Грег Гамильтон Бронзовый лес
Действующие лица
Ник Сальватор, художник.
Джеки Малкович, владелица гостиницы «Чарльстон».
Джонатан Блисс, доктор медицины.
Дороти Чалмерс, женщина, умеющая добиваться своего.
Действие первое
Картина первая
Ресторан гостиницы «Чарльстон». Барная стойка. Входная дверь. Дверь за барной стойкой. Столы и стулья. Лестница на второй этаж. Камин. На стенах фотографии начала прошлого века в рамках. Несколько картин. Большое окно с панорамным видом на озеро.
Грустно, как всегда в межсезонье. Осень уже закончилась. Зима еще не наступила.
В помещении двое. Джеки за стойкой протирает бокалы. Доктор Блисс за столом в компании одного из них. Джеки стройна. Доктор грузен. Он выглядит младше своих лет. Она старше своих. Джеки несет на себе печаль усталости. Доктор излучает оптимизм.
Джеки. Не хотите ли перекусить, доктор? Я могу что-нибудь приготовить.
Доктор. Перестаньте изображать энергичную хозяйку, Джеки. Насколько мне известно, у вас нет постояльцев. Могу я угостить вас? Лучший способ поладить с самим собой – опрокинуть стаканчик-другой в компании себе подобных. Так считает подавляющее большинсво мужчин и, к сожалению, лишь некоторое количество женщин. Их немного, зато они способны примирить нас с тем большинством, которое эти воззрения на разделяет. Жаль, что на таких женщинах нельзя жениться, ибо, вообще-то говоря, спутница жизни должна исповедовать трезвость и всячески склонять к ней мужа, не давая ему ввергнуться в пучину пьянства, но зато какие они товарищи!..
Джеки наливает себе вина и подсаживается к доктору.
Джеки. Судя по тому, что вы все еще холостяк, до сих пор вам попадались одни «товарищи».
Доктор. Но надежды я не теряю!..
Джеки. Признайтесь, доктор, это очень слабая надежда.
Доктор. Не насмехайтесь, девочка. Все зависит от силы нашей убежденности в чем-нибудь. Заставьте себя поверить в какую-нибудь чушь – например в то, что завтрашний день не наступит – и, возможно, это случится.
Джеки. Пробовала.
Доктор. И что же?
Джеки. Он все равно наступал.
Доктор. Вам этого хотелось так же как мне – оказаться под венцом в обществе какой-нибудь взбалмошной дурочки в окружении ее склонных к болезням родственников.
Джеки. А вдруг они окажутся здоровыми? Вы только представьте… Ваша невеста – из семьи богатых скотоводов. Мужчины здоровы, как быки, которых они выращивают, целый день носятся верхом по полям.
Доктор. Значит, проблемы с позвоночником.
Джеки. Женщины, кстати, тоже: в таких семьях все, от мала до велика – прекрасные наездники.
Доктор. Здоровые или больные, все они на следующий день после свадьбы ринутся ко мне на прием, но заработает на этом только аптекарь. Свои квалифицированные услуги мне придется оказывать бесплатно!.. Вы что уже подыскали мне невесту?
Джеки. Все зависит от силы вашей убежденности. Если есть скотоводы, значит, у кого-нибудь из них может оказаться дочь на выданье. Чем она вам не пара?
Доктор. Я не умею ездить верхом.
Джеки. Научитесь! И вообще, утренние облака не всегда предвещают дождь ближе к полудню. А вдруг кто-нибудь из родственников невесты, один из ваших будущих пациентов, держит бар? Утром он у вас на приеме. Вечером вы у него в баре. Виски за счет заведения. Чего еще желать?
Доктор. Владельцы баров почему-то меньше других склонны посещать эскулапов.
Джеки. Понятно!..
Доктор. Вот, например, вы сколько раз за последние годы обращались к моим услугам?
Джеки. Лично я – ни разу! Когда нас осаждают постояльцы, мне некогда присесть. Когда их нет, я должна чем-то занять себя, иначе я сойду с ума, размышляя о том, почему их нет или когда же они наконец появятся. Это похоже на болезнь, но от нее нет лекарств.
Доктор. Один нескромный вопрос, Джеки… Зачем вам постояльцы, если у вас есть иной источник доходов и не маленький?
Джеки. Вы имеете в виду творчество Ника? Конечно, его картины неплохо продаются, но практически всю выручку, во всяком случае, до сих пор, съедал его бронзовый лес. Когда он предложил вырубить все сосны вокруг гостиницы, заменив их бронзовыми, я имела неосторожность согласиться, так как считала эту затею полной чушью. К тому же, Ник всегда остывал к масштабным проектам еще на стадии раздумий о них. В этот раз все было иначе. Он срубил сосны, вырастил лес из бронзы, заселил его бронзовыми подобиями зверей и птиц, ибо настоящие отсюда бежали. Мы обогатили мировых производителей цветных металлов, а сами оказались на грани нищеты. Ник бросил эту затею только убедившись, что доходы не покрывают расходов, а в восторге от нее он один. Туристов бронзовый лес отпугивает. Они хотят лежать на траве под настоящими соснами и в мыслях воспарять к вершинам. Вместо этого им предлагалось общество бронзовых чудищ, один вид которых напрочь отбивал желание взлететь. Единственное живое существо в этой компании – наша собака – сбежала неведомо куда, сменив полный пансион на полную неопределенность в будущем. Мне почему-то кажется, что накануне побега она была близка к помешательству. Ну, представьте, вы рычите на своего бронзового врага, вызывая его на бой – раз, другой, третий – а в ответ тишина. Природа жива звуками, ваш отклик вызывает ответ, деревья под напором ветра поют. Бронзовые же монстры молчат, а бронзовый лес не может раскачать даже ураган.
Доктор. Работы были остановлены до аварии?
Джеки. Вы хотите знать, что послужило причиной их прекращения? Я вам ее назвала. Падение спортивного БМВ, за рулем которого сидел Ник-счастливчик, с пятидесятиметровой высоты поставило на них крест. Восстановить все, как было – за пределами человеческих сил. Тот сосновый лес посадил мой дед, растил отец, ему радовалась я. Единственное, что утешает, так это то, что бронзовый лес не будет пугать внуков, так как у нас нет детей. Ник ходит туда каждый день проведать своих страшилищ. Особенно ему нравятся крокодилы на берегу ручья: в их компании он просиживает часами. Я попыталась извлечь из ситуации хоть какую-нибудь пользу. Реклама предлагает туристам пообщаться с крокодилами, которые не кусаются, но они предпочитают тех, которые могут их съесть.
Доктор. Я знаю вас много лет, Джеки, и, как мне казалось до сих пор – достаточно хорошо. Сейчас мне кажется, что я чего-то в вас не заметил.
Джеки. Все на поверхности, Джонатан. Когда вы глядите на озеро, вы ведь не думаете о том, что там, в его мрачных глубинах. Вас восхищает, какое оно в час восхода, паруса яхт, расчерчивающих его на квадраты, купальщицы на берегу или отражение Луны в воде. Вас восхищает красота. Отношения между людьми далеко не всегда так же прекрасны, как ночной фейерверк. Их надо принимать, как данность, иначе.
Доктор. Иначе вы рискуете потерять рассудок.
Джеки. Я люблю Ника. Я помогала ему, когда он был в беде. Я нужна ему теперь более, чем когда-либо прежде. Что касается прихотей, то ополчаться против них или потакать им – право выбора любой женщины. Не потакать прихотям художника – значит обречь его на творческое бесплодие. Если он будет знать, что этим он обязан вам – вы его не удержите.
Доктор. Либо он перестанет быть художником.
Джеки. Можете назвать мне хотя бы одного, кто из любви к женщине распрощался с искусством? Я что-то не припомню. Зато я знаю множество случаев, когда с женщинами расставались исключительно из любви к нему.
Доктор (в сторону). Или к другой женщине. (Джеки) Говорите, все на поверхности?.. Чтобы достичь бездн вашей души, надо вызывать аппарат глубоководного погружения. Я не только лечу людей, Джеки. Я пытаюсь лечить их души. Есть все основания полагать, что худшее позади. Ник уцелел в этой ужасной катастрофе. Он не потерял вкуса к жизни и ту яростную страсть к работе, которая была ему присуща всегда. Вам не нравится нагромождение этих металлических конструкций, которые вы с присущей вам деликатностью называете «лесом» и его обитатели, но сколько же усилий понадобилось для того, чтобы все это сотворить! Он продолжает писать картины. Они находят своих почитателей. Им воздают должное знатоки. Их покупают! Он вернулся. Иной раз, чтобы вернуться к жизни надо сначала заблудиться в лесу.
Джеки. Даже если лес бронзовый? В тот день, когда он пропустил поворот и упал с обрыва, Ник был пьян. Вы знали об этом?
Доктор. Разумеется. Пристрастие вашего мужа к алкоголю, вероятно, относится к слабостям, которым надо потакать?
Джеки. Нельзя потакать слабостям, которые могут закончиться смертью.
Доктор. Он завязал с выпивкой?
Джеки. Ему запретили садиться за руль.
Доктор. Это меняет дело!
Джеки. Такой человек, как Ник, может дать сколько угодно поводов для иронии.
Доктор. Миллионы людей в этом мире преуспевают. Тысячи из них посвящают свой досуг разным интересным занятиям, будь то сооружение летающих тарелок или спуск с Ниагарского водопада в корзине для белья. Сотни ежедневно в разных местах суши покоряют где естественные леса, где бронзовые, напиваются, садятся за руль, разбиваются и при этом ухитряются остаться в живых. Что особенного в положении вашего мужа?
Джеки. То, что он – Ник Сальватор, большой художник и что когда-нибудь его назовут великим.
Доктор. Великими большие художники становятся после смерти. Ник упустил свой шанс. Как по мне, лучше жить в безвестности, чем погибнуть в расцвете лет и стать великим.
Джеки. Назвав вас ироничным, Джонатан, я вам польстила. Вы обыкновенный циник, иногда, правда, с некоторым налетом изыска, но всегда готовый высмеять то, что, может быть, какого-нибудь современного Гомера вдохновило б на эпос.
Доктор. Я не бард, Джеки, я – врач. Специфика моей профессии заставляет меня видеть мир таким, каков он есть. И то, что я при этом говорю, зависит не столько от меня, сколько от тех, кому мои диагнозы предназначены. Сильному человеку правда поможет преодолеть недуг. Слабого она может убить. Неправильный диагноз страшен последствиями. Но еще страшнее неправильная оценка способности того или иного из нас воспринимать правду и ложь. Надеюсь, я правильно оценил ваши способности, Джеки? А теперь, когда мы определились с терминами, позвольте со всем присущим мне цинизмом спросить вас вот о чем. Ник живет в свое удовольствие. Вы так, как этого хочется ему. Он пишет картины. Вы, тонко чувствующая мир женщина, зарабатываете на жизнь себе и ему в качестве горничной, барменши и кухарки, и я не убежден, что ваши усилия встречают его понимание и сочувствие. Ради него вы способны срубить под корень лес, который был вам так дорог, заменив его суррогатом леса, который дорог только ему. В один прекрасный день он, возможно, потребует снести дом, дабы освободить ему место под какой-нибудь новый проект. Я не спрашиваю, как вы отреагируете. Я это знаю наверняка. У вас с ним никогда не будет детей – а вам ведь очень хочется иметь детей! – и виноваты в этом не вы. Зачем он вам?
Джеки. Он оказал мне честь, разделив со мной свою жизнь.
Доктор. Боже, как сказано!.. Дитя мое, вы никогда не ощущали в себе мужчину?
Джеки. Они, конечно, сильнее нас. физически. В сезон, когда дел невпроворот, не всякий мужчина справится. С чего вы взяли?
Доктор. Фраза, которой вы только что объяснили свою привязанность к мужу, граничащую со всепрощением – она из лексикона мужчины. Человека тонкого и благородного. Представьте, Париж, шестнадцатый век, грандиозная свадьба блистательного аристократа маркиза де Марсеньяка с единственной наследницей титулов и богатств славного рода де Пистолей – графиней Амалией де Пистоль. Маркиз, выйдя из церкви, где их венчали, говорит своей молоденькой жене: «Дорогая, я так счастлив, что вы разделили со мной свою жизнь!» Слуги швыряют в толпу пригоршни золотых монет. Возникает легкая давка. Под восторженный рев толпы лошади уносят карету с молодыми туда, где их ожидает счастье.
Джеки. Вы все это выдумали?
Доктор. Все, кроме Парижа и пистолей.
Джеки. Париж нельзя выдумать. Он сам способен выдумать что угодно: закрутить лихой сюжет, вовлечь в действие персонажи, рожденные его буйной фантазией, заставив их играть по своей прихоти, а в финале предложить поворот, который поставит все с ног на голову и явится началом новой истории. Хотите вы этого или нет – вы будете действовать по его воле. Вот почему сюда так тянет людей. Здесь с ними обязательно что-нибудь случается.
Доктор. Что же случилось с вами?
Джеки. От рождения мне было предопределено стать владелицей маленькой гостиницы в предгорьях Альп, а я хотела стать художницей. Я приехала в Париж учиться живописи. Этот шаг казался легкомысленным только на первый взгляд. Так поступали многие молодые особы в итоге преуспевшие на ниве семейного счастья, да, и то не все, но у них не было гостиниц. Я училась у одного типа, который был плохим художником, но умел подметить искру Божью в последнем недотепе и раздуть из нее костер. Дрессируя своих учеников, он не стеснялся в выражениях и раздавал затрещины, не делая различий между полами, но в его методе был толк. Потянулись дни, одинаковые в своем тихом счастье. Настолько одинаковые, что сегодня, годы спустя, я не смогла бы выделить какой-нибудь из них. Кроме, пожалуй, одного.
Доктор. Мне продолжить за вас?
Джеки. Я продолжу сама. Мне нравится говорить об этом. Слова порождают образы, образы начинают действовать в реальных декорациях и кажется, начинаешь видеть многое из того, что упустил тогда. Эти видения объемны, у них есть запах и цвет, и они лучше реальных. Лица людей в маленьком кафе на Монмартре. Им нет до тебя никакого дела, но они не статисты, они полноправные участники действия: убери кого-нибудь из кадра – и твоя жизнь непредсказуемо изменится. Бурое пятно пролитого на скатерть кофе, маргаритки в белой вазе, до которой не доползло пятно. Крупные капли неожиданного дождя, взбивающие на булыжной мостовой маленькие гейзеры пыли… Дождь, цветы, лица и пыль… Когда бы тебе на являлись эти виденья, они зовут вернуться туда, в прошлое. Всем нам кажется, поведи мы тогда себя иначе, наша жизнь была бы другой. Неважно, какой именно, но другой. Вы не смеетесь, доктор?
Доктор. Нет. В подобные вещи действительно верит каждый – я, кстати говоря, тоже – хотя это полная бессмыслица, и мы это знаем.
Джеки. Отрадно, что в этом вопросе я нашла у вас понимание. Но вернемся к нашему повествованию. В один из дней в мастерской, где мы тщетно пытались найти что-то свое в области передачи теней и света, появился Ник.
Доктор. Он решил продолжить свое образование?
Джеки. Ник когда-то учился здесь, был любимцем нашего метра, видимо, еще и потому, что однажды адресованную ему затрещину переправил отправителю, выставил несколько картин, продал одну, начал получать заказы и был отмечен прессой как «перспективный молодой художник». Сюда же он периодически заглядывал, интересуясь, кто из девиц за время его отсутствия пополнил курс. Об этом меня поставили в известность заблаговременно.
Доктор. И вы ему приглянулись.
Джеки. Ему понравилась моя живопись!
Доктор. Что вы говорите?
Джеки. Он мог наступать с любого фланга – успех атаки был предрешен. Но ему понравилась моя живопись. Это было искренне, и меня очень подкупило.
Доктор. Сегодня ваша живопись нравится ему так же, как прежде?
Джеки. Я давно этим не занимаюсь.
Доктор. Значит, краска на ваших руках – это память о тех несравненных днях?
Джеки. Иногда я берусь за кисти просто для того, чтобы не забыть, как это делается.
Доктор. Любопытно, что у вас там выходит?
Джеки. Так, ерунда. Она не стоит вашего просвещенного внимания. Хотите познакомиться с моим творчеством? Поскучайте тут, без меня, а я отправлюсь на кухню.
Доктор. Не могу этого допустить, ибо горю желанием узнать, что же случилось дальше?
Джеки. Дальше мы поженились. На этом, кстати, настоял Ник. Ему хотелось семьи, детей. Ему много хотелось, но сконцентрировался он на том, о чем особо распространяться не любил. На работе. На автогонках, где главным его противником был он сам. Позднее – на попытках перекроить на свой лад природу. Что из этого вышло – мы уже обсуждали. Когда умер отец, мы решили переехать сюда. К тому времени Ник Сальватор имел достаточно высокий рейтинг в мире живописи и его агентам было совершенно все равно, где он совершенствует свой талант: в Париже или в какой-нибудь глуши, вроде нашей. Последнее даже оригинальней, не находите?
Доктор. Он, значит, совершенствовал свой талант, а вы свой похоронили?
Джеки. Я не утверждала, что у меня есть талант. Один из нас должен был помочь другому, приняв какую-то иную форму существования. Этой другой была я. Я управляюсь с гостиницей. Я помогаю Нику. Все эти годы я была для него женой, другом, самым объективным критиком его работ. Даже собутыльником.
Доктор. Значит, признаете?
Джеки. Что толку скрывать?.. А когда требовалось, то нянькой, и наконец, сиделкой.
Доктор. Полгода вы не отходили от него.
Джеки. Сто девяносто два дня, без учета времени, когда меня подменяли вы. И столько же ночей. До сих пор не могу выспаться.
Доктор. За это время Ник дважды пытался покончить с собой, решив, что больше не сможет писать картины.
Джеки. У вас плохие информаторы, доктор. Четырежды! В двух случаях я справилась без помощи персонала больницы, так что в истории болезни это не зафиксировано.
Доктор. Как это вам удалось?
Джеки. Сама не знаю. Они его утихомиривали с помощью уколов. В моем распоряжении были только слова. Я его не разубеждала, нет. Я начала вспоминать Париж, нашу встречу, о том как мы с ним поехали на этюды в Версаль, но вместо всего этого великолепия рисовали друг друга и то, как он однажды остался в моей маленькой комнатке на Монмартре. И Ник заплакал. Когда люди плачут, как он тогда, они выздоравливают.
Доктор. Если б слезы помогали нам выздороветь, мир сотрясали бы рыданья. Ника спасли не слезы, во всяком случае, не его собственные. Когда ситуация стала безнадежной, в дело вмешался ангел с именем, совершенно несвойственным жителям тех мест, где они водятся. Хотя, кто из нас знает, как кличут ангелов?
Джеки. Неужели, настолько безнадежная?
Доктор. Абсолютно! Медицине известны случаи чудесных исцелений, но к ней это отношения не имеет.
Джеки. Значит, все это было не зря. Скажите, доктор, вы могли бы продать себя?
Доктор. Элементы, из которых я состою, гроша ломаного не стоят. О чем вы, Джеки?
Джеки. Вы знаете, о чем я.
Доктор. Я не веду переговоров о душе с представителями кого бы то ни было. Если речь не о ней.
Джеки. Речь о том, чтобы направить поток, отведенных вам дней – бурный он или такой, что превращается в скудный ручеек при первых признаках жары – совершенно в другое русло.
Доктор. Смотря, сколько предложат. Конечно, вы можете отказаться. Но наступит день, когда вы обязательно подумаете о том, что, поступи вы тогда иначе – ваша жизнь была бы совсем иной. И как только это произойдет впервые, вы – человек конченый. Вы сожрете сами себя.
Джеки. Это в том случае, если вы отказались. А если согласились?
Доктор. Когда вам предлагают поступиться принципами в обмен на что-нибудь заманчивое, – будь то деньги, безоблачное счастье или успехи на новом поприще – сделка обычно бывает удачной для покупателя. Все это, конечно, в теории, хотя можно представить обстоятельства, при которых человек способен пойти на что угодно. Но при любых обстоятельствах нельзя продавать себя.
Джеки. Продать и предать – между этими понятиями нет разницы.
Доктор. А, между тем, разница существует и вы знаете в чем она. В вашем случае факт продажи бесспорен. Но себя вы не предавали.
Джеки. Почему вы решили?.. Я о втором.
Доктор. Ключевая фраза. Кофейное пятно на скатерти и маргаритки в белой вазе. Вы сами себя вставили в эту жизнь. Вам в ней паршиво, но надежды вы не теряете. Хотя, скорее всего, эта надежда бессмысленна.
Джеки. В этом месте мне, сославшись на дела, следует проститься с вами, но такой поворот в сюжете убедил бы вас в собственной правоте, поэтому, я этого не сделаю.
Доктор. По поводу того, что вы не бросили рисовать, я тоже не прав?
Джеки. Я делаю удивленное лицо.
Доктор. Ваши пальцы не только сегодня в краске.
Джеки. А что, если это, как принято говорить, «последний писк»? Три месяца назад я побывала в Вене!
Доктор. С каких это пор вы стали следить за модой?
Джеки. С живописью я покончила, став мадам Сальватор.
Доктор. Интересно, сколько же мужчин за последнюю тысячу лет сумели разгадать женский секрет, который так тщательно скрывал прикрывающий глаза веер?
Джеки. Человек – пять-семь. Но никто из них не был ни психологом, ни провидцем. Вы, Джонатан, в этом списке не значитесь.
В наступившую паузу вторгается шум мотора. Собеседники прислушиваются.
Доктор. Автомобиль?
Джеки. После той аварии Нику запретили водить машину. Выйдя из больницы, Ник отремонтировал свой БМВ. Дешевле было бы купить новый. Каждый день ровно в пять он выводит машину из гаража, включает двигатель и минут двадцать-тридцать гоняет его на высоких оборотах. Я несколько раз наблюдала за ним в эти минуты. Он был так увлечен, что не замечал ничего вокруг. Вам не кажется это странным, доктор?
Доктор. У мужчин, как и у женщин, есть игрушки, которыми они пользуются в той степени, в которой они доступны. Ник – человек с фантазией. Он садится за руль, нажимает на газ, воображает, что отправляется покорять пространство. Кстати говоря, двигатель работает отлично. Но это не БМВ.
Джеки. И еще нет пяти.
Оба встают и подходят к окну.
Джеки. «Ягуар» последней модели.
Доктор. Женщина не должна так хорошо разбираться в автомобилях. И какая красотка только что вышла из него!..
Джеки. Для человека со слабым зрением вы прекрасно разбираетесь в конструктивных особенностях объекта.
Доктор. Только в общих чертах. Подробностей мне не разглядеть.
Джеки. Сейчас увидите.
Входит Дороти Чалмерс. Она потрясает своей броской красотой, дорогим костюмом и отсутствием каких-либо условностей в общении.
Дороти. Всем привет, детки!..
Джеки. Мадам?..
Дороти. Как вы ухитряетесь жить в этой глуши? Ни одной живой души, хоть тресни!.. Хорошо, что меня надоумило свернуть к ближайшей гостинице, и она оказалась вашей!.. А почему именно к вашей? Ну, конечно – привлекла реклама на шоссе: «Наши крокодилы не кусаются». А почему они у вас не кусаются? По вырывали им зубы?
Джеки. Потому что они бронзовые, мадам.
Дороти. Забавненько… Похоже, я заблудилась. Мне надо в Милан. Завтра там начинается показ мод. Но я нутром учуяла, что еду куда-то не туда.
Доктор. Чутье вас не подвело, мадам. Вы проскочили поворот на Милан. Это в обратную сторону, километрах в десяти.
Дороти. А у вас тут миленько. Выпить, вижу, найдется. Каминчик… Картины. Эта (указывает на окно) – самая лучшая!
Доктор. Это окно, мадам. На заднем плане – наше знаменитое озеро.
Дороти. Остроумненько, паренек! Жаль, малость староват.
Доктор. Для чего?
Дороти. Для того, о чем ты сейчас подумал. (О виде из окна) Все-равно выглядит неплохо. Завтра поеду. Найдется, где переночевать?
Джеки. Как раз только что освободился наш лучший номер.
Дороти. Тогда его!.. И чего я не видела в том Милане?.. А тут у нас озеро!.. Я леди Дороти Чалмерс. Для друзей – просто Дороти.
Джеки. А я – Джеки Малкович. Постояльцы зовут меня Джеки.
Дороти. Положительно, Джеки!
Доктор. А я – доктор Джонатан Блисс.
Дороти. Доктор? Знаешь, я так и подумала. Вот только имя у тебя странноватое. Давай, колись!..
Доктор. Почему это я должен, как вы только что выразились, «колоться»?
Дороти. А потому, что компашка у нас нынче такая!.. Встретились – разбежались… И до свидания!.. Хочешь излить душу первому встречному? Сперва узнай, кому изливаешь! Поэтому, сходняк должен проходить при полной откровенности всей мешпухи.
Джеки. Она, вероятно, имеет ввиду собравшихся?
Дороти. Верно. Начну с себя. Я леди Дороти Чалмерс. Ну, это я уже говорила. Происхождение у меня самое, что ни на есть, простое.
Доктор. Значит, вы не аристократка?
Дороти. Кто, я? С чего ты взял, паренек? Я то сама из. Ну, неважно. Вот муж мой, упокой, Господи, его душу – был настоящим аристократом. Саймон Чалмерс Седьмой!..
Доктор. А мы думали Пятый.
Дороти. Ты меня не путай, док. Пятым был его дед. Титулов у них – что у твоего пса родословная!.. Проживаю я в Англии, но большую часть времени путешествую по Европе. А что, могу себе позволить!.. Америки не люблю! Уж больно они там все заносчивые. Наши хоть какая, но знать. А те щеки надувают на пустом месте. Вы, случайно, не американец, док?
Доктор. Я – бельгиец. Вам показалось странным мое имя? У него – интересная история.
Дороти. Не больше, чем на пять фунтов!
Доктор. Родственники по матери, проживающие в Англии, видели будущее младенца в ореоле имени Джон. В свою очередь, родственники по отцу, осевшие в Израиле, настаивали на имени Натан. Непринятие их условий грозило эскалацией напряженности на Ближнем Востоке. В результате, на свет появился Джонатан, счастливо примиривший обе стороны, уже готовые к вражде.
Дороти. Положительно, Док!
Джеки. Я из Австрии. Собственно, здесь мы сейчас и находимся.
Дороти. Правда?
Джеки. В семье ожидали мальчика. Отец, видевший Техас, только по телевизору, намеревался воспитать его ковбоем, для чего новорожденному было уготовано имя Джек. Родилась я. От алкоголизма отца спасла инициатива матери, адресовавшей любезное его сердцу имя – мне.
Дороти. Как трогательно!.. Вы скачете верхом?
Джеки. Я ни разу в жизни не садилась на лошадь, хотя, в нашей конюшне стоит одна. Бронзовая.
Дороти. Лошади, крокодилы – да, у вас тут целый зоопарк!..
Доктор. Есть еще лев.
Дороти. Ты подумай!.. (В сторону) Тоже, небось, бронзовый. Гляжу, мы тут пол-Европы представляем. Ну, прямо, международный сходняк!..
Доктор. Конференция.
Дороти. Торжественная часть удалась. Пора переходить к банкету.
Джеки. Это мы мигом!
Доктор. Надо бы позвать Ника. Может быть, он захочет к нам присоединиться?
Дороти. Кто такой этот самый Ник?
Джеки. Художник Ник Сальватор. Мой муж.
Дороти. Художник? Не знаю такого! Ну, раз он еще и твой муж!..
Доктор. Положительно, Дороти!
Дороти. Само собой! (Кричит) Эй, Ник!
Распахивается входная дверь и в комнату, слегка прихрамывая, входит Ник Сальватор.
Ник (Дороти). Вы звали меня, мадам? Ну, вот он я!
Занавес
Картина вторая
Ресторан гостиницы «Чарльстон». В обстановке одно отличие – исчезли со стен картины. Присутствующих двое. Джеки одета в обычной гамме. Доктор Блисс щеголяет в стильном спортивном пиджаке поверх яркой рубашки и шейного платка. Джеки стоит прислонившись к внешней стороне барной стойки. Доктор расположился за одним из столов, разделяя его с традиционным бокалом вина.
Звучит чарльстон.
Джеки. Когда у нас постояльцы, мы всегда крутим эту музыку, чтобы как-то оправдать название гостиницы.
Доктор. Разве у вас есть постояльцы?
Джеки. А вы не знаете?.. Кое-кому из приезжих этого аргумента мало, и тогда я плету какую-то чушь о начале прошлого века, о поездке деда за океан с некой важной миссией, о его романе с красавицей-мулаткой, о танцевальном конкурсе в Нью-Йорке – деду не только танцевать, ходить было трудно – он хромал от рождения и никогда не выезжал дальше Вены – и последовавшей вслед за этим перестрелкой. По-моему, полный бред, но они верят. Раз в год мы проводим конкурс на лучшее исполнение чарльстона. Приглашаются все желающие. Их собирается столько, что приходится устраивать отборочный тур.
Доктор. Однажды в таком конкурсе победил я – это было еще до вашего сюда приезда. Правда, моей партнершей была не мулатка – эдакая рыжеволосая бестия – и, слава Богу, обошлось без стрельбы, но страсти тут кипели!..
Джеки. То-то, я смотрю, вы оживились, услышав знакомый ритм. И одеты вы соответственно – хоть сейчас в пляс!.. Кстати, чего это вы так вырядились?
Доктор. Иногда для того, чтобы привлечь внимание интересующей тебя особы приходится прибегать к внешним эффектам, хотя, я не сторонник подобных методов.
Джеки. Иначе вас, чего-доброго, примут за унылого интеллигента.
Доктор. Положительно, Джеки!
Джеки. А вы хороший ученик, доктор. Смотрите, докатитесь до того, что не с кем будет говорить долгими зимними вечерами. Между прочим, умные мира сего никогда не числились среди франтов. Старый сюртук, скромный галстук, скромное место служащего. Более-менее сносно Эйнштейн выглядел лишь в день, когда ему вручали Нобелевскую премию.
Доктор. Я не нацеливаюсь столь высоко.
Джеки. У каждого в жизни своя высота. Как и глубина, на которую он может опуститься без риска быть раздавленным. Я только сейчас сообразила, кого вы мне напоминаете в этом наряде. Рыбу, мечтающую попасть на крючок. Вы не та рыба, Джонатан! Поищите другой крючок.
Доктор. Если я сейчас встану и уйду, то вы еще, чего доброго, решите, что оказались правы.
Джеки. Поэтому, вы не встанете и не уйдете. Тем, кто обладает даром проникать в мысли других людей, даже в голову не приходит, что кто-нибудь другой может проделывать нечто подобное с ними. Хотя, честно говоря, в нашем случае все на поверхности. Произнесите какую-нибудь ключевую фразу.
Доктор. Куда подевались эти картины?
Джеки. Вы имеете ввиду картины Ника, которые висели на стенах?
Доктор. Я имею ввиду именно эти картины.
Джеки. Их приобрела Дороти.
Доктор. Леди Чалмерс?
Джеки. Вы уверены, что она леди?
Доктор. А вы?
Джеки. Я то как раз уверена. (Берет со стола газету) Это сегодняшняя газета. Где-то здесь. Вот! «Леди Чалмерс, последнее десятилетие украшавшая своим присутствием миланские показы мод, связалась по телефону с организаторами и сообщила, что задерживается в связи с непредвиденными обстоятельствами.» Высказываются догадки о местонахождении леди и причинах ее отсутствия в Милане, но все это полная чушь! Мы то знаем, где она задержалась.
Доктор. Вы уверены, что речь идет о вашей гостье?
Джеки. Здесь ее фотография. Взгляните!
Протягивает газету доктору. Тот внимательно ее рассматривает.
Доктор. Она!
Джеки. Выпьете еще, доктор?
Подходит к стойке, наполняет бокал. Присаживается за стол доктора.
Блисс продолжает разглядывать газету.
Доктор. Зачем леди Чалмерс понадобились картины Ника Сальвадора?
Джеки. Самое простое объяснение – они ей понравились. Более замысловатое – Дороти хочет покромсать их ножом.
Доктор. И вы можете спокойно об этом говорить?
Джеки. Она заплатила хорошую цену – это обстоятельство примиряет меня с ее возможными действиями. Кстати говоря, Дороти приценивалась к бронзовым изыскам возле гостиницы. Цена, названная Ником, ее не удивила. А меня удивило, что Ник вообще решил продать это. Даже в больнице в первые минуты осознанности он требовал нести его к своим любимым крокодилам. Сочтя момент крайне благоприятным, я добавила, что демонтаж и перевозка – за счет покупателя. Кроме того, он должен посадить сосновый лес на освободившейся площади. Леди не возражала, но заявила, что должна посоветоваться с адвокатами по поводу лесо-посадочных работ.
Доктор. Зачем ей понадобился бронзовый лес?
Джеки. Она хочет украсит им свое поместье в Шотландии.
Доктор. Знаменитая охотничья свора лорда Чалмерса разбежится. Видимо, хозяйка ею не очень дорожит. Я должен поздравить вас с удачной сделкой, Джеки. Как непредсказуема жизнь!.. Достаточно было одной богатой даме проскочить поворот на Милан. Кстати, где сейчас Дороти? Рассматривает свое приобретение?
Джеки. Ник пообещал ей круиз по озеру.
Доктор. Интересно, на чем это они собрались плавать? Наш, так называемый, флот дожидается весны на берегу. Экипажи коротают время в ближайших барах. Для тех и других это такая же суть вещей, как смена времен года, на которую смертные не вправе покушаться. И если кто-нибудь отважится нарушить годами складывавшийся порядок, он рискует нарваться на серьезные неприятности, будь то отповедь, которая шокирует завсегдатая светских салонов или начало массовых беспорядков.
Джеки. Леди Чалмерс сама способна шокировать кого угодно. Что касается массовых беспорядков, то какую угрозу десяток пьяных матросов могут представлять для такой женщины, как Дороти? Знаете, что она мне сказала? «Не захотят катать – куплю какую-нибудь посудину. Уж хозяйке-то они не откажут!» Судя по тому, что они, отбыв сразу ж после завтрака, не вернулись к обеду, это ей удалось.
Доктор подходит к окну, глядит на озеро.
Доктор. Я ничего не вижу.
Джеки. И спутники не подтверждают возобновление судоходства. Возможно, они уже причалили.
Доктор. Вижу!.. Подъедала машина. Вот они и вернулись.
Джеки. Наконец-то!
Доктор. Я, пожалуй, пойду.
Джеки. Отрицательно, доктор! Какого черта вы напялили на себя эти шмотки? Вы хотите, чтобы вас оценили? Тогда сделайте три шага вправо и повернитесь налево. Это самый выигрышный ракурс! И сыграйте же что-нибудь!.. Легкое пренебрежение к происходящему.
Входят Дороти и Ник, оба в одеждах, соответствующих погоде и цели прогулки. У Дороти в руках большой букет цветов, который она швыряет на стол.
Дороти. Боже, как здорово!.. Это озеро, и небо, разверзшееся над ним, и лес, сбегающий к воде, и первый снег на вершинах гор, там, вдали. Как можно было жить до сих пор, не видя этого?
Доктор (Джеки). Вот это слог!.. Да, она нас просто дурачила!
Дороти. Чего это вы так вырядились, док?
Доктор. Я, знаете ли, вышел прогуляться.
Дороти. Вот почему целый день надрывались собаки!
Джеки (Доктору). Типично светская манера говорить комплименты!
Доктор (Джеки). Вы думаете?
Джеки. Судя по всему, одно из судов нашей флотилии сменило флаг.
Дороти. Я тут прикупила какую-то лоханку. С командой оказалось сложнее, но после того, как угостила всех посетителей бара, инцидент был исчерпан. Экипаж был готов плыть с нами вокруг света. Я, правда, не знаю, как они предполагали выбраться из озера, но их, видимо, это не смутило. Матросики подарили мне цветы, присвоили звание адмирала и проводили с соответствующими этому титулу почестями. Я не стала их расстраивать и не сказала, что их корыто мне больше не понадобится. Я дарю его вам, Джеки. Вместе с титулом.
Джеки. Я не могу принять столь дорогой подарок.
Дороти. Какой он, к чертовой бабушке, дорогой? Только не вздумайте угощать команду – выпивку я оплатила за неделю вперед. Чего вы молчите, Ник? Самое время, чтобы сказать.
Ник. Как хорошо быть живым.
Дороти. И это все?
Доктор. Наш Ник немногословен, мадам.
Дороти. Мне так не показалось.
Джеки. Он выражает себя в живописи.
Дороти. Я ничего не смыслю в живописи, хотя у меня есть десятка два картин, глядя на которые кое-кто зеленеет от зависти, а они – такие же знатоки, как я. Этот, как его?.. На тэ…
Ник. Тициан.
Джеки. У вас есть подлинники Тициана?!
Дороти. Покойный Чалмерс коллекционировал только подлинники! Взгляните на меня!.. Так вот, хотя я ничего не смыслю в картинах, я очень хорошо соображаю в мужчинах. У вас классный муж, Джеки! Поздравляю!..
Джеки. Благодарю.
Дороти. Не знала, что он – еще и классный художник, хотя о нем много чего есть в Интернете.
Джеки. Вот как?
Дороти. Ник – ходячее обаяние.
Джеки. Что-то не замечала.
Дороти. Вы просто перестали на него смотреть. (Себе) Может, оно и к лучшему. Чем меньше людей понимает настоящее, тем лучше, потому что настоящее можно растаскать даже взглядом. (Всем) Обаяние мужчины, ребятишки, заключено во внешности человека с большим жизненным опытом, соединенным с легкомысленным отношением к нему!
Доктор. Ну-ну!..
Дороти. Ник мне кое-что рассказывал о себе.
Джеки. И о том, как он «будучи в состоянии легкого подпития», как писали тогда газеты, перепутав руль автомобиля со штурвалом самолета, спланировал на лес?
Дороти. И об этом тоже.
Джеки. Зато теперь он не водит машину и не употребляет крепких напитков. Так что, видать, он не так уж легкомысленно относится к жизненному опыту. Как вы думаете, доктор, мужчина может прожить без выпивки и авто?
Ник. Можно прожить без чего-угодно, но это уже будет не жизнь.
Дороти. Положительно, Ник!
Доктор. Вы так вольготно переходите от высокого слога к сленгу. Скажите, Дороти, в ваших светских кругах все так?
Дороти. Кое-кто еще хуже. Ни слога, ни сленга, ни рожи!.. Невнятное бормотание и многозначительность на физиономиях. Эти проходят за самых умных. Вот возьмусь за мемуары – они у меня попляшут!
Джеки. Браво, леди Чалмерс! Давно пора разобраться со всей этой мешпухой.
Доктор. Со всеми этими светскими, леди Чалмерс.
Дороти. Да, поняла я… Как не понять? Какая я вам, к черту, леди!.. Мой отец был швейцаром в лондонской гостинице «Ритц». Неплохое, кстати, местечко, но он его не сберег, двинув по носу какого-то прощелыгу, заменившего чаевые шуткой, которая оказалась неостроумной. Мать убиралась в квартирах богатых людей, но у нас самих не было никаких богатств. Разве что, я. Они то все дружно твердили, что я ни на что путное не гожусь, но я то себе цену знала! Образование какое? Улица, да, общение с разными людьми. И если от кого слышала что-то умненькое, в копилку клала, как другие туда денежки кладут – это потом очень выручало.
Доктор. На таком международном сходняке, как наш, Дороти, больше всего ценится откровенность, но такими темпами мы никогда не доберемся до высших сфер.
Дороти. Уже добрались. Как-то вечером я зашла к папаше, надеясь срубить деньжат на невинные девичьи забавы. Лорда Берсальера в это время выволакивали из «ролс-ройса» у подъезда гостиницы. Это был его день! Как только он утвердился на ногах более-менее устойчиво и почувствовал необходимость удостоверить свое местонахождение, его взгляд сфокусировался на мне. Между нашей встречей и нашей свадьбой пролегли полгода его настойчивости и моих раздумий, которые довели его до умопомрачения. Я ответила «да» в тот день, когда поняла, что очередного предложения могу не дождаться. Последовали пять лет безоблачного счастья. Муж постоянно осыпал меня знаками внимания в благодарность исключительно за то, что, как теперь принято говорить, «разделила с ним свою жизнь». Когда же пришла пора отправится в иные миры, он отправился туда убежденный, что ничего лучшего там уже не встретит. Последовали два удачных судебных процесса с претендентами на наследство, два неудачных покушения на вашу старушку Дороти и третье, удачное, уже не на меня. И вот я здесь, перед вами. Я хороша собой, у меня прекрасные анализы, недвижимость в Англии и во Франции, куча денег и весь мой жизненный опыт сводится к тому, что совместное проживание с кем бы то ни было лучше при наличии определенного материального ресурса, чем без него. Что это вы все приуныли?..
Доктор. Зависть, мэм. У нас не было ни феерических ухаживаний, ни громких судебных процессов и если кто-то и покушался на нашу жизнь, то только мы сами. Мы слишком подавлены услышанным для того, чтобы восторгаться им.
Джеки. Обед мы, кажется, пропустили. Приготовлю что-нибудь к ужину.
Джеки скрывается за дверью, ведущей на кухню.
Доктор. А я пойду прогуляюсь.
Направляется к входной двери.
Дороти. Доктор!
Доктор. Да?
Дороти. Сторонитесь собак!
Доктор. Всего хорошего, леди Чалмерс!
Уходит.
Ник. Зачем вы с ним так?
Дороти. Такому человеку как он, лучше сразу объяснить, что к чему. А то скажешь что-нибудь, что он истолкует, как знак, ты уедешь, а он бултыхнется в озеро. Поехали со мной, Ник! У меня есть дом в окрестностях Парижа – всего лишь час езды! – много света, берег пруда, облака отражаются в воде, в лесу бегают олени. Мы могли бы сделать там тебе ателье и твоему агенту Франсуа Бабилону было бы удобней приезжать туда, а не гонять в эту глушь.
Ник. Так мы знакомы?
Дороти. А иначе зачем бы я оказалась здесь?
Ник. Где и когда?
Дороти. Я влюбилась в тебя больше года назад на вернисаже в Лондоне, где, кстати говоря, оказалась совершенно случайно. Тебя окружали другие женщины, и это настораживало. Я привыкла всегда быть единственной и первой, но для практической реализации этого тезиса всегда необходим мужчина, который бы считал тебя таковой. Я сказала себе: забудь его. Прошло время. Я не забыла.
Ник. Почему я?
Дороти. Кто и когда смог ответить на этот вопрос? Я хочу, чтобы мы были вместе и ничего не пожалею для этого. Тебя шокирует мое богатство? Я раздам его бедным. Ты готов закрыть на него глаза? Мы воспользуемся им наилучшим образом. Будем жить, где понравится, путешествовать, творить.
Ник. Ты подаешь мне знак?
Дороти. Талантливые люди редко бывают счастливы. Ты выглядишь печальным, Ник. Тебе здесь что-то не нравится. Может быть, окружение?
Ник. Почему ты считаешь, что я буду счастлив с тобой?
Дороти. Я этого не гарантирую. Я знаю!
Ник. Я не могу так сразу.
Дороти. А я никогда не делаю своих предложений дважды. Человек, который говорит тебе «я не могу так сразу» уже сделал свой выбор, но бессилен сдвинуться с места. Ты кажешься мне человеком, способным изменить свою жизнь. Я жду тебя в машине. Если через десять минут ты не сядешь в нее, я уеду одна. Решайся!
Дороти покидает ресторан. Ник продолжает сидеть в раздумьях. Его взгляд мечется между кухонной и входной дверями. Наконец, махнув рукой, он выбегает вслед за Дороти.
Голос за кухонной дверью. Ник!
Из кухни появляется Джеки с подносом в руках. Беспомощно оглядывается по сторонам, как бы желая понять, в чем дело.
Джеки. Ник!..
Опускает поднос на стол.
Слышен шум двигателя. Джеки подходит к окну и смотрит.
Шум двигателя отъезжающего автомобиля стихает вдали.
Джеки. У нас тут не бывает сильных ветров. Соснам же нужен ураган, чтобы раскачиваться и петь. А бронзовым соснам и ураган не поможет. Надо заказать запись поющих сосен – наверное, есть такие. Поднимется ветер, разведет на озере легкую волну, домчит сюда. Под его невесомым прикосновением зазвучат сосны, и все будет, как прежде.
Занавес
Действие второе
Картина третья
Год спустя. Ресторан гостиницы «Чарльстон». В интерьере никаких изменений. Доктор Блисс за столом. Джеки за барной стойкой.
Джеки. Судя по всему, зима будет ранней.
Доктор. Что вас навело на эту мысль, дитя мое?
Джеки. Сегодня вы в пальто.
Доктор. В прошлом году она нагрянула внезапно. Надо быть готовыми ко всему.
Джеки. Год спустя вы сидите за тем же столиком, пьете то же вино и готовитесь продолжить все тот же разговор о смысле бытия. Вас что-нибудь может сдвинуть с орбиты?
Доктор. Независимость в понимании многих означает косность и скуку. Я не зануда, Джеки. Мне не приходится скучать. Я надежный. Жаль, что это качество до сих пор служило мне одному. Я бы охотно предложил его вам, но, боюсь, оно вам ни к чему.
Джеки. Не обижайтесь, Джонатан, но, с некоторых пор, я зареклась что-то с кем-то делить.
Доктор. Сколько раз я зарекался не иметь дело с женщинами!.. Для чего, кстати говоря, имелось достаточно оснований.
Джеки. И что же?
Доктор. Всякий раз, когда на горизонте появляется новый объект, логика позорно ретируется с поля боя. Рано или поздно что-либо подобное произойдет и с вами.
Джеки. Никогда!.. Я избавилась от иллюзий и теперь совершенно спокойно могу говорить о том, что со мной произошло.
Доктор. То, что вы можете говорить об этом совершенно спокойно, вовсе не означает, что вы избавились от иллюзий. Вы ведь верите, что Ник к вам вернется.
Джеки. Он не вернется.
Доктор. Поспешность, с которой вы возразили, свидетельствует о том, что эта мысль находится в поле ваших раздумий. Когда мужчина перестает быть смыслом вашего существования, вы можете иногда вспоминать о чем-нибудь приятном, связанным с ним, даже о том, что он отравил вам жизнь, но о том, чтобы он к вам вернулся, речи быть не может – зачем он вам? Избавить женщину от мыслей о мужчине может только другой мужчина – других способов нет. Тоже самое, кстати говоря, относится и к мужчинам, только в их случае речь идет о женщинах. Но поскольку, как вы только что заявили, с мужчинами вы покончили.
Джеки. С чего вы взяли? Представьте достойный образец, способный вдохновить меня на безумства, и я буду готова пересмотреть свои выводы.
Доктор. Спокойная, размеренная жизнь, значит, вас уже не устраивает. Безумства вам подавай!..
Джеки. Что может быть прекрасней безумств?.. Мне хотелось бы казаться веселой и беззаботной, полной планов на будущее, но мне не весело, забот у меня хватает, а планы на будущее сводятся к тому, что в сезон забот станет еще больше, и они помогут забыться. Но как же далеко до этого чертового сезона!.. Какой глупец считает, что быть судовладельцем лучше, чем простым матросом? Сидела бы себе в баре.
Доктор. Выпустите пар, Джеки. Не держите его в себе. Вы действительно считаете, что можете говорить об этом без угрозы для всей конструкции?
Джеки. Вы сомневаетесь в себе, когда приходит момент взять в руки скальпель?
Доктор. Нет.
Джеки. Я тоже.
Доктор. В таком случае, начинаем. Сестра, наркоз!
Джеки. Обойдемся без наркоза!.. Впрочем, чуть-чуть, для храбрости.
Наливает себе вина. Делает глоток.
Доктор. Будет больно. Может быть, очень больно!..
Джеки. Я выдержу!
Доктор. Чего вы не можете простить Нику?
Джеки. То, что он уехал, не поговорив со мной. Не попрощавшись.
Доктор. Избежав объяснений, он облегчил задачу себе и вам. Вы могли заставить его остаться, что впоследствии он бы вам обязательно припомнил.
Джеки. Я начинаю думать о нем хуже.
Доктор. А так вы думали о нем хорошо. Он вам звонил?
Джеки. Ни разу.
Доктор. Писал?
Джеки. Возможно, письма к нам уже не доходят.
Доктор. Расскажите, что вы знаете о нем. и о ней. Ведь что-то же вы знаете?
Джеки. Я знаю только то, что мне удалось узнать. Телевидение, газеты. Несколько раз звонили доброжелатели: кто-то видел его с другой и поспешил меня об этом уведомить. Они живут во Франции. Много путешествуют, недавно их чествовали в Бразилии. В новую свою студию Ник не пускает прессу, но, судя по тому, что на вернисаже в Париже были представлены пять новых работ, он занят не только путешествиями.
Доктор. Пять-это много или мало?
Джеки. Смотря, что за работы. Пресса традиционно восторжена, но она находила повод для восторгов даже тогда, когда ее избранник лежал в реанимации. «Счастливые обладатели картин Ника Сальвадора за последние сутки стали богаче в десятки раз!..» Что-то в этом роде. Многие отмечают, что в творчестве художника прибавилось оптимизма.
Доктор. …явившегося следствием перемен в жизни?
Джеки. Лично зная художника берусь утверждать, что, чем тяжелей на сердце у Ника Сальвадора, тем веселей холсты.
Доктор. Это обстоятельство согревает вам душу?
Джеки. У меня стандартные реакции на стандартные обстоятельства. Не могу радоваться, когда кому-то плохо.
Доктор. Плохо с женщиной, которая забегает ему все дороги, превратила его жизнь в сказку, и если до сих пор что-то не сделала для него, то только потому, что это выше человеческих сил и денег?
Джеки. Откуда вы знаете?
Доктор. Я, знаете ли, тоже почитываю прессу. Не знаю, что ему может не нравиться в новой жизни. Может быть, он тоскует по высокому слогу? «Разве ему может быть лучше с другой?» Типичная ошибка брошенной женщины!
Джеки. Зачем вы так?
Доктор. Я сказал, будет больно. Вы отказались от наркоза, так что терпите. Он предлагал вам разойтись?
Джеки. Я же говорила – к нам не доходят письма.
Доктор. И одно это заставляет вас думать, что рано или поздно, он к вам вернется? Забудьте его! Он растоптал вашу любовь, превратив вашу жизнь в ад! (Себе) Ну, Джонатан, ты разошелся! (Джеки) Он вас недостоин!
Джеки. Все может быть и так, но при этом, не я ушла от него, а он от меня. Не знаете почему?
Доктор. От женщины, которая столько сделала для вас, сколько вы для Ника, не уходят к другой, только потому, что на стенах ее жилища висят подлинники Тициана. Поищите ответ в себе.
Джеки. В течении двенадцати лет я сдувала пылинки с этого бесценного экспоната. С ним надо крайне осторожно, даже когда он вдрызг пьян, поэтому, шестеро его держат, а одна дует. Ему разрешалось все и не запрещалось ничего, и при этом надо было делать вид, что ты поощряешь все то, что заставило бы любую другую позеленеть от злости. Пять лет назад Ник неожиданно утратил интерес к живописи. До него это случалось со многими, и почти все, передохнув в базовом лагере на высоте пяти километров, продолжали штурмовать Эверест. Он не продолжил. Поскольку имя Ника Сальвадора к тому времени было достаточно известным и обещало прогреметь в будущем, надо было что-то предпринимать. Художник может периодически исчезать на короткий срок, но никогда – на продолжительный, не давая отчета о сделанном, иначе его забудут. Я перебрала все возможные варианты – заметьте, я, а не он! – и, в конце концов, остановилась на единственно возможном. Когда-то в ту далекую пору, когда мы вместе ходили на этюды, многие отмечали сходство наших манер. Я решила этим воспользоваться.
Доктор. Этого не может быть!
Джеки. Может, Джонатан! Может!.. Первые несколько работ я забраковала – они мне показались «не в стиле». А потом была удачная серия: ни публика, ни коллекционеры, ни агенты Ника, ни он сам не обнаружили подвоха. Ему самому к тому времени было все равно. Он застрял в бронзовом лесу.
Доктор. «Веселые полотна»… Представляю, что творилось у вас в душе!
Джеки. Не представляете!.. Впрочем, когда я бралась за кисти, мрак отступал. Вероятно, потому и картины такие солнечные.
Доктор. Я вам не верю!
Джеки. Правильно делаете! Сама не знаю почему, но я привыкла пробовать краски на ощупь: так, знаете ли, лучше ощущаешь цвет. Не вы ли постоянно обращали внимание на мои руки? Что ж я по-вашему все эти годы перекрашивала стены?
Доктор. И что теперь?
Джеки. А теперь все! Мне надоело играть под чужим именем, тем более, тот, которого я прикрывала, оказался этого недостоин. Отныне на всемирной распродаже талантов я буду фигурировать под собственным именем. Те пять полотен Ника Сальвадора, представленных на вернисаже в Париже, завершали эксперимент.
Доктор. Ключевая фраза?
Джеки. Не понимаю.
Доктор. Никогда не ставьте на кон все сразу! Один неверный ход, вы проигрываете и, пошатываясь, отходите от стола безо всякой надежды отыграться. Вы хотите знать, почему от вас ушел Ник? Позволяя ему делать все, что заблагорассудится, вы лишили его возможности делать то, ради чего он появился на свет – писать картины. Вы пытались его спасти, ради него вы пошли так далеко, насколько простиралась ваша любовь к нему, но этим самым вы его и погубили. Человек может перестать быть собой по собственной инициативе, но еще ужасней, если он сделает это с чьей-то помощью. В бронзовом лесу можно заблудиться, как в настоящем, но из него почти невозможно выбраться. Ник попытался, и у него получилось. Вы по-прежнему склонны его винить?
Джеки. Ему плохо там, где он теперь! Я знаю!
Доктор. В таком случае, ему остается вернуться, сесть в БМВ, взобраться на вершину холма и повторить попытку.
Джеки. Этому можно как-то помешать?
Доктор. Боюсь, что нет. В мире столько холмов. А уж автомобилей!..
Джеки. Что же мне делать, Джонатан?
Доктор. Мы сами себя затащили в эту жуть. Давайте и выбираться сами. Сыграем собственную жизнь. Большинство людей, кстати, делает это совершенно бездарно! А ведь неплохая пьеска, скажу я вам! И режиссер не последняя бездарь. И актеры подобрались хоть куда, хотя, конечно, все малость пообносились. Так чего же мы ждем!? Пишите картины. Изучайте судовождение. У меня, кажется, есть учебник по штурманскому делу – я принесу.
Джеки. Зачем он мне?
Доктор. Пригодится – вы ведь у нас теперь судовладелица! Осваивайте пиратский сленг – придется объясняться с матросами. Перекрасьте кухню, научите крокодилов кусаться – только не кисните! Или знаете, что, давайте мы с вами потанцуем!
Джеки. Я не настроена танцевать.
Доктор. А я – очень даже настроен! В конце концов, у меня привилегия приглашать, кого захочу – я ведь когда-то побеждал здесь на конкурсе. Чарльстон – необыкновенный танец, кульминация блестящего праздника – он не заинтересует публику, зашедшую в сельский трактир выпить стаканчик винца – так ведь и момент сейчас особый.
Джеки. Что в нем особенного?
Доктор. Мы только что расставили все по своим местам.
Джеки. По-вашему, это повод для праздника?
Доктор. Это танец всеобщего веселья, в нем нет тревожного ожидания, как в танго или рок-энд-рольного хаоса, все стремительно и легко, женщины обворожительно распущены, мужчины подчеркнуто элегантны, вы еще не в воздухе, но уже не на земле, вы стремительно несетесь куда-то, пытаясь взлететь, это повторяется бесконечное количество раз, вы можете меняться партнерами, что, конечно, не обязательно, но возможно, и, в конце концов, вы обнаруживаете себя не там, где начали и не с той, с кем стартовали, да, и вы сами уже немного другой. Джеки, пойдемте танцевать!
Звучит мелодия чарльстона. Она усиливается. Доктор начинает танцевать, пытаясь привлечь к этому Джеки. Она отказывается. Он продолжает сам. Джеки хмуро на него смотрит.
Мелодия стихает, заставляя угомониться доктора. Снаружи доносится шум мотора.
Джеки. Кто-то приехал.
Доктор подходит к окну и смотрит.
Доктор. Вас не интересует, кто?
Джеки. В последнее время я утратила интерес к неожиданным визитам. Это плохо сказывается на цвете лица. Если постояльцы, примите их. Если кто-нибудь заблудился, будьте столь любезны, доктор, проводите их до того места, где они проскочили поворот, пожалейте им счастливого пути и проследите, чтобы двинулись в нужном направлении. Я буду у себя.
Джеки поднимается по лестнице на второй этаж и уходит.
Доктор. Вам плохо, вы не находите себе места, вас бросает в холод от неизвестности и в жар, когда наступает определенность, а врач во всех проявлениях вашего эго должен сопереживать. Зачем я выбрал такую жуткую профессию?..
Входит Ник Сальватор, одетый в элегантное пальто.
Ник. Привет, док!
Доктор. Когда вы уходили, вы забыли проститься.
Ник. Прощайте, док!
Доктор. Пока, Ник!
Ник. А теперь здравствуйте!
Доктор (в сторону). В конце концов, он бросил не меня. (Нику) Боже мой, Ник!
Доктор с Ником обнимаются.
Ник. Как вы думаете, могу я снять пальто?
Доктор. Снимите, тогда узнаем.
Ник сбрасывает пальто и оказывается в элегантном костюме. Пальто он швыряет на спинку стула.
Доктор. Какой прикид!..
Ник. Да, уж, положено!..
Доктор. А… Какими ветрами? Бразильскими?
Ник. Ветер нынче дул с гор. Сильный встречный ветер. У меня сложилось впечатление, что он меня не пускает.
Доктор. А ветру то вы чем насолили?
Ник. Здесь, я гляжу, ничего не изменилось.
Доктор. Что может измениться в местности, где беспрерывно предаются веселью или коротают время в ожидании его начала?
Ник. Довелось побывать в нескольких местах, где занимаются тем же – там то же самое.
Доктор. Мы здесь, значит – в русле общих тенденций.
Ник. Конкуренция обостряется.
Доктор. Старый добрый чарльстон – в моде, как и сто лет назад.
Ник. Погодка нынче ничего, правда?
Доктор. Будь все время такая же, как сейчас – зверье передохло б от переохлаждения.
Ник. А люди?
Доктор. Вывезли бы морем в Бразилию.
Ник. Европа ближе.
Доктор. Там уже плюнуть негде. А этих кенийцев знаете, сколько?
Ник. Кстати, о Кении. Как Джеки?
Доктор. По-моему, замечательно. Сезон был очень удачным – много приезжих. Пришлось брать несколько человек на подмогу. Сейчас здесь посвободней. Джеки много времени уделяет живописи.
Ник. Она начала писать?
Доктор. Я бы сказал – продолжила.
Ник. И что?.. Я имею ввиду, что у нее получается?
Доктор. Есть кое-что в манере, напоминающей вашу, что меня, кстати, совершенно не удивляет. Есть нечто, совершенно особенное. Знаете, как будто человек очень долго болел, а потом вдруг выздоровел.
Ник. Толкование живописи с точки зрения медицины?
Доктор. Почему бы и нет? Вас же не удивляет, когда успешные занятия живописью приводят кое-кого в объятья медицины. Джеки пригласили участвовать в выставках, двух или трех.
Ник. Она отказалась?
Доктор. Она согласилась.
Ник. Неразумный поступок. Очень плохо быть хуже кого-то.
Доктор. Наше существование – это цепь неразумных поступков, не находите, старина? Но однажды один из них переворачивает жизнь. Почему хуже? Джеки делает это гораздо лучше многих.
Ник. Намекаете на то, что я начал сдавать?
Доктор. Если речь идет о физическом состоянии, не могу ничего сказать, пока не обследую вас.
Ник. Сердце побаливает.
Доктор. Вы приехали сюда подлечиться?
Ник. Хотите знать, зачем я сюда приехал? Джеки не скажите?
Доктор. Боюсь, что это ее уже не интересует.
Ник. Так же, как и она, я могу считать это место своим. Я вернулся к себе.
Доктор. Когда мы говорили о месте в том смысле, в котором сейчас высказывались вы, то имели ввиду пространство, насыщенное предметами и людьми. Не знаю, как с предметами, но кое-кто из обитателей этого дома вам не обрадуется.
Ник. Ерунда! Вы не знаете Джеки, так как ее знаю я. Я не моралист, док. Я знаю, что поступил с ней паршиво, но не умею извиняться. Засела бы где-нибудь с ружьем и встретила мое появление хорошим выстрелом. Это было бы не худшим решением проблемы, но это не в характере Джеки. Что же нам остается?
Доктор. Продолжить с того места, где вас прервали.
Ник. Что-то вроде. Хотя, я не сторонник слепо следовать партитуре. Мне нравится импровизировать.
Доктор. Ваша жизнь с Джеки не была похожа на импровизацию.
Ник. На импровизацию не была похожа моя жизнь с Дороти. Там все было расписано по минутам, начиная с высадки союзных войск в Нормандии и заканчивая моим утренним появлением за мольбертом. Никаких возражений не принималось: ни ухудшение погоды в районе высадки, ни дрожание рук вследствие экспериментов с шампанским на каком-то званом вечере накануне. Можете представить, как это вдохновляло?
Доктор. А, знаете, ваша работодательница была права! Художник должен вкалывать, как проклятый, без ссылок на природную лень и выпитое накануне.
Ник. Но, я не могу работать без вдохновения!
Доктор. Вы надеетесь обрести его здесь?
Ник. У меня болит сердце, Джонатан.
Доктор. Если вас не уложат с первого выстрела, и вы сумеете продержаться на позициях денек – другой, я, пожалуй, вами займусь.
На площадке второго этажа появляется Джеки. Обнаружив внизу Ника, она каменеет, судорожно вцепившись в перила.
В свою очередь, замирает и Ник, увидав жену.
Следует продолжительная пауза.
Доктор. Эй вы, оба, самое время что-нибудь сказать!
Ник. Ты зарядила карабин. Джеки?
Джеки. Ты готов снова прыгнуть с холма, Ник?
Доктор. Он взглянул на нее и понял, что должен ответить «да», иначе она его не воспримет. Отрицательно, детки! Не стойте, как истуканы. Просто, скажите друг другу: «Здравствуй!»
Занавес
Картина четвертая
Ресторан гостиницы «Чарльстон». Миновало еще две недели. Наступление зимы заметно лишь по одежде присутствующих. Ник в свитере. Доктор Блисс в теплой куртке. На столе перед каждым – стакан с выпивкой. К своему Ник прикладывался значительно чаще доктора.
Доктор. По-моему, вы форсируете события, Ник.
Ник. Тому есть несколько причин. Снаружи похолодало. Надо же как-то этому противостоять. С работой на сегодня я закончил.
Доктор. А начинали?
Ник. Вообще-то говоря – нет. Но я пытался.
Доктор. А как же больное сердце?
Ник. Когда пьешь – ничего не болит. Это, кстати, еще один весомый аргумент в пользу нашего времяпровождения.
Доктор. Зато завтра оно разболится больше.
Ник. Значит, надо пить постоянно.
Доктор. Благодаря таким, как вы, очередь в мой кабинет никогда не иссякнет. Знаете, за что я вас уважаю?
Ник. Вообще-то мне плевать, уважает меня кто-нибудь или нет, но если речь о вас.
Доктор. Все, что вы делаете, вы делаете аргументировано. Вы сбежали от Джеки.
Ник. Дорогая Джеки!..
Доктор. …объяснив этот поступок острой необходимостью находиться где угодно, только не здесь. Год вы продержались в обществе Дороти.
Ник. Дорогая Дороти!..
Доктор. Ваша восторженная реакция на любое женское имя – вероятно, одна из причин, по которой все любительницы живописи от вас без ума.
Ник. Всего лишь один год? Целую вечность, мой друг. Целую вечность!
Доктор. Для вас целая вечность в обществе кого угодно – само по себе достаточный аргумент, чтобы вернуться к Джеки.
Ник. Дорогая Джеки!.. Впрочем, это я уже говорил.
Доктор. Свое общение с Бахусом вы аргументировали очень убедительно!
Ник. А разве к этому занятию можно подходить как-то иначе? Слушайте, док, к чему вы пытаетесь меня склонить?
Доктор. Сбросьте обороты, дружище! Есть вещи, которые лучше обсуждать на трезвую голову.
Ник. А мы что делаем? Это не по-дружески, Джонатан. Вы все время пытаетесь выставить меня хуже, чем я есть.
Доктор. С чего вы взяли?
Ник. Вы постоянно рекомендуете мне бросить пить. На себя посмотрите!.. (Переворачивает стакан, ставит на стол) Все, бросил!.. Я опять становлюсь абсолютно неинтересным человеком, косноязычным, мрачным.
Доктор. Мы, вроде, и до сих пор не очень веселились.
Ник. …занудой и брюзгой, начну жаловаться на жизнь.
Доктор. Вам-то чего жаловаться?
Ник. Кому же, как не мне? Я пустился в плавание с Дороти, потому что надеялся найти по ту сторону океана – кстати говоря, периодически довольно милого.
Доктор. Вы о ком? Об океане?
Ник. О чем же еще? Так вот – я с того места, на котором вы меня прервали – потому что надеялся найти то, чего мне не хватало. Я вернулся к этим берегам, полагая застать все то, что когда-то составляло смысл моей жизни – и нашел – но зачем мне это, если это у меня уже было?
Доктор. В море дома. На берегу в гостях. Вам никогда не хотелось стать моряком, Ник?
Ник. А что, заметно? Сидишь себе в баре, дегустируешь ром.
Доктор. Разве мы заняты не тем же?
Ник. А романтика?
Доктор. Вот тут вы в самую точку!
Ник. А-а-а!.. Мне нравится такой оппонент, как вы, но не нравится, что вы избегаете споров. Сыпаните какой-нибудь тезис, с которым я буду не согласен. Это сразу придаст остроту нашей беседе и вызовет интерес у окружающих.
Доктор. Где вы видите окружающих?
Ник. А вы?
Доктор. Мне это как-то не пришло в голову. Итак, вы пересекли океан, потом вернулись, не найдя успокоения ни там, ни тут. Недовольство окружающим миром – это всего лишь попытка замаскировать недовольство самим собой.
Ник. Неочевидно, старина! Я, например, собой доволен! Изменится мир – и мы с ним будем в полной гармонии!
Доктор. А сами вы не пробовали его изменить?
Ник. Любая попытка изменить мир ухудшает нас самих!
Доктор. Любопытная логика. Значит, если мы пытаемся его ухудшить мы становимся лучше сами?
Ник. Именно!
Доктор. Если можно, пример.
Ник. Не догоняете, доктор?
Доктор. Не догоняю.
Ник. Только что я на ваших глазах бросил пить. Хорошо ли это для процесса художественного творчества, который, как известно, является составной частью планетарных процессов? Бесспорно!.. Ну, а мне от этого лучше?
Доктор ошалело осушает стакан.
Ник (комментируя увиденное). Хорошо, да? На мир, стало быть, нам уже наплевать. Пойду к себе – появились некоторые мысли. Это, между прочим, благодаря вам! Умеете вы расположить к себе собеседника.
Ник встает из-за стола и, балансируя, как в шторм, начинает подниматься на второй этаж.
Доктор. Вам помочь?
Ник. Сохраняйте спокойствие, старина! Впереди трудный путь.
Благополучно завершив подъем, Ник исчезает за дверью второго этажа.
Появляется Джеки с корзиной выстиранного белья. Ставит корзину на ближайший к ней стол.
Доктор (о Нике). – Куда это он?
Джеки. Пошел вздремнуть перед обедом. У нас теперь облегченное расписание. Нам нельзя напрягаться – сердце, знаете ли.
Доктор. Как врач могу сказать, что Ник серьезно болен. Скорее всего, это результат. некоторых злоупотреблений, имевших место в последний год, но я не стал бы исключать и последствий экстремальных трюков на склонах известного вам холма. Не мешало бы провести более детальное обследование, но я уверен, оно подтвердит диагноз, уточнив лишь пути его приобретения. Впрочем, когда человек серьезно болен, вопрос о том, как он до этого докатился, отступает на второй план. Его надо лечить.
Джеки. Для меня важны все подробности. Я знаю, кого мне благодарить, но хотела бы получить этому подтверждение.
Доктор. Человек вправе принять или отвергнуть любые предложения, в том числе, самые, что-ни-на-есть, заманчивые. Это его собственный выбор и ничей другой. Ник предпочел накачиваться шампанским, не спать много ночей, питаться всякими изысками и когда придется. Что ему мешало ложиться до полуночи и трезвым, спать не менее восьми часов, прогуливаться на свежем воздухе и грызть капусту?
Джеки. Капусту грызите сами. Я знаю, что мне надо делать, и я буду это делать, независимо от того, поможете ли вы мне или нет. Я вытащу его!
Доктор. Лучше пошлите его ко всем чертям.
Джеки. Чтобы он тут же отправился к Дороти?
Доктор (себе). А потом снова вернулся к вам? Ему что же, всю жизнь болтаться от одного берега к другому, в ожидании сладостного момента, когда посреди Атлантики его посудина даст течь? (Джеки) Что же вас все-таки заботит больше: чтобы Ник был жив, или чтобы он был жив в вашем обществе? Он должен работать, должен писать. Любая терапия, что ваша, что моя, будет бессильной, если пациент отказывается идти на поправку.
Джеки. А мы будем писать. Художника Ника Сальвадора когда-нибудь обязательно назовут «великим». В конце концов, какая разница, кто скрывается за этим именем – он или я? Я его глаза, его руки.
Доктор. И его костыли. Один человек писал прекрасную музыку, будучи глухим. Другой – прекрасные стихи, оставаясь незрячим. Жизнь можно не слышать, не видеть, но при этом чувствовать и переживать, но, сами по себе ни зрение, ни слух не дают человеку возможность переживать и чувствовать. Вы обе приложили руки к тому, чтобы Ник утратил эти качества, а без них нет художника.
Джеки. Какие только обвинения в свой адрес не приходилось слышать!.. А потом обвинитель, явившись под утро, размазывал слезы по небритым щекам и бессвязно толковал о том, что его неправильно поняли. Может, и мне выступить в роли прокурора? Вот вы, доктор, чем не объект для обвинения?
Доктор. И в чем же вы собираетесь меня обвинить?
Джеки. Поискать, так найдется. Только, боюсь суд к моим обвинениям не прислушается.
Доктор. Это почему же?
Джеки. У вас очень хороший адвокат – он вас отмажет. Мне с ним трудно тягаться – не хватает самоуверенности.
Доктор. Хотелось бы узнать – кто же это? Вдруг, когда-нибудь понадобится.
Джеки. Вы сами.
Джеки подхватывает корзину с бельем и скрывается за дверью в кухню.
Доктор. Они никогда не признаются, что испортили ему жизнь – ни одна, ни другая. Правда, мы не слышали леди Чалмерс, и надежда, пусть слабая, остается, вдруг по ту сторону Атлантики погода переменилась к лучшему? Но сейчас леди находится на днях высокой моды в Милане, где ее появление вызывает не меньший ажиотаж, чем сами Дни, и показаний дать не может.
Снаружи слышны звуки, сопровождающие подъезжающий автомобиль. Доктор спешит к окну.
Доктор. Она не в Милане!.. Вторая машина за последние две недели. Такое оживление не в сезон?..
Входит Дороти Чалмерс, чья неотразимость лишает возможности сообразить, что это – всего лишь результат усилий косметолога и кутюрье.
Дороти. Привет, паренек!
Доктор. Мадам!..
Дороти. Сидите здесь с прошлого года?.. Или нет?.. Точно!.. На вас тогда был другой наряд, еще более идиотский, чем этот. Что стоите, как баобаб?
Доктор. Почему «баобаб»?
Дороти. А он что, лежит? Одичали вы тут, на своем острове!.. Помогите даме снять пальто!
Доктор. Баобаб, и тот бы сообразил.
Дороти. Вот именно!
Доктор помогает Дороти снять пальто.
Доктор. Что вас привело в нашу глушь, леди Чалмерс?
Дороти. Я приехала за своей собственностью.
Доктор. Если вы имеете ввиду ваше судно, то оно стоит на берегу. Команда ожидает вас в баре. Я там недавно был – матросики начинают нервничать.
Дороти. Ничего, подождут!.. Вы прекрасно понимаете, кого я имела ввиду!
Доктор. С каких это пор человек считается чьей-то собственностью?
Дороти. С тех самых, Джонатан, когда расходы на него становятся крупным капиталовложением. Вы – ничья собственность, оттого вы такой унылый! Итак, Ник здесь?
Доктор. Было бы глупо это отрицать.
Дороти. Положительно, док! Ваш рейтинг несомненно вырастет еще больше, если вы поможете доставить его сюда.
Доктор. Ник отдыхает.
Дороти. С чего бы это он вдруг переутомился?
Доктор. У него больное сердце.
Дороти. Это ваш диагноз, доктор. А теперь послушайте мой. У человека, способного в течении одной ночи осушить ящик шампанского, сердце болеть не может!
Доктор. Боюсь, дополнительно обследование нам не понадобится.
Дороти. Поторопитесь, доктор! Если за поиски возьмусь я, Нику придется лечить не только сердце, но и голову. Он серьезно подставил меня, неожиданно исчезнув две недели назад. Не в его интересах усугублять ситуацию еще больше.
Доктор. Вы думаете, вам позволят учинить здесь погром?
Дороти. Это гостиница, доктор! Постоялец может делать здесь что угодно, если он в состоянии заплатить. В конце концов, я просто куплю это.
Доктор. А что, если послать вас к черту?
Дороти. Вот это уже не в ваших интересах, доктор. Вы в свое время лечили Ника. Не ставя под сомнение вашу профессиональную репутацию, я готова выписать вам чек, адекватный вашим усилиям. Но если вы и дальше будете гнуть свою линию, я легко докажу, что вы только навредили его здоровью, и тогда уж платить придется вам.
Доктор. Зряшное это дело – тратить время на сотрясание воздуха.
Дороти. Абсолютно с вами согласна. Тащите его сюда!
Появляется Джеки. Она видит Дороти. Дороти – ее. Несколько секунд женщины молча перемещаются по комнате, занимая позиции для атаки.
Дороти. Дорогая Джеки!
Джеки. Похоже, кто-то опять сбил указатель поворота на Милан. Доктор!
Доктор. Да?
Джеки. Ваших рук дело?
Доктор. Само собой!
Джеки. Я так и думала!
Дороти. Вижу, мне здесь не рады. Может быть, обрадуетесь моим деньгам?
Джеки. Я ничего не продаю.
Дороти. А я никогда не расшвыриваюсь деньгами только для того, чтобы посмотреть, как на кого-то они падают с неба. Есть нечто такое, чем обладаете вы, Джеки, и за что я согласна заплатить.
Доктор. Она имеет ввиду Ника.
Дороти. Причем здесь Ник? Меня интересуете вы, Джеки. Я покупаю все картины, которые вы напишите когда-нибудь впредь.
Джеки. Картины, подписанные Ником Сальватором?
Дороти. Это мы обсудим наедине.
Джеки (о докторе). Он в курсе!
Доктор. Джеки! Вы даете мне возможность заработать? Обычно, мне платят за то, что я говорю, но я никогда ничего не получал за свое молчание.
Дороти. Положительно, док. (Джеки) Итак?
Джеки. Отрицательно, детка! Я надеюсь взобраться на Олимп под своим собственным именем.
Дороти. С вашей подписью эта мазня гроша ломаного не стоит. Авторство Ника Сальвадора рано или поздно сделает его работы бес-ценными!
Доктор. Удачное помещение капитала всегда маскировали рас-суждениями о высоком! Как в этом смысле, Дороти?
Дороти. У меня нет от вас секретов, друзья! Ни богатство, ни знатность не поднимут курса ваших акций после того, как вы отправитесь играть на небесной бирже. Оценим лишь поступок!.. И неважно, что вызвало его – врожденный идиотизм или всплеск разума. Знаете, что говорят о моем покойном муже – аристократе черт-те там в каком поколении, владельце огромного состояния, и прочее, и прочее, и прочее?.. «Это тот старый маразматик, который женился на молоденькой шлюшке из трущоб». Да, я из трущоб, и приключений в моей жизни было хоть отбавляй, – не знаю, почему их называют таким не возвышенным словом «шляться». Но когда придет мой черед прогуляться на небеса, последний циник, вроде вас, доктор, с почтением скажет: «Это та самая Дороти Чалмерс», которая была спутницей жизни великого Ника Сальвадора и вдохновительницей его лучших работ».
Доктор. Браво, Дороти! Вам надо забыть о сленге – он не ваша стихия. Вытрите глаза, Джеки. Ну, не вы вдохновляли Ника – что ж теперь с этим делать? Вы всего лишь писали за него!
Дороти. Последнее предложение, Джеки: сколько бы вы не запросили – я плачу вдвое!
Доктор. С картинами все, более-менее ясно. (Дороти) – А как же с Ником? Вы предпочитаете вдохновлять его на расстоянии?
На площадке второго этажа, незамеченный участниками дискуссии, появляется Ник.
Дороти. Возьму его с собой.
Джеки. Ник не уедет отсюда.
Дороти. В любой момент, когда я этого захочу! (Замечает Ника) Привет, Ник! Давай, спускайся!.. У нас мало времени – мы едем в Вену!
Джеки. Не слушай эту богатую дуру, Ник!
Доктор. Неверно сформулировано, Джеки. Она очень богата!
Дороти. Положительно, док! (Нику) Ты знаешь, я предлагаю только однажды, Ник. Но сейчас я готова нарушить свое правило. Ты едешь?
Джеки. Ты остаешься?
Ник начинает спускаться. Достигнув первого этажа, он делает один неуверенный шаг, затем второй и рушится на пол. Присутствующие бросаются к нему.
Джеки. Боже мой, что с ним?
Дороти. Помогите же ему, доктор! Скорее!..
Доктор щупает пульс упавшего, пытается услышать стук его сердца.
Доктор. Он в пути, мадам!
Скорбная тишина. Три коленопреклоненные фигуры у тела Ника.
Голос Джеки. Похороны очень сблизили нас с Дороти. Мы обе как-то сразу ощутили потребность друг в друге. Взаимная симпатия, родившаяся из взаимной ненависти, соединила нас, и вот уже три года мы неразлучны. Болтают о нас всякое, но мне все – равно, а Дороти тем более. Мы живем в Англии, много путешествуем, я занимаюсь живописью, и Дороти всячески поощряет это. Участие в нескольких выставках и прекрасные отзывы в прессе сразу же сделали нас с ней известными. Я говорю: «нас», потому что не представляю, как бы это могло произойти без нее.
Гостиницу купил доктор Блисс – не знаю, где он взял деньги, да и зачем мне знать? Бронзовый лес мы не стали перевозить в Шотландию – для нас обоих это было бы слишком тягостным воспоминанием, неуместным в нашей нынешней жизни. Гостиница процветает. Доктор сам проводит экскурсии по лесу. Огромное количество людей приезжают взглянуть на последнее творение великого Ника Сальвадора. Крокодилы, которые не кусаются, вызывают неизменный восторг.
Голос Ника. Доктор Блисс превосходно мне подыграл – вы не представляете, сколько пришлось ему за это заплатить. Гробовщик тоже оказался на высоте и тоже небескорыстно. Я не платил только за слезы участников похоронной процессии. Надеюсь, они были настоящими.
Нынче я не живу в каком-то определенном месте, предпочитая ездить по миру, нигде без особых причин не задерживаясь. Оставшись без опеки, я снова обрел интерес к живописи. Когда денежки подходят к концу, я причаливаю к какому-нибудь берегу, закрываюсь в четырех стенах и становлюсь к мольберту. Некоторое время спустя какой-нибудь «счастливчик» совершает сенсационную находку у себя на чердаке, и ведущие знаменитых аукционов, срывают голоса, называя сумму, предложенную за «неизвестную ранее картину Ника Сальвадора», которого теперь называют не иначе, как «великим», потому что он умер.
Занавес
Комментарии к книге «Бронзовый лес», Грег Гамильтон
Всего 0 комментариев