«Артиллерия Ивана Грозного»

Артиллерия Ивана Грозного (fb2) - Артиллерия Ивана Грозного [litres] 7358K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Николаевич Лобин

Алексей Лобин Артиллерия Ивана Грозного

Рецензенты:

д. и.н., проф. Александр Ильич Филюшкин,

д. и.н., проф. Виталий Викторович Пенской,

к. и.н. Олег Александрович Курбатов,

к. и.н. Игорь Борисович Бабулин,

к. и.н. Николай Валентинович Смирнов

В оформлении обложки используется иллюстрация художника Азата Кужина

Введение Как изучать русскую артиллерию XVI в.?

Развитие вооруженных сил в XV–XVII вв. было обусловлено развитием огнестрельного оружия, поэтому артиллерия в армии любого европейского государства справедливо занимала одно из главных мест.

Свои первые выстрелы по врагу русская артиллерия произвела более шестисот лет назад. С тех пор она прошла через долгие периоды совершенствования до момента, когда заслуженно стала носить гордое имя – «бог войны».

Что мы знаем сегодня о той артиллерии, созданной нашими предками? Можно ли сказать, что сейчас существует много книг, при прочтении которых у читателя сложится полная картина развития огнестрельного вооружения допетровского времени? Я думаю, ответ отрицательный. Есть несколько книг по общей истории огнестрельного оружия, но насколько каждая из них вносит что-то новое в изучение средневековой артиллерии? До сегодняшнего времени объем военной продукции и развитие артиллерийского вооружения в России допетровского времени практически мало изучены. Несмотря на весомое значение артиллерии в военной истории Российского государства, все же исследована она очень поверхностно. С момента первых публикаций об «огнестрельном наряде» в XIX в. и вплоть до XX в. основное внимание исследователей привлекали только сохранившиеся материальные экспонаты, однако большой пласт документов по артиллерийскому производству по-прежнему оставался невостребованным.

Кроме того, русская артиллерия XVII столетия, в силу грандиозности военных преобразований Петра Великого, в историографии зачастую изображается как нечто несовершенное, хаотичное, почти не связанное в своем развитии с военными реформами начала XVIII в.

Между тем в России того времени «огнестрельному наряду» уделялось самое пристальное внимание. Производство артиллерии на всем протяжении XV–XVII столетий являлось одним из важнейших государственных дел, так как оно было связано с важными элементами экономического благосостояния государства. Орудия олицетворяли собой символ военной мощи. Наглядным примером служит знаменитая 2400-пудовая Царь-пушка, стоящая ныне в Московском Кремле.

До того как приступить к истории русской артиллерии XVI в., необходимо обозначить круг проблем, с которыми приходится сталкиваться военному историку в ходе многолетней исследовательской работы.

Первая проблема – это скудость Источниковой базы. Летописные сведения не могут дать достаточно полной информации о состоянии «государева огнестрельного наряда», а сообщения иностранцев хоть и высоко оценивают русскую артиллерию, но все же лишены, как и отечественные нарративные известия, детализации.

Отсутствие документации Пушечной избы и Пушечного двора XVI в. объясняется бедствиями, которые безжалостно уничтожали ценные манускрипты. Огромное количество источников погибло во время пожара в Москве 1626 г. Архивные акты, датированные до этого трагического события, – большая редкость.

Если некоторые документы и восходят к концу XVI в., то дают слишком скупые и лаконичные сведения. В описях погибших архивов сохранились лишь краткие заметки об использовании артиллерии в походах. Например, среди перечня документов «царского архива» присутствует короткая запись о «наряде на берегу лета 6998» во время весеннего похода в Дикое поле 1491 г.[1]. Естественно, что выяснить количество и типы сосредоточенных у реки Оки орудий по таким записям невозможно.

Описывая пожар, летописцы отмечали, что в приказных архивах «безчисленно много выгорело и все без остатку». После события 1626 г. правительство дало указание переписать приказные документы. Сохранились описи Разрядного, Судного, Посольского и Новгородского приказов1. Но, по-видимому, архив главного артиллерийского ведомства XVI–XVII вв. – Пушкарского приказа – до 1626 г. погиб безвозвратно. Несмотря на поиски, мне так и не посчастливилось обнаружить описи дел, относящихся к «допожарному» времени. Поэтому перед исследователем остро стоит проблема выявления материалов артиллерийского ведомства, многие из них во фрагментах или в копиях могут находиться в фондах разных государственных учреждений, с которыми приказ вел обширную переписку.

Часть документов пропала в 1709 г., когда старые дела Пушкарского приказа были переданы в кладовую палату на Пушечный двор. Условия хранения там оказались очень плохими, в 1716 г. инспекторы доносили, что многие дела «погнили и разобрать невозможно»[2] [3]. В течение XVIII столетия сложенный как попало архив приказа использовался Канцелярией Главной Артиллерии и Фортификации для разных справок. Так, в 1756 г. Канцелярия захотела узнать историю золоченых парадных пищалей; покопавшись в архиве, архивариусы нашли ответ в «приходной книге меди, олова и железу 198 году»[4].

Самую тяжелую утрату архив артиллерийского ведомства понес в 1812 г., когда французы взорвали здание Арсенала вместе с архивом артиллерийского ведомства. Многие документы погибли в пожаре, уцелевшие дела оказались сваленными в ров, некоторые из них были разобраны в частные коллекции. Остальная часть архива, по свидетельству академика И.Х. Гамеля, была перенесена в помещение и «положена в кладовую без малейшего порядка, так что я должен был пересмотреть бумаги сии по листочкам»[5]. В 1863 г. четыре ящика из большой коллекции И.Х. Гамеля были переданы его потомками в

Главное артиллерийской управление. В 1870 г. Н.Е. Бранденбург, решивший разобраться в этих делах, обнаружил, что содержимое двух ящиков было отослано в Арсенал для переработки в картонную массу для изготовления папок. Генералу удалось спасти два других ящика от такого неслыханного варварства. Через три года дела Пушкарского приказа, стараниями Н.Е. Бранденбурга, были отосланы в Артиллерийский музей.

Фондообразование архива русской артиллерии образно можно представить в виде дерева, в котором «стволом» является документация Пушкарского приказа, а ответвлениями – дела других учреждений, чья деятельность так или иначе была связана с артиллерией и артиллерийским ведомством. Надо учесть, что сам Пушкарский приказ руководил литейными работами только в Москве, а на периферии производство орудий ведалось в «четвертных» (Устюжская четь, Новгородская четь), Разрядном, Оружейном, Малороссийском, Сибирском и других приказах, собрание которых только в РГАДА составляет несколько тысяч единиц хранения. Кроме того, среди документов того же артиллерийского ведомства мы не найдем ни одного дела о боевом применении и тактическом использовании «огнестрельного наряда», так как боевыми действиями руководил в основном Разрядный приказ. Поэтому одна из серьезных проблем в исследовании отечественной артиллерии заключается как в определении приказных фондов, содержащих сведения об артиллерии, так и в прослеживании судьбы того или иного приказного архива.

Подобная «разветвленность» создает для историка определенные сложности, отягощенные, кроме того, отсутствием единого фонда Пушкарского приказа в пределах одного государственного архива и распыленностью архивов других приказов. Между тем главное значение документации Пушкарского приказа в том, что при всей трафаретности и повторяемости она дает объемную картину военной промышленности. Никакой другой источник не может сравниться с ней по степени подробности.

Таким образом, поредевший в результате бедствий архив оказался распыленным по разным собраниям. В результате развития отечественной архивной системы основное количество документов попало в Санкт-Петербург.

В архиве Санкт-Петербургского института истории РАН дела Пушкарского приказа находятся в коллекциях И.Х. Гамеля, П.Б. Строева, Ф.А. Толстого и Археографической комиссии. Фонд академика Гамеля (№ 175) содержит документы и их копии с 1598 по 1701 г. Много новых сведений они могут дать о развитии рудокопного и литейного дела, что немаловажно в нашем исследовании. Собрания П.Б. Строева и Археографической комиссии состоят из материалов, касающихся в основном частной деятельности служилых людей пушкарского чина. Наконец, в фонде Ф.А. Толстого находятся так называемые «засечные дела»; вероятно, в него попала часть документации засечного стола Пушкарского приказа. Из коллекций СПбИИ РАН мы изучили в основном дела фонда № 175, так как только в нем содержатся документы об артиллерии.

Фонд № 532 Отдела рукописей Российской национальной библиотеки (ранее – Государственная публичная библиотека, ГПБ) имеет материалы с 1627 по 1701 г., прежде составлявшие частные собрания М.П. Погодина, С.Д. Шереметева и упомянутого Ф.А. Толстого. Акты фонда отражают все основные стороны деятельности приказа. Между прочими делами в нем неплохо представлены дела засечные, пушечные, зелейные и селитренные. Упоминаний об орудиях XVI в. в этом фонде нет.

До 1964 г. в ГПБ находился фонд № 38 (Артиллерийский приказ), содержащий некоторые книги Пушкарского приказа конца XVII в. («Вседневная книга» 1700–1702 гг., «Опись орудий» 1695 г.; «Книга приходных денег»; «Приходная книга всяких припасов» 1694 г. и др.). В 1964 г. фонд полностью был передан в Центральный государственный исторический архив СССР (ныне РГИА). Долгое время собрание находилось на временном хранении и до 2017 г. так и не было включено в состав основных фондов. Исследователи на долгое время были лишены возможности знакомиться с делами Приказа артиллерии начала XVIII в. Благодаря деятельности сотрудника РГВИА В.И. Егорова бывший фонд № 38 был включен в состав постоянных фондов РГИА под № 1700. Сейчас в нем имеются такие уникальные документы, как «Описная книга «наряда» орудий, пушечных и полковых припасов в Москве, отпущенных в походы Азовские и «Свейский» и находящихся в Азове и его укреплениях» 1695–1700 гг. (Д. 3, 144 л.), «Тетрадь артиллерии, пушечному снаряду и припасам нынешнего 1701 году в Новгороде» (Д. 4,23 л.), «Вседневная книга» 1701–1703 гг. (Д. 5., 128 л.), «Тетрадь об отпуске всяких пушечных припасов в Смоленск 1704–1709 гг.» (Д. 7, 8 л.). В перечисленных документах упоминаются орудия XVI столетия, и – что важно в нашем исследовании – размеры и вес лафетов под старинные стволы.

Собрание Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи (фонд 1 Пушкарский приказ) включает в себя 581 единицу хранения. Документы фонда – акты и книги – отражают следующие вопросы: о личном составе и бытовом положении чинов приказа, об артиллерийском производстве и снабжении, о крепостном строительстве, но в фонде слабо представлены «засечные дела». Фонд содержит самую большую коллекцию книг и тетрадей, среди которых приходо-расходные книги 1643, 1655, 1683 гг., Описи орудий 1695 г. и др. Но фрагментарные сведения об артиллерии XVI в. раскиданы по множеству дел архива.

В фонде приказа Воинского морского флота (№ 177) Российского государственного архива ВМФ хранится переписка с Пушкарским приказом, из которой можно обнаружить данные о производстве и состоянии «огнестрельного наряда» в конце XVII в. Но материалов по орудиям XVI в. в этом фонде нет.

Собрания петербургских архивов составляют примерно 2/3 всех сохранившихся документов Пушкарского приказа.

В Отделе письменных источников Государственного исторического музея, в фонде А.С. Уварова, оказалось около 200 актовых документов с 1631 по конец 1640-х гг. Необходимо отметить, что акты уваровской коллекции содержат уникальные сведения о производстве в 40-е гг. XVII в. однотипных полковых пищалей, о пушечных запасах и о деятельности пушечных мастеров, но не дают ничего в плане изучения более раннего периода артиллерии XVI в.

В собрании Н.П. Румянцева в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки сохранились лишь отдельные документы Пушкарского приказа с 1681 по 1685 г. Они представляют собой расклеенные столбцы, переплетенные в книгу (книга состоит из 289 листов различного формата). В них есть отрывочные данные только об отправке боеприпасов. Ценных сведений об артиллерии XVI в. книга не содержит.

А.В. Чернов в свое время указывал, что в Центральном государственном архиве древних актов (ныне – РГАДА) всего 6 дел Пушкарского приказа[6]. Просмотр описаний фондов показывает, что их на самом деле больше. Чрезвычайно важны для изучения описи артиллерии в городах, подведомственные Разряду. К примеру, опись артиллерии в Воронеже подробно расписывает орудия XVI в., стоявшие на вооружении города, что позволяет значительно расширить данные о мастерах и учениках (например, на одной воронежской пищали содержалась информация о «кашпировых учениках» Андрее Чохове и Микуле Микулаеве).

В РГАДА имеются как фондовые включения в другие приказные архивы (фонды Приказных дел старых лет № 141, Разрядного приказа № 210, Оружейной палаты № 396 и др.), так и отдельный фонд Пушкарского приказа № 1470. В составе последнего находятся приходо-расходные столбцы Пушечного двора и Пушкарского приказа за 1650–1651, 1674–1676, 1677–1678, 1699 гг., всего 445 единиц хранения [7].

Наибольшую ценность в изучении артиллерии XVI в. имеют документы Разрядного приказа (фонд № 210), в частности описи городовых орудий – Новгорода, Смоленска, Пскова, Мурома, Белгорода, Верхососенска, Валуек, Воронежа, Ливен, Мценска, Новосили и др. Среди артиллерийского вооружения указанных городов встречаются описания стволов времен Ивана Грозного.

Итак, из обзора рукописных собраний Санкт-Петербурга и Москвы видно, что, несмотря на жестокие потери, которые понес архив приказа, сохранилось много документов. Однако дела, относящиеся к артиллерийской сфере, составляют небольшую часть по отношению ко всему уцелевшему комплексу документов. А если брать историю артиллерии XVI в., то материалы по ней встречаются крайне редко. 99,9 % всей сохранившейся делопроизводственной документации архива Пушкарского приказа касаются 1620-1690-х гг. И только в части этой документации имеются отдельные упоминания орудий XVI в. Описи орудий помогают значительно расширить представление о пушечном литейном искусстве XVI в. Но в некоторых случаях крайне затруднительно атрибутировать упоминаемую в документе «старую пищаль» эпохой Ивана IV по той простой причине, что артиллерийское ведомство прежде всего интересовало три главных признака – калибр, предназначение (полковая, дробовая, сороковая и т. д.) и состояние орудия («новая», «рваная», «урывок», «старая»), а другие характеристики (год производства, размер, надписи), по большому счету, для обрисовывания оборонительных возможностей города были не нужны. Примером подобного ведения дел служит так называемая «Описная книга пушек и пищалей, учиненная в царствование Михаила Федоровича», хранящаяся в Отделе рукописей РНБ[8]. В книге присутствуют упоминания о калибрах и названиях орудий; старинные образцы артиллерийского вооружения XTV–XVI вв. дьяки называли «урывками», «старыми пищалями», «тюфяками старыми» без какой-либо конкретики.

Лишь в определенной ситуации, когда по специальному указу из Пушкарского приказа требовалось подробно переписать орудия, «во сколько гривенок которая пушка по кружалу ядром, и каковы же те пушки в длину мерою аршин, и что в которой пушке весу» или «которая пищаль меры в длину, и сколько весу и признаки московского ль литья или немецкаго», пушкарские головы и дьяки, вооружившись эталонами мер калибров (кружалами) и длины, измеряли пищаль и записывали характерные признаки орудия. В итоге получались подробные росписи орудий XVII в., в которых достаточно подробно расписываются конструктивные особенности каждого ствола. До наших дней сохранились подробные описания московских, смоленских, соловецких, псковских и других орудий, в которых содержится ряд ценнейших сведений о том, как выглядели пушки XVI столетия. Например, описи «наряда» в Воронеже, Белгороде и Данкове, упоминающие орудия XVI в., позволяют уточнить биографию прославленных оружейников Кашпира, Богдана, Андрея Чохова и Микулы Микулаева.

Таким образом, «пушечных» документов XV–XVI вв. сохранилось очень мало, и без привлечения описей орудий XVII в. исследовать в полной мере артиллерию невозможно.

Комплексный анализ всех видов источников позволяет определить подробные характеристики типов орудий XVI столетия, проследить основные этапы, изучить боевое применение на фронтах против казанцев, крымцев, литовцев и шведов.

Предлагаемая вниманию читателей книга охватывает производство, типологию и боевое применение «огнестрельного наряда» в XVI в. – фактически от его зарождения до конца царствования Ивана Грозного. Впервые в историографии делается попытка комплексного анализа всех сведений, касающихся русской артиллерии.

Автор данной работы занимается бомбардологией XV–XVII вв. уже более 20 лет. В 2004 г. им была защищена кандидатская диссертация на тему «Материалы Пушкарского приказа как источник по русской артиллерии XVII в. (под руководством д.и.н. проф. Р.Г. Скрынникова). Тогда же был обозначен круг вопросов и проблем, касающихся артиллерийского вооружения XVI в.

В работе использованы документы десяти отечественных и зарубежных архивов, многие материалы вводятся в научный оборот впервые.

Хронологический период книги выбран по двум причинам: во-первых, источников, как уже отмечалось, сохранилось не так много, по сравнению с XVII в. Во-вторых, практически все они изучены и проанализированы автором. Я ограничил свою работу XVI столетием, поскольку исследование артиллерии периода царствования первых Романовых сопряжено с изучением огромной источниковой базы, состоящей из тысяч документов Пушкарского, Разрядного, Тайного и других приказов. Исследование артиллерии XVII в., богатой на документы, возможно осуществить в несколько этапов.

Не могу не отметить тех людей, которые помогали мне на разных этапах работы. Многие коллеги любезно предоставляли данные, которые им попадались в архивах и библиотеках. Сотрудники Оружейной палаты С.П. Орленко и А.Н. Чубинский помогали информацией по орудиям XVI в. музеев Московского Кремля. Ст. научный сотрудник ИРИ РАН С.В. Полехов любезно поделился данными найденной им «Полоцкой ревизии» 1580 г., а историк из г. Белгорода Р.А. Сапелин – архивной описью артиллерии Белгородского разряда 1670-х гг. В ходе обсуждений ценные замечания по работе и дополнения высказывали д.и.н. К.Ю. Ерусалимский, к.и.н. И.Б. Бабулин, В.С. Великанов, Н.В. Белов, к.и.н. К.А. Кочегаров, к.и.н. О.А. Курбатов, к.и.н. А.В. Малов, к.и.н. М.В. Моисеев, к.и.н. Н.В. Смирнов, Д.М. Фатеев.

Благодаря д.и.н. А.И. Филюшкину и гранту РГНФ (№ 15-21-01003 а(м)) автор принимал участие в экспедиции 18–25 июля 2015 г. «Полоцкая земля как контактная зона при Иване Грозном, 1563–1579 гг.», в ходе которой удалось на месте изучить городища русских крепостей, разрушенных в ходе похода Стефана Батория 1579 г.

На ежегодных конференциях в стенах ВИМАИВ и ВС («Бранден-бурговские чтения», «Военное прошлое государства Российского: утраченное и сохраненное», «Война и оружие») удалось апробировать и обсудить с коллегами некоторые результаты изучения артиллерии XVI в. Посильную помощь в подготовке материалов для этой книги оказал первый военно-исторический журнал «История военного дела: исследования и источники» (milhist.info) и его владелец К.В. Нагорный.

Книга не могла бы увидеть свет без терпеливого отношения моей семьи к столь необычным научным изысканиям.

Санкт-Петербург – Ломоносов, 1998-2008-2018 гг.

«Архив из железа и меди»

Несколько орудий XVI в. – молчаливых свидетелей побед и поражений Ивана Грозного – сохранилось до наших дней. В собраниях отечественных и зарубежных музеев экспонируются стволы, отлитые из бронзы или выкованные из железа пушечными мастерами первого русского царя. Так, в экспозиции Гданьского центрального морского музея представлены две небольшие русские пищали, отлитые мастером Богданом в 1560-х гг.[9]. В шведском замке Грипсхольм экспонируются две осадные пищали – «Волк» 1577 г. и «Волк» 1578 г., сделанные известным литейщиком Андреем Чоховым.

В старейшем музее России – ВИМАИВ и ВС[10] – имеется четыре датированные бронзовые пищали времен Ивана Грозного, среди которых – украшенная роскошным западноевропейским орнаментом пушка мастера Игнатия 1542 г., фрагмент пищали Кашпира 1560-х гг., пищаль мастера Богдана 1563/64 г. и осадная пищаль «Инрог» 1577 г. В собрании музеев Московского Кремля сохранилась только одна пищаль «Онагр» 1582 г. Первого Кузьмина.

Недатированные орудия, предположительно сделанные в XVI-начале XVII столетия, хранятся как в указанных музеях, так и в собраниях ГИМ, Кирилло-Белозерском историко-архитектурном и художественном музее-заповеднике[11], Кировском областном краеведческом музее[12], Угличском государственном историко-архитектурном и художественном музее[13] и других музейных собраниях. К сожалению, мы не знаем, были ли они сделаны во времена Ивана Грозного, раньше или позже.

Таким образом, сохранившаяся материальная база чрезвычайно скудная. Причина тому лежит не только в неудачных походах и сражениях, когда артиллерия становилась трофеем противника, но и в том, что в течение XVI–XVIII вв. орудия пускали на переплавку— во многих случаях старые пушки являлись «стратегическим запасом» такого дорогого материала, как бронза («пушечная медь»). Например, в 1699 г. Пушечный двор собрал на переплавку с городов несколько десятков (76 ед. в первой партии) старых пушек общим весом более 500 пудов, «которые взяты с городов ядром по полуфунту и по фунту и пол 2 фунта». Известны также указы Петра I о переливке старых орудий на новые[14]. С одной стороны, Пушечный двор обеспечил производство необходимыми запасами меди, но с другой стороны, из-за таких мероприятий современный исследователь сильно ограничен возможностями провести широкий анализ материальных памятников артиллерии.

Тем не менее на сохранившихся орудиях имеется информация, где скупая, а где и многословная, о том, когда и кем отлит ствол и по чьему указу. На артиллерийских стволах в таких случаях прочитывается история титулатуры, гербовой символики, орнамента.

Стволы XVI в. – это не просто материальные памятники. При изучении каждого экспоната мы находимся на стыках таких дисциплин и наук, как палеография и эпиграфика, геральдика и титуловедение, мифология и искусствоведение. Наконец, главное – сама история артиллерии относится к военной истории, и каждый ствол – это некое отражение политики, развития военного дела и военной промышленности. По словам известного оружиеведа Л.К. Маковской, «каждый памятник материальной культуры несет в себе черты идеологического плана – политические, эстетические, индивидуально психологические»[15]. Здесь можно согласиться с Лиллой Константиновной, что отлитые из бронзы пушки, как особый вид художественного творчества человека, в исторической науке не получили должного признания – до сих пор они не включены в сферу исследования декоративно-прикладного искусства.

Документы XV–XVI вв. погибли в пожарах, но сохранившиеся экспонаты позволяют в какой-то мере «воскресить» кое-какие материалы безвозвратно утраченного массива документации. По крайней мере историк может судить не только о размерах и месте изготовления того или иного бронзового изделия, но и мысленно воссоздать все этапы литейного производства – от государева указа об отливке до принятия специальной комиссией орудия в эксплуатацию. Сохранившийся «архив из меди» – уникальный вид источника, но, к сожалению, недостаточно привлекающий внимание историков. К примеру, исследование барельефных и чеканных надписей на стволах может существенно прояснить вопрос об эволюции титулатуры русских государей, ибо артиллерия в XV–XVI вв. всегда занимала одно из главных государственных дел. Отливку самых больших и изящных орудий как важнейшее событие отмечали даже летописи[16].

Отдельно следует отметить литовские, польские и шведские документы, перечислявшие «московитскую артиллерию». Таковыми являются, например, переписка властей Ревеля 1570 и 1577 гг., переписка Бойе с рижскими властями о транспортировке захваченных под Венденом орудий 1578 г., «Полоцкая ревизия» 1580 г. (составленная в захваченном Полоцке), опись Виленского цейхгауза 1602 г. и другие документы. Из их содержания мы можем установить имена нескольких ранее неизвестных орудий, таких как три пищали с одним и тем же именем «Монах» (например: «Dzialo moskiewskie Mnich nadpsowany, do niego jest kul 1980, kula wazy funt 8»), 16-фунтовая пищаль «Сокол», «Лев», «Левик» («Lwowe dziecie dzialo»), а также множество «moskiewskich folkunow», «serpentinow» и «sriednich falkanetow».

Но европейский нарратив, к сожалению, если и упоминает русские орудия, то без каких-либо конкретных подробностей.

Следует отметить и очень важный иконографический источник, который незаслуженно обойден вниманием отечественных историков. В 1702–1708 гг. шведский художник Я.Ф. Телотт (Фелотт, Jacob Philip Thelott, 1682–1750) по поручению короля зарисовал орудия, захваченные у русских в боях 1700–1706 гг.[17]. К началу XVIII в. шведских арсеналах скопилось достаточно большое число русских орудий, захваченных в войнах XVI–XVII вв. По указанию короля Карла XII в апреле 1705 г. было принято решение о том, что вся артиллерия, захваченная в качестве трофеев шведской армией, должна быть зафиксирована на бумаге, прежде чем должна быть отправлена на переплавку. Приказ короля был выполнен художником Якобом-Филиппом Телоттом и его сестрой Анной-Марией. Благодаря их кропотливой работе историки-оружиеведы теперь имеют возможность реконструировать внешний облик орудий, воссоздать их параметры, подробно изучить декор и надписи.

Рисунки, подобно фотографиям, запечатлели трофейный артиллерийский парк, доставшийся шведам. Среди прочих пушек в альбоме оказалось изображено несколько пищалей, отлитых в XVI в. Все элементы и украшения на стволах воспроизведены достаточно точно, что позволяет атрибутировать многие из этих орудий. Альбом Телотта является уникальным иконографическим источником и доносит до исследователей изображения материальной части «наряда», не сохранившейся до наших дней[18]. Несмотря на то что рисунки передают внешний вид и орнаментальное оформление ствола, но все же работа с таким ценным иконографическим источником вызывает определенные сложности. Во-первых, на чертежах отсутствуют какие-либо пояснения, указание на калибры и длину, а также нарушены пропорции. Во-вторых, на рисунках часто нарушаются пропорции – на одном листе могут «соседствовать» 3-фунтовая полковая пушка и 40-фунтовая проломная пищаль совершенно одинаковых размеров, несмотря на то, что в реальности первая в несколько раз меньше второй[19]. Поэтому данные о параметрах изображенных орудий приходится искать в описях артиллерии Смоленска (1671 г.), Новгорода (1680-е гг.), Пскова (1699 г.) и Москвы (1695 г.) – в основном именно из этих крепостей в начальный период Северной войны была задействована артиллерия, впоследствии попавшая в руки шведов. В-третьих, несмотря на старательность Телотта, пытавшегося воспроизвести незнакомую ему русскую вязь, художником допущены ошибки и неточности, часто путаются буквы А и Я, Г и I, И и Н, П и Ш, Т и П и т. д. В случаях когда швед вообще не смог разобрать буквы, вязь передана в виде криптографических знаков, которые приходится расшифровывать путем сличения с описаниями орудий в русских источниках. Атрибуция рисунков Я. Телотта, позволяет получить представление о внешнем виде конкретных орудий, которые раньше были известны лишь по скудным описаниям в архивных документах.

К большому сожалению, этот важный иконографический источник практически не привлекал внимания отечественных историков.

Полную картину производства русской артиллерии XVI в. невозможно представить только по сохранившимся экспонатам – от той эпохи сохранилось не более дюжины стволов. Несколько десятков орудий времен Ивана Грозного описано в более поздних документах XVII–XVIII вв. Изображения пушек и пищалей того времени есть и в рисунках Я. Телотта начала XVIII в., и в «репортах» второй половины XVIII в. о присылке старинных орудий. Сохранившиеся материалы позволяют проследить основные вехи в развитии русского «огнестрельного наряда» XVI столетия.

Очерк историографии русской артиллерии XVI в.

Историография отечественной артиллерии не может быть большой по причине слабой изученности темы. Тем не менее средневековая русская артиллерия стала привлекать внимание исследователей с 1820-х гг., когда после строительства по указу Александра I Плац-парада орудия XVI в. перевезли к Арсеналу. В 1831 г. по повелению Николая I около Арсенала и Оружейной палаты стали сооружать «новые стеллажи для орудий». В Санкт-Петербурге на судостроительном заводе Чарльза Берда с 1835 г. отливались декоративные лафеты для старинных орудий.

Одним из первых исследователей, описавших древние артиллерийские реликвии, был тезка и дальний родственник великого поэта А.Н. Пушкин. В «Невском зрителе» за 1820–1821 гг. он опубликовал работу «Примечание на литье артиллерийских орудий»1, в которой дал экскурс в историю появления на Руси огнестрельного оружия.

Следующей работой, затрагивавшей историю артиллерии, можно назвать статью Н.Н. Мурзакевича в Журнале Министерства народного просвещения 1838 г. Обзорная статья описывала сохранившиеся образцы в Санкт-Петербургском цейхгаузе и Московском арсенале[20] [21].

Сохранившаяся допетровская артиллерия упоминалась также в «Энциклопедическом лексиконе» 1835 г.[22], в «Историческом описании одежды и вооружения российских войск» (1841, Т. 1), «Памятниках Московской древности» (М., 1842).

Первый список русских пушечных мастеров литейного и желе-зоковательного дела был создан И.Е. Забелиным[23].

М.Д. Хмыров в своих статьях исследовал артиллерийское управление и артиллерию по некоторым опубликованным источникам[24]. Источниковая база работ М.Д. Хмырова была значительно расширена за счет издания ко времени выхода его первой статьи нескольких томов «Дополнений к Актам историческим». Благодаря этому обстоятельству автор показал социальное положение служилых людей пушкарского чина, некоторые моменты пушечного литья.

Директор Артиллерийского музея Н.Е. Бранденбург в работах по истории артиллерии и артиллерийского управления часто указывал на высокую историческую ценность приказных документов. В своих работах Николай Ефимович опирался как на уцелевшие экспонаты Артиллерийского музея, так и на некоторые архивные дела[25]. После изучения уникального источника – «Описной книги пушек и пищалей», Н.Е. Бранденбург выдвинул версию о «повсеместном беспорядке» материальной части артиллерии, которая потом перекочевала в некоторые работы. Автор систематизировал данные «Описной книги» в таблицу, где показал разнотипность и разнока-либерность орудий XVII в. Свои выводы Н.Е. Бранденбург подкрепил сравнением некоторых экспонатов Артиллерийского музея. Основные положения в его исследованиях были следующие: 1) русская артиллерия до Петра I была разнокалиберной и плохого качества; 2) Пушкарский приказ практически не справлялся со своими обязанностями; 3) к концу XVII столетия накопившиеся кризисные явления стали главной причиной реформирования артиллерии Петром Алексеевичем. Конечно, на данный момент далеко не со всеми выводами историка мы можем согласиться. Его заключения о «хаотичности» артиллерийского дела XVII в., основанные всего на нескольких документах, на сегодняшний момент требуют существенного пересмотра.

Работы директора Артиллерийского музея Н.Е. Бранденбурга сильно повлияли на последующие труды военных историков А. Нилуса, А. Баиова и др.[26]. Можно сказать, что за конец XIX – начало XX в. исследование артиллерии после Н.Е. Бранденбурга продвинулось ненамного.

В статье А.А. Бобринского «Грипсгольмские пищали» помимо описания двух орудий времен Ивана Грозного 1577 и 1579 гг., стоявших во дворе замка Грипсгольм, кратко затронуто производство и боевое использование русской артиллерии в XVI в. [27].

Советская историческая наука внесла новые корректировки в исследование отечественной артиллерии. Если дореволюционные историки в основном отрицательно отзывались об «огнестрельном наряде», то советские историки утверждали, что русская артиллерия по своему качеству стояла на западноевропейском уровне и даже выше него. Последнее утверждение было актуально в годы борьбы с «космополитизмом» и нашло отражение в ряде работ по истории техники и военного искусства[28].

Соответствующие разделы об «огнестрельном наряде» и служилых людях пушкарского чина имеются в монографии А.В. Чернова. А.В. Чернов отметил возрастающую роль огнестрельного оружия в войнах Русского государства, и, вследствие этого, увеличение количества орудий в армии[29]. В то же время автор не избежал ряда серьезных ошибок – например, он утверждал, что даже в XVII в. бронзовое литье «не получило широкого распространения»[30].

Труд Н.Н. Рубцова «История литейного производства в СССР» стоит отдельно от других монографий. В нем нет анализа документов, касающихся состояния артиллерийского дела, но зато описывается история развития литейного производства в России, впервые развернуто реконструируется технология литья.

Несомненный интерес представляет список русских литейщиков XV–XVIII вв., составленный на основании разных документов, в том числе и архивных. В список приложений автор включил более 400 имен специалистов того периода[31].

В коллективном труде «История отечественной артиллерии» артиллерии времени Ивана Грозного уделено определенное место[32]. Коллектив авторов рассматривал историю русской артиллерии, привлекая при этом значительный объем источников – материальных и письменных (нарративных и документальных). Но выводы историков порой не подкреплены анализом материалов, зачастую составители ограничивались краткими упоминаниями пушечного производства и беглым описанием боевого использования артиллерии.

Точно так же бегло русская артиллерия описана в работе П.П. Епифанова для «Очерков русской культуры»[33].

Скудная, плохо изученная источниковая база породила в историографии большое количество неоправданных допущений и фантазий, что в конечном итоге вылилось в упрощенное понимание развития огнестрельного оружия.

В отношении содержания и критики источников, обзора исследований заслуживают высокой оценки работы А.П. Лебедянской. В статье «Очерки из истории пушечного производства в Московской Руси» автор проанализировал все известные на тот момент описания орудий XV – первой половины XVI столетия[34].

В своей первой монографии, которая так и не была опубликована, А.П. Лебедянская описала историю архива Пушкарского приказа с XVI по XX в. Она не только обнаружила остатки архива в фондах Москвы и Ленинграда, но и дала более развернутую характеристику сфер деятельности Пушкарского приказа. Лебедянская проследила, каким образом и куда попали остатки документации артиллерийского ведомства, оценила степень их сохранности, а также установила, что «возникновение архива связано с принятием Руси на вооружение «огненного боя», а его содержание вскрывает деятельность артиллерийского управления»[35].

В диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук, которая была защищена на ученом совете МГУ в 1950 г., А.П. Лебедянская продолжила дальнейшее изучение архива Пушкарского приказа.

Отдельные главы ее работы были посвящены управлению приказа и его функциям. Особый интерес представляют приложения для диссертации, в которые включены некоторые архивные документы. Также интересны ее рукописные заметки о мастерах, сохранившиеся в архиве ВИМАИВ и ВС, – она одна из первых, кто составил биографию Андрея Чохова.

Работы А.П. Лебедянской малоизвестны в исторической науке, так как они не опубликованы до настоящего времени и хранятся в собраниях библиотеки и архива Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи[36].

В статье Л.Н. Кужлевой «О боевом использовании артиллерии в важнейших сражениях Ливонской войны 1558–1583 гг.» на основании известных опубликованных источников дается краткий обзор применения «огнестрельного наряда» под Нарвой, Сыренском (1558), Полоцком (1563), в Ливонском походе (1577), под Венденом (1578) и под Псковом (1581–1582)[37].

Во многом интересны выводы А.Н. Кирпичникова[38]. В его работах впервые поднят вопрос единообразия отечественной артиллерии. А.Н. Кирпичников значительно расширил представления о техническом составе «наряда» первой половины XVII в.; к тому же он является первым исследователем, который после Н.Е. Бранденбурга всесторонне проанализировал «Описную книгу пушек и пищалей», систематизировал ее данные. Историк показал основные потоки вооружения в города, отметил состояние городских арсеналов. По мнению А.Н. Кирпичникова, попытки типового литья появились в конце XVI в.[39].

Отдельно следует отметить работу Е.Л. Немировского, посвященную пушечному мастеру Андрею Чохову. Помимо восстановления биографии прославленного литейщика, автор касается и вопросов производства артиллерийского вооружения во второй половине XVI столетия[40].

К сожалению, современные исследователи по-прежнему воспроизводят мифы и стереотипы, заложенные историками в XIX в. Широкую известность получили книги В.А. Волкова, посвященные войнам и войскам Российского государства XV–XVII вв. Но из его работы в работу кочуют ошибочные клише, перенятые из дореволюционной и советской историографий, например: «…в 1554 г. была изготовлена чугунная пушка калибром ок. 66 см (26 дюймов) и весом 19,6 т (1200 пудов), а в 1555 г. – другая, калибром ок. 60,96 (24 дюймов) и весом в 18 т. (1020 пудов)» и т. д.)[41]. В советское время на этот момент часто обращали внимание как на пример чугунолитейного производства XVI в.[42]. Возражения некоторых историков, что если бы в России XVI в. отливали чугунные пушки, то это не могло не оставить следов в документах, не получили широкого распространения[43]. Ошибочный тезис о «чугунных пушках» Ивана Грозного неоднократно повторяется и в наше время.

Так, подобные стереотипы повторяются в работах современного историка К.С. Носова[44]. Надо отметить, что историки, рассматривая вопросы допетровской артиллерии, как-то избегают XVI столетие, предпочитают останавливаться на примерах из хорошо представленного источниками XVII в. Между тем отличия в артиллерийском вооружении этих периодов существенные. Так, в разделе «Вооружение крепостей» К.С. Носов практически игнорирует рассмотрение артиллерийского вооружения XVI в. (за исключением Коломны 1577 г.), а останавливается на отдельных примерах XVII ст.[45]. Неожиданно на страницах статьи К.С. Носова появляются орудия с названиями… «Слон» и «Леопард», которых вообще никогда не было в русской артиллерии.

Весьма спорна приведенная К.С. Носовым классификация орудий. Она, по сути, повторяет «номенклатуру» Н.Е. Бранденбурга, но имеет свои особенности. Например, автор относит тюфяки к… гаубицам, так как ствол у них якобы разделен на дульную часть и камору («Tyufyak was a short-barrelled howitzer-type piece (with a barrel divided into a chamber and a pot), sometimes of quite a significant caliber»). По той же причине автор относит «гафуницу» Игнатия 1542 г. к… тюфякам. Между тем, строение тюфяков известно – с конической формой ствола никаких камор у них нет[46].

Неудивительно, что современные авторы, в том числе и популяризаторы, часто идут по пути пересказа ошибочных штампов и общеизвестных фактов. В качестве примера можно привести работу А.Б. Широкорада со странным названием «Артиллерия Древней Руси», в которой, помимо компиляций и повторения стереотипов, присутствуют факты откровенного плагиата[47].

Весьма интересны некоторые наблюдения белорусского исследователя Ю.Г. Тарасевича о номенклатуре русских орудий. Автор пошел по пути анализа описей XVI–XVII вв. и прямого сравнения с европейскими аналогами. Дискуссия с Ю.Г. Тарасевичем будет в соответствующем разделе по классификации орудий.

Основная масса работ касается артиллерии XVII столетия. Документов и материальных памятников от этой эпохи сохранилось гораздо больше, поэтому исследователь находится в более выгодном положении. В то же время огромный массив сохранившихся материалов до сих пор не изучен должным образом – без привлечения фондов Пушкарского, Разрядного, Малороссийского, Тайного, Новгородского и др. приказов полноценное исследование невозможно.

Важно заметить, что в настоящее время в Польше, Белоруссии и Украине активно развиваются исследования по средневековой артиллерии – в работах Т. Новака[48], Н. Волкова[49], Ю. Бохана[50], О. Мальченко[51] рассмотрены вопросы огнестрельного вооружения Польской Короны и Великого княжества Литовского, образцы орудий XV–XVII вв., их классификация.

В российской историографии до сих пор не существует комплексного исследования по артиллерии XVI в. Из-за полного отсутствия специальных монографических исследований выходит следующая проблема – чрезвычайно вольное толкование сохранившихся источников без учета их специфики.

Немногочисленные работы по артиллерии не могут восполнить большой пробел в изучении материально-технических сторон «огнестрельного наряда» Ивана Грозного, поскольку до сих пор отсутствует комплексное исследование по русской артиллерии. Вследствие этого многие положения современной историографии зачастую оказываются сильно зависимы от стереотипов, сложившихся в предшествующие периоды.

Неудивительно, что из-за плохой изученности артиллерии XVI в. в литературе можно встретить совершенно противоположные точки зрения, наиболее ярко выразившиеся в следующих двух тезисах отечественного и зарубежного ученых:

1. «В осуществлении многих технических идей русское орудийное производство шло впереди стран Западной Европы», – вслед за «буржуазным историком» Н.Е. Бранденбургом утверждали советские историки[52].

2. «Московиты не спешили реагировать на этот исторический вызов (имеется в виду появление огнестрельного оружия. – А.Л.) и неоднократно терпели поражения от европейских армий. Главной слабостью русских было незнание тактики артиллерийского боя, технических основ артиллерии и военной инженерии», – пишет американский исследователь Маршалл По[53].

Такие диаметрально противоположные оценки напрямую связаны со слабой изученностью темы и базируются на отдельных выбранных из контекста исторического развития фактах.

Кампанология и бомбардология

После скудной Источниковой базы есть вторая проблема, которую хотелось бы отметить, – отсутствие адекватного метода изучения сохранившихся источников. То есть сложность в исследовании артиллерии связана не только с малым количеством сохранившихся источников, но и с тем, что источники эти не исследованы должным образом.

В истории крупного литейного производства XV–XVII вв. выделяется две отрасли, которые имеют между собой много общего, – «пушечное дело» и «колокольное дело». Поразительно, но факт – в отличие от первого, второе изучено не в пример лучше. Дисциплина, изучающая историю, технологию изготовления и особенности звучания колоколов, получила название «кампанология». Ныне принято считать, что кампанология (колоколоведение) – это наука, предметом изучения которой являются колокола и все то, что с ними связано. И история производства, и изучение особенностей колоколов имеют огромное практическое значение. Как известно, колокола по старинным формам отливают для церквей и по сей день. Во всем мире существуют даже кампанологические организации и ассоциации, такие как The American Bell Association, The Australian and New Zealand Association of Bellringers, Association Campanaire Wallonne, исследующие методы и традиции колокольного звона.

Кампанология на сегодняшний день может похвастаться новыми комплексными исследованиями, каталогами и даже защищенными диссертациями[54].

Получается парадоксальная ситуация: историей колокольного литья занимается наука кампанология, а между тем другая отрасль, история пушечного производства, не выделена в отдельную дисциплину. Колоколоведение во многом держится на традициях, заложенных еще в Средневековье (форма колоколов, их звучание, классификация не претерпели за столетия существенных изменений), в то время как артиллерия на протяжении XIV–XX вв. развивалась стремительно – на протяжении нескольких веков менялись как формы орудий, так и их типология.

Между колоколами и артиллерийскими орудиями есть много общего. Отливали их в литейных ямах из бронзы, зачастую этим занимался один и тот же мастер. Стволы орудий, как и тулова колоколов, украшались поясами орнаментов, гербами и надписями, иногда очень даже похожими между собой. В будущем колокола нередко могли служить стратегическим материалом для производства орудий, а орудия – для производства колоколов.

Между тем в старину (если мы говорим о допетровских временах) пушечное дело по значимости стояло впереди колокольного. Принцип «вначале пушки, потом – колокола» лежал в основе внутренней политики Российского государства. Государственная литейная, где отливались пушки и колокола, называлась «Пушечным двором», а не «Колокольным»; пушечный мастер получал значительно больше, чем колокольный, а специалист, сочетавший в себе функции и того, и другого, гордо именовался вначале «пушечным», а затем «колокольным мастером» (например, А. Чохов, А. Григорьев и др.). Тем не менее можно зафиксировать факт полного отсутствия каких-либо направлений, занимающихся классификацией и атрибуцией старинных орудий.

С одной стороны, история артиллерии входит в компетенцию оружиеведения. Но, с другой стороны, оружиеведение, как вспомогательная историческая дисциплина, охватывает слишком общие вопросы, образуемые проблематикой, связанной с историей, изучением, коллекционированием и реставрацией исторического оружия, как холодного, так и огнестрельного, как боевого, так и Декоративного. Как кажется, настала необходимость выделить область оружиеведения, охватывающую изучение артиллерии.

Исходя из всего вышеизложенного, можно заявить о необходимости формирования нового направления оружиеведения, стоящего на стыке с такими дисциплинами, как эпиграфика (надписи на стволах), геральдика (гербы и гербовые эмблемы), титуловедение (пространные и краткие титулы государей), мифология (бестиарные сюжеты на орудиях), искусствоведение (пушечный орнамент с антропо- и зооморфными сюжетами). Такое направление может быть названо бомбардологией (от сред. – лат. bombarda – орудие) или пироболикологией (от греч. πυροβολικό – артиллерия).

В основе бомбардологии лежит изучение старинной артиллерии, а именно: классификации и типологии, технологии литья и ковки, орудийных форм и металлов, орнамента и надписей, боевого предназначения и применения.

Для отечественной бомбардологии характерен практически односторонний характер источников, поскольку артиллерия – порождение внутренней политики русских государей. Неудовлетворительный уровень изученности артиллерии определяет соответственно и комплекс задач бомбардологии, которые необходимо решить. На первый план выходит создание базы данных по производству, номенклатуре и типологии орудий, а также их история существования и боевого применения.

Многие стереотипы порождены непониманием генезиса артиллерии – для него на протяжении XV–XVII вв. характерны прецедентность, случайность и постепенность. Случайная вербовка русскими послами в Европе одного или нескольких известных орудийных мастеров через несколько лет давала весьма неожиданные и положительные эффекты, когда в Москве появлялись новейшие типы артиллерии по иностранным образцам. В то же время объявленные Советами приморских городов или мандатами императора Священной Римской империи германской нации эмбарго на ввоз в Московию военных инженеров и стратегических товаров периодически вызывали «военный голод», вынуждавший российское правительство искать обходные пути.

Несмотря на наличие сформированных стереотипов, современный историк-бомбардолог весьма волен в выборе методологии, так как устойчивых традиций в изучении артиллерии до сих пор не сформировалось.

В настоящем исследовании впервые делается попытка дать объемную картину русской бомбардологии XVI в., проследить этапы развития, типологию, орнаментику, боевое применение артиллерии.

На страницах этой книги читатель не найдет описаний дипломатических перипетий и кульбитов, а также разбора внешней политики Российского государства. Из описаний боевых действий здесь даются только те, в которых применялись огнестрельные орудия. Задача в такой подаче материала стоит одна – дать наиболее полную картину боевого применения артиллерии в XVI в.

Часть I История производства русской артиллерии в XV–XVI вв

Зарождение артиллерии на Руси

В европейских войнах огнестрельное оружие используется с начала XIV в. – стреляющие порохом «модфы» арабы применяют под Рондой в 1305 г. В 1308 г. испанцы уже обстреливают из бомбард Гибралтар. Медленно, но верно огнестрельное оружие завоевывает Европу с Запада на Восток – в Италии с 1320-х, во Франции с 1338 г., в Голландии с 1356 г., в Польше с 1370 г., в Литве – с 1382 г.[55]. История появления и распространения артиллерии неоднократно описана в трудах европейских историков, поэтому не будем акцентировать на этом излишнее внимание, а сосредоточимся на вопросе появления огнестрельного оружия в Восточной Европе.

На Русь первое огнестрельное оружие могло проникнуть как с Запада, так и с Востока. На мысль о том, что первые образцы пушек пришли в Россию именно с восточной стороны государства, наталкивают свидетельства летописей. История применения первых пушек в XIV–XV вв. в историографии хорошо известна, поэтому коротко перескажем ее.

В 1376 г. объединенная московско-суздальская рать ходила против камских болгар под волжский город Булгар (по другому предположению – под Казань): «погании же изыдоша противу их сташа на бой, и начаша стреляти, а инии з города гром пущаху»[56]. Какой такой «гром» пускал на русских противник с целью испугать штурмующих?

«Гром» не помог оборонявшимся – русское войско одержало победу. До сих пор неясно, могли бы это быть огнестрельные орудия или нет[57].

Следующие свидетельства относятся к 1382 г. Утверждения некоторых популяризаторов о том, что в Куликовской битве 1380 г. со стороны хана Мамая применялись пушки[58] не чем иным, как нелепостью, не назовешь, ибо все они базируются на известной фальшивке – «Джагфар Тарихы» («История Джагфара»).

В 1382 г. при обороне Москвы от войск Тохтамыша, во время отражения приступа, русские пустили в действие следующие средства обороны: «…стреляюще и камением шибающе, и самострелы напрязающе, и пороки, и тюфяки; есть же неции и самыа тыа пушки пущаху на них»[59]; «…овии стрелами стреляхуть с заборол, инии же камением шибаху на ня, друзии же тюфякы пущаху на ня, а инии ис самострел стреляху, инии же пушкы великые пущаху»[60]; «пущаху… стрелы, и камение метаху, и самострелы, и тюфяки… стреляюще и камением шибающе, и самострелы напрязающе, и пороки, и тюфяки; есть же неции и самые тыа пушки пущаху на них»[61]; «стреляху, тюфяки пушаху и пушки»[62].

Позднее летописное известие о том, что в 1382 г. «преже всех зделал снасть вогненного бою – ручницы и самопалы, и пищали железные и медные – немец именем Ян»[63], следует рассматривать как легендарное, хотя некоторые историки считают его уникальным[64]. Дело в том, что в этих строках присутствуют явные анахронизмы, не свойственные для Восточной Европы в 1382 г. – ручное оружие (ручницы и самопалы!), а также медные (т. е. отлитые!) пищали. К этому времени в Европе на фоне массового железоковательного производства только начинают фиксироваться отдельные случаи литья орудий из меди.

Но большинство историков XIX – первой половины XX в. относились к указанным известиям скептически, считая, что артиллерия появилась на Руси в 1389 г., когда, согласно другим летописям, «привезли к нам из немец армата и стрельба огненая и с того часу уразумели из них стреляти». Тогда же появилась артиллерия и в Великом княжестве Тверском – «из Немець вынесоша пушкы»[65]. Автор «Истории государства Российского» Николай Михайлович Карамзин писал: «Хотя еще в описании московской осады 1382 г. упоминается о пушках; но так назывались у нас прежде не нынешние воинские орудия сего имени, а большие самострелы, или махины, коими осажденные бросали камни в осаждающих». До середины XX в. было принято считать годом создания артиллерии 1389-й, и только с 1950-х гг. трудами В.Г. Федорова[66], В.Б. Вилинбахова, А.Н. Кирпичникова[67] были высказаны обоснованные доводы, что огнестрельное оружие на Руси появилось не ранее 1382 г.

При описании сражения с Тохтамышем в 1382 г. можно заметить, что под именем «тюфяки» и «пушки» подразумевались совершенно другого рода метательные орудия, чем те, о которых писал Карамзин. Заметим следующие сочетания – москвичи самострелами и пороками (камнеметными машинами) «стреляху», камнями «шибаху», а вот тюфяки и пушки – «пущаху» на противника. Летописец упомянул слово «тюфяк» – явно восточного, а точнее тюркского происхождения («тюфенг» по-тюркски – ружье). В собрании Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи хранится уникальный экспонат – выкованный из железа ствол тюфяка длиной 44 см и массой около 11 кг, конусообразный канал в расширенной дульной части имеет диаметр 90 мм. Стрелял тюфяк дробью, поэтому канал и сделан в виде конуса – для веерного разлета пулек. По всем признакам орудие датируется концом XIV— началом XV в. Примерно 1375–1425 гг. датирована находка под Ржевом – тюфяк (?) калибром 122–127 мм и длиной 460 мм, имеющий длинную камору. Она представляет собой древнейшее огнестрельное орудие, найденное на территории русских княжеств. Этот экспонат может сказать о многом. Во-первых, тюфяк – свидетельство того, что на Руси имелись образцы орудий не только западного, но и восточного типов. Во-вторых, экспонат косвенно подтверждает, что наряду с приездом на Русь «немцев с арматой» в 1389 г., познакомивших русских с европейской стрельбой, в Москве уже существовали умельцы, делающие и стреляющие из татарских «тюфяков», родственников арабских модф. Когда же москвичи могли узнать о восточных огнестрельных орудиях? Вероятно, во время упоминаемого выше похода 1376 г.

Русские сразу оценили мощь невиданного доселе оружия – два типа орудий сосуществовали и совершенствовались на протяжении последующих веков.

Древнейшие пушки по силе воздействия были значительно слабее механических метательных машин, что и предопределяло низкие темпы их распространения, – ставка делалась только на моральное воздействие. Как писал летописец, описывая столкновение на р. Ворскле между литовцами и татарами в 1399 г., «в поле чисте пушки и пищали недействени бываху»[68].

О скорострельности и дальности стрельбы, качестве и об их действии источники, к большому сожалению, ничего не рассказывают.

До сих пор в историографии под сомнением находится свидетельство В.Н. Татищева, который, опираясь на якобы не дошедшие до нас известия, писал о том, что в 1393 г. «прислал магистр немецкий к великому Князю послал о мире и любви, жалуючися на Псковичь и на Литву, и приела в дарех пушку медяну, и зелие и мастера»[69]. Также Татищев указывал, что после разгрома Ордена при Грюнвальде Василий I получил в дар от великого литовского князя Витовта две «пушки медяныя Прусския»[70].

Сами по себе приведенные Татищевым сведения не выглядят неправдоподобными. В конце XIV в. медные орудия медленно, но верно отвоевывают позиции у железноковательной артиллерии. Поэтому для XIV в. «пушка медяна», порох и мастер – это действительно, по тем временам, дорогой и очень ценный подарок.

Когда в 1451 г. москвичи готовились «к брани» с татарами, летописец назвал пушки, пищали, самострелы, щиты, луки и другое оружие[71].

В советской историографии до конца 1950-х гг. считалось, что первые известия о новгородской артиллерии относятся ко времени войны с Ливонским орденом (1443–1448 гг.), и лишь предполагалось, что пушки могли появиться в Новгороде примерно в последней четверти XIV в. И только потом было обращено внимание на известие от 1 августа 1393 г., когда «придоша новгородци ко Пскову ратью в силе велице; и стояше у Пскова 8 дней, и дождавше нощи побегоша прочь посрамлении, пометавше многая своя замыслениа, пороки и пускичи»[72]. «Пускичи» или «пущихи» – это не что иное, как первые осадные кованые пушки.

В 1444 г. летописью зафиксированы артиллерийские дуэли между новгородцами и ливонцами: «…събрашеся Немци, местер со всими своими вой, пришедше под город под Яму, бивши город пушками, а з города такоже противу пушками; и нарочитую их пушку заморскую великую, и намерившие с города разбиша, и пужечника и многыхъ добрых Немцев, поби»[73]. И.Э. Клейненберг приводит свидетельство ракверовского командора о помощи новгородцев осажденному Яму, пославших войско с 5 большими и множеством мелких орудий[74].

1447 годом датируется первое сражение на кораблях с применением артиллерии между новгородцами и ливонцами в устье Нарвы: «.. и поидоша новгородчи на лодьях противу их и начаша новгородчи с немци пушками битися и стрелятися, и пособи Бог новгородчем, побиша немець много, а иные в море истопаша»[75].

Надо сказать, ливонцам как-то не везло с качеством бомбард. В этот же год ливонское войско, имея при себе тяжелые стенобитные орудия, подошло к Яму, «и начаша многыми пушками силными бити город, и Божиим заступлением расседеся пушка на многы части, и обратися въспять на них, и поби немець много, и отбегоша немци от города нощию»[76]. Разрыв бомбарды, как и в 1444 г., послужил причиной в очередной раз снять осаду Яма.

21 марта 1463 г. ливонцы напали на спорную территорию, на которой псковичами был поставлен Новый городок, «и начаша пушки шибати на город»[77]. Брянский князь Иван Иванович упорно оборонялся, в результате чего осаду ливонцам пришлось снять.

Через 4 месяца в ходе ответной акции псковичи с пришедшим на помощь московским отрядом Федора Юрьевича осадили Нейгаузен и «начаша городок бити пушками»[78]. «И пустиша псковичи большею пушкою на городок, и колода вся изломася, и железо около разорвашася, а пущича вся цела». Поломка колоды для большой проломной бомбарды послужила поводом снять осаду.

Во время войны Новгорода с Москвой в 1471 г. некто «переветник» Упадыш с единомышленниками решил помочь москвичам и заклепал «5 пушок железом»[79], чем фактически лишил новогородцев оборонительного вооружения.

Бомбарда «Ленивая Магда», 1430 г. Гравюра

В войнах с соседними государствами русские княжества все чаще и чаще сталкивались с применением огнестрельного оружия. В 1401 г. «приходи князь Витовт со всею силою литовьскою к Смолнеску, и стоя под городом 4 недели, и биша пушками город». Великий князь Литовский неоднократно применял артиллерию в осадах – в 1426 г. под Вороначем, а в 1428 г. под Порховом. В последнем случае летопись зафиксировала использование осаждавшими большой пушки по именем «Галка»: «Едина же бе пушка с ним велика вельми, Галка именем, возяху ея на 40 конех до полудни, а другую половину дни на иных сороце конех… тоя пушки мастер Николай похвалися Витофту, глаголя: Господине княже, сею пушкою пиргос разбию, бе бо стрельница камена, и много граду зла учиню». Но при осаде Порхова большую пушку «Галка» разорвало после первого выстрела: «А того немчина пушечника, похвалившягося самого разсторгну и размета невидимо где, яко ничто же обретеся его, ни тела, ни кости, точию полкабата его остася»1.

Бомбарда Гента («Безумная Грета»), сер. XV в.

Помимо Новгорода, Пскова и Москвы достаточно мощной артиллерией обладала Тверь. В походе на Москву 1409 г. хан Едигей потребовал у тверского великого князя Ивана Михайловича идти на Москву с ратью и «с пушками, и с тюфяки, и с пищалми, и с самострелы… с всеми сосуды градобитными, хотя разбивати град Москву»[80].

При тверском великом князе Борисе Александровиче артиллерия, производившаяся на оружейном дворе Твери, считалась одной из мощных. Инок Фома в хвалебных выражениях отметил достоинства орудия Бориса Александровича. При описании осады Углича 1447 г. инок Фома хвалил руководителя тверской артиллерии пушечника Микулу Кречетникова: «таков беяше той мастер, яко и среде немец не обрести такова»[81]. При осаде Ржева тверские орудия оказались намного эффективнее обороняющихся. Ржевичи «биаху овии пушками, а инии пращами, а друзии камение метааху, а овии стрелами, яко же дождем пущаху». В ответ тверской князь «на утрии же, день суботный, повеле князь великий Борис пушками бити град, и толь бо грозно, ино яко же от великого того грому многым человеком падати»[82]. После пушечной бомбардировки город пал.

Но ни у Твери, ни у Москвы, ни у Новгорода, ни у Пскова не было литых бронзовых орудий, чье производство набирало популярность в Европе.

Для заряжания первых орудий часто использовались небольшие круглые камни, которые укладывались в канал ствола поверх пороха, затем щели между камнем и стенками ствола законопачивались паклей, но в одном месте оставалось отверстие, через которое проходил фитиль (в XV в. в задней части орудия появилось так называемое запальное отверстие). Для выстрела канонир поджигал фитиль, после чего прятался в укрытие, ибо грубо сделанный ствол могло разорвать пороховыми газами. Древнейшие пушки не могли стрелять прицельным огнем – тогда еще не было мушки и прицельных механизмов, да и порох качественно делать еще не умели, он сгорал медленно и не полностью.

Стволы известных крупных западноевропейских орудий первой половины XV в. состояли из сваренных между собой колец, и лишь некоторые из них были отлиты из бронзы. Таковыми являются «Ленивая Магда» (1430 г., калибр 35 см), «Бешеная Грета» (первая половина XV в., калибр 64 см, Центральная площадь Гента); очень оригинальна по своему исполнению пушка «Моне Мэг», сделанная по приказу Филиппа Бургундского в 1457 г. (калибр 50 см, Эдинбургский замок), ствол которой выкован из продольных и поперечных полос железа.

Сведения о подобных гигантских русских орудиях в источниках отсутствуют. Исключения составляют миниатюры Лицевого свода, по которым, однако, невозможно определить ни размеры, ни конструктивные особенности железных стволов.

Известный археолог проф. А.В. Арциховский проанализировал все изображения с артиллерией Лицевого свода. По его замечанию, орудия XIV – середины XV в. изображались без раструбов с большим количеством швов, образованных кузнечной сваркой. «Пушки середины XV века характеризуются резким утолщением дула (еще не раструбом), швов еще много»[83].

Итак, к моменту княжения Ивана III войска русских княжеств уже почти восемьдесят лет использовали орудия – кованные из железа пушки и пищали. Производство артиллерии требовало больших средств и было доступно лишь крупным городам (Москва, Псков, Тверь, Великий Новгород). Однако такая технология изготовления не могла обеспечить нужные потребности войска; к тому же создать из железа крупное орудие, способное разбивать не только деревянные, но и каменные стены противника, было очень сложно и требовало специальных навыков мастера.

До начала 1480-х гг. Москва, так же как и другие центры великих княжеств Руси, производила кованую артиллерию. Масштабы производств железных стволов не были большими – многие стратегические крепости княжества еще не были обеспечены огнестрельным боем. Когда хан Ахмад летом 1472 г. осадил г. Алексин, то летописец отметил: «а в нем людей мало бяше, ни пристроя городного, ни пушек, ни пищалей, ни самострелов, но одинако под ним много татар избиша»[84]. 31 июля город пал и «что в нем людей было, вси изгореша, а которые выбегоша от огня, тех изымаша».

Русские рати по-прежнему ходили в походы не только с тяжелым огнестрельным оружием, но и со стенобитными машинами. Даже в 1478 г., когда было организовано производство бронзовых орудий, великий князь повелел «наместнику своему псковскому князю Василью Васильевичу Шуйскому со псковичи поити на свое дело на службу на Новгород ратью с пушками и с пищальми, и з самострелы, со всею приправою, с чем к городу приступати»[85].

Великий князь Иван Васильевич, принявший бразды правления в 1462 г., оценил мощь нового оружия – именно со времени его правления в оружейном производстве были достигнуты крупные технологические успехи, и в истории русской артиллерии начинается новая эпоха в развитии отечественной артиллерии.

Ситуация кардинально изменилась с приездом в Москву по приглашению Ивана III группы итальянских специалистов во главе с известным Аристотелем Фиораванти. С конца 1470-х гг. в истории русской артиллерии начинается период меднопушечного производства.

Русская артиллерия по итальянскому образцу. Пушечные избы Ивана III

С 1470-х гг. в истории отечественной артиллерии начинается знаковый период – Иван III повелел приглашать из Италии и Германии «мастеров хитрых, которые бы умели из пушок стрелять». Иностранцы – в основном итальянцы («фрязы»), впервые на Руси стали отливать орудия из бронзы.

Историками уже не раз отмечено итальянское влияние на развитие промышленности и архитектуры Москвы во второй половине XV в.[86]. В современных работах по русско-итальянским связям больше внимания отводится биографиям итальянцев, работавших в России, но при этом слабо изучена деятельность итальянцев в создании военно-производственной базы – государственной литейной мануфактуры [87].

По объяснимым причинам в советской историографии иностранным специалистам «огненного дела» уделялось очень мало места[88]. В некоторых работах тезис об иноземном влиянии выражен в слишком категоричной форме, например: «После 1505 г. в Москву уже не приезжали иностранные мастера пушечного дела. В начале XVI в. русский мастер Петр отлил колокол весом в 350 пудов и крупную пищаль»[89]. Парадокс в том, что как раз с начала XVI в. в Россию прибывает большое количество европейских мастеров, желавших послужить «Московиту», а «русский мастер» Петр имел прозвище… Фрязин («Петр Фрязин»), то есть «Итальянец».

«Итальянский период» в развитии русского пушечного дела начался с последней трети XV в. В 1475 г. государь Иван III пригласил из Италии пушечных мастеров во главе с Аристотелем Фиораванти (Ridolfo Aristotele Fioravanti)[90]. По-видимому, дипломаты Ивана III проявляли незаурядные способности на политическом поприще, ибо уговорами и богатыми дарами им удалось навербовать значительное количество лучших европейских мастеров и убедить их поехать в далекую неведомую Московию, о которой в конце XV столетия были весьма смутные представления.

По словам историка архитектуры С. Подъяпольского, «в настойчивых обращениях за мастерами, ставших чуть ли не лейтмотивом дипломатической деятельности, можно угадать стремление не только к преодолению технической отсталости, но и к утверждению новой стилистики, отвечающей репрезентативной функции искусства в новых условиях. Богатая архитектурная пластика североитальянского Возрождения, насыщенная светскими орнаментальными мотивами, в определенной мере удовлетворяла этим требованиям»[91].

Под руководством Аристотеля Фиораванти, архитектора и инженера из Болоньи, в Москве был построен завод по литью бронзовых орудий – «Пушечные избы». С конца XV в. основная линия московского орудийного производства была направлена на производство как пушек, так и колоколов.

В летописях «Пушечные избы» упоминаются в августе 1488-го, августе 1500-го и мае 1508 г.[92]. На этом месте спустя столетие вырос целый заводской комплекс, производивший большое количество орудий и колоколов[93]. Ко времени, когда Иван IV венчался на царство, мануфактуры были сведены в единый литейный комплекс – Пушечный двор[94]. Во второй половине XVI в. пушечными избами называли отдельные постройки, входящие в литейный комплекс Пушечного двора[95].

В историографии принято считать, что «Пушечные избы», которые стояли на р. Неглинной в районе улиц Неглинной и Пушечной – именно там в 1547 г. летопись позже локализует Пушечный двор при описании пожара: «погорели за городом большой посад возле Неглимну, Пушечный двор»[96]. Ранее под 1535 г. отмечены постройки Пушечного двора у Троицких (Неглиненских) ворот[97].

Исследователь О.Г. Ульянов, ссылаясь на известие Вологодско-Пермской летописи под 1526 г., утверждает, что первые избы находились именно внутри Московского Кремля у кремлевской церкви Рождества Пречистой Богородицы, «что на Рву»[98].

Как нам кажется, версия О.Г. Ульянова не противоречит общепринятой версии, если учесть, что «пушечные избы», упоминаемые во множественном числе, представляли собой целый заводской комплекс, состоящий как из литейных, так и из арсеналов-амбаров, которые находились как в Кремле, так и за Кремлем. И само название этих построек – «пушечные избы» – еще долгое время, до конца 1560-х гг. сохранялось наряду с обозначением главной государственной литейной, Пушечного двора. Так, по случаю приезда царя Ивана Грозного в Москву из Александровской слободы отмечено, что государь ехал «да на коневую площадку по загороду Китаю к пушечным избам, да через Неглименской плавной мост в опришнину»[99].

Примерно в 1487 г. вместе с послом Юрием Траханиотом в Россию приехал итальянец Паоло де Боссо (в летописях – «Павлин Дебосис»), умевший отливать огромные пушки (в инструкции послу предписывалось «приговаривати… пушечного дела мастеров»[100]), а в 1490 г. в Москве появился «пушечный мастер Яков Фрязин с женою». Другой итальянец, мастер «Петр Фрязин» прибыл в Москву в 1494 г. из Италии вместе с посольством Данилы Мамырева [101]. В источниках упоминаются работы этого мастера в 1501 (пищаль) и 1503 (350-пудовый колокол) гг.

Сохранились свидетельства, что в 1504 г. Д. Ралеву и М. Карачарову удалось привезти с собой из Италии несколько завербованных пушечных мастеров[102].

К концу XV-началу XVI в., помимо итальянцев, стали приглашаться мастера из Дании. В 1495 г. посол датского короля Христиана I «магистр Девид», прибыл с посольством в Россию на корабле с «медью… и четырьмя превосходными мастерами из Шотландии, которые имеют опыт в отливке… полушлангов и целых шлангов»[103].

Следует отметить, что и ранее враждовавшие с Россией соседи всячески препятствовали приезду в Москву иностранных специалистов. Так, в 1493–1495 гг. поляки не пропускали русских послов, которые везли с собой навербованных в Европе мастеров; вследствие этого послы решили проехать в Россию с юго-запада, через земли Валашского правителя, воеводы Стефана, который, пользуясь случаем, задержал мастеров у себя. Государь Иван III, обеспокоенный задержкой специалистов пушечного дела и других мастеров, вынужден был просить крымского хана Менгли-Гирея помочь в их освобождении. Менгли-Гирей исполнил его просьбу и увез послов и мастеров (кроме четырех человек, которых Стефан под надуманным предлогом оставил у себя) в Крым, после чего они были доставлены в Москву[104].

Итальянцы обучали литью орудий русских учеников. Имена их известны – Яков (не путать с Якобом Фрязиным, см. ниже описания пищалей), Ваня и Васюк. Упоминается также русский мастер «Федька Пушечник» – на сохранившемся 25-пудовом колоколе 1487 г. встречаем имя мастера: «6996 года, месяца октября 10 дня зделан бысть сей колокол при благоверном великом князе Иване Васильевиче, государе всеа Руси… а делал Федько Пушечник». Кампанолог И.В. Коновалов отмечает: «Колокол Федько-Пушечника отличается архаичностью формы, относящейся к так называемому итальянскому профилю. По главе колокола в два ряда идет вкладная надпись с указанием имени великого князя Иоанна Васильевича, места вклада и имени мастера-литейщика. Поля колокола отделены от вала одинарным пояском. Поясок по губе отсутствует. По способу изготовления верхних поясков видно, что восковые детали украшений мастер накладывал вручную. Очевидно, способ открутки горизонтальных поясков в глине вместе со всей внешней формой колокола мастерам, работавшим в XV в., был неизвестен»[105]. Прозвище Пушечник этого малоизвестного литейщика указывает, несомненно, на его главную специализацию – отливку пушек, то есть бомбард.

Какая же артиллерия была произведена итальянцами в 1480-1520-х гг.?

Отливка пушки «Павлин» в 1488 г.

Миниатюра Лицевого свода

Литье первой крупной бомбарды летописи отметили под 12 августа 1488 г. – тогда итальянец Паоло де Боссо («Павлин Дебосис») отлил «пушку велику» весом «в тысячу пудов» (16 тонн), которую назвали по имени мастера «Павлином» [106]. В Лицевом летописном своде даже была помещена миниатюра, изображающая момент отливки этой гигантской бомбарды. Надпись под миниатюрой гласит: «О пушке Павлине. Того же лета августа в 12 день слил Павлин Фрязин Дебосис пушку велику». В течение последующих 70 лет бомбарда Паоло де Боссо была самым крупным орудием в России. Примерные расчеты (ядро 12 пудов, или около 200 кг), построенные на аналогиях с бомбардами 1554–1556 гг. похожих калибров показывают, что ствол орудия был около 4000 см, а калибр ок. 550 см. Вероятно, что эта большая бомбарда превосходила своих ровесниц – итальянские бомбарды конца XV в. «Corona», «Ferlina», «Galeazzesca», но по конструкционным особенностям от них не отличалась. Бомбарда «Павлин» принимала участие во многих военных кампаниях XVI в. По-видимому, ее использовали в защите Кремля от войск татар в 1521 г. – именно о ней писал С. Герберштейн: «это была старая штуковина вроде мортиры, много лет простоявшая без дела. В нее влезал целый небольшой мешок пороху, а в жерле мог выпрямившись сидеть человек, так она была велика и даже еще больше»[107]. Последнее упоминание о ней содержится под 1577 г., после Ливонского похода Ивана Грозного ее оставили в ливонской крепости Резица (нем. Rositten)[108].

Калибр мортир («пушек верховых») был гораздо меньше, чем у бомбард, – от 1 до 4 пудов (16–64 кг снаряды). Мортиры называли по имени пушечного мастера («пушки Александровские», «пушки Якобовые»).

К большому сожалению, до наших дней сохранилось только два орудия, отлитых под прямым влиянием итальянского литейного искусства. Одно находится в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи, а другое – в Государственном Историческом музее. Но в русских документах XVI–XVII вв. сохранилось несколько подробных описаний орудий, благодаря чему мы сможем узнать некоторые конструктивные особенности артиллерии времен Ивана III. Приведем несколько известных нам описаний орудий, отлитых по итальянским образцам в 1480-1500-е гг.

Пищаль мастера Якова, 1492 г., ВИМАИВ и ВС

В 1480 г. в Италии появились небольшие полевые пушки – фальки (faucons) и фальконеты (fauconneaux). Подобные орудия были отлиты чуть позже и в Москве. На основе анализа Смоленского и Киевского арсеналов XVII в. мною были собраны сведения, касающиеся мелкокалиберных орудий мастера Джиакомо (Якоба Фрязина) 1497–1498 гг.

Пищали Якоба Фрязина (Джиакомо). 1497–1499 гг. Из описей артиллерии XVII в. известны около десяти однотипных русских Фальконетов, отлитых этим мастером по итальянским образцам в 1497/98-1498/99 гг. В 1670-1690-х гг. они еще стояли на вооружении Киева и Смоленска[109]. Из подробных описаний следует, что их калибр был 40 мм (полуфунтовое ядро), длина ствола 1200 мм и масса 80 кг. На каждой пушке имелась надпись на русском: «Иоан, Божиею милостию гсдарь всея Руси, в лето семь тысяч шестое (варианты: «в лето семь тысяч седьмое», «в лето семь тысяч восьмого»), делал Яков Фрязин»:

Таблица 1

Русские фальконеты по итальянским образцам, отлитые в 1497/98-1498/99 гг.[110]

Представленные в таблице однотипные орудия – это фактически аналоги итальянских фальконетов калибром в полфунта (200–250 гр ядро), за исключением одного орудия[111].

Последние упоминания об орудиях итальянца-«фрязина» относятся к Петровскому времени. В январе-феврале 1704 г. по указу царя Петра из Смоленска в Москву было доставлено 39 старинных пушек, среди которых были «3 пушки медные разорванные русского литья», отлитые мастером «Яковом Фрязиным» в 1498, 1499 гг. Все они были поставлены на площади у Посольского приказа на волоках. О дальнейшей их судьбе ничего не известно, возможно они были посланы на переплавку[112].

Ранее я предполагал, что «Якобовые верховые пушки» (мортиры), упоминаемые в разрядах 1577 г., принадлежали к авторству упомянутого «Якоба Фрязина». Однако открытие нового имени литейщика 1550-х гг. Якоба фан Вайлерштатта позволило пересмотреть эту точку зрения. «Якобовые пушки» – это мортиры фан Вайлерштатта.

Кроме этого, в источниках есть указания на пушки некоего мастера Якова, и у нас нет достаточных причин отождествлять «Якоба Фрязина» и «мастера Якова». Есть все основания считать второго мастера русским по происхождению.

Во-первых, отметим особенность древней эпиграфики: пушки, отлитые иностранным мастером Яковом Фрязиным, имели титулатуру: «Иоан, Божией милостию г(осу)д(а)рь всеа Руси». Обратим внимание на вариант имени: «Иоан». Некоторые пушки вообще содержат только дату и «автограф» мастера, например: «Лета 7006-го, лил Яков Фрязин». Такая же традиция прослеживается и на пушках иностранных литейщиков, отлитых для Ивана Грозного в 1540-1560-х гг. А надписи, выполненные русским мастерами, в том числе и Яковом, отличаются распространенной формой: «По повелению благоверного великого князя Ивана Васильевича», «Повелением благоверного и Христолюбивого Великого князя Ивана Васильевича, г(осу)д(а)ря всея Руси», «Повелением благоверного и христолюбивого князя Ивана Васильевича, господаря всея Руси», «Князь великий Иван Васильевич, г(осу)д(а)рь всеа Руси». Сразу бросается в глаза русское написание имени правителя: «Иван Васильевич», а не «Иоан». Известно, что русский мастер Яков имел учеников (об этом – ниже).

В-третьих, из русских летописей известно, что «Яков Фрязин с женою» приехал в Москву в 1490 г., а первая датированная пищаль русского Якова датирована апрелем 1483 г.

Таким образом, «Яков Фрязин» и «Яков» – разные лица. Помимо описаний орудий, сохранилась до наших дней одна-единственная пушка русского Якова (Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи, инв. № 9/37). Приведем описания известных орудий русского мастера Якова:

Пищали Якова, русского мастера в 1483–1492 гг. Несомненно, что пушки русского мастера несли в себе отголоски итальянского влияния. Возможно, Яков учился у первых итальянцев в Москве, и не исключено, что у самого Фиораванти, так как его орудия известны ранее, чем в Москву приехали другие мастера. Отлитые им орудия были небольшого калибра от 40 до 66 мм и весом от 80 до 256 кг:

1. Орудие-дробовик, длина ствола 1140 мм, массой 80 кг. Надпись: «Князь великий Иван Васильевич, г(осу)д(а)рь всеа Руси, делал Яков».

2. Орудие длиной 1380 мм, масса неизвестна, надпись «Князь великий Иван Васильевич, г(осу)д(а)рь всеа Руси, делал Яков».

3. Орудие-дробовик, длина ствола 142 см, масса 56 кг. Надпись: «Князь великий Иван Васильевич, господарь всеа Русии, делал Яков».

4. Апрель 1483 г. Орудие длиной 1450 мм и массой 56 кг. Надпись: «По повелению благоверного великого князя Ивана Васильевича сделана бысть сия пушка в лето шесть тысяч девятьсот девяносто первого месяца апреля и двадесятое лето гсдрства его… а делал Яков».

5. Сентябрь 1490 г. 1353 мм и массой 87 кг. «Пищаль московского литья мерою дву аршин бес полуторы вершков, весу в ней пять пуд осмнатцать гривенок в ложи на походном станку на вертлюгу к ней тритцать ядер весом полторы гривенки ядро, на ней вылита от запалу «Повелением благоверного и христолюбиваго великого князя Василья Ивановича[113] гсдря всеа Русии зделана бысть сия пищаль в лета 6999 месяца сентебря в 29 день гпдартва а делал Яков а прозвание той пищали никакова нет» [114].

6. Март 1490 г., 90 кг (5 пуд. 26 фунт.). Отлитое под руководством Якова его учениками. Надпись: «Повелением благоверного и христолюбивого князя Ивана Васильевича, господаря всея Руси, сделана бысть сия пищаль в лето 6999 месяца марта 29 лета господарства его, а делали Яковлевы ученики Ваня да Васюк».

7. 1490 г., «Пищаль московского литья мерою дву аршин без вершка весу в ней восмь пуд шесть гривенаков, в ложи на походном станку на вертлюгу к ней тритцать ядер весом по полуторы гривенки ядро, на ней вылито потпись от запалу: «Повелением благоверного и христалюбиваго великого князя Ивана Васильевича гпдря всеа Русии зделана бысть сия пищаль в лета 6999 месяца майя в 29 лето гпдства его а делал Яковлевы ученики Ваня[115] да Васюк» [116].

8. Орудие 1492 (?). Диаметр канала ствола 66 мм, длина 1370 мм, без цапф и дельфинов, масса 76 кг, на стволе надпись вязью в

4 строки: «По велению благоверного и христолюбивого великого князя Ивана Васильевича, господаря всея Роуси, зделана бысть сия пищаль в лето 7000 месяца сентября 30 лето господарьства его 30 а делал Яков»[117]. Это единственное сохранившееся бронзовое орудие XV в. (ВИМАИВ и ВС. Инв. № 9/37).

Помимо этих орудий, существуют описания других стволов, отлитых иноземными мастерами.

Пищаль Кондрата 1492 г. В Смоленске в 1670-х гг. на вооружении стояла старое орудие длиной 1400 мм с надписью «Князь и великий Иоанн всеа России, лил мастер Кондрат лета в 7000-м году». К сожалению, неизвестно, кто по происхождению был этот мастер и какие еще орудия он отлил. Упоминается в описи Смоленска 1670-х гг.

Пищаль Петра Фрязина Пушечника 1500–1501 гг.: калибр

5 фунтов, длина ствола 4 аршина без ½ вершка, надпись на казенной части: «Иоанн, Божией милостию г(осу)д(а)рь всея Руси и великий князь, делал Петр, семь тысяч девятого». Упоминается в описи Смоленска 1670-х гг.

Пищаль неизвестного мастера. В собрании ГИМ сохранилось одно орудие (Инв. ОР № 16407, масса 48 кг, длина ствола 145 см), отлитое, скорее всего, на рубеже XV–XVI вв. Оно не имеет цапф, а по форме похоже на колонну с капителями дорического ордера, что сближает ее с изделиями итальянских оружейников.

Чертеж пищали учеников Вани и Васюка, 1490 г.

В русских описях и итальянские, и русские орудия обозначены просто термином «пищали». Легкая артиллерия, использовавшаяся для быстрого маневрирования на поле сражения и для защиты городских стен, была достаточно разнообразной.

Есть все основания полагать, что русская артиллерия конца XV-начала XVI в. была полностью создана по итальянскому («фряжскому») образцу. В состав итальянской артиллерии в это время, согласно трактатам Франческо ди Джорджо Мартини (1487–1492 гг.), входили тяжелые бомбарды (bombarde, калибр до 300 фунтов, длина до 6100 мм), мортиры (mortaro, калибр до 200–300 фунтов, длина до 1830 мм), comuna и mezzana (калибр до 50 фунтов, длина до 3500 мм), cortana (калибр до 60-100 фунтов, длина до 3660 мм), passa volante (калибр до 16 фунтов, длина до 5500 мм), basilisco (калибр до 20 фунтов, длина до 8750 мм), а также мелкие орудия cerbottana (калибр до 2–3 фунтов, длина до 3500 мм), spingarda (калибр до 10–15 фунтов, длина до 2440 мм)[118]. Но в отечественных источниках весь этот огнестрельный парк именовался кратко и просто: «пушки, пищали и тюфяки».

Необходимо отметить и такой вид орудий, как ribaudequin – многоствольные пушки. В России их называли «сороковыми пищалями». Они могли делаться как из обрезков ружейных стволов, так и из соединенных на одном ложе небольших пищальных и пушечных стволов (от двух и более штук). Отсюда вариации названий – «шутихи», «органы», «органки». Есть все основания утверждать, что изготовлять их стали итальянцы с XV в. В городе Муроме в 1639 г. упоминались 6 пищалей «меденых сороковых Фрязины (выделено мной. – А.Л.) с станки и колесы, к ним 2623 ядра железных», сделанных, очевидно, Якобом или Петром Фрязином еще в 1490-1520-е гг.[119].

Артиллерия Василия III Ивановича

К большому сожалению, мы не знаем, какое «артиллерийское наследство» досталось сыну государя Василия III Ивановича (1505–1533). Не сохранилось орудий времен 1505–1533 гг., а из описей XVII в. достоверно известно только об одной пушке, отлитой уже русским мастером Булгаком Новгородовым в 1513 г. [120].

Иностранцы, побывавшие в России, неоднократно отмечали, что московские государи призвали «из Германии и Италии инженеров и литейщиков пушкарей…а также отлил большое число пушек»[121], и с этого момента московиты «стали искуснее во всех видах войны наступательной и оборонительной, применяют медные орудия, именуемые бомбардами, расставляют удивительной величины строи с обычной [для них] старательностью»[122]. Итальянский ученый-путешественник Паоло Иовий в 1520-х гг. видел в Москве множество артиллерийских орудий, отлитых итальянцами[123]. Посол Священной Римской империи Сигизмунд Герберштейн позже заметил среди работников военного завода пушечных литейщиков немцев и итальянцев.

По объяснимым причинам в советской историографии иностранным специалистам «огненного дела» уделялось очень мало места[124]. В некоторых работах тезис об иноземном влиянии выражен в слишком категоричной форме, например: «После 1505 г. в Москву уже не приезжали иностранные мастера пушечного дела. В начале XVI в. русский мастер Петр отлил колокол весом в 350 пудов и крупную пищаль» [125]. Парадокс в том, что как раз с начала XVI в. в Россию прибывает большое количество европейских мастеров, желавших послужить «Московиту», а «русский мастер» Петр имел прозвище… Фрязин («Петр Фрязин»).

Тем не менее в годы правления великого князя Василия III происходит постепенное замещение итальянских специалистов мастерами немецкими. Уже с 1510-х гг. в связи с ослаблением русско-итальянских связей и началом активных русско-имперских контактов в Россию приезжают мастера из Германии и Империи. На место «фрязов» Аристотеля Фиораванти, Джиакомо, Паоло де Боссо, Петра Фрязина и Александро к 1520-м гг. приходят немцы Стефан, Николай Оберакер, Иоганн Иордан и др. В свете вышеизложенного несколько категоричным звучит вывод историка Ю. Кивимяэ о том, что в период между 1480 и 1530 гг. итальянцы почти полностью монополизировали рабочие места и укрепили военную промышленность в России. О доминировании итальянских мастеров можно говорить только до начала 1520-х гг.

Вербовка и прием на службу опытнейших зарубежных специалистов активно применялись и в начале XVI столетия. Помимо итальянцев и немцев, приезжают также и датские мастера. В письме датскому королю Василий III Иоаннович писал: «Которые будут у тебя мастеры в твоей земли Фрязове архитектоны… и которые мастеры горазды каменого дела делать и литцы, которые умели бы лить пушки и пищали, и ты б тех мастеров к нам прислал»[126].

В 1507 г. король Дании Иоганн, выполняя условия заключенного с «московитским» правителем договора[127], направил в Россию корабли с артиллерийским мастером, медью, оловом, свинцом, порохом, ядрами и пушками [128].10 апреля 1508 г. шведам стало известно, что король Дании направил в Россию корабль с 4 пушечными мастерами, груженный 30 ластами военного снаряжения[129]. Позже, на переговорах 1521 г., через датское посольство были обговорены вопросы взаимной помощи, при этом Василий III Иванович просил Христиана II в помощи специалистами: «которые будут у тебя мастеры в твоей земле фрязове архитектоны и зеньядуры, и которые мастеры горазди каменого дела делати, и литцы, которые бы умели лити пушки и пищали, и ты б тех мастеров к нам прислал»[130].

В то же время и император Максимилиан I помогал Василию Ивановичу в поисках мастеров. В 1513 г. из Любека император Священной Римской империи приказал направить в «Московию» «пехоту и орудия и несколько мастеров осадного дела, итальянцев и германцев, из Любека до Московии»[131]. Это привело к тому, что крепость Смоленск была обложена и обстреляна 140 бомбардами[132].

В 1517 г. в имперском Инсбруке были приглашены пять мастеров, из которых один, итальянец, ослеп и вернулся до 1526 г., двое умерли, а еще двое успешно работали в России[133].

Многим мастерам приходилось пробираться через земли Ягеллонов, которые всячески препятствовали проникновению к враждебному соседу военных инженеров. В условиях продолжающихся войн 1500–1503, 1507–1508, 1512–1522 гг. и коротких перемирий европейцам было практически невозможно проехать через земли Польши и Великого княжества Литовского. Так, например, 18 мая 1511 г., по приграничным городам Короны польским королем Сигизмундом I были посланы инструкции, в которых комендантам Й. Голавинскому и Я. Росновскому в Мариенбурге (Мальборке) специальной инструкцией предписывалось следить за новыми приезжающими людьми и не допускать проезда в Московию военных специалистов[134].

В истории русско-литовских отношений описаны случаи, когда мастера уходили от одного правителя к другому. Рассмотрим это явление на примере истории с упоминаемым ранее итальянцем «Петром Фрязином», который прибыл в Москву в 1494 г. из Италии вместе с посольством Эммануила Ангела и Данилы Мамырева [135]. Спустя некоторое время, очевидно недовольный московитскими порядками, Петр Фрязин бежал в Литву. Но заказов в том масштабе, который был в Москве, у мастера не было, так как вся бронзовая артиллерия импортировалась из Польши. В Литве литейщик пушек Петр Фрязин оказался невостребованным, и при первой возможности он стал искать возможность вернуться в «Московию».

В 1510 г. торговый человек Микула Айдаров, приехав из Литвы, заявил в Москве, что захотел «ехать на государево имя Петр Молодой Пушечников Фрязин, да без опасные грамоты ехать не смеет для того, что он от государя с Москвы збежал безвестно». Так как великий князь Василий III нуждался в военных специалистах, опальный мастер был прощен: «И государь ему опасную грамоту послал…»[136]. Отношение к мастерам «огнестрельного дела» здесь как нельзя кстати иллюстрируют переданные С. Герберштейном слова

Василия III: «…He орудия важны для меня, а люди, которые умеют лить их и обращаться с ними»[137].

История «творческих исканий» итальянского мастера перекликается с побегом другого «Петра Фрязина» – итальянца Петра ди Аннибале. В 1528 г. посольству Шарапа Лодыгина и Еремея Трусова в Риме удалось завербовать артиллерийского специалиста. В дневниках сенатора Марино Сануто за февраль 1528 г. отмечено, что русским дипломатам в Равенне приглянулся один бомбардир, и «папа разрешил им взять его с собою»[138]. Так в Москву прибыл еще один «Петр Фрязин» по прозвищу «Малый» – флорентиец Pietro di Annibale[139]. Однако спустя десять лет работы в Москве Петр Аннибале сбежал в Ливонию. Сохранилось дело о побеге Петра Фрязина 1538 г., из которого можно заключить, что итальянца «к великому князю прислал папа римский послужити года три или четыре, а служил… одиннадцать лет, а держал его князь великий силою (выделено нами. – А.Л.)». Между тем, из того же дела известно, что работая в Москве, он получал «жалованье великое»[140].

Интересен пример с другим артиллерийским специалистом – Николаем Оберакером. Ученик литейщика Йорга из Шпайера Николай Оберакер с 1498 г. стал известен в Империи как выдающийся мастер, который делал превосходные орудия и колокола. Так, по заказу городских властей Аугсбурга в 1502 г. отлил для арсенала 35 красивых больших орудий из латуни («35 schöne große Stück Geschütz aus Messing»), в том числе очень большие стволы калибром в 65 фунтов, два орудия 26-фунтовых, несколько длинных «шлангов», а также большую мортиру[141].

Известны несколько работ мастера, колоколов и орудий, в Европе, датированных 1499, 1502, 1508, 1510, 1512, 1514, 1515, 1517, 1518 гг.[142]. В Россию Оберакер приехал не позднее 1518 г. (его колокол 1518 г. с автографом «а делалъ Николай Иванов сынъ Обракръ от града Шпаера» ныне экспонируется в Нарвском замке).

Некоторые подробности о деятельности в России Николая Оберакера содержатся в книге С. Герберштейна, где мастер назван «пушкарем» и «оружейным мастером», «родившимся на Рейне, недалеко от немецкого имперского города Шпайера». Посол отмечал, что в 1526 г. вместе с тремя другими мастерами Оберакер хотел уехать, «согласно их охранным грамотам. Государь отвечал, что помнит об этих грамотах и отпустит их, но не сейчас, ибо они ему нужны» [143]. К жалованью Оберакеру было добавлено еще 10 золотых, лишь бы мастер перестал напоминать об окончании контракта.

В 1532–1533 гг. в Москве Николай Оберакер отлил два колокола в 445 и 1000 пудов. На первом колоколе, который носил имя «Лебедь», имелась надпись: «Nikolas Obraker 1532 а делалъ Николай»[144]. После 1533 г. его отпустили домой. Известно, что в 1534 г. в Констанце он отлил колокол[145]. По замечанию немецких и австрийских кампанологов, четыре неподписанных колокола 1549–1570 гг., выдержанные в индивидуальной стилистике Оберакера, указывают на то, что у него были ученики[146].

Таким образом, мастера «отъезжали» из Вильны и Москвы по разным причинам, установить которые мы на сегодняшний день не можем. Кто-то бежал из-за религиозного или уголовного преследования, кто-то из-за ущемления своих прав, кто-то из-за несоблюдения заказчиком контракта. В первой трети XVI в. в Литве основной проблемой пушкаря была задержка выплаты жалованья из-за финансовых трудностей, которые периодически испытывала литовская казна. Даже высококлассный европейский литейный мастер был мало востребован в Литве по причине отсутствия государственной «людвисарни». В России же такого мастера ожидало достаточно высокое по европейским меркам жалованье, но в то же время он был ограничен в свободе передвижения, и даже после истечения срока контракта ему было сложно покинуть страну.

Московская деньга, чеканенная Аристотелем. Коллекция автора

Крайне скупы сведения о пушечных мастерах Варфоломее и Александро. О первом известно из сообщения барона С. Герберштейна, где сообщается, что этот «bombardarius» был обласкан московским князем и позже принял русскую веру[147]. По русским данным, в 1509 г. Варфоломей строил деревянную крепость в Дорогобуже[148]. Пушки мастера Александро упоминаются в документах XVI в. – до 8 александровских мортир входили в состав осадного наряда, направляемого в Ливонию в 1577 г. В XVII в. «3 пушки олександровских верховых» упоминаются в Белгороде в 1640-х гг.[149]. По описи 1670-х гг. там числились уже не три, а четыре «огнестрельных» орудия, «от стрельбы попорчаны, впредь стрелять из них не мочно, признаки на них: по конец кружал кресты, в клеймах к запалу орлы двоеглавые, подписи на них немецкие». Подпись латиницей – это, скорее всего, автограф мастера Александро, но что было написано, сейчас уже не узнаем. Впрочем, мортиры (в описи 1670-х гг. обозначены как «пищали огнестрельные») описаны кратко: «две пищали в станках, станки окованы железом, мерою по поларшину без трех вершков, по весу адна адинатцать пуд, другая десять пуд без четверти». Другие мортиры были без станков, одна из которых была достаточно крупной: «третья мерою аршина шти вершков, в ней по весу пятьдесят три пуда без пяти гривенок». Несмотря на то что мортира была небоеспособна, к ней имелось в запасе «ядер трехпудовых девяносто ядер, да нарядных оплетеных трех же пудовых восьм ядер». Четвертая мортира была «мерою аршина без четверти, по весу девять пуд дватцать гривенок». Для мортир весом в 9-11 пудов имелся комплект снарядов: «дву пудовых четыре ядра, по семнатцать гривенок шестьсот шестьдесят три ядра»[150]. Благодаря таким описаниям мы можем примерно очертить размеры мортир мастера Александро.

Московская деньга, чеканенная Александро. Коллекция автора

Надо заметить, что Александро, как и его коллеги, чеканил деньги для Ивана III (в нумизматической литературе существует мнение, что автором штемпелей монет с именем «ORNISTOTELES» был Аристотель Фиораванти[151]). Нумизматам знакома монета конца XV – начала XVI в. с надписью «мастер Александро».

Помимо пушечных изб итальянцами были созданы и зелейные мастерские – пороховые заводы. В 1531 г. Москву потряс сильнейший взрыв, и на месте «зелейного двора» Алевиза Фрязина вырос пороховой «гриб»: «Загореся внезапу зелье пушечное… делали бо его на том дворе градские люди, и згореша делателей тех от зелья того в един час более двоюсот человек»[152].

Можно констатировать: именно с приездом в Москву итальянцев с конца XV столетия отмечается значительный рост московского военного производства, который никак не ослабевал. Уже к 1550-м гг. иностранцы, побывавшие в Москве, сообщали, что русская артиллерия «в достаточном количестве снабжена бомбардирами, превосходно устроена, обучена и постоянно упражняется» [153].

Некоторые исследователи весьма прямо толкуют известие С. Герберштейна, согласно которому «у государя есть пушечные литейщики, немцы и итальянцы, которые кроме пищалей и пушек льют также железные ядра, какими пользуются и наши государи, но московиты не умеют и не могут пользоваться этими ядрами в бою, так как у них все основано на быстроте»[154]. Неверная трактовка приведенного фрагмента позволила одним считать, что уже в начале XVI в. в России было чугунное производство («льют также железные ядра», скорее всего, казус связан с неправильным переводом – «делают»), а другим – что русские вообще не пользовались артиллерией. Между тем имперский посол говорит о том, что русские не используют артиллерию в битвах, ибо полевое войско, состоящее практически полностью из поместной конницы, представляет собой маневренное, быстро передвигаемое войско, в котором артиллерия могла быть только обузой.

Считается, что с начала правления Василия III появляется применимый к артиллерии термин «наряд» – в 1506 г. во время похода на Казань[155]. Но скорее всего, термин появился ранее – так, короткая запись среди документов о «наряде на берегу лета 6998» во время весеннего похода в Дикое поле 1491 г.[156]. Существует также среди некоторых историков предположение, что в разрядных записях под 7003 (1495) г. упоминается «наряд»: «послал князь великий воевод своих на свитцкие немцы к Выбору с норядом по полкам» [157]. Однако словосочетание «с норядом по полкам», скорее всего, говорит о распределении по войсковым частям, а не артиллерии, ибо старинное слово «наряд» могло означать и порядок, и устройство, и руководство, и распределение, и готовность, и артиллерию, и снаряжение[158].

От времени правления Василия III не сохранилось ни одного датированного орудия. В описях артиллерии XVII в. также не упоминаются пушки 1505–1533 гг., за исключением одной большой мортиры, которая участвовала в Смоленском взятии 1514 г. В описи смоленской артиллерии 1670-х гг., в которую пушкарский голова Прохор Шубин скрупулезно заносил все признаки орудий, вплоть до размеров и надписей на стволах, отмечена одна «большая» мортира времен Василия III: «Пищаль медная, гранатная большая… русского литья, длина два аршина с полуторным вершком. На ней подпись руским писмом: «Василия, Божиею милостию государя и самодержца (выделено мной. – А.Л.) всеа Русин и великого князя, повелением слита бысть сия пушка в преименитом и славном граде Москве, в лета семь тысячь двадцать перваго, майя в 8 день, господарства его…[159] делал Булгак Ноугородов»[160]. Большая пушка весом в 83 пуда была отлита в мае 1513 г. по повелению государя. Иначе и не могло быть – все крупные орудия XV–XVI вв. создавались по специальному государеву указу, а текст надписи, содержащий титул правителя, как правило, исходил от высшей инстанции, которая и была главным заказчиком.

Таким образом, нам известны лишь лапидарные сведения об «артиллерийском наследстве», доставшемся сыну Василия III. При Иване

IV Васильевиче мы уже не встречаем пушечных мастеров-«фрязов» (но в сфере инженерного дела «фрязы» упоминаются, например, при осаде Полоцка 1563 г.), с 1530-х по 1560-е гг. в истории русской артиллерии начинается «немецкий» период.

Классификация артиллерии

Начиная с работ известного археолога, директора Артиллерийского музея Н.Е. Бранденбурга, в отечественной военной историографии принято различать четыре «главных типа орудий древней русской артиллерии: а) тип пищалей для стрельбы прицельной; б) тип пушек верховых или можжир (т. е. мортир); для действий навесным огнем; г) тюфяки дробовые и дробовые пушки, специальность назначения которых составляло действие дробом (картечью); и д) органы – тогдашние представители скорострельных орудий…»[161]. Однако такая типология не учитывает основные особенности русской артиллерии допетровского времени и даже вносит определенную путаницу. К примеру, тюфяки (тип «г») в документах часто именовались «пищалями дробовыми», стреляли они прицельно, настильно, следовательно, должны относиться к типу «а». Органы и органки, в зависимости от конструкций и форм, могли представлять собой пищальные или мортирные батарейки, то есть их можно относить как к типу «а», так и к типу «б». И совершенно непонятно, куда относить гаубицы («гафуницы»), которые могли стрелять и по настильной, и по навесной траектории? Таким образом, видим, что принятая ныне типология допетровских орудий весьма условна и несовершенна. Как мне кажется, пытаясь систематизировать материальную часть артиллерии XVI в., необходимо отталкиваться прежде всего от той классификации, которая была принята в то время.

Имперские бомбарды. Арсенальные книги Максимиллиана, ок. 1500 г.

В нарративных и делопроизводственных источниках присутствуют следующие видовые характеристики наряда: «пушки», «пушки верховые» и «пищали», «дела верхние и дела великия», «болшой наряд стенной и верьхней». Обратим внимание – термины «пушки» и «пищали» не тождественны друг другу, в документах XVI в. они всегда разнятся между собой, в отличие от более поздних актов XVII в. Источники XVI в. четко разграничивали длинноствольные орудия «пищали», стрелявшие по настильной траектории, и орудия, стрелявшие по навесной траектории, – «пушки». В качестве примера приведем перечень артиллерии, отправленной в Ливонский поход 1577 г. Со слов «пометил государь наряду» вначале перечисляются «пищали» от 100 до 30 фунтов калибром, а также «деветнатцеть пищалей полуторных – ядро по 6 гривенок, две пищали скорострелных с медеными ядры по гривенке»[162]. Затем идут шесть «пушек» (ядра от 13 до 6 пудов), а далее – «пушки верхние» (ядром от 6 до 1¼ пуда). Рассмотрим значения вышеуказанных терминов.

«Пушки верховые» или «дела верхние» – это короткоствольные мортиры калибром от 1¼ до 6 пудов, пускавшие ядра «верхом». Но что же тогда называли в разрядах просто «пушками»? Если сопоставить упомянутые в источниках XVI в. «именные» орудия («Кашпирова пушка», «Степанова пушка», «Пушка «Павлин» и др.) с их описаниями в архивных документах Пушкарского приказа за 1694–1695 гг., то можно заметить, что «пушками» названы гигантские бомбарды, по сути – мортиры с удлиненными стволами, которые выстреливали огромные ядра весом от 6 до 20 пудов. Длина ствола доходила до 8-10 калибров, так, например, у «Кашпировой пушки» ствол был длиной 460 см (калибр ок. 660 см), у «Степановой пушки» – 430 см (ок. 600 см), у «Павлина» 1488 г. длина ок. 400 см (калибр ок. 550 см). В отличие от «верховых пушек» они не имели цапф и станков. Ствол укладывали в специально оборудованное из тяжелых брусьев ложе, имевшее сзади наклоненный вниз хвостовик-рикошетник, чтобы отдачу направить также вниз. В зависимости от заданного угла возвышения можно было стрелять как по навесной, так и по настильной траектории. Таким образом, конструкция была аналогична имперским бомбардам Инсбрукского арсенала.

То обстоятельство, что со временем термин «пушка» потерял свое первоначальное значение, необходимо принимать в расчет при работе с документами XVI в. Мы в своей работе будем придерживаться видовых характеристик артиллерии XVI в.

Следовательно, если рассматривать деление артиллерийского парка с помощью метода типологии, то по терминологии XV–XVI вв. можно выделить всего три типа орудий (пищали, пушки, пушки верховые), в каждом из которых существовала своя классификация.

Самый простой метод классификации многим, начиная с упомянутого Н.Е. Бранденбурга, виделся в составлении списка орудий из описных книг XVII в., сгруппированных по названиям.

Несколько уточнил и расширил этот метод А.Н. Кирпичников, в процессе анализа описи 1582 г. предложивший располагать орудия по «весовому калибру»[163]. Итоговый вывод историка можно сформулировать следующим образом: «весовой калибр» – самый точный признак, размеры и массы орудий не были основными критериями[164]. А.Н. Кирпичниковым был получен ряд новых выводов о развитии артиллерийского вооружения в сторону типизации продукции.

Однако историки не обращали внимания на изменения видовых названий орудий на протяжении XVI–XVII вв. Крайне осторожно надо использовать документы XVII столетия для выявления типологии XVI в., так как развивалось артиллерийское вооружение, изменялись формы, вес и калибры стволов.

Несколько слов следует сказать об упомянутой «Описи» ливонской артиллерии 1582 г. Она состоит из нескольких документов – перечней орудий и боеприпасов, оставленных в Ливонии или по соглашению переданных в Россию. Опись написана на польском языке в дословном переводе с русского экземпляра, один документ подписан русским дьяком Босоногом Верещагиным [165]. Ее основным источником послужила, очевидно, переписная книга 1578–1579 гг., составленная И.Т. Мясоедовым и подьячим С. Болдыревым. Известно, что наказная память об обследовании ливонских городов им была дана 25 января 1578 г. Согласно сохранившемуся документу, смотрителям приписывалось подробно описать орудия, их состояние, размеры, калибры и даже предполагаемую дальность стрельбы: «И что… во всяких городовых боех наряду – пушек и пищалей железных и медяных, и сколь которая пушка и пищаль в мере длиною, и каково у которые пушки и у пищали весом ядро железное ли или каменое, или свинчатое, или будет ис которые пушки в осадное время стреляют дробом, и сколь далече от города из которые пушки и пищали стрельба, и сколько у которые пушки и у пищали по кружалом каких ядер по счету числом, и дробу…»[166]

Таким образом выявляется главный недостаток метода А.Н. Кирпичникова. Перед нами – переписи именно ливонской артиллерии 1582 г., в которых доля русских пушек и пищалей среди тысяч стволов, упомянутых в документах, небольшая. То есть часть описи характеризует прежде всего бывшую орденскую артиллерию, которую по соглашениям 1582 г. делили между собой Речь Посполитая и Россия. Насколько тогда обоснованно изучение русской артиллерии XVI в. исходя из указанного документа, если в нем перечислены в том числе трофеи?

Кроме этого важно отметить еще один момент. В период с XIV по XVI в. в крепостях скапливалось большое количество орудийных стволов, как архаичных, так и новых. Арсеналы представляли собой склады не только годных, но и негодных орудий, из которых «стрелять было престрашно». По лаконичным характеристикам орудий в описи практически невозможно установить, к какой эпохе (XIV, XV или XVI в.) принадлежит та или иная пищаль или пушка. Поэтому вполне резонен вопрос – можно ли на основе анализа описи 1582 г. дать обстоятельную классификацию русской артиллерии в XVI в.?

Использование классификации из «Описной книги пушек и пищалей 1647 г.» для выявления типов и видов орудий XVI в. сопровождается рядом трудностей, поскольку в первой половине XVII в. происходили естественные изменении в номенклатуре артиллерии, вызванные исчезновением одних типов орудий, архаичных, и появлением других, современных.

При изучении типологии следует отметить, что русские орудия похожи на своих европейских собратьев. Но было бы совершенно неправильно механически переносить всю европейскую артиллерийскую классификацию на русскую почву. У «государева пушечного дела» появились свои, хотя и небольшие, отличительные особенности. Если в Германии «острыми девками» именовались проломные пищали до 100 фунтов[167], то в России «острые панны» могли иметь ядро до 35 фунтов. «Змеями» в описях названы все длинноствольные орудия калибром от 3 до 40 фунтов, то есть европейские серпантины и шланги, а «вальконейками» – все длинноствольные орудия калибром от ½ до 2 фунтов, то есть малые кулеврины, фоконы и фальконеты. В разрядных документах пищали разделялись, в зависимости от размеров, на «большие» и «малые», например: «А наряду велел государь оставить… четыре пищали больших, да 6 пищалей малых».

«Эклектические» особенности в русской артиллерии появились естественным образом – в период развития огнестрельного вооружения она впитала в себя достижения нескольких европейских «школ» – Болоньи, Рима, Инсбрука, Шпаера, Копенгагена, Любека и других производственных оружейных центров.

При исследовании артиллерии XV–XVI вв. так или иначе возникает вопрос: а к какой «системе» была приближена русская артиллерия – к итальянской, немецкой или какой-то другой, европейской?

Из документов, которые приведены в этой работе, мы можем заключить, что в 1480-1490-х гг. русское военное дело в части артиллерии и фортификации испытывает на себе сильное итальянское влияние. Между тем нам известны случаи прибытия в Москву шотландских и датских мастеров, которые если и отливали орудия, то вряд ли они это делают по итальянскому образцу. В то же время русские ученики иностранных мастеров могли переходить (в случае отъезда или смерти учителя) к другим литейщикам. Первые известные нам литые русские орудия, отлитые Яковом, Иваном и Васюком, тяготели к итальянской системе фальконетов – небольшой калибр, стволы без цапф, более похожие на прямые колонны. Но мы не знаем орудия других русских учеников, ставших впоследствии литейщиками – Федько Пушечника, Булгака Новгородова и др., не знаем также, влиянию каких систем подвергалось их творчество, у каких европейских мастеров они учились. Может быть, русская артиллерия рубежа XV–XVI вв. находилась в «эклектическом» развитии, подвергаясь влиянию различных европейских артиллерийских техник и типологий.

В первой половине XVI столетия итальянское влияние уступает место имперскому. К этому времени тирольские литейщики переводят артиллерию Империи на новые орудийные образцы.

При Карле V, после Шмалькальденской войны 1546–1547 гг. стараниями известного литейщика Грегора Лёффлера была введена новая типология орудий: 40-фунтовые картауны (длина ствола до 19 калибров), 24-фунтовые полукартауны (19 калибров), 12-фунтовые нотшланги (в 27 и 38 калибров), 6-фунтовые фельдшланги и фальконы (стволы в 34 и 32 калибра соответственно), и 3-фунтовые фальконеты (35 калибров). Самыми крупными проломными орудиями были шарфметцы и двойные картауны (ядра до 80-100 фунтов).

Согласно немецким военным книгам, типы этих орудий отливаются на протяжении всего XVI в. Судя по количеству упоминаемых в 1520-1550-х гг. немецких мастеров (Николаус Оберакер, Иоганн Йордан, Якоб фан Вайлерштатт, Кашпир Ганус), основная часть артиллерии отливается по имперскому образцу, в то же время литье орудий итальянской системы, очевидно, имеет место быть (известны итальянские мастера Петр Фрязин Молодой, Александро, Варфоломей-Бартоломео).

Мы же имеем возможность оценивать артиллерию времен Василия III только теоретически, ибо сохранились сведения только об одном орудии 1513 г. Булгака Новгородова.

В царствование Ивана Грозного ливонцы и шведы, описывая русскую артиллерию, приводят ее к европейской типологии, называя тяжелые пищали «Лев», «Аспид», «Соловей», «Певец» и др. «картаунами», «шлангами» или «серпентинами», а полуторные пищали – полевыми шлангами.

При упоминании орудийного парка «московитов» иностранцы использовали общепринятые в Европе артиллерийские термины. Да и как могло быть иначе, если этот самый парк создавали европейцы?

Англичанин Роберт Бест, в 1557–1558 гг., видевший русскую артиллерию, сообщал: «Есть у них орудия всех родов: бризы, фальконы, малые пушки, кулеврины, пушки двойные и королевские, василиски длинные и крупные. Также есть у них шесть больших орудий, ядра которых высотой до ярда, и когда они летят, их легко различаешь; у них много мортир, из которых стреляют огнем»[168]. В то же время Марко Фоскарини в середине XVI столетия (около 1557 г.) сообщал, что русская артиллерия «в достаточном количестве снабжена бомбардирами, превосходно устроена, обучена и постоянно упражняется»[169].

В источниках отмечено, что к вражеским крепостям «московиты» подступали «с серпентинами», как малыми, так и крупными» («med Skerpentiner sma ok storo»), среди которых были огромные стволы в 24 фута длиною (т. е. более 7 м)[170], использовали они также для осады «большие орудия – двойные картауны» (grossen geschutzen dubbelten Cartowen) [171], а в своих рейдах по Ливонии тащили с собой на санях «небольшие орудия наподобие фальконетов (falckenetell)» или «маленькие полевые орудия» (kleine stucklein feltgeschutz)[172]. Обозначены у «московитов» и полевые шланги (Feld Schlangen), полушланги (halbe Schlangen), четвертыпланги (Quartier Schlangen), фальконеты (Falconeten)[173].

Соотнести имперскую систему с российской достаточно сложно, поскольку в Москве, как уже отмечалось, работали представители разных литейных школ. К 1510-1520-м гг. в государственной литейной мастерской можно было наблюдать пеструю картину смешивания «артиллерийской номенклатуры»: в одной «пушечной избе» итальянский мастер лет десять или даже двадцать продолжал лить орудия по болонскому или римскому образцу, в соседнем амбаре немецкий литейщик шпаерской школы делал стволы по немецкой системе, а только что прибывший из имперского Инсбрука немец начинает отливать пушки по новым «лёффлеровским» рекомендациям. Русские ученики, переходившие от одного мастера к другому, учились разным приемам отливки орудий, знакомились с разными артиллерийскими «системами».

Очень сложно соотнести русскую классификацию с европейской. Поскольку в течение XVI столетия в России преобладало немецкое (имперское) влияние, попробуем провести параллели между артиллерийскими терминами. Следует отметить, что соотношения эти будут условные, потому как по калибрам они различались порой даже значительно. Примерное соотношение с европейской артиллерией будет следующим:

Бомбарды – пушки, пушки большие.

Мортиры – пушки верховые, пушки верхние, дела верхние.

Двойная картауна – пищаль 60-100-фунтовая (например, «Орел»).

Шарфметц – «Острая девка» (35 фунтов).

Картауны – 35-40-фунтовые пищали.

Полукартауны – 25-30-фунтовые пищали.

Шланги – змеи (от 3 до 20 фунтов).

Нотшланги – 8-16-фунтовые пищали.

Фельдшланги – 6-фунтовые полуторные пищали.

Фальконы – средние и малые полуторные пищали.

Фальконеты – вальконейки, финколеты, девятипядные и семипядные пищали, У2-4-фунтовые.

Гаубицы, гафуницы – пушечки верховые, до 10 фунтов.

Органы – сороковые пищали, сороки, органки, шутихи.

Фоглеры, малые кулеврины – «пищали со вкладнем», скорострельные, хвостуши «с вкладнем».

Гаковницы – затинные пищали.

Кошка, огненный кот (Feuerkatze), potthunde – тюфяк, дробовая пищаль.

Я не согласен с мнением известного историка и археолога А.Н. Кирпичникова относительно того, что в русской орудийной классификации XVI–XVII вв. «весовой калибр» являлся основным показателем, а «размеры и массы орудий не были основными критериями». Для чего же тогда оружейники зачастую обозначали пищали одного калибра разными характеристиками? С какой целью было принято деление их на вальконейки, дробовые, затинные, скорострельные, сороковые, семипядные, девятипядные, полковые, полуторные? Следует все-таки признать, что и массы, и размеры, и калибры стволов имели какое-то значение для подобных делений. Наименования пищалей характеризовали определенный конструктивный вид орудий.

Типология того или иного орудия определяется традицией литья в конкретный период, а в некоторых случаях – географическим местом производства или нахождения того или иного ствола. Так, пушки и пищали в XVI в. различались по виду, а в XVII в., особенно во второй половине, эти понятия уже нередко смешивались между собой. Когда болховский воевода доносил, что «пушек в Волхове мало, всего 16 пищалей, и те малы (выделено мной. – А.Л.)»[174], он имел в виду, конечно же, длинноствольные орудия-пищали, пригодные для обороны башен, а не пушки-мортиры.

Что касается «географических» особенностей названий орудий, то в некоторых случаях периферийные описи артиллерии дают разное название одного и того же типа орудия. Например, многоствольные орудия именовались в разных уездах «органами», «органками», «сороками», «сороковыми пищалями», «стволами на колесах», «пищалями о трех стволах» и «шутихами».

В качестве еще одного примера можно привести полуторные пищали. В XVI в. полуторными пищалями именовался только определенный тип орудий с определенной длиной ствола (15 пядей) и калибром (6 фунтов), а в XVII в. «полуторными» называли в городовых описях пищали калибром от V до 8 фунтов [175] с длиной стволов от 1 сажени до 4 аршинов[176].

Именно поэтому при попытках типологии русской артиллерии необходимо принимать во внимание все вышеизложенные обстоятельства – при характеристике орудий необходимо использовать терминологию XVI в., а не XVII в. В противном случае возможна путаница в определении номенклатуры артиллерии рассматриваемого периода.

Источники XVI в. перечисляют следующие типы средних и мелких пищалей: сороковые, затинные, скорострельные, вальконейки (вальконеты), полуторные. Остальные термины характеризуют либо конструктивные особенности ствола (например, «хвостушами» назывались как скорострельные пищали, так и малые кулеврины – очевидно, они имели длинный торельный хвост для поворота), либо предназначение орудия (например, «полковая», «городовая», «стеновая»).

В четвертом томе сборников конференции «Война и оружие» 2017 г. вышла статья Тарасевича Ю.Г.[177]. Вообще, нельзя не приветствовать статьи подобной тематики – по бомбардологии работ немного, а тем более по классификации русской артиллерии. Автор пишет: «Наилучшая попытка разъяснить смысл и употребление этих терминов сделана А.Н. Лобиным в ряде работ 2004–2016 гг. К сожалению, уважаемый автор допускает неоправданный, как кажется, произвол в своих положениях, а фактически отказавшись от рассмотрения исходных данных в контексте западноевропейских классификаций, упускает, к тому же, возможность сделать некоторые более правдоподобные выводы из приводимого им же материала».

Посмотрим на имеющихся материалах, что это за «неоправданный произвол в своих положениях» и в чем еще меня обвиняет автор указанной статьи. Часть претензий Ю.Г. Тарасевича сводятся к моим трактовкам сороковых и полуторных пищалей.

Согласно описям, часть мелкокалиберных орудий XVI в. названы сороковыми пищалями. Вслед за Н.Е. Бранденбургом я также полагаю, что сороковые пищали – есть многоствольные орудия, которые могли делаться как из обрезков ружейных стволов, так и из соединенных на одном ложе небольших пищальных и пушечных стволов (от двух и более штук). Отсюда их вариации названий – «сороки», «шутихи», «органы», «органки». Есть все основания утверждать, что изготовлять их стали с XV в. – например, в Муроме в 1639 г. упоминаются 6 пищалей «меденых сороковых Фрязины с станки и колесы, к ним 2623 ядра железных», сделанных, очевидно, Якобом или Петром Фрязиным еще в 1490-е гг. [178].

Но Ю.Г. Тарасевич отмечает: «Очень спорно отождествление А.Н. Лобиным сороковых пищалей и многоствольных установок («рибодекинов, органов, сорок»), основанное не на сходстве ли с одним из русских названий такой установки – «сорока»?». Ю.Г. Тарасевич совершенно безосновательно уравнивает между собой обычные «фрязиновские» пищали и сороковые «фрязиновские»: «…пищали Якова Фрязина» встречаются не раз, но без указания, что они «сороковые», и поскольку совершенно невероятно, что именно в Муром 1639 г. попали именно многоствольные, и никакие другие, пищали авторства Якова или Петра Фрязина (да еще 6 единиц!), то это довод как раз за то, что «сороковая» пищаль – это пищаль обыкновенная, одноствольная». Такие рассуждения вызывают недоумение.

Нет ни одного источника, который показывает, что обычные одноствольные пищали в разных описях могли называться сороковыми пищалями или наоборот. Для доказательства своего тезиса автору следовало бы сравнить описи орудий одной и той же крепости за разные годы, и на примерах показать, что в таком-то году та же сороковая пищаль названа, например, простой полковой. Тогда это был бы по крайней мере обоснованный на примерах вывод. Но ничего этого в критике моих работ нет – Ю.Г. Тарасевич только приводит пример с посылкой в Елец орудий. Но если в марте 1593 г. туда было велено прислать «в прибавку три пищали девятипядных или сороковых», то это не означало, что сороковая пищаль тождественна девятипядной. Подобные наказные фразы в делопроизводственных документах встречаются нередко и означают лишь одно – надо отправить те пищали, девятипядные или сороковые, которые будут в наличии и готовы «к службе» на момент присылки наказа.

Автор критики оказался в плену своих же логических утверждений. Он пишет: «…сороковые пищали – малокалиберные и сравнительно короткоствольные, и, значит, легкие, можно понять, куда они «исчезают» около середины XVII в.: обозначение выходит из употребления с приходом в 1610-1630-х гг. полковых пищалей…»[179]. Ю.Г. Тарасевич игнорирует тот факт, что полковые пищали соседствовали с сороковыми еще в XVI в., эти типы существовали параллельно: в источниках 1570-1580-х гг. упоминаются пищали полковые в 10, 7, 5 и даже в 2 пяди длиной (см. Приложения 1, 2). Уточнения в описях – «в станку и на колесах» показывают, что полковыми называли орудия на походных станках. Таким образом, сороковые пищали никак не могли «перейти» в полковые, поскольку они существовали вместе на протяжении около ста лет.

Из документов можно выделить следующие особенности сороковых пищалей:

1) все они имели мелкий и очень мелкий калибр; зачастую снаряды кузнецами ковались и для них, и для затинных пищалей (в 1540 г.: «кузнец Матфеико Сидоров, а делает ядра пищальные на великого князя затинные и сороковые»[180]); в ливонских описях 1582 г. встречаются сороковые пищали калибром в.¼, ⅓, ½, ¾, 2½. и 3 фунта. В XVII в. встречаются случаи более мелкого калибра, например: «Пищаль вестовая медная сороковая, к ней 102 ядра, по 8 ядер в гривенку»[181], т. е. каждое ядрышко весило 50 г, как у обычного мушкета (скорее всего, эта сороковая пищаль состояла из нескольких мушкетных стволов на станке);

2) они использовались только в качестве оборонительного вооружения – как в городах, так и на «окском рубеже» («на Берегу») против легкой конницы – татар. Так, осенью 1534 г. литовцы получили сведения об оборонительных мероприятиях на рубежах: «которые делы великии были посланы на берег, тых дей болших осм назад к Москве отвезено, одно малый сороковыи делы при тых людех на берегу зоставлены»[182]. И вплоть до 1640-х они составляли часть артиллерийского вооружения, направленного против татар и ногаев.

3) если в XVI – начале XVII в. они встречаются в документах нередко, то ко второй половине XVII в. исчезают из состава городового вооружения. Так, в описи Смоленска их 29 в 1609 г., а к 1654-му – ни одной. При сравнении оказывается, что парк смоленских орудий значительно обновился. В городовых описях начала XVII в. сороковые пищали упоминаются, а к 1670 г. исчезают почти полностью, новые сороковые, естественно, не производят, а вместо них на вооружение ставят современные образцы медных и чугунных орудий.

4) В описях XVI – начала XVII в. в случаях полного боекомплекта к сороковым пищалям счет ядер идет на сотни и тысячи – «5500 ядер сороковых железных» в Коломне в 1570-х гг., в Смоленске в 1609 г. к 29 сороковым пищалям полагался комплект до 600 ядер к каждой установке, в Муроме на 6 сороковых пищалей приходилось 2623 ядра железных и т. д.

5) в некоторых случаях, когда речь в описи шла о дефектах конкретного орудия, встречаются упоминания сороковых пищалей с жаграми, например «у сороковой пищали по жагру оторвало»[183]. Данное обстоятельство говорит о том, что, скорее всего, использовался ружейный механизм воспламенения заряда – жагра. Такой механизм использовался и для других мелкокалиберных орудий – затинных пищалей (например, «Пищаль железная затинная с жагрою, длина два аршина без шти вершков»[184]).

6) в особых случаях в описях упоминается особый порох, «сороковое зелье», притом отдельно от пищального и пушечного. Судя по малому калибру, сороковые пищали могли делаться из обрезков ружейных стволов, а для такого огнестрельного оружия нужен более мелкий порох, ружейный или же порох переходного типа, со средним размером гранул, между ручным и пушечным.

Ю.Г. Тарасевич искренне удивляется тому факту, что в описи 1678 г. сороковые пищали практически не встречаются. Но уважаемый оппонент не учитывает два момента:

– в XVII в. сороковые пищали уже не производили (единственный случай производства многоствольных орудий – 1646 г., когда X. Рыльский делал в Ливнах «органки и пушечки на образец для скорого походу против… крымских и нагайских людей» [185]);

– естественный износ стволов из-за длительной эксплуатации, как то: сильная коррозия железных элементов («попорчаны», «ржавы»), непорченое запальное отверстие («растрелян запал», «от стрельбы попорчаны»), разрыв ствола от стрельбы («урывок пищали»), оплавление ствола из-за городского пожара («в пожарное время растопилась и стрелять не мочно») и т. д. Впоследствии бронзовые старые орудия отсылали на переплавку, а железные «списывали» за ненадобностью. Достаточно сравнить описи артиллерии одной и той же крепости, например Ельца, за 1590-е, 1640-е и 1678 гг., чтобы понять, насколько сильно менялось вооружение города. В 1593 г. в Ельце было 2 полуторных, 6 – девятипядных, 4 – сороковых, 50 – затинных пищалей[186]. К 1640 г. мы встречаем другое разнообразие: 3 полуторных, один «урывок» полуторной пищали, 7 железных вальконеек, 10 затинных пищалей. После этого артиллерийский парк был обновлен присылкой чугунной 8-фунтовой пищали, 4 орудиями «нового литья», 1 «сороковой» тульской пищалью и 1 железной «литовской» 3-фунтовой пищалью. В 1678 г. в том же городе было 4 полуторных, 18 железных, из которых 1 – 8-фунтовая, 5 – 5-фунтовые, 5 – 3-фунтовых, 7 вольконеек в ½ фунта, сороковые и затинные отсутствуют[187]. Если в Коломне в 1577 г. значились сороковые пищали в ½ фунта, 5-фунтовая пушка «Тофа», 90 затинных пищалей, то к 1678 г. ничего подобного из этой номенклатуры калибров нет, из старых числились всего лишь девятипядная пищаль и «отломок семи пядей в станку на колесах»[188].

Такую же картину наблюдаем в Муроме. В 1636–1639 гг. артиллерия города была достаточно «архаичной» – в нем числились 4 старых медных тюфяка, стрелявших каменными ядрами (!) в 5-10 фунтов, 6 пищалей «меденых сороковых фрязины» (т. е. сделанных итальянцами в конце XV в.), 2 полуторные медные пищали, 5 медных полковых орудий на станках, 2 скорострельные железные пищали, 8 затинных пищалей[189]. Но к 1678 г. в арсенале от прежнего наряда сохранились только 8 затинных пищалей «горелых, изогнутых, без станков», а откуда появились вместо старых медных «10 пушек железных горелых изогнутых без станков» и «пушка железная, неболшая, в целости»[190] – неясно. Таким образом, за 20–30 лет арсенал крепости мог измениться до неузнаваемости.

Подробное изучение описей артиллерии не подтверждает тезисы Ю.Г. Тарасевича, что «новое название вытесняет старое, хотя функциональное подобие старых сороковых и новых полковых пищалей налицо. В позднейших списках в «полковые» попадают и бывшие сороковые пищали (либо их часть)»[191].

Поэтому странно удивляться практически полному отсутствию в 1670-х гг. старых «сороковых» и «девятипядных» орудий. Данные типы перестали производиться еще с конца XVI в. и в XVII в. «дослуживали» свой срок.

Следует также пояснить, что отождествлять «сороку» и «сороковую пищаль» стали без исключения предшественники, начиная с директора Артиллерийского музея Н.Е. Бранденбурга. Причин не отождествлять два этих термина я не вижу – если проанализировать Опись ливонской артиллерии 1582 г., то видно, что каждый из воевод использовал разные обозначения одних и тех же типов стволов, например одни употребляли для крепостных ружей термин «гаковницы», другие – «затинные пищали», одни писали «сороковые пищали», другие – «сороки», и в сводной описи мы встречаем и те, и другие названия. И каждый из воевод мог указать/или не указать особенности типов пищалей. Так, например, в небольшой крепости Полчев (Оберпален) упомянуты 2 «пищали сороковые», а в Феллине, самой крупной крепости бывшего Ливонского ордена, указана 21 (!) «сорока», но при этом в самой крупной орденской крепости не употребляется термин «сороковые пищали», а только «сорока». И в Чествине (Сессвеген) также вместо сороковых пищалей употребляется термин «сорока», причем со следующими подробностями: «сорока немецкая железная на 8 пищалей», «сорока немецкая железная на 7 пищалей», «сорока немецкая железная на 3 пищали». В других крепостях, наоборот, употребляется термин «сороковые пищали», а не «сороки». Все зависело от того, какую терминологию использовал составитель документа. Предельно ясно одно – «сороки», они же сороковые пищали – многоствольные орудия.

Распространение в XVI в. многоствольных ружейных орудий связано с тем, что при дефиците артиллерийского городового вооружения сделанные из стволов или обрезков испорченных мушкетных стволов (от 2 и более) сороковые пищали являлись важным дополнением крепостных арсеналов.

В XVI в. Пушечный двор продолжает выпускать небольшие орудия – фальконеты, только уже не по итальянским образцам, а по немецким или ближе к немецким. В источниках с 1560-х гг. можно встретить транскрипции с итальянского или немецкого «фанкалет» и «фомколет», а в 1570-1590-х встречаются адаптированные формы «волконет», «волконея», «волконейка», «волкомейка», «пищаль фальконетная медяная»[192] и «соколка» (от falck – сокол). Имперский посол Сигизмунд Герберштейн писал о русских фальконетах еще в 1520-х гг. В конце 1550-х гг. ливонские разведданные отмечают находящиеся в русском лагере у палаток «маленькие орудия наподобие фальконетов», а Андрей Курбский писал про пищали «польныя многия около царских шатров».

По описям XVI в. мы видим разнообразие по калибрам среди фальконетов. В Юрьеве Ливонском в 1582 г. были «фальконеты железные с вкладнями», в Лаисе – единственный экземпляр среди всех ливонских орудий «фальконет чугунный», в Володимирце – фальконеты – затинные пищали в количестве 9 штук (см. Приложения 1–2).

Длина фальконетных стволов с XVI в. увеличивается и составляет более 2 аршин. Наиболее распространенными были 9-пядные фальконеты. Так, в 1565 г. Свияжск был вооружен, помимо других орудий, 21 девятипядным фальконетом калибром от ¾ до ¾ гривенки ядро. Фальконеты отливались как на Пушечном дворе целыми партиями, так и ковались в кузницах в столице и на периферии. Главным центром производства фальконетов была Устюжна-Железнопольская, где делались пушечки калибром в ¼, ½, ¾, 1, 2 фунта в течение XVI и до первой трети XVII в. И.Х. Гамель в своем исследовании приводил указ 1628 г. о производстве в Устюжне железных кованных «вальконеек» (последний известный документ об изготовлении этого типа орудий), но подлинник документа в 175 фонде академика (архив СПбИИ РАН) обнаружить не удалось.

Затинные пищали, или гаковницы, представляли собой тяжелые крепостные ружья, длинные стволы которых («за тын», отсюда и название) были оснащены «гаком» для поворота. Стреляли они как мелкокалиберными ядрами (пулями) до ½ фунта, так и сеченым свинцом. Затинные пищали составляли значительную категорию орудий в городах.

Некоторые пищали, судя по всему, имели особую конструкцию казенной части ствола – в документах 1570-х гг. неоднократно говорится о «пищалях скорострелных со въскладинами», в описи ливонских орудий 1582 г. упоминаются оставленные в городах «pisczali skorostrzelnye zo wkladnem». В Ливонский поход 1577 г. Иван Грозный взял с собой 2 «скорострельные пищали с медены ядры». Наличие указанных особенностей и само наименование пищалей «скорострельными» позволяет расценивать данные орудия как казнозарядные. Они не получили широкого распространения, но все же заняли определенную нишу в артиллерийском парке времен Ивана Грозного.

Среди других полковых орудий следует отметить пищали семипядные и девятипядные. Сами названия говорят о размерах орудий – 133 см (семь пядей) и 171 см (девять пядей) соответственно. В небольшом количестве они представлены в городовой артиллерии 1630-1640-х гг., а затем исчезают – очевидно, старые стволы отправляют на переплавку. В сметах артиллерии XVII в. нет обстоятельных описаний этих орудий. Данные об их производстве отсутствуют и в материалах второй половины XVI в., и в более поздних росписях артиллерийских орудий XVII в.; не сохранилось ни одного подробного описания декора, надписей, конструктивных особенностей семи- и девятипядных пищалей. Во второй половине XVI в. пищали часто использовались также в качестве оборонительного вооружения[193]. В чем же отличие фальконетов «в 9 пядей» от «девятипядных пищалей»? Описи XVI в. показывают, что у первых калибр не превышал 1¼ фунта, а большинство вторых стреляли ядрами в 3–4 фунта. В 1609 г. все пищали девятипядные в Смоленске (6 шт) – в 4 фунта калибром. Соответственно разница была также и в весе стволов.

Один из самых распространенных типов полковых и городовых орудий – «полуторные пищали». Эти орудия фигурируют не только в отечественных, но и в иностранных источниках – в немецком летучем листке, изданном по случаю поражения «Москвитян под Вейденом» в 1578 г. («Pultoray oder Feltschlangen») [194], и в письмах ревельцев 1577 г. («polutornie»)[195].

Прояснить значение термина «полуторные» очень сложно. А.П. Лебедянская утверждает, что «полуторными» назывались пищали калибром в полторы гривенки (фунта)[196]. Данная версия несостоятельна – в «Описной книге пушек и пищалей» 1647 г. «полуторными» названы пищали калибром до 8 фунтов[197].

Учитывая то обстоятельство, что в XVII столетии происходит расширение значения этого термина (полуторными пищалями в описях XVII в. названы стволы от сажени до полутора саженей в длину), в определениях необходимо отталкиваться от документов XVI в. – тогда полуторными пищалями называли только один тип орудий.

Впервые полуторные пищали упоминаются в 1530 г. – однако данное известие не лишено доли сомнения [198].

Первое датированное изображение полуторной пищали относится к 1551–1553 гг. – иностранный мастер Якоб фан Вайлерштатт отливал эти орудия для Казанских походов. Точно известно, что такие же по форме пищали отливали в 1560-х гг. Каспар Ганусов и его ученики – М. Микулаев и А. Чохов, и Богдан, а в 1590-х – Р. Евсеев, С. Дубинин и чоховские ученики.

Можно предположить, по аналогии с девятипядными и семипядными пищалями, что само название указывает на размеры орудий. В польском варианте описей ливонской артиллерии 1582 г. упоминаются «pisczali polutornye» длиной 15 piendzy, то есть полтора десятка пядей[199]. Измерение длины в «пядях» – явный признак орудия XVI в.[200]

Московская полуторная пищаль 1550-х гг. мастера фан Вайлерштатта. По рисунку Я. Телотта

Мой вывод о полуторных пищалях был подвергнут критике Ю.Г. Тарасевича: «Этот вывод кажется спорным. О таких «эталонных» размерах речь лишь с 1560-х гг., и разнобой в калибрах и в длине (!) фиксируемых образцов гораздо существеннее». Далее он пишет: «Мы полагаем этим более общим свойством примерное соотношение длин стволов 2-аршинных легких пищалей «итальянского» периода и легких пищалей начала «немецкого» периода – вполне вероятно, фальконетов, стволы которых как раз имеют типовую длину ок. 3 арш. и превосходят длиной «прежние малые пушки» в полтора раза»[201]. Очень странный прием, когда в обсуждении русских орудий автор использует данные… европейской номенклатуры. В своих построениях Ю.Г. Тарасевич исходит не от артиллерийских образцов, систематизированных на основе описей XVI в., а от теоретических рассуждений, основанных на сравнении с западноевропейскими экземплярами. Автор не анализирует размеры и калибры известных нам по описям XVI в. орудий, а охватывает главным образом описи XVII в., отчего и получается неразбериха.

Остается загадкой, каким образом автор соотносит «итальянские образцы» (из описей известны только данные о мелких орудиях в % фунта) с некими пищалями «немецкого периода» с непонятно откуда взявшейся «типовой длиной ок. 3 арш[ин]», которые якобы превосходят первые в полтора раза.

Автор критики не учел также, что в истории артиллерийского вооружения необходимо отделять полуторные пищали XVI в. от XVII в. На примерах далее будут показаны характерные особенности этого типа орудий.

Можно выделить следующие особенности «полуторных пищалей»: во-первых, все они имели достаточно длинную дульную часть ствола. Во-вторых, по описям 1580-1590-х гг., у полуторных пищалей всего шесть калибров, от 2 до 7 фунтов, – такой кажущийся разнобой может объясняться условными определениями калибра, а также и тем, что к той или иной пищали приписывались ядра меньшего калибра. Например, «к полуторной пищали 100 ядер по 3 гривенки» вполне могло означать, что орудие калибром 4–6 фунтов могло стрелять ядрами меньшего размера, какие имелись в наличии (с использованием пыжей). В «Описной книге пушек и пищалей», по наблюдению А.Н. Кирпичникова, «встречаются случаи, когда тому или иному орудию придавались ядра на ½, 1 гривенку меньше заданного веса»[202].

В-третьих, в артиллерийском вооружении различали «большие полуторные», «середние полуторные» и «малые полуторные»[203]. В целом можно заключить, что первыми в XVI столетии называли орудия, имеющие ствол калибром около 6 фунтов и длину не менее 15 пядей (ок. 285 см, или около 4 аршин). В описях XVII в. они описаны так: «пищаль медная полуторная русского литья, в станку на колесах, ядром 6 гривенок, длина 4 аршина с вершком, у казны подписано русским письмом: «Богдан». В собрании ВИМАИВ и ВС сохранилась подобная «полуторная» пищаль мастера Богдана из Литвы, отлитая в 1562/63 г. Орудие было найдено в 1805 г. в д. Поборы Виленской губернии вместе с двумя польскими гаубицами 1506 и 1562 гг. Длина орудия составляет 299 см (на 14 см длиннее стандартных размеров «полуторных»), вес 801 кг («48 пудов 34 фунта»).

«Середние полуторные» очень редко упоминаются в источниках. По-видимому, это были 4-фунтовые пищали с длиной ствола несколько меньшего размера, чем «большие полуторные» – 3 аршина с одним-двумя вершками.

«Меньшие полуторные» имели калибр 2 фунта и такую же, как и у «середних», длину ствола.

Таким образом, «малыми» и «середними» полуторными пищалями называли орудия меньшего калибра (2–3 фунта и 4–5 фунтов соответственно) и меньшей длины (от 220 см), но таких же пропорций (удлиненная дульная часть, равные средние и казенные части).

Если говорить конкретно о 6-фунтовых орудиях периода 1550-1590-х гг., называемых «полуторными», то для 95 % (в случаях, где размеры выявляемы) характерна длина в полтора десятка пядей. По описи 1582 г. всего упомянуто 39 полуторных пищалей – и почти 72 % имеют калибр 6 (±1) фунтов, а некоторые из них с указанием длины в 15 пядей. Все это в очередной раз говорит об устойчивой терминологии.

Если взять существовавшую до XVI в. малую пядь в 19 см, то получаем 285 см, что соответствует 4 аршинам по описаниям орудий в XVII в.

Несколько слов следует сказать и о восточных «заимствованиях». Русские тюфяки (тюркское «тюфенг» – ружье) – это отнюдь не мушкеты, а короткоствольные небольшие орудия («дробовые пищали»), имевшие коническую форму ствола для веерного разлета дроби, аналог ливонского potthunde[204]. Для обозначения этого вида оружия заимствовано только тюркское название. Тюфяками в России XVI в. назывались мелкокалиберные орудия, они являлись частью оборонительного вооружения (еще в конце XV в. их возили в государевы походы). По описи 1582 г. различались тюфяки разных конструкций: «тюфяки железные с вкладнем», «тюфяки дробовые в 3 пяди», «тюфяк в 4 пяди на колесах», «тюфяки малые дробовые», «пищали тюфяки немецкие дробовые в 3 пяди», «тюфяки дробовые железные в 2 пяди», тюфяки железные дробовые в 3½ пяди. Всего в описи 1582 г. перечислены 61 тюфяк русский и ливонский. 4 пяди – это максимальная длина ствола тюфяка (вариант на лафете с колесами). Часть тюфяков отливались на Пушечном дворе, часть ковалась на кузницах из железа. «Описная книга пушек и пищалей» 1647 г. показывает явное преобладание 90 бронзовых тюфяков над 50 железными[205]. Упоминание старых архаичных тюфяков можно встретить в описях городов, например в 1630-х гг. в составе городового наряда Калуги был «тюфяк медяной старой 2-х пядей, к нему 5 ядер каменных»[206].

От XVI столетия сохранилось несколько интересных образцов кованого производства. Так, в собрании ВИМАИВ и ВС две достаточно крупные 12-фунтовые (125-мм) пищали, которые были изготовлены, очевидно, во второй половине XVI в. Они имеют интересную конструкцию (в 1948 г. был произведен химический и металлографический анализ): ствол состоит из железных спаянных колец, покрытых снаружи листовой медью, украшен растительным орнаментом. Длина каждого ствола по 246 мм. Считается, эти орудия в 1578 г. были подарены Иваном Грозным Соловецкому монастырю[207].

Затинные пищали ковались в кузнях повсеместно – на Московском и периферийных пушечных дворах, кузницах и т. д., даже в далекой Сибири. Еще на заре покорения Сибирского ханства Строгановы оплатили производство нескольких затинных пищалей. И, надо сказать, артиллерия, как и весь «огненный бой», сыграла в процессе покорения Сибири важную роль. Строгановская летопись сообщала, что купцы Строгановы снабдили Ермака «оружием огненным, пушечки и скорострельными пищалями семипядными и запасы многими». По Ремезовской летописи дружина Ермака была снабжена «поартелно… по именом на всякого человека по 3 фунта пороху и свинцу и ружья и три полковые пушки…»[208]. Одна из затинных пищалей до революции 1917 г. хранилась в Строгановском дворце. На ней была надпись: «В граде Кергедане на реце Каме дарю я, Максим Яковлев сын Строганов, атаману Ермаку лета 7090»[209]. В начале XX в. ствол был утрачен.

Длинный сваренный железный ствол затинной пищали, или гаковницы имел гак – крюк, для того чтобы можно было им цепляться за стену (ствол вылезал и цеплялся «за тын», отсюда название) – во время выстрела вся отдача уходила в этот упор. Второе название – гаковницы – пришло из Великого княжества Литовского и в России употреблялось очень редко.

Несколько экземпляров затинных пищалей сохранилось до наших дней. В историографии известны т. н. «устюжские пищали». Наиболее крупным центром производства орудий в XV в. была Устюжна Железопольская. В 1852 г. в Устюжне, под одним из сараев, было откопано 30 железокованых пищалей. Известный историк артиллерии Н.Е. Бранденбург сделал предположение об их местной выделке и относил к концу XV и началу XVI в., то есть ко времени Ивана III[210]. Такое количество собранных в одном месте орудий говорит о значительных по тому времени масштабах производства [211].

Технология производства найденных устюженских пищалей была восстановлена научным сотрудником Государственного Артиллерийского исторического музея В.И. Заборским, в работе которого подробно рассказано о процессе приготовления ствола из 5–9 железных трубок длиной от 200 до 230 мм. Кузнечной сваркой заваривали днище и проделывали запальное отверстие; ствол пищали прикрепляли к деревянной колоде железными скобами[212]. Б.М. Яковцевский указывает, что калибр пищалей составляет от 13,5 до 40 мм[213]. Относительно их датировки отметим, что к концу XV в. можно отнести лишь некоторые из них, например пищали, хранящиеся в ВИМАИВ и ВС под инв. номерами №№ 312, 315, 320, 321. Они не имеют цапф (которые появились в начале XVI столетия), их стволы более грубой выделки, отсутствуют прицельные приспособления. Остальные орудия имеют приливы по бокам (цапфы), у некоторых мушки в виде колодок и прицелы в виде щитков с отверстиями, что позволяет отнести их ко второй половине XVI в.

Мастера идут в поход. Рождение пушкарей

О первых пушечных мастерах на Руси известно немного. Летописное известие о том, что в 1380 г. «преже всех зделал снасть вогненного бою – ручницы и самопалы, и пищали железные и медные – немец именем Ян»[214], следует рассматривать как легендарное, хотя некоторые историки считают его уникальным [215]. Дело в том, что в этих строках присутствуют явные анахронизмы, не свойственные для Восточной Европы в 1380 г. – ручное оружие (ручницы и самопалы!), а также медные (т. е. отлитые!) пищали. К тому же это известие противоречит другим летописным сведениям о том, что европейское огнестрельное оружие появилось не ранее 1389 г., когда «вывезли из Немец арматы на Русь и огненную стрельбу, и от того часу уразумели из них стреляти (выделено мной. – А.Л.)».

В XV – начале XVI в. в источниках встречаются термины «пушечники», «пищальники», «пушкари». В чем различие между ними?

За первую половину XV столетия сохранилось только одно имя мастера, который умел делать пушки и стрелять из них, – Микула Кречетников. В 1447 г. осаждающему Углич Василию II его союзник, великий князь Борис Александрович Тверской, послал в помощь «пушечника с пушками, именем Микулу Кречетникова. Но таков беяше той мастер, но яко и среди немец не обрести такова»[216].

И только с 1470-1490-х гг., с приездом в Москву группы итальянских мастеров, источники сохранили имена наиболее известных специалистов пушечного дела. До 1520-х гг. мастер, изготовивший орудия, шел с ними в поход. Так, летописи отмечают в походах на Казань в 1482 г. и на Тверь в 1485 г. литейщика Аристотеля «с пушками, и с тюфяки, и с пищальми»[217].

Мастер Стефан участвовал в третьей осаде Смоленска 1514 г. Уместно здесь привести, со слов С. Герберштейна, высказывание Василия III, брошенное в упрек одному мастеру, спасшему орудие от неприятеля: «…к чему это нелепое старание сохранить орудие? Не орудия важны для меня, а люди, которые умеют лить их и обращаться с ними»[218]. О мастерах, способных отливать огромные орудия, говорят их прозвища. Нам известны итальянцы Аристотель Пушечник, Яков Пушечник, Петр Фрязин Пушечник. Русские мастера Яков, Иван (Ваня), Василий (Васюк), Федор (Федько) были первыми учениками итальянцев. Из них последний в 1488 г. именуется уже Пушечником. То есть пушечник в конце XV в. – мастер высокого класса, который мог отливать пушки-бомбарды: «пушечник нарочит, нарочит лити их и бити ими».

Как уже отмечалось, «пушечники» вместе со своими орудиями неоднократно ходили в походы. С начала XVI в. они именуются пушкарями. Так, мастер Стефан, упоминаемый в документах эпохи Василия III[219], во время третьей осады в Архангелогородском летописце именуется «пушкарем» («И повеле князь велики пушкарю Стефану пушками город бити… и удари по городу болшею пушкою»). Мастер сам наводил и стрелял из орудия, готовил у ней боеприпасы, в том числе и ядра, окованные свинцовыми полосами.

Кстати, Герберштейн в своих «Записках» для обозначения канонира, стрелявшего из «пушек» («bombarden»), использовал слово «пушкарь» («bombardarius»).

С начала XVI в. в источниках появляются некие «пищальники». Впервые слово «пищальник» упомянуто в рязанском акте от 7 марта 1485 г., но, как верно заметил И.Н. Пахомов, под ним подразумевался ремесленник (скорее всего, кузнец, ковавший пищали). С 1500 г. новгородские писцовые книги фиксируют пищальников в северо-западных крепостях.

В современной историографии до сих пор неясно, когда пищальники появились, какие изначально выполняли функции. Одни историки относили пищальников к пехоте, а другие – к артиллерии[220]. В недавней обстоятельной работе И.Н. Пахомов пришел к выводу, что пищальники «не были в чистом виде ни артиллерией, ни пехотой», и в зависимости от задач могли действовать как те, так и другие. Появление же пушкарей исследователь относит только к 1540-м гг.[221].

В данном разделе предложена несколько иная трактовка боевого использования пушкарей и пищальников. С этимологической точки зрения термин «пушкарь» произошел от слова «пушка», а «пищальник» – от «пищаль». Пушками, как уже отмечалось, назывались тяжелые бомбарды, а вот пищалями именовался целый огнестрельный ассортимент: «большие», «малые», «польные», «затинные», «сороковые», «завесные», «ручные» и т. д. То есть, если исходить из этимологии, то пушкари – это бомбардиры, а пищальники – стрелки из разных пищалей. Эта гипотеза подтверждается рядом фактов.

В 1508 г. великий московский князь Василий III отправил из разных городов Руси под Дорогобуж «з городов пищалников и посошных».

В 1512 г. было велено собрать «с городов пищалники, и на Пскович накинуша 1000 пищальников, а псковичем тот рубеж не обычен, и бысть им тяжко велми». С псковского «Застенья» пищальников набрали не с 10, а с 6,5 двора. Судя по количеству воинов, речь шла о людях огненного боя, вооруженных ручным огнестрелом, – именно они «напившися полезоша на приступ ко граду» Смоленску и понесли значительные потери.

На протяжении XVI в. пищальники фиксируются в Орешке (в 1505 г. 6 человек), Кореле (в 1506 г. 9 ч.), Копорье (в 1506 г. 1 ч.), Торопце (в 1540 г. их 30 ч.), Суздале (в 1540 г. их 6 ч.), Порхове (в 1545 г. их 5 ч.), Острове (в 1585–1587 гг. их 15 ч.), Ярославле (1511 г., в 1517 г. их97), Гомеле, Стародубе, Чернигове (1535 г.), Себеже (1535–1540 гг.), Муроме (1537 г.), Коломне (1542 г.), тверском Отроч монастыре (1543 г.), Кашире (1543 г.), Серпухове (1551/52 г.), Торжке (1553 г.). Самые представительные «корпорации» пищальников были во Пскове (до 1000 ч.), Новгороде (до 1000 ч.), и Москве (более 1000 ч.).

Итак, можно предположить, что «пушкарем» в начале XVI в. называли высококлассного специалиста по стрельбе из больших стенобитных бомбард. Подобная трактовка присутствует в немецких книгах по артиллерии первой половины XVI в.[222], а в русском переводе трактата Л. Фронспергера «Das Kriegsbuch» 1573 г., выполненном в 1620 г., отмечено следующее: «…которые стреляют из пушек и из пищалей из шарфмецов или василисков или из соловьев, или из певиц и из квартанов, те пищали стенобитные, и такие люди именуются пушкари (в немецком варианте – Buechsenmeisteray. – А.Л.). А которые из полкового наряду стреляют, из драконов, из змей, из чегликов, из соколов, и те люди именуются стрелки (в немецком варианте – hakehschutzen, т. е. пищальники. – А.Л.) ….а пушкарем такова не называти (выделено мной. – А.Л.)»[223]. Русская артиллерия, созданная в начале XVI столетия по иностранному образцу, не могла не испытывать западноевропейское влияние в организации артиллерийской службы.

Со временем происходит разделение специальностей – пушкарями документы стали называть специалистов по стрельбе из больших пушек, а пищальниками – по стрельбе из колесных орудий и ручных пищалей[224].

В торопецкой писцовой книге 1540 г. уже отождествляются пищальники и пушкари: «И всех дворов пищальничьих и Пушкаревых трицать, а пищальников в них тритцать человек», «и всех дворов пищальниковых и пушкарских 30, а пищальников в них 30 чел.»[225], хотя по факту пищальников 25 и 5 пушкарей. В то же время в 1540-х гг. жалованье пушкарей и пищальников существенно различалось[226]. Тогда же появляются затинщики – стрелки из затинных пищалей.

В соседней Литве, и это важно подчеркнуть, пушкари упоминаются, как уже отмечалось, в конце XVI в. Судя по всему, они действительно были высокопрофессиональными специалистами «огнестрельных дел». Понятно, что пушкарей, «огнестрельных» мастеров высочайшего уровня, в России, как и в соседней Литве, насчитывались единицы, в отличие от пищальников – стрелков из ручных и полевых пищалей.

С развитием огнестрельного оружия специалисты артиллерийского дела как в Литве, так и на Московской Руси, стали цениться очень высоко. Здесь необходимо подчеркнуть важное отличие в политике вербовки европейских мастеров в Литве и в России. В Великом княжестве Литовском были востребованы в основном пушкари, специалисты по огнестрельной стрельбе, а не литейные мастера. Это может объясняться тем фактом, что в Литве первый государственный пушечный завод заработал только в 1540-е годы[227]. До этого времени основное количество огнестрельных орудий, от тяжелых пушек до легких гаковниц, Литва закупала у Польши[228]. Для их обслуживания привлекались наемники-пушкари из сопредельных областей Пруссии, Ливонии, Империи. Так, например, в декабре 1488 г. наместник смоленский передал властям Риги следующую просьбу, «про то ж просим вашое м(и)л(о)сти, абы ваша м(и)л(о)сть из(ъ)еднали нам шесть пушкаров и до нас прислали, а мы им хочом от тог(о) плат платит(ь) ещо надвышь, и где бы инде што мели от т[о]г(о) брати»[229]. В 1502 г. на войну с «московитами» в артиллерию были наняты начальник артиллерии Георгий (Georgius pixidarius regius) и 12 главных пушкарей (magistripixidarii), носящих немецкие имена: Эрхард, Вайс Ганс, Никель Гульден, Воллтан, Арнольд, Гарендор, Ларсель, Янек, Иероним Ринк, Михель Алиблер и два Йохана. Сохранились также единичные свидетельства о следовании наемных артиллеристов к месту службы (например, королевский лист о следовании пушкаря Амбросия в г. Каменец от 10 февраля 1515 г.)[230].

Еще один документ 1520 г. дает понятие о некоторых обязанностях литовских пушкарей того времени. Киевский пушкарь Ян был обязан за суконное и денежное жалованье (20 коп грошей в год) «з дел стреляти» и «пушкарскую службу нам служити», помимо этого он еще должен был изготавливать в больших количествах селитру и порох. Однако киевские власти задолжали пушкарю 95 коп грошей и суконного жалованья за 6 лет, в связи с чем он просил увольнения со службы («бил намъ чолом, абыхмо ему тую службу казали заплатити и оттол зъ замку нашого Киевъского его спустили»). Компромиссное решение великого князя Литовского об увеличении жалованья до 30 коп грошей показывает, как Сигизмунд I пытался удержать на службе в Киеве «пушкаря Яна»[231].

В отличие от Литвы, в России отдавали предпочтение специалистам широкого профиля – литейным мастерам, которые могли как отливать орудия, так и обращаться с ними.

Только к 1540-м гг. происходит разделение специальностей – мастер отливал орудие, а стрелял из него пушкарь. Пищальником именовался стрелок из ручных пищалей. К 1540-м гг. согласно новгородским документам пушечник и пушкарь – одна и та же специальность, означающая специалиста по стрельбе из пушек (в одном и том же документе встречаются фразы «с пушкарей и с пищальников», «пушечники и пищальники» и т. д.) [232]. Тогда же появляются затинщики – стрелки из затинных пищалей.

Интересны по своему содержанию грамоты от 27 и 29 ноября 1555 г. о посылке в Новгород московских пушкарей и артиллерии. Откомандированные должны были обучать кузнецов делать «ядра круглые и гладкие» и зажигательные снаряды. В документе также впервые упомянуто важное техническое новшество – «кружала», представлявшие собой калибровочно-измерительные циркули для расчета диаметров стволов и ядер. Очевидно, это российский аналог изобретенной в 1546 г. артиллерийской шкалы Г. Гартмана (1489–1564 гг.)[233]. Восемь московских канониров обслуживали 8 пищалей (3 полуторных и 5 девятипядных), а в помощь к ним, в «поддатни», приписывались 40 новгородских пушкарей, по 5 на орудие[234].

За службу пищальникам и пушкарям полагалось хлебное и денежное жалованье. По данным за 1556 г., московский пушкарь получал «по два рубля человеку» в год, в месяц «по осмине муки ржаные да по полпуду соли», а в случае участия в походе ему полагалось выдать дополнительно «по полуосмине круп овсяных, по полуосмине толокна». В качестве личного оружия пушкарь получал ручницу[235]. Пищальник же получал меньше пушкаря: в год по рублю, «по двеннадцати ржы, по двеннадцати коробей овса»[236], причем как и пушкарь, он должен был «быти на городе у наряду, у пушок и у пищалей, неотступно, день и ночь». Надо заметить, что в случае дефицита артиллерийских кадров для службы у большого городового наряда привлекались люди «из старых из отставных пушкарей и пищальников, гораздых стрельцов»[237].

Впрочем, к концу XVI в., и это мы знаем из копии единственного полного списка служилых людей пушкарского чина 1598/99 г., сохранившегося в архивном собрании И.Х. Гамеля, денежные выплаты пушкарям варьировались от 17 до 4,5 рубля[238]. Это было связано, очевидно, с тем, что пушкарей могли привлекать к разного рода работам, в том числе и по отливке орудий.

В качестве служилого платья пушкари и пищальники получали в 1550-х гг. из казны «однорядки». Весьма интересны для реконструкции облика пушкаря того времени «обидные списки» 1571 г., в которых перечисляется захваченное «литовскими людьми» имущество: «Да ехали с Лук Великих на Нешерду нещердской пушкарь Тимоха, да воротники Нечайко да Фролко да кузнец Матюшка да стрелец Третьячко… У Нечайка – однорятку лазореву сукно колтырь, да кафтан теплой заечей под крашениною под синею, да рубашку красную с тясьмою, погвицы у ней з жемчюги на спенках, да пояс шолков, да две рубашки полотняных… А у Фролка взяли – мерин саврас да кобылу гнеду, да платья кафтан суконной синь английской земли, да кафтан теплой заечей под сукном под зеленым, да однорятку лазореву сукно колтыр, да шапку лисью под сукном под синим да колпак углетцкая полстка, да четыре рубашки полотняных белых, да четверы портки… да у нево ж пушкарева Тимохина живота взяли: сукно черлено аглинской земли да два аршина мухояру чорного»[239].

Пушкарская служба была наследственной, «от отца сыну, от дядь племянникам». В случае прямой угрозы к орудиям могли ставить под наблюдением пушкаря обученных посадских и пушкарских детей («а у того наряду, коли в приход воинских людей, стоят пушкари, монастырские слуги и детеныши Иван Букин с товарищи»[240]). При поступлении на службу с пушкаря бралась «поручная запись», в которой тот обязывался служить государю, «с государевой службы не сбежать ни в Крым, ни в Литву, ни в Наган, ни в немцы, ни в которые государства не отъехать, ни красть, ни разбивать, ни зернию не играть, ни корчмы, ни блядни не держать, и с воры не знатца, ни над государевою казною хитрости ни в чем не учинить».

По-прежнему, вплоть до конца XVI в., сохранялась практика приема на службу иностранных специалистов. В 1576 г., когда после взятия Люцина некоторые немцы изъявили желание служить государю, царь повелел: «…которые пригодятца в пушкари, и тех устроить жалованием денежным и хлебным». В списке 1598/99 г. среди московских пушкарей можно встретить «новокрещеных немцев»: «Новокрещены, что были немцы, дано по 8 рублев»[241].

Для подготовки высококвалифицированного артиллериста, хорошо знающего «пушкарское дело», владеющего основами баллистики и инженерного дела, техникой заряжания и прицеливания, нужны были многие годы, поэтому правительство было заинтересовано в укреплении семейной традиции, преемственности передачи опыта пушкарского дела «от отцов детям, от дядь племянникам». Однако недостаток специалистов по артиллерийскому делу вынудил правительство пойти на ряд мер. При дефиците квалифицированных кадров, когда традиционные способы комплектования («от отцов дети, а от дядь племянники») не могли обеспечить нужные потребности в обслуживании большого парка орудий, возможность «государевой пушкарской службы» стала распространяться и на посадское население. При поступлении на службу новоприборные из «черных слободцов и вольных людей» освобождались от налогов; им выдавалось единовременное пособие и назначались денежный и хлебный оклады. В военное время, по распоряжению Пушечного приказа, часть из них направлялись в армию, в составе которой пушкари подчинялись начальникам артиллерии – пушкарским головам. Оставшиеся в городе, согласно росписным спискам, на случай осады посменно дежурили у своих орудий и следили за их исправным состоянием.

Более привилегированные московские пушкари могли набираться не только из родственников пушкарей, но и из лучших городовых пушкарей. Можно с уверенностью утверждать, что московские артиллеристы являлись элитой пушкарского чина.

Из документов XVII в. мы знаем, что пушкари несли два вида службы, «домашнюю» (в своей слободе и родном городе) и «отъезжую» (походная и посылочная командировки в уезды страны). Была ли такая практика в XVI столетии – сказать затруднительно.

О численности городовых пушкарей существуют лишь отрывочные данные. Поскольку подавляющее число крепостей вооружалось легким «нарядом» (сороковыми, семипядными, девятипядными, скорострельными, затинными пищалями, тюфяками), то и количество пушкарей исчислялось от нескольких человек до нескольких десятков. Так, в 1560-х гг. в Казани было 33 пушкаря, а в Коломне – 27 затинщиков и 17 пушкарей[242]. В ливонские крепости для обслуживания артиллерии было направлено 140 пушкарей, московских, новгородских и псковских (см. Табл. 9). Известно, что к 1580-м гг. в крепостях северо-запада сосредотачивается значительное количество пушкарского контингента. На одном из важных оборонительных рубежей в 1585–1588 гг. значилось 156 пушкарей [243]:

в Гдове – 11 пушкарей;

в Изборске —15;

в Острове – 20;

в Вороначе —15;

в Белье —15;

в Красном —15;

в Опочке – 34;

в Себеже – 31.

Артиллерийское вооружение северо-западных крепостей по результатам Баториевой войны было значительно усилено. В целом в крепостях северо-запада России (с учетом Пскова) было столько же пушкарей, сколько и в самой Москве при «Государевом большом наряде».

К 1598/99 г. пушкарей в Москве насчитывалось до 230 чел.[244]. Эта цифра на протяжении XVII в. менялась несильно.

Пушкари подчинялись «головам у наряда» (с начала XVII в. – «пушкарским головам»). «Головы у наряда» впервые упоминаются под 1549 г.[245]. При осаде вражеских крепостей они руководили артиллерийскими батареями, обеспечивали доставку орудий и боеприпасов[246]. Круг обязанностей «голов у наряда» со временем значительно расширился, и в начале XVII в. пришедшие им на смену «пушкарские головы» отвечали уже за целый комплекс мероприятий – от отливки орудий до расстановки артиллерийских батарей. Из документов XVII в. известно, что пушкарскому голове предписывалось: «…у пушечных и у колокольных и у всяких литейных дел быть ему (голове. – А.Л.) безпрестанно, а что будет на Пушечный двор к литью и на поделку, ко всяким делам, надобно какого лесу или иных каких запасов, и ему лес и всякие запасы велеть в рядех у торговых людей, с целовальниками, и с пушечными, и с колокольными, и с иными мастерами приторговывать… без прибавочной цены, и тому покупные росписи, за своею и за целовальниковыми руками подавать в Пушкарский приказ, и тое покупку записывать в книги…»[247]Не думаю, что круг обязанностей в XVI столетии у «головы у наряда» сильно отличался.

К моменту приготовлений к походу в Ливонию 1577 г. относятся первые упоминания об артиллерийском ведомстве – «Пушечном приказе». В списке «бояр, окольничих и дворян, которые служат из выбора» указаны начальник этого приказа князь Семен Коркондинов (Коркодинов) и его помощник Федор Пучко-Молвянинов, которые еще два года назад числились в Разряде как «головы у наряда». Пометы сверху над их именами «с государем» означают, что в Ливонском походе Ивана Грозного они находились непосредственно при наряде и руководили общими действиями осадной артиллерии[248]. Но в том же году С. Коркондинов и Ф. Пучко-Молвянинов получили другое назначение и их заменили Остафий Пушкин и Петр Волконский. Начальники приказа ведали весь «бой огненной» на Москве и в городах.

Помимо этих должностей в документах конца XVI в. упоминается «пушечный приказчик» – по-видимому, распорядитель в военном производстве[249].

Пушечный двор в XVI в.

Когда пушечные избы были преобразованы в единый комплекс, Пушечный двор, неизвестно. В 1547 г. московский пожар уничтожил часть построек Пушечного двора, согласно летописи «погорели за городом большой посад возле Неглимну, Пушечный двор»[250]. Представляется, что литейную восстановили в короткий срок – уже к осени Пушечный двор готовил орудия к походу на Казань.

По словам опричника-немца Генриха Штадена, которым доверял историк Р.Г. Скрынников[251], в связи с решением Ивана Грозного сделать Вологду главным пунктом опричнины, туда было прислано «около 300 штук пушек, недавно отлитых в Москве, лежат они в куче»[252]. Представляется, что указанное число орудий все же преувеличенно.

Чертеж пищали «Собака» 1573 г., мастер М. Микулаева

Один из крупных уронов после 1547 г. понес Пушечный двор в мае 1571 г., когда татары Девлет-Гирея подожгли Москву. От сильного пожара взорвались пороховые погреба в Китай-городе и Кремле[253], а сам литейный завод был полностью уничтожен. Сгоревший Пушечный двор был восстановлен в короткие по тем временам сроки – 3–4 года. Генрих Штаден, находившийся в то время на русской службе, указывал, что в городе есть «заново отстроенный двор, в нем должны были лить пушки»[254]. Чтобы не задерживать изготовление орудий в период реконструкции, производство перевели во временную литейную, специально сооруженную для этой цели в резиденции царя, Александровской слободе. Надпись на 7-фунтовой пищали «Собака» 1573/74 г. гласила, что по повелению Ивана Васильевича она была «зделана… в Слободу в лето 7082, делал Микула Микулаев». В том же году указанным мастером была отлита небольшая пищаль «Ястреб»[255]. Имеются также сведения о существовании пищали «Лев Слободской», указывающие на место производства – Слободу[256].

На полную мощность Пушечный двор заработал к 1575–1577 гг., когда под руководством М. Микулаева и А. Чохова были отлиты тяжелые орудия (от 10 до 70 фунтов) – «Собака», «Лисица», «Ехидна», «Инрог», «Волк» и др.

Сведений об иностранных специалистах в этот период немного, однако имеющиеся данные позволяют говорить о ведущей роли немецких мастеров в пушечном производстве до 1560-х гг.

Артиллерию Ивана Грозного создавали пушечные мастера, иностранцы и русские. В 1533 г. отливкой большого 1000-пудового колокола «Лебедь» закончил свое пребывание в Московии Николаус Оберакер. Воспользовавшийся смертью государя Василия III и неразберихой при дворе, он выехал в Констанц, где проработал еще несколько лет. В 1538 г. в Ливонию сбежал другой мастер – флорентиец Петр Аннибале (Pietro di Annibale), одиннадцать лет проработавший в Москве[257].

Источники сохранили имена нескольких иностранных мастеров, работавших в России в 1540-1560-е гг.

Самым ранним сохранившимся орудием времен правления Ивана Васильевича является экспонат ВИМАИВ и ВС [258] – медная 10-фунтовая пушка длиной аршин 5½ вершка мастера Игнатия 1542 г., на стволе которой имеется надпись: «Иоанн, Божию милостию Государь всея Роусии в лето 7050 делал Игнатей», на казенной части начеканено «Весу 6 пуд 30 гривенок»[259]. Пушка Игнатия – прекрасный образец средневекового литейного искусства и орнаментики. Орнамент из растительных узоров, букетов, жгутовых поясков и двух изображений оленей покрывает практически весь ствол. Судя по всему, мастер был европейцем – надо здесь отметить, что изображения похожих по стилистике оленей присутствуют на колоколе 1518 г. шпаерского литейщика Николауса Оберакера. Данное обстоятельство позволяет предположить, что Игнатий либо был учеником у Оберакера, либо также являлся представителем шпаерской литейной школы.

Зарядная камора пушки цилиндрическая, ствол покрыт литым растительным орнаментом, на дульной части литой венок, внутри которого олень – по орнаменту орудие практически неотличимо от европейского аналога. Во-первых, государев титул на его орудии характерен для всех европейцев, работавших на Пушечном дворе («Иоанн, Божией милостию великий князь…» вместо «Божией милостию Иван Васильевич…»). Во-вторых, сам орнамент характерен для итальянских и немецких орудий эпохи Возрождения – листья аканфа, трилистники, жгутовые пояски, ажурные фризы, пышные венки, олени. Орнаментика орудия Игнатия – «исключительная по богатству и разнообразию своих узоров»[260]. К сожалению, сведений об этом мастере больше не имеется. Впервые мастер Игнатий упоминается в описи 1695 г. – согласно выпискам из этого документа, сохранившегося в копиях академика И.Х. Гамеля первой половины XIX в., в 1500 г. (если переписчик не допустил ошибки) он отлил тюфяк «медный с травами длиною аршин 5 вершков, весу в пуд 20 гривенок». Орудие имело надпись: «лета 7008 (1500. —А.Л.) году лил Игнатей». Под мишенью человек в клейме»[261]. Орудие до 1695 г. хранилось в арсенале г. Мурома, а затем перевезено на московский Пушечный двор. Сомнение вызывает датировка тюфяка – орудие из ВИМАИВ и ВС отлито через 42 года после первого упоминания мастера! Может быть, переписчик в 1695 г. допустил ошибку. Хотя пример Андрея Чохова, работавшего в 1568–1629 гг. на Пушечном дворе, то есть минимум 61 год работы у литейной печи, показывает, что такой случай возможен.

Немецкие аналоги орудия 1542 г. можно встретить в «Арсенальных книгах» императора Максимилиана начала XVI в. С XIX в. пушку Игнатия именовали «гафуницей», хотя официально она так в документах не называлась. Гафуница» (от немецкого «Hauffnits», позднее «Haubitzen») – гаубица, представляла собой мортиру с удлиненным стволом, как у бомбарды, но только небольших размеров.

Исследователи называли это орудие «гафуницей», хотя в отечественных источниках такой термин не встречается. Советские историки считали артиллерийский экспонат «по орнаментике исключительным памятником древнерусского искусства»[262], несмотря на то что орнаментальные фризы, жгутовые пояски, перевязанные лентами венки, ажурные прорезные пояса на казенной и дульной части, зооморфные сюжеты скорее говорят о принадлежности к европейскому ренессансному искусству.

Мастер вряд ли был русским – он был или немцем, или итальянцем. Очевидно, литейщик работал в Москве продолжительное время. Форма титула на тулове орудия скорее подтверждает нашу версию о европейском происхождении Игнатия (форма «Иоанн, Божией милостию…», а не «великий князь Иван Васильевич…» и т. д.). Кроме того, изображения оленей косвенно могут указывать на немецкую[263] (шпаерскую?) школу, выходцем из которой был пушечный мастер Николаус Оберакер.

После исследований рисунков Я. Теллота нами был обнаружен еще один иностранный мастер, работавший в Москве в 1551–1553 гг. На двух орудиях, захваченных шведами под Нарвой в 1700 г., указаны автографы мастера «Iacob van Weilerstatt» и даты «1553».

Еще три орудия, отлитые Вайлерштаттом, были захвачены шведами в Иваногороде[264]. Среди зарисованных шведским художником орудий есть и трофейная большая мортира с именем мастера, российской гербовой эмблемой и датой «1551». Это может свидетельствовать, что ван Вайлерштатт отливал орудия для Казанских походов 1549–1552 гг.

Вылитые двуглавые орлы, украшавшие казенную часть орудий, аналогичные гербовой эмблеме на русских пищалях 1560-х гг., указывают на то, что они были сделаны в России. Не стоит удивляться написанию имени мастера латиницей – европейские литейщики могли ставить на орудиях надписи как латиницей, так и кириллицей, а также даты как от Рождества Христова, так и от Сотворения мира. Вспомним, например, как подписывал свои изделия пушечный и колокольный литейщик Николай Оберакер.

Одним из лучших мастеров на тот момент, согласно сохранившимся документам, был «немец» Кашпир Ганусов, в будущем учитель знаменитого Андрея Чохова[265]. Нет известий о том, когда он приехал в Россию, сколько всего отлил орудий и колоколов. Изучение документации Пушкарского приказа помогает прояснить лишь некоторые моменты деятельности первого известного немецкого мастера. Исследователь литейного производства Н.Н. Рубцов, один из первых, кто начал интересоваться биографией учителя А. Чохова, полагал, что Кашпир Ганусов был «одним из белорусских или ливонских ремесленников, которых Иван Грозный в большом количестве переселял в Москву из захваченных им областей во время Ливонской войны»[266]. Однако утверждение Н.Н. Рубцова не вяжется с хронологией: первое упоминание о мастере относится к 1554 году, то есть задолго до Ливонской войны.

Возможно, в «Московию» он приехал не один, а с родственниками, которые так или иначе были связаны с цеховым артиллерийским делом. В процессе изучения деятельности в России этого немецкого литейщика у нас имеется версия его происхождения. При этом предположение о датском происхождении Кашпира мы отметаем как несостоятельное[267].

При Василии III из Империи приехал мастер некий Ганс Иордан (Hans Jordan). В Москве он обосновался и женился на русской (то есть принял православие?)[268]. С. Герберштейн в разных местах своего знаменитого сочинения называет Ганса Иордана «немецким кузнецом», «оружейных дел мастером из Халля в долине Инна» и «пушкарем». В 1521 г. Ганс отличился под Рязанью, руководя артиллерией при отражении наступления Мухаммед-Гирея. Исследователь тирольского орудийного производства 1400–1600 гг. Эрих Эгг идентифицирует Ганса Иордана с кузнецом Иорданом Цангером (Hammerschmied Jordan Zanger) из фигурировавшего в имперских документах Инсбрука начала XVI в. (1507–1517) семейства оружейников Цангеров из Абсама близ Халля[269]. Из Инсбрука Ганс Иордан Цангер перебрался в Москву, будучи завербованным русскими послами. В Москве он стал известным пушечным мастером.

Прозвище Кашпира «Ганусов» в русской транскрипции могло быть производным от имени Ганс (Hans – уменьшительная форма от Johann или Johannes) подобно фамильным прозвищам «Петров», «Иванов» и т. д., то есть «сын Ганса». Можно высказать осторожное предположение, что Каспар был сыном оружейника Ганса Иордана, и, возможно, не единственным. Еще один «Ганусов» также был связан с пушкарским делом: в писцовых описаниях Казани в 1565 г. упомянут пушкарь Отто Ганус: «дв. Отов Ганусов пушкарев, да к тому ж двору припустил место, что был двор оставленного пушкаря Матюшкин, а за хоромы по цене ценовных целовальников он Ганусов дал Матюшке 40 алт.»[270]. Может быть, если наше предположение верно, этот пушкарь Отто был сыном Ганса Иордана и братом пушечного мастера Каспара[271].

Из архивных описей артиллерии известно, что в 1550-1560-х гг. Каспар Ганусов отливал гигантские бомбарды, проломные орудия и полуторные пищали калибром в 3–6 фунтов. В собрании ВИМАИВ и ВС сохранился фрагмент небольшой пищали с автографом мастера «Кашпиръ». Кроме этого, в альбоме Я. Теллота есть несколько зарисованных полуторных пищалей Каспара Ганусова.

Примерно между 1554 и 1562 гг. в Москве появился один из опытнейших литовских мастеров по имени Богдан, отливший до этого в Литве несколько крупнокалиберных орудий[272]. Пушечный «мастер Богдан» впервые упоминается в 1554 г. в Литве. Известно его орудие под названием «Дедок» в 19 фунтов ядро, на котором «у казны герб, а в гербе рыба с коруною». Рыба с короной – очевидно, имелся в виду нарвский герб, то есть литейщик работал в Нарве, выполняя заказы литовского скарба (т. е. казны). Но в Литовской метрике имени литейщика Богдана пока не найдено. К 1563 г. он либо попал в плен к русским (может быть, после Нарвского взятия?), либо же по каким-то причинам перешел на службу к Ивану Грозному – в собрании ВИМАИВ и ВС хранится одна 6-фунтовая пищаль 1563/64 г. с российской гербовой символикой (двуглавый орел) и автографом мастера [273]. Еще два других небольших фальконета были подняты со шведского корабля «Солен» и в настоящее время экспонируются в Гданьском военно-морском музее[274].

В свое время А.П. Лебедянской удалось найти 18 упоминаний пищалей, связанных с именем этого мастера. Она выделяет три группы орудий мастера Богдана: с орнаментом и датой, с датой и с одним именем[275].

Орудия этого мастера стояли на вооружении многих русских крепостей. В артиллерийском вооружении городов Белгородского разряда (архивная опись РГАДА 1676/77 г.) представлены сразу 6 орудий, отлитых в 1560-х гг. «руским мастером Богданом», калибром в 6, 4, 2, ¾, ⅔ фунта: «Пищаль вестовая мерою в длину четырех аршин, на ней вылита подпись «делал Богдан», весу в ней сорак пять пуд дватцать пять гривенок, к ней сто семдесят ядер весом по шти гривенок ядро»; «Пищаль мерою в длину четырех аршин подпись на ней «Погдан» весу в ней сорок восмь пуд десять гривенок, к ней сто семьдесят ядер весом по шти гривенок ядро»; «Пищаль мерою в длину трех аршин дву вершков, подпись на ней «Богдан», на ней же блиско запалу вылит орел двоеглавой, весу в ней семнатцать пуд тритцать шесть гривенок, к ней сто сорак ядер весом по две гривенки ядро»[276].

В Валуйках орудие мастера Богдана описано так: «Пищаль вестовая испорчена подле запалу роздута мерою трех аршин с вершком московского литья, приметы на той пищали вылита имя Богдан, а иных признаки и подписки нет и сколько весу того не ведомо весить нечим, к ней шестьсот ядер весом по четыре гривенки ядро» [277].

В Верхососенске упоминается «пищаль мерою в длину полутретья аршина з двема вершки весу в ней восмь пуд 20 гривенок, на ней вылито имя Богдан, к ней о ядер свинцовых весом по гривенке без четверти ядро»[278].

В Ливнах в городском арсенале была «пищаль московского литья по мере четырех аршин пять вершков весу в ней дватцать четыре пуда шестнатцать гривенок, к ней тритцать ядер весом по полутрети гривенки ядро, признак на ней посереднея вылит человек на коне, да у зопалу вылитарелоднаглавой, на выстреле вылита «Лета 7065 году делал Богдан Васильев (выделено мной. – А.Л.), прозванье той пищали нет»[279]. Пожалуй, это единственное в источниках орудие, где мастер подписался с фамильным прозвищем – «Васильев».

Несколько трофейных орудий с автографом Богдана зарисовал в 1706–1708 гг. шведский художник Я. Телотт. Всего же, по источникам (в том числе и по описям российских крепостей XVII в.) известно не менее 30 пищалей этого мастера. Последнее датированное орудие Богдана относится к 1567/68 г. Надпись на нем гласила: «Лета 7076 делал Богдан»[280].

Ни одного крупного «богдановского» орудия, отлитого в Москве, не известно. На московском Пушечном дворе Богдан отлил большое количество средних и мелких пищалей, известных нам по описям городов, и оставил после себя плеяду учеников, один из которых по имени Пятой упомянут в 1671 г. на старом орудии из Смоленского арсенала. «Пищаль медная русского литья, в станку на колесах, ядром 7 гривенок, длина 4 аршина полтрети вершка, старого Смоленского наряду». На ней у казны орел двуглавый, поверху орла подпись русским письмом: «Богданов ученик Пятой»; а от письма и у дула чешуя, летописи не написано; назади, за казною, вылит репей. Весу 50 пуд»[281]. В 1700 г. это орудие было захвачено под Нарвой – на листе № 73 Я. Телотт зарисован фрагмент этой пищали (орудие было разорвано в средней части).

Полуторная пищаль мастера Богдана 1567 г. По рисунку Я. Телотта

Больше никаких сведений об иностранных мастерах за 1540–1580 гг. не имеется. Несомненно, что у иноземных специалистов были русские ученики. В 1553–1555 гг. известен мастер Степан Петров, отливший гигантскую бомбарду и осадную пищаль. По-видимому, это был крупнейший специалист по артиллерии, поскольку ему, как и Каспару Ганусову, была доверена отливка крупного орудия весом в 1050 пудов (16,8 т).

Самыми известными учениками Каспара Гануса были Микула Микулаев и Андрей Чохов. Одно из орудий, стоявшее на вооружении Воронежа в XVII в., описано следующим образом: «Пищаль мерою в длину трех аршин с вершком, на ней вылито подпись «Лета 7107 делал Кашпиров ученик Андрей Чехов», у запалу подпись «Микула Микулаев», весу в ней дватцать пять пуд тритцать четыре гривенки, к ней двесте пятьдесят ядер весом по четыре гривенки ядро»[282]. Дата «7107» – несомненно, описка переписчика (в 1599 г. А. Чохов уже не был учеником, а известным мастером). Имелась в виду дата, скорее всего, 7077 – кириллическую букву «онъ» (70) переписчик принял за «рци» (100). Таким образом, дата орудия – 1568/69 г., что вполне согласуется с первым упоминанием А. Чохова как «Кашпирова ученика» на пищали 1568 г. из состава смоленского наряда. Автограф «Микула Микулаев» у запального отверстия также свидетельствует об участии последнего в изготовлении орудия. Микула Микулаев как «сын Высокого» назван на бомбарде «Ехидна» 1577 г. Это последнее известное упоминание о мастере.

Фрагмент разорванной пищали Богданова ученика Пятого. По рисунку Я. Телотта

Ученик Каспара Гануса Андрей Чохов более известен, нежели его учитель. Существуют даже работы, посвященные этому прославленному мастеру, создателю Царь-пушки[283]. Считается, что науке известны 27 орудий, отлитых Чоховым в 1568–1628 гг. [284]. Мне удалось обнаружить еще 5 неизвестных орудий этого прославленного мастера (полуторная пищаль 1568/69 г., «Барс» 1576/77 г., «Драгон» 1577/78 г., две мортиры 1586/87 г.).

Литейщик Кузьмин Первой впервые упоминается на пищали небольшого калибра 1559/60 г. (рисунок трофейного орудия шведского художника Я. Телотта)[285]. Орудие без орнамента, от средней к дульной части продольная надпись кириллицей. Из-за того, что художник неверно перерисовал вязь, полностью разобрать надпись невозможно: «ЛЪта 7068… мастеръ Остафей (?)… Первуш(а) Ку(з) мин(ъ) с(ы)нъ». Очевидно, в 1559/60 г. Первой (Первуша) Кузьмин был еще учеником у некоего мастера Остафия. В 1571/72 г. он значился мастером[286]. Единственная большая пищаль Первого Кузьмина, сохранившаяся до наших дней – «Онагр» [287].

Полуторная пищаль Кашпирова ученика А. Чохова 1568 г. По рисунку Я. Телотта

В 1566 г. из-за гонений «от многихъ начальникъ, и священнона-чалникъ, и оучитель» из Москвы в Литву бежал первопечатник Иван Федоров, который не только мог печатать книги, но и делать пушки оригинальных конструкций[288]. А в 1586 г. «выехал из Литвы» Анисим Михайлов Радишевский, впоследствии занявший на Московском Пушечном дворе должность «пушкарских дел мастера».

Фактически ко времени воцарения Ивана Грозного на престол русская артиллерия продолжала соответствовать европейскому уровню, главным образом ориентируясь на немецкий (имперский) образец.

Ultima ratio – русские бомбарды, они же «пушки великие»

С 1488 г. (отливка 1000-пудовой бомбарды «Павлин») и вплоть до середины XVI столетия нет никаких данных о производстве гигантских бомбард, подобных «Павлину».

В первой половине XVI в. были созданы еще несколько бомбард калибром около 10 пудов, но сведений о них практически нет. Англичанин Роберт Бест в 1557/58 г. писал о 6 огромных орудиях, которые он видел в Москве. Астраханец Шерифи в 1550-м – о 4–5 бомбардах, стрелявших под Казанью ядрами «наподобие куска горы».

Известно, что в 1552 г. казанские укрепления громили бомбарды «великие пушки – имя единой Кольцо, а другой имя Ушатая»[289], стрелявшие ядрами «в колено человеку и в пояс». Пушек с именем «Колец» было несколько, в разрядах Ливонского похода они обозначены следующим образом: «пушка Кольчатая ядро 7 пуд; пушка Кольчатая новая меньшая ядро 6 пуд; пушка Кольчатая другая ядро 6 пуд»[290]. В другом месте говорится, что в Резице царь оставил «Кольцо» пушку середнюю; да «Кольцо» пушку меньшую старую, да «Кольцо» меньшую старую же другую»[291]. Бомбард с именем «Ушатая» было как минимум две. При осаде Полоцка 1563 г. упомянуты «Ушатая большая» и «Ушатая старая». К 1577 г. одна из них, по-видимому, пришла в негодность – в разрядах говорится: «пушка «Ушатая», которая цела (выделено мной. – А.Л.), ядро 6 пуд»[292].

Но все перечисленные бомбарды по массе ствола и ядра значительно уступали «Павлину» итальянца Паоло де Боссо 1488 г. И только в сентябре 1554 г. немец Каспар Ганус превзошел в мастерстве итальянца де Боссо, создав самое большое орудие за все царствование Ивана Грозного. В описи, восходящей в концу XVII в., оно описано следующим образом: «Пушка Кашпирова 20 пуд ядро, длина пол 7 аршина в устье с телом, ширина аршин 10 вершков оприч тела аршин без вершка, в теле 5 вершков, в ней для стрельбы под запалом камора, длина каморы 2 аршина 9 вершков, ширина пол 3 вершка, в ней весу 1200 пуд, на ней от запалу меж двух поясов вылито великого государя именование: «Божию милостию повелением благочестивого царя и великого князя Ивана Васильевича Владимирского, Московского, Новгородского, Казанского, Псковского, Смоленского, Тверского и всеа Русии государя самодержца сделана сия пушка в царствующем граде Москве лета 7063-го месяца сентября, делал Кашпир Ганусов»[293]. Вычисления показывают, что калибр «Кашпировой пушки» был внушительным – ок. 660 мм. Интересно отметить, что новый титул царя Казанского расположен между Новгородом и Псковом.

В следующем году мастер Степан Петров отлил вторую по величине бомбарду, носящую, как и пушка 1488 г., имя собственное «Павлин». В описях конца XVII в. о ней сказано следующим образом: «Пушка Павлин ядро каменное весом 15 пуд, длина пушке 6 аршин 3 вершка от запалу, длина пол 6 аршина по 3 вершка, весу в ней 1020 пуд, на ней подпись: «Божию милостию повелением благочестивого царя и великого князя Ивана Васильевича Владимирского, Московского, Новгородского, Казанского, Астраханского, Псковского, Смоленского, Тверского и всеа Русии государя самодержца сделана сия пушка в царствующем граде Москве лета 7063-го месяца сентября… зделана сия пушка Павлин в лето 7064 году сентября, а делал Степан Петров», позади запалу на торели и на устье гнезда сквозные, в ней под запалом коморка для стрельбы»[294]. Калибр «Степановой пушки Павлин», надо полагать, равнялся не менее 610 мм. Отлитие гигантского орудия было приурочено к успешному присоединению Астраханского ханства – обратим внимание, титул «Астраханский» стоит между «Казанским» и «Псковским».

Помимо названных бомбард есть указания на «пушку Стеновую», которая в 1563 г. была под Полоцком[295], и пушку «Молодец», которую применяли в осаде Ревеля в 1577 г.[296], но достоверных сведений об их калибрах и размерах нет.

Иоанн Кобенцель, посол Максимилиана II, посетивший в это время Москву (1576 г.), доносил своему императору: «…в двух только местах хранятся две тысячи орудий с множеством разнородных машин. Некоторые из этих орудий так велики, широки и глубоки, что рослый человек, в полном вооружении, стоя на дне орудия, не может достать его верхней части»[297]. Несомненно, что Кобенцель в своем донесении преувеличивает число орудий, так как в походах 1576–1578 гг. участвовала значительная часть московского арсенала, и, судя по дефициту в артиллерии к этому времени, вряд ли на складах Москвы хранилось такое колоссальное количество стволов. Тем не менее о гигантских бомбардах посол описал более-менее правдоподобно – канал ствола у них был более 2 м.

В 1576/77 г. мастер Микула Микулаев отлил бомбарду под названием «Ехидна». Сохранились подробные описания этого ствола: «Пушка Ехидна, ядро каменное весом 9 пуд, длина пушки с торелью 6 аршин без 2 вершков, от запалу длина пол 6 аршина, весу в ней 550 пуд, на ней к устью вылита ехидна, в правое руке держит яблоко, на одной же пушке на левой стороне подпись: «Божиею милостию Иоанн царь и великий князь, государь всеа России пушка Ехидна делана лета 7085 году, делал Микула Микулаев сын Высокого», с обеих сторон вылито по 4 скобы, в ней под запалом для стрельбы каморка».

Часть указанных бомбард не пережили и Смуту, некоторые были перелиты уже в XVII в. – до 1701 г. в Москве сохранились только «Павлин» С. Петрова, «Кашпирова пушка» К. Ганусова и «Ехидна» М. Микулаева, да и те были впоследствии перелиты. В записях архивной «Вседневной книги» в феврале 1701 г. сохранилось упоминание на «Великого государя имяной указ о болших пушках: велено перелить в пушечное и мортирное литье пушку «Павлина» что в Китае у Лобного места на роскате, пушку «Кашпирову», что у Нового денежного двора от Земского приказу, пушку «Ехидну», что под селом Воскресенским….»[298].

«Пушки верховые», они же мортиры

В отличие от бомбард, мортирам не присваивались имена собственные – их часто называли по пушечному мастеру («8 пушек Александровских», «4 пушки Якобовых»), или по месту изготовления («Вильянская»), либо по материалу, из которого она сделана («железная», «медяная»). Калибр «пушек верховых» был гораздо меньше, чем у бомбард, – от 1 до 4 пудов.

Пищаль «Язь» К. Ганусова 1563 г. По рисунку Я. Телотта

В разрядных записях и летописных повестях неоднократно говорится, что при осадах неприятельских городов пушкари били «из верхних пушек из вогненых», чтобы «попытати город зажигати». Существовали ли отличия «пушек верховых» от «огненных»? Предполагаю, что, по сути, это одно и то же, а разделение по названиям связано с особенностями боеприпасов. Пушки верховые стреляли «верх ядрами каменными» с целью разрушения зданий, а «вогненные» орудия – пустотелыми ядрами, начиненными «огненными» составами, с целью поджога деревянных строений.

Ни одной мортиры времен Ивана Грозного не сохранилось до наших дней. Среди рисунков Я. Телотта[299] сохранился чертеж большой мортиры 1551 г., отлитой неизвестным мастером Якобом фан Вайлерштатом. На тулове верховой пушки отлит автограф «1551 Iacob van Weilerstat», а также изображение российского двуглавого орла, аналогичное изображению на русском орудии 1563/64 г. Дополнительных украшений нет, ствол сделан в строгих, практичных формах – после потери части артиллерии под островом Роботка после первого Казанского похода надо было срочно воссоздавать потерянный осадной наряд, украшения интересовали в последнюю очередь.

Скорее всего, мортира Якоба фан Вайлерштата – это одна из так называемых «Якобовых верховых пушек», упоминавшихся в разрядах Ливонского похода, калибром в 6 пудов (96 кг ядро).

Помимо крупных мортир, стрелявших «верхом» каменными и огненными ядрами, существовали небольшие мортиры (калибром до 10 фунтов), которые в первой половине XVII в. именовались «пушечками верховыми»[300]. Первый в России артиллерийский трактат, «Воинская книга о всякой стрельбе» 1620 г. (перевод 3-й части книги Л. Фронспергера «Военная книга» 1573 г.), так описывает эти орудия: «Да пушечки ж бывают верховыя или огненныя, в устьях широки, длиною три и четыре ступеней, весу в них бывает по три-четыре контаря, а стреляют из них камеными и огнеными ядры и в приступы дробом, а на подъем их по одной лошади»[301].

Фоеркугели. Огненные ядра. Гравюра из книги Л. Фронспергера 1590-х гг.

Небольшие пушки-мортиры, заряжаемые с казны, встречаются в документах XVI в. Так, на вооружении Белопесоцкого монастыря Каширского уезда в XVI в. стояла «пушечка медена, а в ней 2 заряда, длина 5 пядей, ядро 6 гривенок… дал ту пушечку в монастырь князь Юрий Иванович Токмаков» [302].

Производство проломных пищалей

О производстве орудий крупного калибра данные, к сожалению, отрывочны. Архив пушечных изб 1470-1540-х гг. и Пушечного двора с 1540-х гг., как и документы Пушечного приказа, погибли в пожарах XVI–XIX вв. Существуют лишь фрагментарные данные – описи 1670-1690-х гг., – позволяющие оценить производственную мощность литейных мануфактур времен Ивана Грозного.

На следующий год после «Казанского взятия» мастер Степан Петров на Пушечном дворе сделал орудие с изображением молодого льва: «Пищаль медная, прозванием «Левик», ядром 16 гривенок, длина 6 аршин без вершка, подпись у казны русским письмом: «Повелением царя и великого князя Иоанна Васильевича, сделана сия пищаль 7061 лета, месяца марта, делал Степан Петров». На зади за казною вылит левик. Весу 145 пуд». Участие пищали в боях 1558–1583 гг. не отмечено, очевидно, захвачена поляками, так как в 1654 г. упоминается в польской описи Смоленска. В 1671 г. орудие стояло в Смоленске «на третьем земляном выводе». Дальнейшая судьба неизвестна[303].

В 1554–1555 гг. Каспар Ганус отлил проломное орудие, которое в документах называли по имени мастера: «Пищаль Кашпирова немецково литья 15 (по другим данным – 20) гривенок ядро, длина 5 аршин 6 вершков, в ней весу 117 пуд 26 гривенок; на ней от запалу вылита подпись: «Лета 7063 делал Кашпир Ганусов». Участие в боях 1558–1583 гг. не зафиксировано, очевидно, захвачена польскими войсками. До 1659 г. стояла на вооружении Быхова, в 1660 г. прислана в Кремль на Мстиславский двор, где хранилась до 1695 г.[304]. Затем орудие участвовало во втором Азовском походе. Под пищаль был сделан станок 6 аршин в длину и ¾ в ширину весом 45 пудов[305].

Пищаль «Беркут» мастера П. Кузьмина 1572 г. По рисунку Я. Телотта

В 1550-х гг. производили на Пушечном дворе осадные «змеи» – длинноствольные крупнокалиберные пищали, аналоги европейских «шлангов» («Schlange»). Орудия «Змей Летячей» и «Змей Свертной» упоминаются при осаде Казани 1552 г.[306]. Трофейные немецкие «шланги» в источниках именовались также «змеями», но с привязкой к месту их захвата, например ливонские «Змей Юрьевский», «Змей Перновский» и т. д. В арсенале Казани в 1566 г. упоминаются ядра и поломанные станки от больших пищалей «Грановитая», «Львова Голова» и «Сокол Свертной» [307], которые, по-видимому, были отлиты к 1550-м гг., принимали участие в осаде города.

Пищаль «Ястреб» 1573 г. неизвестного мастера. По рисунку Я. Телотта

Помимо «шлангов» существуют данные о производстве в России «шарфметцов», аналогов немецких тяжелых орудий, упоминаемых в большинстве немецких военных трактатов XVI столетия[308]. Солдатский юмор позволил сравнить «норов» тяжелого орудия с характером женщины легкого поведения. Metze – девка, Scharfmetze – дословно «острая девка», но более подходит «решительная девка», «крутая девка». Существует версия исследователя из Белоруссии Ю.Г. Тарасовича, что шарфмеца могла означать «точный стенолом»[309].

Пищаль «Лисица» А. Чохова. По рисунку Я. Телотта

Русский аналог шарфмецы, 185-пудовая «Острая панна» калибром в 35 фунтов, был создан Кашпиром в 1564 г.: «Пищаль медная русского литья, прозвище «Острая панна», в станку на колесах, ядром 35 гривенок, длина полпята аршина с полувершком, старого Смоленского наряду. На ней подпись русским письмом: «Божиею милостию Иоан, царь и великий князь, государь всея Руси; сия пищаль сделана в лето семь тысяч семьдесят второго, мастер Кашпир Ганусов». Причем чтобы подчеркнуть пагубность блудниц, Ганус сделал соответствующее украшение: «…к дулу вылиты две ехидны человекообразии до пояса, а от пояса хоботы змеиные, у дула ранена, за казною вылит репей…»[310] Вслед за «Острой панной» немцем были отлиты однотипные пищали «Гладкая», «Стрела» и «Вепрь», – они все имели калибр по 12 фунтов и вес по 150 пудов, а со станком по 230 пудов [311].

Еще одно тяжелое орудие, сделанное Каспаром в 1562/63 г. – удалось обнаружить среди шведских трофеев 1598–1619 гг. В третьем томе альбома Телотта зарисована пищаль «Язь» или «Язъ». «На средней части ствола вылит титул «Божией милостию Иоан царь и великий князь, гдрь всея Русии», на казенной части автограф: «Пищаль Язь (Язъ?) делал Кашпир в лето 7071»[312]. Судя по изображению, ее калибр не менее 110 мм, дульная часть украшена 12 глубокими продольными желобами. На торели прямоугольная скоба, запальное отверстие без крышки. Орудие было захвачено шведским королем Густавом Адольфом в годы Смуты.

Пищаль «Барс» 1576 г. мастера А. Чохова. По рисунку Я. Телотта

До конца 1560-х гг. Каспар Ганус оставался главным специалистом Пушечного двора, после него место руководителя пушечного литья занял лучший «кашпиров ученик» Андрей Чохов[313].

6 июня 1572 г., за полтора месяца до начала Молодинской битвы, когда татары вновь угрожали Москве, мастер Первой Кузьмин создает одну из своих изящных пищалей – «Беркут». Ее калибр был ок. 145–148 мм. На стволе три пояса с растительным орнаментом, дельфины в виде канатов, запальное отверстие без крышки. На казенной части была вылита поперечная надпись: «Божиею милостию повелешемъ государя, царя и великого князя Ивана Васильевичя всея Руси», на средней части литая поперечная надпись: «Зделана сия пищаль беркут в лето 7080, шестаго июня, делал мастер Первой Кузмин»[314]. На дульной части ближе к дульному срезу с правой стороны вылитая фигурка птицы, сидящей на жерди, с надписью «беркут». В 1612 г. «Беркут», стоявший на вооружении Ивангорода, захватили шведские войска.

В 1573/74 г. неизвестным мастером (предположительно Микулой Микулаевым) была отлита пищаль «Ястреб». Судя по сохранившемуся изображению, дульная часть орудия была украшена пояском с травами и изображением ястреба, схватившего за горло левой лапой утку или лебедя. Пояс в окончании дульной части включает антропоморфные фигуры – по-видимому, символизировавшие борьбу архангела с дьяволом. Правая часть казенной части разорвана вследствие детонации заряда, читается фрагмент надписи: «Гсдрь црь и ве(ликий князь) всея Руси з(делана) сия пищаль Ястре(б в лето) 7082 делал…….». Пояс на казенной части с растительным (пятилистник) и антропоморфным орнаментом. Орудие было захвачено в 1578 г. под Венденом, переправлено в Стокгольм, и после 1730-х гг. пущено на переплавку.

На полную мощность Пушечный двор заработал к 1575 г. В этот год было отлито не менее трех осадных пищалей. Андрей Чохов создает 12-фунтовую пищаль «Лисица»: «Пищаль медная руского литья, прозвание ей «Лисица» в станку на колесах, ядром 12 гривенок, длина 5 аршин без дву вершков; старого Смоленского наряду; на ней вылит орел двоеглавой, на верху три травы, на ней же две личины звериныя, у казны и подле личин и у дула травы, у дула ж вылита лисица, ниже уха подпись руским писмом: «делана сия пищаль Лисица в лето семь тысяч восмдесят третьяго, делал Андрей Чехов» назади, за казною, вылито шесть репьев. Весу ей не написано…»[315]. Изображение чоховской пищали 1575 г. приведено в первом томе альбома на л. 65 среди рисунков трофеев, захваченных под Кокенгаузеном в 1701 г. Судя по фиксации Телотта, на дульном фризе орудия находился декор в виде десяти цветков-шестилистников, а справа возле жерла – вылитая фигурка лисицы. Такой прием отливать справа на дульной части фигурки стал характерным для многих произведений «чоховской школы» (например, у пищалей «Скоропея», «Соловей», «Царь Ахиллес»). На средней части присутствует декор в виде трав и антропоморфных существ, а на казенной части – изображение государственного орла и надпись: «Зделана сия пищаль Лисица в лето 7083 делал Ондреи Чохов»[316]. У торельного фриза справа и слева от запального отверстия орнамент в виде васильков. Запал без крышки в виде прямоугольной раковины, дельфины отсутствовали. В 1730-х гг. пущена на переплавку шведами.

В этот же год Чоховым была создана пищаль «Собака», которая имела надпись: «Пищаль медная «Собака», ядром 10 гривенок, лита в лето 7083-го, делал Ондреи Чохов». На стволе имелось изображение собаки – «личина звериная». Это орудие неоднократно участвовало в походах, в 1599 г. стояло на вооружении Царева Борисова. Во время пожара 1612 г. пищаль оплавилась, и в составе «горелого наряда» послана в Белгород, где использовалась в качестве «вестовой пищали» до 1670-х гг. XVII в. [317].

К сожалению, до сих пор не известно, кто из мастеров Пушечного двора отлил пищаль «Песик». Орудие лаконично описано в описи Смоленского наряда 1670-х гг.: «Пищаль «Песик» русского литья, ядром 16 гривенок, длина 5 аршин без дву вершков… лита при царе и великом князе Иоане Васильевиче, семь тысячь восмьдесятъ третьяго году; весу не подписано»[318].

В 1576/77 г.[319] Андрей Чохов с учениками отливает крупную пищаль «Барс» калибром ок. 145–148 мм. На казенной части ствола имелся растительный орнамент в виде стилизованных цветов, запальное отверстие без крышки, вылитая поперечная надпись: «Божиею милостию повелешемъ государя, царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси», на средней части литая поперечная надпись: «Зделана сия пищаль барс в лето 7086 делал Ондре(и) Чохов». На дульной части ближе к дельфинам и цапфам орнаментальный пояс с изображением антропоморфных и растительных мотивов, ближе к дельному срезу орнаментальный пояс из растительных мотивов, с правой стороны вылитая фигурка барса с надписью: «барс». Не пройдет и шести лет, как эта крупнокалиберная пищаль Чохова сыграет свою роль в обороне Пскова от войск Стефана Батория.

В период подготовки к грандиозному Ливонскому походу Пушечный двор заработал на полную мощность. К началу 1577 г. Андрей Чохов с учениками создал свою самую крупную пищаль именем «Инрог» калибром 68 (или 70) фунтов. Ее вес составил 450 пудов, а ствол длиной в 7 аршин, с цапфами, дельфинами и поясами, имеет на торели изображение единорога с надписью: «Инрог». На казенной части присутствует надпись: «Божею милостию, повелением государя царя, великого князя Ивана Васильевича всея Руссии, зделана сия пищаль Инрог в лето 7085, делал Ондрей Чохов». В 1577 г. участвовала в Ливонском походе, в 1633 г. была в составе «наряда», отпущенного для осады Смоленска, в 1634 г. захвачена польскими войсками. До 1703 г. стояла на вооружении г. Эльбинга, в декабре 1703 г. захвачена войсками Карла XII, переправлена в Швецию. Знаменитое чоховское 68-фунтовое орудие 1577 г. зарисовано Я. Телоттом на листе 50 во второй части альбома[320]. Известно, что сразу после отливки «Инрог» участвовал в Ливонском походе Ивана Грозного. В 1634 г. под Смоленском был захвачен поляками и переправлен в Варшаву. Под именем «Jednoroziec» упоминается в 1649 г. в составе трофейных орудий варшавского арсенала[321]. Позже пищаль была перевезена в Эльбинг, где и была захвачена войсками Карла XII (1703 г.). В 1723 г. привезена в Россию шведским купцом Иоганном Примом[322]. В настоящее время экспонируется в ВИМАИВ и ВС (Инв. № 9/122) [323].

Еще одним крупным орудием 1577 г. является пищаль «Волк», длиной 7 аршин, калибр 40 фунтов. В настоящее время она хранится в замке Грипсгольм (Швеция)[324]. Надпись с правой стороны гласит: «Божиею милостию Иван царь и великий князь, государь всея Руси», с левой стороны: «Пищаль Волк делан в лета 7085, делал Ондрей Чохов», на стволе имеется изображение волка. В 1577 г. участвовала в Ливонском походе, в 1578 г. под Венденом захвачена польско-литовско-шведскими войсками. В 1581 г. была переправлена Понтусом Делагарди в Швецию.

В 1577/78 г. талантливый мастер Андрей Чохов создает одно из красивейших своих орудий – стенобитную пищаль «Драгон»[325]. Дульная часть ствола была украшена растительным орнаментом, а на фризе у дульного среза имелась чешуя и 10 розеток в виде цветков. На дульной части – крупная вылитая фигура крылатого дракона с высунутым языком, длинными ушами. Справа от него надпись «драгон». На казенной части поперечная надпись: «Зделана сия пищаль драгон в лето 7087 делал Ондре(и) Чохо(в)». Это самая необычная пищаль мастера – обычно Чохов не отливал крупные фигуры на самом стволе. Здесь же мы видим распластанного почти на половину ствола дракона с крыльями, покрытого чешуей. Возможно Чохов, получивший к 1570-м гг. звание мастера, создавал по методу своего учителя орудия европейского типа. Возможно «Драгон» в целом повторял внешний вид стенобитной пищали «Змей Летящей», бомбардировавшей Казань в 1552 г.

Пищаль «Драгой» 1577 г. мастера А. Чохова. По рисунку Я. Телотта

Кроме того, мы не знаем, когда были сделаны другие орудия, принимавшие участие в походах на Ревель в 1577 г., в Ливонском походе и походе на Венден в 1578 г., такие как 100-фунтовый «Орел» (отлит до 1562 г., принимал участие в Полоцкой кампании), 40-фунтовые «Медведь», и «Соловей Московский», 30-фунтовый «Аспид», и другие тяжелые пищали калибром от 10 до 20 фунтов: две «Девки», «Чеглик», «Ястробец», «Копец», «Дермблик», «Лев», «Гладкая», «Свиток», «Скоропея», «Соловей» и др. Все они перечислены в составе осадного наряда 1577–1578 гг., и очевидно, что большая часть из них были отлиты до 1570-х гг.

После того как часть артиллерии была потеряна под Вейденом в 1578 г., царь приказал отлить такие же орудия «с теми же названиями и знаками и при том еще в большем против прежнего количества…»[326]. Известно, что в 1579 г. были вновь отлиты «Ястреб» и «Волк». Если о первой пищали имеются скудные сведения [327], то вторая сохранилась до наших дней – она, как и первая одноименная, также экспонируется во дворе замка Грипсгольм. Орудие имеет длину 7 аршин 12 вершков, калибром 40 фунтов. Надпись с правой стороны ствола: «Божиею милостию, повелением государя, царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси», с левой стороны: «зделана сия пищаль Волк в лета 7087, делал Ондрей Чохов». На стволе изображение волка. В 1579 г. пищаль отправлена на театр военных действий в Ливонию, до 1581 г. стояла на вооружении Ивангорода, затем захвачена шведскими войсками и переправлена в Швецию Якобом Понтусом Делагарди.

В 1581 г. мастер Первой Кузьмин создал крупную пищаль «Онагр». В описях XVII в. она описана следующим образом: «пищаль русского литья, прозванием «Онагр», ядром 1 пуд 7 гривенок, длина 6 аршин без двух вершков невступно. На ней надпись: «Повелением государя царя Ивана Васильевича сделана пищаль Онагр в лето 7089, делал Первой Кузмин. На ней же уши с личинами, у казны и подле ушей и дула травы, у дула же вылит зверь, подписан русским писмом «Онагр», за казною вылит репей»[328]. Орудие было захвачено, очевидно, во время Смуты, в 1656 г. перевезено из Вильны в Шклов, а затем в Смоленск. После 1704 г. «Онагр» был переправлен в Москву. В настоящее время данная пищаль хранится в собрании Государственного историко-культурного музея-заповедника «Московский Кремль» (Инв. № АРТ-733/1-2).

К окончанию войны со Швецией в 1585 г. Россия уже испытывала недостаток тяжелой артиллерии – несколько стволов были захвачены в Ивангороде и Нарве. С учетом потерь тяжелой артиллерии в войне с Речью Посполитой все более сказывался дефицит осадных орудий, несмотря на то, что в ходе операций против Ливонии были захвачены новейшие ливонские картауны и мортиры. Мелкого и среднего наряда было достаточно много – несколько сот стволов было вывезено после 1582 г. с ливонских замков в Россию.

Реконструкция численности осадного парка Ивана Грозного

На сегодняшний день в музейных собраниях имеется всего четыре крупных пищали, изготовленных в царствование Ивана Грозного: «Инрог» 1577 г. (ВИМАИВ и ВС), «Волк» 1577 г. (Грипсхольм, Швеция), «Волк» 1579 г. (Грипсхольм, Швеция), «Онагр» 1581 г. (Московский Кремль). Упоминаний же крупных именных орудий, в том числе с указаниями на их размеры, сохранилось значительно больше. Но надо учесть, что некоторые из них могли быть отлиты при Иване III и Василии III, а некоторые захвачены у литовцев, поляков и шведов.

К сожалению, подсчитать общее количество задействованной в войнах XVI в. артиллерии невозможно. Всего на данный момент выявлены несколько имен осадных пищалей, калибр которых в фунтах известен.

Таблица 2

Осадной наряд Ивана Грозного

40[329]

36[330]

Помимо вышеперечисленных орудий, в источниках упомянуты 10 тяжелых пищалей, калибр которых неизвестен (в скобках – годы упоминаний): «Трескотуха» (1581), «Кортуна» (1563), «Змей Свертной» (1552), «Змей Летящей» (1552), «Сокол Свертной» (1552,1556), «Львова голова» (1552), «Долгая» (1577), «Скоропея» (1579), «Полонянка Лужская» (1577), «Лев»[331] (1580).

Часто применяемый войсками Ивана Грозного ultima ratio – большие бомбарды – представлен в источниках двенадцатью единицами: 20-пудовая «Кашпирова пушка», 15-пудовая «Степанова пушка Павлин», 13-пудовая пушка «Павлин» (1488 г.), «Стеновая пушка» (калибр неизвестен), 9-пудовая пушка «Ехидна», 7-пудовая пушка «Кольчатая», 6-пудовая пушка «Ушатая», 6-пудовая пушка «Ушатая другая», 6-пудовая пушка «Кольчатая новая», 6-пудовая пушка «Кольчатая старая», 6-пудовая пушка «Кольчатая другая старая», пушка «Молодец» (калибр неизвестен). Всего 12 крупных бомбард – таким арсеналом мог похвастаться разве что император Максимиллиан II.

Мортиры – пушки «верховые» и «огненные» – упомянуты в источниках в количестве 19 единиц: 4 пушки «Якобовых» (6-пудовое ядро), 4 пушки верховых в 5½ пуда ядро, 4-пудовая пушка «Вильянская», 8 пушек «Александровских» в 1¼ пуда ядро, пушка «Дробовая саженая» в 1¼ пуда ядро и 10-фунтовая (5 фунтов в каменном ядре) пушка Игнатия, известная в историографии как «гафуница».

Этот список крупнокалиберных пушек и пищалей, конечно же, далеко не полный. Всего автором к настоящему времени выявлено 92 орудия «осадного наряда» времен Ивана Грозного. Для сравнения, в 2012 г. автору было известно о 85, а в 2007 г. – всего о 74 единицах.

Производство полуторных пищалей в 1550-1570-х гг

Анализ сохранившихся источников – разрядных записей и описей Пушкарского приказа XVII в., – позволяет заключить, что именно в царствование Ивана Грозного появляются первые попытки стандартизации орудий. Мы уже писали выше, что среди небольшого калибра были распространены семипядные, девятипядные и полуторные пищали. Описаний первых двух почти не сохранилось. Судя по описям XVII в. (прежде всего, «Описная книга пушек и пищалей» 1647 г.), для семипядных (длина ствола 133 см, или семь пядей) и девятипядные (171 см, или девять пядей) имели калибр до 3–4 фунтов. Среди полуторных различались «меньшие», «середние» и «большие».

Полуторная пищаль фан Вайлерштатта 1553 г. По рисунку Я. Телотта

Первые характеризовались в описях следующим образом: «пищаль медная, в станку на колесах, русского литья, ядром 2 гривенки, длина 3 аршина с двумя вершками, на ней подпись русским письмом: «Богдан», году и весу не написано»; «пищаль медная русского литья, в станку на колесах, ядром полторы гривенки, длина 3 аршина с тремя вершки… у дула подписано русским письмом: «Богдан»[332]. Описаний таких орудий практически нет [333].

Упоминаний о вторых также немного. Приведем их:

1. «…пищаль медная русского литья, в станку на колесах, ядром 4 гривенки, длина 3 аршина с двумя вершками… У казны подпись русским письмом: «лета семь тысяч семьдесят четвертого, делал Кашпир».

2. «Пищаль мерою в длину трех аршин с вершком, на ней вылито подпись: «Лета 7(077) делал Кашпиров ученик Андрей Чехов», у запалу подпись «Микула Микулаев», весу в ней дватцать пять пуд тритцать четыре гривенки, к ней двесте пятьдесят ядер весом по четыре гривенки ядро»[334].

3. «Пищаль мерою в длину трех аршин дву вершков, подпись на ней «Богдан», на ней же блиско запалу вылит орел двоеглавой, весу в ней семнатцать пуд тритцать шесть (исправлено) гривенок, к ней сто сорак ядер весом по две гривенки ядро»[335].

4. «…пищаль медная русского литья, в станку на колесах, ядром 4 гривенки, длина 3 аршина с полуторным вершком, старого Смоленского наряду. У казны подпись русским письмом: «лета семь тысяч семьдесят седьмого, делал Кашпиров ученик Андрей Чехов».

5. «Пищаль… в станку на колесах, ядром 4 гривенки, длина 3 аршина с вершком и с четвертью вершка… у казны подпись русским письмом: «лета семь тысяч семьдесят седьмого, делал Кашпиров ученик Андрей Чехов».

6. «Пищаль медная русского литья, в станку на колесах, ядром 4 гривенки, длина 3 аршина с двумя вершками, старого Смоленского наряду. У казны подпись русским письмом: «лета семь тысяч семьдесят четвертого, делал Кашпир». Весу 27 пуд».

7. «Пищаль вестовая испорчена подле запалу роздута мерою трех аршин с вершком московского литья, приметы на той пищали вылита имя Богдан, а иных признаки и подписки нет и сколько весу того не ведомо, весить нечим, к ней шестьсот ядер весом по четыре гривенки ядро»[336].

8. «Пищаль медная, Кашпир, мерою 3 аршин с вершком, весом 24 пуда» [337].

9. «Пищаль «длина 3 аршина пол 2 вершки, весом 30 пуд 20 фунтов, на ней подписано рускими литерами «Кашпир»[338].

Как видим, все «середние» полуторные пищали имели калибр 4 фунта, вес в 24–30 пудов и длину ствола в 3 аршина и 1–2 вершка.

Об особенностях первых больших полуторных пищалей известно с середины XVI в., хотя они впервые упоминаются в 1530 г. В псковской описи 1699 г. упоминается: «пищаль полуторная медная немецкая, мерою 4 аршин без полувершка, на ней вылита подпись немецкая лил Ягуп Фалвенсел, лита в 1653-м году, на ней вылит орел двоеглавой, да у казны, и на средине, и у дула обручи гладкие»[339]. В 1700 г. это орудие вместе с другими было отправлено под Нарву, где и было захвачено шведами. Я. Телотт зарисовал данную пищаль. Изучение рисунка позволяет заключить, что псковский переписчик описи ошибся с датой и именем мастера: пищаль на самом деле отлита в 1553 г. (а не в 1653) мастером Якобом фан Вайлерштаттом, а не Ягупом Фалвенселом. Кроме этого, существуют еще три рисунка полуторных пищалей немецкого мастера с датами «1553» и автографом «Jacob van Weilerstatt».

С 1560-х гг. полуторные пищали стал отливать на Пушечном дворе нарвский (?) мастер Богдан, а затем – и Каспар Ганусов. Таким образом, установлен факт производства полуторных пищалей немецкими мастерами как минимум с 1553 г.

Как справедливо отметил А.Н. Кирпичников, «защитником типового литья выступало государство, которое быстро оценило его преимущество»[340]. Выводы историка об организации производства единообразной артиллерии могут быть существенно дополнены новыми обнаруженными данными описей второй половины XVII в. Для этой цели я отобрал из описей упоминания о «полуторных пищалях» второй половины XVI в. с длиной ствола в 4 аршина (ок. 15 пядей). Анализу подверглись «Опись Смоленску приему пушкарского головы Прохора Шубина» 1671 г., «Роспись, сколко в Соловецком монастыре по башням и по городовой стене, пушек медных и железных, болших и затинных», фрагменты «Описи московских орудий» 1695 г. (в копиях академика И.Х. Гамеля начала XIX в.) и «Сметная книга Пскова» 1696 г. Документы сопоставлялись между собой, извлеченные из них данные были систематизированы, в результате получены сведения о годах выпуска, калибрах, массах и размерах орудий, характерных признаках и т. д. Полученные результаты сведены в таблицу[341].

Таблица 3.

Полуторные пищали 1553–1569 гг.

В таблице, к сожалению, не отражены данные об отливке орудий в 1570-1580-е гг., хотя в разрядах есть указания на их производство в это время, например: «государь царь и великий князь… в прибавку велел во Влех привестъ пищаль полуторную новово литья (выделено мной. – А.Л.)»[342].

Приведенная таблица показывает, что опыт отливки однотипных орудий передавался от учителя к ученику. Сравнив между собой по документам все характеристики полуторных орудий, можно убедиться, что на Пушечном дворе 6-фунтовые пищали были сделаны по одному образцу. Тем самым подтверждается мнение А.Н. Кирпичникова о том, что 6-фунтовые орудия XVI и XVII вв. «почти одинаковы, причем экземпляры XVI в. почти не отличаются от образцов XVII в.»[343].

Необходимо учесть также, что в XVI–XVII вв. эталоны определения калибров – кружала – были далеки от совершенства, кроме того, в некоторых случаях во время отливки сердечники одних и тех же образцов могли несущественно отличаться друг от друга на 0,5–1 см по диаметру, вследствие чего и калибр орудий мог отличаться от эталона («шестифунтового образца») на 1 фунт[344]. Таким образом, в силу ряда причин, «эталонные» калибр (6 фунтов) и длина (15 пядей) полуторных пищалей в некоторых образцах не всегда соблюдались.

На основании вышеизложенного можно сделать вывод о том, что в 1560-х гг. XVI в. была заложена основа для однотипного производства «полуторных» шестифунтовых пищалей. Надо сказать, что перед нами один из первых примеров рационального использования серийного производства артиллерии.

В середине XVI в., вместе с «вольконейками», «семипядными» и «девятипядными» орудиями, «полуторные пищали» составляли основу «лехкой» артиллерии. Они применялись для отражения набегов на «татарском рубеже», для защиты городских стен, а также в тех походах под крепости неприятеля, где участвовала пехота.

Единичные описания «нестандартных» орудий, отлитых на Пушечном дворе, иногда встречаются в документах. Так, например, в Верхососенске в 1676/77 г. упоминается «пищаль мерою в длину полу-третья аршина з двема вершки (0,57 м. – А.Л.) весу в ней восмь пуд 20 гривенок, на ней вылито имя Богдан, к ней сто ядер свинцовых весом по гривенке без четверти ядро»[345]. Эта небольшая пищаль калибром в ¾ гривенки (свинцовое ядро!) была сделана, как следует из описания, мастером Богданом.

В Ливнах в 1676/77 г. среди артиллерии перечислена «пищаль московского литья по мере четырех аршин пять вершков весу в ней дватцать четыре пуда шестнатцать гривенок, к ней тритцать ядер весом по полутрети гривенки ядро, признак на ней посеред нея вылит человек на коне, да у зопалу вылит арел однаглавой, на выстреле вылита «Лета 7065 (1557. —А.Л.) году делал Богдан Васильев», прозванье той пищали нет[346]. Данная пищаль небольшого калибра (⅔) со стволом в 3 м весила столько же, как и 4-фунтовая «середняя» полуторная пищаль.

2 августа 1578 г. царь велел для Соловецкого монастыря послать «сто ручниц, да пять затинных пищалей, да с Вологды две пищали полуторные да две девятипядных, а к ним по двесте ядер да четыре человека пушкарей…»[347]. К первой трети XVII в. полуторные пищали составляли основной парк городовой артиллерии. Следует заметить, что в ряде случаев дьяки и воеводы, в отличие от своих предшественников XVI в., уже именовали «полуторными» все орудия, и бронзовые, и железные, калибром от ⅓ до 8 фунтов[348], с удлиненной частью ствола до полутора сажен[349]. И если «полуторные» пищали XVI в. применялись в боевых действиях еще Петром Великим[350], то сведения о 9- и 7-пядных орудиях исчезают со страниц документов еще раньше, к 1670-м гг.

Технология отливки орудий и состав русской пушечной бронзы в XVI в.

О составе русской бронзы XVI в. известно немного. Это связано с тем, что орудий сохранилось очень мало, и химический анализ проводился всего для трех стволов: для пищалей Кашпира (учителя

А. Чохова) 1560-х гг., «Льва» 1590 г. (А. Чохова) в 1948 г., и для «Царь-пушки» 1586 г. (А. Чохова) в 1980-х гг.

В 1948 г. учеными М.М. Струсельби и И.А. Ревис был сделан «Отчет по научно-исследовательской работе «Исследование истории и технологии металлообработки на базе артиллерийского производства» (рукопись ВИМАИВ и ВС), в котором содержались первые химические и металлографические результаты обследования двух пищалей XVI в.

Некоторые результаты из этого отчета опубликованы в книге Н.Н. Рубцова «История литейного производства СССР» (М., 1962) и в «Каталоге Артиллерийского исторического музея» (Л., 1961).

Результаты исследования Царь-пушки сохранились в собрании Отдела рукописных, печатных и графических фондов музеев Московского Кремля – это машинопись «Отчет по научно-исследовательской работе «реставрация». Научные исследования и опытно-производственные работы по реставрации, восстановлению и сохранению Царь-пушки», за подписью начальника 1-го факультета генерал-майора Лобанова, под руководством полковник-инженера Дружинина, и утвержденный генерал-лейтенантом Солодовым, датированный 20–23 декабря 1983 г.[351]. «Рассмотрение данных, представленных в таблице, показывает, что ствол изготовлен из оловянистой бронзы, с небольшим количеством других легирующих элементов (менее 2 %) и примесей (менее 0,1 %). Известно, что бронза такого состава обладает хорошими литейными свойствами (высокая жидкотекучесть, небольшая усадка), высокой коррозийной стойкостью и способностью образовывать на поверхности в атмосферных условиях естественную патину с хорошими защитными и декоративными свойствами»[352].

Для сравнения также приведем данные по анализу орудий первой трети XVII в.:

Царь-пушка 1586 г.[353]

Мы не знаем, как мастерами делался расчет шихты для литья. Очевидно, литейщики использовали пропорции, исходя из качества меди и олова. Обращает на себя внимание наличие в составе пушечной бронзы легирующих элементов – свинца и цинка.

Медь и олово не добывались на территории Российского царства, а доставлялись из-за границы, хотя возможным наличием в России медных руд интересовалась английская The Russia Company, которая требовала обстоятельные сведения об образцах русской меди, если таковые сыщутся [354].

В ганзейских городах, Швеции, Дании и Англии закупался лом – старая медная посуда, колокола (после прошедшей Реформации таковых было много), металл в слитках, исчисляемых берковцами[355] – и привозился в Россию. В 1581 г. английская королева Елизавета отправила в Московию караван из 13 кораблей с грузом на сумму 9000 фунтов стерлингов, среди которого числилась и медь[356].

Артиллерию для царя создавали высококлассные мастера и оружейники. К литью новых орудий правительство стремилось привлечь не только отечественных, но и иностранных литейщиков. С этой целью царь Иван Васильевич обратился к императору Карлу V, отправив к нему саксонца Ганса Шлитте с просьбой о присылке специалистов, в том числе пушечных литейщиков, на что царь получил форменное согласие Карла. Однако эта миссия оказалась неудачной, потому что магистр Ливонии убедил императора не оказывать «московиту» помощи[357]. Совет всех приморских городов в Любеке принял решение не поддерживать морской торговли с русскими, чтобы те не обучались современному европейскому «воинскому искусству» [358]. Но ганзейские города сами неоднократно были обвинены со стороны польских и ливонских представителей в контрабанде в Россию[359]. Настоящая война разворачивалась на Балтике и Северном море против английских торговых операций. В Нарве с 1558 г. обосновались английские купцы, такие как Уильям Бонд и Джон Фоксал, которые занимались поставкой стратегических товаров (медь, ядра, железо, порох и т. д.). По количеству кораблей английские поставки в Нарву были на втором месте после Голландии. Согласно регистрам таможенных книг Зунда, с 1558 по 1581 г. через Нарву прошло судов[360]:

– из Голландии – 145;

– из Английской Московской компании – 106;

– из Франции – 94;

– из Дании – 41;

– из Гамбурга – 21;

– из Шотландии – 8;

– из Восточной Польши – 8;

– из Данцига – 1;

– из Любека – 1.

Однако эти данные далеко не полные, они учитывают лишь те суда, которые оплатили пошлину в датском Зунде[361].

В 1560 г. ревельцы писали датскому королю Фредерику II, что несмотря на эмбарго, объявленное восточному соседу, продолжается подвоз военных грузов (и, очевидно, специалистов) – только за 12 мая в Россию прошло 18 судов [362].

В течение только 1567 г. из Нарвы через Ригу прошло 76 кораблей, а 205 ушло в Нарву. Количество любекских судов в этом году в русском порту насчитывалось до ЗЗ[363]. Историк В. Кирхнер отмечает, что «несколько сотен» судов прошли Нарву только в 1567 г.[364].

Мандат императора Священной Римской империи от 26 ноября 1560 г. запрещал торговлю с Россией: «Если Московиту и впредь все еще будут подвозить орудия, пули и порох, селитру, серу, оружие и тому подобное снаряжение, в особенности же всевозможный провиант, как например, соль, сельди и другие нужные предметы, и тем будут его укреплять против Священной империи, и если против того не выступить серьезно, то следует опасаться, что силы врага чем дальше, тем больше будет возрастать, и он осмелится проникнуть еще глубже против Священной империи»[365].

В обход действовавших запретов нанятые военные специалисты переправлялись также на датских и английских кораблях. Так, в 1562 г. датский король, согласно договору, обязывался не препятствовать приезду в Россию, «мастеров пропущати не задержав»[366]. Новости о контрабандной продаже вооружения в «варварскую Московию» распространялись по всему Балтийскому побережью[367].

В 1567 г. Иван Грозный вновь попросил английскую королеву Елизавету о присылке в Россию мастеров. Эта информация сильно тревожила и самого Сигизмунда III. В первом письме к Елизавете король заявлял, что не может дозволить английским мастерам «плавание в Московию», так как московит «легко будет в одно и то же время выделывать в самой варварской стране его все те предметы, которые требуются для ведения войны и которых даже употребления до сих пор там не знают»[368]. В письмах 1568 и 1569 гг. Сигизмунд отмечал, что враг «чрезвычайно преуспел в образовании и в вооружении и не только в оружии, в снарядах и в передвижении войск», «ежедневно усиливается по мере большого подвоза к Нарве разных предметов, так как оттуда ему доставляются не только товары, но и оружие, доселе ему неизвестное, и мастера и художники: благодаря сему он укрепляется для побеждения всех прочих (государей. – А.Л.)»[369]. Король был поражен, как, впрочем, и многие его современники, числом и размерами «московитских» орудий под Полоцком. После взятия этой крепости в Италии появилось сообщение, будто бы в составе огромного войска «московитов» были английские и немецкие пушкари, которые огнем из орудий принудили город к сдаче[370].

Существовал еще один путь вербовки специалистов огнестрельного дела – привлечение пленных мастеров и пушкарей. Так, в ходе Русско-шведской войны в 1556 г. в Новгород была прислана грамота, в которой говорилось: «А которые будут немецкие полоняники умеют делати руду серебряную, и серебряное дело, и золотное, и медяное, и оловянное и всякое, и вы б тех людей велели детем боярским вести к нам на Москву»[371].

Согласно «Главнику русскому товару» Торговой книги конца XVI в. тонкая медная проволока стоила от 14 руб., «тазовая запрудная медь» 14,5 руб., трубчатая медь от 14 руб. за берковец, «зеленая медь в тазах» по 6 ефимков, «козарская медь» по 3 руб. фунт, «медь в полицах красная» по 2,5 руб. Олово, необходимый элемент для получения бронзы, «брущчатое» покупалась за 40–50 алтын за пуд[372]. Готовые пушки, «в курячье яйцо ядро», покупались по 10 рублей.

О масштабах закупок у «торговых людей» можно судить по сохранившейся грамоте Ивана Грозного от 17 марта 1556 г., указывающей местным властям купить в Новгороде 1500 пудов меди, «которая бы… пригодилась к пушечному и к пищальному делу», и прислать ее в Москву [373]. Указанной меди могло хватить не менее чем на 5-10 крупных орудий.

Очень сложно посчитать себестоимость производства больших орудий, так как нет сведений, сколько для изготовления одного орудия требовалось кирпичей, дров, железных «крепей», глины, сала, веревок, канатов, инструментов и других материалов.

Есть данные по европейским орудиям. Так, отливка 80-фунтового шарфметца (210 пудов) и изготовление снастей для похода под него обходилось имперской казне в 1352½ флорина[374] (или 405,75 руб.)[375]. Но надо учесть, что медных рудников в России не было, а сам металл был привозной (т. е. значительно дороже, чем в империи).

Надо полагать, что в России XVI в. литье небольшой осадной пищали калибром около 12 фунтов и весом в 100–150 пудов обходилось казне не менее чем в 400–500 руб., т. е. столько, во сколько в Империи обходилось изготовление крупного осадного шарфметца, а на производство гигантской бомбарды весом в более чем 1000 пудов (такой как «Степанова пушка Павлин» и «Кашпирова пушка») тратилось более тысячи руб.

Вся покупная медь, а также олово, свозились на склады Пушечного двора, а дальше мастера распределяли, какой металл «в пушечное и пищальное литье годитца», а какой пойдет только в колокольное литье.

С момента организации меднопушечного производства – с 1480-х гг. – состав шихты определялся «фрязами», а затем и немцами. Количество чистой меди в ней было более 90 %. Русские мастера унаследовали от них рецепты пушечной бронзы и секреты изготовления больших, малых и средних орудий.

Технология литья орудий была практически целиком скопирована с производства колоколов, без каких-либо существенных изменений. Мастер, унаследовавший от учителя навыки и умение составлять пропорции металлов, отливал орудие, исходя из принятой классификации и собственных представлений о размерах и украшений ствола.

Мастер-литейщик был универсальным специалистом – он сам чертил изображение будущего орудия, делал расчеты, отбирал медь, плавил металл, делал форму и т. д. Он полностью руководил процессом на Пушечном дворе. В помощь ему для выполнения полного цикла работ привлекались работные люди разных специальностей – гончары, кузнецы, каменщики и большое количество подсобных рабочих – «ярыг».

Таким образом, мастер должен был обладать уникальными знаниями: знать химию, физику, механику, математику, уметь пользоваться измерительными приборами, и, судя по всему, немного разбираться в мифологии и бестиариях (или, по крайней мере, черпать сведения о реальных и мифологических животных, растительном орнаменте и символике из книг).

С XV в. в России, как и в Европе, использовалась так называемая медленная формовка пушек. Вначале поэтапно создавался «пушечный образец» – фальшивая модель из глины. На сердечник навивался пеньковый или соломенный жгут, затем на него в несколько слоев намазывалась жирная глина, смешанная с толченым кирпичом, а на верхние слои – глина с шерстью и конским навозом (в документах XVII в. сохранились данные о присылке на Пушечный двор «лошадиного свежего калу» и «конского навозу» для формовки пушек), излишки срезались шаблоном, а глину высушивали при нанесении каждого слоя. На последний слой наносились модели цапф и украшений. Так получалась фальшивая модель с очертаниями и формами будущего ствола.

Затем готовили литейную форму. Фальшивую модель густо смазывали «салом ветчинным»[376] и наносили слой жирной глины, смешанной с шерстью и конским навозом, периодически высушивая каждый наносимый слой. Полученную литейную форму скрепляли железными обручами. Из формы извлекался жгут и сердечник, а образовавшуюся пустоту заполняли поленьями. Под действием огня изоляционный слой из сала расстапливался, а сгоравшие частицы шерсти и навоза образовывали канальцы, через которые из формы удалялись газы. Первые слои глины удаляли из формы, вновь ставили сердечник, предварительно отцентровав его, помещали болван в яму «по-колокольному», и по канавкам заливали расплавленную в печи пушечную медь.

После остывания с помощью талей отливочную модель извлекали из ямы, обрубали литники и выпоры, очищали внутреннюю и наружную части орудия. После очистки чеканщики (упоминаются в штате Пушечного двора с XVII в.) прочеканивали литые украшения и надписи, просверливали запальное отверстие.

Инженер Г.М. Захариков, участвовавший в Комиссии по изучению Царь-пушки в 1980-х гг., отмечал: «На правильность нашего предположения о том, что Царь-пушку отливали «по-колокольному», дульной частью вниз, указывает следующее обстоятельство. Диаметр каморы постепенно увеличивается от места сопряжения со ствольной частью ко дну каморы. Это могло произойти при литье, когда гидростатическое давление жидкого металла было в месте сопряжения со ствольной частью больше, чем в верхней части. Глиняный болван каморы начинал обжиматься внизу больше, чем вверху, в образовавшиеся в глиняном болване трещины стал затекать жидкий металл. Эти залитые металлом трещины хорошо видны на внутренней поверхности каморы, которая осталась незачищенной. Ствольная часть болвана, имеющая больший диаметр, оказалась более прочной, на внутренней поверхности ствола нами не обнаружены такие следы трещин болвана»[377].

После изготовления орудие, как правило, испытывали на полигоне. Крупные бомбарды и пушки, скорее всего, испытания не проходили, поскольку транспортировка многотонных орудий на полигон и обратно была слишком затратной.

Артиллерийская логистика в походах

Под крупный «государев» поход с мощной артиллерией требовалось огромное количество саперной силы и лошадей. Поэтому подготовка к нему шла заблаговременно, за несколько месяцев. При планировании операции по захвату вражеских крепостей на военных советах принимались решения о составе и транспортировке наряда к месту боевых действий. Разрядные записи типа «пометил государь наряду» говорят о том, что иногда царь сам определял (скорее всего, по совету воеводы и голов у наряда), какие стволы из Московского «государева наряда» пойдут в поход. Орудие осматривалось на предмет свищей, раковин, целости запального отверстия.

Количество стволов в том или ином походе зависело от состояния укреплений, которых предстояло «розбивать норядом», от расстояний до крепости, от состояния дорог, от сил неприятеля, от времени года, наконец.

Перед походом надо было подготовить дубовые станки, отремонтировать колеса, «обить железом». Вооружившись кружалами, головы отбирали «в государевой казне» ядра, отмеряли вместе с «зелейными мастерами» необходимое количество «зелья» (пороха) и свинца. Если снарядов не хватало, тогда кузнецам кузнечных слобод предписывалось «делать ядра круглые и глаткие, как им укажут пушкари».

Для транспортировки большого парка орудий мобилизовывалось крестьянское население – «посошные люди». Посошную службу «конную» и «пешую» несло тяглое население, выставлявшее с различных категорий земель («с сох») определенное количество людей. Большое число «посошных людей» в походах объясняется тем, что они использовались в качестве саперно-инженерных частей для обеспечения провоза артиллерии и провианта, а также создания фортификационно-осадных сооружений. Они прокладывали, в случае необходимости, просеки, гати, мосты, и тянули артиллерию с припасами. Ни о каком боевом значении «посошных» не может идти речи, ибо вооружения у них никакого не было, кроме топоров. В походе 1563 г. посоху охранял отряд из казаков и детей боярских под командованием И.Г. Выроткова численностью в 1048 человек.

Роковые ошибки при планировании тогда стоили очень дорого: на Волге в 1549 г. артиллерия провалилась под лед из-за оттепели, непогода во время Второго похода на Казань в 1551 г. заставила замолчать русские пушки, в 1570 и 1577 гг. крепкие каменные стены и сильная артиллерия ревельцев свели на нет обстрел русских батарей, в 1578 г. неожиданный приход польско-литовско-шведско-ливонских сил под Венден закончился потерей всей осадной артиллерии и др.

При этом воеводе и головам «у наряда» приходилось решать ряд логистических задач: помимо подготовки больших орудий (а в походах 1552, 1563 и 1577 гг. поистине гигантских бомбард весом от 1000 пудов) необходимо проложить маршрут следования, учесть возможные транспортировки «речным» и «сухим» путями, рассчитать и отрядить саперов-посошных для прокладки гатей и мостов.

На каждое орудие «отмерялось» от 50 до 200 ядер. На мортиры – от 100 до 200 каменных и огненных снарядов. Соответственно пороху полагалось по весу не менее, чем «противу ядра». Также обязательным было наличие шанцевого и рабочего инструмента, канатов, «железа для оковки», пушечных станков, запасные части к часто ломающимся деталям (станины, колеса и т. д.). Так, после взятия Казани многие запчасти к лафетам и запасные колеса к осадным пищалям были оставлены в арсенале – еще в 1556 г. они упоминаются в описи. Добавим сюда провиант для посошных, пушкарей, кузнецов, а также для «охранного корпуса» государева наряда.

Общее количество задействованных орудий доходило до 150 (осады Смоленска 1513–1514 гг., Казани в 1552 г., Полоцка в 1563 г.). Перевозка такого артиллерийского парка обходилось казне очень дорого.

По расчетам Л. Фронспергера, имперского военного теоретика, для большого похода артиллерии, состоящей из 105 пищалей (от шарфметцов до полковых) и 18 мортир, необходимо нанять для перевозки… 891 человека с 2675 лошадьми![378] Впрочем, если сопоставить с задействованными посошными в Ливонском походе 1577 г. – 8600 человек пеших и 4124 человека конных[379] – то количество «пушечных извозчиков» по имперским требованиям не кажется таким уж большим.

Проблема отчасти могла решиться, если к вражеской крепости были водные пути – тогда стволы, лафеты и боеприпасы грузили на струги. Так часто действовали русские воеводы в походах на Казань и Ливонию. На выгрузку стволов на берег и установку на лафеты и определение артиллерийских батарей уходило от двух до пяти дней, в зависимости от количества снаряженной артиллерии. Например, водный путь вверх по рекам Эмбах и Тянассильма быстро решил задачу подвоза осадной артиллерии под Феллин, что и предопределило его падение в 1560 г.

Зимой артиллерию перевозили на волоках и санях. Так, во время Полоцкой кампании 1563 г. за 24 дня «большой огнестрельный наряд» преодолел зимний путь в 160–170 км, в среднем за сутки проходили 6–7 км. Темп движения, конечно же, очень маленький, но надо учесть, что в составе артиллерии были гигантские орудия весом от 16 до 20 тонн, которые с трудом передвигали «посошные люди».

Иностранцы отмечали, что гигантские бомбарды русские двигали с помощью крестьян – что, очевидно, могло происходить из-за недостатка конной тяги. Так, согласно летучему листку 1563 г. («Kurtze Abschrifft und Verzeichnis des grossen»), под Полоцк 4 гигантские пушки тащили 1040, 1000, 900 и 800 крестьян соответственно[380]. В 1578 г. Якоб Ульфельдт видел своими глазами, как перетаскивали большую бомбарду «Павлин» (с 1577 г. она участвовала в Ливонском походе): «Когда пушки сдвигают с места, при этом присутствует священник, который кропит их святой водой и освящает их, произнося русские молитвы и песнопения, потом несчастных крестьян заставляют их тянуть: для этой работы их используют вместо лошадей. Я видел, как орудие огромной величины тащили 800 человек»[381].

Приведем для сравнения росписи 1563 (Полоцкий поход) и 1577 г. (Ливонский поход) задействованных при артиллерии служилых людей.

Таблица 5

Серьезной проблемой для транспортировки артиллерии была распутица.

Большие сложности возникали при транспортировке «сухим путем». В этом случае приходилось волоком перетаскивать ствол и отдельно лафет. Пушки и боеприпасы перевозились как на «царских домовых лошадях», «на казенных телегах», так и на наемных или сборных (посошных) подводах. Повинность в предоставлении транспорта несли также монастыри и церкви. В 1518 г. для похода из Пскова на Полоцк были реквизированы «з священников кони и телеги». Артиллерию тогда перевозили по реке Великой до пристани, а от пристани «на псковские кони и на телеги положиша весь наряд поушечныи и приставиша к немоу посоху к Полоцку»[382].

Так, только под один ствол осадной 68-фунтовой пищали «Инрог» («на волоку весу в теле 450 пудов, в волоку весу 210 пудов») требовалось 64 лошадиные подводы, а под «стан с колесы, в нем весу 200 пуд») – 10 подвод, итого 74 подводы! Если учесть комплект ядер (100 ядер × 68 фунтов = 2800 кг), пороха («против заряда», т. е. тоже 2800 кг), а также пыжей и прочих припасов, то «поезд» под «Инрог» мог насчитывать более 100 подвод.

55-фунтовая пищаль «Пасынок» весом в 540 пудов: 52 подводы и еще 10 подвод под 200-пудовый лафет, итого 62 подводы.

Чоховский 40-фунтовый «Волк» («на волоку весу в теле 550 пуд, в волоку 176 пуд… стан с колесы, весу в нем 200 пуд») – также требовал 62 подводы.

Перевозка 25-50-фунтовых пищалей весом в 200–250 пудов обходилась в 52 подводы, а средних 10-12-16-фунтовых орудий (таких как «Пищаль «Гладкая» Кашпирова литья, ядро 12 гривенок, весу в ней 150 пуд; да к ней стан с колесы, весу в нем 80 пуд») – в 10-11-12 подвод соответственно. Шестифунтовые «полуторную пищаль» (до 52 пуда ствол, до 35 пудов стан) перевозила шестерка лошадей, а более мелкие стволы в 1–4 фунта – от 1 до 2 лошадей.

Осадной наряд из 20 орудий калибром от 12 до 70 фунтов мог составлять огромную «процессию» из 450–500 подвод, а если сюда прибавить подводы под «мелкой наряд» и боеприпасы, то «поезд» мог вполне состоять из более чем 1000 подвод!

Естественно, отпустить сразу такую процессию было невозможно, поэтому артиллерия, как правило, перевозилась партиями. Вначале с передовыми ратями шел «легкий» наряд, через некоторое время отправлялся «середний наряд», ну а главные проломные «кувалды» – в последнюю очередь. Так, в Полоцком походе «наряд царь и великий князь повеле с Лук взяти с собою середнеи и лехкои для того, чтобы в том походе за болшим нарядом людей истомы и мотчания не было»[383].

Таким образом, транспортировка волоком занимала много средств и времени. Именно из-за этих логистических проблем воеводы искали пути доставить наряд по возможности «водою».

Итак, пушки везлись «водяным путем на судех» и «сухим путем на подводех». Поэтому известный в историографии[384] тезис У. Мак-Нила о том, что «московские цари устанавливали свою власть повсюду, куда судоходные реки позволяли доставить тяжелые пушки»[385], является не чем иным, как просто красивой фразой – русские орудия могли устанавливать господство и в тех местах, где не было водных путей – все зависело от природных факторов, расстояния, количества и размеров артиллерии, числа набранных посошных людей и гужевого транспорта. Так, поход на Полоцк в 1563 г. был зимой, тяжелую артиллерию везли на санях, волоках и подводах.

Пищаль «Скоропея» 1577 г. Реконструкция. Рисунок А. Красникова

Длинные пищали стали устанавливать на колесные станки в XV в. До появления цапф ствол крепился железными обручами к дубовой колоде. Вертикальная наводка осуществлялась вместе с ложем, а положение ствола закреплялось с помощью упоров – специальных полозьев.

Появившиеся с 1480-х гг. цапфы значительно облегчали вертикальную наводку орудия, но, судя по всему, на протяжении первой половины XVI в. орудия делались как с цапфами, так и без цапф.

Бомбарды («пушки великие») из-за своих размеров не имели колесных лафетов, их стволы закреплялись в специально оборудованных ложах. Под мортиры делали дубовые станки без колес.

Масса лафета с колесами составлял до 50 % от массы ствола. Размеры некоторых пушечных станков составляли:

– для осадных пищалей калибром в 30–40 фунтов лафет был «длиною 5 аршин 5 вершков, поперег аршин с полувершком» (3772 мм × 730 мм), вес «в стану и колесы и з дышлом и з закрутки 60 пуд» (960 кг).

– для пищалей 25-фунтовых колесный лафет был 5 аршин 10 вершков в длину, поперек аршин с полувершком (4800 мм × 730 мм).

– для 15 фунтовых, например для пищали «Кашпир» 1560-х гг., станок длиной в 5 аршин и шириной в три четверти (3550 мм × 530 мм), вес – 45 пудов (760 кг)[386].

Для распространенных в то время «полуторных» 6-фунтовых пищалей весом более 50 пудов станок имел размеры 3¾ аршина и поперек ¾ аршина (3950 мм × 530 мм), вес станка около 35 пудов2.

Орудия – пищали и тюфяки, – расставляемые «по татарским вестям» по окскому берегу, на перелазах и бродах, были на колесных лафетах. Таким образом, обеспечивалась маневренность артиллерийского вооружения, направляемого на защиту южных рубежей.

В крепостях для «пушечного боя» использовали башни, так как в некоторых укрепленных пунктах размещение на стенах не представлялось возможным вследствие малой ширины ходовой части, за исключением некоторых каменных крепостей.

Опись ливонской артиллерии 1582 г., а также и другие источники перечисляют несколько видов лафетных станков. Пищали в крепостях располагались на станках «с колесы» и станках «без колес», на колодах и россошках, «в ложе» на колоде или «на козле», «на собаке» и «на козявке», «на вертлюге» и «на санех»[387].

Основная масса крепостной артиллерии была мелкокалиберной. Большинство указанных здесь лафетов представляли из себя легкие станки особого конструктивного типа, предназначенные для таких орудий. «Собаки», «козы», «козявки» – это станы на треногах, причем некоторые были снабжены поворотными механизмами – вертлюгами.

В XVI в. артиллерия для усиления крепостного вооружения отправлялась «в станах и на колесах», из чего следует, что многие башенные орудия были на колесном ходу и рассчитаны на откат стреляющего орудия.

На вооружении Пайды (Вайсенштайна) в 1582 г. стояла «пищаль медная корабельная» в 5½ пяди длиной, «на вертлюге и колесах». Вообще, упоминания о корабельных лафетах и по описям XVII в. крайне редки – так, в 1660 г. в Гдове стояла пушка «юрьевская», «станок и колеса корабельного дела» [388]. Совсем маленькие дробовые орудия, при выстреле не дающие сильную отдачу, укреплялись в «ложах» и «колодах» без колес. В ливонском Володимирце в 1582 г. значились многоствольный орган-сорока, состоящий из «10 разных стволов, прикованных на доске».

Полковая пищаль XVI в. на лафете. Реконструкция А. Красникова

Устройства лафетов на колесах в целом хорошо известны в Западной Европе. Мы можем реконструировать пушечные колесные лафеты благодаря сохранившимся европейским аналогам. Пушечный «стан» представлял собой две толстые окованные железными полосами дубовые станины, соединенные между собой толстыми деревянными перегородками. Хоботовая часть лафета снизу имела подушку в виде бруса. Передняя часть станин закреплялась перегородкой-подушкой на деревянной оси с двумя окованными колесами.

Украшения на стволах: титулатура и бомбардологический бестиарий

Первые полевые орудия в Москве, 1480-1490-х гг., очевидно, не имели украшений, кроме надписей. Внешне они напоминали колонны слегка конусообразной формы, усиленные в дульной и торельной частях тосканскими капителями и гладким фризом. На них еще не было цапф – ствол к колоде («ложе») прикреплялся скобами. Как отметил известный историк оружия В. Бехайм, лишь около 1490 г. в Европе появились первые орудия с простыми вертлюгами (нем. Schildzapfen)[389]. Очевидно, тогда же это произошло и в России.

Слабовыраженные растительные и антропоморфные мотивы прослеживаются на стволах с начала XVI в. Так, в одной описи на мелкокалиберном орудии («тюфяк») мастера Игнатия, начала XVI в., отмечен «под мишенью человек в клейме»[390]. На одном из Фальконетов Якова Фрязина 1498 г. были вылиты «3 льва и травы»[391], а пушка мастера Кондрата 1492 г. была орнаментирована травами и фризами.

В представлении мастера того времени орудие обладало своим характером, поэтому крупнокалиберные пушки отличались между собой длиной ствола, калибром, массой и толщиной стенок. Название крупным пушкам присваивалось орудию исходя из собственных представлений литейщика о создаваемом им изделии. В этом русские орудия похожи на своих европейских собратьев. Очевидно, что общие мотивы орнаментики и эпиграфики европейских и русских орудий схожи.

С первой половины XVI в. русская артиллерия, так же как и западноевропейская, стала «одеваться» в роскошные узоры, гербы и надписи. Многие орудия в тот период украшались русским орнаментом («травами») – стеблями со своеобразными листьями, опоясывающими частично казенную, среднюю и дульную части ствола. Мотивы орнаментики – изображения диковинных растений, мифических и реальных животных, – в целом тесно связаны с западноевропейской традицией.

Но было бы совершенно неправильно механически переносить всю европейскую артиллерийскую классификацию на русскую почву. У русской артиллерии появились свои, хотя и небольшие, отличительные особенности. Так, «Змеями» в документах названы все длинноствольные орудия калибром от 3 до 40 фунтов, то есть и серпантины, и кулеврины и шланги, а «вальконейками» – все длинноствольные орудия калибром от ½ до 3 фунтов, то есть малые кулеврины, фоконы и фальконеты. Если на европейских орудиях часто присутствовала эпиграмма в стихотворной или прозаической форме и имя мастера, то основным элементом русской пушечной эпиграфики следует считать титулатуру государя, имя мастера и год отливки.

В литейном производстве XVI в. конструкция ствола, его деления на части поясками-фризами, украшения и надписи были тесно связаны. Размеры орнамента гармонично вплетались в форму орудия, придавая ему изящность и красоту. К началу XVI в. стволы пищалей получили трехчастное деление – на дульной части появились фигурки животных, на средней части – «скобы» или «дельфины», используемые для подъема и установки ствола («чтобы пищаль имати и волочити»), на казенной части, как правило, мастер оставлял свой автограф. Вингард («виноград», «репей», «дроздик») на торели, как и сама торель, стали декоративно оформляться литым орнаментом. В XVI столетии орудия приобрели ту рациональную форму, которая сохранялась до конца существования бронзовой артиллерии[392].

Несомненно, что мастера XVI в. были весьма образованными для своего времени людьми – они были знакомы с мифологией, фольклором, современными тенденциями в декоративном искусстве. Мы, к сожалению, не можем узнать, что и какие мотивы побуждали того или иного мастера создать орудие с тем или иным бестиарным сюжетом. В реестре известных нам орудий XVI в. мы встретим как и «благородных» животных из славянского бестиария («Инрог», «Барс», «Орел», «Лев»), так и «нечистых» («Волк», «Собака», Лисица»); на стволах мы найдем сюжеты как из вполне «мирской» жизни («Девки», «Молодец»), так и из «адовой» («Змей Свертной», «Змей Летячей», «Аспид», «Драгон»).

На торели пищали «Инрог» 1577 г. изображен единорог – согласно русским азбуковникам, этот «зверь подобен коню, страшен и непобедим» – именно таким его и изобразил литейщик Андрей Чохов, с наклоненным длинным рогом, с поднятым передним левым копытом.

Пищаль «Лисица» мастера С. Дубинина 1592 г. По рисунку Я. Телотта

Другое копытное животное – онагр, «осел дивий, рекше конь дикий», притом часто изображался как животное типа единорога, с маленьким рогом на лбу. В средневековой символике олицетворял десятую казнь египетскую (смерть первенцев)[393]. На пищали 1581 г. Кузьмина Первого фигурка «дикого коня» вылита на дульной части ствола справа.

Интересно, что в русской бомбардологии XVI в. были очень популярны изображения символизирующих зло существ. 10-фунтовая пищаль «Собака», отлитая в 1575 г. А. Чоховым, на дульной части имела фигурку пса, но одноименная 6-фунтовая пищаль М. Микулаева не имела изображений животного. Собака символизировала образ врага, нечистот (в фольклоре «собака» – одно из обидных ругательств). Приближен к символике собаки и волк. На пищалях 1577 и 1579 гг. А. Чохов изобразил злобного хищника с торчащими ушами, с раскрытой пастью, из которой торчит жерло орудия. От вида такого ствола веет агрессией, жестокостью, силой.

В русском фольклоре лисица – лукавая и жестокая хищница («тако и диявол, льстив есть злодеи и дела его зла») [394]. Андрей Чохов на своем первом крупном орудии «Лисица» 1575 г. отлил фигурку крадущегося зверька. А на одноименном орудии 1591/92 г. Семена Дубинина на дульной части ближе к дульному срезу справа вылитая фигурка лисицы, поймавшей птицу.

Как изображался соловей на орудии «Соловей московский», мы не знаем, но на чоховском орудии 1590 г. фигура птицы с широко расставленными лапами расположена у жерла.

Пищаль «Соловей» мастера А. Чохова 1590 г. По рисунку Я. Телотта

Скульптурка бегущего барса – зверя, который «великостью со лва, лют велми и скоробегающий»[395], имелась на пищали А. Чохова 1578 г.

Очень похожа на барса по скульптурному оформлению рысь – на орудии С. Дубинина отличить этих представителей семейства кошачьх было бы невозможно, если бы не пояснительные надписи рядом с отлитыми фигурками.

Мы, к сожалению, не знаем, как был изображен зверь на пищали «Медведь» 1560-х гг., но на сохранившейся пищали 1590 г. С. Дубинина на торели мы видим стоящего на четвереньках оборотившегося назад коварного и скорого на расправу зверя. Образ медведя, «толстого и смелого» зверя, часто использовался как обозначение гнева[396].

На орудии «Аспид» 1590 г. («Аспид», упоминаемый в 1577 г., наверняка имел такой же бестиарный сюжет) изображен распластанный на дульной части крылатый змей, соответствующий описанию Азбуковника – «нос имеет птичий и два хобота, а в коей земле вчинится, ту землю пусту учинит». Украшение символизирует опустошение, которое причинит орудие врагу. В источниках упоминаются неоднократно орудия, имевшие название «Змей». Очевидно, на них были изображены летящие повелители природных стихий, символизировавшие зло и насилие. Античные образы полузмей-полуженщин также не раз воспроизводились на русских орудиях. На пищали «Острая панна» 1564 г. были изображены «две ехидны человекообразные», а на пушке «Ехидна» 1577 г., судя по описанию 1695 г. – полуженщина-полузмея, «в правое руке держит яблоко». Судя по рисунку Я. Телотта, на чоховском орудии «Драгон» всю дульную часть занимала фигура летящего четырехпалого дракона, высунувшего длинный язык в направление выстрела. Из описания взятия Казани 1552 г. известны пищали «Змей Летячей» и «Змей Свертной», на которых был изображен летящий крылатый змей. Возможно, А. Чохов позаимствовал такое изображение у своего учителя, Каспара Ганусова, или у какого-нибудь другого иностранного мастера.

Изображения хищных птиц – ястребов, дермлигов, соколов, орлов, кречетов, кобцов, – символизирующих силу и стремительность, были также популярны. Следует напомнить, самая крупная в царствование Ивана Грозного пищаль калибром в 100 фунтов носила имя «Орел». На пищали «Беркут» 1572 г. имелась скульптурка хищной птицы с кривым клювом, сидящей на ветке. До наших дней сохранилось изображение орудия «Ястреб» – дульная часть орудия была украшена пояском с травами и изображением ястреба, схватившего за горло левой лапой утку или лебедя. Данная композиция символизировала жестокость и насилие.

Несколько в стороне стоит образ павлина («палвин горд злато-крытним хвостом»[397]), и мы не знаем, как он был (и был ли?) запечатлен на двух гигантских бомбардах 1488 и 1556 гг. Первая пушка – и это очевидно – была названа по прозвищу мастера («Павлин Дебосис» = Паоло де Боссо), на второй, мастера Степана Петрова, по описаниям 1694–1695 гг. никаких изображений павлина не было. Возможно, орудие названо из-за своей красоты и изящности, которая олицетворяла богатство и величие государя.

Таким образом, подавляющее большинство изображений именных русских орудий XVI в. символизировали разрушение, опустошения, агрессию. В этом они очень похожи на своих европейских собратьев, у которых названия орудий были подкреплены девизами (ревельское орудие Корта Хартмана 1559 г.: «Меня назвали «Красным львом». Железным ядром я бью врага», ревельское орудие Карстена Миддельтропа 1559 г.: «Львом меня назвал Ревельский магистрат, чтоб его врагов разгромил бы я, тех, кто не желает жить в мире с ним», рижское орудие Микелиса Байерса из Нюрнберга 1568 г.: «Когда я, маленькая кошечка, ловлю мышей, то слышен шум, когда я ударю – ничто не уцелеет» и т. д.).

Большая часть русских орудий украшались травами. Андрей Чохов и его ученики, например, часто использовали в качестве «травяного» орнамента изображения гвоздик, васильков и пяти- и шестилистников, М. Микулаев и С. Дубинин вкрапляли в витиеватые орнаменты изображения птиц, антропо- и зооморфных существ.

Почти все известные нам орудия XVI в. имели на стволах надписи – как автографы мастеров («Кашпир», «Богдан», «Игнатей», «Niclas Oberacker», «Iacob van Weilerstat»), так и титулатуру государя.

Барельефные надписи на стволах являются, если можно так выразиться, «конечным продуктом» делопроизводства, касающегося литья. Сами документы XV–XVI вв. погибли в пожарах, но сохранившиеся памятники – музейные экспонаты – позволяют в какой-то мере «воскресить» безвозвратно утраченный массив документации. По крайней мере историк может судить не только о размерах и месте изготовления того или иного орудия, но и мысленно воссоздать все этапы литейного производства – от государева указа об отливке до принятия, говоря современными словами, специальной комиссией орудия в эксплуатацию. К примеру, исследование барельефных надписей на стволах может существенно прояснить вопрос об эволюции титулатуры русских государей, ибо артиллерия в XV–XVI вв. всегда занимала одно из главных государственных дел. Отливку самых больших и изящных орудий как важнейшее событие отмечали даже летописи (например: 12 августа 1488 г. «слил Павлин Фрязин Дебосис пушку велику»[398]. В 1586 г. «повелением государя царя и великого князя Феодора Ивановича всеа Русии слита пушка большая, такова в Руси и в ыных землях не бывала, а имя ей Царь»[399].)

Некоторые эпиграфические надписи, выполненные на стволах пушек, могли быть высочайше утверждены правительством, следовательно, «барельефная» титулатура имеет прямое отношение к процессам, касающимся принятия новых форм титула, начиная с его апробации до официального принятия. Несомненно, что оформление титулатуры на стволах имело отношение скорее к внутриполитическим процессам, к принятию титула в пределах страны, однако связь с внешней политикой, с употреблением той или иной формы титула в международных связях.

Титулы государь и господарь, встречающиеся на стволах второй половины XV столетия, как правило, взаимозаменяемы, синонимичны. Так, первый титул можно встретить практически на всех пушках Якова Фрязина, Якова Русского, Петра Фрязина. Второй титул писался без сокращений: «князь великий Иван Васильевич, господарь всеа Русии», «по велению благоверного и христолюбивого великого князя Ивана Васильевича, господаря всеа Русии, сделана бысть сия пушка влето шесть тысячь дивять сот девяносто первого, месяца апреля, вдвадесятое лето господарства его…»

Переходная форма с использованием «государь» – «господарство» присутствала на небольшом орудии 1484 г. («Повелением благоверного и христолюбивого великого князя Ивана Васильевича, г(осу) д(а)ря всея Руси, зделана бысть сия пищаль в лето 6993 месяца сентября 30, лето господарство его 23, лил Яков»), и большой пушке 1513 г. (см. ниже).

Как видим, значения слов государь и господарь близки между собой, однако имели разницу в написании. Господарь писалось полностью без титла, а государь – с титлом, писался как ГДРЬ, ГсДРЬ, ГОСДАРЬ.

Впрочем, некоторые историки оспаривают, не без аргументации, использование в XV–XVI вв. титула «государь», и предлагают раскрывать сокращения как «господарь»[400].

На стволах встречаются иногда и пропуски в титуле. К примеру, на пушечке мастера Кондрата 1492 г. было пропущено слово «государь»/«господарь»: «Князь и великий Иоанн всеа России».

А.И. Филюшкин в работе, посвященной исследованию титулатуры русских государей, отмечает, что самым ранним документом, содержащим титул «самодержец», можно считать грамоту русского посла в Турцию М. Алексеева 1514 г. «Но этот случай, – отмечает Александр Ильич, – так и остался, видимо, случайным эпизодом»[401].

В описи смоленской артиллерии 1670-х гг., в которую пушкарский голова Прохор Шубин скрупулезно заносил все признаки орудий, вплоть до размеров и надписей на стволах, отмечена одна «большая» мортира времен Василия III: «На ней подпись руским писмом: «Василия, Божиею милостию государя и самодержца всеа Русии и великого князя, повелением слита бысть сия пушка в преименитом и славном граде Москве, влета семь тысячь двадцать перваго, майя в 8 день, господарства его…[402] делал Булгак Ноугородов»[403]. Большая пушка весом в 83 пуда была отлита в 1513 г. по повелению государя. Иначе и не могло быть – все крупные орудия XV–XVI вв. создавались по специальному указу, а текст надписи, содержащий титул правителя, как правило, исходил от высшей инстанции, которая была главным заказчиком. То есть, возможно, что употребление титула «самодержец» при Василии III хоть и носило эпизодический характер, но было далеко не случайным, по крайней мере, на внутриполитическом фоне. Имеются ли подобные эпиграфические надписи на других орудиях времен Василия III Ивановича? Ответить на этот вопрос мы, к сожалению, не можем. Приведенное выше описание пушки 1513 г. – единственное сохранившееся в своем роде. Других описаний, так же как и сохранившихся орудий времен правления отца Ивана Грозного, нет.

На пушках Ивана IV Васильевича титул самодержец также встречается редко. Это связано с тем, что даже в официльной документации этот термин использовался эпизодически, и еще не стал неотделимой частью царской титул атуры[404].

Самая пространная форма титулатуры содержалась на гигантской «Кашпировой пушке» 1554 г.: «Божию милостию повелением благочестивого царя и великого князя Ивана Васильевича Владимирского, Московского, Новгородского, Казанского, Псковского, Смоленского, Тверского и всеа Русии государя самодержца сделана сия пушка в царствующем граде Москве лета 7063-го месяца сентября, делал Кашпир Ганусов». Надпись была вылита в три яруса, благо размеры ствола (вес 1200 пудов, длина 4,6 м) позволяли ее вместить[405]. «Великого государя наименование» на «Кашпировской пушке» – это самый длинный титул из всех орудий времен Ивана Грозного. Орудие немецкого литейщика Каспара Гануса по своим размерам не уступало «сильным мира сего» – европейским гигантским бомбардам «Ленивая Магда», «Бешеная Грета», «Моне Мэг»[406]. До сих пор остается непонятным, почему факт отливки одного из самых крупных орудий в Европе не удостоился упоминания в летописи. Естественно, на пушке, олицетворявшей величие «царства», не могло быть краткой надписи: внушительные размеры ствола и пространный владельческий титул с использованием формы самодержец подчеркивали великую и сильную власть государя [407].

Титул царь присутствовал на всех орудиях после 1547 г., снабженных титулатурой. Определенных правил в написании титулатуры на пушках и пищалях не было.

Таблица 6

Титулатура на русских орудиях XV–XVI вв.

Часть II Очерки боевого применения артиллерии в войнах XVI в.

С того момента, когда из московской литейной мастерской вышли первые бронзовые орудия, великокняжеская артиллерия поднялась на качественно новый уровень. Конечно, из-за недостаточности сведений сложно оценить роль итальянских орудий при отражении татарского нашествия в 1480 г., но мы можем предположить, что пушки и пищали Аристотеля Фиораванти приняли участие в перестрелке на Угре. Московская летопись тогда отмечает: «И приидоша татарове и начаша стреляти москвичь, а москвичи начаша на них стреляти и пищали пущати и многих побиша татар стрелами и пищалми и отбиша их от брега, и по многы дни приступающе биющеся»[408].

В этом же году независимый Псков довольствовался приобретением в качестве трофеев ливонских орудий – взяв на берегу Омовжи крепость Костер, они вывезли из него «и поушек и желеи поушечных»[409].

Надо полагать, что к началу 1480-х гг. московские рати уже имели на вооружении современные европейские орудия. Летописи теперь неоднократно отмечают в осадах действия русских орудий. В 1481 г. русские подступили к Феллину с новейшей артиллерией: «Воеводы же великого князя начаша крепко присупати под город с пушками и пищалями и с тюфяки и разбивше стену, охабень Велиада взяша; а с вышегорода начяша бити челом воеводам великого князя, чтобы они пожаловали, в полон их не имали, а окуп бы с них взяли, сколько они могут». Новые бронзовые орудия теперь достаточно быстро делали бреши в орденских стенах.

Болонский мастер Аристотель не только отливает из бронзы новые орудия, но и участвует с ними в походах. В 1482 г. в походе на Казань «князь велики посла и Аристотеля с пушками. Сам же князь велики со всем воем своим стоя в Володимери, воеводы же доидоша и Аристотель с пушками до Новагорода до Нижнего»[410], после чего «царь Казанский приела с челобитьем», устрашившись мощи русской рати. 21 августа 1485 г. в походе на Тверь пошел «Аристотель с пушками и тюфяки, и с пищалми»[411]. В 1492 г. артиллерия использовалась в походе на Смоленск[412].

Отныне при упоминании орудийного парка «московитов» иностранные свидетельства использовали общепринятые в Европе артиллерийские термины. В источниках отмечено, что с 1490-х гг. к вражеским крепостям «московиты» подступали «с серпентинами малыми и большими», при осаде Выборга русские использовали длинноствольные осадные серпентины, среди которых были огромные стволы в 24 фута длиною (т. е. более 7 м)[413].

В 1502 г. во время похода князя Дмитрия Ивановича Жилки на Смоленск рать шла «с пушками, и со всеми приправами на добывание замков». Русские воеводы «город Смоленск мало не весь пушками обложивши, и день и ночь безпрестанно его добывали»[414]. Однако штурм крепости 16 сентября окончился неудачей. Московиты, как сообщали королю Александру, «лишились по крайней мере одной бомбарды», которая была уничтожена напротив замка прямым выстрелом вместе с пушкарем[415]. Осада была снята через два дня.

Особая роль была отведена артиллерии в Смоленской войне 1512–1522 гг. В конце осени 1512 г., с началом «санного пути», когда дороги промерзли, русское войско с большим количеством артиллерии двинулось на Смоленск.

20 января 1513 г. магистр Ливонского ордена Вальтер фон Плеттенберг получил от прибывших из Москвы послов подробные сведения о военных приготовлениях великого князя Московского: очевидцы сообщали, что во главе грозного бесчисленного войска стоит «господин герцог Михель» (Михаил Глинский), в самой Москве приготовлено множество превосходных пушек – картаун, мортир, шлангов и других огнестрельных орудий[416].

На съезде в Вендене, между ливонскими и литовским представителями в феврале 1513 г. со стороны последних прозвучала информация о том, что московский князь «несколько недель тому назад послал двух братьев, князей Георгия и Андрея, со своими предводителями, с большими артиллерийскими орудиями и другими осадными машинами под его королевского величества замок, вышеупомянутый Смоленск, чтобы захватить его и владеть им. Другие предводители (с войсками) направлены в города Полоцк, Витебск, Мстиславль, Оршу и многие другие замки, и творят в тех областях огнем и мечом великое насилие…»[417]. Известно, что войско Василия Ивановича пополнили также и военные специалисты, нанятые в Европе для службы в Московии слугой Глинского Христофором Шляйницем (Christophorus Schleynicz). В 1511 г. не без помощи этого человека были наняты для «великого князя Московского» несколько военных инженеров[418].

Под Смоленск в 1512 г. была выдвинута вполне мощная артиллерия. Под крепостью русские стояли «6 недель», после чего Василий Иванович решил попытать судьбы приступом.

Рассказы участников того неудачного штурма записаны в Псковской летописи: «И напившися полезоша на приступ ко граду, и иных городов пищальники, а посоха примет понесли, а полезоша в полнощ да и день той маялися из-за Днепра реки со всех сторон, и ис туров пушками биша. И много побита пскович, зане же они пьяни полезоша, всяких людей побита много…»[419] Большие потери штурмующих пищальников в посланиях королевской канцелярии были раздуты поистине до гомерических размеров. «Как нам писали, – позже сообщал Сигизмунд архиепископу Яну Ласкому, – под Смоленском легло более двух тысяч московитов»[420], а «вся их сила разбилась о стойкость крепости», несмотря на то, что штурм «был ночью, когда люди обычно ищут место для отдыха».

Несмотря на жестокий обстрел, артиллерии не удалось сделать проломы и подавить литовских пушкарей на стенах и башнях. Практика применения артиллерии под твердынью показала, что для новой осады нужны более многочисленные пушки и пищали.

Местом сбора главных сил для нового похода был назначен Боровск, в сторону которого выдвинулся государь. Рать Репни-Обо-ленского подошла к Смоленску «и оступиша град». Вперед обычно отправляли еще и орудия, так что вполне возможно, что в этой группировке была часть «огнестрельного наряда». Затем 11 августа выступили главные силы, которые соединились с передовой ратью. Под стенами смоленской цитадели навстречу русским воеводам за городской вал в поле с нагорной стороны вышел сам наместник Юрий Глебович, а также «князи и бояре Смоленский и гетманы жолнырьскые с желныры». Как оказалось, напрасно: в ходе боя «смоленьских людей многих побили, а иных князей, и бояр, и желнырей живых, переимав многих, послали в Боровеск к великому князю».

Русская артиллерия была обеспечена позициями для стрельбы, а сам город был обложен. 11 сентября перед Смоленском появился государь Василий Иванович, «и граду Смоленску великие скорби и бои пушками и пищалями по многу дни сотвори».

О второй осаде Смоленска сохранилось весьма тенденциозное сообщение под названием «Новое известие о Литве и Московитах». Анонимный автор, по его признанию, получил письменные сведения от короля «и других знатнейших при дворе лиц».

Согласно донесениям осада, во время которой московит «безпрерывно штурмовал день и ночь», длилась четыре недели и два дня.

Перед крепостью было расставлено «до двух тысяч штук пушек (buchsen), больших и малых, чего никогда еще ни один человек не слыхивал. Все это ему отлили итальянцы и немцы, между ними большое орудие, заряжающееся двумя снарядами: одним каменным и одним железным ядром»[421]. Вполне вероятно, в осаде могла принимать участие либо гигантская мортира Паола де Боссо 1488 г., либо же одна из бомбард, отлитая немецкими мастерами в начале XVI в.

Рисунок из рукописи XVI в. UPenn Ms. Codex

Иоасафовская летопись отмечает: «…князь великий пушки повеле уставити и по граду из пушек и пищалей повелел бити по многи дни, и стрельницу Крышевскую разбиша и града Смоленска людем многие скорби нанес»[422]. После жестоких обстрелов, по сообщению анонимного источника, в крепости якобы нашли 700 ядер. Помимо артиллерийского обстрела, пишет автор донесения, «коварный Московит» использовал и нестандартные способы осады: «он имел более 400 живых кошек, которых с привязанным огнем пустил в крепость, точно так же пытался посредством летающих голубей внести огонь в крепость: все это не помогло»[423].

В отличие от первой осады Смоленска, воеводы не испытывали крепость штурмом – в русских источниках о какой-либо неудачной атаке сведения отсутствуют.

По словам самого Сигизмунда, «Моски обложили Полоцк и Смоленск с полутора тысячами орудий, из которых, помимо других снарядов, уже более 500 огненных ядер было выпущено по Смоленскому замку»[424].

Но и вторая бомбардировка не дала нужного эффекта, несмотря на то, что прицельным огнем была обвалена Крышевская башня. Однако обстрел ничего не дал: как писал летописец, вместо разрушенных укреплений смоляне быстро возводили новые деревянно-земляные: «и что разобьют днем, а в нощи все зделают».

И только в третий раз под Смоленском летом 1514 года прогремел триумф русской артиллерии. Под руководством иностранных инженеров были возведены артиллерийские батареи, с которых начался обстрел крепости. Сам великий князь для руководства осадой выехал из Москвы 8 июня.

По свидетельству летописцев, именно артиллерийский обстрел, когда «земля колыбатися… и весь град в пламени курениа дыма мняшеся въздыматися ему», похоронил надежду на спасение литовского гарнизона: «И повеле князь велики пушкарю Стефану пушками город бити июля в 29 день в суботу, на 3-м часу дни, из-за Днепра. И удари по городу болшею пушкою. И лучися на городе по их пушке по наряженои ударити, и их пушку розорвало, и много в городе в Смоленску людей побило… на шестом часу дни тот же Степан ту же пушку пустил, и много ядер мелких собра, и окова свинцем, и удари в другой. И того боле в городе людей побило…» Для второго выстрела пушкарь Стефан использовал несколько небольших ядер, окованных свинцовыми полосами. В полете крепления разрывались и туча железных, каменных и свинцовых шаров накрывала противника. «И князь велики повеле ударити в третьие, и того боле людей побило в городе». Защитники крепости во главе с комендантом Юрием Сологубом начали переговоры о прекращении огня, но Василий Иванович был непреклонен. Условием прекращения бомбардировки могла быть только капитуляция: «и повеле бити пушками многими отвсюду».

Решающую роль в капитуляции сыграла тактика чередования переговоров с массированной бомбардировкой. Как отмечено в разведдонесении от 3 сентября 1514 г. мемельского комтура Михеля фон Швабена, «Московит с большой силой подошел к Смоленску, и там же произвел сильный обстрел из пушек, которым он сразу сильно пробил и разрушил с одной стороны Смоленский замок, так что бывшие в замке не могли дальше держаться, и отправились к Московиту [со словами], что он должен прийти и взять замок…»[425].

Польские хронисты еще в XVI в. дали развернутый ответ на вопрос, почему такая мощная и «доблестно защищаемая крепость» капитулировала перед Московитом и почему смоляне предпочли сдаться, а не защищать город до конца. По сообщению С. Гурского, великий князь «военными машинами и огненными ядрами не смог ни взять, ни изгнать гарнизон, который деятельно защищался, то отказался от осады и обошел с войском окрестности, и все встречное опустошил огнем и разграбил и вновь вернулся к осаде замка». В ходе переговоров Михаилу Глинскому якобы удалось переманить «префектов великими уговорами и еще большими обещаниями»[426]. По Герберштейну Василий Иванович овладел крепостью «после измены воинов [и начальника, одного чеха]…»[427].

Надо отметить, что европейские источники слишком преувеличивают роль переговоров Глинского с защитниками[428]. Князь появился перед стенами в апреле и почти три месяца вел переговоры. Артиллерия же громила укрепления в июле, то есть после того, как переговоры не дали результатов. Таким образом, большие русские пушки явились крайне важным аргументом в сдаче крепости. После продолжительной осады 30 июля 1514 г. гарнизон и жители решили сдать Смоленск. Дату капитуляции источники называют разную – то 30, то 31 июля.

В июне 1517 г. государь Василий III получил грамоту Мухаммед-Гирея, в которой предлагалось совершить совместный поход «со многою своею ратью и с пушками и с пищальми» на Астрахань[429], но поход этот так и не состоялся. В этом же году осенью в ходе боев под Опочкой часть осадного наряда польско-литовского войска была захвачена в виде трофеев: «войска побита, а иных живых поимаша, Черкаса Хрептова, и брата его Мисюра, да Ивана Зелепугина и многих людей живых поимаша, и пушки и пищали поотняша»[430].

Второй раз осадную артиллерию русская армия использовала в 1518 г., когда состоялся поход на Полоцк. Заметим, что в летописи определенно говорится о подготовке артиллерии местного производства – «с новгородцкою силою и с нарядом большим», «со псковскою силою и со всем нарядом псковским и с пищальники и с посохою». Ни новгородский, ни тем более псковский пушечные дворы не могли производить гигантские бомбарды и проломные пищали подобно московским. Нет никаких данных в те годы о пушечном литейном производстве в Новгороде или Пскове. Калибр орудий периферийного железоковательного производства сильно уступал столичному. Интересно, что псковский книжник подробно описывает маршрут транспортировки артиллерии, под нужды которой были реквизированы «з священников кони и телеги»: «повезоша наряд весь в судех Великою рекою до пристани, а от пристани на псковские кони и на телеги положиша весь наряд поушечныи и приставиша к немоу посоху к Полоцку»[431]. Таким образом, это был поход с участием пешей рати, артиллерии и конницы. Источник псковской 1-й летописи несомненно базировался на рассказах свидетелей, возможно участников похода. Единственно можно заметить, что по масштабам этот поход в разы уступал государевым походам на Смоленск, ибо производился только силами северо-западных отрядов. Размер великолуцкой рати можно оценить до 2000 всадников – традиционно новгородско-псковская земля могла выставить в поход не более этого количества поместной конницы[432]. Если прибавить к этому числу пехоту с Пскова и Новгорода (до 1000 пищальников), то численность рати могла достигать до 3000 чел. (историк В.В. Пенской считает, что войско могло достигать 7 тыс. чел.)[433]. Под транспортировку новгородской артиллерии были реквизированы даже лошади у священников.

Псковская посоха сопровождала артиллерию по воде, а затем обеспечивала транспортировку стволов по суше («от пристани на псковские кони и на телеги положиша весь наряд поушечныи, и приставиша к немоу посоху»). После того как конными отрядами был блокирован Полоцк, к нему подтянули пушки и пищали. После этого под укреплениями стали возводиться туры («начаша тоуры под городом ставити»).

Однако под Полоцком передовой русский отряд был разбит Я. Боратыньским и О. Гаштольдом. Воевода В. Шуйский был вынужден снять осаду и отступить. То, что в польских реляциях и литовских «листах» отсутствует какая-либо информация о захвате осадных орудий, говорит об организованном отходе боярина В. Шуйского – русские забрали с собой все пушки.

В молниеносных рейдовых походах русских войск 1512–1520 гг. на территорию Великого княжества Литовского легкая артиллерия не замечена, о ней не упоминает ни один источник. Как правило, в боевых действиях пушки и пищали применялись только в оборонах или осадах.

При Василии III артиллерия стала более активно использоваться на стационарных оборонительных рубежах против крымских татар.

Так, во время бушевания «крымского смерча», разорительного похода Мухаммед-Гирея на Русь, в Москве стали готовить орудия к обороне. Передовые татарские отряды уже сожгли Угрешский монастырь в 20 км от Москвы и подошли к самой Москве, к великокняжескому селу Воробьево, где разграбили питейные и «и мед на погребех великого князя пили». Известному немецкому мастеру Николаю Оберакеру (Герберштейн называет его «Николай, родившийся на Рейне недалеко от немецкого имперского города Шпайера») было поручено организовать артиллерийскую оборону Москвы. По приказу немца крестьяне должны были поднести к уязвимым участкам на своих спинах мелкие орудия – фальконеты (Fakhanetlen).

После опустошительного «крымского смерча» 1521 г., когда «множества христианства победита, и поплениша, мужска полу и женьска, и многи крови пролиашя, и многа осквернения и растленна содеяша, и многыя села и святыя церкви пожгоша», перед правительством стала насущная проблема создания эффективного оборонительного рубежа на южных и восточных окраинах границы.

Массовое производство артиллерии позволило использовать легкие орудия, пищали и тюфяки для защиты стратегически важных участков. С 1521 г. и на протяжении всего XVI в. русская артиллерия в составе колесных пищалей и дробовых тюфяков регулярно «по весне» выдвигалась с городских арсеналов Коломны, Тулы, Серпухова и других городов на береговой рубеж в ожидании отражения крымской угрозы.

Так, в конце июля 1533 г. в ожидании крымского нашествия расставленной артиллерией были перекрыты все дороги и перелазы. Летописец не преминул отметить: «А наряд был великой: пушки и пищали изставляны по берегу на вылазе от Коломны до Каширы, и до Сенкина, и до Серпухова, и до Колуги, и до Угры, добре было много, столько и не бывало»[434]. На случай прорыва противника к Москве великий князь указал «воеводам градцким устроити в граде пушки и пищали, и градцким людем животы возити во град…». В отличие от оборонительных мероприятий Ивана III в 1480 г. (когда также выставлялись на Угру пушки и пищали для отражения нашествия хана Ахмата) количественный и качественный рост огнестрельного вооружения теперь позволял перекрывать гораздо большее число уязвимых участков обороны «берега». Однако в случае обострения военно-политической ситуации с Великим княжеством Литовским «наряд» в срочном порядке снимался и перебрасывался на западный «фронт», за исключением легких орудий. Передвижение и присутствие в войске «великого князя Московского» артиллерии являлось пристальным вниманием литовской разведки. Особо тревожным для нее было сообщение осенью 1534 г. о том, что тяжелые орудия были сняты с «окского» берега и переправлены в Москву, а на татарских рубежах были оставлены мелкокалиберные многоствольные орудия: «которые делы великии были посланы на берег, тых дей болших осм назад к Москве отвезено, одно малый сороковым делы при тых людех на берегу зоставлены»[435].

В русско-литовской (Стародубской) войне 1534–1537 гг. артиллерия применялась в осадах обеими сторонами. В сентябре 1534 г. под Стародуб подошло войско киевского воеводы А. Немировича и В. Чижа «и иные воеводы со многими людьми…с нарядом и с пушками, и с пищальми». Под стенами крепости произошло сражение, итоги которого в источниках противоречивы[436]. Стародуб, достаточно неплохо оснащенный артиллерией, отстоялся, причем литовцы потеряли одного из командиров наемников, «Суходольским зовут, да 8 пищальников поймали». Но отступив от Стародуба, воевода Андрей Немирович спалил и сровнял с землей небольшую крепость Радогощ[437]. После этого литовское войско пыталось взять Почеп и Чернигов. «Королев воевода, – пишет Пискаревский летописец, – Андрей Немиров пришол к Чернигову со многими людьми и с нарядом, да учал к городу приступати, ис пушек и ис пищалей учали на город стреляти. Воевода же великого князя князь Федор Семенович Мезецкой послал из города многих людей на литовские люди. И великого князя люди литовских людей многих побили, и пушки и пищали поймали, а на утро Андрей Немиров с остаточным нарядом пушечным от города вскоре прочь пошли»[438]. Захваченную артиллерию воевода разместил в черниговских башнях.

В то же время когда на Стародуб двигался А. Немирович, в Смоленске была сосредоточена артиллерия, и вскоре от смоленского рубежа под Мстиславль двинулась рать кн. В.В. Шуйского. Огнестрельным нарядом командовал Дмитрий Данилов сын Иванова[439]. Расположив батареи напротив замка (острог был взят почти сразу), русские пушки начали обстрел. Как писал радным панам великий князь Литовский Сигизмунд, «моцным способом з дел (т. е. орудий. – А.Л.) через немалый час з великим штуром его добывали». Залпы артиллерии «одну вежу (башню. – А.Л.) над вороты и неколко городен (участок стен. – А.Л.) з дел збили… Шкоды велики в живностях и в маетностях их поделали»[440]. В ходе бомбардировки был убит Мстиславский пушкарь, командовавший артиллерией («которой пушкар на том замку был, того з дела забито») – уже после осады власти Мстиславля просили прислать трех или четырех пушкарей.

Князю В.В. Шуйскому не удалось взять Мстиславль, и он отступил.

В конце июня 1535 г. в «Литовскую землю» был отправлен отряд с артиллерией под командованием И.Н. Бутурлина с приказом поставить на озере Себеж крепость, впоследствии получившую имя Себеж, или Ивангород (в честь малолетнего Ивана IV). За 21 день под руководством флорентийского пушечного мастера и инженера Пьетро ди Аннибале («а мастер был городовой Петр Малой Фрязин архитектон») была поставлена деревянно-земляная бастионная крепость[441], которую тут же вооружили приданной Бутурлину артиллерией.

14 июля 1535 г. польско-литовским войском под командованием Яна Тарновского был осажден Гомель. По приказу гетмана быстро были установлены батареи, которые буквально на следующий день начали бомбардировку крепости – «з дел… (орудий. – А.Л.) на замок стрельба была. А потом с середы на четверг всю ночь и в четверг мало не весь день з наших дел стрельбу чинили»[442]. На третий день гомельский воевода кн. Д. Оболенский капитулировал.

Следующей жертвой армии Яна Тарновского стал Стародуб. Стародубский наместник кн. Ф.В. Овчина-Оболенский серьезно подготовил город к обороне. Подтянув в августе «великий наряд, пушечный и пищальный», литовцы осадили город. Расположенная примерно на 20 га крепость[443] была оснащена городовой артиллерией – в ответ на первые ядра, пущенные в сторону крепости, стародубцы учинили «стрельбу великую», «и не дааше им приступати к граду и биашеся с ним много»[444].

Эффективное противодействие артиллерии противника вынудило последнего вести подкоп: «и начата подкоп чинити по подземелию к граду. И подкопавшееся под стену градскую, и поставиша в яму ту под стеною множество бочек с пушечным зелием, а гражаном того коварьства не ведущее, и поззажгоша тамо свечи». Новое средство борьбы – пороховая мина под стенами – не было знакомо стародубцам («того лукавства подкопывания не познали, что наперед того в наших странах не было подкопывания»)[445]. 29 августа произошел грандиозный взрыв, разрушивший 4 прясла стены и обваливший башню («стрельницу»). На штурм города, объятого пожаром, пошли жолнеры-наемники. Наместник кн. Ф.В. Овчина-Оболенский с защитниками упорно сопротивлялся, два раза контратакуя и выбивая наемников из города. Попытка прорваться из города закончилася пленением князя. Стародуб пал, а его защитники вместе с жителями были казнены в лагере.

Следующее применение артиллерии датировано февралем 1536 г., когда под новопоставленную крепость Себеж подошли войска А. Немировича и Я. Глебовича «с великом нарядом, с пушечным и с пищальным». Штурм был отбит с большими потерями для литовцев («великого князя люди из города из пушек и из пищалей многих литовских пушкарей побили»)[446]. О больших потерях от русской артиллерии пишут практически все летописи. Из орудий убили некоего «Ририка воеводу» и воеводу пана «Витека Николаева», причем отмечено и орудие, из которого последний был лишен жизни, – «из сороковые пищали». Псковская летопись сообщает, что «овых избиша нарядом городовым»[447]. Вылазка воевод И.М. Засекина и А.Ф. Тушина была полной неожиданностью для штурмующих, литовцев загнали на тонкий лед озера. Вследствие какой-то неразберихи литовцы, как отмечено, «своими же пушками своих же людей побиваху»[448].

К сожалению, мы можем лишь зафиксировать факт активного применения огнестрельных орудий в Стародубской войне. Ни о составе артиллерии, ни о типах применявшихся орудий ничего не известно.

Русская артиллерия в Казанском взятии

С первого похода «с пушками» на Казань Ивана III в 1482 г. артиллерия стала активно использоваться и в войнах с казанскими татарами. Неоднократно, вплоть до 1552 г., стены Казани периодически испытывали на себе русские ядра.

Во время похода 1506 г. артиллерийский наряд, которым командовали воеводы И.В. Оболенский-Шкурля, А.В. Сабуров, Д.И. Ралев и О. Филипьев, был включен в состав Большого полка. Орудия были выгружены с Арской стороны, однако внезапная атака казанцев с черемисскими лучниками заставила русских воевод с потерями отступить.

Во время русско-казанских войн первой половины XVI в. было потеряно много орудий. Так, во время похода 1524 г. на Казань во время ночной атаки черемисов на речную флотилию князя И.Ф. Палецкого, стоявшую у берега, была потеряна часть осадной артиллерии. Казанский летописец отмечал: «Много пушек великих и малых погрязе, много людни истопоша, и метахуся сами в воду от страха. После же тоя вешние воды лета того весь наряд огненны, и ядра, и зелие, и пушки черемиса поизвлече, и все в Казань отпровадиша…»[449]Тогда же некий наемный пушкарь, уроженец Савойи, был пойман при попытке перейти на сторону врага и сдать свое орудие. На допросе савойец «во всем признался и был прощен»[450].

В июле 1530 г. под стенами столицы Казанского ханства русские воеводы лишились части «огнестрельного наряда» из-за внезапного нападения татар и черемисы: «В те поры туча пришла грозна и дождь был необычен велик, и который был наряд пищали полуторные, и семипядные, и сороковые, и затинные привезен на телегах на обозных к городу, а из них было стреляти по городу, и посошные и стрелцы те пищали в тот дождь пометали» [451]. В данном фрагменте впервые произведена типология «наряда» – обозначены пищали полуторные, семипядные, сороковые и затинные, позже ставшие основой полкового наряда Ивана Грозного. Но в других источниках, в частности в Вологодско-Пермской летописи, этот эпизод описывается следующим образом: «…воеводы под Казанью стали, оплошася, и обозу города гуляя не сомкнуша, а се промеж воеводами пришла брань, а люди в розстрое. И грех ради наших в те поры пришла черемиса казанская город гуляй взяли и наряду пищалей затинных с семидесят (выделено мной. – А.Л.) и зельи и ядер немало взяли». В этом фрагменте говорится всего о захваченных 70 затинных пищалях (т. е. крепостных ружей), а не о полуторных, семипядных и сороковых. А вот в Казанском летописце о событиях 1530 г. говорится следующее: «малы градец… зовом гуляй. Тот бо многажды ходил с воеводами Казани, сотворен на колесех и утвержен чепми железными, его же некогда оторваша казанцы и 7 пушек в нем ухватиша»[452]. То есть разница в количестве потерянных орудий на порядок – очевидно, в Казанском летописце вкралась ошибка (7 вместо 70).

Скудная источниковая база не позволяет в полной мере отследить типологию орудий первой половины XVI в. – мы можем лишь отследить общие тенденции развития. Во времена Василия III огнестрельный наряд уже разделяется на «меньшой», «середний» и «большой»; в деле пушечного производства итальянцев замещают мастера из Империи, а следовательно, начинают отливаться орудия по немецкому образцу; появляется подвижное укрепление, вооруженное пищалями – «гуляй-город». Пушечные мастера по-прежнему идут в походы со своими орудиями – в источниках их именуют пушечниками или пушкарями, которые «умеют стрелять из пушек» – то есть бомбард. В помощь последним формируются отряды пищальников, то есть стрелков из пищалей, как ручных, так и колесных.

К концу 1540-х гг. восточная политика русского правительства была направлена на подчинение Казанского ханства, дабы навсегда пресечь набеги на приграничные земли войск Сафа-Гирея.

Очень мало известно об артиллерии, защищавшей окский рубеж от набегов крымчаков. В 1541 г. во время противостояния на Оке с Сахиб-Гиреем «туркове изо многых пушек и из пищалей начаша стреляти», а в ответ русские воеводы с другого берега Оки «повелеша из многих пушек и ис пищалей стреляти». Первая контрбатарейная против татар закончилась в пользу русских (которые для обороны рубежа навезли много орудий, в том числе и длинноствольных, в войске же Сахиб Гирея были, скорее всего, легкие орудия, не сильно обременявшие движение орды): «и многих татар побиша царевых добрых, и у турок многые пушки разбиша»[453].

Осада в августе 1541 г. Пронска татарам также не удалась, в том числе и потому, что достаточно укрепленный город был защищен артиллерийскими орудиями. Сложно сказать, сколько стволов было на вооружении крепости, но писцовая книга Пронска конца XVI в. перечисляет 14 пищалей (полуторные, «фомколеты», семипядные, девятипядные и 21 затинную пищаль[454]). Во время приступа татары «ис пушек и пищалей начаша по городу бити, а стрелы их аки дождь полетеша». В ответ со стен грянула русская артиллерия: «начаша пушки и пищали на татар пущати» – и штурм был отбит[455].

К большому сожалению, источников об артиллерии времен казанских походов[456] ничтожно мало. Также нет данных о том, орудия каких мастеров Пушечного двора были отлиты к первому походу 1547 г. Экспонат Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи доносит до нас имя одного из европейских мастеров по имени Игнатий, который, как мы уже отмечали, отлил в 1542 г. небольшую пушку, представляющую собой уменьшенную копию имперской бомбарды.

В альбоме Я. Телотта начала XVIII в. сохранились 4 изображения полуторных пищалей Якоба фан Вайлерштатта, три из них датированы 1553 г., и одно изображение мортиры 1551 г. То есть можно с уверенностью сказать, что в казанских походах участвовали орудия как минимум двух иностранных мастеров – Игнатия и фан Вайлерштатта.

Летопись лаконично сообщает, что «декабря в 11 день, в неделю, пошел царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии в Володимер, а наряд пушечной и пищальной велел за собою провадити в Володимер же»[457]. К февралю, двигаясь от Нижнего Новгорода вниз по Волге, армия столкнулась с внезапно появившейся распутицей.

Большинство из участвующих в походе орудий было безвозвратно потеряно у острова Роботка на Волге: «…прииде теплота велика и мокрота многая, и весь лед покры вода на Волзе, и пушки и пищали многие проваляшесь в воду»[458]. Очевидно, потонули самые тяжелые пищали и бомбарды. Можно представить, какой ценный клад в виде многотонных стволов сейчас лежит на дне Волги у села Работки Кстовского района Нижегородской области.

Потеря части осадного наряда и наступившая оттепель похоронили надежды взять Казань с первого раза. Сам Иван IV вернулся в Нижний Новгород, а к стенам Казани был послан передовой полк князя С. Микулинского, которому удалось с Арского поля загнать в город противника. Простояв неделю без артиллерии у стен столицы Казанского ханства, князь вернулся обратно[459].

В марте 1549 г. в Москву принесли весть о том, что скончался хан Сафа-Гирей и новым ханом провозглашен малолетний Утемыш-Гирей, от имени которого стала править ханша Сююн-Бике. Иван IV «с бояры» приняли решение воспользоваться образовавшимся династическим кризисом и нанести удар по Казани.

Потери нескольких орудий в походах не являлись на тот момент катастрофическими: имея мощную производственную базу и высококлассных специалистов, Иван IV постоянно наращивал артиллерийский парк страны. Необходимо отметить, что орудия, отлитые в 1551–1552 гг., практически не имели орнамента, за исключением простых фризов, даты изготовления, автографа мастера и двуглавого орла под двумя коронами.

Пополнив «государев осадной наряд» новоотлитыми орудиями и соединившись в Нижнем Новгороде, русская армия Ивана IV двинулась вновь на Казань.

12 февраля 1550 г. русские воеводы обступили Казань. Однако опять помешала непогода: в течение 11 дней шел дождь, который затруднял готовившийся штурм и обстрел города: «Февраля 12, Сырные недели во вторник, царь и великий князь пришел к городу Казани со всем воиньством и велел стати около града Казани: сам стал царь и великий князь у Кабана-озера; а царю Шигалею и болшему полку велел стати против города на Арском поле и передовому полку; а за рекою Казанию противу города царевичю Едигерю и правой руке да и левой руке да и сторожевому полку; а наряду болшому на усть-Булака против города; а другому наряду велел стати против города у Поганово озера (выделено мной. – А.Л.). И воевод розставил и туры велелъ поделати и к городу приступати. И приступ ко граду был и града не взяша, а множество много людей на обе страны побито; а в городе ис пушек убили царевича меншицына сына да Крымца Челбана-князя. А долго было стояти, ино пришло в то время аерное нестроение, ветры силные, и дожди великие, и мокрота немерная и вперед ко граду приступати за мокротою не возможно и ис пушек и ис пищалей стреляти не мочно. И царь и великий князь стоял у города 11 дней, а дожди по вся дни быша и теплота и мокрота велика; речки малые попортило, а иные и прошли. И царь и великий князь, видев таковое нестроение, пошел от града Казани прочь во вторник на Зборной недели, Февраля 25»1. Сохранился интересный источник, повествующий об осаде Казани – послание астраханца Шерифи Хаджитархани турецкому султану Кануни Сулейману 1550 г.: «По слухам, и что было установлено, доказано и подтверждено, в войске неверных было 11 огнестрельных пушек»[460]. Упоминаемые в послании астраханца орудия в русских источниках фигурируют как «огненные верховые пушки», стрелявшие «верхом» зажигательные снаряды («огнистые кули»).

Несмотря на сырость и непогоду, действие русской артиллерии поразило автора-поэта. Действие больших бомбард описано Шерифи следующим образом: «Было еще 4–5 воздушных пушек. Каждое каменное ядро было наподобие куска горы. Каждый раз, когда эти пушки стреляли, эти каменные ядра, приводимые в движение при помощи выталкивающей силы, вылетев словно птица – «птица летит при помощи крыльев», – поднимались в воздух». Нет оснований не доверять этому известию – данные о численности взяты от перебежавшего в Казань пушкаря.

Разыгравшаяся непогода, неудачные попытки штурма, активное сопротивление казанцев, растянутые коммуникации – все это послужило причинами для снятия осады. На обратном пути до Нижнего Новгорода царем было принято решение основать базу для снабжения – крепость Свияжск [461], в которой могли накапливаться боеприпасы и продовольствие.

Согласно писцовой книге Свияжска 1565 г., новая крепость была укреплена артиллерией (очевидно, большинство стволов оказалось в крепости после Казанского взятия): «А у наряду в городовых воротех во всех и над вороты в башнях и по городу в башнях же и меж башен по городской стене на пряслех где наряд ставлен от боярина и воеводы болыпаго и от всех воевод светличные росписи всегды в день и в нощь на сторожах стерегут дети боярские Свияжские старые и новые жыльцы и городовалыцики иногородцы, да от стрелецкие головы Стрельцы с ручницами, да от городничих пушкари». В крепости насчитывались: пищаль «Девкина голова» калибром 6 фунтов, 21 девятипядных фальконетов («фалканетов») калибром от ¾ до 1¾ гривенки ядро, 10 полуторных пищалей калибром от 1¼ до 7¼ гривенки[462].

Переговоры с казанцами о мире затягивались. По царскому решению хан Шах-Али должен был править Казанью, а также Луговой стороной и Арской землей, тогда как Горная сторона оставалась в подчинении Свияжска[463]. По договору 1551 г. казанцы передали Москве малолетнего хана Утямыш-Гирея и его окружение, освободили пленников и подчинились Шах-Али. Последний, дабы проявить покорность царю, заклепал большие казанские пушки, а часть орудий с запасами пороха перевез в Свияжск [464].

Капитулятивная политика Шах-Али вызвала недовольство казанской аристократии. Хан был изгнан, а казанцы, погромив на Каме русские отряды, пригласили из Астрахани «царевича» Едигера. Новый поход на Казань стал неизбежен.

Операция по взятию Казани была подготовлена тщательным образом. Были учтены все прежние ошибки в военной логистике[465]. 21 мая артиллерия под командованием М.Я. Морозова на судах двинулась к Свияжску: «Волгою же отпусти с кормлею и со всяким запасом розным всего великого воинства своего и з болшим стенобитным нарядом огненным».

Во время сбора войск в Коломне стало известно о походе крымского хана «с пушками и пищальми» на Тулу. Девлет-Гирей «со всеми людми и с нарядом да приступал день весь и из пушек бил по городу и огненными ядры и стрелами стрелял на город, и во многих местех в городе дворы загорелися»[466]. Крепость устояла, а отправленная на помощь тулянам рать заставила Девлет-Гирея снять осаду и отступить.

20 августа русская рать высадилась на берегу Волги. Следом прибыли нагруженные боеприпасами и артиллерией суда. Начались осадные работы: «и во все полки послати велел, чтобы во всей рати приготовили 10 человек туру, да всяк человек бревно на тын уготовал»[467].

25 августа «прикатиша за туры снаряды, великия пуски, на разбитие града, и огненныя пушки и пищали; и башню великую поставиша против ворот Арских, выше города Казани, и на ней уготоваша пушки и пищали многия, и биша день и нощь безпрестани»[468].

Данные источников позволяют определить типы и виды осадных орудий, осуществлявших массированный обстрел казанской цитадели.

По словам кн. А. Курбского, под Казань было сведено «полтораста и великих, и средних» орудий, помимо полевых пищалей у царских шатров[469]. 150 орудий – цифра для XVI в. огромная, и на первый взгляд неправдоподобная. Но примерно столько же было под Полоцком в 1563 г. и под Смоленском в 1633 г.

В осаде были использованы следующие орудия:

Бомбарды («великия пушки»). По свидетельству Шерифи, в 1551 г. у русских было 4–5 бомбард, стрелявших гигантскими каменными ядрами «наподобие куска горы». Вполне возможно, во время последней осады было применено не меньшее число крупнокалиберных аналогов немецких Hauptbusche. Но летописи отмечают только две из них – «имя единой Кольцо, а другой имя Ушатая»[470]. Калибры их известны из разряда 1577 г., где упомянуты три «кольчатых» бомбарды в 6–7 пудов («пушка Кольчатая ядро 7 пуд; пушка Кольчатая новая меньшая ядро 6 пуд; пушка Кольчатая другая ядро 6 пуд»[471]) и одна «Ушатая» калибром в 6 пудов (надо заметить, что под Полоцком в 1563 г. были «Ушатая большая» и «Ушатая старая». Последняя, очевидно, была «ветераном» походов, и именно ее упомянул летописец под 1552 г.).

Пушки огненные и верховые – большие мортиры, стрелявшие «верхом» каменные и зажигательные ядра. Если в предыдущей осаде, по свидетельству Шерифи, было не менее 11 мортир, то, надо полагать, в 1552 г. их было не меньше.

Среди рукописных рисунков Я. Телотта (Фелотта) Музея Армии в Стокгольме сохранился чертеж русской мортиры Якоба фан Вайлерштатта, захваченной шведскими войсками с изображением двуглавого орла под двумя коронами и датой от Р.Х. «1551» под дульным фризом. Дополнительных украшений на стволе не имелось – напомним, что в 1550–1551 гг. надо было срочно восстанавливать наряд, случайно утопленный у острова Работка, и мастера не тратили драгоценное время на украшение ствола. Царю нужна была новая, практичная в боевых действиях артиллерия.

Мортира 1551 г. мастера фан Вайлерштатта. По рисунку Я. Телотта

Пищали проломные – «Сокол Свертной», «Змей Свертной» (после осады в Казани в 1566 г. «у царского старого двора в мечети» значились «640 ядр железных Соколовых и Змея Свертного»[472], а в Муравлеевской палате хранились лафеты для орудий: «да колеса Сокола Свертнаго, одно ломано, да колеса Змея Свертнаго без обруча и всех колес целых и ломаных осмеры, иные без обручей, да стан Змея Свертнаго и с гвоздми и с загвоздки и с кольцы совсем сполна»), «Змей Летячей»[473]. Осадные орудия «змеи» – это аналоги немецких «шлангов», имевших длинный ствол. По словам А. Курбского, среди осадных пищалей «мнейшие (самые малые. – А.Л.) было по полторы сажени» (около 320 см в длину)[474]. В одном из списков XVII в. «Повести о Казанском взятии» вместе с указанными пищалями упоминается еще орудие «Соловей»[475]. В документах второй половины XVI в. встречаются несколько пищалей с этим именем, калибром от 40 до 15 фунтов[476].

«Грановитая». На складе Казани, который был сделан в мечети после ее взятия, хранилось 50 ядер, «прибранных» к этой пищали. Вообще, «грановитые» известны из описей XVI–XVII вв. Названы они так потому, что их стволы отлиты с гранями, то есть в форме шести-, восьми-, двенадцатиугольников. Среди крупных «грановитых» в описях встречаются пищали калибром в 9-16 фунтов.

«Львова голова». В 1566–1568 гг., согласно казанской описи, «100 ядер прибрано ко Львовой Голове»[477]. Калибр орудия неизвестен. По описи крепости Свияжск 1565 г. другая пищаль с похожим названием – «Девкина голова» – стреляла ядрами в 6 фунтов[478].

Полуторные пищали. После взятия в Казани значилось к 1566 г. значительное число ядер к полуторным пищалям – 3800 шт. При стандартном для XVI в. комплекте ядер в 50-100 шт. на ствол[479] можно рассчитать, что количество оставленных снарядов после осады было рассчитано на 38–76 стволов. В Свияжске было оставлено 10 полуторных пищалей калибром от ¾ до 1¾ гривенки[480].

Фальконеты. Мелкокалиберные легкие пищали, обстреливавшие бойницы и стены Казани. После ее взятия на складе осталось 340 «ядер фанкалетных». Часть (21 шт.) 9-пядных (то есть длиной в 9 пядей) Фальконетов калибром от ¾ до 1¾ гривенки ядро была оставлена в Свияжске, и они составили основу крепостного вооружения.

Затинные пищали (гаковницы). Как уже указывалось выше, это тяжелые крепостные ружья с «гаком», т. е. крюком, который цеплялся «за тын», чтобы вся отдача при выстреле уходила в него. Эти орудия активно использовались при осадах Казани с 1530 г., с их помощью из-за тына и туров обстреливались защитники города. Не менее шестидесяти затинных пищалей было оставлено в Казани после ее взятия[481].

В связи с вышеизложенным можно с уверенностью сказать, что количество только мелких и средних стволов под Казанью могло насчитывать до 100 единиц, а с учетом крупных орудий – до 150. Вполне возможно, что кн. А. Курбский и не преувеличивал число огнестрельного наряда» в 1552 г.

Кроме этого, под Казанью были применены деревянные пушки, правда, неизвестно с чьей стороны. Спустя 14 лет после взятия Казани в Муравлеевской палате упомянуты «пушечные станы и колеса и пушки деревянные», а чуть ниже: «4 пушки деревянных без железа»[482]. Впрочем, некоторые историки почему-то склонны видеть в этом упоминание метательных машин[483], хотя зафиксированы случаи использования в той же Европе деревянных орудий («Holzkanonen»). Немецкий исследователь В. Гольке в своей работе приводил несколько примеров деревянных пушек с 1366 по 1831 г.[484]. Это были или выдолбленные из пней и стволов деревьев мортиры и пушки, или орудия, состоящие из скрепленных наборных досок. Как правило, все эти образцы были небольших калибров[485].

К сожалению, неизвестно, являлись ли в 1566 г. деревянные пушки казанскими трофеями или же это сделанные русскими мастерами эрзац-орудия. Но, в свою очередь, можно с уверенностью сказать, что упомянутые в Нижнем Новгороде в 1621–1629 гг. три «казанские пищали» являлись трофеями 1552 г.: одна калибром 6,5 фунта стояла на Дмитриевских воротах, вторая – «полуторная» калибром в 6,5 фунта («у казны збито по три обручи»), третья калибром в 3¾ фунта защищала Ивановские ворота[486].

О местах расстановки тяжелой артиллерии можно только догадываться. Мощная батарея была развернута напротив Арских ворот. Осадные туры воеводы ставили «по Булаку вверх от Казани от реки… и пушкы к турам, которым у тех тур бытии, привезли» [487].

27 августа в субботу начальник над артиллерией боярин Михаил Яковлевич Морозов по приказу царя прикатил «наряд болшей» к турам, «и начата безпрестани по граду бити стенобиным боем и верхными пушками огненными, побиваху многих людей из наряду»[488].

После того как воеводы замкнули турами и кольями линию осады, М.Я. Морозов расставил и весь остальной наряд вокруг города – «круг всего города наряд поставити и бити безпрестани по граду». Тяжелая артиллерия была сосредоточена в батареи против наиболее мощных укреплений противника. Остальные же пищали должны были подавить ответный огонь казанцев и обеспечить штурмовым отрядам подходы к стенам.

По словам летописца, «от пушечного бою и от пищалного грому и от гласов и вопу и кричаниа от обоих людей и от трескоты оружий и не бысть слышати друг друга глаголаннаго, бысть яко гром велий и блистание от множества огня пушечнаго и пищальнаго стреляниа и дымного курениа»[489]. Образ громогласной и огненной артиллерии, скорее всего, взят из «Повести о взятии Царьграда турками»[490] и неоднократно воспроизводился русскими летописями (для сравнения, вот так описывалась бомбардировка Смоленска в 1514 г.: «от пушечнаго и пищалнаго стуку и людскаго кричаниа и вопля, также и от градских людей супротивнаго бою пушек и пищалей, земли колебатися и друг друга не видети, и весь град в пламяни и курении дыма мняшеся воздыматися ему»).

К сентябрю от сильного обстрела «Арьские ворота до основаниа збиша, и обламки[491] збили, и множество людей побиваху, и верхними бои, огненными ядры и каменьи, чрез вся нощи стреляше»[492]. Указанный отрывок свидетельствует, что мощная батарея проломных орудий была сосредоточена против Арских ворот, которые удалось разбить до подошвы.

Участник осады кн. Андрей Курбский отметил, что стрельбой со всех сторон по крепости удалось подавить артиллерию противника и сбить со стен его пушкарей[493].

Громить казанские укрепления было легче с возвышенностей, но поскольку в окрестностях крепости таковых не было, на военном совете было принято решение соорудить артиллерийскую башню, с которой можно было обстреливать пряслы стены и улицы. Тогда «повеле царь диаку своему Ивану Выродкову башту поставити у княже Михайловых тур Воротыньского против Казани Царевых ворот. И поставиша башьту шти сажен вверх и взнесли на нее много наряду, полуторные пищали и затинные, и стрелцы с пищалми многие стали и стреляли в город по улицам и по стенам градным и побивая многи же люди»[494].

Слова Курбского позволяют уточнить ряд деталей – за две недели в полумиле от города удалось тайно построить «вежу (вышку. – А.Л.) великую и высокую», то есть бревенчатую башню-конструктор, которую за ночь собрали у городского рва и втащили на нее «стрелбы десят дел и пятдесят гаковниц»[495]. Так же, как и летописец, князь отметил, что огонь с этой башни наносил большой урон осажденным.

Сопоставляя известия, можно выявить некоторые детали: стационарная башня 11-метровой высоты была вооружена 10 полуторными и 50 затинными пищалями. На первый взгляд количество орудий может быть завышенным, так как мест и технической возможности для размещения десяти пищалей весом от 25 до 50 пудов каждая и полусотни тяжелых крепостных ружей нет. Да и такое количество бойниц башня, конечно же, не могла иметь. Тем не менее установка на верхнем ярусе, помимо затинных пищалей, даже двух орудий могла существенно усложнить условия обороняющихся в том секторе обороны, где была поставлена башня.

Какими же снарядами русские обстреливали Казань в 1552 г.? По документам 1550-1580-х гг., это дроб (сеченый свинец, каменная крошка), ядра свинцовые (или «свинцом обливаные»), железные, каменные и «огненные». Особенно следует отметить последний тип снарядов.

Для изготовления «огненных ядер» требовались особые навыки. Информацию о ядрах можно почерпнуть из грамоты 1555 г. новгородским дьякам Ф. Еремееву и К. Дубровскому. Тогда в Новгород были посланы московские пушкари, которые обучали кузнецов делать зажигательные снаряды. Для их изготовления требовалось «десять холстов, да триста листов бумаги добрые болшие, которая толста, да двадцать два пятька лну мягкого малого, да восмь ужищ лняных, по двадцати сажен ужищо, каковы выберут пушкари, да восмь коробок на ядра и на мешки, да осмеры возжи лычные, да двадцать гривенок свинцу, да восмь овчин»[496].

Из приведенной цитаты можно предположить, что снаряды представляли собой железные ядра, которые обматывались несколькими слоями пропитанной маслом ткани и бумаги, а затем перетягивались ужищами. Перед выстрелом снаряд зажигали. Каждое такое ядро должно было храниться отдельно от других, иначе снаряды попросту могли слипнуться. В описи Казани 1566–1568 гг. по этому поводу, например, отмечено: «…да против Царева ж двора ядра вогненные, а счести их нелзе, что слились вместо, а сказали городничие, что в списке тех ядер написано 591 ядро»[497]. Иногда вместо железных могли использоваться также каменные ядра, особенно для мортир, стреляющих бомбами диаметром «в колено человеку и в пояс».

Из раскопок известен всего один ствол ручной пищали[498], но каменных известняковых ядер найдено несколько, причем некоторые из них имеют канавки для обмотки ужищами.

Некоторые зажигательные снаряды полой конструкции могли быть с «сюрпризом». Известный археолог Н.Е. Бранденбург упоминал полые ядра, наполненные горючим составом, внутрь которых «вставляли заряженные пулями обрезки стволов, помещали заряды пороха и проч.»[499]. Именно такие снаряды описаны астраханцем Шерифи в послании турецкому султану Кануни Сулейману 1550 г.: «Каждый снаряд этих пушек на казанских весах весил примерно 1 батман (32 кг). Величиной с конскую кормушку… Эти снаряды снаружи опоясаны железом, внутри кованой меди положены белая нефть и сера, соединены и укреплены крохотные ружья, приведенные в готовность положенной дробью из 4–5 свинцов, и ими стреляли темной ночью словно «как дождевая туча с неба. В ней – мрак, гром и молния» (Коран, II, 19). И искры в воздухе, что вылетали по ночам из огненного снаряда, можно было бы сравнить с упавшими разом звездами и планетами. Эти огромные снаряды по ночам падали везде вовнутрь города и ни у кого не было возможности подойти к ним и потушить их»[500].

Помимо артиллерии весомую роль в осаде Казани сыграли пороховые мины. 31 августа царь приказал «немчину» Розмыслу, инженеру «хитра и навычна градскому разорению» сделать подкоп под тайник, который обеспечивал доступ казанцев к воде, через 4 дня туда было закачено 11 бочек пороха. Прогремевший взрыв уничтожил тайник «с людми казанскими, которые по воду ходили, и стена городная оплела и обрушилася, и множествов граде казаньцов побило камением и бревны, с высоты падающее, еще зелием взорвало»[501].

Подкопы «в дву местех: един подкоп под стену от Поганого озера на углу под стрелнею на десной стране (правой стороне. – А.Л.)

у Арских ворот… а другой подкоп на углу же под стрелнею от Булгака стрелбище, по левую сторону, туто были Нагайския ворота…»[502]. Взрывы пороховых мин внесли сумятицу среди защитников и позволили отрядам стрельцов и дворян захватить ключевые опорные пункты обороны казанцев.

Сочетание непрерывного артиллерийского обстрела, когда осадные пищали «Сокол Свертной», «Змей Свертной», «Змей Летячий», «Львова голова», «Грановитая» и др. проламывали стены и ворота, а «середние» и «лехкие» пищали сбивали орудия вместе с защитниками крепости со стен, когда тяжелые бомбарды «Кольцо» и «Ушатая» огромными 6-7-пудовыми ядрами крушили укрепления и городские строения, когда «огненные пушки» засыпали горящими ядрами здания внутри крепости, со взрывами оборонительных участков пороховыми минами, фактически обрекли Казань на падение. В ходе продолжавшегося штурма стрельцами и дворянами столица Казанского ханства была взята.

В Казани и Свияжске был оставлен мелкий «наряд» – фальконеты и девятипядные пищали.

Во втором крупном походе на столицу Астраханского ханства тяжелая артиллерия, по-видимому, не применялась, а о действиях мелкокалиберных пищалей в составе стрелецких приборов подробных известий нет. Так же отсутствуют сведения о применении артиллерии в «черемисских войнах» 1552–1557,1571-1574,1581–1585 гг.

В период русско-турецкого противостояния 1569 г. в посольских документах появились некие сведения о якобы имевшей место военной помощи артиллерией персидскому шаху. Еще Н.М. Карамзиным было отмечено, что «Государь наш Кызылбашского Шаха пожаловал, послал к нему Посла своего Олексея Хозникова, а с ним 100 пушек, да 500 пищалей». По словам П.П. Бушуева, «документально установлено, что 14 мая 1569 г. московское правительство направило в Иран посольство Хозникова, который вез 100 пушек и 500 ружей. Это была существенная помощь Ирану, так как в то время в иранской армии не было огнестрельного оружия» [503]. Эта информация нашла свое отражение и в европейской историографии[504]. Но исходя из текста документа, можно с уверенностью сказать, что речь шла о ста мортирах («пушка» в XVI в. – это либо бомбарда, либо мортира, о чем мы писали ранее) и 500 пищалей (орудий, а не ружей).

В реальности же Россия послать не могла такого количества вооружения, ибо в московском арсенале не было такого количества стволов. Это в 3–3,5 раза больше орудий, чем участвовало в Казанском, Полоцком и Ливонском походах вместе взятых. Даже если предположить, что речь шла о мелкой и средней артиллерии, то все равно такого количества стволов в столь сложный период войны с Османской Портой Россия никак не могла послать в Персию.

На самом деле в речах Семена Мальцева лежит сознательная дезинформация с совершенно фантастическими цифрами, вызванная турецким походом 1569 г. на Астрахань: «И яз, государь, его научил, велел сказывати (выделено мной. – А.Л.): слышел он у игумна у Кирилла-князь Петр Серебряной, а с ним 30 000 судовой рати будет часа того, а полем государь в Асторохань отпустил князя Ивана Дмитриевича Белского а с ним 100 000, а нагаи с ним будут; а Кизыл-башской шах присылал ко царю государю нашему бити челом послов своих: «Турского люди мимо Асторохани дороги ко мне ищют, и ты б, великий царь, силною своею высокою рукою помочь учинил на Турского»; и государь наш Кизылбашского шаха пожаловал, послал к нему посла своего Олексея Хозникова, а с ним послал 100 пушек да 500 пищалей»[505]. Таким образом, дезинформация о тьмочисленной рати и об огромном количестве отправленной артиллерии должна была отвлечь турецкие власти от астраханского направления.

Во время решающей битвы при Молодях 29 июля – 2 августа 1572 г. полевая артиллерия сыграла важную роль в отражении наступления Девлет-Гирея. В записях Разрядной книги о «береговой службе» говорится, что при Большом полку под командованием кн. М.И. Воротынского и И.В. Меньшого Шереметева состоял государев наряд под командованием будущего руководителя артиллерийского ведомства кн. С.И. Коркодинова и кн. Захария Сухогорского. Полевой наряд на «Берегу» состоял из подвижных орудий на колесных станках – и вряд ли в его составе были крупнокалиберные тяжелые пищали. В документах отмечено, что это был «наряд походной полковой» в составе берегового войска, собранного в ожидании нашествия крымчаков: «А наряд с Коломны и из Серпухова походной полковой взять с собою. А быти наряду в большом полку з бояры и воеводами со князем Михаилом Ивановичем Воротынским и с Ываном Васильевичем. А выбрать к наряду из дворян добрых в головы дву человека да и [детей] боярских им дать человек по пятидесяти и сколько пригоже. А пушкарей московских взяти по прежнему наряду. А подводы собрать под наряд и под пушкарей с тех городов, которые к берегу подошли, а с тех городов другие посохи к Москве и куды никуды не имать»[506].

Во время решающего боя, когда воины Девей-мурзы атаковали гуляй-город кн. Д.И. Хворостинина, и «пришли к гуляю и изымалися у города за стену руками; и тут многих тотар побили и руки пообсекли безчисленно много. И боярин князь Михайло Иванович Воротынской обошол с своим большим полком крымских людей долом, а пушкарем приказал всем из болыпово наряду, ис пушек и изо всех пищалей стрелять по тотаром. И как выстрелили изо всево наряду и князь Михаило Воротынской прилез на крымские полки ззади, а из гуляя города князь Дмитрей Хворостинин с немцы вышол».

Залп из всех имевшихся орудий обрушил на противника множество ядер и дроби, а внезапная атака из гуляй-города и основными силами со стороны дола заставила татар обратиться в бегство. «И на том деле убили царево сына да внука царева колгина сына и многих мурз и тотар живых поймали»[507].

К сожалению, мы не знаем, сколько и каких орудий принимало участие в этом эпичном сражении. Тем не менее полковая артиллерия сыграла в нем весомую роль.

В течение 1540-1570-х гг. легкая и средняя артиллерия не раз выдвигалась на «окский» рубеж для усиления обороны юга. Оруднями на «Большой засечной черте», которую начали строить с 1570-х гг., насыщались укрепленные пункты и города. В составе южных крепостей того времени мы не встретим крупных орудий – для борьбы с татарской конницей нужны были легкие и подвижные стволы. Стандартный «набор» оборонительных укреплений против татар – это сороковые, семипядные и девятипядные пищали, тюфяки.

Сохранившиеся документы 1570-1590-х гг. показывают, насколько слабо были вооружены крепости юга России. Основное вооружение – затинные пищали, фальконеты, семипядные, девятипядные и сороковые пищали. В некоторых случаях встречаются по 1–2 полуторные пищали.

В Белопесоцком монастыре Каширского уезда «стоит наряд, пищаль сороковая да 2 железных семипядных, да 2 пищали затинных, у них припасено 100 ядер свинчатых… пушечка медена, а в ней 2 заряда, длина 5 пядей, ядро 6 гривенок»[508].

В Веневе в 1572 г. было «на городе наряду в башне 2 пищали затинные по шти пядей да пищаль турская скорострельная (очевидно, крымский трофей. – А.Л.), а стреляют из них Меншик Хрящев да Олферко Пахомов», т. е. всего три маленьких орудия [509].

В Епифанском остроге в том же 1572 г. было наряду из 9 небольших стволов: 9-пядная затинная пищаль в ½ фунта, «на 8 граней на собаке (на легком станке. – А.Л.)», 4-пядная медная затинная («ядро у нее 5 ядер из фунта»), «пищаль самопалная 8 пядей, ядро у нее по 9 ядер из фунта», «пищаль затинная грановитая» 8,5 пяди в длину, калибром в ¼ фунта, «на собаке и на вертлюге», пищаль затинная гладкая, 7,5 пяди в длину, калибром в ¼ фунта, «пищаль затинная грановита» 8,5 пяди в длину, калибром в ¼ фунта, «на собаке и на вертлюге», пищаль затинная 8 пядей, «ядро по 10 ядер из фунта», «пищаль затинная» в 7 пядей, ядром «по 6 ядер из фунта», «пищаль скорострельная» 7,5 пяди, «ядро по 6 ядер из фунта»[510]. Самым крупным орудием была пищаль калибром в полфунта (ок. 40 мм).

В Коломне в 1577–1578 гг. на вооружении было 2 сороковых на собаке в ½ ф., пушка «Тофа», каменное ядро в 5 фунтов, 16 затинных медных, 74 железных пищали[511].

В Туле, бывшем центре, столице некогда крупного великого княжества, форпосте, отразившем натиск Девлет-Гирея, в 1586–1589 гг. значилось всего 2 пищали сороковые на собаках ¼ ф.), 2 сороковые на собаке в ¾ ф., 1 сороковая в ½ ф., маленькая пушка «на собаке» с двухфунтовыми каменными ядрами, 3 пищали сороковые в ¾ ядро[512].

В Дедилове в 1588–1589 гг. 2 пищали скорострельных, 5 пищалей сороковых, 7 «волконетов» (фальконетов), 2 пушки полуторные[513].

В Можайске в 1595–1598 гг. всего 2 небольшие пищали (в 1 и ½ фунта), «станки и колеса сгнили», 2 медные пищали «попорчены, станки и колеса изламалися» в ⅔ и 1 фунт калибром, 10 пищалей затинных[514].

На этом фоне даже вооружение Пронска и новопоставленного Ельца в 1590-е гг. можно назвать достаточно крупным: в первой крепости числилось 14 пищалей (полуторные, «фомколеты», семипядные, девятипядные и 21 затинная пищаль[515], а во второй – 12 пищалей (из которых две полуторные) и 50 затинных пищалей[516].

Даже в такой мощной крепости, как Смоленск, вся артиллерия была мелко- и среднекалиберная в составе 159 стволов, из которых было 88 затинных, 29 сороковых, а самой крупной была 12-фунтовая «ругодивская пищаль» – трофей Нарвы 1558 г.[517].

Почти все орудия указанных крепостей были сосредоточены в башнях – в верхних, средних и подошвенных амбразурах («боях»).

Таким образом, можно констатировать, что крупные орудия на вооружении городов XVI в. – это скорее исключение из правил. От 3 до 10 мелких и средних пищалей и несколько десятков затинных пищалей имелось на вооружении крупного города.

Артиллерия в Русско-шведской войне 1554–1556 гг

К 1554 г. пограничные набеги на русско-шведской границе в конечном счете вылились в полноценный военный конфликт. Так, в ответ на набег русских адмирал Якоб Багге предпринял более крупную экспедицию, после чего война с 1555 г. стала набирать обороты.

Сама война 1554–1556 гг. в историографии изучена очень слабо[518]. Как писал Б. Форстен: «Ход самой войны 1555–1557 годов не представляет для нас ничего интересного; победа оставалась почти непрерывно на стороне русских, превосходивших шведов численностью своих сил» [519]. Отсутствие интереса у историков усугубляется еще и небольшой сохранившейся Источниковой базой[520].

К концу лета 1555 г. шведский адмирал Якоб Багге (в русских летописях – Яков Баге) с флотом и десантом выдвинулся от выборгской стороны в сторону устья Невы.

В инструкции Якобу Багге от короля Густава от 20 августа 1555 г. адмиралу предписывалось прежде всего с конницей и кнехтами наступать на Нотебург, причем большая часть войска должна быть переправлена на кораблях[521]. Упоминается и артиллерия в составе фальконов, полушлангов и фальконетов («Falkuner, half fueslanger, och Falckeneter»), которые также должны были быть погружены на корабли. Те же сведения подтверждают и русские источники – шведы действовали двумя отрядами: водным путем корабли доставляли орудия, провиант и часть войск, а второй отряд должен был дойти «сухим путем на конех и пешие» от Выборга.

Багге имел приказ взять Ноте бург – русский Орешек[522]. 14 августа новгородский наместник князь Д.Ф. Палецкий получил информацию о сборе войск противников «в Выборе» (Выборге), однако конкретные цели планируемого похода узнать не удалось – было только известно, что шведы «хотят бытина царевы и великого князя украины».

Уже после выступления шведов русским воеводам стала наконец известна цель похода. На помощь Орешку выдвинулся отряд П.П. Головина («Петра Петрова»). Сводные отряды были также отправлены в Корелу (рать З.И. Очина-Плещеева) и Кипенский погост (новгородская рать Д.Ф. Палецкого).

К началу сентября 1555 г. шведы подступили к Орешку. Сохранилось ультимативное послание от командующих шведскими силами Якоба Багге, Нильса Бойе, Хенрика Клаесона и Клауса Кристерсона русским воеводам[523]. Последние ультиматум отвергли. Особенность крепости, расположенной на острове, предполагала активное действие шведских кораблей, в случае штурма оперативно высаживать десанты.

Осада Орешка длилась три недели. За это время шведы «по городу из наряду били»[524]. Русские отряды в тылу атаковали войска адмирала Багге, во время одной удачной вылазки удалось захватить один корабль: «в загонех у них людей побивали да взяли у них бусу одну, – на ней было полтораста человек да четыре пушки, – и людей всех побили и поймали, а не утек у них нихто ис той бусы»[525]. В другую вылазку отряд П.П. Головина «убил у них княжедворцев человек с дватцать».

Почти одновременно Сторожевой полк С.В. Шереметева, защищавший «ноугородскую сторону» Невы, отразил вторжение шведского отряда, «и у тех языки поймал».

Якобу Багге стало очевидным, что взять крепкий Орешек, имея в тылу крупные силы русских, невозможно. Отступление шведов сопровождалось соединением воевод и атакой отходящего противника: «И приходили на немцы, и немцы ис пищалей и из пушек на полкы учали стрелять, и передовой полк дрогнул, и все отъехали: не в меру были им люди (т. е. противника оказалось больше. – А.Л.); а не убили тут немцы никово»[526]. Затем последовала вялая перестрелка русских и шведов («на обе стороны мертвых от стрел и от пищалей человек по пяти, по шти»), и противники разошлись.

После отступления шведов на военном совете царь с боярами начали планировать «ответный ход» с участием тех войск, которые были сосредоточены в Новгородском уезде.

«Тово же году ноября в 9 день, – записано в Разрядной книге, – царь и великий князь послал на свийские немцы к Выбору воевод своих боярина князя Петра Михайловича Щенятева да боярина и намесника из Великого Новагорода князь Дмитрея Федоровича Палецкого и иных бояр и воевод. А збирались воеводы с людьми в Великом Новегороде, а иные в Ореховском уезце, в Кипенском погосте. А пошли воеводы из Новагорода декабря в 26 день»[527].

В связи с подготовкой похода 27 ноября 1555 г. в Новогород дьякам Ф. Еремееву и К. Дубровскому была послана грамота, в которой предписывалось новгородским кузнецам комать 600 ядер по кружалам, «каковы кружала посланы с пушкари»[528].

Через два дня в место сбора русских сил воевод П. Щеняева и Д. Палецкого информировали о посылке к ним 3 полуторных пищалей и 5 девятипядных, 60 пудов пороха для орудий, 3 пуда пороха «ручного» (для ручниц) и других припасов. Для «наряда» были командированы из Москвы 8 пушкарей, вооруженных ручницами, а в «поддатни» (помощники) им приписывались 11 новгородских пушкарей «с ручницами ж», «которые бы стреляти умели и собою резвы»[529]. Как видим, состав артиллерии был небольшой – пищали полуторные, как правило, имели калибр в 6 фунтов, а девятипядные – в 3 фунта. С другой стороны, мы не знаем, какую еще новгородскую артиллерию могли приписать к походу, были ли в ней мортиры и крупные орудия и т. д.

7 февраля стало известно о том, что воеводы перешли рубеж и двинулись к городку Киновепи (Кивинебба). Шведы заблаговременно подожгли и оставили крепость. Передовым русским загонам удалось догнать и потрепать спешно отступавшего противника, а «в городе наряд поймали, сем пушек взяли» [530].

За пять верст до Выборга ертоульный полк, не имевший артиллерии, в свою очередь сильно потрепали шведы, ранив при этом двух воевод – Ф. Пушкина и кн. Н. Приимкова-Ростовского. Подоспевшие подкрепления отбросили шведов, но в преследовании «с версты по гору» нарвались на засевших стрелков – «а тут у них конные и пешие многие с пищалми стоят в каменье, приезд к ним тесен». При атаке в узком дефиле вооруженного огнестрельным оружием противника был ранен вырвавшийся вперед воевода Н.В. Шереметев. Подошедший со служилыми татарами царевич Кайбула обошел укрепления противника перед Выборгом и ударил с тыла. Сражения у стен шведской крепости было выиграно. Далее воеводы подступили к самой крепкой крепости, направив основную часть артиллерии на выборгские ворота: «и стояли под городом три дня, из города вылазити прямо на полкы не дали, побивали из наряду и ис пищалей». По шведским данным, 22 января русские начали артиллерийскую стрельбу по Выборгу, которая, однако, не оказала существенного влияния на мощные стены[531].

В ночь на 24 января шведы со стен замка заметили, что основные силы русских с артиллерией снялись с позиций и отступили. Причиной этого, по свидетельству Тегеля, было то, что, услышав в ночное время громкие скрипы колес в замке, русские ошибочно сделали вывод о прибытии шведских подкреплений. Вылазка под руководством Якоба Багге нанесла арьергарду чувствительные потери.

Заключительный этап войны характеризовался небольшими стычками, крупных столкновений не было. Само применение артиллерии в войне было нечастым – театр боевых действий и погодные условия не позволяли применять значительное артиллерийское вооружение. Артиллерия применялась противниками только в двух осадах – Орешка и Выборга. Ни шведские фальконы, полушланги и фальконеты, стянутые под Орешек, ни 8 русских полуторных и девятипядных пищалей под Выборгом не сыграли существенной роли, так как малый калибр орудий не причинял никакого ущерба каменным укреплениям. Хотя тот же Э. Тегель отмечал, что пушечными ядрами русские убили в замке нескольких кнехтов[532].

Артиллерия в войнах за Ливонию 1558–1583 гг

Артиллерию царь Иван Грозный нередко использовал в качестве демонстрации военной мощи. Так, в период пребывания ливонского посольства пальба из орудий должна была внушить прибывшим в Москву послам воинственные намерения царя в случае неуплаты «юрьевской дани». Член ливонского посольства Т. Хернер отмечал: «Вслед за нами отправился в поле на коне Вел. Князь, сопровождаемый огромной толпой стрельцов; наш же пристав не позволил нам смотреть на Вел(икого) Князя и его толпу, но понуждал (нас) ехать прямо на подворье. После сего через час времени великий князь приказал открыть пальбу из больших и малых орудий, которая продолжалась целый день»[533].

Перед послами нередко демонстрировались возможности русской артиллерии. Секретарь английского посольства писал в 1557 г.: «Его Царское Величество, обыкновенно, приказывает в декабре вывозить в поле за предместье всю артиллерию, которая находится в Москве; там ее устанавливают и направляют на два деревянных дома, набитых землей; против домов ставят 2 белых значка, у которых артиллерия стреляет; делается это, чтоб царь мог видеть, на что способны его пушкари…», «…стреляли на воздух греческим огнем, что представляет великолепное зрелище. Затем начали стрелять из пушек, начиная с самых маленьких и постепенно переходя к большим, и, наконец, из самых больших. Когда выстрелили из всех, пушки снова были заряжены, и стреляли в таком же порядке 3 раза, начиная с самых маленьких и кончая наибольшими. Заметьте, что еще до окончания стрельбы 2 дома, в которые стреляли, были разбиты вдребезги, несмотря на то, что они были прочно сделаны из дерева и набиты землей, имея, по крайней мере, 30 фут. в ширину»[534].

К 1558 г. Русское царство вступило в серию длительных конфликтов, получивших в историографии общее название «Ливонская война». Не будем вдаваться в дипломатические перипетии начавшихся военных действий против Ливонии[535], а сосредоточимся на боевом применении «государева огнестрельного наряда».

Русская артиллерия впервые пересекла границу Ливонского ордена в конце 1557 г., с ратью кн. М.В. Глинского. Правда, назвать ее полноценной достаточно сложно – в составе армии, направляемой в набег, не было ни крупных, ни «середних» орудий. Из Феллина тревожно сообщали, что, помимо многих тысяч воинов, у русских насчиталось всего 30 легких стволов – фальконетов и гаковниц[536]. Впрочем, отсутствие другой артиллерии объяснимо: в задачу воевод входило опустошение окрестностей до Дерптского епископства, а для ее выполнения тяжелые орудия были бы обузой.

В самом начале 1558 г. окольничий князь Д. Шестунов от Ивангорода повоевал ливонские места, в том числе и окрестности Нарвы. В ответ нарвская цитадель обстреляла Ивангород – ядра с легкостью перелетели реку Нарову и произвели некоторое опустошение деревянных строений посада. Не иначе как из-за недостатка пушек нарвские ратманы 25 февраля обратились к Ревелю за помощью подсобить артиллерией, на что получили одобрение ревельского совета[537]. Не пройдет и нескольких месяцев, как очередная артиллерийская перестрелка между Нарвой и Ивангородом перейдет в активную фазу Ливонской войны, и в 1560-1580-е гг. на всем протяжении от Ревеля до Вендена и от Нарвы до Дерпта клубы порохового дыма от залпов орудий будут не таким уж и редким явлением.

В серии небольших столкновений отрядов ливонцев с русскими в феврале 1558 г. под мызой Энгес, Борхольмом, Везенбергом, Розиттеном артиллерия не была задействована. Только в стычке под Эйссеном у хрониста Реннера отмечено, что дворяне и горожане Розиттена и Динабурга под командованием фон Халве уничтожили 120 русских и захватили 40 «haken» – возможно, речь шла о ручных пищалях [538].

С началом войны за Ливонией первой крепостью северных крестоносцев, ощутившей на себе действия русских огнестрельных орудий, была Нарва. Прекрасно осознавая, что у «московитов» имеется в достаточном количестве современная артиллерия (ливонцы знали о ней от агентов, послов, купцов – и, надо сказать, что вести о наличии у Московита больших орудий всегда были объектом особого внимания магистра, комтуров и фогтов), нарвские власти запросили помощи у Ревеля. Но помощь от ревельцев, которую вез по зимней дороге В. фон Штрассбург[539], не подоспела – русские уже принялись обстреливать Нарву со стороны Ивангорода и трех шанцев, которые они вырыли на глазах осажденных, и в течение девяти дней забрасывали в город каменные ядра, разрушая дома. 17 марта нарвские ратманы запросили перемирия у ивангородских воевод, которые согласились, с согласия царя, на две недели объявить перемирие.

Время затишья жители Нарвы зря не теряли. В Ревель вновь была послана просьба о помощи, а жители начали готовиться к обороне. Впрочем, и со стороны русских, как докладывали бургомистру Иоахиму Крумгаузену, подвозили боеприпасы и артиллерию.

Артиллерия из Ревеля так и не подоспела в Нарву – орудия вместе с обозом были перехвачены русскими загонами. Об этом мы узнаем из писем ревельцев – позже, уже после падения Нарвы, 26 мая 1558 г. они жаловались магистру, что «потеряли 12 орудий, порох и провиант, направленные на помощь Нарве»[540].

С 1 апреля русские орудия вновь открыли огонь, «и стреляли неделю». На нарвской стороне Ивангорода была сосредоточена вся артиллерия «Русской Нарвы», а также подвезенные из Пскова стволы. Пушкари бомбардировали «изо всего наряду» – как батарей около Нарвы, так и с верхних площадок стен Ивангорода («ис прямого бою из верхнево каменными ядры и вогнеными»)[541]. Каждый день в течение недели в Нарву прилетало до 300 каменных и железных ядер, некоторые из них, по одним сведениям, весили 13 лисфунтов (260 фунтов), а по другим – 50 фунтов. Русские стреляли, согласно письму нарвских ратманов магистру, «из орудий, больших и малых, таких как полушланги, фальконеты и серпентины, и некоторых мортир и из многого другого оружия»[542]. Каменные ядра 1558 г. в настоящее время экспонируются в нарвском замке-музее, а несколько «впечатанных» в стены нарвских домов снарядов можно было видеть, прогуливаясь по улицам города в начале XX в.

К 11 апреля артиллерийские перестрелки прекратились. Нарвичане запросили у русских воевод А.Д. Басманова и П.П. Заболоцкого перемирия.

До сих пор точно не установлено, кто первым нарушил перемирие. Русские отряды несколько раз пересекали границу, уводя скот на свою территорию, в ответ с Нарвы периодически открывали стрельбу. Пока велись переговоры о длительном перемирии в Иван-городе, нарвичане отправили гонца к магистру за помощью.

20 апреля в 4 милях от Нарвы расположилось «войско коммандоров» под командованием командоров Феллина и Ревеля, и фохтов Иервена, Зонненбурга и Везенберга. Однако активных действий ливонцы не предпринимали, ограничившись наблюдением противника.

В Нарву 1 мая пришел отряд кнехтов В. фон Сингегоффа от рижского фохта, вскоре подошли и ревельские кнехты. Получив обнадеживающие известия о помощи магистра, наровчане стали все чаще нарушать перемирие. В ответ с ивангородских стен открылась массированная канонада «фоеркугелями» – огненными снарядами. Однако наровчане так и не получили новых орудий и боеприпасов, с которыми можно было эффективно противостоять русским «пушкам и пищалям».

В 9-м часу утра 11 мая 1558 г. пущенный из русской мортиры «огнистый куль» проломил крышу дома парикмахера Кордта Улькена и произвел в нем пожар, затем огонь перекинулся на соседние дома. Нарва запылала. С ивангородской стороны русские воеводы тут же отправили на штурм ратных людей, которые, форсировав Нарову, ворвались в город. После взятия стрельцами Русских ворот ливонцы отступили в верхний замок («Вышгород»), «и к Вышегороду воеводы приступали с вечера со всех сторон». Трофейную артиллерию тут же обратили против бывших хозяев: «и из наряду с Ываня города и из Ругодива из их же наряду стреляли по Вышегороду». Верхний замок вскоре капитулировал, ну а стоявшие на расстоянии пушечного выстрела ливонские рыцари во главе с Кетлером не стали вступать в бой и отошли в Пуртзе, а затем – к Везенбергу[543].

Весьма внушительна была артиллерийская добыча, доставшаяся русским. Летопись говорит о 230 захваченных в Нарве «пушек болших и менших». На первый взгляд количество захваченных стволов действительно большое. Ливонские сведения называют неопределенное число – хронист Реннер перечисляет 3 больших фальконы, 3 других фальконы и 2 фальконета из Риги, также 28 малых орудий, 3 обычных четвертыпланга (geschmedede quarter slangen), 42 доппельгака, 36 полугаковниц (teelhaken) и также «много коротких и длинных» («und sust vele kruth und loth»). Как видим, среди нарвского арсенала не было крупнокалиберных орудий, самыми крупными являлись фальконы, они же соколы (по немецкой Kriegssbuch их калибр 5 фунтов[544]) и полушланги (калибр 7 немецких фунтов). Позже, к 1609 г., одна из перечисленных нарвских полушланг оказалась в Смоленске. Краткое описание «ругодивской пищали», стоявшей на Богословской башне, позволяет уточнить ее размеры: ядро 12 русских фунтов и длина ствола две сажени (4,32 метра).

Все остальные упоминаемые Реннером орудия относились к разряду мелкокалиберных: фальконеты были ядром до 3 фунтов, доппельгаки – двойные гаковницы, очень крупные крепостные ружья на треногах; тельгаки – полугаковницы, крепостные ружья с укороченными стволами. Размер ядер указанных орудий не превышал голубиного яйца.

Нарвская артиллерия не могла эффективно противостоять артиллерии из «Нарвы Русской» – Ивангорода. Во взятии первой крупной крепости Ливонии, как видим, русская артиллерия сыграла значимую роль.

К концу 1558 г. более двадцати крепостей Восточной Ливонии открыли свои ворота перед «московитами».

С «Нарвского взятия» начался победный путь русской артиллерии. Она громила стены и башни ливонских замков или одним своим присутствием в войсках заставляла неприятеля открывать ворота крепостей. Этот победный путь по Ливонии, овеянный грохотом орудий, продлился почти двадцать лет и был трагически закончен под Вейденом в октябре 1578 г….

Взятие Дерпта

В начале июня несколько сотен дворян и детей боярских под командованием Д. Адашева заняли Этц (Адеж) и подступили к Сыренску (Нейшлоту)[545] «И Данило к городу пришел, и наряд из судов выняли и туры поставили. По городу из наряду изо многаго учали стреляти…» 5 июня 1558 г. русские под командованием Ивана Замыцкого стали ставить туры с другой стороны крепости – «и учали по городу стреляти из всего наряда, из пищалей по вокном». После дня бомбардировки город капитулировал, «и наряд весь городской воеводы поймали»[546].

Тогда же, в июне, «велел государь быть в Ливонской немецкой земле воеводам по полком, как итти им в Новугородку к немецкому, и к городу Юрьеву, и Костру и промышлять, сколько милосердый Бог поможет»[547]. Новгородок-Ливонский, он же Нейгауз, являлся фактически ключом к главной крепости Дерптского епископства – Дерпту (Юрьеву).

Артиллерия, выдвинутая к этой небольшой крепости, была достаточно мощная. После установки туров воевода кн. П.И. Шуйский велел головам «наряд подвинули к городу», после чего началась жестокая бомбардировка, в ходе которой одна из башен была обрушена («из наряду збили стрельню и стены городные розбили много»[548]). 17 июня комендант Нейгауза Георг Икскулль сделал «удачную вылазку» на русские туры, но ее результаты неизвестны. В течение трех недель гарнизон небольшой крепости оборонялся, что не могло быть не отмечено в русских летописях: «и билися немцы добре жестко и сидели на смерть»[549]. После приступа ливонские кнехты были оттеснены в цитадель («вышгород» русских летописей), «и в вышегороде из наряду немец побили многих». 30 июня крепость пала.

На пути к Дерпту рыцарские замки сдавались один за другим. 6 июля пал Варнбек, в трех милях от «столицы» епископства.

Оборонительные сооружения Дерпта в то время состояли из каменных стен и 17 башен. Главные сооружения города – епископский замок, епископский дом и Домский собор, стояли на возвышенностях, называемых Домбергом, вблизи реки Омовжи. Город защищало несколько сотен стволов артиллерии, включая длинноствольные шланги (в поздних русских документах – «юрьевские змеи»), а также фальконеты и potthunde, что по-русски звались тюфяками. Среди новейших орудий, которым суждено вступить с дуэль с русскими «пищалями и пушками», особо выделялся большой «Змей», отлитый выдающимся мастером Кортом Хартманом, очевидно, в Ревеле. Позже, уже после взятия Дерпта, орудие увезут в Москву, и до конца XVII в. оно неоднократно участвовало в войнах, а затем, в 1695 г., «Змей» был перевезен из Москвы на юг в г. Севск. Согласно описаниям, «пищаль немецкого литья Змей Юрьевский», отлитая «Кортом Хартманом», имела действительно длинный ствол в 6 аршин (более 4200 мм) и при одинаковом с русскими «полуторными пищалями» калибре в 6 фунтов весила 133 пуда![550]

Опись 1582 г. перечисляет собственно дерптские орудия, оставшиеся к тому времени в крепости: 11 фальконетов железных и медных (от ½ до 1¼ фунта ядро), 30 сороковых пищалей (от ¼ до 3 фунтов), 26 железных казнозарядных орудий «со вкладными» (от ¼ до3 фунтов ядро), 2 пищали в ⅔ фунта ядро, 1 пищаль в ¼ фунта ядро, 2 пищали кованые железные (¾ фунта ядро), 2 длинных мелкокалиберных шланга (¾ и 3¼ фунта ядро), 2 железных пушки «со вкладнями» (5-10 фунтов ядро) из состава старой епископской артиллерии. Интересно, что в составе дерптской артиллерии мы встречаем также довольно редкие для Ливонии чугунные пищали в количестве 5 единиц (от ¼ до 1¼ фунта ядро. К сожалению, опись 1582 г. упоминает лишь малую часть орудий, оставшихся к тому времени на вооружении крепости.

С 8 июля русские воеводы под командованием П.И. Шуйского уже начали вести осадные работы вокруг Дерпта. В первые дни, пользуясь густым туманом, удалось возвести несколько шанцев. Основной удар был сосредоточен напротив Андреевских ворот около городского собора[551]. Тогда же, 8 июля, артиллерию перетащили из судов на сушу, после чего стали оборудовать батареи, соединяемые шанцами. Состав части русского осадного наряда можно восстановить, используя опись русской артиллерии из ливонских городов, возвращенной Москве по договору 1582 г. После взятия в крепости были оставлены несколько пушек и пищалей.

Реннер говорит о восьми осадных картаунах, двух больших огненных мортирах и других орудиях, «больших и малых», доставленных из Нарвы[552].

В составе оставленного после взятия Дерпта наряда числились две пушки, одна железная (очевидно кованая) с ядрами в 1,5 пуда (24 кг), другая медная, длиною более 2 м (названа «саженной», т. е., по сути бомбарда), с каменными ядрами в 1¼ пуда. Среди проломных пищалей, обстреливавших Дерпт, выделяется 40-фунтовый «Свиток» (имевший ствол в виде каната – см. пищаль, аналогичную пищали «Свиток», 1590 г. в ВИМАИВ и ВС), 18-фунтовая медная пищаль «Гладкая» из Пскова (ствол, очевидно, не имел никаких украшений и был «гладким»), 9-фунтовая пищаль «Грановитая» (ствол отлит с гранями) и 7,5-фунтовая «Желобчатая» (ствол украшен продольными желобками). Среди орудий «середнего» осадного наряда традиционно участвовали 6-фунтовые «пищали полуторные» – и пять единиц их было оставлено в Дерпте после его взятия.

Умелое сосредоточение русскими крупных орудий в батареи напротив наиболее уязвимых и слабо защищаемых участков стен и башен сделали свое дело. За шесть дней (с 11 июля) непрерывного обстрела русские пушкари «стену городовую розбили», а с помощью мортир (псковский летописец называет их по стрельбе навесной траекторией «кривыми пушками»), стрелявших «огнистыми» и каменными ядрами, «в городе из наряду многих людей побили»[553]. Русские пушки заставили замолчать достаточно мощную, но на деле плохо организованную артиллерию противника. 14 июля, в четверг, ядра, пущенные с новых русских батарей, «начали падать на крыши домов».

В ночь на 15 июля подкопных дел мастера подложили под стену у Андреевских ворот 6 бочек пороха. Взрыв обвалил часть стены – остальное доделала артиллерия. Пробитая брешь и подавленные орудия фактически открывали путь для приступа. Воевода кн. Петр Шуйский дал два дня дерптцам на обдумывание условий капитуляции[554]. Епископ Герман не стал испытывать судьбы и согласился открыть ворота.

Трофеями русских стали несколько сотен стволов епископской артиллерии. Лебедевская летопись пишет о 552 орудиях «больших и меньших» – и, самое интересное, вряд ли она преувеличивает. Хронист Реннер вообще говорит о семистах орудиях, захваченных русскими в Дерпте[555]. По рижским данным, «в городе взяты несколько шлангов, несколько картаунов, сто двадцать новых фальконетов», среди всего этого артиллерийского имущества, отмечает рижская хроника, были «лучшие орудия»[556].

После капитуляции крупной ливонской крепости находившиеся в ней артиллерия и боеприпасы были переписаны. Часть своих пушек воеводы оставили в крепости, а самые красивые и крупные орудия были отосланы в Москву.

Осенью 1558 г. последовал контрудар магистра Кеттлера из-под Вольмара в сторону Дерпта[557]. Собрав значительные силы, ливонский магистр попытался забрать обратно то, что было с легкостью потеряно. Но на пути войска стоял небольшой замок Ринген, обороняемый несколькими сотнями воинами Русина Игнатьева. С 4 октября началась осада крепости.

К 22 октября из Динамюнде под Ринген прибыли новейшие картауны, а из Вендена – 2 полукартауны. «А наряду с магистром много…» – сообщали русские источники. Кирпичные стены старого замка, защищаемые всего тремя пищалями, оказались бессильны против ливонских орудий, которые методично выносили укрепления. Замок пал после мужественной обороны гарнизона Русина Игнатьева. Однако долгая оборона Рингена задержала наступательный порыв магистра.

Ноябрьский контрудар 1559 г. магистра и коадъютора под Дерпт закончился неудачей. Для похода ливонцам удалось «наскрести» артиллерию в составе крупных орудий – 2 картаун, 3 полукартаун и 2 мортир. Три фельтшланга и три четвертыпланга, также включенные в поход, имели небольшой калибр[558]. С таким малым количеством стволов нельзя было надеяться на какой-либо успех в пробитии брешей. В то же время перечисленная артиллерия могла иметь некоторый результат в обстреле наспех починенных проломов с первой осады. Почти две недели перестрелки под Дерптом не принесли желаемых результатов, после чего артиллерия с войском отступила к Фалькенау.

После падения Дерпта и провала контрудара участь Восточной Ливонии была фактически решена.

В начале 1559 г. в Ливонию началось вторжение русских войск. Ливонцев интересовали прежде всего сведения о расположении войск, их численности, планах, орудиях, наличии огнестрельной пехоты, поэтому данные оперативно поступали магистру. Уже 25 января к письму венденского корнмейстера из Эрмса Вильгельму Фюрстенбергу были приложены показания двух русских.

Взятый в плен в январе при Зесвегене «слуга» (knecht) сына боярского Федерина (Federin) с пытки поведал, что в Ливонию вторглось 50 000 человек; войскам приказано «овладеть всем краем, а затем идти на Ригу»; русские поделились на семь отрядов, из них самая крупная десятитысячная группировка направилась на Шванебург и Зесвеген. Притом у русских «нет пушек, только 4 небольших орудия наподобие фальконетов (falckenetell)». Под командованием одного из воевод – «Микиты Романовича» – «600 пищальников (hakenschutzenn), некоторые верхом», причем все они были «из этой страны», то есть Ливонии(!) [559].

Показания второго пленного – сына боярского Адриана Кикина (по-видимому, из рязанцев или каширян) – несколько отличаются от свидетельства первого. Цель похода, со слов Кикина, другая – «не осаждая крепостей, быстро пройтись до Двины грабежом и огнем и вернуться обратно». Ратник говорил не о семи, а о четырех отрядах и перечислил воевод: 1. кн. Симон Микулинский; 2. кн. Василий, «главный предводитель»; 3. Юрий Кашин (Kassin) и Шереметев; 4. Микита Романов, находящийся уже в десяти милях от Вендена. Особо интересовало ливонцев наличие огнестрельного оружия: с русскими 1000 пищальников, а возле каждой палатки «стояли по два маленьких полевых орудия» (kleine stucklein feltgeschutz)[560].

В полевых сражениях небольшие пищали, перетаскиваемые на санях, практические не принимали участия в молниеносных стычках и сражениях. По крайней мере свидетельств их применения нет. Напротив, ливонцы использовали крупный огнестрел достаточно часто. Так, еще в ту пору, когда Нарва и Ивангород перестреливались со стен друг в друга, князя Григория Темкина с товарищами после набега на Влех, Резицу, Лужу и Чествин «встретили… немцы конные нарядны и пешие с нарядом, и… воеводы их всех побили на голову и наряд поймали, взяли четыре пушки и з зелием и с ядры» [561].

К сожалению, не сохранилось ни одной росписи «наряда», использовавшегося для взятия ливонских крепостей.

«Вильянское взятие» в 1560 г

Новый, 1560-й, год начался с новых походов на те ливонские крепости, которых еще не затронул грохот русских орудий. «Изо Пскова с нарядом», которым командовали М.Я. Морозов и 10 голов (что свидетельствует о значительном артиллерийском парке), под города Алыст (Мариенбург) и Резицу (Резекне) была отправлена рать кн. И.Ф. Мстиславского и кн. В.С. Серебряного[562]. В летописи даже киноварью выделен абзац: «Отпуск в Немцы болшой наряд»[563].

«Большой наряд» по зимнему пути везли почти месяц (зима выдалась на редкость бесснежная), и к началу февраля русская артиллерия была под Алыстом. Под крепость было переброшено, по словам И. Реннера, с 20-тысячной армией 7 картаун, 5 полукартаун, 2 шарфметцы, 4 шланги, 6 огненных мортир и 5 камнеметательных бомбард[564].

Основная проблема взятия Мариенбурга заключалась в том, что крепость стояла «на острову середи великого озера», а стрелять через озеро по стенам было малоэффективно. Поэтому М.Я. Морозову предстояло решить сложную логистическую проблему – перевезти артиллерию через водную преграду и установить на небольших клочках суши у самой крепости батареи. Всю эту операцию начальник царской артиллерии проделал за несколько дней: «А боярин Михайло Яковлевичь наряд на озеро перевез в то же место, где город стоит… и туры поделав, наряд прикатя, и учали бити с утра до обеда и стену до основания розбили»[565]. Очевидно, на том участке стены, по которому стреляли русские пушки, не было организовано сколь-нибудь активного противодействия, и бомбардировка почти в упор в течение полудня сделала свое дело: обвалился участок стены, после чего русские начали готовиться к штурму. Однако этого не потребовалось: Мариенбург капитулировал.

Одна из последних попыток контрудара со стороны ливонцев закончилась в декабре 1559 г. провалом: «приходил маистр к Лаюсу со многими людми немецкими и с нарядом со многим, и, поставя туры, бил по городу из наряду, и розбил город до основания на пятнатцати саженях». Но контрбатарейная стрельба с баешь русских пушкарей была достаточно успешной – «… из города из наряду у маистра две пушки розбили»[566].

Между тем во Пскове шли значительные приготовления к последнему походу против гибнущего Ливонского ордена.

В мае 1560 г. «посылал царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии бояр и воевод своих в Ливонскую землю немец воевать. А были воеводы в Немецкой земле з большим нарядом под городом под Вильяном по полком». Возглавляли рать кн. И.Ф. Мстиславский, М.Я. Морозов, А.Ф. Адашев, Ф.И. Троекуров. Огнестрельный наряд возглавляли окольничий и воевода Д.Ф. Адашев и Д. Федоров сын Пушкин Шефериков, «у наряду» были головы: «Семен Ондреев сын Овцын, Василей Яковлев сын Пыжов Отяев, Микифор Васильев сын Мижуев, Потап Угримов сын Векентьев, Микифор Федоров сын Вышеславцов, Иван да Федор Борисовы дети Еремеева, Григорей Онисмов»[567].

Вперед для блокирования города («городу к Вильяну посылано город осадити») был послан легкий отряд кн. В.И. Барбашина, Д.Г. Плещеева, В.Б. Сабурова, а затем подошла и вся армия в составе 17 воевод и 86 сотенных голов[568].

Таблица 8

Соотношение воевод и голов в походе на Феллин 7068 г.[569]

Феллин[570]

4/13(+1[571])

2/13(+1[572])

Таким образом, количество сотенных голов, командиров сотен, насчитывало до 86. Следовательно, в походе могло принимать участие до 9000 дворян и детей боярских, а с учетом послужильцев, стрельцов и казаков – до 17 000 человек. Столь крупный поход, конечно же, сопровождался достаточным количеством артиллерии.

Кн. А. Курбский отметил в наряде 40 «дел великих» и полсотни других орудий. Реннер говорит о таком же количестве – и ценность его сведений в том, что в них перечисляется состав: 15 огненных мортир, 24 крупных картаун и нотшлангов, а также других полевых орудий[573]. Итак, ударной частью осадного наряда было сорок «стеноломов» и мортир. Более подробный состав определить невозможно, но можно отметить, что в составе «нотшлангов» были 12-фунтовая и 10-фунтовая пищали под именем «Гладкие» (имевшие гладкие стволы без орнамента), а среди feltgeschutte – 5 полуторных пищалей в 3–7 фунтов ядро, 27 затинных пищалей и 21 «сорока» – «сороковое» многоствольное орудие. После взятия Феллина перечисленные стволы были оставлены в орденской крепости.

Феллинская артиллерия включала в себя как новейшие, так и старые орудия XIV–XVI вв., кованные из железа, такие как кулеврины с клином («пищали с вкладнем»), дробовые короткоствольные орудия, многоствольные органы, гаковницы. В 1557–1559 гг. в Любеке магистр заказал отливку больших картаун и шлангов – как писал кн. А. Курбский, «кортуны великие, их же многою ценою из-за моря з Любка места великого, от германов своих достали было». Среди крупных орудий Реннер перечисляет 3 картауны и 2 полукартауны (очевидно, любекские), 2 нотшланги, 2 огненные мортиры, 6 полевых орудий [574]. В 1582 г., когда русские передавали Феллин полякам, указанных орудий уже не было, следовательно, они были вывезены в Россию.

Одна из «вильянских» картаун через два года была отобрана государем для участия в осаде Полоцка и вместе с другими орудиями громила стены и башни цитадели. А через семнадцать лет роспись наряда Ливонского похода упоминает большую мортиру или бомбарду – «пушку Вильянскую» (феллинскую, Вильян – Феллин) калибром в 4 пуда (64 кг ядро). Все это указывает на то, что русские активно использовали трофейную орденскую артиллерию в осадах 1560-1570-х гг.

Осада крепости. Гравюра И. Аммана из книги Л. Фронспергера, 1573 г.

Спустя 49 лет в описи Смоленска 1609 г. были упомянуты три пищали «вильянские» под именем «Лев». Один «Лев», стоявший на Молоховских воротах, имел калибр в 8 фунтов, другой «на станку, на колесах», защищавший Круглую башню – 6 фунтов. Калибры и длина стволов в 2 сажени длиной (более 4,2 м) говорят о том, что это, скорее всего, упомянутые Реннером две «нотшланги». Третий «Лев» стрелял ядрами в 3,5 фунта – это, вероятно, один из шести упомянутых ливонским хронистом feltgeschutte, полевых орудий[575].

Все вышеописанные орудия к началу осады 1560 г. осыпали русские шанцы снарядами.

Описание похода на ливонскую цитадель оставил Андрей Курбский. Артиллерию вверх по реке Эмбах, по озере Выртсъяв и по реке Тянассильма перевезли на стругах и высадили за две мили до Феллина.

Под ливонской цитаделью русские, по словам А. Курбского, стояли три недели и с артиллерийских батарей обстреливали укрепления. Основную роль во взятии Феллина сыграли «огненные» мортиры и бомбарды, которые буквально засыпали крепость зажигательными снарядами. Ночью, как пишет Курбский, одно зажигательное ядро упало на церковь и воспламенило все вокруг. Вслед за ним очаги пожаров создали и другие мортирные ядра, после чего «загорелся город».

Феллин пал, и вся новейшая артиллерия, заказанная и доставленная туда из Любека, попала в руки «московитов». Магистр Ливонского ордена Г. Кетлер позже жаловался императору Фердинанду I, что Московит «захватил все мои лучшие орудия»[576].

С падением крупнейшей ливонской крепости основная часть русского осадного наряда была возвращена в Москву. Из состава артиллерии для усиления оборонительных возможностей захваченных крепостей в них были оставлены орудия малого и среднего калибра, включая 12-фунтовые «гладкие» пищали, а также пищаль «Свиток» и «саженная» бомбарда с пудовыми ядрами. В свою очередь, из Ливонии были вывезены самые красивые и лучшие стволы и включены в «государев огнестрельный наряд».

После взятия Феллина русские отряды-загоны «гребенкой» прошлись по оставшейся нетронутой Ливонии, сожгли Каркус и ряд замков, а затем тремя ратями двинулись к Вендену, Вайсенштайну и Гаррию[577]. Согласно донесениям, вплоть до Пернова были сожжены мелкие замки и рыбацкие поселения. Вскоре русские появились под Ревелем с требованием сдаться. Не получив ответа, они отошли.

Другая часть проломной артиллерии через три месяца после падения Феллина была направлена под Вайсенштайн (Пайду) с ратью кн. Ф. Мстиславского. В начале сентября 1560 г. русская артиллерия начала крушить стены «белого камня». Как отмечал летописец, крепость стояла на болоте, «с одной стороны мал приступ» – т. е. только с одной стороны в узком дефиле можно было организовывать штурм. Ливонцы «билися добре жестоко», отражая попытки штурма, «и сидели насмерть». Несмотря на то, что русские пушки обвалили значительный фрагмент стены, главный штурм не удался[578].

Историк Форстен отмечал, что если бы «Мстиславский имел возможность продлить осаду, нет сомнения, что Вейссенштайн разделил бы общую участь с Мариенбургом и Феллином» [579].

Если обратиться к посланию коменданта «Белого камня» в Ревель, то можно обнаружить, какую нужду испытывал гарнизон – форштадт был разрушен, положение защитников было, казалось, безнадежным – и, как писал сам Каспар фон Ольденбокум, если бы ему не помогли до 16 декабря, то он был вынужден бы сам разрушить крепость, чтобы она не досталась врагу[580]. С другой стороны, у Мстиславского не было возможности еще месяц осаждать город – поздняя осень, трудности с фуражировкой, размытые дороги и т. д. значительно затрудняли осадные работы. Осада была снята 11 ноября. Этим и окончился 1560 год, который в плане военных действий был удачен для России.

Таким образом, в борьбе за Ливонию в 1558–1560 гг. русская артиллерия показала свою эффективность. Стены и башни старых рыцарских замков методично разрушались русскими «стеноломами», укрепления крупных городов сжигались с помощью «огненных пушек». Защитники ливонских цитаделей не могли ничего противопоставить убийственному огню русских орудий, которые сравнительно легко подавляли артиллерию противника, обеспечивали «огненный» перевес в артиллерийских «дуэлях» и тем самым поддерживали идущих на штурмы стрельцов и дворян.

Через два года русская тяжелая артиллерия сыграет свой победный «аккорд» под стенами Полоцка, форпоста Великого княжества Литовского.

Русская артиллерия в Полоцком походе 1563 г

История «Полоцкого взятия» достаточно подробно освещена в ряде исследований. Историки ограничивались упоминанием общего количества орудий в походе, оставляя, как правило, сведения источников без критического разбора[581]. Фактически предметом исследования часто становились либо общий ход военных действий, либо идеологическая подготовка похода и ее отражение в памятниках[582]. Важный военный аспект – подготовка и действие артиллерии в Полоцкой кампании, – к большому сожалению, остался за рамками современных исследований, несмотря на то, что в глазах современников он был очень важен[583].

Почему исследованию русской артиллерии 1563 г. необходимо уделять больше внимания? Дело в том, что именно «большой огнестрельный наряд» сыграл выдающуюся роль в овладении Полоцком. Именно освещение материально-технической стороны артиллерии позволит глубже понять причины того, что крупнейшая крепость, «ключ от Двины», была взята «малой кровью».

Круг источников, рассказывающих об осаде Полоцка, достаточно широк. Однако каждый взятый в отдельности источник ни в коей мере не проясняет вопросы о составе и численности артиллерии.

Сколько орудий принимало участие в походе 1563 г.? Если мы обратимся к основному источнику – Книге Полоцкого похода (КПП), то к большому сожалению, не найдем необходимых данных для ответа на поставленный вопрос. Дело в том, что в рукописи разрядной книги странным образом не содержится никаких сведений о количественных характеристиках артиллерии, а описания бомбардировки укреплений носят лаконичный характер, что не может не удивлять: именно пушки Ивана Грозного сыграли главную роль в осаде Полоцка. Скорее всего, отсутствие росписи «огнестрельного наряда» в записях КПП в очередной раз свидетельствует о том, что «мы имеем дело с рукописью по какой-то причине неутвержденного проекта официального документа Разрядного приказа»[584].

Повествования о походе 1563 г., существенно дополняющие КПП, сохранились в разрядных книгах, в частности в так называемой Разрядной книге Пространной редакции 1475–1605 гг. (далее – РКПР) и в памятнике, более известном как «Взятье Полоцкое Литовской земли» (далее – ВПЛЗ)[585]. Записи разрядного характера составляют также структурную основу так называемой «Повести о Полоцком взятии» (далее – ППВ) в составе официальной летописи[586].

Все перечисленные памятники в той или иной степени представляют собой переработанные тексты не дошедшего до наших дней подробного Государева разряда. В процессе переработки тексты умышленно сокращались, изменялись или искажались, вследствие этого каждый памятник обладает определенной степенью информативности и оригинальности. Сопоставление текстов повестей позволяет выявить определенные противоречия в описании осады города.

Лаконичные упоминания об артиллерии под Полоцком содержатся и в других нарративных источниках, например в 3-й Псковской летописи и Пискаревском летописце.

Разброс оценок, даваемых иностранными источниками относительно численности артиллерии, большой – от 150 до 1000 стволов[587]. Колоссальная по своему масштабу бомбардировка города эхом отозвалась по всей Западной Европе. Армия «московита» с многочисленными пушками позже породили череду слухов, нашедших распространение во многих странах, от Литвы до Италии. Сообщения дипломатов, путешественников и воинов в целом выдержаны в эмоциональном стиле, а данные о мощи «московитской армии» все более завуалированы в общие фразы.

О взятии Полоцка также рассказывают около десяти летучих листков (Flugschriften), отпечатанных в типографиях Нюрнберга, Аугсбурга, Любека и др. [588]. Небольшие по объему брошюры (от 4 до 20 стр.) содержали непосредственные отклики на важные произошедшие события. Публикации о войне 1563 г. были связаны с попыткой донести до всех любопытствующих причины падения «большого торгового города Полоцка, находящегося в Литве». Как заметил А.Л. Гольдберг, «Битва за Полоцк занимает центральное место во всех «Известиях» о

Русско-литовской войне, изданных на протяжении 1563 года»[589]. В целом, несмотря на определенный характер тенденциозности, эмоциональность изложения, некоторые из них доносят до нас ценную информацию о количестве и действиях артиллерии «московитов».

Так, информация одного «летучего листка» – «Короткого сообщения и описания большого похода, каким образом Московит пришел под Полоцк» – заслуживает особого внимания. Сам лист состоит из двух частей – сообщения из Вильно (текст заканчивается словами: «Аминь. Вильд. 9 марта 63 г.») и письма некоего литовского должностного лица своему знакомому цейхмейстеру (начальнику литовской артиллерии). Впервой части «листка» говорится о двухстах пушках («орудия, числом 200, на колесах, между которыми было 4 стенобитных и 36 огне- и камнеметательных орудий»), во втором – о ста пятидесяти («Орудий этих было до 150, в том числе 36 огнеметательных») [590]. В остальных брошюрах и сообщениях таких подробных перечислений не встречается[591].

Сведения, сообщенные в «листке» 1563 г., находят подтверждения в донесениях дипломатов и коммерческих лиц. Они вряд ли черпали сведения из указанной брошюры, ибо содержат ряд известий, которые отсутствовали в опубликованных «листках». Согласно донесению Файта Зенга 1567 г., Иван Грозный направил под Полоцк гигантскую армию, в составе которой было более 100 000 лошадей, 150 пушек (в том числе и 36 мортир, «некоторые из которых, – отмечает автор, – были очень огромными»)[592]. Автор сообщения сравнивает Полоцкий поход 1563 г. и поход 1567 г. курфюрста Августа Саксонского на город Гота, и даже проводит параллели относительно стратегии и военного дела двух кампаний. Фактически те же данные повторял и Георг Либенауэр годом ранее в своем донесении[593].

Можем ли мы доверять вышеприведенным сообщениям? Чтобы обозначить примерную («рамочную») численность орудий, прибегнем к простой методике – сравним количество «людей у наряда» в Полоцком 1563 г. [594] и Ливонском 1577 г. походах[595].

Сравнение численности «людей у наряда» Полоцкого и Ливонского походов между собой говорит о правдоподобности указанных в «летучем листке» и донесениях сведений. В Полоцком походе общая численность людей «у наряда» в 3 раза больше, чем в Ливонском (1447 чел. против 454 чел.). Число «голов у наряда» также в первом случае больше, чем во втором (10 чел. против 6 чел.). Тактически артиллерия делилась по калибру на «лехкой», «середний» и «большой» наряд. Боярин М.П. Репнин, 1-й воевода при артиллерии, возглавлял «большой наряд». Под его начальством состояло 725 чел., что в 3 раза больше, чем у 1-го воеводы «у наряду» В.Ф. Воронцова в походе 1577 г. Значит, или количество осадных орудий в 1563 г. было больше, или размеры самих орудий были гораздо крупнее. Число людей у «середнего наряда» под командованием М.И. Воронцова-Волынского также в три раза больше, чем у 2-го воеводы в Ливонском походе. И, наконец, у воеводы Б. Сукина, возглавлявшего «лехкой наряд», людей в 3,5 раза больше, чем у 3-го воеводы в 1577 г. Эти факты могут косвенно свидетельствовать о том, что артиллерия в 1563 г. превосходила «наряд» 1577 г. раза в два-три. Если для захвата городов Ливонии были привлечены 21 пушка и 36 пищалей, то, возможно, в Полоцком походе принимали участие не меньше 40 пушек (как и указывалось в «летучих листках») и

100-110 пищалей, то есть всего не больше ста пятидесяти орудий. Примерно такое же количество стволов было под Казанью в 1552 г. («А помятамися всех было аки полтораста и великих и средних… а и мнейшее было по полторы сажени… окроме того были польныя многия около царских шатров».)

Какие же артиллерийские силы противостояли «огнестрельному наряду» Ивана Грозного?

«Полоцкая ревизия» 1552 г. перечисляет следующие 10 небольших бронзовых орудий на колесах («делъ спижаных невелми великих десет на колах бодрых окованых»):

– «дело спижаное великое вдолжъ полосмы пяди, куля того дела пяди храмое» (пищаль медная большая, длиной 7,5 пяди, ядро величиной в пядь);

– «дело спижаное троих пядей без кол» (бронзовая пищаль в длину три пяди, без колес);

– «дело спижаное ж двух пядей к дереву прыкованое»;

– «дело одно железное троихъ пядей без кол»;

– «другое дело железное жъ двух пядей, на дереве, без кол»;

– «дело одно спижаное не малое, которое разорвалосе недалеко от запаленя на локат у долъж» (пищаль бронзовая немалая, которая разорвалась рядом с запальным отверстием вдоль);

– «мождеры спижаные Витолтовы тры, а один мождер четвертый железный, с которого может стреляти» (три бронзовые мортиры времен Витовта, т. е. начала XV в., четвертая мортира железная, с нее можно стрелять);

– «сарпантынов железных на колах два» (две серпантины, т. е. железные змеи, кованые, на колесах);

– «сарпантынов также железных без кол тры»;

– «гаковниц долъгих деветь»;

– «коротких гаковницъ осмънадъцать»;

– «гаковниц новопрысланых от господара его милости петдесят»;

– «гаковниц новых 10, от пушкаря замкового зъ службы его пушкарное на замок данных» (10 затинных пищалей, сделанных полоцким пушкарем для замка)[596].

Обслуживали полоцкую артиллерию восемь пушкарей, из которых один, Петр Кранц, был немцем. Старшим пушкарем был

В. Миклашевич, получавший 10 коп грошей и сукно люнское и полтрышовое. Ежегодно он делал для полоцкого замка «сто куль каменных». Возможно в начале 1560-х гг. Полоцк получил еще некоторое артиллерийское вооружение, но вряд ли оно было существенное. С таким небольшим арсеналом город значительно проигрывал русской «кувалде» в виде больших бомбард и проломных пищалей.

А тем временем процессия движения по одной дороге из Великих Лук к Полоцку протянулась на несколько км: «А наряд царь и великий князь повеле с Лук взяти с собою середнеи и лехкои для того, чтобы в том походе за болшим нарядом людем истомы и мотчания не было»[597]. Тяжелая артиллерия выдвинулась 15 января, а прибыла к месту назначения только 7 февраля.

Наличие в войске большого числа крестьян породило в нарративных источниках фантастические цифры, которые перекочевали и в историческую литературу. Так, М.М. Кром полагает численность русской армии в Полоцком походе в 110–120 тыс. человек, в том числе и 46 000 крестьян и «шанцекопов»[598]. Исследователь полностью доверился сообщению немецкого автора, который писал в письме цейхмейстеру о 40 000 крестьянах и 6000 шанцекопов[599].

Орудие на позиции. Гравюра И. Аммана из книги Л. Фронспергера 1573 г.

Псковская летопись приводит еще более завышенные данные: «…посохи было пешей и коневой 80 000 и 9 сот человек, а посошаном в Пскове давали коневиком по 5 рублев, а пешим по 2 рубли…»[600] Вообще-то такое колоссальное количество отмобилизованных крестьян должно настораживать. Только подъемных денег, как заметил А.И. Филюшкин, должно было уйти более 160 000 руб.! А если мы обратимся к тексту той же Псковской летописи, то увидим, что за год до похода наблюдались большие проблемы с наймом посохи. Многие люди разбежались, потому что были трудности с обеспечением продовольствием, от этого, говорит Псковская летопись, Пскову и пригородам «проторей» стало много в посохе. В результате вместо разбежавшихся посошных людей нанимали других:

«…посоху наимовав посылали с сохи по 22 человека, а на месяц давали человекоу по 3 роубли, а иныя и по пол четверта роубли и с лошадьми и с телегами под наряд…»[601]. Вряд ли на следующий год смогли набрать 46 000 и, тем более, 80 900 человек. Мы полагаем, что существует возможность определения некоторых рамок относительно количества посохи. Выявить пределы численности возможно при сравнении разрядов 1563 и 1577 гг.: если в Ливонском походе 57 орудий тащили 12 430 посошных, то в походе на Полоцк посохи для транспортировки около 150 стволов могло быть примерно 30 000-33 000 чел. С помощью такой «саперно-инженерной» армии русские войска смогли решить вопрос подтягивания к городу осадных орудий.

Жестокий обстрел Полоцка не обошли вниманием иностранные известия. Балтазар Руссов указывал, что «к этому городу московит собрал чрезвычайно много народу и боевых снарядов и до тех пор обстреливал город, пока, наконец, овладел им» [602]. Об усиленной стрельбе «без остановки» говорит и «Хроника» М. Бельского[603]. Но известия иностранцев ничего не говорят о местах дислокации русских осадных батарей.

В повествованиях о «Полоцком взятии» действия артиллерии занимают особое место. Но, в некоторых случаях, вследствие умышленных и неумышленных искажений тексты повестей отличаются друг от друга. Расстановку тяжелой артиллерии 9 февраля по-разному описывают списки РКПР и летописная ППВ. В разрядах КПП сведения о дислокации артиллерии в тот день вообще отсутствуют.

О расположении орудий 9 февраля

Кажущиеся разночтения текстов на самом деле существенны. В первом случае говорится об установке крупнокалиберных пищалей «Картуны» (в ППВ эта пищаль вообще не упоминается), «Орла», «Медведя» и др. за Двиной; во втором случае указывается на сосредоточение ударной части наряда в составе пушек «Кашпировой», «Степановой», «Павлина», а также пищалей «Орел» и «Медведь» со всем «нарядом стенным и верхнем» уже в остроге напротив Великих ворот. Летописный источник ППВ в этом случае представляется менее надежным. В летописной повести артиллерийские термины «пищаль» и «пушка» употребляются как синонимы, хотя разница между ними существенная: согласно разрядам, во второй половине XVI в. «пушками» называли большие гаубицы (мортиры с удлиненным стволом), «пушками верховыми» – простые мортиры, а «пищалями» – длинноствольные колесные орудия. Надо отметить, что в РКПР эти термины никогда не путаются [604].

Путем сопоставления текстов нетрудно заметить, что в ППВ спутаны события 9 и 13 февраля. Расстановку наряда «против Великих ворот» летописец по ошибке отнес на четыре дня ранее. Осадная артиллерия прибыла только вечером 7-го числа и расположилась около Воловья озера, а подтянуть многотонные гигантские пушки за один день, естественно, русские никак не могли. Кроме того, пушки никак не могли установить «в остроге на прожженном месте», ибо 9 февраля полоцкий острог был объят пожаром. В целом фрагмент указанных летописей при описании событий от 9 февраля повторяет текст разрядных книг о действиях артиллерии 13 февраля.

Расстановка артиллерии на 13–14 февраля более подробно описана в текстах РКПР; в ППВ об этом рассказывается лаконично, а во фрагменте КПП уточняется, что руководил общим обстрелом В.С. Серебряный.

13-14 февраля

Тогда же «на Ивановском острову у боярина у Ивана у Шереметева у Меншово велел поставити две пушки ушатые, большую да Степанову; а за Полотою у боярина у князя Юрия Ивановича Кашина велел государь быти Борису Сукину, а пушку у них велел поставити ушатую старую».

Именно об этой жестокой бомбардировке и писал Мацей Стрыйковский. После сожжения острога, сообщает хронист, «Москва… под самый замок орудия громадные придвинула в ночь на понедельник, и, стреляя сильно и беспрерывно, зажгла замок… и стрельбой побила в нем много людей»[605]. В «Кратком сообщении» также отмечено, что замок был «устрашен стрельбою и метанием огня», а 15 февраля «замок был объят пламенем» и «множество артиллеристов и солдат убито при стрельбе» [606].

Итак, какие орудия обстреливали Полоцк?

Упоминания имен собственных орудий, а также типовых названий в источниках послужили ключом для выявления характерных признаков артиллерии. Обращение к разрядным записям 1577–1633 гг., описям и росписям Пушкарского приказа XVII в. позволило обнаружить краткие и полные описания именно тех пушек и пищалей, которые принимали участие в Полоцкой кампании.

РКПР и ППВ называют несколько имен собственных крупнокалиберных орудий, среди которых особое место занимают «Кашпирова пушка», «Степанова пушка», пушка «Павлин» и «большая» пушка, сосредоточенные против Великих ворот. Их недаром отметили не только отечественные разрядные повести, но и иностранные известия. Так, в «летучем листке» 1563 г. упомянуты 4 гигантские пушки: «Первое стенобитное орудие тащили 1040 крестьян. Второе – 1000 крестьян. Третье – 900 крестьян. Последнее – 800 крестьян»[607].

Обращение к архивным источникам – росписям артиллерии в Москве, составленным дьяками Пушкарского приказа более чем через сто лет после Полоцкого взятия, позволяет выяснить точные конструктивные параметры трех огромных пушек. В 1694–1695 гг. эти орудия лежали возле Лобного места и у Земского двора. Первые два орудия описаны достаточно подробно.

«Пушка Кашпирова». Самое большое орудие в царствование Ивана Грозного. Вычисления показывают, что калибр «Кашпировой пушки» был внушительным – ок. 660 мм.

Калибр второй по величине «Степановой пушки», отлитой мастером Степаном Петровым, надо полагать, равнялся не менее 600 мм.

Третье орудие носило аналогичное второму имя собственное – «Павлин» 1488 г., калибр ствола ок. 550 мм («13 пудов»)

Проще говоря, в походе принимали участие два «Павлина» – 1488 и 1555 гг. Тем самым становится понятным фраза III Псковской летописи о том, что царь двинулся на Полоцк «с нарядом, с пушками, з большими с павлинами (выделено мной. – А.Л.) и со огненными…».

А вот о четвертой гигантской пушке, к сожалению, сведений не сохранилось, но калибр ее был не менее 10 пудов.

Таким образом, ударная часть осадной артиллерии метала огромные ядра в 320, 240, 208 и 160 кг[608]. Естественно, никакие стены не могли выдержать мощные кинетические удары огромных шаров.

Гигантские орудия не имели лафетов, так как ни один станок не мог выдержать их выстрела. Ствол укладывали в специально оборудованное из тяжелых брусьев ложе, имевшее сзади наклоненный вниз хвостовик-рикошетник, чтобы отдачу направить также вниз. При осаде орудие укрывали от врага дощатым щитом, который поднимался перед выстрелом, и плетеными корзинами с землей – «турами». За день пушка не могла сделать более пяти выстрелов.

Именно громоподобную стрельбу указанных бомбард и отметили источники. Летописец совершенно не преувеличивал, когда писал: «от многого пушечного и пищалного стреляния земле дрогати и в царевых и великого князя полкех, бе бо ядра у болших пушек по двадцети пуд (выделено мной. – А.Л.), а у иных пушек немногим того легче…»2 Иоанн Кобенцель позже напишет своему императору об увиденных бомбардах: «Некоторые из этих орудий так велики, широки и глубоки, что рослый человек, в полном вооружении, стоя на дне орудия, не может достать его верхней части. Один немец, бывший самовидцем, сказывал мне, что при осаде Полоцка (Polosium), не более как от троекратного залпа этих орудий рушились стены крепости, впрочем весьма сильной, и гром от орудий был столь ужасен, что небо и земля, казалось, готовы были обрушиться»[609].

Сосредоточение напротив предполагаемого места пролома сразу четырех огромных пушек позволяло Ивану Грозному решить сразу несколько вопросов: подавить литовские батареи, обрушить стены и ворота. Для разрушений зданий внутри крепости царем были задействованы мортиры или «пушки огненные», метавшие через стены «огнистые кули» и каменные ядра. Среди всех прочих в описании осады указаны пушки «Ушатые».

Пушки «Ушатые». Бомбард с таким названием было несколько. Часть из них в свое время были свезены под Казань в 1552 г. Летописцы тогда отмечали, что казанские укрепления громили «великие пушки», стреляющие ядрами «в колено человеку и в пояс»; тогда же и была отмечена пушка «Ушатая»[610]. Под Полоцком в 1563 г. было как минимум два орудия с таким названием: «Ушатая большая» и «Ушатая старая». Относительно места их дислокации источники говорят вполне определенно: они забрасывали в Полоцк ядра со стороны реки Полоты и с Ивановского острова. Калибр «ушатых» пушек позже обозначен в разрядах Ливонского похода 1577 г. – «6 пуд» (96 кг ядро).

Пушка Стеновая. Определенные вопросы с расстановкой артиллерии 11 февраля на Ивановском острове возникают у исследователя из-за очевидной описки. В Погодинском I списке говорится о том, что царь «у боярина у Ивана Шереметева Меншова велел поставити две пушки ушатыя да Стеговую», в Эрмитажном списке РКПР – «две пушки ушатыя да Стеновую», в ППВ и ВПЛЗ – «две пушки ушатые болшую да Степанову». Какое же орудие имелось в виду? Ю.В. Анхимюк, при публикации Погодинского I списка исправил «Стеговую» на «Степанову» по тексту ЛЛ и ВПЛЗ[611], и, как мы считаем, допустил неточность.

Осадные мортиры. Гравюра И. Аммана из книги Л. Фронспергера 1573 г.

Упомянутая выше «Степанова пушка» никак не могла стоять на Ивановском острове 11 февраля, ибо спустя два дня она упоминается на другой стороне города напротив Великих ворот. За один день с острова перетащить огромный ствол весом в 16 тонн даже на несколько сот метров и оборудовать позицию для стрельбы технически невозможно, да и незачем. Гигантские орудия не были предназначены для частых рокировок. Скорее всего, ошибку нужно искать в текстах повестей, содержащих форму «Степанову» (ППВ и ВПЛЗ). Как мы предполагаем, в Погодинском I списке присутствует лишь описка: имелась в виду пушка не «Стеговая», а «Стеновая», что характеризует орудие, предназначенное для стрельбы по стенам. Именно под этим названием орудие и фигурирует в Эрмитажном списке РКПР. Подобные названия орудий – «стеновые» – встречаются в описях XVI–XVII вв.

Пушки верховые (мортиры). Источники, выделив только наиболее крупные пушки, больше не упоминают названий других мортир. Мы можем лишь предполагать, что, вероятнее всего, в состав «наряда» под Полоцком входили «пушки верховые», которые принимали участие в походе 1552 г. Например, пушки «Кольчатые», или «Кольцо», вместе с «Ушатой» обстреливавшие Казань[612]. Орудия с таким названием Иван Грозный в 1577 г. включил в состав артиллерии для покорения Ливонских городов: «пушка Кольчатая ядро 7 пуд; пушка Кольчатая новая меньшая ядро 6 пуд; пушка Кольчатая другая ядро 6 пуд» [613]. Из разрядов 1577 г. известны также мортиры, отлитые в конце XV – начале XVI в. итальянским мастером Александром – «8 пушек Алексадровских, ядро по пуду с четью»[614]. Возможно, они также участвовали в Полоцком походе.

Пушки «огненные». Из разрядных записей и летописных повестей известно, что Иван Грозный велел под стенами полоцкой цитадели беспрестанно бить «из верхних пушек из вогненых», чтобы «попытати город зажигати». Первый в России артиллерийский трактат, «Воинская книга о всякой стрельбе» 1620 г., так описывает эти орудия: «Да пушечки ж бывают верховыя или огненныя, в устьях широки, длиною три и четыре ступеней, весу в них бывает по три-четыре контаря, а стреляют из них камеными и огнеными ядры и в приступы дробом, а на подъем их по одной лошади»[615]. Главной задачей «огненных пушек» являлось создание в городе многочисленных очагов пожаров.

Непосредственно по стенам крепости работали стенобитные пищали – длинноствольные орудия на колесных лафетах. Это, прежде всего, отмеченные в разрядных повестях пищали «Кортуна», «Орел» и «Медведь», обстреливающие Полоцк со стороны Двины.

Пищаль «Кортуна» (В Погодинском сп. – «Тортуна», в Эрмитажном сп. РКПР – «Ортуна»). По всей видимости, являлась трофейной, то есть захваченной в Ливонии в ходе победоносной кампании 1558–1560 гг. Картаунами (фр. courtaud, нем. cartauneri) называли в Западной Европе осадные орудия калибром в 25 (полукартауна), 40–50 (картауна) и 100 фунтов (двойная картауна). Скорее всего, «Кортуна» входила в состав ливонской артиллерии, которая была закуплена в Любеке и сосредоточена в резиденции магистра г. Феллине. Андрей Курбский отмечал, что при магистре были «кортуны великия, их же многою ценою из за-моря с Любка, места великаго, от Германов своих достали было (выделено мной. – А.Л.), и вся стрельба огненная многая». Феллинские тяжелые орудия, захваченные в 1560 г., как никогда пригодились для разрушения полоцких укреплений.

Рядом с «Кортуной» полоцкие укрепления бомбардировала пищаль «Орел». Калибр этого орудия определяется благодаря тому, что оно в дальнейшем упоминается в разрядах Ливонского похода 1577 г.: «Пищаль «Орел» ядро пол 3 пуда…» Для пищали калибр в 2,5 пуда (ядро 100 фунтов, или 40 кг) является значительным. «Орел», пожалуй, был самым крупным колесным орудием в эпоху Ивана Грозного. Даже знаменитая большая пищаль «Инрог» А. Чохова, отлитая в 1577 г.[616], была меньшего размера – «всего» 68 фунтов (27 кг).

По своим размерам «Орел» являлся аналогом немецкого тяжелого орудия, которое специфический военный юмор называл «острыми (крутыми) девками» – «Шарфметцен» («Scharfmetzen»), сравнивая тем самым «характер» оружия с женщинами легкого поведения. Согласно трактатам XVI в.[617] калибр таких орудий составлял до 100 фунтов.

Пищаль «Медведь» в установленной за Двиной артиллерийской батарее также была мощного калибра – 40 фунтов (16 кг ядро). Через 14 лет после Полоцкого взятия орудие принимало участие в Ливонском походе: «пищаль «Медведь» ядро пуд…». В 1578 г. орудие планировалось перебросить под Венден, но «Медведь» избежал тогда позорной участи попасть в руки врага[618]. И все же к окончанию Ливонской войны пищаль была уже в руках неприятеля. С 1579-х гг. московский Пушечный двор дублирует военную продукцию, т. е. отливает орудия взамен потерянной артиллерии «с теми же названиями и знаками»[619]. В 1590 г. литейщик Семен Дубинин создал нового «Медведя» такого же калибра. Вместо винграда орудие имеет барельефное изображение медведя, литые фризы и травы[620]. Вероятно, пищаль 1590 г. не сильно по размерам отличалась от своего «прототипа».

«Пищали полуторные и большая». 31 января, до прибытия тяжелой артиллерии царь «…приказал поставити от своего стану пять пищалей полуторных да пищаль болшую, а велел по острогу по всем местам стреляти, из скоторых мест стреляли, и приказал пушкарю Ивану Бартулову[621]».

Размеры и калибр «полуторных пищалей» известны: ядро до 6 фунтов, длина ствола от 4 аршин до полутора саженей, вес около 45–52 пудов[622]. В источниках этот тип орудий упоминается при описании осады Казани в 1530 и 1552 гг. В собрании ВИМАИВ и ВС сохранилась подобная «полуторная» пищаль мастера Богдана из Литвы, отлитая в 1562/63 г. Орудие было найдено в 1805 г. в д. Побарах Виленской губернии вместе с двумя польскими гаубицами 1506 и 1562 г. На ней присутствуют двуглавый орел и надпись: «Иоан, Божией милостию царь и великий князь всея Руссии в лето 7071»[623]. С.Н. Богатырев, ссылаясь на данный экспонат, утверждает, что Полоцкая кампания сопровождалась интенсивной пропагандой символов, выраженной в том, что отлитые накануне похода царские орудия несли изображение двуглавого орла; до этого, по его словам, «такая символика на русских орудиях не появлялась»[624]. Вообще, данное утверждение выглядит странным. Кому должно пропагандировать символы орудие, если доподлинно известно, что в условиях боевых действий строжайше запрещалось подпускать к артиллерии кого-либо постороннего? Да и сам геральдический символ, двуглавый орел, встречается на орудиях, отлитых до и после 1563 г. Появление государственного орла на пищали мастера Богдана, как мы считаем, связано не с пропагандой династических символов, а с традицией и личной практикой этого литейщика: работая ранее в Литве, он всегда отливал на стволах государственные гербы, о чем есть свидетельства[625].

Было бы заманчиво считать, что перед нами единственно сохранившееся орудие Полоцкого похода. Однако, на наш взгляд, это скорее гипотетическое предположение, нежели утверждение. Нет никаких свидетельств участия указанной пищали в кампании 1563 г. Иван Грозный приказал готовиться к походу на Полоцк в ноябре 1562 г., а 23 декабря уже началось движение армии. Вряд ли за месяц мастер смог сделать «образец», отлить, очистить, подготовить и испытать орудие. Полуторных пищалей в XVI в. было множество, они составляли значительную часть артиллерийского парка как в походах, так и в городах. Поэтому правильнее будет сказать, что Полоцк обстреливали полуторные пищали, похожие по конструктивным параметрам на орудие Богдана.

Если в Ливонском походе 1577 г. числилось 19 полуторных пищалей, то в Полоцком походе их могло быть не меньше 40. Воеводы распределяли их вдоль кольца осады – от государева стана, «у Двины реки в березех и на острову»[626]. Причем стрельбой из мелкокалиберных орудий занимались стрельцы, а руководил общим обстрелом пушкарь Иван Бартлов (Бартулов). «И того ж(е) дни из пищалей из полуторных Иван Голохвастов и стрелцы пушкарей литовских и с пушками со острогу збили…»[627]. Всего в источниках упоминаются 8 стрелецких приказов (приборов), названных по именам командиров. Кроме упомянутого Ивана Голохвастова это полки Василия Пивова, Ивана Мячкова, Федора Булгакова, Григория Кафтырева, Богдана Болтина, Романа Пивова, Осана Гурьева. Если предположить, что на каждый пятисотенный приказ[628] приходилось по 5 полуторных пищалей[629], то в итоге как раз и получается заявленная нами ранее цифра 40 – примерно столько их могло быть привезено под Полоцк.

Вместе с пятью полуторными разрядные повести упоминают стреляющую «от государева стана» «пищаль большую». К сожалению, в источниках не приводится никаких данных об этом орудии, и выяснить какие-либо подробности не представляется возможным. К этому времени главная часть артиллерии еще не подошла к крепости, следовательно, речь могла идти о «большой» пищали относительно размеров указанных пяти полуторных. Мы можем лишь предположить, что ее калибр был больше полуторной пищали (6<), но меньше чем проломной осадной (12>), т. е. где-то в пределах от 7 до 10 фунтов.

Кроме полуторных пищалей «по вокнам и бойницам» из-за туров стреляли орудия «лехкого наряда». В летучем листке небольшие орудия обозначены как полевые пушки (Feld Schlangen), полупушки (halbe Schlangen), четвертьпушки (Quartier Schlangen), фальконеты (Falconeten)[630]. Согласно русским источникам, в состав легкой артиллерии времен Ивана IV Васильевича могли входить «вальконейки» (фальконеты калибром до 2 фунтов), «семипядные», «девятипядные» (от 2 до 4 фунтов), скорострельные (до 1 фунта), сороковые (от ½ до 2 фунтов), затинные пищали (до ½ фунта) и тюфяки[631]. Андрей Курбский называл такие орудия «польными»; они часто сопровождали пехоту и конницу в походе[632]. Мы полагаем, что под Полоцком их могло быть собрано до 60–70 штук.

Таким образом, вырисовывается следующая примерная роспись наряда на Полоцк:

«Большой наряд»: Б. в. кн. М.П. Репнин, 5 голов, 720 «людей у наряду».

– 4 гигантские пушки (ядра от 10 до 20 пудов);

– 36 «верховых» и «огненных» пушек (от 1 до 8 пудов);

– 3 крупнокалиберные пищали (от 40 до 100 фунтов).

«Середний наряд»: в. М.И. Вороной (Воронцов) Волынский, 3 головы, 413 «людей у наряду».

– до 6 пищалей (ок. 7-10 фунтов);

– ок. 40 полуторных пищалей (6 фунтов).

«Лехкой наряд»: в. Б. Сукин, 2 головы, 300 «людей у наряду».

– ок. 60–70 мелкокалиберных пищалей (до 4 фунтов).

Всего: ок. 150 орудий, посошных людей ок. 30 000-33 000 ч.

Конечно же, наши выводы весьма приблизительные. Отсутствие росписи артиллерии в КПП и РК ПР затрудняет атрибуцию тех или иных орудий, заставляет оперировать поверхностными данными, выдвигать предположения. Тем не менее на основании имеющихся источников нам удалось вычислить и обосновать примерную численность «государева огнестрельного наряда» в 150 стволов.

Наличие в осадном войске такого количества артиллерии для города с преимущественно деревянно-земляными укреплениями означало скоротечное падение. Сотни ядер сделали свое дело.

Какими же снарядами русские обстреливали Полоцк? Существует ряд документов – описи боеприпасов 1555–1582 гг., по которым можно узнать типы снарядов, существовавших во времена Ивана Грозного. Это дроб (сеченый свинец, каменная крошка), ядра свинцовые (или «свинцом обливаные»), железные, каменные и «огненные». Точно такие же снаряды громили в 1552 г. Казань.

Можно себе представить, какой силы была бомбардировка Полоцка: мелкий и средний «наряд» бил «по вокнам» и зубцам стен, не давая возможности противнику отвечать («пушкарей литовских и с пушками со острогу збили»); большие стенобитные орудия проламывали стены насквозь («Городская же стена не удръжашеся, но и в другую стену ядра прохожаше»[633]), а мортиры забрасывали тучи огненных ядер, которые проламывали крыши и перекрытия зданий, вызывали пожары и уничтожали литовцев в укрытиях.

Бомбардировка новыми снарядами произвела колоссальное впечатление на современников. В летучем листке 1563 г. говорится о том, как московит стрелял «предметами, которые и метать невозможно, и бросал огонь, что кажется невероятным, и проч.»[634].

После взятия Полоцка в Италии появилось сообщение, что будто бы в составе огромного войска «московитов» были английские и немецкие пушкари, которые своим огнем из орудий принудили город к сдаче[635]. Вероятно, итальянскому анониму были знакомы проникающие в Европу через дипломатов и путешественников сведения о стремлении российских государей организовать артиллерию по иностранному образцу. О том прямо писали, в частности, и Марко Фоскарини, и Франческо Тьеполо[636]. Сведения о вербовке специалистов огнестрельного дела из-за рубежа и наборе в пушкари из числа «полонянников» подтверждаются и русскими источниками[637]. Наконец, самую большую пушку в царствование Ивана Васильевича, «Кашпирову пушку», отлил немец Каспар Ганус, впоследствии ставший учителем известного литейщика Андрея Чохова. Так что наличие в войске, по крайней мере, немецких и итальянских артиллеристов вполне могло быть. По поводу присутствия иностранных специалистов в записях КПП коротко отмечено: «Да велел (государь. – А.Л.) зделати размыслу и фрязом (выделено мной. – А.Л.) щиты, с которыми итти перед туры и туры за ними ставити». То есть документ вполне определенно говорит, что некий мастер («розмысл» – Эразм?) и итальянцы-«фрязы» принимали участие в осадных работах.

Информация относительно европейских специалистов в рядах «московитов» позже тревожила и самого Сигизмунда III. В первом письме к английской королеве Елизавете король заявлял, что не может дозволить английским мастерам «плавание в Московию», так как московит «легко будет в одно и то же время выделывать в самой варварской стране его все те предметы, которые требуются для ведения войны и которых даже употребления до сих пор там не знают»[638]. В письмах 1568 и 1569 гг. Сигизмунд отмечал, что враг «чрезвычайно преуспел в образовании и в вооружении и не только в оружии, в снарядах и в передвижении войск», «ежедневно усиливается по мере большого подвоза к Нарве разных предметов, так как оттуда ему доставляются не только товары, но и оружие, доселе ему неизвестное, и мастера и художники: благодаря сему он укрепляется для побеждения всех прочих (государей. – А.Л.)»2. Несомненно, что сам король был поражен, как, впрочем, и многие его современники, числом и размерами московитских орудий под Полоцком.

В качестве заключения можно отметить, что «огнестрельный наряд» 1563 г. являлся самым мощным из когда-либо собранных. И Казанский 1552 г., и Ливонский 1577 г. походы уступают по своим масштабам Полоцкому.

Еще в XV столетии бургундским герцогом Карлом Смелым артиллерия была метко названа «ключом от городов». Эти слова в очередной раз подтвердила осада 1563 г.: ключевую роль в «Полоцком взятии» сыграл «огнестрельной наряд».

Русские пушки под Ревелем в 1570–1571 гг

Когда в Стокгольме стало ясно, что Ливония вот-вот падет под ударами «Московита», король Эрик XIV принял решение отнять в свою пользу крепость Ревель, которая все более склонялась к переходу в подданство к польскому королю. И 4 июня 1561 г. Ревель сдался шведским войскам под командованием Горна, Ларссона и Брусера. Комендант фон Ольденбокум (защитник Вайсенштайна) сдал крепость за 6000 гульденов[639]. Между тем на Ревель имел свои планы царь Иван Васильевич Грозный.

Как известно, в 1570 г. царь торжественно возвел в «короли ливонские» своего голдовника – принца Магнуса Голдштейнского. План создания вассального для России Ливонского королевства уже подразумевал в себе неизбежную войну со Швецией. Планируемый поход герцога Магнуса на Ревель (Колывань) должен был установить контроль над Эстляндией.

Воспользовавшись заключенным с Речью Посполитой перемирием, Иван Грозный решил бросить силы на шведскую часть Ливонии, ключевым городом которой был Ревель. Мятеж гофлейтов Клауса Курселя летом 1570 г., в ходе которого наемники захватили ревельский замок под тем предлогом, что шведский король задолжал жалованье за несколько месяцев, не мог не убедить вассала русского царя герцога Магнуса, что в Ревеле есть недовольные шведской властью. Крупный морской порт был лакомым куском – с его захватом русские подрывали шведскую торговлю.

По плану российского командования кампания 1570–1571 гг. должна была вытеснить шведов из Ливонии. Помимо Ревеля удар предполагался по Леалю и Вайсенштайну.

Ввиду того, что Ревель был одной из крупных крепостей Ливонии, предполагалось склонить город путем присяги Голштейнскому герцогу Магнусу. Крупных сил для занятия крепости не было выделено. Как отмечает И.Б. Бабулин, посылая в поход всего двух своих воевод, царь «был уверен в успехе и отправлял на Ревель не осадную армию для овладения крепостью, а всего лишь будущий городской гарнизон»[640]. Однако ревельцы решили сесть в осаду.

Согласно ревельской «Артиллерийской книге», начатой в 1559 г., на вооружении крепости стояли 240 орудий (короткоствольные «Steinkatze», мортиры, шланги, фальконы, фальконеты, серпантины, серпантинеллдо, поттхунде (тюфяки), гаковницы, доппельгаковницы и 99 ручных мушкетов [641].

Особой изящностью и высоким качеством выделялись орудия мастеров Корта Хартманна[642] и Карстена Миддельдорпа. Если первый отливал для ревельского магистрата пушки в самом Ревеле, то второй литейщик делал на заказ в Любеке. До наших дней в собрании ВИМАИВ и ВС хранится орудие «Ревельский лев» (Инв. № 09/22), отлитое Миддельдорпом в 1559 г. по заказу ревельских властей. Торель ствола выполнена в виде бюста человека. Составитель первого путеводителя Артиллерийского музея Н.Е. Бранденбург отмечал, что, скорее всего, литейщик изобразил себя. Вслед за ним Л. Антинг также предполагала, что это автопортрет литейщика. Археолог К.В. Шмелев выдвинул версию, что, вероятнее всего, мастер изобразил царя Ивана Грозного[643] – головной убор похож на шапку Мономаха, а вокруг шеи просматриваются бармы.

Его версию поддержал английский ученый Сергей Богатырев. В статье «Bronze Tsars: Ivan the Terrible and Fedor Ivanovich in the Decor of Early Modern Guns»[644] он привел сравнительный анализ шапки Мономаха и шапки на пушечном декоре. Историк отмечает, что изображение в некоторых местах (завитые усы и особенно ромбовидный орнамент на бармах) явно зависит от гравюры Эрхарда Шона, который задал стандарты изображения московского князя европейскими мастерами. Общие черты лица (вытянутое лицо, длинный нос, борода) также следуют гравюре Шона. Следует учитывать, что у нас нет достоверных прижизненных изображений Ивана, выполненных в России. Создатель изображения на «Ревельском льве» стремился представить не столько точный индивидуальный портрет Ивана, а скорее образ грозного завоевателя.

О создателе «Ревельского льва» мастере Миддельдорпе известно, что он работал в Любеке с 1548 г. (отливал колокола в Данию), а скончался в 1561 г. Вспомним, что пушки в Любеке заказывал для войны магистр Ливонского ордена – они были привезены в Феллин, а в 1560 г. все любекские орудия достались войскам Ивана Грозного.

Таким образом, к 1570 г. Ревель, он же Колывань, был прекрасно вооружен артиллерией и основательно защищен толстыми стенами, высокими башнями, глубокими рвами, крутыми валами и ронделями.

Войско герцога Магнуса, подошедшее к Ревелю, практически не имело артиллерии: «Да изо Пскова велено отпустить с королем Арцымагнусом четыря пищали полуторных со всем с нарядом и с колесы, а к пищали по триста выпусков»[645]. Четыре орудия до 6 фунтов калибром, конечно же, ничего не могли сделать не только с каменными стенами, но и с укреплениями на валах. Ревельцы знали, что у осаждавших не было осадной артиллерии. Герцог Магнус, голдовник царя, писал магистрату, что царская артиллерия скоро прибудет: «Вас обнадеживали из Нарвы и других городов, что царь-де пришлет только 4 мортиры и 2 картауны; я, в свое время, доберусь до тех, кто распространил такой слух; Ревель же ошибается, полагая, что царь не пришлет еще более»[646].

2 сентября установленные на горе полуторные пищали стали обстреливать 6-фунтовыми ядрами, которые не могли причинить сколь-нибудь серьезного вреда стенам и башням.

12 января 1571 г. отмечено прибытие русского отряда (кн. Ю.И. Токмакова) «с тяжелыми орудиями и мортирами», которые через день с оборудованных позиций стали делать первые пристрелки, выпуская ядра «от 16 до 25 фунтов, а также и в 6 фунтов; но убитых, кроме одного стрелка на валу и двух бедных женщин, родных сестер, которых одним выстрелом убило на печи, не было»[647]. Через три дня установленная у Глиняных ворот у Блейхберга батарея мортир начала забрасывать огненные шары в город. Однако прибытие тяжелой осадной артиллерии не решило вопроса взятия города. Обстрел самых крупных орудийных башен Толстая Маргарита и Больших Морских ворот не дал результата – ядра не смогли пробить толстые стены. Огненные снаряды также не смогли поджечь город – «пожарные» команды ревельцев вовремя засекали падения зажигательных ядер и тушили их.

Не сломила сопротивление ревельцев и чума, эпидемия которой вспыхнула зимой. К марту 1571 г. для Магнуса и русских воевод стало очевидным, что с имевшимися силами взять столь крупную цитадель не представляется возможным. 16 марта осаждающие сожгли лагерь и отошли.

Русские пушки под «белыми стенами». Падение Вайсенштайна

Артиллерия под командованием князя Ю.И. Токмакова вновь выдвинулась в 1572 г. в Ливонию под крепость Пайду – так в русских источниках называли Вайсенштайн. Согласно разрядной книге «государь царь и великий князь ходил в вотчину свою в Великий Новгород, а из Новагорода Великово пошол зимою для своево дела и земсково на ливонские немцы, а взяли тем походом город Пайду[648]. Вместе с Токмаковым в артиллерию были назначены В.Ф. Ошанин и 7 голов «у наряда» (С.Ф. Нагой, З.И. Сугорский, И.Г. Зюзин, В.И. Молчанов, И.П. Новосильцев, М. Горский, П.Г. Савин Большой).

Не зная замыслов русского командования, подданные шведской короны в Ливонии решили отвоевать Оберпален, в сторону которого 16 декабря 1572 г. выдвинулся отряд рейтар и кнехтов из 72 «фанов» (подразделений в несколько десятков человек) под командованием Клауса Акезена, с двумя картаунами и боезапасом из пороха и свинца. Однако отряд дошел только до Ниенгофа, что в 5 милях от Ревеля. Первые известия о вторжении русских, как говорят ливонские хронисты Б. Рюссов и И. Реннер, не внушили опасений – шведы предполагали, что отряды «московитов» были малочисленны. Развертывание русской армии с крупной артиллерией было полной неожиданностью – комендант Вайсенштайна Ганс Бойе легкомысленно отправил навстречу ревельским картаунам «почти всех кнехтов» – 500 человек, тем самым ослабил гарнизон замка[649].

Вскоре под Вайсенштайном появились многочисленные русские полки, и достаточно было увидеть калибры и размеры русских пушек, чтобы понять: замок был обречен. Единственное, на что надеялись защитники, так это на помощь извне.

Заболоченная слегка подмерзлая земля вокруг «Пайды» (так называли Вайсенштайн в русских источниках) не давала возможности развернуть войска. Сосредоточенный огонь русских «картаун», бивших в течение шести дней, сделала бреши в замке, после чего 1 января 1573 г. начался штурм: «И взя Пайду не во многи дни и немец изсече всех, и на огне жгоша. И тут у приступа убили ближнего царева и думнаго дворянина Малюту Скуратова. А взяша город на Васильев вечер»[650]. Гибель царского любимца вызвала гнев царя, «и многих немець погуби лютой смертию»[651].

В Пайде-Вайсенштайне трофеями русских стали 71 ствол медных и железных орудий (включая гаковницы и дробовые пищали). Все – небольшого калибра до 7 фунтов.

11 января русским отрядом был взят Ниенгоф, а в нем, помимо пленных кнехтов, – две новые ревельские картауны, которые пополнили состав государева наряда. Далее пал Каркус: «А под Каркус государь царь и великий князь отпустил ис-под Пайды же голдовника своего Арцымагнуса короля да воевод князя Петра Тутаевича Шейдякова да боярина и воеводу Микиту Романовича Юрьева». Осадной артиллерией командовал человек опытный в своем деле – князь Юрий Иванович Токмаков.

После взятия Вайсенштайна русские отряды разошлись по Западной Ливонии, наводя страх на присягнувших шведской короне жителей. Жители Ревеля вновь увидели «московитских» всадников, которые приходили под город. Но отсутствие артиллерии показывало, что на этот раз осаждать Ревель русские не собирались – наличие артиллерии в войске не зафиксировано. Разрядная книга говорит, что под непокорный город ходил Саинбулат Бекбулатович с шестью полками.

Спустя несколько дней русское войско ждала неудача. «Послал царь и великий князь Иван Васильевич воевод своих в Немецкую землю под Коловерь князя Ивана Федоровича Мстисловского да князя Ивана Андреевича Шуйского с товарищи. И грех ради наших воевод побита многих, а князя Ивана Мстословского раниша, а князя Ивана Андреевича Шуйского не сыскаша: безвестно несть. А дворян многих побита, дву Васильев Салтыковых-Глебова да Львова. И иных таких многих побита грех ради наших»[652]. Сражение состоялось 23 января под Лоде (Коловерью). Как сообщает Разрядная книга, «у воевод с немецкими людьми дело было под городом под Коловертью, и тогды государевых воевод побили и убили на бою государева боярина князя Ивана Ондреевича Шуйсково, а князя Ивана Федоровича Мстисловского да Михаила Яковлевича Морозова ранили, и дворян и детей боярских и стрельцов многих побили». Подробности сражения от нас ускользают, но судя по гибели кн. И.А. Шуйского и ранении главного воеводы князя И.Ф. Мстиславского и М.Я. Морозова, крепко досталось передовым частям беспечного отряда.

Судя по всему, шведы в ходе сражения захватили полковую артиллерию. Сведения о ней имеются в «посольских речах» на переговорах с цесарцами. «А под те городы посылал государь легких людей с легким нарядом. И тогды немцы взяли у нашего государя наряду две полковых, да скорострелную, да 3 затинных»[653].

Ответные попытки шведов захватить Везенберг и Толсборг (февраль-март 1574 г.) закончились неудачей.

Поход на Ревель 1576–1577 гг

В начале 1575 г. русскими войсками был взят Салис, после чего началась подготовка к походу на сильно укрепленный Пернов (Пернау). Летом 1575 г. крупная армия под командованием Семиона Бекбулатовича и Н.Р. Юрьева с 13 воеводами выступила «в Ливонскую землю к немецкому городу к Пернову з большим нарядом». Артиллерией, сосредоточенной у Везенберга, командовал «воевода князь Юрьи Иванович Токмаков»[654]. Послание из Пернова к Данцигу перечисляет артиллерию «московитов»: 74 больших орудия, 9 мортир и 4 картауны (74 stucke geschutzes, neunfeurmoerservnd 4 dubbelten Cartowen»)[655].

27 июня русские подошли к Пернову. По словам Б. Руссова, Московит «обвел его окопами и стал обстреливать». Традиционно русские пушкари использовали мортирные «огненные ядра», которые произвели множество пожаров в городе. Несмотря на то что пять приступов были отражены, но положение защитников было безнадежным. Город сдался 9 июля. В Пернове трофеями русских стали 30 орудий, среди которых мощное орудие, позже фигурировавшее в русских документах как «Змей Перновский». После Пернова сдались Гельмет, Эрме, Руйен и Пуркель.

В следующем, 1576-м, году началась подготовка к походу на Ревель. По словам жителей Ревеля, у Пскова был сосредоточен отряд в 16 000 чел.[656].

По русским данным, пунктом сбора являлся Новгород, «а срок приговорили учинити за неделю до Рождества Христова». По указу Ивана Грозного были подготовлены запасы пороха и артиллерии. Согласно разведданным ревельцев, осадной наряд насчитывал 44 орудия, среди которых выделяются следующие пищали и пушки: «Молодец» – 60 ревельских фунтов, «Свиток» – 60 фунтов, «Соловей» – 52 фунта, «Гладкая» (Glacki) – 36 фунтов, «Певец» – 10 футов, «Лев» – 10 фунтов, полуторные – по 15 фунтов[657]. Калибр некоторых орудий значительно преувеличен, но в названиях перечисленной артиллерии сомневаться не приходится – в разрядных записях сохранилось упоминание о транспортировке первого орудия: «У наряду воеводы князь Микита Борисович Приимков Ростовской да Дмитрей Иванович Обиняков Вельяминов да дьяки Терентей Лихачов да Михайло Савин; у наряду же писменые головы по росписи с Москвы князь Иван князь Михайлов сын Елецкой, да Онанья Марков сын Бутурлин, да Демид Осинин сын Травин, да Иван Григорьев сын Милюков. Да у пушки у «Молотца» был голова Борис Тимофеев сын Ординцова (выделено мной. – А.Л.), а у посохи были головы з Борисом и у пушки князь Борис Шеховской, да князь Данило Мосальской, Иван (да Иван Э.) да Воин Григорьевы дети Милюковы»[658].

Итак, самым крупным орудием (бомбардой?) был «Молодец» – под его транспортировку отдельно отводился голова Одинцов с отрядом посохи. К 28 января были установлены батареи, 800 туров и 31 блокгауз, после чего началась бомбардировка стен Ревеля, длившаяся 6 недель. В день в сторону крепости выпускалось до 300 ядер. Если сведения о количестве туров верны, то расчет показывает, что численность осаждавших могла насчитывать до 8000 чел. (из прежних крупных осад Казани 1552 г. и Полоцка 1563 г. мы знаем, что по нормам каждые 10 воинов должны были сделать «по одному туру»).

По словам Балтазара Руссова, один из пойманных «языков» подробно знал об артиллерии «московитов»: стоявших у Ревеля орудий насчитывалось до 46, на два ствола больше, чем по разведданным ревельцев.

Обратимся к одному из оригинальных изданий хроники Руссова 1584 г. («Chronica. Der Provintz Lyfflandt, darinne vermeldet werdt»), поскольку перевод несколько искажен в перечислении «московитских» орудий. Так, термин «Muerenbrecker» был переведен как «таран» («Кроме того там было 4 тарана, которыми бросали каменные массы в 225 фунтов»). Создается впечатление, что речь идет о каких-то метательных машинах. В реальности же имелись в виду пушки-стеноломы, бомбарды[659].

Итак, Б. Руссов приводит показания пленного:

«Во-первых, у них имелись 3 орудия, которые стреляли ядрами в 52 и 55 фунтов. Также было 6 орудий, из которых стреляли ядрами в 30, 25 и 20 фунтов.

Помимо этого, у них были 4 стеноломных орудия, из которых бросали каменные снаряды в 225 фунтов весом. Эти проломные орудия использовали не так часто, поскольку по ревельским стенам, защищаемым высокими валами и ронделями («derhogen Wellen vnde Rondellen»), нельзя было стрелять.

Были и 15 орудий с ядрами в 6, 7 и 12 фунтов. Для каждого орудия было изготовлено по 700 ядер; но неизвестно, употреблены ли были они все.

Было там еще 5 орудий, которые стреляли небольшими ядрами.

Кроме того, там еще были: во-первых, две большие мортиры, из которых, подобно 4 стеноломам, стреляли каменными ядрами в 225 фунтов; для этих двух мортир и 4 стеноломов было приготовлено 2000 каменных снарядов; из двух мортир одна при выстреле разорвалась на куски перед замком, точно так же разрывались и многие другие орудия. Кроме того, было еще пять мортир, из которых стреляли меньшими каменными ядрами; для них было приготовлено 1500 ядер, кроме сделанных в лагере.

Также было еще 6 мортир, из которых стреляли огненными ядрами, коих было 2500. Все ли они были использованы, этого он (пленный) не знал»[660].

Ревель был снабжен мощными укреплениями – валами, рвами, ронделями, стенами и башнями, а также «прекрасной королевской артиллерией из цельных и половинных картаунов, шлангов и осадных орудий». Ревельская разведка отмечала, что порох для орудий постоянно «московиты» подвозили из Вайссенберга, Феллина, Дерпта и Вайсенштайна.

Русские пушкари традиционно использовали огненные ядра для создания очагов пожаров (до 2000 шт., как говорили ревельцы, упали на территорию города). Однако грамотно организованная комендантом Горном дисциплина позволяла справляться с падающими с неба неприятными сюрпризами: специально выделенные команды разъезжали по городу и тушили бычьими шкурами и навозом. Ревельцами отмечено, что когда крестьяне били по снарядам дубинами, они разлетались фейерверками в разные стороны (речь, вероятно, шла о начиненных горючим составом ядрах, которые были описаны Шерифи в 1550 г. и венденцами в 1578 г.)[661].

Крепкие ревельские стены выдержали обстрелы. Батареи ничего не могли сделать с 6-этажной (46 м) башней Ревеля «Кик-ин-де-Кек» (Kyk in de Koken – букв, «загляни-ка в кухню»), имевшей толщину стен почти 4 м[662]. В 1577 г., готовясь к приходу «московитов», ревельцы на эту башню подняли тяжелое орудие весом почти в тонну (968 кг), отлитое в свое время литейщиком Хинриком Хартманом. С помощью такой пушки можно было удачно обстреливать русский лагерь и подавлять артиллерийские батареи. В свою очередь надежные стены 46-метровой башни защищали расчет от ядер.

Артиллерия так и не смогла сделать бреши, хотя о ее усердной «работе» в этом направлении свидетельствуют вмурованные в стену башни каменные ядра 1577 г. Обстреливаемые русскими Большие Морские ворота и Толстая Маргарита также устояли – они имели более толстые стены в 4,71 м и ни разу не были пробиты. Пролом был сделан только в «Кик-ин-де-Кек», но из-за ронделя, защищавшего башню, брешь была образована на высоте, и штурмующая пехота не могла туда залезть.

В ответ из крепости на русские батареи прилетали также ядра немалых размеров. Крупнокалиберные орудия башен «Кик-ин-де-Кек» и «Толстая Маргарита» обстреливали русские позиции с запредельной для русской артиллерии дистанции, а подавить многочисленные пушки на стенах и башнях русским пушкарям было не под силу. В феврале метким выстрелом ревельского канонира был смертельно ранен в ногу воевода И.В. Шереметев, поклявшийся государю либо взять город, либо умереть.

Несмотря на обложение Ревеля с суши, полностью блокировать крепость русским воеводам не удалось. С моря (а оно очистилось от льда уже в феврале) в город постоянно поступали провизия и припасы. Единственным успехом русских в марте (11 февраля) было сожжение нескольких ревельских кораблей в гавани с помощью зажигательных снарядов. 13 марта воеводы сожгли свой лагерь и отступили. Ревель оказался не по зубам русскому войску. По словам Пискаревского летописца «послал царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии под Колывань воевод князя Федора Ивановича Мстисловского с товарищи. И воеводы под город пришли и по городу били, и стояли много время и война велика была, а град крепок и запасен всем, понеже пришло море под стену его. И тут убиша боярина Ивана Меньшове Васильевича Шереметева и иных от дворян и детей боярских. И видя воеводы, что град тверд, и пошли прочь»[663].

Хорошо укрепленный Ревель оказался не под силу русской артиллерии.

Русская артиллерия в борьбе за Ливонию в 1577–1583 гг

Нелишним будет сказать, что Ливония – эта небольшая по площади страна, в фортификационном плане была достаточно защищенной. Опорных пунктов – рыцарских замков – насчитывалось более ста пятидесяти. Мощные оборонительные сооружения из стен и башен в один, в два и в три пояса, а также множество орудий имели большие города-крепости – Ревель, Рига, Феллин, Нарва, Нейшлос, Нейгауз, Пернау, Кирпне и Дерпт. Для захвата таких крупных, почти неприступных цитаделей требовался парк крупнокалиберных («проломных») орудий, способных крушить каменные стены и зажигать здания.

На начальном этапе войны в Ливонии русские войска с помощью «большого стенобитного и верхнего наряду» захватили до 20 рыцарских замков. Крупные цитадели, в том числе Дерпт и Феллин, пали, прежде всего, от огня русской артиллерии, в них было захвачено огромное количество пушек.

Летом 1577 г. русская армия во главе с царем выступила в Ливонский поход. Всего с «государем бояр, и дворян, и детей боярских, и стрельцов, и казаков, и тотар» было 19 416 человек. Помимо этого были набраны для посошной службы крестьяне: «А посошных людей под тот весь наряд 8600 человек пеших да 4124 человека конных; и обоих, конных и пеших, 12 724 человека»[664] (по факту 12 430 чел.). Такое количество посохи объяснялось числом осадных орудий, которые должны были испытать твердыни ливонских крепостей. Согласно Разрядной книге, Иван Грозный сам «пометил» наряд (т. е. отобрал для похода): «пищаль «Орел» – ядро полтретья пуда и пищаль «Индрог» – ядро семьдесят гривенок, пищаль «Медведь» – ядро пуд, пищаль «Волк» – ядро пуд, пищаль «Соловей московской» – ядро пуд, пищаль «Аспид» – ядро 30 гривенок, две пищали «Девки» – ядро по 20 гривенок, две пищали «Чеглик» да «Ястробец» ядро по 15 гривенок, две пищали «Кобец» да «Дермблик» ядро по 12 гривенок, две пищали «Собака» да «Лисица» – ядро по 10 гривенок, деветнатцеть пищалей полуторных – ядро по 6 гривенок, две пищали скорострелных с медеными ядры по гривенке, пушка «Павлин» – ядро 13 пуд, пушка «Кольчатая» – ядро 7 пуд, пушка «Ушатая», которая цела, ядро 6 пуд, пушка «Кольчатая» новая (меньшая) ядро 6 пуд, пушка «Кольчатая» старая – ядро 6 пуд, пушка «Кольчатая» другая старая – ядро 6 пуд, пушки верхние «Якобовых» – ядро по 6 пуд, пушка «Вильянская» – ядро 4 пуда, восмь пушок «Олександровских» – ядро по пуду с четью; и всех – 36 пищалей да 21 пушка».

Первой жертвой русского похода стал Ваяк (Влех). 16 июля передовые русские отряды подошли к крепости. Со стен было сделано несколько выстрелов в сторону русских, но при подходе основных сил стало ясно, что сопротивляться бесполезно. Коменданту Павлу Бобринскому был поставлен ультиматум: «А не отворишь нам города сесь час и дворенина нашево Ондрея в город не пустишь, и вам от нас милости не будет»[665]. После этого город открыл ворота. Согласно росписи, артиллерии было немного: «На городе же две пищали полуторных в станкех на колесех, две пищали полковых грановитых невеликих, три пищали скорострелных со въскладинами, одна попорчена, да деветь ядер свинцовых. Да на городе же на деревяной стене пищаль невелика полковая грановитая на колесех». Для усиления крепости царь повелел в «прибаку» «привесть пищаль полуторную новово литья». Гарнизон взятой крепости составили 30 детей боярский, 40 стрельцов и два пушкаря.

Далее последовала сдача Люцина (Лужи), где окольничему Василью Федоровичю Воронцову велено оставить «пищаль полуторную да тутошнево наряду четыре пищали больших, да 6 пищалей малых, да 43 пищали затинных, а зелья и ядер велел государь оставить по наряду»[666]. После капитуляции Резекне стало уже понятно, что столь грозный огнестрельный наряд, среди которого числились большие бомбарды, может не пригодиться и вовсе. В Резекне помимо 7 пушкарей царь велел оставить «на время» основную часть тяжелых пушек-бомбард: самую крупную в походе пушку «Павлин», «Кольцо» (та, которая «середняя»), «Кольцо», которая «меньшая старая», «Кольцо» «меньшую старую же другую», «Скоропею», а также взятую в Лудзене пищаль «Полонянку лужскую», 2 пищали скорострельные, «пушку Вильянскую верхнюю»[667].

Капитуляция Динабурга (Невгина) добавила в арсенал Ивана Грозного 7 пищалей медных, 3 пищали железных скорострельных, 104 пищали затинных, 18 бочек пороха – 50 пудов, 1000 ядер, 50 прутов свинца. Для усиления з состава огнестрельного наряда «в прибавку» были оставлены 2 пищали полуторные. Позже из Невгина в следующую капитулировавшую крепость Крейцбург было перевезены 10 затинных пищалей и пищаль медная калибром в 3 гривенки. В последнем городке артиллерия, помимо привезенных из Невгина, составила 8 пищалей затинных и пищаль полуторную.

Гарнизон Сесвегена (Чествина) попытался сопротивляться отряду окольничего и воеводы В.Ф. Воронцова и Б.Я. Бельского. Русские воеводы 20 августа стали «по городу бить из наряду, и немцы почали из города метатца». К утру под стены подошла тяжелая артиллерия, и вскоре появился сам царь, «и велел государь бить из наряду по городу»[668]. Жители Чествина в итоге открыли ворота. В Разрядной книге отмечено, что грозный царь «за их грубость, что они (против государя) стояли, и велел их по кольям сажать, а иным свою государеву милость показал и живот дал, а велел их роспродать тотаром и всяким людям в работу». Из артиллерии в городе были оставлены 4 пищали медные, 30 пищалей затинных, пушка железная верховая и тюфяк.

26 августа к Столбину вместе с воеводами был отправлен сведующий в артиллерийском деле Остафий Пушкин (один из управляющих Пушечным приказом), с которым были присланы 2 двадцатифунтовые пищали «Девки», (по 50 ядер на ствол), пищали «Собака» и «Лисица» (по 50–80 ядер на ствол), 2 пушки верхние «Александровских» (по 30 ядер каменных на ствол). Гарнизон Столбина не стал испытывать судьбы и открыл ворота.

На следующий день был взят и разорен Голбин, а крепостной наряд в составе 2 пищалей сороковых медных «на колесех» («одна 12 пядей, а другая 10 пядей»), медной пищали «Волконей» 7 пядей в длину, 2 тюфяков железных, пищали железной, 2 пищалей железных, тюфяка («полуторы пяди») и 77 пищалей затинных был перевезен в Чествин.

Гонец, прибывший в государев стан, доложил, что сдалась ливонская крепость Берзон (Борзунь), чье вооружение составило 11 пищалей скорострельных, 13 пищалей затинных и тюфяк, 5 пудов пороха, 400 ядер железных и свинцовых, 170 ядер к затинным пищалям. Тут же из захваченной Канцлемызы в Берзон были привезены 5 пищалей скорострельных со вкладнями (казнозарядных), 5 пищалей затинных гладких, 5 самопалов шведских, 4 «пищали з змейками, да две пары самопалов малых, да 3 лукошка зелья, да 200 ядер свинцовых»[669].

Во взятом Кокенгаузене (Кукосе) (гарнизон которого также поспешил сдаться) русскими трофеями стали 8 медных пищалей больших и средних по 4 гривенки ядро, 2 пищали скорострельные, 5 тюфяков, 57 длинных затинных пищалей и 12 коротких, 12 ручниц. Из состава государева наряда «в прибавку» оставлено 5 пищалей полуторных, а из капитулировавшей Кирпне (Керепети) в Кокенгауз велено прислать «долгую (т. е. длинноствольную) пищаль». На временное хранение в Кокенгаузе оставлены пищаль «Кобец» и «Дермлик». «А зелья в городе 60 бочок, а в них 400 пуд, да 10 бочок серы горячее, а в них 30 пуд, да к тому в прибавку, оставлено 100 пуд зелья; и всево в Куконосе зелья 500 пуд». Московских пушкарей для обслуживания городового наряда оставлено 5 человек, да из Пскова велено было снарядить 15 человек[670].

28 августа открыла ворота небольшая крепость Эрль (Ерль), вооруженная 3 пушками медными и двадцатью затинными пищалями. Пороха в городе захвачено очень мало – 12 кг, поэтому из состава государевой пороховой казны было доправлено 30 пудов[671].

Практически в тот же день русский отряд вступил в Леневард и захватил пищали полуторную и скорострельную «со всеми запасы», 2 пищали медные да 12 пищалей затинных и 100 пудов пороха.

1 сентября настала участь Вольмара (Володимерца). Маленький ливонский гарнизон поначалу хотел защищаться, но увидев, как русские стрельцы готовят «лесницы и щиты и примет», сдал город. На стенах крепости и в арсенале оказались по росписи 12 больших и малых пушек, 15 затинных пищалей, 10 пищалей скорострельных, 27 бочек пороха, 247 ядер железных, 50 ядер каменных, что «свинцом обливаны», 200 простых каменных ядер. В «прибавку» в Вольмаре оставлено 300 пудов пороха и 3 пушкаря, а из Пскова в ливонскую крепость командированы 12 пушкарей и 8 воротников, 3 сторожа, 2 кузнеца, 2 плотника.

В отличие от других ливонских крепостей, Венден (Кесь) решил обороняться до конца. Гарнизон пустил русских в плохо защищенный Нижний город, но когда воеводы кн. И.И. Голицын и В.Л. Салтыков пытались проникнуть в Верхний город, здесь их ждало упорное сопротивление: «И немцы с ними бой учинили, а в город не пустили их. И на том бою детей боярских и стрельцов многих побили и самово Василья Салтыкова ранили ис пищали по руке». Все переговоры о сдаче «Вышгорода» закончились ничем. И даже такие устрашающие действия, как сажание на кол взятых под Володи-мерцом немцев, не поколебали желание жителей биться до конца. Тогда «государь велел приступать и привесть наряд». Три дня жестокой бомбардировки сделали свое дело: огнестрельный наряд «город весь розбил, а у Вышегорода все стены розбили»[672]. Видя, что падение Вендена неминуемо, жители сожгли свое имущество, «а сами замуравилися в полатке з женами и з детьми, а под себя подкатили в погреб зелья, и то зелье под собою зажгли на утреной зоре, и полатку розорвало, и немец многих побило, а иных многих живых повыметало».

Артиллерийскими трофеями стали пушка дробовая, 8 пищалей девятипядных, 4 пищали полуторные, 2 пищали семипядные, 79 пищалей скорострельных, 100 ядер к затинным пищалям. После большого взрыва в погребе осталось только 5 пудов пороха. По указу Ивана Грозного велено привезти в Венден 300 пудов зелья, 300 ядер ко всем пищалям. Часть боеприпасов должны были быть еще привезены из Феллина. Городовой наряд должны были обслуживать 5 московских и 13 псковских пушкарей.

При подходе к Раненбургу (Ровному) передовых отрядов от языков были получены сведения о защитниках крепости – 140 солдат, 40 вооруженных горожан, а также «7 пищелей больших, ядро з гусиное яйцо, да затинных пищалей со сто и болыпи». Только после взятия города выяснилось, что на самом деле стены и башни защищали 6 пищалей медных, 6 пищалей железных, 4 пищали железные скорострельные, 88 затинных. Пороха на все стволы было 150 пудов, 355 ядер к орудиям, 150 пудовых ядер для мортир и 90 простых ядер. В Раненбурге оставлен пушкарь, 50 пудов пороха. В помощь к московскому пушкарю из Пскова выписаны 2 пушкаря, 2 воротника, 2 сторожа, кузнец и плотник[673].

10 сентября 1577 г. пал Трекатен (Трекат). Наряду в городе оказалось: 5 фальконетов медных, небольшая пушечка полковая, 2 пищали скорострельные, 50 затинных пищалей, бочка пороха и 7 полубочек. Государь распорядился из Пскова прислать в Трекат для обслуживания городовой артиллерии 5 пушкарей и 4 воротников, кузнеца, плотника и сторожа.

Таким образом, к осени 1577 г. поход Ивана Грозного в Ливонию был триумфальным. У ног московского царя лежала поверженная Ливония, города и рыцарские замки либо капитулировали сразу, либо взяты штурмом.

Собранная московская осадная артиллерия одним своим видом продемонстрировала исключительную мощь. Не понадобилось ни длительных осадных работ, ни дополнительного «наряда» из Москвы – захват крепости решался за день-два.

Между тем, какую картину состояния ливонской артиллерии мы видим? Описи захваченного оружия показали дефицит как артиллерийского вооружения, так и боеприпасов. В городах попросту отсутствовали крупнокалиберные орудия, способные подавлять батареи осаждающих. Да и состояние ливонских пушек оставляло желать лучшего – много кованых железных стволов, мало бронзовых, пороха не хватает, станки и колеса «худы», мастеров для починки стволов и лафетов нет.

К концу 1577 г. в ливонских крепостях, занятых русскими, уже остро стояла проблема обеспечения городовой артиллерии пушкарями, орудиями и боеприпасами. Некоторые воеводы не соблюдали режим охраны у орудий и не следили за состоянием «в сполошное время» артиллерии. Так, начальник артиллерии («воевода у наряда») г. Резицы Р. Алферьев жаловался в Разрядный приказ о злоупотреблениях резицких воевод кн. П.С. Лобанова-Ростовского и Д.Г. Ржевского, что они «пущают ночью людей своих в город [с] сеном и с пивом, а Данило, государь, Ржевской и лотышей к собе пущает ночью в город [с] своими людьми. Да и в тот, государь, город к собе оне лотышей пущают в день, где стоит твой государев наряд. Да посланы, государь, с ними твои государевы пушкари для городовово наряду, и оне, государь, тех пушкарей отпустили во Псков торговать, тольки, государь, у них один пушкарь, да и тот болен»[674]. Во Владимирце к этому времени осталось всего 4 пушкаря, а в Круцборге – 6, причем круцборгский воевода кн. М.М. Путятин в отписке в Городовой приказ указывал, что в крепости башни исправлены, сделаны три дополнительные башни, но «наряду на них нет, стрелять не из чего»[675].

Таблица 9

Русская артиллерия в некоторых ливонских городах 1578 г.[676]

По грамотам в ливонские города мы можем выделить следующие обстоятельства. По-видимому, наличие в таких крепостях, как Борзунь, Влех, Круцборг, Лужа, Резица, Трекат, Чествин, одинакового количества пушкарей и воротников (8 и 4 человека соответственно) указывает на схожие фортификационные сооружения перечисленных городов: двое ворот (по два воротника на ворота), и 8 орудий (по две на одну городскую сторону). Также обращает на себя внимание одинаковое количество пушкарей в Леневарде, Ровном и Скровном, хотя количество артиллерии в указанных крепостях было разным.

Кукойносские воеводы «при наряде» сообщали в Разрядный приказ, что «наряду на прибавку пять пишалей полуторных. А колеса, государь, всех пишшалей худы. А у двух пишшалей колеса изломаны и стрелять с них немошно. Да привезена, государь, в Куканас пищаль гладкая, а ядер к ней не привезено. Ак[оле]са, государь, и станки худы, а оси [излома]ны и стрелять с них немошно…»[677].

Сохранившиеся приказные документы показывают, что проблему снабжения «новых неметцких городов» Иван Грозный хотел решить с помощью рокировок припасов с одного арсенала в другой. Однако городовые воеводы явно не желали уменьшать боезапасы вверенных им крепостей и старались саботировать не только просьбы других воевод, но наказы из Городового и Разрядного приказов. В январе 1578 г. воеводы Юрьева-Ливонского И.Д. Плещеев, М.В. Тюфякин и дьяк Н. Перфирьев сообщали о том, что трекатские воеводы просили «послати из Юрьева в Трекат к трем пищалем по кружалом ядер, сколько пригоже». Но в связи с тем, что ядер нужного калибра в юрьевском арсенале не оказалось («и лишних, государь, болыпи того нет»), то были посланы соответствующие указания в Вильян (Феллин) и Пайду (Валленштайн)[678]. В свою очередь, коменданты этих городов юрьевцам грубо ответили отказом, поэтому в деле распределения боеприпасов пришлось вмешиваться Городовому приказу. Воеводам г. Феллина И.Ф. Сабурову и И.Г. Волынскому писалось: «…по грамотам юрьевских воевод свинцу и ядер отпущати в новые неметцкие городы (Владимирец и Трекат. – А.Л.) не хотите и их лаете. И вы б свинец и ядра отпущали наспех, часа того, чтоб нашим новым неметцким городом вашим нераденьем в том какая поруха не сталося»[679].

Воевода М.М. Путятин в начале 1578 г. сообщил о том, что у него «в Круцборхе пять пищалей затинных испорчены и стрелять из них нельзе». Распоряжением Боярской думы было велено взять из Чествина нужное количество крепостных ружей и прислать в Круцборг [680].

Тревожные вести о готовящихся со стороны Речи Посполитой контрударах по Ливонии заставляли русских воевод постоянно просить подкреплений. Несмотря на то что артиллерия захваченных замков и городов была усилена московскими орудиями, все равно остро ощущалась нехватка как в артиллерийском вооружении, так и в специалистах. В январе 1578 г. кукойносские воеводы писали в отписке: «Да изо Пскова ж велел еси, государь, прислати в Куканас двацать человек пушкарей да пятнацать человек воротников… И изо Пскова, государь, прислали [к нам семь человек] пушкарей да деветь человек воротни[ков, да три]нацати человек пушкарей и шти [человек ворот]ников… Да привезли, государь, в Куканос из Ракобора пищаль гладкую, а стану, и кал[ес], и осей, и ядер не привезли. Да надобеть к пяти пищалем к полугарным калеса и оси. Да катыры сесь, государь, пищали и тюфяки и затныя ручницы попорчаны, и зделати, государь, некаму – кузнецов в Куканасе нет»[681].

Опасения городовых ливонских воевод были не напрасны – в январе последовали контрудары противника: «пришли к государю вести, что литовские и немецкие люди город Ерль взяли». Крепость, вооруженная 3 орудиями и 20 гаковницами, была взята неожиданно, практически «изгоном». Вскоре последовала еще одна неприятная новость: «генваря в 21 день пришли к государю вести, что литовские и немецкие люди государев город Кесь взяли приступом и воевод государевых поймали, которые в нем сидели, а иных государевых людей побили»[682]. Тотчас же последовали меры по формированию воеводского корпуса кн. И.Ф. Мстиславского и В.Ю. Голицына с осадными орудиями для возврата Вейдена. Артиллерию возглавили воеводы кн. Б.В. Шеин, В.Ф. Воронцов, В.И. Меньшой Кривоборский и дьяк Андрей Клобуков.

Осада Вендена-Кеси продолжалась 4 недели. Русские 40- и 20-фунтовые ядра вынесли часть стены – «пролом пробили великой», однако крепость ввиду упорного сопротивления взять не удалось. Воеводы вынуждены были отступить – дошли сведения, что литовские и немецкие отряды подступают к другим замкам, где сидели русские гарнизоны. Так, крепость Леневард, обороной которой командовал кн. И.М. Елецкий, отстоялась от набега «литовских и немецких людей с нарядом» благодаря тому, что из Кукойноса вовремя подоспела помощь дворянских сотен.

Артиллерия в битве под Вейденом 21–22 октября 1578 г

Осенью 1578 г. на военном совете Иваном Грозным было принято решение в третий раз идти на Венден…

Старая крепость, существенно «попорченная» русской артиллерией в 1577 г., все же представляла собой серьезный оборонительный узел. Каменная крепость из горного доломита защищалась десятью башнями, две из которых были самыми крупными: Северная и Южная башни имели достаточно большую толщину стен – до 4 м. Разбитые в прошлую осаду стены были укреплены деревянно-каменными конструкциями.

Осада Вендена русскими войсками длилась 6 дней, с 15 по 20 октября 1578 г. За это непродолжительное время артиллерией достаточно быстро удалось разрушить участок стены, поскольку состояние укреплений Вендена после прошлой осады 1577 г. оставляло желать лучшего. Но неожиданно 21 октября 1578 г. на помощь Вендену пришли литовские, ливонские и шведские силы. Литовский отряд под командованием Андрея Сапеги включал хоругви: гусарскую гетмана Радзивилла под командованием А. Сапеги, гусарскую Вацлава Жабки, гусарскую Матвея Дембинского, гусарскую Димитра Рагозы, Ленарта Китлича, пятигорскую князя Гаврилы Пятигорца (это князь Гаврила Камбулатович Черкасский, Хокяг-мурза), казацкую Збысжевского, а также ок. 400 пехоты, витебских стрелков, всего ок. 2000 чел. Ливонские и шведские силы состояли из отрядов Николая Корфа и Юргена Нильссона Бойе (1 эскадрон рейтар Ганса Вахтмайстера и два шведских эскадрона, всего 800 чел., а также 3 роты пехоты, Мартена Буллера, Джона Гисслессона, Сигварда Якобссона, а также еще, возможно, рота Ганса Грота – до 1300–1500 чел.)[683]. Объединенное войско сумело переправиться через реку Аа (Говья) до того, как русские приготовились атаковать. Попытки последних сбросить врага в реку не увенчались успехом.

Русский корпус был обременен тяжелой артиллерией, малопригодной в полевом бою, и большим обозом в осадном лагере. Четверо воевод – главный воевода кн. И.Ю. Булгаков-Голицын, Ф.В. Шереметев, А.Д. Палецкий и дьяк А.Я. Щелканов покинули позиции и отвели свои отряды в Юрьев-Ливонский, бросив на произвол судьбы своих товарищей (как написано в разрядной книге, «с дела сбежали, и своих выдали и наряд покинули»). Оставшиеся в лагере воеводы не могли бросить «большой огнестрельный наряд» – в глазах ратников это означало покрыть себя позором перед государем.

21 октября во время штурма русского лагеря под Венденом в бою погибли воеводы кн. В.А. Сицкий и кн. М.В. Тюфякин, а кн. П.И. Татев, П.И. Хворостинин, М.Ф. Гвоздев-Ростовский и дьяк А. Клобуков попали в плен. Весь «огнестрельный наряд» попал в руки противника.

Со сражением под Венденом связан еще один миф. По свидетельству Р. Гейденштейна, русские пушкари, не желая сдаваться в плен, повесились на собственных орудиях. В дореволюционной и советской историографиях этот якобы имевший место случай неоднократно воспроизводился: «Когда из поставленных при этих орудиях пушкарей большая часть была перебита, а другие разбежались, то остальные, видя, что наши овладели лагерем, потеряв надежду на спасение орудий, и вместе с этим любовь к жизни, добровольно повесились на веревках, которые, как мы выше сказали, спускались сверху жерл»[684].

Миф о массовом самоубийстве артиллеристов Ивана Грозного оказался устойчивым. В реальности же пушкарей на орудиях перебили литовцы, поляки и шведы, причем начальника русской артиллерии «Ивана Облоцкого, наместника Обдорского, казнили на большой пищали «Волк». В «летучем листке» 1579 г. есть гравюра, изображавшая казнь топором «московита», обхватившего двумя руками ствол.

Казнь командира русских пушкарей под Венденом. Гравюра 1578 г.

О численности и составе захваченной артиллерии источники оставили противоречивые сведения. Так, в русских разрядах отмечена потеря 17 орудий[685]. Иностранные источники оценивают количество захваченных стволов от 20 до 30. Так, например, согласно немецкому «Новому известию» в руках победителей «оказались 14 прекрасных отлитых орудий и 6 огненных мортир» («Des Geschützes so in ihre kommen sein gawesen 14.schöne gegossene Stück und 6. Feuermörser welche der Obriste dem sie vornemlich gebüret…») [686].

Балтазар Рюссов в своей хронике также писал о 20 орудиях («und haben darin gefunden 14 Stück grob Geschüss an Kartaunen und Schlangen und 6 Mörser und etliche Feldgeschütze»)[687]. Рейнгольд Гейденштейн говорил неопределенно об «около 30 орудиях»[688].

Польские источники перечисляли в руках победителей «шесть больших красивых стенобитных орудий и, самое главное, отличающееся своим великолепием и размерами орудие с изображением волка». В хронике Мацея Стрыйковского говорится о захвате «более 20 больших орудий, и особенно Волка» («i dzial wiqcej niz 20 wielkich burzqcych, a zwlascza Wolka odjqli»)[689]. 5 ноября 1578 г. Филиппо Талдуччи из Кракова сообщал в Рим, опираясь на польские сведения, что полякам и шведам удалось разбить «в Ливонии под замком, называемом Киссон (Кесь. – А.Л.) 22 000 человек с 20 большими артиллерийскими орудиями» («in Liuonia sotto un castello detto Kisson in numero di XXIIm persone et con XX pezzi d' artiglieria grossa»)[690].

Соломон Хеннинг в своей хронике, по всей видимости, опирался на это известие, так как у него также фигурируют 24 орудия («und 24. grober stücke Geschützes abermals nach Wenden abgefertiget»)[691]. Несомненно, что перечень в немецком «летучем листке» отразил не без ошибок какой-то польский источник (в тексте присутствуют искаженные названия орудий по-польски: Dzinki, Pultoray, Murzinckwitzen).

Некоторые из упомянутых «именных» орудий перечислены в русских разрядах: «…бояр и воевод побили перед Покровом во вторник и наряд весь взяли: Волка, да две Девки, да Змей перновской, да три верховых, да 7 полуторных, да три скорострелных»[692].

В одном из «летучих листков», изданных в 1579 г. в Нюрнберге Леонардом Гейслером[693], приводится подробный перечень трофейной артиллерии:

Разрядный список, очевидно, перечисляет первоначальный реестр артиллерии, отправленной под Венден. Впоследствии произошли изменения в составе артиллерии. По сообщению немецкого «Известия», незадолго до сражения «московитами» была произведена рокировка – они отослали вместе с частью войска очень огромную пищаль, называемую Медведем («haben sie ein sehr und das gar gröste Stück… der Bäer genant»)[694]. Пищаль «Медведь» – реально существовавшее орудие, она упоминается в разряде Ливонского похода 1577 г. (калибр 40 фунтов). Кроме того, в записях разрядной книги фигурирует пищаль «Змей Перновский». Но странным на первый взгляд кажется тот факт, что в перечне захваченной артиллерии ее нет. Орудие так и не попало в руки врага, поскольку сохранилось упоминание о нем в период Русско-шведской войны 1590–1595 гг.[695]. Следовательно, под Венденом 21 октября 1578 г. русская артиллерия была не в том составе, как ее перечисляет разрядная книга.

Несмотря на то, что в «Известии» и разрядах выявляются явные расхождения, тем не менее оба источника единогласны относительно наличия в «осадном наряде» 3 мортир, пищалей «Волк», двух «Девок» и трех «скорострельных» пищалей («3 очень длинных железных серпентина»).

Помимо перечисленных известий, существуют документы, ранее не привлекавшие внимание исследователей. Обнаруженные новые данные в архивных собраниях России и Латвии[696] позволяют прояснить некоторые вопросы состава и численности русской артиллерии под Венденом.

Прежде всего, следует отметить «вестовую отписку» в составе 60-й книги литовской Метрики одного из участников сражения, Андрея Сапеги[697]. Именно эту «вестовую отписку» показывали русским послам, которым рассказывали: «а были деи на том бою вместе с государя нашего людми люди свиского короля, и государя нашого многих людей побили и воевод и наряд взяли». Затем «лист показали послом», с перечислением имен воевод, «которые побиты и которые пушки взяты». В отчете указано, что тот лист прислал «из Лифлянт Ондреи Павлов сын Сопега, воеводы ноугородцого». Московские дипломаты отказывались верить, ссылались на то, что между Россией и Речью Посполитой действует перемирие, скрепленное крестоцелованием. Но им с гордостью называли раздутые цифры потерь армии

Ивана Грозного: 6000 татар, 4000 стрельцов, «ездового люду» и посохи 12 000»[698].

Сапега в «вестовой отписке» указывал, что «дела вси взято, которыхъ есть штукъ двадцать зъ мождчерами». Отдельно в послании выделено «дело великое Волк на сем локтей, куля важитъ фунтов 58», а потом перечислены: «дела Соловей, Сокол, Девка, Гладкая, Собака, шостому имени запамятовали, дел верховых, то есть мождчеров 5. Дел полуторных 5»[699]. Перечисление орудий в документе идет спонтанно, без градации на калибры.

Таким образом, Сапегой упомянуто 17 стволов из двадцати, а мелкие орудия не перечислены (если сравнить с русскими данными, то это как раз те самые «три скорострелных» пищали).

Коронный канцлер Ян Замойский в письме из Вильны папскому нунцию позднее (послание от 12 марта 1579 г.) писал, что захваченные орудия врага Московита были переданы пану светлейшему Виленскому воеводе («digredienti capta nuper ab hoste Mosco tormenta bellica tradita per Illustrem Dnm Palatinum Vilnensem fuere»), то есть Николаю Радзивиллу, в том числе шесть огромных орудий («muralia sex magna»), из которых самое интересное и примечательное размерами одно с изображением пасти волка у жерла, с роскошно оформленным стволом («et perpulcra omnia, sed imprimus insigne cum magnitudine, turn opere unum lupi imagine atque rictu magna tubi parte affabre ad modum insignitum»), а также шесть больших мортир и большое количество обыкновенных пушек («mortaria itidem sex magna, et major etiam tormentorum mediocrium numerous»)[700].

Однако коронный канцлер был неточен. После сражения все трофеи были поделены между победителями, и самая большая пищаль «Волк», а также еще несколько орудий было передано шведам. Об этом свидетельствует комплекс рижских актов 1578 г.

В Академической библиотеке Латвийского университета хранится двухтомный сборник документов по истории Ливонии «Sylloge diplomatum Livoniam illustrantium», составленный Иоганном Кристофом Бротце (1742–1823)[701]. Во втором томе содержатся указания на переписку с властями Риги и Зегевальда одного из участников сражения, шведского штатгальтера и военачальника Юргена Бойе. Оригиналы писем, как удалось установить, находятся в Латвийском государственном архиве[702].

После того как союзные войска взяли лагерь русских, встал вопрос транспортировки трофейных орудий. Через три дня после сражения, 24 октября, Бойе сообщал властям Риги, что в ходе боя с московитами захвачены орудия в количестве 20 штук (geschutzes in die zwanzigck kopferstückenn) со всеми припасами, в том числе:

– целая картауна (eine ganze Carthaune);

– три трехчетвертных картауны (drey dreyquartiers Carthaunen);

– полкартауны (halb Carthaune);

– 9 полевых орудий (9 feldschlangen);

– 6 огненных мортир (6 feuermörser).

Трофеи были поделены с поляками, но вследствие плохого осеннего пути Бойе не мог перевезти в Ревель часть орудий. Военачальник просил рижские власти помочь в перевозке артиллерии. 28 октября бургомистры Риги ответили ему, что готовы предоставить 200 человек плотников, рыбаков и других рабочих, а также речные суда и инструмент для транспортировки орудий. 16 ноября командующий польскими войсками в Ливонии Альбрехт Оборский (Albricht Oborsky Ritter, dieser Zeit Kö. Ma. in Eifland Oberster etc.) сообщал в Ригу о прибытии трофейной артиллерии под крепость Зегевальд[703]. Очевидно позже орудия доставили в Динамюнде, а оттуда перевезли в Швецию.

И «вестовая отписка» А. Сапеги, и переписка города Риги датированы концом октября – концом ноября 1578 г., то есть отражают события буквально «по горячим следам». Однако при сравнении этих источников выявляется расхождение по количеству захваченных мортир (5 и 6). Сведения Ю. Бойе более точны, так как касаются технической стороны транспортировки орудий, а Сапега составлял послание по памяти (на то указывает оборот «шостому имени запамятовали»).

Попробуем сопоставить данные этих двух источников. «Целая картауна» у Бойе – это, несомненно, большая пищаль «Волк». Об этом крупном орудии писали практически все западноевропейские известия[704]. Впоследствии пищаль очутилась в замке Грипсгольм, где и находится ныне. Длина ствола «Волка» – до 5 м, калибр 40 фунтов. На стволе имеются надписи, с правой стороны: «Божиею милостию Иван царь и великий князь, государь всея Руси», с левой стороны: «Пищаль Волк делан в лета 7085, делал Ондрей Чохов». Ствол оформлен растительным орнаментом, дульная часть ствола выполнена в виде пасти волка, из которой торчит жерло [705].

Далее в письме Бойе перечислены четыре осадные пищали (3 трехчетвертные картауны и одна полкартауны) и 9 фельдшлангов, а в «вестовой отписке» Сапеги – 6 «именных» и 5 полуторных пищалей. Таким образом, по шведской классификации к фельдшлангам отнесены некоторые из «именных», а также все полуторные и те пищали, которые не упомянуты в литовском списке.

Андрей Сапега писал, что название шестого орудия не помнит, но обратим внимание: у него перечисляется только одна «Девка», а не две. Вероятнее всего при перечислении артиллерии адресант забыл, что у русских было два однокалиберных орудия (по 20 фунтов ядро) с одинаковым названием «Девки».

Итак, из трех трехчетвертных картаун две носили имя «Девка». Какое имя носила третья трехчетвертная картауна?

Нарративные источники отмечают вторую большую после «Волка» пищаль под именем «Ястреб». Например, у Гейденштейна говорится: «…vnum lupi: alterum accipitris: virginum duo: totidem Falconum imaginibus atque no mine: quae dam preterea Sueco adempta cum eiufdem infignibus» («…одно под названием Волк, другое Ястреб, две Девушки, столько же с названием и изображением соколов, а также несколько отнятых у шведов с их обозначением»)[706]. В немецких «летучих листках» называются орудия Habicht (ястреб-тетеревятник) и Sperber (ястреб-перепелятник). В «вестовой отписке» говорится только об орудии «Сокол». Несомненно, речь идет о крупной пищали, на которой имелось изображение одного из представителей семейства соколиных или ястребиных. В царствование Ивана Грозного многие русские пищали имели названия хищных птиц. Например, в разряде Ливонского похода 1577 г. перечисляются орудия небольшого калибра «Чеглик» (15 фунтов), «Ястробец» (15 фунтов), «Ястреб» (8 фунтов), «Кобец» (12 фунтов), «Дермблик» (12 фунтов). За XVI в. имеются три указания на орудия с именем «Сокол». «Сокол Свертной» (назван так потому, что, очевидно, имел «витой» ствол) обстреливал в 1552 г. Казань[707]. Другой «Сокол», калибром в 36 фунтов, не мог быть под Венденом, поскольку еще в 1590–1595 гг. входил в состав русского наряда (т. е. не был захвачен)[708]. Наконец, третий «Сокол» известен по архивной описи Виленского цейхгауза 1602 г.: «Орудие московское Сокол, для него 405 ядер, ядро весом 16 фунтов» («Dzialo moskiewskie Sohol do niego jest kul 405 wazy kula funt 16»)[709]. Однако в источниках речь идет о более крупном орудии, калибром не меньше, чем у обеих «Девок», то есть калибром не 16, а не менее 20 фунтов.

По всей видимости, третьей «трехчетвертной картауной» могла быть пищаль «Ястреб». Известны две пищали с таким названием.

Одна была отлита в 1574 г. В 1612 г., во время Смуты, шведы захватили ее в Ивангороде[710]. После Плюсского перемирия 1583 г. Иван-город отошел к Швеции, и трофейный «Ястреб» мог быть поставлен на вооружение крепости. В результате Русско-шведской войны 1590–1595 гг. Ивангород, а с ним и орудия, вновь вернулись в состав Российского царства и оставались там до 1612 г.

Вторая пищаль была отлита после Венденского сражения в 1578/79 г. – и она практически повторяла форму и калибр первого «Ястреба». Уместно привести здесь сообщение Рейнгольда Гейденштейна: «Потеряв (под Венденом. – А.Л.) названные пушки, московский царь тотчас приказал вылить другие с теми же названиями и знаками и при том еще в большем против прежнего количества…»[711] В следующем, 1579-м, году московский Пушечный двор отливает партии осадных орудий. Реальным подтверждением этому служит следующий факт: в 1579 г. по указу царя Андрей Чохов отливает вместо потерянного «Волка» такое же орудие. Точно так же была отлита пищаль «Ястреб». Однако впоследствии она также оказалась в руках шведов. В Россию орудие вернулось только в 1710 г., когда во взятом Кексгольме русские войска нашли 21-фунтовую пищаль «Ястреб», что «лита при царе Иване Васильевиче в 7087 году»[712]. Калибр орудия рассчитан в артиллерийских фунтах (492 гр), а не в принятых в XVI–XVII вв. торговых фунтах-гривенках (409,2 гр). Следовательно, калибр этой пищали был в 25 фунтов. В настоящее время судьба «Ястреба» 1579 г. неизвестна, скорее всего, ствол был пущен в переплавку, как и «Ястреб» 1574 г.

Две пищали «Девки» калибром в 20 фунтов фигурируют в разрядах Ливонского похода 1577 г., отмечены они также в качестве захваченных неприятелем под Венденом.

Относительно пищали «Соловей» следует отметить, что в составе огнестрельного наряда 1570-1580-х гг. числились следующие орудия с таким именем: две 40-фунтовые (одна из них называлась «Соловей Московский») и одна 15-фунтовая пищали[713]. Так как в реестрах трофейной артиллерии самыми крупными были «Волк» (40 фунтов) и «Ястреб» (21 фунт), то, скорее всего, речь в «вестовой отписке» шла о пищали калибром около 15 фунтов.

Пищаль под именем «Собака», упомянутая в «вестовой отписке», действительно существовала в составе русской осадной артиллерии, и не в одном экземпляре. Источники позволяют утверждать, что во времена Ивана Грозного существовало несколько пищалей с именем «Собака».

Одну из «собак» отлил Андрей Чохов в 1575 г. Орудие калибром 10 фунтов перечислено среди прочих в разрядах Ливонского похода 1577 г. 26 августа того же года вместе с пищалью «Лисица» «Собака» была отправлена «в посылку к городу Столбину»[714]. Известно, что чоховская пищаль до 1670-х гг. стояла на вооружении г. Белгорода [715].

Таким образом, существовало еще одно осадное орудие.

Сведения еще об одной пищали «Собака» (масса ствола – 51 пуд, судя по всему, калибр ее был до 6 фунтов) содержится в документах XIX в., обнаруженных Н.Н. Рубцовым. На стволе имелась надпись: «Повелением царя государя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича зделана пищаль «Собака» в Слободу в лето 7082, делал Микула Микулаев»[716]. Но эта пищаль так и не была захвачена противником.

К сожалению, имеющаяся скудная информация не позволяет утверждать, участвовала она или нет в осаде Вендена в октябре 1578 г., или это была другая «Собака».

Еще одна пищаль, упомянутая в «вестовой отписке» Сапеги, носила имя «Гладкая». Само название могло означать отсутствие на стволе каких-либо украшений (т. е. гладкий ствол), а калибры у «гладких» орудий, согласно описям XVI–XVII вв., могли варьироваться от 5-10 до 12–18 фунтов[717].

В XVI в., как мы знаем, в состав каждого походного наряда входили «полуторные пищали» – орудия с длиной ствола в полтора десятка пядей (отсюда и название) и калибром в 6 фунтов[718]. В иностранных источниках эти пищали включены в разряд «полевых фельдшлангов».

Помимо полуторных к «полевых фельдшлангам» были отнесены также «скорострельные пищали». В документах 1570-1580-х гг. неоднократно говорится о «пищалях скорострелных со въскладинами», а в описи ливонских орудий 1582 г. упоминаются оставленные в городах «pisczali skorostrzelnye zo wkladnem». Известно, что в Ливонский поход 1577 г. Иван Грозный взял с собой «скорострельные пищали с медены ядры» калибром в 1 фунт. В числе захваченных под Вейденом орудий, по русским сведениям, упоминаются 3 скорострельные пищали, а в немецком «Известии» – «3 очень длинных железных серпентина». В письме Бойе эти орудия также отнесены в общее количество фельдшлангов. Указанные особенности (длинный ствол, наличие «вкладня», скорострельность) позволяют расценивать данные орудия как казнозарядные. «Скорострельные пищали» не получили широкого распространения, но все же заняли определенную нишу в артиллерийском парке времен Ивана Грозного.

Мортиры (в документах – «пушки верховые») времен Ивана Грозного имели калибр от VA до 6 пудов. Они выстреливали каменные и огненные ядра «верхом». В немецком «Известии» большие снаряды названы «черным цветком». Некоторые зажигательные «огненные» снаряды полой конструкции могли быть с «сюрпризом», о чем мы уже говорили, когда рассказывали о Казанском взятии 1552 г.

Таким образом, в результате изучения всех имеющихся источников вырисовывается следующая роспись артиллерии, захваченной под Вейденом 21–22 октября 1578 г.

5 или 6 мортир (калибром от 1 ¼ до 6 пудов);

1 пищаль «Волк» (40 фунтов);

1 пищаль «Ястреб» (25 фунтов) или «Сокол» (16 фунтов)?

1 пищаль «Девка» (20 фунтов);

1 пищаль «Девка» (20 фунтов);

1 пищаль «Соловей» калибром до 15 фунтов;

1 пищаль «Собака» (10 фунтов);

1 пищаль «Гладкая» (калибром до 8 фунтов);

5 полуторных (калибром в 6 фунтов);

3 «скорострельные» (калибром в 1 фунт).

К сожалению, мы не знаем, как были разделены трофеи победителями. Известно только одно: самая большая пищаль «Волк» досталась шведам, ее переправили сначала в Динамюнде, а затем – в Грипсгольм. Впрочем, в виленском цейхгаузе числилась еще одна пищаль «Волк»: «Орудие московское Волк, от него 324 ядра, ядро весом 46 фунтов» («Dzialo moskiewskie Wolk do niego jest kul 324 wazy kula funt 46»)[719]. Калибр ее несколько больше, чем у 40-фунтового «Волка».

«Ястреб» после долгих «скитаний» оказался в 1612 г. в Ивангороде, затем был перевезен в Швецию, однако, судя по зарисовкам Я. Телотта начала XVIII в., ствол орудия сильно пострадал – был разорван в казенной части. Две «Девки» в ходе дележа были взяты литовскими войсками – позже переправлены в Вильно. По архивной описи (AGAD) Виленского цейхгауза 1601 г. значились «Dzial dwie zowq je Pannami kul do nich jest 218, wazy kula funt 20» («пушки две, называемые Девками, ядер к ним 218, каждое ядро 20 фунтов») [720].

Судьба остальных орудий неизвестна. Часть из трофеев, очевидно, были пущены на переплавку, часть распределена по городам.

Шведы, как и поляки, неоднократно использовали захваченные трофеи в боях. Так, например, среди орудий, поднятых с военного корабля «Солен», затонувшего во время морской битвы под Оливой в ноябре 1627 г., были две «фальконы», отлитые мастером Богданом в 1560-х гг. на московском Пушечном дворе[721]. К сожалению, мы не знаем, при каких обстоятельствах были захвачены эти пищали.

Потеря русской артиллерии под Вейденом, конечно же, являлась болезненной, но не катастрофичной. Утраченный артиллерийский парк удалось впоследствии восстановить. Однако сражение в октябре 1578 г. положило начало череде тяжелых поражений России на заключительном этапе Ливонской войны.

Тяжелый 1579 год

Вести с литовских рубежей приходили неспокойные. Стало известно, что король Стефан Баторий собирает большую армию в поход.

Основу артиллерии Батория составляли орудия из Тыкоцинского и Виленского цейхгаузов, отлитые во времена Сигизмунда Августа. По немецкой классификации это были «певицы», нотшланги, фальконы и мортиры средние и малые. Пополнили Баториев арсенал и захваченные в данцигской войне полукартауны, фельдшланги, квартшланги, фальконеты и серпентины [722].

В свою очередь, в 1579 г. русское артиллерийское вооружение ливонских крепостей значительно уменьшилось за счет посылки в районы предполагаемого удара – в крепости Суш, Велиж, Усвят, Полоцк, Псков, Великие Луки и др. нескольких орудий и боеприпасов. Русским отрядам в Ливонии приходилось рассчитывать только на собственные силы. Командование вооруженными силами стремилось разделить по городам запасы, исходя из оборонительных возможностей и стратегического положения крепостей, даже если речь шла о незначительном артиллерийском вооружении, например о мелких пушечках и затинных пищалях.

Летом 1579 г. почти 40-тысячная армия Стефана Батория при 67 (из них – 33 тяжелых) орудиях двинулась на Полоцк. Вперед к крепости выдвинулись отряды Николая Радзивилла и Каспара Бекеша.

Русские острожки по обеим сторонам Двины – Козьян, Красный, Ситно – были взяты с недельными интервалами (28 июля – 4 августа).

В начале августа король со своей армией подошел к Полоцку, обороняемому воеводами В.И. Телятевским, П.И. Волынским, Д.М. Щербатым, И.Г. Зюзиным[723].

По свидетельству современников, Баторий поручил наемникам-немцам вести подкоп под укрепления Стрелецкого острога, а венграм Каспара Бекеша – бомбардировать и штурмовать Заполотье. Последние весьма рьяно взялись за обстрел деревянных строений калеными ядрами, «изобретением новым и бесчеловечьим». Использование каленых ядер обычно приписывают венграм, но это не так: в военных трактатах второй половины XVI в. содержатся инструкции для стрельбы такими снарядами. На страницах «Военной книги» («Das Kriegsbuch») Л. Фронспергера 1571–1573 гг. подробно описываются правила стрельбы. В русском переводе данного трактата 1620 г. («Воинская книга о всякой стрельбе…») говорится: «Заряди пушку добрым порохом, да забей деревянным пыжем, и на тот пыж намажь гораздо с палец толщиною глины, которая б не исщеплялась, да дай ему высохнути гораздо, потом намажь его еще где понуже надобно, да укрепи его гораздо такою глиною мажучи, чтоб от ядра порох не запалился»[724]. Потом клещами брали из жаровни раскаленное ядро и клали в ствол («И если в кузнице ядро в горну гораздо разжечи, да положи его таково раскаленно клещами железными в пушку»), после чего пушкарь поджигал запальное отверстие в стволе.

Пущенные венгерскими пушкарями каленые ядра воспроизвели пожар. Заполотье заполыхало, и тогда русские оставили укрепления и отошли в Верхний город.

Для штурма укреплений необходимо было сделать бреши, – и более трех десятков стволов польских батарей стали методично обстреливать деревянно-земляные укрепления. Но ядра часто рикошетировали, а те, которые пробивали слой бревен, увязывались в земле.

Попытки поджечь стены также потерпели неудачу, за исключением одного участка городень.

Очевидец осады Полоцка Антонио Мартинелли писал: «…каленые ядра, которые поначалу казались единственным действенным и самым сильным средством борьбы в этих обстоятельствах, из-за непрерывных потоков воды, которая обильно лилась с небес, становились почти бессильны, теряя изрядную часть жара прежде, чем они успевали долететь до цели»[725].

Несмотря на успешную борьбу с калеными ядрами (деревянные постройки обкладывались дерном), все же защитникам не удавалось обеспечить «пожарную безопасность» от факелов, которыми венгерские наемники поджигали стены. Рейнгольд Гейденштейн так описывает обстрел венгром Бекешом полоцкой цитадели: «Бекеш сперва начал громить крепость из пушек; когда же это мало имело успеха по той причине, что стены, состоявшие из дерева, хотя и пробивались в некоторых местах, но почти не разрушались, то Бекеш начал бросать каленые ядра. Этот способ возбуждать пожар изобретен был еще ранее самим королем во время междоусобных войн венгерских; он еще тогда заметил, что все разнообразные средства, выдуманные другими для возбуждения пламени, более были рассчитаны на внушение ужаса призраком пожара, вовсе не имея действительной к тому силы»[726].

Но за тем местом, где горела стена, полочане, прикрываясь большим пламенем, насыпали вал и сделали ров.

Тем временем русские ядра также наносили неприятелю ущерб. Артиллерийское противодействие защитников было весьма ощутимым – во время отражения штурмов основные потери атакующие несли именно от огнестрельного оружия. Как-то даже полоцким пушкарям удалось обстрелять свиту короля, которая вела рекогносцировку. Ядро упало рядом с королем и убило одного из сопровождавших всадников. Во время одного из приступов артиллерией были убиты множество венгров, а среди них – знаменитый командир Михаил Вадаш.

Но положение защитников было удручающим. Попытка полочан укрепить одну из башен, которая значительно пострадала от пожара, закончилась неудачно – отряд венгров под командованием Петра Рача, прикрываемый артиллерией, атаковал и поджег башню. Пожар продолжался всю ночь.

Воеводы вступили в переговоры о сдаче крепости. Мужественно защищавшемуся гарнизону Баторий разрешил покинуть крепость[727]. В частных Разрядных книгах вся вина в сдаче города ложилась на воевод: «Полоцк взял изменою, потому что воеводы в Полоцке глупы и худы. И как голов и сотников побили, и воеводы королю и город здали»[728]. Часть стрельцов, казаков и детей боярских перешли в Заволочье, Невель, Великие Луки и Усвят.

По польским нарративным сведениям, после взятия в Полоцке обнаружено якобы 38 орудий, 300 гаковниц и 600 ручниц[729]. Эти сведения заслуживают внимания, поскольку находят некоторое подтверждение в документах. По ревизии 1580 г., то есть на следующий год после взятия, в опустошенной крепости значились: 1 серпентина с 96 ядрами, «средних фальконетов» 11 (566 ядер), больших фальконетов 4 (1120 ядер), фалькона 1 (78 ядер), фальконетов 19 (3036 ядер), пищаль московская с изображением ястреба (258 ядер), пищаль «Лев» (189 ядер), пищаль «Левик» (119 ядер), пушка, стрелявшая каменными ядрами (146 ядер). Всего 40 орудий, из которых 6 негодных для стрельбы, фельтшлангов 3, горелых фальконетов 3.

Гаковниц в Полоцке числилось: в ложах 54 (всем требовался ремонт курков), шмыговниц длинных 3 (очевидно, аналоги сороковых пищалей), ручниц 415, стволов для ручниц 108. Пороха было 284 бочки – но скорее всего, сюда добавлены припасы уже из королевской казны[730].

После взятия Полоцка наступающим польско-литовским войскам надо было взять окрестные крепости, которые были построены по указанию Ивана Грозного после 1563 г.: Туровля, Сокол, Суша.

Первая крепость была расположена в устье р. Туровлянки, в месте ее впадения в р. Западную Двину (совр. деревня Городище 55°21′25 " N 28°59′27.3"Е). Автор этих строк, участвовавший в экспедиции летом 2015 г., был на месте крепости. От укреплений на местности остались слабовыраженные фрагментарные следы валов. Туровля преграждала подвоз припасов из Витебска и Уллы, поэтому Николай Радзивилл послал отряд под командованием Франциска Жука. Но защитники крепости сумели отразить атаки, и Жук вернулся ни с чем. В августе 1579 г. под Туровлю был отправлен литовский отряд Константина Лукомского. После падения Полоцка защитники покинули укрепления и литовцы заняли крепость. Однако в Туровле победители устроили фейерверк, и, как написано в одном польском нарративном источнике («Rerum post captam Polociam Moscus gestarum narration»), из-за неосторожного обращения с огнем, крепость сгорела полностью[731].

Пока один польский отряд брал Туровлю, другой отряд под командованием Н. Мелецкого двинулся к самой крупной из новопоставленных крепостей – Соколу. По рисунку С. Пахоловицкого крепость, находящаяся при слиянии Дриссы и Нищи, была окружена 11 башнями и стеной. Вал (или гряда?), проходящий внутри крепости, поросший деревьями, сохранился до наших дней. Однако в последнее время руководивший раскопками Сокола белорусский археолог М. Климов заявил, что крепость находилась в поле, в нескольких сотнях метров от этого места, и не имела валов.

К сожалению, источники не сохранили сведений о составе артиллерии, защищавшей Сокол.

Гетман Мелецкий использовал уже отработанную тактику поджогов деревянных строений с помощью ядер и факелов. Орудия из Полоцка по Двине достаточно быстро переправили к Дриссе. В начале сентября 1579 г. Сокол оказался в осаде. После того как подтянули артиллерию (Сокол находился в пяти милях от Полоцка), у батарей установили ядрокалильную печь, после чего начался обстрел. Начальник артиллерии Доброславский, по свидетельству Р. Гейденштейна, выстрелил для «пробы» тремя калеными ядрами, два из которых защитники Сокола потушили, а третье якобы упало незамеченным и произвело большой пожар. После обстрела артиллерией последовал штурм крепости, в ходе которого часть гарнизона попыталась вырваться из объятого пламенем Сокола. Гибель русских воевод – Шеина, Лыкова, Палецкого и Кривоборского может свидетельствовать о степени ожесточения сражения1. Рейнгольд Гейденштейн приводит слова одного ветерана европейских войн полковника Бейера, который никогда ни в одном месте битвы не видел, чтобы «так густо и тесно друг с другом лежали трупы». Большинство сокольской артиллерии погибло в огне.

После падения Полоцка и Сокола стало ясно, что участь небольшой крепости Суша (она же Копье) – вопрос времени. 6 и 17 сентября в Сушу воеводе П.Ф. Колычеву были посланы грамоты, согласно которым он должен был сжечь крепость, артиллерию погрузить в воду, а сам с гарнизоном отступить. Однако время было упущено, и Суша оказалась в кольце польско-литовских войск. Несмотря на то что стены этой новопоставленной в 1567 г. крепости были «очень плотно покрыты дерном» (отчего «безопасны и от пушечных вытсрелов, и от пожара»), надежд на успешную оборону у деморализованных русских воевод практически не было. Гетман Николай Мелецкий выдвинул ультиматум гарнизону: воины могут свободно покинуть Сушу, оставив в ней артиллерию и припасы. 6 октября П.Ф. Колычев капитулировал. В руки Н. Мелецкого попали, по словам М. Стрыйковского, 21 большое орудие, 136 гаковниц, 123 «долгих» ручницы и 100 бочек пороха[732] [733]. Похожую цифру захваченных больших орудий дает нунций Калигари – по его словам, в руки победителей попали 24 ствола хорошей артиллерии («24 pezzi di buona artigliaria»)[734].

Летом (18–25 июля) 2015 г. автор этих строк участвовал в экспедиции по полевым исследованиям полоцких крепостей в рамках проекта «Свои» и «чужие»: феномен пограничья в Средние века и раннее Новое время в Восточной Европе как фактор формирования социо- и этнокультурной идентичности населения регионов». На месте Суши сохранился Городищенский холм с размерами примерно 40 на 60 м. Вряд ли крепость была таких размеров. Скорее всего, крепость Суша занимала весь остров между озерами Теменица и Островки. Сохранился рисунок современника С. Пахоловицкого, на котором Суша предстает семибашенной крепостью, четырехугольной в плане, с отдельной башней типа донжона внутри крепости. Сложно сказать, могла ли такая крепость остановить наступление одного из крупных польско-литовских отрядов под командованием Мелецкого. Но мы знаем пример, когда маленькая крепость Опочка, расположенная на островке, в 1517 г., шестьдесят два года назад, задержала под своими стенами всю армию под командованием князя К. Острожского, сорвав тем самым масштабное наступление[735]. Во многом обороноспособность крепости зависит от желания гарнизона самоотверженно сражаться – чего, после падения Полоцка и Сокола, у защитников Суши не было.

Со взятием Суши закончилась кампания Стефана Батория 1579 г. В руках польско-литовских военачальников оказалось более полусотни русских пушек и пищалей, более 400 гаковниц и большое количество ручниц. По указанию начальника артиллерии гетмана Мелецкого пана Доброславского трофейная артиллерия была распределена по пограничным крепостям.

Новая кампания 1580 г. началась с еще большим размахом. Для кампании 1580 г. в виленском арсенале готовились 31-фунтовые «соловьи» и 58-фунтовые осадные мортиры. 21- и 24-фунтовые орудия были заказаны Баторием в Мальборке, а часть 22- и 24-фунтовых – в Вильно. С гданьским предпринимателем Каспаром Гибл ем был заключен договор на поставку 1000 ядер 31-фунтовых, 1000 24-фунтовых, 1000 22-фунтовых и 200 68-фунтовых[736]. Исходя из обычного для XVI в. комплекта в 100 ядер для одного орудия, получается, что для похода были приготовлены 32 осадных ствола (10 31-фунтовых, 10 24-фунтовых, 10 22-фунтовых и 2 68-фунтовых). Эти данные согласуются с нарративными известиями об участии 33 крупных орудий. С учетом мелкой и средней артиллерии весь осадной парк насчитывал ок. 70 стволов[737]. Были наняты 73 пушкаря, а для перевозки тяжелой артиллерии казна закупила 220 волов, 80 венгерских коней и 221 польского коня.

Всю королевскую осадную артиллерию Баторий приказал свезти по реке Двине в Десну. Одновременно с этим начались переговоры между послами Речи Посполитой и России о возможном перемирии.

Огромные траты в 329 488 злотых на первую кампанию не похоронили надежду короля на успешную вторую кампанию. Добившись на сеймах одобрения продолжения войны большинством шляхты, король стал готовиться к новой кампании.

На июльском военном совете в Чашниках военачальниками были высказаны разные мнения о целях нового похода: Великие Луки, Псков, Смоленск. Сам король, проанализировав ситуацию, высказался за Великие Луки.

Сосредоточение войск и артиллерии началось в Сураже – крайней точке владений Речи Посполитой. Высланный на «московскую сторону» отряд пехоты с крестьянами начал вырубать лес и мостить гать. В августе воевода В.Д. Хилков, направленный с отрядом к Торопцу, получил тревожные вести из Разрядного приказа: «литовские люди пришли с нарядом к Велижю, а к Усвяту да к Невлю хотят литовские люди притти с нарядом же»[738].

Первой целью на пути к Великим Лукам стала русская крепость Велиж. Четырехугольный деревянный велижский замок стоял на достаточно высоком холме, обеспечивавшем доминанту местности. Стены во избежание пожара были обмазаны глиной и обложены дерном. Со стороны северо-востока замок зажижала речка Велижа, а с юго-запада – глубокий овраг.

Попытка передового отряда Замойского «изгоном» захватить крепость окончилась неудачей – с башни вовремя заметили неприятеля. С северо-востока крепость осадил венгерский отряд под руководством Борномиссы, с юго-востока встали поляки Трембецкого, с юго-востока – Уровецкого. За рекой Двиной расположились казаки Остроменцкого[739].

Первый серьезный артиллерийский обстрел произошел 6 августа. Каленые ядра, пущенные венграми, произвели пожар, потом поляки Уровецкого подожгли часть юго-восточной стены и деревянный мост. Не выдержав осады, Велиж сдался. По одним сведениям, в небольшой крепости поляки нашли 4 большие пушки, 10 орудий, 80 гаковниц, а также много пороха и ядер. Реннер говорил о захваченных в Велиже 13 не слишком больших орудиях и некотором числе других стволов («13 stucke geschutte nicht aver groth, rogge und have ein temlich antall») [740].

Свои осадные орудия поляки перетащили вверх по р. Усвячи и 15 августа выгрузили рядом с крепостью Усвят, которая была расположена на холме между озерами Усвят и Узмень. Первые залпы прогремели, когда солдаты князя Януша Збаражского пытались переправиться через р. Усвячи – тогда из башен прилетели первые ядра. Вечером к осаждавшим пришло подкрепление, ночью были вырыты окопы. Русские орудия по приказу воевод Михаила Вельяминова и Ивана Кошкарева начали стрельбу с утра 16 августа. Входе последующих переговоров гарнизону разрешили покинуть крепость со своим имуществом, после чего Усвят открыл ворота – и в руки войск Батория достались 8 орудий, 50 гаковниц и 143 ручницы[741].

Дорога на Великие Луки была открыта.

Русские небольшие гарнизоны были деморализованы известиями об огромной численности армии Батория (по слухам, которые распространяли «летучие листки», у короля было 136 500 чел.)[742], зверствах над теми, кто пытался обороняться. Параллельно с этим распространялись слухи, что король отпускал те гарнизоны, которые без сопротивления открыли ворота его войскам.

В конце августа польско-литовское войско подошло под Великие Луки. Крепость, находящаяся на возвышенности, была, как и все предыдущие, деревянной. Окружали ее озера, р. Ловать и болота, делая участки обороны с юга и запада труднодоступными для противника. Руководили обороной князья Ф.И. Лыков и М.Ф. Кашин. По польским сведениям, на вооружении было 36 орудий и несколько сот гаковниц – затинных пищалей. У защитников было время подготовиться к обороне: стены и башни были обмазаны по возможности глиной и обложены дерном. Но эти мероприятия в борьбе против снискавших «известность» каленых ядер, однако, не могли полностью защитить Великие Луки от пожаров.

Под Великие Луки прибыло из Москвы посольство с задачей заключить перемирие. Переговоры не заладились сразу, и Баторий задержал московских дипломатов до окончания взятия крепости. Именно под осажденную крепость московские привезли письмо от Ивана Грозного, в котором царь упрекал короля в том, что тот воюет с лютым зверством и жжет «Луки калеными ядрами, изобретением новым и бесчеловечным».

29 августа в сопровождении 1000 встадников и 3000 пехоты наконец-то пришла главная артиллерия в составе 30 стволов, из них 18 стволов было установлено на другом берегу Ловати у стана Зам ой – ского. После установки батарей 1 сентября 21- и 68-фунтовые картауны обрушили на укрепления град ядер[743]. Снаряды сбивали глиняную обмазку и дерн, обнажая деревянные стены. Зажигательные снаряды в свою очередь, поджигали деревянные конструкции. Несколько каленых ядер сразу создали ряд очагов пожаров.

Великие Луки ожесточенно оборонялись. Самым кровавым был штурм 2 сентября, в ходе которого удалось отбросить противника от прогоревших стен, нанеся ему потери в 200 человек убитыми. Один из польских ротмистров по имени Дрогобыш «пробрался в садик возле замка, чтобы посмотреть на пожар, желая вместе с тем застрелить кого-нибудь из мушкета». Однако снайпера вовремя заметили с башни, «выстрелили из пушки и попали в беднягу, так что ядро вырвало у него левую руку, вместе с сердцем».

К 5 сентября пожар охватил значительную часть крепости, и гарнизон запросил капитуляцию. Однако взбешенные большими потерями королевские солдаты устроили резню не только гарнизона, но и жителей Великих Лук, укрывавшихся за стенами. Во время избиения защитников пожар добрался до пороховых погребов, и в ходе последовавшего взрыва замок со всеми орудиями взлетел на воздух, похоронив за собой около 200 польских солдат. Тогда говорили, что победителям досталось только одно орудие под именем «Сокол», которое было подарено королем Замойскому[744].

Мы уже упоминали, что в 1602 г. в архивной описи Виленского цейхгауза числилось некое «орудие московское «Сокол». Не исключена вероятность, что это была та самая великолукская пищаль, чудом уцелевшая в пожаре.

Если обратиться к документам, то, согласно документам Литовской Метрики, из всего артиллерийского городового парка «на пожаре у Лукахъ знайдены» всего два орудия, которые позже перевезены в Холм[745].

В период осады Великих Лук была обложена еще одна крепость – Невель, которую пытался взять полоцкий воевода Николай Дорогостайский. Попытки с налета взять северный и южный замки крепости закончились неудачей, после чего Дорогостайскому было отправлено подкрепление и «несколько более тяжелых орудий» (очевидно, 24-фунтовые картауны). Невель сопротивлялась до 29 сентября, израсходовав все запасы пороха. Венграм удалось поджечь стены, после чего защитники решили сдаться, несмотря на противодействие воевод.

По словам Р. Гейденштейна, в Невели «найдены были…значительные запасы пушек и других военных орудий; пороха же найдено было не более половины бочки, чего до сих пор ни в какой крепости не бывало, так как известно, как заботливо Москвитяне всегда снабжали свои крепости»[746]. Трофеями королевских войск стали 10 орудий и 100 гаковниц, а также до полутысячи ручниц.

Вслед за Невелем 12 октября без сопротивления сдалась небольшая крепость Озерище (площадь укреплений 100x200 м, всего три башни), расположенная на озерном острове. О количестве артиллерии в этой крепости ничего не известно. Возможно, крепость была слабо приспособлена к обороне.

Следующей на пути польско-литовского войска стала крепость Заволочье. Внешне она казалась неприступной, так как была расположена на острове озера Подсошь. Стрельба орудиями в этом случае была малорезультативна – ядра ударялись в стены на излете. 9 октября, впрочем, королевские орудия начали обстрел. Гетман Замойский, которому приказали взять крепость, решил поджечь стену, однако случайно загорелся единственный мост, соединяющий остров с материком, что сильно усложнило положение осаждавших. Первая попытка штурма закончилась неудачно – венгров, высадившихся на плотах, защитники заставили отступить с большими потерями – по польским данным, не менее 50 венгерских дворян и 150 гайдуков было убито и много ранено. Под Заволочьем тогда нашли свою смерть граф Христофор Роздражевский и Мартин Вейер, племянник известного немецкого полковника [747].

16 октября, после полученных подкреплений от Батория, Замойский расположил с трех сторон артиллерию, которая методично стала обстреливать город, впрочем, без особого успеха.

На военном совете Замойский настоял на возведении двух наплывных мостов, по которым могли пойти на штурм венгры и поляки. Видя безвыходное положение, русские решили тогда сдать крепость. Трофеями Замойского тогда стали «делецъ (орудий. – А.Л.) не великихъ медяныхъ десять, гаковницъ тридцать шесть»[748]. По другой, более подробной описи 1582 г., в Заволочье после взятия числились:

2 пищали полуторные (ядро 6 гр), 10-пядные фальконеты (ядро 1 гр), пищаль медная фальконет, пищаль медная сороковая, 4 фальконета, 3 пищали сороковые (ядро по ¾ гр), 46 гаковниц, 25 ручниц[749].

В октябре 1580 г. отряд под руководством кн. И.М. Бутурлина у д. Настасьино в 7 верстах от Смоленска разбил литовский корпус Филона Кмиты, «и знамена и норяд поймали и литавры и трубы и шатры. А наряду взяли 8 пищалей девятипядных да две полуторные да 50 затинных». По рассказу Р. Гейденштейна, «теснимый русскими» Кмита отступил, оставив несколько легких пушек. Согласно самому отчету Кмиты, он потерял 700 чел., два орудия и 12 гаковниц. Это был единственный небольшой успех русских на литовском фронте. Естественно, никаких стратегических последствий он не понес.

Зимой 1580 г. воины Филона Кмиты внезапным нападением подожгли укрепления Холма и захватили крепость [750].

В чем же причина столь быстрых падений русских крепостей? Конечно, пассивность со стороны русских воевод. Воеводы Сокола не пытались нанести деблокирующие удары по осаждающим Полоцк, каждый гарнизон пытался отсидеться в крепости, не предпринимая активных действий. Количество артиллерии в крепостях мало о чем может сказать. Эффективные действия огнестрельного оружия зависят от качества и запасов боеприпасов, а также от умелого действия орудийных расчетов.

Медлительность русского командования в ситуациях, требующих безотлагательных экстренных действий, приводила к трагическим последствиям. Из-за нерешительности воевод попытки что-то предпринять оканчивались печально. Так, отправленный к Торопцу кн. Хилков 21 сентября 1580 г. потерпел поражение от отряда кн. Януша Збаражского[751].

Вряд ли кто-то сейчас из современных историков всерьез воспринимает информацию о 100-тысячных ратях Ивана Грозного, которые так и не смогли помочь осажденным гарнизонам. Однако стереотипы о «тьмочисленности» русских войск еще кочуют по историографии[752]. Некоторые польские, белорусские и литовские коллеги не учитывают тот факт, что к 1 июня 1579 г. в собранной армии Ивана Грозного (с учетом Государева полка) было всего 27 969 чел. – немного больше, чем в решающей битве при Молодях 1572 г.[753]. Но в любом случае, это намного меньше, чем было у Стефана Батория. К тому же важно понимать, что воины польского короля, те же наемники, превосходили по вооружению и тактике московских дворян и стрельцов, не способных сражаться в европейских порядках. Столкновение в поле с таким профессиональным войском практически было без шансов на успех. Единственно, на что могли рассчитывать воеводы Ивана Грозного – так это на сеть оборонительных деревянно-земляных замков, снабженных орудиями, ядрами и порохами. Гарнизоны состояли из сотен дворян, детей боярских, стрельцов и казаков. Но оказалось, что небольшие крепости не могли надолго задерживать неприятеля.

Новопоставленные замки располагались в хорошо защищаемых природой местах – на холмах, островках, у слияния рек. Однако испытанные в боях венгры и поляки достаточно быстро научились использовать новые достижения осадной войны. Деревянно-земляные стены и башни поджигались калеными ядрами или серой. Попытки защитить стены и башни глиной и дерном имели непродолжительный успех, так как в ходе бомбардировки защита деревянных конструкций осыпалась.

Профессиональные солдаты, немцы и венгры, имели опыт штурмов и не таких «курятников» (так в среде наемников назывались подобные небольшие острожки), а горазо более серьезных укреплений.

Артиллерия в обороне Пскова

С захваченных плацдармов – с Холма и Заволочья – начались нападения на псковские пригороды. В начале 1581 г. были взяты Воронач, опустошена Русса, а в Ливонии поляки захватили Смильтен.

На заключительном этапе войны между Россией и Речью Посполитой наиболее значительным было применение артиллерии в обороне Пскова[754]. Грандиозный поход польско-литовских войск под командованием короля Стефана Батория имел целью взятие одной из самой крупных крепостей в Северо-Западной Руси.

В составе многочисленной армии Речи Посполитой было 20 тяжелых орудий, которые везли на 200 волах и 400 лошадях, и 20 пушкарей. Для руководства артиллерией был нанят Бартоломей Островский с жалованьем в 300 злотых в год [755].

На пути ко Пскову королевской армии сдалась крепость Остров, которая не выдержала огня тяжелой артиллерии. Трофеями стали, по словам участника-поляка, «…пять орудий, гаковниц и ружей немало, а также и пороху. Наш порох, который мы израсходовали, воротился с излишком»[756].

Осада Пскова началась 18 августа. Все крепости, которые воины Батория брали осадой или штурмом, были деревянными – как уже отмечали, их было сложно разрушить ядрами, но против каленых снарядов, огня и серы они были безоружны. Под Псковом же воинам Батория пришлось столнуться с каменной крепостью, хорошо защищенной и вдоволь снабженной ядрами и пушками. Оборона Пскова неоднократно затрагивалась в отечественной и зарубежной историографии[757].

Действительно, во Пскове к этому времени находились крупные артиллерийские силы, стянутые с ливонских крепостей (а точнее, возвращенные назад, так как в начале Ливонской кампании Псков был основным поставщиком орудий с 1558 г.). Сосредоточение боеприпасов и артиллерии в опорном пункте на северо-западе России было достигнуто путем оголения оборонительного вооружения в ливонских городах.

Среди артиллерии города выделялись две крупных пищали – «Барс» и «Трескотуха», которые в дальнейшем сыграли свою роль в обороне Пскова. Большую пушку «Трескотуху» псковичи перевезли из верхнего боя на нижний для ведения стрельбы прямой наводкой. 26 августа противник пытался подойти к крепости, чтобы начать осадные работы, но пальбой со стен и башен был отогнан.

Свой лагерь, первоначально расположенный на р. Псковке, Баторий решил перенести из-за начавшихся обстрелов русской артиллерии, ядра которой стали падать за версту от крепости, что было полной неожиданностью для королевских войск.

Осаждавших ждал еще один неприятный сюрприз в виде большого количества пушечных ядер, залетавших в траншеи. С такой организованной контрбатарейной борьбой королевское войско еще не сталкивалось. На удивление польских участников осады, из крепости стреляли из 40- и 70-фунтовых орудий. «Русские сильно стреляют по окопам, бросают в них ядра в 70 фунтов и очень большие камни. Однако туры наши так хороши, что эта стрельба нисколько их не портит. Много уже израсходовано в городе. Ядер и пороху должно быть там большой запас»[758].

Под Псков были доставлены вначале 20 осадных орудий в 22 и 34 фунта калибром. Если осадные картауны необходимо было устанавливать не более чем в нескольких десятках метров от укреплений, то артиллерия осажденных, расположенная на оборудованных позициях (раскатах) и в башнях, имела дальность стрельбы значительно большую, чем у противника. «Пушки у них отличные и в достаточном количестве; стреляют ядрами в сорок полновесных фунтов, величиною с голову: достанется нашим батареям и насыпям!» – в своем дневнике восклицал участник похода Станислав Пиотровский[759].

К большому сожалению, у нас нет точной информации об артиллерии Пскова. Из польских «диариушей» (дневников) осады известно, что польский лагерь, батареи и шанцы русские обстреливали из крупных орудий. «Повесть о походе Стефана Батория под град Псков» упоминает только о двух именных крупных орудиях – «Барсе» и «Трескотухе». Автор «Повести…» вложил в уста короля следующее высказывание, говорящее о роли артиллерии: «Кто наставники мои, которые вели меня на Псков и говорили, что в Пскове нет больших орудий, что князь великий все орудия велел вывезти из Пскова? И что я вижу и слышу? Что у меня и с собою, и в Литве нет ни одной такой пищали, которая бы так далеко стреляла!»[760]

Сохранились описи псковского наряда 1630-1690-х гг., но судя по перечню стволов, городовая артиллерия была существенна обновлена. Основу составляли пищали, отлитые в 1590-1630-х гг. Старых орудий, которые, возможно, участвовали в обороне 1581–1582 гг., остались единицы. Так, на среднем бое Плоской башни находилась «пищаль волконея, на собаке, мерою 2 аршина бес четверти, к ней в онбар 400 ядр, весом по кружалу по гривенки бес четверти ядро, лита в 1543 году». Очевидно, это был трофейный ливонский фальконет[761]. На Казенном дворе в нижнем бою до 1680-х гг. стоял «отрывокъ полуторной пищали медной, в станку и на колесах, гладкая, мерою 3 аршина бес полувершка, к ней в онбаре 100 ядръ, весом по кружалу по 6 гривенок ядро»[762] «Отрывок» (или «урывок») – это сохранившаяся после разрыва ствола основная его часть. Возможно, орудие получило повреждение или в 1581–1582 гг., или в 1615 г. (осада Пскова шведским королем Густавом Адольфом). Можно сказать, что среди полуторных пищалей были и те, которые отливались в 1550-х гг. Якобом фан Веллерштаттом – одно орудие 1553 г. стояло на вооружении до 1700 г., а затем было отправлено под злосчастную Нарву. Возможно также, что некоторые указанные в описи 1630-х гг. железокованные «хвостуши» и «тюфяки» также когда-то стояли на вооружении Пскова 1580-х гг.

В ночь с 4 на 5 сентября были сделаны укрепления для батарей напротив Покровской и Свинорской (Свинусской) башен. С утра 6 сентября королевские картауны начали обстреливать обе башни – бомбардировке также подвергся и участок крепостной стены между ними в полторы сотни метров. Сосредоточение такого количества орудий на узком участке произвело значительные разрушения в укреплениях псковичан. Последовавший 8 сентября 1581 г. штурм южной стороны Окольного города был одним из ожесточенных. В ходе обстрела королевских картаун были сделаны бреши в Покровской и Свинорской башнях. Наемной пехоте удалось захватить их, однако защитники развернули с раската установленную пищаль «Барс» и обстреляли засевших в полуразрушенных укреплениях противников. Судя по всему, речь шла о 20-фунтовом орудии А. Чохова 1576/77 г. «С Похвальского раската из огромной пищали «Барс» ударили по Свиной башне, и не промахнулись, и множество воинов литовских в башне побили»[763]. Подкатив бочки с порохом, защитники взорвали остатки башни с засевшим в ней противником. Штурм провалился с большими потерями.

С 24 октября установленные со стороны Мирожского монастыря на левом берегу реки Великой орудия стали метать каленые ядра.

Участки стен, которые польские орудия обстреливали с задачей сделать брешь, укреплялись новыми оборонительными рубежами. Так, 26 октября венгры, разрушив участок стены Окольного города, обнаружили, что русские втащили орудия на новую деревянную башню, которую выстроили за развалинами [764]. Штурм был вновь отражен.

После неудачи первых штурмов Пскова Баторий решил взять Печерский монастырь (56 верст от Пскова) и тем самым облегчить доставку продовольствия войскам. Отряд немца фон Фаренсбаха 28 октября блокировал монастырь, а для обстрела каменных стен из состава королевской артиллерии ему было выделено три орудия. Согласно данным писцовой книги 1586 г., через пять лет после осады у каменного монастыря с семью башнями было 266 бойниц подошвенного, среднего и верхнего боя, и всего 2 пищали полуторные, пищаль скорострельная, пищаль семипядная, пищаль немецкая железная скорострельная с вкладнем и 4 тюфяка[765]. В ходе штурма немцы Фаренсбаха начали терять людей уже на подходе к стенам. Попытка залезть на стены с помощью лестниц потерпела неудачу. Штурм монастыря был отражен стрельцами под командованием головы Нечаева и монастырскими слугами.

Под Псковом особо сильная перестрелка между осажденными и осаждающими произошла 31 октября. Поляки хотели сосредоточить огонь на выбранном участке псковской стены, но русские стянули свои орудия против батарей противника. Очевидец отметил: «Наши стреляли в стену; но русские отплатили в десять раз. Много наших в окопах погибло от их выстрелов. Вчера и сегодня убили, между прочим, четырех пушкарей. Не понимаю, откуда у них такое изобилие ядер и пороху? Когда наши выстрелят раз, они в ответ выстрелят десять и редко без вреда»[766].

Сильные обстрелы королевскими орудиями сделали несколько брешей в стенах, но раз за разом атаки гайдуков и немцев отражались сосредоточенным плотным огнем артиллерии. «Подкопная война», начавшаяся в прорытых под башни галереях, также закончилась не в пользу королевских солдат. Многочисленные вылазки гарнизона, поддержанные артиллерией на стенах, наносили значительный ущерб лагерю. По словам одного поляка, русские «на шаг не выходят из-под прикрытия своих орудий» [767].

С наступлением холодов стало очевидно, что взять такую мощную крепость королевским войскам не под силу. Начавшиеся в деревне Киверова Гора переговоры о прекращении боевых действий закончились подписанием Ям-Запольского перемирия[768]. Одно из условий перемирия касалось артиллерии ливонских крепостей. В замках русские должны были оставить бывшую орденскую артиллерию, но имели право забрать оттуда свою.

Опись ливонского огнестрельного наряда 1582 г. как источник по артиллерийскому вооружению крепостей

Опись ливонской артиллерии 1582 г., впервые опубликованная Кояловичем, составлена на польском языке, как предположил А.Н. Кирпичников, «в дословном переводе с русского»[769]. Как мы уже отмечали, по нашему мнению, ее основным источником послужили, очевидно, переписная книга 1578–1579 гг., составленная И.Т. Мясоедовым и подьячим С. Болдыревым, или один из ее списков. Согласно предварительным мирным соглашениям с Речью Посполитой, вся ливонская артиллерия, захваченная русскими в 1558–1578 гг., передается полякам. Русские же орудия, которыми были снабжены некоторые крепости, возвращаются в Россию. Сама «Опись» состоит из нескольких документов на польском языке. Согласно этому документу, около 700 стволов (695) русские оставляли в ливонских замках полякам, а 854 орудия должны были увезти с собой.

Из всей массы стволов, перевозимых в Россию по результатам мирного соглашения, 609 (71 %) составляли гаковницы. Остальное количество составляли пищали медные и железные. Среди орудий был только 1 тюфяк («тюфяк железный с вкладнем»).

В Описи 1582 г., помимо большого количества «лехкой» артиллерии, упоминается всего пять крупных пищалей калибром от 7 до 10 фунтов и 3 пушки; практически все они московского литья (обозначены как «pisczal miedziana moskiewska» и т. д.), то есть были в свое время перевезены в Ливонию для усиления крепостей.

Опись орудий 1582 г. в ливонских городах фиксирует только 8 пушек и пищалей с указанием московского происхождения (sic!), калибр которых был больше 6 фунтов: «московская желобчатая» (7V г фунта), «московская» (8 фунтов), «московская грановитая» (9 фунтов), «московские гладкие пищали» (10, 12 и 18 фунтов), пищаль «Свисток» (1 пуд) и «дробовая пушка саженная» (1¼ пуда). Остальные пищали – затинные (гаковницы), дробовые, скорострельные, полковые, полуторные, фальконеты – были небольшого калибра. Очевидно, Иван IV и руководство Разрядного приказа отдавали себе отчет о возможных последствиях в Ливонии, вывезя из замков заблаговременно, до 1580 г., тяжелые орудия. Позже, уже в описях XVII столетия в российских городах встречаются «пищали ругодивские», «юрьевские», «перновские», «полонянки».

Но эти рокировки были сделаны тогда, когда стало очевидно направление главного удара армии Речи Посполитой: Полоцк – Великие Луки – Псков.

Кроме того, если раньше в 1558–1578 гг. Псков был главной базой снабжения ливонских и новопоставленных на западном рубеже крепостей артиллерией и пушкарями, то к 1579–1581 гг. ситуация в корне изменилась: теперь вооружение шло в Псков с западных городов[770]. Только в одном исключительном случае из псковского арсенала выделялись орудия для усиления полоцкой артиллерии: в 1579 г. была направлена под сопровождением голов кн. В.И. Мещерского и К.Д. Поливанова крупнокалиберная (40-фунтовая) пищаль «Свиток», но до начала осады Полоцка ее удалось довезти лишь до Себежа. Дальнейшее продвижение было бессмысленно ввиду начавшейся осады, и пищаль была оставлена в этом пригороде. Темпы продвижения больших орудий в те времена были очень медленные. При катастрофической нехватке лошадей, основной тягловой силы, тяжелая обязанность по перевозу орудия ложилась на плечи «посошных людей».

Против хорошо подготовленной армии короля Стефана Батория русское командование могло противопоставить несколько укрепленных городов и сеть небольших крепостей, но только о твердыни Пскова суждено было разбиться наступательному порыву польско-литовской армии.

Русские войска в крепостях Ливонии оставляли 695 стволов, из них 8,6 % составили тюфяки (60 ед.) и 52 % (363 ед.) – гаковницы.

В канцелярском архиве, книгах Литовской Метрики, сохранились краткие росписи орудий по ливонским крепостям – «Реестр стрельбы, съ которой замки Ифлянтъские Королю, его милости, мають бытии поступлены»: «На Куконосе делъ 10, гаковницъ 26. У Скровномъ делъ 5. У Чествине делъ 8, тюфяй железный 1, три сороки немецкие: у в одной сороце осмъ пищалей, а в другой семь пищалей, а в третей три пищали. У Борзуне делъ 9. У Володимерцы делъ 23, гаковницъ 28, фолконетовъ 9, стволов прикованныхъ на дошце ручныхъ 10, туфяк дробовый, фолконет железный. У Ровъномъ делъ 4, тюфяковъ пять, гаковницъ 14. У Трикате делъ 2, фолконеты 3, делцо полковое, гаковницъ 16. У Резицы делъ 4, гаковницъ 16. У Люцыни делъ 5, фолнеты 2, дело 1, зопсованое, тюфяки железные 2, гаковицъ 44. У Влехуделъ 7, гаковницъ 8, пищаль самострельная 1, а другая сопсована. У Юръеве делъ 78. У Алысте делъ 24, гаковницъ 15, ручницъ 37. В Новгородку Ливонъскомъ делъ 4, гаковъницъ 15. У Фелине делъ 15, гаковъницъ 20. У Таврусе делъ 7, гаковъницъ 28. У Лаисе делъ 14, тюфячокъ со кладнемъ 1, гаковъницъ 27. У Полчеве фольнетовъ 4, гаковницъ 17. У Пернаве делъ 35, гаковницъ 47, ручницъ 50, а безъ становъ зопсованыхъ стволовъ 60. У Белом Каменю делъ 35, тюфяковъ железныхъ 8, гаковницъ 33, сума делъ 288, гаковицъ 363, ручницъ 87»[771].

Вышеприведенные сведения составлены на основании русских описей. Итоговые документы по передаче ливонских крепостей с вооружением показывают изменения в сторону уменьшения количества артиллерии – очевидно, часть стволов удалось вывезти на территорию России.

По результатам мирного соглашения королевские орудия, в свою очередь, вывозились из захваченных русских форпостов, а московские оставлялись. Так, в Заволочье «делецъ (орудий. – А.Л.) не великихъ медяныхъ десять, гаковницъ тридцать шесть… Стою всею стрелбою, з делцами, з гаковницами и с кулями тотъ замокъ Заволочье маетъ быти подан и поступленъ двораномъ великого князя». А «вся армата (артиллерия. – А.Л.) короля… маетъ с тыхъ замъков взята спроважона быти».

Из Великих Лук и с Холма в 1583 г. были вывезены 16 королевских орудий, в последней крепости «два дела (орудия. – А.Л.) великого князя на пожаре у Лукахъ знайдены, и до Холму привезены, тыя оба дела в Холме мають быти оставлены»[772]. Надо отметить, что в 1907 г. в г. Холм был найден фрагмент 4-фунтового орудия с надписью «Кашпир». (ВИМАИВ и ВС. Инв. № 9/50). Сильно оплавленная его часть говорит о том, что Кашпировская пищаль 1560-х гг. пострадала во время пожара, возможно, в 1580-х гг.

В 1582 г. в Невли числился наряд: 2 полуторные медные пищали (6 гр ядро), 2 пищали полуторные гладкие (ядро 2¾ гр), пищаль полуторная грановитая (ядро 2¾ гр), 6 фальконетов (ядра по 1¼-1 гр), 55 гаковниц, 47 ручниц. После взятия по указу короля в Невль были привезены 600 гаковниц[773].

По описи из Метрики 1582 г. («Другой реестръ стрельбы, съ которого московскому замки мають быти поступлены…») в Невле имелись 2 орудия медных «по полтора сажня под гербы короля Жигимонта Августа, привезенные с Полоцка, куля (ядро. – А.Л.) в них з гусиное яйцо», 2 орудия из Полоцка, чуть более сажени, с ядрами меньше гусиного яйца, 2 русские пищали «по полтора сажня», 2 пищали менее полутора сажени длиной, «а куля до них болшей ейца гусиного», 4 небольших орудия с калибром в куриное яйцо, 102 ручницы[774].

В Холме на момент перемирия числились: 2 пищали медные, с Великих Лук вывезено в Холм 16 гаковниц. В Заволочье: 2 пищали полуторные (ядро 6 гр), 10-пядные фальконеты (ядро 1 гр), пищаль медная фальконет, пищаль медная сороковая, 4 фальконета, 3 пищали сороковые (ядро по ¾ гр), 46 гаковниц, 25 ручниц.

Россия уходила из Ливонии. Длинными вереницами потянулись подводы, перевозившие в пограничные русские крепости ливонский наряд.

Но не все условия соглашения были выполнены.

В выписках о задорах и обидах, «что учинились от литовских людей в перемирные лета» 1592 г., говорится: «…как великого государя, блаженные памяти царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии послы, князь Дмитрей Елетцкой с товарыщи с Стефана короля послы со князем Янушом Збаражским с товарыщи договор учинили и крестным целованьем закрепили и которые городы в Лифлянской земле великий государь царь и великий князь поступился в Стефанову королеву сторону для покою крестьянского, и в тех городех королевские дворяне по посольскому договору и по их крестному целованью не исправили, под воевод и под детей боярских и подо всяких людей подвод не дали и многих государевых людей переграбили, и запасы государевы пушечные и хлебные и по ся места из городов не вывожены многие, за тем, что королевские дворяне подвод по договору подвод под воевод и под детей боярских и подо всяких людей не дали, а иные многие запасы государевы пушечные и хлебные не отдали (выделено мной. – А.Л.) и многих людей переграбили. Досталось в Юрьеве и во всех неметцких городех… наряду и пушечных запасов в тех городех осталося 17 пищалей меденых девятипядных и семипядных, 12 пищалей железных, 9 тюфяков железных, 259 пищалей затинных, 795 пищалей ручных, 10 885 ядер железных, 1730 ядер каменых 234 ядра свинчатых, 30 600 ядер затинных пищалей, 340 криц железа, 410 кордов железных, 50 пятков лну, 157 аршин холстов, 370 пуд зелья, 60 пуд свинцу»[775]. Через девять лет после перемирия остались невывезенными 29 пищалей, 9 тюфяков и 259 затинных пищалей, то есть 297 стволов (без ручниц), или 34 % от переданного из Ливонии поляками огнестрельного вооружения.

Тем не менее парадоксально, но факт – несмотря на потери орудий в 1578-1580-х гг., Россия на момент окончания Ливонской войны располагала еще большим артиллерийским парком, нежели к ее началу. Часть ливонской артиллерии, заблаговременно вывезенная из захваченных крепостей (в 1579–1580 гг.), в дальнейшем была включена в состав осадного и городового нарядов. Так, ливонские большие пищали «Змей Перновский», «Змей Юрьевский», «Ругодивская пищаль», «Полонянка» и др. в течение всего XVII столетия стояли на вооружении важных в стратегическом отношении крепостей, а большое число мелких орудий – «вальконеек немецких», «пищалей полковых немецких», «пищалей старых со вкладнями» и т. д., были распределены по городам, от Пскова и Смоленска до Белгорода и Севска.

Таким образом, становится очевидно, что количество задействованных в боевых действиях орудий было колоссальным, потери в боях постоянно восполнялись новыми или трофейными пушками. Предпринятые царем вовремя экстренные меры к восстановлению потерянной артиллерии позволили в короткое время обеспечить войска необходимым количеством тяжелых орудий и снарядов.

Артиллерия на «свейском рубеже» в 1581–1585 гг

«Война Швеции и России приняла совершенно иной характер с тех пор, как во главе шведского войска стал граф Делагарди», – отметил в свое время Г. Форстен[776]. 23 октября 1580 г. 7-тысячный шведский корпус пересек границу со стороны Финляндии. Первой павшей русской крепостью стал Кексгольм, который после первого штурма капитулировал. Затем пал Падис – отсутствие продовольствия заставило воеводу Данилу Чихарева открыть ворота шведам.

В феврале 1581 г., перейдя со своим корпусом через замерзший Финский залив в Эстляндию, Понтус Делагарди осадил Везенберг. После недельной осады воевода Степан Сабуров капитулировал. Затем пал небольшой замок Тольсбург. Оборонительная система русских укрепрайонов начала рушиться как карточный домик – неудовлетворительное состояние укреплений, отсутствие в некоторых замках продовольствия, малое количество орудий и боеприпасов (в 1580 г. много орудий и припасов свозили во Псков, ожидая нашествия войск Стефана Батория), отсутствие помощи извне побуждало воевод сдаваться. Вернувшись в Финляндию, Делагарди начал готовиться к новому походу, целью которого было завоевание всего побережья Финского залива. Ранее попытки захватить русские крепости на побережье оканчивались неудачей. Так, в 1574 г. многие корабли шведского флота, отправленного под Нарву, потерпели крушение у нарвской бухты, причем адмиральский корабль был выброшен на берег – погибли все[777]. В 1577 г. шведский флот бомбардировал небольшие деревянные крепостицы у устья Наровы и сжег их.

Очередной набег шведских кораблей 18 июля 1579 г. адмирала Бенгта Северинсона опустошил посады Нарвы и Ивангорода. В сентябре того же года последовала попытка взятия Нарвы отрядом Генриха Горна, но замедление подвоза на кораблях артиллерии и провианта заставило шведов отступить, оставив под стенами, по свидетельству Б. Руссова, умерших от голода 1500 кнехтов.

Поход 1581 г. был тщательно спланирован Понтусом Делагарди. Отряды Карла Горна и Ганса Вахтмейстера нанесли вспомогательные удары, захватив замки Лоде, Фикель, Леаль и Гапсаль (поляки в это время взяли Ленневард и Ашераде). 4 сентября началась осада Нарвы. С трех сторон были размещены артиллерийские батареи, насчитывающие 24 двойные картауны (до 48 фунтов калибром) и полу-картауны (до 24 фунтов ядром) [778].

В течение недели продолжался обстрел стен и башен – умело расставленные шведские тяжелые картауны подавляли русский городовой наряд – и 15 сентября состоялся штурм, после чего город был взят, а русский гарнизон и жители были вырезаны. После этого методично были расставлены батареи против Ивангорода, защищаемого воеводой Афанасием Бельским. По словам очевидца, гофрата Лаврентия Миллера, Понтус Делагарди «направил свои картауны на крепость и велел сделать залп на воздух поверх крепости. Московиты хорошо знали, что великий князь не приходил на помощь ни Полоцку, ни Великим Лукам, не придет и к Пскову; без всякого сомнения, знали, что им был важен единственно Псков; могли также из крепости видеть, как обошлись шведы с московитами в Нарве, потому потребовали еще раз переговоров. Когда же им был дозволен свободный выход из крепости со всем тем, что могли унести на себе, то они и сдали весьма сильную крепость Ивангород господину Понтусу. Выходили они из крепости опечаленные, и когда им пришлось проходить между двумя рядами шведских ратников, то никому в глаза не смотрели, а глядели на небо и знаменовали себя, по их обычаю, крестом на лоб, грудь и оба плеча, наклоняли голову к земле и снова смотрели в небо. Их проводили до границы. В крепости нашли достаточно всякого провианта, но из больших орудий нашли не более шести, из чего можно заключить, какую силу неприятель сосредоточил во Пскове»[779]. Позже сдались Ям и Копорье. Шведский военачальник Юрген Бойе очень долго возился с осадой Вейсенштайна – только 24 ноября крепость пала [780].

После заключения перемирия с Речью Посполитой последовала серия контрударов со стороны русских. Отряды без артиллерии подходили к Яму и Нарве, опустошали окрестности, несколько дворянских сотен выдвинулись в Финляндию. Около Яма у села Лялицы князь Дмитрий Хворостинин с передовым полком разбил шведов – «свейских людей побили и языки многие поймали»[781].

В октябре 1582 г. Понтус Делагарди пытался взять Орешек. Шведский десант попытался проникнуть через пролом в крепость, но в ходе боя был оттеснен. Сильное течение Невы и артиллерийский обстрел со стен не позволили оказать поддержку десанту, и через некоторое время он был полностью уничтожен.

Однако эти локальные успехи меркли под чередой стратегических неудач – отвоевать обратно ни одну крепость не удалось. Крепости Финского залива стали шведскими.

26 мая 1583 г. на берегу реки Плюссы, впадающей в Нарову, состоялся съезд русских и шведских послов. По результатам перемирия Россия теряла все захваченные шведами замки, города и крепости, в том числе Ям, Нарву и Ивангород.

Не пройдет и семи лет, как «русский осадной наряд» в составе рати Бориса Годунова во время очередной войны со Швецией вновь будет громить стены и башни Нарвы и Ивангорода…

Заключение

В одном военном трактате конца 1699 г., «О предуготовлениях вещей к войне надобных», хранящемся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки, написано: «Вещь махинная, зовомая артиглериа (паче же пушки и модждыры) есть целого войска избраннейшая часть, в которой наибольшая честь и слава войска содержится»[782]. Действительно, в военной истории XV–XVI вв. русская артиллерия сыграла свой значимый аккорд. Появившись в Москве с некоторым опозданием в 1382 г., она еще в XV столетии значительно отставала в своем развитии от западноевропейской. И только с периода правления Ивана III артиллерия получила такой значительный взлет, что к середине XVI в. она, по признанию самих иностранцев, была уже на одном уровне с лучшими европейскими арсеналами. Конечно, новые веяния в артиллерийском деле приходили в Россию с некоторым опозданием в 10–30 лет. Санкции и запреты на торговлю с «московитами», блокада портов, отсутствие постоянных контактов с ведущими европейскими державами, несомненно, накладывали свой отпечаток на развитие артиллерийского дела. Тем не менее русское правительство всегда искало пути для вербовки лучших военных специалистов. Европейским мастерам, приглашенным в Россию, создавались все условия для деятельности. Правда, приехав в Москву, редко кому удавалось вернуться – за XVI в. таких случаев известно два (Николаус Оберакер, Пьетро ди Аннибале).

Итальянские и имперские дипломаты видели в Москве пушки, отлитые по итальянским и германским образцам. Английские путешественники отмечали у «московитов» все современные типы и виды орудий, соответствовавшие европейским фальконам, кулевринам, василискам, картаунам и т. д. Джильс Флетчер уже после смерти Ивана Грозного писал: «Полагают, что ни один из христианских государей не имеет такого хорошего запаса военных снарядов, как русский царь, чему отчасти может служить подтверждением Оружейная палата в Москве, где стоят в огромном количестве всякого рода пушки, все литые из меди и весьма красивые»[783].

Мимолетные упоминания пушек и пищалей или в целом «наряда» в XV – первой половине XVI в. создают, образно выражаясь, тонкий пунктирный рисунок артиллерии. По сохранившимся источникам мы еще не можем провести типологию орудий, оценить количество и конструктивные особенности орудий. Нарративные источники фиксируют лишь факт применения огнестрельных средств – какой воевода и куда ходил в поход с «пушками и пищалями», в некоторых случаях упомянуты начальники «наряда». Но ко второй половине XVI в., уже во времена Ивана Грозного, из тонкого пунктира артиллерия приобретает четкие очертания. Состояние источниковой базы уже позволяет нам в полной мере оценить состав и номенклатуру русских орудий.

Можно с уверенностью констатировать, что эпоха царствования Ивана Васильевича Грозного характеризуется периодом интенсивных военных реформ, которые были направлены на создание современной военной организации, способной не только оборонять, но и значительно расширить границы Русского государства. Особенности ведения войны в XVI столетии требовали широкого применения нового огнестрельного оружия, поэтому одним из направлений военных реформ стало усовершенствование артиллерии – «наряда».

Время царствования Грозного охватывает два периода в развитии отечественной артиллерии – «немецкий» и «русский».

В сфере орудийного производства: в 1530-1560-е гг. на пушечном дворе ведущее место заняли германские литейщики во главе с Якобом фан Вайлерштаттом (1550-е) и Каспаром Ганусом (1550-1560-е гг.), которые отливают по немецкому образцу бомбарды, гаубицы, шарфмецы, шланги, полушланги, фальконеты и т. д. Были созданы самые крупные за весь XVI в. боевые бомбарды «Кашпирова» и «Павлин». Пушечные «избы» были объединены в единый заводской комплекс – Пушечный двор на р. Неглинке. Было начато массовое производство однотипных фельдшлангов – «полуторных» пищалей. Производственные мощности были настолько велики, что позволяли достаточно быстро восполнять потери в артиллерии. С 1570-х гг. производятся «русские образцы» орудий.

В сфере организации артиллерии: к 1540-м гг. произошло разделение специальностей: литейный мастер делал орудия, а в поход шли пушкари. Артиллерийские батареи возглавили новые должности – «головы у наряда». Происходит разделение «наряда» на «меньший», «середний» и «больший». К 1570-м гг. было организовано первое артиллерийское ведомство – «Пушечной приказ». В артиллерии были приняты все основные передовые достижения военной науки – от «артиллерийской шкалы» Г. Гартмана до новых типов боеприпасов (фоеркугели).

В полевых сражениях артиллерия практически не использовалась – отдельные случаи использования в столкновениях «маленьких фальконетов на салазках» – это скорее небольшие исключения из правил. Но в осадных операциях артиллерия являлась самым значимым инструментом. Ultima ratio[784], большие бомбарды московского царя, произвели колоссальное впечатление на современников. Сюжет про огромные каменные ядра, выстреливаемые с грохотом, проламывавшие укрепления Полоцка в 1563 г. неоднократно повторялся в нарративе, как в русских летописях, так и в европейских «летучих листках». Неоднократно на страницах европейских хроник можно встретить описания «московитских» картаун, полукартаун, шлангов и фельдшлангов, громящих ливонские крепости. Однако не все крепости оказались по зубам русскому «богу войны».

Не меньшее значение артиллерия имела и в оборонительных операциях. «Наряд на Берегу» защищал засеки, броды и перелазы от вторжений степняков.

Город Псков «отстоялся» от огромного польско-литовского войска благодаря мужественности его защитников. Но немаловажным в обороне был факт насыщения крепости накануне осады значительным количеством орудий и боеприпасов.

8 ноября 1889 г. начальник Артиллерийского музея Н.Е. Бранденбург, выступая на торжественном собрании по случаю 500-летия русской артиллерии (в XIX в. датой первого упоминания артиллерии на Руси считали 1389 г.), рассказал слушателям о значении «огнестрельного наряда» в истории России. Николай Ефимович заявил, что ход многих видов технической промышленности XV–XVII вв. всецело зависел от развития огнестрельного дела. Артиллерия являлась главным представителем в металлургической промышленности, где сосредотачивалось железоковательное и литейное производство. Горное дело, селитроварение и пороходелие развивались под влиянием той же артиллерии. Инженерная часть (строительство крепостей и фортификационных сооружений) составляла отдел того же «артиллерийского искусства». Подытоживая тезисы Н.Е. Бранденбурга, можно сказать, что исследователь, обратившийся к изучению документов об отечественном «огнестрельном наряде», невольно переносится из области военной истории в область экономическую – перед нами фактически вся предыстория складывания российской промышленности.

Наконец, как мы уже отмечали, сама история артиллерии относится к военной истории, и каждый ствол – это своеобразное отражение политики, военного дела, промышленности. Таким образом, рассматривая артиллерию, мы не только знакомимся с состоянием военного дела, но и со многими сферами социально-экономической жизни наших предков четыреста, пятьсот и даже шестьсот лет назад.

Стоит надеяться, что данная книга по артиллерии Ивана Грозного положит начало системному и всестороннему исследованию русской артиллерии допетровского времени. Следующая книга с рабочим названием «Пушки Смуты», над которой работает автор, будет посвящена русской артиллерии конца XVI – начала XVII в.

Приложения

Приложение 1 Русский наряд, забранный из ливонских крепостей в 1582 г.[785]

2 Пороха 607 пудов, свинца 80 пудов. Ранее взято 210 пудов пороха, свинца 145 пудов, ядер железных (4 гр) 340 шт., 40 ядер по 1,5 гр, 380 ядер по 1 гр.

3 Пороха 70 пудов, свинца 26. Ранее взято с Леневарда: пищаль скорострельная медная (50 ядер по 1 гр), пищаль медная (50 ядер по 1 гр), пищаль медная sniczierska (5 ядер по 1 гр), тюфяк железный 3 пяди в длину, пороха 24 пуда.

4 Пороха 70 пудов, свинца 24. Ранее взято 290 ядер железных по 1 гр, 78 ядер по 1¾ гр, 120 ядер по ½ гр, 20 пудов пороха, свинца 10 пудов 10 гр.

5 Ранее взято 12 ядер железных по 1 гр, 13 ядер по 1,5 гр, 300 ядер по ¾ гр, 305 ядер по ½ гр, пороха 20 пудов, свинца 10 пудов.

6 Ранее взято пушечных запасов 160 ядер свинцовых по 2 гр, 250 ядер свинцовых по ¾ гр, 140 свинцовых ядер по ½ гр, 30 свинцовых ядер по 1/8 гр, 20 пудов 35 гр пороха.

7 Пороха 300 пудов, свинца 30 пудов. Ранее из Володимерца взято: каменных ядер, «свинцом обливанных» – 289 (1 гр), ядер каменных, «свинцом обливанных» 294 (по 1 гр), ядер каменных, «свинцом обливанных» 300 (¼ гр), ядер каменных, «свинцом обливанных» 50 (2/3 гр), ядер каменных, «свинцом обливанных» 164 (1 гр), пороха 20 пудов.

1 В Ровном пороха 140 пудов, свинца 30 пудов. Ранее взято железных ядер 400 (2 гр), железных ядер, «свинцом обливанных», 165 (3 гр), 45 ядер по 1½ гр, 106 ядер по 1,5 гр, 100 пудов пороха, свинца 20 пудов.

2 40 пудов пороха, свинца 17 пудов, селитры 7,5 пуда. Ранее взято с Триката 30 железных ядер по ¾ гр, 104 железных ядра по 1½ гр, 300 ядер железных по ½ гр, 300 пулек по ¼ гр для затинных пищалей, 23 пуда 35 гр пороха, 10 пудов свинца, вкладня железных.

3 В Режице 300 пудов пороха, 20 пудов свинца. Ранее взято 610 ядер железных по ¾ гр, 60 ядер железных по 1¼ гр, 55 ядер по 1 гр, 115 ядер по 1½ гр, 65 ядер железных по 1 гр, 95 пудов пороха, свинца 13,5 пуда.

4 В Луже свинца 22 пуда, пороха 200 пудов. Ранее взято: ядер железных 111 по 2 ¾ гр, ядер железных по 2/3 гр 14 шт., 31 ядро по 2/3 гр, 503 ядра железных по 1½ гр, 300 ядер, «свинцом обливанных», 82 пуда 31½ гр пороха.

5 Общим весом 17 пудов 30 гр.

6 Во Влехе пороха 140 пудов, полбочки селитры, свинца 17 пудов. Ранее взято: ядер железных, «свинцом обливанных», 12 по 1½ гр, 120 ядер по ½ гр, 24 ядра по ¼ гр, 27 пудов пороха, 10 пудов свинца.

1 В Юрьеве: 250 пудов пороха, 20 пудов серы, ядер железных 100 по 1¼, 540 ядер по 1½ гр, 750 ядер по 1¼ гр, 200 ядер по 1 гр, 500 ядер по ¾ гр, 72 ядра железных, 79 ядер по 1 гр, 300 ядер по 3 гр, 100 ядер по 1 гр, 900 ядер по ½ гр, 200 ядер по ¾ гр, 100 ядер по 1/3 гр, 100 ядер по ¼ гр, 400 ядер по ¾ гр, 600 ядер по ¾ гр, 300 ядер по ½ гр, 600 ядер по 2/3 гр, 300 ядер по ¼ гр, 200 ядер по 1 ¼ гр. Ранее взято с Юрьева: 300 ядер (от 12 сороковых пищалей) по ¼ гр, 300 ядер (от 9 сороковых пищалей) по 1/3 гр, пороха 150 пудов, 17 пудов 20 гр селитры.

2 Ядра каменные.

3 Пороха 236 пудов, свинца 15. До этого взято: пищаль медная полуторная в 2 гр ядром, пищаль медная скорострельная в ½ гр ядром (276 ядер), пищаль медная в 2 пяди в ¾ ядро (276 ядер), пищаль медная в 9 пядей в ¾ гр (290 ядер), пищаль медная фальконет немецкая в 11 пядей в 1 гр ядром (275 ядер), 2 медных пищали в 7 пядей в ¾ ядром (535 ядер), фальконет медный в 7 пядей в 1¼ гр ядром (265 ядер), пищаль медная фальконет в 1 гр (290 ядер), пищаль немецкая в ¾ гр ядро (280 ядер), пищаль медная сороковая в ¼ гр ядро (290), 22 гаковницы, 2 гаковницы без станков, пороха 100 пудов, свинца 5 пудов 13 гр, 36 гр дроба, разных ядер 1600.

4 Пороха 170 пудов, свинца 15 пудов, железных ядер 1750, пороха 64 пуда, свинца 7 пудов 20 гр.

5 Пороха 70 пудов, свинца 20 пудов, 600 ядер железных по 1½ гр, 300 ядер железных в ¾ гр, 300 ядер в ¼ гр, 51 37 гр пуд пороха, 9 пудов свинца, 9 пудов серы.

1 В Феллине пороха 300 пудов, 49 пудов серы. Взято с Феллина ранее: 150 ядер по 5 гр, 303 ядра в 3 гр, 120 ядер в 3 гр, 960 железных ядер в 2 гр, 600 ядер железных в ½ гр, 1000 ядер в ½ гр, пороха 197 пудов, свинца 110 пудов, 40 пудов, 35 гр селитры.

2 Пороха 80 пудов. Ранее взято: 530 ядер в 1 гр, 250 ядер в 1¾ гр, 250 ядер в 1¾ гр, 250 ядер в ½ гр, 250 ядер в ¾ гр, 300 ядер в 1 гр, пороха 58 пудов, свинца 17 пудов.

3 Пороха 150 пудов, свинца 30 пудов. Взято ранее: пороха 40 пудов, свинца 10 пудов, серы 1½ пуда.

4 В Пернове 1200 пудов пороха, свинца 62 пуда. Ранее взято: пищаль медная в 2¾ гр, пищаль медная фальконет в 2¾ гр, пищаль медная ползмея в 9 гр, пищаль медная ползмея в 6 гр, пищаль медная ползмея в 8 гр, 675 ядер в 20 гр, 115 ядер в 9 гр, 115 ядер в 8 гр, 120 ядер в 7 гр, 620 ядер в 2¾ гр, 740 ядер в 1 гр, 4000 гаковничьих ядер, 500 пудов 36 гр пороха, свинца 40 пудов 33 гр, серы паленой 18 пудов, 330 разных ядер.

5 400 пудов пороха. Ранее взято: пищаль медная 7 пядей в длину, в станке и на колесах, ядром в 3 гр, пищаль медная 15 пядей в длину в 3 гр, пищаль медная в 9 пядей в станке и на колесах, в 2 гр ядро, пищаль медная в 11,5 пяди, пищаль медная в 8,5 пяди в станке и колесах, в 1 гр ядром, пищаль медная дробовая в колоде в 6,5 пяди в длину, 255 ядер в 3 гр, 250 ядер в 2 гр, 300 ядер в 1½ гр, 240 в 1 гр, 30 ядер в ¾ гр, 38 ядер в ½ гр, 353 ядра, пороха 120 пудов, серы паленой 10 пудов.

6 Пороха 60 пудов. Ранее взято: 300 ядер железных по 2 гр, 300 ядер по 1 гр, 300 ядер по ½ гр, 40 пудов пороха.

Приложение 2 Артиллерия, оставленная в ливонских городах Речи Посполитой по договору 1582 г.[786]

Примечания

1

Опись царского архива XVI в. и архива Посольского приказа 1614 г. М., 1960. С. 33.

(обратно)

2

Лихачев Н.М. Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1888. Прил. С. 30–73; РИБ. Т. IX. СПб., 1884. С. 429; Опись архива Посольского приказа 1626 года. Ч. I. М., 1977.

(обратно)

3

Лебедянская А.П. Пушкарский приказ. Дисс…. канд. ист. наук. [М., 1949]. С. 61.

(обратно)

4

Лебедянская А.П. Пушкарский приказ. С. 59.

(обратно)

5

Гамель И. Описание Тульского оружейного завода. М., 1828. С. I–II.

(обратно)

6

Чернов А.В. ЦГАДА как источник по военной истории Русского государства до XVIII века // Труды Московского государственного Историко-архивного института. Т. IV. 1948. С. 122.

(обратно)

7

Центральный государственный архив древних актов СССР. Путеводитель. В четырех томах. Том 1. М., 1991. С. 109. В конце 1947 г. из ЦГИА г. Ленинграда поступили в ЦГАДА неописанные материалы фонда «Архив Коряжемского монастыря», из которого были выделены документы Пушкарского приказа. В 1982 г. в опись 1 внесена 31 ед. хр. за 1620–1700 гг. из ранее неописанных материалов (№№ 409–439), в 1983 г. еще одна № 440, в 1985-м – №№ 441–443. Теперь всего 445. Большую признательность за консультацию по истории фонда выражаю к.и.н. О.А. Курбатову.

(обратно)

8

ОР РНБ. Ф. 550 (Основное собрание рукописных книг). F-IV-75. 128 л. Опубликована А.Н. Кирпичниковым: Сборник статей и материалов Артиллерийского исторического музея. М.; Л., 1959. С. 286–324.

(обратно)

9

Врублевская Е. Стволы орудий с корабля «Солен» в коллекции Гданьского центрального морского музея // Изучение памятников морской археологии. Выпуск 5. СПб., 2004. С. 70–84.

(обратно)

10

ВИМАИВ и ВС – Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи.

(обратно)

11

Инв. № М-980.

(обратно)

12

Инв. №№ О 604, О 606.

(обратно)

13

Инв №№ Ор-100 – Ор-110.

(обратно)

14

РГАВМФ. Ф. 177 (Приказ Воинского морского флота). Оп. 1. № 5 (переписка думного дьяка И.А. Власова с боярином А.С. Шеиным). Л. 217.

(обратно)

15

Маковская Л.К. Артиллерийские орудия XV–XVII вв. – памятники культуры Московской Руси // Материалы Международной научной конференции «Викториа. Глориа. Фама», посвященной 300-летию Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи, 9-11 сентября 2003 года. СПб., 2003. С. 52.

(обратно)

16

ПСРЛ. Т. XVIII. С. 272. Т. XXVI. С. 279; ПСРЛ. Т. XXXIV. М., 1978. С. 196.

(обратно)

17

Thelott Р. J. Ritningar uppe de af den Stormacktigste Konung, Konung Carl den XII under det med Rysland, Saxen och Pehlen für de kriget med Guids hielp och segerrika wapn se wid fastningars intagande som uti battallier, erofrade tropheen ahren 1700, 1707 och 1702. [S.I., s.a.] (Armémuseum Ritningssamlingen. Thelott.). Band 1–3 (AM 5373, AM 5378, AM 5379). Выражаю признательность B.C. Великанову за предоставленные сведения.

(обратно)

18

См.: Великанов В.С., Лобин А.Н. Русская артиллерия в Нарвском походе 1700 г. // Старый Цейхгауз. 2012. № 48. С. 3–10.

(обратно)

19

Armémuseum Ritningssamlingen. AM 5373. Fol. 14.

(обратно)

20

Пушкин А. Примечание на литье артиллерийских орудий. // Невский зритель. СПб., 1820. Ч. I. 1821. Ч. V. Кн. 1–2. Ч. VI. Кн. 5–6.

(обратно)

21

Мурзакевич Н.Н. О пушечном литейном искусстве в России. – Журн. министерства народного просвещения. 1838. № 9. С. 530–559.

(обратно)

22

Я-в. Арсенал // Энциклопедический лексикон. СПб., 1835. Т. III. С. 190–192; Бессель. Артиллерийские орудия // Там же. С. 212–213.

(обратно)

23

Забелин И.Е. О металлическом производстве в России до конца XVII в. // Записки Императорского Археологического общества. Т. V. 1853. С. 110–136.

(обратно)

24

Хмыров М.Д. Артиллерия и артиллеристы в допетровской Руси // Артиллерийский журнал. 1865. № 9. С. 479–549.

(обратно)

25

Бранденбург Н.Е. 1) Исторический каталог Санкт-Петербургского артиллерийского музея. Ч. I. СПб., 1877; 2) Материалы для истории артиллерийского управления в России (Приказ Артиллерии). СПб., 1873; 3) Очерки состояния военного дела на Руси в половине XVII века // Военный сборник. 1869. № 4, 9 и др.

(обратно)

26

Нилус А. История материальной части артиллерии. Т. 1. СПб., 1904; Баиов А. Курс истории военного искусства. Вып. 1. СПб., 1909.

(обратно)

27

Бобринский А.А. Грипсгольмские пищали // Известия Археологической комиссии. Вып. 53. 1914. С. 40–56.

(обратно)

28

Фальковский Н.И. Москва в истории техники. М., 1950; Разин Е.В. История военного искусства. Т. II. СПб., 1994.

(обратно)

29

Чернов А.В. Вооруженные силы Русского государства в XV–XVII вв. М., 1954.

(обратно)

30

Там же. С. 175.

(обратно)

31

Рубцов Н.Н. История литейного производства в СССР. Ч. 1. М., 1962.

(обратно)

32

История отечественной артиллерии. Т. 1. Кн. 1. М., 1959.

(обратно)

33

Епифанов П.П. Оружие и снаряжение // Очерки русской культуры XVI в. Ч. 1. Материальная культура М., 1976.

(обратно)

34

Лебедянская А.П. Очерки из истории пушечного производства в Московской Руси. Орнаментированные и подписные орудия конца XV – первой половины XVI столетия // Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея Красной Армии. Т. 1. М.; Л. 1940. С. 57–84.

(обратно)

35

Лебедянская А.П. Архив Пушкарского приказа в его прошлом и настоящем, 1946 (рукопись БФ ВИМАИВ и ВС. В 33/92). С. 2.

(обратно)

36

Лебедянская А.П. Пушкарский приказ. Рукопись канд. дис., 1950 (АВИМАИВ и ВС. Фонд А.П. Лебедянской. № 16р).

(обратно)

37

Кужлева Л.Н. О боевом использовании артиллерии в важнейших сражениях Ливонской войны 1558–1583 гг. // Сборник исследований и материалов АИМ. Л., 1958. Вып. III. С. 49–62.

(обратно)

38

Кирпичников А.Н., Хлопнин И.Н. Крепость Кирилло-Белозерского монастыря и ее вооружение в XVI–XVIII вв. // Материалы и исследования по археологии СССР. 1958. № 77. С. 143–149; Вилинбахов В.Б., Кирпичников А.Н. К вопросу о появлении огнестрельного оружия на Руси // Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея. 1958. Вып. 3. С. 243–252; Кирпичников А.Н. Военное дело средневековой Руси и появление огнестрельного оружия // Советская археология. 1957. № 3. С. 60–76.

(обратно)

39

Кирпичников А.Н. 1) Описная книга пушек и пищалей как источник средневековой русской артиллерии // Сб. материалов и исследований Артиллерийского исторического музея. Вып. IV. 1954. С. 265–289; 2) О единообразии в изготовлении русских средневековых артиллерийских орудий и их классификация. 1987. С. 29–48.

(обратно)

40

Немировский Е.Л. Андрей Чохов (около 1545–1629). М., 1982.

(обратно)

41

Волков В. 1) Войны и войска Московского государства. М., 2004. С. 432–433; 2) Войско Грозного царя. Т. 1. М., 2016.

(обратно)

42

Фальковский Н.И. Москва в истории техники. М., 1950. С. 63.

(обратно)

43

Стоскова Н.Н. Первые металлургические заводы России. М., 1962. С. 16.

(обратно)

44

Nosov К. Russian artillery of the fourteenth-sixteenth centuries. The rise of a new combat arm in the east // Medieval warfare. Vol. III. P. 38–42.

(обратно)

45

Носов К.С. Русские крепости конца XV–XVII в. М., 2009. С. 115–161; Носов К.С., Зарощинская Н.О. Артиллерийское вооружение русских крепостей XVI–XVII вв. // Альманах центра общественных экспертиз. 2008. Вып. 2. С. 174–196.

(обратно)

46

Кирпичников А.Н., Хлопин И.Н. О памятниках русской средневековой артиллерии // Советская археология. 1961. № 3. С. 235–237.

(обратно)

47

Так, с. 22–23, 80–81 книги А.Б. Широкорада взяты из моей диссертации, даже с теми же опечатками, с. 46 – из моей статьи. (Широкорад А.Б. Артиллерия Древней Руси. М., 2014).

(обратно)

48

Nowak Т.М. Polska technika wojenna XVI–XVIII w. Warszawa, 1970.

(обратно)

49

Волкау, M. Артылерыя НясвЬкскага замка. Мшск, 2015.

(обратно)

50

Бохан Ю.М. Вайсковая справа у Вялпсш княстве Лггоусюм у другой палове XIV – канцы XVI ст. Мшск, 2008. С. 233–260.

(обратно)

51

Мальченко О.Е. 1) Орнаментован! гармати на Правобережнш Украли (XV–XVHI ст.). К., 2009; Граффити на артиллерийских стволах XVI–XIX веков // Исторический журнал: научные исследования. 2013. № 3 (15). С. 280–288.

(обратно)

52

Чернов А.В. Вооруженные силы Русского государства в XV–XVII вв. (С образования централизованного государства до реформ при Петре I). М., 1954. С. 100; Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец XV— начало XVII в. М., 1955. Т. V. С. 336.

(обратно)

53

По Маршалл. Выбор пути. Почему Московия не стала Европой // Родина. 2003. № 11. С. 26–27.

(обратно)

54

Бондаренко А.Ф. История распространения колоколов и колокольного дела в средневековой Руси в XI–XVII веках. Дис… доктора исторических наук

M., 2007; Тосин С.Г. Колокольный звон в России: традиция и современность Дисс… доктора искусствоведения, Новосибирск, 2010.

(обратно)

55

Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси. С. 77.

(обратно)

56

ПСРЛ. Т. VIII. СПб., 1859. С. 24; Т. X. СПб., 1885. С. 25; Т. XXV. С. 192.

(обратно)

57

Вилинбахов В.Б., Мурьянов М.Ф. Новый факт знакомства Руси с огнестрельным оружием // Вопросы истории, 1960. № 8. С. 218–219.

(обратно)

58

Мифтахов 3.3. Курс лекций по истории татарского народа (1225–1552 гг.). Казань, 2002. С. 274; Широкорад А.Б. Артиллерия Древней Руси. М., 2013. С. 9.

(обратно)

59

ПСРЛ. Т. IX. С. 75.

(обратно)

60

ПСРЛ. Т. VIII. С. 44.

(обратно)

61

ПСРЛ. Т. XI. СПб., 1897. С. 74–75.

(обратно)

62

ПСРЛ. Т. XXIII. СПб., 1910. С. 128.

(обратно)

63

Русский временник, сиречь Летописец, содержащий российскую историю от (6370)/(862) до (7189)/(1681) лета, разделенный на две части. Ч. 2. М., 1820. С. 387.

(обратно)

64

Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII–XV вв. Л., 1976. С. 79; Ульянов О.Г. Древнейший арсенал в Московском Кремле – место рождения русской артиллерии // Война и оружие: Новые исследования и материалы. Труды Шестой Международной научно-практической конференции 13–15 мая 2015 г. СПб., 2015.

(обратно)

65

ПСРЛ. Т. XV. СПб., 1863. С. 144.

(обратно)

66

Федоров В.Г. К вопросу о дате появления артиллерии на Руси. М., 1949.

(обратно)

67

Кирпичников А.Н. Военное дело средневековой Руси и появление огнестрельного оружия // Советская археология, 1957. № 3. С. 63; Вилинбахов В.Б., Мурьянов М.Ф. Новый факт знакомства Руси с огнестрельным оружием // Вопросы истории, 1960. № 8. С. 218–219. Вилинбахов В.Б., Кирпичников А.Н. К вопросу о появлении огнестрельного оружия на Руси // Сб. исследований и материалов АИМ. Л., 1958. Вып. 3. С. 243; Вилинбахов В.Б. Начальный период истории огнестрельного оружия на Руси. Диссертация на соискание ученой степени канд. ист. наук. Л., 1963.

(обратно)

68

ПСРЛ. Т. XI. С. 173.

(обратно)

69

Татищев В.Н. История Российская с самых древних времен, Кн. 4. СПб., 1784. С. 371.

(обратно)

70

Там же. С. 454.

(обратно)

71

ПСРЛ. Т. VIII. С. 124.

(обратно)

72

Псковские летописи. Вып. 2. М., 1955. С. 30. См.: Клейненберг И.Э. К вопросу об огнестрельном вооружении новгородского войска // Вестник Ленинградского университета. № 20. Вып. 4. Л., 1959. С. 132–134; Косточкин

B. В. Русское оборонное зодчество конца XIII – начала XVI века. М., 1962.

(обратно)

73

C. 127.

(обратно)

74

Клейненберг И.Э. К вопросу об огнестрельном вооружении новгородского войска // Вестник Ленинградского университета. № 20. Серия истории, языка и литературы. Вып. 4. Л., 1959. С. 132.

(обратно)

75

ПСРЛ. Т. XVI. СПб., 1889. С. 191.

(обратно)

76

Там же.

(обратно)

77

ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. М., 2000. С. 151.

(обратно)

78

Там же. С. 154.

(обратно)

79

ПСРЛ. Т. III. СПб., 1841. С. 128.

(обратно)

80

ПСРЛ. Т. VIII. С. 83; Т. XXVI. С. 175–176.

(обратно)

81

Памятники древней письменности и искусства. Т. CLXVIII. СПб., 1908. С. 46.

(обратно)

82

Там же. С. 49.

(обратно)

83

Арциховский А.В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1944. С. 50–51.

(обратно)

84

ПСРЛ. Т. XXV М.; Л., 1949. С. 297.

(обратно)

85

ПСРЛ. Т. XVI. Вып. 2. С. 260.

(обратно)

86

Beltrami L. Artisti italiani a Mosca al servizio di Ivan III. Milano, 1925; Gualandi M.A. Fioravanti meccanico e ingegnere del XV secolo. Bologna, 1870; Снегирев

B. C. Аристотель Фиораванти и перестройка Московского Кремля. М., 1935; Земцов С.М., Глазычев В.Л. Аристотель Фьораванти. М., 1985. Подьяпольский

C. С. Историко-архитектурные исследования. М., 2006; Матасова Т.А. Русско-итальянские отношения в политике и культуре Московской Руси середины XV – первой трети XVI в.: диссертация… кандидата исторических наук. М., 2012.

(обратно)

87

Лебедянская А.П. Очерки из истории пушечного производства в Московской Руси. Орнаментированные и подписные орудия конца XV – первой половины XVI столетий // Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея Красной Армии. Т. 1. М.; Л., 1940.

(обратно)

88

Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец XV-начало XVII в. М., 1955. Т. V. С. 128–129.

(обратно)

89

Муравьев А.В., Сахаров А.М. Очерки истории русской культуры XI–XVII в. М., 1984. С. 170.

(обратно)

90

Подробнее см.: Beltrami L. Vita di Aristotele da Bologna. Bologna, 1912; Земцов C.M., Глазычев В.Л. Аристотель Фьораванти. М., 1985.

(обратно)

91

Подъяпольский С.С. Деятельность итальянских мастеров на Руси и в других странах Европы в конце XV – начале XVI века //Советское искусствознание. М., 1986. № 20. С. 70.

(обратно)

92

Одна «пушечная изба» пострадала в пожаре 1488 г., в пожарах 1500 и 1508 гг. говорится о несколько избах. ПСРЛ. Т. VI. СПб., 1853. С. 46, 53, 238.

(обратно)

93

Сытин П. Пушечный двор в Москве XV–XVII вв. // Московский краевед. 1929. Вып. 2 (10). С. 7–20.

(обратно)

94

ПСРЛ. Т. XXXIV. М., 1978. С. 177; Сытин А. Пушечный двор в Москве // Московский краевед, 1929. Вып. 2(10). С. 7–20.

(обратно)

95

Сборник Императорского Русского исторического общества. М., 1892. Т. 71. № 24. С. 638.

(обратно)

96

ПСРЛ. Т. XXXIV. М., 1978. С. 177.

(обратно)

97

ПСРЛ. Т. XXXIV. М., 1978. С. 177; Т. XX. С. 429. Сытин А. Пушечный двор в Москве // Московский краевед, 1929. Вып. 2 (10). С. 20.

(обратно)

98

Ульянов О.Г. Древнейший арсенал в Московском Кремле – место рождения русской артиллерии // Война и оружие. 2015. С 225.

(обратно)

99

Сборник Императорского Русского исторического общества. М., 1892. Т. 71. № 24. С. 638.

(обратно)

100

Гуковский М.А. Сообщение о России московского посла в Милан (1486) // Вопросы историографии и источниковедения истории СССР. М.; Л., 1963. Труды Ленинградского отдела Института истории. Вып. 5. С. 652.

(обратно)

101

Полное собрание русских летописей. Т. XII. СПб., 1907. С. 238.

(обратно)

102

Воскресенская летопись // ПСРЛ. СПб., 1858. Т. 8. С. 244.

(обратно)

103

Казакова Н.А. Раннее известие о связях России и Шотландии // Вопросы истории. 1970. № 7. С. 197.

(обратно)

104

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Ногайскою ордою и Турцией. Т. 2 // Сб. Русского Исторического Общества. СПб., 1893. Т. 95. С. 22, 54–56.

(обратно)

105

Хранится в Государственном музее-заповеднике «Коломенское». Коновалов И.В. К вопросу о колоколах времени святителя Макария // Макариевские чтения. Можайск, 2003. Вып. X. С. 142–151.

(обратно)

106

ПСРЛ. СПб., 1914. Т. XVIII. С. 272.

(обратно)

107

Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 116.

(обратно)

108

«А велел государь оставить в городе у наряду у «Павлина» с товарищи в головах Дмитрея Елизарова…» (РК 1475–1605 гг. М., 1982. Т. II. Ч. III. С. 510).

(обратно)

109

Дополнения к Актам историческим. СПб., 1853. Т. V. С. 296–310; Барсов Е.И. Росписной список города Киева 1677 г. // Чтения в Обществе истории и древностей Российских. 1884. Кн. 2. С. 3–13.

(обратно)

110

ДАИ. СПб., 1853. Т. V. С. 296–310; Барсов Е.И. Росписной список города Киева 1677 г. // ЧОИДР. 1884. Кн. 2. С. 3–13.

2 В источнике – «ядром полторы гривенки», но это скорее описка, т. к. вес и длина ствола точно такие же, как у пищалей калибром ½ гривенки

(обратно)

111

1 РГАДА. Ф. 210. Кн. Белгородского стола. № 97 (1676/77 г.). Л. 163 об. В тексте ошибочно: «Фязин».

2 Там же. В тексте ошибочно «Фязин».

3 Там же. Л. 201 об. В тексте ошибочно «Авязин».

Об итальянских фальконетах и других орудиях см.: Promis С. Memories historicas sobre el arte del ingeniero у del artillero en Italia у de los escritores militares de aquel pais desde 1285 a 1560. Madrid, 1882. P. 104–105.

(обратно)

112

Забелин И. История города Москвы. М., 1905. Ч. I. С. 414–415.

(обратно)

113

В описи ошибка имени государя, должно быть: «Ивана Васильевича».

(обратно)

114

РГАДА. Ф. 210. Кн. Белгородского стола. № 97 (1676/77 г.). Л. 411 об. – 412.

(обратно)

115

В тексте ошибочно: «Заня».

(обратно)

116

РГАДА. Ф. 210. Кн. Белгородского стола. № 97 (1676/77 г.). Л. 412.

(обратно)

117

Лебедянская А.П. Очерки из истории пушечного производства в Московской Руси. С. 62–67.

(обратно)

118

Boeheim Wendelin. Handbuch Der Waffenkunde. Bremen, 2012. S. 441; Контамин Ф. Война в Средние века. С. 161–162.

(обратно)

119

Русская историческая библиотека. М., 1886. Т. 10. С. 134.

(обратно)

120

Дополнения к Актам историческим (далее – ДАИ). СПб., 1853. Т. V. № 51. С. 304.

(обратно)

121

Рассуждение о делах московских Франческо Тьеполо // Исторический архив. М., 1940. Т. 3. С. 342.

(обратно)

122

Трактат Иоганна Фабри «Религия московитов» // Россия и Германия. М., 1998. Вып. 1. С. 19.

(обратно)

123

«Basilius etiam Sclopettariorum eguitum manu instituit, multaque aenca tormenta Italorum fabrorum artificio coflata, fuisque imposita curribus in arce Moschae uisuntur» (Libellus de legatione Basilii magni principis Moschoviae ad Clementem VII. pontificem max. caeterum ostenditur error Strabonis, Ptolemei, aliorumque Geographiae scriptorum… Basileae 1527. P. 58).

(обратно)

124

Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец XV – начало XVII в. М., 1955. Т. V. С. 128–129.

(обратно)

125

Муравьев А.В., Сахаров А.М. Очерки истории русской культуры XI–XVII в. М., 1984. С. 170.

(обратно)

126

Казакова Н.А. Русско-датские торговые отношения в к. XV – н. XVI вв. // Исторические связи Скандинавии и России IX–XX вв. Л., 1970. С. 93–94; Русская Историческая Библиотека. СПб., 1895. Т. XVI. Стб. 31.

(обратно)

127

Подробнее см.: Лобин А.Н. Оборона Опочки 1517 г. «Бесова деревня» против армии К.И. Острожского. М., 2017. С. 18–20.

(обратно)

128

Казакова Н.А. Русско-датские торговые отношения в к. XV – н. XVI в. С. 93–94.

(обратно)

129

«kopper, thyn, blygh, lode unde bussenpulver unde formen, dar men halv e unde hele slangen aver geten plecht und gethen sail, unde 4 trefflike meiister, to dusdanen Helen unde halven slangen to geten vorvarenheit hebben, uth Schotlanth» (Hanserecesse von 1477–1530. Band 5. Leipzig, 1894. S. 470 № 363; Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений конца XV – первой половины XVI в. М., 1980. С. 303).

(обратно)

130

Там же. С. 31.

(обратно)

131

«peditum et machinas oppugnan darum que arcium homines peritos atque artefices, Italos ac Germanos, ex Lubeca per mare ad Moscoviam transmisit» (Acta Tomiciana. Posnanie, 1852. T. II. № CXLIII. P. 142).

(обратно)

132

Sigismundus, Rex – Vladislao, Regi Hungarie etc. // AT. T. II. № CCXVIII. P. 183. Письмо не датировано, но находится между письмами 26 и 30 марта.

(обратно)

133

Герберштейн С. Записки о Московии / пер. А.В. Назаренко. М., 1988. С. 255.

(обратно)

134

Acta Tomiciana. Posnanie, 1851. Т. I. № CCXXXIV. P. 188–189.

(обратно)

135

Полное собрание русских летописей. Т. XII. СПб., 1907. С. 238.

(обратно)

136

Выписка из Посольских книг о сношениях Российского государства с Польско-Литовским за 1487–1572 гг. // Памятники истории Восточной Европы. Т. 2. М., 1997. С. 110–111.

(обратно)

137

Герберштейн С. Записки о Московии / пер. А.В. Назаренко. М., 1988. С. 172.

(обратно)

138

I diarii di Marino Sanuto: (MCCCCXCVI-MDXXXIII) dal! autografo Marciano ital. Venezia, 1897. T. XLVII. P. 8.

(обратно)

139

Kivimäe J., Petr Frjazin or Peter Hannibal? An Italian Architect in Late 11. Medieval Russia and Livonia // Forschungen zur Osteuropäischen Geschichte. Historische Veröffentlichungen, Nr 52 [1996]. Wiesbaden 1996. S. 21–26.

(обратно)

140

Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссией. СПб., 1841. Т. 1. № 140. С. 203–204.

(обратно)

141

Chronica Der Weitberuempten Keyserlichen Freyen vnd deß H. Reichs Statt Augspurg in Schwaben. Franckfort-am-Mayn, 1595. S. 261–262.

(обратно)

142

Knoepfli, А. Kunstgeschichte des Bodenseeraumes. Teil: 2. Vom späten 14. bis zum frühen 17. Jahrhundert (=Bodenseebibliothek, Bd. 7). Frankfurt, Leipzig, 1969. S. 269.

(обратно)

143

Герберштейн С. Записки о Московии / пер. А.В. Назаренко. М., 1988. С. 255.

(обратно)

144

Кавельмахер В.В. Большие благовестники Москвы XVI – первой половины XVII в. // Колокола: История и современность. М., 1993. С. 88, 116.

(обратно)

145

Deutscher Glockenatlas Bd. II. Bayerisch-Schwaben, bearb. von S. Thurm. Herausg. von Günther Grundmann, Deutscher Kunstverlag München Berlin 1959. S. 536.

(обратно)

146

Thurm S. Die ersten vier Bände des Deutschen Glockenatlas. Persönliche Erinnerungen und Ergebnisse einer vierzigjährigen Glockenforschung // Jahrbuch für Glockenkunde. Bd. 1–2 (1989/90). 1989. S. 11-112.

(обратно)

147

Герберштейн С. Записки о московитских делах. С. 172.

(обратно)

148

Разрядная книга 1475–1598 гг. М., 1966. С. 43.

(обратно)

149

Описная книга пушек и пищалей… // Сборник исследований и материалов артиллерийского исторического музея. Вып. 4. Л., 1959. С. 299.

(обратно)

150

РГАДА. Ф. 210. Кн. Белгородского стола. № 97 (1676/1677 гг.). Л. 70 об. Выражаю признательность Р.А. Сапелину из Белгорода, предоставившему этот документ из РГАДА.

(обратно)

151

Впрочем, историк В.В. Зайцев отмечает: «…не следует полагать, что надписями на монетах второй половины XV – первой трети XVI в. могут скрываться имена денежных мастеров, работавших над изготовлением штемпелей. Скорее эти надписи, как и единичные буквы… указывают на имена владельцев денежных откупов, а также представителей администрации, ответственных за выпуск монет» (Зайцев В.В. Русские монеты времени Ивана III и Василия III. Киев, 2006. № 9).

(обратно)

152

ПСРЛ. Т. XIII. Ч. 1. М., 2000. С. 58.

(обратно)

153

Огородников В. Донесение о Московии второй половины XVI века // Чтения в Обществе истории и древностей Российских. 1913. Кн. 2. С. 15.

(обратно)

154

Герберштейн С. Записки о Московии. С. 116.

(обратно)

155

ПСРЛ. Т. XIII. С. 2, 19.

(обратно)

156

Опись Царского архива XVI в. и архива Посольского приказа 1614 года. М., 1960. С. 33.

(обратно)

157

Разрядная книга 1475–1606 гг. Т. 1. Ч. 1. С. 42. См.: Пенской В.В. От лука к мушкету: вооруженные силы Российского Государства во 2-й половине XV–XVII в.: проблемы развития. Белгород, 2008. С. 56.

(обратно)

158

Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 10. М., 1983. С. 227–228.

(обратно)

159

В тексте пропуск, очевидно, имелось в виду «господарства его в седьмое лето».

(обратно)

160

Опись Смоленску приему пушкарского головы Прохора Шубина 1671 г. // Дополнения к Актам историческим. Т. V. № 51. С. 304.

(обратно)

161

Бранденбург Н.Е. Исторический каталог Санкт-Петербургского Артиллерийского музеума. СПб., 1877. Ч. I. С. 67.

(обратно)

162

Разрядная книга 1475–1605 гг. (далее – PK). М., 1982. Т. II. Ч. III. С. 465–466.

(обратно)

163

Кирпичников А.Н. 1) Описная книга пушек и пищалей как источник средневековой русской артиллерии // Сборник материалов и исследований Артиллерийского исторического музея. Л., 1959. Вып. IV. С. 265–289; 2) Русская средневековая артиллерия. О единообразии в изготовлении орудий и их классификации // Археология, история, нумизматика, этнография Восточной Европы. Сб. ст. памяти проф. И.В. Дубова. СПб., 2004. С. 204–206.

(обратно)

164

Кирпичников А.Н. Описная книга пушек и пищалей как источник средневековой русской артиллерии. С. 268. См. также: Кирпичников А.Н. Русская средневековая артиллерия. Табл. I–VII.

(обратно)

165

Коялович М. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическая переписка того времени. СПб., 1867. № 276. С. 655–664; № 277. С. 664–670; № 278. С. 670–671.

(обратно)

166

Памятники истории Восточной Европы: Источники XV–XVII вв. М.; Варшава. 1998. Т. III: Документы Ливонской войны (подлинное делопроизводство приказов и воевод). № 17.

(обратно)

167

Fronsperger L. Krigsbuch. Von hohen Befelch und Emptern, Artelley, Qesequtz und Munition… in 3 Theilen. Francrfurt/Main, 1571–1573. S. CLXXII.

(обратно)

168

«.. they have six great pieces, whose shot is a yard of height, which shot a man may easily discerne as they flee; they have, also, a great many of mortar pieces, or potguns, out of which pieces they shoot wild fire» (Hakluyt R. The Principal Navigations, Voyages, Traffiques, and Discoveries. P. 173).

(обратно)

169

Огородников В. Донесение о Московии второй половины XVI века // Чтения в Обществе Истории и Древностей Российских. 1913. Кн. 2. С. 15.

(обратно)

170

Chronicon Rhythmicum Majus // Scriptores Rerum Suecicarum Medii aevi. Upsaliae, 1818. T. I. S. 191.

(обратно)

171

Форстен Г.В. Акты и письма к Балтийскому вопросу. СПб., 1893. Вып. 2. № 13. С. 17.

(обратно)

172

Щербачев Ю.Н. 1) Копенгагенские акты, относящиеся к русской истории. Первый выпуск (1326–1569 гг.). № 47. С. 88; 2) Датский архив. № 79–80. С. 28–29; № 48. С. 89.

(обратно)

173

Kurtze Abschrifft und Verzeichnis des grossen… Feldzugs, so der Moschowiter für Polotzko den 31 Ian. 1563 gebracht hat S. 1. 1563; Wahrhaftige Beschreibung, wie die Stadt Polozk von dem Moskowiter eingenommen worden ist. 1563.

(обратно)

174

АИ. СПб., 1842. Т. IV. № 148. С. 293.

(обратно)

175

Кирпичников А.Н. Описная книга пушек и пищалей… Табл. 1. С. 280.

(обратно)

176

Сборник князя Хилкова. СПб., 1879. С. 211.

(обратно)

177

Тарасевич Ю.Г. Номенклатура артиллерии среднего и малого калибра в Московской Руси XVI–XVII веков // Война и оружие: новые исследования и материалы. Труды Восьмой Международной научно-практической конференции 17–19 мая 2017 года. СПб., 2017. Ч. IV. С. 252–271.

(обратно)

178

Русская историческая библиотека. М., 1886. Т. 10. С. 134.

(обратно)

179

Тарасевич Ю.Г. Номенклатура артиллерии среднего и малого калибра в Московской Руси XVI–XVII веков. С. 263.

(обратно)

180

Акты Западной России. Т. II. С. 330–333.

(обратно)

181

Торопецкая книга 1540 г. // Археографический ежегодник за 1963 г. М., 1964. С. 285.

(обратно)

182

Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России. СПб., 1892. Т. XV. С. 241.

(обратно)

183

Сб. МАМЮ. Т. VI. С. 464.

(обратно)

184

ДАИ. Т. VIII. СПб., 1862. № 88. С. 303.

(обратно)

185

Арсеньев Ю. К истории Оружейного приказа в XVII веке // Вестник археологии и истории. Вып. XVI. СПб., 1904. С. 146.

(обратно)

186

Глазьев В.Н., Новосельцев А.В., Тропин Н.А. Российская крепость на южных рубежах. Документы о строительстве Ельца, заселении города и окрестностей в 1592–1594 годах. Елец, 2001. № 49. С. 69.

(обратно)

187

ДАИ. Т. IX. С. 265. № 106.

(обратно)

188

ДАИ. Т. IX. С. 236. № 106.

(обратно)

189

РИБ. Т. 10. С. 134; Писцовая книга г. Мурома 1637 г. // Тихонравов К. Владимирский сборник. Материалы для статистики, этнографии, истории и археологии Владимирской губернии. М., 1857. С. 140–160.

(обратно)

190

ДАИ. Т. IX. С. 221–222. № 106.

(обратно)

191

Тарасевич Ю.Г. Номенклатура артиллерии среднего и малого калибра в Московской Руси XVI–XVII веков. С. 263.

(обратно)

192

Коялович М. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическая переписка того времени. С. 663.

(обратно)

193

Напр.: Дмитриева З.В. Описи Соловецкого монастыря XVI века. СПб., 2003. С. 167.

(обратно)

194

Moscouische Niderlag vnd Belegerung der Statt Wenden. Kurtze vnd ordenliche beschreibung. Nürnberg, 1579. S. 7.

(обратно)

195

Форстен Г.В. Балтийский вопрос. С. 664.

(обратно)

196

Лебедянская А.П. Архив Пушкарского приказа в его прошлом и настоящем. С. 28.

(обратно)

197

Кирпичников А.Н. Описная книга пушек и пищалей как источник средневековой русской артиллерии. Табл. 1. С. 280.

(обратно)

198

Согласно Софийской летописи, под Казанью «который был наряд, пищали полуторные и семипядные и сороковые и затинные, привезен на телегах на обозных к городу, а из них было стреляти по городу, и посошные и стрельцы те пищали в тот дождь пометали». По другим сведениям, казанцы «наряду затинных пищалей с семдесят (выделено мной. – А.Л.), и зелья и ядер немало», т. е. речь шла только о 70 затинных пищалях.

(обратно)

199

Коялович М. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическая переписка того времени. № 276. С. 656.

(обратно)

200

В XVII в. длину старых и новых орудий измеряли в саженях, аршинах и вершках.

(обратно)

201

Тарасевич Ю.Г. Номенклатура артиллерии среднего и малого калибра в Московской Руси XVI–XVII веков. С. 261.

(обратно)

202

Кирпичников А.Н. Описная книга пушек и пищалей как источник средневековой русской артиллерии. С. 272.

(обратно)

203

Сборник Московского архива Министерства юстиции (далее – Сб. МАМЮ). М., 1914. Т. VI. С. 50.

(обратно)

204

Антинг Л. Таллинские оружейники. Таллин, 1967. С. 11.

(обратно)

205

Кирпичников А.Н. Описная книга пушек и пищалей как источник средневековой русской артиллерии. С. 270.

(обратно)

206

Кирпичников А.Н. Описная книга пушек и пищалей как источник средневековой русской артиллерии. С. 314.

(обратно)

207

Каталог Артиллерийского исторического музея. Л., 1961. С. 119.

(обратно)

208

Введенский А.А. Дом Строгановых в XVI–XVII веках. М., 1962. С. 97.

(обратно)

209

Скрынников Р.Г. Сибирская экспедиция Ермака. Новосибирск, 1982. С. 162.

(обратно)

210

Бранденбург Н.Е. Исторический каталог Санкт-Петербургского Артиллерийского музея. СПб., 1877. Ч. I. С. 130.

(обратно)

211

Колчин Б.А. Обработка железа в Московском государстве в XVI в. // Материалы и исследования по археологии СССР; Материалы и исследования по археологии Москвы. М.; Л., 1949. Т. II. С. 199.

(обратно)

212

Заборский В.И. О железных и стальных орудиях на Руси. // Артиллерийский журнал. 1951. № 8. С. 51–52.

(обратно)

213

Яковцевский Б.М. Пищали и самопалы Устюжны Железопольской // Устюжна. Историко-литературный альманах. Вып. III. Вологда, 1995. С. 129, 130. Приложение 2. С. 141–145.

(обратно)

214

Русский временник, сиречь Летописец, содержащий российскую историю от (6370)/(862) до (7189)/(1681) лета, разделенный на две части. Ч. 2. М., 1820. С. 387.

(обратно)

215

Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII–XV вв. Л., 1976. С. 79; Ульянов О.Г. Древнейший арсенал в Московском Кремле – место рождения русской артиллерии (625-летию русской артиллерии посвящается) // Война и оружие: Новые исследования и материалы. Труды Шестой Международной научно-практической конференции 13–15 мая 2015 года. СПб., 2015. С. 220–241.

(обратно)

216

Инока Фомы слово похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче. СПб., 1908. С. 46; ПСРЛ. Т. XV. Стб. 493.

(обратно)

217

Хорошкевич А.Л. Данные русских летописей об Аристотеле Фиорованти // Вопросы истории, 1979. № 2. С. 201–204.

(обратно)

218

Герберштейн С. Записки о московитских делах. С. 172.

(обратно)

219

Русская историческая библиотека. Т. XVI. № 10. С. 30.

(обратно)

220

Чернов А.В. Вооруженные силы Русского государства в XV–XVII вв. С. 30–33; Зимин А.А. К истории военных реформ 50-х годов XVI в. // Исторические записки. М., 1956. Т. 55. С. 344–359; Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII–XV вв. Л., 1976. С. 93.

(обратно)

221

Пахомов И. Пищальники Василия III // Цейхгауз. 2002. № 20. С. 6–9; 2007. № 24. С. 2–4.

(обратно)

222

Buechsenmeisterey von Geschoß, Büchsen, Pulver. Frankfurt am Meyn, 1534; Buechsenmeisterey Geschoß, Büchsen, Pulver… zum Schimpf und Ernst zu machen. Franckfort am Meyn, 1569.

(обратно)

223

Отдел рукописей РНБ. Ф. 550. F-IX-3. Л. 102.

(обратно)

224

Пахомов И. Пищальники Василия III // Цейхгауз. 2002. № 20. С. 6–9.

(обратно)

225

Археографический ежегодник за 1963 г. М., 1964. С. 284.

(обратно)

226

ААЭ. Т. I. С. 132 № 734; С. 142 № 90; С. 144 № 92.

(обратно)

227

Brensztejn М. Zarys dziejow ludwisarstwa na ziemiach b. Wielkiego Ksiestwa Litewskiego. Wilno, 1924. S. 14.

(обратно)

228

Lietuvos Metrika. Knyga Nr 7. Vilnius, 2011. P. 643–644.

(обратно)

229

Latvijas Valsts Vestures Arhlvs. F. 673. Apr. 4 (K-19). Nr 86. На этот документ мне любезно указал к.и.н. С.В. Полехов, за что, пользуясь случаем, приношу ему благодарность.

(обратно)

230

Görski К. Historya artyleryi polskiej. Warszawa 1902. S. 43–44.

(обратно)

231

Lietuvos Metrika. Knyga Nr 10 (1440–1523). Vilnius, 1997. S. 62.

(обратно)

232

Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи (ААЭ). СПб., 1858. Т. 1. № 25. С. 184–185.

(обратно)

233

Артиллерийская шкала – брусок призматической формы, на ребрах которого нанесены дюймы, массы в фунтах свинцовых, железных и каменных ядер в соответствии с их диаметром. По заданному диаметру можно было найти массу ядер соответствующего материала или по массе ядра – его диаметр.

(обратно)

234

ДАИ. СПб., 1846. Т. I. № 71, 73. С. 131–132.

(обратно)

235

ААЭ. Т. I. С. 132 № 73.

(обратно)

236

ААЭ. Т. I. С. 142 № 90.

(обратно)

237

ААЭ. Т. I. С. 144 № 92.

(обратно)

238

Научный архив СПбИИ РАН. Ф. 175. Он. 2. № 1. Л. 2–6.

(обратно)

239

Мухояр – хлопчатобумажная ткань с шелковой или шерстяной нитью.

(обратно)

240

Писцовые книги. Т. II. С. 1516–1517.

(обратно)

241

Научный архив СПбИИ РАН. Ф. 175. Оп. 2. № 1. Л. 6.

(обратно)

242

Чечулин Н.Д. Города Московского государства в XVI в. СПб., 1889. С. 156, 203.

(обратно)

243

Там же. С. 83–100.

(обратно)

244

Научный архив СПбИИ РАН. Ф. 175. Оп. 2. № 1. Л. 2–6.

(обратно)

245

РК 1475–1605 гг. М., 1977. Т. I. Ч. II. С. 367.

(обратно)

246

РК 1475–1605 гг. М., 1982. Т. II Ч. II. С. 423.

(обратно)

247

АН. СПб., 1842. Т. V. С. 328, № 190.

(обратно)

248

Акты Московского государства. СПб., 1890. Т. I. (1571–1634 гг.). С. 39.

(обратно)

249

Научный архив СПбИРИ РАН. Ф. 175. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 1.

(обратно)

250

ПСРЛ. М., 1978. Т. XXXIV. С. 177.

(обратно)

251

Скрынников Р.Г. Царство террора. СПб., 1992. С. 353. Следует заметить, что если и было послано в Вологду такое большое количество «наряда», то через некоторое время пушки опять свезли в Москву. В 1629 г. в Вологде числилось всего по описи: «пищаль полуторная, шесть пищалей медных, двенадцать пищалей скорострельных, две пищали горелых испорчены; семьдесят шесть пищалей затинных, две пищали дробовых горелых испорчены, урывок затинные пищали» (Список с писцовой книги города Вологды, сделанный в 1629 году. Вологда, 1904. С. 6.).

(обратно)

252

Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного. М., 1925. С. 67.

(обратно)

253

Скрынников Р.Г. Великий государь Иоанн Васильевич Грозный. Смоленск, 1998. С. 436.

(обратно)

254

Штаден Г. О Москве Ивана Грозного / Пер. И.И. Полосина. М.,1925. С 105.

(обратно)

255

Рубцов Н.Н. История литейного производства в СССР. М., 1962. Ч. 1. С. 233–234.

(обратно)

256

В январе 1605 г. Разрядный приказ распорядился доставить в лагерь под Кромы осадную артиллерию: две «верховые пищали» и большую пушку «Лев Слободской» (Скрынников Р.Г. Самозванцы в России в начале XVII в. Григорий Отрепьев. М., Наука. С. 103); позже пищаль «Лев Слободской» с указанием калибра в 9 фунтов находилась в 1630 г. в Можайске, «к ней 317 ядер железных» (РГАДА. Ф. 210 (Разрядный приказ). Ст. Московского стола № 69. Л. 88–95).

(обратно)

257

Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссией. СПб., 1841. Т. 1. № 140. С. 203–204.

(обратно)

258

Маковская Л.К. Артиллерийские орудия XV–XVII вв. – памятники культуры Московской Руси // Victoria. Gloria. Fama. Материалы Международной научной конференции, посвященной 300-летию ВИМАИВ и ВС. Ч. IV. СПб., 2003. С 60.

(обратно)

259

ВИМАИВ и ВС. Инв. № 9/46.

(обратно)

260

Лебедянская А.П. Очерки из истории пушечного производства в Московской Руси. Орнаментированные и подписные орудия конца XV – первой половины XVI столетия // Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея Красной Армии. Т. 1. М.; Л., 1940. С. 74.

(обратно)

261

АСПбИИ РАН. Ф. 175. Оп. 1. № 465.

(обратно)

262

Лебедянская А.П. Очерки из истории пушечного производства в Московской Руси. Орнаментированные и подписные орудия конца XV – первой половины XVI столетия // Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея Красной Армии. Т. 1. М.; Л., 1940. С. 70.

(обратно)

263

А.П. Лебедянская отметила, что подобные изображения оленей есть на гравюрах Луки Кранаха (книга 1527 г.) (Лебедянская А.П. Очерки из истории пушечного производства в Московской Руси. Орнаментированные и подписные орудия конца XV – первой половины XVI столетия // Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея Красной Армии. Т. 1. М.; Л., 1940. С. 74–75).

(обратно)

264

Armémuseum. Band 3 AM 5379. F. 38–40.

(обратно)

265

См.: Немировский Е.Л. Андрей Чохов. М., Наука, 1982.

(обратно)

266

Рубцов Н.Н. История литейного производства в СССР. М., 1962. Ч. 1. С. 224.

(обратно)

267

В 1519 г. Россию посетил гонец от датского короля некий Ганус, который был отпущен в июне вместе с датчанином «Фролкой». (Сб. РИО. Т. 1. С. 38).

(обратно)

268

Герберштейн С. Записки о Московии: в 2 т. М., 2008. Т. 1. С. 237.

(обратно)

269

В 1503 г., например, представитель «кузнечного» семейства Цангеров Йорг выковал 50 ядер для главной бомбарды «Королева», в 1507 г. готовил боеприпас для 50 гафуниц (гаубиц), к 1509 г. сделал ядра для шарфметцов (Egg Е. Der Tiroler Geschützguss, 1400–1600. Innsbruck, 1960. S. 58, 122).

(обратно)

270

Материалы по истории Татарской АССР. Писцовые книги города Казани 1565-68 гг. и 1646. г. Л., 1932. С. 22.

(обратно)

271

Согласно записям историков XIX в. А.А. Мартынова и А.А. Титова, в некрополе Новодевичьего монастыря упомянут Ганус Иван Мартезьянов, во святом крещении Алексий, скончавшийся 17 марта 7063 (1555) г. Осторожно можно предположить, этот иноземец Иван Ганус, принявший православие. А может быть отцом Каспара и был этот «Ганус Иван Мартезьянов»? Конечно, наше предположение еще нуждается в подтверждении источниками.

(обратно)

272

Дополнения к Актам историческим. СПб., 1853. Т. V. С. 296. № 51.

(обратно)

273

ВИМАИВ и ВС. Инв. № 9/128.

(обратно)

274

Врублевская Е. Стволы орудий с корабля «Солен» в коллекции Гданьского центрального морского музея // Изучение памятников морской археологии. СПб., 2004. Вып. 5. С. 70–85.

(обратно)

275

Лебедянская А.П. Очерки из истории пушечного производства в Московской Руси. С. 77–79.

(обратно)

276

РГАДА. Ф. 210. Кн. Белгородского стола. № 97 (1676/77 г.). Л. 1080 об. – 1082.

(обратно)

277

Там же. Л. 1348.

(обратно)

278

Там же. Л. 206 об.

(обратно)

279

Там же. Л. 411.

(обратно)

280

AM 5377. Fol. 69.

(обратно)

281

ДАИ. Т. V. С. 302. № 67. С. 373.

(обратно)

282

Выражаю признательность Р. Сапелину из Белгорода, предоставившему этот документ из РГАДА.

(обратно)

283

Лебедянская А.П. Андрей Чохов // АВИМАИВ и ВС. Ф. НИО. Оп. 2. № 3; Рубцов Н.Н. 1) Пушечный и колокольный литец Андрей Чохов // Литейное производство. 1951. № 4. С. 22–25; 2) История литейного производства в СССР. Изд. 2-е. Ч. 1. М., 1962; Немировский Е.Л. 1) Новые материалы об Андрее Чехове // Труды Института естествознания и техники. 1956. Т. 13. С. 51–66; 2) Андрей Чохов. М., 1982.

(обратно)

284

Немировский Е.Л. Андрей Чохов. М., 1982. С. 100.

(обратно)

285

Захвачена шведами у поляков в июле 1702 г. В 1730-х пущена на переплавку. (Armémuseum Ritningssamlingen. Band 1. AM 5373. F. 94).

(обратно)

286

Armémuseum Ritningssamlingen. Band 3. AM 5379. F. 21.

(обратно)

287

Музеи Московского Кремля. Инв. № АРТ-733/1-2.

(обратно)

288

Немировский Е.Л. Иван Федоров около 1510–1583. М., 1985. С. 200–202.

(обратно)

289

ПСРЛ. СПб., 1903. Т. XIX. С. 452.

(обратно)

290

В Эрмитажном списке «7» переправлена из «6» красными чернилами. См.: Отдел рукописей Российской национальной библиотеки. Эрмитажное собрание. № 390. Л. 391об – 392.

(обратно)

291

РК 1475–1605. М., 1982. Т. II. Ч. III. С. 509.

(обратно)

292

Там же. С. 464.

(обратно)

293

Научный архив ВИМАИВ и ВС. Ф. 1 (Пушкарский приказ). Кн. 21. Л. 1–2; Лобин А.Н. Артиллерия в царствование Ивана Грозного. Прил. 1.

(обратно)

294

Лобин А.Н. Артиллерия в царствование Ивана Грозного. Прил. 1.

(обратно)

295

Подробнее, см.: Лобин А.Н. Русская артиллерия в Полоцком походе 1563 г.

(обратно)

296

«Да у пушки у «Молотца» был голова Борис Тимофеев сын Одинцов» (РК 1475–1605. М., 1982. Т. II. Ч. II. С. 423). Это орудие упоминается в письмах ревельцев 1577 г. (Форстен Б. Балтийский вопрос. С. 664).

(обратно)

297

Письмо Иоанна Кобенцеля о Московии // Журнал Министерства народного просвещения. 1842. № 9. Отд. 2. С. 151.

(обратно)

298

РГИА. Ф. 1700 (Артиллерийский приказ). Оп. 1. Д. 5. Вседневная книга. Л. 4 (7).

(обратно)

299

Armémuseum Ritningssamlingen. AM 5379. Fol. 40.

(обратно)

300

Отдел рукописей РНБ. Ф. 532. № 476.

(обратно)

301

Отдел рукописей РНБ. Ф. 550. F-IX-3. Л. 82 (список середины XVII в.).

(обратно)

302

Писцовые книги. Т. II. С. 1516–1517.

(обратно)

303

Собрание государственных и частных актов, касающихся истории Литвы и соединенных с ней владений (от 1387 до 1710 г.). Вильно, 1858. Ч. 1. С. 61; Опись Смоленску… С. 301.

(обратно)

304

Там же.

(обратно)

305

РГИА. Ф. 1700 (Артиллерийский приказ). Оп. 1. Д. 3.

(обратно)

306

ПСРЛ. СПб., 1903. Т. XIX. С. 452; ПСРЛ. СПб., 1853. Т. VI. С. 312.

(обратно)

307

Невоструев К.И. Список с писцовых книг по г. Казани с уездом. С. 7.

(обратно)

308

Fronsperger Leonhardt, baron von Mindelheim. Das Kriegsbuch. Frankfurt-am-Main, Sigmund Feyerabendt, 1573. Vol. 2. Von Wagenburg und die Feldleger… item von allerley Geschütz und Feuerwerck. S. CLXXII.

(обратно)

309

Тарасевич Ю.Г. Шарфмеца и картауна: о происхождении двух типов Максимилиановой системы // Война и оружие. Новые исследования и материалы. Труды Седьмой Международной научно-практической конференции 18–20 мая 2016 года. Ч. V. СПб., 2016.

(обратно)

310

ДАИ. СПб., 1853. Т. V. С. 303.

(обратно)

311

Надпись «кашпирова литья» стоит только на «Гладкой». Все три орудия в 1633–1634 гг. участвовали в Смоленском походе. См.: «Роспись, присланная в Разряд из Пушкарского приказа», 1632 г. (ОР РНБ. Эрмитажное собрание. № 461. Л. 75 об. – 76 об.)

(обратно)

312

Thelott P.J. Ritningar uppe de af den Stormacktigste Konung, Konung Carl den XII under det med Rysland, Saxen och Pehlen für de kriget med Guids hielp och segerrika wapn se wid fastningars intagande som uti battallier, erofrade tropheen ahren 1700, 1707 och 1702 // Armémuseum. Band 3. AM 5379. Fol. 90.

(обратно)

313

Последний раз имя Каспара Гунса упоминается в 1568 г. (Опись Смоленску… С. 297–298).

(обратно)

314

Armémuseum Ritningssamlingen. AM 5379. Band 3. F. 21.

(обратно)

315

ДАИ. СПб., 1853. Т. V. С. 308.

(обратно)

316

Armémuseum Ritningssamlingen. AM 5373. Band 1. Fol. 65.

(обратно)

317

Разрядная книга великих князей… Л. 391 об.; РГАДА. Ф. 210 (Разрядный приказ). Ст. Московского стола. № 58. Л. 623–626; Ст. Белгородского стола. № 55. Л. 5–8.

(обратно)

318

Там же. С. 309.

(обратно)

319

Armémuseum Ritningssamlingen. AM 5379. Band 3. F. 20. Ранее мы ошибочно датировали это орудие 1597/98 гг. (Лобин А.Н. Неизвестные орудия русских мастеров конца XVI века (Андрей Чохов, Первой Кузьмин, Семен Дубинин) // Война и оружие. Новые исследования и материалы 2017. Труды Восьмой Международной научно-практической конференции 17–19 мая 2017 г. СПб.: ВИМАИВ и ВС, 2017. Ч. 3. С. 139).

(обратно)

320

Ibid. Band 2. Fol. 50.

(обратно)

321

Nowak T. Warszwawski arsenal artylerii koronnej w polowie XVII wieku // Studia i Materialy do Historii Wojskowosci. Warszawa, 1967. T. 13. Cz. 2. S. 113. Tab. 3.

(обратно)

322

Вышенков В.П., Маковская Л.К., Сидоренко Е.Г. Каталог материальной части отечественной артиллерии. Л., 1961. С. 64–65.

(обратно)

323

На средней части ствола стоит трофейная надпись: «Med guds Hielp af kon; Carl d XII tagit med stden Elbing d 3 Decemb. 1703», т. e. «с Божиего помощию королем Карлом XII взята в городе Элбинге, 3 декабря 1703». См. Бранденбург Н.Е. Исторический каталог Санкт-Петербургского артиллерийского музея. СПб., 1877. Ч. 1. С. 108.

(обратно)

324

Бобринский А.А. Грипсгольмские пищали // Известия Императорской археологической комиссии. Пг., 1914. Вып. 53. С. 80–86.

(обратно)

325

Armémuseum Ritningssamlingen. AM 5379. Band 3. F. 89. Ранее мы ошибочно датировали это орудие 1598/99 гг. (Лобин А.Н. Неизвестные орудия русских мастеров конца XVI века. С. 139.)

(обратно)

326

Гейденштейн Р. Записи о Московской войне (1578–1582 гг.). СПб., 1889. С. 37.

(обратно)

327

В Кексгольме русскими войсками в 1705 г. была захвачена пищаль «Ястреб»: «21 фунтовая, лита при царе Иване Васильевиче в 7087 году» (Ведомости времени Петра Великого. М., 1906. Вып. 2. № 17. С. 66).

(обратно)

328

Опись Смоленску… С. 302.

(обратно)

329

По другим данным – 60 фунтов (Форстен Г.В. Балтийский вопрос. С. 664).

(обратно)

330

В ливонских источниках – «Glacki».

(обратно)

331

Помимо 10-фунтового «Льва» из описи 1582 г., другой «Лев» упомянут в «Полоцкой ревизии» 1580 г.: «Lew dzialo 1, do niego kul 189», но калибр орудия неизвестен (РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Ед. хр. 18613. Л. 109. Выражаю признательность к.и.н. С.В. Полехову за предоставленные сведения из «Полоцкой ревизии»).

(обратно)

332

ДАИ. СПб., 1853. Т. V. № 51. С. 296–374.

(обратно)

333

В описи Соловецкого монастыря отмечена еще одна пищаль «медная «Богдан», длиною 3 аршина два вершка, ядро 2 фунта, на станку и на колесах» (ДАИ. СПб., 1853. Т. V. С. 374. № 67).

(обратно)

334

РГАДА. Ф. 210. Кн. Белгородского стола. № 97 (1676/77 г.). Л. 1080 об. Выражаю признательность Р.А. Сапелину из Белгорода, предоставившему этот документ из РГАДА.

(обратно)

335

РГАДА. Ф. 210. Кн. Белгородского стола. № 97 (1676/77 г.). Л. 1082.

(обратно)

336

РГАДА. Ф. 210. Кн. Белгородского стола. № 97 (1676/77 г.). Л. 1348.

(обратно)

337

ДАИ. Т. IX. № 106. С. 224.

(обратно)

338

Лебедянская А.П. Очерки из истории пушечного производства в Московской Руси. Орнаментированные и подписные орудия конца XV – первой половины XVI столетия // Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея Красной Армии. Т. 1. М.; Л. 1940. С. 82.

(обратно)

339

Сб. МАМЮ. М., 1914. Т. VI. С. 245.

(обратно)

340

Кирпичников А.Н. Русская средневековая артиллерия. О единообразии в изготовлении орудий и их классификации. С. 203.

(обратно)

341

Таблица составлена на основании следующих источников: ДАИ. СПб., 1853. Т. V. С. 296–374; Сб. МАМЮ. М., 1914. Т. VI; Научный архив Санкт-

Петербургского института истории РАН. Ф. 175 (И.Х. Гамеля). Оп. 1. № 465. Л. 1-200.

(обратно)

342

РК 1475–1605 гг. М., 1982. Т. II. Ч. III. С. 491.

(обратно)

343

Кирпичников А.Н. Русская средневековая артиллерия. О единообразии в изготовлении орудий и их классификации. С. 214.

(обратно)

344

ДАИ. СПб., 1853. Т. V. С. 293–294.

(обратно)

345

РГАДА. Ф. 210. Кн. Белгородского стола. № 97 (1676/1677 г.). Л. 206 об.

(обратно)

346

РГАДА. Ф. 210. Кн. Белгородского стола. № 97 (1676/1677 г.). Л. 411.

(обратно)

347

Акты, собранные в архивах и библиотеках Археографической экспедицией. СПб., 1836. Т. I. № 301. С. 367.

(обратно)

348

Научный архив Санкт-Петербургского Института истории РАН. Ф. 175. Оп. 1. № 465; Сборник князя Хилкова. СПб., 1879. С. 211; ОР РНБ. Ф. 550. F-IV-75. Л. 4-127 об.; ДАИ. СПб., 1853. Т. V. С. 180–183.

(обратно)

349

Кирпичников А.Н. Русская средневековая артиллерия. О единообразии в изготовлении орудий и их классификации. Табл. 1. С. 280.

(обратно)

350

Великанов В.С., Лобин А.Н. Русская артиллерия в Нарвском походе 1700 г. С. 3–10.

(обратно)

351

Отдел рукописных, печатных и графических фондов Музеев Московского Кремля. Ф. 20. Оп. 1982. Д. 167. Большую признательность выражаю с.н.с. Оружейной палаты А.Н. Чубинскому за указание на материалы.

(обратно)

352

Отдел рукописных, печатных и графических фондов Музеев Московского Кремля. Ф. 20. Оп. 1982. Д. 167. Л. 44.

(обратно)

353

Проба бралась в начале ствола на расстоянии около 1 м от дульного среза. Помимо указанных элементов, в Царь-пушке обнаружены легирующие элементы (%): никель 0,12, сурьма 0,42, мышьяк 0,34. Содержание примесей (%): железо 0,010, висмут 0,035, алюминий менее 0,05, магний менее 0,001, кобальт менее 0,005, следы серебра. (Отдел рукописных, печатных и графических фондов Музеев Московского Кремля. Ф. 20. Оп. 1982. Д. 167. Лл. 42–14).

(обратно)

354

Гамель И.Х. Англичане в России в XVI и XVII столетиях // Записки Императорской Академии Наук. 1875. Кн. 1. Приложение № 1. С. 38.

(обратно)

355

Берковец – от названия шв. г. Бьёрке, мера веса, соответствующая 10 пудам (164 кг).

(обратно)

356

Гамель И.Х. Англичане в России в XVI и XVII столетиях. С. 116.

(обратно)

357

Щербачев Ю.Н. Копенгагенские акты, относящиеся к русской истории. Первый выпуск (1326–1569 гг.) // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей российских. № 4. М., 1915. С. 307. О миссии Шлитте подр. см.: Rusakovskiy О. Das erste russische Militärrecht für fremde Söldner? Die kriegsorganisatorische Dokumentation von Hans Schlitte aus der Überlieferung des Bayerischen Staatsarchivs // Arbeitskreis Militaer und Gesellschaft in der Fruehen Neuzeit. 2017. Vol. 19. S. 11–45.

(обратно)

358

Лобин A.H. Артиллерия в царствование Ивана Грозного. С. 288.

(обратно)

359

13 октября 1570 г. на Штеттинском съезде жители Любека решительно отвергали возводимые на них обвинения, будто они снабжают московитов мастерами и «запрещенными товарами» (Щербачев Ю.Н. Датский архив. № 256. С. 74).

(обратно)

360

Tabeller over skibsfart og varetransport gennem Öresund, 1497–1660. Vol. I. Copenhagen, 1906.

(обратно)

361

Kirchner W. The Role of Narva in the Sixteenth Century. A Contribution to the Study of Russo-European Relations // Kirchner W. Commercial Relations between Russia and Europe 1400–1800. Bloomington, 1966. P. 64–73.

(обратно)

362

Щербачев Ю.Н. Датский архив. № 115. С. 38.

(обратно)

363

Петров А.В. Город Нарва 1223–1900. СПб., 1901. С. 96.

(обратно)

364

Kirchner W. The Role of Narva in the Sixteenth Century. P. 71.

(обратно)

365

НИОР РГБ. Ф. 428 (Полосин И.И.). Карт. 3. № 9. Л. 15. Выражаю признательность А.И. Филюшкину за возможность ознакомиться с делом.

(обратно)

366

Щербачев Ю.Н. Русские акты Копенгагенского архива. № 20. С. 73.

(обратно)

367

Зольдат К. Балтика, Россия и английская торговля в XVI в. // Балтийский вопрос в конце XV–XVI вв. / Сб. научных статей. М., 2010. С. 51–59.

(обратно)

368

Толстой Ю. Первые сорок лет сношений между Россией и Англией. 1553–1593. СПб., 1875. № 9а. С. 31.

(обратно)

369

Там же. № 96, 9 в. С. 32–35.

(обратно)

370

Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI века. М., 2003. С. 330.

(обратно)

371

ДАИ. СПб., 1846. Т. 1. № 102. С. 151.

(обратно)

372

Торговые книги // Временник Императорского Общества истории и древностей российских. 1850. Вн. VIII. Материалы. С. 19, 21.

(обратно)

373

ДАИ. СПб., 1846. Т. I. № 112. С. 157.

(обратно)

374

Fronsperger L. Krigsbuch. Von hohen Befelch und Emptern, Artelley, Qesequtz und Munition… in 3 Theilen. Francrfurt/Main, 1571–1573. S. 8.

(обратно)

375

По расчетам переводчика «Военной книги» О. Михайлова-Радишевского, в 1 золотом (флорине) 10 алтын (Старинный военный устав ратных, пушкарских и других дел, касающихся до воинской науки. СПб., 1781. Ч. 2. Ст. 258. С. 29).

(обратно)

376

ОР РНБ. Ф. 532. Ч. 1. № 780.

(обратно)

377

Захариков Г.М. О боевом назначении Царь-пушки // Сборник Института истории естествознания и техники Академии наук СССР. М., 1984. С. 44.

(обратно)

378

Fronsperger L. Krigsbuch. Von hohen Befelch und Emptern, Artelley, Qesequtz und Munition… in 3 Theilen. Francrfurt/Main, 1571–1573. S. IX.

(обратно)

379

Разрядная книга 1475–1605 гг. T. II. Ч. III. М., 1982. С. 465–666.

(обратно)

380

Kurtze Abschrifft und Verzeichnis des grossen… Feldzugs, so der Moschowiter für Polotzko den 31 Ian. 1563 gebracht hat. Mit warhaftiger beschreibung, wie… Polotzko… von dem Moscchowiter… eingenommen ist worden. S. 1, [1563]. Это же сообщение перепечатано Н. Кнорром в: Warhafftige Beschreibung, wie die grosse Kauffstadt Polotzko… von dem Moschowitter den 15 February dieses LXIII Jars erobert… ist. [Nürnberg], 1563.

(обратно)

381

Якоб Ульфельдт. Путешествие в Россию / пер. Л.Н. Годовиковой. М., 2002. С. 346.

(обратно)

382

Псковские летописи. Т. 1. С. 100. М., 1941.

(обратно)

383

ПСРЛ. Т. XXIX. С. 305.

(обратно)

384

Пенской В.В. От Нарвы до Феллина: очерки военной истории Ливонской войны 1558–1561 гг. Белгород, 2014. С. 11.

(обратно)

385

Мак-Нил У. В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI–XX веках. М., 2008. С. 120.

(обратно)

386

РГИА. Ф. 1700 (Артиллерийский приказ). Оп. 1. Д. 3. Л. 8-17.

Там же. Л. 14.

(обратно)

387

СКХ. СПб., 1879. С. 212, 228; АМГ. СПб., 1890. Т. I. С. 242–243; ДАИ. СПб., 1848. Т. III. С. 179; Т. V. С. 294–309; Сб. МАМЮ М., 1914. Т. VI. С. 340, 349 и др.

(обратно)

388

Сб. МАМЮ М., 1914. Т. VI. С. 348–349.

(обратно)

389

Бехайм В. Энциклопедия оружия: Руководство по оружиеведению. Оружейное дело в его историческом развитии от начала Средних веков до конца XVIII в. СПб., 1995. С. 313.

(обратно)

390

Лобин А.Н. Пушечная изба и производство артиллерии в 1480-1500-е гг. // Труды кафедры истории России с древнейших времен до XX в. СПб., 2006. С. 161.

(обратно)

391

Барсов Е.И. Росписной список города Киева 1677 г. // ЧОИДР. 1884. Кн. 2. С. 3–13.

(обратно)

392

Маковская Л.К. Артиллерийские орудия XV–XVII вв. – памятники культуры Московской Руси. Материалы Международ. науч. конф. «VICTORIA. GLORIA. FAMA», посвященной 300-летию Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи. СПб., 2003. С. 67–69.

(обратно)

393

Белова О.В. Славянский бестиарий: Словарь названий и символики. М., 2001. С. 191–192.

(обратно)

394

Белова О.В. Славянский бестиарий: Словарь названий и символики. М., 2001. С. 164.

(обратно)

395

Там же. С. 63.

(обратно)

396

Там же. С. 174–175.

(обратно)

397

Там же. С. 199.

(обратно)

398

ПСРЛ. Т. 18. С. 272; Т. 26. С. 279.

(обратно)

399

ПСРЛ. Т. 34. М., 1978. С. 196.

(обратно)

400

Бачинский А., Ерусалимский К., Кочековская Н., Моисеев М. Дипломатическая переписка Ивана Грозного: проблемы авторства, хранения и бытования // Российская история. № 2. 2018. С. 111–112.

(обратно)

401

Филюшкин А.И. Титулы русских государей. М.; СПб, 2006. С. 62.

(обратно)

402

В тексте пропуск, очевидно, имеется в виду «господарства его в седьмое лето».

(обратно)

403

ДАИ. Т. V. № 51. С. 304.

(обратно)

404

См.: Филюшкин А.И. Титулы русских государей. С. 63.

(обратно)

405

Книга приходо-расходная… Л. 1–2; Опись московских пушек… Л. 6.

(обратно)

406

Schmidtchen V. Bombarden, Befestigungen, Büchsenmeister. Düsseldorf, 1977. S. 36–42.

(обратно)

407

Термин «самодержец», применительно к Ивану Грозному, в нарративных источниках упоминается в 1547 и 1552 гг. (ПСРЛ. Т. XIII. С. 151, 177). Благовестный псковский колокол, отлитый в 1561 г. В. Буйносовым и Ю. Ульяновым, имел надпись: «..в царство царя и государя великого князя Ивана Васильевича всеа Руси самодержца».

(обратно)

408

ПСРЛ. Т. XXV. С. 328.

(обратно)

409

Псковские летописи. Вып. 2. С. 220.

(обратно)

410

ПСРЛ Т. VI. СПб., 1853. С. 234. См.: Хорошкевич А.Л. Данные русских летописей об Аристотеле Фиораванти // Вопросы истории. 1979. № 2. С. 203–204.

(обратно)

411

ПСРЛ. Т. VI. С. 237.

(обратно)

412

ПСРЛ. Т. VI. Вып. 2. С. 335.

(обратно)

413

Chronicon Rhythmicum Majus // Scriptores Rerum Suecicarum Medii aevi. Upsaliae, 1818. T. I. S. 191.

(обратно)

414

Пенской B.B. Поход Дмитрия Жилки и первая осада Смоленска русскими в 1502 году // Война и оружие: Новые исследования и материалы. Вторая Международная научно-практическая конференция 18–20 мая 2011 года. СПб., 2011. Ч. II. С. 206–218.

(обратно)

415

«Moscorum tunc etiam una bombarda, que piurimum munitions castri frangebat, simul cum pixidario concussa erat per contrariam de Castro bombardam» (Acta Alexandri Regis Poloniae, Magni Ducis Lithuaniae etc. (1501–1506). Krakowie, 1927. № 113. P. 165).

(обратно)

416

Geheimes Staatsarchiv Preußischer Kulturbesitz (далее – GStAPK). XX НА (Hist. StA Königsberg) OBA. Nr 19668.

(обратно)

417

GStAPK. XX HA (Hist. StA Königsberg). OBA. Nr 19676, fol. 1–2.

(обратно)

418

Лобин A.H. Битва под Оршей 8 сентября 1514 г.: к 500-летию сражения. СПб., 2011. С. 39, 45.

(обратно)

419

Псковские летописи. М., 1955. Вып. 2. С. 259.

(обратно)

420

Sigismundus, Rex – Joanni Laski, Archiepiscopo // AT. T. II. Nr CLXVII. P. 157.

(обратно)

421

Рябинин И.С. Новое известие о Литве и московитах: К истории второй осады Смоленска в 1513 г. // Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1906. Кн. III. Смесь. С. 6.

(обратно)

422

Иоасафовская летопись. М., 1957. С. 194.

(обратно)

423

Рябинин И.С. Новое известие о Литве и московитах. С. 6.

(обратно)

424

Sigismundus, Rex – Joanni Lubranski, Episcopo Posnaniensi // Acta Tomiciana. T. II. CCCLIX. P. 261–262 (9 ноября).

(обратно)

425

GStAPK. XX НА (Hist. StA Königsberg). ОВА. Nr 20202.

(обратно)

426

Anno domini millesimo quingentesimo quartodecimo // AT. T. III. № I. P. 2.

(обратно)

427

Герберштейн С. Записки о Московии. С. 142.

(обратно)

428

Stryjkowski М. Polska, Litewska, Zmödzka i wszystkiej Rusi. Warszawa, 1846. T. 2. S. 375.

(обратно)

429

1517, мая 30 – июня 8. Приезд из Крыма казаков великого князя с грамотами…//Сб. РИО С. 444. № 25.

(обратно)

430

Лобин А.Н. Оборона Опочки 1517 г. «Бесова деревня» против армии князя К.И. Острожского. М., 2017. С. 41–42, 46–48.

(обратно)

431

Псковские летописи. Т. 1. С. 100. М., 1941.

(обратно)

432

Бенцианов М.М., Лобин А.Н. К вопросу о структуре русской армии в битве при Орше // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2013. № 2. C. 155–179.

(обратно)

433

Пенской В.В. Чудо на Двине (эпизод из истории 1-й Смоленской войны) // Война и оружие: новые исследования и материалы. Труды Шестой Международной научно-практической конференции. 13–15 мая 2015 г. СПб., 2015. С. 363.

(обратно)

434

ПСРЛ. Т. XXXIV. С. 16.

(обратно)

435

Акты Западной России. Т. II. С. 331.

(обратно)

436

Кром М.М. Стародубская война 1534–1537. Из истории русско-литовских отношений. М., 2008. С. 40–41.

(обратно)

437

ПСРЛ. Т. VIII. С. 287; ПСРЛ. Т. XIII. С. 66.

(обратно)

438

ПСРЛ. Т. XXXIV. М., 1978. С. 168.

(обратно)

439

Даты осады Мстиславля уточнил М.М. Кром: Кром М.М. Стародубская война 1534–1537. Из истории русско-литовских отношений. М., 2008. С. 62–63.

(обратно)

440

Малиновский И. Сборник материалов, относящихся к истории пановрады Великого княжества Литовского. Томск, 1901. С. 224. № LVII.

(обратно)

441

«Начиная с 1534 г. такие постройки возводились в России во все более разнообразных формах и несомненно при участии опытных, вероятно преимущественно иностранных, зодчих» (Кирпичников А.Н. Крепости бастионного типа в средневековой России // Памятники культуры и новые открытия. Ежегодник 1978 г. 1979. С. 471–499).

(обратно)

442

Радзивилловские акты из собрания Российской национальной библиотеки: первая половина XVI в. / Сост. М.М. Кром. // Памятники истории Восточной Европы (ПИВЕ). Т. VI. М.; Варшава, 2002. № 73. С. 163.

(обратно)

443

Кирпичников А.Н. Крепости бастионного типа в средневековой России // Памятники культуры и новые открытия. Ежегодник 1978 г. 1979. С. 471.

(обратно)

444

ПСРЛ. Т. XIII. С. 98.

(обратно)

445

ПСРЛ, Т. VIII. С. 290. Через 17 лет пороховая мина будет применена выходцем из Литвы Розмыслом Петровым при штурме Казани 1552 г. (Зимин А.А. Участник взятия Казани в 1552 г. литвин Розмысл Петров // Вопросы военной истории России XVIII и первой половины XIX в. М., Наука, 196? С. 273–278).

(обратно)

446

ПСРЛ. Т. XIII. С. 104.

(обратно)

447

Псковские летописи. Вып. 1. С. 108.

(обратно)

448

Впрочем, в польских источниках указано, что погибло не более 20 человек (Кром М.М. Стародубская война 1534–1537. Из истории русско-литовских отношений. М., 2008. С. 86). Может быть, здесь речь могла идти только о польских жолнерах, без учета потерь ВКЛ?

(обратно)

449

ПСРЛ. Т. XIX. С. 35; Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. Казань, 1923. С. 85.

(обратно)

450

Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 215.

(обратно)

451

Софийский временник, или Русская летопись с 862 по 1534 год. Часть II, с

(обратно)

452

1425 по 1534 год. М., 1821. С. 315; ПСРЛ. Т. VI. С. 265.

(обратно)

453

ПСРЛ. Т. XIII. Ч. 1. С. 139.

(обратно)

454

Сторожев В.Н. Писцовые книги Рязанского края. Т. 1. Вып. 1. Рязань, 1898. С. 255–256.

(обратно)

455

ПСРЛ. Т. VIII. С. 301.

(обратно)

456

О Казанских походах подр. см.: Хованская О.С. Осада и взятие Казани в 1552 году. Историко-археологический очерк. Казань, 2010.

(обратно)

457

ПСРЛ. Т. XXXIV. С. 183.

(обратно)

458

Там же. С. 184; ПСРЛ. СПб., 1904. Т. XIII. С. 163.

(обратно)

459

ПСРЛ. Т. XIII. С. 155–156.

(обратно)

460

Хаджи Тархан Шерифи. Зафер наме-и вилайет-и Казан // Гасырлар авазы – Эхо веков. 1995. Май. С. 83–92.

(обратно)

461

Подр. см.: Белов Н.В. «Свияжская эпопея» лета 1551 г. и начало присоединения чувашских земель к Московскому государству [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2017. Т. IX. С. 26–64. <; (27.01.2017).

(обратно)

462

Список с Писцовых и межевых книг г. Свияжск. Казань, 1909. С. 6.

(обратно)

463

Аксанов А.В. Казанское ханство и Московская Русь: межгосударственные отношения в контексте герменевтического исследования. Казань, 2016. С. 220.

(обратно)

464

ПСРЛ. Т. XXIX. С. 70.

(обратно)

465

Пенской В.В. Казанская логистика // Война и оружие. Новые исследования и материалы. Материалы Восьмой Международной научно-практической конференции. Ч. III. СПб., 2017. С. 535–550.

(обратно)

466

ПСРЛ. Т. XIII. С. 189.

(обратно)

467

ПСРЛ. Т. XIII. С. 499.

(обратно)

468

ПСРЛ. Т. VI. С. 307.

(обратно)

469

Курбский Андрей. История о делах великого князя Московского / Изд. подг. К.Ю. Ерусалимский, пер. А.А. Алексеев. М., 2015. С. 40.

(обратно)

470

ПСРЛ Т. XIX. С. 452; ПСРЛ. Т. VI. С. 307, 312.

(обратно)

471

ОР РНБ. Эрмитажное собрание. № 390. Л. 391 об. – 392.

(обратно)

472

Невоструев К.И. Список с писцовых книг по г. Казани с уездом. Казань, 1877. С. 7.

(обратно)

473

Там же. С. 9.

(обратно)

474

Курбский Андрей. История о делах великого князя Московского / Изд. подг. К.Ю. Ерусалимский, пер. А.А. Алексеев. М., 2015. С. 40.

(обратно)

475

НИОР РГБ. Ф. 29. Собр. Беляева. № 4 (Муз. 510). Л. 93 об. Выражаю признательность Н.В. Белову за указание на этот источник.

(обратно)

476

Лобин А.Н. Русская артиллерия в царствование Ивана Грозного [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2012. Специальный выпуск. I. Русская армия в эпоху царя Ивана IV Грозного: материалы научной дискуссии к 455-летию начала Ливонской войны. Ч. I. Статьи. С. 104–158 <; (15.12.2012).

(обратно)

477

Невоструев К.И. Список с писцовых книг по г. Казани с уездом. Казань, 1877. С. 7.

(обратно)

478

Список с Писцовых и межевых книг г. Свияжск. Казань, 1909. С. 6.

(обратно)

479

ДАИ. СПб., 1848. Т. 1. № 72. С. 131–132.

(обратно)

480

Список с Писцовых и межевых книг г. Свияжск. Казань, 1909. С. 6.

(обратно)

481

Невоструев К.И. Список с писцовых книг по г. Казани с уездом. Казань, 1877. С. 7, 10, 50.

(обратно)

482

Невоструев К.И. Список с писцовых книг по г. Казани с уездом. Казань, 1877. С. 7.

(обратно)

483

О деревянных пушках в XVI в. см.: Кирпичников А.Н. Метательная артиллерия Древней Руси (Из истории средневекового оружия VI–XV вв.) // Материалы и исследования по археологии СССР. 1958. № 77. С. 25.

(обратно)

484

Gohlke W. Nichtmetallische Geschützrohre // Zeitschrift für historische Waffenkunde. Bd. V. 1909–1911. S. 141–149.

(обратно)

485

См. подр.: Лобин А.Н. Деревянно-земляные пушки [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2017. Специальный выпуск VI. Русский «бог войны»: исследования и источники по истории отечественной артиллерии. Ч. III. С. 385–395 <; (30.03.2017).

(обратно)

486

Писцовая и переписная книги XVII века по Нижнему Новгороду. 1896. СПб., С. 12–14.

(обратно)

487

ПСРЛ. Т. XIII. С. 205.

(обратно)

488

ПСРЛ. Т. XIII. С. 206–207.

(обратно)

489

ПСРЛ. Т. XIII. С. 206.

(обратно)

490

Трофимова Н.В. О судьбе одного описания в воинской литературе XV–XVII вв. // Русская речь. 2011. Вып. 1. С. 86–91.

(обратно)

491

Облам – сруб крепостной стены, поддерживаемый консольными выпусками последних венцов основного сруба башни.

(обратно)

492

ПСРЛ. Т. XIII. С. 210.

(обратно)

493

Курбский Андрей. История о делах великого князя Московского / Изд. подг. К.Ю. Ерусалимский, пер. А.А. Алексеев. М., 2015. С. 40.

(обратно)

494

ПСРЛ. Т. XIII. С. 211.

(обратно)

495

Курбский Андрей. История о делах великого князя Московского / Изд. подг. К.Ю. Ерусалимский, пер. А.А. Алексеев. М., 2015. С. 50.

(обратно)

496

ДАИ. СПб., 1848. Т. 1. № 72. С. 131–132.

(обратно)

497

Список с писцовых книг по г. Казани с уездом. Казань, 1877. С. 9.

(обратно)

498

Исхаков Д.М, Измайлов И.Л. Введение в историю Казанского ханства: очерки. Казань, 2005. С. 72.

(обратно)

499

Бранденбург Н.Е. Исторический каталог Санкт-Петербургского Артиллерийского музея. СПб., 1877. Ч. 1. С. 81.

(обратно)

500

Шерифи X. Зафернаме и вилает-и Казан // Гасырлар авазы (Эхо веков). Историко-документальный журнал. № 1. Казань, 1995. С. 83–92.

(обратно)

501

ПСРЛ. Т. XIII. С. 209–210.

(обратно)

502

ПСРЛ. Т. VI. С. 310.

(обратно)

503

Бушев П.П. История посольств и дипломатических отношений русского и иранского государств в 1586–1612 гг. (по русским архивам). М., 1976. С. 43–44.

(обратно)

504

Matthee, R. Р. (1996). Unwalled cities and restless nomads: Firearms and artillery // Safavid Iran. In C. Melville, (ed.), Safavid Persia: The History and Politics of an Islamic Society. I. B. Taurus, p. 391 (выражаю признательность за помощь к.и.н. М.В. Нечитайлову и к.и.н. М.В. Моисееву).

(обратно)

505

Посольская книга по связям Московского государства с Крымом 1567–1572 гг. М., 2016. С. 258.

(обратно)

506

Буганов В.И. Документы о сражении при Молодях // Исторический архив. № 4. 1959. С. 171.

(обратно)

507

Там же. С. 181.

(обратно)

508

Писцовыя книги Московскаго государства / под ред. Н.В. Калачова. СПб., 1877. Ч. II. С. 1516–1517.

(обратно)

509

Там же. С. 1538.

(обратно)

510

Там же. С. 1589–1590.

(обратно)

511

Там же. С. 1261.

(обратно)

512

Писцовыя книги Московскаго государства / под ред. Н.В. Калачова. СПб., 1872. Ч. I. С. 291–293.

(обратно)

513

Писцовые книги… Ч. II. С. 1079.

(обратно)

514

Писцовые книги. Ч. I. С. 612.

(обратно)

515

Сторожев В.Н. Писцовые книги Рязанского края. Т. 1. Вып. 1. Рязань, 1898. С. 255–256.

(обратно)

516

Глазьев В.Н., Новосельцев А.В., Тропин Н.А. Российская крепость на южных рубежах. Документы о строительстве Ельца, заселении города и окрестностей в 1592–1594 годах. Елец, 2001. № 49. С. 69.

(обратно)

517

Молочников А.М. Смоленская артиллерия в 1609 году // Война и оружие. Новые исследования и материалы. Труды Восьмой Международной научно-практической конференции. Ч. III. С. 307–314.

(обратно)

518

Viljanti А. Gustav Vasa ryskakrig 1554–1557. Stockholm, 1957; Некрасов О.Б. Зимнее наступление русских войск 1556 г. и осада Выборга // Вестник СПбГУ. Сер. 2. 2012. Вып. 1. С. 119–126.

(обратно)

519

Форстен Б. Балтийский вопрос. С. 20.

(обратно)

520

Летописи и разрядные записи дают лишь лаконичные сведения о применении в боевых действиях артиллерии. Шведские источники так же немногословны. Следует особо отметить труд Эрика Ёранссона Тегеля «История Густава» 1622 г., в котором при изложении войны 1554–1556 гг. цитируется множество писем и актов, которые не сохранились до наших дней (Tegel, Erik Jöransson. Then Stoormechtighe, Höghborne Furstesoch Christelighe Herres, Her Gustaffs, Fordom Sweriges, Göthes, och Wendes Konungs etc. Historia: Om hans Kon Maytzlofflige Regering hochmerckelige Handlingar, vthitwä Deelerförfattad. Ifränähr Christi 1533. in til 1560:Reusner, 1622). События 1555–1556 гг. у шведского хрониста описаны наиболее полно.

(обратно)

521

«Till thet förste Att man gör ett lantogh vp ätt Nyen tili Nötheborgh, med Ryttere och Knechter, och att meste parthen aff knechterne ssom opä Skipen äre, tagest her aff tili attförstärke weldige hopen med, och eij flere bliffue opä Skepen än the som skepen medh Bädzmannerne wäll beware kunne» (Arwiddson A. I. Handlingar tili upplysninga Finlandshafder. В. III. Stockholm, 1848. S. 230–232. Nr 124).

(обратно)

522

Tegel, E. Then Stoormechtighe… S. 314–316.

(обратно)

523

Arwiddson A. I. Handlingar tili upplysningaf Finlandshafder. Nr 127. S. 234–236.

(обратно)

524

ПСРЛ. T. XIII. C. 261.

(обратно)

525

Там же.

(обратно)

526

Там же.

(обратно)

527

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. 1. М., 1977. С. 506.

(обратно)

528

ДАИ Т. I. № 72. С. 131.

(обратно)

529

Там же. № 73. С 132.

(обратно)

530

ПСРЛ. Т. XIII. С. 264.

(обратно)

531

Sundberg U. Svenskakrig 1521–1814. Stockholm, 1998. S. 34–41; Tegel, E. Then Stoormechtighe, Höghborne Furstesoch Christelighe Herres, Her Gustaffs, Fordom Sweriges, Göthes, och Wendes Konungs etc. Historia. S. 322–325.

(обратно)

532

Tegel, Е. Then Stoormechtighe, Höghborne Furstesoch Christelighe Herres… S. 324.

(обратно)

533

Дневник ливонского посольства к царю Ивану Васильевичу // ЧОИДР. 1886. № 4. IV. Смесь. С. 18.

(обратно)

534

Середонин С.М. Известия англичан о России XVI в. // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей российских. № 4. М., 1884. С. 17–18. Hakluyt R. The Principal Navigations, Voyages, Traffiques, and Discoveries. P. 173.

(обратно)

535

См.: Филюшкин А.И. Русско-литовская война 1561–1570 гг. и датско-шведская война 1563–1570 гг. [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2015. – Специальный выпуск II. Лекции по военной истории XVI–XIX вв. Ч. II. С. 219–289 </ filychkin_l> (10.02.2015); Филюшкин А.И., Кузьмин А.В. Когда Полоцк был российским. Полоцкая кампания Ивана Грозного 1563–1579 гг. М., 2017; Ленской В.В. От Нарвы до Феллина: очерки военной истории Ливонской войны 1558–1561 гг. Белгород, 2014; Янушкевич А.Н. Ливонская война. Вильно против Москвы. 1558–1570. М., 2015.

(обратно)

536

Briefe und Urkunden zur Geschichte Livlands in den Jahren 1558–1562. Riga, 1867. Bd. II. Nr 230. S. 38.

(обратно)

537

Briefe und Urkunden zur Geschichte Livlands in den Jahren 1558–1562. Riga, 1867. Bd. II. S. 54. Nr 244; 57–58. № 245; Пенской В.В. От Нарвы до Феллина: очерки военной истории Ливонской войны 1558–1561 гг. Белгород, 2014. С. 36–39.

(обратно)

538

«aldar worden 120 Russen geslagen und 40 haken erovert». (Renner, J. Liv-ländische Historien. Göttingen, 1876. S. 174).

(обратно)

539

Briefe und Urkunden zur Geschichte Livlands in den Jahren 1558–1562. Riga, 1867. Bd. II. S. 54, 57–58, 59.

(обратно)

540

«hebben XII stucke geschuttes vnd alle prouiand so wy nha der Narue gesant» (Schirren C. Quellen zur Geschichte des Untergangs livländische Selbsändichkeit aus schwedischen Reichsarchive zu Stockholm. Reval, 1861. Bd I. S. 135. № 51).

(обратно)

541

ПСРЛ. T. XIII. C. 293.

(обратно)

542

«auss stucken die sindt alss halbe schlangen Falkonneter vnd Scherpentiner lode ein weinig grosser vnd kleiner zum theil auch Morseren vnd deren viel…» (Briefe und Urkunden zur Geschichte Livlands in den Jahren 1558–1562. Riga, 1867. Bd. II. S. 75).

(обратно)

543

Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648). С. 95.

(обратно)

544

Fronsperger L. Krigsbuch. Von hohen Befelch und Emptern, Artelley, Qesequtz und Munition… in 3 Theilen. Francrfurt/Main, 1571–1573. S. V–VI.

(обратно)

545

Пенской В.В. От Нарвы до Феллина: очерки военной истории Ливонской войны 1558–1561 гг. Белгород, 2014. С. 48.

(обратно)

546

ПСРЛ. Т. XIII. С. 298–299.

(обратно)

547

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. II. Ч. I. М., 1981. С. 28–29.

(обратно)

548

ПСРЛ. Т. XX. Ч. 2. С. 597.

(обратно)

549

Там же.

(обратно)

550

АСПбИИ РАН. Ф. 175. Оп. 1. № 465.

(обратно)

551

Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648). Т. I. С. 99.

(обратно)

552

Renner, J. Livländische Historien. Göttingen, 1876. S. 196.

(обратно)

553

Псковская 3-я летопись. С. 236; Лебедевская летопись. С. 268.

(обратно)

554

Рюссов Бальтазар. Ливонская хроника // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т. II. 1879. С. 367.

(обратно)

555

Renner, J. Livländische Historien. Göttingen, 1876. S. 196.

(обратно)

556

«se kregen In der Stadt ene slange, ene kartowe, ein hunderth vnd twintich nye gegaten valkeneten, ane alle ander gegaten vnd gesmedet schütte, vppe raden gelegen, dar to loeth vnd kruth. dat beste geschutte, de grotesten klocken vth den kerktornen, sulner smide (Silbergeschmeide), hüs gerath hadde he wech gefort bauen alle loffte (wider alle Versprechungen) vnd to sage, dat se doch wol wusse, he nicht plecht (pflegt) to holden». (Riga’s ältere Geschichte in Übersicht, Urkunden und alten Aufzeichnungen. Monumenta Livoniae Antiquae. Bd. IV. Riga, Dorpat und Leipzig, 1844. S. 110).

(обратно)

557

Об обороне Рингенасм.: ПенскойВ.В. ОборонаРингенаосенью 1558года// Война и оружие: новые исследования и материалы. Труды Четвертой Международной научно-практической конференции. 15–17 мая 2013 года. СПб., 2013. Ч. III. С. 449–465.

(обратно)

558

Renner, J. Livländische Historien. Göttingen, 1876. S. 273.

(обратно)

559

Щербачев Ю.Н. Копенгагенские акты, относящиеся к русской истории. Вып. 1. 1326–1569 гг. М., 1915. № 47. С. 88; Щербачев Ю.Н. Датский архив. № 79–80. С. 28–29.

(обратно)

560

Там же. № 48. С. 89.

(обратно)

561

Львовская летопись // ПСРЛ. Т. XX. Ч. 2. С. 591.

(обратно)

562

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. II. Ч. I. М., 1981. С. 63.

(обратно)

563

ПСРЛ. Т. XIII. С. 327.

(обратно)

564

«Dusser tidt to anfang des Februarii belegerden de Russen de Marienborch mit 20 000 man, hedden dar vor 7 kartouwen, 5 halve kartouwen, twe scharpe metzen, 4 slangen, sosz fuirmosers und 5 grote steinbussen; doch wolde men seggen, idt scholden etliche gefarwede holten stucke dar under gewest sin» (Renner, J. Livländische Historien. Göttingen, 1876. S. 283–284).

(обратно)

565

ПСРЛ. T. XIII. 4. 1. C. 323.

(обратно)

566

ПСРЛ. T. ХШ.Ч. 1. C. 325.

(обратно)

567

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. II. Ч. I. М., 1981. С. 80–81.

(обратно)

568

Разрядная книга 1475–1598 гг. С. 191–192.

(обратно)

569

Все подсчеты сделаны по источнику: Разрядная книга 1475–1598 гг. С. 183–187.

(обратно)

570

Кроме того, вперед для блокирования города («городу к Вильяну посылано город осадити») был послан легкий отряд В.И. Барбашина, Д.Г. Плещеева, В.Б. Сабурова (Разрядная книга 1475–1598 гг. С. 191–192).

(обратно)

571

«…с служилыми татары Михаила Лопатин».

(обратно)

572

«Да в передовом же полку князь Иван Андреевич Золотой с татары».

(обратно)

573

Renner, J. Livländische Historien. Göttingen, 1876. S. 320–321.

(обратно)

574

Renner, J. Livländische Historien. Göttingen, 1876. S. 328.

(обратно)

575

Памятники обороны Смоленска 1609–1611 годов / под ред. Ю.В. Готье. М., 1912. С. 142.

(обратно)

576

Письмо магистра Ливонского ордена Готарда Кетлера императору Священной Римской империи Фердинанду I от 1 октября 1560 г. // Родина. Российский исторический иллюстрированный журнал. 2004. № 12. С. 51.

(обратно)

577

Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648). Т. I. С. 112.

(обратно)

578

Renner, J. Livländische Historien. Göttingen, 1876. S. 336.

(обратно)

579

Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648). Т. I. С. 112.

(обратно)

580

Briefe und Urkunden zur Geschichte. T. IV. S. 187. Nr 701.

(обратно)

581

Некоторые исследователи, ссылаясь на трактат М. Стрыйковского, насчитывали до 200 стволов артиллерии (Напр.: Narbutt. Dzieje Starözytne narodu Litewskiego. Wilno, 1841. T. IX. S. 370). В отечественной современной историографии этой цифры придерживаются Д.М. Володихин и Д.Н. Александров (Александров Д.Н., Володихин Д.М. Борьба за Полоцк между Литвой и Русью в XII–XVI веках. М., 1994. С. 92). Современные белорусские историки оценивают цифры в пределах 150–200 орудий: Сагановы Г. Захоп Полацка 1ванам IV паводле нямецюх «лятучых люткоу» 1563 г. // Псторыя i археологш Полацка I Полацкай зямль Полацк, 1998. С. 264–269; Янушкевш А.М.Вялпсае Княства Лйоускае i 1нфлянцкая вайна 1558–1570 гг. Мшск, 2007. С. 60.

(обратно)

582

Bogatyrev S. Battle for Divine Wisdom. The Rhetoric of Ivan IV’s Campaign against Polotsk // The Military and Society in Russia, 1450–1917 / Ed. by E. Lohr and M. Poe. Leiden, Boston, Köln, 2002. P. 325; Богатырев С. Лестница в небеса. Символика власти Ивана Грозного // Родина. Российский исторический журнал. № 12. 2004. С. 12.

(обратно)

583

Филюшкин А.И. Причины «Полоцкого взятия» глазами современников и потомков // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. Серия 2: История. 2005. Вып. 3. С. 20–29.

(обратно)

584

Воробьев М.В. Рукопись разрядной книги Полоцкого похода 1563 г. и ее публикации // Исследования по русской истории и культуре. М., Парад, 2006. С. 381.

(обратно)

585

РКПР известна в 9 списках. Подроб. см.: Анхимюк Ю.В. Полоцкий поход 1563 г. в частных разрядных книгах // Русский дипломатарий. Вып. 10. М., 2004. С. 155–161. Публикация еще одного списка, Погодинского I, см.: Разрядная повесть о Полоцком походе // Русский дипломатарий. Вып. 10. М., 2004. С. 161–170. По словам В.И. Буганова, ВПЛЗ имеет самостоятельный характер и восходит к протографу не дошедшего подробного разряда похода к Полоцку, но сохранило в своем составе выдержки из него, не отраженные в тексте других РКПР и в КПП, а также почти полный текст сеунча о победе (Буганов В.И. «Взятье Полоцкое Литовской земли» // Записки ОР ГБЛ. М., 1969. Вып. 31. С. 213–224).

(обратно)

586

ПСРЛ. Т. XIII; Богатырев С.Н. «Повесть о Полоцком взятии» и проблемы истории культуры Московской Руси // Источниковедение и историография в мире гуманитарного знания: Доклады и тезисы XIV научной конференции. Москва, 18–19 апреля 2002 г. М., 2002. С. 128–131.

(обратно)

587

О 280 000-м войске и 200-х орудиях писал Мацей Стрыйковский (Stryikowski М. Kronika Polska, Litewska, Zmödzka I wszystkiej Rusi. Warszawa, 1846. T. 2. S. 413), Г. Штаден указывал, что под Полоцк «великий князь подошел с большим войском и артиллерией» (Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного / пер. И.И. Полосина. М., 1925. С. 116). Поистине фантастические цифры присутствуют в «Кройнике литовской и жмойтской»: «…маючи войска московского конного двакрот 100 000, а пехоты 80 000, а дел або гармат тисячу, притягнувши под Полоцко облегл место и почал добывати его зо всех сторон (ПСРЛ. Т. XXXII. С. 109).

(обратно)

588

Сагановш Г. Захоп Полацка 1ванам IV у нямецюх «лятучых лютках» 1563 г. // Матэрыялы III мЬкнароднай канферэнцьп «Псторыя i археалогш Полацка i Полацкай зямти». (Полацк, 21–23 кастрычшка 1997 г.). Полацк, 1998. С. 263–270. Kappeler A. Ivan Grozny im Spiegel der ausländischen Druckschriften seiner Zeit. Ein Beitrag zur Geschichte des westlichen Russlandbildes. Frankfurt/M., 1972. S. 33; Он же. Die deutschen Flugschriften über die Moskowiter und Iwan den Schrecklichen im Rahmen der Rußlandliteratur des 16. Jahrhunderts // Russen und Russland aus deutscher Sicht: 9-17. Jahrhundert. München 1985, S. 150–182.

(обратно)

589

Гольдберг А.Л. (Публ. И.Г. Яковлевой). Печатные «Известия» о России в XVI в. // Белорусский сборник. СПб., РНБ, 2004. С. 65.

(обратно)

590

Kurtze Abschrifft und Verzeichnis des grossen… Feldzugs, so der Moschowiter für Polotzko den 31 Ian. 1563 gebracht hat. Mit warhaftiger beschreibung, wie… Polotzko… von dem Moscchowiter… eingenommen ist worden. S. 1, [1563]. Это же сообщение перепечатано Н. Кнорром в: Warhafftige Beschreibung, wie die grosse Kauffstadt Polotzko… von dem Moschowitter den 15 Februarij dieses LXIII Jars erobert… ist. [Nürnberg], 1563. Опубл.: F. Nowakowski. Zrodla do dziejow polskich. T. I. Berlin, 1841, S. 190–198. Витебская старина, издаваемая А.П. Сапуновым. Витебск, 1885. Т. IV. № 22. С. 119, 122.

(обратно)

591

Подр. см.: Kappeler A. Ivan Grozny im Spiegel der ausländischen Druckschriften seiner Zeit. S. 33; Гольдберг А.Л. (Публ. И.Г. Яковлевой). Печатные «Известия» о России в XVI в…

(обратно)

592

«Новое донесение» 1560-х гг. изобилует интересными подробностями, например, указанием на то, что при царе имелась «гвардия» из 20 000 стрельцов («haggenschützen»), 6000 черемис, а артиллерию тащили 40 000 крестьян (Форстен Г.В. Акты и письма к истории Балтийского вопроса в XVI и XVII столетиях. Вып. 1. СПб., 1889. С. 87. № 33).

(обратно)

593

Там же. С. 81. № 31.

(обратно)

594

Петров К.В. Книга полоцкого похода 1563 г. (исследование и текст). СПб., 2004; Баранов К.В. Записная книга Полоцкого похода 1562/63 года // Русский дипломатарий. Вып. 10. М., 2004. С. 119–154; Анхимюк Ю.В. Разрядная повесть о Полоцком походе 1563 г. // Там же. С. 161–170.

(обратно)

595

Разрядная книга 1475–1605 гг. Том II. Часть III. М., 1982. С. 460–461.

(обратно)

596

Лаппо И.И. Полоцкая ревизия 1552 года. М., 1905. С. 11–13.

(обратно)

597

ПСРЛ. Т. 29. С. 305.

(обратно)

598

Кром М.М. О численности русского войска в первой половине XVI в. // Российское государство в XIV–XVII вв. СПб., 2002. С. 67–82.

(обратно)

599

Kurtze Abschrifft und Verzeichnis des grossen…; Витебская старина… С. 119.

(обратно)

600

ПСРЛ. Т. 4. С. 314; ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 244.

(обратно)

601

Псковская 3-я лет. С. 240–241.

(обратно)

602

Рюссов, Бальтазар. Ливонская хроника // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т. III. 1879. С. 140.

(обратно)

603

Kronika Marcina Bielskiego. Sanok, 1856. T. II. S. 1145.

(обратно)

604

В Ливонском походе 1577 г. со слов «Да в тот же поход пометил государь наряду» перечисляются пищали, затем пушки «Павлин», «Ушатая», четыре «кольчатых» (калибром от 13 до 6 пудов) и пушки верховые – четыре «Якобовых», «Вильянская» и восемь «Александровских» (калибром от 4 до 1¼ пуда), «а всех 36 пищалей да 21 пушка» // ОР РЫБ. Эрмитажное собрание. № 390. Л. 391 об. – 392; ср.: Разряд Ливонского похода 1577 г. // Военный журнал. 1852. № 4. С. 136–142; Разрядная книга 1475–1605 гг. Том И. Часть III. М., 1982. С. 460–461.

(обратно)

605

Stryikowski М. Kronika Polska, Litewska, Zmödzka I wszystkiej Rusi… S. 413.

(обратно)

606

Kurtze Abschrifft und Verzeichnis des grossen…; Витебская старина… С. 121.

(обратно)

607

Там же.

(обратно)

608

Сообщение немецкого «летучего листка» о тащивших «Кашпирову пушку», «Степанову пушку», «Павлина» и «большую пушку» соответственно 1040, 1000, 900 и 800 крестьянах заслуживает внимания. Позже, в 1578 г., Якоб Ульфельдт наблюдал процесс перевозки тяжелого орудия: «Когда пушки сдвигают с места, при этом присутствует священник, который кропит их святой водой и освящает их, произнося русские молитвы и песнопения, потом несчастных крестьян заставляют их тянуть: для этой работы их используют вместо лошадей. Я видел, как орудие огромной величины тащили 800 человек» Якоб Ульфельдт. Путешествие в Россию / пер. Л.Н. Годовиковой. М., Языки славянской культуры, 2002. С. 345.

(обратно)

609

Письмо Иоанна Кобенцеля о Московии // Журнал Министерства народного просвещения. 1842. № 9. Отд. 2. С. 151.

(обратно)

610

ПСРЛ. СПб., 1858. Т. VIII. С. 502; ПСРЛ. Т. XIX. С. 452.

(обратно)

611

Анхимюк Ю.В. Разрядная повесть о Полоцком походе 1563 г. Прим. 62.

(обратно)

612

ПСРЛ. СПб., 1858. Т. VIII. С. 502; ПСРЛ. Т. XIX. С. 452.

(обратно)

613

ОР РНБ. Эрмитажное собрание. № 390. Л. 391 об. – 392.

(обратно)

614

Там же.

(обратно)

615

ОР РНБ.Ф. 550. F-IX-3. Л. 82 (список середины XVII в.).

(обратно)

616

Ныне хранится в ВИМАИВ и ВС. Инв. № 9/122.

(обратно)

617

Fronsperger L. Krigsbuch. Von hohen Befelch und Emptern, Artelley, Qesequtz und Munition… in 3 Theilen. Francrfurt/Main, 1571–1573. S. CLXXII.

(обратно)

618

Оболенский M.A. Поражение Москвитян и осада Вендена в 1579 г… С. 5.

(обратно)

619

Гейденштейн Р. Записи о Московской войне (1578–1582 гг.). СПб., 1889. С. 37.

(обратно)

620

Хранится в собрании Государственного историко-культурного музея-заповедника «Московский Кремль».

(обратно)

621

В Эрмит. сп. РКПР – «Бурлову», во ВПЛЗ – «Бартлову».

(обратно)

622

Опись Смоленску приему пушкарского головы Прохора Шубина 1671 г. // ДАИ. СПб., 1853. Т. V. С. 296–310. № 51; Роспись, сколко в Соловецком монастыре по башням и по городовой стене, пушек медных и железных, болших и затинных // Там же. № 67. С. 373–374; Опись московских пушек 1500–1695 гг. // Архив СПбИИ РАН. Ф. 175 (И.Х. Гамеля). Оп. 1. № 465. Лл. 1-200.

(обратно)

623

Маковская Л.К. Артиллерийские орудия XV–XVII вв. – памятники культуры Московской Руси // Victoria. Gloria. Fama. Материалы Международной научной конференции, посвященной 300-летию ВИМАИВ и ВС. Ч. IV. СПб., 2003. С 60.

(обратно)

624

Богатырев С. Лестница в небеса. Символика власти Ивана Грозного // Родина. Российский исторический журнал. № 12. 2004. С. 12.

(обратно)

625

Сохранилась опись пищали ранней работы мастера: «Пищаль медная литовского литья, прозвание ей «Дедок», ядром 19 гривенок, длина 5 аршин без одиннадцати вершок, на ней у казны герб, а в гербе рыба с коруною, повыше герба подпись по латыни: «тысяча пятьсот пятьдесят четвертого», на ней… подпись русским письмом: «русский мастер Богдан» (Опись Смоленску приему пушкарского головы Прохора Шубина 1671 г. // ДАИ. СПб., 1853. Т. V. С. 296. № 51).

(обратно)

626

ПСРЛ. Т. 29. С. 308.

(обратно)

627

Анхимюк Ю.В. Разрядная повесть о Полоцком походе 1563 г. // Русский дипломатарий. Вып. 10. М., 2004. С. 161–170.

(обратно)

628

В 1550 г. царь «учинил» шесть отрядов «выборных стрелцов и с пищалей 3000 человек, а велел им жити в Воробьевской слободе, а головы у них учинил детей боярских…». Чернов А.В. Образование стрелецкого войска // Исторические записки. Т. 38. М., 1951. С. 283.

(обратно)

629

В XVII в. на каждую стрелецкую сотню приказа приходилось по 1 орудию (Лобин А.Н. Артиллерия московских стрелецких полков в 1670-1680-х гг. [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2012. Т. II. С. 1–41. <; (23.07.2012).

(обратно)

630

Kurtze Abschrifft und Verzeichnis des grossen… Feldzugs, so der Moschowiter für Polotzko den 31 Ian. 1563 gebracht hat S. 1. 1563.

(обратно)

631

О классификации орудий см. Опись Ливонского наряда 1582 г.: Коялович М. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию. Прилож. № 277–278. С. 655–671.

(обратно)

632

Согласно показаниям пленных, в январе 1559 г. в русском войске «возле каждой палатке стояли по два маленьких полевых орудия» («kleine stucklein felttgeschutz»). Щербачев Ю.Н. Копенгагенские акты, относящиеся к русской истории. Вып. 1. 1326–1569 гг. М., 1915. № 48. С. 90.

(обратно)

633

ПСРЛ. Т. XIII. С. 311.

(обратно)

634

Kurtze Abschrifft und Verzeichnis des grossen… Feldzugs, so der Moschowiter für Polotzko den 31 Ian. 1563 gebracht hat S. 1. 1563.

(обратно)

635

Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI века. М., 2003. С. 330.

(обратно)

636

Огородников В. Донесение о Московии второй половины XVI века // Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1913. Кн. 2. С. 15; Рассуждение о делах московских Франческо Тьеполо // Исторический Архив. Т. 3. М., 1940. С. 341.

(обратно)

637

ДАИ Т. I. С. 151. № 102.

(обратно)

638

Толстой Ю. Первые сорок лет сношений между Россией и Англией. 1553–1593. СПб., 1875. № 9а. С. 31.

Там же. №№ 96, 9 в. С. 32–35.

(обратно)

639

Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648): Том I. Борьба из-за Ливонии. СПб., 1893. С. 236.

(обратно)

640

Бабулин И.Б. Осада Ревеля (1570–1571 гг.) по данным хроники Бальтазара Рюссова // История военного дела: исследования и источники. 2016. Т. VII. С. 351 [Электронный ресурс] <; (25.01.2016).

(обратно)

641

Антинг Л. Таллинские оружейники и огнестрельное оружие XIV–XVI веков. Таллин, 1967. С. 11–19.

(обратно)

642

Его орудия, отлитые для Ревеля: «Ревущий лев», «Толстая девица», «Птичий свист», «Святой Николаус», «Святой Олаф», «Красный лев», «Горькая смерть» и др.

(обратно)

643

Шмелев К.В. Об изображении «московита» на ревельской пушке эпохи Ливонской войны // Староладожский сборник № 5. 2002.

(обратно)

644

Bogatyrev S. BronzeTsarsTvan the Terrible and Fedor Ivanovich in the Decor of Early Modern Guns» // The Slavonic and East European Review. Vol. 88. Nos. Vi. January/April. 2010. P. 48–61.

(обратно)

645

Русский дипломатарий. Вып. 7. М., 2001. С. 41; Бабулин И.Б. Осада Ревеля (1570–1571 гг.) по данным хроники Бальтазара Рюссова [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2016. Т. VII. С. 326–391. <; (25.01.2016).

(обратно)

646

Чумиков А.А. Осада Ревеля (1570–1571 гг.) герцогом Магнусом, королем ливонским, голдовником царя Ивана Грозного // ЧОИДР. Ч. II. 1891. С. 28.

(обратно)

647

Рюссов Бальтазар. Ливонская хроника // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Том II. 1879. С. 265.

(обратно)

648

Разрядная книга 1475–1605 гг. Том II. Часть II. М., АН СССР (Институт истории), Наука, 1982. С. 319.

(обратно)

649

Renner, J. Livländische Historien. Göttingen, 1876. S. 366–368. Рюссов Бальтазар. Ливонская хроника // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Том II. 1879. С. 217–218.

(обратно)

650

ПСРЛ. Т. 34. С 192.

(обратно)

651

Псковская летопись. Ч. 2. М., 1955. С. 261.

(обратно)

652

ПСРЛ. Т. XXXIV. С. 192.

(обратно)

653

Тюркологический сборник. 2002. М., 2003. С. 411–412; Сб. РИО. Т. 112. С. 290–291.

(обратно)

654

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. II. Ч. II. М., 1982. С. 380–381.

(обратно)

655

Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648): Том I. Борьба из-за Ливонии. СПб., 1893. С. 653; Форстен Г.В. Акты и письма к истории Балтийского вопроса в XVI и XVII столетиях. Вып. 1. СПб., 1889. № 13. С. 17.

(обратно)

656

Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648): Том I. Борьба из-за Ливонии. С. 662.

(обратно)

657

Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648): Том I. Борьба из-за Ливонии. С. 664.

(обратно)

658

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. 2 Ч. 2. С. 423.

(обратно)

659

Chronica. Der Provintz Lyfflandt, darinne vermeldet werdt. Wodathsülvige Landtersten gefunden, undethom Christendome gebrachtys: Wol de ersten Regenten des Landesgewesensind: van demersten Meyster Düdesche sOrdens in Lyfflandt… Balthasar Russow, Andreas Seitner… 1584. S. 101.

(обратно)

660

Chronica. Der Provintz Lyfflandt, darinne vermeldet werdt. Wodathsülvige Landtersten gefunden, undethom Christendome gebrachtys: Wol de ersten Regenten des Landes gewesen sind: van demersten Meyster Düdesches Ordens in Lyfflandt b… Balthasar Russow, Andreas Seitner… 1584. S. 101; Cp.: Рюссов Бальтазар. Ливонская хроника. С. 266–267.

(обратно)

661

Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648): Том I. Борьба из-за Ливонии. СПб., 1893. С. 663–664.

(обратно)

662

Антинг Л. Название: Таллинские оружейники и огнестрельное оружие XIV–XVI веков. Таллин, 1967. С. 7–8.

(обратно)

663

ПСРЛ. Т. XXXIV. С. 193.

(обратно)

664

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. II. Ч. III. М., 1982. С. 465-F466.

(обратно)

665

Там же. С. 487–488.

(обратно)

666

Там же. С. 504.

(обратно)

667

Там же. С. 509.

(обратно)

668

Там же. С. 527.

(обратно)

669

Там же. С. 532–533.

(обратно)

670

Там же. С. 543.

(обратно)

671

Там же. С. 548.

(обратно)

672

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. III. Ч. I. М., 1984. С. 10.

(обратно)

673

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. III. Ч. I. М., 1984. С. 15.

(обратно)

674

ПИВЕ. Т. 3. Ч. 2. Столбцы дел московских приказов (Городового, Поместного, Разрядного) по управлению Ливонскими городами 1577–1579 гг. № 1.

(обратно)

675

Там же. №№ 2, 6.

(обратно)

676

Грамоты из Городового приказа воеводам ливонских городов о выдаче руги ружникам и жалованья оброчникам. 1578 г. января 24 // Там же. № 14.

(обратно)

677

Там же. № 28.

(обратно)

678

Отписка юрьевских воевод И.Д. Плещеева, кн. М.В. Тюфякина и дьяка Нечая Перфирьева в Городовой приказ о наличии в городах боеприпасов и о сношениях по этому поводу с подчиненными Юрьеву городами. 1578 г. января между 18 и 29 // Там же. № 30.

(обратно)

679

Грамота из Городового приказа в Вильян воеводам И.Ф. Сабурову и И.Г. Волынскому с распоряжением о посылке во Владимирец и Трекат свинца и ядер. 1578 г. января 31 // Там же. № 46.

(обратно)

680

Там же. №№ 43–45.

(обратно)

681

Ранее 1578 г. января 19. Отписка кукойносских воевод князей И.С. Туренина и С.И. Коркодинова // ПИВЕ. Т. 3. Ч. 1. № 7.

(обратно)

682

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. III. Ч. I. М., 1984. С. 30–31.

(обратно)

683

Paradowski М. Wielkie to zwyciestwo. Bitwa pod Kiesia // Kwartalnik Sarmacki. Nr 1(3). 2013. S. 37–42.

(обратно)

684

Гейденштейн P. Записи о Московской войне (1578–1582 гг.). СПб., 1889. С. 38; Reinoldi Heidensteni Secr. Regii de Bello Moscouitico quod Stephanvs Rex Poloniae Gessit Commentariorvm Libri VI. Basileae 1588. P. 27.

(обратно)

685

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. III. Ч. I. М., 1984. С. 44–45.

(обратно)

686

Newe Zeitung. Von der herrlichen victori vnd Sieg, Welchen die Polnischen, Schwedischen vnnd Deutschen Kriegsleut, für der Stadt Wenden in Lyfflandt, Jn diesem 1578. Dantzigk, 1578. S. 10.

(обратно)

687

Rüssow В. Livländische Chronik: Aus dem Plattdeutschen übertragen und mit kurzen Anmerkungen versehen durch Eduard Pabst. Reval, 1845. S. 271.

(обратно)

688

Reinoldi Heidensteni Secr. Regii de Bello Moscouitico quod Stephanvs Rex Poloniae Gessit Commentariorvm Libri VI. Basileae 1588. P. 27. Cp. с переводом: Гейденштейн P. Записи о Московской войне (1578–1582 гг.). СПб., 1889. С. 37.

(обратно)

689

Stryikowski М. Kronika Polska, Litewska, Zmödzka I wszystkiej Rusi. Warszawa, 1846. T. 2. S. 427.

(обратно)

690

Форстен Г. Акты и письма к истории балтийского вопроса в XVI и XVII столетиях. Ч. 1. СПб., 1889. С. 175.

(обратно)

691

Henning S. Lifflendische Churlendische Chronica Was sich vom Jahr Christi 1554. biß auff 1590. In den langwierigen Moscowiterischen und andern Kriegen an nothdrenglicher veränderunge der Obrigkeit und Stände in Lieffland sieder deß letzten Herrn Meisters und Ersten in Lieffland zu Churland und Semigalln Hertzogen gedenckwirdiges zugetragen 1594. S. 69.

(обратно)

692

Разрядная книга 1475–1605 гг. T. III. Ч. I. М., 1984. С. 44–45.

(обратно)

693

Moscouische Niderlag vnd Belegerung der Statt Wenden. Nürnberg, 1579. S. 7. Не совсем точный перевод был опубликован в 1847 г.: Оболенский М.А. Поражение Москвитян и осада Вендена в 1579 г. // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей российских. Кн. 2. М., 1847. С. 5–6.

(обратно)

694

Moscouische Niderlag vnd Belegerung der Statt Wenden. Nürnberg, 1579. S. 7.

(обратно)

695

Павлов А.П., Эскин Ю.М. Местническое дело дьяков И.В. Неелова и Г.И. Клобукова // Российское самодержавие и бюрократия. М.; Новосибирск, 2000. С. 73.

(обратно)

696

Выражаю признательность научному сотруднику к.и.н. С.В. Полехову за помощь в ознакомлении с документами Latvijas Valsts Vestures Arhlvs и Latvijas Universitätes Akademiskä biblioteka.

(обратно)

697

Книги поточные короля Стефана // РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Кн. 60. Л. 202,258. Опубликована с купюрами в: Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографическою комиссией. СПб. Т. IV. С. 237–238. № 105–106.

(обратно)

698

РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Д. 11. Л. 39–40. Выражаю признательность д.и.н. А.И. Филюшкину за возможность ознакомления с документом. См. также: Филюшкин А.И. Андрей Михайлович Курбский: Просопографическое исследование и герменевтический комментарий к посланиям Андрея Курбского Ивану Грозному. СПб., 2007. С. 481.

(обратно)

699

Книги поточные короля Стефана // РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Кн. 60. Л. 258.

(обратно)

700

Historica Russiae Monumenta ex antiquis exterarum gentium archivis et bibliothecis deprompta ab A. I. Turgenevio.Petropoli, 1841. Nr CXC. P. 277–278.

(обратно)

701

И.К. Бротце включил, помимо копий актов, срисованные с различных архивных документов образцы оригинального письма и печати архиепископов, епископов, пробстов, магистров ордена, городские и другие печати. Первый том – 327 листов, второй – 323. В настоящее время 2 тома «Sylloge diplomatum Livoniam illustrantium» хранятся в Latvijas Universitätes Akademiskä biblioteka (далее – LUAB).

(обратно)

702

Sylloge diplomatum Livoniam illustrantium. T. 2 // LUAB. R. 4980. L. 202.

(обратно)

703

Latvijas Valsts Vestures Arhlvs. F. 673. Apr. 4. К. 19. L. 163. Lp. 21–22.

(обратно)

704

У Пауля Одерборна приводится свидетельство, как большая пищаль, названная «Волком», была установлена впереди войска, и выстреливала в сторону Вендена огромные ядра. («Die Moschkowiter führeten mit sich ein gewaltig gross stücke Geschützes das nenneten sie den Wolff, das hatten sie fernen an die Spisse gestalt, das schoss eine Kugel anderhalb Schoch dickte») Cm.: Oderborn, Paul. Wunderbare, erschreckliche, unerhörte Geschichte und warhaffte Historien, nemlich des Großfürsten in der Moschkaw Ivan Basilides… Leben. Görlitz, 1588 [S. 146] Пагинация в книге отсутствует.

(обратно)

705

Бобринский А.А. Грипсгольмские пищали // Известия Императорской Археологической комиссии. Пг., 1914. Вып. 53. С. 80–86.

(обратно)

706

Reinoldi Heidensteni Secr. Regii de Bello Moscouitico quod Stephanvs Rex Poloniae Gessit Commentariorvm Libri VI. Basileae 1588. P. 27; Cp. с переводом: Гейденштейн P. Записи о Московской войне (1578–1582 гг.). СПб., 1889. С. 37.

(обратно)

707

Список с писцовых книг по г. Казани с уездом. Казань, 1877. С. 9.

(обратно)

708

Павлов А.П., Эскин Ю.М. Местническое дело дьяков И.В. Неелова и Г.И. Клобукова // Российское самодержавие и бюрократия. М.; Новосибирск, 2000. С. 73.

(обратно)

709

AGAD. Metryka Koronna. Ksiqgi Poselstw. LL 27, k. la-2v.

(обратно)

710

Armémuseum Ritningssamlingen. AM 5379. Fol. 22.

(обратно)

711

Гейденштейн P. Записи о Московской войне (1578–1582 гг.). СПб., 1889. С. 37.

(обратно)

712

Ведомости времени Петра Великого. Вып. 2. М., 1906. № 17. С. 66.

(обратно)

713

Лобин А.Н. Русская артиллерия в царствование Ивана Грозного [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2012. Специальный выпуск. I. Русская армия в эпоху царя Ивана IV Грозного: материалы научной дискуссии к 455-летию начала Ливонской войны. Ч. I. Статьи. С. 104–158 <; (15.12.2012).

(обратно)

714

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. II. Ч. III. М., 1982. С. 528.

(обратно)

715

РГАДА. Столбцы Белгородского стола. Ст. 414. Л. 108; Там же. Книги Белгородского стола. Кн. 97. Л. 70 об. Выражаю признательность к.и.н. И.Б. Бабулину за указание на первый источник, а Р.А. Сапелину – за указание на второй.

(обратно)

716

Рубцов Н.Н. История литейного производства в СССР. Ч. 1. М., 1962. С. 233–234.

(обратно)

717

Опись Ливонской артиллерии 1582 г. см.: Коялович М. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию. СПб., 1867. С. 658, 660, 662. Одна пищаль «Гладкая» калибром 12 фунтов, весом 150 пудов, отлитая в 1560-х гг. Кашпиром Ганусовым, в 1633–1634 гг. принимала участие в Смоленском походе, позже захвачена польскими войсками.

(обратно)

718

См. подр.: Лобин А.Н. Русская артиллерия в царствование Ивана Грозного [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2012. Специальный выпуск. I. Русская армия в эпоху царя Ивана IV Грозного: материалы научной дискуссии к 455-летию начала Ливонской войны. Ч. I. Статьи. С. 104–158 <; (15.12.2012).

(обратно)

719

AGAD. Metryka Koronna. Ksiqgi Poselstw. LL 27, k. la-2v.

(обратно)

720

Ibid.

(обратно)

721

Врублевская Е. Стволы орудий с корабля «Солен» в коллекции Гданьского центрального морского музея // Изучение памятников морской археологии. СПб., 2004. Вып. 5. С. 70–85.

(обратно)

722

Görski К. Historya artyleryi polskiej. Warszawa, 1902. S. 70.

(обратно)

723

Филюшкин А.И., Кузьмин А.В. Когда Полоцк был российским. Полоцкая кампания Ивана Грозного 1563–1579 гг. М., 2017. С. 124–131.

(обратно)

724

Старинный военный устав ратных, пушкарских и других дел, касающихся до воинской науки. СПб., 1781. Ч. 2. С. 86. Ст. 398.

(обратно)

725

Антонио Мартинелли. История взятия Полоцка польским королем Стефаном Баторием в 1579 году / Предисловие, подготовка текста и перевод И.В. Дубровского // Русский сборник: Исследования по истории России. М., 2017. Т. XXL С. 86.

(обратно)

726

Гейденштейн Р. Записи о Московской войне (1578–1582 гг.). СПб., 1889. С. 59–60.

(обратно)

727

Подр. см.: Пенской В.В. Героическая оборона Полоцка в августе 1579 г. // Военно-исторический журнал. № 6. 2013. С. 65–71.

(обратно)

728

Буганов В.И. Разрядная книга Д.М. Пожарского // Записки ОР РГБ. Вып. 20. М., 1958. С. 96.

(обратно)

729

Новодворский В. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитой (1570–1582). СПб., 1904. С. 105–106.

(обратно)

730

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Ед. хр. 18613. Л. 109. Сведения предоставлены к.и.н. С.В. Полеховым. В настоящее время он готовит документ к публикации.

(обратно)

731

Relacye nuncyuszow apostolskich i innych osöb о Polsce od roku 1548 do 1690. T. 1 Berlin, 1864. S. 324–325.

(обратно)

732

Об обороне Сокола подр. см.: Пенской В.В. Взятие крепости Сокол войсками Стефана Батория в кампанию 1579 г. // Вопросы истории фортификации. № 4. 2013. С. 39–50.

(обратно)

733

Stryikowski М. Kronika Polska, Litewska, Zmodzka I wszystkiej Rusi… S. 430–431.

(обратно)

734

Новодворский В. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитой (1570–1582). СПб., 1904. С. 112 (прим.)

(обратно)

735

Лобин А.Н. Оборона Опочки 1517 г. «Бесова деревня» против армии К. Острожского. М., 2017.

(обратно)

736

Görski К. Historya artyleryi polskiej. Warszawa, 1902. S. 71.

(обратно)

737

Kupisz D. Pskow 1581–1582. Warszawa, 2006. S. 36.

(обратно)

738

Памятники истории Восточной Европы. Источники XV–XVII вв. М.; Варшава, 1998. Т. III: Документы Ливонской войны (подлинное делопроизводство приказов и воевод). № 7.

(обратно)

739

Новодворский В. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитой (1570–1582). СПб., 1904. С. 150.

(обратно)

740

Renner, J. Livländische Historien. Göttingen, 1876. S. 384.

(обратно)

741

Новодворский В. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитой (1570–1582). СПб., 1904. С. 158.

(обратно)

742

Pollnische Zeitung. Summarische und wahrhaffte Beschreibung von jüngsten bekriegung und eroberung etlicher fürnemer Städt und Vestungen etc. Nürnberg. MDLXXX.

(обратно)

743

Описание осады Великих Лук в поэме Д. Германна см.: Василевский В.Г. Польская и немецкая печать о войне Батория с Иоанном Грозным // Журнал Министерства народного просвещения. 1889. Январь. С. 362–364.

(обратно)

744

Василевский В.Г. Польская и немецкая печать о войне Батория с Иоанном Грозным. С. 366.

(обратно)

745

Книга Посольская Метрики Великого княжества Литовского. М., 1845. С. 245.

(обратно)

746

Гейденштейн Р. Записи о Московской войне (1578–1582 гг.). СПб., 1889. С. 141, 146; Acta historica res gestas Poloniae illustrantia. XI. Acta Stefani regis. Krakow, 1887. S. 262.

(обратно)

747

Василевский В.Г. Польская и немецкая печать о войне Батория с Иоанном Грозным. С. 367.

(обратно)

748

Книга Посольская Метрики Великого княжества Литовского. М., 1845. С. 245.

(обратно)

749

Коялович М. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическая переписка того времени. № 278. С. 670–671.

(обратно)

750

Коялович М. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическая переписка того времени. С. 184–185.

(обратно)

751

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. III. 4.1. М., 1984. С. 167.

(обратно)

752

См., напр. дискуссию в журнале «Родина». № 2. 2004. С. 45.

(обратно)

753

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. III. Ч. I. М., 1984. С. 54–62.

(обратно)

754

Кирпичников А.Н. Оборона Пскова в 1581–1582 гг. и его крепостные сооружения в период Ливонской войны // Археологическое изучение Пскова. Вып. 2. Псков, 1994. С. 201.

(обратно)

755

Görski К. Historya artyleryi polskiej. Warszawa, 1902. S. 78.

(обратно)

756

Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию / пер. О.Н. Милевского. Псков, 1882. С. 90.

(обратно)

757

Кирпичников А.Н. Оборона Пскова в 1581–1582 годах и его крепостные сооружения в период Ливонской войны // Археологическое изучение Пскова. Вып. 2. Псков, 1994; Kupisz D. Pskow 1581–1582. Warszawa, 2006.

(обратно)

758

Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию. Псков, 1882. С. 106.

(обратно)

759

Там же. С. 94.

(обратно)

760

Воинские повести Древней Руси. Л., 1985. С. 384–385.

(обратно)

761

Сб. МАМЮ. Т. VI. С. 212.

(обратно)

762

Там же. С. 207.

(обратно)

763

Повесть о прихождении Стефана Батория на град Псков // Воинские повести Древней Руси. Л., 1985. С. 372.

(обратно)

764

Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию. Псков, 1882. С. 207.

(обратно)

765

Псковский Печерский монастырь в 1586 году // Старина и новизна. Исторический сборник. Кн. 7. СПб., 1904. С. 255–256.

(обратно)

766

Там же. С. 212.

(обратно)

767

Там же. С. 246.

(обратно)

768

Лурье З.А., Смирнова С.С., Филюшкин А.И. К вопросу о месте проведения переговоров о перемирии России и Речи Посполитой в 1581–1582 гг. // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana 2011 № 2. C. 173–197.

(обратно)

769

Кирпичников А.Н. Русская средневековая артиллерия. О единообразии в изготовлении орудий и их классификации // Археология, история, нумизматика, этнография Восточной Европы. Сб. ст. памяти проф. И.В. Дубова. СПб., 2004. С. 205.

(обратно)

770

«в Юрьеве, государь, в твоей государеве казне осталось за псковским отвозом, что велел ты, государь, отвести из Юрьева во Псков по своей государеве грамоте зелья и свинцу, и ядер, осталось в твоей государеве казне две бочки селитры, весом и з бочками шестьнатцать пудов дватцать гривенок, да в дву бочках и в кругех серы горячие, весом девятьнатцать пудов и з деревом, да пятьсот сорок пудов зелья наголо, опричь бочек и кож, и веревок, да пять пудов свинцу… И железа в твоей государеве казне нет, и кузнецов, кому делати ядра, в Юрьеве нет» (Отписка юрьевских воевод И.Д. Плещеева, кн. М.В. Тюфякина и дьяка Нечая Перфирьева // Документы Ливонской войны: подлинное делопроизводство приказов и воевод, 1571–1580 гг. С. 101).

(обратно)

771

Книга Посольская Метрики Великого княжества Литовского. М., 1945. № 85. С. 245.

(обратно)

772

Книга Посольская. Метрики Великого княжества Литовского. М., 1845. № 86.

(обратно)

773

Книга Посольская. Метрики Великого княжества Литовского. М., 1845. № 85. С. 245.

(обратно)

774

Коялович М. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическая переписка того времени. № 278. С. 670–671.

(обратно)

775

Анпилогов Г.Н. Новые документы о России конца XVI – начала XVII в. М., 1967. С. 79.

(обратно)

776

Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648). Т. I. С. 696.

(обратно)

777

Рюссов, Бальтазар. Ливонская хроника // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т. III. 1879. С. 233.

(обратно)

778

Monumenta Livoniae antiquae. Sammlung von Chroniken, berichten, urkunden und andern schriftlichen Denkmalen und Aufsätzen, welche zur Erläuterung der Geschichte Liv-, Ehst- und Kurland’s dienen. Bd. 1. Thomae Hiärn’s Ehst-, Lyf- und Lettlaendische Geschichte / Nach der Originalhandschrift herausgegeben und im Drucke besorgt von Dr. C.E. Napiersky. Riga-Leipzig, 1835. S. 332.

(обратно)

779

Записки курляндского герцогскаго гофрата Лаврентия Миллера о временах Стефана Батория (Лейпциг, 1585 г.) // Записки курляндского герцогского гофрата Лаврентия Миллера о временах Стефана Батория // Прибалтийский сборник. Рига, 1882. Т. IV. С. 138–139. О сдаче Ивангорода: Monumenta Livoniae antiquae. Sammlung von Chroniken, berichten, urkunden und andern schriftlichen Denkmalen und Aufsätzen, welche zur Erläuterung der Geschichte Liv-, Ehst- und Kurland’s dienen. Bd. 1. Thomae Hiärn’s Ehst-, Lyf- und Lettlaendische Geschichte. S. 332.

(обратно)

780

Ibid.; Форстен Г.В. Балтийский вопрос. С. 699.

(обратно)

781

Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1984. Т. III. Ч. I. С. 186.

(обратно)

782

ОР РНБ. Ф. 550. F-IX-12. Л. 82 об. Судя по всему, как полагает О. Русаковский, это перевод одной из глав книги Д. Алимари «Беллона» 1699 г.

(обратно)

783

Дж. Флетчер. О государстве русском // Проезжая по Московии. М., 1991. С. 95–96.

(обратно)

784

Ultima ratio – «последний довод».

(обратно)

785

Коялович М. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическая переписка того времени. № 276. С. 655.

(обратно)

786

Коялович М. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическая переписка того времени. С. 664–70.

(обратно)

Оглавление

Введение Как изучать русскую артиллерию XVI в.?

  «Архив из железа и меди»

  Очерк историографии русской артиллерии XVI в.

  Кампанология и бомбардология

Часть I История производства русской артиллерии в XV–XVI вв

  Зарождение артиллерии на Руси

  Русская артиллерия по итальянскому образцу. Пушечные избы Ивана III

  Артиллерия Василия III Ивановича

  Классификация артиллерии

  Мастера идут в поход. Рождение пушкарей

  Пушечный двор в XVI в.

  Ultima ratio – русские бомбарды, они же «пушки великие»

  «Пушки верховые», они же мортиры

  Производство проломных пищалей

  Реконструкция численности осадного парка Ивана Грозного

  Производство полуторных пищалей в 1550-1570-х гг

  Технология отливки орудий и состав русской пушечной бронзы в XVI в.

  Артиллерийская логистика в походах

  Украшения на стволах: титулатура и бомбардологический бестиарий

Часть II Очерки боевого применения артиллерии в войнах XVI в.

  Русская артиллерия в Казанском взятии

  Артиллерия в Русско-шведской войне 1554–1556 гг

  Артиллерия в войнах за Ливонию 1558–1583 гг

  Взятие Дерпта

  «Вильянское взятие» в 1560 г

  Русская артиллерия в Полоцком походе 1563 г

  Русские пушки под Ревелем в 1570–1571 гг

  Русские пушки под «белыми стенами». Падение Вайсенштайна

  Поход на Ревель 1576–1577 гг

  Русская артиллерия в борьбе за Ливонию в 1577–1583 гг

  Артиллерия в битве под Вейденом 21–22 октября 1578 г

  Тяжелый 1579 год

  Артиллерия в обороне Пскова

  Опись ливонского огнестрельного наряда 1582 г. как источник по артиллерийскому вооружению крепостей

  Артиллерия на «свейском рубеже» в 1581–1585 гг

Заключение

Приложения

  Приложение 1 Русский наряд, забранный из ливонских крепостей в 1582 г.[785]

  Приложение 2 Артиллерия, оставленная в ливонских городах Речи Посполитой по договору 1582 г.[786] Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg