«Краски. История макияжа»

Краски. История макияжа (fb2) - Краски. История макияжа (пер. О. О. Фаррелл) (KRASOTA. История моды) 23920K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лиза Элдридж

Лиза Элдридж Краски История макияжа

Lisa Eldridge

FACE PAINT: THE STORY OF MAKEUP

Серия «KRASOTA. История моды»

Благодарим BeautyInsider.ru за помощь в работе над русским изданием книги

Copyright © Abrams Image, an imprint of ABRAMS.

First published in the English language in 2015 by Harry N. Abrams, Incorporated, New York / ORIGINAL ENGLISH TITLE: FACE PAINT: THE STORY OF MAKEUP (All rights reserved in all countries by Harry N. Abrams, Inc.)

© Фаррелл О. О., перевод на русский язык, 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Прочитайте ЭТУ КНИГУ, и вы будете смотреть на СОДЕРЖИМОЕ своей косметички ДРУГИМИ ГЛАЗАМИ.

Лиза Элдридж, креативный директор Lancome

«Неожиданно серьезная книга о такой, казалось бы, несерьезной вещи, как макияж.

И – неожиданно захватывающая. История румян и помады от Ледникового периода до XXI века и история главных действующих лиц и икон красоты от Макса Фактора до Мадонны читается как детектив».

Яна Зубцова, главный редактор

«Эта книга – кладезь знаний и фактов не только о макияже, но и обо всем, что касается красоты и косметики. Не ищите здесь makeup-схем и советов по нанесению. Это не практическое руководство, а энциклопедия, благодаря которой вы поймете, почему макияж называют искусством».

Мария Тараненко, корпоративный директор отдела красоты ELLE Russia & Psychologies Russia

«Блестяще! Книга станет настольной для любого бьютиголика. Лиз удалось задорно, но при этом обстоятельно рассказать о главных вехах истории макияжа, дать свой прогноз трендов и вспомнить икон красоты, которые повлияли на развитие бьюти-индустрии. Вызывает желание немедленно зарыться в косметичку».

Екатерина Данилова, директор отдела красоты Allure, и. о. главного редактора

Я счастлива, что моя книга теперь выходит и в России – стране с невероятно богатой историей.

На страницах «Красок» я лишь вкратце касаюсь влияния русской культуры и макияжа на косметическую индустрию, но сама давно вдохновляюсь русской красотой. А из главы «Урок истории в косметичке» вы узнаете, что шикарные представления и эффектный высокохудожественный макияж труппы «Русских балетов» оказали огромное влияние на общемировые тенденции в красоте и послужили вдохновением для пионеров индустрии – Элизабет Арден и Елены Рубинштейн.

Желаю увлекательного путешествия по страницам книги, которая расскажет вам, как и почему мы используем краски для лица, и погружения в захватывающую историю макияжа.

Моей маме, благодаря чьей косметике я здесь и оказалась

Введение

Со времен Ледникового периода мы изменяли внешность с помощью масел и красок для лица и использовали для этого определенные художественные приемы.

На протяжении тысяч лет люди раскрашивали свои тела и лица самыми разнообразными способами. Но в XXI веке мы делаем это иначе. Мы руководствуемся иными причинами, используем другие методы и средства и можем выбирать из сотен – в буквальном смысле – тенденций и стилей. В нашем распоряжении весь спектр цветов, и выбор зависит исключительно от нашей фантазии, настроения и возможностей, а никак не от предписаний сверху и не от цензуры, хотя сравнительно недавно она активно вмешивалась в этот процесс.

Сегодня макияж, по сути, стал одним из видов изящного искусства. Но чтобы понять, как и когда это произошло, надо вернуться к истокам. Посмотреть, как развивались наши отношения с косметикой, и изучить путь, который проделало человечество, прежде чем красота стала многомиллиардной промышленностью.

Я восхищалась косметикой с детства. Сначала меня завораживали цвета, запахи, краски и ощущение близости, сопричастности к какой-то волшебной истории. Затем – снедало желание попробовать все на себе. На 13-й день рождения друзья моих родителей подарили мне книгу о театральном гриме, и я точно решила, что буду визажистом. С тех пор это стало моей жизнью. В начале 1990-х я начала коллекционировать винтажные предметы макияжа, пудреницы и старинные баночки для румян. Никогда не забуду волнение, которое испытала, наткнувшись на лондонском блошином рынке Портобелло на свою первую находку. Обнаруживая что-то стоящее для пополнения своей коллекции, до сих пор испытываю тот же трепет.

Декоративная косметика сверкала всеми цветами.

Все самое необходимое для древней косметички предоставляла природа.

Последние двадцать лет я занималась тем, что раскрашивала лица моделей и знаменитостей – для глянцевых журналов, рекламных кампаний, модных показов по всему миру. В остальное время я участвовала в телепередачах и снимала видеоуроки – мне хотелось, чтобы женщины, которые не занимаются этим профессионально, делая по утрам макияж, могли использовать те же маленькие профессиональные трюки, которые использую и я. Кроме того, я была (и остаюсь) креативным директором по макияжу некоторых крупнейших марок – Shiseido, Boots № 7 и, в настоящее время, Lancôme. В ходе этой работы мне удалось узнать, как создается, рекламируется и продается косметика. У меня сложилось точное понимание того, насколько люди в разных частях света по-разному воспринимают красоту. Никогда не думала, что буду интересоваться производством косметики (в школе химия не была моим любимым предметом) – но, однако, это меня просто захватило. Я начала вникать в научные детали и технологические подробности, определяющие будущее косметики, с таким же энтузиазмом, с каким до этого изучала историю. Моя любовь к краскам превратилась в стремление вникнуть во все способы их использования и приготовления, которыми человечество пользовалось на протяжении веков. В итоге я прошла полный круг, он замкнулся – и итогом этого пути стала книга, которую вы держите в руках.

Самым сложным в ее подготовке было решить, что в нее не войдет. Моих заметок, полных загадочных историй, причудливых жизненных анекдотов и удивительных результатов исследований хватило бы, чтобы написать увесистый фолиант – в десять раз больше и толще этой книги. Но в конце концов мне пришлось взять лишь самые интересные из них. Надеюсь, что вы согласитесь с моим выбором.

Что касается структуры, я решила следовать логике математической, а не исторической; отчасти потому, что мне самой это показалось более привлекательной идеей, а отчасти – потому, что, как часто бывает в истории, многие события пересекались, повторялись и развивались органичным, но всегда линейным образом. Мне также пришлось проявить дисциплину и придерживаться заявленной темы. История макияжа настолько тесно переплетена с историей происхождения парфюмерии и средств ухода за кожей и за волосами, и эти темы сами по себе настолько необъятны, что я разрешала себе только слегка их коснуться, и только там, где это было совершенно необходимо. По всей книге я разбросала главки, посвященные моим личным кумирам, моим «музам макияжа». Эти музы, законодательницы мод и нарушительницы правил, сделали великое дело – они изменили взгляд общества на то, какой должна быть женщина и как она может выглядеть. Именно им мы обязаны тем, что сегодня, без оглядки на чье-либо мнение, смело примеряем на себя и носим такое бессчетное количество самых разных образов.

Эта книга написана по большой любви. Моя главная мечта – чтобы каждый, кто ее прочтет, взглянул на содержимое своей косметички другими глазами. И, возможно, совершенно по-другому посмотрел бы и на всю историю женщин.

Вступление Накрашенное лицо

Раскрашивание лица – такая же часть человеческой природы, как потребность в еде и сне. Фотограф Ирвин Пенн, © Condé Nast. Vogue, ноябрь 1994 г.

Согласно определению, данному Управлением по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов США (FDA), косметика – это практически все, что можно «втирать, наливать, рассыпать или распылять, вводить или другим образом наносить на человеческое тело… для очищения, украшения, повышения привлекательности или изменения внешности»[1]. И если верить этому определению, мы с вами изменяли кожу с помощью красок и масел и пользовались художественными приемами и уловками для повышения привлекательности еще со времен Ледникового периода.

Но откуда берется наше желание раскрашивать собственное тело?

Антропологи считают, что самые первые случаи раскрашивания лица и тела были, скорее всего, формой камуфляжа, частью ритуала или попыткой защититься от стихии. При раскопках пещер в Северной Африке были найдены большие количества красной охры (пигмент, имеющий красноватый оттенок благодаря минералу гематиту), которым предположительно сто или сто пятьдесят тысяч лет. Отсутствие в этом районе наскальной живописи и предметов искусства позволяет заключить, что охра использовалась для тела и лица – «доисторическая косметика», как описал ее Стивен Митен, профессор археологии и антропологии Университета Ридинга. Мы знаем, что краски также использовались, чтобы подчеркнуть принадлежность к определенному племени или запугать врагов (хороший пример – древние бритты, которые перед битвой раскрашивали лица синей краской, полученной из листьев вайды). Некоторое время спустя декоративная роспись лица стала ассоциироваться с украшением, социальным статусом и сохранением юности, а начиная с XVIII века и по сей день тесно связана с модой.

«Хорошему художнику нужны только три цвета: черный, белый и красный».

Тициан

Но какой бы ни была причина ее использования, декоративная косметика древности была очень и очень яркой: настоящий взрыв пигментов, порошков и паст, которые если в чем-то и уступают современной палитре, то точно не в насыщенности цвета. Эти краски нельзя было просто пойти и купить когда заблагорассудится: их надо было тщательно готовить, часто по очень сложным рецептам. Сегодня это трудно представить, но оттенки, выходящие за пределы базовой палитры: из красного, зеленого, черного, желтого, синего и белого, – появились и начали использоваться только в последние сто лет. Все самое необходимое для древней косметички предоставляла природа. Во всех уголках Земли человек для декорирования собственного лица применял одни и те же ингредиенты наподобие мела, диоксида марганца, угля, ляпис-лазури, медной руды и желтой охры. Этим занимались и аборигены племен Папуа – Новой Гвинеи, и представители ранних цивилизаций Месопотамии и Египта. Так что можно предположить, что раскрашивание лица – часть человеческой природы, может быть, чуть менее базовая, чем потребность в еде и сне.

Здесь, в этой книге, изучая косметику древности, я исследую корни косметики современной и показываю, насколько те средства, которыми мы пользуемся сегодня, обязаны своим существованием краскам прошлого.

История декоративной косметики – огромная, бесконечная тема, охватывающая несколько тысячелетий. О многом мы можем только догадываться, но нам повезло, что археологические исследования вкупе с упоминаниями в литературе и искусстве позволяют собрать мозаику и лучше понять косметические привычки прошлых столетий. Мы можем определить, какие цвета были доступны и популярны в тот или иной исторический период, как их изготавливали и, самое главное, что думали и говорили о женщинах с макияжем на лице.

Средства, которыми мы пользуемся сегодня, обязаны своим существованием краскам и пигментам прошлого.

Часть первая Палитра древности

Женщина наносит краску на губы. (Портрет Тиё, майко из Гиона) Хасигути Гойо, 1920 г.

Красный Самый древний пигмент в нашей косметичке

Нарисованный красный рот поразительным образом одновременно и отсылает к античности и традициям, и выглядит современно и смело.

Красно-розовый rouge – самый древний пигмент в истории макияжа и при этом самый универсальный. Именно его использовали люди несколько тысячелетий назад, когда, как сказали бы мы сегодня, хотели «сделать акцент» на губах и щеках. В разные эпохи интенсивность макияжа менялась, подстраиваясь под моду и общественное мнение, но красный никогда не сдавал позиций. Сегодня красный пигмент добавляют практически во все средства – от традиционных сухих румян до жидких чернил-стейнов, не говоря уже о помадах, блесках и гелях для губ и щек.

Но почему именно красный?.. Что заставляет целые поколения женщин во всем мире раскрашивать лица во все оттенки алого?

Чтобы ответить на этот вопрос, придется вспомнить все цепочки ассоциаций, которые он вызывает. В разных культурах интерпретации могут разниться, но в подавляющем большинстве этот цвет ассоциируется со страстью, любовью, юностью и здоровьем. На Востоке красный символизирует счастье – поэтому женщины Китая, Индии и Вьетнама выходят замуж в алых платьях. Красный также часто и щедро используется в гриме актеров китайской оперы и японского театра кабуки. Есть у него, правда, и другие коннотации: это цвет крови, опасности, революции, который ассоциируется с крайне левыми политическими убеждениями. Что касается макияжа, то красный используется для имитации прилива крови к коже. Поэтому одна из причин популярности – чисто биологическая. Как точно описывает эволюционный психолог Нэнси Эткофф: «Румяные щеки и красные губы – сексуальные сигналы, признаки женщины юной, не познавшей родов и полной здоровья»[2]. Другая научная причина притягательности красного цвета – физическая: из всех цветов спектра, воспринимаемых человеческим глазом, именно у него – наибольшая длина волны. Следовательно, он вызывает более сильный подсознательный отклик, чем остальные оттенки[3]. Чтобы убедиться в истинности этого утверждения, представьте себя в комнате с красным полом, стенами и потолком – или вспомните, сколько взглядов устремляется на женщину в красном платье, когда она входит в комнату. Как пишет Эткофф, «красный – цвет крови, покрасневшей и разгоряченной кожи, сосков, губ и гениталий, переполненных сексуального волнения; он виден издалека и возбуждает сильные эмоции»[4].

Первыми румянами в истории макияжа были палочки красной охры, формой и размерами напоминающие современные тени для век в толстом карандаше-стике. Чтобы получить охру, оксид железа смешивали с животным или растительным жиром. Затем – и вплоть до XIX века, когда их начали продавать в аптеках, – румяна изготавливались вручную из самых разнообразных ингредиентов и существовали в самых разнообразных оттенках и текстурах. Карминовый пигмент кроваво-красного цвета извлекали из насекомых кошенили и кермеса; с помощью крайне ядовитых минералов окиси свинца, киновари, сульфида ртути получали пылающий румянец; растения и их экстракты – картамин из сафлора, корень алканы красильной, толченая шелковица и клубника, сок красной свеклы и красный амарант – служили для создания широкой палитры оттенков, от едва заметного розового до насыщенного алого.

Юная гейша-ученица наносит «бени» (помаду) из чашки, поверхность которой покрыта слоем сухого сафлора. Намокая, он превращался в густо-красную краску. Так «бени» красили губы со времен периода Эдо.

Красный в племенной раскраске

Красную краску наносили не только на губы и щеки. Многие древние и ныне существующие племена используют ее для рисунков на лице и теле. Антрополог Альфред Гелл предположил, что одна из причин такой раскраски – вера в то, что «новая кожа означает новую личность»[5]. Звучит довольно убедительно, но есть и другие причины. Например, представители африканского племени химба, проживающего в нынешней Намибии, известны не только тем, что начали разводить коз и рогатый скот еще в XVI веке. В зависимости от возраста и семейного статуса женщины-химба заплетают волосы в косички разных видов – и ежедневно натирают лицо, тело и волосы смесью красной охры с жиром. Эта смесь, которую они называют «отжизе», немного напоминает по цвету красную африканскую землю и в культуре химба считается олицетворением красоты. Главный смысл данного ритуала – чисто эстетический. Но попутно смесь охры и жира защищает кожу женщин-химба от солнечных лучей.

Самые совершенные по меркам тех времен краски для лица производились примерно за 10 тысяч лет до нашей эры в Древнем Египте. Египтяне были отличными химиками и знали толк и в косметике, и в компонентах, необходимых для производства увлажняющих кремов, макияжа и лаков для ногтей. К щепотке порошка из натурального вещества – например, из измельченных орехов и минералов – они добавляли животное сало или растительное масло. И получали текстуру, которая стойко держалась на глазах, губах или щеках. В древнейших египетских захоронениях были найдены инструменты для смешивания красок – палитры, дробилки и аппликаторы, что позволяет предположить, что они были не только неотъемлемой частью повседневной жизни, но и ценностью в жизни загробной. Египтяне внесли бесспорный вклад в индустрию красоты, создав невероятный макияж глаз, где основным цветом был черный. Но и красный цвет они тоже применяли смело. Чтобы сделать губы ярче, они использовали смесь красной охры и жира. Румяна, изготовленные из тех же ингредиентов – возможно, с добавлением воска или смолы, – придавали щекам красный лакированный блеск, кричаще-яркий на фоне изумрудно-зеленых век и густо обведенных черной сурьмой глаз[6].

Изучая историю использования декоративной косметики, довольно скоро начинаешь прослеживать тесную связь между правами и свободами женщин в конкретный отрезок времени – и той легкостью, с которой они пользовались красками для лица.

Тротула

Следующий после античных произведений важный текст, касающийся косметики, – «Тротула» (Trotula). Этот объемный труд из трех книг о здоровье женщин написан в XII веке в итальянском Салерно. Один из его разделов, «Об украшении женщин», посвящен теме сохранения и приумножения красоты. Из некоторых отсылок в тексте становится понятно, что автор данного раздела – мужчина (в отличие от остальных глав «Тротулы», которые написаны женщинами). В книге удивительным образом раскрываются местные традиции того времени, в том числе приводится описание производства румян: «салернские женщины кладут в мед корень красной и белой брионии, а затем этим медом умащают лица, что придает им великолепную красноту»[7].

Как правило, в периоды наибольшего угнетения женщин применение декоративной косметики осуждалось и считалось чем-то неподобающим. По сравнению с женщинами последующих тысячелетий древние египтянки были независимы: они имели право владеть землями и имуществом и наследовать их (в одном из ранних документов, ныне известном как «Папирус Вильбура», даже указано, что женщины составляли от 10 до 11 процентов землевладельцев), управлять собственным «бизнесом» и инициировать юридические процессы в отношении мужчин. Тяжелая физическая работа также не считалась постыдной, и некоторые египтянки из низших социальных классов выполняли функции чернорабочих[8]. С учетом всего этого неудивительно, что древнеегипетское общество не только являлось самым продвинутым по части макияжа, но и в целом отличалось высокой толерантностью и тягой к экспериментам. Увы, многие более поздние цивилизации такой свободой мышления похвастаться не могли.

Самые ранние свидетельства использования красной краски для лица в Иране относятся к городу Шехдаду в провинции Керман. В здешних захоронениях археологи обнаружили белую пудру в значительных количествах. На дне сосудов, где хранилась пудра (вероятно, она использовалась как тональное средство и мужчинами, и женщинами), часто находились металлические чашки или блюдца, окрашенные красным. Предполагается, что в них хранили краску для губ и щек. Эти румяна, известные как surkhab, ghazah или gulgunah, изготавливались из измельченного в порошок гематита, или красного мрамора, или даже краснозёма, с добавлением натурального красителя – например марены (runas). Судя по результатам раскопок древних поселений наподобие Шехдада, красная краска, вполне возможно, была в ходу еще до бронзового века. Недавние находки в гробницах иранских женщин, датируемые IV–V вв., включают красную краску, которая наносилась с помощью ватной подушечки – и, судя по всему, именно этот метод нанесения прижился вплоть до периода правления династии Каджаров (с 1796 по 1925 г.)[9].

«Красный обороняется. Ни один другой цвет не имеет таких территориальных притязаний. Он столбит свою территорию…»

Дерек Джармен, «Хрома»

Женщины Древней Греции уже в IV веке до н. э. использовали красную краску для создания ярких губ и здорового румянца; в последнем случае ее наносили на яблочки щек – примерно так же, как мы наносим современные румяна. Этот бьюти-продукт делали из всевозможных природных веществ, в том числе морских водорослей и корня паэдерии (paederos) – растения наподобие алканы, которую в Центральной и Восточной Европе культивировали именно из-за ее красящих свойств: краску извлекали с помощью масел или винного спирта. Позднее появился красный пигмент вермильон, который получали из измельченной в порошок киновари – сульфида ртути; но, как и все производные ртути, при длительном хранении и использовании эта краска была ядовита. Декоративная косметика в целом использовалась довольно широко, но к чрезмерно яркому макияжу относились неодобрительно. Мужчины из высших слоев общества полагали, что удел женщины – целомудренность и ведение домашнего хозяйства. Древнегреческий философ Аристотель выразил это так: «Так же и мужчина по отношению к женщине: первый по своей природе выше, вторая – ниже, и вот первый властвует, вторая находится в подчинении»[10].

Мы привыкли считать, что крупные города являются центрами свободомыслия и прогресса. Однако в Древней Греции именно в Афинах на женщин накладывались наибольшие ограничения. По сути, они не могли даже покидать пределы собственного дома. Разумеется, это полностью отрезало их от социальной жизни города. С VI до IV в. до н. э. женщины Греции не принимали участия в землевладении, политике, решении юридических и военных вопросов[11]. За ними не признавались гражданские права, и они должны были оставаться под контролем и протекцией старшего родственника-мужчины, который в том числе решал, когда и с кем девушка вступает в брак. Для регулирования поведения женщин в общественных местах был создан специальный орган власти[12]. Каждый аспект жизни женщины тщательно отслеживался и оценивался – неудивительно, что и использование декоративной косметики совершенно не поощрялось. Исключением были гетеры – куртизанки, которые отличались ярким макияжем и, по иронии судьбы, обладали бо́льшими правами. Им разрешалось и посещать пиршества, и контролировать собственные деньги. Интересно, что такое наделение профессиональных любовниц и проституток дополнительными правами (в придачу к праву на яркий макияж) в последующие несколько веков повторится не раз.

Древнегреческий писатель Ксенофонт Афинский в своем «Домострое» (Oeconomicus) – произведении в форме диалога, посвященном ведению домашнего хозяйства, – недвусмысленно заявляет, что применение краски для лица подобно мошенничеству, так как вводит в заблуждение относительно истинного облика женщины:

«Так когда, по-твоему, я заслуживал бы больше любви, находясь в телесном общении с тобою, – если бы, отдавая тебе свое тело, я заботился, чтоб оно было здорово и сильно и чтобы благодаря этому у меня был действительно хороший цвет лица, или же если бы я показывался тебе, намазавшись суриком и наложивши краску под глазами, и жил бы с тобою, обманывая тебя и заставляя смотреть на сурик и касаться его вместо моей собственной кожи?» [13]

Учитывая отсутствие образования и прав у женщин Древней Греции, неудивительно, что все, что касается макияжа, было запротоколировано мужчинами. Но удивляет то, насколько пространно мужчины высказывались на эту тему. Тема косметики всплывает снова и снова – в поэзии, прозе или переписке косметика описывается в мельчайших подробностях (неважно, восхваляется она или порицается). Все это лишний раз доказывает, насколько острой была эта тема.

Из всех мужчин, описывавших макияж, пожалуй, можно выделить Ксенофонта. Именно его тексты дают наилучшее представление, как именно красились древние греки; из более поздних источников не менее важны сочинения Овидия. В отличие от Ксенофонта, Овидий был из тех редких мужчин, которые, судя по всему, одобряли использование косметики. Предположительно, он, хотя и провозглашал, что женщине в первую очередь следует быть целомудренной (эдакий реверанс в сторону общепринятой морали), однако включил в свою дидактическую поэму «Средства для ухода за женским лицом» (Medicamina Faciei Femineae) разнообразные рецепты средств по уходу за кожей. И, в отличие от аналогичных рецептов римского философа и писателя Плиния Старшего, где среди ингредиентов встречаются мышиный помет и мозг совы, советы Овидия, скорее всего, действительно пользовались успехом[14]. Написанная во II в. до н. э. назидательная поэма «Наука любви» (Ars Amatoria) – что-то вроде древнего сборника инструкций по романтическим отношениям – замечательным образом созвучна современным аналогам. В третьем томе этой «Науки…» приводится масса советов по созданию косметических средств и этикету их применения. Овидий явно хотел, чтобы женщины знали, как использовать кармин «для придания коже румянца, которым обделила Природа»[15].

В качестве ингредиентов он настоятельно рекомендует лепестки роз и маков.

Несмотря на недоверие и осуждение, которые часто вызывала декоративная косметика, она продолжала оставаться частью повседневной жизни. В древнеримских раскопках археологи обнаружили огромное количество самых разно образных емкостей (пиксид) с остатками макияжа. В дешевых пиксидах – деревянных или стеклянных – хранили краски для лица низшие сословия, более изящные сосуды из драгоценных металлов явно принадлежали знати, но очевидно, что сами средства макияжа не были роскошью. Ими пользовались и богатые, и бедные женщины Древнего Рима.

Декоративная косметика упоминается в литературе, она присутствует в живописи и скульптуре – и это дает нам отличную возможность составить представление о жизни и социальной роли женщины в древнеримском обществе. Однако, как и в Древней Греции, отношение мужчин к декоративной косметике было в основном отрицательным; яркий макияж считался достойным критики и осмеяния. Можно понять, почему римские женщины, которые наносили красную краску на щеки и, гораздо реже, на губы, применяли ее крайне умеренно.

Для макияжа использовались не только токсичные киноварь и красный свинец, но и другие ядовитые компоненты: красный железняк (красная охра), красильный мох, сангина и алкана. Предполагается, что краситься женщины могли только в уединении, в специальной комнате, куда вход мужчинам был запрещен. Богатым римлянкам наносить макияж помогали рабыни; их называли cosmetae – древний прообраз современного визажиста.

Рассматривая портреты конца XVI в., можно предположить, что модные аристократки того времени наносили румяна в форме перевернутого треугольника – начиная от яблочек щек и сужая вниз, к подбородку. На картинах цвет выглядит ровным и хорошо растушеванным, но в реальной жизни такой макияж, скорее всего, был гораздо более ярким и агрессивным.

Портрет маркизы Помпадур авторства Франсуа Буше. Маркиза изображена сидящей у туалетного столика, за нанесением миниатюрной кисточкой румян тона «розовый Помпадур», который приобрел популярность именно благодаря ей. На плечах – накидка для защиты одежды от косметических пудр. Редкий пример, когда искусство косметической живописи стало сюжетом для произведения искусства живописи художественной.

В целом в древние времена в Риме и Греции относительной нормой считалось использовать декоративную косметику по минимуму, хотя известны периоды, когда на короткий срок в моду входил чрезмерный макияж. Полной противоположностью этому стала Европа XVI века, где был провозглашен принцип «чем больше, тем лучше». Столицей моды и центром развлечений знать избрала Венецию. В нескончаемой череде балов и празднеств плотный макияж был не только обязательным атрибутом, но и, скорее всего, банальной необходимостью – для маскировки последствий бурной ночи, случившейся накануне. Благодаря Екатерине Медичи, дочери аристократа родом из Флоренции и супруге правящего короля Франции Генриха II (с 1547 по 1559 г.), итальянское влияние добралось до Франции. Екатерина активно поощряла использование при дворе духов и косметики. В Англии же косметику взяла под свое покровительство правившая в тот момент королева Елизавета I: она обожала макияж и на портретах часто изображалась явно «при параде», щедро накрашенной белилами и румянами.

Для окраски щек и губ в Европе в этот период использовали те же смеси на основе кошенили, марены и охры и ядовитый вермильон, что и в Древней Греции. Переносили декоративную косметику в специальных кофрах, куда умещались все средства, необходимые женщине елизаветинской эпохи: белила (обязательная фарфорово-белая пудра), красная краска – rouge – и декоративные мушки. Чтобы оттенить крайне модную бледность, придворные дамы и дворянки добавляли красного цвета на щеки и губы – так, чтобы было явно видно, что они накрашены. Вот комментарий одного из сатириков тех времен (имя его неизвестно): «Художникам для работы более не нужны коробки с красками – для полной палитры пигментов достаточно стоящей неподалеку модной дамы». Проблема, как точно подметил поэт Джон Донн, была в восприятии: «Что любишь ты в ее лице – то цвет, который краска придает; а ее ты ненавидишь – но не за то, что она есть, а за то, что ты знаешь, что она есть»[16].

Румяна в разные века. Чистая биология? Покрасневшие щеки – признак сексуального возбуждения, юности, здоровья и плодовитости.

«Красный – цвет жизни, цвет крови. Обожаю красный».

Коко Шанель

Цвет, который красная краска придавала губам и щекам, вполне соответствовал идеалам красоты того времени – но мужчины желали оставаться в неведении относительно его искусственного происхождения. Ранние христианские писатели способствовали тому, чтобы макияж воспринимался как обман. Избавиться от этой ассоциации было трудно. Святой Киприан, например, заявлял, что раскрашивание губ и «наведение румянца» «изгоняют истину и лица, и ума, искажая их через собственную извращенную суть»[17]. В эпоху Возрождения идею, что макияж создает «фальшивое лицо», можно встретить и у Шекспира. Гамлет резко заявляет Офелии: «Слышал я и про ваше малевание, вполне достаточно; бог дал вам одно лицо, а вы себе делаете другое» (перевод Лозинского. – Прим. пер.). Датский критик Георг Брандес писал об отношении Шекспира к косметике: «Если Шекспир ненавидел что-нибудь в продолжение всей своей жизни такой страстной ненавистью, которая не находилась ни в какой пропорции с ничтожностью самого предмета, то это были […] румяна»[18].

С концом правления Елизаветы окончилось и монаршее благоволение на использование красок для лица. Макияж придворных дам становится более скромным. На рубеже XVII века в Англии отношение к румянам резко меняется: это связано с изменением политических взглядов и торжеством пуританских взглядов. В 1650 году в Долгом парламенте времен Оливера Кромвеля был представлен проект «Указа против порока раскрашивания лица, ношения черных мушек и нескромных одеяний женщин, будет зачитываться утром следующей пятницы»[19]. Правда, после первого же чтения от проекта было решено отказаться: очевидно, в английском обществе косметика уже занимала такое важное место, что запретить ее полностью не представлялось возможным. Бурно расцвели двойные стандарты – общественное мнение настаивало, что красить лицо неприемлемо, а мужчины втайне любовались румяными лицами дам. Некоторые даже делали это открыто: Сэмюэль Пипс, автор дневника о жизни Лондона, описывая, как дама, сплюнув, случайно попала в него, с иронией замечал: «Оказалось, что она совершенная красавица, и ее оплошность перестала меня заботить»[20]. В итоге было негласно решено: если уж все эти краски так необходимы, пользоваться ими надлежит таким образом, чтобы результат выглядел естественным.

Середина XVIII века в Европе отмечена усиленным использованием румян. Идеал красоты, который мы видим на портретах того времени, – бледное лицо с розовыми щеками (аналогично моде шестнадцатого века) и темными очерченными бровями. С помощью макияжа подчеркивался статус и демонстрировалась причастность к модным веяниям. Румяна наносились так щедро, что каждому очевидно – цель выглядеть естественно не преследовалась. Особенно это касается Франции, которая к этому моменту получает статус законодательницы моды для всей Европы. Придворный этикет французского двора подразумевает раскрашивание лица. Хотя основная часть работы по «наведению марафета» происходит за закрытыми дверями, нанесение макияжа и облачение в платье становится частью публичного представления под условным названием «утро аристократки» (примерно так же сегодня делаются съемки за кулисами модных съемок – то, что называют «бэкстейдж»). Маркиза де Помпадур, фаворитка французского короля Людовика XV, знаменита многочисленными портретами, где она изображается с явно нарумяненными щеками. Ее усилия не пропали даром: один из оттенков розового ныне известен как «розовый Помпадур». На портрете Франсуа Буше 1758 года она изображена у туалетного столика за нанесением румян миниатюрной кисточкой из небольшой пудреницы – редкий случай, когда искусство косметической живописи запечатлено в произведении искусства живописи художественной.

Красный, самый древний цвет краски, пробуждает в нас первобытный эмоциональный отклик и возбуждает сильные и противоречивые чувства.

К этому моменту краски для макияжа уже существовали почти в том же количестве оттенков, что и краски художественные – и использовались мастерски. В дневниках, опубликованных в 1877 году, шведский аристократ граф Аксель фон Ферзен описывает увиденную им сцену: французская дворянка наносит макияж и использует, по его словам, шесть баночек с красной краской и еще одну, в которой было что-то скорее черное, чем красное. Мораг Мартин в своей книге Selling Beauty («Продавая красоту») говорит, что «граф понял, что там был красивейший из красных цветов, которые ему когда-либо доводилось видеть. Затем, поверх этого первого слоя, дама добавила краски из остальных шести, по две зараз»[21].

В то время при дворе красной краской пользовались и мужчины, и даже дети – правда, несколько другими оттенками, нежели женщины. К 1780 году во Франции румяна можно было купить у парфюмеров. Сделать это мог каждый, у кого хватало денег. Но средние классы использовали меньше косметики, и в целом их образ был более скромным, чем у аристократии. Французские писатели Эдмон и Жюль де Гонкур в одном из своих произведений объясняют, что «румяна благочестивой дамы – не то же, что румяна придворных или румяна куртизанок; это лишь намек на неуловимый оттенок»[22].

Неумеренность макияжа во Франции привела к осуждению его в Англии. Там многие все еще считали его фальшивкой и бутафорией. Портреты дам восемнадцатого века в Англии и США позволяют предположить, что они предпочитали выглядеть проще и естественнее, чем дамы во Франции в тот же период. В 1775 году англичанин Хорас Уолпол в письме из Парижа сравнил косметические привычки двух стран в таком юмористическом пассаже: «Вчера в опере я обнаружил англичанку – в плюмаже, но без макияжа, отчего она выглядела, как пускающая слюни шлюха; наши соотечественницы ни перед чем не остановятся, только бы продемонстрировать свое благочестие!»[23] Однако пропасть между «макияжем по-французски» и «макияжем по-английски» существовала недолго – Французская революция привела все к более-менее единому знаменателю, повернув парижскую моду в сторону большей естественности.

Мода менялась, а косметика становилась все более и более доступной, разнообразной и… менее вредной. К концу XVIII века небезопасность свинца и ртути получила научные доказательства, поэтому особым спросом стала пользоваться краска растительного происхождения. В то же время становятся невероятно популярными румяна под названием «испанская шерсть» (spanish wool), которые вообще-то были известны еще с XVII века. «Испанскую шерсть» можно было найти всех размеров и расцветок. Эти румяна представляли собой ткань, окрашенную кошенилью или аналогичным красителем и разрезанную на куски шириной около 4 см. Дамы прижимали ее к губам и щекам, чтобы придать им нужный цвет. Портативный вариант Spanish wool назывался «испанской бумагой» (spanish paper) и представлял собой небольшой, пропитанный пигментом лист бумаги, который удобно было хранить в дамской сумочке. Красную краску продавали расфасованной в маленькие баночки, стеклянные бутылки или на блюдце. В зависимости от текстуры ее следовало наносить пальцами, кистью из натурального ворса, заячьей лапкой или пуховкой.

В начале XIX века отношение общества к макияжу претерпело очередные изменения. Заявление королевы Виктории о вульгарности «всех этих красок» означало, что теперь всем надлежит быть бледными. Согласно предписаниям монархии, леди обязали ходить с «голым» лицом и сложносочиненной прической на голове, а женщину со следами румян автоматически относили к «актрискам» или, как тогда было принято выражаться, «дамам низкой морали». Женщинам, которые по разным причинам не были готовы с этим согласиться, оставалось только щипать щеки и кусать губы, чтобы стимулировать естественный прилив крови. В то же время к 1850 году во Франции производство косметики стало национальной индустрией. Центром ее был Париж, где румяна производились в невиданных ранее промышленных масштабах. К концу века покупательницам предлагали выбор из десятков возможных цветов и текстур.

«Сила красного на вашем лице так же велика, как вызываемый им прилив силы духа».

София Лорен, «Женщины и красота»

Конец правления Виктории и тесное общение ее сына, будущего короля Эдуарда VII, с некоторыми из самых известных в то время театральных актрис – Лили Лэнгтри и Сарой Бернар – смягчили отношение общественности к макияжу. К румянам снова стали относиться без презрения.

В книге «Защита косметики» (Defence of Cosmetics), которая вышла в 1896-м и которую ее автор позднее переименовал в «Превосходство румян» (The Pervasion of Rouge), писатель-сатирик Макс Бирбом писал:

«Ведь посмотрите! Викторианская эпоха подходит к завершению, и дни святой наивности уже сочтены… мы созрели для новой эры искусственности. Не видите, как мужчины встряхивают игральные кости, а дамы запускают пальцы в банки с румянами?.. Более не порицают модную даму, если она, дабы уберечься от жестоких ударов времени, ищет спасения у алтаря туалетного столика; или если девица, глядясь в зеркало, с помощью кисти и пигмента добавляет себе очаровательности, нас это не злит. И почему вообще когда-либо должно было злить?» [24]

Слова Бирбома затронули больную тему и оказались более правдивы, чем можно было предполагать: с наступлением эдвардианской эпохи к косметике стали относиться гораздо терпимее.

Музы макияжа

Мария-Антуанетта

«Я накладываю румяна и мою руки на виду у всего мира», – написала Мария-Антуанетта в 1770 году. Ритуал нанесения на лицо краски был для нее актом глубоко символичным и пронизанным сложным политическим подтекстом.

Мария-Антуанетта вошла в историю как икона красоты и моды (лишнее тому подтверждение – шикарный фильм Софии Копполы 2006 года). Сложно представить, что она не всегда считалась первой красавицей. Ее мать находила во внешности дочери множество «дефектов». Самыми ужасными ей казались неровная линия роста волос, нос с горбинкой и выпирающая нижняя губа – так называемая губа Габсбургов[25]. Мария-Антуанетта была отлично осведомлена об этих своих недостатках и в возрасте всего-то двадцати пяти лет просила свою первую фрейлину, мадам Кампан: «Дай мне знак, когда увидишь, что цветы мне более не идут»[26]. Самой красивой чертой ее внешности, воспетой многими современниками, была светящаяся белая кожа – причем не только лица, но и шеи, плеч и рук[27].

Ее знаменитый ритуал наведения красоты, на который приглашались зрители, мадам Кампан считала «шедевром среди церемоний этикета»[28]. Первая часть этого шедевра, «уединенная», включала омовение лица и тела, нанесение белой пудры или краски и укладки и припудривания волос. К «публичной» части приступали в полдень; она состояла из макияжа и финальных штрихов. Излюбленным зрелищем посетителей был процесс наложения румян. Антония Фрэзер, автор биографии Марии-Антуанетты, отмечает, что мероприятие это было отнюдь не быстрым. Во-первых, любой приглашенный на церемонию гость мог явиться в любое время и должен был быть встречен со всеми почестями. Во-вторых, королева не могла принародно тянуться за всеми этими пуховками и расческами и вынуждена была дожидаться, пока ей подадут необходимый предмет. Как нетрудно догадаться, это нисколько не ускоряло процесс.

Румяна Мария-Антуанетта предпочитала носить «в виде совершенного круга, цвета, мало отличного от алого»[29]. Естественным такой макияж назвать нельзя было никак – однако он вполне соответствовал тогдашней моде высших социальных кругов и сразу выделял подлинных аристократов, безошибочно указывая на высокий статус[30]. По завершении «процесса нарумянивания» зрители-мужчины покидали помещение, и королева могла (наконец-то) быть переодета[31].

В наши дни это кажется странным и старомодным, но в те времена ритуально-статусные церемонии, даже такие своеобразные, были чрезвычайно важны. Понимая это, мать Марии-Антуанетты всячески подталкивала дочь к тому, чтобы активно использовать эти приемы – даже до того, как девочка стала дофиной. Расчет сработал: строгий церемониал туалета Марии-Антуанетты стал образцом для подражания во всей Европе, а самой королеве помог укрепить шаткое положение при французском дворе[32]. Однако уже к началу 1780-х она использовала пудру крайне умеренно, а румяна почти вовсе исчезли с ее лица[33]. Следуя новой европейской тенденции – стремлению к естественной красоте, Мария-Антуанетта невольно отказалась от внешней символики, которая когда-то наделала шуму на весь Версаль.

Во время заключения королевы, с каждым новым перемещением в очередную тюрьму, ритуал ее туалета становился все скромнее. Перед самой казнью, как пишет Фрэзер, от богатого некогда косметического арсенала остались лишь «коробка пудры, большая мягкая губка и баночка помады для волос»[34].

Королева Александра

Родившаяся в 1844 году в Копенгагене Александра Датская с 1863 по 1901 г. была принцессой Уэльской (дольше, чем любая другая женщина, носившая этот титул), а с 1901 г., после смерти королевы Виктории, и до 1910 г. – супругой правящего короля Великобритании. Семья Александры оказалась у власти после того, как ее отец был выбран в качестве преемника датского престола. Ее брак с принцем Уэльским (будущим Эдуардом VII) был устроен, когда девушке исполнилось шестнадцать, а само бракосочетание состоялось в 1863 году.

Эдвард был известным повесой и любителем удовольствий (его многочисленные связи с актрисами и светскими львицами широко обсуждались современниками), но, несмотря на это, считается, что его брак с Александрой был в общем и целом счастливым – и как королевская пара они пользовались большой популярностью. Александру любили за красоту, грацию и очарование, ее стилю одежды пытались подражать. Она часто носила высокие воротники и бархатки на шее – скорее всего, чтобы прикрыть небольшой шрам. Тем не менее этот аксессуар вошел в моду и остался там на последующие пятьдесят лет. Она была одной из первых женщин эдвардианской эпохи, которая открыто носила пудру и румяна, предоставляя те же возможности и другим женщинам. До этого макияж не возбранялся в среде актрис, но только такое «августейшее разрешение» могло реабилитировать его окончательно. С косметикой или без, но Александра, судя по всему, выглядела удивительно молодо. В статье в американском Vogue 1907 года говорится, что «королева Англии Александра давно считается одним из чудес света благодаря своей поразительно юной внешности…» – при том, что ей тогда было шестьдесят три. Далее по тексту нам дают понять, что эта неувядающая молодость – не только чудо, но и результат усилий со стороны самой монаршей особы.

Королева Александра существенно отличалась от своей предшественницы, королевы Виктории. Она не только пользовалась декоративной косметикой, но была еще и заядлой наездницей и любила охоту – занятия, совершенно не типичные для викторианской дамы. Говорят, что она прямо-таки расписывала свое лицо, используя для этого все, что имелось в ее распоряжении, начиная с белой основы и заканчивая красной или розовой краской. В зрелом возрасте, когда ее легендарная моложавость начала угасать, Александра проделывала это с особым усердием (наверное, злые языки не оставили это незамеченным). Хотя ей и не разрешалось оказывать какое-либо влияние на дипломатические вопросы, в 1910 году она стала первой королевой, которая присутствовала на дебатах в Палате общин, еще раз проявив сущность женщины поистине нового типа – образца эдвардианской эпохи.

Белый Политика и сила бледности

В Европе в Средневековье слабое здоровье и болезни были обычным делом. Бледная прозрачная кожа считалась знаком отличного здоровья и высокородного происхождения, а у женщины – еще и признаком благочестия, юности и способности к воспроизведению потомства.

Длительное время на территории Европы и Дальнего Востока преобладающие тенденции в красоте были если и не вполне идентичны, то вращались вокруг одной важной составляющей: бледной кожи. Кремы, мази и прочие выбеливающие средства были в большой моде.

Вопрос цвета кожи щекотлив. Но факт остается фактом: уже несколько тысячелетий подряд в некоторых частях света лицо осветляют самыми разнообразными способами – от древнегреческого свинцового «псимутиона» (psimuthion) и кровопускания до печально известных «венецианских белил» (та самая белая пудра на лицах аристократов в пьесах XVI века). Существует множество приемов, с помощью которых люди в самых разных сообществах подгоняют природный оттенок кожи под тот, который соответствует идеалам красоты и социальному статусу. Большинство этих методик объединяет одно: они крайне вредны. И не только для кожи, но и для здоровья вообще.

Пройдитесь по косметическим отделам любого торгового центра в любом городе. Вы будете поражены головокружительным выбором средств, обещающих ровный, светящийся и свежий вид, независимо от вашего собственного цвета кожи и этнического происхождения. В наше время предложение поставить пиявку за ухом сочтут шарлатанством. Но, если посмотреть в корень, становится очевидным: современные осветляющие средства – близкие родственники древних и средневековых методик. Пожалуй, стоит задуматься о том, откуда у нас вообще взялось это стремление и как оно изменялось со временем.

Любопытный факт: цивилизации, не имевшие представления о существовании друг друга, например Древняя Греция и Древний Китай, не только использовали похожие средства для отбеливания кожи из аналогичных ингредиентов на основе свинца, но и проявляли одинаковое рвение такими средствами пользоваться. Оттенок кожи, конечно, напрямую связан с принадлежностью к определенной расе. Но кроме того, он связан и с принадлежностью к определенному полу. В любой этнической группе женщины, как правило, бледнее, чем мужчины. Причина – в более низком содержании в женском организме гемоглобина (красного пигмента крови) и меланина (коричневого пигмента в коже и волосах). Цвет кожи также является маркером плодовитости. Как замечает эволюционный психолог Нэнси Эткофф, отличия в цвете кожи у мальчиков и девочек начинают проявляться в пубертатный период, а «впоследствии кожа женщины во время овуляции становится немного светлее, чем в „инфертильные“ дни цикла». Она также обратила внимание, что «после первых родов кожа и волосы женщины имеют склонность к необратимому потемнению, навсегда лишая ее девичьего цвета лица – признака юности»[35]. Таким образом, светлая кожа – один из символов молодости и признак того, что женщина еще не имела детей. Возможно, в наше время это уже не так актуально, но в прошлом отсутствие «в анамнезе» родов считалось ценным преимуществом.

Конечно, фертильность – не единственная причина, почему женщины всегда страстно желали обзавестись светлой кожей. До того как в моду вошел загар, лицо, не тронутое лучами солнца, свидетельствовало о высоком социальном статусе. Бледные женщины никогда не работали в полях. Когда-то им вообще предписывалось оставаться запертыми в четырех стенах и не покидать дома. Страсть к обладанию алебастровой кожей впервые проявилась в окутанные легендами времена Троянской войны и упоминается в эпических поэмах Гомера, где богиня Гера почтительно описывается как «белорукая». Сохранилось большое количество артефактов периода расцвета греческой цивилизации, особенно на территории Афин, по которым можно воссоздать и средства, которые греческие женщины наносили на кожу, и некоторые социальные условности, имеющие отношение к использованию косметики. Мы знаем, что белая или бледная кожа была признаком дам высшего социального класса, которые львиную долю времени проводили взаперти, вдали от палящих солнечных лучей. Чтобы все остальные могли быть хоть немного похожи на них, греки изготавливали собственные белила на основе карбоната свинца. Вот как описывает этот процесс греческий философ и естествоиспытатель Теофраст в своем трактате «О камнях»:

«Свинец помещается в керамический сосуд с небольшим количеством уксуса, и после того, как на нем образовалось нечто вроде ржавчины нужной толщины, что обычно занимает около десяти дней, сосуд открывают и ржавчину счищают. Затем свинец снова погружают в уксус, и снова счищают, и повторяют так еще раз, и еще раз – до тех пор, пока он не исчезнет совсем.

То, что было счищено, затем стирается в порошок и уваривается (с водой) долгое время, а полученный в самом конце осадок на дне сосуда и есть белый свинец».

Полученное в итоге средство использовалось в качестве отбеливающей пудры – это доказано археологическими раскопками гробниц греческих женщин, где были найдены открытые пиксиды со следами белого свинца.

Почему именно свинец?

Напрашивается резонный вопрос: почему же из всех возможных отбеливающих ингредиентов греки предпочитали именно свинец? Когда я изучала этот период – и популярность свинцового порошка, – я с удивлением узнала, что Древние Афины, оказывается, обязаны своим богатством и роскошью Лаврийским рудникам. Рудники располагались недалеко от города, и серебро добывалось там в огромных количествах – по некоторым данным, около 10 тысяч тонн в V в. до н. э. А в качестве отходов производства оставались горы белого свинцового пигмента (сам свинец начали целенаправленно добывать гораздо позднее). Я твердо верю, что такая близость рудников и широкое распространение свинца в качестве основного отбеливающего ингредиента в косметике не может быть простым совпадением.

Выравнивание цвета лица с его помощью считалось вполне допустимым – особенно для тех, у кого хватало на это средств. Но между усилением благородной бледности и плотной маскировкой пролегала четкая грань. К последней прибегали лишь куртизанки – гетеры. В своем «Домострое» (Oeconomicus) Ксенофонт упрекает жену за макияж, который скрывает ее истинные черты: «Так однажды, Сократ, заметил я, что лицо ее накрашено: втиранием белого свинца сделала она себя белее, чем есть». Древнегреческий поэт Эвбул в своей комической пьесе Stephanopolides сравнивает жен со скромным макияжем с куртизанками в пользу первых: «Видит Зевс, они не оштукатурены слоем белого свинца…» Множество других упоминаний в литературе того времени лишний раз доказывают: при нанесении «псимутиона» следовало руководствоваться правилом «чем меньше, тем лучше». Кроме всего прочего, такие пудры и пасты, конечно, отлично защищали от солнца, но были чрезвычайно ядовиты и быстро делали кожу вялой и старой. Так что эффект их в итоге оказывался прямо противоположным желаемому.

Спарта

Были и такие греки, которые вообще избегали пользоваться любой косметикой. Женщины города-государства Спарты, милитаризованного сообщества, где превыше всего ценилась сила, были наделены совсем другими правами по сравнению с другими гречанками. Спартанские девочки получали формальное образование и, хотя и не могли работать и зарабатывать деньги, имели право наследовать земли (в остальной Греции для того, чтобы наследовать землю, женщина должна была сочетаться браком с самым близким наследником мужского пола по отцовской линии – даже если она уже была замужем за другим мужчиной). Отличная физическая форма для спартанских девочек была так же важна, как и для мальчиков, – а это значит, что они занимались спортом, принимали участие в состязаниях и управляли повозками и колесницами. В общем и целом они гораздо больше времени проводили на свежем воздухе, чем их афинские товарки, и их кожа, скорее всего, тоже отличалась от кожи афинянок. Логично предположить, что она была довольно загорелой. Древнегреческий писатель и историк Плутарх писал, что спартанский законодатель Ликург запретил использование косметики в городе. Из этого можно сделать вывод, что спартанский идеал красоты, скорее всего, существенно отличался от остальной Древней Греции[36].

Свежий вид и светлая кожа были основой античного идеала красоты и у римлян. Как мы уже отмечали, отслеживая историю применения красной краски, римские воззрения на красоту в виде литературных свидетельств дошли до нас в значительном количестве. Но, как и было сказано, их авторами всегда были мужчины. В «Науке любви» (Ars Amatoria) Овидий приводит много инструкций для изготовления косметики для ухода и макияжа, в том числе советует такие нетоксичные белила:

«Теперь, когда ты выспалась, и нежные члены твои полны энергии, я научу тебя, как придать твоей коже ослепительную белизну. Освободи от соломы и шелухи ячмень, который собирают на полях Ливии и привозят к нашим берегам кораблями. Возьми два фунта очищенного ячменя и столько же горошка вики, смоченного содержимым десяти яиц. Высуши смесь на воздухе, и пусть ее смелют жерновом, который тянет терпеливый осел. Первые рога, сброшенные молодым оленем, измельчи в порошок – его тебе понадобится шестая часть фунта. Возьми все вместе и сотри в мелкую пудру, которую просей через мелкое сито. Добавь двенадцать очищенных от кожуры луковиц нарцисса и энергично перетри все вместе в мраморной ступке. Туда же следует добавить две унции смолы и тосканской полбы, а меда – девять раз по столько. Лицо любой женщины, покрытое такой мазью, будет сиять ярче, чем зеркало»[37].

Придворные дамы эпохи династии Тан, изображенные на фреске в гробнице леди Ли Сяньхой. Красная краска, которая вошла в немилость при правлении династии Суй, снова стала популярной среди придворных дам во времена династии Тан.

Предложения Овидия, в общем, не лишены разумного зерна. Другие авторы ограничивались обличением косметики и женщин, ее использовавших. Сатирики Древнего Рима не могли обойти вниманием экзотические и весьма сомнительные ингредиенты, которые предлагались «дамам в помощь». Одним из таких ингредиентов был отбеливающий препарат под названием crocodilea – крокодильи экскременты. В основном его упоминали авторы-мужчины, выступающие против использования косметики, – как широко рекламируемый, но совершенно абсурдный. Но его же упоминает и Плиний Старший, сопровождая свой рецепт пространными объяснениями, что тот сухопутный вид крокодилов, чьи экскременты как раз и используются в косметике, питается только травами и цветами, отчего содержимое его кишечника имеет «приятный аромат». Он рекомендует смешивать crocodilea с крахмалом, мелом или высушенным пометом скворца, а затем применять для осветления и тонирования кожи. Вероятнее всего, древнеримские женщины действительно наносили на лицо экскременты рептилий, но некоторые современные историки выдвинули гипотезу, что crocodilea – это на самом деле расхожее название особой белой глины: ее привозили из Эфиопии, где, как утверждали римляне, находился исток Нила, который, в свою очередь, известен как река, густо заселенная крокодилами.

Обучение японской гейши, в 1964 году запечатленное Ирвином Пенном для американского Vogue, иллюстрирует интерес к азиатской культуре красоты, который возрос во второй половине XX века и актуален и поныне. Фотограф: Ирвин Пенн, © Condé Nast. Vogue, декабрь 1964.

Но местом, где поклонение белой коже исчисляется тысячелетиями, безусловно является Восточная Азия, и в первую очередь Япония. Одним из культурных символов этой страны остается мелово-белый макияж гейши. Там же, в Азии (а именно в Древнем Китае), первыми научились создавать искусственную бледность, не причиняя вред коже. Среди самых древних отбеливающих средств в истории человечества – безвредная рисовая пудра, которую получали, смалывая рисовое зерно в мелкую муку, и использовали в декоративных целях и в Китае, и в Японии. Об отбеливающем эффекте белого свинца в Древнем Китае тоже было известно. Но момент, когда здесь начали пользоваться свинцовыми пигментами в косметических целях, точно определить сложно. Некоторые источники предполагают, что белила применяли еще в период Государства Шан (примерно с 1600 до 1046 г. до н. э.); частично такое мнение опирается на литературное упоминание пудры, изготовленной из запеченного свинца, частично – на вероятность того, что изготовлением свинцовых пигментов в Древнем Китае овладели так же давно, как и самим процессом извлечения металла из руды.

Императрица У Цзэтянь и принимала жемчужный порошок внутрь – считалось, что это стимулирует регенерацию кожи, – и наносила на лицо для осветления тона.

«Можно сказать, что белый представляет собой свет, без которого не видны никакие другие цвета».

Леонардо да Винчи

Белила изготавливали, погружая свинец в уксусную кислоту и оставляя его вымачиваться до тех пор, пока на поверхности не образовывался плотный налет, после чего процедуру повторяли, пока весь свинец не обращался в порошок, – процесс, удивительным образом схожий с древнегреческими и древнеримскими методами. Свинцовыми белилами пользовались последующие 350 лет – по крайней мере, женщины высших социальных слоев, которые могли это себе позволить. Эта краска временно вошла в немилость при правлении династии Суй, потому что императрица ее не применяла, но снова стала популярной во времена династии Тан. Именно в этот период, благодаря расширению торговли, свинцовые белила попали в Японию и утвердились в косметическом арсенале придворных дам вплоть до конца XVI века, когда они уже стали широко доступны женщинам любого происхождения.

Жемчужная пудра, которая в последнее время опять набирает популярность, восходит к 320 г. н. э. Изготовленная, как и предполагает название, из измельченного жемчуга, она изначально использовалась в традиционной китайской медицине для лечения самых разнообразных заболеваний, а позднее стала популярным средством для отбеливания кожи. Единственная женщина, когда-либо правившая Китаем, императрица У Цзэтянь (625–705 гг. н. э.), регулярно принимала жемчужный порошок внутрь и пользовалась кремом с жемчугом для осветления и омоложения кожи. Когда в возрасте 65 лет она сошла с трона, о ее красоте слагали легенды: говорили, что ее кожа «излучала то же свечение, что кожа молодой девушки». Согласно древнекитайскому медицинскому тексту «Бэньцао ганму» («Компендиуму лекарственных веществ»), жемчуг в состоянии стимулировать рост новых клеток кожи, снижать вредное воздействие солнечных лучей и предотвращать образование возрастных пигментных пятен. Результаты недавних научных исследований это подтверждают: оказывается, жемчужный порошок действительно может стимулировать фибробласты к производству коллагена и придать коже сияние[38].

В одиночку не справиться

Ритуал ухода и поддержания красоты второй жены Нерона, Поппеи Сабины, был настолько сложным, что для его выполнения требовалась, если верить некоторым источникам, помощь сотни рабов. Чтобы кожа Поппеи оставалась сияющей, служанки каждый вечер наносили на ее лицо маску из увлажненной муки грубого помола. С этой маской императрица засыпала, а утром застывшую мучную корку смывали молоком ослицы. Поппея также регулярно принимала ванны из ослиного молока, известного осветляющими и смягчающими свойствами, после чего накладывала на лицо слой мела и белого свинца. Для отбеливания веснушек кожу дополнительно обмазывали пастой из муки, смешанной с лимонным соком.

Польза купания в молоке подкрепляется многими научными доказательствами: молочная кислота – отличное отшелушивающее средство (хотя использовавшийся после нее белый свинец, понятно, ядовит). Эта процедура скоро стала популярной среди тех римских дам, которым средства позволяли не только дорогостоящие ингредиенты, но и достаточное количество рабов для проведения ритуала[39].

Бюст второй жены Нерона – Поппеи Сабины (54–68 гг. н. э.).

Да будет кровь

Если верить популярной мифологии, в Средневековье, чтобы заставить кожу посветлеть, в придачу к пастам и притиркам активно использовали кровопускание и пиявок. В Европе кровопускание считалось панацеей от широкого спектра заболеваний и недомоганий – от подагры до чумы (в последнем случае, надо полагать, особого успеха добиться не удавалось).

Популярность кровопускания с применением пиявок или банок (когда вена просто вскрывалась и кровь сливалась в сосуд) кажется нам дикостью, но ее вполне можно объяснить верой в важность гуморальной системы организма, распространенной в Средневековье и эпоху Возрождения. Впервые описанная в гуморальной теории древнеримского врача Галена, эта система состояла из четырех стихий в их классическом понимании – огня, земли, воды и воздуха. Считалось, что в здоровом организме все стихии находятся в равновесии. Врачи верили, что все четыре природных начала присутствуют в крови, и потеря крови поможет восстановить баланс и вернуть пациенту здоровье. Например, «Тротула» рекомендует «пускание крови из вены, проходящей под ступней» в качестве лечения поражений матки[40].

Хотя мне и не удалось найти однозначных доказательств того, что кровопускание использовалось именно в ритуалах красоты, сама идея того, что потеря крови может вернуть здоровье, не слишком далека от веры в то, что та же процедура способна придать лицу цветущий вид. Ходят истории о том, как женщины эпохи Возрождения просили своих врачей поставить пиявку за ухо, дабы добиться модной бледности, – эдакий экспресс-метод перед важным выходом в свет. Правда, насколько мы можем предполагать, позволить себе приглашать врача в косметических целях могли только самые богатые – а может, дамы делали это и самостоятельно.

Как и китайцы, корейцы благоговели перед безупречной белой кожей и считали ее воплощением красоты. В Азии она считается идеалом и поныне. Древние корейские поэты воспевали кожу, «подобную белой яшме». Примерно в 600 г. н. э., когда Корея начала торговлю с Японией и Китаем, именно от корейцев японцы узнали об отбеливающих свойствах соловьиного помета, который недавно для смягчения, очищения и осветления кожи начали использовать и западные косметологи. Изначально соловьиный помет применяли для удаления краски с шелкового полотна, что давало возможность создавать орнаменты на ткани для кимоно. Гениальные японцы смешали помет с мелко помолотой мукой из отрубей и создали осветляющую пудру. Следовало наполнить ею полотняный мешочек – и прикладывать его к лицу перед выходом в свет. В Японии мода на белую кожу появилась в эпоху Асука и продержалась вплоть до периода Хэйан (с 794 по 1185 г. н. э.) и даже дольше. В 692 г. н. э. буддийский монах создает отбеливатель на основе свинца и преподносит императрице Дзито. Та принимает его с радостью (знай она, что ядовитый препарат источит ее безупречную, без единого изъяна, кожу, радость наверняка была бы подпорчена). Период Хэйан – эра мира и спокойствия – стал высшей точкой развития японской культуры. После многих веков превосходства Китая и Кореи у японцев наконец начало формироваться собственное художественное и литературное самосознание. Торговые отношения с Китаем продолжались, но официальные связи решением императорского двора были обрублены, и Япония действовала самостоятельно. В последовавший за этим продолжительный мирный период культура и искусство в Японии достигли небывалого расцвета. У придворных дам и кавалеров выше всего ценился тонкий вкус. Правила поведения при дворе Хэйана регулировались правилами хорошего тона, и каждый аристократ был обязан неукоснительно их соблюдать. Отвергая китайскую моду, дамы императорского двора разработали собственные стандарты: тело надлежало полностью скрывать под слоями роскошных шелковых одеяний, внимание привлекали лишь густо набеленные лица и шеи.

Если в языческом Древнем Риме выбеленные лица были предметом насмешек, то писателей христианского мира они просто пугали. В 325 г. н. э. Римская империя официально стала христианским государством, и в течение следующего столетия все сферы жизни постепенно подчинились новым законам. Отбеленная кожа, ранее считавшаяся просто дурновкусием, отныне приравнивалась к греху: использование косметики предполагало, что лицо в таком виде, каким его сотворил Господь, недостаточно хорошо и требует улучшения в угоду женскому тщеславию. Христианский теолог Климент Александрийский высказывался по этому поводу особенно резко: «Кто сочтет этих женщин за проституток, не ошибется. Они превратили свои лица в маски»[41]. Будущее покажет, что теологические возражения против использования косметики надолго закрепятся в сознании масс. Мужская паранойя и тревога, вызванные макияжем, базируются именно на них.

В эпоху Возрождения требования к красоте были жестко закреплены. Что до косметики, здесь идеология шла на уступки еще менее охотно. В общем и целом в обществе царили взгляды, уже известные нам после внимательного изучения настроений в Древней Греции и Древнем Риме: наносить краску на лицо неприемлемо, но если без этого не обойтись, делать это следует так, чтобы никто не заметил. Как отмечает Жаклин Спайсер, эксперт по макияжу в культуре эпохи Возрождения, женщины не имели возможности использовать макияж для того, чтобы выразить свою индивидуальность – его можно было использовать лишь затем, чтобы соответствовать единой общепринятой модели[42].

Несмотря на это, всю эпоху Средневековья культ бледной кожи продолжал свое победное шествие по Европе и Восточной Азии. Белое, не тронутое солнцем лицо оставалось вожделенной целью. Одна из причин, как мы уже говорили, состояла в том, что бледность приравнивалась к высокому социальному статусу, в то время как обветренная или загорелая кожа означала, что ее хозяйка вынуждена работать на воздухе и, следовательно, принадлежит к низкому сословию. В период расцвета заболеваний и отсутствия эффективной медицины – а именно таким мы знаем Средневековье – чистая, светлая кожа без изъянов служила главным показателем здоровья и способности к воспроизведению потомства. Неудивительно, что женщины тратили невообразимое количество времени, пытаясь выглядеть именно так – невзирая ни на цену, которой она им давалась, ни на вредоносность использовавшихся тогда препаратов. Более того, неудивительно, что с расцветом христианства в Европе новой моделью для подражания – эталоном женственности, изящных манер и красоты – стала Дева Мария. И эта тенденция не ослабевала вплоть до XV века и даже позднее.

Смерть в Венеции

В XVI веке венецианские белила (еще известные как «Дух Сатурна») были самым модным, самым дорогим и самым ядовитым отбеливателем для кожи. Своим происхождением они обязаны городу, который был «известен плотным макияжем дам, так же как и самыми лучшими белилами из белого свинца – главной составляющей краски для лица»[43].

Я никогда не могла понять, чем же так отличались именно венецианские белила от всех остальных. По моему мнению, отличия были ничтожными. «Венецианские белила» – это, по сути, первый люксовый косметический «бренд», который благодаря маркетинговым усилиям стал считаться лучшим, эксклюзивным, более желанным, чем аналогичные (а то и вовсе идентичные) средства – и, соответственно, самым дорогим. В книге, впервые опубликованной в 1688 году, есть рецепт под заголовком «Сатурновые, или свинцовые, белила»[44]. После описания ингредиентов и процесса изготовления классических белил (смесь воды, уксуса и свинца, которая потом высушивается и промывается) автор предостерегает читателя от возможных подделок:

«Обязательно используйте настоящие свинцовые белила – такие, которые мы называем «венецианскими белилами», – а не жалкие копии, которые изготавливают смешиванием с мелом, или известью, или другими подобными субстанциями, и они не имеют ни хрупкости, ни веса, ни белизны истинных белил родом из Венеции»11[45].

Отсюда можно заключить, что «белила» («церусса») – название собственно косметического средства, где «венецианские белила» – основной ингредиент (так же называли и готовый продукт), чистый белый свинцовый порошок, в отличие от комбинаций свинца с другими белыми примесями. То есть, по сути, «белила» и «венецианские белила» состояли из тех же компонентов, только свинец в «венецианских» был в более концентрированном виде – примерно так же, как дорогие кремы в наше время хвастаются «более высоким содержанием активных ингредиентов».

Венецианские белила с чистым свинцом, придававшим плотность покрытия и атласную гладкость, в основном почитались европейскими аристократами – только они и могли их себе позволить, – были идеальным и самым желанным тональным средством. Проблема состояла в том, что чем больше их использовали, тем больше их требовалось – чтобы скрыть последствия, которые они же вызывали. От их применения кожа иссушалась и увядала. Лицо приобретало серо-желтый, серо-зеленый или серо-лиловый оттенок и становилось похожим на старый сухофрукт. Длительное использование свинца также приводило к гниению зубов, неприятному запаху изо рта, выпадению волос и даже необратимому поражению легких. Венецианские красотки того времени, включая гранд-даму модного мира, королеву Екатерину Медичи, также очень любили осветляющую смесь ртути (дежурный ингредиент той эпохи для удаления пигментных пятен и веснушек) с мышьяком, слегка сдобренную животным мускусом. По иронии судьбы, именно мускус и его составляющие могут вызвать гипопигментацию – то есть чем больше денег тогда было у дамы на косметические препараты, тем хуже она, скорее всего, выглядела.

В то время Венеция была эпицентром моды. То, что белила были названы «венецианскими» – возможно, первый случай связки косметики и географии. Эта тенденция проходит красной нитью через всю историю цивилизаций. Любопытно, что хотя впоследствии столицей моды и красоты стал Париж, Венеция так и не утратила своей притягательности: много столетий спустя Элизабет Арден назвала свою первую линию дорогостоящей косметики «Венецианской».

Декадентский образ жизни Венеции XVI века и обильный макияж, обязательный для выходов в свет, до сих пор будоражат воображение визажистов, сценаристов и фотографов моды.

В моде была бесплотная неземная красота. Ради желанного свечения кожи, символа очарования и девственности, женщины Средневековья экспериментировали с самыми разными составами. Во времена Средневековья восприятие цвета отличалось от современного. В мире, не избалованном светом, в темноте длинной североевропейской зимы, цвет измерялся яркостью – поэтому особо почиталось все блестящее и светящееся. Если вспомнить, что большую часть той эпохи практически единственными доступными произведениями искусства, которыми могли любоваться простые люди, были цветные витражи (часто – настоящие шедевры) на окнах церквей и публичных зданий, где изображение подсвечивалось пронизывающими его лучами, – важность света становится понятнее. Жаклин Спайсер рассказывает, что разница между «белым» и «светлым» была довольно существенной. «Светлая кожа» описывалась как «блестящая»[46]. Это удивительным образом созвучно терминологии современных маркетинговых текстов индустрии красоты, где нам часто обещают «свечение» и «сияние». Косметические средства для достижения эффекта «блестящей» кожи производились в основном кустарным способом. Женщины из рабочего класса и из сельской местности выращивали ингредиенты для осветляющих снадобий самостоятельно или покупали их у коробейников и прочих торговцев вразнос. Рецепты мазей хранились у местных знахарок и передавались от поколения к поколению. В текстах писателей эпохи Средневековья встречаются рецепты, где использовались самые разнообразные ингредиенты: горох нут, перловка, миндаль, семена хрена и молоко – все исключительно безобидные. Есть некоторая ирония в том, что женщины с низким достатком, вынужденные составлять отбеливающие мази самостоятельно, в итоге применяли менее вредные для кожи составляющие, чем альтернативные компоненты на основе свинца, которые были все еще широко распространены. Как ни парадоксально, в те времена, чтобы иметь красивую кожу, лучше было быть бедной. Однако домашние снадобья все же требовали огромных затрат времени и некоторых довольно странных ингредиентов. Приводимое ниже описание из «Тротулы» скорее напоминает задание на уроке зельеварения в школе Гарри Поттера – судите сами:

Для отбеливания лица возьми змеиный корень и корень аронника. Столки их в ступке с животным салом и смешай с теплой водой и процеди через тонкую ткань. А потом хорошо перемешай и оставь все это в покое на ночь. А утром аккуратно удали воду и залей водой свежей; лучше всего тут подойдет вода, сделанная из жимолости, или же вода из розы. Так надо делать пять дней. Это делается для того, чтобы снизить агрессивные свойства растений, дабы они не привели к ранам на лице. На шестой день, слив воду, выставь смесь на солнце и дай высохнуть, а потом возьми три части белого свинца и одну часть камфары и по одной драхме буры и гуммиарабика. Буру мы разведем в розовой воде, растирая пальцами. Все это смешаем с розовой водой. Заметь, что когда понадобится тебе отбелить лицо, возьми этой смеси размером с фасолину и смешай с холодной водой и, растирая в ладонях, намажь обеими руками на лицо, но перед этим лицо надо помыть водой с мылом. Потом сбрызгиваем лицо холодной водой и кладем сверху тончайшую ткань, и делать так надо или утром, или вечером. И заметь, что длится это три или четыре дня[47].

Лола Монтес была в первых рядах борцов XIX века за менее вредные, более мягкие и натуральные ингредиенты в косметических средствах.

Вся эпоха Возрождения – от темных веков до «золотого века» ее расцвета – пронизана любовью к белой коже как к символу красоты. Идеализированные женские образы (созданные, надо заметить, художниками-мужчинами) в живописи, фресках и скульптуре могут многое рассказать об идеалах красоты той эпохи. Дамы с европейских картин этого времени отличаются пышнотелостью, кожей цвета слоновой кости, красными губами и залитыми румянцем щеками – что в реальной жизни явно создавалось при помощи косметики, хотя мы помним, что присутствие следов макияжа на лице не поощрялось. В придачу к вездесущим свинцовой пасте, мышьяку и ртути для разглаживания кожи использовался яичный белок, поверх которого наносили отбеливающие пасты для получения тональной основы с лаковым эффектом.

Несмотря на предупреждения врачей об опасности некоторых ингредиентов и невзирая на то, что Церковь Англии считала косметику происками дьявола, женщины продолжали мечтать о «девственной белизне» кожи и наносили смертельно опасную свинцовую церуссу на лицо и область декольте, что вызывало довольно неприятные побочные эффекты:

«Церусса, или белый свинец, который женщины используют, чтобы красить свою кожу, был, вне всякого сомнения, послан дьяволом, заклятым врагом всего естественного, чтобы превратить человеческое существо, изначально прекрасное, в нечто уродливое, гнусное и омерзительное… с их щек можно легко срезать пласты подобно творогу или сыру»[48].

«Церусса, или белый свинец, который женщины применяют для улучшения цвета лица, изготовляется из смеси свинца и уксуса, которая известна мощным иссушивающим действием; именно ей пользуются хирурги для осушения мокнущих ран»[49].

Джованни Ломаццо далее описывает женщин, которые пользуются церуссой, как «быстро увядающих и седеющих». Не самый желанный результат – и точно не тот, на который они рассчитывали. Не исключено, что были и другие побочные эффекты. Например, вполне вероятно, что высокий лоб стал таким невероятно модным именно потому, что свинцовая краска приводила к выпадению волос и образованию проплешин. Очень может быть, что оставшиеся неприглядные клочки растительности дамы были вынуждены просто-напросто сбривать или выщипывать, и в результате линия роста волос отодвигалась все дальше. Но, несмотря на все эти недостатки, к 1685 году наслаивали на лицо белую свинцовую краску почти все аристократки (и аристократы).

Мода на накрашенное фарфоровое лицо сохранялась вплоть до эпохи Реставрации в Англии и революции во Франции. Однако бледная кожа надолго оставалась главной целью и ориентиром красоты – по причинам, связанным с социальным положением и классовой принадлежностью. Целомудренным респектабельным дамам полагалось защищать лицо от солнечных лучей зонтиком; любые физические нагрузки были противопоказаны – слишком великое усилие для «хрупких» дам. Появиться на публике с заметным макияжем на лице считалось неприемлемым, поэтому самые сильные (и ядовитые) отбеливатели потеряли популярность. Вместо этого начали применять порошок оксида цинка: он придавал искомую белизну, но выглядел более естественно. Для вечерних выходов дамы любили наносить на лицо пудры лавандового и голубого цвета: в теплом свете свечей и масляных ламп они придавали лицам сияющую бледность. На вершине моды был макияж, который нельзя было увидеть. Бушевавший тогда туберкулез странным образом захватил воображение художников и писателей, что привело к особому (и малопонятному в наше время) благоговению перед «чахоточной красотой».

Так как теперь женщины пытались добиться идеальной кожи, не прибегая к макияжу, популярность стали набирать отбеливающие средства ухода и снадобья, принимаемые внутрь. Лосьоны и притирки с хлористоводородной (соляной) кислотой, аммиаком, перекисью водорода, мышьяком и ртутью были особенно в цене – за их способность уменьшать пигментацию и стирать веснушки.

В течение нескольких эпох в Европе и Восточной Азии бледное лицо – разной степени напудренности – считалось воплощением красоты.

Модная икона XVI века Екатерина Медичи регулярно прибегала к осветляющим притиркам на основе свинца, ртути и мышьяка.

До того как в моду вошел загар, не тронутая солнечными лучами кожа имела прямое отношение к социальному статусу.

Знаменитая в то время красавица Лола Монтес – самопровозглашенный авторитет в вопросах ухода за кожей и косметики – начала собственный крестовый поход против применения женщинами средств искусственного происхождения. В своей книге «Искусство красоты», которая была опубликована незадолго до ее скоропостижной смерти, Монтес делится советами и премудростями, собранными во время ее путешествий по Европе; многие из рецептов направлены именно на отбеливание кожи. Этот рецепт, популярный у придворных Испании, обещает придать «полированную белизну шее и рукам»:

«Пшеничные отруби хорошо просеять и четыре часа настаивать с белым винным уксусом; к этому добавить пять яичных желтков и два грана серой амбры, а затем все это дистиллировать»[50].

Однако она была категорически против приема снадобий – таких как мел, аспидный сланец или мелко смолотый чай – внутрь, считая, что эти методы оказывают разрушительное влияние на здоровье. Монтес была одной из множества женщин (и мужчин тоже), активно выступавших за умеренное использование декоративной косметики. Но эти попытки продержались недолго. Еще до смерти королевы Виктории женщины всех социальных классов вновь страстно увлеклись белилами и румянами. К счастью, к тому времени уже появились менее вредные вещества. К тому же возникли и стали активно развиваться дамские журналы, что очень помогло женщинам в просвещении и обмене опытом. Потенциальная опасность мышьяка и свинца перестала быть тайной за семью печатями. С помощью французского мела и порошка магнезии результат получался более естественным, а вероятность отравления сводилась к нулю. К концу XIX века производство косметики начало превращаться в крупную отрасль промышленности, и умонастроения в обществе быстро менялись.

Но даже в XX веке белильные пудры на основе свинца повсеместно продавались и на Западе, и в США. В наше время Управление по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов США (FDA), хотя и отслеживает безопасность состава, все еще не установило четких ограничений на содержание свинца в косметике (в отличие от ЕС, где продажа косметических препаратов с любым количеством свинца категорически запрещена законом). Справедливости ради, отметим: современные женщины далеко шагнули по сравнению с предшественницами и не готовы глотать мышьяк ради улучшения цвета лица. Но что касается самой кожи, не откатываемся ли мы в прошлое? Неприятно сознавать, что история начинает повторяться: тенденция к применению токсичных отбеливающих средств опять набирает популярность. И вред заключается не только в ядовитых химикатах. Некоторые компании, которые продают безопасные в использовании препараты, рекламируя их, исходят из постулата, что светлая кожа лучше темной. А ведь эти заявления обладают более разрушительным действием, чем сами препараты. Не секрет, что и законы, и их соблюдение сильно различаются в зависимости от страны. И в результате миллионы женщин (а часто и мужчины) в Африке, в некоторых частях Азии и на Ближнем Востоке снова используют вредные химические вещества, чтобы добиться светлого цвета кожи, практически возвращаясь в античность или средневековье. И это заставляет всерьез задуматься.

Музы макияжа

Елизавета I и Летиция Ноллис

Трудно представить более противоречивую икону красоты, чем Елизавета I, правившая Англией и Ирландией в течение сорока пяти лет. При мысли о Елизавете и периоде истории, названном в ее честь, в голову обычно приходит ее образ с одного из портретов. Золотистые волосы, фарфоровая кожа – и грозное выражение лица и осанка, полностью соответствующие ее собственному описанию: пусть и «слабая и больная женщина», но «с сердцем и мужеством истинного короля».

Елизавета была крайне тщеславна – неудивительно для женщины, чья внешность подвергалась такому пристальному вниманию, – и полностью поглощена завоеванием звания самой юной и красивой дамы при дворе. Она отлично понимала, как важно блюсти королевский имидж. Согласно свидетельству государственного секретаря и ее советника Роберта Сесила, датированному около 1570 г., «многие художники написали портреты королевы, но никому из них не удалось в должной мере передать ее очарования. Тогда Ее Величество приказала всем прекратить изображение ее на портретах до той поры, пока одному искусному живописцу не удастся запечатлеть ее с надлежащей точностью, а все остальные художники смогут это изображение копировать. Ее Величество запрещает демонстрацию портретов безобразных до той поры, пока они не будут исправлены».

Мы можем судить о внешности Елизаветы не только по портретам, которые пережили ее строжайшую критику, но и по описаниям современников. Один из посетителей королевского двора писал о двадцатичетырехлетней Елизавете: «Хотя ее лицо скорее миловидное, чем красивое, она высока и хорошо сложена, с хорошей кожей, хоть и немного темнолица; у нее милые глаза и, превыше всего, красивые руки, которые она охотно демонстрирует».

Чтобы избавиться от облика «темнолицей» (скорее всего, унаследованного – у ее матери, Анны Болейн, если верить источникам, кожа была оливкового цвета), Елизавета прибегала к самым разным уловкам. В те времена можно было найти множество средств для того, чтобы сделать кожу светлой, гладкой и прозрачной – от яичных белков и квасцов до смертоносных венецианских белил. Говорят, Елизавета перепробовала их все. Мы знаем, что она пользовалась декоративной косметикой, потому что на портретах она изображена с явно накрашенным лицом; намек на макияж можно найти и в произведении придворного поэта Ричарда Путтенхэма: «Губы – как высеченные из рубинового камня две створки, что открываются и закрываются».

Известно, что в 1562-м Елизавета переболела оспой. После этого, чтобы замаскировать шрамы на лице и скрыть следы старения в общем и целом, она начала применять белила – той самой венецианской разновидности, благодаря чему выглядела и вовсе как призрак. Со временем она должна была использовать их все больше и больше, да и красной краски тоже – чтобы скрыть процесс старения и отвлечь внимание от результатов использования небезопасных «бьюти-продуктов».

Но белила, накрашенные щеки и губы, тщательно нарисованные голубые сосуды (для создания полной иллюзии прозрачной кожи) и выщипанные в высокую дугу брови были не только данью моде и имитацией молодости. Весь образ Елизаветы должен был выражать властность и подчеркивать ее статус. Есть мнение, что именно мышьяк, свинец и другие опасные химикаты в составе косметических средств повинны в ее смерти от заражения крови в возрасте шестидесяти девяти лет – хотя так ли оно на самом деле, мы, конечно, никогда не узнаем.

Однако, несмотря на приложенные старания, классической красавицей той эпохи, воплощением идеала естественности и грации считалась не Елизавета, а ее кузина Летиция Ноллис, дочь племянницы Анны Болейн. На самом известном портрете Ноллис изображена с огненно-рыжими волосами, высоким лбом, бледным лицом и розовыми щеками (были ли они следствием румян, наложенных руками самой Ноллис, или пририсованы художником, установить уже невозможно).

Элизабет Сиддал

Элизабет Элеанор Сиддал, муза или, говоря современным языком, «супермодель» прерафаэлитов, известна тем, что выступала натурщицей для большинства членов братства, в особенности для ее любовника и мужа Данте Габриэля Россетти, а также собственной живописью и поэзией.

Иконой красоты она стала не мгновенно. Да что там, она даже не считалась типичной для Викторианской эпохи красавицей – рыжеволосых тогда не слишком любили, а многие и вовсе воспринимали их настороженно. Однажды какой-то деревенский мальчишка даже спросил у Сиддал, водятся ли слоны в той стране, откуда она приехала, – настолько экзотичным казался цвет ее волос[51]. Происхождения она была не знатного и работала в магазине в Холборне. Там-то ее и обнаружил художник Уолтер Деверелл, и за тонкий стан и рыжие волосы выбрал ее в натурщицы для картины «Двенадцатая ночь». После встречи с Элизабет Уильям Холман Хант описывал ее как «существо изумительной красоты… подобно королеве, великолепно высока, с красивой фигурой, величественной посадкой головы и с удивительно тонкими и совершенными чертами лица»[52].

Нам она в основном известна как «Офелия» (1852) кисти сэра Джона Эверетта Милле – плывущая по реке трагическая героиня с бледным лицом. Полотно входит в постоянную экспозицию галереи «Тейт Британия» и остается самой популярной среди посетителей открыткой, а история его создания обросла легендами. Чтобы воспроизвести позу утопающей Офелии, Милле купил для Сиддал старинное свадебное платье и уложил ее в наполненную водой ванну. Как-то во время позирования лампы, нагревающие воду, погасли. Сиддал не стала говорить об этом Милле, чтобы не отвлекать художника от работы, и «сильно простудилась». В конце концов, после угроз судебного преследования со стороны отца девушки, Милле оплатил расходы на ее лечение[53]. Однако по стечению обстоятельств или нет, но с того момента слабое здоровье Сиддал было подорвано окончательно. Врачи обнаружили у нее чахотку и сколиоз (хотя многие считают, что истинные причины ее недомоганий так и остались за пределами медицинских диагнозов). Как бы то ни было, Сиддал скоро пристрастилась к настойке опия, которую принимала для обезболивания и которая привела ее здоровье в еще больший упадок.

Болезни не ослабили внешней привлекательности Сиддал, и даже, наоборот, подчеркнули ее – в полном соответствии с романтической манерой ассоциировать слабое здоровье с гениальностью и красотой. В 1853-м Россетти писал, что «Лиззи… выглядит милее обычного, но очень слаба»[54], а еще через год художник Форд Мэдокс Браун заметил: «Видел сегодня мисс Сиддал – выглядит тоньше, и мертвее, и красивее, и истрепанней обычного, настоящая художница, женщина, которой нет равных на многие годы»[55]. В дополнение к опиуму Сиддал, судя по всему, была рьяной поклонницей «Фаулерова раствора», так называемого средства для улучшения цвета лица, по сути – раствора мышьяка, который, возможно, ее и отравил (если верить книге Билла Брайсона «Дома: краткая история быта и частной жизни», 2010 г.).

В начале девятнадцатого века романтический «культ немощности» уже овладел настроениями масс. По причине Наполеоновских войн в обществе царил упадок, поставки косметики сократились, и это привело к появлению поколения «болезненных» молодых девушек. Их популярность достигла своего пика всего за десять лет до того, как Сиддал начала свою карьеру натурщицы. Для создания «чахоточного» образа бледнолицей красавицы девушки пили уксус, для получения темных кругов под глазами – просиживали ночами над книгами, а нездорового блеска в глазах добивались каплями белладонны[56]. Пить много уксуса рекомендовалось и для снижения веса[57], причем такие советы регулярно повторялись в различных публикациях в течение всего девятнадцатого века.

Собственные работы Сиддал были пронизаны символикой древних мифов и средневековых легенд, и даже ее жизнь и смерть окутаны мифами. Умерла она в 1862-м, выпив – случайно или намеренно – половину флакона опиумной настойки. Есть версия, что ее прощальное письмо сожжено Россетти. Он похоронил с ней все свои стихи, но через семь лет, сожалея об этом, выкопал гроб, чтобы вернуть записи, после чего возникла еще одна легенда. Согласно ей, ее знаменитые волосы не прекращали роста, пока не заполнили собой все пространство внутри гроба[58].

Черный Темная сторона красоты

Человек обрисовывал, защищал и подчеркивал глаза черной краской в течение многих тысячелетий.

Сегодня во всем мире черный в макияже используется для подчеркивания формы глаз и бровей – с некоторыми исключениями, о которых мы поговорим позднее. Откуда это стремление затемнять и оттенять черты лица, привлекая к ним внимание? Если верить старой поговорке, одна из причин состоит в том, что глаза – это зеркало души. Изучение разных источников при подготовке этой книги лишний раз позволило мне убедиться, что, хотя понятия о привлекательности в разные времена и в разных странах и культурах отличались, важность глаз (с макияжем или без) оставалась неизменной. Даже Библия не обходит их стороной: «Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то всё тело твое будет светло»[59].

Но почему именно черный цвет? Наравне с охрой это один из самых древних пигментов, который использовался еще в наскальной живописи эпохи неолита. Чтобы рисовать, пещерный человек использовал уголь и окись марганца. Подобно красному, с черным связана цепочка сложных и часто противоречивых ассоциаций: он может символизировать траур, смерть, власть, секретность, драматичность и много чего еще. Из всех разновидностей декоративной косметики черного цвета, доступной в наши дни, наибольшей популярностью пользуется, без сомнения, карандаш-кайал. Подводка глаз черным ассоциируется с конкретными периодами истории и культурными движениями более, чем любая другая деталь макияжа. Даже человек, не особо интересующийся косметикой, вспоминая эру немого кино, или эпоху битников и хиппи пятидесятых и шестидесятых, или модный в начале девяностых стиль «гранж», вспомнит густо подведенные кайалом глаза актрис и подружек «детей цветов». Происхождение некоторых приемов макияжа бывает определить не так-то просто. Но то, что кайал – изобретение древних египтян, это общепризнанный факт. Трудно найти хотя бы одну древнеегипетскую картину или скульптуру, где человек был бы изображен без густо очерченных глаз и бровей: на фресках, украшающих интерьеры гробниц Долины царей и Долины цариц, мы видим и женщин, и мужчин с жирно подведенными глазами. Но даже если вы не знакомы с произведениями искусства этого периода, все равно согласитесь с тем, что кайал родом из Египта. Достаточно вспомнить Элизабет Тейлор в знаменитой роли Клеопатры, с драматичным, вытянутым к вискам макияжем глаз (как часто бывает в Голливуде, дополненный в том же образе синими тенями – дань моде шестидесятых).

Образ Клеопатры в исполнении Элизабет Тейлор (1963 г.) увековечил форму египетского макияжа глаз, созданную при помощи щедро использованного кайала.

В произведениях искусства Древнего Египта мы видим густую подводку вокруг глаз, но, как это всегда бывает с искусством, историки и археологи не уверены, насколько это соответствует реальности, а насколько является художественным приемом.

Определенные формы и черты лица считались красивыми всегда. На этих двух изображениях Нефертити и Софи Лорен, между которыми пролегают тысячелетия, мы видим те же густо очерченные миндалевидные глаза, высокие скулы, полные губы и длинную шею.

Берем на мушку

При мысли о мушках сразу приходят в голову Мария-Антуанетта и бальные платья с пышными юбками, но такие клочки или лоскутки ткани использовались и раньше. Есть свидетельства, что женщины Древнего Рима, чтобы скрыть воспаления на коже, наклеивали на лицо подобие пластыря – splenia. Но по-настоящему популярны мушки стали только в конце XVI века. Наравне с уже известными нам отбеливающими пастами, которые служили для маскировки пигментации, неровного цвета кожи, шрамов и оспин, зажиточные дамы использовали лоскутки черного шелка, бархата, атласа или тафты. С их помощью скрывали изъяны и оттеняли ее фарфоровую бледность. Всплеск популярности мушек именно в этот период не случаен: в Европе бушевала оспа, у многих после болезни оставались шрамы или пустулы. В отсутствие фотошопа женщинам оставалось только задействовать мушки. Лоскутки вырезались самых разных форм – и круглые, и в форме сердца – и приклеивались поверх дефектов кожи. Кроме того, местоположение мушки могло символизировать разные послания внешнему миру: кусочек ткани на правой щеке означал, что дама замужем, на левой щеке – что она обручена. Мушка около рта означала, что сердце дамы свободно, а если она украшала уголок глаза, то дама была чьей-то любовницей. В Англии восемнадцатого века ношение мушек приняло и политический окрас: сторонники вигов и сторонники тори носили эти украшения на разных сторонах лица.

В 1719 году француз Анри Миссон, который описал свое путешествие в Англию, так прокомментировал внешний вид англичанок:

«Французским дамам не чуждо применение мушек; но та, что ее носит, должна быть молода и красива. В Англии же молодые, старые, красавицы, уродины – обклеены все… я нередко насчитывал до пятнадцати мушек, если не больше, на темном морщинистом лице старой карги, которой лет три раза по двадцать, да еще десять, а то и больше»[60].

Женщина у туалетного столика изображена за наклеиванием черного лоскутка ткани (мушки) из футляра с портретом ее любовника на крышке.

Да, возможно, этот стиль макияжа глаз, намертво слившийся в нашем сознании с древними египтянами, был акцентирован, художественно преувеличен и растиражирован кинематографом и ТВ. Но сам факт, что египтяне пользовались декоративной косметикой, известен доподлинно – благодаря найденным при раскопках древних гробниц сосудам с кайалом и палитрам для измельчения и смешивания пигментов. По результатам тех же раскопок можно сделать вывод, что, в отличие от других древних цивилизаций, в Древнем Египте косметика была доступной не только ограниченному кругу богатых и власть имущих: палитры были обнаружены и в самых скромных гробницах и мужчин, и женщин. Люди победнее хранили кайалы и другие краски в простых и дешевых емкостях – в черепках, ракушках или стеблях камыша, – зажиточные граждане использовали резные шкатулки из слоновой кости и богато украшенные палитры для смешивания, ложки и инструменты для нанесения. Обычно применяемый египтянами кайал был сложной композицией из нескольких составляющих: сурьмы (серебристо-серый металлоподобный материал), жженого миндаля, свинца, оксида меди, охры, золы, малахита (зеленого пигмента из оксида серы) и хризоколлы (сине-зеленой медной руды). Их смешивали для создания черного, серого или зеленого пигмента. Получившийся продукт складывали в каменные емкости, а перед использованием смачивали в ложке или палитре водой или маслом. Для нанесения использовался специальный аппликатор. Наносить кайал следовало по контуру глаз и на брови. К баночке, которая была найдена в гробнице писца и сейчас выставлена в Британском музее, прилагается даже указание наилучших периодов для использования: «подходит для каждого дня, с первого по четвертый месяц сезона ливней, с первого по четвертый месяц зимы и с первого по четвертый месяц лета», что позволяет предположить, что в разные времена года использовалась разная косметика[61]. Самое удивительное, что сегодняшний кайал не так уж и отличается от того, которым пользовались несколько тысячелетий назад. Инструменты для нанесения и хранения тоже схожи: настоящие кайалы продаются в баночке и с аппликатором в форме палочки.

«Есть такой черный, который стар, а есть такой, который свеж».

Хокусай

Поражает не только продвинутость инструментов, которыми предполагалось наносить кайал. Результаты последних исследований древних образцов выявили, что египтяне были высококомпетентными косметологами и использовали два типа кайала и краски для глаз. Первый тип – «уджу» – изготавливался из зеленого малахита из Синая, области, которая, по поверьям, находилась во владении богини Хатхор, покровительницы красоты, любви и женственности. Ее также называли «Хозяйкой малахита». Краска второго типа, «месдемет», темно-серого цвета, изготавливалась из стибнита (сульфита сурьмы) или – чаще – из ядовитого галенита (сульфида свинца) региона Асуан на побережье Красного моря.

Состав древнеегипетского кайала был тщательно изучен, и можно представить (а при желании и с легкостью воспроизвести) тот характерный способ нанесения, который применяли египтяне.

Сегодня черный цвет настолько популярен в макияже, что трудно представить себе времена, когда его не использовали.

Но откуда вообще возникла идея подведения контура глаз? Есть две основные теории. Первая – и все набирающая популярность – состоит в том, что макияж имел медицинские функции и должен был защищать глаза от инфекций и палящего солнца. Если вспомнить, что большинство древних египтян проживали в сухих пыльных пустынях или в болотистых топях вдоль берегов Нила, становится понятно, что необходимость в защите – а особенно защите нежной кожи вокруг глаз – была действительно велика. Найдено множество медицинских текстов, в которых содержатся предписания по излечению заболеваний глаз – например трахомы и конъюнктивита, которые поражали многих жителей Египта и других засушливых стран, таких как Персия. Там же приведены подробные рецепты препаратов для век, радужки и роговой оболочки. В папирусе Эберса, одном из самых важных древнеегипетских папирусов на медицинскую тему и одном из самых древних из всех найденных медицинских текстов, написанном примерно в 1550 г. до н. э., содержится более сотни рецептов, в которых главную роль играют малахит и черный галенит (там же фигурируют красная охра, ляпис-лазурь и еще несколько точно не определенных минералов). Краска «месдемет» также назначалась при заболеваниях глаз, что лишний раз подтверждает теорию о том, что ежедневный ритуал нанесения кайала выполнялся для защиты в той же степени, что и для украшения. В 2010 году французские ученые Филипп Вальтер и Кристиан Аматор обнародовали результаты исследования, проведенного совместно с сотрудниками «Научно-исследовательской лаборатории музеев Франции» и лаборатории L’Oréal-Recherche, в ходе которого они проанализировали пятьдесят два образца египетской декоративной косметики из хранилищ Лувра и нашли неоспоримые доказательства, что кайал был крайне эффективен для предотвращения инфекций. При изучении состава косметики они обнаружили четыре разных вещества на основе свинца, которые способны более чем в три раза увеличить производство в клетках кожи оксида азота – он играет важную роль в борьбе организма с заболеваниями. Бактериальные глазные инфекции были (и до сих пор остаются) серьезной проблемой в болотистых регионах Нила в периоды паводков, и ученые верят, что древние египтяне намеренно использовали косметику с содержанием свинца для предотвращения и лечения заболеваний глаз. Более того: два из найденных компонентов не существуют в природе, так что, судя по всему, были синтезированы древнеегипетскими «химиками»[62].

«Черный безграничен; в темноте воображение работает на огромной скорости».

Дерек Джармен, «Хрома»

Женщины Древней Греции использовали жженую пробку и золу для прорисовки бровей; наиболее красивыми считались брови, соединявшиеся в одну линию на переносице.

Несмотря на то что на Ближнем Востоке, в Северной Африке и Южной Азии черную краску использовали много тысячелетий, кайал в современной декоративной косметике появился в 1912 году, когда был обнаружен бюст Нефертити, мгновенно задавший моду на темный макияж глаз. Эта мода стремительно распространилась по всему миру

Согласно второй теории, кайал имеет символический и даже священный религиозный смысл. Историки и антропологи неоднократно указывали на связь густо очерченных кайалом глаз с Гором, древнеегипетским богом, который чаще всего изображался в виде сокола. Глаз Гора («уаджет», или «уджат») – защитный талисман – был жирно очерчен по контуру. Из чего и был сделан вывод о «священном» происхождении этого приема в макияже. Другая религиозная ассоциация – с богиней Хатхор и малахитом. Вполне возможно, египтянки наносили порошок по контуру глаза, чтобы приобщиться к божественной сути Хатхор.

Но, каковы бы ни были причины активного применения кайала в Древнем Египте, скорее всего, изначально оно все же базировалось на практической необходимости. Возможно, черный пигмент к мазям и притиркам, предназначенным для защиты глаз от пыли, добавили уже позже. Однако точно известно, что в разные периоды египетской истории мода на цвет краски для глаз менялась. В период Древнего царства (примерно 2686–2181 гг. до н. э.) самой популярной комбинацией были изумрудно-зеленые тени и черный кайал, которые наносили от внутренней части брови до кончика носа. Позднее, в период Нового царства (примерно 1550–1070 гг. до н. э.), зеленый цвет был вытеснен черным. На саркофаге Тутанхамона фараон изображен с густым макияжем глаз: жирная черная подводка выходит за внешние уголки глаза и протянута к вискам[63].

Чернение зубов, Китагава Утамаро.

Традиция окрашивания

Исторически в японской культуре черный цвет считался красивым и применялся очень широко. Но если привычка очерчивать и затемнять глаза и брови не особенно отличается от того, что мы делаем сегодня, другая традиция – окрашивание в черный цвет зубов – гораздо менее доступна нашему пониманию. Однако, каким бы странным это ни казалось представителям современной западной культуры, которые расстаются с огромными суммами, чтобы сделать свои зубы белее, в разные исторические периоды в Японии, Китае и Юго-Восточной Азии чернение зубов было очень популярно. Китаянки зачерняли зубы со времен династий Цинь и Хань (206 г. до н. э. – 220 г. н. э.), а в Японии, как полагают, традиция чернения зубов и вовсе восходит к доисторическим временам; известная как «охагуро», она практиковалась вплоть до сравнительно недавней эпохи Мэйдзи (1868–1912 гг.). В одной из историй времен эпохи Хэйан описывается, что служанка, в ужасе от вида незачерненных зубов дамы, сравнила их с гусеницами, с которых содрали кожу[64].

Так же как и сегодняшнее отбеливание зубов, чернение было процессом длительным и болезненным. Вероятно, рецептов препаратов для окрашивания зубов было множество, но основным ингредиентом был бурый раствор ацетата железа, который называли «канемидзу» и готовили, растворяя железо в уксусе. В сочетании с растительными дубильными веществами – дубильным орешком или чайным порошком – смесь становилась черной и водостойкой. Затем эту жидкость раз в день или раз в несколько дней наносили на зубы. В придачу к явному окрашиванию эмали, состав имел и побочный эффект: он помогал предотвращать кариес. Другие краски включали смесь смолотого в мелкую пудру дубильного орешка, серной кислоты и устричной раковины. Для театральных представлений использовали чернила, смешанные со скипидаром и воском.

В период Муромати (1336–1568) чернить зубы начинали в пубертатном возрасте, а в период Эдо (1603–1868) черные зубы были обязательным требованием для всех замужних женщин. После 1868 года зубы окрашивали только мужчины из императорского семейства и аристократы. Так как процесс был сложным и сопровождался неприятными запахами, а среди молодых дам считалось, что он еще и старит, «охагуро» практиковали только замужние женщины, незамужние возрастом старше восемнадцати, проститутки и гейши. 5 февраля 1870 года правительство запретило чернение зубов, и традиция постепенно исчезла. Сегодня, если не считать кинофильмов и произведений искусства, «охагуро» можно увидеть только в кварталах гейш.

Чернение зубов продолжают практиковать во Вьетнаме – правда, в основном пожилые женщины, и те все реже. Считается, что такими черными зубы вьетнамок стали из-за беспрестанного жевания плодов бетельной пальмы (орех заворачивают в пропитанные известью листья перца-бетеля). На самом же деле во Вьет наме, как и в Японии, блестящая лакированная поверхность зубов долгое время считалась признаком красоты и символизировала вступление девушки в возраст совершеннолетия. У этого ритуала была и мистическая составляющая. Как объяснил профессор Вьетнамского института общественных наук Нгодук Тхинь, белые зубы безбоязненно могли позволить себе только дикари, дикие животные и существа, населяющие потусторонний мир. Люди же красили их в черный – и таким образом отпугивали злых духов.

Джорджия О’Киф как-то сказала: «В черном есть что-то особенное. В нем чувствуешь себя так, будто от всех спряталась». В случае с черной краской для макияжа глаз ситуация обратная: ни один другой прием не подчеркивает внешность и не выделяет вас в толпе настолько сильно.

«Сорок лет у меня ушло на постижение того, что черная – королева всех красок».

Пьер Огюст Ренуар

Записей о косметике времен первой Персидской империи (550–330 гг. до н. э.) мало, но по тому, как тщательно высечены глаза резных фигур и рельефов Персеполя, можно заключить, что бровям и глазам придавалось огромное значение – не только с эстетической, но и с мистической и духовной точек зрения.

В Персии кайал был старейшим и самым главным в наборе из семи косметических средств женщины – «семи средств красоты» (haft qalam arayish). Как и в Египте, применялся он и в ритуальных, и в лечебных целях. Кайал, также известный как «сурьма» (на арабском – kuhl или atwad), получали из разных веществ, но в основном это была стертая в порошок железная руда. Древне-персидский толковый словарь «Фарханге Анандрадж» описывает получение сурьмы истиранием блестящего камня, например антимонита, пока он не превратится в порошок наподобие золы, который можно наносить на глаза[65]. Эта мода пережила много веков: даже в наше время трудно представить себе ближневосточную невесту без насурьмленных глаз.

Афинянки, как и их персидские современницы, подчеркивая глаза, предпочитали использовать антимонит, жженую пробку и золу. Брови затемняли краской на основе золы (если на переносице они сливались в одну линию, в духе Фриды Кало, – еще лучше: именно это считалось знаком красоты; той же моде следовали римлянки, которые использовали сурьму, свинец или золу). В греко-римские времена считалось, что добавление к черному пигменту белой краски превращало средство макияжа в медицинское средство – скорее всего, благодаря содержанию окиси азота. Однако сильное акцентирование глаз в Древнем Риме считалось прерогативой дам с сомнительной репутацией: мужчине и женщине не полагалось встречаться взглядами, такой контакт считался сексуальным и эротическим.

История знает бесчисленное множество способов и методов использования черной краски для подчеркивания глаз. В наше время можно найти подводки и карандаши любого, самого яркого оттенка. Но черный остается самым излюбленным. Пенелопа Три, 1967. Фотограф – Ричард Аведон.

Сегодня черный цвет в макияже глаз настолько популярен, что трудно представить времена, когда он не использовался. Однако несмотря на главенствующую роль кайала в древние времена – и его активное применение в более поздние периоды в Индии, в Южной Азии, на Ближнем Востоке и в некоторых частях Африки для религиозных, медицинских и косметических целей, – так любимое в Европе после падения Римской империи бледнокожее нарумяненное лицо с минимальным украшением глаз оставалось идеалом красоты с периода Средневековья до эдвардианской эпохи. Получается, что явно подчеркнутые черным глаза вышли из моды более тысячи лет назад, чтобы затем вернуться в 1920-х – и остаться навсегда. Открытие гробницы Тутанхамона в 1923 году – и вызванный этим всплеск интереса ко всему древнему и экзотичному – сыграло огромную роль в возвращении в наш косметический арсенал подводки для глаз (это мы еще увидим позднее); закрепили успех Голливуд и тот факт, что женщины начинали чувствовать себя более свободно и позволять себе заметный макияж, не боясь общественного порицания. С тех пор тенденции и технологии поменялись, но наша любовь к черной краске осталась неизменной. В XXI веке графичную черную подводку можно одинаково легко встретить и на съемках Болливуда, и на улицах Берлина, и на подиумах Парижа.

Музы макияжа

Нефертити

Наравне с именем Клеопатры имя второй знаменитой египетской царицы, Нефертити, стало почти нарицательным. Даже само это слово означает «прекрасная пришла». Основная причина, почему она занимает такое важное место в нашем коллективном воображении, – бюст Нефертити из известняка, расписанный разноцветной штукатуркой. Бюст был создан около 1340 г. до н. э. придворным скульптором Тутмосом и обнаружен в 1912 г., а ныне выставлен в отдельном зале в берлинском Новом музее (несмотря на то, что египетские власти уже много лет требуют его возвращения).

Это произведение искусства Древнего Египта – одно из самых важных и знаменитых – может многое рассказать о древних канонах красоты. В 1992 и 2009 гг. ученые провели томографию и рентгеноскопию скульптуры, и при последнем исследовании было получено наиболее точное изображение – можно было рассмотреть морщинки известняковой основы бюста; тогда и обнаружили интересные расхождения между «внутренним» и «внешним» лицом. На внутреннем лице скулы не такие выступающие, есть морщинки и складки вокруг рта и на щеках, на носу небольшой бугорок, а уголки глаз посажены не так глубоко. В оригинальной статье, написанной по результатам сканирования в 2009 году, высказывается гипотеза, что лицо, которое мы видим на известняковой сердцевине, – возможно, изображение реальной внешности царицы. После этого газеты провозгласили Нефертити, чей бюст возрастом почти в три с половиной тысячи лет подвергся таким улучшениям на видимой поверхности, первым в истории случаем ретуши женского изображения. Обычно в древнеегипетском искусстве женщины изображались идеализированно, и специалисты единодушно соглашаются, что признаки старения – обвисшую грудь и морщинистые лица – можно найти только на изображениях женщин низшего класса[66]. Скрытые от взглядов морщинки Нефертити вполне в эту теорию укладываются.

Однако нам не так важно, идеализированный это внешний слой или нет. Любопытно другое: высокие скулы, изогнутые, четко очерченные брови, таинственная улыбка накрашенных губ и подведенные черным глаза поразительным образом напоминают образы в макияже, популярные и в двадцатые годы, и сегодня. Когда в 1924 г. бюст был впервые показан публике, реакция всего мира была единогласной: это сенсация. А после открытия гробницы Тутанхамона в 1922 г. египтомания захватила мир и оказала сильное влияние на формирование тенденций в макияже. В 1929-м британский Vogue напечатал статью под заголовком T e Kohl Pots of Egypt («Баночки кайала из Древнего Египта»), где был описан ритуал красоты Анхесенамон – супруги Тутанхамона и дочери Нефертити. Несмотря на расхожее мнение, что каноны красоты отличаются у разных культур и в разные периоды истории, глядя на Нефертити, чья красота для нас бесспорна даже через несколько тысяч лет после ее смерти, невозможно расценивать ее как нечто преходящее и изменчивое. Как сказала Нэнси Эткофф, «в общем, генетические черты лица, которые вызывают ощущение красоты, скорее всего, универсальны».

Мина Кумари

Мина Кумари (настоящее имя – Махджабин Бано) родилась в 1932 году в индийском Бомбее (сегодня это Мумбаи) и стала знаменитостью в золотой век кинематографа Болливуда. Она остается одной из ключевых актрис Болливуда, и совершенно точно была самой часто снимаемой: в период с 1952 по 1960 г. она сыграла в тридцати четырех фильмах, что кажется просто невероятным. Всего за всю свою карьеру актриса появилась в девяноста трех кинокартинах.

Болливуд – одна из самых популярных и успешных киноиндустрий в мире. Несмотря на то что самый первый болливудский фильм был немым и длился всего сорок пять минут, сегодня эти картины известны яркими красками, полностью поглощающей зрителя атмосферой праздника, где все герои танцуют и поют, и длительностью: фильм идет три-четыре часа (с антрактом!).

Макияж Болливуда крайне сложен и тщательно стилизован, состоит из многих элементов и базируется на индийских и южноазиатских обычаях свадеб и других традиционных обрядах. Густо подведенные кайалом глаза классической формы сочетаются с золотом и глубокими тонами цвета драгоценных камней, объемными накладными ресницами и четко очерченными бровями. Все эти приемы призваны помочь героиням передавать эмоции и выражения чувств без слов, одним взглядом. «Бинди» и «мехенди» (роспись хной стоп и кистей рук) используется не только для украшения, но и для более полного раскрытия характеров или ситуаций (хотя символика и отличается в зависимости от культуры). Макияж идеально дополняет богато декорированные наряды и обилие ювелирных украшений.

Традиционно визажистами в Болливуде были мужчины. На протяжении почти всей истории киноиндустрии профсоюз запрещал задействовать в этом качестве женщин. Причины разнились – от защиты источника дохода мужчин до уверенности, что женщины, испытывая зависть к актрисам, не будут слишком стараться и не подчеркнут их красоту наилучшим образом. Только в ноябре 2014 года Верховный суд Индии постановил, что запрет на привлечение женщин в качестве визажистов в индустрии кино противозаконен – и отменил его.

В 1951 году девятнадцатилетняя Кумари подписала контракт на роль в фильме режиссера Камала Амрохи. Это изменило ее жизнь навсегда. После года ухаживаний, частично эпистолярных, Кумари и Амрохи тайно поженились. В 1952-м в прокат вышел фильм, над которым они работали, – «Байджу Бавра». Лента мгновенно стала популярной, и Кумари превратилась в звезду. Журнал Filmfare (индийский аналог американского Photoplay) описал лицо девушки как «интересное и экзотичное – о таких мечтают производители косметических товаров»[67] и включил Кумари в свой список самых красивых актрис. Отзыв оказался пророческим: в конце 1953 года Кумари стала представлять мыло Lux (тогда производитель, Unilever, продавал его как товар для красоты), и ее лицо было повсюду.

С 1961 по 1964 год Кумари работала на съемках фильма «Куртизанка» (Pakeezah) – новой картины Амрохи. Работа над фильмом заняла у него рекордные четырнадцать лет – и за эти годы Кумари и Амрохи прошли через трудный и неприятный бракоразводный процесс. В 1972 году, через несколько недель после премьеры «Куртизанки», в возрасте всего тридцати девяти лет Кумари умерла от цирроза печени, вызванного алкоголизмом. «Куртизанка» стала одним из величайших хитов Болливуда, а невероятно красивую Мину Кумари впоследствии стали называть «Королевой трагедии».

Брижит Бардо

Родившаяся в 1934 году в Париже в семье с хорошими связями, Брижит Бардо с ранних лет подрабатывала моделью. В мае 1949 года, в возрасте пятнадцати лет, она снялась для обложки Elle, а три года спустя вышла замуж за журналиста и режиссера Роже Вадима и снялась в своем первом фильме «Нормандская дыра» (Le trou normand). После этого было еще несколько кинокартин, но настоящую славу ей принес вышедший в 1956 году провокационный фильм «И бог создал женщину». И он же заодно познакомил мир с купальником-бикини. Любопытно, что, аналогично Твигги и Мэрилин Монро, Бардо стала звездой после того, как перекрасила каштановые от природы волосы и стала блондинкой. Так родилась секс-бомба.

Ее биограф Жинетт Винсендо писала, что Бардо (которую еще называли ББ) «установила радикально новые стандарты женского внешнего вида и поведения… она уникальным образом сочетала «новое» (сексуальность назло всем устоям, активность, новые образы, нахальство юности) со «старым» (женщина как объект желания, которая точно знает, как принять самую выгодную позу)»[68].

Как и Твигги, Бардо задала в макияже новую моду. В противоположность принятой в стиле «мод» округлой форме глаз, она предпочитала длинные черные стрелки с приподнятым кончиком и растушеванные к вискам тени – в сочетании с полными бледными губами, чей объем максимально подчеркивался контурным карандашом. Обычно Бардо делала макияж сама, но у нее был и личный визажист – Одетт Берройе, которая с 1955 до 1973 года отвечала за макияж ББ для съемок или появления на публике. Отслеживая эволюцию образа Бардо, можно предположить, что Берройе наверняка внесла в него свою лепту. Женщины были подругами – в 1978 году ББ даже купила Берройе квартиру неподалеку от своего дома. В 1961-м ББ стала лицом французской косметической марки Aziza, чья продукция рекламировалась под слоганом «Для Бардо и для тебя – Aziza, чистый соблазн глаз». Была ли она официальной представительницей с гонораром или же марка просто паразитировала на ее образе – неизвестно. ББ оставила актерскую карьеру в 1973 году и с тех пор прославилась как борец за права животных, а в последние несколько лет успела спровоцировать несколько скандалов на почве комментариев на тему расы, сексуальной ориентации и религии.

Одри Хепберн

Одри Кэтлин Хепберн-Растон родилась в Брюсселе в 1929 году. В возрасте пяти лет она поступила в частную школу в Англии и там начала заниматься балетом. Закончить школу не удалось – Англия объявила войну Германии, и девочка вернулась к матери, поселившись в нейтральной Голландии. К сожалению, покой продлился недолго: в 1940 году страна была оккупирована немцами[69]. Освобождение Нидерландов пришлось на шестнадцатый день рождения Одри, в 1945 году[70].

Когда после войны она переехала в Лондон, ей сказали, что пять лет хронического недоедания во время оккупации так подорвали ее здоровье, что она никогда не сможет стать профессиональной танцовщицей. Это стало для нее тяжелым ударом. В 1951 году ее «открыла» писательница Колетт, автор романа «Жижи» (Gigi): она пригласила девушку сыграть главную роль в театральной постановке ее произведения. Так началась карьера Хепберн. Вскоре после этого она получила роль в «Римских каникулах» (1953), ставшую (вместе с образом Холли Голайтли) культовой и принесшую актрисе «Оскара». В известном интервью режиссер Уильям Уайлер сказал: «Роль принцессы идеально ей подошла. Она и есть самая настоящая, реальная, подлинная принцесса. Это становилось ясно сразу же, как только она открывала рот».

Александр Уолкер, автор биографии Хепберн, пошел еще дальше, утверждая, что «Римские каникулы» «сформировали личность и таланты Хепберн, которые она пронесла до конца жизни: невинность и благоразумие, распахнутый взгляд на жизнь, умение быть счастливой, уязвимость, требующая защиты, и естественно независимая манера поведения. В фильме освобожденная принцесса остригает волосы в парикмахерской, и этот андрогинный образ сорванца закрепляется как „образ Хепберн“ в сознании как минимум одного поколения зрительниц»[71].

«Римские каникулы» принесли Одри славу принцессы-сорванца с глазами олененка, а роль хрупкой красавицы Холли Голайтли в «Завтраке у Тиффани» (по новелле Трумана Капоте) 1961 года окончательно утвердила ее в статусе одной из величайших икон двадцатого столетия.

В течение всей своей карьеры Хепберн всегда работала с итальянским визажистом Альберто де Росси. Цитируют ее высказывание в одном из интервью: «Альберто не только simpatico (симпатичный, итал. – Прим. пер.), но и действительно великолепный визажист. Когда он заканчивает макияж, я точно уверена, что выгляжу гораздо красивее, чем есть на самом деле»[72].

Считается, что именно Росси придумал легендарный макияж глаз Хепберн – ее сын Шон описывал это как бесконечный процесс накладывания слоев туши, после чего каждая ресница тщательно отделялась булавкой. «Я помню, как она плакала, когда он умер – будто потеряла брата, – и говорила, что лучше вообще никогда больше не будет работать».

Если сравнить макияж Хепберн в пятидесятых и шестидесятых, то различия довольно существенны. В пятидесятых ее брови были очень широкими и густо прокрашены карандашом, а помада почти всегда оставалась красной. В шестидесятых – хотя макияж глаз изменился мало, сохраняя верность стилю «глаз олененка» – брови стали гораздо светлее, а на губах появилась помада очень мягкого персикового оттенка, что в то время было довольно типично.

В 1988 году Одри Хепберн стала Послом доброй воли ЮНИСЕФ. Она посвятила себя тому, чтобы раскрыть миру глаза на нищету, в которой живут некоторые народы, и посетила с миссиями более двадцати стран. Особенно важным ей казалось помогать детям. Она основала Детский фонд Одри Хепберн, который до сих пор оказывает финансовую поддержку программам медицинской помощи детям.

Часть вторая Красота как бизнес

Хотя косметика – и потребность в ней – возникла еще во времена древнейших цивилизаций, только в последние несколько десятилетий ее производство превратилось во всепоглощающее коммерческое предприятие.

Средства массовой информации и мотивации Как создается мечта

Привычные всем нам сегодня женские журналы – на самом деле относительно свежее изобретение. Как и сама коммерческая индустрия красоты.

Современный человек окружен визуальными образами. Листаем ли мы журнал, смотрим ли телепередачу, ищем что-то в телефоне или даже просто идем по улице, нам никуда не деться от бесчисленных картинок, мелькающих перед глазами. Что на Западе, что на Дальнем Востоке причины, заставляющие людей пользоваться макияжем, за последнюю тысячу лет мало изменились. Но именно появление печатных СМИ, массового телевизионного вещания и рождение общества потребления придало этой индустрии космическое ускорение.

Для начала задумайтесь на минуту и постарайтесь представить себе мир без рекламы – и прочувствуйте, насколько спокойнее был бы наш визуальный и эмоциональный эфир. А теперь представьте себе жизнь, в которой художественные изображения практически не встречаются вообще. Эта мысль кажется пугающей, но менее тысячи лет назад мир выглядел именно так. Конечно, была наскальная живопись, иероглифы и другие древние формы искусства, но при этом не было реалистичных изображений людей. Только с появлением иконописи и росписи храмов художественные изображения смогли увидеть представители всех социальных слоев. И хотя эти картины были часто пышными и ослепительно великолепными, они оставались мало реалистичными и предназначались прежде всего для поклонения.

Даже всего двести лет назад изображения, с которыми сталкивался человек, очень сильно отличались от привычных нам сегодня. В отсутствие каких-либо других способов передачи информации, кроме устной речи и простого письма, чтобы что-то увидеть надо было физически попасть в нужное место и посмотреть своими глазами. Сегодняшняя концепция «примера для подражания», копирование внешнего вида модели или звезды, пару веков назад не имела никаких шансов на существование. По той простой причине, что у людей не было возможности видеть сами примеры. Средства передвижения тоже были малодоступны и не отличались скоростями. Поэтому большинство не имело и малейшего представления, как выглядели люди за пределами их деревни (и уж тем более страны). Тенденции моды и красоты, царившие в аристократической среде и при королевских дворах, за пределами этих дворцов мало кто мог оценить. Королевские портреты опять-таки вывешивались в тех же дворцах и фамильных поместьях. По сути, это был микромир модных причесок, туалетов и макияжа, доступный для обозрения лишь избранным. «Актуальные» образы редко доходили до аудитории, далекой от придворной жизни. И даже если такое случалось, проходили в буквальном смысле годы (если не десятилетия), прежде чем они просачивались в низшие сословия. «Повторить образы звезд, замеченные вчера на красной дорожке», у обычных людей не было ни малейшей возможности.

Первым шагом к необратимым изменениям стало появление печатного пресса. Самая древняя система печати появилась в Китае в 1041 г. н. э., но только изобретение в Германии около 1450 г. Иоганном Гутенбергом печатного пресса с подвижными буквами ознаменовало эпоху перемен в способах обмена информацией. Впервые в истории стало возможно поделиться с огромной аудиторией идеями в любых областях – от науки до политики и литературы. Это касалось и информации о косметике. До этого «секреты» и рецепты красоты передавались женской половиной семейств через поколения и хранились у деревенских знахарок, а снадобья готовили из доступных и выращенных дома ингредиентов. После изобретения печати и книгоиздания эти знания начали распространяться со скоростью пожара.

Памфлеты эпохи Возрождения

В XVI веке, после того как печать порядком подешевела, начали быстро распространяться памфлеты с советами и рецептами красоты. Они были доступны каждому вне зависимости от классовой принадлежности.

В Италии во времена Ренессанса родилась целая культура активного продвижения косметических средств на городских улицах. Книги с рецептами продавались за эквивалент «глотка вина» – другими словами, за бесценок. Памфлеты распространяли по общинам, и некоторые из них включали советы и описание рецептов, ингредиенты к которым можно было найти в продаже у уличных коробейников, которые также предлагали инструкции по применению.

Такие руководства в итоге выросли в отдельный жанр, известный как «сборник секретов» – околомедицинские справочники с бытовым уклоном (инструкции по хранению продуктов питания могли соседствовать с рецептом румян), которые охватывали вопросы науки, магии и религии. Самый известный и один из самых ранних образчиков жанра – который и сам составляет часть древней традиции, восходящей к «Тротуле» двенадцатого века и даже к древнеегипетским текстам, наподобие папируса Эберса, – Gli Experimenti («эксперименты», итал. – Прим. пер.). Эта коллекция рецептов и экспериментов, составленная знатной итальянской дамой Катериной Сфорца примерно в 1500 году, уникальна в силу многих причин. И не в последнюю очередь потому, что была написана образованной женщиной, о жизни которой мы многое знаем, а это большая редкость. Можно сказать, что Gli Experimenti – это первая книга о красоте, о которой нам совершенно достоверно известно, что ее автор – женщина. Как и другие «сборники секретов», содержание Gli Experimenti было, скорее всего, составлено из традиций окружения Сфорца с вкраплениями сведений из источников классической медицины (например, учений Галена). Будучи, по современным меркам, гуру в вопросах красоты, Катерина создала одно из самых ранних в истории сообщество людей, интересующихся данной темой. В переписке со знатоками она обменивалась информацией, обсуждала, предлагала и собирала рецепты для Gli Experimenti. Жаклин Спайсер – научный работник, которая перевела Gli Experimenti на английский, – особо отмечает, что, хотя в книге только 66 рецептов из 454 классифицированы как косметические, фактическое количество советов, имеющих отношение к ритуалам красоты и косметике – от очищения и снятия воспалений кожи до окраски волос, – гораздо больше, целых 192. Спайсер также обращает внимание, что некосметические рекомендации охватывают широкий диапазон вопросов: от инструкций, как добиться сходства предметов с золотом, до наилучших методов отравления, что отлично демонстрирует разнообразие талантов и интересов автора.

В XIX веке эстампы на тему моды стали популярным дополнением к дамским журналам; в журналах подороже изображения были более высокого качества, как этот раскрашенный от руки оттиск в La Belle Assemblée 1827 года.

За Gli Experimenti последовали и другие издания. Один из сборников, «Секреты синьоры Изабеллы Кортезе» (1561 г.), знаменателен тем, что был (предположительно) также написан женщиной. Он пользовался таким успехом, что перепечатывался шесть раз: наглядное доказательство, насколько были востребованы такие «общинные» знания о медицине и красоте. С учетом того, что женщины в то время редко бывали авторами произведений, мы можем предположить, что большинство прочих подобных изданий было написано мужчинами.

В семнадцатом веке наметился явный подъем организованных женщинами изданий в защиту косметики. В Англии параллельно с вышедшей в 1673 году The Gentlewoman’s Companion («Спутник истинной леди») была популярна книга 1656 года A Discourse of Auxiliary Beauty («Рассуждение о внешней красоте»), в которой говорилось, что «лицо не следует игнорировать, и пренебрегать им стоит не более, чем любой другой из частей нашего тела»[73]. Аналогичным образом The Ladies Dictionary («Дамский словарь») 1694 года убеждал, что цель макияжа – не обман или введение в заблуждение, но исключительно польза. Дискуссия об этой пользе продолжалась и в издании 1701 года Several Letters Between Two Ladies Wherein the Lawfulness and Unlawfulness of Artifi cial Beauty in Point of Conscience Are Nicely Debated («Несколько писем, которыми обменялись две дамы и в которых они тщательно обсудили правомерность и неправомерность искусственной красоты с точки зрения совести»). Постепенные сдвиги в религиозных взглядах привели к тому, что косметику перестали рассматривать как «насилие над творением Всевышнего и искажение истины», как писал святой Киприан. На смену этим воззрениям почти во всей Европе начала формироваться новая культура – культура красоты.

Актрисы театра играли важную роль в становлении индустрии красоты как бизнеса и часто участвовали в продвижении косметических средств в газетах и театральных программах. В этой рекламе мыла Pears изображена Лилли Лэнгтри.

Самый старый журнал Англии, целевой аудиторией которого были женщины, – The Ladies’ Mercury («Дамский Меркурий») вышел в 1693 году. Он был мало похож на современные женские журналы и включал колонку советов в вопросах любви и отношений, которую вели мужчины. В течение последующего столетия появились еще несколько изданий, в названии которых присутствовало слово lady («дама», англ. – Прим. пер.). Подобно британскому журналу Lady, версия которого издается и поныне, эта пресса в основном предназначалась для дам высших слоев общества и, в дополнение к развлечению, несла функцию «обучения»[74]. Страницы были заполнены не статьями о женской жизни и быте, а «изящным» материалом, который считался подходящим и подобающим для дамской аудитории. Такой подход к содержанию начал меняться в эдвардианский период и сменился окончательно к середине девятнадцатого века, когда журналы стремились расширить круг читателей. С 1880 по 1900 год появилось почти двадцать новых дамских журналов. Аналогично гидам по правилам этикета (на которые был огромный спрос), они печатали инструкции о том, как женщине надлежит себя вести и как одеваться[75]. Эти журналы нового типа создавали и тиражировали новый образец женственности. Подразумевалось, что женщины способны достичь идеала, только следуя приводимым советам, – образ мышления, который, как многие считают, жив и поныне. Постепенно, чтобы сделать идеал более наглядным, издатели стали использовать модные иллюстрации. Почти в каждом дамском журнале было хотя бы по одному рисунку, а в самых дорогих, писавших в основном именно о моде, иногда и до шести цветных фотографий. Эти изображения не только показывали, что следует носить, но и демонстрировали подходящие прически и аксессуары, воплощая законченный образ идеала женской красоты.

Тонированная вручную фотография 1901 года – ранний образец окрашивания лица в оттенки, гармонирующие с цветом одежды.

В конце XIX века некоторые актрисы, такие как божественная Сара Бернар, начали восходить по социальной лестнице. Это изменило и взгляд общественности на декоративную косметику. Поклонение артистам заложило прочный фундамент для расцвета индустрии красоты.

Один из первых модных журналов Британии, La Belle Assemblée, вышел в 1806 г. В нем часто публиковались цветные изображения дам в нарядах по моде эпохи регентства. Хотя в журнале никогда не обсуждалась косметика, женщины на всех иллюстрациях явно накрашены: залитые румянцем щеки и маленький рот с пухлыми темными губами бантиком. Аналогичным образом один из первых европейских журналов, французский Les Modes, основанный в 1901 году, печатал фотографии светских дам в нарядах различных дизайнеров, часто с явным макияжем на лице. В некоторых номерах Les Modes 1901 года декоративная косметика моделей и дам из высшего общества сочетается по цвету с цветом одежды – как, например, изображение дамы на предыдущей странице, которая одета в коричневое платье, а в макияже использованы коричнево-рыжие румяна и коричневая же помада. Хоть этот «макияж» и нарисован художником, раскрасившим фотографию, такая цветовая гармония (по сравнению со стандартными розовыми румянами, регулярно фигурировавшими в La Belle Assemblée) позволяет с достаточной уверенностью предположить, что именно тогда косметика и мода подошли к моменту своего слияния. Изображения в журналах – всегда источник идей, и подобное сочетание могло заставить читательницу задуматься о сочетании туалета с макияжем. Тогда это был совершенно новый подход. В Les Modes встречается и реклама услуг красоты и некоторых косметических средств – парикмахерской или новых духов. Но декоративная косметика, похоже, все еще оставалась в подполье: никаких статей, явно ее продвигающих, не найти.

Билли Берк

Большинство из нас помнит Билли Берк в роли доброй феи Глинды в «Волшебнике страны Оз». Она сделала себе имя на театральной сцене Лондона и Нью-Йорка во времена правления Эдуарда VII, но помимо этого оказала существенное влияние на восприятие косметики в США. Именно благодаря ей викторианские взгляды сменились более свободным отношением к макияжу. Накануне Первой мировой войны, с июня 1912 г. по январь 1914 г., Билли вела колонку в ежедневной чикагской газете T e Day Book, где поднимала разные темы из жизни женщин (позднее она также написала несколько статей и для мужчин)[76].

Во многих колонках Берк предпринимала попытки смыть с декоративной косметики клеймо позора. Одна из них озаглавлена «Билли Берк говорит, что красить лицо не возбраняется – но так, будто это дело рук самой природы» (15 марта 1913 г.). Билли значительно опережала свое время и решительно отказывалась от общепринятого представления, что макияж – хитрая ловушка, годная только для мошенничества. «Мужчины требуют от женщины быть красивой, но многие при этом отказывают ей в праве приложить для этого усилия», – резко ответила она одному из критиков. Берк подчеркивала, что макияж способен помочь в карьере актрисы, но всегда замечала, что избыток краски, необходимый для сцены, может быть неподходящим на каждый день: «Меня засыпают письмами, в которых спрашивают, считаю ли я нужным использовать пудру. Конечно, я ее использую; это делают все актрисы… Все актрисы – настоящие мастерицы искусства ‘make-up’, без этого им не обойтись. Но макияж для сцены и макияж для уличного освещения – совсем разные вещи».

После относительной оттепели эпохи Возрождения произошел поворот на 180 градусов – и декоративная косметика опять оказалась в опале. В Викторианскую эпоху макияж активно порицали, хотя кремы для кожи и масла для тела считались приемлемыми.

Все начало меняться, и довольно стремительно, в конце века. Пусть королева Виктория и соотносила «вульгарную» косметику исключительно с проститутками, была еще одна группа женщин, которые активно ею пользовались, и их социальный статус постоянно рос. Это были театральные актрисы. К концу Викторианской эпохи именно они все чаще становились эталоном красоты. За ними следила пресса, их фотографии печатали на открытках и нотных листах с популярными песнями и в театральных программках. И, как отлично видно по иллюстрации, напечатанной в 1894 году в еженедельной газете The Graphic, где Сара Бернар изображена у туалетного столика за нанесением грима, косметика была частью их повседневной жизни. Женщины хотели стать на них похожими – и косметические компании быстро сообразили, как обратить это желание в доход. Теперь помады и румяна в рекламных текстах, размещенных в театральных программках, рекомендовали актрисы. Известно, что Лилли Лэнгтри, которой все восхищались за белоснежную, подобную цветку лилии кожу и которую даже прозвали Jersey Lily (название цветка «амариллис белладонна», дословно – «лилия Джерси». – Прим. пер.), – за гонорар рекламировала мыло Pears. Сын королевы Виктории принц Уэльский, ставший в 1901 г. королем Эдуардом VII, славился своими связями с выдающимися актрисами и тем попутно упрочил их новый статус в обстановке изменявшихся моральных устоев конца века.

Вместе с новейшими усовершенствованиями в области света – от введения газового освещения до подсветки рампы и первых театров, полностью освещенных электричеством, – пришла необходимость усовершенствовать и средства для макияжа.

К тому времени уже многие рекламные сообщения публиковались с иллюстрациями. Но именно фотография сыграла в деле популяризации косметики не меньшую роль, чем изобретение печатного пресса. По мере того как она становилась все более популярной, набирала популярность и косметика. В 1857 году английский фотограф Генри Пич Робинсон открыл в Лимингтон-Спа студию портрета. Его дело очень быстро стало коммерчески успешным. Согласно воспоминаниям современников, Генри был прекрасно осведомлен о тщеславности своих клиентов и рассказывал, что перед съемкой «в ход шли всевозможные пудры и косметические уловки: дошло до того, что позирующие считали себя готовыми к фотографированию лишь тогда, когда их лица и прически были напудрены до такой степени, что скорее напоминали жуткую пародию на клоуна пантомимы»[77].

В 1920-е годы в США произошел существенный сдвиг от легкого и незаметного макияжа к явному и активному. Благодаря Голливуду и накрашенным лицам таких эмансипированных модниц-«флэпперов» новой волны, как Клара Боу, в обществе рос градус дискуссий о румянах и пудрах, а на страницах журналов – количество рекламы косметики.

В огромных количествах выходили журналы, благодаря которым публика приобщалась к индустрии кино – и к индустрии красоты. В начале XX века они были неразлучны.

Парадокс: хотя мы точно знаем, что женщины в начале XX века пользовались декоративной косметикой, и имеем тому фотографические свидетельства, изображать даму явно накрашенной все еще считалось недопустимым. В каждом рекламном объявлении – и в особенности там, где речь шла о ярких средствах макияжа, например о румянах, – производители из кожи вон лезли, чтобы их товар не воспринимали как грим. Реклама в американском Vogue 1909 года звучит слегка угрожающе и крайне завуалированно: «РОЗОВЫЕ ЩЕКИ. Искусственный цвет лица отталкивает. В чем заключается женское очарование? Бесплатный буклет. Женская привлекательность – многократно усиленная». Другое объявление обещает «идеальные жидкие румяна, неразличимые на коже». А еще одно особенно витиевато и изобилует цветами:

«Истинные ценители красоты не пытаются раскрасить лилию или добавить духов к розе; но как розе и лилии для пышного цветения их девственной чистоты и аромата требуются дождь и солнечный свет, так и нам, простым смертным, для наивысшего расцвета красоты необходимы небольшие туалетные принадлежности».

История в очередной раз повторялась: дамам не воспрещалось использовать косметику, но рекомендовалось делать это так, чтобы никто об этом не узнал. В соответствии с этими правилами конспирации, американский Vogue предлагал читательницам раздела о красоте On Her Dressing Table («На ее туалетном столике», англ. – Прим. пер.) присылать письма с вложенным конвертом с маркой и обратным адресом, чтобы получить информацию о том, где можно купить упомянутые в статье продукты. Сегодня такое невозможно вообразить. Это звучит особенно невероятно в свете того, что в том же 1909 году, когда вышла первая статья этого раздела, на Оксфорд-стрит Лондона открылся универмаг «Селфриджес», который стал первым английским универмагом, где косметика открыто лежала на прилавках.

Женщины и война

Первая мировая война всколыхнула Европу, подобно землетрясению. Мужчины ушли на фронт, женщины заняли их места, взявшись за плуг и облачившись в фабричную униформу, – и вкусили неизвестные им до сих пор социальные и финансовые свободы. Изменения коснулись и косметики. Из предмета, которым надлежало пользоваться тайно, она превратилась в предмет гордости и символ патриотизма. Женщины стали краситься, делая вид, что никакой войны нет.

В 1916 году увидел свет британский Vogue – сложности транспортировки отрезали англичанкам доступ к американскому изданию. Правда, пока там широко рекламировались только средства для ухода за кожей, однако реклама марки Helena Rubinstein настаивала, что следить за собой – обязанность каждой женщины-патриотки. Она вопрошала: «Отражает ли ваше лицо тяготы военного времени? … Даже если ваша социальная или профессиональная жизнь того не требует, сохранять лицо ясным и привлекательным необходимо из чувства патриотизма». Другое объявление 1917 года заявляет, что «необходимо поддерживать престиж английской красоты», и соседствует с иллюстрацией жутковатого вида устройства наподобие хомута, которое призвано устранять «уродство» второго подбородка.

Права женщин не были принципиально новой темой в обществе. В Соединенном Королевстве организованные кампании с требованием политических и социальных изменений начались в 1866 г., в Соединенных Штатах – в 1848 г. (именно тогда состоялся первый съезд по защите прав женщин). К концу XIX века основным пунктом женской борьбы за равенство стал вопрос избирательного права. Хотя с началом войны деятельность суфражисток и их сторонников была, в интересах национальной безопасности, приостановлена, в конце концов, благодаря все той же войне, назрела необходимость в социальных сдвигах. И эти сдвиги привели к изменениям в законодательстве. В 1918 году британский парламент закрепил право голосования за женщинами старше тридцати. Пройдет еще несколько лет, и возраст для голосования снизится до двадцати одного (то есть сравняется с мужским). В 1920 году право голоса получат и женщины в США.

Десятилетие после окончания войны – «ревущие двадцатые» – стало эпохой еще больших перемен. Изменились не только длина волос и длина подолов (в погоне за модой эмансипированных «флэпперов»), изменилось и общее понимание того, что значит «быть женщиной». Британский Vogue, сравнивая моду 1892 года (когда первый Vogue вышел в США) с модой 1922 года в юбилейном материале, посвященном тридцатилетию издания, пишет: «Флэппер – это странный продукт нынешнего поколения феминисток: волосы коротко острижены, губы выкрашены в красный, сигарета в руке, все ее знают».

С началом Второй мировой войны производители косметики принялись уверять женщин, что внешняя красота стала не менее, а даже гораздо более важной. Согласно их уверениям, патриотический долг любой женщины состоял в сохранении жизнерадостного и красивого лица.

И все-таки, все-таки: рекламные объявления в журналах все еще касались средств ухода, а не румян, помад и не черных подводок, которые тогда уже активно использовали. Изредка в них упоминалась пудра, услуги депиляции и кремы для плеч и спины, которые стали очень востребованы благодаря новой моде на наряды, эти части тела открывавшие. В общем и целом, декоративную косметику продолжали порицать. Реклама Elizabeth Arden в британском Vogue 1922 года категорически выступает против макияжа: «Элизабет Арден рекомендует тщательный уход за кожей – вместо неразборчивого применения декоративной косметики». Соперница Арден, строгая Елена Рубинштейн, также порицает декоративную косметику; ее реклама того же года грозно вопрошает: «Красивый цвет лица – заработанный внимательным уходом или тщательно нарисованный? Что выбираете вы?» Особый упор делали на сохранении молодости, и на обоих континентах было много написано о кремах и средствах ухода для кожи и волос, которые помогут отодвинуть старение.

Нам часто кажется, что журнальные статьи о борьбе с возрастом – относительно недавнее изобретение, однако статья Полин Пфайффер (она известна тем, что была второй женой Эрнеста Хемингуэя) в американском Vogue 1922 года свидетельствует об обратном – вчитайтесь в заголовок: «Каким бы свежим и энергичным ни было ваше лицо в возрасте десяти лет, когда вы вступаете в «темную» полосу жизни, за ним стоит следить неукоснительно».

Макияж же стал по-настоящему массовым явлением только в конце двадцатых. К 1929 году французский Vogue уже вовсю рекламировал помаду Rouge Camelon, а в американском Vogue та же Елена Рубинштейн рукоплескала «волшебству, которое заключается в макияже» и рекламировала помаду Cubist Lipstick и румяна Red Raspberry Rouge. (На самом деле в США она начала рекламировать румяна и помады еще в начале 1923 года – гораздо раньше, чем в Великобритании, где ее реклама придерживалась «антимакияжной» политики.) A Defence of Rouge («В защиту румян». – Прим. пер.), первый материал в поддержку макияжа, вышел в британском Vogue только в 1924 году. Скорее всего, таким передовым отношением к декоративной косметике Америка обязана Голливуду и его невероятному влиянию. Компактные футляры с пудрой или румянами, к которым часто прикладывалась и помада, выпускались в самом разнообразном дизайне. Предполагалось, что под каждый наряд можно подобрать соответствующий футляр. Также было разрешено поправлять макияж прилюдно. Правда, в некоторых объявлениях все еще прослеживался предостерегающий тон: реклама помады Tangee, которая публиковалась и в Великобритании, и в Соединенных Штатах, предупреждала, что «макияж должен подчеркивать вашу личность, но не стоит слишком сгущать краски». Еще одна марка помады, Michel, обещала, что «MICHEL не сделает вас накрашенной. Она сделает вас красивой» (британский Vogue декабря 1929 года). Другие действовали более прямолинейно: Maybelline в 1929 году в своей рекламе туши для ресниц Maybelline Eyelash Beautifi er цитирует Джона Мильтона («Душа твоя заключена в твоих глазах») и заявляет, что тушь «используют ведущие актрисы сцены и кино».

В то время, когда в Британии наконец появилась первая реклама помады, отношение к макияжу в Соединенных Штатах было уже совершенно иным (особенно если сравнивать с прошлыми веками): журналисты вовсю писали о том, какую декоративную косметику сочетать с новейшим «аксессуаром» красоты – загаром.

Модные журналы стали важным инструментом, с помощью которых косметика вошла в повседневную жизнь женщин. На каждой обложке отныне была модель с ярким макияжем (Harpers Bazaar, август 1940 г.).

К концу 1920-х рекламные объявления стали печатать в цвете, что значительно облегчило задачу производителей яркой декоративной косметики – например помад.

К этому моменту все больше рекламных изображений стали цветными, что значительно облегчало работу автору текста. Подробно описывать обещанный эффект больше не было никакой нужды, эту функцию взяли на себя иллюстрации. Купить косметику тоже стало проще простого: в Соединенных Штатах Меккой красоты для народных масс стали аптеки и галантерейные магазины. Все товары там стоили одинаково – пять или десять центов; за помаду просили как раз десять. В Великобритании ту же функцию взяла на себя сеть аптек Boots. Прошли те времена, когда для покупки косметики требовалось сначала отправить письмо с запросом: в 1929 году в рекламе пуховок для пудры Boots хвастается восемьюстами отделениями по всей Великобритании, а объявление о помаде Tangee уверяет, что она «продается везде».

Отрицательная реклама

Чрезмерно негативная, пренебрежительная и снисходительная по отношению к женщинам реклама, которая старалась затронуть самые уязвимые места, начала появляться в 1920-х и продержалась вплоть до 1960-х, когда западный мир захлестнула вторая волна феминизма. Хотя многие считают, что такой уничижительно-угрожающий посыл (хоть и в менее явном виде) применяется и сегодня

С начала двадцатого века тон рекламы сменился. Теперь порой она выглядела как упрек, а иногда даже – как грозное предупреждение. Косметику женщинам пытались продать, задев их за живое. Реклама в американском Vogue 1909 года просто вопиет: «БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ ВУАЛИ? ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС. Гордитесь ли вы своим цветом лица? Конечно, периодически вуаль носят все девушки – но есть такие, которые ее не снимают». В большой редакционной статье в том же журнале в ноябре 1922 года подчеркивается, что, если вы недостаточно красивы, не стоит винить никого, кроме себя самой (ну разве что вы не «решительно обезображены»): «Женщины всегда интересовались косметикой, то больше, то меньше, но только современная женщина пришла к пониманию, что, пусть и не все представительницы пола могут тягаться красотой с Еленой Троянской, с надлежащим уходом любая – если только она не решительно обезображена – имеет полное право рассчитывать на чистую кожу и значительное улучшение вида зубов и рук». Реклама омолаживающих процедур Helena Rubinstein в 1923 году звучит особенно язвительно: «Обычно именно внешность – причина того, почему одних дам сопровождают в свет и на вечеринки, а с другими встречаются исключительно дома».

Рекламодатели решили, что лучший способ заставить женщину покупать косметику – запугать ее. Макияж позиционировался как люкс и лоск. Предполагалось, что чем больше усилий вы приложите, тем красивее сможете стать. А если вы не прилагаете вовсе никаких усилий – ну что ж, сами виноваты.

Заголовок одного из рекламных объявлений Elizabeth Arden 1929 года гласит: «Некоторые мужья стоят того, чтобы их удержать… Красоты лица, возможно, и достаточно, чтобы завоевать мужчину, но чтобы его удержать, в наш век конкуренции требуется гораздо больше». В 1921 году реклама мыла Palmolive спрашивает: «А ваш муж женился бы на вас снова?» К 1932 году стиль продаж марки меняется мало: «Эксперт по красоте научила меня, как удержать мужа – и почему многим женщинам это не удается… Сохраните цвет лица, как у школьницы». К счастью, такие пренебрежительные рекламные тексты, достигнув своего пика в 1950-м, постепенно сошли на нет – благодаря прокатившейся по всему западному миру второй волне феминизма. Хотя многие убеждены, что снисходительный тон преобладает в рекламе косметики и в наши дни.

Рождение Голливуда

Джин Харлоу на обложке Photoplay (декабрь 1931 г.) и Монро на обложке Picturegoer (17 ноября 1956 г.). Журналы для поклонников способствовали росту популярности актрис и позволяли читательницам повторять образы любимых звезд.

В журналах и рекламных блоках косметики стали часто встречаться короткие уроки макияжа с участием актрис. Изучив образ, например, Джин Харлоу в журнале Photoplay (май 1933 г.), поклонники пытались его повторить, а производители косметики стремились тем самым вывести макияж за пределы съемочных площадок Голливуда.

Благодаря телевидению производители косметики впервые получили возможность продавать и демонстрировать свою продукцию миллионам зрителей; рекламодатели могли сочинять истории и расписывать достоинства продуктов, пытаясь соотнести их с жизнью реальных женщин. Несмотря на то что телевидение еще было черно-белым, продажи именно декоративной косметики – как помады и лака для ногтей после кампании Fire and Ice марки Revlon – выросли феноменально.

Возникновение и стремительный подъем индустрии немого кино, наблюдавшиеся с 1894 по 1929 г., оказали огромное влияние на развитие декоративной косметики. Отголоски той эпохи мы слышим и сегодня. Изначально в кино применяли тот же грим, что и для театральных постановок. Но киноактеры должны были передать весь спектр эмоций без слов, – соответственно, сделать их черты лица выразительными было особенно важно. Косметика использовалась не только для облегчения игры. Стиль макияжа был также языком, на котором зрителю объяснялся характер героини – от типичных опущенных уголков бровей у «феминистки-«флэппера» и любительницы повеселиться» (Клара Боу) до почти черных губ и плотного макияжа глаз «женщины-вамп» (Теда Бара). Оглядываясь на этот период, трудно не задаться вопросом: когда же актрисы успели превратиться из признанных экспертов в макияже (не только благодаря неотъемлемой роли декоративной косметики в их профессиональной деятельности, но и потому, что все новинки в первую очередь попадали именно к ним) в примеры для подражания?

Чтобы найти ответ, надо принять тот факт, что в XX веке (как, впрочем, и сегодня) поклонники и фанаты отождествляли себя со звездами. Сначала это отождествление основывалось на том, что людям хотелось походить на своих кумиров характером и привычками, но постепенно в центре внимания оказывались стиль одежды и внешность. Историк Аннетт Кун, изучив влияние Голливуда тридцатых годов на повседневную жизнь и взяв интервью у многих женщин, отмечала: «Кинематограф открыл воображению этого поколения безграничные просторы возможных ипостасей женщины»[78]. Журналы об актерах, актрисах и новых фильмах вывели мир кино за пределы кинотеатров. Они пользовались огромной популярностью – и, публикуя рекомендации звезд и рекламу с их участием, первыми освоили жанр «повторите образ». Потакая стремлению женщин походить на своих кумиров, издания вводили разделы о красоте – и процветали. Журнал Picturegoer (1921–1960) начал как ежемесячный, но скоро стал еженедельным. Поначалу основное внимание в нем уделялось сюжетам новых фильмов, но скоро издатели поняли, где залегает золотая жила, и переключились на актеров, которые там играли. В тридцатых годах в журнале появился раздел Leave it to Anne («Предоставьте это дело Энн», англ. – Прим. пер.), который целенаправленно обращался к читательницам, мечтавшим стать похожими на звезд.

«Не хотелось бы и вам знать голливудский секрет красоты?»

реклама Max Factor, 1934 г.

В апреле 1932 года один из первых американских журналов для поклонников, Photoplay, ввел рубрику Photoplay’s Hollywood Beauty Shop («Голливудский магазин красоты в Photoplay». – Прим. пер.). Вела рубрику Каролин ван Вик. Подзаголовок гласил: «Каждый месяц мы раскрываем секреты красоты звезд». «Голливудский магазин красоты» отошел от обсуждения темы «оденься, как звезда» (для многих читательниц это было просто не по карману) и сконцентрировался исключительно на прическах и макияже, как на более доступных для копирования. Великолепный урок макияжа с Джин Харлоу – отличный пример того, как это работает. Черты лица Джин сначала описывают («брови высокие, тонкие и сильно изогнутые»), затем хвалят («высокая бровь визуально делает глаза больше, придает лицу четкость и общую привлекательность») и, наконец, объясняют с помощью описаний и фотографий, как можно повторить ее образ. Совсем как современные журнальные или видеоуроки!

Три года спустя редакция Photoplay – которая, возможно, уже сама была не рада тому, что породила, – напоминает женщинам о чувстве меры и предостерегает их от попыток полностью перекроить свою внешность по образу и подобию кинозвезды: «Будьте собой! Возможно, ваш тип лица очень похож на Джин Харлоу – но это не значит, что вам надо превратить себя в полную ее копию»[79]. А к 1937 году Каролин ван Вик четко сформулировала, насколько сильна связь между Голливудом и красотой, написав, что «каждая женщина за стоимость билета в кино может попасть в бесплатную школу красоты, которую предлагает Голливуд, – и подавляющее большинство так и делает»[80].

Еще Photoplay опубликовал несколько материалов, где на примере знаменитостей была предпринята попытка классификации разных типов внешности. В статье «Стили макияжа глаз для разных типов внешности» изучаются тонкости нанесения туши для ресниц[81], а в статье «Знаменитые брови» описывается, какая форма бровей наиболее подходит вашему типу лица. Описывая тонкие брови Дитрих и Харлоу, автор замечает: «Нередко бывает, что новое веяние в красоте зарождается в Голливуде, а потом захватывает Соединенные Штаты»[82]. В статье 1937 года ван Вик пытается уйти от слепого копирования и переходит к составлению собирательного образа, где смешивает элементы стиля разных звезд: губы Клодетт Колбер, брови Джоан Кроуфорд и глаза Лоретты Янг[83].

Журнальные разделы «Как повторить образ» были не единственными, кто призывал женщин подражать актрисам. Марки активно поддержали эту идею, публикуя рекламные объявления, где прослеживалась та же мысль. Самым плодовитым на этом поприще был голливудский поставщик средств макияжа Макс Фактор. Реклама Max Factor обещала покупательнице не только румяна или тональный крем, но и шанс выглядеть, как знаменитость. Вопросы наподобие «Не хотелось бы и вам знать голливудский секрет красоты?» не предусматривали отрицательный ответ[84]. На рекламных изображениях начала тридцатых мы видим самого Макса Фактора, выполняющего макияж модели. Но с 1933 по 1937 г. для большинства объявлений Max Factor применяли проверенный метод: иллюстрации звезд, наносящих макияж самостоятельно, или, например, серию из трех фотографий, где актриса пользуется разными косметическими средствами. Эти рекламные объявления, в которых участвовали самые знаменитые актрисы того времени – Джин Харлоу, Бетт Дэвис, Оливия де Хавилланд, – удивительным образом мало отличались по стилю от редакционных статей в разделах о красоте Photoplay. Единственным отличием было активное продвижение конкретного продукта. Сопровождавший фотографию текст еще более ясно давал понять, что, если пользоваться той же косметикой, что и звезда, вы обретете тот же блеск и притягательность. Одна реклама 1934 года вообще явно намекала, что «секрет привлекательности» Харлоу заключается именно в макияже[85]. Идея была проста: если звезда – которой читательница восхищается и с которой себя отождествляет – покажет этой самой читательнице наилучший макияж, ей непременно потребуются эти румяна, эта помада и эта тушь.

Экран телевизора

Десятилетия, последовавшие за Второй мировой войной, стали для западного мира эпохой изобилия. Уровень жизни вырос до небес. В Западной Европе, в Соединенных Штатах и в Японии сформировалось новое общество – общество потребления. Новорожденное телевидение (появившееся в 1941 г. в США и в 1936 г. в Британии) стало не только движущей силой для косметических инноваций, но и захватывающей платформой для рекламы индустрии красоты. Оно несло информацию о новых продуктах сразу в миллионы домов. Глобальный рынок красоты рос даже быстрее, чем доходы населения.

Хэзел Бишоп изобрела первую действительно стойкую помаду, которая в 1950-х очень активно рекламировалась на телевидении.

Впервые в истории телевидение позволило производителям косметики демонстрировать свою продукцию напрямую миллионам зрителей; рекламодатели могли сочинять истории и обещать женщинам то, что, как им казалось, те хотели услышать.

Музы макияжа

Теда Бара

Одна из американских кинозвезд, Теда Бара, уникальна тем, что от начала и до конца являлась творением рекламного отдела киностудии. Фильмы с ее участием приносили больше денег на каждый вложенный доллар, чем фильмы с любой другой актрисой ее эры. Согласно легенде, Теодосия Гудман получила имя Теда Бара в 1915 году, когда проходила кинопробы. Ее выбрали, несмотря на отсутствие опыта. Уильям Фокс, киномагнат и основатель киностудии Fox, впоследствии рассказывал писателю Эптону Синклеру: «Однажды нашему рекламному отделу пришло в голову, что мы выпустили на экран все возможные женские типажи, кроме аравийки. [Наш директор по рекламе] придумал легенду, что Мисс Гудман родилась на Аравийском полуострове… мы взяли слово arab («аравиец», англ. – Прим. пер.), перевернули его задом наперед – получилось Bara (Бара), а имя сократили с Теодосии до Теды»[86].

Считается, что сама Бара с энтузиазмом отнеслась к этой кампании: якобы, когда Фокс спросил ее о месте рождения, она ответила: «Ну, ответ «Цинциннати» недостаточно экзотичен, правда? Что, если мы скажем, что в пустыне Сахара?» При первом представлении прессе ей было велено не разговаривать – для поддержания иллюзии, что она не понимает и не говорит по-английски. Ход оказался верным: на следующий день газеты писали о том, что Фокс обнаружил величайшую актрису всех времен.

Представленная публике в 1897 году картина Филипа Берна-Джонса «Вампир», где изображена склонившаяся над жертвой-мужчиной бледная женщина с темной тенью вокруг глаз, а также стихотворение Киплинга и «Дракула» Брэма Стокера, опубликованные в том же году, познакомили широкую общественность с таким понятием, как «вампир». Вскоре родилась мода на вампирш, или «женщин-вамп»: неотразимая смертоносная красотка, которая бессердечно выпивает из мужчин любовь и жизнь. Голливуд быстро принял героиню в свои ряды: она стала предшественницей роковых женщин нуара. Тогда киноиндустрия начала разрабатывать женские роли без особых подробностей характера; в основном эксплуатировались два типа – «женщина-вамп» и «флэппер». Оба типажа имели свои признаки в прическе и макияже, помогая зрителям их различать. До рождения «звукового» говорящего кино это было особенно важно.

Лицо Бары было воплощением стиля «вамп»: сильное и чувственное, с густо обведенными глазами и тяжелыми веками. Скоро она стала всемирно знаменитой. Пока гримерные отделы киностудий только начинали привыкать к особенностям работы с черно-белой ортохроматической пленкой, которую использовали на заре кинематографа (она отличалась сверхчувствительностью к синему цвету и делала глаза Бары слишком светлыми), актриса обратилась к Елене Рубинштейн с просьбой разработать специально для нее кайал особенно насыщенного цвета, чтобы ее глаза в кадре были более выразительными. Впоследствии Рубинштейн комментировала: «Эффект оказался невероятно драматичным… это была сенсация, о которой написала каждая газета и каждый журнал»[87]. Образ Бары был близок к гротеску, а сюжеты фильмов с ее участием настолько оторваны от реальности, что она не представляла никакой угрозы общепринятой морали и обычной женщине. Но при этом ее популярность окончательно сделала макияж социально приемлемым. Как говорила сама Бара, «вампирша, которую я играю, – это месть от имени всех женщин их эксплуататорам. Пусть у меня лицо вампира, но сердце – феминистки».

Клара Боу

Как и у многих актеров эпохи немого кино, путь Клары Боу к славе начался не самым благоприятным образом. Родившаяся в 1905 году в съемной квартире в трущобах Бруклина, она принадлежала к первому поколению, выросшему на немых фильмах. Несмотря на неодобрение страдавшей психическим расстройством матери, которая пыталась перерезать горло Клары ножом для рубки мяса, лишь бы не позволить собственной дочери заняться таким позорным ремеслом, как актерство, девочка мечтала стать звездой. Мечта сбылась, когда она выиграла конкурс в журнале для поклонников кино. Благодаря своей кипучей энергии и таланту передавать эмоции вскоре Клара стала самой популярной актрисой студии Paramount. Ее самая известная роль – продавщицы, в которую влюбляется руководитель, в фильме It («Это») 1927 года. Именно Клара стала первой it-girl – это выражение, так популярное в наше время, было изобретено специально для нее («эта девушка», «та самая девушка». – Прим. пер.). Зрители обожали Клару: за неделю она получала более восьми тысяч писем от фанатов.

Клара Боу стала воплощением «ревущих двадцатых». Но, как пишет ее биограф Дэвид Стенн, произошло это не сразу[88]. Для своего первого фильма, Beyond the Rainbow («За радугой»), она не только сама купила все платья, в которых снималась (деньги на это пришлось занять у тети), но даже макияж ее попросили сделать самостоятельно. Другие актрисы отказались ей помочь – мол, они учились сами, пусть учится и она. В итоге, увидев Клару на съемочной площадке, режиссер Кристи Кабанн с отвращением выругался – настолько она походила на клоуна!

Внешность Боу – важная часть ее успеха. Имидж решительной девчонки-сорванца, который делал ее одинаково привлекательной и для мужчин, и для женщин, полностью соответствовал ее характеру. И при этом многие элементы ее образа – тонкие направленные вниз брови, маленький рот с губами бантиком и с ярко выраженным «луком Купидона», большие подведенные глаза – стали приметами целого поколения «женщин нового образца».

Голливудская беспечная эмансипированная девица-«флэппер» была не такой роковой героиней, как женщина-вамп, но не в меньшей степени символизировала происходящие в обществе изменения. В своей книге «Флэпперы» Джудит Макрелл рассказывает, что эти девушки курили, укорачивали юбки, коротко стригли волосы, сами выбирали сексуальных партнеров и сами зарабатывали себе на жизнь. Впервые в истории западного мира молодые женщины заявляли право на жизнь без брака и материнства.

Еще Боу была знаменита своими рыжими волосами. Для роли в фильме Red Hair («Рыжая»), который был создан специально под нее, – их обесцветили и выкрасили хной в еще более яркий рыжий оттенок. Потрясающая заставка была снята с помощью новой революционной технологии «Техниколор», так что зрители могли видеть цвет ее волос во всей красе. Уровень продаж хны сразу взлетел. К сожалению, копия фильма утеряна.

Как и других актрис, Боу привлекали к рекламе продуктов красоты – от средств макияжа (она фигурировала в рекламе линии Society Max Factor) до духов. Она даже стала прототипом одной из героинь романа «Великий Гэтсби». Его автор, Фрэнсис Скотт Фицджеральд, так описывает молодую эмансипированную Кэтрин: «стройная молодая женщина… с плотными, коротко стриженными рыжими волосами и молочно-белой кожей. Ее брови были выщипаны и снова нарисованы поверх, с более резким наклоном». Но главным орудием Боу был, безусловно, ее личный магнетизм. Билли Уайл дер вспоминал, что она обладала удивительным свойством, заставляя вас почувствовать практически «телесный импульс». По его словам, на такое была способна только Клара Боу и, позднее, Мэрилин Монро.

Несмотря на малообнадеживающее начало своих отношений с косметикой, со временем Боу вполне овладела искусством макияжа и даже оставила подробнейшие инструкции для гримера похоронного бюро: «Color Lift Helena Rubinstein яркого рыжего цвета для волос, коричневый карандаш для бровей, тени и накладные ресницы. На губах – самый подходящий оттенок красного, а форму губ сделать чуть полнее естественной». Для образца она приложила несколько фотографий – кадров из своих фильмов[89].

Жозефина Бейкер

Борец за гражданские права, танцовщица, певица и актриса Жозефина Бейкер олицетворяла Век джаза как никто другой. Она родилась в Сент-Луисе в штате Миссури в 1906 году и с ранних лет начала работать официанткой и уборщицей, зарабатывая на жизнь для своей семьи, а потом, сбежав из дома, для самой себя.

Будучи подростком, она уже гастролировала по Соединенным Штатам с танцевальной труппой. После распада труппы ей удалось найти работу в эстрадной группе. Изначально, сочтя ее внешность неподходящей, ее не торопились выпускать на сцену, взяли только костюмершей. Глядя представления из-за кулис, она выучила весь репертуар, а когда одна из танцовщиц заболела, заняла ее место.

Наконец Бейкер приняли в передвижное европейское варьете-шоу La Revue Nègre («Негритянское ревю»), премьера которого состоялась в 1925 году в Téâtre des Champs-Élysées («Театре Елисейских Полей»). Париж был наводнен американскими актерами и писателями – после того, как в 1914-м рухнула система золотого стандарта, их привлекал более слабый, относительно доллара, франк. Глянцевое приглаженное каре, густо накрашенные глаза и темные губы – она была воплощением современной феминистки-«флэппера». Ее выступление в откровенной юбке из перьев сразу же стало сенсацией. Бейкер поселилась во Франции, а в 1927 году примкнула к труппе кабаре «Фоли-Бержер» и стала звездой весеннего шоу. Ее костюм состоял только из юбочки, к которой были привязаны бананы, но девушку это нисколько не смущало, а только прибавляло ей популярности.

В Париже, в отличие от Соединенных Штатов, ее темной кожей восхищались, и скоро на нее посыпались предложения от престижных марок об участии в рекламных кампаниях. С огромных щитов, развешанных по всему городу, она предлагала блестящую помаду для волос Baker Fix. Елена Рубинштейн, никогда не упускавшая ни одной возможности, рекламируя новый крем Valaze Water Lily, обещала сделать тело каждой покупательницы «таким же, как у Жозефины Бейкер». Введенная Шанель мода на загар тоже сыграла на руку Бейкер, и она стала лицом рекламной кампании роскошной коллекции Riviera. Из уникальной внешности Бейкер все пытались извлечь свою прибыль. Редакторы отделов красоты посвятили немало квадратных сантиметров статей различным способам достижения карамельного оттенка кожи. В некоторых из них белокожим женщинам предлагалось втирать в лицо масло грецкого ореха до получения светящейся темной кожи «как у Бейкер». Эрнест Хемингуэй охарактеризовал ее как «самую поразительную женщину из всех, когда-либо живших».

Бейкер не понаслышке была знакома с косметикой (и ценила хороший сценический образ): в 1929 году в гастрольный тур по Европе и Южной Америке она взяла с собой 137 фунтов (около 62 кг. – Прим. пер.) пудры для лица. Но несмотря на то, что обожание всей Франции ей принес оттенок ее кожи, – а также несмотря на собственные, свободные от предрассудков взгляды, – она любила отбеливающие средства и, судя по всему, втирала в кожу лимонный сок и купалась в козьем молоке с добавлением отбеливателя.

Бейкер ездила по всему миру, но продолжала жить в Париже, и последние годы своей жизни посвятила борьбе за права человека. Во время Второй мировой войны, работая под прикрытием, она сыграла большую роль в деятельности французского движения Сопротивления – и стала первой американкой, похороненной во Франции с военными почестями.

Анна Мэй Вонг

Анна Мэй Вонг, первая голливудская кинозвезда китайского происхождения, родилась в Лос-Анджелесе неподалеку от Китайского квартала, в том самом районе, где многие киностудии снимали фильмы «про Китай». Съемки поражали ее воображение, и она всегда находила повод, чтобы оказаться поблизости. В возрасте 14 лет она попала на площадку одного из фильмов в качестве статистки – и последующие два года с удовольствием играла эпизодические роли, пока наконец в 1921 году не оставила школу ради актерской карьеры. Фирменная, ровно срезанная челка, типичная для двадцатых гладкая прическа (и, несомненно, предположительно экзотическое происхождение – хотя на самом деле она была коренной американкой) – относили ее в категорию «вамп».

Законы Соединенных Штатов в то время запрещали межрасовые отношения. Для Вонг это означало, что она могла рассчитывать на главную роль только в том случае, если исполнитель главной мужской роли также был азиатом (в противном случае на роль утверждали белую актрису и гримировали ее под азиатку). Устав от этой дискриминации и от того, что ей всегда предлагали однотипные роли злодейки, в 1928 году она при первой же представившейся возможности уехала в Европу. Там ей удалось более полно раскрыться – и как актрисе, и как личности. Вонг обрела известность, а заодно ввела моду на создание идеального цвета лица с помощью пудры. В 1931 году она вернулась в Голливуд и вместе с Марлен Дитрих сыграла в «Шанхайском экспрессе», однако через год, когда MGM подыскивала актрису на роль китаянки Лян Ва в фильме «Сын-дочь», ей опять отказали, заявив, что ее внешность «слишком китайская». Довольно печально осознавать, что из-за предубеждений эпохи и места, в которых Анне Мэй Вонг суждено было родиться, ее карьера так толком и не состоялась.

И все же актриса сыграла важную роль первопроходца индустрии, а ее влияние на мир красоты можно проследить и по сей день: именно Анна Мэй Вонг стала вдохновением для коллекции осень-зима 2014 года американского модного дизайнера Анны Суи.

Грета Гарбо

Грета Гарбо родилась в Стокгольме в 1905 году, ее настоящее имя – Грета Густафссон. Она обожала театр и, говорят, могла часами бродить у служебного входа, наблюдая за входящими и выходящими актерами. Бросив школу, она подрабатывала моделью в универмаге, демонстрируя шляпки, и впоследствии даже принимала участие в съемках рекламных роликов. Но главное, она выиграла грант на обучение в Королевском драматическом театре Стокгольма, где ее и обнаружил шведский режиссер Мориц Стиллер. Вскоре они заключили контракт с MGM по предложению Луиса Б. Майера, который видел их совместный фильм «Сага о Йесте Берлинге».

В 1925-м Гарбо переехала в Голливуд, где киностудия настойчиво порекомендовала ей сбросить вес, изменить прическу, убрав волосы назад, и привести в порядок зубы. Кроме отлично очерченного лица, у нее были очень выразительные глаза, которые она красила особенным образом: сначала наносила на веки слой вазелина, покрывала его пудрой нейтрального оттенка, а затем растушевывала в складке века темные тени и по контуру добавляла черную подводку – смесь того же вазелина и древесного угля. По тем временам это был довольно строгий образ, который определил моду на много лет вперед, – мы еще увидим его в графичных четких макияжах шестидесятых. Считается, что знаменитое свечение ее кожи, запечатленное на пленке, достигалось с помощью пудры Silver Stone № 2 Max Factor. Эта пудра была популярна среди актрис, потому что содержала немного серебра и придавала коже мерцание. Вне съемочной площадки Гарбо, предположительно, использовала «лишь чуть пудры, немного помады и карандаш для бровей»[90].

Добавьте сюда редкий тембр голоса и акцент – и вы получите идеал рафинированной женственности и «нездешности», ставший определяющим для моды 1930-х. В статье T en Came Garbo («И пришла Гарбо». – Прим. пер.) в 1932 году журнал Vanity Fair рассказал, какое влияние образ Гарбо оказал и на ее коллег-актрис, и на зрителей. Известна цитата Сесила Битона: «До Гарбо все лица было бело-розовыми, но ее простой и аскетичный макияж полностью изменил внешность модниц».

В отличие от многих стилизованных и слегка гротескных образов, популярных в двадцатые, холодная лощеная красота Греты Гарбо еще долго оставалась востребованной. В 1950 году, через девять лет после ее последней роли в кино и, соответственно, почти полного исчезновения с экранов, по результатам голосования «Книга мировых рекордов Гиннесса» назвала Гарбо самой красивой женщиной в мире. Невозможно отрицать гипнотическую силу ее лица. Как точно сформулировал писатель и философ Ролан Барт, «Гарбо принадлежит к той эре кинематографа, когда наивысший зрительский экстаз вызывала передача выражения человеческого лица, когда изображение человека действительно полностью захватывало и поглощало зрителя».

Первопроходцы индустрии красоты Визионеры и водевиль

В начале двадцатого века выделилась группа предпринимателей, которые, сотрудничая с Голливудом и салонами красоты, начали производить косметику и для продажи в розницу – для только что обретших свободу и независимость женщин. В процессе этого они ухитрились создать необъятную индустрию красоты, какой мы знаем ее сегодня.

К концу XIX века наметилась группа ключевых игроков – первопроходцев, которые в последующие несколько лет заложат фундамент той современной индустрии красоты, какой мы знаем ее сегодня. Изучив их истории, легко заметить, что у них было немало общего. Все они сумели оказаться в нужном месте в нужное время (и, конечно, главное – это распознать). И все они, едва заметив хотя бы намек на возможность, тут же за него хватались. Что поразительно, индустрия росла и процветала и во время обеих войн, и в период Великой депрессии. Во время Первой мировой войны женщины прочувствовали, что такое собственные заработанные деньги, и уже не желали от них отказываться. Впервые в истории у них были свободные средства, и они без остановки покупали косметику – приемлемые по цене мелкие предметы роскоши, которые становились все доступнее. Вдохновленные новыми правами и свободами, женщины самовыражались с помощью макияжа, чем кардинально отличались от своих мам и бабушек, которые считали косметику чем-то неприличным. У девушек вдруг появилась возможность подражать своим кумирам с большого экрана, и они ей с радостью воспользовались.

Кроме того, любопытна смена эпицентра растущей индустрии красоты. Хотя производство косметики зародилось и поначалу концентрировалось в Европе, к концу Второй мировой войны несомненным лидером тут стали Соединенные Штаты.

К 1945 году продажи косметики в Соединенных Штатах достигли невероятной цифры в 805 миллионов долларов[91]. Частично это стало возможным благодаря зарождению и расцвету Голливуда, но сыграли роль и войны. Европейские косметические компании были загружены производством товаров для фронта, типа талька для ног и маскировочных мазей, и им не хватало ресурсов для производства помад и румян. Часть подобных «военных» товаров производили и американские фирмы, но все-таки они смогли вырваться вперед. В 1914-м компания Елены Рубинштейн появилась на рынке Соединенных Штатов – в то же время, когда Элизабет Арден начала свою деятельность по импорту красоты европейского образца. В Лос-Анджелесе прочно закрепились Макс Фактор и Джордж Вестмор – в самое нужное время, когда Голливуд вот-вот должен был прогреметь на весь мир. Затем наступающие перемены почуяли и Чарльз Ревсон и Эсте Лаудер – первого ждал нетронутый рынок лаков для ногтей и безграничные возможности телевизионной рекламы, вторую – введение оригинальных маркетинговых приемов и свободная ниша марки красоты с научным уклоном (правда, справедливости ради, отметим, что Елене Рубинштейн это тоже пришло в голову).

Поразительное умение предугадать, что именно окажется востребовано в следующий момент, и быть в нужном месте в нужное время – не единственное, что объединяет пионеров «красивого» бизнеса. Все они – добившиеся всего своими силами авантюристы-одиночки, начавшие в скромных, часто стесненных обстоятельствах, которым приходилось пробивать себе дорогу к успеху, и иногда – клыками и когтями. Они мечтали изменить свою жизнь и заранее программировали себя, изменяя имена и сочиняя фантастические истории собственного происхождения. Изучая их биографии, сложно отделить правду от вымысла. Они были гениями маркетинга, которые изобрели иллюзию красоты и механизм создания и продажи мечты.

Золотой век Голливуда

ДЖОРДЖ ВЕСТМОР И СЕМЕЙСТВО ВЕСТМОРОВ

Говоря, что современная косметическая индустрия зародилась в Голливуде, мы нисколько не преувеличиваем – но были времена, когда семейство Вестморов по сути и было той самой индустрией. В этот Золотой век то один, то другой Вестмор возглавлял гримерное отделение Paramount, Universal, Warner Brothers, RKO, «20-й век Фокс», Selig, Eagle-Lion, First National и еще десятка киностудий.

Но корни этого клана залегали далеко от Голливудских Холмов. Джордж Вестмор родился на британском острове Уайт в 1879 году. Он работал хлебопеком и цирюльником и какое-то время служил в британской армии, пока не был признан «негодным по медицинским причинам» – тогда он открыл свой парикмахерский салон. Частично вдохновленный успехом, частично влекомый тягой к странствиям (второе, пожалуй, было даже сильнее), он переехал в английский Кентербери, затем в Канаду и, наконец, в Соединенные Штаты. После очередного переезда в Кливленд в 1913 году настал момент, когда Джордж, помимо создания причесок, начал заниматься и женским макияжем. Тренировался он на проститутках – не считая актрис, это были единственные женщины, которые пользовались декоративной косметикой. Каждый вечер после работы он брал свои баночки, шел в бордель и практиковался, раскрашивая работниц заведения, нанося краску на соски, лодыжки, тазобедренную часть и заднюю поверхность бедер. Ну и на лица тоже. Параллельно он начал обучать своих юных сыновей искусству изготовления париков. Джордж любил ходить в кино и смотреть на великих актеров тех лет – Чарли Чаплина, Мэри Пикфорд и Лиллиан Гиш, – но всегда обращал внимание, насколько плохо сделаны их парики и как нелепо выглядит на экране макияж (актеры тогда все еще гримировали себя сами и, не всегда понимая разницу между театральным и кинематографическим гримом, раскрашивали лица так, чтобы видел зритель с самого последнего ряда, в то время как кинокамера находилась от них в нескольких метрах). Этот макияж выглядел и непрофессионально, и непоследовательно: один и тот же актер в разных сценах мог быть загримирован совершенно по-разному.

Джордж понял, что только-только оперившаяся индустрия кино нуждается в его помощи, и отправился в Голливуд. Устроившись на работу в парикмахерский салон Maison Cesare, он убедил киностудию Selig, что им требуется гримерное подразделение на съемочной площадке. Первую в истории студию визажиста Джордж обустроил в 1917 году, каждый день проводя там с пяти до восьми утра, после чего отрабатывал полный рабочий день в салоне. Однажды в студию вошла актриса Билли Берк. Джордж, заметив, как редки ее волосы, предложил изготовить для нее парик. Работал он очень быстро и, к ее удивлению, выполнил свое обещание уже на следующий день – и это был не какой-то там, а отличный, продуваемый воздухом парик. Тогда же он взял на себя смелость покритиковать ее макияж. Когда он закончил работать над ее образом, то понял, что чего-то все еще не хватает. Джордж отрезал самые кончики волос с затылка ее парика и приклеил их, по одному, вместо ресниц – возможно, таким образом создав первые в мире отдельные накладные ресницы.

В 1917 году, организовав первое гримерное подразделение на киностудии, Джордж Вестмор положил начало династии гримеров.

В 1935-м открылся House of Westmore («Дом Вестморов». – Прим. пер.), и братья начали продажу собственной линии салонных и потребительских косметических средств

К тому моменту стало ясно, что киноиндустрию ожидает стремительный рост. Джордж и еще один изготовитель париков, Луис, поняли, что Голливуду скоро потребуется очень много косметики. Но кто же, задали они себе вопрос, действительно понимает в косметике? Ответ был очевиден – актеры; именно они по долгу службы должны были знать о макияже все! Да, в наше время это кажется невообразимым, но вся индустрия красоты Голливуда была создана двумя парикмахерами при поддержке горстки актеров – человек пятнадцати, – к которым обратился Луис. Вместе они создали группку под названием Motion Picture Makeup Artists Association («Ассоциация художников по макияжу для кинематографа». – Прим. пер.).

В 1923 году сын Джорджа, Перк, стал вторым из Вестморов, кто создал гримерное подразделение при киностудии First National (позднее она стала называться Warner Brothers). Все сыновья Джорджа – Монт, Эрн, Уолли, Бад и Фрэнк – последовали по тому же пути.

Богатое наследство

Имя Макса Фактора известно всему миру, и совершенно заслуженно. Но большинство женщин не подозревают, насколько большое влияние на женский образ, от формы бровей и губ до причесок, оказали Вестморы. В их кресле в разные моменты карьеры побывали практически все знаменитые актеры и актрисы, а Сесил Б. де Милль и вовсе отказывался сниматься в фильме в отсутствие Вестмора. Как написал в своей автобиографии Фрэнк Вестмор, «именно Эрн Вестмор, работая с Бетт Дэвис, несколькими взмахами кисти для помады изменил форму губ женщин во всем мире». Он пытался уйти от формы губ «бантиком», которую так любила Клара Боу и большинство старлеток того времени, так как считал, что Дэвис она не пойдет, и придал ее губам совершенно новые очертания. Когда он закончил макияж, она посмотрела в зеркало и сказала: «Я никогда не считала себя красавицей. Красивыми мне казались разве что мои большие глаза, которые я всю жизнь считала своей самой выгодной чертой лица. Но созданный Эрном рот каким-то образом украсил и их. Эта новая форма губ собрала все лицо в единое целое, и я даже начала казаться себе почти красивой». Бетт однажды сказала, что всей своей карьерой обязана братьям Вестмор. Если сегодня вы вдохновляетесь какой-то тенденцией в макияже, вполне вероятно, что начало ей было положено кем-то из Вестморов.

В апреле 1935-го они открыли House of Westmore («Дом Вестморов». – Прим. пер.) – «эпицентр красоты и шика не только Голливуда, но и всего мира»[92]. Идея роскошного салона принадлежала Перку и пришла ему в голову после того, как Макс Фактор пригласил его и Эрна разработать, когда будет время, парик Percern – по сути, первую накладку для маскировки лысины – на изобретенной их отцом Джорджем невидимой кружевной основе (используется до сих пор). Наблюдая, как успешно затем торговал париками Макс Фактор, Перк пришел к выводу, что довольно глупо работать на чье-либо благо, кроме собственного, семейного. Вскоре родились марка продукции для салонов и дополнительная линия – специально для розничной продажи частиц роскоши обычной публике. Купить все это можно было в «Доме Вестморов» и в магазинах по всем Соединенным Штатам.

Как и многие другие пионеры индустрии красоты, Вестморы не побрезговали идеей сочинения истории блистательного происхождения своего семейства. Фрэнк Вестмор в своих мемуарах рассказывает, как Перк распинался перед всеми насчет «благородного происхождения» Вестморов родом из Англии и как все слушали и глотали – кроме актера Чарльза Лоутона, который единственный заявил, что они заврались до невозможности. И сопроводил свое заявление почти нецензурной шуткой. Вестморы стали в Голливуде такими же знаменитостями, как и звезды, чьи лица они гримировали. Вместе со славой пришли большие деньги. Увы, похоже, братья умудрились их все растратить – кроме Уолли, который производит впечатление самого разумного в финансовых вопросах. В отличие от Макса Фактора, который по натуре был бизнесменом, Вестморы были людьми творческими, со всеми вытекающими: семейной враждой, транжирством, гулянками, братской завистью, алкоголизмом и бесчисленными браками (и алиментами), не говоря уже о слабом здоровье и отсутствии деловой хватки. Все это в конце концов привело к закрытию «Дома Вестморов» и к краху предприятия по производству косметики.

Следующее поколение Вестморов также работает на Голливуд. Они и по сей день продолжают создавать чудеса актерского грима и укреплять фамильную репутацию, которой в 2008 году наконец воздали заслуженные почести: звезда с именем Вестморов появилась на «Аллее славы» на Голливудском бульваре.

МАКС ФАКТОР

Обладатель одного из самых узнаваемых имен в мире красоты и первый, кто начал крупномасштабное производство косметики для обычных женщин, Макс Фактор по праву считается одним из прародителей бьюти-индустрии в том виде, в каком она существует сегодня. Он родился в Польше под именем Максимилиан Факторович в 1872 году – это официальная дата, но неизвестно, верная ли. Сам Макс Фактор тут тоже ничем не мог помочь – он уверял (как и Элизабет Арден), что и сам точно не знает, когда родился!

Магазин Макса Фактора House of Makeup («Дом декоративной косметики». – Прим. пер.) в самом сердце театрального квартала Лос-Анджелеса в 1917 г.

Изображение театральной маски на крышке некоторых из ранних вариантов футляров средств, продаваемых в розницу, намекало на кинематографические и театральные корни марки.

Семья Макса была большой – он был одним из десяти детей – и бедной. И он, и его братья и сестры начали работать очень рано: ему было 9 лет, когда он пошел в подмастерья к парикмахеру и изготовителю косметики. В возрасте четырнадцати лет он получил первую оплачиваемую работу в качестве парикмахера, художника по гриму и костюмера в Русском императорском оперном театре. Там он проработал до восемнадцати лет, когда ему пришлось пройти обязательную службу в армии. Затем он перебрался в Москву и начал продавать собственную косметику и парики. Довольно скоро его заметили, и он получил должность при дворе Николая II: с одной стороны, такая честь приносила ощутимый доход, с другой – это также означало, что Макс был всегда к услугам и в полном распоряжении императорского дома. В книге Max Factor’s Hollywood («Голливуд Макса Фактора») приводятся слова Макса Фактора: «У меня не было личной жизни. С десяток человек постоянно наблюдали за мной, повсюду за мной следовали. Я не мог встречаться ни с кем наедине. Мне разрешалось только наводить красоту при дворе. Ничего лично моего мне не позволялось»[93].

Трудности пленки

Макияж для киносъемок был непростой задачей, и сложности заключались не только в том, что грубая театральная краска была видна на камере. Более серьезная проблема состояла в том, что первая ортохроматическая пленка была нечувствительна к красному, из-за чего кожа актеров казалась в два раза темнее, чем есть, голубые глаза становились почти белыми, а все красное отображалось черным. Обычный грим на экране оказывался искаженным. Панхроматическая пленка, чувствительная ко всем цветам спектра, принесла значительные улучшения, но из-за дороговизны и сложностей с поставками до 1926 года ее почти не использовали. И даже при отображении всего диапазона цветов Максу Фактору все равно приходилось разрабатывать специальный панхроматический грим. На самом деле, учитывая постоянное совершенствование технологии киносъемок, необходимость в понимании передачи цвета и внесении изменений в косметические средства была постоянной. Актеры и гримеры полностью полагались на Макса Фактора, уверенные, что он справится с очередной поставленной задачей – от изменения освещения, которое принесли с собой черно-белые звуковые фильмы, до трудностей освоения «Техниколора». Как сказал в интервью для Архива американского телевидения Фонда телевизионной академии ветеран голливудских гримерных визажист Говард Смит: «У самого Фактора не было каких-либо секретов нанесения макияжа, которыми он мог бы поделиться. Все его секреты были в производстве. Его призванием было именно изготовление косметики. Отношения гримеров с предприятием Фактора были крайне удобными, потому что мы работали в сотрудничестве: они помогали нам доводить до совершенства грим, в котором мы так нуждались в начале пути».

Долго так продолжаться не могло – особенно после того, как он, пойдя против всех правил двора, тайно женился и ожидал пополнения семейства, – и в 1904 году Макс решил эмигрировать в Соединенные Штаты. Он сбежал и от удушающих ограничений царской службы, и от растущего антисемитизма, и от участившихся погромов. Подробности этого предприятия настолько фантастичны, что мало похожи на правду: говорят, что он тонировал лицо желтым цветом, чтобы имитировать заболевание, а после того, как его отправили лечиться на воды, совершил с семьей настоящий побег.

Максу Фактору особенно хорошо удавалось сочетать в рекламе свои косметические средства и знаменитостей Голливуда – для выгодного всем сторонам продвижения и косметики, и фильмов, и актрис одновременно.

Именно американские иммиграционные власти сократили его имя до варианта, который известен нам сегодня. Сразу по приезде в Соединенные Штаты семья Факторов поселилась в Сент-Луисе в штате Миссури, где вот-вот должна была состояться Всемирная ярмарка 1904 года, и Макс надеялся, что там он сможет продать свою продукцию. К сожалению, его жена скоропостижно скончалась, и в октябре 1908 года он переехал в Лос-Анджелес, чтобы начать все сначала. В порыве, достойном истинного пророка, он открыл магазин, где наряду с собственными смесями продавал сценический грим марки Ляйхнера. Следующий год стал годом официального основания фирмы Max Factor & Company. Хотя Фактор продавал в основном декоративную косметику, наибольшим успехом пользовались его парики. Именно благодаря им он впервые попал на съемочную площадку, когда его товары взял в аренду Сесил Б. де Милль для съемок фильма The Squaw Man («Муж индианки») в 1914 г. Ходит анекдот, что трое сыновей Макса были в фильме статистами – чтобы в конце рабочего дня было проще и быстрее собрать парики у всех актеров[94].

На этом раннем этапе эволюции Голливуда большинство гримеров все еще использовали театральный грим. Но для кино он был совсем неподходящим. Театральная краска трескалась на лице – настоящий кошмар на большом экране. Главный прорыв Макса Фактора на ниве декоративной косметики произошел в 1914 году, когда он разработал тональный грим-краску в виде крема, а не карандаша. Более жидкое и эластичное средство не шло трещинами на щеках и лбу и было доступно в двенадцати оттенках. Молва разошлась быстро, и в его магазин стали заглядывать самые яркие звезды – не только для того, чтобы купить его косметику, но и затем, чтобы Макс их загримировал.

Принцип подбора цвета

В 1918 году Макс Фактор представил свой принцип «Гармонии цвета», заявив, что блондинкам, брюнеткам, шатенкам и рыжеволосым для наилучшего образа требуются разные цвета макияжа. В 1935-м, когда здание Max Factor ремонтировали и заново отделывали в стиле «ар-деко», он создал четыре комнаты, отделанные в цветах каждого из типов: персиковую – для шатенок, розовую – для брюнеток, голубую для блондинок и зеленую для рыжеволосых[95].

В 1916 году, для съемок фильма Joan the Woman («Женщина Жанна»)[96], Макс Фактор впервые был нанят в качестве руководителя гримеров. Через три года он перешел от создания косметики для киноиндустрии к созданию косметики для обычных женщин, выпустив линию макияжа Society (к 1927 году ее можно было купить в США повсеместно)[97]

Гример Говард Смит вспоминает магазин Макса Фактора: «Это был маленький магазинчик на Саут-Хилл-стрит, где косметические средства продавались в жестяных банках с его фотографией». В 1928-м Макс открыл новую штаб-квартиру огромных размеров рядом с Голливудским бульваром. Затем его фирма, обычно крайне редко прибегавшая к рекламе и публичному продвижению, заключила соглашение с киностудиями на проведение рекламных кампаний с участием знаменитостей. По сути, это означало, что Фактор мог использовать в рекламе своей продукции высокооплачиваемых звезд, взамен способствуя продвижению новейших кинокартин с их участием. Это было крайне успешное предприятие – в рекламе фигурировали самые блистательные актрисы своего времени. И оно, бесспорно, оказало немалое влияние на то, как стимулируются продажи косметики и по сей день.

Автоматическая губная помада позволявшая соблазнительно открывать футляр и красить губы одной рукой, была выпущена в 1931 году

В августе 1938 года Макс Фактор умер в своем доме в Лос-Анджелесе. Вскоре после этого его сын Фрэнк, который работал бок о бок с отцом и принимал активное участие в бизнесе, чтобы продолжить традицию, сменил имя на Макс Фактор-младший[98]. В 1991 году компания Max Factor была продана концерну Procter & Gamble.

Первые леди индустрии красоты

ЕЛЕНА РУБИНШТЕЙН

Рубинштейн славилась своей коллекцией ювелирных украшений. Говорят, нередко она доставала стратегически заготовленный экземпляр и дарила журналистам – в качестве аванса за благожелательное отношение прессы.

Старшая из восьми сестер, Хайя Рубинштейн (это ее настоящее имя) родилась в Польше в 1872 году, в скромной семье. Одна из ее биографов писала, что мать Елены регулярно мазала лица дочерей кремом, чтобы защитить их кожу от холода и непогоды, в попытках сохранить их юность и свежесть – ее явно беспокоила перспектива выгодно выдать замуж восемь девиц[99].

Проучившись в школе до шестнадцати лет, Елена начала помогать отцу в его магазинчике. Но когда родители попытались выдать ее замуж за выбранного ими мужчину, уехала в Вену к дяде и тете[100]. В 1896 году, снова разругавшись с родителями из-за очередного запланированного бракосочетания, упрямица перебралась в Австралию, в маленький городок Колерейн, где поселилась у родственников[101].

Длинное путешествие в Австралию (именно тогда она сменила имя на «Елену») на многое открыло ей глаза: по пути корабль приставал в порты роскошных городов, что давало девушке возможность рассмотреть всевозможные экзотические продукты – в том числе и косметические. Конечный пункт назначения оказался совсем не таким захватывающим. Елена плохо говорила по-английски, ненавидела солнце и боялась лошадей – что, как вы понимаете, не позволяло ей в полной мере насладиться прелестями жизни в Колерейне. Поэтому большую часть времени она проводила за работой, в магазине дяди. Обожженные солнцем австралийские красотки быстро заметили ее молочную мягкую кожу – и немедленно захотели сделать свою такой же. К неудовольствию дяди, Елена начала продавать банки с изготовленным матерью кремом для лица, которые привезла с собой, а когда те закончились, выписала еще. Но доставка была очень дорогой и занимала слишком много времени, и Елена решила делать крем самостоятельно. Догадываясь, что нащупала что-то стоящее, она уехала из Колерейна, перебралась в Мельбурн, сменила несколько работ, пока в конце концов не встретилась и не сдружилась с аптекарем, которого убедила ей помочь. После многочасовых бдений в лаборатории они воспроизвели крем ее матери. Елена была очень невысокой, меньше полутора метров, но недостаток роста компенсировала избытком нахальства. Она всегда носила высокие каблуки. Ее знаменитая мантра – «Дайте женщине правильную пару туфель, и она покорит мир». Крем, который она назвала Valaze, разлетался, как горячие пирожки. Елене удалось скопить достаточно денег и в 1903 году открыть в Мельбурне собственный салон красоты, а вскоре – и второй, в Сиднее. К 1907 году она обзавелась еще салоном в Новой Зеландии и компанией по продаже косметики почтой[102]. Рынок Австралии был, однако, ограниченным, и неутомимая предпринимательница направилась в Лондон, где открыла салон красоты под названием Salon de Beauté Valaze. В то же время она запустила первую линию декоративной косметики – ей удалось убедить своих великосветских клиенток появляться на публике накрашенными, с румянами и помадой! Она же первая внедрила концепцию разделения кожи на типы по «проблемам» и продвигала в своих салонах псевдонауку ухода за кожей. Она часто фотографировалась в лабораторном белом халате и даже заявляла, что получила в Вене медицинское образование (отличный маркетинговый ход, хотя, судя по биографиям, написанным после ее смерти, полная выдумка). Елена была первой, кто осознал, какие большие деньги в этой индустрии могут принести эффективный маркетинг, роскошная упаковка, реклама с участием знаменитостей и то, как завышенная цена продукта влияет на его ценность в глазах покупательницы. Ее реклама была резкой, но эффективной. Именно она была одной из первых, кто играл на страхе перед возрастными изменениями. Один из ее мотивационных (хотя и сомнительных) лозунгов – «Некрасивых женщин нет, есть только ленивые». А еще она понимала, что и продаваемые средства, и подход к рекламе надо варьировать в зависимости от рынка. В Соединенных Штатах и в Великобритании в разное время она предлагала разный ассортимент.

Рубинштейн одной из первых ввела понятие типов кожи – жирная, сухая и комбинированная, – позволяя покупательницам самим подобрать себе подходящие средства; эта листовка 1935 года – именно об этом.

Крем, с которого все началось

Елена всегда проявляла недюжинный талант в маркетинге. Она назвала свой крем Crème Valaze (обратите внимание на отчетливо аристократическое звучание!), а в его состав предположительно входили травы Карпатских гор в Восточной Европе. Она заявляла, что дорогостоящий крем создается в Европе неким доктором Ликуски (Lykusky) и доставляется в Австралию. Никаких подтверждений существования доктора Ликуски так и не было найдено. Его имя довольно часто упоминалось на первых порах, затем исчезло, а впоследствии Елена взяла роль почтенного ученого-косметолога на себя. Как рассказывает биограф Рубинштейн, Мишель Фитусси, незадолго до смерти Елена передала секретарю обрывок старой пожелтевшей бумаги, который обнаружила в своих записях, – рецепт того самого первого крема. Секретарь предполагал увидеть перечень всех тех экзотических ингредиентов, названиями которых она жонглировала последние семьдесят лет. Вместо этого на бумаге прилежным почерком Елены было выведено: минеральное масло, растительное масло, воск. Под воском подразумевался ланолин – его получают из шерсти овец, коих в Австралии было в избытке. Ланолин не очень приято пахнет, и Рубинштейн добавляла в крем отдушки с более благородным ароматом: сосновую кору, водяные лилии и лаванду.

Себестоимость крема составляла всего десять пенсов, но, согласно легенде, когда финансовый консультант Рубинштейн предложил ей продавать крем по шиллингу (в одном шиллинге 12 пенсов. – Прим. пер.) за банку, Елена воскликнула: «Вы с ума сошли? Женщины никогда не польстятся на такую дешевку! Когда дело касается внешности, женщине обязательно надо чувствовать, что она балует себя и пользуется чем-то исключительным… Будем продавать по семь шиллингов и семь пенсов!»

Ее салоны и косметическое предприятие в Лондоне и – позже – в Париже процветали. Но с началом Первой мировой войны она вместе с семьей перебралась в Нью-Йорк, где в 1915 году открыла свой первый из множества салонов в США. Говорят, что, вспоминая свои первые впечатления о женщинах Нью-Йорка, Елена сказала: «Я поняла, что в Штатах работы мне хватит до конца дней»[103]. К счастью, обеспеченные жительницы Нью-Йорка не подозревали, насколько, по ее мнению, отчаянно они нуждаются в помощи, и полюбили и ее средства, и отлично разрекламированные процедуры в салоне. В 1928 году – незадолго до полного обвала рынка ценных бумаг – она продала американское предприятие за немыслимую сумму в 7,3 миллиона долларов США (в наше время это эквивалентно более чем 90 миллионам долларов США). Вскоре, из-за ошибок в управлении и Великой депрессии, стоимость компании упала до копеек по сравнению с изначальной ценой. В своей типичной манере Рубинштейн перекупила предприятие по значительно сниженной цене и вновь взялась за его развитие, в итоге превратив компанию в еще более крупную и успешную, чем прежде.

Что в имени?

Вполне понятно, почему Элизабет – или Флоренс, как ее звали до 1909 года, – могла пожелать отказаться от имени Флоренс Найтингейл: знаменитая сестра милосердия совсем недавно умерла, да и вообще, такие ассоциации могли сбивать с толку.

Но не только в этом было дело. Главная соперница Элизабет, Елена Рубинштейн, тоже придумала себе имя, и невозможно отделаться от мысли, что обе эти женщины хотели создать себя заново и контролировать каждую деталь и собственного образа, и имиджа своей марки. Кроме того, это открывало соблазнительные возможности придумать более эффектную версию собственного прошлого (вспомните «шикарное» английское происхождение Вестморов). Популярный миф, который активно поддерживала сама Элизабет, гласит, что свою новую фамилию она выбрала после прочтения поэмы Теннисона «Энох Арден»[104]. Однако есть предположение, что истинный предмет ее вдохновения был куда более прозаичным: она наткнулась на это слово, читая некролог некоего миллионера, владельца скаковой лошади, чье загородное поместье называлось «Арден». Учитывая ее любовь к лошадям, такое объяснение не кажется столь уж невероятным.

Рубинштейн не выходила на пенсию – она работала вплоть до смерти в 1965 году. К тому времени ее косметическая империя разрослась до мировых масштабов. Она оставила свою компанию сыну Рою, который впоследствии продал ее концерну Colgate-Palmolive, а сейчас ей владеет концерн L’Oréal. Сама марка Helena Rubinstein в наши дни, возможно, не настолько известна, как раньше, но достижения ее основательницы нельзя забывать. Она сама описывала свой успех хладнокровным «если бы это не сделала я, сделал бы кто-то другой», но, как написала о ней New York Times, «вероятно, это величайшая предпринимательница всех времен».

ЭЛИЗАБЕТ АРДЕН

Бросая вызов теории «Гармонии цвета» Макса Фактора, Арден верила, что женщине следует выбирать цвет декоративной косметики в зависимости от личности и характера, а не ее естественного цветотипа.

Урожденная Флоренс Найтингейл Грэм, известная нам под именем Элизабет Арден, выросла на ферме неподалеку от Торонто и была средней из пяти детей. Информация о годе ее рождения сильно разнится (от 1878 до 1886)[105], и не в последнюю очередь потому, что она сама всегда лгала о своем истинном возрасте – однажды она заявила, что не помнит год собственного рождения, столько разных цифр она называла!

Ее мать умерла от туберкулеза, когда девочке было всего четыре. Отец в одиночку с трудом справлялся с уходом за детьми – маленькой Флоренс даже пришлось взять на себя заботу о принадлежавших семье лошадях. Такое детство кажется тяжелым, но оно сыграло огромную роль в предопределении ее будущего. Жизнь воспитала в ней не только любовь к лошадям, но и желание сбежать в другой мир – лучше и богаче.

В возрасте двадцати шести лет Флоренс переехала в Нью-Йорк[106]. Она начала с работы кассиром в салоне Элеанор Эдер на знаменитой Пятой авеню. Два года, проведенные на этом месте, оказали на нее сильное влияние: она узнала о пользе йоги и массажа и уяснила, что для продажи продукта важно хорошо его описать. В 1909 году она ушла из салона Элеанор Эдер и начала собственное дело вместе с Элизабет Хаббард – у той была собственная крохотная линия средств ухода за кожей. Две юных предпринимательницы открыли свой салон – также на Пятой авеню – и сконцентрировались на поиске состоятельных клиентов из высшего общества. К сожалению – правда, сожалеть в итоге пришлось только Элизабет Хаббард, – девушки разругались, и их товарищество развалилось уже через полгода. Флоренс же не только оставила за собой помещение, но и позаимствовала имя бывшей деловой партнерши!

В 1910 году Флоренс открыла новый салон и назвала его Salon d’Or. Он был роскошно оформлен, с эффектной красной входной дверью, которая позднее станет одним из символов марки. Отделка, скорее всего, обошлась очень дорого, а поскольку банки в то время незамужним девушкам займов не давали, можно только догадываться, каким образом Элизабет удалось наскрести нужную сумму. Но тот факт, что все-таки удалось и что она осознавала всю важность такого вложения, указывает на ее смекалку и понимание рынка, в который она входила. В последующие несколько лет она не раз повторит: «Чтобы деньги заработать, сначала надо деньги потратить»[107].

Для Элизабет, как и многих других первопроходцев индустрии красоты двадцатого века, все зависело от выбора правильного момента времени. В 1912 году она поехала в путешествие по Европе – выяснить, чем живут салоны Парижа (при этом она, что характерно, отказалась посетить салон Рубинштейн). Во время проходившего в Нью-Йорке в том же году марша суфражисток Элизабет заметила у многих женщин красную помаду – символ эмансипации; в Париже, отметила она, многие женщины были накрашены – включая макияж глаз. Она поняла, что эпоха «скромниц» подходит к концу, и, говорят, вернувшись в США, начала экспериментировать с декоративной косметикой на своих сотрудницах. Проявления интереса к макияжу со стороны клиентов ей пришлось ждать довольно долго.

Говорят, что Арден лично составляла все рекламные тексты, желая сохранить полный контроль над слогом письма и убедиться, что использован правильный оттенок розового.

Путешествие в Европу стало знаковым еще по одной причине: на пути обратно в США Элизабет предположительно встретила мужчину, который впоследствии станет ее первым мужем – бывшего коммивояжера Томми Льюиса. Она наняла его для управления оптовым подразделением компании, и в последующие несколько лет он стал неотъемлемой частью ее успеха. В 1920 году Томми сопровождал Элизабет и одну из ее сестер в следующей поездке в Европу – на этот раз для поиска рынков оптового сбыта и возможных точек открытия салонов. В этот период компания стремительно росла: к 1925 году салоны Elizabeth Arden можно было найти в девяти городах США, в Париже и в Лондоне[108].

Неудивительно, что Элизабет, будучи такой преуспевающей предпринимательницей, невероятно жестко контролировала каждую мелочь, касающуюся ее предприятия. Она лично наняла и обучила весь персонал для лондонского салона, была крайне педантична в выборе цветов и оттенков и, говорят, сама писала тексты рекламных объявлений на тему борьбы с возрастом. Язык красоты был для нее очень важен, и по всем вопросам рекламы она тесно сотрудничала с агентством Блейкера.

Несмотря на то что некоторые заявления в описании эффекта от ее средств вызывают недоумение (до появления «Закона о пищевых продуктах, лекарственных препаратах и косметических средствах» 1938 года производители могли обещать что угодно – и так, собственно, и поступали), Элизабет сыграла ключевую роль в изменении теории о подборе цветов. В то время как знаменитый Макс Фактор заявлял, что цвет волос женщины диктует оттенки, которые ей следует выбирать в макияже, Элизабет возводила во главу угла индивидуальность и личный стиль женщины.

В 1934 году Элизабет развелась с Томми – после того, как не без помощи частного детектива выяснила, что он завел интрижку с сотрудницей. Она снова вышла замуж в 1942 году, и этот брак был катастрофой во всех отношениях. Второй муж, князь Михаил Евланов, был на семнадцать лет младше ее, но основное, что привлекало в нем Элизабет, – его титул. Ведь он был «более высокородным, чем Гуриели [второй муж Елены Рубинштейн][109]», что показывает весь накал конкуренции между Арден и Рубинштейн. К сожалению, титул оказался фальшивым, и вскоре они развелись. В мифах, окружающих Элизабет, возможно, немного правды, но они великолепны. Например, говорят, что, дабы выгнать из квартиры своего фальшивого князя-мужа, который отказывался съезжать, она морила его голодом. И еще говорят, что она втирала в шкуру лошадей свой знаменитый крем Eight Hour Cream.

В 1946 году Арден стала одной из первых женщин, появившихся на обложке журнала Time, – это было невероятно почетное признание ее заслуг. Она умерла в октябре 1966 года в возрасте восьмидесяти пяти лет из-за осложнений после инсульта и пневмонии, оставив после себя империю красоты, которая и в наши дни остается одной из самых великих.

Новички-выскочки

ЧАРЛЬЗ РЕВСОН

Чарльз Ревсон, основатель компании Revlon.

Чарльз Хаскелл Ревсон родился в 1906 г. Официально местом его рождения считается Бостон, но, как и в историях других пионеров индустрии красоты, трудно сказать, где в его биографии вымысел, а где правда. Есть предположения, что на самом деле родом он из Монреаля. В любом случае, вырос он в Нью-Гэмпшире.

В 1931-м Ревсон устроился на работу торговым представителем в базирующуюся в Ньюарке компанию Elka, которая производила лак для ногтей, единственный в своем роде на тогдашнем рынке. Этот лак был не прозрачным, а плотным. Ревсон отвечал за продажу продукции в Нью-Йорке, и, когда руководство Elka ответило отказом на его просьбу отдать ему руководство продажами по всей стране, совместно с братом Джозефом и неким Чарльзом Р. Лахманом основал собственную фирму. Чарльз свел их с химической компанией, которая могла производить нужные лаки. Имя Лахмана также стало частью названия компании Revlon.

Похоже, самый первый состав его лака был далек от идеала. Диана Вриланд (которая тогда еще не стала редактором, но уже была известной персоной в нью-йоркском обществе) сказала, что лаки не просто нестойкие, они еще и сохнут целую вечность[110]. По удачному стечению обстоятельств подружкой Чарльза была маникюрша Дианы Вриланд, и в итоге вышло так, что именно Вриланд вручила ему ключи к успеху. Вриланд некоторое время жила в Европе. Оттуда она привезла два флакона лака, который был и стойким, и быстросохнущим – в общем, настоящий Святой Грааль. Когда один из флаконов начал подходить к концу, подружка Чарльза сказала Вриланд, что ее парень может попробовать воспроизвести такой же точно лак, если у него будет образец для копирования. Позже Вриланд писала: «Любопытно, что всегда, когда бы я с ним ни сталкивалась, в его глазах было что-то такое… Я всегда видела, что он знал: свое гигантское состояние он сколотил благодаря одному-единственному флакону, который получил от меня, да и было в нем всего-то вот столько, совсем на донышке»[111].

«Этот человек»

Елена Рубинштейн и Элизабет Арден, может, и презирали друг друга на расстоянии, но в одном они были едины: они обе ненавидели Чарльза Ревсона. В их глазах он был выскочкой (то есть, собственно, таким же, как и они), торговавшим товаром, который они сами все еще считали слегка вульгарным. Рубинштейн называла его the nail man («человек ногтей», «любитель ногтей». – Прим. пер.), а Арден – просто that man («этот человек», «этот мужчина». – Прим. пер.). Говорят, что Ревсон выпустил в продажу мужской одеколон T at Man только затем, чтобы досадить ей[112]. В 1947-м Ревсон переехал в новый офис – шикарное помещение на Пятой авеню поблизости от штаб-квартир обеих соперниц. Елену Рубинштейн это повергло в ярость (хотя и не настолько сильную, как события 1962 года, когда Revlon выпустила свой первый крем для лица). Однако, хотя всех троих часто и упоминают как соперников, говорили, что Ревсон своей истинной конкуренткой считал Эсте Лаудер – и действительно, они несколько лет будто играли в «кто кого», меряясь запусками новых продуктов назло друг другу. Происхождение Лаудер и Ревсона было схожим, и его всегда возмущало то, как Лаудер смогла взобраться по социальной лестнице и вращаться в кругах холеных аристократов, в то время как ему это не удалось. Тем не менее чрезмерное внимание двух гранд-дам явно не давало ему покоя – настолько, что после смерти Рубинштейн Ревсон выкупил ее апартаменты на Парк-авеню и целых два года ремонтировал и отделывал их в таком стиле, который она совершенно точно терпеть не могла!

Первая же реклама Revlon в 1935 году в The New Yorker отлично демонстрирует скользкие методы ведения бизнеса Ревсона. Как и Елена Рубинштейн и Элизабет Арден, он совсем не чурался возможности исказить правду ради роста продаж. В рекламе лаки для ногтей описывались как «придуманные нью-йоркской светской львицей» – что было совершенно не так, если только он не имел в виду Вриланд. Еще говорилось, что лаки можно купить в универмаге Saks. Это тоже было хитрой уловкой, потому что в продаже их еще не было, хотя появились они там очень скоро – благодаря спросу, этой же рекламой и созданному. Это объявление обошлось больше чем в триста долларов – весь годовой бюджет на рекламу, баснословная сумма для только что созданной компании в самый разгар Великой депрессии. Однако риск оправдался: в 1938 году продажи лаков для ногтей Revlon составили больше миллиона долларов (около 16 миллионов долларов США в пересчете на современные деньги).

Такая прицельная и временами нечестная политика продвижения продукции вполне укладывалась в стратегию успеха Ревсона. Ползли слухи, что у конкурентов пропадали каталоги цветов или крышки всех лаков вдруг оказывались открытыми, так что лаки высыхали. Один из торговых агентов Ревсона вспоминает, что он говорил: «Дай конкурентам сделать всю грязную работу и наступить на все грабли. А когда они наконец получат что-то достойное, ты берешь это, дорабатываешь получше, упаковываешь получше, рекламируешь получше – и ставишь на них крест»[113].

Компания Revlon была первой, кто предложил сочетать цвет губной помады и лака для ногтей.

Ревсон не удержался от соблазна поддразнить Елену Рубинштейн и Элизабет Арден и назвал линию мужских средств для бритья That Man («Этот мужчина»).

Хотя фильм «Клеопатра» вышел только в 1963 г., Ревсон учуял горячий интерес публики, подогреваемый бесконечным потоком сделанных папарацци фотографий Лиз Тейлор на съемочной площадке. В 1962-м он выпустил стилизованный футляр для помады

Его методы ведения бизнеса были часто коварными. Он нещадно крушил конкурентов и, из-за своей одержимости и властности, разругался в пух и прах со многими сотрудниками и членами семьи (и двумя женами). Но нет никаких сомнений, что Чарльз Ревсон полностью отдавал себя делу компании и придерживался жесткой трудовой дисциплины. Он придирчиво изучал свою продукцию – в том числе красил ногти перед сном, чтобы проверить лак на прочность, и раскрашивал их разными цветами лака перед маркетинговой встречей, чтобы наглядно продемонстрировать свой продукт и весь диапазон цветов. Дело не в том или не только в том, что это было дешевле, чем печатать каталог цветов, – это было внове и потому привлекало внимание. И, главное, он умел продавать. У него это отлично получалось. Лаки для ногтей Revlon предлагали аптеки, салоны красоты и универмаги.

Огонь и лед

Осенью 1952 года в Revlon запустили одну из самых заметных и революционных рекламных кампаний, Fire and Ice («Огонь и лед». – Прим. пер.). Уникальность ее была в том, что помада и лак для ногтей продавались не просто как предметы роскоши – но как сексапильные предметы роскоши. Автором была женщина-копирайтер Кэй Дэйли; рекламный блок на полный разворот состоял из роскошной фотографии, сделанной Ричардом Аведоном, и анкетой из тринадцати вопросов, которая предлагала выяснить, была ли читательница девушкой типа «Огонь и лед» (как пояснялось там же, «возможно, самый волнующий тип женщины во всем мире»). Это была интересная тактика повышения продаж, где макияж читательницы приравнивался к ее (притягательной) личности. И эта тактика явно отлично сработала.

Во время Второй мировой войны Revlon удалось получить множество государственных заказов на производство аптечек скорой помощи и других необходимых предметов, что означало, что компания могла продолжать продажи косметики даже в период дефицита. В 1940-м Revlon начала продавать помаду, тон в тон совпадающую с цветами их лаков для ногтей – гениальное решение, которое более чем удвоило ежегодную прибыль[114]. Вскоре к ассортименту добавились румяна. К 1960 году марка Revlon была самым крупным продавцом лаков для ногтей, декоративной косметики и лака для волос[115].

Благодаря присущим Чарльзу Ревсону бесстрашию и любви ко всему радикально новому Revlon стала первой косметической компанией, которая освоила телевизионную рекламу. С 1955 по 1958 год Revlon выступала спонсором телевикторины «Вопрос на 64 тысячи долларов», трижды в неделю выпуская блестящие одноминутные рекламные ролики, которые транслировались в прямом эфире. Продажи подскочили, многие продукты распродавались полностью. Даже несмотря на скандал из-за возможной подтасовки результатов викторины, в которой подозревали и участие Revlon, компания опередила конкурентов на много световых лет.

В начале семидесятых у Ревсона был обнаружен рак. Одно из последних решений, принятое им в 1973 году для Revlon, – заключить контракт с Лорен Хаттон за баснословный ежегодный гонорар[116]. Чарльз Ревсон умер в 1975 году от рака поджелудочной железы в возрасте шестидесяти восьми лет. Сегодня, хотя продукция Revlon все еще широко известна, она уже не составляет конкуренции люксовым маркам и в Великобритании и США продается исключительно в аптеках.

ЭСТЕ ЛАУДЕР

Рожденная в 1908 году под именем Джозефин Эстер Менцер, Эсте Лаудер росла в скучном районе Корона в Квинсе; ее мать была венгеркой, а отец – чехом, когда-то эмигрировавшими в Нью-Йорк.

Косметический шпионаж

Лаудер с осторожностью относилась к Чарльзу Ревсону, и не без причины. Статья в New York Times описывает, как при подготовке к запуску Clinique все совещания проводились только в комнатах без окон, а «сам проект в разговорах называли кодовым словом «Мисс Лаудер», чтобы создавалось впечатление, что речь о линии средств для молодежи». После явления Clinique широкой публике Ревсон был в ярости, чего Лаудер и ожидала. Он быстро нанес ответный удар, объявив о новой линии Etherea – явное подражание Эсте. Но у Лаудер был еще один козырь в рукаве. Перед самым поступлением детища Revlon в продажу она «распространила рекламу Clinique, в тексте которой средства описывались теми же прилагательными, которые были использованы в названиях средств Etherea»[117].

Лаудер была великой и дальновидной деловой женщиной, опытным химиком и хорошо разбиралась в тонкостях роскошной упаковки.

В 1924 году, в возрасте 16 лет, Лаудер начала работать у дяди-химика – помогать ему в изготовлении средств ухода за кожей и в продаже их салонам красоты. В конце концов она и сама начала экспериментировать с собственными рецептами[118]. С самого начала у нее было четкое видение своего будущего предприятия – и непременно высшего класса. В 1930-х она решила уделить все внимание разработке роскошной упаковки для своих продуктов. Еще она изменила имя на Эсте Лаудер, которое предполагало бы европейские корни (где-то мы это уже слышали, правда?), хотя, по официальной версии, «Эсте» – это версия «Эсти», как ее называли в кругу семьи, а «Лаудер» – вариация фамилии ее первого мужа, Джозефа Лаутера. Фирма Estée Lauder Cosmetics была основана только в 1946 году[119].

Ее стратегия состояла в продаже средств только в самых дорогих универмагах, что вполне увязывалось с тем образом клиентки, который она себе представляла: утонченная ухоженная дама, которая желала, чтобы и продукт, и упаковка были высококачественными. Как и ее соперник Чарльз Ревсон, Лаудер была отличным продавцом и массу сил вкладывала в продвижение своей продукции, часто приезжая в магазины и сама работая за прилавком. Она много внимания уделяла физическому контакту с покупательницей, нанося крем для пробы на ее руку или запястье и таким образом ловя ее на крючок. Позднее, даже когда компания значительно разрослась, она часто настаивала на том, чтобы самостоятельно обучить персонал работе за прилавком универмага. Рекламный стиль Эсте Лаудер сочетался с ее видением – в отличие от поющих и кричащих красочных рекламных творений Revlon, она придерживалась той же утонченности, полагаясь на черно-белую фотографию и много лет подряд привлекая в модели одну и ту же элегантную блондинку, Карен Грэм.

В 1953-м первым по-настоящему успешно продаваемым средством Эсте Лаудер стали духи Youth Dew в виде масла для ванн. Благодаря высокой концентрации эфирных масел оно выполняло функцию очень стойких духов – аромат надолго оставался на коже. Духи мгновенно стали хитом, частично потому, что для своей цены считались выгодной покупкой. Но только запуск в 1968-м Clinique – «марки проверенных дерматологами косметических средств без отдушек» – изменил жизнь Эсте Лаудер навсегда. Clinique, в основе которой лежал трехступенчатый уход (очищение, тонизирование, увлажнение) и максимально упрощенный «научный» подход к уходу за кожей, стала невероятным прорывом. Рекламная кампания также была инновационной – в ней использовали элегантные предметные фотографии самих средств. Та же концепция сохраняется и в наши дни. В 1976 году Clinique представила Clinique Skin Supplies for Men – первую мужскую линию, выпущенную «женской» компанией.

«Чтобы получить, сначала надо дать»

Одно из самых важных новшеств Эсте Лаудер в косметическом маркетинге – введение в обиход подарков с покупкой и бесплатных мини-средств для пробы.

Имея ограниченный рекламный бюджет, Лаудер отправляла письма по списку почтовых адресов всем клиентам универмага Saks, предлагая бесплатный подарок с каждой покупкой в магазине. Когда Youth Dew приобрел огромную популярность, она предлагала духи как бесплатный подарок каждому покупателю средства для ухода за кожей.

Лаудер умерла в 2004 году, пережив всех своих соперниц и соперников. Говорят даже, что она присутствовала на похоронах Элизабет Арден. Феномен истории Эсте – не только в том, что основательница была великой женщиной, а ее компания до сих пор пользуется огромным финансовым успехом и широко известна по всему миру, но и в том, что большей долей этой компании до сих пор владеет семейство Лаудер. Сегодня в группу компаний Estée Lauder входят более двадцати пяти марок, в том числе, такие гиганты, как MAC Cosmetics, Bobbi Brown, Aveda, Smashbox и Tom Ford Beauty.

Нарушители правил

Старая гвардия была сильна и железной хваткой держала многие косметические направления. Но в Британии 1960-х вершилась революция. Впервые в истории молодежь была обеспечена работой: теперь у девушек были деньги и не было желания тратить их на вычурные эмалированные пудреницы. Назрела необходимость свежей, дерзкой и модной косметики. Первыми ее почувствовали и воплотили в жизнь Мэри Куант и Biba в Лондоне, а скоро она распространилась по всему миру.

МЭРИ КУАНТ

Мэри Куант открыла свой первый магазинчик, Bazaar, на Кингс-роуд в Лондоне в 1955 году. Свою линию косметики она запустила в 1966-м, в самый разгар «свингующих шестидесятых», потратив на разработку полтора года. Куант была и исполнителем, и вдохновителем этого проекта. «Люди были просто ошеломлены одним только видом моей косметики», – писала она. И действительно, макияж Mary Quant – так же, как и другое ее знаменитое изобретение, мини-юбка, – радикально отличался от любого другого. Отличия начинались на уровне оттенков – и заканчивались рекламой, на которой были изображены огромные, почти во весь размер плаката, лица.

Строгая монохромная упаковка, насмешливые названия и «классные» средства-находки в первой косметической линии Куант были такими же революционными, как разрабатываемая ей одежда

Куант потратила восемнадцать месяцев на разработку своей линии макияжа, которая, благодаря игривой и даже пикантной концепции, кардинально отличалась от клишированной продукции первопроходцев индустрии.

К косметическим карандашам-мелкам, ставшим впоследствии знаменитыми (это была, в самом буквальном смысле, жестянка с мелками внутри), прилагалась пикантная инструкция: ими предлагалось рисовать цветы там, где вам угодно. Они давали людям свободу творчества – подход, кардинально отличающийся от всего, что было ранее.

Упаковка косметики Куант была неотделима от одежды, которую она создавала: белый с черным пластик (цвета внутри упаковки обычно были примерно такими же). Она писала, что ее «помада стала символом новой молодой женщины с карьерой, и девушки в ресторанах за соседними столиками хвастались ею друг перед другом. Это было как членство в клубе».

Игривые названия поддерживали общую стилистику: тональный крем Starkers («голый». – Прим. пер.), тени Jeepers Peepers (игра слов из текста популярной песни Jeepers Creepers 1938 г., peepers – сленговое «глаза», «гляделки». – Прим. пер.) и тушь Bring Back the Lash («возвращение ресниц»; игра слов: lash – также и «удар хлыстом». – Прим. пер.). Цель, по словам самой Мэри Куант, заключалась в том, чтобы «выкинуть все эти псевдофранцузские названия, которые продают старые ведьмы. Mary Quant будут продавать девушки в мини-юбках с внешностью топ-моделей или красавцы-парни в джинсах». Прилавки и магазины, где можно было найти эти веселые штуки, были больше похожи на магазины художественных товаров. И никаких «престарелых аристократок в роли продавщиц».

Очень скоро макияж Куант стал продаваться по всему миру. Времена действительно менялись.

БАРБАРА ХУЛАНИКИ

«Белая ворона» Барбара Хуланики, дизайнер одежды и предпринимательница, с ног на голову перевернула идею о допустимых цветах в макияже.

По сравнению с блестящей футуристической новизной шестидесятых у следующего десятилетия был решительно ностальгический привкус. В 1963 году Барбара Хуланики основала Biba как компанию, занимающуюся торговлей по почте, и продавала модную и недорогую одежду для молодежи. В 1964 году она открыла крошечный магазинчик в Кенсингтоне в Лондоне, который вскоре стал невероятно популярным – и к 1973 г. разросся настолько, что заполнил шестиэтажное здание, в котором раньше находился универмаг.

Косметика Biba начала продаваться в 1970-м и скоро стала одним из самых успешных и прибыльных подразделений бизнеса. К следующему году средства Biba уже можно было купить в фирменных киосках в Париже, Милане, Нью-Йорке, Калифорнии, Токио и в трехстах магазинах Dorothy Perkins по всей Великобритании.

Упаковка была модной и стильной – гладкие черные футляры с золотым орнаментом, очень в духе тридцатых. Но цвета внутри этих футляров радикально отличались от всего, что предлагалось раньше. Biba полностью перевернула представление о том, что было принято считать подходящим цветом для макияжа глаз, губ и лица, на годы опередив всех остальных. Румяна, средства для контурирования и глянцевые блески для лица можно было купить в любом цвете, от синего и зеленого до черного. Невероятно хороши были металлические оттенки – серебро, бронза, золото. Но центральными цветами коллекции Biba являлись темные драматичные сумрачные оттенки – ржавые, коричневые, горчичные, темные сине-зеленые, сливовые и цвета красного дерева. В 1972-м Biba выпустила первую в истории коллекцию макияжа для женщин с темной кожей. Барбара Хуланики рассказывала, что, когда она показала образцы цветов будущей косметики Biba (помады коричневого, синего и черного цветов) сотрудникам фабрики, они сочли это за шутку и не могли поверить, что кто-то купит нечто подобное. Однако Барбара, с ее даром улавливать дух времени, попала в самую точку: ее первая коричневая помада была распродана за полчаса.

В 1960-х образ строился на черно-белой графике и четких линиях. Biba играла на неожиданных сочетаниях ярких цветов. Девушки, которые красились Biba – глянцевый металлик на коже, огромные глаза с тяжелыми ресницами, губы в сливовой помаде, – выделялись в толпе и заставляли окружающих обратить на них внимание.

Анжелика Хьюстон с макияжем в стиле Biba 1973 год

Biba предлагала клиенткам и еще одно нововведение – возможность протестировать косметику перед покупкой. Это было абсолютно революционным: стильные молодые девчонки приходили в магазины и красились перед свиданиями и вечеринками. Новая мода касалась не только девушек – Biba заинтересовала и мужчин, и даже рок-звезд. Энджи Боуи была большой фанаткой этой косметики и познакомила с ней Дэвида Боуи. Суть косметики Biba заключалась в полном отсутствии правил и ограничений.

Музы макияжа

Марлен Дитрих

В Золотой век Голливуда, в 1930-х годах, появилась новая порода звезд – их шик заключался не столько во внешности, сколько в манерах и поведении. Эта женщина нового типа была сильной, уверенной, элегантной и взрослой. Гламур, который она олицетворяла, имел мало общего с соблазнительными полураздетыми «пин-ап»-девицами 1950-х и их современными аналогами.

Одной из наиболее знаменитых звезд Голливуда тех лет была Марлен Дитрих, прославившаяся после роли в фильме The Blue Angel («Голубой ангел») 1930 года режиссера Джозефа фон Штернберга, хотя в Берлине она выступала еще в двадцатых.

Дитрих пришла в кино из мира театра, где сценический грим решал все, и прекрасно понимала и важность макияжа, и то, как заставить его работать в свою пользу. Ее часто цитируемая фраза – «Гламур – это то, что я продаю; это и есть мой товар». Она знала, насколько серьезное значение в создании идеального образа имеет освещение. Как говорит ее внук Питер, впервые она испытала всю силу грима во время выступлений в берлинских кабаре в двадцатые годы.

С конца восемнадцатого века театральное освещение прошло через огромные метаморфозы: от керосиновых ламп к газовым, затем – ослепляющий свет рамп (первый вариант прожекторов, который начали широко применять к 1860-м, хотя впервые использовали еще в 1837-м) и, наконец, электрические освещение.

Когда Дитрих начала сниматься в кино, она впервые оказалась под светом дуговых ламп, который был очень резок. Она заметила, что этот свет делает ее лицо плоским, и поняла, что ей придется снова воссоздать рельеф и контуры с помощью грима и изменить форму бровей, выщипав свои и нарисовав поверх новые. Даже став голливудской звездой и имея в своем распоряжении визажистов, она полностью контролировала свой макияж (в отличие от других звезд). Вместе с гримерами и производителями косметики – например, с Максом Фактором – она искала наилучшие средства и приемы макияжа – так же, как совместно с Трэвисом Бентоном, старшим художником по костюмам Paramount, разрабатывала сценические наряды.

Так что неудивительно, что именно секреты макияжа Дитрих так прижились в Голливуде. В 1930-м, когда она только приехала, один из династии великих визажистов, Эрн Вестмор, обратил внимание, что она применяет некоторые необычные приемы, и пришел в гримерную, чтобы подробнее о них расспросить. Как рассказывает младший брат Эрна, Фрэнк, Дитрих объяснила, что однажды, настраивая освещение для съемки, фон Штернберг вытащил крошечный флакон с серебряной краской и нарисовал вертикальную линию прямо по спинке ее носа, от переносицы до кончика. Затем повернул прожектор таким образом, чтобы свет падал прямо на эту линию. Это было настоящим чудом: нос Дитрих сразу стал казаться на треть у́же. Еще Дитрих показала Вестмору совершенно гениальный трюк для макияжа глаз: она достала блюдце из-под своей кофейной чашки, перевернула его, зажгла спичку и держала ее зажженной под блюдцем, пока та не погасла. Когда она перевернула блюдце обратно, на дне образовался слой угольно-черной сажи, в которую она добавила пару капель детского масла и перемешала все пальцами. Затем она нанесла эту смесь на верхние веки – начиная от линии роста ресниц, постепенно растушевывая дымчатый темный пигмент по веку до самой линии бровей. Самый плотный цвет был наложен у ресниц и постепенно истончался и бледнел, вплоть до полного исчезновения под бровью[120]. Все остальные актрисы в то время все еще густо красили глаза плотным черным. Невыразимо красивый эффект, который давал этот нежный и едва различимый оттенок, был настоящим открытием. Глаза мгновенно преображались, а масло, мягко отражая окружающий свет, создавало трехмерный объем, и лицо больше не казалось плоским.

Многие считают, что Дитрих сбривала брови, но это не так. В этом не было необходимости, ее собственные брови были тонкими от природы. Однако она действительно осветляла их и выщипывала, чтобы довести до нужного состояния и вида – иногда тонкой карандашной черты, иногда чуть толще. Еще она использовала накладные ресницы. Революционным был не только ее подход к макияжу – Дитрих опережала время во многих областях. Например, чтобы получить эффект мгновенного лифтинга, она туго заплетала волосы на висках. Надевая парик, она усиливала этот прием, обматывая голову тонкой сеткой, которую нашла в Париже и которая действовала наподобие утягивающего белья. А с возрастом, дабы скорректировать овал лица, как объясняет Питер, его бабушка вместо хирургического вмешательства обращалась к пластырям для подтяжки (таким же, какие существуют и сегодня).

Мэрилин Монро

Мэрилин Монро была настоящей секс-бомбой – но не от природы. По словам фотографа Милтона Грина, «никто не может проснуться утром, умыться, расчесаться, выйти на улицу и выглядеть как Мэрилин Монро. Ей [был известен] каждый трюк в ремесле красоты».

Подруга ее матери, которая позже стала опекуншей Монро, однажды сказала девочке, что, если ей слегка изменить нос и волосы, она могла бы быть похожа на Джин Харлоу[121]. Кажется, эти слова глубоко запали ей в душу, потому что первым шагом, который Норма Джин сделала, чтобы стать иконой красоты, стала именно смена цвета волос. В эксцентричной комедии Говарда Хоукса Monkey Business («Обезьяньи проделки», известна также как «Мартышкин труд»), вышедшей в 1952 году, мы видим ее уже платиновой блондинкой. Вторым этапом стала предположительно проведенная пластическая операция на носу и подбородке в 1950-м (слухи были подтверждены записями из кабинета голливудского пластического хирурга доктора Майкла Гурдина, которые были выставлены на аукцион и обнародованы в 2013 году). И третьим этапом стала встреча с ее художником по гриму, Алланом Снайдером по прозвищу «Уайти».

Снайдер был гримером на первых кинопробах Монро для киностудии «Двадцатый век Фокс» в 1946 году. Она потребовала, чтобы он сделал ей такой же макияж, какой она всегда делает при работе моделью. Он предупредил ее, что для пленки это не подойдет, однако согласился. Само собой, когда она появилась на съемочной площадке, директор по кастингу отчитал Снайдера – и это повергло актрису в панику. Тогда Снайдер выполнил макияж заново, успокоив Мерилин и навсегда завоевав ее доверие[122]. Их отношения были невероятно близкими. Он помогал ей справиться со страхом сцены, о котором так много сказано. Он оставался ее личным визажистом до конца ее дней. Он гримировал ее и на похоронах (по ее же просьбе) и был одним из несших ее гроб. И Монро, и Снайдер понимали, что самое важное в Голливуде – выглядеть молодо. У звезд, особенно женщин, срок годности был недолог. Весь использовавшийся Снайдером грим создавал иллюзию крепкого здоровья и работал на то, чтобы Монро буквально светилась, когда бы на нее ни была направлена камера. Коралловые румяна, многочисленные слои глянцевой помады, накладные ресницы, тон с эффектом влажной кожи – все это полностью соответствовало фантазиям послевоенного поколения о женственности, на представление об «американской мечте». Здоровье, естественность и тщательно дозированное эротическое удовольствие благодаря большому экрану кинотеатров теперь были доступны всем. И именно они были двигателем продаж.

После того как Монро и Снайдер нашли тот самый образ – готовясь к съемкам фильма Niagara («Ниагара»), нуар-триллера 1953 года, – вопрос был решен. У этого образа было несколько вариаций. Более «естественная» версия – для личных встреч и неофициальных пиар-снимков. Киноверсия, которую приходилось адаптировать под конкретную героиню. И, наконец, полномасштабный вариант, Монро во всеоружии. Этот шикарный самоуверенный образ имел отношение скорее к рекламе киноиндустрии (вспомните промокадры к «Ниагаре» с Монро в золотом плиссированном платье – идеально выверены контур, свет, наведен глянец) и очень отличался от ее образа в свободное время. Известно, что Монро маниакально защищала и увлажняла свою сухую кожу. Рассказывают, что под тональный крем она всегда наносила слой вазелина или другого плотного увлажняющего крема. Это, скорее всего, тоже помогало придать то самое красивое свечение в студийном освещении, а в качестве дополнительного побочного эффекта еще и способствовало эффекту легчайшего мягкого «расфокуса».

Сияющая, слегка влажная кожа была ключевым компонентом образа Мэрилин Монро. Она всегда выглядела чистой, свежей и никогда не злоупотребляла пудрой, зная, что это может здорово состарить. Слегка сонные, с тяжелыми веками глаза – в духе Греты Гарбо, и обязательно – накладные ресницы. Она разделяла полоску ресниц на две половины и закрепляла их ближе к внешнему уголку верхнего века, чтобы визуально удлинить глаза и подчеркнуть томность взгляда. И иногда добавляла коричневый карандаш по нижнему веку – так, чтобы казалось, что это тень, отбрасываемая ее тяжелыми шикарными ресницами.

Вот слова самого Снайдера:

«Я могу прямо сейчас, сидя здесь, все повторить, хоть с закрытыми глазами. Нанести основу везде, тонким слоем. Наш рецепт, который идеально совпадал с ее собственным цветом кожи, – смешать кварту (0,94 литра. – Прим. пер.) основы Max Factor с эффектом загара, половину чашки краски цвета слоновой кости и пипетку «белой, для клоунов». Высветлить область под глазами. Растянуть высветленный участок наружу через скулы, для расширения этой области лица. Высветлить подбородок. Тени для век тоже тонированные, и их тоже надо было растушевать и протянуть до линии роста волос. Потом поверх – карандаш. Я четко очерчивал ее глаза карандашом, но поднимал линию – скажем, почти на три шестнадцатых дюйма (около 5 мм. – Прим. пер.) – прямо над зрачком, и оттуда уводил кончик вверх. От этой же точки до внешнего края века мы приклеивали ресницы. А нижнее веко затемнялось карандашом, чтобы глаза выделялись на лице полно и отчетливо. Кончики ее бровей вытягивались, насколько возможно, в стороны, чтобы лоб казался шире. Так что я создавал изгиб чуть со смещением от центра ее глаз и потом вел их вниз, чтобы получилась красивая форма. Дальше уводить уже нельзя было, выглядело бы фальшиво. Затемнением скашивал кость под скулой. Просто проводил короткую линию, тени чуть потемнее, это помогало. Помады мы использовали разных цветов. Адским испытанием стало введение «Синемаскопа» – абсолютно все красные на пленке выходили кирпичными. Пришлось перейти на светло-розовый».

Лорен Хаттон

Фотограф – Ирвин Пенн, © Condé Nast. Vogue, июнь 1968.

Одна из первых моделей 1960-х, а позднее и актриса, Лорен Хаттон была известна (и остается известной до сих пор) своей улыбкой со щелкой между зубами, загорелой кожей и стилем авантюрной девчонки-сорванца. Она сыграла большую роль не только в изменении взглядов общества на то, как должна выглядеть женщина, но и в изменении отношения модной и косметической индустрии к моделям. С ее появлением представителям этой индустрии пришлось пересмотреть свою точку зрения и на заработки моделей, и на предельный возраст, после которого вас списывают навсегда.

Она родилась в 1943-м в Чарльстоне, в штате Южная Каролина, под именем Мэри Лоренс Хаттон, а выросла в сельской местности во Флориде с матерью и отчимом (ее отец умер, когда ей было 12 лет). После выпуска из Университета Южной Флориды она хотела стать художницей, но вместо этого уехала в Нью-Йорк[123]. По объявлению в газете нашла свою первую работу моделью – для Dior, – с которой отлично справлялась, но скоро оставила это занятие, поняв, насколько оплата в пятьдесят долларов в неделю ничтожна в пересчете на часовую ставку.

Диана Вриланд, на тот момент уже редактор Vogue, оказала огромное влияние на взлет карьеры Хаттон. По слухам, при их первой же встрече она сказала Лорен: «Ты! У тебя потрясающая харизма». Сама Хаттон комментирует: «В то время, когда [Диана] меня заметила, мода оставалась погрязшей глубоко в пятидесятых. Хотя на календаре и был 64-й, Америка напоминала сериал Mad Men («Безумцы». – Прим. пер.)». Сама Хаттон при этом разительно отличалась от стиля «Безумцев» – она одевалась в «джинсы, футболку и кроссовки». В 1966-м Вриланд организовала съемку молодой Хаттон фотографом Ричардом Аведоном, в результате которой родился знаменитый кадр, запечатлевший ее в прыжке (идея пришла им в голову, когда она показывала Аведону, как в детстве по кочкам перепрыгивала через болото)[124].

Когда Хаттон начала работать моделью, ее прической иногда занимались парикмахеры. Но макияж она всегда делала самостоятельно (визажисты на съемках еще не были принятым в индустрии стандартом) – даже для фотосессий для обложки Vogue, где она появлялась рекордные 27 раз[125]. Сначала она пыталась замаскировать щелку между передними зубами – использовала для этого пасту из арсенала гримеров похоронных бюро и накладку, которая постоянно слетала[126]. Но потом поняла, что именно эти зубы и отличают ее от остальных. Загоревшая Хаттон с веснушками, которые никто и не думал прятать под тональным кремом, была воплощением красоты 1970-х. Ее естественный образ обычной американской девчонки отражал тенденции времени – тогда в фаворе была натуральная и органическая косметика. Косметические компании старались отвечать на интерес потребителей, которые искали средства, максимально близкие к природе – и по составу, и по простоте упаковки в стиле хиппи. Считается, что Хаттон в одиночку удалось перевернуть отношение к оплате работы моделей – она сама стала одной из самых высокооплачиваемых манекенщиц и образцом для подражания своего поколения. В 1973-м она – по собственной инициативе – заключила контракт с Revlon на огромную сумму. После этого агентства начали приглашать моделей только на полный день, а не с почасовой оплатой, и ставки резко взлетели[127]. Хаттон впоследствии говорила, что ее на это воодушевила система оплаты труда профессиональных спортсменов[128].

В конце 1980-х, в возрасте сорока шести лет, Хаттон снова вернулась – на этот раз не из-за денег, а чтобы «заполнить брешь» и доказать, что женщина может быть моделью, даже если ей уже давно не 18. Обилие молоденьких лиц и отсутствие лиц взрослых казалось ей несправедливым и странным. Тогда же она обратила внимание, что макияж, изначально предназначенный для молодой кожи, в руках визажистов, у которых не было опыта работы с женщинами постарше, превращал этих женщин в нечто странное – выглядели они, как выразилась она сама, «жуткими размалеванными фифами»[129].

Посмотрев на это, Хаттон занялась собственной линией макияжа. И запустила ее в 2002 году, потратив на разработку тринадцать лет и собрав воедино все свои знания, полученные от гениальных визажистов, с которыми ей приходилось работать. Все средства были просты в использовании и действительно украшали взрослых женщин.

Теперь Хаттон за семьдесят, но она продолжает работать моделью и вдохновлять очередное поколение своим бесстрашием.

Урок истории в косметичке От народных средств до всемирно известных брендов

За последнее столетие косметика из категории «товары для привилегированных слоев общества» перешла в категорию «товары для широких масс». Женская эмансипация, промышленная и сексуальная революции кардинально изменили содержимое наших косметичек.

Обязательные предметы в каждой косметичке – тушь, помада, румяна, лак для ногтей. Мы настолько к ним привыкли, что уверены: они были всегда. Но на самом деле большинство из них появилось на свет сравнительно недавно.

За последние сто пятьдесят лет доморощенные «продукты красоты» – все эти созданные вручную пигменты и сомнительные (а часто откровенно опасные) зелья, о которых мы говорили, – прошли огромный путь, постепенно превратились в знакомые нам тюбики, флакончики и баночки и обзавелись звучными именами, которые у всех на слуху – помада Rouge de Chanel, румяна-«пуговицы» Bourjois, тушь для ресниц Maybelline.

В середине XX века косметика из категории «товары для привилегированных слоев общества» перешла в категорию «товары для широких масс». Но как произошла эта метаморфоза? Как индустрия красоты превратилась в постоянно растущий и генерирующий новые идеи механизм?

Становление промышленного производства косметики с целью получения прибыли началось в XVIII веке на территории тогдашней законодательницы мод, Франции. Именно косметика была самым демократичным из предметов роскоши, и именно ее создание (в отличие, скажем, от пошива шелкового платья) можно было удешевить.

Первая тушь для ресниц массового производства в жанре «плюнуть и растереть»: бруски твердого пигмента Lash-Brow-Ine марки Maybelline и Water Cosmetique марки Rimmel (1917 год).

Например, выпустить пудру или румяна в более скромной упаковке, чтобы их могли позволить себе не только представители высших и средних сословий. Мораг Мартин в своей книге Selling Beauty («Продавая красоту») подчеркивает, что именно в тот момент, когда косметика стала широко доступной, с нее наконец сняли обвинения в «безнравственности» и «лживости». И она в конце концов была принята обществом.

Конечно, это произошло не вдруг. Но уже в середине XVIII века медики стали проводить клинические исследования, писать научные труды, посвященные опасности одних ингредиентов и безопасности других, и патентовать новые средства, защищающие кожу, а не причиняющие ей вред. После Французской революции накрашенное лицо стало ассоциироваться со старыми порядками, и макияж вновь на какое-то время оказался в изгнании. Но, невзирая на это, изыскания энтузиастов-производителей и ученых мужей в этой области продолжались. И не зря: стремление женщин совершенствоваться никуда не делось. Просто текущий момент требовал более скромного и незаметного использования косметики. И явно других маркетинговых шагов.

Именно тогда косметическая реклама овладела языком науки. При продвижении средств стали употребляться такие понятия, как «полезные для здоровья», «натуральные», «гигиеничные». Любая красотка, купившая «полезную», «натуральную» помаду, могла чувствовать себя респектабельной дамой, которая следит за гигиеной.

Но не только это разделило косметическую индустрию на «до» и «после» Французской революции. В эпоху «до» пудрой и румянами пользовались все представители высших сословий, вне зависимости от пола. Мужчины – в той же степени, что и женщины. «После» мужской макияж не сумел вернуться на прежние позиции. Целевая аудитория стала менее обширной, но более однородной. И производители помады и румян направили свои маркетинговые усилия исключительно на женский пол.

Так обстояли дела во Франции. Что касается других европейских стран и США, там к началу XIX века косметика все еще была почти самодельной и продавалась из-под полы. Но Париж диктовал моду, и по мере того, как обычные парижанки, представительницы среднего класса, проникались необходимостью пользоваться «полезными для здоровья» тюбиками и баночками, их современницы волей-неволей втягивались в этот процесс.

Не меньшую роль в развитии массового производства косметики сыграл технический прогресс. Промышленная революция до неузнаваемости изменила стиль жизни среднего класса. У людей, кажется, впервые за всю историю цивилизации оказались удовлетворены все базовые материальные нужды. Это касалось и городских, и сельских жителей. Добавьте сюда распространение грамотности, увеличение числа образованных людей, рождение средств массовой информации – и мы получим общество, готовое к тому, чтобы потреблять косметику наравне с продуктами питания.

Наконец, Первая и Вторая мировые войны погребли под собой не только обломки старых империй, но и многие гендерные и классовые ограничения. А два великих события XX века – обретение женщинами права голоса и появление (в 1960 году в США и в 1961-м в Великобритании) противозачаточных таблеток – окончательно закрепили перемены.

Благодаря стечению всех этих обстоятельств, женщины получили такую финансовую, политическую и сексуальную независимость, какой не имели никогда прежде. А в экономике появилась новая отрасль индустрии – индустрия красоты.

Утонченная, гламурная и… всемирная.

ПЕРВЫЕ MUST-HAVE

Термин make-up («мейк-ап», «макияж». – Прим. пер.) относительно молод. Происходит он от making up, театрального термина, обозначающего процесс нанесения грима. Говорят, что в широкие массы слово make-up запустил Макс Фактор, выпустивший в 1920 году первую коллекцию декоративной косметики.

ТУШЬ ДЛЯ РЕСНИЦ

Название компании Maybelline происходит от имени сестры основателя – Мэйбл. Знаменитая тушь Maybelline появилась после того, как он однажды увидел сестру наносящей на ресницы смесь вазелина и жженой пробки.

Для многих женщин именно тушь для ресниц – тот самый предмет, без которого обойтись невозможно. В своем нынешнем виде тушь относительно недавнее изобретение. Но, по сути, она недалеко ушла от кайала, который использовали с незапамятных времен.

Ламповая копоть (ее получали, удерживая горящую спичку под перевернутым блюдцем), угольная пыль, жженая пробка, зола, сок ягод бузины – вот неполный список того, чем на протяжении истории пользовались женщины, пытаясь придать ресницам черный цвет. Промышленным же производством туши, какой мы знаем ее сегодня, мы обязаны одной из культовых британских косметических марок, Rimmel, которую основал француз Гиацинт-Марс Риммель. Риммель – прославленный парфюмер, прошедший обучение у самого Пьера-Франсуа Любена, личного «носа» императрицы Жозефины, – в 1834 году с женой и несовершеннолетним сыном Юджином уехал из Парижа, чтобы открыть свое дело на престижной лондонской улице Альбемарль-стрит.

На этой хрестоматийной фотографии Мана Рэя отчетливо видно, как в 1930-е годы выглядели накрашенные тушью ресницы.

Очень скоро его лавка стала местом паломничества столичных дам, находящихся в вечном поиске самых роскошных ароматов и самых новомодных ритуалов по уходу за кожей.

В 1842 году семейное дело перешло в руки Юджина. И он не просто приумножил отцовский капитал, но и воплотил в жизнь его мечты. Именно Юджин придумал продавать товары по почте и разработал для этого каталоги, с помощью которых заказывать средства стало гораздо удобнее; он наладил выпуск ароматизированных вееров, которыми дамы обмахивались в опере; наконец, для Всемирной промышленной выставки 1851 года под его руководством был создан величественный фонтан из духов. Все это Юджин Риммель сделал, когда ему еще не было тридцати.

Но своим местом на Аллее славы индустрии красоты Юджин Риммель обязан Superfi n – изобретенной им в 1860 году первой нетоксичной туши для ресниц. Как мы знаем, женщины в течение многих столетий пользовались самыми разными мазями, чтобы сделать ресницы темнее. Но созданная Риммелем смесь угольной пыли и вазелина, упакованная в коробку, которую можно было носить с собой, стала настоящей сенсацией. Да, эта смесь могла вытечь, и да, она могла перепачкать все вокруг – но ее популярность распространилась по Европе со скоростью пожара в ветреный день. Имя «риммель» – rimmel или rimel – стало нарицательным. В нескольких языках оно и по сей день обозначает «тушь для ресниц».

А Юджин Риммель продолжил работу над своим изобретением, корректируя и улучшая Superfi n. В конце концов он выпустил Water Cosmetique. Собственно, средство было создано гораздо раньше – как краситель, в театральных кругах известный как «маскаро» (mascaro), который особенно ценили исполнители характерных ролей и усатые актеры. «Маскаро» представлял собой смесь мыла и твердого пигмента в виде бруска. Его надлежало развести водой и нанести кистью на усы и бороду, чтобы усилить их цвет и скрыть седину. Этот состав был доработан – и в 1917 году выпущен в виде одной из первых твердых тушей, предназначенных для ресниц и бровей.

В 1960-х появилась тушь с новым составом и новыми аппликаторами. Ее наносили максимально густо, в несколько слоев. В сочетании с накладными ресницами это создавало драматический эффект, и глаза буквально затмевали остальные черты лица. Слева: Мариса Беренсон, справа: Верушка.

Примерно в то же время, в 1917 году, по другую сторону океана, нью-йоркский химик Т. Л. Уильямс (основатель Maybelline) запустил в продажу твердую тушь под названием Lash-Brow-Ine, описывая ее как «первое современное косметическое средство, выпущенное для ежедневного применения»[130].

Легенда гласит, что на создание туши Уильямса подвигла его сестра Мэйбл (ее же имя легло в основу названия компании – Maybell Laboratories, позднее – Maybelline). Идея пришла ему в голову, когда он увидел, как она, пытаясь сделать ресницы черными, наносит на них смесь вазелина со жженой пробкой. Это был известный трюк, который Мэйбл, скорее всего, вычитала в одном из журналов, посвященных звездам кино. Еще говорят, что именно изобретение брата помогло Мэйбл вернуть расположение бывшего ухажера. Правда это или нет, трудно сказать, но история занятная.

Поначалу Lash-Brow-Ine можно было заказать исключительно почтой (реклама размещалась в журналах). Но благодаря колоссальному спросу ее взяли на реализацию американские аптеки, а 1932 году упаковку этой туши можно было купить в любом магазинчике США. Стоила она 10 центов.

Конечно, профессиональная версия туши была придумана гораздо раньше. Актрисы и актеры немого кино пользовались ею в обязательном порядке. Признанным лидером и тут был голливудский визажист Макс Фактор: именно он создал Cosmetic, воскообразное вещество, которое хранилось в трубочках, завернутых в фольгу. Следовало отрезать кусочек от трубочки, нагреть над пламенем – и нанести на ресницы, после чего они становились очень черными, но, увы, тяжеловесными. К тому же «тушь» ложилась комочками. В кадре комочки были не видны, и все выглядело отлично. Но для реальной жизни она явно не подходила и в широкую продажу по этой причине не поступила.

Вышедшая в 1958 г. Mascara-Matic Helena Rubinstein была первой тушью в круглом тюбике

За первой «обычной» тушью для обычных покупательниц последовала цветная и водостойкая твердая тушь, – правда, не сразу. Прорыв случился только в 1958-м, когда Елена Рубинштейн выпустила Mascara-Matic – цилиндр размером с самопишущую ручку с тонким металлическим стержнем («щеточка» на его конце была просто высверленными в металле канавками). Чтобы извлечь черную жидкую краску, стержень следовало вставить в цилиндр. Это средство быстро вытеснило тушь фасона «плюнуть и растереть»: пользоваться им было в разы удобнее. Любопытный факт: в 1939 году аналогичная конструкция была запатентована неким Фрэнком Л. Энгелем из Чикаго, но в производство так и не поступила – возможно, из-за того, что перед началом Второй мировой войны вложение в косметические новшества было далеко не первым номером в списке важнейших нужд. Случайность это или нет, но тушь Елены Рубинштейн вышла ровно тогда, когда истек срок патента Энгеля – к несчастью для него. После выхода Mascara-Matic все внимание индустрии сконцентрировалось на разработках новых вариантов туши. И скоро появилась щеточка принципиально нового типа – со щетинками из нейлоновых волокон, расположенных по спирали. Она была встречена очень хорошо и осталась надолго. А самыми продаваемыми во всем мире стали водостойкая Ultra Lash производства Maybelline, вышедшая в 1960 году, и Great Lash той же марки, выпущенная в 1971-м.

После относительного затишья на этом фронте в 1980-х и 1990-х в середине 2000-х тушь вышла на новый виток своего развития. Немецкая компания Geka разработала и запатентовала технологию под названием Moltrusion. Щеточка, созданная по этой технологии, представляла собой жесткий пластмассовый перфорированный стержень со множеством микроскопических отверстий, заполненный другим типом пластмассы. Гибкие щетинки из этой пластмассы были идеальны для прочесывания ресниц и одновременно покрывали их ровным слоем «массы» (техническое название для черного вещества). Geka заключила соглашение с концерном Procter & Gamble, и в 2005-м первая тушь с такой щеточкой вышла под марками Cover Girl и Max Factor.

«Русские сезоны», балетная труппа Сергея Дягилева, которая произвела фурор в Европе, славилась не только своими революционными спектаклями, но и революционными костюмами к ним, выполненными модными дизайнерами, а также потрясающим гримом актеров. В частности – макияжем глаз. Среди зрителей, которые рукоплескали танцовщикам, было немало представителей индустрии красоты.

Мне довелось поработать с разными марками, и могу вам сказать, что усилия, которые сегодня вкладываются в разработку действительно хорошей туши для ресниц, просто невероятны. Попытки изобрести нечто новое и гениальное продолжаются каждый день, а конкуренция на этом поле крайне жесткая. Но дело того стоит: тушь для ресниц – товар, продаваемый в огромных количествах. Этим средством пользуется подавляющее большинство женщин, и к тому же оно требует регулярной замены (в отличие от сухих румян, например, которые могут храниться годами). Раньше марки, стремясь увеличить продажи, не скупились на самые невероятные рекламные обещания – то сулили увеличение объема ресниц в четыре раза, то грозились удлинить их вдвое. Только сравнительно недавно эти обещания стали строго контролироваться. В 2007 году в британский Комитет рекламных стандартов поступило такое количество жалоб, связанных с двумя конкретными рекламными кампаниями, которые изображали знаменитостей с ну очень длинными ресницами, что было решено: производители, рекламирующие тушь и прибегающие к помощи «фотошопа» или накладных ресниц, обязаны сопровождать фото соответствующей ремаркой. Последние десятилетия ознаменовались появлением изогнутых, двусторонних, нагревающихся, колеблющихся, вибрирующих и вращающихся конструкций. Не говоря уже о других щеточках крайне странных форм и об изобретении технологии трубчатых микроволокон. На рынок постоянно выходят новые типы, вариации и разновидности туши для ресниц. В среднестатистическом отделе крупного универмага ежегодно появляется около семидесяти новых наименований этого продукта.

ТЕНИ ДЛЯ ВЕК

Мы привыкли, что в палитры профессиональных визажистов входит невероятное множество оттенков, с помощью которых можно создать массу разнообразных объемных эффектов. А ведь на самом деле это относительно недавний подход, принятый на вооружение только в 1970-е.

Мы уже изучили происхождение кайала и подводки для глаз. Они никогда не теряли популярности. Но такой необходимый сегодня продукт, как тени, – все эти «двушки», «тройки», «четверки» и целые палетки, – обосновались в наших косметичках относительно недавно.

Древние римляне для окраски век применяли золу и шафран, а египтяне – малахит, который давал красивый переливающийся зеленый. Однако эта традиция тогда не нашла широкого применения, и цветные тени вышли из моды практически на две тысячи лет.

Решающую роль здесь опять сыграл театр и, в частности, «Русские сезоны» Дягилева. Самый яркий пример – его «Шехерезада», после парижской премьеры 1910 года показанная и в Лондоне. И Елена Рубинштейн, и Элизабет Арден – самые влиятельные гранд-дамы мира красоты и законодательницы косметических вкусов того времени – писали, насколько их впечатлил макияж русских артистов в этой постановке[131]. В 1914 году Элизабет Арден представила в своих американских салонах коллекцию декоративной косметики, куда вошли в том числе и тени для век[132]. Но до момента, когда они из разряда «модная диковина» перейдут в категорию «обычный предмет макияжа», оставались еще долгие годы. Не стоит забывать: мир в тот период был по большей части черно-белым. Ни цветного фото, ни тем более цветного кино и ТВ еще не существовало. Вплоть до конца 1920-х фильмы, журналы о кинематографе и рекламные плакаты были, за редким исключением, монохромными (в США цветная реклама появилась чуть раньше). До внедрения «Техниколора» в кино потребовалось и вовсе еще лет десять. И это стало одной из причин, почему цветные тени так медленно набирали популярность.

Но, даже будучи черно-белым, кино тем не менее, спровоцировало моду на яркий макияж глаз. Ведь в почти каждой голливудской ленте какая-нибудь красотка-вамп, вроде Теды Бара, обязательно хлопала с экрана ресницами невиданной длины – и сражала взглядом наповал. После обнаружения гробницы Тутанхамона красавиц «в египетском стиле» развелось особенно много. Тогда же, кстати, зародилась и мода на экзотические путешествия – и тоже не без влияния кино. Правда, густо подведенные черным глаза, как и позднее цветные тени, не сразу были приняты с распростертыми объятиями. Аплодируя актрисам, общественное мнение нередко клеймило позором обычных женщин, осмелившихся «на такое» в жизни. Тем более что «вамп»-макияж, как и откровенные наряды, часто носили киногероини сомнительных моральных устоев – и это наводило на мысль, что у женщин, которые так красятся, устои тоже не особо крепки[133].

Первые цветные тени начали появляться в 1930-х. В реклама Maybelline 1930 года (через год после запуска декоративной косметики марки) подробно растолковывается, как использовать каждый из четырех имевшихся в наличии оттенков: «Синие тени подходят для голубых и серых глаз, коричневые – для глаз карего и орехового цветов, черные – для темно-карих и фиолетовых, а зеленые можно использовать независимо от цвета глаз: они особенно эффектны для вечернего макияжа»[134]. Все ясно, как божий день, все – незамысловато, на все случаи даны точные инструкции.

Но это – первые ласточки. Зеленые, синие и фиолетовые цвета в массовом порядке начали появляться лишь зимой 1949–1950 гг., когда был совершен крупный технологический прорыв. Сразу после Второй мировой войны в косметическом производстве стали использовать искусственный перламутр. И внимание публики оказалось прикованным к макияжу глаз.

В январе 1950 года в журнале Life была опубликована отличная заметка, посвященная теням. Они были названы «крупнейшим косметическим нововведением со времен помады». Автор материала, с трудом сдерживая волнение, сообщал: «Зимой из Парижа до нас дошли вести, что теперь французские модели носят утрированно яркий макияж глаз даже с повседневной одеждой. Индустрия красоты США увидела в этом шанс поэксплуатировать и эту, пока относительно нетронутую, часть лица американок… В Голливуде, где даже коротким прическам сопротивлялись до последнего, говорят, что такие глаза отбросят моду на пятьдесят лет назад. Но люди из косметической индустрии с этим не согласны. Вспоминая, какой фурор вызвало появление красной помады в двадцатых – и как скоро женщины привыкли к ней настолько, что сегодня без нее чувствуют себя раздетыми, – они предсказывают теням для век такое же будущее»[135]. По крайней мере один «человек из косметической индустрии», Чарльз Ревсон, видимо, горячо поддержал этот тренд: в 1950-м компания Revlon выпустила коллекцию Dreamy Eye[136]. И вновь картина повторялась: несмотря на то, что новые веяния буквально витали в воздухе, обычные женщины принимали их с осторожностью. Ричард Корсон рассказывает, что по результатам опроса американских студенток в 1957 году очень немногие из них признались, что пользовались тенями, хотя практически все красили губы помадой[137].

В тот момент в продаже уже начали появляться коробочки с тенями двух разных цветов (например, синего и зеленого), но они все еще предназначались для использования по отдельности. Идея смешивания оттенков пока не овладела массами. Лишь революционным шестидесятым удалось разрушить прочный миф о необходимости сочетания по цвету «всего со всем».

По-настоящему драматический макияж, где тени для глаз играли как минимум не последнюю роль, был наконец замечен широкой публикой в 1962 году – и очень скоро взят на вооружение. «Виновна» в этом была Лиз Тейлор, снимавшаяся в тот момент в «Клеопатре» и переживавшая начало романа с актером Ричардом Бертоном. Роман был тайный, запретный и оттого – мучительный. После съемок, даже не сняв сценический грим (по крайней мере, она себя этим точно не утруждала), Лиз и Ричард часто ужинали в каком-нибудь знаменитом ресторане Рима. Папарацци следовали за ними по пятам. На следующий день таблоиды пестрели фотографиями Тейлор в образе египетской царицы, по ошибке надевшей европейское платье – с подведенными кайалом веками и синими тенями. Это была довольно вольная интерпретация стиля Клеопатры, однако по-голливудски яркая. Так зародилась мода «на глаза “по-египетски”» – пусть и в слегка модернизированной и адаптированной версии шестидесятых.

Британская модель Твигги, чей макияж глаз стал культовым в сотрудничестве с Yardley создала линию декоративной косметики для продажи в США. Туда входили накладные ресницы и эта черно-белая «двойка» матовых теней

Компания Revlon опять быстро уловила тренд. В 1962-м, за год до выхода фильма на экраны, она начала рекламировать средства для создания образа Клеопатры, в том числе – палетку-трио из теней и сухой подводки для глаз[138]. В том же году Макс Фактор выпустил нефритово-зеленые тени под названием Mermaid Eyes («глаза русалки», англ. – Прим. пер.) – «самый необычный образ, который когда-либо видели ваши глаза»[139], – и голубые тени в порошке Blue Mist Powder Eye Shadow («голубой туман», англ. – Прим. пер.) – который «придает глазам ту же восхитительную матовость, в которую сегодня одевают губы и кожу»[140].

К середине 1960-х цветная косметика для глаз появилась у каждой уважающей себя марки – от палетки Coty (пять цветов теней с кистью) до Pick and Paint Eye Palette марки Gala (набор в форме палитры художника, в который входили четыре цвета теней, карандаш для подводки и две кисти). Все это вдохновляло женщин на эксперименты – и создание своих собственных правил. Марка Yardley сотрудничала с британской моделью Твигги: она дала свое имя линии графичных черно-белых красок для глаз в стиле «мод», которая продавалась только в США, и участвовала в ее продвижении[141]. Семидесятые ознаменовали волну палеток-«троек» с тенями невиданных доселе оттенков.

Сложный макияж 1970-х (лучше всего его воплощала Biba) с темными пыльными цветами – ржавые, коричневые, бордовые, металлик, оттенки слегка увядших плодов в матовом исполнении или с жемчужным блеском – был полной противоположностью кричащим ярким одиночным тонам 1950-х и графичному монохрому 1960-х. Такое разнообразие оттенков и текстур означало, что смешивание и растушевка теперь были не только возможны, но и необходимы. Визажистов стали привлекать к съемкам журнальных и рекламных проектов, пропагандируя тем самым «более профессиональный» макияж. Эта тенденция только усугубилась в 1980-е, когда был провозглашен лозунг «возможно все!». Именно тогда тени для век стали невероятно сложным и высокотехнологичным продуктом.

В наши дни тени используются не только ради собственно цвета, но и для контурирования, высветления и скульптурирования. Мы не просто накладываем на веко один цвет – мы смешиваем сразу три! Мы знаем, что тенями можно скорректировать многие недостатки. При правильном использовании теней маленькие глаза будут казаться больше, близко посаженные – шире.

Сегодня нанесение косметики требует умения, практики, отработанной техники и хороших инструментов – и, конечно, индустрия красоты только рада предоставить нам для этого все необходимое, тысячи вариантов, на выбор.

ЛАК ДЛЯ НОГТЕЙ

«Лунный маникюр» – в той версии, которую мы видим на ногтях Джоан Кроуфорд, то есть когда ненакрашенными оставляли лишь кончики, – в 1920-х и 1930-х считался более утонченной альтернативой полностью покрытому краской ногтю.

Средства вроде румян или кайала существовали веками. Со временем, по мере развития новых технологий, они, конечно, видоизменялись, но финальный результат, и, по сути, цель оставалась прежней: привлечение внимания к глазам или придание свежести лицу. Иная история с лаком для ногтей. Лак в нынешнем его виде – самое новое средство в нашей косметичке. Он появился только в XX веке, с наступлением эры искусственного полимера нитроцеллюлозы. Но сами ногти были в центре внимания несколько тысячелетий, а популярная сегодня художественная роспись ногтей – так называемый nail-art – наследует древним краскам, лакам и приемам шлифовки и полировки.

Самые первые краски для ногтей возникли в Древнем Египте. Для окрашивания ногтевой пластины в красный и оранжевый цвет там использовали растительное вещество – хну. Цветные ногти были признаком высокого социального статуса. Темно-красные оттенки, получаемые с помощью кермеса (краски, изготовленной из высушенных и растолченных жуков) или аналогичных веществ, могли носить только члены королевской семьи и придворные. Предположительно, Нефертити предпочитала рубиново-красные ногти, а ногти Клеопатры были окрашены в ржаво-красный.

Компания Cutex появилась на рынке в 1911 году – в результате растущего спроса на средства ухода за ногтями.

Древние вавилоняне также считали, что ухоженные ногти являются признаком цивилизованности. Говорят, вавилонские солдаты красили ногти перед битвой – по крайней мере, археологи обнаружили в королевских гробницах Ура сложные наборы для маникюра. В Иране для окрашивания ногтей – и у мужчин, и у женщин – также использовали хну (ее же применяли для укрепления и окрашивания волос, в том числе бород). В некоторых случаях, чтобы получить краску более темного цвета, в состав добавляли известь и соли аммония. Хной же рисовали замысловатые орнаменты на ладонях невест. Это было обязательной частью свадебного обряда – и традиция сохранилась по сей день. Китайцы также одними из первых освоили окраску ногтей. «Актуальные» цвета менялись от династии к династии. Например, во времена династии Чжоу (около 600 г. до н. э.) предпочитали золото и серебро. К наступлению эпохи империи Мин самыми желанными стали черный и красный; их изготавливали из смеси пчелиного воска, яичных белков, желатина, растительных красителей и гуммиарабика, для яркости добавляли лепестки цветов (измельченные и обработанные квасцами), все тщательно смешивали – и получали лак, который наносили на ногти и ждали несколько часов до полного высыхания. В Кельтской Британии превыше всего ценился розовый цвет: чтобы заставить ногтевые пластины покраснеть, их покрывали кашицей из корня марены.

Но, хотя все эти трюки практиковались с самых древних времен, в литературе упоминания о них встречаются редко вплоть до IX века, когда ногти стали подкрашивать парфюмированными красными растительными маслами, а затем шлифовать и полировать замшей. Позже (возможно, благодаря возникшей моде на перчатки) красители для ногтей пропали из обихода вплоть до Викторианской эпохи.

Тогда – в соответствии со скромным it-образом времени – ногтям стремились придать вид скорее ухоженный, нежели яркий. Для этого в них втирали цветные порошки и мази, а затем полировали. Само слово «маникюр» изначально означало не процесс и не результат, а специалиста, то есть человека, которого мы называем «мастером по маникюру» или «маникюршей». Судя по всему, первые мастера появились во Франции, где эта процедура, по сути, мало отличалась от сегодняшней. Она включала в себя подстригание ногтей, подпиливание их до нужной формы, полировку и шлифовку. Многие кулинарные книги XIX века содержали рецепты для изготовления лаков для ногтей. Их смешивали сами мастера маникюра. Состояли они в основном из оксида олова, кармина и масел лаванды и бергамота, а наносились беличьей кистью. В конце XIX – начале XX века «полировочные порошки для ногтей» начали появляться в продаже – например, паста Hyglo Nail Polish Paste марки Graf, выпущенная в 1871 году. Ее можно было купить и в комплекте, куда входили отбеливатель, средство для удаления кутикулы и сама паста розового цвета.

Новые средства для ногтей вызвали ажиотаж – об этом свидетельствует и статья в американском Vogue в июле 1909 года, автор которой весело заявляет: «Я чувствую себя настоящим Колумбом, объявляя об открытии нового лака для ногтей». В 1911 году в США появилась компания Cutex. Она начала с производства жидкости для удаления кутикулы, но вскоре ее ассортимент пополнился пастами и прочими средствами для маникюра. Первый патент на лак для ногтей был выдан в 1919 году[142]. Вскоре после этого в продаже постепенно стали появляться жидкие лаки. А в конце 1920-х, в связи с бурным ростом автомобильной промышленности, в процессе покраски автомобилей стала широко применяться нитроцеллюлоза. Как оказалось, она была способна ускорить процесс высыхания любого лака. В том числе – и лака для ногтей.

С этого момента ногти стали красить чаще и охотнее. Сначала к лаку предъявлялись те же требования, что и к румянам. То есть, во-первых и в-главных, он должен был быть незаметен. Поэтому примерно до 1930 года женщины носили только разные варианты розового. Но в 1930-м княгиня де Фосиньи-Люсенж покрасила ногти в ярко-красный – и родилась новая мода. Очень скоро красный маникюр стал привычным делом. В начале 1930-х возникла мода красить только центральную часть ногтевой пластины, оставляя кончики и лунку в виде полумесяца у основания незакрашенными. Сегодня это называют «лунный маникюр».

Но заставить пользоваться лаком для ногтей миллионы женщин смог заставить только один человек, Чарльз Ревсон. Именно он, имевший прекрасный нюх на все модные веяния и получивший от своей соперницы Елены Рубинштейн ехидный титул «Любитель ногтей», в 1932 году основал компанию Revlon и очень скоро создал лак, практически аналогичный современному. Ревсон был первым, кто почувствовал, что между модой и цветом ногтей есть непосредственная связь. Он настаивал, чтобы его компания выпускала сезонные коллекции оттенков, точно так же, как любой модный дом выпускает коллекции одежды.

ПОМАДА

Габриэль Шанель утверждала, что помада – главнейшее женское орудие обольщения. А американский Vogue в своей книге о красоте Beauty Book 1933 года заявил, что нанесение помады – один из самых важных жестов всего столетия.

Рука, подкрашивающая губы, взгляд, устремленный в зеркало красивой пудреницы, – приметы времени. Процесс нанесения помады становится важным культурным жестом.

В начале XX века женщины с накрашенными губами еще казались дамами сомнительной морали. В них подозревали в лучшем случае – актрис, в худшем – проституток. Поэтому движение за права женщин подняло на свой щит красную помаду: губы участниц марша за право голосования, который прошел в Нью-Йорке в 1912 году, были вызывающе алыми.

Но какими бы революционными ни были красные губы, сама помада на тот момент была предметом совершенно непрактичным – ее почти невозможно было носить в дамской сумочке. Все изменилось в октябре 1915 года, когда компания Scovill Manufacturing Company из Коннектикута выпустила первую помаду (в круглом футляре с рычажками по бокам), которую можно было выдвигать из тюбика. В 1923-м в США запатентовали футляр немного другой конструкции – теперь помаду можно было выкручивать. Затем последовали еще сотни вариаций на ту же тему. Одной из самых популярных марок того времени, особенно среди молодежи, была Tangee, которая хвасталась тем, что их помада меняет цвет, при нанесении подстраиваясь под цвет губ хозяйки, и поэтому выглядит более натурально, чем все прочие, – хотя в тюбике она была ярко-оранжевой, откуда и получила свое название (от слова tangerine, «мандарин», англ. – Прим. пер.). Но самое главное – Tangee стоила всего около десяти центов. Как описывает историк Маделен Марш, «и в Европе, и в Соединенных Штатах эту помаду можно было купить в первых супермаркетах – Woolworths – и магазинах типа „все по одной цене“. Впервые помада не была спрятана под прилавком, и не надо было просить продавца ее достать – процесс покупки стал доступным и не таким пугающим».

Первые рекламные кампании, посвященные помадам, следуя морали своего времени, настаивали, что это средство всего лишь подчеркивает естественную красоту. Но уже к концу Второй мировой войны ярко-красные глянцевые губы считались чуть ли не лучшим способом поддержать победный дух своей отчизны.

Появление недорогих помад – как Tangee и Woodbury – сделало этот предмет макияжа более доступным.

Красная помада стала символом патриотизма и демонстрировала волю к победе – и это отражалось в названиях. На самом деле американский Комитет военно-промышленного производства в 1942-м попытался остановить производство косметики, но потом резко сменил курс и объявил, что косметика «необходима и жизненно важна»[143]. «Клепальщица Рози», ее накрашенные губы и ногти (и сильные руки) стали иконой для женщин военного времени, а Элизабет Арден даже создала набор макияжа для резерва женского состава корпуса морской пехоты. В него входила красная помада того же оттенка, который присутствовал в их униформе.

Следующим крупным нововведением стала «нестираемая» помада – ее в конце 1940-х разработала американский химик Хэзел Бишоп. Стойкая Lasting Lipstick была невероятно популярна, но, увы, ее довольно скоро затмила помада Indelible-Crème Revlon. Эта фирма еще в 1940 году расширила свой ассортимент и стала выпускать не только лаки для ногтей, но и помады. Прозорливый Чарльз Ревсон в очередной раз верно предугадал будущее – и представил публике идею подбора помады и лака для ногтей цвет в цвет. Но золотой век помад наступил, несомненно, в 1950-х. Тогда тюбик и вычурная пудреница стали обязательными аксессуарами в сумочке любой дамы. В нужный момент их требовалось извлечь оттуда и подправить макияж на глазах у публики.

Затем эксперименты с помадами не то чтобы прекратились совсем (например, в 1964-м Cutex выпустили ароматизированную помаду, явно рассчитанную на девушек-подростков), но в последующие два десятилетия внимание производителей и покупателей явно переключилось на глаза.

В 1990-х помада чуть было не оказалась вообще сброшена с «корабля современности» – юному поколению она казалась ужасно старомодной, особенно по сравнению с легкими модными блесками для губ. Но в последнее десятилетие модные тенденции в очередной раз изменились, и теперь все опять носят помаду, отдавая дань «роскоши, неподвластной времени» и сопровождая процесс ее нанесения тем самым ритуалом, который многим кажется «верхом женственности». Многие люксовые марки снова взялись за выпуск специальных коллекций, где помады заключены в футляры, пышность оформления которых напоминает о давно минувшей эпохе.

РУМЯНА

Еще более ста лет назад румяна могли похвастаться широким ассортиментом, многообразием оттенков и относительной доступностью: они существовали в самых разных ценовых категориях.

Из всех продуктов, которые сегодня обитают в наших косметичках, именно румяна могут претендовать на титул «самое древнее средство макияжа». Как мы уже знаем, когда-то их изготавливали, смешивая разнообразные компоненты животного, растительного и минерального происхождения. И только с началом массового производства румяна стали доступны в таком многообразии форм и оттенков.

Впрочем, и раньше – скажем, в середине XIX века – их уже можно было встретить в виде пудры, воскоподобной помады или жидкой настойки. В качестве упаковки использовались банки, бутылки, книжечки с бумажными страничками-блоттерами, листочки фольги или лоскуты ткани. Разные виды румян назывались по-разному. Например, румяна с картамином часто называли Rouge de Carthame («картаминными») или Rouge Végétal («растительными»), а румяна более ярких цветов, пригодные для того, чтобы использоваться в качестве сценического грима, – Rouge de Théàtre («театральными»). Bourjois и Leichner в начале 1860-х выпускали румяна Rouge Fin de Théàtre, но впоследствии Bourjois сменили название на Fabrique Spéciale de Produits pour la Beauté des Dames.

Практически каждая женщина, независимо от ее достатка, могла найти румяна по карману. В 1830 году в магазинчике на парижской улице Сен-Мартен баночки с румянами продавали по цене от пяти до восьмидесяти пяти франков[144]. Там же можно было купить миниатюрные «пуговицы» сухих румян Bourjois, которые наконец вырвались из театральных гримерных и поступили в свободную продажу.

В 1920-х на пике моды были пудреницы. Рынок наводнили самые разнообразные футляры с пудрами – и, разумеется, с румянами. Однако несмотря на то, что это средство пользовалось популярностью на протяжении всей истории человечества, XX век не стал эпохой их расцвета. Да, с изобретением синтетических красителей выбор оттенков значительно расширился. Но внезапно в моду вошел загар – и популярность румян, по сравнению с другими средствами макияжа, здорово упала. Всеобщая любовь и уважение вернулись к румянам на рубеже 1970-х и 1980-х.

Производство румян в промышленных количествах началось в Париже в 1800-х, но широко доступны они стали только в начале двадцатого века; по часовой стрелке: Leichner (1904), Dorin (1922), Ware Brothers (1914), Oxzyn (1911) и Coty (1936)

Самые завзятые модницы наносили их широкими яркими полосами на щеки и скулы, почти не растушевывая. Кстати, состав этих румян не сильно отличался от тех, что были популярны в предыдущее столетие. Прорыв случился в 1990-х, когда появились новые интересные текстуры – тогда румяна снова вознеслись на пик популярности.

Сегодня без румян невозможно представить практически ни одну косметичку: только они способны за считаные секунды сделать из уставшего лица юное, свежее и отдохнувшее.

ПУДРА И ТОНАЛЬНАЯ ОСНОВА

С появлением крем-пудры Pan-Cake (а позднее и Pan-Stik в форме карандаша) женщины получили возможность носить тональное средство с собой и поправлять макияж в течение дня

Незаметно припудрить лицо не возбранялось даже в строгие викторианские времена, – неудивительно, что в XX веке именно пудра раньше, чем все прочие, ныне обязательные, средства макияжа, превратилась в «мастхэв». Постепенно ее использование стало нормой. И примерно тогда же женщины обнаружили, что макияж в течение дня необходимо поправлять. Но носить с собой рассыпчатую пудру, даже в миниатюрных, даже в очень красивых и даже инкрустированных драгоценными камнями пудреницах было неудобно. Решением проблемы стали специально разработанные спрессованные пудры – «компактные» (с пуховкой для нанесения в комплекте), которые появились в 1920-х и быстро стали популярными. С тех пор, собираясь отлучиться в уборную, некоторые дамы кокетливо объявляют, что идут «припудрить носик», а женские туалетные комнаты завуалированно называются powder room («комната для припудривания», англ. – Прим. пер.).

Уже к началу 1930-х в США продавалось около трех тысяч (!) разновидностей[145] пудры. В этом, безусловно, был виноват технологический прогресс, позволивший производителям добиться самых разнообразных оттенков – от розового до бежевого и цвета загара. Многие компании поняли, что на решение о покупке, которое принимает женщина, влияет также приятный аромат. Так появились пудры с запахом популярных духов – например, Guerlain предлагали пудру с ароматом культовых Shalimar.

Прежде чем запустить крем-пудру Pan-Cake в широкое производство, ее протестировали в Голливуде. После того как она собрала массу позитивных отзывов актрис, актеров и гримеров, возможность ее купить получили и обычные женщины. Это была первая тональная основа, которая легко наносилась и стойко держалась на коже.

Тональная же основа, как и многие другие средства макияжа, своим происхождением обязана театру. Макс Фактор был первым, кто отправил на свалку истории гримерную краску в виде карандаша на жировой основе, которую актеры использовали до 1914 года, и предложил им средство, по текстуре похожее на крем. На пленке этот крем не создавал эффекта маски и не шел трещинами, превращая лицо в облупившийся эмалированный таз. Представив свою новинку, Фактор не остановился на достигнутом, а продолжал усовершенствовать ее, смешивая различные цвета так, чтобы они подходили под разные оттенки кожи (что было очень любезно с его стороны). Очень много сил и времени он потратил на разработку принципиально отличного от имеющихся в арсенале гримеров средства, которое бы позволило актерам и актрисам достойно выглядеть в новых лентах, снятых по технологии «Техниколор».

В 1937 году Макс Фактор выпустил Pan-Cake – компактную крем-пудру, которую надо было наносить влажной губкой. С этого момента тональная основа начала стремительно набирать популярность. Она стала не только любимейшим средством актрис и актеров, но и поступила в широкую продажу; реклама с участием звезд, в том числе Клодетт Колбер, обещала, что с Pan-Cake можно «заново создать красивую кожу… скрыть мелкие изъяны», и такой макияж «держится часами»[146]. В 1948-м Pan-Cake вышла в форме выкручивающегося карандаша и получила название Pan-Stik. Карандаш идеально подходил для того, чтобы держать его в косметичке и поправлять макияж на бегу – прочие тональные основы можно было хранить исключительно дома, на туалетном столике. Реклама 1950 года предлагает Pan-Stik в пяти оттенках – и «два интересных оттенка загара!»[147]. Более легкие покрытия, наподобие Ultra-Light той же марки Max Factor, появились только в 1960-х[148].

Следующий серьезный переворот в категории «тональные средства» произошел в последние двадцать лет – в основном благодаря тому, что в их составы стало возможно включить силикон. Сегодня они представлены во всех мыслимых формах – от пудры до жидкого, кремообразного или компактного тона и даже спрея, совершенно не ощущаются на коже и выглядят естественнее, чем когда бы то ни было.

БРОНЗЕР

Как мы помним, много столетий подряд и в Европе, и на Дальнем Востоке бледная кожа была признаком богатства, юности, красоты и относительно безбедной жизни, в которой не было места тяжелой работе под палящими лучами солнца. Когда Габриэль Шанель, сама проведя случайно слишком много времени на солнце, ввела моду на загар, это было равносильно смещению тектонических пластов общественного сознания. На волне всеобщего увлечения бронзовым цветом лица ее коллекция макияжа Riviera, кстати, продалась очень быстро. Друг Шанель, князь Фосиньи-Люсенж, заметил по этому поводу: «Похоже, Коко изобрела загар как таковой. Иногда мне кажется, что все реалии того времени изобрела именно она»[149]. В противоположность распространенным взглядам, Габриэль Шанель считала красивой здоровую и сияющую кожу (прощай, свинец!) и вообще приветствовала все, что ранее считалось для женщины недопустимым – свободную удобную одежду, физические упражнения и пребывание на солнце. В полном соответствии с этим одним из первых средств по уходу за кожей, выпущенных под маркой Chanel в 1929 году, было масло для загара. Оно словно давало женщинам индульгенцию на принятие солнечных ванн.

Во время Второй мировой войны роскошная упаковка уступила место простым картонным коробкам

Военные годы

Марке Coty господство на рынке принесли знаменитые пудры Air Spun, выпущенные в 1935 году. Их популярность была обусловлена тем, что такие – компактные – пудры было можно доставать из сумочки и использовать на публике. Женщинам этот процесс понравился, и компактная пудра в роскошном футляре быстро стала статусной вещью. Во время Второй мировой войны, в силу суровой необходимости, упаковку пришлось сменить на максимально скромную. Все марки, от Chanel до Coty, вынужденно перешли на выпуск пудры в простых картонных коробках. Пуховки тоже стали дефицитом – в пудру Bourjois даже была вложена записка, которая объясняла ее отсутствие ограничениями военных лет.

Зато в 1950-е, как только война окончилась, рынок наводнили пудры всех возможных ценовых категорий в пудреницах самых причудливых форм. Большинство женщин в Европе носили с собой в сумочке хотя бы одну, чтобы при необходимости достать ее и подправить макияж.

Вторая мировая война не заставила женщин отказаться от ритуалов красоты и почти никак не сказалась на популярности их любимых румян и пудр.

Иногда новая мода рождается из вынужденных ограничений. Дефицит нейлоновых чулок во время Второй мировой войны (в 1941 году их производство и вовсе запретили) привел к тому, что женщины стали… имитировать их наличие с помощью краски. Хозяйственные дамы прибегали к помощи пакетиков с чаем, которыми окрашивали голени, создавая тем самым иллюзию, что они в чулках. Завершал эту картину шов, нарисованный карандашом для глаз. Результаты такого творчества могли быть самыми непредсказуемыми – особенно в дождливые дни. Тогда же начали появляться салоны, где окрашиванием ног занимались почти профессионально – например, в 1941 году в английском Кройдоне открылся Bare Legs Beauty Bar. А компания Revlon, никогда не упускавшая возможность заработать, наладила производство средств Leg Silk («шелк для ног», англ. – Прим. пер.) – скорее всего, эти средства были прародителями нынешних спреев для искусственного загара.

Нарисованные «псевдочулки» на ногах – популярный прием военного времени: нейлона не хватало, парашюты были важнее.

Солнечные ванны впервые стали модными в Европе в 1920-х. К 1930-м уже были созданы – и вовсю рекламировались – средства макияжа, подходящие для загорелой кожи.

В 1940-е и 1950-е на пике моды были пудреницы самых причудливых форм. По часовой стрелке: «черный шар» 8-Ball, Wadsworth «Gay Nineties Mitt» («Перчатка из веселых девяностых». – Прим. пер.) Volupte, «летающая тарелка» Kigu, «телефонный диск» по Сальвадору Дали для Schiaparelli и «чемодан» BOAC

Статья в американском Vogue 1929 года под заголовком Making Up to Tan («Макияж для загара», англ. – Прим. пер.) свидетельствовала, что отношение общества к загару сменило знак с «минуса» на «плюс», и рекомендовала пересмотреть весь ритуал наведения красоты: «Обретя загар, следует кардинально изменить макияж… Уже создана новая школа – макияж для загорелых лиц». Отношение к искусственному же загару сильно отличалось от современного. Автор статьи ясно дает понять, что это несколько вульгарно: «Редакция Vogue всегда считала, что загар, созданный с помощью декоративной косметики, выглядит безвкусно и подходит разве что для костюмированных праздников…» Что же касается того, как надо изменить макияж после того, как лицо приобретет золотистый оттенок, то на этот счет даются точные инструкции: самое важное – найти хорошую пудру в тон новому цвету кожи (судя по статье, такие оттенки уже имелись в наличии) и перейти на румяна и помаду с оранжевым подтоном. Единственная часть тела, где Vogue допускал возможность искусственного загара, – ноги: «…здесь мужчины всегда были самыми жесткими критиками и никогда не скрывали, что, с их точки зрения, среднестатистическая голая нога не блещет красотой, пока не будет искусно улучшена»[150].

Только после того, как человечество осознало вред, который наносят солнечные лучи, нормой был объявлен именно искусственный загар. Средства для придания коже золотистого оттенка постоянно совершенствуются, рынок растет как на дрожжах: в 2010 году объем продаж средств для автозагара составил 530 миллионов долларов США. К настоящему моменту эта цифра, скорее всего, окажется еще выше – благодаря непрерывному выпуску новых продуктов для удовлетворения самых разнообразных потребностей[151].

Косметические марки: корни и происхождение

Подавляющее большинство косметических брендов XX века (не считая первопроходцев, о которых я говорила в предыдущей главе) берет истоки в одной из четырех областей: театр, высокая мода, парфюмерия или производство мыла и предметов гигиены. Сегодня, пожалуй, можно выделить еще одну категорию: марки, созданные талантливыми визажистами, которые решили поделиться своим опытом и умениями.

ТЕАТРАЛЬНЫЙ МАКИЯЖ

Макияж и актерская профессия всегда были тесно связаны между собой. Неудивительно, что именно театр сыграл огромную роль в создании той косметики, которой мы пользуемся сегодня. Компании, производящие грим, часто создавались первопроходцами, которые либо сами работали в театре, либо серьезно им увлекались. Как это происходило, мы рассмотрим на примере трех фирм. В начале своего пути все они производили косметику, пригодную лишь для сцены. Но скоро, с помощью актеров, актрис, средств массовой информации и рекламы в театральных программах, им удалось шагнуть из-за кулис в открытый мир.

BOURJOIS

Компания Bourjois начала с производства театрального грима, но, как только макияж перестал считаться чем-то предосудительным, средства этой марки стали украшать дамские туалетные столики по всему миру.

Актер театрального квартала Парижа Жозеф-Альбер Понсан был не в восторге от карандашей, которыми пользовались его коллеги, чтобы загримировать лицо. В 1863-м он покинул сцену и, воспользовавшись финансовой поддержкой писателя Александра Дюма, открыл производство собственных средств. Человеком он был увлекающимся – и, начав с создания отбеливающей тональной основы, выпустил румяна, а затем открыл еще и фирму, производящую духи, – ведь он был просто без ума от парфюмерии! Но денег все это приносило, мягко говоря, немного, вести дела Понсан не умел совсем и в 1867 году, чтобы поправить свое плачевное положение, нанял в качестве управляющего Александра-Наполеона Буржуа, а через год и вовсе продал ему свою компанию. В 1879-м новый владелец создал рисовую пудру Java Rice Face Powder, которая пользовалась огромным спросом. Она выпускалась в четырех оттенках (белый, розовый, натуральный и «рашель», или бежевый), слегка благоухала духами и обещала «твердо держаться на коже, придавая ей гладкость, свежесть и свечение юности». Так имя Буржуа оказалось вписанным в историю макияжа.

Декоративная рассыпчатая пудра испанской марки Perfumeria, 1929 год.

К началу XX века в год в мире продавалось более двух миллионов коробок пудры. Она стала обязательным предметом на женских туалетных столиках. Слоган Bourjois – то самое «держаться на коже, придавая ей гладкость…» – был переведен на английский, итальянский, испанский, немецкий и русский. Но настоящее международное признание пришло к марке после смерти Александра-Наполеона, когда управление компанией взяла его жена. Еще через пять лет, в 1898-м, она продала фирму Эрнесту Вертхаймеру, который создал американское дочернее предприятие. Сегодня более чем в сотне стран мира ежегодно продается по шесть миллионов круглых баночек Bourjois.

LEICHNER

В 1873 году Ляйхнер создал гримерную краску, без которой в последующие пятьдесят лет не обходился ни один актер.

Изобретатель краски в виде карандаша – крайне важной в истории макияжа новинки, ставшей основным средством театрального грима конца XIX века, – Людвиг Ляйхнер был певцом вагнерианской оперы и студентом-химиком. В 1873 году он открыл в Берлине свое дело по производству и продаже декоративной косметики. Как будущий фармацевт, Ляйхнер знал, как следует смешать жир и воск, чтобы получить помаду для укладки волос. Вполне вероятно, что для создания гримерной краски он использовал схожий рецепт. Главным достоинством этой краски было то, что она давала плотное покрытие и не стекала с кожи вместе с потом. Краска существовала в нескольких цветах, которые для простоты были пронумерованы (оттенок № 1 был самым светлым, № 4 описывался как «темный кирпичный цвет, подходящий для ролей солдат, моряков, деревенских жителей и т. п.», а № 3 – для всех, кто играл «роли горничных»)[152], а карандаши были двух размеров: один – длинный и толстый, а второй – потоньше и покороче (для более тонкой прорисовки).

KRYOLAN

Kryolan – одна из первых марок, начавшая производить театральный грим, и одна из немногих, которая не переключилась на производство косметики для масс. Она была основана в Берлине в 1940-х годах Арнольдом Лангером. Будучи студентом-химиком, юноша мечтал найти занятие, которое позволило бы ему сочетать страсть к науке и любовь к искусству. Таким занятием стало создание театрального грима. В 2007 году именно Kryolan первой предложила киностудиям грим для съемок в HD-разрешении. Она же является производителем большинства средств для трехмерного пластического грима и кинематографических спец эффектов. Кроме этого, Kryolan уникальна еще и тем, что за все годы своего существования не вычеркнула из своего ассортимента ни один оттенок. Скажем, если кому-то вдруг придет в голову воссоздать на сцене оперную постановку 1950 года, в Kryolan поднимут оригинальные рецепты и изготовят на заказ тот самый оттенок тонального крема, которым пользовался главный герой. Даже если вам нужен будет всего один тюбик – все равно вы его получите.

ПАРФЮМЕРНЫЕ ДОМА

Мы уже говорили о компании Rimmel, которая из небольшого магазинчика, торгующего духами, выросла в целую империю по производству макияжа вообще и туши для ресниц в частности. Но Риммель был не единственным парфюмером, освоившим «смежные территории». Как свидетельствуют истории трех всемирно известных парфюмерных домов, маршрут «Ароматы» – «Макияж» был проложен довольно давно.

GUERLAIN

Поддерживая репутацию парфюмерного дома, Guerlain превратили свою роскошную парфюмированную пудру в обязательный аксессуар.

Guerlain, один из старейших парфюмерных домов в мире, основал в 1828 году Пьер-Франсуа-Паскаль Герлен. Это было по-настоящему семейное дело: изготовлением духов занимался сам Пьер-Франсуа-Паскаль и его двое сыновей. Герлен создавал ароматы для самых высокопоставленных особ своего времени, в том числе для французской императрицы Евгении (благодаря чему заслужил титул «Официального парфюмера императора»), королевы Виктории, испанской королевы Изабеллы и императора Александра III. Вскоре фирма начала производить и косметику: в 1857-м было создано отбеливающее средства для лица Blanc de Perle, в 1924-м вышла первая помада, Rouge d’Enfer, а в 1939 году в магазине на Елисейских Полях открылся первый институт красоты Guerlain. Одно из самых последних громких новшеств Guerlain, линия Terracotta, увидела свет в 1984 году, мгновенно стала пользоваться бешеным успехом и до сих пор остается на пике. Семейство Герлен владело компанией в течение пяти поколений[153], и только в 1994 году ее выкупил концерн Möet Hennessy Louis Vuitton (LVMH).

COTY

Франсуа Коти понимал, насколько важно тщательно продумать дизайн продукта и его оформление. Он привлекал к разработке упаковок лучших иллюстраторов, живописцев и театральных оформителей – и женщины были от них без ума.

Франсуа Коти, урожденный Джозеф-Мари-Франсуа Спотурно, обучался искусству парфюмерии в Грассе, после чего в 1904 году основал свою компанию. Его подход к делу разительно отличался от философии Елены Рубинштейн: «Необходимо дать женщине лучшее средство из возможных, поместить в самый лучший флакон, великолепный по красоте и при этом выполненный с безупречным вкусом, и попросить за него разумную цену». В 1908-м Коти открыл магазин в Париже и заказал изготовление флаконов для своих духов у ювелирного мастера Рене Лалика. Для того времени это было нестандартное и даже новаторское решение. Хотя Коти и продолжал создавать духи на заказ для императорской семьи и аристократии, его настоящей целью было наладить массовое производство роскошных продуктов в эксклюзивной упаковке по доступной цене. Средства Coty пользовались огромным успехом, и компания постепенно начала выходить на зарубежный рынок – ее филиалы открылись в Нью-Йорке и Лондоне. Первый косметический продукт Coty – пудра для лица – вышел в 1914 году, но по-настоящему культовой стала пудра Air Spun («воздушного помола», англ. – Прим. пер.), выпущенная в 1935 году в коробках, разработанных художником и театральным декоратором Леоном Бракстом (наиболее известные работы он создал для «Русских сезонов»). К пудре предлагались румяна аналогичного дизайна. Покупательницы охотились за ней не только из-за упаковки, но и потому, что она была измолота не стандартным механическим способом, а «с помощью воздуха», состояла из мельчайших однородных частичек и дарила гладкую кожу «с одного прикосновения». Большая разница по сравнению с существовавшими тогда пудрами, которые напоминали скорее песок.

Реклама Coty 1930-х годов демонстрирует неповторимый подход компании к созданию красивой упаковки.

Франсуа Коти умер в 1934 году, но его семья продолжала развивать его дело и поддерживать его философию. В 1996 году Coty купили марку Rimmel, в 1999-м вывели ее на американский рынок, а совсем недавно, в 2014-м, добавили к своему портфелю Bourjois. На сегодняшний день Coty лидирует на рынке доступных по цене ароматов «от звезд».

LANCÔME

Арман Птижан занимал руководящий пост в Coty. В 1935-м он увел из компании немалое количество сотрудников, чтобы создать собственную фирму – Lancôme (названием она обязана замку Château de Lancosme). Первым делом новая компания выпустила шесть ароматов, посвященных разным континентам, – Kypre, Tendres, Nuits, Bocages, Conquête и Tropiques, – которые немедленно завоевали расположение публики.

Изменения, которые претерпели упаковка и сами средства Lancôme в течение веков

В 1936-м у Lancôme вышел крем для ухода за кожей Nutrix, а вскоре после него – помада с ароматом розы Rose de France[154]. Птижан был большой эстет и считал, что косметика должна продаваться в дорогих и красивых футлярах. Тюбики Rose de France представляли собой золотые или серебряные патроны, а саму помаду, когда она заканчивалась, можно было заменить на новую. Увы, в 1960-х такая роскошная упаковка была объявлена старомодной – новые веяния требовали новых, пластиковых, но ярких и дерзких тюбиков и коробочек. В 1964-м компанию купил концерн L’Oréal, добавив ее к своему портфолио брендов. Сэр Линдсей Оуэн-Джонс, возглавивший концерн в 1988 году, укрепил позиции Lancôme в качестве ведущего производителя люксовой косметики и воплощения истинно французской элегантности, подписав контракт с Изабеллой Росселлини, которая стала лицом марки (и первой официальной посланницей косметического бренда), и утроив бюджет на рекламные нужды. Это оказало невероятное влияние на рост продаж – в США с 1983 по 1988-й они выросли втрое[155]. Сегодня Lancôme – одна из наиболее узнаваемых марок в индустрии красоты. В качестве логотипа по-прежнему используется силуэт розы – в честь роз, растущих в окрестностях руин замка Château de Lancosme. Марка известна своими средствами ухода за кожей, тушью для ресниц и тональными основами, а еще – длинной чередой сильных, вдохновляющих и очень непохожих друг на друга женщин, которые в разное время были лицами и посланницами Lancôme.

ДОМА ВЫСОКОЙ МОДЫ

Высокая мода диктует нам не только одежду, которую следует носить в следующем сезоне. На нее же возложена роль определять веяния в макияже, уходе за кожей и ароматах. Такие дома, как Chanel и Dior, могут позволить себе быть достаточно смелыми при разработке новых продуктов – именно они задают стиль, которым потом вольно или невольно пропитаются все слои индустрии.

Декоративная косметика, парфюмерия, средства ухода – огромная часть их бизнеса. Купив помаду или тени, каждая женщина получает возможность приобщиться к роскоши, даже если все прочее, что производит эта марка, ей не по карману.

CHANEL

Из всех модельеров и дизайнеров, пожалуй, именно Габриэль Шанель внесла наибольший вклад в развитие «смежной» моде индустрии – индустрии красоты. Первая линия макияжа под маркой Chanel вышла в 1924 году. Это произошло через десять лет после открытия модного дома и за пять лет до запуска средств для ухода за кожей. Отношение Шанель к косметике она сформулировала сама: макияж, с ее точки зрения, обязан «не приукрашать, а делать красивой, и когда цель достигнута, лицо должно выглядеть моложе». Она любила помаду – ту, которой она пользовалась, готовили для нее специально. Поверх помады для стойкости наносила пудру. Rouge de Chanel вошла в состав первой коллекции 1924 года. Интерес представлял и футляр из слоновой кости с черной отделкой, и особый медный механизм, благодаря которому помада выкручивалась из этого футляра. Впоследствии Шанель продолжала работать над усовершенствованием своего любимого предмета макияжа. В 1954-м она создала кремовую помаду в футляре, представлявшем собой копию культового флакона Chanel № 5 с пульверизатором. В знаменитой стеганой сумке модели 2.55 было разработано специальное отделение – внутренний карман – для помады. В таком виде она выпускается и по сей день. Упаковке Шанель уделяла особое внимание. Перекрещенная двойная буква «С» – отличный пример того, как логотип становится культовым и во многом определяет статус вещи. В 1974-м фирменный оттенок ее любимой помады был выпущен под названием Rouge de Chanel.

Слева: Rouge Noir, единственный и неповторимый. Справа: культовые косметические средства марки в полной мере отражают неподвластную времени элегантность и изысканность самой Коко Шанель

В последние несколько лет огромный интерес у покупателей вызывают лаки для ногтей Chanel. Первая коллекция этих лаков, Vernis, вышла в 1972 году. В 1995-м название сменили на Le Vernis. После того как оттенок Rouge Noir, созданный в 1994-м под руководством креативных директоров Доминика Монкуртуа и Хайди Моравец, попал на ногти Умы Турман в «Криминальном чтиве» Тарантино, он стал абсолютно культовым и вознес лаки Chanel на пьедестал почета. Да что там – на пьедестал обожания. С тех пор весь мир уверен: именно в коллекциях Chanel следует искать самые остромодные цвета сезона.

DIOR

Первая помада Кристиана Диора, Rouge Dior, вышла в 1953 году в двух вариантах простая и элегантная версия для сумочки – и богато декорированный обелиск для украшения туалетного столика

Хотя дом Dior был основан в 1946-м, первые средства макияжа этой марки вышли только в 1950-м – через два года после того, как Кристиан Диор придумал «нью-лук» и представил миру новый силуэт платья, а по сути – новый силуэт женской фигуры. В «нью-лук» мгновенно влюбились все редакторы всех журналов мод, и в особенности – Кармел Сноу, редактор американского Harper’s Bazaar. Красный стал эмблемой марки, красные платья Dior – фетишем и символом Дома. Неудивительно, что свой путь в мире макияжа Dior начал именно с помады.

Согласно архивам Дома, в феврале 1950 года было выпущено 350 первых помад (правда, не совсем понятно, были ли они проданы или подарены самым важным клиентам). Спустя три года, в 1953-м, вышла первая полноценная линия – в продажу поступили девять тысяч помад Dior.

Эти помады были в двух разных упаковках (гениальный ход!). Одна – изысканный футляр, с пластмассовым колпаком в виде обелиска для пущей декоративности, явно предназначенный для хранения на туалетном столике. Другая – простой и элегантный металлический тюбик – для сумочки. Обе упаковки были многоразовыми – в них можно было заправить новый карандаш. Самые важные клиенты получили в подарок именную «настольную» версию. В архивах Dior хранится такая помада – с дарственной надписью от господина Диора госпоже Вандербильт.

Диор прекрасно понимал: огромное количество женщин мечтает иметь «что-нибудь от Dior», но не может себе этого позволить. Покупка помады, которая была гораздо более доступной, чем платье, решала эту проблему. Как говорил Фредерик Бурделье, ответственный за сохранение культурного наследия бренда Parfums Christian Dior, «если ваш доход не позволял вам одеваться в Christian Dior, вы могли одеть в него хотя бы свою улыбку».

В 1955 году вышли новые современные цвета этой помады, в том числе насыщенные оранжевые и розовые. К 1959 году линейка расширилась до 18 оттенков, включая «фирменный» Bois de Rose. В 1959-м, спустя два года после смерти Кристиана Диора, у Dior появилась пудра – в очень эффектном аскетичном футляре в стиле «ар-деко». Он был очень увлечен идеей ее создания и успел поработать над дизайном, хотя окончательный вариант увидеть, к сожалению, не успел. В качестве «вишенки на торте» клиентам предлагалось сделать на футляре персональную гравировку. Это была роскошная косметика – в полном смысле этого слова.

Dior первым среди европейских модных домов – в 1962 году – выпустил лаки для ногтей. Культовый крем для ногтей Crème Abricot увидел свет в 1963-м. У клиентов Дома появилась возможность делать маникюр в цвет помады. Из сохранившихся рекламных объявлений понятно, что к концу 1950-х помады (а позже – и лаки) уже продавались по всему миру: их можно было купить в Австралии, Кении, Дании, Южной Африке, Анголе и других странах.

В 1965-м, уловив ветер перемен, Dior запускает линию Ultra Dior, с более молодежным ассортиментом. В 1967-м, осознав, что мир меняется с огромной скоростью, компания нанимает Сержа Лютана, революционного французского визажиста, которому на тот момент было всего двадцать четыре года. Его задача – встряхнуть и обновить линию макияжа.

Первая коллекция, созданная Лютаном, вышла в 1969 году – полная гамма средств декоративного макияжа, которую сопровождали рекламные фото, сделанные фотографом Ги Бурденом. В коллекции были тени кремово-гелевой текстуры, тональные средства и – почему-то – твердая тушь для ресниц в формате «плюнь и разотри» (дань стилю «ретро»?..). Постепенно она пополнялась новыми продуктами. Вышла, в числе прочего, тушь Diormatic и палетки-«четверки» теней (в 1973 году), с новыми необычными цветами – темно-сливовыми и насыщенными коричневыми. Тогда это был явный прорыв. С 1973 года Серж Лютан стал работать и как стилист, и как фотограф, делая рекламные кампании для марки – ему казалось, никто другой не сможет так же точно передать его замысел. В качестве модели он пригласил актрису Анжелику Хьюстон. Увы, эти фотографии так и не были опубликованы.

Интересная, немного странная и почти никому не известная история дома Dior связана с попыткой начать продажи в России. По разным причинам, в том числе и из-за холодной войны, это было сопряжено с большим количеством сложностей. Но однажды в компанию поступил запрос от представителей советского кинематографа. Их интересовало, не согласится ли Dior разработать макияж для киносъемок? Поскольку это было единственным шансом выйти на русский рынок, в Dior согласились – и создали линию Visiora, специальный грим для сцены, кинематографа и телевидения. В линию входила даже искусственная кровь! В 1973-м Visiora была доставлена в Россию. Неудивительно, что за пределами «Мосфильма» этот макияж можно было купить только в нескольких эксклюзивных, почти тайных магазинах – и за огромные деньги.

Рисунок для этого рекламного плаката Dior 1953 года создан известным иллюстратором Рене Грюо.

Визажист-визионер Тьен присоединился к дому Dior в 1980-м и снова вдохнул в макияж марки новую жизнь. Он настоял на смене упаковки – теперь это были футляры с позолотой и двумя оттенками синего – и ввел в обиход «пятерки» теней: наборы 5-Couleurs, ставшие культовыми.

Помаду Dior Addict начали выпускать в 2000 году, и на этот раз именно форма помады послужила источником вдохновения для создания аромата, выпущенного в 2002-м (хотя традиционно порядок был обратным).

Сегодня косметика, которую производит Дом, очень тесно связана с модой, которую он же представляет на подиумах. Именно в Dior в 1973 году первыми начали выпускать по две лимитированных коллекции макияжа в год, сопровождая их соответствующими образами, идеологически (оттенками или настроением) связанными с показами «прет-а-порте». В 1988–1989 годах частота выхода коллекций выросла до четырех в год. Сегодня такой темп считается нормой для всех крупных люксовых марок.

По дороге, проложенной Домами Chanel и Dior, пошли другие, в том числе Yves Saint Laurent (1978) и Givenchy (1989), тоже запустившие линии макияжа. Из последних, примкнувших к ним – созданная в 2006 году линейка Tom Ford Beauty (часть корпорации Estée Lauder), а из самых свежих новинок – макияж классической итальянской марки Gucci.

ГИГАНТЫ ПАРФЮМЕРНО-КОСМЕТИЧЕСКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

Да, пусть эти глобальные корпорации когда-то были маленькими семейными фабриками по производству мыла – зато сегодня им принадлежит большинство марок, которыми мы пользуемся ежедневно. А значит – и контроль над индустрией красоты. В этом разделе они объединены не только по принципу «размерного сходства», но и из-за сходства основных направлений развития и масштаба вложений в научные исследования.

PROCTER & GAMBLE

Одно из самых громких имен в индустрии, компания Procter & Gamble была основана в 1837 году Александром Норрисом и его зятьями. Своим происхождением она обязана самому скромному и самому нужному продукту – мылу. Первый успех случился, как это нередко бывает, почти по ошибке: в 1879 году допущенная при разработке рецепта оплошность привела к изобретению плавающего мыла Ivory («слоновая кость», англ. – Прим. пер.). В названии есть и библейские отсылки к башне из слоновой кости, но также слышится и игра на вечном стремлении западного мира к чистой и светлой коже. Еще одна счастливая (и прибыльная) случайность привела к созданию Crisco – кулинарного жира. В 1924-м P&G создали один из первых в мире отделов изучения рынка и собрали массу полезной информации о привычках своих потенциальных клиентов. Эта информация впоследствии станет залогом роста компании. К настоящему времени концерн Procter & Gamble приобрел невероятное количество косметических и парфюмерных марок, которые производят средства по уходу за волосами и кожей, – в том числе, в 1991 году, и компанию Max Factor.

BOOTS

Марка No. 7 аптечной сети Boots была запущена в 1935 году и продавалась в подчеркнуто простой упаковке. Во время Второй мировой войны ее производство было приостановлено; возобновили его только в 1950-х – тогда средства вышли в новой, посвященной Голливуду упаковке с золотыми звездами.

История известной ныне каждому британцу сети недорогих аптек Boots началась в 1849 году, когда некий Джон Бут открыл в Ноттингеме лавку лечебных трав. Его верными клиентами стали представители промышленного рабочего класса с невысоким доходом, которым не всегда хватало денег пригласить доктора. Предприятие по-настоящему расцвело, когда в 1871 году бразды правления взял в свои руки сын Джона, Джесси. Оставаясь верен заветам отца, Джесси делал все, чтобы удержать в лавке низкие цены. Он покупал продукцию оптом и продавал ее дешевле, чем конкуренты. И явно вынашивал планы по превращению Boots в общенациональную сеть аптек. Мечты стали явью довольно скоро: в 1890 году в Англии было десять магазинов Boots, к 1914-му – пятьсот шестьдесят, а к 1930-му (после того, как компания была продана американской United Drug Company of America – правда, впоследствии сын Джесси выкупил ее обратно) – уму непостижимая тысяча[156]. Благодаря стремлению Джесси расширять ассортимент товара и собственное производство, в 1935-м в Boots появилась косметика собственной марки No. 7; предназначенная для молодежи линия Seventeen была выпущена в 1968-м. Марка No. 7 быстро стала чем-то вроде косметического символа Британии, и до сих пор многие женщины начинают свое знакомство с бьюти-миром именно с нее. Упаковка No. 7 неоднократно видоизме нялась – от шикарных футляров золотого металла с вытравленными золотыми звездами в 1950-х до современных, гладких и черных тюбиков. Сегодня No. 7 продается в различных магазинах во многих странах мира, в том числе в Target в США. В 2012 году американский гигант фармацевтического бизнеса Walgreen’s приобрел долю в предприятии, и на настоящий момент слияние компаний завершено. Новообразованная компания известна под названием Walgreens Boots Alliance и, как лишнее доказательство необратимости перемен, штаб-квартиру перенесли из Ноттингема в Чикаго.

L’ORÉAL

Ныне крупнейшая косметическая компания мира, L’Oréal была основана Эженом Шуэллером, который провел юность, обучаясь химии в Сорбонне, а в свободное время подрабатывая в кафе-кондитерской, принадлежавшей родителям. Затем он получил должность ассистента фармацевта, но более всего интересовался краской для волос. Особенно его влекла идея создать краску, которая окрашивала бы волосы надолго. В 1907-м он создал именно такую, запатентовал ее – и в 1908-м открыл собственную компанию. Время было выбрано идеально: повинуясь диктату моды, прически кардинальным образом менялись, женщины стриглись все короче. К тому же Шуэллер довольно быстро понял, что может повысить продажи, играя на женском страхе перед возрастом. Одно из первых рекламных объявлений L’Oréal заявляет: «Я больше не старею – я крашу волосы L’Oréal»[157]. Кстати, таким образом он еще и подчеркнул, что предлагает женщинам нечто элегантное – до этого окрашивание волос считалось прерогативой девиц легкого поведения (где-то мы уже подобное слышали, верно?).

В 1957 году последователь Шуэллера вывел L’Oréal на рынки ухода за кожей и люксовой косметики, приобретя сначала компанию Vichy, а затем, десять лет спустя, – Lancôme. Понимая необходимость расширять сферы деятельности, компания L’Oréal создала лаборатории для разработки средств для ухода за кожей, макияжа и ароматов. Сегодня концерн L’Oréal владеет целым перечнем самых известных косметических марок, включая Body Shop, Helena Rubinstein, Lancôme, Maybelline, Urban Decay, Shu Uemura и YSL Beauté.

ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ ВИЗАЖИСТЫ

У истоков многих марок – даже тех, которые со временем стали частью огромного конгломерата, – часто стоял один талантливый человек. Художники макияжа существовали еще со времен Древнего Египта. Но вряд ли они тогда пользовались таким же влиянием, как некоторые профессиональные визажисты наших дней. Сегодня их лица известны и узнаваемы почти в той же мере, что и лица знаменитостей, с которыми они работают. Они причастны к созданию модных тенденций. Их желание использовать свои знания о косметике вполне естественно. К тому же они прекрасно знают, какие ниши на этом рынке еще пустуют, какой спрос и на какие конкретные продукты имеется в обществе, и часто имеют представление, как наладить производство новых средств. И, конечно, им прекрасно известно, как ими правильно пользоваться. Первым визажистом, который приложил все старания, чтобы женская сумочка была доверху заполнена косметикой, был Макс Фактор. Но только мастера по макияжу второй половины XX века вознесли само понятие «авторский бренд известного мастера» на недостижимые ранее высоты.

SHU UEMURA

Шу Уэмура родился в Токио в 1928 году, но сделал себе имя в Голливуде – после того, как в 1962 году для фильма My Geisha («Моя гейша») с помощью одних только теней, румян, помады и тона превратил Ширли Маклейн в японку. Он же стал одним из первых визажистов, основавших свою марку. В 1964-м он вернулся на родину и открыл студию «Институт макияжа Шу Уэмура», где обучал слушателей методам, усвоенным в Голливуде. В 1967 году он познакомил Японию с первым очищающим маслом, а на следующий год запустил собственную косметическую компанию, Japan Makeup Inc.[158] – позже он изменил название на Shu Uemura. Его уникальный и современный взгляд на японскую красоту быстро обрел популярность, и в конце восьмидесятых марка уже считалась культовой. Она предлагала огромный ассортимент ярких, а-ля художественная палитра, одиночных теней для век, инструментов (его щипцы для завивки ресниц до сих пор считаются одними из лучших в мире) и фантазийных накладных ресниц. И все это – в оригинальной прозрачной упаковке, выполненной в явно японской стилистике. Рост продаж был огромен. В 2000 году Shu Uemura была куплена концерном L’Oréal, и теперь ее продукцию можно найти в восемнадцати странах мира[159].

MAC

Культовые продукты – карандаш для губ Spice помада Ruby Woo и регулярно выходящие коллекции, выпускаемые ограниченным количеством экземпляров, – помогли MAC за последние тридцать лет вырасти из любимой марки визажистов в один из крупнейших косметических брендов

Компания MAC (сокращение от Make-up Art Cosmetics – «косметика для художественного макияжа») была создана в Торонто в 1984 году визажистом и фотографом Фрэнком Тосканом и владельцем парикмахерской Фрэнком Анджело. Как некогда и Макс Фактор, они сконцентрировались на производстве нового средства для макияжа. До появления МАС таких цветов и таких текстур просто-напросто не существовало. Когда я только начинала работать визажистом, ни у одной из ведущих косметических марок нельзя было найти продукты, необходимые мне для съемки. Кое-что приходилось покупать в магазинах, где продавался театральный грим, кое-что – в магазинах для художников и смешивать оттенки самостоятельно. Часто я наносила на веки моделей блеск для губ, губы обводила карандашами, предназначенными для бровей, а брови красила консилерами. Создатели MAC прекрасно знали, что именно нужно визажистам, и предчувствовали, что скоро это станет остро необходимо и широкой публике. За кулисами показов визажисты давали интервью, хором упоминая в качестве «мастхэвов» средства MAC, и их слова разлетались по всему миру.

В 2008 году в рамках коллаборации с модным домом Victor and Rolf марка Shu Uemura выпустила эксцентричные накладные ресницы в форме канцелярских скрепок

Вскоре после запуска MAC Линда Евангелиста похвалила их красно-коричневый карандаш для губ Spice – и тем самым создала вокруг марки ажиотаж. Карандаш стал самым необходимым предметом в косметичках 1990-х. Другой известный продукт, взлетевший на гребень успеха, – помада Russian Red, которой красила губы Мадонна в гастрольном турне Blonde Ambition. МАС стал пионером не только в том, что касалось косметики: в 1994-м был основан MAC AIDS Fund («Фон MAC по борьбе со СПИДом», англ. – Прим. пер.) для поддержки женщин, мужчин и детей с ВИЧ, куда направляются все средства от продажи помад линии Viva Glam. В 1998-м компанию выкупила группа Estée Lauder. Теперь она ориентируется на обычного покупателя, но продолжает поддерживать индустрию, выпуская продукты для профессионалов, проводя обучение и предоставляя визажистам специальные скидки. МАС также остается самой часто используемой маркой на модных показах, выступая спонсором макияжа на многих «неделях моды». Основную прибыль компании, конечно, приносят базовые продукты – тональные основы, нейтральные цвета теней и классические оттенки помад. Но регулярные лимитированные коллекции (их количество в год и сосчитать невозможно!) привлекают внимание к бренду и помогают ему постоянно развиваться.

BOBBI BROWN И ДРУГИЕ

Бобби Браун – одна из первых визажистов, ставших знаменитостью, – переехала в Нью-Йорк в 1980-м, через год после получения диплома театрального гримера. Тогда макияж был довольно утрированным – вспомните типичное для восьмидесятых жесткое контурирование и ярко-красные губы. Бобби же отдавала предпочтение естественному здоровому виду – полная противоположность всему, что было представлено на рынке.

В 1988 году, работая на съемках для журнала Mademoiselle, в аптеке Kiehl’s Бобби познакомилась с химиком, который предложил создать для нее идеальную помаду: кремовую, не сухую, стойкую и, что самое главное, – в оттенках, похожих на натуральный цвет губ. Позже в интервью для журнала Inc. Бобби рассказывала: «Помню, я поду мала тогда: “Ух ты! Если бы можно было составить коллекцию из десяти таких цветов, то хотя бы один из них точно подошел бы любой женщине”».

Именно мастерам макияжа второй половины XX века удалось вознести понятие «авторский бренд визажиста» на ранее недосягаемые высоты.

Она начала свое дело вместе с подругой, специалистом по рекламе Розалинд Лэндис, имея всего десять тысяч долларов в кармане. По современным меркам это кажется просто мизерной суммой:

«Однажды в гостях на ужине я спросила у одной женщины, чем она занимается, и услышала в ответ: «Я отвечаю за закупки косметики в Bergdorf Goodman». Я рассказала ей про свои помады. Кажется, она заинтересовалась, по крайней мере, сказала: «Мы их обязательно возьмем». Но позже оказалось, что на этот сезон в Bergdorf Goodman и так уже слишком много всего запланировано. Когда я получила это сообщение, у меня опустилось сердце. К счастью, до этого я работала на съемке для Saks и рассказала креативным и художественным директорам про свои помады. Все они говорили: «О боже, мы их возьмем». Вспомнив это, я позвонила в Bergdorf и сказала: «Жаль, что не получилось, но ничего страшного, теперь мои помады хочет Saks». Представитель Bergdorf перезвонил через 10 минут: «Нет-нет, мы их берем». А я даже не разговаривала ни с кем из руководства Saks. Теперь я знаю, что это и называется «блефовать»[160].

Тот факт, что автором марки был профессиональный визажист, мгновенно привлек к ней интерес публики. Скоро покупатели стали интересоваться, когда же у Bobbi Brown появятся свои румяна, тени, карандаши и все прочее. В 1995-м марку Bobbi Brown выкупила корпорация Estée Lauder. Леонард Лаудер сказал Бобби, что он был просто вынужден сделать это – ведь продукция ее марки в каждом магазине продавалась лучше, чем его собственная!

Успех Бобби Браун привел к зарождению отдельного сегмента «профессиональных» косметических марок. Так же как и Бобби, Триш Макэвой создала компанию под своим именем – Trish McEvoy – после того, как увидела незанятую нишу, и продвигала свою марку через устные рекомендации. Работая визажистом в семидесятых, Триш никак не могла найти кисти для макияжа нужного типа и подобающего качества. Тогда она стала покупать кисти в художественных магазинах, а потом подстригать их до нужной формы.

Марка Laura Mercier выросла из более коммерчески продуманного замысла: Джанет Гурвич, в то время исполнительный директор крупной американской сети люксовых универмагов Neiman Marcus, увидела возможность вывести на рынок еще одну марку, аналогичную Bobbi Brown. В 1996 году Джанет объединила усилия с визажистом французского происхождения Лорой Мерсье, которая дала свое имя компании.

Франсуа Нарс (François Nars) начал продавать свою косметику в оригинальных прорезиненных футлярах в 1994 году потому, что, как утверждает он сам, «просто хотел увидеть осмысленную и понятную линию декоративной косметики и применить свой двадцатипятилетний опыт работы»[161].

Первый визажист, ставший настоящей знаменитостью после нескольких очень удачных книг о макияже, целью которых было помочь обычной женщине выглядеть так же, как звезды, – Кевин Окоин (Kevyn Aucoin); он выпустил свою коллекцию макияжа в 2001-м. К несчастью, он умер всего через год после этого и не застал развития своего бренда.

Образ конца 1980-х – начала 1990-х, созданный гениальным визажистом Кевином Окоином.

Марки визажистов продолжают появляться на рынке – например, совсем недавно британка Шарлотт Тилбери (Charlotte Tilbury) начала продажи своей косметики в Великобритании и Соединенных Штатах.

Музы макияжа

Твигги

Имя Твигги давно стало нарицательным. Ее образ с круглыми, почти жеребячьими глазами, завоевал весь модный мир, ее худоба, за которую когда-то ее дразнили сверстники, стала эталоном «свингующих шестидесятых».

Родившись в 1949 году в северо-западной части Лондона под именем Лесли Хорнби, Твигги мечтала быть моделью. Ее кумиром была Джин Шримптон, и позже она признавалась: «У меня все стены в комнате были увешаны ее фотографиями»[162].

Автор ее знаменитых снимков крупным планом – фотограф Барри Латеган. Он снял ее после того, как она коротко подстригла и покрасила волосы у модного лондонского парикмахера Леонарда. Барри Латеган рассказывал об этой фотосессии: «Твигги появилась в студии – коротко остриженные волосы, нижние ресницы, нарисованные прямо на лице, – села перед камерой и была просто великолепна».

Эти снимки попались на глаза журналисту Daily Express, который назвал ее «лицом 1966 года».

В то время модели еще сами делали себе макияж для фотосессий. Как видно по этим снимкам, Твигги была довольно умелым визажистом. Не только потому, что линия подводки проведена идеально – у нее действительно был собственный стиль. По сути, ее макияж – густо накрашенные глаза и губы телесного цвета (для этого обычно использовался консилер или тональное средство в стике, помады были еще недостаточно хороши, чтобы создать такой эффект) – квинтэссенция образа в стиле «мод». Главный акцент здесь, конечно, сделан на глаза. Верхнее веко затушевано белыми или другими бледными тенями, по линии роста ресниц – черная подводка, вторая четкая линия описывает круг по краю глазницы. Как и многие ее ровесники, Твигги вдохновлялась кинодивами тридцатых. Для создания такого образа требовалось три (а то и четыре!) комплекта накладных ресниц. Твигги пошла дальше: она их не только наклеила, но и нарисовала прямо на нижних веках. Основательница компании Biba, Барбара Хуланики, как-то рассказала мне, что Твигги была единственной, кто так делал. Нижнее внутреннее веко она оставляла нетронутым или прорисовывала белым карандашом, чтобы еще больше подчеркнуть огромные, широко распахнутые детские глаза. Это был далеко не экспресс-вариант: предположительно, весь макияж занимал полтора часа[163].

Влияние Твигги на моду тех лет было огромным; в США она рекламировала накладные ресницы Yardley, которые выжимали все возможное из репутации свингующего Лондона. Ресницы Twiggy Lashes by Yardley были выпущены в 1967 году (текст рекламы гласил: «Как вы думаете, что сделало Твигги той, кто она есть сегодня? Ее глаза, не так ли?»)[164], а с ними – тени в черном и белом оттенках в духе «мод».

Через пару недель после судьбоносной фотосессии Daily Express выпустила материал на целый разворот, и в возрасте шестнадцати лет Твигги бросила школу и стала звездой. Последовала насыщенная международная карьера модели, а в 1970-м она получила первую роль в фильме T e Boy Friend («Бойфренд») режиссера Кена Расселла, после чего продолжила реализовывать себя как актриса, телевизионная ведущая и певица.

Элизабет Тейлор

Фотограф – Ричард Аведон

Знаменитая своей красотой, фиолетовыми глазами и восемью браками (из них два – с одним и тем же человеком, актером Ричардом Бертоном!) не меньше, чем актерским мастерством, Элизабет Розмонд Тейлор родилась в Лондоне в 1932 году.

Ее актерские амбиции, в которых она поначалу сомневалась, активно поддерживала ее мать, Сара, – сама бывшая актриса, бросившая театр ради семьи. Взлет Элизабет на вершину славы был стремительным – на момент своего первого появления в кино, в фильме There’s One Born Every Minute («Каждую минуту кто-то рождается»), ей было девять лет. Но, к счастью, в отличие от остальных голливудских старлеток, она не позволила вылепить из себя нужный студии идеал. В этом есть заслуга и ее родителей – говорят, что ее отец не позволял выщипывать ей брови, изменять форму губ макияжем или, тем более, подвергнуть нос пластической операции.

В том же году, после There’s One Born Every Minute, Тейлор снялась в фильме Lassie Come Home («Лэсси возвращается домой»). Ее партнер по этой картине, Родди Макдауэлл, впоследствии рассказывал: «В первый день ее почти выгнали со съемочной площадки. Так и сказали: “Уберите эту девочку! Ее глаза слишком ярко накрашены, а на ресницах очень много туши”. Лиз срочно увели и начали стирать макияж мокрым полотенцем. Но быстро выяснили, что туши у нее на ресницах нет вовсе. Просто у нее два ряда ресниц. А теперь скажите мне – какая еще девочка рождается с двумя рядами ресниц?! Только прирожденная звезда экрана!»

Многие сильные актрисы Голливуда тех времен сначала учились макияжу у художников по гриму, а затем брали дело в свои руки и наносили грим самостоятельно, лишь изредка обращаясь за помощью к профессионалам. Они знали свои собственные лица, как никто другой. Так же было и с Тейлор: начав краситься довольно поздно, уже почти взрослой, она любила делать это сама. В 2011 году в интервью Майклу Корсу Тейлор рассказывала, как стриглась и красилась собственноручно. Только представьте: даже для своего самого легендарного образа в кино, для роли Клеопатры, она делала грим сама. Когда визажист Альберто де Росси, работавший на картине, оказался в больнице из-за операции на позвоночнике, Тейлор внимательно изучила его эскизы, а затем просто их повторила[165]. Еще рассказывают, что один из эпизодов «Клеопатры», где участвовало много статистов, снимали буквально на рассвете. В такое раннее время правила профсоюза запрещали студиям вызывать на работу визажистов. И Лиз сама накрасила всех актеров.

Сегодня мы привыкли к ароматам, которые носят имена знаменитостей. Но одной из первых звезд, чье имя украсило флакон духов, была Тейлор. Именно ее называют «матерью» этого сегмента парфюмерии. Первым в 1987-м вышел аромат Passion, но самый известный из ее парфюмерных «детищ» – White Diamonds («Белые бриллианты»), выпущенный в 1991 году совместно с Elizabeth Arden. Своим названием он обязан страсти, которую Лиз питала к драгоценным камням. К моменту смерти актрисы марка оценивалась в 200 миллионов долларов США.

Шикарный образ Элизабет Тейлор до сих пор не утратил культового статуса. Его отголоски можно проследить и в модных журнальных съемках, и в образах молодых старлеток. Однако между ней и современными голливудскими актрисами, пытающимися выглядеть «как нормальные обычные люди», лежит пропасть. Лиз Тейлор – как и многие другие иконы стиля прошлого века – никогда бы не появилась на публике в футболке и джинсах. Вплоть до самой своей смерти в 2011 году (она умерла в возрасте семидесяти девяти лет) Тейлор одевалась как настоящая звезда кино и выходила к нам с укладкой, макияжем и обильными, как обычно, драгоценностями.

Грейс Джонс

Настоящая икона 1970-х и 1980-х, Грейс Джонс и сегодня продолжает вдохновлять новое поколение звезд своим андрогинным стилем и нестандартно жестким подходом к красоте.

Джонс родилась в 1948 году в Спаниш-Тауне на Ямайке. Пока родители трудились в Соединенных Штатах, ее с братом воспитывали бабушка с дедушкой. В 1965-м, в возрасте 12 лет, она перебралась к отцу и матери в Сиракузы в штате Нью-Йорк. Переезд и связанные с ним перемены дались ей нелегко. Предположительно, она даже сбежала из дома с бандой мотоциклистов, но в итоге осела в Нью-Йорке[166].

Она начала работать моделью в начале 1970-х и довольно быстро достигла определенного успеха, хотя люди из индустрии красоты, по ее словам, часто не понимали ее ямайскую внешность. Еще она подчеркивала, что не воспринимала это занятие серьезно: «работа моделью была так, подработкой в свободное время – чтобы было чем платить за аренду»[167]. Зато к концу 1970-х без нее не обходилась ни одна городская диско-тусовка. Именно там, в скандально известном клубе Studio 54, ее заметили и предложили контракт на запись альбома со звукозаписывающей компанией Island Records. Во время подготовки рекламной кампании первого альбома Грейс познакомилась с французским фотографом Жан-Полем Гудом, который оказал на ее образ сильное влияние. Гуд разрабатывал обложки к ее альбомам и придумывал ее музыкальные видеоклипы. К 1989 году она выпустила девять альбомов, добилась славы и сыграла несколько ролей в кино – в «Конане-разрушителе» и «Виде на убийство» с Джеймсом Бондом, хотя сама предпочитала всем остальным занятиям музыку. Кроме того, Грейс успела побывать моделью для Хельмута Ньютона, Энди Уорхола и художника Кита Харинга. Для одной из фотосессий Кит раскрасил все тело Грейс красками. Это запечатлел на камеру другой художник и фотограф, Роберт Мэпплторп.

Жан-Поль Гуд описывал стиль Джонс как «смесь устрашения и красоты»[168].

Когда в 2010 году ее спросили, специально ли она создала такой образ, чтобы подчеркнуть свою брутальную внешность, она ответила: «Нет. Я росла в религиозной семье, где мужчины были очень грозными и властными. От них исходила угроза, и я подсознательно примерила их манеру держаться на себя. На самом деле я боялась их до смерти»[169].

На самом деле кратко описать образ Грейс Джонс и тем более отнести его к одному стилю довольно сложно: она только и делала, что раздвигала границы дозволенного и постоянно менялась. Но можно назвать характерные элементы ее внешнего вида: геометрическая прическа, сокрушительный макияж, тени вырвиглаз в несколько слоев и румяна, которыми она пользовалась для контурирования и без того роскошно вылепленного лица. Как и другие невероятно яркие люди, которых называют «иконами стиля», она часто повторяла: «Я не родилась такой. Человек создает себя сам. Я верю в то, о чем мечтаю. А все, о чем я мечтаю, я хочу воплотить».

Новейшие технологии Взгляд в будущее

Косметическая промышленность всегда смотрела в будущее и тесно взаимодействовала с наукой – и с точки зрения технологий, и с точки зрения эстетики.

Вот уже более ста лет индустрия красоты – более, чем любая другая отрасль, – неотделима от науки и успешно продает свои научные разработки женщинам. В отличие от других предназначенных дамскому вниманию предметов быта, которые продвигают с упором на их эффективность или пользу, продавцы косметических средств на протяжении всей истории втягивали свою аудиторию в обсуждение сложных химических процессов. В наше время производители косметики описывают составы так, будто их покупательницы – сплошь дипломированные химики!

В прошлом тенденции в макияже двигали прогресс и требовали новых разработок – посмотрите хотя бы на историю туши для ресниц. Сегодня же ситуация обратная: тенденции в подавляющем большинстве случаев диктуются появлением новых технологий, а на разработку новых перспективных направлений выделяются астрономические суммы. Само собой, желание получить новый улучшенный продукт тоже является движущей силой, но косметические компании используют технологию и как крючок, на который отдел маркетинга может повесить очередной тренд.

Сегодня единственный способ рассказать о продукте так, чтобы быть услышанным – объяснить, что он способен сделать нечто такое, чего не могут остальные. И тогда вы, например, выпускаете помаду, которая «держится на губах шестнадцать часов». Просто взять и выпустить помаду нового розового оттенка вы не можете – потому что новых оттенков розового уже не осталось.

Все тенденции макияжа – что smoky eyes, что красные губы – движутся по спирали. Они уходят и возвращаются снова. Средства, которые используются для их создания на каждом новом витке, должны быть усовершенствованы. Они должны быть лучше, удобнее, надежнее, ярче или незаметнее прежних. В этом и состоит существенная разница.

С моей точки зрения, основные разработки, которые в XX веке до неузнаваемости изменили индустрию красоты, – это новые технологии производства перламутра, использование силикона и изобретение действительно стойких и действительно комфортных текстур. Как визажист я совершенно уверена: именно это трио ускорило процесс нанесения косметики, вдвое сократило время растушевки и необходимость подправлять макияж.

Заглядывать в будущее мне так же интересно, как и оглядываться в прошлое. Мне повезло работать креативным директором крупных марок, и я имела возможность посотрудничать с самыми лучшими косметическими лабораториями мира. Их творческий размах поражает. Начинаешь понимать, что от производителей косметики требуется та же фантазия, воображение и дерзость, которая требуется от визажиста, когда он приступает к созданию нового образа.

Технологии завтрашнего дня

Не считая промышленного производства синтетических блесток, которое наладили в 1934 году, все крупнейшие разработки в области декоративной косметики пришлись на последние двадцать лет. Сегодня синтетические компоненты применяются не только при создании блесток, но и пигментов. Вероник Рулье, глава лабораторий люксового сегмента концерна L’Oréal, говорит, что все пигменты, которые они используют, – синтетического происхождения. Но почему? Потому что так проще контролировать качество и чистоту. Натуральные пигменты непредсказуемы: они то меняют цвет, то портятся. Оксиды железа все еще в ходу, но в наши дни – в синтетической версии: так что, в некотором роде, круг истории возвращается обратно во времена Древнего Египта!

Старые добрые блестки

Такой минерал, как слюда, или mica (название, скорее всего, произошло от латинского micare – «сверкать»), использовался для придания блеска рисункам наскальной живописи. Как и многие великие открытия, метод изготовления искусственных сверкающих частиц был найден в результате ошибки. Изобретатель этого метода, Генри Рашмен, имел не вполне типичную для нашей индустрии профессию: он был слесарем и скотоводом. В 1934 году Рашмен каким-то образом случайно наткнулся на способ нарезки цветной пластмассы на крошечные сверкающие фрагменты. Он не сразу понял, что именно изобрел, – но догадался, что это что-то уникальное. Так что он защитил свое изобретение патентом и основал семейную компанию Meadowbrook Inventions, которая существует по сей день на территории, где когда-то стояла его скотоводческая ферма. Что еще более поразительно, его фирма до сих пор остается крупнейшим производителем блесток-глиттера в мире (их девиз – «Наши блестки покрывают весь мир»).

Кожа, которая действительно светится (в темноте)

Сегодня нам кажется немыслимым, что кто-то когда-то мог продавать, и уж тем более покупать радиоактивную помаду или пудру. Но в 1898-м, когда Мари и Пьер Кюри открыли радий, законов для контроля безопасности косметических продуктов еще не существовало, равно как и требований к их тестированию перед поступлением в продажу. После великого научного открытия Кюри, которое ознаменовало переворот в науке и медицине, многие верили, что радий – почти волшебное вещество, способное излечить что угодно. Неудивительно, что его стали использовать как новый чудодейственный ингредиент в производстве декоративной косметики.

У радиоактивной косметики было два основных продавца: лондонская фирма Radior и французская T o-Radia. Radior начала рекламировать свою продукцию в 1917 году, и от желающих не было отбоя – их косметику продавали в Boots, Harrods и Selfridges! Женщинам, стремящимся к радиоактивному свечению, предлагали несколько разных продуктов на выбор: пудру, румяна, ночной крем и подушечки, которые надо было закреплять на лице.

Марка Tho-Radia – названная так, потому что в составе был и торий, и радий, – была основана немного позже, в 1933 году, фармацевтом Алексисом Муссали и – вполне возможно, в реальности не существовавшим – парижским доктором Альфредом Кюри (который не имел с Мари и Пьером никаких родственных связей). Они предлагали аналогичный ассортимент (включая помаду и зубную пасту) и в своей рекламе проводили четкую взаимосвязь между красотой и наукой: слоган под рекламным текстом провозглашал их продукцию результатом méthod scientifi c de beauté («научного подхода к красоте», франц. – Прим. пер.).

Жемчуга-бриллианты

Косметика с перламутровым эффектом в классическом исполнении производилась с использованием слюды (того же материала, что и доисторический блеск) и рыбьей чешуи. Сияющий, переливающийся перламутр впервые стал популярен в шестидесятых, на волне новых тенденций в макияже. Хотя, по большому счету, доступные тогда косметические средства не отличались особой изысканностью.

Сегодня в нашем распоряжении имеются самые невероятные текстуры и оттенки – и все благодаря стремительному развитию технологии производства перламутра. За последние 20 лет она в корне изменила всю декоративную косметику.

Значимость перламутра отлично подтверждает тот факт, что L’Oréal, по словам Вероник Рулье, использует в работе двадцать простых пигментов – и более тысячи перламутровых. В последнее время во главу угла ставятся разработки в области перламутровых частиц: в готовом продукте именно они отвечают за цветовые спецэффекты.

Занятно, что косметическая промышленность обратила свое внимание на перламутровые пигменты благодаря промышленности автомобильной.

Собственно, краску для создания перламутровых пигментов нам до сих пор поставляют автопроизводители. В восьмидесятых в производстве автомобильных красок произошел технологический переворот: стало возможным получать мерцающую переливающуюся краску такой глубины цвета и с таким глянцем, каких ранее добиться не удавалось.

Чтобы исключить из производства натуральную слюду, первым делом обратились к прозрачному синтетическому перламутру. Его частицы меньше размером и более однородны, чем натуральные, и обладают важнейшим качеством – прозрачностью, создавая эффект свечения изнутри. Именно прозрачность позволяет свету пройти перламутровую частицу насквозь, благодаря чему текстура современной продукции может быть такой тонкой и почти незаметной на коже. До изобретения искусственного перламутра косметика с жемчужным эффектом выглядела грубо – металлические частицы были больших размеров и с неровной поверхностью, так что просто наслаивались на поверхности кожи (вспомните тени и блестящие пудры-хайлайтеры семидесятых).

Очень мелкие синтетические перламутровые частицы с эффектом атласного свечения часто используются в хайлайтерах, румянах и тональных основах – они создают едва различимый нежный сияющий отлив.

Если смотреть с точки зрения визажиста, раньше у всех хайлайтеров был металлический отблеск. Но средства нового поколения смотрятся настолько естественно, что создается полное ощущение, будто свечение – настоящее, будто оно и правда исходит изнутри самой кожи и является ее свойством, а не чем-то отдельным, уложенным поверх лица. Современные средства позволяют вам выглядеть юной, но холеной.

Позже перламутровые частицы стали делать стеклянными, используя для этого боросиликатное стекло. Как и прозрачные частицы искусственного перламутра, они затем покрываются пигментами; однако при использовании стеклянных частиц светоотражение еще сильнее, и цвет может изменяться, преломляясь, как это бывает при прохождении света через призму. Если это звучит слишком сложно – вспомните эффект разноцветных огоньков от лучей солнца, падающих на хрустальную люстру. Принцип тот же.

Следующий, еще более сложный, уровень изготовления искусственного перламутра включает покрытие стеклянной частицы серебряным или золотым пигментом, что делает ее зеркальной. Такие частицы чаще всего используются в производстве помады, теней или карандашей для век. Если вы всегда поражались, как производителям удается делать поверхность теней похожей на настоящий металл – вот ответ на ваш вопрос.

В наше время макияж может быть профессиональным, идеальным и изысканным – и перламутр играет в этом не последнюю роль. Это макияж с натуральным свечением и почти невозможной нежностью покрытия, макияж-ретушь, от которого лицо не перестает выглядеть естественно, но становится безупречным.

Проскользнув в будущее

Использование силиконов позволяет современным помадам быть стойкими, комфортными и легко наноситься на губы.

Силикон пришел в косметическую индустрию из медицинской промышленности. Много лет им покрывали инструменты, применяемые при полостных операциях, – для более гладкого скольжения. Если недавно вы заходили в косметический магазин и пробовали на руке какое-нибудь средство, а потом долго восхищались, какой невероятно мягкой, гладкой и шелковистой стала ваша кожа, то в его составе точно был косметический силикон.

В последние пятнадцать лет или около того без силикона не обходится разработка и производство помад. Раньше помады изготавливали из масла, чаще всего – растительного (например, касторового), воска и вездесущих пигментов (тот компонент, который придает помаде цвет). Ключевыми свойствами такой помады был цвет и комфортное ощущение на губах – и на этом, собственно, и все. Более того, растительное масло быстро портилось – если вам доводилось нюхать старую помаду, вы точно обращали внимание на специфический прогорклый запах.

Появление стойкой косметики и все растущее использование силикона тесно связаны. Именно силикон сыграл огромную роль в повышении «носкости» помад. С научной точки зрения первым средством макияжа, которому целенаправленно пытались придать стойкость, были именно помады. Произошло это в начале и середине XX века, когда в их состав начали добавлять эозин. Первые образцы работали как перманентная краска, намертво въедаясь в кожу, и к тому же страшно высушивали губы, превращая их практически в наждачную бумагу.

Использование стеклянных перламутровых частиц позволяет создать пигмент-металлик с настоящей зеркальной поверхностью.

В конце девяностых в рецептуре помад произошла революция. Они все еще состояли из воска и крайне важных пигментов, но теперь к ним добавляли силиконовое масло, которое испарялось после нанесения. Первой представительницей новой породы помад стала ColorStay производства Revlon. Она невероятно долго держалась на губах, но не отличалась комфортом: была слишком матовой и слишком сухой (из-за того, что один только воск в сочетании с пигментами не давал коже губ достаточного и длительного увлажнения).

Следующей попыткой совместить все достоинства и избежать недостатков стала выпущенная примерно в 2000 году Lipfinity марки Max Factor (концерна Procter & Gamble). Эта помада была двусторонней и наносилась в два этапа. Первый слой был полон летучих силиконовых масел и полимеров, которые заставляли пигмент прочно закрепиться на коже губ. Затем следовало нанести слой глянцевого покрытия, состоявший из нелетучих силиконовых масел – которые совершенно не смешивались с компонентами первого слоя. Это означало, что они не вступят с ними в реакцию и не испортят цвета уже впитавшейся в губы краски; к тому же верхний слой не испарялся. Было у этого варианта и еще два преимущества: силиконовые масла по своей природе нелипкие и хорошо держатся на коже, а значит, такое покрытие не сползало с губ во время еды или питья.

Последний рубеж пал, когда была найдена возможность сочетать летучие и нелетучие силиконовые масла. Новое поколение помад возникло благодаря японской технологии смешивания этих двух важнейших компонентов. В таких помадах они образуют эмульсию (то есть смесь несмешиваемых жидкостей) без участия воды. Вы, конечно, спросите, как это вообще возможно, если они так несмешиваемы – ответом стало изобретение метода, при котором используют дополнительный ингредиент-эмульгатор, и именно он позволяет двум другим образовать смесь. Возможно, это все звучит слишком сложно – и действительно, так оно и есть. Возможно, кажется, что результат такого смешивания нестабилен – а вот это не так. И еще один плюс: к такому составу можно даже добавлять дополнительные ингредиенты для ухода – например, витамин Е и растительные масла в небольших количествах, полезные благодаря их увлажняющим и ухаживающим свойствам.

По сути, все отличие помад современных от помад прошлого века заключается в том, что первые состоят в основном из силиконовых масел с добавлением совсем небольшого количества масел растительных. И это позволяет им лучше «усаживаться» на поверхности кожи и оставаться стойкими, не пересушивая губы.

Чем особенно интересен силикон – который добавляют и для улучшения качества косметики в общем, и для усиления ее стойкости, – так это тем, что эту технологию можно применять при изготовлении всех видов косметических продуктов.

Современные блестки были изобретены скотоводом из Нью-Джерси.

Нагляднее всего его универсальность проявляется в том, что технология производства современных тональных основ практически идентична технологии производства помад.

Самый первый тип тональной основы представлял собой эмульсию в виде классической формулы косметических средств – «масло в воде» или «вода в масле» (в зависимости от соотношения компонентов). «Масло в воде» было отличным вариантом: вода при контакте с кожей давала ощущение свежести. Но когда к воде добавляли пигменты (то есть цвет), текстура тонального становилась сухой, и его приходилось «растягивать» по коже. К тому же резко сокращались возможности растушевки – то, что в жаргоне визажистов называется playtime – время усаживания, с момента нанесения средства на кожу до полного схватывания. Этого времени катастрофически не хватало.

Большие изменения принесли 1990-е. Именно тогда был внедрен принцип инвертной эмульсии и появилась возможность использования в силиконовом масле воды. Ощущение свежести тональной основы сохранялось, но время для растушевки увеличивалось. К тому же этот метод гарантировал легкость, с которым средство распределялось по коже. Следующим логичным шагом стала разработка состава с добавлением летучих силиконовых масел. Как и в случае с помадами, это увеличивало стойкость продукта.

Прорыв наступил, когда ученые научились смешивать силиконовые масла и полимеры и обнаружили, что благодаря этой технологии на коже образовывается прозрачная и тончайшая гибкая сетка, которая «держит» тон и делает его невероятно эластичным. Впервые эта инновация была применена при создании тональных основ Revlon ColorStay, Lancôme Teint Idole и L’Oréal Color Resist. Однако и у них обнаружились недостатки. Потребителям не хватало ощущения свежести, и приходилось ждать, пока силикон испарится, что иногда занимало довольно времени.

И вновь, как и при производстве помад, решение было найдено японскими учеными. В тональные стали добавлять больше воды – и проблема с нехваткой свежести была решена.

Силиконы, полимеры, эластомеры – в сочетании с пигментами – в составе нынешних тональных основ создают на коже гибкое покрытие, напоминающее своей структурой мелкую сетку; эту технологию продолжают развивать и совершенствовать. Фотограф – Ирвин Пенн, © Condé Nast. Vogue, сентябрь 2012 г.

Для следующего поколения тональных, появившегося примерно в 2000 году, также взяли за основу японскую технологию, а если конкретнее, то технологию производства баз под макияж. Состав тональных по-прежнему представлял собой эмульсию «вода в силиконовом масле», причем воды использовалось довольно много. У них были свои недостатки: например, их было сложно стабилизировать. Но – самое важное – все они содержали спирт, и в этом заключалось их основное отличие. Сейчас этот метод используется довольно широко, и в целом он помог решить все основные задачи. Тональное средство получается довольно жидким, легким по текстуре и свежим (по тому, как оно ощущается кожей). И при этом оно вполне в состоянии скрыть мелкие дефекты и улучшить общий вид кожи – небо и земля по сравнению с густыми кремами давно ушедших дней.

И наконец, новейшее поколение тональных не содержит воды вообще. Вместо этого они включают в себя большое количество спирта и много летучих силиконов, которые после нанесения очень быстро испаряются.

При всем том, хотя тональные основы и прошли огромный путь, сами компоненты остались почти неизменны. Как и базовая форма – эмульсия. Разные соотношения и разные способы смешивания одних и тех же ингредиентов дают разные эффекты. Чуть большая или чуть меньшая степень маскировки, чуть более влажный или чуть более матовый финиш – каждый покупатель решает, что для него предпочтительнее. И это правильно. На самом деле главное в выборе тонального – ваши личные предпочтения. Пусть косметическая промышленность продолжает работу над очередным инновационным средством, вам же важно понять, какое из уже имеющихся доставляет вам максимально комфортные ощущения и соответствует вашей цели. Любите ли вы те, в которых больше воды? Или спирта? Или масел?

В конце концов, к какому бы конечному результату вы ни стремились, главное, не забывайте – мы далеко ушли от слишком жирных или слишком сухих, закрашенных плотным слоем краски лиц тридцатилетней давности.

Музы макияжа

Мадонна

Настоящий хамелеон мира красоты

Мадонна, которую называют «самой продаваемой» певицей мира, преображалась и кардинально менялась больше любой другой иконы поп-культуры. И каждый новый ее образ становился не менее популярен, чем предыдущий, – что удивительно, если вспомнить, что это происходит уже три десятилетия. И Мадонна не сдает позиций. Как говорит она сама: «Я и есть мой эксперимент, я – мое произведение искусства», или, цитируя слова из ее песни Vogue, «Красота – там, где находишь ее ты».

Она родилась под именем Мадонна Луиза Чикконе в 1958 году в пригороде Детройта. В 1976-м закончила школу и в рамках стипендиальной программы пошла учиться танцам в университете штата Мичиган, но через пару лет бросила его и переехала в Нью-Йорк. Очень быстро она стала яркой представительницей и неотъемлемой частью клубной тусовки этого города и в 1982 году получила первый контракт на запись сингла. Песни Holiday, Borderline и Lucky Star сделали ее знаменитой. Через три года она выступала в «Мэдисон-сквер-гарден».

Даже самый первый культовый макияж Мадонны сразу давал понять, что перед вами будущая богиня экрана, сцены и мира. Все важные составляющие – черные, вытянутые к вискам стрелки, растушеванные по всему веку тени, красные губы – были на месте. К тому же этот образ прекрасно гармонировал с ее общим панк-стилем, всеми этими запястьями со множеством браслетов и ажурными перчатками (идея ее подруги, манхэттенского стилиста Мариполь).

Мадонна не раз повторяла, что Золотой век кинематографа и образы голливудских звезд еще в детстве произвели на нее сильнейшее впечатление. Их влияние на ее карьеру и имидж несложно проследить. Для видеоклипа Material Girl она вдохновлялась образом Мэрилин Монро, поющей гимн Diamonds Are a Girl’s Best Friend в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок», вдохновением для Express Yourself стал немой фильм Metropolis, а Vogue 1990 года – это, по сути, признание в любви целой веренице великих актрис: от Марлен Дитрих до Джин Харлоу, включая Кэрол Ломбард и Риту Хейворт.

Мадонна примерила на себя огромное количество образов – здесь невозможно перечислить их все. И осталась собой. Она – не только певица, танцовщица и автор собственного стиля; еще она опубликовала несколько книг и, как владелица мультимедийных компаний, искусно справляется с функциями бизнес-леди.[170]

Эми Уайнхаус

Нынешние знаменитости не любят зацикливаться на одном образе и оттачивать его до мелочей – они предпочитают меняться в зависимости от настроения или последних тенденций. Талантливая британская певица и автор песен Эми Уайнхаус была в этом смысле исключением – ее стиль был настолько цельным, что в сочетании с характерным голосом сразу выделял ее из массы других.

Она проводила большую часть времени в лондонском Камдене – квартале, который как магнит притягивает представителей молодежной культуры, – и на формирование ее личности оказали влияние самые разные культурные течения. Как и многие музы в этой книге, она вдохновлялась тем, что было создано до нее. Во всем ее стиле – в одежде в духе «пин-ап», в начесанной гриве волос, в утрированном макияже – отчетливо прослеживаются источники этого вдохновения. И среди них – и Клеопатра, и Бетти Грейбл, и «пин-ап»-красотки Варгаса, и женские поп-группы шестидесятых наподобие Ronettes.

Валли О’Райли, американский визажист, работавшая с Уайнхаус, рассказывает, что Эми придумала свой образ сама, не обращаясь к помощи имиджмейкеров: «Она и сама отлично справлялась – и стрелки, и все остальное. Это было ее второй натурой».

Эмоционально и визуально это, бесспорно, был сильный образ. Но на создание его ей не требовалось так уж много времени. По словам О’Райли, иногда у них было всего пятнадцать минут на все про все. Губы ретро-красного цвета Эми рисовала кремовым карандашом для губ Rimmel и помадой марки Uni оттенка China – такой темный матовый синевато-красный отлично ей подходил. Обязательно – жирные черные стрелки, которые были ее фирменным знаком. Ее почти никогда (или даже и вовсе никогда) не видели без них. Стрелки она любила рисовать жидкой подводкой Rimmel с фетровым стержнем. Той же подводкой иногда рисовала и мушку. Накладные ресницы Уайнхаус особенно не требовались – ее собственные были достаточно густыми и длинными, – но брови были редковаты, и О’Райли заполняла их тенями для бровей, создавая более четкую форму в ретро-стиле.

Жизнь Уайнхаус трагически оборвалась, когда ей было двадцать семь лет, но ее влияние на поп-культуру – как на ее фанатов, так и на других знаменитостей – ощущается до сих пор. В память о ней Леди Гага разместила в Инстаграме фотографию, стилизовав себя под Уайнхаус. Жан-Поль Готье отдал ей дань уважения, вдохновившись ее образом для создания модной коллекции 2012 года.

Послесловие Я хочу быть похожей на тебя

Мы вступили в эру поиска безупречного совершенства: косметическая промышленность растет невиданными темпами, превращаясь в одну из самых успешных отраслей современности.

В желании подражать кумиру, имитируя его образ с помощью макияжа, нет ничего нового. Начало этому было положено на заре XX века журналами о кино и звездах Голливуда, а в последние десять лет тенденция к подражанию и вовсе переросла в настоящую манию. Невозможно открыть Интернет или пройти мимо журнального киоска, не наткнувшись на очередной заголовок в духе «Как повторить этот образ».

Это желание ощущать себя частью племени старо как мир. Зная это, ученые и психологи много лет ищут ответ на вопросы, почему нас тянет купить именно этот блеск для губ и даже почему мы вообще наносим блеск на губы. В одной из моих любимых книг, Man as Art («Человек как искусство»), есть красивые фотографии племен Новой Гвинеи, жизнь которых (в том числе и невероятные ритуалы, и сложную раскраску их лиц и тел) изучал антрополог Эндрю Стратерн. В предисловии он говорит: «Роспись лица – это… дело серьезное, и конкретные рисунки отличают статус мужчины от статуса женщины»[171]. Другими словами, такое раскрашивание – не простое внешнее украшательство, оно имеет отношение и к сексуальному влечению, и к заявлению о своей принадлежности определенной группе.

Ощущение, что мы принадлежим к группе, что мы – часть нашего «племени», ясно прослеживается в том, как во всем мире используется декоративная косметика. Будучи подростками, не хотелось ли нам чувствовать себя «своими»? И, в зависимости от поколения, мы выражали эту принадлежность, рисуя на щеках румяна и крася блеском губы в стиле Дебби Харри или размазывая вокруг глаз черный карандаш – в стиле «эмо». Хотелось ли нам походить на кумира кино, модель или певца? Хотели ли мы что-то сообщить о себе миру? Давали ли мы понять, что принадлежим к определенной группе? И то, и другое, и третье.

Сомалийская супермодель и деловая дама Иман отлично выразила это в предисловии к книге фотографа Арта Вульфа о племенах: «На по диуме ли, в глуши ли бразильских тропиков, в модной тусовке или в индейском племени – нас всех объединяет нормальное желание показать себя в наилучшем виде. Наши условия жизни могут кардинально отличаться, но нами… управляют импульсы. И этим импульсам решительно все равно, на каком этапе промышленной революции мы находимся»[172]. Наш врожденный инстинкт выглядеть самым лучшим образом уходит корнями в другой основной инстинкт – продолжения рода.

Современная красота в наш век киберпространства – это улучшенное цифровыми средствами безупречное совершенство. Ему поклоняются и первые звезды Голливуда, и миллионы девушек, которые каждую секунду публикуют искусно размытые фильтрами фото в социальных сетях. Технологический прогресс, работающий на благо косметической промышленности, позволяет нам относительно легко видоизменить и цвет и текстуру кожи, и форму лица, и саму нашу индивидуальность. И на Востоке, и на Западе происходят одни и те же процессы: расовые, гендерные и социальные границы становятся все более размытыми. Общее движение к единому, усредненному, глобальному эталону красоты – все более очевидно. И очевидно, что совершенство становится гораздо важнее индивидуальности.

Вспомните мир и себя в нем пять лет назад. Признайтесь, многие ли из нас тогда постоянно пользовались базой под макияж? Были ли настолько популярны скульптурирование и исправление с помощью макияжа контуров лица? С точки зрения историка Маделен Марш, «индустрия макияжа сегодня – это стремление к совершенству в сочетании с безжалостными механизмами продаж». В отличие от поколения наших бабушек, считавших, что розовой помады на губах вполне достаточно, чтобы макияж считался законченным, нам надо гораздо больше – не менее десяти – средств, чтобы соответствовать сегодняшнему представлению об ухоженности. Но, подчинившись этой необходимости, не утратили ли мы удовольствие от процесса создания собственного образа? Не заменили ли стремление подчеркнуть свою индивидуальность попытками «выглядеть, как все»? Да, поколение «селфи» уверено: безупречный макияж в любое время суток – обязательный атрибут. Но если вдуматься – так ли нам действительно надо 24 часа в сутки быть при полном параде? Зачем?.. Чтобы в случае чего не опоздать на красную дорожку?..

«Нельзя забывать: отретушированное совершенство ничего общего не имеет с реальностью. И неважно, говорим ли мы о фото знаменитостей или обработанных в «Фотошопе» снимках в Facebook. Звезда вы или обычный человек, ежедневно и ежесекундно быть безупречным невозможно, – говорит психолог Элейн Слэйтер. – Косметика дает нам широкий набор возможностей. Есть две крайности: тщательно прорисованный и почти карикатурный образ или умытое лицо, не тронутое макияжем. Но есть и золотая середина: повседневный макияж, цель которого – просто показать себя в наилучшем виде, свежей, здоровой, сияющей, – а не изобразить кого-то еще».

Сегодня создается впечатление, что среднестатистической девушке надо знать о нанесении макияжа столько же, сколько и самому искусному визажисту, чтобы уметь создавать образ на профессиональном уровне. У требований, которые предъявляют к нам соцсети – быть всегда наготове, – есть и положительная сторона. Благодаря YouTube и блогам о красоте образовалось целое сообщество, где мы можем обмениваться информацией. И это уже далеко ушло от сеансов вещания из своей спальни, которое выдавали в эфир первые видеоблогеры. Мы можем окунуться в мир косметических умений и навыков так глубоко, как это невозможно было сделать раньше.

Я помню, как смотрела первые видеоблоги и думала, насколько же это здорово, что молодые девушки – по сути, потребители – рассказывают нам, как оно есть на самом деле. Рекламные полосы и даже искусно сделанные редакционные материалы рекламной направленности не захватывают внимание аудитории так, как честный и не проплаченный производителем обзор новинок. (Хотя и тут в последнее время не все гладко, так как многие видеоблогеры принимают от марок плату за благосклонные отзывы.)

«Красота в глазах смотрящего – а это значит, что некоторым глупым или дезинформированным смотрящим нелишне поставить под этим глазом синяк».

Мисс Пигги, «Маппет-шоу»

И все-таки сегодня именно рекомендации обычных потребителей, отзывы на форумах и мнения в блогах являются самым мощным стимулом к покупке того или иного косметического средства. Положительная реакция на мои уроки макияжа – от женщин по всему миру, от подростков до дам в возрасте 50+, – лишнее тому доказательство. А еще это наглядная демонстрация того, как косметика может объединять и придавать уверенности в себе, а макияж и процесс его нанесения – быть и расслаблением, и развлечением.

Большинство из нас не задумывается, почему мы делаем макияж и почему мы делаем его так, а не иначе. На этот вопрос нет простого ответа. Самые горячие дебаты на эту тему разгорелись после публикации The Beauty Myth («Мифа о красоте») Наоми Вульф, в которой она заявляет, что макияж (а также диеты, пластические операции и т. п.) – это «жестокая борьба с феминизмом, где идеалы красоты использованы как политическое оружие, чтобы остановить движение женщин вперед»[173]. Затем на волне постмодернистского феминизма мышление стало менее радикальным. Лиз Фрост, например, заявляет в своей работе 1999 года Doing Looks («Создание образов»), что «макияж более нельзя рассматривать как нечто необязательное. Скорее, это центральный процесс идентификации, который может иметь определенные цели – например, приносить удовольствие или служить творческому самовыражению»[174].

Лично мне самым близким к истине кажется мнение, что выбор у нас все же есть. Как резюмирует Слэйтер: «Макияж будет играть ту роль, какую вы сами ему отведете. Выбирать вам»[175].

Косметика может внушать уверенность в себе – но только если в обществе считаются «приемлемыми» разные типы красоты и нам не приходится соответствовать единому идеалу, как это было у наших предков в Древней Греции или в Италии эпохи Возрождения. «Не должно быть единого эталона, которому должны следовать все, – говорит Марш. – Нет одного идеального лица или одного-единственного идеального образа. На дне каждой косметички кроется парадокс, и, как любой парадокс, он не может быть разрешен».

Я обожаю косметику. Это творчество. Это удовольствие. Будь то мое собственное лицо или чье-то еще, меня всегда радует, что можно скрыть маленький прыщик на подбородке и мгновенно почувствовать себя увереннее. Нанести немного румян – и почувствовать себя свежее, немного туши – и почувствовать себя проснувшейся. Не зря говорят: чем лучше выглядишь, тем лучше себя чувствуешь. Иногда я совсем не крашусь – и пусть мир принимает меня такой, какая я есть. А иногда я могу весь день провести в ярко-красной помаде – просто потому, что мне так захотелось. Если вам надо ощутить себя сильной и властной, боевая раскраска может стать отличным подспорьем. Одни женщины не красятся вообще, другие – совсем слегка, а третьи наносят полный макияж утром в поезде по дороге на работу. Во многих частях света мы добились многого.

В конце концов, ничто не делает женщину сильнее, чем хорошее образование и возможность самой решать, хочет ли она красить ярко-красной помадой губы и черными тенями глаза… или нет.

Благодарности

Мне хочется поблагодарить так много людей, что даже и не знаю, с кого начать; достаточно сказать, что помогала мне и поддерживала меня целая армия. В самом начале работы я довольно наивно полагала, что могу всю исследовательскую работу взять на себя и мне будет достаточно помощи лишь одной подруги. С чего я это взяла?! Чем больше я работала, тем больше понимала, насколько гигантский труд мне предстоит. Каждая находка приводила к тому, что надо было выяснить еще больше подробностей и уточнить еще больше информации. Я хочу поблагодарить всех ученых, археологов, научных сотрудников, историков, художников и психологов, чьи книги и монографии я прочла за последние двадцать лет: даже если их слова не процитированы в этой книге, они вдохновили меня и оказали на меня большое влияние. Еще я хочу поблагодарить моего агента Джанелл Эндрю из Peters Fraser & Dunlop за ее заразительный энтузиазм и воодушевление, так как именно ей – фанатке моего сайта и в особенности моих статей об истории макияжа – удалось убедить меня, что мне вполне под силу превратить предмет своего страстного интереса в книгу, которую действительно захотят прочесть. Спасибо и моему невозмутимому терпеливому редактору Дэвиду Кэшону и всей команде издательства Abrams Books в Нью-Йорке за эту волшебную возможность и за то, что отвели достаточно времени, чтобы сделать все именно так, как представлялось мне. Огромное спасибо Никки Макклэррон за отличное редактирование изображений и улыбчивость; не передать, насколько я ценю ее отличную работу и все то время, что ей пришлось потратить, чтобы иллюстрации отражали мой замысел. Также благодарю Маффи Джейн Спроут за помощь в поиске дополнительных изображений, за поддержку и отличные идеи. Огромное, просто огромное спасибо Жаклин Спайсер – за то, что предоставила мне доступ к ее диссертации и результатам ее работы по исследованию косметики и макияжа эпохи Возрождения и Gli Experimenti. Целую и обнимаю историка-визионера Маделен Марш за то, что заразила меня своей энергией и позволила позаимствовать для этой книги великолепные образцы из ее коллекции винтажной косметики. За каждой деятельной женщиной стоит еще целая армия настолько же деятельных невероятных женщин, которых нельзя не упомянуть, среди них – Карена Кэллен, Кэтрин Тернер и Софи Миссинг, которые помогали мне в поисках информации, а еще – советами и редакторской поддержкой; спасибо моим близким подругам Софии и Деборе и моей маме – за то, что выслушивали мои жалобы, когда казалось, что все идет не так; и моим красавицам, без которых я бы не обошлась, Джесси Ричардсон и Джой Эйлс, – за то, что дали мне возможность выкроить время, чтобы закончить эту книгу (и за то, что вы вообще просто супер!). За юношеский энтузиазм и неутомимый труд я благодарю Джоша Делла и Ребекку Бланкеншип, которые помогли мне докопаться до самых мелких подробностей – и ради этого даже отказались от летнего отпуска. Огромная благодарность Британскому музею за ответы на все мои запросы и предоставление такого количества информации. Большое спасибо Jo Mottershead and Spring Studios London за то, как щедро дали мне воспользоваться их персоналом и их помещениями – дважды. Спасибо архиву Condé Nast – а в особенности Бретту Крофту и Хэрриет Уилсон – за то, что впустили меня в их «пещеру Аладдина» – архивную библиотеку; листать красивые оригинальные экземпляры журналов и делать фотокопии было сплошным удовольствием.

Хочу выразить свою признательность Робину Муару за отличный разговор и малоизвестные подробности о самых первых журналах. Я очень благодарна всем замечательным маркам, которые помогли мне собрать все в единое целое, а в особенности Фредерику Бурделье, ответственному за сохранение культурного наследия Parfums Christian Dior, за радушие и потраченное на меня время. Также спасибо суперженщине и ведущему научному сотруднику косметических лабораторий L’Oréal Luxe Вероник Рулье и представителям GEKA Manufacturing Corporation за уделенное мне время. Искренняя благодарность внуку Марлен Дитрих, Питеру Риве, за беседу о его бабушке и возможность составить редкое и точное описание ее макияжа, причуд и великой личности. Еще я в долгу перед исключительным визажистом Валли О’Райли за все выделенное время и информацию.

Чтобы вдохнуть жизнь в мои слова, мне нужны были изображения – и я очень благодарна Кунейту Акероглу за поддержку и энтузиазм в отношении моего проекта и за великолепную фотографию на обложке. Огромная благодарность всем участвовавшим фотографам и компаниям за ваш щедрый вклад: Сольве Сундсбо, Лиз Коллинз, фонду Ирвина Пенна, фонду Ричарда Аведона, архивам Condé Nast, архивам Trunk, Мэтту Манипенни, Мерту Аласу и Маркусу Пигготу, Art + Commerce, Art Partner, Getty Images, Corbis Images, Bridgeman Library, Mary Evans Picture Library, Ричарду Бербриджу, Advertising Archives, Майклу Баумгартену, Рэймонду Майеру, Сержу Лютану, Марио Сорренти и Патрику Демаршелье, а особая благодарность Дэвиду Эдвардсу за довершение образа – именно он автор фотографий винтажной косметики, разбросанных по всей книге.

Еще хочу искренне поблагодарить всех моих читателей, поклонников и подписчиков моего сайта и моих видеоуроков: спасибо, что дали возможность выразить мое эксцентричное увлечение древними пудреницами, старыми заплесневевшими помадами, старинными сказками о красоте и дали понять, что я в этом увлечении не одинока.

И наконец, моему замечательному драгоценному мужу Роберту. Когда я только объявила, что подумываю написать книгу, он предупредил меня, что такие проекты – это «испытание на выносливость» и «настоящий кошмар». Я думала, что ты просто сгущаешь краски, но когда оказалась в эпицентре этого закрутившегося вихря, мне пришлось признать, что ты (в кои-то веки) был прав. Спасибо тебе огромное, что подставлял плечо и так помогал мне в течение всего этого двухгодового испытания на прочность и что книга вышла именно такой, как я себе представляла. Без тебя я бы не справилась. Спасибо и нашим мальчишкам, Джорджу и Люку, – просто за то, что они молодцы.

Сведения об авторстве фотографий и иллюстраций

Если не указано иное, предметная фотография косметических средств выполнена Дэвидом Эдвардсом

3: Паоло Роверси / Art + Commerce; 5, 8, 11: Кунейт Акероглу; 12: фотограф – Ирвин Пенн; © Condé Nast. Vogue, ноябрь 1994 г.; 15: Ричард Бербридж / Art + Commerce; 17: Гойо Хасигути, Музей изящных искусств в Бостоне, подарок Мисс Люси Т. Олдрич; 18: Реймонд Майер / Trunk Archive; 21: Rouge, октябрь 1922 г., Шинсуй, Ито (1898–1972) / Институт искусств Миннеаполиса, шт. Миннесота, США / подарок Эллен и Фреда Уэллс / Bridgeman Images; 22: Wellcome Library, London; 25: «Портрет королевы Елизаветы I на фоне „Непобедимой Армады“» (холст, масло), Гауэр, Джордж, (1540–96) (манера исполнения) / частная коллекция / фотография © Philip Mould Ltd, London / Bridgeman Images; 26: «Маркиза де Помпадур за туалетным столиком», ок.1760 (холст, масло), Буше, Франсуа (1703–70) / музей Fogg Art Museum, Harvard Art Museums, США/ Bridgeman Images; 28: британский Vogue, 1 марта 1974 г., снято Эриком Боманом (фрагмент), Vogue © The Condé Nast Publications Ltd; 29: Портрет Луизы-Генриетты-Габриэль де Лоррен (1718–88) 1746 (холст, масло), Натье, Жан-Марк (1685–1766) / Версальский дворец, Франция / Bridgeman Images; 31: Кунейт Акероглу; 35: Портрет Марии-Антуанетты, королевы Франции, 1775. Художник: Жан-Батист Андре-Готье Даготи, Fine Art Images / Heritage Images / Getty Images; 36: Королева Александра, автор – сэр Сэмьюел Люк Флайдс, Royal Collection Trust / © Her Majesty Queen Elizabeth II 2015; 39: Портрет дамы, ок. 1460 (дерево, масло), ван дер Вейден, Рогир (1399–1464) / Национальная художественная галерея, Вашингтон, округ Колумбия, США / Bridgeman Images; 40: чаша для косметики с дисками белого свинца, одинаковыми в диаметре и по весу (2,75 см и 5,5 г). Найдены в гробнице, датированной V в. до н. э.; 41: Фотограф СМ Диксон / Print Collector / Getty Images; 42–43: Фотограф Ирвин Пенн; © Condé Nast. Vogue ноябрь 1964 г.; 44: Придворные дамы эпохи династии Тан, изображенные на фреске в гробнице леди Ли Сяньхой / Pictures From History / Bridgeman Images; 45: Китай: У Цзэтянь (Императрица У), 624–705, правящая императрица династии Чжоу (ок. 690–705) / Pictures From History / Bridgeman Images; 47: Бюст Поппеи Сабины / Музей National Roman Museum in Palazzo Massimo / FOTOSAR; 48: Библиотека Wellcome Library, Лондон; 51: фотографы Мерт Алас и Маркус Пиггот / Art Partner; 52: Портрет Лолы Монтес (1821–1861 гг.), 1846 (бумага, акварель), Рокплан, Камиль Жозеф Этьен (1800–1855) / Музей Musee de la Ville de Paris, Musee Carnavalet, Париж, Франция / Archives Charmet / Bridgeman Images; 55: Реймонд Майер / Trunk Archive; 56: Портрет Екатерины Медичи, супруги правящего короля Генриха II Валуа, ок. 1547–1559 (холст, масло) / Галерея Уффици, Флоренция, Италия / De Agostini Picture Library / Bridgeman Images; 59 (слева): Королева Елизавета I («Портрет Дитчли») художника Маркуса Герартса Младшего, холст, масло, около 1592 г., музей National Portrait Gallery, Лондон; 59 (справа): Летиция Ноллис, художник Джордж Гауэр, предоставлено Longleat Estate; 61: «Беата Беатрикс» («Блаженная Беатриса») (холст, масло), Россетти, Данте Габриэль Чарльз (1828–1882) / Birmingham Museums and Art Gallery / Bridgeman Images; 62: Сольве Сундсбо / Art+ Commerce; 64: Bettmann / CORBIS; 65: фрагмент росписи в гробнице Нахта, изображающий трех женщин на празднике / Werner Forman Archive / Bridgeman Images; 66: бюст Нефертити, Новый музей, Берлин, Германия, Анна Бартош-Карлайл / Alamy; 67: фотография Софии Лорен, фотограф Крис фон Вангенхайм, 1970, лицензирована VAGA, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк; 68: «Туалет», Буше, Франсуа 1703–1770) / частная коллекция / фотография © Agnew’s, London / Bridgeman Images; 71: фотографию Икелин Станге, фотограф Патрицио ди Ренцо, для швейцарского ювелирного дома Majo Fruithof; 72: «Портрет демоса», молодая женщина, дерево, восковая живопись, 38x21 см, эпохи Древнего Рима (I–II вв.) из Эль-Файюма, Египет. Getty Images; 73: Getty Images, 1955, Фотограф Carlton / Housewife / Getty Images; 74: Китагава Утамаро / Музей Бруклина / Corbis; 76, 77: фотограф Кунейт Акероглу, макияж Лиза Элдридж; 78: Пенелопа Три, Нью-Йорк, июнь 1967 г. © Фонд Ричарда Аведона; 80: Нефертити (XIV в. до н. э.), супруга правителя фараона Ахенатона, Египетский музей Нового музея Берлина / Universal History Archive / UIG / Bridgeman Images; 83: Мина Кумари, The Times of India Group, BCCL; 84: Брижит Бардо, Сэм Левин / Ministère de la culture / Sunset Boulevard / Corbis; 87: Одри Хепберн, фрагмент фотографии; 89: Патрик Демаршелье / Trunk Archive; 90: британский Vogue, конец июля 1926 г., иллюстрация Эдуардо Бенито, Vogue © The Condé Nast Publications Ltd; 92: Британская библиотека; 93: оперный туалет с лентой и широким воротом и со шляпой в тон, из журнала La Belle Assemblée, Г. Б. Уиттакер, тонированная вручную гравюра, Англия, 1827 г., Музей Виктории и Альберта, Лондон; 94: Getty Images; 95: обложка журнала Les Modes, 1901 г., выпуск 12, Национальная библиотека Франции; 96: мадам Сара Бернар в гримерной (литография), Ренуар, Шарль-Поль (1845–1924) / частная коллекция / © Look and Learn / Bridgeman Images; 97: колонка Билли Берк в чикагской газете The Day Book, март 1913 г.; 98: предоставлено E Movie Poster; 99: предоставлено The Advertising Archives; 101: Illustrated London News Ltd / Mary Evans; 102: предоставлено The Advertising Archives; 103: Герберт Байер, Harper’s Bazaar, август 1940 г., изображение предоставлено Hearst; 104: предоставлено The Advertising Archives; 106: Джин Харлоу, журнал Photoplay, декабрь 1931 г.; 107: Rexfeatures; 108: предоставлено archive.org; 109: предоставлено The Advertising Archives; 113: Теда Бара в роли Клеопатры, 1917 г., mptvimages.com; 115: Corbis; 116: Everett Collection/ REX; 119 Анна Мэй Вонг в фильме Limehouse Blues, 1934 г., Paramount / Getty Images; 120: Corbis; 123: фотограф Маргарет Шют / Getty Images, Макс Фактор обучает английскую актрису Дороти Маккейл; 125 (слева вверху): фотография Underwood Archives / Getty Images, Перси Вестмор завивает ресницы актрисы Анны К. Нильссон, 1926 г.; 125 (справа в центре): House of Westmore, Сансет-бульвар 6638, Голливуд (внутренний вестибюль); 125 (справа внизу): братья Вестмор, 1939 г… фотограф Питер Стэкпол / The LIFE Picture Collection / Getty Images; 127 (вверху): предоставлено Max Factor; 128: предоставлено The Advertising Archives; 131: George Maillard Kesslere Estate; 133: рекламная листовка «Ваш косметический портрет», 1935, предоставлено Еврейским музеем в Нью-Йорке; 134: Элизабет Арден, 1928 г., Mary Evans / SZ Photo / Scherl; 135: Элизабет Арден, 1935 г., Getty Images / Hulton Archive; 136, 137 (вверху): предоставлено The Advertising Archives; 137 (внизу): салон Элизабет Арден – Elizabeth Arden Red Door Spa, предоставлено Elizabeth Arden; 138: Чарльз Ревсон, 1960 г., Hulton Archive/Getty Images; 140, 141: предоставлено The Advertising Archives; 142 (справа): фотограф Леонард Маккомб / The LIFE Picture Collection / Getty Images, модель Сьюзи Паркер беседует с Чарльзом Ревсоном; 144: Mary Evans Picture Library / Epic; 145: Mary Evans / Everett Collection; 147 (вверху): Keystone-France / Gamma-Keystone via Getty Images; 148 (вверху): Evening Standard / Getty Images; 149: Жан Паоло Барбьери; 151: Марлен Дитрих, 1945 г., Popperfoto / Getty Images; 152 (вверху): Мэрилин Монро, 1953 г., фотограф Джин Корнман / John Kobal Foundation / Getty Images; 152 (в центре): фотограф Милтон Х. Грин ©2015, Джошуа Грин, ; 152 (внизу слева): Мэрилин Монро, 1945 г., фотограф Уильям Кэрролл / Corbis; 152 (внизу справа) Мэрилин Монро, 1948 г., Mary Evans; 155: фотограф Ирвин Пенн; © Condé Nast. Vogue июнь 1968 г.; 156: британский Vogue, июнь 1971 г., снимок Питера Кнаппа, Vogue © The Condé Nast Publications Ltd; 160–161: стеклянные слезы (глаза, 2 варианта), 1932 г. © Man Ray Trust / ADAGP, Париж, и DACS / Telimage Лондон, 2015; 162 (вверху): Дэвид Бейли / Vogue © The Condé Nast Publications Ltd., обложка британского Vogue, 15 сентября 1965 г.; 162 (внизу): Франко Рубартелли / Condé Nast Archive / Corbis; 164–165: предоставлено Mia Slavenska Film and Photo Collection; 166: за кулисами показа John Galliano весна-лето 2011, Imaxtree; 167: Liz Collins / Trunk Archive; 170: фотограф Джордж Харрелл, Джоан Кроуфорд, ок. 1932 г.; 174: United Artists / Getty Images, Люсиль Болл в фильме Lured, 1947 г.; 176: предоставлено Duke University’s Special Collections; 177: предоставлено The Advertising Archives; 178: фотографы Мерт Алас и Маркус Пиггот / Art Partner; 181: предоставлено The Advertising Archives; 182 (справа): Mary Evans / Retrograph Collection; 183: американский Vogue, снимок Христа П. Хорста, июль 1939 г., Vogue © The Condé Nast Publications Ltd; 184: Getty Images / Paul Popper / Popperfoto; 185: Мариса Беренсон на Капри, 1968 г., фотограф Слим Ааронс / Hulton Archive / Getty Images; 189, 190, 193: предоставлено The Advertising Archives; 194: рекламное изображение предоставлено The Advertising Archives; 195 (внизу): Коко Шанель, 1936 г., Липницкий / Roger Viollet / Getty Images; 196: (внизу): изображение предоставлено Dior Heritage; 197: рисунок Рене Грюо для рекламы Dior Rouge, 1953 г., SARL René Gruau, изображение предоставлено Dior Heritage; 202: фотограф Жиль Бенсимон / Trunk Archive, модель Беверли Пил, для журнала Elle, ноябрь 1992 г., макияж – Кевин Окоин; 205: David Steen, Camera Press London; 206: Элизабет Тейлор, Беверли-Хиллз, Калифорния, 21 апреля 1956 г. © Фонд Ричарда Аведона; 209: Photoshot; 210: Марио Сорренти / Art Partner; 214: Ричард Бербридж / Art + Commerce; 216: Ниа Найт / Trunk Archive; 217: британский Vogue, декабрь 2010 г., снимок – Лахлан Бейли, макияж – Лиза Элдридж, Vogue © The Condé Nast Publications Ltd; 218: американский Vogue, снимок – Ирвин Пенн, сентябрь 2012, Vogue © The Condé Nast Publications Ltd; 221: Мадонна, 1984, © Tony Frank / Sygma / Corbis; 222: Bryan Adams / Trunk Archive; 224: фотографы – Мерт Алас и Маркус Пиггот / Art Partner, макияж – Лиза Элдридж.

Об авторе

Лиза Элдридж – один из самых уважаемых и опытных визажистов индустрии. Список знаменитостей, с которыми она работала, – практически справочник-путеводитель по миру самых шикарных женщин, включая Кейт Уинслет, Кэти Перри, Киру Найтли и Эмму Уотсон. Работая уже более двадцати лет, она применяла свой опыт и знания на всех возможных медиаплатформах – от популярных телепрограмм до журналистских материалов в ведущих модных журналах и газетах. Элдридж одной из первых «звездных» визажистов начала публиковать видеоуроки макияжа – и продолжает выпускать их на собственном сайте, пользующемся исключительным успехом. Она активно участвует в масштабных фотосессиях для глянца, сотрудничая с лучшими модными фотографами мира – включая дуэт Mert & Marcus, Сольве Сундсбо, Питера Линдберга и Патрика Демаршелье. В портфолио Элдридж – сотни обложек глянцевых журналов; многие из самых престижных модных домов и косметических марок, наслышанные о ее профессиональных знаниях и мастерстве, приглашали ее к участию в съемках для рекламных кампаний и модных показов – в том числе Chloe, Alberta Ferretti и Prada. В настоящий момент она занимает пост глобального креативного директора Lancôme, а в прошлом разработала линию косметики для японской марки Shiseido. Элдридж успела пожить в Париже, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, но в настоящий момент обосновалась в Лондоне.

Дополнительную информацию можно найти на сайте

Примечания

1

[FD&C Act, sec. 201 (i)]

(обратно)

2

Nancy Etcoff, Survival of the Prettiest: The Science of Beauty (New York: Anchor Books, 2000), 107–108.

(обратно)

3

Sally Pointer, The Artifi ce of Beauty: A History and Practical Guide to Perfume and Cosmetics (Sutton Publishing, 2005), 19.

(обратно)

4

Etcoff, Survival of the Prettiest, 101.

(обратно)

5

Malcolm Kirk, Man As Art: New Guinea, (New York: The Viking Press, 1981), 21.

(обратно)

6

Prof. Hamed Abdel-reheem Ead, “Cosmetics in Ancient Egypt,” (на 25 января 2015 г.).

(обратно)

7

Monica H. Green, ed., The Trotula: An English Translation of the Medieval Compendium of Women’s Medicine (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2002), 120.

(обратно)

8

Lionel Casson, Everyday Life in Ancient Egypt (Baltimore: John Hopkins University Press, 2001), 32. and Robin Gay, Women in Ancient Egypt (Cambridge: Harvard University Press, 1993), 129–135.

(обратно)

9

Farmanfarmaian, Fatema Soudavar, “‘Haft Qalam Arayish’: Cosmetics in the Iranian World.” Iranian Studies 33 (лето-осень 2000 г.): 285–326.

(обратно)

10

Aristotle, Aristotle in 23 Volumes, Vol. 21, translated by H. Rackham. (Cambridge, MA, Harvard University Press; London, William Heinemann Ltd. 1944), раздел 1254b. В русском издании – Аристотель. Сочинения: В 4 т. Т. 4. – М.: Мысль, 1983.

(обратно)

11

Matthew Dillon and Lynda Garland, The Ancient Greeks: History and Culture from Archaic Times to the Death of Alexander, (New York: Routledge, 2013), 144.

(обратно)

12

Mary Eaverly, Tan Men/Pale Women: Color and Gender in Archaic Greece and Egypt, A Comparative Approach (Ann Arbor: University of Michigan Press, 2013), 128.

(обратно)

13

Xenophon, The Shorter Socratic Writings, ed. Robert C. Bartlett, Oeconomicus trans. Carnes Lord (Cornell University, 1996), 72. В русском издании – С. И. Соболевский «Ксенофонт, его жизнь и сочинения». Домострой, «Глава 10. Отучение жены от косметических средств и приучение к укреплению тела заботами о хозяйстве».

(обратно)

14

Parody and Subversion in Ovid’s “Medicamina Faciei Femineae,” Patricia A. Watson, Mnemosyne, Fourth Series, Vol. 54, Fasc. 4 (авг. 2001 г.), 457–71.

(обратно)

15

The Love Books of Ovid Being the Amores, Ars Amatoria, Remedia Amoris and Medicamina Faciei Femineae of Publius Ovidius Naso, 154.

(обратно)

16

John Donne, Juvenilia: Or Certain Paradoxes and Problems (1633).

(обратно)

17

St. Cyprian (ed. The Rev. Alexander Roberts, D., and James Donaldson, LL.D.,) “On The Dress of Virgins,” in The Ante-Nicene Fathers, Translations of The Writings of the Fathers down to A.D. 325, Revised and Chronologically Arranged, with Brief Prefaces and Occasional Notes, by A. Cleveland Coxe, D.D., (том V) (Authorized Edition) (T&T Clark, 1995,) 434.

(обратно)

18

Georg Brandes, “Shylock: a monster of passionate hatred, not avarice,” Shakespeare: The Critical Edition: The Merchant of Venice, ed. William Baker and Brian Vickers. В русском издании – Георг Брандес. «Шекспир. Жизнь и произведения». Перевод В. М. Спасской и В. М. Фриче. М., «Алгоритм», 1997. Отпечатано по изданию Брандес, Шекспир. Жизнь и произведения, Москва, 1899 г.

(обратно)

19

House of Commons Journal Volume 6: 7 June 1650, in Journal of the House of Commons: Volume 6, 1648–1651 (London: His Majesty’s Stationery Offi ce, 1802), 420–22.

(обратно)

20

Pointer, The Artifi ce of Beauty, 102.

(обратно)

21

Morag Martin, Selling Beauty: Cosmetics, Commerce, and French Society, 1750–1830 (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2009), 27.

(обратно)

22

Melissa Hyde, Making Up the Rococo: François Boucher and His Critics (Los Angeles: Getty Research Institute, 2006), 87.

(обратно)

23

Richard Corson, Fashions in Makeup: from Ancient to Modern Times (London: Peter Owen Publishers, 2004), 249.

(обратно)

24

Max Beerbohm, “A defence of cosmetics” (New York: Dodd, Mead, and company, 1922), 4–5.

(обратно)

25

Antonia Fraser, Marie Antoinette: The Journey (New York: Anchor Books, 2012), 36–37.

(обратно)

26

Madame Campan, Memoirs of the Court of Marie Antoinette (Middlesex: Echo Library, 2007), 139.

(обратно)

27

Fraser, Marie Antoinette, 145.

(обратно)

28

Campan, Memoirs, 63.

(обратно)

29

Fraser, Marie Antoinette, 93.

(обратно)

30

Caroline Weber, Queen of Fashion: What Marie Antoinette Wore to the Revolution (New York: Picador, 2007), 66.

(обратно)

31

Там же, 73–74.

(обратно)

32

Fraser, Marie Antoinette, 266.

(обратно)

33

Там же, 528.

(обратно)

34

Там же, 528.

(обратно)

35

Etcoff, Survival of the Prettiest, 105.

(обратно)

36

Sarah B. Pomeroy, Spartan Women (Oxford University Press, 2002), 131–4.

(обратно)

37

Ovid, “The Art of Beauty,” in The Art of Love and other Love Books of Ovid (New York: The Universal Library, 1959), 231.

(обратно)

38

Lopez E., Le Faou A., Borzeix S., Berland S., “Stimulation of rat cutaneous fi broblasts and their synthetic activity by implants of powdered nacre [mother of pearl],” Tissue Cell 32 (февраль 2000 г.): 95–101.

(обратно)

39

Corson, Fashions in Makeup, 54–5.

(обратно)

40

Green, The Trotula, 75.

(обратно)

41

Clement of Alexandria, Paedagogus, Book 3 Chapter 2.

(обратно)

42

Jacqueline Spicer, Painted Breasts and Shamefast Blushes: Contextualising Cosmetics in Caterina Sforza’s Gli Experimenti (2010), M.S.c. Thesis, University of Edinburgh, UK, 20.

(обратно)

43

Annette Drew-Bear, “Face-Painting Scenes in Ben Jonson’s Plays,” Studies in Philology Vol. 77, No. 4 (University of North Carolina Press, 1980), 397.

(обратно)

44

George Bate, Pharmacopoeia Bateana, or, Bate’s dispensatory translated from the second edition of the Latin copy, published by Mr. James Shipton, London, 1694.

(обратно)

45

Там же.

(обратно)

46

Farah Karim-Cooper, Cosmetics in Shakespearean and Renaissance Drama (Edinburgh: Edinburgh University Press, 2012), 11.

(обратно)

47

Green, The Trotula, 139.

(обратно)

48

Thomas Tuke, A Treatise against Painting and Tincturing of Men and Women (London: Printed by Tho. Creed, and Barn. Allsope, for Edward Merchant dwelling in Pauls Church-yard, neere the Crosse, 1616).

(обратно)

49

Giovanni Lomazzo, A Tracte Containing the Artes of Curious Paintinge, Carvinge and Buildinge (Oxford: By Ioseph Barnes for R.H., 1598).

(обратно)

50

Corson, Fashions in Makeup, 324–25.

(обратно)

51

Lucinda Hawksley, Lizzie Siddal: The Tragedy of a Pre-Raphaelite Supermodel (London: Andre Deutsch, 2009), 113.

(обратно)

52

Там же, 23.

(обратно)

53

Там же, 42–43.

(обратно)

54

Там же, 83.

(обратно)

55

Jan Marsh, The Legend of Elizabeth Siddal, (London: Quartet Books, 1989), 59.

(обратно)

56

Sarah Jane Downing, Beauty and Cosmetics 1550–1950 (Oxford: Shire Library, 2012), 35.

(обратно)

57

Anna Krugovoy Silver, Victorian Literature and the Anorexic Body (Cambridge: Cambridge University Press, 2002), 12.

(обратно)

58

Marsh, The Legend of Elizabeth Siddal, 27–28.

(обратно)

59

King James Bible, Matthew 6:22.

(обратно)

60

Henry Misson, M. Misson’s Memoirs and Observations in his Travels over England. With Some Account of Scotland and Ireland. Dispos’d in Alphabetical Order. Written originally in French, trans. Mr. Ozell (London: Printed for D. Browne, 1719), 214.

(обратно)

61

“Wooden cosmetic pot of Ahmose of Peniati,” цифровые записи Британского музея: .

(обратно)

62

Analytical Chemistry, January 15, 2010 (American Chemical Society).

(обратно)

63

Corson, Fashions in Makeup, and Doug Stewart, “Eternal Egypt” (Smithsonian, June 2001).

(обратно)

64

Ivan Morris, The World of the Shining Prince: Court Life in Ancient Japan (New York, Tokyo, and London: Kodansha International, 1994), 204.

(обратно)

65

Fatema Soudavar Farmanfarmaian, “Haft Qalam Arayish: Cosmetics in the Iranian World,”, Iranian Studies, 33 no. 3/4 (2000), 285–326.

(обратно)

66

Carolyn Graves-Brown, Dancing For Hathor: Women in Ancient Egypt (London: Continuum, 2010), 70.

(обратно)

67

Vinod Mehta, Meena Kumari: The Classic Biography (India: HarperCollins, 2013), 45.

(обратно)

68

Ginette Vincendeau, Brigitte Bardot, (London: Plagrave Macmillian, 2013), 54.

(обратно)

69

“1929–1940 Life and Career,” официальный сайт Одри Хепберн: “1940–1948 Life and Career,” официальный сайт Одри Хепберн: -Menu=50&pg=0

(обратно)

70

“1940–1948 Life and Career”, официальный сайт Одри Хепберн, -Menu=50&pg=0

(обратно)

71

Alexander Walker, “Hepburn, Audrey (1929–1993),” Oxford Dictionary of National Biography, Oxford University Press, 2004; цифровое издание, январь 2008 г.: на 9 ноября 2014 г.

(обратно)

72

Lloyd Shearer, “Makeup Tips from Europe’s Most Famous Makeup Man,” Reading Eagle, 5 июня 1966 г., 12.

(обратно)

73

Jeremy Taylor, A Discourse of Auxiliary Beauty or Artifi ciall Handsomenesse In Point of Conscience between Two Ladies (Printed for R: Royston, at the Angel in Ivie-Lane, 1656), 48.

(обратно)

74

Marjori Ferguson, Forever Feminine: Women’s Magazines and the Cult of Femininity (Exeter, NH: Heinemann Educational Books, 1983), 99.

(обратно)

75

Ferguson, Forever Feminine, 15–16.

(обратно)

76

“Billie Burke, Sweetest, Highest Paid Actress of the Day, to Write Exclusively For You,” The Day Book (Chicago), June 10, 1912.

(обратно)

77

Kathy Peiss, Hope in a Jar: The Making of America’s Beauty Culture (Philadelphia: University of Pennsylvania Press: 2011), 47.

(обратно)

78

Annette Kuhn, An Everyday Magic: Cinema and Cultural Memory (London: I. B. Tauris Publishers, 2002), 110.

(обратно)

79

Sarah Berry, Screen Style, quoted from Madame Sylvia, “If You Would Have Figure Like Harlow,” Modern Screen (ноябрь 1935 г.), 22.

(обратно)

80

Carol Van Wyck, “New Tricks for the New Year,” Photoplay (январь 1937 г.), 60.

(обратно)

81

“Eye Makeup Styles for Types” in “Beauty Shop,” Photoplay (апрель 1933 г.), 71.

(обратно)

82

“Famous Eyebrows” in “Beauty Shop,” Photoplay (апрель 1934 г.), 84–85.

(обратно)

83

Van Wyck, “New Tricks for the New Year,” 60.

(обратно)

84

Реклама Hollywood Max Factor Color Harmony в журнале Modern Screen (апрель 1938 г.), 79.

(обратно)

85

Реклама Hollywood Max Factor Color Harmony в журнале Photoplay (январь 1934 г.), 109.

(обратно)

86

Ronald Genini, Theda Bara: A Biography of the Silent Screen Vamp, with a Filmography (McFarland and Co., 2012), 16.

(обратно)

87

Helena Rubinstein, My Life for Beauty (New York: Simon & Schuster, 1966), 48.

(обратно)

88

David Stenn, Clara Bow: Runnin’ Wild (New York: Cooper Square Press, 2000), 21.

(обратно)

89

Там же, 277.

(обратно)

90

Barry Paris, Garbo (Minneapolis: University of Minnesota Press, 2002), 229.

(обратно)

91

Geoffrey Jones, Beauty Imagined: A History of the Global Beauty Industry (Oxford: Oxford University Press, 2010), 137.

(обратно)

92

Frank Westmore and Muriel Davidson, The Westmores of Hollywood (Philadelphia: J. B. Lippincott Company, 1976), 104.

(обратно)

93

Fred Basten, with Robert Salvatore and Paul Kaufman, Max Factor’s Hollywood: Glamour, Movies, Makeup (Santa Monica, CA: General Publishing Group, 1995), 17.

(обратно)

94

Fred Basten, Max Factor: The Man Who Changed the Faces of the World (New York: Arcade Publishing, 2012), 25–27.

(обратно)

95

Basten, Max Factor’s Hollywood, 126–131.

(обратно)

96

Там же, 37.

(обратно)

97

“Max Factor Chronology” – от пиар-службы Max Factor

(обратно)

98

Basten, Max Factor’s Hollywood, 157.

(обратно)

99

Michèle Fitoussi, Helena Rubinstein: The Woman Who Invented Beauty, trans. Kate Bignold and Lakshmi Ramakrishnan Iyer (London: Gallic Books, 2013), 30.

(обратно)

100

Там же, 38–40.

(обратно)

101

Lindy Woodhead, War Paint: Madame Helena Rubinstein and Elizabeth Arden – Their Lives, Their Times, Their Rivalry (London: Virago, 2003), 33.

(обратно)

102

Там же, 48.

(обратно)

103

Mark Tungate, Branded Beauty: How Marketing Changed the Way We Look (London: Kogan Page, 2011), 21

(обратно)

104

Lewis, An Unretouched Portrait, 52.

(обратно)

105

Lindy Woodhead, War Paint: Helena Rubinstein and Miss Elizabeth Arden, Their Lives, Their Times, Their Rivalry (London: Virago, 2003), 57.

(обратно)

106

Woodhead, War Paint, 59.

(обратно)

107

Там же, 145.

(обратно)

108

Там же, 146.

(обратно)

109

Там же, 279–80.

(обратно)

110

Там же, 210.

(обратно)

111

Там же, 211.

(обратно)

112

Mary Tannen, “When Charlie Met Estée,” New York Times, 24 февраля 2002 г., -charlie-met-estee.html

(обратно)

113

Andrew Tobias, Fire and Ice: The Story of Charles Revson, the Man Who Built the Revlon Empire (New York: William Morrow, 1976), 63.

(обратно)

114

Woodhead, War Paint, 258.

(обратно)

115

Tobias, Fire and Ice, 148.

(обратно)

116

Woodhead, War Paint, 422.

(обратно)

117

Tannen, “When Charlie Met Estée.”

(обратно)

118

Jones, Beauty Imagined, 163.

(обратно)

119

Jones, Beauty Imagined, 163

(обратно)

120

Westmore and Davidson, The Westmores of Hollywood, 69–70.

(обратно)

121

Lois Banner, Marilyn: The Passion and the Paradox (London: Bloomsbury, 2012), 38.

(обратно)

122

Там же, 118–19.

(обратно)

123

Dennis Hopper, “The Society of Models: Conversations with Lauren Hutton, Christy Turlington, Kate Moss and Naomi Campbell.” Grand Street, выпуск № 50, осень 1994 г., 136.

(обратно)

124

Derek Blasberg, “Lauren Hutton: The Wild One,” Harper’s Bazaar, 13 января 2011 г., -hutton-interview-0211

(обратно)

125

Jenna Lyons, “The Inconoclast: Lauren Hutton,” Interview, -hutton

(обратно)

126

Blasberg, “Lauren Hutton.”

(обратно)

127

Lyons, “The Iconoclast.”

(обратно)

128

Blasberg, “Lauren Hutton.”

(обратно)

129

Alex Simon, “Lauren Hutton: No Nip/Tuck Required,” Venice, ноябрь 2007 г., -hutton-hollywood-interview.html

(обратно)

130

Teresa Riordan, Inventing Beauty: A History of the Innovations That Have Made Us Beautiful (New York: Broadway Books, 2004), 17.

(обратно)

131

Там же, 7.

(обратно)

132

“Cosmetics timeline,” сайт Cosmetics and Skin, -timeline.php

(обратно)

133

“Maybelline,” сайт Cosmetics and Skin,

(обратно)

134

Там же.

(обратно)

135

“1950 Eyes,” Life, 30 января 1950 г., автор не указан, с.63–64 и 66.

(обратно)

136

“Revlon,” Cosmetics and Skin website,

(обратно)

137

Corson, Fashions in Makeup, 544.

(обратно)

138

“The new Cleopatra Look as only Revlon does it! (1962),” The Makeup Museum, -pi

(обратно)

139

“Mermaid Eyes by Max Factor Advertisement,” Life, June 1 1962, 8.

(обратно)

140

“Eyes Speak: The Soft Look by Max Factor Advertisement,” Flickr,

(обратно)

141

Corson, Fashions in Makeup, 568, 584.

(обратно)

142

Riordan, Inventing Beauty, 207.

(обратно)

143

Madeleine Marsh, Compacts and Cosmetics: Beauty from Victorian Times to the Present Day (South Yorkshire: Pen and Sword, 2014), 136.

(обратно)

144

Tungate, Branded Beauty, 17–18.

(обратно)

145

Jones, Beauty Imagined, 102.

(обратно)

146

Marsh, Compacts and Cosmetics, 86.

(обратно)

147

Там же, 142.

(обратно)

148

Там же, 172.

(обратно)

149

Sophie Wilkinson, “A Short History of Tanning,” Guardian, February 19, 2012, -of-tanning.

(обратно)

150

Vogue, June 1929, 94.

(обратно)

151

Eva Wiseman, “Tanning trends: beyond the pale,” Guardian, August 7, 2010, -tan-pale-skincelebrities.

(обратно)

152

Marsh, Compacts and Cosmetics, 37.

(обратно)

153

Anna Chesters, “A brief history of Guerlain,” Guardian, March 26, 2012, -blog/2012/mar/26/brief-history-guerlain.

(обратно)

154

Anna Chesters, “A brief history of Lancôme,” Guardian, March 19, 2012, -blog/2012/mar/19/brief-history-lancome.

(обратно)

155

Tungate, Branded Beauty, 66.

(обратно)

156

Marsh, Compacts and Cosmetics, 93.

(обратно)

157

Tungate, Branded Beauty, 57.

(обратно)

158

Linda Watson, “Shu Uemura: Creator of a global cosmetics brand,” Independent, February 27, 2008, -creator-of-a-global-cosmetics-brand-787839.html.

(обратно)

159

“The Path of Beauty,” Shu Uemura website, -usa.com/the-path-of-beauty/discover-the-path-of-beauty,default,sc.html.

(обратно)

160

Bobbi Brown, “How I Did It: Bobbi Brown, Founder and CEO, Bobbi Brown Cosmetics,” Inc., November 1, 2007, -i-did-itbobbi-brown-founder-andceo-bobbi-brown.html.

(обратно)

161

Jan Masters, “Meet François Nars – the make-up mogul,” Telegraph, October 7, 2007, -features/TMG3361706/Meet-Francois-Nars-the-makeup-mogul.html.

(обратно)

162

“Twiggy,” interview by Sue Lawley, Desert Island Discs (London: BBC Radio 4), January 13, 1989.

(обратно)

163

“Twiggy’s beauty secrets: Eyes and lips,” Daily Mail Online, September 20, 2008, -1056252/Twiggysbeauty-secrets-eyes-lips.html#ixzz3Hdx8RGtg.

(обратно)

164

“Artifi cial (False) Eyelashes,” Cosmetics and Skin website, -eyelashes.php. And “An Interview with Barry Discussing Twiggy,” by Barry Lategan, .

(обратно)

165

Michael Kors, “Michael Kors Talks to Dame Elizabeth Taylor,” Harper’s Bazaar, March 23, 2011, -taylor-jewlery-hair.

(обратно)

166

Bob McCann, Encyclopedia of African American Actresses in Film and Television (Jefferson, NC: MacFarland, 2009), 184.

(обратно)

167

Miranda Sawyer, “State of Grace,” Guardian, October 10, 2008, -jones-hurricane.

(обратно)

168

Queens of Disco, directed by Jeff Simpson (BBC: March 6, 2007).

(обратно)

169

Simon Hattenstone, “Grace Jones: ‘God I’m scary. I’m scaring myself,’” Guardian, April 17, 2010, -jones-interview.

(обратно)

170

Madonna’s website, “MDNA SKIN Launches in Japan On February 12,” -skin-launches-in-japan-on-february-12.

(обратно)

171

Malcolm Kirk, Man as Art (San Francisco: Chronicle Books, 1993), 16.

(обратно)

172

Art Wolfe, Tribes, (London: Thames and Hudson Ltd, 1997), 19.

(обратно)

173

Spicer, Painted Breasts and Shamefast Blushes, Quoted from Art Wolfe’s Tribes, 8.

(обратно)

174

Spicer, Painted Breasts and Shamefast Blushes, Quoted from Liz Frost’s ‘“Doing Looks”: Women, Appearance and Mental Health’ in Women’s Bodies: discipline and transgression. (London, Cassell): 117–137, 10.

(обратно)

175

Quote direct from Elaine Slater.

(обратно)

Оглавление

Введение

Вступление Накрашенное лицо

Часть первая Палитра древности

  Красный Самый древний пигмент в нашей косметичке

    Музы макияжа

  Белый Политика и сила бледности

    Музы макияжа

  Черный Темная сторона красоты

    Музы макияжа

Часть вторая Красота как бизнес

  Средства массовой информации и мотивации Как создается мечта

    Музы макияжа

  Первопроходцы индустрии красоты Визионеры и водевиль

    Музы макияжа

  Урок истории в косметичке От народных средств до всемирно известных брендов

    Музы макияжа

  Новейшие технологии Взгляд в будущее

    Музы макияжа

Послесловие Я хочу быть похожей на тебя

Благодарности

Сведения об авторстве фотографий и иллюстраций

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg