«Ваал»

Ваал (fb2) - Ваал (пер. Александр Богомолов) 216K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Бертольд Брехт

Бертольд Брехт Ваал Перевод А. Богомолов

Действующие лица

Ваал.

Экарт.

Мех, крупный торговец.

Эмилия, его жена.

Пиллер, газетный критик.

Пширер, чиновник.

Молодой господин.

Молодая дама.

Другой гость.

Лакей.

Иоганнес.

Иоганна, его подружка.

Луиза, кельнерша.

Старшая сестра.

Младшая сестра.

Хозяйка дома.

София.

Извозчики.

Пианист.

Посетители кафе.

Крестьяне.

Священник.

Трактирщик.

Боллеболл.

Нищий.

Мая, нищенка.

Гугу.

Молодая женщина.

Ватцман.

Лесорубы.

Другие лесорубы.

Мьюрк, владелец "Ночного облака".

Лупу.

Субретка.

Двое мужчин.

Двое полицейских.

Другая кельнерша.

Гостиная в доме Меха

Двустворчатая дверь открывается, в комнату входят Мех, Эмилия, Пширер, Иоганнес Шмидт, доктор Пиллер, Ваал, другие гости.

Мех (обращаясь к Ваалу). Надеюсь, вы не откажетесь выпить немного вина за наше с вами знакомство, господин Ваал? (Делает приглашающий жест.)

Все направляются к столу, садятся. Ваала усаживают на почетное место.

Мех (Ваалу.) А как насчет раков? Или, скажем, угря? Извольте полюбоваться на этого копченого покойничка. (Показывает глазами на блюдо.)

Пиллер (Меху). Я безумно рад, что бессмертные стихи господина Ваала, познакомить вас с которыми именно мне выпала честь, удостоились вашей похвалы. (Ваалу.) Вам надо издать свою лирику. Господин Мех заплатит хорошие деньги, и вы наконец выберетесь со своего чердака.

Мех. Я торгую коричником. Целые леса коричника сплавляют для меня по рекам Бразилии. Но это не помешает мне издать и ваши стихи.

Эмилия. Господин Ваал живет на чердаке?

Ваал. (жует, запивает пищу вином). На Живодерке, девятнадцать. Пауза.

Мех. В стихах я, собственно, плохо разбираюсь. Слишком толстокож для этого. А вот своим затылком вы мне напоминаете одного туземца с Малайского архипелага. Того приходилось загонять на плантацию кнутом. И он работал, оскалив зубы.

Пширер. Господа! Должен признаться, я был просто потрясен, узнав, в сколь стесненных обстоятельствах пребывает такой человек. Как вам уже известно, наш уважаемый мастер числится у меня в канцелярии обыкновенным писарем. С полным основанием утверждаю, что заставлять таких людей работать поденщиками — просто позор для нашего города. И я от всего сердца поздравляю вас, господин Мех, что именно ваш салон будут называть, так сказать, колыбелью всемирной славы этого гения. Да, да, господа, этого гения! Ваше здоровье, господин Ваал! Ваал делает возражающий жест, продолжает есть.

Пиллер. Я напишу о вас эссе, господин Ваал. Дайте мне ваши рукописи. У меня за спиной — все газеты...

Молодой господин. И как вам только удается, уважаемый мастер, добиваться такой неслыханной простоты? Прямо-таки в стиле Гомера.

Молодая дама (поворачивается к Ваалу). А мне вы больше напоминаете Уолта Уитмена. Только вы крупнее, так мне кажется.

Другой гость. Уж если на то пошло, в господине Ваале есть что-то от Верхарна...

Пиллер (перебивает его). Нет, нет, что вы?! От Верлена, Верлена! Даже чисто внешне. Вспомните, что пишет Ломброзо.

Ваал. Еще кусочек угря, пожалуйста.

Молодая дама. В ваших стихах меня подкупает этакая фривольность...

Иоганнес. Господин Ваал поет свои песни извозчикам. В трактире, что у реки.

Молодой господин (не обращая внимания на слова Иоганнеса). Вы, мастер, всех названных поэтов за пояс заткнете. А что до современных, так они вам и в подметки не годятся.

Другой гость. Уж во всяком случае, вы — наша надежда!

Ваал. Еще немного вина, пожалуйста!

Молодой господин. Я считаю вас предтечей мессии европейской поэзии, появления которого все мы ожидаем в самое ближайшее время.

Молодая дама. Уважаемый мастер! Господа! Позвольте мне прочитать вам одно небольшое стихотворение из журнала "Революция". Думаю, что оно вам понравится. (Встает со стула, начинает читать.)

Он стал уже черным от солнца, Его иссушили ветра, Даром что все деревья В парке побрезгали им. И лишь у забора рябина, Вся в ягодах, как в огне, Одна среди всех горемыку Из жалости приняла. Там и висел он, качаясь, Над кучей пожухлой листвы, Пальцы заката дрожали, В волосьях его копошась.

Аплодисменты. Возгласы: "Браво! Гениально! Чертовщина какая-то, но со вкусом!"

Молодая дама. (Торопливо.) Мне кажется, это во многом схоже с мироощущением господина Ваала.

Мех (Ваалу). Вам бы отправиться в путешествие. Горы Абиссинии — это именно то, что вам надо.

Ваал. Вот если бы эти горы сами ко мне пришли...

Пиллер. При вашем знании жизни в этом нет никакой необходимости. Кстати, ваши стихи произвели на меня довольно сильное впечатление.

Ваал. Даже извозчики и те, когда им нравятся мои песни, всегда вынимают из карманов кошельки...

Мех (с полным ртом). Я издам вашу лирику. Пусть мой коричник пока поплавает в воде. А может, займусь и тем и другим.

Эмилия (Меху). Тебе не следует так много пить.

Ваал. Послушайте, у меня совсем нет рубашек. Белые бы мне особенно пригодились.

Мех. Вы что, не хотите, чтобы издали вашу книгу?

Ваал. Только они должны быть из очень мягкой и тонкой материи.

Пиллер (с иронией). А чем бы мог помочь вам я?

Эмилия. Вы пишите чудесные стихи, господин Ваал. Поэтому вы и столь чувствительны.

Ваал (пожирая ее глазами). Сыграйте нам что-нибудь.

Эмилия молча направляется к фисгармонии, начинает играть.

Мех. Люблю поесть под звуки фисгармонии.

Эмилия (Ваалу). Пожалуйста, не пейте так много, господин Ваал.

Ваал (продолжая смотреть на Эмилию). Так, значит, к вам сейчас плывет коричник, Мех? Целые леса порубленных деревьев?

Эмилия. Да пейте вы сколько душе угодно, господин Ваал. Я просто так сказала...

Пиллер. А вы и в этом подаете большие надежды, господин Ваал.

Ваал (Эмилии). Поиграйте-ка еще. У вас такие красивые руки.

Эмилия перестает играть, возвращается к столу.

Пиллер. А до самой музыки вам, похоже, и дела нет?

Ваал. Вы мне мешаете слушать. Слишком много болтаете.

Пиллер. Вы большой оригинал! Видно, и вправду не хотите, чтобы вас издали...

Ваал (Меху). Скажите, Мех, а скотом вы, часом, не торгуете?

Мех. Вы что-нибудь имеете против?

Ваал (поглаживая Эмилии руку). Какое вам дело до моих стихов?

Мех. Я просто хотел оказать вам услугу. Эмилия, дорогая, будь добра, почисть-ка нам еще немного яблок.

Пиллер (Меху). Он боится, что мы из него выжмем все соки. (Поворачивается к Ваалу.) Вы еще не решили, в каком именно качестве я могу быть вам полезен?

Ваал. Вам всегда шьют такие широкие рукава, Эмилия?

Эмилия. А теперь действительно перестаньте пить, прошу вас.

Пширер. Надо быть поосторожнее с алкоголем. Уж сколько гениев пало, так сказать...

Мех (не дает ему договорить). Может, вы хотите принять душ? Или чтобы вам постелили постель? Есть ли у вас еще какие-либо пожелания?

Пиллер. Будем считать, что свою лирику вы уже сплавили, Ваал. Сейчас на вас посыпятся рубашки...

Ваал (выпивает бокал до дна). Насчет постели ничего не имею против... если с вашей женой. Не будьте монополистом!

Мех (вскакивает со стула). Мне нравятся все твари божьи, но с этим животным вообще нельзя иметь никакого дела. Пойдем, Эмилия! Прошу вас, господа!

Все возмущены, выходят из-за стола. Возгласы: "О, Боже! Какая наглость! Уж дальше некуда!"

Пширер. Господин Мех, я просто потрясен...

Пиллер (Ваалу). В ваших стихах есть что-то зловещее.

Ваал (Иоганнесу). Как зовут этого господина?

Иоганнес. Пиллер.

Ваал. Пиллер, вы мне их пришлите, эти ваши газеты... Я их использую по назначению...

Пиллер (уходя). Да я вас знать не желаю! Вы для меня пустое место. И для нашей литературы вы пустое место.

Все уходят. Ваал остается сидеть за столом.

Лакей (появляется в дверях). Ваш плащ, сударь!

На чердаке у Ваала

Звездная ночь. Ваал и Иоганнес стоят у окна, смотрят на небо.

Ваал. Когда ночью лежишь на спине в траве, хребтом чувствуешь, что наша Земля все-таки шар, и что мы летим, и что на Земле есть твари, пожирающие все ее растения.

Иоганнес. Вы разбираетесь в астрономии?

Ваал. Нет, конечно.

Иоганнес. У меня есть девушка. Она сама невинность. Но как-то раз во сне я видел, как она спала с можжевельником. То есть, я хочу сказать, на кусте можжевельника было распростерто ее белое тело, и узловатые ветви, как руки, ласкали его. С тех пор я уже не могу спокойно заснуть.

Ваал. А сам-то ты ласкал ее белое тело?

Иоганнес. Да нет, я же говорю, она — невинна. Даже колени... Есть ведь разные степени невинности, не так ли? Правда, иногда, когда я на какое-то мгновение прижимаю ее к своей груди, она вдруг вся начинает дрожать, как лист на ветру. Но такое с ней случается только ночью, когда темно. Я слишком слаб, чтобы сделать это. Ведь ей всего семнадцать.

Ваал. Скажи, а в этом твоем сне ей понравились ласки можжевельника?

Иоганнес. О, да.

Ваал. У нее белоснежное белье. Колени сжимают тоненькую рубашечку... Когда ты с ней переспишь, она превратится в кусок мяса, у которого даже лица не будет.

Иоганнес. Вы просто читаете мои мысли. Я и сам так думаю. То есть, я, конечно, трус... Вы, как я понимаю, считаете половую жизнь низостью?..

Ваал. Такое могут говорить только свиньи, те, кому это не дано. Когда обнимаешь девственные бедра, от трепета и блаженства творения становишься Богом. Тела переплетаются друг с другом, как корни твоего можжевельника. Сердца бешено стучат и гонят по жилам кровь...

Иоганнес. Но ведь родители этого не одобряют.

Ваал. Твои родители отжившие люди. (Тянется за гитарой.) Что они могут сказать против любви, в пламени которой может сгореть всякий? Да они и рта раскрыть не посмеют, потому что там у них одни гнилые зубы. Потом, правда, наступает такой момент, когда начинаешь плеваться. (Настраивает гитару.)

Иоганнес. Это вы об их беременности?

Ваал (ударяет по струнам). Когда теплое и ласковое лето уплывает прочь, и они уже насытились любовью, как губки влагой, то снова превращаются в животных, злых и капризных, бесформенных, с огромными животами. С груди у них капает, а руки становятся мокрыми и липкими словно полипы. Потом их тела начинают распадаться, и они, бледные как смерть, с дикими криками, словно речь идет о рождении нового космоса, выдавливают из себя маленький плод. Они в муках выталкивают из себя то, что когда-то вбирали с таким сладострастием. (Перебирает струны.) Надо иметь хорошие зубы. Когда ими вонзаешься в апельсин, струйка сока ударяет тебе в нёбо. Так и любовь.

Иоганнес. Зубы у вас большие, серовато-желтые, как у зверя.

Ваал (не обращая внимания на его слова). Любовь это... ну, представь себе, что ты опустил свою руку в теплую воду пруда, и у тебя между пальцами колышутся водоросли... Это мука, от которой дерево, оседланное буйным ветром, пьянеет и начинает петь. Это неистовство натиска, которому дрожа уступают... Это полет против ветра... Вот что такое любовь. Но она похожа и на кокосовый орех. Тот хорош, пока свеж и сочен. Когда же он весь выжат и остается лишь горькая на вкус мякоть, его выплевывают. (Кладет в сторону гитару.) А теперь хватит! Я этой арией уже по горло сыт.

Иоганнес. Так вы считаете, что я просто должен это сделать? Ради такого блаженства?..

Ваал. Я считаю, что ты должен бежать от этого как черт от ладана, Иоганнес.

В трактире

Полдень. Ваал, извозчики. На заднем плане Экарт с кельнершей Луизой. В окне — белые облака.

Ваал (сидит за столом, рассказывает склонившимся над ним извозчикам). Так вот, он вышвырнул меня из своих белых палат, потому что я плевался от его вина. Но жена этого богатея пустилась за мной в погоню, и вечером у нас с ней был пир на весь мир. Теперь она камнем висит у меня на шее.

Извозчики. Все они похотливы, как кобылы, только кобылы умнее.

— Драть ее некому!

— Я свою всякий раз сначала отлуплю как следует, а потом уже тащу в кровать. (Направляются вглубь трактира.)

Иоганнес (появляется в дверях вместе с Иоганной). Добрый день, Ваал. А это моя Иоганна.

Ваал (извозчикам). Я к вам еще подойду и спою. (Иоганне.) Добрый день, Иоганна.

Иоганна (кивает). Иоганнес читал мне ваши стихи.

Ваал. Вот как? А сколько вам лет?

Иоганнес. Прошлым летом семнадцать исполнилось.

Иоганна. Я его к вам ужасно ревную. Он только о вас и говорит.

Ваал. Вы влюблены в вашего Иоганнеса. В этом нет ничего удивительного. Сейчас весна... (Вздыхает, потом с тоской.) А я вот поджидаю Эмилию. Но быть влюбленной — это, конечно, лучше, чем просто наслаждаться.

Иоганнес. Я еще могу понять, чем вы покоряете мужские сердца. Но как вам удается иметь такой успех у женщин? (Вместе с Иоганной садится к Ваалу за стол.)

Дверь распахивается, быстро входит Эмилия.

Ваал. А вот и она! Легка на помине. Здравствуй, Эмилия! Присаживайся. Здесь Иоганнес со своей невестой.

Эмилия. Хорошее же место ты выбрал для нашей встречи! Какой-то грязный трактир и этот жалкий сброд... В твоем вкусе.

Ваал (кельнерше). Луиза, водки для дамы!

Эмилия. Ты что, издеваешься надо мной?

Ваал. И не думал. Ты с нами выпьешь. Надо быть человеком.

Эмилия. А сам-то ты разве человек?

Ваал. Тебе лучше знать. (Берет со стола пустую рюмку, протягивает ее кельнерше.) Наливай полней, девственница ты моя! (Обнимает ее за талию.) Ты сегодня такая мягкая, как слива.

Эмилия. Фу, какой же ты пошляк!

Ваал. Кричи громче, любимая!

Иоганнес. И все-таки здесь интересно. Простой народ. Все пьют и веселятся. И эти облака в окне...

Эмилия. Он и вас заманил сюда этими белыми облаками?

Иоганна. Может, лучше пойдем посидим на берегу, Иоганнес?

Ваал. Еще чего! Никто никуда не пойдет! (Выпивает рюмку.) Небо кажется фиолетовым, особенно когда напьешься. Зато вот постели, они — белые. До того... Это любовь. Земля и небо любят друг друга. (Снова пьет.) Чего вы боитесь, крохотные тени? Небо распростерло свои объятия и кишит телами. Оно бледное от любви...

Эмилия. Ты опять выпил лишнего и понес околесицу. Да еще и других заставляешь хлебать из твоего корыта.

Ваал. Небо... (Выпивает.) ...Иногда бывает желтым. В нем много хищных птиц. Вам надо непременно как следует напиться... (Смотрит под стол.) Кто это наступил мне на ногу? Ты, Луиза? Ах, это, конечно, ты, Эмилия... Ладно, не будем обращать внимания на такие мелочи. Главное, нам надо выпить!

Эмилия (привстав со стула). Уж и не знаю, что с тобой сегодня... Мне не следовало сюда приходить.

Ваал. Наконец-то до тебя дошло! Зато уж теперь можешь спокойно сидеть до утра.

Иоганна. Нельзя так говорить, господин Ваал.

Ваал. У вас доброе сердце, Иоганна. Хм... Вы будете часто изменять своему мужу.

Первый извозчик (гогочет). А мы ее козырным тузом!

Второй извозчик. "Поднажми, — кричит девица, — колея у меня накатана". Хохот. Драть их некому!

Третий извозчик. "Постыдился бы изменять жене", — говорит батраку хозяйка, залезая к нему в постель. Хохот.

Иоганнес (Ваалу). Прошу вас! Ради Иоганны! Ведь она еще ребенок.

Иоганна (Эмилии). Пойдемте отсюда!

Эмилия (склоняется над столом, всхлипывает). Какой позор!

Иоганна (обнимает ее). Как я вас понимаю! Успокойтесь, ради Бога!

Эмилия. Не смотрите на меня так! Вы еще слишком молоды. И еще ничего не понимаете.

Ваал (поднимается со стула, сумрачно). Жалкая комедия! Сестры в царстве Аида. (Берет со стены гитару, направляется к извозчикам, начинает ее настраивать.)

Иоганна (Эмилии). Он просто много выпил. Завтра ему будет стыдно.

Эмилия. Если бы вы только знали... Он всегда такой. Но я его люблю.

Ваал (поет).

Приятель мне сказал, хлебнув чуток, Что самый милый сердцу уголок — Не у могилы матери скамья, Где с ним с похмелья сиживал и я, Не церковь и не вдовушки кровать, Не зад ее, который не объять... Приятель мне сказал, что лучше нет На целом свете места, чем клозет. Как хорошо раскидывать умом, Усевшись между небом и дерьмом. Лишь там и можно, приспустив штаны, В ночь после свадьбы скрыться от жены. Как ни крути, а истина — одна, Что человек, увы, сосуд без дна, И брюхо должен всякий, стар и млад, Опустошать для будущих услад. Сидишь в тиши, газетку теребя, Как именинник, с пользой для себя. Сам черт не разберет в один присест, Что человек тайком в клозете... ест.

Извозчики (аплодируют). Браво!

— Вот это песня! Рюмку шерри-бренди для господина Ваала!

— Подумать только, это он сам написал! Снимаю шляпу.

Луиза (в середине комнаты). Ну и жук вы, господин Ваал.

Первый извозчик. Вы бы многого добились, если бы занялись каким-нибудь серьезным делом. Могли бы даже стать экспедитором.

Второй извозчик. Эх, мне бы такую голову!

Ваал. Все это ерунда! Кроме головы в этом деле нужна еще крепкая задница и все прочее. (Поднимает рюмку, смотрит на Луизу.) Твое здоровье, Луиза! (Возвращается к своему столу.) Твое здоровье, Эмми! Выпей хотя бы, если ничего другого не можешь. (Смотрит на нее.) Пей, я кому говорю!

Эмилия со слезами на глазах подносит ко рту рюмку и, едва пригубив, ставит ее на стол.

Так держать! И ты станешь, как пламя.

Экарт (молодой мужчина, худой и сильный, медленно выходит из-за стойки). Ваал! Брось все это! Пойдем со мной, брат! По пыльным дорогам. И вечерами воздух будет фиолетовым. В кабаки, полные пьяниц, где в черный омут будут проваливаться бабы, ошалевшие от твоего огня. В соборы с маленькими белыми женщинами. Разве здесь можно дышать?! Пойдем в коровники, чтобы спать рядом с животными, где темно и ничего не слышно, ничего, кроме их мычания. В леса с металлическим гулом в кронах, где забываешь, что существует небо. Помнишь ли ты вообще, как оно выглядит? Ты стал жалким тенором. (Разводит руками.) Пойдем со мной, брат! Мы будем пить, петь и плясать. Будет дождь и будет солнце. Свет и тьма. Бабы и собаки. Пал ли ты уже так низко, чтобы пойти?

Ваал. Держи меня, Луиза!

Кельнерша подбегает к нему.

Держите меня! Друзья, на помощь! Не отпускайте меня с ним!

Иоганнес. Только не поддавайся на уговоры!

Ваал (Иоганнесу). Лебедь ты мой.

Иоганнес. Подумай о матери! О твоем искусстве! Будь сильным! (Поворачивается к Экарту.) Побойтесь Бога! Вы сущий дьявол!

Экарт. Пойдем, брат Ваал! И мы растаем в синеве, как два белых голубя. И будут реки в полумраке. Кладбища на ветру. Запах бескрайних полей, пока они еще не скошены.

Иоганна. Не слушайте его, господин Ваал.

Эмилия (прижимаясь к Ваалу). Ты этого не сделаешь! Слышишь?! Ты с ним погибнешь...

Ваал. Еще не время, Экарт. Мне и здесь пока еще неплохо. (Показывает на свои ноги.) Они с тобой не пойдут.

Экарт. Тогда катись к черту! У тебя не сердце, а кусок жира. (Уходит.)

Извозчики. Гони десятку треф!

— Черт побери!

— Деньги на бочку!

Иоганна. На этот раз вы вышли победителем, господин Ваал.

Ваал. Уф, я даже вспотел. Ты сегодня вечером свободна, Луиза?

Эмилия. Не смей так говорить! Если бы ты только знал, как больно ты мне этим делаешь, Ваал...

Луиза. Да бросьте вы это, господин Ваал. Разве вы не видите, в каком она состоянии?

Ваал. Ты лучше помолчи, Луиза! Хоргауер!

Первый извозчик. Что вам от меня надо?

Ваал. Здесь издеваются над женщиной, а она так хочет любви. Поцелуй ее, Хоргауер!

Иоганнес. Ты что, Ваал?..

Иоганна обнимает Эмилию.

Извозчики (смеются, стучат по столу кулаками). Вперед, Вилли, смелее!

— Да хорошенько высморкайся!

— Славная бабенка!

— Ну вы и шутник, господин Ваал...

Ваал. Ты еще не умерла, Эмилия? Или ты меня больше не любишь? Вилли скромный парень, так что лучше сама его поцелуй. Но если ты меня опозоришь перед всеми людьми, между нами все кончено. Считаю до трех. Раз, два, три...

Извозчик подходит к столу, склоняется над Эмилией. Та подставляет ему свое залитое слезами лицо, и он ее смачно целует. Стоит хохот.

Иоганнес. Это была скверная шутка, Ваал (Поворачивается к женщинам.) От водки он сначала становится злым, а потом успокаивается. Это от переизбытка сил.

Извозчики. Браво! Не хрена ей таскаться по кабакам!

— У нее что, мужа нет?! Так ей и надо!

— Драть ее некому!

Иоганна. Фи, как вам не стыдно!

Ваал (придвигается к ней). Отчего это у вас дрожат колени, Иоганна?

Иоганнес. Чего ты от нее хочешь?

Ваал (кладет ему руку на плечо). Зачем тебе писать стихи? Жизнь и так довольно сносна. Когда тебя несет бурным потоком и ты лежишь на спине, в чем мать родила, под оранжевым, разумеется, небом, и ничего не видишь кроме неба, которое сначала становится фиолетовым, а потом черным... как дыра... Когда топчешь своего врага... извлекаешь из тоски музыку или, рыдая от мук любви, ешь яблоко... А потом тащишь к кровати бабье тело...

Иоганнес берет Иоганну за руку и молча ее уводит.

Ваал (Опершись локтями об стол.) Да, это был настоящий цирк! Но сначала надо было выманить зверя из клетки, вытащить его на свет божий... Счет сюда! И любовь на свет божий, чтобы она была голой...

Извозчики (подходят к Ваалу, жмут ему руку). Счастливо оставаться, господин Ваал!

— Ваш покорный слуга. Знаете, я всегда говорил, у господина Ваала там, наверху, котелок хорошо варит. Песни и вообще...

— Вы справедливый человек. Бабы должны знать свое место.

— Счастливо!

Ваал. Счастливо, хорошие вы мои!

Эмилия падает на скамью, рыдает.

Ваал. (Двумя руками осторожно поворачивает к себе ее лицо, проводит ладонью по лбу.) Успокойся, Эмми. Все уже позади. (Убирает с ее мокрого лица прядь волос.) Забудь об этом. (Наваливается на нее, начинает целовать.)

На чердаке у Ваала

I

Утренние сумерки. Ваал лежит под одеялом.

Иоганна. О, что я наделала! Какая же я плохая...

Ваал. Ты бы лучше помылась.

Иоганна. Не понимаю, как со мной могло такое случиться...

Ваал. Твой дружок Иоганнес, это он во всем виноват. Затащил тебя сюда и смылся, когда до него дошло, почему у тебя дрожат колени.

Иоганна (встает с постели, тише). А что если он вернулся и стоял под дверью?

Ваал. Переходим к литературной части. (Потягивается.) Рассвет на горе Арарат.

Иоганна. Может, мне одеться?

Ваал. После всемирного потопа? Уж лучше полежи...

Иоганна. Ты не хочешь открыть окно?

Ваал. Зачем? Мне нравится этот запах. Слушай, может, еще разок? Тебе все равно уже нечего терять.

Иоганна. Как это подло!

Ваал (лениво). Мысли Ваала, такого белого и чистого после всемирного потопа, парят как голуби над черными водами.

Иоганна. А где мой лифчик? Я же так не могу...

Ваал (протягивает ей лифчик). Что ты не можешь, любовь моя?

Иоганна. Пойти домой.

Лифчик выскальзывает у нее из рук, она его поднимает, быстро одевается.

Ваал (насвистывает). Дикая козочка! Я чувствую по отдельности каждую свою косточку. На краю кровати сидит Иоганна. Лучше поцелуй меня.

Иоганна (стоит у стола посередине комнаты). Скажи мне хоть что-нибудь. Ваал молчит. Ты меня еще любишь? Почему ты молчишь? Ваал насвистывает. Ответь мне, Ваал.

Ваал (уставившись в потолок). Как же мне все это надоело!

Иоганна. Сегодня ночью ты говорил по-другому. И до этого...

Ваал. Иоганнес мог бы и сам, да ему, похоже, лень было... А тут еще Эмилия нарезает круги под окнами, словно продырявленное парусное судно. Я тут хоть с голоду умирать буду, вы и пальцем не пошевельнете. Всем вам нужно только одно...

Иоганна (в растерянности, начинает убирать со стола). А ты... ты ко мне всегда так относился?

Ваал. Ты что, рехнулась от счастья? Словно сама ничего с этого и не поимела... Иди-ка лучше домой. А своему Иоганнесу можешь сказать, что я проводил тебя до самого дома и зол на него как собака. Потому что попал под дождь. (Закутывается в одеяло.)

Иоганна. Моему Иоганнесу? (С трудом находит дверь, исчезает за ней.)

Ваал (быстро поворачивается). Иоганна! (Вскакивает с кровати, подбегает к двери, открывает ее.) Иоганна! (Бросается к окну.) Как она бежит, дикая козочка! Как она бежит!

II

Полдень. Ваал лежит в кровати.

Ваал (декламирует.)

Как выпьешь рюмок десять водки, Темнеют разом небеса, И лишь от задницы молодки...

Дверь открывается. В комнату робко входят две сестры. Они держат друг друга за руки.

Старшая сестра. Вы просили нас прийти,

Ваал (словно не замечая их).

Исходит света полоса.

Старшая сестра. Вот мы и пришли.

Ваал (в сторону). А теперь сразу по две птички залетают в мою клетку. (Сестрам.) Раздевайтесь!

Старшая сестра. В последний раз мать слышала, как скрипела лестница. (Расстегивает сестре блузку.)

Младшая сестра. Было уже темно, когда мы пробирались в свою комнату.

Ваал. Ваша мать скоро у меня в печенках сидеть будет. Да и вы вместе с ней...

Младшая сестра. Тогда я утоплюсь с горя, господин Ваал.

Старшая сестра. Ведь нас же две...

Младшая сестра. Мне как-то неловко, сестра.

Старшая сестра. Это тебе не в первый раз...

Младшая сестра. Да, но еще никогда в комнате не было так светло.

Старшая сестра. И не во второй...

Младшая сестра. А ты сама почему не раздеваешься?

Старшая сестра. Я раздеваюсь.

Ваал. Как только будете готовы, забирайтесь ко мне в постель. Вам сразу станет темно...

Младшая сестра. Сегодня ты будешь первой, твоя очередь.

Старшая сестра. Я и в последний раз была первой.

Младшая сестра. Нет, я.

Ваал. Можете обе сразу.

Старшая сестра (обвив руками младшую). Мы-то уже готовы, только вот светло очень.

Ваал. А как там на улице, тепло?

Старшая сестра. Что вы?! Еще апрель.

Младшая сестра. Солнце сегодня, правда, хорошее.

Ваал. В последний раз вам у меня понравилось? Пауза.

Старшая сестра. Тут у нас одна утопилась. Иоганна Райер. Может, слышали?

Младшая сестра. Да еще в нашей речке! Там такое течение. Брр... Я бы так не смогла...

Ваал. Иоганна Райер? Утопилась? С чего бы это? Что говорят?

Старшая сестра. Всякое болтают.

Младшая сестра. Ушла вечером и дома не ночевала.

Ваал. Она что, никогда не возвращалась домой под утро?

Младшая сестра. Утром-то как раз и видели, как она бросилась в воду. Ее еще не нашли.

Ваал. Значит, она все еще плавает.

Младшая сестра. Что с тобой, сестра?

Старшая сестра. Зябко что-то...

Ваал. Знаете что, у меня сегодня нет никакого желания. Будет лучше, если вы пойдете домой.

Старшая сестра. Вы этого не сделаете, господин Ваал. Не надо ее обижать. (Кивает на сестру.)

В дверь стучат.

Младшая сестра. Там кто-то стучит. Это мать...

Старшая сестра. Боже мой! Только не открывайте, не открывайте!

Младшая сестра. Мне страшно, сестра.

Старшая сестра. Вот твоя блузка. (Протягивает ей блузку.) Стучат еще сильнее.

Ваал. Если это ваша мать, сами будете расхлебывать кашу.

Старшая сестра (быстро одевается). Закройте дверь на засов, ради Бога!

Хозяйка дома (внушительных размеров, входит). Ну, конечно, я так и думала. И сразу две... Как вам только не стыдно! Да еще в таком болоте... С утра до вечера и с вечера до утра, кровать не успевает остыть. Но теперь я скажу свое слово. Моя мансарда — это вам не бордель какой-нибудь. Ваал отворачивается к стенке. Вы, как я вижу, спите... Да неужели вам все еще не надоело это мясо?! Сквозь вас уже солнце просвечивает. От ветра качаетесь. Кожа да кости.

Ваал (поворачивается к ней лицом, делает движение рукой). Они залетают ко мне под крышу как белые лебеди.

Хозяйка дома (ударяет в ладоши). Хороши лебеди! Послушайте, что у вас за язык?! Вы могли бы стать поэтом, если конечно, у вас до этого не отвалятся колени. Да, да, у вас.

Ваал. Я утопаю в белой плоти...

Хозяйка дома. В белой плоти?.. Да вы действительно поэт. Впрочем, чего-нибудь серьезного от вас ожидать не приходится. (Смотрит на сестер.) Подумать только, эти юные создания... Вы что, сестры? Бедные сиротки! Того и гляди разрыдаются... Разве я вас бью... по этой вашей белой плоти?

Ваал смеется.

Вы еще и смеетесь? Пачками портите юных девушек, заманив их в свое болото. Вы просто дьявол! Я не желаю жить с вами под одной крышей! (Обращается к сестрам.) А теперь ноги в руки и пошли. Я вас провожу. Младшая сестра громко плачет.

Старшая сестра (хозяйке). Не сердитесь на нее, пожалуйста.

Хозяйка дома (берет обеих за руки). Слезы в три ручья... Что за народ? Вы что, одни у него такие? Он у нас большой спец по белым лебедям. Он еще и не таких завлекал в свои сети, а потом выбрасывал их облезлые тушки на кучу навоза. А теперь на свежий воздух! Живо! Соленая вода мне здесь ни к чему. (Кладет им руки на плечи.) Я этого типа давно раскусила. Знакомый почерк. Перестаньте хныкать, а то глаза будут красными. Отправляйтесь домой к своей мамочке и никогда больше этого не делайте. (Подталкивает их к двери.) А вам, сударь, придется съехать. И чем скорее, тем лучше. Поищите себе другое гнездышко для ваших лебедей. (Выталкивает сестер за дверь, уходит сама.)

Ваал (вскакивает с постели, потягивается). Вот каналья! Впрочем, сегодня особого желания у меня и не было. (Берет стопку белой бумаги, швыряет ее на стол, усаживается перед ним.) Начну-ка я все сначала. Послушаем, что там говорит внутренний голос... Я весь как выжатый лимон, к тому же зверски голоден. Одна кожа да кости?.. У, каналья! (Откидывается на спинку стула, вытягивает вперед руки и ноги. С выражением.) Итак, представим себе лето. Багровое и прожорливое. (Что-то бормочет про себя.)

III

Ранний вечер. Ваал сидит за столом.

Ваал (берет со стола бутылку водки, прижимает ее к своей груди). Уже четвертые сутки у меня на бумаге полыхает багровое лето, буйное и прожорливое, и я борюсь, борюсь с искушением. (Смотрит на бутылку.) И здесь у меня случаются провалы. Образы растворяются в кромешной тьме. Я их приколочу гвоздями к стенам. Только не надо пить, не надо пить. Да, но ведь белая водка — это мой посох, моя путеводная звезда. В ней, а не где-нибудь, отражаются листы бумаги с тех пор, как со всех крыш закапало. Но теперь у меня начинают дрожать руки, словно они все еще обнимают женские тела. (Прислушивается.) Сердце колотится и хочет вырваться из груди. (С надрывом.) О, Иоганна! Еще одна такая ночь в твоем аквариуме, и я бы сам гнил на дне, среди рыб. Но теперь я полон аромата нежных майских ночей. Я любовник, у которого отняли его возлюбленную. Я погибаю... (Берет бутылку, вынимает пробку, пьет из горлышка. Потом встает со стула, осматривается.) Придется сматывать удочки. Но сначала добуду-ка я себе какую-нибудь женщину. Вдвоем будет веселее. (Выглядывает из окна.) А это еще что за штучка? Лицом похожа на бабу... (Насвистывает, исчезает за дверью.) Внизу на фисгармонии кто-то играет Тристана.

Иоганнес, бледный и опустившийся, появляется в дверях, подходит к столу, начинает рыться в бумагах. Берет бутылку, рассматривает ее. В нерешительности возвращается к двери, ждет. На лестнице шум, свист. Ваал вносит на руках Софию Бергер, тяжело дышит.

Будь умницей, радость моя. Я здесь живу. Это мое гнездышко. (Замечает Иоганнеса.) А ты что здесь делаешь?

Иоганнес. Я только хотел...

Ваал. Вот как? Ты только хотел... Стоит здесь, как надгробный памятник несчастной Иоганне, как ее оживший труп... Да я тебя с лестницы спущу! Вон отсюда! (Бегает вокруг него.) Какая наглость! Я тебя по стене размажу! Пошел отсюда!

Иоганнес бросает на него взгляд, уходит. Ваал насвистывает.

София. Что вам сделал этот молодой человек? Выпустите меня! Немедленно!

Ваал (распахивает перед ней дверь). Вниз по лестнице, на первом этаже направо.

София. Когда вы у дома набросились на меня, за нами побежали люди. Меня здесь найдут.

Ваал. Здесь вас никто не найдет.

София. Да я вас в первый раз вижу. Чего вы от меня хотите?

Ваал. Если ты об этом спрашиваешь, можешь идти на все четыре стороны.

София. Когда вы на меня напали, прямо на улице, я сначала решила, что это орангутанг.

Ваал. Ничего не поделаешь... весна. (Вздыхает.) В эту проклятую должно же было впорхнуть нечто белое, как облако... (Открывает дверь, прислушивается.) Эти болваны сбились со следа.

София. Меня из дома выгонят, если я вернусь поздно...

Ваал. Да еще в таком виде.

София. В каком это виде?

Ваал. А как, по-твоему, должна выглядеть женщина, познавшая мою любовь?

София. Почему я все еще здесь? Сама не понимаю...

Ваал. Так я могу объяснить.

София. Только, пожалуйста, не думайте обо мне плохо.

Ваал. С какой стати? Ты такая же баба, как и все другие. Головы у вас разные, а коленки дрожат одинаково.

София (порывается уйти, в дверях останавливается, смотрит на Ваала). Ну, я пошла...

Ваал (безучастно). Вам нехорошо?

София (прислоняется спиной к стене). Что-то голова кружится.

Ваал. Это весна, она во всем виновата. Уже темнеет, и ты чувствуешь мой запах. Все как и у зверей. А сейчас, белое облако, ты станешь добычей ветра. (Подбегает и обнимает ее, захлопывает ногой дверь.)

София. Отпусти меня!

Ваал. Меня зовут Ваалом.

София. Отпусти меня! Кому говорю!

Ваал. Ты должна меня утешить. Я ослабел от зимней спячки. А ты выглядишь как настоящая женщина...

София (поднимает на него глаза). Тебя зовут Ваалом?

Ваал. Ты все еще хочешь домой?

София (не отрывает от него глаз). Ты такой страшный, такой страшный, что можно даже испугаться, но потом... потом...

Ваал. Хм...

София. Потом уже так не кажется.

Ваал (целует ее). Скажи, у тебя сильные колени?

София. Ты бы лучше спросил, как меня зовут? София Бергер.

Ваал. Забудь об этом. (Снова ее целует.)

София. Не надо... не надо... Меня еще никто так...

Ваал. Так ты невинна? Пойдем! Пойдем! (Подводит ее к кровати, усаживает, устраивается рядом.) Послушай, в этой конуре вздымались целые каскады тел. Целые каскады... А теперь я хочу, чтобы рядом было лицо. Ночью мы выйдем с тобой из дома и будем лежать под деревьями. Там уже сухо. Ты — женщина, а я стал грязным. И ты будешь любить меня... любить... какое-то время.

София. Вот ты, оказывается, какой! Ты мне нравишься.

Ваал (прижимается головой к ее груди). Над нами только небо, и мы совсем одни.

София. Лежи у меня тихо...

Ваал. Как ребенок.

София (резко приподнимается). Моя мать! Она меня давно ждет.

Ваал. А сколько ей лет?

София. Семьдесят.

Ваал. Ну, тогда ее уже ничем не удивишь.

София. Лучше бы мне сквозь землю провалиться! Сквозь землю! Чтобы никогда больше, никогда...

Ваал. Так уж прямо и никогда? (Молчание.) Скажи, а братья и сестры у тебя есть?

София. Конечно, и они меня любят.

Ваал. А воздух-то в каморке как молоко... (Встает, подходит к окну.) Ивы над рекой совсем мокрые, такие взъерошенные после дождя. (Возвращается к кровати, обнимает Софию.) У тебя должны быть бледные ляжки...

Майская ночь

Ваал и София сидят под деревом.

Ваал (лениво). Дождь давно перестал. Только вот трава, должно быть, еще сырая. Наши листья влагу не пропускают, хотя сами все мокрые. Здесь, у корней, сухо. (Со злостью.) И почему нельзя спать с деревьями?..

София. А это, по-твоему, что такое? Ты слышишь?

Ваал. Это неугомонный ветер ворочается в сырой и черной листве, а кажется, что идет дождь.

София. Ой, мне за шиворот попала капля... Что ты со мной делаешь? Отпусти меня!

Ваал. Любовь, подобно урагану, срывает с тела платье и засыпает тебя мертвыми листьями после того, как увидишь небо...

София. Мне бы хотелось закутаться в тебя, Ваал. Ведь я почти раздета.

Ваал. Я пьян, а ты еще сопротивляешься... Небеса черны, и мы с тобой взмываем к ним на качелях любви. Небеса черны, и я тебя люблю.

София. Послушай, Ваал! Мать-то, наверно, все еще оплакивает меня. Думает, что я утопилась... А сколько времени прошло с тех пор? Тогда был конец апреля. Значит, недели три...

Ваал. Прошло три недели, говорит возлюбленная, валяясь под деревом. Хотя уже прошумело лет тридцать, и труп ее наполовину сгнил.

София. Хорошо так лежать... ну, как добыча. Над головой небо, и всегда есть кто-то рядом...

Ваал. А теперь я опять сниму с тебя рубашку, София...

В кафе "Ночное облако"

Гримуборная с побеленными стенами в маленьком грязном кафе. На заднем плане слева коричневый занавес. Справа — дощатая дверь в туалет, выкрашенная в белый цвет. Сзади еще одна дверь. Когда она открыта, видно, что на улице ночь. В кафе поет субретка. Ваал, голый по пояс, ходит по комнате кругами, насвистывает.

Лупу (юноша, толстый и бледный, с блестящими черными волосами, ниспадающими на потный лоб, открывает дверь, выглядывает во двор). Фонарь опять разбили.

Ваал. В это заведение приличные люди не ходят. Одни свинячьи рыла... Где моя порция водки?

Лупу. Свою порцию вы уже выпили.

Ваал. Не валяй дурака!

Лупу. Господин Мьюрк неспроста прозвал вас бездонной бочкой.

Ваал. Так, значит, я не получу свою порцию водки?

Лупу. Не получите. Тем более перед вашим выходом... Ничего не могу поделать, но мне вас жаль.

Мьюрк (из-за занавеса). Поторопись, Лупу!

Ваал. Где моя водка, Мьюрк? Я должен получить свою порцию, иначе не будет вам никаких песен...

Мьюрк. Послушайте, вам нельзя так много пить. В один прекрасный день вы и гитару в руках не удержите...

Ваал. А ради чего я, по-вашему, работаю?

Мьюрк. Вы — гвоздь программы "Ночного облака", наряду с нашей субреткой, разумеется. Вы скоро просто разорите меня своим пьянством. А ведь обязаны мне всем — это я вас вывел в люди.

Ваал. Как же мне надоела эта мышиная возня из-за водки, положенной мне по контракту. Пора сматывать удочки.

Мьюрк. Не забывайте, что у меня большие связи в полиции. Вы у меня на крючке... Послушайте, вам надо просто хорошенько выспаться... ну, хотя бы одну ночь. Вас уже ноги не держат. Гоните прочь вашу любовницу!

Шум аплодисментов.

Теперь ваш выход.

Ваал. Я всем этим уже сыт по горло.

Субретка (выходит из-за занавеса вместе с пианистом, бледным и апатичным человеком). Добрый вечер!

Мьюрк (накидывает на Ваала фрак). В моем заведении полуголыми на сцену не выходят!

Ваал. Идиот! (Сбрасывает с себя фрак, берет гитару, исчезает за занавесом.)

Субретка (садится, выпивает рюмку). Он все это терпит ради своей возлюбленной. Ради нее и работает. Он просто гений. Наш Лупу ему во всем подражает. Перенял все его манеры и тоже завел себе любовницу.

Пианист (прислонившись спиной к двери туалета). Песни у него чудесные, ничего не скажешь. Уже вторую неделю, каждый вечер, он воюет с Лупу из-за водки.

Субретка (снова пьет). Просто беда с нами.

Ваал (за занавесом).

Пусть я с виду неказист, Я артист. Я сердцем чист.

Аплодисменты.

Ваал (Поет под гитару.)

Мельник спьяну в летний зной Вздремнуть надумал под сосной. Волчонок съел, что между ног, А тело ветер уволок.

Аплодисменты. Ваал поет дальше. Так как песня становится все бесстыднее, шум и гам нарастают. В конце концов поднимается страшный гвалт.

Пианист (с апатией). Черт возьми, он так и не допел до конца свою новую песню. Мьюрк там соловьем разливается. Но они разорвут Ваала на части. Он их всех довел до белого каления.

Ваал выходит из-за занавеса, волочет за собой гитару.

Мьюрк (семенит за ним следом). Я вас проучу, скотина вы этакая! Вы у меня допоете свой номер до конца! Согласно контракту! Иначе я вызову полицию! (Возвращается в зал, пытается успокоить публику.)

Пианист. Вы нас разорите, Ваал. Ваал хватается за горло, бежит к туалету. (Преграждает ему путь.) Вы куда? Ваал молча отодвигает того в сторону и вместе с гитарой исчезает за белой дощатой дверью.

Субретка (ему вслед). Вы и в туалет ходите с гитарой? Вы божественны!

Посетители (высовывают из-за занавеса головы). Куда он подевался!

— Пусть сначала допоет свои песни!

— Где эта грязная свинья? (Возвращаются в зал.)

Мьюрк (выскакивает из-за занавеса). Фу-у-у! Я их еле успокоил. С полицией тоже как-нибудь договорюсь. Но его требует публика. Где он?

Пианист. Гвоздь программы торчит в туалете.

Слышны крики: "Ваал! Ваал!"

Мьюрк (барабанит по туалетной двери). Эй, вы там! Отзовитесь! Я запрещаю вам запираться на засов! В рабочее время, за которое я вам плачу! У меня все записано на бумаге. Эй, вы, мошенник! (Отчаянно барабанит по двери.)

Лупу (открывает другую дверь, выглядывает). Окно в туалете распахнуто. Наш коршун улетел. Без водки никаких песен.

Мьюрк. Что? Улетел? Из туалета? Душегуб! Я обращусь в полицию.

Из-за занавеса доносится: "Ваал! Ваал! Ваал!"

Дикие сливы, синие от ягод, зеленое поле

Ваал, Экарт.

Ваал (медленно идет по полю, за его спиной — сливовые деревья). Небо стало зеленым. Оно похоже на брюхатую бабу. Воздух июля и этот ветер... У меня под брюками даже трусов нет. (Оглядывается.) Я натер себе голые ляжки. Череп у меня набух от ветра. На волосах под мышками я уношу с собой запах полей. Воздух весь дрожит, словно он опьянел от водки.

Экарт (бредет за ним следом). И куда тебя черт несет? Под сливами нам было хорошо.

Ваал. Положи мне лапу на затылок. Он вздувается от каждого удара пульса и сразу лопается, как пузырь. Ты чувствуешь?

Экарт (кладет ладонь на затылок Ваала). Нет.

Ваал. Ну, тогда ты и понятия не имеешь, что такое душа.

Экарт. Может, где-нибудь искупаемся?

Ваал. Моя душа, брат, это стон ржаного поля, на которое навалился ветер. Это блеск в глазах двух насекомых, собирающихся сожрать друг друга. (Смотрит на Экарта.)

Экарт. Желудок у тебя что надо. Гвозди может переваривать. Ты просто глыба мяса, от которой в один прекрасный день на небе останутся жирные пятна.

Ваал. Небо — та же бумага. Все стерпит.

Экарт. Я сегодня совсем не чувствую своего тела. Оно у меня такое легкое, как сливовое деревце.

Ваал. Это от зеленого цвета неба, брат. Нам надо действительно окунуть свои телеса в какую-нибудь грязную лужу, иначе белые дороги, как брошенные ангелами канаты, утащат нас с тобой на небеса.

В деревенской пивной

Вечер. Ваал стоит в окружении крестьян. На заднем плане в углу сидит Экарт.

Ваал. Хорошо, что я вас всех собрал. Мой брат приедет завтра вечером. К этому времени быки уже должны быть здесь.

Первый крестьянин (слушает Ваала, раскрыв рот). А как узнать, какой именно бык нужен вашему брату?

Ваал. Он один понимает толк в этом деле. Но это должны быть действительно красивые животные. Иначе они ему и даром не нужны. Хозяин, рюмку водки!

Второй крестьянин. И вы его сразу купите?

Ваал. Да, но только такого, который всем быкам бык.

Третий крестьянин. Да за такие деньги сюда сгонят быков со всех окрестных деревень.

Первый крестьянин. Слушай, может, посмотришь моего?

Ваал. Хозяин, еще рюмку водки!

Крестьяне. Вот у меня бык так бык... Другого такого не найти.

— Так, значит, завтра вечером?

Направляются к двери. Один из них оборачивается.

— А где вы будете ночевать?

Ваал. В белой и мягкой постели.

Крестьяне уходят. Дверь за ними закрывается.

Ваал возвращается к своему столику, садится.

Экарт. Что это ты надумал? Ты что, спятил?

Ваал. Просто я сегодня в ударе. Разве тебе не понравилось, как все они разом поразвесили уши и поразевали рты, а потом в уме уже стали считать денежки?

Экарт. Не только понравилось, но и принесло нам несколько рюмок водки. А теперь надо сматывать удочки.

Ваал. Сматывать удочки? Да ты не в своем уме!

Экарт. Это ты не в своем уме! Подумай о быках!

Ваал. А ради чего тогда я им лапшу на уши вешал?

Экарт. Из-за водки, известное дело.

Ваал. Из-за водки? Какая ерунда! Я хочу устроить тебе праздник, Экарт. (Привстает, открывает за собой окно, снова садится.)

Видно, что на дворе уже темнеет.

Экарт. Ты опьянел от каких-то шести рюмок водки... Постыдился бы!

Ваал. Это будет божественный спектакль. Ты же знаешь, я люблю простых людей. (Поднимает рюмку.) Твое здоровье, Экарт!

Экарт. Не будь идиотом! Эти простые люди с нас обоих шкуру спустят.

Ваал. Впредь будут умнее. В этот теплый вечер мне хочется думать о них с нежностью. Эти дурни пригонят сюда своих быков, чтобы меня облапошить, попросту облапошить. Как раз это-то мне и нравится.

Экарт (встает со стула). Выбирай: или быки — или я. Пойдем отсюда, пока трактирщик ничего не унюхал.

Ваал (с грустью). Какой чудесный вечер! Давай посидим здесь еще часок, а потом уйдем. (Принюхивается.) С полей несет навозом... Слушай, как ты думаешь, а не нальет ли нам хозяин еще по одной за то, что мы провернули это дельце с быками?

Экарт. Сюда кто-то идет...

Священник (заходит в трактир). Добрый вечер! (Ваалу.) Это вам нужны быки? Вы и есть тот самый человек?

Ваал. Да, это я.

Священник. Зачем вы морочите людям головы?

Ваал. Мне больше нечем заняться в этом подлунном мире. Послушайте, как же здесь у вас пахнет сеном! И так что, каждый вечер?

Священник. Ваш мир очень убог, любезный.

Ваал. Зато там, на небесах, у меня растут деревья и гуляют люди.

Священник. Не смейте так говорить! Мир — это вам не цирк какой-нибудь.

Ваал. И что же такое, по-вашему, мир?

Священник. Уходите отсюда! Считайте, что вам еще повезло... Я человек не злой. Я все уладил...

Ваал (Экарту). Святой отец напрочь лишен чувства юмора.

Священник. Неужели вы сами не понимаете, сколь нелепой была ваша затея? (Экарту.) Что нужно этому человеку?

Ваал (откинувшись на спинку стула). В вечерних сумерках — действие, понятное дело, должно происходить вечером, пока воздух еще не успел остыть, когда небо затянуто облаками и слегка дует ветер... — неожиданно появляются быки. Они надвигаются со всех сторон. Потрясающее зрелище! А потом бедные людишки будут хлопать глазами, не зная, что им делать со своими быками... Да, их оставят в дураках, но зато они смогут полюбоваться этим зрелищем. Люблю людей, особенно тех, кого можно одурачить. Да и где еще вы увидите столько быков сразу?

Священник. И ради этого вы готовы поднять на ноги все семь деревень?

Ваал. Что такое семь деревень по сравнению с подобным зрелищем?!

Священник. Кажется, я начинаю понимать... Вы просто несчастный человек и, судя по всему, очень любите быков.

Ваал. Пойдем отсюда, Экарт! Святой отец нам всю обедню испортил. Он, похоже, совсем не любит животных.

Священник (смеется, потом серьезно). Идите, идите! И постарайтесь никому не попадаться на глаза. Думаю, что я оказал вам хорошую услугу.

Ваал. Пойдем, Экарт! Праздник отменяется, брат мой.

Оба не спеша уходят.

Священник (направляется к стойке, трактирщику). Добрый вечер! Давайте я заплачу за этих господ.

Трактирщик. Одиннадцать рюмок водки, ваше преподобие.

В лесу

Вечер. Пятеро лесорубов, в их числе Ваал, сидят прислонившись к стволам деревьев. Рядом в траве — труп человека.

Первый лесоруб. Дался нам этот дуб! (Вздыхает.) Тедди умер не сразу. Бедняге пришлось помучиться.

Второй лесоруб. Угораздило же его... А ведь еще сегодня утром он как ребенок радовался погоде. Зелень и немного дождя — это ему было по душе. Да и древесина тогда не такая сухая.

Третий лесоруб. Наш Тедди был хорошим парнем. Когда-то он имел свою лавку, жил припеваючи и даже отрастил себе брюхо. Потом разорился из-за истории с какой-то бабой, попал сюда да и спустил весь свой жир.

Четвертый лесоруб. Он чего-нибудь рассказывал... ну, об этой истории?

Третий лесоруб. Черта с два! Я даже не знаю, собирался ли он снова податься в свои края. Он, правда, сколотил кое-какой капиталец. Так ведь на что ему здесь было тратиться?

Первый лесоруб. Он как-то говорил, что зимой махнет на побережье. Там у него, похоже, был свой домишко. (Ваалу.) Ты чего-нибудь знаешь, Слон? Ведь ты же с ним разговаривал...

Ваал. Знать ничего не знаю. Чего ты ко мне прицепился?

Первый лесоруб. Хм... Уж не собираешься ли ты сам там поселиться?

Второй лесоруб. С этим типом надо держать ухо востро. Помните, как он как-то ночью налил всем нам в сапоги воды, чтобы утром нельзя было пойти в лес на работу. А все потому, что лень вперед его родилась...

Четвертый лесоруб. Он и за деньги лишнего шагу не сделает. Лодырь проклятый!

Ваал. Друзья, поимейте совесть! Хоть сегодня-то не ругайтесь из-за уважения, так сказать, к памяти покойного.

Первый лесоруб. А где ты, собственно, был, когда несчастный Тедди отдавал Богу душу?

Ваал медленно поднимается с земли и ковыляет к лежащему в траве покойнику, садится рядом.

Первый лесоруб. Мужики! Наш Ваал еле на ногах держится...

Четвертый лесоруб. Оставь его в покое! Слон потрясен.

Третий лесоруб. Да не орите вы так, пока этот здесь лежит...

Четвертый лесоруб. Слон, что ты с ним делаешь?

Ваал (склонившись над покойником). Вот ты и заснул вечным сном. (Проводит тому ладонью полбу.) А нам все не спится. Но это хорошо. Небеса черны. Деревья дрожат. Где-то, как вороны, кружат тучи. Но это все декорации... Можно, скажем, поесть и вздремнуть, а потом продрать глаза... Не тебе, а нам. Нам! Вдвойне хорошо.

Четвертый лесоруб. Что это ты там сказал насчет неба? Какого, говоришь, оно цвета?

Ваал. Небеса черны.

Четвертый лесоруб. У тебя с головой не все в порядке. Хорошим людям всегда не везет, а вот такие, как ты, живут...

Ваал. Тут ты прав, приятель. Но ведь это прекрасно!

Первый лесоруб. Со Слоном такого не случится. Там, где вкалывают, его и днем с огнем не сыщешь.

Ваал. А Тедди, напротив, был трудягой. Был добрым, своим в доску парнем. Осталось одно: Тедди был...

Второй лесоруб. А где он сейчас, по-твоему?

Ваал (кивает на покойника). Да вот он.

Третий лесоруб. Мне всегда казалось, что души умерших — это ветер, тот, что дует по весне да и осенью тоже... Так мне кажется.

Ваал. И летом над нивой, когда много солнца...

Третий лесоруб. Солнце здесь лишнее. Должно быть темно.

Ваал. Ты слышишь, Тедди? Должно быть темно!

Пауза.

Первый лесоруб. И кто его теперь от нас заберет?

Третий лесоруб. Он никому не нужен.

Четвертый лесоруб. Жил для себя...

Первый лесоруб. А как нам быть с его вещами?

Третий лесоруб. Их у него раз-два и обчелся. Все свои денежки он куда-то относил. Вроде бы в какой-то банк... Теперь они будут там лежать... Ты ничего не знаешь, Ваал?

Ваал. Знаю, что он еще не начал попахивать...

Первый лесоруб. Мужики, у меня есть идея!

Четвертый лесоруб. Выкладывай!

Первый лесоруб. Не только у слона бывают идеи. Так вот, давайте выпьем за здоровье Тедди.

Ваал. Пить за здоровье покойника — это безнравственно, Бергмайер.

Лесорубы. Что значит безнравственно?!

— А что же мы будем пить, воду?

— Уж лучше бы не позорился...

Первый лесоруб. Водку!

Ваал. Я лично за. Это совсем другое дело. Но где мы ее возьмем?

Первый лесоруб. У Тедди.

Лесорубы. У Тедди?

— Вот это да! Целая бутыль!

— Тедди был запаслив. Держал на черный день...

— И у дураков бывают хорошие идеи, мой мальчик.

Первый лесоруб. То-то же. Пока до вас дойдет... Тедди угощает нас водкой на своих собственных поминках. Дешево и сердито! Да надо бы еще, как водится, толкнуть надгробную речь. Так ведь?

Ваал. Я это уже сделал.

Первый лесоруб. Ты? Когда?

Ваал. Еще до того, как вы начали нести всю эту околесицу. Моя речь начиналась так: "Ты заснул вечным сном..." Пока вы очухались, все уже кончилось.

Лесорубы. Не слушайте этого идиота!

— Бежим за водкой!

Ваал. Какой позор!

Лесорубы. Ха! Это еще почему, Слон?

— Что ты мелешь?

Ваал. Водка — собственность Тедди. Бутыль трогать нельзя. Ведь у Тедди — жена и пятеро детей!

Первый лесоруб. Четверо! У него их четверо!

Четвертый лесоруб. Вот она где, правда-то...

Ваал. Вы что же это, хотите украсть у бедных сироток водку их несчастного отца? У вас совесть есть? Ведь их у него пятеро...

Первый лесоруб. А я говорю, четверо!

Ваал. Пусть четверо. Но красть у них водку?!

Первый лесоруб. Да у него вообще не было семьи!

Ваал. Но детки-то остались. Сжальтесь над ними, друзья мои.

Четвертый лесоруб. Нужна им эта чертова водка! Обезумевший Слон просто смеется над нами. Хорошо, пусть водка — собственность Тедди...

Ваал (перебивает его). Была собственностью...

Четвертый лесоруб. Что ты этим хочешь сказать?

Первый лесоруб. Да не слушайте вы его! У него не все дома.

Четвертый лесоруб. Так вот, пусть водка — собственность Тедди, но мы за нее заплатим, ребята, заплатим нормальные деньги, когда эти сиротки объявятся...

Лесорубы. Дельное предложение. Слон побежден.

— Он и в вправду сбрендил, если отказывается от своей доли.

— Айда за водкой, мужики! Пусть он здесь один кукует.

Ваал (кричит им вслед). Да поскорей возвращайтесь, мародеры проклятые! (Склоняется над Тедди.) Бедный Тедди! А воздух-то сегодня какой мягкий — шелк, а не воздух. Я чувствую, как внутри раздуваюсь... Бедный Тедди, тебе не щекотно? Да, с тобой все кончено. Я тебе сейчас все расскажу. Так вот, ты скоро протухнешь и завоняешь. Будет дуть ветер, и все будет идти своим чередом. Твой домишко — а я знаю, где он, сиротинушка, стоит! — со всем твоим добром достанется другим, тем, кто пока еще жив. Ты так хотел покоя... Твое тело, оно у тебя было в порядке, да и сейчас ничего. Слегка помятое, правда... Так это с одного бока... (Поднимает ногу покойника.) Ноги... Да, с такой штукой на бабу уже не залезешь... (Вздыхает.) Но что там ни говори, с этаким телом, дружок, можно было бы еще жить и жить... Но у тебя благородная душа, и разрушенное жилище пришлось ей не по нутру. Крысы покинули тонущий корабль. Ты стал жертвой собственных привычек, Тедди.

Лесорубы (возвращаются). Ну ты даешь, Слон! Сейчас мы тебе покажем кузькину мать... Где бутыль с водкой, что стояла под его кроватью?

— Где ты был все это время, пока мы были заняты несчастным Тедди? Сукин ты сын! Ведь он тогда еще дышал...

— Где ты был? Отвечай, кому сказано! Свинья ты этакая! (Передразнивают Ваала.) "Сжальтесь над бедными сиротками..." У, гад! Сам ты мародер проклятый!

Ваал. Еще ничего не доказано, дорогие мои.

Лесорубы. Где водка? Ее, по-твоему, что, леший вылакал?

— Нам не до шуток, Слон.

— А ну-ка встань да пройди прямо... шагов этак пять. Только не говори, что тебя качает от душевного потрясения. Старая свинья!

— Ну-ка пощекочите его, ребята! (Двое лесорубов ставят Ваала на ноги.)

Ваал. Сами вы банда свиней! Не наступите мне на бедного Тедди! (Вырывается у лесорубов из рук, снова садится, хватает покойника за голову, прижимает ее к своей груди.) Если вы меня будете бить, ему тоже достанется. Вас четверо, и вы ничего не пили, а я один и в стельку пьян... Разве это по-честному — четверо на одного? Успокойтесь! Тедди вот уже успокоился...

Лесорубы (с горечью и возмущением). Один выжрал целую бутыль... Пропойца несчастный!

— Руки об тебя марать не хочется.

— Для этого типа нет ничего святого.

Ваал. Да сядьте вы! Я не люблю проповедей. Умные и дураки были всегда. Зато дураки лучше работают. Я, как вы понимаете, создан для умственного труда. (Закуривает.) Другие на вашем месте с меня бы пылинки сдували... Что толку переводить на вас хорошую водку, дорогие вы мои? Какие силы придут от этого в движение в ваших куриных мозгах?.. А на меня при этом нисходит озарение, доложу я вам. И я сказал нашему Тедди нечто важное, чрезвычайно важное. (Достает из нагрудного кармана покойника какие-то бумаги, внимательно их рассматривает.) Но вы этого не слышали. Всем скопом дунули за какой-то жалкой бутылкой водки. Садитесь да взгляните на небо... там, за деревьями. Оно чернеет на глазах. Вас что, это не трогает? Тогда вы не люди, вы — животные...

В хижине

Ваал, Экарт. Слышен шум дождя.

Ваал. Мы порядком запаршивели в нашей грязной берлоге. Пора кончать эту зимнюю спячку.

Экарт. Ты так и не раздобыл мяса?

Ваал. А ты, я вижу, уже приготовился к своей мессе...

Экарт. Не твоего ума дело. Лучше подумай о Софии. Зачем ты ее опять прогнал? В такой дождь!

Ваал. Пусть не ходит за нами по пятам. Не бросается мне на шею...

Экарт. Как же низко ты пал, Ваал!

Ваал. Потому что я слишком тяжел.

Экарт. Не боишься, что отбросишь копыта?

Ваал. Э, нет, я буду драться до последнего. Не подохну, если с меня даже сдерут кожу. Спрячусь в пальцах ног. Я буду драться до последнего и в один прекрасный день рухну как бык в траву... туда, где помягче. Поперхнусь смертью и не буду ничего знать.

Экарт. Ты прямо на глазах жиреешь с тех пор, как мы здесь отлеживаемся.

Ваал (засовывает правую руку за пазуху). Но ведь и рубаха мне стала широка. Чем больше грязи, тем она шире. Сюда еще один человек влезет... не очень толстый. А ты-то что все на боку лежишь? Ты же худой как щепка...

Экарт. У меня в башке вроде как плещется небо, такое зеленое и чертовски высокое. А под ним, как облака, снуют мысли. Туда-сюда, туда-сюда. И все это во мне. Ты представляешь?

Ваал. Представляю. У тебя белая горячка. Ты же алкоголик.

Экарт. Когда начинается белая горячка, я это замечаю по своему лицу.

Ваал. У тебя такое лицо — есть где от ветра спрятаться. Впрочем, у тебя вообще нет лица. Ты ничто. (Смотрит на него.) И становишься все прозрачнее. Слушай, почему ты о себе никогда ничего не рассказываешь? Ни одной истории!

Экарт. А их у меня и не было. (Прислушивается.) Под окном кто-то ходит...

Ваал. У тебя неплохой слух. И все же, все же в тебе есть что-то такое, что ты скрываешь. Похоже, ты, как и я, дурной человек, сущий дьявол. Когда ты увидишь чертиков, станешь хорошим.

В дверях появляется София.

Экарт. Это ты, София?

Ваал. Опять двадцать пять. Чего ты хочешь?

София. Позволь мне войти, Ваал.

Вечернее небо, равнина

Ваал, Экарт, София.

София. У меня уже ноги подкашиваются. Почему ты мчишься как угорелый?

Ваал. Потому что ты хочешь камнем повиснуть у меня на шее.

Экарт. Да как ты смеешь так обращаться с женщиной, которая от тебя беременна?!

София. Я сама этого хотела, Экарт.

Ваал. Она сама этого хотела. Ты слышал, Экарт? А теперь норовит повиснуть у меня на шее.

Экарт. Какое скотство! Садись, София, отдохни.

София (усаживается на землю, тяжело дыша). Не держи его, Экарт!

Экарт (Ваалу). Если ты надумал бросить ее в таком состоянии, знай, что я останусь вместе с ней.

Ваал. Она сама с тобой не останется. А вот ты бы меня бросил. Ради нее. Это и дураку понятно.

Экарт. Ты уже дважды стаскивал меня с кровати. Они были тебе безразличны, мои возлюбленные, но ты увел их у меня из-под самого... носа, несмотря на то что я их любил.

Ваал. Потому что ты их любил! Именно поэтому мне пришлось дважды оскверниться, чтобы ты оставался чистым. Я даже не испытывал при этом никакого удовольствия. Бог тому свидетель.

Экарт (Софии). И ты все еще его любишь? Эту скотину?

София. Я ничего не могу с собой поделать, Экарт. Я его и мертвого любить буду. Я даже его кулаки люблю. Ничего не могу с собой поделать.

Ваал. Могу себе представить, что вы здесь вытворяли, пока я сидел в каталажке...

София. Мы бок о бок стояли перед белым зданием тюрьмы да все смотрели вверх, на твое окошко.

Ваал. Вот именно! Бок о бок...

София. Ну ударь меня за это, ударь!

Экарт (кричит). Разве не ты сам повесил мне ее на шею?

Ваал. Да, я сам. Но тогда ты мне еще был безразличен.

Экарт. Я же не такой толстокожий, как ты!

Ваал. Вот за это я тебя и люблю.

Экарт. Попридержал бы свой поганый язык, пока она здесь сидит.

Ваал. Пусть проваливает, каналья! (Хватается руками за горло.) В твоих слезах она полощет свое грязное белье. У меня ангельское терпение, но ведь всему бывает конец...

Экарт (садится рядом с Софией). Может, пойдешь домой, к матери?

София. Я не могу.

Ваал. Она не может, Экарт.

София. Если хочешь, ударь меня, Ваал. Только позволь мне идти вместе с тобой, пока меня еще ноги держат. А потом я лягу под какой-нибудь куст, и ты меня не увидишь. Только не прогоняй меня, Ваал.

Ваал. Лучше пойди окуни его в реку, свое толстое брюхо. Ты получила, чего хотела.

София. Ты же не бросишь меня здесь. Ведь не бросишь? Ты просто сам не понимаешь, что говоришь. Ты как ребенок, Ваал.

Ваал. Я сыт тобой по горло.

София. Только не сейчас... сейчас ночь. Я боюсь оставаться одна. Боюсь темноты. Так боюсь...

Ваал. В таком состоянии тебе никто ничего не сделает.

София. Но ведь сейчас ночь... Не бросайте меня, побудьте со мной хотя бы до утра.

Ваал. Топай к сплавщикам. Там сегодня Иоганнес. Они там все напились до чертиков...

София. Хоть полчаса!

Ваал. Пойдем, Экарт!

София. Куда же мне деться?

Ваал. На небесах места много, любовь моя.

София. А наш ребенок?

Ваал. Закопай его!

София. Да как у тебя язык повернулся сказать такое под этим прекрасным небом, которое ты так любишь?! Как только язык повернулся?!

Экарт. Я останусь с тобой, а потом отведу тебя к твоей матери, если ты только скажешь, что больше не любишь эту скотину... эту скотину...

Ваал. Она меня любит.

София. Я его люблю.

Экарт (Ваалу). Ты все еще здесь, гад? Вали отсюда! Ты, видно, совсем одурел от водки и своих стихов. Жалкая тварь! Жалкая тварь!

Ваал. Кретин!

Экарт бросается на Ваала, оба падают; борясь друг с другом, катаются по земле.

София. Езус Мария! Вы же звери, звери...

Экарт. Слышал, что она сказала? Под каким-нибудь кустом... а сейчас уже темно. Жалкая тварь! Жалкая тварь!

Ваал (прижимает Экарта к своей груди). Теперь ты у меня в руках. Чуешь мой запах? Близость с женщиной — это еще не все, есть кое-что и получше... (На мгновение замолкает.) Над кустами уже видны звезды, Экарт.

Экарт (смотрит на Ваала, воздевшего глаза к небу). Рука на тебя не поднимается...

Ваал (кладет Экарту руку на плечо). Стало совсем темно.

Экарт. Нам надо позаботиться о ночлеге. Здесь где-то рядом должна быть лощина. Ветер туда не проникает. Пойдем, пойдем! Я расскажу тебе много интересного из жизни зверей. (Тащит его за рукав.)

София (одна, в темноте, кричит). Ваал!

В богадельне

Комната с обшитыми деревом стенами. За одним столом сидят Гугу и Боллеболл, за другим — Мая и старый нищий. В углу стоит детская кроватка. В ней — ребенок. На дворе ночь. Слышно, как завывает ветер.

Боллеболл (играет с Гугу в карты). Все, денег у меня больше нет. Может, на наши души сыграем?

Нищий. К нам стучится братец ветер. А мы его, холодного, на порог не пустим. Хе-хе.

Ребенок плачет.

Мая (нищенка). Вы слышите? Там кто-то ходит... А если это зверь?

Боллеболл. Да о двух ногах... До чего же ты похотлива! В дверь стучат.

Мая. Вы слышали? Я не открою!

Нищий. Откроешь, куда ты денешься...

Мая. Езус Мария! Нет, нет, я не открою.

Нищий. Открывай, кому говорят!

Мая (подходит на цыпочках к двери). Кто там?

Ребенок плачет. Мая возится с замком, распахивает дверь. В комнату, мокрые от дождя, вваливаются Ваал и Экарт.

Ваал. Это богадельня? При здешней больнице?

Мая. Да, но все кровати уже заняты. (Нагло.) Я смертельно больна.

Ваал. У нас с собой шампанское! Экарт быстро проходит к печке, греется.

Боллеболл (Ваалу). Располагайся поудобнее, приятель. У нас всегда найдется местечко для того, кто понимает толк в шампанском.

Нищий. Здесь сегодня собралось изысканное общество, голубь ты наш.

Ваал (подходит к столу, вытаскивает из карманов две бутылки). Хм...

Нищий. Что за диво!

Боллеболл. Я знаю, откуда у тебя шампанское, но буду нем как рыба...

Ваал. Иди сюда, Экарт! (Мае.) У вас есть фужеры?

Мая. Кружки, сударь, кружки. (Приносит несколько кружек.)

Гугу. Мне нужна отдельная кружка!

Ваал (недоверчиво). А пить-то вам вообще можно?

Гугу. Жизненно необходимо.

Ваал (разливает шампанское по кружкам, Гугу). И что у вас за болезнь?

Гугу. Сущие пустяки. Обыкновенный туберкулез.

Ваал. Вот как? (Боллеболлу.) А у вас?

Боллеболл. Язва желудка. Безобиднейшая вещь.

Ваал (нищему). Надеюсь, вы тоже страдаете каким-либо недугом?

Нищий. Я просто сумасшедший.

Ваал. Вот оно что... Ну а я здоров как бык. (Поднимает свою кружку.) Будем считать, что познакомились. Ваше здоровье! (Пьет шампанское.)

Нищий. Знавал я одного, тот тоже считал себя здоровым. Он так считал. Сам-то он вышел из леса и в один прекрасный день туда вернулся, чтобы пораскинуть мозгами. Лес его не признал, и он несколько дней кряду блуждал по чаще, желая понять, насколько все же он был зависим и сколько у него осталось сил, чтобы это выдержать. А их у него оставалось немного... (Хватает со стола кружку, пьет.)

Ваал (с некоторым беспокойством.) Ну и ветер! А ведь нам еще до рассвета надо будет двигаться в путь, Экарт.

Нищий. Да, да, ветер... Так вот, как-то вечером, когда уже темнело и он был вроде как не один, он наконец выбрался из глубокой тишины и остановился у одного из деревьев, довольно высокого. (Пьет.)

Боллеболл. Он что, хлебнул через край?

Нищий. А кто его знает, может, и хлебнул. Так вот, он привалился к стволу этого дерева, прижался к нему так, что почувствовал, как оно дышит — или это ему только показалось? — и сказал: "Ты, дерево, выше меня, и тебя труднее свалить. Ты уходишь корнями в землю, и земля держит тебя. Я же умею ходить, двигаться, но не могу пустить в землю корни. Она меня не держит. Меня ничего не держит. Я даже не знаю, каков он, этот покой над макушками, вашими макушками под бескрайним небом..." (Пьет.)

Гугу. И что же ему на это ответило дерево?

Нищий. Подул ветер, и по дереву пробежала дрожь. Человек это почувствовал. Он повалился на землю, обхватил руками твердые как камень корни и горько заплакал... Такое он проделывал и со многими другими деревьями.

Экарт. И после этого он что, выздоровел?

Нищий. Нет. Зато умер играючи.

Мая. Я этого не понимаю.

Нищий. Понять здесь ничего нельзя. Но кое-что можно почувствовать...

Боллеболл (Ваалу). Ты веришь в Бога, приятель?

Ваал (уже с трудом выговаривает слова). Я всегда верил только в себя. Если хочешь, можешь считать меня атеистом.

Боллеболл (хохочет). Мне становится весело! На дворе дождь и ветер, а у нас шампанское да любовь... (Хватает Маю за руку, тянет к себе.)

Мая. Отстань! У тебя из рта воняет.

Боллеболл. Я же никому не говорю, что у тебя сифилис! (Сажает ее к себе на колени.)

Нищий (Боллеболлу). Не смей ее лапать!

Гугу (Экарту). Он был смазливей. Потому она ему и досталась.

Экарт. А ваше умственное превосходство? Ваши, так сказать, душевные силы?

Гугу. Так она же была другой. Была сама невинность...

Экарт. Куда же смотрели ваши глаза?

Гугу. А я их закрывал. Мне было стыдно.

Боллеболл. Чу! Ветер! Он все просит у Бога покоя.

Мая (нараспев).

Если ветер за окном Воем докучает, Заливай шары вином — Мигом полегчает.

Ваал. Откуда здесь ребенок? Чей он?

Мая. Это моя дочь, сударь.

Нищий. Virgo dolorosa[1]

Ваал. Это было давно, Экарт. Это было прекрасно.

Экарт. Что было прекрасно?

Боллеболл. Да он уже и сам не помнит...

Гугу. Самое прекрасное — это ничто.

Боллеболл. Тсс! Мешок червей начинает свою арию.

Гугу. Это как трепыхание воздуха в летние вечера. Но ничего не трепыхается. Ничего. Совсем ничего! Просто перестаешь быть. Дует ветер, а тебе не зябко. Когда льет дождь, ты не мокнешь. Кто-то шутит, а ты не смеешься. Гниешь себе, и ничего не надо ждать... Не надо ничего делать...

Гугу. Да, это рай. Там нет неисполненных желаний, потому что нет вообще никаких желаний. Никаких! Тебя от всего отлучают. Так становишься свободным.

Мая. А что бывает потом?

Гугу (ухмыляется). Ничего. Ровным счетом ничего. Никакого "потом" там нет. И это ничто длится вечно.

Боллеболл. Аминь!

Ваал (резко встает, Экарту). Очнись, Экарт! Нас занесло к душегубам. (Покачивается, держится руками за Экарта.) Смертный тлен, он все ближе... Черви уже подают голос.

Экарт. С тобой такое уже во второй раз. Хорошо еще, если это только по пьяной лавочке...

Ваал. Они демонстрируют мои внутренности... Здесь им не грязевая ванна!

Экарт. Да сядь ты! Выпей как следует и согрейся.

Боллеболл (возится с Маей). Эта твоя ария, она снова задела меня за живое, малыш Гугу. (Мае.) Егоза ты этакая! Сейчас я тебя пощекочу...

Нищий. Поосторожней там, Боллеболл! Я плохо переношу шампанское.

Ваал (пьет из кружки, с раздражением смотрит на Гугу). Да кто вы такой? Мешок червей? Хм... Стало быть, кандидат в покойнички... Тогда... ваше здоровье! (Садится.) Ребенок плачет.

Мая (на коленях у Боллеболла). Детка, спи! У всех зверят глазки тоже спать хотят.

Ваал (с ожесточением). Крысы за косы ее теребят, А звезды на небе все ярче горят. (Снова встает, с кружкой в руке.) Небеса черны. Но нам нечего бояться. Надо выдержать эту карусель. Все так прекрасно! (Качается.) Я хочу быть слоном в цирке. Он оставляет после себя целые лужи, когда ему что-то не нравится... (Пританцовывает, напевая.) С ветром попляшет и свалится с ног, Спит с облаками пропойца Бог... (Покачиваясь, подходит к столу, стучит по нему кулаком.)

Экарт (в подпитии, встает со стула). Никуда я с тобой не пойду! У меня ведь есть душа... есть душа. Но ты и ее опоганил, как и все, к чему бы ты не прикоснулся...

Ваал. Я тебя люблю, Экарт. Твое здоровье!

Экарт. Никуда я с тобой не пойду! (Снова садится.)

Нищий (Боллеболлу). Убери от нее руки, свинья!

Мая. Тебе-то до этого какое дело?

Нищий. Молчи, несчастная!

Мая. Ты что, и впрямь спятил?

Боллеболл (с ухмылкой, ядовито). Вот оно что... Нет у него никакой болезни. Он, жулик, только выдает себя за сумасшедшего...

Нищий. А у тебя рак.

Боллеболл (с жутким спокойствием). Это у меня-то рак?

Нищий (трусливо). Я ничего такого не говорил. Оставь бабу в покое.

Мая хохочет.

Ваал. Почему она плачет? (Подходит к детской кроватке.)

Нищий (зло.) Чего это тебе там надо?

Ваал (склоняется над кроваткой). Почему же ты плачешь?

Нищий. Не смей ее трогать! (Бросает в Ваала кружку, промахивается.)

Боллеболл. Он заглянул ей под рубашку.

Мая (вскакивает со стула). Ах ты, свинья!

Ваал (медленно распрямляется, поворачивается в их сторону): Сами вы свиньи! В вас не осталось ничего человеческого. Пойдем отсюда, Экарт. После всего этого нам с тобой надо хорошенько помыться в речке.

Ваал и Экарт уходят.

На берегу

Зеленый кустарник. На заднем плане — река. Ваал и Экарт.

Ваал (полулежит на траве, весь в зелени ветвей). Вода сегодня теплая. Мы с тобой лежим на берегу, как раки. Да еще эти зеленые кусты и облака в небе... Послушай, Экарт.

Экарт (скрытый от взора). Чего тебе?

Ваал. Если бы ты только знал, как я тебя люблю...

Экарт. Просто тебе нравится моя поза.

Ваал. Ты видел, что вытворяли облака?

Экарт. Видел. Они не ведают стыда. (После небольшой паузы.) На том берегу маячила какая-то баба...

Ваал. Бабы меня больше не волнуют.

У проселочной дороги

Ночь. Ветер. В траве под придорожными ивами спит Экарт.

Ваал (возникает из темноты, одежда — нараспашку, как пьяный). Экарт! Экарт! Очнись, друг мой! Дело в шляпе.

Экарт (спросонок). Какого черта! При чем здесь шляпа? Ты что, опять бормочешь во сне?

Ваал (усаживается рядом). Нет, нет, ты послушай, послушай! (Начинает декламировать.)

Ее взяла река и к большой воде Поволокла с собой по протокам. Небо искрилось опалом, словно везде Следило за трупом заплаканным оком. Корни платье в клочья порвали ей. В тело бедняжки впивалась со дна трава. Ил вздымая, дыбясь среди камней, Вниз по теченью тащилась она едва. Тлен и время исподволь брали свое. И когда сам Всевышний забыл помалу Сначала руки, лицо, а потом даже косы ее, Она обратилась в падаль, просто падалью стала.

Воет ветер.

Экарт. Так вот в чем дело... Он уже бродит где-то рядом, ее призрак. Но даже он не так страшен, как ты. (Вздыхает.) Жаль только, сон полетел к чертям собачьим. Да еще ветер стонет в полых стволах ив. Белая грудь философии, тьма да сырость до самой кончины — это все, что нам теперь остается... Да еще физиомордии старых баб...

Ваал. А я вижу мир в розовом свете. Ведь это же экскременты нашего любимого Господа.

Экарт. Воистину любимого! Угораздило его сотворить для нас только одну штуковину для того, чтобы и мочиться, и спать с бабой! Попеременно, так сказать...

Ваал (ложится на траву). И это прекрасно.

Снова завывает ветер.

Экарт. Ивы похожи на гнилые корни зубов в черной пасти неба. (После небольшой паузы.) Скоро начнется месса.

Ваал. А что с квартетом? Все в лучшем виде?

Экарт. Времени не хватило.

Завывает ветер.

Ваал. Что за штучка, эта бледная, с рыжими волосами, которую ты повсюду таскаешь с собой?

Экарт. У нее такое нежное, такое белое тело, и она приносит мне его в орешник, где ветви, как волосы, свисают до самой земли. Там-то мы, что ни день, и... с ней, как белки.

Ваал. Она что, лучше меня?

Полумрак. Ветер воет все сильнее.

В орешнике

Полдень. В траве сидит Ваал.

Ваал. Уж я ее потопчу, эту белую курицу. (Осматривает место.) Когда он заявится, от нее останутся одни перья. Этими его амурами я уже по горло сыт. (Стучит кулаком по груди.) Успокойся, душа моя.

Из-за кустов выходит Молодая женщина, бледная, с округлыми формами и рыжими волосами.

(Не оглядываясь на нее.) Это ты, что ли?

Молодая женщина. А где ваш друг?

Ваал. Еще не вернулся с мессы.

Молодая женщина. Передайте ему, что я приходила.

Ваал. От него уже остались кожа да кости. Он превратился в животное... (Оглядывается.) Присаживайтесь!

Молодая женщина. Я лучше постою.

Ваал (хватается руками за ветки, встает). В последнее время он стал есть слишком много яиц...

Молодая женщина. Вы знаете, я его так люблю...

Ваал (перебивает ее). Мне до вас нет никакого дела! (Хватает ее за руку.)

Молодая женщина. Не смейте ко мне прикасаться! Вы такой грязный...

Ваал (берет ее за горло). Какая у вас шея... Вы что, не знаете, как поступают с голубями или дикими утками, когда нужно, чтобы они навсегда умолкли?

Молодая женщина. Езус Мария! (Пытается вырваться.) Отпустите меня!

Ваал. Отпустить? С вашими слабыми коленями? Да они уже сами подгибаются. Вам только и нужно, чтобы вас разложили под каким-нибудь кустом... Что тот мужик, что этот — большой разницы здесь нет. (Прижимает ее к себе.)

Молодая женщина (вся дрожит). Прошу вас... отпустите меня... ну, пожалуйста...

Ваал. Бесстыжая куропатка! Давай показывай свои прелести... Это будет подвигом во имя спасения товарища. (Тащит ее в кусты.)

В трактире

Вечер.

Экарт. Ватцман. Кельнерша, лицом похожая на Софию. Иоганнес, весь оборванный, в убогом пиджачке с поднятым воротником, безнадежно опустившийся человек.

Экарт. Восемь лет прошло. Целых восемь лет!

Они выпивают. Слышен шум ветра.

Иоганнес. Сейчас ей было бы двадцать пять. В этом возрасте жизнь только начинается. Она бы раздобрела, родила детей...

Все молчат.

Ватцман. Вчера умерла его мать. Вот он и ходит по домам, занимает деньги на похороны. Потом принесет их сюда. Будет, чем заплатить за водку. Трактирщик — порядочный человек. Отпускает в кредит покойнице, которая еще недавно была матерью...

Иоганнес. Бедный Ваал! Фортуна повернулась к нему задом.

Ватцман (Экарту). Тебе, поди, не легко с ним приходится?

Экарт. На него грех обижаться. Ведь он идет ко дну.

Ватцман (Иоганнесу). А тебя-то почему все это трогает?

Иоганнес. Говорю тебе, мне его жаль! (Пьет.) Пауза.

Ватцман. Он становится все омерзительней.

Экарт. Не смей при мне так говорить! Я его люблю и никогда не держу на него зла. Он как ребенок...

Ватцман. И всегда делает только то, что ему самому нужно, потому что чертовски ленив.

Экарт (встает, подходит к двери, выглядывает наружу). Сегодня такой теплый вечер. И ветер — как парное молоко. Все это мне по душе. Если бы еще совсем не пить... Или хотя бы не так много... (Возвращается к столу.) Вечер действительно теплый. Еще недельки три можно будет перекантоваться без крыши над головой. (Садится.)

Ватцман. Ты что, собираешься утром дать деру? Хочешь от него отделаться? Он тебе осточертел, не так ли?

Иоганнес. Эй, вы, тихо там!

Дверь открывается. В трактир медленно входит Ваал.

Ватцман. Кого я вижу! Ваал, ты ли это?

Экарт (Ватцману, резко). Заткнись!

Ваал (подходит к столу, садится, озирается по сторонам). Боже мой! Во что превратился трактир! Просто хлев какой-то...

Кельнерша приносит водку.

Ватцман. Здесь все осталось по-старому. Зато вот ты, судя по всему, натурально, облагородился.

Ваал (кельнерше). И ты все еще здесь, Луиза? Пауза.

Иоганнес. А мне тут нравится. Ведь я должен пить, очень много пить. Это придает силы. Не спорю, я хожу по лезвию ножа. Отсюда — прямая дорога в ад. Впрочем, не совсем так... Вязнешь себе помаленьку, сначала по щиколотку, потом по колено и его, этого острия, не чувствуешь... Раньше, когда я вел жизнь простого обывателя, подобные мысли, столь удивительные, мне и в голову не приходили. А теперь и у меня бывают озарения. Да, да, друзья мои, я стал гением. Хм...

Экарт (с надрывом). Я уйду отсюда, уйду в леса. Там такой воздух, особенно поутру... Он цвета лимона и едва колышется между коричневыми стволами деревьев... Снова уйду в леса!

Иоганнес. Я тебя не понимаю, Ваал. Разве здесь плохо? Слушай, может, еще одной угостишь?

Ваал (громко). Луиза, рюмку водки для...

Иоганнес (обрывает его на полуслове). Не надо никаких имен! Здесь все друг друга знают. (На мгновение замолкает.) По ночам мне иногда снятся такие кошмары, такие кошмары...

Ватцман (декламирует).

В наших лесах, чтоб со счета не сбиться, Осин — что морского песку. Каждому хватит, на чем удавиться, Под чем вздремнуть на боку.

Ваал. Что-то в этом роде я уже слышал. Только вот где, где это было?

Иоганнес. Она все еще плавает. Ведь ее так и не нашли. Иной раз у меня бывает такое ощущение, словно вместе с целым океаном водки, которую я просто вынужден поглощать, в мою глотку проскальзывает и ее полусгнивший труп, только совсем маленький. Но ей-то тогда было уже семнадцать... Волосы у нее, должно быть, позеленели от водорослей, и в них копошатся водяные крысы. Недурственно... И она вся вымазана илом, черным и вонючим. А ведь она была такой чистюлей... Потому-то и бросилась в речку да там протухла.

Ватцман. Мясо всегда разлагается, как и душа. Мужики, должен вам сообщить, что я напился как сапожник. Сколько у нас будет дважды два? Дважды два будет четыре... А что это значит? Это значит, что я трезв как стеклышко. К тому же я слышу голоса других миров. Смиритесь, говорю я вам! Станьте опять людьми! Со мной еще не все кончено, пока я слышу эти голоса. И я знаю, сколько будет дважды два... (Садится.)

Ваал (хватает гитару, ударяет ею по лампе). Свет гаснет. А теперь я буду петь. (Берет несколько аккордов, начинает петь.)

В лохмотьях и с лицом, изъеденным дождями, Увенчан чужими лаврами, жаждой по свету гоним, Он распрощался с юностью, но не с ее мечтами, Забыл свой отчий кров, но не синее небо над ними.

Я сегодня что-то не в голосе. (Пытается настроить гитару.)

Экарт. Пой, Ваал, пой!

Ваал (продолжает).

Уймитесь вы там, убийцы, невинные души гробя, Коль скоро пути вам заказаны на небе и на земле... Не лучше ли было остаться в материнской утробе? Вы там бы мирно дрыхли в довольстве и в тепле.

Еще и гитара расстроена...

Ватцман. Хорошая песня. В твоем вкусе!

Ваал (поет дальше).

А он по бездорожью шагал, с хулой в ногу, В поисках края, где было бы легче дышать. Зарос щетиной и грязью, от ветра разбух понемногу — Его бы теперь не узнала даже родная мать.

Ватцман. Где моя рюмка? Я ничего не вижу. Да еще и стол качается... Эй, там, кто-нибудь, зажгите лампу! А то ведь так и собственного рта не найдешь.

Экарт. Что за вздор ты мелешь! Ваал, ты чего-нибудь видишь?

Ваал. Ничего не вижу и видеть не желаю. Мне хорошо в потемках. В брюхе булькает шампанское. Сердце щемит от тоски по прошлому, которого не помню... Скажи, Экарт, ты мне друг?

Экарт (с трудом выговаривает слова). Знамо дело! Да ты пой, пой!

Ваал (поет).

За райские кущи не раз он ад принимал спьяну. Недаром навек ухмылка скривила губы его. Зато он спал и видел зеленую поляну Да неба лоскут над нею и больше ничего.

Иоганнес. Решено! Я ухожу вместе с тобой. Я не буду тебе обузой, Ваал, потому что все равно уже почти ничего не ем, почти ничего...

Ватцман (возится в потемках, зажигает лампу). Да будет свет. Xa-xa!

Ваал. Идиот! (Заслоняется рукой от света, встает.)

Экарт (с кельнершей на коленях, пытается освободиться от ее объятий). Что с тобой, Ваал? Какая муха тебя укусила? Ваал смотрит на него исподлобья. (Встает.) Ты что, меня к ней ревнуешь? Так ведь это просто смешно. Я же ничего такого не сделал...

Ваал, покачиваясь, подходит к Экарту, при этом задевает рукой бокал. Тот разбивается вдребезги.

И вообще, почему это у меня не может быть баб?

Ваал пожирает его глазами.

Ты мне не жена и не любовница...

Ваал бросается на него, начинает душить. Свет сразу гаснет. Пьяный Ватцман давится от смеха. Кельнерша вопит. Из соседней комнаты выбегают другие посетители. Один из них приносит лампу.

Ватцман (испуганно). Нож! У него в руке нож!

Кельнерша. Езус Мария! Ведь он его убьет...

Двое мужчин (разнимают дерущихся, оттаскивают Ваала в сторону). Да угомонись ты, дьявол! Кому говорят! — Он пырнул его ножом. О, Боже...

Экарт, весь в крови, оседает на пол. Лампа гаснет. Воцаряется мрак.

Ваал (кричит). Экарт! Брат мой! Где ты?

Десятый градус восточной долготы по Гринвичу

Вечер. Проливной дождь. По проселочной дороге, борясь с ветром, бредут двое полицейских.

Первый полицейский. Черный дождь. Да еще такой ветер — хоть в гробу от него прячься... И все из-за этого негодяя!

Второй полицейский. Судя по всему, он держит путь на север. Там, в лесах, его и днем с огнем не сыскать.

Первый полицейский. А что это за тип?

Второй полицейский. Убийца. Был стихоплетом, артистом варьете, владельцем каруселей и даже любовником миллионерши... Потом работал лесорубом, сидел в каталажке, бродяжничал... Его схватили на месте преступления, но он силен как слон... А виной-то всему была одна официантка, на которой уже пробы ставить негде. Из-за нее он зарезал своего лучшего друга.

Первый полицейский. Ну, тогда это просто зверь, а не человек.

Второй полицейский. Да, но ведь при всем этом он ведет себя как ребенок. Тайком приносит одиноким старушкам дрова из леса... Тут-то мы его едва не поймали... Эта история с официанткой стала, похоже, последней каплей. Ему уже нечего было терять... Вот он и зарезал друга своей юности. Тот, правда, был тоже довольно темной личностью.

Первый полицейский. Эх, сейчас бы водки... или хотя бы бабу... Пойдем отсюда! Там, в кустах, что-то шевелится...

Оба уходят.

Ваал (вылезает из кустов, с узелком на плече и гитарой в руках). Так значит, он окочурился... Бедняга! Нечего было попадаться мне под горячую руку! Жизнь становится интересной... (Скрывается за кустами.)

В лесной избушке

Ночь. Ветер. Ваал лежит на грязном тюфяке. За столом сидят мужики. Они выпивают, играют в карты.

Первый мужик (встает, подходит к Ваалу, склоняется над ним). Слушай, чего ты хочешь? Ты же уже на ладан дышишь... Это и слепому видно. И никому на белом свете до тебя и дела нет. Может, у тебя кто есть? Ваал качает головой. То-то и оно. Надо стиснуть зубы, если, конечно, они у тебя еще не совсем сгнили, и ждать конца... Чего ты ерепенишься? Другое дело, когда откидывают копыта люди, которым есть что терять... миллионеры, например. Их-то еще можно понять... А у тебя-то даже и документов нет. Но ты не дрейфь! Земля и без тебя будет все также вращаться. Она у нас круглая. И также будет выть ветер... Посмотри на все это иначе. Представь себе, что подыхает крыса. И все дела. Только не цепляйся за жизнь зубами. Их у тебя уже все равно нет. (Возвращается к столу, садится.)

Мужики. Там еще капает. Черт побери! Придется ночевать рядом с покойником.

— Ты лучше в карты смотри. Бью козырем!

— Ты еще дышишь, толстый? Спел бы чего-нибудь напоследок.

— Оставь его в покое! Он остынет быстрее, чем кончится этот черный дождь... Ходи давай!

— Он, конечно, пил, как лошадь. И все же в нем есть что-то такое... Он ведь не знал, что так кончит.

— Десятка треф! Хватит на него таращиться. Смотрите лучше в карты. Мы с вами не в бирюльки играем.

Воцаряется тишина. Лишь изредка слышны проклятия.

Ваал. А сколько сейчас времени?

Второй мужик. Двенадцать. А ты что, собираешься в дорогу?

Все смеются.

Ваал. Да пора уже. А как там?

Второй мужик. Сыро.

Все (встают). Вот и дождь перестал.

— Надо двигать.

— Везет этому толстому. Опять будет лодыря гонять.

(Берут топоры.)

Третий мужик (подходит к Ваалу). Спокойной ночи! На том свете свидимся.

Четвертый мужик. Как хоть тебя зовут? А то ведь так и помрешь... Мы же должны знать, кого будем закапывать.

Первый мужик. Постарайся не сразу протухнуть. Мы будем вкалывать до обеда, а потом вернемся сюда перекусить.

Ваал. Не уходите! Побудьте со мной немного.

Мужики (хохочут). Ты что нам, отец родной?

— И без нас подохнешь.

— Он нам исполнит лебединую песню.

— Мужики, бочонок с водкой хочет исповедаться.

Ваал. Хотя бы полчаса.

Мужики (хохочут). Нет уж, подыхай один!

— Айда, братцы, ветер уже стих.

Ваал. Я вас долго не задержу.

Хохот.

Сами-то вы не захотели бы умирать в полном одиночестве.

Хохот.

Первый мужик. Слюнтяй! Получай на память. (Плюет Ваалу в лицо, вместе с другими направляется к двери.)

Ваал. Хотя бы десять минут!

Второй мужик (задерживается в дверях, поднимает голову вверх). Звезды... (Другим вослед.) Я вас догоню.

Ваал. Сотри мне слюну со лба.

Второй мужик (склоняется над Ваалом, рукавом проводит по его лбу). Чего ты улыбаешься?

Ваал. Вкусно.

Второй мужик (возмущенно). И чего я с тобой валандаюсь! Ты конченый человек... (Берет топор, направляется к двери.)

Ваал. Благодарю.

Второй мужик. Может, тебе еще чего-нибудь... Впрочем, нет, меня ждет работа. Бывай, покойничек!

Ваал. Подойди поближе.

Тот подходит, склоняется над Ваалом.

Это было прекрасно...

Второй мужик. Что было прекрасно? Что, каплун несчастный?

Ваал. Все.

Второй мужик. Ну ты даешь! (Качает головой, уходит.)

Дверь остается открытой. На дворе — синяя ночь.

Ваал (с беспокойством). Эй, ты где?

Второй мужик (в окне). Чего тебе?

Ваал. Ты куда?

Второй мужик. На работу.

Ваал. А где это?

Второй мужик. Тебе-то какое дело?

Ваал. Сколько сейчас?

Второй мужик. Четверть первого. (Уходит.)

Ваал. И этот ушел. (Молчит.) Раз, два, три, четыре, пять, шесть... Не помогает! Мама, мама, прогони Экарта. Небо, оно такое низкое... Можно руками потрогать. Спать. Там так сыро... Раз, два, три, четыре... Мне не хватает воздуха. Сейчас, наверное, уже светло. Только бы добраться, только бы добраться... (Поднимается с тюфяка.) Ваал, дорогой мой, ты же до нее доползешь, до этой двери. Там будет легче. (Резко.) Никакая я им не крыса! (Ползет дальше.) У меня еще есть колени. Там будет легче. (Доползает до двери, поднимает голову вверх.) Звезды... Хм. (Переваливается через порог.)

На лесной делянке

Утро. Myжики сидят под деревом, курят, выпивают.

Первый мужик. Теперь моя очередь. Гони сюда водку, а сам пока послушай птиц. (Хватает бутылку, пьет из горлышка.)

Второй мужик. День сегодня будет жаркий.

Третий мужик. Нам до обеда надо повалить еще уйму деревьев.

Четвертый мужик. Он-то, поди, уже окоченел?

Первый мужик. Известное дело.

Третий мужик. Сейчас мы могли бы сварить яйца, если бы этот тип их не сожрал. Подумать только! Воровать яйца, стоя одной ногой в могиле... Поначалу мне было его жаль, но уж после этого случая... Хорошо еще, что он не добрался до нашей водки. (Качает головой.) Скармливать яйца покойнику — это уже ни в какие ворота не лезет...

Четвертый мужик. Как все-таки его звали? Чем он вообще занимался?

Первый мужик. Тебе-то какая разница?! Мы его закопаем, да и дело с концом. Дайте и мне водки! (Пьет.)

Второй мужик. Когда он уже начал хрипеть, я его спросил, о чем он думает. Интересно знать, о чем думают люди в такие минуты. А он мне: "Я еще слышу, как шумит дождь. Я еще слышу..." От этих его слов у меня мороз по коже побежал, просто мороз по коже... (Озирается по сторонам.) Больше он ничего не сказал…

1918 г.

1

Дева скорбящая (лат.)

(обратно)

Оглавление

Гостиная в доме Меха

На чердаке у Ваала

В трактире

На чердаке у Ваала

  I

  II

  III

Майская ночь

В кафе "Ночное облако"

Дикие сливы, синие от ягод, зеленое поле

В деревенской пивной

В лесу

В хижине

Вечернее небо, равнина

В богадельне

На берегу

У проселочной дороги

В орешнике

В трактире

Десятый градус восточной долготы по Гринвичу

В лесной избушке

На лесной делянке Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg