«Это коты»

Вячеслав Харченко Это коты

Мышка

1

Трехмесячную кошечку принес домой Тимофей Кузьмич, а все несчастья с ней начались оттого, что пятилетний Егорка назвал ее Мышкой. Никакую другую кличку не хотел. Кривился и на Рыжую, и на Василису, и на Мурку. Отец Егорки Тимофей Кузьмич покряхтел, но с прозвищем смирился, потому что Егорка болел: с трудом вставал с кровати, передвигался вдоль стен, покачивался, трепетал и то и дело останавливался, чтобы отдышаться. Котенок должен был сына обрадовать. Он терпеливо сносил мучения Егорки: когда тот хватал Мышку за шкирку и прижимал к щеке, когда дергал животное за холку, когда клал на спину и разводил лапы в разные стороны, имитируя физическую зарядку. Однажды Егорка дернул Мышку за ухо, и из-под оторванной плоти брызнула бордовая кровь. Ветеринар обрезал половину уха и долго спрашивал, как так случилось, но Тимофей Кузьмич и его жена Ирина Сергеевна мотали головами и ничего не говорили. Годовая Мышка имела бандитский вид. Уши разной величины, бело-рыжая, свалявшаяся, всклокоченная шерсть, озлобленный взгляд. Кошка ни к кому не шла на руки, чуть что шипела. Только безвольно отдавалась на мучения Егорке, понимая тяжелое течение болезни.

2

Однажды Мышка убежала: через форточку выпрыгнула с третьего этажа. Не разбилась и поковыляла в подвал к котам. Егорка сидел на постели, громко хлопал в ладоши и натужно мычал: «Мы-ша, Мы-ша, Мы-ша, Мы-ша». Тимофей Кузьмич развесил по всему поселку объявления с цветной фотографией кошки, распечатанные на лазерном принтере. Приходили доброхоты, звонили знакомые, добровольные помощники требовали денег, но у всех у них были совсем другие кошки – рыжие с отливом, с одинаковыми ровными ушами, с белыми носочками на лапках. Они сидели на руках, радостно глазели на Тимофея Кузьмича и Ирину Сергеевну. Соседи говорили: «Да зачем тебе, Тимофей, твоя озлобленная, шипящая, всклокоченная кошка. Посмотри сколько ласковых, добрых и радостных кошек. Брось свою ведьму и возьми любую». Но Егорка отворачивался к стене и мычал: «Мы-ша, Мы-ша, Мы-ша», и Тимофей Кузьмич с пущей настырностью лазил по подвалам и искал Мышку. Однажды, когда он копался в гараже с «жигуленком», кошка пришла из леса, села возле правого переднего колеса и стала умываться. Тимофей посадил ее на заднее сиденье и повез домой.

3

По приезде Мышка стала есть. Она поглощала все, до чего раньше не притрагивалась: вареных и жареных ротанов, сырую свинину, российский сыр, порезанный мелкими кусочками, серые безвкусные кругляшки вискас, остатки борща, макароны с подливой и даже соленые огурцы. Она требовала добавки, и на седьмые сутки жора Ирина Сергеевна сказала, что кошка беременна. «Да откуда ей, ее же по злобности ни один кот не оседлает», – ухмылялся Тимофей Кузьмич и попытался погладить Мышку за ухом, на что та зашипела.

Радости же Егорки не было конца. Он схватил Мышку за хребет и привычно взметнул под потолок, а потом поймал ее у пола и стал выворачивать лапы с такой силой, что хруст костей раздался по всей квартире. Мышка молчала, только иногда в особо болезненные моменты раздавалось грустное попискивание.

Через два месяца Мышка забилась под диван, и с ней случился выкидыш: кошка родила четыре безволосых, безглазых мертвых комочка и еще долго их обнюхивала, жалобно мяукая на всю квартиру. На крик кошки прибежали Тимофей Кузьмич и Ирина Сергеевна. Они склонились над уродцами, и в самый разгар скорби их отодвинул рукой Егорка, стоящий посередине комнаты и не держащийся за стены и не качающийся.

Тимофей и Ирина воскликнули: «Егорка пошел!»

Хмырёк

Я пришел домой, а у меня на подушке в спальне Хмырёк. Грязный, вшивый, блохастый, болезненно худющий черно-белый кот. Залез через форточку с первого этажа. Я закричал, и он кинулся к окну и застрял в решетке от испуга. Я саданул кота по попе кулаком, и Хмырёк Гагариным вылетел наружу.

Больше я Хмырька у себя в квартире не видел, но он любил валяться на теплых капотах машин нашего двора. Пару раз залазил на семейный «Хюндай», и мы с женой стали подкармливать его тем, что осталось со стола: кусочки курицы, жареная рыба, куриная печень, а иногда покупали специальный кошачий корм, чтобы Хмырёк мог почувствовать себя домашним животным.

Утром Хмырёк сидел у подъезда и ждал, когда я пойду на работу. Я открывал широко дверь, выходил наружу и вытаскивал сверток с еще теплой едой, которую жена заботливо приготовила на завтрак. Иногда и жена вместе со мной шла на улицу, чтобы покормить кота. Ел Хмырёк неторопливо. Тщательно пережевывал пищу, отвлекался на вокруг происходящие события, щурился на солнце, но всегда, когда заканчивал трапезу, блохастой шкурой терся о наши ноги и мурлыкал.

Мы много раз порывались приручить Хмырька и брали его в дом, мыли и прививали, но он убегал на улицу, словно говорил нам, что свободная жизнь дороже бесплатного хавчика. Мы сидели и думали, что вот скоро, скоро, скоро наступит холодная, дождливая осень, а потом и снежная морозная зима. Куда денется наше блохастое чудовище? Что будет с Хмырьком? Уже промозглым ноябрем мы покормили его в последний раз, и он исчез, как перелетный кот. Говорят, что его видели возле котельной в Капотне, он грелся возле кочегара Ровшана и старался поближе держаться к жаркой угольной топке.

Лапсик

Лапсик никогда не подавал надежд в искусстве. Найден он был на рельсах станции метро «Щелковская». Я специально, рискуя жизнью, спустился с платформы вниз, чтобы достать животное счастливого трехцветного окраса и засунуть в зеленую холщовую сумку, в которой носил театральный реквизит. Пока я вез его в Люблино, он забрался в рыжий парик и выдрал из него приличный клок волос, образовав изрядную, неносибельную дыру. Из-за этого клоун Доля в вечернем спектакле вышел на сцену в полосатой, ультрамариновой кепке.

Лапсик сразу полюбил театр. Ходил по гримеркам и наблюдал, как артисты готовятся выйти на сцену, обнюхивал розовым гладким холодным носом, как из-за ширм и перегородок вместо знакомцев выходят чужие разукрашенные люди. Во время репетиции Лапсик лежал в радиорубке звукооператора. Смотрел на рычаги, лампочки и провода, мяукал в самый неподходящий момент и выпрыгивал под ноги артистам, когда они пели песни под аккордеон. Стоило музыке зависнуть в пространстве, как Лапсик выделывал танцевальные па и требовал отчаянной ласки. С пола запрыгивал на плечи и шеи участникам действа, царапая их тонкокожие, изнеженные спины острыми когтями и, взгромоздившись на самую верхотуру, перебирал точеными лапками, изображая немереное удовольствие. Однако вовлечь кота в коллективный, сценический круговорот не удалось, потому что реакция на одну и ту же мелодию у Лапсика была непредсказуема. Иногда под Сатисфекшн Джагера он совершал радостные вольности, а иногда забивался под стол к вахтеру дяде Федору и жалобно выл, укоризненно поглядывая на нас. Тогда мы кричали: «Лапсик, Лапсик, Лапсичек» – и решительно выцарапывали кота из-под стола, нежно поглаживая его трехцветную холку. Потом наливали в миску молока, насыпали сухого корма и тревожно следили, как Лапсик «зализывает раны». Поев и попив, кот медленно шагал в радиорубку, где лежал на пульте спокойно два часа, а потом снова принимался за свое, отчего пришлось Лапсика отвезти к себе домой, где уже жил британский мраморный кот Тюфик.

При виде Тюфика Лапсик впал в депрессию. Не ел, не пил, лежал грустный на полу. Приехавший ветеринар взял анализы и сказал, что кот здоров. Просто притворяется, чтобы избавиться от Тюфика. Но мы на поводу не пошли и включили ему Джагера. Лапсик приподнял мордочку, заводил попой и запрыгнул мне на шею, нечаянно задев когтями левое плечо.

Вася

1

Как-то судьба прислала мне черно-белого котенка. Вокруг него сгрудились дети, и старший, лет девяти в болоньевом балахоне и бейсболке «Ну, погоди», взял страдальца на руки и протянул в мою сторону: «Дядя Слава, возьмите, а то он уже час здесь сидит и никто за ним не приходит».

– А как его зовут? – спросил я.

– Вася, Вася, – голосили дети.

– В-а-а-а-с-я-я-я, – протянул я, – какое красивое имя! Наверное, он герой. Будет прыгать с гардины на гардину, будет раскачиваться на шторах и с криком «мяу» кидаться на плюшевого медведя, чтобы выказать весь пыл и подтвердить репутацию мужественного кота. Какой там медведь? Все станут перед ним дрожать. Даже соседский пятилетний бультерьер Буля бросится наутек при виде Васи. Вася горделиво заберется на вершину пятиметровой березы, и его вопль надолго кинет в трепет всю округу. Бабушки заберут своих внуков из дворовых песочниц, чтобы отвести в садик, у мам убежит с плиты можайское молоко, а папы отчетливо икнут в середине первого тайма футбольного матча Голландия – Россия и выпустят в пространство порцию едких паров очаковского пива.

Эх, Вася, Вася. Какая-то приблудная кошка носила тебя в брюхе под сердцем целых два месяца. Твой папа, удельный князек люблинской помойки, сделал свое дело и смылся гонять крыс в мусорных кучах микрорайона. Сердобольные дети принесли тебя ко мне, чтобы всучить в качестве подарка.

Я занес зверька в дом и стал его кормить. Он ел, ел и ел. Он ел, ел и ел. Сначала он съел сырокопченую ветчину «Останкинскую», потом курицу-гриль из ларька узбеков, потом накинулся на камбалу холодного копчения, прикончил консервы «Уха камчатская», выпил литр молока и полез ко мне на диван обниматься. Из маленьких черных лапок он выпускал острые коготки и поднимался по моему халату в направлении лица – наверное, чтобы расцеловать.

Неожиданно стемнело. Кота я выставил из гостиной. Я выключил свет и стал прислушиваться, как кот обнюхивает все углы и прыгает с места на место. Под мерное шебуршание, попискивание и мяуканье я уснул на диване в халате, как уже давно не спал – наверное, со времен ухода от меня первой жены.

2

Утро началось неожиданно. Котенок колотил головой в дверь. Я открыл ее, и Вася радостно вбежал в гостиную, сделал пару пируэтов, улегся у самых ног и замурчал. В ближайшие недели я вывел у него глистов и блох, сделал прививки, убрал зубной камень, научил пользоваться туалетом и приучил к консервам «Хилс». Он благодатно провел детство, не метил в квартире предметы, из-за чего избежал кастрации. Когда наступила пора полового созревания, Вася мощно орал по ночам, пока я не выпустил его наружу. Он вернулся через две недели похудевший и измотанный, но радостный. Через два месяца кошка Маруська родила. Котята в ее помете были черно-белые.

3

Первая жена Ира уходила от меня тяжело. Она несколько раз возвращалась, ввозила и вывозила вещи на своем «Опеле». Я их выкидывал из окна первого этажа. Ира продолжительно молчала, сидела на самом краешке кровати в ожидании, что я, как пылкий любовник, студент-первокурсник, наброшусь на нее, крепко обниму и сомну. Я этого не делал, больше из-за мести. Мне хотелось чем-то там насладиться, и Ира вновь и вновь тарахтела на своем «Опеле» с тремя чемоданами и высоким туристским рюкзаком, забитым под завязку вечерними платьями до самого пола, которые она во время нашего совместного житья так ни разу и не надела.

Ира всегда привозила с собой запах леса. В свободное от работы время она ходила в туристические походы, пела песни под гитару, разводила костры и прыгала на остроносых байдарках с трехметровых водопадов вниз, в холодную воду, так что ее пластмассовый защитный шлем трещал под толщей воды. На берегу охали друзья и соратники, кидались ее вытаскивать из водоворотов. Стройная и вертлявая, спортивного кроя, она зажигательно смеялась и показывала из воды пальцами на берег неприличные жесты.

Васю Ира еще не видела. Она взяла кота на руки и зашептала: «Вася, Вася, Васечка». Стала водить своей утонченной рукой по шерсти животного и нашептывать только им ведомые заговоры.

– Демидов, отдай мне кота, – неожиданно сказала Ира, – и я к тебе больше не вернусь.

Я достал огромную холщовую сумку с антресолей, засунул в нее кота Василия, его туалет и кошачьих консервов сроком на неделю. Ира уехала через полчаса, взяв сумку, и даже не поцеловала меня в щеку.

4

Самое смешное, что Ира ко мне еще не раз приезжала. Она садилась на подоконник, курила «Вирджинию Слимс», стряхивала пепел на асфальт и сплевывала за окно. Она слушала последние известия об общих знакомых, кивала своим кукольным лицом и, если я не успевал выразить протест, пела меццо-сопрано композиции группы «Мираж». Слушать ее приходилось долго, потому что с «Миража» она переходила на песни зарубежной эстрады, день незаметно катился к вечеру, и соседи начинали настойчиво стучать в стену.

Я слушал песню за песней и думал о Васе. Как он там в этом царстве музыки. Не развились ли у него головные боли. Не стал ли он злобен и агрессивен. Может, Вася выскакивает из-под дивана и кидается на предметы: тапки, полы одежды, кисточки халата и прочее. Ведь с непривычки сложно ужиться в музыкальном мире. Тут тебе духовные ценности и никакого материального интереса.

Прости меня, Вася, прости. В отличие от меня, тебе бежать некуда. Ты не можешь выбраться за четыре стены и броситься куда глядят глаза от этой постоянной назойливой музыки. Я расстался с Ириной из-за нее. Со стороны это походило на предательство, но мне, лишенному голоса и слуха, постоянно находиться среди яркого, сочного, насыщенного звука невыносимо.

5

Пятого сентября две тысячи первого года Ира позвонила мне по телефону.

– Демидов, я выхожу замуж и завтра улетаю в Бостон. Ты не мог бы забрать Васю?

– Буду через сорок минут, – сказал я и положил трубку телефона, оделся, сел за руль «Хюндая» и поехал по Третьему транспортному кольцу в Измайлово.

Ира сидела на постели и рассказывала, что уже два года переписывается с русскоязычным канадцем из Бостона. У него свой дом, он живет с мамой. Насмотрелся Ириных фотографий и решил на ней жениться. Население Бостона – шестьсот тысяч человек. Там две русскоязычные газеты.

– Он знает, что ты поешь?

– Нет, нет, я скрываю.

Утром я проводил ее в Шереметьево-2, а Вася сидел в переноске и грустно мяукал, наверное, от тоски. Я смотрел на взлетную полосу, на которую выруливал серебристый «Боинг». Он стремительно набрал скорость, без усилий оторвался от асфальта и испарился в небесной выси, как задорная маленькая птичка. Все время мне казалось, что Ира приникла к окну и в слезах машет мне платочком. Но подтвердить или опровергнуть это нельзя, потому что с большого расстояния ничего не видно.

Сэр серый британский кот

У меня в доме живут два кота. Один рыжий и старый, а другой серый и молодой. Рыжий старый кот нормально ходит в лоток, никогда не промажет и всегда за собой лапкой закапывает, а серый постоянно умудряется попасть мимо, причем как по малой нужде, так и по большому делу, а потом закапывает стены или унитаз, вместо собственных нечистот. Старый рыжий кот – обычный городской, а серый и молодой – породистый британец, очень редкого мраморного окраса.

Когда-то мы хотели только породистого кота. Шотландского, британского или сфинкса, но финансовые условия нам не позволяли, и мы взяли дворового подкидыша, которого дети нашли в метро мятущимся по рельсам. Кот оказался очень смышленым и ласковым, любил спать с нами в ногах и по утрам уморительно будил меня, вылизывая щеки и лоб, за что получал банку иностранных кошачьих консервов. Мы прожили вместе шесть лет, но как-то раз жена в Интернете увидела объявление, что приют отдает даром годовалого британского кота. В нас забурлили давно забытые мечты о породистом животном, и мы даже не подумали, почему столь ценный для заводчиков и всего человечества экземпляр отдается даром в первые попавшиеся руки. Что бы там ни было, но мы съездили за котом в Харьков и обрадовались, когда столь благородный индивидуум вылез из сумки-переноски у нас на кухне прямо под столом и, нимало не смутившись, начал бойко изучать окрестности: гостиную, спальню, ванную и туалет. С мягкой шерсткой, милый и обходительный, серый кот производил на редкость благостное впечатление, словно посланец старушки Англии проник в наше варварское жилище.

Проблемы обнаружились сразу. Во-первых, заболел старый рыжий кот. Он ничего не ел, не спал и не мяукал. Лежал половой тряпкой в прихожей на коврике и молчал. Ветеринар заставил у рыжего взять за немалые деньги анализы, поставил диагноз – кошачья депрессия и выписал феназепам. Во-вторых, оказалось, что наш мраморный раздолбай, наш посланник европейской цивилизации, не может ходить в туалет. Точнее, он может, но через раз, и никакие увещевания и рукоприкладство тут не помогают. Мы звонили в харьковский приют, мы развешивали объявления об отдаче даром кота, мы обращались в общества по охране животных, но никому, никому такое горе оказалось не нужно. Я стал понимать своего деревенского деда, который отвозил неугодных кошек на смерть в лес, и даже стал подумывать, не выпустить ли кота на волю за МКАДом, и будь что будет.

Потерпев полгода, ранним осенним промозглым утром втайне от жены я погрузил британского породистого кота мраморного окраса в мешок и отвез его в Люблинскую рощу возле Нефтеперерабатывающего завода в Капотне. Я развязал мешок и быстро, не оборачиваясь, побежал к машине, словно боясь, что мои действия не так уж смелы и решительны. Всю дорогу мне было хреново, словно я убил маленькое беззащитное существо, пусть и зассанное и глупое.

Жена, узнав про мой поступок, сразу устроила истерику. Мы поехали обратно и обнаружили серого молодого кота на дереве, под которым какая-то нефтепроходчица кысыкала его на землю, но мы закричали, что это наш кот, а вредная проходчица не отдавала нам британца, считая, что это ее Кеша. Мы долго пререкались и силой отбили серого, но всю обратную дорогу не могли понять, зачем мы это сделали. Ведь представился прекрасный случай избавиться от кармы, от серого безмозглого чудовища, от мелкого гадливого существа. Но вместо этого мы ехали по скользкой, разбитой дороге на клацающем «Хюндае», все время оборачивались на заднее сиденье и спрашивали: «Ну, как ты, сэр серый британский кот?»

Оглавление