«Забытый скакун»

Рябинин Б.С. ЗАБЫТЫЙ СКАКУН

1

Поздней осенью сорок первого года на станции Талый Ключ, Свердловской железной дороги, остановился большой, пришедший издалека эшелон: открылись двери длинных товарных пульманов, и люди стали сводить на землю породистых исхудалых коней. Транспорт проделал тяжелый и опасный путь. На стенках вагонов виднелись следы пуль, у животных и сопровождавших их людей был измученный вид. Ступая на сходни, животные испуганно прядали ушами, вздрагивая при каждом резком звуке. Всего из вагонов вывели девяносто девять лошадей. Одна пала в дороге.

Транспорты с лошадьми продолжали приходить и позднее. Прибывали лошади самых разных пород – рысаки, скаковые, тяжеловозы. Их осторожно спускали по мосткам наземь и вели под уздцы мимо поселка к лесу, где в просветы между деревьями проглядывали крыши приземистых бревенчатых строений – скотные дворы и служебные здания бывшего Тало-Ключевского совхоза.

До июля 1941 года Тало-Ключевской совхоз занимался разведением свиней. Когда грянула война, свиней отправили в другое место, а усадьба совхоза превратилась в место сбора для поголовья конных заводов, эвакуируемых с юга.

Лошадей увозили от немцев, продвигавшихся в глубь страны. Гитлеровцев жадно интересовала продукция нашего коннозаводства. В местах расположения конных заводов они высаживали воздушные десанты, стремились захватить живьем лучших производителей. В это трудное время, когда каждый советский гражданин, оказавшийся в полосе военных действий, отдавал все силы, чтобы спасти народное добро, когда нескончаемые эшелоны с людьми и промышленным оборудованием тянулись из угрожаемых районов в глубокий тыл, много героизма и самопожертвования проявили работники советских конных заводов. Все – конюхи и зоотехники, административный персонал и простые рабочие – старались спасти от гибели созданное трудом целых поколений богатство. Под огнем врага лошадей грузили в вагоны; там, где это не удавалось сделать, их гнали гоном до следующей станции. Огромные табуны двигались по степи на восток. Видя, что добыча ускользает из их рук, гитлеровцы бросались преследовать уходящие табуны на самолетах. На бреющем полете фашистские стервятники гонялись по степи за матками с жеребятами, расстреливали из пулеметов. Коней укрывали в балках, в перелесках. Спасая животных, коногоны нередко гибли сами.

В короткий срок поголовье лошадей в Талом Ключе выросло до размеров большого завода. Все мало-мальски пригодные помещения срочно переоборудовались под конюшни. Несмотря на большую поспешность, все шло планомерно, к приходу очередного транспорта на заводе все были готовы к приему, каждое племенное животное получало отдельный денник.

Со Свердловского ипподрома, где было собрано много хороших лошадей, в одну ночь увезли более ста животных, чтобы освободить помещение для других; лошади были переброшены в Талый Ключ. В ноябре прибыл самый большой транспорт с Украины. Когда схлынула волна эвакуации, часть лошадей ушла из Талого Ключа на другие заводы Уральского треста. Сначала здесь собирались выращивать тяжеловесных медлительных уральских арденов, способных в одиночку везти по ровной дороге до трех тонн груза; потом— рысистых лошадей; в конце концов остались исключительно кони одних верховых пород – английские скаковые, англо-арабы, текинские и другие, назначение коих – ходить под седлом. Тут имелись экземпляры, стоимость которых исчислялась в десятках тысяч золотых рублей. Каждая из этих лошадей имела свою длинную родословную, к каждой был приставлен особый человек. Но среди них особую ценность представляла и особой заботой пользовалась сравнительно небольшая группа вороных и караковых коней прекрасного сухого и в то же время мощного сложения. Маленькая изящная голова, посаженная на гордо выгнутой шее, с тонкой нервной мордой, заканчивающейся просвечивающими раздувающимися ноздрями, огненный взгляд и необычайное благородство всех линий тела отличали этих замечательных животных. Им были отданы лучшие конюшни, за ними ходили с особой тщательностью. Это были «ростопчинцы» – знаменитые русские верховые лошади, – порода, которой издавна гордилось наше отечественное коннозаводство и которая наиболее сильно пострадала от войны.

2

…Удалившийся от политической и военной деятельности граф Алексей Орлов-Чесменский задумал под старость заняться коневодством. В своем поместье Хреновое он основал большой конный завод. Именитый царедворец, победитель при Чесме, желал вывести совершенно новую, неизвестную до того породу лошадей.

Для этой цели в 1775 году им был приобретен в Аравии за баснословно высокую по тому времени цену— шестьдесят тысяч рублей золотом – серый арабский жеребец Сметанка. Красота, правильность сложения и чистота происхождения Сметанки поражали современников. Он имел рост 1,52 см и, как утверждают современники, по девятнадцать ребер с каждой стороны. Обычно лошадь имеет не более восемнадцати пар ребер.

Выбор Орлова был не случаен. Благородный конь пустыни издавна привлекал к себе самое пристальное внимание всех знатоков и ценителей конного дела. На песчаных просторах Северной Африки и Аравийского полуострова создался идеальный тип кавалерийской лошади, словно самой природой предназначенной ходить под седлом. Арабский скакун привык пробегать громадные расстояния под палящими лучами солнца, не страдая от жары и довольствуясь в течение длительного времени самым малым количеством воды и пищи. Он насчитывал за собой тысячелетнюю историю и участвовал в создании многих современных пород.

Лошадь – одно из древнейших животных, делившее с человеком все испытания и невзгоды еще на заре истории. Лошадь участвовала во всех войнах, которые вел человек, без нее было бы невозможно великое переселение народов. В далекие от нас времена горячие берберийские кони несли на себе грозную нумидийскую кавалерию, бившуюся в Пунических войнах на стороне Карфагена против римских легионов; это были далекие предки современной арабской лошади. Южный Вавилон славился как исключительно богатый превосходными лошадьми. Очень рано овладели лошадью финикияне, ввозившие благородных животных из Каппадокии.

В древнем Египте – неопровержимо доказывают нам археологические находки и старинные манускрипты – лошадь как домашнее животное существовала уже в третьем тысячелетии до н. э. Более старыми могут считаться лишь азиатские лошади, одомашнение и использование которых в Индии и Китае началось за четыре и даже за шесть тысячелетий до нашей эры. Но о них мы знаем сравнительно очень немного [1].

О хорошо устроенных конюшнях в древнем Египте, Сирии и Палестине свидетельствуют многие исторические документы. Муж царицы Савской и зять египетского царя, Селамо, владел огромными конскими заводами и вел с Египтом систематическую торговлю лошадьми. В его заводах насчитывалось четыре тысячи упряжных и двенадцать тысяч верховых лошадей и 1400 повозок. Насколько ценились эти лошади, видно уже из того факта, что только за право провоза в Египет взималась пошлина с головы – 150 серебряных монет. Есть все основания предполагать, что блестящая арабская лошадь, которой было суждено сыграть такую важную роль в образовании многих современных пород, произошла именно от лошадей Селамо.

Тонконогий белоснежный скакун, не боящийся раскаленных песков Сахары, верный друг бедуина, уже много веков назад ценился очень высоко и мог составить целое состояние.

Но это – предыстория арабской лошади.

Первыми заводчиками в современном понимании этого слова были парфяне – народ, обитавший на востоке Малой Азии. Парфяне первые создали культурную породу лошадей, названную впоследствии арабской. Слава парфянских лошадей уже во, втором веке до н. э. заставила говорить о себе весь мир. Парфянская конница тревожила набегами границы Римского государства, парфянские кони не имели себе равных в состязании на быстроту бега и выносливость. Они легко уходили от преследования римской кавалерии, сидевшей на отборных персидских, лидийских и нумидийских конях. Плиний свидетельствует, что парфяне руководствовались в разведении строгим правилом: допускать в случку только победителей скачек и определенного происхождения. Жеребят у них усиленно кормили и заставляли ежедневно пробегать большое расстояние, для чего имелось специально отведенное место; в праздничные же дни устраивались обязательные скачки взрослых лошадей.

После триумфального въезда Суллы в Рим (138 — 78 гг. до н. э.) парфянские кони появились и в Риме. С этого времени начинается усиленное развитие конских ристалищ в цирках. В колеснице ли, в скачке ли под седлом, новые кони всюду оказывались лучшими. Для испытания этих лошадей в Риме была проложена прямая, посыпанная песком дорожка длиной на старую русскую меру 865 сажен. Лучшие скакуны проходили ее в 2 минуты 21 секунду; время измерялось по песочным часам. Ко времени Юлия Цезаря вся римская кавалерия уже сидела на выводных из Парфии конях.

Хорошими лошадьми исстари славились и английские острова. Цезарь встретил в Англии многочисленную кавалерию, сидевшую на сильных и крепких конях. При царе Севере в Британии устраивались скачки на взрослых лошадях; лучшие кони поступали в воспроизводство — становились производителями. Однако и там для улучшения стада приливали кровь арабских скакунов.

Особый интерес для нас представляет скифская лошадь. Скифы — наши предшественники жили в степях на северном берегу Черного моря и по обеим сторонам от него. Это были смелые и ловкие всадники, всю жизнь проводившие на коне. На коне они спали, на коне воевали и ходили в походы, они ели конское мясо, пили конское молоко, конские копыта употребляли на панцири, а кожи – на изготовление одежды. На могиле умершего скифа обычно закалывалась его лошадь, которая, по верованиям древних, должна была служить своему владельцу и за гробом. Этот обычай долгое время сохранялся и у славян.

Скифская лошадь с длинной кудрявой гривой отличалась необыкновенной выносливостью. Император Проб рассказывает о виденной им лошади, которая могла в течение десяти суток подряд ежедневно проходить по двадцать миль. Из Скифии эти лошади попадали в другие страны. Попадали они и к парфянам и к иным народам, жившим по другую сторону Черного моря, и там смешивались с местными лошадьми. От скифских лошадей берут свое начало наши степные и венгерские лошади. Кто знает – может быть, частица крови скифской лошади течет и в жилах арабского скакуна.

Как бы там ни было, но создавшаяся в результате очень длительного отбора арабская лошадь на протяжении своей многовековой истории вобрала в себя лучшие качества многих разновидностей лошадей, которые нашли в этой породе наиболее яркое и гармоничное выражение. В Европу арабская лошадь стала проникать главным образом со времен крестовых походов. От арабской лошади, путем скрещивания ее, со старой английской, произошла современная английская скаковая лошадь. Французы стали скрещивать английскую скаковую с тем же чистым арабом и получили англо-араба; кровь арабских лошадей течет и в немецких тракенах.

Серому красавцу Сметанке суждено было стать родоначальником замечательной породы русских лошадей.

Орлов скрестил Сметанку с крупной и массивной датской кобылой и получил Полкана. Полкан сохранил благородные формы отца и унаследовал рост и ширину костяка матери. От Полкана и голландской кобылы явился Барс 1-й, которого принято считать начальным звеном новой породы, выведенной Орловым.

Орлов продолжал подсушивать, округлять формы Барса, подливая кровь английского скакуна, арабской лошади и т. д. Общий итог всего этого заключался в том, что сухого и мускулистого арабского скакуна он «одел» более мощным и богатым телом, что больше соответствовало условиям русского климата. Так появился на свет орловский рысак и превосходная упряжная лошадь.

Об этой работе один наш иппологический писатель выразился так: «Благодаря гениальной комбинации, кости арабского идеально сложенного Сметанки, укрепились под влиянием широкого и могучего скелета датской матки и украсились богатой мускулатурой голландской кобылы; при всем этом в новом гиганте (Барс 1-й) остались огонь, темперамент и сила крови восточной лошади».

Трудно сказать, была ли достигнутая комбинация плодом преднамеренного расчета или заводчик действовал, больше надеясь на счастливый случай и собственную интуицию, но полученный результат оказался действительно удачным. Русская рысистая лошадь – наша национальная гордость и одна из лучших лошадей мира.

Сметанка прожил у Орлова всего лишь год. Он пал, опоенный в разгоряченном состоянии неумелым конюхом. Разгневанный самодур граф приказал зарыть виновного живьем вместе с мертвым Сметанкой.

Существует указание, что Орловым был устроен завод породистых лошадей в городе Блёда, в Алжире, но о результатах работы этого завода ничего не известно. Он же основал в 1802 году Стрелецкий завод, существующий и поныне.

Одновременно Орловым была выведена и верховая порода лошадей. Пользуясь своим положением командира победоносного Черноморского флота, наголову разгромившего турок и господствовавшего не только на Черном, но и на Средиземном море, Орлов приобрел кроме знаменитого Сметанки еще несколько исключительных по своим достоинствам арабских производителей. В Англии для него закупили выдающихся чистокровных английских лошадей. От скрещивания тех и других возникла русская верховая порода.

Родоначальником этой породы явился бурый Солтан 1-й. Правнук его, известный Ашонок, родившийся от знаменитого в свое время Свирепого 2-го (сына гнедого Солтана 2-го) и англо-арабской кобылы, стал для своей породы таким же прототипом, как Барс 1-й для русской рысистой. Сын Ашонка, золотисто-гнедой Яшма, в течение многих лет был главным производителем русской верховой лошади в Хреновском заводе и оставил после себя многочисленное потомство с характерными признаками.

Орловские верховые лошади были замечательно красивы и высоко ценились знатоками. Напоминая формами арабскую, они в то же время восприняли рост английской скаковой («до 5 вершков» – 160 см в холке) и обладали силой, позволявшей им легко нести на себе девятипудового всадника, каким был сам Орлов. В воспитании их применялась исключительно берейторская [2] выучка под седлом, выработка спокойного, доброго нрава, способность держать тело и элегантные, красивые движения. Кроме кровей арабской и английской они имели некоторую примесь крови рысистых лошадей, а следовательно — датской и голландской и отчасти степной украинской.

Несколько позже орловского был основан завод верховых лошадей графа Ростопчина – в селе Вороново, под Москвой, откуда он вскоре был переведен сначала в Орловскую губернию, а затем – в 1815 году – в Воронежскую (Анненский завод).

Ростопчинская верховая лошадь, как и орловская, происходила также в основном от лошадей чистокровных – английских и восточных, получив свое начало от четырех арабских жеребцов – Кади, Драгута, Каймака и Ришана, купленных в Аравии, в окрестностях Мекки. Ростопчинские лошади тоже отличались необычайным изяществом движений и красотой форм, но были несколько меньше орловских, редко достигая трех вершков (153 — 155 см), ближе к арабскому типу, чем орловская, и характера более нервного и не с таким эластичным ходом. Орлов создавал манежную лошадь для командного состава; Ростопчин – скаковую. Ростопчинцы успешно состязались на ипподроме с английскими чистокровными, а знаменитый ростопчинец Анубис получил от Лебедянского скакового общества три золотых медали (за 1833-1834 и 1836 гг.) и считался резвейшей скаковой лошадью своего времени в России.

Верховые лошади приобретались в армию для офицерского состава и для парадных выездов. Под кавалерийским седлом они участвовали в войне с Наполеоном и в конных частях победоносной русской армии прошли по улицам Парижа, побывав в Берлине, и во многих других столицах европейских государств.

В 1845 году оба завода – Хреновский наследников Орлова и Анненский Ростопчина – были приобретены в госказну и лошади ростопчинского завода были переведены в Хреновский. Позднее все они были переведены в Лимаревский завод. С этого времени обе лошади – орловская и ростопчинская – начали сливаться и постепенно образовали одну породу [3]. Еще при составлении заводской книги кровных и скакавших лошадей в России, в 1836 году, было записано про Анубиса и других резвейших ростопчинцев, что они, «допущены в заводскую книгу потому, что, продолжая скакать и одерживать верх над кровными лошадьми, происходящими от английских, могут со временем составить собственную русскую породу кровных лошадей и в сем отношении… заслуживают особенное внимание». Предсказание это блестяще подтвердилось. Уже на Всемирной выставке в Париже в 1867 году представители русских верховых – жеребцы Франт и Фазан, являвшиеся по отцу потомками Сметанки, получили самую высокую оценку. Александр II преподнес лошадей в дар Наполеону III [4].

Известный историк русского коннозаводства Коптев по этому поводу писал: «Наши верховые орловские лошади, столь торжественно одобренные всеми десятью миллионами посетителей, сошедшихся со всех сторон мира, и официально признанные совершенством верховой лошади международной комиссией, наглядно разрешают собой вопрос о создании верховой лошади из англо-арабских элементов, в которой так удачно сгармонированы грация, гибкость и мягкость аллюров миниатюрного араба с силой и размерами английского скакуна, что, таким образом, олицетворяет золотую середину, т. е. идеал верховой лошади».

Действительно, уже одна эта мысль – соединить крупную английскую лошадь, которая еще со времен рыцарства, когда она была вынуждена нести на себе тяжело вооруженного всадника, сохранила свой рост и силу, с более легким, а потому более быстроходным и выносливым арабом, – должна быть признана очень удачной. На степных просторах юга и мягкой климатически центральной полосы России плод этого соединения был доведен до высшей степени совершенства.

Год от года растет слава русских лошадей. На Всемирной выставке в Чикаго, в 1897 году, русский жеребец Приятель признан лучшей лошадью мира, о чем записано в протоколе выставки. Приятель – сын Яшмы Приятного и Хмары — был полукровным ростопчинцем, выращенным на простой малороссийской основе. Там же, на Выставке, он был продан коннозаводчику Логану за 5000 долларов.

В дни Всемирной Парижской выставки, в 1900 году, французские газеты и журналы писали: «Русский отдел прямо грандиозен…»

«Русский отдел выставки один из самых удачных. Орлово-ростопчинская порода представляет тип великолепных верховых лошадей, это — араб, стати которого расширены и удлинены».

«Лошади знаменитой орлово-ростопчинской породы, в 18-летнем возрасте так же добры и резвы, как в трехлетием».

«Вестник немецкого сельскохозяйственного общества» от 3 декабря 1900 года сообщает, «что «один французский референт описывает их как верховых лошадей редкой красоты, которые по своему общему виду не оставляют желать ничего лучшего». Уполномоченный Германского отдела на выставке назвал орлово-ростопчинцев лошадьми, обладающими «массой благородства», и отличающимися «идеальной красотой форм, которые вряд ли когда-либо были достигнуты другой, какой-либо лошадиной породой…»

В таком же духе отзывалась и английская пресса. Один английский журнал сравнивал орловских рысаков с орлово-ростопчинскими скакунами и находил их как бы разновидностями одной породы.

«Орлово-ростопчинские лошади красивее, породистее рысаков, – писал журнал. – Как ни великолепны последние – орлово-ростопчинские еще привлекательнее и, что почти одинаково важно, они самого идеального темперамента. Выставленная группа поражает своей однотипностью. Хвосты у всех коротки, но репицы не обрублены; плечи большей частью длинные и более отлогие, чем у рысаков; головы еще меньше, породнее. Несмотря на это и невзирая на то, как бы они ни были прекрасны под верхом, – нельзя не чувствовать, что при разумном скрещивании они могли бы давать упряжных лошадей, за которых на рынках платили бы баснословные деньги. Такая, как 17-летняя Жемчужная, несмотря на возраст, чудо; ее наружность – картина; между тем ни одна кобыла на выставке не имела лучшей поясницы и крупа; впрочем, она хороша во всем». Дальше автор сравнивает Жемчужную с французской англо-арабской кобылой Mycehe, Помпадуровского завода и говорит, что «обе лошади сделаны по тому же рецепту, но первая много совершеннее, чем вторая». И в заключение: «Орловские рысаки и орлово-ростопчинские лошади могут служить английским коннозаводчикам улучшающим элементом для производства упряжной лошади».

Последняя фраза особенно знаменательна: русский потомок превзошел своего английского предка и приобрел по отношению к нему улучшающие свойства!

Россия, владевшая половиной лошадей мира, стала обладательницей и лучшей в мире верховой породы. Орлово-ростопчинская, или, как она была названа впоследствии, русская верховая, лошадь сделалась предметом вожделения каждого истинного кавалериста; иностранцы давали за нее большие деньги. Англичане и американцы, французы и немцы – все одинаково хотели иметь у себя этих прекрасных животных.

Всемирная выставка в Париже в 1900 году и последующая Всероссийская конская выставка в Москве в 1910 году явились для русской верховой породы триумфальным утверждением ее как самой красивой породы мира. Иностранные коннозаводчики жадно раскупали лучшие экземпляры этой немногочисленной, но интересной породы и большими партиями вывозили за границу. Высший офицерский состав царской армии России и генералитет приобретали русско-верховых лошадей для парадных церемоний и великосветских выездов. Чемпионов русской верховой породы преподносили в дар западноевропейским государям. Четырнадцать русских верховых лошадей по весьма высоким ценам были приобретены в Японию для целей государственного коннозаводства. Несколько кровных верховых купила Испания в государственные конные заводы.

Особенных успехов в разведении русской верховой достиг Дубровский завод на Украине (около Миргорода). Выращенные им лошади шли исключительно в Петербург, на комплектование лейб-гвардии конногренадерского полка. Все конногренадеры сидели на лошадях этого завода..

Русская верховая лошадь была не только хороша сама по себе, но и обладала огромной улучшающей силой. Достаточно было малоинтересную матку скрестить с жеребцом русской верховой породы, чтобы уже в первом поколении получить значительно улучшенное потомство. Этой способностью обладает далеко не всякая порода.

Основные достоинства русской лошади: общая гармоничность сложения, ясно выраженная кровность и красота; замечательная однотипность; способность давать однотипное потомство и хорошо держать тело; неприхотливость к условиям содержания; приспособляемость к разным климатическим условиям; добронравие; нарядные, мягкие движения; природная уравновешенность, облегчающая выездку «по-строевому» (манежная выездка); у самцов – способность быть косячным жеребцом.

Но новой породе, что говорится, не повезло. Начавшаяся первая мировая война нанесла ей невосполнимый ущерб. Три разводивших русских верховых лошадей завода были разграблены немцами, оккупировавшими в 1918 году Украину. Были уведены лучшие экземпляры. Оставшееся забрали под седло банды Махно, Петлюры. Порода была расхищена, полуторастолетний настойчивый труд русских энтузиастов, стремившихся вывести лучшую верховую лошадь, был пущен по ветру, пошел прахом.

Однако русский скакун не пропал окончательно. Вскоре после окончания гражданской войны с началом мирного строительства началось и восстановление этой замечательной породы. Лошадей собирали по одной, по две, то что ушло за границу, погибло безвозвратно; но кое-что оставалось внутри страны. В степях Киргизии был найден жеребец Образчик, в одной из государственных конюшен – другой отличный жеребец – Ожерёлок. Оба стали для возрождаемой породы тем же, чем явились когда-то для русской рысистой Барс 1-й и для русской верховой – Ашонок. От Образчика и кобылы Балалайки родилась превосходная вороная кобыла Бегония, от Ожерелка и Балалайки вороной жеребец Браслет, которому спустя годы судьба уготовила такую же роль в воспроизводстве породы на Урале, какую в свое время сыграл его отец. Браслет по отцу являлся правнуком Посла, (знаменитой в свое время лошади) и восходил к прославленному Приятелю, завоевавшему на Чикагской выставке звание лучшей лошади мира.

Уже тогда русская верховая показала свои отличные качества. Потомство в первых же поколениях достигало высокой типичности. Когда в 1932 году дожди сгноили подкошенную траву и многие конные заводы остались без сена (тяжелый год, который запомнился всем советским специалистам конного дела), почти всё чистокровные кони тяжело переносили эту бескормицу; русские же верховые хорошо держали тело и не теряли своей работоспособности.

Прошло сравнительно немного времени, и русская верховая явилась миру едва ли не в еще более прекрасном виде, чем была. В годы 1939-1941 тысячи посетителей Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в Москве подолгу любовались группой великолепных породистых лошадей, стоявших вместе, в классе верховых лошадей. Это были Коралл, Браслет, Букет, Биология, Бегония и другие – чистокровные представители русской верховой породы.

Советские специалисты-иппологи не просто реставрировали породу. Выведенные лошади были еще более парадны, более красивы и однотипны, чем раньше, при полном сохранении всех хозяйственно полезных качеств. Опять иностранцы хотели купить лучшие экземпляры этой, словно чудом, воскресшей породы. Англичане давали за Браслета 5000 фунтов стерлингов – около ста тысяч рублей. Однако Советское правительство, высоко ценившее русского верхового коня и придававшее большое значение развитию коневодства в стране; отказывалось продать хотя бы одного высококровного производителя и, в отличие от царского правительства старой России, не выпускало за границу ни одной племенной лошади. Делом разведения коней в стране руководил маршал Семен Михайлович Буденный.

Но словно какой-то рок тяготел над этой породой, едва воспрянув и достигнув монолитности, она снова должна была рассыпаться на отдельные маленькие группы, на одиночек коней.

Она прошла через многие испытания: косность некоторых заводчиков досоветской России, увлекавшихся иностранщиной и предпочитавших порой немецкого тракена русским скакунам; ошибки невежественных владельцев конных заводов, приливавших к сильной и свежей крови орлово-ростопчинских лошадей кровь малоценного отродья, которая не улучшала, а ухудшала качества породы, или старавшихся вернуть ее к тому типу, от которого она отошла, то есть к чистому «арабу» или к чистой английской лошади…

Новая война навлекла на нее и новые несчастья.

Перед Великой Отечественной войной 1941 – 1945 годов разведение русской верховой лошади было сосредоточено исключительно на юге. Это обстоятельство едва не оказалось для нее роковым. Вероломно напавшие на нашу страну фашистские бандиты нанесли тяжелый урон нашему коннозаводству. Немцам удалось захватить Беловодскую группу конных заводов. Поголовье 63-го Деркульского завода, где разводилась эта порода, своевременно не было эвакуировано и погибло полностью. Наиболее ценные экземпляры немцы вывозили в Германию на самолетах. Лучшую кобылу Биологию и жеребца Коралла, по слухам, увез Риббентроп. Они пропали бесследно. Значительно пострадали и другие: заводы. Часть лошадей погибла в пути от бомбежки. И только единичные экземпляры русской верховой породы избежали общей участи и достигли глубокого тыла.

3

В это трудное время, когда поток беженцев захлестывал все дороги юга и транспорт только с колоссальным напряжением успевал справляться с перевозкой людей, животных и различного имущества, у управляющего Уральским трестом конных заводов Андрея Андреевича Соколова — старого заслуженного конника, начавшего заниматься лошадьми еще с юношеских лет, – зародилось намерение начать разводить русских верховых лошадей на Урале. Для этого здесь, на Урале, по его мнению, налицо были все условия: приволье лугов и полей, полная безопасность, неограниченные возможности для экспериментаторской и хозяйственной деятельности. Просматривая списки эвакуируемых с юга лошадей и находя в них время от времени мелькавшие одиночные экземпляры еще недавно славной русской верховой породы, он пришел к мысли: нельзя допустить, чтобы порода эта окончательно погибла, слившись с другими и растворившись в массе более многочисленных пород, – нужно всех уцелевших русских скакунов собрать в одном месте. Эта мысль была горячо поддержана всеми работниками Уральского треста. Больно было видеть, как гибнет на глазах ценнейшая порода. Выбор пал на 118-й завод в Талом Ключе. В те дни на Урале нашли себе приют старейший в стране Хреновский завод – родина русского рысака, Стрелецкий, разводивший чистокровных английских лошадей, и ряд других. 118-й завод стал прибежищем для остатков русской верховой породы.

«Что же нам, коневодам, которым партия большевиков и Советское правительство поручили ведение племенного коннозаводства, оставалось делать? – говорил потом Соколов на Всесоюзном съезде руководящих работников конных заводов, в марте 1945 года. — Что нам оставалось делать? Сбросить со счетов истории эту отечественную породу лошадей и молча созерцать, как она угасает? Можем ли мы допустить это? Можем ли, именуя себя советскими конниками и являясь патриотами своей родины, стать на этот путь и допустить, чтобы лучшая в мире отечественная порода, составляющая нашу национальную гордость, исчезла? Нет, не можем! Это будет преступлением перед родиной. Мы должны в самом неотложном порядке вплотную заняться восстановлением этой породы, мы должны в самое кратчайшее время создать и дать под седло нашим славным полководцам, нашим доблестным генералам красивейшую в мире лошадь. Это наша задача, наш долг, наша обязанность перед Советской родиной, перед Красной Армией и перед историей».

В годы войны Урал превратился в крупнейший центр по разведению породистых лошадей. Все лучшее из южных и западных заводов, которым угрожало нашествие врага, было свезено сюда. В апреле сорок второго года на Свердловском ипподроме, насчитывавшем более чем полустолетнее существование, было разыграно большое Всесоюзное рысистое зимнее дерби. Это был единственный в тот момент ипподром в Европе, на котором происходили бега.

Первые бега в Екатеринбурге Состоялись в 1886 году. Но только спустя восемь лет в 1894 году на дорожках Екатеринбургского ипподрома появилась первая чистопородная лошадь, да и ту какой-то купец привел из Центральной России на время соревнований, чтобы выиграть приз.

В советский период ипподром открылся в июне 1922 года, едва только отгремела гражданская война. В 1930 году он был преобразован в Государственный ипподром. Теперь на его дорожках испытывались только чистопородные кони. В годы Отечественной войны здесь (тогда он оставался единственным работающим ипподромом в стране) были сосредоточены все классные лошади и велась работа по совершенствованию заводской техники, воспитанию и испытанию молодняка. Так же как и в мирные годы, ежедневно по утрам конюшенные выводили из помещений прекрасных породистых лошадей, наездники садились на качалки, и великолепные русские рысаки – краса и гордость советского коннозаводства, – высоко взбрасывая легкие ноги, мчались по дорожке, делая круг за кругом.

О розыгрыше большого зимнего дерби в Свердловске, в апреле 1942 года, лондонское радио сообщило в специальной радиопередаче. Для англичан, очень увлекающихся конным спортом, вынужденных по условиям военного времени отказаться от этого удовольствия, это было целое событие.

Да это и в самом деле было событие. Немцы находились еще недалеко от Москвы, еще не исчезла угроза немецкого вторжения на английские острова, по всему тысячеверстному советско-германскому фронту шли ожесточеннейшие бои, а в глубоком уральском тылу советские люди отмечали ежегодный традиционный спортивный, праздник коннозаводства и тысячи зрителей аплодировали коню, пришедшему первым к финишному столбу.

Правда, праздник был менее многолюден, чем бывал обычно. Время было грозное, война в разгаре. В толпе зрителей виднелось много военных фуражек, на парапетах, окаймлявших длинную балюстраду, видели красные полотнища с призывами отдать все силы на разгром врага, на защиту Родины. Вместо прохладительных напитков для публики имелась лишь простая, газированная вода без сиропа, не работал буфет, не было даже обычного мороженого, а особо рьяные болельщики, пришедшие с утра, разворачивали маленькие принесенные с собой бумажные свертки и закусывали тут же в толпе куском черного хлеба, – но тем не менее праздник был очень оживленным, большие состязания четырехлеток были проведены, как всегда, и даже с несколько большей против обыкновения торжественностью, лучшие кони получили призы.

На втором этаже правого крыла ипподромного здания, занимаемого конторой Уральского треста, и особенно в угловой комнате, увешанной фотографиями лучших лошадей всех эпох, где помещался кабинет управляющего, в те памятные годы засиживались нередко до позднего вечера, а иногда и до утра. Здесь было сосредоточено управление конными заводами шести областей и двух автономных республик. Уральский трест, обнимавший огромную территорию от Башкирии до Кустаная и Западной Сибири, равную половине Европы, ежегодно давал стране тысячи превосходных коней. Выращенные на уральских конных заводах лошади шли в действующую армию для ремонта кавалерийских частей, а упряжные лошади – для обоза и на хозяйственные нужды. Здесь, в этом старом приземистом двухэтажном здании, покрытом зеленой облупившейся от времени краской, решалась и судьба русской верховой породы.

Породу нужно восстановить, – но как? Это была трудная задача. В стране остались лишь единичные экземпляры. В сущности, породы как некоего единого целого, представленного определенным количеством особей, не существовало. Однако у уральцев уже имелся на этот счет свой план.

Как только было получено известие о гибели поголовья 63-го завода, Соколов немедленно принял меры к розыску русско-верховых лошадей, которые в предвоенные годы побывали на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве. Это был первый шаг к восстановлению русской верховой. Затем, заручившись согласием Главного управления, он дал указание заводам своего треста всех имеющихся у них лошадей русской верховой породы переправить на 118-й завод и с этой же целью списался с заводами других трестов. В 118-й завод были сведены все уцелевшие экземпляры этой, ставшей теперь зоологической редкостью, породы.

С 77-го завода прибыла в отдельном вагоне единственная чистопородная русско-верховая матка Бегония — королева завода, как вскоре прозвали ее в Талом Ключе. В Троицком зерносовхозе был обнаружен превосходный караковый жеребец Фундатор. В прошлом Фундатор успешно скакал на Московском ипподроме. Он был в запущенном состоянии, но хороших кровей.

Ядром работы явилась небольшая, но буквально не имеющая себе цены группа высокопородных производителей Браслет, его родной брат Букет, кобыла Бегония и еще несколько других. Их спасло то, что к началу войны они оказались на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве, и немцы не смогли их захватить. Букет на ВСХВ был признан чемпионом русской верховой породы, хотя, по мнению знатоков, и уступал в эффектности Браслету. Букета и Браслета привез в Талый Ключ депутат Верховного Совета СССР (от Белоруссии), страстный любитель и знаток породистых лошадей – Никита Ермолаевич Батовкин. Он же привез Красуня, брата Браслета. Позднее сюда же был привезен еще один высокопородный жеребец — Глобус, сын Образчика и Годувальницы, ходивший под седлом маршала Тимошенко. Все лошади – класса элита.

Это был сгусток породы, дававший надежду, что порода будет восстановлена. Едва ли еще какой-либо завод в наше время имел у себя одновременно столько производителей класса элита, и уж конечно ни один завод во всем белом свете не имел столько классных производителей русской верховой породы.

Однако всего этого было еще недостаточно. Большая часть этих производителей находилась в близком родстве между собой. Глобус и Бегония лучшая пара по матери были братом и сестрой. Длительное родственное разведение могло привести к тому, что порода, вместо подъема, начнет вырождаться. Поэтому уральцы предприняли дополнительные поиски: искали малоизвестных или совсем неизвестных лошадей русской, верховой породы, которые когда-либо были почему-то признаны неудачными и не попали в племенные списки. Они не могли претендовать на звание чемпионов, но в них текла кровь русских верховых, и этого было достаточно, чтобы они оказались полезными для заводских целей. Эти поиски тоже увенчались успехом. Только из Троицкого зерносовхоза были приведены четыре матки, полупородные, на рысистой основе. То были Окраса и Октава, происходившие от Ожерелка, и Игла и Индия – от Интереса. Уже в следующем году от них и Браслета были получены три жеребенка, весьма типичные, хороших, правильных форм.

Весной 1943 года на заводе получили первых девятнадцать, очень близких к желаемому типу, жеребят. В новом году эта цифра значительно увеличилась. Тогда же родившиеся в 1943 году были направлены на Украину, в восстанавливаемые конные заводы, – кобылицы в госпроизводство, жеребята – в тренинг.

Так началась работа по восстановлению русской верховой породы – на Урале. Дважды произведенная на свет и дважды рассеявшаяся, она снова должна была удивить мир красотой своих форм и своими высокими хозяйственно полезными качествами. От Аравии до Урала так можно охарактеризовать извилистый и трудный путь этой сложной и претерпевшей столь необычную судьбу породы.

После разгрома немецко-фашистских войск и крушения гитлеровского государства наши представители искали увезенных лошадей по всей Германии, но нашлось очень немного. Все, что было достигнуто за эти годы по восстановлению русской верховой лошади, было сделано заново у себя дома, внутри страны.

На завод прибывали люди. Приехал знаменитый тренер и жокей Николай Михайлович Лакс, участвовавший в скачках в Петербурге, в Варшаве и в других крупнейших городах, два сына которого Николай и Анатолий — тоже стали известными жокеями и успешно скакали в Москве. Приехали другие крупные специалисты в области разведения и выращивания породистых лошадей. Однако не этим людям принадлежит честь возрождения русской верховой. Когда наши войска освободили Украину и другие временно захваченные врагом советские районы, они уехали с Урала, чтобы продолжать прерванную работу на прежнем месте. Честь восстановления русского скакуна принадлежит, прежде всего, тем уральцам, которые первые поняли важность и необходимость этой работы и первые приступили к ней, взяв на себя инициативу организации специального хозяйства в системе Уральского треста.

Лакса и других старых специалистов интересовала главным образом спортивная сторона дела. Соколов и его товарищи поставили перед собой задачу – вывести не только спортивную, но и полезную в хозяйстве лошадь. «Надо, – говорил Соколов, – чтобы наша лошадь, и скакала на ипподромах, и имела оборонное значение».

Эта честь принадлежит и тем юношам и девушкам – главным образом девушкам, – которые в трудное военное время, когда не хватало рабочих рук, пришли на завод и настолько свыклись с новым для них делом, что не захотели расстаться с ним и после войны. Молодые крестьянские девушки ходили за племенными жеребцами, чистили их, выводили из денников. Это было новое явление в коннозаводстве. Весной обычно жеребцы делаются свирепыми и легко могут покалечить неосторожного конюха; справиться с ними впору только здоровому, сильному мужчине. Но девушки – Маруся Харина, Евдокия Черняева, Арминун Эрьян и другие – так хорошо научились обращаться с горячими и сильными животными, что за все эти годы на заводе не произошло ни одного несчастного случая. В период выжеребки девушки не уходили из конюшен, пока не появится жеребенок. Родители вынуждены были приносить обед дочерям в конюшни.

Непосредственное руководство этой работой на заводе, по плану, составленному в Управлении треста, принял на себя молодой начкон (начальник коневодства, он же – старший зоотехник) Константин Львович Караваев. Сын кавалериста и сам лихой кавалерист, он в 1937 году окончил Московский зоотехнический институт коневодства и с этого времени посвятил себя служению коню – благородному другу человека. Он работал в Башкирии, когда Соколов предложил перебраться для постоянной работы на 118-й завод, чтобы заняться разведением русских верховых лошадей. В Талом Ключе молодой начкон узнал печальную судьбу этой породы, она взволновала его. А красота верховых коней поразила и очаровала его. Теперь он не видел для себя другой цели, кроме той, как вместе с другими энтузиастами этой породы добиться, чтобы она, эта порода, снова предстала во всей красоте и силе. В своей квартире в большом светлом доме под березами, стоящем на окраине центральной усадьбы завода, он повесил на видном месте портрет Ашонка – черного как уголь жеребца с злой «щучьей» пастью и огненными глазами, на другой стене поместил старинную, подаренную ему отцом гравюру, изображающую Барса 1-го и едущего на санях Орлова, в простенках разместил еще десятка два фотографий и зарисовок с разных знаменитых лошадей и дал себе слово, что не уедет отсюда до тех пор, пока русская верховая порода не будет восстановлена.

4

Однако дело это оказалось куда более сложным, чем представлялось поначалу самым опытным специалистам. И не только потому, что всегда трудно в короткий срок восстановить то, что создавалось десятилетиями. Оказалось, что существуют и другие препятствия.

Еще в пору пребывания на заводе Лакса и других приезжих раздавались голоса, что Урал – неподходящее место для нежной и требовательной верховой породы. Но тогда эти голоса были негромкими: обстановка заставляла мириться с существующим положением вещей. Когда же в войне наступил перелом и гитлеровцы под ударами Советской Армии стали откатываться все дальше на запад и поток реэвакуантов хлынул в обратном направлении, в родные места, голоса противников разведения русской верховой породы на Урале день ото дня начали становиться громче, слышнее. Старые «спецы» утверждали, что на Урале эта порода не сможет развиваться, что там для нее «неподходящий климат».

Правда, на совещании в Москве, в марте 1945 года, местом работы с русской верховой был определен 118-й завод. Инициатива Уральского треста была одобрена всеми присутствующими. В работе совещания принимал участие Семен Михайлович Буденный. Он тоже поддержал требование уральцев оставить русскую верховую породу на Урале. Постановление совещания утвердила Коллегия НКСХ СССР. Но прошло немного времени, и об этом заговорили вновь.

Говорили прямо: нужно всех русско-верховых коней вернуть обратно на юг. 63-й завод успешно налаживал у себя племенную работу, ему нужны были производители. Разворачивали работу и другие заводы. Естественно, что юг не хотел уступить приоритет в области разведения русской верховой лошади и требовал свое назад.

Эти разговоры создавали чувство неуверенности в работе на 118-м заводе, расхолаживали людей.

Уральцы бережно сохранили поголовье лошадей, эвакуированное с южных заводов, и, когда опасность миновала, вернули его назад. Через конные заводы Урала в эти годы прошли тысячи племенных коней, которые потом были возвращены их владельцам. Ушли на юг Глобус и Букет. Теперь, с окончанием войны, сторонники преобладающего значения южного коневодства требовали вывода с 118-го завода всего поголовья русско-верховых лошадей.

Основной мотив был тот, что все лучшие «ростопчинцы» были рождены и выросли на юге, что издавна орлово-ростопчинские кони, послужившие началом для русского верхового коня, привыкли к более мягким климатическим условиям, а потому и не к чему без надобности подвергать их новому испытанию.

Действительно, все лучшее, что имел 118-й завод, чем он гордился, было южного происхождения. Браслет – основной производитель завода – родился на Украине в 1932 году. Там он впервые заявил о своем существовании звонким жеребячьим ржанием, там вырос и развился в могучего, сильного коня; оттуда пошла его слава, на юге родились и другие лучшие русско-верховые лошади – производители Глобус и Букет, красавица Бегония, горячий, нетерпеливый Фундатор. Уже с готовой славой они приехали на Урал и начали здесь свою жизнь. Уже ничего нельзя было ни отнять от них, ни прибавить к ним.

Казалось, все ясно, – к чему спор? Вернуть, и баста. ..

«Однако в Уральском тресте – и в первую очередь его руководитель Соколов, самый активный сторонник оставления породы на Урале, – держались другого мнения. На Урале короткое лето и суровая зима? На Урале свирепствуют холодные резкие ветры и изменчива погода: и течение суток могут пройти чуть ли не все четыре времени года – выпасть снег, пройти проливные дожди, выглянуть жаркое солнце и снова пойти дождь? Все это, может быть, и верно, но что показывает практика старейших уральских конных заводов? Разве им нечем похвалиться? Разве нет у них достижений, которыми вправе гордиться все советское коннозаводство?

Несмотря на то что русская рысистая порода создавалась в Воронежской области, то есть в сравнительно мягкой Центральной черноземной полосе, 9-й ордена «Знак Почета» конный завод, расположенный на Урале и отстоящий еще на двести километров к северу от 118-го завода, добился в деле воспроизводства русских рысистых лошадей выдающихся результатов. Выращенная на этом заводе всесоюзная рекордистка кобыла Долина получила на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве звание чемпиона по классу русских рысаков (для кобыл); двенадцать лошадей были отмечены дипломами I и II степени. Кони этого завода были неоднократными победителями во Всесоюзном розыгрыше самых почетных, традиционных больших двух, трех и четырехлетних призов. В 1941, 1942 и 1943 году – в течение трех лет подряд – они ежегодно завоевывали все три приза. Во многих конных заводах Советского Союза работают в качестве основных производителей кони, рожденные в 9-м заводе. Вряд ли на территории страны найдется второй завод рысистых лошадей, который добился на протяжении последних десятилетий столь же блестящих результатов.

Не менее интересных результатов добилось коннозаводческое дело Урала и в разведении тяжелой упряжной породы – ардена. В литературе уже утвердился специальный термин – уральский арден. Уральский арден на три сантиметра крупнее выводимых на Украине и может везти больше груза. Он скороспел (в два года уже работает) и отличается уравновешенным, спокойным нравом. Выращивающий эту породу завод № 3 Уральского треста – ведущий завод страны по арденам.

В период Отечественной войны в конезаводы Урала были эвакуированы английские чистокровные лошади. Такое размещение вызвало тревогу среди поклонников юга. Английские чистокровные, являясь южной и относительно нежной породой лошадей, погибнут на Урале, а если и выживут, то не дадут приплода… Так утверждали «знатоки». И что же? Факты показывают обратное. Английская чистокровная порода стала размножаться на Урале так же хорошо, как и на юге, а на некоторых заводах даже, лучше! Разве все это не говорило о том, что русская верховая порода сможет развиваться на Урале с тем же успехом, что и на прежнем месте?

Более того. Соколов утверждал, что здесь для нее имеются более выгодные условия существования, и в обоснование этого приводил следующие соображения:

1. Горно-лесной воздух весьма благоприятно влияет на развитие организма;

2. Наличие в течение всего выпасного периода зеленной травы (на юге в период летней жары трава выгорает) положительно сказывается на развитии лошадей;

3. Умеренно-теплое лето позволяет лошадям полные сутки находиться на выпасах, в то время как на юге тырловки (стояние в часы дневной жары) занимают половину суток;

4. Климат Урала закаляет организм. А несколько более высокие, чем на юге, морозы переносятся легче благодаря сухости воздуха.

В своих докладах министру в Москву он подробно описывал ту обстановку, в которую попала с переездом на Урал русская верховая порода. Завод стоит в живописной здоровой местности, на берегу большого пруда, созданного на реке Ирбит. Зеркало пруда достигает двенадцати квадратных километров. Как сама центральная усадьба, так и конная часть завода окружены густой рощей. Среди глухого соснового бора разбросаны выпасные участки и поля, естественными границами которым служит стена вечнозеленого хвойного леса. Для увеличения выпасов идет расчистка лесных участков. Поля, при внесении навозного удобрения, дают обильный урожай. Так, в 1944 году на хорошо удобренных участках заводом был получен урожай зерновых – 25 центнеров с гектара. Клевер, вика, горох и другие бобовые культуры дают высокий урожай и без удобрения почвы. Окружающие лесные массивы делают воздух местности мягким, с характерным запахом соснового бора. Не случайно в соседних с, конезаводом селениях расположены детские дома и дома отдыха. Чего же большего желать для разведения русской верховой породы? Что же касается несколько сурового климата Урала, то он не только не повредит делу, а, наоборот, будет способствовать большему совершенствованию лошадей. В конце концов, нам нужна не изнеженная городская лошадь, пригодная лишь для парадных выездов, а вполне надежный и выносливый конь, верный друг советского кавалериста, способный нести всадника и в снежную вьюгу и в летний зной, по хорошей дороге и по осенней грязи… Совершенно очевидно, что для воспитания такого коня на Урале имелись все условия. Соколов не сомневался в этом. Но это нужно было доказать…

Летом 1946 года в Москве происходило новое совещание работников советского коннозаводства. И там снова был поднят вопрос о том, где должен находиться 118-й завод – на юге ли страны, где разведение русской верховой лошади насчитывало за собой полтора столетия, или на Урале, где оно только еще начиналось. Совещание проходило у министра. После того как выступили другие ораторы, взял слово Соколов.

– Я понимаю товарищей, которые во что бы то ни стало хотят забрать к себе русскую верховую породу. Если бы я был на их месте, возможно, я делал бы то же самое. Но правильно ли это? Наконец, справедливо ли это? Инициатива по восстановлению русской верховой породы принадлежит целиком Уральскому тресту. Мы начали это дело, мы собрали у себя остатки этой ценнейшей отечественной породы и взялись за ее восстановление. И вот теперь, когда эта работа должна начать давать плоды, ее хотят вырвать у нас из рук, нам говорят – вы не справитесь!

По одобрительному кивку министра и легкому движению в зале Соколов понял, что попал в цель. Окрепшим голосом продолжал:

– Выдвигаемый отдельными работниками министерства и некоторых южных заводов тезис о непригодности сурового климата Урала для целей племенного коннозаводства – абсурд и противоречит жизни. Его могли выдвинуть только люди, совершенно не знающие Урал и не имеющие представления о 118-м конезаводе. Они не заметили, что Урал давным-давно перестал быть диким краем, страной тайги и медведей, что за годы пятилеток Урал превратился в один из важнейших центров страны с богато развитой промышленностью, с высокоорганизованным сельским хозяйством. Они не хотят признать того факта, что за годы Советской власти границы культурного земледелия и племенного животноводства в нашей стране отодвинулись далеко на север. Наконец, еще одно: русская верховая порода выгодно отличается от многих других своей выносливостью и приспособляемостью к любым климатическим условиям, кстати, напрасно некоторые товарищи забывают об этом, – так зачем же толкать ее на юг? Зачем перестраивать ее в тепличную, сугубо южную породу?..

Однако и после этого вопрос о 118-м заводе не был снят. Голоса оппонентов Урала были громче, поклонников южного разведения русской верховой лошади было больше, они имели больший вес. В их числе был и Лакс, и начальник Главного управления конных заводов Рапопорт. Они продолжали стоять на своем: лето на Урале коротко, жеребята получают мало солнца, завод нужно переводить.

Был момент, когда заколебался и министр. Но тут в дело вмешалось совершенно новое, непредвиденное обстоятельство, которого не ожидала ни та, ни другая сторона.

Совещание совпало с открытием летнего скакового сезона в Москве. И вот в первый же день состязаний победителями скачек вышли кони… рожденные в 118-м заводе. Это были те самые жеребята, которые весной 1943 года уехали с Урала для пополнения восстанавливаемых заводов юга. Среди них был Диктатор, от Масштаба и Доповиди, прошлогодний победитель московских скачек, теперь принадлежавший 63-му заводу; Газават, от Табора и Гюрзы, также 63-го завода; Газон, от Табора и Гавани; Перстень, от Табора и Пади, и многие другие. Они уехали с Урала жеребятами; теперь это были взрослые лошади в расцвете сил и возможностей.

Среди них не было ни одного сына Браслета или Бегонии – главной надежды 118-го завода, и тем не менее они показали лучшее время и выиграли все основные призы.

Они Побили и лошадей военных заводов, которые всегда славились высоким качеством своего конского состава. Этот неожиданный финал принес известное огорчение приехавшему на скачки Буденному. Как главный судья и старейший деятель конного дела в стране он радовался успеху молодняка, но как шеф военного коннозаводства не мог не огорчаться, что его подопечные оказались оттесненными на второй план. В продолжение всех скачек он сидел в ложе и внимательно следил за скаковым полем, время от времени поглаживая свои густые, сильно поседевшие за последние годы усы. Когда очередной вороной или караковый жеребец вырывался вперед, оставляя за собой остальных, Семен Михайлович проявлял признаки волнения. Рука его все чаще тянулась к усам, а голова укоризненно покачивалась из стороны в сторону, как бы говоря: «Ай-яй-яй… как же это? Вот так штука! Вот этого я не ожидал!» Сразу же по окончании скачек он сел в автомобиль и уехал.

Рожденные на Урале кони начали показывать себя!

Это решило дело. Больше уже никто не заикался о недостатках уральского климата, о переводе 118-го завода. Министр написал приказ – оставить завод № 118 для разведения русской верховой породы.

– Уральские жеребята сами за себя проголосовали! – весело говорили потом на заводе, радуясь тому, к какому неожиданному концу пришел весь спор о русско-верховом коне.

5

В следующие после этого месяцы начкону Караваеву пришлось основательно потрудиться. Приказ министра открывал перед 118-м заводом неограниченные возможности. Главная трудность, какую испытывал завод в своей работе, было отсутствие достаточного количества племенных маток. Где взять маток? Кто добровольно отдаст из своей конюшни хорошую лошадь? Имея в кармане приказ министра, можно было приходить на любой завод и брать то, что отвечало поставленным целям. Поручив ведение дел другому человеку, по распоряжению Соколова Караваев на время распростился с хозяйством в Талом Ключе и отправился в большую поездку по стране. В течение нескольких месяцев он объехал Башкирию, Казахстан, Пермскую и Челябинскую области, был на Кубани, в Ташкенте и на Украине. И всюду он высматривал, выискивал то, что могло пригодиться для скорейшего воспроизводства русской верховой породы. Он по бывал в десятках конных заводов, а вскоре с разных концов страны в Талый Ключ стали прибывать в отдельных вагонах, группами и в одиночку, хорошие племенные лошади.

Это не были лошади русской верховой породы. Нет. Тут были представители, многих пород – текинские, ахалтекинские, чистокровные английские, арабские, англо-арабские: Из Ташкента приехали десять очень хороших англо-текинских кобыл; с Кавказа – арабские и англо-арабские кобылы так называемой терской породы. С ними приехал и один жеребец – Легкодух, «польский араб», родившийся в Яновском заводе в Польше, гнедой со звездой, семнадцати лет, но еще очень бодрый. Он был в ужасном состоянии, однако скоро оправился и уже в самом непродолжительном времени показал себя хорошим производителем. Еще одного жеребца, рыжего с белыми отметинами на ногах и на морде, «чистого араба» – Циклона Караваев взял из-за того, что обнаружил на нем заросшее тавро польского завода Сангушко. Циклон был уведен немцами в Дрезден. К моменту, когда его нашел Караваев, ему было уже 23 года, но он не был кастрирован, а по заграничным порядкам это значило, что он – хороший заводчик. Он тоже скоро оправился и дал отличное потомство. В случной период его поддерживали молоком и яйцами.

В течение короткого времени в Талом Ключе собралось четырнадцать пород. Были тут и рысистые и скаковые лошади. Имелся даже один арден – Лютик; правда, он предназначался не для племенных целей, а для обычного хозяйственного использования – возить воду и фураж для своих более привилегированных «коллег». Он был не очень могучих форм, и Караваев острил, что он «в скаковом теле» – «с кем поведешься, от того и наберешься!».

Завод напоминал теперь большую конскую выставку, представленную разнообразными породами. Для чего все это делалось?

Чтобы понять, нужно знать всю трудность восстановления породы.

Для того чтобы поднять хлебный баланс в стране, достаточно одного урожайного года. Для подъема животноводства требуется уже значительно больше времени. Свинью можно вырастить в год, но для коровы нужно уже два года, а то и три. Для того же, чтобы вырастить хорошего верхового коня, необходимо пять лет, а для некоторых позднеспелых пород – шесть. Сколько же нужно времени, чтобы вырастить целую породу?

Этот вопрос прежде всего задали себе уральцы, приступая к восстановлению русской верховой породы лошадей. В первый раз, после 1918 года, для этого потребовалось двадцать с лишним лет. Но тогда в стране насчитывалось значительно большее количество русско-верховых маток и племенных производителей. Теперь же налицо имелась только одна чистопородная матка – Бегония. Нельзя же ждать, пока от нее расплодится целая порода!

Чтобы от одной-двух пар произошла порода, нужны столетия. Уральцы не могли позволить себе такой срок. Страна не могла ждать так долго. По пятилетнему плану уже в 1950 году в конюшнях завода должно было стоять пять высококровных производителей и шестьдесят маток. Меж собой участники этой работы прикидывали: через, пять – семь лет пригласить правительственную комиссию и показать ей результаты своих трудов, а не позднее чем через 20 – 25 лет возместить весь ущерб, понесенный породой.

Для этого имелся только один путь – путь, которым полтораста лет назад шел Орлов: смешивать кровь с кровью, отбирать полезное и все это сверху крыть сильной кровью «чистых» «ростопчинцев», селекция и уход, хороший вкус и опыт – вот что должно было привести к нужным результатам. Перед Орловым уральцы имели значительное преимущество: он шел ощупью, они же знали, чего хотят, они имели в своих руках чистый тип (Браслет – Бегония) и с этого образца могли копировать всю породу.

Вот для чего собрались в заводе четырнадцать пород. Они должны были послужить тем подстилающим материалом, на котором должна подняться возрожденная русская верховая лошадь. От каждой из них она возьмет их лучшие качества:

· от арабской – ее грациозность, мягкость аллюра, гибкость, ее темперамент, сухость, ее выносливость и крепость конституции, ее привязанность к человеку;

· от английской чистокровной – ее силу, резвость, ее размер и мощь, ее богатые интерьерные качества;

· от текинской – ее сухость, ее темперамент, и т. д.

Конечно, это трудный путь. Нужно подбирать линии, нужно повседневно, с самой придирчивой тщательностью следить за развитием потомства, нужен самый жестокий бракераж всего, что уклоняется от типа, что может отклонить породу в сторону. Это в свое время делали Орлов и Ростопчин, создавая породу, это делал и Дубровский завод, восстанавливавший ее в годы пятилеток, это делал теперь и Уральский трест в 118-м заводе. Скептики скажут: но порода может раствориться в массе чужого материала. А ее сила крови? А замечательно улучшающее качество русской верховой лошади, свойственное ей, как ни одной другой породе в мире? Ее великолепная способность к восстановлению? Нет, уральцы не сомневались в успехе!

И они смело шли избранной дорогой. Завод походил теперь на лабораторию. Одни породы приходили сюда, другие уходили. Так, уже в самом скором времени совсем непригодной показала себя рысистая порода. В смешении с нею получалась рысистая лошадь, но не верховая. От рысистого, племенного материала пришлось отказаться. Хорошо показали себя текинская и англо-текинская лошади. Они давали потомство «в типе», на них можно «было опереться в этой сложной работе, которую сравнивают с работой селекционера-полевода, – по зернышку отбирает он из миллиона зерен нужный ему сорт.

Непосредственное руководство было сосредоточено в руках Соколова; он сам составлял планы, на очередной заводской рабочий период, сам подбирал линии кровей. Соколов часто бывал на заводе. Часто приезжали в Талый Ключ и главный зоотехник треста, опытный специалист Аркадий Федорович Петров и старший зоотехник Константин Матвеевич Филиппов, старый заслуженный человек, участник русско-японской войны и революции. Оба очень любили породу. Филиппов «специально» вел завод. Очень многое зависело от Караваева – основного исполнителя замыслов Соколова. Если Соколов отвоевал русскую верховую породу для разведения на Урале, то Караваев должен был на практике доказать, что выведенный на Урале русский, скакун не хуже старого. Молодой начкон понимал все трудности этой работы, но они не пугали его. Он часто думал над указаниями Соколова – как их лучше выполнить. Из какой-то книги он выписал для себя правило на всю жизнь: «Лучший способ преодолевать препятствия во всех случаях жизни, как в открытом поле, на скаковом кругу, так и на жизненном пути, это подходить к ним с уверенностью, смелостью и увлечением, а главное – с непреклонной решимостью их преодолеть».

Обнадеживающее начало рождало уверенность, что дело будет доведено до успешного конца. Несколько лет – большой ли срок в коневодстве! – но налицо уже имелись отличные результаты. Ставки жеребят, полученные в 1945 – 1946 годах, отличались высокой породностью, а отдельные экземпляры, как-то: Бедуин (Глобус – Бегония), Отрада (Фундатор – Окраса), Изумрудная (Браслет – Игла), Топаз (Браслет – Тучка), Хабар (Браслет – Хвоя), Ашир (Браслет – Акустика), Оригинал (Фундатор – Окраса) – по своей типичности и яркости форм приближалась к идеалу восстанавливаемой породы.

Только одна Окраса, приведенная из Троицка и ставшая одной из основных кобыл, дала в непродолжительном времени трех хороших жеребят – Отраду, Ореола, Оригинала. Кобыла Октава принесла лучшую кобылку 1946 года Овацию и жеребенка Орфея – 1947 года.

Сын Глобуса и Бегонии, чисто-вороной, как и мать, Бедуин, подрастая, все больше складывался в жеребца правильной русско-верховой породы. Он родился в 1945 году. 20 января 1947 года родился другой сын Бегонии, от Браслета, – Былинник, «второй Браслет». Оба – вороные, оба – почти без недостатков, в обоих – сто процентов русско-верховых кровей.

А что стоила победа на скачках в Москве!

Глядя на это подрастающее поколение, уральцы еще и еще раз убеждались, что избранное направление в работе правильно, что все идет так, как надо, как должно быть. К этой мысли приходил Соколов; с этой мыслью, усталый, после дня, проведенного в конюшнях, левадах, на пастбище, где гуляли матки с жеребятами, возвращался домой Караваев. Серый крапчатый пойнтер Айва встречала его у порога; на стене, окаменев в позе, какую придал ему художник, молчал Ашонок. Караваев подходил и подолгу смотрел на него. Сын Свирепого 2-го и Досужей и через полтораста лет после своего рождения (он родился в 1808 году) был все так же полон силы и сдерживаемой энергии; на него никогда не надоедало смотреть. Конь косил свирепым глазом и молча словно напоминал Караваеву о важности дела, которому тот посвятил себя. Он был очень хорош, всегда хорош! – этот хищно изогнутый вороной конь с поднятой ногой, хотя он и не мог спрыгнуть со стены, чтобы пуститься, в галоп.

Каков же он был при жизни! Он будто говорил своим видом: «Смотри на меня: такой должна быть вся твоя порода!» И, глядя на него, молодой начкон вспоминал слова, которыми князь Урусов – неисправимый конник – в своей «Книге о лошади» заканчивал раздел о русско-орловско-ростопчинской верховой породе: «есть полное основание, предполагать, что будет время, когда вновь заговорят об этой прекрасной верховой лошади, как чистом типе».

6

Право, на хорошем месте стоит завод! Каждый раз, приезжая в Талый Ключ, Соколов невольно ловил себя на этой мысли. Завод расположен близ железной дороги (удобно перевозить коней) и в то же время в стороне от нее. В трёх километрах раскинулся на берегу Ирбитского пруда рабочий поселок Красногвардейский, где, в низинке, погромыхивает старый Ирбитский металлопрокатный заводик. В полночную тишь слышно, как там, проковывая железо, стучат старинные паровые молоты. Вокруг – поля, перелески, ширь, приволье.

Места здесь не похожи на уральские: нет больших гор, леса не так суровы, течение рек не столь стремительно. Это стык Урала с Сибирью. Особенно хорошо в Талом Ключе в начале осени, когда сентябрь только еще начинает желтить листья деревьев. Зеркало пруда отблескивает на солнце червонным золотом; течения воды почти не видно. День тих и светел, в воздухе разлит нежный запах увядающих листьев и пихтовой хвои. В такой день особенно хорошо гулять на пастбище маткам с жеребятами.

Соколов приезжает на завод обычно неожиданно, без предупредительного звонка по телефону, и сразу же идет в конюшни. Где-нибудь по дороге ему обязательно попадется Караваев, и дальше они идут вместе. Караваев – высокий, стройный, прекрасно сложенный, с приятным лицом восточного типа (мать его была грузинкой). На щеках его играет здоровый румянец, в руках стек, которым он на ходу сбивает головки ромашек. На рукоятке стека – изящно сделанная серебряная головка лошади. Он одет по-военному (не хватает только погон) и всем своим видом напоминает, что он кавалерист и конник до мозга костей. Караваев остроумен и может быть интересным собеседником. Соколов – старше, солиднее; он шире в плечах, говорит медленно и мало оживляясь только тогда, когда разговор заходит о лошадях. Кожаное пальто и кепка придают ему сугубо штатский вид.

Конечно, разговор у них прежде всего о том, что нового на заводе, как чувствуют себя лошади, кто новый появился на свет. Караваев рассказывает, Соколов слушает. Соколов – суровый человек, он не улыбнется, пока идет разговор, от него не ускользнет ни одна мелочь. Странно, что это он произносил те горячие, взволнованные речи в защиту разведения на Урале русской верховой породы, с которыми ему не раз пришлось выступать в Москве.

– Хотите посмотреть лошадок? – спрашивает Караваев.

Он почти не сомневается, что ответ будет утвердительный, и действительно получает его. Само собой разумеется, Соколов знает здесь всех лошадей, каждую из них он видел не по одному разу, и все-таки он никогда не откажет себе в удовольствии посмотреть на них еще. Кстати, он увидит, в каком они теле.

Они идут к длинному бревенчатому строению! – над дверями которого висит большой сочиненный Соколовым лозунг: «Дадим под седло нашим доблестным полководцам красивейшую в мире лошадь», и на небольшой утоптанной полянке останавливаются. Место хорошее – сухое, возвышенное, вокруг шумит сосновый лес. В центре площадки сделана специальная песчаная подушка, куда ставят лошадей. Караваев быстро дает указание старшему конюху, кого показывать, и затем командует:

– Выводи!

Первым показывается Циклон. Такой уж у Караваева порядок – начинать показ всегда со «старичков». Циклон – чистокровный араб. У него прекрасный абрис тела сухая породная голова и влажные добрые глаза.

Он доверчиво тянет морду к держащей его на поводу Марусе Хариной. Бедняга изрядно намучился, пока попал сюда. Это тот самый конь, который повидал пол Европы. Недавно ему исполнилось двадцать пять лет; для лошади – большой возраст. Еще год-два, и ему выводить на пенсию. Но пока он дает отличное потомство и приносит пользу заводу.

Следующим выходит Фундатор. О, у этого совсем другой нрав. Выходит – слабое слово; он танцует, рвется из рук Маруси, кусает себе ноги, весь дрожит от возбуждения. Горячий, нервный. Его мать – Филандрия – была чистокровная арабская кобыла; отец – Образчик. Следовательно, в нем уже пятьдесят процентов крови русских верховых лошадей. Он в самой поре: тринадцать лет. После Браслета это второй по значению производитель на заводе. «От него хорошо скачут дети».

Завидев выходящего из-за угла конюшни ардена Лютика, тянущего воз, Фундатор весь напружинивается и делает резкий скачок в сторону, отчего Маруся едва не падает наземь.

– Балуй, балуй, – говорит Маруся, сдерживая коня.

Маруся – низенькая плотная девушка: – на заводе со дня его основания. Приехала в гости к родне, да так и осталась тут. Ее ронял Браслет, не раз была под ногами у других лошадей, натерпелась страху, пока научилась обращаться с ними. Зато теперь лучший конюх, и не уступит мужчине. С Фундатором у нее был такой случай. Она выкидывала навоз из денника. Фундатор ел овес. Внезапно обозлился и потянулся к ней с оскаленной мордой. Она крикнула: «Назад!» Он отошел и вдруг бросился на нее. Укусил, поднял и швырнул в угол. К счастью, она отделалась лишь синяками и сильным испугом. После этого Маруся научилась различать настроение коня и не трогала его, когда этого не следовало делать.

У Караваева с Фундатором тоже связано неприятное воспоминание. Когда вели его из Троицкого зерносовхоза, по дороге надо было переходить речку. Мост был далеко, а Караваев торопился поспеть на станцию. Дело было в декабре, как раз под Новый год. Ровно в двенадцать часов ночи истекал срок разрешения на право получить вагон, и Караваев боялся опоздать. В случае опоздания пришлось бы начинать все хлопоты с вагоном сызнова, – перевозка жеребца сильно затягивалась.

Кроме того, Караваеву хотелось встретить Новый год уже в пути. Для сокращения дороги он решил идти напрямик, по льду.

Вела Фундатора Маруся Харина с ними был еще старик конюх. Эта ночь запомнилась Караваеву на всю жизнь. Была луна, лед блестел, как зеркало. Едва они ступили на него, ноги коня поехали в разные стороны. Фундатор заржал, и мгновенно покрылся испариной. Напрасно старался он встать тверже, – с каждым усилием ноги его разъезжались все шире. Конь был не кованый (племенных жеребцов не куют), и Караваев в один миг ясно представил себе, что из этого может получиться: растяжение связок, и конь погиб. «Это был момент, – рассказывал потом Караваев, – когда можно поседеть в одну минуту. Внезапно у меня перед глазами мелькнул кадр из кинофильма «Бесприданница»: Паратов бросает в грязь перед выходящей из церкви Ларисой свою богатую соболиную шубу… Я заорал как сумасшедший: «Скидывай полушубки!» Сорвал с себя реглан и бросил его на лед. Маруся тотчас же поняла и бросила под ноги жеребцу попону, старик – полушубок. Мы поставили сначала одну ногу коня, потом – другую; наконец он выпрямился на всех четырех. От него валил пар. Несколько минут мы не могли сдвинуть его с места… Так, по шубам, подбрасывая их под ноги, мы и перевели его на другой берег. Когда он вышел на берег, он дрожал как в ознобе».

До станции Фундатор шел смирный, как теленок, но на станции словно взбесился. Принялся ржать и рваться, ставил «свечки»; уронил Марусю и волочил ее по земле. Она падала— и поднималась, была вся в снегу и в ссадинах, но так и не выпустила повода. Караваев в это время был в вокзале. А мужчины разбежались и боялись подойти. Вот он какой, этот конь! Он грызет удила и сердито бьет ногой, кося на всех ярким синим белком. С ним держи ухо востро. Но конь хороший, побольше бы таких.

– Теперь посмотрим на молодежь? – спрашивает Караваев.

– Да.

Маруся выводит вороного трехлетка Идеала. «Трехчетвертной» конек: три четверти крови русских верховых и одна четверть рысака. Отец – Браслет, мать – Индия. Хорошо ходит под седлом. Ему развиваться еще полтора года, а он уже выглядит жеребцом. Однако Караваев и Соколов, смотрят на него довольно спокойно, хотя он и выделывает курбеты вроде фундаторских. Идеал с завода уйдет, он не чистопороден. Для других он годится, но не здесь.

Совсем другое дело – Бедуин. При появлении этого жеребца по лицу Караваева пробегает выражение удовольствия и даже невозмутимый Соколов подвигается чуть вперед, чтобы рассмотреть Бедуина внимательнее, Соколов не только хороший администратор и опытный руководитель треста, но и талантливый селекционер-коневод, с одного взгляда угадывающий пороки и достоинства лошади. Для того чтобы определить племенные качества коня, ему не надо долго разглядывать его, засматривать под брюхо, поднимать и ощупывать ноги, смотреть зубы, как делают другие. Он видит его всего уже в первый момент, как тот появился перед ним. Это – не часто встречающаяся способность. Восемнадцатилетним добровольцем Соколов ушел в Красную гвардию, потом – в Красную Армию, прошел фронты гражданской войны, воевал под Кунгуром, Пермью, Ижевском, Царицыном, освобождал от белых Екатеринбург, в 1923 году демобилизовался – и с тех пор не расстается с лошадьми. В армии началось его увлечение конем. В 1945 году правительство наградило Соколова орденом Красной Звезды.

Бедуин черен как жук, гладкий круп его лоснится на солнце.

– Он родился в счастливое число, – говорит Караваев. – Первого мая, в два часа дня. Вот я тебя заставлю морковь возить! – шутливо грозится он на лошадь, которая, кажется, и двух секунд не может простоять спокойно.

Караваев, как и Соколов, досконально знает биографию каждой лошади. Он помнит – когда, в какой день — час, кто родился, какая в это время была погода, легко или трудно появился на свет жеребенок, как вела себя в этот момент его мать. Он знает и то, можно ли ждать от этого жеребенка многого, или это будет заурядная лошадь. У него даже есть свой особый негромкий посвист для лошадей, заслышав который они настораживаются и замирают на мгновение.

Караваев мог бы работать на каком-нибудь большом ремонтном (конном) заводе, вблизи большого города, – но что там для души? Печатай как деньги, и всё. Шаблон! Все известно, изучено, все сделано другими. Осталось только повторять. А он хочет искать, делать ошибки и творить, мучиться, не спать ночи; сгорать от нетерпеливого ожидания – получилось или не получилось. Поэтому он не будет работать ни в заводе рысистых лошадей, ни в арденовском, ни в брабансонском заводе. Для него теперь существует только одна порода – русско-верховой конь. Ради этого он сидит здесь в глуши, отказывает себе во многих удовольствиях жизни. Стеком он легонько ударяет плашмя по глянцевитому боку Бедуина, отчего тот вздрагивает, делает резкий скачок в сторону и – смиряется.

– Ну, ну, – влюбленным тоном говорит Караваев, похлопывая и поглаживая коня, – не очень много думай о себе! Ты еще пока ничего не сделал!

Они оглядывают его придирчиво, испытующе и в то же время с явным предпочтением перед остальными. Сто процентов русско-верховых кровей. Первое поколение, рожденное после пронесшейся бури. Начало возрождения русской верховой породы.

Он и родился, и вырос на Урале, – это представляет для них особый интерес. В конце концов, не ради простого упрямства они хотели оставить породу на Урале. Почему бы, в самом деле, к ее уже признанным качествам не прибавить еще новые: большую выносливость, большую приспособляемость к климатическим условиям и неприхотливость. Вот первые результаты — Бедуин. Однако требуется еще много-много труда, много терпения и выдержки, требуются еще многие годы работы для того, чтобы окончательно закрепить породу и сделать ее массовой улучшающей породой для верховых лошадей Советской страны.

– Удачный конь, – говорит Караваев.

– Да, не плохой, – сдержанно соглашается Соколов. – Надо будет проверить его на ипподроме.

– Можно уводить?

– Да.

– Давайте Былинника! — кричит Караваев.

И вот выходит Былинник – Былинничек, как нежно зовут его на заводе, «уральский Браслет» – пророчит Караваев. Он с красной лентой; это уж девушки постарались – украсили его. Он еще совсем дитя, пушистый, будто из-плюша, с коротеньким хвостиком, и свободно проходит под рукой у Караваева, но у него уже походка отца и такая же, как у отца, звездочка во лбу. Недавно ему исполнилось полгода. За ним ходит лучший работник.

Былинник не стоит на месте и крутится волчком, подставляя то свой кругленький зад, то крутой изгиб груди.

– Не задавайся! Ты еще очень мал! – говорит Караваев и целует жеребенка в теплую мягкую мордочку. – Настоящий ростопчин! – восклицает он, любуясь Былинником. – Вот задача завода – дать всю такую породу.

– Пожалуй, это не легко будет сделать, – замечает Соколов.

– Вероятно.

Самая большая пауза предшествует появлению Браслета. Его выход напоминает начало циркового номера. Он вылетает из конюшни как бомба, завидев лежащее на земле бревно, прыгает через него, – Маруся бежит за ним, едва поспевая, но, однако, не выпуская конца повода из рук. Браслет несколько раз заставляет ее обежать вокруг песчаного возвышения, галопирует на месте, лягается, бросает ногами комья земли и вообще выделывает такие фортели, которые позволено только ему.

– Леди и джентльмены! – торжественно провозглашает Караваев, – Перед вами лучшая лошадь столетия! – И переходя на обычный тон: – Лошадь, которая прошла перед глазами многих тысяч людей. – И уже совсем добродушно: – Вишь, разыгрался! Знает, что он – величина, по которой здесь все равняются.

– Делай вид, что ты не боишься, – говорит, он Mарусе.

– Я не боюсь, но он кусает за руки, — отвечает девушка.

– А ты делай вид, что не замечаешь! Это он играет.

Вот он – Браслет, за которого расчетливые британцы не поскупились предложить — пять тысяч английских фунтов, достойный потомок прославленного Приятеля. У него великолепно изогнутая шея с присущей естественной отдачей в затылке, как у хорошо выезженной лошади, высокая холка, прямая короткая спина и хорошо оснащенный мускулатурой круп. На черной атласистой шкуре рельефно выделяются кровеносные сосуды (чем породистее лошадь, тем сильнее развита у нее кровеносная и нервная система). Стройные и хорошо поставленные костистые, сухие ноги заканчиваются круглыми, как стаканчики, копытами. Когда он поворачивается боком (его почти невозможно заставить стоять неподвижно), становится особенно заметно его сходство с Ашонком. Тот же характерный «щучий» профиль головы, те же раздувающиеся тонкие ноздри, те же маленькие, стрелками, уши, почти сходящиеся кончиками, когда он прислушивается. Движения его легки и грациозны, в черных блестящих глазах виден ум и горячий темперамент. Он иссиня-вороной от головы до кончика хвоста, только на задних ногах у копыт две белые отметинки да небольшая звездочка во лбу. Это от араба, – обязательно где-нибудь да проглянет крохотное белое пятнышко, как тавро далекого предка. Он горит на солнце. И весь он подтянутый и парадный.

Ему свойственна какая-то особая округлость форм, какая-то присущая только русской верховой породе особенная элегантность, скрадывающая и размеры коня, и его силу. Он кажется совсем легким и… небольшим. В действительности это крупный и сильный конь. При взгляде на него становится понятно его ценнейшее качество: все его дети как две капли воды похожи на него. Если производитель дает «в себя», значит, дело ладно, порода будет существовать. Браслет и Фундатор как раз дают «в себя».

Подняв голову, Браслет втягивает ноздрями воздух, и протяжное призывное ржание несется над лесом. Откуда-то издалека доносится ответное ржание.

– Все твои, все! – шутливо успокаивает коня Караваев.

Солнце обливает коня теплыми ласковыми лучами. И кажется, что и сам он, Браслет, начинает излучать свет.

– Когда выходит Браслет, всегда солнце, – замечает Караваев. Он любуется жеребцом, Любуется и Соколов. Да, если порода вся будет такой… Да что говорить, линия выбрана правильно. Есть ли еще конь красивее этого?

– А теперь покажите мамашу, – говорит Соколов.

И вот — Бегония, супруга Браслета, мать Былинника и Бедуина. Она еще очень молода – рождения 1939 года.

В ней читаются те же признаки породы, что и в Браслете. Те же характерные красивые движения, тот же высокий парадный ход, как на шагу, так и на более быстрых аллюрах; так же на ее коже видна каждая жилка. Она заметно округлилась – снова с жеребенком, – это несколько портит ее, но таков уж удел родоначальницы племени – всегда ходить тяжелой.

Пожалуй, в ней еще больше жизни, чем в Браслете, хотя она сегодня и выглядит более спокойной (причина – жеребенок).

Соколов припоминает:

– Когда ее привели к нам на ипподром в Свердловске, я сел на нее хотел проехать, а она – все боком, боком… Так всю дорожку и ехал поперек дорожки!

В сущности, они все такие. Только сел на них – и началось... Точно вода в электрическом чайнике: только включил, и вода сразу вскипела, забурлила, вот-вот выплеснется через края… Таков и Браслет. Он отлично скачет, хорошо ходит рысью, но на рысь его поставить трудно, почти невозможно: кипяток!

С Бегонии мысли обоих снова вернулись к основному вопросу – к маткам. Караваев принялся рассказывать о своей недавней поездке в Москву. В августе 1947 года на ипподроме в Москве состоялась большая выводка молодняка. Выводка была обставлена очень торжественно: фанфары, жокеи в ярких костюмах, громадное стечение народа. Караваев как раз тогда заканчивал свой объезд заводов. В ложе были маршалы Буденный, Малиновский, Василевский; потом появился Конев и вскоре — Ворошилов. Когда начался розыгрыш дерби, Караваев сидел очень близко от Василевского и Буденного и слышал их разговор.

– Вот эта выиграет, – говорил Василевский.

– А по-моему, вот та… – мягко возражал Буденный. И все было по Буденному.

Караваев внимательно следил за ходом розыгрыша и брал на заметку лошадей, которые могли бы пригодиться 118-му заводу. Особенно понравилась ему одна кобыла – Сессия.

Потом он подсел к Буденному и, когда коней стали проводить мимо трибун, говорил ему:

– Товарищ маршал, вот эти две вороные кобылы нам подходят…

– Эти кобылы подойдут, – соглашался маршал. – Лошади вашего завода.

Он очень хорошо был осведомлен о ходе дела в 118-м заводе – как идет восстановление русской верховой породы – и высказывал свои соображения о значении этой лошади для народного хозяйства и для обороны.

На другой день было совещание у Буденного, Семен Михайлович очень живо интересовался, что еще нужно уральцам. Он вникал в каждую мелочь, В результате Сессия осталась за 118-м заводом. Караваев был весьма доволен этим.

– Она уже в дороге, – вставляет Соколов.

В свою очередь он рассказывает Караваеву о недавнем случае, происшедшем на ипподроме в Свердловске. Приехал тренер-наездник Рощин. Рощин долгое время – более двадцати лет работал на Свердловском ипподроме, выдвинулся, уехал в Москву. В Москве он дебютировал на молодой кобыле Кавычке, 108-го конезавода Уральского треста. Кавычка в 1944 году выиграла большой трехлетний приз; в 1945-м – большой четырехлетний. На ней Рощин выиграл все традиционные призы. И вот, впервые после своего переезда в столицу, Рощин приехал в Свердловск, чтобы принять участие в розыгрыше больших летних призов. Приехал со своими лошадьми. О приезде его заранее было сообщено в специальных афишах, анонсировалось по радио и в газете. Однако что из этого получится, он, вероятно, никак не ожидал.

Не ожидали этого и свердловские старожилы. Прошло сравнительно не так уж много времени, как Рощин расстался со Свердловском, ему казалось, что он хорошо знает местных лошадей и может твердо рассчитывать на успех. А получилось… Уральские лошади обставили всех его рысаков, он не выиграл ни одного приза. Расстроенный Рощин сел на другой день в самолет, отказавшись от дальнейшего участия в бегах, и улетел обратно в Москву, оставив в Свердловске всех своих лошадей.

История занятная. Караваев и Соколов, оба воспринимают ее как еще одно свидетельство качественного роста уральского коннозаводства.

После они берут лошадь и едут на пастбище, где пасется молодняк и матки с подсосными жеребятами. Выпасы разбросаны среди леса вокруг усадьбы, завода. На больших полянах, со всех сторон укрытых стеной соснового бора, бродят кобылы и подрастающие жеребята; их много. Маленькие жеребята тянут за сосцы матерей. На опушке ходят оседланные кони табунщиков. Табунщики – молодые ребята. Ветер пробегает по вершинам деревьев; слышен хруст травы на зубах лошадей.

Внезапно все лошади настораживаются, словно по команде подняв головы и перестав щипать траву, – в лесу раздался посторонний звук, – и в следующую секунду срываются с места и плотной массой несутся вскачь прочь. Табунщики вскакивают на своих верховых и мчатся следом. Только гул идет по земле…

Было время, когда благосостояние целых народов определялось количеством имевшихся у них табунов. Разведение коней поощрялось государством, для охраны его издавались законы, конь считался полезнейшим и даже священным животным. Коня дарили в знак дружбы, конь мог послужить и причиной раздора между народами. И потому в законодательстве некоторых народов древности мы видим специальные статьи, запрещающие разводить лошадей. Это делалось для того, чтобы умерить воинственный пыл соседей и не дать подвода вспыхнуть ссоре. Без лошади не было бы многих войн; без лошади и распределение населения земного шара, вероятно, выглядело бы совсем по-другому.

Конь – он издавна идет по земле рядом с человеком обнаруживая редкий для животного ум и необыкновенную привязанность. Конь воспет в сказаниях и легендах, ему посвящены многочисленные полотна великих мастеров живописи. Нет другого животного в мире, который столь же часто служил бы темой для вдохновения художника, скульптора.

Советский Союз – сокровищница многих богатств – обладатель и лучшего в мире конского стада. Слава буденновской конницы пройдет через века. Советские кони пили воду из Дуная и Вислы, купались в Шпрее, Эльбе и Одере, они переходили Карпаты и Рудные горы, пыль всех дорог Европы лежит на их копытах.

На многочисленных конских заводах Советской страны, на колхозных фермах ежегодно вырастают сотни тысяч молодых коней это большое подспорье в народном хозяйстве, неоценимое богатство. Частицу этой силы, этого богатства растит и 118-й завод. Соколов проезжал и видел – конюхи чистят конюшни, выбрасывая из денников горы еще теплого, остро пахнущего навоза; девушки в серых халатах обмахивали маленьких жеребят, фуражные рабочие везли с лесных покосов сено для зимовки; на беговой дорожке старый тренер Орест Абрамович Белун выезжал молодых лошадей. Текла нормальная жизнь завода.

В заключение Караваев показывает Соколову восемь недавно прибывших на завод тавдинок – некрупных, но крепких саврасых лошадок с темным «ремнем» по спине, – местное уральское отродье, – они еще ждут, чтобы кто-нибудь по-настоящему занялся их разведением. Караваев, за их способность долгое время обходиться одной грубой пищей, называл их «безовсовыми лошадьми».

С тех пор как кончилась война и страна приступила к осуществлению нового пятилетнего плана, завод значительно изменил свое лицо. У бывших свинарников подняты стены, сделаны тамбуры (это, правда, частью было сделано еще и в годы войны), все помещения заново переоборудованы внутри. В помещениях для кобыл к зиме настилают полы – теплее ей, тяжелой, лежать и теплее новорожденному жеребенку. Перед зимой все конюшни белятся изнутри и снаружи, трамбуются полы. Завод обзавелся ветеринарным лазаретом, были оборудованы левады для выгула животных, капитально отремонтированы жилые дома для сотрудников, контора, сараи, овощесклад, для семей работников оборудованы детские ясли, столовая. Устроена беговая дорожка длиной 1600 метров.

Своей земли у завода – 14 тысяч гектаров, в том числе пахотной – более тысячи га. Сено, травы, посевы хлебов – все свое. В 1947 году завод получил урожай вики – при плане 1,8 тонны с гектара – три тонны с га. С увеличением поголовья животных будет развиваться травосеяние, интенсификация всего хозяйства.

Зоотехния, агрономия, механизация – вот те три кита, на которых должен развиваться завод. Весной 1947 года рядом с центральной усадьбой посадили 400 яблонь на площади в полтора гектара; огородили их тыном.

Все яблони принялись. С новой весны начнет развиваться пчеловодство: 25 семей. В юбилейный год, когда вся страна готовилась отмечать 30-летие Великого Октября, здесь, в Талом Ключе, закончили электрификацию всего завода. Высоковольтную линию подтянули с Егоршина.

У завода свой большой производственный и хозяйственный план. На берегу реки Ирбитки будут строиться домики для рабочих— вырастет новый поселок. Уже с осени сорок седьмого года сделали разбивку на двадцать восемь домиков; При каждой усадьбе сорок соток земли (0,4 га), в каждом домике – столовая, спальня, передняя, кухня. Для поселка отвели лучшее место, на пригорке, – на другом берегу реки. За пятилетие завод должен развиться в большое хозяйство и окончательно утвердить свое лицо завода русско-верховых лошадей.

Рабочий день в заводе начинается рано: в шесть часов утра. Впрочем, точнее будет сказать, что это непрерывно действующее предприятие, так как наблюдение за животными не прекращается и ночью. В течение суток денники чистятся два раза – утром, до обеда, и вечером. Лошадь стоит всегда в чистом помещении, получает свежий корм и свежую воду.

Горячая пора – весна: март – апрель – май. В эти месяцы особенно тщательно наблюдают за молодыми кобылицами дежурные. Ночью, чаще под утро, появляется на свет новое существо. Оно маленькое и беспомощное. Мать заботливо обнюхивает его, ревниво оберегая от посторонних глаз. Через час-полтора новорожденный жеребенок уже пробует встать на свои еще не окрепшие ножки: они подгибаются под ним, но он все-таки встает; потоптался на месте, потыкался мордочкой в брюхо матери – и вот уже припал к соску. Слышится сладкое причмокивание; малыш тянет долго и вкусно, все ещё пошатываясь на слабых ножках, а кобыла тянется к нему, завернув голову и боясь пошевелиться, чтобы нечаянно не уронить маленького. Она все еще сторожится кого-то, все еще оберегает его от неведомой опасности; потом успокаивается и принимается хрустеть свежим сеном.

Желательно, чтобы жеребенок был ранний, – чтобы он вышел на траву. Под матерью, он находится шесть месяцев, до трех – питается только молоком. С трех месяцев начинается, подкормка концентратами: отруби пшеничные, плющеный овес и для усиления прочности костяка – мел. За месяц до отъема дают морковь (витамин «А» для роста). На случай, если почему-либо не хватает материнского молока, и вообще для усиления питания в заводе специально содержится несколько молочных коров.

С шести месяцев жеребенок отлучается от матери и переходит на самостоятельное содержание. Его передают самым ласковым конюхам. В сентябре его отняли, а на следующий год в сентябре он и его сверстники поступают в заездку под седло. Зиму они проводят как трен-молодняк; весной (в мае) уходят на ипподром, на скаковые испытания. Возвращаются только осенью. Лучшие жеребята оставляются в заводе на трехлетние скаковые испытания, остальные – жеребчики – продаются колхозам как улучшатели и идут под седло командного состава Советской Армии, кобылки поступают в производственный состав, в так называемый саморемонт. По пятилетнему плану завод должен дать три ставки таких жеребят.

Еще недавно это были малыши, и вот уже на спину ему положили седло, и вы сели на него. «Когда садишься, чувствуешь, что он ногами земли не касается! Сколько темперамента! Какой пыл! И в то же время какая мягкость хода! Испытываешь подлинное наслаждение, когда сидишь на настоящей чистокровной верховой лошади!» – так обычно говорил Караваев, когда разговор заходил о русском верховом коне. И в самом деле, это наслаждение для каждого кавалериста – ехать на таком коне, ощущать плавный и стремительный ритм скачки. Но гляди в оба! Хорошему коню нужен и хороший ездок. Недолго и «закопать репку» – вылететь из седла, если конь захочет показать свой нрав.

Во многих заводах (при табунном содержании) кони зимой тебенюют; – бродят по степи, вырывая из-под снега траву, мох. В Талом Ключе тебеневки нет (снежный покров слишком глубок) и лошади в зимний период находятся на стойловом содержании.

Уральцы мечтали о том дне, когда на ипподромы Советского Союза выйдут в полной боевой форме кони, рожденные и выращенные полностью в 118-м заводе, то есть готовые скакуны. Победа в Москве, в июне сорок шестого года, была значительна и ощутима, она имела большие практические последствия и принесла всем много радости, но эта радость уменьшалась от сознания того, что победители московских скачек хотя и были по рождению уральскими скакунами, однако выучку прошли и достигли полной силы уже на другом заводе, – стало быть, и победа принадлежала не одному 118-му заводу. А хотелось победы полной, безоговорочной, чтобы можно было сказать: это наше – у нас рождены, нами воспитаны, – чтобы после этого уже ни один сомневающийся не мог бросить и тени упрека русским верховым коням.

Этому желанию суждено было осуществиться значительно ранее, чем кто-либо мог думать.

Летом 1947 года были назначены большие скачки во Львове. На соревнования должны были прибыть лошади всех крупнейших заводов, занимающихся разведением верховых лошадей. Должен был прислать своих лошадей и 118-й завод.

Начались сборы. Для участия в скачках на заводе было отобрано восемнадцать жеребят, в том числе сыновья Браслета – Топаз, Хабар, Мадагаскар и Талый Ключ. Их сопровождало двенадцать человек. Старшим был назначен тренер Белун. Лошадей погрузили в шесть вагонов; отдельно в двух вагонах шел фураж из расчета двухмесячной нормы на каждую лошадь, запас продуктов для людей и – две дойных коровы. Составился целый эшелон – восемь вагонов. В конце июня он отбыл из Талого Ключа.

Это был решающий момент в истории 118-го завода. Что они дадут 118-му заводу: принесут ли ожидаемую победу или дадут новую пищу для разговоров скептикам? Будет ли это победа или поражение «уральского» русского верхового коня, впервые после шестилетнего перерыва, вызванного войной, и понесенного страшного ущерба выступившего на большой арене? Явится ли это шагом вперед или, наоборот, потянет назад?

В числе отправляемых на скачки лошадей находился и вороной красавец двухлетка Бедуин. И, провожая отъезжающих, уже в вагоне на станции Талый Ключ Караваев говорил, похлопывая Бедуина по крутому боку:

– Ну, друг, не подкачай! Помни, что ты родился в счастливый день!

7

Старый тренер Орест Абрамович Белун начал заниматься лошадьми еще мальчишкой. Еще когда он был босоногим хлопчиком, работавшим на помещика в селении Рогозно, Сквирского уезда, Киевской губернии, ему попал в руки журнал под заманчивым названием «Рысак и скакун», в котором подробно описывались похождения на скаковой дорожке наездника Дрисколя и его коня Мортимера. Из этого журнала мальчишка узнал, что такое дерби, какая разница между скачками и бегами, узнал, что есть такая профессия – жокей, который всю жизнь ездит на хороших лошадях. Журнал заронил в нем любовь к лошадям. Тринадцати летним подростком он убежал из дома, украв у матери десять рублей на дорогу, пешком пришел в Белую Церковь и оттуда, уже поездом, добрался до Киева, а затем – до Москвы. Босиком он явился в конюшни известного содержателя рысистых и скаковых лошадей Мамонтова, находившиеся неподалеку от Брянского вокзала, и там увидел живого крупного гнедого жеребца Мортимера и наездника Дрисколя, коренастого самодовольного англичанина, всегда сосавшего изогнутую толстую трубку.

Старик тренер Климентйй Игнатьевич Швангржик стал его первым учителем. Это было еще задолго до русско-японской войны.

Орест Белун оказался способным учеником. Через год он уже сам участвовал в скачках в качестве жокея. Он скакал и на детях Мортимера. Мортимер был сыном знаменитого Рулера, дети которого выиграли на скачках более одного миллиона рублей. За Рулера иностранцы давали бешеные деньги. Сам Мортимер выиграл на скачках более ста тысяч рублей.

Так продолжалось до 1910 года. Затем жокей стал тяжелеть. Это побудило его начать учиться на тренера – в одной из конюшен Полякова, часто покупавшего лошадей у Мамонтова. Он переехал в Петербург.

Поляков был пьяница, вел разгульную жизнь, с людьми и лошадьми обращался плохо, работать у него было тягостной обязанностью. Белун от него убежал и поступил к Струве – опять жокеем; для тренера чувствовал себя слишком молодым. Вернулся в Москву.

Струве на зиму уезжал к себе в имение в Ковенскую губернию. Белун с ним не поехал, остался в Москве. В 1914 году он наконец получил права тренера.

Затем – война; он был в пехоте; вернулся после революции – в Москве на опустевшем ипподроме стояли похудевшие скаковые лошади. В стране еще не закончилась гражданская война. Белун работал в Академии Генерального штаба РККА, в верховом отделе, – учил слушателей верховой езде. Потом – конезавод в Пушкине, под Москвой (был управляющим); в штабе Московского военного округа был членом военно-ремонтной комиссии – готовил для армии лошадей. Бывал лично у Буденного. За каждую сдачу лошадей получал премии. В 1935 году, при содействии Буденного, снова стал тренером.

Великая Отечественная война захватила Белуна в Пятигорске, на скачках. До 1942 года он был начконом в Новосельском районе, где имелось три больших конефермы, разводивших полукровных английских лошадей. Когда немцы стали подступать к Северному Кавказу, он эвакуировался вместе с лошадьми и обслуживающим персоналом. Железные дороги уже были перерезаны противником; лошадей гоном гнали до Дербента.

Некоторое время он работал в Кустанае, входившем тогда тоже в Уральский трест, затем его направили для работы в 118-й завод. Заводу нужен был опытный тренер, знакомый с русской верховой породой. Белун приехал сюда с жеребцом Зефиром (полукровная английская), бившем всех своих конкурентов на Фрунзенском ипподроме. Белун стал руководить всем тренингом молодняка. Так началась его работа в Талом Ключе.

Теперь, на шестьдесят четвертом году жизни, он снова ехал на большие скачки, показывать свою работу и смотреть работу других. Во Львов приехали на двенадцатые сутки. Они приехали последними, скачки уже начались. Шел третий день соревнований; Уже было разыграно несколько больших призов – приз Открытия, Большой весенний, Большой кобылий. Состав участников был очень сильный (буквально все лучшие заводы страны прислали своих лошадей и жокеев), и Белун хотел оттянуть начало выступлений, дать лошадям отдохнуть с дороги, но уже на следующий день им сказали, что надо выступать.

Для начала Белун решил устроить парад русских верховых лошадей. Это было первое выступление русских верховых лошадей – за весь советский период и, пожалуй, даже за всю их полуторавековую историю, – когда они выступали большой однотипной группой. Львов видел их впервые.

Львовский ипподром – крупнейший в Союзе и один из больших в Европе. Немцы, отступая, изуродовали его. Они взорвали бетонные трибуны, разрушили конюшни, служебные помещения. Сейчас разрушения не были видны. Развалины убрали, на их месте были сделаны временные деревянные трибуны.

Старший врач Львовского ипподрома Никольский оказался старым знакомым Белуна. Они вместе работали на Лимаревском заводе. В свое время Никольский очень увлекался русскими верховыми лошадьми и в пору первого восстановления этой породы много сделал для нее. Увидев своих любимцев, он пришел в неописуемый восторг.

– Приехали?! – восклицал он. – Вот хорошо-то! Замечательно! Замечательно!

Он готов был целовать каждую лошадь.

– Вот никак не ожидал, что встречу вас здесь! – заявил Никольский.

– Это почему же? – спросил Белун.

– Да ведь далеко… Львов и Урал!

– Ну, уж наверно не поэтому, – усомнился старый тренер.

Всех приехавших встретили хорошо, для лошадей были подготовлены конюшни, людям – жилье. Вообще организация скачек не оставляла желать ничего лучшего.

Для парада Белун отобрал девять жеребят – всех чисто-вороных. Посадили жокеев в ярких камзолах. Никольский выступил перед публикой с объяснением, что за лошади русско-верховые, откуда они приехали.

Львовская публика, избалованная зрелищем хороших лошадей, привыкшая видеть у себя лучших представителей рысистых и скаковых пород, очень хорошо встретила появление группы вороных коней. Аплодисменты неслись со всех сторон. Львовцы еще не забыли уральских Добровольцев, танкистов Уральского добровольческого танкового корпуса, части которого три года назад освободили город от врага. Уральские танки первыми ворвались в город и вышибли из него фашистов; в знак признательности трудящиеся Львова послали тогда письмо с благодарностью трудящимся Урала. Теперь львовцы снова видели у себя посланцев далекого Урала, но уже – на скаковом поле.

В тот же день уральские кони выступили в скачках.

Белун, видевший на протяжении последних пятидесяти лет все крупнейшие скачки в стране, волновался так, как не волновался, пожалуй, с того дня, как первый раз сел на чистокровного скакуна. В сущности, это были соревнования не только между лошадьми и жокеями, но и между коллективами заводов. Кто – «первым к столбу»: кто после тяжелых лет войны добился наилучших результатов в разведении коней и выставил на скачки лучшие экземпляры? На самом видном месте над трибунами висел плакат – высказывание Буденного: «Интересы обороны и хозяйства нашей страны в одинаковой мере требуют всемерного развития коневодства, и верхового особенно». Дать лучшего верхового коня стране! Это был тот девиз, которым последние четверть века Белун руководствовался в своей работе.

Сморщенное заветренное лицо тренера выражало крайнюю степень озабоченности. Лошади не успели размяться после продолжительного пребывания в вагоне, проездки не было, между тем многие их соперники жили (здесь уже второй месяц, отлично успели разработать свою мускулатуру, применились к ипподрому. Что-то будет? Белун негодовал на то, что извещение об их участии в соревнованиях было получено с запозданием; из-за этого они задержались с выездом и приехали во Львов уже после открытия скачек, когда времени на тренировку не оставалось.

Его тревогу разделял и жокей Козачук, и другие приехавшие с ними люди. Очень тревожился за своих любимцев и старший врач ипподрома Николай Николаевич Никольский. Он безоговорочно отдал свои симпатии коням; приехавшим с Урала, с той минуты, как увидел их, и по нескольку раз на дню забегал в конюшни, чтобы еще раз полюбоваться ими и перемолвиться с Белуном.

В этот день скакали пять жеребят, в том числе Бедуин. Бедуин очень беспокойно вел себя в дороге и при: чинил немало хлопот сопровождавшим его людям. На Бедуине скакал Козачук – опытный жокей. Белун сам вывел Бедуина и, незаметно пожимая руку Козачуда, сказал:

– Ну, Иван Федорович. – И дальше слова застряли в горле.

Нужно самому быть «конником» и присутствовать на ипподроме, когда там происходят большие бега или скачки, чтобы понять тот азарт, с каким обычно смотрится это необычайное по красоте и напряжению зрелище. С тех пор как престарелый английский лорд Дерби основал ежегодный приз своего имени, выдаваемый резвейшей из лошадей, конские бега и скачки стали любимейшим видом спорта миллионов людей в разных концах света, а само слово «дерби» приобрело интернациональный смысл и стало синонимом больших; соревнований двух, трех и четырехлетних лошадей. В Англии, когда разыгрывается большое дерби, закрываются все учреждения, парламент прерывает свою работу, и все спешат на ипподром.

Но ипподром – это не только красивое зрелище быстро бегущих лошадей. «Ипподром, говорит один из знатоков конного дела, – грандиозное конехранилище, здесь – вся история коня, начиная от степных скакунов и кончая холеной лошадью, которую с величайшим комфортом отправляют за границу на мировые состязания. Здесь состязаются не только лошади. Здесь выставляют свою работу тысячи людей, упорно выращивающих на конезаводах лучших рысаков и скакунов. Здесь колхозные демократические кони переходят в конскую аристократию, срывающую аплодисменты за блестящий финиш, и недаром в тех почетных ложах, где мелькали матовые котелки и блестящие цилиндры, теперь появляются лопатообразные бороды и цветные косоворотки колхозников».

На ипподроме лошадь проходит окончательный и самый серьезный экзамен. Ее холили, растили, за ней ухаживали десятки людей, заводский тренер выдерживал ее на заводской беговой дорожке, колхозные девчата любовались на нее… – и вот пришел день, когда она должна показать, на что она способна, чего добились в работе с нею ее воспитатели. Прежде чем выпустить ее в состязание, опытный ветеринарный врач исследует ее, выслушает сердце, проверит дыхание. Ей предстоит страшное усилие, – может быть, самое большое во всей жизни. И недаром после этого иной конь выходит с дорожки пошатываясь, как пьяный, с дрожащими конечностями, с помутневшим взглядом и запавшими боками, и покорно бредет в поводу вслед за наездником, как собачонка.

В скачке должна проявиться сила и выносливость лошади. Один французский писатель остроумно сравнивает лошадь с бочкой, наполненной водой. Чем вместительнее бочка, тем больше в ней воды; если ее опрокинуть, вода из нее выльется сразу же, но если выливать медленно, то, естественно, ее и хватит на дольше. Породистый конь — это большая «бочка». Сила, развиваемая скакуном, в двести – триста раз больше, чем у обычной лошади. Следовательно, резвейший конь (самая большая бочка!) может и работать дольше, если его использовать разумно. В этом превосходство породистого коня над простым.

Длительные и повседневные тренировки закаляют мускулатуру коня, укрепляют организм, развивая те органы, которые могут понадобиться при продолжительной работе; ипподром дает окончательную проверку этим органам. Не случайно сердце породистого коня весит шесть килограммов, в то время как у всех других лошадей оно редко достигает и пяти. Сердце – показатель той нагрузки, которую выдерживает породистый конь на зеленой дорожке в беговой день.

«Но, – с огорчением отмечает дальше тот же автор, – зрители обычно мало интересуются судьбами коня. Они так же веселыми стопами пробегают по истории коня, как экскурсанты в библиотеке… они сразу разделяются на знатоков, болельщиков и профанов…»

В этот день старый тренер Белун болезненно воспринимал и скупые реплики знатоков, и неосторожные выкрики болельщиков, и глубокомысленные рассуждения профанов. Скачку повел Бедуин. Он сразу же после старта переложился на первое место и уверенно шел впереди, не снижая темпа. Остальные кучно шли за ним. Они прошли один круг, начали другой… Белуну показалось, что один из коней, следовавший вторым, начинает вырываться вперед. Неужели обгонит? Гул трибун был ответом на это. Неужели обгонит??? Щеки тренера покрылись бурачными пятнами, а лицо приобрело страдальческое выражение. Опытным глазом он оценивал шансы соревнующихся. Хорошие кони, все хорошие, ничего не скажешь. На секунду он оторвался глазами от движущихся точек на кругу и обежал взглядом ипподром. Круг сухой, погода ясная, теплая, чуть дует легкий ветерок, чистая дорожка весело зеленеет свежим травяным покровом – хорошо… Но это, же в одинаковой степени хорошо для всех лошадей!.. Белун зажмурился, как будто от внезапной резкой боли в глазах. Будь что будет, лучше не смотреть…

Когда он в следующую минуту открыл глаза и нашел на кругу оранжевый с зелеными рукавами камзол и оранжевый картуз Казачука, Бедуин уже прошел поворот, вышел на прямую и заканчивал дистанцию. С этого мгновения Белун больше не слышал ни одобрительного гула толпы, ни долетавших порой до его слуха отрывков разговоров, ни выкриков наиболее азартных болельщиков, ни чьего-то неестественно громкого смеха. Он не видел, как аплодировали трибуны, как кто-то, вскочив на парапет, махал фуражкой и кричал что-то во всю силу легких… Он видел только, как Бедуин первым прошел мимо финишного столба на четверть корпуса впереди остальных, как он некоторое время еще продолжал скакать по дорожке, потом перешел на рысь, потом Казачук спрыгнул с седла и, сойдя с круга, не спеша повел его в поводу. Бедуин пришел первым! Он выиграл скачку!

Белун поспешил навстречу наезднику и лошади. Казачук прогуливал разгоряченного коня, а тренер бежал за ними вприскочку и своим глуховатым прерывающимся голосом повторял:

– Хорошо! Хорошо начали! Теперь пойдет дело! Не зря я поил тебя молоком!

В тот же вечер он отправил радостное письмо Караваеву, в котором подробно описывал победу Бедуина. Обстоятельно и неторопливо он сообщал какова была погода в этот день, каков ипподром, как встретила их львовская публика, как провел скачку Бедуин. Не забыл упомянуть и о том, что кони были хорошие и он, Белун, серьезно опасался за исход.

8

Следующий день соревнований принес сразу две победы – было занято два первых места в двух скачках. На третий день была достигнута самая большая победа: Зефир выиграл почетный приз РСФСР – малое дерби.

Скачки происходили по воскресным дням и должны были продолжаться до осени. Шесть дней жеребята отдыхали, тренировались, разминая мускулы, а на седьмой выходили на дорожку для очередного состязания. Публика уже знала уральских коней и одобрительно встречала их появление.

Бедуин, открывший удачное начало, продолжал с успехом скакать и в следующие дни. Бедуина постоянные посетители ипподрома знали Особенно хорошо и почти после каждой скачки требовали показать его еще: Он как-то сразу запомнился всем по первому выступлению.

Хорошо скакали и другие привезенные с Урала жеребята. Среди них выделялись – Топаз, Мадагаскар и Талый Ключ. Хорошую резвость показывали кобылы – Тарантелла, Тверь, Гамма.

Особенно красивое было зрелище, когда несколько вороныx коней русской верховой породы одновременно участвовали в скачке и компактной группой устремлялись вперед. Трудно было угадать, кто из них будет победителем. В такие моменты трибуны неистовствовали. Вой и гвалт неслись со всех сторон. После, едва заканчивалась (скачка, снова начинался крик. Публика кричала:

– Выведите нам вороных красавцев на дорожку!

Другие кричали:

– Еще будут? Давайте еще!

Бедуина приходилось выводить по пять раз на дню.

Приезжало «начальство», как любил выражаться Белун, – руководящие работники обкома партии и облисполкома – и тоже просили показать им Бедуина. В местной газете писали о нем как о «необыкновенно эффектном», специалисты называли «чрезвычайно нарядным и породным по себе».

Врач Никольский сразу же по окончании очередного скакового дня приходил в конюшни и, пожимая руку Белуну, жокеям, конмальчикам и простым рабочим, ходившим за конями, восторженно повторял:

– Вот это успех! Я говорил, что наши лошади покажут себя! Поздравляю, Орест Абрамович, поздравляю! Поедешь домой – передашь мой привет уральцам! За таких коней не стыдно сказать спасибо.

Старый тренер, все это время с особенной тщательностью следивший за соблюдением строгого режима в уходе за лошадьми, сдержанно посмеиваясь, – в душе очень польщенный поздравлением сведущего и придирчивого Никольского, пользовавшегося репутацией одного из лучших знатоков лошадей, отвечал своей любимой поговоркой:

– Порядок бьет класс!

Обо всем этом подробно сообщал Белун в своих письмах на Урал – Караваеву.

Менялась погода, круг был тяжелый, дорожка грязная, двухсуточные дожди застилали небо тяжелой серой пеленой, размочив землю в липкую черную массу, но скачки продолжались без перерыва, принося очередной успех скакунам с Урала. Скачки и бега, как и футбол, не отменяются, невзирая ни на какую погоду! Потом снова проглядывало солнце, казалось, оно тоже хотело взглянуть на прекрасных верховых коней, оспаривавших другу друга первенство. Нет, конечно, не следует думать, что были только одни выигрыши; были и проигрыши, но проигрышей было меньше, побед больше, и в общем счете они давали возможность с полным основанием говорить, что уральские кони стали лидерами соревнований.

Приближался последний день скачек. Но уже независимо от результатов этого дня было ясно, что русские верховые кони показали себя. Белун перебирал в уме сильнейших конкурентов, и они уже не пробуждали в нем тех опасений, которые еще совсем недавно так мучили его. Сильными соперниками уральских коней были Испытатель, крупный рыжий жеребец английской породы, принадлежавший 87-му заводу, Кудесник, гнедой, тоже английский жеребец, 61-го завода; из кобыл – Молния, 60-го завода. Испытатель взял Большое дерби для полукровных; Кудесник – то же для высококровных. Однако они уже ничего не могли изменить в общем ходе соревнований.

Четырнадцатого сентября прошли заключительные скачки и состоялось закрытие скакового сезона. Снова был хороший день, снова теплый ветерок, тянувшийся откуда-то из-за Карпат, шевелил зеленую дорожку. Ипподром был празднично украшен, играла музыка, на трибунах – негде яблоку упасть. В этот день уральские кони одержали пять побед – «рекордное число за все дни соревнований. Отличились: Травиата, золотисто-рыжая кобыла с темным «ремнем» по спине, дочь Сектора и Талинки; Топаз, от Браслета и Тучки, и Хабар, от Браслета и Хвои, оба вороные – по отцу; Тверь, гнедая со звездой во лбу, дочь Гелиоскопа и Тальмы, и Тарантелла, «трехчетвертная» рыжая кобылка, дочь Малайца и Тучки.

Бедуину в этот день не повезло. Он тоже принимал участие в скачке, но вынужден был уступить первенство Топазу. Они скакали вместе; Топаз пришел первым, Бедуин – за ним. Бедуин показал резвость на 1000 метров — 1 минута 55 секунд (очень хорошая резвость); время Топаза было — 1 минута 54 секунды. Бедуин выиграл на скачках три первых приза. Больше его выиграл только Топаз: четыре приза. Но он был и чуть старше и несколько мощнее.

Четырнадцатого же были оглашены и общие результаты скачек за весь период соревнований. Победителями вышли уральские кони. Они взяли 31 первое место, в том числе им принадлежало три традиционных больших приза и один именной. Они выиграли: приз РСФСР, Критериум, приз имени Московского ипподрома. В закрытие выиграли Большой осенний приз. Наибольшее число побед принадлежало детям Браслета, Бегонии и Глобуса [5].

Всего за два с половиной месяца во Львове было разыграно двенадцать традиционных призов. Если учесть, что три приза были разыграны до приезда Белуна и его группы, то получится, что из девяти оставшихся больших Традиционных призов три взяли уральские кони и только шесть приходится на долю всех остальных участников соревнований. Это был итог, достойный тех успехов, которые, имела когда-то русская, верховая порода на международных выставках в акте ветеранарно-зоотехнической комиссии особо отмечалось хорошее состояние лошадей по окончании скачек. Все лошади были здоровы, в теле и хоть завтра снова могли принять участие в соревнованиях.

Неделя ушла на сборы в дорогу, на оформление необходимых документов. 21 сентября группа Белуна стала грузиться в вагоны, а на следующий день, 22 сентября, простилась со Львовом и тронулась в обратный путь – на Урал.

9

ЛОШАДИНЫЙ КАЛЕЙДОСКОП

«Это бывает раз в год. С утра и до вечера в парке под городом Элис-Спрингс, расположенным в центре Австралии, не смолкает конский топот и заливистое ржание лошадей. Идет родео — шумный и веселый праздник, гвоздем которого являются состязания ковбоев. Родео проводится в разных городах Австралии. Но в Элис-Спрингс оно становится особенно популярным, привлекая участников не только со всей Австралии, но и из Новой Зеландии и США…» («Неделя»)

«ИППОДРОМ ЗЕЛЕНОГО КОНТИНЕНТА. Конные скачки в Австралии – это какое-то общенациональное сумасшествие. Без скачек ни один австралиец — будь то богач или бедняк, горожанин или житель захолустья, седовласый старик или подросток – не может представить себе нормальной жизни: Из всех скачек наибольшей популярностью в стране пользуются соревнования на Кубок Мельбурна, в сравнении с которыми меркнут даже такие всемирно известные скачки, как лондонское «Дерби» или парижский «Гран при».

Соревнования на Кубок Мельбурна устраиваются ежегодно и продолжаются целую неделю. Среда, на которую приходятся скачки фаворитов, превращается в настоящий национальный праздник. В полдень закрываются магазины, учреждения, банки, заводы: Все спешат на ипподром. Съезжается масса людей, со всего континента. ..

Вечером после скачек устраиваются настоящие пиры в частных салонах и в ресторанах. Конные скачки повторяются в столицах всех штатов. В них принимают участие те же кони, те же жокеи, те же ярые болельщики и ловкачи. Таким образом, через каждые два месяца австралийцы получают новый повод для эмоций…»

(Из книги польского писателя; Тадеуша Ольшевского «Австралия – страна чудес и противоречий»).

«Я КОВАЛ ТЕБЯ БЛЕСТЯЩИМИ ПОДКОВАМИ… Тпру, старушка древняя… Встань, Маруська, в стороне», – поется в песне старого извозчика про лошадь. И та действительно отодвинулась на задний план в век мотора и атома. До революции только в нашем городе насчитывалось несколько тысяч лошадей, а сейчас их осталось всего 1179.

Но вообще-то лошади можно поставить памятник. Гигант Уралмаш строили грабари — крестьяне с лошадьми. Старожилы помнят как те располагались с нехитрым скарбом на площадях и писали на своих подметках цену найма. И многие высокие дома отчасти обязаны скромным животным. Когда возводили монументальное здание Управления железной дороги, башенных кранов еще не было, и кирпич, раствор поднимали наверх по винтовой лестнице четвероногие помощники. И сегодня есть работы, на которых пока не обойтись без этих домашних животных. Мы побывали в самом большом конном парке Свердловска. Отсюда вплоть до тридцатых годов вылетали «почтовые» и лихачи-извозчики. А теперь? Завхоз И. А. Усольцев, полвека знакомый с лошадьми, рассказывает:

– Представьте себе, что недалеко надо доставить какую-нибудь длинную трубу, груду кирпича или кубометр досок. Машиной это невыгодно, а по весу груз довольно солидный. И вот выручает сивка-бурка. Наш парк теперь и работает в основном на ремонте, благоустройстве, во дворах домов, перевозя в узком лабиринте, где грузовик не пройдет, песок, глину, шлак, пиломатериалы, снег… Да, каждый день сюда поступают десятки заявок со всех концов города. И четвероногие работяги выполняют их. Причем, конечно, предпочитают запрягать легконогого Тобола сибирской породы, если ехать далеко, и сильного Кучума из першеронов, если большая тяжесть. И раз лошади – самый древний вид транспорта, то и люди здесь – представители редких профессий» («Вечерний Свердловск»).

«СКАКУНЫ ЛЕТЯТ В ПАРИЖ. Советские наездники выступлениями на зарубежных ипподромах завоевали такую высокую репутацию, что без их участия нельзя представить крупнейшие международные старты. В первое воскресенье октября в Париже разыгрывается традиционный приз «Триумфальная арка».

Для встречи с лучшими наездниками мира во Францию направились жокеи А. Зекашев, В. Кубрак и Ж. Пшуков. Вместе с ними на борт самолета «АН-12» в качестве пассажиров Аэрофлот поднялись и четыре скакуна – Лангет, Судак, Редакция и Збор. Полет современных «пегасов» прошел благополучно. Директор Московского ипподрома Е. Долматов, возглавляющий конноспортивную команду, сообщил, что она приглашена также в ФРГ, где 19 октября будет разыгран приз Европы» (Б. ЛАВРЕНЮК).

«ПО КОНЯM! Впервые гонг возвестил о начале скачек на Центральном московском ипподроме 135 лет тому назад. С тех пор с наступлением весны десятки тысяч любителей конного спорта заполняют вместительные трибуны в ожидании захватывающего зрелища. Так было и теперь. Восторженные зрители бурно аплодировали своим любимцам. И многие из них наверняка хотели бы сами сесть в седло, испытать неповторимое чувство быстрой езды. А возможно ли это? На этот вопрос отвечает корреспонденту «Известий» начальник Главного управления коневодства и коннозаводства Министерства сельского хозяйства СССР Г: Нечипоренко:

– До недавнего времени такая возможность была весьма ограниченной. Лишь немногим счастливчикам удавалось записаться в одну из немногочисленных конноспортивных школ… Теперь Министерство сельского я хозяйства приняло решение создать при ипподромах, конных заводах, госконюшнях, в городах и промышленных центрах, в местах массового отдыха трудящихся широкую сеть пунктов проката верховых и упряжных лошадей. За небольшую плату можно будет научиться ездить верхом, а затем совершать увлекательные конные туристические походы…

– Какова популярность советских лошадей на зарубежных ипподромах?

– За последние годы наши спортсмены выступали на ипподромах ГДР, Чехословакии, ФРГ, Швеции, Дании и многих других стран. В 717 соревнованиях завоевано 364 первых, 263 вторых, 204 третьих призовых места…»

«ЛОШАДИ. Я слышал однажды, как всем известный усатый кавалерист сказал студентам: «Лошадь, она еще покажет себя…» Все улыбались – кому не ясна судьба лошади на земле. В память о ней останутся только названия: «лошадиная сила», «мотор в сто пятьдесят лошадиных сил», «ракета в миллион лошадиных сил». Миллион лошадей пришлось бы запрячь, чтобы поднять Гагарина над Землей. А по земле человека унесет одна лошадь. Однако и на земле человек выбирает мотор – пятьдесят лошадей сразу!

Но человека с лошадью связывают тысячи прожитых лет, И наверное, поэтому усатому кавалеристу хочется верить: «Лошадь себя покажет»; наверное, поэтому я испытал первобытную радость, когда по песчаному берегу на лошадях со свистом и гиканьем мчались в воду мальчишки. Одна такая скачка – целая школа для человека. Одержавший в узде одну лошадиную силу сумеет потом управлять упряжкой и в миллион лошадиных сил…»

(Василий Песков, «Комсомольская правда»).

«АУКЦИОН – на ВЕС ЗОЛОТА, «Конная площадь», как в старину звали место, где шла бойкая торговля лошадьми, за один день возродилась на ВДНХ. На днях здесь состоялся четвертый международный аукцион молодых скакунов и рысаков.

Едва главный аукционатор Олег Владимирович Корольков объявил о начале торгов, в зале воцарилось напряженное ожидание. Но оно сразу же сменилось восхищением, когда на манеже друг за другом стали появляться вороные, рыжие, гнедые, серые красавцы – уроженцы лучших конных заводов СССР. Кажется, глаз нельзя было оторвать от грациозной Задруги, выращенной в Кабардино-Балкарской АССР. Цена на нее повышалась сорок девять раз, пока не дошла до 14 600 долларов! Эту цену назначил предприниматель из ФРГ Генрих Плотке.

После торгов мы взяли короткое интервью у О. В. Королькова. «У московского аукциона, – сказал он, – еще небольшая история, но мы надеемся, что интерес к нему будет расти и далее. Нас убеждают в атом отзывы многочисленных покупателей из Финляндии, Швейцарии, Канады, Франции, Дании, Англии и других стран. За четыре года на аукционах в Москве продано около 250 лошадей – целая лихая конница» (Б. ЛАВРЕНЮК)

«Если кто полюбил наше конское дело, так это уж навсегда» (АЛЕКСАНДР КУПРИН).

«В лабораториях ученых. «МЫ КОНСТРУИРУЕМ ЛОШАДЕЙ».

Да, именно так сказали нам о своей работе сотрудники лабораторий Всесоюзного научно-исследовательского института коневодства. Из этого признанного в мире центра иппологии (науки о лошади) вышли широко известные Буденновская, Кустанайская, Русская рысистая; Советская тяжеловозная породы лошадей. Методы, рекомендованные учеными ВНИИКа легли в основу совершенствования старых пород, создания новых Ш Новокиргизской, Украинской верховой и Кушумской породных групп.

– Мы конструируем лошадь! – директор института профессор Юрий Николаевич Барминцев улыбнулся. Правда, это звучит не совсем научно. Но, пожалуй, так оно и есть. Отрабатываем генетические модели, ищем оптимальные варианты родительских пар. Как получается на практике? Вот «рассчитанный» в лаборатории Анилин. Не раз венчал его венок победителя на состязаниях международного класса. Или Абсент. На нем заслуженный мастер спорта Сергей Филатов стал олимпийским чемпионом…» (ТАСС).

«РУССКИЕ КОНИ. Тысячелетия, служит человеку лошадь. И в наш технический век это красивое и грациозное животное по-прежнему доставляет радость и удовольствие многим поклонникам…

В Советском Союзе около 100 конных заводов, где разводится 25 пород лошадей. На конных заводах и фермах СССР насчитывается более 4 миллионов лошадей…» (AПН, 1971),

«…Рано, ох как рано списывать со счетов смелое и быстрое животное – доброго помощника человека» («Правда», 1.IX.71)…

Но почему ни звука о русской верховой породе? Перечисляются многие, и ни разу не упомянута она – это истинное чудо природы, созданное трудом прилежанием и любовью человека.

В сущности, я не собирался продолжать рассказ о русской верховой породе лошадей. Но, вероятно, многим памятно то время в коневодстве, которым ознаменовались пятидесятые и частично шестидесятые годы нашего столетия. Увлечение и слепое преклонение перед машиной, господство технократического мышления принесли большой вред коню, впрочем, как и всей живой природе.

Породистых лошадей тысячами загоняли на мясокомбинаты, перерабатывали на колбасу. Из чистокровных скакунов – дешевое «едиво» по рублику за кило. Дикость! Неужели же это поимело влияние и на судьбу такого уникального явления, как русская верховая лошадь? Или, быть может, просто не попадалась на глаза нужная информация? Но посмотрим проследим дальше.

Разговоры, встречи, разные лица, разные суждения, отрывки случайно и не случайно подслушанного, мнение знатоков и специалистов и просто людей; считающих, что они все знают.

– Конь сыграл свою роль.

– Элитных, маток с жеребятами гнали на убой. Коневоды с ума сходили…

– За Анилина дают 250 тысяч долларов. Анилин с 33-го конного завода. А разве мы не могли иметь таких Анилинов еще?!

– Когда снимали «Войну и мир», привозили лошадей из Венгрии и Болгарии… Мы?!

– Сейчас восстанавливают снова, с большими трудностями. Старики уходят. Кто знает, кто любит, кто вырос среди лошадей их уже почти нет. Нынешние: любят прокатиться – и все.

– Ликвидировали ипподром в Свердловске. А почему? На его месте посадили парк. Ни парка, ни ипподрома…

Конь сыграл свою роль?

Ветеран Отечественной, полковник П. А. Соколов рассказывает: в годы фронтовые однажды подлетал он к аэродрому, где дислоцировался штаб Первой воздушной армии, – и вот:

– Еще с воздуха вижу на аэродроме лошадь. Не верю своим глазам. Приземлившись, иду в штаб – и что же? Из окна протягивается рука командующего Первой воздушной армией генерал-лейтенанта Громова, и лошадь с его ладони ест сахар. Заметив мое удивление, Михаил Михайлович пояснил, что лошадь не только отличный «индивидуальный транспорт» в условиях бездорожья – езда верхом помогает ему сохранять спортивную форму…»

(Мне это напоминает: Виктор Гюго имел слабое сердце, врачи прочили ему раннюю смерть. Наперекор рекомендациям эскулапов, Гюго увлекся верховой ездой и прожил 83 года.)

Лошадь и самолеты. Остается напомнить: командарм Первой воздушной армии – Герой Советского Союза М. М. Громов, соратник Чкалова, совершивший легендарный перелет через Северный полюс.

Снова свидетельствует пресса:

«КТО ТЕРПЕЛИВЕЕ? Среди домашних животных лошади славятся безграничным терпением. Голландец Ян де Вит доказал, что у него терпения не меньше. Во всяком случае, он оказался достаточно настойчивым, чтобы научить своего коня ходить по натянутой проволоке. Правда, натянута она пока не очень высоко: всего на полметра от земли...»

Конь – канатоходец. Неплохо!

«НА СОСТЯЗАНИЯ В КИЕВ. В Лондоне объявлено, что дочь английской королевы — принцесса Анна будет участвовать в чемпионате Европы по конному спорту, который состоится в сентябре в Киеве. Ее отец — герцог Эдинбургский также будет присутствовать на состязаниях в качестве председателя Международной федерации конного спорта. Герцог Эдинбургский и принцесса Анна — первые члены английской королевской семьи, посещающие Советский Союз».

Что же. Значит, конь помогает общению людей и сближению стран с разным социальным устройством, ломая перегородки из всякого рода условностей и остатков «холодной войны»… Прекрасно!

Пусть извинит меня читатель, что я прибег к такому способу подробной компиляции занятию, в ином случае не слишком похвальному для литератора, – но невозможно быть равнодушным перед той широкой картиной, какую дают сообщения прессы. И как вместе со всем народом конники спасали народное богатство, и как восстанавливали утраченное, и как живут ныне, двигая вперед советскую науку и практику, Отвоевывая для Отечества новые лавры. Нельзя читать все это без волнения! Ручейком вливались сюда дела и думы людей 118-го завода.

Разговор с наездником:

– Говорят, что лошадь любит конюха, а не наездника.

– А если я с ними днюю и ночую, ничего для них не жалею, почти не применяю хлыста? На киносъемках знаете какая бывает напряженная обстановка, сколько приходится снимать дублей – исполняют свою роль безропотно. Моих лошадок вы могли видеть во многих картинах.. Признаюсь, лошади мне часто снятся. Да и они, наверное, видят меня во сне.

Тут вспоминается: когда умер знаменитый наездник, за гробом вели коня, конь шел опустив голову и плакал. А известный английский ветеринар-стоматолог Джордж Арчел Хамбл утверждает что, в отличие от человека, лошадь не боится зубной боли и доверчиво сама идет к врачу. «Во всяком случае, – говорит Хамбл, – мне ни разу не пришлось применять обезболивающих средств при удалении у лошадей больных зубов. Пары ласковых слов достаточно, чтобы она стояла спокойно…»

– А сила: жеребец Градус провез 22,5 тонны. «Вот вам и одна лошадиная сила!»

– А какую страсть может пробудить конь у человека, страсть на всю жизнь… В 1975 году умер (в возрасте 88 лет) старейший жокей Австралии Билл Смит. И только тогда выяснилось, что это был вовсе не Билл Смит, не мужчина, а мисс Вильгельмина Смит, женщина, которая, чтобы не лишиться любимой работы – быть жокеем и тренировать лошадей, всю жизнь проходила в мужской одежде («Загадка жокея»).

ЛЕГЕНДАРНЫЙ ПАРАД. Так дважды Герой Советского Союза, сам легендарный воин и главнокомандующий знаменитой буденновской конницей в годы гражданской войны Маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденньй назвал свои воспоминания в «Известиях» о военном параде в Москве 7 ноября 1941 года.

Верховный главнокомандующий отдал приказ провести в дни величайшей опасности этот ставший традиционным и любимый народом парад.

«Начался торжественный марш войск. Его открыли курсанты артиллерийского училища. Перед Ленинским Мавзолеем, держа строгое равнение, шли молодые, мужественные люди с обветренными лицами, будущие командиры артиллерийских подразделений…. Войска шли под боевые революционные марши, исполняемые оркестром штаба МВО. За пехотой рысью прошли по Красной площади эскадроны конницы, пулеметные тачанки. Я глядел на них с Мавзолея и думал: «Боевые колесницы, рожденные в схватках гражданской войны, вновь идут на защиту революции».

И он же, С. М. Буденный, с напутствием через десятилетия ШАГАЮЩИМ В ЗАВТРА («Советский спорт»):

«Думаю, нет нужды подробно объяснять, почему я многие годы старался по мере сил и возможностей содействовать развитию конного спорта в нашей стране, а также коневодства и коннозаводства… Все мы должны гордиться тем, что Россия – родина великолепных верховых и рысистых лошадей. Конское поголовье – часть нашего национального богатства, которое надо развивать и множить. Устарел ли конный спорт? Вместо ответа хотелось бы привести одну аналогию. Давно и безвозвратно канула в прошлое эпоха парусных кораблей, моря и океаны бороздят могучие теплоходы-лайнеры, Однако парусный спорт во всем мире отнюдь не угасает, популярность его ширится.

Точно так же нет оснований полагать, что в эру моторного и реактивного транспорта угаснет конный спорт. Во всяком случае, в нашей стране его массовость и популярность ширятся, особенно среди сельской молодежи, и это радует Нельзя забывать, что конноспортивные состязания входят в программу Олимпийских игр. А для того, чтобы наши конники могли приумножить спортивный престиж родины на олимпийской арене, у конного спорта в СССР должна быть прочная массовая опора.

Конь – благородное и умное животное, верный друг человека. Забота о коне развивает у человека самые добрые черты характера. Конноспортивные состязания помогают воспитывать мужество и решимость, сметливость, быструю ориентировку и другие волевые качества, не говоря уже о том, что эти состязания – красивое, захватывающее зрелище. Вот почему я всей душой ратую за дальнейшее развитие у нас конного спорта…»

Нерасторжимы узы, связывающие человека с природой. Снова лошадь рядом с ним, отныне – спортивная. Прошли лихие времена, когда в ослеплении техникой человек обрекал своего тысячелетнего друга на истребление, предавал остракизму.

«Машина – железо. Душа нет. Лошадь – красиво. Живая!» – говорит старый кабардинец в фильме «Джут».

И все ж где ты, русская верховая, почему скрываешься в полной безвестности? Вопрос этот не давал мне покоя. Минуло лошадиное лихолетье. Слава богу – минуло, но отчего в потоке информации не находим хотя бы короткого упоминания о русском верховом коне, грозе иностранных скаковых дорожек?

10

И вдруг все выяснилось (но лучше б не выяснялось!). Ко мне пожаловал «сам»… Константин Львович Караваев. Мотивировал свой приход: хотел взять кой-какие материалы, которыми в свое время сам снабдил меня, когда я писал о русской верховой. Но я думаю, что ему хотелось и излить перед кем-то душу – «поплакать в жилетку». Стал он постарше, а выглядел юным – такой же статный, красивый, с усиками, румянец во всю щеку.

Он – проездом, объяснил мне, живет ныне далеко от Урала.

– Где работаете?

Оказалось – на одном из конных заводов на юге.

– Значит, бросили заниматься русской верховой? Изменили?

– Не изменил.

– А лошади? порода?

Он помрачнел, вздохнул и ответил не сразу!

– Нет больше породы.

– Как нет?!

– Сперва вывели с Урала..

– Все-таки вывели!

– Да.

– А потом?

Караваев безнадежно махнул рукой и вроде враз постарел, складки перерезали лоб.

– А что же Соколов?

– Соколова уже нет в живых.

Вот оно что. Русский скакун (мы его, заносясь мыслями, уже величали уральским скакуном) лишился одного из своих наиболее энергичных и непреклонных защитников. Нету Соколова.

Как нет Соколова? «Знаете, есть поговорка: скрипучее дерево до старости живет, крепкое сразу ломается». Крепкий был – сломался.

Подробностей Караваев не знал. Мы долго сидели и вспоминали, пока он не заторопился на поезд, – как в войну спасали лошадей, угоняли от немцев, зачастую гибли сами люди, коневоды. Немцы налетали, расстреливали табуны, высаживали в тылу десанты, чтоб захватить лошадей… Сколько было проявлено героизма! Не напрасно было все пережито, нет, не напрасно! Что же могло случиться теперь? Почему так рано ушел из жизни Соколов? Впрочем, разве хоть одна смерть бывает не рано…

– Что же касается ростопчинцев, – говорил Караваев, – раскассировали. Кобылиц покрыли тракенами… А после и вовсе начались гонения на лошадей…

– Ну, а теперь? теперь? – недоумевал я. – Ведь все же образовалось к лучшему!..

И вправду, зачем было рассыпать, уничтожать, предавать забвению породу?

Где же вы, красавицы Бегонии, Браслеты, Былинники? Что осталось от полуторавекового труда русских коневодов? Неужели же только картина в Лувре и советском музее коневодства да этот очерк? Я не мог представить себе этого. …В Москве я отыскал жену, точнее вдову, Ефросинью Васильевну Соколову. Сюда, на Беговую, она перебралась после смерти мужа. Право, было что-то символическое в том, что даже на склоне дней, отойдя от активной жизни, она не расставалась с тем, что всегда для Андрея Андреевича и нее было неизбывной заботой и радостью, – с лошадьми: Беговая улица не случайно Беговая – тут Центральный Московский ипподром.

– Да. В живых нет, подтвердила Ефросинья Васильевна. Теперь уж перегорело, и она говорила спокойно, ровным голосом. А может, так казалось со стороны. – Еще в 1951 году, 17 августа…

11

После Ефросинья Васильевна повела меня к соседям – Лаксам: они тут же, на Беговой, в другом, новом доме.

Приняли приветливо. Анна Михайловна Лакс, ветеринарный врач, маленькая, подвижная, была на Урале, в те тяжелые годы много сделала для спасения лошадей. У ней все очень живо.

– Была великолепная группа орлово-ростопчинцев, сказочные лошади, – быстро говорила она, с умелой сноровкой накрывая на стол, несмотря на возраст и седину порхая из кухни в комнату и обратно, пока, не сделав все приготовления к чаепитию, сама не села за стол. И тут же уж беседа потекла безостановочно, обогащаемая все новыми и новыми подробностями. – Андрей Андреевич пестовал. Теперь таких фанатиков не встретишь. Этот человек был при лошади. Теперь – люди у кормушки, никто не болеет за лошадь.

– Ну, это уж чересчур…

– Не чересчур. Соколов был большой человек для конного дела. Его уважали и боялись. Человек, преданный лошади. Только такие люди и создавали лошадь.

Когда-то Петр Первый вывез корабела Лакса из Голландии. Потомки сменили корабль на коня. «Вся семья была чисто скаковая». С тех пор лошадь незримо присутствует во всех мыслях, поступках, желаниях, радостях и тревогах этой семьи.

Из окна квартиры Лаксов виден весь ипподром. На трибунах народ, бегают лошади. День воскресный – бега. Эта картина – как живая иллюстрация к разговору, нет-нет и тянешься взглядом туда. С высоты девятого этажа все – как сейчас посуда на столе, разглядишь каждую деталь. Вспомнился старенький деревянный ипподром в Свердловске. Надо ли было его убирать? В городской печати уже промелькнуло сожаление об этом.

Снова голос Анны Михайловны (ой, как ей тоже хочется выговориться!):

– Как трудно было завести в России скаковую лошадь, чтоб была хорошая кавалерия! Лувье, жеребец, стоил триста тысяч золотом. С приводом. Покупали на деньги скакового общества. Гальтимор стоил пятьсот тысяч рублей, с приводом. Сколько весил он, столько стоил золотом. Английские скаковые. Англия нам продавала. Покупали владельцы, чтоб завести в России хороших лошадей. Из-за Гальтимора застрелился врач, когда придворные немцы хотели его вывезти… (Сильная страсть, сильные переживания и трагический конец…)

Страсть к лошади была столь велика, что некоторые, бросая деньги на лошадей, расстраивали свои имения. Специалистам платили бешеные деньги! Жокей Джемс Винкфильд получал 18 тысяч рублей в год. У Манташева… был такой король нефти и коннозаводчик. Отец Лакс получал 12 тысяч рублей – меньше за то, что он русский… В гражданскую тракторов не было, лошадь вывозила все, и тем не менее ее сберегли. Но, конечно, вначале было трудно. Из конюшни Монташева сохранилось двенадцать лошадей, и то лишь потому, что они бегали в степи, одичавшие, их поймать не могли. За границей знали, что такое лошадь для Советской России. Старались очернить наших конников, дискредитировать...

Калинин говорил: животноводство – это не ремесло, а искусство. Фрунзе… Как он знал лошадь, скаковое дело!

Исторический экскурс закончен, Анна Михайловна вернулась к временам более близким (хотя и они уже тоже «история»):

– За одну чистокровную лошадь могли эшелон мяса купить; а мы – на колбасу… – В ней все еще говорила обида за лошадь и любимое дело. – Чтоб добиться хорошей лошади, нужен правильный тренинг. Лошадь берегли! Колонтар Михаил Тигранович, Лямин Виталий Петрович, Соколов Андрей Андреевич соберутся, могут до утра спорить, каким жеребцом какую кобылу покрыть. Крипторхи? Если течет благородная кровь, сберечь ее, пускали, крыли, но кормили яйцами, молоком, не жалели пшена. И – тренинг, сгонять жир. Моцион и рацион – железные! Было так: пустил лошадь на дорожку… а! хорошо прошла! – и на травку, пусть набирает сил… Тренировка должна быть умной, не в ущерб лошади и коневодству. Тут нельзя действовать по принципу выполнения плана. Жокей едет без секундомера, а точно знает, с точностью до четвертей секунды. Бывало: «Это у тебя секундомер врет». Интуиция! Так и в оценке лошадей. Как у охотников? Старые охотники говорят: надо так охотиться, чтоб сперва ты подумал, а потом зверь. А когда зверь первым подумает, поздно… Так – у нас!

И снова о Соколове. Соколов в этой чистенькой, светлой, поднятой над ипподромом вроде башни ГАИ над проезжей дорогой, квартире незримо присутствовал в течение всей беседы.

– Соколов, хмурый, руки за спину… он всегда был хмурый, такой человек… пройдет по денникам. «Анна Михайловна, у Доповеди под кормушкой гвоздь». – «Я каждый день ее кормлю, каждый день кормушку вижу». – «На кормушке сидишь, а под кормушкой гвоздь»… На людей смотрел искоса, а на лошадь – всегда прямо; сам сделался красивым! Приехал на завод, смотрит табун. Прыгают матери с жеребятами, жеребенок прыгает, плечо к плечу с матерью! Соколов смотрит, вдруг говорит: «Смотри, жеребенок Гарпии-то отстал». Я потом подумала: Гарпия в середине табуна, впереди, он ее никогда не видал и жеребенка не видал, – как узнал?

Она говорила еще что-то. А я опять видел человека, отдавшего душу лошади. Да, он мог предсказать, каков будет жеребенок, задолго до появления на свет; с одного взгляда безошибочно определить, от каких родителей лошадка. Вот это и есть «конструировать лошадей!» Все это не просто опыт, права Анна Михайловна, тут какая-то интуиция, особое – высшее -— проявление человеческого интеллекта.

«МЧАТСЯ КОНИ (Кушва, Свердловской области). Каждую зиму на Кушвинском пруду, взметая снежные облака, рвутся к финишу разномастные лошади. Поджарые, напряженные, как стрелы, их разгоряченные тела вызывают в памяти бывалых конников гражданской – атакующие лавы; у пацанов — тихие мечтания. А устроители праздника, любители конного спорта из Невьянска, Кушвы, Красноуральска, Верхней Туры, Баранчинского в этот момент как никогда верят, что и в век стремительных скоростей кони не стали анахронизмом.

Буланые, соловые, караковые, гнедые… Сколько их перевидал на своем веку Михаил Николаевич Поляков, заведующий конным двором Гороблагодатского рудника,

– Нас, лошадников, – рассказывает Поляков, – в округе немало. Один из самых заядлых Виктор Алексеевич Манин из Верхней Туры…

В. А. Манина я немного знаю. Это он возглавлял минувшей зимой конную группу комсомольцев, отправившуюся по местам боев гражданской войны. Он действительно заядлый «лошадник» и увлечен этим настолько, что стал организатором межгородского ипподрома. Между Кушвой и Верхней Турой, на так называемом Половинке, выросли трибуны, судейская вышка, подсобные помещения. И конечно же появилась беговая дорожка длиной 1100 метров. Кстати, здесь уже проведены первые соревнования, на которые съехались конники из Красноуральска, Невьянска, Кушвы и Верхней Туры.

Любителей конного спорта и просто лошадей, как выяснилось, только в одной Кушве немало. Вот, скажем, В. С. Кочергин, слесарь рудника, вышел на пенсию и пришел на конный двор: «Хочу быть с лошадьми». Первые жокейские навыки получили здесь Александр Музафаров и Борис Ступин. Уходят ребята в армию, но «дядю Мишу» и своих лошадей не забывают. Впрочем, Михаилу Николаевичу некогда скучать по своим «старым» воспитанникам: его ежедневно осаждают мальчишки и подростки. ..» (А. Чечулин, «Уральский рабочий»).

И еще несколько информаций.

«В 1975 году исполняется 40 лет со дня окончания грандиозного конного пробега туркменских колхозников-спортсменов по маршруту Ашхабад – Москва. За 83 дня они проделали путь в 4300 км».

«КУМЫС-НАПИТОК БОГАТЫРЕЙ. Кумыс – кобылье, иначе говоря, лошадиное молоко. Издавна существует кумысолечение. Заключение медиков: «В кумысе сочетаются многие лечебные факторы: большая насыщенность витаминами, активными видами дрожжей и молочнокислых бактерий. Это ставит его значительно выше всех лечебных средств, применяемых при лечении туберкулеза».

«…Факты упрямо твердят, что лошадь не только рано сдавать в архив, но, по всей вероятности, она никогда туда не попадет. Например, за последние сто лет цены на лошадей на мировых аукционах не снижались. На аукционы, которые проводятся в СССР ежегодно, приезжают покупатели отовсюду, и нередко заявленные цены поднимаются до многих тысяч долларов это на лошадей, хоть и породистых, но не самых ценных – не рекордсменов, не племенных производителей…

Лошадь снова входит в моду. В городах и сельских районах число ферм, ранчо и станций проката верховых лошадей растет с каждым годом. Конный туризм и конный спорт расширяют круг своих поклонников и любителей. Разве плохо, если ваша цель – прокатиться не спеша на чистом воздухе, сесть не в душный автомобиль, а в добрую коляску, запряженную прекрасной лошадью?! Ушедшая было в историю профессия извозчика кое-где возрождается.

Нет, рано лошадям в архив. Мы даже уверены, что люди, пресытясь автоувлечениями, вернут – вскорости – свою былую привязанность замечательному живому другу. И может быть, старая дружба проявится в какой— то иной форме, которая поднимет лошадь на новый гребень славы» (И. Акимушкин и О. Кузнецов, «Юный натуралист»).

«СПОРТСМЕН И ЛОШАДЬ -ЭТО КЕНТАВР. Говорит олимпийская чемпионка по конному спорту Елена Петушкова («Неделя»),

– В чем для вас прелесть конного спорта?

– Пожалуй, я не могу ответить на этот вопрос… Трудно сказать, за что именно любишь – любишь бескорыстно, не рассуждая. Но ведь, выбирая для себя именно конный спорт, а, скажем, не гимнастику, не фигурное катание, вы чем-то руководствовались?

– О, это было так давно… Да я толком и не знала, что это такое. Мне предложили заниматься, я решила попробовать – и с тех пор не расстаюсь с лошадьми.

– Какая же из них была самой любимой?

– Самое любимое, по-моему, это всегда то, во что вложен самый большой труд. Пепел, с которым вместе мы добились победы в Мюнхене, у меня третья лошадь, мы сообща работаем уже 11 лет. До этого у меня была Капля, но через полтора года она заболела, потом Тина – с ней я работала всего полгода, она тоже заболела, простудилась в дороге… Пепел ко мне попал, когда ему было шесть лет. Лошадь растет до семи лет, так что он был еще «юноша». Мы вместе взрослели. И мне очень жаль, что сейчас он, по спортивным понятиям, уже ветеран.

– Кто чаще совершает ошибки на соревнованиях – всадник или лошадь?

– Всадник и лошадь – это партнеры, которые должны друг в друга верить. А ошибиться может каждый. Иногда ошибка бывает общей. Знаешь, что в определенном месте композиции лошадь допускает неточность, стережешь этот момент, напрягаешься, партнеру напряжение передается, он нервничает – и как раз тут и спотыкаешься. А бывает, что всадник ошибется, и лошадь его поправит. Взаимоотношения очень простые и ясные: на точные требования лошадь отвечает точным исполнением. Спортсмен и лошадь – это кентавр.

– Как Пепел относится к победам?

– Он понимает похвалу. Только похвалить его нужно сразу, потому что через минуту он уже может забыть, в чем дело. Это ведь не собака, которая постоянно общается с человеком…

– Выражение «лошадиные нервы», очевидно, неточно?

– Конечно. Хотя бы потому, что человек свои нервы способен тренировать, а лошадь легко вывести из равновесия. Обратите внимание: на соревнованиях по выездке всегда стоит тишина, чтобы лошади не пугались, а на хоккее или даже на гимнастике разве кто заботится о спокойствии спортсмена? Есть ли в вашем спорте особые психологические секреты?

– Конечно, их очень много, и узнаешь о них чаще всего на собственном опыте. На многое мне раскрыл глаза тренер нашей сборной Григорий Терентьевич Анастасьев. Это замечательный человек. По годам он стар, а душой молод – непосредственный, увлекающийся и бесконечно преданный конному спорту. Богатейший жизненный опыт делает его тонким психологом. Он великолепно чувствует настроение спортсмена, состояние лошади, знает, чего и как от своих воспитанников можно в тот или иной момент добиться. За те пять лет, что я занимаюсь у него, я узнала множество таких секретов, о которых ни в каких книгах не прочитаешь…»

Поздней осенью я получил от старого знатока коневодства, ветерана войны, Полковника ветеринарной службы в отставке К. Г. Бусыгина письмо, Константин Григорьевич писал:

«Очень прискорбно и обидно, что «уральский скакун», блестяще начавший свою славную, достойную и необходимую деятельность (а не карьеру), потребовавшую столько творческих сил и энергии (и затрат!), так бесславно и тихо сошел со сцены. А ведь это непростительно – лишить государство такой, пусть немногочисленной, но с громкой мировой известностью, породы лошадей. Невольно вспоминается, как в 1958 году я не мог получить с завода им. Буденного (под Сальском) десять спортивных лошадей только из-за того, что перед этим 3 тысячи (три!) их отправили на мясокомбинат. В общем, аннулирование такой породы не имеет ни материального, ни морального оправдания. Интересно, если не поздно, что можно сделать для ее восстановления?»

А тут, как по заказу, еще послание, его получил журнал «Уральский следопыт». Стихи написала поэтесса Алла Тер-Акопян:

…О КОНЕ Отважные наездники летят сквозь времена. А вы, мои ровесники, забыли скакуна. Но, конь достоин почестей сегодняшнего дня. Как встарь, мне крикнуть хочется, Как встарь, мне крикнуть хочется: «Полцарства за коня!» Героев красной конницы спасал он из огня. Пусть каждый низко склонится пред мужеством коня. Ведь конь достоин почестей сегодняшнего дня. Как встарь, мне крикнуть хочется, как встарь, мне крикнуть хочется: «Полцарства за коня!» Пусть сильными машинами земля теперь полна, а сила лошадиная в коне всего одна. Но конь достоин почестей сегодняшнего дня. Как встарь, мне крикнуть хочется, как встарь, мне крикнуть хочется: «Полцарства за коня!» Нет, мы не забыли тебя, отважный русский верховой конь!

Уральцы полны надежд, что ты вернешься к ним, в романтический и могучий край, что зовется Уралом... Снова мы читаем: в увлекательное путешествие на лошадях по Южному Уралу отправилась первая группа туристов, открылся новый всесоюзный, маршрут. Участники его пройдут по Живописным местам Башкирии, по следам боев легендарной армии Блюхера… вернись, друг!

Полцарства за коня!

[1] Некоторые ученые полагают, что одомашнение лошади произошло еще ранее – за десять с лишком тысячелетий до начала нашего летосчисления.

(обратно)

[2] Берейтор – объездчик верховых лошадей, то же, что тренер, учитель верховой езды.

(обратно)

[3] Подробно об орловских и ростопчинских лошадях – см. «Книгу о лошади» С. Урусова. Все приводимые здесь и далее сведения из истории русского коневодства автором почерпнуты из этой замечательной книги, принадлежащей перу истинного знатока и конелюба, и частично из бесед с ветеранами-коневодами. Они же снабдили автора обширной литературой, за что он приносит им самую искреннюю благодарность. Без этой помощи очерк о «забытом скакуне» не может быть написан.

(обратно)

[4] В Третьяковской галерее в Москве висит картина французского мастера, изображающая скачки. По утверждению знатоков, на той изображено одно из этих великолепных животных.

(обратно)

[5] Из числа коней, принимавших, участие во львовских скачках, детьми Браслета были: Топаз (сын Тучки), Талый Ключ (сын Таловой), Мадагаскар (от Мелодии), Хабар (сын Хвои), и кобылицы Основа (дочь Окрасы), Лиона (дочь Литории), Тура (от Тундры) и Повесть (дочь Прыти); Бегонию и Глобуса представлял Бедуин, но он один, как уже было сказано выиграл три приза.

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg