«Записки рыболова и странника»

Николай Петрович Кисляков Записки рыболова и странника

Записки рыболова и странника

От автора

Ухожу я в мир природы,

В мир спокойствия, свободы,

В царство рыб и куликов,

На свои родные воды,

На простор степных лугов,

В тень прохладную лесов

И — в свои младые годы.

С. Аксаков

Однажды, ощущая дрожь в коленках, попал я в Москве на прием к начальнику главка.

— В вашем распоряжении четыре минуты, — строго предупредил меня мрачноватого вида начальник. — Излагайте.

Волнуясь и торопясь, я вместе с бумагой-прошением случайно выхватил из кармана катушку лески. Катушка выпала из трясущихся рук и резво покатилась по ковровой дорожке. Начальник следил за ней, словно зачарованный, на его лице появилась ребячливая улыбка.

— Смотрите, — заговорщицки прошептал начальник и выдвинул нижний ящик стола, набитый блеснами, мормышками, спиннинговыми катушками… Время для нас остановилось.

Я вышел от него, легко уладив свое дело и прижимая к груди подарок: редкий вид самодельной блесны.

Все истинные рыболовы, независимо от возраста и должности, — большие дети. Ради нескольких рыбешек они готовы переносить испепеляющую жару, свирепый ветер и, конечно же, злые насмешки встречных-поперечных. Нашего брата одни называют фанатиками, другие относят к числу тех, у которых не все дома.

Ванда Василевская писала: «Общеизвестно, что рыбак-любитель — это человек ненормальный, способный на самые дикие выходки. Он может взять без предупреждения пару новых капроновых чулок из шкафа и варить в них пшеницу для приманки (чтобы не разварилась). Пшеница не разваривается, зато чулки развариваются в кашу. Но что такое чулки по сравнению с приманкой?

Рыболов может у любимого дитяти самое его лучшее ведерко отнять под червей, в хрустальную вазу для цветов он может напустить пиявок, выдернуть из горшка редкое экзотическое растение и взамен поселить червяков…

Рыбаку-любителю ничего не стоит взять у сестры любимую губную помаду и покрасить ею хлебные шарики.

В доме рыболова надо осторожно садиться на диван: вы всегда рискуете наколоться на крючок. Осторожно проходите из комнаты в комнату: можно запутаться в леске…»

Ничего не скажешь: подмечено верно. В моей квартире крючки регулярно обнаруживаются в самых неподходящих местах. Губная помада — предмет яростных споров с женой. Каюсь, однажды я был чрезвычайно рад, выдурив у малолетнего сына подарок бабушки — старинный серебряный полтинник за какую-то никчемную коробочку. Полтинник пошел на изготовление блесен, ибо, как говорят знающие рыболовы, серебро дает мягкий, «живой» блеск, который очень нравится рыбе. Следующим моим аморальным без подмеса поступком стала попытка похищения у жены серебряной чайной ложки. Преступник был пойман за руку, и скандал разразился ужасный, причем я и теперь уверен, что пожалеть для рыбалки какую-то ложку, пусть и серебряную, — чистейшей воды жлобство.

Я премного благодарен судьбе за то, что с самого раннего пацанячьего возраста она милостиво наградила меня любовью к рыбалке. Это даже не увлечение — это состояние души, когда живешь мечтой от одной рыбалки к другой, а все остальное — мелочи жизни. Рыбная ловля романтична, загадочна, непостоянна. А как похожи свидания с природой на свидания с любимой — та же трепетность, нежность, неугасающая радость жизни… Как же оно прекрасно — это живое, невинное чувство страстного рыболова!

«Боги не засчитывают в счет жизни время, проведенное на рыбалке» — такое изречение высечено на древних ассирийских плитах. Поклонимся богам за эту милость. Но в наше время баснословных цен рыбалка стала не только страстью, невинным удовольствием, но и одним из способов выживания. Жена уже не ворчит по этому поводу и встречает тебя на пороге, умильно посматривая на рюкзак. И чем ни меньше стараниями нашего удивительнейшего в мире общества становится рыбы, тем изощреннее способы ее ловли.

Между тем, отечественная литература на эту тему полна, как это у нас водится, умолчаний, недоговорок, лживых утверждений. Например, в одной книжке на полном серьезе утверждается: «Любителю интересен процесс ловли, а не общий вес добычи». Отличный образчик лицемерия, которым до недавнего времени была пронизана литература не только по рыбной ловле… А чего стоит такое утверждение: «Ленинское отношение к природе (конечно, бережное! — Н. К.) в наши дни возведено в политику хозяйственной деятельности Советского государства». И это в книжке «Ловись, рыбка», выпущенной нашим родным Ростиздатом в 1990 году, когда были уже известны такие ужасающие факты разграбления и уничтожения несчастной нашей природы, что названное утверждение звучит просто издевательски.

Книга, которая у вас сейчас в руках, состоит из двух частей. В первой описываются приманки, повадки распространенных на Дону рыб, наиболее удачливые способы их ловли и даже приготовления. В нее вошли в значительно дополненном виде материалы моей книжки «Рыбка плавает по дну…». Во многом использован мой опыт и опыт моих товарищей по рыбалке.

Поскольку рыболов всегда в той или иной мере путешественник, в нем неизбывна тяга к перемене мест, вторая часть представлена повестью «Без лодки, друзей и собаки», где есть кое-что о Хопре, а также очерком «На верхнем Дону».

Приманки

Наряду с видом и качеством снасти, прикормки, местом лова, решающее значение имеют приманки, то есть все, что употребляется для оснащения крючка. Конечно, универсальных, да еще на все времена года, нет. Подобрать самую подходящую в конкретной ситуации — это именно то, что определяет искусство рыболова. Опыт в этом деле можно приобрести, лишь внимательно изучая жизнь в воде и у воды. И все-таки, видно, нам не дано понять до конца поведение рыбы: сегодня она жадно хватает то, к чему завтра и не притронется. Сколько существует любительское рыболовство, столько же ищутся приманки.

ЖИВОТНЫЕ НАСАДКИ

Черви. Пожалуй, наиболее распространенная и древняя насадка. Наилучшим сезоном применения червей являются весна, осень и зима. С началом купального сезона многие рыбы отказываются от червя. Для леща же червь и летом — лакомая пища. До глубокой осени ловят леща на Дону именно на червя. Ранней весной на червя берется даже рыбец.

Каждый опытный рыболов знает, где добыть хороших навозных червей. Это не такая уж серьезная проблема, хотя «заветные места часто держатся в секрете. Вопрос в другом: как приготовить червей для рыбалки, как сохранить их?

Помнится, глубокой осенью собралось в выходной день у острова, что возле хутора Калинина на Дону, множество рыболовов. Здесь большая и хорошая яма. Попытались мы ловить леща с лодок, но результат был не ахти какой. Только рыболов, приехавший на моторке из Багаевской, таскал лещей одного за другим. Мы ловили (точнее пытались ловить) на червей, он тоже. Говорили потом, что червей он то ли пропускает через подсолнечное масло, то ли макает в это масло, начинивши на крючок. Секрет так и остался секретом. Успешная ловля рыбы поздней осенью (октябрь, ноябрь), когда вода прозрачна, а рыба особенно привередлива, — признак специалиста высокого класса.

Во всяком случае только что добытых червей лучше использовать не сразу, а дать им время очиститься. Для этого их помещают в емкость (лучше всего деревянную) с влажной травой, мхом или песком, сверху выливают ложку пахучего растительного масла или молока. Через день-два черви станут чистыми, гладкими, окрепнут.

Замечено, что бойкий червяк на крючке — почти верная поклевка. Как заставить червяка быть подвижным?

Поместите червей в любую банку и засыпьте их влажным перепревшим навозом или дерновой землей. Положи те в банку 5–10 граммов спитого (не старого) чая и все осторожно перемешайте. Через три-четыре часа наживка готова.

Черви становятся не только резвыми, но и буйными, если добавить наструганной красной столовой свеклы. Они становятся буквально ошалелыми, правда быстро гибнут. Лучше свеклу, смешанную с землей, держать отдельно и по мере необходимости бросать в нее червяков. Они сразу оживают и, насаженные на крючок, долго извиваются в воде.

Донские рыболовы успешно ловят на червей, выдержанных в чабреце — богородской траве.

Чабрец собирают на северных склонах балок, режут мелкими кусочками, заливают водой и 20–30 минут кипятят. Затем остужают, отвар сливают в бутылку, травяную массу перекладывают в стеклянную банку. Накануне рыбалки берут 3–4 ложки массы и перекладывают ею червей. При подсыхании массы добавляют отвар из бутылки. Отвар долго не испортится, если опустить в бутылку кусочек серебра.

А вот еще один способ приготовления навозных червей, которые в первоначальном своем виде не очень-то подходят для насадки на крючок донной закидушки: они слабы, часто при забросе снасти слетают с крючка.

Можно сделать этих червей прочнее. Надо нарвать в огороде обыкновенной мяты, перетереть ее в руках до появление сока и положить в холщевый мешочек, затем высыпать на нее червей, мешочек положить в прохладное сухое место.

Через три-четыре дня черви станут упругими, крепкими. Кроме того, они приобретают запах мяты, и рыба берет их охотнее.

Хранить червей лучше в деревянном ящичке типа посылочного. Время от времени можно подкармливать их несоленым мясным бульоном, спитым чаем, тертым сырым картофелем.

Только безнадежный дилетант берет червей на рыбалку в стеклянной или консервной банке. Холщевый мешочек со шнуровой завязкой вверху удобнее, кроме всего прочего, еще и тем, что на рыбалке можно иногда смачивать его наружную поверхность, предохраняя содержимое от пересыхания.

Назову здесь еще одну разновидность червя, чисто нашенскую», ибо обитает она преимущественно в бассейне Дона, чаще в сырых местах, в жирной луговой почве у кромки воды. Это зеленый червь — длинный, толстый и очень прочный. Раньше ловили на него преимущественно сазана, но не брезгует им и лещ, тарань, кругляк…

Насадка эта удобна по двум причинам. Хорошо держится на крючке (зеленый червь толстый и жесткий, как карандаш) даже при самых дальних забросах и к тому же не всем «по зубам». Мелочи, тому же себелю, оббить зеленого червяка трудно.

Насаживание червя на крючок — дело в рыбной ловле отнюдь не последнее, тут нужны умение и сноровка. Вот один из приемов: отступив от головки на 1–1,5 см, прокалывают червя, затем через промежутки, чтобы червяк располагался петлями, прокалывают еще несколько раз. Жало скрывают в хвостике, оставляя свободным хвостик на I — 2 см. Если крючок крупный, мелких червей, особенно для ловли леща, нанизывают несколько штук кучкой, проколов два-три раза каждого.

Мотыль. Универсальная наживка, начиная с поздней осени, всю зиму и раннюю весну. Обитает в илистых отложениях речных заводей, озер, прудов.

У нас, на Дону, мотыля добывают обычно так. Бросают ведро, привязанное к веревке, как можно дальше, вытаскивают ил и вытряхивают его в промывачку, которая представляет собой мелкоячеистую (2–3 мм) латунную или из «нержавейки» сетку, посаженную на круглый обод с ручкой. Достаточно, если в промывачку будет входить полведра ила. Такой инструмент гораздо удобнее и производительнее, чем упорно рекомендуемые в разных изданиях сита или решета.

Бывает, вместе с мотылем накапливается много мусора. Выбирать его — занятие кропотливое, да и мотыля повредить можно. Надо мусор вместе с мотылем положить на кусок редкой материи, например тюля, а затем на банку с водой так, чтобы вода покрывала мусор. Если банку поставить в прохладное место, то через несколько часов весь мотыль сквозь тюль переберется в воду, и на тюле останется только мусор.

Главная же проблема — сохранение мотыля. Некоторые московские авторы утверждают, что мотыля можно сохранить в течение 2–3 дней, выдавая это за достижение. Мои знакомые хранят его в 10 раз дольше! Мотыль заворачивается в шерстяную тряпку, смоченную той же водой, где он добыт и, если не очень возражает жена, помещается в нижнее отделение холодильника. Тряпка регулярно, хотя бы раз в 2–3 дня споласкивается, но опять же водой не из-под крана, а хотя бы отстоенной. Без всяких затей и умствований я хранил его помещенным в мотыльницу 3–4 недели. А мой пристружный коллега достиг, как он утверждает, даже вдвое большего срока хранения. Он разрезает картофелину пополам, выдалбливает углубление в обеих половинках, насыпает мотыля, стягивает половинки резинкой, картофелину в холодильник — и готово!

А вот еще один «свежий» способ долговременного хранения мотыля в картофельных выжимках. Для 50 граммов личинок требуется одна картофелина среднего размера. Ее очищают от кожуры и протирают на крупной терке. Образовавшиеся тонкие и длинные стружки отжимают от излишка крахмальной жидкости. Выжимки расстилают тонким слоем на чистую тряпицу, сверху засыпают мотыля, который таким же слоем выжимок и закрывают. Тряпицу свертывают пакетиком, закручивают во влажную газету и укладывают в прохладное место. При таком хранении мотыль остается свежим до месяца.

Некоторые используют термос, сохраняя личинки живыми в течение 2–3 недель. В термос кладут мелко наколотый лед, а на него — марлевый мешочек с мотылем, смешанным со спитым чаем. Чтобы мешочек удобнее было доставать из термоса, его стягивают тонкой леской, конец которой выпускается из-под пробки. Конечно, и в термосе лед со временем начинает подтаивать, поэтому его нужно периодически менять.

Опарыш. Каждому времени года — своя насадка. Опарыш служит великолепной насадкой при ловле многих рыб, особенно в жаркий летний период. У нас, на Дону, широко применять его стали сравнительно недавно, раньше брезговали. Добывание опарыша в самых злачных местах — занятие малопривлекательное. Но этот белый подвижный червячок легко разводится искусственно.

Лучший, наиболее гигиеничный способ разведения опарышей — на соленой рыбе. Выпотрошенную и распластанную свежую рыбу опускают на 8–10 часов в насыщенный раствор поваренной соли, после чего рыбу вынимают, ополаскивают чистой водой и вытирают насухо тряпочкой.

Для получения крупных опарышей подготовленную рыбу подвешивают в местах, где водится синяя муха, обязательно в тени. Для «затравки» сюда можно поместить кусочек свежей рыбы. Дальнейшее известно. Описанный способ хорош тем, что позволяет получать крупных и упругих опарышей, при этом они чистые и непахучие.

Пожалуй, лучше всего подкармливать опарыша творогом. Тогда он становится очень белым, чистым и особенно упругим.

А вот еще один способ получения опарышей — простой и удобный. Вареное яйцо, у которого надо отколупнуть кусочек скорлупы и надорвать под ней пленку, поместить, скажем, на балконе в тени и защитить от птиц. Если очень жарко, это место следует периодически смачивать. Появившиеся личинки питаются содержимым яйца, в подкормке не нуждаются и пока не покончат с этой пищей, скорлупу не покидают.

Летом опарыша можно хранить в холодильнике, но здесь возможны серьезные конфликты с женой, когда рыболов вместе «с этой гадостью» выбрасывается за дверь. Бывалые специалисты имеют хоть маленький, но свой холодильник, где держат насадки и где хорошо солить летом рыбу. Зимой можно хранить опарыша в подвале или на нижнем отделении того же холодильника. Его можно положить в стеклянную банку с песком или опилками, плотно закрыв банку полиэтиленовой крышкой, в которую впаяна мелкоячеистая латунная сетка. Впрочем, ранней весной опарыша можно добыть в земле рядом с тем местом, где он водится летом в массовом количестве.

Обычно окуклившихся опарышей выбрасывают. А зря. Их можно поместить в пузырек с узким горлом, закрыть крышечкой с мелкими отверстиями. Вскоре в пузырьке выведутся живые мухи — тоже неплохая насадка.

Короед — личинка жука, обитающего под корой или в древесине отмерших деревьев, бревен, пней. Весной городскую рощу в Новочеркасске, близлежащие лесополосы обычно «перепахивают» рыболовы: рыбец хорошо ловится и на короеда. При добыче короеда приходится корчевать старые пни, поэтому тут нужны топор, лопата и хорошие физические данные.

Грабак. Так называют у нас личинок майского жука и жука-носорога. Находят их в перепревшем навозе, жирной садовой земле. Грабак — отличная насадка для ловли рыбца. Рыболов, сумевший заготовить с осени и сохранить грабака — неслыханный богатей, на которого с громадной завистью смотрят весной ленивые, нерасторопные или неопытные коллеги. Добыть грабака — труд немалый. Для этого приходится ворошить тонны старогодних опилок возле лесопилки, колесить по полям в поисках остатков старой скирды соломы…

Зимой хранят грабака в подвале, набравши побольше вещества из той среды, где он добыт. Применяют чаще всего в донной снасти.

Кузнечик. Превосходная насадка для ловли самой разной рыбы поплавочной удочкой. Мой знакомый на неказистой вроде бы речушке Тузлов успешно ловит на кузнечика поплавочной удочкой с катушкой самую разную рыбу: сомика канального, гибрида, ласкиря, тарань…

На любом лугу, на жнивье кузнечика — пруд пруди! Но попробуйте добыть его днем! Умаетесь так, что никакой рыбы не захотите. Собирать его надо ранним утром, когда еще не сошла роса. В такое время кузнечик малоподвижен, не проявляет большой прыти.

При насадке длинные ноги и крылышки можно удалять.

Репейник. На Дону называют шашелем. Это беленькие и желтоватые личинки, которые зимуют в семенах и стеблях репейника, татарника, чернобыльника и других растений. Годится для зимней рыбалки, лакомая насадка для шемаи.

Рак. Мясо рака, извлеченное из хвоста и клешней отличная насадка для многих рыб. Если рачье мясо выдержать в воде хотя бы час, оно станет плотнее и будет лучше держаться на крючке. Насадка будет надежно держаться, если примотать ее к крючку тонюсенькой ниткой, тайно выдернутой из капронового женского чулка.

Говядина. Да, да! Совсем недавно-знакомый рассказал мне, что уже давно он ловит на говядину зимой и что результат даже лучше, чем на мотыля. Я поначалу не поверил: как же говядина держится на крючке? А хитрость в том, что срезается тонкий слой мяса вместе с пленкой. Пленка хорошо держит насадку.

Селезенка. Перед ловлей ее полезно обработать: натереть солью и на двое суток поместить в затененное место под гнет. Нарезается удлиненными кусочками соответствующей величины. Хорошо ловится на нее сомик канальный.

Легкое. Особенно хорошо кроличье, заячье. Зимой частая насадка для ловли тарани, ласкиря. К сожалению, все мясные насадки быстро вымываются, поэтому требуют частой замены.

Лягушка. Очень охотно берется на мелких лягушат сомик канальный, реже — судак. Насаживают за спинную часть или за лапку.

Малек. Давно известная наживка для ловли хищных рыб. Но, наверно, немногие знают, что поздней осенью на небольшого малька (пластушку) берется сазан и рыбец. Добывают чаще всего малявницами. Лучше всего, конечно, насаживать живого малька. Но поздней осенью и зимой поймать его не так-то просто. Тогда идет в дело соленый малек, заготовленный впрок.

Кусочек рыбы. Когда нет малька, годится кусочек рыбы, взятый с боковой стороны. Это может быть любая белая рыба (тарань, ласкирь, красноперка), а также вездесущий гибрид. Кусочек может быть разной формы и размера, но лучше всего с плавничком или хвостиком. Летом я хорошо ловил канального сомика на верхоплавку и мелкого гибрида, разрезая их на кусочки так, как режут к столу селедку.

РАСТИТЕЛЬНЫЕ НАСАДКИ

Шарики. Идея кажется настолько абсурдной, что, она, бесспорно, гениальна! Действительно, кто бы мог подумать, что рыба станет жадно хватать сухарь в виде шарика, болтающийся на голом крючке! Насаживая на крючок, скажем, червя, мы стараемся спрятать жало, а тут… поистине неисповедимы повадки рыб. Наверно, эта насадка — лучшая из появившихся в последние годы. Невидимому, впервые применена она у нас, на Нижнем Дону. Возможно, где-то в Вешенской или на Хопре о ней и сегодня не знают. Я уже не говорю о московских изданиях, которые по-прежнему описывают ловлю на картофель, но о шариках — ни слова.

Начинали мы с того, что четверть батона пшеничного хлеба (мякиш) смешивали с белком одного яйца и разминали до тестообразной массы. Затем делали шарики диаметром 4–6 мм, которые нанизывали на красную нитку. Впрочем, позже выяснилось, что цвет нитки не имеет значения. Расстояние между шариками делается такое, чтобы потом хватило нитки их завязать. Два-три дня шарики сушатся на нитках, после чего (самый утомительный и длинный процесс, к которому лучше всего привлечь всех домочадцев) их туго перевязывают ниткой. Крючок поддевается под нитку.

Однако такой шарик сравнительно быстро — через 20–30 минут размывается в воде. Со временем технология их изготовления была усовершенствована. На белке яйца круто замешивается тесто. Так же крутятся шарики. Но перед нанизыванием на нитку их ссыпают в кипящую воду. Как только шарики поднимутся на поверхность, а это происходит быстро, через минуту-две, их собирают и проделывают описанные выше операции. Такой шарик держится на крючке очень долго, несколько часов.

Для ловли леща, крупного гибрида, сазана шарики делаются крупнее, до сантиметра диаметром. Осенью мой знакомый успешно ловил сазанов на Дону с лодки на шарик величиной с черешню, делая подсадки из опарышей.

Конечно, шарики можно использовать только на течении и летом. Теперь на Дону они широко применяются при ловле на кольцо, груз-кормушку. Хорошо выручают они в тех местах, где много рака и ракушки и где, насадив червя или опарыша, через несколько минут вытаскиваешь голые крючки.

На шарики охотно берется любая рыба, кроме, разумеется, хищника. Мы не раз убеждались, что летом даже такая, казалось бы, классическая насадка, как опарыш, порой уступает шарику! Удивительное изобретение донских рыболовов!

Да, изготовление шариков — дело хлопотное, зато труд ваш окупится затем с лихвой. Главное их преимущество — шарики могут храниться (скажем, в стеклянной баночке с закручивающейся крышкой) сколь угодно долго, хоть годами. Путешествуя не один раз по Верхнему Дону на резиновой лодке, я не испытывал проблем с насадкой — она всегда была под рукой.

Перловка. Многие ловят летом на перловку, но не у всех получается. Некоторые утверждают, что достаточно положить с вечера перловку в термос с кипятком, и к утру насадка готова. На мой взгляд, это не совсем то, что нужно. Я варю перловку, хорошо промыв ее и немного присолив, на малом огне не менее 38–40 минут со времени закипания. Но и больше нельзя: слишком разваренные зерна будут плохо держаться на крючке. Для одной рыбалки поплавочной удочкой в проводку достаточно для насадки и прикормки стакана или полстакана крупы. Насадку надо время от времени менять, ибо в воде зерна грубеют и темнеют. Для насадки используют крупные зерна, протыкая их крючком поперек и насаживая 2–3 зерна. Полезно добавить в сваренную перловку немного подсолнечного масла. На перловку хорошо берутся летом ласкирь, тарань, язь (не говоря уже о гибриде), сазан, сомик канальный.

Еще лучше перловка в сочетании с геркулесом. Крупинки насаживают на крючок, чередуя с хлопьями. Легко сдергивая нежные овсяные лепестки, рыба смелее берет и перловку.

Манка. Полстакана манной крупы насыпают в марлю, сложенную вдвое. Промывать под краном (в реке еще проще), пока перестанет выступать мутно-белая жидкость. При этом следует непрерывно разминать содержимое. Затем, развернув марлю, промыть полученную клейковину от крупинок, скатать ее в кусок — и насадка готова. Хорошо окрасить ее красной пищевой краской (хуже губная помада), добавив немного подсолнечного масла. На такую насадку охотно берется вся «мирная» рыба.

Хлеб. Казалось бы, нет смысла описывать процесс приготовления хлеба для насадки: на хлеб ловят повсеместно, считается, что этот процесс известен каждому мальчишке, берущему в руки удочку. Это не совсем так.

Будучи уже великовозрастным и считая себя специалистом по ловле в проводку поплавочной удочкой (на Дону ведь вырос, рыбачил с пацанячьих лет!), однажды я поучительно «накололся». Мы с товарищем стояли на берегу реки рядом. Одного за другим таскал он отменных ласкирей, а мой результат был весьма скромным. Для проверки поменялись местами — картина та же. Потом выяснилось, что моя насадка (хлеб) была плотной, а его — мягкой, как паста.

Теперь хорошо знаю: чем мягче растительная насадка, тем охотнее берет ее рыба. Правда, тут же вспоминаются описанные выше шарики-сухари. Что ж, давно замечено, что поведение рыбы порой прогнозировать совершенно невозможно.

Во всяком случае, при ловле на хлеб мякиш надо размешивать до такой степени, чтобы получилась настоящая паста мягкая, тягучая, без комочков. Этого можно достичь только, используя черствый хлеб. Из свежего паста получается комковатой. Считается, что хорошо приготовленная паста — это когда при проводке крючок возвращается пустым без поклевки…

Крупный сазан хорошо ловится на хлеб, умятый с маслом и опущенный на полминуты в кипящую воду. Такая насадка ароматна, мягка и долго держится на крючке.

А вот еще один рецепт для ловли карповых рыб. В пропорции 1:1:2 взять вареный картофель, ржаной хлеб и слегка поджаренные семена подсолнечника. Все это пропустить через мясорубку, а из полученной массы скатать колобок.

При ловле гибрида, сазана или леща в тихой воде хороший результат дает насадка из кубиков хорошо пропеченного белого хлеба с хрустящей коркой. Кусочки для насадки отрезают так, что они состояли наполовину из мякиша, наполовину из корки. Размер их от 0,5 до 2 см. В воде корочка размокает, но все же хорошо держится. Чтобы она не всплывала, грузило устанавливается на расстоянии 3–5 см от крючка.

Пшеница. Старинная и хорошо зарекомендовавшая себя насадка. Отобрать наиболее крупные зерна, хорошо промыть, залить водой и оставить их набухать в течение 6–7 часов. Более продолжительное замачивание приводит к закисанию. Набухшее зерно залить холодной водой так, чтобы вода на один, сантиметр покрывала зерна, затем нагреть до кипения и, закрыв кастрюлю крышкой, поставить ее на 1,5–2 часа в духовку. Распарившееся зерно промыть холодной водой и хранить на холоде в сырой тряпке.

Распаренная пшеница — одно из лакомых блюд сазана, леща, тарани.

Пшенная каша. Чаще всего на нее ловят на Дону классные специалисты-сазанятники. Сварить ее нужного качества не так просто. Петербургский рыболов Левашов предлагает такой рецепт.

В кастрюлю вливают три стакана холодной воды и засыпают стакан первосортного пшена, один раз промытого холодной же водой. Кастрюлю нагревают до кипения и при частом помешивании кипятят на медленном огне до тех пор, пока каша не начнет густеть. С этого момента кашу, не переставая, размешивают, пока она загустеет настолько, что размешивание станет затруднительным. После этого кашу плотно уминают и ставят на 5–10 минут в духовку. Весь процесс варки отнимает немногим больше часа. Сохранять кашу следует в холодильнике или подвале.

У нас несколько усовершенствовали этот способ: после парки каша пропускается через мясорубку.

Оригинальное тесто. Берут полстакана сваренного гороха и тщательно измельчают его, чтобы получилось нечто вроде каши, которую перемешивают с четвертью стакана сваренных овсяных хлопьев, добавляя муку, замешивают тесто. Теперь из теста делают блин и поджаривают его 2–3 минуты на подсолнечном масле. Блин разминают в руках и снова поджаривают. И так до трех раз. Тесто хорошо прожаривается, прочно держится на крючке. На него хорошо ловятся карповые рыбы.

Киевская «монастырка». Эту насадку придумали киевские рыболовы. На нее хорошо идет с весны до осени вся белая рыба. Приготовить «монастырку» несложно. Разварите до кашицы лущеный горох, всыпьте в него при помешивании столько манной крупы, чтобы она полностью разбухла. В полученную массу добавьте белок куриного яйца, немного подсолнечного масла и пять шесть капель пчелиного меда. Разумеется, весовой объем компонентов зависит от того, сколько «монастырки» вы намерены приготовить. Лучше сделать так, чтобы, ее хватило на одну — две рыбалки, так как она долго не хранится, подкисает.

Тесто. Существует множество рецептов приготовления теста. Самый распространенный — тесто на сыром яичном белке. Можно добавить немного меда. Во всяком случае, считается, что лучше готовить тесто не на воде, а на молоке или ягодном соке.

Попутно о пахучих добавках к растительным насадкам. Сдабривание их маслами, валокордином, валерианкой, ванилью, медом и т. п. часто привлекает рыбу, однако делать это надо очень осторожно, небольшими дозами. Скажем, на порцию насадки в 100 г достаточно одной или двух капель анисового масла, валокордина, валерианки, а еще лучше смазывать ими поводок, не добавляя в насадку. «Перебор» же только может отпугнуть рыбу. Здесь как раз тот случай, когда можно испортить кашу маслом.

Тесто с чесноком. Берут примерно 100 г белого пшеничного мякиша и две очищенные вареные картофелины средней величины, пропускают несколько раз через мясорубку, добавляя три зубчика натертого на мелкой терке чеснока, несколько капель растительного масла и все перемешивают. Такое тесто — отличная насадка для леща, тарани.

Творожное тесто. Рассыпчатый творог растирают с ложкой меда в небольшом количестве воды, медленно доводят до кипения, добавляя в ходе варки столько пшеничной муки, чтобы получилось тягучее тесто. Эта насадка особенно эффективна при ловле сазана и леща.

Поролон?! Есть сведения, что можно ловить и на поролон, который следует разрезать на кусочки и пропитать растительным: маслом. Говорят, клюет также, как на хлеб и на кашу.

Прикормки

Мы теперь охотно жалуемся на жизнь. Но я помню голодные военные и послевоенные годы, когда считалось бы непозволительной роскошью прикармливать рыбу хлебом и даже макухой. Да и, насколько знаю, «моды» такой не было, может быть потому, что невпроворот водилось рыбы на Дону и его притоках, в многочисленных ериках, озерах. Теперь же ехать на рыбалку без прикормки почти бессмысленно. Рыбы стало значительно меньше, а рыболовов — куда больше.

В наши дни далеко не многие могут позволить себе и приваживание рыбы, то есть прикорм ее в течение длительного времени на одном месте. Придешь на это место в одно далеко не прекрасное утро, а оно занято. Приваживание — привилегия рыболовов, живущих возле рек, в уединенных местах. Поэтому поговорим лучше о прикормке, ибо это почти одно и то же: состав их одинаков, только прикормка рассчитана на одну рыбалку.

В наших местах самая распространенная прикормка — сухари, хлеб, макуха, разные каши. Если нет макухи, тот же, если не лучший, эффект могут дать жареные семечки, пропущенные через мясорубку и смешанные с размоченным в воде и размятым хлебом. Еще лучше и хлеб пропустить через мясорубку.

Если нет течения, то прикормку, скатывая ее в небольшие шары, бросают в воду в чистом виде. На слабом или среднем течении прикормку смешивают с землей или глиной. Здесь очень важно не «пересолить», бросать прикормки в «самый раз», что достигается, пожалуй, только опытом.

В начале прикорма достаточно употребить две-три горсти, а затем, при ослаблении клева, — две-три щепотки.

Хороший результат дают пахучие вещества, например, поджаренное растительное масло. Применяется обманка — просеянный песок, который прожаривается на чугунной сковороде с несколькими каплями растительного масла или мелкого жмыха. Давным-давно, когда только начинал ловить с прикормкой, бросил я в воду пару горстей перловки. Рыбачил поплавочной удочкой в тихой воде. Клев был превосходный. «Интересно, — подумал я, что же будет, если высыпать сразу всю прикормку?» И я бухнул ее в воду. Конечно, это была ужасно глупая мысль. Клев тут же прекратился — навсегда.

На хорошем течении бросать прикормку, хотя бы и смешанную с землей, неэффективно и расточительно. Здесь необходима кормушка, которую делают обычно из малявочной сетки. Для груза иные употребляют камень, но лучше, конечно, компактный груз свинца, такой, чтобы кормушка устойчиво держалась на дне. Леска, к которой она крепится, должна быть потолще, лучше миллиметровая. Верх кормушки (на Дону называют ее кормаком) стягивается капроновым шнуром. Каковы должны быть размеры кормушки? Иные полагают, что чем ни больше, тем лучше. В одном солидном издании я с изумлением: прочитал, что в сетку должно умещаться не менее ведра корма. Конечно, если вы хотите кормить, а не ловить рыбу, можно поступать и так. Полагаю, что вполне достаточно, если в кормушку помещается батон хлеба или соответствующее количество сухарей и несколько кусочков макухи. Если ловите леща, хорошо добавить овсяной или перловой каши, довольно плотной, чтобы быстро не вымывалась. Весьма полезно добавить для запаха граммов 50–100 халвы, смешанной с хлебом или завернутой в марлю, иначе она быстро вымоется.

Вот и описаны некоторые насадки и прикормки, дана, так сказать, «вводная» к рыбацкой «кухне», где есть широкий простор для всякого рода изысков и усовершенствований. Пожалуй, теперь настало время познакомиться с некоторыми обитателями бассейна Дона, для которых и предназначена вся эта хитроумная «кулинария».

Прежде славился Дон изобилием рыбы, да еще какой — первоклассной! Теперь же столь многократно подчеркиваемое «хозяйское» отношение к природе чуть не погубило славную реку и ее притоки. Но так велика ее животворная сила, что и теперь, приезжая к нам в гости и в избытке наловив гибридов, а то и лещей, судаков, иногда сазанов, москвичи восторженно говорят: «Вот это рыбалка!» Да, кое-что осталось. При соответствующих умении и сноровке донцы почти всегда могут поймать столько, чтобы спроворить хорошую уху. До сих пор нам мясо не в мясо, если нет рыбы.

Итак, — ее жизнь, повадки, способы ловли.

Донская рыба

Прежде всего — сведения общего порядка, которые многие из нас знают, но зачастую пренебрегают ими, хотя, собираясь на рыбалку, каждый задает себе уйму вопросов: куда поехать? Какую взять снасть? Какой воспользоваться насадкой? Приедешь на реку, тоже вопрос: где ловить, потому что, скажем, в зависимости от погоды или от времени года места ловли могут существенно меняться.

Рыба дышит кислородом, растворенном в воде. Поэтому слаб и неуверен клев рыбы жарким летом в стоячей воде — там мало кислорода. Опытные рыболовы знают, что в такое время лучше всего ловить на струе, на перекатах, на ямах, где вода перемешивается, охлаждается, обогащается кислородом. Летом понижение температуры, ветер способствуют улучшению самочувствия рыб, а значит, и клева. Не ищите в такое время года затишного берега: здесь меньше в воде кислорода, и рыба, при прочих условиях, предпочитает держаться у прибойного берега. Более богаты кислородом участки с каменистым или песчаным дном, у выхода ключевых вод, у впадения ручьев и речек. Не зря именно такие места рыба выбирает для зимних стоянок.

Рыба имеет тонкий слух и неплохое зрение (некоторые видят даже в темноте). Вероятно, рыба больше боится стука, чем вида человека. Мне приходилось ловить взаброд, и рыба подплывала близко, порой щекотала ноги. Но попробуйте чихнуть или кашлянуть — и серебряные стайки малька, как брызги, рассыпятся во все стороны. На рыбу сильно действует самый слабый звук, поэтому на берегу или в лодке лучше вести себя подобно финну или шведу — молчаливо. Особенно осторожным надо быть при ловле на небольшой глубине.

Обоняние и вкус позволяют рыбе пробовать «на зуб» наши насадки и прикормки, поэтому они должны быть свежими, но не раздражающе пахучими: при большом количестве пахучих веществ рыба почти совсем перестает ловиться. В этом я убедился, в частности, на опыте моего товарища, который «бухнул» в шарики, описанные выше, большую дозу анисовых капель. Это было как раз то масло, которые испортило кашу: мы стояли на лодках рядом, я ловил лещей, а товарищ грустно смотрел, как это делается. Дал ему своих шариков, в которых не было и намека на какие-то пахучие добавки, и он стал ловить не хуже. Вместе с тем, естественный запах прикормки, особенно макухи, подсолнечного масла, ржаных сухарей, свежесваренной каши, без сомнения, привлекает рыбу.

Существенно влияют на поведение рыб температура воды и давление, точнее, их перепады. Резкое понижение температуры или давления — и на воде делать нечего. Поэтому так внимательно слушают рыболовы сводки погоды, хотя очень трудно усидеть дома даже в плохую погоду. Не оставляет равнодушной рыбу и ветер. Странно, но даже летом, если подул северный ветер, ожидай, как правило, почти полного бесклевья. Началась «верховка», вода в Дону падает — тоже не жди улова.

Таковы далеко не полные, конечно, сведения общего характера. Далее приводятся краткое описание некоторых наиболее распространенных у нас видов рыб и способы их активной ловли.

ЩУКА

Это было недавно, это было давно… Помнится, в юности, таская бредень, мы брезгливо выбрасывали огромных, как оглобли, щук, зеленых, страшенных и противных. Кажется, хрумкнет такая «акула» — и запросто откусит руку. Теперь же щуки в Дону, по крайней мере, ниже Цымлы, почти не осталось, ловят ее, в основном, на Маныче, где и в наше время попадаются экземпляры до 10 килограммов. Нынче рыболов рад поймать и щуку. Особенно приятно добыть ее в конце января и еще лучше — в феврале, когда икра у нее вполне зрелая. На мой взгляд, на вкус она ничуть не хуже хваленой красной.

Нерестится щука рано, до ледохода, с появлением закраины, почему в народе и бытует пословица: «Щука хвостом лед разбивает».

Пожалуй, это самый алчный и самый нахальный хищник. Она кидается даже на рыбу, которую ей не удается заглотить, истребляет и свое потомство. К тому же она еще и коварна. Попав на крючок, щука сильно сопротивляется и всячески старается освободиться. Часто выскакивает из воды и, тряся головой, пробует выбросить крючок из пасти.

Множество снастей применяется при ловле щуки. Летом — поплавочная удочка с живцом, спиннинг, зимой жерлицы, отвесное блеснение, причем магазинные блесны, как правило, не годятся, лучше более крупные самодельные. Зимой используют для отвесного блеснения даже летние блесны.

Зимой наиболее успешно щука ловится по перволедью (впрочем, как и многие другие виды рыб), а весной — с началом проникновения под лед талых вод. Наилучший клев — в неморозную, пасмурную, безветренную погоду.

ОКУНЬ

На Дону его называют еще чекомасом. Когда-то его была тьма тьмущая в наших реках, озерах (которых теперь в большинстве своем нет), водохранилищах. Плодовит, прожорлив, хамовит, как мелкий хулиган. Пожалуй, самый крупный водится на Маныче, где иногда попадаются экземпляры до двух килограммов, а то и больше.

Окунь не только не боится шума и движения воды, но даже бросается на них, любопытствуя: а что там? Нельзя ли поживиться? Поэтому иногда палкой мутят воду по дну; возможно, подобную муть производит мелкая рыбешка, Если поблизости есть окунь и ему не лень шевелиться, что случается в глухую зимнюю пору, он будет тут как тут.

Пожалуй, самый богатый клев окуней бывает в конце августа и в сентябре, когда они сбиваются в стаи и перекочевывают поближе к местам зимовки. Однажды именно в это время попал я на такой клев на Аксае возле Александровки. До этого хорошо ловилась тарань. Но сегодня при сильном ветре — ни одной поклевки. От нечего делать привязал на леску трехколенного удилища зимнюю блесну «Гешель». И пошло! Не успеет блесна коснуться дна — рывок! Тащу окуня, а за ним гонится другой, иногда даже выпрыгивая из воды. Похоже, эти разбойники стали в очередь, ожидая блесну. Так же бывает и зимой: нападешь на стайку — можно вытащить из одной лунки с десяток красавцев.

Иногда окунь стаей собирается около островка водной растительности, карауля появление мальков. Здесь вам очень пригодится средняя зимняя блесенка, подвязанная к лесе 0,2–0,25 мм, равной по длине летнему удилищу. Подкиньте блесенку к краю травы, смотришь, за ней сразу устремится несколько окуней. Самый проворный быстро оказывается на крючке.

Широкое распространение получила ловля окуня отвесным блеснением зимой, а в последние годы и летом. Охотно идет он и на мормышку с мотылем. Зимой лучше всего берется в перволедье.

СУДАК

Судак (сула по-нашенски) — прекрасная для стола рыба. Далее в те времена, когда всякой рыбы было невпроворот, Аксаков писал: «…судаки составляют лакомое и здоровое блюдо; это необходимая принадлежность хорошего стола, вследствие чего иногда бывают очень дороги; но зато мерзлых судаков в Москву и ее окрестности навозят такое множество, что они к концу зимы делаются иногда чрезвычайно дешевы… Для постников это драгоценная рыба: вкусна далее перемерзлая, здорова, не костлива, на все пригодна, не приедается и дешева. Одним словом — это постная говядина». Порой день проведешь на реке без поклевки в надежде отвести душу вечером, когда судак выходит на жировку, тем более, что ловить захватывающе интересно, особенно отвесным блеснением, на крупную самодельную мормышку с мальком.

Судак любит «крепкие» места: он выбирает подводные обрывы, твердое дно и особенно — коряжистые места, ямы. Если вы увидите у берега поваленные в воду деревья, если дно закоряжено или есть яма — знайте: здесь почти непременно есть судак. Но не бросайтесь к месту, сломя голову и гремя веслами: в отличие от щуки и окуня он осторожен и непостоянен; при солидном своем весе (на Дону встречаются еще экземпляры до 5 килограммов) крупного малька берет неохотно, часто откусывая у него лишь хвост, предпочитая среднего и даже мелкого.

Ловили мы даже на соленого малька, но соленый хуже держится на крючке. Несмотря на свою хищную натуру, судак рыба смирная, стронутый с места, он сравнительно покорно идет на леске и лишь у поверхности воды начинает рваться, оказывая довольное сильное сопротивление. Вообще же церемониться с ним нечего, при леске 0,3–0,4 мм надо тащить его смелее, не давая опомниться.

В последнее время широкое распространение (по крайней мере в низовьях Дона) получила ловля судака отвесным блеснением, на самодельную мормышку, особенно осенью и зимой, о чем будет сказано ниже.

РЫБЕЦ

Рыбец! Рыба, настолько редкая и ценная, что одно упоминание о ней вызывает обильное слюноотделение не только в министерских кабинетах столицы, где рыбец всегда считался царским подарком, но даже на его родине на Дону. По этой причине вы никогда не могли видеть его в магазинах, а только на базаре, где продавался и продается он по сумасшедшим ценам. А между тем изловить рыбца совсем не сложно (это вам не хитрющий и осторожный сазан), надо только приобрести некоторый опыт.

Основная масса рыбца обитает в Азовском море, хотя часть его живет в Дону круглый год, где «крошится» он все лето, но лучше всего ловится осенью. Летом держится на отмелях с хрящеватым дном, при похолодании скатывается в глубокие места.

Ловят обычно с лодки на кольцо или спутник (описание этих способов дается ниже). Насадка — малек, червь или опарыш. Конечно, рыбца в реке мало, рыболов рад, если добудет за осенний день несколько штук; правда, попутно берется ведь и другая рыба. Осенний донской рыбец при среднем весе азовского 400–500 граммов достигает килограмма и даже больше, отличаясь также отменным вкусом. Здесь у него даже форма несколько иная: он толще, брусковатее.

И все-таки летне-осенняя ловля рыбца в Дону — это эпизоды, которые не идут ни в какое сравнение с весенней путиной. Рыбец пошел! И наиболее заядлые рыболовы берут отпуска, отгулы за прогулы…

В наших местах рыбец нерестится поздно — в конце апреля — начале мая, но, сбиваясь в стаи, поднимается из Азовского моря вверх по Дону рано: уже в январе-феврале он понемногу ловится из подо льда даже в притоках Дона, в частности, в реке Тузлов. Но наиболее многочисленные его стаи подходят к нерестовым местам в конце марта — начале апреля. Для нереста рыбец поднимается далеко вверх по Северскому Донцу, Сусату, Аксаю, притоку Аксая Тузлову. По пути много кормится. Держится преимущественно на струе, предпочитая дно твердое, хрящеватое или каменистое.

Пожалуй, раньше всего (в январе, феврале) начинают ловить рыбца в тёплом канале Новочеркасской ГРЭС, впадающем в Дон. Снасть элементарная: донки или спиннинги, оборудованные в виде донок. Крючки N 6 или N 7. Главное здесь — насадка. Лучше всего — грабак или раковая шейка, на худой конец — черви. Чуть позже ловят рыбца таким же способом в Аксае и Тузлове. Ассортимент перечисленных выше насадок пополняется мотылем. И все же многие рыболовы говорят: это не наш рыбец!

Действительно, не многие отваживаются просидеть у реки целый день в холодную слякотную погоду, ожидая, пока звякнет колокольчик… А улов зачастую скуден.

Самая увлекательная и добычливая ловля — в апреле. Рыбца скапливается больше (хотя бывают теперь, увы, годы, когда его почти нет), берет он перед нерестом жадно, хотя не абы что, рыбец, словно бы зная себе цену, всегда очень привередлив и капризен. Теперь подавай ему в первую очередь мотыля. Берет и на опарыша, но зачастую хуже. На мой взгляд, лучшая насадка — «бутерброд», когда на крючок (№ 4,5) насаживается 3–4 опарыша, а затем 2–3 мотыля. Здесь уже мало годится грубая донка. В дело идут спиннинги (грузило, выше два поводка длиной примерно 15 см, основная леска 0,3–0,4 мм).

Лучше всего рыбец берется ранним утром. В солнечный теплый, да еще безветренный день вас чаще всего ожидает бесклевье, особенно начиная с середины апреля. Среди рыболовов бытует выражение: рыбцовая погода, (то значит — прохладно или даже холодно, небо затянуто тучами, ветрено. Однажды весь день был отличный клев, хотя беспрерывно шел мокрый снег. В другой раз рыбец ловился хорошо при сильнейшем ветре и моросящем дожде.

Удачлива в это время ловля рыбца в проводку поплавочной удочкой с прикормкой. Поплавок большой (например, гусиное перо с кусочком пенопласта), чтобы увесистый груз быстро опускался ко дну, леска 0,2 мм. При ловле таким способом никак не обойтись без опарыша, ибо собирающаяся возле кормушки мелкая рыба будет быстро сбивать мотыля. Годится названный выше «бутерброд».

Добычлива ловля проводочной удочкой с катушкой с тяжелым скользящим поплавком на мотыля. Такой способ ловли удобен на среднем или лучше слабом течении. Ранним утром и поздним вечером рыбец ловится такой удочкой и на мотыля. При резком потеплении (где-то к середине апреля) рыбец стремительно поднимается все выше. В районе Новочеркасска он заходит из Аксая в Тузлов. Здесь его ловят на всем протяжении реки вплоть до Каменного Брода. Наибольшие скопления у мостов (возле станиц Кривянской, Грушевской), у перекатов.

Да, чтобы поймать рыбца, впрочем, как и любую другую рыбу, надо много труда и терпения. Но стоит ли овчинка выделки? Не сетями или пауками, а разрешенными снастями, самыми простыми удочками наиболее опытные мои знакомые ловили за весну сотни рыбцов, обеспечивая себя прекрасной вяленой рыбой на длительное время.

ШЕМАЯ

Рыба эта настолько редкая, что даже не каждый житель Дона пробовал или хотя бы видел ее. По вкусу своего исключительно жирного и нежного мяса она превосходит даже рыбца. Это, как отмечает Сабанеев, одна из самых ценных рыб семейства карповых и недаром в Персии она называется шахмаче, то есть царская рыба, откуда и произошло ее русское название, а у нас, на Дону, издавна укоренилось еще одно — шамайка.

Помнится, в голодном 1946 году, а не было мне тогда и шестнадцати лет, ловил весной шамайку маленьким черпаком у станицы Багаевской. Нос лодки — на берегу, а я орудовал черпаком с кормы. Даже в то время, когда другой рыбы было невпроворот, шамайка попадалась редко, с огромной радостью приносил я домой полтора-два десятка этой прекрасной рыбы, и мать немедленно запекала (жарить было не на чем) ее в духовке. Если и сытому человеку шамайка в радость, то для нас тогда — без хлеба и соли — первостатейное лакомство. Но закон не дремал: однажды ехал кто-то мимо меня на весельной лодке, развернулся и рубанул веслом по полотну черпака. Ачур, оказывается… Одноногий мой отец, наблюдавший эту картину с берега, побелел лицом, закричал: «Что же ты, гид, над парнишкой измываешься? Мы с голоду пухнем, а ты, мать-перемать, браконьера обнаружил?» И стал рвать ружье с плеча рядом стоящего охранника какого-то склада. Пока охранник, не давая ружье, слезно просил отца не брать грех на душу, ачур, быстро махая веслами, мчался прочь…

Шамайка относится к одному роду с верхоплавкой и даже представляет очень большое сходство с этой пренебрегаемой рыбой, но значительно крупнее ее, достигая в длину 25–30 см при весе 200–300 граммов.

В наших краях шамайка большую часть года живет в Азовском море. В Дон и его притоки, как и рыбец, заходит задолго до нереста. Впрочем, есть сведения, что в Дону ее ловят даже осенью. Любит быстрое течение, хотя кормится и в сравнительно тихой воде. Идет на нерест одновременно с рыбцом, да и ловится вместе с ним, причем отмечена такая чуть ли не закономерность: мало рыбца — много шамайки, и наоборот.

Возле Новочеркасска на реке Аксай ловят шамайку в солнечные дни уже в январе-феврале, но наиболее массовый ее ход наблюдается, как правило, в марте-апреле, когда за одну рыбалку можно осчастливить себя несколькими килограммами этой прекрасной рыбы.

Снасть самая простая: легкая поплавочная удочка, легкий же поплавок, обычно перьевой, леска 0,15–0,2 мм, крючок N 4. Насадка — шашель или опарыш. Шашель, пожалуй, даже лучше, но шустрая эта рыба сбивает его быстро, а заготовить много шашеля непросто. Ловят и на тесто, на промытую манную крупу, но хуже.

Прикормка обязательна. Причем, бывает, особенно в солнечный день, ловят на «бутылку», когда груз лежит на дне, а кормушка, соединенная с грузом шнуром, находится на поверхности воды, ибо внутри ее помещается пустая бутылка, заткнутая пробкой, или какая-нибудь полиэтиленовая емкость, скажем, из-под шампуня. Такой способ естественен, ибо повадки шамайки во многом сходны с верхоплавкой.

На струе шамайка берет резко, поплавок ныряет мгновенно. Не прозевайте подсечку! В тихой воде, когда поплавок медленно движется слабым течением, рыба эта часто берет очень осторожно, она как бы медленно всасывает насадку, поплавок еле шевелится или чуть-чуть подрагивает. Не задумываясь, надо подсекать резко и быстро.

Видимо, после нереста шамайка скатывается в море не сразу, кормится. Известны случаи, когда даже в августе ловили ее в Тузлове на… малька. Крупную, отборную. Ранней весной берется она на малька или даже кусочки малька в теплом канале Новочеркасской ГРЭС.

Уже говорено, что шамайка идет часто одновременно с рыбцом. Хочется поймать и ту, и другую рыбу. Как тут быть? Просто подвязать два крючка. На нижний берется рыбец, на верхний — чаще всего шамайка.

САЗАН

Любой рыболов расскажет вам об этой рыбе хоть одну поучительную историю. О коварстве, хитрости, осторожности, силе сазана ходят легенды. Вы ставите тонкую леску — сазан рвет ее, играючись; вы заменяете ее на более толстую — сазан на эту снасть ноль внимания, ибо у него хорошее зрение; с радостью и дрожью в коленках вы тянете его к берегу, сазан резко кидается прямо на вас, леска ослабла, и он, коварный, повернувшись, перерезает ее «пилой» — спинным плавником; чувствуя бешеное сопротивление, вы решили отпустить леску, он затаскивает ее в коряги — и прощайтесь не только с сазаном, но и с леской, крючками и грузилом… Ну я ж тебе! И вы запускаете в реку целый невод. Кажется, теперь уж сазану деться некуда: иди сюда, голубчик. А он лег на бок или забился между неровностями дна — и был таков!

Не у многих, даже опытных рыболовов, хватает умения и, главное, терпения охотиться на сазана. Не даром таких охотников уважительно называют сазанятниками. Послушайте их разговор между собой, когда они возвращаются с рыбалки без единой сазаньей головы: «У меня сегодня был один подход», — довольным голосом говорит один. «А у меня два схода», — горделиво отвечает другой.

Нам повезло: Нижний Дон — одно из редких мест, где и поныне в немалых количествах живет сазан, где и сегодня попадаются экземпляры на 10–15, а то и более килограммов. Хорошо ловится он в конце апреля, в мае, затем в сентябре, октябре. Осенью берется и на мелкого малька, почему нередко попадает на зимнюю блесну при отвесном блеснении.

Теперь много сазана ловят на макуху. У меня этот способ не вызывает интереса и не потому, что он запрещен: мы не приучены соблюдать законы, ибо они часто несправедливы и даже оскорбительны, когда государство нарушает их сплошь и рядом. На мой взгляд, ловля на макуху почти совсем лишена азарта. Закинул донки — и ложись спать, рыба сама сядет на крючок. Это занятие ленивых добытчиков, хотя активными способами при определенной сноровке и опыте можно поймать больше, испытав истинное удовольствие, которое запомнится на годы.

Интереснее всего ловить сазана с лодки донными удочками или даже поплавочными в закоряженных местах со слабым, лучше обратным течением. Вы ставите лодку всего в нескольких метрах от берега на чистом месте, примерно зная, где кончаются зацепы, забрасываете насадку рядом. Леска 0,35–0,4 мм; к более толстой сазан относится весьма подозрительно. Одна из лакомых насадок — хлеб, умятый с маслом и опущенный на полминуты в кипящую воду. Неравнодушен сазан к пшенной каше, к вареной кукурузе, зеленому червю и даже к описанному выше шарику.

Уже говорилось, что сазан очень сильная и осторожная рыба, и крупный — особенно. Обычно после подсечки у вас создается впечатление, что кто-то взял вашу снасть на буксир и потащил в глубину. Или, наоборот, рыба настолько плотно ложится на дно, что сдвинуть ее с места просто невозможно. В общем, надо помнить: если вы уверены в крепости своей снасти, старайтесь сразу же, не давая ему опомниться, тащить сазана, не позволяя ему уйти в укрытие. Сдавать леску можно только на чистом месте. Долгое его вываживание часто приводит к тому, что он сам себе разрезает крючком губу и уходит, даже не порвав леску.

Есть очень пристружные «ухи», которые ловят довольно крупного сазана (10–15 кг) даже в такой небольшой речке, как Аксай. Кажется, ничего сложного: полудонка с катушкой, насадка — хлеб, прикормка. Многие видят, как это делается, но далеко не у всех получается: не хватает то ли умения, то ли терпения. Да, ловля сазана — высшая школа рыбацкого мастерства.

ЛЕЩ

Местное название — чебак. В годы моей юности, когда прославленной Цимлянской плотиной не были еще уничтожены нерестилища, когда не были еще так отравлены реки, весной в вентери набивалось столько леща, что поднять их было невозможно. Но и теперь леща в Дону по нынешним меркам немало; в прошлом году умелые рыболовы могли добыть летом за день десяток-полтора. Ловят летом обычно на кольцо или на спутник. Особенно хорош осенний лещ — откормленный, жирный.

Почти на всех водоемах лещ обычно предпочитает определенные места и очень редко их покидает. Это, как правило, глубоководные места с неровностями дна, илистым или глинистым грунтом. Как и при ловле любой рыбы, успех зависит от правильного выбора места. Пригодны участки с ровным, без понижения, дном и слабым течением при глубине 3–5 и больше метров. Успешно ловят леща на кольцо, применяя обыкновенный зимний удильник.

Добычлива весенняя ловля леща в конце апреля — начале мая, когда он, сбившись в стаи, поднимается вверх по реке на нерест. В это время не нужно ни кольца, ни какой-либо прикормки: изголодавшаяся за зиму рыба без всяких затей берется на донку. Обычная насадка — навозный червь. Здесь важно «поймать» время: сегодня — ни одной поклевки, зато завтра пошел чебак снизу и успевай только управляться одной донкой или спиннингом. Поэтому многие рыболовы берут отпуск во второй половине апреля и, греясь ночами у костров, «караулят» леща. Обычно труд и страдания их вознаграждаются такими успехами, что они обеспечивают себя вяленой рыбой чуть ли не до следующего сезона.

ЛАСКИРЬ

Литературное название — густера, но на Дону это ласкирь, а крупный ласкирь — кругляк. Это рыба моего детства и юности. Мы жили возле реки, и до восьми утра, когда надо было идти в школу, я успевал наловить с полведра отменных ласкирей на самую примитивную поплавочную удочку (сплетенная вдвое нитка, поводок — волос с конского хвоста, крючок самодельный) и без всякой прикормки.

Рыбу эту долгое время считали почему-то сорной, хотя на вкус (жареная и вяленая) она лучше леща средней величины. Я уже не говорю о кругляке, который стоит вне конкуренции среди многих других видов рыб.

Ласкиря нетрудно спутать с другими рыбами из того же семейства карповых: подлещиком, синцом. От подлещика равного с ним веса ласкирь отличается более крупной чешуей. Кроме того, у него грудные плавники красноватого цвета, а у подлещика они сероватые.

Теперь ласкиря осталось очень мало: частью вытравили, частью вытеснил его вездесущий и прожорливый гибрид. Пожалуй, больше всего его осталось на Верхнем Дону — от Казанской до самого Калача.

Ловят ласкиря обычно на поплавочную и донную удочки. На поплавочной леска 0,17–0,2 мм, крючок N 4, I, насадка — хлеб, перловка, опарыш. Ласкирь — рыба не очень осторожная, берет уверенно, поплавок топит решительно. Ловить эту рыбу — одно удовольствие.

ТАРАНЬ

Знаменитая на Дону рыба, ибо какое же пиво без тарани? Запомнился лов тарани на Пролетарском водохранилище ранней осенью лет десять назад. Большое водное зеркало, там и сям — островки камыша, глубина — не более полутора метров. Стоим на «резинках», привязавшись к камышу. Заря. Брошена прикормка — несколько кусков макухи, немного перловки. Недвижимо лежит на воде поплавок. Скучно и грустно. Это надо же: приехать почти за 300 километров, чтобы наблюдать неподвижный поплавок. Значит, брешут, что здесь по-сумасшедшему ловится тарань? Вот уже и солнышко выкатилось из-за горизонта, а нет и намека на поклевку. Проклятие! И вдруг поплавок уходит в сторону, затем мгновенно исчезает под водой. Кто-то там, под водой, стремительно тянет леску в одну сторону, потом в другую… Подвожу к лодке упрямую рыбину. Тарань! Такой в жизни не видел: около килограмма весом. И началось! Тарань — рыба стайная, уж если подошла, успевай только управляться. Мы ловили ее часов до одиннадцати, затем клев, как по команде, совершенно прекратился и начался снова часов с четырех вечера. Тарань и клев были настолько великолепны, что один из нас изрек фразу, которая, несомненно, войдет в анналы рыбацких афоризмов: «После такой рыбалки и помирать можно».

Зимой на Маныче (Веселовское водохранилище) также можно напасть на стаю отличной тарани, которая достигает веса 500 г и более. Ближе к весне тарань подходит к берегам Азовского моря и здесь, бывает, ловят ее обыкновенными зимними удочками на глубине 1–1,5 м в таких количествах, что рыболовы, похлопывая рукавицами, сидят у лунок, а рыбинспекторы где-нибудь поблизости — в засаде.

Снасти и насадки для ловли тарани, в сущности, такие же, как и для ласкиря.

АМУР БЕЛЫЙ

Поселенец из бассейна реки Амур. Прижился у нас прекрасно, в Дону, да и в его притоках, в каналах попадаются экземпляры до 30 кг, а десятикилограммовые экземпляры — совсем не редкость. Тело удлиненное, зеленовато — или желтовато-серое на спине, темное с позолотой на боках, золотисто-светлое в брюшной части, лоб широкий, брюшные и анальные плавники светлые. Растет быстро, мясо жирное и вкусное.

Вы сидите с удочкой на берегу ранним утром. Рядом росли молодого камыша или чакана, верба с ветвями, поникшими в воду. Тихо. И вдруг зашевелился камыш, слышится треск, хруст. Вот кто-то невидимый оторвал молодой побег камыша, склонившийся к воде. Побег немного сносит течением, а затем он мгновенно исчезает под водой. А вот как бы сама собой оторвалась зеленая и нежная веточка вербы и тоже исчезла. То там, то здесь шевелится камыш. Это «завтракает» амур. Он кормится на участках водоемов, заросших водорослями, в камышах, листьями затопленных или свисающих над водой кустарников. Не ищет больших глубин. Ловят амура поплавочной и донной удочками, оснащенными катушками. Насадка — различная растительная зелень: листья и стебли одуванчика, кусочки огурцов, листья кукурузы, овса, капусты, вербы, зеленый горошек, стручки гороха и фасоли, кожура ягод шиповника, листья лопуха, пырея, а также распаренные зерна, тесто, замешанное на отваре зелени или на соках, хлеб.

Важно засечь участок, на который рыба выходи жировать, что далеко не всегда удается — амур крайне осторожен. Зная места, где обитает амур, делают еще так: обламывают (но не обрывают), скажем, молодые побеги камыша так, чтобы они касались воды или плавали в ней. Здесь, вблизи этих побегов, можно закинуть удочку.

Снасть ладят прочную, но малозаметную, выкрашенную под цвет зелени. Леска 0,4–0,5 мм, крючки крупные крепкие N 7–10. Размер насадки — от горошины до грецкого ореха. Крючок надо тщательно прятать в насадке. Скажем, лист вербы обрезают, оставляя узенькую, примерно в полсантиметра, полоску с прожилкой посередине. В нее вводят крючок, закрывают листком или складывают листок гармошкой и прячут все это в зеленой массе. Насадке с небольшим спуском или даже поверху дают сплыть к тому месту, где кормится рыба, но не далее метра от зарослей камыша или другой растительности.

Амур рыба сильная, ловля его очень увлекательна, хотя и требует много терпения, сноровки и опыта.

ТОЛСТОЛОБИК

Тоже родом с Амура и тоже почувствовавший себя на Дону как дома, расплодившись здесь во множестве и достигая веса до 20 и даже более килограммов. Как и амур, это растительноядная рыба, но питается более мелкой водной растительностью. Отличается очень широкой головой и выпуклым лбом и низко расположенными по бокам головы глазами. Чешуя мелкая, тело темно-серебристое на спине, серебристое на боках и брюхе.

Питается зеленой водяной массой, зоопланктоном, процеживая большие массы воды, почему, видимо, и скапливается в местах цветения воды.

Мелкий толстолобик (до 1 кг весом) сух и костляв, неважен жареный (как говорят, кожа да кости), хорошей ухи с него тоже не сваришь, зато крупный (свыше 2 кг) вкусен и питателен. Достаточно сказать, что балык толстолобика вкуснее даже сазаньего.

Места большого скопления толстолобика определить легко, особенно на небольшой глубине: утренними и вечерними зорями он играет, вскидываясь из воды. Видел, как в одном из таких мест пытались поймать его бреднем. Бредень вытащили пустым: вся рыба перепрыгнула через сетку, причем довольно крупные особи делали прыжки до метра и более.

Толстолобик — умная и чрезвычайно осторожная рыба, почему, вероятно, редко берется на крючок. Есть сведения, что лучше всего ловится он на зеленый горошек, кусочки огурцов, тесто из манки, замешанное на соках.

Снасти те же, что и для ловли амура, но насадку нужно уменьшить до размеров горошины. Не будучи хищником, иногда берется на мелкую зимнюю блесну и даже на мормышку с мальком при ловле судака. В последние годы стали добывать толстолобика в массовых количествах путем бурения, ставя на снасть громадные самодельные крючья. Способ этот относится к запрещенным, но кто теперь считается с законами?

СОМ КАНАЛЬНЫЙ

Завезли его к нам аж с Северной Америки. Во множестве расплодился в теплых каналах Новочеркасской ГРЭС, где он почти полностью вытеснил всю остальную рыбу, за исключением разве лишь вездесущего гибрида. Слава Богу, в Дону его пока поменьше.

На родине он достигает веса 45 кг, у нас же нет сведений, чтобы вылавливали экземпляры более 6–8 кг. Обычно же большим весом считается 1–2 кг, почему и называют его здесь не сомом, а сомиком. Тело удлиненное, голое, коричневато-бурое, в пятнах на спине и боках, белесо-грязное, с желтизной в брюшной части. На спинном и грудных плавниках — острые шипы, уколешься рана болезненна, заживает не скоро.

Сомик чрезвычайно прожорлив. Будучи хищником, он жадно и резко хватает не только животные (малек, куски рыбы, ракушка, селезенка), но и растительные насадки: хлеб, тесто, перловку… Ловят его как поплавочными, так и донными удочками. Пожалуй, одна из лучших насадок при ловле на донку, особенно ночью, — мелкие лягушата.

Мясо сомика желтоватого цвета, очень жирное.

Некоторые снасти и способы летнего ужения

ПОПЛАВОЧНАЯ УДОЧКА

Удочка, обыкновенная бамбуковая удочка. Даже не очень «больного» рыбалкой человека, выезжающего на реку пару раз в год, едва ли оставит она равнодушным. Один взгляд на эту простенькую снасть — и вам уже чудится красота росистого летнего рассвета, слышатся его разноголосые, такие родные рыбацкому сердцу, звуки, его освежающее дыхание. Один только взгляд — и ты уже в плену нашей, все еще чудесной, природы.

Это самая древняя, самая распространенная и, казалось бы, самая известная и простая снасть, многократно описанная. Но идут годы, и неугомонное племя рыболовов совершенствует и эту снасть, открывает новые приемы ловли, находит такие «мелочи», которые, смотришь, оказываются очень важными.

Любой мальчишка берет в руки поплавочную удочку, но, повзрослев, научившись другим способам ловли, он, как правило, не забывает о детском своем увлечении, ибо это самый активный, самый, пожалуй, интересный способ добычи разной рыбы. Более того, я знаю рыболовов, которые с ранней весны до поздней осени ловят только «палкой». В совершенстве овладев этой снастью, хорошо зная места, они успешно охотятся за любой рыбой, в том числе за сазаном, амуром, сомиком канальным, рыбцом, шамайкой… И ловят рыбу в таких количествах, о которых только могут мечтать иные унылые «доночники», раскинувшие на берегу с десяток снастей и дремлющие в ожидании колокольного звона…

И еще. Очень обманчивы здесь простота снасти и приемы ловли, особенно если стебать верхоплавку или вездесущего прожорливого гибрида; Все не так просто, как кажется на первый взгляд, почему не так уж много истинных умельцев ловли на поплавочную удочку. Во всяком случае, автор, как говорится, проевший зубы на рыбалке, не может, если по совести, считать себя докой именно в этом деле.

Конечно, самая важная часть такой снасти — удилище. В далеком моем детстве вполне годились ивовые. Переехав жить в город, я приобрел устрашающей толщины бамбуковые, колена которых годятся разве лишь для выбивания ковров и устрашения дворовых собак. Помахаешь таким целый день — рука отваливается.

Любое удилище должно быть по возможности упругим, прочным и легким. Не гоняйтесь за четырехколенными бамбуковыми — они, как правило, тяжелы и жестки. Если хотите забросить подальше, приобретите или сделайте удилище с проволочными кольцами и с катушкой. В обычном же случае достаточно трех- или далее двухколенного удилища с высокими коленами. Цвет бамбука не играет решающей роли, однако следует избегать совершенно зеленых хлыстов, часто имеющих рыхлую древесину. Еще раз обращаю внимание на то, что при прочих равных условиях вес удилища должен быть минимальным. Если говорить о телескопических, то вне конкуренции удилища из углепластика, которые весят на 20–30 процентов меньше, чем стеклопластиковые. Конечно, многие из нас могут только мечтать о таком удилище, как японское «Тенрю» длиной 7,2 м и весом всего лишь около 600 г. Отбросив мечты, опытные рыболовы чаще всего сами монтируют удилища, приобретая в магазинах, кроме колен, вершинки — самую важную часть удилища. Чтобы удилище не трескалось, его надо пропитать олифой, затем покрасить. Можно также покрыть лаком.

Однако рыболову, живущему возле реки (есть же такие счастливчики!), совсем не обязательно иметь бамбуковые пли широко разрекламированные телескопические удилища. Далее рыболовы, живущие на окраинах Новочеркасска, зачастую пользуются камышовыми. Из других удилищ лучшими являются березовые, из орешника, хотя годятся вязовые или ивовые. Их заготавливают поздней осенью до наступления морозов. В это время в древесине меньше соков, и она имеет более плотную структуру, чем весной и летом. Удилище, срезанное осенью, имеет меньшую остаточную деформацию и почти удвоенную по сравнению со срезанным весной прочность. Желательно также выбирать деревце на сухом, высоком месте. Древесина здесь всегда плотнее и крепче, чем в низине. Надобно выбирать стволы тонкие, длинные и прямые.

Вырубленное удилище осторожно, стараясь не подрезать древесину, очищают от сучков и коры. На верхушке длиной примерно метр кору оставляют нетронутой. Сучки срезают так, чтобы оставался небольшой бугорок, иначе в этом месте удилище будет хрупким. Затем удилище следует плотно привязать к прямому месту или доске и высушить в тени или под крышей, оберегая от дождя и солнца. После этого удилище подстругивают в комле, слегка очищают верхушку от коры, зачищают наждачной бумагой, пропитывают подсолнечным маслом — и готово. А как удобно; не надо собирать или разбирать удилище, снасть всегда в «боевом» положении, надо только остеречься, чтобы на крючок не попалась кошка или, хуже того, жена. Поэтому крючок лучше всего закрепить тугим резиновым колечком, надетым на удилище.

О мотовильцах. Часто на бамбуковых удилищах они расположены на втором колене. Дескать, первое колено может вырваться при забросе! Допустим, это может случиться у халатного рыболова, да еще начитавшегося советов забрасывать через голову, да еще раз в сто лет… Зато сколько неудобства, если вам потребуется увеличить или уменьшить длину спуска: много тут возни, отнимающей дорогие минуты. Прикрепите легкие мотовильца на последнее колено и вы убедитесь, как это удобно. Только прежде накатайте на это колено два-три резиновых колечка. Под них вы будете прятать жало крючков, когда смотаете леску. Колечки плотно прилегают к бамбуку, и в то же время их легко сдвинуть на требуемое для крючков расстояние. Они надежно укрывают жало крючков, а цевья прижимают к удилищу.

Немного о крючках. Самое общее правило: какую рыбу опираешься ловить, таковы и размеры крючков. Наиболее распространенные — N 4 или 5. Некоторые нюансы. Например, при ловле гибким удилищем нежелательно пользоваться большими и толстыми крючками. Таким удилищем не сделаешь сильной подсечки, чтобы глубоко вонзить толстый крючок. Не следует применять крупные крючки, пользуясь тонкой леской.

Имеет значение в выборе размера крючка и способ ловли. При ловле одной и той же рыбы на одну и ту же насадку следует пользоваться крючками различного размера в зависимости от того, подвижна или неподвижна насадка. Если насадка движется, то рыба берет ее более жадно, с налета, ей нет времени разбираться, какой там крючок. Неподвижную насадку рыба берет осторожно, и большой крючок может ее отпугнуть.

Не забывайте время от времени точить крючки, и у вас будет меньше сходов. Жало затачивается мелкозернистым брусочком или надфилем. Заточку следует производить с внутренней стороны, в этом случае жало не стачивается. Крючки перестанут быстро тупиться и ржаветь после кипячения в растворе поваренной соли (столовая ложка на 50 г воды) в течение пяти минут. Самые лучшие крючки — кованые. В отличие от нашей промышленности, некоторые умельцы настолько хорошо освоили изготовление кованых сазаньих крючков, что торгуют ими на базаре.

Леска — это знает каждый рыболов — тоже вам не мелочь. Помнится, как гонялись мы за японской, а потом выяснилось, что она быстро теряет в воде прочность, легко рвется на узлах и что наша клинская аж даже лучше. Каждый из нас мечтает о том, чтобы его леска была как можно тоньше и как можно прочнее. Ходят разговоры о каких-то таинственных сверхпрочных лесках, выпускаемых у нас якобы только на экспорт. Как бы там ни было, но жаловаться нашему брату не стоит: теперь появились достаточно крепкие лески — наша клинская, которую, правда, не так просто купить, германская, чешская. Она настолько прочна, что при диаметре 0,2–0,3 мм позволяет, при достаточном, конечно, умении, вытащить сазана в несколько килограммов весом, не говоря уже о другой рыбе.

Надо помнить, что тепло и свет пагубно влияют на прочность лески. Снижают ее прочность любые самые хитроумные узлы. И все же без узлов не обойтись. На рис. 1, 2,3 показаны некоторые способы соединения лесок, привязывания поводков и крючков.

Рис. 1. Соединение лесок: а — рыбацкий простой узел: б — рыбацкий усиленный узел; в — соединение «петля в петлю» и узлы для него; г — затягивающаяся петля; д — незатягивающаяся петля; е — «глухое» соединение; ж — разъемное соединение

Рис. 2. Привязывание поводков: а — «петля в петлю»; б — съемный поводок; в — «глухая» привязка; г — «петля в петлю» через колечко крючка

Леска сохраняется дольше, если растянуть ее и протереть ваткой, смоченной в бензине. После этого она блестит, как новая, и на ней исчезают продольные перекручивания.

Рис. 3. Привязывание крючков: а — основной способ; б — только через колечко; в — «восьмерка» для очень мелких крючков; г — усиленная привязка для лесок, непрочных в узлах

Поплавок — вера и надежда рыболова. Он готов без устали смотреть на него часами в ожидании поклевки. К сожалению, наша промышленность с поразительным постоянством многие годы выпускает убогие пластмассовые поплавки одной и той же формы, которые годятся разве что для детской рыбалки. Исключение составляют иногда продающиеся в магазинах перьевые поплавки, но это уже заслуга гусей, а не промышленности. Такой поплавок хорошо передает тонкости поклевки, устойчив на волне. Увидите перьевые поплавки — берите их побольше самой разной величины. Сразу же выбросьте ниппельные резинки — они со временем портятся и рвутся. Куда лучше колечки разного диаметра, нарезанные из трубочек кембрика. Если течение достаточно сильное и нужно, чтобы леска с крючком и более тяжелым грузиком быстро опускалась на дно, наденьте на перо с нижней его части поясок (он может быть разной длины и толщины в зависимости от силы течения) из твердого пенопласта, как показано на рис. 4. Поплавок должен быть загружен так, чтобы поясок полностью скрывался в воде, что придает поплавку устойчивость и чувствительность. Конечно, лучше всего иметь набор таких поплавков разной «грузоподъемности». Полагаю, такая конструкция — одна из самых простых и удобных.

Рис. 4. Перьевой поплавок с пенопластовой насадкой:

1 — пенопластовая насадка; 2 — перо; 3 — колечки из кембрика; 4 — леска; штрихпунктиром показана огрузка

Вообще же существует превеликое множество разновидностей поплавков. Некоторые из них показаны на рис. 5.

Рис. 5. Некоторые конструкции поплавков: а — спортивный поплавок; б — со сменными антеннами; в — пенопластовый с нижним креплением; г — длинный конический.

Нумерация в а, б, в, г одинакова:

1— пенопласт; 2 — антенна из бамбука; 3 — кембриковая трубка; 4 — проволочное колечко

Когда-то делали их из пробки или куги. Теперь чаще всего — из твердого пенопласта, бальсового дерева (оно редко и дорого, но, может быть, вам удастся «выцыганить» его у авиамоделистов), сухой сердцевины репейника. Поплавки красят, погружая в достаточно жидкую нитроэмаль, но, пенопластовые — только после обязательного покрытия спиртовым лаком или клеем БФ, иначе нитроэмаль повредит пенопласт. После покраски и сушки весь поплавок покрывают бесцветным спиртовым лаком. Конечно, поплавок должен иметь обтекаемую форму, хорошую чистоту поверхности, чтобы он оказывал минимальное сопротивление при движении в воде. Обычно погружают его в воду на 3/4 объема.

Да, поплавок — один из важнейших элементов снасти. Не зря же и удочка называется поплавочной. Не забывайте, что успех ловли во многом зависит от качества поплавка. Если он абы какой, это уже не удочка, а палка. Поплавок должен быть и достаточно грузоподъемным и в то же время таким чутким, чтобы откликаться на малейшее прикосновение рыбы к насадке. Но чем более грузоподъемен поплавок, тем меньшая у него чувствительность. Поэтому выбор поплавка для различных видов рыбалки — дело совсем не простое. Он ведь должен еще быть хорошо заметным для рыболова, но и не отпугивать рыбу. При ловле на мели поплавок должен быть маленьким и малозаметным, лучше всего круглым, серой или; зеленой окраски. На глубине и на течении хороши длинные поплавки, они более чувствительны и лучше различимы.

В некоторых изданиях рекомендуется погружать поплавок так, чтобы из воды выступала вершинка на 3–5 мм На мой взгляд, это явный перебор, когда трудно отличить легкий зацеп от поклевки. А если хотя бы легкая рябь на воде? Да и утомительно следить за таким поплавком. Он годится разве лишь в стоячей воде при абсолютном безветрии.

Что еще? Грузило. В тихой воде и на любой глубине достаточно одного, расположенного в 5–10 см от крючка. На течении, чтобы не выгибалась дугой леска, надо ставить 2–3 груза, но самый маленький постоянно остается в 3–5 см от крючка. В литературе часто советуют ставить дробинку. Да, форма удобная, но, во первых, дробинки закручивают леску, особенно при ловле на течении, во-вторых, попробуйте снять дробинку! Легче оторвать ее вместе с леской. Чаще делают грузила из свернутых полосок свинца, спиливая острые края. Но еще удобнее применять грузила в форме «огурчиков». Для их изготовления отковывают из свинца призму квадратного сечения, нарезают из нее призмочки нужной длины и, надрезав их вдоль на 3/4 толщины, придают напильником округлую форму.

Используется в качестве груза и мормышка — и в последнее время все чаще, ибо замечено, что при прочих равных условиях ловля в проводку на мормышку бывает успешнее. Количество поклевок возрастает благодаря тому, что снасть становится очень чуткой — поплавок сигнализирует даже о слабом прикосновении рыбы к насадке. Крючок и грузило сливаются воедино, и пустых подсечек становится меньше. В этом случае форма мормышки, вероятно, не имеет значения, хотя вес ее должен быть больше, нежели при зимнем ужении. Часто веса одной мормышки бывает недостаточно, чтобы огрузить поплавок. Не беда: сантиметров 20 повыше можно поставить обыкновенный свинцовый грузик.

Вот, кажется, и готова поплавочная удочка. Есть насадка, прикормка, складной стульчик, и вы уже у берега реки или спокойной, задумчивой речки, спрятавшейся в зарослях камыша, среди которых там и сям высятся развесистые вербы. Хорошо, если вы здесь не впервые и знаете места, знаете, где есть обрывы, опечки, ямы. Последние производят на рыболовов прямо-таки магическое впечатление: им представляется, что рыбы в яме всегда невпроворот, хоть сачком черпай. Выбор места — очень важный, решающий момент. (Впрочем, скажите, есть ли в рыбалке малозначительные мелочи? Я таких не знаю). Ведь бывает и так, что там, где вы вчера «набили» рюкзак (любимое выражение трепливых из нашего роду-племени), сегодня не будет ни одной поклевки, потому что сегодня совсем другая погода. Порой прогнозировать поведение рыбы почти невозможно, отчего даже знающие рыболовы, бывает, меняют места в течение одной рыбалки, но некоторые общие правила есть.

Если речка неширокая, не старайтесь забросить как можно дальше. Рыба, особенно в знойный летний день, может держаться возле водорослей. Как раз здесь вы можете подсечь даже сазана, только остерегайтесь, чтобы он не уволок снасть в камыши. Лучше ловить на изгибе реки, у мыса, который отбивает течение от берега. Если вы молоды и здоровы, можете удить в забродку: рыба почему-то не боится стоящего в воде человека, а вот на берегу надо вести себя осторожно, не надевать яркой одежды и лучше сидеть, чем стоять. Не пробуйте ловить на постепенно увеличивающейся глубине. Лучше, если глубина уменьшается к концу проводки. Совсем неплохо, когда в конце проводки дно уходит уступом в глубину — за таким обрывчиком всегда стоит рыба и часто крупная. В сужениях реки образуется более быстрая струя, на которой тоже любит стоять рыба. Хорошо ловить на границах тихого и быстрого течений, или там, где оно затихает. Вообще же, на мой взгляд, ловить знойным летним днем в стоячей воде — дохлое дело. Можно, конечно, при случае «осчастливиться» ленивым карасем или, в лучшем случае, линем. В такое время уважающая себя рыба держится на хорошей свежей струе, где больше кислорода, да и каким ни на есть кормом поживиться можно, который несет течение. Хороши также места, где течение ударяет в берег, особенно, если здесь растут, свешиваясь над водой, кусты или деревья. Такие места охотно облюбовывают меднолобые язи. Избегайте уныло однообразных ровных участков реки. Теперь, наверно, почти не осталось таких глухих уголков, куда бы не ступала нога рыболова. Поэтому, впервые попав на реку, внимательно присматривайтесь: чем ни более «обжитое» место, тем оно лучше хотя бы тем, что рыба здесь наверняка прикормлена.

Вместе с тем, избегайте близкого соседства себе подобных; особенно неприятно, если сосед расположился в нескольких метрах ниже вас по течению.

Осенью, когда вода похолодает и станет прозрачнее, рыба осторожнее, она может видеть рыболова, замечает даже движение удилища, пугается и постепенно уходит. Приходится чаще менять место.

Итак, место выбрано, заброшена чуть выше по течению прикормка, собрано удилище, пора делать заброс. Некоторые ставят леску на целый метр длиннее удилища, и заброс превращается в мучительную операцию, когда снасть со свистом распарывает воздух, а насадка, груз и поплавок с ужасающим шумом плюхаются в воду. А там еще, смотришь, крючок зацепился за куст… В литературе настойчиво и не единожды рекомендуется делать заброс через голову, даже соответствующие рисунки приводятся. По-моему, это лучший способ распугивать рыбу. А если еще сзади тебя кусты, камыш? Дается даже совет забрасывать двумя руками, видимо, в предположении, что в ваших руках не легкое удилище 400–600 граммов весом, а толстенная палка…

На моем удилище леска вровень с ним или на 10–20 см длиннее. Удилище в правой руки, а большим и указательным пальцами левой придерживаю леску возле крючка. Леску натягиваю и одновременно отвожу удилище влево или вправо — в зависимости от направления течения. Легким движением удилища леска посылается вперед и немного вверх. Описав дугу, снасть почти бесшумно падает в воду. После этого нужно немного подтянуть к себе поплавок, чтобы леска между ним и удилищем не была сильно натянутой — так лучше видно поклевку. Не следует стремиться к далекому забросу навстречу течению, чтобы удлинить путь проводки. Проплыв насадки выше прикормки, лежащей на дне, бесполезен. Насадка должна опуститься ко дну чуть выше кормушки, а поскольку рыба держится на струе ниже, то и поклевку надо ожидать на этой струе.

Только безнадежные дилетанты кладут удилище в воду — оно портится, кроме того, это еще один способ отпугивать рыбу. Даже если нет течения или оно слабое, не ленитесь держать удочку в руках, время от времени пошевеливая поплавок натяжением лески. Не забывайте, что большинство видов рыб охотнее берет движущуюся насадку. Это очень важно: даже небольшое шевеление и перемещение насадки в тихой воде коротким движением удилища часто дает хороший результат. Насадка постоянно должна находиться в движении и замирать иногда лишь на несколько секунд, независимо от того, ловите вы на течении или в стоячей воде.

Глубина погружения лески должна быть такой, чтобы крючок с насадкой касался или почти касался дна. Ведение насадки по дну всегда более эффективно (тут и сазан может хватануть), чем над ним, если, конечно, нет «мертвых» зацепов. Поэтому, даже если есть опасность зацепов, есть смысл рисковать потерей крючка. «Найти дно» — процесс не такой уж быстрый и простой, приходится не раз передвигать поплавок с точностью до нескольких сантиметров. Поскольку рабочий спуск трудно найти, но легко потерять, например, при обрыве лески, запомните положение поплавка относительно одного из колен удилища. Как говорится, мелочь, а приятно.

Надеюсь, вы забросили не голый крючок. А что на нем? Длинный червь, целая кисть мотылей, гроздь опарышей или катышек хлеба величиной с грецкий орех? Как же, ведь распространено мнение, что чем ни крупнее насадка, тем больше рыба. Не путайте грубую донную снасть с легкой и изящной поплавочной удочкой; еще Сабанеев тонко подметил, что движущуюся насадку рыба предпочитает мелкую, ее удобно заглатывать на ходу.

Когда рыба голодна, она берет насадку без раздумий, жадно и решительно. Но бывают и другие дни. Вот поплавок чуть вздрогнул (зацеп?), следует дальше, чуть погрузился (снова зацеп?), слегка задержался. Вы замерли, вы ждете, что будет дальше, вы ждете, когда он резко уйдет под воду или всплывет и уж тогда… А между тем вы уже прозевали поклевку и, может быть, даже крупной рыбы, ибо она тоже нередко осторожничает с насадкой.

Далеко не все места доступны с берега. Интересна и добычлива ловля с лодки, особенно таких, например, рыб, как рыбец и шамайка, которые предпочитают держаться на сильной струе. Здесь, как правило, нет нерешительных, вялых поклевок, рыбалка активна, увлекательна и требует точно настроенной снасти.

Если место выбрано около кромки камыша, то лодку прикрепляют к нему. При ловле в одиночку лодки загоняют носом в камыш и ловят с кормы; в таком положении она менее заметна рыбе. Лодку можно ставить поперек течения, особенно если ловят двое; одному в безветренную погоду лучше встать кормой. Кормушка опускается недалеко от лодки, если течение сильное, то прямо с борта или даже с противоположной стороны. Когда клев ослабевает, кормушку встряхивают. На сильном течении приходится применять крупный поплавок, такой, например, который погружается «оливкой», тем более что длина проводки здесь меньше, чем с берега.

Как только поплавок коснется воды у самого борта лодки, его задерживают на несколько секунд. За это время насадка всплывает и идет впереди грузила. По мере удаления поплавка удилище опускается так, чтобы леска не провисала, а была слегка натянутой, чуть придерживая поплавок. В конце проводки, перед тем, как вытаскивать насадку, нужно сделать небольшую короткую подсечку. Зачастую именно в эти мгновения подъема насадки от дна следует поклевка.

Таковы глухая поплавочная снасть и некоторые приемы ловли на нее, ловли чрезвычайно увлекательной и заманчивой. Конечно, описать все тонкости невозможно, пожалуй, здесь, как и во всяком занятии, нужен собственный опыт.

Настоящие рыболовы — племя творцов. В последнее время все более широкое распространение получает ужение проводочным удилищем с катушкой со скользящим поплавком. Преимущества такого способа очевидны: заброс делается дальше (заветная мечта рыболова — забросить как можно дальше, чуть не до противоположенного берега реки), облавливается большее пространство, прикормка зачастую не нужна. Впрочем, «бегучая» оснастка в рыболовстве далеко не новое явление. О ней рассказывает Сабанеев как о ноттингемском способе ужения, который, как писал автор, «в первообразе своем уже давно применяется рыбаками р. Мологи…, леска эта намотана на кисть руки и постепенно сматывается так, что поплавок может проплыть очень большое пространство. В ноттингемском же способе леска наматывается на катушку».

Для такой снасти нужны проводочные удилища с кольцами (обычно применяют телескопическое), катушка (удобнее всего безынерционная, но годится и любая другая). Но главное в ней — скользящий, весьма чувствительный поплавок.

С гордостью за донское рыбацкое племя хочу сказать, что приведенные в литературе конструкции таких поплавков не «тянут» по сравнению с нашенскими. Поэтому привожу описание поплавка (рис. 6), изготовленного доцентом Новочеркасского политехнического института Б. А. Нагнибедой.

Рис. 6. Поплавок скользящий для дальних забросов:

1 — стержень от шариковой ручки; 2 — пенопласт; 3 — антенна из бамбука диаметр 4…2 (конус); 4 — сигнализатор (пенопласт); 5 — леска; 6 — стопорный узелок из нитки

Основной деталью такого поплавка является тонкий бамбуковый стержень диаметром 8–4 мм (к вершине сужается) и длиной 200–250 мм. Если нет под рукой тонкой вершинки, можно взять обрезок бамбуковой палки возможно большего диаметра и аккуратно расколоть ее на несколько частей, затем обработать ножом заготовки так, чтобы ширина их у основания была 3–4 мм, а на кончике — 1,5 2 мм, Примерно через каждые полтора сантиметра стержень окрашивается попеременно белой и черной краской. На рисунке видно, что на кончике укреплен (намертво) сигнализатор продолговатой формы, изготовленный из твердого пенопласта. Сигнализатор чуть сужен книзу. Его длина 20 мм, средний диаметр 10 мм. Окрашен в красный цвет с чередующимися по окружности вкраплениями белых и черных пятнышек — для лучшей видимости.

Вторая составная часть поплавка — основание веретенообразной формы, изготовленное из брусочка твердого пенопласта — длиной 90 мм. Пропускные петельки для лески, рекомендуемые в литературе, прекрасно заменяет трубочка от использованной шариковой ручки, заделанная в середину основания и выходящая нижним своим концом наружу.

Такова нехитрая конструкция поплавка. Теперь он подгоняется к грузилу, а не наоборот, потому что грузило это — так называемая «оливка», которая почти всегда есть в продаже, незначительно различается по весу, легко обрабатывается, вес ее вполне достаточен, чтобы далеко забросить наживку. Грузило желательно покрыть белой нитрокраской. Равномерно и аккуратно обрабатывая пенопластовое основание бумагой, добиваемся того, чтобы основание целиком погружалось в воду, а весь стержень (антенна) был на поверхности. Это как раз то, что надо.

Несмотря на довольно большие размеры поплавка (общая его длина 250–260 мм), он очень чувствителен. Достаточно сказать, что небольшой дополнительный грузик, какой обычно применяют на поплавочных удочках, скажем, та же дробинка, погружает его дополнительно до самого верхнего «набалдашника», который хорошо виден издали и легко регистрирует поклевку даже «пятачка» — мелкого ласкирика. Расстояние от грузика до крючка 5–7 см, а от грузика до оливки — 30–40 см.

Финские рыболовы пользуются деревянными скользящими поплавками, выточенными из яблоневой древесины. Такой поплавок весьма грузоподъемен, прочен и, что особенно важно, своей тяжестью создает дополнительную инерционную силу при забросе насадки против ветра.

Для скользящего поплавка необходимы, конечно, стопоры. Нижний стопор ставится выше оливки на 20–30 см и служит для того, чтобы поплавок не съезжал к грузилу. В процессе ловли он не передвигается и нужен для того, чтобы при забросе снасти избежать перехлестывания поводка через леску и поплавок. Верхний стопор ставится выше поплавка и передвигается в зависимости от глубины водоема. Лучшим материалом для стопора является суровая нить, но годится и катушечная. Для стопора достаточно 15–20 см нити, которая многократно туго обматывается вокруг лески и завязывается.

Такой удочкой на Дону, на тихой воде (а таких мест на реке достаточно: затоны, коряжистые вымоины) мои знакомые хорошо ловят самую разную рыбу, но главное — сазана. Этот хитрющий «товарищ» не боится теперь лодки, потому что снасть забрасывается далеко, и хотя она сравнительно тонкая (0,3–0,4 мм), с помощью катушки можно добыть золотистого красавца на 5–10 кг. Я уже не говорю о гибриде, ловить которого такой снастью интересно, хотя при хорошем клеве и надоедливо.

Очень хороша такая удочка при ловле рыбца. Например, рыболовы станицы Грушевской, расположенной на берегу реки Тузлов, охотятся теперь за рыбцом почти исключительно удочками со скользящим поплавком, забрасывая снасть на 20–30 метров от берега и облавливая большие участки реки. Насадка — только мотыль, иногда применяется «бутерброд»: мотыль и опарыш. При сносном клёве отловить таким способом полтора-два десятка рыбцов за день — не проблема. Бывают уловы и получше. Впрочем, не будем волновать рыбинспекторов, которые в такое время прытко преследуют удильщиков, но совсем не замечают настоящих браконьеров, которые теперь нахально ставят сети не только ночью, но и днем.

Снасть на течении несколько иная: оливка внизу, а на одном с ней уровне или чуть выше — поводок. Иногда привязывают второй поводок ниже грузила.

На сильном течении ловить такой удочкой утомительно из-за частых перебросов. А вот участки со слабым и средним течением вполне подходящи.

ПОЛУДОНКА

Эта нехитрая снасть порой приносит большой успех в тихой воде, на слабом или среднем течении, на спокойной речке, заросшей камышом и чаканом.

Полудонка в самом простом, элементарном виде — это та же поплавочная удочка, но поплавок находится на расстоянии 50–70 см от вершины удилища и лежит на воде или висит над ней. Груз находится на дне, поднимаясь при самом незначительном подъеме удилища. Именно в такой момент часто следует поклевка. Этим способом удобно ловить с лодки.

Практически любая поплавочная удочка, в том числе и проводочная, может быть легко и быстро переоснащена в полудонку. Рабочая леска удлиняется в полтора-два раза. Гораздо лучше, если ваше удилище с кольцами — катушка, конечно, удобнее. Грузило ставится относительно тяжелое, скользящее. Часто это известная нам «оливка». Многие ловят без поплавка, наблюдая поклевки по кончику удилища, причем случается так, что кончик чуть-чуть подрагивает, а насадку пробует очень «серьезная» рыба, сазан, например. Поскольку ловля носит стационарный характер, удочку лучше всего поставить на рогатульки.

В любом деле, если освоить его досконально, относиться к нему творчески, с выдумкой, можно достичь отличных результатов. Настоящей рыбалке, думается, просто-таки противопоказаны равнодушие и консерватизм.

Возле города Новочеркасска протекает небольшая речка Аксай. Естественно, рыболовов на ней всегда хватает. Вот торчит на берегу с десяток сторожков с лесками и колокольчиками. Можно почти не сомневаться, что эти донки снаряжены либо «спутниками», либо макухой. В садке лениво полощутся несколько жалких гибридиков или, как их уничижительно называют, душманов. Здесь же на берегу дрыхнет, завернувшись в фуфайку, хозяин. Рядом — потухшее кострище, пара пустых винных бутылок. Видно, был с ночевкой, да толку мало. Что ж, он может спать сколько угодно: снасти такие, что рыба засекается сама. Вот если бы она каким-то путем сама же попадала в садок — было бы совсем хорошо.

А невдалеке стоит в камышах, натянув заброды, рыболов с одной единственной полудонкой. И кажется, что просто смешно ему тягаться со своим соседом, который опутал крючками десятки погонных метров реки, что его занятие — детская забава. Но что это за кол со шнуром подрагивает чуть поодаль от рыболова в забродах? Попросите его приподнять шнур, он не скрытный, с удовольствием уважит вашу просьбу. На кукане, взбурунив воду, лениво трепещется красавец-сазан килограммов этак на пять. А еще в садке полощется «мелочь» — пара сазанчиков килограмма на два каждый.

Вы познакомились с новочеркасским рыболовом В. И. Александровым. Среди рыболовов города личность эта почти легендарная. Вот какие разговоры ходят среди нашего брата: «Слыхал, Александров сазана взял на 10 килограммов?» или «Слыхал, Александров амура подцепил на 14 килограммов? Чуть не час водил». Сам Владимир Иванович рассказал мне, что несколько сазанов за рыбалку для него не исключение, а правило (конечно, случаются и «проколы», но без этого на рыбалке не бывает), что среди пойманных амуров один был гигантский — на 24 (!) килограмма, а рекордный вес одного сазана — почти пуд!

И все это в небольшой реке Аксай.

Летом Владимир Иванович почти исключительно ловит на полудонку. И это не где-то в глухом, безлюдном месте, а почти в черте города, «ассистентов», любопытных — уйма, сам он секретов не держит, на любые вопросы дает откровенные ответы. Естественно, многие пытаются следовать его примеру, но результаты, как правило, плачевные. Только несколько человек, пожалуй, в совершенстве овладели этим способом, хотя на Аксай приезжают теперь не только из Новочеркасска, но и из Шахт, Новошахтинска и даже из Луганска.

В чем же дело? Как мне кажется, причин тут несколько. Александров прекрасно изучил повадки тех рыб, которых ловит; он знает на реке буквально каждую пядь, каждую яму и ямку, каждый опечек; его снасть легка, изящна и удобна. И, наконец — терпение и еще раз терпение, зачастую, как говорят, адское. Тут уж не поспишь на берегу, надо, стоя по колено, а то и выше, в воде, смотреть неотрывно на кончик удилища, чтобы не прозевать поклевку; рыба, особенно хитроумный сазан, берет иной раз столь осторожно, что промешкался секунду, другую — пиши пропало. При этом по возможности надо стоять в воде безмолвным изваянием и не очень-то обращать внимание на то, что среди камышей даже днем тобой с удовольствием питаются комары.

Полудонка В. И. Александрова — это крепкое трехколенное бамбуковое удилище с проводочными кольцами и спиннинговой катушкой «Киевская», леска 0,35–0,4 мм цельная, без поводка, чтобы не ослаблять ее узлом. Леску большей толщины сазан воспринимает уже с подозрением. Крючок сазаний N 8 или 9. Расстояние от грузила до крючка 35–40 см.

Катушка служит только для вываживания рыбы. Рабочая длина лески для заброса равна длине удилища. Владимир Иванович считает, что бросать дальше нет смысла — летом и сазан, и амур крутятся недалеко от берега, возле камышей. Тем более, что он усиленно «приглашает» рыбу к себе поближе, бросая обильную прикормку. За рыбалку он использует обычно треть круга макухи, 3–4 кг пшеницы (не пареной, а самой обыкновенной), пару буханок хлеба, из которых делает «бомбы» — шары величиной с кулак. Одна их половина замешана круто, другая — помягче.

Насадка — самая древняя и самая простая — хлеб, точнее хлебное тесто, без каких бы то ни было добавок, в том числе и пахучих. Для такой крупной рыбы она совсем невелика — величиной с вишню, но бывает и побольше, когда рыболов видит, что поблизости амур «закусывает» камышом. Дремать некогда: через каждые несколько минут надо вытаскивать снасть, ибо с насадкой вполне уже могли управиться ракушка или прожорливый гибрид.

Вот вроде бы и все секреты! Заманчивая рыбалка! Попробуйте, если хватит умения и терпения…

ХОДОВАЯ ДОНКА

Снасть эта тоже вполне соответствует характеру активного удильщика, который в зависимости от обстоятельств заменяет один способ ловли другим.

Однажды, когда ловил рыбца с лодки спиннингом, оборудованным в виде донки, и наступило бесклевье, подумал, что надо бы поискать и раздразнить рыбу. Но как? Вот тут и вспомнил о ходовой донке. Познания о ней были смутные, давно читал описание этой снасти, никогда не ловил ею, поэтому получилось не совсем по «теории», а способ проводки так и совсем, с грубейшими ее нарушениями. Может, и к лучшему…

Снасть очень проста: та же донка, но с малюсеньким грузом, лишь бы только он ложился на дно. Взял я двухколенное бамбуковое удилище с кольцами, поставил небольшую проводочную катушку, приспособил в качестве груза «пульку» (есть такой, пожалуй, самый маленький спиннинговый груз), сделал поводок сантиметров на тридцать. Леска 0,2 мм. Вот и все, Пульку потом пришлось подрезать ножом чуть ли не вдвое: великоват оказался груз для течения на Аксае.

Опускаю груз прямо у лодки, его относит течением. По провисанию лески определяю, что он коснулся дня. Поднимаю удилище на полметра, одновременно стравливая леску с катушки. Некоторое время выжидаю, затем повторяю операцию. Представляю, как грузик, а впереди него насадка передвигаются по дну медленными скачками. Грузик относит течением (при подъемах удилища и стравливании лески) все дальше. Вот он уже метрах в тридцати от лодки. Пустая затея? И вдруг при очередном медленном подъеме удилища — резкий рывок. Рыбец! Один, другой, третий…

Преимущество ходовой донки перед обычной не только в том, что облавливаешь большее пространство. При этом способе ужения насадка почти все время находится в движении, а многие породы рыб очень неравнодушны к движущейся насадке. На мой взгляд, тут важно еще и то обстоятельство, с какой скоростью движется насадка. Видимо, при слабом, вялом клеве она должна двигаться медленнее, при активном — быстрее. Кроме того, ходовая донка может попасть на рыбью «тропу», обнаружить опечек, ямку, где любит собираться рыба. И еще одно преимущество: не нужно, естественно, никакой прикормки. Ходовой донкой ловят обычно крупную рыбу — ведь насадка плывет далеко от берега, зачастую рядом с глубокими рыбными местами. Этот способ выгодно применять там, где трудно ловить поплавочной проволочной удочкой, при сильно неровном дне.

Ходовой донкой можно ловить почти на любой глубине и на любом течении. Скорость течения не имеет значения: сильное можно «погасить», применяя тяжелое грузило, а слабое «усилить», поставив легкое грузило. Конечно, удобнее всего ловить на среднем течении. На Дону я применял чаще всего «оливку». У рыболова должен быть набор грузил даже для одной реки, ибо в одном ее месте течение слабее, в другом — сильнее.

Есть умельцы, которые ловят ходовой донкой и с берега. Тяжелое грузило с насадкой забрасывают на сильную струю так, чтобы, упав на дно, оно вытянуло леску перпендикулярно берегу. Принцип ужения тот же, что и с лодки. Рыболов, дергая леску, приподнимает грузило, и оно сносится течением на некоторое расстояние. Так, периодически поднимая грузило, заставляют его проделать путь, равный почти четверти длины окружности с центром в месте вашей стоянки. Когда насадка окажется вблизи берега, заброс повторяют. Примерно так я ловил спиннингом рыбца на Тузлове.

Насадка все время находится в движении, поэтому она должна быть довольно прочной, надежно держаться на крючке. Вполне подходит червь, опарыш, мясо ракушки. Крючки обычно крупнее, чем те, которыми ловят такую же рыбу другими снастями. Если насадить живца, ходовой донкой можно успешно ловить и хищника, причем лучше всего в таких местах, где течение слабое или его совсем нет. Но тогда уже должна двигаться сама лодка.

ДОНКА С РЕЗИНОВЫМ АМОРТИЗАТОРОМ

Да, хороша и куда как интересна активная рыбалка, когда добираешься домой усталый, кажется, до невозможности. Но годы идут, и ты уже не в состоянии, как прежде, целый день махать удилищем или сидеть, скрючившись, в резиновой лодке. Возраст возрастом, а страсть рыбацкая навсегда ведь…

А тут один раз забросил — и сиди на стульчике под развесистой вербой. Речь идет о ловле, как говорят, на резинку. Способ этот приобретает все большее распространение; резинку стали продавать и в магазинах, торгующих рыболовными снастями. Удобна для этой цели хорошо растягивающаяся авиамодельная резина. На мой взгляд, одна такая снасть при соответствующем опыте может заменить несколько обыкновенных донных, удочек.

Существенным преимуществом является то, что есть возможность прикармливать рыбу в выбранном месте на любом расстоянии от берега. Очень удобна она при ловле на живца. При забросе обычных донок они часто срываются с крючков, сильно ранятся и быстро засыпают. На донках с резинкой при осторожном и медленном отпуске лески такое исключено.

Главное здесь — с толком выбрать резину. Предпочтение отдается круглой, не имеющей поперечных микротрещин, хорошо заметных при сильном растяжении. На каждый метр резины достаточно 5 м лески, но не больше, ибо при максимальном растяжении она преждевременно выходит из строя. Для изготовления донки вполне достаточно 7–10 метров резинки.

Рис. 7. Снасть с резинкой: 1 — сторожок; 2 — леска; 3 — свинцовые грузики; 4 — поводок; 5 — петля для фиксации на берегу; 6 — резинка; 7 — леска; 8 — грузило; 9 — леска (шнур) для заброса и вытаскивания снасти; 10 — колышек для фиксации.

Компоненты донки показаны на рис. 7. Поводки прикрепляются к вставке «петля в петлю» или с помощью застежек. Грузило должно быть довольно тяжелым — весом 400–600 г. К нему привязывается толстая леска 0,6–0,7 мм, которая после заброса отводится в сторону. После рыбалки этой леской вытаскивается грузило.

Не везде найдешь удобное место, чтобы забросить такую снасть с двумя лесками и несколькими крючками. Поэтому не зря здесь заводные колечки: вставка цепляется после заброски. Резина, растягиваясь, вполне позволяет это сделать. Забросив донку, нужно подтянуть рабочую леску, чтобы она не провисала в воде, повесить колокольчик.

Прежде чем наживлять крючки, не забудьте надеть петлю вставки на колышек! Ведь в воде натянутая резинка, и, оплошав, вы можете вместо червя насадить на крючок самого себя! Когда все готово, петлю снимают с колышка и, подняв леску повыше, чтобы крючки не цеплялись за прибрежную водную растительность, плавно сдают ее в глубину. Вытаскивая рыбу, тоже не забудьте надеть петлю на колышек!

Очень важно, что можно точно прикормить место ловли. Для этого приготовьте хлеб так же, как и для ловли в проводку, даже еще мягче, скатайте шарики величиной, скажем, с черешню и прикрепите их на место соединения вставки с поводками. В процессе рыбалки проделайте эту операцию несколько раз. Можно также комки прикормки в чистом виде или закатанные в землю насадить на крючки и осторожно и медленно опустить в воду. Когда резина натянется, ее несколько раз резко дергают и прикормка благополучно срывается с крючков. Нет подходящей земли или глины? Поместите прикормку в пакетики из газетной бумаги, навесьте на крючки и поступайте, как сказано выше. Вскоре бумага размокнет, и закуска для рыбы окажется на дне.

На резинку удобно ловить в спокойной воде или на среднем течении. Слыхал, что используют ее и на Волге, особенно для ловли леща, но скручивают вдвое.

Довольно успешно промышлял я этой снастью на Тузлове, Старом Аксае, видел, что хорошо ловят ею в прудах. Особенно приятные воспоминания остались от рыбалки на Аксае выше станицы Бессергеневской. Несколько километров выше моста через Аксай чем ни дальше, тем красивее места: берег крутой, высокий, он весь зарос кустарником, громадными вербами, осокорями, вязом. Изредка в крутояре пробиты тропинки к воде. Конечно же, это следы вездесущих рыболовов. Весь жаркий летний день здесь можно просидеть в тени деревьев, которые зачастую наклоняются к самой воде. Уникально и правобережье реки, отведенное под заповедник «Золотые горки». Местный рожак, я долго не знал, что есть по-соседству такие чудесные места. На резинку ловил здесь крупного гибрида до килограмма весом, изредка попадался лещ. Брались также ласкирь, тарань, язь, подлещик. Много вредил рак, иногда он цеплялся за крючок. Одно спасение от него было — описанные выше шарики. Удил и в проводку, рыба та же, но помельче.

Особенно удобна, на мой взгляд, донка с резинкой, когда вы приехали на одно место на несколько дней. За это время вы привадите рыбу, снасть все время в воде. Пара таких донок обеспечит вас каждодневно не только замечательной ухой…

КОЛЬЦЕВАЯ СНАСТЬ

Говорят, что снасть эта запрещена, но не везде. Во всяком случае, за многолетнюю практику я не слыхал, чтобы кто-то из рыболовов (а знакомства мои в этой среде обширны) имел на этой почве неприятности с рыбинспектором. Да и, положа руку на сердце, не бессовестно ли преследовать достойного порой сочувствия любителя, когда реки перегораживаются множеством сетей, когда в Дону тьма крючьевых переметов на осетровых, когда почти беспрепятственно «бурят» толстолобика и цедят воду «пауками». А в самой конструкции кольцевой снасти (рис. 8) нет ничего браконьерского: та же разрешенная прикормка соединена кольцом с донной удочкой. Вот и все.

Рис. 8. Кольцевая снасть: 1— зимний удильник; 2 — леска 0,4 мм; 3 — шнур кормака (леска 0,8–1,0 мм); 4 — кольцо (вверху — крупно); 5 — поводок.

На Дону этот способ ловли распространен теперь столь широко, что если вы видите на реке рыболова в лодке, можете почти не сомневаться, что ловит он на кольцо. Но кое-какие детали назвать надо.

Первоначальная конструкция была поразительно примитивной, а с точки зрения прекрасной половины рода человеческого — явно преступной. У жены уводилась или вымаливалась кастрюлька, в ней пробивались по бокам дырки, в кастрюльку набивался корм, крышка плотно привязывалась. Это называлось — ловить на кастрюлю. Уже давно ее заменила в качестве кормушки капроновая малявочная сетка.

Итак, кажется все просто: забросил подальше от лодки кормушку, соединил кольцом с толстой (0,8–1,0 мм) удерживающей ее леской рыболовную снасть, опустил кольцо на кормушку — и жди поклевки. Нет, совсем не просто!

Смотрите: вот развалился, подремывая на деревянном баркасе мужик. Весь борт от носа до кормы опутан лесками. Пять или шесть кольцевых снастей, какая возле баркаса уйма корма! Но колокольчики его молчат. А невдалеке стоит на утлой резиновой лодчонке другой рыболов. У него всего лишь одна или две кольцевых снасти. Этот не дремлет, все время в движении, частенько таскает рыбу. А причина в некоторых «мелочах». Ловля на кольцо, впрочем, как и другие способы, не так проста, как кажется на первый взгляд, тут даже опытные рыболовы поначалу «попадают в штангу».

Помнится, впервые я познакомился с этой снастью лет пятнадцать назад, купив ее на базаре. Изделие было вполне «железобетонное»: рабочая леска 0,6 мм, два грубых по толщине поводка (0,4 мм) шли прямо от кольца. Я почти ничего не ловил на него. Далеко не сразу сообразил: поводки в воде переплетаются, они не только грубы, но и коротки. От течения возле кормушки образуются завихрения, обратные токи воды, крючки вертятся возле самой кормушки, иногда даже цепляются за нее. А рыба, особенно «серьезная», такая, как лещ, сазан, опасается подходить к кормушке, держится поодаль на струе, подбирая вымываемый корм.

Наиболее приемлемая конструкция, «отработанная» годами такова: рабочая леска 0,4 мм, минимальная длина лески от стопора на внешней стороне кольца до крайнего крючка 1,2–1,6 м, максимальная — до 3 м. Диаметр ее 0,2–0,3 мм. Кроме крайнего крючка привязываю к леске один — два коротких (10–15 см) поводка. Длина лески от стопора зависит от силы течения и устанавливается опытным путем. Считаю, что это условие является одним из решающих для успешной ловли.

Конструкции колец разработаны самые разные: пружинные, на шарикоподшипнике, просто с прорезью. Очень важно подобрать оптимальный вес кольца, который зависит от глубины реки и силы течения. Он должен быть таким, чтобы при его опускании вы четко слышали стук кольца о кормушку и были уверены, что оно лежит у дна, а не болтается, скажем, на полметра выше.

Совсем ни к чему колокольчики, если, конечно, вы приехали рыбачить, а не дремать в лодке. Очень удобен, чувствителен к поклевке зимний удильник с катушкой. Последняя пригодится вам при вываживании крупной рыбы. Не будем забывать, что кольцо — это тот же скользящий груз, поэтому заметны самые слабые поклевки. Наиболее распространенные насадки — шарики, опарыш, червь.

Вспомним удачливого рыболова в резиновой лодке. Смотрите: время от времени он медленно приподнимает удильник на полметра, а то и на метр, затем столь же медленно опускает его. Значит, приподнимается, шевелится насадка, интригует рыбу, да и кольцо, опускаясь на кормушку, выбивает немножко корма. Очень рекомендую этот прием! Часто именно при поднятии или опускании удильника чувствуешь вдруг резкий рывок. Взяла!

Вот прошла огромная баржа. Лодку качает на крутой волне, возникает кратковременно обратное течение, кормушка подтягивается ближе к лодке. Немедленно подмотайте удерживающую ее леску (она ни в коем случае не должна провисать) и соответственно — катушку удильника. Иногда лучше перебросить кормушку. Чем ни дальше она находится от лодки, тем больше шансов поймать крупную рыбу. Конечно, в разумных пределах: если угол будет очень острым, вы не почувствуете стука кольца. Обычно кормушку бросают на 8–10 метров от лодки. Лучше всего ловить на кольцо с завоза. Тогда при любом волнении реки лодка уверенно стоит на одном месте.

…Клевало, а теперь вот перестало. Попробуйте, слегка приподнимая и опуская удильник, медленно стравливать леску с катушки, удлиняя тем самым расстояние от кормушки до крючков, ибо их относит течением. Вот стравлено уже несколько метров. Нет результата? Теперь столь же медленно подматывайте леску, пока стопор не задержится кольцом. Удар! Есть! Да еще сазан!

Ловят на кольцо обычно на глубоких местах, на ямах. Конечно, рыба там покрупнее. Но если нет клева — перебирайтесь на песчаные отмели, где глубина всего 2–3 метра. Здесь зачастую берет ласкирь, тарань, язь, ну и, конечно же, вездесущий гибрид. Если они есть. Пустеет Дон…

СПУТНИК

Хорошо ловить на кольцо, но все-таки хлопотное это дело, когда нужно сменить место и, главное, мешают суда, которые идут по реке косяками. Конечно, здесь выручает завоз, но его не поставишь в любом месте реки. Поэтому, наряду с кольцевой, рыболовы все чаще используют другую снасть, называемую в литературе грузилом-кормушкой, а у нас, на Дону, почему-то спутником. Впрочем, в литературе дано описание довольно примитивной конструкции. Пристружные нашенские рыболовы используют кормушку, общий вид которой показан на рис. 9.

Вес свинцового груза от 30 до 100 граммов в зависимости от силы течения. Впрочем, если ловить с лодки, то совсем не нужен большой груз, вполне достаточен вес в 30–50 граммов. Не забудем еще, что и прикормка имеет вес. Как видно, груз скользящий, поэтому здесь тоже, как и при ловле на кольцо, заметна даже самая слабая поклевка.

Длина поводка от стопора 25–30 см. Крючок обычно один. Как правило, прикормка — мятый хлеб с добавлением небольшого количества измельченной макухи или жареных семечек, дважды пропущенных через мясорубку.

Рис. 9. Кормушка — «спутник»:

1 — леска; 2 — свинцовые грузы; 3 — стальная упругая проволока; 4 — латунная трубка; 5 — фиксатор-дробинка; 6 — поводок.

Всего удобнее использовать спутник с помощью короткого одноручного спиннинга. Любое волнение реки, покачивание лодки здесь не является существенной помехой. Нет нужды забрасывать спутник далеко от лодки. При желании, приподнимая удилище и стравливая леску, можно увеличить расстояние его от лодки. Для рыбалки вполне достаточно двух спиннингов.

Уловы опытных рыболовов на эту снасть таковы, что иным дилетантам могут только сниться. Рыба, как и на кольцо, тоже берется самая разная.

ЛЕТНЕЕ ОТВЕСНОЕ БЛЕСНЕНИЕ

С этим добычливым и увлекательнейшим способом ловли рыбы я познакомился сравнительно недавно, лет пятнадцать назад, когда не без гордости считал себя бывалым рыболовом, ибо родился и вырос на Дону. Впрочем, я был тогда не одинок, насколько знаю, все мои многочисленные знакомые по рыбалке летом блеснением не занимались.

Зимнее отвесное блеснение издавна получило широкое распространение. Да и как иначе поймать зимой хищника? Ну разве еще жерлицами… А вот летнее блеснение применяется еще сравнительно редко, видимо, потому, что многие рыболовы о нем просто не знают. Да и нелогичным это кажется: ловить летом на зимние блесны. Оказывается, можно ловить, да еще как, да еще самую разную рыбу!

Отвесным блеснением летом и особенно осенью ловят щуку, окуня, судака, язя, голавля. Иногда попадаются сомик канальный, толстолобик, впрочем, зачастую они багрятся на блесну; в октябре-ноябре блесна привлекает даже сазана. Видно, в это время, чтобы набрать на зиму побольше и покрепче жира, питается он и мальком. Именно глубокой осенью не раз ловил я сазанов на блесну (да где — в небольшой речке Тузлов!) весом от двух до восьми килограммов. Не передать волнения, с каким вываживал этих красавцев. Ведь леска была всего лишь 0,3 мм, правда, с катушкой. Порой не брезгует мелкой зимней блесной и его благородие сом.

Много терпения и труда надо, чтобы освоить этот способ, найти и изучить места (блеснить можно далеко не повсюду на реке), но зато позже вы никогда не пожалеете о затраченном времени; вы испытаете незабываемые минуты истинного рыбацкого счастья, когда при вываживании крупной рыбы удилище гнется в дугу, а леска звенит, как струна…

Особенностью отвесного блеснения является то, что рыболов, опуская блесну, порой попадает прямо на стоянку рыбы и облавливает самые укромные места, которые недоступны для спиннингиста. Так, например, попав блесной в полуметровый просвет между двумя затонувшими деревьями, можно нащупать такую стоянку судака, о которой вам хватит восторженно рассказывать на всю оставшуюся жизнь. Правда, иногда нужно адское терпение, ибо клева нет, а рука постоянно в движении, ты ежеминутно «при деле». Это далеко не то, что ловля, скажем, донками: закинул их и можешь хоть спать. Зато за какие то полчаса, час клева ваше терпение будет с лихвой вознаграждено.

Хотя, повторяю, летнее отвесное блеснение не очень распространено, оно не раз описано в литературе, правда, скупо, отрывочно; при чтении ее будьте критичны и осторожны, сверяя с собственным опытом. Дело в том, что значительный объем в разного рода изданиях занимают материалы о ловле рыбы в Подмосковье (в них тьма авторов из Москвы), в нечерноземной полосе России, в морях… А это — другой климат, другие повадки рыб. Иные суждения здесь для нас просто ошибочны. Например, в объемной и в общем-то основательной книге В. Б. Сабунаева (не путать с замечательным трудом его почти однофамильца Л. П. Сабанеева) «Спортивная ловля рыбы» утверждается: «Судак почти всюду хорошо ловится на блесну с подсадкой; на голые блесны он почти не берет и только багрится на них». Прочитав это безапелляционное замечание, любой опытный донской рыболов только усмехнется: берет, и еще как! Подсадка же на блесну малька ухудшает ее игру; лучше тогда ловить на крупную мормышку с мальком, но об этом позже. Вызывает недоумение и размер удилища для летнего блеснения, который, по мнению автора, должен быть 1,0–1,2 м. Он годится разве лишь для маленьких речушек со слабым течением или водоемов, где течения нет вовсе.

В наших краях наиболее упорно стали осваивать этот способ мои коллеги по рыбалке и я; какое-то время наши «разработки», места ловли были секретом небольшой группы, но со временем, конечно, тайное стало явным и «блеснельщиков» становилось все больше.

Мы считаем, что лучше всего подходит для этой цели бамбуковое трехколенное удилище с кольцами и проволочной катушкой. Верхушка его должна быть гибкой, но не очень тонкой, ибо вполне может взяться рыба в несколько килограммов весом. Лучше всего иметь два оснащенных удилища. Одно — легкое, скажем для ловли окуня, другое — грубее. Обычная толщина лески при ловле магазинными блеснами 0,2–0,3 мм, если применять более тяжелые самодельные, то диаметр лески может быть 0,4–0,5 мм. При снасти с катушкой такая леска достаточна для вываживания почти любой крупной рыбы.

Для отвесного летнего блеснения используют практически все типы блесен, которые применяются при зимней ловле. Чаще всего, особенно при ужении судака, окуня, мы применяем блесну типа «Гешель». Все-таки для судака крючок ее маловат, часты сходы, поэтому лучше самодельная блесна той же формы, но раза в полтора-два больших размеров с крючком N 8–10. Иногда сантиметров на 15–20 выше привязывается на поводке маленькая блесенка типа «Малек». Самые большие блесны нужны для ловли щуки. Здесь тоже больше подходят самодельные. Окунь часто берет на небольшие желтые блесны.

Общее же правило таково: выезжая на рыбалку, надо иметь набор блесен. Покрупнее (весом даже до 30–40 г) — для большой глубины или сильного течения и поменьше — для сравнительно неглубоких мест и слабого течения. Маскировка крючка красными тряпочками или нитками, как это делается при зимней рыбалке на спокойной и очень прозрачной воде, нежелательна, ибо всякое утяжеление крючка явно ухудшает игру блесны. По той же причине мало пользы и даже приносит вред и подсаживание на крючок естественных насадок.

Существенное значение имеет цвет блесны. При ловле на большой глубине лучше иметь светлые — луженые, серебряные или никелированные. Теперь часто делают их из нержавеющей стали. Такой же цвет предпочтительнее при пасмурной погоде. На средних глубинах хороши двухцветные блесны — бронзовые или красномедные с выпуклой стороны и серебряные — с вогнутой. На мелких местах при хороших условиях освещения лучший результат дают обычно красномедные, бронзовые и латунные блесны.

Блеснить лучше всего на перекатах, у обрывов, там, где есть обратное течение. Если вы увидите у обрывистого берега поваленные в воду деревья, если дно закоряжено или есть яма знайте: здесь почти наверняка обитает хищник, в первую очередь — судак. Запоминайте и «коллекционируйте» такие места. Но будьте готовы к тому, что здесь придется оставить за рыбалку несколько блесен или судаковых мормышек. Тут помогает, хотя и не всегда, отцеп или, как у нас называют, отбойка (рис. 10).

Рис. 10. Отцеп: 1 — свинцовый цилиндр 100–300 г; 2 — разрез для лески; 3 — резинка, закрывающая разрез; 4 — скоба; 5 — леска отцепа 0,8–1 мм.

Какова техника блеснения? Если вы ловите на течении, то забрасывайте блесну выше лодки и стравливайте леску с катушки до тех пор, пока блесна не стукнется о дно. Вы почувствуете это рукой или увидите по провисанию лески. На достаточно сильном течении стравливайте еще 30–50 см лески, затем приподнимайте кончик удилища на 40–60 см и сразу же быстро опускайте его вниз, возвращая в исходное положение. При этом леска ослабевает, и блесна, не сдерживаемая ею, сначала уходит в сторону, переваливаясь с боку на бок, а затем, медленно колеблясь, вниз до тех пор, пока леска не натянется и не примет вертикального положения. Этот момент ясно ощущается рукой. Опустившись, блесна замирает не сразу, а продолжает еще некоторое время колебаться.

Хватка хищника может последовать в любой момент, но чаще всего — при подъеме удилища. Щука берет резко, стремительно. Поклевка же судака зачастую напоминает в первый момент зацеп, тем более, что, охотясь на эту рыбу, стоишь, бывает, на закоряженном, захламленном месте, зацепы часты. Однажды, почувствовав вроде бы явный зацеп и лишившись до этого пары блесен, я положил удилище поперек лодки и, огорченный, хотел было закурить. Тут же удилище стало стремительно — еле успел перехватить — уходить в воду. После короткой борьбы (с судаком церемониться нечего) вытащил рыбину почти в три килограмма!

Выждав, когда колебания блесны прекратятся, на что уходит примерно четыре секунды, подъем и опускание блесны повторяют. Эти движения полезно разнообразить, например, подняв удилище вверх, поддергивать его 2–3 раза короткими толчками. Именно короткий толчок часто побуждает хищника к броску. Возможны варианты движений, шаблона тут нет, но важно чувствовать рукой игру блесны.

У судака, не то, что у щуки, «каменная» пасть, поэтому крючок должен быть остро отточенным, а подсечка — решительной и резкой. Ведь сколько раз случалось так, что уже поднял хищника на поверхность воды, подводишь подсачек, а он разжал пасть, блесна выскользнула и…

Разумеется, блесну будет относить течением от лодки все дальше, поэтому нужно вести удилище вслед за блесной (здесь оказывается полезной его длина) до тех пор, пока игра ее уже не будет чувствоваться. В зависимости от силы течения и тяжести блесны отпуск ее от лодки может достигать 5–10 метров. Естественно, блесну приходится довольно часто перебрасывать.

На сильном течении применяют короткий жесткий удильник, на конце лески — довольно тяжелый (50–100 г) свинцовый груз, а в уровень с ним на поводке та же зимняя блесна.

Значительно проще блеснить в тиховодье. Приемы сходны. Но если на течении блесна «скачет», ударяясь время от времени о дно и все дальше удаляясь от лодки, то здесь, стравливая леску, ждут, пока она не достигнет дна. Затем, регулируя длину отпущенной лески так, чтобы блесна находилась в 10–15 см от дна, а кончик удилища в 20–25 см от поверхности воды, начинают собственно блеснение.

Здесь тоже сказывается преимущество длинного удилища: вы можете постепенно вести его вдоль лодки, захватывая большее, чем при коротком удилище, пространство. Да и хищник, особенно судак, как бы нахален он ни был, не всегда будет держаться у самой лодки, особенно на небольшой глубине. А мне приходилось ловить судака у самого обрывистого и коряжистого берега Дона на глубине 50–70 см.

Кажется, все просто: поднимай и опускай блесну и никаких тут навыков не требуется. На самом деле все куда сложнее. Одно и то же движение конца удилища может вызвать различную игру блесны, в зависимости от ее типа и веса, силы течения, глубины водоема. Описать досконально это невозможно, тут нужен только опыт — как и в любом деле.

Именно на блесну я стал ловить судака в конце лета и особенно осенью еще лет 15 назад у хутора Калинина на Дону. Здесь у двух островов, расположенных километрах в трех один от другого, в Стародонье прекрасные места для добычи судака, а иногда щуки и окуня. Если не было морозов, а то и после них, в оттепель, промышлял судака до самого конца декабря. Наиболее сильный жор наблюдался в сентябре-октябре. Конечно, временами в резиновой лодке было неуютно, приходилось одеваться потеплее. В то время я «заелся» до невозможности, во множестве раздавал судака знакомым, из-за чего некоторые «неодаренные» стали подозревать меня в жлобстве, ибо всех не одаришь…

Любопытное наблюдение, еще раз подтверждающее, как мало было тогда распространено летнее отвесное блеснение, как мало в него верили. Не один сезон сидел я на излюбленных местах; даже при желании не мог делать из этого занятия секрета, ибо поблизости всегда были рыболовы, но ловили они донками, на кольцо, хотя зачастую менее успешно. И только годы спустя на этих местах стало все больше появляться «блеснильщиков».

СУДАКА — НА МОРМЫШКУ

Особенно возросло это племя, когда некий кандидат наук, а по совместительству — заядлый охотник за судаком, перенял (говорят, за солидный магарыч) у простенького вроде бы рыболова из станицы Багаевской способ добычи судака на мормышку, после чего в рыболовецкой практике произошел подлинный переворот. Все кинулись изготовлять мормышки! Какой-то дока-теоретик (встречаются и такие среди нашего брата, но ловят они почему-то скудно) позже снисходительно просветил нас, что этот способ давно описан в литературе. Действительно, описан, но описан скупо, не совсем вразумительно. Сметливые донские рыболовы и здесь придумали кое-что свое.

Рис. 11. Мормышка на судака (натуральная величина).

Мормышка для ловли судака (рис. 11), а попадаются на нее щука, окунь, иногда сазан, толстолобик, в зависимости от силы течения, может быть весом от 10–20 до 50–70 г; крючок N 8 — 10–12 с длинным цевьем.

Сколько нужно умения, сноровки и терпения, чтобы изготовить блесны из самых разных материалов. А материалы эти, например, олово, на дороге не валяются. Другое дело мормышка. Материал — свинец, да крючки. Выдолбил нужные формы в гипсовой пластинке, и за час можешь отлить уйму мормышек! Посередине, как у обычной мормышки, — отверстие; при отливке оно обеспечивается с помощью гвоздя, который перед отливкой можно воткнуть в кусок пластилина. Вот и вся нехитрая технология.

Для насадки лучше всего подходит малек, годятся полоска мяса из более крупной рыбы (мы использовали чаще всего гибрида) или даже пучок крупных червей. Хороший результат дает насадка мелкого гибридика целиком (он плотен и живуч), особенно при ловле крупного судака.

В последнее время прекрасно зарекомендовала себя такая конструкция: выше мормышки сантиметров на 10–15 привязывается короткий (6–7 см) поводок с крючком. Если на мормышку насаживается малек в любом виде (при нужде даже соленый), то здесь желательно живой и мелкий.

На течении удилище с катушкой тоже трехколенное, как и при блеснении, но грубее его вершинка, которую лучше приладить самому, использовав для этого одноколейный бамбуковый хлыст. В тиховодье годится зимний удильник с кивком.

Что касается самой ловли, то перед нами то же блеснение, только несколько отличающееся техникой. В тихой воде, опустив мормышку (здесь она должна быть возможно меньшего размера) на дно, приподнимают ее затем сантиметров на 10 и приступают собственно к ловле. Вершинку приподнимают еще сантиметров на 15–20, затем опускают в исходное положение. Движения более медленные, плавные, чем при блеснении, хотя иногда ради разнообразия им придают некоторую резкость. Можно, не приподнимая вершинку, потрясти ею.

Не менее эффектный прием заключается в том, что мормышку кладут на дно, а через несколько секунд начинают подъем с мелким подергиванием. С высоты 15–30 см опускают ее на дно, затем повторяют операцию. Можно быстро опускать мормышку на дно, как бы стучать об него 2–3 раза и больше, увеличивать или уменьшать резкость подъема и т. д. Все приемы очень сходны с зимней ловлей на маленькую мормышку, хорошо известны многим рыболовам. Здесь только длина удилища и вес мормышки предопределяют большие амплитуды колебаний.

На течении приемы менее разнообразны, здесь даже тяжелую мормышку при подъемах постепенно сносит, и удилище следует за ней до тех пор, пока леска не вытянется в одну с ним линию. Ее можно стравливать с катушки до тех пор, пока рука будет ощущать стук мормышки о дно. На течении после каждого подъема удилища сантиметров на 20–30 нужно опускать мормышку на дно.

Как правило, ловля судака на мормышку добычливее, чем на блесну. Ею удобнее ловить на течении, в сильно закоряженных местах. Конечно, и здесь приходится иной раз обрывать снасть, но поскольку изготовление мормышки значительно проще, чем блесны, потери не так огорчительны.

В наших краях добывают судака возле хутора Калинина, у станицы Багаевской и ниже ее, на сбросе теплого канала Новочеркасской ГРЭС в Дон и ниже сброса. Ищите ямы, глинистые обрывы, места берега, где деревья лежат в воде, круговерти, обратное течение — и вы, проявив терпение и изобретательность, не останетесь без улова. Мгновения хватки, вываживание судака запомнятся вам на всю жизнь.

ЛОВЛЯ ЖЕРЕХА

Автор, съевший зубы на рыбалке, должен со стыдом признаться, что за всю свою жизнь не добыл ни одного жереха, называемого на Дону белизной. И не пытался. По-видимому, ловить этого чрезвычайно осторожного хищника — привилегия немногих терпеливых и главное — искусных. Поэтому предоставляю слово классному «жереховеду» В. Ф. Быкадорову и его подающему надежды ученику В. И. Надтоке, которые зачем-то работают еще и доцентами Новочеркасского политехнического института.

Итак:

КОРСАР ДОНСКИХ ПЕРЕКАТОВ

Многим рыболовам, наверно, приходилось наблюдать, как с шумом плещется на реке крупная рыба. Это затеял очередную охоту жерех — сильный и осторожный хищник, настоящий корсар донских перекатов. И сейчас еще можно встретить в Дону экземпляры весом 3–5 кг. Поймать жереха не просто, от рыболова требуется основательное изучение особенностей его поведения, тщательная подготовка снастей, наблюдательность и терпение. И если вам удастся освоить все премудрости ловли жереха, можете смело присваивать себе высший рыболовный разряд или даже сразу почетное звание заслуженного мастера рыболовного спорта.

Через несколько лет после больших разливов на Дону, которые были в 1979 и 1981 годах, жерех ловился особенно хорошо. И вот жарким летом, в августе, выше хутора Калинина, в районе, известном среди рыболовов, как Жуки, случилась колоссальная рыбалка на жереха! Шутка ли, за сорок минут улов оказался за 28 килограммов! При этом шесть красноперых красавцев были не меньше, чем по 3 килограмма.

А все начиналось обычно. Солнце еще палило, было около четырех вечера. Часом раньше рыболов приткнул свой катер у одного из песчаных островов, каких много остается на Дону после работы земснарядов. Бросил якорь, вздремнул. Разбудили его крики чаек. Неподалеку от катера ходила карусель из чаек, а вода кипела от ударов жереха. Рыболов опешил от увиденного. Затем быстро вскочил на ноги, возбужденно огляделся, и, схватив спиннинг, который как ружье у охотника, был в полном снаряжении, осторожно зашел по пояс в воду и сделал первый заброс.

Дальше время для него потеряло всякие реальные очертания и помчалось стремглав. Обрывалась снасть, сходила рыба, и вначале он смутно помнил, что первых рыбин пытался отправлять в садок. Все смешалось в его памяти. Очнулся, когда удары на воде исчезли, улетели чайки, на песке лежал великолепный улов, какого у него, сравнительно недавно освоившегося жереховую снасть, еще никогда в жизни не было.

Назавтра, рано утром, несмотря на сильный туман, рыболов снова отправился к заветному месту со своим товарищем, который его научил и по-настоящему увлек охотой за жерехом на донских перекатах. И хотя эта экспедиция оказалась менее удачной, но без улова они не вернулись. Так был успешно сдан экзамен по ловле жереха начинающим рыболовом.

Обычно жерех охотится на перекатах, у поверхности, Там, где течение убыстряется и где неутомимо порхают стайки мальков. Жерех, как настоящий пират, нападает внезапно. Стремительно врывается в стайку мальков, сильно бьет хвостом, оглушает добычу и тут же, развернувшись по кругу, заглатывает незадачливых рыбешек, так и не успевших что-либо сообразить. Ввиду полной беззубости, жерех перетирает мальков специальными терками, которые имеются у него для этой цели на жаберных крышках.

Нередко на перекате может охотиться стая жерехов, в которую объединяются, как правило, корсары-одногодки. Тогда начинается настоящий разбой. Вода кипит от мощных ударов, стремительно разлетаются перепуганные мальки. И тут как тут уже наблюдательные чайки заводят над перекатом свою карусель. Кормятся, пользуясь случаем, выхватывают добычу у жерехов.

На Среднем и Нижнем Дону наиболее успешно жереха ловят на спиннинг. Для начинающего рыболова лучше начинать с одноручного удилища, оснащенного безынерционной катушкой типа «Дельфин» с леской 0,4 мм. Снасть (рис. 12) представляет собой елочку из трех тройников N 8 10. Тройники надеваются на поводки длиной 20–30 мм в виде петель из основной лески на расстоянии 150–200 мм друг от друга и от блесны. Блесна крепится к леске через карабинчик.

Рис. 12. Снасть для ловли жереха

Основной секрет снасти заключается в том, что она должна имитировать стремительно убегающих рыбешек. Для этой цели тройники оснащаются за крючками небольшой белой бородкой 10–20 см длиной в виде кисточки из тонкой лески, перьев или лучше белой капроновой мочалки. Предварительно бородка пропускается через цевье тройника, перегибается в сторону крючков, а на цевье плотно надевается полихлорвиниловая или капроновая трубка. Часто для этой цели рыболовы используют легкую блестящую алюминиевую ленту, которой, тщательно обжимая, оборачивают цевье крючков.

Важно для жереховой снасти правильно выбрать блесну. Для успешной рыбалки желательно точно посылать снасть в нужное место. Поэтому блесна должна быть достаточно тяжелой и хорошо имитировать паническое бегство мальков-тройников. Хорошие результаты дает плоскоизогнутая блесна из 3 мм нержавеющей стали, как показано на рисунке. В нижней части блесны опытным рыболовам рекомендуется устанавливать дополнительно обычный тройник 8–10 номера или даже 12-го — без бородки. Иногда успешной может оказаться более мягкая блесна, входящая в воду почти без всплеска. Наиболее подходящий вариант — трубчатая блесна длиной 50–70 мм из алюминия диаметром 10–12 мм, залитая свинцом и также оснащенная тройником. Из промышленных блесен хорошо зарекомендовала себя «Жерёх-2».

Охотятся за жерехом, как уже сказано, на перекатах. Поэтому рекомендуется внимательно изучить интересующий вас участок реки. Следует обратить особое внимание на приверхи и ухвостья островов, протоки между островами — особенно с сильным свальным течением, подмываемые берега. Увлекательная рыбалка может оказаться у песчаных островов, которые остаются у берегов после работы земснарядов. Характерная примета места, где начался бой жереха — стая чаек, иногда это могут быть всего 1–2 птицы, периодически стремительно падающие к воде.

Жерех ловится с конца апреля и, нередко, до конца сентября обычно в течение всего светлого времени дня. Лучше всего с 8–9 часов утра, когда начнет прогреваться вода и на перекате появится малек. Хорошая рыбалка бывает также ближе к закату солнца после 17 часов. И совсем удачливой она может оказаться, когда на перекате разбойничает жерех, а на воде стоит легкая рябь. В пасмурный день жерех может и не появится на перекате.

Ловят жереха на спиннинг с берега или с лодки. Иногда приходится до пояса заходить в воду, обычно выше по течению от места боя жереха. Забрасывать снасть желательно с расстояния 15–25 метров, помня об осторожности жереха и стараясь своими движениями в воде не спугнуть хищника. Снасть забрасывается, как правило, поперек или под углом по течению. Желательно направить блесну почти рядом с местом удара жереха и по времени непосредственно сразу после него, чтобы снасть как раз поспела ко второму эпизоду его разбойного промысла. Подмотка лески выполняется сразу же после того, как снасть падает в воду. Скорость подмотки выбирается в зависимости от катушки такой, чтобы снасть шла у поверхности воды.

Поклевка жереха ощущается как удар по леске, поэтому важно правильно отрегулировать тормоз катушки. Подсекают жереха резко и сразу же в момент удара.

На лодке осторожно сплавляются к перекату за 50 метров, стараясь не шуметь веслами, и становятся на якорь за 15–25 метров от места, где бьет жерех. Во всех случаях рекомендуется делать перерывы на 5–10 минут в забросах спиннинговой снасти, чтобы замаскировать присутствие рыболова на перекате и не распугать осторожную рыбу.

В дальнейшем после первых успешных рыбалок при охоте за жерехом рыболовам следует исходить уже из собственного опыта.

ЛОВЛЯ НА «ДЕРГАЛКУ»

В сущности, это разновидность описанной выше ловли на мормышку. Снасть представляет собой небольшое, до полутора метров, довольно толстое удилище с несколькими пропускными кольцами. Ближе к ручке — крючки из толстой проволоки для наматывания лески диаметром 0,7–0,8 мм. На конце лески — тяжелый, граммов триста, свинцовый груз, поводок и тройник из крючков от N 7 до N 12, стоящий на 30–50 см выше груза.

Насадка — малек покрупнее, можно использовать верхоплавку, особенно для ловли щуки.

Ловят, спускаясь на лодке вниз по течению и бросая якорь там, где замечены поклевки. Техника элементарно проста. Размотав леску до дна, а оно хорошо чувствуется, когда на «дергалке» тяжелый груз, укорачивают ее примерно на 20–30 см и начинают поддергивать снасть, время от времени опуская груз на дно. Конечно, приходится постепенно менять длину лески в зависимости от глубины.

На «дергалку» берутся все хищники. Преимущества, этого способа в том, что можно ловить на любой глубине и на сильном течении.

Намотай на уду

Чем ни меньше рыбы, тем больше желающих ее добыть. Личный транспорт позволяет теперь попасть в самые глухие и отдаленные места. Берега, особенно в выходные дни, забиты людьми, среди которых уйма случайных. На самой реке лодки в иных местах стоят косяками. А счастливцев, у коих в садках плещется рыба, — единицы. Остальные наблюдают за ними, огорченные до зубовного скрежета. Потому что эти остальные — жалкие дилетанты, считающие, что для поимки глупой рыбы вполне достаточно привязать к леске крючок побольше, грузило потяжелее, приспособить на крючок какую ни на есть насадку и забросить все это в любом месте реки. Ах да, не забыть еще подвесить колокольчик, чтобы разбудил в случае чего. Это они, приехав и употребив с утра чего-нибудь покрепче, говорят, ухмыляясь: «Га, чего хитрого в рыбалке? Наливай да пей».

Бог с ними, с дилетантами. Пусть утешаются тем, что, как они считают, отдыхают на природе. Истинные любители знают, как важны в рыбалке всякие «мелочи» и маленькие хитрости, наблюдения, крупинки опыта, из которых и состоит собственно рыболовная наука. Именно для них приводятся ниже некоторые советы.

1. Окрасьте леску. Вы давно присмотрели тихий омуток с очень чистой водой, пробовали ловить в нем, но безуспешно, хотя рыба там есть. В чем дело? Часто в таком случае виновата леска. Если она белая, то для осторожной рыбы, обитающей в спокойной воде, такая леска подозрительна. Значит, ее надо перекрасить под цвет воды. С помощью красителя «Элегант» можно получить разнообразные оттенки лески: от светло-желтого до темно-коричневого.

Можно воспользоваться также шелухой репчатой лука. Для этого надо взять 15–20 г шелухи, положить в какую-нибудь баночку, залить 150 г воды, кипятить минут пять, потом снять с огня, положить туда моток лески так, чтобы она не всплывала, и оставить ее в красителе на три часа. Вынув, сполоснуть холодной водой. Цвет лески получится желто-коричневый, такая окраска держится очень долго, а леска становится крепче.

Вам нужен зеленый цвет? Прокипятите жилку в растворе бриллиантовой зелени — «зеленки», как называют в народе это аптечное средство, и вы получите то, что надо. Годятся для подбора цвета и все красители, применяемые для окраски синтетических тканей.

Впрочем, если вы пользуетесь заграничными лесками, в окраске нет необходимости, ибо они, как правило, не бывают белыми.

2. Вымойте руки! Ваш сосед то и дело снимает с крючка рыбу, а у вас — мертвое бесклевье. В чем дело? Снасти и насадка одинаковые. Место? Не всегда. А помните: вы заливали в бак машины бензин, проверяли щупом масло и лишь наспех вытерев руки, взялись за удочку. А ведь обоняние у рыбы отменное, как говорится, чует за версту. Вымойте же, наконец, руки с мылом!

3. Запаситесь… пылью. Поплавок судорожно двигается, «дробит». Это проказы мелкой рыбешки, особенно верхоплавки, которая преследует насадку не только в верхних слоях воды, но даже опускается за ней на дно.

Возьмите горсть дорожной пыли, добавьте в нее немного отрубей или молотых сухарей и бросьте в воду несколько щепоток этой смеси. Тут уж мелочи хватит работы, что и отвлечет ее от вашей насадки.

4. Прикормка в нужном месте. Вы наготовили прикормки и хотите опустить ее точно в нужное место, а течение довольно сильное. Как тут быть? Накатайте шарики величиной примерно с грецкий, орех, а то и больше. Каждый из них хорошо закрепите на крючке удочки и тихо опускайте в нужное место, затем резким движением удилища выдергивайте крючок. Конечно, прикормку надо забрасывать по частям, каждый раз после того, как клев станет затихать.

5. Еще одна приманка. Это… жареный песок. Налейте на сковородку немного растительного масла, дайте ему закипеть, затем всыпьте в него два-три стакана песка и жарьте минут десять, помешивая. После этого песок долго будет хранить запах масла, к которому рыба, как известно, неравнодушна.

6. Обновите дно. Однажды мы пытались ловить рыбу в озере, но безуспешно. Не помогали никакие ухищрения. А рядом сидел местный рыболов и одну за другой таскал тарань, красноперку, иногда карасей. Уже уходя домой, он поделился секретом: «Вчера я тут хорошо поработал, ребятки. Несколько ведер песку высыпал в то место, где ловлю. Рыба любит свежее дно. Оно здесь илистое, темное. Возможно, и белизна песка рыбу привлекает».

7. Годится и валокордин? Некто однажды, упустив крупную рыбу, расстроился, схватился за валокордин и второпях облил им тесто, на которое ловил. До этого поклевки были редкими, а тут один за другим стали брать крупные караси, тарань. Все лето он ловил рыбу на тесто, сдобренное валокордином. А вы не пробовали?

8. Вы, рыба и сосед. Улов очень даже зависит от вашего поведения на воде. В чистой воде рыба совсем неплохо видит вас на берегу, поэтому избегайте резких движений, не разговаривайте громко, а, находясь в лодке, не стучите чем-либо — звук в воде распространяется лучше, чем в воздухе.

Помните, что рыба «стоит» головой против течения, поэтому очень нежелателен сосед, ставший в нескольких метрах ниже вас по течению. По той же причине, меняя место, передвигайтесь вверх по реке.

9. Поплавок для донки. Ловить на донку в водоеме с заиленным дном — сплошная моряка: насадка, проваливаясь в мягкий грунт, становится малозаметной. Здесь полезно оснастить донку небольшим поплавком. Крепится он в 5–7 см от крючка. Поплавок можно сделать из пробки или пенопласта, окрасить в темно-серый цвет. Благодаря такому приспособлению, насадка будет все время держаться на поверхности грунта или висеть вблизи него.

10. Блесна из ложки. Зимой местные жители хорошо ловят на Маныче щуку, а то и окуня на… ложку. Для изготовления такой блесны легче всего стащить у жены нержавеющую столовую ложку, отрезать ручку, а сам черпачок распилить вдоль пополам. Половинки обточить, придав им в некотором роде форму рыбок. Просверлить в каждой по два отверстия — для лески и тройника, и блесны готовы. При хорошем улове можно признаться жене в содеянном зле, рискуя все же получить основательную нахлобучку.

11. «Холодильник» на берегу. Способов хранения свежей рыбы во время рыбалки много. А вот еще один, весьма надежный.

Закопайте свой улов в песок у самой воды, завернув его в чистую тряпицу и слегка присолив. В таком месте ее можно хранить до трех дней. За час-два до обработки такой рыбы ее надо промыть в холодной воде. Да не забудьте на месте захоронки поставить колышек, так как волны смоют все другие приметы и найти ее сразу не всегда удается.

12. И дерн годится. Непреложное правило: прежде чем приступить к ловле, рыбу надо прикормить. А если нет (или уже нет) прикормки? Вырежьте на лугу кусок дерна, смочите водой и положите на него с десяток червей. Подождите, пока они заберутся вглубь дерна, и бросьте его выше места ловли.

Это, конечно, не лучшая прикормка, но она не так уж и плоха, действует долго и довольно надежно. Рыбу привлекает к ней запах червей и земли, размытой водой.

13. Поможет спичка. Если случилось так, что колена удочки невозможно разъединить после рыбалки, зажгите спичку и, поворачивая удилище, подогрейте внешнюю соединительную трубку. Она расширится больше внутренней, и колена, скорее всего, разъединятся.

14. «Рубашка» для пенопласта. Пенопласт — отличный материал для рыболовных поделок. Но у него есть изъян: малая прочность, пористость поверхности. Можно устранить этот недостаток, покрыв поверхность изделия эпоксидным клеем. Когда нанесенный эпоксидный клей высохнет, на пенопласте образуется твердая корка. Чтобы она была прочнее, надо нанести на поверхность несколько слоев. Каждый из них следует сушить не менее 6 часов, а верхний — до суток.

Затвердевшее покрытие зачищают напильником или наждачной шкуркой. Для получения гладкой глянцевой поверхности верхний слой надо отполировать пастой ГОИ.

15. Для самых пугливых. Для успешной ловли красноперки, тарани, окуня в сильно заросших водоемах (озерах, речных затонах) лучше всего использовать шарообразный поплавок с грузилом внутри. Он исключает зацепы за водоросли, позволяет точно забрасывать снасть в «окно». Рыба при этом не настораживается и смело хватает насадку.

Такой поплавок делается из кубического куска 2x2 см твердого пенопласта, из которого вырезается заготовка шарообразной формы и доводится шлифовальной шкуркой. По центру прокалывается отверстие для пропуска лески. В нижней части делается углубление под дробинку. Вес ее сообразуется так, чтобы поплавок был притоплен на две трети. Поплавок красится в темно-зеленый цвет, что делает его едва заметным на воде среди водорослей.

Леска пропускается через поплавок сверху, а снизу крепится грузило-дробинка, которая утапливается в теле поплавка. Свободный отпуск лески до 50 см, поводок тонкий 0,12–0,15 мм.

16. Мотыль на крючке. Насадить мотыля на крючок — дело хлопотное. В коробочке он сминается, сбивается в клубки, приходится отделять двух-трех для наживки, а время порой дорого, ведь клев продолжается не так долго. Личинки не будут сминаться, если их перед рыбалкой подсушить, а затем в мотыльнице посыпать крахмалом. Сокращается время наживления мотыля, если крючок хорошо заточен, а его бородка слегка подпилена или подогнута. Уменьшение бородки полезно тем, что мотыль не так сильно травмируется и не вытекает.

17. «Бутерброд» для окуня. Погода стоит сырая, туманная. На льду сидит у лунки рыболов, то и дело взмахивает руками, вытаскивает одного окуня за другим. Конечно, скоро счастливчика «рассекретили». Леска у него цветная, диаметром не больше 0,15 мм. На конце ее самодельная серебряная блесна «плотвичка» длиной сантиметра в два. Выше короткий поводок с крохотной мормышкой «мухой», а еще на 20 см выше — крючок N 7 тоже на коротком поводке.

На крючок блесенки насажен окуневый глаз, на мормышку — опарыш с двумя мотылями, а на крючок — ручейник. Вот такой «бутерброд» оказался очень по вкусу окуням!

18. Узел становится прочнее. Леска, особенно японская, легче рвется на узлах. Приготовьте узел, затем опустите его в холодную воду и затяните пинцетом или руками. Затянутый в воде узел становится намного прочнее. Можно также при завязывании узла приложить к жилке шерстяную или хлопчатобумажную нитку. С такой ниткой узел почти не ослабит леску.

19. Не навреди! Обоняние у рыб развито исключительно сильно. Добавление в растительные насадки в ничтожно малых дозах конопляного, льняного, подсолнечного, укропного, анисового и других масел, настойки валерианы улучшают клев. Порой для всей насадки на рыбалку достаточно одной-двух капель. Но если переборщить (можно и кашу маслом испортить!), насадка только отпугнет рыбу. Такие случаи мне известны.

20. За рыбой — глаз да глаз. Конечно, вам хочется привезти домой свой улов свежим. Поэтому постарайтесь подольше сохранить рыбу живой в садке. Для этого быстрее и аккуратнее снимайте рыбу с крючка, чтобы не повредить ее жабры. Садок лучше опускать в воду поглубже с теневой стороны лодки. Если ловите на течении, положите в садок какой-нибудь груз, чтобы его не выносило течением на поверхность воды. При ловле с берега держите его под кустом, укрытым от прямых солнечных лучей или накройте сорванной травой, камышом. Если рыба все же уснула, ее лучше вынуть из садка — в воде она портится быстрее. А возвращаясь домой, ни в коем случае не держите рыбу в полиэтиленовом мешке!

21. Трубки для изготовления поплавков. Для изготовления пенопластовых поплавков вам очень пригодятся тонкостенные металлические трубочки, по диаметру примерно равные будущему поплавку. Годятся ружейные металлические гильзы разного калибра, нижние колена от старых телескопических антенн, колпачки от перьевых авторучек и т. д. Конец трубки следует хорошо заточить напильником так, чтобы образовалась режущая, острая, как нож, кромка. Трубку острым срезом устанавливают на брусок пенопласта и, нажимая на нее или ударяя по ней сверху, одновременно поворачивают вокруг оси. Трубка заглубляется в пенопласт, вырезая из него круглую заготовку. Чтобы заготовка легко извлекалась из трубки, последнюю перед началом работы промазывают изнутри вазелином.

22. Полировка блесен. Вернуть потускневшей медной или латунной блесне первоначальный блеск можно, потерев ее мякотью сырой картофелины. А для полировки блесен на рыбалке полезно иметь с собой кусочек замши или фетра, натертых пастой ГОИ. С их помощью за несколько минут можно придать блесне зеркальность. С несколько меньшим эффектом можно использовать также канцелярскую резинку.

23. Искусственный опарыш. Его можно приготовить из плотного поролона, обрезая его кусочки ножницами до придания внешнего сходства с опарышем. Пропитав заготовки яичным белком, на 10–15 секунд опустите их в кипящую воду, затем остудите и пропитайте подсолнечным маслом.

24. Как раскрутить леску. Бывает, леска закручивается, особенно при отвесном блеснении на большой глубине. Закрученную леску легко выпрямить, протаскивая ее (лучше влажную) в размотанном виде по траве или, если вы на лодке, пустив за собой по воде.

25. На две мормышки. Очень часто в глухозимье хороших результатов можно добиться, если ловить на две мормышки — сверху легкая и маленькая, размером с просяное зернышко, а внизу — потяжелее. Играть приманками при такой оснастке лучше интенсивно. При этом рыба чаще хватает верхнюю мормышку. Ее, кстати, не следует утяжелять излишним количеством насадки — достаточно одного — двух мотылей или двух-трех шашелей.

26. И крючки, и мормышка. При ловле на большой глубине (5–8 м и более) часто успех приносит снасть, состоящая из основной лески диаметром 0,2–0,25 мм, двух-трех крючков на ней и крупной мормышки на конце. Крючки крепятся или прямо к основной леске через колечко, или на коротком — до 3 см — поводке.

27. Якорь под руками. Если вы тащите в огромном рюкзаке резиновую лодку, снасти, кое-какие припасы да еще якорь — это уж слишком. К тому же наша промышленность, насколько знаю, так и не освоила выпуск хороших разборных якорей для резиновых лодок. Возьмите с собой авоську, набросайте в нее на берегу сколько надо камней — вот и готов якорь. Нет камней? Зато почти всегда найдется песок, для которого нужно иметь полотняный мешочек.

28. Насадка соединительных трубок. Нашему брату нет-нет, да и приходится ремонтировать (сазан поломал!) бамбуковые удилища, а то и делать их складными, приобретя цельный бамбуковый хлыст у услужливого кавказца. Самая важная здесь операция — насадка соединительных трубок. Подогнав конец колена под трубку, обмотайте его по длине насаживаемой трубки капроновой нитью слой в слой. Трубку сильно нагрейте на газовой горелке, затем пассатижами нацепите ее на конец колена так, чтобы она лишь удерживалась. Обмотка из капроновой нити начнет плавиться. Тогда быстренько, обхватив обеими руками колено, уприте трубку в заранее приготовленную плашку на полу. Небольшое усилие, и колено по расплавленному капрону войдет в трубку, как по маслу. Теперь подставьте трубку под струю холодной воды. Мгновенно сжавшись, она еще прочнее прижмет капроновую пленку, заполнившую все пространство и все неровности между бамбуком и трубкой, скрепив их намертво. Как всегда, в бамбуковую полость надо забить деревянный колышек.

29. Малька — подсачеком. Обыкновенным подсачеком малька не поймаешь: слишком крупная ячея. Но приспособить его для этой цели можно. По внутреннему размеру подсачека шьется конус из марли, тюля или малявочной сетки. При ловле малька конус вставляется в подсачек, вершины связываются — и сачок готов. Таким приспособлением успешно пользуются львовские рыболовы.

30. Как уберечь кожу рук. От воды и ветра летом на рыбалке часто трескается кожа рук. И хотя существует множество кремов, купить их не всегда можно. Полезным может оказаться народный способ лечения. Возвратившись с рыбалки, перед сном промойте руки в горячей воде с мылом, а затем протрите их подсолнечным маслом.

31. И скрепки годятся. Все знают, как хлопотно развешивать рыбу на сушку. Можно использовать для этого обычные канцелярские скрепки. Отгибают у скрепки наружный конец, нанизывают на него рыбу, а внутренним вешают на протянутую леску или проволоку. Для сушки крупной рыбы берутся скрепки из толстой проволоки.

32. Берегите лодку! Резиновая лодка — мечта многих рыболовов. Она может служить долго, если обращаться с нею бережно. Ни в коем случае не перекачивайте лодку. Днем, когда пригреет солнышко, она может лопнуть. Такие случаи бывали. По мере нагревания воздуха понемногу стравливайте его через вентили. Вредно класть доски на борта и сидеть на них. После рыбалки высушите лодку (в крайнем случае сделайте это дома) и тщательно протрите тряпкой промежутки между дном и баллонами, где даже после долгой сушки сохраняется влага. Небрежность приводит к тому, что именно в этих местах начинает «гнить» лодка. Дома лучше держать ее в развернутом виде.

Рыбацкая кухня

После долгих трудов, порой умаявшись до изнеможения, вы поймали рыбу и привезли ее домой, где она уже не представляет для вас той ценности, что на реке: азарт уже прошел.

— Что с ней делать? — недовольно спрашивает жена, у которой достаточно и других хлопот.

— Делай, что хочешь, — отвечаете вы равнодушно, мечтая скорее добраться до подушки.

И ваш улов отправляется в холодильник до следующего дня, а то и на несколько дней — в морозильную камеру. Но рыба, побывавшая в холодильнике, это типичное не то: она теряет свои вкусовые качества гораздо быстрее, чем мясо.

Портят этот деликатесный продукт и многими другими способами. Однажды в московском пивном баре официант, проникшись вдруг ко мне дружескими чувствами, принёс в виде большого одолжения воблу: это было нечто отвратительно-соленое и жесткое. Недавно угостили донской селедкой — соленой-пресоленой, это то, что у нас называют рапа; до сих пор не пойму, как можно было испортить эту прекрасную рыбу. Угощали меня и неким варевом, которое хозяева горделиво называли ухой, но это было нечто рыбное с большим количеством картофеля, крупы, заправленное помидорами.

Край донской исстари славился рыбой, поэтому здесь существует множество рецептов ее приготовления — своих и заимствованных со стороны, старинных и современных. Итак…

УХА

У нас ее называют щербой, ласково — ушицей. При одном ее упоминании даже тонкие ценители кухни произносят восторженные восклицания. Действительно, трудно сыскать блюдо более вкусное и полезное. Конечно, лучшая уха, — приготовленная у реки на костре.

Знаменитый французский кулинар Антуан Карем после тщательного изучения русской кухни пришел к выводу: «Если черепаховый суп у англичан есть суп национальный, то у русских, вероятно, уху можно признать за самый национальный суп». Гурманы утверждают, что уха — пища богов. Не зря же богиня Венера угощала своего супруга рыбным супом, как только он начинал скучать, и он от этого становился веселее и нежнее.

Считается, что уху может сварить каждый, но каждый варит по-своему, и далеко не у всех получается. Несмотря на обилие рецептов, все же есть одно общее и обязательное правило: рыба должна быть совершенно свежая, а еще лучше — живой. При наличии всех других специй, без укропа, на мой взгляд, настоящей ухи нет. Причем, лучше всего использовать соцветия. Укроп отбивает некоторую приторность и слащавость рыбы. Почему-то во многих рецептах он не упоминается вовсе, но редко какая хозяйка на Дону станет варить уху без укропа. Не забывайте также удалять жабры, желчный пузырь, иначе бульон будет горчить. Но если уж такое случилось, опустите в кипящую уху на 5–10 минут несколько древесных угольков. Пересоленную уху можно спасти, растворив в ней кусочек сахара или опустив в нее сырую картофелину, разрезанную пополам.

УХА РЫБАЦКАЯ

Если вы хоть раз не попробовали ухи, сваренной на рыбалке, вы не испытали в жизни настоящего счастья. У нее необыкновенный вкус! Вот рецепт «классической» рыбацкой ухи.

На 600–700 г мелкой рыбы — 400–500 г крупной, укроп, 3 головки репчатого лука, 1 корень петрушки, 2 лавровых листа, 3–5 горошин черного перца, соль по вкусу.

Мелкую рыбу выпотрошить, промыть и, не очищая от чешуи, сложить в кастрюлю, залить холодной водой, добавить соль и варить до тех пор, пока рыба полностью не разварится. При этом надо следить, чтобы бульон не плескался через край и не сбежала ни единая капля навара, иначе уха будет уже не та!

Затем бульон процедить, скажем, через марлю, положить в него лук (очищенными, но целыми головками), петрушку, укроп, поставить бульон на огонь, проварить еще 15 минут, после чего опустить в него заранее подготовленные порционные куски крупной рыбы. На медленном огне варить еще 15–20 минут, удаляя всплываемую пену. Перец и лавровый лист положить за 3–5 минут до готовности.

Готовый бульон перед подачей на стол посыпать измельченной зеленью петрушки, зеленым луком, в каждую тарелку положить порционный кусок рыбы.

Если эту уху готовят на костре, рыбную мелочь лучше варить, заложив в марлю, которую после варки извлечь вместе с разваренной рыбой.

ТРОЙНАЯ УХА

Варить потрошенных ершей 40 минут, затем вынуть их. В этом же бульоне в течение 30 минут отварить окуней. Бульон процедить, положить в него мелко нарезанную морковь, репчатый лук, корень петрушки, душистый перец, лавровый лист. Все прокипятить и заложить крупную рыбу. После того, как глаза у рыбы побелеют, уху снять с огня, положить в нее укроп, лук, гвоздику, лавровый лист и закрыть крышкой.

АРХИЕРЕЙСКАЯ УХА

Отварить мясной бульон, лучше всего из дичи или курятины (юмористы говорят: лучшая уха из петуха), затем в этом бульоне варить крупную рыбу ранее описанным способом.

УХА ИЗ ЕРШЕЙ

Многие из нас, поймав ерша, спешат выкинуть «этого сопляка». А зря, тем более, если никакой другой рыбы нет.

Выпотрошите ершей, не снимая чешуи, сложите в марлю, завяжите узлом, сварите рыбу и выбросьте ее. Теперь остается положить в бульон соль, специи, довести его до кипения и, пожалуй, самая вкусная рыбацкая ушица готова. Ибо по своим вкусовым качествам ерш был и остается «королем» ухи.

УХА ИЗ ОКУНЕВОЙ МЕЛОЧИ

На некоторых водоемах надергать окунишек, этих шустрых разбойников, можно запросто. Но что делать с такой мелкотой? Конечно же, сварить из нее уху, лучше всего здесь же, на берегу. Уху с дымком, с угольками, нечаянно попавшими в кипящую воду… Рыбу выпотрошить и промыть, чешую можно оставить. Когда вода закипит, бросить в нее крупно нарезанный картофель. При повторном закипании — рыбу. Периодически удалять пену. За пять минут до конца варки положить третью часть зелени и специй, оказавшихся под рукой: укропа, петрушки, лаврового листа. В конце варки высыпать оставшиеся две трети зелени. Снять котелок с огня и плотно закрыть. Через 10–15 минут уха «дойдет» в собственном пару.

Дома такой вкусной ухи вы никогда не сварите.

УХА «НА НИТОЧКАХ»

Ее готовят из рыбы среднего размера. Рыбу почистить, выпотрошить, обрезать плавники. Взять прочную нить и разрезать ее на куски. Один конец нитки привязать под жабры, а другой — к палочке. Таким образом, к палочке подвешивают несколько рыб. После этого они опускаются в кипящую воду, а палочка, как и при варке ухи в мешочек, кладется краями на края котелка. Когда рыба окончательно сварится, мясо от нее отпадет в бульон, а скелет с костями и голову можно выбросить.

УХА «КУБАНЬ»

Для нее нужны окунь, ерш, сазан, возможны другие сочетания. В подсоленный кипяток положить головы и хвосты, мелкую рыбу. Проварить, процедить бульон. В течение 5 минут варить в нем крупные куски рыбного филе. Вынуть рыбу, обмакнуть в яйцо, взбитое с мукой (одна чайная ложка), слегка обжарить на сковороде в сливочном масле. Вернуть рыбу в бульон и доваривать 5 минут. Затем вместе с овощами и пряностями положить в глиняный горшок, залить кипятком, поставить на 15 минут в горячую духовку. Вынуть из духовки, добавить столовую ложку сливочного масла, вылить поверх хорошо взбитые 1–2 яйца. Вернуть горшок в духовку до полного запекания яиц.

Потребуются коренья пастернака, сельдерея и петрушки, зелень укропа, картофель, перец душистый и горький, морковь, лавровый лист.

УХА ПО-ВЕНГЕРСКИ (ХАЛАСЛЕ)

Ее не спутаешь ни с какой другой: она кирпично-оранжевая, огненная по цвету и вкусу. Главный ее компонент — красный перец.

Берут несколько сортов рыбы. Головы и позвоночные кости варят в течение часа с нарезанным луком. В процеженный отвар кладут посоленные и обсыпанные перцем куски рыбы. Ложкой в уху не лезть! Чтобы куски не расползались, разрешается лишь поворачивать посуду. Огонь должен быть сильным. В конце варки добавляется немного помидоров, нарезанных ломтиками. Никакого картофеля. За две-три минуты до конца варки добавить немного легкого белого вина. Уха халасле готова.

СОЛЯНКА РЫБНАЯ

Можно брать всякую рыбу (500 г), но не мелкую и не очень костистую. Снятое филе рыбы нарезать кусочками (по 2–3 на порцию), а из костей и голов сварить бульон. Очищенный лук (1–2 головки) тонко нашинковать и слегка поджарить в суповой кастрюле с маслом (2 столовые ложки), добавить томат-пюре (тоже 2 ложки) и тушить 5–6 минут, после чего в кастрюлю положить кусочки рыбы, нарезанные ломтиками, соленые огурцы (4–5 шт), свежие помидоры (2–3 штуки), лавровый лист, немного перца и все это залить подготовленным горячим бульоном, посолить и варить 10–15 минут. Перед подачей на стол в солянку стоит положить вымытые маслины, зелень петрушки, укропа, а при желании — ломтики лимона, очищенные от кожицы.

РЫБНАЯ ПОХЛЕБКА

Куски рыбы заливают горячей соленой водой, Добавляют рубленую луковицу, натертую на крупной терке морковь. Жидкость должна полностью покрывать рыбу. Быстро доводят до кипения, варят 5–7 минут. Снимают с огня и настаивают 15–20 минут (метод «антракта»). Затем рыбу вынимают, но так, чтобы куски сохранили форму.

В бульон добавляют крупно нарезанный картофель, снова доводят до кипения, варят 5–7 минут и настаивают без нагревания 10 минут. Подают похлебку со сметаной, а рыбу ставят на стол к похлебке. Можно добавить к этому вкусному вареву свежие травы, листья — щавель, крапиву, листья малины, винограда и смородины. К похлебке подают также кислое молоко, майонез.

ЛАПША РЫБНАЯ

Это старинное рыбное блюдо.

На 300 г рыбы — 100 г лапши, 1 морковь, 2 литра воды, зелень. Варят рыбный бульон и процеживают. Кладут в него мелко нарезанную морковь, варят до мягкости, прибавляют сваренную рыбу и отдельно сваренную лапшу. Подавая, посыпают рубленой зеленью укропа.

СУП С ФРИКАДЕЛЬКАМИ ИЗ РЫБЫ

В кипящую воду положить очищенные и нарезанные кубиками картофель, морковь, корень петрушки, варить 15–20 минут. Для приготовления фрикаделек филе рыбы, лук пропустить через мясорубку. В полученную массу влить половину яйца, растопленное сливочное масло, добавить немного воды, перец молотый и соль. Все хорошо перемешать, сделать шарики.

Опустить фрикадельки в суп, добавить лук, пряности и варить 20 минут. При подаче к столу посыпать мелко нарезанной зеленью.

РЫБА ЖАРЕНАЯ

Очищают рыбу от чешуи и внутренностей, удаляют голову, натирают солью снаружи и изнутри, любители могут поперчить. На хорошо разогретую сковороду, политую подсолнечным маслом, кладут обваленную в муке или панировочных сухарях рыбу: большую — порезанную на куски, мелкую — целиком. Обжаривают рыбу до образования красно-золотистой корочки, дожаривают на слабом огне.

Если на боках костистой рыбы сделать глубокие надрезы, то мелкие косточки, изрубленные на части, не будут досаждать во время еды.

РЫБА ПО-СЕЛЬСКИ

Приготовленную рыбу немного выдерживают в молоке, что придает ей мягкость и особый вкус, солят, обваливают в муке и оставляют на 10–15 минут, чтобы в процессе жарения куски не развалились. Затем куски опускают на сковородку с горячим подсолнечным маслом и прикрывают дуршлагом, предупреждая разбрызгивание масла.

ЖАРЕНАЯ РЫБА ПОД СОУСОМ ИЗ ПОМИДОРОВ

В молодости, живя в казачьей станице, я не знал другой жареной рыбы как только с помидорами — свежими летом и солеными зимой. На вкус и цвет товарища нет, но мне кажется, что такой способ жарения рыбы — один из лучших.

Разрезают рыбу на куски, обваливают в муке, жарят на растительном масле. Помидоры пропускают через мясорубку либо протирают через дуршлаг, смешивают с тушеным на подсолнечном масле луком и кипятят до загустения. В конце добавляют толченый чеснок, перец, соль. Полученным соусом поливают еще недожаренную рыбу, затем жарят некоторое время до готовности.

РЫБА ЖАРЕНАЯ ПО-КУБАНСКИ

Разделанную на филе рыбу присолить, сбрызнуть уксусом или сухим вином, смазать горчицей. Натереть на крупной терке сыр и смешать со взбитым яйцом. Смазать этой смесью рыбу с двух сторон, запанировать в сухарях на разогретом масле, нанизать на шампуры и обжарить на углях без пламени.

Подавать с запеченным в углях картофелем в «мундире».

«МОНАСТЫРСКАЯ ТРАПЕЗА»

Нарежьте рыбу на куски, запанируйте в муке и обжарьте в растительном масле. Положите в эту же посуду ломтики жареного картофеля, сверху на рыбу — жареный лук, четвертинки сваренных вкрутую яиц. Хорошо положить также сверху немного жареных грибов. Залейте все сметаной, посыпьте тертым сыром и запеките в духовке.

На 500–600 г рыбного филе — 1–2 столовые ложки муки, 2–3 ложки растительного масла, 2–3 средние луковицы, 2 яйца, 500 г сметаны, 30–50 г сыра.

КАРП ВАРЕНЫЙ В РАССОЛЕ

Побывав в Семикаракорске на Дону, писатель Владимир Солоухин обнародовал такой рецепт:

«Нельзя придумать столь же вкусное и здоровое блюдо, как карп в рассоле.

Только что пойманных и хорошо очищенных карпов варят в течение 10–15 минут в тузлуке, то есть в рассоле, в очень-очень соленой воде. Потом их вынимают и выкладывают на большое блюдо рядами. Каждый ряд пересыпают мелко рубленным укропом, измельченной петрушкой, измельченным чесноком, перцем, раздавленным душистым горошком. Карп остывает и одновременно пропитывается специями и пряностями. Можно этих карпов есть через час, через два, но можно и на другой день. Чем дольше они стоят (в холодном месте!) тем душистее становятся».

Полагаю, что этот рецепт годится и для приготовления другой рыбы (леща, сазана, амура).

РЫБА, ЗАПЕЧЕННАЯ В ЧЕШУЕ

Этот рецепт — истинно рыбацкое изобретение. Нет ничего проще и, кажется, ничего вкуснее.

Свежую рыбу (не потрошить, не чистить!) заверните в кусок плотной бумаги (но не в газету), а еще лучше в фольгу и поместите в остывающие угли костра. Рыба запечется в своем соку и будет необыкновенно вкусна. Через полчаса или раньше она готова. Кожу с чешуей теперь легко удалить — они уже исполнили роль естественной сковородки, предохранившей мясо от излишнего жара. Если под руками нет ни плотной бумаги, ни фольги, обмажьте рыбу глиной и точно так же запекайте в углях. Удалив затем спекшуюся глину, вы получите то, что надо.

Это блюдо можно приготовить и дома, в духовке. На чуть смазанный маслом противень уложите свежую нечищеную рыбу, предварительно натерев чешую солью. Хорошо запеките. На мой взгляд, приготовленная таким способом рыба часто вкуснее, чем жареная, да и для здоровья полезнее. Особенно хороши запеченные окуни.

РЫБА, ЗАПЕЧЕННАЯ НА ПРОВОЛОКЕ

Рыбу очистить, выпотрошить, оставив икру, натереть изнутри солью и перцем, завернуть в фольгу, нанизать на проволоку и жарить на костре с полчаса, время от времени поворачивая рыбу.

РЫБА НА ВЕРТЕЛЕ

Рыбу потрошат, чешую не снимают, разрезают поперек (а если крупная — и вдоль) на порции, солят и нанизывают на шампур или прут вперемешку с нарезанными кольцами репчатым луком и помидором. Концы шампура или прута кладут над углями на подставки. Расстояние до углей должно быть не менее 5 см. Жарят минут 8–10, время от времени поворачивая шампур. Рыба готова, если легко отделяется от чешуи. Таким способом рекомендуется готовить жирных рыб. Попробовали однажды судака — тоже оставил очень приятные воспоминания. Такая вкусная еда идет даже тогда, когда кажется, что совсем сыт.

РЫБА, ЗАПЕЧЕННАЯ В ПЕСКЕ

Хотите быстренько спроворить завтрак из только что пойманной рыбы на берегу?

Нагребите холмик песка и разведите на нем небольшой костер. Пока он разгорится, вы успеете почистить рыбу, выпотрошить и посолить. Теперь положите внутрь каждой рыбы немного лука, перца и лаврового листа, а если есть готовые специи для ухи, — взамен всего этого щепотку такой приправы. Затем заверните рыбу в бумагу, отодвиньте дрова в сторону, закопайте пакет в горячий песок. Сделав все это, снова разведите над песком небольшой огонь, подождите примерно с полчаса — и рыбацкий завтрак готов. Таким способом готовят рыбу и в горячих углях костра.

СУДАК ЗАЛИВНОЙ

Очищенного и вымытого судака (1–1,2 кг) порезать на куски. Кости, голову без жабер, зачистки и икру сложить в кастрюлю, прибавить коренья (по 1 шт), лук (1 головка), соль, лавровый лист (1–2 шт), залить водой и поставить варить. Через 15–20 минут в эту же кастрюлю положить для варки куски судака. Когда куски рыбы будут готовы, вынуть их шумовкой. Уложить их на блюдо в форме целой рыбы, но с небольшими промежутками между кусками и поставить блюдо в холодное место. Получившийся от варки рыбы бульон слить и приготовить 2–2,5 стакана желе, т. е. растворить в нем размоченный желатин (10–12 г), вскипятить и процедить через салфетку. Каждый кусок судака украсить ломтиками лимона, моркови, нарезанной в виде звездочек, листиком зелени и залить полученным желе в 2–3 приема так, чтобы украшения не сдвинулись с места, а куски судака были бы залиты желе. Блюдо держать в холодном месте, пока желе не застынет. К заливному судаку можно подать цветную капусту, картофельный салат, огурцы свежие и соленые, соус, майонез.

ЛЕЩ С КАШЕЙ

Еда, знакомая мне с детства, блюдо, распространенное на Дону издавна.

Очищенную и выпотрошенную рыбу натереть солью снаружи и изнутри. Приготовить фарш: пожарить на сливочном или растительном масле мелко нарезанный лук, смешать его с круто сваренной гречневой или пшенной кашей, при возможности добавить мелко нарубленные яйца. Готовым фаршем нафаршировать леща, запанировать в муке, положить на сковороду с разогретым растительным маслом и поставить в горячую духовку. Запечь, поливая маслом. Когда лещ запечется, переложить на блюдо и полить маслом, в котором рыба жарилась.

Тоже получается очень вкусно! Конечно, запекать леща лучше крупного, весом от 1,5 кг и более.

ЗАПЕЧЕННЫЙ ЛЕЩ

Приготовление этого блюда — проще некуда. Рыбу промыть холодной водой (не потрошить и не чистить), натереть крупной солью, желательно посыпать черным молотым перцем, уложить на противень, смазанный растительным маслом и поставить в горячую духовку на 40–50 минут.

САЗАН С КАШЕЙ И ГРИБАМИ

Для этого излюбленного на Дону блюда (знатоки считают его жемчужиной кулинарного искусства) обычно берут довольно крупного сазана. Чистят, промывают и делают разрез по спине. Аккуратно, чтобы не отделить мякоть от кожи, удаляют кости и внутренности. Затем фаршируют гречневой кашей с грибами, солят, обваливают в муке, зарумянивают с обеих сторон в масле, ставят в духовку и доводят до готовности. Перед подачей на стол можно нарезать кусками и слегка полить разогретым сливочным: маслом. Гречневую кашу для фарша варят на грибном бульоне и смешивают ее с отваренными и обжаренными с луком грибами, сырыми яйцами, перцем и солью.

На 1 кг рыбы — полстакана гречневой крупы, 5 столовых ложек сливочного масла, 3 яйца, 1 луковица, 2 столовые ложки муки.

САЗАН, ЗАПЕЧЕННЫЙ С ХРЕНОМ

Потрошенного килограммового сазана тщательно моют, натирают солью изнутри и снаружи, смазывают сметаной, выкладывают на противень, хорошо смазанный жиром, и запекают в духовке 30–40 минут, периодически поливая соком, взятым со дна противня.

Натирают на мелкой терке хрен, заправляют его уксусом, солью и сахаром. Отваривают два яйца вкрутую и мелко рубят. Осторожно перекладывают рыбу на блюдо, обкладывают вокруг тертым хреном, посыпают рубленными яйцами, украшают веточками петрушки. На гарнир подают отварной или жареный картофель.

ЗРАЗЫ ПО-РОСТОВСКИ

Их готовят из судака или иной рыбы. Рыбу освобождают от костей и кожи или берут филе и режут на кусочки, отбивают. Готовят фарш: репчатый или зеленый лук, вареное яйцо, маслины, крабы (можно и без них), мелко нарезают, все перемешивают. На куски отбитой рыбы кладут фарш и сворачивают в форме сигареты. Зразы густо обмазывают со всех сторон сырым жидким яйцом, обваливают в белых сухарях, кладут на сковородку в кипящее сливочное масло.

К зразам хорошо подать томат-соус, маринованные фрукты и картофель, приготовленный следующим образом: негустое пюре смешивают с двумя-тремя яичными желтками, размешивают, скатывают шарики и обжаривают их на сковороде в кипящем масле до золотистой корочки.

На 500 г филе судака берут 100 г крабов, 80 г лука репчатого, 50 г лука зеленого, 2 яйца, 40 г маслин, одно яйцо для обмазки, соль, масло для обжарки.

САЗАН СО СВЕЖИМИ ПОМИДОРАМИ

Куски рыбы посолить и отварить в небольшом количестве жидкости со специями до полуготовности. Сотейник хорошо смазать маслом, вылить в него отвар, положить рыбу, покрыть слоем крупно нарезанных помидоров, посыпать солью, сбрызнуть маслом и запечь в духовке. На гарнир можно подать отварной или жареный картофель.

На 600 г рыбы — 600 г помидоров, для отвара — немного моркови, петрушки, лаврового листа, несколько горошин перца.

ЩУЧЬЯ ИКРА

Почему щучья? Приготовляют икру и из других рыб, но щучья крупнее и вкуснее. Она вполне хороша в феврале-начале марта, перед самым нерестом.

Выпущенную из щуки икру положить в дуршлаг, поставленный на кастрюлю или другую емкость. Затем ошпаривают икру кипящим рассолом, активно взбивая вилкой до тех пор, пока в дуршлаге не останутся одни пленки от икры. Удалив пленки, покрыть дуршлаг двухслойной марлей и вылить в него содержимое кастрюли. При этом на марле осядет икра. Собрать марлю в узелок, подвесить его и дать воде стечь. После этого икру переложить в салатник, добавить по вкусу соль, черный молотый перец, мелко нарезанный зеленый (1 пучок) или репчатый лук (1 головка), 5–6 ложек жареного растительного масла, немного уксуса или лимонного сока и хорошо взбить. Перед употреблением икру желательно охладить.

Примерно таким способом мы готовили и красную икру, путешествуя по Камчатке. Узелок из марли подвешивали на сук дерева. Как только вода стекла — икру можно есть. Называют такой способ приготовления «пятиминуткой». Конечно, такая икра храниться долго не может. Могу засвидетельствовать, что щучья икра показалась мне ничуть не хуже красной.

КОТЛЕТЫ ИЗ ЩУКИ (по-ростовски)

Рыбу (1 кг), очищенную от костей, прокрутить через мясорубку вместе с крутыми яйцами (4–5 шт), смешать с булочками без корочек (1–2), предварительно размоченными в молоке. Затем обжарить мелко нарезанный лук (3–4 средние луковицы) на сливочном маргарине или масле (150 г), соединить с фаршем, все хорошо перемешать, посолить и поперчить по вкусу, разделать на порции, обвалять в муке и, опуская в горячее растительное масло на сковороде, жарить до готовности. Котлеты можно подавать с томатным соусом или соком, майонезом.

ЩУКА ФАРШИРОВАННАЯ

Почистите ее и промойте. Аккуратно обрежьте вокруг кожу у самой головы и чуть отделите ее от мяса так, чтобы можно было захватить ее пальцами через тряпку. Держа рыбу одной рукой за голову, другой снимайте кожу чулком. Дошли до плавника — подрежьте его, чтобы снять вместе с кожей. В хвостовой части перережьте позвоночник, чтобы хвост остался вместе с «чулком». Если на коже осталось много мяса, осторожно соскребите его ножом.

Очистите рыбу от внутренностей, отделите мясо от костей. Удалив жабры, голову, кости, положите в кастрюльку, залейте водой, поставьте на огонь варить бульон.

Чтобы он получился круче, желательно добавить сюда несколько рыбок других видов: окуней, таранки, ласкирей. Положите 200 г овощей, два лавровых листа, несколько горошин душистого перца.

Мясо щуки пропустите через мясорубку. Затем прокрутите примерно 50 г слегка размоченной в молоке булочки. К полученному фаршу из килограммовой щуки добавьте яйцо, немножко молока, лук, 20 г сливочного масла, 20 г жира, соль, перец, чеснок. Тщательно перемешайте все. Теперь «чулок» нужно не очень плотно заполнить этой массой, зашить возможные повреждения, пришить голову — щука примет свой прежний вид. Уложить на противень, залить бульоном и поместить в духовку. Чтобы не пересыхала и не трескалась кожа, увлажняйте ее оставшимся бульоном. Мину через 40 щука будет готова. Блюдо посыпьте зеленью лука, укропа, петрушки.

КАРП, КАРАСЬ, ЛЕЩ, ТУШЕННЫЕ В СЛИВКАХ

Подготовленную рыбу разрезать на куски, посолить и уложить и один ряд в кастрюле, а сверху — очищенные коренья, лавровый шит, перец, залить двумя стаканами рыбного бульона и тушить. Под конец влить горячке сливки и сливочное масло (или мелко нарезанное свежее сало). Шпик положить перед тушением вместе с овощами.

На стол подать с вареным картофелем.

ШПРОТЫ ИЗ МЕЛОЧИ

Что делать с мелочью? Можно приготовить блюдо, по вкусу мало чем уступающее знаменитым шпротам.

Удалив внутренности и плавники, не снимая чешуи, промывают рыбу и рядами укладывают в эмалированную кастрюлю. Между рядами тонкие ломтики лука и два лавровых листика. Каждый ряд немножко солят и поливают двумя ложками столового уксуса и ложкой подсолнечного масла. Плотно закрыть кастрюлю крышкой и поставить на слабый огонь. Через пять часов рыба готова.

Чешуя и кости растворяются в горячем масле и уксусе. Теперь надо разложить рыбу в стеклянные банки, плотно закрыть крышки — и шпроты готовы.

На килограмм рыбы берут примерно полстакана растительного масла и четверть стакана столового уксуса, разведенного стаканом воды.

ШПРОТЫ ИЗ ВЕРХОПЛАВКИ

Очищенных от чешуи, жабр и внутренностей рыбешек 5–7 минут варят в кипящем подсолнечном масле, в которое предварительно положены соль и специи. Остужают — и шпроты готовы.

ПОВАРСКИЕ ХИТРОСТИ

Мелкая рыба варится 7–10 минут, средних размеров — 15–20, крупная или ее куски — 30–40 минут.

Рыба во время жарения не будет разваливаться, если ее посолить за 10–15 минут до тепловой обработки.

Мороженую рыбу размораживают в холодной воде. Для уменьшения потерь минеральных веществ при размораживании воду подсаливают (1 чайная ложка на литр воды).

При разделке рыбу не следует сгибать и сдавливать, так как из нее вытечет сок, что отрицательно скажется на вкусе приготовляемых из нее блюд.

Из голов леща, карпа, карася готовить бульон не рекомендуется, так как он будет горьковатым.

Рыбу не следует варить в алюминиевой кастрюле — она приобретает неприятный вкус.

Рыбный бульон следует солить в начале варки.

Крупные куски рыбы следует класть для варки в холодную воду, а мелкую рыбу — в кипящую.

При жарении рыбы ее нарезают кусками не толще трех сантиметров.

СОЛЕНИЕ И ВЯЛЕНИЕ РЫБЫ

Из рыбы можно приготовить не только уйму блюд, но и запастись ею впрок. На Дону в «раньшие» времена рыбалка с удочкой была привилегией пацанов да древних стариков. Сельдь, леща, рыбца и другую рыбу ловили весной сетями, вентерями, черпаками — на весь год. Но и теперь еще солят понемногу.

Кажется, нет ничего проще, чем засолить рыбу. Но почему-то не у всех получается, особенно, когда она жирная. Кое-кто даже утверждает, что, например, рыбец без «загара» не бывает. Не верьте.

Существует немало способов соления, но общие правила таковы: нужны подвал или холодильник, особенно летом, соль крупного помола (ни в коем случае не «Экстра»), зачастую — хороший гнет. По возможности рыбу надо солить целиком, ибо, будучи выпотрошена, она теряет жир, быстро сохнет. Если же вы осчастливились, скажем, крупным сазаном килограммов на 5–10 — лучше сделать из него балык. Хороши для засолки деревянная кадушка, емкость из нержавеющей стали, двух- и пятиведерные эмалированные кастрюли. Полиэтиленовые мешки годятся, за неимением лучшего, в полевых условиях.

В некоторых изданиях советуют мыть рыбу перед засолкой. На мой взгляд, это ни к чему, если, конечно, ваша рыба находилась в садке, а не валялась на берегу. Можно разве лишь очистить ее от слизи, которой бывает много поздней осенью.

Вот наиболее распространенный в нашем крае способ засолки. Рыбу аккуратно укладывают рядами в емкость, предварительно насыпав соли на дно. Если рыба крупная (сазан, лещ), ее перед укладыванием натирают солью, втирая ее под чешую, забивают солью жабры, рот. Каждый ряд пересыпают плотным слоем соли так, чтобы она полностью покрывала рыбу. Литературные советы о нормах соли беспочвенны — рыба возьмет ее, сколько надо. Никогда не жалейте соли! Очень важен хороший гнет, который ставится на кружок, сделанный, желательно, из нехвойных пород дерева. Скажем, для пятиведерной кастрюли это увесистый камень в 6–8 кг, который следует тщательно вымыть и ошпарить кипятком. При солении в холодильнике можно обойтись гнетом минимального веса или даже совсем без него.

Некрупная рыба (ласкирь, тарань средней величины) солится двое суток, лещ — как минимум неделю, рыбец, шемая — полторы-две недели. Рыба хорошо просолилась, когда тушка станет твердой. Если потянуть ее за голову и хвост — послышится скрипящий звук. В рассоле и в хорошем прохладном подвале рыба может храниться продолжительное время. Как утверждают знатоки, соленая рыба будет храниться очень долго, даже годами, если сменить рассол, в котором много сукровицы, и залить ее тузлуком.

Перед вывешиванием рыбу надо обязательно отмочить в холодной воде. В литературе часто указывается срок в полтора-два часа. Это верный путь получить «рапу» — очень соленую рыбу. Может, кому-то и нравится такая к пиву… Конечно, для мелочи, солившейся пару дней, этот срок достаточен. Чем ни дольше лежит рыба в рассоле, тем больше времени нужно для ее отмачивания. Жирный рыбец берет мало соли, но и его я отмачиваю часов 10–12, а если он полежал в рассоле месяц-два, то и сутки. К сожалению, соль со временем понемногу «съедает» рыбий жир. Леща и сазана надо отмачивать двое суток. При отмачивании воду надо менять каждые три-четыре часа. Под проточной водой процесс ускоряется; в таком случае, например, для рыбца достаточно 3–4 часов. Хорошо помните, что правильно определенное время вымачивания — это залог получения вяленой рыбы хорошего качества.

Вялить рыбу желательно на ветру, но в тени. Тарань, лещ, судак и чехонь вывешиваются головой вверх; синец, рыбец и шемая — вниз. В жару у каждой рыбы надо выпустить перед этим руками воздух изнутри. Последняя необходимая предосторожность — предохранение рыбы от мух. Для этого после отмочки пропускают ее через 5-процентный раствор уксусной эссенции или укрывают марлей. Но по-настоящему уверенным я почувствовал себя, когда обзавелся каркасным ящиком, забранным мелкоячеистой латунной сеткой. Зимой наиболее удобное место для вывяливания — в кухне у печки, а в городской квартире — возле батареи.

В полевых условиях в жаркое время наиболее приемлемый, на мой взгляд, способ засолки заключается в следующем. Выкопать у вашей палатки яму — чем ни глубже, тем лучше. Перед солением снять с рыбы чешую — можно не так уж тщательно, как, скажем, для ухи. Конечно, товарный вид будет уже не тот, зато она быстрее засолится и лучше сохранится. Солить в плотном полиэтиленовом мешке. Гнет? Песок, насыпанный в другой мешок. На яму кладутся жердочки, на них — кусок полиэтилена, который засыпается землей. Вернувшись домой, переложите рыбу из полиэтиленового мешка в имеющуюся у вас «стационарную» емкость.

Еще один способ. Рыбу засаливают в рассоле — тузлуке. Соль в воду (тузлук) кладут до тех пор, пока она не перестанет растворяться. В таком растворе вареное яйцо не тонет. Рыбу укладывают спинками вверх, заливают тузлуком, прижимают гнетом, который здесь может быть поменьше весом. Соление продолжается 5 дней, а в холодную пору — до 10. Дальнейший процесс тождественен описанному выше.

Здесь использованы материалы следующих авторов: В. В. Баранчука, Н. Л. Бухарова, С. С. Гринькова, Г. В. Губанова, Н. Л. Кузнецова, А. П. Поршнева, В. Б. Сабунаева, Н. П. Фетинова, В. Филимонова, П. В. Фролова, В. И. Хлиманова.

Без лодки, друзей и собаки

Хроника одного путешествия с отступлениями и размышлениями — совершенно лишними.

Эта повесть была написана пятнадцать лет назад. В папке с ботиночными тесемками автор робко представил ее в журнал «Дон». При следующей встрече тогдашний зав. отделом, редакции В.С. Моложавенко предложил «осовременить» материал, показав нынешнюю счастливую жизнь края, достижения колхозно-совхозного производства и отдельно взятых маяков. Такое предложение превратило автора на время в соляной столб. Позже я убедился, что писатель Моложавенко просто щедро делился с зеленым автором богатым собственным опытом. В книжке «Встреча с Донцом» вот каким, например, восторженным и умелым писательским мазком рисуется Северо-Донецкий химический комбинат: «На заре, когда вот-вот брызнут по росистой зелени солнечные лучи, встает за Боровой цветистая радуга — это дымит высокими трубами комбинат». А уже тогда Донец был почти угроблен промышленными стоками. Не менее умелыми мазками описывает автор стахановские вахты, всевозможные почины, достижения, не упуская, естественно, таких важных деталей, как место, где пас телят первый маршал Ворошилов. В другой книжке «Голубые родники» — те же восторженные описания наших достижений. Особенно умиляет песнь гнилому Цимлянскому морю, каналу, построенному в лучших традициях социализма зэками.

Но были в редакции и другие мнения. Повесть все-таки запланировали к публикации. Проходили одни сроки и назначались другие. Мне говорили: «Наберись терпения, старик. Народу нужны в первую очередь очерки об Атоммаше, есть другие важные темы. Или обратись к редактору». И я обратился, не учтя того важного обстоятельства, что редактор журнала А.М. Суичмезов и В.С. Моложавенко единодушно работают в одном ключе. В книжке «В краю лазоревых степей» А.М. достигает порой заоблачных высот писательского мастерства: «По итогам областного соревнования за высокий урожай и за успешное проведение уборки и хлебозаготовок в 1973 году Вешенскому району вручено памятное Красное знамя обкома партии, облисполкома, областного совета профсоюзов и обкома комсомола». Или: «Будем в труде, как в бою!» — сказали труженики колхозных и совхозных нив Верхнего Дона. Они держали и держат равнение на тех, кто первым показал в труде свою доблесть… А.М. тоже настоятельно советовал «осовременить» повесть, тем более, что, как он писал мне, «автор нигде ничего не увидел нового, хорошего. Прослеживается тоска за прошлым станиц».

Это был уже настоящий криминал, и пристыженный автор забрал свое многострадальное творение в папке с пожелтевшими ботиночными тесёмками, которое и отдает теперь в первозданном и несколько сокращенном виде на суд читателя.

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Упорный держится слух, будто и в следующем году ожидается лето, когда даже заядлые городские домоседы испытывают смутное беспокойство и, если и не перебираются поближе к природе, то охотно мечтают об этом. Но куда и зачем ехать?

На этот интимный вопрос без утайки отвечает автор, который побывал однажды на Хопре, реке чудной, полутаинственной, названной «Курьером ЮНЕСКО» одной из самых красивых рек Европы. С рюкзаком за плечами он беззаботно протопал вдоль ее берега длинные километры, попадая иногда в неизбежные передряги. Возвратившись домой, он вдруг почувствовал, что забеременел некоей хроникой, которую по рождении окрестил «Без лодки, друзей и собаки».

Передавая нам рукопись, автор чистосердечно признался:

— Поскольку я работал в научно-техническом журнале, эта эпохальная хроника, выдержанная в характерном для журнала стиле, строго научна и правдива. Впрочем, кое-что я выдумал.

ГЛАВА I

Подоплека бродяжничества. Что есть Хопер? Ищу компаньона. Допрос. Заблудившийся поезд.

Век наш падок на моду самых разных крайностей. Сегодня в моде мини и макси юбки, стильная мебель и прабабушкины комоды, живопись современных обезьян и творения иконописцев, долговременные сидения на заседаниях и всевозможные путешествия. Мода на путешествия приобрела столь тотальный характер, что теперь даже древние старцы, оставив обжитые завалинки, вооружаются до зубов съемочной техникой, садятся на быстроходные лайнеры и мчатся за тридевять земель. Все более широкое распространение получает мода на странствия за счет государства, которое, как известно, никогда не обеднеет.

Но не переменчивой и капризной моды ради, ибо всегда был не в ладах с ней и находил силы остаться в числе отсталых, меня время от времени тянуло побродить по белу свету. Почему — и сам не знал, пока, обнаружив гибельный пробел в своих знаниях, не взялся досконально изучать несравненные «Опыты» Мишеля Монтеня.

Этот толковый француз, исследовавший грешную человеческую душу вдоль и поперек, еще чуть не полтыщи лет назад высказался в том духе, что страсть к путешествиям говорит о внутреннем беспокойстве и нерешительности.

Тут-то я сразу смекнул, в чем дело, ибо немедленно и в преизбытке обнаружил у себя оба эти качества. Например, будучи от природы ленивым, я не раз ощущал сильнейшее внутреннее беспокойство по этому прискорбному поводу, хотя и понимал, что тут уж ничего другого не остается, как открыто и покорно нести сладостно-тяжкое бремя лености. Ловчить в таком положении бесполезно и даже вредно.

Один мой знакомый — лентяй высокой пробы — не одиножды пытался имитировать кипучую деятельность, но был изгоняем со всех служб: руководители и бдительная общественность особо внимательны к лицемерам средней руки. Не криви он душой — мог бы жить сносно, пользуясь снисхождением ближних, коим куда легче, когда они знают кто есть кто. Ведь сколько прощается, скажем, алкоголику именно потому, что слабость его известна и уважаема. Человека считают вроде бы безнадежно больным, а с больного какой спрос? Зато всеобщего презрения заслуживает известная категория двоедушных забулдыг-подпольщиков, всячески скрывающих истинное свое лицо. Скрытный человек всегда вызывает нехорошие подозрения. Таких людей немного, но они все еще есть.

Пару слов о нерешительности. Ее можно черпать из меня, как из бездонного колодца, с небольшими перерывами на обед — пока не надоест. Мной всегда овладевали мучительные, как зубная боль, и затяжные приступы нерешительности, когда приходило время платить долги, возразить шефу или отвечать за шкоду. Теперь догадываюсь, почему так любят путешествовать люди нерешительные, слабовольные: они хотят убежать от самих себя, а, может быть, найти ту землю, где обитают родственные существа.

Охота к перемене мест кидала меня с донских берегов на невские, из монгольских степей в суровое Забайкалье. Но шло время, и я вдруг обнаружил, что стал домоседом и что в последние годы городской асфальт надежно скрыл от меня грешную землю. Выходя на балкон третьего этажа, внушал себе, что дышу свежим воздухом, а воздух был обильно сдобрен дымом и гарью соседнего завода. Следуя общей скверной привычке, норовил протиснуться в автобус или трамвай, чтобы прокатиться пару остановок. Вынужденная прогулка по городу принимала характер трагедии — я еле волочил ноги.

— Когда ты, развалина, мог, играючись, отмахать в день два-три десятка километров? — спросил себя однажды и выяснил, что было это в туманной юности.

— Годен ты еще на что-нибудь? — спросил себя вновь.

— Как знать? Испытай себя, — ответил другой голос, чужой и сварливый. — Иди и попробуй возродиться.

— Куда идти-то? — спросил я смятенно.

— На Хопер, — ответил тот же таинственный голос.

Этот нервный разговор произошел несколько лет назад. Тогда я и сам толком не знал, почему должен идти на Хопер, которого никогда прежде не видел. Казалось, было в этом желании нечто интуитивное.

Но разве не впадает Хопер в родной мой Дон? Не зря побывал однажды на Хопре сам Петр Первый. Российский плотник не поленился спуститься на легком струге вниз по Хопру до самого его устья. Правда, наши с государем задачи несколько различны: царь не гулял здесь без дела, а строил флот для похода на турецкую крепость Азов. Не раз упоминается эта река в «Тихом Доне». Слыхал, что издавна Хопер — любимое место рыбалки самого Шолохова, что подолгу стоит летом его шалаш в приречной хоперской дубраве.

Последней каплей, которая помогла размыть плотину нерешительности, явились такие любопытные сведения. Оказывается, само название «Хопер» объясняется как «притон диких гусей». Удивительная эта река сохранила крошечных выхухолей (ценнейший мех!) и исполинских зубров такими же, какими видел и знал их первобытный человек. Есть здесь лоси, пятнистые олени, кабаны, белки, куницы. Короче, «берендеево хоперское царство». И все — не в Сибири и не на Кавказе. При нынешнем транспорте — рукой подать от моего дома.

Еду!

Со временем предполагаемая поездка на Хопер превратилась в голубую мечту. Человек не может не мечтать, и моей мечтой стал Хопер. Я мечтал о Хопре особенно охотно холодными зимними ночами, пригревшись у батареи центрального отопления. Я очень гордился этой мечтой, вырабатывая в ней штреки и штольни забавных приключений.

Ближе к лету начинался обыкновенно треп о Хопре.

— Знаешь, этим летом хочу на Хопер съездить, — говорил, бывало, первому встречному.

— Любопытная идея, — отвечал тот. — Впрочем… Где этот Хопер? А, вспоминаю, это река за Уралом.

Иные рожаки Дона, с важностью рассказывающие о декоративных красотах Кавказа, о знаменитых курортных местах, где бывали не раз, о Хопре, оказывается, и слыхом не слыхали. А один мой знакомый доцент, не позволяющий себе раскошелиться на шутку, выслушав треп о Хопре и задав по профессиональной привычке несколько уточняющих вопросов, глубокомысленно заметил:

— Постановка задачи достаточно запутанная, но теперь мне ясно, в чем дело. Ты едешь на Хопер потому, что у тебя там тетя, да?

Я так и этак пытал его — причем здесь тетя, но доцент твердо стоял на своем, ибо любой преподаватель убежден, что его мнение непогрешимо и что мир состоит из преподавателей и всех остальных прочих. Он был почему-то убежден, что без тети на Хопре делать нечего.

Уже пару лет подряд я восторженно рассказывал встречным-поперечным о Хопре, уже потеряла романтическую свежесть и стала банальной вступительная фраза: «Знаешь, этим летом…»

На беду некоторые слушатели оказались памятливыми и спрашивали через год:

— Как оно там, на Хопре?

Стало ясно, что хочешь не хочешь, а ехать надо.

Стал искать компаньона. Поначалу казалось, что желающих совершить увлекательное путешествие по реке будет более чем достаточно. Ввиду этого решаю произвести строгий отбор без скидок на приятельские отношения и с обязательным испытанием относительно биологической совместимости.

Увы, многочисленные предложения, подкрепленные устной рекламой, не выявили ни одного претендента. Оказалось, что мои знакомые — люди сплошь благоразумные. Одни отдавали предпочтение уютному дому отдыха, другие утверждали, что теперь модно путешествовать на автомашине, а против моды, дескать, никуда не попрешь.

«Ходить в наше время пешком? Гнилая идея» — безапелляционно заявляли третьи.

Затурканный и оплеванный, я пошел на компромисс и предложил очередному кандидату в компаньоны путешествие на велосипедах или на лодке.

— Я не ишак, — ответил тот, со стоном шуруя заводной ручкой свой старенький москвич. — То ли дело машина — и время сэкономишь и отдохнешь.

Мне было известно кое-что о том, как он экономит время и отдыхает, мыкаясь в поисках запчастей, проводя выходные дни под брюхом своего капризного сокровища, но я тактично промолчал, ибо некоторые автолюбители бывают особо опасны, когда держат в руках заводную ручку.

Стало быть, столковаться со знакомыми не удалось. По собственному опыту теперь знаю, как иной раз тяжело путешественнику-одиночке. Он испытывает, по крайней мере, пару существенных неудобств: не на кого перевалить часть путевых забот и содержимого рюкзака, не на ком отвести душу в трудную минуту. Ругать же самого себя последними словами как-то несподручно: без вдохновения быстро выдыхаешься.

Забегая вперед, скажу, что продолжаю искать попутчика для следующего хождения. Время переборчивой невесты миновало и мои требования к кандидату в попутчики стали весьма умеренными: пусть это будет совершенно незнакомый, но покладистый, а еще лучше — совсем безропотный субъект, обладающий такими физическими возможностями, которые позволили бы ему при случае тащить второй рюкзак вместе с его владельцем. Совсем неплохо, если он умеет приманивать кур, просить милостыню и вправлять суставы.

Несколько слов о себе: ворчлив до занудливости, но иногда могу и помолчать. Таких, говорят, переносить можно. Тем более, что нашей общей и главной задачей будет — создавать себе трудности с той единственной целью, чтобы затем героически преодолевать их.

Отчаявшись найти компаньона, однажды говорю жене с наивозможной твердостью:

— Этим летом еду на Хопер.

— С кем?

— Один.

— А если заболеешь?

— Болеют дома.

— Посмотри на себя в зеркало. Тебя куры загребут. Такие ходят только на службу.

— Я попробую.

— Не надо. Мне уже поздно становиться вдовой.

Если бы согласие было получено сразу же, еще неизвестно, как обернулось бы дело. Я мог бы и передумать. Но давно известно, что нет сильнее средства многократно усилить желание, чем запрет.

В конце концов, домашнее начальство трезво рассудило, что поездка на Хопер — зло неизбежное и уже лучше отделаться от него сразу, не откладывая дела в долгий ящик. Возможно, жену несколько заинтриговало мое клятвенное обещание вернуться из похода настоящим мужчиной.

Летним воскресным днем собираюсь в дорогу. Рюкзак укладываем вдвоем с женой. Делается это так: она кидает в рюкзак разные ненужные, на мой взгляд, вещи, а я потихоньку их вынимаю, помня, что рюкзак придется нести все-таки мне. Жене кажется, что полезно было бы приспособить еще чемодан и хозяйственную сумку.

Четырехлетний сынишка проявляет неслыханную щедрость: дарит мне свою любимую игрушку — большой белый пароход, настойчиво требуя привязать пароход к рюкзаку. После взаимных упреков и обид удается вместо парохода приторочить к рюкзаку котелок: предполагается, что на Хопре буду ловить рыбу и варить уху.

Примериваю рюкзак. Он оказывается куда тяжелее, чем ожидалось. Бодрясь, шагаю по комнате. Вид у меня что надо, мужественно-нежный: белые кеды, сиреневые джинсы, рубашка, густо усыпанная цветами ромашки.

Трубно ревя, сынишка мертвой хваткой цепляется за штанину: ему захотелось составить компанию в походе. Я тоже готов пустить слезу.

Дымит и плавится асфальт. Жарюка несусветная. Как раз самое время отправляться в дорогу. У железнодорожного вокзала из автобуса вываливаемся втроем: с одной стороны меня поддерживает, не позволяя упасть, жена, с другой надежно пристроился сынишка: его пока так и не удалось отцепить от штанины.

Отсюда начинается мой железнодорожный путь до Новохоперска.

— Поезд сто тридцать первый (мой!) опаздывает на пять часов, — авторитетным микрофонным голосом сообщает справочная вокзала.

Не беда, спешить некуда: у меня нет горящей путевки, вообще никакой нет, а впереди — месяц отпуска.

Совсем рядом — городской пляж. Идем купаться. Через час мимо пляжа с лихим разбойным посвистом проносится сто тридцать первый. Поминаю тихим добрым словом справочную и очень завидую тому хмурому гражданину, который не поверил справочной и остался стеречь очередь.

Но еще есть сто одиннадцатый. Он тоже, говорят всезнающие железнодорожники, опаздывает на пять часов. Теперь мы и другие поумневшие пассажиры не отходим от кассы ни на шаг. Поскольку пассажир стал бдительнее, сто одиннадцатый не спешит. Но задержаться на целую вечность он не может — через шесть часов выдают билеты.

— Поезд сто одиннадцатый прибудет на третий путь, — вещает справочная.

— Когда?

— Скоро.

Бежим, штурмуя переходный мост, на третий путь. Построившись цепью, вытягиваем шеи: вот-вот из-за поворота вроде бы должен показаться сто одиннадцатый. Проходит час, другой… Стемнело. Пассажиры осваивают третий путь, располагаясь на узлах, чемоданах и портфелях. Среди нас находится один памятливый, который клятвенно заверяет, что ничего подобного за всю свою жизнь не видел. Наперебой ругая справочную и заблудившийся сто одиннадцатый, проникаемся друг к другу самыми теплыми чувствами.

Наша семья притулилась у фонарного столба. Сверху, ослепленным светом «кобры», парашютируют на нас большие черные жуки. Нами мирно, без лишнего шума, питаются комары. Прислонившись к рюкзаку, сладко посапывает сынишка. Тихонько освобождаю штанину. Всем ожиданиям в этом прекраснейшем из миров приходит конец — появляется и сто одиннадцатый.

ГЛАВА II

Коварство второго человека. Огонь, вода и медные трубы. Соперник Роны. Ангел. Под открытым небом.

Эти записи, как сказал бы достопочтенный Джером К. Джером, неизлечимо достоверны, поэтому автор не вправе опускать те детали и факты, которые несколько приземляют его в общем-то мужественную фигуру. Кроме того, он не знает такого человека, который отказал бы себе в удовольствий при первой же мало-мальской возможности рассказать о своих хворях. Нет сомнения, — эти рассказы захватывающе интересны и поучительны, иначе они не были бы столь подробны.

Я здоров настолько, насколько может быть здоров человек, проводящий в каменных городских клетках Почти полные сутки — на работе и дома. Но перед самой поездкой второй сидящий во мне человек стал выкидывать разные некрасивые номера во спасение себя от странствия, где, как он предполагал, ему придется туго. Поначалу этот второй человек стал симулировать общее недомогание. Я не сдавался. Тогда за день до отъезда дал знать о себе зуб мудрости. Болящий зуб, известно, на мелочи не разменивается; именно такой зуб заставляет нас лезть на стену и совершать другие героические поступки. Было ясно, что зуб будет свирепствовать до тех пор, пока его хозяин не откажется от своей устрашающей второго человека затеи.

В стоматологической поликлинике врач, оптимистически настроенный крепыш, поигрывая никелированным оружием пытки, сказал:

— Зуб удалять надо, но сегодня не могу. У меня норма — шестнадцать зубоудалений за рабочий день, и я ее выполнил.

— Нормы перевыполнять надо.

— Мне не платят прогрессивку.

— Вы рутинер. Мне больно.

— Все рутинеры, всем больно. Заходите как-нибудь на той неделе.

Выхожу на улицу — и белый свет не мил. Готов использовать старинный, но верный способ: один конец суровой нитки привязывается к зубу, второй — к дверной ручке. Какой-нибудь доброхот дергает за дверь, и зуб вылетает, как миленький.

Навстречу шустро шагает мой старый приятель Вася Деревянкин. Вася может все. Ему было бы скучно жить на свете, если бы не нужно было что-то доставать, устраивать, проталкивать.

Выслушав мой нервный рассказ, Вася хмыкнул и снисходительно сказал:

— Плевое дело, дружище. Есть на примете один фраер — на все руки мастер.

Через час, лишившись зуба мудрости и червонца впридачу, я стал одним из самых счастливых людей на земле. Но ненадолго. Коварный второй человек не дремал и немедленно подкинул другую пакость.

С первых же шагов, направленных к Хопру (еще дома, в квартире) моя скромная сухая мозоль на маленьком пальце левой ноги прямо-таки взвыла болью тяжкого оскорбления. Только поразительная красота и очарование Хопра заставляли как-то забывать о треклятой мозоли, но и тогда я краем уха слышал, как ворчала и стонала мозоль — иногда даже во сне. Дабы уничтожить ее, я испытал в дороге тысячу способов: пользовал мозоль луком, горчицей, перцем, конским навозом, гремучей ртутью — и все напрасно. Но стоило возвратиться домой, как мозоль моментально исчезла сама собой, разумеется, с гордым сознанием исполненного долга. Мой христианский совет владельцам мозоли: не отправляйтесь в путь, не изведя ее любыми способами. Пилите мозоль напильником, жгите каленым железом, рубите топором, действуйте, как хотите, но уничтожьте ее под корень.

Уже в пути второй недобрый человек сделал отчаянную попытку испытать меня еще раз — и совсем некстати.

По утрам пассажиры всех поездов МПС имеют похвальную привычку умываться. Поскольку в вагоне работает, как правило, один туалет из двух (это одна из неразгаданных пока тайн железнодорожного транспорта), то возле него образуется стойкая очередь. В это утро самые терпеливые пассажиры одного из вагонов сто одиннадцатого напрасно топтались возле заветной двери: туалет был занят на неопределенное время. Говорили даже, что занят с вечера, но слухи всегда страдают некоторым преувеличением.

Как водится, возникали разговоры — взволнованно-нудные, банальные:

— Не у себя дома!

— Ни стыда, ни совести!

— Шнурок проглотил, холера?

— Нечего с ним цацкаться, ломай дверь!

Выдаю время от времени туманные обещания и стойко держу осаду. Впрочем, в моем положении ничего другого не остается.

Сто одиннадцатый, приветственно свистя, подходит к Новохоперску, когда пулей вылетаю из туалета и, сминая очередь, бросаюсь к рюкзаку. Пассажиры энергично и дружно помогают мне покинуть вагон. Вылетаю с некоторым ускорением.

Разгорячившееся солнышко живо напоминает о том, что в вагоне осталась кепка, но возвращаться не хочется. Пусть эта видавшая виды рыбацкая кепка останется на память рассерженным пассажирам. Кроме того, снова возникшее сильное желание неудержимо влечет на поиски того скромного пристанционного строения, на двери которого рисуют обычно стройного джентльмена…

Час спустя, местный автобус мчал сиреневые джинсы и ромашковую рубашку в город. Кепку превосходно заменил носовой платок, завязанный по углам на узелки.

Новохоперск стоит на правом высоком берегу Хопра, хорошо видный издалека за десятки километров. Город не очень-то попахивает древней стариной: ему всего навсего два с половиной века. Это бывшая Новохоперская крепость, заложенная по велению Петра Первого вблизи Пристанского казачьего городка, который одно время был центром Булавинского восстания. Здесь формировалась повстанческая армия для похода на Черкасск, отсюда рассылались во все концы «прелестные грамоты» — листовки. На одном из кругов, происходивших в городке, когда решили идти на Черкасск, Булавин выхватил из ножен шашку и сказал: «Если намерения своего не исполню, то отрубите саблею голову».

В то смутное время просвещенный, но и жестокий царь писал главе карательной экспедиции Василию Долгорукому: «Самому же ходить по тем: городкам и деревням — из которых главный Пристанской город на Хопре, которые пристают к воровству и оные жечь без остатку, а людей рубить, заводчиков на колеса и колья».

Пристанской городок был сожжен дотла. Так не стало оплота казачьей бедноты, пристанища беглых крепостных крестьян. Ведь всяк, кто переночевал в городке только одну ночь, считался казаком. Здесь, как и повсюду на Донщине, твердо держались обычая: с Дону выдачи нет.

От Новохоперска предполагал я доехать автобусом до станицы Михайловской, самой северной и древнейшей из станиц Хопра, а уж оттуда дуть пешком вдоль берега реки. Но при этом не было учтено одно существенное обстоятельство: город и станица расположены в разных областях — Воронежской и Волгоградской. И потому разделяющая их незримая ведомственная межа весьма ощутима. Косяками идут автобусы из Новохоперска до самых малых сел и хуторов родной области, но только не в Михайловскую.

На автостанции один из бывалых местных пассажиров советует:

— Есть на пути к Михайловской хутор Салтынский, он стоит как раз на границе Воронежской области. Ищи попутную машину до хутора, а от него до Михайловской рукой подать.

Знойный полдень. Ветер странствий парусит ромашковую рубаху и упрямо толкает в спину. Решаю добираться на своих-двоих, не отказываясь от услуг попутного транспорта. Набираю во флягу воды из колонки, кидаю последний ласковый взгляд на автостанцию и… скатертью тебе дорога!

Если бы шел по обязанности, наверно, лег на первом километре пути. Но азарт странствия делает дорогу, дымящуюся от жары, легкой и желанной. Дорога, спускаясь вниз, огибает гору, бежит к зеленеющему вдали лесу. Прусь по расплавленному асфальту и горделиво думаю, что дорога эта из тех, по которой почти не ступает нога человека.

Впереди завиднелся мост. Подхожу поближе, читаю слишком уж прозаическую надпись: р. Хопер. Внизу меж золотистых пляжей, чиста и задумчива, струится река. Счастье — в погоне за счастьем. И все-таки немного грустно стало, что таким обычным оказалось первое свидание с рекой моих мечтаний, что не грянули стоголосо медные трубы, разнося окрест тысячекратное эхо. И только позже, познакомившись с Хопром накоротке, понял я: красив он той неброской красотой, которая и может быть только в тиши и покое. И совсем тут ни к чему медные трубы. Да и повидал Хопер в веках и огонь, и воду, и эти самые медные трубы.

Здесь творилась русская история на протяжении многих веков. Много раз прихоперские степи были ареной кровавых битв. С незапамятных времен двигались на их просторы из глубин Азии людские потоки. Часть из них оседала в этих степях. Шли века, возникали и рушились царства. Скифы и сарматы, гунны, хазары и половцы, полчища Чингиз-Хана, Батыя и Тамерлана — все «побывали тут», пока победоносные русские рати, да вольные казаки не утвердили на этих землях власть Московского государства.

Бежали сюда, на приволье Дикого поля, буйные головушки из крепостной неволи, прокладывали тропы в высокой, — бывало, всадника не увидишь — траве, отливавшей серебром ковыля, бились отчаянно с царскими отрядами, степными кочевниками. Образуется казачество, особое братство людей смелых, самобытных.

И уже пишет жалостливо некогда кичливый ногайский князь Юсуф Ивану Грозному: «О сей же год наши люди ходили к Москве с торгом. Да осенье, как шли назад, те ваши казаки-севрюки… пришли на тех же наших людей, да иных побили и купы их взяли, а иных де и к себе повели».

Султан турецкий, могущественный и всесильный, хан крымский, князья ногайские все чаще жалуются на казаков Ивану Грозному, но он, отрицаясь от них, отвечает: «На Дону живут разбойники без нашего ведома… мы и прежде сего посылали истребить их, но люди наши достать их не могут».

Грабят казачки басурман, не гнушаются и русским купцом, либо боярином. Однажды, а было это в 1570 году, атаманы Иван Кольцо, Богдан Борбонша, Никита Пан и другие изловили богатого русского боярина Ивана Перепелицина, начисто ограбили его и пустили гулять в чисто поле в одном исподнем белье. Страшен гнев Ивана Грозного по этому случаю: он шлет грамоты, повелевая посадить атаманов на колья. Но судьба готовила этим людям другую участь. Станет во главе их донской казачий атаман Ермак Тимофеевич, скажет на кругу покаянно: «Слывя ворами, мы скоро не найдем убежища в земле нашей… смоем пятно наше службою честною или смертью славною…».

И двинулась дружина Ермака, «пошли искать Сибирское царство», а впереди дружины бежала молва о невиданной храбрости казаков, заранее приводя татар в ужас. И будто между делом кинули к ногам царя некогда разбойные атаманы целую Сибирь. «Давно, — писал Карамзин, — не было такого веселья в Москве унылой. Государь и народ воспрянули — новое царство послал бог России».

И будут еще дерзкий захват Азова, знаменитое «азовское сидение», восстания Стеньки Разина, Кондратия Булавина. Последнее потрясло Прихоперье от края до края. Будет Отечественная война 1812 года, во время которой еще раз прославились казаки, сыграв важную, может быть, решающую роль в Бородинском сражении. А позже, как известно, лишь случай спас Наполеона от казачьего плена. Видно, не совсем зря, хотя и дипломатически-льстиво сказал он раньше, еще при заключении Тильзитского мира: «Если бы мне дали казаков, я бы прошел с ними весь мир».

Казачья вольница, разгульная и боевая, глядит на нас с печати Войска Донского. Сабля, пищаль да рог с вином — и забыты все тяготы непрестанных походов.

Стою на мосту через Хопер и вспоминаю древние былины, в которых так часто говорится о широких степных дорогах. Ходили по ним русские богатыри и воины супротив хазар, половцев, татар. И увидишь ежели в Прихоперье шлях, грейдер по нынешнему, кстати, будут слова Бунина:

…Не тот ли это шлях, Где Игоря обозы проходили На синий Дон?..

По мосту громыхает бричка. Оборачиваюсь. Возчик, бородатый дед сурового вида, завидев меня, сам останавливает бричку. Спрашиваю дорогу на Салтынский.

— Сидай, проедем мост да лес, а там и дорогу покажу. Мне-то в другую сторону. Только далековато до Салтыней, верст, считай, двадцать наберется, а транспорт здесь редкий, — словоохотливо говорит дед.

— Дойду и пеши.

— Оно-то так, дойдешь, да не в моде теперича ноги. Вскорости, я так думаю, до сортира на машине ездить будут. Вон на мою бричку и то с насмешкой смотрят. А одинокий пеший человек в нонешнее время, ты не обижайся, милок, навроде чокнутого. Ишь, горбовик какой насудомил, не надорвешься ли?

— Турист я, дедушка.

Сам не знаю, почему говорю так, ибо не люблю этого иностранного слова. Сейчас оно кажется особенно легковесным, напыщенным.

— Туристы, те ватагой ходят. А ты — один. Может, у тебя денег на дорогу нет?

Договорились…

— Тпру-у!

Развилка трех дорог. Справа — сосновый бор.

— Иди, значица, направо по-над лесом, только в лес не забирайся, — дед означает дорогу кнутовищем.

Поначалу сожалею, что река осталась немного в стороне, но сожаление быстро улетучивается, ибо иду вдоль чудесного соснового бора. Величественно и гордо стоят, не шелохнувшись, мачтовые сосны. За спиной — увесистый рюкзак, а идется и дышится легко, свободно. Замечаю вдруг, что мурлычу какой-то мотив. Давненько не бывало, со мной такого! Да и запоешь ли, не вызвав подозрений относительно умственной полноценности, в сутолоке городской, улицы, в автобусе или трамвае? Мурлычу песенку и кажутся мелкими и ничтожными, по сравнению с Природой, с вечностью и удивительностью естества все те житейские треволнения, от которых дома хватаешься за сердце.

Дорога раздваивается. Одна — извилистая, изрезанная колесами телег, притрушенная сеном — уходит правее, в лес, куда дед не советовал забираться. Но дорога очень уж заманчива, и я беру правее. Дорога петляет меж звонких сосен, спускается в зеленые ложбинки, гостеприимно приглашает на лесную опушку, где стоит особняком раскидистый вековой дуб.

Кидаю под дуб рюкзак, падаю навзничь на травяной ковер и, раскинув руки, смотрю в небесную синь. Смотришь в небо минуту, другую — и дух захватывает от высоты. И какие бы тяжелые камни не лежали на душе — скатятся. Ты прикоснулся к вечности, а перед вечностью отступает все. Все глубже проникает взор в неведомое, все дальше и необъятнее синь. Немного кружится голова. И вот ты уже чувствуешь себя частицей мироздания, частью безмерно великого — Природы.

Закрываю глаза и представляю себя птицей, парящей высоко-высоко в небе; тело становится таким легким, невесомым, что, кажется, и в самом деле можешь летать. Чувство, хорошо знакомое с детства. Много позже узнал, что такая поза один из приемов йогов, помогающий быстро расслабиться, снять усталость. Не знаю, но, может быть, в этой позе лежания на траве единство противоречия: земля властно тянет к себе все живое, но все живое тянется и к солнцу, ввысь, в неведомое.

Иду дальше и думаю, что такой дорогой, такими опушками можно излечить множество хворей, порожденных цивилизацией, предметом нашей гордости. Сюда бы тех, пока здоровых, собратьев моих, которые почему-то радуются, нагулявши в курортных местах пару килограммов лишнего веса, и тучных субъектов, предпринимающих дома героические, но малополезные попытки согнать вес. Сюда бы тех, кто пригоршнями глотает лекарства при первом же чихе. О чихе, кстати. Ученые обнаружили любопытное явление: на воле обезьяны не болеют гриппом, но стоит создать им «человеческие» условия жизни, и они гриппуют ничуть не хуже человека. Знатоки утверждают, что свидания с природой (эрзацсвидания, т. е. загородные поездки с транзисторами, возлияниями и последующим метанием пустых бутылок, строго противопоказаны), лечат от ипохондрии, спеси, зависти и вроде бы далее от дури во всех ее проявлениях.

Лес раздвигается, открывает новую свою тайну: впереди продолговатая старица в окружении задумчивых великанов ракит да осин-шептуний. И уже не дорогой, а малозаметной тропинкой иду вдоль берега старицы, вижу на другой стороне разомлевшее дремотное стадо коров.

Тропинка приводит к Хопру. У песчаного берега — несколько палаток под деревьями, нехитрый кош, пара лодок; шебуршит рыба в садке. Тихо. Привольно. Наверно, самые совершенные творения природы — вода и лес.

Великий Данте при всей его могучей фантазии не мог представить рай иначе, как в виде леса с бегущим сквозь него ручьем.

Скорее в воду! Вода холодна, прозрачна, чиста — как родниковая. Без боязни пью ее, свежую, мягкую. Да, давненько не рисковал я, далее мучимый сильнейшей жаждой, пить воду из наших рек.

— Хорошо водица?

На берегу стоит бронзоволицый мужчина. Человек в годах, загар только резче оттеняет седину на висках.

Отфыркиваясь, вылезаю из воды. Знакомимся. Зовут его Иваном Васильевичем. Отставник. Живет в Воронеже, регулярно приезжает сюда на все лето. Изъездил полсвета, а более живописных мест не видел.

Узнав, что его знакомый тоже не безразличен к Хопру, он приносит из палатки газету «Волгоградская правда». Читаю:

«На всем юге России, пожалуй, не найти больше уголка природы с таким многообразным сочетанием замечательных свойств. Далее „Курьер ЮНЕСКО“ писал о Хопре, как об одной из самых красивых рек Европы.

На склонах холмов Керенско-Чембарской возвышенности в Пензенской области берет начало чистый, как слеза, ручеек.

Петляет река по холмистой степи Пензенской, Саратовской, Воронежской, Волгоградской областей, ищет себе друзей. Один за другим вливаются в Хопер притоки — Ворона, Севала, Бузулук. Все шире раздвигаются берега. Но от полноводья не мутнеет поток. На перекатах песчаное дно — как под стеклом. На все 1008 километров — ни одной плотины. Повороты делает самые замысловатые.

То ли щеголь Хопер так любит наряжаться, то ли зелень так тянется к прохладной степной жемчужине, но собралось в пойме такое разнолесье, какого нигде в округе не сыскать. Дубравы кудрявые, боры сосновые, рощи березовые, ольховые, тополевые окаймляют песчаные пляжи. Весной ландышами, осенью грибами богаты здешние места.

Знатоки утверждают, что есть у Хопра в Европе серьезный соперник по красоте — река Рона. Она, мол, и полноводней, и берега у нее поживописней. Что не, неженка Рона; которую так обожают жители Женевы и Южной Франции, пейзажами своими не уступит нашему Хопру. Поят ее щедрые альпийские ледники, стерегут от зноя высокие горы и густые леса. А Хопру достаются и бесснежные зимы, и палящее солнце, и песчаные бури. Все он преодолевает, оставляя прозрачным и быстрым свой поток до самого Дона, украшая собой знойный уголок русской земли».

Иван Васильевич приглашает «в гости» на самодельную лавочку возле палатки, не спрашивая согласия, наливает миску ухи.

— От ухи никогда не отказываются, — говорит он убежденно.

Пока хлебаю целебное (не иначе!) варево, Иван Васильевич сообщает приятные сведения: туристов в этих краях водится мало, иногда проезжают на лодках — и все. До Салтынского недалеко — километров семь, не больше. Я еще не имею далее скудного опыта пеших странствий и охотно верю. Только позже стану брать к подобным сообщениям поправочный коэффициент, умножая названную цифру в два, а то и в три раза. Дело в том, что извилистая тропинка вдоль берега реки куда длиннее нагорной дороги. Кроме того, многие источники информации, ручаюсь, сами позабыли, когда ходили пешком на большие расстояние, а километры, проделанные на машине, гораздо короче.

Как писали некогда солидные романисты, солнце клонилось к вечеру, а я все топал и топал по глухой лесной дороге и все чаще подумывал о том, что давно бы должен быть Салтынский или какой-нибудь другой хутор. Но дорога, петляя, раздваивалась, становилась глуше, и было похоже, что она ведет в никуда. Немного погодя, я тоскливо затоптался на одном месте.

Тут как раз появляется ангел в образе пожилого мотоциклиста, облаченного в форму работника лесной охраны. Ангел совсем не по-ангельски вызверился на меня, когда я спросил у него дорогу на Салтынский.

— Как тебя занесло сюда? Как занесло? Ты не того? — и он выразительно покрутил у головы пальцем.

Я невразумительно лепетал что-то о привлекательности здешних мест, брякнув под конец, что мне в общем-то все равно, куда идти, чем возбудил еще большее подозрение.

— Садись в коляску, — рявкнул ангел. — Теперь я знаю, куда тебе надо и доставлю по адресу, будь спокоен.

Мне показалось, будто наши желания не совсем сходятся. Вежливо отнекиваясь, подстегиваемый страхом попасть «по адресу», я стал плести трогательную историю о больной и одинокой двоюродной тетушке в Салтынском.

В конце концов, ангел махнул рукой, взревел мотором, крикнув на прощанье, что искомый хутор в противоположной моему пути стороне.

Все-таки это был самый настоящий ангел. Он избавил меня от сомнительного удовольствия стремиться к хутору, удаляясь от него. Указание ангела ясно говорило, что спешить теперь, на заходе солнца, совершенно некуда, а надо засветло устраиваться на ночлег под открытым небом. Планом странствия такие ночлеги не были предусмотрены, но какой же план без корректировки?

Кидаюсь по бездорожью, продираясь сквозь кустарник, направо, где, полагаю, должна быть река. Вскоре задумчивая лента Хопра увиделась сквозь деревья. А на лесной поляне чуть ли не у самого берега — копна душистого сена. Не думаю, что хозяин готовил ее для ночлега непутевого бродяги, но я буду деликатен в обращении с копной. Возьму лишь немного сена для постели.

Жую краюху хлеба, щедро посыпанную крупной солью, запиваю вкусной хоперской водой. Если, проголодавшись, вы не пробовали такой еды и такой «выпивки» — вы не испытали полного счастья. Да, пожалуй, просто необходимо вспоминать иногда истинный вкус куска хлеба, глотка воды.

Хлеба показалось мне, ненасытному, мало, захотелось отведать впервые в жизни консервы, предназначенные именно для нашего брата, ибо называются они «Завтрак туриста». Консервы эти — нечто перлово-рыбное, безвкусное — не зря, видно, адресованы туристу: пусть помнит, что дорога его не усыпана деликатесами пищевой промышленности.

Пока я равнодушно ковырял ножом консервы, чуть ли не к самым ногам моим вылетел, тормозя задними лапами, некто четвероногий со вздыбленной сероватой шерстью, отмеченный желтоватыми пятнами-подпалинами. Пришелец был похож на собаку тех небольших размеров, каких выводят погулять в городе серьезные одинокие дамы. Секундой позже догадываюсь, что это и есть собака, только енотовидная. Собака оторопело замерла. Протягиваю ей «Завтрак туриста», но гостья презрительно фыркает, вздергивает черненький носик и моментально исчезает.

В этот день у меня все получается как-то наоборот. Грубо нарушая советы врачей, с набитой утробой плюхаюсь в воду. Какие же испытываешь непередаваемо-приятные ощущения, купаясь вечером в чем мать родила!

У самого моего лица под водой — нежная водяная лилия или кувшинка. Свой цветок она покажет миру только завтра: цветы кувшинки утром всплывают на поверхность, а вечером погружаются в воду. Такую же красавицу — лилию, это живописное ископаемое, видел мой первобытный собрат миллионы лет назад. Древние славяне называли кувшинку «одолень-травой» и приписывали ей чудодейственную силу. Кусок корневища зашивали в ладанку и носили на груди. Верили, что волшебная сила травы прибавит человеку силы, смелости, принесет победу в сражении.

Стемнело. Кидаю на сено плащ, рюкзак под голову — и постель готова. Лежу, вдыхая полузабытый с детства смешанный запах сена. А под рукой — лечебная воздушная настойка (куда там аптечной!) из можжевельника, зверобоя, донника, шалфея, полыни…

Некий восточный мудрец сказал однажды: если хочешь быть здоровым, как можно больше смотри на зеленую траву, на текучую воду и на красивых женщин. Тут же нашелся человек, который усомнился в полезности первых двух занятий и спросил мудреца: нельзя ли ограничиться только третьим, а травой и водой пренебречь? «Если не будешь смотреть на зеленую траву и текучую воду, на женщин не захочется смотреть само по себе», — ответил мудрец.

Луна сияет так, что слепит глаза. Безмолвна луна. Безмолвна река. Безмолвна земля. Ты — один на один с природой, даже кажется, что один на земле. Странно, жутковато, радостно. Мелькают в памяти картины детства: сенокос, ночевка в степи, рыбалка с отцом на Дону, костерок у реки, огни ночного парохода…

Неужели, думаю, сын твой, растущий в городе, будет знать природу из телевизионных передач да прогулок в истерзанную городскую рощу. Это же страшно, если аквариум с ненатуральными заморскими рыбками заменит ему реку. И равнодушный к природе человек может любоваться красивым ландшафтом. Но я очень хочу, сын мой, чтоб не умом, а сердцем понимал ты: все громадное богатство, накопленное человеком, — материальное и духовное — неотрывно от природы, от земли, мертво без них Усталость берет свое. Незаметно проваливаюсь до утра в пропасть.

ГЛАВА III

Пропажа. Короли и лидер. Хоперский отшельник.

На другой день уже довольно высоко поднявшееся солнце с любопытством наблюдало такую картину: некто в сиреневых джинсах и ромашковой рубахе энергично ворошил копну, ползал вокруг нее на четвереньках, описывая все шире расходящиеся круги.

Я в отчаянии: искать очки без очков, будучи близоруким, занятие почти безнадежное. Пригорюнившись, сажусь возле копны, — смотрю в мир, ставший расплывчатым и ненадежным, и думаю, что дальнейшее странствие, ежели не видишь дальше своего носа, просто немыслимо. Если вчера заблудился в очках, то как теперь выберусь отсюда, как найду дорогу? Неужели мне суждено провести последние дни непутевой жизни возле этой копны?

Никогда не следует торопить события. Потерявшаяся вещь имеет привычку находиться сама собой — стоит только прекратить поиски. Иду купаться на вчерашнее место. Бултых! Вот так-то лучше. Выхожу из воды — очки блестят на берегу осколком солнца. Что ни говорите, а прекрасна все-таки жизнь, подсовывая нам время от времени большие и малые огорчения, наверно, для того, чтобы мы умели выше ценить те блага, которые она нам дает.

И снова солнышко, коварно улыбаясь, поджаривает на пустынной межобластной дороге одинокого путника. Путник, утираясь подолом рубахи, неуклонно, хотя и без вдохновения, движется вперед. Сейчас он совсем не прочь воспользоваться любым попутным транспортом.

Сзади слышится урчание мотора. Путник торопливо приглаживает пятерней изреженную растительность на голове, заправляя рубаху в штаны и, покорно склоненный, вздымает руки вверх. С ним равняется «Волга», притормаживает, но затем, словно бы передумав, неторопливо проплывает мимо. В машине три свободных места, и это невинное обстоятельство бесит неуравновешенного путника. Он посылает вслед «Волге» энергичные проклятия.

Проклятия сделали свое доброе дело: богохульник успел перекусить и сладко вздремнуть под густой тенью дикой яблони и все-таки настиг «Волгу», основательно зарывшуюся в песок. Возле машины суетятся рыхлый вислопузый мужчина в трусах и майке и похожий на него лицом парень лет двадцати в плавках. В стороне от машины — гора сваленных в кучу всевозможных вещей: спальные мешки, пятиведерная кастрюля, палатка, резиновая лодка, спиннинг, рваная телогрейка и даже двухпудовая гиря.

«Волга» сидит мертво, это сразу видно. Павшие духом в бесплодной борьбе с песком, автомобильные короли смотрят на путника ласково, умильно, как хозяйка на курицу в ожидании яйца. Еще издали они приветственно машут руками. Путник растет в собственных глазах, приосанивается. Ему услужливо предлагают сигарету. Нет, спасибо, он закурит лучше свой «Беломор».

Чуть не рыдая, свергнутые с тронных сидений «Волги», короли наперебой жалуются, что совсем из сил выбились и не знают как быть. Путник покуривает и молчит. Он тоже не знает как быть. В подобных ситуациях важно как можно дольше хранить мудрое молчание, дабы несчастные прониклись к тебе почтительным уважением и ни в коем разе не догадались, что ты просто выигрываешь время. Притушив папиросу, неторопливо снимаю рюкзак, извлекаю из него флягу, полощу рот глотком воды и, демонстрируя великолепную спортивную выдержку, выплевываю воду на раскаленный песок. Спрашиваю:

— Откуда и куда?

— Из Москвы в Урюпинск и еще немного дальше.

Это хорошо. По пути, значит, до самой Михайловской.

Слишком уж у них растерянный вид. Королям явно нужны встряска и лидер со стороны. Вспоминаю ангела в образе мотоциклиста и ору басовито:

— Раззявы, так вашу! Рядом приличная дорога, а вас в песок занесло. А ну, живее складывайте барахло в машину. Ее, наоборот, загрузить надо как можно больше, — и с этими словами кидаю в машину свой рюкзак.

Король и Королевич засуетились, как ошпаренные.

Когда-то слыхал, что по песку нужно ехать «внатяжку». Что это такое, как это делается — неведомо мне и поныне, хотя давно имею шоферские любительские права. Но пока короли исправно таскают вещи, я, подбоченясь картинно, втолковываю им, что по песку следует ехать только внатяжку, так и этак смакуя это слово.

Управившись с вещами, пыхтящие короли почтительно ждут дальнейших указаний.

— Теперь вашей тачке нужна раскачка, — глубокомысленно изрекаю другой термин и отправляю королевича в лес за хворостом, а тучному королю рекомендую взяться за лопату.

Подтачиваемый дотоле анархией и растерянностью, коллектив королей, обретя лидера, творит чудеса трудового героизма. Хворостом, который приволок королевич, можно прикрыть весь этот песчаный язык. Король энергично шурует лопатой, и я не сомневаюсь, что он намерен добраться до археологического слоя земли.

Дальнейшее просто: усаживаю короля за руль, приспосабливаю королевича позади машины и советую ему толкать «тачку», не жалея сил. Совет этот лишний, ибо королевич преисполнен желания доказать лидеру, что не зря возит в машине двухпудовую гирю. Лидер вдохновляет и личным примером, легонько упираясь обеими руками в багажник. Впрочем, при надобности он тоже готов лечь костьми, но вызволить машину из песчаного плена. Его зовут к подвигу благородные соображения престижа и самые низменные чувства личной выгоды.

Машина резво набирает скорость, королевич падает в песок и счастливо смеется. Сам король, рассыпаясь в благодарностях, открывает перед лидером дверцу «Волги». Вскоре мы уже петляем по столь желанному недавно Салтынскому и, следуя безошибочным указаниям всезнающих хуторских мальчат, вылетаем на вполне приличный большак: началась Волгоградская область.

Мои подшефные повеселели, старший говорит доверительно:

— Места на Хопре для отдыха преотличные и, хвала, аллаху, пока малоизвестные. А рыбалка? Позапрошлым летом мы с сыном двухпудового сомину спиннингом выволокли. Теперь целый месяц в палатке жить будем, купаться, рыбачить, уху варить. Разве плохо, а?

Непросто найти человека, который, проведя летний отпуск в душной городской квартире, не позавидовал бы моим попутчикам черной завистью. Но столь же непросто объяснить, какие веские причины могут удержать его от полезнейшего свидания с природой.

«Волга» любезно делает крюк по тряской проселочной дороге и разворачивается на окраине Михайловской. Тепло прощаюсь с королем и королевичем, но все-таки не удерживаюсь от ядовитого совета — подбирать иногда одиноких странников на глухих дорогах.

Иду по улице, не сомневаясь, что это и есть Михайловская. Но как чуден сам Хопер, так чудно многое, что есть на Хопре. На всякий случай, спрашиваю у бабуси, сидящей на лакированном порожке старого казачьего куреня:

— Бабушка, это Михайловская, да?

— Не, милок, это хутор Форштатский. А ты разве не из Михайловской идешь?

Вот тебе и на! Вместо станицы — хутор, да еще с каким-то иноземным названием.

Михайловская совсем рядом, да знать надобно, как в нее попасть: расположена она чуть ли не на острове. Замкнули станицу в серебряное полукольцо вилючий Хопер и задумчивое Яровское озеро. Обогнув озеро, попадаю в станицу.

По станичной улице плывет навстречу молодая, загоревшая дочерна казачка с полными ведрами воды на коромыслах. К счастью! Казачка, приостановившись, с изумлением рассматривает мою ромашковую рубаху. Может быть, потому, что на ней точно такой же расцветки кофточка. Не знаю, как ее, казачки, но моя совесть чиста: я приобрел рубаху в универмаге родного города и был, очевидно, не единственным покупателем в обычную пору жестокого сезонного дефицита летней одежды, ибо в течение недели улицы моего города щедро расцвели ромашками — хоть охапками собирай.

Мой вопрос, не знает ли она Бориса Степановича Лащилина привел казачку в еще большее изумление. Она даже ведра на землю поставила и, опершись на коромысло, ответила:

— Тю! Степаныча-то? Да кто ж его не знает? Вы к нему в гости, чи как?

Перед нами остановился, ковыряя пальцем в носу, кудлатый востроглазый пацан, моментально схватил суть разговора, оседлал хворостинку, сурово скомандовал: «Аллюр три креста» и, лихо гарцуя, помчался вдоль по улице. Через минуту в соседнем переулке слышался его звонкий голос:

— Дядь Боря, к вам идет хтось в теткиной рубахе!

Очень хочется задать пацану трепку, но уже вижу у калитки высокого человека с чуть хитроватым прищуром внимательных глаз, возраста совсем неопределенного (позже с удивлением узнал, что Лащилин давно «разменял» седьмой десяток).

Борис Степанович, открывая калитку и приглашая меня во двор, делает это так обыкновенно, как будто он давным-давно ждал этого незнакомого, странноватого на вид пришельца.

Не каждый город, а тем более станица, даже донская, обычно богатая талантами, может похвалиться «доморощенным», но самым настоящим писателем. Михайловская может. Почти безвыездно живет Борис Степанович в родной станице, которой посвятил свою первую книжку, вышедшую еще в 1939 году.

Известный краевед, он много ходит, много слушает, много читает, чтобы время от времени со сдержанным волнением рассказать людям, как прекрасна и богата его сторона историческими событиями, неповторимыми степными самоцветами, как хороша рекой.

Разговор у Бориса Степановича вроде бы ворчливо равнодушный, тон иной раз задиристый. Казак! По неписанному казачьему обычаю он должен подальше прятать на людях нежность, всякие там восторги, охи да вздохи. Уж лучше напускная грубоватость, чем, боже упаси, сентиментальность. Не на миру, а только в книге он может сказать емко и безысскуственно: «Солнце только что скрылось за горизонтом; шафранно-желтым пламенем пылает охватившая полнеба заря. В густой синеве быстро надвигающихся сумерек тонут в степи седые, повидавшие немало на своем веку курганы. А на крутых песчаных берегах Хопра пряно пахнет чебрец, и на лугу где-то в густой и высокой траве однотонно кричат коростели-дергачи. Родной и любимый край, как ты мил и дорог тому, кто родился и вырос в твоих степных просторах, у тихой и светлой реки».

В небольшом старом доме «хоперского отшельника» и в помине нет наимоднейшей мебели, пудовых люстр, обязательного ковра с оленями. Обыватель назвал бы его дом бедным. Он едва ли позавидовал бы книжному богатству хозяина, что разместилось в неказистом большом шкафу, еще в каком-то шкафчике, на столе, стульях… Впрочем, как сказать. Очень может быть, что он, современный обыватель, прикинув рыночную стоимость тысяч томов, среди которых немало редких, с автографами писателей, побежит срочно приобретать книжные шкафы (под стеклом непременно!), дабы со временем, тоскуя в очередях, любыми путями доставая подписные издания, набить шкафы классиками всех рангов — есть не просят, а пригодиться могут. Ко всему тому расторопный обыватель уже знает, что теперь модно иметь в доме книги, так же модно, как старый бабушкин сундук, который он предусмотрительно сохранил в сарае, а теперь выставил пока что в прихожей.

Борис Степанович отправился за молоком, а я сижу во дворе на скамеечке и веду серьезный разговор с соседским пареньком, который представился Георгием, — по-крестьянски рассудительным, степенным. Учится он в восьмом классе и уже тревожится думами кем и где быть. Он любит свою станицу и боится расстаться с нею. Георгий говорит важно:

— Мы дружим с Борисом Степановичем.

Потом вдруг доверительно сообщает:

— А еще у Бориса Степановича ручной еж есть, который в сарае живет. — Глаза его блестят при этом восторженно, совсем по-детски.

Слушаю Георгия и думаю: кем бы он ни стал по профессии, но непременно будет добрым, человечным — как его старший друг, нашедший свое счастье здесь, в Михайловской.

Когда мы с Лащилиным шли на другой день по улице, я каждый раз слышал при встрече со станичниками не безразлично-равнодушное «Здрасте» (уже лучше бы нам и не приветствовать так друг друга), а уважительное «Здравствуй, Степаныч!». Тогда я еще не знал, что его имя будет самым надежным пропуском в моем недолгом странствии по Хопру.

А сегодня, искупавшись вечерком в реке, мы беседуем далеко заполночь. Борис Степанович рассказывает о Михайловской, которая была дотла сожжена правительственными войсками во время Булавинского восстания и которую заново основали сыновья мятежного казачьего есаула Михаилы. На противоположном от станицы берегу Яровского озера стоят два хутора — Верхне-Форштатский, и Средне-Форштатский. Имена этим хуторам дал Петр Первый, побывавший весной 1696 года в Михайловском казачьем городке.

О Хопре — разговор особый. Борис Степанович, явно осторожничая, называет Хопер одной из самых красивых рек средней полосы страны. Да, он знает, как высоко отозвался о его родной реке «Курьер ЮНЕСКО», назвавший Хопер одной из красивейших рек Европы, знает, что и газета «Правда» весьма лестно писала о Хопре, но ему, говорит он, рожаку здешних мест, не вредно быть и поскромнее.

Беспокоит Бориса Степановича пополнение «дикой» братии на реке. Конечно, река — это прекрасное, куда уж лучше, место отдыха, да ведь разный народ бывает. Одни такой кострище в лесу разведут, что и до пожара недалеко, другие ружьишком балуются, третьи браконьерничают на самой реке. Пойдет так дальше — ожидает Хопер горькая судьба многих малых рек, красота и здоровье которых погублены бездумьем нашим.

— Но есть хороший проект — объявить Хопер, прибрежные леса его заказником. И я верю, что этот проект скоро приобретет силу закона, — говорит Борис Степанович. — Просто нельзя иначе.

Поздней ночью старый и малый («малого» нет-нет, да и называют уже молодым дедушкой), подобно двум заговорщикам, склоняются над картой Волгоградской области. Намечается маршрут моего отважного путешествия по Хопру.

— Тебя жинка на сколько отпустила? — спрашивает Борис Степанович.

— Оплату командировочных и иных расходов гарантировала дней за десять.

— Маловато, конечно. Тогда добирайся автобусом до Усть-Бузулукской, а оттуда дуй пеши вдоль Хопра до самого устья. Места там интересные.

В лащилинском дворе много сирени. Да, прекрасна сирень весной, но не подобна ли она неясной заморской красавице, быстро расцветающей и столь же быстро увядающей? Нет, не безжизненные кусты сирени, а настоявшийся за ночь целебный запах полыни взволновал меня ранним утром в его дворе. Прямо-таки роскошная полынь чуть ли не в рост человека присоседилась рядом с порожком его дома.

— Уж не выращиваете ли вы ее специально, Борис Степанович?

Лащилин улыбается. Может быть, он, задумавшись, и не слышит моего голоса, а, немного щурясь, бессознательно улыбается свежему росному утру, мычанию коровы, звонкому крику задиры-петуха, беззаботному чириканью воробья, нахально скачущего у самых его ног.

ГЛАВА IV

Польза сравнения. Номер-люкс Коварная долбленка. Река моего детства? Моторная вакханалия.

Наверно, это был самый нудный день странствия в стареньких автобусах, жадно глотающих тончайшую степную пыль. Часами бежит навстречу унылая горбатая степь, часто перерезанная балками.

Убранные поля то сиротливо желтеют стерней, то чернеют зябью. Редкие хутора по балкам и пыль, пыль, лохматые клубы пыли позади автобуса. Да и какая другая может быть картина в самый разгар лета на крайнем юго-востоке степной зоны, в преддверии полупустыни? Трудно верится, что где-то рядом, ну, может, в двух десятках километров — живописный Хопер, прохлада и свежесть его великолепных дубрав.

Как раз теперь, глотая пыль, острее ощущаешь те блага, какие дает даже малая река засушливой степной зоны. Казалось бы, достаточно и того, что река поит и немного кормит нас, орошает поля, дает приют лесу, а значит, какому ни на есть зверью. Но как измерить целебную силу реки, возвращающую уставшему человеку силу и радость? Даже только поэтому должны мы беречь реку, здоровье ее, как величайшую и незаменимую ценность.

Как-то неожиданно вкатываемся в Усть-Бузулукскую. Кажется, что станица стоит в степи. Так оно и есть: до Хопра километра два-три. Здесь впадает в него река Бузулук. Бузулук в переводе с общетюрского означает околица, окраина. В прошлом эта река в верхнем течении была той окраиной кочевых татар, далее которой они не решались продвигаться на запад.

В станичном Доме колхозника без брони, без подхалимской лести перед администратором (а это была пожилая женщина, поливавшая в огороде помидоры) чуть ли не задаром получаю настоящий номер-люкс — отдельную комнату. Главное достоинство и прелесть ее нехитрой меблировки — широченная, ну прямо-таки королевская кровать. Право, гостиницам больших городов стоило бы обзавестись такими кроватями, дабы пачками укладывать на них постояльцев. Наверно, это самое простое и кардинальное решение гостиничной проблемы.

В соседней комнате живет важный человек — ревизор, а если точно соблюдать устаревшее, но формально действующее правило грамматики — ревизорша, ибо существо это с печатью строгости и многозначительной хмурости на курносом лице — женщина. Перед нею млеет даже независимая хозяйка нашей гостиницы. Если у меня, простого смертного, такое роскошное ложе, интересно, какое же должно быть у ревизора?

Ложусь по-крестьянски рано, зато встаю с первыми кочетами. Улицей, дорогой в вербовом перелеске — скорее к реке. Тишина. Нет, это не та гнетущая тишина, что бывает перед грозой: разноголосо гомонят птицы, перекликаются лягушки, низко прошумел крыльями кобчик, отправляясь на охоту.

Вот и река блеснула, пропала за деревьями, наконец, показала себя во всей красе — обширным плесом, великолепным пляжем на моем, правом берегу, страшноватой чащей леса низкого левобережья. Отсюда вдоль левобережья тянутся дубовые леса — Слащевская дубрава. Где-то в этой дубраве скрывался Григорий Мелехов…

Приветливо улыбаясь, неторопливо выкатывается из-за леса раскрасневшееся солнышко.

На той стороне уже бродят с удочками два мальчугана. Есть ли другая какая страсть, кроме рыбалки, которая могла бы поднять их спозаранку? И все это ради того, чтобы притопать домой голодными и усталыми, получить трепку от матери за самовольство и бросить ожиревшему ленивому коту несколько верхоплавок на кукане. Еще два рыболова, эти совсем пожилые, хотя можно не сомневаться, что души их касательно рыбалки остались ребячьими, примостились на лодках-долбленках посредине реки, привязавшись к кольям. Колья забраны талой — что-то вроде плетня получается.

Я родился и вырос на Дону, немало других рек повидал, но нигде не встречал лодок, выдолбленных из ракита. Позже убедился, что такие лодки — непременная принадлежность хоперских берегов. На пляже снимаю кеды, бреду по-щиколотку в парной воде. Благодать! Верно заметил Аксаков: «Все в природе хорошо, но вода — красота всей природы».

Те, на лодках, все чаще суетятся, вот уже и подсачек пошел в дело… Надо бы и самому попытать счастье, но у меня все впереди, а пока — в путь, хочется поскорее увидать, что скрывается вон за тем близким поворотом реки.

По высокому обрывистому берегу тропинка поднимается наверх, бежит средь дубового редколесья, мимо густых кленов, осторожно огибает заросли шиповника, змеится возле самой кромки обрыва.

За поворотом недалеко от берега снова долбленка. На лодке скульптурным изваянием застыла фигура рыболова в широкополой соломенной шляпе. Тихонько, стараясь не шуметь, присаживаюсь на пенек, закуриваю.

Сколько их, рыболовов, обретается на малых и больших реках, сколько их, живущих несбыточными мечтами и надеждами, огорчениями и радостями.

Рыбалка — болезнь неизлечимая. Исключения только подтверждают правило. Я знал одного чудака, которого стали преследовать на рыбалке неудача за неудачей. Его уловы не могли прокормить даже кошку. Тогда он решил покончить с этим занятием навсегда. Потом его исследовали психиатры, и разумеется, нашли серьезные отклонения от нормы.

Есть злые языки, считающие рыбалку родом тихого помешательства, занятием слабоумных. Можно не сомневаться — эту гнусную клевету распространяют завистники, черствые сухие завистники, стыдящиеся даже воспоминаний детства. Заметьте, их не удивляет, когда слабоумные берутся за дела, требующие ума и обширных познаний. Напротив, они с восхищением говорят о недалеких карьеристах, достигших успеха. У них есть на этот случай готовая формула, омерзительная в истинном своем смысле: «Умеют люди жить». Здесь и зависть, и восхищение. Это они, поддевая вас локтем под девятое ребро, нахально ухмыляются, говоря: «Хочешь жить — умей вертеться».

Иные, которые душой помягче, окрестили рыбалку праздным времяпрепровождением. Какая там праздность! Помнится, однажды я провел летний отпуск на Дону с женой и сыном. Каждый день я вскакивал с постели ни свет ни заря, чтобы успеть к утреннему клеву. Я регулярно оставался без завтрака, с сожалением делал короткий перерыв на обед, а ужин вместе с мелкой рыбой отдавал кошкам. Кошки, прознав о моей слабости, сбежались во множестве со всей округи. Пока их благодетель сидел в лодке, кошки стерегли его на берегу, устраивая между собой отвратительные ссоры. Жена тоже не оставалась без дела. Весь ее отдых заключался в том, что она чистила, варила, жарила и солила рыбу. Одичавший малолетний сын бродил где-то в прибрежном лесу.

Подобная жизнь делает рыболова мобильным, легким на подъем. Он почти перестает опаздывать на работу, побеждает чревоугоднические наклонности, становится щедрым, отзывчивым, а таких очень любят в коллективе.

Неожиданно чуть ниже лодки у самого берега показывается и быстро исчезает глянцевая спина какого-то зверя. Рыболов поворачивается, замечает меня:

— Видал? Опять бобер. Бобры — звери осторожные, ночные, а этот каждое утро возле меня крутится. Познакомится хочет, что ли? Рыбу пугает, чертяка.

Его слова вроде бы огорчительны, а тон — удивленно-радостный.

Недалеко прокуковала кукушка — и снова тишина.

Рыболов вдруг встрепенулся, сделал резкую подсечку. Леска со свистом вспорола воду, удилище согнулось дугой. Видно, добрая попалась рыбина: уперлась, не дает стронуть себя с места. Дуром такую не вытянуть. Поразмыслив, рыбина начинает описывать круги, кидается в верхние слои воды, но тут же снова тянет в глубину. Жалобно звенит леска. Борьба накаляется. Наконец, над водой выпрыгнул большущий меднолобый язь. Это был какой-то бешеный язь. Он раз за разом выскакивал из воды и лупил по ней хвостом с такой силой, что легкая долбленка подскакивала на воде и гудела, как колокол. Улучив момент, рыболов поспешно, наверно слишком поспешно, подвел подсачек. Язь возмущенно бросился в сторону, гулко шмякнул золотистым правилом — и был таков.

Рыболов тут же снимается с якоря, подъезжает к берегу, выходит из лодки, минуту остолбенело стоит на одном месте, затем валится в траву вниз головой. Плечи его вздрагивают. Побольше бы таких трагедий на земле! Современная медицина утверждает, что человек должен волноваться, страдать, что человеку противопоказана слишком уже спокойная жизнь. Вероятно, медицина имеет в виду подобные ситуации.

Успокоившись, рыболов, зовут его Василием Петровичем, перво-наперво сообщает, что в жизни такого язя не видел, что весу в рыбине не меньше пяти килограммов, а то, может, и на полпуда потянет. Да, среди рыболовов хорошо известно: срывается почему-то самая большая рыба, та, которую еще никогда не ловил. Один мой знакомый, человек безупречно правдивый, рассказывал, что у него ушла двухметровая щука, уже вытащенная на берег, но сбившая его с ног ударом хвоста. На прощанье щука якобы хрумкнула спиннинговое удилище, перекусив его пополам. Бывает…

В утешение Василию Петровичу вспоминаю не менее трагичные истории из личной практики. В заключение замечаю назидательно:

— Ловить язя не просто. Рыба осторожная и сильная. Тут опыт нужен.

— А у меня опыта — кот наплакал, — улыбается Василий Петрович.

— В вашем-то возрасте? Наверно, уже на пенсии?

— Да, на пенсии. А рыбалкой увлекся года два назад, когда сердце пошаливать стало и врач «прописал» мне это лекарство. Хорошее, скажу тебе, лекарство.

— Уж я то знаю. Можно мне попробовать?

— А почему бы и нет? Бери мою удочку, лодку — глядишь, тебе больше повезет. А с меня на сегодня хватит. Посижу пока на бережку.

Что ж, пришла, пожалуй, пора показать неудачливому аборигену мастерство искусного рыболова с самого тихого Дона. Правда, мои познания в ловле язей носят в основном теоретический характер. Но ведь не одними же страшенными язями населен Хопер! Несколько смущает и долбленка, которая могла бы быть и устойчивее. То ли дело наши донские утюги-плоскодонки, на каких, бывало, рыбачил в детстве.

Стоя, картинно отталкиваюсь шестом от берега. Дальше, еще дальше… Лодка взбрыкивает, как смирная лошадь, почуявшая на своей спине неопытного седока, и я моментально оказываюсь в воде. Вода могла бы быть и потеплее, а течение куда быстрее, чем кажется с берега. В намокшей одежде с трудом настигаю убегающую перевернутую лодку. Жалкой мокрой курицей прибиваюсь к берегу.

Василий Петрович, недавно так расстроенный, беззастенчиво хохочет. Я не вижу в столь грустном эпизоде ничего смешного и обиженно говорю об этом Василию Петровичу, чем вызываю новые взрывы хохота. Под конец он жалуется, что у него, дескать, скулья болят от смеха. А я стою перед ним голенький и, чертыхаясь, выжимаю одежду.

Вдруг Василий Петрович как-то сразу становится серьезным и показывает рукой вниз по течению реки. Там плывет его удочка. Василий Петрович раздраженно замечает, что ему было бы жаль потерять такую хорошую удочку из-за какого-то охламона, называющего себя рыболовом, но не умеющего даже управлять лодкой. Бегу по берегу и плюхаюсь в воду…

И снова извилистая тропинка ведет в как-то обжитую, но неизвестную мне, а значит, таинственную даль.

Сегодня и позже будут одолевать меня смутные воспоминания детства, немного грустные, как все, что ушло невозвратно, оставив лишь полустертый след в дальних уголках памяти. Странно: все будет мне казаться Хопер рекой моего детства. Что-то подобное было со мной в Ленинграде — я всегда остро чувствовал необыкновенный этот город, так, будто всегда он был для меня родным, давно известным, немного только забытым после долгой разлуки. Так и Хопер. Не видел я на родном Дону ни лодок — долбленок, ни меловых гор, к которым река часто прижимается бок о бок, ни темно-зеленых дубрав. Может быть, будет напоминать мне Хопер «старый» Дон чистотой воды (ведь говорили же, бывало, что донская вода чиста, как слеза), первозданной свежестью природы, тишиной, которая теперь у нас, на Дону, так бесцеремонно, безоглядно взрывается многоголосым шумом бесчисленных баз отдыха, ревом транзисторов, моторок.

Кстати, пройдя почти до самого устья Хопра, я видел всего две-три моторки. То ли потому, что берегут здесь тишину, здоровье реки, то ли по какой другой причине, не знаю, но моторок на этой реке, к счастью, мало. С горечью думаю, что эти моторные снаряды давно уже стали исчадием ада не только на Дону, но и на его рукаве — некогда красивой и рыбной реке Аксай. Множество моторок снуют по реке с раннего утра до позднего вечера.

Вот обычная картина летнего выходного дня: не успеет утихнуть оглушительный рев одного алюминиевого чудовища, как из-за поворота нарастает настырный гул другого… И, смотришь, торжествующе и гордо сидит за рулем алюминиевого чуда дюжий молодец, этакий речной волк. И не нужны ему ни сила, ни мужество, чтобы на бешеной скорости вспарывать беззащитное живое тело реки. Над водой стоит голубоватый туман выхлопных газов. Искать в такие дни покоя и тишины на реке — все равно, что в большом городе выйти «подышать воздухом» на забитую автомобилями улицу.

Противоестественно все это: незаметно, исподволь, с неограниченным развитием частного речного флота (а есть ли в этом особая нужда?) возникла такая ситуация, когда одиночки сиюминутного удовольствия ради могут безнаказанно подрывать здоровье реки, загрязнять воду, подмывать берега, портить отдых окружающим, которых, конечно же, куда больше, чем владельцев моторных лодок.

Положение с моторками стало катастрофическим. Вода превратилась в арену азартных гонок. В таком виде и в таком количестве, да еще и на малой реке, моторки стали постоянной угрозой для купающихся, на моторках браконьеры проникают в заводи, в места нереста рыб и легко уходят от преследования.

Таким малым рекам, как Аксай, особенная беда от моторных лодок. Река узкая, мелководная, а лодки носятся на большой скорости, выплескивая воду на берега. Берега обваливаются, ускоряя заиление, умерщвляя реку, постепенно превращая ее в сточную канаву. Потом, как это водится, мы начнем «спасать» реку путем расчистки ее русла с помощью земснарядов и экскаваторов. Но теперь известно, что таким образом лечат последствия, а не причину болезни. После расчистки русла машинами получается канал, а не река. Кроме того, очищенное русло в считанные годы заиливается вновь.

Слов нет, отдых на воде, конечно же, прекрасен, но он превращается в непозволительную роскошь, а в наше время — далее в варварство при езде с мотором. Только явный вредитель поедет на автомобиле по хлебному или картофельному полю. Под колесами машины — мертвый асфальт. А моторная лодка несется по живой, по священной воде, по чудесным садам из водорослей, по стаям впадающих в безумство рыб, которые не могут даже нереститься, когда над ними грохочет это почуявшее волю железо.

Теперь стало модно поругивать научно-технический прогресс, когда говорят об охране окружающей среды. А он, этот прогресс, дав нам множество благ, лишь резко отделил, «проявил» равнодушную, наиболее эгоистичную что ли, часть человечества, живущую днем сегодняшним. Равнодушие и еще раз равнодушие к природе, потребительское отношение к ней, известный консерватизм человеческой психики, мышления, эгоизм — вот, пожалуй, истинные причины загрязнения и обеднения рек, да и не только рек.

На наших глазах происходят разительные изменения в окружающей среде, но куда медленнее меняется психика человека. Зачастую мы еще умом, а не сердцем, понимаем, что охрана всего земного характеризует гражданскую и социальную зрелость человека, что наступило то время, когда в каждом из нас должна воспитаться, проявиться личная потребность сохранить экологическое равновесие в природе. И это время не ждет. Давно ли горделиво писал я в школьном сочинении: «Мы не можем ждать милостей от природы». Стоит ли ждать, когда сын мой с грустной иронией будет добавлять: «После того, что мы с ней сделали».

ГЛАВА V

Психологические эксперименты. Одиночество. Подарок Ахмета. Огневка. Прасковья.

Я не боюсь тараканов, мышей, зайцев, бегемотов, слонов и даже пчел. И — не выношу комаров. Сызмальства у меня весьма натянутые отношения с этой шумной кровожадной братией. Впрочем, кто равнодушен к комарам?

Однажды был в гостях у знакомых. Есть у них бесценное сокровище — двадцатитрехлетняя Мила, имеющая высшее зоотехническое образование. Мила, это восхитительное создание природы в джинсах, опоясанное широким ковбойским ремнем, не страшится, кажется, ни черта, ни дьявола. Она может явиться домой далеко заполночь и запросто утихомирить отца, пытающегося по старой дурной привычке схватиться за ремень.

Душным летним вечером мы сидели в наглухо закрытой комнате и — что нынче в гостях делать! — смотрели телевизор. Не получив в свое время должного воспитания, я веду себя в гостях, как дома. Не подумавши, я брякнул, что было бы неплохо открыть форточку. Конечно, это была бестактность. Лица моих знакомых вытянулись. Мила слегка побледнела.

— Мила не выносит комаров, — сказал папа.

— Она из-за этого в колхоз не поехала, — сказала мама.

— Но ради гостя, — самоотверженно сказал папа, взял стамеску, выковырял из щелей зимнюю замазку и открыл форточку.

Тут же — как будто он ждал этого события давным-давно — в комнате дружелюбно забрунчал комар. Залетел-таки, проклятущий, хотя это был, наверно, распронаединственный комар на весь городской микрорайон.

Мила взвыла, панически отступая перед атакующим противником, забралась на софу и стала исступленно отбиваться от комара ковбойским ремнем. На помощь подоспела мама с полотенцем в руках. Битва шла не на жизнь, а насмерть. Силы оказались слишком неравными, и комар пал жертвой собственной неосторожности.

Если вы провели отпуск на Дону и, млея от восторга, рассказываете о прелестях такого отдыха, вам обязательно зададут вопрос: «А комаров кормили?». Только очень мужественные люди не то чтобы не боятся, а умеют скрывать боязнь перед комариным воинством.

Предполагаю, что патологический страх перед комарами остался с тех недавних времен, когда пойма Дона изобиловала озерами, ериками, протоками и когда мы не были еще столь могущественными, чтобы могли с легкостью необыкновенной уничтожать не только комаров…

Отправляясь на неведомый Хопер, я запасен средством против комаров — «Дэтой». Забегая вперед, должен клятвенно заверить заинтересованных лиц, что но слышал и не видел здесь ни одного комара. То ли это еще одна приятная особенность этой реки, то ли по каким-то причинам местные комары избегали человека с Дона.

Судьбе угодно было избавить меня от «Дэты» в первые же дни странствия. Случилось это так. Двигаясь вдоль берега, я еще издали заметил преогромный пень, на котором, не то что сидеть — лежать можно. В любом деле меня не покидает мысль о перекуре. Она же толкнула меня к этой лесной скамейке, заставила поспешно бросить рюкзак. Рюкзак без промашки угодил в камень как раз именно тем местом, где находился флакон. Разумеется, если бы хотел сделать это нарочно — наверняка бы промахнулся.

Не без удовольствия называя себя всякими нехорошими словами, вытряхиваю из рюкзака весь продовольственный запас и бреду дальше, тревожно размышляя о том, что не скоро будет на моем пути магазин.

Любопытное явление. Пока в рюкзаке покоились кое-какие продукты, желудок часами не напоминал о себе. А тут вдруг сразу же выяснилось, что я зверски голоден. Возвращаюсь к злополучному камню, кладу в карман пару антикомариновых сухарей. Так, на всякий случай. Угроза голодной смерти миновала, и желудок немедленно успокоился.

Позже подобная история повторилась с водой. Так как почти весь путь пролегал вдоль реки, я считал разумным держать флягу пустой. И часто пил воду, по многу раз на день спускаясь к реке, а затем карабкаясь на крутоярый берег. Мне постоянно хотелось пить. Но однажды утром наполнил флягу из хуторского колодца. Легко догадаться, что в этот день пить расхотелось, хотя июльское солнце палило вовсю.

…К полудню на моем пути возник небольшой хуторок. По пустынной хуторской улице важно шествовал по своим делам поджаренный дочерна малыш. Сообразно возрасту был он в чем мать родила — голышом. Из переулка наперерез малышу, забавно перебирая лапами, приседая, бросаясь из стороны в сторону за неуловимой назойливой осой, семенил лохматый шаренок. На углу малыш и шаренок неожиданно столкнулись нос к носу, замерли на мгновение, затем бросились наутек в разные стороны. Малыш с перепугу запутался в моих ногах и горько заревел, но через минуту он выдал точную информацию о местонахождении магазина.

Хуторской магазин встретил меня амбарным замком и художественно выполненным объявлением: «Уехала на базу».

Присаживаюсь на покосившемся порожке, пытаюсь жевать антикомариновый сухарь. Незаметно проваливаюсь куда-то. Тут появляется слесарь нашего домоуправления широко известный дядя Миша, прикручивает шурупами дверную ручку. Но почему-то шурупы ввинчиваются не в дверь, а прямо мне в бок. Открываю глаза. Рядом присоседился щуплый дедок. Видно, надоело ему ждать, пока проснусь, вот и тычет в бок суковатой палкой.

— Соньку дожидаешься, что ли? — спрашивает дедок.

— Продавца.

— Она и есть продавщица. Не дождешься, видать. Сонька второй день на свадьбе у племянницы гуляет, а я по этой причине стал все равно, что нищий. Хожу да высматриваю, у кого курева подстрелить.

Достаю из тесного (пропади он пропадом!) кармана джинсов помятую пачку «Беломора». Закуриваем.

Не отношусь вроде к занудливому племени моралистов, а тут, не отряхнувши еще сон, говорю назидательно:

— Вам, дедушка, пора бы и бросить курить.

— Кто его знает, сынок, когда оно пора. Здоровье, табачищем отнятое, не возвернешь, а лишать себя хучь и малого удовольствия на старости лет не хочется. Какие они теперь удовольствия? Тлеешь, как головешка в потухшем костре, никому не нужный.

— Пенсия-то есть?

— Двадцать один колхозный рубль.

Узнав из дальнейшего разговора, что мне, возможно, грозит голодная смерть, дедок засуетился, завздыхал и повел меня к своей хатенке, перекосившейся во все стороны. Смотрю: подает кусок заклеклого ржаного хлеба и луковицу.

Подаяние шло от души, и отказаться от него было невозможно. Глубоко тронутый, отдаю дедку последнюю пачку папирос, с которой не расстался бы ни при каких других обстоятельствах. Надолго запомнились его глаза: бесцветные тоскливые глаза человека, обреченного на одиночество в глубокой старости.

* * *

То ли появилось в обличье моем за время недолгого странствия по Хопру нечто жалкое, нищенское, то ли выдавал голодный, хищный блеск глаз, то ли народ здесь приветливый, гостеприимный, но мне все чаще стали подавать сердобольные люди, кто что мог. У реки меня не раз угощали ухой. Получалось это само собой. Я подходил к костру, на котором варилась уха, и заводил разговор о прелестях этого изысканного варева. Имея наготове большую деревянную ложку, я всегда получал свою миску ухи, той чудесной ухи, пахнущей дымком и укропом, какая бывает только у реки.

Расставшись с дедком, натыкаюсь у Хопра на разноязыкую полуголую компания, в коей местный люд перемешался с вездесущим кавказским народом, сезонниками. Последних видел и еще немало увижу в прихоперских станицах и хуторах. Сезонников привычно ругают печатно и устно, отчего меньше их не становится, ибо какой же руководитель откажется от услуг подхватистой работящей артели при жестокой нехватке рабочих рук.

Завидев меня, горско-русское сообщество приветственно машет руками. Их энтузиазм подогревает косяк пустых винных бутылок, валяющихся на песке. На газетном листе — вяленая рыба, раки, помидоры, яблоки. Задается ритуальный вопрос: «Ты нас уважаешь?». Уважил старательно: через полчаса пустой газетный лист унесло ветром.

Пока трогательно-нежно прощаюсь со всей честной компанией, некто темно-коричневый, зовут его Ахметом, до отказа заполняет мой рюкзак яблоками, приговаривая: «Будешь кушать и нас вспоминать, долго вспоминать!». Не без помощи новых знакомых с трудом взваливаю рюкзак на спину и через минуту оставляю на влажном песке грязные следы кед сорок четвертого размера.

Щедрая душа у этого Ахмета: сгибаюсь и покрякиваю под тяжестью рюкзака, пот застилает глаза, а ромашковая рубаха — хоть выжимай.

За очередным поворотом (гуляя привольно по широкой пойме, Хопер редко течет прямо, кидаясь то в одну, то в другую сторону) открывается обширный песчаный пляж. Подобных песчаных пляжей на реке уйма. Песок — белый, как сахар, на берегу и в воде. Промытый и словно просеянный, он не содержит и намека на пыль.

Купаясь, организовываю капитальную постирушку. Усталость легкая, приятная.

Вечереет. Снова слушаю тишину. Кажется, немо все вокруг. Но вот в осоке взбурунила воду щука. Шмель прогудел над головой. Ветер запутался в осиновых листьях и трясет их, силясь освободиться. В тальнике репетирует хор кузнечиков. Где-то далеко по ту сторону реки слышны мычание коровы, лай собаки. Эти знакомые с детства звуки только подчеркивают тишину безыскусного уголка природы.

Не одиножды любовался я бесподобными красотами Кавказских гор, величественно-строгой сибирской тайги, морем Байкалом… Но никогда эти красоты не могли заслонить в моей памяти родной стороны, скромных, порой унылых картин Донщины (Прихоперье исстари к донскому края причислено было). Так дитя не забывает своей матери даже после того, как налюбуется красотой других женщин, любовью других: все-таки мать ему мила, дорога и по-своему прекрасна.

Пора добираться на ночлег до близкой уже станицы Аржановской. Вот только рюкзак смущает. В задумчивости выкладываю на песок румяные яблоки. Нащупываю в закоулке рюкзака нечто твердое и извлекаю полупудовый камень. Священную тишину этого райского уголка нарушают крепкие выражения. Пожалуй, я мог бы по достоинству оценить шутку Ахмета, если бы он проделал ее с кем-нибудь другим. Пересолил парень: положи он камень поменьше, я, возможно, не обнаружил бы его так скоро и, чего доброго, притащил бы домой свидетельством лукавства, рассеянности и непомерной жадности.

Конец этого дня подарил скитальцу маленькую, но надолго запомнившуюся радость.

Продираясь сквозь заросли караича, я чуть не рухнул в промоину, довольно глубокую. Осторожно спустился вниз и по дну промоины тихонечко пошел вправо, чтобы в удобном месте выбраться на другую сторону. И вдруг оторопел: на меня выскочила лиса, замерла на мгновение. Лиса, в соответствии со строгими правилами приличия, бытующими в животном мире, была одета, как и полагается, по сезону и не могла похвастать своей роскошной зимней шубой. Но все равно она была великолепна: живая, яркая — недаром их называют огневками. Лиса крутанулась и моментально исчезла: я последовал за ней, питая смутную надежду подержать в руках лисий хвост.

Уже в сумерках передо мной возникает Аржановская, спрятанная в зелени садов. У околицы скрипит колодезный журавль. Пью и не могу напиться холодной — аж зубы ломит — колодезной воды, чистой, вкусной. Такую бы воду — простите за наивность! — в магазинах продавать.

Промеж трех казачек, собравшихся у колодца, происходит короткое совещание: к кому направить этого «дядьку» на ночлег. Решают единодушно — к Прасковье! Представляю себе пышнотелую молодайку, пытающуюся совратить постояльца, застенчиво отнекиваюсь, бормочу, что плохо переношу одиноких женщин и что мне подошла бы многодетная семья, где легко затеряться. Казачки загадочно улыбаются и показывают дорогу все-таки к Прасковье.

Прасковья оказалась высокого роста женщиной в мужских шароварах и мужской же вылинявшей рубахе — ковбойке. Лет ей было, наверно, за шестьдесят, но язык не повернулся бы назвать ее старухой — так она крепка, энергична в движениях, так свежи на суровом лице следы былой красоты.

Судьба Прасковьи схожа с судьбой многих русских женщин, имевших в войну семью. Мужа, чубатого, под стать ей здоровенного Леонтия, призвали в армию в первые дни войны. А летом сорок второго пришла похоронка. Остались на руках Прасковьи двое малолетних детей. Казачкам исстари не привыкать вести хозяйство. Но как досталось — лучше не спрашивать. Днем в поле, а утренней и вечерней зарей, иной раз при луне, полуголодная, по хозяйству управлялась. Главное — за огородом следила, в то время без огорода никак нельзя было. Этот полугектарный огород мог извести даже крепкую, работящую женщину.

Давно сын и дочь, выучившись, разъехались кто куда, свои семьи имеют. Звали мать к себе — та ни в какую.

— Ну, поеду я, допустим, к Маришке, к дочери то есть, — рассуждает Прасковья. — Живет она в городском доме на пятом этаже. И буду сидеть, как зверь в клетке. И, как ни крути, — сама себе не хозяйка. Я так думаю: родниться надо, никого ить на свете ближе нас нету, а жить старым и молодым лучше порознь, пока нас, старых, не дай господь, хворь не одолеет. Мы им свое отдали, пущай теперь долг детям своим возвернут.

В приветливом синеньком флигельке Прасковьи чистота идеальная, что называется, ни пылинки. Я будто у себя на родине: такой чистотой, насколько я знаю, отличаются донские станицы и хутора.

Вечеряем только что сваренными всмятку яйцами, вареной картошкой и помидорами. Молока нет: коров в станице раз, два — и обчелся. И в Михайловской, некогда станице большой и богатой, картина та же. Да, с подачи Никиты Сергеевича лихо ликвидировали мы кормилиц-буренушек, которых еще не так давно держал почти каждый сельский двор, довольствуясь теперь козьими надоями общественного стада.

ГЛАВА VI

Плохие приметы. Злой рок. Кормлю щук. Страх. Чужак.

По небу разливается алая заря, когда иду по станице, пробуждающейся от короткого летом ночного сна. Беззаботно мурлычу песенку без слов и не догадываюсь, какие тяжкие и удивительные испытания готовит судьба на сегодня.

Началось с того, что в это раннее утро мне перешла дорогу женщина с пустыми ведрами. Не к добру! В таких случаях рекомендуется трижды плюнуть через левое плечи, но это не всегда помогает. Потоптался, потоптался на одном месте и пошел вслед за женщиной к колодцу.

— В такую рань воды захотелось? С похмелья, небось? — спрашивает женщина, когда подхожу к колодцу.

Женщина окаменела, увидев, как я, обогнув колодец, повернул назад.

Сделав петлю, вернулся в исходную точку. Кажется, пронесло. Но тут, откуда не возьмись, у самых моих ног — до чего же скверная привычка! — перебегает дорогу большой серый кот. Он, видно, из тех блудливых котов, которые всю ночь пропадают неизвестно где, а поутру возвращаются домой как ни в чем не бывало. Чтобы обойти кота, надо перелезть через горожу и попасть в чужой двор, а это не всегда поощряется.

Стало ясно, что добром этот день не кончится. Так оно и вышло.

Только вышел за станицу, как далеко-далеко тяжело вздохнул гром. Вскоре зачастил мелкий осенний дождь. Облачаюсь в болоньевый плащ. Дождь немедленно перестает. Прячу плащ в рюкзак — дождь начинается сызнова. Игра с дождем в кошки-мышки приобретает затяжной характер. Несу плащ наготове, в руках. Таким образом удается на время перехитрить стихию.

За меловым мысом — тихая и глубокая речная заводь. Пока, остановившись, закуриваю, в заводи бултыхнулась какая-то рыбина. Пора! Пора, наконец, осуществить давно задуманный план. Сегодня будет своя собственная уха.

Быстренько вырезаю в сухом тальнике удилище, приспосабливаю снасть, прячусь за кустом, закидываю удочку под самый обрез осоки. На крючке — кузнечик. Я еще не встречал рыбы, которая была бы равнодушна к кузнечику. С минуту поразмыслив, поплавок стремительно исчезает — под водой! Звенит леска, гнется удилище. Вот они, те прекрасные и каждый раз неповторимые мгновения, ради которых стойко переносишь холод и голод, дождь и снег, ворчание жены и ядовитые насмешки знакомых.

Вскоре на берегу трепыхается небольшой красавец — голавль, Чуть позже к нему присоединяется компания шустрых красноперок и даже столь желанный для ухи окунь. Благословенный Хопер выдал полный набор для приличной ухи на одну персону. Но меня одолевает жадность, в затуманенном азартом мозгу мелькают видения тройной ухи. Лишь резкое прекращение клева мешает мне подорвать рыбные запасы Хопра.

Чищу рыбу, развожу у самой воды костерок, благо сушняк — на каждом шагу. Не успел приспособить котелок над костром, как — хотите верьте, хотите нет — произошло невероятное. При абсолютной тишине возле костра закружился в дьявольском танце вихрь, приподнял из костра жаркие головешки и шмякнул их в воду. Заодно вихрь не поленился прихватить лежащий на рюкзаке плащ и аккуратно положить его на самую середину реки.

Это уже черт знает что! Остервенело ломаю удилище и бросаю его обломки вслед плащу. Исступленный взгляд останавливается на котелке с рыбой. Рыба тоже летит в реку. Ее хватают на лету прожорливые щуки. Котелок оставляю: ярость человеческая всегда имеет границы. Зря говорят, что человек не помнит себя от гнева. Однажды жена вознамерилась было грохнуть в сердцах хрустальную вазу. Она подержала вазу в руках, подумала, поставила вазу на место, взяла надтреснутую чашку и уж ее-то разнесла вдребезги. Теперь жена всегда имеет под рукой такую посуду для битья, которую все равно надо выбрасывать.

В глазах темнеет, но уже не от гнева: из-за леса выкатывается черная, с фиолетовыми разводами туча. Психовать теперь не время. Рассудок обретает трезвость, а ноги — быстроту. Сбрасывая на ходу одежду, резво бегу вдоль берега, бросаюсь в воду и выуживаю плащ. Только-только выполз на берег, как хмурое небо расколола пополам молния, тут же оглушительно грохнуло и по голой спине забарабанил сильнейший ливень. Разумеется, более удобного момента стихия и выбрать не могла.

Когда, весь мокрый, укрыт мокрым же плащом, очень хорошо мечтается о горячей душистой ухе. Позже убедился, что мечты о собственной ухе именно на Хопре оказались фантастическими. Я не раз еще пытался сообразить уху в другие дни — и это безобидное занятие неизменно вызывало дождь. Бывало, внимательно оглядывал небосвод, прежде чем приступить к делу. Случалось, небо было чистым, как совесть младенца, но стоило развести костер — и к нему на всех парах мчались тучи. Любопытно, что до моего появления на Хопре не упало ни капли дождя в течение двух месяцев. Впрочем, эти сведения — для непосвященных. Рыболовы знают, что подобные ситуации в их многострадальной жизни не исключение, а правило. Рыболовы хорошо, например, знают, что отличная для рыбной ловли погода бывает, как правило, в будние дни. Уже к вечеру пятницы начинает дуть самый вредный для рыбалки северный ветер, а в субботу — пусть это будет даже в июле — может случиться дождь, град, снегопад или маленькое землетрясение.

Только было двинулся вперед — дождь хлестанул с новой силой. Прячусь под густым шатром вяза. Складываю в полиэтиленовый кулек часы, папиросы, спички, кое-как накрываю себя и рюкзак плащом. Слева в нескольких метрах пузырится дождем Хопер, справа — плотная стена леса. Дождь мельчает, обозначается обложным. В лесной чащобе — шорохи, слабый треск сучьев, вздохи. Кажется, кто-то ходит и ходит по лесу и вот-вот выткнется на тебя страшная звериная морда. Жутковато. Приглядевшись, замечаю на земле подрытые корни какой-то травы, уйму следов, разрытые, точно сохой вспаханные площадки. Нет сомнения — это кабаньи следы. Становится совсем не по себе. А смутные неясные шорохи не умолкают. Разве ты забыл, как шумит дождь в лесу? Конечно, это дождь, а все-таки… Единым духом возношусь на вяз, умащиваюсь на толстой ветке.

Боковым зрением улавливаю шевеление на той стороне реки. Всматриваюсь. Вот это да! Почти прямо на меня, вскинув рогатую голову, плывет с той стороны лось. Замираю. Лось подплывает к моему берегу, отряхивается, бредет по мелководью. Если он подойдет к дереву и шутки ради пощекочет меня рогами… Кощунственно взрываю тишину разбойным свистом. Подняв ушастую горбоносую голову, сохатый оскорбленно замер. В его позе — стремительная легкость и чуткость. Еще мгновение — и зверь сиганул многометровым прыжком в чащу и сгинул из глаз, только ветки захрустели.

Сегодня дождю, видно, прискучило подстерегать несчастного странника, и он, наконец, утихомирился. Рюкзак за спину — и скорее подальше от этого страшного места. Впереди нет и намека на тропинку, одна сплошная лесная чаща. С трудом продираюсь сквозь заросли молодого караича. На редких маленьких опушках — примятая трава, будто коровы лежали, но помет не коровий. Это лосиные лежбища.

Пытаясь обойти чащу, забираю вправо, подальше от реки, и попадаю на старую вырубку. В высокой, по пояс, траве не видно порубочных остатков. Спотыкаюсь и выстилаюсь в траве вместе с рюкзаком, обдираю руки о корявый пень. Чем ни дальше — тем хуже. Пройти уже невозможно — деревья сплошь оплетены хмелем, а все кусты — перепутанным белесым шпагатом. Это повилика, паразитирующая на растениях вырубок.

Ободранный, насквозь мокрый, очумевший от духоты влажного леса, подстегиваемый страхом остаться в этой треклятой вырубке навсегда, кидаюсь то вправо, то влево, а проглянувшее солнце резво бежит на ночлег. Мерещатся мои бедные кости, обглоданные неведомым зверем. Наверно, так погибают легкомысленные бродяги. Если бы в это время было кому прижалеть меня — я бы пролил слезу. Эгоистична натура человеческая: мы охотно и не в меру сочувствуем сами себе — так нет же, подавай нам еще сочувствие окружающих.

Вырубка кончается. Прибавляю шагу. Вроде давно должна быть станица Зотовская, но куда она подевалась — ума не приложу. Продираюсь к Хопру, чтобы не заблудиться. Вот и река. Веселее стало. Не померещилось ли: петух закричал. Из последних сил перехожу на тряскую рысь, рюкзак бухает по спине, едучий пот застилает глаза. Еще один поворот Хопра, — и вижу синий домище с белыми ставнями, а на горе — обшарпанный купол церкви.

Устремляюсь вперед — и попадаю в мочежину. Прямо по ходу блестит зеленоватой водой заросший осокой затон. Начинаю обходить затон и натыкаюсь на заросли крапивы. Этого еще не хватало! Ничего не скажешь — хорошо спряталась станица Зотовская!

Лес редеет. Выхожу на хорошо протоптанную тропинку, тропинка выводит на лужок. На лужке дородная женщина в цветастой кофте и белой косынке косит траву. Жикая литовкой, она ловко укладывает стежку за стежкой. Как же приятно увидеть за весь день живого человека! Подойдя поближе, я брякнул ей в спину: «Добрый вечер!».

Женщина обернулась. Перед ней стоял настоящий лесной бродяга — выгвозданный, весь в колючках и еще черте в чем, заросший. Его глаза горели безумным азартом игрока, сделавшего последнюю ставку.

Женщина вскрикнула, выронила литовку и очень резво для ее грузной комплекции побежала в станицу. Что ни говорите, странный народ эти женщины…

Распогодилось. Солнце прячется за горой, но спешить теперь некуда. У околицы станицы присаживаюсь на поваленное дерево, наблюдаю за рыболовами в лодках.

Тут ко мне с разных сторон и этак осторожненько подходят два дюжих молодца, голых по пояс. Их квадратные торсы — как танковая броня. Молодцы поигрывают курганами мускулов. Уважаю силу, но такая явная ее демонстрация просто неприлична. Молодцы молча пристраиваются на дерево слева и справа от меня. Теперь издали, да еще в этой ромашковой рубахе, я похож, наверно, на девушку, которую заботливо опекают такие видные парни. Опекают плотно: мне не ворохнуться.

Начинается форменный допрос: кто такой, откуда, зачем?

Подобострастно отвечаю.

Ты нам баки не забивай, — предупреждают парни — турист… Мы ишо не видали пеших туристов в наших краях. Ишь, зачем-то бороденку поганую отрастил?

— Жинке такой зарок дал: не бриться, пока домой не вернусь.

— Та-ак!

— А кто тебя на Хопре знает?

— Лащилин из Михайловской.

— Это какой же Лащилин?

— Борис Степанович.

Парни заулыбались.

— Это ты Василису напужал? — спросил один из них.

— Наверно, я.

— Прибегла баба в станицу, сколомутила улицу, кричит, будто страшилище какоесь возля станицы огинается.

Парни хохочут.

— А ночевать где думаешь?

— Не знаю.

— Айда тогда к Анне Осиповне. Мировая старушка. Она тут поблизости живет.

ГЛАВА VII

Бдительный Орел. Люди и звери. Золотишко Ватола. Профессор медицины. Польза руководства. Матриархат.

Видно, несмотря на довольно холодные с ним отношения, господь Бог послал мне Анну Осиповну за сегодняшние передряги, чтобы я отдохнул у нее душой и телом. Анна Осиповна — сухонькая маленькая старушка, кажется, специально живущая на земле для добрых дел. Но и на нее пропаном определенное впечатление одичавший человек, и она спросила попервах:

— А ты меня не порешишь?

Заверяю Лину Осиповну, что программой моего странствия не предусмотрено убиение невинных пожилых людей, предоставляющих мне кров.

Интересуюсь, нет ли в Зотовской лесничества. Хочу, мол, про здешние места потолковать.

— Как же, есть, — сообщает Анна Осиповна. — А дом лесничего на этой улице стоит. Можешь сходить, пока я вечерять соберу.

Дом у лесничего махииный, с низами, а наверх ведет лестница. На селе еще не додумались ставить электрических звонков на калитках, а мои робкие писклявые призывы: «Хозяева, хозяева» остаются безответными. Отчиняю калитку, проникаю в обширный двор. В глубине двора сарай, прикладок сена. Пусто.

Поднимаюсь по лестнице, захожу в коридор. В городе такое нахальное вторжение расценивается как серьезное покушение на частную собственность со всеми вытекающими отсюда последствиями. А тут — патриархальная простота нравов. Как бы не так!

По лестнице — резвый топот, будто лошади скачут. Бросаюсь к двери, но меня опережает, чуть не сшибая с ног, громадная, как теленок, собака. Успеваю захлопнуть дверь перед носом второй, разъединяя злые собачьи силы. Мы в коридоре один на один с рассвирепевшим кобелем.

В его глазах извечная ненависть четвероногих стражей хозяйского добра к разного рода ворам, бродягам, попрошайкам. Не раздумывая, кобель с яростью вгрызается в мое правое бедро. Бью его промеж глаз кулаком. Пес отскакивает и, напружинившись, изготавливается ко второму прыжку. Ломится в дверь собака, оставшаяся на лестнице. Хватаю с полу чугунок с каким-то варевом. Нет, не продам задешево свою горемычную жизнь.

Эта интересная (для кобеля, конечно) сцена прерывается хозяином, прибежавшим на шум из комнаты. Хозяин развел нас по разным углам и кое-как утихомирил. Кобель был очень недоволен таким поворотом дела, злобно рычал и все пытался вырваться из хозяйских рук. Возможно, его возмущало теперь, что я прижимал к груди чугунок, в котором, как выяснилось позже, был собачий ужин.

При таких обстоятельствах познакомился я с бывшим главстаршиной, а ныне лесничим Кругловского лесхоза Андреем Павловичем Филипповым.

— Орел — отличный пес, — с гордостью аттестует собаку Андрей Павлович. — На улице никого в жисть не тронет, ну а раз ты попал в дом… Не веришь? Хочешь спробуем на спор: ты выйдешь на улицу, а я спущу его с цепи и открою калитку.

Решительно отказываюсь от этой затеи, горячо уверяя хозяина, что Орел совершенно прав и что не каждому выпадает честь вот так, накоротке, познакомиться с таким превосходным кобелем.

Пока мы наперебой расхваливаем благородного, умного, бесценного Орла, чувствую, как набрякает мокротой правая штанина. Приспускаю до колен джинсы — из раны на правом бедре хлещет нержавеющая казачья кровь.

— Чего ж молчал до сих пор? — Андрей Павлович разыскивает бинт, йод и со спокойствием бывалого охотника обрабатывает рану, туго пеленует бедро.

— Считай, что тебе повезло, Петрович. А вот кабы меня дома не было? Подковал бы тебя Орел на обе ноги, а может, и того хуже. Заразы не бойся — собака не бешеная какая-нибудь, а чистокровная охотничья. Нет, ты не знаешь еще Орла — он тебе хоть зайца, хоть лису загонит.

Достоинства Орла, частично испытанные на моей шкуре, столь очевидны, что теперь я только молча киваю головой.

Андрей Павлович настойчиво приглашает перекусить, но я с опаской поглядываю на дверь. Так ли уж надежна цепь, на которую хозяин посадил Орла? Не припожалует ли сюда этот дьявольски сильный кобель, чтобы доконать меня окончательно? Нет, у Анны Осиповны будет поспокойнее.

Поздним вечером мы сидим втроем в ее чистенькой хате. В качестве вполне достаточной, на мой взгляд, моральной компенсации одному — за нахальное вторжение в его дом, другому — за пролитую кровь мы с лесничим наперебой потчуем друг друга варенухой.

Рассказываю, что видел лося, лосиные лежбища, много кабаньих следов.

Этим нас не удивишь, — замечает Андрей Павлович — лоси и по станице шастают. А диких кабанов — уйма, стадами ходят. На местной свиноферме полосатые метисы Появились. Даже волки есть.

А я пошла надысь в лес дровишек собрать, смотрю — семь чушек прут в мою сторону через реку, — вспоминает Анна Осиповна. — Испужалась я, кричать стала. И что вы думаете? Вожак ихний, старый секач, повернул морду, возглядел на меня… Чего им старуху бояться? И стадо продолжало плыть. Тут я, как говорится, дай Бог ноги. Кто знает, что на уме у этого зверья.

Не говори, Осиповна, — возражает лесничий. — Любой зверь человека боится и бежит от него так, что аж пеньки сшибает. Место наше глухое, зверья много, а вот ты, Петрович, идя по лесу, много ли видел? Лося? И то потому, что тихо сидел, как ты говоришь, на дереве. По этому случаю вспоминается мне факт прямо-таки анекдотический, когда не человек, а медведица на дереве очутилась. Работал я тогда лесничим на Кавказе. Был у нас сторожем дед Федор. Он в лесу дрова охранял. Пошел однажды дед лесную грушу собирать. Смотрит — медвежонок под деревом грушей лакомится. Увидел человека и наутек, Деда в его-то возрасте ничем таким не удивишь. Стал он себе спокойненько вокруг дерева ходить, да груши с земли собирать. Уже с полмешка набрал, как вдруг кто-то ка-ак сиганет сверху! Оказывается, наверху мамаша сидела, грушу малышу трусила. Видно, терпела, терпела, да надоело ей такое нахальство.

— Что же дальше было?

— А ничего особенного. Дед Федор, мешок бросивши, в одну сторону драпанул, а медведица — в другую.

Андрей Павлович — чуть ли не самый важный человек в станице, некогда многолюдной, а теперь изрядно опустевшей, очутившейся неизведанными судьбами в стороне от больших дорог. Пройдешь по ее улице — там и сям сиротливо стоят заколоченные наглухо дома. Да, захирела Зотовская, и тяжело видеть такую картину. Так тяжело видеть старого человека, будто по привычке или по горькой обязанности доживающего последние годы.

Напоминают о прошлом старой станицы, то штык еще суворовских времен, то заржавевшая шашка, то наган, которые находят вездесущие станичные ребятишки невесть где, то пригоршни медных монет, добытых из «бортов» полуразрушенной церкви. Стены церкви испещрены надолбами — клады искали. До сих пор держится слух, что спрятан где-то в церкви большой клад.

Поговаривают еще, что и золотишко Ватола не все вышло, дожидается в потайном месте своего часа. История эта имеет дореволюционный «стаж».

Служил тогда в Новочеркасске станичный казак Василий Семенов по кличке Ватол. Не был Ватол пи отчаянно смелым, ни взгальным, но одна казачья черта — воровитость — у него имелась.

В смутные годы империалистической в Новочеркасске тоже было неспокойно. Два казака-разбойника белым днем учинили нападение на дивизионную казну, порубали охрану и кинулись прятать казну в конюшне. Грабители положили в заранее вырытую под яслями яму суму с деньгами, закидали ее землей, притрусили объедьями. В конюшне было пусто, да не совсем: в темном ее углу лежал дневальный Ватол и все видел. Ватол тут же перепрятал суму. Следствие по такому чрезвычайному делу велось рьяно, казаков-разбойников выследили и расстреляли, но казна так и не отыскалась.

А Ватол привез суму в станицу, мечтая разбогатеть. Только и ему золотишко не пошло на пользу. Грянула вскорости гражданская, и навсегда успокоился белоказак Ватол в донской степи. Говорят, что из-за этого распроклятого золота сын его Гришка в пятнадцать лет придурком стал. Жена Ватола в голодные годы потихоньку сбывала золотишко, да очень уж беспокойная была у нее жизнь — она тоже чокнулась и на почве помешательства никак не могла вспомнить, где спрятала остатки казны: все ходила по станице и искала свое золото.

* * *

Каждый уважающий себя путешественник, хочет он того или нет, должен осмотреть хоть одну, хоть какую ни на есть достопримечательность. Иначе будет опошлена сама идея путешествия. Ведь только благодаря им, путешественникам, нам известно, что в Париже есть бистро; в Ленинграде — Эрмитаж, а в Новочеркасске — памятник Ермаку. Последний факт — памятник Ермаку — описан до того часто, что в нем уже почти нельзя сомневаться.

Наутро отправляюсь осматривать одну из местных достопримечательностей: бывший дворянский, затем профессорский дом, который приобрела недавно уборщица лесничества Александра Андреевна Черкесова. Есть у меня и гид — добрая моя хозяйка Анна Осиповна.

Вот и владение Черкесовой. Ничего подобного в донских станицах не видел! Поторопился назвать дом лесничего махинным: вот это махина, так махина, еще издали бросающаяся в глаза цветными стеклами, балюстрадой, сработанная московскими мастерами в начале XIX века, В качестве подтверждения хозяйка показывает поржавевший жестяной кружок, на котором выбито: «Российское страховое общество, 1827 г.». Деревянному этому дому 150 лет, а сохранился он хорошо. В обширных низах кованная железная дверь, ведущая в винный погреб, помещение для прислуги, в котором валяются теперь обшарпанные кресла старинной работы. В больших и малых жилых комнатах наверху (теперь уж и не помню, сколько их) еще сохранилась старинная мебель: стенные зеркала, столики, шкафы.

— Хочу выбросить весь этот хлам и обзавестить современной мебелью, — говорит хозяйка дома.

Неведомо ей, что за один изящный туалетный столик, увенчанный по краям искусно вырезанными из дерева кистями винограда, иной любитель старины отвалит теперь такие деньги, коих хватит на приобретение, скажем, нынешней «стенки» — гибрида шифоньера, серванта, книжного шкафа и еще чего-то.

С тоской думаю, что в моей небольшой городской квартире нахально поселилась такая стенка, занявшая добрую треть комнаты. Возле этого козлоногого сооружения приходится ходить на цыпочках — того и гляди рухнет. Ночью стенка имеет скверную привычку вздыхать, охать и далее чихать. Теперь у нас никто не сомневается, что в стенке, за неимением печки, поселился старый и больной домовой. Однажды ночью, доведенный выходками стенки до белого каления, я вознамерился было изрубить ее топором. Но не зря жена утверждает, что в нашей семье нет хозяина: для уничтожения стенки никак не годился слабенький кухонный топор. И потом я с ужасом подумал, что мне в жизнь не вынести из квартиры столько деревянного хлама. Стенка осталась жить и не без пользы: в нижних ее отделениях сынишка устроил гаражи, ангары и склады для своей техники, а иногда, нашкодив, и сам прячется в одном из отсеков стенки, и уже тогда найти его невозможно.

Святую обязанность гида — до отказа напичкать путешественника всевозможными сведениями — Анна Осиповна выполняет блестяще. Слегка упираюсь и отнекиваюсь, слезливо жалуюсь на ноги (водянки на подошвах и знакомство с Орлом дают о себе знать), но гид властно ведет меня к учительнице-пенсионерке Софье Никитичне Леоновой, которая «кое-чего знает о бывших владельцах этого дома». Упирался я совершенно зря. Вот рассказ Софьи Никитичны.

До революции ютился в Новочеркасске Иван Протопопов, дворник. Единственному сыну Феде удалось ему дать образование по тому времени основательное: стал Федор фельдшером, да не ординарным каким-нибудь, а, как говорится, милостью Божьей. Скопил деньжат, вытащил стариков из нужды и купил им этот дом у обедневшего помещика Донскова. После революции работал Федор Иванович в Москве, в профессоры медицины вышел. В Отечественную войну он, опытнейший хирург, дневал и ночевал в клинике, потеряв счет сделанным операциям. Вернув многих людей к жизни, семидесятилетний профессор своего здоровья уберечь не смог. Тяжело заболев, Федор Иванович попросил отвезти его сюда, в Зотовскую. Его болезнь была неизлечима, и он знал это, но, пока мог, и здесь оперировал, читал лекции, и его аудиторию составляли зачастую сельские дети. Не по образованию только, он был из тех исконно русских интеллигентов-подвижников, для коих бескорыстное служение народу, понятие долга и чести всего превыше.

После смерти профессора родственники его, исполняя волю покойного, добились организации в этом доме костно-туберкулезного санатория. Со временем санаторий перевели почему-то в другое место, но специфический медицинский запах в доме так и остался.

Выходим на улицу. Анна Осиповна то и дело показывает:

— Это — бывший поповский дом, это — тоже поповский, а это — купеческий.

Н-да, тоже «достопримечательности»…

А бедные мои ноги гудят, ноют, жгут огнем водянки на ступнях; воет благим матом неприметная сухая мозоль. Однако на всякий крайний случай у меня есть еще нетронутые запасы упрямства.

— Пора и в путь-дорогу, — вымученно говорю своему верному поводырю.

Анна Осиповна, не тратя лишних слов, берет меня, как дитя, за руку и ведет к себе домой, приговаривая:

— Слыханное ли дело — в таком виде чикилять. Переднюешь, а там видно будет.

Анна Осиповна, старушка догадливая и проницательная, ничуть не хуже популярного ныне героя психологического детектива быстро усекла суть слабовольного характера своего квартиранта и пришла к безошибочному заключению: такой сбрендивший субъект нуждается в твердом руководстве.

Это благо, что мною всегда кто-нибудь да руководил. Пожалуй, только в беззаботном пацанячьем возрасте я был предоставлен самому себе. Да и то — как сказать. Однажды, когда я не пошел в школу и очень полезно провел день на реке, отец пообещал при повторении чего-нибудь подобного высечь меня, как сидорову козу. Как секли сидорову козу, не знаю, однако угроза всегда сильнее исполнения.

Впрочем, отец любил преувеличения: он никогда пальцем меня не тронул. Но уж лучше бы порка, как мне тогда казалось, чем их с матерью невеселые разговоры после какой-нибудь совершенно безобидной, на мой взгляд, шкоды.

— Из таких отъявленные хулиганы вырастают, — говорил отец, позвякивая ремнем.

— Боже упаси, — сокрушалась мать.

— Что ж, проведет жизнь в тюрьме, — мрачно подытоживал отец.

Отец и мать вздыхали, кстати вспоминали, что у других людей дети, как дети…

Одно время я числился в школе отличником; родителям было мало этого — они хотели и примерного поведения. Но нельзя требовать от человека невозможного. Хорошо еще, что родители не истязали меня музыкой, фигурным катанием, балетной школой, кружком «Умелые руки», не заставляли декламировать стихи перед нетрезвым застольем взрослых, иначе я бы наверняка подался в преступники.

В институте ко мне специально прикрепили преподавателя, который имел определенный стаж работы с трудновоспитуемыми. Это был самый безвредный из всех встречавшихся мне руководителей. Нет, он не годился для этой ответственной роли, ибо не помню, чтобы когда-нибудь услышал от него проповедь, мораль или прописную истину. Будучи биологом, он рассказал мне множество любопытных историй из жизни животных — и только.

Позже разного рода и ранга руководители всегда находили упущения и изъяны в моей работе. За всю мою жизнь я выслушал и вычитал тьму нравоучений, советов, пожеланий, распоряжений относительно того, как надлежит жить, работать, мыслить, чувствовать. Просто страшно подумать, в какой бездне может очутиться человек, не получивший причитающуюся ему порцию морали.

Да, теперь я назубок знаю, что такое хорошо и что такое плохо. Однако природная что ли испорченность натуры или пробелы в воспитании временами сказываются. Иной раз сидящий в тебе бес настырно толкает не делать то, что противно твоей натуре. Но это вспышки, порывы… потом приходит безропотное смирение. Нет, не для таких писаны прекрасные слова Романа Роллана: «Величайшее оскорбление для человека независимого — когда его присоединяют к чему-либо помимо желания».

Дома Анна Осиповна пользует несчастные мои ноги особой мазью, после которой «как рукой все сымает», укладывает в постель и присаживается рядом. Забегает проведать вчерашнего клиента Орла Андрей Павлович, с ходу сыплет очередью вопросов:

— Живой? Понравилось у нас? Хочешь, женим тебя здесь? Казачки наши — огонь. Вот только свирепствуют без всякой меры, мордуют нашего брата — мужика. До прямого рукоприкладства доходят, бьют чем попало и почем зря.

По его рассказам, в которых столько искреннего чувства, что им нельзя не верить, положение в Зотовской сложилось крайне ненормальное: женщины взяли над мужиками полную и безоговорочную власть. Иная вконец распоясавшаяся красавица так отчитывает своего благоверного, полномочного, как хорошо известно, представителя господа-Бога на земле:

— Какой ты в чертях глава семьи? Денег зарабатываю не меньше твоего, по дому всю работу делаю, а тебе только и делов, что водку жрать.

От такого унижения, от такой обиды, как не запьешь? Ну, глотнет человек с горя, хоть на ракушках, да домой приползет в расстроенных, заметьте, чувствах. Тут бы его пожалеть, приголубить, всю женскую обаятельность показать. Куда там!

Рассказывают, то ли в Зотовской, то ли в какой другой станице одна жестокая жинка кинула мертвецки пьяного человека на лавку, связала его, сердешного, бельевой веревкой, взяла топор и, ссылаясь на якобы кончившееся у нее терпение, заявила, что сей же час напрочь отрубит злодею голову. Бедняга, икая от страха, ужом извился на лавке, каялся, клятвы разные выдавал, но не смог тронуть вконец очерствевшего сердца родной жинки. Та накинула ему платок на голову, как это делали раньше с приговоренными к смерти, и вдарила по хмельной голове. Не топором, а валенком. Несчастный чуть не окачурился с перепугу, еле отходили. Но и после этого закладывать за воротник он не бросил, не мог бросить, потому как ясно сознавал, что жизнь его все равно пропащая.

— И стали наши казаки не дай и не приведи: окружность его, а середина жинкина, — вздыхает Андрей Павлович.

Мнение Анны Осиповны несколько иного рода:

— Казаки на войне храбрые, а спать да водку хлестать — еще храбрей.

ГЛАВА VIII

Добрый совет. Боги. Как пугают детей. Федосеевская транзитом. Насилие.

Хорошо под материнским крылом Анны Осиповны, однако на другой день уже никакие силы не могли удержать меня на месте. Бродяга он и есть бродяга.

Провожая меня, лесничий смерил критическим оком малопривлекательную фигуру «крестника» и дал добрый совет:

— Знаешь, плохо твое дело, Петрович, ежели тебя даже зотовская баба испугалась. Возьми мою бритву, да хоть побрейся, а то ить в другом месте, глядишь, и ночевать не пустят.

Не могу. А борода… что ж, борода доверие вызывает.

— Какая там борода! Посмотри на себя в зеркало.

Да, за эти дни обзавелся я не бородой, а чем-то поганым, мерзким до отвращения: на лице кустиками, островками, закосами гнездится разноцветная поросячья щетина. Нос облупился и цвет приобрел весьма подозрительный. Носовой платок, заменяющий позабытую в вагоне кепку, выгорел и очень уже смахивает на кухонную тряпку. Некогда сиреневые джинсы позеленели то ли от травы, то ли от злости за столь неуместное употребление. В них бы не через лесную чащобу продираться, а щеголять юному джентльмену по городской улице, рекламировать изящную свою фигуру, перетянутую чудесным бархатным поясом. Ромашковая рубаха, и в первозданном виде вызывавшая нездоровый интерес окружающих, приобрела немыслимые грязно-серые разводы и пятна. Все это, за исключением бороды, в порядке вещей. Жена всегда говорила, что я умею находить грязь даже там, где ее нет. Поэтому новую одежду мне разрешается носить только вприглядку.

К околице плетусь по пустынной станичной улице. Будто попрятался народ. Так оно и есть: приглядевшись, замечаю людей, притаившихся за заборами, любопытные лица в окошках. Так встречали и провожали когда-то царей и важных преступников.

За станицей разморенно трясется навстречу подвода. Когда подвода равняется со мной, с наивозможной вежливостью спрашиваю женщину-возницу:

— Это дорога на хутор Плёс?

— Чего?

Женщина всмотрелась в меня и, стегая лошадей, крикнула:

— Вон там за поворотом мужики, они скажут.

Никого за поворотом дороги не было.

Полем пробираюсь к реке, спешу под манящую тень зеленеющего невдалеке леса. В лесу, возле самой реки, натыкаюсь на пару палаток, «Жигули» и две семейные пары. Молодые бронзово-медные мужчины и женщины красивы, как боги. Правда, боги, насколько мне помнится, никогда не отличались, как эти, весельем, добротой, жизнерадостностью и никогда не были абсолютно счастливы, обремененные хлопотливыми заботами о неспокойном роде человеческом. Встреченные мною боги прибыли сюда за сотни километров — из Новошахтинска, и живут у реки в свое удовольствие третью неделю.

В кастрюле дымится паром уха, запах ее уловил прежде, чем обнаружил стоянку богов. Подойдя к кастрюле и пустив в ход испытанный прием, немедленно получаю свою законную порцию ухи.

Один из богов, зовут его Митей, интересуется, не играю ли я в шахматы. Чешу затылок. Врать богу неловко, но ведь, между нами говоря, я дал себе зарок: на Хопре не прикасаться к шахматным фигурам. В противном случае путешествие грозило бы затянуться на неопределенное время. А, будь что будет! Одну только партию…

У самой воды раскладываем на песчаном пляже шахматную доску. На мою и свою беду Митя оказался не менее азартным, чем его партнер. Как и все шахматисты на свете, он был уверен, что проигрывает случайно. Время летело. Златокудрая Митина богиня, оставленная в одиночестве, описывает вокруг двух согбенных фигур все более сужающиеся круги. Богиня нервничает. Бросаюсь в воду, чтобы освежить мозги. Вынырнув, обнаруживаю, что Митя исчез. Конечно же, богиня унесла его в небесную синь, подальше от соблазна.

Ниже Зотовской лес на правобережье редеет, перемежается степью. Убежав от прискучивших ему меловых гор, Хопер выписывает на равнинном просторе замысловатые петли. Здесь он настолько силен, что может, играючись, кинуть затон влево, затем вправо, образовать остров — как каждая уважающая себя степная река.

Срезая речную петлю, иду по луговине. Громко шелестят под ногами высокие вызревшие травы, над головой — ясное, светлое небо. Воздух чист, ароматен, легок. Везде такая тишина, такая успокоенность, что гудение сопровождающего меня жука подобно гулу тяжелого самолета. Такое гудение не раздражает, ибо человека будоражит, наверно, не столько сам шум, как его ненужность, бессмысленность.

Оставшись с глазу на глаз с природой, снова веду себя не совсем благоразумно и даже предосудительно: валяюсь в траве, жую жестковатые стебли пырея, ору песни. Серьезный человек уже подумал бы о ночлеге.

Миную хутор Фроловский, впереди — станица Федосеевская. В каком-то заброшенном, полуодичавшем саду лакомлюсь грушами. Как же хороша жизнь, как тревожно и радостно жить так, будто живешь ты последний день!

В Федосеевскую вступаю скромно, буднично, но привлекаю поголовное внимание жителей. На безобидного бродягу как-то странно смотрят старухи, дежурящие на лавочках, молодайки и дети. В одном дворе закапризничал малыш. Обостренном слухом улавливаю, как мать пророчит ребенку:

— Не будешь слушаться, станешь таким, как этот дядя.

Мои просьбы о ночлеге не вызывают отклика даже у сердобольных старушек. Все поголовно, словно сговорились, советуют пройти дальше, решительно уклоняясь при этом от светских разговоров о завтрашней погоде. Перспектива ночевать под забором становится реальной.

Тоскливо мыкаюсь взад-вперед по Федосеевской, пока не встречаю деда, выдающего гениальный и простой совет:

— Ищи депутата или бригадира колхоза. Пущай власть разберется, кто ты такой есть, а уж там и на ночевку определит.

Быстро нахожу самый большой на улице бригадиров дом. Сам бригадир — невысокий, кряжистый, краснолицый, в неопределенного цвета выцветшей майке — стоит у калитки, лузгает семечки.

Представляюсь. Бригадир не называет себя, как не назвал бы себя министр, ибо подразумевается, что его-то должны знать, Льстиво, торопливо и потому невразумительно лепечу о себе, упирая на абсолютно бескорыстную цель странствия, Пока говорю, замечаю, что бригадир задумчиво смотрит сквозь меня.

Ладно, думаю, вот покажу документ — моментально подобреешь. Пока роюсь в рюкзаке, бригадир напряженно молчит, даже семечки лузгать перестал.

Подаю ему журналистский билет, уже один внешний вид которого подтверждает солидность фирмы. Билет этот безотказно выручал меня как раз в тех случаях, когда позарез нужен был ночлег, да не в станице, а в большом городе. При виде журналистского билета смирялись и становились вежливыми многоопытные гостиничные администраторы. Позабыв о броне, они, как правило, любезно предлагали кров. При этом, конечно, следует держаться так, будто ты делаешь администратору одолжение. Было бы грубейшей ошибкой униженно вымаливать хотя бы раскладушку в гостиничном коридоре: тертый администратор тут же догадается, что ты обыкновенный смертный, для которого вполне достаточно известного художественно выполненного объявления.

Но бригадир видал совсем другие, чем гостиничные администраторы, виды, и билет не производит на него желательного впечатления. Он долго вертит его так и этак, особенно тщательно проверяет уплату членских взносов. Документ документом, но, побей меня Бог, если бригадир не сожалеет, что нет поблизости милиционера. Разве соответствует заросший мерзкой бородой оригинал фотокарточке на билете? Шляются тут всякие…

— Трудно и даже невозможно. — Власть чешет затылок. — К себе пустить не могу, у меня гости.

Думаю про себя, что при нужде в бригадирском доме мог бы разместиться взвод солдат, а вслух говорю:

— Я ведь не к вам лично на постой прошусь. Вы — лицо официальное…

— Лицо-то лицо, да старухи у нас дюже напуганные. Надысь одна пустила двоих мужиков переночевать, а они нами шп., передрались и бабку порешить хотели. Знаешь что, добирайся-ка ты до хутора Филинского, там сельсовет колхозное общежитие, а тут где же…

До Филинского семь километров, а уже темнеет. Когда же дотелепкаюсь в Филинский и кого искать там буду в такое позднее время? Это что же получается: во всей станице переночевать негде?

Во мне просыпается профессиональная настырность бывшего газетчика. Говорю сухо и, как мне кажется, веско:

Вот что, товарищ бригадир. Я в реке охолонусь, а вы пока приищите ночлег.

Не успевает тот и рта раскрыть, как я, бросив у его калитки рюкзак, спускаюсь к Хопру, который совсем рядом — за бригадирским подворьем. Бултыхаюсь в воде и злорадно думаю, что именно так нужно разговаривать с черствыми людьми, что теперь-то бригадир зашевелится.

Ага, вот и он, легок на помине, вырисовывался собственной персоной на крутояром берегу.

— Эй, ты, слушай сюда. Собирайся, скоро машина в Филинский побежит. Езжай в Филинский, у нас никто пущать не хочет.

Никуда он не ходил, понятное дело. У меня аж в глазах темнеет от обиды и злости.

— Сам, — говорю, — казак и знаю распрекрасно, что народ этот не медом мазаный, а все же заелись вы, товарищ бригадир. Ладно, поеду в Филинский.

В ожидании машины присаживаемся на лавочке у бригадирова дома, закуриваем. Теперь, когда деликатная проблема ночлега решена, бригадиру захотелось пообстоятельней узнать, кто таков человек, которого сплавляет он в Филинский и у которого вид если не злодейский, то очень подозрительный.

А его собеседник, все более входя в роль заезжего специального корреспондента газеты, с важностью интересуется урожаем зерновых, надоями, заготовкой зерна. Собеседник рассказывает о передовых методах труда, получивших широкое распространение в Ростовской области, но еще упорно отрицаемых некоторыми консерваторами. Бригадир настораживается — ярлык консерватора ему не по душе. Затем собеседник ставит на обсуждение вопрос о доверии к человеку, бродяге, в частности. Он приводит исторический факт: в Федосеевской ночевал однажды Максим Горький, который одно время тоже, увы, бродяжничал.

Бригадир мнется и все пытается выспросить подробности моей биографии. Ему не очень верится, что можно вот так, с бухты-барахты, отправиться невесть, куда и, главное, что совсем непонятно, — невесть зачем.

— Зачем? Но ведь места у вас распрекрасные. Вот и хожу, любуюсь и, считается, отдыхаю.

— Это верно, — оживляется бригадир, — река у нас, что тебе красавица писаная. Да как узнал о ней?

— Земля слухом полнится. А сей маршрут определил мне писатель, земляк ваш Лащилин.

— Так вы знакомы с Борисом Степановичем?

Тут бригадир говорит, переходя на вежливое множественное число:

— Оставайтесь у меня. Чего уж там…

Нет, теперь меня и силком не затащить в его дом. Бормочу:

— Если не уеду в Филинский, то под этим забором переночую, а к вам не пойду.

Не приличествующая бродяге гордость ошеломляет бригадира. Теперь он уже вполне искренне упрашивает, ну просто умоляет остаться у него — и зря, ибо не знает, какой перед ним упрямый и зловредный субъект. Субъект этот на все нижайшие бригадировы просьбы бубнит: «Я обиделся».

Высвечивая нас фарами, подкатывает ожидаемая машина. Бригадир, прощаясь душевно, выражает надежду встретиться как-нибудь еще. Мысленно обещаю ему свидание на этой странице.

Машина резво бежит по проселку к Филинскому, расположенному совсем в стороне от Хопра.

В хуторе машина останавливается возле двухквартирного дома. Из кабины, кроме шофера, выходит женщина.

— Приехали, — говорит.

— Помогите разыскать кого-нибудь из сельсовета, — прошу, выкидываясь из кузова.

Те посмеиваются. Черт побери, такое важное дело, а им хаханьки. Между тем, неразличимая в темноте женщина приказывает:

— Вася, возьми у человека рюкзак.

Вася отнимает у меня рюкзак.

— Пошли, — снова приказывает женщина.

— Куда?

— К нам домой, куда же еще?

— Мне бы кого-нибудь из сельсовета, — продолжаю тянуть свою нудную песню.

— Если уж вам так хочется с местной властью познакомиться — пожалуйста: секретарь Филинского сельсовета Макарова Надежда Николаевна. А лучше — просто Надя. А этой мой муж Вася.

Макаровы — молодая симпатичная пара. Они из тех открытых приветливых людей, с которыми чувствуешь себя естественно и просто. Живут в только что построенном колхозном доме.

Пока Вася устанавливает новый холодильник, Надя накрывает на стол. Пытаюсь вывалить из рюкзака всю ту снедь, какой снабдили меня в Зотовской: вареные яйца, сало, хлеб. При этом отчетливо вижу себя со стороны отвратительным куркулем-дядюшкой, приехавшим облагодетельствовать бедных родственников.

— Петрович, почему вы хотите обидеть нас? — осведомляется Надя.

— И не думайте, пожалуйста, — добавляет Вася, — что у нас все такие, как Ковалев, тот самый федосеевский бригадир. В колхозе никто Ковалева не любит — только для себя живет. Совсем от людей отгородился. А когда-то секретарем парткома колхоза был.

Макаровы растопили лед души моей, захолонувшей в Федосеевской. Благодарю судьбу, иногда сталкивающую нас с людьми никудышними, чтобы мы могли лучше оценить настоящих. Одного не могу простить Макаровым: молодые уложили меня спать (снова учинив насилие) на свою двуспальную кровать, начиненную периной, пуховыми подушками и белокипельными простынями. Подобная роскошь, видимо, строго противопоказана бродягам. Поэтому, едва щека касается подушки, теряю сознание. В таком беспомощном состоянии благополучно пребываю до утра.

ГЛАВА IX

Кривая дорожка. Зри календари. Змеиный угол. Сколачиваю шайку. Сюрприз.

Сегодняшний маршрут безрассудно-отважного странствия — хутор Филинский — станица Слащевская.

Ноют все косточки, изнеженные периной. Не иду, а чикиляю, прихрамывая на обе ноги. Но это не страшно — стоит только разойтись хорошенько и дать понять ногам, что деваться им некуда, как все будет в порядке.

У встречного мотоциклиста спрашиваю, как короче добраться до Хопра, чтобы затем уже идти берегом. Ответ его несколько смущает:

— Там, у берега, такие чащобы, что и за неделю до станицы не дойдешь.

Совета часто спрашивают для того, чтобы поступить как раз наоборот. Как только дорога приближается к лесу, прощаюсь с унылым однообразием иссушенной зноем степи и с удовольствием ныряю в дубняк. Под ногами, особенно на опушках, чего только нет: ежевика, чистотел, пырей, донник, полынь… Смешанные неповторимые запахи трав снова вызывают воспоминания детства.

Вот ты в старенькой, латаной-перелатанной рубашонке, в обтрепанных штанах вместе с другими такими же сорванцами собираешь ежевику. Твои руки и «борода» — в кровянокрасном ежевичном соке. Потом ты переправляешься через Дон на малюсеньком пароме, вмещающем пару подвод, тянешь колючий трос руками, помогая взрослым. Ты приносишь домой ежевику, и мать готовит любимое твое блюдо — вареники с ежевикой и каймаком. Ты мечтал в детстве наесться когда-нибудь каймака «от пуза». Война заставила позабыть эту мечту, в войну и макуха за конфету сходила.

В том пацанячьем возрасте тебя не поражали ни строгая красота Дона, ни краски и запахи окружающей природы — ты сам был ее частью, ее беззаботным сыном. Мог ли ты поверить тогда, что десятилетия спустя где-то возле Хопра тебя цепко притянет к себе обыкновенный куст ежевики с присоседившимся рядом лопухом, удивит, (обрадует, взволнует. Ты ощутишь возвращенную на миг собственную молодость и будешь рад, что девальвация чуда — знамение века — обошла тебя стороной. Ты будешь держать в руках обыкновенный дубовый лист — черешчатый и жесткий — и думать о несравнимой сложности природы. Могуч и, кажется, всесилен разум человека, но все до сих пор придуманные им машины, приборы и устройства смехотворно просты по сравнению со строением и функциями вот этого дубового листа.

Выхожу на старую лесную дорогу, которая, кажется, должна вывести к реке. Дорога петляет меж деревьев и когда становится еще глуше, вспоминаются поиски хутора Салтынского. Да, эти старые лесные дороги имеют скверную привычку приводить в никуда.

Но судьба пока милостива — за очередным поворотом дороги виднеется трактор с прицепом. Возле трактора крутятся несколько мужчин. Они грузят на прицеп дубовые дрова. Конечно, их несколько удивляет появление лесного страшилища. Следуют обычные вопросы и недоверчивое хмыканье. Толстый красномордый казак с огромными ручищами-кувалдами еще раз переспрашивает, что я здесь делаю.

— Дурью маюсь.

— Тогда понятно, от нечего делать, значица.

Как лучше пройти на Слащевскую? Переглядываясь, советуют забирать вправо. Иду вправо, а сам опасливо думаю, что казаки всегда непрочь разыграть пришлого, в такой ситуации, как говорится, и Бог велел. Долго продираюсь сквозь заросли кустарника. Как ненормально начинает вести себя солнце: оно то сзади, то слева, то впереди. Еще час резвого хода — и снова старая лесная дорога. Бросается в глаза свежий окурок значит, кто-то проходил здесь недавно. Кажется, уже видел этот раскидистый дуб, стоящий особняком. Смутное подозрение перерастает в уверенность, когда замечаю издали знакомый трактор с прицепом. Можно поздравить себя с возвращением в исходный пункт. Поспешно пячусь назад, ибо отвечать теперь на вопросы того, красномордого, было бы еще труднее.

Потерявши всякую ориентацию, топаю лесом, лугом, перелеском. Пытаюсь найти торную дорогу, которой шел из Филинского, но она как сквозь землю провалилась. Если бы за мной наблюдал кто-нибудь со стороны и проследил те зигзаги, крендели и бублики, какие выписывал я на местности, он непременно пришел бы к выводу, что перед ним окончательно сбрендивший субъект.

Вываливаясь из очередного перелеска, натыкаюсь на летний коровий лагерь. Дремлет стало, дремлет и пастух под тенью дощатой будки. Это задубевший на всех ветрах молодой длинноногий парень.

Деликатно покашливаю.

— Каким ветром? — спрашивает пастух, открывая глаза. Он охотно показывает самый короткий путь.

— Сколько же отсюда до Слащевской?

— Километров пятнадцать.

В Филинском Макаровы называли такое же расстояние. Хорошенькое дело: за несколько часов почти безостановочного пути не приблизится к станице ни на шаг!

Вливаю в себя полведра вкусной холодной воды, наполняю флягу, пустую со вчерашнего дня. Мне уже не до красот природы — хочется грохнуться здесь, у этой будки, и никогда не вставать больше. Но именно теперь, когда огненно горят растертые ступни (будешь знать, как отправляться в дорогу, надевши синтетические, а не шерстяные носки!), ни лечь, ни сесть никак нельзя — потом нескоро встанешь. Никто не гонит меня в спину, никто не заставляет достичь Слащевской именно сегодня — значит, дойду. Возможно, эта задача была все-таки невыполнимой, но выручила хитрость. Я стал ставить перед собой маленькие цели: дойти вон до того куста, дерева, перелеска.

Цель — величайший стимул в любом деде. Иные волевые люди ставят перед собой цель съесть живьем конкурента, соперника, соседа — и добиваются своего. Так вот, стоило мне поставить перед собой цель, как ноги резво устремились к намеченному объекту в предчувствии заслуженного отдыха. Я шел от цели к цели, с удивлением обнаруживая у себя те потаенные запасы сил и энтузиазма, которые припрятывал неизвестно для чего второй сидящий во мне человек. Это наблюдение позволяет сделать очень важный вывод: путешественник, не ставящий перед собой маленьких целей, обречен на вымирание.

Уже вечерело, когда пахнуло свежестью, и я радостно увидел с бугра змеистую ленту Хопра. На нагорном правом берегу вольготно раскинулась Слащевская. После Усть-Бузулукской это первая на моем пути станица, где есть Дом приезжих и кафе.

Мечты об отдыхе, горячей пище, а, главное, любопытные взгляды молодаек заставляют приосаниться. Выпятив грудь, вышагиваю по улице бодрым шагом, небрежно сплевывая через левое плечо. Пусть никто не догадается, что еще час назад этот бывалый, если судить по изодранным штанам, человек, жалко стеная, еле ковылял в прихоперском лесу, конвоируемый не в меру любопытными воронами. Теперь он очень горд, ибо одержал над собой верную победу.

В кафе тесно жмется к пивной бочке могучая кучка. Буфетчица печального вида, опустив глаза, стеснительно краснея, льет пиво пополам с пеной. Под буфетным стеклом красуются «Стрелецкая», «Перцовая» и даже «Невский аперитив». А вот и меню: щи и пирожки с повидлом. В жизни не пробовал такого меню. Ладно, сойдет, Сейчас все сойдет.

Становлюсь в очередь.

— Оттуда? — сипит разбойного вида низколобый детина с наколкой на руке, извещающей мир, что родную мать он не забудет.

— Оттуда.

— В Сибири был?

— Был.

Детина шепчется с могучей кучкой. Передо мной расступаются.

— Может быть, вам хватит? — робко интересуется стеснительная буфетчица.

— То есть?

— Вы же еле на ногах стоите.

— Действительно, хватит. Ни грамма спиртного. Выбейте две порции щей.

— У нас хлеб кончился.

— Сгодятся и пирожки с повидлом. Потрясенная аппетитом и сговорчивостью клиента, застенчивая буфетчица уже без всякой просьбы наливает стакан перцовки и просит выпить за ее здоровье.

Дом приезжих — большой старый курень с низами — на соседней улице. Существует он подпольно: официально дом этот чьей-то рукой прикрыт, но хозяйка его Марфа Михайловна по-прежнему живет здесь на правах не то квартиранта, не то сторожа.

Марфа Михайловна перво-наперво взяла с меня слово придерживаться строгой конспирации, потом по старой привычке потребовала паспорт. Теперь я мог выбирать любую пустую комнату, но предпочел веранду, где тянул с Хопра свежий ветерок.

Это был первый вечер, когда не искупался на ночь — не хватило сил идти к реке. Умылся колюче-холодной колодезной водой, побанил бедные мои ноги, коим из-за дурной головы лихо, и бухнулся в постель. Марфа Михайловна, сидя на крылечке, хотела было разговорить гостя, я пытался односложно отвечать ей деревянеющим языком, но голос ее становился все глуше и глуше…

Сегодня — воскресенье. Еще с вечера решил, что это будет и мой выходной день. Наверно, поэтому поднялся вместе с солнышком, а оно летом не любит задерживаться. Разумеется, если бы предстояло какое-нибудь дело, если бы нужно было, к примеру, отправляться на службу, — тело и кости прикинулись бы невероятно уставшими после добросовестно выписанных вчера петель между Филинским и Слащевской. Странно устроена натура человеческая: предполагаешь отоспаться во время отпуска, а пришли праздные дни — встаешь спозаранку.

Бодрость духа и тела создают ощущение праздника. Выхожу в одних трусах на крыльцо, радостно поигрывая очугуневшей мускулатурой. Легкий ветерок знобит, ласкает, щекочет. Отсюда, с горы, открывается столь просторный вид на Хопер, на все левобережье, покрытое лесом, что просто дух захватывает.

Очень хочется жить, отбросив мелкую суету, своекорыстные хлопоты, бесплодные заботы, быть добрым, сильным, всегда иметь твердость воли и чистоту помыслов. Да, сегодня у меня праздник, и его надо хорошенько запомнить.

В такое утро было бы грешно упустить превосходную возможность искупаться в реке. Без порядком надоевшего рюкзака хочется бежать резвой рысью, но не следует смущать станичное население. На песчаном пляже тихо, пустынно, привольно. Купание пошло на пользу и даже слишком: едва успеваю растереться полотенцем, как меня чуть не свалил с ног зверский голод.

В кафе та же застенчивая буфетчица, та же пивная бочка и примерно тот же состав клиентов, что и вчера. Похоже, будто торопятся люди закончить важное дело, и никто не уходил отсюда на ночь. Меню кафе стало еще скромнее: даже вчерашних щей нет.

— Холодильник не работает, да и район плохо снабжает, — говорит застенчивая буфетчица, и вид у нее такой, точно доживает она здесь последние дни.

Ничего не остается, как вытащить нож и провертеть в ремне еще одну дырку, третью по счету за время похода. Встав на кухонные весы, обнаруживаю, что незаметно растерял на Хопре шесть килограммов.

Умереть от голода не позволяют торговки, присоседившиеся рядом с кафе и, видно, регулярно выручающие это несчастное заведение. Торговки наперебой предлагают вареные яйца (блюдо, приготовление которого кафе не осилило), рыбу, помидоры, яблоки, груши.

Здесь же знакомлюсь с местным жителем, словоохотливым и общительным, который назвался Александром Зиновьевичем. Жалуюсь на бедность пищевой точки.

— Иногда надо в календари заглядывать, — советует он. — Сегодня — День работников торговли. По этой уважительной причине закрыт продуктовый магазин. И, гляди, на кафе замок навешивают.

Ниже Слащевской идут уже шолоховские «владения» на Хопре. Эта река и эти места не раз упоминаются в «Тихом Доне». Михаил Александрович часто бывал здесь то с ружьем, то с удочкой, часто вел с дедами неторопливые беседы о житье-бытье, о делах давно минувших лет. Не гнушался большой писатель опуститься и до «мелочей» сельского быта.

Александр Зиновьевич рассказал такой случай. Однажды, было это давно, когда Слащевская районным центром числилась, обнаружили на пустовавшей до этого витрине местного сатирического «Крокодила» лист бумаги, на коем изображено районное начальство, форсирующее уличную лужу в забродских сапогах. Доложили раскритикованному начальству: так, мол, и так.

— Снять немедленно это вредное художество, — распорядилось начальство.

— Вы уж лучше сами сымайте, — отвечали докладчики, — потому как на бумаге самоличная подпись Шолохова.

Карикатура исчезла лишь после того, как благоустроили улицу и доложили об этом вешенскому «бате».

Хопер вилючий, но ниже Слащевской он выписывает, даже ему несвойственную, громадную петлю. Когда Александр Зиновьевич узнал, что хочу идти вдоль берега реки, он замахал руками:

— С ума сошел? От нашей станицы до Букановской по прямой километров 25, а по луке и в сто не уберешь. Там нет никакой дороги и жилья. Притом этот угол — ну чисто змеиный. Как-то поехал туда на рыбалку, поставил сетчонку. Стал проверять ее, — а там целый клубок змей вместо рыбы. Бросил сетку — и домой без оглядки. Никто туда не ходит. Ты поимей это ввиду.

Я бодро возразил, что не лыком шит и что до сих пор мы со змеями не трогали друг друга. Однако, вернувшись в подпольную гостиницу, призадумался и впервые написал домой письмо.

Письмо было продиктовано исключительно заботой о ближних, о жене, в частности, ибо мне не хотелось подложить ей свинью, попав в туманный разряд без вести пропавших. Жена много чего не должна знать определенно, но она имеет какое-то право располагать достоверной информацией на тему: есть у нее муж или нет, чтобы не быть в двусмысленном положении. В письме указывалось, где, в случае чего, следует искать мои останки, а также выражалось скромное пожелание относительно памятника отважному исследователю в змеином углу. Я милостиво прощал всех врагов, а сыну завещал рыболовные снасти, гантели и склонность к бродяжничеству. Хотелось окропить письмо горючей слезой, но вместо слез на бумагу падали с носа капли пота.

Позже выяснилось, что письмо это я написал сам себе: оно было получено спустя неделю после того, как вернулся домой.

К вечеру я сидел на станичном пляже и вдаль глядел, поглаживая теперь почти уже настоящую бороду. На душе было покойно, безоблачно и, как всегда в минуту хорошего настроения, когда его не с кем разделить, — немного грустно.

Куда веселее чувствовала себя троица мужиков, расположившихся неподалеку, и непрерывно подогревавшая себя ворохом бутылок, притащенных в авоське. Когда их громкий разговор неизбежно приобрел исповедальный характер, стало ясно, что принесло троицу откуда-то из-под Воронежа и что цель мужиков — облагодетельствовать печными очагами хоперские станицы и хутора. Это были печники-шабаи.

Очевидно, фирма терпела крах ввиду полного застоя печного дела, ибо по мере опустошения «огнетушителей» жалобы и проклятия становились все громче и горше, а воздух тяжелел от махрового мата.

Особенно усердствовал один из них — неказистый вертлявый мужичонка лет тридцати пяти. Вставая, он красовался цыплячьей шеей, впалой грудью, кривыми волосатыми ногами, прикрытыми до колен грязно-серыми трусами. Среди такой развеселой компании всегда найдется один любитель приключений. Мужичонка явно претендовал на эту роль.

И без того малообжитое пространство вокруг троицы мало помалу очистилось: поспешно ушли две женщины с ребятишками, упорхнула девушка с парнем. А я сижу пень-пнем, хотя прекрасно знаю, что издавна моя вроде бы внушительная пятипудовая персона — что липучка для мухи в глазах пьяного, захотевшего покуражиться. Иной раз страдалец долго и терпеливо, как лучшего друга, ищет меня повсюду — на улице, в клубе, в автобусе, — и, бывает, находит.

Однажды двое дюжих парней вели «керосинщика» по одной стороне улицы, а я мирно шел навстречу по другой. Завидев меня, тот стал активно вырываться, норовя потолковать с очкариком. Конечно, мне бы следовало прикинуться слепым и глухим и, втянув голову в плечи, порезвее дать тягу. А я остановился, как вкопанный, любопытствуя, сумеет ли этот шустрый малый вырваться из объятий собутыльников. Те все-таки удержали приятеля, но очень рассердились на меня и сердито кричали на всю улице:

— Ты чего, змей очкастый, ждешь? Очки нацепил, а не видишь, что человек, можно сказать, больной. А ну, как отпустим его, он же окрошку из тебя приготовит.

Я эрудированно отвечал им, что больных, по моему глубокому убеждению, лечить надо и что метод удержания отнюдь не лучший. В таких случаях радикально помогает, например, хороший прямой в челюсть, вызывающий у больного полную потерю агрессивности, раскаяние, переходящее в братское чувство любви к ближнему и выражающееся в рыдании, осторожном битье головой о стену, в стремлении облобызать недавного врага и т. п.

Да, колдыри, коим кураж позарез нужен, тянутся ко мне и иногда исцеляются. Ибо еще школьный учитель внушил очкарику важные мысли: умей постоять за себя, если хочешь сохранить человеческое достоинство. Не завидуй тому, кто, вытерев белоснежным платочком незаслуженный плевок, бежит жаловаться на обидчика в местком или вызывать милицию. Не всегда нужно, да и можно звать милицию. Очкарику эти мысли понравились. Позже, будучи студентом, он стал второй перчаткой города. Правда, на розыгрыше первенства города у него был всего один противник, который все три раунда игрался с ним, как кошка с мышкой; только сердобольный судья на ринге не позволил прикончить мышку. Но это уже малоинтересные детали.

Мужичонка тем временем все чаще прицеливается к очкарику недобрым взглядом, затем что-то бубнит своим коллегам-печникам, встает. Те удерживают его, но этого как раз и не стоило делать: мужичонка вырывается и дует в мою сторону.

— Расселся тут, так твою… — приветствует меня пьянен кий печник.

— Могу и встать, — говорю безразлично и вяло. Поднимаюсь. Главное сейчас — расслабиться. В случае чего, думаю, хорошо и то, что мужики пришлые и меня не будет валтузить все станичное общество.

— Ты от нас никуда не уйдешь.

— К вашим услугам. Этот подонок наклоняется, берет мой кровный «Беломор», цапает карман штанов.

— Хочу у тебя червонец взаймы взять.

— У меня все больше крупными.

— Хочешь сдачи? — Мой клиент выпрямляется, картинно заносит руку для удара.

Как же мне тут обидно и горько стало, братцы, что какой-то плюгавый забулдыга казака голыми руками взять хочет! Эх, почему нет со мной той старой шашки, какой батя рубил головы курам! Но как соблазнительна у мужичонка длинная, покрытая пупырышками, шея! Неожиданно для себя резко рубанул никогда еще не испытанным приемом — ребром ладони — по его цыплячьей шее. Мужичонки, стеклянее глазами, задумчиво склоняет патлатую голову набок и оседает на песок. Хватаю его подмышки и волоку в воду. Окунувшись, мужичонка приходит в себя и слезливо спрашивает: за что? В ответ выдаю ему полный комплект выражений, подчерпнутых из кинофильма «Джентльмены удачи», особо выделяя из них знаменитое «пасть порву».

Кончая аудиенцию, советую:

— Иди, дружок, и скажи своим: я бугор, Федя-бугор из-под Ростова. Слыхал? Ну, пошел вон.

Мужичонка икнул и с готовностью отправился восвояси.

Все это случилось в одну-две минуты; остальные двое печников не то оцепенели, не то осточертел им настырный коллега; во всяком случае, они сохранили нейтралитет, иначе к отметке Орла вполне могло добавиться кое-что другое похуже.

Некоторое время промеж троицы идет тихий совет. Поглядывают в мою сторону. Ответственный момент!

Наконец, мужичонка снова появляется у моих ног.

— Закурим? — он протягивает сигареты.

— Я тебя разве звал?

— Да ты не психуй. Извини, и дай пять.

Что ж, это можно. В молодости бродяга был слабаком в борьбе, со страхом смотрел на штангу, старался подальше держаться от противника на ринге. Но кисть, разработанная с помощью ручного эспандера, перьевой и особенно шариковой авторучки, — его гордость.

Морщась после рукопожатия и расклеивая онемевшие пальцы, мужичонка переходит на шепот:

— Извини, я спьяну не смикитил, кто ты такой. А это же дураку видно. Ты беглый? Так?

О, боже, он еще и глуп!!

— Этими руками, — говорю, — тюремную решетку выламывал.

— Не бойся, мы тебя не продадим.

— Попробуйте. Под землей найду и пасти порву!

— Могила. Только бороду сбрей, выделяешься очень.

— Не учи ученого.

— Верно, тебе видней, — мужичонка льстиво подхихикивает. Может, помощь какая требуется? Ты не думай о нас плохо, мы и на дело пойти можем.

— Это другой разговор. Как стемнеет — приходите к мосту.

Только на мокруху не пойдем.

— Ладно. Кур щупать умеешь?

— А то.

— Ну, дуй. Теперь нас не должны видеть вместе.

Сегодня у меня приемный день. Только успел исчезнуть мужичонка, как слышу с другой стороны:

— Можно вас на минутку, товарищ?

Поворачиваюсь. Передо мной не какой-то там задрипанный, пьяненький мужичонка, а превосходный тип боксерской фигуры в плавках. Парень голенаст, у него широкие плечи, мощная грудь, длинные руки. И на весы ставить нечего — чистый первый средний вес. Такие парни, веселые и общительные в быту, очень опасны на ринге. Не пора ли выкидывать белое полотенце? Поодаль стоит лодка, которой раньше здесь не было.

— Подъехал с рыбалки, гляжу незнакомый человек, а тех троих еще вчера в станице приметил. Вредные людишки. Не пристают ли?

— Уже нет.

Что-то очень уж симпатичен мне этот парень.

— Познакомимся? — спрашиваю.

— С приятностью. Анатолий, — парень протягивает крепкую руку.

— Как рыбалка?

— Посмотрите.

Достаточно беглого взгляда на улов, чтобы оценить мастерство рыболова: в садке отливают серебром и медью язь, паря голавлей, красноперки, ласкири.

— Отличный улов!

— А как он достался?

Анатолий сетует, что скуднеет Хопер, много терпения и рыбацкой удачи нужно, чтобы не вернуться домой пустым. Утешаю его тем, что в Дону рыбы еще меньше и что только редкие виртуозы лески и крючка могут похвалиться приличными уловами.

Тем временем троица, собрав в охапку одежду, поспешно скрывается с глаз.

— Хотите? — Анатолий протягивает в газетном кульке хлеб, помидоры, яблоки.

— Спасибо, не надо.

— Бярите, бярите, — у Анатолия характерный северодонской говор.

Интересно, как добрые люди догадываются, что я голоден? Ведь не стал бы он другому, да еще первому встречному, ни с того, ни с сего предлагать еду.

Пока аппетитно уминаю его харч и рассказываю грустную историю о закрытых торговых точках, Анатолий собирает снасти, одевается и как-то странно на меня посматривает. Да, думаю, нищенство, какими уважительными причинами его не объясняй, всегда выглядит не ахти как убедительно и красиво. В конце концов, мог бы и потерпеть немного: ведь обещала же Марфа Михайловна к моему возвращению борщ сварить. Просто удивительно, как при всей моей гордости и застенчивости поразительно быстро прорезался у меня в походе талант побирушки.

Нищему всегда хочется не только в жилетку поплакать, но и похвалиться чем-нибудь. Рассказываю о знакомстве с Лащилиным.

— А у меня книжка его есть. «На родных просторах» называется.

— Хотел бы иметь такую книжку.

— Я вам ее подарю.

Напросился!

Мы долго сидели на скамеечке возле его дома и говорили о… впрочем, вы хорошо знаете, о чем могут толковать два заядлых рыболова. К этому времени у меня стала пробуждаться совесть: я наотрез отказался от ухи, приготовленной за время нашей беседы. И так Анатолий сделал слишком много добра для первого знакомства. Боюсь, что мой добрый знакомый был другого мнения.

Уже собираясь уходить, стал листать книгу и увидел вдруг пятерку, заложенную между страницами.

— Анатолий, ты забыл в книге деньги. Анатолий смутился, замялся на секунду, потом возразил уверенно, кажется, слишком уверенно:

— Не может быть, никак не может быть, я никогда не кладу деньги в книги.

— Но не с неба же упали эти пять рублей!

— То вы, наверно, нечаянно положили.

Пришлось насильно всучить ему эту треклятую пятерку.

Хотел, очень хотел я тогда, дорогой мой Анатолий, точно знать, случайность это, или… Хотел, да не мог задать тебе прямой неделикатный вопрос.

Закуривая на прощанье, я будто нечаянно вытащил из кармана вместе со спичками горсть дензнаков. Знай, мол, наших, мы не нищие…

ГЛАВА X

Живая Аксинья. Ковшевой курган. Беспризорная казна. Домой!

Московское время — пять часов. Прощай, Слащевская!

Снова вьется вдоль берега тропинка, ты снова наедине с природой, доброй, сильной и так легко ранимой. Переливы прозрачных струй реки, полутаинственная сень леса, редкие облака, плывущие по чистому высокому небу. Привольно, тихо… Чудо!

После короткого отдыха идется так легко и свободно, что немного удивляюсь, когда показывается хутор Ключанский, значит, протопал уже километров пять. Отсюда Хопер резко поворачивает влево. Тропинка, убегая от реки, тянется к хутору, приглашая выйти на короткую нагорную дорогу.

Вчера вроде бы твердо решил идти вдоль берега, достичь змеиного угла и, если представится такая возможность, выбраться оттуда живым. Не зря же и письмо отправил. Теперь же, срезая большую луку Хопра, ноги сами собой несут в гору. С некоторого времени засел во мне второй человек, который поступает наоборот. Признаться, не я, а именно он, более властный и решительный, труханул перед змеями. Именно у него со вчерашнего дня стоял в глазах шипящий клубок отвратительных змей, о которых рассказал Александр Зиновьевич.

По хуторской улице идет навстречу старушка, ведет на веревке козу. Старушка вознамерилась было свернуть в сторону, на лужайку, да остановилась, приметив на улице редкостный экземпляр странника.

Может быть, и устарел обычай здороваться на селе со старыми незнакомыми людьми, но я крепко запомнил его с пацанячьих лет и чту до сих пор. Еще бы не запомнить! Как-то подозвал меня родной дед Аким и спросил:

— Ты почему вчерась не поздоровался с дедом Степаном?

— А я его не знаю.

— Теперича будешь знать, — сказал дед Аким и железными крючковатыми пальцами сделал из моего уха восьмерку.

— Доброе утро, бабушка!

— Здравствуй, внучек!

Хорош внучек!

— Сколько же вам лет, бабушка?

— Восемьдесят девять.

Вся она сухонькая, как осенняя былинка, лицо маленькое, доброе, живое.

Из дальнейшего разговора выясняется, что фамилия ее Астахова, зовут Александрой Михайловной. Ах, ну почему не Аксиньей! Впрочем, как знать, не прототип ли передо мной шолоховской Аксиньи Астаховой? Ведь край этот густо «населен» шолоховскими героями и чем ниже по Хопру, чем ближе к Дону — тем больше. Здесь чуть ли не в каждой станице или хуторе есть или были свои Григорий Мелехов, Аксинья, дед Щукарь…

— Бабушка, а почему хутор Ключанским называется?

— Вот туточки, — она показывает на глубокий задерневший распадок, извилисто уходящий в гору, — бил ключ. Я хорошо его помню — водица вкусная была! А как лес рубили в войну — пропал ключ. Вон там, выше, и счас ключи бьют.

— Позавидовать вам можно, бабушка: столько жили, столько видели.

— Живи, внучек, правдой, — Бог веку прибавит.

Хорошо, легко говорить с такими людьми, открытыми, приветливыми.

Остаются позади Хопер, Ключанский. Дорога нехотя тянется вверх и выводит в горбатую безжизненную степь. Хлебные поля убраны, вспаханы на зябь. Отдыхает земля-кормилица, набирается сил к весне.

В наше время так удивительно видеть на дороге пешего, что догнавший меня газик останавливается сам собой. Через минуту знакомлюсь с секретарем парткома местного совхоза Николаем Федоровичем Горшковым. В лице Горшкова милостивая судьба подкинула мне самый настоящий клад.

— Если интересуетесь нашими местами, вы обязательно должны побывать на Ковшевом кургане, — с энтузиазмом говорит Николай Федорович. — Поехали. Это совсем рядом.

Вот и курган — высокий, величавый, ковылем сердобородый, верно хранящий не одну тайну веков, повидавший скифов, хазар, половцев, татар… На многие километры открывается глазу земля с этого кургана. Видна вся огромная излучина Хопра, окаймленная широким ожерельем леса, видны внизу блестки озер, поляны, а еще дальше по направлению к Медведице — степь и снова лес, но уже размытый синевой. Кажется, далеко ушел от Филинского, но вижу и Филинский и еще другие хутора.

Да что там Филинский! В дальней-дальней синеве чуть просматривается город Серафимович, а до него по прямой километров пятьдесят, наверно. Неброская, но какая притягательная родная сердцу красота открывается с кургана!

Говорят, что имя свое курган получил потому, что казаки нашли у его подножия огромный ковш из тех, коими пользовались работные люди, когда смолили судна. Возможно, ковш остался от петровских времен: ведь при Петре Первом на Хопре и его притоке Вороне строились судна и спускались отсюда по Дону до самого Азова.

Теперь стоит на Ковшевом геодезическая вышка. А было время, стояла на кургане другая — сторожевая, сбитая из дубовых стволов. Горшков помнит эту вышку мальчишкой — еще сохранилась.

И городки зарождались тут сторожевыми. По рекам проходила естественная граница. С весны, как только молодая трава могла уже прокормить татарский коней, ожидали набегов. Казаки, сами жившие тогда набегами да разбоями, охотно совершавшие далекие походы «за зипунами», зорко стерегли свои земли. День и ночь дежурили на вышке караульные.

Чу! Вот далеко-далеко за Хопром блеснул на солнце один шлем, другой. Вот ночью увиделось зарево костров. Тревога! Рядом с вышкой всегда стоял оседланный конь. Минута — и уже мчится всадник бешеным наметом поднимать казачье войско. Если опасность была особенно велика — спешно оповещалась вся сторожевая черта: наблюдатель поджигал бочку смолы, стоявшую на вышке. Тут же соседний пост поджигал свою бочку, за ним еще… Войско вовремя выступало навстречу налетчикам.

Стою на кургане и представляю там, на равнине, сшибающие в смертельной схватке конные лавы, слышу звон колоколов, дрожь земли. И поныне находят в этих местах то копье, то шлем, то кольчугу. Да, запомнился мне Ковшевой курган!

Невдалеке виднеется хутор Остроуховский, стекающий к реке по нагорному правому берегу. Прежде это был сильно укрепленный казачий городок, возникший значительно раньше многих станиц Прихоперья. Расположенный поблизости от Дона, Остроуховскяй считался важным сторожевым пунктом. На высокой горе, как и на Ковшевом кургане, день и ночь дежурили караулы. Казаки держали ухо остро — врасплох не застанешь. Отсюда и название хутора.

Таким богатым историей местам приличествует яркая легенда или быль. И она (легенда или быль?) есть.

— Поговаривают, — обыкновенным этак голосом сообщает Горшков, — что в наших краях войсковая казна схоронена.

Большой любитель сказок, делаю стойку и весь превращаюсь в слух.

— Но я об этом мало чего знаю, вы лучше порасспросите остроуховского хуторянина Ивана Михайловича Упорникова. Он давно эту историю раскапывает. Даже разрешение получил вскрыть гору, в которой будто казна схоронена. Просил помочь совхозной техникой.

— И?

— Да некогда нам возиться из-за каких-то предполагаемых двенадцати бочонков золота. Хлеб, откорм скота — вот наше реальное золото.

— Скорее, — кричу, — поехали в хутор!

Прощаемся с Николаем Федоровичем на окраине хутора — его властно зовут совхозные дела. Он показывает хорошо видный с горы дом Упорникова.

Пока иду, опасливо думаю: не из тех ли этот Упорников фанатиков, кои всю жизнь ищут клады, «достоверно» зная их местоположение и даже содержание. Оказалось, были у него в жизни совсем другие дела и переплеты.

В ноябре сорок первого учитель Упорников ушел добровольцем на фронт, а вернулся в ноябре же сорок четвертого, комиссованным по ранению. Сотрудник отдела контрразведки пятого Донского казачьего кавалерийского корпуса старший лейтенант госбезопасности Упорников снова стал учителем.

Будете в Ростове — передавайте привет бывшему командиру нашего корпуса Сергею Ильичу Горшкову. Он меня хорошо знает, — сказал в разговоре Иван Михайлович.

— Говорят, вы клад какой-то ищите?

— О, — улыбается Иван Михайлович, — это целая история, на сказку похожая, а я уверен, что никакая эта не сказка. Давно, еще до войны, слыхал я про чудо-клад, верил и не верил рассказам хуторян. А как вышел на пенсию, разговорился с одним стариком, очень заинтересовался, других пытать стал. Вот какая история выходит.

Еще до революции служил на Кавказе некто Егор Чечаев. Человек общительный, услужливый, Чачаев близко сошелся с одним горцем — древним стариком без роду и племени. Когда пришло время старику покинуть эту землю, призвал он к себе Чечаева и передал план. На плане было обозначено место захоронения войсковой казны предположительно не то татарской, не то горской, которую казаки отвоевали и спрятали. А находится это место на горе недалеко от хутора. И будто сделан в горе каземат с железной дверью и висят в том каземате на цепях двенадцать бочонков червоного золота. Сверху обозначают и охраняют клад два дуба-великана и шесть громадных камней.

Уволившись со службы, Егор Чечаев добрался до Остроуховского, отыскал по плану место. Поскольку в одиночку с такими камнями и раскопками было не справиться, сколотил Чечаев артель и под большим секретом поведал тайну. Артельщики — сплошь гольтепа, как и сам Чечаев, загуляли с радости в долг «под казну», и секрет раскрылся.

Хуторяне, навострив уши, следили за артельщиками. Темной ночью, взявши факелы, артель отправилась открывать клад. Только успели обрыть один камень, как кинулись на них из темноты вооруженные люди, повязали и посадили в холодную. Артельщики сумели при этом план не то уничтожить, не то спрятать и точного места нахождения казны не выдали. Атаман станицы Кумылженской, к юрту которой относился хутор, строго-настрогого запретил раскапывать гору. Сказывают, что одно время там казачий пост выставляли.

Собрав сведения о кладе, не раз побывав на месте, Упорников направляет письмо в Совет Министров и получает такой ответ:

«Ваше письмо в Совет Министров СССР о „чудо-кладе“ переслано Кумылженскому райисполкому для разрешения.

В связи с тем, что сведения о войсковой казне являются предположительными и неизвестно точно местонахождение, исполком райсовета рекомендует вам подключить для поисков и раскопок учащихся 5–8 классов Остроуховской 8-летней школы в порядке изучения истории родного края.

Председатель исполкома райсовета Н. Скоробогатов».

Прознав о письме, не только школьники, многие хуторяне хотели было придти на помощь. Не успели собраться — районное начальство почему-то передумало, самолично приехало в Остроуховский и запретило производить раскопки.

Казна не казна, а что-то там наверняка есть, — убежденно говорит Иван Михайлович. Посудите сами, на площадке выложены в ряд на определенном расстоянии шесть камней, каждый размером примерно в половину этой комнаты. Камни ежевичные, красноватые, значит. Таких в округе больше нигде нет. Как попали сюда эти камни? А рядом — пустота простукивается. Щупал шомполом — вроде свод обозначается. Да, что-то там есть. Понимаете, обидно будет, если помру, так и не разгадав этой тайны. Вы не подскажите, куда бы мне еще обратиться?

И меня заразил своей верой Иван Михайлович. Надо верить, хочу верить легендам, сказаниям, сказкам — иначе будет очень скучно жить!

Об одном жалею: почему не остался переночевать в Остроуховском, несмотря на настойчивое приглашение Ивана Михайловича, почему не побывал на той горе. Очень уж манила меня тогда дорога…

Возвратившись домой, я, подобно Чечаеву, пытался сколотить артель, предлагая делать взносы для организации и производства кладоискательных работ. Слушали мой рассказ с некоторым интересом, но делать взносы отказывались. Даже легкие на подъем коллеги-журналисты говорили:

— Позарез некогда, старик. Работа заела. Выйдешь в люди — заходи, посмотрим, какое оно там золотишко.

Иван Михайлович провожает меня от своей хаты до берега Хопра, дает на прощанье несколько адресов («Скажите, что от Упорникова, и вас примут») в других хуторах.

Бреду, задумавшись, по тропинке, к которой выходят огороды. Из-за тына окликает женский голос:

— Ты не чирики носишь?

— А?

— Не чирики, говорю, продаешь?

Тьфу, чертова баба, за коробейника приняла.

От Остроуховского до хутора Кривовского — рукой подать. Мечтая о таинственном чудо-кладе, о скорой встрече с Доном, не замечаю, как подхожу к хутору. В реке купаются ребятишки, а у берега — далеко видно — картинно стоит, помахивая хвостом, статный гнедой конь. Через несколько минут конь будет дружелюбно лизать мне руку шершавым, как наждак, языком, с удовольствием хрумать конфеты и, обнюхивая рюкзак, просить еще.

Заночевал в хуторе Пустовском у Ивана Михайловича Попова — рекомендация трезвого остроуховского мечтателя сработала безотказно. Попов — бывший лесник, теперь пенсионер, незаменимый товарищ Шолохова по рыбалке. Михаил Александрович частенько наведывался сюда, в окрестности Пустовского, ставил шалаш, подолгу сидел у реки с удочками, думая о своем.

Есть недалеко от хутора у крутого обрыва берега речная яма, где, может, и поныне живут сомы-разбойники. Эта яма давно окрещена местными жителями «Шолоховской». Здесь те с молодости любимые места писателя, о которых мало кто знает. Ночевал он и в этом стареньком доме, вспоминая далеко заполночь былое с давним своим товарищем Иваном Поповым.

Утром, выйдя из хутора, долго стою на самом гребне горы. Пасмурно. Срывается мелкий дождь. Внизу — пригорюневшееся стремя Хопра, за Хопром — узкая полоса леса. А еще дальше — насколько хватает глаз — печальная картина: пески, пески. Впереди сереет поперечная гряда невысоких гор. Там — Дон.

Ниже Пустовского совсем не тот Хопер: на левобережье местами чуть не вплотную угрожающе подступают к нему пески. А на правом берегу лес изрежен, кое-где сиротливыми островками стоят дубки, тополя, ветлы, обглоданные скотом. Пройдешь такой островок — и перед тобой открытая даль, совсем неуместная у самой реки. Чем ближе к станице Букановской — тем сильнее разочарование. Там истоптанный скотом полуобвалившийся берег, здесь — одинокий обгоревший калека-дуб, чуть подальше — высохший ветляник, пепел кострища возле него.

В Букановской, прежде чем возвращаться домой, намеревался побыть пару дней, отдохнуть, порыбачить. Но подвела карта, на которой станица обозначена у самой дороги, а на самом деле стоит она в нескольких километрах от Хопра. Наверно, это один из картографических фокусов, чтобы обмануть шпионов.

А дождь все сильней. Хмурится Хопер, серчает. Загостился, наверно, пора и честь знать. Что ж, двадцать минут тряской езды на попутной машине и — здравствуй Дон!

Разбушевался сегодня к вечеру и батюшка Тихий Дон, гонит крепкий ветер пенную волну. У крутоярого берега — два пенька. К ним притыкается носом «Ракета», идущая на Вешки. Часом позже настигает нас ураганный ветер и барабанный ливень. «Ракету», как легкую яичную скорлупу, выносит на мель. Ревут двигатели, взбаламучивая песок, свистит ветер, косо хлещет проливной дождь. Насучиваем штаны…

В «Ракете», а затем в ночном автобусе я неплохо отдохнул. Прибавляло сил и горделивое чувство содеянного.

Резво выскакиваю из автобуса, до родного очага остаются считанные метры, как вдруг (о надоевшее коварство второго человека!) наваливается на меня страшенная усталость. Поднимаясь по лестнице, хромаю на обе ноги, добросовестно стону и охаю. Все это — самым чистосердечным образом, без тени, без намека на симуляцию. Причина яснее ясного: хитрющий второй человек знает распрекрасно, что дома его ждет жена, умеющая иногда и пожалеть.

— Все-таки вернулся, говорит жена, открывая дверь. — Ладно уж, входи.

Перед ней стоит худой бородатый дядя в обтрепанных штанах неопределенного цвета и истерзанной рубахе. Самое время для морали.

— Молодец, — говорит жена. — Бродяга, что надо. Теперь-то тебе не взбредет больше в голову отправиться в какое-нибудь другое дурацкое путешествие.

— Куда там. Срочно перековываюсь в домоседа-юбочника.

А в мыслях уже маячит другая симпатичная река, но об этом пока — ни слова.

На Верхнем Дону

Очерк

Слов нет, хороший улов — непомерная гордость нашего брата. Но ведь он еще и любитель природы; неизлечимая страсть толкает его в близкие и дальние путешествия, в поиски укромного, спокойного уголка на тихой реке, где бы он мог без всяких помех пасти свой поплавок… Вспомним Аксакова: «На зеленом, цветущем берегу, над темной глубью реки или озера, в тени кустов, под шатром исполинского осокоря или кудрявой ольхи, тихо трепещущей своими листьями в светлом зеркале воды, на котором колеблются или неподвижно лежат наплавки, — улягутся мнимые страсти, утихнут мнимые бури, рассыплются самолюбивые мечты… Вместе с благовонным, свободным, освежительным воздухом вдохнете вы в себя безмятежность мысли, кротость чувства, снисхождение к другим и даже к самому себе».

Да, была бы возможность, и мы готовы — рюкзак за плечи — забраться хоть на край света. Зная мою слабость, товарищи посулили хорошую рыбалку на Камчатке — и я побывал там дважды.

* * *

Пожалуй, нет другого такого народа, который так верно и сильно, по-сыновьи, любил бы свою реку, как казаки Дон-батюшку.

И на склоне лет меня вдруг неудержимо потянуло на Дон, но не на тот, который в среднем и нижнем своем течении испоганен гнилым Цимлянским морем, сбросами нечистых городских вод, великим множеством баз отдыха с радиомагнитофонным террором, устрашающих размеров самоходными баржами, выворачивающими, кажется, самое нутро несчастной реки.

И я сделал для себя потрясающее открытие! Раз в год летом во время отпуска я чуть ли не таинственно стал исчезать из дома недели на две, имея за плечами устрашающих размеров рюкзак, в котором, кроме всего прочего, помещалась двухместная резиновая лодка. В первый раз я устремился на Верхний Дон почти что по наитию, не имея никакой предварительной информации. Впрочем, это не совсем так; разве мало «Тихого Дона», прочитанного еще в ранней юности и затем не раз перечитанного? А посмотрите на карту: от Казанской, а это сотни километров до самого Калача, — ни одного города, ни одного крупного завода. Серафимович? Бывшая станица Усть-Медведицкая, так по сути и оставшаяся станицей. На сотни километров — одни редкие станицы да хутора! Представляете?

В несколько приемов, не торопясь, останавливаясь в интересных местах, я сплавился вниз по Дону от Вешенской почти до самого Калача. Почти, ближе к Калачу сказывается подтопление Цимлы, река здесь широка, течение очень слабое, пляжей мало, потому что вода зачастую почти что в уровень с берегом. Но еще хорош и прекрасен, еще не угроблен Дон до самой станицы Сиротинской.

Лес, река, уйма песчаных пляжей, целебная сила свежего воздуха, тишина… Что еще надо? Ни мощных самоходок, ни «Ракет», ни надоедливых моторок, проплывут несколько мелких барж в день — и все. Здесь, выше гнилой Цимлы, вода куда чище, светлее. Однако никакие красоты природы не смогут привлечь рыболова к пустой реке. Хочу обрадовать сразу же: рыбы здесь куда больше, чем на Нижнем Дону, а породы, конечно, те же: лещ, судак, калиновец (прекрасная рыба, кругляк по-нашему), чехонь, ласкирь, много в иные годы синьги. И нет, по крайней мере мне не попадался, треклятого гибрида. Иные у нас и гибриду рады, но истинные ценители за рыбу его не считают, презрительно называя душманом.

Любопытное явление, вызванное руками человека: приехав сюда в середине июля — начале августа, вы попадаете (правда, год на год не приходится) как бы на весеннюю путину. Дело в том, что жарким летом вода в гнилом Цимлянском море, особенно когда уровень ее ниже нормы, становится малопригодной для обитания. Куда деваться рыбе? Ниже плотина, вот она и устремляется на свежую струю в Верхний Дон. В это время леща, например, ловят здесь в тех же, если не больших, количествах, что у нас весной. Много идет синьги, чехони. Ловят обыкновенными донными удочками, распространенными здесь завозными, на резинку.

С вечеру, присмотрев подходящее место для ночлега, бросал я якорь, быстренько, самое большее за полчаса, ловил на кольцо или отвесным блеснением рыбу для ухи и непременно двойной! А потом костер, луна, крепкий сон на перевернутой вверх дном резиновой лодке… А утром — купание, свежий чай и снова — в путь. Нет, это непередаваемо и, может быть, неповторимо!

В один из таких вечеров чуть было не «накололся». Место было отличное: большая яма — вымоина возле берега. Почти не сомневался, что поймаю здесь на блесну судака или окуней. Блесню и так и этак — глухо! Неужели же сегодня, в день своего рождения, буду пробавляться пакетом фабричного супа? Зацеп какой-то слабый, тащу, наверно, сук или ветку, которыми захламлено это дно. Конечно, это не рыба. Огорченно поглядываю по сторонам. И вдруг появляется на поверхности огромный, как артельная сковорода, лещ! Он лежит плашмя, ждет, пока возьму его рукой. Крючок вонзился в слабый плавник возле головы. Достаточно было легкого рывка и… Лещ на блесну попадается чрезвычайно редко. Значит, — подарок судьбы. Отмечал я свое пятидесятипятилетие на высоком песчаном мысу наедине с ослепительно сиявшей луной, употребив по этому случаю законные полстопки спирта. С радостью вспоминаю этим вечером, что «полтинник» встречал на Камчатке в кругу товарищей на берегу узкой, но шумной и бурливой речушки…

Особенно по душе пришелся мне Дон километрах в двенадцати ниже Серафимовича, здесь он полноводнее, чем у Вешенской, ибо пополнился уже Хопром и Медведицей, притоками большими и даже сегодня сравнительно чистыми. Здесь на правом берегу расположен хутор Бобровский, за которым начинается большая лука Дона. Правобережье круто, обрывисто, поблизости от берега глубина 5–6 метров. Охраняют реку развесистые осокори, вязы, караич, вербы. Левобережье низменное, белеет великолепным пляжем. Рыбное место!

Здесь я познакомился с жителем Луганска Петром Федоровичем, который приехал сюда на стареньком «Запорожце» вместе с двумя сыновьями восьми и двенадцати лет. Он рассказал, что приезжает сюда не первый год, стоит на месте 5–6 дней, ловит и солит рыбу. Изредка стоят здесь палатки, все приезжие — с Украины, в основном из Луганска. Надо сказать, Верхний Дон «оккупирован» украинцами, впрочем, как и Нижний теперь. Раздраженная местная рыбинспекция все более «прищучивает» приезжих, а законные основания есть: даже разрешенными способами здесь можно наловить и насолить за неделю пару мешков леща, синьги, кругляка…

Трижды, раз в году, приезжал сюда на машине и я, поочередно соблазняя приятелей хорошим отдыхом и рыбалкой. Все оставались очень даже довольны, особенно двое молодых людей, которые затем поженились… И все-таки по мне сплавляться по реке интереснее, но это уже дело вкуса.

Много чего опубликовал я в печати, но об этих местах помалкивал, как самый большой жлоб. Каюсь: боялся слишком большого наплыва людей, боялся, что будут грубо нарушены тишина и покой безыскусных уголков природы. Теперь другое время. Теперь, когда стоимость путевок в дома отдыха (о диком способе уже не говорю) стала просто фантастической, где же нам, донцам, и отдыхать, как не на родном Дону, где есть такие места, которые куда лучше иных курортных.

Оглавление

Записки рыболова и странника

  От автора

  Приманки

  Прикормки

  Донская рыба

  Некоторые снасти и способы летнего ужения

  Намотай на уду

  Рыбацкая кухня

Без лодки, друзей и собаки

На Верхнем Дону

Реклама на сайте