Артур Миллер Я ничего не помню
I Can’t Remember Anything by Arthur Asher Miller (1987)
перевод с английского С. Макуренковой
Действующие лица:
ЛЕОНОРА
ЛЕО
Время действия — наши дни.
Комната ЛЕО — кухня в небольшом деревянном загородном доме, стоящем недалеко от дороги. Около плиты — самодельный фанерный стол, за которым и обедают, и занимаются живописью. Здесь же несколько обтянутых парусиной кресел, плетеный стул, пара табуреток — все выдает приют холостяка. На стене — два хороших, запылившихся от времени, пейзажа. Напротив — прибитые гвоздями фотографии того же времени и несколько портретов, сделанных тщательно, но непрофессионально. За столом, отодвинув газету, ЛЕО что-то старательно выводит на куске картона. У него небольшое лицо упрямца. С улицы входит ЛЕОНОРА. Сдерживает кашель, делает несколько глотательных движений, чтобы восстановить дыхание. Ее речь уроженки Новой Англии окрашена аристократическим европейским акцентом.
ЛЕОНОРА. Ты мог бы, пожалуй, взглянуть на меня.
ЛЕО. Я заметил, что ты вошла.
ЛЕОНОРА. О, это похоже на приветствие: «я заметил, что ты вошла».
ЛЕО. Сегодня опять жареный цыпленок.
ЛЕОНОРА. Неважно, у меня все равно нет аппетита. Можно, я налью себе лимонада?
ЛЕО. Возьми вон там.
ЛЕОНОРА. Благодарю. (Идет и наливает немного виски, поднимает бокал, доливает еще, и еще).
ЛЕО. Ты никак не можешь, чтобы не долить.
ЛЕОНОРА. Но ведь надо посмотреть, не многовато ли.
ЛЕО. По-моему тебе всегда маловато.
ЛЕОНОРА. Можно я возьму воды.
ЛЕО. Она вон там.
ЛЕОНОРА. Я знаю. Ты не возражаешь?
ЛЕО. О чем ты говоришь. (Изучает то, что получилось на куске картона, отодвигает в сторону, берется за газету). Кажется, ты разбила новую машину?
ЛЕОНОРА. А, все как всегда, я тебе уже говорила: фонари теперь почему-то ставят прямо посреди дороги.
ЛЕО. Фонари стоят там, где стояли.
ЛЕОНОРА. Это не совсем так, но что толку спорить об этом.
ЛЕО. Может быть не стоит садиться за руль, когда ты не в форме.
ЛЕОНОРА. Просто не стоит говорить на эту тему.
ЛЕО. Особенно, если все дело в фонарях, которые стоят не там где ты хочешь.
ЛЕОНОРА (вынимая из сумки конверт). Сегодня утром получила весточку от Лоренса.
ЛЕО. Я понимал бы еще, если бы тебе гарантировали, что ты разобьешься сразу. А если станешь калекой? Или ослепнешь? А собьешь кого-нибудь, тогда что?
ЛЕОНОРА. О чем это ты? (Делает глоток, глубокий вздох).
ЛЕО. Где сейчас Лоренс?
ЛЕОНОРА (смотрит на конверт). Кажется, в Шри Ланка.
ЛЕО. Он все еще в том монастыре, или, черт его знает, как там это у них называется?
ЛЕОНОРА. Это не монастырь, скорее, что-то вроде поселения. Я никогда не могу дочитать ни одного его письма до конца. Они такие нудные, что я засыпаю. У тебя нет ножа?
ЛЕО. Возьми на столе.
Она берет нож, вскрывает сверток, в котором видна бутылка виски.
ЛЕОНОРА. А знаешь, твои запасы на исходе.
ЛЕО. Знаю, но я не смог сегодня выбраться в город. Тебе что, не хватит?
ЛЕОНОРА. А ты как же?
ЛЕО. Я уже год как не пью виски, по крайней мере, с тех пор, как у меня нашли артрит. Ты что, даже не заметила?
ЛЕОНОРА. Я хотела соблюсти долг вежливости.
ЛЕО. Эта бутылка еще позавчера была не почата…, так, чтобы ты знала.
ЛЕОНОРА. У тебя были гости?
ЛЕО (к ней). Нет, только ты.
ЛЕОНОРА. Ну вот видишь.
ЛЕО. Между прочим, если ты когда-нибудь вечером приедешь и увидишь, что я отдал концы, позвони в больницу Нового Приюта в Йейле, а этому… как там его… городскому коновалу не надо.
ЛЕОНОРА. О боже, на что человеку больница, если он уже умер?
ЛЕО. Я подписал с ними контракт.
ЛЕОНОРА. Надо же!
ЛЕО. Пускай изучают. Так что не забудь позвонить в Иейл. А то у нашего городского гробовщика такие противные шипы на бампере, и рожа этого… Никсона.
ЛЕОНОРА. А собственно, что им у тебя изучать?
ЛЕО. Как — что? Ты считаешь я недостаточно хорош.
ЛЕОНОРА. Нет, но мне кажется, им нужны какие-то особенные болезни. А у тебя один артрит. Если не считать артрита, пожалуй, умрешь совершенно здоровым.
ЛЕО. Ну почему, я могу еще что-нибудь подцепить.
ЛЕОНОРА. О боже, где? Ты же никуда не выходишь, кроме почты и бакалейной лавки.
ЛЕО. Ну почему, я езжу заправляться бензином.
ЛЕОНОРА. Бензином! Но что можно подцепить на бензоколонке?
ЛЕО. Не знаю. Какую-нибудь бензиновую болезнь.
ЛЕОНОРА (смеется). Выдумаешь тоже!
ЛЕО. Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь другом?
ЛЕОНОРА. Так ведь это не я начала.
ЛЕО (показывает ей только что написанные на куске картона крупные буквы). Вот номер телефона в Иейле, видишь? Я хочу прикрепить его вот сюда, к аппарату.
ЛЕОНОРА. Поверь, я обязательно отдам концы раньше тебя.
ЛЕО. Это на тот случай, если не успеешь и, войдя сюда, увидишь, что я бездыханен, язык наружу и глаза закатил.
ЛЕОНОРА (делая гримасу). Прекрати, ради Бога!
ЛЕО. Именно так выглядит тот, кого хватил удар. (Возвращается к газете. Пауза.)
ЛЕОНОРА. Что-нибудь интересное?
ЛЕО. Да, кое-что есть.
ЛЕОНОРА. Только не рассказывай, это все ужасно.
ЛЕО. Я не собирался ничего рассказывать. (Пауза). Хочешь риса?
ЛЕОНОРА. Я его ненавижу.
Он опять утыкается в газету.
Почему с тобой так трудно, Лео?
ЛЕО. Со мной? О боже, я только предложил тебе риса.
ЛЕОНОРА. Никак не пойму, почему я еще не умерла.
ЛЕО. Не беспокойся, может быть это когда-нибудь и случится.
ЛЕОНОРА. Я с детства верила — нас этому всех учили — что все в жизни имеет смысл. Ты понимаешь, о чем я говорю.
ЛЕО. Моя мать была единственной атеисткой на весь Йонгстаун в Огайо: она никогда не говорила, что все в жизни имеет смысл.
ЛЕОНОРА. Нет, в Новой Англии нельзя было в это не верить! — в чем тогда смысл моего существования? От меня никакого проку — ни мне, ни детям, ни внукам, ни тем немногим, оставшимся в живых, которых я могла бы назвать своими друзьями…
ЛЕО. Так почему бы его не обрести?
ЛЕОНОРА. О господи, разве можно обрести смысл жизни? Если его нет, то значит его нет. И тогда ты абсолютно бесполезна.
ЛЕО. Ну сделай что-нибудь. Почему бы тебе не сесть за пианино?
ЛЕОНОРА. За пианино!
ЛЕО. А что, черт побори, ведь ты когда-то играла Моцарта, Шопена, и бог знает что еще. Только не говори, что ты разучилась играть на пианино, Леонора.
ЛЕОНОРА (не соглашаясь и не отрицая). Нет, я не рискну.
ЛЕО. Тогда возьми аккордеон.
ЛЕОНОРА. Что? Но я никогда в жизни не играла на аккордеоне.
ЛЕО. Как же, а прием на зеленой лужайке, помнишь, человек тридцать-сорок гостей, все напились до чертиков и танцевали. А Фредерик привязал салями между ног и колотил в суповую кастрюлю.
ЛЕОНОРА. Неужели? (Неожиданный смешок). Салями, говоришь?
ЛЕО. Ну да, и пару апельсинов. Ходил и шокировал всех женщин.
ЛЕОНОРА (с застывшим взглядом). Иногда мне кажется, я что то помню, а потом страшно, как будто сама все это придумала. И часто думаю, что жизнь вообще мне приснилась. Очень странное ощущение.
ЛЕО. Я могу тебе помочь, если ты не знаешь, как убить время.
ЛЕОНОРА. Мне уже ничто не поможет. Я даже не могу сосредоточиться, чтобы почитать. Иногда думаю, может быть я вообще сама себе приснилась.
ЛЕО. Почему бы тебе не заняться договорами с больницей Нового Приюта в Йейле. Ты могла бы сидеть дома и обзванивать всех подряд по телефонной книжке.
ЛЕОНОРА. Ты хочешь, чтобы я звонила совершенно незнакомым людям и предлагала им сомнительные услуги?
ЛЕО. Это очень важно — ведь нужно проводить опыты.
ЛЕОНОРА. И откуда у тебя такие светлые мысли?
ЛЕО. Я просто позавидовал твоему здоровью.
ЛЕОНОРА. Что-то горит.
ЛЕО. Это рис. (Пытается встать).
ЛЕОНОРА. Боже, куда ты?
ЛЕО. Скорее! Снимай его с плиты!
ЛЕОНОРА (возвращается с подносом). С виду получилось что-то совершенно несъедобное.
ЛЕО. Надо же, последний рис сварил. Но есть еще салат, так что нам хватит.
ЛЕОНОРА. Да, но ты поставил только одну тарелку.
ЛЕО. Неужели? На меня нашло какое-то затмение. Кто-то позвонил, когда я накрывал на стол… Черт, кто же звонил, когда я…
ЛЕОНОРА. Возможно, ты просто не хочешь, чтобы я ужинала вместе с тобой.
ЛЕО. Послушай, достань еще одну тарелку. Они там, наверху, в буфете.
ЛЕОНОРА. О Боже, после стольких лет, я не знаю, где у тебя стоят тарелки. (Уходит, возвращается с тарелкой и приборами).
ЛЕО. Мне нарежь хлеба, а сама как хочешь.
ЛЕОНОРА. Хлеб! Я его уже сто лет как не ем.
ЛЕО. На прошлой неделе ты его прекрасно ела… когда его принесла девица из магазина «Дары природы»…
ЛЕОНОРА (замирает). Я ничего не помню.
ЛЕО. Не прикидывайся.
ЛЕОНОРА. Я не могла съесть три куска хлеба.
ЛЕО. А сама съела.
ЛЕОНОРА. Я просто ничего не помню.
Они сидят за столом друг против друга. ЛЕО разрезает цыпленка, они едят. Не переставая жевать, он берет карандаш и вписывает какое-то слово в кроссворд.
ЛЕОНОРА. А-а, это ты о той молоденькой, с косичками?
ЛЕО (не отвлекаясь). Угу.
ЛЕОНОРА. Она еще немного шепелявит. Но хорошенькая.
ЛЕО. Ага, просто куколка.
ЛЕОНОРА. Куколка… Никогда не пойму твоего пристрастия к женщинам такого типа, при том, что ты вообще к женщинам равнодушен.
ЛЕО. Я люблю женщин. Я просто не люблю молчаливых женщин.
ЛЕОНОРА. А что, с ней есть о чем поговорить?
ЛЕО. Она пишет диплом по рекурсивности. Это такой принцип в математике.
ЛЕОНОРА (не зная что сказать). Надо же!
ЛЕО. Да-а. Но ты все равно ничего в этом не понимаешь. А с ней вполне можно поговорить.
ЛЕОНОРА. Что-то не припомню, чтобы тебя в молодости тянуло на интеллектуальные беседы.
ЛЕО. В молодости я все больше пил.
ЛЕОНОРА. Ну конечно, теперь ты не можешь пить и беседуешь о высшей математике.
ЛЕО. Кто был президентом Франции, когда началась война?
ЛЕОНОРА. Боже, ну откуда мне это знать?
ЛЕО. Ну ты же жила там в это время, а?
ЛЕОНОРА. Да, но разве кто-нибудь, когда-нибудь знает, кто сейчас президент Франции.
ЛЕО. Пожалуй, ты и впрямь этого не могла знать.
ЛЕОНОРА. Я бы обязательно знала, если бы это что-то решало.
ЛЕО. Нет, ты бы все равно не знала.
ЛЕОНОРА преисполненная молчаливого негодования бросает в него свою салфетку.
Пауза.
ЛЕО продолжает разгадывать кроссворд.
ЛЕОНОРА. Я могу получить свою салфетку?
ЛЕО (возвращает). Похоже, кто-то на букву «П».
ЛЕОНОРА. Ненавижу кроссворды. В них есть привкус банальности, а жизнь и без того скучища. — «Президентом Франции!» — Да кого это перед войной интересовало. Как никак, все-таки это не президент Соединенных Штатов.
ЛЕО. Ну это, слава богу, каждому известно.
ЛЕОНОРА. Только не тебе. Ты ничего не знаешь о Франции.
ЛЕО. Может быть, Пуанкэр?
ЛЕОНОРА. «Пфанкар»! Надо говорить Пуанкаре.
ЛЕО. Пусть Пфанкарей.
ЛЕОНОРА. Пуанкаре, кажется, был какое-то время премьер-министром, но не президентом. Почему ты задаешь мне такие идиотские вопросы? Я ничего не понимаю в твоей политике. (Делает гримасу). А что, они у тебя и мозги заберут?
ЛЕО. Надо полагать. На десерт.
ЛЕОНОРА (с перекошенным лицом). Почему ты позволяешь себе говорить такие вещи?
ЛЕО. А печень хорошо идет с луком.
Она горько улыбается, и они продолжают ужин молча.
ЛЕОНОРА. Действительно, очень вкусно. А с чем это — с чебрецом?
ЛЕО. Нет, с розмарином.
ЛЕОНОРА. Да, я и хотела сказать — с розмарином. Боже, просто у меня все в голове перепуталось.
ЛЕО. Ты очень любила его добавлять. Во все блюда.
ЛЕОНОРА. Разве?
ЛЕО. Особенно в жаркое. Как ты готовила баранину! Аппетитно, сочно, с нежной корочкой по краям! А хлеб — вкуснее твоего хлеба я ничего не ел.
ЛЕОНОРА. Неужели!
ЛЕО. Помнишь, как Фредерик, бывало, прижмет его к груди, режет большими ломтями и каждому раздает за столом, а?
Небольшая пауза.
ЛЕОНОРА. Да, но какое это теперь имеет значение?
ЛЕО. Не знаю, но как-то неблагодарно взять и обо всем забыть. А твоя баранина в желе: желе всегда прозрачное, как розовое вино. А фасоль? Всегда разварена так, чтобы не превратилась в кашу. Ну и обеды же ты закатывала!
ЛЕОНОРА. Ты это серьезно?
ЛЕО. Вполне.
ЛЕОНОРА. Я рада, что они тебе нравились. А для меня, если я что-нибудь и вспоминаю, все это похоже на страницы забытой книги. Разве не бывает, что забываешь о том, что прочитал.
ЛЕО. Но ведь это не книга, это твоя жизнь, малыш.
ЛЕОНОРА. Конечно, ты прав… Но какое это имеет значение? Миллионы людей умирают от голода, кто о них помнит. Почему я должна помнить о себе, когда не помню о них?
ЛЕО. Да, но это не одно и то же.
ЛЕОНОРА. Конечно. Это потому, что ты родился в центре Огайо.
ЛЕО. Черт, не вижу никакой связи.
ЛЕОНОРА. Просто в Центре Огайо все как-то всегда обходится к лучшему.
ЛЕО. К твоему сведению, Йонгстаун находится отнюдь не в центре Огайо.
ЛЕОНОРА. Ну, значит мог бы.
ЛЕО. Я забыл, мне надо сегодня еще кое-что доделать.
ЛЕОНОРА. Я не задержусь. Посижу немного вот здесь, посмотрю в окно. Можно?
ЛЕО. Конечно. (С трудом поднимается, собирает тарелки).
ЛЕОНОРА. Позволь, я помогу…
ЛЕО (приказывает). Я сам! (Шаркающей походкой идет к раковине, в то время как она сидит, напряженно вглядываясь в пространство). Чем Лоренс тебя порадовал на этот раз?
ЛЕОНОРА. О! (Она забыла о конверте, лежащем на столе. Достает из него пластинку).
ЛЕО. Опять пластинка? О боже.
ЛЕОНОРА (неуверенно). Но он никогда не присылал мне пластинок.
ЛЕО. Ну как же! А чертова индийская музыка три года назад? Это было что-то ужасное.
ЛЕОНОРА. Да, теперь припоминаю. Она была очень приятна под настроение.
ЛЕО. Как хор мартовских котов.
ЛЕОНОРА. О боже, что ты понимаешь в музыке? (Находит записочку, приложенную к пластинке). Я не взяла с собой очки. (Передает ему).
ЛЕО (читает). «Дорогая мама. Посылаю тебе нечто совсем новое. Интересно, что ты об этом скажешь. Можешь представить, мою группу пригласили выступать в Нью-Дели. Любящий тебя Лоренс.»
ЛЕОНОРА. Вот! — Коротко и нежно, ты не находишь? И это после трех лет молчания, ты хочешь сказать?
ЛЕО. Погоди, здесь есть еще Р.С. «Тебя обрадует эта новость — мы с Мойрой решили расстаться.»
ЛЕОНОРА. Мойра? А кто такая Мойра? (Напряженно вглядывается в пространство, пытаясь вспомнить).
ЛЕО. Похоже, его жена. (Возвращает ей письмо. Ее глаза увлажняются, она смахивает слезу, бросая взгляд на пластинку). Надеюсь, ты не собираешься слушать эту пластинку.
ЛЕОНОРА (взрывается). Только не на твоем скверном проигрывателе!.. хотя мой уже лет пять или шесть не работает. Когда жизнь успела стать такой заунывной, ты не знаешь?
Он снова садится за стол, берет карандаш и погружается в какие-то чертежи.
Что ты там делаешь?
ЛЕО. Обещал приятелю проверить его расчеты для нового моста в городе.
ЛЕОНОРА. Странно, я никогда не знала, что у нас старый мост.
ЛЕО. Ну как же, через реку, — ты ведь почти каждый день ездишь по нему.
ЛЕОНОРА. А, ты об этом! Странно, никогда не думала, что это мост.
ЛЕО. А что же ты думала?
ЛЕОНОРА. Не знаю!.. Ездила и ездила. Так ты хочешь его перестроить?
ЛЕО. Я ничего не хочу, просто проверяю расчеты приятеля. (Открывает справочник). Все куда-то испаряется из головы. Раньше я бы за двадцать минут справился, а теперь сижу, черт, копаюсь.
ЛЕОНОРА. Ну вот, наконец ты меня поймешь…
ЛЕО. Я всегда восхищался Фредериком, у него до последней минуты была ясная голова.
ЛЕОНОРА. Разве?
ЛЕО. О боже, а ты что, можешь доказать обратное?
ЛЕОНОРА. Прости, если я раздражаю тебя!
ЛЕО. При чем здесь — раздражаю, просто об этом не следовало бы забывать, вот и все. У него голова работала как часы до последнее минуты!
ЛЕОНОРА. А вообще, знаешь, стоит мне захотеть, я тоже найду в тебе массу недостатков.
ЛЕО. За чем дело стало?
ЛЕОНОРА. Мне это не интересно. (Пауза). Да, кстати, я больше никогда не пойду к твоему зубному врачу.
ЛЕО. И я тоже. Прости, что я тебе его порекомендовал.
ЛЕОНОРА. Вечно с тобой так происходит. Ты меня посылаешь к каким-то неучам. Он извел меня своей бормашиной. Зачем ты это делаешь?
ЛЕО. Не знаю, он вроде поначалу показался приличным.
ЛЕОНОРА. То же самое было с твоим водопроводчиком: этот идиот чинил мне крышу и устроил потоп. Мне кажется, все дело не в них, а в тебе — заводишь случайное знакомство с кем попало, рекомендуешь его, а сам — в кусты.
ЛЕО. Не знаю, но вид у него был симпатичный.
ЛЕОНОРА. Он всерьез хотел выдрать мне все зубы.
ЛЕО. Ничего себе. Вот сукин сын.
ЛЕОНОРА. Да, но с твоими он успел расправиться, а? (Тихо делает глоток).
ЛЕО. Ну… не со всеми.
ЛЕОНОРА. Но с передними успел?
ЛЕО. Ему не понравились мои десны.
ЛЕОНОРА. И поэтому ты позволил ему выдрать все передние зубы?
ЛЕО (раздраженно, защищаясь). Не знаю, что тебе в нем не понравилось. По-моему, он вполне ничего.
ЛЕОНОРА. Ну, конечно! (Смотрит на свой стакан). Можно я налью себе еще? (Он кивает, разгадывая кроссворд. Она идет и наливает). Только слегка покрепче для настроения. (Возвращается на место, садится). Я видела сегодня такого красивого молодого оленя у водопада. Водопад так шумел, что он ничего не слышал, пока я не подъехала почти вплотную. Он оглянулся и был так изумлен! Мне стало стыдно. Представляешь какие мы для них чудовища! И как пахнем, если они едят только траву и молодые побеги. А в нас и дохлые цыплята, и тухлая говядина, и… (Делает глоток. Он погружен в кроссворд).
ЛЕО. Кстати, завтра день рождения Фредерика.
ЛЕОНОРА (с легким смятением в глазах). Завтра? (Бросает на него раздраженный, почти сердитый взгляд). Почему ты так на меня смотришь? Я просто не думала об этом. (С вызовом). Я вообще ни о чем не думаю, просто езжу и любуюсь на деревья. По-моему, в этом нет ничего дурного. Я люблю деревья: они такие высокие, сильные. И живут так долго. Я так люблю их! (Она эмоционально возбуждена, переводит дыхание). Все так ужасно, Лео: по правде сказать, это стала какая- то совсем другая страна.
ЛЕО. Нашла кого убеждать. Я коммунист, и умру коммунистом, что бы они там не болтали.
ЛЕОНОРА. Ты был настоящим коммунистом, это правда, Лео? Ты не можешь этого отрицать. Ты всегда раздавал все, что у тебя было. Это твоя лучшая черта. Послушай… ты не помнишь, мы ведь когда-то были в России?
ЛЕО. Ну конечно, ты была там лет двадцать назад…
ЛЕОНОРА. Я помню, это было совершенно ужасно.
ЛЕО. Но ты была богата.
ЛЕОНОРА. Да, кстати… (Роется в своей огромной сумке, вынимает пачку нераспечатанных писем и кладет их на стол перед ним). Мои поверенные уверяют, что мне следует быть более щедрой. Ты не посмотришь? Всю неделю забывала их привезти.
ЛЕО. Боже, сколько их! И всюду твой адрес. Но я никогда не слышал ни об одной из этих организаций. Надо же, господи, миссия баптистов из Пакистана.
ЛЕОНОРА. А это! А это! Тут где-то был фонд помощи африканским странам…
ЛЕО. Ты им уже посылала?
ЛЕОНОРА. Но этих детей так много! Как ты думаешь, пять тысяч хватит? Я бы хотела им помочь.
ЛЕО. Делай как знаешь.
ЛЕОНОРА. Я где-то читала, что часть денег никогда не доходит. Говорят, их воруют.
ЛЕО. Не знаю, что тебе на это сказать.
ЛЕОНОРА. Как это ужасно… Раньше такого не было. Разве можно было представить, чтобы кто-то крал деньги, которые мы отправляли… ну хотя бы испанским республиканцам, а?
ЛЕО. Тогда люди еще во что-то верили.
ЛЕОНОРА. Ну во что людям верить? Соблюдают правила приличия и больше ничего. Может быть, я не права? Тебе не кажется, что до войны… до войны человеческая жизнь ценилась как-то по-другому, а?
ЛЕО. Может быть. Но только не в Огайо. Мой отец, например, умер пьяным у входа в штольню: все ушли, а его забыли. На следующее утро пришли, а он уже скукожился.
ЛЕОНОРА. Почему ты позволяешь себе так говорить?
ЛЕО. Через несколько минут стемнеет, а тебе еще ехать.
ЛЕОНОРА. Я в полном порядке. Можно, я допью?
ЛЕО. Хм… Ну если ты так хочешь. (Он неодобрительно смотрит, как она наливает виски и воду).
ЛЕОНОРА (сидя). К тебе не наведывался енот?
ЛЕО. Какой енот?
ЛЕОНОРА. Который воровал гамбургеры с жаровни во дворе.
ЛЕО (улыбается). А, этот! Он иногда заглядывает. Хотя недели две не был уже.
ЛЕОНОРА. Никогда не забуду, ты рассказывал, как он их перекидывал с лапки на лапку, чтобы остудить.
ЛЕО (радостно). Да-да… (Изображает, как енот перекидывал бутерброды. Она хохочет).
ЛЕОНОРА (сквозь смех). А какой он был смешной, помнишь, ты говорил? Как шеф-повар в меховой шубе.
ЛЕО. Да, он выглядел как-то немного… раздосадованно, знаешь! Как французский повар у которого что-то не ладится. Он давно что-то не прибегал, как бы его не подстрелили.
Пауза. Она потягивает виски, неподвижно глядя в окно.
ЛЕОНОРА. Неужели нельзя оставить бедных животных в покое?
ЛЕО. Олени, например, обгрызают кору яблоневых деревьев.
ЛЕОНОРА. Может быть, им это предначертано свыше. Как бы тебе понравилось, если бы тебя застрелили только за то, что ты что-то съел.
Он занят кроссвордом. Она делает глоток, глядя в окно.
ЛЕО. Конечно, это и твой праздник тоже.
Она смотрит на него. Он снова уткнулся в кроссворд.
Так что с днем рожденья тебя!
Она смотрит перед собой в некоторой растерянности.
Мне его очень не хватает. Я никогда больше не встречал таких людей, как он.
ЛЕОНОРА. Ты серьезно?
ЛЕО. Вполне. Десять лет прошло, а я каждый день слышу его смех. И чуть приглушенный голос. Вот уж кому не откажешь в здравом смысле.
ЛЕОНОРА (делает долгий глоток, затягивается). Он не должен был умирать первым, Лео.
ЛЕО. Знаю. (Пауза). Послушай, если и впрямь ты меня однажды найдешь… Помни… он очень хотел, чтобы ты… жила. Это я тебе точно говорю, малыш. (Пауза).
ЛЕОНОРА. Мы были женаты месяц и сорок пять лет. Это совсем немало, Лео.
ЛЕО. И все-таки…
ЛЕОНОРА. Этого нельзя перечеркнуть и начать жить сначала.
ЛЕО. Ты на двенадцать лет старше меня, а посмотри, сколько в тебе жизни. Да тебе и шестидесяти пяти не дашь, если на то пошло. Да ты еще лет десять…
ЛЕОНОРА. Боже упаси.
ЛЕО. Найдешь себе кого-нибудь и отправишься путешествовать.
ЛЕОНОРА. Все умерли, как ты не понимаешь?
ЛЕО. Нет, этого просто не может быть… Сотни гостей на ваших лужайках. И дня три потом еще на кого-нибудь натыкаешься — то на клумбе, то в машине…
ЛЕОНОРА. Все умерли.
ЛЕО. Не может быть…
ЛЕОНОРА …О боже, Лео, но последний прием был пятнадцать лет назад. Что с тобой? Ты не стареешь.
ЛЕО. А если махнуть в Азию? Ты ведь там никогда не была.
ЛЕОНОРА. Слушай, у тебя с головой еще хуже, чем у меня. Когда Фредерик строил мост через Ганг, мы шесть месяцев прожили у местного магараджи…
ЛЕО. А что, если его навестить?
ЛЕОНОРА. О боже, но ему уже тогда было под семьдесят, теперь ему, наверное, все сто. Нет, мне там очень не нравилось: индусов не поймешь — то кланяются, то дерутся. Никто не говорит правду — все лгут. А бедные слоны! И потом, все это были друзья Фредерика, и я здесь ни при чем. Все наши друзья были всегда его друзьями.
ЛЕО. Но он-то с ума сходил по тебе, Леонора, ты не можешь об этом не помнить.
ЛЕОНОРА. Конечно. Только я сейчас не о том. (Пауза. На лице появляется улыбка). Мы с ним познакомились…
ЛЕО …в поезде, знаю.
ЛЕОНОРА. Да… Он ехал в Калифорнию, строить один из своих бесчисленных мостов. Подошел в вагоне-ресторане к моей матери и говорит: «У вашей дочери обалденная задница!»
ЛЕО. Ха! Она ему закатила скандал?
ЛЕОНОРА. За что? Разве это не комплимент? Тем более, что моя мать была директрисой в женском колледже в Бостоне.
ЛЕО. Ну и что?
ЛЕОНОРА. Ей было с чем сравнивать. (Смеется своим высоким пронзительным смехом).
ЛЕО. Вот видишь, ты запомнила это на всю жизнь.
ЛЕОНОРА (говорит, подавляя волнение). Это было так давно, что ровным счетом ничего не значит. (Вспыхнув). Я хотела бы тебя кое о чем спросить — только это очень личное?
Он, обернувшись, ждет вопроса.
Ты не возражаешь, Лео?
ЛЕО. О чем?
ЛЕОНОРА. Почему ты притворяешься, что для тебя все серьезно?
ЛЕО (удивлен). Потому что я не впадаю в уныние по каждому пустяку, как ты, а наоборот…
ЛЕОНОРА (с нарастающим волнением). Но почему нельзя признать, что это все пустое? Ты же знаешь, что это все пустое, Лео.
ЛЕО (теряя внутреннее равновесие). Что — пустое?
ЛЕОНОРА. Как что — наша жизнь, черт побори. Меня бесит — ты боишься, ты просто боишься… (Ухватившись за новую мысль). Ну вот хотя бы эта твоя дурацкая газета. Каждый день ты читаешь эту бредовую писанину, одну и ту же чушь, одну и ту же ложь, бесконечные жестокости…
ЛЕО. Я хочу знать, что происходит в мире.
ЛЕОНОРА. Но ведь ничего не «происходит»! За исключением того, что мир все больше погрязает в дикости, в жестокости, во лжи…
ЛЕО. Не могу понять, почему тебя так раздражает, что я читаю газеты?
ЛЕОНОРА. Потому что я тебя знаю уже тридцать или сорок лет, а ты для меня все равно — посторонний. Когда-нибудь я узнаю тебя по-настоящему, или нет? Я тебя совершенно не понимаю, Лео!
Он озадачен, однако его поразила глубина ее переживаний. Он пытается понять, что она хочет ему сказать. Внимательно смотрит на ее профиль.
ЛЕО. Что ты хочешь понять?
ЛЕОНОРА. Каждый вечер ты оскорбляешь меня своим высокомерием, хотя знаешь, что дела идут хуже и хуже.
ЛЕО. Послушай, у меня сегодня тоже неважное настроение…
ЛЕОНОРА. Нет, ты притворяешься. А в глубине веришь в какое-то одному богу известное чудное преображение мира.
ЛЕО. Что-то я никак не пойму, чего ты добиваешься…
ЛЕОНОРА. Эту страну вконец разложила жадность, ложь, тупое чванство. Ты ведь и сам все это знаешь, только боишься признаться, угадала? Поэтому с тобой так тяжко — ты все надеешься, когда надеяться не на что- вот в чем загвоздка!
ЛЕО (давая ей минуту успокоиться). Беда в том, что ты не разбираешься в науке.
ЛЕОНОРА. При чем здесь наука? Я хочу чтобы ты честно сказал, что ты думаешь о своей жизни! А ты про какую-то науку боже ты мой!
ЛЕО. Мне кажется, что ты к своей жизни относишься серьезнее, чем я к своей.
ЛЕОНОРА (поймав мысль). А-а. Занятно.
ЛЕО. Я ничего в жизни не сделал, кроме…
ЛЕОНОРА. Как — ничего? А кто помогал Фредерику… Да еще как помогал, лет двадцать, а то и больше, а? А до этого сколько студентов выпустил…
ЛЕО. Дело в том, что с моей точки зрения, я — лучше ли, хуже ли, — но сделал все, что мог — а теперь опять превращусь в то, с чего начал: ведь мы всего лишь химическое соединение, которое умеет разговаривать, — я бы сказал, как разговаривающий азот…
ЛЕОНОРА (оскорблена, смеется). Как ты сказал? «Разговаривающий азот»?!
ЛЕО. Не обязательно азот — там есть фосфор, другие элементы в общей сложности доллара на два, если учесть инфляцию. Поэтому лучше не спрашивать, почему ты живешь — живёшь, потому что живешь, так получилось. И в этом нет никакого другого идиотского смысла. Ты, видимо, нервничаешь, потому что ищешь какой-то друга ответ, а его просто нет. (Пауза).
ЛЕОНОРА. Я не об этом, Лео.
ЛЕО. Знаю.
ЛЕОНОРА. Ну что ты об этом знаешь?
ЛЕО. Фредерик — твоя жизнь. А теперь его нет.
ЛЕОНОРА (с дикой яростной усмешкой). Значит, стоит мне признаться в собственной ничтожности, и я растворюсь, подобно пылинке?!
ЛЕО. О’кей… Мне надо поработать.
ЛЕОНОРА. Я забыла, с чего мы начали.
ЛЕО. Тебе повезло — я забыл, о чем мы говорили.
ЛЕОНОРА (смеется, отбросив голову назад — глубокий долгий смех, исполненный боли)…Ну, дорогой, дорогой…
ЛЕО. Я должен закончить работу. (Он склоняется над бумагами).
ЛЕОНОРА (смотрит на пластинку, которую держит в руке). Можно я поставлю ее на минутку? У меня действительно проигрыватель давно не работает.
ЛЕО. Ладно, но только на минутку.
ЛЕОНОРА (ставит пластинку на проигрыватель). Ты не помнишь, мы, кажется, однажды с тобой танцевали?
ЛЕО. Только однажды?
ЛЕОНОРА. А что, разве больше?
ЛЕО (качает головой так, как будто всю жизнь они только и делали, что танцевали). Фью! Ладно, забудем об этом.
ЛЕОНОРА. Конечно, конечно!
ЛЕО. Боже, да мы раз двести танцевали: придешь к вам на ночь глядя, Фредерик заводит пластинки и крутит их до утра… Ты здорово танцевала — мы с ним едва успевали меняться… потому что ты никак не уставала. Да еще при этом с дюжину бутылок опустошим… У Фредерика был потрясающий французский штопор…
ЛЕОНОРА (опуская иглу на пластинку). Кажется, он у меня до сих пор где-то лежит…
Музыка: ритм самбы с волнующим кружевным арпеджио и динамичным сопровождением.
ЛЕО (оба с минуту вслушиваются в музыку. Он приятно удивлен). О, да ведь это самба!
Она начинает двигаться, необыкновенно изящно делая небольшие па…, ее женственность захватывает и увлекает его, заставляя сдержанно смеяться.
О боже, неужели ты танцуешь?
Она вся во власти танца, он смеется и, с трудом поднявшись, начинает переступать с ноги на ногу, не в силах сдвинуться более. Вместо этого он поводит плечами, отбивая узловатыми руками ритм. Она насмешливо смотрит на него, раскрасневшись от смущения и переполняющих ее чувств. В какой-то момент она, перегибаясь, почти касается его спиной, затем показывает ему нос и, когда музыка достигает кульминации, бездыханно обрушивается в кресло, тогда как он опускается в другое, и оба смеются, пытаясь поймать и восстановить дыхание. Музыка прекращается.
ЛЕО. Какая, к черту, это индийская музыка. Может, твой сын одумался и решил наконец играть что-то нормальное.
ЛЕОНОРА. Он делает то, что хочет. Точно так же, как и ты. Да и все остальное тоже. Пока этому не наступит конец. Ну что же, спасибо за ужин. (Встает слегка неуверенно. Он возвращается к своим расчетам). Можно я подъеду к завтраку?
Он не отвечает, углубившись в бумаги.
Что, разве что-то не так?
ЛЕО. Фью, никак не могу разделаться с этими логарифмами. Такого со мной еще не было. Раньше щелкал их, как орехи, а теперь… Все в голове перемешалось. (С трудом встает). Пойду лягу, чтобы завтра пораньше встать. А ты можешь оставаться и любоваться на этот ящик, если он тебе так нравится.
ЛЕОНОРА (все еще не до конца восстановив дыхание, набрасывает на плечи шаль). Спокойной ночи, Лео.
ЛЕО. А может, ты останешься.
ЛЕОНОРА. Не говори глупости, здесь проехать-то несколько ярдов.
ЛЕО. Ну как знаешь. Не забудь включить фары, там канавы. К тому же сегодня, кажется, нет луны.
ЛЕОНОРА. А это что? Разве не луна?
ЛЕО. Нда-а… Это наружный фонарь. Послушай, может быть тебе все-таки лучше остаться, а я пойду посплю, мне нужно встать с ясной головой — я обещал завтра все отдать.
ЛЕОНОРА. Нет-нет, я уезжаю.
ЛЕО. Тогда поезжай. Спокойной ночи.
ЛЕОНОРА. Спасибо, что ты вспомнил… О нашем дне рождения. (Идет к двери).
ЛЕО. Леонора?
Она останавливается.
Мы с тобой еще о многом могли бы поговорить, если ты перестанешь твердить, что ты ничего не помнишь.
ЛЕОНОРА. А ты смиришься с тем, что в жизни не всегда все прекрасно.
ЛЕО (прощально машет ей, направляясь в спальню). Позвони, когда приедешь домой.
ЛЕОНОРА. Это не важно. Спокойной ночи.
Шаркающей походкой ЛЕО идет к внутренней двери, она — к входной. Как только за ним закрывается дверь, она замирает. Возвращается к столу, берет карточку с номером больницы и, держа ее на расстоянии вытянутой руки, пытается прочитать. Кладет на стол и мгновение стоит, глядя в пустое пространство. Уходит. Входит ЛЕО. Он в незаправленной рубашке со спущенными подтяжками, идет, волоча за собой ночную рубашку. Подходит к входной двери, открывает ее и вслушивается в звук работающего мотора. Через окно комнату простреливают два луча фар и, скользнув по фигуре ЛЕО в проеме двери, исчезают — машина отъезжает. Подавшись вперед, ЛЕО напряженно вглядывается в темноту.
Закрыв дверь, он натягивает ночную рубашку с трудом присаживается, пытаясь снять брюки. Встает, подходит к телефону, обращается к нему.
ЛЕО. Ну что, дружище? Как знаешь, а я пошел спать.
Телефон молчит. ЛЕО подходит к столу, берет картонку и кнопками прикрепляет ее к стене. На ней написано: «Иейл — Нью Хейвен 771 8515». Звонит телефон.
Конец.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Я ничего не помню», Артур Ашер Миллер
Всего 0 комментариев