосудия. Так?
Щ е г л о в. К сожалению, ничего похожего.
С о ш к и н. Болели! Так? Находились на длительном излечении. Так?
Щ е г л о в. Не так!
С о ш к и н. Что ж это получается, гражданин академик? Почему такой несговорчивый?
Щ е г л о в. Думайте! Я не хочу облегчать вам задачу.
С о ш к и н. Настаиваете на фантасмагории?
Щ е г л о в. Да, брат, фантасмагория! И на меньшее я не согласен.
С о ш к и н. Фантасмагории у нас в стране быть не может.
Щ е г л о в. А кто говорит, что может? Конечно, не может.
С о ш к и н. Вот видите? Сами себе противоречите.
Щ е г л о в. Я не виноват, что вещи противоречивы. Диалектика.
С о ш к и н. Все равно придется протокол составить.
Щ е г л о в. Составляйте. Вы человек долга.
Сошкин достает из сумки лист бумаги, присаживается к столу. Задумывается.
С о ш к и н. Как же мне записать это самое?..
Щ е г л о в. Пишите просто: гражданин Щеглов…
С о ш к и н. Так.
Щ е г л о в. Тысяча восемьсот девяносто девятого года рождения…
С о ш к и н. Так.
Щ е г л о в. Воскрес из мертвых.
С о ш к и н. Как Иисус Христос?
Щ е г л о в. Не берусь сравнивать. Я всегда старался не повторяться. Итак — воскрес из мертвых.
С о ш к и н. Не пойдет! (Рвет лист на клочки.) Для протокола не годится.
Щ е г л о в. Как угодно. Я вам ничего не навязываю.
Сошкин пишет, зачеркивает, опять пишет. Он в испарине.
С о ш к и н. Как же мне начать?..
Щ е г л о в. Бросьте мучиться. Плюньте вы на этот протокол.
С о ш к и н. Нельзя. Начальству надо доложить.
Щ е г л о в. Доложите устно.
С о ш к и н. Устно не поверят. Такое дело…
Щ е г л о в. Тогда пишите.
С о ш к и н (в отчаянии). Не могу! Сформулировать не могу.
Щ е г л о в. Да, положение.
С о ш к и н. Позвольте, я вас потрогаю?
Щ е г л о в (любезно). Потрогайте!.. Хотите, я вас тоже потрогаю?.. Ну-с? Как?
С о ш к и н (в полном изнеможении). Плохо! Скажите, что же вы чувствовали все эти двадцать пять лет, пока вас не было?
Щ е г л о в. Я чувствовал, что рано или поздно мне все равно придется отвечать на глупые вопросы.
С о ш к и н (мрачно). Понятно…
Щ е г л о в. Куда же вы?
С о ш к и н. Временно удаляюсь.
Щ е г л о в. Могу считать себя пока свободным?
С о ш к и н. Пока можете!
Щеглов, смеясь, возвращается в библиотеку.
Сошкин осторожно идет к выходу, намереваясь удалиться незаметно, но здесь его перехватывают К о н я г и н а, Н и к а д и м о в, В л а с о в. Вид у Сошкина помятый и смущенный.
Н и к а д и м о в. Товарищ Сошкин!.. Ну, как?..
С о ш к и н. Не могу протокол составить. А без протокола я как без рук. Сдаюсь! Бессилен. Разберитесь сами. Вы люди ученые. Мыслители. А я — практик.
К о н я г и н а. Не имеете права! Это ваш долг!
В л а с о в. Вы представитель власти! Обязаны разобраться!
С о ш к и н. Попрошу не горячиться. Формально — никаких нарушений порядка в этом факте нет. Документы я проверил. Справка о погребении у него имеется. Так? Все законно. Имеет право три дня гостить у родных без прописки.
Н и к а д и м о в. Но позвольте!.. Нам-то каково?
С о ш к и н. Не мое дело! Пока он никого не ударил. Так? Не выражается. Так? Задерживать его нет оснований. И вообще, товарищи, не надо понапрасну тревожить органы!..
Направляется к двери, где его задерживает Власов.
В л а с о в. Оставьте все хотя бы в тайне! Мы не хотим, чтобы эта история раньше времени получила огласку.
С о ш к и н. Будьте спокойны. Тайну я вам обеспечу. Это мы умеем. (Исчезает так же бесшумно, как появился.)
К о н я г и н а. Ну, что дальше?
В л а с о в. Ужаснее всего, что мы не знаем, чего он добивается? Что у него на душе? Зачем он пришел?
Н и к а д и м о в. Товарищи, мне пришла в голову еще одна мысль. Вы заметили, что Константин Иванович совершенно не изменился за эти двадцать пять лет? То есть не постарел, как это свойственно всем. Посмотрите хотя бы на Веронику Трофимовну…
К о н я г и н а. Я постарела?..
Н и к а д и м о в (с удовольствием). Конечно! Вы изумительно постарели. А он остался таким же, каким мы его видели четверть века назад. Можно подумать, что он пролежал все эти годы в «Саратове»!
В л а с о в. В Саратове?..
Н и к а д и м о в. В холодильнике!
К о н я г и н а. Ну и что из этого следует?
Н и к а д и м о в. Ничего! Я просто привлекаю ваше внимание к этому факту.
В л а с о в (трет себе виски). Я надеялся, что вся эта история как-то обомнется, утрясется, потеряет свою бьющую в нос причудливость. Увы! Я вижу, с каждой минутой это становится еще более замысловатым. Как в кошмаре: я падаю в какую-то пропасть без дна!..
Из библиотеки доносится танцевальная музыка, голос Щеглова подпевает: «Тру-ля-ля».
(Сдавленный стон.) Поет?..
Н и к а д и м о в (заглядывает в библиотеку). Достал где-то транзистор. Ужасно веселится…
К о н я г и н а. Никадим Никадимович, ступайте вниз, распорядитесь, чтобы к нам не пускали посторонних! Я займусь Энциклопедией для Константина Ивановича…
Н и к а д и м о в. Главное, не давайте ему скучать. Развлекайте его как-нибудь.
К о н я г и н а (самоуверенно). Это я смогу! (Скрывается за дверью кабинета.)
Никадимов уходит в вестибюль.
На сцене появляется В и ш н я к о в.
В и ш н я к о в (вызывающе). Где мой новый ассистент?
В л а с о в (мягко). Это вы взломали дверь в библиотеке? Скажите, Коля, долго еще я буду мириться с вашими выходками?
В и ш н я к о в. Где мой ассистент академик Щеглов? Я хочу послать его за пивом.
В л а с о в. Вы злоупотребляете моей добротой, дружок.
В и ш н я к о в. Знаю я вашу доброту! Но учтите, Сергей Романович, не будет больше по-вашему. Если науке положено быть воинствующей, то надо же кому-нибудь понимать это буквально?
В л а с о в. Вы осмеливаетесь говорить подобные вещи мне?..
В и ш н я к о в. Надо же кому-нибудь осмелиться?
В л а с о в. Постойте!.. Вас не принимали всерьез. Это наша ошибка. Теперь все будет иначе. Куда же вы?
В и ш н я к о в. Простите, мне отныне не до вас. У меня теперь новый ассистент. Очень способный. Тоже воинствующий. Так что крепите оборону, Сергей Романович!..
В л а с о в. Подождите, Николай Васильевич!..
В и ш н я к о в. Где мой Костя Щеглов?..
В л а с о в. О чем вы говорили с ним?
В и ш н я к о в (злорадно). Да уж, поговорили… О том о сем. О переселении душ. О всяких мистических побрехушках.
В л а с о в. Ничего мистического здесь нет. Факт осмысляется. Не противоречит.
В и ш н я к о в. Нет, противоречит! И еще как противоречит.
В л а с о в. А я вам говорю, ничего особенного не произошло!
В и ш н я к о в. Для вас, может быть, не произошло, а для меня — произошло. У меня, может быть, идейные шатания начались на этой почве… Вы мой научный руководитель. Обязаны меня переубедить!
В л а с о в. Все в свое время будет объяснено. Потерпите.
В и ш н я к о в. Не могу терпеть! Я запью, Сергей Романович. Имею право. На почве философских сомнений.
В л а с о в. Как вам не совестно? В ваши годы?.. К лицу ли вам философские сомнения?
В и ш н я к о в. Не обижайтесь, Сергей Романович, ничего не могу с собой поделать… (Проникновенным тенором.) «Паду-у-у ли я, стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она?»… (Уходит.)
В л а с о в. Начинается то, чего я боялся больше всего: брожение молодых умов!
Входит Л и д а.
Л и д а. Кто это поет?
В л а с о в. Вишняков. Говорит, на него так подействовала встреча со Щегловым.
Л и д а. Почему ты не прогонишь их обоих?
В л а с о в. При чем тут Вишняков?
Л и д а (в затруднении). Человек с ущемленным самолюбием. Демон районного масштаба.
В л а с о в. Он не демон, а шалопай. И талантливый шалопай. Надо, чтобы он оперился у нас, а не в другом месте.
Л и д а. Ты прощаешь ему все?
В л а с о в. Говорят, у него любовная драма. Влюбился в какую-то бесчувственную кокетку… Ты ничего не слышала?
Л и д а (напряженно). Нет… А что?
В л а с о в. Может быть, все дело в этом?
Л и д а. Ты предпочел бы личную драму?
В л а с о в. Конечно! Несчастная любовь — вариант допустимый. А идейных шатаний в среде молодежи нам не простят.
Л и д а. Ну, знаешь ли! Ты рассуждаешь о любви еще циничнее своего Вишнякова.
В л а с о в. Ты так азартно нападаешь на беднягу, что это наводит на размышления…
Л и д а (отворачивается). «Бесчувственная кокетка»! Наглость какая!..
В л а с о в. Если бы я знал, что этот человек тебе действительно не безразличен…
Л и д а (крайняя степень возмущения). Мне?..
В л а с о в. …то открыл бы тебе тайну. Ему грозит беда. И ты можешь помочь ему… Уговори его не появляться сегодня на заседании. Уйти, исчезнуть, провалиться куда-нибудь хотя бы до завтра! Он висит в институте на волоске. До сих пор я, как умел, защищал его. Но сегодня, когда мы и без того на грани публичного скандала… Решается его судьба.
Л и д а. Какое мне дело до его судьбы? Почему я должна переживать за этого недотепу? Просто возмутительно!
В л а с о в. Значит, ты поговоришь с ним?
Л и д а. Конечно!
В л а с о в. Вот и хорошо.
Из кабинета выходит К о н я г и н а, лицо у нее взволнованное.
Вероника Трофимовна, что еще?..
К о н я г и н а. Пришли из общества по распространению знаний. Просят академика Щеглова выступить у них с докладом о своей зарубежной поездке…
В л а с о в. Что?.. Они называют это «зарубежной поездкой»? (Лиде.) Подожди, я сейчас!
Поспешно уходит за Конягиной.
На сцене появляется В и ш н я к о в.
В и ш н я к о в (напевает). «Я не способна к грусти томной»… (Заметив Лиду, умолкает.)
Л и д а (со сдержанным гневом). Он еще поет!..
В и ш н я к о в (робко). Лида!..
Л и д а. Что вы тут делаете?
В и ш н я к о в. Готовлюсь к заседанию.
Л и д а. А зачем вам готовиться? Зачем вам сегодня вообще выступать? Вы назло мне хотите погибнуть?
В и ш н я к о в. Почему это погибнуть? И почему вам назло?
Л и д а. Вы все делаете мне назло. Никакого покоя мне от вас нет!
В и ш н я к о в (взволнован). Лида, вы серьезно? Но тогда, значит…
Л и д а. Ничего не значит! Вы мне глубоко антипатичны… Очевидно, вы не в моем вкусе. Я вообще терпеть не могу красивых мужчин. Что может быть отвратительнее красивого мужчины?.. Фу!
В и ш н я к о в. Ну, какой же я красивый? Вы посмотрите на меня внимательней…
Л и д а. Мужчина должен быть чуточку урод. А вы?.. Взгляните на себя, разве вы урод? Сразу видно — не то! (Мечтательно.) Настоящий мужчина должен быть толстеньким, кривобоким и лысым. Чтобы я полюбила его за красоту души!..
В и ш н я к о в. Я кривобокий! Уверяю вас, я кривобокий. Посмотрите хорошенько… (Делает несколько шагов, горбясь и припадая на одну ногу.) А лысина — это только вопрос времени. Обещаю вам…
Л и д а. Нет, нет! Вы самый яркий пример того, что я элементарно ненавижу в мужчинах. (Брезгливо.) Вы красивы, и скрыть это невозможно!.. Куда же вы?
В и ш н я к о в. Скоро заседание.
Л и д а. Забудьте вы про это заседание… Где вы пиджак порвали?
В и ш н я к о в. Это я дверь ломал в библиотеке. Я думал, вы там.
Лида молча достает из сумки иголку и с тем же негодующим лицом начинает зашивать ему рукав.
Зачем вы?..
Л и д а. Затем, что ненавижу нерях!
В и ш н я к о в (томится). Играете со мной, как с куклой.
Л и д а. Как ни странно, такие типы, как вы, еще внушают людям сострадание.
В и ш н я к о в. Ну и что же, что тип? Зато я умный. У меня улыбка хорошая. Это все признают. А уж как я вас люблю, Лида!
Л и д а. Замолчите! Любовь — это совсем другое. Это нечто мощное, буйное.
В и ш н я к о в. А я не буйный? Вы просто меня не знаете с этой стороны. Честное слово, я буйный!
Л и д а. Замолчите, или я проткну вас насквозь!
В и ш н я к о в. Гибну я! Как ни смешно, я умираю от любви. Вчера мне уступили место в автобусе. Конягина посылает меня к врачам. Я начинаю думать, что она не такая уж набитая дура, эта Конягина. Я тяжело болен…
Л и д а. От любви не умирают. Вам это известно лучше, чем мне. Вы же циник!
В и ш н я к о в. Циники как раз погибают первыми.
Л и д а. Заварил кашу и ходит, потешается!
В и ш н я к о в. Какую кашу?
Л и д а. Я все знаю! Я видела вас с этим так называемым академиком Щегловым в беседке. Вы о чем-то сговаривались и хохотали.
В и ш н я к о в. Ах, это?.. Действительно.
Л и д а. Я тоже люблю выдумывать всякую всячину. Но я делаю это из принципа. Это мой способ дразнить гусей. Мне никогда не изменяет такт. Есть вещи, над которыми нельзя потешаться.
В и ш н я к о в. Я что-то перестал вас понимать.
Л и д а. Признавайтесь, где вы раздобыли этого бородатого?
В и ш н я к о в. Вы думаете, я его раздобыл? Забавно! У каждого своя версия. И каждого беспокоит свое. Только философский смысл спора с этим призраком не волнует почему-то никого.
Л и д а. Я не приучена ябедничать. Я ничего не сказала отцу. Думаю, у вас хватит совести сознаться и прекратить этот спектакль. Ваша угрюмая шутка зашла слишком далеко. Подло прибегать к таким аргументам.
В и ш н я к о в. Каким аргументам?
Л и д а. Не притворяйтесь, вы отлично понимаете. Вы решили доказать мне, что моральное величие академика Щеглова — мыльный пузырь!
В и ш н я к о в. Это я хотел доказать вам? Я?.. Отпустите рукав!
Л и д а. Дошью и отпущу!
В и ш н я к о в. Сейчас же отпустите!
Л и д а. Очень нужен мне ваш рукав. Что, я себе его, что ли, оставлю?
В и ш н я к о в. Я не желаю пользоваться услугами лиц, которые враждебны мне по своим взглядам! Оставьте в покое мой пиджак!
Л и д а. Я презираю ваш жалкий пиджак!.. Вы играете на понижение личности Щеглова, чтобы оправдать собственную нравственную неполноценность!
В и ш н я к о в. Вы!.. Что вы знаете о нравственности? Вы думаете, чисто вымытая шея — это уже нравственность? Да будет вам известно, я восхищаюсь нравственным величием академика Щеглова! А вами я не восхищаюсь… (Убегает.)
Л и д а. Постойте!.. Иголку утащил… (Выжимает кровь из уколотого пальца. На глазах — злые слезы.)
Возвращается В л а с о в, замечает плачущую Лиду.
В л а с о в. Что с тобой? Почему ты плачешь?
Л и д а. У меня, кажется, тоже шатания…
В л а с о в. Какие шатания?
Л и д а. Идейные! Какие же еще? (Убегает.)
В л а с о в. Спасибо, дочь. Вовремя зашаталась. Выручила отца в трудную минуту!
Звонит телефон. Власов берет трубку.
Семен Семенович? Наконец-то!.. Да, ужасная история!.. Позвольте объяснить… Зачем развел чертовщину? То есть как это «зачем»? Да ведь я… Конечно, ничего веселого в этом нет… Поучительного?.. И поучительного тоже нет. Но, Семен Семенович! Разрешите, я покажу вам этого человека?.. Некогда! Некогда, говорите людей разглядывать?.. Но мы в ужасном тупике. Помогите разобраться!.. Выслушайте, как это случилось… Да нет, я не оправдываюсь, я хотел только… (Переспрашивает.) Кого хотел порадовать? Помилуйте!.. Разумеется, такая история меня не украшает… Что?.. (В отчаянии.) Но как же я могу ее прекратить? Прекратить немедленно?.. Алло, алло!.. (Сам с собой.) Повесил трубку. Пример конкретного руководства. (В отчаянье прикрывает ладонью глаза.)
Вбегает Н и к а д и м о в.
Н и к а д и м о в. Там внизу поп! Просит свидания с академиком Щегловым.
В л а с о в (испуган). Этого еще не хватало! Гоните его в шею!
Никадимов выбегает.
Если пронюхали попы, стало быть, в городе знают. Скандал ширится! А событие — еще фантастичнее, чем два часа тому назад!.. Попадет в буржуазную печать. Желтая пресса поднимет вой. Международный скандал!..
В салоне появляется священник о т е ц А л е к с а н д р, устремляется к двери в библиотеку.
Стой! Куда?.. Кто пропустил? (Пытается его остановить.)
На шум из библиотеки выглядывает Щ е г л о в.
Щ е г л о в. Что случилось?
О т е ц А л е к с а н д р. Я к вам! (Взволнован.) Священник из Спасопесковской церкви — отец Александр.
Щ е г л о в. Прошу!.. (Власову.) Насколько я понимаю, Сергей Романович, святой отец жаждет остаться со мной наедине.
Власов неохотно выходит.
Щеглов и отец Александр некоторое время рассматривают друг друга. Щеглов достает из кармана транзистор. Звучат позывные радиостанции «Маяк».
(Не в силах сдержать довольной улыбки.) Последние известия.
О т е ц А л е к с а н д р. Какая марка? (Рассматривает приемник.) Японские лучше.
Щ е г л о в (нахмурился). Итак, чем обязан?
О т е ц А л е к с а н д р. Услышал о факте вашего чудесного воскрешения, и вот…
Щ е г л о в. Решили на нем заработать?
О т е ц А л е к с а н д р. Что вы!.. (Машет руками.) Меня тут не хотели к вам пускать. Сказали, будто факт вашего появления медицински объясним и научно обоснован…
Щ е г л о в. Наврали. Совершенно необъясним и абсолютно необоснован.
О т е ц А л е к с а н д р (расстроен). Необоснован? Но я надеялся…
Щ е г л о в. Понимаю! Все понимаю. Причислить меня к лику святых? Первый советский святой. «Братия, бог явил нам чудо». Да, повезло вам, батюшка. Раз в тысячу лет так повезет… Ну что ж, действуйте! Инструменты у вас с собой? Ну, кадило там, епитрахиль? Кадите! Причисляйте к лику, бог с вами! Правда, я был большим греховодником. И умер, знаете ли, не раскаявшись, и воскрес не по чину. В остальном не хуже прочих.
О т е ц А л е к с а н д р (укоризненно). Зачем вы так?.. Не дурак я и не прохвост. И единственное желание мое, чтобы этот случай не получил огласки.
Щ е г л о в. Почему же?
О т е ц А л е к с а н д р. Потому что я — враг суеверий!
Щ е г л о в. Вот тебе и на!
О т е ц А л е к с а н д р. Когда мне сказали, что ваше воскрешение — факт научный, я обрадовался. И к вам прибежал с единственной просьбой: подтвердить это! Чтобы я мог пресекать всякие необоснованные слухи.
Щ е г л о в. Помилуйте! Но я думал, что вы, как мистик-профессионал, заинтересованы в ином толковании?
О т е ц А л е к с а н д р. Простите, мыслите по шаблону. Коли священник, так уж и мистик. А мне ваше воскрешение, извините, удар ниже пояса!
Щ е г л о в. Любопытно! Вы что же, батюшка, воинствующий безбожник?
О т е ц А л е к с а н д р. Не шутите так. Не до шуток мне сейчас… Прошу вас и умоляю: не упорствуйте. Признавайтесь в своей материальной сущности!
Щ е г л о в. Я бы с удовольствием. Но чудо есть чудо.
О т е ц А л е к с а н д р. Как вам не стыдно? Нам ли, марксистам, рассуждать о чудесах?
Щ е г л о в. Как? Вы еще и марксист, батюшка?
О т е ц А л е к с а н д р. Истинный! (Крестится.) Вот как перед богом… Не подумайте, однако, что я из тех лиц, которые видят в богослужении только ремесло. Нет! Я верующий марксист.
Щ е г л о в. Как же это вы ухитряетесь?
О т е ц А л е к с а н д р. Сочетаю! Сочетаю, голубчик, и за грех не считаю. Успехи марксизма нашего столь дивны и красноречивы, что не видеть их может разве что слепой. А я человек начитанный, современный.
Щ е г л о в. И все-таки я не понимаю, почему вы заинтересованы, чтобы факт моего появления не получил религиозного толкования?
О т е ц А л е к с а н д р. Да ведь ничего, кроме вреда, этот факт принести церкви не может. Рассудите сами: воскрес человек! А кто воскрес? Атеист! Как это преломляется в сознании верующих? Научная интеллигенция — возлюбленные чада господа нашего… Для чего тогда ходить в церковь и молиться? Ходи на лекции, повышай свой научный уровень, и бог возьмет тебя живым на небо?.. Это же форменное суеверие! Удар ниже пояса!
Щ е г л о в (развеселился). Значит, не гожусь я в праведники?
О т е ц А л е к с а н д р. Не обижайтесь, сын мой, не годитесь.
Щ е г л о в. Так и быть — отступаюсь!
О т е ц А л е к с а н д р. Слава богу! (Поднимается.) А теперь, простите, спешу. Стало быть, могу надеяться?
Щ е г л о в. Безусловно, уважаемый! Воскрешение мое отнюдь не божественно, как и весь этот мир со всеми его чудесами! Не теряйте времени, батюшка. Не теряйте времени, дорогой, вас ждут… Будьте здоровы! Приятно было познакомиться! (Жмет священнику руку и выпроваживает его.)
В салон осторожно заглядывает В л а с о в.
В л а с о в. Можно, Константин Иванович?.. А где же поп?
Щ е г л о в. Ушел восвояси.
Власов облегченно вздыхает.
А вы чего, собственно, испугались?
В л а с о в. Он болтал внизу какие-то глупости.
Щ е г л о в. На то он и поп. Но вот почему вы ведете себя так глупо, профессор?.. Я понимаю, мое появление — нелегкое испытание даже для зрелого ума. И все-таки почему вы ведете себя так глупо?.. Сначала вы посадили меня под замок. Потом затеяли какую-то мышиную возню, пытаясь женить меня на собственной вдове. Наконец, подрядили сюда милицию. Как будто от того, что одним протоколом в мире станет больше, одной загадкой мироздания станет меньше. Столкнувшись с логической задачей постижимости — звать на помощь милицию! Грустно!..
В л а с о в (смущен). Трудно вести диалог на подобающем уровне, когда перед тобой реют видения.
Щ е г л о в. Кто перед вами реет? Загляните мне в глаза. Разве вы не видите, как я сбит с толку и как, несмотря ни на что, вы дороги мне?
В л а с о в (взволнован). Вы правы!.. Обещаю вам, с этой минуты все будет иначе. Скажите, чего вы хотите?
Щ е г л о в. Я хочу радоваться вместе со всеми. (Достает из кармана приемник.) Даже то немногое, что я успел узнать от этой радиомалютки, ошеломляет воображение. Океан новизны! Я хочу к людям!
В л а с о в. Люди придут сюда. Вы еще не забыли своих «щегловских пятниц»?
Щ е г л о в. «Щеглы» существуют? Власов. Каждую неделю мы собираемся в институте. Сегодня, в годовщину вашей… (с некоторым затруднением) в годовщину вашей смерти, мы встретимся здесь. Вы увидите всех, и все увидят вас.
Щ е г л о в. Чудесно! Значит, «щеглы» существуют? Как это важно! А где же мой юный шеф Вишняков? Почему он не показывается?
В л а с о в. С ним творится что-то неладное. Он считает, что необъяснимый факт вашего воскрешения дает ему право на идейный запой.
Щ е г л о в. Не верю. Он умнее…
В л а с о в. Он грозил, что пошлет вас в ларек за пивом.
Щ е г л о в. Могу я просить вас об одном одолжении, профессор?
В л а с о в. Что я должен сделать?
Щ е г л о в. Улыбнуться!.. Мы достаточно серьезные люди, чтобы не бояться смеха. Испытание смехом подобно испытанию огнем. Все, что загорается от смеха, должно сгореть, туда ему и дорога!.. (Смеясь, возвращается в библиотеку.)
В салон заглядывает К о н я г и н а.
К о н я г и н а. Сергей Романович, можно?
За ней входят Н и к а д и м о в, А н н а М а т в е е в н а Щ е г л о в а.
Люди собрались на торжественное заседание. Может быть, отменим?
В л а с о в. Не надо! Попробуем стать выше наших недоумений.
Н и к а д и м о в. Мудро, Сергей Романович!
К о н я г и н а. Может быть, я набитая дура, но я не знаю, как вы сведете концы с концами.
А н н а М а т в е е в н а. Я согласна с Вероникой Трофимовной относительно концов. Заседание надо отменить.
Н и к а д и м о в. Почему?
А н н а М а т в е е в н а. Я распорола красное платье, а черное теперь неуместно.
В л а с о в. Наденьте полосатое! Где Вишняков?
Н и к а д и м о в. Прячется в саду. Больше не поет. Мне кажется, ему стало совестно.
В л а с о в. Тем лучше!.. (Взволнован.) Товарищи, я сейчас разговаривал с Константином Ивановичем, и меня вдруг словно обожгло. Я подумал: это же он! Учитель с нами! А мы ведем себя постыдно — мечемся, суетимся. Давайте же хоть на час отрешимся от всего мелкого! Покажем старику, чем стала его мастерская! Не отдадим его попам и суеверию!
Н и к а д и м о в (восторженно). Давно пора! Я сразу оценил изумительную перспективность этого события. Прежде всего, своим появлением Константин Иванович подтверждает уникальную ценность нашего института. Можно потребовать под старика новые фонды. Открыть филиалы. Вы знаете, как мало я думаю о личном процветании. Но в данном случае не исключено превращение некоторых из присутствующих в члены-корреспонденты! Даже в вице-президенты!..
В л а с о в. Идемте к нему!
Все переходят в библиотеку. Власов приближается к книжному шкафу.
Константин Иванович, где вы? Мы ждем вас…
Засунув руки в карманы брюк, из-за шкафа выходит Щ е г л о в. Патетическая сцена, подобная «Явлению Христа народу». Все замерли на своих местах с сияющими лицами. На глазах Никадимова слезы умиления. Кажется, еще минута — и он упадет на колени. Озадаченный Щеглов неуверенно поправляет галстук.
Н и к а д и м о в (опьяняясь собственными чувствами). Это он! Теперь и я ощутил это в полной мере! Наконец-то мне ничто не мешает постигать величие происходящего! Ах, Константин Иванович! Нет сил сдержать себя! Нет сил!.. (С такой поспешностью бросается на Щеглова, что роняет по дороге стул.)
Жаркие поцелуи. Вслед за Никадимовым на Щеглова набрасываются Конягина и Анна Матвеевна.
К о н я г и н а (сжимая его в железных объятиях). Я человек прямой! Но я тоже женщина! Я тоже ощущаю! Я всем пожертвовала науке — у меня нет ни семьи, ни детей, но у меня есть сердце!
А н н а М а т в е е в н а. Константин Иванович, кажется, нам пора поцеловаться!
Щ е г л о в. Позвольте! Что случилось? Вы не находите, что для бури восторгов момент несколько упущен?
Н и к а д и м о в. Это никогда не поздно! (Снова обнимает его, заглядывает ему в глаза.) Живой! Ура!.. (Заливается радостным смехом.)
Щ е г л о в. Я несколько смущен, друзья мои… Я только что обнаружил, что вся эта роскошная библиотека — десять переизданий полного собрания моих сочинений. Это скучно! Покажите мне что-нибудь еще.
К о н я г и н а. А вы, собственно, что хотели бы?
Щ е г л о в. Я хотел бы видеть не десять вариантов первого шага, а хоть один, но второй.
Н и к а д и м о в (растроган). Вы слышите, товарищи? «Хоть один, но второй»… Ах, Константин Иванович! Вы увидите!.. Вы… (Слезы мешают ему говорить.)
Общее умиление достигает предела.
В л а с о в. Товарищи, нас ждут! Пора поделиться радостью со всеми!
Вся процессия направляется к двери.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Там же, минутой позже. В л а с о в, Н и к а д и м о в, К о н я г и н а, А н н а М а т в е е в н а и Щ е г л о в направляются в круглый салон, который превращен уже в конференц-зал.
На возвышении около бюста Щеглова — трибуна и стол президиума, развернутые в сторону зрительного зала. Предполагается, что зрительный зал заполнен участниками торжественного заседания.
Щеглов пытается присесть на первое же свободное кресло, но его останавливают.
Н и к а д и м о в (шепотом). Вам не сюда!.. Профессура выше! Нет, нет, еще выше — в президиум!
Щ е г л о в. Хорошо, что вы не пригласили покойного академика Павлова.
Н и к а д и м о в. Почему?
Щ е г л о в. Ему пришлось бы сидеть на крыше.
Конягина, Анна Матвеевна, Власов и Щеглов занимают места в президиуме. Власов поднимается с председательского места.
В л а с о в. Товарищи! Мы собрались здесь в узком кругу ученых, поэтому я позволю себе быть кратким. Перед тем как мы откроем нашу традиционную «щегловскую пятницу», я хочу сделать небольшое сообщение. (Подчеркнуто буднично.) Среди нас находится сам академик Щеглов, умерший двадцать пять лет тому назад.
В зале движение. Люди вскакивают с мест.
Да, живой Щеглов! И ничего удивительного в этом нет. Сейчас не время говорить о некоторых обстоятельствах его возвращения в нашу семью. Они будут освещены позже. Я хочу лишь подчеркнуть, что этот факт не только не противоречит чему-либо, а напротив — блестяще подтверждает триумф здравого смысла над всяческими суевериями.
В зале шум. Кто-то падает со стула, кого-то уносят.
(Внушительно.) Надеюсь, все собравшиеся здесь — люди идейно зрелые. Народ у нас вырос. Все будет понято правильно!..
Зал отвечает судорожными вздохами.
В и ш н я к о в (он присел где-то около двери). Трибуна — отличное приспособление, если надо объяснить необъяснимое.
В л а с о в. Вы что-то сказали?.. Не понял!.. Как всегда, в этот день мы подводим итоги за год. А сделано за эти годы немало. Наш дорогой учитель помнит еще то время, когда весь институт занимал вот это крошечное помещение экспериментальной мастерской. Здесь же наверху была квартира академика Щеглова. Теперь институт — это Учебный городок, не считая подсобных помещений!
Аплодисменты.
Двадцать пять лет тому назад десять учеников во главе с академиком Щегловым закладывали основы сигматологии, пытаясь нащупать ту неуловимую грань, которая разделяет природу на живую и мертвую. Теперь у нас сто сорок пять научных сотрудников. Из них шесть докторов и тридцать кандидатов! Вдумайтесь в эти цифры, товарищи. Они поют!
Овация.
Главное, нам удалось отстоять чистоту учения Щеглова. Завершен многотомный труд коллектива ученых — всеобъемлющая Энциклопедия, где от «А» до «Я» систематизировано все, что было когда-либо сказано или написано академиком Щегловым. Если хотите, это своеобразный путеводитель по той огромной стране, имя которой академик Щеглов.
Щ е г л о в (Никадимову, вполголоса). Обидно, что я в свое время не имел такого путеводителя. Приходилось ходить ощупью. Сколько потеряно времени.
В л а с о в. Тема сегодняшней, юбилейной пятницы — биографическая. Нам придется сегодня говорить о нагнем дорогом учителе так, словно бы он здесь среди нас, и словно бы его здесь нет.
Щ е г л о в. Как бы за здравие и вместе с тем за упокой?..
В л а с о в. Не сомневаюсь, это придаст сегодняшнему заседанию особенную остроту и свежесть!
Аплодисменты.
Слово имеет наш общий любимец профессор Никадим Никадимович Никадимов!
На трибуну поднимается Никадимов — манеры чудаковатого профессора, любимца студенческой аудитории.
Н и к а д и м о в. Нуте-с, как сказал некогда Мечников на собственной свадьбе, лиха беда начало! Хе-хе… Я начну с детали. (Торжественно поднимает над головой разбитую чашку, к ручке которой привязана музейная бирка, демонстрирует ее залу.) Прошу взглянуть внимательно на этот экспонат. Он проливает свет на мало еще изученный в нашей литературе период раннего детства академика Щеглова… Если помните, вокруг этого экспоната несколько месяцев тому назад разгорелась интересная дискуссия на страницах нашего «Вестника». Любопытна история этой чашки…
К о н я г и н а. Плошки!
Н и к а д и м о в. Чашки!.. Академик Щеглов, как и все мы, был когда-то маленьким. Очень маленьким. Но он много работал… Гм! Уже тогда академик Щеглов обнаружил те стороны характера, которые развернулись позже с такой изумительной силой. Однажды он нечаянно разбил чашку…
К о н я г и н а. Плошку!..
Н и к а д и м о в. Чашку! Он принес осколки тете…
К о н я г и н а. Дяде!
Н и к а д и м о в. Тете! И сказал: «Тетя!»
К о н я г и н а (упрямо). Дядя!
Н и к а д и м о в. «Тетя! Прошу тебя, поставь меня в угол. Я заслужил». Тронутая до слез… (Конягиной.) Вы что-то сказали?
К о н я г и н а. Нет, продолжайте!
Н и к а д и м о в. До слез тронутая тетя…
К о н я г и н а. Дядя!
Н и к а д и м о в (жизнерадостно). Тетя! Погладив по кудрявой головке академика Щеглова, сказала: «Малыш, будь всегда таким же правдивым!» Академик Щеглов поклялся. И клятву свою он сдержал. Как говорил в подобных случаях Сеченов: «Назло врагам, на радость тете!!» Хе-хе!..
Аплодисменты. Никадимов садится на место.
В л а с о в. Слово для краткого сообщения имеет доктор сигматологических наук Вероника Трофимовна Конягина!
Конягина поднимается на трибуну.
К о н я г и н а. Я оставляю за собой право вернуться к разбитой посуде, которую мой уважаемый оппонент вот уже на протяжении года называет «чашкой». Каждому непредубежденному исследователю ясно, что это была… Что?.. Плошка!
Н и к а д и м о в. Чашка!
К о н я г и н а. Плошка! При всей ценности исследования, проделанного группой профессора Никадимова, я позволю себе сказать, что это все-таки частности. Интересные, дорогие нам, но — частности! О соотношении общего и частного хорошо сказал как-то сам академик Щеглов. В своей книге «Десять лет вокруг Щеглова» я привожу эти слова полностью. Помню, как сейчас, накануне отъезда с Памирской экспедицией Константин Иванович явился в лабораторию в светло-сером костюме и еще с порога закричал мне…
Н и к а д и м о в. Простите, Вероника Трофимовна! Я позволю себе перебить вас. Я сдаю в печать второй том моих воспоминаний и мне бы не хотелось, чтобы у нас с вами были расхождения. Вот вы сказали: в тот день Константин Иванович явился в лабораторию в светло-сером костюме. Он закричал… И так далее… Но Константин Иванович не мог быть в тот день в сером костюме. Уверяю вас! Серый костюм относится к более раннему, так называемому «довирусному» периоду. А в тот день Щеглов был в синем костюме.
К о н я г и н а (с достоинством). Вы можете трактовать тот случай, как вам угодно. Но предупреждаю: светло-серого костюма я вам не уступлю! «Платон мне тоже друг, но истина дороже». Три раза он заходил в тот день в мою комнату…
В и ш н я к о в (откуда-то от самой двери, измененным голосом). А вы не помните, сколько раз в тот день чихнул наш великий учитель?
В л а с о в (спокойно). Разрешите представить вам автора этой реплики — Николая Васильевича Вишнякова. Можете и дальше выкрикивать с места свои остроты, товарищ Вишняков. Я не буду вас останавливать.
К о н я г и н а. То есть как это вы не будете «останавливать»? Тогда, может быть, мне лучше уйти?.. Пускай в этом зале останется один из нас — или я, или кандидат Вишняков!
В л а с о в (укоризненно). Вероника Трофимовна, зачем же так? Николай Васильевич человек щепетильный. Он и сам уйдет!
Под пристальным взглядом Власова Вишняков выходит из зала.
Продолжайте!
К о н я г и н а. Я хотела сказать, что и разбитая посуда, и цвет костюма — детали, которые не должны уводить нас от главного. Главным остаются для нас мысли великого учителя. Точнее — манера мыслить. Интереснейшие семантические исследования проделаны кандидатом философских наук Сойкиной. Лукерья Самуиловна подсчитала, что деепричастных оборотов во всех трудах академика Щеглова, включая личную переписку, использовано… Сколько бы вы думали?.. Полтора миллиона!
Аплодисменты.
Лукерья Самуиловна делает в связи с этим ряд любопытных выводов. В качестве исходной компоненты она берет слово «мама», которое в трудах замечательного ученого употреблено почти один миллион двести три раза!..
Щ е г л о в (очень тихо). Какая мама?
К о н я г и н а. Обыкновенная мама. В смысле — родительница.
Щ е г л о в (беспомощно оглядывается). Объясните же мне, что здесь происходит?
Н и к а д и м о в. Академика Щеглова поразила та любовь, которой окружено здесь его имя. Не надо удивляться, дорогой учитель! Да, каждый штрих вашей биографии стал достоянием науки. Взгляните на это с высоты минувших двадцати пяти лет, сделавших ваше имя легендарным, и вы все поймете!
Щ е г л о в. Чепуха, любезнейший профессор! Щеглов никогда не брал взяток ни аплодисментами, ни орденами. Неужели вы думаете, что он польстится на бессмертие?
К о н я г и н а. Ордена не берутся, ордена даются!
Щ е г л о в. Одним орденом больше, чем вы заслужили, — одним открытием меньше, чем вы смогли?.. (Поднимается.) Итак, вот этим вы собирались меня порадовать, профессор Власов? Это моя экспериментальная мастерская и мои «щеглы»? Мы создали их когда-то в противовес академическим семинарам. Как равные, собирались тут академики и студенты, чтобы пить чай с дешевой колбасой и спорить. Единственной заповедью, которую сохранила моя жалкая память, здесь была заповедь научного братства — «общего котла идей»! Здесь, на заваленных окурками подоконниках, родилось то, что составило потом нашу гордость! Куда вы дели все это?
К о н я г и н а. Если вы ищете окурки на подоконниках — их нет. Как нет дешевой колбасы и «котла идей». Но будьте же справедливы! Здесь, где когда-то журчал ручеек, стоит цитадель науки! Что же вы смотрите только себе под ноги?
Щ е г л о в. Я ищу ручеек! Где он?
К о н я г и н а. Ручеек вам дороже цитадели?
Щ е г л о в. Зачем мне цитадель? Мне нужна вода. Живая вода науки! А воды нет. Вода ушла в песок. И сразу все теряет смысл: мемуары, юбилеи, энциклопедии!..
К о н я г и н а. Дело нашей жизни!
Щ е г л о в. Ах, вот это?.. От «А» до «Я»?.. «Акулина», «Аспирант», «Аспирин», «Аппендицит»?.. Титанический труд, призванный подтвердить нехитрую истину, что академики тоже бывают разговорчивыми? Это вы называете делом жизни?
К о н я г и н а. Тридцать шесть томов систематизированных данных!
Щ е г л о в. Тридцать шесть томов? Невероятно!.. И это сегодня, когда наука шагнула в космос? Тридцать шесть томов? Непостижимо! Чудовищно! С первых шагов я был обескуражен. Я смотрел и не верил глазам. И все-таки до последней минуты я надеялся на что-то. Я вижу, ждать больше нечего!.. Теперь я хочу одного: понять, как это могло случиться?.. Что же вы молчите, Сергей Романович Власов, мой любимый ученик и наследник?
В л а с о в (поднимается, очень взволнован). После смерти академика Щеглова я дал клятву служить его имени. Я пожертвовал ему всем! Я отстоял его в борьбе с врагами. Без ложной скромности могу сказать: я утвердил его в ряду великих имен!
Щ е г л о в. Служить моему имени? Какая грубая ошибка! Могло ли мне прийти в голову, что моя мастерская станет местом богослужений? Что обрывки моих рабочих гипотез превратятся в скрижаль завета? Всю жизнь я ненавидел поповщину! А вы устроили из моей мастерской часовню! С завыванием дьячков, с бормотанием молитв, с кликушеством и поясными поклонами!.. Никогда еще я не был так унижен… Тут нечем дышать! Тут воняет ладаном!
В л а с о в. Опомнитесь! О какой поповщине вы говорите?
Щ е г л о в. А вы думаете, профессор, религия — это только вышедшее из моды «Отче наш»? Нет! Религия рождается всюду, где одной научной истиной пытаются задавить рождение новых истин!.. Вы думаете, религия — достояние досужих старух и протоиереев? Ошибаетесь! Религия — зловещая проказа ума! Она рождается всюду, где веселый, горячий воздух исканий сменяется благовонием церковных притворов… Вечный бой науки и религии — это нечто большее, чем спор биологов с попами. Это бой со всякой поповщиной, как бы она ни называлась, за кого бы себя не выдавала!
Торжественно и молча покидают свои места в президиуме Конягина, Никадимов, Власов, Анна Матвеевна.
Двери, распахнутые настежь! Служение народу — и только ему одному! Вот что я завещал вам!.. Всю жизнь я твердил, что наука — еретична. Попы боятся еретиков пуще самого дьявола. Науку двигают вперед только еретики! Как вы посмели забыть мою единственную заповедь?.. Отвечайте же!.. (Оглянувшись, Щеглов замечает, что он остался один. Близоруко щурясь, поправляет очки.) Разбежались.
Гаснет люстра. Становится темнее. Щеглов, горбясь, присаживается на ступеньки около трибуны.
Это моя вина. Я плохо поставил этот дом, если он рухнул так быстро… Да! Строим ли мы дома или научные школы, одна забота должна быть общей у нас — забота о долговечности того, что мы оставляем людям. Вот в чем суть!.. И не надо обольщаться. Кандидат Вишняков прав. Школы академика Щеглова нет. Ее не существует. Есть крошечное болото. Застарелое, как ишиас. Оно держится годами. Плодит лягушек. А вокруг — огромный восхитительный мир семидесятых лет!
Медленно снимает очки, протирает их платком. Минутой позже сюда прибегает В и ш н я к о в.
В и ш н я к о в. Константин Иванович!.. (Оглядывается.) Константин Иванович!.. Где вы?..
Щ е г л о в (поднимает голову). Это вы, Николай Васильевич?
В и ш н я к о в. Бегите! Они вас задушат. Бросьте им свое имя, как собакам кость. Уезжайте!.. И прихватите меня с собой! Начнем все сначала. Где-нибудь в Сибири. Попросимся в лаборанты. Что нам терять?.. Давайте сбежим отсюда!
Щ е г л о в. Вы полагаете, нам ничего больше не остается?
В и ш н я к о в. Разве что лишний раз крикнуть «караул»!
Щ е г л о в. Это немало. Если всякий раз, когда попрана справедливость, есть возможность кричать «караул» — дела совсем неплохи.
В и ш н я к о в. Вы не знаете Власова. Я не слышал, чтобы он когда-нибудь повысил голос. Но уборщицы бледнеют, когда он проходит по коридорам института.
Щ е г л о в. Вы несправедливы к нему!
В и ш н я к о в. Я несправедлив?.. Да ведь он, он… Всегда он в тени, где-то сзади, среди всех. Но я не знаю человека страшнее, чем он! Я не хочу видеть вас униженным!.. Вы обиделись, что я назвал учение «о защитных функциях» тормозом науки?
Щ е г л о в. А вы хотите взять свои слова обратно?
В и ш н я к о в (после мучительного колебания). Я хотел бы. Но я не могу.
Щ е г л о в (улыбаясь). Я сразу понял, что вы — настоящий ученый.
В и ш н я к о в. Вам больно было это слышать?
Щ е г л о в. Конечно, больно. Но разве в этом суть, уважаемый Николай Васильевич? Нам так много надо сделать. Когда же тут возиться с самолюбиями?
В и ш н я к о в. С вами хотят расправиться. Меня предупредили. Один человек. Одна девушка… Лида.
Щ е г л о в. Я, кажется, имел честь?.. (Осторожно берет его за локоть.) Не сочтите меня бесцеремонным, но это — омут, в котором можно тонуть всю жизнь.
В и ш н я к о в. Константин Иванович! Надо спешить!
Щ е г л о в. Да, да… Итак, вы принимаете меня настолько всерьез, что хотите спасти от расправы?
В и ш н я к о в. Конечно!
Щ е г л о в. И вас не обескуражил сам факт моего воскрешения?
В и ш н я к о в. Мне просто некогда было об этом подумать. Сначала я злился на вас и дразнил Власова. Теперь я просто радуюсь, что вы — живой!
Щ е г л о в (тронут). Некогда подумать?.. Забавно!
В и ш н я к о в. Я согласен принять ваше воскрешение, как принимаешь условия игры, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. В конце концов, логика философского спора интересует меня больше, чем логика мотивировок.
Щ е г л о в. Браво! (Обнимает его.) Хоть одна светлая голова в этом доме…
В и ш н я к о в (умоляюще). Но, Константин Иванович, если я для вас хоть что-нибудь значу…
Щ е г л о в. Понимаю! Вам надо собрать вещи?
В и ш н я к о в. Только книги!
Щ е г л о в. Берите все и ждите меня в саду. (Спохватывается.) Нет, постойте! (Бросает взгляд на часы.) Я совсем забыл. Теперь не успеть.
В и ш н я к о в. Успеем! Мы с вами столько дел еще переделаем!
Щ е г л о в. Пожалуй, теперь вы справитесь с этим и в одиночку… (Торопливо.) Выслушайте же меня! Вам суждено отстроить этот дом заново. Он должен быть чистым!
В и ш н я к о в. Мы отстроим его с вами вместе, Константин Иванович.
Щ е г л о в. Запомните, друг мой, то, что я сейчас скажу вам. И сумейте понять. Это очень важно… Не перебивайте! У нас мало времени. Я дорожу каждой минутой. Не верьте никому, что ложь может где-то в конце породить правду. Ложь плодит только ложь!.. Не упустите же момента! Вы поняли меня?.. Отвечайте!
В и ш н я к о в (испуган). Успокойтесь, Константин Иванович!
Щ е г л о в. Нет, нет, вы должны понять! Чтобы через двадцать пять лет не превратиться во Власова… Нет маленькой лжи во имя большой правды!.. Дорогой мой, я верю вам. Я верю вам! Не упустите же момента. Слышите?.. Не упустите момента!
В и ш н я к о в (потрясен). Я обещаю! Я все понял…
Входит Л и д а.
Л и д а. Можно?
Неловкая пауза.
Тут мужской разговор? Я не буду мешать. (Протягивает Щеглову пакет.) Вот, возьмите!
Щ е г л о в. Что это?
Л и д а. Пирожки. С печенкой.
Щ е г л о в. Но зачем мне пирожки? (Улыбаясь.) Привидения не едят пирожков.
Л и д а. Это же не какие-нибудь пирожки. Я сама их пекла. Очень вкусные. Вы попробуйте.
Щ е г л о в. Ну, если так… (Берет пирожок.) Вы говорите, с печенкой? Вот никогда бы не подумал.
Л и д а (обрадовалась). Это еще что! А какие у меня кулебяки получаются.
Щ е г л о в. Держу пари, вы и стирать умеете?
Л и д а (удивилась). Стирать?.. Конечно! Папа уверяет, что никто лучше меня не умеет крахмалить мужские рубашки.
Щ е г л о в (ест пирожок). Оригинальные пирожки! В детстве я тоже мечтал о необыкновенных блюдах. Например, о кренделях из картофельной шелухи. Я даже изобрел специальную машинку для обжаривания. Она работала на керосине. Поэтому мои кренделя отлично выглядели, но были совершенно несъедобны.
В и ш н я к о в (нетерпеливо). Ах, боже мой! О чем вы?.. Каждая минута на счету.
Л и д а (Щеглову). Я вела себя глупо! И, пожалуйста, не утешайте! Что за отвратительная манера — утешать.
Щ е г л о в (ласково). Хватит об этом. Будем друзьями. (Обнимает ее за плечи.) А теперь ступайте!
Л и д а. У меня дурное предчувствие. Я не уйду.
Щ е г л о в. Надо.
В и ш н я к о в (Лиде). Он все знает. Я предупредил его. (Щеглову.) Мы будем ждать вас в беседке. Вы ведь не долго, Константин Иванович?
Щ е г л о в. Не долго, Николай Васильевич!.. (Протягивает ему приемничек.) Не в службу, а в дружбу: возвратите мадам Щегловой эту прелестную вещицу… Прощайте!
Лида и Вишняков уходят. Щеглов бросает последний нетерпеливый взгляд на дверь, за которой скрылись Власов и все остальные. До последней минуты он еще надеялся, что они захотят объясниться. Но вот Щеглов берет со стола свою шляпу и трость и направляется к выходу. Здесь его останавливает Е в а З а б л у д с к а я.
Е в а. Ради бога, извините, что я без приглашения! Я буквально на одну минуту… (Представляется.) Ева Заблудская — последняя жена профессора Никадимова! Я охочусь за вами уже сорок минут. Муж ничего не должен знать. Интеллигент! Профессор! Но, простите, обыватель! После того, как все мы столкнулись лицом к лицу с чудом, я поняла это особенно остро. На отношении к таким вещам сразу видна разница между, простите, обывателем и женщиной. Там, где обыватель теряется, женщина действует.
Щ е г л о в (нетерпеливо). Прошу прощения, но меня ждут!
Е в а. Буквально на одну минуту! Не сочтите назойливой. О чем я говорила?.. Ах да, муж! Когда я была еще студенткой, он внушал мне трепет. Теперь не то!.. Я могу любить мужчину, только если он интеллектуально выше меня. (Подходит очень близко.) Я должна благоговеть! Тогда я способна на все. Вы понимаете, на что способна женщина, читавшая в оригинале «Науку страсти нежной», которую воспел Назон?..
Щ е г л о в. Смутно!
Е в а. Вот перед вами я могла бы благоговеть! Я слышала, вы не хотите возвращаться к своей первой жене, чтобы не лишать ее пенсии?
Щ е г л о в. Извините, я не совсем улавливаю связь между вашим мужем, моей женой, ее пенсией и «Наукой страсти нежной», которую воспел Назон?
Е в а. В самом деле, я потеряла нить. При чем тут муж? Ах да!.. (Слегка понижает голос.) Вы, конечно, понимаете, что я неверующая. То есть атеистка. Сама читаю лекции и тому подобное. Но!.. Поскольку, судя по вашему виду, загробная жизнь существует, начинаешь как-то иначе соотносить себя! Хочется посоветоваться. Позаботиться. Все мы смертны… Вы, простите за нескромность, в раю были или в аду?
Щ е г л о в. Какая разница? Уверяю вас, разница не существенна.
Е в а. Все-таки. Я тоже атеистка. Но!.. Хочется как-то обеспечить себя. Что для этого надо делать?
Щ е г л о в. Кому, вам? Вам ничего не надо делать. Вы — типичная райская жительница.
Е в а. Неужели?
Щ е г л о в. Да, все данные быть в раю.
Е в а. Спасибо!
Щ е г л о в. Не за что!
Е в а. Скажите, а вы сами верите в нечистую силу?
Щ е г л о в. Вы напомнили мне анекдот.
Е в а. Анекдот?
Щ е г л о в. Пренеприличный…
Е в а. Обожаю!
Щ е г л о в. Вот, видите ли, к некой замужней даме…
Е в а (хохочет). Остроумно!
Щ е г л о в. К некой даме по ночам стало являться привидение. Ну-с? В первую же ночь… Вы меня слушаете?
Е в а (хохочет). Я уже все поняла!
Щ е г л о в. Нет, позвольте, вы не то поняли. В первую же ночь привидение…
Е в а. Воображаю себе эту картину!
Щ е г л о в. Привидение обратилось к хозяйке со следующими словами: «Я когда-то задолжало вашему мужу сто рублей и хотело бы вернуть долг». Дама, хотя и была испугана… Вы следите за моей мыслью?
Е в а. А надо следить за мыслью?
Щ е г л о в. Желательно. Итак, дама шепнула: «Положите их на стол».
Е в а (машет руками). Не смейте, не смейте продолжать! Я покраснела! (Хохочет.) Как вы сказали: «Положите их на стол»? (Подумав.) Позвольте, кого положили на стол?
Щ е г л о в. Деньги.
Е в а. Деньги? Я что-то не уловила, в чем тут соль?
Щ е г л о в. Вы не там ее ловили.
Е в а. Нет, вы просто прелесть! Сознайтесь, это случай из вашей жизни?.. (Последняя попытка.) Да, перед вами я могла бы благоговеть!
Щ е г л о в. Как-нибудь в другой раз.
Е в а. Я вас так остро чувствую. Хочется побеседовать обстоятельнее.
Щ е г л о в. Помрете — заходите. Побеседуем.
Е в а. Обязательно!
Из кабинета выходят К о н я г и н а, Н и к а д и м о в, А н н а М а т в е е в н а Щ е г л о в а и В л а с о в. Процессию возглавляет Конягина, явно овладевшая инициативой. Завидев мужа, Ева Заблудская поспешно скрывается.
А н н а М а т в е е в н а (заметив Щеглова). Вот он!
К о н я г и н а. Товарищи, я пригласила вас сюда, чтобы разобраться с одним недоразумением. Все мы стали жертвами мистификации. Человек, которого вы видите перед собой, выдает себя за покойного академика Щеглова. Но посмотрите на него внимательно — вы, хорошо знавшие покойного, и вы, его супруга. Разве это он?
А н н а М а т в е е в н а. Это не он!
Н и к а д и м о в (обрадованно). Ничего общего!
К о н я г и н а. Только крайней растерянностью некоторых из нас… (Бросает сердитый взгляд на Никадимова.) Только общим ослеплением можно объяснить, что два с половиной часа мы позволили морочить себя. (Щеглову.) Мы просим вас назвать свое настоящее имя, гражданин мистификатор!
Щеглов смеется.
Смеется!.. Как видите, смеется совершенно бессмысленным смехом. Как и следовало ожидать, мы имеем дело с сумасшедшим, который болен манией перевоплощения. С таким же успехом он мог бы выдавать себя за Наполеона, за Пушкина и даже за меня!
Н и к а д и м о в. Безусловно!
А н н а М а т в е е в н а. Он всегда был сумасшедшим.
К о н я г и н а. Теперь выбирайте, гражданин маньяк: или вы исчезнете, или мы передадим вас в лечебное учреждение.
Щ е г л о в. Объявить сумасшедшим! Вы действуете в лучших традициях буржуазных мелодрам. Даже в этом вы остаетесь эпигонами. Даже здесь вам не хватает воображения!
К о н я г и н а. Не желаете разойтись по-хорошему? Тем хуже для вас. Если вы не сумасшедший, значит, вы мошенник. И пустились на эту авантюру с неблаговидной целью. Не забывайте, что никто кроме нас четверых не может подтвердить вашу личность.
Н и к а д и м о в. Я не стал бы настаивать на мошенничестве. Скорее все-таки недоразумение…
К о н я г и н а. Нет уж, попрошу не мешать!.. (Достает лист бумаги, торжественно кладет его на стол.) Начнем вот с этого акта. Лица, знавшие академика Щеглова, настоящим удостоверяют, что этот гражданин — самозванец! (Подписывается под актом.) В остальном пускай разберутся эксперты.
А н н а М а т в е е в н а. Я знала, что ты плохо кончишь, Константин Иванович. (Ставит свою подпись под документом.)
Н и к а д и м о в. Как ни грустно… (Подписывает акт.)
В л а с о в (делает вид, что подчиняется нажиму). Что ж, если это необходимо… (Подписывается.)
Щ е г л о в. Итак, вы отрекаетесь от меня?
В л а с о в. Вам лучше замолчать!
Щ е г л о в. Кто это?.. Я не знаю этого человека… Сережа Власов, которого я любил, как сына, которому я так верил, и вот этот человек с глазами ласкового убийцы — одно лицо? Неправда! Это не я, это — он самозванец!.. Все вы — самозванцы!
К о н я г и н а. Вы ждете, когда вас прогонят силой?
Щ е г л о в. Посмотрим, кто первый решится взять меня за плечи, чтобы вытолкать из музея моего собственного имени!.. Чего же вы ждете? (Вооружается тростью.)
Н и к а д и м о в. Что вы хотите делать?
Щ е г л о в (весело). Простите, но я буду драться! В самом буквальном смысле этого слова. Я сейчас буду вас бить. Вот этой палкой. Предупреждаю, это больно!..
Все шарахаются к двери.
Бездарность! Злобная бездарность, готовая на все, лишь бы скрыть свое банкротство!..
К о н я г и н а. Остановите же его!
Н и к а д и м о в. Сергей Романович!..
К о н я г и н а. Зовите коменданта!..
Все выбегают из комнаты. Только Власов приседает возле бюста. Щеглов бросается с тростью на собственный бюст. Власов перехватывает его руку. Короткая борьба.
В л а с о в. Остановитесь!.. Не смейте, вам говорят!
В состоянии умоисступления хватает со стола бронзовую пепельницу и бьет Щеглова по голове. Тот медленно оседает. Власов подхватывает его на руки.
Щ е г л о в (едва слышно). Я должен был это предвидеть. Такие, как вы, всегда кончают убийством!..
В л а с о в. Что это? Я убил его!.. Убил — во имя его самого. Я должен был это сделать. Вероника Трофимовна права: мертвый он нужнее науке, своему учению и всем нам! (Быстро и бесшумно запирает на ключ дверь, ведущую в вестибюль, возвращается к Щеглову.) Какое прекрасное лицо! Какое величие!.. Лоб мыслителя. И отцовские руки. (Плачет.) Теперь я снова могу любить его и восхищаться им. (Быстро прячет тело Щеглова за тяжелой красной портьерой.) Как только стемнеет, вынесу его в сад. Там за оранжереями — прекрасный сухой колодец. Много цветов. Он любил цветы. Приятное место… Заверну его в портьеру и вынесу. Он легкий… Нет, лучше в скатерть, она с бахромой. Заверну его в скатерть и — конец! (Аккуратно отряхивает руки, вытирает слезы.) Какой тяжелый кошмар миновал… Придет же такое в голову. Неприятно, что этот скандал вышел за стены музея. Это может бросить тень на имя академика Щеглова.
Резкий стук в наружную дверь.
Г о л о с В и ш н я к о в а. Откройте!
Власов открывает дверь.
Входят А н н а М а т в е е в н а, Л и д а, В и ш н я к о в с портфелем, набитым книгами.
В и ш н я к о в. Где он?
В л а с о в (сохраняя самообладание). Кто он?
В и ш н я к о в. Где академик Щеглов?
В л а с о в. Вы не в своем уме, Николай Васильевич? Академик Щеглов мертв вот уже двадцать пять лет.
В и ш н я к о в. Неправда! Я не верю вам.
А н н а М а т в е е в н а. Опять исчез? Я так и знала. Но у меня, наконец, тоже есть самолюбие! Я долго терпела. Хватит! Я потребую развода. Я обращусь в Верховный совет всея Руси! (Уходит.)
В и ш н я к о в. Куда вы его спрятали?
В л а с о в. Мы все стали жертвами какого-то дикого наваждения. Теперь все прошло. Дорогой учитель навсегда останется в нашей памяти великим и ясным…
Л и д а. Но я не хочу великого и ясного. Я хочу живого! Он нужен мне живой, понимаешь?.. Где он?
В л а с о в. Его не было. Его не могло быть!
В и ш н я к о в. Не плачьте, Лида, мы найдем его! Он всегда будет с нами…
В л а с о в (твердо). Этот молодой человек говорит вздор! Я, кажется, слишком долго закрывал глаза на его выходки. В научном учреждении не может быть места людям морально нечистоплотным и одержимым бредовыми фантазиями!
Л и д а. Коля, идемте отсюда! Куда хотите, только подальше!
В л а с о в. Лида, я запрещаю!.. Куда ты?
Вишняков и Лида уходят.
(Нервно потирает руки.) Ничего. Все образуется. Время, время… Главное, его больше нет. (Поднимает упавший стул, ставит его на место.) Как хорошо. Тихо… Что это?..
Слышен тихий смех. Власов цепенеет.
Опять вы?..
Щ е г л о в. Если уж вы поверили, что я мог воскреснуть, то поверьте и тому, что меня нельзя убить дважды.
Власов в глубоком смятении смотрит прямо перед собой. Он не смотрит на Щеглова, он слышит только его голос. Для Власова все это — только мысли вслух, разговор с самим собой.
В л а с о в. Подтвердите же кто-нибудь, что это только тягостный кошмар, бред!
Щ е г л о в. Что значит «подтвердите»?.. Эх, Сережа, Сережа, даже бредите вы как-то опасливо и деловито. Может быть, свои кошмары вы тоже заверяете в домоуправлении?
В л а с о в. Я должен знать, наконец, живой вы или мертвый?
Щ е г л о в. Зачем? Если вы не знаете главного, что отличает живое от мертвого, вы все равно ничего не поймете!.. Живое и мертвое! Мой конек. До него ли вам, если вы до сих пор не научились отличать траву от крашеной мочалки?
В л а с о в (шепотом). Он здесь! Что же это — повальное безумие?
Щ е г л о в. Проще: предположение! Гипотеза! Все дело в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть истиной? Прощайте же и помните: вам не уйти от безумных гипотез, как не уйти от жизни. Чтобы добраться до истины, иногда надо разорвать логическую цепь событий, как рвут земное притяжение, бросаясь к звездам!
Удар гонга.
З а т е м н е н и е.
Когда загорается свет, В л а с о в сидит у стола в той же позе, что в начале первого действия. Из кабинета выходят К о н я г и н а и Н и к а д и м о в.
К о н я г и н а. Можно, Сергей Романович?
Н и к а д и м о в. Продолжим обсуждение докладов?
В л а с о в (встрепенулся). Что?.. Обсуждение? Ах да! На чем вы остановились, Никадим Никадимович?.. «Хочется дать волю воображению»?..
Н и к а д и м о в (подхватывает). «Хочется на минуту дать волю воображению. Представить себе, что было бы, если бы учитель мог провести сегодняшний день с нами. Как бы он»…
С удивлением замечает, что Власов сосредоточенно рвет одну из статей.
К о н я г и н а. Что ты делаешь? Юбилейные статьи!..
В л а с о в. К черту статьи! К черту юбилей!..
Рвет на клочки статьи и разбрасывает их по всей комнате.
К о н я г и н а. Ай!.. Что с ним творится?
Н и к а д и м о в (протягивает Власову стакан воды). Сергей Романович, выпейте!
В л а с о в. Что это?
Н и к а д и м о в. Вы же просили. Стакан кипяченой воды…
В л а с о в. Кипяченой? А сырой у вас нет?.. Еще лучше — пива! Или коньяку! Стакан коньяку, для начала, а?..
Н и к а д и м о в (поражен). Коньяку?
В л а с о в. Да, хочу попробовать!.. Где Вишняков? Сейчас же, немедленно Вишнякова сюда!.. (Бросается к двери.)
К о н я г и н а. Сергей Романович, куда же ты?
В л а с о в (растерянно). В самом деле, куда?..
З а н а в е с.
ДОРОГА ЧЕРЕЗ СОКОЛЬНИКИ (АЛЕШКИНЫ ПЕЧАЛИ) Необычное, но вполне возможное происшествие в трех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
А н а с т а с и я И в а н о в н а — педагог.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч — ее муж, писатель.
А л л о ч к а }
В а л я } — их племянницы.
М и х а и л — жених, позже муж Вали.
А л е ш к а В р о н с к и й.
Б о б и к Л у ж и ц ы н — мальчуган, лет 12.
Т е т я Ф е к л а.
У п р а в д о м.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Дом в Сокольниках у Оленьего вала, на Шестом просеке. Квартира Сельцовых на третьем этаже. Комната с эркером (фонарем). На стене: негритянский тамбурин со священным изображением Луны, амулеты, лук и перья (головной убор вождя африканского племени мандинго), маска знахаря банту и другие детали этнографической коллекции. Это кабинет ученого-географа, объездившего весь мир. Много книг. Беспорядок.
Вечереет. В комнате темно. Светится только окно-балкон (в первом действии оно слева). За ним чаща осеннего лесопарка, дальше — зарево огней Москвы. Внизу по Сокольническому шоссе пробегают машины. Свет фар скользит по стенам, и тогда кажется, что комната тихонько поворачивается вокруг оси.
А н а с т а с и я И в а н о в н а задремала в кресле. А л л о ч к а в просторном мужском халате входит на цыпочках, оглядывается. Зажигает свет, проходит к шкафу и роется в книгах. Роняет книгу.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Опять вы растаскиваете отцовские книги?
А л л о ч к а. Опять вы заснули в кресле?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я нахожу их потом в самых неподходящих местах.
А л л о ч к а. Что ж, если человек рассеянный, ему теперь и не читать вовсе?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Пользуетесь тем, что ваш отец в отъезде?
А л л о ч к а. А вы разве этим не пользуетесь?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Что за манера отвечать вопросом на вопрос!
А л л о ч к а. А что за манера спать сидя?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Сколько раз вас просили не трогать дядин халат?
А л л о ч к а. Я в нем как-то отдыхаю душой.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вы дождетесь, что дядя учинит вам скандал.
А л л о ч к а. Не учинит. Он как прилег после обеда на диван, его теперь до завтрашнего утра не дозовешься. Писатели уважают лежачий образ жизни.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Спит?
А л л о ч к а. Не то спит, не то просто шуршит бумажками, как мышь.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Не шуршит, а работает.
А л л о ч к а. Вы сидя спите, ваш муж лежа работает. Что ж мне теперь, помирать со скуки?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Делайте, что хотите. Но имейте в виду, что убирать за вами некому.
А л л о ч к а (ей в тон). Имейте в виду, что сидя спать вредно.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вы же меня еще и воспитываете?
А л л о ч к а. В этом доме все друг друга воспитывают. Господи, хоть бы каникулы кончались, поскорее бы в школу! Только там и отдыхаешь душой.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Спортом, спортом надо заниматься, а не шататься из угла в угол. (Делает несколько энергичных приседаний.)
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (за сценой). Куда пропадают мои вещи?
А л л о ч к а. Дядя?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я вам говорила?
Аллочка сбрасывает халат и поспешно скрывается.
Из противоположной двери появляется В л а д и м и р Я н у а р ы ч — толстый человек в носках. Туфли он держит в руках. Послеобеденный сон не освежил его. Он мрачен.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Все кувырком, ничего не найдешь. Когда же мы обзаведемся домашней работницей? Это невыносимо.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Домашние работницы перевелись. Их нет в Москве.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Как нет?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Так, нет.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Раздобыли же соседи какую-то деревенскую старушку?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вот твой халат.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Зачем мне халат? Или ты думаешь, что я в халате поеду на коллегию?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Но ты искал его?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Я ищу галстук.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Это Аллочка притащила его сюда.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Галстук?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Халат. Последнее время твои вещи не дают ей покоя. Теперь она подбирается к отцовской библиотеке. Поговори-ка с ней.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Странная фантазия подсовывать мне халат, когда я собираюсь на коллегию!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я вижу, ты не выспался?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Не выспался. Думал передохнуть хоть часок. Не тут-то было! Воображение разыгралось, только успевай записывать.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Аллочка говорит, что ты похож на мышь.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. На мышь? Нет, я скорее похож на перестоявшуюся доменную печь, которую невозможно остудить, не сломав. (Это сравнение его увлекает.) Где-то здесь закипает металл словесности. Вот он побежал светлой струйкой по руке. Подставляешь бумажный ковш, боясь обронить хоть каплю…
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Володя, довольно!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Почему?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Ты, как всегда, злоупотребляешь образным мышлением. Я знаю, — зацепившись за домну, ты теперь не скоро успокоишься.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (смущен). Я уезжаю… Если будут звонить… (Целует ее в лоб.) Что касается Аллочки и Вали, то я прошу тебя сегодня же написать своему брату, что ему пора вернуться домой и самому заняться воспитанием своих дочерей. Мне некогда. (Выходит, тут же возвращается уже в плаще.) Где моя шляпа?
Анастасия Ивановна находит его смятую шляпу на полу.
(Снова мрачнеет.) Нет, это чересчур! Неужели так трудно найти наконец женщину, которая навела бы порядок в этой квартире?! (Уходит.)
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я, кажется, надеру сейчас Аллочке уши. Она становится невыносимой. (Достает из кармана часы.) В семь тридцать занятия с Бобиком Лужицыным! Ничего не успеваешь сделать для семьи.
Анастасия Ивановна направляется к двери во внутренние комнаты. В это время звонок. Анастасия Ивановна открывает наружную дверь. Появляется А л е ш к а — паренек лет 17-ти, в узких брючках. Шляпа, пальтишко «пингвин», усики. В руках чемодан.
А л е ш к а. Добрый вечер! Анастасия Ивановна, если не ошибаюсь?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Да, это я.
А л е ш к а. Я слышал, что вы ищете домашнюю работницу?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Ищем. А что?
А л е ш к а. Вам обязательно с рекомендациями?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. А вы могли бы кого-нибудь порекомендовать?
А л е ш к а. Мог бы. То есть, мне кажется, я мог бы сам… соответствовать.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вы?..
А л е ш к а. Я понимаю, звучит дико, но ваша племянница Валентина Семеновна сказала, что я мог бы рискнуть…
А н а с т а с и я И в а н о в н а (разглядывает его). Какой-то невероятный. На пингвина похож.
А л е ш к а. Это мода такая. Неудобно, но что поделаешь! Мы на периферии к московским модам очень восприимчивы. Побываешь проездом в столице, наглядишься, ну и перенимаешь на скорую руку.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Кто же вы такой?
А л е ш к а. По профессии?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Ну, для начала хотя бы по фамилии?
А л е ш к а. Ах, простите! (Представляется.) Вронский. Алексей.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (пряча улыбку). Вронский? Какой Вронский? Граф из «Анны Карениной»?
А л е ш к а. Почему же граф? Просто Вронский.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. А профессия?
А л е ш к а. Видите ли, только вы не пугайтесь. В некотором роде, я «человек без определенных занятий».
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Где же вы познакомились с Валей?
А л е ш к а. С Валентиной Семеновной? Случайно в парке разговорились. Вы, говорит, типаж… Если, говорит, не найдете ничего лучшего, ступайте к тетке, и адресок дала. (Вынимает листок.) Сокольники, Шестой просек…
А н а с т а с и я И в а н о в н а (разглядывает бумажку). Валин почерк… Уж эти мне актрисы!
А л е ш к а. Я сам некоторое время колебался. Однако голод не тетка!
Анастасия Ивановна достает из сумочки деньги, но Алешка от денег с достоинством отказывается.
Вы не так поняли. Я не побираюсь. Я только в силу некоторых серьезных обстоятельств…
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Понимаю, понимаю… Приехал в Москву поступать в институт. Провалился. Домой глаза показать совестно. Вот и застрял в чужом городе без гроша за душой. Так, что ли?
А л е ш к а. Как это вы сразу определили?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Психолог.
А л е ш к а. Серьезно?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Педагог.
А л е ш к а. Коллеги, стало быть? Я ведь тоже в Педагогический поступал, на исторический факультет. Вы, случайно, не историк?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Нет. В детском доме для детей с неправильным поведением. Производственной практикой руковожу. Каких только сорванцов мне не посылают! И беру.
А л е ш к а. Ну, а со мной как же? Берете?
А н а с т а с и я И в а н о в н а (насторожилась). Куда?
А л е ш к а. В домашние работницы.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Ну, ну, что за шутки?
А л е ш к а. Так ведь с институтом сорвалось. А домой я телеграфировал, что в Москве устроился. Все пути отрезаны. Спрашивается, как быть? Вернуться домой? У папы нервы, у тети Верки нервы. У меня, наконец, должно быть самолюбие?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Конечно.
А л е ш к а. Решил, перебьюсь. Начну самостоятельную жизнь.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Правильно.
А л е ш к а. И вот я здесь.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Это вы бросьте.
А л е ш к а. Почему?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Поищите себе дело почетнее, что ли…
А л е ш к а, Любое честное дело — почетно. Мне главное сейчас зацепиться где-нибудь.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Все-таки мужчина…
А л е ш к а. Ну и что? Бывают женщины капитаны, а мужчины — доярки. Равноправие так равноправие!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вы что ж, прямо с улицы?
А л е ш к а. С улицы. Четвертый день хожу, читаю объявления, кто куда требуется. Ничего такого не подворачивалось. То есть берут, но жилплощадью не обеспечивают. Домашней работницей в интеллигентный дом — единственный выход из положения.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Какая из вас прислуга, сами посудите?
А л е ш к а. А вы испытайте, вдруг подойду?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Нет!.. И довольно об этом.
А л е ш к а. Ну, пожалуйста. Я только попробую. Вы сами убедитесь… (Быстро снимает с себя пальтишко, шляпу и пиджак. Из своего чемоданчика извлекает пестрый платок.)
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вы что это?.. Погодите-ка!
Но Алешка, вооружившись тряпкой, уже принимается за уборку, вытряхнул пепельницу, разбросал бумажки.
Чудак какой-то, энтузиаст!
Обмахивая со стены пыль, Алешка подступил к головному убору из перьев.
А л е ш к а. Какая модная шляпка!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Коллекция брата моего, профессора Сельцова. Географ, весь мир объездил. Сейчас тоже в экспедиции, в Сибири.
А л е ш к а (разочарован). Значит, вся эта Шехерезада из Сибири?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Нет, зачем же? Он у нас главным образом «африканец». Африкой занимается. (Показывает.) Это перья от вождя мандинго. А тамбурин из Мозамбика. В виде Луны. Между прочим, у бушменов лесов Конго культ Луны.
А л е ш к а. Культ Луны? Удивительно! (Второпях обрушивает старинные деревянные часы.)
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Что вы наделали?!
А л е ш к а. Ничего, я сейчас… (Подносит часы к уху.) Они идут, даже не остановились.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Идут?! Они уже пятнадцать лет не ходят! (Вырывает у него часы, слушает.) Да, пошли. Странно…
Часы хрипло пробили два раза.
Хватит! Сейчас же убирайтесь!
А л е ш к а. Кончу уборку и уйду.
Анастасия Ивановна теснит его к двери.
Надо же прибрать после себя.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Ишь какой явился!
А л е ш к а. Я бы не рискнул. Но случай исключительный. Погибаю. Сторожа в парке говорят: примелькался. «Еще, говорят, новую моду взяли на скамейках ночевать».
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Зачем же вы на скамейках?
А л е ш к а. А где же? Осень. На траве холодно.
На шум входит А л л о ч к а. На ней уже форменное школьное платье, очки, книга в руках.
А л л о ч к а (строго). Тетя, что здесь происходит? (К Алешке.) А вы зачем здесь?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Он хотел наглядно… Домашней работницей…
А л л о ч к а. К нам? Домашней работницей? (К тетке.) Это ваша затея?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Это Валина затея.
А л л о ч к а. Она что, с ума сошла?..
А н а с т а с и я И в а н о в н а. А что тут необычайного? Бывают женщины — капитаны, а мужчины — доярки… Домработница действительно нужна, у нас не уживаются…
А л е ш к а. Ура! Тетя, вы не пожалеете.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (Аллочке). Будет помогать по дому и заниматься. На будущий год в институт его пошлем.
А л л о ч к а. Тетя, вы его даже не знаете.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Ну и что? Жуликами, что ли, меня удивишь? Перевидела на своем веку. Одним больше, одним меньше. А малому податься некуда. В парке ночует. (К нему.) Как зовут?
А л е ш к а. Алешкой.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (Аллочке). Вот видишь, Алешкой зовут, фамилия Вронский. (Алешке.) Это племянница моя, Аллочка. Школьница. Познакомьтесь. (Аллочке.) Ты не смотри, что он такой пестрый. Он, если приглядеться, даже симпатичный.
Аллочка сердито фыркнула, вышла из комнаты, Анастасия Ивановна смущена.
Не одобряет. Каверзный народ девчонки, никогда их не разберешь. Их тут две у меня — Аллочка и Валя. Племянницы. Прозвали меня Анастезией Ивановной. Вы уж, голубчик, как-нибудь потрафьте им, а?
А л е ш к а. Подумать только, впервые переступаю порог дома и сразу нарываюсь на такую симпатичную, интеллигентную тетю. Разве у нас дадут погибнуть человеку?!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. С вашим братом, мужичком, я всегда договорюсь. (Протягивает портсигар.) Курите?
А л е ш к а. Нет.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (лукаво подмигнула). Я сразу вижу психологию человека. Комнату прибрал, можно сказать, с риском для жизни. И вообще не лишен очарования.
А л е ш к а. Могу, главное, могу! (Открывает чемоданчик, прячет туда платок.)
Анастасия Ивановна заглядывает ему через плечо. Заметила в чемодане маленькую гармошку.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. А это что у вас?
А л е ш к а. Инструмент. Концертино. Тетя Верка подарила в детстве. (Извлекает гармошку, поет и аккомпанирует себе.)
Где ты, мой забытый полустанок, В перелесках тающие дали, От которых на рассвете раннем Бури-поезда меня умчали?А н а с т а с и я И в а н о в н а (удивлена). Это что?
А л е ш к а (кротко). Романс. Я и стихи сочиняю.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (некоторое время смотрит на него в изумлении). Нет, все-таки вы совершенно невероятный тип. Какая-то смесь детского сада, усиков и джаза.
А л е ш к а. Я такой. Это бывает.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Да откуда такие берутся-то? Кто ваши родители?
А л е ш к а. Тетя Верка — отличная женщина. Это моя мачеха. Отец — путеец. Поезда, вокзалы, расстояния. Пока он строил железные дороги, мы исколесили всю страну. Теперь он чиновник в Управлении ремонта путей сообщения. Больно за человека. Транзиты целой страны он променял на дачку под Курском и уверяет еще, что сделал это ради меня. Переезды, видите ли, плохо влияли на мое здоровье и мою успеваемость.
Звонок в дверь. Через минуту входит А л л о ч к а.
А л л о ч к а. Тетя, к вам Бобик Лужицын пришел.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (Алешке). Это соседский мальчик. Педагогически запущенный. Три переэкзаменовки. Я его тренирую по арифметике. Сейчас дам ему задание и вернусь. (Уходит.)
Аллочка успела уже причесаться и снять очки. Возле шкафа меняет книгу.
А л л о ч к а (быстро). Кто такой?
А л е ш к а (мрачно). Приезжий. «Бродяга Байкал переехал, навстречу родимая мать»… Понятно?
А л л о ч к а. Непонятно.
А л е ш к а. И никто не понимает. На этой почве и погибаю.
А л л о ч к а. На какой это почве?
А л е ш к а. Роковые страсти. Вообще — любовь. К женщине.
А л л о ч к а. Что?
А л е ш к а (протяжно).
Полюбились огонь да дровишки, Это значит: дровишкам — крышка.А л л о ч к а. Это как понимать?
А л е ш к а. Она артистка. Спектакли, гастроли, анонсы. Жар-птица! Решил было ради нее в артисты поступать.
А л л о ч к а. Ну и что?
А л е ш к а. Оттерли. Слишком, говорят, самобытное дарование. Слишком, говорят, оригинальная внешность. Внешность у меня, видите ли… А что под этой внешностью бьется, может быть, любящее сердце — так на это начхать?.. Ладно, думаю, пойду в педагогический институт. Там внешность значения не имеет. Но как-то не дошел.
А л л о ч к а. Не дошел?
А л е ш к а. Все на почве тайных пороков.
А л л о ч к а (заинтересовалась). Какие же пороки-то?
А л е ш к а (уклончиво). Разные. (Таинственно.) Главное, неусидчивость. Не могу сосредоточиться на одном деле, хоть убей! В сочинении, например, двадцать ошибок.
А л л о ч к а. Провалился!..
А л е ш к а. Ну, провалился! А почему?
А л л о ч к а. Почему?
А л е ш к а. Переживания. Бегаешь по Москве, ловишь жар-птицу — очень беспокойно!
А л л о ч к а. А еще какие пороки-то?
А л е ш к а (кладет конец разговору). Много у меня их! (Рассматривает книгу, которую она держит в руках.) Что за книга?
А л л о ч к а. Научная.
А л е ш к а (читает заголовок). «Свадебные обряды бушменов».
А л л о ч к а. Папина.
А л е ш к а. Это который путешественник, ваш папа?..
А л л о ч к а. Этнограф. Обычаи изучает.
А л е ш к а. Бывают же у людей папы!
А л л о ч к а. Дело не в профессии и не в том, что папа. Дело в том, что он светлая личность.
А л е ш к а. Понятно.
А л л о ч к а (иронически). Вы, конечно, имеете представление об африканской культуре?
А л е ш к а. Я-то? Конечно. У бушменов лесов Конго, как ни странно, до сих пор культ Луны!
А л л о ч к а. Ну и что?.. Это всякий ребенок знает. Но есть и другая Африка. Пробуждающаяся. (Открывает книгу.) Видите посвящение? «Пробуждающейся Африке с любовью и восхищеньем. И дочке моей Аллочке — на будущее. Автор».
А л е ш к а. Это вам? Благородно, ничего не скажешь.
А л л о ч к а. В артисты вы, стало быть, не попали, в педагоги «не дошли». Теперь куда же?
А л е ш к а. Теперь вот залечу душевные раны и снова в бой. Я ведь не отчаиваюсь. Я по натуре боец, боксер легчайшего веса. Они еще сами меня позовут…
А л л о ч к а. А в зоопарк вас еще не звали? (Смеется в кулак.)
Входит А н а с т а с и я И в а н о в н а.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Бобик Лужицын опять меня обманул! (Аллочке.) Задачку, оказывается, списал. Ну не жулик?
А л л о ч к а. У вас — или гений, или жулик. Середины вы не признаете.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я за ясность педагогических принципов: отличился — поощрили. Провинился — наказали.
А л л о ч к а (на Алешку). А этот гений остается у нас, так я понимаю?
А н а с т а с и я И в а н о в н а (еще раз оглядела Алешку). Логически вполне допустимый вариант. Собственно, это Валя его прислала. Вы же знаете, на что способна ваша сестра?
А л л о ч к а. Тетя, она просто хотела подшутить над вами!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я тоже, как вы, наверное, догадываетесь, шучу.
А л е ш к а (в отчаянии). Тетя!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Да, шучу. Но в данном случае, когда надо помочь человеку, я думаю, и отец ваш не стал бы возражать против шутки. Идемте, Алеша. Я вам покажу нашу ванную комнату…
Анастасия Ивановна и Алешка уходят.
А л л о ч к а. Ишь ты, мыться повели. Вот так штука!
В это время щелкает английский замок, наружная дверь открывается, В передней смех, голоса. Аллочка с интересом наблюдает за всем происходящим.
В а л я. Подожди.
М и ш а. То есть как подожди?
В а л я. А вот так…
Целуются.
М и ш а. Это мы что же, целуемся, что ли? (Смех.)
В комнату входит В а л я — мимика и жестикуляция у нее чуть преувеличены, тон подтрунивающий, иногда тихонько насвистывает. За руку она тащит М и ш у, молодого человека в светлом спортивном костюме.
В а л я. Позор!.. Кто из нас наконец мужчина?!
М и ш а. Мужчина? Я.
В а л я. То-то. Значит, как только поженимся, едем?
М и ш а. Надо ехать, а?..
В а л я (напевает).
Есть на Дальнем Востоке Молодой городок. О дороге далекой Нам пропел ветерок…М и ш а. Театрик там деревянный, я узнавал. Из самых обыкновенных бревен.
В а л я. Деревянный? (Задумалась.) Комично… Зато в нем сосной пахнет, правда? Я люблю, когда нагретой сосной пахнет. Дома о нашем отъезде пока ни слова. Лучше потом и сразу.
Поцелуй.
А л л о ч к а. Эй, люди!.. Совесть-то у вас есть? Вы что это делаете при незамужнем-то ребенке?
М и ш а (растерялся). В самом деле, что ж это мы при ребенке?
Валя независимо насвистывает.
А л л о ч к а. Здравствуйте, Миша. (Рукопожатие.) Привет, сестра. (Рукопожатие.) Веселенькие у нас новости с твоим нахалом!
В а л я. Ты о ком?
А л л о ч к а. А ты будто не знаешь?
М и ш а. Клянусь, я никогда!.. Простой недосмотр…
В а л я. Миша, перестань подпрыгивать!
М и ш а. Ты ругай меня, Валентина Семеновна, ругай на здоровье.
А л л о ч к а. Потерпите, Михаил Потапыч, она вас еще и бить будет. (Критически оглядывает их.) Вообще как вы между собой уживетесь, дети мои, при таком разнообразии — понятия не имею.
М и ш а. В качестве нахала я зауряден.
А л л о ч к а. При чем тут вы? Сестрица приготовила вам сюрприз.
В а л я. Аллочка, не пугай его.
Входит А н а с т а с и я И в а н о в н а, пожимает Мише руку.
Тетя озабочена? Опять здесь без меня что-нибудь стряслось?
Аллочка хохочет, прикрывая платком рот.
(Тетке.) Что вы опять натворили, тетя, признавайтесь?
А н а с т а с и я И в а н о в н а (возмутилась). Ну, уж если на то пошло, не я натворила, а вы натворили. Вы присылаете своей тетке каких-то лохматеньких юнцов…
В а л я. Лохматенький? Совсем забыла. Неужели приходил?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я заявляю категорически: мне надоели ваши дикие шутки, ваши вечные розыгрыши. Мне надоело расхлебывать кашу, которую вы завариваете.
В а л я (в восхищении). Обожаю такие разговоры! Но, честное слово, мне в голову не пришло, что он явится.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Он здесь!
М и ш а. Кто?
В а л я. Один мой случайный знакомый.
М и ш а. Один — это еще ничего.
В а л я (тетке). Но вы не беспокойтесь, я его сейчас выставлю отсюда в два счета.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Этого как раз не нужно делать! (Мише.) Видите ли, Миша…
А л л о ч к а. У нас новая домашняя работница…
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Подождите вы…
А л л о ч к а (подходит к двери). Эй, голубушка. Пожалуйте-ка сюда!
Входит А л е ш к а.
Знакомьтесь. Зовут Алешкой. Фамилия Вронский. Лохматенький.
М и ш а (удивлен). Парень?
В а л я. Ну парень, ну и что? Я же предупреждала: в нашем доме ты ничему не должен удивляться.
Миша поражен, замер на месте. Аллочка торжествующе хлопает в ладоши.
(С решительным видом подходит к Алешке. Строго.) Ну, здравствуйте. Что же вы меня так подводите? Вот не думала, что вы всерьез воспользуетесь моим советом.
А л е ш к а. Решился, знаете ли…
В а л я (тетке). Я вам сейчас все объясню. Я нашла его здесь у нас, в Сокольниках на Втором просеке, возле забитого киоска. Возвращаюсь как-то вечером после спектакля, смотрю, он спит там на газетах. На следующий день тоже. Ну, я и подошла. Оказалось, бедствует мужчина… Дала ему наш адрес… Но, тетя, если это вас волнует, мы его сейчас в два счета… (Просительно.) А может быть, вы его куда-нибудь пристроите, тетя? Такой лохматенький, прямо рука не поднимается.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я ничего не говорю. Он меня тоже растрогал. Малому даже ночевать негде. Окончил школу, а в институт не попал.
А л л о ч к а (Мише). Какой-то псих. Пришел, наврал с три короба и обосновался.
В а л я. Смотрите, какие у него смешные глаза.
Пауза.
Все поворачиваются и рассматривают Алешкины глаза. Аллочка роняет очки. Настроение у нее портится.
(Алешке.) Что же вы молчите? Вам понравилось у нас?
А л е ш к а. Очень. Особенно эта комната. Она похожа на салон морского парохода. Она грезит дальним плаваньем.
В а л я. Какое совпадение! Я всегда говорю то же самое. У нас родство душ.
А л е ш к а (смеется). Неужели?
В а л я. Я влюблена в эту комнату. Она как-то располагает к себе, верно? (Ласково берет его за руку.)
А л е ш к а. Комната?
В а л я. Послушайте, что с вами? Нельзя быть таким смешным. О чем вы думаете?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Валя, перестаньте. Не слушайте ее, Алеша. (Мише.) Товарищи, давайте поговорим серьезно…
В а л я (Алешке, показывает на Мишу). Познакомьтесь, мой жених.
А л е ш к а (про себя). Спокойно, Вронский! (Вале.) И часто вы так шутите?
В а л я. Я не шучу. Миша, Вронский почему-то не верит, что ты мой жених.
М и ш а. Я сам в это еще не верю.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Перестаньте наконец его разыгрывать.
А л е ш к а (Мише). Вы тоже артист?
М и ш а. Неужели похож?
А л е ш к а. Вы работаете в театре?
М и ш а. На заводе.
А л е ш к а. Вы инженер?
М и ш а. Рабочий.
А л е ш к а. Рабочий? Какой-нибудь выдающийся?
М и ш а. Вы это к чему? Вы это к тому, что артистке нельзя без выдающегося мужа?
В а л я. Он простой рабочий, рабочий от станка. А что?
А л е ш к а. Нет, я ничего…
В а л я. Итак, Вронский остается у нас? (Поддразнивает тетку.) Если только присутствие в доме молодого интересного мужчины не противоречит нашим моральным принципам?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вздор! (Неуверенно.) Он еще ребенок и не может себе позволить чего-нибудь. Как вы думаете, Миша?
М и ш а. Откуда же мне знать, что в его возрасте ребенок может себе не позволить?
А л л о ч к а. Может позволить! А страсти? А тайные пороки? Сам говорил… и вообще любовь к женщине.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (насторожилась). Страсти? Однако для ребенка он слишком многогранен.
А л е ш к а. Я же совсем в другом смысле…
А л л о ч к а. Не слушайте, все врет! Ради жилплощади старается.
А л е ш к а (Мише). Как все можно опошлить!
М и ш а (Алешке). Если вам и вправду в домашние работницы удастся прорваться — держать вам по этой части всесоюзное первенство. Только к чему нам такой чемпионат? Приходите-ка вы лучше завтра ко мне на завод часикам к десяти…
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Какой завод? Зачем завод? Он у нас будет в педагогический институт готовиться на исторический факультет.
В а л я. Правильно! Миша не должен вмешиваться!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Кроме того, он сочиняет. Может быть, из него еще писатель получится? Вот мы его дяде Володе покажем. У него есть песня.
В а л я. О чем песня?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Что-то про забытый полустанок.
В а л я. Ну, что это за песня про полустанок!.. Нет, вы подавайте-ка нам песню про дальние дороги, и чтобы ясные звезды в пути и колесный перестук. Верно, Миша? (Отходит к роялю, тащит за собой упирающегося Мишу.)
Поет.
Есть на Дальнем Востоке Молодой городок, Где таежной осокой Пахнет горький дымок. Край тревог и дерзаний Необжит, нелюдим, Городок этот станет Нашим домом родным, Не прячь слезы, не надо, Не надо, не надо, — Друзья с тобою рядом Прощаются с Москвой. Мы все с тобой разделим — Судьбу, мечты и цели. Мы все с тобой разделим, Друг, товарищ дорогой!А л е ш к а (он захвачен, Вале). О, как я вас понимаю! Во мне ведь тоже с детства поет дорога. Я и родился у железнодорожного папы где-то на полустанке, честное слово! С тех пор во мне поет дорога! Это теперь на всю жизнь. Всегда во мне будет петь дорога. Черта ли мне в папиной дачке?!
М и ш а (Вале). Что ж, если товарищ с таким размахом, не прихватить ли нам его с собой?
В а л я. Ты боишься, что нам вдвоем там не разобраться?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Куда это вы собрались?
М и ш а (смеясь). На край света.
В передней появляется В л а д и м и р Я н у а р ы ч.
А л л о ч к а. А вот и дядя Володя. Очень кстати…
В а л я (Алешке). Если вы поэт, считайте, Вронский, что вам повезло. Это наш дядя. Он член редколлегии журнала «Эпоха». Сейчас мы вас ему представим.
А л е ш к а. Конечно, я согласен и поэтом, если так стоит вопрос. Я все готов делать.
Входит Владимир Януарыч, очень взволнованный.
М и ш а. Здравствуйте, Владимир Януарыч, что случилось?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (держится за сердце). Графоманы — это мой бич. Всякие свихнувшиеся на литературе люди. Везде меня ловят. Все хотят в писатели. Все хотят печататься непременно в нашем журнале. (Подходит к окну.) Один сейчас в подъезде подстерег. Вон он… Ходит…
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Почему ты думаешь, Что это был графоман?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Я их теперь за версту узнаю.
М и ш а. Удрали?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Удрал. А вы как бы поступили?
М и ш а (смущенно пожал плечами). Прочитал бы, объяснил бы человеку.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Михаил, вы думаете, я от кого бегаю? Вы думаете, я от Льва Толстого бегаю?
М и ш а. Я думаю, вы от Льва Толстого тоже убежали бы.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Шутник! (Хочет уйти к себе в комнату.) Никогда я не спутаю графомана с писателем.
В а л я (преграждая ему дорогу). Дядя, разрешите вам представить начинающего писателя.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (затравленно оглядывается). Прорвались? (С испугом смотрит на руки Алешки.) Пьеса? Роман?
А л е ш к а. Стихи. (Протягивает листок.)
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Стихи? Посмотрим, посмотрим. (Пытается уйти.)
В а л я. Э, нет, так просто вы не отвертитесь. (Преграждает ему дорогу.)
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Оставьте меня в покое. Я устал.
Валя преследует его. Владимир Януарыч начинает сердиться.
Когда актрисам не хватает ролей, они наглеют. (Мише.) Все-таки актриса в семье — это слишком утомительно. (Вале, уже сдаваясь.) Я же почерки плохо разбираю.
А л е ш к а. Если вы почерки плохо разбираете, позвольте, тогда я сам… (Берет листок, достает свое концертино.) Романс.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Что?
А л е ш к а. Романс.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (пожав плечами). Ну, давайте.
А л е ш к а (поет и аккомпанирует себе).
Когда вспыхнут огни фонарей в каждой луже, Когда улицы нас уведут и закружат… Так легко в ночной столице Затеряться, заблудиться. Нас немало есть приезжих побродяжек. Это мы у всех прохожих Разузнать никак не можем, Как проехать на Счастливцев Вражек? Когда вспыхнут огни фонарей в каждой луже, А Москва тебя кружит, и кружит, и кружит… Пусть никто не слышал даже Про такой Счастливцев Вражек, Все нам хором отвечают: «Где-то рядом «Ни в Москве, ни под Москвой Нету улицы такой, Разве только за Нескучным садом?..» Все огни догорят, и подсохнут все лужи, А Москва тебя кружит, и кружит, и кружит… Далеки ночные дали, Но не все в Москве устали, Это кто-то из приезжих побродяжек, Все еще скитаясь где-то, Добивается ответа: «Как пройти мне на Счастливцев Вражек?»Владимир Януарыч, недовольно сопя, погружается в слух. По мере того как он слушает, он сопит все громче. Выясняется, что он просто задремал.
М и ш а. Спит?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Это с ним бывает.
В а л я. Начитается в редакции новых пьес или романов, его и разморит. Дядя!
А н а с т а с и я И в а н о в н а (тихо). Володя!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (встрепенулся). Да! Поэтический талант. Несомненно.
А л е ш к а. Ура! Значит, могу?!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Можете. Теперь сформулируйте идею вещи. В двух словах. Не можете?.. Ну, скажем: «Молодость в поисках улицы своего счастья».
А л е ш к а (восхищенно). Здорово!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (довольный). Нет ли у вас еще чего-нибудь?
Алешка протягивает ему другой листок. Владимир Януарыч читает.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вот видите, а Миша хотел его на завод, рабочим.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Рабочим? Это было бы кстати. Стихи молодых рабочих мы печатаем из номера в номер. (Читает.)
Дайте бедному ребенку Хоть на время бороденку.(Смеется.) Совсем хорошо… Но вообще не спешите печататься. Пусть перебродит, отстоится… Одним словом, поживите, приобщитесь, а потом приходите, годика через три-четыре. (Пожав Алешке руку, быстро выходит на кухню.)
В а л я (пытаясь догнать его). Дядя!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
В а л я. Ничего, Вронский, не вешайте носа. Поживете пока у нас.
А л е ш к а. Нет. Если так, попрошу, как было условлено с самого начала: на правах домашней работницы.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Зачем этот розыгрыш?
В а л я. Довольно, Вронский, подурачились и хватит. Я пошутила.
А л е ш к а. Простите, но я не шучу.
В а л я. Оставайтесь у нас попросту, по-человечески, как если бы вы приехали к родным.
А л е ш к а. Ни за что! Я враг благотворительности. Я хочу зарабатывать свой хлеб, иначе мне кусок в горло не полезет.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Да поймите вы, чудак человек, этакий водевиль совершенно невозможен.
А л е ш к а. Тогда прощайте!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Постойте! Вот упрямая голова! (Вале.) Видите, что вы натворили?
В а л я. Пускай остается, раз у него такая фантазия. Не погибать же лохматенькому, в самом деле? Напишем его родителям, а там видно будет…
М и ш а. Там видно будет, а пока я заберу его к себе.
В а л я. Миша, я же просила тебя не вмешиваться. Что за страсть делать из всех пролетариев?
М и ш а. Не могу я не вмешаться в такое дело, не могу!
В а л я. Тетя берет это дело на себя, как педагог, имеющий опыт.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Да, да, беру.
М и ш а. Ну, ну… Извиняюсь. (Алешке.) Отнимают. Набежали специалисты, им, конечно, виднее…
Владимир Януарыч входит с полотенцем через плечо. С удивлением замечает Алешку.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Как? Он еще здесь?
А л л о ч к а. Дядя Володя, как вы отнесетсь к тому, что Вронского оставляют жить у нас вместо домработницы?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (удивлен). Да? (Мише.) Ересь?
М и ш а. Ересь, Владимир Януарович. Но педагогически, говорят, обоснованно.
А л л о ч к а. Потеха!
В а л я (строго). Алла!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (поглядел на жену). То есть, с одной стороны, конечно, ересь… А с другой стороны, почему бы нет?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Значит, ты не возражаешь?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Ведь разговор, насколько я понимаю, не о выборе профессии? Разговор о том, чтобы временно поддержать молодого человека?
В а л я. Конечно!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Ну, если поддержать, не возражаю и даже приветствую. Мы обязаны быть выше предрассудков.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (мужу, тихо). Что меня несколько смущает, Володя, — он, оказывается, «поклонник красоты». Аллочка нам сказала.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Так это чудесно. Шататься по миру в поисках красоты — самое древнее и самое почтенное ремесло юности. Они бродят одни на распутьях, томимые древней жаждой красоты. Надо не ужасаться, а помогать им. Надо не браниться, а утолять эту жажду.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Утолять? За одни такие недоразвитые штанишки следовало бы привлекать к суду, как за мелкое хулиганство.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Им просто не хватает вкуса. Их прельщают дешевые сласти. Но рано или поздно они поймут, что́ стоит добыть красоту — мед жизни, тяжелый свежий мед жизни!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Ну, если это тебя не смущает…
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Это меня не смущает! (Уходит в свою комнату.)
В а л я. Вронский, ваша судьба решена.
А л л о ч к а. Как решена? Вы это все-таки серьезно?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Серьезно. И довольно об этом. (Алешке, шутливо.) Разумеется, оформлять наших отношений в группкоме мы не будем?
А л е ш к а. Конечно! Почему бы не верить людям на слово?
А л л о ч к а. В самом деле, почему бы не верить людям на слово? К чему, например, выходя замуж, люди оформляют свои отношения? Неужели вы, Миша, не поверили бы Вале на слово?
В а л я (на минуту растерялась). Девчонка наглеет не по дням, а по часам!
А л л о ч к а. Я подражаю тебе и твоим знакомым.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Это что еще за разговоры?
В а л я. Она у вас тут совершенно распоясалась!
А л л о ч к а. Я подражаю ей, только и всего.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч появляется в дверях своей комнаты.
Если у нас в доме все возможно, и мы выше предрассудков, зачем им регистрироваться?
Общее замешательство. Валя подзывает Алешку, и они скрываются на кухне.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (Аллочке). Что с вами сегодня?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (Анастасии Ивановне). Не обращай внимания. Все эти разговоры свидетельствуют только о том, какое она еще невинное создание.
А л л о ч к а. А вот и не невинное!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Довольно об этом! (Владимиру Януарычу.) Какова штучка? Если она говорит подобное при мне, то что же она делает без меня?!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Говорю тебе, не придавай значения. Миша — свой человек. Он не придает значения.
М и ш а. Нет, я придаю. Мне тоже сдается, — если любишь, то веришь человеку больше, чем отметке в паспорте.
А л л о ч к а. Правильно! Что я маленькая, что ли?
М и ш а. Но ведь и регистрируются люди по любви, а не по канцелярской привычке?
Миша ласково обнимает Аллочку за плечи. Они отходят к окну.
А л л о ч к а. Я не ханжа, я из принципа…
А н а с т а с и я И в а н о в н а (мужу). Не терплю девчонок. Дайте мне сотню оголтелых сорванцов, с каждым найду общий язык. А тут я как-то даже цепенею при всей моей педагогической искушенности.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Ее можно понять. (Значительно.) Нелегко быть младшей сестрой.
Вбегает В а л я.
В а л я. Товарищи, внимание!
Следом за ней появляется А л е ш к а. Он уже в белом переднике, голова повязана косынкой, в руках поднос.
А л е ш к а. Пожалуйте к столу!
Общий смех.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Алеша, зачем же вы? Мы же условились, что вы будете только номинально?!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Он последователен, однако.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (Вале). Конечно, это опять ваших рук дело?
В а л я. Обожаю!.. (Наслаждается этим спектаклем.)
А н а с т а с и я И в а н о в н а (в отчаянии). Да передник-то, передник к чему вы повязали?
А л е ш к а. Прошу простить, но, дорожа штанами… Кофейник брызгает.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Хорошо, хорошо… Но вы будете у нас учиться, я ручаюсь. Если отцу не удалось прибрать вас к рукам, то я заставлю вас заниматься. Я сама буду проверять вас ежедневно.
А л е ш к а. Прошу к столу!
М и ш а (махнул безнадежно рукой). Что ни говорите, а для рядовой московской квартирки это чересчур.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Все это меня ужасно развеселило. У нас сегодня добрый вечер. Впервые мы так дружно… (Торжественно.) Алеша, я чувствую, что мы с вами уживемся.
А л л о ч к а. Граждане! Неужели вы в самом деле пойдете на такое невероятное дело? Опомнитесь, последний раз вас предупреждаю!
А л е ш к а (окончательно вошел в роль). Пожалуйте к столу, блюда́ остынут!
Все идут в столовую, только Аллочка демонстративно убегает на балкон.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Там же, месяц спустя. Та же комната, повернутая под другим углом зрения, — так, что балкон — правее, и еще шире за ним даль осеннего лесопарка. Солнечный день. В комнате чисто, наведен порядок.
Круглый, покрытый скатертью стол, перенесенный сюда из столовой. А л л о ч к а только что вернулась из школы и обедает. Вокруг шеи у нее повязана большая салфетка. А л е ш к а недавно пришел из магазина, разбирает авоську, расставляет на письменном столе бутылки с вином, консервы, торт и другие продукты. На столике, в стороне, сложена кипа чистого белья, которое Алешка собрался гладить.
А л е ш к а (напевает).
Дайте бедному ребенку Хоть на время бороденку. Я хочу таким манером Сразу стать пенсионером…А л л о ч к а. Бороденку? Усики и те сбрил, чтобы Вале угодить.
А л е ш к а (подходит к столику, где сложено белье, рассматривает на свет рубашку). Называется стиральный порошок «Новость». Все пальцы намозолил, а белье желтое.
А л л о ч к а (отодвигает тарелку). Не хочу такого супа, он недоброкачественный.
Алешка молча убирает тарелку, подает ей второе. Он важен и к своим обязанностям относится серьезно.
А это что? Жареная бумага какая-то!.. (Ест.)
А л е ш к а. Когда ты перестанешь придираться?
А л л о ч к а. Очень ты мне нужен, к тебе придираться!..
А л е ш к а. Месяц у вас живу. И не было дня, чтобы ты мне не отравляла существование. Кажется, убираю за тобой, обед тебе готовлю…
А л л о ч к а. Чихать я хотела на такой обед!
А л е ш к а. Бессовестная! Ты думаешь, обед сварить это так просто? Нет, голубушка, это тоже муки творчества.
А л л о ч к а (зловеще). Старайся, старайся. Домоуправ наш пронюхал, что ты у нас без прописки живешь. Рыщет. Сейчас только со мной встретился. Я, говорит, к вам нынче непременно наведаюсь. В Москве с этим строго. Чик — и в милицию. Стой! Слышишь? Идет. Прячься!..
Алешка испуганно замирает, Аллочка хохочет.
Трус, трусишка!..
Алешка делает вид, что не обращает на нее внимания. Разбирает покупки, озабоченно сверяясь по бумажке.
А л е ш к а. Вино, коньяк, сардины… Два рубля сдачи…
А л л о ч к а (презрительно разглядывает покупки). У меня был день рождения, так какую-то паршивую бутылочку кагора выставили. А Валентине и коньяк, и сухое… А это что? (Заметила сверток.) Ого, подарок?
А л е ш к а. А тебе какое дело?
А л л о ч к а. От тебя?
А л е ш к а (хлопнув себя по лбу). Молоко же у меня! (Стремительно выскакивает на кухню.)
А л л о ч к а (разворачивает завернутую в целлофан вазу и куклу). Рублей десять стоит. Не меньше.
А л е ш к а (возвращается). Заболтался с тобой, а у меня там молоко убежало.
Пауза.
Аллочка наблюдает, как Алешка орудует консервным ключом.
А л л о ч к а. Вообще ты никакого морального права не имеешь жить со мной под одной крышей.
А л е ш к а. Почему же?
А л л о ч к а. Мало ли что?! Еще дурному чему-нибудь научишь.
А л е ш к а (возится с покупками). Не мешай работать.
А л л о ч к а. Я вот нажалуюсь, что ты меня дурному научил, тебя и выгонят. Как думаешь?
А л е ш к а. Чему же это я могу такому научить?
А л л о ч к а. А кто тебя знает! (Наступает на него.) Эй, может, ты целоваться умеешь?
А л е ш к а. Что ты меня со свету сживаешь? И как я могу целоваться, если я в тебя еще не влюбился?
А л л о ч к а. А тоже врал: тайные пороки!
А л е ш к а. Сказано, отвяжись от человека! А то я за себя не ручаюсь! Дождусь вот твоего отца и попрошусь с ним в экспедицию, хоть носильщиком, только бы от тебя подальше.
А л л о ч к а. Очень ты ему нужен!
А л е ш к а. Может, и правда не нужен. А хочется познакомиться. Светлая, как я понимаю, личность.
А л л о ч к а. Все они личности в своем роде…
А л е ш к а. Это ты про отца?
А л л о ч к а. Разочаровалась я в нем.
А л е ш к а (поражен). В отце?.. Впрочем, у меня с моим тоже неувязки. Я и фамилию теперь взял мамину. Ничего не поделаешь — «отцы и дети»!
А л л о ч к а. Только ты никому не говори, понял?
А л е ш к а. Ты и книги его перестала читать?
А л л о ч к а. Что мне книги! Я их и не читала. Я письмо тут одно искала. От отца к матери. Еще когда мама жива была, она часто про это письмо вспоминала. Оно в книгу было заложено.
А л е ш к а. Нашла?
А л л о ч к а. Нашла.
А л е ш к а. И что же в нем?
А л л о ч к а. А тебе какое дело?..
Пауза.
Да, счастливых браков не бывает. Ты за нашими женатиками ничего не замечаешь?
А л е ш к а. Какими женатиками?
А л л о ч к а. Здрасте! У нас их много, что ли? За Мишей и Валей.
А л е ш к а. Похудели немного, едят мало. А так ничего, медовый месяц.
А л л о ч к а. Вот и видно, какой ты несовершеннолетний. У них драма.
А л е ш к а. Не ври.
А л л о ч к а. Точно… У меня на это глаз. Разлюбились. Я им предсказывала, не прислушались. Оно и понятно, по неопытности увлеклись друг другом. А потом: «Э, — говорят, — кажется, мы обмишурились».
А л е ш к а. Почему ты думаешь, что обмишурились?
А л л о ч к а. Она ему не пара. Все-таки рабочий, общественник — фигура! А она что? Артистка из погорелого театра?
А л е ш к а. Не смей про нее так!.. Зачем же они поспешили с этим браком?
А л л о ч к а. В том-то и дело, что никакого брака нет. Они не регистрировались.
А л е ш к а. Неужели?
А л л о ч к а. Точно. Скрывают. Но меня не проведешь. Из-за этого и разлад. Миша говорит: тебе семьи не надо и законного мужа не надо, а нужен попутчик. А она: то-се, надо еще раз все взвесить, и венчание в загсе — одна формальность…
А л е ш к а (подумав). Верно, пеший конному не товарищ.
А л л о ч к а. Ну, еще неизвестно, кто из них пеший.
А л е ш к а. Может быть, он ревнивец?
А л л о ч к а. Станешь тут ревнивцем! Она же легкомысленная!
А л е ш к а (сжал кулаки). Не смей, слышишь?
А л л о ч к а. Конечно, она моя сестра, но я не могу замалчивать факта: она ужасно легкомысленная.
А л е ш к а. Чем ты можешь доказать?
А л л о ч к а. У нее уже был Эдик. Затаенный хам.
А л е ш к а. Почему затаенный?
А л л о ч к а. Когда они поссорились, она сама говорила: «Хватит с меня утонченных манер, стихов Блока и затаенного хамства».
А л е ш к а. Сплетни!
А л л о ч к а. А пример с тобой? Помнишь, когда она прислала тебя к нам наниматься в домработницы? Надо же такое выдумать! Она же просто влюбилась в тебя с первого взгляда! А когда ты пропел романс, ты же не видел, она прямо затрепетала от восторга. Какому мужу это понравится?
А л е ш к а (про себя). Спокойно, Вронский! Ты никому больше не говорила про это?
А л л о ч к а (смотрит на дверь, ведущую во внутренние комнаты). Забрали себе лучшую комнату. Обедай теперь по их милости в кабинете. Одно беспокойство от них.
Алешка, очень взволнованный, убегает на кухню.
С улицы приходит А н а с т а с и я И в а н о в н а, раздевается в передней.
А л е ш к а выбегает ей навстречу.
А л е ш к а. Что новенького, Анастасия Ивановна? Как поживают наши трудновоспитуемые?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я уже говорила, Алеша, у нас не принято дома разговаривать о делах.
А л е ш к а. Забыл.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (Аллочке). А вы опять ничего не делаете?.. Доложите-ка, Алеша, что вы успели за день выучить по истории? (Открывает лежащий на столе учебник.) Как?.. Опять только татарское нашествие? И больше ничего? Как же вам не стыдно балбесничать?.. Нет, так дело не пойдет! Мы уже условились…
А л е ш к а. Анастасия Ивановна, разрешите вас покормить?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Опять вы по хозяйству хлопочете? Ну кто вас просит, жулик вы этакий?
А л е ш к а. Попрошу к этому не возвращаться, если вы не хотите, чтобы я…
А н а с т а с и я И в а н о в н а (озадачена). Хорошо, хорошо… но голову, друг мой, помимо прически, мысли украшают.
А л е ш к а (накрывает на стол). Я мыслю, Анастасия Ивановна. Я очень мыслю.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. О чем же, позвольте полюбопытствовать?
А л е ш к а. Обо всем. Южная Африка, например. Апартеид. Какое нахальство! Где справедливость?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Занимались бы вы, батенька, своими делами.
Алешка наливает ей тарелку щей.
А л е ш к а. Щи народные, рецепт мой… Между прочим, заправлял сегодня эти щи помидорами и размышлял о загнивании капитализма.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Тема для щей не очень свежая.
А л е ш к а. Спросите меня: в чем проклятие века? Я вам отвечу: до тех пор, пока хоть где-нибудь на земном шаре попрана справедливость, совесть человечества не может быть спокойна!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Философ!
А л л о ч к а. Профессор кислых щей!
А л е ш к а. У меня, верите ли, накипело… Мне бы дорваться до Организации Объединенных Наций, уж я бы знал, что говорить.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. А что бы вы сказали?
А л е ш к а. «Господа, — сказал бы я, — господа, вы меня доведете! Господа, я интеллигентный человек, но, повторяю, вы меня доведете! Я не слезу с этой высокой трибуны до тех пор, пока хоть где-нибудь на земле будет литься человеческая кровь. Я буду говорить, пока не упаду от истощения. Я не успокоюсь, пока не пригвоздю!..»
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Как?
А л е ш к а (неуверенно). Пригвожу!
А л л о ч к а (подсказывает). Пригвожду!
А л е ш к а. «Пока не пригвоздаю вас к позорному столбу!»
Анастасия Ивановна прикрывает лицо платком.
Вы плачете? Я вас растрогал?
А н а с т а с и я И в а н о в н а (утирая слезы). Нет, Алеша, скорее всего — легкая простуда.
А л е ш к а (накладывает ей в тарелку второе). Соус «шофруа». Я по кулинарной книге готовил.
А л л о ч к а. Тетя, а меня сейчас Алешка…
А л е ш к а (в отчаянии). К вечеру я… пирог «Карамболь» испеку. К праздничному ужину…
А л л о ч к а. Тетя, а меня сейчас Алешка дурному учил.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Довольно! Ну-ка, марш к себе заниматься!.. Ишь ты какая!..
Аллочка удаляется с независимым видом.
(С любопытством рассматривает содержимое своей тарелки.) Значит, соус, вы говорите?..
А л е ш к а. «Шофруа». Витаминозный… Запах свежего сена.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (ест). И вкус тоже… Молодец, Алеша! В этом смысле вы все-таки гений.
А л е ш к а (польщен). Главное, Анастасия Ивановна, чувствовать себя полезным человеком. Чтобы тебя уважали, а не травили, как зайца.
Анастасия Ивановна ест.
Управдом ко мне приглядывается. Пронюхал, что я у вас без прописки живу. Рыщет.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (ест). Откуда у вас, у молодежи, этот формализм? Ах, прописка, ах, управдом! (Поднимается из-за стола.) Ну, спасибо. (Ласково целует его в лоб.) Кормилец вы наш. Кстати, кормилец, надо найти женщину, которая взялась бы сшить мне кое-что.
А л е ш к а. А что сшить?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Ребятам в детдоме шаровары понадобились для концерта самодеятельности. (Разворачивает сверток.) Я уже и материал купила.
А л е ш к а. А зачем женщину? Я сам попробую..
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Да вы не умеете.
А л е ш к а (рассматривает сатин). Я сначала из бумаги скрою, а потом сложу, вырежу и сметаю.
Алешка уже увлечен этой идеей. Анастасия Ивановна колеблется.
Ну, пожалуйста! Я не в порядке любезности. Я зарабатываю свой хлеб.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Энтузиаст! Ну, попробуйте. Трудовые навыки — это полезно, это воспитывает. (Взгляд ее падает на стол, где лежат Алешкины счета.) Куда у нас ушло десять рублей из хозяйственных сумм, вы не знаете?
А л е ш к а. Где-то у меня, я найду.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Что ж это мне родитель ваш на письмо не отвечает?
А л е ш к а. Это на него похоже. Бюрократизм.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (направляется к двери). Я в библиотеку спущусь. Миша и Валя еще не приходили?
А л е ш к а. Нет. (Решился.) Анастасия Ивановна, вы ничего за ними не замечаете?
А н а с т а с и я И в а н о в н а (задумчиво). Как вам сказать?.. Кое-что. Началось с пустяков, с фотографии.
А л е ш к а. С фотографии?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Третьего дня утром Валя обронила при мне чью-то фотографическую карточку. Хочу поднять, не позволяет.
А л е ш к а. Не позволяет?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Нет, вырывает из рук. Подошел Миша, обратили все в шутку, разумеется. Но фотографии она нам так и не показала.
А л е ш к а. Чья же фотография?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Не установлено. Что-то расклеилось у них. Впрочем, бывает. Помирятся. (Спохватившись.) Алеша, если тут явится без меня Бобик Лужицын, проверьте, как он решил задачку. Разогрейте обед дяде Володе, погладьте белье, не забудьте про шаровары, пирог «Карамболь», а главное, — немедленно садитесь за учебники. Чтобы до вечера наверстать все упущенное. Разве можно так лениться? Я приду проверю. (Уходит.)
А л е ш к а. Фотография? Чья же это фотография? Может быть, это моя фотография, та самая, которая пропала на прошлой неделе? Неужели Аллочка права?.. А я-то гадал, кто мою фотографию стащил!.. О милая, милая… (Принимается кроить материал на шаровары. То вдруг задумывается, то улыбается каким-то своим мыслям и со вздохом снова принимается кроить. Тут же сочиняет, записывает и тихонько напевает песню.)
Если любит суровый мужчина, Он признаньем своим дорожит, Даже слова не скажет любимой, Даже песни себе не простит. Если верит суровый мужчина, Если помнит суровый мужчина, Если любит мужчина, суровый мужчина, Он молчит…Входит В л а д и м и р Я н у а р ы ч с журналом в руках.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Сидите, Алеша, обедать не буду. Перекусил в городе. Ну, коллега, танцуйте! Стихи ваши мы напечатали. Не хотел говорить вам заранее. Пускай, думаю, сюрпризом. Вот номер журнала. Он был уже сверстан. Но представился счастливый случай вас продвинуть. Танцуйте.
Алешка, ошеломленный от счастья, бегает по сцене. Держа в зубах журнал, танцует перед Владимиром Януарычем. Тот посмеивается.
Дело даже не в гонораре, а в признании, не так ли?
А л е ш к а. Ура! Значит, могу? Могу!.. Я теперь в поэзию ринусь. Вот Валя-то удивится! Я теперь за поэму сяду, за роман в стихах. Главное, нашел!
Звонит телефон. Владимир Януарыч берет трубку.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Да? Статья?.. Припоминаю. Еще не прочитали. Все равно раньше чем через год не напечатаем… Я и говорю: зачем печатать, если к тому времени она все равно устареет? (Кладет трубку.)
Алешка листает журнал. Лицо Владимира Януарыча приобретает сонное выражение.
Устал. Десять килограмм поэзии и прозы за день — это слишком. (Подходит к двери кабинета.) Ах, да! Там теперь молодожены. (Просительно.) Если можно, не шуршите, пожалуйста, бумагой. Шелест страниц действует на меня усыпляюще.
А л е ш к а. Позвольте. Где же?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Что?
А л е ш к а. Моя песенка!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Как где? (Берет из его рук журнал.) Да вот же она!
А л е ш к а (тихо). Но тут не моя фамилия…
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Ну и что? Вы еще напишите. Разве это та песенка, с которой стоит начинать? Такая песенка имеет смысл только в подборке «Из литературной почты». А для почты вам не хватило имени.
А л е ш к а. Имени?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Журналу важно имя, понимаете?
А л е ш к а (читает). «Алексей Удалов — токарь-скоростник…»
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Я же вам сказал: появилась возможность срочно вас продвинуть. Редактор торопил с подборкой. Псевдоним.
А л е ш к а. А токарь Удалов — это имя?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Рабочий от станка — это всегда дорого. А материально вы не пострадаете.
А л е ш к а (подавленно). Но я думал… (Вынимает платок, вытирает лицо.)
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Ничего не поделаешь, Алеша, поэту нужна биография. И вообще разве дело в том, чтобы стать поэтом по найму и профессии? Не проще ли начинать с биографии?
А л е ш к а. Как же ее начинать, биографию?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Это от вас не уйдет. Ох, Алешка, Алешка!.. (Рассматривает его несчастное, мокрое лицо.) Вы сами не понимаете, какой вы счастливчик. Давайте-ка меняться: я вам — мою известность, вместе с гипертонией, вы мне — свои печали, свою бездомность, с молодостью в придачу. Знаете, как это называется? Фаустовский комплекс: бешеная зависть к юности, мечты о чудесном омоложении и хроническая тоска. Особенно по ночам, когда сердце беззащитно, и пыль со всех пройденных дорог горчит на губах…
А л е ш к а. Пыль пройденных дорог?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Что значат в сравнении с этим горести юности?! Даже несчастная любовь!
А л е ш к а. Это вы про Валю с Мишей?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (замялся). Почему вы решили, что именно про них?..
А л е ш к а. Владимир Януарович, меня можно полюбить?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Вас трудно не полюбить, дружок.
А л е ш к а (смутившись). Может быть, это потому, что для меня в любом случае главное — служение человечеству? И на меньшее я не согласен.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Отлично сказано.
А л е ш к а. Владимир Януарович! Как вы думаете, если человек любит, имеет он право…
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Я пойду пока прилягу, поработаю. Если бы вы знали, какая это мука! (Заметив на рояле книгу.) История? Изучаете?
А л е ш к а. Расстраиваюсь, Владимир Януарович.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Почему?
А л е ш к а. За Россию больно.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (опешил). Ну да?..
А л е ш к а. Я как раз собирался поговорить с вами.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. О чем?
А л е ш к а. О России.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. А что с ней?
А л е ш к а. Какая судьба, а?.. (Помахивает учебником.) Какая история! Какая трудная, в сущности, история!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Это вы серьезно?
А л е ш к а. Конечно.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (осторожно). Вас что же именно не устраивает?
А л е ш к а. Татарское нашествие.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Дорогой мой, так ведь это старая история.
А л е ш к а. Но по текущему моменту у меня тоже есть замечания.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Послушайте, право, я лучше пойду прилягу, поработаю.
А л е ш к а. Почему вы всегда уклоняетесь от моих вопросов?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Но, дорогой мой, это для меня отвлеченно слишком. Утомительно как-то. Да, юность всегда утомительна. Все печали мира — мытарства ее души. Не сердитесь, в другой раз… (Двинулся к двери.) Позвонят из Союза, скажите, что я в редакции; позвонят из редакции, скажите — уехал в Союз. Посетителей принимайте, графоманов — вон! Говорить можете что угодно, но рукописей не берите ни под каким видом.
А л е ш к а. Да я опасаюсь. Тут за мной домоуправ охотится. Обещал с милицией нагрянуть.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. А вы уклоняйтесь. Лавируйте как-нибудь. (Уходит.)
Алешка приносит из кухни кастрюльку и пакетик с яйцами. Сбивает гоголь-моголь.
А л е ш к а. Такие-то делишки, Вронский… Разлюбились, — вот и Владимир Януарович подтвердил. (Энергично сбивает гоголь-моголь.) Вот ведь яиц накупил. (Нюхает.) Не сбиваются, проклятые! (Достает из пакетика яйцо, обнюхивает его со всех сторон.) Ничем не пахнет. Почему же оно не сбивается? Может быть, я не в ту сторону кручу?
У двери звонок. Алешка подбегает к наружной двери, пытается заглянуть в замочную скважину.
Управдом? Это за мной…
Звонок.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (из другой комнаты). Алеша, откройте.
Алешка осторожно приоткрывает дверь. Входит Б о б и к Л у ж и ц ы н — мальчуган лет двенадцати с круглыми, как пуговицы, глазами.
Б о б и к. Мне Анастасию Ивановну.
А л е ш к а. Я за нее. Ты Бобик Лужицын?
Б о б и к. Кому Бобик, а кому и не Бобик.
А л е ш к а. Фуражку сними. Эх, воспитание! Задачку-то решил?
Б о б и к (уклончиво). Допустим, решил.
А л е ш к а. А ну-ка, покажи. (Берет у него тетрадку.) И не таращь глаза. До чего озорная рожа, уму непостижимо.
Пока Алешка проверяет задачу, Бобик его рассматривает.
Б о б и к. Вы с чего же это в переднике?
А л е ш к а. А с чего бы это мне быть без передника?
Б о б и к (примирительно). У меня мама тоже в брюках ходит. Мода теперь такая, все наоборот.
А л е ш к а. Ишь ты, какой наблюдательный! Можешь идти.
Б о б и к (удивился). А как же долг?
А л е ш к а. Какой долг?
Б о б и к. Задачку-то я решил? Вы проверьте, все правильно?
А л е ш к а. Ну, правильно. Молодец.
Б о б и к. Тогда давайте рублевку на кино.
А л е ш к а. Это с какой радости?
Б о б и к. Анастасия Ивановна обещала за каждую решенную задачку — рублевку на кино. (Показывает на стол.) Вот здесь даже приготовлено, на две задачки. За одну она мне еще вчера задолжала.
А л е ш к а (возмущен). Какова молодежь, какова молодежь, я вас спрашиваю?! Позор тебе, Бобик Лужицын! Неужели тебе не стыдно?
Б о б и к. Нет.
А л е ш к а. Понимаешь ли ты хотя бы роль денег и их значение?
Б о б и к. А чего тут не понимать? Билет на дневной сеанс — тридцать копеек, дорога, эскимо. На вечерние меня не пускают. Чего тут понимать? Беру и ухожу. (Схватив деньги, убегает.)
А л е ш к а. Как? Погоди! (Метнулся к столу.) Унес? Подумать только, такой маленький и уже такой закоренелый прохвост! Хорошо, что я не попал в педагогический институт: я бы давно потерял веру в человечество. (Подумав.) Но я его, кажется, все-таки пристыдил. Поэтому он и скрылся так поспешно.
В приоткрытую наружную дверь просовывается голова т е т и Ф е к л ы, женщины лет 55.
Ф е к л а (входя). Здравствуйте.
А л е ш к а. Здравствуйте.
Ф е к л а. Что это Бобик наш отсюда ровно очумелый вылетел?
А л е ш к а (неохотно). Это я убеждал его кое в чем.
Ф е к л а (разглядывает его). Ты, стало быть, домработницей здешней?
А л е ш к а (опасливо). А вы кто такая?
Ф е к л а. И я того же свойства. Домработница из супротивной квартиры. Тетя Фекла, — будем знакомы. (Протягивает ему ладонь лодочкой.)
А л е ш к а (про себя). Этого мне еще не хватало! (Ей, кисло.) Коллеги, стало быть?
Ф е к л а. И не говори!.. Давно ты у этих по дому живешь?
А л е ш к а. Да я не то чтобы живу, а так…
Ф е к л а. Собиралась все зайти, посудачить… Твои-то изверьги дома?.. (Заходит, оглядывается.) В разгоне? Сама не вредная?.. Рацион хороший?
А л е ш к а (неохотно). Мясное больше.
Ф е к л а. Ну, и круговращения тоже хватает? Набегаисси небось за день, намахаисси?
А л е ш к а. Случается.
Ф е к л а. Все-таки три комнаты под тобой да кухня?
А л е ш к а. Четыре подо мной…
Ф е к л а. Ну, да?.. А изверьги-то твои не царапаются промеж себя?
А л е ш к а. Этого нет. Интеллигентные люди.
Ф е к л а (смеется, машет рукой). А у нас уж чего сейчас было, чего было!.. (Присаживается.) Хозяин с хозяйкой схватились характерами. Я — разнимать! Так сама: «Тут любви конец, а ты, грит, тетя Фекла, завсегда супротив». Это сама-то. А я: «Чем же это я вам супротив, раз все едино конец?» Уж она взвилась, уж она…
А л е ш к а (заинтересован). Поди ты! Взвилась?
Ф е к л а. Ей-богу! (Оглядывается.) Хорошо еще — детей под тобой нету!
А л е ш к а. Да есть тут одна. Хуже маленькой. Капризы. Я ей давеча говорю: «Бессовестная, я за тобой убираю, обед тебе готовлю…» А она: «Чихать, грит, я хотела на такой суп». Это сама-то.
Ф е к л а. Не ценят они нашего труда. Я уж и то думаю, не пора ли нам, мил друг, на производство махнуть? А хозяйке я свою резолюцию прямо сказала: плачь не плачь, — у любви, как у пташки, крылья!
А л е ш к а (про себя). Надо изучать людей, надо изучать.
Ф е к л а (приметила раскрытый учебник). Читаешь?
А л е ш к а. Занимаюсь.
Ф е к л а. Ох, надо бы и мне. Не трудно?
А л е ш к а. Нет. Только не успеваю я последнее время. Расстраиваюсь.
Ф е к л а. Как не расстраиваться? Если мужескому полу в таком положении?
А л е ш к а. Что ж, скрывать не буду. Мне нелегко. Но России тоже ведь нелегко было? Такая трудная, в сущности, судьба.
Ф е к л а (пригорюнилась). И не говори.
А л е ш к а. У меня даже песня по этому поводу… (Роется в карманах, достает листок.) Если располагаете временем?.. (Извлекает концертино, поет.)
Травы не смяты, Дороги не пройдены, Песни не спеты, Поля в полусне. А сердцу не терпится Биться для Родины, И песня, как сердце, Трепещет во мне.На припеве тетя Фекла вдруг подхватывает на верхах. Алешка опешил.
Однако голосок у вас! (Поет.)
Все травы сомнем И пройдем все дороги, Все песни споем И разбудим поля. Но сердце за Родину Вечно в тревоге, Сердце не раз еще Дрогнет, любя.И снова на припеве тетя Фекла подхватывает на деревенский манер.
Ну, как?
Ф е к л а. Эх ты, горе мое, совсем разжалобил! Считай так: спелись мы с тобой теперь.
А л е ш к а. Боже, какое сердце! Какое золотое сердце у народа! Это меня и окрыляет… По ночам иногда лежишь вот так, и вдруг защемит вот здесь, защемит… Эх, думаешь, Россия ты моя, Россия!..
Ф е к л а (мягко). Сердце-то у тебя какое! Всю Россию вместить хочешь.
А л е ш к а. Впечатлительный я, это верно. Но вот вы, тетя Фекла, человек из народа, скажите: разве такой, как есть, я не могу дать счастье женщине?
Ф е к л а. Почему не можешь? Можешь! Да стоит ли от того убиваться по ночам?
А л е ш к а. И рад бы, не могу иначе.
Ф е к л а. Конечно. Это уж кому какая выйдет резолюция. (Встает.) Ну вот, познакомились, пожалились дружка дружке, посплетничали и ладно. Пойду. Теперь ты ко мне заходи, когда моих изверьгов из дому унесет. Посидим еще, в картишки ударим, то-се, орешек погрызем, песню сыграем. Заходи…
А л е ш к а (тронут). Зайду как-нибудь…
Тетя Фекла уходит.
Вот ведь простая женщина, а все поняла. Как это мы с ней хорошо поговорили! Как это она сказала: «Можешь, почему не можешь?» И в самом деле, почему бы Вале меня не полюбить? Мне бы только…
В передней голоса. Кто-то открывает ключом дверь.
Это они!.. (Волнуясь.) Сейчас я загляну ей в глаза, и все станет ясно…
Входит В а л я, в руках у нее огромный букет осенних листьев. За ней М и ш а. Лицо у него утомленное.
В а л я. Здравствуйте, Вронский!
М и ш а. Привет, Алеша.
В а л я. Ничего не случилось? У вас вид человека, который по ошибке сел не в тот поезд.
А л е ш к а (про себя). Это намек? (Заглядывает Вале в глаза.) Будете обедать? Я жду вас.
Миша и Валя наблюдают, как Алешка накрывает на стол.
В а л я. Что ты будешь с ним делать?! Он все-таки навязал нам себя в домработницы. Ах, Вронский, Вронский…
А л е ш к а (прислушивается). Мое имя не идет у нее из головы.
М и ш а. Мы тоже пользуемся случаем, привыкаем потихоньку.
В а л я. Кто бы мог подумать, что он к этому так серьезно отнесется?
М и ш а (потирает руки). Зябко что-то. Не топят еще?
В а л я. Мы написали его отцу, не отвечает. Не отпускать же его на погибель?
А л е ш к а (про себя). Переживает, переживает за меня, и думать нечего!
Валя и Миша присаживаются к столу. Алешка наливает им вино.
Валя! Прежде всего, позвольте вручить. (Достает вазу и большую куклу. Передает их Вале.) Да здравствует день вашего рождения! Валя! Я желаю вашему сердцу отваги!
М и ш а. Отваги? Это хорошо!
В а л я (Мише). Не мешай. Продолжайте, Вронский!
Но Алешка уже сбился, бросает сердитый взгляд в сторону Миши.
Вронский, что же вы умолкли в самый торжественный момент?
А л е ш к а. Это все, что я собирался вам сообщить.
В а л я. Но этого мало. Я хочу стихов.
М и ш а. Спойте, Алеша!
А л е ш к а (замялся). Не знаю… (Неуверенно откашлялся.) Романс. (Поет.)
Однажды вдруг все рожи Станут чуть построже, Отзвенят и смолкнут птицы по садам. Это наша юность С нами разминулась, Больше эта песня не вернется к нам. Не на год прощанье, Навек расставанье. Только ты об этой песне не грусти. Осень все приметней, Но дорогой летней Нам еще далеко, далеко идти.М и ш а. Молодец, Алеша!
А л е ш к а (поет).
Пусть ложатся рано Серые туманы, Жаворонку-сердцу о своем звенеть. Птицам не поется, Травам не цветется, Но любовь — любовь клянется Век не постареть.(Вале.) Это вам посвящается.
Миша, начиная со второго куплета, тихонько вторит.
В а л я. Спасибо, милый!
Алешка хочет ей что-то сказать. Но в полном смятении подхватывает тарелки и убегает на кухню. Миша вопросительно смотрит на Валю. Та отходит к окну.
Как тихо в Сокольниках!.. Если очень прислушаться, осенняя листва звенит едва слышно и поет, поет…
М и ш а. Значит, ты и сегодня не сказала в театре, что уходишь? Месяц ты откладываешь это со дня на день.
В а л я. Даже воздух над парком прозрачен и певуч. Поют осенние колокола…
М и ш а. Водки бы сейчас с перцем.
В а л я. Ты думаешь, актрисе так же просто уйти из театра среди сезона, как токарю сменить станок?
М и ш а. Нельзя мне больше ждать. Нельзя мне… Я сам поднимал ребят на это дело. Оборудование уже в пути. На днях последние бригады отправляются, а я?.. Что они могут подумать обо мне?..
В а л я. Еще две-три недельки. В крайнем случае, отправишься один, я соберусь позже.
Пауза.
Что ты сказал?
М и ш а. Я говорю, простыл… Знобит…
В а л я. Ведь я действительно всю жизнь мечтала пожить в доме из сухих сосновых бревен. В детстве мне часто снилось, будто иду я через нагретый хвойный бор…
М и ш а. Хвойный бор? Что там, Рижское взморье, что ли? Там голую, может быть, землю люди собственной душой отогревают.
В а л я. Как ты похож на моего отца! Ему тоже всю жизнь не терпелось отогревать душой чужие земли. Бедная мама! Я ее понимаю теперь: это так мучительно! Я не отказываюсь, но будь великодушен, подожди.
М и ш а. Чего еще ждать, не понимаю?
В а л я. Ах, боже мой! Но я же актриса, актриса! Театр — моя стихия.
М и ш а. Разве там не театр? Стихия — она везде, а?
В а л я (не слушая). Из любви к театру, случается, от личного счастья отказываются. А я не отказываюсь. Я ни от чего не отказываюсь…
М и ш а (смотрит в окно). Поют, стало быть, колокола-то?
В а л я. Искусство везде, это правда. И в бревенчатом театрике тоже можно, можно… (Торопливо.) И прекрасно!.. Главное — все обдумать не спеша, понимаешь?
М и ш а. Кажется, начинаю понимать. И ничего ты тут временем не решишь.
В а л я. Ничего не понял, ничего! Меня вот в кино сниматься звали. Уже проба была на Мосфильме. Главная роль. Кто бы отказался? А я откажусь. Вот только узнаю сегодня результат пробы и откажусь.
М и ш а. Зачем же узнавать, коли так?
В а л я. Ты думаешь?.. Ну что ты отворачиваешься?
Вбегает А л е ш к а, прислушивается.
А л е ш к а. Размолвка?.. Из-за меня, все ясно.
М и ш а (играет с куклой). «Однажды вдруг все рожи станут чуть построже…» Хорошо.
А л е ш к а. Вам нравится? Ценю вашу объективность… Что-то вы утомлены сегодня и едите мало?
В а л я. Друзей на Дальний Восток провожает. В добровольную ссылку.
М и ш а (напряженно). Да, друзей.
Валя встала из-за стола, направилась к двери.
А л е ш к а. Еще компот!
В а л я. Я только платье переодену. (Вышла.)
М и ш а. Если Дальний Восток ссылка, то ведь и московская квартира может стать тюрьмой… (Тихо.) Устал я что-то, Алешка. На работе — карусель. Провожаем бригады на дальневосточные заводы.
А л е ш к а (тронут). Миша, я не понял. Я думал, Валя опять пошутила.
М и ш а. Да, она шутит, все время шутит. Замечательно веселая женщина!
А л е ш к а. Вы задели мою больную струну. Во мне ведь тоже с детства поет дорога. Я понимаю, что значит, когда все улицы ведут к вокзалам. Но сейчас я бы не смог… Я слишком полюбил… Москву. Я бы не смог…
М и ш а (мягко). Чем же мне помочь вам, не придумаю… Вы и книжки, говорят, побоку?
А л е ш к а. Как застрял на татарском нашествии, так и ни с места. Хотел было прошлую ночь позаниматься — заснул. У меня ведь тоже, знаете ли, карусель.
М и ш а (глухо). Она сказала «в ссылку»? Я не ослышался?
А л е ш к а. Сорвалось.
М и ш а. Да, веселая женщина…
Входит В а л я.
В а л я. Хотела надеть синее платье и не надела. Разочаровалась я в нем.
А л е ш к а (радостно). Сегодня день разочарований! Аллочка в отце разочаровалась. (Мише.) Письмо какое-то старое нашла…
М и ш а. В самом деле? Что же за письмо?
В а л я (переходит на свой обычный подтрунивающий тон). Не верьте, Вронский, разочарованным. Иногда говорят о старом разочаровании, чтобы скрыть молодую любовь.
А л е ш к а (расцвел). Понимаю с полуслова. Я все понимаю.
М и ш а. Аллочка разочаровалась в отце? Она дома? Я зайду к ней на минутку.
А л е ш к а. Миша…
М и ш а. Я вас не выдам, не беспокойтесь. (Миша, горбясь, уходит.)
В а л я (Алешке). Ну, спасибо вам за обед, за стихи и за все сразу.
А л е ш к а (возбужден). Валя! Я желаю вашему сердцу…
В а л я (мягко). Да, да, я все поняла. Мы еще поговорим об этом.
А л е ш к а (волнуясь). Вы поняли? И как вы в этом смысле?
В а л я. Разделяю, Вронский, конечно, разделяю.
А л е ш к а (блаженная улыбка вспыхивает на его лице). Нет, не может быть. Так не бывает… Я еще ничего не сделал такого, чтобы заслужить…
В а л я. Если бы вы знали, как я рада, что вы живете у нас! Иногда бежишь с репетиции и подумаешь вдруг: что-то сегодня хорошее у нас? И вспомнишь — Вронский у нас живет! (Уходит.)
А л е ш к а. Ну, какие еще могут быть сомнения? Она любит меня! О, милая! Как она сказала? «Я рада, что…» А Миша? (Его поразила новая мысль.) Как же Миша? Надо объясниться с ним начистоту. Валя должна понять, — на тайную связь я не пойду. Разбить семью? Или не разбивать?.. Как ты теперь поступишь, Вронский?
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Через два дня вечером. Комната повернута еще больше, так что балкон прямо перед зрителем. Лесной простор во всю ширину эркера. Огромный, торжественный закат за окном. Некоторое время сцена пуста.
В передней щелкает замок наружной двери, в комнату входит М и ш а, погруженный в глубокое раздумье. Засунув руки в карманы, останавливается посреди комнаты.
Из двери, ведущей во внутренние комнаты, появляется А л е ш к а.
А л е ш к а. Попрошу вытирать ноги. Полы натерты.
М и ш а. Я вытирал, Алеша. О половичок.
А л е ш к а. С вашего разрешения, дверь на кухню я оставлю открытой. У меня там пирог в духовке.
М и ш а. Валя еще не приходила?
А л е ш к а. Нет. Я очень рад, что мы наконец одни… Миша! Нам пора наконец объясниться, как мужчине с мужчиной.
М и ш а. А что случилось? (Закуривает.)
А л е ш к а. Вы извините, я буду бесцеремонен. Ваши отношения с Валей подорваны в корне.
М и ш а (поперхнулся дымом). Гм!..
А л е ш к а. Вас удивляет, что я так прямо заговорил об этом?
М и ш а. Меня, Алеша, приучили в этом доме ничему не удивляться.
А л е ш к а. Итак, отношения подорваны в корне. Теперь давайте разберемся: почему?
М и ш а. В самом деле, почему?
А л е ш к а. Это вы мне отвечайте.
М и ш а. Ах, я? (В затруднении.) Любопытно.
А л е ш к а (настойчиво). Подумайте, из-за чего, по-вашему, вы можете расстаться?
М и ш а (подумав). Может быть, я не ко двору тут пришелся? Ведь она вышла за меня, словно отомстить кому-то захотела. А в сущности — стыдится.
А л е ш к а. Совсем не то. Неужели вам не приходят в голову причины посерьезнее?
М и ш а. Посерьезнее? Тогда не знаю, хоть убейте.
А л е ш к а. Миша! Все дело в том, что она полюбила другого.
М и ш а. Кого же?
А л е ш к а. Миша! Она полюбила меня! Это я разрушил ваше семейное счастье. К чему предлоги? Я, один я во всем виноват. Вы смеетесь?
М и ш а. Нервы, шалят… Я в этом доме скоро заикой стану, честное слово!
А л е ш к а. Вы считаете, что она не может меня полюбить?
М и ш а. Может. Очень может. Говорю вам это, как мужчина мужчине. У вас, если хотите, много общего: она артистка; вы, в сущности, поэт. И вообще вы интересный человек.
А л е ш к а. Я ведь ради нее явился в этот дом. Но я ничего не знал. Вдруг — бац! Узнаю о вашей помолвке. Что делать, бежать? Нет, сказал я себе, пускай они будут счастливы, пускай! У меня и в мыслях не было, что она может разлюбить вас.
М и ш а. Я понимаю.
А л е ш к а. Миша! Теперь вы знаете главное. Мы все трое — интеллигентные люди. Мы не унизимся до сцен ревности, до соперничества и прочей пошлости.
М и ш а. Это хорошо. Это заслуживает уважения.
А л е ш к а. Однако что же нам теперь делать?
М и ш а. Действительно, положеньице…
А л е ш к а. Надо что-то предпринять.
М и ш а. Вы думаете, надо?
А л е ш к а. Конечно. Спросим Валю и поступим, как нам подскажет совесть.
М и ш а. Пожалуй. (Кусает губы.) Однако вы… того… вы настоящий человек, старина! Эх, мне бы поговорить с вами, да не успеть теперь с отъездом. Так я того… пошел.
А л е ш к а. Как? Совсем? Вы покидаете этот дом, даже не объяснившись с Валей?
М и ш а. Покидаю. Но я еще вернусь. А Валю я постараюсь сам встретить. (Пожимает Алешке руку и поспешно уходит.)
А л е ш к а. Бедняга! Он почти помешался от горя. Обманывать его я не мог. Но тот ли я человек, который способен дать ей прочное счастье и стать отцом ее детей?
Алешка готовит стол к ужину, расставляет цветы.
Входит В а л я.
В а л я. Вронский, вы один?
А л е ш к а. А вы? Разве Миша не встретил вас?
В а л я. Нет. Наверное, мы разминулись. (Выходит, снимая плащ и шляпу. Возвращается, рассеянно насвистывая.)
А л е ш к а. Уклонился. Теперь мне придется все взять на себя. Лишь бы пирог не подгорел.
В а л я. О чем вы?
А л е ш к а. Мы только что объяснились с Мишей. Мы говорили о вашей семейной жизни, о любви и обо всем прочем.
В а л я. Зачем это вам понадобилось объясняться на такие темы?
А л е ш к а. Валя! Он знает все. Теперь слово за вами.
В а л я (сбита с толку). Какое слово?
А л е ш к а. Почему ваши отношения подорваны в корне?
В а л я. Это он так сказал?
А л е ш к а. Мы выяснили это по ходу дела. Мы условились, что я расспрошу вас.
В а л я (окончательно смущена). Вронский, я что-то не могу прийти в себя… Почему он поручил говорить об этом вам?
А л е ш к а. Ничего, милая, так надо. Говорите все, что у вас на сердце.
В а л я. Ничего не понимаю. То есть совершенно ошеломлена. Так неожиданно… Впрочем, это похоже на Мишу. Ну, хорошо. Если он считает… Можете передать ему, что мне тоже нелегко.
А л е ш к а. Говорите, говорите.
В а л я. Он разочаровался во мне? Разве я обманывала его? Чем я виновата, если вся моя жизнь — мой театр, весь мой мир — мои Сокольники, все лесные дороги — не дальше Шестого просека?
А л е ш к а (радостно). Вот видите? А он уверен, что дело обстоит как раз наоборот. Что вы стыдитесь его скромного общественного положения.
В а л я. Какая чепуха! Это просто недоразумение.
А л е ш к а. Конечно. Я ему так и сказал, что это только предлоги.
В а л я. Умница, Вронский, умница! (Хочет взять его за руку.)
А л е ш к а (отнимает руку). Нет, на тайную связь я не соглашусь, Валя, это невозможно!
В а л я. Невозможно?
А л е ш к а. Отныне Миша мой друг, понимаете? Я не посмею забыться.
В а л я. О чем вы?
А л е ш к а. Я же сказал, Миша знает все. Не надо давать ему повода для ревности.
В а л я. Ревности? К кому же?
А л е ш к а. Он знает, что вы полюбили меня!
В а л я. Он вам это сказал?
А л е ш к а. Да! И он решил покинуть этот дом.
В а л я. Он признался вам, что уезжает?
А л е ш к а. Конечно. Он ушел навсегда, не прощаясь и не поужинав. Он ушел, чтобы не мешать нашему счастью.
В а л я. У меня голова пошла кругом. Я, кажется, сейчас упаду.
А л е ш к а (подхватывает ее). Мужайтесь, родная моя! Мы все решим, как интеллигентные люди. Скажите одно: Миша все еще дорог вам?
В а л я (ошеломленно). Да.
А л е ш к а. Я так и думал. Тогда еще раз взвесьте все. И если только я кажусь вам не тем человеком, который… Я уйду! Уйду из вашей жизни.
В а л я. О чем вы говорите?
А л е ш к а. О чем же мне говорить?.. Вы видели, как на заре качает головой полевая ромашка? Вы слышали, как застенчиво шумят по утрам березы? Так цветет и шумит во мне ваше имя. Пускай промчатся над вами весны, словно дикие кони в солнечных гривах…
В а л я. Что это?
А л е ш к а. Да, да! Пускай соловьи пропоют все песни над вашей головкой. Ваше имя будет все так же звенеть во мне, как первые апрельские ручьи.
В а л я. Ой!..
А л е ш к а (вдохновенно). Вы — мой апрель! Весь в улыбках и слезах, весь перемешанный со льдом и солнцем, весь в горьком запахе оттаявших рябин. Я счастлив… Я счастлив, что вы узнаете теперь, как дорог мне даже тот горький хмель разочарований, который вы прячете в глубине души… Не спорьте!.. Я давно уже понял все.
В а л я. Дайте мне воды!.. (Держится руками за голову.) Какой хмель? Какие ромашки?
А л е ш к а (подает ей стакан с водой). Если бы вам понадобилась не вода, а моя кровь — капля за каплей!!. (Искренне, широко.) Я люблю вас! Но если Миша больше достоин, я уйду из вашей жизни. Пусть это будет мой первый настоящий подвиг.
Входит А н а с т а с и я И в а н о в н а.
Валя совершенно удручена всем, что ей довелось услышать.
В а л я. Ой, мне плохо!.. Тетя! Идите же скорее сюда! Послушайте, что он говорит! Миша, оказывается, удрал из дома, приревновав меня к Вронскому.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Какая потрясающая глупость! Не ожидала от Миши.
В а л я. Вы подумайте только! Он и Вронскому заморочил голову. Ну разве можно было все это принимать всерьез?
А л е ш к а. Почему же меня нельзя принимать всерьез?
В а л я. Да потому что смешно! Это же смешно?!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Гомерически смешно. Я сейчас же позвоню в молодежное общежитие. Больше удрать Мише некуда. (Быстро уходит из комнаты.)
За кулисами слышен ее голос: она говорит по телефону.
В а л я. До чего надо дойти, чтобы вообразить, будто я могу видеть в вас мужчину?!
Алешка совершенно раздавлен. От стыда и унижения лицо его стало помятым и жалким.
А л е ш к а. Я любил вас. Я же ничего не просил, ничего… Я хотел честно…
В а л я. Я отношусь к вам совсем по-другому, поймите!
А л е ш к а. Не надо жалеть. Если Вронского нельзя полюбить, тем более не надо его жалеть.
В а л я. Здесь недоразумение.
А л е ш к а (неловко перебирает вещи на столе). Верните мне мою фотографию.
В а л я. Какую фотографию?
А л е ш к а. Ту, которую вы прячете ото всех в сумке.
В а л я. Это не ваша фотография. Я снималась для пробы в кино и неудачно.
А л е ш к а. Куда же пропала моя карточка?
В а л я. Не знаю.
А л е ш к а (взгляд его падает на пол). Как вы натоптали! А я только что полы натер…
В а л я (вспыхнула). Я относилась к вам, как к младшему брату. Я любила вас, как младшего брата! (Накинув плащ, она убегает.)
А л е ш к а. Как младшего брата?.. (Это его окончательно добивает. Мужчина в 17 лет еще может примириться с ролью несчастного любовника. Но с ролью «младшего брата» любимой женщины — никогда.) А ведь от этого умирают…
Входит В л а д и м и р Я н у а р ы ч — в руках у него журнал. Втянув голову в плечи, приближается к Алешке.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Веселенькие штучки я узнаю?! Ваша песенка оказалась не вашей! Она просто списана.
А л е ш к а. Еще чего?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Вам мало? Ему мало! Аллочка только что сказала мне, что видела такую же песенку в каком-то альманахе.
А л е ш к а (вяло). Не помню. Может быть, и правда где-то списал?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Может быть?.. (Задохнулся.) Что вы еще можете прибавить?
А л е ш к а. Я все песенки записываю по памяти. Потом не разберешь, какую сам сочинил, какая приблудная.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Прелестный мальчик! Он не разобрался, где свое, где чужое. Но мне-то каково? Доверился!..
А л е ш к а. Списал да забыл. (Читает.) Моя была не хуже, честное слово! На актуальные мотивы.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Опять мотивы? Отвяжитесь вы от меня наконец с этим разговором! Это блаженный какой-то!..
А л е ш к а. Почему же блаженный? Гражданская лирика…
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Ах, не смешите вы меня в такую минуту!
А л е ш к а. Что же тут смешного?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Бестактные и неуместные шутки.
А л е ш к а. Я еще собирался вам ее подарить.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Спасибо за такой подарок!
А л е ш к а (встрепенулся). Кстати, Владимир Януарович, а как же деньги? Мне бы рублей десять. Вы обещали в счет гонорара?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Гонорар?.. Нет, каково нахальство! Он еще говорит про гонорар! Нет, дорогой мой. Я вот сейчас позвоню в редакцию: пускай дают поправку, разыщут настоящего автора и переведут деньги ему.
Входит А н а с т а с и я И в а н о в н а со счетами и бумагами.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Володя, что случилось?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Ничего. (Уходит.)
А н а с т а с и я И в а н о в н а (Алешке). Чем это пахнет на всю квартиру?
А л е ш к а (грустно). Пирог у меня пригорел!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я получила наконец письмо от вашего отца. Он тяжело переживает ваше бегство из дома. Но домой вас к себе не зовет. Пускай, говорит, пеняет на себя.
А л е ш к а. Это на него похоже.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. О письме мы еще поговорим. А сейчас скажите, куда вы девали десять рублей из хозяйственных сумм?
А л е ш к а. Я?.. Я думал, в счет зарплаты…
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Как? Вы их взяли себе?
А л е ш к а (бодро). Месяц у вас живу, а вы мне не платите. Вот я и того…
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вы их украли?
А л е ш к а. Считайте, что украл. (Отворачивается.)
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Мы для вас столько сделали, а вы?.. (Отвешивает ему пощечину.) Не смейте, не смейте красть!
А л е ш к а (остолбенел). Это угнетение человека человеком!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я сказала, что перевоспитаю вас согласно своим принципам!
А л е ш к а (потрясен). Но меня никогда не били. Я достану вам эти десять рублей… Человека нельзя бить!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я желаю вам добра. Я отвечаю за вас, как за сына. (Уходит.)
За окном к этому времени совсем стемнело, зажглись огни в парке, заиграла музыка.
А л е ш к а (медленно приходит в себя). Это что?.. Это что было, а? (Патетически.) Все бьют? Все травят? Хорошо! (Идет в переднюю, берет пальто, чемодан.) Это, значит, каждый, кому не лень, может явиться и так просто съездить по физиономии? Поздравляю, Вронский, дожили… (Приметил на столе бутылку с коньяком, торжественно наливает и осушает бокал.) Смотрите все! О, люди-человеки!.. (Масштаб отчаянья короля Лира.) Кто бьет? Кто, я вас спрашиваю?.. Дядя Володя, укравший мою песенку, оскорблен, что украл краденое. Тетка Анастезия оскорблена за свои педагогические принципы и дерется, как фельдфебель! Валя, которую я… которой я… Нет, не надо об этом. (Еще раз выпил, захмелел. Смотрит на маску знахаря, которая по-прежнему украшает коллекцию. Внушительно грозит ей пальцем.) И нечего ухмыляться, дурацкая ты рожа! Если подумать, это не так уж смешно! Да, да, хватит с меня доброжелателей!..
На шум появляется А л л о ч к а. С любопытством заглядывает в комнату.
А л л о ч к а. Проповедуешь?
А л е ш к а (он уже накален до предела). Отчего бы мне не проповедовать?
А л л о ч к а (приглядывается к нему). Ты что это? Больной или пьяный?
А л е ш к а. Я пьяный, да. Ну и что?
А л л о ч к а (заметила в его руках чемоданчик). А куда собрался?
А л е ш к а. Ухожу. Совсем.
А л л о ч к а. Вот я тебе уйду! Ишь ты какой!
А л е ш к а. Почему же мне, собственно, не уйти? Я не раб, ты не надсмотрщик.
А л л о ч к а (загораживает ему дорогу). Не смей, слышишь? Не пущу! (Вцепилась в его чемоданчик.)
Каждый тянет чемодан в свою сторону. Овладев положением, Алешка двинулся к двери.
Посмей только удрать. Сейчас же сообщим в милицию, что ты нас обокрал. Вот!
Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Алешки. Он испускает сдавленный стон.
А л е ш к а. Ну, ударь! (Подставляет лицо.) Бей! Твоя очередь! Все бьют, все травят, все топчут! Я отдам, я отдам вам эти десять рублей! (И, потрясенный до глубины души, он убегает наконец из этого дома.)
А л л о ч к а. Я пошутила, Алешка!.. (Бежит за ним.) Постой, куда ты? Глупый, шуток не понимает! (Выскакивает на балкон.) Лешка, Леша, вернись!
Входит А н а с т а с и я И в а н о в н а.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Что за вопли? Что случилось?
А л л о ч к а. Алешка убежал!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Куда?
А л л о ч к а. Не знаю… Вещи забрал и бежать.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вещи? Только свои?
А л л о ч к а. А чьи же еще?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Куда вы?
А л л о ч к а. Я догоню его…
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Не сметь! Сколько раз я учила вас выдержке! Не нервируйте домашних. Вы знаете, как впечатлителен дядя?! Марш на кухню — поможете мне готовить ужин. И помните, ничего не случилось, жизнь продолжается.
Анастасия Ивановна и Аллочка скрываются на кухне. С улицы приходят М и ш а и В а л я.
М и ш а (задыхается от быстрой ходьбы). Разминулись, разминулись мы с тобой, вот досада! Я ведь знал, если не перехвачу тебя на полдороге, тут будет спектакль.
В а л я. Такая потрясающая глупость! (Передразнивает.) «Валя! Не нужна ли вам моя кровь?!» Что мне оставалось делать?
М и ш а. Не смеяться, не издеваться над парнем.
В а л я. Мне было вовсе не до смеха. (Принужденно.) Я поверила, что ты действительно приревновал меня.
М и ш а. Ну вот. А кого-то подозреваешь в глупости.
В а л я (торопливо). Подожди. Неужели тебе, кроме этого, нечего сказать мне перед отъездом?
Миша устремляется к двери, где его перехватывает В л а д и м и р Я н у а р ы ч.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Миша, куда же вы? Все в сборе? Теперь ужинать, и всем семейством к телевизору!
А н а с т а с и я И в а н о в н а и А л л о ч к а приносят с кухни поднос, блюдо с пирогом.
А л л о ч к а. Боже, как меня раздражает этот самодовольный тип!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Попрошу всех к столу.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Пора! (Шутливо.) А то «блюда́ остынут».
А л л о ч к а (сухо). «Блюдов» сегодня не будет!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Да, придется довольствоваться бутербродами с чаем и подгоревшим пирогом.
М и ш а. А где же Алешка?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. В самом деле, куда девался наш гражданский лирик?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Он сбежал. (Мужу.) Включайте же вашу адскую машину!
М и ш а. Сбежал?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Подумать только! Мы приняли этого юношу, как родного, а он…
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Украл у меня десять рублей и сбежал.
М и ш а. Украл?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Так он еще к тому же и…
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Да, обычная история в наши дни.
М и ш а. Погодите, как же так?.. Алла, это правда?
А л л о ч к а. Десять рублей он взял, чтобы купить Вале подарок ко дню рождения: вазу и куклу.
М и ш а. Валя, почему же ты молчишь?
В а л я. Вазу и куклу он подарил. (Пожала плечами.) Водевиль!
А л л о ч к а. Для тебя все водевиль.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (Вале). Почему же вы не сказали мне этого сразу?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (возится у телевизора). Вы еще не все знаете. Вронский дал мне песенку, которую я сдуру напечатал. Правда, под чужим именем.
М и ш а. Почему под чужим?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Я засунул его в «Литературную почту». А песенка оказалась списанной, плагиат. Аллочка может подтвердить, что она читала на днях где-то точно такую же. Каков ваш Алешка?!
А л л о ч к а. Ничего я не читала. Я нарочно сказала, чтобы он не зазнавался. Пошутила я…
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Пошутила? (Ослабел.) Что такое? Все тут шутят надо мной!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вы тоже хороши! Любую глупость подхватываете, как мальчишка.
М и ш а (срывается с места). Нет, товарищи, так нельзя!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Миша! Вы знаете, что этот час наша семья проводит у телевизора? Ничего не случилось, жизнь продолжается. (К мужу.) Что вы там мелькаете?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (нервно крутит ручки телевизора). Помехи сильные…
А н а с т а с и я И в а н о в н а (сохраняя самообладание). Мы приняли его, как родного, создали ему все условия. А он просто балбесничал! Ни разу не заглянул в учебники.
А л л о ч к а. А когда ему было? И так уж столовые скатерти по ночам стирал.
М и ш а (Аллочке). Куда он мог сбежать?
А л л о ч к а. В парке скрылся, я видела.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (Вале). Валя! Что же вы молчите? Уж вам-то меньше всех следовало бы молчать!
В а л я. У нас, видите ли, еще одна новость: Миша уезжает на Дальний Восток.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Что?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Как это вдруг?.. (Мужу.) Да выключите вы наконец свою адскую машину! Зажгите свет!
Миша зажигает свет.
Миша уезжает?
В а л я. Тетя, ну что тут удивительного? Ему совесть не позволяет поступать иначе.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (пришел наконец в себя). Валя, а ты? Ты тоже едешь?
М и ш а. Валя пока не едет. На ней репертуар держится. Нельзя ей среди сезона. Вот мы посоветовались и решили…
А н а с т а с и я И в а н о в н а (в изнеможении). Так неожиданно… Почему же вы скрывали это до последнего часа?
В а л я. Так мы решили. Нам казалось, что все еще может перемениться. Но ничего не переменилось.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. В конце концов, плевать на репертуар! Речь не о профессии, речь о душе! Самое главное, не расставаться!
А н а с т а с и я И в а н о в н а (Вале). Миша подождет, ты закончишь свои дела, и вы поедете вместе!
В а л я. Ему нельзя отставать. Он и так ждал меня целый месяц.
А л л о ч к а. Миша, я всегда знала, что вы за человек!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Ой, меня, кажется, хватит сегодня кондрашка!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Сумасшедший вечер! А тут еще Алешка сбежал.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (в отчаянии). Я его ударила, но я же не знала.
А л л о ч к а. Ударили?
М и ш а. Вы его ударили?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Ударила, как если бы он был моим сыном.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Ну, знаешь ли…
А л л о ч к а. Слышите, Миша?.. И мы считаемся хорошими людьми! Теперь я понимаю, почему в этом доме отец мой тоже считается хорошим человеком.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Что вы хотите сказать?
А л л о ч к а. Я нашла то письмо, которое он прислал давным-давно маме.
В а л я. Замолчи! Не время об этом!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (в полной растерянности). Передайте мне пирог.
А л л о ч к а. Дядя Володя, мой отец хороший человек или плохой?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Для кого плохой? Для дочери, для науки, для соседей по квартире?
А л л о ч к а. Просто плохой…
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Ах, как юность любит простые решения, как она непримирима и безжалостна! (Взяв пирог.) Совсем сгорел!
А л л о ч к а. Терпеть не могу такой манеры отвечать на простые вопросы!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (задет, Аллочке). Ах, вы ждете чего-то другого?
А л л о ч к а. Да.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Вы намекаете на это злосчастное письмо?
А л л о ч к а. Да.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Извольте! Да, ваш отец полюбил однажды другую женщину. Ну и что?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Не смейте, слышите?!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (на высокой ноте). Нет, я посмею!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Что за тон? Может быть, вы хотите поссориться?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Да, черт побери, хочу! Может быть, выяснится наконец, что мы не сходимся мировоззрениями? И это будет превосходно!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Он сошел с ума!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (Аллочке). Повторяю: ваш отец полюбил женщину, которая, не задумываясь, пошла за ним на край света, которая спасла ему жизнь, когда он умирал от лихорадки в пустыне Танезруфт. Может быть, вы осмелитесь плюнуть ему за это в лицо?
А л л о ч к а (испуганно). Не надо!
М и ш а (ласково, Аллочке). Почему же не надо? Вы хотели все знать. Теперь слушайте. Теперь докажите, что у вас хватит силенок все понять.
А л л о ч к а (Мише). Если бы вы знали, как он оскорбил маму!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Оскорбил? Вздор! Такому человеку нужна была подруга, спутница в его скитаниях, а не наседка, которую клещами не оторвешь от курятника.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. О боже!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Несчастье вашего отца, что он слишком поздно это понял.
В а л я. Отец шатался по всему свету! Может быть, вы скажете, что и маме надо было принести себя в жертву его дикой профессии?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (Мише). Это правда, Миша. Шатался! Брат моей уважаемой супруги, а ваш отец — избрал своей профессией Черный континент. Что поделаешь! Всю жизнь он просидел над письменами банту, изучил десятки наречий галла и сомали. Западнее озера Чад он искал остатки древнего литья и тему счастья в легендах пигмеев из лесов Итури. И все для чего? Чтобы проложить дорогу солдатам или купцам-работорговцам? Нет! Чтобы помочь людям, живущим за тридевять земель от его любимых Сокольников.
В а л я. Если бы он любил Сокольники, он чаще бы тут бывал.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Да, мы живем под всеми ветрами, на открытых дорогах мира. Сокольники или пустыня Танезруфт… В нашем сердце всегда хватит места, чтобы вместить целый мир!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я лучше всех знаю своего брата и я вам говорю: незачем его защищать! Он наделал в своей жизни слишком много трагических ошибок…
А л л о ч к а. Никому нельзя верить, никому…
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Да, люди могут ошибаться. Но, мальчишки и девчонки, неужели вы не понимаете, что только робкий ум страшится противоречий?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Остановитесь наконец!
М и ш а (взорвался). Нет, это вы остановитесь, уважаемая Анастасия Ивановна!.. И не кричите. Не нам с вами кричать. Правду скрывали, а зря! Все равно не уберегли!
В а л я. Миша!
М и ш а. Не могу я больше молчать. (Анастасии Ивановне.) Суетитесь вы, помогаете, тренируете кого-то по арифметике, а что вы знаете о тех, кого воспитываете? Да ничего вы не знаете! Извините.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Он прав, тысячу раз прав! Наш долг уберечь юных от цинизма, неверия и разочарований. А мы? Мы даже Алешку не уберегли!
А н а с т а с и я И в а н о в н а (достает носовой платок). Не говорите мне про Алешку. Я из-за этого жулика с ума сегодня сойду.
Звонок. Миша идет открывать. В комнату врывается Б о б и к Л у ж и ц ы н.
Б о б и к. Сообщение! Сообщение! Я сейчас вашего видел!
А н а с т а с и я И в а н о в н а (Бобику). Алешку? Где же он?
Б о б и к. За гаражами. Там его всем двором ловят.
Миша поспешно скрывается.
Домоуправ наш за ним гоняется. А он ругается. «Сатрап» — кричит.
А н а с т а с и я И в а н о в н а (едва скрывая волнение). Хорошо, хорошо. Не повторяй… Ну, садись, пей чай, что ли? (Дрогнувшим голосом.) Совсем забыла… Мне надо было побывать… у одной персоны… (Собирается.)
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (умоляюще). Я тоже с тобой… побывать…
Анастасия Ивановна быстро уходит. Владимир Януарыч устремляется за ней. Бобик подозрительно смотрит им вслед.
В а л я. Ах, как мне все это надоело! (Уходит за ними.)
Бобик садится за стол.
Б о б и к (Аллочке). Я еще третьего дня за решенные задачки две рублевки с него содрал. А вчера стал проверять, гляжу, задачка-то с ответом не сходится. Неправильно решил. Нехорошо получилось. Хотел вернуть.
А л л о ч к а. Что же ты не ешь?
Б о б и к (осторожно сползает со стула). Мне тоже, этого… побывать надо в одном месте… (Бобик убегает, но тут же возвращается. Возбужденно.) Поймали! Ведут!
Входит д о м о у п р а в. За руку он тащит А л е ш к у. Тот без шляпы, пальтишко надето прямо на майку.
Д о м о у п р а в (Аллочке). Признаете?
А л л о ч к а. Признаем.
Д о м о у п р а в. Ваш?
А л л о ч к а. Наш.
Д о м о у п р а в. В соседнем дворе изловил. Пьяненький, скандалил и вещички с себя продавал.
А л л о ч к а. Это… Это мы сами его попросили. Напрасно вы беспокоились. (Аллочка выпроваживает Бобика.)
Д о м о у п р а в. Как же мне не беспокоиться? Угодит такой артист в милицию, чего хорошего? Натурально, заворачиваю его домой. Ни в какую! «Я, говорит, нездешний. И дом этот, говорит, впервой вижу».
А л л о ч к а. Алешка!
Алешка отворачивается.
Д о м о у п р а в (Аллочке). Стесняется. Не желает в подобных обстоятельствах тень на вас бросить. Эх!.. Я же ихнего брата насквозь понимаю. Старики-то ваши дома?
А л л о ч к а. Побежали его искать.
Д о м о у п р а в (Алешке). Что ж молчишь? Может, это не тебя ищут?
А л л о ч к а. Наш он, наш!
Д о м о у п р а в. Да я знаю. Я давно знаю, что он у вас живет. Правда, скандализма раньше за ним не замечал.
А л л о ч к а. Семейный вечер у нас сегодня… Мы тут веселимся. Пьем. Все… Вот он и клюкнул. Вы, пожалуйста, извините его. Спасибо за заботу.
Д о м о у п р а в. Что вы, Алла Семеновна! Если не управдом, кто же проследит? Если не управдом, кто же ихнего брата обережет?
А л л о ч к а (Алешке). Слыхал?
Алешка отворачивается.
Д о м о у п р а в. Гордый. (Отводит Аллочку в сторону.) Стыдно ему. Переживает. Вы не очень на него наседайте. Самое лучшее — его сейчас под кран, а потом без разговоров спать наладить… Ну, бывай здоров, Алешка! (Аллочке.) Алла Семеновна, привет вашим. (Уходит.)
А л л о ч к а. Алешка, я знаю, почему ты убежал. Ты разочаровался в людях, да? Я тоже чуть было не разочаровалась в людях. Отец со своим письмом… Пишет, как чужую женщину полюбил, как чуть было не ушел от нас, но не посмел «обидеть будущее своих дочерей». Это он сам так пишет. Свинство, правда? Остался из жалости… И все-таки я вижу теперь, что он светлая личность! Ничего не поделаешь, диалектика. Понял?.. Что ж ты сопишь? Говори что-нибудь.
А л е ш к а. Пора мне.
А л л о ч к а. Неужели уйдешь?
А л е ш к а. Надо идти.
А л л о ч к а (упавшим голосом). Что стихи твои списанные, я наврала, чтобы ты не зазнавался. А наш дядька — это какой-то мрачный интриган.
А л е ш к а. Все равно.
А л л о ч к а. Но ты не знаешь главного: Миша уезжает на Дальний Восток. Один! Понимаешь?..
А л е ш к а. Какое мне дело?.. Хватит с меня.
Аллочка выбегает из комнаты, возвращается с Алешкиной гармошкой и фотографией.
А л л о ч к а. Возьми! Инструмент ты на кухне забыл. А фотографию твою я стащила. Я не издевалась, а склад ума у меня такой — иронический. Мне за тебя обидно было, понял?.. Что ж ты опять сопишь? Говори что-нибудь!
Алешка неумело целует ее в щеку. Аллочка, вспыхнув, закрывает лицо руками.
А л е ш к а (смущен). Ну вот… А сама говорила. (Окончательно смутился.) Ну, вот так… Теперь я тебе на прощанье грустную песню…
А л л о ч к а (через силу). Опять про бороденку?
А л е ш к а. Можно и про бороденку. (Растерянно перебирает лады своей гармошки.)
Дайте бедному ребенку Хоть до пола бороденку, Все равно не образумится товарищ. Может быть, таким манером Он пройдет в пенсионеры, Только сердца бородою не состаришь.А л л о ч к а (тихо). У тебя язык заплетается.
А л е ш к а. Немножко. Такую песенку тоже надо выстрадать. (Напевает.)
Пусть у бедного ребенка Поредеют волосенки, Голова при том едва ли поумнеет. Но, судьбы не одурачив, Загрустит он и заплачет, Если сердце вдруг однажды постареет!(Передает ей деньги.) Вот передай тетке десять рублей. Я шляпу и пиджак продал.
А л л о ч к а. Куда же ты теперь?
А л е ш к а (уклончиво). У каждого поколения свои обязанности перед эпохой.
А л л о ч к а. Возьми мой берет во временное пользование. (Надевает ему на голову берет.) Тебе даже идет, и не простудишься. Ты больше не пей. Станешь алкоголиком, тоже мало радости.
А л е ш к а. Это я так, с горя.
А л л о ч к а. Только ты не забудь вернуться.
А л е ш к а. Не забуду. (Идет к двери. Услышал голоса на лестнице.) Идут!.. Не хочу их видеть. Я здесь пока спрячусь. Молчи!..
Аллочка прячет его за портьерой балкона. Вбегает М и ш а, за ним поспешно входят В а л я, А н а с т а с и я И в а н о в н а, В л а д и м и р Я н у а р ы ч.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Вернулся?
В л а д и м и р Я н у а р ы ч (Аллочке). Нам сказали внизу, что он вернулся!
М и ш а. Где он?
А л л о ч к а. Возвращался. Деньги вам оставил. И опять ушел.
М и ш а. Давно?
А л л о ч к а. Только что.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Пошли. (Бросается обратно к двери.)
М и ш а (смотрит на часы). Эх, досада, не успеть…
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Успеем, он далеко не ушел.
В а л я (резко). Миша не может! В его распоряжении считанные минуты. Эшелон уходит ночью.
М и ш а. Да, я предупредил наших, чтобы заехали за мной на машине прямо сюда.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Так скоро?
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Сию минуту?
А л л о ч к а. Миша, мы все пойдем провожать вас на вокзал.
В а л я. Нет! Это будет неудобно. Там нас ждали вдвоем.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Если это так необходимо, пускай едет, оглядится на месте, а летом ты к нему подъедешь.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Конечно! Вы еще так молоды…
В а л я (спокойно). Оставьте! Никуда я не подъеду. Я сама верила, что смогу. Но теперь вижу — ошиблась. Если Миша уезжает сейчас, значит, мы расстаемся. Он это знает, и не надо об этом.
Миша отшатнулся. Валя выходит.
А л л о ч к а. Какое предательство!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Как же так? Зачем же так?..
В а л я (возвращается с мешком и чемоданом. Мише). Мыло и порошок здесь, в кармашке. (Помогает ему затянуть мешок.)
М и ш а. Спасибо. Полотенце ты положила сверху?
В а л я. Сверху.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Можно ли так расставаться мужу и жене?
В а л я (резко). Не надо, дядя!
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Миша, вместе с вами в эту комнату, на нашу старую баржу, снова ворвался орлиный ветер дальних странствий. Как он врывался каждый раз, когда мы провожали Семена. Спасибо вам… (Окончательно расстроенный, быстро отходит в сторону.)
Пауза.
М и ш а. Ну?.. (Поднимается.)
С балкона вбегает А л е ш к а.
В л а д и м и р Я н у а р ы ч. Алешка!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Ну, жулик вы этакий, что же вы нам сразу не объяснили?!
А л л о ч к а (торжествуя). Он должен был! Я знала, что он не утерпит.
А л е ш к а. Не надо ничего говорить. Я пришел не за этим! Я слышал все!.. Миша, если я пригожусь вам…
М и ш а. Алешка…
А л е ш к а. Нет, подождите. Скажите одно: я пригожусь вам?
М и ш а. Алешка…
А л е ш к а. Я еду с вами, Миша. Вам не будет стыдно за меня. Я буду верным другом и никогда не брошу вас на полпути.
За окном шум подъехавшей машины, голоса.
М и ш а. Это за мной. Пора… Алешка, помогите же мне надеть мешок!
А л л о ч к а. Дорогие мои, почему вы плачете? Что за смешные люди! (Плача.) Все хорошо. Ура! Только провожать их не надо. Это действительно неудобно. (Мише.) Я приеду к вам обязательно… Вы ждите, я скоро…
А н а с т а с и я И в а н о в н а (Вале). Что же вы окаменели?
А л е ш к а (глядя на Валю, про себя). Жар-птица…
М и ш а (бросает отчаянный взгляд на Валю). Алешка!..
А л е ш к а. Я здесь. (Бережно обнимает его.) Молчите, Миша! Мужчины уходят молча. Навстречу всем ветрам!
Приподняв беретик, он прощается со всеми и уходит. Миша тяжело опирается на его плечо. Наружная дверь распахнута настежь.
А л л о ч к а (шепотом). Ура!..
Все, кроме Вали, бросаются на балкон, чтобы посмотреть, как Миша и Алешка будут садиться в машину. Там шум, голоса, смех. Сквозняк надувает парусом гардину. Валя не спеша поднимается, закрывает наружную дверь, выключает в комнате свет, медленно отходит к дивану и снова усаживается в той же позе, крепко обхватив колени. За окном шум тронувшейся машины переходит в песню.
М у ж с к и е г о л о с а з а с ц е н о й (поют).
Есть окольные тропы, Есть кривые дороги, Можно век свой протопать На отцовском пороге. Но затем ли дана Нам суровая дружба? Эй, держись, старина! Легких троп нам не нужно. Будут вьюжными ночи, Будут грязны шинели, И страдою рабочей Нас судьба не обделит. Для того и дана Нам суровая дружба. Эй, держись, старина! Легких троп нам не нужно. Пусть мы с домом в разлуке, Но зато свою долю Мы берем в свои руки, Обжигая ладони. Для того и дана Нам суровая дружба. Эй, держись, старина! Легких троп нам не нужно.Песня затихает. В комнате темно. Аквариумным светом уличных фонарей светится только окно-балкон.
З а н а в е с.
ЗНАКИ ЗОДИАКА Драматический водевиль в 2 действиях, 12 картинах
В пьесе действуют только двое. Это — чистая условность. Мир пьесы заселен персонажами, которые только что покинули сцену или с минуты на минуту здесь появятся.
С течением времени тоже происходит нечто странное. Одному из героев пьесы кажется, что между началом и концом пьесы пролетают десять лет, другой уверен, что прошли одни сутки.
КТО ЖЕ ЭТИ ДВОЕ?..
В и к т о р С т а н и с л а в о в и ч СПАСОВСКИЙ — «человек с именем». Прост, моложав, спортивен, смешлив, деликатен и очень добр. Доброта и феноменальная сосредоточенность — основное в этом человеке, одном из самых молодых капитанов промышленной науки.
Иногда он впадает в бешенство и становится опасен. Это в тех случаях, когда пытаются сломать его «деловой режим», а проще — отработанные годами привычки.
П а н т е л е й И с с и д о р о в и ч ГЛУШКОВ — «человек без имени». Широк в кости, коротконог, груб. Грубость эта — врожденная. Он не стыдится собственной невзрачности. Напротив, охотно напоминает о ней.
Он скромен, застенчив, но несокрушим. При этом он сентиментален. Стоит с ним заговорить о чем-нибудь, касающемся «материнской любви», — губы его начинают вздрагивать, а глаза увлажняются. Впрочем, ненадолго.
Огромная выстраданная любовь к Спасовскому — главное в Глушкове. И что бы ни произошло в пьесе, следует помнить: человек этот искренен и действует из самых высоких (как он их понимает) соображений.
Все действие пьесы разворачивается в одной декорации. Это деловой кабинет современного Фауста: письменный стол, телефоны — Черный, Белый, Красный, Синий, Зеленый, Желтый.
На отдельной металлической стойке — осциллографы и телевизор, с помощью которых хозяин кабинета, не покидая «капитанского мостика», следит за ходом работ, ведущихся в бункерных лабораториях.
Массивные часы со знаками зодиака и небо, набитое созвездиями, — вот, собственно, и вся обстановка комнаты.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЧАС КОЗЕРОГА
Десять часов утра. С п а с о в с к и й за столом, говорит по Синему телефону.
С п а с о в с к и й. Нет, нет, нет!.. Потому что бывают минуты, которые стоят столетий. Словно назло, именно сегодня все как с цепи сорвались. Кабинет — Столешников переулок. Телефоны не умолкают ни на минуту. Я слишком популярен для Прометея!.. (Кладет трубку, но Синий не отступает. Разговор приходится продолжить.) Я сказал — нет!.. Жалуйтесь кому хотите, но оставьте меня наконец в покое!
Но едва Спасовский успевает положить трубку, Синий снова испускает назойливое дребезжание. Спасовский ждет, Синий упорствует. Тогда Спасовский выдирает с корнем телефонный стебель и, воровато оглянувшись, спускает Синий под стол.
Такс, тири-такс, тики-такс…
Дверь кабинета приоткрывается, возникает Г л у ш к о в — синяя гимнастерка, разбитые полусапожки. В руках канцелярская книга.
Ни с места! (Не отрываясь от бумаг, Спасовский поднимает нечто пистолетообразное.)
Г л у ш к о в. Перевыборное собрание Общества технических экспертиз.
С п а с о в с к и й. Кто пропустил?
Г л у ш к о в (не спуская глаз с пистолета). Дверь была приоткрыта.
С п а с о в с к и й. Раззявы!
Г л у ш к о в. Просили предупредить…
С п а с о в с к и й. Третий раз меняю секретарей.
Г л у ш к о в (поднимая книгу над головой, как евангелие). И чтобы обязательно расписались.
С п а с о в с к и й. Перед вами человек, доведенный до белого каления. На мне можно жарить яичницу. Если вам дорога жизнь?..
Г л у ш к о в. Я-то почему?..
С п а с о в с к и й. Вон!
Г л у ш к о в (страшась, но упорствуя). Стыдно, Виктор Станиславович!
Резкий металлический щелчок.
С п а с о в с к и й. Считаю до трех…
Г л у ш к о в. Под суд пойдете.
С п а с о в с к и й. Я засекречен. Мне простят. Раз!..
Г л у ш к о в. Не смешно.
С п а с о в с к и й. Два!
Г л у ш к о в. Позор! Выдающийся руководитель. Пример должны подавать. А вы?.. Третье заседание из-за вас отменяют.
С п а с о в с к и й. Два с половиной!
Г л у ш к о в (упрямо). Такими выходками опять же ничего не докажете!
Спасовский, впервые оторвавшись от бумаг, поднимает глаза на Глушкова.
С п а с о в с к и й. Имя? Отчество? Кличка?
Г л у ш к о в. Глушков Пантелей Иссидорыч.
С п а с о в с к и й. Иссидорыч — Помидорыч… Вы действительно курьер?
Г л у ш к о в. Технический секретарь при президиуме.
С п а с о в с к и й. Вас предупреждали, что в утренние часы я социально опасен?
Г л у ш к о в. Предупреждали.
С п а с о в с к и й. Вам говорили, что до двенадцати ко мне ни соваться, ни звонить не полагается?
Г л у ш к о в. А в иное время вас на общественные нужды и подавно не заманишь.
С п а с о в с к и й. И не надо! Для нужд общественности на ближайшие три недели — я умер. Ушел под воду.
Г л у ш к о в. Сами себя обкрадываете. Умный человек, а не понимаете: вам, может, эта взаимная экспертиза нужнее, чем вы ей. На первый взгляд: отвлечение. А если вдуматься — родник жизни.
С п а с о в с к и й. Подойдите! Не бойтесь. (Показывает то, что выдавалось за пистолет.) Электронный счетчик.
Г л у ш к о в. Сообразил.
С п а с о в с к и й. Взгляните сюда. (Придвигает настольный календарь.) Пять торжественных заседаний, два обсуждения, три собеседования и одно открытие памятника. Итого: двенадцать часов в сутки чистого дефицита. А ведь я не общественный деятель, Помидорыч. Интерес для общества я представляю, когда оправдываю свое прямое назначение. Никаким усердием в общественной жизни мне этого не искупить. Единственным оправданием моего существования может быть концепция… От меня персонально ждут концепции, способной вывести из тупика симбиоз четырех отраслей индустрии. Ради решения этой проблемы создан институт. Научно-промышленный комплекс. Пятьсот сотрудников. Задача: выдать или умереть! Слышите, Помидорыч, умереть. Дело стоит того. Но умереть не дают. Народная дружина, борьба с алкоголизмом, смычка с деревней, Общество охраны хорового пения… У коллектива нет еще ни сметы, ни названия, но целая гора общественных нагрузок. Вместо того-чтобы заниматься единственным, для чего они собраны, за что государство платит им деньги, мои сотрудники вылавливают пьяниц из канала имени Москвы и охраняют насаждения в районе Химки-Ховрино. Я сам превращен в члена всех районных президиумов. Спрашивается: зачем микроскопом забивать гвозди? Кому нужны эти детские игры?.. В трех километрах отсюда, в четвертом бункере, мы заперли сегодня плазменный жгут в магнитную ловушку и целый час держим его в состоянии белого свечения… Вы способны понимать такие вещи?
Г л у ш к о в. Отчего бы не понимать такие вещи?
С п а с о в с к и й. Если нам удастся продержать плазменное перо на весу хотя бы сутки — оправдались расчеты двух поколений ученых, мистическое чудо ядерного синтеза стало реальным феноменом промышленной науки! Вы чувствуете масштаб?..
Г л у ш к о в. Отчего же не чувствовать масштаб?
С п а с о в с к и й. Остались пустяки, последнее звено, какой-то мостик — и пожалуйста. Рукотворное светило, шествующее не по знакам зодиака, а по созвездиям практической энергетики… Главного инженера, обоих заместителей, все руководство я загнал в бункер. Запретил появляться на глаза. Себя приковал к этому столу. В таких случаях — один абсолютно трезвый взгляд с каланчи?.. Через уединение — к жизни, не так ли?
Г л у ш к о в. Точно!
С п а с о в с к и й. Вы все еще сердитесь на меня, Помидорыч?
Г л у ш к о в. С чего бы мне сердиться?
С п а с о в с к и й. Тогда прощайте! (Переключается на расчеты, проекции, показания осциллографов, начисто забывая о существовании Глушкова.)
Едва слышно перезваниваются созвездия на часах. Глушков с почтительным удивлением рассматривает их фигурный циферблат.
Г л у ш к о в (после некоторого колебания). Виктор Станиславович, возьмите меня к себе в секретари.
С п а с о в с к и й. В секретари? Зачем?
Г л у ш к о в. Был бы счастлив способствовать.
С п а с о в с к и й. Это на ходу не решается. И потом, видеть на подобной должности мужчину мне будет как-то?.. Вы уж извините.
Короткое зуммерное жужжание испускает Красный, «бункерный», телефон. Спасовский хватает трубку.
Белый?.. Все еще белый?.. На моем тоже!.. Только бы продержаться…
Звонит Черный, «городской», телефон.
А, черт!.. (В сторону двери.) Галя, возьмите город! Да где она там?.. Галя, город заберите!..
Глушков поднимает и резко опускает трубку Черного телефона. Телефон, икнув, умолкает. Пауза. Спасовский рассматривает Глушкова.
Сработаться со мной трудно. Человек я причудливый. Десять стаканов горячего чая в день, плюс умение стоять насмерть. По городскому телефону я соединяюсь только в пределах — «01», «02», от силы «03». Вы поняли?
Г л у ш к о в. Что тут непонятного?
С п а с о в с к и й. Если вам удастся в течение сорока… Хотя бы двадцати минут прикрыть меня от телефонов и посыльных, — остаетесь! Есть вопросы?
Г л у ш к о в. Что это на циферблате у вас заместо чисел — картинки?
С п а с о в с к и й. Знаки зодиака.
Г л у ш к о в. Причуда или со смыслом?
С п а с о в с к и й. Глядя на часы, человек должен помнить, что время — дорога среди созвездий, а не автобусное расписание.
Г л у ш к о в (недопоняв, но умилившись). Примечательно.
С п а с о в с к и й. Элементарно. Нетиповой инвентарь. Восемнадцатый век. Украшало кабинет какого-нибудь российского Вольтера. Мне досталось от деда, по разграблении фамильной свалки. (Отворачивается от Глушкова и забывает о нем на этот раз бесповоротно.)
На секунду мир повисает в неподвижности, как на любительской фотографии. Между тем успевает истечь до дна Час Козерога, чтобы уступить место следующему.
П е р е к л ю ч е н и е с в е т а.
ЧАС ВОДОЛЕЯ
За это время на сцене произошли перестановки: справа, на просцениуме, за перегородкой возник столик Глушкова с двумя отводными телефонами — Черным и Зеленым.
Сейчас Глушкова нет. С п а с о в с к и й один.
С п а с о в с к и й (отвлекается от расчетов, прислушивается). Все еще никого?.. Неужели общественность отступила?
Тишина. Едва слышное позвякивание — то ли часов, то ли созвездий. Спасовский, удовлетворенно хмыкнув, углубляется в бумаги.
Такс, тири-такс, тики-такс…
Появляется Г л у ш к о в, навьюченный папками. Легкими шажками приближается к Спасовскому.
Г л у ш к о в. Счета на мел и бумагу. Упрашивал занесть попозже. Да ить — банк после двух не примет.
С п а с о в с к и й (подписывая счета). Поздравляю! Оправдали доверие! За целый час ни единого промаха. Наконец-то в приемной порядок.
Г л у ш к о в. Эка невидаль — порядок в приемной. Есть о чем трыктоваться, Виктор Станиславович. Нам бы хозяйственным аппаратом удивить.
С п а с о в с к и й. Аппаратом?.. Зачем?.. Мы не департамент.
Г л у ш к о в. То-то и есть, что не этот самый… Слыхано ли, чтобы глава института собственноручно шелестел накладными на мел да тряпки?
С п а с о в с к и й. Что предлагаете?
Г л у ш к о в. Подберите козла. Спихните на его плечи. На худой конец, сам буду счастлив способствовать. Секретарь-завхоз укрупненного профиля. Десять минут в день отвоюю для божества и вдохновенья — и то хлеб.
С п а с о в с к и й (осторожно). Если вы действительно способны отвести от меня фонтан разнарядок — вечный ваш должник. Коллектив у нас блистателен. Но в плане административно-хозяйственном мы — хаос! Первые шаги. Все только складывается. Студийный принцип себя оправдывает до той минуты, пока тебя не ударят строительным кирпичом.
Г л у ш к о в. Кирпич — пустяки. По моему разумению, самая хищная скотина, пожирающая время, — быт. Особливо женщины: иная и рада бы — лишний час на производстве, а тут — стирка, детишки, магазины… Если будет ваше согласие, возьму на себя. Договорюсь со столом заказов, с прачечной. Наладим систему пакетов.
С п а с о в с к и й. Как же вы осилите секретариат, хозяйство и магазины?
Г л у ш к о в. Отчего не осилить, ежели я двужильный?
С п а с о в с к и й. Справедливо ли злоупотреблять вашей добротой?
Г л у ш к о в. Доброта тут ни при чем. Каждый должен нащупать свое место и в нем найти удовлетворенность. Как у Пушкина Александра Сергеевича:
«Нас было много на челне, Иные парус направляли, Другие дружно устремляли…»Так и я. Буду счастлив способствовать.
С п а с о в с к и й. Большая удача, что судьба подбросила нам такого человека.
Г л у ш к о в. Не будем говорить — человека. Скажем: подбросила рычаг. (Извлекает из папки конторскую книгу.) Вот этой амбарной книжке быть реестром личных нужд. Сей же час обойду всех сотрудников, опрошу, создам «штаб бытового обслуживания». Начнем с вас.
С п а с о в с к и й (насторожился). Нет уж, меня минуйте.
Г л у ш к о в. Десяток яиц и килограмм говядины?..
С п а с о в с к и й. Бросьте, Помидорыч. Не люблю!.. Если вы заурядный подхалим, считайте — замысел провалился.
Г л у ш к о в. Учтю. (Записывает.) Что касаемо яиц и говядины, поступят по вашему адресу с удержанием соответствующей стоимости из вашей зарплаты. (Прямо глядит ему в глаза.) И с этой минуты никакой говядиной промышлять я вам не дозволю. Взаимной же услуги по части продвижения в должностях не потребуется. Да и какую карьеру нынче можно сотворить на говядине? Будьте вы в здравом уме.
С п а с о в с к и й. Убедительно. И все-таки никаких яйцефруктов по моему адресу, если вы не хотите, чтобы мы с вами расстались сейчас и навечно!
Г л у ш к о в (досада). «Сейчас и навечно»… Тяга у вас на лишние слова. Сами говорите: каждая секунда на счету, а болтаете напропалую вовсе пустой разговор.
С п а с о в с к и й. Пустой разговор мыслям не помеха. Язык гуляет, голова работает.
Г л у ш к о в. Ну, для такого зигзага лопух вроде меня — самый подходящий собеседник. Ничто так не успокаивает, как чужая дурость.
С п а с о в с к и й. А вы занятный…
Короткое гудение отвлекает Спасовского к Красному телефону, к телевизору и осциллографам, на которые поступили новые данные.
Желтеет?.. Вижу! Хорошего мало… Яичный желток… Скажите Лябину, пускай попробует… Не надо, он сам сообразит. (Медленно опускает трубку.) Подобно мамашам, скрывающим тайну деторождения, звезды прячут от нас анекдот своего зачатия.
Г л у ш к о в (плотоядно). Стесняются, стервы?
С п а с о в с к и й. Очевидно. (К Глушкову.) У вас ко мне все?
Г л у ш к о в. Матушка ваша желает с вами повидаться.
С п а с о в с к и й. Да, я забыл предупредить: у меня есть матушка. Ее интересует каждый мой шаг, и она часами будет вас расспрашивать, что я ел и как себя чувствую. В мои тридцать пять я все еще птенец, которого прикармливают с рук.
Г л у ш к о в (незаметно стирает слезу). Примечательно!
С п а с о в с к и й. Чертовски!.. Три часа она сидит в приемной, надеясь меня увидеть хотя бы мельком. Потом она уезжает. С восьми она берется за телефон… Я слишком люблю свою мать, чтобы обидеть ее бестактным замечанием. С другой стороны, я не могу мириться с тем, что моя приемная на три часа превращается в комнату матери и ребенка.
Г л у ш к о в. Моя бы воля, я каждой такой мамаше — прижизненный бы памятник!
С п а с о в с к и й. Вне служебных рамок!
Г л у ш к о в. На руках бы каждую носил!
С п а с о в с к и й. В нерабочее время!.. Вы сориентированы. Теперь постарайтесь спровадить ее домой. (Показывая на часы.) Не раньше часа Рака, но и не позже часа Скорпиона.
Г л у ш к о в. Не раньше?.. Путаюсь я в этих скорпионах, Виктор Станиславович. При всем уважении, сомнительное какое-то время, не абсолютное.
С п а с о в с к и й. Ну, абсолютного времени, если верить Эйнштейну, не существует. Время может сжиматься или растягиваться, как резина. Отлетая к звездам, мы рискуем опоздать на собственные похороны.
Г л у ш к о в. Экая мерзость!
С п а с о в с к и й. Это еще пустяки в сравнении с парадоксом «черных дыр» — звездных миров, где время вообще неподвижно, как булыжник на дне болота.
Г л у ш к о в (слегка окосев). «Остановись, мгновенье», — как сказано мировым шедевром Фаустом?
С п а с о в с к и й. Грубый факт релятивистской астрономии: клубок начисто парализованной материи.
Г л у ш к о в. Как же уложить такой клубок в мозговые извилины?
С п а с о в с к и й. Спортивно! Разминка на перекладине.
Г л у ш к о в. Дык-ить, кому разминка, а кому и полная перекладина башки.
С п а с о в с к и й. Дело привычки.
Г л у ш к о в (подавлен). Образование у меня общедоступное: всеобуч в Чухломе. Пускай уж ваше время крутится по созвездиям, а мое по циферблатам.
Чуть меняется освещение. Мир замирает на полуслове, на полужесте. Смещаются стрелки на часах.
П е р е к л ю ч е н и е с в е т а.
ЧАС РЫБЫ
На сцене не произошло никаких изменений. Только Г л у ш к о в успел переодеться в синий халат. Сейчас Глушков на цыпочках приближается к С п а с о в с к о м у, держа в руках сверток.
Г л у ш к о в. Разрешите, Виктор Станиславович, пиджачок прикинуть?
С п а с о в с к и й. Я, кажется, запретил вам заниматься моим туалетом?
Г л у ш к о в. В свободное время чем хочу, тем и…
С п а с о в с к и й (резко). Бросьте эти штучки!
Втянув голову в плечи, усмехнувшись какой-то жалкой улыбкой, Глушков поворачивается к двери.
Постойте! (Проклиная себя за сердоболие.) Ну что вы, в самом деле?.. Поймите, это не те формы заботы о ближнем, которые я способен оценить. Это унижает нас обоих.
Г л у ш к о в (поспешно разворачивает сверток). Одна же минутка!
С п а с о в с к и й. Я понимаю, вы старались из самых добрых побуждений, но добьетесь только одного: я вас возненавижу.
Радуясь и торжествуя, Глушков охорашивает пиджачок на плечах Спасовского.
Г л у ш к о в. Тютелька в тютельку!
С п а с о в с к и й (страдая, про себя). Поразительная способность быть одновременно приторным и непреклонным.
Г л у ш к о в. Букле. Самый модный.
С п а с о в с к и й. Дайте слово: первый и последний раз!
Не отвечая, Глушков собирает под скрепочку несколько квитанций.
Г л у ш к о в. Тут чеки для отчета. Не забудьте доверенность подписать.
Загудел Красный — «бункерный». Спасовский подхватывает трубку.
С п а с о в с к и й. Я понял!.. Не возражаю… Тогда пусть Мостальский…
Глушков застенчиво, но настойчиво подсовывает Спасовскому свои квитанции.
Г л у ш к о в. Вот на этом листочке — костюмные. Тут — продуктовые.
С п а с о в с к и й (нетерпеливо). Раз уж вы были настолько любезны, не сочтите за труд подождать!
Г л у ш к о в. Я-то не сочтю, да кассу бы не проворонить.
С п а с о в с к и й. Зачем касса? Возьмите общую доверенность на все мои гонорары, только и всего.
Г л у ш к о в (недоуменно). Не многовато ли доверия?..
И снова в разговор вмешивается Красный — «бункерный». Спасовский говорит по телефону, одновременно поглядывая на экран телевизора.
С п а с о в с к и й. Вижу!.. А не лучше ли выждать?..
Глушкова отвлекает на себя Черный — «городской».
Г л у ш к о в (в трубку). Секретарь-завхоз Глушков слушает!.. Виктора Станиславовича нет и не будет… Кроме меня, не с кем. Все руководящее ядро в четвертом бункере. На мне одном вся субординация. Вы скажите, я запишу и передам… Извините, коли так. (Кладет трубку. Спасовскому.) Из академии. Не пожелали со мной. Мелкая сошка.
С п а с о в с к и й. Да, для телефонных обструкций — секретарь-завхоз не звучит. Надо бы вас поименовать пошикарней. Инженер-администратор, например?
Г л у ш к о в. Кто же вам разрешит этакие должностные фантазии?
С п а с о в с к и й. Мне все разрешат, Помидорыч. Специально оговорил такое право.
Г л у ш к о в (осторожно). Образование мое — общедоступное. Наверстывал главным образом за счет художественной литературы. Разговариваю хоть и запинаясь, но образно. Пишу со знаками препинания. На Гоголя сослаться, при случае даже на Цицерона, — извольте. Однако до подлинных глубин не поднялся. Что уж там?.. Сероват, натурален… Дотянусь ли?..
Красный — «бункерный» — возвращает Спасовского к телевизору и осциллографам. Судя по всему, в том, что он видит, мало утешительного.
С п а с о в с к и й. Оранжевый?.. Пожалуй, даже розоватый… Краснеет, сволочь! Не подключить ли сразу все резервные манжетки?.. Вот как?.. Ну, смотрите сами, вам виднее.
Не успевает он опустить трубку Красного, «бункерного», звонит Желтый — «внутренний».
С этим теперь не ко мне. Запишите: Глушков Пантелей Иссидорович, инженер-администратор… Вполне компетентен. Передайте всем: без его санкции я теперь пальцем не шевельну. Так! (Кладет трубку, подмигивает Глушкову.)
Тот укоризненно качает головой. Звонит Белый — «генеральский».
(Берет трубку.) Знаю. Скверно… Где-то не сошлось, Петр Васильевич… Думаем, конечно, думаем!.. (Опускает трубку.)
Пауза. Проникаясь сочувствием, Глушков подходит ближе.
Г л у ш к о в. А я-то полагал, Виктор Станиславович, самое трудное — поймать жар-птицу.
С п а с о в с к и й. Поймать — ерунда. Удержать на весу — вот фокус.
Г л у ш к о в (осторожно). Самое время намекнуть кого-нибудь в персональные козлы отпущения.
С п а с о в с к и й. Что намекнуть?..
Г л у ш к о в. Як тому, что искусство может потребовать жертв.
Звонит Черный — «городской». Разговор принимает на себя Глушков.
Ин… Инженер-администратор Глушков у телефона… Извините, Мария Михайловна, здесь он… Передаю.
Спасовский, не сдержав жеста досады, поднимает трубку на своем столе.
С п а с о в с к и й. Мармышка, салют!.. Я же сказал: не смогу!.. Зачем же билетам пропадать? С тобой пойдет Помидорыч. Глушков то есть. Вот и узнаешь. Пора познакомиться. Сама будешь благодарна. Да, да, да… (Сухо.) Ну, а другого попутчика у нас в запасе не имеется! (Опускает трубку. К Глушкову.) Заедете часам к пяти. Вот по этому адресу. После спектакля позвоните.
Г л у ш к о в (испуган). Как же?.. Какой из меня кавалер для подобной особы?.. Я ведь все больше по вдовам. Одна надежда — прорваться в какую-нибудь брешь. Прикрыть то есть пробоину в женском сердце.
С п а с о в с к и й. Ну, до пробоины тут еще не дошло. Надо выручить по-товарищески. И не давайте ей курить. Конфетки подбрасывайте… Товарищ непривередливый. Один недостаток — театралка. Два начисто потерянных вечера в неделю… Пустяками тут не отделаешься.
Г л у ш к о в. А надо ли отделываться?
С п а с о в с к и й. Рано или поздно приходится определять: на какие траты в своей жизни ты можешь пойти ради женщины. Иначе… (Задумывается.) Такс, тики-такс, тири-такс… (Замирает, поглощенный какой-то мыслью.)
Г л у ш к о в (коротко вздохнув). А мне вот не на чем трыктоваться. В запасе ни мамаши, ни невесты, одна Чухлома.
«Бродил угрюм и одинок, Смотрел, вздыхая, на Восток…»Замечает, что Спасовский его не слушает. Деликатно кашлянув, умолкает. Секунда неподвижности. Перезвон созвездий. Час истекает.
П е р е к л ю ч е н и е с в е т а.
ЧАС ОВЦЫ
На сцене не изменилось ничего. Только Желтый телефон перекочевал на стол Глушкову. Появляется Г л у ш к о в со стопкой книг и журналов, которую он кладет на краешек стола Спасовскому. С п а с о в с к и й задумался, уронив лицо в ладони. Глушков стоит рядом, затаив дыхание и стараясь не обеспокоить.
С п а с о в с к и й (не поднимая головы). Опять книг натаскали? Печете вы их?..
Глушков виновато пожимает плечами. У Спасовского энергичная разминка: несколько быстрых приседаний, короткая стойка на руках. После чего он возвращается к столу, с отвращением придвигает к себе книги и журналы.
Г л у ш к о в. Опять у вас глазки красные.
С п а с о в с к и й. Голова разболелась.
Г л у ш к о в. Я, Виктор Станиславович, против головы заговор знаю — как рукой снимет.
С п а с о в с к и й. Вы еще и колдун ко всему прочему?
Г л у ш к о в. Потомственный и натуральный. Раб суеверий.
С п а с о в с к и й. Не многовато ли граней?
Г л у ш к о в. Смешно?.. Ну, посмейтесь. А вдруг?.. Зацепится какая-то боковая струна. Вдохновение какое-нибудь снизойдет?.. Отчего не попробовать? Шутки ради?
С п а с о в с к и й. Как-нибудь на досуге. (Просматривает журнал.) О чем вздыхаете, Помидорыч?
Г л у ш к о в (обуреваем чувствами). Счастлив пребывать в кругу ваших раздумий.
С п а с о в с к и й. Приобщаетесь?
Г л у ш к о в. Поучаюсь благому.
С п а с о в с к и й. Какие же благие поучения вы умудряетесь выудить из моей цифири?
Г л у ш к о в. Не из цифири, а из обожания вашей личности!
С п а с о в с к и й. Это еще что?.. Как вам не стыдно? Пошлость какая… Я не кинозвезда и никаких подобных эмоций вызывать не способен.
Г л у ш к о в (продолжая оставаться в состоянии размягченности). Вы стыдите, а мне не совестно. Любовь к вам, Виктор Станиславович, может, самое ответственное, что во мне есть.
«Я отрок был тобой плененный, Сердечных мук еще не знав, Я был свидетель умиленный…»С п а с о в с к и й. Да вы сентиментальны, Помидорыч?.. Не ожидал. Железный мужчина — и такая чувствительность.
Г л у ш к о в. Чувствительность ни при чем. Вполне осмысленно восхищаюсь вами как мыслителем производства.
С п а с о в с к и й. Вот и зря. Как раз мой личный вклад в производство мог быть солидней. Будем откровенны: как руководитель я значу несравненно меньше, чем как рядовой исследователь. Я согласился возглавить институт только потому, что не видел альтернативы.
Г л у ш к о в. А мне казалось — вы прирожденный диктатор, Виктор Станиславович.
С п а с о в с к и й. Какой я, к шуту?.. Для этого я слишком нетерпелив. Привычка все вешать на один гвоздь… На земном шаре ежедневно печатается шесть книг и статей, имеющих прямое отношение к делу, которым я руковожу. Сто восемьдесят в месяц! Гора!.. Английский, немецкий, французский, японский. Чтобы просмотреть только периодику, требуется пять часов в день. А переводы?.. Настоящий руководитель должен хватать это на лету. А я чувствую себя затравленным машинистом. Поезд летит под уклон. Кнопок на пульте все больше. Того и гляди — все рухнет в разбалансе. И вдруг мыслишка: сбежать бы в бакенщики!.. Речка, лодка, три фонаря.
Г л у ш к о в (тихо). Ежели желаете, могу способствовать. Успел оглядеться, поднатореть.
С п а с о в с к и й. Помидорыч?..
Г л у ш к о в. Заведу «выборочный бюллетень». Десять строк на каждую публикацию — не так мудрено. Полчаса чтения на день, и вся картошка. Переводы закажем.
С п а с о в с к и й. Это было бы слишком прекрасно!
Г л у ш к о в. Другой разговор — не рискованно ли?
С п а с о в с к и й. Дело стоит того.
Г л у ш к о в. Гожусь ли я на роль фильтры? Хоть и поднаторел, не специалист. Что-то упрощу, какой-нибудь тонкости, глядишь, не примечу.
С п а с о в с к и й. Черта ли мне в тонкостях? Тонкостей у меня своих больше, чем гребешков у лысого.
Г л у ш к о в. Так-то оно так. Но подумайте хорошенько: каков я?.. Читаю книгу — западает. Начну пересказывать — отруби. Будет ли впечатление?
С п а с о в с к и й. Мне только бы вульгарную ориентировку! А там — чутье собачье. Если вы освободите мне в день еще хотя бы два часа…
Крепкое рукопожатие чуть затягивается. Спасовский отнимает руку. Неловкая пауза.
Почему вы разгуливаете в синем халате, Помидорыч?
Г л у ш к о в. Белые полагаются только инженерному составу.
С п а с о в с к и й. Мы же вас нарекли?..
Г л у ш к о в (угрюмо). Не имеет значения. Заурядный технарь!
«Король лакея своего Назначит генералом, Но он не может никого Назначить добрым малым!»Резко повернувшись, Глушков отходит к своему столу.
С п а с о в с к и й (про себя). Вот тебе и на!.. Обиделся. Что я такого ему сказал?
В это время Глушков достает из нагрудного кармана круглое зеркальце, обозревает свою физиономию. Со вздохом прячет зеркальце в карман.
Дьявольски обидчив, капризен и любит выяснять отношения.
Некоторое время они работают, каждый за своим столом. Но Спасовскому не дает покоя мысль, что он нечаянно обидел человека. Не выдержав томительного молчания, он подходит к Глушкову.
Уполномочен передать вам благодарность за вашу «службу быта». Особенно женщины…
Г л у ш к о в (все еще хмуро). Вы благодарите, а муж Стерляковой со скандалом явился. Семейная жизнь рушится по причине редкой видимости.
С п а с о в с к и й. Его можно понять.
Г л у ш к о в. Сыт, обстиран, ухожен, что еще?.. А если лишний раз жену не облапит — перетерпится!
С п а с о в с к и й (сражен). Вы так ему и сказали?
Г л у ш к о в. Так и сказал.
С п а с о в с к и й. Что за?.. (Спохватился.) Я хотел сказать: надо деликатней. Как можно деликатней.
Г л у ш к о в. Какие деликатности при должностном режиме?.. Пообкусают вам пятки, помяните мое слово!
С п а с о в с к и й. Пообкусают, обязательно. И все-таки побольше деликатности. Трудно с людьми. Волком воешь. И все-таки такт и еще раз такт. Столько подобралось ранимых душ. Один Жора Мостальский чего стоит.
Г л у ш к о в. Про Мостальского не поминайте. Злоба у меня на таких плясунов-красавчиков со младенчества.
С п а с о в с к и й. Полноте, какой он плясун?.. Нуждается в пластырях побольше нашего.
Г л у ш к о в. Все ему прощаете, этому Мостальскому, вот он и распоясался.
С п а с о в с к и й. Спору нет — Мостальский язва порядочная. Но талант. Увы, талант не обязательно предполагает симпатичную личность.
Г л у ш к о в. Я бы его уволил.
С п а с о в с к и й. Тогда вы уж и меня увольте.
Г л у ш к о в. Всякому овощу свое время.
Оба смеются.
Поговорили со своей мамашей, Виктор Станиславыч?
С п а с о в с к и й. Она не согласна. С какой стати, говорит, я пойду в богадельню?
Г л у ш к о в. Какая же богадельня? Дом ветеранов науки. Парк. Компания таких же светлых старичков. Кино каждый вечер. Жизнь, полная духовных интересов.
С п а с о в с к и й. Я все это ей говорил. Но ей не нужна жизнь, полная интересов.
Г л у ш к о в. Неужто скучание в одиночествах плюс езда в метро через весь город — здоровее культурного быта на фоне природы?
С п а с о в с к и й. Очевидно.
Г л у ш к о в. Пусть съездит поглядеть.
С п а с о в с к и й. И слышать не хочет.
Г л у ш к о в. А мы ее обманем. Скажем: двухдневный дом отдыха. Горящая путевка. Сам отвезу. Не понравится — вместе возвернемся.
С п а с о в с к и й. Не проведете, она хитрая.
Г л у ш к о в. Берусь уговорить.
С п а с о в с к и й. Удобно ли передоверять такие разговоры посторонним?.. Лучше я сам.
Г л у ш к о в. Да ведь опять забудете. Недостаточно вы сосредоточенный человек. Дорожи вы материнским покоем, давно бы озаботились.
С п а с о в с к и й. Рано или поздно приходится выбирать, хочешь ли способствовать счастью всех или благополучию немногих… И потом я как-то привык, что она рядом.
Г л у ш к о в. Так бы и сказали, что эгоизм!
Глушкова отвлекает на себя телефон. Невнятно переговорив с кем-то, Глушков уходит за кулисы.
Оторвавшись от расчетов, Спасовский поднимает глаза к созвездиям, чтобы полной грудью глотнуть Вечности. В эту минуту время надрывается как сухая бумага.
П е р е к л ю ч е н и е с в е т а.
ЧАС ТЕЛЬЦА
Возвращается Г л у ш к о в с целой пачкой накладных, кладет их на стол С п а с о в с к о м у.
С п а с о в с к и й (укоризненно). Помидорыч?..
Г л у ш к о в. Никакой Помидорыч не в состоянии оградить вас от дуновения жизни!
С п а с о в с к и й. Вы же обещали?
Г л у ш к о в. Бухгалтерия не приемлет. Подсовываете, говорит, какого-то Глушкова. Кто он такой, чтобы подписывать платежные документы?
С п а с о в с к и й. А чего вам не хватает?
Г л у ш к о в. Номенклатурности.
С п а с о в с к и й. Сейчас же поговорю с Корниловым… Чтобы подпись была авторитетна для финансистов, обзовем-ка вас заместителем директора по хозяйству.
Г л у ш к о в. Заместитель не может подписывать накладные на аппаратуру.
С п а с о в с к и й. Тогда быть вам сразу коммерческим директором! Этого достаточно, надеюсь?..
Г л у ш к о в. Фантастическая получается карьера, Виктор Станиславыч. От завхоза — до директора, единым махом. Народ ахнет.
С п а с о в с к и й (помолчав). Я мог бы сказать, что всем этим вы обязаны собственным достоинствам. Но зачем врать? Вы сами все понимаете.
Г л у ш к о в. В приемной безумец какой-то вас дожидается. В кудрях и перьях. Говорит, сами назначили.
С п а с о в с к и й. Дядя Коля. Рыцарь печального образа. По отцовской линии.
Г л у ш к о в. Что ж вы, через мою голову?..
С п а с о в с к и й (строго). Этот безумец — моя совесть, которая вот уже пятнадцать лет приходит ко мне без доклада.
Г л у ш к о в. Прикажете позвать?
Спасовский не отвечает.
Соврать что-нибудь деликатное?
На столе Спасовского звонит Синий — подключенный заново — телефон. Спасовский поднимает трубку.
С п а с о в с к и й. Вас слушают… По всем этим вопросам отныне попрошу адресоваться Глушкову Пантелею Иссидорычу… Не знаете такого?.. Придется узнать! Ведущая фигура. Да, что-то вроде. Можно считать и так. Вот именно… Спасовский?.. Ничего больше не решает. Еще не отстранен, но не ре-ша-ет, понимаете? Одним словом, к Глушкову, к Глушкову! (Опускает трубку Синего, чтобы расстаться с ним навсегда.)
Через несколько минут Синий перекочует на стол Глушкова.
Г л у ш к о в. Зря вы раздуваете этот мыльный пузырь. Кончится большим конфузом, вот увидите.
С п а с о в с к и й. Временно!.. За один день ничего не стрясется. А переиграть — одна минута.
Неожиданно со звоном начинают бить часы, перемещая созвездия. Глушков вздрагивает.
Г л у ш к о в. Тьфу, будь вы неладны!
С п а с о в с к и й. Все еще не привыкли?
Г л у ш к о в. Нервируюсь. От взирания на звезды голова кружится.
С п а с о в с к и й. На звезды надо взирать трезво, как на гвозди.
Г л у ш к о в. Хорошо вам говорить. А я практик.
С п а с о в с к и й. Вы не практик, вы — мистик. Это я практик. И я говорю вам: перестаньте пресмыкаться, плюньте на масштаб, и вы увидите: Вселенная конкретна. С ней можно работать.
Звонит Черный на столе Глушкова.
Г л у ш к о в (поднимает трубку). Глушков слушает!.. Вряд ли, Мария Михайловна, он сможет. Нет, соединять не буду… Умолять бесполезно. Неумолимость — мое ремесло, мне за него деньги плотют. Слезами меня опять же не проймешь. Плачьте на здоровье.
Не выдержав такого разговора, Спасовский хватает отводную трубку.
С п а с о в с к и й. Мармышка, салют!.. Что случилось? Он не виноват, мое указание. (Досада.) Знаю, что Ван Клиберн приезжает нечасто, но ведь и плазменный жгут я зажигаю не каждый день?
Глушков собирается опустить свою трубку на рычаг, но, замешкавшись, держит ее на весу, как бы подслушивая и не подслушивая этот разговор.
Какие прогулки, если побриться некогда?.. Доверюсь Помидорычу, пускай снесет мою бороду в парикмахерскую!
Глушков принужденно усмехается.
Мы же договорились — возьмешь Помидорыча… (Понижает голос.) Сама ты скучная. Ничего не понимаешь в людях… Молчалив — стало быть, подлинен. Не краснобай вроде известного… А ты приглядись сердцем, а не глазками… В следующий раз — обязательно… Ну, перестань! Довольно… Хватит же… Да что с тобой? О чем ты плачешь?.. (Опускает трубку.)
Опускает трубку и Глушков. Большая пауза. Оба сидят задумавшись. Обоим тяжело дался этот разговор. Для вида прихватив с собой папочку «Для доклада», Глушков заходит к Спасовскому.
Помидорыч?
Г л у ш к о в (глухо). Напрасно вы это.
С п а с о в с к и й. Что?
Г л у ш к о в. Навязываете меня Марии Михайловне. Не нравлюсь я ей.
С п а с о в с к и й. Почему вы должны ей нравиться? Это необязательно.
Г л у ш к о в. Не очень-то вы ее?..
С п а с о в с к и й. Очень! Просто я… Я сказал себе однажды: ты не можешь себе позволить… этой музыки. Но дело стоит того. Такое дело меняет в принципе не только масштаб, но и нормы морали.
Г л у ш к о в. Возможно ли?
С п а с о в с к и й. Абстрактной морали не существует, Помидорыч. Категории морали так же относительны, как время, и так же условны, как знаки зодиака!
Глушкову такая трактовка кажется непостижимой и одновременно пугающе-привлекательной. Он смеется как-то расслабленно.
Г л у ш к о в. Примечательно… И все-таки от встреч с Марией Михайловной попрошу меня впредь уволить.
С п а с о в с к и й. Почему?
Г л у ш к о в (грубо). Сами, что ли, не понимаете?
С п а с о в с к и й (удивлен). Вы?..
Г л у ш к о в. Я!
С п а с о в с к и й. Вы правы. В котором часу этот концерт?.. Вы совершенно правы. Это именно тот случай… Всхлипывает, лепечет… Если пойдет так дальше, мы станем свидетелями перерождения героической Мармышки. Она гибнет. Срочный лирический ремонт. А может быть, даже — спасение утопающих на водах. (Беглый взгляд на осциллографы.) В конце концов, на первое отделение можно опоздать. Скрябин, Рахманинов, трали-вали… Главное — не пропустить антракт. Или, на худой конец, финальных оваций.
Тревожное жужжание Красного, «бункерного», бросает Спасовского к осциллографам и телевизору.
Красный?.. Явное загасание?.. Где же просчет?.. Чем больше плотность, тем слабее свечение?.. Не вздумайте сказать Трофимычам, засмеют! Возможна только ошибка наведения. (Опускает трубку.)
Пауза.
Помидорыч, наше солнце гаснет.
Потрясенный тоном, каким это сказано, Глушков весь сжимается. На глазах его слезы.
Г л у ш к о в. Виктор Станиславыч, авось обойдется?
С п а с о в с к и й. Оно провисло. Мы бьемся как львы… Но оно провисло. Теперь не удержать… (Задохнулся.) Делайте, что хотите, но не выпускайте меня из этой комнаты! Заприте дверь! Набейте мне морду!.. Приказываю: для лирических состраданий я должен стать таким же неуязвимым, как для материнского молока!
Г л у ш к о в. Не тревожьтесь. Все приму на себя. Два билета тоже.
С п а с о в с к и й (странно усмехнувшись).
Два билета В бабье лето…Преданный друг.
Звонит Белый — «генеральский». Спасовский берет трубку.
Да, сбой. Истерика по всему фронту… Слабеет, сволочь, на глазах. Фиолетовое свечение. Это конец. Сейчас мы увидим пепел заката… (Опускает трубку. Свирепо грозит кулаком небу.) У, подлюга! Кипятишь?.. На вертеле самой паршивой звезды, запросто и без всякой кастрюли… Еще бы тебе не кипятить, при эдаких масштабах! Взялась бы на моих… (Саркастический смех. Вдруг резко поворачивается к Глушкову.) Вы что-то сказали?
Г л у ш к о в. Я?..
С п а с о в с к и й. Вы зачем-то вошли сюда, не так ли?
Г л у ш к о в (поспешно протягивает ему папку). Тут пригласительные. Те, что на сегодня.
Спасовский быстро пробегает глазами пригласительные билеты, отбрасывая их один за другим.
С п а с о в с к и й. Нет, нет, нет… Что тут еще?..
На одном из уведомлений Спасовский задерживается.
«Чествование академика Селезнева по случаю…» Светлейший дед. Мой учитель. Нельзя не быть. Ходил в любимцах. Это будет смертельная обида. (Рвет пригласительный билет на мелкие клочки и бросает их в корзину. Прислушивается.) Все еще не могу привыкнуть. Потрясающая тишина… (Угрюмо.) Отбился ото всех. Никто не мешает, а, Помидорыч?.. Такс, тири-такс, тики-такс.
Глушков не спускает с него встревоженных глаз.
Дальше?.. (Возвращается к письмам.) Защита диссертации. Варфоломей Барашков. Шипучий коктейль из джинсов, бороды и нахальства. Обойдется без нас!
Г л у ш к о в. Не подвело бы такое обрывание концов, Виктор Станиславыч. Насчет этого джинса звонили трижды: работа в профиль!
С п а с о в с к и й. На тысячу — одна! Открывающая новое поле. Остальные — дребедень! Собес!.. (Отбрасывает письмо, тут же хватает другое.) Вот оно!.. Заседание по плазмотронам. Это уже не лирика и не протокол. Это производство. Мостальского или Рокотову?.. Оба держат на плечах наш рушащийся небосвод. Звягинцев?.. Сейчас, когда в бункере траур, этот скорее удавится, чем уйдет. А больше ни одной души, не запущенной в оборот… Помидорыч?
Г л у ш к о в. Нет!
С п а с о в с к и й. Надо! Будете представительствовать от института.
Г л у ш к о в. Научное собеседование?..
С п а с о в с к и й. Набросаю вам тезисы.
Г л у ш к о в. Виктор Станиславыч, вы, может, сгоряча забыли? Я простой завхоз! Я взялся быть ломовым конем! Чтобы заслонить вас от кирпичей и тряпок. Но представительствовать в науках?..
С п а с о в с к и й. Десяток слов в прениях.
Г л у ш к о в. Я же косноязычен!
С п а с о в с к и й. Ситуация меняется ежеминутно. Мы болтаемся, как жук на проволоке, между надеждой и отчаянием. Каждый человек на счету.
Г л у ш к о в. Секретарь, администратор и все такое прочее — еще куда ни шло. А для роли, под какую вы меня нынче подводите, — не гожусь! Не имею данных.
С п а с о в с к и й. В крайнем случае необязательно участие в обсуждении. Покачивайте головой и надувайте щеки. Отрекомендуетесь… Ну, допустим, моим секторальным заместителем. Посылать на академическое заседание коммерческую фигуру нельзя!
Г л у ш к о в. Смотрите, что получается, Виктор Станиславыч. Как приходится вам час от часу завышать мои должностя. А почему? Надо вам оправдать свои поручения: то право подписи, то право представительствования. Для вас это шутки, игры. А для меня — психологическая ломка!
С п а с о в с к и й. Все, все. Согласен!
Г л у ш к о в. Нет, не согласен! Я еще в своем уме. И так уж хватает причудливости. Пора и честь знать. Сами ощущаете, как я к вам отношусь. Как преклоняюсь… Но на такое посрамление даже ради вас не пойду.
С п а с о в с к и й. Сачкуете?
Г л у ш к о в. Счел бы за счастье!.. Однако бездарен, зауряден и попросту сероват. Во всех измерениях. Сесть в одном ряду с творцами?.. Со всем сердечным сокрушением говорю: немыслимо! Наши же сотрудники засмеют, пепельницами закидают. И поделом.
С п а с о в с к и й (язвительно). Может быть, вы надеетесь, что я умилюсь вашей скромности?.. Столбик вы поросячий!
Глушков вжимает голову в плечи.
Все понимаю! Все вижу! Ничуть не обольщаюсь! Но у меня нет выхода. Я хватаюсь за вас, как утопающий за соломинку. Предпочел бы придуриваться, врать, лавировать. Но это тот случай, когда играет только подставная фигура. И довольно!.. Марш — переодеваться!
Г л у ш к о в (отчаянно). Виктор Станиславыч!..
С п а с о в с к и й (непреклонно). Секторальный заместитель!.. Так и запишем!
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЧАС БЛИЗНЕЦОВ
С п а с о в с к и й стоит неподвижно, не отрывая глаз от экрана телевизора.
Появляется Г л у ш к о в, вид у него помятый и взъерошенный.
С п а с о в с к и й. Помидорыч, оно не погасло! Оно все еще держится… Вы слышите?..
Глушков не отвечает.
Что с вами? Прихворнули?
Г л у ш к о в. Здоров.
С п а с о в с к и й. Мрачный какой-то, рассеянный.
Г л у ш к о в. Недосыпаю. Ломовой конь. Теперь еще к семинарам готовиться… А главное, Виктор Станиславыч… ужален в самое сердце.
С п а с о в с к и й. Кто ужалил?
Г л у ш к о в. Вы знаете, под каким давлением принимал я все свои чины и звания. И вот из-за этой своей уступчивости терплю теперь неслыханные издевательства со стороны наших товарищей. Как я и предвидел, смеются прямо в лицо. Злые остроты, сравнения и даже карикатуры. В частности, со стороны Мостальского… Каждое лыко в строку: невежество, усердие, подражание вам, ошибки произношения.
С п а с о в с к и й. Вы же умница! Стоит ли обижаться на шутки?
Г л у ш к о в (с надрывом). Это не шутки, это — травля! За что? Расшибаюсь для всех. Того же Мостальского избавил от нагрузок, обеспечил бутербродами с рыбой.
С п а с о в с к и й. И на здоровье. И пусть он есть рыбу… Хвастун, задира, шипучка, но отходчив. Он же сам через минуту забывает свои остроты. Послушали бы вы, как он со мной мордуется… А мы вас, Помидорыч, ценим. Да что мы?.. Из Алексеевского института справлялись: какая такая, мол, появилась у вас универсальная фигура-громоотвод? Завидуют, черти! Того гляди, еще переманивать начнут. Мармышка тоже — спасибо, говорит, открыл глаза на человека. Отдает должное.
Г л у ш к о в (громко всхлипнув). Все равно истерзан! Не желаю больше. Весь изнемог.
С п а с о в с к и й. Изнемогайте без заламывания рук. Вы не в театре.
Г л у ш к о в. Смеются же…
С п а с о в с к и й. А мы утрем им нос. (Обнимает Глушкова за плечи.) Напечатаем-ка заметку под вашим именем в реферативном журнале…
Г л у ш к о в. Не поверят они, что я сам…
С п а с о в с к и й. Поверят. Написано будет эдаким варварским стилем. Даже с ошибками. Но с проблесками гения! Ясно? Вот увидите, Мостальский сам приползет с поздравлениями. Не ожидал, мол, и так далее. Упьетесь торжеством. Ну, улыбнитесь же!..
Глушков затихает. Пауза.
Г л у ш к о в (издалека). Вообще-то, Виктор Станиславыч, вопреки двойственности происхождения, я чистопсовый костромской патриот… И что смешного?
С п а с о в с к и й. Ничего.
Г л у ш к о в. Нет, вы как-то бровью повели, когда я сказал, что я патриот.
С п а с о в с к и й. Вы к чему завели эту шарманку — не соображу?
Г л у ш к о в. Замечаю, некоторым не по вкусу.
С п а с о в с к и й. Да ну вас в болото!
Г л у ш к о в. Нет, это, однако, интересно, что вам тоже не по нутру.
С п а с о в с к и й. По мне, хоть двоюродным лаптем назовитесь, но будьте попроще!
Г л у ш к о в (уже спокойно). Виктор Станиславыч, вопрос к вам, в порядке чистой фантазии: если бы для полного торжества великого вашего дела пришлось бы вам… Убить. Как бы вы?.. Молчите?..
С п а с о в с к и й. Казуистика.
Г л у ш к о в. Нет, вы скажите.
С п а с о в с к и й. Зачем говорить пошлости? Библейских заповедей не признаю…
Г л у ш к о в (только теперь замечает на столе Спасовского стопку книг). Зачем же вы опять за книжки принялись? Я же вам сегодня аннотации припас. (Беспокойно.) Может, они?.. Вы откровенно!
Пауза.
Понимаю. Вы только не думайте, чтобы я… Ведь я штудирую! Все зубы исскрежетал, чтобы соответствовать. Железо готов грызть.
С п а с о в с к и й (не выдержал). Я и не собираюсь отказываться от ваших… Просто сейчас, временно, надо повнимательнее к чужому опыту.
Г л у ш к о в. Утешать не стоит. Не вышло. И точка… Постараюсь другим чем-нибудь способствовать.
Звонит Черный — «городской». Глушков снимает трубку.
Вас слушают… (Прикрывает ладонью микрофон, к Спасовскому.) Там опять этот, который по рыцарской линии. Измором берет.
Спасовский ничего не отвечает.
(Возвращается к телефонному разговору.) Товарищ дядя Коля, опять же не сможет он. Лучше бы завтра к вечерку… Да нет, мамаша у нас при смерти… Ну да. (Кладет трубку.)
С п а с о в с к и й. Что вы ему?.. Как у вас язык повернулся?
Г л у ш к о в. Сами приказали: обосновывать.
С п а с о в с к и й. Разве такими вещами можно?.. Он сейчас же бросится ко мне домой.
Г л у ш к о в. Пусть бросается. Зато избавились от него, самое малое, на сутки. А там — объяснимся, в ногах будем валяться.
С п а с о в с к и й (все еще не пришел в себя). Чудовищно.
Г л у ш к о в. А как прикажете изворачиваться? Летучку отменяем — бронхит. Инженерская планерка — катар сердечной мышцы. Теоретическая конференция — желудочный грипп.
С п а с о в с к и й. Кто просил вас врать во всех этих случаях?
Г л у ш к о в. Не соври я, у нас сейчас в приемной Ходынка была бы.
С п а с о в с к и й. Что люди подумают обо мне?
Г л у ш к о в. Валите все на меня. Помидорыч перестарался, тупая скотина, держиморда. Все я один! Вы — мимолетное виденье и гений чистой красоты.
С п а с о в с к и й. И все-таки категорически прошу, без вранья!.. Я блокирован. Я творю несбыточное. Я не щажу ни себя, ни других… Это правда. Грубая правда. И люди обязаны довольствоваться ею.
Красный, «бункерный», призывает Спасовского к приборам.
Светлеет?.. Не сглазить бы… Набирает силу? (Заикаясь от волнения.) Про… Про… А, черт! Проверить, сто раз проверить! Нет, я сам… (Опускает трубку, к Глушкову.) Помидорыч, вы, кажется, готовы способствовать?
Г л у ш к о в. В огонь и в воду!
С п а с о в с к и й. Продолжайте аннотации!
Г л у ш к о в. Так ведь?..
С п а с о в с к и й. Все равно годится!
Резко надламывается течение времени, бьют часы, меняется освещение.
П е р е к л ю ч е н и е с в е т а.
ЧАС РАКА
Г л у ш к о в стоит перед С п а с о в с к и м. Он пытается что-то сказать, но от волнения производит только некое невразумительное мычание. Губы его дрожат.
С п а с о в с к и й. Ничего не понимаю! Перестаньте дрожать! Объясните связно.
Г л у ш к о в. Сор… сорвался ваш Помидорыч. Недосмотр. А если уж по совести — преступление. (Всхлипнув.) И на чем? На снабжении сорвался… Вместо пяти баллонов углекислого подбросил к четвертому бункерному баллоны с кислородом.
С п а с о в с к и й (испуган). Нет!
Г л у ш к о в. По счастью, товарищи вовремя заметили. Могло бы кончиться взрывом и тому подобным шумом с постраданием аппаратуры и людей.
Спасовский проводит ладонью по лбу.
Замять не удастся. Пожарным инспектором составлен акт. Вышло за стены… Теперь одно: брать вам вину на себя.
С п а с о в с к и й. Зачем вы полезли в бункерные дела? Там своя служба. Кто вас просил?
Г л у ш к о в. Не хотелось отвлекать по мелочам. Вопрос пустяшный: сам отобрал, сам доставил. Где затмилось, ума не приложу.
С п а с о в с к и й. А надписи на баллонах?
Г л у ш к о в. Я в надписи не вникаючи. Я — по расцветке. Синенькие… Было сказано давеча: синеньких подбросить.
С п а с о в с к и й. Что за лепет?.. Каких синеньких?..
Г л у ш к о в. Кислород в синеньких с желтой полоской.
С п а с о в с к и й. О господи!
Г л у ш к о в. Не хотелось отвлекать. Сам, думаю, соображу.
С п а с о в с к и й. Вас же учили где-то?.. Какой-то всеобуч? Разве вы не знаете буквенных обозначений?
Г л у ш к о в. Виктор Станиславыч?..
С п а с о в с к и й. Нет! Ничем не могу… На этот раз слишком серьезно. Могли быть жертвы.
Г л у ш к о в. Вот я тут сочинил. Как бы ваша объяснительная. (Подсовывает Спасовскому листок.)
С п а с о в с к и й. Вы идиотом меня считаете? С какой радости мне возводить на себя напраслину?
Г л у ш к о в. Вам простят. Вы — гений. В крайности — моральное осуждение. А я, считайте, труп. Но я не за себя сейчас, за дело. Допустим, расследование — консервация бункерных каналов на сутки, самое малое.
Пауза.
С п а с о в с к и й. Взять на себя такую вину?
Г л у ш к о в. Дело стоит…
С п а с о в с к и й (отчаянно). Зачем вы полезли в бункерные дела?
Г л у ш к о в. Уж полез, чего же теперь.
С п а с о в с к и й (читает заявление). Никто не поверит. Я не мог говорить ничего подобного, даже в бреду. Это малограмотно… (Перечеркивает заявление.) Тогда уж напишем, что я… Какая галиматья!.. (Яростно растирает лоб.) Самому на себя сочинять обоснованный поклеп — такого еще не приходилось. Дорого вы мне обходитесь, Помидорыч!.. (Пишет.) «Руководствуясь…» Не то!.. «По причинам априорного порядка допустил, что добавление расчетной доли кислорода…» О господи!.. «Признавая, что подобный риск в промышленных условиях, грубо попирающий… Ставящий под угрозу… Превышающий меру ответственности…» (С отвращением.) Сколько причастных оборотов!.. «В то же время…» Нет, лучше так: «Степень риска…» Ну и конечно… (Глушкову.) Пожарника в святцы запишите. По гроб жизни. В ножки ему, в ножки. (Пишет.) «Расследование прошу отсрочить до… Всю ответственность за этот возмутительный случай»… Дорого, дорого плачу за тишину!.. «Всю ответственность…» (Пишет, зачеркивает. Где-то даже увлечен технической задачей обоснования необъяснимого.) Ну и прохвостом я выгляжу в подобном контексте! (Протягивает Глушкову листок.) Вот вам исповедь козла отпущения. Отдайте на машинку..
Г л у ш к о в (потрясен). Виктор Станиславыч!.. Никогда не забуду. (Смахнув слезы, углубляется в чтение документа. Лицо его все больше твердеет. Время от времени бросает на Спасовского косые взгляды.) Так, так… Вот тебе и на. Как же?..
С п а с о в с к и й. Что еще?
Г л у ш к о в. Оказывается, давно задумали? С разбегу так не сочинишь. Я ведь не знал… Что же вы тогда людей-то не предупредили?
С п а с о в с к и й. Я все это выдумал. Самооговор. Разве не ясно?
Г л у ш к о в. Это ясно… (Читает. Вдруг отвлекается какой-то мыслью.) Извините, Виктор Станиславыч, но теперь я припоминаю: синенькие! Это вы сказали: синенькие… А я-то, желудь серый, решил, что ослышался. Нет, точно было сказано. Теперь вот, спасибо вам, по-писаному очень даже сходится все.
С п а с о в с к и й. Что сходится?
Г л у ш к о в. Что вы меня заранее в это дело сунули. Для перестраховки. Теперь вот признаетесь.
С п а с о в с к и й. Вы же сами просили меня?
Г л у ш к о в. Просил. Но я же не знал, что вы заранее?.. А сейчас разжалобил я вас, вы и снизошли… Нет, это не самооговор. Это исповедь. Вы сами знаете, исповедь. Вон как глазки бегают…
С п а с о в с к и й. Что вы еще хотите от меня?
Г л у ш к о в. Сознайтесь: вы сказали «синенькие». А синенькие у нас с кислородом. Я-то, серый желудь, расплакался от благородства. Никакого тут благородства.
Пауза.
С п а с о в с к и й. Помидорыч?..
Г л у ш к о в. Что — Помидорыч? Вот оно, на руках: ваяю собственноручное. Впрочем, могу вернуть вам ваше заявление и претерпеть все! (Протягивает Спасовскому заявление.)
Тот его не берет.
Не желаете?.. Личное достоинство, интеллигентность?.. На том и ловимся, Виктор Станиславыч. Заодно уж снимите камень с души, признайтесь!
С п а с о в с к и й. Признаться? В чем?.. (Насмешливо.) Во вредительстве?
Г л у ш к о в (игнорируя иронию). Точную квалификацию предоставим юристам, хотя мысль про коварный умысел напрашивается сама собой…
С п а с о в с к и й. Напрашивайтесь! Как вам удобнее. А мне больше не с руки. В четвертом Вселенную только что поймали на игре в прятки…
Г л у ш к о в (аккуратно прячет заявление Спасовского в карман). Не уверен, Виктор Станиславыч. Не уверен, что такого человека можно оставлять при Вселенной. Руководству, само собой, виднее. Но я лично…
С п а с о в с к и й. Неужели вы думаете, что бутерброд, который вы прессуете сейчас на моих глазах, может прельстить хоть кого-то?
Г л у ш к о в. Обязательно может. И вы сами знаете, кого. Личико-то побелело. (Шепотом.) Личико-то ваше, — полюбуйтесь!
Протягивает ему зеркальце. Спасовский зеркальце не берет. Тогда Глушков начинает играть зеркальцем, пуская зайчики по лицу и по плечам Спасовского.
На все надо знать крючок, Виктор Станиславыч. Как учит нас мировая классика, для каждого случая есть крючок, которым, ежели приладиться, из любого Спинозы можно вытащить преступный элемент, паче того — убийцу. Чистобрюхих нету, окромя временно исполняющих. Все прочие — болтаемся на крючке добровольного признания.
С п а с о в с к и й (восхищен). Такой вот начитанный людоед, милее отца родного, вырастает вдруг из-под земли. И нечем крыть. Остается крикнуть: ура! Спасибо тебе, дорогой пожиратель моей потрепанной печени!
Г л у ш к о в. Ага, разобрались? (Показывает ладонь.) Вот вы где у меня, со всеми вашими зодиаками! (Вдруг сморщился, словно от нестерпимой боли, с надрывом.) Что же вы со мной делаете? Когда же вы взвоете? Когда ударите меня своим телевидером по потной моей, изуверской роже? Когда же я лягаться-то вас научу?
С п а с о в с к и й. О чем вы?
Г л у ш к о в. Нарочно! Нарочно я все это подстроил, желая показать вам меру вашей беззащитности!
С п а с о в с к и й. Стало быть, угроза взрыва?..
Г л у ш к о в. Не было ничего! И не могло быть. Все выдумал.
Пауза.
С п а с о в с к и й. А вы артист, Помидорыч, большой артист! Теперь понять бы, чего вы добиваетесь?!
Г л у ш к о в. Быть полезным. Способствовать делу. Заслонить от суеты. Пробудить гений… Единственно ради этого, и ничего окромя!
С п а с о в с к и й. Шутник, шутник!
Г л у ш к о в. Да разве я вас?.. Не мерзавец же и не дурак. Да я не то чтобы предать, — мечтаю: взрыв какой-нибудь, а я вас грудью заслонил. Ценили бы!.. Потому и обидно за вас. Обещали: через мою голову никаких одолжений. А получилось: кому не лень веревки из вас вьют. Тот же Мостальский. Позор!.. Что молчите?.. (С удивлением замечает, что Спасовский задремал. Лицо Глушкова становится растроганным. Он бережно поправляет сползший на пол халат Спасовского.) Ишь ты! Вот тебе и на…
П е р е к л ю ч е н и е с в е т а.
ЧАС ЛЬВА
Там же, несколькими минутами позже.
С п а с о в с к и й (встрепенулся). Я заснул?
Г л у ш к о в. Да нет. Разве что на минуточку. Вроде как бы притихли.
С п а с о в с к и й. Не давайте мне, слышите? Позволить мне сейчас задремать — смерти подобно!
Г л у ш к о в. Отчего же так уж?..
С п а с о в с к и й. Говорю вам: следите за мной.
Г л у ш к о в (заражаясь его волнением). Что вы меня пугаете? Я людей позову.
С п а с о в с к и й. Ни на шаг от меня!
Г л у ш к о в. Почему такие ужасти-напасти, если даже вздремнется?
С п а с о в с к и й. Утрата позиции. Бункерные идут сейчас напролом только потому, что верят в мой неусыпный глаз… Помогайте же мне! Где вы?..
Г л у ш к о в. Да здесь я, вот он. Только не понимаю же я ничегошеньки.
С п а с о в с к и й. Будите, будите!
Г л у ш к о в. Чего будить-то? И глаза открыты, и разговор связный.
С п а с о в с к и й. Не верьте!.. Это как выстрел в висок. Исподтишка. Сразу теряешь высоту. Перестаешь видеть целое. (Прислушивается к чему-то в себе.) Экая досада! Так хорошо держался все утро. С таким трудом отбился от сует, чтобы сорваться на комплексах. Именно сейчас, когда бункерные считают секунды от звонка до звонка.
Г л у ш к о в (осторожно трогает его за плечо). Ау!
С п а с о в с к и й. Что?
Г л у ш к о в. С закрытыми глазками разговариваете.
С п а с о в с к и й (с отчаяньем). Развезло. Вот так приключение. Делайте же что-нибудь! Вы же видите, самому мне не справиться.
Г л у ш к о в (сострадая всем сердцем). Да что делать-то? Не петухом же кукарекать?
С п а с о в с к и й. Помидорыч?..
Окончательно растерявшись, Глушков топчется около Спасовского.
Г л у ш к о в. Не ожидал я от вас такой ущербности.
С п а с о в с к и й. Какие-нибудь пять минут, и я снова в порядке. Только бы миновать «это»…
Г л у ш к о в. Кофей заварить покрепче?.. Или курьез какой-нибудь бодрящий?.. А еще музыка на некоторых действует. (Кося испуганным взглядом на Спасовского, производит то, что с некоторой натяжкой можно назвать пением. С нажимом и придыханиями исполняет романс «Утро туманное».)
«Утро туманное, Утро сыд-дое, Нивы пычальные, Снегом покрытые…»С п а с о в с к и й (заинтересован). Молодец!.. (Возвращается к расчетам.)
Г л у ш к о в.
«Нехы-ытя вспомнишь И годы бы-лые…»Глушков поет. Спасовский пишет. Спохватившись, Глушков умолкает.
С п а с о в с к и й. Что же вы замолчали?
Г л у ш к о в (сконфужен). Не ожидал за вами, Виктор Станиславыч, такого пристрастия.
С п а с о в с к и й. Что?
Г л у ш к о в. Не думал, говорю, что оцените скромное мое исполнение классики.
С п а с о в с к и й (рассеянно). Исполнения, простите, не разобрал. Но воете вы изумительно.
Г л у ш к о в (шокирован). То есть почему так: воете?.. Я вам не шут все-таки, Виктор Станиславыч!
С п а с о в с к и й. Пойте!
Г л у ш к о в. Что же именно?
С п а с о в с к и й. На ваше усмотрение.
Г л у ш к о в. Лично мне старинный жанр предпочтительнее. Вот хоть бы… (Откашлявшись.)
«Рыяль был весь раскрыт, И струны в нем…(Собрав силы.)
Дры-ыжали!..»С п а с о в с к и й. Великолепно!
Г л у ш к о в. Издеваетесь?.. Я же вижу. На смех я вам дался?
С п а с о в с к и й. Не на смех, Помидорыч, на воспарение духа! Спящий разум рождает чудовищ.
Г л у ш к о в. Что люди скажут про такие наши коллюзии?
С п а с о в с к и й. Поменьше думайте о репутации.
Осторожно откашлявшись и подобрав дыхание, Глушков запевает в своей причудливой манере.
Г л у ш к о в.
«Лишь толькы-ы вечер Затеплитси синий…»Косится глазом на Спасовского. Тот быстро пишет.
С п а с о в с к и й. Такс, тири-такс, тики-такс…
Глушков (собравшись с духом).
«И черемух серебряный иней!..»С п а с о в с к и й (перечитывая свои записи). «Серебряный иней…» Превосходно! (Сворачивает листки в трубку, загоняет их в капсулу пневмопочты.)
Г л у ш к о в. Однако с вами греха не оберешься, Виктор Станиславыч. То ограждение вам подавай, то курьезы. Это какая же требуется гибкость нервов, сами посудите?.. Я думал, серьезное учреждение, а это цирк какой-то на проволоке.
С п а с о в с к и й. Цирк, именно цирк!
Звонит Красный — «бункерный».
(Берет трубку.) Не кричите, слышу… Тем лучше! Уже пересчитал… Не парадоксы, а цирк на проволоке.
Г л у ш к о в. Эдак и рехнуться недолго.
С п а с о в с к и й (по телефону). Я говорю: цирк!
Г л у ш к о в (вздохнув, плавно).
«Отвори Потихо-о-оньку калитку!..»И час истекает.
П е р е к л ю ч е н и е с в е т а.
ЧАС ДЕВЫ
С п а с о в с к и й на сцене один. Сейчас он стоит у стола Глушкова и отсюда ведет разговор по Желтому, «внутреннему», телефону.
С п а с о в с к и й. И Зинокосова тоже нет?.. Какие новые люди? Что за чехарду вы там устроили у себя в отделе?.. Не валяйте дурака, я спрашиваю серьезно… Не понимаю… Не понимаю… (Опускает трубку на рычаг.) Не понимаю.
Энергично растирая ладонями лицо, появляется Г л у ш к о в.
Г л у ш к о в. Извиняюсь, припоздал. Навещал вашу мамашу, Виктор Станиславыч. Жива, здорова, шлет приветы… А вы сомневались: удастся ли ублажить. У меня на старушек — дар божий.
С п а с о в с к и й (хмуро). До меня дошло, Помидорыч, что в новом своем качестве вы жестко затянули узлы.
Г л у ш к о в. Жестковато.
С п а с о в с к и й. Скрутили всех в бараний рог?
Г л у ш к о в. Пожалуй что скрутил.
С п а с о в с к и й. Подвели под увольнение Мостальского?
Г л у ш к о в. Он по собственному…
С п а с о в с к и й (тихо). Молчать! Ни слова!.. Я проглядел вас, Глушков.
Г л у ш к о в (отчаянно). Виктор Станиславыч!
С п а с о в с к и й. Немедленно восстановить!..
Г л у ш к о в. Нет!
С п а с о в с к и й. Вы, кажется, забылись?
Г л у ш к о в. Не восстановлю!
С п а с о в с к и й. Может быть, вам надо напомнить, что вы такое?
Г л у ш к о в. Нет!
С п а с о в с к и й. Вы — балалайка! Вы — манекен! Вы — вешалка для собственного костюма! (Быстро возвращается к своему столу.)
Глушков, закрыв лицо руками, тяжело опускается на стул.
Какой фрукт?.. (Еще кипит.) Как я мог доверить ему людей? Что за ослепление?.. Воспользоваться тем, что я по уши завяз в бункерной одиссее… (Остывая.) Однако я тоже… (Морщится.) Как он сразу поджал хвост. Для него моя «балалайка» — хуже оплеухи. Он, конечно, зарвался. Но нельзя бить по самому больному. А, черт!.. (Быстро возвращается на просцениум, где Глушков сидит у стола, обхватив голову руками.) Хочу извиниться перед вами.
Г л у ш к о в (в смятении). Вы?.. Передо мной?..
С п а с о в с к и й. Я погорячился.
Г л у ш к о в. Не надо!
С п а с о в с к и й. Есть такая отвратительная интеллигентская привычка: сначала наорать, потом терзаться. Прошу понять и простить.
Г л у ш к о в (не поднимая головы). Не могу, Виктор Станиславыч. Я не отходчив. Вы меня плохо знаете. Это я подле вас отмяк. А по природе человек я беспощадный. Иные царапины всю жизнь на себе протаскаю.
С п а с о в с к и й. Еще раз: я сожалею.
Г л у ш к о в. До чего разные мы с вами. Вы вот извинились, и вам вроде бы полегчало. А не знаете, что извинение ваше — грубая ошибка. Во мне в эти самые минуты, может быть, другой человек родился. Какой — самому неизвестно. Но прежнего Помидорыча подле вас не будет.
С п а с о в с к и й. Я извинился. А теперь — уходите!
Г л у ш к о в. То есть?..
С п а с о в с к и й. Совсем. Немедленно!.. Спасибо за усердие, но цена за услуги чрезмерна! Уж лучше хаос, чем тот аппаратики, который вы нам навязали. Пока не поздно, разойдемся по-хорошему.
Г л у ш к о в. Гоните?.. А кто вам романсы споет для бодрости сознания?
С п а с о в с к и й. Считайте, что отпелись.
Г л у ш к о в. Голову вам обещал облегчить.
С п а с о в с к и й. Не хочу от вас никаких услуг!
Г л у ш к о в. Тысячелетняя мудрость плюс психотерапия.
С п а с о в с к и й. По штатному расписанию должности колдуна научному учреждению не положено.
Г л у ш к о в. Стало быть?..
С п а с о в с к и й. Две минуты на сборы — и вы уйдете. Иначе вас отсюда выведут.
Жужжание Красного, «бункерного», и одновременно звонок Белого — «генеральского». Спасовский быстро подходит к своему столу, снимает сразу обе трубки.
Простите, минуточку… (Красному.) Вижу! Великолепный алый тон!.. Что может значить такая пульсация? Не постигнем — грош цена нашему чириканью… (Белому.) Какая пресс-конференция? Да вы смеетесь, что ли? Мы едва очухались, мы еще в себя не пришли. Абсолютно преждевременно! Все равно мне некого послать… Нет, Глушкова уже… Он не сможет. Согласовывайте с кем хотите! (Кладет обе трубки.)
Белый снова резко звонит, потом умолкает.
Пауза.
Спасовский переходит на просцениум, где около своего стола угрюмый Глушков перекладывает в портфель свое канцелярское имущество.
Вы еще не ушли?
Г л у ш к о в. Опять потребовался Глушков?
Спасовский быстро набрасывает на листе бумаги несколько фраз и бросает лист перед Глушковым.
С п а с о в с к и й. Отдайте это в приказ!
Г л у ш к о в. Увольнение?.. (Читает.) Повышение?
С п а с о в с к и й. Раз вы представительствуете от такого института на пресс-конференциях, надо быть сановным.
Г л у ш к о в. Зачем же?.. Не уважаете ведь?
С п а с о в с к и й. Вы нужны. Если вор нужен, его вынимают из петли. Уважать его не обязательно!
И мгновенно отрешился от Глушкова, с головой ушел в расчеты, в раздумья, в бункерные тревоги. Здесь обоих настигает секунда мертвой неподвижности, смещение созвездий.
П е р е к л ю ч е н и е с в е т а.
ЧАС ВЕСОВ
Ничего не изменилось. Только телефоны — все, кроме Красного, «бункерного», — перекочевали на стол к Глушкову.
С п а с о в с к и й, прибитый усталостью, дремлет, раскачиваясь в кресле. Г л у ш к о в, возбужденный, расхаживает по кабинету, размахивая пачкой газет.
Г л у ш к о в. А на проверку — опять же все переврали. Пишут «Принцип Глушкова». Сообразили, головы дубовые, что, поскольку я информировал, я и есть руководитель работы. Уж эти газетчики!.. Придется давать опровержение.
С п а с о в с к и й. Лучше три сражения, чем одно опровержение.
Г л у ш к о в. Получается, я заедаю чужую славу?
С п а с о в с к и й. Заедайте.
Г л у ш к о в. Так ведь одно тянет другое. Намекнули: за досрочное выполнение цикла коллектив вылазит на премию. А первым в списке опять же…
Спасовский оглушительно чихает и, окончательно проснувшись, встает с кресла.
Смеетесь, Виктор Станиславыч? Не пришлось бы заплакать.
С п а с о в с к и й. Вы лучше расскажите, как вам удалось?.. Журналисты — народ дошлый, насмешливый, вопросительный.
Г л у ш к о в (обижен). Вы что же полагаете, что я так на своем курьерском осле и еду?.. Я себя из своей серой натуральности с кровью выдираю! Не моя вина, что угнаться за собственной карьерой не имею возможности.
С п а с о в с к и й. В конце концов, если не половиной, то четвертушкой успеха мы обязаны вашему усердию. Премируйтесь с чистой совестью.
Г л у ш к о в. Премия еще не все. Есть штепселя почище. Намекнули: готовьтесь, Глушков, к дальнему вояжу. Венский симпозиум.
С п а с о в с к и й. Знаю.
Г л у ш к о в. Как же вы?..
С п а с о в с к и й. На этот раз я ни при чем. Срабатывает инерция. Я, признаться, в первую минуту сам опешил, когда Корнилов назвал ваше имя.
Г л у ш к о в. Но почему меня?
С п а с о в с к и й. А кого же?.. Я сам пустил сплетню: Спасовский — фигура номинальная. В это начинают верить… Зачем посылать в гости номинальную фигуру?.. Ну что вы словно шилом подавились? Напишем доклад, вы его зачитаете. Со всеми знаками препинания. Не впервой. Погуляете по заграницам — милое дело. Да не трусьте, отлично все обойдется.
Г л у ш к о в. Голова колесом.
С п а с о в с к и й. Я мог бы сказать, что доволен таким положением. Но зачем?.. Вы же умница, вы понимаете, какой урон для престижа института, какой унылый авантюризм. Для меня лично каждая такая акция — жест отчаянья. Предельная вынужденность.
Г л у ш к о в. Если так, не пора ли поставить точку?
С п а с о в с к и й. Давно пора! Но сегодня, от Козерога — до Близнецов, только за пять звездных часов, я сделал столько, сколько бы не сделал раньше за пять месяцев. Вот и все оправдание моей преступной практики. Одна надежда: победителей не судят… Что выгоднее государству: взять от меня по высшему счету или соблюсти проформу?.. Не знаю. Может быть, действительно самое пустое заседание профкома мне нужнее, чем кажется. Поздно гадать. Теперь уж недолго оставаться вам «калифом на час». Время — к развязке!
Г л у ш к о в. Так ведь абсолютного времени не существует, Виктор Станиславыч. Любая комбинация времени, пространства и морали — относительна.
С п а с о в с к и й (поражен). Ого?.. Ай да Помидорыч!
Г л у ш к о в. А вы что ж, полагали — все течет, один Помидорыч не меняется? Один Помидорыч так и застрял верхом на Козероге?.. Тут ваш недосмотр, Виктор Станиславыч, крупный недосмотр.
На столе Глушкова звонит Черный — «городской». Глушков берет трубку.
Его нет и не будет!.. Никогда!
С п а с о в с к и й. Кто там?.. (Берет отводную трубку.) Слушаю.
Г л у ш к о в (в трубку). Не отвлекайте Виктора Станиславыча!
С п а с о в с к и й. Положите трубку, Помидорыч, я разговариваю.
Г л у ш к о в. Не о чем вам разговаривать! Опять разволнуетесь на два часа.
С п а с о в с к и й. Положите трубку, вам говорят!.. (Абоненту.) Мармышка, салют!.. Куда же ты запропастилась?.. Что значит, прощальный?.. Погоди, Мармыш!.. А вот и не угадала. Как раз сегодня согласен в любой театр… Почему? Алло! Алло! Забавно… (Глушкову.) Кто вам позволил прерывать мои личные разговоры?
Глушков молчит, сжимая трубку в руках.
Говорите, я же знаю — вы на проводе.
Г л у ш к о в. Если сами не можете себя уберечь…
С п а с о в с к и й. Не делайте меня идиотом. Я не нуждаюсь в принудительной опеке. Не нуждаюсь, ясно вам?.. Если по необходимости вы получили доступ ко всем коммуникациям, это еще не дает вам права…
Г л у ш к о в. Для вашей же пользы.
С п а с о в с к и й. Я сам разберусь, что мне полезнее… Впрочем, извините. (Опускает трубку.) Не надо… (Снимает трубку Красного телефона, звонит в четвертый бункер.) Сережа, ты?.. А кто со мной говорит?.. Где же Лябин, Ранкевич?.. Притворяюсь? Но я действительно ничего не знаю. Тогда давайте Мостальского… Мостальского!.. (Опускает трубку.)
Глушков бесшумными шажками вошел в кабинет и сейчас стоит прямо перед столом Спасовского, не опуская глаз.
Что это значит? Мостальского вы все-таки уволили? Вопреки всему?
Г л у ш к о в. Вы приходили извиняться?
С п а с о в с к и й. Я извинялся за резкость тона, а не за то, что было сутью разговора.
Г л у ш к о в. Я понял по-своему.
С п а с о в с к и й. Лжете!
Г л у ш к о в. На этот раз можете не извиняться. Я не обижусь.
С п а с о в с к и й. Как мне вас наказать, Глушков?
Г л у ш к о в. Сами виноваты. Вознесли человека первобытного. Не мне чета люди, и те скопычивались.
С п а с о в с к и й. Вернуть!
Г л у ш к о в. Это невозможно! И вообще, Виктор Станиславыч, попросил бы вас впредь считаться с объективной практикой. Потрудитесь разговаривать обычным языком, не драматизируя. Вы не в театрах!
С п а с о в с к и й (ошарашен). Вы?.. Мне?..
Звонит Белый — «генеральский». Спасовский по привычке протягивает руку. Но трубку перехватывает Глушков.
Г л у ш к о в. Глушков слушает… Все готово. Я завизировал. (Кладет трубку, поворачивается к Спасовскому.) В четыре сорок доклад на коллегии по финансовому плану. Может быть, на этот раз возьмете на себя?
С п а с о в с к и й. Играете на своей незаменимости? Ошибка! Да, возьму на себя! Сам доложу на коллегии, как докладывал до вас. Покончим с вашей монополией в этих вопросах. Сейчас же все досье на мой стол!
Глушков, фыркнув, поворачивается и уходит к своему столу. Звонит Красный, «бункерный», вовлекая Спасовского в последний раунд плазменных тревог и забот.
Ни в коем случае!.. Держитесь того же режима… Запрещаю! Надо понять природу этой цикличности… Нет, нет, нет! На этот раз я приказываю!
Г л у ш к о в (демонстративно кладет свои папки перед Спасовским). Вот!.. Или опять недосуг?..
С п а с о в с к и й. Да. Опять недосуг.
Г л у ш к о в. Опять, стало быть, вора из веревки?
С п а с о в с к и й. Опять вора из веревки.
Глушков откровенно ухмыляется Спасовскому в лицо.
Нужен еще один звездный час. Ни коллегий, ни телефонов, ни объяснений. Глубокое погружение.
Г л у ш к о в. А увольнение Мостальского как же?
С п а с о в с к и й. Подлость и низость. Никогда не прощу. Но отложим. Дело стоит того.
Г л у ш к о в (удовлетворенно). То-то же…
Временной обрыв. Пауза. Неподвижность.
П е р е к л ю ч е н и е с в е т а.
ЧАС СКОРПИОНА
Г л у ш к о в — солидный, чинный — сидит за своим столом, читает какую-то рукопись, делая пометки на полях.
С п а с о в с к и й — напротив: легкомысленно весел, по-студенчески беспечен и говорлив. В руках у него коробка с конфетами.
С п а с о в с к и й. Помидорыч, конфетку?.. С ромом!
Г л у ш к о в. Не мешайте!
С п а с о в с к и й. Какой блаженный день. Наконец-то!.. Я знал, достаточно еще одного часа, и все замкнется. Не спорю, чуть затянулось. Но выстояли?.. Каков бы ни был смысл суточной пульсации, но лабораторную пробу можно считать успешно завершенной. Принцип себя оправдал. Начнем серию экспериментов с установкой промышленного типа… (Глушкову.) Почему вы не хотите конфеты?
Г л у ш к о в (снисходительно). Ребенок вы, Виктор Станиславыч. Чистое дитя науки и техники.
С п а с о в с к и й. Конечно, потребуется еще уйма времени. Технология тончайшая. И все-таки — вкус победы!
Г л у ш к о в. Ей-богу, вы мне мешаете. Идите к себе.
С п а с о в с к и й. Нахал вы!.. (Отправляет в рот конфету.) Забурел. Сидит важный. Делает вид… Да, светлой личностью вас не назовешь. С другой стороны, надо отдать должное вашим административным дарованиям. (Подмигивает.) А уж ваши романсы… Такой бодрящий эффект. Вы просто спасли меня… Я хочу за вас выпить.
Г л у ш к о в. Отвяжитесь!
С п а с о в с к и й. Чисто символический тост. (Ставит на стол воображаемые бокалы, открывает воображаемую бутылку шампанского, разливает ее по бокалам.) Драгоценный Помидорыч!
Г л у ш к о в. Иссидорыч!
С п а с о в с к и й. Как?..
Г л у ш к о в. Пантелей Иссидорыч.
С п а с о в с к и й. Почтеннейший Пантелей Иссидорыч! Глядя на вашу надутую физиономию и заграничный галстук, я хочу…
Г л у ш к о в (на минуту оторвавшись от рукописи). Стишок про меня пущен сатирический:
Моря и страны он объездил все на свете Ценой услуг, державшихся в секрете!Пустячок?!
С п а с о в с к и й. Про меня не такое пускали.
Г л у ш к о в. Врете! Никогда про вас ничего подобного не могло быть.
С п а с о в с к и й. Не надоело вам уязвляться?
Г л у ш к о в. А что ж, они ранимые, я — чурбан сосновый? Я тоже ранимый!
С п а с о в с к и й (покладисто). Вы тоже…
Г л у ш к о в (не отрываясь от бумаг, напевает).
«Не искушай меня без нужды Возвратом нежности своей…»С п а с о в с к и й. Неподражаем!.. (Глушкову.) Давайте же выпьем!..
Звонит Черный — «городской».
Г л у ш к о в (поднимает трубку). Да, я!.. (Лицо его меняется.) Когда?.. Да, конечно. (С преувеличенной старательностью опускает трубку.)
С п а с о в с к и й. Итак, тост за вас… (Перехватывает его взгляд.) Что-нибудь случилось?
Г л у ш к о в. С вашей матерью нехорошо…
С п а с о в с к и й. С матерью? Там?..
Г л у ш к о в. Она в больнице. С утра.
С п а с о в с к и й. И вы скрыли от меня?
Г л у ш к о в. Надеялся — обойдется. Не хотел зря трепать.
С п а с о в с к и й. Скорее машину. Я еду…
Г л у ш к о в. Не надо! (Удерживает его за рукав.) Виктор Станиславыч, мужайтеся!
С п а с о в с к и й. Нет!
Г л у ш к о в. Полтора часа назад. Загородная… Все равно бы не поспеть.
Пауза.
С п а с о в с к и й. Спасибо, Помидорыч. Вы избавили меня от самой докучливой посетительницы. Очень радикально.
Г л у ш к о в (оскорблен). Вы вроде бы с упреком?
С п а с о в с к и й. Нет, нет…
Г л у ш к о в. Мне самому старушка ваша была больше, чем родная… (Плачет.) А что тосковалось ей с непривычки, какое это имело значение для склероза?
С п а с о в с к и й. Как я мог?.. Как я мог?.. Последний раз она просила меня позвонить кому-то. Кому?.. Ах да! (Звонит по телефону.) Дядя Коля?.. Это Виктор! Приезжайте срочно. Беда!.. Что?.. Нет, мама у меня… Не верите?.. То есть?.. Кто же такими вещами?.. Алло! Алло!.. Где же вы?.. Дядя Коля!.. (Опускает трубку.) Не хочет.
Звонит Желтый — «внутренний». Глушков поднимает трубку.
Г л у ш к о в. Да, я!.. (Зажав ладонью микрофон, к Спасовскому.) Люди на митинг собрались. Может, отменим?
С п а с о в с к и й. Отменять?.. Зачем?.. Умерла мать, ну и что? Дело важнее, не правда ли? Я давно уже разобрался в принципах предпочтения… Я был плохим сыном. Но стал ли я от этого хорошим инженером?.. Вот вопрос. Есть ли мне хоть какое-то оправдание?.. Она мне больше не помешает. Превосходно! Она больше не придет сюда с термосом! С термосом!.. (Кричит.) С термосом, черт побери!.. Какое облегчение. Какой выигрыш во времени. Она не будет больше звонить по вечерам. Огромное достижение! Сколько сразу резервного пространства. Я просто счастливчик! (Покачнулся.)
Г л у ш к о в (испуганно кричит в телефонную трубку). Машину к подъезду! Виктор Станиславыч заболел! (Подхватывает Спасовского под руку.)
С п а с о в с к и й (освобождаясь от его руки, усмехнувшись). Вы незаменимый человек, Помидорыч. На все случаи жизни.
Звон стекла. Обрушивается разбитый вдребезги час Скорпиона. Время, задохнувшись, останавливается.
П е р е к л ю ч е н и е с в е т а.
ЧАС СТРЕЛЬЦА
За своим столом сидит С п а с о в с к и й, что-то быстро пишет в блокноте, перечеркивает, начинает снова.
Г л у ш к о в у себя вполголоса разговаривает по Синему телефону, стараясь, чтобы Спасовский его не услышал.
Г л у ш к о в. Сто раз вам говорено: с его сердцем ему в это лучше не вникать. Врачи сказали: щадить… И это тоже незачем ему знать. Я отвечаю. Всем передайте. Да, перед медициной. (Положив трубку, на цыпочках подходит к двери в кабинет Спасовского, прислушивается. Только после этого заглядывает в кабинет.)
С п а с о в с к и й (не поднимая глаз от блокнота). Хотите посмеяться, Пантелей Иссидорыч?.. Я только что от Корнилова. На этой, говорю, неделе приступаю к промышленным экспериментам. А он… Нет, вы вникнете!.. Он мне: потребуется виза Глушкова! Я, конечно, сел на пятки. А потом думаю: чему удивляться, если я сам добивался, чтобы все виды финансирования шли через ваши руки?.. Пустая формальность. Но придется теперь вам, Помидорыч…
Г л у ш к о в. Иссидорыч!
С п а с о в с к и й. Придется вам наложить визу на мое расписание. Смешно?
Г л у ш к о в. Смешно.
С п а с о в с к и й. Я подкинул его к вам на стол. Подпишите!
Г л у ш к о в (не трогаясь с места). Нет, Виктор Станиславыч, не подпишу.
С п а с о в с к и й. Почему?
Г л у ш к о в (вздохнув). Не согласен тратить казенные деньги на продолжение заведомо бесплодного исследования.
С п а с о в с к и й. Бесплодного?
Г л у ш к о в. Аннулировал я вашу работу, Виктор Станиславыч. Вот приказ.
С п а с о в с к и й. Шикарный финал! Поздравляю!.. Что ж, я вас создал, я вас и уничтожу, Глушков!
Г л у ш к о в. Поздновато спохватились, Виктор Станиславыч.
С п а с о в с к и й. Я разоблачу вас! Я-то знаю ваш ценз.
Г л у ш к о в. Кто вам поверит?
С п а с о в с к и й. Я откровенно признаюсь, из каких соображений выдвигал вас.
Г л у ш к о в. Вам однажды поверили: Глушков — душа дела. С трудом, но поверили. Теперь не поверят. И почему они должны верить вам, а не Глушкову?
С п а с о в с к и й. Вы хотите сказать, что я собственными руками создал себе Запретителя? На своей груди вырастил Дракона, готового пожрать мою идею?
Г л у ш к о в. Какие там драконы, Виктор Станиславыч? Любите вы литературные пошлости. Что до идеи — она обанкротилась без всяких драконов. Пора вам узнать правду о своем поражении.
С п а с о в с к и й. Поражении?.. Создание циркомагнитной ловушки — поражение?
Г л у ш к о в. Помилуйте, кто нынче занимается магнитными ловушками? Кому нужна ваша колымага из четвертого бункера? Три института экспериментируют с лазерами. Успели народиться и исчерпать себя две новых волны. И то сказать: десять лет! Целая эпоха в науке по нонешним временам.
С п а с о в с к и й (удивлен). Десять лет?.. Вы лжете!.. Прошло десять лет?..
Пауза. Спасовский в ошеломлении оглядывается.
Какой-то жутковатый сон.
Г л у ш к о в. Да, Виктор Станиславыч. Как зафиксировано в произведении Александра Блока:
«Нам казалось — мы только блуждали, Нет, мы прожили долгие жизни…»С п а с о в с к и й. И за все это время не нашлось никого, кто разбудил бы?.. Где же люди?.. Вокруг толпились люди!
Г л у ш к о в. Разве вы когда-нибудь замечали людей, если уж по правде? Они и растворились. От той первой когорты тут не осталось никого, кроме нас с вами.
С п а с о в с к и й. Вы всех уволили?
Г л у ш к о в. А где мне было черпать козлов отпущения, как ни в этих списках? С вас как с гуся вода — объективные трудности, и свечку — в речку. А мне всякий раз объясняться приходилось по причинам провала. И не вообще, а выявляя конкретного виновника. С Мостальским проще — сам лез на рожон. С другими пришлось поломать голову. Без такой системы вы года бы на плаву не продержались.
С п а с о в с к и й. Держаться на плаву? Я шел на гребне!
Г л у ш к о в. Шли. Потом отстали. Потом и вовсе поставили себя вне науки.
С п а с о в с к и й. Я вас сейчас убью, Глушков!
Г л у ш к о в. Убивайте. Наше знакомство, ежели помните, с того и началось, что вы грозились меня убить. Только убивать меня не за что. Знаю — бездарь. Но вы-то умница, гений. А до чего довели? Пять лет институт топтался на месте.
С п а с о в с к и й (озадачен). Но почему?
Г л у ш к о в. Неужели вы не понимаете, что игра с плазменным жгутом не могла продолжаться десять лет!.. Это была цепь опытов, вытекающих один из другого.
С п а с о в с к и й. Цепь опытов? Тем лучше!
Г л у ш к о в. Тем хуже, пропади она пропадом!
С п а с о в с к и й. Вот когда вы сбросили маску.
Г л у ш к о в. Какая маска?.. Ежели и скрывал что в последние годы, то исключительно жалеючи. Особенно после смерти матушки вашей — щадящий режим.
С п а с о в с к и й. Щадящий или тюремный?..
Г л у ш к о в. Ну вот, договорились.
С п а с о в с к и й. Как же вам удалось? Чем вы взяли?.. Не чертовщиной же в самом деле?.. Значит, было в вас что-то обольстительное? Не одним же чесанием пяток держались вы около меня все это время?
Г л у ш к о в. Полезностью, Виктор Станиславыч, исключительно ею.
С п а с о в с к и й. А ведь верно! Полезностью… У каждого есть свой Глушков, человек-заменитель! Это как возмездие, как чарус, как болезнь, которую надо вовремя распознать!
Г л у ш к о в. Чарус?.. Это за что же?.. За то, что я спас институт от ликвидации?.. От претензий, конечно, пришлось отказаться. Заурядные промышленные разработки, и то хлеб. Чарус?.. За то, что верил вам? Честно тянулся на роль, которую вы мне определили в своей игре?.. А вы спросите, каково мне было самому убедиться, что мы прогорели? Дольше всех надеялся. Сколько мог прикрывал вас от игры стихий. Чего мне стоило вас обеспечивать? Живете на моем окладе. Да, да, Виктор Станиславыч, даже так… А откуда же им взяться?.. Я бы и дальше старался, но вы через мою голову пошли к Корнилову, подняли шум, требуете ассигнований. Резонанс! Скандал!.. А какие могут быть ассигнования, сами посудите?.. Половину моей зарплаты — пожалуйста! Но бюджетные фонды?.. Не имею права!
С п а с о в с к и й. Так сразу сбиться с пути в здравом уме и памяти? Так не бывает!
Г л у ш к о в. Бывает. Помните — Варфоломей Барашков? Борода в джинсах? «Обойдется без меня»… Он-то без вас обошелся, а вы без него?
С п а с о в с к и й. Барашков? Тот самый соискатель?..
Г л у ш к о в. Остерегал я вас, не прислушались. Взялись рвать концы, не остановишь. А они и не концы вовсе — живая плоть… Конечно, оглядись вы тогда на поворотах. С вашим-то чутьем. Да еще на глаза бы вам книжный поток в его первозданности, а не мои вытяжки, — вы давно бы поняли: острие исследований сместилось!
С п а с о в с к и й. Это вы меня ослепили!
Г л у ш к о в. Всегда предупреждал: делаю в меру своего разумения. Осмысляю как умею. Прямо скажем, убого. Сначала морщились. Потом привыкли жить моим умом. Что ж теперь сетовать? Знали ведь, что не Спиноза. Предпочли облегченный вариант. Капитан корабля, и чтобы за десять лет — ни одной книги, кроме шпаргалок, ни одной конференции, да просто ни одного собеседования? В наши-то дни?.. Абсурд! Так себя замуровать… Молчите?.. То-то же. Сами требовали автономии. А получилось — незрелость одна. Да, да, Виктор Станиславыч, при всем вашем таланте фигурой вы оказались общественно незрелой!
Пауза.
Спасовский бросается к своему столу, листает телефонный справочник.
С п а с о в с к и й. Я вам не верю!.. Вы же артист. Очередной трюк, как тогда с кислородными баллонами. Решили проучить? Не выйдет! Есть человек, который рассудит. Где же?.. Где-то здесь был записан телефон.
Г л у ш к о в. Чей телефон?
С п а с о в с к и й. Маши. Моей Маши… Ну, помните Мармышку?
Г л у ш к о в. Мария Михайловна — четвертый год моя жена.
Спасовский замирает.
Не будете же вы уверять, что и этого не знали? Свадьба, подарки, поздравления.
С п а с о в с к и й. Забыл. Скользнуло мимо.
Г л у ш к о в. Не та Мария Михайловна, совсем не та… (Значительно.) Не курит.
С п а с о в с к и й. Не курит?.. Какой кошмар! Этого я себе не прощу. Не курит?.. Ограблен. Раздет догола. Мой талант! Мой дом! Моя любовь!
Г л у ш к о в. Опомнитесь, Виктор Станиславыч, разве я когда-нибудь посмел бы? Сами же нас сосватали. Чуть не насильно. Маша очень вам доверяла. Всегда о вас с нежностью. Да и я тоже. (Смахивает слезу.) Теплею возле вас поныне, как и в ту нашу первую встречу, под созвездиями. Личная симпатия, однако, не может быть употреблена во вред делу. Сами учили.
С п а с о в с к и й. Передоверил! Как передоверил?.. Все передоверил!
Г л у ш к о в. Разве я забуду, чьими стараниями курьер-посыльный возведен в степеня?.. Конечно, свое тоже приложил. Характер — зверь. Взялся оправдывать, оброс дипломами, как овца шерстью.
С п а с о в с к и й. Десять лет, как одни сутки!
Г л у ш к о в. Да, подвели вас ваши знаки зодиака, Виктор Станиславыч.
С п а с о в с к и й. Как я тогда боялся заснуть. Точно угадал минуту… Показалось — проскочил. Сон во сне, когда снится пробуждение, а спишь еще крепче. Парадокс «черной дыры», булыжник на дне болота. Швартуясь у причалов грядущих столетий, мы хороним… О чем я?.. Ах, да!. Десять лет! Это много. Но это еще не вся жизнь. Наверстаю! Только бы понять, в чем была альтернатива? Что я мог?.. Выходя в Космос, надо знать контраст перегрузок, чтобы время стыковалось на время, не ломая хребет созвездиям. Надо знать! (Яростно трет лоб.) Ну, же?.. Утро туманное… (Счастливое озарение.) Утро туманное?.. (Запевает.)
«Утро туманное, Утро седое…»(Подражая Глушкову прошлых дней, набирает полную грудь воздуха и воспаряет в ликующем мажоре.)
«Нивы печальные. Снегом покрытые».Беру на вооружение. Спасибо за науку! Черта с два поймите вы меня теперь на парадоксе зодиаков! (Поет.)
«Рояль был весь раскрыт, И струны в нем…»Скорее! Где тут записывают в курьеры в семейные тревоги, в судьбу без упрощенных вариантов? (Поет.)
«Лишь только вечер Затеплится синий…»Прощайте, Глушков! Мы еще встретимся! (Убегает.)
За кулисами широко и мощно гремит голос Спасовского, усиленный динамиками. Глушков, укоризненно покачав головой, присаживается к столу. Снимает трубку Желтого, «внутреннего», звонит.
Г л у ш к о в. Это ты, Свеколыч?.. (Достает из кармана яблоко.) Сейчас через проходную пройдет Спасовский. Не совсем в себе, понимаешь ли… Сошел с катушек, бедняга. Надо проводить… Да, да!.. (Надкусывает яблоко.) Но тактично, деликатно, как я вас учил. (Сплевывает косточки.) Вот и хорошо… (Положив трубку, прячет недоеденное яблоко в карман, задумчиво барабанит пальцами по столу.) Такс, тири-такс, тики-такс!.. (Берется со вздохом за Черный — «городской». Звонит.) Мармышка, салют!.. Скоро буду. А Витька, поди, опять куролесит?.. Ну-ну… Целую!
З а н а в е с.
Комментарии к книге «Дорога через Сокольники», Виталий Александрович Раздольский
Всего 0 комментариев