Жанр:

Драматургия

Автор:

Виктор Гюго

«Марьон Делорм»

813

Описание

Действие драмы Виктора Гюго «Марьон Делорм» (1829) происходит в 1638 г., во времена короля Людовика XIII и кардинала Ришелье, которым противопоставлены отверженный обществом плебей Дидье и куртизанка Марьон Делорм.

читать постранично

Настроики

Фон текста:

Текст
Текст
Текст
Текст

Аа
Roboto
Аа
Garamond
Аа
Fira Sans
Аа
Times

Марьон Делорм (fb2) - Марьон Делорм (пер. Анна Андреевна Ахматова) 494K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Гюго

Марьон Делорм

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта пьеса, представленная через полтора года после Эрнани, была написана на три месяца раньше. Обе драмы сочинены в 1829 году: Марьон Делорм — в июне, Эрнани — в сентябре. За исключением кое-каких незначительных поправок, которые нисколько не меняют ни основной мысли произведения, ни сущности характеров, ни соответствующей силы страстей, ни хода событий, ни даже расположения сцен или добавочных эпизодов, автор издает в августе 1831 года свою пьесу в том виде, как она была написана в июне 1829 года. Она дана здесь без какой-либо существенной переработки или изменений, дополнительных спаек и иных переделок, не считая приспособления пьесы к условиям сцены, которого всегда требует постановка. Автор ограничился этим, то есть тем, что кое-где подрезал самые края своего произведения, без чего драма не могла бы плотно улечься в рамки театра.

Итак, пьеса два года оставалась вдали от театра. Мотивы этой отсрочки, с июля 1829 года до июля 1830 года, известны публике: она была вынужденной, автору чинили препятствия. Сюда относятся, — быть может, он когда-нибудь опишет эту небольшую полуполитическую, полулитературную историю, — сюда относятся цензурное вето, последовательное запрещение пьесы двумя министерствами — Мартиньяка и Полиньяка[1], и прямо выраженная воля короля Карла X. (Если автор произносит слово цензура, не прибавляя к нему эпитета, то только потому, что он достаточно открыто и достаточно долго боролся против нее, пока она господствовала, и имеет право не поносить ее сейчас, когда она принадлежит к числу низвергнутых сил. Если ее когда-нибудь осмелятся восстановить, тогда мы посмотрим.)

Отсрочка постановки Марьон Делорм еще на один год, с 1830 по 1831, была добровольной. Автор сам от нее воздерживался. Так как многие лица, с которыми автор не имеет чести быть знакомым, писали ему, спрашивая, существуют ли еще какие-нибудь новые препятствия к постановке пьесы, — автор благодарит их за любезное внимание, проявленное ими к столь маловажному событию, и считает своим долгом объясниться перед ними.

После изумительной революции 1830 года, когда театр среди общей свободы завоевал и свою свободу, заживо погребенные Реставрацией пьесы «сокрушили теменем камень своей гробницы», как говорит Иов, и всей толпой с большим шумом рассыпались по театрам Парижа, куда публика явилась рукоплескать им, еще трепещущим от радости и гнева. То было актом справедливости. Это опустошение цензурных архивов продолжалось несколько недель, вызывая у всех большое удовлетворение. Театр Французской Комедии вспомнил о Марьон Делорм. Несколько влиятельных членов труппы посетили автора; они настойчиво уговаривали его, чтобы он позволил им поставить это произведение, освобожденное, подобно другим, от запрета. В то время повсюду проклинали Карла X, и запрещенный им четвертый акт пьесы имел бы, по их мнению, у зрителей политический успех. Автор должен откровенно сказать здесь, как он и тогда говорил в дружеском кругу лицам, обратившимся к нему с этой просьбой, и, в частности, большой актрисе, так блестяще исполнявшей роль доньи Соль[2]: именно это соображение — вероятность успеха политического характера — побудило его еще некоторое время не выпускать своего произведения в свет. Он почувствовал, что находится в особом положении.

Правда, он в продолжение многих лет принадлежит к числу если не самых знаменитых, то по крайней мере самых деятельных сторонников оппозиции; правда, с тех пор как он достиг зрелого возраста, он глубоко предан всем идеям прогресса, усовершенствования и свободы; правда он, быть может, кое-чем засвидетельствовал свою преданность им, в частности — ровно год тому назад, по поводу этой самой Марьон Делорм; но он вспомнил, что, когда политические страсти привели его шестнадцатилетним юношей в литературный мир, его первые воззрения, то есть первые иллюзии, были роялистскими и вандейскими; он вспомнил, что написал Оду на коронование[3], — правда, в эпоху, когда Карл X, будучи популярным королем, говорил, вызывая этим общее ликование: «Конец цензуре! Конец алебардам!» Автору не хотелось, чтобы когда-нибудь ему могли поставить в упрек это прошлое — прошлое, исполненное, конечно, ошибок, но вместе с тем и убежденности, добросовестности и бескорыстия, какими будет исполнена, как он надеется, вся его жизнь. Он понял, что ему запрещен дозволенный всякому другому политический успех в связи с падением Карла X; что ему не подобает быть одной из отдушин, через которые вырывался бы наружу общественный гнев; что при виде этой пьянящей июльской революции его голос мог слиться с голосами лишь тех, кто рукоплескал народу, но не тех, кто проклинал короля. Автор поступил, как велел ему долг. Он сделал то, что сделал бы на его месте всякий благородный человек: он не дал согласия на постановку своей пьесы. Вообще говоря, скандальный успех, достигаемый с помощью политических намеков, мало улыбается автору, — об этом он заявляет прямо. Подобный успех немногого стоит и бывает непрочен. Автор хотел с добросовестностью художника изобразить Людовика XIII, а не того или иного из его потомков. К тому же именно теперь, когда нет больше цензуры, авторы должны сами быть своими цензорами, честными, строгими и внимательными. Тогда они будут высоко держать знамя искусства. Если обладаешь полной свободой, надо соблюдать во всем меру.

Сейчас, когда триста шестьдесят пять дней, то есть, по нынешним временам, триста шестьдесят пять событий, отделяют нас от низвергнутого короля; когда поток народного возмущения перестал обрушиваться на последние шаткие годы Реставрации, подобно морю, которое отступило от пустынного берега; когда Карл X забыт основательнее, чем Людовик XIII, — автор дал свою пьесу публике, и публика приняла ее совершенно так же, как автор дал ее: чистосердечно, без задних мыслей, как явление искусства, хорошее или плохое, но и только.

Автор поздравляет с этим себя и публику. Это уже кое-что, это — много, это, в настоящий момент увлечения политикой, для людей искусства — все, если литературное предприятие воспринимается именно как литературное.

И, наконец, автор должен заметить, что в царствование старшей линии Бурбонов этой пьесе была бы навсегда и решительным образом закрыта дорога в театр. Не будь июльской революции, ее никогда бы не поставили на сцене. Если бы данное произведение обладало большими достоинствами, на него можно было бы указать тем, кто утверждает, что июльская революция повредила искусству. Нетрудно было бы доказать, что это великое потрясение, приведшее к свободе и гражданскому равенству, не повредило искусству, а послужило ему на пользу; что оно было ему не только полезно, но и необходимо. В самом деле, в последние годы Реставрации новый дух XIX века проник повсюду, преобразовал все, начал все сызнова: историю, поэзию, философию — все, кроме театра. Это странное явление объясняется очень просто: цензура окружала театр каменной стеной. Не было никакой возможности чистосердечно, во весь рост, честно, с беспристрастием, но вместе с тем и со строгостью художника, вывести на сцену короля, священника, вельможу, средние века, историю, прошлое. Мешала цензура, снисходительная к написанным в духе господствующей школы[4] и исполненным условностей произведениям, которые все приукрашивают и, следовательно, все искажают, безжалостная к истинному искусству, добросовестному и искреннему. Можно с трудом насчитать несколько исключений; всего три-четыре подлинно исторических и драматических произведения смогли проскользнуть на сцену в те редкие моменты, когда полиция, занятая в другом месте, оставляла ее дверь приоткрытой. Так цензура не пропускала искусство в театр. Видок преграждал путь Корнелю[5]. А ведь цензура была неотъемлемой частью Реставрации: одна не могла исчезнуть без другой. Должна была, следовательно, совершиться социальная революция, чтобы могла произойти революция искусства. Когда-нибудь июль 1830 года будет признан датой столько же литературной, как и политической. Теперь искусство свободно: от него зависит оставаться достойным.

Прибавим в заключение, что публика — так оно должно быть, и так оно и есть — никогда не была лучше, просвещеннее и серьезнее, чем в настоящее время. Революции хороши тем, что они способствуют быстрому — и одновременному и всестороннему — созреванию умов. В такое время, как наше, инстинкт масс через два года становится господствующим вкусом. Жалкие, бывшие предметом споров слова «классический» и «романтический» канули в бездну 1830 года, как «глюкист» и «пиччинист» исчезли в пучине 1789 года[6]. Осталось только искусство. Художника, изучающего публику — а ее надо непрестанно изучать, — очень поощряет то, что в массах с каждым днем развивается все более серьезное и глубокое понимание того, что соответствует данному веку, не только в политике, но и в литературе. Отрадно видеть, как эта публика, обремененная множеством материальных забот, которые ее беспрестанно мучают и угнетают, толпой стекается смотреть первые произведения возрождающегося искусства, даже если они так несовершенны и полны недостатков, как это. Чувствуется, что она внимательна, проникнута симпатией и полна доброй воли, независимо от того, преподносят ли ей в исторической пьесе уроки прошлого, или поучают ее в драме страстей вечным истинам. Несомненно, не было еще, на наш взгляд, более благоприятного момента для драмы. Настало, думается нам, время для того, кого бог одарил гениальностью, создать целый театр, обширный и простой, единый и разнообразный, национальный по историческим сюжетам, народный по своей правдивости, человечный, непринужденный и всеобъемлющий по изображению страстей. За работу, драматурги! Эта работа прекрасна, она почетна. Вы имеете дело с великим народом, привыкшим к великим деяниям. Он видел их и совершал их сам.

Огромное расстояние отделяет нынешний век от веков минувших. Теперь театр может потрясти массы и всколыхнуть их до самого основания. Прежде народ был гигантской стеной, на которой искусство чертило лишь фреску.

Есть люди, и в том числе возвышенного ума, которые говорят, что поэзия умерла, что искусство невозможно. Почему? Все всегда возможно во все времена, и в такое время, в какое мы живем, возможно больше, чем когда-либо. Поистине можно ожидать всего хорошего от этих новых поколений, которые призывает такое великолепное будущее, одушевляет такой высокий замысел, поддерживает такая законная вера в самих себя. Автор этой драмы, гордящийся тем, что он принадлежит к ним, и счастливый тем, что он слышал порою в их устах свое имя, хотя он и занимает среди них самое скромное место, автор этой драмы ждет всего от своих молодых современников — даже великого поэта. Пусть этот еще скрытый гений, если он существует, не позволяет тем, кто жалуется на бесплодие, сухость и прозаизм нашего времени, лишить его мужества. Слишком зрелая эпоха? Невозможен самобытный гений? Не слушай их, юноша! Если бы кто-нибудь сказал в конце XVIII века, после времен Регентства, Вольтера, Бомарше, Людовика XV, Калиостро и Марата, что еще возможны Карлы Великие[7], грандиозные, поэтические и почти сказочные Карлы Великие, — все скептики того времени — то есть все общество — пожали бы плечами и рассмеялись. И что же! В начале XIX века у нас были император и империя. Почему бы теперь не родиться поэту, который был бы по сравнению с Шекспиром тем, чем Наполеон является по сравнению с Карлом Великим?

Август 1831 г.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Марьон Делорм[8].

Дидье.

Людовик XIII.

Маркиз де Саверни.

Маркиз де Нанжи.

Ланжели[9].

Де Лафемас[10].

Герцог де Бельгард[11].

Маркиз де Бришанто, Граф де Гасе, Виконт де Бушаван, Шевалье де Рошбарон, Граф де Вилак, Шевалье де Монпеза — офицеры Анжуйского полка.

Аббат де Гонди.

Граф де Шарнасе.

Скарамуш, Грасье, Тайбра — бродячие комедианты.

Советник при Верховном суде.

Глашатай.

Начальник стражи города Блуа.

Тюремщик.

Писец.

Палач.

Первый рабочий.

Второй рабочий.

Третий рабочий.

Слуга.

Роза.

Провинциальные комедианты, стражники, народ, дворяне, пажи.

Франция. — 1638.

За что же гнев такой? Со мной бывали вы, Марьон, совсем другой.

Марьон

Вы забываете…

Саверни

Нет, вспоминаю сладко.

Марьон

(в сторону)

Какой назойливый!

Саверни

Марьон, что за загадка? Что думать нам о том, зачем и почему Вы променяли блеск на здешнюю тюрьму?.. Меж тем как там по ней уже скучает Сена, Она сидит в Блуа. Уж это ль не измена? Никто не знает, что здесь делает она.

Марьон

Я делаю все то, что делать я должна. Свободна я, маркиз.

Саверни

Свободны, безусловно, Нам душу иссушив истомою любовной. А как же я теперь? И де Гонди — на час Он мессу задержал и дрался из-за вас? Несмон, Ле Пресиньи, д'Аркьен, Косады оба? В Париже без тебя всех их сжигает злоба, И даже жены их, чтобы смягчить мужей, Тебя вернуть в Париж хотели бы скорей.

Он на костер бы вас послал!.. Молю открыть, Зачем вы бросили всех нас?

Марьон

(строго, опуская глаза)

Ну, так и быть, Могу вам сообщить причину поворота Произошедшего. Блестящее болото, Где погрязала я, позором и грехом Мне показалось вдруг. Затвором и постом Решила искупить я эти прегрешенья.

Саверни

Бьюсь об заклад, что здесь таится увлеченье!

Марьон

И вы подумали…

Саверни

Что вижу в первый раз Я у затворницы сиянье нежных глаз. Марьон! Любовь в глуши! Звучит немного странно Такой простой конец роскошного романа.

Марьон

Любви здесь нет.

Саверни

Любовь!

Марьон

Теперь который час?

(хохоча)

Как!

Марьон

Да.

Саверни

(смеясь)

Так пастораль и в наши дни бывает? Такую дружбу нам Ракан изображал[13]. Он влезет по стене, ваш светлый идеал?

Марьон

Быть может. Но теперь идите без отсрочек.

(В сторону.)

Сил нет!

Саверни

(снова делаясь серьезным)

Он дворянин — проворный ваш дружочек?..

Марьон

Не знаю ничего.

Саверни

Как?

(К Марьон, которая тихонько подталкивает его к двери.)

Ухожу!

(Возвращается.)

Ах да! Я от поэта дар привез с собой сюда.

(Вынимает из кармана книгу и передает ее Марьон.)

Он посвятил вам том и стал знаком со славой.

Марьон

(читает заглавие)

«Гирлянда нежностей — Марьон Делорм лукавой»…

Саверни

О книге говорят, велик ее успех. Она да Сид еще уже затмили всех[14].

Марьон

(беря книгу)

Любезен автор наш.

Саверни

Как тщетно славы бремя! Ей с парнем из Блуа ночное сладко время.

Марьон

Проводит Роза вас. Прощайте же, маркиз!

Саверни

(откланиваясь)

Увы, Марьон, Марьон! Вы покатились вниз.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Марьон, потом Дидье.

Марьон

(одна; закрывает дверь, в которую вышел Саверни)

Иди ж!.. Я за Дидье боялась.

Слышно, как бьет полночь.

Звон полночный!

(Считает бой часов.)

Он был бы здесь уже, когда б явился точно.

(Идет на балкон и смотрит на улицу.)

Нет…

(Возвращается раздосадованная и опускается в кресло.)

Опоздал! Уже!

На балконе появляется молодой человек. Он ловко перепрыгивает через перила, входит в комнату и кладет на кресло плащ и короткую шпагу. Одет по моде того времени, весь в черном. Полусапожки. Делает шаг и несколько мгновений смотрит на Марьон, сидящую с опущенными глазами.

Ах!

(С упреком.)

Скучен счет минут. Когда так долго ждешь!..

Дидье

(строго)

Я, не входя, был тут.

(Показывает на окно.)

Марьон

(обиженно)

Как, сударь?

Дидье

(не обращая внимания)

Подходя сегодня ночью к дому, И состраданье к вам и смертную истому Я чувствовал — почти что до потери сил. И вот что я в душе моей произносил: «Там в добродетели и в красоте высокой Мой ангел бодрствует, не ведая порока, Такое существо, пред кем на всех путях Молиться следует и повергаться в прах. А я… увы! кто я? Как червь, ползу с толпою. Зачем я гладь реки зеркальной беспокою, Срывая лилию? Дыханием своим Мне ль омрачать тебя, небесный серафим? И так как в чистоте она мне доверяла, Она в моих глазах еще святее стала. Имею ль право я принять любовь ее, С днем беззакатным слив безумие мое?»

Марьон

(в сторону)

Он это почерпнул в истории священной… А вдруг он гугенот[15]?

Дидье

Но магией блаженной Звук нежный ваших слов меня во тьме обрел, Сомненья разогнал и к вам сюда привел.

Марьон

Как, разве голос мой был слышен?.. Неужели?..

Дидье

И с ним другой звучал…

Марьон

(живо)

Служанки. В самом деле, Ведь голос у нее и громкий, и глухой, И на мужской похож. Но так как вы со мной, Я больше не сержусь. Сюда садитесь, милый.

(Указывает ему на место подле себя.)

Дидье

О нет, у ваших ног!

(Садится на табурет у ног Марьон и глядит на нее в немом восхищении.)

И повести унылой Внемлите. Я Дидье. Безродный, я не знал Моих родителей. Подкидыш, я лежал На темной паперти, и доброю рукою Старушка приняла к себе дитя чужое. По-христиански я воспитан ею был И после от нее в наследство получил Немного денег — мой теперешний достаток. Я был так одинок и путь мой не был сладок. Я путешествовал — и я людей узнал. Одних я не взлюбил, а прочих презирал — Затем, что я читал на лицах сих созданий Страницы гордости иль низменных страданий. И пусть вам кажется, что говорит юнец, — Я стар уже, как тот, кому грозит конец. На что я не наткнусь, все душу ранит больно; От мира я устал, с меня людей довольно! Вот так я жил один, без счастья, без огня, Когда вы подошли, утешили меня. О, я не знаю вас! Вы вечером, в июле, В парижской улице передо мной мелькнули… Затем последовал ряд мимолетных встреч Всегда сиял ваш взор и грела ваша речь. Любви страшился я, и я бежал оттуда — И здесь вас нахожу, как ангела, как чудо. Любовью раненный, истерзан, весь в огне, Я душу вам открыл — вы разрешили мне Располагайте мной. Иной не знаю цели — Все сделаю для вас, чего б ни захотели, И с каждой прихотью согласен наперед. Кто докучает вам? Мари, пред вами тот, Кто, слова не сказав, простится с жизнью зыбкой, Всю кровь свою отдаст за милую улыбку! Угодно ль это вам? Ответьте, я молю.

Марьон

(улыбаясь)

Да, странный вы… Но я вас и таким люблю

Дидье

Мари, нельзя шутить, о друг мой несравненный, Словами этими — они навек священны. Вы любите меня? Известна ль вам любовь, Что превращается в наш день, и в ночь, и а кровь, Чем дольше скрытая, тем огненней сияет, И пламенем своим нам душу очищает, И в глубине сердец, куда мы прячем их. Сжигает призраки других страстей земных; Любовь, что ни надежд не знает, ни предела, Но все перенести, все вытерпеть умела? Вы о такой любви здесь говорили?

Марьон

О, как мне ложь страшна! Но если на мою твоя любовь ответит, Счастливца равного никто нигде не встретит! В сиянье никогда не меркнущего дня Прильну к ногам твоим. Не обмани меня!

Марьон

Чтоб вы поверили, — что надо, друг бесценный?

Дидье

Марьон

Но…

Дидье

Теперь мне все понятно стало. Я беден. Речь моя, как дерзость, прозвучала. Оставьте же мне мрак печального пути, — Прощайте!

(Делает шаг, чтобы уйти, Марьон удерживает его.)

Марьон

Ах, Дидье, как можно так!..

(Плачет.)

Дидье

(возвращаясь)

Прости. К чему ж сомнения?

(Приближаясь к ней.)

Ты знаешь, дорогая, Мы друг для друга мир, и родина святая, И небеса! Уйти, укрыться от людей И вместе быть — стократ счастливей королей!..

(смотрит с балкона)

Кого-то убивают!

(Хватает шпагу и уже заносит ногу над балконной решеткой, чтобы спрыгнуть.)

Марьон встает с кресла, бежит за ним и пытается удержать его за край одежды.

Марьон

Дидье, вас там убьют!.. Останьтесь, милый мой!..

Дидье

(прыгает на улицу)

Тогда его убьют, беднягу!..

(Кричит за сценой.)

Тише!.. Стой!.. — Держитесь, сударь!..

Бряцанье шпаг.

Ты, мерзавец! Получай-ка!..

Звон оружия, шум голосов, топот ног.

Марьон

(на балконе, в ужасе)

О небо!..

Голос на улице

Сущий черт! Пропала наша шайка!..

Звон оружия постепенно затихает, затем прекращается. Шум удаляющихся шагов. Дидье снова взбирается на балкон.

Дидье

(еще за перилами балкона, лицом к улице)

Теперь свободен путь. Пора идти домой!

Саверни

(за сценой)

О нет, я не уйду отсюда, сударь мой, Вам руку не пожав.

Дидье

(с досадой)

Идти скорее надо! А благодарность мне — ненужная награда.

Саверни

(взбирается на балкон)

Хочу благодарить!

Дидье

Не к месту эта прыть! И снизу вы могли меня благодарить.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Марьон, Дидье, Саверни.

Так это ваш дружок?

Марьон

(тихо)

О, не губите!..

Саверни

(кланяясь)

Смею ль?..

Марьон

(тихо)

Я в первый раз люблю.

Дидье

(в сторону)

Клянусь душой моею, Он смотрит на нее, как записной нахал!

(Опрокидывает свечу ударом кулака.)

Саверни

Вы погасили свет?

Дидье

Я этим показал, Что надобно отсель обоим удалиться.

Саверни

Идем.

(К Марьон, которой он низко кланяется.)

Сударыня, прощайте.

Дидье

(в сторону)

С кем сравнится Хлыщ этот?

(К Саверни.)

Ну, пойдем!

Саверни

Вы, сударь, грубы, но Вы жизнь мою спасли, и я скажу одно: Вам предан, верен вам и всех друзей вам ближе Маркиз де Саверни, отель де Нэль, в Париже.

Дидье

Пусть так!

(В сторону.)

Как он смотрел! Я зол, как никогда!

Оба выходят через балкон. Слышен голос Дидье за сценой:

Туда лежит ваш путь, а я пойду сюда.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Марьон, Роза.

Марьон на мгновенье задумывается, затем зовет служанку.

Марьон

Ну, Роза…

Входит Роза. Марьон показывает ей на окно.

Затвори.

Роза

(закрыв окно, обернулась и видит, что Марьон отирает слезу; в сторону)

Она как будто плачет.

(Громко.)

Сударыня, пора ложиться.

Марьон

Это значит — Пора ложиться вам.

(Распускает волосы.)

Ну, помоги мне.

Роза

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ ВСТРЕЧА

Блуа

У входа в харчевню. Площадь. В глубине панорама города Блуа, холм, усеянный домами, башни собора св. Николая.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Граф де Гасе, маркиз де Бришанто, виконт де Бушаван, шевалье де Рошбарон. Они сидят за столиками перед дверью харчевни, одни курят, другие играют в кости и пьют. Затем — шевалье де Монпеза и граф де Вилак, затем — Ланжели, затем — глашатай и толпа.

Бришанто

(вставая, к Гасе, который входит)

Гасе!

Пожимают друг другу руки.

Вернулся в полк, в Блуа? Наш гарнизон

(кланяется ему)

Спешит поздравить вас с днем ваших похорон.

(Разглядывает его наряд)

Ах!

Гасе

Модно нынче так. Все желто, банты сини.

(Скрещивая руки на груди и закручивая усы)

Хоть под боком Париж, живем мы, как в пустыне, Томясь.

Бришанто

Да, здесь Китай!

Гасе

Вот отчего навряд Красотки к нам сюда приехать захотят.

Бушаван

(прерывая игру)

Вы из Парижа, граф?

Рошбарон

(вынимая изо рта трубку)

А там какие вести?

(с таинственным видом)

Тебе секрет открою: Красотка здесь.

Гасе

В Блуа?

Бришанто

Представь, инкогнито!

Нет! Пустует дом ее, потерян всякий след!

Марьон и Дидье медленно проходят в глубине сцены, не замечаемые собеседниками, и входят в дверцу одного из боковых домов

Гасе

Так надо было мне сюда, в Блуа, вернуться, Чтоб с дивною Марьон в провинции столкнуться!

(к Монпеза)

О, как вы сдержанны!

Монпеза

Сид — чудо!

Вилак

Нет, он плох! И Скюдери[19] его шутя прикончить мог. И что за слог, скажи, — там странности повсюду, Я пошлостей его перечислять не буду. И любит называть он все по именам[20], — И непристоен Сид и неприятен нам Герой там женится — скажите, в чем же драма? А Брадаманту ты читал? Читал Пирама[21]? Такого ничего в твоем Корнеле нет.

Рошбарон

Великий Сулейман прочесть даю совет, Трагедию Мере[22] — вот кто велик и славен! Но Сид!..

Вилак

Корнель в душе и дерзок и тщеславен. Не мнит ли сделаться он как Буаробер, Как Шапелен, Мере, как Серизе, Абер? Сравниться хочет он с Фаре, Жири, Мальвилем, Дюрье и Шеризи, Кольте и Гомбервилем, Всей Академией высокой[23].

Бришанто

(иронически улыбаясь и пожимая плечами)

Вот вы как!

Вилак

Творить он захотел и сочинять. Дурак! Творить после Гарнье и после Теофиля, После Арди[24]!.. Нахал! Творить! О простофиля! Как будто гении, подобные всем им, Хоть что-нибудь еще оставили другим! Но Шапелен[25] уже столкнул его с Парнаса.

Рошбарон

Бездельник ваш Корнель.

Бушаван

Но мне епископ Граса, Годо, рассказывал, что он весьма умен.

Монпеза

Весьма.

Вилак

Тогда б писал не так, как пишет он. — По Аристотелю, по правильной методе[26]…

Гасе

Уймитесь, господа! Корнель сегодня в моде, И он сменил Гарнье, как на глазах у нас Широкополый фетр уже сменил атлас.

Монпеза

Корнеля я люблю, и я поклонник фетра.

Гасе

(к Монпеза)

Ну и хватил же ты!

(К Вилаку.)

Я чту Гарнье как мэтра. Но и Корнель не плох.

Вилак

Согласен я с тобой.

Рошбарон

Согласен — это ум и светлый и большой.

Бришанто

Но этот ваш Корнель — ведь он совсем не знатен.

Рошбарон

Мещанства в имени мне запах неприятен.

Бушаван

Да и отец его был мелкий адвокат,

Что наскребал гроши, когда скоблил дукат.

Входит Ланжели и молча садится один за столик. На нем черный бархатный костюм с золотыми блестками.

Вилак

Но если вас Корнель чарует, утешает, — Трагикомедии высокий жанр ветшает. Театр совсем заглох из-за жестоких мер, Что этот Ришелье…

Ты против нас едва ли?

Бушаван

Готовым к действию из нас быть должен всяк.

Ланжели

(встав, зловещим голосом)

Что? Заговор? Забыт, как видно, Марильяк[27]!

Все вздрагивают, оглядываются и, пораженные, замолкают, устремив глаза на Ланжели, тот снова молча садится.

Вилак

(отводя Монпеза в сторону)

Когда ты говорил со мною о Корнеле, Был тон твой грубоват и резок в самом деле. Хотелось бы и мне, — ты хочешь или нет, — Сказать…

Монпеза

На шпагах?

Вилак

Да.

Монпеза

Не лучше ль пистолет?

Вилак

То и другое — да.

Mонпеза

(беря его под руку)

Поищем места, или…

Ланжели

(вставая)

Дуэль! Забыли вы о графе Бугенвиле[28].

Снова смятение среди присутствующих. Вилак и Монпеза расходятся в разные стороны, пристально глядя на Ланжели.

Рошбарон

Кто этот, в черном весь и страшный, бродит тут?

Ланжели

Зовусь я Ланжели. Я королевский шут,

Бришанто

(смеясь)

Я больше не дивлюсь, что двор в глубоком горе.

Бушаван

Весьма забавный шут у кардинала в своре!

Ланжели

(стоя)

Потише, господа. Всесилен кардинал И косит широко, лить кровь он не устал. Он покрывает все багровою сутаной, — И кончено.

Молчание.

Гасе

Фу, черт!

Бушаван

(кивая головой)

Да, граф, и ждет того, кто в авторстве замешан».

Глашатай удаляется. Народ расходится. Входит Саверни. Смеркается.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и маркиз де Саверни.

Маркиз, с каких же пор Вы платите долги?

Саверни

(гордо)

Я вам скажу на это: Я кровью их плачу, она — моя монета.

Совсем стемнело. Окна домов освещаются одно за другим. Входит фонарщик, зажигает фонарь над доской с указом и уходит. Дверца, в которую вошли Марьон и Дидье, открывается. Входит Дидье в глубокой задумчивости; он идет медленными шагами, скрестив руки на груди.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Дидье.

Дидье

(медленно приближаясь и оставаясь незамеченным другими)

Маркиз де Саверни!.. О, как бы я хотел Вновь встретить пошляка, что на Мари глядел! Я наглость не прощу.

Бушаван

(к Саверни, беседующему с Бришанто)

А, Саверни!

Дидье

(в сторону)

Ужели?

Медленными шагами приближается, пристально глядя на дворян, и садится за столик под фонарем, который освещает указ; в нескольких шагах от него — Ланжели, по-прежнему безмолвный и неподвижный.

Бушаван

Бришанто

(показывая ему на указ)

Ну так читай скорее. Указ перед тобой.

Дидье

Тебе какое дело? Я найден был в углу церковного придела, И безыменный я. Но вот на чем стою: Могу я кровь пролить в обмен на кровь твою.

Саверни

Нет, сударь, одного желанья слишком мало, Но право знатности найденышу пристало: Он знатен может быть. Не столь большой изъян — Вассалов возвышать, как унижать дворян. Когда угодно вам?

Дидье

Сейчас же мне угодно.

Саверни

Так. Если ваша кровь и вправду благородна…

Дидье

Мне шпагу!

Саверни

Черт возьми! Нет шпаги у него. Так можно вас принять бог знает за кого!

(Предлагая Дидье собственную шпагу.)

Хотите? Сталь верна и славного закала.

Ланжели встает, обнажает свою шпагу и протягивает ее Дидье.

Ланжели

Чтоб делать глупости, попробуйте сначала Клинок шута — ему вы окажите честь.

(Насмешливо.)

Послушайте: в обмен, чтоб счастье мне принесть, Вы мне оставите кусок веревки, милый.

Дидье

(беря шпагу, с горечью)

Так…

(Маркизу.)

И господь того, кто добр, теперь помилуй!

Бришанто

(прыгая от радости)

Ура! Дуэль!

Саверни

(к Дидье)

Куда ж мы с вами станем?

Дидье

Под Вот этим фонарем.

Гасе

Просил бы я господ Не сумасшествовать. Темно здесь без просвета.

Дидье

Чтоб горло проколоть, нам здесь довольно света.

Саверни

Недурно сказано.

Вилак

Здесь темь!

Дидье

Наоборот! И каждый наш клинок, как молния, блеснет. Итак, маркиз, начнем!

(Сбрасывают с себя плащи, снимают шляпы, помахивая ими в виде приветствия, затем отбрасывают назад шляпы и обнажают шпаги.)

Саверни

Извольте.

Дидье

Берегись!

(Скрещивают шпаги и дерутся молча и ожесточенно.)

Вдруг дверь приоткрывается, и появляется Марьон в белом платье.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Марьон.

Марьон

Что там за шум?

(Заметив Дидье под фонарем.)

Дидье!

(Дуэлянтам.)

Молю!

Дуэль продолжается.

Остановись!

Саверни

Кто эта женщина?

Дидье

(оборачиваясь)

О боже!

Бушаван

(подбегая к Саверни)

Нам беда! На этот страшный крик уже идут сюда, И стражников ночных я вижу приближенье.

Входит стража с факелами.

Бришанто

(к Саверни)

Ты мертвым притворись!

Саверни

(падая)

Ах!

(Тихо, к Бришанто, который склонился над ним)

Чертовы каменья!

Дидье, думая, что убил его, останавливается.

Начальник стражи

Во имя короля!

Бришанто

(дворянам)

Теперь придется нам Спасать маркиза.

Дворяне окружают Саверни.

Начальник стражи

Эй! Отведать петли вам! Под самым фонарем с указом, право слово, Деретесь! Каково!

(К Дидье)

Сдавайтесь!

Стража набрасывается на Дидье, который остался один, и обезоруживает его

Начальник стражи

(показывая на Саверни, лежащего на земле и окруженного дворянами)

А другого Как имя?

Бришанто

То Гаспар, маркиз де Саверни. Он мертв.

Начальник стражи

Ну, вовремя свои окончил дни, И сделал хорошо — другая смерть похуже.

Марьон

(испуганно)

Что он сказал?

Начальник стражи

(к Дидье)

Теперь нам, значит, этот нужен. Идемте, сударь мой!

Стража уводит Дидье в одну сторону, дворяне уносят Саверни в другую.

Дидье

(к Марьон, застывшей от ужаса)

Забудь меня, Мари! Прощай!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Марьон, Ланжели.

Марьон

(бежит за Дидье, чтобы удержать его)

О мой Дидье, ты так не говори! Тебя — забыть?

Стража ее отталкивает; она в отчаянии возвращается к Ланжели.

Ему погибель угрожает? Что сделал он и что беднягу ожидает?

Ланжели

(берет ее за руку и молча подводит к указу)

Читайте.

Но выпрошу свиданья Я с королем! Всегда несчастных он прощал.

Ланжели

Король помилует, а как-то кардинал?

Марьон

(в смятении)

Но что б вы сделали?

Ланжели

Проигранное дело! Пусть он докатится до смертного предела.

Марьон

Ответы ваши грудь и леденят и жгут. Но кто же, сударь, вы?

Ланжели

Я королевский шут.

Марьон

Дидье, Дидье! О, пусть жалка я и преступна, Но сделаю я все, что женщине доступно. Я за тобой пойду!

(Уходит в ту сторону, куда увели Дидье.)

Ланжели

(один)

Бог весть, куда придешь!

(Подымая свою шпагу, оставленную на земле Дидье)

Из них я на шута всех менее похож.

(Уходит.)

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ КОМЕДИАНТЫ

Замок Нанжи

Парк в стиле Генриха IV. В глубине сцены, на холме, видны замки Нанжи, новый и старый. Старый — со стрельчатыми сводами и башенками, новый — островерхий, высокий кирпичный дом, углы из каменных плит. Ворота старого замка затянуты черным, издали виден щит с гербами фамилии Нанжи и Саверни.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Лафемас, в повседневном одеянии судьи, маркиз де Саверни, переряжен: на нем офицерский мундир Анжуйского полка, черные усы и бородка, на глазу пластырь.

Лафемас

При столкновении вы сами, сударь, были?

Гаспар наш был милее, Чем жизнь, для старика бездетного; лелеял Он мысль о юноше и нежно вспоминал, Хотя племянника лет пять уж не видал.

В глубине сцены проходит старый маркиз де Нанжи. У него седые волосы, бледное лицо, руки скрещены на груди. Одет по моде времени Генриха IV. Глубокий траур, звезда и лента ордена Святого Духа[30]; идет медленно. Девять солдат в трауре, по три в ряд, с алебардой на правом плече и мушкетом на левом, следуют за ним на некотором расстоянии, останавливаясь, когда он останавливается, и снова шагая, когда он идет.

Лафемас

(глядя на маркиза)

Бедняга!

(Идет в глубину сцены и провожает маркиза глазами.)

Саверни

(в сторону)

Дядюшка!

Входит Бришанто и подходит к Саверни.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Бришанто.

Бришанто

Тсс… На ушко два слова.

(Смеясь.)

С тех пор, как умер он, каким он стал здоровым!

Да. Но кровавый труп скрыт в сердце у него; Там я покоюсь, там.

Лафемас

(возвращаясь)

Печальней ничего Не видел мир; в глазах его укор и горе.

Бришанто

(к Саверни, тихо)

Кто этот, в черном весь и с хитростью во взоре?

Саверни

(показывая, что не знает)

Ах, кто-то из друзей, здесь в замке…

Бришанто

(тихо)

Воронье На падаль так стремит желание свое. Изо всех сил молчи пред рожею проклятой! Безумец должен стать тут сдержанней Сократа.

Возвращается маркиз де Нанжи, по-прежнему погруженный в глубокую задумчивость Он входит медленными шагами, словно не замечая никого, и садится на дерновую скамью.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и маркиз де Нанжи.

Лафемас

(идет навстречу старому маркизу)

О господин маркиз! Потеря велика. Племянник редкий был Гаспар — его рука Покоила бы вас, я вам соболезную. Он юн, прекрасен был — ему б судьбу иную! Дам чтил он глубоко, и жил в нем божий страх, Был прав в своих делах и мудр в своих речах; Он совершенством был, рождавшим умиленье…

Старый маркиз закрывает лицо руками.

Саверни

(к Бришанто, тихо)

Побрал бы черт его надгробное хваленье! Маркиз еще грустней, коль хвалят Саверни. Утешь его, мой друг, мой образ очерни.

Бришанто

(Лафемасу)

Ошиблись, сударь, вы. Участья недостойный, Товарищем плохим был Саверни покойный И человеком злым — ему подобных нет. Все хуже делался. Быть храбрым в двадцать лет Не мудрено. И смерть его была постыдной.

Лафемас

Дуэль! Такой ли грех? Мне слушать вас обидно.

(К Бришанто, с ехидством указывая на его шпагу.)

Вы, сударь, офицер?

Бришанто

(тем же тоном, указывая на парик Лафемаса)

Вы служите в суде?

Саверни

(к Бришанто, тихо)

Еще.

Бришанто

А как он лгал, известно всем, везде. С ним встретиться порой возможно было в храме, Когда он обещал туда явиться даме. Он волокитой был, развратником он был.

Саверни

(тихо)

Так.

Бришанто

Командир его за грубость не любил, И красота его уже совсем завяла, И шишка на глазу давно огромной стала, Хромал он, и рыжел, и стал горбат притом.

Саверни

Довольно!

Бришанто

Душу он за карточным столом Готов был проиграть. Не может быть сомненья, Что он давно спустил отцовские владенья, Его без устали губило мотовство.

Саверни

(дергая его за рукав, тихо)

Довольно, черт дери, так утешать его!

Лафемас

(к Бришанто)

Стыдитесь мертвого товарища бесславить.

Бришанто

(показывая на Саверни)

Спросите у него.

Саверни

Прошу меня избавить.

Лафемас

(старому маркизу, ласково)

Поверьте, монсеньер, что мы утешим вас. Убийца под замком, и близок казни час! Ему спасенья нет — все ясно в этом деле.

(К Бришанто и Саверни.)

Но отчего маркиз подрался на дуэли С каким-то там Дидье, не очень ясно мне. Дуэль же вообще я признаю вполне.

Саверни

(в сторону)

Дидье!

Старый маркиз, который все время оставался безмолвным и неподвижным, встает и медленно уходит в сторону, противоположную той, откуда пришел. Стража сопровождает его.

Лафемас

(вытирая слезу)

О, я сражен подобною тоскою.

Слуга

(вбегая)

Ах, господин маркиз!

Бришанто

Оставь его в покое.

Слуга

Но мы должны уже теперь узнать о том, Как с погребеньем быть.

Бришанто

Узнаете потом.

Слуга

А тут еще пришли актеры из селенья И ночевать у нас просили позволенья.

Бришанто

Хоть для актеров день неважно выбран был, Но долг радушия никто здесь не забыл.

(Показывая на овин налево.)

Пустите их в овин.

Слуга

(держа в руках письмо)

Пакет получен. Срочно.

(Читает.)

«Мосье де Лафемас…»

Лафемас

Да, это мне. Так точно.

Бришанто

(тихо, к Саверни, который пребывает в задумчивости)

Идем готовить все для этих похорон.

(Дергает его за рукав.)

Ты что задумался?

Саверни

(в сторону)

Дидье! Ужели он?

Бришанто и Саверни уходят.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Лафемас

(один)

За государственной печатью — и большою, Для очень важных дел. Что это значит? Вскрою.

(Читает.)

«Верховного судью в известность ставим мы: Недавно убежал убийца из тюрьмы По имени Дидье». Вот это неудача! «С ним женщина, Делорм». С досады чуть не плачу! «Извольте быть сюда как можно поскорей…» О, я в отчаянье! Подать мне лошадей! Так! Вот еще одно проигранное дело. Ни одного в руках. Тот — умер, этот смело Бежал. Но не уйдешь!

(Уходит.)

Появляется труппа бродячих комедиантов — мужчины, женщины, дети в характерных костюмах. Среди них Дидье и Марьон Делорм в испанских костюмах; на Дидье широкополая фетровая шляпа и плащ.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Комедианты, Марьон, Дидье.

Слуга

(подводит комедиантов к овину)

Жилище ваше вот. Но знайте, что маркиз поблизости живет, И молчаливою да будет ваша свора. Покойник в замке есть — его хоронят скоро, И особливо я прошу вас не кричать, Когда покойника здесь будут отпевать.

Грасье[31]

(маленький и горбатый)

Спокойней будем мы, чем ваших гончих стая, Что с лаем мечется, всех за ноги хватая.

Слуга

Но пес ведь не фигляр как будто, мой дружок!

Тайбра

(к Грасье)

Молчи! Не то нас спать отправят на лужок.

Слуга уходит.

Скарамуш

(к Марьон и Дидье, которые до тех пор неподвижно стояли в стороне)

Ну, побеседуем. Теперь от вас не скрою, Что убегал ли ты с красоткой за спиною, Супруг ли ты ее иль раб плотских оков, Боитесь ли властей иль злобных колдунов, Державших женщину, как зверя, в клетке тесной, — Мне это узнавать совсем не интересно. Что будете играть? Ролей мне подавай! Ты, черноглазая, Химен[32] изображай.

Марьон приседает.

Дидье

(возмущен; в сторону)

Как этот скоморох с ней вольно рассуждает!

Скарамуш

(к Дидье)

Лжеца и хвастуна нам в труппе не хватает, Тебе как раз к лицу. Напыжься и рычи, Шагай уверенно и в миг один умчи Жену Оргонову[33] или его невесту И Мавра пригвозди своим кинжалом к месту. Трагическая роль! Высокой красоты!

Дидье

Как вам желательно.

Скарамуш

Брось, говори мне: ты!

Наверно, Ты это говоришь, Мари, нелицемерно. Но знай, что у меня недобрая звезда. Откуда я пришел, теперь иду куда? Мой черен небосвод; молю я, заклиная, — Еще не поздно, нет, — вернись назад, родная, И одного меня теперь ты отпусти. Когда устану я, — увы! — в конце пути Постелят ложе мне — то ложе ледяное, Там тесно для двоих, то ложе роковое. Уйди!

Марьон

Дидье, хочу вдали от хищных глаз Хоть это разделить я с вами… в смертный час.

Дидье

К чему стремишься ты? О, следуя за мною, Изгнанья ищешь ты и горя с нищетою, И, знаешь, может быть, от слез и от скорбей Померкнет нежный блеск возлюбленных очей.

Марьон опускает голову на руки.

Картина страшных бед передо мной мелькает, И будущность твоя, Мари, меня пугает. Уйди!

Марьон

(рыдая)

Убей меня, но так не говори Со мною. Боже мой!

Дидье

(обнимая ее)

О, сколько слез, Мари! Я за одну из них всю кровь отдам, ликуя! Будь все по-твоему — тебе всю власть вручу я. Ты — слава, ты — любовь, ты — счастье, ты — мечты! Мари, ответь же мне! Мой голос слышишь ты?

(Осторожно усаживает ее на дерновую скамью.)

Марьон

(вырываясь из его объятий)

Не надо, больно мне!

Дидье

(на коленях, склонившись к ее руке)

Слова твои ужасны.

Марьон

(улыбаясь сквозь слезы)

Я плачу из-за вас! Вы злой…

Дидье

Как вы прекрасны!

(Садится рядом с ней.)

Дай поцелую в лоб — невинно. Можно, да?

(Целует ее в лоб. Оба в упоении смотрят друг на друга)

Гляди в глаза мои — еще! — вот так! — всегда!

Грасье

(входя)

Химена, вас зовут в овин без замедленья.

Марьон быстро встает. Одновременно с Грасье входит Саверни, останавливается в глубине сцены и внимательно смотрит на Марьон, не замечая Дидье, сидящего на скамье и скрытого кустарником.

Саверни

(в глубине сцены, не замечаемый никем. В сторону)

Фу, черт! Опять Марьон. Вот это приключенье!

(Смеясь.)

Химена!

Грасье

(к Дидье, который хочет последовать за Марьон)

Будьте здесь, ревнивец молодой, А я вас подразню!

Дидье

Черт!

Марьон

(к Дидье, шепотом)

Совладай с собой.

Дидье снова садится. Марьон входит в овин.

Саверни

(в глубине сцены, про себя)

А с кем она теперь блуждает так бесславно?

Не с тем ли голубком, что спас меня недавно?

Он с ней, ее Дидье возлюбленный, ну да!

Входит Лафемас.

Лафемас

(в дорожном платье, кланяется Саверни)

Прощайте, сударь мой…

Саверни

(кланяясь)

Ах, это вы? Куда? Вы уезжаете?

(Смеется.)

Лафемас

Что вас развеселило?

Саверни

(смеясь)

Вам можно рассказать. Ей-богу, очень мило. Среди фигляров тех, чей табор здесь осел, Ну, угадайте-ка, кого я рассмотрел.

Лафемас

Среди фигляров?

Саверни

Там…

(смеется еще громче)

Марьон Делорм ютится.

Лафемас

(вздрогнув)

Марьон Делорм?

Дидье

(с момента появления Саверни и Лафемаса не сводит с них глаз)

Как! Что?

(Привстает.)

Саверни

(продолжая смеяться)

Пускай же разгласится В Париже эта весть. Надеюсь, вы туда?

Лафемас

Все будет сделано, — в Париже буду, да Так вы Марьон Делорм наверное узнали?

Грасье

Химена?

(Торжественно.)

Сударь, я не знаю их имен.

(Показывая на Дидье.)

Поговорите с тем, кто с нею сопряжен.

(Уходит в сторону парка.)

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Дидье, Саверни.

Саверни

(поворачиваясь к Дидье)

Вот с этим… Что за черт!.. Как он глядит! Создатель! Да это, право же, дуэльный мой приятель!

(К Дидье.)

Не будь он под замком, я мог бы вас принять…

Дидье

А вы, не будь он мертв, ей-ей… ни дать ни взять… Тот самый. Я тогда ему сказал два слова, И яма черная была ему готова.

Саверни

Тсс! Это вы, Дидье?

Дидье

А вы маркиз Гаспар?

Саверни

Вы отвели тогда грозивший мне удар. Обязан жизнью вам…

Для вас она и заказала Портрет?

Саверни

(подтверждая жестом слова Дидье и кланяясь ему)

Потом на вас внезапно променяла Всех тех, кто был в нее без памяти влюблен. Счастливый человек!

Дидье

(с громким смехом, в котором звучит безнадежность)

Я счастьем упоен!

Саверни

Я поздравляю вас. Прекрасная девица, И только знатные с ней в дружбу входят лица. Такой любовницей гордиться может всяк. Она и вес дает и в то же время знак И вкуса лучшего. И станут все открыто Вас всюду называть: «Друг нашей знаменитой!»

Дидье хочет отдать Саверни портрет; тот отказывается.

Нет, нет, теперь он ваш. Я вам его дарю. И дама и портрет — все вам.

Дидье

Благодарю.

(Прячет портрет у себя на груди.)

Саверни

О, как мила Марьон в испанском одеянье! Так вы наследник мой… на дальнем расстоянье: Так принял наш король от Меровингов[34] трон, Я был обоими Брисаками сменен.

(Со смехом.)

Сам грозный кардинал вступал в ее покои, И молодой д'Эфья, затем Сент-Мемы трое, Четыре Аржанто. Да, в сердце у Марьон Вы в лучшем обществе… и людном.

(Снова смеется.)

Дидье

(в сторону)

Я сражен!

Саверни

Вы мне расскажете… Горю от нетерпенья… Я ж мертвецом слыву, и завтра погребенье. А вы — вам удалось затворы отомкнуть И с помощью Марьон пуститься в дальний путь. Вас в труппу приняли к себе актеры эти. Не правда ль, сказочки забавней нет на свете?

Дидье

Интрига сложная!

Саверни

Чтоб вас освободить, Всем глазки строила Марьон.

Дидье

(громовым голосом)

Не может быть!

Саверни

Как! Вы ревнуете?

(Смеется.)

Нет ничего глупее! Приревновать Марьон? Но добрым будьте с нею. Малютка бедная! Вы свой умерьте пыл.

Ну да!

Грасье

Кто чтит ее закон?

Лафемас

(с нетерпением)

Он здесь?

Грасье

Конечно.

Лафемас

(быстро подойдя к нему)

Где? Где? Покажи!

Грасье

(с глубоким поклоном)

Вот он. Я без ума влюблен.

Лафемас

(обескураженный, удаляется с раздражением, затем возвращается и бренчит кошельком у глаз и ушей Грасье)

А звук червонцев звонок?

Грасье

Я эту музыку люблю еще с пеленок.

Лафемас

(в сторону)

Дидье в моих руках!

(К Грасье)

Любитель ты монет?

Грасье

Грасье

(смеясь, про себя)

Пшел к черту, старый кот!

Лафемас

(про себя)

Они стакнулись здесь и знают наперед, Как надо отвечать, — все слажено заране. О черти гнусные, египтяне, цыгане!

(К Грасье, направляющемуся к выходу.)

Верни хоть кошелек!

Грасье

(оборачиваясь, трагическим тоном)

Я вас спрошу сейчас — Что человечество сказало бы о нас? Вы предложили мне чудовищную сделку Товарища продать и совесть, как безделку.

(Хочет уйти.)

Лафемас

(удерживая его)

Но золото отдай.

Грасье

(все тем же тоном)

Храню я честь свою И никому ни в чем отчета не даю.

(Кланяется и уходит в овин.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Лафемас

(один)

Шут подлый! Гордость — где? в его душе растленной? Мне в руки попадешь когда-нибудь, презренный! Теперь же мне нужна поблагородней дичь. Как в этой толчее верней Дидье настичь? Арестовать их всех и допросить? Неловко! Нет, не годится так. Во всем нужна сноровка. Иголку отыскать в стогу не легче мне. Ах, тигель дьявольский найти бы, чтоб в огне Худых металлов смесь мгновенно растопилась И крошка золота, что сплав скрывал, открылась. Вернуться без Дидье? Что ж скажет кардинал! Ужасно!

(Хлопает себя по лбу.)

Я на мысль удачную напал. Дидье в моих руках!..

(Кричит в ворота овина.)

Эй, господа актеры, Два слова!

Комедианты выходят из овина.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Те же и актеры, среди них Марьон и Дидье; потом Саверни, потом маркиз де Нанжи.

Скарамуш

(Лафемасу)

Кто нас звал?

Лафемас

Оставим разговоры Ученые! Скажу, что герцог-кардинал Актеров разыскать меня сюда послал Для пьес его — детей крылатых вдохновенья, Что сочиняет он в часы отдохновенья. Давно его театр стал что-то плоховат, И обновить его наш герцог будет рад.

Все комедианты поспешно приближаются к Лафемасу. Входит Саверни и с любопытством наблюдает за происходящим.

Грасье

(пересчитывая в углу червонцы Лафемаса, про себя)

Не двадцать, — он солгал, — двенадцать! Вор негодный!

Лафемас

Отрывки из ролей читайте мне свободно, Но все, чтобы я мог произвести отбор.

(Про себя.)

Ты — первый. Кто ты, друг?

Грасье

(с глубоким поклоном и пируэтом, который подчеркивает его горб)

Грасье меня зовут. И вот что лучшее могу пропеть я тут.

(Поет.)

В париках голов судейских Много замыслов злодейских, И из этого руна В зал суда течет волна — Штрафы, виселицы, пытки Извергаются в избытке От малейшего кивка Президента-парика. Адвокат, сидящий рядом, Осыпает судей градом Хитроумнейших речей Из латинских словарей.

Лафемас

(прерывая его)

Фальшивишь, мой дружок, орланам всем на диво. Молчи!

Грасье

Фальшивлю я, но песенка правдива.

Лафемас

(Скарамушу)

Теперь — ты.

Скарамуш

(кланяясь)

Скарамуш зовут меня. Я б мог В Дуэнье прочитать начальный монолог,

(Декламирует.)

«Прекрасны, — молвила испанцев королева, — Прелат пред алтарем, солдат в бою, но дева В постели нам милей и за решеткой вор…»

Лафемас прерывает его жестом и делает знак говорить Тайбра. Тот отвешивает низкий поклон и выпрямляется.

Тайбра

(напыщенно)

Меня зовут Тайбра. Я сын тибетских гор. Я хана покарал, погиб Могол несчастный…

Лафемас

Не это…

(Тихо, к Саверни, который стоит подле него.)

А Марьон действительно прекрасна!

Тайбра

Как? Это ж лучшее! Но, чтоб потешить вас, Я Карлом Первым стал — мой слушайте рассказ.

(Декламирует напыщенно.)

«О, страшен жребий мой! Я небо призываю В свидетели, о бог, как тяжко я страдаю! Себя ограбить сам отныне должен я, — К другому перейдет любимая моя. Ему я счастье дам, свою скрывая злобу, И желчью едкою залью свою утробу. Так птицы не себе на ветках гнезда вьют, Так пчелы для других свершают в поле труд, Так вы не для себя растите шерсть, бараны, Так для чужих, быки, пасетесь средь поляны».

Лафемас

Прекрасно.

(К Саверни)

Вот стихи! Из Брадаманты. Вот Как петь умел Гарнье!

(К Марьон.)

Красотка, ваш черед. Как вас зовут?

Марьон

(дрожа)

Меня?.. Хименой.

Лафемас

В добрый час! Химена? Значит, есть возлюбленный у вас! И на дуэли он убил…

Марьон

(испуганно)

Как?

Лафемас

И по свету Скитается…

Марьон

(в сторону)

Мой бог!

Лафемас

Прочтите повесть эту.

Марьон

(вполоборота к Дидье)

«О, если жизнь и честь так не милы тебе, Что предаешься сам убийственной судьбе, То за любовь мою, молю, Родриг, в отплату Сражайся, чтоб меня не дали супостату. Сражайся, чтоб спасти меня от брачных уз И чтоб немыслим стал грозящий мне союз, И что еще скажу? Иди, готовься к бою, Чтобы умолкла я, смиряясь пред тобою. И если нежный друг в меня еще влюблен, В бою из-за меня пусть побеждает он!»

Лафемас встает и любезно целует ей руку. Марьон, бледная смотрит на Дидье; тот стоит неподвижно, опустив глаза.

Лафемас

Химена, голос ваш проникнуть в сердце может, Как в мире ни один, и струны в нем встревожит. О, как прелестны вы!

(К Саверни)

Конечно, спору нет, — В сравнении с Гарнье Корнель плохой поэт, Но он в своих стихах старания удвоил С тех пор, как кардинал его себе присвоил[36].

(К Марьон)

Как ваш прекрасен дар! Как томен черный глаз! О! Пребыванье здесь, Химена, не для вас. Прошу вас сесть сюда.

(Садится и делает Марьон знак сесть с ним рядом. Она отступает.)

Марьон

(тихо, к Дидье, с ужасом)

Как я боюсь разлуки!

Лафемас

Она отступает и в изнеможении падает на скамью.

(К Лафемасу)

Я видел, как вокруг бродил ты, сатана, И как в твоих глазах светился отблеск ада, Что у тебя в душе. Мне мало было надо, Чтоб избежать тебя, твоих нечистых дел, Но за твои труды — тебя я пожалел. Мзду за меня бери, сдаюсь я добровольно.

Лафемас

(сдерживая гнев, силясь засмеяться)

Послушайте, Дидье, комедии довольно.

Дидье

Нет, ты ее играл!

Лафемас

Я плохо бы сыграл, Но мне способствовал сам герцог-кардинал Создать трагедию, где роль для вас готова.

Марьон в ужасе вскрикивает. Дидье отворачивается с презрением.

Ужели проповедь вы нам читать хотите? Блистайте красотой и на балах царите, К тому ж меня совсем не надо поучать, Я счастлив вам служить, но он убийца…

Дидье

(к Марьон)

Встать!

Марьон встает, дрожа.

(Лафемасу.)

Лжешь! То была дуэль.

Лафемас

Как, сударь!

Дидье

Лжешь, презренный!

Лафемас

Молчать!

(К Марьон.)

Нет, кровь за кровь. Таков закон священный. Злодейски им убит племянник молодой

(показывая на де Нанжи)

Маркиза де Нанжи. Пред вестью роковой Король и Франция поникли в грусти вечной. Останься он в живых… тогда еще, конечно, Я мог подумать бы… и тронули б меня…

Саверни

(делая шаг вперед)

Убитый человек не умер. Это я!

Общее изумление.

Лафемас

(вздрогнув)

Гаспар де Саверни! Что думать нам о чуде? Там гроб его стоит.

Саверни

(срывая свои фальшивые усы, пластырь и черный парик)

Но мертвым он не будет. Узнали вы меня?

Маркиз де Нанжи

(как бы пробужденный от сна, с криком бросается в его объятия)

Гаспар, племянник мой! Дитя любимое!

Крепко обнимают друг друга.

Марьон

(падая на колени и устремив взор к небу)

Дидье спасен судьбой.

Дидье

(к Саверни, холодно)

К чему? Мне смерть мила.

Марьон

(все еще на коленях)

Ему — благословенье!

Дидье

Смотрите, как старик исполнен умиленья.

Лафемас

Так это Саверни? Гаспар?

Марьон

Кого еще Так старый де Нанжи ласкал бы горячо?

Маркиз де Нанжи

Гаспар ли это мой! Кровь, счастье, сын желанный!..

(К Марьон.)

Он задал, кажется, вопрос нам этот странный?

Лафемас

(маркизу де Нанжи)

Вы утверждаете, что перед нами он, Племянник ваш Гаспар?

Маркиз де Нанжи

(твердо)

Да!

Лафемас

(к Саверни)

Я, творя закон, Монаршим именем теперь вас арестую. Отдайте шпагу.

Изумление и смятение среди присутствующих.

Маркиз де Нанжи

Сын!

Марьон

Мой бог!

Дидье

Вот и вторую Вы голову нашли, чтоб римский кардинал В той и другой руке по голове держал.

Маркиз де Нанжи

Но кто вам право дал?..

Лафемас

Спросите кардинала: Известный всем указ его рука скрепляла,

(К Саверни.)

Отдайте шпагу мне.

Дидье

(глядя на Саверни)

Безумец!

Саверни

(протягивая свою шпагу Лафемасу)

Вот она.

Маркиз де Нанжи

(останавливая его)

Постойте. Никому здесь воля не дана. Здесь я единственный, кто властвует и судит[37], И в замке у меня король лишь гостем будет.

(К Саверни.)

Вручи мне шпагу, сын.

Саверни отдает ему шпагу и обнимает его.

Лафемас

Поверьте, сударь, мне, То ветхие права, угасшие вполне. Боюсь, что кардинал мне не простит. Однако Я не хочу ничем печалить вас…

Дидье

Собака!

Лафемас

(кланяясь маркизу)

И подчинюсь. Зато по долгу своему Прошу мне стражу дать и отворить тюрьму.

Маркиз де Нанжи

(Падает на скамью.)

Дидье

Несчастная вполне.

Саверни

(обнимает маркиза де Нанжи, затем обращается к Лафемасу)

Поздравить можно вас теперь с двойной наградой?

Слуга

(входя, маркизу)

Уже для похорон готово все, что надо. Угодно будет вам обряд печальный сей Свершить сегодня же?

Лафемас

Нет, через тридцать дней.

Стража уводит Дидье и Саверни.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ КОРОЛЬ

Герцог Бельгард

Фатишки!.. Кум любезный, Побудьте здесь пока. А я, чтоб быть полезным Вам, против Ришелье настрою короля, Вас, топнув, вызову. Как нравится моя Затея вам?

Маркиз де Нанжи

(пожимая ему руку)

Спасибо.

Герцог Бельгард

(одному из мушкетеров, который прохаживается перед позолоченной дверцей)

На два слова! Что делает король?

Мушкетер

Уединился снова

(тихо)

С тем, в черном, государь.

Герцог Бельгард

(в сторону)

Я верно угадал: Он смертный приговор кому-то подписал.

(Старому маркизу, пожимая ему руку.)

Мужайтесь!

Войдите.

Марьон входит решительным шагом и идет вперед.

Алебардщик

(про себя)

Ну и ну! Старик не так уж стар, и, верно, в старину Король его за то, что волю дал он сердцу, Послал бы в башню.

Мушкетер

(делая алебардщику знак замолчать)

Тсс… Там открывают дверцу.

Позолоченная дверь открывается. Входит Лафемас, держа в руке пергаментный свиток, с которого свешивается красная восковая печать на шелковых шнурах.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Марьон, Лафемас.

Оба удивлены. Марьон отшатывается с ужасом.

Лафемас

(медленно приближаясь к Марьон, тихо)

Лафемас

(выпрямляясь, с усмешкой)

Так не хотите вы?

Марьон

Тебя бояться, что ли? Здесь милует король, царящий на престоле.

Лафемас

Просите ж короля! Но с вами не шучу.

(Поворачивается к ней спиной, потом вдруг возвращается, скрещивает руки на груди и говорит ей на ухо.)

Вы проклянете час, когда я расхочу.

(Уходит)

Входит герцог Бельгард.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Марьон, герцог Бельгард.

Спрячьтесь в этот зал, Все недовольные должны там собираться. Пока не подан знак, прошу не появляться.

Марьон уходит. Он закрывает за нею дверь.

Я рад был для Нанжи сил не жалеть моих. Не будет мне трудней трудиться для двоих.

Понемногу зал наполняется придворными. Они беседуют. Герцог Бельгард переходит от одного к другому. Входит Ланжели.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Придворные.

Хвалю решенье Рима: Из пушек должно бить по людям.

Аббат де Гонди

(смеясь)

Эх ты, шут!.. Ну и дурак же ты…

Ланжели

(кланяясь)

Да, так меня зовут.

Входит Лафемас. Все придворные окружают его и наперебой за ним ухаживают. Герцог Бельгард наблюдает это с досадой.

Герцог Бельгард

(к Ланжели)

Шут, это кто еще в плаще из горностая?

Ланжели

И всякий льнет к нему, от восхищенья тая.

Герцог Бельгард

Я, кажется, его не видел никогда; Не брат ли короля прислал его сюда?

Ланжели

Не так бы встретили!

Герцог Бельгард

(смотрит на важничающего Лафемаса)

Он словно гранд Испаний!

Ланжели

(тихо)

Да это Лафемас — он интендант Шампани И первый из судей…

Герцог Бельгард

(тихо)

Творящий адский суд. Палач при Ришелье — ведь так его зовут?

Ланжели

(все так же тихо)

Да, да!

Герцог Бельгард

Он — при дворе?

Ланжели

Вас это удивляет? Тигр лишний никогда в зверинце не мешает. Представить вам его?

Герцог Бельгард

(надменно)

Шут!

Ланжели

Честию клянусь! Вот с ним бы я дружил, признаться не боюсь. Взгляните на других. Все превзошли науку: Он срубит голову, коль не пожмет вам руку.

(Идет за Лафемасом и представляет его герцогу, — тот кланяется довольно неблагосклонно.)

Лафемас

(кланяясь)

Я, герцог, ваш слуга.

Герцог Бельгард

(кланяясь)

Я очень рад.

(Тихо.)

Мой бог! Нет, только Ришелье нас так унизить мог.

Лафемас удаляется.

Виконт де Роган

Герцог Бельгард

(графу Шарнасе)

Скажите, господин волчатник, как с облавой? И как охота здесь?

Граф Шарнасе

Ах, сударь! Горе, право! Сожрали волки трех в Шамборе пастухов — Обрадовался я, что тьма у нас волков. Обрыскал все леса, а толку никакого.

(К Ланжели.)

Шут, что веселого?

Ланжели

Нет ничего такого… А впрочем, в Божанси — казнь за дуэль. Изволь!

Аббат де Гонди

Возможно ли! За вздор такой казнить…

Открывается позолоченная дверь.

Привратник

Король!

Входит король. Он весь в черном, бледен, глаза опущены. На камзоле и на плаще — знаки ордена Святого Духа. На голове — шляпа. Все придворные обнажают головы и молча расступаются перед ним.

Гвардейцы наклоняют свои пики или берут мушкеты на караул.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же и король.

Король входит медленными шагами, не поднимая головы, и проходит через толпу придворных, затем останавливается на авансцене и стоит несколько мгновений молча, в раздумье. Придворные удаляются в глубь залы.

Король

(у рампы)

Все хуже с каждым днем…

(К придворным, кивнув головой.)

Храни вас длань господня!

(Опускается в большое кресло и тяжело вздыхает.)

Я, господин Бельгард, совсем не спал сегодня!

Герцог Бельгард

(приближаясь с тремя глубокими поклонами)

Но, государь, уже давно никто не спит.

Герцог Бельгард

Король

О мой Бельгард, мне скучно.

Молчание.

Мне, первому в стране, пришлось последним стать. О, браконьеру я хотел бы трон отдать! Весь день охотиться, другой не знать забавы, Не знать стеснения и спать в тени дубравы, Слуг короля громить, с грозою петь в лесах И в чаще вольно жить, как птица в небесах! Свободный селянин в дому своем хозяин, А в Лувре у меня всегда пурпурный Каин, — Так важен и так строг, и вечно шепчет он: «Вам, верно, государь, угоден сей закон?» Он разлучил меня с страной, мне богом данной, И, как ребенка, скрыл под мантией багряной, Когда вы спросите: «Кого туда, шаля, Упрятал кардинал?» — вам скажут: «Короля!» И вечно списки жертв рябят перед глазами: То с дуэлянтами, а то с еретиками. В дуэли грех какой, я что-то не пойму… И трупы, трупы… Ах! На что они ему?

Бельгард топает ногой.

Входят маркиз де Нанжи и Марьон.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Марьон

Дидье мне братом будет.

Король

Что, дядя и сестра, вас привело сюда?

Маркиз де Нанжи

(показывая на правую и левую руку короля)

От правой — милости, от левой — я суда Хочу! Я — де Нанжи, маркиз. И я владею Ста копьеносцами и крепостью моею. Я против Ришелье, Армана Дюплесси, Взываю к королю и к богу в небеси. И я по праву здесь и в этом не раскаюсь. Гаспар де Саверни, о коем я стараюсь, Племянник мой…

Марьон

(маркизу, тихо)

Маркиз, а мой несчастный брат!

Маркиз де Нанжи

Гаспар ввязался в спор, но кто же виноват, Что поединком все окончилось некстати С каким-то там Дидье — он из недавней знати; Но благородства дух в них до конца пылал, А кардинал своих ищеек разослал.

Король

Известно дело мне. Довольно. Что еще там?

(в сторону)

Вот гордость адская, вот непокорный нрав!

Король

Отлично. В замок свой несите ваших прав Весь список, но хоть здесь оставьте нас в покое — И будем квиты мы.

Маркиз де Нанжи

(содрогаясь)

Невинны эти двое… Хоть снисхождение имейте к их летам И к сердцу старика, что к вашим пал ногам.

Король делает резкое движение, выражающее гнев и отказ. Маркиз медленно поднимается.

Когда родитель ваш и общий благодетель, — Чей был соратник я, и я — увы! — свидетель Убийства, — был пронзен кинжалом[49], я хранил Всю ночь покойного — я долгу верен был. Погибли мой отец и братья дорогие В междоусобицы годины роковые. Любившую меня я потерял, увы! И ныне тот старик, с кем так жестоки вы, Подобен вздернутой на дыбе жертве ката, Что мучиться ее оставил до заката. Так кости все мои господь переломал Железной палицей. И вечер мой настал!

(Кладя руку на грудь.)

Удар последний здесь. Храни монарха, боже!

Низко кланяется и уходит. Марьон с трудом поднимается с колен и почти замертво падает в амбразуре позолоченной двери, ведущей в кабинет короля.

Король

(отерев слезы, следит глазами за уходящим маркизом; Бельгарду)

Король быть должен тверд, когда его тревожат. Как трудно добрым быть… Он душу мне пронзил.

(На мгновение задумывается, потом резко прерывает молчание.)

Не будет милости! Вчера я нагрешил.

(Приближаясь к Бельгарду.)

Мне, герцог, кажется, еще до их прихода Была у вас в речах излишняя свобода, И это принесет вам очень сильный вред, Когда всю суть моих сегодняшних бесед Узнает кардинал. Впредь будьте осторожны.

(Зевая)

Я плохо спал, Бельгард, и сны мои тревожны.

(Жестом высылая из комнаты стражу и придворных.)

Идите, господа, прощайте!

(К Ланжели.)

Будь со мной!

Все уходят, кроме Марьон, которую король не видит. Герцог Бельгард замечает ее, полулежащую на пороге двери, и подходит к ней.

Герцог Бельгард

(к Марьон, тихо)

А вам не место здесь. И что за срам такой, Что на пороге вы, как статуя, застыли? Идите, милая!

Марьон

Жду, чтоб меня убили.

Ланжели

(герцогу, тихо)

Пусть будет там она.

(К Марьон, тихо.)

Останьтесь.

(Снова подходит к королю, который сел в кресло и глубоко задумался.)

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Король, Ланжели.

Король

Король

О, сколь мне речь твоя приятна и отрадна!

Молчание.

Ланжели

Но разве выход есть из той могилы смрадной?

Король

(становясь все грустнее от слов шута)

Как знать! Но умереть сейчас хотел бы я.

Молчание.

Как я несчастен, шут! Поймешь ли ты меня?

Ланжели

Я вижу, государь, поникли вы в печали, Истаяли.

Король

Меня развеселишь едва ли!

(Подходя к шуту.)

Со мною, видишь ли, весь твой потерян труд. И что за ремесло! Ты — королевский шут, Паяц, который вдруг то поднят, то отброшен. Твой смех, состарившись, гримасой перекошен. Зачем ты в мире здесь, к чему игра твоя И для чего живешь?

Ланжели

О, любопытен я! Но вы… зачем вам жить? Я вас в душе жалею. И что вы за король? Вы женщина скорее! И пусть я лишь паяц, на нитке, слаб и хил, — Плащ королевский ваш такую ж нить прикрыл. А я бы предпочел, скажу вам без обмана, Быть куклой короля, чем куклою Армана.

Молчание.

Король

(задумчиво, становясь все печальнее от слов шута)

Ты шутишь, но ты прав. Пришел из ада он. Не сам ли сатана в него преображен? И не его ль в душе моей зияет метка? Что скажешь?

Ланжели

Думал я об этом сам нередко.

Король

Про это говорить теперь не должно нам. Как беды гонятся за мною по пятам! Сюда мне присланы испанские бакланы, Но рыбной ловли нет. Кругом одни поляны. Не может прихвастнуть прославленный Шамбор Прудом, где бы вода дошла хотя б до шпор. Я выйду с удочкой — поля, с мушкетом — море. О, как несчастен я!

Ланжели

Полна тоски и горя Вся ваша жизнь.

Король

А ты б меня повеселил.

Ланжели

Напротив, огорчу. Я слышал, что вам мил, — И очень правильно, — уход за соколами, Что куропаток бьют. И знаете вы сами, Как важен для того сокольничий.

Король

Молчание.

(К Ланжели.)

Что?

Король

(серьезно и мрачно)

Так. Прощай. Позволь мне, бедный шут, Тебя поцеловать, пока еще ты тут.

Ланжели

(в сторону)

Ужасно, как всерьез он принимает дело!

Король

(помолчав)

Нет, правосудью я не ставил бы предела, Но вас, Арман, не зря жестоким назовут: Погибнут за дуэль сокольничьи и шут.

(Прохаживается, сильно взволнованный, приложив руку ко лбу. Потом обращается к встревоженному Ланжели.)

Утешься, бедный шут: вся жизнь — одно страданье, Смерть лучше. Человек непрочен, как дыханье…

Ланжели

(в сторону)

Черт!

Король

(прохаживается; он очень взволнован)

Бедный шут, теперь приходит твой черед!

Ланжели

(в сторону)

Однако у меня по лбу струится пот.

(Громко.)

Коль не заступитесь…

Король

А с кем мне веселиться? Ты мне придешь сказать, что в мире том творится? Вот случай редкостный.

Ланжели

(в сторону)

Какой урок мне дан!

Король продолжает прохаживаться большими шагами, время от времени обращаясь к Ланжели.

Король

О Ланжели! Как вновь взнесется наш Арман!

(Скрещивая на груди руки.)

Вернусь ли к власти я, вот что меня тревожит.

Ланжели

Монтень изрек: «Как знать?»[50] Рабле сказал: «Быть может»[51]…

Король

(с жестом решимости)

Шут, дай пергамент мне!

(передавая пергамент Марьон)

Помилованье — вот.

Марьон целует пергамент и прячет его на груди.

Король

(в сторону)

Обман?

(К Марьон.)

Сударыня, прошу — повремените; Где этот лист?

Марьон

Бог мой!

(Смело показывая королю на свою грудь.)

Его вот здесь ищите И с сердцем вырвите.

Король останавливается в замешательстве и отступает.

Ланжели

(к Марьон, тихо)

Держитесь, милый друг, Король наш ни за что туда не сунет рук.

Король

(к Марьон)

Отдайте, говорю.

Марьон

Возьмите!

Король

(опуская глаза)

Чары девы!

Ланжели

(к Марьон, тихо)

Он не коснулся бы корсажа королевы!

Король

(после минутного колебания, не поднимая глаз, жестом приказывает Марьон удалиться)

Ступайте.

Марьон

(с глубоким поклоном королю)

Я бегу их вырвать из оков.

(Уходит.)

Ланжели

Она — сестра Дидье, что холит соколов.

Король

Мне это все равно… Но непонятна сила, С которою она меня вот так смутила.

Молчание.

Тебя опять простить я должен, Ланжели! Шут, ты меня провел.

Ланжели

Но знают короли, Что милость оказать и самому приятно.

Король

Шут прав! В дни казней я тоскую безотрадно; И прав Нанжи: мертвец не годен ни к чему, И людный Монфокон — смерть Лувру моему,

(Прохаживается большими шагами.)

Как он посмел отнять, преступно и лукаво, У сына Генриха помилованья право? Обезоружен я, отцовский отнят трон! Я в этом Ришелье, как в гробе, заключен, И мантия его — мой саван погребальный. Нет, этим юношам судьбы такой печальной Я не хочу. Нет. Жизнь прекрасней всех даров.

(После короткого раздумья.)

Бог властен смертному раскрыть могильный ров, Но не король. Прощу, не совершу злодейства, И этих мальчиков счастливые семейства Меня благословят. Решаю! Подписал Король. Пусть бесится, как хочет, кардинал. Зато мой друг Бельгард веселым глянет оком.

Ланжели

Подчас и королем быть можно ненароком.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ КАРДИНАЛ

Божанси

Замок Божанси. Тюремный двор. В глубине башня. К ней с обеих сторон примыкает высокая стена. Налево высокие стрельчатые ворота; направо калитка. Около двери каменный стол и каменная скамья.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Рабочие разбирают угол стены в глубине сцены налево. Брешь уже довольно велика.

Первый рабочий

(ударяя киркой)

Ух! Тяжело!

Второй рабочий

Второй рабочий

Ну вот, Кто стал бы строить нам такой же эшафот?

Первый рабочий

А понял ли ты, что те люди совершили, Чтоб их казнить, Морис?

Третий рабочий

Нет. Так в суде решили.

Рабочие продолжают ломать стену. Входит Лафемас. Рабочие замолкают. Он выходит из глубины сцены, словно идет из внутреннего тюремного двора. Останавливается около рабочих, как будто рассматривая брешь, и дает им какие-то указания. Когда пролом закончен, он велит им затянуть его черным сукном; сукно совершенно скрывает брешь; затем отпускает рабочих. Почти в то же время появляется Марьон в белом платье и под вуалем. Она входит в ворота, быстро проходит по двору тюрьмы и стучит в калитку. Лафемас направляется в ту же сторону медленными шагами. Калитка открывается. Появляется привратник.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Марьон, Лафемас.

Марьон

(показывая привратнику пергамент)

С приказом короля!

Привратник

Нельзя сюда.

(с криком ужаса)

Приказ мой дан вчера!

Лафемас

А мой сегодня дан.

Марьон

Нет, не последняя.

Марьон

О боже!

Лафемас

(подходя к ней, тихо)

Марьон

Вот зверь! От преступленья К пороку он идет!

Лафемас

Марьон

(с отчаянием)

Идем!

Лафемас направляется к воротам и манит Марьон пальцем за собою. Она падает на колени, повернувшись лицом к тюремной калитке; затем судорожным движением поднимается и исчезает в воротах вслед за Лафемасом. Калитка открывается, оттуда выходят Саверни и Дидье, окруженные стражей.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Дидье, Саверни.

Саверни, одетый по последней моде, входит шумно и весело. Дидье, весь в черном, бледный, идет медленными шагами. Их ведет тюремщик в сопровождении двух алебардщиков. Тюремщик ставит алебардщиков на часы около черного занавеса. Дидье молча садится на каменную скамью.

Саверни

(тюремщику, который открыл ему дверь)

Благодарю! Как здесь легко дышать!

Тюремщик кивает головой

Кардинал Хотел, чтоб я не мог отправиться на бал! Но, черт возьми, еще мы потанцуем лихо! Прекрасна жизнь!

(Тюремщику.)

Когда ж?

Тюремщик

Когда все станет тихо.

Саверни

(потирая руки)

Я этим восхищен, конечно. Но скажи, Кто помощь мне прислал?

Тюремщик

Ваш дядя де Нанжи.

Саверни

О добрый дядюшка!

(Тюремщику.)

Да, но бежать — обоим?

Тюремщик

Нет, только одному.

Саверни

Награду мы удвоим.

Тюремщик

Нет, только одному.

Саверни

(качая головой)

Ах, одному?

(Тюремщику, тихо.)

Как быть?

(Показывая на Дидье.)

Тогда спасай его.

Тюремщик

Изволите шутить?

Саверни

Да нет же.

Тюремщик

Сударь, мне не ясно ваше слово! Старался дядя ваш для вас, не для чужого.

Саверни

Как! Пусть же саваны обоим нам несут.

(Отворачивается от изумленного тюремщика.)

Входит писец.

Здесь можно быть одним не больше трех минут!

Писец

(кланяясь заключенным)

К вам, господа, сейчас прибудет член Палаты, Советник короля.

(Снова кланяется и уходит.)

Саверни

Так.

(Смеясь)

Что за рок проклятый Всего лишь двадцать раз дожить до сентября!

Дидье

(держа в руках портрет, приближается к рампе и останавливается, погруженный в созерцание)

Явись! Гляди в глаза! Вот так, моя заря! О, как ты хороша в своей красе прелестной! Ты разве женщина? Ты, верно, гость небесный! И сам господь, твой взор наполнив чистотой, Смешал в нем страсти блеск с невинностью святой. И этот детский рот, капризно приоткрытый, Так целомудренно…

(С яростью бросая портрет на землю.)

О, лучше бы о плиты Нашедшая меня разбила череп мой, А не взяла дитя и унесла домой! И чем пред матерью моей я провинился, Что в наказание на этот свет родился? Ах, чтобы любящей родительницей быть, Она должна была младенца задушить.

Саверни

(возвращаясь из глубины тюремного двора)

Как кружат ласточки в прохладе предвечерней! Наверно, будет дождь…

Дидье

(не слушая его)

О, что тебя неверней На свете, женщина, безумней и горчей! Мятежна, глубока ты, как волна морей. Я морю этому — увы! — мой парус вверил, И я на небесах звезде единой верил. Корабль пошел ко дну. К могиле я приплыл, Но добрым я рожден, мой путь прекрасен был. Божественный огонь во мне пылал, наверно, Дух сердце оживлял… О, как ты лицемерна! Как смертная тебя не охватила дрожь, Когда позорную ты мне шептала ложь?

Саверни

Опять вы про Марьон? Так помешаться можно Легко!

Дидье

(не слушая его, поднимает портрет и устремляет на него взор)

Среди всего, что мерзостно и ложно, Тебя отброшу я, пропахшую грехом. Ты демон, ангельским прикрывшийся крылом!

(Снова прячет портрет у себя на груди.)

Вернись ко мне на грудь!

(Подходя к Саверни.)

Но это просто чудо! Он жив, ее портрет. Скажу тебе: покуда Ты безмятежно спал в безмолвии ночном, Он сердце мне глодал. Готов поклясться в том!

Саверни

Поговорим про смерть, друг, сделай одолженье!

(В сторону)

Я от нее грущу — ему в ней утешенье.

Дидье

О чем вы просите? Ведь я не слышал вас. Я забываю все, мой дух совсем угас. Никак не совладать мне с чувствами моими С тех пор, как услыхал я роковое имя.

Саверни

(беря его под руку)

Смерть!

Дидье

Дидье

Пусть клювы коршунов мое терзают тело И черви точат пусть, — не так ли с королем Бывает? Это мне, мой милый, нипочем! Когда навеки жизнь плоть мертвую покинет, Незримою рукой душа надгробье сдвинет И в небо улетит.

Входит советник в сопровождении алебардщиков, одетых в черное.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же, советник палаты в парадном одеянье, тюремщики, стража.

Тюремщик

(объявляет)

Советник короля!

Советник

(кланяясь по очереди Саверни и Дидье)

Тяжка и горестна обязанность моя, И строг закон…

Саверни

Так, так. Отказ в смягченье кары?

Советник

(развертывает лист пергамента и читает)

«Людовик, Франции король, король Наварры, Преступным людям сим отказываем мы В той просьбе, что они прислали из тюрьмы. Но, дабы их очаг от срама был избавлен, Тот и другой злодей да будет обезглавлен».

Саверни

(радостно)

Как хорошо!

Советник

(снова кланяясь)

Теперь вам наготове быть. Сегодня казнь.

(Откланивается, собираясь уйти.)

Дидье

(не меняя задумчивой позы, к Саверни)

Итак, прошу вас не забыть: Когда по смерти труп холодным прахом станет, Пусть члены мертвые меч палача изранит, Пусть руки вывернут и кости истолкут, В канавы сточные, как падаль, повлекут, — Из этой плоти всей, зловонной и кровавой, Бессмертная душа возносится со славой!

Советник

(возвращаясь, к Дидье)

О смерти надобно подумать вам, увы! Все кончено…

Дидье

(кротко)

Зачем меня прервали вы?

Саверни

(к Дидье, радостно)

Петли не будет!

Дидье

Так программу изменили. Головорез придет с преосвященством, или Топор заржавел бы! Так хочет кардинал.

Саверни

О, как вы холодны! А я возликовал

(советнику)

И благодарен вам за это извещенье.

Советник

Я, сударь, был бы рад вам возвестить прощенье…

Саверни

(перебивая его)

В котором же часу?

Советник

Казнь?.. Ровно в девять, да.

Дидье

Я рад, что солнца мне не видеть никогда.

Саверни

Где будет эшафот?

Советник

(указывая рукой на соседний двор)

Да тут, на этом месте; Мы монсеньора ждем.

(Уходит с алебардщиками.)

Узники остаются одни. Смеркается. Видно лишь, как в глубине сцены поблескивают алебарды двух часовых, которые безмолвно прохаживаются перед проломом.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Дидье, Саверни.

Дидье

(торжественно, после некоторого молчания)

Теперь мы с вами вместе Подумаем, Гаспар, в последний этот час О горькой участи, что ожидает нас. Мы сверстники, но вас старее я намного, И я хочу вам быть опорой и подмогой; Тем более что я вас погубил, — беда Шла от меня, — ты был еще счастлив тогда. Я тронул жизнь твою; мое прикосновенье Сломало эту жизнь в единое мгновенье. Итак, вступаем мы под своды темноты Могильной. Руку дай!

Слышны удары молотков.

Саверни

Шум этот слышишь ты?

Дидье

Там строят эшафот иль нам гроба готовят.

Саверни садится на каменную скамью.

В последний миг сердца иные прекословят, И держит жизнь людей так цепко иногда!

Часы бьют один раз.

Мне кажется, зовет нас кто-то… Слышишь, да?

Второй удар.

Саверни

Нет, это бьют часы.

Третий удар.

Дидье

Так.

Четвертый удар.

Саверни

Из часовни эхо.

Еще четыре удара.

Дидье

И все же это звук и зова и привета.

Саверни

Нам ждать еще лишь час.

Облокачивается на каменный стол и опускает голову на руки. Часовые сменяются.

Дидье

Но берегись, дружок, Споткнуться, ослабев, о роковой порог. В кровавой горнице так низки арки свода, Что людям голову срубают с плеч у входа. Брат, твердо мы пойдем навстречу палачам. Пусть эшафот дрожит, — дрожать невместно нам, Им головы нужны, клянусь душой моею: Взойдем на эшафот, не преклоняя шею.

(Подходит к неподвижно сидящему Саверни.)

Мужайся!

(Берет его за руку и убеждается, что тот спит.)

Он уснул! А я ему пою Про мужество! Пред ним я мальчик, признаю!..

(Садится.)

Спи, ты, что можешь спать! Но час наступит скоро Заснуть вот так и мне. О, только б тень позора И ненависть ушли из сердца моего! О, пусть в могиле я не помню ничего!

Совсем стемнело. В то время как Дидье все более углубляется в свои мысли, через пролом входят Марьон и тюремщик. Тюремщик идет впереди с потайным фонарем и свертком. Он опускает то и другое на землю, затем осторожно подходит к Марьон, которая осталась на пороге, бледная, неподвижная, в смятении.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же, Марьон и тюремщик.

Тюремщик

(к Марьон)

Смотрите, главное — уйти до их прихода.

(Удаляется и до конца этого явления прохаживается взад и вперед в глубине тюремного двора.)

Марьон

(идет, пошатываясь, погруженная в мучительные мысли. Время от времени проводит рукой по лицу, будто стараясь стереть что-то)

Как в жгучих клеймах, я в лобзаниях урода.

(Вдруг замечает в темноте Дидье, вскрикивает, бежит и, задыхаясь, падает к его ногам.)

Дидье, Дидье, Дидье!

Дидье

(как бы внезапно пробудившись)

Она!

(Холодно.)

Зачем вы тут?

Mapьон

А где ж мне быть? К твоим ногам уста прильнут! Мне здесь так хорошо!.. Возлюбленные руки! Дай их скорее мне!.. Вот след кровавой муки Оков? Злодеи, как твою терзали плоть! Я здесь, и потому… как страшно все, господь!

(Плачет. Слышны ее рыдания.)

Дидье

Зачем вы плачете?

Марьон

Нет, я смеюсь! Слезами Я вас не огорчу…

(Смеется.)

Сейчас бежим мы с вами. Какое счастье! Ты жив будешь! Все прошло!

(Снова приникает к коленам Дидье и плачет.)

Как я растерзана! Как сердцу тяжело!..

Дидье

Сударыня…

Марьон

(поднимается, не слушая его, бежит за свертком и передает его Дидье)

Дидье

(показывая на спящего Саверни)

Вы для которого из нас пришли сюда?

Марьон

(озадачена; в сторону)

Не выдал ли Гаспар меня неосторожно?

(Громко.)

Ужели вам со мной так говорить возможно? Откуда на меня обрушилась гроза?

Дидье

Ну, вскиньте голову, глядите мне в глаза!

Дрожащая Марьон смотрит ему в глаза.

Да, верно, — сходство есть.

Марьон

О, ты моя отрада! Любимый мой, идем!

Дидье

Не отрывайте взгляда.

(Пристально смотрит на нее.)

Марьон

(потрясенная взглядом Дидье)

Лобзанья гнусные ужели видит он?

(Громко)

Ты словно тайною какой-то окружен. Ты сердишься, Дидье. Скажи мне, что с тобою? Мы подозрения в душе таим порою И горько сетуем впоследствии, когда От нашей скрытности произойдет беда. Ах, в мыслях у тебя царила я бессменно! Ужели это все умчалось так мгновенно, И я разлюблена?.. Иль ты Блуа забыл, Смиренный мой приют, где ты со мною был? Так мы любили там в тиши благословенной, Как будто бы одни остались во вселенной. Но ты, мой милый друг, ты мрачен был подчас. Я думала: никто, никто не видит нас. Чудесно было там. Погибло все мгновенно. О, как ты клялся мне, что буду неизменно Любовию твоей, все тайны мне вверял И, что ты мой навек, так нежно уверял! Я ни о чем тебя ни разу не просила, Все помыслы твои всегда с тобой делила, Но нынче уступи! Дидье, близка беда. С живым и с мертвым я останусь навсегда. Все с вами, мой Дидье, мне будет наслажденьем, Побег иль плаха… О, с каким он нетерпеньем Вдруг оттолкнул меня!.. Оставь хоть руку мне. Не сбрасывай с колен мой бедный лоб в огне. Бежала я сюда и до смерти устала… О, что сказал бы тот, кто видел, как блистала, Как веселилась я! Все изменилось вдруг. Сердит ты на меня, скажи мне, милый друг? Дидье, у ваших ног мне хочется остаться. Но как мне тягостно — я в том должна признаться, — Что слова не могу добиться я от вас. Что с вами, наконец? Скажи мне иль сейчас Убей меня!.. Ну вот, я более не плачу, Я улыбаюсь вам, глубоко слезы прячу. Ну улыбнитесь мне, а то я разлюблю. Я слушалась всегда, послушайся — молю! Но холодом оков душа твоя объята. Зови меня Мари, мой милый, как когда-то…

Дидье

Мари или Марьон?

Отдаленный пушечный выстрел.

Вот и вдовства начало!

Марьон

Дидье мой!..

Тюремщик

Поздно.

Барабанный бой. Входит советник в сопровождении монахов с факелами, палача, солдат, народа.

Марьон

Ах!

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же, советник, палач, монахи, народ и солдаты.

Советник

Ну вот и ваш черед!

Марьон

Да, сударь.

Советник

(протягивая ему лист бумаги)

Подписать должны бумагу вы.

Саверни

(берет пергамент и пробегает его глазами)

А, это протокол… Что умер я, увы, Свидетельствую сам потомкам в назиданье.

(Ставит свою подпись и снова просматривает протокол, потом берет перо, что-то исправляет. Писцу.)

Я вам подправил здесь кой-где правописанье.

(Палачу.)

Ты разбудил меня и спать уложишь вновь.

Советник

(к Дидье)

Дидье?

Дидье подходит. Советник передает ему перо.

Пишите здесь.

Марьон

(закрывая рукой глаза)

О боже, стынет кровь!

Дидье

О, эта подпись мне — такое наслажденье!

Стража окружает их, чтобы увести.

Саверни

(кому-то в толпе)

Пусть девочка пройдет! Прошу как одолженья!

Дидье

(к Саверни)

Мой брат! Вы для меня свершили этот шаг. Обнимемся теперь.

(Обнимает Саверни.)

Марьон

(подбегая к нему)

А я вам разве враг? О, поцелуй меня!

Дидье

(показывая на Саверни)

Сударыня, мы дружны.

Марьон

(протягивая руки)

О, как жестоки вы к той женщине недужной, Что молит всех людей, колени преклоня, Вам милость оказать, а вас — простить меня!

Марьон кладет ему обе руки на лоб. Он встает с колен и крепко обнимает ее с просветленной улыбкой.

Идем!

Марьон

(обезумев, бросается между Дидье и солдатами)

Безумье это! Или Они, что я с тобой, Дидье мой, позабыли? Но умертвить тебя я не позволю им!.. О, как вас умолять? Всем существом моим Молю! И коль хранят доселе души ваши Хоть что-то, что дрожит в ответ на слезы наши, И если вас господь еще не проклял всех, Вы не убьете, нет!..

(К собравшимся зрителям.)

Предупреждаю тех, Что нынче вечером в дома свои вернутся: Ни мать, ни сестры им уже не улыбнутся, Но скажут: «Боже мой, какой великий грех! Ведь вы могли спасти того, кто лучше всех!» Что я умру с тобой, пусть знают все на свете, И от стыда сгорят сейчас убийцы эти.

Дидье

Нет, дай мне умереть. Позволь мне это, друг! Я ранен глубоко, — и этот мой недуг Едва ли исцелим… в могилу горе спрячу. Но если, милая, — ты видишь, как я плачу? — Придет достойнейший к твоей руке прильнуть, Ты друга, спящего в могиле, не забудь.

Марьон

Дидье! Ты будешь жить! Поверить не могу я В их непреклонность!

Дидье

О, забудь мечту такую! К моей могиле пусть твой привыкает взгляд. И мертвым буду я тебе милей стократ! Жить в памяти твоей я буду нерушимо, Но жить возле тебя с душой, тоской палимой, Мне, что всю жизнь любить одну бы мог тебя! Представь себе, мой друг, как я, любовь губя, Тебя бы огорчал сомненьями моими, — Поверь, я никогда не совладал бы с ними! Ты б думала, что я скрываю в сердце боль, И мучилась… Нет, дай мне умереть, позволь!

Советник

(к Марьон)

Вы можете спасти их от судьбины грозной. Прибудет кардинал — просить еще не поздно.

Марьон

Да, правда… Кардинал! Его ведь ждут сюда! Вы все услышите, как он мне скажет — да! Дидье, увидишь ты… Молить я буду страстно! Как ты помыслить мог?.. Ведь это бред ужасный, Чтоб добрый кардинал, старик, так злобен был И не простил тебя. Ведь ты меня простил!

Бьет девять часов. Дидье делает всем знак замолчать. Марьон слушает с ужасом. После девятого удара Дидье опирается на плечо Саверни.

Дидье

(к народу)

А вы, которые собрались к месту казни, Свидетельствуйте, что без дрожи и боязни Мы оба слушали, как пробил этот час, Глашатай вечности, раскрывшейся для нас.

Пушечный выстрел у ворот тюрьмы. Черная завеса, скрывавшая пролом в стене, падает. Появляются огромные носилки кардинала. Их несут двадцать четыре пеших гвардейца, окруженные двадцатью другими гвардейцами с алебардами и факелами. Носилки ярко-красные и украшены гербом дома Ришелье. Занавески опущены. Носилки медленно проносят в глубину сцены. Глухой ропот толпы.

Марьон

(подползая на коленях к носилкам и ломая руки)

О монсеньор, молю, Христа Исуса ради Обоих пощадить!

Голос из носилок

Ни слова о пощаде!

Марьон падает на мостовую. Носилки проносят, за ними ведут обоих приговоренных к казни. Народ с громкими восклицаниями следует за ними. Марьон остается одна. Она приподнимается и ползет на руках, оглядываясь по сторонам.

Марьон

Что он сказал?.. Где все? Дидье! Дидье!.. О мрак! Нет никого!.. Народ! Я брежу? Иль то знак, Что я сошла с ума?..

Толпа в беспорядке возвращается. Носилки появляются в глубине сцены, с той стороны, куда их унесли. Марьон встает с ужасным воплем.

Он снова!

Гвардейцы

(раздвигая толпу)

Пропустите!

Марьон

(стоя с развевающимися волосами и указывая народу

на носилки)

Вот в красном палача проносят! Все глядите!

(Падает на мостовую.)

ПРИМЕЧАНИЯ

Драма «Марьон Делорм» (первоначальное название «Дуэль во времена Ришелье») была написана в июне 1829 г.

Гюго стремился применить в ней новаторские принципы романтической драмы, провозглашенные им в предисловии к драме «Кромвель» (1827). Поэтому «Марьон Делорм» носит полемический характер по отношению к традиционной драматургии классицизма и является в известном смысле программным произведением.

Выбор сюжета из отдаленного, преимущественно национального прошлого с выведением на сцене крупных исторических личностей, стремление передать «колорит места и времени» (политическую и социальную обстановку эпохи, черты ее быта и нравов), совмещение в пьесе трагического и комического, нарушение обязательных для классицизма «единств места и времени», а главное, изображение в отрицательном свете аристократии и духовенства и выдвижение на первый план демократического героя — все эти принципиальные новшества характерны для драматургии Гюго в целом.

Стремясь к исторической точности, Гюго в течение двух с половиной лет старательно собирал материалы для «Марьон Делорм», изучал эпоху, делал выписки из трудов историков и мемуаристов о деятельности Ришелье, о личности Людовика XIII и о его окружении. Но в самой драме Гюго весьма вольно обращается с историей, подчиняя ее своему идейному и художественному замыслу.

Действие «Марьон Делорм» происходит в 1638 г., при короле Людовике XIII, когда во Франции завершалось становление абсолютной монархии, являвшейся для того времени исторически прогрессивной государственной формой, служившей целям национального объединения. Людовик XIII, не обладавший ни твердостью характера, ни дарованиями, был фактически отстранен от власти; вместо него правил выдающийся государственный деятель, первый министр короля, герцог и кардинал Ришелье (1585–1643), имевший неограниченное влияние на Людовика XIII. Ришелье вел твердую политику усиления абсолютизма: он значительно централизовал государственный аппарат, ограничил политическую независимость крупных феодалов, беспощадно подавляя их сопротивление, покровительствовал торговле и промышленности, но вместе с тем он усилил угнетение народных масс, особенно крестьян. Гюго не дает объективной исторической оценки деятельности Ришелье, который фигурирует в драме лишь как символ деспотического антинародного правления. Ему противопоставлены отверженный обществом плебей и куртизанка.

Форма исторической драмы наполняется у Гюго современным содержанием: в ней поднимается вопрос о смертной казни, поставленный одновременно в «Последнем дне приговоренного к смерти» (1829); накануне июльской революции обличаются церковь и монархия, — в образе ничтожного Людовика XIII цензура не без основания усмотрела намек на царствовавшего тогда Карла X; наконец, характер центрального персонажа, Дидье, совершенно лишен исторической окраски: как все «народные» герои Гюго, Дидье является лишь жертвой общественной несправедливости и носителем идеальных нравственных качеств.

Несмотря на то, что три парижских театра оспаривали друг у друга право на постановку «Марьон Делорм», она была запрещена цензурой; более того, четвертое действие пьесы послужило поводом к запрещению вообще изображать коронованных лиц на сцене. Не помогли ни согласие Гюго на значительные купюры в тексте пьесы, ни его переговоры с министрами и с самим королем. От предложенного правительством в виде компенсации увеличения пенсии, которую поэт получал в то время, — с двух до шести тысяч франков — Гюго публично отказался.

Конфликт Гюго с цензурой получил широкую огласку, ибо запрещение «Марьон Делорм» было типичным случаем применения реакционных «июльских ордонансов» министерства Полиньяка, послуживших толчком к началу революции 1830 г. Близкий к сен-симонизму журнал «Глоб» писал: «Господину Виктору Гюго выпала честь принять на себя первый удар во вновь разгоревшейся ныне войне против идей».

Всего 0 комментариев

Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

Войти

Аа

Аа

Аа

Аа

«Марьон Делорм»

Описание

Аа

Аа

Аа

Аа

Марьон Делорм

ПРЕДИСЛОВИЕ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Саверни

(приближаясь к Марьон и пытаясь ее поцеловать)

Марьон

(отталкивая его)

Саверни

(настойчиво)

Марьон

(гневно)

Саверни

Марьон

Саверни

Марьон

(в сторону)

Саверни

Марьон

Саверни

Марьон

(улыбаясь)

Саверни

Марьон

Саверни

Марьон

Саверни

Марьон

(Смеясь.)

(Смеясь громче.)

Саверни

Марьон

Саверни

Марьон

(строго, опуская глаза)

Саверни

Марьон

Саверни

Марьон

Саверни

Марьон

Роза

(за сценой)

Марьон

Саверни

Марьон

Саверни

Марьон

Саверни

Марьон

Саверни

Марьон

Саверни

(Садится.)

Марьон

Саверни

Марьон

Саверни

Марьон

(Идет к балкону и слушает.)

(Возвращается обратно.)

(К Саверни.)

Саверни

Марьон

Саверни

Марьон

Саверни

(хохоча)