«Приключения Гогенштауфена»

Приключения Гогенштауфена (fb2) - Приключения Гогенштауфена 476K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Львович Шварц

Евгений Шварц Приключения Гогенштауфена

Действующие лица

Гогенштауфен – экономист.

Упырева – управделами.

Маруся Покровская – счетовод.

Кофейкина – уборщица.

Бойбабченко – домашняя хозяйка.

Арбенин – юрисконсульт.

Журочкин – бухгалтер.

Брючкина – зав. машинописным бюро.

Юрий Дамкин – зав. снабжением.

Фавн – статуя.

Заведующий.

Сердитый молодой человек.

Рабочий.

Пожарный.

Милиционер.

Толпа.

Горцы на конях.

Действие первое

Картина первая

Скверик около учреждения. Вечер. Старуха-уборщица, по фамилии Кофейкина, дремлет в скверике. К ней быстро подходит другая старуха – Бойбабченко.

Бойбабченко. Слушай, Кофейкина, я к тебе… Это дело надо прекратить!

Кофейкина. Какое дело?

Бойбабченко. Ты меня знаешь! Я – старуха отчаянная, я – старуха добрая. Когда мне кого-нибудь жалко, я могу человека убить. Я такое могу поднять, что по газетам шум пойдет. Недопустимое это дело! Ведь уже одиннадцатый час!

Кофейкина. Ты о чем говоришь?

Бойбабченко. Конечно, о Гогенштауфене. Лицо его беспардонное, простое, каждому понятное. Каждый видит, что можно его нагрузить до отказу. Взгляни сама, оглянись! Разве это не ужасная картина? Во всем учреждении погас свет, только одно окно горит, его окно, Гогенштауфена. Сидит, крутит арифмометр за ручку…

Кофейкина. И песни поет.

Бойбабченко. Что?

Кофейкина. И песни поет. Он всегда, когда в одиночестве работает, напевает на мотив Буденного все, что в голову придет… Веселый экономист…

Бойбабченко. И ты про это так спокойно говоришь? Оставили человека одного на все учреждение, работы на него навалили, сами гуляют, сами пируют – а он мучайся?

Кофейкина. Он не мучается.

Бойбабченко. Не морочь мне голову! Человек он молодой, нежный, погода хорошая, девушка у него, Маруся Покровская, такая, что даже я, старуха, и то в форточку любуюсь, когда она через садик домой идет, милая. А ты мне говоришь, что он не мучается! Врешь, мучается! Врешь, хочет уйти! Врешь, беспокоится за девушку. Где, мол, она в такую погоду? Не гуляет ли?

Кофейкина. Постой, мать.

Бойбабченко. Не буду стоять! Я все ваше учреждение лучше тебя знаю, хоть ты в нем уборщица, а я домохозяйка и не служащая. Ведь мои окна против ваших. У меня стекла чистые, у вас стекла чистые. Я по хозяйству бегаю, а с вас глаз не свожу. Я все вижу, всех понимаю. Кто что делает, мне все понятно. Я ведь за вашей работой еще и по всем газетам слежу. Сколько я с вашим планом намучилась. Ночи не сплю, бывало. Ах, думаю, доведут ли они план до каждого сотрудника! Мобилизуют ли общественность!

Кофейкина. Погоди.

Бойбабченко. Не могу. Человек мучается, товарищ Гогенштауфен, любимый мой сотрудник, а она сидит у двери, на звезды глядит. Ступай хоть чаю ему приготовь!

Кофейкина. Послушай меня…

Бойбабченко. Не в силах я этим заниматься. Добрая я! Тут не слушать надо, а помочь.

Кофейкина. Ладно, поможем.

Бойбабченко. Ну, то-то. Керосинка то у вас есть?

Кофейкина. Зачем?

Бойбабченко. Чаю взгреть. А нету, так я мигом домой…

Кофейкина. Тут чай не нужен…

Бойбабченко. То есть как? Человек там измучился!

Кофейкина. Дай мне сказать в свою очередь. Гогенштауфен – человек редкий. Он работает, но не мучается.

Бойбабченко. Откуда ты это знаешь?

Кофейкина. Значит, знаю. Он работает любя. Ему интересно. Делает он такой проект, который все наше учреждение по-новому повернет и так оживит, что каждый охнет, удивится и скажет: как верно придумано, давно пора! Заведующий перед отпуском лично сказал коменданту: Гогенштауфен, говорит, талант, говорит. Ему от работы мученья нет. Другая беда ему грозит.

Бойбабченко. Беда?

Кофейкина. Она самая.

Бойбабченко. Откуда?

Кофейкина. Упыреву нашу знаешь?

Бойбабченко. Управделами?

Кофейкина. Да.

Бойбабченко. Как не знать! Хоть и не так давно она у вас, однако я приметила. Красивая она, но лицо у нее все же грубое, отрицательное. Идет мимо и так глядит, будто я не человек, а она высшее начальство.

Кофейкина. Эта самая. От нее я и жду всяких бед Гогенштауфену.

Бойбабченко. Склока?

Кофейкина. Вроде. Не знаю – сказать тебе, не знаю – нет.

Бойбабченко. Скажи!

Кофейкина. Не знаю, поймешь ты, а вдруг и не поймешь!

Бойбабченко. Пойму!

Кофейкина. Хватит ли у тебя сознания.

Бойбабченко. У меня-то? Да что ты, матушка? Да мы, новые старухи, – самый, быть может, сознательный элемент!

Кофейкина. Ох, не знаю! Так ли?

Бойбабченко. Да что ты, родная, я тебе доказать могу. Почитай газеты, возьми цифры, если мне не веришь. Цифры не соврут. Что есть высшая несознательность? Хулиганство. А за хулиганство сколько старух судилось? Ни одной! За разгильдяйство сколько? Нуль. За бытовое разложение? Ни единой. Да что там, возьми такую мелочь, как прыганье с трамваев на ходу, – мы, старухи, даже этого себе не позволяем. Мы сознательные!

Кофейкина. Так то оно так…

Бойбабченко. Не спорь! Я все обдумала. Я даже собираюсь в красном уголке прочесть: «Новый быт и новая старуха». Вот. Я, милая, когда готовлю, мету, шью, у меня только руки заняты, а голова свободна. Я думаю, думаю, обобщаю в тишине, в пустой квартире. Мысли, понятия… Не спорь! Объясни, в чем дело с Упыревой! Я мигом разберусь! Предпримем шаги! Ну? Говори!

Кофейкина. Ох… смотри! Объяснить я объясню, дело простое, но только, чур, не отступать!

Бойбабченко. Я? Да я перед львом не отступлю, не то что перед управделами. Объясняй, в чем дело!

Кофейкина. Ну, слушай. Время сейчас опасное, летнее. Лучшие люди в отпуску. Заведующий в горах. Секретарь в командировке. Тишина в учреждении, а она в тишине и проявляется.

Бойбабченко. Упырева?

Кофейкина. Она. Она, брат, мертвый класс.

Бойбабченко. Какой?

Кофейкина. Мертвый. А Гогенштауфен – живой. Понятно?

Бойбабченко. Конкретно говори.

Кофейкина. Мертвый она класс! Не страшен мертвый на столе, а страшен мертвый за столом. Понятно? Мертвый человек лежит, а мертвый класс сидит, злобствует. Она в кабинете – как мертвый за столом.

Бойбабченко. Убрать!

Кофейкина. Она у нас недавно – как уберешь?

Бойбабченко. Общественность, местком, стенгазета!

Кофейкина. Летом? А окромя того, она исподтишка, из-под колоды человека сил всяких лишает. Она по бытовой линии человека губит. Теперь вникай! Теперь слушай, что она задумала! Она задумала Гогенштауфена с Марусей Покровской разлучить!

Бойбабченко. Да неужто!

Кофейкина. Факт. Гогенштауфен сейчас нежный, счастливый, его по этой линии убить – легче легкого. Расстроится, с проектом опоздает, и выйдет все, как ей надо! Повредит она человеку в любви, а пострадает учреждение! Ох, она ехидная, ох, она хитрая, ох, она злобная!

Бойбабченко. Идем!

Кофейкина. Куда?

Бойбабченко. Наверх.

Кофейкина. Зачем?

Бойбабченко. Глаза открывать.

Кофейкина. Какие глаза?

Бойбабченко. Гогенштауфену глаза. Пусть знает! Пусть приготовится!

Кофейкина. Да что он может! Заведующий в отъезде. Будь заведующий – тогда сразу все прояснилось бы. Он ведь вроде как бы гений. А Гогенштауфен – где ему!

Бойбабченко. Идем наверх – я проясню!

Кофейкина. Как именно?

Бойбабченко. Все ему выложу, бедному Гогенштауфену. Так и так, Упырева желает вас с девушкой разлучить, чтобы вы ослабели и худо работали. Она такая вредительница, что прямо жутко!

Кофейкина. А он тебе на это вежливо: ох, да ах, Вот как, а про себя – какая сплетница-баба! Ненормальная!

Бойбабченко. А я ему скажу: она классовый враг!

Кофейкина. А он тебе деликатно: да ну! Да неужто! А сам про себя: какая пошлая старуха. Спецеедка.

Бойбабченко. Давай анкету Упыревой достанем и докажем ему все, как на ладошке!

Кофейкина. Эх, ты, неопытная. У настоящего классового врага анкета всегда аккуратная! Нет, ничего ты не можешь.

Бойбабченко. Я не могу?

Кофейкина. Ты.

Бойбабченко. Я?

Кофейкина. Ты.

Бойбабченко. Не знаешь ты меня! Я всегда найду путь, как за правду постоять!

Кофейкина. Всегда ли?

Бойбабченко. Всегда. Если трудно – обходным путем пойду. Вот мои соседи, например, кошку обижали. Котят топили. Кошка орет, а они топят. Прямым путем, уговором их не взять. Хохочут звери над животным. Легко ли это выносить при моей доброте? Пошла я в жакт и заявила, что соседи мои в квартире белье стирают. Ахнули соседи, пострадали и смягчились. Боятся теперь против меня идти. Во мне, мать, энергия с возрастом растет. В двадцать лет я хороша была, а в шестьдесят – втрое. Не знаю, что дальше будет, а пока я молодец!

Кофейкина. Это мне известно. Поэтому с тобой и договариваюсь. Поэтому посвящаю тебя во все дела. Она готова напасть, я готова отразить, и все прекрасно.

Бойбабченко. Ничего прекрасного не вижу. Торчишь у дверей и все. В чем же твоя готовность? Чего ты ждешь?

Кофейкина (просто). А жду я, матушка, пока пробьет полночь.

Бойбабченко. Чего?

Кофейкина. Двенадцать часов жду. Поняла?

Бойбабченко. Зачем?

Кофейкина. Ты энергична, но против моей энергии твоя энергия ничего не стоит. Слушай меня. Давай сюда ухо. (Шепчет что-то на ухо Бойбабченко.)

Бойбабченко. Ах!

Кофейкина. Не ахай! (Шепчет.)

Бойбабченко. Ох!

Кофейкина. Не охай. (Шепчет.)

Бойбабченко. Ух!

Кофейкина. Не ухай. (Шепчет.)

Бойбабченко. Что ты мне сказки рассказываешь!

Кофейкина. А что плохого в сказке?

Бойбабченко. И все так, как ты говоришь?

Кофейкина. Все.

Бойбабченко. Но это форменная сказка.

Кофейкина. Ну, и что же с того? Весело, отчетливо. Она подлостью, а мы…

Вспыхивает на секунду яркий свет.

Бойбабченко. Что это?

Кофейкина. Не дрожи! Это трамвай по проволоке дугой ударил. Еще ведь нет двенадцати. Эх, мать! Оставь хозяйство! Идем за мной! Я простая, я легкая. В два да ликвидируем врага, и каким путем – небывалым путем! Идешь?

Бойбабченко. Подумаю.

Кофейкина. Скорее! До двенадцати надо решить! Решай! А если решишь, –

Энергия плюс чудо, минус разум, И мы с управделами сладим разом.

Картина вторая

Комната в учреждении. Ночь. Гогенштауфен работает за столом.

Гогенштауфен. Который час? Без четверти двенадцать… Так. Мне осталось всего на пятнадцать минут работы. Хорошо! Через полчаса дома буду – отлично! Где арифмометр? Вот он – замечательно! (Поет на мотив Буденного, вставляя слова кое-как, растягивая слоги, делая неверные ударения.) Мы – красная кавалерия, и про нас, четырежды пятна-а-а-адцать шесть! Дес! сять! Да два в уме, да два в уме, товарищ Гогенштауфен, бы-линники речистые ведут рассказ. (Говорит.) Так и запишем. Пиши, Пантелей Гогенштауфен. (Опрокидывает чернильницу.) Замечательно! Это что же такое? Все залил! Все! До чего мне надоели эти мелкие несчастья – уму непостижимо. (Поет.) Вчера, садясь в трамвай, калошу потерял, потом старушке злобной вдруг на платье наступил, потом я подавился ко-ко-косточкой, а ночью, идиот, пролил чернильницу! Хотел пойти домой, поесть как следует и лечь, а вместо этого…

Звонок телефона.

Ага! Алло! Да, я! Конечно, как же я могу не узнать голоса квартирной хозяйки? Нет, не скоро, увы. Что? Пропал мой ужин? Куда? Почему? Да, я открыл окно уходя. А комнату запер. Кошка в окно влезла? Жрет мои котлеты? Крикните ей «брысь». Что? Кричали? Не слышит? Глухая, ангорская? Интересно. Ну, черт с ней. Что? Кто приходил? Маруся Покровская? Что срочно передать? Громче говорите! А? Чего вы щелкаете? Кто? А? Группа «А»! Полное молчание. Аппарат испортился, будь ты трижды рыжий. Ну, и ладно. (Поет.) Приду домой, а лопать нет ничего, ангорская кошечка слопала все-е! Маруся приходила, не узнать до завтра почему, са-а-мая прекрасная де-вушка! (Переставляет лампочку. Лампочка гаснет. Полная тьма. Гогенштауфен встает, ищет выключатель. Поет крайне уныло.) Ах, будь ты трижды ры-ыжий, ах, будь ты трижды рыжий, ах, будь ты трижды ры-ы-ыжий, ах, будь ты. (С грохотом натыкается на что-то.) Найди тут выключатель! Где я? Ничего не понимаю. Темнота и больше ничего. Фу-ты, даже как-то неприятно. Как будто я не у себя в учреждении, а…

На секунду вспыхивает яркий зеленый свет.

Здравствуйте – а это что такое? Что за свет? Честное слово – или это от усталости, но только я не узнаю комнаты. Куда бежать? (Бежит, с грохотом натыкается на что-то). А это что? Здесь ничего такого большого, холодного, гладкого не стояло!

Снова на секунду вспыхивает свет.

Опять!

Музыка.

Кто это играет?

Часы бьют двенадцать.

Кто это звонит?

От стены отделяется белая фигура.

Кто там ходит?

Голос. Я.

Гогенштауфен. Кто я?

Голос. Это мы, мы!

Гогенштауфен (в ужасе). Какие мымы?

Зажигается свет. У выключателя Кофейкина и Бойбабченко.

Гогенштауфен (падает в кресло, вытирает лоб платком). Здравствуйте, товарищ Кофейкина.

Кофейкина. Здравствуйте.

Гогенштауфен. Что тут за ерунда делалась? А? Скажите! Что за свет вспыхивал?

Кофейкина. А это, товарищ Гогенштауфен, трамвай по проволоке дугой бил. Возле нас поворот.

Гогенштауфен. Действительно… А что за музыка играла? Что за звон звонил?

Кофейкина. А это, товарищ Гогенштауфен, часы. Музыка потому играла, что часы двенадцать били. Такой у них под циферблатом музыкальный механизм.

Гогенштауфен. Позвольте, а днем в двенадцать они почему не играют?

Кофейкина. Играют и днем, товарищ Гогенштауфен. Но только у вас в двенадцать перерыв на завтрак, вы в этой комнате не бываете.

Гогенштауфен. Верно. Значит, все просто?

Кофейкина. Вполне. Позвольте вас, товарищ Гогенштауфен, познакомить. Подруга моя, соседка нашего учреждения, товарищ Бойбабченко. Домохозяйка. Очень она любит наше учреждение.

Бойбабченко. А в особенности – вас.

Гогенштауфен. Меня?

Гогенштауфен. За что же, собственно?

Бойбабченко. Жаль мне вас, товарищ Гогенштауфен, ох как жаль!

Гогенштауфен. Виноват?

Кофейкина. Жалеем мы вас, она говорит. И правильно говорит. И нет в этом ничего для вас обидного! Простите, прибрать надо. (Метет.)

Гогенштауфен. Я не обижаюсь! Я только не понимаю – за что меня это… любить. И того… как его… Вы того… Простите, я когда… теряюсь… нескладно говорю. Это… Почему жалко?

Кофейкина. Потому что вы художник, прямо сказать.

Гогенштауфен. Я простой экономист!

Кофейкина. Экономист, да не простой. Знаю я, что вы за проект готовите.

Гогенштауфен. Это… того… нескладно говоря… Проект… наш план… того… Усилить. А, будь ты трижды рыжий! О чем говорим мы, в конце концов? Что за странности со всех сторон? Ну, знаете вы мой проект – так чего же вам жалеть меня?

Бойбабченко. А конечно, жалко! Сидели мы с ней в темноте, слушали вашу песню, и сердце у меня дрожало.

Гогенштауфен. Сердце?

Бойбабченко. Дрожало, родной. Так я плакала! Ты пел хорошо, жалостно!

Гогенштауфен. Я плохо пою.

Бойбабченко. Нешто мы формалистки? Нам форма – тьфу. Нам содержание твоей песни всю душу истерзало! (Поет.) Четырежды пятнадцать шесть! Дес! сять! (Всхлипывает.) Поет, бедный. Поет и не знает ничего! Не знает…

Гогенштауфен. Что не знает?

Кофейкина. Тебе грозит беда!

Гогенштауфен. Какая?

Кофейкина. Страшная.

Часы снова бьют двенадцать. Музыка.

Гогенштауфен. Почему часы опять играют?

Кофейкина (бросила мести. Метла метет сама собой. Пауза). А уж такой у них, товарищ Гогенштауфен, музыкальный механизм под циферблатом. Как двенадцать – играют, бьют!

Гогенштауфен. Так ведь было уже двенадцать, было!

Кофейкина. Они, товарищ Гогенштауфен, спешат. Фактически, астрономически, то есть по звездам, двенадцать часов исполнилось только сей миг. Вот и заиграла музыка, звон зазвонил!

Гогенштауфен. Ничего не понимаю!

Кофейкина. Это не важно! Ты одно пойми: грозит тебе беда. (Снова хватает метлу, с ожесточением метет.)

Гогенштауфен. Этого… того…

Кофейкина. Враг твой – беспощадный. У него мертвая хватка. Ты человек живой – этого она тебе ни в Жизнь не простит. Но ты не бойся! Веселый будет бой. Мы за тебя.

Гогенштауфен. Да кто вы?

Кофейкина (показывает на Бойбабченко). Она старуха живая, до жизни жадная, увертливая, с врагом смелая, а я… это…

Гогенштауфен. Ну? Что же вы это… а? Товарищ Кофейкина?

Кофейкина. А я, извините, товарищ Гогенштауфен, я, товарищ Гогенштауфен, – волшебница.

Удар грома, молния. В часах сильный звон. Свет в комнате делается значительно ярче. Загорается перегоревшая настольная лампа. Пишущие машинки звонят, стучат. Арифмометры вертятся сами собой, подпрыгивают высоко над столами и мягко опускаются обратно. В углу с грохотом раскрылось и закрылось бюро. Кариатиды – бородатые великаны, поддерживающие потолок, – осветились изнутри.

Гогенштауфен. Что это делается кругом?

Кофейкина. А это из‑за меня, товарищ Гогенштауфен. У меня энергии масса. Все кругом прямо оживает. Волшебница ведь я, извините.

Бойбабченко. Волшебница. Понимаешь? В смысле – ведьма. И не подумай, товарищ Гогенштауфен, что в смысле характера или там наружности она ведьма. Нет. Она полная ведьма! На сто процентов! Я с ней весь вечер сегодня объяснялась – все поняла!

Гогенштауфен. Но волшебниц на свете не бывает, слышите вы, безумные, – не бывает!

Кофейкина. Вообще, действительно, не бывает, но одна всегда была и есть. Это я.

Гогенштауфен. А это все равно, что и нету! Сколько миллиардов людей жило, живет и еще будет жить – против этого страшного числа одна единственная ведьма все равно, что ничего. Считай, что вообще, действительно, их нету.

Кофейкина. Но только в данном частном случае – вот она я! Волшебница!

Музыка, свет, движение усиливается.

Первая кариатида (глухим басом). Волшебница, поддерживаю!

Вторая кариатида. Поддерживаю, волшебница.

Бойбабченко. Да ты сядь, товарищ Гогенштауфен.

Кофейкина. Кресло, сюда! На-на-на!

Кресло вздрагивает.

Ну, живо!

Кресло подбегает сзади к Гогенштауфену. Ударяет его под колени. Гогенштауфен падает в кресло.

Посиди, ты волнуешься.

Гогенштауфен. Нет… Волнуешься… Это… Опытом… опытом… не приучен.

Кофейкина. Воды!

Стол с графином подбегает к Гогенштауфену. Графин подымается в воздух и наливает воду в стакан. Стакан взлетает к губам Гогенштауфена. Гогенштауфен покорно пьет.

Бойбабченко. Я понимаю, товарищ Гогенштауфен, неудобно тебе… Мне самой, когда я узнала, кто она такая, тоже было нехорошо. Я к доктору побежала и ее с собой потянула. Кровь ее дала на экстренное исследование.

Гогенштауфен. Ну и что?

Бойбабченко. Ну и получила анализ. Красных у нее кровяных шариков столько-то, белых столько-то, еще много разного написано, а внизу диагноз стоит.

Гогенштауфен. Какой?

Бойбабченко. Волшебница.

Гогенштауфен. Так и написано?

Бойбабченко. Так. Я к главному профессору ходила. Он очки на лоб вздел, весь трусится: сам, говорит, удивляюсь, первый случай, говорит, в моей жизни, странно, говорит, но верно. Видишь! Против науки не пойдешь. Привыкла я! Это все очень просто. Никакого переносного смысла нету. Сказка и все. Привыкай.

Кофейкина. Скорей привыкай. Ты в опасности, друг! Упырева твой враг, чего-то готовит. Ты ей ненавистен.

Гогенштауфен. Почему?

Кофейкина. Мы кто?

Гогенштауфен. То есть?

Кофейкина. Что есть наше учреждение? Финансовая часть огромного строительства. К нам люди со всех сторон ездят сметы утверждать. Попадет к тебе человек, как ты его примешь?

Бойбабченко. Как бабушка родная примешь ты человека. Объяснишь, наставишь, а также проинструктируешь. Каждую часть строительства знаешь ты, как мать сына. Каждую родинку ты, бедный, чувствуешь. Каждую мелочь постигаешь. От тебя человек идет свежий, действительно, думает, центр думает!

Кофейкина. А к ней попадет – сразу обалдевает. Она его карболовым духом. Она его презрением. Она ему: вы у нас не один. Он думает: как же так, я строю, а она меня за человека не считает? Я ей, выходит, мешаю? Я ей покажу! Силу он тратит, кровь тратит – а ей того и нужно. Живую кровь потратить впустую. Мертвый класс. Вот.

Бойбабченко. А тут твой проект.

Кофейкина. Всю систему упрощает. Всю работу оживляет.

Бойбабченко. Этого она не простит!

Кофейкина. Она все сделает, чтоб тебя расслабить!

Гогенштауфен. Как расслабить?

Кофейкина. Размагнитить. И будет она, окаянная, по такой линии действовать, где ее труднее всего взять.

Гогенштауфен. По какой же это?

Кофейкина. По бытовой. Сплетней запутает, клеветой оплетет.

Бойбабченко. С Марусей разлучит, разлучница поганая.

Кофейкина. Ее только чудом и можно взять. Чудом и возьмем Упыреву-то.

Гогенштауфен. Ах, будь ты трижды рыжий!

Кофейкина. Только имей в виду, – ты экономист, ты меня поймешь, – все чудеса у меня по смете.

Гогенштауфен. По чему?

Кофейкина. По смете. Могу я в квартал совершить три чуда, три превращения, а также исполнить три любых твоих желания. Так и надо будет планировать! Мелкие чудеса, стул, например, позвать и прочее, – это, конечно, сверх сметы, на текущие расходы… Но капитальные чудеса – строго по смете.

Гогенштауфен. Фу-ты, черт. Ну, а кто она, Упырева-то, вредительница, что ли?

Кофейкина. Даже хуже.

Первая кариатида. Хуже, поддерживаю.

Вторая кариатида. Поддерживаю, хуже.

Гогенштауфен. Ах, будь ты… Фу-у!.. Мне даже жарко стало.

Кофейкина. Действительно, ночь жаркая, но мы откроем окошки. (Дует по очереди на окна. Окна распахиваются.) Диаграммы – кыш!

Диаграммы, висящие на стене в глубине сцены, скатываются в трубочки.

Кофейкина. Ну, Гогенштауфен, легче тебе?

Гогенштауфен. Как будто легче.

Бойбабченко. А я волнуюсь… Неудобно… Или даже, может быть, жутко… Ведь она и мне до поры не сказала, кто эта Упырева… Поступки сказала, а сущность…

Кофейкина. Увидишь! Сейчас увидишь. Сейчас оба увидите капитальное чудо. Чудо номер один. Приготовились?

Бойбабченко. Да.

Кофейкина (смотрит на стену. Свистит). Ф-р-р-р! Начали!

Стена постепенно становится прозрачной. За стеной – Упырева. Сидит одна за столом. Неподвижна, как манекен.

Кофейкина (выдергивает из щетки палку. Водит палкой по Упыревой). Видишь? Вот она. (Тычет палкой.) Упырева! Видишь, лицо какое?

Бойбабченко. Отрицательное!

Кофейкина. Вот именно. Вполне отрицательное. Обрати внимание – рот. Маленький, резко очерченный. Нешто это рот? Разве таким ртом можно разговаривать по-человечески? Нет. Да она и не разговаривает по-человечески. Она злобой набита, недоброжелательством полна. Она яды источает.

Бойбабченко. Гадюка она?

Кофейкина. Хуже. А теперь – вглядись, вглядись. Разве таким ртом можно есть по-человечески? Нельзя! Да она и не ест по-человечески.

Бойбабченко. На диете она?

Кофейкина. Хуже! А глаза? Разве они глядят? Они высматривают! Добычу они высматривают.

Бойбабченко. Вроде коршуна она?

Кофейкина. Хуже! А руки! Смотри, когти какие.

Бойбабченко. Красноватые.

Кофейкина. То-то и есть. А лобик. (Стучит палкой.) Слышишь звук?

Бойбабченко. Жуть!

Кофейкина. То-то и оно! Что говорит она? Что высматривает? Что когтит своими когтями? О чем думает змеиной своей головой?

Бойбабченко. О подлостях!

Кофейкина. О живом человеке. Появится на работе живой человек – горе ему, горе, горе! Высмотрит, выживет, живую кровь выпьет. Догадываешься, кто она? А, Гогенштауфен?

Гогенштауфен. Опытом… Опытом не приучен.

Кофейкина. А ты, Бойбабченко?

Бойбабченко. Бюрократка она!

Кофейкина. Хуже. Она их предвечная праматерь, или, по-русски говоря, шеф. Она враг всего живого, а сама питается живым. Она мертвого происхождения, а сама помирать никак не хочет. Она вечно в движении – зачем? Чтобы все движение навсегда остановить и в неподвижные формы отлить. Она смерти товарищ, тлению вечный друг.

Бойбабченко. Что же она, говори конкретно!

Кофейкина. Она – мертвый класс. Мертвый среди живых. А проще говоря – упырь!

Свист и шипение, похожие на змеиные. Свет меркнет. Окна захлопываются сами собой. Гаснет снова перегоревшая лампочка. Кариатиды постепенно тускнеют.

Первая кариатида. Поддер…

Вторая кариатида. …живаем…

Гаснут.

Бойбабченко. Ну, спасибо! Это, матушка, обман, очковтирательство и все!

Кофейкина. В чем дело?

Бойбабченко. Ты же говорила – одна ты эта… сверхъестественная. А теперь, здравствуйте, тетя, – еще упырь! Это что же выходит? А? А говорила – все просто…

Кофейкина. Позволь… Волшебница, действительно, я одна. Добрая. А она злая. И не волшебница, а упырь. Она даже чудес не может совершать. Так, мелкие подлости и все… ясно?

Бойбабченко. Ну, это еще ничего… Только две, значит, вас? Ты добрая, она злая?

Кофейкина. Две. И много тысяч лет мы в бою. Она за мертвых, я за живых. Я – с побеждающими, она – с отживающими.

Бойбабченко. А может, есть ни злые, ни добрые? Эти… Волшебницы-упыри… Нейтральные?

Кофейкина. Нету таких.

Бойбабченко. А колеблющиеся? Перестраивающиеся?

Кофейкина. И таких нету.

Бойбабченко. Ну, хорошо, – хоть отчетливо! Валяй дальше, матушка!

Кофейкина. Ладно. Мертвый этот упырь притворяется у нас в учреждении из живых живейшим. Упыри, они же вурдалаки, иначе вампиры, как известно, кровью человеческой питаются. А наша вон что делает. Смотри! (Свистит.)

Упырева оживает. Достает из сумочки пузырек, из стола рюмочку. Капает. Пьет. Свисток. Упырева замирает.

Бойбабченко. Чего это она пила?

Кофейкина. Гематоген.

Бойбабченко. Чего, чего?

Кофейкина. Гематоген. Лекарственный препарат из крови завода врачебных заготовлений Наркомздрава. Днем препаратом живет, ну, а вечером она, правда, насасывается досыта. Вечером она совмещает. Служит лаборанткой в лаборатории, куда кровь на исследование дают. Ясно – она по крови специалистка. Она там часть исследует, часть выпьет. Часть исследует, часть выпьет. Вот. Все понятно?

Гогенштауфен. Да, летим дальше!

Кофейкина. Летим. Сейчас мы увидим, о чем говорила Упырева в этой комнате нынче днем. Чудо чистое, вполне научное. Все, что тут происходило, оставило свои следы в эфире. Я это просто проектирую на экране и все. (Свистит.)

Упырева оживает. Против нее вырисовывается постепенно Юрий Дамкин. Упырева разбирает бумаги.

Дамкин. Детка, знаете, что интересно? Мне так есть хочется, что спасу нет. Прямо сам любуюсь, как мне есть хочется. Сильный организм. У меня есть такое свойство – если я не поем…

Упырева. Сейчас кончу – поговорим. А пока не болтайте, как зарезанный.

«Зарезанный» произносит с наслаждением.

Дамкин. Детка, знаете новость? Интереснейшая новость! Я себе коронки сделал. На все зубы! Стальные! Нержавеющей стали. А? Детка… У меня теперь стальные зубы! Детка, у меня есть такое свойство, – я не могу морковь есть… Не люблю… А еще я не люблю маслины. Они деревянным маслом пахнут. Детка! Интереснейшая новость – я себе полуботинки купил! Не слушает… Работает… Как симпатично у вас вьются волосы! Смотрите, пожалуйста! Завиваетесь?

Упырева. Да, но завивка у меня вечная.

Дамкин. А почему у вас такие белые ручки?

Упырева. Потому что крови мало.

Дамкин. А почему у вас такие серьезные глазки?

Упырева. Потому что я пить хочу!

Свист и шипенье, похожие на змеиные.

Дамкин. Почему это у вас в комнате всегда отопление шипит? Летом, а шипит? Да! Интереснейшая новость! Я достал вчера себе шевиот на костюм. Двойной! Американский! Не слушает… (Хлопает себя по лбу.) Ах, я глупенький! Мне предстоит это, а я не это… Так вот вы зачем просили меня остаться! Конечно! Все разошлись! Мы одни. А? Укусить вас зубами стальными? Пожалуйста! А? Что молчите? Зачем наивничать? Вы не девочка, я не мальчик – будем брать от жизни все, что она дает. Где ключ?..

Упырева. Не нужно.

Дамкин. Как не нужно?

Упырева. Вы пристаете ко всем женщинам, как зарезанный!

Дамкин (хохочет). Ревнует! Не надо! Берите от жизни все, что она дает. А что она даст?

Жизнь – это бочка страданий, С наслаждения ложечкой в ней.

(Берет ее за руку.) Какая холодная ручка.

Упырева. Сядьте.

Дамкин. Как сядьте? Ну это уж грубо. У меня есть такое свойство…

Упырева. Не тратьте времени.

Дамкин. Я не трачу.

Упырева. Тут у вас ничего не выйдет.

Дамкин. У меня, дорогая, есть такое свойство…

Упырева. Довольно.

Дамкин. Как это, то есть, довольно? Чего изображать добродетель? Я очень хорошо знаю женщин. Все они донжуаны и циники.

Упырева. Оставьте!

Дамкин. У меня есть такое свойство, дорогая. Уже если я начал, то не оставлю!

Упырева. Мне с вами поручила поговорить одна женщина! Понимаете? Чего мигаете глазами, как зарезанный? Она в вас влюблена. Это первое мое дело к вам. Второе мое дело – вас ненавидит один мужчина.

Дамкин. Кто?

Упырева. Он вам вставляет палки в колеса.

Дамкин. Не такие у меня колеса, чтоб можно было палки вставлять!

Упырева. А вот он вставляет.

Дамкин. Кто он?

Упырева. Да неужто вы сами не догадываетесь?

Дамкин (грубо). Довольно колбасы! Давайте сосисок! Говорите прямо, что знаете!

Упырева. У вас были столкновения с Гогеншгауфеном?

Дамкин. У меня есть такое свойство – если мне прямо не говорят, я могу безобразие сделать. Он меня копает?

Упырева. Что вы сделали с Марусей Покровской?

Дамкин. С кем? Ах, да… (Хохочет.) Ну, что с ними делают-то вообще? Мы с ней недавно на лод…

Свисток. Дамкин и Упырева замирают.

Кофейкина. Не бойся, врет!

Свисток. Дамкин и Упырева оживают.

Дамкин. …ке катались… Природа, виды… (Поет.)

Глазки Сулят нам ласки, Сулят нам также И то и се! Ха-ха! Хо-хо!

Упырева. Ну, значит, они… Дайте-ка ухо. (Шепчет.)

Кофейкина. Ближе! Ближе сюда! Слушайте!

Бойбабченко. Ничего не слышно.

Кофейкина. Сейчас вторично пущу. Встань на стул. Слушай.

Бойбабченко на стуле у стены. Кофейкина свистит.

Дамкин (в точности повторяет предыдущую реплику).

… нам также И то и се! Ха-ха! Хо-хо!

Упырева. Ну, значит, они… дайте-ка ухо. (Шепчет.)

Бойбабченко. Нет, не слышно: тихо шепчет, окаянная.

Кофейкина. Гогенштауфен – к стене! Повторяем! (Свистит.)

Дамкин.

… же-е И то и се! Ха-ха! Хо-хо!

Упырева. Ну, значит, они… дайте-ка ухо. (Шепчет.)

Кофейкина. Опять не слышно? Ну, тогда пущу медленно! Слушайте во все ваши уши! От этого, может, жизнь человеческая зависит. (Свистит.)

Упырева и Дамкин повторяют предыдущие реплики чрезвычайно медленно, как при ускоренной съемке в кино.

Дамкин.

… су-у-у-л-я-я-т На-а-а-а-м-м ла-а-а-ски, Су-у-лят нам также И то и се-е-е…

Упырева. Ну-у, зна-а-а-а-чит-ит о-о-они… Да-а-ай-те-ка у-у-у-у-у-у-у-у-ух-х-о-о. (Шепчет.)

Бойбабченко. Нет, не слышно.

Кофейкина. Почему она шепчет, гадюка! Неужто догадывается? Продолжайте! (Свистит.)

Дамкин (на шепоте Упыревой). Да не может быть! Ну, я ему покажу. А она-то! Ах ты, детка! У меня есть такое свойство… Ах, ты, Гогенштауфен…

Упырева. Но будьте осторожны с ним!

Дамкин. Будьте покойнички! В этом кармане, но не в этом пиджаке. Так это, говорите, его прямо убьет?

Упырева. Расстроится, как зарезанный.

Дамкин. А наверху его проект, значит, того?

Упырева. Совер…

Свисток.

Кофейкина. Не бойся – врет.

Свисток.

Упырева. …шенно провалился…

Дамкин. Я всегда говорил… Значит, завтра ждать? Она напишет? Прекрасно! Бегу! Детка, знаете новость?

Кофейкина. Надоел! (Свистит.)

Действие на сцене начинает идти с необычайной быстротой, как в киноленте с вырезанными кусками.

Дамкин (скороговоркой). Потрясающая новость… Демисезонное пальто… Пальчики оближешь! Бегу! Стальные зубы! Есть хочу! Пока! Я… я… мне… меня… со мной… ко мне…

Жизнь – это бочка страданий, С наслаждения ложечкой в ней!

Уносится прочь.

Упырева (скороговоркой). Так-так-так, все идет… Сейчас позову Марусю…

Кофейкина. Интересно… (Свистит.)

Упырева (обычным темпом). Сейчас позову Марусю, займемся объявлением. И все запутается, и все замечутся, как зарезанные, все расстроится. (Напевает, перебирая почту.) Там, где были огоньки, стынут, стынут угольки… (Внезапно оживляясь, вглядывается в штемпель). Какое красивое название города: Режицы. Ах, скоро ли в лабораторию… Вчера там был выходной день. (Страстно.) Я пить хочу!

Свист и шипенье, похожие на змеиные.

Я тебе покажу проект! Оживление! (Брезгливо плюет, вытирает губы.) Притихнешь. (Напевает.) Там, где были огоньки, стынут угольки… Маруся!

Входит Маруся.

Марусенька! Не в службу, а в дружбу. Машинистки разошлись, а надо, чтобы не забыть, написать объявление. Что вы улыбаетесь? Кому?

Маруся. Да так… Это я себе…

Упырева. Себе? Эх, Марусенька, ты ходишь сейчас вся, как фонарик. Изнутри светишься. Как я тебя понимаю!

Маруся. Понимаете?

Упырева. Как дочку. Да не опускай ты голову. Все хорошо. Не опускай, дурочка, головку. От мужчины скроешь, от женщины никогда. У вас с ним это… С Гогенштауфеном…

Маруся. Ну, зачем вы говорите!

Упырева. У вас с ним все хорошо. И ты еще привыкнуть не можешь. Все вспоминаешь. Все вспоминаешь.

Маруся. Ну, зачем вы…

Упырева. Любя… Глядя на тебя, свою молодость вспоминаю.

Маруся. Но ведь вы совсем молодая.

Упырева. Но не девочка, а ты еще девочка. (Целует ее и, отвернувшись, пихает.)

Маруся. Я не знала, что вы такая добрая. Даже неудобно, какая ласковая. Я не знала.

Упырева. Ну, знай теперь. И если что у тебя будет неладно, иди прямо ко мне. Вот. А теперь пиши, я тебе продиктую. Вот тебе бумага. Пиши прямо на всей стопе, так удобней. Пиши. Только распланируй слова так, чтобы машинистки поняли, как печатать. Наверху напиши… нет, не надо. И так понятно, что объявление. Ну, значит, что же… Пиши во весь формат: «Обязательно приходите все, все, все восьмого июня в парк на вечер цыган, в шесть часов вечера. Хор исполнит…»

Теперь пиши название вещи с одной стороны, и композитора – с другой. Налево, вот здесь, пиши: «Любви не прикажешь». Направо, вот здесь, – старинный романс.

Любовь победила – музыка Зинина.

Молчи со мною о письме – музыка Вавича.

Мне стыдно – музыка Дракули-Критикос.

Твоя навек – музыка Бравича.

Маруся – народная песня.

Вот и все, голубчик. И отдай это машинисткам завтра с утра. Летний развлекательный концерт! Бежишь?

Маруся. Да, бегу. А ты?

Упырева. К нему? Ну, беги, а я еще чуть поработаю. Иди, милая!

Маруся уходит.

Упырева. Прекрасно! Все готово! В трех экземплярах! Бумага-то промокает! Ну, теперь попляшут они! В сетях они! (Разглядывает письмо.)

Кофейкина. Чему она радуется? А ну, посмотрим это объявление. (Свистит.)

На сцене – объявление крупным планом:

«Обязательно приходите все, все, все

Восьмого июня, в парк, на вечер цыган.

В шесть часов вечера. Хор исполнит:

Любви не прикажешь – старинный романс.

Любовь победила – музыка Зинина.

Молчи со мною о письме – музыка Вавича.

Мне стыдно – музыка Дракули-Критикос.

Твоя навек – музыка Бравича.

Маруся – народная песня».

Кофейкина. Ничего не понимаю.

Упырева (за письмом). Это объявление все перекрутит.

Кофейкина. Каким образом?

Упырева. А за него я сама постараюсь. Ну, надо бежать. Завтра, в обеденный перерыв начнутся веселые танцы. Бегу!

Кофейкина. Катись! (Свистит.)

Сцена становится на место. Диаграммы повисают.

Гогенштауфен. Что это такое? Когда было вчера? Несколько часов прошло или сто лет? Что за страшная жизнь пошла! Что она шептала Дамкину? Почему она так обрадовалась дурацкому этому объявлению? Причем тут цыгане? Причем тут песни?

Кофейкина. Поймем. Все-таки мы напали на след. Где мой электрический пылесос?

Бойбабченко. Нашла время пыль сосать.

Кофейкина. Не для пыли ищу я пылесос.

Бойбабченко. А для чего?

Кофейкина. Сейчас поймешь. Все-таки она проговорилась! Завтра в обеденный перерыв окружим ее и будем следить, следить, следить – в шесть глаз!

Бойбабченко. Как же следить? Во-первых, она почует. Во-вторых, мне лично следить неудобно. Я же в штате не состою! Она меня порвет.

Кофейкина. А ты забыла, кто я? Над городом ветер, в городе тихо, под городом камни! Я в полной силе!

Распахиваются окна и дверь на балкон. За дверью ночной город.

Гогенштауфен. Как же мы будем следить?

Кофейкина. Было бы дело зимой – дала бы я вам шапки-невидимки. Но не зима теперь – лето: тепло, хорошо. И раздам я вам поэтому завтра кепки-невидимки. Потрачу капитальное чудо номер два. Где мой электрический пылесос?

Бойбабченко. Да зачем он тебе?

Кофейкина. К ней полечу. Моложе была – на метле летала, а теперь состарилась, отяжелела – летаю на электрическом пылесосе. Мне, старой, на нем покойнее. Все-таки электроэнергия. Спи, Гогенштауфен.

Гогенштауфен. А проект?

Кофейкина. Спи, машины-арифмометры за тебя поработают.

Гогенштауфен. Позволь, но ведь там надо знать!

Кофейкина. Я все знаю. Моя энергия в них будет работать. Это даже не чудо, а чистая наука. Правят кораблями с берега, а я с дороги буду править машинами. И все очень просто. Чистая наука.

Гогенштауфен. Позволь, но ты-то сама…

Кофейкина. Я все знаю. Забыл, кто я? Я молода была – называлась фея. Это я теперь Кофейкина. Все очень просто. Спи.

В окно влетает подушка. Нерешительно повисает в воздухе.

(Подушке). Да-да, правильно, сюда!

Подушка укладывается Гогенштауфену под голову.

Вот так. Отдыхай. (Арифмометру.) А ну, перемножь-ка мне, браток, две тысячи восемьсот на триста сорок восемь.

Арифмометр вертится сам собой. Кофейкина берет под мышку зонтик, пылесос. Идет на балкон, становится на перила, идет по воздуху.

Бойбабченко. Что же ты, матушка, пешком?

Кофейкина. А тут, между домами, много воздушных ям. Подымусь повыше, сяду и поеду себе. (Останавливается в воздухе, улыбаясь вглядывается в Гогенштауфена.)

Арифмометры вертятся сами собой. Поднимается звон. Музыка. Кариатиды спрыгивают со стен. Вместо ног у них орнаменты. Они прыгают на своих орнаментах, как мячи. Из ящиков письменного стола подымаются в большом количестве девушки. Вступают в танец. Бойбабченко с ними. Мебель тоже пляшет.

Гогенштауфен. Что это?

Кофейкина. А это сон. Ты видишь сон. Спи!

Завтра бой – свирепый и суровый.

Но я с тобой – и горе Упыревой!

Уходит по воздуху.

Занавес.

Действие второе

Картина первая

Комната перед кабинетом Упыревой.

Гогенштауфен. Маруся! Маруся! Маруся!

Маруся. Что?

Гогенштауфен. Мне очень много тебе надо было сказать, а как увидел – забыл. Я тебя так давно не видел. У тебя кофточка новая?

Маруся. Мы два дня не виделись. Это кофточка старенькая. Сейчас обеденный перерыв – давай пообедаем вместе.

Гогенштауфен. Нет, Марусенька, нельзя мне.

Маруся. Жалко… Знаешь, я к тебе очень привыкла. А ты что, работать будешь?

Гогенштауфен. Нет… То есть…

Маруся. Уходишь?

Гогенштауфен. Нет, но меня не будет…

Маруся. Совещание, что ли?

Гогенштауфен. Да… Вроде. Ты вчера приходила?

Маруся. Приходила.

Гогенштауфен. Случилось что?

Маруся. Нет… Скучно стало…

Гогенштауфен. А говорила – надо спешно передать?

Маруся. Это я со страху выдумала. Я хозяйки твоей боюсь.

Гогенштауфен. А ты ее не бойся.

Маруся. Она когда на меня смотрит, что-то шепчет. Не то молится, не то ругается.

Гогенштауфен. А-а, да. Это она насчет кухни боится. Переедешь – будешь готовить. Она боится.

Маруся. А ты уже сказал, что я переезжаю?

Гогенштауфен. Да… То есть нет еще… Я ей напишу. Она сама каждый день говорит… Но не в этом дело! Будь осторожнее, Маруся, будь осторожней!

Маруся. А что такое?

Гогенштауфен. Не могу объяснить – сложно. Ну, будут, например, меня ругать – не верь!

Маруся. Что ты! Кто тебя будет ругать? Все говорят: вот талантливый… Экономист – и вдруг талантливый… Тебя все любят!

Гогенштауфен. Никому не верь, ничему не верь.

Маруся. А тебе?

Гогенштауфен. Мне, конечно, верь.

Маруся. Я к тебе… приду сегодня?

Гогенштауфен. Да… А пока прощай. (Обнимает ее. Свисток. Гогенштауфен торопливо надевает кепку. Исчезает.)

Маруся. Что такое? Куда он исчез? Или это у меня опять голова закружилась?

Голос Гогенштауфена. Прощай, Маруся.

Маруся. Ты где – за дверью?

Голос. Да, вроде.

Маруся. А как ты исчез? Молчит. Конечно, он просто ушел. Всегда у меня от него так голова кружится, что прямо неудобно. Интересно – у всех это бывает или только у меня?

Сцена меняется. Кабинет Упыревой. Кончается обеденный перерыв. За столом пьют чай Юрий Дамкин, Журочкин, Арбенин, Брючкина. Упырева сидит в стороне. Возле нее Кофейкина, Бойбабченко, Гогенштауфен.

Журочкин. Страшно, товарищи, прямо страшно делается. Как можно бухгалтерии касаться? Бухгалтерии касаться нельзя. Это такая система, которая вечная. А Гогенштауфен подлец. Это – раз! Наглец – это два! Пройдоха – это три! (Говоря «раз», «два» и «три», отбрасывает эти цифры на счетах.) И в итоге получается черт знает что! Когда мне было лет восемнадцать (отбрасывает на счетах восемнадцать), я сам иногда ночью думал – а нельзя ли, например, отчет упростить? Нельзя, вижу! Нет! Зачем вертится Гогенштауфен в бухгалтерии? Что нюхает? Все трусость! Боится, что недостаточно старается. Вдруг не заметят. Хоть бы провалился он со своим проектом.

Бойбабченко шлепает его по лысине.

(Вскакивает). Какое странное явление! Что-то теплое стукнуло меня по голове! Вот… Довели… Стукать начало меня!

Арбенин. Нервы.

Журочкин. Конечно! Довели…

Кофейкина. Поаккуратнее надо. Они нас не видят и не слышат, но чувствуют, если коснешься… Чудо чистое, вполне научное.

Гогенштауфен. Ну, когда же, когда все это выяснится? Обеденный перерыв кончается.

Кофейкина. Смирно…

Брючкина (хохочет. Подходит к зеркалу, у которого стоит Бойбабченко. Поправляет волосы). Гогенштауфен такой чудак.

Бойбабченко. Чего она лупится на меня?

Кофейкина. Она сквозь тебя в зеркало глядит.

Брючкина. Ужасный чудак.

Бойбабченко. Ты хороша.

Брючкина. Недавно я иду, а он щурится на меня…

Бойбабченко. Ослепила, подумаешь!

Брючкина. В ваших, говорит, очах есть бесенок. Я так хохотала! Зачем это ему?

Бойбабченко. Точно, что незачем!

Арбенин (Упыревой). А скажите, атласная, это верно, что в сферах к его проекту отнеслись скептически?

Упырева. Не имею пока права сказать. Но…

Арбенин. Я это знал заранее. Все очень хорошо знал.

Упырева. Проект хороший.

Бойбабченко. Вот хитрая скважина!

Упырева. Гогенштауфен – человек талантливый.

Арбенин. Я так и знал, что все это скажете, шелковая. Знаю я таких. Очень хорошо знаю… Талантливый! Все люди одинаковы! Он такой же человек, как и все. Ловкач, пролаза, приспособленец, лентяй!

Упырева. Доброжелателен. Его любит периферия.

Журочкин. Доброжелателен! Это ломанье, и все! Как можно быть доброжелательным, когда приходит человек ко мне, чтоб я ему деньги выписал! Я как увижу такого из своей стеклянной клетки, так в момент зверею от страха. Все идет гладко – вдруг здравствуйте, ассигновка! Да мало ли что по смете! Убил бы!

Арбенин. Все эго я знаю, все понимаю… Побывал бы он в шкуре юрисконсульта среди людей без малейшего признака юридического мышления.

Брючкина. А в машинописном бюро красиво? То это экстренно, то это экстренно. А мне-то что? (Хохочет.) У нас на периферии есть один химик. Огромный-огромный – его путают на улице с Петром Великим.

Бойбабченко. Пугаются должно – памятник идет.

Брючкина. Он как приедет, сейчас скачет в машинописное бюро.

Бойбабченко. На лошади аль пешком?

Брючкина. Увидит меня и вздыхает. И щурится. Я всегда так хохочу. Зачем это ему нужно? Вот к нему я все-таки доброжелательна. (Хохочет.) Петр Великий! Ах-ах!

Упырева. Его проект может вызвать большое оживление.

Кофейкина. Подначивает, подначивает, натравливает!

Арбенин. Оставьте, фильдекосовая! Однако проект не одобрен? Периферию распускать надо, а?

Журочкин. На голову себе сажать?

Брючкина. Перед посетителями унижаться?

Арбенин. Я давно предлагаю завести пропуска.

Журочкин. Святые слова!

Брючкина. Лезут совершенно неинтересные люди.

Журочкин. Хотя бы один день никто не пришел, никто бы не мучил. К двум принес кассир из банка деньги, к шести обратно сдал бы ту же сумму, копеечка в копеечку. Ходили бы бумаги внутри аппарата! Работала бы машина для одной красоты. Ах… Простите, что мечтаю, но очень я изнервничался! Вчера, например, читал я книжку и расплакался. А книжка-то смешная. «Вий» Гоголя. Изнервничался. Стукает меня.

Дамкин хохочет.

Журочкин. Что это вы?

Дамкин. Ха-ха-ха! Наелся. А вы, детки? Детка Упырева? Детка Брючкина? (Хохочет.) Хорошо. Да, товарищи, слышали новость? Я себе зубы вставил. Стальные. Нержавеющей стали. Жарко! Люблю жару. Я люблю. Я… у меня… мне…

Входит Маруся Покровская.

Привет, детка… Ля-ля-ля-ля.

Журочкин. Привет, товарищ Покровская.

Арбенин. Что это вы будто не в себе?

Маруся. Вот утренняя почта, я разобрала. (Вдруг закрывается платком. Плачет.)

Гогенштауфен. Маруся!

Кофейкина. Вот оно! Началось!

Упырева. Что с вами?

Журочкин. Может, нервы? Может, вас это… стукнуло?

Брючкина. Кокетничает!

Арбенин. Все я знаю, все понимаю.

Дамкин. Утешим, утешим!

Упырева. Погодите. (Отводит Марусю на авансцену. Невидимые ее окружают.) В чем дело? А? Ну, скажи… Я старший товарищ, я опытней тебя… Пойму. Письмо, что ли, получила?

Маруся качает головой.

Из дому? Нет? А откуда? Ах, от него? От Гогенштауфена?

Маруся кивает головой.

Гогенштауфен. Что такое?

Кофейкина. Началось! Началось!

Упырева. Поссорилась?

Маруся. Нет… Он только что сказал: никому не верь, только мне верь! И вот такое страшное письмо… вдруг… А говорил – верь.

Упырева. Издевался… Намекал, чтобы письму верила! Он этим известен.

Маруся. Известен?

Упырева. Большой подлец с женщинами. Так хороший человек, а с женщинами – зверь!

Гогенштауфен. Я…

Кофейкина. Не мешай!

Упырева. Иди домой, успокойся, но ему ни слова. Не унижай себя. Иди умойся. Иди. Я подойду…

Маруся уходит.

Упырева хохочет.

Свист и шипенье, похожие на змеиные.

Журочкин. Как мне этот шип действует на мозги!

Брючкина. Чего эта фифа ревела?

Упырева. Страсть…

Брючкина. К Гогенштауфену?

Упырева. Ошибаетесь…

Дамкин.

Глазки Сулят нам ласки, Сулят нам также И то и се!

Арбенин. Я так и знал, я был совершенно уверен, что в случае неудачи проекта Гогенштауфен будет оставлен этой девочкой.

Упырева (разбирает почту, напевает). Там, где были огоньки, стынут, стынут угольки. Вам письмо, товарищ Брючкина.

Кофейкина. Гогенштауфен, вперед!

Упырева. Что такое? Все как сговорились сегодня: и вам, и вам, и вам! (Хохочет.)

Свист и шипенье. Арбенин, Журочкин, Дамкин читают письма. Начинают сначала улыбаться, потом хохотать. Потом, подозрительно взглянув друг на друга, быстро расходятся. Невидимые тоже прочли все письма. Только письмо Брючкиной не удалось прочесть. Она читала его осторожно. Прочтет слово – и прижмет письмо к бюсту. Стонет, раскиснув от смеха: «И зачем это ему нужно?» Уходит.

(В сильном возбуждении, почти прыгает). Мобилизована моя армия! Так их! Ату их! Крой! Рви!

Бойбабченко (Упыревой). Как ты это сделала?

Упырева. Пойдет путаница!

Бойбабченко. Зачем всем трем от Марусиного имени свидание в парке назначила?

Упырева. Ну, теперь никого нет, можно и закусить. (Достает гематоген.)

Бойбабченко. Зачем?

Упырева. Утихомирятся, с толку собьются, и я хоть квартал, а поцарствую. Стекла – в паутину, ступеньки – в зловещий вид, карболовый мой дух! Казарменная моя тоска! Страхолюдно! Уютно! Сотрудники рычат! Народ бежит!

Гогенштауфен. Это ее почерк! Ее! Ничего не понимаю.

Кофейкина. Сейчас я с нее собью спесь!

Бойбабченко. Покажешься?

Кофейкина. Нет, у нас установилась с ней другая связь. Невидимая. Беспроволочная – что твое радио! (Говорит негромко, но отчетливо.) Алло!

Упырева вздрагивает.

Алло!

Упырева. Да, я слушаю.

Кофейкина. Узнала?

Упырева. Узнала.

Кофейкина. Страшно?

Упырева. Ничуть!

Кофейкина. Встречу – убью.

Упырева. Мое время не пришло.

Кофейкина. Ан пришло!

Упырева. Ан нет.

Кофейкина. Ан пришло!

Упырева. Ан нет!

Кофейкина. Мои-то, живые, горы двигают.

Упырева. А мои-то, мертвые, их за руки.

Кофейкина. Мои-то, живые, выше неба взлетают!

Упырева. А мои-то, мертвые, их за ноги!

Кофейкина. Однако растем!

Упырева. А мы вас, однако, держим!

Кофейкина. Мои такую бурю раздули, что тебя любой волной захлестнет!

Упырева. А мы на волны маслицем, маслицем, и все уляжется.

Кофейкина. Ан врешь!

Упырева. Ан нет!

Кофейкина. Ан не уляжется!

Упырева. Ан уляжется! Впервой ли нам? Подымается волна, а мы следом. И ну ее приглаживать, прилаживать, причесывать, укладывать, рассасывать, зализывать – и все в порядке. Выкусила?

Кофейкина. Против кого идете?

Упырева. Врешь, мы не против идем. Врешь, мы следом идем! Человек дело сделает, человек слово скажет, человек сдуру запоет, а мы сейчас же, что притушим, что придушим, что заспим, а что и передразним, передразним, передразним, да так передразним, что даже ты живое от мертвого не отличишь. Выкусила?

Кофейкина. А вот и не выкусила.

Упырева. А вот выкусила!

Кофейкина. А вот и не выкусила.

Упырева. А я говорю – выкусила!

Кофейкина. А я говорю – нет! Ты паразит!

Упырева. Меня словом не убьешь.

Кофейкина. Ты грязь на колесе!

Упырева. Ан я потяжелей.

Кофейкина. Упырь!

Упырева. Карьеристка!

Кофейкина. Я живому служу!

Упырева. И я вокруг живого. Мертвым не пропитаешься!

Кофейкина. Сама знаешь – конец тебе приходит!

Упырева. Приходит, да не пришел. Я еще свое высосу.

Кофейкина. А Гогенштауфена я тебе не дам! (Стучит по столу.)

Распахиваются окна. Светит солнце. Музыка.

Упырева. Что? Ты так близко?

Кофейкина. А ты думала?

Упырева. Я думала – ты за тридевять земель!

Кофейкина. А я возле хожу.

Упырева. Я думала – ты на периферии!

Кофейкина. А я в самом центре! (Пляшет от возбуждения. Поет.)

Дрыхнет в тине сытый гад, Завтра ты умрешь!

Упырева. Навряд!

Кофейкина.

В море соль и в шахте соль – Завтра будет бой!

Упырева. Изволь!

Кофейкина.

Пляшут зайцы у межи, Жизни я служу!

Упырева. Служи!

Кофейкина.

Суслик жирный гложет рожь – Смерти служишь ты!

Упырева. Ну, что ж!

Кофейкина.

Нам недолго воевать – Ты обречена!

Упырева. Плевать! (Пляшет.)

У реки, у реки, Тонут в тине рыбаки, Догорают огоньки, Умирают угольки.

Выкусила? (Убегает.)

Бойбабченко (мечется в азарте). Ну, это я уж не знаю, что это! У меня от злости все ругательства в голове перемешались! Что крикнуть? Какое слово в таком случае надо сказать? (Кричит в дверь.) Можете в автомобиле ездить… Нет, не то. (Кричит.) У меня у самой ребенок дома, а я не лезу без очереди – и это не то. Вагон не резиновый, дура такая! Я…

Кофейкина. Успокойся. (Свистит.) Ну вот, мы снова видимы. Бежим искать Марусю. Надо их мирить – с этого начнем. Жди нас здесь. Ах, заведующий, где ты? Жди.

Гогенштауфен. Ладно!

Кофейкина и Бойбабченко убегают.

(Садится, задумывается, поет). «Мы – красная кавалерия, и про нас…» Да что же это, братцы-ы, будет, а? С Марусей я поссорился, а как – не понимаю, ах, «былинники речистые ведут рассказ». Быть Может, я с ума сошел, сама Маруся пишет им, свиданье назнача-а-ет всем троим. Ее знакомый почерк и знакомые слова, несчастная моя го-го-ло-ло-ло-ва-ва! Увидел я конверт в ее руках врагов, и сердце оборвалось, я ругать ее готов. Ее знакомый почерк, ее слова, несчастная моя го-го-го-го-ло-ло-ва-ва.

Входит Брючкина.

Брючкина. Ах, вот вы наконец! Зачем вам это надо? (Хохочет.) Мы одни?

Гогенштауфен (встает). Как будто… А что?

Брючкина. Ну, в таком случае… (Обнимает его.) Да! Я получила письмо! Да!

Гогенштауфен. Чего – да?

Брючкина. Да! Я отвечаю тебе на письмо – да! Ах ты какой! Добился-таки своего!

Гогенштауфен. Чего – своего?

Брючкина. Любимый! (Обхватывает его. Громко стонет.)

Гогенштауфен. Почему? Что вы меня давите?

Входит Упырева. Ведет за руку Марусю.

Упырева. Ах какой пассаж! (Хохочет. Свист и шипенье. Уходят.)

Гогенштауфен. Маруся! Маруся!

Брючкина. Ну, дорогой, чего ты кокетничаешь? Давай уславливаться! Ведь я с тобой…

Гогенштауфен.

Маруси нет, я с Брючкиной бесстыжей. Все спуталось, ах, будь ты трижды рыжей!

Картина вторая

Парк. На заднем плане портик в фанере. Это сцена. Густые кусты. В кустах – небольшая статуя фавна.

Упырева (быстро ходит взад и вперед). Очень хорошо! Это очень хорошо! Это превосходно! Прекрасная честность этой волшебницы довела меня до предела. Раз в сто лет, раз в сто лет прихожу я в бешенство – это очень хорошо. Что моя вчерашняя злоба? Кошачье мяуканье, воробьиная драка, мелкий дождик, змея шипит из-под камня, сырость ползет из болота – это все только капельки. А мое сегодняшнее бешенство? О, мое сегодняшнее бешенство! Это пожар, землетрясение, наводнение, обвал, раз в сто лет, раз в сто лет! Она меня предупредила! Она мне сказала – я здесь! Она честно борется, старая дура! Ну и хорошо! Ну и превосходно! Раз в сто лет прихожу я в бешенство – и тоже творю чудеса. Раз в сто лет!

В портике – взрыв нестройных звуков – репетируют трубачи.

Оркестр репетирует, а я готова. А вдруг нет… Вдруг мне это кажется? Попробуем… Я чувствую, чувствую, знаю – сегодня я тоже могу творить чудеса! Раз в сто лет! Раз в сто лет! Попробуем! (Останавливается перед статуей фавна.) Стоишь?

Фавн. Стою!

Упырева. Отвечает! Прекрасно. Ну, дорогая ты моя волшебница, я в полном бешенстве. Теперь увидим, кто кого. Стоишь?

Фавн. Зачем вы меня, мадам, дразните?

Упырева. Побегать хочется?

Фавн. Натюрельман! Дорожки хороши, поворачивают, так бы и побежал, елки-палки!

Упырева. Это что за слова?

Фавн. В парке стоим, – приучились. У меня много их, слов-то, а какие когда говорить – не знаю. Сто десять лет слушаю. Сто десять лет молчу, сто десять лет стою. Меланхолия гложет, пароль д'онер. Вы, извините за выражение, волшебница?

Упырева. Как видишь!

Фавн. У меня к вам будет просьба.

Упырева. Какая?

Фавн. Разрешите побегать?

Упырева. Это к чему же?

Фавн. Ножки чешутся!

Упырева. Отпущу – безобразничать будешь?

Фавн. А вам как угодно?

Упырева. Чтобы безобразничал. Бегай, ори, пугай, путай, как бешеный!

Фавн. Да пожалуйста! Гражданка, куда же вы? Ма фуа! Накажи меня Господь! Да я такой повеса, что в свете удивляются. Я хулиган! Я невежа! Куда же вы?

Упырева. Я смотрю! Не ори.

Фавн. Ждете кого? Пошлите меня. Я сбегаю, пригоню. Я сбегаю. Я такой скороход, что и при дворе восхищались бы! Цимес! Я разобьюсь в куски, сакре ном, только прикажите.

Упырева. Где же Маруся?

Фавн. Доставим в момент, ма фуа!

Упырева. Неужели все сорвалось?

Фавн. Что вы говорите, волшебница! У вас разве может что сорваться? Жамэ. Погода хороша, саперли папет. Отпустите. О, бон дье! Отпустите, душенька! Отпустите, прелестница, чтобы я мог опьянеть у ваших ножек! Разрешите умереть за ваше здоровье, канашка! Куда же вы?

Упырева. Идут! Маруся и Журочкин!

Фавн. Пугануть?

Упырева. Не лезь. Буду я на тебя силы тратить. Веди ее, Журочкин! Так ее! Хорошо, будьте вы все прокляты! А ты стой статуей! (Убегает.)

Фавн. Так. Благодарствуйте. Подначила и ушла, кокотка! Вавилонская блудница! Очковтирательница! А я так мечтал! Я голову теряю от досады, голову теряю, парбле!

Входят Маруся и Журочкин. Трубачи играют подобие вальса.

Журочкин. Если я что ненавижу, Марусенька, так это Гогенштауфена. А вы?

Маруся. Не говорите об этом. Я голову потеряла.

Журочкин. Не буду. Хотел выяснить, но после, после… И об этом не буду, и об чем вы приказали, не буду. В письменной форме что приказали – исполню.

Маруся. Ничего не понимаю!

Журочкин. Есть, есть. Я очень хорошо знаю женщин. Они такие хрупкие! По-моему, и служить женщинам не надо. Хорошо, когда молодая жена дома… Пойдешь на службу – там шипы, придешь домой – а там цветок. Хо-хо… Это я вам, Марусенька. Позвольте вас подержать за ручку.

Маруся. Что за глупости?

Журочкин. Не глупости это, а нежности. Мне по-старому не хочется больше жить. Отвечаю вам – да.

Маруся. Что – да?

Журочкин. Я весь отдавался нелюбимому труду. Извольте, я согласен. Теперь я вам отдамся. С любовью.

Маруся. Что?

Журочкин. Отдамся… Видел я недавно страшный сон. Сел мне на левую ногу кредит, а на правую дебет. А сальдо получается не в мою пользу. Я кричу, а сальдо смеется.

Маруся. Пустите, пожалуйста, руку.

Журочкин. А теперь пусть смеется сальдо… Я проснусь – и не один, и вы тут… В мою пользу…

Входит Арбенин.

Арбенин. О! Вы не одни?

Журочкин. Одна, одна… Это я вышел проветриться да и отдал два-три распоряжения. (Тихо.) Ты спровадь его, я вернусь. (Отходит за кусты. Прислушивается.)

Арбенин (смотрит на Марусю, улыбается). Как все это мне известно… Куда же мы пойдем? А? Сейчас перейдем на ты или после? А? Я получил твое письмо, моя ситцевая…

Маруся. Что вы мне говорите?

Арбенин. Ах, да, ты просила, чтобы я молчал о письме… Это как понимать?

Маруся. Какое письмо?

Арбенин. Твое. Ты писала, чтобы я о нем молчал. Это что значит – молчать о нем с друзьями и знакомыми или не говорить о нем даже с тобой? Чего ты таращишь глаза?

Маруся. Честное слово, я не понимаю.

Арбенин. Ну, ладно. Разберемся потом. Идем. Да, вот еще что: давай условимся заранее вот о чем – никаких ласкательных слов. Не надо мне говорить – милый, любимый или там родной. Я этого не переношу.

Маруся. А мне какое дело?

Арбенин. Как же это какое? Меня расхолаживают эти ласкательные слова. Понимаешь? Расхолаживают. Значит, ты в этом кровно заинтересована… Идем!

Маруся. Куда?

Арбенин. Мне все равно, куда ближе. Можно к тебе, можно ко мне.

Маруся. Что это такое? Никуда я не пойду.

Арбенин. Так и знал… Давай сократим вступительную часть. Ты не знаешь этого, у других иначе, а у меня так. Знай и учти: сопротивление действует на меня расхолаживающе. Понимаешь – расхолаживающе! Идем. (Тащит ее по аллее.)

Из кустов навстречу – Журочкин. Музыка переходит в галоп.

Журочкин. Стойте! Я все слышал.

Арбенин. А нам какое дело?

Журочкин. Как это, какое? Здесь афера. Она аферистка!

Арбенин. Так я и знал… Конечно…

Журочкин. И я получил письмо, и вы получили письмо. Это она застраховала себе вечер, шантажистка. Думала – один не придет, другой придет! Конечно! Мы, мужчины, в цене. Хамка…

Маруся. Не смейте! Кому я писала?

Арбенин. Не притворяйтесь! Все понятно.

Журочкин. Я вам в отцы гожусь, а вы меня обманываете с другим. Бесстыдница!

Арбенин. У меня было редкое настроение, редкое! Конечно, свинство!

Журочкин. Пошлость!

Арбенин. Недомыслие!

Журочкин. Я в местком заявлю за ваше поведение!

Входит Юрий Дамкин.

Дамкин. Ах, вот они где! Слушайте, знаете потрясающую новость? Я влюбился!

Журочкин. А нам что?

Дамкин. Интересно! Сказать в кого, а, Маруся? Трепещет детка… У меня есть такое свойство – как влюблюсь, не могу молчать. Говорю друзьям, прохожим, дворнику… С вагоновожатым запрещается разговаривать – а мне все равно, я и ему тоже. Что мне – я влюблен! А, Маруся?

Маруся. Что?

Дамкин. Не слышала? Да что ты такая ошеломленная?

Арбенин. Давно ли вы на ты?

Дамкин. Сказать, Маруся? Губы трясутся у нее, потеха какая! Скажу – с настоящей секунды.

Журочкин. Что же так вдруг?

Дамкин. А вот – прислала она мне такое письмецо, после которого «вы» говорить нельзя… Да, детка? Ой, со смеху умру! Какие у нее глаза, как будто кролик запуганный! Губки в морщинках, детские, все кишочки можно надорвать с хохоту!

Арбенин. Выслушайте нас.

Дамкин. У меня есть такое свойство: когда я влюблен…

Арбенин. Все это я знаю. Вы получили от нее письмо?

Дамкин. Да!

Арбенин. Мы тоже.

Дамкин. От кого?

Арбенин. От нее же!

Дамкин (спокойно). Это ерунда.

Журочкин. Как ерунда?

Дамкин. Это вас разыграли.

Журочкин. Почему вы так думаете?

Дамкин. Потому что она мне письмо прислала! При чем тут вы? Не понимаю… Идем, Маруся! Да не вырывайся, детка. У меня есть такое свойство: если я влюблен, от меня не уйти.

Маруся бежит.

(С хохотом гонится). Убежать думает, потешная. У меня зубы стальные!

Арбенин (гонится). Нет, стойте, надо выяснить!

Журочкин. Стой! Я сейчас ее осрамлю!

Убегают. Входят Кофейкина, Бойбабченко, Гогенштауфен.

Гогенштауфен. Ах, почему, почему вы думаете, что она может быть здесь! Значит, вы тоже верите, что она сама написала эти письма?

Кофейкина. Смотри, смотри на него!

Гогенштауфен. Вы что-то знаете, но скрываете от меня.

Кофейкина. Слушай, слушай его!

Гогенштауфен. Ну, конечно, вы переглядываетесь! Вы знаете, что она вовсе не такая, какой притворяется. Я все понимаю.

Кофейкина. Чувствуешь, Бойбабченко, как ей легко, Упыревой-то? Видишь теперь? С толку сбить человека, который влюблен, совершенно просто. Нету такой подлости, которой он не поверил бы насчет своей девушки. Ох, путаные люди!

Бойбабченко. Верно, матушка, верно. Я в счастливом возрасте, голова у меня ясная, страстями не затуманенная. Я так им возмущаюся!

Гогенштауфен. Что же вы скажете – она подделала письма? Упырева подделала ее почерк? Марусин почерк? Ерунда!

Кофейкина. Это дело второстепенное, как она послала письма. Важно, что она это сделала, и тебя надо с Марусей помирить. Твой проект…

Гогенштауфен. А ну его к черту, мой проект!

Кофейкина. Видишь, Бойбабченко?

Бойбабченко. Вижу и возмущаюся.

Кофейкина. Счастье, что я здесь. А не будь меня… Ах, страшно подумать!

Гогенштауфен. А где она пропадает, Маруся-то ваша? На работе нет, дома нет, где она? У одного из них? Ха-ха!

Бойбабченко. Опомнись, безумный!

Гогенштауфен. Вообще мне все это совершенно безразлично, и я иду домой.

Бойбабченко. Опомнись, идол! Опомнись, аспид! Ну куда ты пойдешь?

Гогенштауфен. Где она пропадала целый день?

Бойбабченко. Известно где! Не знаешь, что ли, нашу сестру? Сидела весь день у подруги какой-нибудь да плакала.

Гогенштауфен. А вечером сюда? Куда звала этих…

Кофейкина. Не капризничай! Да, вечером сюда. Ее, конечно, вызвала сюда по телефону Упырева. Вон она, Упырева. Стой здесь! Бежим, Бойбабченко! Стой здесь, Гогенштауфен, никуда не уходи, надо выследить, куда она бежит!

За сценой начинает петь хор цыган.

Гогенштауфен. Я пойду домой.

Кофейкина. Перестань, стыдно.

Бегут.

Гогенштауфен (садится на скамейку). Я целый день ничего не ел. Но теперь очень спокоен. Пожалуйста, я останусь. Я очень рад, когда смогу ей высказать в лицо все, что следует. Я очень рад, что я не волнуюсь, что за день перекипел. Я, когда волнуюсь, говорю нескладно, а сейчас я холоден и могу… Вон она! (Вскакивает.)

Вбегает Маруся.

Маруся. Помоги мне, если хоть что-нибудь помнишь. Ты меня ругал, но будь товарищем! Может быть, я виновата…

Гогенштауфен. Ага, признаешь!

Маруся. Но ведь я не нарочно!

Гогенштауфен. Еще бы, еще бы!

Маруся. Ты, бывало, уснешь, я на тебя смотрю и пропадаю, так я тебя жалею, люблю. Ведь у каждого человека есть свои плохие свойства, прости мне, если я такая плохая, помоги, пусть все будет по-старому! Даже не надо по-старому, только проводи меня домой.

Гогенштауфен. Зачем? У вас есть трое провожатых! Если у вас такой темперамент…

Маруся. Опять это проклятое слово! Мало того, что ты его мне в письме написал, ты его еще повторяешь…

Гогенштауфен. Я тебе не писал.

Маруся. Не ври!

Гогенштауфен. Вы выдумали это письмо, чтобы разделаться со мной.

Маруся. Я…

Вбегает Дамкин.

Дамкин (хохочет). Четвертый! Ну, Маруся! Я об такой девушке всю жизнь мечтал! Идем!

Маруся. Ну, ладно. Идемте. (Идет.)

Дамкин. Ха-ха-ха! У меня потрясающая новость – в меня Маруся влюбилась! Рассказал бы, да некогда, ее вести надо. Вот, почитайте-ка письмо от нее. Завтра в обеденный перерыв забегу рассказать подробности. Маруся! Погоди! Маруся! (Бежит.)

Арбенин (пробегает через сцену следом). Нет, вы не уйдете!

Журочкин. Подождите… Подлая! (Пробегает.)

Упырева (мчится следом). Так ее! Крой! Рви! (Убегает.)

Вбегают Бойбабченко, Кофейкина.

Кофейкина. Видел ее?

Бойбабченко. Помирился? Чего молчишь?

Гогенштауфен. Я иду домой.

Кофейкина. Погоди, не ругай его. Это я виновата. Ящик с тобой?

Бойбабченко. В корзинке.

Кофейкина. Мчись следом за ними! Не спускай глаз с Дамкина! На тебе ответственность! Не то страшно, что он хвастает, будто всех женщин покоряет, а то страшно, что они ему в конце концов действительно покоряются!

Бойбабченко. Ну, меня ему не покорить.

Кофейкина. Не о тебе и речь! Беги.

Бойбабченко. Бегу! (Убегает.)

Кофейкина. Стыдно тебе! Мы столько труда потратили, сколько мелких чудес извели, чтобы девушку к тебе направить, а ты ее врагам выдал?

Гогенштауфен. Они ей не враги!

Кофейкина. Ох, стыдно тебе, стыдно!

Гогенштауфен. Чего стыдно! Ну вот, смотрите – письмо. Кто его мог написать, кроме нее? Почерк ясный. Читайте: «Обязательно приходите восьмого июня в парк, в шесть часов вечера. Любви не прикажешь. Любовь победила. Молчи со мною о письме. Мне стыдно. Твоя навек Маруся».

Кофейкина. Моя вина, что я эту пустую задачу до сих пор не разрешила. Забыла я, что ты человек влюбленный, а стало быть, тупой и жестокий. А о своем письме к Брючкиной забыл? А о своем письме к Марусе?

Гогенштауфен. Я не писал никаких писем.

Кофейкина. Не хотела я с этим возиться, энергию тратить, да придется. Сейчас я эту пустую задачу решу. (Оглядывается.) Гляди сюда.

На стене между колоннами плакат – точное повторение того, который диктовала Упырева Марусе. Плакат ярко освещен изнутри.

Это вот диктовала она Марусе? Это?

Гогенштауфен. Да.

Кофейкина свистит. Правая половина плаката гаснет. Остаются слова:

Обязательно приходите

восьмого июня в парк

в шесть часов вечера

Любви не прикажешь

Любовь победила

Молчи со мною о письме

Мне стыдно

Твоя навек

Маруся.

Гогенштауфен. Будь я трижды рыжий! А почему три письма?

Кофейкина. А потому, что писала она чернилами на целой стопе. А бумага, знаешь, у нас какая? Вроде промокательной. Вот и промокло на три экземпляра. Все просто.

Гогенштауфен. Я того… этого…

Кофейкина. А от тебя письма она на машинке печатала. Из того простого расчета, что Брючкина любому письму поверит.

Гогенштауфен. А Маруся? Это…

Кофейкина. А Маруся, может, и опомнилась бы, но как увидела тебя в объятиях у Брючкиной… Рассчитала точно Упырева-то. И письмо от тебя она, конечно, послала грубое, чтобы ошеломить! Эх!

Гогенштауфен. А я того… дело еще запутал… Марусю выругал… Она пошла… Надо бежать – ноги не идут… Я целый день не ел… Все еще ухудшил! Я-то…

Кофейкина. Сядь, успокойся! Ну-с! Сейчас в ваши запутанные дела я вмешаюсь. Чуда тут нет особенного. В вас сталкивается ряд энергий и происходит путаница. А во мне одна энергия, простая, ясная. Для начала сброшу я, братец, маску. Пока я от Упыревой пряталась, пока я следила, так мне было удобней. Теперь я иду в открытую!

Свистит. Яркая вспышка пламени. Кофейкина ударяется о стенку и превращается в молодую девушку. Одета она просто, на груди значок ГТО.

Гогенштауфен. Кто это?

Кофейкина. Я, дорогой.

Фавн. Волшебница!

Кофейкина. Вот именно!

Гогенштауфен. Еще одна?

Кофейкина. Да что ты, родной, это же я и есть, Кофейкина.

Гогенштауфен. А лицо, а платье?

Кофейкина. Да ты что, не привык еще, что ли? Просто я переоделась к бою. Превращение чистое, вполне научное. Один вид энергии переключила в другой, только и всего. Мне в этом виде легче драться: дыхание, мускулы.

Гогенштауфен. А значок?

Кофейкина. Ну, а это я уж так. От избытка чувств. Хочу при встрече Упыреву подразнить. Смотри, мол, подлая, я готова к труду и обороне!

Фавн. Волшебница! Дозвольте опьянеть у ваших ножек! Разрешите умереть за ваше здоровье!

Кофейкина. Да перестань ты на меня глаза таращить! Гогенштауфен! Очнись! У меня только формы изменились, а содержание прежнее. Не будь формалистом!

Гогенштауфен. В голове звон… Я целый день не ел…

Кофейкина. Ешь!

Из-под земли поднимается столик, на столе прибор. Кипит чайник. Стоят кушанья.

Фавн. Волшебница! Салат «Весна»! Селедка в белом вине, импорт, Торгсин. Филе миньон! Рюмка водки за рубль сорок!

Кофейкина. Ешь! (Обнимает Гогенштауфена, уговаривает.) Ну, будь человеком, оживись, очнись. И погода хороша, и еда хороша, и я с тобой. Сейчас мы все устроим, все наладим! Лето ведь. Деревья растут…

За кулисами – Упырева и Маруся. Кофейкина и Гогенштауфен их не замечают.

Упырева (тихо). Видишь? Кутит с новой. Подлец! Иди себе к Дамкину! Все такие. Чего тебе горевать, отставать? Весело. Лето. Деревья растут… (Тихо смеется, уводит Марусю, за ними крадутся Журочкин и Арбенин.)

Журочкин (тихо). Не уступлю.

Арбенин (тихо). Не сдамся.

Уходят.

Кофейкина. Ну вот. Окреп?

Гогенштауфен. Да… Но нескладно… я… как объясню… ей…

Кофейкина. Все будет ладно. Враг-то наш только подлостью берет, чудеса творить – где ей!

Фавн. Волшебница! Сто десять лет стою в такой позиции, как будто сейчас с места сорвусь. Дозвольте помочь! Сакре ном! Пожертвуйте чудо Христа ради! Прикажите побегать!

Вбегает Бойбабченко.

Бойбабченко. Дамкина я к дереву прицепила ящичком! Упырева Марусю сейчас к Журочкину и к Арбенину подвела, они ее мучают. Идем! (Вглядывается в Кофейкину.) Ах!

Кофейкина. Чего?

Бойбабченко. Ах ты, дезертир, ренегат, изменница!

Кофейкина. Почему?

Бойбабченко. В разгаре боя свой возраст бросила!

Кофейкина. Я так подвижней.

Бойбабченко. Врешь, кокетка. Как это противно, когда старая баба так молодится.

Фавн. Это вы, мадам, из зависти!

Бойбабченко. А это еще что за хулиган? Молчи, садовая голова! Уйдешь на минутку – кутеж, бытовое разложение, позор!

Кофейкина. Очнись.

Бойбабченко. Сбрось и мне хоть пять-шесть лет. Погода хорошая, лето.

Кофейкина. Некогда. Идем!

Фавн. Мадам! Неужто и вы тоже уйдете? Вторая волшебница меня бросает! У меня рассудок помутился, елочки-палочки.

Кофейкина. Стой! Какая вторая? Какая еще волшебница?

Фавн. Ой, приревновала! Да нет, мадам, я шучу! Разве та, другая, волшебница? Просто дура сопатая.

Кофейкина. Она с тобой говорила?

Фавн. Ну, что вы! Где ей!

Кофейкина. А что же ты бормотал насчет второй волшебницы?

Фавн. Я, мадам, экскюзе муа, трепался.

Кофейкина. Напугал, дурак. Если Упырева со злости начнет чудеса творить – неизвестно тогда, чья будет победа.

Бойбабченко. А разве она может?

Кофейкина. Со злости. Раз в сто лет. Говори честно – она тебя оживляла?

Фавн. Нет, нет, мадам. Она простая очковтирательница, пароле. И злобы в ней нет. Только хихикает. Позвольте мне присоединиться к вашему ордену.

Кофейкина. Взять его, что ли? Возьму.

Фавн. Ха-ха-ха!

Кофейкина. Пока диспозиция простая. Ты, Бойбабченко, вернись к Дамкину. Я пойду к Упыревой. А ты пойдешь…

Фавн. Пойду? Я помчусь, а не пойду, прелестница!

Кофейкина. А ты пойдешь и отгонишь от Маруси мужчин. Понял?

Фавн. Еще бы.

Кофейкина. А ее ласково приведешь сюда.

Фавн. Приласкаю ее, накажи меня господь!

Кофейкина. Без подлостей!

Фавн. Слушаю-с!

Кофейкина. Смотри! Исполнишь – буду пускать тебя каждый вечер. Напутаешь – в мраморное мыло превращу, в кооперацию отдам.

Фавн. Да что ты, очаровательница! Я ведь тоже хоть и паршивенький, а все-таки профессионал! Вроде – бесеночек!

Кофейкина. А если я узнаю, что Упырева с тобой разговаривала, а ты скрыл, – горе тебе, горе, горе!

Фавн. Ну вот, скажете тоже! Буду я от такой красотки скрывать что-либо!

Кофейкина. Ох, смотри. (Свистит.) Але-гоп!

Фавн спрыгивает с пьедестала, делает ряд высочайших прыжков. Чешется. Повизгивает, мечется, как пес, которого взяли гулять.

Лети.

Фавн. Лечу! (Делает несколько кругов, пригнувшись носом к земле. Принюхивается. Напав на след, с хохотом убегает огромными прыжками.)

Кофейкина. Так. А ты марш, марш к ящичку!

Бойбабченко. Есть! (Марширует. Уходит.)

Кофейкина. А тебя я сейчас вооружу. Чудес у нас в обрез. Надо приготовить три желанья. Три любых твоих желанья исполнятся. Но не смей желать без моего приказу! Чтобы не было путаницы – только те твои желанья исполнятся, которые крикнешь громким голосом. Понял?

Гогенштауфен. Да.

Кофейкина. Ну, то-то. (Свистит.) Раз исполнится, два исполнится, три исполнится! Старайся тише говорить. Ах, неприятно! Если она в полной злобе – все перепутает так, что просто ужас. Придется лететь к заведующему в отпуск. Беспокоить его. Пойду послежу за ней. (Уходит.)

Упырева (вырастает из‑за кустов. Тихо). Сиди, дай! Чего ждешь – не будет, а что будет, то не выйдет. Всех перепутаю, все прахом пущу. Вы планы строите, а я расстраиваю. Вы строите, а я расстраиваю. Я в полной злобе. (Исчезает.)

Влетает Фавн.

Фавн. Дяденька! Ты человек хороший! Я статуй хороший! Я, чтобы побегать, на преступление пошел! Есть другая волшебница, а я от вашей скрыл! Боялся, она меня из ревности не отпустит. Прими меры! Есть опасность! Дядя! Спит… Ну, а у меня все благородство вышло. Больше повторять не буду. Дяденька!

Гогенштауфен вскакивает.

Дяденька! Сейчас придет твоя девушка. А я пока мужчин отведу. (Кричит в кусты женским голосом.) Товарищ Арбенин! Журочкин! Идите сюда, я тут над вами издеваюся! Дурачки! Хи-хи!

Фавн бежит, за ним с ревом проносятся Журочкин и Арбенин.

Гогенштауфен. Идет она! Идет. Это ее шаги! Маруся!

Вбегает Брючкина.

Брючкина. Ах, вот он где! Прости, я тебя измучила, но я все бегала, делилась с подругами. Подруги рвут и мечут, говорят – ты такой интересный! У меня есть знакомый физик. Маленький, но широкий-широкий! Такой широкий, что его на улице путают с бюстом Пржевальского. Он меня сейчас встретил и говорит: «Отчего у вас такое счастливое лицо. Кто он?» Понимаешь, на улицах замечают…

Гогенштауфен. Ага.

Брючкина. Сядем.

Гогенштауфен. Ага.

Брючкина. Что ты такой скучный?

Гогенштауфен. Я не могу.

Брючкина. Чего?

Гогенштауфен. Я измучен. Я не спал ночь.

Брючкина. Ах ты, шалун. Что делал?

Гогенштауфен. Работал.

Брючкина. Хи-хи-хи.

Гогенштауфен. Не понимаю – кому это нужно? Зачем вы…

Брючкина. Ах, вот что… Ты прав. Идем!

Гогенштауфен. Куда?

Брючкина. Ко мне. Я не буду тебя больше мучить. Идем! Ах! (Обхватывает его.)

Гогенштауфен (кричит). А, будь ты трижды рыжей!

На секунду вспыхивает яркий свет. На голове Брючкиной вырастает тройная рыжая прическа. Над бровями – тройные рыжие брови. Рыжие ресницы. Веснушки покрывают ее лицо.

Брючкина. Что со мной?!

Гогенштауфен. Ах, я несчастный!

Брючкина. Что за выходка такая!

Гогенштауфен. Вы стали трижды рыжей.

Брючкина (достает из кармана зеркальце). Ах! Какое хамство! Зачем вам это надо? Это вы из ревности! Вы увидели, что все мужчины на меня бросаются, и облили меня перекисью!

Гогенштауфен. Честное слово, нет.

Брючкина. Хам! Паршивец! Вы хотите меня таким образом приковать к себе. Это насилие! (Визжит.) Насилие!

Гогенштауфен. Тише, ради Христа!

Брючкина. Нет, я устрою скандал на весь парк! Пусть все видят, до чего вы в меня влюбились! (Визжит.) Насилие! (Убегает.)

В кустах хохочет Упырева.

Гогенштауфен. Что будет! Что будет! Что делается!

Вбегает Маруся.

Маруся!

Маруся. Оставьте, пожалуйста…

Гогенштауфен. Маруся!

Маруся. Что от меня людям надо?!

Гогенштауфен. Маруся!

Маруся. Не врите!

Гогенштауфен. Маруся!

Маруся. Отчего это так жизнь устроена? На работе что-нибудь не так – сколько есть мест пойти да рассказать! Местком или даже стенгазета, авторитетный какой-нибудь товарищ. А тут кому расскажешь?

Гогенштауфен. Маруся!

Маруся. Вы мне весь взгляд перевернули. Вы!

Гогенштауфен. Я… так… когда… это… нескладно… нескладно говорю, когда расстроен. Маруся! Я…

Маруся. Человек прогуляет – его с работы долой. Правильно. А вы со мной такую гадость сделали, и вам ничего не будет. Почему? Небось, если бы знали, что вас за это карточки лишат и опозорят – не писали бы мне такое письмо. Свинство! Я вам так верила! Я один раз даже, может быть, ревела, так я вас любила. Ваша хозяйка меня шепотом ругала каждый раз, а я все-таки к вам ходила.

Гогенштауфен. Я все могу… доказать… но… я нескладно говорю… как… это быть…

Маруся. Что вы мне написали? (Достает письмо.) Почему такие страшные грубости? Всего одна фраза: «Мне надоел ваш бурный темперамент! Между нами все кончено». Как вы могли так написать? А? Что я, нарочно? Откуда мне знать?

Гогенштауфен. Маруся!

Маруся. Я думала, тут ничего плохого нет, я вас любила, жила хорошо, была веселей всех, а что теперь? Свинство!

Гогенштауфен. Я ничего этого… этому… не писал… Нескладно, нескладно…

Маруся. Вы меня довели, что мне работать, жить противно, а это разве ничего не стоит? Разве я была бесполезный человек? Свинство! Чем лучше Брючкина? Сказал, надо попрощаться, и потом письмо… Что тут такого, когда у человека голова кружится? Прощай!

Гогенштауфен хватает ее за руку.

Гогенштауфен. Постой… Слова… того… могу… ах… (Кричит.) Говорю нескладно, а хочу складно говорить!

На секунду вспыхивает яркий свет.

Кошка, картошка, полгуся, пожалуйста, не уходи, Маруся. Чай, конфета, котлета – мы немедленно выясним все это.

Маруся. Вы сошли с ума?

Гогенштауфен. Хороши романы Дюма!

Маруся. Это безобразие!

Гогенштауфен. Европа, Америка, Азия!

Маруся. Это глупое издевательство!

Гогенштауфен. Зачем же такие ругательства? Я складно говорить пожелал, и вот получился скандал! Мне самому неприятно, но нету пути обратно! Конечно, я не поэт, ни таланта, ни техники нет, есть только страстные чувства, а это ничто для искусства! Маруся, люблю я тебя, и ты меня слушай, любя. Пойми меня, Маруся, а то сойду с ума – клянусь тебе, Маруся, я не писал письма. Мы жили и ничего не знали, а нас ненавидели и гнали! Гнала нас мертвая злоба, и вот стоим и страдаем мы оба.

Маруся. За что?

Гогенштауфен. За то, что, к несчастью, я всегда работал со страстью, а ты со страстью любила – и вот всколыхнулась могила, и пошла окаянная волной, чтоб и нас успокоить с тобой.

На эстраде Упырева. Хохочет.

Оглянись! Вон она сзади – вон упырь стоит на эстраде!

Упырева хохочет.

Голос Фавна. Дурачки, хи-хи-хи! Сюда! Как я над вами издеваюся!

Вбегает Фавн, за ним Журочкин и Арбенин.

Арбенин. Ах, вот вы где, мадам.

Гогенштауфен. Я в обиду ее не дам.

Арбенин. Ну, конечно, я так и знал.

Гогенштауфен. Ручка, тетрадка, пенал.

Арбенин. Что такое?

Гогенштауфен. Оставьте ее в покое.

Журочкин. Он остряк-самоучка.

Гогенштауфен. А ты толстяк-недоучка.

Журочкин. Я ее сейчас осрамлю!

Гогенштауфен. А я тебя сейчас задавлю.

Дерутся.

Фавн. Очень красиво. Это я! Как мне волшебница приказала всех мужчин стравить, так и стравил! Буду теперь каждый вечер бегать. Шарман!

Журочкин отступает. Арбенин тоже. Гогенштауфен их преследует. Фавн за ними. Упырева спрыгивает с эстрады, подходит к Марусе.

Упырева. Что? Вчера все просто казалось, а сегодня жить не хочется? А? Щенок!

Маруся. Пустите меня!

Упырева. Куда? Все перепуталось. Спасенья нет. Я в полной злобе.

Маруся. Я умру.

Упырева. Успеешь. Эх, ты, коровушка! Пасется коровушка, глядит в траву – думает, я живая. А она только мясо. О, анекдот для некурящих. Иди к Дамкину! Он тебя скушает! У него стальные зубы!

Голос. Зубы его и погубили!

Упырева. Кто говорит?

Голос. Не узнаешь?

Упырева. Нет.

Из‑за кустов выходит Кофейкина.

Кофейкина. Я.

Вбегает Дамкин.

Дамкин. Товарищ Упырева! В нашем саду посторонняя баба… (Убегает.)

Упырева. Что это с ним?

Дамкин (возвращается). Позволяет себе меня… Понимаете меня… (Убегает.)

Упырева. Что за ерунда?

Дамкин (возвращается). Таскать за зубы. (Убегает. Возвращается.) По всему саду. (Убегает. Возвращается. Следом за ним Бойбабченко с ящичком.)

Вот, это она…

Бойбабченко. Не фискаль! (Поворачивает рычаг.)

Юрий Дамкин с размаху прилипает к ящику зубами.

Не дергайся, зубы выдернешь!

Упырева. Что это за ящик?

Бойбабченко. Электромагнит новейшей конструкции и сказочной силы. Стой!

Кофейкина. Конструкция моя.

Упырева. Чудеса-то на исходе?

Бойбабченко. Так и прилип стальными зубами. Ну, ступай!

Юрий Дамкин выпрямляется. Мычит.

Мычит! Батюшки, да он, кажись, язык прикусил.

Кофейкина. Нет! Верхняя и нижняя челюсти намагнитились и притягивают друг друга.

Бойбабченко. Ха-ха-ха! Это тебе, гаду, наука. В полном смысле слова.

Брючкина (визжит за сценой). Насилие!

Фавн (вбегает). Ой, ведут их, бабушка, ведут! Ой, бабушка, это же форменный праздник. Мильтон со смеху свистнуть не может. Дяденька стихами говорит. Я прыгаю!

Входят милиционер, Арбенин, Журочкин, Гогенштауфен.

Милиционер. Спорить, гражданин, напрасно. (Подносит свисток к губам.)

Гогенштауфен. Я люблю вас, очень страстно!

Милиционер. Ха-ха-ха! (Резко обрывает смех.) Вы за это заплатите лишний штраф, только и всего. (Подносит свисток к губам. Фавн делает необычайно нелепый прыжок.)

Ха-ха-ха! (Резко обрывает смех.) Ничего не выйдет, кроме напрасной волокиты. (Пробует свистнуть.)

Гогенштауфен. Вербы, яблоки, ракиты.

Милиционер. Ха-ха-ха! Напрасные старанья.

Фавн делает прыжок.

Ха-ха-ха! Кто не подчиняется…

Гогенштауфен. Тому вред причиняется.

Милиционер. Ха-ха-ха! Черт знает что! Гражданка! Да это у тебя никак свисток?

Кофейкина. Он.

Милиционер. Свистни, сделай одолжение. Я с поста не могу отлучиться, а эти тут бузят, дерутся.

Кофейкина дает два коротких свистка.

Арбенин. Это какой трамвай? (Орет.) Какой трамвай, говорю? (Сует милиционеру деньги.) Передай кондукторше пятнадцать копеек! А?

Журочкин (поет басом). Лю-блю я цветы полевые, люблю на полях собирать! Арбенин! Обманула нас девушка. Карау-у-ул!

Милиционер. Это что такое!

Кофейкина (тихо говорит Бойбабченко). Я их в пьяных превратила. Последнее превращение – со счету долой!

Милиционер. Это вы жалобу подаете, будто вас бьют, а сами в безобразно пьяном состоянии?

Кофейкина. Они привязались к двум нашим актерам-затейникам…

Милиционер (козыряет Гогенштауфену и Фавну). Рад, что выяснилось.

Арбенин (обнимает милиционера). Кондукторша! Где тут загс?

Милиционер. Идем, идем!

Арбенин. Мне жениться хочется! Кто меня разденет? Кто меня уложит?

Милиционер. Идем, идем! Найдутся такие люди. (Ведет Арбенина. Журочкин семенит следом.)

Журочкин. Куда вы! Сестрицы! Что вы меня, девушку, бросаете! Во чужой стороне, во неладной семье. (Плачет.)

Скрываются, слышны свистки.

Бойбабченко (показывает на Дамкина). Смотри, смотри! Что это он все в одну сторону нос воротит?

Кофейкина. К северу.

Бойбабченко. Почему?

Кофейкина. Обратился в компас. Зубы – магнитная стрелка на шее на свободном основании… Всех укротили! Он – магнит, остальные в отделении! Наша победа!

Гогенштауфен. Упырева! Где твое жало, ты гибелью нам угрожала!

Упырева. Я здесь, я здесь, никуда не уйду. И Маруся твоя со мной.

Хор за сценой поет «Маруся отравилась».

Гогенштауфен. Она моя Маруся, и я на ней женюся.

Упырева. Никогда! (Шипит.)

Гогенштауфен превращается в курицу.

Кофейкина. Так я и знала.

Упырева. А чудеса ты истратила. Что, Маруся? Женишься на курице?

Гогенштауфен кудахчет.

Врывается Брючкина с целой толпой.

Брючкина. Вот здесь, товарищи! Вот здесь изуродовал он меня из ревности!

Голоса. Где он? Давайте его сюда! Что за пережитки!

Брючкина. Вот вся их компания. Хватайте их! (Визжит.) Насилие! (Тихо.) Подруги все сбесятся от зависти!

Толпа надвигается. Упырева хохочет.

Упырева. Отлично! Все перепуталось. Что, старуха, плохи дела?

Кофейкина бросается к Гогенштауфену, шепчет ему что-то на ухо.

Гогенштауфен (кричит куриным голосом). Лиса, коса, небеса, колбаса, вернитесь к Кофейкиной все чудеса!

Кофейкина. Что, съела?

Свисток. Гогенштауфен снова человек. Упырева шипит и превращается в ястреба. Кофейкина превращается в орла. Тогда Упырева превращается в тигра. Кофейкина – в слона. Упырева превращается в крысу, Кофейкина – в кота. Упырева принимает человеческий вид. Кофейкина за ней.

Упырева. Брючкина публику собрала? Хорошо! Я тебя злобой уничтожу. (Шипит.) Берите ее!

Крики из толпы. Хватайте ее! Это она во всем виновата! Это она нас с толку сбивает! Шарлатанка!

Толпа надвигается на Кофейкину.

Упырева. Съела? Смотри на эту публику! Половина шпаны. Чудо шпану раздражает всегда! Фокусников и тех не любят, обличают, а волшебницу разорвут. Я их сейчас растравлю!

Кофейкина. А я их сейчас развеселю. Фавн! Сюда! Возьми эту флейту!

Упырева (в ужасе). Волшебная флейта?

Кофейкина. Назад! Играй, Фавн!

Фавн играет. Толпа сначала удивленно и как бы против воли, а затем все веселей и веселей пляшет. Упырева исчезает.

Ну, что? Съела? Веселье да пляска – где злоба? Чудо чистое, вполне научное. Известное сочетание звуков действует на двигательные центры головного мозга. Пляшите, пляшите, враг мрачен, мы веселы!

Гогенштауфен (танцуя). Кофейкина, я трясуся, куда-то исчезла Маруся!

Кофейкина. Что? А где Упырева?

Фавн показывает на небо.

Что? Перестань играть.

Музыка обрывается.

Где она?

Фавн. Она, дура сопатая, унесла Марусю под облака.

Кофейкина. А ты молчал?

Фавн. Волшебница, что я мог? Вы приказали играть!

Кофейкина. Вот сдам тебя в музей, позеленеешь ты там от тоски!

Фавн. Красотка, что я понимаю? Я же маленький, мраморный.

Кофейкина. Ужас!

Бойбабченко. Она ее расшибет!

Гогенштауфен. Летим, летим поскорей за бедной невестой моей!

Кофейкина. Придется заведующего обеспокоить. Иначе выйдет катастрофа. Поймаем ее – и к нему в отпуск! (Свистит.) Летим!

Взлетают. Бойбабченко держит Дамкина.

Кофейкина. Зачем тебе Дамкин?

Бойбабченко. Как в такую экспедицию без компаса?

Брючкина подпрыгивает, вцепляется в ноги Гогенштауфена.

Гогенштауфен. Пустите, я к ней лечу и разговаривать с вами не хочу!

Брючкина. Ишь ты, какой. Уговаривал, а теперь улетать? Не лягайся, милый, я все равно не отцеплюсь. Какие ножки!

Улетают.

Фавн. А меня забыли и флейту мне оставили! Хорошо! Пляшите! Пляшите все! В честь победы! В честь виктории! Чтобы волшебница победила! Чтобы Упырева погибла!

Чтобы навеки сгинуть ей, нахалке – Пляшите все, пляшите, елки-палки!

Пляшут.

Занавес

Действие третье

Картина первая

Крыша. Ночь. На крыше сердитый молодой человек в трусах.

Молодой человек. Вы подумайте, до чего доходит! Им радио тьфу. Им бы только летать бы. На нашу технику им плевать.

Подлетают Кофейкина, Бойбабченко, Дамкин, Гогенштауфен, Брючкина.

Бойбабченко. Эй, молодой, не пролетали тут две женщины?

Молодой человек. А ну вас к черту!

Бойбабченко. Не пролетали?

Молодой человек. Еще бы нет. Она, дура, такая неуклюжая, мне всю антенну разворотила.

Бойбабченко. Давно?

Молодой человек. Да уже час чиню.

Бойбабченко. Догоним. Куда пролетела?

Молодой человек. А вон туда.

Бойбабченко. Летим!

Летят. Внизу вершины леса. Летят над самыми верхушками.

Брючкина. Ай!

Бойбабченко. Чего еще?

Брючкина. Меня какая-то птица клюнула в лодыжку. (Хохочет.) Зачем ей это нужно? Дорогой, а ты заметил, как тот в трусах, на крыше, пялил на меня глаза и весь волновался?

Лес кончается. Город. Каланча.

Пожарный. Братцы, нет ли у вас часов?

Бойбабченко. А что?

Пожарный. Да сменяться пора. Хотя дежурство сегодня интересное. Все летают, летают…

Кофейкина. Ты видел тут двух женщин? Пролетали?

Пожарный. А как же, видел! Только не две их было. Одна.

Гогенштауфен. Одна?

Брючкина. Ничего, милый, я с тобой.

Бойбабченко. Давно пролетала?

Пожарный. Минуть десять. Что это у вас, маневры военные?

Бойбабченко. Вроде. Летим скорей, мы ее догоним!

Летят. Снизу шум паровоза. Паровозный пар. Дым. Водонапорная башня.

Брючкина. Товарищи, я так вся закопчусь, возьмем в сторону. Милый, ты заметил, как пожарный мне мигал? Я так хохотала! Зачем это ему нужно?

Рабочий из башни. Товарищи, я уже сказал: возле башни летать нельзя. (Выглядывает.) А, это новые!

Бойбабченко. А где та?

Рабочий. А минут пять назад пролетела… туда к лесу.

Бойбабченко. Одна?

Рабочий. Одна.

Кофейкина. Скорей!

Летят. Степь.

Бойбабченко. Вон она! Вижу ее!

Кофейкина. Где?

Бойбабченко. Сейчас установлю. (Вертит плечами Дамкина. Голова Дамкина крутится, покачиваясь как компас, но нос неуклонно устремляется на север.) Так… В направлении по нашему компасу… На нос, нос, левый глаз.

Кофейкина. Так держать!

Бойбабченко. Есть!

Показывается Упырева в широком плаще.

Бойбабченко. Вон она, хватай ее!

Кофейкина. Стой!

Бойбабченко. Залетай с правого боку! Окружай с тылу!

Кофейкина. Стой!

Бойбабченко. Гогенштауфен, окружай с того боку! Летай веселей! Поддерживай компас! Ага, окаянная! Ага, грубая!

Окружают Упыреву. Упырева в широком плаще.

Кофейкина. Где Маруся?

Упырева (распахивает плащ, в руках у нее Маруся.) Не подходи, чхи! Сброшу ее вниз, чхи!

Бойбабченко. Простудилась, мерзкая!

Упырева. Нет. Противно! Чхи! Молодая она, молоком пахнет. Чхи!

Кофейкина. Отдай ее.

Упырева. Зачем?

Кофейкина. Человека жалко.

Упырева. Не отдам. Уж слишком они друг другу подходящие.

Кофейкина. Отдай!

Упырева. Не отдам! Где это видано, чтобы я уступала? Они еще детей разведут.

Кофейкина. Ведь все равно попалась!

Упырева. Никогда!

Кофейкина. Попалась.

Упырева. Не попалась. Это ты психоложество развела. А другие не разводят. Я по службе неуловима! А по жизни не ловят! Некогда.

Кофейкина. Жизнь меняется.

Упырева. Еще поживу, хотя полчасика.

Кофейкина. Ты побеждена!

Упырева. Нет, брат. Бой еще идет. А Маруся у меня!

Кофейкина. Так что?

Упырева. А в бою без жертв нельзя.

Кофейкина. Ну и что?

Упырева. Ну и брошу ее вниз! Она мягкая, рассуждающая, а земля внизу твердая, грязная!

Бойбабченко. Что за несознательность, товарищ! Это, выходит, не жертва, а нелепая случайность.

Упырева. Это больше всего я люблю!

Швыряет Марусю вниз.

Бойбабченко. О, какая ужасная баба! Ее любимый обед – на первое мужчина в соку, а на третье – кровь с молоком.

Кофейкина (свистит). Приказываю всем благополучно опуститься к заведующему в отпуск!

Дрожи, дрожи, гадюка Упырева – Сейчас заведующий скажет слово!

Картина вторая

Дача в горах. Восходит солнце. На большом балконе дачи – заведующий. Он один.

Заведующий. Нет, я все-таки сказочно устал. Ужасно. Для меня даже тишины подходящей не найти. Почему? Потому что, когда тихо – у человека в ушах звенит. А как зазвенит в ушах, я сейчас же: алло! Мне кажется, что в левом ухе вертушка звонит, а в правом городской телефон. Вот и болтаю все время, болтаю сам с собою, чтобы звона не слышать. Хотел я записывать впечатления – не мог. Почему? Все время пишу наискось, как резолюции пишутся. И через каждые две строчки подписываюсь. И хочу я, например, написать: прекрасный вид, а пишу: поставить на вид. А еще дела беспокоят. Я на отдыхе – как машина, которую остановили на минутку и мотор не выключили. Только шины отдыхают, а цилиндры вертятся, бензин идет. Я думаю, думаю… Страшное время лето – что там в учреждении? Хорошо, я добился – телефон провели прямой, все-таки в случае чего позвонят. Но не звонят, жалеют, а я думаю о них, думаю. Ну-с, дальше что? А дальше скажу, что все-таки хорошо. Потому что ни заседаний, ни совещаний, воздух легкий, никто не налетает с вопросами…

Сверху опускается Маруся.

Маруся. Товарищ заведующий, позвольте вас спросить, чего они меня мучают?

Заведующий. Мучают?

Маруся. Да… Вчера мне казалось, что все очень хорошо, чудесно, а сегодня…

Заведующий. Довольно, я понял. Все будет улажено.

Сверху опускается Упырева.

Упырева. Товарищ заведующий…

Заведующий. Мне уже все рассказали.

Сверху опускаются Кофейкина, Бойбабченко, Гогенштауфен, Брючкина.

Кофейкина. Товарищ заведующий…

Заведующий. Не извиняйтесь… Вопрос серьезный, это неважно, что я в отпуску. Сейчас устроим маленькое совещание, а потом я решу, как хочу. Товарищ Гогенштауфен, поздравляю – ваш проект утвержден… С блеском! Начнем. (Садится за стол, прикрыв лицо рукой.)

Гогенштауфен. Мой проект утвержден? Но ведь он не окончен!

Кофейкина. Я кончила!

Гогенштауфен. Да ведь он не послан.

Кофейкина. Я послала. Мелким чудом.

Гогенштауфен. Когда же его успели рассмотреть?

Кофейкина. Я устроила, тем же манером…

Заведующий. Может быть, мы прекратим частные разговоры и начнем? Товарищи, каждому я дам полминуты. Мне все ясно – это склока. Поэтому говорите без подробностей и пояснений. Не старайтесь убеждать меня, я не буду слушать. Склока – такая вещь, где разобраться можно только чутьем. Логикой не разберешься. Слово Упыревой.

Упырева. Безо всяких оснований эта девушка (показывает на Кофейкину) начала травить меня и лучших наших работников… Вкусовщина, психоложество…

Заведующий. Достаточно. Вы старались поссорить Гогенштауфена с Марусей Покровской?

Упырева. Нет! А кроме того, какое это имеет отношение?..

Заведующий. Большое… Зачем вы грызете карандаш?

Упырева. Я злюсь, как зарезанная!

Заведующий. Вот это совершенно правильно. Как зарезанная. Пройдите в ту дверь – там мой кабинет. Сядьте за стол. Дайте письменное объяснение своим поступкам. Я им не поверю – пишите короче. Вот эта дверь. Ступайте.

Упырева уходит, стукнув дверью.

Бойбабченко. Она сбежит!

Заведующий. Нет! Дверь одна. Окно – над пропастью. Товарищ Кофейкина, ваше слово!

Кофейкина. Сотрудники, товарищ заведующий, бывают двух родов – одни работают со страстью, другие с отвращением…

Заведующий. Совершенно правильно! Вокруг нее сгруппировались люди, работающие с отвращением. Мертвый класс, пленный класс, класс на цепи, злобный, как цепная собака. Они работают против воли, работают не всегда плохо, боятся, но кусаются всегда и всегда отравляют все вокруг. При мне штрафовали управделами, который из ненависти собирал всюду паутину, пыль, пауков, блох, мух, моль, мокриц и распределял собранное по всем комнатам своего учреждения. Он же добыл где-то старую ванну, положил ее в коридоре и написал на ней мелом нехорошее слово. Ванна наводила на посетителей сильное уныние. Он же забил все двери и пускал посетителей через подвал. Но он тих и скромен рядом с нашей Упыревой. Она совершенно мертва, она обеими ногами стоит в гробу, и через нее из гроба, как по проводу, идет смерть. Я, отдыхая, наводил справки и все выяснил. Год назад она работала в центральном узле. Там застрелился из‑за девочки прекрасный человек, талантливый работник товарищ Лысенький. Это она подстроила. Там сошло с ума пять рабочих-изобретателей: Иванов, Мамочко, Пежиков, Суриков и Эдиссон Томас Альва. Это все она. Там заведующий побил бухгалтера из ревности, и на две недели остановилась работа – шел показательный суд. Она даже в свидетельницы не попала, а все это было делом ее рук. Она умеет вовремя сказать злобное слово, поссорить, пустить сплетню, обидеть, сбить с толку, оскорбить тех, кто потише, и скрыться за личиной усерднейшего, даже самоотверженного, непреклонного работника. Она портит жизнь. Здесь трудней всего поймать. Как вам удалось?..

Кофейкина. Я боюсь объяснить, товарищ заведующий… Она, видите ли, упырь!

Заведующий. Как вам не стыдно так упрощать этот сложный вопрос! Упырь – исключительное явление, а исключительное явление каждому бросается в глаза. Она гораздо незаметней, мельче…

Кофейкина. Это другие незаметней, мельче, а она – упырь!

Заведующий. Это что же, аллегория?

Кофейкина. Нет, в данном случае – факт.

Заведующий. Не хочу разбираться, чтобы не запутаться в подробностях, но чувствую, что вы все в чем-то правы. Она из тех, кто притворяется живой, передразнивает живых и ест живых. А вы? В таком случае вы – волшебница?

Кофейкина. Да.

Заведующий. Не хочу слишком уточнять, чтобы не сбиться с толку. Но чутьем понимаю, что в данном частном случае вы правы. Вы победили. Вы полны величайшей творческой энергии, которая иной раз производит впечатление чуда. В данном частном случае я не возражаю. Вы действовали с пользой в интересах дела, но это не метод! Есть другие способы проявлять творческую энергию. Путь индивидуальных чудес должен быть изжит. Волшебных чудес. Понимаете?

Кофейкина. Я больше не буду.

Заведующий. Да, довольно. Это тем более легко, что волшебниц вообще не бывает. Ну, у нас в учреждении один раз случилось – и довольно. (Брючкиной.) Что у вас за прическа?

Брючкина. Ах, товарищ заведующий, это – любовь! Гогенштауфен…

Заведующий. Он не для вас… Прекратите это безобразие с прической, товарищ Кофейкина.

Кофейкина свистит. Брючкина принимает свой первоначальный вид.

Спасибо. А вам, товарищ Брючкина, я предлагаю оставить Гогенштауфена в покое…

Брючкина. Товарищ заведующий, вы сами знаете – мужчины лезут ко мне как звери. Я даже не понимаю, зачем это им нужно. Гогенштауфен писал мне такие письма, жадно на меня глядел…

Заведующий. Это ошибка. (Дамкину.) Почему вы держите все время нос к северу? Товарищ Дамкин, чего вы молчите?

Бойбабченко. А он в компас превратился. Мы ему зубы намагнитили.

Заведующий. Понимаю… Зубы прилипли к зубам… Прекратите это!

Кофейкина свистит. Дамкин хохочет.

Дамкин. Спасибо, товарищ. Вот разыграли, прямо на большой палец. Очень потешно. Знаете потрясающую новость, товарищи? Мне ужасно есть хочется. Со вчерашнего дня не жрал. У меня есть такое свойство: если я с вечера не поужинаю – ужасно утром есть хочу. Товарищ заведующий, вам огромное спасибо. У меня есть такое свойство: если мне объяснят – я сразу осознаю свои ошибки. Эта Упырева – просто вредительница. Простите, я по-прямому. У меня есть такое свойство. Я не хитрый.

Заведующий. Ну, довольно! Я дал вам поговорить, потому что вы несколько часов молчали. Товарищ Дамкин, предлагаю вам оставить Марусю в покое.

Дамкин. Но, товарищ заведующий. Маруся сама в меня влюбилась. Вечером вчера так она раскокетничалась – бегала, плакала, молоденькая, страстная такая…

Заведующий. Это ошибка.

Дамкин. Ну, какая там ошибка. Что вы! Все женщины – донжуаны и циники! (Показывает на Бойбабченко.) Вот она. Старушка. Сухарик. А тоже… Вчера из ревности намагнитила меня, обиделась, что я бегаю за Марусей.

Заведующий. Довольно! Все кончается хорошо, поэтому я вместо выговора в приказе сделаю вот что, – смотрите… (Показывает на Брючкину.)

Дамкин. Что?

Заведующий. Смотрите…

Дамкин. А ведь действительно…

Заведующий. Смотрите…

Дамкин. Ах ты, черт… Фигура, руки, ноги… Товарищи, потрясающая новость! Я влюбился! Честное слово! В Брючкину. Надо брать от жизни все, что она дает.

Брючкина. Ха-ха-ха! Зачем вам это надо?

Заведующий. Ладно. Договорились. (Топает ногой.) Но смотрите!

Дамкин. Осознал, осознал.

Брючкина. Понимаем, понимаем.

Заведующий. Так. С ними покончено. Они виноваты и награждены. Будут работать на совесть.

Брючкина. Для меня работа прежде всего.

Заведующий. Но смотрите! Если будут рецидивы и вспышки (к Брючкиной) – к вам вернется ваша прежняя прическа. (Дамкину.) А вас превратят навеки в компас, и я сдам вас в географический институт.

Дамкин. Товарищ заведующий, у меня есть такое свойство: я работаю как бешеный!

Заведующий. Договорились. Теперь отдохнем на хороших людях. Маруся Покровская!

Маруся. Что?

Заведующий. Успокойтесь. Жизнь такова, какой она вам казалась до склоки. Больше вас никто не будет мучить. Все прекрасно. Товарищ Гогенштауфен, вас премировали квартирой, отпуском и трехмесячным окладом. Марусю я тоже отпускаю на месяц. Вы поселитесь вместе. Кричите ура! Вот… (Кофейкиной.) Вас я назначил бы управделами, но ваша склонность творить чудеса…

Кофейкина. Я по плану…

Заведующий. Посмотрим. Боюсь, что вы нужнее на периферии. Товарищ Бойбабченко, у вас в квартире окна чистые, у меня окна чистые. Я работаю и вижу – вы очень любите наше учреждение.

Бойбабченко. Как бабушка!

Заведующий. Можете приходить ко мне на все совещания, сидеть и слушать.

Бойбабченко. Ах, это форменная мечта! Вот сподобилась… (Вытирает слезы.) Выдвинулась!

Заведующий. Все? Объявляю совещание закрытым. Упыревой я займусь самостоятельно. (Дергает дверь, дверь заперта.)

Бойбабченко. Заперлась, окаянная. Зачем?

Заведующий. Не смешите меня. Откройте. Что за нелепость! (Дамкину.) Взломайте. Чего она этим добьется?

Дамкин взламывает дверь. Комната пуста.

Никого. Куда она девалась? Окно над пропастью.

Бойбабченко. А мебель? Мебель она всю уничтожила.

Заведующий. Как неудобно. Мебель принадлежит санатории. Где стол, где кресла? Труха какая-то на полу. Один телефон уцелел.

Маруся. Я боюсь, товарищи, я боюсь…

Кофейкина. Да что вы, братцы! Чего вы призадумались! Это знаете что?

Заведующий. Ну?

Кофейкина. Победа. У меня даже слабость от радости в руках, в ногах. Ура! Вот что я вам скажу. Ура, ура! И больше ничего. Ее нету больше, Упыревой. Она от злости и от страха источила, как жучок-вредитель, всю мебель и сошла на нет – нету ее больше, нету! Ура! Спасибо тебе, товарищ заведующий! В лоб ударил ее, в лоб! Она этого больше всего боится. Победа! Праздник! Бейте в барабаны! Трубите в трубы!

Трубы, барабаны, струнные восточные инструменты.

Заведующий. Это что такое? Опять индивидуальные чудеса? Кто это?

Голос из‑за кулис. Горцы, осоавиахимовцы! Позволь, пожалуйста, почествовать!

Заведующий. Кого?

Голос. Летчиков безмоторных, к тебе снизились. Мы сами видели, интересно нам. Речей не будем говорить. Не бойтесь. Поиграем, потанцуем, почествуем!

Кофейкина. Идите, все сюда идите! Чествуйте! Радуйтесь! Нету ее!

Галопом влетают горцы на конях. Спешиваются. Полукругом усаживается оркестр, в центре начинаются танцы. В самый разгар танцев в воздухе появляется пакет. Он, кувыркаясь, как бы дразня, носится над всеми. Наконец падает в руки Кофейкиной. Кофейкина распечатывает пакет и в ужасе вскрикивает.

Стойте! Прекратите! Не радуйтесь! Жива она!

Музыка обрывается.

Заведующий. Кто жив?

Кофейкина. Несчастье! Она жива, жива! Упырева!

Заведующий. Каким образом?

Кофейкина. Улетела в окно, конечно. Раз в сто лет она может творить чудеса.

Заведующий. Что она пишет?

Кофейкина. Слушайте: «Всем товарищам по работе заявление. Из дому выйдешь, злое слово скажу – тебе день погублю. В трамвай войдешь, слово скажу – тебе день погублю. На работу придешь, слово скажу – и день погублю. Домой придешь, слово скажу – и ночь погублю. Что за радость в новом дому жить? Дом-то нов, да я-то стара! Что за радость новое дело делать? Дело-то новое, да я-то стара! Что за радость с молодой женой жить? Жена-то молода, да я-то стара! Мой день придет, злое слово скажу – и всю жизнь погублю! Вот вам. Я еще свое высосу. С товарищеской ненавистью, Упырева».

Заведующий. Интересный документ.

Кофейкина. Это я, я виновата! Как я не заметила, как забыла, что она в полной злобе! Надо было ее за ноги держать. Насыпать на хвост соли.

Заведующий. Словом, прошляпили. Что делать теперь? Где ее искать? Давайте совещаться.

Телефон.

Сейчас я… (Подходит к телефону.) А?.. Да?.. Райотдел?.. Какие сведения?.. А вы знаете, что я в отпуску и что звонить ко мне можно только по самым срочным делам? Чего вы смеетесь? Как ваша фамилия? Упыренко? (Бросает трубку.) Черт знает что!

Бойбабченко. Вот она где устроилась!

Телефон.

Заведующий. Что?.. Облотдел?.. Кто передает? Упыревич? (Бросает трубку.) Вы слышали?

Бойбабченко. Совмещает.

Телефон.

Заведующий. Что?.. Кто?.. Вурдалак? Убирайтесь к черту! (Бросает трубку.)

Бойбабченко. Это она от злости размножилась.

Телефон.

Заведующий. Кто говорит? Назовите сначала фамилию… Вампир? Не буду говорить! Вампир? Все равно, не буду.

Телефон.

Кто?.. Кровососова? (Швыряет трубку на пол.) Тройку мне! Тройку! Тройку создам! Объявляю мобилизацию! Месячник по борьбе с проклятой злобой! Штаб! Институт!

Кофейкина. Убьем! Убьем! Постепенно убьем! Не бойся!

Заведующий. Нельзя постепенно.

Кофейкина. Отчего нельзя? Где уговором, где страхом, где чудом.

Заведующий. Я приказал вам изжить ваши индивидуальные чудеса.

Кофейкина. Зачем индивидуальные? Я того мнения, что все время чудесное. Вот летели мы – и хоть бы кто удивился. Смерть и злоба чуда боятся, а живые чуду радуются. Да здравствует чудо!

Чудо в смысле музыка, Чудо в смысле смех, Чудо в смысле радость, Доступная для всех!

До свидания, товарищ заведующий!

Заведующий. Куда вы?

Кофейкина. Воевать! Не жалей нас. Это будет веселый бой. Она злое слово скажет – а мы десять веселых. Она человека расстроит – а мы настроим. Она пыль, паутину, грязь – а мы чистоту, красоту, блеск. Она ржавчину на трубы, замки на двери – мы зелень в цеха, мы цветы на столы, на улицы, на площади, на стены. Мы книги, театр, науку, музыку. Она соберет своих, а мы уже собраны. Она план снизу уродует, а мы украшаем! Да здравствует музыка, радость, чудо!

Заведующий. Ну, если вы в этом смысле, тогда мы встретимся. Езжайте!

Кофейкина. Бойбабченко, ты со мной?

Бойбабченко. А то с кем же?

Кофейкина. Коня!

Горцы подводят под уздцы двух коней. Бойбабченко и Кофейкина едут, поют. К ним присоединяются трубачи, горцы, образуется целый хор. Заведующий и все остальные машут отъезжающим платком в такт песни.

Песня

Уходим сражаться, Прощайте, друзья! Врагу удержаться Против нас нельзя! Нас жалеть не стоит, Весел будет бой! Оружие простое Берем мы с собой! Несколько метелок. Совок и песок, Кислоту, и щелок, И мыла кусок. А еще нам восемь Дайте трубачей, А мы их попросим Трубить погорячей! Музыка грянет, Метелки загудят. Никто не устанет, Но все победят! Музыки и пляски Не выдержит мертвец, И тут нашей сказке Конец наконец!

Занавес

Оглавление

Действующие лица

Действие первое

  Картина первая

  Картина вторая

Действие второе

  Картина первая

  Картина вторая

Действие третье

  Картина первая

  Картина вторая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg