«Мигель де Сервантес, королевский комиссар»

Мигель де Сервантес, королевский комиссар (fb2) - Мигель де Сервантес, королевский комиссар 535K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Юрьевич Винокуров

Алексей Винокуров Мигель де Сервантес, королевский комиссар

Действующие лица

Мигель де Сервантес Сааведра, королевский провиантский комиссар.

Дон Кихот Ламанчский, рыцарь Печального Образа.

Санчо Пансо, оруженосец Дон Кихота.

Дульсинея Тобосская, знатная дама (она же – маркиза Доротея, жена маркиза Теодоро).

Маркиз Теодоро Кастильский, знатный дворянин, муж Дульсинеи.

Педро Мартинес, хозяин постоялого двора.

Олалья, служанка на постоялом дворе.

Марсела, блудница, позже – святая.

Франсиско Москосо, коррехидор города Эсихи.

Первый разбойник.

Второй разбойник.

Третий разбойник.

Первый стражник.

Второй стражник.

Третий стражник.

Действие первое

Картина первая

Постоялый двор Педро Мартинеса. В таверне за столом сидят трое разбойников, пьют пиво, закусывают поросенком.

Первый разбойник. Говорят, дьявол снова появился в наших краях.

Второй (крестится). Спаси и оборони нас, пресвятые мощи!

Третий. Тебе-то чего бояться? Ты голь перекатная, разбойник с большой дороги.

Второй (вставая). Я разбойник?! (Садясь.) Да, я разбойник… А почему я разбойник? Как раз по милости сатаны! У меня был дом, был надел, была семья… И теперь ничего этого нет. Я разорен.

Первый (ехидно). А королевские векселя? Когда-нибудь по ним выплатят кучу денег…

Второй. На том свете мне выплатят. Будь они неладны, эти векселя вместе с королем!

Третий (оглянувшись по сторонам, бьет по столу кулаком). Хватит!..лить крокодиловы слезы. Ты не один такой. Любой из нас удушил бы дьявола голыми руками… если бы мог. Жрите и пейте, пока есть что.

Мрачно выпивают. Появляется совсем молодая девушка Олалья с пивными кружками. Подходит в разбойникам, расставляет кружки на столе. Первый разбойник смотрит на нее, щипает, она отскакивает, натыкается на второго. Тот шлепает ее и зажимает в углу. Тянется с поцелуем. Олалья уворачиваается, отбегает.

Олалья. Тьфу! Чтоб у вас руки отсохли! И все, что ниже пояса, тоже…

Разбойники смеются. Входит Марсела – женщина лет тридцати.

Марсела. Ты чего?

Олалья (показывает). Вот этот меня ущипнул, а тот – шлепнул!

Марсела. Велика беда. Ты его тоже шлепни, вот и будете квиты.

Первый разбойник утирает усы, встает, направляется к Олалье. Та пятится.

Олалья. Вот только попробуй! Я хозяину пожалуюсь…

Первый. Да хоть архиепископу! (Подмигивает приятелям.) Этот сладкий кусочек только и ждет, когда его надкусят. У!

Пугает Олалью, та с визгом перебегает на другую сторону, под защиту Марселы.

Марсела. Но-но, старый попугай! Оставь в покое девчонку! Не хочешь ли попробовать зрелой красоты?

Поворачивается, показывает ему зад. Тот стоит, опешив от неожиданности. Появляется хозяин постоялого двора Педро Мартинес. Марсела поправляет юбки.

Первый. Эй, Педро, угомони свою женушку! Страшно смотреть, что она нам тут показывает…

Педро. Чтоб у тебя язык оторвало! Отродясь Марсела не была моей женой, она честная блудница. (Марселе.) Иди в кухню, там тебе чего-нибудь дадут за твое усердие.

Марсела. Вчера мне там дали говяжьей ногой по голове.

Педро. Врешь… Нога была свиная.

Марсела. Мне лучше знать! До сих пор мозги гудят…

Первый. Не могут у тебя мозги гудеть, у тебя их и вовсе нет.

Марсела. Заткнись, бандитское отродье!

Умолкает, смотрит на входную дверь. Там появляется Мигель де Сервантес Сааведра, королевский провиантский комиссар. Он устал, одежда его в пыли. Левая рука у него изуродована и запутана в рукав. Марсела, обойдя Педро, направляется к Сервантесу, качая бедрами.

Марсела (Сервантесу). Здравствуй, красавчик… Знаешь меня?

Сервантес (сухо, не глядя на нее). Откуда мне тебя знать?

Марсела. Так узнай. Я – женщина, которая тебя осчастливит.

Сервантес. Много чести.

Марсела. В самый раз. (Кокетливо.) Ну, что – идем?

Сервантес. Может быть. После. Я устал.

Марсела. Э, нет! Знаю я ваше после. Нажрешься и исчезнешь, а девушка исходи горькими слезами.

Сервантес (садится за стол, Педро). Хозяин! Вина, хлеб и сыр.

Педро, который стоял и смотрел на Сервантеса, остолбенев, вздрагивает. Суетится, выхватывает из шкафа вино, кусок сыра. В глазах его ужас. Подбегает к Сервантесу, трясется.

Сервантес (Педро). Что с тобой, братец? Привидение увидел?

Педро. Вы, сеньор, хуже любого привидения.

Сервантес. О чем это ты?

Педро. Лучше бы вам уйти. А вино вы получите, и сыр тоже. И платить ничего не надо.

Сервантес. Никуда я не пойду. Я устал и есть хочу.

Педро. В другом месте поешьте. Верьте слову, ваша милость, нечего вам тут делать.

Марсела (садясь на стол перед Сервантесом, кокетливо вытягивает ноги). Обед от нас не убежит… Взгляни на меня, мой ангел.

Педро (робко, Сервантесу). Ваша милость…

Марсела (Сервантесу). Давай же, полюби меня! Это почти бесплатно. Всего четыре реала.

Сервантес. Четыре реала? Я в день получаю двенадцать.

Марсела. Значит, сможешь полюбить меня троекратно.

Педро (дрожащим голосом). Марсела, оставь сеньора в покое…

Марсела отмахивается, садится к Сервантесу на колени.

Марсела. Солдат, ты устал и продрог. Я согрею тебя своим теплом.

Марсела приникает к нему поцелуем. Поцелуй длится пару секунд. Внезапно Сервантес сбрасывает Марселу с колен, так, что она катится кубарем по полу.

Олалья (выбегает и закрывает собой Марселу). Не тронь ее!

Марсела (Сервантесу, с пола). Ах, ты тварь! Скотина! Грязный потаскун! Да кто ты такой – девушками бросаться?

Сервантес (после паузы). Слыхала про дьявола?

Марсела (сердито). Слыхала! Ты – как есть его ублюдок…

Сервантес (мрачно). Он замурован в глыбе льда на самом дне преисподней. Там вечный мрак и смертный холод. И твой жалкий огонек этот холод не растопит.

Педро (громким шепотом). Ваша милость, да послушайте же меня! Черт с ним, с дьяволом, пропади он пропадом вместе с Марселой! Я вам последний раз говорю: уходите, быть беде!

Внезапно третий разбойник поднимается из-за стола.

Второй (глядя на Сервантеса). Это он!

Первый. Кто – он?

Второй. Сатана.

Первый. Ты не перепутал?

Второй. Не-ет… Он один такой. Трижды клятый Мигель де Сервантес Сааведра, королевский провиантский комиссар.

Первый и третий разбойники тоже вскакивают из-за стола.

Марсела (отступает в сторону, прижимает к себе испуганную Олалью). О, Господи, защити и помилуй!

Третий (глядя на Сервантеса). На ловца и зверь бежит.

Педро (разбойникам, закрывая собой Сервантеса). Это не он! Вы ошиблись! Это не зверь, это мирный идальго, он уже уходит…

Сервантес, не поднимаясь со стула, дает такого пинка хозяину, что тот отлетает в сторону.

Педро (упавшим голосом). Ох, нет. Кажется, это я ухожу…

Сервантес (развалившись на стуле, разбойникам). Да, это я, Мигель де Сервантес Сааведра. Что дальше?

Разбойники переглядываются между собой.

Третий (угрожающе). Не в добрый час вы зашли в эту таверну, сеньор.

Первый. Не в добрый час вы приехали в Кастро дель Рио.

Второй. Не в добрый час вы на свет появились.

Сервантес. Вы – грязные пиявки, отродья гусениц и тараканов. Вы меня утомили. Даю вам минуту, чтобы убраться отсюда. Иначе расколю ваши глупые головы, как гнилые орехи.

Разбойники хватаются за дубинки, которые стояли возле стола. Медленно начинают приближаться к Сервантесу.

Педро. Плакала моя таверна!

Обхватив руками Олалью и Марселу, идет прочь. Те оглядываются назад испуганно и с любопытством. Все втроем исчезают. Разбойники, держа в руках дубинки, продолжают понемногу окружать Сервантеса. Тот по-прежнему сидит, развалившись на стуле.

Третий. Братья, а что нам будет, если мы убьем королевского комиссара?

Второй. Галеры, не больше.

Третий. А если мы убьем сатану?

Первый. Вечное блаженство на небесах – не меньше.

Третий. Ну, так убьем же сатану!

Они собираются броситься на Сервантеса. Тот мгновенно вскакивает и выхватывает шпагу. Со стороны двери слышен звон и лязг. Все невольно оборачиваются туда.

Голос Санчо. Осторожнее, ваша милость. В этом замке низкие притолоки.

Голос Дон Кихота. Не болтай глупостей, Санчо. Это никакой не замок, а обычный постоялый двор.

Голос Санчо. Быть того не может. Вот увидите, он полон зачарованных принцесс, великанов, мудрецов и прочих привидений… Нас тут непременно накормят.

Голос Дон Кихота. И чем же, по-твоему, нас тут накормят?

Голос Санчо. Мне все равно. Я бы съел и жареного призрака.

Из дверей появляются Дон Кихот и Санчо Панса. Вид у них довольно плачевный. Видят разбойников с дубинками, Сервантеса со шпагой, останавливаются.

Санчо. Ох, сеньор, мы ошиблись замком… Тут не то, что не накормят, но, пожалуй, еще и взгреют как следует. Идемте-ка отсюда подобру-поздорову.

Дон Кихот (отстраняя его). Погоди, Санчо. Эти добрые люди, кажется, собрались драться.

Санчо. Ничего похожего, сеньор. Эти добрые люди не драться, они убивать друг друга собрались. Давайте, ваша милость, проявим вежливость и не будем им мешать.

Дон Кихот. Невместно рыцарю бежать с поля боя…

Санчо. Сеньор, это не рыцари, а оборванцы. Какой нам жир с того, что мы их одолеем?

Дон Кихот. Не со всего жир, Санчо. Надо и о чести подумать. Здесь нужна наша помощь, голову на отсечение отдать готов!

Санчо. Чью голову, сеньор? Вашу или, как обычно, мою?

Дон Кихот (разбойникам). Негоже, друзья, троим нападать на одного. Кодекс странствующих рыцарей гласит…

Первый разбойник. А не пошел бы ты со своим кодексом, странствующий обалдуй?!

Дон Кихот. Ничтожный червь! Ты грубишь Рыцарю Печального образа, чье имя прославлено под небесами от гиперборейских снегов до африканских пустынь?!

Второй. Проваливайте подобру-поздорову! Не то образ ваш станет в два раза печальнее.

Дон Кихот (вытаскивая меч). Нынче же ты узнаешь, невежа, лютую мощь моей длани!

Дон Кихот делает шаг вперед и тут же получает дубинкой по шлему от первого разбойника. Покачнувшись, он отступает назад, Санчо Пансо подхватывает и придерживает его двумя руками. Сервантес смотрит на все это с некоторым изумлением.

Дон Кихот (тяжело дыша). Как странно. У меня кружится голова. Не иначе, от избытка свежего воздуха.

Санчо. От избытка колотушек она у вас кружится, сеньор.

Дон Кихот. Все в порядке, Санчо. Это военная хитрость. Еще пара таких ударов – и плакала его дубинка.

Санчо. Еще пара таких ударов – и плакал ваш череп. Известно, ваша милость: если враг не сдается, от него убегают.

Дон Кихот. Шрамы украшают рыцаря.

Санчо. Рыцаря украшают деньги, а никакие не шрамы.

Дон Кихот. Ничего не бойся, Санчо.

Санчо. Я не боюсь, я остерегаюсь… Сами подумайте, их трое, а мы одни. Пусть они, сеньор, идут лесом, а равно и лугом. Не будем драться, уйдем по-хорошему.

Дон Кихот. Ты прав, Санчо. Не пристало рыцарю сражаться с простолюдинами.

Санчо. Вот разумные слова, ваша милость.

Дон Кихот (Сервантесу). Не волнуйтесь, мой друг. Сейчас мой верный оруженосец задаст перцу этим нахалам.

Разбойники все трое мрачно смотрят на Санчо. Тот делает шаг назад.

Санчо (напуган). Я? Задам перцу?! За кого вы меня держите, сеньор?

Дон Кихот. Вперед, Санчо. Риск – дело благородное.

Санчо. Да, но вредное для здоровья.

Дон Кихот (подталкивает его вперед). Хватит болтовни! Прибей этих добрых землепашцев, дабы они восчувствовали, что такое рыцарская честь.

Санчо, которого толкнул Дон Кихот, попадает в лапы разбойников. С ужасом глядит на их угрюмые лица.

Санчо (пугливо). Сеньор, это не землепашцы.

Дон Кихот. А кто же?

Санчо. Заколдованные великаны, привидения и невидимки. Мне с ними не справиться.

Дон Кихот. Не болтай чепухи. Если бы они были невидимки, ты бы их не видел.

Санчо. Вот дадут мне в глаз, так я их точно не увижу.

Дон Кихот. Верь мне, это простые крестьяне, ты их легко одолеешь.

Санчо (дрожащим голосом). Слышали, что сказал мой господин?

Первый разбойник (дает ему затрещину). Ну, так начинай!

Санчо. Не распускай руки, дружок!

Второй (давая Санче подзатыльник). А что будет?

Санчо. Будет страшное.

Третий (давая Санче новый подзатыльник). Интересно посмотреть.

Санчо (жалобно). Братцы, у меня слабое здоровье. Ежели меня так лупцевать, я ведь и умереть могу…

Первый (бьет его) А мы тебя похороним!

Второй. И попадешь ты прямо в рай.

Санчо. Ох, Пресвятая Богородица! Я не очень-то спешу…

Дон Кихот (воинственно). Санчо, не позорь меня! Разговорами их не пронять! Наступай! Пусть они содрогнутся! Пусть изведают мощь твоей руки!

Под эти слова разбойники лупасят Санчо.

Санчо (Дон Кихоту). Ох! Вашими бы устами да деньги брать…

Дон Кихот. Вперед, Санчо! Бей, рази, круши!

Санчо (с трудом прикрываясь от ударов и затрещин, жалобно). Я крушу, ваша милость…

Сервантес. Ну, довольно. Мне надоел этот балаган.

Сервантес шпагой плашмя ловко колотит разбойников. Те в ужасе бросают дубинки и бегут прочь.

Дон Кихот (вслед). Куда же вы? Трусы! Сражайтесь, или покроете себя вечным позором!

Бросается следом за ними. Сервантес садится за стол.

Санчо (Сервантесу). Ох, ваша милость, я по гроб жизни вам благодарен. Они меня своими затрещинами довели до белого каления. Еще бы чуть-чуть, и я на них бросился. Верьте слову, убил бы всех троих до смерти!

Сервантес. Да, твоя свирепость видна сразу. Но кто вы такие?

Санчо. Мы, сеньор, странствующие рыцари.

Сервантес. Рыцари? И как же вы ими стали?

Санчо. О, сударь, стать рыцарем очень трудно. А быть им – почти невозможно.

Сервантес. Почему же?

Санчо. Уж больно работа хлопотная. Без конца бродим по свету, выпрямляем кривду, защищаем вдов, сирот – словом, ищем приключений на свою голову.

Сервантес. И, вижу, находите. Как зовут твоего господина?

Санчо. Зовут его просто. Рыцарь Печального образа, сеньор Дон Кихот, победитель драконов, великанов, колдунов, андриаков и прочих очарованных принцесс, храбрейший из рыцарей Ламанчи.

Сервантес. И много у вас таких рыцарей?

Санчо. Да, пожалуй, только один мой господин и будет.

Сервантес. Сдается мне, он слегка не в себе.

Санчо. Слегка – не то слово. Он как выйдет из себя, его обратно и не загонишь. Придури этой рыцарской в нем на четверых хватит. Зато человек он хороший.

Говоря, подходит к Сервантесу слишком близко.

Сервантес (морщится). Держись подальше, братец.

Санчо. А что такое?

Сервантес. Когда ты последний раз мылся?

Санчо. Правду сказать, не упомню. Да и зачем мне это? Человек добродетельный чист по самой природе.

Появляется Дон Кихот.

Дон Кихот. Исчезли! Словно в воздухе растворились!

Санчо. Говорил я вам: привидения…

Дон Кихот. Да хоть бы сами бесы во плоти, наш долг – защитить от них этого сеньора.

Сервантес. Это лишнее.

Дон Кихот. Но они хотели вас убить!

Сервантес. Я их понимаю.

Санчо. В каком смысле, ваша милость?

Сервантес. Они считают меня дьяволом.

Санчо. А на самом деле?

Сервантес (усмехнувшись). Кто ты, любознательный юноша?

Дон Кихот. Это сударь, совсем не юноша. Это мой верный оруженосец. Зовется Санчо.

Санчо. Или Панса. Как пожелаете, на все откликаюсь.

Дон Кихот. Я же – доблестный рыцарь Дон Кихот Ламанчский, известный, как Рыцарь Печального образа и Рыцарь Львов. Позвольте узнать и ваше славное имя.

Сервантес. Мигель де Сервантес, к вашим услугам.

Дон Кихот вздрагивает.

Дон Кихот. Сервантес? Не тот ли ты проклятый Богом и людьми Мигель де Сервантес Сааведра, которого я давно ищу?

Сервантес (устало). Почему же это я проклят?

Дон Кихот. Ты отнимаешь у людей последний кусок!

Сервантес. Не отнимаю, а закупаю.

Дон Кихот. Закупаешь? Вместо полновесных реалов и дукатов ты даешь им векселя, которые ничего не стоят!

Сервантес. Я бы давал дукаты. Но король снабжает меня только векселями.

Дон Кихот. Ты реквизировал церковную пшеницу! Что принадлежит церкви, то принадлежит Богу!

Сервантес. Я выполнял приказ короля.

Дон Кихот. Бог выше короля. Дьявольское отродье, тебя отлучили от церкви!

Сервантес. Это наши с церковью небольшие разногласия.

Дон Кихот. Разногласия? О, исчадие ада! Ты обездолил тысячи людей. Я вызываю тебя на бой!

Сервантес. Ваше право. Только драться с вами я не намерен.

Дон Кихот. Это почему же?

Сервантес. Вы дурак, сеньор рыцарь.

Санчо. Вот разумные слова.

Дон Кихот (Санчо). Твоего хозяина назвали дураком, и ты считаешь это разумным?

Санчо. Нет, ваша милость. Да только против правды не попрешь. Я это к тому, что худой мир лучше доброй ссоры.

Дон Кихот. С тобой мы после поговорим… (Сервантесу.) Где твой щит?

Сервантес. Еще спросите, где мой родовой замок.

Дон Кихот. У тебя нет щита? Какой же ты после этого рыцарь?

Сервантес. Ваша правда, рыцарь из меня неважный.

Дон Кихот. Я дам тебе свой щит.

Сервантес. Не нужно. Все равно мне нечем его держать.

Санчо (Дон Кихоту). Отлично, ваша милость. Он сухорукий. Славная будет победа.

Дон Кихот. Тогда я тоже буду сражаться одной рукой.

Санчо. Сеньор Дон Кихот, вас опять убьют. Видели, как ловко он разогнал призраков?

Дон Кихот. Господь не попустит моей смерти.

Санчо. Еще как попустит. Странно, что вы вообще до сих пор живы с таким… (стучит себя пальцем по голове, Дон Кихот грозно смотрит на него, Санчо поправляется) характером.

Дон Кихот. Даже если я погибну, то погибну за правое дело. (Сервантесу.) Бери меч и сражайся!

Сервантес. Последний раз говорю: не хочу я с вами драться.

Дон Кихот. Тогда умри!

Дон Кихот размахивается, но Сервантес делает быстрый выпад. Дон Кихот останавливается. С изумлением смотрит на Сервантеса. Берется рукой за грудь, на руке кровь, он смотрит на руку.

Дон Кихот. Боже мой, Санчо! Я убит…

Санчо. А я предупреждал, ваша милость!

Сервантес (отворачиваясь). Несчастный безумец…

Дон Кихот валится на пол. Санчо наклоняется над ним.

Санчо. Ваша милость… Хозяин… Скажите хоть слово!

Дон Кихот. Прощай… Не поминай лихом…

Санчо (берется за голову, косится на Сервантеса). А-а-а-а-а!

Санчо хватает сковороду со стола и бьет ей Сервантеса по затылку. Тот без памяти падает на пол. Санчо стоит, смотрит на тела. Появляется хозяин таверны Педро Мартинес.

Педро. Кажись, утихло все? Слава Всевышнему, ущерб, вроде, небольшой… (Видит тела Сервантеса и Дон Кихота.) Что это с ними? А?

Санчо. Внезапная смерть на ровном месте.

Педро. И кто же умертвил этих достойных сеньоров?

Санчо. Господь Бог собственной персоной – не иначе.

Педро. Вот тебе и раз! Не было ни гроша, да вдруг алтын. Сразу два покойника в хозяйстве образовалось.

Санчо (поднимает глаза к потолку). Прими, Господи, души рабов твоих его милости Дон Кихота из Ламанчи и его милости Мигеля Сервантеса Сааведры…

Становится темно.

Картина вторая

Постоялый двор Педро Мартинеса. Комната, тускло освещаемая неверным светом свечи. Две кровати. На одной лежит Сервантес, на другой – Дон Кихот. Еще какая-то темная фигура сидит в углу. Дон Кихот стонет, открывает глаза. Темная фигура поднимается. Подходит к его изголовью. Это Санчо.

Дон Кихот. Где я? (Видит Санчо, наклонившегося над ним, вздрагивает.) Пресвятая Матерь Божья! Кто ты?!

Санчо. Кто я, ваша милость? Вы меня не узнаете?

Дон Кихот. Нет… (Озирается.) Постой, я вспомнил. Меня проткнули шпагой.

Санчо. Как куренка, сеньор.

Дон Кихот. Значит, я умер.

Санчо. Вас это удивляет?

Дон Кихот. Но ты не похож на ангела Божия…

Санчо (обиженно). Я не похож на ангела? А кто же тогда на него похож?

Дон Кихот (глядя на Санчо). Такая мерзкая рожа может быть только у черта. Выходит, я в аду.

Санчо (с обидой). Как вам будет угодно…

Дон Кихот. Признаться, я ожидал лучшей участи.

Санчо. По работе и награда.

Дон Кихот. Но как так вышло? Ведь я – чистокровный христианин, соблюдал все законы рыцарства… Скажи мне, бес, в чем мой грех?

Санчо. Грехов у вас, сударь, полно. Но главный – в том, что вы мало любили своего верного оруженосца Санчо Пансу.

Дон Кихот. Вот как?

Санчо. Вы держали его впроголодь, жалованья ему не платили – это дескать, не положено. Вы заставили его сражаться с великанами и колдунами, а сами даже захудалого острова ему не выхлопотали. Ради вас он оставил жену и детей, терпел колотушки, голод, зной и мороз, ночевал в чистом поле и в диком лесу – и чем вы его отблагодарили?

Дон Кихот. Не рви мне сердце, сатана… Ты прав, тысячу раз прав. Мой бедный Санчо, он так был мне предан. А я принимал это как должное.

Санчо. Так вы раскаиваетесь?

Дон Кихот. О, если бы повернуть все вспять! Я сделал бы Санчо не оруженосцем своим, но другом и наперсником. Я бы посвятил его в рыцари, мы стали бы назваными братьями – Рыцарь Печального образа Дон Кихот Ламанчский и…

Санчо. Рыцарь Упитанного образа Санчо Панский.

Дон Кихот. Странное имя для рыцаря.

Санчо. А мне нравится.

Дон Кихот. Не важно. Важнее, что я обнял бы Санчо, прижал его к своему сердцу и назвал своим дорогим другом.

Санчо. Ну, так сделайте это, сеньор.

Санчо берет свечу и подносит к своему лицу.

Дон Кихот. Господи, Санчо! Это ты?!

Санчо. Да, ваша милость. Рыцарь Упитанного образа Санчо Панский собственной персоной.

Дон Кихот. Значит, ты тоже умер, и мы оба в аду?

Санчо. Никак нет. Мы на постоялом дворе Педро Мартинеса.

Дон Кихот. Но меня же ударили шпагой.

Санчо. Пустяковая рана.

Дон Кихот. Выходит, я жив?

Санчо. Да, сеньор. И можете нежно прижать меня к сердцу.

Санчо наклоняется к Дон Кихоту и получает тяжелую оплеуху.

Санчо (ошеломлен). Вот это нежности…

Дон Кихот. Негодяй! Подлый обманщик! Так-то ты служишь своему хозяину?

Санчо. Да что я сделал?!

Дон Кихот. Господин при смерти, а он рассказывает побасенки про ад!

Санчо. Ваша милость, вы первый начали.

Дон Кихот. Как ты посмел меня дурачить? Знаешь ли, что я с тобой сейчас сделаю?

Санчо. Ничего вы со мной не сделаете.

Дон Кихот. Это почему?

Санчо. Потому что я, с вашего позволения, удаляюсь.

Санчо трусит прочь.

Дон Кихот. Стой! Стой, мерзавец! Стой, негодяй! Прими положенные оплеухи, или, клянусь честью, будешь опозорен на весь свет!

Санчо. Нет уж, ваша милость. Хватит с меня! Я вас спасаю от верной смерти, а кроме оплеух ничего не вижу. Прощайте навеки! Посмотрим, что вы теперь запоете один, без меня.

Санчо исчезает.

Дон Кихот. Я пригрел у себя на груди змею. Толстую, прожорливую, лживую змею. (Приподнимается). Однако рана моя болит. Где лекарство? Надеюсь, этот бездельник не уволок мои пожитки…

Дон Кихот встает, левая рука у него на перевязи. Он берет в правую руку свечу, идет по комнате. Натыкается на кровать Сервантеса. Свеча выпадает из его рук и гаснет. В томеноте слышен стон.

Дон Кихот. Кто здесь? Покажись!

Голос Сервантеса. Дьявол, как болит голова…

Дон Кихот. Кто ты? Невидимка, призрак или околдованный великан, я все равно тебя не боюсь!

Голос Сервантеса. Опять этот скудоумный.

Дон Кихот. Ты, немыслимое чудовище, не смей меня оскорблять!

Голос Сервантеса. Немыслимых чудовищ тут нет – только немыслимые дураки.

Дон Кихот. Голос этого призрака мне как будто знаком. (Громко). Скажи, привидение, я уже побеждал тебя?

Голос Сервантеса. Да зажгите же свечу, черт бы вас побрал!

Дон Кихот. Санчо! Санчо! Зажги свечу! Где этот бездельник? Ах да, он ведь меня покинул…

Дон Кихот поднимает свечу, щелкает кресалом. Свеча зажигается.

Дон Кихот. Пресвятая Дева! Это же Сервантес…

Сервантес. А вы ждали какого-нибудь андриака?

Дон Кихот. По меньшей мере.

Сервантес. Извините, что обманул ваши ожидания.

Дон Кихот. Что вы изволите тут делать?

Сервантес. Я изволю тут умирать.

Дон Кихот. Вот как… Это я вас убил?

Сервантес. Еще чего! Это ваш подлец Санчо огрел меня сковородой по затылку.

Дон Кихот. Но бой был честным?

Сервантес. Что считать честным боем… На меня он напал со спины.

Дон Кихот. Со спины? Он осрамил меня… Каков мерзавец!

Сервантес. Скотина!

Дон Кихот. Негодяй!

Сервантес. Сукин сын!

Дон Кихот. Вы о ком сейчас?

Сервантес. А вы?

Пауза.

Дон Кихот. Довольно. Брань не к лицу благородным сеньорам.

Сервантес. Вы так думаете? Как часто вас били сковородой?

Дон Кихот. Займемся делом.

Сервантес. Вы меня пугаете.

Дон Кихот. Я поклялся вас убить.

Сервантес. И что теперь?

Дон Кихот. Я вас убью.

Сервантес. Имейте в виду, я против.

Дон Кихот. Но я поклялся. И не могу нарушить клятву.

Сервантес. А я поклялся не умирать до ста лет. И тоже не могу нарушить клятву.

Дон Кихот. Тогда попробуйте убить меня.

Сервантес. Рад бы, да не выйдет. Я ранен, руки не двигаются.

Дон Кихот. Значит, все-таки я вас убью. Но перед этим хочу попросить у вас прощения.

Сервантес. Еще чего!

Дон Кихот. Я прошу прощения не за себя. А за своего оруженосца.

Сервантес. К чертям вас и вашего оруженосца!

Дон Кихот. В таком случае… Где мой меч? (Рыщет по сторонам.) Где меч?!

Сервантес. Вам нельзя давать острые предметы…

Дон Кихот. Мерзавец Санчо спрятал все оружие.

Сервантес. Он умнее, чем я думал.

Дон Кихот. Это вас не спасет.

Сервантес. Конечно. Вы заколете меня булавкой, как это принято у рыцарей. Или задушите голыми руками. Выбирайте любой способ, я беспомощен.

Пауза. Дон Кихот с сомнением смотрит на Сервантеса.

Дон Кихот. Сеньор Сервантес, я в затруднении.

Сервантес. Быть того не может.

Дон Кихот. Более того, я в раздумьях.

Сервантес. Чудеса, да и только.

Дон Кихот. Я поклялся убить вас.

Сервантес. Очень мило с вашей стороны.

Дон Кихот. Но вы ранены и беспомощны. Потому я откладываю свою клятву до лучших времен – пока вы не излечитесь или не умрете сами собой.

Сервантес. И на том спасибо.

Пауза. Дон Кихот чувствует себя неловко.

Дон Кихот. Желаете, я намажу вас чудодейственной мазью? Исцелитесь почти мгновенно.

Сервантес. Э, нет. У меня слишком слабое здоровье, чтобы лечиться.

Дон Кихот. Сеньор, вам не о чем беспокоиться. Лекарство хорошее, но не настолько, чтобы убить.

Сервантес. Держитесь подальше со своим лекарством.

Дон Кихот. Воля ваша…

Пауза.

Дон Кихот. Сеньор Сервантес? Почему вы молчите? Вы, случаем, не умерли?

Сервантес. Даже не надейтесь.

Дон Кихот. Вы мне кажетесь разумным человеком.

Сервантес. Хватит меня оскорблять.

Дон Кихот. Это правда, что вы напали на священников, чтобы отнять у них хлеб?

Сервантес. И что? Вы же нападаете на разных чудищ и выходцев с того света.

Дон Кихот. Но это не простые чудища, а духовные особы.

Сервантес. Буду крайне признателен, если вы объясните мне разницу.

Дон Кихот (помолчав). Как вышло, что вы сделались злодеем?

Сервантес. Такова моя должность.

Дон Кихот. Зачем же вы ее выбрали?

Сервантес. Из-за денег.

Дон Кихот. Я предпочел бы умереть с голоду, чем стать провиантским комиссаром.

Сервантес. Я тоже…

Дон Кихот. Так почему не умерли?

Сервантес. У меня престарелые родители, брат и две сестры. Одна – монашенка, другая зарабатывает на жизнь проституцией.

Дон Кихот. Боже мой!

Сервантес. Да, и еще. У меня есть малолетняя дочь. Как по-вашему, мог ли я позволить себе роскошь умереть с голоду?

Дон Кихот (после паузы). Но неужели нет другой, честной должности?

Сервантес. Честные должности подходят для честных людей. А если таковых кот наплакал, чего ради огород городить?

Дон Кихот. Но вы же не родились комиссаром?

Сервантес. Нет, конечно. В юности я обучал испанскому языку кардинала Аквавиву, но он умер. А кроме него испанский язык никому не нужен.

Дон Кихот. Как так? Наш язык – лучший из языков!

Сервантес. Ничего подобного. Коровий язык с хреном гораздо лучше…

Дон Кихот. Что было с вами потом?

Сервантес. Потом я был солдатом, но остался без руки. Отчаявшись заработать на жизнь честным трудом, я сделался поэтом.

Дон Кихот. Прекрасно.

Сервантес. Вот уж нет. В зеркало поэзии смотреть страшнее, чем в зеркало мира… (После паузы.) Я писал пьесы, но Лопе де Вега пишет их быстрее. Поняв, что истинное призвание писателя – голодная смерть, я поклялся ничего больше не писать.

Дон Кихот. Надеюсь, вы передумаете.

Сервантес. Никогда!

Дон Кихот. Вы малодушно отступаете перед горестями и несчастьями.

Сервантес. Может быть. Но я хотя бы не стал людоедом.

Дон Кихот. Малодушные – первые помощники людоедам. Нельзя сдаваться на милость дьявола.

Сервантес. Легко сказать. Дьявола я видел сотни раз, а вот Бог от меня прячется.

Дон Кихот. Безумец! Не говорите так, или он от вас оступится.

Сервантес. Он уже отступился.

Дон Кихот. Откуда вы знаете?

Сервантес. Я пять лет был в плену у мавров. И видел, как добрые христиане на моих глазах переходили в магометанство.

Дон Кихот. Они хотели облегчить свою жизнь.

Сервантес. Отказом от веры… Не уступка ли это дьяволу?

Дон Кихот. Велик соблазн уступить ему! Не дьявол ли назван князем мира сего? Не значит ли это, что на земле ему дана великая власть? Не значит ли это, что своих служителей он возносит, а противников обрушивает? И как же хочется вознестись к престолу этого князя! Но кто таков христианин? Это человек, отрекшийся от дьявола. Однако нельзя отречься от дьявола, а потом пятиться назад ради разных мелких и крупных привилегий. Бог не даст вам знатности и богатства, но разве ради этого веруете вы в Бога?

Сервантес. Кто как.

Дон Кихот. Бог не оставил вас в трудную минуту. Ведь вы сбежали из плена.

Сервантес. Пытался много раз. Но всякий раз находился предатель.

Дон Кихот. Мир не состоит из предателей, я верю в это.

Сервантес. Вы – рыцарь. Вам положено верить во всякую чепуху.

Дон Кихот. Вы как будто ищете ссоры?

Сервантес. Просто говорю, что думаю…

Дон Кихот. Не падайте духом. Если у человека есть ум и талант, рано или поздно его оценят.

Сервантес. Раньше человек сам закапывал свои таланты. Теперь его вместе с талантами закапывают другие… Людям не нужны ни умные, ни талантливые. Людям нужны такие, как они сами.

Дон Кихот. Полагаете, бал правят дураки и бездари?

Сервантес. Не всегда бал правят дураки, но бал всегда правят в их интересах.

Дон Кихот. Дурные обстоятельства портят людей. Но можно изжить эти обстоятельства.

Сервантес. Людей изжить проще.

Дон Кихот. Сеньор, с некоторыми убеждениями трудно спорить. Но соглашаться с ними еще труднее…

Пауза.

Дон Кихот. Вы обучали кардинала. Значит, вы были в Риме?

Сервантес. Да.

Дон Кихот. И как вам Вечный город?

Сервантес. Там странные увеселения. Как-то я видел состязания в беге. Бегущие были совершенно голыми. Сначала бежали старики, потом – дети, а потом…

Дон Кихот. Неужели женщины?!

Сервантес. Евреи с длинными бородами.

Дон Кихот (задумчиво). Не лучшее общество для христианина – голый еврей, да еще бегущий сломя голову неведомо куда.

Сервантес. Римлянам нравится.

Слышен тяжелый удар. Сервантес и Дон Кихот прислушиваются. Еще один.

Дон Кихот. Землетрясение…

Сервантес. Откуда здесь быть землетрясению?

Свеча внезапно гаснет, словно под сильным ветром.

Дон Кихот. У меня странное ощущение…

Сервантес. Опять андриаки?

Дверь распахивается и в кровавой полутьме в комнате появляется Великан – существо раза в два выше обычного человека, в длинной хламиде, с ужасной размалеванной рожей и с кровавыми глазами.

Сервантес (в ужасе). Черт побери, что это?!

Великан ревет, разворачиваясь вокруг своей оси. Зрелище ужасное, мистическое. Сервантес и Дон Кихот оцепенели.

Дон Кихот. Проклятье… Где мой меч?

Великан (ревет гулким голосом). Прощайтесь с жизнью, несчастные!

Дон Кихот (срывающимся голосом). Перед тобой, гнусное страшилище, отважный Дон Кихот из Ламанчи. Я ранен и без оружия, но не боюсь тебя.

Великан. Так ты и есть преславный Дон Кихот Ламанчский?

Дон Кихот. Да, это я.

Великан. Так знай же, что я – ужасный великан Мрофодофон и свирепость моя не знает границ!

Дон Кихот. Что тебе надо, чудовище?

Великан. Меня послал совет великанов Аравии, Эфиопии и Персии. Сии могущественные чудовища требуют от тебя прекратить убийства великанов, колдунов и драконов, и воспоследовать к себе на родину в Ламанчу.

Дон Кихот. А если я не соглашусь?

Великан. Я разорву на части и тебя, и твоего товарища – отважного Сервантеса.

Сервантес. Ого! Оказывается, я – знаменитость среди великанов…

Великан. Принимаете ли вы наши условия?

Сервантес. Нет.

Великан. Так умрите же! (Издает страшный рык).

Дон Кихот. Не трудись реветь, любезный.

Великан (несколько растерявшись). Устрашись ужаснейшего из великанов, рожденных под луной!

Дон Кихот. Никакой ты не великан. Особенно, если снимешь с себя ходули.

Великан смотрит вниз – ходули видны через балахон. Уныло спрыгивает на пол. Оказывается невысоким упитанным человеком в длинном балахоне, который он теперь подтыкает со всех сторон. На лице его по-прежнему маска.

Сервантес. Слава Богу. Я уже решил, что я тоже спятил.

Дон Кихот (великану). Ответь, братец, как ты дошел до жизни такой?

Великан. Не буду запираться, сеньор. Как говорится, коготок увяз – всей птичке пропасть. История моя, ваши милости, ужасна и раздирает душу.

Дон Кихот. Я люблю поучительные истории.

Великан. Моя история страшно поучительная. Изволите ли видеть, с детства я отличался робким нравом. Люди это заметили и ради смеха стали меня запугивать.

Сервантес. Да, народ наш славится человеколюбием.

Великан. Это верно, ваша милость. Ему пальца в рот не клади, всю руку отхватит вместе с головой.

Сервантес. Нельзя ли ближе к делу?

Великан. Да ближе уж некуда, сеньор. Вот, значит, думал я, думал и решил, что уж лучше всех пугать, чем самому пугаться. С той поры и хожу на ходулях.

Дон Кихот (помолчав). Мне кажется, что ты еще не нашел своего истинного призвания.

Великан (не понимая). Так что же – ходули удлинить?

Дон Кихот. Нет. Заняться другим делом. Благородным и честным.

Великан. От честных дел, ваша милость, навар небольшой. Еще и в убытке окажешься.

Дон Кихот. Бог наградит каждого по заслугам.

Сервантес (великану). Как твое настоящее имя, Мордафон?

Великан. Имя у меня самое простое. Зовут меня Хуан Гонсалес Лопес.

Сервантес. И все?

Великан. Чего ж вам больше? Я, слава Богу, не какой-то там дон и распродон, не граф и не маркиз. Что мне от отца с матерью досталось, то и ношу.

Сервантес. Сеньор Дон Кихот, не в службу, а в дружбу – снимите-ка личину с этого великана. Что-то мне его голос кажется знакомым.

Великан (пятится). Да вы что, ваша милость? Где это видано, чтобы с человека физиономию сдирали, как с поросенка?!

Дон Кихот. А ну, поди-ка сюда!

Великан. Еще чего!

Дон Кихот (гремит). Стой, несчастный, или, клянусь покровительницей моей, прекраснейшей Дульсинеей Тобосской, я не оставлю от тебя живого места.

Дон Кихот хватает великана и срывает с него маску. Под маской оказывается Санчо Панса.

Дон Кихот. Ах, вот оно что!

Сервантес. Мне этот великан сразу показался подозрительным. Сыпет пословицами, как коза горохом.

Дон Кихот. Старый обманщик!

Санчо. Ваша милость, обманщик, как вино – чем старше, тем лучше.

Дон Кихот. Что за маскарад, негодник ты эдакий? Зачем ты вырядился великаном?

Санчо. Для вашей же пользы.

Дон Кихот. Для моей пользы?!

Санчо. Так точно. Уж очень мне жалко было вашу милость, что вы все время получаете колотушки да зуботычины. Если так дело пойдет дальше, вас надо будет звать Рыцарь беззубого образа…

Дон Кихот. Тебя не спрашивают, как мне называться.

Санчо. А мне вот интересно, что это за рыцарь, которого бьют все, кому не лень?

Дон Кихот. Это не важно, Санчо. Главное не изменять себе. Бороться за правду, защищать слабых…

Санчо (перебивает). А также терпеть колотушки и унижения. Не понимаю, ваша милость, как нормальную жизнь можно сменить на бродячее рыцарство?

Дон Кихот. Чтобы понять простейшие вещи, Санчо, иногда приходится жертвовать самым дорогим. Например, глупостью.

Санчо. Может, я и глуп, конечно. Однако у меня хватило ума, чтобы стать великаном, когда вас проткнули, как лягушку.

Дон Кихот. Бывает, что дураки прикидываются умными. Случается, что и умные прикидываются дураками. Но когда дураки прикидываются дураками… Чего ради ты полез в великаны?

Санчо. Хотел напугать вашу милость. Чтобы вы, значит, вернулись домой, к человеческой жизни. Да и мне, правду сказать, изрядно надоели эти блуждающие рыцари, очарованные карлики и прочие мудрецы.

Дон Кихот. Это ты, Санчо, мудрец набитый, если думал напугать меня великанами.

Санчо. Однако ж попытка не пытка, верно, сеньор?

Дон Кихот. Глупости! Ты отлично знаешь, что я не верю в великанов, а равно во всяких там андриаков, драконов и прочие чудеса.

Пауза. Сервантес с изумлением смотрит на Дон Кихота.

Сервантес. Прошу прощения… Я не ослышался? Вы, сеньор, не верите в великанов?

Дон Кихот. Увы…

Сервантес. А как же драконы, колдуны, привидения и прочее тому подобное?

Дон Кихот. Открою вам тайну, сеньор Сервантес. Ничего этого нет на самом деле.

Сервантес. Куда же оно все делось?

Пауза. Дон Кихот молчит.

Санчо (вздыхает). Ох, горе, горе… Лучше бы мне оглохнуть сейчас, чем слышать это…

Дон Кихот (Сервантесу). Видите ли, сеньор… Когда-то я увлекся рыцарскими романами. И вообразил, что и сам я ничем не хуже рыцарей древности.

Санчо (встревает). Святая правда.

Дон Кихот. Я решил возродить славные традиции странствующего рыцарства: помогать сирым, охранять честь девиц, оказывать покровительство вдовицам, служить опорою замужним и все в том же роде.

Сервантес (глянув на Санчо). Да, я слышал.

Дон Кихот. И вот я надел на себя доспехи, оседлал верного Россинанта, а в оруженосцы взял Санчо.

Санчо (чуть не плача). Меня, сударь…

Дон Кихот. И отправился в путь. В дороге мне во множестве попадались великаны, злые волшебники, призраки…

Санчо (встревает). Андриаки, ваша милость.

Дон Кихот. Верно, Санчо. Они тоже.

Санчо (Сервантесу, негромко). Пес их знает, кто они такие на самом деле, эти андриаки.

Дон Кихот. Я знаю, Санчо, но я далеко не пес, ты заблуждаешься в этом вопросе. Это весьма чудовищные чудовища. (Сервантесу.) Итак, нам встречались андриаки и много другой мерзости…

Санчо (вставляет)…особливо девицы и вдовушки… сколько мы от них натерпелись!

Дон Кихот. Со всеми этими страшилищами я сражался и побеждал их. Правая рука моя секла и колола, левая – благодетельствовала. Однако шло время, и я увидел, что жизнь вокруг не становится лучше. Сколько бы я ни убил драконов, на их место заступали новые. Люди так же злобились, воевали и завидовали друг другу, как и прежде.

Санчо. Еще и хуже, сеньор.

Дон Кихот. И тогда я понял, что всех драконов не перебьешь. Тем более, они давным-давно замаскировались под людей.

Санчо (Сервантесу). Верьте слову, сударь. Бывало, приедем в местность, где дракон лютует. Только хотим отсечь голову, глядь – а это не дракон, а судья, или член магистрата, или городской голова, или какой другой уважаемый человек. Вот и едешь прочь, несолоно хлебавши.

Дон Кихот. Я постиг простую, и в то же время очень трудную вещь. Люди несчастны. И мое предназначение – не с драконами воевать, а утешать людей в их горестях, обидах и скорбях. Я кажусь им чудаком, они смеются надо мной – пусть. Но когда человек смеется, из него уходит злоба. Он не может убивать и калечить других, не может издеваться над ними, когда он смеется.

Сервантес. О, тут вы ошибаетесь. Я видел людей, которые со смехом перерезали ближнему горло и, хохоча, сажали его на кол.

Дон Кихот. Все же это исключение из правил. Обычно смех делает человека лучше и добрее.

Сервантес думает, опустив голову. Потом поднимает ее, смотрит на Дон Кихота.

Сервантес. Над вами смеются, сударь, а следовало бы плакать.

Дон Кихот. Почему?

Сервантес. Потому что ради людей вы сделали из себя посмешище!

Дон Кихот. Нет-нет, вы не правы. Я был и остаюсь рыцарем, рука моя тверда, а глаз верен. Но главное мое оружие нынче другое. Доброта и любовь.

Санчо (едва не плача, Сервантесу). Видите, ваша милость! Он совсем спятил!

Дон Кихот. Санчо, Санчо, когда же ты поймешь…

Внезапно в комнату забегает Олалья. Она носится по комнате, что-то пытается убрать, переставить, но у ней все валится из рук.

Олалья. Ох, Пресвятая Богородица! Спаси и сохрани, Матерь Божья! Что же это будет-то, а? Ну, куда мы, куда?

Педро (забегая, рявкает). Ну, что ты возишься?! Пошла вон!

Олалья убегает.

Сервантес. Что за беготня тут у вас, сеньор хозяин?

Педро. Будь я проклят, ваша милость, если что-то подобное случалось здесь раньше. Такие гости… Таких еще не бывало… И хотят видеть вас.

Сервантес. Меня?

Педро. Не вас! Его милость Дон Кихота.

Дон Кихот. Кто же хочет меня видеть?

Педро открывает было рот, но тут появляется изящная, богато одетая женщина – Дульсинея (Доротея). Она останавливается и смотрит на присутствующих.

Педро. Ее светлость Дульсинея Тобосская!

Дон Кихот (остолбенев на миг). Боже мой! Владычица моих помыслов…

Сервантес (Санчо, негромко). Кто это?

Санчо. Судя по имени – зазноба моего хозяина.

Дон Кихот (негромко). Не зазноба, дурак, а дама сердца.

Сервантес вопросительно смотрит на Санчо.

Санчо (Сервантесу). Так уж заведено у рыцарей, сударь. Вместо Бога они молятся прекрасным дамам.

Сервантес. Странный обычай.

Санчо. Что же тут странного? Бог – седовласый старец, а дамы все юны и прекрасны. А, значит, касаемо удовольствий ему до дам далеко….

Дон Кихот (сквозь зубы). Санчо! Не богохульствуй!

Санчо. Но это же правда, ваша милость. Почему правду всегда зовут богохульством?

Дульсинея. Кто из вас, господа, славный и непобедимый рыцарь Дон Кихот Ламанчский?

Дон Кихот, почтительно склонив голову, выходит вперед.

Дон Кихот. О, прекраснейшая из прекрасных! Это я, твой недостойный слуга.

Дульсинея. Подойди ко мне, рыцарь!

Дон Кихот подходит, с трудом становится на колено, целует протянутую руку.

Сервантес. Дама сердца видит его в первый раз?

Санчо. Сударь, многие жизнь проживут, а своей дамы сердца так и не встретят. Только жена глаза мозолит.

Дульсинея (Дон Кихоту). Сеньор рыцарь, прошу тебя следовать за мной!

Дон Кихот и Дульсинея выходят.

Санчо. Ну, дела, ваша милость! А я-то думал, что Дульсинея – деревенская девка Альдонса из Тобосо.

Сервантес. Она не похожа на девку.

Санчо. В том-то и суть! Он ведь каждого встречного заставлял говорить, что эта самая Дульсинея есть красивейшая из дам, какие только водятся в наших краях.

Сервантес. Она и правда красива.

Санчо (укоризненно). И вы туда же! Женщина, ваша милость – заклятый враг человечества.

Сервантес. Это почему?

Санчо. Сами посудите. Сначала они требуют любви, потом выходят за вас замуж, а затем добираются до кошелька.

Сервантес. Санчо, ты не знаешь всех женщин.

Санчо. И слава Богу, сеньор. Если бы все женщины мира залезли ко мне в кошелек, я бы точно умер.

Сервантес. Ты, значит, не веришь в любовь?

Санчо. Верю, ваша милость. Один раз сам был ее жертвой.

Сервантес. Любопытно.

Санчо. Изволите видеть, дочка моя, кобылица, затяжелела год назад. Я ее спрашиваю: «От кого беременна, щучья дочь?!» А она: «От великой любви!» После такого, ваша милость, я и за людей их считать не могу.

Сервантес. Санчо, ты не прав. Настанет день, когда женщин все-таки будут считать за людей.

Санчо. Надеюсь, я не доживу.

Сервантес. Вернемся к Дульсинее. Что ей надо от твоего полоумного господина?

Санчо. Зря вы так. Господин у меня – хоть куда. Один у него недостаток.

Сервантес. Какой же?

Санчо. Уж больно он добрый.

Сервантес. Разве это недостаток?

Санчо. По нынешним временам – конечно…

Сервантес. Похоже, от тебя толку не добьешься… (Прислушивается. Потом кричит.) Хозяин! Хозяин!! Педро, черт бы тебя подрал!

Педро (забегая). Что же вы так кричите, ваша милость?!

Сервантес. Где Дон Кихот?

Педро (понижая голос). Они заперлись.

Сервантес. Заперлись?

Педро. Вместе с госпожой.

Сервантес. А ты, негодяй, их подслушивал!

Педро. Вот еще… Что мне – подслушивать некого?!

Сервантес. О чем разговор?

Педро. Откуда мне знать?

Сервантес. Сейчас я встану с постели и так отхожу тебя шпагой…

Педро. Ну, хорошо, хорошо! Какой вы горячий. Сразу видно, благородный дон.

Сервантес. Ну!

Педро. Они говорили… Не очень-то я понял, признаться… А только мне кажется, наш рыцарь к ней клинья подбивает.

Сервантес. Клинья, говоришь?

Педро. Как Бог свят, клинья!

Слышен женский крик.

Санчо. Никак, разговоры кончились. До дела дошло…

В комнату вбегает перепуганная Олалья. Прячется за Педро. Следом за ней входит маркиз Теодоро – маленький лысоватый полный человек.

Теодоро (гневно). Где она, черт побери?!

Педро (напуган). Кто – она, ваша милость?

Теодоро. Моя жена!

Сервантес. Какая жена?

Теодоро (смотрит на них, после паузы, веско). У меня одна жена – Дульсинея Тобосская!

Действие второе

Картина третья

Сервантес сидит за столом и читает книгу. Олалья прибирается. Потом останавливается.

Олалья. Бедный, бедный сеньор Дон Кихот! Она ведь его совсем не любит, эта Дульсинея. Смеется над ним, издевается. И муж ее, маркиз, туда же.

Сервантес (не отрываясь от книги). Тебе-то что?

Олалья. Мне – ничего. Просто жалко. Он такой хороший человек.

Сервантес. Ты, часом не влюбилась?

Олалья. Не смейтесь над бедной девушкой. Он благородный сеньор, рыцарь, а я – простая прислуга.

Сервантес. Все понятно.

Олалья (с досадой). Ничего вам не понятно!

Появляется Санчо. Вид у него заспанный.

Санчо. Доброе утро, ваша милость… (Падает на стул). Охо-хо!

Сервантес. Что с тобой?

Санчо. Лучше не спрашивайте! Дурными словами выражаться не хочется, а обычными не обойтись… Как же я устал!

Олалья. С чего же ты так устал?

Санчо. Вчера весь день с его милостью свиней гоняли.

Сервантес. Это еще зачем?

Санчо. Госпожа Дульсинея велели. Это, говорит, не свиньи, а враги отечества, которые колдовским образом в свиней вселились. Если, говорит, не перебить, непременно свергнут его величество короля.

Сервантес. Но Дон Кихот в колдовство не верит.

Санчо. В колдовство – нет, а во врагов отечества – обязательно.

Сервантес. Знай же, Санчо, что спасителей отечества больше, чем его врагов. И они гораздо опаснее.

Санчо. Ваша милость, мы – люди простые, что велят, то и делаем. Говорят бить врагов отечества, мы бьем врагов. Скажут бить спасителей отечества – мы и их отдубасим.

Сервантес. Что нам думать о врагах отечества, у нас своих врагов полно.

Санчо. Кто же они?

Сервантес. Разные угрюмые недоумки.

Санчо. Я полагаю, это все зависит от характера. Ваши враги – угрюмые недоумки, мои – недоумки веселые.

Сервантес. Где нынче Дон Кихот?

Санчо. Охраняет сон ее высочества.

Сервантес. Внутри или снаружи?

Санчо (после паузы). Сеньор, я вам вот что скажу. Было у моего соседа три дочки, три сестры. Одна была глупая, как пробка, другая – умная, как пробка, а третья – красивая, как пробка… И все три очень удачно вышли замуж.

Сервантес. Это ты к чему?

Санчо. Это я к тому, что не след вашей милости оскорблять госпожу Дульсинею.

Олалья. Да никакая она не Дульсинея. Она – Доротея, жена маркиза Теодоро Кастильского.

Санчо. Мы люди маленькие. Как нам велено, так и говорим.

Олалья. Вранье это все!

Сервантес. Да уж, Санчо. А ведь господин твой поклялся бороться за правду.

Санчо. Мы, пока за правду боролись, одни тумаки и колотушки видели. А как стали служить ее светлости Дульсинее (Олалья топает ногой)… из Тобосо, сразу стали жить как люди. Денег нам ее милость жалует без счета, а его светлость господин маркиз твердо обещал мне губернаторство. Вот уж когда разбогатею!

Сервантес. Санчо, друг мой, не знал, что деньги для тебя важнее всего.

Санчо. А что же для меня важнее денег, будь они неладны?

Сервантес. Верность хозяину. Приключения. Служение добру.

Санчо. Ох, сеньор, у меня от этого служения до сих пор синяки по всему телу. Нет, уж лучше тихо гонять свиней… в смысле, врагов отечества. А что касаемо денег, то они или на уме или в кошельке… Когда их нет в кошельке, они поневоле на ум приходят.

Сервантес. Похоже, времена меняются. Прежде рыцари ходили в бой с копьем и щитом. Теперь – с бухгалтерской книгой.

Олалья (Сервантесу). Ваша милость, я прошу вас! Объясните хоть вы ему! Ведь это стыд смотреть, как она над сеньором Дон Кихотом издевается.

Сервантес. Я пытался. Он не слушает.

Санчо. Он, сеньор, никого слушать не будет. Потому как первое дело для рыцаря – служение прекрасной даме…

Олалья. Злобной, бессердечной ведьме!

Дон Кихот (появляясь). Кто здесь говорит о ведьмах и колдунах?

Санчо. Не я, сударь!

Дон Кихот. Ибо известно и доказано наукой, что нет ни ведьм, ни колдунов, ни великанов, ни карликов, но лишь моя божественная повелительница Дульсинея Тобосская. (Олалья топает ногой.) И смысл жизни рыцаря – в служении ей… (Олалья бросает метлу.) И, если надо будет – то и умереть за нее.

Олалья с размаху бьет тарелку об пол. Дон Кихот смотрит на нее.

Дон Кихот. Олалья, ты что-то уронила?

Олалья. Нет, ваша милость. Это вы что-то уронили.

Дон Кихот (озираясь). Что же?

Олалья. Честь вашу и достоинство – вот что!

Дон Кихот. О чем ты говоришь, глупая девчонка?

Олалья. О том, что вас водят за нос.

Появляется Дульсинея. Дон Кихот становится на колено.

Дон Кихот. О, невыразимая красота! Позволь мне упасть во прах у ног твоих, и я почту это величайшей честью, которой когда-либо удостаивался смертный.

Дульсинея. Встань, сеньор рыцарь! Ты, храбрейший из ныне живущих, уже столько раз доказывал мне свою преданность. Готов ли ты пойти ради меня на новый подвиг?

Дон Кихот. Не только готов, но и жажду этого всеми силами моей души!

Олалья (негромко, но дерзко). Опять свиней гонять, или что-то новенькое придумали?

Сервантес (дергает ее за рукав). Молчи!

Дульсинея. Следуй за мной, доблестный Дон Кихот.

Дон Кихот идет за Дульсинеей. Они выходят.

Санчо. Рыцарь – за дамой, я – за рыцарем. (Выбегает).

Олалья. Не могу на это смотреть!

Сервантес. Тише! (Оглядывается.) Хочешь избавить Дон Кихота от дурацкой страсти?

Олалья. Всей душой.

Сервантес. Хочешь наказать эту жестокую и глупую бабенку?

Олалья. Конечно!!!

Сервантес. Тогда слушай меня. Сейчас ты спрячешься в шкафу. Но подслушивай и подглядывай за всем, что тут произойдет. А когда все кончится, придумаешь, как сообщить обо всем, что увидишь, его светлости маркизу Теодоро.

Олалья. А что я увижу?

Сервантес. Скоро узнаешь… (Слышны шаги Дульсинеи.) В шкаф!

Олалья быстро прячется в шкаф. Появляется Дульсинея.

Сервантес (поднимаясь, идет к ней, развязно, передразнивая Дон Кихота). О, прекраснейшая из прекрасных! Очарованнейшая из очарованнейших! Дульсинея из дульсиней! Позвольте припасть к вашим ногам…

Дульсинея. Не шути со мной, однорукий!

Сервантес. Для мужчины не руки главное…

Дульсинея (становясь спиной к шкафу). Не верю. Убеди меня.

Сервантес подходит к ней. Берет рукой ее волосы, рассматривает их.

Дульсинея. Ну же! Чего ты ждешь?!

Сервантес впивается ей поцелуем в шею. Она откидывает голову.

Сервантес. И тебе не жалко этого несчастного дурака?

Дульсинея. Ты про мужа?

Сервантес. Я про дон Кихота. Все эти подвиги, сражения во имя божественной Дульсинеи…

Дульсинея. Это меня забавляет.

Сервантес. А меня – нет. Он, видишь ли, мой друг. И мне его жаль.

Дульсинея. Был бы он твой друг, ты бы не дал его дурачить.

Сервантес. Да… Ты права…

Дульсинея. Ну, хватит разговоров. Займемся делом.

Она рывком притягивает к себе Сервантеса. Грохает дверца шкафа, на которую они облокотились. Слышен сдавленный крик Олальи.

Дульсинея (отпуская его). Что это?

Сервантес. Где?

Дульсинея. Крик!

Сервантес. Я ничего не слышал.

Дульсинея. Зато я слышала. (Проходит по комнате, оглядывает ее.)

Сервантес. Может быть, за окном?

Дульсинея. Нет, это здесь. И я, кажется, знаю, откуда…

Дульсинея идет к шкафу, где спряталась Олалья.

Сервантес (останавливая ее). Погоди! Я понял, кто кричал.

Дульсинея. Кто?

Сервантес. Я.

Дульсинея. Ты?!

Сервантес. Да. (Пискливо вскрикивает). А! А! Я иногда так делаю. От страсти. Вот и сейчас… О, я сгораю от вожделения. Иди же ко мне! (Пытается притянуть к себе Дульсинею.)

Дульсинея (отпихивает Сервантеса). Не морочь мне голову!

Дульсинея распахивает дверцы шкафа. Секунду смотрит внутрь. Потом закрывает их.

Сервантес. Что там?

Дульсинея. Ничего.

Сервантес (изумлен). Совсем ничего?

Дульсинея. Почти ничего.

Сервантес. Что ты хочешь сказать?

Дульсинея (медленно приближаясь к нему). Я хочу сказать, что я люблю тебя. И страсть моя разгорается все сильнее…

Сервантес (слегка растерян). Э-э… Это приятно.

Дульсинея выхватывает у него из ножен кинжал и замахивается. Сервантес отскакивает.

Сервантес. Ты с ума сошла!

Дульсинея. Не подходи ко мне, подлец!

Сервантес. Отдай кинжал.

Дульсинея. Нет. Он мне нужен. (Медленно направляется к шкафу.)

Сервантес. Стой! Ты куда?

Дульсинея. Хочу убить крысу…

Сервантес. Какую крысу?

Дульсинея. Она в шкафу.

Сервантес (перегораживая ей дорогу). Погоди! Нет там никакой крысы…

Дульсинея. Я убью ее!!!

Олалья с писком выскакивает из шкафа, прячется за спиной Сервантеса.

Сервантес. О, черт!

Дульсинея. Пусти меня!

Сервантес. Не пущу!

Дульсинея. Пусти!

Сервантес. Нет!!

Дульсинея. Она подслушивала! Она донесет мужу!

Сервантес. Ничего она не донесет… (Олалье.) Ты ведь не донесешь?!

Олалья (испуганно мотая головой). Как скажете, сеньор!

Дульсинея (отступая, смотрит на Сервантеса, на Олалью). Я все поняла. Вы сговорились. Хотите погубить меня.

Сервантес. Да нет же!

Дульсинея. Правда?

Сервантес. Клянусь всеми святыми!

Дульсинея. Ладно… Тогда возьми кинжал. (Отдает кинжал Сервантесу.)

Сервантес (с облегчением берет кинжал). Хорошо…

Дульсинея. И убей ее.

Сервантес. Как это – убей?!

Дульсинея. Она шпионила за нами. Она оскорбила меня. Она опасна. Если ты не с ней – докажи.

Сервантес. Меня сошлют на галеры.

Дульсинея. Не сошлют. Я скажу, что она на меня напала, и хотела зарезать.

Олалья. Как не совестно!

Дульсинея. Или я скажу, что вы оба на меня напали… (Кричит.) А! А! Помогите! Убивают!

Сервантес. Хорошо-хорошо! Замолчи, умоляю тебя!

Дульсинея. Давай же!

Сервантес (Олалье). Прости… Я вынужден. Иначе мы погибнем оба.

Олалья. О, Господи! Какая же я дура! Во всем свете нет ни одного благородного человека.

Дульсинея. На колени, непотребная девка!

Олалья. Сами вы девка. Я не встану перед вами на колени!

Дульсинея (Сервантесу). Убей ее!

Сервантес (Олалье). Прости…

Сервантес неожиданно бьет рукояткой кинжала по голове Дульсинею. Та падает без чувств.

Олалья. Ай!

Сервантес. Тс-с…

Олалья (понизив голос). Что вы наделали, ваша милость?!

Сервантес. Не зови меня милостью. Мое имя – Мигель.

Олалья. Мигель, ты убил ее!

Сервантес. Иначе она убила бы тебя.

Олалья. Но… ты же убил ее!

Сервантес. Хватит болтать. Беги отсюда. Быстро.

Олалья. А ты?

Сервантес. Я что-нибудь придумаю.

Олалья. Нет. Я тебя не оставлю. Если ее найдут, тебя сошлют на галеры.

Сервантес. На виселицу, Олалья. Эта ведьма была знатной дамой.

Олалья. Ты сделал это ради меня?

Сервантес. Нет… Да… Черт, иди сюда.

Сервантес привлекает к себе Олалью, целует ее.

Олалья (потрясена). О, Господи… Что ты делаешь? Так нельзя.

Сервантес. Можно. (Снова притягивает ее к себе.)

Олалья. Кто-то идет…

Сервантес. Да. Надо спрятать тело. (Озирается по сторонам.) В шкаф.

Шаги совсем близко. Слышен голос Теодоро.

Голос Теодоро. Куда все провалились? Ни одной живой души!

Сервантес. Не успеем… Давай сюда.

Они поднимают и сажают Дульсинею за стол, случайно опрокинув на нее кувшин с вином. Появляется маркиз Теодоро. Олалья и Сервантес становятся перед Дульсинеей и успевают закрыть ее своими спинами.

Теодоро. Черт побери, чем тут воняет?

Сервантес. Не знаю, ваша светлость. Раньше ничем не воняло.

Теодоро (нюхает себя). Нет, это точно не я. Я не могу так благоухать. (Смотрит на Сервантеса). Где она?

Сервантес. Кто, сеньор?

Теодоро (злится). Кто?! Кого я могу искать в этой грязной лачуге? Конечно маркизу, мою жену!

Сервантес. Олалья, ты видела ее светлость?

Олалья. Н-нет, ваша милость.

Сервантес. Ее нет, ваша светлость.

Теодоро. Быть того не может!

Нервно ходит из конца в конец. Сервантес и Олалья сдвигаются вдоль стола, чтобы он не увидел Дульсинею.

Теодоро. Она должна быть здесь. Она поехала сюда.

Сервантес. Может быть, уже уехала?

Теодоро. Куда она могла уехать?

Сервантес (Олалье). Куда?

Олалья. Может быть, на прогулку…

Сервантес. На прогулку, ваша светлость. Непременно на прогулку.

Теодоро. Одна?

Сервантес. Никак нет. Я думаю, с Дон Кихотом.

Теодоро. С этим сумасбродом?

Сервантес. Дон Кихот – краса странствующего рыцарства, известный победитель драконов, великанов и очарованных принцесс.

Теодоро. Не валяйте дурака, сеньор комиссар. Это сумасшедший, да еще и буйный. Доротее нравится морочить ему голову. Ну, а мне все это уже изрядно надоело.

Сервантес. Почему, ваша светлость?

Теодоро. Почему? Вы спрашиваете – почему? Вместо того, чтобы быть дома и ублажать мужа, она проводит дни с ненормальным… Я бы еще понял, если бы у них была интрижка… А, кстати, может, у них интрижка?

Сервантес. Я не думаю.

Теодоро. Конечно, не думаете… Это же не ваша жена. (После паузы.) Нет, интрижка, это очень может быть. Он же мужчина. (Сервантесу.) Он мужчина?

Сервантес. Похоже на то.

Теодоро. Ну, конечно, мужчина. Он же носит штаны. А раз он носит штаны, у него может быть интрижка с моей женой.

Сервантес. Я уверен, что вы ошибаетесь.

Теодоро. А я вот не уверен, что я ошибаюсь! Женщины так ветрены.

Сервантес. Госпожа маркиза вас ни на кого не променяет.

Теодоро. С чего вы взяли?

Сервантес. Ваша светлость, вы видели себя в зеркало?

Теодоро (обеспокоившись). Что такое? (Начинает приглаживать усики, проверять прическу.)

Сервантес. Вы – сокрушительной красоты мужчина.

Теодоро. Да? Ну, это правда. Но женщины не умеют ценить подлинную красоту.

Сервантес. Если бы я был женщиной, я бы ни за что вам не изменил!

Теодоро. О?! (С интересом смотрит на Сервантеса. Подходит к нему ближе.) Жаль, что вы не женщина. Я бы на вас женился.

Сервантес. Слишком большая честь для меня, ваша милость.

Теодоро. Ничего, я не спесив… (Смотрит на Олалью.) Ну, а ты?

Олалья. Что – я, ваша милость?

Теодоро. Ты бы мне изменила, если бы была женщиной?

Олалья. Я – женщина, сеньор.

Теодоро (берет ее за подбородок). Ты уверена?

Сервантес (мягко убирая руку маркиза). Она – девушка, ваша милость.

Теодоро. Да, ничего. Свежа… (Олалье.) У вас тут есть свободная комната?

Олалья.?!

Сервантес (торопливо). Комнаты нет, ваша светлость.

Теодоро. Жаль. (Олалье.) Тогда поедешь со мной.

Сервантес. Сеньор, она работает тут, она служанка.

Теодоро. Так мы же не надолго. Так, покажу свое хозяйство.

Сервантес. Хозяйство, ваша светлость?

Теодоро. Да, хозяйство. Куры, утки… Эти самые, как их (показывает пальцами на голове рога)…

Сервантес. Рогоносцы?

Теодоро. Да. (Смотрит на Сервантеса.) Какие рогоносцы? Не рогоносцы, а коровы! Козлы, в крайнем случае, – при чем тут рогоносцы? (Олалье.) Собирайся.

Сервантес. Сеньор, она не может ехать!

Теодоро. Почему?

Сервантес. Она не хочет.

Теодоро. Не хочет, так не хочет… Хе-хе… Доставим силой.

Олалья. Ваша милость, умоляю!

Теодоро. Не надо меня умолять. Если уж я воспылал, так воспылал. (Сервантесу.) Скажу по секрету, я в профиль похож на амура. Мне многие говорят. (Показывает профиль.) Похож?

Сервантес. Вылитый амур, ваша светлость.

Теодоро (с обидой). Ну, а чего она кочевряжится? (Олалье, показывая на Сервантеса.) Вот с кого надо брать пример. Хоть сейчас готов за меня замуж.

Сервантес. Да, ваша светлость, я готов. Поедемте в замок.

Теодоро (грозит пальцем). Э-э, нет! Я этой новой моды не одобряю. (Показывает на Олалью.) Вот она со мной поедет. А ты останешься здесь и будешь проливать горькие слезы…

Олалья. Я никуда не поеду!

Теодоро. Считай, что я этого не слышал.

Олалья. Не поеду!

Теодоро (Сервантесу). Сама не понимает, что говорит. (Олалье.) Ты меня просто оскорбляешь, как маркиза и человека! Ты знаешь, что я за это могу с тобой сделать?

Сервантес. Она не оскорбляет вас, сеньор. Она просто не может поехать.

Теодоро. Почему, интересно?

Сервантес. Она плохо себя чувствует. Она больна.

Смотрит на Олалью. Та картинно берется рукой за лоб.

Теодоро. Я пришлю носильщиков.

Сервантес. Нет-нет, она тяжело больна.

Олалья падает на Сервантеса, тот ее подхватывает.

Теодоро. Тяжело? Так я пришлю четырех носильщиков.

Сервантес. Не спасет, ваша светлость. У нее – смертельная болезнь.

Теодоро. Смертельная?

Сервантес. Чрезвычайно. И заразная к тому же.

Теодоро. Что за болезнь?

Сервантес. Э-э… Болезнь довольно редкая.

Теодоро. Как называется?

Сервантес. Чума.

Теодоро. Ну, чума и чума… (Спохватившись.) Что? Что вы мне голову морочите, какая чума?!

Сервантес. Бубонная, ваша светлость.

Теодоро. Бубонная? Не может быть. Я вам не верю. Это все отговорки.

Сервантес. Пожалуйста, сеньор. Пощупайте ее и убедитесь.

Теодоро. Пощупать? Хорошо. (Тянется руками к груди Олальи.)

Сервантес. Да нет же, не здесь. Горло. Вот, лимфатические узлы вздулись. И бубоны. Чувствуете?

Теодоро (отмахивается). Да уйдите вы с вашими бубонами! Что я, в самом деле, чумы не видел? (Вдруг видит в просвет между Сервантесом и Олальей Дульсинею.) А это что такое?

Сервантес. Где?

Теодоро. А вот, на стуле.

Сервантес и Олалья, поняв, что он заметил Дульсинею, сдвигаются.

Теодоро. Ну-ка, отодвиньтесь…

Олалья (торопливо). Ваша милость, я еду.

Теодоро (пытается заглянуть ей за спину). Куда это ты едешь?

Олалья. К вам в замок.

Теодоро. Это еще зачем?

Олалья. Вы хотели показать мне свое… свое… хозяйство.

Теодоро. Да хотел. Но ты же больна. У тебя чума.

Олалья. Мне уже лучше.

Сервантес. Ей гораздо лучше, ваша светлость. Надо ловить момент, а то опять будет приступ.

Теодоро. Приступ чего?

Сервантес. Чумы.

Теодоро. Слушайте, вы… Перестаньте морочить мне голову. И стойте на месте. Вот так…

Смотрит и узнает в привалившейся к спинке стула женщине Дульсинею.

Теодоро. Это же моя жена.

Сервантес. Где?

Теодоро. Да вот же. На стуле.

Сервантес. Не может быть.

Теодоро. Она, значит, все время тут была, а вы сказали, что ее нет.

Олалья. Мы ее не заметили.

Теодоро. Ну, ты понятно. У тебя чума. (Сервантесу.) А с вами-то что не так?

Сервантес. Куриная слепота, ваша светлость.

Теодоро. Что это значит?

Сервантес. Плохо вижу в темноте.

Теодоро. Я в темноте вообще ничего не вижу. Тем не менее Доротею разглядел.

Олалья. Но вы же муж.

Теодоро. Да, я муж. И как муж я не понимаю, почему она меня не приветствует, как положено. Доротея!

Хочет идти к ней, но Олалья и Сервантес хватают его.

Сервантес. Стойте, ваша светлость.

Теодоро. Ну, что еще?

Олалья. Это может быть опасно!

Теодоро. Опасно?! Да ты с ума сошла, это моя жена.

Сервантес. Именно поэтому. Вы же слышали: враги ближнему – домашние его.

Теодоро. Можно подумать, все остальные – ему друзья.

Сервантес. Все же поостерегитесь. У нее тоже может быть чума.

Теодоро (отмахивается). Да не морочьте мне голову! Мою жену никакая чума не возьмет. (Идет к Дульсинее.) Доротея! Доротея!!

Олалья. Все пропало.

Сервантес. Погоди!

Теодоро. Ой! (Машет рукой перед лицом.)

Сервантес. Что такое?

Теодоро. Запах… Она пьяна, как сапожник.

Сервантес. Правда?

Теодоро. Сами понюхайте.

Сервантес (нюхает). О! Действительно, некоторый аромат имеется.

Теодоро. Аромат? Да это целое амбрэ!

Сервантес. Верно, ваша светлость. Именно амбрэ – и ничто другое.

Теодоро. Лыка не вяжет… Вот до чего довели ее рыцари! Странно, что не в канаве валяется. Нет, с меня хватит. Больше никаких рыцарей. Никаких там драконов, великанов, привидений и этих, как их там…

Сервантес. Андриаков?

Теодоро. Именно. Доротея! Домой!

Сервантес. Ваша милость, она спит. Может, лучше ее оставить пока?

Теодоро. Чтобы все увидели, в каком она состоянии? Нет уж. Доротея! Поднимайся!

Теодоро берет Дульсинею за плечо, чтобы растолкать, она валится на пол.

Теодоро (отступая). О, Господи!

Сервантес. Что такое?

Теодоро. Она мертва… Мертва…

Сервантес. Не может быть.

Теодоро. Не может быть? Это моя жена, мне лучше знать. Эй, кто-нибудь! На помощь! Мою жену убили! На помощь!

Сервантес (Олалье). Вот теперь все кончено!

На шум прибегает хозяин Педро Мартинес.

Педро. В чем дело, ваша милость? Что за крик в моем заведении?

Теодоро. Что за крик, осел?! Мою жену убили!

Педро. Не может быть.

Теодоро. Вот, полюбуйся.

Педро. А… может, она просто прилегла отдохнуть?

Теодоро. Прилегла? Да у нее рана на голове.

Сервантес. Ударилась, когда падала со стула.

Педро. Рана с левой стороны, а упала она на правую.

Педро. Господи! Какая жалость. И главное, в моем заведении. Я в отчаянии.

Теодоро. Нет, ты не в отчаянии. В отчаянии ты будешь, когда тебя закуют в колодки и применят к тебе все пытки, которые только существуют на земле. Вас всех тут закуют в колодки. Стража! Стража!

Теодоро выкатывается прочь.

Педро. Господи, ваша милость? Что же это такое? За что Господь меня покарал? Жил мирно, тихо, кажись, никого не обманывал. Да, недоливал пива немножко, да ведь иначе товар не продашь…

Сервантес (Олалье). Беги! Беги отсюда, куда глаза глядят. Сейчас здесь будет стража и всех закуют в кандалы.

Олалья. Я тебя не оставлю.

Сервантес. Не дури! Один я что-нибудь придумаю, вывернусь, в крайнем случае сбегу. Потом, я должностное лицо, я вне подозрений, а ты…

Голос Теодоро. Стража, стража, сюда!

Сервантес. Поздно…

Раздается храп. Все оборачиваются на Дульсинею. Она еще раз всхрапывает, потом открывает глаза.

Дульсинея. Где я?

Педро. Вы живы?!

Дульсинея. Да.

Сервантес (Олалье). Лучше бы она была мертва. Теперь она нас выдаст.

Дульсинея. Кто вы?

Педро. Я, изволите видеть, хозяин постоялого двора Педро Мартинес, это вот моя служанка Олалья, а это – его милость королевский комиссар.

Дульсинея. Хорошо. А кто я?

Дон Кихот (входя). Владычица моего сердца, прекрасная Дульсинея! Вы звали меня?

Картина четвертая

Темно. Постепенно становится светлее. Слышен голос Теодоро. Потом становится видно, что Теодоро сидит на сцене в левом углу, пишет письмо.

Теодоро (пишет и читает вслух)… «А равно и довожу до твоего сведения, любезный брат мой, что сей злонамеренный Дон Кихот вредоносным и мерзопакостным образом вскружил голову моей законной супруге, называя ее владычицей, прекраснейшей из дам и прочими не подобающими высокородной сеньоре прозвищами, унижающими ее честь и достоинство…» (Швыряет перо.) Черт побери! Поверить не могу, что я пишу это! Какой-то оборванный и вдобавок слабый мозгами идальго увел у меня жену!

Бесшумно появляется Марсела, стоит рядом с ним.

Марсела (тихо). Ваша милость…

Теодоро (подскакивая от ужаса). Что? Где?! Кто это?

Марсела. Это я, ваша милость.

Теодоро. Кто я?

Марсела. Я, Марсела.

Теодоро (приглядевшись). Блудница?

Марсела. Нет.

Теодоро. Что значит, нет? Ты Марсела или не Марсела?

Марсела. Я – Марсела, к вашим услугам. Но я больше не блудница.

Теодоро. Кто же ты, в таком случае?

Марсела. Я – святая.

Теодоро. Что?!

Марсела. Это мое твердое решение. Отныне я буду благонравной, чистой и добродетельной. Святая Марсела – вот как меня теперь следует звать.

Теодоро. А церковь тебя уже канонизировала?

Марсела. Всему свое время.

Теодоро. Ладно. И что такой уважаемой святой нужно от простого грешника?

Марсела. Я жажду мести.

Теодоро. Я тебе ничего не сделал.

Марсела. Нет, не вы. Я хочу отомстить Сервантесу.

Теодоро. А, это… Добродетельное желание. И очень благонравное. Он что, тебя бросил?

Марсела. Да. Со стула.

Теодоро. Прости?

Марсела. Я села к нему на колени. Я просто работала, а он меня сбросил. Я стала посмешищем. Я растеряла всех клиентов.

Теодоро. Сочувствую.

Марсела. Я знаю, ваша милость тоже от него пострадали.

Теодоро. Нет, это не так. Меня он со стула не бросал. Но ты права. Он друг этого мерзкого Дон Кихота. Так что, пожалуйста, мсти ему. Не имею ничего против.

Марсела. Речь сейчас не обо мне, а о вас. Ваша жена…

Теодоро (прерывает). Что? При чем тут моя жена?

Марсела (многозначительно). Дон Кихот, ваша милость.

Теодоро. Дон Кихот? Да моя жена просто дурачится. Она издевается над ним. Ничего серьезного…

Марсела. Вы так думаете? А что за письмо у вас на столе?

Теодоро. Это так. Разные счета. И вообще, кто ты такая, чтобы я давал тебе отчет?

Марсела. Хотите узнать, чем он занят сейчас?

Теодоро. Нет не хочу. Мне все равно. Кто он такой? Худородный дворянин, идальго. Да, может, и не дворянин даже. Напялил себе на голову таз для бритья и думает, что он – рыцарь. Таких рыцарей в каждой цирюльне по три штуки… (Не выдержав.) Ладно, черт с тобой! Чем он занят?

Марсела поворачивает голову в другой конец сцены. Он озаряется светом. Там сидит Дон Кихот. Рядом с ним – просто одетая Дульсинея. Она кормит Дон Кихота из ложечки.

Дон Кихот. Прекраснейшая из прекрасных…

Дульсинея. Ешь-ешь! Ты такой худой, у меня просто сердце разрывается.

Дон Кихот. Благодарю тебя. Но я уже наелся.

Дульсинея. Ты даже не распробовал.

Дон Кихот. Если я съем еще чуть-чуть, Россинант меня не выдержит.

Дульсинея. Зачем тебе Россинант?

Дон Кихот. Какой же рыцарь без доброго коня?

Дульсинея. Господи, ты меня пугаешь! Неужели опять эти ужасные приключения, эти отвратительные подвиги?

Дон Кихот. Но, душа моя…

Дульсинея. Нет! Я запрещаю тебе! Отныне – все. Никаких боев, никаких великанов, никаких приключений на собственные брыжи. Ты мой – и точка.

Дон Кихот. Да, но…

Дульсинея. Разве я не законная дама твоего сердца?

Дон Кихот. Это так, госпожа.

Дульсинея. Тогда поцелуй меня.

Дон Кихот. Я не смею…

Дульсинея. Ну, раз ты такой робкий, тогда я тебя поцелую!

Теодоро хватается за голову.

Теодоро. Нет!

Свет над Дон Кихотом и Дульсинеей гаснет.

Теодоро. Я убью этого мерзавца… Своими руками. Нет, что за глупость? Конечно, не своими. Я найму знающих людей. У тебя есть на примете парочка наемных убийц?

Марсела. Ваша милость, убийцы – дело ненадежное.

Теодоро. Что же мне теперь – на дуэль его вызывать? Он же меня зарубит, этот ненормальный!

Марсела. Сеньор, забудьте про Дон Кихота.

Теодоро. То есть как – забыть? Может быть, еще и простить его прикажешь?

Марсела. Не он ваш подлинный враг. Он просто сумасшедший, он не может даже воспользоваться ситуацией…

Теодоро. Кого же тогда убивать?

Марсела. Сервантеса.

Теодоро. А он-то тут при чем?

Марсела. Это он всему виной.

Теодоро. То есть?

Марсела. Ваша жена потеряла разум. Она льнет к Дон Кихоту, потому что он зовет ее дамой своего сердца. Они просто воркуют, как два глупых голубка. Но когда она еще была здорова, ее соблазнил Сервантес. И она изменила вам с ним…

Теодоро. Ты врешь, блудница!!!

Марсела. Я – святая Марсела.

Теодоро. А мне плевать! Но ты врешь! Никогда я не был рогоносцем! И впредь не собираюсь!

Марсела (вытаскивает из-за корсажа письмо). Вот, прочтите…

Теодоро. Что это?

Марсела. Письмо вашей жены Мигелю Сервантесу де Сааведре, королевскому комиссару.

Теодоро (выхватывает письмо). Дай сюда. (Смотрит.) Да, почерк ее… (Читает.) «Мигель, я считаю часы, когда непроглядная ночь опустится на землю…» Подумайте, какой слог! (Снова читает.) «…опустится на землю, и я снова смогу заключить тебя в объятия!» Черт! Черт, черт, черт! И это пишет моя жена! Я опозорен! Я убит!

Марсела. Нет, ваша милость. Ведь никто кроме нас с вами этого письма не читал.

Теодоро. Да, но она его писала!

Марсела. Забудьте о письме. Думайте о возмездии!

Теодоро. Возмездие, дьявол его побери… Я устрою ему возмездие. Это будет такое возмездие, которого свет не видывал!

Марсела. Что вы намерены предпринять?

Теодоро. Для начала подошлю к нему наемных убийц. У тебя нет парочки? Впрочем, я уже спрашивал.

Марсела. Сервантес – опасный человек. Он бретер, он мастерски владеет шпагой. Он просто убьет ваших наемников, а перед этим узнает, кто их подослал.

Теодоро. Да, это мне не нравится. Что же делать?

Марсела. Я скажу вам, что делать…

Свет в их углу сцены гаснет. Зажигается свет в углу таверны. Там сидят Дон Кихот и Санчо Панса. В руках у Дон Кихота Евангелие.

Санчо. Что это вы читаете с таким интересом?

Дон Кихот. Евангелие, Санчо.

Санчо. Я слышал много хорошего про эту книгу.

Дон Кихот. Ее не миновала судьба других книг.

Санчо. В смысле, ваша милость?

Дон Кихот. Ее часто используют во зло. Замечал ли ты, Санчо, как часто злые намерения оправдываются цитатами из Евангелия?

Санчо. Само собой, ваша милость. Добрые-то намерения оправдывать не надо.

Дон Кихот. Скажи, Санчо, ну, а сам ты ведь добрый христианин?

Санчо. Чистокровный, ваша милость.

Дон Кихот. Так, значит, ты читал Евангелие?

Санчо. Что вы, сеньор, зачем мне это? Так я живу с чистой совестью, делаю что хочу и непременно попаду в рай. А начнешь читать, так сразу выяснится, что я чего-то не то вытворяю.

Дон Кихот. Но ты бы мог вести себя в соответствии с Евангелием.

Санчо. Ох, ваша милость, зачем мне эта головная боль?! Мне и одна-то заповедь – не укради! – столько огорчения доставляет. А если я остальные девять узнаю, что будет?

Дон Кихот. Будешь следовать им.

Санчо. Легко сказать. В голову так и лезут греховные мысли.

Дон Кихот. Грех, Санчо, не в мыслях, а в их отсутствии.

Санчо. Понимаю, философия… Не кормит, не поит, и спать не дает.

Дон Кихот. Забудь ты о своих поговорках. Послушай-ка лучше, что говорит Христос: «Приидите ко мне все страждущие и обремененные – и я упокою вас».

Санчо. В каком это смысле – упокою? Со святыми упокой, что ли?

Дон Кихот. Да нет же! Он принесет успокоение мятущимся душам.

Санчо. Моя душа и так спокойна – лишь бы кормили вовремя.

Дон Кихот (задумчиво). «Приидите ко мне все страждущие и обремененные…» Что должно было быть в сердце у человека, чтобы он решился сказать такие слова? Какая смелость, какая щедрость, какая любовь к людям!

Санчо. Ваша милость, да какой же он человек? Это же сын Божий.

Дон Кихот. Твоя правда, Санчо. Но все равно, это его подвига не умаляет.

Санчо. А как вы понимаете подвиг, ваша милость?

Дон Кихот. Подвиг, Санчо, это дело обычно обременительное, часто – страшное и почти всегда – неблагодарное.

Санчо. А можно ли с подвига разжиться деньжишками или славой?

Дон Кихот. Некоторым удается.

Санчо. Вот бы и нам, ваша милость какой-никакой подвиг совершить. А то сидим здесь, в носу ковыряем – скука смертная.

Дон Кихот. Ты прав, Санчо. Тысячу раз прав!

Встает, ходит по сцене туда и сюда.

Дон Кихот. Как я живу? Моя госпожа все время со мной, я боготворю ее, рядом со мной мой друг…

Санчо. Спасибо, ваша милость!

Дон Кихот… Мигель де Сервантес. О хлебе насущном думать не приходится. Миллионы желали бы такой жизни. Но не я.

Санчо. Нет, сударь, не мы.

Дон Кихот. Я погибаю, Санчо. Тихая жизнь – не по мне. Подвиги, слава, борьба, приключения – вот для чего был рожден Дон Кихот!

Санчо. И его верный Санчо Панса.

Дон Кихот. Наш долг – защищать сирых и убогих, покровительствовать девицам и… и… что еще, Санчо?!

Санчо. Все остальное, сеньор.

Дон Кихот. Именно. А вместо этого мы сидим здесь и не знаем, чем себя занять.

Санчо. Ваша правда. Нам бы сейчас чудовище какое-никакое или великана, хоть самого малюсенького – уж мы бы его так отделали!

Дон Кихот. Это мысль, Санчо. Ты ведь был уже великаном?

Санчо. Ваша милость?

Дон Кихот. Ну, помнишь, ты переоделся?

Санчо. Ах, это… Но я вам скажу, великан из меня вышел никудышный.

Дон Кихот. Это ничего. Вообрази себя снова великаном.

Санчо. И что?

Дон Кихот. Будем драться не на жизнь, а на смерть.

Санчо. Со мной, сеньор?

Дон Кихот. А здесь есть другие великаны?

Санчо. Похоже, что нет.

Дон Кихот. Ты же сам хотел отделать какое-нибудь чудовище.

Санчо. Но я не знал, что чудовищем буду я! И я не хочу, чтобы меня отделали!

Дон Кихот. Санчо, Санчо! Ты не должен страшиться. Ведь все понимают, что ты – не настоящий великан.

Санчо. Я не уверен, что все.

Дон Кихот. Это будет не настоящая битва. Не до смерти, во всяком случае.

Санчо. Вы меня очень утешили.

Дон Кихот. Не бойся. Я просто одержу над тобой победу и велю признать Дульсинею красивейшей из женщин.

Санчо. А если я одержу победу, ваша милость?

Дон Кихот. Не смеши меня, Санчо…

Санчо (обижен). Так вы считаете, я никуда не гожусь?

Дон Кихот. Ничего подобного. Из тебя выйдет прекрасное побежденное чудовище. Ты будешь умолять меня о пощаде.

Санчо. Ах, вот как вы полагаете! Ладно, сеньор. Где мое оружие?

Дон Кихот. Возьми шпагу Сервантеса.

Санчо. Нет, ваша милость. У меня есть свое, проверенное вооружение.

Санчо берет в руки сковородку.

Дон Кихот. Прекрасно. Так ты – настоящее чудо-юдо. А пока мы сражаемся, можно продолжить наш ученый диспут.

Они начинают атаковать друг друга, перебрасываясь репликами во время боя. Они движутся по сцене, прикрываясь столам, стульями, меняя тактику, нападая и защищаясь, иногда останавливаясь во время длинных реплик или монологов.

Санчо. Диспут так диспут. Правда ли, сеньор, что знания умножают печаль?

Дон Кихот (делает выпад). Об этом говорил мудрейший царь Соломон.

Санчо (защищается). Тогда надо запретить знания.

Дон Кихот. Это сделают и без нас.

Санчо. Это, ваша милость, смешно в качестве шутки. А в качестве правды?

Дон Кихот. Ты всерьез думаешь, мерзкое чудовище, что знания запретят?

Санчо. А зачем они простому человеку? Не зря сказано: дурака учить – только портить. Жила у нас в соседнем селе свинья великой учености. Хозяином ее был бакалавр, окончивший курс наук, так он желал, чтобы его свинья была не хуже людей. И потому обучал ее разным фокусом. Она, например, могла прохрюкивать таблицу умноженья от начала до конца. Сначала выхрюкивала один, потом два – а уж после все остальные числа. Человечество, сударь, напоминает мне эту свинью.

Дон Кихот. Что ты имеешь в виду?

Санчо. Уж на что она была ученой, а жизнь свою закончила на вертеле. И ученость ей не помогла. Так же и люди.

Дон Кихот. Глупое сравнение. Одно дело свинья, и совсем другое – человек.

Санчо. Иной раз, ваша милость, разницы не разглядеть. А иной раз она и вовсе в пользу свиньи.

Дон Кихот. Ты самое глупое страшилище, которое я встречал. А чем глупее человек, тем меньше он ценит ум.

Санчо. А много ли вам, сеньор, пользы принес ваш ум?

Дон Кихот. Еще древние говорили: знание – сила. А благородный человек должен рассчитывать только на свои силы.

Санчо. Вот потому и говорят, что дураки возделывают свой сад, а умные – воруют из чужого.

Дон Кихот. Хочешь сказать, что благородный человек – дурак?

Санчо. Не всегда, ваша милость. Но рано или поздно придется выбрать, кем быть – умным или благородным.

Дон Кихот. Я понял твою тактику, чудище! Ты хитрость и изворотливость путаешь с умом. И это понятно. Деньги усваиваются гораздо легче, чем знания.

Санчо. Святая правда, ваша милость. Как это сказано: да не оскудеет рука берущего!

Дон Кихот. Значит, ты за стяжательство и хитрость?

Санчо. Немного хитрости никому не помешает. Одними великанами сыт не будешь.

Дон Кихот. Ум, знания, мораль – вот что спасет человечество.

Санчо. Хорошему человеку мораль не нужна, а плохому – не поможет!

С этими словами он бьет Дон Кихота по голове сковородкой. Дон Кихот падает.

Санчо. Сеньор, вы живы?

Дон Кихот (с закрытыми глазами). Не уверен.

Санчо. Но вы разговариваете.

Дон Кихот. Это ничего не значит. Мир знал множество болтливых мертвецов.

Санчо. Сударь, не пугайте меня.

Дон Кихот. Как бы то ни было, спасибо тебе. Наша славная битва немного освежила меня. Плохо только, что ноги совсем меня не слушаются.

Санчо. Ноги для странствующего рыцаря не главное.

Дон Кихот (с помощью Санчо садясь с трудом). А что же главное для рыцаря?

Санчо. Верное сердце. Ясный ум. Доброта. Честь и совесть. Вы же сами это говорили.

Дон Кихот. Ах, Санчо, что значит доброта без ног, совесть без ног, ум без ног? Все это ценится людьми гораздо меньше, чем просто ноги – без ума, доброты и совести.

Санчо. Вам, сеньор, такие потери не в новость. Руку вы уже теряли. Пришло, видно, время потерять ноги.

Дон Кихот. Главное – не голову.

Санчо. Ваша правда. Давайте-ка я вас на стул подсажу.

Санчо подтаскивает стул, приподнимает Дон Кихота.

Санчо. Однако вы тяжеленький, ваша милость. Госпожа Дульсинея вас хорошо кормит.

Дон Кихот. Она владычица моего сердца. Ради нее я забыл о подвигах и приключениях. Теперь уж, видно, навсегда.

Санчо. Уф! Давайте-ка я вас буду подсаживать по частям.

Санчо кладет Дон Кихота животом на стул, так, что тот опирается коленями об пол.

Санчо. Надо немного передохнуть.

Дон Кихот. С кем ты разговариваешь?

Санчо. Пока что с вашей задницей, сеньор.

Дон Кихот. Не надейся на интересную беседу.

Санчо. Она мне вообще не отвечает.

Дон Кихот. Не буди лиха, Санчо. Если она заговорит во весь голос, тебе это не понравится.

Санчо пытается поднять Дон Кихота с живота – безуспешно.

Санчо. Что-то я ослаб, ваша милость. Пойду, подкреплюсь чем-нибудь, а там уж с новыми силами за дело.

Дон Кихот. Послушай, Санчо. Если кто-нибудь войдет и увидит меня в таком положении, это будет неудобно и неприлично. Накрой меня чем-нибудь.

Санчо накрывает Дон Кихота скатертью, теперь его практически не видно.

Дон Кихот. И постарайся побыстрее. А то что-то у меня в животе бурчит.

Санчо выходит. Появляется коррехидор Эсихи Франсиско Москосо и Марсела.

Москосо. Это и есть та таверна?

Марсела. Да, ваша милость.

Москосо. Ты уверена?

Марсела. Мне ли не знать. Скольких я здесь клиентов подцепила, пока не стала святой.

Москосо. И Сервантес живет тут?

Марсела. Вместе с блудной девкой Олальей. Здесь вы его и накроете.

Москосо. Все же я в раздумьях.

Марсела. Почему, ваша милость?

Москосо. Говорят, что человек он лихой и бесстрашный. Такого взять будет непросто. Лучше бы подождать стражу.

Марсела. Ничего не бойтесь, ваша милость. Он однорукий, вы легко с ним справитесь. Я уж так устрою, что он до последнего ничего не заподозрит.

Москосо. Ты права. Все-таки я – коррехидор. И постановление об аресте у меня есть. Так что, думаю, все пройдет гладко.

Марсела. Вы пока посидите, а я разузнаю, что и как.

Москосо присаживается на стул, на котором, прикрытый скатертью, лежит Дон Кихот. Дон Кихот с чудовищным звуком выпускает ветры.

Москосо (изумлен, поднимается, смотрит на Марселу). Однако!

Марсела (улыбнувшись). Ничего страшного, сеньор коррехидор.

Москосо. Ты полагаешь?

Марсела. Вы просто съели что-то не то.

Москосо. Это я съел что-то не то? Это ты съела что-то не то! В первый раз вижу, чтобы женщина издавала такие звуки.

Марсела. Ваша милость, не сваливайте с больной головы на здоровую.

Москосо. А при чем тут голова? Или ты делаешь это головой, а не как все добрые христиане?

Марсела (злится, но овладевает собой). Ладно, сеньор. Забудем об этом.

Москосо. Легко сказать – забудем. Да мне это будет сниться в кошмарах. Ну, что ты встала? Иди.

Марсела (ядовито). Слушаюсь, ваша милость…

Марсела идет к двери. Москосо снова присаживается на стул. Звук повторяется.

Москосо (подскакивая). Ты опять за свое?

Марсела. Ну, уж тут я точно не виновата.

Москосо. Ладно, иди. Иначе мы так и не схватим Сервантеса. (Снова садится.)

Голос Дон Кихота (гулко). О, премерзостный великан! Сколь бы ты ни терзал меня своим задом, дух мой не сломить!

Москосо (в ужасе). Что это?

Марсела. Что-то про дух…

Москосо. Да, дух здесь крепкий.

Голос Дон Кихота. Предуведомляю тебя, колдун из колдунов, ежели ты покусишься на Мигеля де Сервантеса Сааведру, я своей собственной рукой извергну тебя из рода человеческого.

Москосо. О черт! Это колдун? Или призрак? Или и то, и другое?

Марсела. Сеньор…

Москосо. Нет уж. Где опасность, там не место чиновнику, на то есть обычные люди. Пойду-ка я подобру-поздорову…

Идет прочь.

Марсела. Стойте, ваша милость! Не трусьте! Ах, будь ты проклят! Все мужчины одинаковы.

Бежит следом за ним.

Голос Дон Кихота. Я обратил их в бегство! Вот что значит несокрушимый дух! Однако где же этот негодник Санчо и сколько мне еще тут лежать?

Появляется Олалья. За ней идет Сервантес.

Сервантес. Олалья, куда ты все время бежишь?

Олалья (уклончиво). Куда бегу? Никуда! Просто у меня много дел. Надо убраться в таверне, и вообще…

Сервантес. Дай, я тебя поцелую.

Олалья (уклоняется). Ни-ни-ни… Прости, Мигель, у меня нет настроения.

Сервантес (после паузы). Нет настроения или нет любви?

Олалья молчит.

Сервантес (мрачно). Понятно. А я-то решил, что ты меня любишь… (Напевает.)

«Ты в любви ко мне, Олалья, Не признаешься, конечно, И не скажешь даже взглядом, Языком сердец влюбленных…»

Олалья. Прости, Мигель. Прости меня, пожалуйста. Но сердцу не прикажешь.

Сервантес. При чем тут сердце? Начиталась этих дурацких рыцарских романов…

Олалья. Они не дурацкие.

Сервантес. Они идиотские. Все эти слабоумные великаны, безмозглые мудрецы и буйнопомешанные рыцари кого хочешь сведут с ума.

Олалья. Ты просто не знаешь, что такое подлинное благородство, честь и верность.

Сервантес. А кто знает?

Олалья. Дон Кихот – вот кто это знает!

Сервантес. О, Господи, Олалья! Дон Кихот – безумец!

Олалья. Так-то ты говоришь о своем друге?

Сервантес. Да, он друг мне. Я люблю его и жизнь за него отдам. Но все эти его подвиги и приключения…

Олалья (грустно). Он больше уже не совершает подвигов.

Сервантес. И слава Богу.

Олалья. Это она ему подрезала крылья. Эта проклятая Дульсинея.

Сервантес. Так ты до сих пор его любишь?

Олалья. Она просто притворяется. Я вижу ее насквозь. Она не любит его, и не понимает. Ему с ней плохо.

Сервантес. Откуда ты знаешь?

Олалья. Она испорченная женщина.

Сервантес. Она стала другой.

Олалья. Она – та же самая. Та же, какой была, когда изменила ему с тобой. Будь у нее возможность, она изменила бы ему со всеми мужчинами на свете.

Сервантес. Олалья, ты ослеплена ревностью.

Олалья. Это не ревность, а любовь. Да, я люблю его! И всегда любила! И буду любить, что бы ни случилось… Даже если меня убьют, я все равно буду его любить. Я буду смотреть на него с небес и шептать: «Любимый!» Я стану ангелом на его плече.

Сервантес. Хватит! Я не могу этого слушать!

Олалья (бросается перед ним на колени). Прости, Мигель! Ты спас меня! Ты хороший, я буду благодарна тебе по гроб жизни! Но люблю я только одного человека…

Сервантес. Ты мне сердце разрываешь.

Олалья. Прости! Прости, пожалуйста!

Сервантес. Довольно. Встань.

Олалья. Ты отпускаешь меня?

Сервантес. О, дьявол… Да, я отпускаю. Хотя мне проще было бы убить вас обоих.

Олалья. Знаешь, я бы и это приняла, как счастье. Тогда бы за гробовой доской мы бы всегда были вместе.

Сервантес. Но ведь он тебя не любит.

Олалья. Это не важно. Достаточно, что я его люблю. Этого довольно для счастья.

Сервантес. Но это горькое счастье.

Олалья. Все равно. (Нежно целует его в щеку.) Прощай, Мигель. Ты настоящий рыцарь.

Сервантес. Не называй меня так.

Олалья. Буду. Ведь я не знаю лучшей похвалы для мужчины.

Напевая «Ты в любви ко мне, Олалья…» убегает.

Сервантес. Несчастный я человек!

Голос Дон Кихота. Спасите…

Сервантес (озираясь). Похоже, я не один такой.

Голос Дон Кихота. Помогите!

Сервантес. Кто здесь?

Голос Дон Кихота (жалобно). Это я… Непобедимый рыцарь Дон Кихот.

Сервантес (поднимая скатерть со стула). Что ты тут делаешь?

Дон Кихот. Я погибаю.

Сервантес. Что за странная фантазия – погибать, лежа на стуле?

Дон Кихот. Помоги. Ноги меня не слушаются.

Сервантес (поднимая его). Что стряслось?

Дон Кихот. Я сражался с великаном. И он ударил меня сковородкой.

Сервантес. А ведь я говорил тебе, что это страшное оружие.

Дон Кихот. Я умираю не от удара.

Сервантес. А от чего же?

Дон Кихот. От предательства.

Сервантес. Что?

Дон Кихот. Меня предали. Друг и любимая женщина.

Сервантес (помолчав). О, Господи! Ты все слышал?

Дон Кихот. Да, я слышал. Но это ничего… Лучше так, чем в позорном неведении.

Сервантес. Я все тебе объясню…

Дон Кихот. Не надо… ничего объяснять. Мне и так слишком часто объясняли… Как устроен мир и каковы люди. Я не верил. Никогда не верил. Но теперь я вижу это собственными глазами…

Сервантес. Кихана!

Дон Кихот. Не зови меня этим именем. Что бы ни случилось, я не изменю себе. Я был и останусь странствующим рыцарем Дон Кихотом Ламанчским.

Сервантес. Дульсинея издевалась над тобой. Она смеялась над твоей преданностью… она не верила ни в великанов, ни в рыцарей.

Дон Кихот. Я и сам не верил. Но теперь я вижу, что ошибался. Есть и великаны, и драконы и особенно злые волшебники. Меня можно пилить на куски, можно сбросить в глубочайшую пропасть, можно жечь на костре – ни единым словом не выдам я своей муки и не отрекусь от своей веры. Да, люди не заслуживают любви. Но я все равно буду любить их и бороться за них – до последнего вздоха. Рыцари, бо́льшие меня, погибли за человечество. И я почту за честь пойти их стопами. Может, когда-нибудь, столетия спустя появится человек, который прочтет книгу о Дон Кихоте Ламанчском, рыцаре Печального образа. Эта книга западет ему в сердце, он сядет на коня, возьмет в руки копье и помчится навстречу судьбе – своей и всего человечества. Ибо, Мигель, есть люди, которых нельзя отделить от человечества. Где бы оно не оказалось, в какие бы страшные пропасти ни пало, они будут стоять рядом, утешать и помогать в трудную минуту, являть собой пример того, что честь и совесть не совсем еще растоптаны, что мужеству и доброте есть место на этой земле…

Сервантес. Чего же ты хочешь? Убить меня?! Вот моя шпага, вот грудь моя – убивай!

Дон Кихот. Ты ни в чем не виноват. Ты просто человек, такой же, как и все остальные.

Сервантес. Ах, вот оно что… Ты хочешь, чтобы я тебя убил. И потому оскорбляешь меня. Ну, изволь. Можешь ли ты держать меч, или желаешь, чтобы тебя поразили как обычно – сковородой по голове?

Дон Кихот. Я рыцарь, Мигель.

Сервантес. Прекрасно. Тогда берись за меч.

Дон Кихот, пошатываясь, вытаскивает меч.

Сервантес. Может, ты ждешь от меня, что я передумаю? Не надейся. Мы будем драться, и я убью тебя. А, знаешь, почему? Потому что ты в сто раз хуже всех этих драконов и великанов, о которых так красочно рассказываешь. Ты морочишь людям голову! Ты даешь им надежду на то, что есть какая-то там честь, совесть, справедливость… Нету! Нету этого ничего! Поверь человеку, который сотни раз сталкивался с ложью, клеветой, предательством и злобой! Если бы я не верил во все эти фантомы, возможно, я не был бы нищим калекой, ради собственного прокорма вынужденным отбирать хлеб у таких же нищих.

Пауза.

Сервантес. Люди при рождении подобны ангелам, они чисты и невинны. Но во что превращает их жизнь! Они становятся озлоблены, подозрительны, лживы, они забывают о том, что такое истина. А те, кто сохраняет в себе черты ангела, долго не живут. Я был поэтом, был юношей, исполненным веры в Бога и людей! Смотри, что со мной сделала жизнь!

Дон Кихот. Не вини жизнь, Мигель. Душа дана человеку, что властвовать собой…

Сервантес. Ну, значит, у меня нет уже души. И покончим с этим.

Дон Кихот. Я устал, Мигель. Когда кровью исходит тело – это тяжело. Но когда кровоточит сердце – это непереносимо. Я полагал себя более сильным и стойким. Теперь я вижу, что сил во мне меньше, чем я думал. Если бы я мог себя убить, я бы сделал это сам. Но я рад, что ты снимешь с меня этот грех. И я надеюсь, что тебе это тоже во грех не зачтется.

Сервантес. Прекрасная речь! А теперь защищайся…

Дон Кихот не двигается.

Сервантес. Что же ты стоишь? Или хочешь, чтобы я зарезал тебя, как барана?!

Дон Кихот. Я знаю, ты сильнее меня. И знаю, чем все закончится. Поэтому не будем тратить времени зря.

Сервантес. Черт побери! За кого ты меня держишь? За мясника?!

Дон Кихот. Ты же сам сказал, что душа твоя мертва. Когда человек бранит других, это можно не принимать в расчет. Но вот если он бранит себя – к этому нужно прислушаться.

Сервантес. Ты, видно, думаешь, что я – зло? Нет, поверь, зло – не я, а ты.

Дон Кихот. Вот и уничтожь это зло.

Сервантес. Да будет так!

Сервантес приставляет шпагу к горлу Дон Кихота.

Дон Кихот (подняв глаза к небу). Прими, Господи, душу раба твоего, рыцаря Дон Кихота!

Входит коррехидор Эсихи Москосо и трое стражников.

Москосо. Господа! Кто из вас королевский провиантский комиссар сеньор Мигель де Сервантес Сааведра?

Сервантес (оборачиваясь к нему). А в чем дело?

Дон Кихот (отстраняя Сервантеса). Это я Сервантес.

Москосо (Дон Кихоту). У меня есть предписание арестовать вас и доставить в тюрьму.

Сервантес. С какой стати?

Москосо (Сервантесу, указывая на Дон Кихота). По обвинению этого сеньора в незаконной реквизиции пшеницы в Тебе и Эсихе.

Сервантес. Незаконная реквизиция? Что за чушь?!

Москосо. Это, сударь, не ваше дело.

Дон Кихот. Верно, ваша милость. Я готов.

Сервантес (Дон Кихоту). Ты с ума сошел?

Дон Кихот (Сервантесу, тихо). Мне терять уж нечего. А тебя ждет дочь, родители, сестры… И Олалья. Беги, пока они не обнаружили подмену. (Москосо). Я к вашим услугам.

Москосо. Прошу.

Дон Кихот идет к выходу. Сервантес в оцепенении смотрит ему вслед.

Первый стражник (к Москосо). Ваша честь… Похоже, мы не того взяли.

Москосо. Почему? (Смотрит в бумагу). Высокий, худой, длиннолицый, усы, бородка…

Первый стражник. Все верно. Да только наш-то должен быть однорукий, а у этого обе руки на месте.

Москосо. Верно… (Дон Кихоту). Вы что же – хотели обмануть правосудие?

Первый стражник (кивая на Сервантеса). А вот тот как будто больше подходит.

Москосо (смотрит на Сервантеса). Твоя правда…

Дон Кихот (выхватывая меч). Ни с места! Мигель, беги!

Москосо. Да тут заговор!

Дон Кихот. Клянусь честью, пока я жив, волосок не упадет с головы моего друга Сервантеса!

Москосо. Прочь с дороги!

Дон Кихот плашмя бьет его мечом. Тот выхватывает шпагу и бьет Дон Кихота в грудь. Тот замирает.

Сервантес. Кихана!

Дон Кихот. Ну, вот, кажется и все… (Опускаясь на пол). Теперь уж точно – все.

Сервантес (бросаясь к нему). Кихана!!!

Дон Кихот. Я – Дон Кихот, ты же помнишь.

Сервантес. Ты ранен?

Дон Кихот. Нет… Я просто… просто убит. (Смотрит на Сервантеса.) Славно вышло… Умираю как истинный рыцарь – за друга. Лучше и не придумаешь…

Сервантес. Что ты болтаешь?!

Дон Кихот. Я же говорил тебе, что жизнь мне стала в тягость… Жалко только Санчо. Он, бедняга, будет убиваться… Я его знаю.

Сервантес. Не смей… Я не позволю тебе умереть! Слышишь! Не позволю!!

Москосо мигает стражнику, тот с размаху бьет Сервантеса дубинкой по затылку. Тот падает, бездыханный. Его уносят стражники. Москосо, еще раз оглядев поле битвы, выходит из таверны. Появляется Санчо. Вид у него весьма довольный.

Санчо. Ну вот, ваша милость. Я подкрепился, теперь можно и за дело…

С изумлением озирается по сторонам. Видит Дон Кихота, лежащего на полу.

Санчо (потрясен). Ваша ми… Сеньор… Господин мой Дон Кихот!

Санчо бросается к Дон Кихоту.

Санчо. Кто же это так с вами, а? (Поднимает свою руку, которой коснулся Дон Кихота, она в крови.) Ох, Матерь Божья! Да что же это! Очнитесь, сударь, я вас умоляю! Ваша милость, не шутите вы так со мной… (Слушает дыхание.) Не дышит…

Санчо шарит по карманам.

Санчо. Господи, где же оно? Чудодейственное зелье! Всегда помогало… Сколько раз уж вас убивали, сеньор: то голову отрубят, то проткнут, то располовинят… Но стоит выпить чуть-чуть – и как новенький. Да где же оно?!! Неужели обронил? Нету!

Санчо бежит прочь. Потом суетливо возвращается.

Санчо. Я сейчас, ваша милость. Вы только тут без меня не умирайте совсем. Продержитесь еще минуточку.

Выбегает из комнаты. В ней начинает ощутимо темнеть. Санчо прибегает обратно с котомкой.

Санчо (становится на колени над Дон Кихотом, вытаскивает склянку). Вот оно где, зелье-то чудодейственное! А вы боялись… Зачем же нужен оруженосец, как не воскрешать хозяина, коли что не так пойдет? Вот сейчас мы его выпьем… (Переворачивает склянку над Дон Кихотом)… сейчас выпьем… (Трясет склянку, но она пуста.)… Что же это? Пусто! Неужели ни капельки не осталось?! И рецепта я не знаю. Просил же, чтобы вы мне сказали, а вы все: потом, потом. Вот оно и настало, это ваше потом. О, господи, господи, добрый мой хозяин! Что же делать теперь? Что делать?! Как я буду без вас жить? Что скажу жене, детишкам, всем сельчанам? Не уберег, скажут, сеньора Кихану, доброго нашего господина… Горе мне, горе! Убили Дон Кихота! Последнего из рыцарей убили добрые люди!

Обезумев, Санчо берет Дон Кихота за ногу, продолжая причитать, тянет его за собой по полу.

Санчо (тащит Дон Кихота). Горе мне! Горе! Кончилась моя жизнь! Лучше бы мне самому умереть, чем видеть такое…

Свет быстро гаснет, становится темно.

Картина пятая

Камера в тюрьме города Кастро дель Рио. Небольшое зарешеченное окошко, через который в камеру с трудом попадает немного света. На тюфяке в камере сидит Сервантес. Он читает Библию. Слышно легкое поскребыванье. Сервантес поднимает голову.

Сервантес. Что такое? Крысы?

В окошке показывается физиономия Санчо.

Санчо. Не совсем, ваша милость. Но близко к тому.

Сервантес. Санчо, как же я рад тебя видеть!

Санчо. И я, ваша милость. Я тоже очень рад себя видеть.

Сервантес. Что с Дон Кихотом?

Пауза.

Сервантес. Что же ты молчишь? Он жив?

Санчо. Простите, ваша милость…

Сервантес. О, Боже мой… Нет. Не верю! Этого не может быть… Не верю. Нет, невозможно…

Отходит, садится на тюфяк. Берется за голову.

Сервантес. Это я во всем виноват. Я один.

Санчо. Ваша милость, вы тут не при чем. Вы же его знаете. Странно, что при таком характере он раньше не умер.

Сервантес. Ты не знаешь всего, Санчо. Он вступился за меня и потому его убили.

Санчо. Да он за всех вступается. Он же рыцарь, прах его побери.

Сервантес. Не в этом дело. Он просто хотел умереть.

Санчо. Вот уж никогда не поверю.

Сервантес. Это правда. Ведь я предал его.

Санчо. Вы же не со зла, ваша милость. Исключительно по доброте душевной.

Сервантес. Ох, Санчо, лучше молчи. Если ты думаешь меня утешить…

Санчо (перебивает). Упаси господи, сеньор. Как говорит царь Соломон, чем печальнее, тем умнее. Зачем же мне вас веселить, ежели после этого вы поглупеете?

Сервантес. Санчо, ты не меняешься.

Санчо. Истинная правда, ваша милость. Все люди разные, только я один и тот же.

Сервантес (после паузы). Меня тут почти не кормят. Нет ли у тебя хлеба?

Санчо. Хлеба нет, но я принес кое-что получше.

Санчо протягивает нечто, завернутое в тряпицу. Сервантес разворачивает и видит, что это Евангелие.

Сервантес. Что это, Санчо?

Санчо. Евангелие. Хозяин мой покойный был большой книгочей и очень его любил. Вот бы и вам что-нибудь такое же написать…

Сервантес. Такое же?

Санчо. Ну, может не совсем такое. Чего-нибудь в том же роде. Какой-нибудь рыцарский роман…

Сервантес. Роман? Какой еще роман?

Санчо. Известно, какой… О доблестном рыцаре Печального Образа и его верном оруженосце Санчо Панском. Господин мой был бы очень доволен. Все мне, бывало, говорил: вот было бы хорошо, если бы какой ученый человек про нас с тобой роман написал. И мы бы с тобой вошли в вечность, как какой-нибудь, не к ночи будь помянут, Амадис Гальский.

Сервантес. Ах, Санчо, я неважный писатель.

Санчо. Что делать, ваша милость, других у нас нет… Тут главное начать. Если не знаете, как это делается, смотрите на других. (Кивает на Евангелие.) Вот, скажем, книга хорошая. Берите с нее пример. Тогда получится. А хозяин мой будет смотреть с небес на вас и радоваться, что есть мочи.

Сервантес. Видишь ли, Санчо… я поклялся ничего не писать.

Санчо. Ваша милость, но ведь это было еще при жизни сеньора Дон Кихота.

Сервантес молчит. Потом поднимает глаза на Санчо.

Сервантес. Ты прав. Умер лучший из людей. И все клятвы теперь не имеют значения.

Санчо. Вот и я о чем.

Сервантес (задумчиво). Роман… Пожалуй… Это мой долг перед другом.

Санчо. И я о том подумал… Вы, ваша милость, опишите все, как было. Ничего не приукрашивайте.

Сервантес (горько усмехнувшись). Постараюсь.

Санчо. Кому, как не вам про сеньора Дон Кихота писать? Вы же его знаете, он себе на уме был. Очень был хитрый, наш дорогой идальго. Хотя и малость на голову ушибленный. Вы про это про все напишите, как есть. Пусть люди знают, что был дескать, такой Алонсо Кихана, хитроумный идальго дон Кихот Ламанческий, рыцарь Печального Образа и большой любитель прекрасных дам. Пусть уж помолятся о нем в сердце своем. (Задумывается.) Хотя нет, нельзя за него молиться. Его же, как и вас, сударь мой, отлучили от церкви. Вот беда-то.

Сервантес. Не бойся, Санчо. Нас отлучили от церкви, но уж никак не от Бога.

Санчо. Ваша правда. Господь наш милостив. Хотел бы я после смерти с ним увидеться с глазу на глаз, да и порасспросить его кое о чем.

Сервантес. И о чем бы ты спросил Бога?

Санчо. О ценах на муку да на сало, конечно. Но главное – зачем вот все это? (Показывает рукой на решетку на окне.) Зачем добрые люди друг друга мучают, зачем друг другу жить не дают. Бог на небе, мы на земле – как было бы хорошо. Как бы это так сделать, чтобы все всё поняли – вот о чем я думаю.

Сервантес. Да. Он тоже об этом думал.

Санчо. Ваша правда. Мы с его милостью всегда хотели размягчения мозга.

Сервантес. Да не размягчения мозга, Санчо, а умягчения сердца.

Санчо. Вам виднее, вы – человек образованный, да еще на государственной службе. Так что там с книгой, ваша милость? Будете писать?

Сервантес. Говорю же тебе – да. Вот только нечем и не на чем.

Санчо. А это я предусмотрел. Вот, сеньор, берите.

Санчо протягивает Сервантесу стопку бумаги и перо с чернильницей. Тот берет.

Сервантес (изумлен). Спасибо, Санчо.

Санчо. Я так и подумал, вдруг понадобится? Не кровью же вам писать, в самом деле…

Сервантес. Ты прав. Хотя лучшие книги так и пишутся – кровью.

Санчо. Ну, это уж как вашей милости угодно будет.

Сервантес глядит на Санчо, потом на бумагу.

Санчо. Ну, сеньор?!

Сервантес. Что?

Санчо. Начинайте.

Сервантес. Что, прямо сейчас?

Санчо. А чего откладывать? Судьбы своей никто не знает. Пока живой, надо делать дело. А отдохнуть и после смерти можно.

Сервантес в раздумье садится на пол, раскладывает бумагу, окунает перо в чернила. Начинает писать.

Санчо. Вы, ваша милость, говорите, что вы там пишете. А то отсюда не всем видно.

Сервантес (говорит и пишет одновременно). «В некоем селе Ламанчском, которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке. Олья – чаще с говядиной, нежели с бараниной, винегрет, почти всегда заменявший ему ужин, яичница с салом по субботам, чечевица по пятницам, голубь, в виде добавочного блюда, по воскресеньям, – все это поглощало три четверти его доходов…»

Понемногу становится все темнее и темнее.

Голос Сервантеса. «Остальное тратилось на тонкого сукна полукафтанье, бархатные штаны и такие же туфли, что составляло праздничный его наряд, а в будни он щеголял в камзоле из дешевого, но весьма добротного сукна. При нем находились ключница, коей перевалило за сорок, племянница, коей не исполнилось и двадцати, и слуга для домашних дел и полевых работ, умевший и лошадь седлать, и с садовыми ножницами обращаться. Возраст нашего идальго приближался к пятидесяти годам; был он крепкого сложения, телом сухопар, лицом худощав, любитель вставать спозаранку и заядлый охотник. Иные утверждают, что он носил фамилию Кихада, иные – Кесада. В сем случае авторы, писавшие о нем, расходятся; однако ж у нас есть все основания полагать, что фамилия его была Кихана. Впрочем, для нашего рассказа это не имеет существенного значения; важно, чтобы, повествуя о нем, мы ни на шаг не отступали от истины…»

Становится светлее. Видно, что дело происходит в таверне Педро Мартинеса. На кровати на подушках полулежит Дон Кихот. Появляется Санчо. Раздается рокочущий звук.

Санчо. Как будто гром, ваша милость? Или землетрясение?

Дон Кихот. Это не гром. Это бурчит в животе. Сколько раз я тебе говорил, что зелье нужно не в рот лить, а мазать им раны!

Санчо. Но и так ведь тоже действует.

Дон Кихот. Действует, однако звучит неприлично.

Санчо. Тут уж не до тонкостей. Вы совсем были мертвый… Слава Всевышнему, что я нашел запасной пузырек.

Дон Кихот. Как там Сервантес?

Санчо. Жив, здоров и весел.

Дон Кихот. Весел?!

Санчо. Я хотел сказать, горько оплакивает безвременную кончину вашей милости.

Дон Кихот. Что ж, другого я и не ждал от его благородного сердца.

Санчо. А зачем, ваша милость, мы не сказали ему, что вы живы?

Дон Кихот. Иначе бы он никогда не сел за описание моих подвигов. Ты же слышал, он поклялся не брать в руки пера.

Санчо. А вы думаете, нужно все описывать?

Дон Кихот. Непременно. Возьми славных рыцарей короля Артура. Кто бы знал про Ланселота, Галахада, Персиваля, Гавейна и прочих великих воинов, если бы не многочисленные романы, где подробно описаны их подвиги?

Санчо. А, может быть, этих почтенных сеньоров и вовсе не было на свете?

Дон Кихот. До чего же ты глуп, Санчо. Ты еще скажи, что меня на свете не было.

Санчо. Это уж как вашей милости будет угодно.

Дон Кихот. Однако довольно болтовни. Нас ждут подвиги и приключения. Подай мне мои доспехи.

Санчо. Ваша милость, они в стирке.

Дон Кихот. Тогда подай то, что есть.

Санчо помогает Дон Кихоту одеться.

Санчо. Не рано ли вам отправляться за приключениями? Вы еще слишком слабы.

Дон Кихот. Лучшее лекарство для рыцаря – славная битва. Вперед, Санчо, и да осенит нас своим покровительством прекрасная Дульсинея Тобосская!

Санчо. Кстати, ваша милость, не хотите ли попрощаться с ней?

Дон Кихот. Нет, Санчо. Иначе, боюсь, у меня не хватит сил уехать. Даме сердца надо поклоняться издалека.

Санчо. Вот и я то же самое жене говорю, когда уезжаю.

Дон Кихот. Ты, как всегда, все перепутал. Жена – это совсем другое дело.

Санчо. Ваша милость, неужели мы поедем на подвиги, не перекусив?

Дон Кихот. Опять ты за свое. Ты обеда не пропустишь, даже если начнется конец света.

Санчо. Как же иначе, ваша милость? Обед обедом, а все остальное само по себе…

Продолжая разговаривать, они идут прочь и постепенно исчезают. На сцене появляется Олалья. Грустно смотрит им вслед, садится на пол, тихо напевает.

Олалья (напевает)

Ты в любви ко мне, Олалья, Не признаешься, конечно, И не скажешь даже взглядом, Языком сердец влюбленных. Если б только был уверен, Что моя любовь взаимна, Я бы сам не стал скрываться, Я бы всем сказал об этом. Но от слов твоих жестоких, Веет холодом гранитным. А душа твоя, Олалья, Словно в бронзовой кольчуге. Мне горьки твои упреки, И твое высокомерье, Но надежда не оставит Сердце бедное вовеки…

Занавес.

Оглавление

Действующие лица

Действие первое

  Картина первая

  Картина вторая

Действие второе

  Картина третья

  Картина четвертая

  Картина пятая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg