««Русская нунчаку», или Казачья нагайка»

Серия «Учебный курс»

Серия «Учебный курс»

В.А. Ерашов

«РУССКАЯ НУНЧАКУ»,

ИЛИ КАЗАЧЬЯ

НАГАЙКА

Ростов-на-Дону

«ФЕНИКС»

2000

ББК 74.37 Б 69

Рисунки В.А.Ерашова

Ерашов В.А.

«Русская нунчаку», или казачья нагайка

Б 69

«Учебный курс». Ростов н/Д: Феникс, 2000. 128 с.

Издание посвящено одному из важнейших составляющих казачьего боевого искусства — нагайке. Оно содержит в себе обширный материал, начиная от исторических сведений необходимых научных выкладок до методических разработок по нагаечному бою. Книга рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся национальными боевыми искусст­вами

В.А. Ерашов — Донской казак, есаул Всевеликого Войска Донского, кандидат наук, заместитель атамана Ростовского ка­зачьего союза по военно-патриотической работе и спорту, ата­ман центра казачьих боевых искусств «Пернач». На протяже­нии десяти лет занимается возрождением казачьего боевого Искусства, автор двух книг по данной теме.

ISBN 5-222-01136-4

ПРЕДИСЛОВИЕ

Здорово дневали, уважаемый читатель, именно так, по казачьи, автор приветствует тебя, приглашая вме­сте с собой окунуться в увлекательнейший мир ка­зачьего боевого искусства. Да, да, именно КАЗАЧЬ­ЕГО, как бы это изначально ни резало слух.

Увы, многим еще действительно режет, да еще как, и это, к нашему великому сожалению, факт. При этом, если бы речь шла, допустим, о восточных бое­вых искусствах или, на худой конец, западноевро­пейских, все воспринималось бы достаточно спокой­но. В общественном сознании они были, есть и бу­дут вечно, поскольку имеют на это полное право. А вот казачье боевое искусство в широких слоях на­селения почему-то до сих пор воспринимается как нечто среднее между откровенным недоразумени­ем и огульным отрицанием. В лучшем случае, как экзотика в стиле «a la kozak» для придания нацио­нального колорита какому-либо торжественному мероприятию.

Именно данными обстоятельствами и обуслов­лено то название книги, которое ты, уважаемый читатель, прочел на обложке. Более чем уверен, что если бы там было написано просто и по суще­ству — «казачья нагайка», то для многих данное название осталось бы в лучшем случае не понятым. А в худшем навеяло бы неприятные ассоциации на

-тему «царских сатрапов и угнетенных народных масс». Во всяком случае, мало бы кто сообразил, что речь пойдет о нашем исконном националь­ном оружии и что данная книга посвящена, прежде всего, боевым искусствам. Поэтому-то нам пришлось вынести в название, пусть слегка абсурдную, «приставку» — «Русская нунчаку», сразу расставившую все по своим местам. Ведь дей­ствительно, в общественном сознании нунчаку воспринимается как некая квинтэссенция боево­го искусства, и, надо заметить, вполне заслужено. А вот что же все-таки лучше, нунчаку или нагай­ка, и что из них более «заслуженней», ты поймешь, прочитав эту книгу.

А вот теперь, читатель, предлагаем тебе задуматься над следующим вопросом, не лишенным философской основы.

Если древний народ-воин, беспрестанно и победо­носно воевавший на всем протяжении своей много-вековой истории с целью обеспечения самой воз­можности существования, сумел тем самым стя­жать себе всемирно известную боевую славу, то можно ли считать, что он все-таки обладал своим национальным боевым искусством? " Если все-таки нет, то вполне закономерен другой вопрос: «А как тогда он (народ-воин) всего этого достигал? За счет чего?» И убедительного ответа на поставленный вопрос не найти. Ну, разве что рас­смотреть маловероятную для нас версию о том, что данный народ был сказочно богат и мог позволить себе пользоваться наемными войсками в своих интересах. Хотя история знает такие примеры, напри­мер, Римская империя эпохи упадка, Хазарский ка­ганат и многие другие. Но вот к казачеству это уж никак не подходит, ну не были казаки сказочно бо­гаты, поэтому и сражаться предпочитали сами, за­частую с целью добывания в сражениях отнюдь не сказочных богатств, а просто средств к существованию.

А самое главное, в процессе вековых сражений выкристаллизовалось то самое боевое искусство, которое кроме как «казачьим» именовать просто невозможно.

Из чего же состоит казачье боевое искусство? Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо разграничить такие понятия, как ИСТОРИЧЕСКОЕ казачье искусство и СОВРЕМЕННОЕ.

Остановимся на первом понятии. Это уникаль­ная естественно-образующаяся боевая система, яв­ляющаяся неотъемлемой частью образа жизни вои­на, сочетающего в себе боевые качества степняка и... мореплавателя, способного вести бой, как на суше, так и на море, руководствуясь общими принципами, а также одним и тем же оружием. Если на море жизнь казака была связана со стругом (казачьим боевым судном), то на суше, естественно с конем. Поскольку без него в степи, размерами превышаю­щей среднее европейское государство, прожить было просто невозможно.

Начиная с восемнадцатого столетия морские по­ходы казаков отошли в прошлое, но кони остались и соответственно чрезмерно возросла роль конной рубки!! А вот в ней, как известно, казакам равных не было. Недаром сам Наполеон произнес в их ад­рес знаменитую историческую тираду: «Дайте мне десять тысяч казаков, и я покорю весь мир». Луч­шей оценки от заклятого врага, тем более чуть не захваченного именно казаками в плен, трудно пред­ставить.

Кстати, позвольте в" виде отступления привести мало кому известный ответ по поводу «десяти ты­сяч», высказанный в шутливой форме атаманом Платовым: «присылайте к нам на Дон десять ты­сяч француженок и через год вы получите десять тысяч казаков». Как видите, и в то далекое время с юмором у казаков было все в порядке. „Но вернемся к историческому, казачьему боевому искусству. Казаки были не только лихими кон-ас рубаками. Они и в пешем строю никому не пали. При этом иные их подвиги просто поражают воображение и воистину являются легендарными. Например, легендарное азовское сидение 1641 года. Читатель, только вдумайся в эти цифры, 5 тысяч казаков успешно оборонялись против 240 тысяч врагов.

_ И нелишне напомнить, что не против сброда Каких-то там кочевых полудиких племен, а против армии Османской империи, являвшейся в то время одной из лучших армий мира. Тем не менее, казаки победили при СОРОКАВОСЬМИКРАТНОМ преимуществе противника!!! И это притом, что по правилам военной науки семнадцатого века и трехкратного преимущества нападающих должно было бы быть предостаточно. .

Скептически настроенный читатель может нам возразить, да это, дескать, оборона, соответственно крепость, а значит, и все правила крепостной войны, то есть артиллерия, подкопы и т.п. В общем, фортификация и прочая экзерциция, а казачье боевое искусство здесь вроде бы и ни при: чем, так как индивидуального мастерства, здесь вроде бы и не видно…

Спорить не будем, ссылаясь, например, на знаме­ни витые казачьи ночные вылазки, а просто приведем . один мало кому известный пример. В тот же год азовского сидения (1641), донской казак Гаврило Григорьев был в походе на Каспии, то есть, гово­ря языком летописи: «Ходил воровать на море под кизыл-башские городы», иными словами, шарпальничал в Персии. Там его и постигла неудача, струг был разбит бурей, и он вместе с товарищами был захвачен в плен и продан в рабство [19]

Так вот, ночью Гаврило Григорьев и еще четверо казаков, пробравшись к пристани, сумели завладеть оружием уничтожить 45 (сорок пять!) вооружен­ных стражников. После чего они захватили корабль, в котором благополучно бежали на Русь в Астрахань. Вот так, уважаемый читатель, ни много, ни мало, а впятером, в рукопашном бою казаки унич­тожили в девять раз превосходящего противника и при этом не потеряли ни одного человека.

Подобное если где и встречалось, то в основном в кинобоевиках про непобедимых ниндзя, которые на протяжении десятилетий учились этому где-то в горных монастырях или в своих тайных клановых школах. А вот вышеупомянутый казак Гаврило Гри­горьев из Манычского городка в буддийском мона­стыре наверняка не учился, да и вряд ли он распо­лагал на это лишним десятилетием. Он просто был православным воином, И казачье боевое искусство было неотъемлемой частью его жизни, а следова­тельно, иначе поступить в борьбе за свою казачью ВОЛЮ он просто не мог (кому непонятно, см. эпи­граф).

Не правда ли, убедительное историческое доказа­тельство, действенности казачьего боевого искусст­ва. Ведь действительно убедительно, но вот только в историческом отношении, отсюда возникает вопрос, а как же современность? Где доказательства того, что казачье боевое искусство не анахронизм и оно еще достаточно актуально и сегодня? Доказатель­ством этому служит данная книга, и поэтому одна из главных целей, которые мы ставим перед собой, — это доказать, что современное казачье боевое искус­ство существует.

Рассмотрим его истоки. Прежде всего, ограни­чим временные рамки «современности». Естествен­но, это конец второго и начало третьего тысячеле­тия, когда под напором времени ушли в прошлое не только славные боевые струги, а к великому сожалению, и кони. Да что там кони, бурные события прошедшего века, как всем известно, поставил под сомнение и само существование казачество. По счастью, жизнь доказала справедливость народной присказки, о том что «казачьему роду нет переводу». Действительно, казаки на нашей Донской земле не Перевелись, а может, правильнее было бы сказать, что перевести их так и не сумели. Чересчур уж крепок и могуч оказался казачий корень, корчевали его, корчевали, да так и не выкорчевали...

Корень сохранился, и казачество возродилось. Мы не будем вдаваться во все перипетии Великого Возрождения, отметим только то, что для нас наиболее важно. А это, без сомнения, тот факт, что казаки на­шего времени сумели сохранить основную боевую традицию своих предков. Да и не только сохрани­ли, но, будучи людьми, идущими вровень со време­нем, сумели адаптировать ее применительно к современным реалиям.

Так что теперь мы имеем все основания утверждать, что современное казачье боевое искусство со­стоялось. Мы формулируем его следующим обра­зом. Это уникальный комплекс боевых систем, вытекающих из основной казачьей исторической : традиции, адекватно отвечающих современному уровню боевых искусств и имеющих абсолютную совместимость друг с другом. Частично мы рассмотрим их в нашей книге.

Упомянув основную историческую традицию (а она в равной степени присуща любому народу и любому виду национального боевого искусства), по­думаем, посредством чего же она, прежде всего, передается? Что может являться осязаемым (не летописным, не устным), а именно материальным хра­нителем информации о национальном боевом искусстве? Где она, та самая пресловутая основная боевая историческая традиция?

Ответ чрезвычайно прост. Да, прежде всего в... национальном оружии. Именно там, она — эта ин­формация — и хранятся. Ее просто нужно уметь правильно извлекать.

Теперь правомочен вопрос: а какое именно ору­жие можно считать национальным для казаче­ства?

Углубленный анализ всего существующего сла­вянского, русского и казачьего вооружения пока­зал, что наряду с прочими, таковым с полным осно­ванием может считаться казачья нагайка.

Это послужило для нас достаточно убедительным основанием для того, чтобы создать учебный курс для желающих подробно ознакомиться и овладеть нагайкой. Все необходимое для этого содержится в нашей книге, начиная от исторических сведений, необходимых научных выкладок до методических разработок по нагаечному бою.

Прочитав эти строки, уважаемый читатель, крепко подумай, нужно ли тебе все это? Если нужно, то возьми в руку любое доступное тебе национальное оружие (нагайку, саблю, меч, кинжал и т.п.) и закрой глаза. Если в твоих ушах послышался шум битвы, звон клинков, твоя грудь наполнилась воль­ным степным ветром и ты почувствовал, как ору­жие в твоей руке оживает, становясь частью тебя, то это означает, что в тебе просыпается воинский дух, заложенный поколениями твоих предков. Значит ты готов к восприятию национально-ориентирован­ных боевых искусств. Тогда эта книга — твоя, и она тебе поможет.

А мы, в свою очередь, гарантируем, что, строго следуя нашим указаниям, ты, уважаемый читатель, сумеешь изготовить достойную нагайку и достигнешь вполне приличного уровня в ее владении. И тогда вдруг произойдет чудо. Нагайка станет как бы частью тебя, как бы органическим продолжением твоей руки, неожиданно превратившись из безобидной экзотической плеточки в грозное оружие. И мы не сомневаемся, что в нужный момент, оно поможет тебе защитить свои честь и достоинство.

ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ

Был и я среди донцов,

Гнал и я османов шайку,

В память битвы и шатров

Я домой привез нагайку.

А.С. Пушкин

Этими замечательными словами великого русского поэта [5] автору хотелось бы открыть краткий обзор литературы, вышедшей за истекший период и непосредственно касающейся нагайки. Краткий, потому, что обширного при нынешней скудности материалов на указанную тему просто не получит­ся. Однако кое-что все-таки есть.

Из наиболее достойных работ посвященных нагайке, а самое главное, написанной в неразрывной, кинетической взаимосвязи с казачеством, прежде всего, необходимо отметить работу С. Каширского «Казачья донская нагайка» [12]. В ней автор при­водит уникальные сведения, касающиеся истории нагайки, связанных с ней народных обычаев и посвященного ей казачьего фольклора. Особый ин­терес для нашего исследования представляет наглядное иллюстрирование С. Каширским деталь­ной конструкции нагайки со всеми присущими ей историческими названиями. Тем самым нам пре­доставлена уникальная возможность воспользовать­ся очень простой для восприятия и меткой по своей сути, а самое главное, исторически верной термино­логией.

Без всякого сомнения, С. Каширский для нас яв­ляется духовным единомышленником, и его работу нужно рассматривать как идущую параллельно на­шему исследованию. А главное — имеющую общую с нами цель. Разница заключается только во взгля­де на сам предмет исследования, так как для нас это, прежде всего, национальное оружие с присущи­ми ему специфическими боевыми качествами, а для С. Каширского — историческое высокохудожествен­ное произведение. При этом абсолютно очевидно, что оба представленных подхода не просто взаимо­дополняют друг друга, но и являются объективно необходимыми.

Кроме того; на сегодняшний день мы имеем ве­ликолепно изданный журнал «Казаки России» [11]. В нем наряду с историческими и прочими злобо­дневными проблемами казачества мы находим три, очень ценных упоминания о нагайке.

Там помещена гравюра времен Отечественной войны 1812 года. На ней как символ победы рус­ского оружия над вторгнувшимися иноземными полчищами изображен донской казак, преследую­щий французского улана (возможно драгуна). На руке у улепетывающего улана на темляке болтает­ся сабля, а в поднятой руке казака гордо зажата нагайка. И очень характерная надпись: «Чем по­бедил он врага — нагайкою».

Мы далеки от того, чтобы, опираясь на данный исторический материал, утверждать, что, дескать, в сабельном бою казачья нагайка оказалась сильнее французской сабли. Отнюдь нет, это не более чем аллегория, но аллегория, имеющая под собой древнюю_ историческую основу.

В историческом экскурсе приводится древнескифская легенда, в изложении Геродота. Мы не будем приводить ее здесь в полном объеме, для нас очень важное окончание: «Скифы дабы показать... свое пре­восходство... решили выйти на бой только с плетьми Что они и сделали, одержав полную победу».

С учетом вышесказанного становится ясным, что победоносный образ именно казака, повергающего врага в бегство только одной лишь нагайкой, имеет для всего русского народа генетические корни, уходящие вглубь веков.

Но вернемся к журналу. В воспоминаниях адми­рала Шишкова, являвшегося современником Пла­това, мы находим упоминание нагайке как об охот­ничьем оружии. Он детально описывает, как каза­ки из Платовского окружения на конях подняли куропаток, долго их гоняли, а потом перебили на­гайками. В заключение приводятся слова, сказан­ные в адрес Великого Атамана: «От твоих казаков не только французы уходить, но и птицы улетать не могут». По-моему весьма крылатая фраза. И, наконец, в нем помещена очень дельная ста­тья амурского казака Л.В. Истомина с кратким названием «Нагайка». В ней с глубоким знанием предмета и архивных материалов им приводятся способы ношения нагаек, существовавшие на про­тяжении веков.

В частности, там приведен очень интересный ис­торический документ — Приказ Государя Импера­тора Александра Ш от 24 августа 1885 года в отно­шении нагайки. «...Нагайка общего казачьего об­разца должна составлять принадлежность каждого

казака от генерала до простого казака и не должна быть за голенищем сапога».

А носить ее, в соответствии с уставом строевой казачьей службы от 1899 г., оказывается нам, дон­ским казакам, (то есть степным) — было определе­но на плечевой перевязи. Как говорится, век живи, век учись...

В журнале «Кэмпо» № 1 за 1997 г. [14] приве­дена обширная статья В. Коваля под очень инте­ресным названием — «Всесильная плеть». В ней автор рассматривает плеть (кнут, бич, камчу, на­гайку и почему-то батог) как «своего рода вспо­могательный предмет быта и при определенных обстоятельствах — оружие» различных азиатских народов. При этом высказывается мысль о том, что «именно плеть сыграла важную роль в фор­мировании восточного доспеха». С данным утвер­ждением мы в принципе согласны, хотя в следу­ющей главе рассматриваем проблему с точностью «до наоборот». Прослеживая эволюцию нагайки в связи с изменением восточного доспеха (см. главу 2).

Но в любом случае можно констатировать, что взаимосвязь эволюций плети и доспеха явно существует, раз уж она отмечена и другими, совершенно независимыми от нас, исследователями. Спорность же вопроса заключается только в том, что именно первично, а что — вторично. Но это уже не суть важно.

Далее в статье приводятся очень интересные све­дения о том, что древние греки привлекали скифов в качестве полицейских для поддержания порядка на своих собраниях. При этом единственным ору­жием скифов был кнут. То есть налицо полная ана­логия с нашими казачьими кругами, где у нынеш­них потомков скифов нагайка есаульца стала яв­ляться символом поддержания правопорядка.

Вторую часть своей работы В. Коваль посвящает использованию плети. При этом он неожиданно делает ряд прямо таки сенсационных утверждений. Так оказывается «что плеть не нунтяку …Восьмерки и переходы из руки в руку как это делали Брюс Ли и Дэн Иносато, здесь не проходят, обладает маленьким весом и слишком эластична для того, чтобы, вращаясь, держать противников на расстоянии. Техника действий плетью разработана более трех тысяч лет назад, здесь нечего изобретать. Во-первых, это резкие хлесткие удары большой амплитуды по глазам, горлу, плечам, ногам противника».

Мы категорически не согласны со всеми высказанными утверждениями, кроме единственного, что — это действительно не нунтяку (нунчаку). Более того, мы в данной работе именно это и доказываем. А вот со всем прочим — по порядку. Насчет «восьмерок и переходов» — здесь для нас все однозначно, без них никакое владение ударным оружием просто-напросто невозможно. Мало того, нелишне напомнить В. Ковалю одно из правил рукопашного боя с оружием против невооруженного, но равнозначного или превосходящего по уровню противника. Никогда нельзя делать один и тот же элемент (восьмер­ку, круг, перехват и т.п.) более трех раз. Так как на первый раз противник его автоматически, на уровне подсознания — идентифицирует, на второй — «вписывается», а на третий — «входит», как правило, с дальнейшим обезоруживанием, при этом Мастер (с большой буквы) «войдет» уже и на второй раз. Насчет неспособности, вращаясь, держать против­ника на расстоянии вследствие малого веса плети просто. Вот волков убивать одним ударом можно. А вращать и держать на расстоянии — оказывается нельзя. Дальнейшие комментарии, мы думаем, излишни.

С утверждением о том, что «техника действий плетью разработана более трех тысяч лет назад», мы в принципе согласны, а вот, что «здесь нечего изобретать», позволим себе категорически не со­гласится.

Если бы так рассуждали, например, предки фран­цузов, то ныне всем известный сават просто бы не состоялся. А оставалась бы экзотическая древне-кельтская забава, смысл которой заключается в пинании ногой, обутой в деревянный башмак, ноги противника. Но, к счастью, французы сочли нуж­ным проявить изобретательность. Кстати, если бы не изобретательность жителей Окинавы, то и нун­чаку бы остались тем, чем они изначально явля­лись, — сельскохозяйственным орудием для обмо­лота риса. И вообще, история знает немало приме­ров, когда какое-либо достаточно примитивное народное орудие именно за счет изобретательности самого народа возводилось в ранг высокого боевого искусства.

Ну и, наконец, рассмотрим предлагаемую В. Колем «технику». Это насчет «резких хлестких ударов большой амплитуды по глазам, горлу, плечам, рукам, ногам противника». Да, действительно, удары по перечисленным местам весьма чувствительны, и их исполнение непременно приведет к победе. Но после соответствующего попадания... А если противником, например, является казак обу­ченный «качать маятник» как раз против нагайки? Что тогда?

В общем, несмотря на очевидную полезность, ста­тья В. Коваля несет и ряд, мягка говоря, спорных моментов. И это вполне закономерно, так как ее пафос должен полностью соответствовать общей ат­мосфере того издания, где она вышла, а иначе и быть не может. Она просто обязана отвечать той откро­венно русофобской позиции, которую занимает

издаваемый А. Тарасом журнал «Кэмпо». И это ни для кого не секрет.

Сам же А. Тарас коснулся нагайки в своей работе «Боевая машина» [23]. Мы далеки от того, критиковать само очень добротное издание воженную в нем весьма жизнестойкую и крайне жесткую систему. Это, прежде всего, не наш уровень. А вот, что касается непосредственно нашего предмета исследования, промолчать нам уже никак нельзя.

Приведем цитату: «Лучше всего... сделать... настоящую нагайку (курсив наш — В.Е:). Ее сплести из трех кожаных шнуров (либо из нейлоновых), пропуская в середине тонкую стальную проволоку, а ударную часть усиливают гайкой. С противоположной стороны должна быть петля для руки». То есть, сначала можно понять и так, что, по мнению А. Тараса, рукояти вроде бы и не надо, достаточно только петли для руки. Но дальше все же указыва­ется, что «более простой вариант можно соорудить из полуметрового куска веревки и палочки 20—25 cm длиной (по всей видимости, рукоятки). На кон­це бечевки рекомендуется завязать три-четыре узла один за другим либо привязать увесистую гайку (или использовать вместо веревки электрический провод с вилкой на конце)».

_В довершение говорится, как следует действовать «получившейся нагайкой (ни больше, ни меньше), при этом поясняется, что же все-таки под этим названием А. Тарас подразумевает, оказывается, — это: «кнут, на конце гайка...»

Вот так-то, господа казаки, а мы-то думали... а оказывается все вон как просто. Взял гайку, привязал, и готова настоящая нагайка. А если вдруг уве-

систой гайки под рукой не окажется — тоже не беда. Выдернул из розетки шнур с вилкой на конце, — и вся недолга.

Подытоживая, скажем так. Мы, казаки, не явля­емся большими специалистами в области белорус­ских (может быть, правильнее сказать бялорускiх) или литвинских (не путать с литовскими) боевых искусств. Мы далее не знаем, какой характерный вид оружия им присущ. Мы в этом попросту некомпе­тентны. Но мы лее об этом и не пишем, дабы не за­деть национальное достоинство братского славянс­кого народа. Призываем всех, а особенно автора «ГАЙКИ-НАГАЙКИ», последовать нашему примеру.

Вообще, «нагаечной» литературы не исторического плана, а в разрезе боевых искусств, не так уж и мно­го. К вышерассмотренным стоит добавить разве что работу А.П. Бородовского «Плети и возможности их использования в системе вооружения племен скиф­ского времени» [4] и часть работы К.В. Асмолова «История холодного оружия» [1]. И в совершенно неожиданном аспекте нагайка рассматривается А.Н. Медведевым в статье «О метании камня пле­тью, самодельной пращей, ремнем» [18].

Больше ничего, увы, встречать не доводилось. Даже в книге вышеупомянутого А.Н. Медведева под интригующим названием «Казаки и рукопашный бой» [17] про нагайку — ни слова. То есть, налицо факт незаслуженного забвения целого пласта отечественной системы единоборств, что мы и по­пытались, по мере возможности, восполнить.

Но если даже сейчас, в постсоветское время, на­блюдается факт незаслуженного забвения, то что же говорить о советском? Хотя справедливости ради не­обходимо отметить, что применение гибкого оружия в виде боевых плетей иногда находило свое отраже­ние в... кинематографе.

Так, лет этак двадцать пять назад, на экранах ки­нотеатров прошел фильм «Конец императора тай­ги». Он, как водится, воспевал революцию и пове­ствовал о том, как дедушка одного из наших нынешних политических деятелей самой демократи­ческой ориентации, с истинно большевистским рве­нием устанавливал советскую власть где-то в Си­бири, кажется, в Хакасии.

Я, будучи в то время юношей, смотрел этот фильм несколько раз и отнюдь не из-за пламенной любви к пафосу революции. Причина была следующая. Там, среди прочих отрицательных персонажей, был один белый офицер, который, как у них, у белых офицеров, водится, осуществлял карательные операции против трудового народа и творил прочие гнусности.

При этом он почему-то пользовался не традици­онной пташкой, а железной плеткой непонятной (для моего кругозора тех лет) конструкции. Ею он ко­варно перерубал молодые березки с сидящими на них невинными бабочками, крушил балки перекры­тий крыш и т.п. В общем, вел себя так, как и поло­жено заправскому злодею.

Но вот КАК он это делал, на мой взгляд двадца­типятилетней давности, — просто замечательно, чем и произвел на меня неизгладимое впечатление. Рис­кну предположить, что именно тогда, впервые, осоз­нание того, что русский человек, оказывается, мо­жет мастерски владеть каким-то непонятным ору­жием, пробудило во мне подспудный интерес к тому явлению, которое мы сейчас называем нашим на­циональным боевым искусством. Спасибо за это создателям фильма.

В завершение главы позвольте вернуться к заме­чательным словам А.С. Пушкина, взятым нами в качестве эпиграфа. Это простое четверостишие очень выпукло отражает как результаты поездки поэта на Кавказ, так и его национальные устремления. Так, мало кто знает, что, будучи проездом в Таган­роге, А.С. Пушкин на Кругу вступил в казачью об­щину. Говоря современным языком, — приписался «в казаки».

На первый взгляд абсолютно непонятно, что мог­ло подтолкнуть знаменитого потомка «Арапа Пет­ра Великого» на данное действие? Что это, эпатаж столичной экзальтированной натуры, или за этим скрывается нечто большее? Мы склоняемся ко вто­рому варианту. Оказывается, предок Пушкина был «есаулом в большом полку в Белгороде» [5], и со­ответственно в жилах Пушкина наряду с дворянс­кой, африканской текла и казачья кровь, на зов ко­торой он и откликнулся.

А отсюда и вытекает, почему же все-таки «в па­мять битвы и шатров я домой привез нагайку». Заметьте, не, допустим, кирасирский палаш или улан­скую саблю, а именно донскую казачью нагайку. Да потому что, смеем предположить, именно с ней великий русский поэт, прежде всего, ассоциировал казачью доблесть и победоносную славу русского оружия.

КРАТКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭКСКУРС

Мы отнюдь не претендуем на то, чтобы в преде­лах данного издания изложить полную историог­рафию вопроса. Эта задача настолько масштабна, что, по сути, соответствует серьезной диссертации. Мы же ограничимся кратким историческим экскурсом.

Прежде всего рассмотрим официально существу­ющие версии происхождения термина «нагайка».

Так, некоторые связывают его с именем хана Нагая, давшего название целому народу, длительное время кочевавшему в наших южных степях. Хотя, но нашему глубочайшему убеждению, созвучность имени с предметом нашего повествования не дает убедительных оснований к их отождествлению.

действительно, ногайцы, как и все кочевые тюркско-монгольского корня, разумеется, плети и умели ими пользоваться, это бесспорно. Однако крайне сомнительно, чтобы они называли их своим именем. Здесь уместно напомнить, что у многих тюркских народов плеть называлась камча».

А теперь зададимся вопросом, что могло бы заставить казаков перенять название оружия по этнониму кочевого народа? Да только то обстоятельство, если бы данное оружие было характерно только для этого народа, оно имело бы принципиально черты и соответствующую оригинальную систему применения. Принципиально же новых черт у нагайки мы не наблюдаем. Более того, как будет видно из нижеизложенного, она являлась закономерным продуктом эволюции гибкого оружия. Кроме того, весьма сомнительно, чтобы именно подданные хана Нагая в искусстве владения нагайкой превосходили бы казаков.

«Существует и другая версия, сторонниками которой раньше являлись и мы, но с которой, вследствие углубленного изучения вопроса, в дальнейшем расстались без сожаления.

Это версия о том, что термин «нагайка» появился в связи с изменением ее способа ношения. Не на поясе, локте, кисти, мизинце и т.п., а за голенищем обуви, «у ноги». То есть аналогично слову «нож» — ножной меч небольших размеров у древних славян. Так что, как видим, версий о происхождении нагайки вполне достаточно, но вот только все они, на первый взгляд, недостаточно убедительны. И грешат они, прежде всего, тем, что рассматривают нагайку то в связи с ногайцами, то с ногами, т. е. с кем и с чем угодно, но вот только не с казаками.

И никто не задается вопросом, почему термин «нагайка» всегда неразрывно связан с этнонимом «казак»? Ведь действительно, на уровне обыденного восприятия большинства народов России, одно не­пременно ассоциируется с другим. «Казак — нагай­ка», «нагайка — казак» и всевозможные, не всегда лестные вариации типа: «казачня — нагаечники» и т.п. Если с последним все ясно, это закономерный итог большевистской пропаганды, то ведь первоначальные ассоциации существовали еще задолго до больше­виков. Возникают вопросы — откуда, почему?

Совершенно очевидно, что ответы на данные воп­росы найти нам крайне необходимо, так как без них ни о какой истории нагайки просто не может быть и речи.

Если термин «нагайка» напрямую связан с те­мой нашего основного исследования, что не вызы­вает ни у кого, и тени сомнения, то этноним «ка­зак», на первый взгляд, имеет несколько опосредо­ванное значение. Но как будет видно ниже, кроме чисто ассоциативного восприятия, два эти слова роднит и общий генезис Поэтому исследование происхождения одного само по себе неизбежно под­водит к разгадке другого.

Итак, по порядку. Прежде всего, об этнониме — КАЗАК.

Того, кто хоть слегка попытался вникнуть в эту проблему, наверняка поразило существующее, мягко говоря, разнообразие трактовок. При этом зачастую данные трактовки носят характер досужих рассуж­дений, различных нелепиц, а то и откровенных поли­тических спекуляций. От «белых гусей» (по-тюрски «каз» — гусь, «ак» — белый) до «вольных людей» (опять же по-тюрски). Уже договорились до того, что некоторые ассоциируют этноним «казак» то с касогами (предками многих современных горских народов то и вовсе — с хазарами.

При этом характерно, что все трактовки всплывают в четкой зависимости от изменения политической конъюнктуры. Так, когда доминировала «бегло-холопская» теория, — были «вольные люди». Само собой разумеется, как это логично вытекает из названия — идейные борцы против царя и крепостничества. Потребовалось после развала СССР пушечное мясо, — соответственно взлетели «белые гуси», доселе мирно дремавшие со времен Савельева [22]. Начались сепаратистские на Кавказе, так, пожалуйста — вот они «касоги», современные потомки которых уже чуть ли не наши кровные братья, так как, дескать все мы «рода половецкого». Про хазаров же просто промолчим , дабы лишний раз не расстраиваться.

А порой встречаются и откровенные курьезы. Например, вот как трактуется слово «казак» В. Даниловым И. Мочаловой в книге «Тайна арийской матрешки» [9]: «Оно произошло от древнерусского «казать» т.е. произносить. Казаки — это дважды рожденные арийские кшатрии, следующие высшему уровню Ведической философии и прошедшие огненный обряд посвящения, во время которого произносит (кажет) посвящаемому шепотом на ухо секретную МАНТРУ ГАЯТРИ».

Вот так-то, уважаемые станичники, «кажет» на «МАНТРУ ГАЯТРИ» и все, кшатрий стал казаком. А если не «кажет», то, надо думать, казаком не станет, так кшатрием на всю жизнь и останется.

Хотя там же [9] перед такой, мягко говоря, неоднозначной трактовкой, те же авторы говорили, «ка-закхи» — это «связанные с Богами». В другой своей работе «Сварожий круг» [8] утверждали, что: «И возник еще один, новый арийский этнос... получивший название «казаки», потому что в древнерусском языке (как и в санскрите) был звук «кх», где «х» — знак придыхания». Только вот территориально, по Данилову и Мочаловой, возникновение казачества связывается не с Доном, а... с Семиречьем.

С чем мы коренным образом не согласны, так же как и насчет «связанных с Богами» (хотя послед­нее было бы замечательно), а почему — будет видно ниже.

Тем не менее, несмотря на явную натянутость, сам подход В. Данилова и И. Мочаловой в своей основе, безусловно, верен. А верен он в том, что исто­ки казачества надо искать не в монгольские време­на, как это делалось в советское время, и не только в послескифский период, как это делали и делают боль­шинство современных исследователей, а гораздо глубже. Что тоже делают, но почему-то недостаточ­но часто.

А вот там, во глубине уже даже не веков, а ты­сячелетий, мы неизбежно столкнемся с таким по­нятием, как арийская цивилизация, а соответ­ственно и с ее основателями — арийцами, или, как их сейчас называют серьезные ученые, — с арьями.

Скажешь «арийцы», и сразу же в памяти воз­никают леденящий душу стук хронометра и голос Копеляна за кадром: «истинный ариец... харак­тер нордический... беспощаден к врагам рейха». Что делать, такова сила стереотипа. Ведь в глазах многих не очень образованных обывателей арий­цы — это чуть ли не синоним немцев, да не про­сто немцев, а еще и фашистов, от войны с которы­ми наш народ претерпел неисчислимые бедствия. Последнее абсолютно справедливо и закономерно отложило свой отпечаток негативного подсозна­тельного восприятия всего, что так или иначе свя­зано с арийством.

Но жизнь идет вперед, так же, как и идет вперед наука. И уже само время диктует нам необходимость переосмысления прошлых стереотипов, дабы, во-первых, не закоснеть в своем невежестве а во вторых, не стоит забывать, что вовремя, научно обоснованная оценка явления не оставляет места для его профанации и извращения в политических целях.

Так что не надо путать такие, безусловно, отвратительные понятия, как «фашизм», «гитлеризм», с арийством. Да, действительно, немецкие фашисты гордо именовали себя арийцами, но как показывает углубленное изучение истории, имели на это весьма сомнительные права. Поэтому оставим арийцев гитлеровцам и перейдем к краткой истории арьев.

Достоверно установлено, что арьи реально существовали и жили в той самой мифической Гиперборее, которая территориально была расположена... севере нашей Родины. Это факт, и гитлеровская Германия со всей своей расовой теорией здесь абсолютно ни при чем.

В рамках настоящего исследования нет нужды детально вдаваться в историю арийства, но иметь представления о сути данного вопроса просто необходимо.

Общеизвестно, что на протяжении тысячелетий, вследствие изменения климата (то оледенение, то опять потепление, а то опять похолодание), происходили массовые миграции арьев от холода к теплу, естественно, преимущественно в южном направлении, миграции происходили не просто как кочевые переезды народа с одного местожительства другое, они длились веками, оставляя на своем пути не только отдельные культуры (например, срубную, андроновскую и т.п.), но и основывая целые цивилизации [10].

Первая волна миграции была на полуостров Индо­стан, где индоарийцы оказали кардинальное влияние практически на все — от веры до языка. В качестве наследия они оставили нам свой язык — санскрит, который, строго говоря в своей основе не является именно арийским, но наиболее к нему близок.

Во время миграции индоарицы заселили север­ное Причерноморье, частично Крым, а особенно ши­роко — низовье Дона, Кубани и южное побережье Азовского моря, основав, условно говоря, меотиду. В это время Дон назывался синдусом (по имени населявших его синдов).

Через некоторое время (примерно тысячелетие, хотя о датах здесь можно говорить только условно) прошла вторая волна миграции арьев, направлен­ная на Иран. Но для нас особо примечательно, что на своем пути ираноарийцы основали знаменитую скифскую цивилизацию, бесспорными наследника­ми которой мы являемся.

Но уникальность явления состоит в том, что имен­но у нас, на Дону и в южном Приазовье, произошло территориальное перекрещивание этих двух миро­вых путей миграций. При этом, если, например, в Крыму индоарийское население — тавры —под на­пором скифов просто-напросто ушло в горы, а по­том исчезли, то у нас скифская цивилизация не уничтожила, а естественным образом ассимилиро­вала население Меотиды. И Дон из Синдуса стал Танаисом.

Таким образом, можно утверждать, что мы жи­вем как бы на перекрестке двух древнейших арий­ских цивилизаций. А как общеизвестно в науке, именно на стыке двух явлений зачастую возникают уникальные результаты.

Что же получилось у нас на Дону? Мы берем на себя смелость предположить, что в данном случае этим уникальным результатом стало... казачество.

Мы отдаем себе отчет, что, сделав подобное утверждение, мы обрушиваем на себя критики и негодования. Но готовы выстоять и аргументировано обосновать нашу позицию, словами, подтверждая общеизвестное 6 том, что история казачества прослеживается арийских времен, мы дополняем его эй о том, что именно оно (казачество) являетя носителем в себе традиций сразу ветвей арийской цивилизации, что естественно не могло не отразиться на особенностях его формирования.

Арийские традиции прослеживаются во многом, знаменитые казачьи лампасы — это вовсе украшения, введенные Екатериной Второй она узаконила то, что существовало изначально. А изначально в боевом доспехе скифов на кожаные для дополнительной защиты ног, по бокам надевались ленты из более твердой и плотной кожи, окрашенные в красный цвет. Именно в красный — для того, чтобы противник не увидел, сколько воин потерял крови. Про усы и чубы мы уже и говорить

не будем. С ними и так все ясно.

Но это все доказательства косвенные, а где же находиться прямые (если они, конечно, существуют) свидетельствующие о корнях казачества из глубины арийской цивилизации? А могут сохраниться только в языке данной и больше нигде. К счастью, этим языком (правильнее сказать, наиболее к нему близким) мы располагаем. Это санскрит, дошедший до нас в основного культурного наследия арьев.

Если наши (да и не только наши) предположе­ния, то следы казачества просто обязаны были с в санскрите. Данные соображения подвигли нас провести еще и лингвистическое исследование как оказалось в дальнейшем — не зря.

Не являясь крупными специалистами в области лингвистики, мы пошли наиболее простым и вер­ным путем. Взяли санскритско-русский словарь [13] и основательно его изучили.

И вот там мы обнаружили, что слово «кас» (cas), являющееся корнеобразующим для многих других слов, означает «разрубать, разрушать». Соответствен­но от него идут различные производные, например, кастра (castra) — нож, кинжал, меч, оружие и Даже такое слово как — кастравант (castravant), означа­ющее «воина вооруженного мечом».

То есть корень «кас» по смыслу, так или иначе, связан с войной, оружием и вообще с вооруженным воином. Не правда ли, что и теперь, через тысячеле­тия, все это вполне ассоциируется с казачеством?

Не вдаваясь в особенности санскритского право­писания, мы решили посмотреть, а что будет озна­чать тот же корень, только если первая латинская буква «с» (по-русски читающаяся как «к») будет заменена на «к», ведь произношение при этом не меняется. И вот на стр. 155 мы находим, что «каса» (kasa) означает, ни много, ни мало, — бич, плеть, кнут.

Все, господа, круг замкнулся. Такие совпадения, как сходные по звучанию «кас» — «каса», означаю­щие вроде бы изначально различные понятия но, тем не менее, семантически близкие свидетель­ствуют о многом. В науке такие совпадения слу­чайными не бывают. И если уж сам факт совпаде­ния налицо, то за ним, несомненно, стоят не случай­ные, а причинно-следственные связи.

Бесспорно, причинно-следственные связи име­ют место и в нашем случае. Это, прежде всего, ас­социативная цепочка: разрубающее (разрушающее, убивающее) оружие — плеть. Ведь мало кто будет опровергать то, что плеть — это не оружие, или что оно неспособно совершить все вышеуказанные дей­ствия. .

Подытожим сказанное. Теперь можно с полным основанием утверждать: версия о том, что казачество имеет свои корни в древнейшей арийской цивилизации, получила дополнительные и весьма веские подтверждения. Настолько весомые, что места «белым гусям» и прочим тюркизмам просто не остается.

основании изложенных материалов сама собой .вырисовывается гипотеза о том, что предки казаков во времена арьев представляли собой нечто вроде обособленного воинского сословия, изначально чём-то отличающегося от основной вооруженной массы. Можно предположить, что этим «чем-то» были… именно плети, которые тогда называли , и именно от них в дальнейшем процессе этногенеза и произошел этноним — казаки».

К сожалению, можно только предположить, так основания для утверждения в настоящий момент у нас отсутствуют. Но надеемся, что со временем появятся.

После того, как мы внесли ясность в запутанную вокруг нашего гордого наименования — «казаки», вернемся к теме нашего основного исследования.

Не к общему собирательному названию эго оружия — «каса», а конкретно к нагайке.

Углубившись в проблему, мы пришли к выводу, термин «нагайка» имеет древнейшее происхождение. Отталкивались мы от второго слога слова — «ГА». Общеизвестно, что на языке арьев глагол «ГА» движение и присутствовал практически во I, что так или иначе с движением связано. Это нашло свое отражение и в современном русском языке. Например: дороГА, телеГА, бродяГА, слеГА, ГАть и даже такая чисто русская мера длины как ГАком» и т.п.

Абсолютно очевидно, что кроме корневой основы «ГА», нагайка и по своему смысловому наполнению, безусловно, связана с движением, хотя бы, потому что ей «нагоняют». Но каким образом?

Ответ мы нашли на стр.311 все в том же санскритско-русском словаре [13]. Он оказался чрезвы­чайно прост и вместе с тем абсолютно неожиданен.

Оказалось, что арьи словом «нага» называли... змей, которые, как известно, передвигаются с помо­щью различных извиваний. В современном русском языке это «змеиное движение» нашло отражение в слове «гад», в смысле — ползучий.

Дальше все сразу становится на свои места, по­скольку оказывается, что «ка» соответствует место­имению «как». То есть санскритское «нагайка» до­словно переводится «змея как», по смыслу «змее подобна», или, говоря современным языком «как змея». Согласитесь, что звучит весьма убедительно и добавить к той исчерпывающей характеристике небольшой плети, которую дали наши пращуры, — нам практически нечего. Действительно, что может быть более похоже на змею, чем извивающаяся на­гайка? Да вдобавок ещё и больно жалить?

Но возникает вопрос, а как же «каса»? Как же она стыкуется с нагайкой, если допустить, что два этих слова на языке арьев существовали параллель­ но? Да все очень просто. «Каса», как мы уже говори­ ли, — это общее собирательное название гибкого «плетеобразного» оружия, а нагайка, — уже частное наименование конкретного «змееподобного» вида. Например, всем известно общее собирательное на­ звание «нож», а ведь среди ножей есть такие разно­видности, как «бабочка», «финка», «мачете», «наваха» и т.п.

Вот, оказывается, какие интересные вещи можно узнать из простой справочной литературы. Весьма удивлены, что до нас этого никто не проделал.

Подытоживая вышесказанное, отметим, что мы да­леки от того, чтобы считать приведенные нами истиной в последней инстанции. Мы готовы их пересмотреть и дополнить в случае обнаружения новых данных. Но мы имеем все утверждать, что вскрытая нами древне-арийская основа этнонима «казак» и термина «нагайка», безусловно, существует. А самое главное, она и подтверждена фактами, что оставив мало шансов на существование притянутым из коньюктурных соображений «белым гусям», и прочим «хазарам».

Установив древнейшее происхождение нагайки, к упоминаниям о ней в дошедших до литературных источниках античности. Первые упоминания о широком применении нагайки именно как боевого оружия (конечно, она тогда называлась иначе) принадлежат еще Геродоту. Он рассказывает красивую легенду о том, как скифы, из очередного военного похода, увидели весьма пикантную картину. От скифских жен и рабов выросло целое поколение, которое, узнав свое происхождение, восстало против вернувшихся скифоф.

Мы не будем давать моральную оценку поведения скифских жен, — это дело самих скифов, для нас интересно другое. Скифы, дабы показать восставшим вооруженным рабам свое превосходство в социальном плане, так и в плане боевого искусства решили выйти на бой только с плетьми, что и сделали, одержав полную победу [4].

Весьма интересную эволюцию казачьей нагайки прослеживает в своей работе «Нагайка» Круглов [15]. Он утверждает, что ее далеким прообразом служил боевой КИСТЕНЬ. Напомним, кистень представлял собой прикрепленный к рукоятке кожаный ремень (иногда цепь), на конце которого обязательно находился металлический или каменный груз. При этом в названии явно просматривается основа — «кисть», что вполне ес­тественно, так как именно работа сильной, разви­той кистью является основой владения большин­ством видов гибкого оружия. Существовало и чи­сто казачье название кистеня — это «калдаш», или «калдай» [21].

Кистень был чрезвычайно популярен в России и в качестве «разбойничьего» оружия просущество­вал до середины девятнадцатого столетия. Также отметим, что именно удар кистенем через щит по­служил прототипом для одноименного очень эффек­тивного удара рукой в казачьем боевом искусстве, аналогичного «распалине» в славяно-горицкой борь­бе [3].

На Дону постепенно кистень сменился новым видом оружия — шелопугой. «Шелопуга — это плеть, назначение которой не погонять коня, а бить врага. Сплетена она в двадцать косичек, имела длин­ное толстое кнутовище, на конце которого по тради­ции крепился металл или завязывался толстый узел», — такое определение дает ей Ю. Круглов [15].

Чем же можно объяснить смену приоритетов в использовании шелопуги вместо кистеня? Отметим, что речь может идти только о смене приоритета, так как на самом деле эти два вида оружия еще дли­тельное время существовали параллельно. Ответ можно дать только на основе анализа общей историко-политической ситуации, сложившейся в наших краях в домонгольский период.

Для коренных жителей Дона славянского проис­хождения условно существовало два «типа недру­гов». Это прежде всего хазарский каганат, владыче­ство которого закончилось в 965 году с приходом князя Святослава, и различные кочевые племена тюркского корня (печенеги, половцы, торки, черные клобуки и т.п.).

Эти два условных типа имели разную культуру, зрение и, соответственно, вооружение. Рассморим, прежде всего, хазарский каганат. Он представлял собой мощную державу, состоящую из трех основных этнических компонентов: стоящих во главе всего иудеев (пришедших из Ирана и Византии), коренного населения (собственно хазар) и иранского или среднеазиатского происхождения (преимущественно хорезмийцев). Именно последниe и представляли собой вооруженные силы хазарского каганата.

Соответственно с ними и происходили вооруженные конфликты у славян. А поскольку вооружение наемников было в основном тяжелым, так как оно в себе еще древнеиранскую и эллинистическую (со времен Александра Македонского), то с ним надо было соответствующим обращаться обращаться. Его надо было разбивать, как шлем, так и панцирь, а кистень для этого приспособлен как нельзя лучше.

Сменился «тип недругов» на кочевые племена, имевших преимущественно легкое вооружение, соответственно изменился и вид вспомогательного оружия у славян. Ведь кожаный доспех кочевника и обшитый металлическими бляхами), разбить было весьма затруднительно, а вот пробить (не повреждая доспех), нанеся увесистый проникающий удар через все тело, стало необходимым. Именно на это и ориентирована шелопуга.

Поменялись времена, появилось огнестрельное оружие, стали исчезать доспехи, и шелопуги трансформировались в собственно те нагайки, которые мы знаем, сохранив за последними основную боевую традицию.

Боевая традиция предполагала использование нагайки не только как орудия управления конем, но и как собственно оружие. Последнее утверждение не только исторически верно, но и абсолютно логично.

Представьте себе на секунду казака прошлого или позапрошлого столетия в быту. Не в военном убран­стве, а на работе, на отдыхе, в дороге и т.п. В данной ситуации он безоружен (шашка, пика и ружье оста­лись дома), а вот нагайка всегда при нем. Со време­нем менялся только способ ее переноски, от локтя и мизинца правой руки до голенища сапога. Время было сложное, судьба полна неожиданностей, и в слу­чае опасности казак должен был уметь постоять за свои честь и достоинство, пользуясь тем оружием, что оказывалось у него под рукой. Таковым зачас­тую была нагайка. А учитывая тот факт, что она на­ходилась в руках прирожденного воина, мастерски владеющего различными видами холодного оружия, проблем с ее применением не возникало.

Кроме того, из различных источников достовер­но известно, что в свои знаменитые морские походы на стругах, происходившие в шестнадцатом — сем­надцатом веках, казаки брали с собой нагайки. Воз­никает вопрос: зачем? Ведь коней в море точно не будет, а следовательно, управлять и погонять неко­го? Ответ может быть только один. Они брали с со­бой нагайки, прежде всего, как боевое оружие, пусть и вспомогательного характера.

Кроме боевого назначения, нагайка имела и весь­ма уважаемый социальный статус. Так, на казачь­их Кругах она являлась символом власти есаульца и в его руках пользовалась почетом наряду с ата­манской насекой. Если Круг приговаривал прови­нившегося казака к порке, то пороли его опять же нагайкой, а не позорными батогами или немецкими шпицрутенами, как в центральных частях России, и поэтому для наказуемого ущерба чести от самого процесса порки не было.

В быту нагайка была неотъемлемым атрибутом казачьего домостроя и олицетворяла собой устоявшийся вековой семейный уклад. Уместно напомнить, что казачьи семьи были очень крепкими, и это не смотря на то, что хозяин много лет проводил на службе в отрыве от родного дома.

Подводя итог вышесказанному, можно обоснованно утверждать, что в боевом отношении благородная казачья нагайка имела славное прошлое. И если в смутное время начала нашего столетия ее и пришлось применить как аналог полицейской дубинки для разгона революционно настроенных масс, то обстоятельство меркнет перед прежними заслугами.

А самое главное, несомненные боевые качества нагайки делают ее достойной того, чтобы стать объектом детального изучения. Но перед тем, как к нему перейти, давайте ответим на вопрос, вынесенный в заглавие следующей главы.

ЗАЧЕМ В НАЧАЛЕ

ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА

НУЖНА НАГАЙКА?

На протяжении ряда лет нами предпринимается попытка возрождения полузабытого искусства владения нагайкой. Здесь уместен скептический вопрос: «А стоит ли тратить силы и время на данное возрождение? Ведь эпоха холодного оружия миновала, коней у казаков давно нет, и не лучше было бы заняться чем-нибудь более полезным и более соответствующим условиям современности?»

На данный вопрос ответить можно следующим образом: «Стоит, и по многим причинам». Прежде всего, потому что владение нагайкой — это неотъем­лемый элемент казачьей самобытной системы еди­ноборств, являющейся составной частью многоком­понентного национального боевого искусства, кото­рая, в свою очередь, является частью национальной культуры русского народа. А без возрождения на­циональной культуры немыслимо и возрождение Ве­ликой России.

За примером далеко ходить не надо. Достаточно вспомнить ту же Японию, где культивирование на­циональных видов единоборств сыграло далеко не последнюю роль в возрождении духа побежденного в войне народа и, как следствие, в превращении поверженной страны в сильную мировую державу.

Немного сузим проблему. А почему именно на­гайка? Почему, допустим, не легендарная казачья шашка? Вопрос вполне правомочен, но всему свое время. Смею заверить, что и шашка в казачьем бо­евом искусстве занимает свое достойное место, и в наших дальнейших работах мы к ней еще не раз вернемся.

Кроме того, в пользу нагайки свидетельствует ряд факторов, связанных с особенностями нашего зако­нодательства, и... доступность. Так, приобрести дос­тойную шашку у нас на Дону, в силу дороговизны может далеко не каждый, а купить или самостоя­тельно изготовить нагайку может практически лю­бой (см. следующую главу).

Теперь позвольте сказать несколько слов о бое­вом значении нагайки в современных условиях. Сразу оговоримся, что мы далеки от того, чтобы ут­верждать необходимость внедрения нагайки во все­армейских масштабах. Рядом с танками и ракета­ми она попросту не нужна. Так же, как она не нужна спецподразделениям, оснащенным самыми изощренными видами ультрасовременного оружия.

При этом тот факт, что еще в начале нашего века с помощью нагайки казачьи пластуны (своеобразный спецназ того времени) брали языков — не аргумент. А вот в том случае, если в России все-таки будут созданы истинные (а не мнимые казачьи формирования, хотя бы на начальном в качестве подразделений вспомогательного характера, то применение нагайки вновь станет вполне целесообразным. Хотя бы потому, что просто ее наличие, само по себе, будет данные формирования дисциплинировать и напоминать о том, что они именно казачьи.

Разумеется, должна быть соответствующая законодательная база, строго регламентирующая применение нагайки и не допускающая ее использование против народа, как, впрочем, и самого казачества в интересах каких-либо политических деятелей. За основу целесообразно взять уставы царской армии, соответственно предварительно их переработав применительно к условиям современности. Там многое очень разумно. Так, например, раньше согласно уставу иметь грузик в нагайке мог позволить себе только офицер [15], да и то не всякий.

В вопросе о целесообразности применения нагайки наряду о чисто национальными, психологическими, политическими и т.п. аспектами присутствует и главный — спортивный. Дело в том, что использование нагайки, закрепленное в уставном порядке, заставит казаков соответственно осваивать приемы ее владения, как это умели делать их славные предки. То есть волей-неволей, но как-то быть поближе к боевым искусствам и соответственно держать боевую форму и боевой дух, что уже само себе прекрасно.

Теперь вопрос: «А для людей, не собирающихся служить в казачьих формированиях и не томимых ностальгией по ушедшему, нагайка может представ­лять интерес?» Ответ — да, и интерес этот будет весьма прагматичен.

Дело в том, что именно в современных условиях нагайка является практически идеальным инст­рументом для пресечения хулиганских действий и преступлений против личности. Иногда одного вида нагайки бывает достаточно для того, чтобы отрезвить горячие головы и призвать их к поряд­ку. Настолько велико ее психологическое воздей­ствие.

Если же дело все-таки доходит до столкновения, то человек, владеющий даже только начальной тех­никой нагаечного боя, уже сумеет удержать не­скольких противников на расстоянии. А если он владеет приемами более высокого уровня, то без труда может противостоять противникам, вооружен­ным палками, ножами, отбитыми горлышками от бутылок и т.п. И не просто противостоять, а су­меть их обезоружить и даже вывести на конвоиро­вание.

Кроме того, нагайка весьма компактна. Она сво­бодно помещается в «бардачке» автомобиля и очень удобна в ношении, например, за поясом иди через плечо под одеждой. А самое главное, в юридическом отношении она не попадает под категорию холодного оружия как, например, нунчаку.

Скептики могут возразить: «Да что там, дескать, нагайка, разве у нее есть, например, сила удара?» Есть, да еще какая. Достаточно сказать, что одна из разно­видностей охотничьей нагайки называлась, ни много, ни мало, — волкобой [1]. В данном случае название само говорит за себя и звучит весьма убедительно.

Таким образом, в настоящее время можно говорить о существовании феномена нагайки, — это древнейшее оружие, по своим боевым, социально-политическим и психологическим качествам имеет все шансы стать вполне приемлемым для использования в начале третьего тысячелетия. А мы свою задачу видим именно в том, чтобы помочь ему эти шансы реализовать. Изучение существующих национальных систем единоборств позволяет выявить следующую особенность. Изначальной основой всех серьезных боевых систем является владение характерным только для данной системы «табельным» оружием, что оказывает на ее формирование, решающее значение (формирует неповторимую пластику движений) и накладывает свой неизгладимый специфический отпечаток на манеру боя.

Таковы нунчаку в окинавском карате, меч в славяно-горицкой борьбе, шпага во французском шоссоне, дубинки в филиппинском арнисе и т.п.

В настоящее время сложилось множество направлений нашего российского боевого искусства. Проведя их сравнительный анализ, мы взяли на смелость вывести один общий принцип, который представляется возможным сформулировать следующим образом: «Тело расслабленно, корпус — направляющая рукоятка, конечности плети, удары хлестки как удары плетью».

Данный принцип справедлив для большинства стилей и направлений отечественных единоборств, легко заметить, идеологически он полностью совпадает с принципами нагаечного боя. Так, например, в казачьем боевом искусстве есть вид ударов рукой имитирующих удар плети и соответственно носящих тоже название.

Отмеченное совпадение весьма ценно, так как оно предполагает не просто дополнение, а существенное обогащение всего национального боевого искусства в целом. И мы уверены, что именно так оно и будет в случае грамотной реализации хранящегося в на­гайке уникального потенциала.

Руководствуясь данным подходом, выбор нагай­ки как «табельного оружия» для казачьего боевого искусства является не только вполне уместным, но и единственно правильным.

И тем более правильным будет, если, прочитав эти строки, ты, господин Читатель, захочешь ею ов­ладеть. Но для этого, как минимум, необходимо ее сначала приобрести или изготовить.

ОСНОВНЫЕ ТИПЫ

И СПОСОБЫ ИЗГОТОВЛЕНИЯ

НАГАЙКИ

Прежде всего необходимо разобрать, из чего же состоит нагайка, каково ее устройство? Лучше всего это сделать, обратившись к работе С. Каширского «Донская казачья нагайка» [12], материалы из ко­торой, дружески предоставленные нам автором, по­служили основой для нашего дальнейшего повество­вания. Но при этом необходимо отметить, что неко­торые аспекты мы трактуем несколько иначе, под углом зрения не художника, а специалиста в обла­сти боевых искусств. И это вполне естественно.

Рассмотрим исторический тип донской нагайки, приведенный на рис. 1. Как видно из рисунка, на­гайка состоит из двух основных деталей — это ру­коять и плеть.

Реклама на сайте