Екатерина Бронникова Лапсердак
Действующие лица:
Нина, 30 лет,
Пашка, 36 лет.
* * *
На окраине спального района есть гаражный массив. Стихийно он возник – гаражи варили работники местного завода. Не для того, чтобы машины туда ставить: не было тогда машин у простых работяг, а для того, чтобы картошку, да разносолы в ямке хранить. Да хлам всякий из квартиры таскать, мало ли – пригодится. На весь гаражный кооператив было машин пять. Но время шло, менялась страна, завод захирел, а машин больше стало. И один предприимчивый дядя сделал из своего гаража шиномонтажку. Так он думал: «Ведь удобно – приехал домой, машину в гараж и тут же «переобулся» или просто дыру залатал». И был прав, так и было. Людно было, весело, частенько мужики пиво пили, шашлыки жарили, разговоры разговаривали. А потом городские власти распорядились убрать гаражи. Некрасивые они, лицо города портят. А на этом месте – торговый центр построить. Он нужнее. У кого поприличней гараж был, перевезли его в другой место, а если хиленький, то так и бросили. Все травой поросло, покорежилось, а торгового центра все нет и нет – деньги, видать, закончились. И вот у того самого гаража, переделанного в шиномонтажку, стоит Нина, ей 30 лет. Она разговаривает по телефону. Поздняя осень, ветер.
Нина. Да я уже здесь стою. Возле шиномонтажки, где еще-то! Да другой шиномонтажки! У отца которая была. У моего отца, ну я рассказывала же! Ну, гаражи где! А ты туда, что ли приехал? Господи! Ну, я же русским языком тебе объяснила, куда ехать! Все, давай, едь сюда. Я пока зайду, посмотрю. Я ж там сто лет не была. Может, там вообще труп какой-нибудь. Все. Пока.
Нина убирает телефон. Подходит к дверям шиномонтажки. Достает ключи. Долго возится с замком, наконец, открывает дверь. Потянуло сыростью и холодом.
Блин, как в могиле.
Нина проходит внутрь. Дверь гаража закрывается под собственной тяжестью. Нина достала фонарик, и теперь его прожорливый луч жадно шарит по всем углам. Вот он выхватил пустующие полки, вот какие-то коробки, хлам, груду пустых бутылок, старый велосипед, самодельную вывеску «Шиномонтаж» с облупившейся краской.
Оборудование пропил, значит. Хлам один. А я-то думала, хоть что-то ценное осталось. Ага! Жди да радуйся. Маслом срать не будешь? Отец так всегда говорил. Надо было раньше у него ключи забрать. Пока тут было оборудование. Дископрав дорогой был. Я точно знаю, в инете такой бэушный рубасов 200 стоит. Вот я дура-то. Губу раскатала. Тут на пол-ляма всего было, мне бы выше крыши хватило.
Нина светит кругом фонариком, выхватывает лучом света старое пальто, висящее на стене.
О! А лапсердак-то свой не пропил! Лап-сер-дак! Слово-то какое! Еврейское что ли? (Поет.) «Папа в ушко «майсу» скажет, засмеешься, люди разные, и песни разные». М-да.
Нина оставляет фонарик так, что он освещает пространство, подходит к велосипеду. Тренькает звонком, щупает шины, выкатывает велосипед на середину гаража, пытается прокатиться. Врезается в дверь. Дверь открывается, входит Пашка.
Паша. Ты чё делаешь? Еле нашел. Погнали в машину. Привет.
Нина. Вот! (Показывает на велик.) Советский Союз! Ничего не делается! Сколько на нем километров намотала. Первый и единственный мой велик. Отец купил. Не «Кама», конечно, ну да ладно. Я помню, я с первого же раза нормально поехала, никто не учил. Поехать-то поехала, а вот как тормозить не знала. Забор остановил. Сколько у меня тут восьмерок. Целый день на велике гоняешь, а потом и ночью снится, что педали крутишь. М-да… Счастливое было время.
Паша. Ну, погнали, давай, в машину, у меня уже все, накипело. (Лезет целоваться.)
Нина. Да подожди ты! Чё как животное?
Нина убирает велосипед обратно, подходит к коробкам, смотрит, что в них.
Нина. Учебник «История древнего мира», 5 класс. Раритет! Библиотечная книга. Мне всегда нравилась эта табличка в советских учебниках – ставить оценки в конце года за то, в каком состоянии у тебя учебник. Этот – на троечку. Везде уже все, что надо подрисовали и подписали. После мальчиков всегда все разрисовано. О, Борис Житков! Приставкин! Господи, а я думала, нет уже этих книг. Так странно. Астафьев. Кольцов. Что за Кольцов еще? А, стихи…
Нина перебирает книги, рассматривает их, поднося к лучу света, бегло читает.
Паша. Слушай, ты чё книги сюда приехала читать?
Нина. Странно, что он их не пропил. Хотя на фиг они кому нужны, сейчас все электронное. Скачал в инете, да сиди, читай.
Паша. Нинка, ты чё? Я с работы отпросился, наврал с три короба, несусь к тебе как угорелый, предвкушаю, так сказать.
Нина ничего не отвечает. Берет со стены пальто, бросает его на пол. Начинает раздеваться.
Паша. Ты тут что ли хочешь?
Нина. Ну а чё?
Паша. Так пойдем в машину.
Нина. Да не хочу я в твою машину, тесно.
Паша подходит к Нине, целуются. Нина ложится на спину.
Паша. Блин. Что-то я так не могу.
Нина встает на четвереньки.
Нина. Давай так.
Паша. Ты пьяная что ли?
Нина. Нет. Нормальная. Ну, давай. Давай так. У тебя же накипело.
Паша. Да я что тебе, собака что ли?
Нина. А что нет, что ли?
Паша. Ни фига себе, заявы! Вот, значит, как ты ко мне относишься!
Нина. А ты-то сам, как ко мне относишься? А? Встречаемся с тобой на полчасика, чтобы в машине на полшишечки!
Паша. А ты чё хотела-то? У меня так-то жена, у тебя муж. С самого начала было все понятно. Я тебе ничего не обещал.
Нина. Нормально! Ты так-то развестись обещал!
Паша. Ничего я не обещал!
Нина. Ты офигел что ли? А кто лез ко мне в трусы и обещал жениться?
Паша. Да не мог я такого обещать!
Нина. Мог!
Паша. Не мог!
Нина. Мог!
Нина начинает плакать. Пашка подходит к ней.
Паша. Нинок, ну не будь, как девочка маленькая. Ты же все прекрасно понимаешь, ну?
Нина. У меня батя умер. Три дня как схоронила. Я просто поговорить с тобой хотела. По-человечески.
Паша. А что сразу-то не сказала? Начала тут шипериться! Я ж не знал.
Нина. Да мне так-то пофиг. Я просто думала, что у него тут оборудование от шиномонтажки осталось. Тебе бы продала.
Паша. Как так – отец умер, а тебе пофиг?
Нина. Ну а что? Я жила, ему ж на меня пофиг было.
Паша. Да ладно тебе!
Нина. Ничё не ладно. Он это пальто любил больше, чем меня! (Светит фонариком на старое пальто.) Он его лапсердак называл. Сколько отца помню, всегда его носил. И зимой и летом. Ему даже кличку дали Лапсердак. Гена Лапсердак. А меня Лапсердачкой дразнили. А мне пофиг, у меня велик был. Я садилась и уматывала куда подальше.
Пауза. Каждый задумался о чем-то своем.
Нина. У нас во дворе Ленка Кожурка была, не знаю, почему так называли, так с ней никто дружить не хотел, потому что у нее отец бухал, и во дворе под тополями валялся обосанный. Он валяется, а она рядом, на качели качается, или в классики скачет. Мой не валялся, дома спал, цивильно, на кровати. Подружки придут ко мне, а я тише мол, папа спит. Сидим, тихонько играем. А потом одна из них, может даже и Ленка Кожурка, возьми, да спроси, а чего он у тебя каждый день все спит? А мне стыдно сказать, что пьяный. А недавно на крестинах была, в церкви, и видела там Кожуркиного отца. Работает он там, что ли? Все свечи перебирает, где какая прогорела смотрит, убирает, чистит там что-то кисточкой. Живой, здоровый. Тихий такой. Вот так.
Паша. А, понятно. Бухал. Ну, ладно, погнали, что ли. Тебя куда подбросить?
Нина. Да пошел ты! Всю жизнь мне испортил!
Паша. Ты чего опять начала-то? Что я тебе там испортил, что? Портить-то уже нечего, все порченное.
Нина. Нечего? Ах ты… ах ты…
Паша. Все, гуд бай.
Паша подходит к двери. Она закрыта.
Ключи дай. Или сама открой.
Нина. Там открыто.
Паша. Ключи давай, дура тупая! Не смешно!
Нина. Какие ключи, ты чё орешь?
Нина подходит к двери, дергает. Закрыто.
Нина. Ты зачем ее захлопнул?
Паша. Она закрыта была, как я ее захлопну?
Нина. Ты последний заходил! Ты и захлопнул! Мозги включи! Или у тебя только то, что ниже пояса работает?
Паша. Где ключи?
Нина. Там, снаружи.
Паша. Ё‑моё, блин!
Нина. Позвони кому-нибудь из друзей, пусть приедут, откроют нас.
Паша. Я телефон в машине оставил. Позвони ты.
Нина. Кому я позвоню? Мужу?
Паша. Подружке какой-нибудь. Сестре. Брату.
Нина. Нет у меня никого.
Паша. Как так-то? Дай твой телефон.
Паша берет у Нины телефон.
Паша. Не ловит что ли? Вот гадство! Чё у тебя за телефон? Допотопный какой-то? Он всегда так тупит?
Нина. Так подари современный.
Паша. У тебя муж есть. Пусть он тебе и дарит.
Нина. А чё это ты про мужа-то моего вспомнил? Раньше надо было о нем вспоминать.
Паша. Да пошла ты.
Нина. Я б пошла. Дверь закрыта.
Паша. Есть инструменты какие-нибудь? Отвертка?
Нина. Не знаю. Были раньше.
Нина и Пашка начинают шарить по полкам, искать инструменты.
Нина. Все пропил, все. До последнего гвоздя. Я даже в последнее время не пускала его к себе домой. Мне из окна-то видно, кто у подъезда стоит. Я всегда сначала в окно смотрю, а уж потом к домофону иду. Увижу, что он, и не открываю.
Паша. Ты серьезно?
Нина. А как его пустишь – бомжатина ведь. Воняло от него. Вот почему нет такой штуки, приложения такого в планшете, чтобы не твой психологический возраст указывала, под полтос или фигню какую-нибудь, а то, как ты умрешь. Многие бы изменили свою жизнь. Вот если бы мне показали, что меня под забором мертвой найдут, бомжихой, алкашкой конченной, я бы сразу пить бросила, навсегда.
Паша. Тебе на фига приложение? У тебя телефон допотопный.
Нина. Ну, понятно, допотопный. Мне муж-то сотик мой об стену расколотил.
Паша. Зачем?
Нина. Не зачем, а почему.
Паша. Почему?
Нина. Эсэмэску твою нашел.
Паша. Какую?
Нина. «Кошечка-пантера моя, я тебя закусаю».
Паша. Гонишь!
Нина. Правда.
Паша. А ты?
Нина. А я на развод подала.
Паша. Чё совсем?
Нина. Совсем.
Паша находит какую-то железку, ковыряется ею в замке.
Нина. Угораздило выйти замуж за придурка! Для него пропасть на пару дней – норма. Ушел как-то раз с собакой гулять. Собака домой через час пришла, он – через два дня. А еще как-то раз мать у него на даче была, он пошел ее кошку в соседний дом покормить. Приперся через неделю. Ничё, что я с температурой под сорок и с маленьким ребенком? Ладно, хоть удачно совпало, что отец тогда закодированный был, помогал, есть готовил. Правда, когда муж потом домой явился, они вместе забухали.
Паша. Слушай, ты чё меня грузишь?
Нина. А еще знаешь, какое приложение надо? Которое бы показывало, что будет, если ты переспишь с этим человеком.
Паша. Я бы скачал. И с тобой не стал бы спать, от тебя одни проблемы.
Нина. А я бы с тобой стала.
Паша. Почему?
Нина. Потому, что я тебя люблю.
Паша. Вот только не надо ля-ля!
Нина. А я серьезно.
Паша. Какая любовь! Мы пару раз с тобой по быстренькому перепихнулись и все! Какая любовь? Ты в своем уме? Ты меня даже не знаешь!
Нина. А чтобы любить знать не обязательно.
Паша. По венам баб течет трагедия.
Нина. В детстве папа всегда укладывал меня спать, и надо бы сказку рассказывать, а папа, кроме «Репки», ничего не знал. Поэтому я говорила: «Давай лучше я». И лежала, что-то выдумывала, даже порой заранее, чтобы папе потом рассказать. Мне казалось, я такие шедевры придумываю! Папа уже просто спал рядом, а всё рассказывала и рассказывала. Сказочница, блин. Выдумала себе все, всю жизнь. Все жду пирожки «от зайчика». Надо было папину «Репку» слушать.
Паша. Давай попробуем милицию вызвать, там же есть экстренные вызовы. Мне на работу надо! У меня заказчик лютый, он меня порвет.
Нина. Батарейка села.
Паша. Там только что все палочки были!
Нина. Он быстро разряжается.
Паша. Дай сюда телефон!
Нина. Нет.
Паша. Дай сюда свой сраный телефон!
Нина. Нет.
Паша. Я всеку.
Нина. Всеки.
Паша. Нина, послушай. Я не знаю, что с тобой сегодня происходит, ты такая нормальная была, адекватная. Не ныла, в мои дела не лезла. Чикаешься улетно. А сегодня что с тобой? Про какого-то папашу мне заливаешь, про любовь какую-то. Ты думаешь, оно мне надо? Мне такой галиматьи дома хватает. Ты позвонила – пригоняй! Я лечу, довольный. Как раз перерыв, сейчас думаю с Ниночкой чики-пики. А ты мне мозг выгрызаешь. Нам выбираться надо отсюда, а ты философию гонишь! Нина, послушай. Дай, пожалуйста, телефон. Давай вызовем экстренную службу. Ну не сидеть же нам здесь! Нина! Я и так постоянно косячу на работе, у меня уже штрафов больше ползарплаты.
Нина. Работать надо лучше, а не баб ездить трахать.
Пашка бьет Нину по лицу. Забирает у нее телефон.
Паша. Ты сама напросилась, сама. И не смотри на меня так!
Нина. Козел.
Паша. Заткнись.
Пашка пытается позвонить. Телефон пикает и вырубается.
Паша. Вот тварь!
Нина. Я же говорила, батарея села.
Пашка стучит в дверь.
Паша. Люди! Люди! Помогите! Эй! Кто-нибудь!
Нина. Бесполезно. Тут только кладбище рядом.
Паша. Там тоже люди есть. В смысле живые.
Нина. Ну-ну.
Пашка продолжает стучать и орать. Обессилев, садится, прислонившись к двери.
Паша. Да что ж за день-то такой?
Нина. День как день.
Паша. А ты чё такая довольная? Ты чему радуешься-то? Ты через полчаса пить захочешь, жрать, в туалет.
Нина. Так я уже хочу.
Паша. И чему ты улыбаешься, я не понимаю.
Нина. Я не улыбаюсь.
Паша. Я же вижу.
Нина. Это я морщусь. От скорби.
Паша. Я как чувствовал, что сюда не надо идти. Что что-то не то будет.
Нина. Зачем притащился тогда?
Паша. Сама знаешь.
Молчание.
Нина. Давай споем.
Паша. Чё, вообще что ли?
Нина. Надо же что-то делать.
Паша. Ты нормальное что-нибудь придумай.
Нина. А чё думать-то. Спохватится твоя жена, найдет нас. Откроет.
Паша. Каким образом?
Нина. По сотовому.
Паша. Как по сотовому?
Нина. Так у тебя в телефоне пеленгатор стоит.
Паша. Что стоит?
Нина. Программка такая. Она тебя вычисляет по ней, твое местоположение.
Паша. А ты откуда знаешь?
Нина. Посмотрела в твоем сотовом.
Паша. Ты рылась в моем телефоне?!
Нина. Я не рылась. Я просто посмотрела.
Паша. Зашибись!
Молчание. Слышны порывы ветра снаружи, дождь застучал по железной крыше. Хорошо стало. Спокойно. Свежо. Нина ежится от холода, потирает руки. Встает, ходит, прыгает.
Нина. А я бомжам всегда милостыню подаю. Даже если они не просят.
Паша. Это ты к чему сейчас?
Нина. Так просто. Могу не продолжать.
Паша. Да ладно, я не затыкаю. Не привык просто я к разговорам. Продолжай, продолжай.
Нина. Один раз я в кустах шарилась, листья, ветки, рябинку для поделки сыну в школу собирала, бомж подошел, туалетной бумаги предложил. Вежливый, интеллигентный.
Паша. Врешь!
Нина. А что, может, некоторые из них и побольше меня знают и зарабатывают.
Паша. У тебя, правда, отец умер?
Нина. Правда. Я же говорю, была на кладбище. Решила зайти сюда, посмотреть, как тут. Я думала, тут оборудование осталось. Размечталась, что продам его, с кредитами расплачусь.
Паша. Ипотека?
Нина. Да какая ипотека! Так, по мелочи все. На телефон, да на шубу. Кто мне ипотеку-то даст, у меня зарплата маленькая, пятый менеджер у восьмой батареи.
Паша. А муж?
Нина. Объелся груш. Ему ничего не надо. Его все устраивает.
Паша. Ты, по-моему, больше из-за кредитов расстроилась, чем из-за отца.
Нина. Да не скажи. Знаешь, каждый раз, когда видела, что какой-то номер неизвестный звонит, думала, что вот, сейчас мне скажут, что все, что он умер. Но мне только кредиты предлагали, суки. Я думала, мне легче будет, когда он умрет. Ни фига.
Паша. А мой жив, слава богу. Правда, тоже побухивать стал, как на пенсию вышел. Но так-то нормально в целом. Мать его контролирует. Вы, бабы, любите все контролировать. Только не пойми зачем.
Нина. Как это не пойми зачем?
Паша. Ну а зачем? Вот ты объясни мне как женщина, зачем моя жена меня пасет, а?
Нина. Чтобы знать.
Паша. Знать что?
Нина. Где ты. И с кем.
Паша. Вот узнает она, и что? Вот зачем ей это знать?
Нина. Чтобы знать.
Паша. Просто так, что ли? Мы с ней с восемнадцати лет вместе. И она ни разу не спалила меня. И вот что сейчас ей это даст, что?
Нина. Хочешь печенье?
Паша. Какое печенье?
Нина. Обычное. Будешь, нет?
Паша. Давай.
Нина достает из сумки печенье, конфетки. Садится рядом с Пашкой.
Паша. Ты на кладбище что ли насобирала? (Смеется.)
Нина. Да, а ты как догадался?
Паша. Серьезно? Я же пошутил.
Нина. А я люблю. Мы в детстве всегда собирали. Они с кладбища-то вкуснее.
Паша. Какого черта я с тобой связался? Ты шизанутая какая-то.
Нина. Нормальная я.
Паша. Глаза как-то блестят лихорадочно. У меня тетка шизой болеет, у нее так же блестят.
Нина. Ну, спасибо! (Смеется.)
Паша. Зубки такие красивые, беленькие, ровненькие. (Гладит Нину по лицу, целует.)
Нина. Я же шизанутая.
Паша. Да пофиг. (Продолжает целовать Нину.)
Нина. Давай фонарик выключим тогда.
Паша. Зачем?
Нина. Батарейку надо экономить.
Пашка выключает фонарик. Становится темно. Возня.
Нина. Не наваливайся на меня.
Паша. Я не наваливаюсь.
Нина. Ты мне прямо брюхом на мочевой пузырь давишь.
Паша. Каким еще брюхом? Нет у меня никакого брюха.
Нина. Есть.
Паша. Так нормально?
Нина. Нормально.
Паша. А так?
Нина. Ты опыты что ли на мне ставишь?
Паша. Просто спросил.
Нина. Может, я сверху? А то пол холодный.
Паша. Давай.
Нина. Где ты? Я не вижу ничего.
Паша. Да тут я, тут. Иди ко мне.
Нина. Знаешь, я в детстве…
Паша. Заткнись.
Дождь перестал. Дыхание Нины и Пашки разносится по гаражу.
Паша (вдруг, резко). Это что такое? Что тут у тебя?
Нина. Ничего.
Паша. Что это за ключи?
Нина. От квартиры.
Паша. Не ври! Где фонарик?
Нина. Паша…
Паша. Включи свет!
Нина. Я…
Паша. Ты совсем офигела? Это что за игры? Да отлепись ты!
Паша включает фонарик, светит на Нину. Она полуголая сидит на полу, в руках у нее ключи.
Паша. Дай сюда.
Нина. Не уходи.
Пашка отбирает ключи у Нины.
Паша. Это что за концерт, а?
Нина. Я просто хотела поговорить.
Паша. Ты совсем больная, что ли?
Нина. Я никому не нужна.
Паша. У тебя муж, ребенок, кредиты! Ты им всем нужна.
Нина. Им всем плевать на меня, унеси-подай, больше ничего.
Паша. Причем тут я?
Нина. Я люблю тебя. Я любила тебя еще до того, как мы встретились.
Паша. Нина, я – бабник, понимаешь? У меня так мозг устроен, организм. Для меня любовь это вот, то, чем мы сейчас занимались. И она заканчивается, как только все заканчивается. Мне неинтересно, что ты, где ты, как ты. До следующего раза ты не существуешь для меня. Я восемнадцать лет с женой живу, и еще столько же буду жить. И я не палился ни разу. Потому что уважать надо того, кто рядом. И у меня ничего не сотрется, и ничего не убудет. Это совсем другое. И я все для нее делаю, все капризы ее исполняю. Я не дурак, я на любовниц денег не трачу. Благо из баб очередь. И им пошоркаться в машине за радость. И они еще любовь потом себе выдумывают какую-то, романтику! Думаешь ты первая, что ли? Да вы как собаки. Вас кто погладит первый, так все – преданность неземная. А потом вас пинаешь-пинаешь, пинаешь-пинаешь, а вы все в глаза заглядываете, да хвостиком виновато машете.
Пашка отбирает у Нины ключи, возится с замком.
Нина. Я была маленькой, и летом папа на даче варил кашу манную в такой кружке маленькой, как порция. И я садилась за стол перед окном, было так солнечно. И всегда, всегда перед окном на проводах сидела трясогузка. А я думала: «Какая горячая каша! И солнце светит на нее. Наверное, греет, поэтому она долго не остывает».
Паша. Ну, ты и дура.
Пашка пытается открыть дверь, ничего не выходит. Он бьет ногами в дверь и кричит.
Паша. Выпустите меня! Выпустите меня отсюда! Помогите! Кто-нибудь! (Нине.) Ты маньячка! Ты психопатка! Ты ненормальная! Ты специально меня тут закрыла! Я вижу, вижу, что ты хочешь меня убить! Я вижу этот лихорадочный блеск! Ты все это подстроила, затащила меня сюда!
Нина. Делать мне больше нечего.
Паша. Я знаю, я чувствую, ты хочешь меня убить. Меня моя мать хотела убить, она ходила на аборт. Ее выскребли и отправили домой. Но я все равно родился, меня так просто не возьмешь! Я родился, и левая нога у меня была кривая, и я до 9 лет ходил в специальной обуви, даже в ней ложился спать. Я так ненавидел эти уродские сандалии, эту ногу, всех! Отец постоянно прикалывался надо мной, что мои ноги меня налево сами несут. Да! Несут! И что? Я радоваться пришел в этот мир! А вы все меня душите! Каждая баба норовит в душу залезть, не потому что ей интересно, нет! А что бы манипулировать мною, управлять! Чтобы я работал на этой чертовой работе и обеспечивал ее прихоти, чтобы жрал ее сраный борщ и смотрел «Давай поженимся». Чтобы я спину гнул на работе, да всем жопу лизал ради того, чтобы накормить ее детей, которых она, может быть, вообще наблудила! А я не хочу! Не хочу! Я жить хочу! Я люблю красивых баб, и некрасивых тоже, и я хочу разделить с ними эту радость – радость оттого, что ты просто проснулся, что ты можешь бегать босиком, не хромать и не падать. А вы толкаете меня в свои петли, арканы. И душите, душите меня, выскребаете все нутро мое, плоть мою. (Плачет.) И душите, душите, душите меня!
Нина. Какое нутро там у тебя, что ты несешь? Ты даже любить не умеешь!
Паша. А ты умеешь?
Нина. Умею.
Паша. И что? Где радость от твоей любви? Кого ты ею осчастливила? Ты сама себя в зеркало-то видела? У тебя уголки губ вниз опущены. У тебя же скорбь всего еврейского народа на лице. Ты хоть раз утром проснулась с мыслью о том, что как хорошо жить? Я не удивляюсь, что тебя муж два года не трахал. Как он вообще смотрит каждый день на твою рожу?
Нина. А он и не смотрит.
Паша. Любить она умеет! Любовь – это просто жизнь. Вот я еду за рулем – вот любовь. Вот я сплю – вот любовь. Вот я в лужу наступил – вот любовь! Дождь, листья, воздух! Вот – любовь! А не твои слюни и сопли! Любить она умеет! Да ты паук-убийца!
Нина. Вали отсюда. Видеть тебя не хочу.
Паша. Я что тебе призрак? Я через железную дверь как, по-твоему, должен просочиться?
Нина. Что за мужики пошли. Ничего сами сделать не могут.
Нина подходит к двери, легко открывает замок ключом.
Нина. Направо надо было поворачивать. Направо.
Пашка отталкивает Нину, открывает дверь, яркий свет врывается внутрь. Пашка уходит. Нина подходит к старому велосипеду, садится на него.
Нина. Ты бы только знал, папа, как именно сейчас, тебя так не хватает. Поговорить не с кем! У меня все есть, все. И квартира, и семья, и работа. И собака даже. Квартира от тебя осталась. Только получаю я три копейки, муж пьет. И собака срет, где попало. Хочется просто взять и уйти в лес. К волкам. Куплю себе велик. Сейчас же хороших много. И уеду, куда глаза глядят. Буду ехать, ехать, ехать. По лесам, по горам, по долинам и полям. И приеду в тридесятое государство, за тридевять земель. Там зеленые поля, там теплый ветерок. Там птицы поют. И стоит большой-пребольшой замок. Построенный из больших-пребольших камней. И все люди в этом замке замерли, никто не шевелится, потому что злая ведьма всех заколдовала. Давным-давно она украла маленькую принцессу, и пока она не вернется назад, все в королевстве будет неподвижно. И я пройду мимо всех слуг. Мимо лошадей. И войду в замок. Там, в тронном зале сидит король. Я подойду к нему и скажу: «Привет, пап! Прости, что так надолго пропала. Но знаешь, дела всякие, то-си, бо-си». И тут в его глазах вновь вспыхнет жизнь. Он встанет, и обнимет меня. И все оживут и заиграют на флейтах, и кругом будет музыка и цветы.
Нина поднимает с пола лапсердак, аккуратно вешает его на гвоздь.
Конец.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Лапсердак», Екатерина Бронникова
Всего 0 комментариев