«Восточная трибуна»

Восточная трибуна (fb2) - Восточная трибуна 432K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Михайлович Галин

Александр Галин Восточная трибуна Комедия в двух действиях

Действующие лица

Вадим Коняев,

Олег Потехин,

Шура Подрезова,

Вера Семенихина,

Наташа Самохвалова,

Мадлен,

Мила Клёнышева.

Действие первое

Развалины стадиона заросли диким бурьяном. Среди вздыбленных досок и щебня несколько чудом сохранившихся рядов восточной трибуны. Внизу свалены в кучу развороченные глыбы постаментов с остатками спортивных скульптур, только одна поставлена прямо – гимнастка, с отбитой головой. На футбольном поле, в сухом безветрии, стоят могучие лопухи. За высокой стеной с треснувшими гипсовыми чашами угадывается неторопливая жизнь провинциального города в разгар жаркого летнего дня. Два молодых человека с дорожными сумками в руках проникли на территорию заброшенного стадиона и по полю направились к восточной трибуне.

Коняев. Кто тебя просил с ним связываться?

Потехин. Во-первых, он грубил, а я этого не люблю. Стоит будка с каленой рожей и собирает милостыню. Сколько он у тебя попросил?

Коняев. Двадцать копеек.

Потехин. Ты дал?

Коняев. Дал.

Потехин. Вот видишь! У меня он уже потребовал рубль.

Коняев. Зачем ты позвал милицию?

Потехин. Как он тебя величал?

Коняев. Ну и что!

Потехин. Козлота… (Смеется.) Не козел даже, а ко-зло-та!

Коняев. Он ко всем так обращается, это Паша Хромцов.

Потехин. Он что, лауреат Нобелевской премии? Кто он такой?

Коняев. Никто… Бывший футболист. Здесь его каждый знает. Лет двадцать назад девушки ходили за ним толпами.

Потехин. Сильно они его уходили! Ничего, ребята там ему уже задали встречный вопрос: «Кто козлота?» – на что Паша скромно отвечает: «Я».

Располагаются на восточной трибуне.

На чем он нас прервал? (Пауза.) Да! Мы выявляли степень родства. Ты – муж моей сестры, значит, я тебе кто? Двоюродный брат?

Коняев. Ты мне шурин.

Потехин. А ты мне тоже шурин?

Коняев. Я – свояк.

Потехин. Ну это грубо… свояк! Лучше я буду называть тебя шурин. Свояк… Что-то в этом блатное. Шурин тебе больше подходит. Шу-рин. Вадим Николаевич Шурин.

Коняев. Хватит, помолчи.

Молчание.

Потехин. Куда это мы пришли?

Коняев. Когда-то здесь был стадион…

Молчание. Смотрят по сторонам: Потехин отчужденно, Коняев – с заметным волнением.

Потехин. Сегодня воскресенье, шурин?

Коняев. Воскресенье.

Потехин. Вчера была суббота. Как же я мог забыть!

Коняев. Что?

Потехин. Памятная дата… Отец помер вчера пять лет назад.

Молчание.

Жена твоя Валька двадцать копеек не отдала бы. Шурин, при нашей-то казне подавать! Отец мой говорил: никогда не помогай слабому, он от этого будет только слабее. Сильному надо помогать. Ты слушай, шурин, что я говорю… и запоминай.

Коняев. От самой Москвы, как только мы поехали, ты начал давать мне советы. Хватит!.. Вообще мне не нравится твой тон. Даже в шутку не надо… Здесь этого не поймут.

Потехин. Что же ты сидел всю дорогу и терпел? Надо было раньше сказать, я бы заткнулся. Что еще тебе не нравится?

Коняев. Ты все время говоришь о своих бабах. Это тоже утомляет.

Потехин. Я и о чужих говорю. Какая девочка подсела к нам в Орле! Как ты думаешь, кто из нас ей понравился?

Коняев. Ты.

Потехин. Я светился, как динамо, – она ни разу не отреагировала, просто ни один мускул не дрогнул. Нормальная женщина, в конце концов, начинает реагировать.

Коняев. Устал я от тебя…

Потехин. Ты интеллигент, шурин, вы быстро устаете… А отчего, интересно, ты устал? Дремал на сиденье, я крутил колесо – и ничего не устал… Потому что у меня пролетарская закваска. Знаешь, как маманя отца звала? Моего отца. Тебе Валентина не рассказывала?

Коняев. Шагающий экскаватор.

Потехин. Вот-вот…

Молчание.

Здоровый был Иван Андреевич Потехин. (Пауза.) Сгубила его мать… Тянула в Москву из Челябинска. В столице ударила ей кровь в голову, стала она на него больше наседать… В Челябинске отец что-то открывал… командовал комбинатом. В Москве получил трест и пару инфарктов. Сестренка тебе не рассказывала, как он умер?

Коняев. Нет.

Потехин. Мать его иссушила, стал он искать ласку на стороне. И полюбил девушку – не то вахтера, не то пожарницу… простую, деревенскую. Отмечали годовую премию, выехали на пленэр… Он пригубил хорошо – как чувствовал, что в последний раз, – и увлек барышню в чащу… Барышня с ясным синим взором… Я, когда подрос, отыскал ее. Рассказала подробности. Тяжелый, говорит, был… умер с открытыми глазами… Она глоточек отопьет – и деталь, отопьет – и деталь… Отец любил ее… Простой был… Экскаватор, одним словом… Маманя сразу же привела отчима. Иванушка такой, по возрасту – мой старший братец… Это сейчас он растолстел, а раньше был сухой. Вальке она квартиру отдала, а мне батькину машину – лишь бы мы отпустили ее душу… Ладно. Что я нашей семейной хроникой этот чистый эфир засоряю? Расскажи мне, шурин, почему ты со швейцаром за руку поздоровался? У вас, у музыкантов, так принято? Это смур?

Коняев. Швейцар жил в соседнем дворе. Он меня не узнал.

Потехин. Надо было его опохмелить сначала, к нему бы вернулась память. А ты подумал, у него увлажнились глаза от воспоминаний? Ему показалось, ты протянул гривенник вместо руки.

Молчание.

Не нравится мне здесь. На обратном пути объеду твой родной город по объездной. Жарко, пыльно… Водку продают, а прохладительные напитки – нет. Какие-то развалины в центре города.

Коняев. Тут недалеко построили новый стадион. Этот снесут, поставят высотную гостиницу.

Потехин. Высотную? Сюда ожидают толпы туристов? Встречать их будет гостеприимный Паша Хромцов? Напомни, как площадь называется, где мы машину оставили?

Коняев. Пушкинская.

Потехин. Я понимаю, тут родился такой великий скрипач, как ты, но все-таки это нескромно. Площадь Пушкинская!.. Стадион, наверно, был «Динамо»?

Коняев. «Урожай».

Потехин. Что тут выросло, кроме лопухов?

Молчание.

Коняев. Хороший был стадион. Копьеметатель стоял… вон там… гимнастка справа.

Потехин. Волновала, наверно, мужиков гимнасточка?

Коняев (улыбнулся). Бедная!.. Ее любила вся местная шпана.

Потехин. А я-то думал: почему он назначил встречу именно здесь?

Молчание.

Что-то не идут твои подруги. (Пауза.) Ау! Шу-рин!

Коняев. Что?

Потехин. У тебя начинается солнечный удар?

Коняев. Вспомнил, как стадион открывали.

Потехин. Подруги где?

Коняев. Придут. По дорожкам катили грузовики. В кузовах стояли племенные быки…

Потехин. Племенные?.. Это хорошо.

Коняев. Играл военный оркестр. Колхозницы несли снопы… Флаги трещали от ветра… желто-голубые с золотом… вон там, над главным входом… Там стояли колонны, огромные колонны… Их уже снесли.

Потехин. Риму не снились такие колонны!..

Коняев. Я тогда первый раз увидел живого негра.

Потехин. Его что, тоже в кузове везли?

Коняев. Потом был спортивный праздник. Наш «Урожай» встретился со сборной мира.

Потехин. Я ослышался или у меня наркоз? Какая сборная?

Коняев. Сборная цирков мира. (Пауза.) Такая странная команда приехала, я помню. (Усмехнулся.) Веселый был тогда отрезок времени… Негр стоял в воротах, у наших центра нападения играл Паша Хромцов. Тот самый. Смертельный удар правой, на ноге повязку носил… Циркачи блистали индивидуально.

Потехин. Наши налегали на коллективизм?

Коняев. Правильно.

Потехин. Паша корректен, бьет только левой…

Коняев. Откуда ты это знаешь?

Потехин. Не трудно догадаться. Ну дальше, дальше…

Коняев. Негр брал все мячи. Последняя минута, ноль-ноль, циркачам пенальти. (Засмеялся.) Что тут было! Трибуны стонали: «Паша, ударь правой!» Паша разбегается…

Потехин. И бьет левой?

Коняев. Да! Паша ударил левой!

Потехин. Забил?

Коняев. Негр взял. Но Паша ударил левой!

Потехин. Победила дружба.

Молчание.

Грандиозные лопухи здесь растут. Никогда таких не видел. Вы что, их тут скрещивали с чем-нибудь? Какой-то местный Мичурин старался?

Коняев. Земля тут хорошая, чернозем.

Потехин (видя, что его спутник все больше погружается в воспоминания, достает походную электробритву). Что же это за время такое? Рассказывай, шурин, у тебя приятный баритон… Когда это было?

Коняев. В конце пятидесятых. Мне исполнилось тогда десять лет.

Потехин. Ты такой старый? Я думал, тебе тридцати нет.

Коняев молчит. Тихо жужжит бритва.

Ну где же твои подруги? Кстати, если им придется раздеваться, как они это сделают здесь?

Коняев. Зачем им раздеваться?

Потехин. Заехали бы к твоей тетке. Тихо, интимно. Утром двинули бы дальше. Она живет далеко отсюда?

Коняев. В новом районе. Нам не по дороге.

Потехин. Давай заедем. Мне надо выспаться по-человечески. Пятьсот километров все-таки… Возьмем харчишко на дорогу.

Коняев. Не надо. Так будет лучше. (Пауза.) Опоздаем в Симферополь… Она одна, с ней тоже надо побыть.

Потехин. Дело твое. Только не забывай, зачем мы сюда приехали!.. Все, не смотри больше на гимнасточку.

Молчание.

Коняев. Видишь ту крышу? Вправо от колокольни. Там жила девушка, в которую я был безумно влюблен. Мила Клёнышева… Клё-ны-ше-ва.

Потехин. Ей звонил из ресторана?

Коняев. Что ты улыбаешься?

Потехин. Лицо у тебя было, видела бы Валентина!

Коняев. Я разговаривал с Мадлен, подруга детства с соседней улицы.

Потехин. Давай, давай, старина! Тебе надо выговориться. Я понимаю: нахлынуло, забродило… вспомнил первый поцелуй… Наверно, сюда таскал девушек? Куда же еще! Конечно сюда… Вам было легче. Мои считают спортивные сооружения плохим тоном. Отдаться в машине – это еще куда ни шло… Давай, про Мадлен. Как ее настоящее имя?

Коняев. Мадлен.

Потехин. Прости, я забыл: девушки здесь ведь не то что в соседних областях! Я думаю, и Париж могут придержать при желании. В провинции любят давать звучные имена. На первом курсе кинули нас в район на уборку овощей, там была методист Дома культуры, женщина по имени Руина. Представь: днем картофель, ночью… Извини, шурин. Так что же тебе ответила Мадлен?

Коняев. Обещала привести остальных.

Потехин. Сколько вы не виделись?

Коняев. Я уехал отсюда… пятнадцать лет назад.

Потехин. Ты не спросил, какие у них размеры?.. Что ты смотришь? Подруги могли растолстеть или вырасти… Они нас найдут на этом пустыре?

Коняев. Найдут.

Потехин. Сразу приступай к делу. Кому что подойдет, пусть берут, полчаса на воспоминания – и ходу. К ночи надо добраться до приличной гостиницы. Ты предупредил, чтобы они захватили деньги?

Коняев. Размеры, деньги!.. Сказал – встретимся, поговорим…

Потехин. До Черного моря тысяча километров, а мы будем сидеть на жаре и разговаривать?

Коняев. А что я должен был сказать?

Потехин. Все как есть на самом деле: еду с родственником на юг, могу предложить… Что там тебе Валька наложила?

Молчание.

Коняев. Она обещала… ты мне поможешь…

Потехин. Причем здесь я?

Коняев. Тебе будет легче, ты их не знаешь… Мне не

очень удобно.

Потехин. А чего неудобного? Смычки, конский волос… черт его знает… канифоль вы там друг другу продаете? Одежда для женщин – та же канифоль, они тебе спасибо скажут…

Коняев. Я этим заниматься не буду.

Потехин. Какой благородный шурин мне достался! Вот за что тебя Валентина любит. После нашей семейки ты для нее – зефир в шоколаде. Ладно, у меня нет консерваторского образования. Предупреждаю, я тоже за прилавком не стоял, так что – как получится.

Коняев (с облегчением). Значит, ты возьмешь это на себя?

Потехин. Возьму, возьму. Какова моя корысть?

Коняев. Мне все равно, разбирайтесь с Валентиной. (Достал лист бумаги.) Вот она мне здесь написала, сколько что стоит.

Потехин (взял листок, весело). Сестренка в мать, своего не упустит. Ладно, деньги – грязь, а грязь к нам не пристает. (Неожиданно.) Посмотри-ка туда?

По футбольному полю медленно идет Подрезова.

Ты ее знаешь?

Коняев. Подожди, я не вижу…

Потехин. К нам, она нас заметила.

Коняев. Что? Не знаю… кажется, Подрезова…

Шура Подрезова подошла, остановилась у подножия трибуны.

Подрезова. Вадик! Это ведь ты там?

Молчание.

Коняев (спустился вниз). Шура Подрезова!

Подрезова. А я тебя еще издали узнала. Давай хоть руку пожму, раз целоваться не хочешь.

Коняев (целует ее). Здравствуй, Шурочка!..

Подрезова. Я как раз стирку затеяла. Только наволочки поставила кипятить – Мадлен прибежала. Иди, говорит, Вадька Коняев на стадионе сидит. Пойду, думаю, посмотрю на него.

Молчание.

Совсем не изменился… Как это ты про меня вспомнил?

Коняев. Видишь, не забыл…

Подрезова (смущенно). Кто я такая, чтобы меня помнить! (Пауза.) Наслышаны про твои успехи.

Коняев. Какие успехи?

Подрезова. Не скромничай. Очень рады за тебя, Вадик. Молодец, что родину не забываешь… Ну как ты? Расскажи.

Коняев. Живу…

Подрезова. Я тетю Валю иногда встречаю. Ваш дом снесли – это ты знаешь, комнату ей дали, как раз через дорогу от моей проходной. Пока стоим за молоком, она мне все про тебя расскажет. Так что наслышаны. Молодец!.. Женился. Тетя Валя говорила: красавица. Красивая?

Коняев. Ничего.

Подрезова. Ладно, не прибедняйся.

Коняев. Ты… тоже… прекрасно выглядишь.

Подрезова. Брось. Так это по-быстрому себя в порядок привела. Ребенок у меня, девочка. Анжелой зовут. Угадай от кого. (Пауза.) Ну!.. Не угадаешь, ни за что!

Коняев. Не знаю.

Подрезова. Восемь лет замужем. Помнишь Цурика? Ну кличка его была такая… Не помнишь? Вообще-то он Шурик, как и я.

Коняев. Конечно, помню! Цурик! Жил на улице Володарского.

Подрезова. Точно. Теперь он из ЛТП не выходит. Лечебно-трудовой профилакторий. Туда алкашей направляют. С нашей улицы многие там перебывали. Толик Локтионов… Ленька Селиверстов… Брат его в Монголии служит. Они напротив партшколы жили. Женился на этой… ну как ее?.. Дом рядом с колонкой. Внизу инвалиды коробки делали. Из головы выскочило…

Коняев. Неважно.

Подрезова. Витя Иванов недавно отца похоронил, приезжал из Африки… Черный стал, загорелый, я имею в виду. Мать здесь осталась. Он ее туда не может взять. Я к ней захожу, помогаю. Витька хотел мне денег оставить – я ему чуть морду не набила… Позавчера с вечерней смены шла и тетю Валю встретила: прогуливается с палочкой… Старенькая стала… Всегда поздоровается. Я ее спрашиваю: «Скоро ли Вадика будут по телевизору показывать?» Так-то мы музыку не смотрим, если когда попадется, я сразу всех скрипачей пересматриваю. Потом думаю: да-а! станет он вам в оркестре сидеть! Вадька наш – солист!

Молчание.

Муж мой… этот вот Цурик, он вообще-то на автобазе работает… У нас здесь все одно и то же… А ты надолго приехал?

Коняев. Я… проездом… на машине.

Подрезова. Уже и машину купил?

Коняев. Родственника машина… Мы вдвоем.

Подрезова. Без жен, значит?

Коняев. Жена в Москве… у нее работа… А я с ребенком на юг… ее туда поездом привезут. Тоже девочка… Это вот брат жены. (Зовет.) Олег! Что ты там сидишь? Спускайся сюда.

Потехин. Нет, уж лучше вы поднимайтесь. Вадик, как зовут подругу?

Подрезова. Зовут меня Шура.

Потехин. Поднимайтесь, Шура, поднимайтесь. А я вам за это что-то покажу.

Подрезова. Наволочки там мои выкипят все. (Поднимается наверх.) Вообще-то положено мужчине первому подходить.

Коняев. Знакомься, Шура. Это Олег.

Крепкое рукопожатие.

Подрезова. Молодой, а уже избалованный. Скромный или неуверенный специально сильно руку жмет, а этот себе цену знает: мол, пожимай сама.

Потехин. Судя по пожатию, в материальном производстве себя применяете?

Подрезова. Наладчица.

Потехин. Что налаживаем, если не секрет?

Подрезова. Есть такие прядильно-камвольные линии.

Потехин. Зарплатой не обижены?

Подрезова. Хватает.

Потехин. Понятно, понятно…

Молчание.

Говорите, не обижены зарплатой?.. Разряд, наверное, имеете высокий? Вы только не напрягайтесь…

Подрезова. В каком смысле?

Потехин. Расслабишься – оно и для организма полезнее… У нас тут… вернее у меня… (Коняеву.) Язык присыхает, шурин. Ну что молчишь? Твоя подруга – не моя. (Решительно.) Шура, можно вам подобрать что-нибудь… обувь, например? У вас какой размер ноги?

Подрезова (удивлена). Вадик, это у него от солнца? Сорви ему лопух, пусть прикроет голову.

Потехин (измучен). Размер какой? Не томите, Шура.

Подрезова. Быстрый слишком! Сначала ему про ногу все расскажи…

Потехин. А что про нее рассказывать! Я и так вижу: нога не маленькая. Присаживайтесь, гражданка.

Подрезова. Спасибо. (Неожиданно хохотнула.) Застрелиться можно!

Потехин. Вадик, иди покури… Ты будешь нам мешать.

Раскрывает сумку. Извлекает перед Подрезовой платья, одно за другим.

Коняев. Дай сигарету.

Потехин. Ты же не куришь… Возьми у меня в куртке. И мне дай… И огонька. Что у тебя с руками? (Засмеялся.) Чего они дрожат? У меня тоже дух захватило.

Подрезова. Я думала, действительно шутка.

Потехин. Иди, старичок… шагай в тенек. Сейчас, Шура, я вам кое-что покажу.

Подрезова. Вадик, правда, можно посмотреть?

Коняев (жалко улыбаясь). Смотри.

Отошел в сторону. Сел.

Потехин. А почему же нельзя? Ну-ка взгляните сюда. А-а?! Захватило душок? Вот он где, шарман-то, зарыт. Это еще полбеды. Вот где ваша погибель, Шурочка. Вот он пух… цветок одуванчик. Потрогать захотелось? Потрогайте. Боюсь только, это не на ваши ножки, скорее, на ручки налезет.

Подрезова. Так я своим девочкам возьму. В цеху сразу расхватают.

Потехин. Это мелочи, это мы потом… Вот он, Париж! Смотрите, пуговицы куда спрятаны, век искать будешь – не отыщешь! Что же они делают, французы?! Ведь измучаешься, пока распечатаешь. А мы гадаем, отчего рождаемость падает… К этому костюму полагается коробочка духов. Ну-ка, втяните воздух. А-а?! А как вы думаете, одежда французская, а запашок наш? В моде важен ансамбль, единство стиля… Смотрите, что с поясом делается… пряжечка – она вам в темное время дорогу освещать будет. Как у вас тут с освещением улиц?

Подрезова. Нормально.

Потехин. Сюда полагается бритвенный набор «Жиллет».

Подрезова. А что, у них женщины бреются уже?

Потехин. Бритва спутнику. Вы в этом платье, он гладко выбрит английским прибором.

Подрезова. У меня денег с собой нет… Я рядом живу. Только померить должна. Можно?

Потехин. А почему же нет?

Подрезова. Не знаю даже, что взять… Олег, какой, вы считаете, мой цвет? Недавно себя перекисью сожгла, на самом деле я каштановая.

Потехин. Вам подойдет и то и другое. (Коняеву, сидящему в отдалении.) Вадик, что за свертки?

Коняев. Пусть лежат, не трогай.

Потехин. Булькает что-то…

Коняев. Это лекарство… тете… Положи на место.

Подрезова. Ты к ней не заходил, Вадик?

Потехин. Мы же только что приехали… Тут еще харчишко, да, старина? Шура, может быть, отнесете по адресу? Скажете, была в Москве, Вадим просил передать… Мы ведь скоро дальше поедем.

Подрезова. Вадик, ты что, к ней не зайдешь?

Молчание.

Если надо… я могу, конечно… вечером съездить.

Потехин. Потом об этом. Идите меряйте.

Подрезова. Вон Самохвалова в дырку лезет, и Семенихина с ней. Обратите внимание, Олег, они с первого класса дружат. Как их вдвоем за одну парту посадили, с тех пор не расстаются. Сколько уже длится их дружба, если подсчитать… двадцать пять лет. Четверть века.

С платьем в руках направляется за трибуну.

Потехин (подходит к Коняеву). А ты волновался! Сейчас, шурин, я заработаю тебе столько, сколько ты за год не наиграешь! Тряхнем провинцию. Пусть девчата вспарывают матрасы! Действуем по тому же методу: ты встречаешь их внизу, я жду наверху.

Коняев. Убери… это все. Что ты разложил, как на толчке? Ты слишком много говоришь! Зайду я или не зайду, не тебе решать!

Потехин. Ты же решил!

Коняев. Без меня не рассчитывайся с ними.

Молчание.

Потехин. А вот тут я могу и обидеться. Я здесь распинаюсь, толкаю шмотки для тебя и твоей жены… (Тяжело.) Хорошо… шурин… шуряк… У нас впереди еще много времени – обсудим и это.

Коняев. Знаешь… давай закончим лучше.

Потехин. Да? Нет уж, поехали дальше.

По полю идут Наташа Самохвалова и Вера Семенихина.

Та-ак! Что мы здесь имеем?.. Одинакового росточка, сорок четыре – сорок шесть… под руку держатся, боятся заблудиться в лопушках. Замахали ручонками, заторопились. Иди, иди, а я им пока подберу что-нибудь. Как только я начну грабить Подрезову, я тебя покличу.

Самохвалова и Семенихина остановились внизу. Ждут. Коняев спустился.

Самохвалова. Парень, выглядишь ты – потрясающе!

Семенихина. Постарел, парень… постарел… Есть и волос седой…

Самохвалова. Ничего не постарел. Не порть человеку настроение. Восторг какой-то, а не парень!

Семенихина. Седой уже.

Самохвалова. Что ты заладила: седой да седой! Где ты нашла волос этот?

Семенихина. Сама не видишь, что ли?

Самохвалова. Я не слепая. Вадик, я хоть тебе пожалуюсь: она во всем отмечает только плохое. Сегодня погода, сам видишь, какая – ни одного облачка. Только встретились, как будто ее мешком по голове ударили: завтра будет дождь, завтра будет дождь…

Семенихина. Будет. Я по облакам вижу.

Самохвалова. Где они, эти облака?

Семенихина. Я вижу.

Самохвалова. Ну завтра и будешь горевать. Сегодня хотя бы раз улыбнулась!

Семенихина. Странно, почему я улыбаться должна?

Самохвалова. Посмотри, кто приехал! Здравствуй, Вадька! (Бросается ему на шею.)

Коняев. Здравствуйте, мои дорогие!

Самохвалова. Верка, ну поцелуй же его.

Коняев целует Веру.

Семенихина. Странно, вчера только о тебе думала, а сегодня ты приехал.

Самохвалова. Ничего странного. Я вчера о Кареле Готе думала, он что, тоже приедет?

Семенихина. А что он здесь потерял?

Самохвалова. По-твоему так выходит.

Семенихина. Что выходит?

Самохвалова. Вадик, с ней иногда говорить – лучше горохом о стену стучать.

Семенихина. Не груби, пожалуйста.

Молчание.

Коняев. Как живете, девочки?

Самохвалова. Я никому не грубила. Хорошо, Вадик. Очень хорошо.

Семенихина. Что хорошего?

Самохвалова. А что плохого? Жива-здорова. Хоть бы заболела чем-нибудь…

Семенихина (усмехнулась). Спасибо тебе за пожелание.

Самохвалова. Я тебе не желала…

Семенихина. Я слышала.

Молчание.

Коняев. Как живете, девочки? Что нового?

Самохвалова. Вадик, пока здесь ничего такого не произошло. Мы с Верой работаем экономистами. Столы рядом стоят. Работа интересная.

Семенихина. Что интересного?

Самохвалова. Я про себя говорю. Люди в отделе хорошие. Нас сделали головным предприятием отрасли. Отрасль наша молодая… в последнем квартале…

Семенихина. Что ты завела? Сидим, Вадик, целый день сидим. Мимо окна пройдет кто-нибудь – обсудим.

Молчание.

Самохвалова (заметила метнувшуюся за трибуной Подрезову). Вадик, я думала этот мужчина с тобой, а он с Подрезовой… Чумная, что ли, загорать здесь решила… (Смотрит в сторону трибуны.) Что она делает?.. С тобой этот мужчина, Вадик?

Коняев. Со мной. Это товарищ… родственник, брат жены. (Зовет.) Олег!

Потехин неторопливо спускается вниз.

Потехин (сурово). Краем уха услышал, о чем вы тут толковали. Неделю назад я разговаривал с Карелом Готом вот так, как с вами. «Как дела, – спрашивает, – Олег?» «Спасибо, – говорю, – Карел».

Из-за трибуны вышла, наконец, Подрезова, в туго натянутом французском платье. Остановилась.

Подрезова (измученно). Ну как?

Молчание.

Плохо, да? Здорово, подруги. Так я измучилась, Олег, с этими пуговицами. Петли маленькие… Наверно, я это возьму, только без духов… Как? Плохо сидит? У вас там еще что-то есть… Потом вы обещали насчет обуви…

Потехин. Подождите. Подруги еще ничего не смотрели.

Подрезова. Я наволочки поставила кипятить, Олег, закончите со мной, и я побегу за деньгами.

Потехин. Посмотрите в пакете, там я для вас отложил.

Подрезова. Наташа, ты не торопишься? Вера, подожди… Да! А какая цена будет за это платье?

Потехин. Здесь… последнее слово за Вадимом.

Подрезова. Вадик, оно неношеное?

Берет пакет и направляется за трибуну. Тягостное молчание.

Потехин. Значит, у Карела и здесь есть поклонницы? Расскажу при встрече. Ему будет приятно.

Самохвалова. У нас прошлый год была поездка по обмену опытом на одно ленинградское предприятие, оно до нас было головное. Там в отделе главного механика работает женщина – вот она настоящая его поклонница. Она председатель Общества Карела Гота, чешский язык даже изучила… собирает пластинки, вырезки из газет… Я взяла у этой женщины его адрес, написала – вот жду ответа.

Потехин. Трогательно… Значит, могу вам предложить кое-что. Вадик, а ты пока помоги Шуре в цене разобраться.

Самохвалова. Ну что, пойдем посмотрим, Вера?

Семенихина. Я здесь посижу.

Самохвалова. Почему?

Семенихина. Я не интересуюсь.

Самохвалова. Она у нас мыслитель. А я считаю, если женщина живет без надежды на успех, что можно от нее ожидать? Ни в труде, ни в общественной жизни никакой пользы. Мадлен нам ничего не сказала… я не при деньгах. Надо заранее о таких вещах говорить.

Потехин. Надо было из Москвы телеграфировать: «Готовьте деньги. Выезжаем мануфактурой». Сбегаете домой, подождем. Подругу быстрее уговаривайте.

Самохвалова. Ее уговоришь!

Потехин. Вера, как раз на вас имеется самый изюм.

Семенихина. Вадик, у меня брат учится в Академии художеств… каждый месяц приходится ему посылать… мама почти не видит. Я бы, честное слово, купила что-нибудь. Тебе что, деньги нужны?

Коняев. Да… Нет… Причем здесь я?

Семенихина. Мне не надо ничего. Ходить никуда не хожу, на работу хорошее платье все равно пожалею.

Самохвалова. Вера, ты же ИТР. Подрезова – и то вон… Вадик, я лично обязательно что-нибудь куплю.

Потехин. Ладно, тут все свои. Вещи есть ношеные. Может быть, в отделе у себя предложите?

Коняев. Ты замолчишь или нет?

Потехин. Спокойно, шурин! Разберемся без тебя.

Самохвалова. Вадик, а что ты переживаешь? Мне, например, просто интересно. (Пауза.) Все из-за тебя, Верка! Пойдем, я тебе подарок сделаю. У нее день рождения скоро, все равно в отделе будем собирать.

Семенихина. Я тебя просила, мне лучше деньгами.

Самохвалова. Представляешь, Вадик, у нее мать вбила себе в голову, что ее похоронить не на что будет. Требует, чтобы Вера на нее книжку открыла. Извини, Вера, что я такие вещи рассказываю.

Семенихина. Вадик, я пришла с тобой поговорить.

Потехин. Вероника…

Семенихина. Оставьте вы меня!

Отошла в сторону. Села. Молчание.

Самохвалова. Вот такой она тяжелый человек. Пойдемте, Олег.

Поднимаются наверх. Коняев садится рядом с Семенихиной.

Семенихина. Что слышно в Москве?

Коняев. Что тебя интересует, Верочка?

Семенихина. О чем сейчас говорят? Какие новые идеи появились?

Коняев. Выбери себе платье… От меня подарок…

Семенихина. Не будем про это, ладно? Расскажи что-нибудь.

Коняев. Что тебе рассказать?

Молчание.

Семенихина. Давно здесь не была. А стадион маленький, оказывается. Раньше казался таким огромным. Помнишь, мы сюда приходили?..

Молчание.

Груда кирпича… бурьян… Скоро и этого не будет. Приедет бульдозер, сравняет все с землей…

Молчание.

Узнал Подрезову? Тоненькая была. Самохвалова начальника искала, осталась без мужа.

Коняев. А ты что же не найдешь никого?

Семенихина. Кому я нужна без денег, со слепой матерью!.. Мужчины теперь в основном – моральные уроды. Ни совести, ни чести. Никому ничего не нужно. Отхватить бы кусок пожирнее и медленно его жевать.

Молчание.

Я любила одного человека, а он любил другую… (Засмеялась.) Мне не повезло… Он уехал, стал скрипачом… Вадик… я была в тебя влюблена… Прошло столько времени… я легко об этом говорю, потом – ты знал…

Коняев. Нет…

Семенихина. Ты знал…

Коняев. Никогда… даже не подозревал.

Семенихина. Тогда я дура. Клёнышеву еще любишь?

Молчание.

Коняев. Не знаю. Нет, наверное…

Семенихина. Давно ее видел?

Коняев. Как уехал отсюда – ни разу.

Молчание.

Семенихина. Ты стал каким-то другим…

Коняев. Каким?

Семенихина. Ты был таким приподнятым… Все мы, вероятно, изменились.

Появилась Шура Подрезова, в новом наряде, поднялась на несколько ступеней.

Подрезова. Наташа, ну что скажешь?

Самохвалова. Смотрится.

Подрезова. Вера, ну-ка глянь-ка ты… Вадик, наверно, я это тоже возьму. Только без прибора.

Увидела, как Потехин развернул что-то перед Самохваловой.

Олег, а что же вы мне этого не показали?

Самохвалова. Ты мне-то хоть оставь что-нибудь.

Потехин. Спокойно, спокойно, всем хватит. Шура, без бритвы я не уступлю. Я с самого начала говорил.

Подрезова. Вадик, объясни ты, кто такой Цурик. Спутник мой знаете где? Далеко…

Потехин. Я не настаиваю. Положите все назад в сумку.

Подрезова. Зачем ему английская? У него наша пластмассовая, я ему на двадцать третье февраля подарила с помазком. У него такая щетина – ему топором надо бриться. Мне же ее потом не продать будет. В цеху сплошь женщины. Наташа, у вас там мужики, возьми предложи кому-нибудь.

Самохвалова. Еще чего!

Уходит со свертками за трибуну.

Подрезова. Вадик, а сколько вы за все вместе хотите?

Коняев. Без меня это решите.

Потехин. Шурин, вещи твои.

Коняев. Мне все равно.

Подрезова. Вадик, иди сюда, давай приценимся.

Коняев (с трудом). Извини, Вера…

Семенихина (тихо). Иди, иди.

Коняев поднимается. Семенихина остается сидеть в стороне.

Потехин. Шура, нас попросили продать, вот здесь написали, сколько все это стоит. (Показывает список.)

Подрезова. Нет, правда, ребята… У меня наволочки кипят… Сколько, Вадим?

Коняев. Не знаю. Сколько дашь.

Подрезова. Я серьезно с тобой говорю. Ты что думаешь, я такое платье каждый день покупаю? Откуда мне знать, сколько оно стоит!

Потехин неожиданно засмеялся, изучая список.

Причем здесь смех? Олег! Вадик! Что вы, действительно, как дети! Давайте: сколько оно в магазине стоит, минус то, что его носили. Тридцатник. Согласен, Вадик?

Коняев. Согласен.

Потехин. Тридцатник будет только за бритву, Шурочка.

Подрезова. А за это платье сколько?

Потехин (весело). Бублик прибавьте.

Подрезова. Серьезно. (До нее доходит, наконец, требуемая сумма.) Ско-о-олько?

Потехин. Бараночку нарисуйте.

Из-за трибуны вышла Самохвалова в ярком атласном костюме, очень декольтированном. На ногах босоножки на неимоверно высоких каблуках. Наряд сильно ее изменил, поэтому довольно долгое время длится молчание.

Самохвалова. Только бы ногу не сломать на этих каблуках!.. (Пауза.) Что скажете, товарищи?

Потехин. Шарман!..

Самохвалова. Каблуки слишком высокие, никогда таких не носила. Стою прямо как на самолете… Правда, как вам, ребята?

Потехин. Шарман огромной силы…

Счастливая Самохвалова подходит к одиноко сидящей внизу Семенихиной.

Самохвалова. Вера, там на тебя есть такая прелесть! Ну пожалуйста, поднимись посмотри.

Семенихина. Сними этот позор.

Самохвалова. Почему?

Семенихина. Тебе не семнадцать лет.

Самохвалова. А вот я возьму и куплю. Назло тебе – куплю!

Семенихина. Не смеши людей.

Самохвалова. Я знала, что ты это скажешь! Знала! (Поднимается наверх.) Вам нравится, мальчики?

Потехин. Натали, как только вы отсюда выйдете, к вам тут же начнут приставать.

Подрезова. Наташа, неужели ты в таком виде сможешь на люди показаться?

Самохвалова. А что такого?

Подрезова. Не знаю… По-моему только женская распущенность может такое себе позволить. На вечере или на танцах тебя же дружинники выведут.

Самохвалова. Какие танцы?!

Подрезова. Куда же ты это оденешь? Будешь одна перед зеркалом стоять?

Самохвалова (оскорблена). Может, мне есть перед кем стоять!

Подрезова. Погоди радоваться. Сказать, сколько они с меня просят?

Потехин. Что вы митингуете, Саша? Дело добровольное. Наташенька, вместе с набором французской косметики – половина.

Самохвалова. Половина чего?

Молчание.

Потехин. Половина шестого. (Вздохнул.) Знатные у нас покупатели… Тяжело идет, шурин, помогай…

Подрезова. Половина, Наташа, это значит полста с бубликом.

Самохвалова. Угомонись, Подрезова.

Коняев. Он пошутил.

Потехин. Конечно. Специально ехал сюда… целый день. Сидишь в Москве и думаешь: куда бы это съездить побалагурить? Быстро в машину, накручиваешь полтыщи – и шутишь, шутишь…

Молчание.

Ты меня опять обидел, свояк. При всех моих пороках, дешевкой я никогда не был. Сколько Валька хочет, столько я и прошу! На, занимайся этим сам! (Возвращает ему список, садится в стороне, закуривает.)

Молчание.

Подрезова. Вадик, что я два месяца должна работать на одно платье?

Потехин. Выход простой, Шура: это платье будет носить другая женщина, у которой спутник не так далеко, как у вас.

Подрезова. Ты моего спутника не трогай! Он труженик. Он пьет и работает. Работает и пьет. Он другой жизни не знает. Да мне это платье, если хочешь знать, Вадик, нужно, чтобы он через меня человеком себя почувствовал. Подумала: приеду к нему в этом платье, может он повеселеет… захочет на волю. А так ведь ему все равно уже, что там, что дома…

Молчание.

Потехин. Шура, я вас могу пожалеть, но что изменится?

Подрезова. Заткнись, с тобой все ясно, барыга!

Самохвалова. Не стыдно тебе, Подрезова?

Подрезова. Знаешь, Наташа, мне деньги тяжело достаются! У меня руки вон какие стали! Давай, Самохвалова, плати! Давай! У тебя, значит, кубышка! Так и будем считать!

Неподвижно сидевшая в стороне Семенихина вдруг поднялась и пошла прочь.

Самохвалова. Замолчишь ты, Подрезова? (Кричит.) Вера! Куда ты?

Семенихина не обернулась, пошла быстрее.

Пускай идет, куда хочет! Какая-то она отщепенка стала!.. Всю душу мне вымотала. Пессимистка! Мысли черные… Представляешь, у меня уже про нее спрашивали. Я сказала: «Она ненормальная, не обращайте внимания». Она ведь, Вадик, знаешь до чего дошла: что думает, то и говорит.

Подрезова. Странная она стала. Может час в очереди простоять, а человека два останется – возьмет и уйдет. Тяжело ей, Вадик. Она после работы на «скорой» санитаркой устроилась, по ночам-то…

Самохвалова. Я это понимаю, не волнуйся.

Подрезова. У тебя дом, сад… батька пенсию офицерскую получает и на базаре прихватывает.

Самохвалова. Я из-за нее лишилась личного счастья! Да, Подрезова, из-за нее! Олег, вы не волнуйтесь: я решила, значит и возьму.

Потехин. Я не волнуюсь.

Самохвалова. Вадик, за то время, как мы не виделись, у меня был жених. Ты его, кажется, знал… Валера Бычков. Жил на улице Анны Аристарховой в двухэтажном доме… во дворе огромный тополь рос… Пожарники приезжали шлангами гнезда галочьи сбивали. Мы смотреть бегали…

Подрезова. Кличка у него еще была Бычок. Такой… маленький… Ну Бычок…

Самохвалова. Только ты про эту кличку и помнишь!

Подрезова (улыбнувшись). Давай! Что ты там про Бычка своего начала?

Самохвалова. Валера закончил наш сельскохозяйственный, его послали в деревню. Оттуда повысили в район. Потом из района повысили сюда в область. Здесь он сразу пошел в гору… Съездил в Москву, поучился… вернулся… и его повысили опять… Я с ним стала встречаться, когда его повысили в район. Он ко мне приезжал, и я к нему ездила. Расписаться решили, когда его повысили сюда. Настал мой день рождения. Он попросил меня пригласить своих начальников… которые ему были нужны. Еще он попросил, чтоб не было Семенихиной. Сам понимаешь, они друг друга видеть не могли. Вадик, разве я могла встречать свой день рождения без Веры? Но я попросила ее молчать. Рассказала все как есть… Она пришла. И произнесла тост… Такой, что у Бычкова потом что-то с сердцем было… Она сказала все, что про него думала. Выпила за меня и ушла… Его приглашенные тоже сидеть не стали. Это, конечно, ему на карьеру не повлияло, его все равно повысили. Но он мне не простил. Сказал, что я для серьезной жены не гожусь. Бывают серьезные жены и несерьезные… Вадик, ты меня слушаешь?

Коняев. Там кто-то идет… Я плохо вижу далеко.

Потехин. Легендарная Мадлен.

Самохвалова. Да, это наша королева.

По полю, приветливо подняв руку, движется Мадлен, стройная, элегантно одетая женщина. Коняев направился вниз. Потехин, поднявшись с места, его остановил.

Потехин. Разберись с Подрезовой.

Коняев. Отдыхай.

Потехин. Вот идет наш главный покупатель.

Коняев. Все! Закончили.

Потехин. Прекрати истерику. Сиди и вспоминай молодость… Не мешай мне.

Коняев спускается вниз. Мадлен его ждет. Долго молчат, глядя друг на друга.

Мадлен. Увяла подруга? Знаешь, что итальянцы говорят по этому поводу? Ты ведь музыкант, должен знать итальянский.

Коняев. Французский, немного.

Мадлен. Бонжур, дружок, солнышко, бонжур!

Молчание.

Коняев. Мадлен, ты прекрасна, как всегда.

Мадлен. Не надо, родной, а то я заплачу, потечет краска. (Целует его, гладит по голове.) Головушка наша светлая. Не приезжал, писем не слал. Стал обо мне забывать. Глаза у тебя потемнели… Улыбка та же.

Коняев. Ты бываешь в Москве и не звонишь…

Мадлен. Я давно никуда не выезжала… У меня ревнивый муж.

Коняев. Кто?

Мадлен. Хороший человек… (Быстро.) Ты его не знаешь. Я опоздала?

Коняев. Ты всегда опаздывала.

Мадлен. Разве? Господи, что от стадиона осталось! Зачем ты нас сюда привел? (Машет рукой наверх.) Привет, девочки! Вы там уже все выпили? Мне-то хоть оставили?

Потехин (громко). У нас ничего нет. Добрый вечер, Мадлен!

Мадлен (громко). Добрый день. (Тихо.) Кто это?

Коняев. Родственник…

Мадлен. Холостой?

Коняев. Ему еще нет двадцати.

Мадлен. Москвич? Я ищу для своей сестры хорошего москвича. У меня выросла сестра, так волнует мужские сердца!.. Держу из последних сил. Еще немного и наши аборигены ее испортят. Кто у него отец?

Коняев. Отца нет… Он живет с нами.

Мадлен. Хороший человек?

Коняев. Хороший. Пустой только.

Мадлен. Сейчас это большое достоинство. Это мы много читали… и что? Знаешь, кого я встретила? (Пауза.) Клёнышеву. Она приедет сюда… Ей вдруг страшно захотелось тебя увидеть. Ты рад, что она приедет? (Пауза.) Ну, пойдем наверх.

Поднимаются наверх.

Как это «ничего нет»? А я по старой памяти закуску принесла. Привет, милые, давно я вас не видела.

Подрезова. Мадлен, глянь-ка. Сколько бы ты за такое платье дала?

Мадлен. Чье?

Подрезова. Импорт!

Мадлен (видит Самохвалову). Чокнулась, Самохвалова?

Самохвалова. Что?

Мадлен. Ты в чем по городу ходишь? Это костюм для пляжа.

Потехин. Это не пляжный, а скорее летний костюм. В Южной Америке… на побережье Средиземного моря, где вся территория представляет из себя пляж, женщины именно так сейчас и ходят.

Мадлен. Самохвалова, ты что, отсюда прямо туда?

Подрезова. Мадлен, ну скажи, скажи, сколько такое платье стоит?

Коняев. Шура, я тебе его дарю. Не надо больше говорить о деньгах.

Потехин. Понимаете, Мадлен, у нас с шурином… со свояком…

Коняев. Я ей это платье подарил!

Подрезова. Вадик, а я не нищая!

Самохвалова. Мадлен, а у нас, ты считаешь, в этом ходить нельзя? Олег, вы не обижайтесь, все-таки вы не маленькие деньги хотите. Я имею право посоветоваться.

Подрезова. Мадлен, знаешь, сколько они с нас просят?

Коняев. Наташа, я тебе тоже это дарю. Мне денег не надо.

Потехин (не выдержал и захохотал). Шурин, прекрати!.. Теперь ты начал шутить. (Пауза.) Я все понимаю, старина, но причем здесь ты? Вещи мои… не надо ими так распоряжаться. Мадлен, вы еще ничего не поняли?

Мадлен. Пока нет.

Потехин. Тут вот в чем дело. Учусь на языковом факультете. Выезжал на практику за рубеж, решил одной знакомой купить что-нибудь… Первый раз за границей. Сами понимаете… ум за разум зашел. Главное, знакомая ведь… уже хорошо знакома – все купил на размер больше. Теперь приходится продавать.

Мадлен. Где были?

Потехин. В Париже.

Мадлен. Как там Елисейские поля?

Потехин. Нормально. Гречихой пока не засеяны.

Мадлен. В Италию не заезжали?

Потехин. Ну а почему же не заехать?

Мадлен. И в Палермо были?

Потехин. И в Милане, и в Венеции, и в Риме. Собор Святого Петра особенно хорош по вечерам.

Мадлен. Вы действительно были в Италии?

Потехин. Никогда не был…

Мадлен. И Париж, видно, обошелся без вас.

Молчание.

Самохвалова. Мадлен, ты меня смутила. Босоножки хорошие, но я думаю: стоят ли одни босоножки таких денег?

Коняев. Не возьму я денег…

Потехин. Наташа, вы не слушайте его. Это мои вещи…

Коняев (неожиданно кричит). Я тебя прошу, уйди!.. Ты хотел заправиться. Поезжай.

Молчание.

Потехин (тихо). Шурин, я не приказчик в лавочке! Не надо меня посылать. Ты сидишь в яме, в театральном оркестре. Вспомни, сколько ты зарабатываешь. Дальше Кременчуга ваш театр не выезжал. Мы едем без копейки. Тебе туда привезут дочь. Валентине тоже надо отослать… У нас, Мадлен, в Италии бывает отчим. Служба у него такая… Он привез барахло. Мать кое-что отдала нам: продавайте и кормитесь, дети… Да, нам нужны деньги, что в этом плохого? Хорошего тоже мало, но и преступного ничего нет… Что ты ешь свою печень, шурин? Что ты мучаешь себя и других?

Коняев молча отходит. Садится. Долгое молчание.

Подрезова. Вадим, мне платье нравится, и я его покупаю. Нам не надо подавать. Что мы, нищие? Давай, я потом завезу лекарство тете Вале.

Коняев. Не надо.

Подрезова (тихо). Было бы предложено. (Пошла вниз.)

Мадлен. Куда ты, Шура?

Подрезова. Пойду триста целковых доставать.

Уходит. Молчание.

Мадлен. Я принесла закуску. (Пауза.) Мы ведь раньше на стадионе собирались… Простите, как вас зовут?

Потехин. Олег.

Мадлен. Олег, у нас было такое правило: девочки брали пожрать, а мальчики выжрать. Неужели здесь не найдется настоящего мужчины?

Потехин. А что вы смотрите только на меня? Разве Вадим в сарафане?

Мадлен. Чувствую в вас мужское начало. Сходите в гастроном.

Потехин. Я плохо знаю ваш неповторимый райцентр.

Мадлен. Город областной. Дайте нам тихо и спокойно посидеть. Что вам со стариками!.. У вас нет денег? Возьмите на вино. (Оставляет деньги на скамье.) Купите сухого, если будет.

Потехин (не взглянув на деньги). Когда подгонять машину? Ты слышишь, шурин?

Коняев. Через полчаса…

Потехин. Извини. Не надо было мне говорить этого.

Коняев. Иди.

Потехин пошел вниз. Молчание.

Самохвалова. Вадик, никаких подарков быть не может! Я пошла за деньгами и за Семенихиной. (Пауза.) Мне это очень нравится. Я даже переодеваться не буду. Мадлен, как ты считаешь, у нас можно так ходить?

Мадлен. Можно.

Самохвалова. Костюм летний, сейчас лето… (Медленно ковыляя, спускается вниз, уходит.)

Молчание.

Мадлен. Кто у тебя жена?

Коняев. Играет на виолончели, в том же оркестре. Хочет попасть в настоящий коллектив… есть один состав… Через неделю она идет на конкурс.

Мадлен. Почему она, а не ты?

Коняев. Она умеет за себя бороться, а я не могу… Ничего не хочу. Все надоело. Конкурс… Придется кому-то доказывать, что ты чего-то стоишь. Ну докажешь, и что? Что изменится? Буду ездить, стану больше получать – и что? Жена наконец поняла – и в ужасе: с кем связала жизнь… Решила одна пробиваться. Я взял учеников в музыкальной школе… Денег не хватает… Москва, приходится много тратить. Тут еще родился ребенок. Девочке уже два года… Отчим что-то привозит, мать дает жене эти тряпки… Она продает… часть денег оставляет нам. Параллельно я горжусь своей незапятнанной совестью… Она много репетирует, сейчас у нее нет времени бегать с барахлом по подругам, она попросила меня включиться… Девочку надо свезти на юг, она много болела…

Молчание.

Мадлен, только ты не смотри на меня так… Я здоров и счастлив.

Мадлен. Слава богу.

Молчание.

Коняев. Помнишь, я когда-то делал тебе предложение?

Мадлен. Помню… Ты был благороден.

Коняев. Ты сейчас смотришь и думаешь: слава богу, что я за него не вышла.

Мадлен. Не угадал.

Молчание.

Может, тебе стоит вернуться сюда?

Коняев. Ты думаешь, это возможно?

Молчание.

Мадлен. Хочешь, я уйду от своего мужа? Будем тихо жить… Я бы от тебя родила. Когда-то ты что-то испытывал ко мне. Я тебе отказала, потому что ты любил Клёнышеву… Это из-за нее ты стал слабым и неуверенным.

Молчание.

Ни ты, ни я не любили по-настоящему. Но ведь я была у тебя первой. Однажды ты стоял тут, у восточной трибуны… и ждал меня. Я подошла с другой стороны… и долго смотрела на тебя. Я представляла, как ты станешь великим музыкантом – увезешь меня отсюда… мы с тобой объездим весь мир… Я тоже не приспособилась к жизни. Работаю в областной картинной галерее. Можешь себе представить, что это такое… Совсем недавно я потеряла последнюю возможность уехать отсюда… Осталась здесь… навсегда. Если бы ты приехал, это можно было бы пережить.

Молчание.

Коняев. Кто у Клёнышевой муж?

Мадлен. Бычок…

Молчание.

Коняев. Мадлен, мне надо съездить к тетке. На такси… На такси это быстро… Я ведь только приехал и к ней еще не заходил.

Мадлен. Конечно, а я здесь посижу… Может быть, тебе надо подольше с ней побыть? Ты не торопись, мы с девчонками подождем.

Коняев. Я быстро. У нас действительно мало времени.

Мадлен. Передай привет тете Вале, если она меня помнит. Пойдем, я тебя провожу… Оставь сумки мне. Зачем они! Иди со спокойной душой.

Мадлен берет сумку, Коняев – другую. Они спускаются вниз и, пересекая футбольное поле, покидают территорию заброшенного стадиона.

Действие второе

Прошло время. Солнце спустилось за западную трибуну, отчего раскалилась докрасна часть неба. Лопухи на футбольном поле зашевелились под свежим вечерним ветерком. Стала спадать жара. Пусто. Тихо… На восточной трибуне высокая женщина с сильным красивым лицом. Это Клёнышева. Поднялась выше. Смотрит по сторонам, – видно, и ей стадион что-то напоминает. Увидела идущего по полю Коняева. Села. Коняев медленно подошел, остановился внизу.

Клёнышева. Ждать себя заставляете, сударь. Я уже второй раз сюда прихожу.

Молчание.

Может, поднимешься?

Коняев поднимается наверх.

Клёнышева. Здравствуй…

Коняев. Здравствуй, Мила. А где остальные?

Клёнышева. Видела твоего попутчика. Попросил у меня взаймы… уехал заправляться.

Коняев. Сколько он у тебя взял?

Клёнышева. Разберемся. (Пауза.) Как она, местность наша после столицы? Если бы не по пути, вряд ли бы ты сюда заехал. Давненько не заглядывали сюда, сударь. Надолго в родные пенаты?

Молчание. Друг на друга не смотрят.

Коняев. Сейчас поедем дальше…

Клёнышева. Вот и попутчик мне тоже сказал… я удивилась. Что же ты заехал всего на пару часов? Пренебрегаешь, Вадик, пренебрегаешь…

Коняев. Обстоятельства…

Клёнышева. Понятно, можешь не продолжать. В нашем возрасте это слово означает все. В общем, ты не изменился. Конечно, уже не юноша, но и не заматерел… Хорошо выглядишь.

Коняев. Спасибо…

Клёнышева. Про меня этого не скажешь. Не надо… я на комплименты не напрашиваюсь. Подурнела… краситься начала. Никогда косметикой не пользовалась раньше, а теперь вот приходится.

Коняев. А где Мадлен?

Клёнышева. Не знаю. Муж ее сюда приходил… Бедный, искал ее.

Коняев. Кто у нее?

Клёнышева. Ты его хорошо знаешь. Алфимов… Помнишь, тихарь такой… ногти грыз. Учился в харьковском университете. Химик… Заведует лабораторией на шинном заводе. Я была у них недавно, подводили итоги. Смотрю со сцены – знакомое лицо в зале, смотрю – грызет… Тут я его сразу узнала. (Пауза.) С нашей Мадлен была целая история. Она у нас чуть в Италию не уехала. Строили итальянцы камвольный комбинат. Мадлен, если ты помнишь, всегда мечтала уехать отсюда. А тут вдруг итальянцы, красивые ребята. Ушла она от Алфимова, стала собираться в Италию. Парня ее Пьетро звали. Пьетро из Палермо. К слову сказать, из богатой семьи. Моложе ее на пять лет… Поехал к себе, с отцом объясняться, – и не вернулся… Сестра его Мадлен написала: погиб при взрыве какого-то поезда… террористы пустили под откос. Полгода после того наша Мадлен лежала в сумасшедшем доме… Ее же из петли вынули… А вернул ее с того света тот же Алфимов. Ходил за ней как за ребенком…

Молчание.

Торопишься, значит?

Коняев. Да…

Клёнышева. Обидно, сударь, что так быстро уезжаете… А я решила забрать вас к себе на дачу. Товарищ твой загорелся. Сейчас он подъедет, и можно прямо туда. Дача у меня в соснах… на озере… Искупаетесь, можете в баньку сходить…

Коняев. Нет… спасибо.

Клёнышева. Что так? Ты теперь здесь гость, мы хозяева.

Коняев. Мы вас стесним…

Клёнышева. Стеснить меня нечем… Дарья, домработница моя, уже отправлена туда электричкой. Муж уехал на Кавказ, детей я к матери отвезла – свободная птица. (Неловко засмеялась.) Что тебя еще волнует? За ночлег я с вас не возьму. Ночевать вам все равно где-то придется.

Коняев. Не знаю… Надо подумать.

Клёнышева. Коняев-Коняев… время тебя не берет. (Пауза.) Ну, думай, думай. (Засмеялась.) Смотри, как бы я не передумала… Куришь?

Молчание.

Коняев. Не курю.

Клёнышева. Молодец! Что можно сказать! (Раскрыла сумку.) У меня должны были на дне полпачки… валяться… (Достает сигареты, закуривает.) Да! Самохвалова меня сейчас убила! Идет по городу в таком наряде – мужики как вкопанные стоят! Из автобусов на нее смотрят… машины останавливаются. Мой шофер засмотрелся, чуть на столб не наехал…

Молчание.

Коняев. Мила, кто у тебя?

Молчание.

Клёнышева. Что тебе про него сказать, Вадик?.. Номенклатура.

Коняев. Я о детях. Мальчик и девочка?

Клёнышева. Две девки. А у тебя? (Пауза.) Ты женился, говорят.

Молчание.

Коняев. Да…

Клёнышева. Жену взял с квартирой?

Молчание.

Давно меня Милой не называли. Все больше Людмилой Ивановной. Район на мне. Это не город, конечно, но, сам понимаешь, забота большая. Тяну лямку, пашу с утра до вечера. Работаю с людьми, а люди сейчас не подарок… Поехали! Вы отдохнете, и мне разрядка нужна. (Засмеялась.) Муж для себя берег литра два чистого на корешках. Но, я думаю, он там, на Кавказе, не будет на нас в обиде, правда? Пьешь или нет?

Коняев. По случаю…

Клёнышева. А мне рассказывали, что люди искусства хорошо прикладываются.

Молчание.

Коняев. Мила… Помнишь, я писал тебе письма?

Клёнышева. Ты о чем?

Коняев. Я писал тебе письма… Давно. Кажется, в десятом классе.

Молчание.

Клёнышева. Да, ты писал… Правильно.

Коняев. Они сохранились?

Клёнышева. Подожди… я так сразу не вспомню.

Коняев. Я случайно заметил у тебя в сумке, когда ты доставала сигареты. Я эти конверты специально покупал на почте… длинные конверты.

Молчание.

Клёнышева. У меня они… и что?

Коняев. Нет… ничего.

Молчание.

Клёнышева. Достала на антресолях коробку из-под обуви – вижу, лежат.

Коняев. Я подумал, ты решила вернуть…

Клёнышева. А кому они мешают? Приеду, обратно положу.

Коняев. Зачем ты их принесла?

Клёнышева. Взяла перечитать… Пока ехала в машине, просмотрела. Что-то забыла уже, Вадик. Много воды утекло. Последнее ты из Москвы написал, что не можешь избавиться… Как ты меня помнил! Я уже представить не могу, что мне было когда-то семнадцать лет… Как я была тогда одета?

Коняев. Я помню…

Клёнышева. Как? Скажи, скажи…

Коняев. Ты носила белую кроличью шапку…

Клёнышева (засмеялась). Зимой… Знаешь, что я хотела у тебя спросить? Только ты не обижайся. Ты меня любил когда-то – свидетельство тому у меня в сумке, но ведь надежды у тебя не было… с самого начала – и ты это понимал.

Коняев. Почему?

Клёнышева. Что?

Коняев. Почему не было?

Клёнышева. Ты обиделся. (Засмеялась.) Ко-ня-ев, ты обиделся… Прости, я тебе ее не давала… никогда.

Молчание.

Коняев. У меня была одна надежда…

Клёнышева. Извини, я тебе ничего не обещала.

Коняев. Это не важно…

Клёнышева. Объясни… что-то я не понимаю тебя…

Молчание.

Коняев. Я тебя запомнил… в кроличьей шапке… Я давно приучил себя к мысли, что ты тогда умерла… Много лет подряд по утрам ты проходила мимо моего дома, я ждал этого и каждый раз выходил из ворот, как бы невзначай. Сначала ты ничего не замечала… потом поняла… Даже тогда, совсем маленькой девочкой… демонстративно переходила на другую сторону улицы. Не помнишь?

Клёнышева. Нет.

Коняев. Ты уже тогда была недоступной, совсем маленькой чувствовала, что сильнее меня, во всем хотела быть первой. Я был хилым, подслеповатым… ходил в музыкальную школу с футляром… И тогда я придумал, что ты умерла. Не важно, какой ты стала в тридцать, какой будешь в сорок… То совсем другая женщина…

Клёнышева (усмехнулась). Мертвую помнишь, а живую, значит, похоронил?

Коняев. Была у меня надежда, совсем как в книге для юношества… вдруг я тебе когда-нибудь понадоблюсь…

Клёнышева. Надежды у тебя были!.. Что в них толку-то! Надежда – это вымысел… наркотик. Ты умел придумать ее, значит, ты человек с богатой фантазией. Ты создал в своем воображении Милу Клёнышеву – ангела, сошедшего с небес. Ты меня идеализировал, и за это тебе спасибо. Перечитала я твои письма. «Мне ничего не надо. Помни, что жил на свете человек, который тебя любил…» Конечно, женщине хочется, чтобы ее любили… писали такие письма… Перед тобой баба… дважды рожавшая… курю вот… Что перечислять! Чернуха, Коняев, керосином не отмыть. Полюбишь меня теперь такую?! Такую, как есть… Полюби меня, когда мне выть хочется! Прости меня, я малость огрубела, но ты всегда жил с распущенными соплями. Ты был мягким, талантливым… лириком. Вы, художники, идете на десерт, а нас жизнь употребляет и на первое и на второе.

Молчание.

Видишь, друг… нервы у меня ни черта не стоят. Срываюсь… Прости. Ты не обиделся?

Коняев. Это я, наверно, тебя обидел.

Молчание.

Клёнышева. Расскажи, что ты за скрипач. На международных конкурсах бываешь?

Коняев. Играю в театральном оркестре, в яме. Еще – обучаю детей дошкольного возраста.

Молчание.

Клёнышева. А школьный возраст, что же, оказался не по плечу?

Коняев. С талантливыми детьми интересно на ранней стадии, пока с ними еще ничего не сделали. Может, еще посижу-посижу в яме, и пойду преподавателем… Талант у человека от бога… Убить его ничего не стоит, ломаного гроша за него сейчас не дают… Жалко этих детей. Для чего-то природа на них тратилась…

Клёнышева. А что, правильно! Педагог – занятие почетное! У моей младшей слух есть. Уже на пианино играет одним пальцем… поет хорошо.

Коняев. С наследственностью у нее неважно.

Клёнышева. Ты меня совсем… решил… Я в школьном хоре солисткой была.

Коняев. Я, Мила, в Бычка мало верю… Мычать твоя девочка будет, петь – едва ли…

Молчание.

Извини.

Клёнышева (тихо). Ничего…

Молчание.

Коняев. Прости меня…

Клёнышева. Ничего, ничего. Расслабимся, Клёнышева… расслабимся…

Коняев. Что?

Клёнышева. Это я так себе говорю, когда мне больно… Ничего, я от тебя получила то, что заслужила. Запомнил, значит… ничего не забыл.

Молчание.

Ты любил, а я, видишь, над тобой издевалась. (Пауза.) А ты до сих пор не избавился, Коняев, не-ет не избавился! Скажи, Вадик, мне это нужно знать… Подожди, хочу, чтобы ты тоже все знал. Кто только за мной не ухаживал, какие руки мне предлагали! Валька Краснов – директор шинного сейчас, Третьяков – уже в Москве, в Министерстве цветных металлов, Николай Баскаков, генерал-полковник авиации… когда овдовел, просил руки. Я с ним в Варне вместе отдыхала… И вдруг – Бычков! Первый раз он ко мне подошел на каком-то совещании. Его тогда только-только из района перевели… Стоим в буфете, я заговорилась с кем-то, вдруг вижу – он впереди меня. Я ему говорю: «Бычков, ты сзади», а он говорит: «Клёнышева, что у вас здесь в буфете по чину выстраиваются?» Я возьми и ляпни: «И по чину, и по росту». А он на полголовы меня ниже. Слова не сказал, отошел. Только взглянул. Года не прошло – не я, а он меня вызывает. Держит в приемной, не принимает… Второй раз – тоже самое, в третий я не пошла. Тогда он пришел сам. В любви не признавался, высоких слов не говорил.

Молчание.

Он чутьем чует, кто ему полезен, кто нет. Людей по-другому не понимает. Он без особенных талантов, а скоро, я думаю, увидишь его на широких московских улицах, заметишь лицо в потоке машин. Читал твои письма Бычков… Я ему их читала… Смеялся… И я тогда смеялась…

Молчание.

А теперь говори.

Молчание.

Коняев. Я обидел тебя… прости.

Клёнышева. Ты поедешь со мной, я так решила. Никого не будем ждать. Машина моя недалеко. Конечно, я уже не то, что раньше, но все-таки. Не отворачивайся… Ты ведь вспоминал обо мне, не только мертвую видел… живую тебе тоже хотелось. Не отворачивайся… С другими – меня вспоминал… (Обнимает его.) Это я, та самая… Подумаешь, каких-то десять-пятнадцать лет. У меня кожа-то как у двадцатилетней… Мне секретарша говорит: давайте, Людмила Ивановна, с вами кожами поменяемся… (Тихо засмеялась.) Руки у тебя красивые… Пальцы тонкие… Бледный ты какой… На дворе лето… ты хоть загораешь? Плешивый… Когда Мадлен про тебя сказала, я почему-то представила тебя с бородой… Поехали!..

Коняев. Не могу…

Клёнышева. Не слышу, что говоришь… не слышу.

Коняев. В Симферополь привезут дочь… она на руках у чужого человека.

Клёнышева. Я этого не слышу.

Молчание.

Коняев. Я должен ехать…

Клёнышева. Позвоню в ГАИ, снимут у вас номера… Тяжело мне… Не знаю, что такое… Мне Мадлен про тебя сказала, я обрадовалась… мне как будто легче дышать стало… заехала в парикмахерскую… Что с тобой? Я не буду говорить больше… Ты что, не смотришь на меня? Боишься, да? Ну, посмотри же… Что же ты так целуешь? К щеке прикоснулся, я не услышала ничего. Целуй, не бойся…

Коняев. Кто-то идет по полю… Я не вижу кто.

Клёнышева отодвинулась. Внизу остановилась Подрезова.

Клёнышева. Сотри помаду на подбородке.

Коняев. Что?

Клёнышева. Помаду… Господи, да на подбородке же… ниже.

Подрезова некоторое время стоит молча, отвернулась от трибуны, немного демонстративно рассматривает разбитые скульптуры.

Подрезова (зовет). Вадик, извини… На одну минуту, пожалуйста.

Коняев спускается вниз. Подрезова улыбается. Она – это сразу заметно – слегка навеселе.

Подрезова. Я пришла к такому выводу… одна вещь таких больших денег не стоит. Давай на эту сумму еще что-нибудь… На вторую половину… Я ее забирать не буду: ты сейчас в затруднении… в смысле денег. Бритву я нашла, кому загнать. В моем подъезде живет соседка, она все покупает, что ни предложишь. Дала деньги не глядя… Но оказалось, бритву хочет взять Вера Семенихина… Она пришла первой, в смысле раньше, чем я… и берет для брата. Для соседки моей мы с Олегом договорились на эту сумму найти какой-нибудь пузырек… Ей все равно, лишь бы деньги потратить. Значит, свои триста тридцать, за вычетом тридцати соседки, я отдала Олегу… Он моментом съездил и привез вина… Как ты думаешь, сколько он взял?! (Пауза.) Он ящик вина, Вадик, привез… Ящик сухого вина… Такой у тебя товарищ… Что он просил передать… Самохвалова одежду вернула… потому что ее отец на замок запер… сказал, пока не снимет, не выпустит. Позвали Семенихину, та ее едва-едва уговорила… Вадик, ты не обижайся… Мы здесь до такой моды не доросли. Ходить в таком открытом виде для нас – порнография. Срам этот Вера принесла…

Коняев. А где она сама?

Подрезова. Самохвалова? Она под арестом…

Коняев. Вера где?

Подрезова. Да вон она на той стороне сидит… Вадик, ты извини, у меня время не ждет… я наволочки сняла, простыни поставила… Выходной день, сам понимаешь, сколько работы…

Коняев. Кто там еще?

Подрезова. Там я, Олег… и Семенихина.

Коняев. Давно?

Подрезова. Вера ждала, пока вы тут выясняете отношения… А мы недавно подошли… Ты что, нас не видел?

Коняев. Нет…

Подрезова. Я лично не прислушивалась… Мы с Олегом приложились. Он для виду… Говорит, за рулем. А я приняла… Вера пить не стала… Ближе к делу. Ты не против? Я тоже без вас не хотела, а он говорит: «Выпей, Шура, за упокой одного хорошего человека. Скажи что-нибудь жалостливое, по-русски»… Так я и не поняла – смеется или шутит… Но отказаться… вроде грех… я выпила… так что ты на меня не обижайся… Ближе к делу. Ты не против?

Коняев. Что тебе нужно, Шура? Я ничего не понял… Ты выпила… ты торопишься, и что?

Подрезова. Я тебе сказала: наволочки я сняла, поставила простыни… Подожди, не сбивай меня… Олег не против, чтобы я у тебя на ту сумму попросила еще одну какую-нибудь вещь… стоимостью сто пятьдесят рублей… максимум. Сумки, он сказал, остались у тебя…

Коняев. Их нет.

Подрезова. Как нет?

Коняев. Не знаю. Можешь подняться посмотреть.

Подрезова. Куда же они делись, Вадик? Сами поехали, что ли?

Коняев. У Мадлен остались… Я вернулся, ее нет… Подожди, она придет.

Молчание.

Подрезова. Купил он меня… Заливал про усопшую душу. Вина подлил и проехал. Вы, ребята, фармазоните. Вадик-Вадик… не ожидала от тебя.

Коняев. Придет Мадлен, возьмешь что-нибудь. Деньги свои забери.

Подрезова. Да что ты мне всё эти деньги суешь? Могу я на себя хоть раз в жизни сумму бросить! Что я совсем ничего не стою?! (Отошла, помахала наверх рукой – Клёнышевой.) Извините меня, пожалуйста, что помешала…

Клёнышева. Не подойдешь даже поздороваться, Подрезова.

Подрезова. Подниматься времени нет. Здравствуй, Людмила Ивановна.

Клёнышева. Как жизнь, чем занимаешься?

Подрезова. Стираю…

Клёнышева. Я вообще говорю. Работаешь?

Подрезова. Работаю, а куда денешься! Вадик, так, значит, ждать мне Мадлен или как?

Коняев. Жди.

Подрезова. Тогда я назад трусцой.

Коняев. Идите сюда.

Подрезова. Спокойно, товарищ! Мы знаем, когда надо подойти.

Шура побежала по полю назад к западной трибуне. Коняев остался внизу. Подождав некоторое время, вниз спустилась и Клёнышева.

Коняев. Они там сидят…

Клёнышева. Ну и что?

Коняев. А ты видела, когда они пришли?

Клёнышева. Видела…

Коняев. Зачем я тебе понадобился?

Молчание.

Клёнышева. Значит, пришла пора прощаться. Прощай, сударь – друг детства и юности.

Коняев. Будь счастлива…

Клёнышева. При всех недостатках Бычков имеет одно достоинство: души не требует. Он и не догадывается, что такая имеется. Что ты чувствуешь или переживаешь – ему без разницы.

Стоят молча и смотрят, как по футбольному полю к ним приближаются Подрезова, Семенихина и Потехин с ящиком вина на плече.

Коняев. Сколько он у тебя взял?

Клёнышева. Он просил тебе ничего не говорить. Молчи, а то выходит, что я его продать успела.

Молчание.

Минут пять посижу с вами и пойду… иначе подумают, что я от них ухожу… И так про меня говорят – сухая слишком.

Потехин (подходя). Шурин, моя жизнь под угрозой. Саша считает, что я ее обманул.

Поднимается на трибуну. Вслед за ним потянулись и остальные. Потехин, поставив ящик, достает бумажные стаканчики, открывает бутылку.

Подрезова. Если ты меня обманул, то здесь кирпичей много, трудно будет убежать… как ты говоришь, – «бублик»?

Потехин. Бараночка. Примите еще вина, Шура.

Подрезова. Хватит.

Молчание.

Коняев. Что с Наташей? Вера, она придет?

Семенихина. Ей стыдно перед тобой, что она ничего не купила.

Молчание.

Коняев. Вы меня сегодня добьете…

Семенихина. Я могу сходить за ней…

Коняев. Не надо… Мы сейчас поедем…

Семенихина. Так быстро?

Коняев. Да… Дай мне твой адрес, Вера.

Семенихина. Я живу в том же доме… в той же комнате.

Молчание.

Коняев. Напиши все-таки в записную книжку, я могу забыть… (Дает ей записную книжку и ручку.)

Семенихина. На какую букву?

Коняев. Вера… на «в».

Молчание.

Клёнышева. Давай выпьем, Шура.

Подрезова. Нет, мне, правда, хватит. Я от вина сначала веселая, а потом плачу.

Клёнышева. Со мной выпей.

Подрезова. С тобой, Люда, выпью. Раз ты не брезгуешь. За что будем пить? За упокой я уже пила. За здравие?

Клёнышева. Налейте, молодой человек.

Потехин (наливает, дает ей стакан. Понизив голос). Как с ночлегом?

Вы договорились?

Клёнышева. Планы изменились.

Потехин. Должок. (Незаметно для остальных вручает ей деньги.)

Молчание.

Семенихина (Коняеву). Что в скобках написать? Сейчас все пишут имя, а в скобках – что оно означает: мясо, обувь, зубы… Будешь вспоминать, что это за Вера…

Коняев. Не забуду.

Семенихина. Забудешь.

Коняев. Ну, напиши… подруга.

Семенихина. Вера, в скобках – «подруга». Это значит – я.

Молчание.

Клёнышева. Мы с тобой вдвоем будем пить, Подрезова? А как остальные? Ты, Вера, не хочешь со мной выпить?

Семенихина. Не хочу.

Клёнышева. Сурово, Верочка…

Молчание.

Одно из воспоминаний молодости – твой взгляд. Как вспомню, так вздрогну. Ты и сейчас не смотришь, а целишься. Выпей, Вера… Скажи что-нибудь… Ты любишь поговорить, такой про тебя слух идет…

Семенихина. С тобой ведь надо пить только за здравие?

Клёнышева. А тебе хочется за упокой?

Подрезова. Вадик, ты, когда нас позвал, не учел одного: если бабы собираются больше одной, они обязательно перекусаются. Люда, ты не обижайся, она и со мной отказалась. Я не спрашивала почему. Может, у нее изжога, правда ведь, Олег?

Потехин. Конечно, Шура.

Подрезова. Раньше трезвый человек был в почете. А теперь у нас не спрашивают, почему человек пьет. Это само собой. Но чуть увидим за столом непьющего – так начинается: что? как? почему?.. Не пьет – значит, нехороший человек. Правильно, Олег?

Потехин. Конечно, Шура. Разрешите, я вам налью?

Подрезова. Налей. Вадик, друг у тебя золотой.

Потехин. Ты выпьешь, шурин?

Коняев. Давай…

Потехин. Ничего, старичок… скоро поедем… Пейте… У всех ведь налито… Или на сухую не идет? Пусть кто-то скажет слово.

Молчание.

Подрезова. Кто здесь самый речистый? Говори, Вадик… Ты у нас всегда говорил.

Молчание.

Не хочет он нам ничего пожелать.

Долгое молчание.

Семенихина. Наташа идет.

По полю медленно идет Самохвалова. Одета скромно. Во всем ее виде покорность судьбе.

Самохвалова. Здравствуйте, кого не видела.

Клёнышева. Здравствуй, Наташа.

Самохвалова. Вера, ко мне твоя мама приходила, просила передать, чтобы ты быстрее шла домой…

Семенихина. Что с ней?

Самохвалова. Клубок она какой-то ищет… (Пауза.) Ты говорила, завтра дождь будет?

Семенихина. Будет.

Самохвалова. В чем в колхоз ехать? Нас завтра на день в колхоз отправляют, ты помнишь?

Молчание.

Подрезова. Я уже была… в Солонцовском районе. К нам Люда приезжала, поднимала настроение… Тогда ты ко мне не подошла, а сейчас даже выпить согласна. Давай, Люда, за здравие! Я жить хочу. В эти выходные все перестираю, в следующее оденусь во все новое. На зиму у меня все есть… Заказала в меховом ателье шубу из песцовых лапок… Я Цурику говорю: если умру, чтобы другой бабе мою шубу не смел передавать… меня в ней в гроб положи. А девки на работе говорят: «Да тебя выкопают и шубу снимут». А я им говорю: «Я Цурику прикажу, чтобы он у могилы с винтовкой сидел и караулил, пока не сгнию»… Перекрашусь в черный цвет… стану жгучей брюнеткой с хрюзантемой в черных волосах… Я предупреждала… что буду плакать. Вы, девки, пейте… не обращайте внимания, я пойду в сторонке пореву… (Отошла, закрыла лицо руками.)

Клёнышева. Скажи что-нибудь, Коняев. Выпьем и разойдемся…

Коняев. Шура… иди сюда.

Клёнышева. Она тебя услышит. Говори…

Молчание.

Коняев. Я рад… что вас увидел… что все живы-здоровы…

Молчание.

Потехин. Что ты, шурин?

Коняев (с трудом). Все…

Молчание.

Потехин. Ты сентиментален. (Пауза.) Пейте… пейте… я еще подолью.

Пьют. Потехин подливает. Бросает пустую бутылку на кучу песка.

Подрезова. Посуду не бросай. У нас во дворе бабка одинокая, пусть она заберет. Что ты хотел сказать, Вадик?.. Извини, пожалуйста.

Коняев. Когда я уехал отсюда, мне было двадцать лет. Медленная провинциальная жизнь, которую я забыл. Прошло еще пятнадцать лет. Из них я тоже… мало что помню. Недавно проснулся среди ночи, чувствую – плачу. Увидел свой старый дом… и вспомнил, что его снесли… увидел нашу улицу… Совсем недавно мне приснилось, как прошел дождь… Дом снесли… Начинаешь понимать, что жизнь прошла.

Самохвалова. Почему прошла, Вадик? Нам еще сорока нет…

Подрезова. Ты нас, Коняев, не хорони… Правда, девочки? Наташка, помнишь, как мы здесь выступали? По нормам БГТО. Ах, как я тут шустрила! Все вы были у меня за спиной… И даже ты, Клёнышева! Ты гранату кидала лучше меня… но бегала хуже! (Резко поднялась.) А ну-ка, давайте, девочки… рванем на четыреста метров! Кто сейчас будет первой?.. Давай, Клёнышева, пошли!

Клёнышева. Да, Подрезова… тебя развезло…

Подрезова. Ты меня и сейчас не обгонишь! Ну давай, а?

Семенихина. Сядь, Шура… успокойся!

Подрезова. Я одна побегу!

Семенихина. Не надо, успокойся ты!..

Подрезова. Пусти меня… Семенихина. Ты и тогда была не спортивной… Тебе меня не понять… А ну-ка, засекайте время!

Подрезова спустилась вниз и побежала по беговой дорожке. Выпрямилась, как ей показалось, вернув прежнюю осанку. Сначала она бежала быстро и ровно, но потом побежала медленнее, мешали ямы. Она потеряла дыхание, потом начала задыхаться и вдруг, заковыляв, сникла и села на кучу земли в начале второй стометровки.

Самохвалова. Дура… Села на землю.

Семенихина. Ее надо домой отвести.

Потехин. Она хотела еще что-то взять. Где сумки?

Коняев. Не знаю. Мадлен куда-то ушла.

Семенихина пошла к Подрезовой.

Потехин. Весело мы с тобой поторговали… Придется мне в Симферополе выйти на толчок.

Коняев. Пойдем поможем.

Коняев и Потехин пошли вслед за Семенихиной. Самохвалова и Клёнышева долго сидели молча.

Клёнышева. Что скажешь, Наташа?

Самохвалова. Мне тебе сказать нечего…

Молчание.

Клёнышева. Не прошло еще?

Самохвалова. Не пойму, о чем речь…

Клёнышева. Не прикидывайся… все ты понимаешь.

Молчание.

Найти тебе кого-нибудь?

Самохвалова. Шутка?.. Правильно я вас поняла?

Клёнышева. В Щиграх овдовел директор Сельхозтехники, крепкий, лет под пятьдесят… дочь у него взрослая… здесь живет… Один он… Хочешь, я позвоню. Давай, а то в Щиграх, я думаю, дамы зашевелились.

Самохвалова. Спасибо… Для меня только и остались мужья – в Щиграх.

Клёнышева. Брось, не все ли равно, откуда они? Подожди… В Горшечном совсем молодой развелся… чуть старше тебя…

Самохвалова. Кто?

Клёнышева. Главный ветеринар района.

Самохвалова. Ну вот – ветеринар… А нормальные доктора, что, уже не разводятся? Не надо мне ветеринара.

Клёнышева. Кого же ты хочешь? Министра?

Самохвалова. А хоть бы и министра!

Клёнышева. Министры, Наташа, на дороге не залеживаются. Как только мужик пошел вверх – его на лету сбивают! Ты позвони мне… Можешь домой… я сейчас одна…

Молчание.

Не много ты потеряла, а я ничего не нашла… У меня любви не было. И он ко мне быстро охладел. На юг зачастил… Два дня как уехал… «Поеду, согреюсь, – сказал, – мало от тебя тепла». Скот!.. Знаю даже, с кем он там и что за тепло ему нужно. (Пауза.) Правда, если здраво рассудить, пускай он там утихомирится… Раньше лез чуть ли не каждую ночь.

Молчание.

Позвони мне, Наташа… пока я одна. Не тяни…

Подошли Коняев и Семенихина, Подрезова под руку с Потехиным. Шура еще тяжело дышит. Улыбается.

Подрезова. Сошла с дистанции… на второй стометровке.

Потехин. Здесь гравий плохой… Разве это беговая дорожка!

Подрезова. Правильно. А как я шла?

Потехин. Когда вы шли вниз, я понял: идут на побитие мирового рекорда! Когда вы побежали первые метров пятнадцать, я даже испугался за него… Присаживайтесь, Шура… отдохните.

Подрезова. Ну, Клёнышева, давай теперь выпьем за здравие! Наливай, Олег! Развлекайте девушек, ребята… раз вы их пригласили…

Потехин (разливает вино). Я человек посторонний, но я скажу несколько слов. Я присматривался к вам и понял, чем вы, девочки, больны. Нет, шурин, не надо меня магнетизировать, это не вопросы полов… болезнь много шире… Ее как бы и нет вовсе, но она… всегда есть. Сейчас объясню. И ты ею прихварываешь, и я. Это – ностальгия по утраченной жизни. Ты не веришь, но она знакома и мне. Мне тоже чего-то жаль. Всю жизнь человек о чем-то скорбит. В молодости о прошедшем детстве… Получая хорошую зарплату, тоскует о голодной юности. К старости, прежде чем отдать концы, жалеет, что появился на свет слишком рано или слишком поздно. В последнее время сокрушаются, что родились не в том городе… или не на той географической полосе, не на той планете, наконец. И так всю жизнь… до тех пор, пока равнодушная рука не выведет в книге регистрации твою фамилию в графе «умер»… Не знает рука, как горела душа этого человека, как душили его отчаяние и стыд. Конечно, он проклинал свою жалкую жизнь… Как много он жаждал! Какие силы в себе подозревал! Увы, проходил день, другой, третий. Что же он видел на земле? Жену в халате по утрам… телевизор по вечерам… А в промежутке… целый божий день. Что он видел?.. Тяжело протекает ностальгия по утраченной жизни. Что же делать, если душа иногда умирает раньше тела.

Молчание.

Надо что-то придумать… Каждый в меру своей фантазии… Вот Шура Подрезова… Смотрите, как она чутко спит… Придумала себе заботу, и ей хорошо… Ей ясно, для чего она живет… Придумайте что-нибудь. (Пауза.) Что же можно сказать обо мне? Шурин, куда я еду и зачем? Может быть, ты мне подскажешь? Как я вообще здесь очутился? Главное, понимаю, что ехать мне дальше некуда и незачем, меня никто не ждет… А я еду. Так что, если и стоит кому-то из нас здесь остаться, – так это мне. Зачем ты отсюда уехал? Я осмотрелся, мне тут понравилось, у гастронома опять стоит Паша Хромцов. Я заметил несколько девушек. Есть с кем выполнить свои обязанности по продолжению рода. Здесь очень хорошо, шурин. Очень… Ваше здоровье, женщины! Пейте, я еще подолью.

Молчание.

Подрезова. Я не сплю, бублик.

Молчание.

Потехин. Видимо, мой тост не понравился. А я пил за здравие.

Подрезова. Скажи нам что-нибудь ты, Люда.

Клёнышева. Засни, Подрезова, – тебе пойдет на пользу. (Пауза.) У вас наклевывается вечер воспоминаний… Я мало что помню.

Молчание.

Самохвалова. Бывает, что соберутся, а говорить не хочется. Можно просто помолчать. Правда, Вера?

Семенихина. Молчи…

Самохвалова. Не груби, пожалуйста.

Молчание.

Шура, я представила тебя брюнеткой, мне понравилось.

Подрезова. Наташа, жизнь одна – второй не будет…

Самохвалова. Олег, а кто теперь больше ценится: блондинки или брюнетки?

Потехин. Масть сейчас неважна, Наташа.

Самохвалова. Хорошо все-таки, что мы собрались! Правда, девочки? Надо время от времени встречаться. Хочется иногда встряхнуться! Музычку бы сюда!.. Олег, можно вас попросить рассказать нам о Кареле Готе?

Потехин (усмехнулся). Карел? Он обаятельный парень…

Самохвалова. Он чудо!..

Потехин. Он простой, Карел… Пригласите его… вдруг приедет.

Самохвалова. Вы шутите…

Потехин. Будет на гастролях в Москве… это же рядом.

Самохвалова. Об этом можно только мечтать… Простите, Олег, можно один нескромный вопрос?

Потехин. Смотря как мне придется на него отвечать. Если шепотом, давайте лучше… отойдем.

Самохвалова. Нет, можно, при всех. Карел сейчас женат?

Потехин. Я думаю, Карел не всем так интересен, как вам. Давайте отойдем, Наташа. Я вам кое-что про него расскажу.

Самохвалова (несмело). Если остальные не будут против…

Потехин. Пойдемте, Наташа.

Коняев. Может быть, мы тоже послушаем?

Потехин. Я тебе потом расскажу.

Семенихина. Наташа!..

Самохвалова. Что тебе, Вера? Мне интересно, остальным нет. Олег прав.

Потехин. Дайте руку… здесь камни.

Скрываются за трибуной.

Клёнышева. Бойкий юноша. Чем он занимается?

Коняев. Ничем… Учился, ушел в академку… работал осветителем у нас в театре…

Клёнышева. Плохо кончит. Я знаю таких ребят.

Молчание.

Коняев. Там кто-то ходит… у той трибуны.

Клёнышева. Алфимов. Ищет Мадлен… Подрезова спит… Наверно, мне пора… Завтра с утра в район.

Молчание.

Семенихина. Странно, мы опять ждем Мадлен. Почему она всегда приходила последней? Странно. Я сейчас вспомнила, как мы ее ждали. Точно это было вчера… Самохвалова сидела там – я помню. И Подрезова… Помнишь этот вечер, Вадик? Мы ждали Мадлен.

Коняев. Ты не придумываешь, Вера?

Семенихина. Нет, все повторилось… Господи, и, кажется, Алфимов прошел тогда внизу со спортивной сумкой. Все было точно так же.

Клёнышева. Что, и я тут сидела?

Семенихина. Сидела.

Клёнышева. Не припомню такого.

Семенихина. Вадик, неужели ты забыл, о чем тогда говорил?

Коняев. О чем?

Семенихина. Это было в конце августа. Ты поступил в консерваторию. Мы собрались…

Молчание.

Коняев. Не помню…

Семенихина. Мы пили сухое вино… сухое… А Мадлен все не шла. У нее было свидание… Потом она пришла… и по секрету сказала, что выходит замуж и уезжает куда-то… Потом ты долго говорил… Неужели забыл, что ты нам сказал?

Коняев. Что же я такого сказал?

Семенихина. Ты обещал, что будешь всегда нас любить и помнить, что ты мечтаешь написать музыку, ты обещал написать о нашей улице.

Коняев (усмехнулся). Неужели я так высокопарно говорил?

Семенихина. Ты говорил просто. Ты привез эту музыку? Когда Мадлен сказала, что ты приехал… я начала вспоминать, и вот вспомнила о самом главном. Ты ее привез?

Коняев. Я музыку не пишу… давно.

Семенихина. Ты же обещал… Ты должен сделать то, что хотел… Ты что-то знаешь про нас… про этот город… Разве наша улица не стоит того?.. Напиши, как мы жили, иначе никто не заметит, что мы существовали на свете…

Молчание.

Коняев. Письмо напишу, если получится.

Семенихина. Я буду ждать музыку…

Молчание.

Клёнышева. Вадик, вот она… твоя идеальная жена. Верит и ждет. Видит в тебе смысл жизни. Противно слушать. Верочка… Извини, но меня коробит… Что вы тут надрываетесь? Ты посмотри вокруг! Да мне наплевать, напишут обо мне или нет. Если напишут – то ничего хорошего… Пусть он скажет, как расселить улицу Анны Аристарховой, которую по плану реконструкции надо ломать. Куда мне вывозить старух из Дома инвалидов? Там крыша сгнила, и нужен капитальный ремонт. Кто в женском спецПТУ воспитательницу убил? А убили ее девочки пятнадцати лет!.. Нет, пусть он учит детей! Пусть учит детей! Не слушай ее, Вадик! Врет она. Жестоко врет! Ничего она не ждет. Она просто неудачница. Жизнь тебя не полюбила, Вера. А за что тебя любить? Ты кисель в юбке! Словоблудие твое гроша не стоит. Ты сядь на мое место, посиди вместо меня хотя бы один день!..

Семенихина. Вряд ли ты уступишь его, свое место.

Клёнышева. Правильно. Я слишком много за него отдала. Но мне было что отдать, и за это ты меня ненавидишь! Извини, Коняев, что я нарушила вашу идиллию. У меня с Верой старые счеты. Вон идет Мадлен. Продолжайте вечер воспоминаний! Я пошла!

Коняев. Торопишься?

Клёнышева. Не могу, тошнит меня от ваших разговоров.

Коняев. Тогда постой.

Клёнышева. Ну что? Что ты мне еще не сказал? Письма? Возьми! (Роется в сумке, достает письма.) Возьми их!

Коняев. Я не то хотел сказать.

Клёнышева. Я не могу слышать больше этой болтовни…

Коняев (тихо). Подожди еще немного… не уходи…

Молчание. Поднялась Семенихина.

Семенихина. Мне пора… вот… Пора.

Коняев. Останься, Вера.

Семенихина. Меня мама ждет.

Коняев. Я хочу, чтобы вы… чтобы мы хоть минуту побыли вместе. Вот, наконец, пришла Мадлен. Одну минуту… вместе… и я уеду…

По футбольному полю неторопливо идет Мадлен. Обе сумки она держит в одной руке. Они пусты. Остановилась внизу, поставила на землю сумки.

Мадлен. Я, кажется, опоздала? Извините, девочки, у меня были чисто женские дела… Вадик, на минуту… спустись сюда.

Коняев спускается вниз.

Я все продала… В сумке был список… туфли пошли дешевле. У нас к таким ценам еще не привыкли…

Коняев. Зачем? Разве я тебя об этом просил?

Мадлен. Я поехала к спекулянтке, она все сразу взяла.

Коняев. Теперь тебя тоже будут считать спекулянткой…

Мадлен. Кем меня только здесь не считают! (Достает деньги.) Тут ужасно много.

Коняев. Отдай их моему родственнику.

Мадлен. Возьми… передаешь ему сам.

Коняев. Нет, я тебя прошу.

Молчание.

Мадлен. Где он, твой московский родственник?

Коняев. За трибуной.

Мадлен. Что он там делает?

Коняев. Рассказывает Самохваловой о Кареле Готе.

Поднимаются наверх.

Мадлен. Теперь я вижу, что вы без меня выпили. Подрезова отвалилась… Боже мой, сколько вина! Ребята, вы с ума сошли!

Коняев (зовет). Олег! Олег! Ты слышишь? Иди сюда! (Пауза.) Олег!

Подрезова (проснулась). Что у меня кипит там?.. Забыла… Простыни… пускай немного постоят… (Огляделась.) Мадлен… ты мне снилась.

Мадлен. Ты уже готова?

Подрезова. Уже… Олег сказал, все у тебя.

Мадлен. Что у меня, рыбка?

Подрезова. Покажи…

Мадлен. Может быть, ты еще спишь? Я тебе снюсь… спи, спи.

Подрезова. Мадлен…

Мадлен. Что?

Подрезова. Покажи.

Мадлен. Что я должна показать? Что она хочет, Вадик?

Коняев. Она хотела еще что-нибудь взять.

Мадлен. Все продано. Сумочки пусты.

Молчание.

Подрезова. Бублик где?

Мадлен. В булочной. Ты угорела, что ли, Подрезова?

Подрезова. Что будем делать, Вадик?

Коняев. Не знаю, Шура. (Мадлен.) Отдай ей деньги.

Подрезова. Вадик, мне зимние сапоги нужны…

Мадлен. Ты с ума сошла, Подрезова? Получи свои… Сколько?

Подрезова. Сто пятьдесят мои, еще тридцать соседских.

Мадлен. На, возьми и замолчи.

Подрезова. Непутевая. Хотела два платья, получила одно… Вера, а ты бритву взяла?

Семенихина. Нет.

Подрезова. Ты за мной идешь… на втором месте.

Молчание.

Мадлен. Долго я так буду с деньгами стоять? Вадик, ну позови же его!

Коняев. Олег! Олег!

Из-за трибуны появился Потехин.

Потехин. Что такое, шурин?

Коняев. Я тебя звал несколько раз.

Потехин. Да? Я, видимо, был увлечен рассказом. Наташа такой благодарный слушатель. Она там меня ждет, шурин… Хочет осмыслить сказанное.

Коняев. Что ты улыбаешься, как дурак?

Потехин. Если тебе не нравится, я могу и всплакнуть. В чем дело?

Подрезова. Мадлен, принеси кирпич, пожалуйста.

Потехин. Саша, лучше вас отнести к кирпичу. Что случилось, шурин?

Коняев. Все продано. Благодари Мадлен.

Потехин (усмехнулся). Очень хорошо… Спасибо.

Мадлен. Возьмите деньги.

Потехин. Какие деньги? А-а, деньги… Вадик, стоило меня из-за этого звать?

Коняев. Забери…

Потехин. Что за демонстрация? Возьми сам… Не все ли равно, где ты их будешь считать – здесь или в машине?

Коняев. Ты сам разберешься с матерью… или с сестрой…

Потехин. Прекрати… тебе полагается какая-то часть.

Коняев. Я одолжил у тетки. Нам с дочерью хватит. Возьми, и закончим об этом.

Потехин (в затруднении. Потом поднимается и берет деньги). Неловко как-то… Шура смотрит, думает – украл.

Молчание.

Мадлен. Обувь я сдала дешевле, остальное по списку. Считайте.

Потехин. Вслух считать или про себя?.. Может, хоть отойдем в сторонку? Ни с того ни с сего столько денег…

Идут вниз. Из-за трибуны вышла Самохвалова.

Потехин. Наташа, видите, как получилось… Теперь Мадлен хочет со мной поговорить…

Самохвалова. Пожалуйста. (Садится рядом с Семенихиной.) Ты знаешь, Вера, я оттуда видела тучу. Действительно, похоже, что завтра будет дождь. Ты была права… Может быть, даже сегодня. Как бы нам не промокнуть.

Семенихина. Сейчас пойдем…

Самохвалова. Я не к тому сказала.

Семенихина. А к чему?

Самохвалова. Просто так.

Семенихина. Могла бы и не говорить.

Самохвалова. Ничего промолвить нельзя!.. Я вообще буду теперь молчать.

Потехин (Мадлен). Не люблю считать деньги…

Мадлен. Считайте. Мне так будет спокойнее.

Молчание.

Потехин. Как, однако, денежки в провинции содержат хорошо: все ровненькие, одна к другой. Лежат, наверно, в матрасах, согревают ложе. В Москве их быстро из кулака в кулак. Ах, вы, хрусты-хрусты… Кто вас только не держал! И честные, видно, людишки, и нечестные. И тем вы служили и другим. Один плакал над вами, другой смеялся… Приплыли ко мне, хотя я вас вроде и не ждал. Плакать мне или смеяться? (Тихо.) Мадлен… Мы могли бы на эти деньги устроить с вами шарманный вечер… на некоторое время остановить пульс… Мне одному грустно будет все это тратить… А потратить надо, с мамой я делиться не стану…

Мадлен. Вам помогут, один не останетесь.

Потехин. А может, купить шурину арфу? Пусть играет под шум прибоя, а я буду лежать на берегу и слушать.

Молчание.

Ну что их считать! И так видно: солидная сумма. Вы хотите вина? Там ящик…

Мадлен. Красивый жест. Я оценила.

Потехин (медленно). Мадлен, действительно… давайте их потратим… С такими деньгами можно задержаться. Я инсценирую поломку двигателя. Шурин в этом деле совершенно румяный. А что если поехать на дачу?.. Одна ваша подруга предлагала… Сегодня ведь воскресенье?

Мадлен. Воскресенье.

Потехин. Пять лет назад вчера умер мой отец… Надо его помянуть как-то… Деньги шальные – толку с них не будет.

Мадлен. Можете переночевать у меня.

Потехин. Там, по слухам, обитает муж. В Италии мужья пользуются огнестрельным оружием, а у вас с этим как?

Мадлен. В нашем доме один бросил в другого мясорубкой с балкона и попал.

Потехин. Стоит ли так рисковать? Может, и ваш так же метко бросает мясорубки?

Мадлен. Мальчик, у меня есть сестра.

Молчание.

Потехин. Что наша женщина умеет – так это отказать. Какие она в этом находит оттенки! Недавно мне отказала студентка зубного отделения. В самый трепетный момент девушка стала рассказывать, как она сверлила человеку зуб. Даже показала, какое было у того в то время выражение лица… Шурин остался чистым и благородным… Жаль, что вы мне отказали, Мадлен. Все вы погружены в собственные несчастья… вам наплевать на мою юную душу. У меня тоже есть сестра. И что из этого?

Мадлен. Могу тебя со своей познакомить… Несовершеннолетняя…

Потехин. Пусть подрастет.

Мадлен. Заезжайте на обратном пути.

Потехин. Назад я поеду один. Шурин поездом или самолетом.

Мадлен (пишет на листке бумаги). Вот вам адрес… Заезжайте. Я расскажу о вас сестре. А вдруг это то самое?..

Потехин (взял адрес). Я ведь заеду… Вы уберите на всякий случай мясорубку.

Мадлен (улыбнулась). Заезжайте.

Поднимается на трибуну. Потехин остался внизу.

Потехин (громко наверх). Вам надо проститься… Я понимаю… Лица стали серьезными. До свидания, подруги шурина! Саша, счастливо вам!

Подрезова. И вам тоже.

Потехин. Наташа, если придется свидеться, я вам расскажу о Кареле подробнее… Я долго про него могу рассказывать…

Самохвалова. Увидите его, передайте привет от Наташи Самохваловой.

Потехин. Шурин… Я подожду, не торопись. (Подхватив сумки, пошел по футбольному полю. Остановился недалеко от центра.)

Коняев. Я… ничего не могу для вас сделать. Простите меня…

Молчание.

Самохвалова. А что нам надо, Вадик? Поезжай спокойно и не думай…

Подрезова. Мы сами…

Молчание.

Клёнышева. Прощай, Коняев.

Семенихина. До свидания…

Коняев стал спускаться вниз. Шел медленно, как-то странно сгорбившись, как будто боялся, что его окликнут.

Мадлен. Вадик, подожди!

Коняев остановился. Мадлен быстро сбежала вниз.

Мадлен. Ты мне ничего не скажешь?

Коняев. Мадлен, нового ничего не будет.

Мадлен. Не приедешь сюда?

Коняев. Я не выдержу здесь и дня.

Мадлен. Все!.. У тебя впереди дорога… море… У тебя есть жена, которая еще чего-то хочет добиться в жизни… маленькая девочка. Вспомни о ней, и у тебя станет теплее на сердце. Сядешь в машину… по улице Ленина вниз… по Дзержинского вверх… мимо почтамта, потом будет мост, за ним пойдут поля… И все. Пройдет время, и ты опять начнешь вспоминать этот город и нас… Что-то будет впереди… А что, посмотрим. Все! Уезжай скорее. Всем будет легче. Пока! Не забывай…

Коняев. Позвони, когда будешь в Москве.

Мадлен. Пока! Пока! Мы с девочками останемся… Когда еще выпадет случай вот так собраться! Иди, мы тебе помашем вслед. Иди, дружок… Иди. (Поднимается наверх, присоединяется к подругам.)

Коняев пошел к поджидающему его Потехину.

Подрезова. Олег! Бублик-бараночка!..

Олег услышал, помахал рукой.

Самохвалова. Вадик, приезжай почаще!

Коняев с Потехиным быстро пошли по футбольному полю, но дойдя до противоположной, западной трибуны, вдруг, не сговариваясь, обернулись. Восточная на фоне померкшего неба казалась грудой темных камней. Пять женщин все еще стояли и смотрели им вслед.

Оглавление

Действующие лица

Действие первое

Действие второе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg