«Лексика русской разведки. История разведки в терминах»

Лексика русской разведки. История разведки в терминах (fb2) - Лексика русской разведки. История разведки в терминах 3074K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Николаевич Алексеев (историк)

Михаил Алексеев Лексика русской разведки. История разведки в терминах

Автор выражает благодарность

Юрию Васильевичу Сухареву, Владимиру Викторовичу Остапову, а также моим слушателям 1997 года выпуска, которые помогали и поддерживали меня при подготовке к изданию первой книжки «Лексика русской разведки», увидевшей свет в 1996 году. Особая благодарность доктору филологических наук Людмиле Юрьевне Астахиной, за ее советы, рекомендации и непосредственное участие в работе над новой книгой «Лексика русской разведки (история разведки в терминах)», которая не является переизданием предыдущей книги. Отдельная благодарность Юрию Владимировичу Григорьеву за финансовую помощь при издании книг, написанных автором.

От автора

В настоящей книге предполагается проследить постепенное становление разведывательного дела от Киевской Руси, начиная от самых ранних фиксаций разнообразных данных в летописях и иных исторических источниках до современной государственной системы в этой области человеческой деятельности, а также формирование и становление ее терминологии. В военном деле разведка всегда была актуальной, но на государственном уровне она начинала формироваться как отдельная сфера применения человеческого разума и интеллекта в связи с задачами обеспечения безопасности страны. Постепенное появление и утрата различных терминов разведки отражает стоявшие перед страной в разные периоды проблемы, зафиксированные в разведывательной лексике русского языка. Если в далекие времена достаточно было использовать просоков, лазутчиков, высылать конные сторожи для наблюдения за действиями надвигавшихся вражеских войск, то в последние времена, в начале XX века, которым заканчивается исследование, речь уже идет о конспирации, агентах и целых нелегальных организациях — резидентурах, действующих не только в стане противника, но и в его вышестоящих штабах, а также в столицах воюющих и нейтральных государств, для добывания необходимых разведывательных сведений. Соответственно меняются задачи и цели разведки, изменяется и терминология.

В текстах цитируемых документов в квадратных скобках приводятся краткие пояснения, переводятся древние слова, в угловых — восстанавливаются пропущенные буквы в словах, приводимых в источниках в сокращенном виде. Курсивом выделяются слова, относящиеся к разведывательной терминологии. Сохраняется также курсив, сделанный авторами привлекаемых документов. Круглые скобки остаются так, как они употребляются в источниках. Тексты XVIII–XIX вв. передаются в современной орфографии.

В примечаниях помимо ссылок на привлекаемые источники, даются возможно полные сведения об упоминаемых в книге лицах, тем или иным образом причастных к разведывательной деятельности в России, а также приводятся отдельные пояснения и дополнения к основному тексту.

Предисловие

Древнерусские источники не изобилуют примерами организации и ведения разведки. Однако выигранные сражения князьями Древней Руси свидетельствуют о том, что разведка была им хорошо известна и повсеместно применялась. Об этом свидетельствуют хотя бы результаты походов князей «Русской земли» на Константинополь.

С именами первых киевских князей Аскольда и Дира[1] Лаврентьевская летопись связывает первый поход войска на Царьград (город Константинополь, где живет царь, как древние славяне называли императоров), отнесенный к 866 г.[2] Русь (народ, составлявший ядро Древней Руси; русы, росы) на 200 ладьях,[3] по 40 человек в каждой, подошли со стороны моря, высадились у самых стен византийской столицы и осадили город. К этому времени император Михаил III увел армию из Константинополя в Малую Азию для вторжения на территорию арабского халифата Аббасидов. На борьбу с норманнами[4] в Эгейском и Средиземном морях был отвлечен и византийский флот. Столица оставалась беззащитной.

Столь удачный выбор момента для нападения был бы невозможен без хорошо организованной разведки в войске древнерусских князей. То была, согласно источникам, первая в истории Руси переброска большой организованной группы вооруженных людей из Среднего Поднепровья к берегам Босфора. Она представляла собой сложную транспортную операцию, осуществлявшуюся по южному отрезку пути «из варяг в греки».

Столица Византии ограждалась двойной высокой стеной со стороны суши. Со стороны пролива Босфор и бухты Золотой рог стена была невысокая. Нападение оказалось полной неожиданностью для властей и жителей Царьграда. Вести о готовившемся нападении, если и стали известны в городе, то слишком поздно. Русы отрядами рассеялась по окрестным селам и незащищенным предместьям столицы и, по свидетельству византийцев, принялись свирепствовать, разорять и истреблять все «мечом и огнем».

Сохранились тексты гомилий (проповедей) «На нашествие росов», с которыми патриарх Фотий обращался к жителям Константинополя во время осады и вскоре после снятия осады. «Горе мне, — говорил патриарх в первой гомилии, — что я сохранен был для этих бед; что мы сделались посмешищем у соседей наших, поруганием и посрамлением у окружающих нас; что коварный набег варваров не дал молве времени сообщить о нем, чтобы были обдуманы какие-нибудь меры безопасности, но сама явь бежала вместе с вестью, — и это в то время, как нападали оттуда, откуда [мы] отделены столькими землями и племенными владениями, судоходными реками и морями без пристаней. Горе мне, что вижу народ жестокий и дикий безнаказанно обступившим город и грабящим пригороды, все губящим, все уничтожающим: поля, жилища, стада, скот, жен, детей, стариков, юношей — все предающим мечу, не слушая никаких воплей, никого не щадя. Погибель всеобщая! Как саранча на ниву и как ржа на виноградник, точнее — как вихрь, или буря, или ураган, или не знаю что еще, обрушившись на нашу землю, он погубил целые поколения жителей»[5].

Участь византийской столицы была предрешена. Укрывшиеся в городе жители впали в отчаяние и с ужасом ожидали штурма. Но в этот момент Аскольд и Дир со своим войском неожиданно спешно уходят из-под стен византийской столицы. Лаврентьевская летопись объясняет чудесное спасение Константинополя божественным вмешательством.

«Въ лето 6374 (866). Иде Асколдъ и Диръ на Греки и прииде въ 14 [лѣто] Михаила ц<а>ря. Ц<а>рю же отшедшю на Огаряны [на арабов], (и) дошедшю ему Черные рѣки, вѣсть епархъ [патриарх Фотий] посла къ нему, яко Русь на Ц<а>рьгородъ идеть, и вратися ц<а>рь. Си же внутрь cуду вшедше, много убииство кр<ес>т<ья>н<о>мъ створиша, и въ двою сотъ корабль Ц<а>рьградъ оступиша. Ц<а>рь же едва въ градъ вниде, (и) съ патреярхомъ съ Фотьемъ къ сущей ц<е>ркви с<вя>тѣй Б<огороди>цѣ Влахѣрнѣ (и) всю нощь мол<и>тву створиша, таж<е> б<о>ж<ес>тв<е>ную св<я>ты Б<огородиц>я ризу [с молитвами] изнесъше, в рѣку омочивше. Тишинѣ сущи (и) морю укротившюся, абье буря въста съ вѣтромъ, и волнамъ вельямъ въставшемъ засобь, и безбожныхъ Руси корабль смяте, (и) к берегу приверже, и изби я, яко ма(ло) ихъ отъ так<о>выя бѣды избѣгнути, (и) въ свояси возъвратишас<я>»[6].

[В год 6374 (866). Пошли Аскольд и Дир на греков и пришли к ним в четырнадцатый год царствования Михаила. Цесарь же был в это время в походе на агарян, дошел уже до Черной реки, когда епарх прислал ему весть, что Русь идет на Царьград, и возвратился цесарь. Эти же вошли внутрь Суда, т. е. в гавань Царьграда, множество христиан убили и осадили Царьград двумястами кораблей. Цесарь же с трудом вошел в город и всю ночь молился с патриархом Фотием в церкви святой Богородицы Влахернской. И вынесли они с пением божественную ризу святой Богородицы, и погрузили в реку. Была в это время тишина и море было спокойно, но тут внезапно поднялась буря с ветром, и встали огромные волны, и разметало корабли безбожной руси, и прибило их к берегу, и переломало, так что немногим из них удалось спастись от этой беды и вернуться домой][7].

По современным данным Михаил III формально правил с 842 года, а фактически с 856 года.

Что побудило воинов Аскольда и Дира вернуться домой — буря ли, внезапно поднявшаяся на море и разметавшая их ладьи, как свидетельствуют древнерусская летопись, или выплата крупного выкупа (Михаил, спешно вернувшийся в Царьград, откупился от незваных гостей) — неизвестно. Скорее всего, последнее, так как десант русов был уже высажен на берег, и ничто не могло воспрепятствовать захвату столицы Византии.

В пользу последней версии выступает и очевидец событий — константинопольский патриарх. Во второй гомилии, предположительно датируемой 4 августа 860 г. (к этому времени воины киевских князей покинули окрестности города), Фотий рассматривает как чудо тот факт, что русы не взяли Константинополь, однако в его проповеди отсутствует упоминание о буре, разметавшей корабли осаждавших столицу: «Ибо, как только облачение Девы обошло стены, варвары, отказавшись от осады, снялись с лагеря, и мы были искуплены от предстоящего плена и удостоились нежданного спасения… Неожиданным оказалось нашествие врагов — нечаянным явилось и отступление их»[8].

В то же время Фотий недвусмысленно подчеркивает, что отступление нападающих от Константинополя произошло по инициативе последних: «О, как нахлынуло тогда все это, и город оказался — еще немного, и я мог бы сказать — завоеван! Ибо тогда легко было стать пленником, но нелегко защитить жителей; было ясно, что во власти противника — претерпеть или не претерпеть; тогда спасение города висело на кончиках пальцев врагов [т. е. зависело от их великодушия], и их благоволением измерялось его состояние»[9].

Осадив город, нападавшие не спешили со штурмом стен, но надеялись получить выгодный выкуп. В этом и проявлялось их «великодушие», и поэтому Фотий говорит о том, что в руках осаждавших находилась судьба города. Несомненно, какие-то переговоры велись, но судить об их содержании на основании свидетельств патриарха не представляется возможным. Речь, скорее всего, должна была идти о крупной контрибуции, как это случилось спустя полвека при походе на Царьград князя Олега.

Еще об одной выигранной военной кампании, благодаря полученной информации (на добывание её и нацелена разведка), которая не должна была стать победой русов, сообщается в древнерусских источниках под 988 годом. Речь идет о сведениях, переданных из враждебного стана, которые позволили великому князю киевскому Владимиру взять основанный древними греками византийский город Херсон [древнерусское название — Корсунь; древнегреческое — Херсонес Таврический], располагавшийся близ нынешнего Севастополя.

Русы спустились вниз по Днепру и, вероятно, в самом конце лета или в начале осени 988 года появились вблизи Херсона-Корсуни. Войско Владимира насчитывало не более пяти-шести тысяч на 150–200 ладьях. Херсониты, судя по всему, заблаговременно узнали о приближении русского флота, ибо их сторожевые корабли и обычные рыболовные лодки постоянно курсировали вблизи устья Днепра, и успели подготовиться к осаде — «затворились в граде», по выражению летописца.

Херсон был отлично укреплен и считался почти неприступным. Город находился на полуострове, соединенном с сушей лишь узким перешейком на западе. С севера его омывали волны Черного моря, с востока глубоко в линию берега врезался залив — нынешняя Карантинная бухта Севастополя. В древности к ней тянулась глубокая и узкая балка, защищавшая крепость с юга. Западная часть города ограничивалась нынешней Стрелецкой бухтой — не очень глубоким, но широким заливом. Каменные стены города достигали пятнадцати метров в высоту и трех (а в некоторых местах от шести до десяти) метров в толщину.

Нападавшим предстояло не только захватить хорошо укрепленный город, но и (не исключено!) подавить сопротивление ряда других крепостей Таврики (Тавриды) и установить контроль над прилегающей территорией. В состав войск киевского князя, вероятно, входила его личная дружина, полк варягов, составлявших, как обычно, отдельную боевую единицу, и ополчение, в которое входили зависимые от Киева племена.

Войско князя Владимира не располагало ни стенобитными машинами, ни камнемётами, ни огнемётами, способными забрасывать в осаждённый город тяжёлые камни и емкости с зажигательной смесью. Не сумев выманить противника из крепости и взять город прямым лобовым ударом, русы были вынуждены приступить к осаде, надеясь на время и, как казалось, неизбежный голод в городе. Но осада затянулась и легла тяжелым бременем не только на осажденных, но и на осаждавших. По сведениям средневековых древнерусских источников (разных редакций Жития князя Владимира), русы простояли у города от шести до девяти месяцев, то есть осень 988 года, зиму и часть весны 989 года[10].

Осаждавшие едва ли могли организовать полную блокаду города с моря и с суши. Владимир приказал делать, так называемую присыпь, то есть присыпать землю к городской стене для того, чтобы воины могли взобраться на стену и ворваться в город. Этот приём известен в военной истории, но в практике русских встречался редко. По свидетельству летописи, горожане подкопали стену, а скорее всего, сделали пробоину в нижней части городской стены и через неё вносили насыпаемую русами землю в город[11].

Надежды на то, что Херсон-Корсунь будет взят измором, могли бы оправдаться. Но желая ускорить события, Владимир решил сделать ставку на раскол во враждебном лагере, на поиск союзника в самом осажденном городе. И его попытка увенчалась успехом.

Сохранились две версии Корсунской осады, отразившиеся в «Повести временных лет» и в «Житии Владимира особого состава». Согласно летописи, содействие русским оказал корсунянин Анастас — личность реальная, впоследствии один из ближайших соратников князя Владимира.

«Повесть временных лет» под 988 годом сообщает «В лѣто 6496 (988) иде Володимеръ с вои на Корсунь, град грѣчкый, и затворишася корсуняни въ градѣ. И ста Володимѣръ об онъ полъ града в лимени, вьдале града стрѣлище едино. И боряхуся крѣпко горожанѣ с ними. Володимеръ обьстоя град. И изнемогаху людие въ градѣ, и рече Володимеръ к гражаномъ: “Аще ся не вдасте, имамъ стояти за три лѣта”. Они же не послушаша того. Володимеръ же изряди воя своя и повелѣ приспу сыпати к граду. Сим же спуще имъ, корсуняне, подкопавше стѣну градьскую, крадяху сыплемую перьсть и ношаху к собѣ в град, сыплюще посредѣ града. Вои же присыпаху боле, и Володимеръ стояше. И се мужь именемь Анастасъ корсунянинъ стрѣли, написавъ на стрѣлѣ: “Кладези, яже суть за тобою от вьстока, ис того вода идеть по трубѣ, копавше, преимете воду”. Володимеръ же, се слыша, възрѣвъ на небо, и рече: “Аще ся сбудеть, се имамъ креститися”. И ту абье повелѣ копати прекы трубамъ, и переяша воду. И людье изнемогаху жажею водною и предашася. И вниде Володимеръ въ град и дружина его»[12].

[В 988 году пошел Владимир с войском на Корсунь, город греческий, и затворились корсуняне в городе. И стал Владимир на другом берегу лимана, на расстоянии полета стрелы от города, и крепко сопротивлялись горожане. Владимир же осадил город. Люди в городе стали изнемогать, и сказал Владимир горожанам: “Если не сдадитесь, то простою и три года”. Они же не послушали его. Владимир же, изготовив войско свое, приказал насыпать землю горой у городских стен. И когда насыпали они, корсунцы, подкопав стену городскую, крали насыпанную землю, носили ее себе в город и ссыпали посреди города. Воины же присыпали еще больше, и Владимир стоял. И вот некий муж именем Анастас, корсунянин, пустил стрелу, написав на ней: “Перекопай и перейми воду, идет она по трубам из колодцев, которые за тобою с востока”. Владимир же, услышав об этом, посмотрел на небо и сказал: “Если сбудется это, — сам крещусь!” И тотчас же повелел копать поперек трубам, и перекрыли воду. Люди изнемогли от жажды и сдались. Владимир вошел в город с дружиною своей].

Когда и почему Анастас перешел на сторону Владимира, сказать трудно. Сам ли он почувствовал неизбежность падения города и поспешил переметнуться к неприятелю? Или этому, что вероятнее всего, предшествовала кропотливая работа лазутчиков Владимира, долгий обмен посланиями через крепостную стену?

Анастас Корсунянин, скорее всего, являвшийся греком и имевший, священнический сан, после захвата Херсона примкнул к победителям, ему же князь поручил построенную и освященную в 989–996 гг. церковь Богородицы и десятину, собираемую для нее. Спустя тридцать лет, в 1018 году, во время оккупации Киева польскими войсками, Анастас «лестью», «бѣ бо ся ѥму ввѣрилъ лестью», войдет в доверие к князю Болеславу Храброму и, приставленный последним ко всему награбленному в Киеве добру, покинет Русь, перебравшись в Польшу[13].

Иную версию происходивших под Корсунью событий в 988–989 гг. сообщает «Житие Владимира особого состава». Продовольствие для горожан и воинов гарнизона продолжало поступать уже во время осады Херсона сначала на кораблях, отправлявшихся, скорее всего, из поселений южного берега Крыма, а также Сугдеи и Боспора; конечным этапом доставки провизии был путь по суше — «путь земляной».

По сведениям этого источника, после полугодовой осады города варяг Жберн (Ижберн) послал стрелу в полк своих соотечественников, попросив донести ее князю Владимиру: «Из города весть пусти вариженин именем Жбернъ, и написавъ на стреле и пустив в полкъ варягом и рече: донесите стрелу сию кн<я>зю Владимеру, и написано на стреле: г<о>с<у>д<а>рю кн<я>зю Владимеру, приятель твои Ижбернъ писал к тебе, аще стоиши ты с силою под городом годъ или два или 3, не возьмешь Корсуня, корабленицы ж приходят путем земляным с питием и с кормом во град»[14]. После этой вести князь Владимир повелел перекопать «земляной путь» и через три месяца захватил город.

Итак, город сдался на милость победителя, не выговаривая для себя каких-либо условий. О подробностях первых дней пребывания Владимира в завоеванном городе рассказывается в «Житии Владимира особого состава»: «А князя Корсуньсково и со кн<я>гинею поимал, а дщер<ь> ихъ к себе взял въ шатер… И по трех днех повеле кн<я>зя и кн<я>гиню убити, а дщер<ь> их за боарина Ижберна дал со многим имением, а в Корсуне наместникомъ постави его»[15].

Ни имени Анастаса, ни каких-либо сведений о разрушении городского водопровода в данном памятнике не имеется. Маловероятно, чтобы к князю русов попали два послания на стреле с одним и тем же советом, касающимся различных топографических объектов. Историчность Анастаса Десятинного не вызывает сомнений у большинства исследователей; в то же время считаются достоверными и сведения об Ижберне в Житии князя Владимира.

Предпринимались попытки согласовать обе версии. Жберн якобы первым вступил в переговоры с Владимиром. Однако, несмотря на прекращение доступа продовольствия, город продолжал держаться еще три месяца, и лишь предательство Анастаса привело к развязке. По-другому представляли дело так, будто Анастас и Жберн действовали заодно друг с другом: Анастас был вдохновителем замысла, а воин-варяг, которому сподручнее и естественнее было подняться на крепостную стену с луком и стрелами, — лишь исполнителем[16].

Были предприняты и другие попытки найти объяснение противоречиям источников: херсонский союзник князя Владимира мог носить двойное имя, языческое и христианское — Ижберн / Ингибьерн и Анастас. Было высказано предположение, что Анастас Корсунянин (он же Ижберн) принадлежал к скандинавам, проживавшим в Херсоне. Своим соплеменникам он был известен под скандинавским именем; так же он фигурировал и в среде варягов Владимира после перехода на сторону князя русов[17]. Сохранившаяся письменная традиция совпадает в одном, но ключевом моменте: Херсон был взят не посредством штурма, попытки которого закончились неудачей, а измором, вследствие продолжительной осады.

Впрочем, очередность «перекопания» и «пути земляного» и водопровода выглядит второстепенной, не столь важно и имя действующего лица — будь то варяг Ижберн (Жберн) или грек Анастас.

Нет сомнений, что летопись и особая редакция Жития князя Владимира, имея в виду один и тот же реальный факт — падение Херсона — Корсуни в результате сотрудничества с противником (отнюдь не разовое) лица (или лиц), оказавшегося (оказавшихся) в осажденном городе, — отражают две различные версии этого события, два разных рассказа о ходе и обстоятельствах корсунской осады.

Таких людей, как Анастас или Ижберн (Жберн), впоследствии назовут сначала доброхотами, позднее — доброжелателями, то есть людьми, которые добровольно идут на сотрудничество с противником, имея на то мотивацию, которая пересиливает страх быть разоблаченными. Мотивация — это краеугольный камень агентурной разведки. Без нее не может быть и речи об агентурной разведке как таковой.

С момента образования Киевской Руси разведка была делом государственным и тайным. По своей сути разведка являлась деятельностью военной и военно-политической, так как занималась вопросами, относящимися к войне и миру, имела непосредственное отношение к сохранению и выживанию государства во враждебном окружении.

Исторически разведка вероятного и действующего противника организовывалась и велась на двух уровнях: высшем, государственном, и на уровне непосредственного обеспечения боевых действий войск. Основные различия между двумя уровнями организации разведки состояли в глубине ее ведения, масштабе и характере решаемых задач, в привлекаемых силах и средствах.

Разведка на государственном уровне — внешняя, зарубежная, стратегическая — должна была вестись непрерывно, что и происходило с момента появления центральных органов власти, которые в том числе занимались сбором разведывательной информации, и с возникновением постоянных российских представительств в других странах. Разведка на государственном уровне осуществлялась по инициативе и при непосредственном участии государя (великого князя, царя). Привлечение иностранцев к негласному (тайному) сотрудничеству на постоянной основе (агентурная разведка) при организации и ведении разведки вплоть до XVII века носило непостоянный (разовый) характер.

Разведка в войсках (войсковая и агентурная разведка) организовывалась и велась непосредственно перед началом и в ходе боевых действий военачальниками различных степеней — великим князем, князьями, назначаемыми ими воеводами, командующими войсками, армией, командирами воинских частей, отрядов. Объектами разведывательной деятельности являлись противоборствующие силы, воинские соединения противника, непосредственно участвующие или способные принять участие в бою. Привлечение иностранцев к негласному сотрудничеству на постоянной основе в интересах ведущих боевые действия войск — агентурная разведка — отмечается только с начала XVIII века.

Как любой вид человеческой деятельности разведка, естественно, требовала введения специальных терминов, раскрывающих ее сущность. О появлении и функционировании в русском языке слов, относящихся к организации и ведению разведки на разных исторических этапах становления Российского государства, рассказывается в настоящей книге.

Глава 1 Разведывательная лексика от Киевской Руси до завершения формирования Русского царства (IX — середина XVI века)

С середины IX века и до середины XVI века, то есть с момента возникновения государственности на Руси до завершения формирования русского централизованного государства (от Рюрика до Ивана IV), существовали княжества — суверенные и вассальные феодальные государства и государственные образования во главе с князьями. Крупные княжества дробились на уделы. Спорные вопросы между феодальными властителями решались в противоборстве, в основном, в военных действиях. Не было еще создано центральных органов исполнительной власти и тем более органов, которые занимались бы организацией сбора разведывательной информации. Татаро-монгольское иго (золотоордынское иго) в XIII–XV веках исключило какую-либонадежду на появление таких центральных органов власти.

Вся внешнеполитическая активность ограничивалась отношениями между княжествами, поэтому состояние и функции внешней разведки на государственном уровне в рассматриваемый период были крайне ограниченными. В Киевской Руси вопросы внешней политики и внутреннего управления решал князь при участии старшей дружины. Старший дружинник известен под именем «боярин (боляринъ)» — ‘старший дружинник, советник князя’[18]. Общим названием старших дружинников первоначально было «огнищане»,[19] впоследствии за ними утвердилось название «княжих мужей», и наконец, просто «бояр». В «Повести временных лет» под 996 годом сказано, как князь Владимир советуется с дружиной: «Бѣ бо любяше Володимиръ дружину, и с ними дума о строеньи землинемь, и о уставѣ земленемь, и о ратѣхъ»[20]. [Владимир любил дружину и совещался с нею об устройстве страны, и о войне, и о законах страны].

В важных делах, выходивших из круга обычных, Владимир созывает, кроме старших дружинников (бояр), еще и «старцев градских» — знатных представителей городского населения. Так, когда речь шла о выборе веры, он считал необходимым выслушать «мужей добрых», которые ходили в «Болгары», в «Немецъ» и в «Грекы»: «И созва князь бояры своя и старца, р<е>че Володимеръ: “Се придоша послании нами мужи, да слышимъ от нихъ бывшее”, и рече имъ: “Скажите предъ дружиною”… Отвѣщавъша же боярѣ и рѣша: “Аще лихъ бы законъ Грѣчкыи, то не бы баба твоя Ол<ь>га прияла крещения, яже бѣ мудрѣйши всих человѣкъ”. Отвѣщав же Володимѣръ, рече: “То кде крещ<е>ние приимемь?” Они же рѣша: “Кдѣ ти любо”»[21]. [Сказали бояре: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы бабка твоя Ольга крещения, а была она мудрейшей из всех людей». И спросил Владимир: «Где примем крещение?» Они же сказали: «Где тебе любо»].

С принятием христианства в думе, то есть в ближнем круге князя, появляются представители высшего духовенства — епископы. Учреждение, которое обозначается термином «боярская дума» в настоящее время, не носило этого названия в древности, и вообще не имело определенного названия. Это были совещания, советы (заседания), на которых глава государства «думал» со своими приближенными о делах государства. Думати — ‘совещаться, советоваться, совместно обсуждать что-либо’[22]. Это государственное образование стояло во главе древнерусской администрации в X–XVII вв., хотя очень редко выдвигалось на первый план при решении государственных вопросов.

После кончины Владимира «старцы градские» исчезают из думы, духовенство также не играет в ней заметной роли, и она становится учреждением односословным, собранием бояр — членов старшей дружины.

Трудно сказать, кто из старшей дружины обычно решал дела в думе, но можно предполагать, что сюда входили важнейшие из должностных лиц: дворский, печатник, стольник, мечник, казначей и др.; в юго-западной Руси в думе заседали и представители областной администрации — тысяцкие, воеводы. Во всяком случае, число членов боярской думы было невелико. Она ведала делами войны и мира, определяла отношения с другими князьями, вершила суд и расправу, заключала договоры с иноземцами, решала вопросы о преемстве князей и т. п.

Начиная с XV века, возле великого князя, а в дальнейшем царя, начала действовать так называемая Тайная или Комнатная дума, которую именовали еще и Ближняя дума. Она никогда не имела постоянного состава, а созывалась по мере надобности. При Василии III уже многие бояре, особенно из старинных родов, были недовольны тем, что государь «рушит старину», приглашая для тайных совещаний к себе «в комнату» незнатных доверенных лиц. Часто эти лица не имели думного чина и, по мнению бояр, не имели права советовать государю. При Иване IV эта Ближняя дума получила название Избранная рада и была своего рода правительственным кабинетом при царе.

Фактическим руководителем и организатором разведки на государственном уровне был сам князь, нередко принимавший решения при участии лишь нескольких близких к нему людей, во многом случайных доверенных советчиков — непрофессионалов. Для сбора разведывательных сведений использовалась информация, поступавшая от русских подданных, в основном, от послов и посланников, направляемых во главе посольств в зарубежные страны с известиями о событиях, происшедших в стране (о смерти правившего великого князя, о вступлении на престол нового), для заключения военных и брачных союзов и т. д. С этой же целью (чаще всего с ограниченной задачей — для передачи определенного сообщения) за границу направлялись гонцы. Наряду с вышеперечисленной категорией лиц источниками информации были торговые люди, а также жители приграничных областей. Привлекались и иностранцы, как прибывающие на территорию Русского государства (купцы, члены зарубежных посольств, перебежчики), так и находившиеся за его пределами: представители православного духовенства, лица различного социального и общественного положения.

Разведка в войске организационно не выделялась. И здесь ее организовывал и направлял князь или назначенный им воевода. Они ведали организацией добывания сведений о противнике (в том числе способствовали захвату пленных и разведчиков противника); обеспечивали наблюдение за неприятелем для выявления его намерений; принимали меры по воспрепятствованию противнику в сборе сведений о своем войске и его расположении, а также отвечали за организацию походного охранения войска и охрану его на стоянках с целью предупреждения внезапного нападения.

Войсковая разведка изначально осуществлялась путем направления в разведку отдельных лиц и небольших отрядов. Разведывательные сведения добывались путем личного наблюдения, допроса взятых в плен воинов противника и опроса бежавших из плена.

Лексика, относящаяся к разведывательной деятельности русских людей, встречается в самых ранних памятниках письменности Древней Руси как оригинальных, так и переводных. Из оригинальных, созданных на Руси, следует назвать летописи, а из переводных — Библию, Палею толковую и историческую, Хронику Георгия Амартола, «Историю Иудейской войны» Иосифа Флавия.

Русские летописи — основной письменный источник по истории России допетровского времени. Впервые летописи начали создавать в Киеве в первой половине XI в. Летописи велись в виде записей о различных событиях по годам, каждая из них начиналась словами «Въ лѣто такое-то» и давалась полная дата «от сотворения мира», обозначенная славянскими буквами, имевшими числовое значение. На протяжении многих столетий летописи существовали непрерывно, периодически оформляясь в отдельные летописные своды, менялись только центры их создания. Единственным центром русского летописания, существовавшим в течение всей его истории, был Великий Новгород. В создании летописей принимали участие такие авторы, как монах Нестор, и, по мнению некоторых учёных, митрополит Иларион, заложившие основы русской истории, литературы и философии. На начальном этапе был создан самый ранний летописный свод: «Се повести временных лет, откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве начал первее княжити и откуда Русская земля стала есть», получивший название «Повесть временных лет». Летописи, дошедшие до нашего времени, представлены рукописными списками, созданными не ранее XIII–XIV вв.

Любое летописное известие могло быть как достоверным отражением действительности, так и индивидуальным представлением об этой действительности, плодом фантазии или ошибки того или иного летописца, а также и преднамеренным искажением событий. В летописных памятниках отразились различные идеологические установки заказчиков, их политические взгляды. Объем и запись событий большей частью зависели от социального положения летописца, его кругозора, мировоззрения и образования. Роль представителей церкви в этом многовековом процессе бесспорна: монахи и священники, игумены и пономари, часто не указывая своих имен, создавали летописи, отражая события земной жизни русских людей[23].

Необходимо принять во внимание, что любая русская летопись — это плод работы не одного автора, а часто механическое соединение разных текстов, своего рода компиляция[24]. Каждая летопись имеет свое индивидуальное название, данное ей на основании случайных признаков: по имени владельца или переписчика летописи, по ее местонахождению и т. д. Иногда названия могут просто вводить в заблуждение. Так, Никоновская летопись названа по имени патриарха Никона, у которого был один из ее списков, но сам Никон (1605–1681) никакого отношения к составлению этой летописи не имел: она была составлена в двадцатых годах XVI века.

Летописец, составляя свои погодные записи, иногда привлекал для работы нелетописные источники — хроники или паремейники, откуда заимствовал разнообразный материал для характеристики отдельных лиц и событий, используя дословные цитаты. Деятельность летописных центров была тесно связана с политической и экономической жизнью России, поэтому периодизация истории русского летописания в целом совпадает с периодизацией истории России. Так, первый этап истории русского летописания, завершившийся созданием раннего летописного свода «Повести временных лет», соответствует времени формирования Древнерусского государства с центром в Киеве и его расцвету, которого оно достигло к началу XII века. Уже в следующем столетии в связи с татаро-монгольским нашествием прекращают свою деятельность летописные центры в Киеве, Переяславле Южном, Чернигове. В XIV–XV вв. летописные центры возрождаются в главных городах тех княжеств, которые стремятся занять ведущее место в политической жизни страны. С конца XV в. положение Москвы как центра нового государства определило её главное место в истории русского летописания. В Москве с этого времени создаются все значительные летописные произведения[25].

При всей кажущейся понятности текстов древнерусских летописей иногда смысл слов или словосочетаний ускользает от исследователя, так как на протяжении веков значение их изменялось, а некоторые слова выходили из употребления. Так, выражение «написал летописец» воспринимается сегодня однозначно как творческая деятельность автора, создавшего оригинальное произведение, а в далекие времена словом летописец называли и само произведение и переписчика[26].

Лексическая группа со значением «разведка, разведывательная деятельность» встречается в летописях спорадически, когда затрагиваются отдельные вопросы военного искусства, когда повествуется о ходе боевых действий и неизбежно возникает необходимость получения сведений о противнике. Информация о поражениях, постигавших древнерусских князей, излагается не всегда, а в ряде случаев указывается на ее отсутствие.

Некоторые слова, характеризующие понятие «разведка», при описании одних и тех же событий встречаются во многих летописях, тогда как другие присутствуют только в одной, составленной в определённом месте. Далеко не все моменты разведывательной деятельности князей отражены в каждой летописи, отдельные эпизоды отечественной истории иногда просто опускались. Отсюда и отсутствие слов, составляющих эту лексическую группу. В настоящей работе к исследованию привлекаются прежде всего самые ранние дошедшие до нас летописи — Новгородская харатейная (список XIII в.), Лаврентьевская (пергаменная рукопись по списку 1377 г.) и Ипатьевская, датируемая концом 1420-х годов — около 1425 г. Московская и Никоновская летописи датируются XVI веком.

Удельный вес древней славяно-русской переводной письменности[27] в общем количестве древних письменных памятников XI–XIV вв., дошедших до наших дней, чрезвычайно высок. Так, из 1493 рукописей, названных в «Предварительном списке рукописей XI–XIV вв., хранящихся в СССР»[28], «…меньше 1 % составляют памятники оригинального русского происхождения и содержания; 90, если не 99 % всего, чем мы располагаем в области древней славяно-русской письменности, это памятники, переведённые с различных иных языков, или переделки таких переводов самими славянскими книжниками. Значит ли это, что оригинальной древнерусской литературы не существовало? Нет, конечно! Но целый ряд общественных условий не способствовал сохранности оригинальной литературы и, наоборот, мог содействовать более надёжному сбереганию памятников письменности переводной, поскольку эти последние в значительном большинстве принадлежали к литературе культовой, или конфессиональной, чем в глазах носителей средневекового мировоззрения определялось и преимущественное значение рядом с произведениями светскими по содержанию и оригинальными по происхождению»[29]. Некоторые переводные произведения относятся к ранним памятникам, дошедшим до нашего времени с XI–XII вв. Подавляющее большинство древнеславянских переводов произведено было с греческого языка и с латыни, реже — непосредственно с древнееврейского. Их можно разделить на переводы канонического, традиционного содержания, характерные для всей средневековой церковно-религиозной письменности, и на переводные произведения, так называемого «светского» содержания и стиля, не имеющие прямого отношения к религии.

Изучение рукописной традиции славянских текстов ветхозаветных частей Библии учёными XIX века показало, что вплоть до конца XV века на славянском (древнерусском) языке не существовало полного свода ветхозаветных библейских книг[30]. Собирание такого свода связано с деятельностью новгородского архиепископа Геннадия. По его почину и под его руководством были собраны и обработаны все ранее имевшиеся на Руси славянские тексты библейских произведений. Этот свод получил название Библии Геннадия 1499 г. До этого времени имелись лишь части отдельных ветхозаветных книг, различавшиеся по своему целевому назначению и по текстологическим особенностям[31]. Из них были известны так называемые паремейники (или паремийники) — сборники отрывков из Ветхого Завета, которые читались во время совершения литургии или вечерни в православных церквах и получили название «паремий», т. е. притчей, по наименованию одной из самых популярных ветхозаветных книг — Притчи Соломоновы. В греческой церковной практике аналогичные сборники называются Профитологии, т. е. Книги пророков[32].

Вторую группу текстов древнеславянских переводов ветхозаветных книг составляют списки так называемых толковых редакций, в которых тексты ветхозаветных произведений, преимущественно пророческих, сопровождаются толкованиями, составленными раннехристианскими и византийскими богословами[33].

Еще одну группу древнеславянских переводов ветхозаветных книг составляют списки, которые иногда называют четьими, или которые именуются также хрониками. Эти переводы не предназначались ни для чтения в церкви во время богослужений, ни для богословского истолкования. Это были по преимуществу тексты ветхозаветных произведений, в которых содержались эпические или хроникальные повествования, представлявшие интерес для читателей своей познавательной стороной, так как являлись канвой для изложения событий мировой истории. В названную группу входили Пятикнижие Моисея, книга Иисуса Навина, книга Судей, книга Руфь, книги Самуила, именуемые в византийско-славянской традиции Первой и Второй книгой Царств, книги Царей, соответственно получившие у славян название Третьей и Четвертой книги Царств; к этому перечню присоединялись также книга Есфирь и книга Даниила[34].

С хронографическими списками библейских книг по своему практическому назначению сходны во многих своих чертах и списки так называемой Палеи, в которой изложение ветхозаветных рассказов перемежается с их символическими истолкованиями и с отрывками апокрифических легенд[35]. Палеи (от греческого παλαιὰ ‘древняя’) принято подразделять на два типа: палея толковая и палея историческая, иначе — хронографическая[36].

Переводчики, работая над библейскими текстами, нередко переводили иноязычный текст слово в слово, не заботясь о точности передачи смысла оригинала, и таким образом искажая его. В других случаях переводчики стремились осовременить тексты, используя слова, доступные для понимания окружающих их людей. Происходило развитие и лексическое пополнение отечественного языка, в том числе и понятийного поля «разведка». Одновременно авторы переводов стремились избежать большой смысловой нагрузки, падающей на одно слово, которое становилось многозначным, то есть «слишком много выражало». Тогда происходило переосмысливание слов.

Отдельные слова, относящиеся к разведке, разведывательной деятельности, в древнеславянских переводах существуют как бы изолированно от разведывательной лексики в летописных сводах. И наоборот, «пересечение», то есть наличие одноименной разведывательной лексики как в древнерусских летописях, так и в древнеславянских переводах, — скорее исключение, чем правило.

В древнерусских источниках встречаются слова для обозначения процесса разведки, представленные глаголами соглядати, разглядати (розглядати), ведати, пытати, лазучити, созирати (съзирати, ззирати), а также существительными в значении ‘разведка’ — посок, рассочство (росъсочьство), пытанье, разгляда (розгляда), разглядание (розглядание).

Для обозначения лиц, занимающихся разведывательной деятельностью, использовались существительные просок, рассок (расок, росок), рассочник (росочник), соглядатай, съглядатель, соглядникъ (съглядникъ), сзоратай, прелагатай, лазука, лазутчик.

Группа лиц, посылаемых в разведку, называлась сторожа, которая могла состоять из небольшого количества воинов. Люди же, от которых можно было получать сведения разведывательного характера, именовались таль, язык, кощей, колодник, полоняник, гость.

Достоверность сведений характеризовалась словосочетанием правые вести и наречиями неложно, дополна. Добывались же разведывательные сведения обычно скрытно, втай, тайно, под рукой. А доставляться должны были как можно быстрее, не мотчав, не мотчая, то есть незамедлительно, без промедления [мотчати — ‘медлить, мешкать’].

Глаголы соглядати (съглядати), сглядати (съглядати) и розглядати, используемые для обозначения процесса сбора разведывательной информации в древнерусских памятниках XII–XV вв., происходили от церковнославянского глядати, одним из значений которого было ‘высматривать, искать, разыскивать’. Не только разведка, но и любые действия, связанные с поиском чего-либо или кого-либо, могли обозначать этим глаголом[37].

Глагол соглядати (съглядати) многозначен. Это и смотреть (посмотреть), осматривать (осмотреть), знакомиться (ознакомиться); и проверить, обследовать; и узнать, понять, убедиться в чем-л.; и разведать, высмотреть[38]. Как бы то ни было, любое из значений глагола соглядати (съглядати) в своей основе отражает понятие ‘выведать, высмотреть, разведать’.

Старое язычество с его многочисленными богами, являвшееся по своей сути религией родоплеменного общества, не способно было освятить новые процессы, идущие в Киевском государстве, и нуждалось в замене принципиально новым — внеплеменным и внеэтническим — религиозным учением. Киевская Русь стояла перед необходимостью выбора новой веры — но оставался вопрос: какой именно?

Крещение Руси явилось не только личным подвигом князя Владимира, но и выражением его государственной воли, его стремления к превращению Руси в единое и сильное государство. Выбор его был сделан не сразу и совсем не случайно, но после долгого и трудного размышления, с одобрения бояр и «старцев», то есть «всей земли». Князь и его окружение должны были учитывать историю взаимоотношений Руси с различными религиозными системами, исходя из той конкретно-исторической ситуации, которая сложилась на Руси и вокруг нее к тому времени.

«Повесть временных лет» начинает сказание о крещении Владимира с рассказа о приходе к нему послов от соседних народов: волжских болгар-мусульман, немцев, хазарских евреев и, наконец, греков. Выслушав послов, каждый из которых хвалил свой закон, а чужой хулил, Владимир отправляет собственные посольства для испытания разных вер и только после этого вместе со «старцами и боярами» принимает окончательное решение креститься[39].

Так, в 987 году, когда встал вопрос о выборе вероисповедания на Руси, князь Владимир, как свидетельствует Лаврентьевская летопись (по списку 1377 г.), созвал бояр своих и старцев городских и сказал им: «Вот приходили ко мне болгары, говоря: “Прими закон наш”. Затем приходили немцы и хвалили закон свой. За ними пришли евреи. После же всех пришли греки, браня все законы, а свой восхваляя… Избрали мужей славных и умных, числом десять, и сказали им: “Идѣте первое в Болгары и испытаите вѣру их”. Они же отправились и, придя к ним, видели их скверные дела, поклонение в мечети, и вернулись в землю свою»[40].

«И реч<е> имъ Володимеръ: идѣте паки в Нѣмци, съглядат<e> [и соглядаите — дает Радзивиловский список XV в. и рукопись б. Московской Духовной Академии] такоже, и оттудѣ идѣте в Греки. Они же придоша в Немци и съглядавше ц<е>рк<о>вную службу»[41].

[И сказал им Владимир: «Идите еще к немцам, высмотрите и у них все, а оттуда идите в Греческую землю». Они же придя к немцам, высмотрели церковную службу]. В данном случае речь идет об организации разведки в государственном масштабе.

Этим же глаголом соглядати обозначено предложение «черных клобуков» (тюркских вассалов киевских князей, расселённых в Поросье, начиная с конца XI в.) о разведке войск противника. В Московском летописном своде конца XVI в. под 1160 годом сообщается о «черных клобуках» (черных папахах), предлагавших Мстиславу Изяславичу, князю города Владимира-на-Волыни, собрать сведения о противнике, с которым предстояло биться: «И начашася просити Чернии Клобуци у Мъстислава наперед: “Да съглядаемъ, княже, велика ли рать”. Мъстиславъ же отпустивъ»[42].

В переводах Библии на русский язык есть неоднократные подтверждения, что разведка была изначально присуща деятельности человека, в природе которого заложена естественная потребность перед тем, как приступать к какому-либо ответственному делу, выяснить, что его может ожидать. Отсюда необходимость сначала высмотреть, узнать, а потом уже, проанализировав собранные сведения, приступать к конкретным действиям, особенно когда речь шла о выживании племени, народа, подвергавшемуся постоянному притеснению и гонениям. И здесь уж было не до этических соображений, не до мыслей о том, что станет с тем народом, на землю которого, предварительно проведя разведку, собиралось вторгнуться пришлое племя, с народом, который собирались, если не уничтожить, то изгнать из его земли. Это была обычная практика, что на землях Палестины, что в Древней Руси — одним народам выживать за счет других.

О таких событиях говорится в Палее толковой XIII в. (по списку, сделанному в г. Коломне в 1406 г.), где излагаются отдельные фрагменты из главы 13-й четвертой книги Моисеевой Ветхого Завета «Числа». «Сыны израилевы» после сорокалетнего плена и исхода из Египта под предводительством пророка Моисея остановились в пустыне Фаран, в центре Синайского полуострова. Впереди лежала неизвестная им земля Ханаанская, где странников никто не ждал.

Необходимо было узнать, что ожидает «сынов израилевых»: «Реч<е> Г<о>с<под>ь къ Моисееви: “Пусти от себе мужа, да сглядаеть землю Хананѣиску”. Того рад<и> съглядателя повеле имъ послати Б<ог>ъ, да преже оувѣдять бл<а>гоплодие з<емли> тоя, оусьрдьнѣ поидуть, а не лѣности ради оуклоняться»[43].

[Господь сказал Моисею: «Пошли от себя человека, пусть высмотрит Ханаанскую землю». Бог приказал послать разведчика для того, чтобы узнать о плодородии той земли, и пошли с усердием, а не уклонились из-за лени]. Здесь наряду с глаголом соглядати есть и именное образование соглядатель для обозначения лица, которого посылают в разведку.

Достаточно широкая семантика глагола соглядати (съглядать) находит закрепление в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И.Даля (первое издание было в 1862 г.). Соглядать, по Далю, значит ‘тайно высматривать, скрытно обозревать или разузнавать, лазутничать, разведывать под рукой, подзирать, нюхать, шпионить’[44]. И здесь же производные соглядатель, соглядатай, соглядник — ‘тайный разведчик, проведчик, скрытый дозорщик, лазутчик или подсыльный, подосланный наблюдатель, подлаз, подзорщик, ищейка, шпион’.

В более поздних изданиях Библии (начиная с 1876 г.) происходит изменение канонического текста и глагол съглядати ‘разведывать’ заменяется глаголами высмотреть, осмотреть близкими к нему по смыслу, по мнению переводчиков и составителей.

Глагол соглядати при описании того же сюжета содержится в первой напечатанной кириллицей славянской Библии, изданной Франциском Скориною в 1517–1519 гг. в Праге: «И послал ест<ь> их Моисей дабы согледали землю Ханааню. И рече им: идите по той стране еже ест<ь> ко полудню, и внегда приидете на горы, согледаите ж земли, якова есть»[45].

Форму съглядати находим и в Библии, напечатанной Иоанном Федоровым «в граде Остроге» в 1581 г.: «И посла я [т. е. их] Моисии от пустыни Аарона съглядати земля Ханааньския. И рече к нимъ: “Взыдите пустынею сею, и да възыдите на гору. И съглядаите землю, какова есть, и люди сѣдящая на неи, сил<ь>ни ли суть или немощни. Мало ли ихъ есть, или много. Или какова есть земля, на неи же сии сѣдять, добра ли есть или зла. И какови гради, в нихъ же живутъ сии, ограждени ли суть или не ограждени. И какова земля, изобил<ь>на ли или не изобил<ь>на, суть ли на неи сажени садовие или не суть, и укрепившеся възмѣте от плода земли, дни же днеи летнихъ предспевающимъ ягодамъ. И шедше съглядаша земля… И възвратишася оттудѣ, съглядавше землю, въ 40 днеи»[46]. Речь идет не о простом осмотре, а о подробном, всестороннем исследовании той земли, которую Бог предназначил для обитания «сынам израилевым». То же разведывательное действие, обозначаемое глаголом соглядати, встречаем в Московской библии 1663 г. в описании уже упоминаемого эпизода из 13-й книги Ветхого Завета «Числа».

Приведённые выше сведения, которые цитировались ранее по Палее толковой (по сп. 1406 г.), отражают разведывательные намерения и действия народа, предполагающего поселиться на открывшейся перед ним земле после исхода из египетского плена. В словах Моисея содержится развернутое задание людям, которым для осмотра предстоит отправиться в землю Ханаанскую. В группу разведчиков, по указанию Господа, вошли «главные» представители от каждого из двенадцати «израилевых колен». Последнее обстоятельство свидетельствовало о том, что к разведке («согляданию») с библейских времен привлекались лица, занимавшие высокое положение в обществе.

«2. И сказал Господь Моисею, говоря:

3. пошли от себя людей, чтобы они высмотрели землю Ханаанскую, которую Я даю сынам Израилевым; по одному человеку от колена отцов их пошлите, главных из них…

18. И послал их Моисей [из пустыни Фаран] высмотреть землю Ханаанскую и сказал им: пойдите в эту южную страну, и взойдите на гору,

19. и осмотрите землю, какова она, и народ живущий на ней, силен ли он или слаб, малочислен ли он или многочислен?

20. и какова земля, на которой он живет, хороша ли она или худа? и каковы города, в которых он живет, в шатрах ли он живет или в укреплениях?

21. и какова земля, тучна ли она или тоща? есть ли на ней [здесь и далее курсивом набраны слова, добавленные переводчиками «для ясности и связи речи»] дерева или нет? будьте смелы, и возьмите от плодов земли. Было же это ко времени созревания винограда.

22. Они пошли и высмотрели землю от пустыни Син даже до Рехова, близ Емафа;

23. и пошли в южную страну, и дошли до Хеврона, где жили Ахиман, Сесай и Фалмай, дети Енаковы: Хеврон же построен был семью годами прежде Цоана, [города] Египетского;

24. и пришли к долине Есхол, [осмотрели ее,] и срезали там виноградную ветвь с одною кистью ягод, и понесли ее на шесте двое; взяли также гранатовых яблок и смокв;

25. место сие назвали долиною Есхол, по причине виноградной кисти, которую срезали там сыны израилевы.

26. И высмотрев землю, возвратились они через сорок дней»[47].

При оценке собранной информации в пришедшем народе возникли острые разногласия относительно дальнейших действий. Вернувшиеся разведчики настолько были потрясены увиденным, что высказали сомнение в возможности овладеть землей, в которую они ходили:

«27. И пошли и пришли к Моисею и Аарону и ко всему обществу сынов израилевых в пустыню Фаран, в Кадес, и принесли им и всему обществу ответ, и показали им плоды земли;

28. и рассказывали ему и говорили: мы ходили в землю, в которую ты посылал нас; в ней подлинно течет молоко и мед, и вот плоды ее;

29. но народ, живущий на земле той, силен, и города укрепленные, весьма большие, и сынов Енаковых мы видели там;

31. Но Халев успокаивал народ пред Моисеем, говоря: пойдем и завладеем ею, потому что мы можем одолеть ее.

32. А те, которые ходили с ним, говорили: не можем мы идти против народа сего, ибо он сильнее нас.

33. И распускали худую молву о земле, которую они осматривали, между сынами израилевыми, говоря: земля, которую проходили мы для осмотра, есть земля, поедающая живущих на ней, и весь народ, который видели мы среди ее, люди великорослые;

34. там видели мы и исполинов, сынов Енаковых, от исполинского рода; и мы были в глазах наших пред ними, как саранча, такими же были мы и в глазах их»[48].

И поднялся ропот: стали даже поговаривать, не лучше ли возвратиться в Египет. И только двое из двенадцати разведчиков — Иисус, сын Навина, и Халев, сын Иефонниин — начали доказывать, что, если Господь милостив к ним, то Он введет их в землю сию и «даст им ее — эту землю, в которой течет молоко и мед», и призывали не восставать против Господа и не бояться народа той земли.

«10. И сказало все общество: побить их [Иисуса и Халева] камнями!»[49].

Всевышний сурово наказал тех из разведчиков, кто отговаривал сынов израилевых, вторгаться в землю Ханаанскую:

«30. не войдете в землю, на которой Я, подъемля руку Мою, клялся поселить вас, кроме Халева, сына Иефонниина, и Иисуса, сына Навина;

31. детей ваших, о которых вы говорили, что они достанутся в добычу врагам, Я введу туда, и они узнают землю, которую вы презрели,

32. а ваши трупы падут в пустыне сей;

33. а сыны ваши будут кочевать в пустыне сорок лет, и будут нести наказание за блудодейство ваше, доколе не погибнут все тела ваши в пустыне;

34. по числу сорока дней, в которые вы осматривали землю, вы понесете наказание за грехи ваши сорок лет, год за день, дабы вы познали, что значит быть оставленным Мною.

35. Я, Господь, говорю, и так и сделаю со всем сим злым обществом, восставшим против Меня: в пустыне сей все они погибнут и перемрут.

36. И те, которых посылал Моисей для осмотрения земли, и которые, возвратившись, возмутили против него все сие общество, распуская худую молву о земле,

37. сии, распустившие худую молву о земле, умерли, быв поражены пред Господом;

38. только Иисус, сын Навин, и Халев, сын Иефонниин, остались живы из тех мужей, которые ходили осматривать землю»[50].

В итоге операция, организованная по указанию свыше, завершилась санкциями, несоразмерными по своей жестокости в сравнении с содеянным, в отношении тех ее участников, которые попытались сделать по завершению разведывательной операции свои выводы, — выводы, которые не совпали с мнением высшего руководства, по поводу использования полученной информации.

Прошло сорок лет после описываемых событий. Библия повествует, что после смерти Моисея вождём израильского народа стал Иисус Навин, под руководством которого израильтяне овладели обетованной землей. Иерихон был первым городом-крепостью, который преграждал израильтянам доступ в вожделенный Ханаан. Город-крепость Иерихон был полностью готов к обороне: с неприступными двойными стенами, с запасами зерна нового урожая. Но это не помогло жителям, скрывавшимся за его стенами, — город был взят уже на седьмой день осады. Как повествует Библия, стены города рухнули чудесным образом после того, как израильтяне семь раз обошли город («однажды в день») и священники «затрубили трубами», и «воскликнул народ громким голосом». По завалам израильтяне вошли в город «и предали его заклятию, всё, что в городе, и мужей и жён»[51].

В истории падения Иерихона, описанной в Библии, есть один, казалось бы, незначительный, с точки зрения его завоевания, эпизод, а именно — организация разведки города. Однако этот эпизод был незначителен только на первый взгляд. Иисус Навин понимал всю важность предварительного сбора сведений о территории, на которую предстояло ступить. Уже имея определенные навыки в разведывательной деятельности, он послал двух юношей в Иерихон, причём съглядати предлагалось втай, то есть тайно, не обнаруживая своих намерений.

Острожская библия 1581 г. свидетельствует: «И посла Исусъ с<ы>нъ Навинъ от Сатина [т. е. Ситтима — долины, где израильтяне расположились станом, немного не доходя до реки Иордан] двѣ юноши съглядати втай, г<лаго>ля, възыдѣте съглядаите землю Иерихонъ»[52].

Два юноши в Иерихоне пришли в дом блудницы, по имени Раав, и остались ночевать там. Разведчики не случайно выбрали в качестве укрытия дом Раав: ее жилище примыкало к крепостной стене, значит, отпадала необходимость «расхаживать» по городу в поисках убежища на ночь. Да и сам источник получения информации был выбран правильно: её профессия «блудницы» свидетельствовала о широком общении с окружающими людьми, а пренебрежительное отношение общества к ней способствовало ее готовности к сотрудничеству с посланцами противника. Судя по всему, у разведчиков имелась заранее собранная информация о Раав, дававшая основание считать, что она пойдет на сотрудничество с ними. Или, что весьма вероятно, она уже имела контакты с «сынами израилевыми».

Разведчики были плохими конспираторами. Об их прибытии в город бдительные граждане донесли царю Иерихона, который отправил солдат задержать незваных пришельцев: «И повѣдаша ц<а>рю иерихонскому, г<лаго>люще: се мужа внидоста сѣмо в сию нощь от с<ы>новъ и<зра>илевъ съглядати земля. И посла ц<а>рь… къ Раавви г<лаго>ля: изведе мужа, въшедшая в дом твои нощию, съглядати бо земля приидоста»[53].

Раав скрыла израильских разведчиков на кровле своего дома в снопах льна, и затем, улучив момент, спустила их по веревке в окно за городскую стену. Следуя ее советам, разведчики скрывались три дня на одной горе и затем, благополучно перейдя Иордан, возвратились к своему стану с информацией об обороне города-крепости Иерихон, полученной от Раав. Блудница и израильтяне заключили между собою условие, что первая возьмет червленную веревку [багряного, темно-красного цвета] и прикрепит ее к окну, или к отверстию, через которое они скрылись, и когда город будет разрушен, то дом её и все находящиеся в нём будут пощажены. Известие, полученное от разведчиков, побудило Иисуса Навина немедленно приступить к осаде Иерихона; когда же город был взят и сожжён, Раав и её род не подверглись истреблению, согласно обещанию, данному разведчиками[54]. После этого Раав стала женой князя Салмона и вошла в родословную царя Давида и Христа Спасителя. «Раав блудница, — пишет апостол Иаков, — не делами ли оправдалась, приняв соглядатаев, и отпустив их другим путем?»[55] А апостол Павел, в свою очередь, отмечает: «Верою Раав блудница, с миром приняв соглядатаев (и проводив их другим путём), не погибла с неверными»[56].

Информация, переданная Раав, была получена в результате её целенаправленного общения с клиентами и являлась результатом её личных наблюдений.

Глагол согледати присутствует в Острожской Библии и в повествовании о войне каждого колена сынов израилевых с хананеями за овладение «наследством». Речь идёт о разведывательной информации, полученной от так называемого таля — пленника: «И взыдоша с<ы>нове Иосифли и сии въ Вефиль и Г<оспод>ь бяше с ними. И соглядали быша с<ы>нове Иосифовы Вефиль. Имя же бѣ преже граду Люза. И видѣша стрегущии мужа. сходящаго из града. И яша и, и рекоша ему: “Покажи ны вход въ град и сътворим с тобою милость”. И посѣкоша град ихъ мечемъ, а мужа и сородство его отпустиша» [57].

[И сыны Иосифа пошли на Вефиль, и Господь был с ними. И остановились, и высматривали (разглядывали, изучали) сыны Иосифовы Вефиль, имя же городу было прежде Луз. И увидели стражи человека, идущего из города, и взяли его, и сказали ему: “Покажи нам вход в город, и сделаем с тобою милость”. Он показал им вход в город, и поразили они город мечом, а человека сего и всех его родственников отпустили].

В Лаврентьевской летописи под 997 годом встречаем слово разглядати (розглядати) в значении ‘осматривая, разузнать, разведать что-л.’[58]. Пошел великий князь киевский Владимир Святославич к «Новугороду», чтобы собрать войско против печенегов, так как шла в то время «беспрерывная великая война». Печенеги, узнав что нет князя, пришли по(вы)смотреть, как настроены горожане, и стали у деревянно-земляной крепости Белгорода под Киевом: «Печенѣзи же ради бывше, мняще, яко предатися хотят, пояша оу них тали [пленники], а сами избраша лучьшиѣ мужи в городѣхъ и послаша в градъ, да розглядають в городѣ, что ся дѣеть»[59].

[Взяв в плен киевлянина, печенеги обрадовались, подумав, что осаждённые хотят им сдаться, а сами выбрали лучших мужей в своих родах и послали в город, чтобы разведать, что там делается].

Одно из значений глагола осмотрети (осмотрити) — ‘разведать, высмотреть[60]. Ипатьевская летопись под 1274 годом (на самом деле события происходили в 1275 г.) повествует о том, что князь Галицкий Лев Даниилович обратился за помощью «ко великому цареви Меньгу Тимереви», т. е. Менгу-Тимуру (1266–1282) — хану улуса Джучи (Золотой Орды) — в проведении боевых действий против великого литовского князя Тройдена. И Менгу-Темур дал ему рать. На помощь пришел и Владимир Василькович, князь Волынский.

«1274… Татари же прислаша ко Лвови и къ Володимерови, тако рекуче: “Дети наши виделе, оже рать стоить за горою, пара идеть изъ коней; а пошлете люди добрыи съ нашими татары, ать усмотрять што будеть”. Они же послаша съ ними добрыи [надежные] люди, и тако ехавше осмотреша, оже нетуть рати, но пара идяшеть со истоковъ текущихъ изъ горъ, зане морозе бяхуть велице»[61]. Данные татарской разведки не подтвердились — за горой не оказалось рати противника, и пар шел не от лошадей, а от источников, текущих с гор.

От глаголов смотрити (смотрети), глядати образовались производные подсмотрити, подсматривати, подглядати, подглядети в значении ‘выследить’, ‘тайно осмотреть’, которое придаётся новым словам приставкой под, что, по В. И. Далю, выражает в том числе и ‘действие исподволь’[62].

В 1223 г. татаро-монголы пришли на землю Половецкую, многих побили и вернулись в свои станы. Тогда половцы прибежали в Русскую землю и сказали русским князьям: «Если вы нам не поможете, то сегодня мы были побиты, а вы завтра побиты будете». Был совет всех князей в городе Киеве, и было решено на совете так: «Лучше нам встретить их на чужой земле, чем на своей». Весной, в апреле, войска русских князей подошли к Днепру, к острову Варяжскому. И съехалось тут с ними всё половецкое кочевье, приехали черниговцы, киевляне, смоляне и иных земель жители.

Московский летописный свод XVI в. сообщает о действиях, предпринимавшихся татаро-монголами, чтобы выявить численность противостоявших им войск, в частности, учесть число воинов, прибывших водным путем. Для этого следовало сосчитать число кораблей («ладей»), на которых они были доставлены к месту сражения. «Приидоша же и выгонци галичьские [то есть те, кто во время длительных усобиц переселился или был изгнан за пределы Галицкой земли] в лодиях по Днестру и выидоша в море, бѣ бо лодии 1000, и воидоша в рѣку Днѣпръ, и взведоша порогы, и сташа у рѣкы Хортици на бродѣ»[63]. [Изгнанники галицкие прошли по Днестру и вышли в море; у них была тысяча лодок. Они вошли в Днепр, поднялись до порогов и стали у реки Хортицы на броде]. «Пришедше же вѣсти въ станы, яко пришли суть [татаро-монголы] подсмотрити олядии [лодки, ладьи] русьскыя»[64]. Дошла до стана весть, что пришли они посмотреть на русские ладьи. 31 мая 1223 г. состоялась битва на реке Калка, в ходе которой русско-половецкое войско потерпело сокрушительное поражение от татаро-монгольской конницы Джебе и Субедэя.

Словарь русского языка XI–XVII вв. отмечает в источниках XII в. глагол ведати в значении ‘знать, иметь сведения о ком-, чем-либо ’. Этот глагол стал впоследствии основой многих ключевых слов разведывательного лексикона. «Ни единъ же отъ ч<е>л<о>в<е>къ, сущих въ Александрии, за ту 6 лѣт вѣдааше, къде есть патриархъ» [Никто не знал в течение шести лет, где находится патриарх], — сообщается в Житии св. Афанасия, архиепископа Александрийского[65].

Префиксы с-, у-, от-, до- придают глагольной основе ведать значение «совершить (довести до результата) действие, названное мотивирующим глаголом»[66]. Речь идёт о глаголах сведати, уведати, отвед(ыв)ати, доведыватися, которым приставки придают различные оттенки.

Глагол уведывати в значении ‘узнавать, разведывать’ под 1170 годом встречается в Ипатьевской летописи. Весной 1168 г. великий князь Киевский Мстислав Изяславич во главе войск почти всех южнорусских княжеств предпринял большой поход против половцев с целью обеспечения безопасности торговых путей «из варяг в греки» в Северном Причерноморье. На девятый день движения русских войск от Киева половцы узнали об их приближении от пленника и бежали, а русские князья организовали их преследование.

«Ипатьевская летопись так сообщает об этом событии: «1170: Идоша кн<я>зи 9 дновъ ис Киева, и быс<ть> вѣсть половцемъ от кощѣя [пленникa] от Гаврилкова от Иславича, оже идуть на нѣ [них] кн<я>зи русьстии, и побѣгоша лишившеся женъ и дѣтии. Кн<я>зи же оувѣдавше, оже половци побѣгли, и лишившеся женъ своихъ и возъ своихъ, и поѣхаша вборзѣ [быстро, без промедления] по них». В результате основные силы половцев были оттеснены к Чёрному лесу на правом берегу Днепра, где объединенным войском русских князей было нанесено им тяжелое поражение.

В вышеприведенном эпизоде разведывательная информация использовалась как половцами, так и русскими князьями. Однако половцы не смогли воспользоваться полученной от пленника разведывательной информацией и изменить ситуацию. Они были настигнуты и разгромлены. Глагол сведати (съведати) в значении ‘разузнать’, ‘получить сведения о ком-, чем-либо’ зафиксирован в русском источнике XIII в. В Новгородской первой летописи под 1224 годом читаем о том, что пришло «неслыханное, неведомое» войско, «безбожные моавитяне», называемые татарами; на землю Половецкую. Половцы пытались сопротивляться, но даже самый сильный из них военачальник Юрий Кончакович не смог им противостоять и бежал со своим войском до Днепра, а многие его воины были перебиты. Татаро-монголы повернули назад и пошли в свои вежи [станы, кочевья]. Когда же половцы с этой вестью явились в Русскую землю, то летописец записал: «Си же злоба сътворися месяца маия въ 31, на святого Ерѣмья. Татари же възвратишася отъ рѣкы Днѣпря; и не съвѣдаемъ, откуду суть пришли и кдѣ ся дѣша опять»[67]. Половцам так и не удалось выяснить, откуда пришли захватчики и куда ушли.

Глагол отведывати в значении ‘узнавать, разведывать’ находим в летописной записи под 1319 годом. Речь идет о событиях 1246 г., когда черниговский князь Михаил Всеволодович был вызван в Золотую Орду. За отказ пройти языческие обряды по приказу Батыя князь был казнён. В Московской летописи читаем о действии, предпринятом его женой, которая хотела знать, что же случилось с князем: «И се увѣдавше княгини Михаилова Анна и сынове его, и епископъ Варсонофии, и послаша отвѣдывати на Москву. Послании же приѣхавше и поведаша, яко князь Михаило убьенъ бысть»[68].

Основной смысл производных от глагола ведати в значении ‘знать, иметь сведения о ком-, чем-либо’ значительно шире значений, передающихся производными от глагола глядати ‘высмотреть, осмотреть, обозреть, наблюдать, следить’. Возможно, поэтому и закрепляются в разведывательной терминологии производные от глагола ведать — глаголы разведать, разведывать и существительные разведывание, разведка, разведчик и др.

В начале XVI в. встречается глагол лазучити (ласучити) в значении ‘заниматься шпионажем’[69].

Иностранные послы и посланники должны были заблаговременно известить о своем приближении воеводу пограничного русского города Новгорода, если это были шведы, датчане, посланцы ливонского магистра, или воеводу Смоленска, если дипломатические представители двигались из Вены, Вильно или Кракова. Воевода посылал гонцов в Москву, откуда поступали соответствующие распоряжения. После того, как послы получали от воеводы грамоту с разрешением на въезд, они вступали на русскую территорию. У рубежа их встречал пристав с небольшой свитой и указывал дальнейший путь[70]. Представителей крымского хана встречали на южных «украинах», в районе Путивля, Воротынска или Боровска, дипломатов английских — в Архангелогородской гавани, хотя самовольно сходить с кораблей на берег им не позволялось.

Порядок проезда от границы до Москвы наиболее тщательно был разработан в русско-литовской дипломатической практике в силу давности и интенсивности контактов. Тем же правилам отчасти подчинялись и посольства имперские, также приезжавшие в Россию по древней торговой дороге, которая от Вильно вела на Оршу, а затем уже по русской территории — на Смоленск, Дорогобуж, Можайск и Москву.

С 1514 года, когда отвоеванный Василием III Смоленск вошёл в состав Русского государства, польско-литовских дипломатов обычно старались провезти в объезд этого города — западного военного форпоста России, — чтобы пресечь любую попытку разведки важнейшей пограничной крепости.

В 1517 г. в Москву от императора Священной Римской империи Максимилиана к великому князю Василию Иоанновичу прибыли барон Сигизмунд фон Герберштейн и фон Турн для ведения переговоров. Максимилиан выступал посредником в мирных переговорах между ведущими боевые действия Москвой и Великим княжеством Литовским. 26 апреля 1517 г. «князь великий… высылалъ къ нему [Герберштейну] бояръ же Григорья Федоровича [Челяднина], да Юрья Малого [Юрия Дмитриевича Траханиота, по прозвищу Малый], да Шигону [Ивана Юрьевича Шигона-Поджогина], да Меншого Путятина [Григория Никитича Путятина, по прозвищу Меньшик или Меньшой]»[71].

«И бояре ему [Герберштейну] говорили… и… вспросили, которого для дела [прибыл] говоришь? И Жигимонтъ [Герберштейн] говорилъ: ехалъ есми къ великому государю мимо его въ отчину великий Новгородъ, и ко мне присылалъ бояринъ и наместникъ великого государя князь Александръ Володимировичь, а говорили мне отъ него: едутъ съ тобою три литвины, и ты бъ ихъ велелъ беречи, чтобъ, едучи, никуды на сторону не сворачивали, или бы язъ ихъ назадъ воротилъ; и язъ того деля вамъ говорю, что язъ не лазучити приехалъ»[72].

Вполне понятна озабоченность боярина, новгородского наместника князя Александра Владимировича Ростовского: в посольстве Герберштейна были «три литвины», представители воевавшей с Москвой страны, и лишнего им видеть не следовало. Странно, что так отреагировал Герберштейн на предупреждение людей князя Александра Владимировича, заявляя, что он прибыл не шпионить, — речь шла не о нем. Посольство Герберштейна не достигло успеха: в качестве предварительного условия заключения мира: для совместной борьбы с турками литовцы потребовали возвращения Смоленска.

В русских летописях встречается и глагол пытати, одним из значений которого является ‘разведывать, разузнавать’[73].

Летописный сборник, именуемый Тверской летописью[74], под 1238 годом сообщает о том, как рассеялись татаро-монголы по всей земле Владимирской: одни пошли к Ростову, иные погнались за великим князем к Ярославлю, к Городцу и пленили все города по Волге до самого Галича Мерьского; некоторые пошли к Юрьеву, к Переяславлю, к Дмитрову и взяли эти города; другие же захватили Тверь. Все города оказались под их властью в Ростовской и Суздальской земле за один февраль, и не осталось места вплоть до Торжка, где бы они не были. «Прииде же си вѣсть къ великому князю Юрию на рѣку Сить, сущу ему тамо, а мѣсяцю февралю уже исходящу, яко “Володимеръ взятъ бысть и сущаа въ немъ вся взята, люди вся, и епископь, и княгыни твоя, и сынове, и снохы вся избыти, а къ тебѣ идетъ”. Онъ же бысть въ велицѣ тузѣ, яко себе не видѣти, о церковномъ разорению и о погыбели христианской. И посла Дорожа [воеводу князя Владимирского Юрия Всеволодовича] въ просокы въ трехъ тысящахъ пытаты[75] татаръ. Онъ же прибѣже, глаголя: “Господине, княже, уже обошли суть на насъ татарове”… А татарове пришедше къ нимъ на Сить, и бысть сѣча зла, и побѣдиша рускыхъ князей. Ту же убиенъ бысть князь великий Юрий Всеволодичь, внукь Юриевь Долгорукого, сына Манамахова, и мнози вои его избиени быша»[76].

[На исходе февраля месяца пришла весть к великому князю Юрию, находящемуся на реке Сити: «Владимир взят и все, что там было, захвачено, перебиты все люди, и епископ, и княгиня твоя, и сыновья, и снохи, а Батый идет к тебе». И был князь Юрий в великом горе, думая не о себе, но о разорении церквей и о гибели христиан. И послал он разведчиком Дорожа с тремя тысячами воинов разузнать всё о татарах. Тот вскоре прибежал назад и сказал: «Господин князь, уже обошли нас татары»… Татары пришли к ним на Сить и в жестокой битве победили русских князей. Был убит великий князь Юрий Всеволодович, внук Юрия Долгорукого, сына Владимира Мономаха, и убиты были многие воины его].

В этом отрывке из Тверской летописи наряду с глаголом пытати в значении ‘разведать’ встречается словосочетание послати в просокы ‘послать разведчиком’. Наряду с существительным просокъ (мн. число просокове), в памятниках письменности Древней Руси XII–XVI вв. синонимом ‘разведчика’ выступают слова рассок (расок, росок), рассочник (росочник), соглядатай, съглядатель, соглядникъ (съглядникъ), сзоратай, прелагатай, лазука.

Слово рассочникъ в значении ‘разведчик’ употребляется дважды в переводе с древнегреческого языка книги «История иудейской войны» Иосифа Флавия, которая была известна на Руси с XI века, но до нашего времени дошла в списках не ранее XV века.

В античной Александрии (по списку XV в.) греческое население находилось в постоянной вражде с иудеями с тех пор‚ как им была предоставлена возможность селиться на равных правах с эллинами. В одном собрании‚ созванном жителями Александрии по поводу отправления посольства к Нерону, эллины увидели десять иудеев и с криками «шпионы, разведчики!» бросились на них, поймали и решили сжечь их. Все иудейское население поднялось тогда на месть. Вначале они бросали камни в эллинов, затем зажгли факелы и вознамерились поджечь город. В книге так описан этот случай: «И приключися ту видѣти десять от жидовъ, абие въскликнуша яко россочници суть, и емше от нихъ, приведоша, да ижжегуть я живы. И въздвигошася вси жидове на месть. И пръвое же камение пущаху на еллины, потом же лучници въжегше и устремишася зажещи градъ весь»[77].

К слову росочьникъ приводится параллель из древнегреческого языка κατάσκοπους, что означает ‘разведчики, соглядатаи’[78]. В «Древнегреческо-русском словаре» кроме слова κατάσκοπος ‘разведчик, соглядатай’ есть однокоренное существительное κατάσκοπή, обозначающее процесс ‘осмотр, наблюдение, разведка’, прилагательное κατασκοπικός ‘разведывательный’, а также название разведывательного или сторожевого судна κατασκόπιον[79]. Как видим, в Древней Греции существовала своя терминология разведывательного дела.

В «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия находим и еще одно употребление слова рассочникъ в значении ‘разведчик’. Бывший разбойник, иудей Симон, решившись завоевать Идумею, историческую область на юге Израильского нагорья, во главе войска двинулся к ее границам. Идумеяне же, которым могущество Симона внушало страх, решили, прежде чем вступить с ним в битву, направить разведчика, чтобы выведать силы неприятеля. Иаков, один из полководцев Идумеи, замыслив предательство, вызвался добровольно исполнить это поручение. Он отправился к Симону, чтобы договориться с ним о награде за свое отступничество: «И събра бол<ь>шую силу Симон, и по малѣ днии пакы прииде на нь, си боящася замыслиша росъсоучнику на съглядание вои его. И на ту службу вдася Яковъ единъ от воеводъ, помысля предание, пришедъ къ Симону ротися съ нимъ да в ч<ес>ти будеть от него, и да придасть ему Идумею»[80]. Издатели привели к этому тексту следующую греческую параллель: κατασκέψασθαι ‘росъсоучники, посланные на съглядание’[81].

В Библии Геннадия 1499 г. в книге Бытия находим наряду с просокове (множ. число от просок ‘разведчик’) синоним прелагатаи ‘разведчики’. В главе 42 рассказывается, как старшие братья Иосифа пришли из земли Ханаанской, где был голод, в Египет, чтобы купить хлеба. Иосиф в то время был главным начальником в Египетской земле, первым после фараона, и был облечён полномочиями заготавливать хлеб и давать разрешение на его продажу. Иосиф узнал братьев, но не подал виду и, неузнанный, говорил с ними сурово. У него были все основания подозревать братьев в недобрых намерениях, так как именно они, возненавидев его за отеческую к нему любовь, продали Иосифа в рабство: «И помяну Иосифъ сны своя, яже виде самъ и… рече им: И прелагатаи есте, съглядати пути и земля сиа приидосте». Но братья поспешили отказаться от разведывательных целей своего прибытия: «Они же реша: мирницы есме [т. е. мы — мирные люди], а не просокове, ни прелагатаи»[82]. Здесь наряду с просокове употребляется синоним прелагатаи. В Палее толковой XIII в. (по списку 1477 г.) также присутствуют синонимы просокове и прелагатаи: «Пришли братья Иосифа в Египет купити пшеницы. Позна же Иосиф брат<и>ю свою… и реч<е>: Просокове есте вы и прелагатаи. Приидосте бо соглядати пут<и> земля ся»[83].

В Библии, напечатанной Иоанном Федоровым «в граде Остроге» в 1581 г., нет существительного просокове, остается только прелагатаи: «…и рече им: прелагатаи есте»[84]. Существительное прелагатай в значении ‘разведчик’ является производным от глагола прелагати ‘исследовать, расследовать’[85].

В Мстиславовом евангелии, датируемом до 1117 г., речь идет о тех днях, когда Иисус учил в храме и «благовествовал». Первосвященники и книжники искали повода, чтобы схватить его, и решили послать прелогатая (‘наблюдателя, соглядатая, разведчика’), который, притворившись праведником и единомышленником, поймал бы его на слове и предал властям: «Възискаша старѣишины жьрьчьскы и книжьници възложити на И<ису>са руцѣ… и ублюдъше пустиша прѣлогатая, мьнящеся правьдьници суще, да имуть и словесы да быша и предали властелемъ»[86].

В каноническом издании Библии 1876 г. в повествовании об Иосифе найдено слово соглядатай в значении ‘разведчик’, по мнению составителей, более подходящее и понятное по смыслу, чем прелагатай: «И вспомнил Иосиф сны, которые снились ему о них; и сказал им: вы соглядатаи, вы пришли высмотреть наготу земли сей»[87].

В Книге Иисуса Навина того же издания встречаем существительное соглядатаи в описанном выше эпизоде о разведке и взятии Иерихона; глагол же съглядати, присутствовавший в Острожской библии 1581 г., заменяется здесь словом осмотреть: «И послал Иисус, сын Навин, из Ситтима двух соглядатаев тайно и сказал: пойдите, осмотрите землю и Иерихон»[88].

Слово соглядникъ (съглядникъ) в значении ‘разведчик, лазутчик, соглядатай’ дает Геннадиевская библия 1499 г., в которой воспроизводятся отдельные выдержки из книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова[89], относящейся к числу второканонических книг[90].

Съглядатель в значении ‘разведчик’ и глагол сглядати в значении ‘осматривать разведывать, наблюдать’ встречаются в Палее толковой (по списку 1406 г.) в процитированном выше фрагменте из главы 13-й четвертой книги Моисеевой «Числа» Ветхого Завета, где речь шла об осмотре Ханаанской земли: «Реч<е> Г<о>с<под>ь къ Моисееви: “Пусти от себе мужа, да сглядаеть землю Хананѣиску”. Того рад<и> съглядателя повеле имъ послати Б<ог>ъ»[91].

В Великих Минеях Четиих, собранных всероссийским митрополитом Макарием и изданных в XIX веке по спискам XVI в., в Житии Моисея уже упоминаемый библейский сюжет о разведке (съглядании) земли Ханаанской направленными Моисеем, по слову Господню, посланцами, по одному от каждого колена, описывается так: «Они же, шедше на съглядание земля, и принесоша отъ плодъ земныхъ и рекоша: “Ходихомъ на землю, кыпящюю медомъ и млекомъ, но чада люта живуть на ней”»[92].

Летописец Переяславля Суздальского, составленный в начале XIII в. (между 1214 и 1219 годами, по списку XV в.), использует слово сзоратай в значении ‘разведчик, наблюдатель’, рассказывая о событиях 1019 г.

Пришел великий князь киевский Святополк Ярополкович, прозванный Окаянным в связи с обвинением в убийстве братьев Бориса и Глеба, вместе с печенегами с силой грозной. Ярослав Владимирович Мудрый собрал множество воинов и вышел против него на Альту (Льту), реку в Переяславском княжестве. Была тогда пятница, всходило солнце, когда сошлись две стороны, и была сеча жестокая. К вечеру одолел Ярослав, а Святополк бежал. И когда бежал он, «напал на него бес», и расслабли все члены его, и не мог он сидеть на коне, несли его на носилках. И бежавшие с ним принесли его к Берестью, городу в Волынском княжестве. «Он же не хоте ту почити, рече: “Побегнете, женут по нас [гонятся за нами]”. И не обретаху [не обнаружили, не заметили] гонящего сзоратая. Он же врещаще [восклицая] рекы: “Охъ, женут по нас”», — сообщается в Летописце Переяславля Суздальского[93]. И «прибежав» в пустынное место между Польшей и Чехией, Святополк в муках окончил жизнь свою. Слова созирати (съзирати, ззирати) в Словаре русского языка XI–XVII вв. толкуются как ‘наблюдать, следить, разведывать’[94].

Приведенное выше из Тверской летописи под 1238 годом событие о Дороже в Палее толковой XIII в. (по списку 1406 г.) описывается с использованием термина посок в значении ‘разведка, розыск’[95]: «Князь велики Юрьи посла Дорожа въ посоки 3000 муж, и прибеже Дорожь и рече…»[96].

В древнерусских летописях встречаются производные от глагола разглядати (розглядати) — разгляда (розгляда) в значении — ‘разведка, высматривание’[97] и разглядание (розглядание) — ‘разведка, осмотр, высматривание’[98].

В 1155 г. половцы начали тревожить набегами берега Днепра. Юрий (Георгий, Гюрги) Владимирович, по прозвищу Долгорукий, младший сын Владимира Мономаха, предпринимает попытку успокоить своих бывших союзников дарами и посулами, склоняя их к заключению нового союза. Когда половцы пришли под город Дубницу и стали в верховьях реки Супой, Юрий (княжил в Киеве в 1149–1150 гг. и в 1155–1157 гг.) вышел к Каневу вместе с Ростиславом, смоленским князем, Владимиром и Ярославом Мстиславичами, да еще из Галиции подошла помощь. Половцы шли с воинственными намерениями, но увидев русское войско, не решились вступить в открытое сражение и повернули коней в степь. Вот как сообщает об этом Лаврентьевская летопись: «Того же лета… придоша изнова половьци на миръ, и сташа по Дубньцю оли и до верхъ [реки] Супоя. Гюрги же поима Ростислава и Володимера, и Ярослава, и гальчьскую помощь, и иде на снемъ [встречу] к Каневу. И посла къ половцемъ, река: “Поидете ко мне на миръ”. Онехъ же приеха мало, акы на розгляду, и рекоша: “Приедемъ къ тобе заутра вси”; и на ту ночь бежаша вси»[99]. Скорее всего, половцы приезжали узнать, какова сила русских и стоит ли на них нападать.

Об этом же событии повествует и Ипатьевская летопись: «Томъ же лете придоша изнова половци на миръ, и сташа по Дубинцю оли до верхъ Сипоя. Дюргий же скупяся [собравшись вместе] съ сыновцемъ своимъ съ Ростиславомъ, и съ Володимиромъ, и съ Ярославомъ Изяславичемъ, и Галичьскую помочь поима пойде на снемъ къ Каневу; и посла къ половцемъ река: “пойдете ко мне на миръ”. Половецъ же приехаша къ нему мало, яко на розглядание, и рекоша: “Придемъ къ тобе завтра вси” — и на ту ночь бежаша вси»[100]. Мир «со степью» т. е с половцами, которого добивался Юрий Владимирович, был заключен только в конце следующего года.

Слово росъсочьство (рассочство) в значении ‘деятельность лазутчика, соглядатая’[101] появляется в переводе с древнегреческого труда Иосифа Флавия, в котором он упоминает о лицах, направляемых в разведку прокуратором (правителем) Иудеи Антипатром: «И мнози же прихождаху остряще я на гнѣвъ, мнози же на росъсочьства от Антипатра»[102].

В памятниках письменности Древней Руси XII–XV вв., чаще всего в летописях, из разведывательной лексики встречается древнерусское слово сторόжа[103]. Сторόжа — действие по глаголу стеречи ‘стоять на страже, нести караульную службу; охранять; следить, наблюдать; подстерегать, подкарауливать’[104].

В «Повести временных лет» находим не только сообщения о боевых событиях, но и о попытках раскрыть причины успеха или неуспеха военных действий. Здесь можно видеть описание состава рати, почерпнуть сведения о вооружении древнерусских воинов, о способах ведения боя. Летописец часто пытается анализировать причины успехов и неудач тех или иных походов. Описывая походы Святослава и Владимира Мономаха, он указывает на некоторые особенности военного искусства. Так, «Поучение» Владимира Мономаха[105], имеющееся в Лаврентьевской летописи, было создано как своего рода завещание, в котором князь хотел передать наследникам накопленный им опыт государственного и военного деятеля. Так, говоря о своих походах, Владимир Мономах настоятельно рекомендует в походе соблюдать бдительность и обращать особое внимание на организацию охранения войска. Он обращается к сыновьям со словами: «На войну вышедъ, не лѣнитеся, не зрите на воеводы; ни питью, ни ѣденью не лагодите, ни спанью; и сторόжѣ сами наряживайте, и ночь, отвсюду нарядивше около вои, тоже лязите, а рано встанѣте; а оружья не снимайте с себе вборзѣ, не разглядавше лѣнощами, внезапу бо человѣкъ погыбаеть»[106].

[На войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод; ни питью, ни еде не предавайтесь, ни спанью; сторόжей сами расставляйте, и ночью, поставив их со всех сторон, около воинов ложитесь, а вставайте рано; а оружия не снимайте с себя второпях, не оглядевшись по лености, внезапно ведь человек погибает]. Понятие сторόжа было многозначным и включало не только походное охранение войска и охрану его на стоянках с целью предупреждения внезапного нападения, но и организацию разведки — сбор сведений о противнике и о местности, наблюдение за неприятелем для выявления его намерений, воспрепятствование противнику в сборе сведений о своем войске и его расположении, а также захват неприятельских разведчиков.

В 968 г. впервые пришли печенеги на Русскую землю, по свидетельству Ипатьевской летописи, а великий князь киевский Святослав Игоревич был тогда в устье Дуная в Переяславце, где оставался после войны с болгарами. Мать Святослава, княгиня Ольга, со своими внуками заперлась в Киеве. И осадили печенеги город силой великой, было их бесчисленное множество. Древнерусский воевода, по имени Претич, находившийся со своей дружиной на противоположной стороне Днепра, сказал: «Пойдем завтра в ладьях и, захватив с собой княгиню и княжичей, умчим [увезём] на этот берег». И на следующее утро, близко к рассвету, они сели в ладьи и громко затрубили, а люди в городе закричали. Печенеги же решили, что пришел князь с войском, и разбежались от города врассыпную. А Ольга с внуками и людьми вышла к ладьям.

«И видѣвъ же князъ печенѣжьскыи възвратис<я> единъ къ воевод<е> Притичю и реч<е>: “Кто се приде?” И реч<е> ему: “Лю<ди>е оноя страны”. И ре<че> князь печенѣжьскыи: “А ты князь ли еси?” Он же реч<е>: “Азъ есмь мужъ ег<о>, и пришелъ есмь въ сторόжехъ, а по мнѣ идеть вои бещисленое множьство”»[107].

[Печенежский же князь, увидев это, возвратился один к воеводе Претичу и спросил: «Кто это пришел?» А тот ответил ему: «Люди с той стороны». Печенежский князь спросил: «А ты не князь ли?». Претич же ответил: «Я муж его, пришел в разведку, а за мною идет воинов бесчисленное множество»]. Так сказал он, чтобы припугнуть неприятеля. И печенеги отступили от города, как сообщается в летописи. На самом же деле печенежское нашествие на Киев было отбито не столько хитростью воеводы Претича, сколько с помощью войска, которое он привел с собой на помощь осажденным в городе княгине Ольге и киевлянам с Днепровского левобережья. Множественное число слова въ сторόжехъ употреблялось для обозначения группы вооруженных всадников, выполнявших вышеупомянутые функции. Состав конной группы, направляемой в разведку, мог быть различен: от нескольких человек до нескольких сотен. В последнем случае разведка непременно сопровождалась боевыми действиями, в ходе которых вскрывались намерения противника, выявлялся его боевой состав, расположение войск.

Наиболее подробное описание организации разведки находим в Никоновском летописном своде, когда речь заходит о событиях, предшествовавших Куликовскому сражению. Здесь первоочередное место занимает задача получения информации от направляемых в разведку сторόжей. Вместе с тем говорится и об удавшейся попытке организовать разведку на государственном (великокняжеском) уровне.

По Никоновской летописи, летом 1380 года Мамай переправился «со всеми силами» через Волгу, подошел к устью реки Воронеж и расположил свои кочевья в рязанских «пределах»: «Тогда прииде вѣсть на Москву къ великому князю Дмитрею Ивановичю, яко князь Мамай Воложьскыа орды не у къ тому князь зовется, но великий сил<ь>ный царь, и стоить на Вороножѣ, кочюя во мнозѣ силѣ, и хощетъ на тебе ити ратью»[108]. «И се пакы приидоша иныа вѣсти глаголюще, яко Мамай неложно грядетъ с великою яростiю во мнозѣ силѣ»[109]. О реальности предстоящего нашествия в этом сообщении говорит слово неложно (нелъжьно) — ‘истинно, правдиво, без обмана; действительно, на самом деле’[110].

Вскоре в Москве появляются послы Мамая с требованием уплаты «выхода» (поземельного разового сбора) в том же размере, в каком его собирали при хане Джанибеке: «И абие внезаапу приидоша татарове, послы отъ Мамаа, къ великому князю Дмитрею Ивановичю на Москву просяще выхода, какъ было при царе Азбяке[111] и при сыне Азбякове Чянибеке[112], а не по своему докончанию, какъ рядъ былъ съ нимъ… Онъ же [Мамай] просяще, какъ было при древнихъ царехъ; князь великы же такъ не дааше. Послы же Мамаевы гордо глаголаху, и Мамаа поведающа близъ стояща въ поле за Дономъ со многою силою. Князь велики же вся сиа поведа отцу своему [духовному] Киприану, митрополиту всея Русии»[113].

Следуя рекомендациям митрополита Киприана, Дмитрий отправляет к ордынскому правителю для передачи ему «злата и сребра много» своего посла Захария Тютчева в сопровождении двух толмачей: «Князь великий же Дмитрей Ивановичь послушавъ отца своего Киприана, митрополита всея Руси, и по совету его посла избраннаго на сицеваа дела, именемъ Захарию Тутчева[114], давъ ему два толмачя, умеющихъ татарьский языкъ, и злата и среба много, и отпусти съ нимъ ко царю Мамаю»[115]. Следовательно, претензия Мамая на «выход» в какой-то мере должна была получить удовлетворение. По-видимому, Дмитрий, князь Московский и великий князь Владимирский, пытался закончить дело мирным путем. Вместе с тем, готовясь к войне, князь старался посредством хорошо организованной разведки все время быть осведомленным о действиях и планах неприятеля, иметь достоверные сведения о передвижении его войск.

Дойдя до Рязанской земли, Захарий Тютчев узнал о сговоре Мамая с рязанским князем Олегом и с Ягайлом, великим князем литовским, и направил «тайно» сообщение об этом в Москву: «Доиде же посолъ до земли Рязаньскиа и слышевъ, яко Олегъ князь Рязаньский и Ягайло князь Литовьский приложишася ко царю Мамаю, и посла тайно скоровестника къ великому князю на Москву»[116].

Князь Дмитрий, готовясь к решительной борьбе, сообщил всем русским князьям о нависшей опасности, призывая их соединить свои полки с московской ратью: «Князь великий же по всемъ землямъ посла со смирениемъ и умилениемъ, собираа всякиа человеки въ воинство»[117]. Донесение скоровестника Захария Тютчева имело важное значение, так как вносило ясность в обстановку, обнаруживало планы рязанского князя, литовского короля и замыслы противника. Здесь в слове скоровестник раскрывается мысль о том, что первейшее значение имела скорость и своевременность доставления важных вестей от разведчика к князю.

Решено было убедиться в достоверности сведений, полученных от Тютчева. С этой целью лучшие и опытные воины были посланы в сторόжу с задачей на реке Быстрой (или Тихой) Сосне[118] сторожевую службу нести со всяким усердием, ехать к Орде и языка добыть, чтобы узнать истинные намерения Мамая: «И се паки начаша поновлятися вести, яко Мамай неотложно хощетъ ити на великаго князя Дмитриа Ивановичя… И посла на сторόжу крепкихъ оружниковъ: Родиона Ржевьскаго, Андреа Волосатаго, Василиа Тупика и иныхъ крепкихъ и мужественныхъ на сие, и повеле имъ на Быстрой или на Тихой Сосне стречи со всякымъ опасениемъ, и подъ Орду ехати языка добывати, и истину уведети Мамаева хотениа»[119]. Это была настоящая войсковая разведка, получившая задачу, действуя скрытно, добыть пленного и выяснить действительные замыслы противника.

Так как от высланной сторόжи долгое время не было никаких вестей, выслали вторую сторόжу, наказав скорее вернуться. Вторая сторόжа встретила Василия Тупика из первой сторόжи, который вел пленного к великому князю. Сведения Тютчева полностью подтверждались и дополнялись новыми данными войсковой разведки: «Вести же не бе ни откуду, посланные же въ поле сторожи закоснеша, и не бе отъ нихъ вести ничтоже. Князь велики же посла в поле вторую сторожу: Климента Поленина, Ивана Святослава, Григориа Судока и иныхъ съ ними, заповеда имъ вскоре возвращатися. Они же сретоша Василиа Тупика, ведуща языкъ къ великому князю, яко неложно идетъ царь на Русь, совокупяся со Ол<е>гомъ княземъ Рязанскымъ и съ Ягайломъ княземъ Литовскымъ, и еще не спешитъ царь, но ждетъ осени, да совокупится съ Литвою. Князь велики же Дмитрей Ивановичь уведе истинно, яко неложно грядеть [к] намъ князь Мамай съ многою силою»[120]. Убедившись в том, что золотоордынское войско готовится к большому походу на Москву, Дмитрий назначил сборный пункт русской рати в Коломне.

30 августа 1380 г. русские полки переправились через Оку. Вскоре была выслана третья сторόжа — конная разведка под командованием Семена Мелика. В Березуй (теперь деревня Березово на большой Епифанской дороге) прискакали два «стража» Петр Горский и Карп Олексин, которые привезли пленного из свиты самого Мамая. Пленный дал показания о том, что татарское войско находилось уже на Кузьминой гати, что в трех переходах от верховья Дона. Мамай не торопился, так как ждал подхода к нему на соединение литовского войска и рязанской рати, но через три дня войско татар должно быть уже в верховье Дона. По словам пленного, Мамай не знал о движении навстречу ему русской рати:

«И въ лето 6889 (1380), месяца сентября, пришедшу великому князю Дмитрею Ивановичю на место, нарицаемое Березуй, за двадесятъ и три поприща до Дону… Тогда же князь велики отпусти въ поле подъ Орду Мамаеву избраннаго своего боярина и крепкаго воеводу Семена Мелика и съ нимъ избранныхъ своих: Игната Креня, Фому Тынину, Петра Горскаго, Карпа Александрова, Петра Чирикова, и иныхъ многихъ нарочитыхъ и мужественыхъ и на то устроеныхъ тамо ведомцевъ [‘знающих людей; тех, кто сведущ в чем-либо[121]], да видятся съ стражи татарьскими и подадять скоро весть. И подвигшуся съ того места великому князю къ Дону тихо идущу, вестей переимаа, и се внезаапу приидоша къ нему два отъ стражей его, Петръ Горский и Карпъ Александровичь, и приведоша языкъ нарочитъ отъ двора царева, отъ сановитыхъ царевыхъ. Той убо языкъ поведа, глаголя: “Ныне убо царь есть на Кузмине гати, не спешитъ же убо, но ожидаетъ Олга князя Рязаньскаго и Ягайла князя Олгердовичя Литовьскаго; а Московьскаго князя Дмитреа собраниа не весть, не сретениа его не чаетъ, по прединаписаннымъ къ нему Олговымъ книгамъ Рязаньскаго; по триехъ же днехъ имать быти на Дону”. И вопросиша его о силе Мамаеве, колика есть; он же рече: “Многое множество есть безчислено”»[122].

Приведенная в Никоновской летописи версия о беспечности Мамая не внушает доверия. Но, несомненно, русские воины неплохо организовали скрытное наблюдение за противником. Инициатива была в их руках, и они стремились не допустить соединения ордынцев с войсками рязанцев и литовцев.

В «Сказании о Мамаевом побоище»[123] находим подтверждение сделанному выводу. По версии этого письменного памятника, уже на левой стороне Дона в то время действовала русская сторόжа — конный отряд под командованием Семена Мелика. 7 сентября он прискакал к князю со своей сторожей и сообщил, что основные силы Мамая находятся на Гусином броде — на расстоянии одного перехода и что к утру следующего дня он дойдет до Непрядвы, то есть до того места, где располагались войска Дмитрия Ивановича. Государю же, великому князю, следует сейчас «изготовиться», чтоб не застали врасплох: «В шестый же час дни прибеже Семен Мелик з дружыною своею, а по них гонишяся мнози от татар… Семен же Мелик поведаа великому князю, яко: “Уже Мамай-царь на Гусин брод прииде, и едину нощ имеем межу собою, на утрие бо имать приити на Непрядву. Тебе же, государю великому князю, подобает днесь исплъчитися, да не предварять погании”»[124].

Мамай спешил к Дону, чтобы загородить русским переправу до прибытия Ягайла, который уже двинулся от Одоева к нему навстречу. Нельзя было терять ни одной минуты. К ночи русская рать успела переправиться за Дон и расположилась на лесистых холмах при впадении в него реки Непрядвы. За холмами лежало широкое десятиверстное поле, называвшееся Куликовым; посреди его протекала речка Смолка. За ней разбила свой стан орда Мамая, который пришел сюда уже к ночи, но не успел помешать русской переправе. 8 сентября 1380 г. на Куликовом поле состоялось сражение, завершившееся победой войск под предводительством великого князя владимирского и московского Дмитрия Ивановича над войсками Золотой Орды. Как видим, разведка оказала немаловажное влияние на исход сражения.

В слова разведка, разведать корень вед- «пришел» из глагола ведать, что означало ‘знать’, ‘узнавать и доносить добываемые сведения’. В русских летописях с этим корнем встречается существительное весть, имевшее значение ‘данные разведки’, ‘известия о противнике’, когда дело касалось вооруженного противостояния.

Но в русских источниках нашли отражение и такие случаи, когда невнимание к делу разведки, пренебрежение к ее роли во взаимодействии противостоящих воинских сил приводили к печальным последствиям.

В 1096 году новгородский князь Мстислав Владимирович (старший сын Владимира Мономаха) вступил в борьбу за Муром, Суздаль и Ростов против Олега Святославича, князя черниговского. Лаврентьевская летопись так описывает эту княжескую междоусобицу: «Олег же приде к Суждалю, и слышавъ, яко идет по нем Мстиславъ, Олег же повелѣ зажещи Суждаль городъ… Олегъ же побѣже к Мурому, а Мстиславъ приде [к] Суждалю и, сѣдя ту, посылаше к Ол<ь>гови, мира прося… Олег же посла к нему с лестью хотя мира. Мстислав же, имы л<ь>сти вѣры и распусти дружину по селом. И наста Федор<ов>а нед<е>ля поста, и приспѣ Федорова суб<бо>та, а Мстиславу сѣдящю на обѣдѣ, [и] прииде ему вѣсть, яко Олегъ на Кляз<ь>мѣ, близь бо бѣ пришелъ без вѣсти. Мстислав же ему имъ вѣру, не постави сторожовъ»[125].

[Олег пришел к Суздалю и, услышав, что идет за ним Мстислав, повелел зажечь город Суздаль, только остался двор монастырский Печерского монастыря и церковь святого Дмитрия, которую дал монастырю Ефрем вместе с селами. Олег же побежал к Мурому, а Мстислав пришел в Суздаль и стал посылать к Олегу, предлагая помириться. Олег согласился, притворно прося мира; Мстислав поверил обману и распустил дружину по селам. И настала Федорова неделя поста, пришла Федорова суббота, и когда Мстислав сидел за обедом, то узнал, что Олег на Клязьме, подошел, не сказавшись, близко. Мстислав, доверившись ему, не расставил сторожей].

Пришел без вести, принести весть, прииде ему вѣсть — эти выражения, содержащие слово весть, говорят о важности в военном деле точных сведений («вестей») о противнике. Олег же с войском пришел без вести, которую должны были бы принести князю Мстиславу разведчики, предупредив его о вероломстве Олега. Мстислав виноват в том, что не организовал разведку, а именно от этого зависела жизнь людей, судьба князя, его войска и дружины, в конечном счете — судьба княжества и его населения. Вышесказанное свидетельствует о важности своевременной организации разведки, а также о значимости действий тех, кто должен был принести весть, не оставлять князя без стратегических разведывательных данных.

Наряду со словом сторожа в первой половине XVI в. появляется новое слово станица в значении ‘конный разведывательный отряд, несущий дозорно-вестовую службу на степных границах Русского государства в XVI–XVII вв.[126]’.

В конце июля — начале августа 1541 г. состоялось крупное нашествие на Москву войск крымского хана «Саипъ-Кирея» (Саип-Гирея, Сахиб Герая). В походе участвовали и военные силы Османской империи — отряды янычар и турецкая артиллерия. Однако этот поход не явился неожиданностью для московских властей: «В лето 7049 [1541]… прибежали къ великому князю ис Крыма два полоняника, Якимко Ивановъ… с товарыщомъ, а сказали великому князю… царь [крымский хан]… забылъ своей правды и дружбы, нача наряжатися на Русь и съ своимъ сыномъ царевичемъ съ Мен-Гиреемъ, и всю Орду [с] собою поведе, а остави въ Орде стара да мала»[127].

Полоняник — ‘пленник[128]’, человек, находившийся в плену у противника.

«Князь велики по темъ вестемъ послалъ в Путимль къ наместнику своему къ Федору Плещееву къ Очину[129], а велелъ ему послати станицу на Поле поперегъ дороге. И Федоръ послал Гаврила Толмача, и Гаврило приехалъ съ Поля, саказалъ великому князю, что наехалъ на Поле сакмы великие: шли многие люди къ Руси. Тысячъ со сто и боле. И князь велики по темъ вестемъ… велелъ князю Дмитрию и всемъ воеводамъ своимъ с Коломны выйти, а стати со всеми людми у Оки-реки по берегу [Ока служила в те годы основным рубежом на пути к Москве с юга]», — дается под 1541 годом в летописном сборнике, именуемом Патриаршею или Никоновскою летописью[130].

«Поле» («Дикое поле»)[131] — название степной территории к югу и юго-востоку от Московского государства, отделяющей его от Крымского ханства. Сакмá (вероятно, от тюрк. sok ‘бить’) — изначально это след на земле, оставленный зверем или конницей. Позднее сакма означала всякую проторенную, проверенную дорогу. В русской летописной терминологии сакмы — пути (маршруты) передвижения татарских войск, а также главные дороги из Орды и из степей на Русь. На этот раз поход крымского хана на Москву завершился неудачей, чему не в последнюю очередь способствовали своевременно полученные и подтвержденные разведкой сведения.

Словосочетание весть взимати (възяти) используется в русских летописях в значении ‘получать, добывать сведения’. Зимой 1193 года «черные клобуки» обратились к Ростиславу Рюриковичу, как владетелю города Торческа, с просьбой предпринять поход на половцев. Ростислав, находившийся в это время в Чернобыле, тайно от отца отправился к дружине в Торческ, и, пригласив на помощь двоюродного брата Мстислава Мстиславича, княжившего в Триполье, выступил против половцев. Перейдя речку Ингулу, он захватил половецкие сторожевые дозоры и, узнав, что половцы находятся на Русской стороне Днепра, на расстоянии дня пути, напал на них на рассвете, взяв огромную добычу.

Ипатьевская летопись так сообщает об этих событиях: «Тоие же зимы сдумавше лѣпьшии мужи в Черныхъ Клобуцехъ, и приѣхаша к Ростиславу к Рюриковичю, и почаша ему молвити: “Поеди, княже, с нами на вежи половѣцкыя, веремя ти есть”… Ростиславъ Рюриковичь, улюбивъ рѣчъ ихъ, сдумавъ с ними, ѣха с лововъ от Чернобыля… вборзѣ не повѣдася отцю… Посла же въ Треполь по… строичича своего [дядю по отцу] по Мьстиславича, зова и со собою… И тако совокупившеся с Чернымъ Клобукомъ, и ѣхаша изъездомъ, и быша на Ивлѣ на рѣцѣ на половѣцкои. И ту изьимаша сторожа половѣцкыя, и вземше у нихъ вѣсть, аже [что] половци днища [расстояние, равное дневному переходу] вдалѣе лежать и стада по сеи сторонѣ Днѣпра по рускои. И ѣхаша чересъ нощь, и оудариша на росвѣтѣ на нихъ, и ополонишася Ростиславъ и Чернии Клобуцѣ скотомъ, и коньми, и челядью, и колодникъ много изъимаша»[132].

Выражение вземше у нихъ вѣсть указывает на источник получения разведывательных данных. В войске Рюрика и Мстислава, соединившегося с черными клобуками против половцев, видимо, правильно была поставлена разведка. Передовой отряд захватил сторожу, т. е. тех, кто охранял половецкое войско. От них-то и стало известно, на каком расстоянии находятся основные силы противника. Именно это обусловило верный расчет в ночном передвижении объединенных войск, что позволило разгромить противника и захватить добычу.

Источниками разведывательных сведений во время военных действий являлись пленные, которых можно разделить на три категории: 1) тали — нейтральные люди, жители осаждаемых городов или проживавшие на захваченных неприятелем территориях, 2) языки — захваченные воины противника и, наконец, 3) колодники, кощеи, — лица, освобожденные из неприятельского плена (другое значение этих слов — ‘рабы; узники’)[133].

Существительное таль уже встречалось в цитированном эпизоде Лаврентьевской летописи под 997 годом, когда князь Владимир собирал войско против печенегов. В Ипатьевской летописи под 1170 годом повествуется об одном из эпизодов русско-половецкой войны, когда половцы получили разведывательные сведения от кощея[134].

В эпизодах, рассказывавших о русско-половецкой войне второй половины XII в., в Ипатьевской летописи помимо слова кощей ‘пленник’, как источник разведывательной информации, встречаем существительные язык и колодник, применительно к одному и тому же человеку. В 1174 г. впервые отличился молодой новгород-северский князь Игорь Святославич: «Того же лет<а>, на Петровъ д<е>нь, Игорь С<вя>тославичь совокупивъ полкы свои, и ѣха в поле за Воръсколъ, и стрѣте половьцѣ, иже ту ловять языка; изьима ѣ. И повѣда ему колодникъ, оже Кобякъ и Кончакъ шлѣ къ Переяславлю. Игорь же слышавъ то, поѣха противу половцемь»[135]. Используя полученные сведения от языка-колодника, князю удалось перехватить у переправы через Ворсклу возвращавшихся из набега ханов Кончака и Кобяка. Напав из засады, он разгромил их войско, отбив пленников.

В 1185 г. тот же Игорь Святославич, внук Олега, выступил против половцев из Новгорода-Северского 23-го апреля, позвав с собой брата Всеволода из Трубческа, Святослава Ольговича (своего племянника из Рыльска) и своего сына Владимира из Путивля. И у Ярослава попросил в помощь Ольстина Олексича, Прохорова внука. Шли они медленно, на кормленных конях, собираясь с силами: «Перебреде Донѣць, и тако приида ко Осколоу, и жда два дни брата своего Всеволода, тот… шелъ инемь поутем ис Коурьска; и отоуда поидоша к Салнице, тоу же къ нимь и сторожеви приѣхаша, ихже бяхоуть послалѣ языка ловить, и рекоша приѣхавше: видихомся с ратнымы, ратници ваши со з доспѣхомъ ѣздять; да или поѣдете борзо, или возворотися домовь, яко не наше есть веремя»[136]. [Переправился Игорь через Донец, пришел к Осколу и ждал там два дня брата своего Всеволода, ибо тот шел иным путем из Курска. И оттуда пошли к Сальнице. Здесь приехали к ним их разведчики, которых посылали ловить языка, и сказали: «Встретились с ратными, ратники их во всем вооружении ездят, так что либо поезжайте без промедления, либо возвращайтесь домой: не наше сейчас время»]. Однако данные разведки не были приняты во внимание. Игорь сказал: «Если мы без битвы возвратимся, то срам хуже смерти; но пусть будет, как Бог даст». И в сражении с половцами они были разбиты. Сам Игорь, его брат Всеволод, сын Владимир и племянник Святослав попали в плен. Этот сюжет нашел отражение в «Слове о полку Игореве».

Разведывательные сведения поступали не только от пленных, захваченных посылаемыми вперед отрядами — сторожами. Источниками являлись и гости — свои купцы, торговавшие в разных городах и в чужих странах[137], а также иноземные купцы, хотя не всегда их сведения оказывались достоверными. Подобный эпизод отражен в Ипатьевской летописи под 1184 годом.

Пошел безбожный Кончак с множеством половцев на Русь, желая захватить и пожечь огнем города русские, ибо был у него некий басурманин, стрелявший живым огнем, как повествует Ипатьевская летопись о русско-половецкой войне 1183–1184 гг. «Пришедъ [Кончак] бо ста на Хоролѣ. Послалъ же бяшеть с лестью ко Ярославоу Всеволодичю, мира прося. Ярославъ же не вѣды лести ихъ, посла к нимъ моужъ свои Ольстина Олексича. Святославъ же Всеволодичь слашеть къ Ярославу, река: “Брате! не ими имъ веры, ни своего моужа шли. Я на ны поидоу”. Святославъ же Всеволодичь и Рюрикъ Ростиславичь со всими своими полкы не стряпя поиде противоу имъ; Рюрикъ же и Святославъ отрядиста Володимѣра Глѣбовича върядиша в наворопъ и Мьстислава Романовича. А самъ Рюрикъ и Святославъ поидоста задѣ ихъ; ѣдоущим же имъ и оустрѣтоста гости идоущь противоу себе ис Половецъ, и повѣдаша имъ, яко половци стоять на Хоролѣ. Святослав же и Рюрикъ то слышавша и рада быста, и поидоста к нимъ. Володимѣръ же и Мьстиславъ слышавше придоша к мѣстоу томоу, идеже оуказаша гостье. Пришедши же на мѣсто то, идѣже сто[я]ли, и не видиша никого же. Шли бо бяхоуть на ино мѣсто взълѣ Хоролъ. Наворопници же перешедше Хоролъ взиидоша на шоломя, глядающе, кдѣ оузрять ѣ. Коньчакъ же стоялъ оу лоузѣ. Его же ѣдоуще по шоломени оминоуша. Иныѣ же вагаты оузрѣвше оудариша на нихъ. Кончакъ же то видивъ занѣ оутече чересъ дорогу»[138].

[Кончак, придя, стал на Хороле и послал к Ярославу Всеволодовичу, коварно предлагая ему замириться. Ярослав, не подозревая обмана, направил к половцам мужа своего Ольстина Олексича. А Святослав Всеволодович послал к Ярославу, говоря: «Брат, не верь им и своего мужа не посылай, а я пойду против них». Святослав же Всеволодович и Рюрик Ростиславич со всеми своими полками без промедления выступили на половцев. Рюрик и Святослав отрядили Владимира Глебовича в передовой отряд и Мстислава Романовича с ним, а сами Рюрик и Святослав двинулись следом за ними. По пути встретились им купцы, шедшие из Половецкой земли, и сказали, что половцы стоят на Хороле. Святослав и Рюрик, услышав об этом, обрадовались и пошли туда. А Владимир и Мстислав, узнав о том, пришли на указанное купцами место. Но когда пришли туда, где прежде стояли половцы, то не увидели никого, ибо половцы перешли на другое место возле Хорола. Воины же передового отряда, переправившись через Хорол, поднялись на холм, чтобы обнаружить врага. Кончак же стоял в долине. И ехавшие по холмам разминулись с ним, а другие половецкие воины увидели и напали на них. Кончак же за их спиной бежал на ту сторону дороги].

Как видим, сведения, полученные от встречного гостя, идущего со стороны половцев, оказались не совсем верными, и князьям пришлось изменить первоначальное направление своего войска, поэтому и победа оказалась за ними. Наложницу Кончака взяли, захватили басурманина, у которого был живой огонь, и доставили его с его машиной к Святославу, прочих же воинов кого перебили, а кого полонили, захватив множество коней и оружия. Скорее всего, информация, полученная от гостей (купцов), к тому моменту, когда ее использовали, уже устарела — конные половецкие воины переместились на другое место. И это необходимо было учитывать, опираясь на полученные разведывательные данные.

Наворопъ, о котором упоминает Ипатьевская летопись, повествуя о событиях русско-половецкой войны 1183–1184 гг., — это ‘набег, нападение’ и в то же время ‘отряд, совершающий стремительный, внезапный набег, передовой отряд войска’[139]. В ходе наворопа могли выполняться различные задачи: проведение разведки, обнаружение расположения противника, поимка языка, вступление в предварительное сражение с целью выявить численность противостоящих сил, а также начало боевых действий всего войска. В задачу наворопников, воинов передового отряда, в вышеописанном эпизоде входила разведка места нахождения половцев — «взиидоша на шоломя глядающе кдѣ оузрять ѣ»[140]. В ходе наворопа брались пленные и добывались разведывательные сведения. Иногда отказывались пустить воинов в навороп, исходя из полученных от языка сведений. Под 1191 годом в Ипатьевской летописи упоминается, что половецкие ханы Итогды и Акуш «хотеша поустити наворопъ по земле», но, взяв языка, узнали о сосредоточении многочисленного русского войска и обратились в бегство: «Тое же зимы Половци въехаша Ростиславлею дорогою, Итогды съ Акоушемь, и хотѣша поустити наворопъ по земли, и яша языкъ во Воротцехъ. А и слышаша, ожь Святославъ стоить совокупився оу Коульдерева; и тако оуверноувшася побѣгоша, пометавше стяги и копья»[141].

Известен случай, когда гость добыл ценную разведывательную информацию о дальних странах, которая, тем не менее, не имела практического значения. В Львовской летописи[142] под 1475 годом читаем: «Того же году обретохъ написание Офонаса Тверитина купца, что былъ в Ындее 4 годы, а ходилъ, сказываетъ, с Васильемъ Папинымъ. Азъ же опытахъ, коли Василей ходилъ съ кречаты посломъ отъ великого князя [Я же расспрашивал, когда Василий Папин был с кречетами послан послом от великого князя], и сказаша ми: за годъ до казанского похода пришолъ из Орды, коли князь Юрьи подъ Казанью былъ, тогда его подъ Казанью застрелили. Се же написано не обретох, въ кое лето пошелъ или въ кое лето пришелъ изъ Ындея, а сказываютъ, что деи Смоленьска не дошедъ, умеръ. А писание то своею рукою написалъ, иже его рукы те тетради привезли гости къ Мамыреву Василью, къ диаку къ великого князя, на Москву»[143].

[В том же году получил[144] записи Афанасия, купца тверского, был он в Индии четыре года, а пишет, что отправился в путь с Василием Папиным. Я же расспрашивал, когда Василий Папин послан был с кречетами послом от великого князя, и сказали мне — за год до казанского похода вернулся он из Орды, а погиб под Казанью, стрелой простреленный, когда князь Юрий на Казань ходил. В записях же не нашел, в каком году Афанасий пошел или в каком году вернулся из Индии. Говорят, что умер, не дойдя до Смоленска. А записи он своей рукой писал, и те тетради с его записями привезли купцы в Москву Василию Мамыреву[145], дьяку великого князя]. Уже такое предисловие говорит о пристальном интересе государственного чиновника к этому документу. Речь идет о путевых записках Афанасия Никитина[146], которые были, в сущности, дневником, только без разбивки на даты. Никитин назвал свое произведение «Хожением за три моря»: «Се написах свое грешное хожение за три моря: 1-е море Дербеньское, дориа Хвалитьскаа [Каспийское море; дарья (перс.) — ‘море’]; 2-е море Индейское, дорея Гундустанскаа [Индийский океан]; 3-е море Черное, дориа Стебольская [Стамбульское море]»[147].

Путешествие тверского купца Афанасия Никитина проходило в 1468–1474 гг. (датировка Л. С. Семёнова; ранее И. И. Срезневским оно датировалось 1466–1472 годами), незадолго до присоединения Твери к Московскому государству. Цель путешествия — обычная коммерческая экспедиция по Волге в составе каравана речных судов из Твери до Астрахани для налаживания экономических связей с азиатскими купцами, ведущими торговлю по Великому шелковому пути, проходившему через расположенную на западном побережье Каспийского моря страну Ширван (ныне северо-восток современного Азербайджана; основные города — Шемаха, Баку, Дербент).

Изначально Афанасий Никитин не планировал посещения Персии и Индии. Его «хожение» можно условно разделить на четыре этапа: движение от Нижнего Новгорода до южных берегов Каспийского моря; путешествие по Персии; посещение Индии и возвращение через Персию на родину.

Афанасий Никитин заручился проезжими грамотами от великого князя Михаила Борисовича и великого князя Ивана III для перемещения по территории Тверского и Московского княжеств, «и поидохъ внизъ Волгою»[148]. В Нижнем Новгороде, где Никитин намеревался присоединиться к посольству Василия Папина, следовавшему в Ширван, он узнал, что последний уже проследовал мимо города к низовьям Волги: «А Василей Папинъ проехалъ мимо городъ две недели, и язъ ждалъ въ Новегороде въ Нижнемъ две недели посла татарскаго Ширваншина [ширваншах Фаррух Ясар правил в 1462–1500 гг.] Асанбега, а ехалъ съ кречаты отъ великого князя Ивана, а кречатовъ у него девяносто»[149]. Золотая Орда, контролировавшая Волгу, в 1468 г. была достаточно сильна, русские княжества все еще находились в вассальной зависимости. И если исправно платили дань, то им позволялись некоторые вольности, в их числе — ведение торговли. Считается, что только в 1480 году Русь окончательно сбросила с себя ордынское иго после знаменитого «стояния на Угре». Но опасность разбойного нападения существовала всегда, поэтому купцы собирались в караваны и предпочитали, если существовала такая возможность, присоединяться к официальным посольствам и следовать с ними.

Караван формировался, судя по всему, в Нижнем Новгороде. Товары свои и вещи («рухлядь») Афанасий разместил на малом судне, а сам устроился на большом корабле с ширванским послом. Вместе со свитой Хасан-бека, кречетниками и Афанасием Никитиным в Ширванское государство плыли более 20 русских — москвичей и тверичей. Плавание шло благополучно, вплоть до Астрахани, где на караван ширванского посла напали «лихие люди» астраханского хана Касима. Они ограбили путников, убили одного из русских и отняли у них малый корабль, на котором были все товары и имущество Никитина, включая книги, вероятнее всего, церковные: «а книги есмя взяли с собою с Руси, ино коли мя пограбили, инии ихъ взяли». В устье Волги было захвачено и ограблено ещё одно судно. К пункту назначения прибыл лишь один корабль, на борту которого был ширванский посол со свитой и выжившие после нападений и кораблекрушения в Каспийском море русские люди, в том числе и Афанасий Никитин.

Русские просили шаха Ширвана о том, чтобы он их «пожаловал, чем дойти до Руси». В этой просьбе купцам было отказано. Пришлось участникам торговой экспедиции самим позаботиться о своей судьбе: те, у кого что-то оставалось на родине, отправились домой, должники же (большинство, очевидно, закупили товары в кредит) были вынуждены пойти куда глаза глядят: одни остались в Шемахе, другие направились в Баку. Среди последних был и Афанасий Никитин: «И мы, заплакавъ, да розошлися кои куды: у кого что есть на Руси, и тот пошелъ на Русь; а кой должен, а тот пошел куды его очи понесли. А иные осталися в Шамахее, а иные пошли роботать к Баке»[150].

Афанасий Никитин стал путешественником и разведчиком поневоле. Путь домой заказан. Торговать нечем. Осталось одно — пойти в чужие страны, уповая на судьбу и собственную предприимчивость. Из Баку Никитин пошел в Чапакур — персидский город на южном берегу Каспийского моря. Он попал в земли, населенные мусульманами и индуистами. Для русского путешественника, оказавшегося в одиночестве в иной конфессиональной среде, это обстоятельство стало серьезным испытанием. Ограниченность географических познаний, разнообразие опасностей, подстерегавших в пути, отсутствие развитых путей сообщения, слабая информированность о событиях, происходящих даже в не очень отдаленных землях, превращали средневековые странствия в своего рода подвиг.

Путешествие Афанасия Никитина через персидские земли, от южных берегов Каспийского моря (от Чебукара) до берегов Персидского залива (до Ормуза) продолжалось более года. Впечатлений от Персии у тверского купца совсем немного[151].

Афанасий описывает свой маршрут, перечисляя древние города, в которых он делал остановки, удивляется тому, что домашний скот здесь кормят финиками. Наконец, он достиг города Ормуза, расположенного на выходе из Персидского залива в Индийский океан («второе море»). Наслышанный о сказочных богатствах Индии, он направляется именно туда.

Чем конкретно занимался Афанасий Никитин, чем питался, каким образом добывал средства к существованию — сам автор нигде этого не уточняет. Можно предположить, что коммерческая жилка в нем сказывалась, и он вел какую-то мелкую торговлю, либо нанимался служить к местным купцам. Кто-то сказал Афанасию Никитину, что в Индии в большой цене породистые жеребцы. В Ормузе ограбленный купец оказывается владельцем породистого жеребца, которого надеялся выгодно продать в Индии. А обошелся жеребец ему в сто рублей. Вскоре Никитин вместе со своим конем был уже на парусном корабле без верхней палубы, перевозившем через море живой груз[152]. Через шесть недель судно бросило якорь в гавани Чаул на Малабарском берегу, на западе Индии.

Прикинувшись странствующим дервишем, Никитин подолгу останавливается в каждом городе. Своими впечатлениями и наблюдениями он делится в дневнике, описывая быт и нравы населения и правителей тех мест, в которые заносила его судьба. Индия занимает в дневниках Афанасия значительное место. Обычаи и уклад жизни индусов переданы в «Хожении за три моря» детально, с многочисленными подробностями и нюансами. Многому из увиденного А. Никитин давал свою оценку, достаточно объективную и непредвзятую. Как купец Афанасий Никитин, конечно, интересуется, что продают, что покупают. В Индии он не нашел ничего интересного и выгодного для русского купечества»[153]. Но Никитин не оставляет без внимания политическую ситуацию, описывает укрепления городов, количество войск, их состав, вооружение[154].

В конце 1471 — начале 1472 года Афанасий Никитин принимает решение покинуть Индию и возвратиться домой на Русь. Город Дабул стал последней точкой его индийского путешествия. В январе 1473 года он сел на судно, которое после почти трехмесячного плавания с заходом на Сомалийский и Аравийский полуострова доставило его в Ормуз. Никитин прошел через Иранское нагорье к Тебризу, пересек Армянское нагорье и осенью 1474 года достиг турецкого Трапезунда. Местный паша задержал путешественника, подверг его обыску и дознанию. Афанасий шел со стороны владений Узун Хасан-бека, противника трабзонского паши, и был принят за шпиона[155]. У путешественника отняли все, оставив его ни с чем. Дневника при этом не тронули. Или не нашли.

Далее по Черному морю А. Никитин добирается до Кафы (Феодосии). Потом через Крым и литовские земли — на Русь. В Кафе он, по-видимому, познакомился и близко сошелся с московскими «гостями», к которым и присоединился для возвращения домой (скорее всего, в марте 1475 года). В дороге, простудившись, или по другой причине, Афанасий Никитин скончался в районе Смоленска, который считается местом его последнего упокоения.

Не планировав заранее путешествия за три моря, Афанасий Никитин оказался первым европейцем, который дал описание средневековой Индии, обрисовав ее просто и правдиво. Его записи лишены расового подхода и отличаются редкой для того времени веротерпимостью. Морской путь в Индию был открыт португальцем Васко да Гама в 1498 году, т. е. на два десятилетия позже, чем достиг индийских берегов русский гость.

Конечно, русский купец не выполнял никакой разведывательной миссии в Персии и Индии. В то же время его записи содержат в себе богатый материал военно-статистического характера. Для султанов и ханов Причерноморья, как и для русских князей, подобная информация о численности войск и характере вооружения армий индийских владетелей не имела практического значения. Слишком уж далекими были территории, где сделал свои наблюдения тверской купец. И все же сведения, собранные Афанасием Никитиным, позволяли, да и сейчас позволяют судить о военной мощи отдельных султанатов, геополитических устремлениях индийских князей, об их военных успехах и неудачах в 70-е годы XV века.

Остается только гадать, как удалось купцу собрать столь детальные сведения, пересчитать слонов, лошадей, верблюдов, пеших воинов и музыкантов. Торговое ремесло требовало хороших навыков счета, но житель Твери демонстрировал еще и прекрасную память, а также завидное терпение. Какие-то сведения явно почерпнуты из разговоров: «А у бинедарьскаго князя 300 слонов да сто тысяч рати своей, а коней 50 тысяч у него». Но есть и суждения военного порядка, основанные на личных впечатлениях. Для этого Афанасий использует формулу «а вышло двора». Вот некоторые примеры: «А вышло рати своей 40 тысяч конных людей, а пеших людей 100 тысяч»; «а с султаном вышло возырев [визирей] 26»; «вышло двора его…»; «а с султаном двора его выехало…100 тысяч рати». В отдельных случаях, кажется, что Афанасий дает завышенные цифры. Сегодня уже трудно судить, насколько гиперболизировал военную мощь местных правителей русский купец.

Возможно, что московские власти, давая ему охранную грамоту для проезда по землям своего княжества с посольством, делали это потому, что Афанасий Никитин был небезызвестным для них человеком. Только наличием предварительной договорённости между Афанасием Никитиным и дьяками московского великого князя можно объяснить, на первый взгляд, загадочный факт внесения «Хожения» Афанасия Никитина в русскую летопись, которая с XV века всё более получала значение официального документа в Московском государстве. Показателен тот факт, что записки Никитина, видимо, по его просьбе, были переданы московскому дьяку.

Вероятнее всего, Афанасию Никитину была поставлена московскими дьяками задача сбора разведывательной информации при следовании от Нижнего Новгорода до Ширванского государства. А далее он стал разведчиком поневоле. Выбор пал на Никитина еще и потому, что он владел татарским и персидским языками, а в последующем в Индии овладел некоторыми из местных диалектов.

Эти сведения на момент их получения не могли быть использованы на Руси ни в политических, ни военных целях, хотя и были весьма ценны.

В качестве источников разведывательной информации, в том числе и документальной, выступали перебежчики — ‘те, кто перешел на службу к противнику, сменил подданство, тайно покинул свою страну’[156].

О масштабах привлечения московскими правителями перебежчиков для сбора информации о Литве и других западноевропейских государствах можно судить по некоторым высказываниям современников. В 1550 г. великому князю литовскому и королю польскому Сигизмунду II Августу был подан трактат «О нравах татар, литовцев и москвитян» (лат. «De moribus tartarorum, lituanorum et moscorum»). Автор трактата, скрывшийся под пседонимом Михалон Литвин (Michalon Lituanus), посол Великого княжества Литовского в Крымском ханстве, писал: «Имеется уже великое множество московских (Moscorum) перебежчиков, нередко появляющихся среди нас, которые, разведав дела и разузнав о деньгах, состояниях и обычаях наших, беспрепятственно возвращаются восвояси; пребывая у нас, они тайно передают своим наши планы. А у татар они ходят в невольниках, у ливонцев (Livoniensibus) же таких убивают, хотя москвитяне (Mosci) не занимали никаких их земель, но всегда связаны с ними вечным миром и договором о <добро>соседстве. Более того, убивший получает кроме имущества убитого определенную сумму денег от правительства. Ибо, как открылось молящемуся Иисусу, сыну Сирахову: “Не верь врагу твоему вовек”, “не ставь его подле себя, чтоб он, низринув тебя, не стал на твое место”; если бы и мы руководствовались этими советами, то не потеряли бы ни крепостей, ни земель Северских (provincias Severenses). С ними отпали от нас Можайск (Mozaiski) и Ошомачиц (Ossomacitz). Города эти были бедны, когда перешли к нам, а от нас отошли богатые и усиленные целыми землями, которые были вверены их управлению (administrationi). Ведь это род людей коварных и вероломных, всегда неискренних и ненадежных. Вернувшись на родину и став полководцами (duces), они дерзко опустошали наши земли (regiones). Среди перебежчиков москвитян (Moscos), которые глубокими ночами убивали жителей Вильны и освобождали из тюрьмы пленников своего рода, был один священник (presbyter), который, тайно проникнув в королевскую канцелярию (cancellariae regiae), доставлял своему князю (ducem) копии договоров (foederum), постановлений (decretorum), указов (consiliorum)… Ведь этим хитрым человеком [князем Иваном III] перебежчику, возвратившемуся даже ни с чем, установлено вознаграждение: рабу — свобода, плебею — знатность, должнику, опутанному долгами, — свободу от долгов, преступнику — прощение»[157].

Разведку вели и направляемые за рубеж Московского государства дипломатические представители. По-прежнему, господствовала «оказиональная» дипломатия — посольства отправлялись «по случаю», так английский историк Ч. Картер назвал средневековую дипломатию[158].

Филипп де Коммин, советник Людовика XI (король Франции в 1461–1483 гг.), справедливо считал, что нет лучшего соглядатая и собирателя слухов, нежели посол. В XVI в. гражданин Венецианской республики, осмелившийся говорить с иностранным послом о государственных делах, приговаривался к штрафу в 2000 дукатов или изгнанию, а в Англии и столетием позже даже простой разговор с дипломатом другой страны грозил члену парламента потерей места, хотя в силу ряда причин иностранные послы в Западной Европе пользовались большей свободой, чем в России XVI в.[159] К этому времени существовала их четкая градация, включавшая три основных ранга: послы («великие послы»), посланники («легкие послы») и гонцы. Первые и вторые были полномочными представителями государя. За рубежом они вели переговоры и заключали дипломатические соглашения (в отношениях с Польско-Литовским государством право на заключение договоров имели исключительно послы, посланники такими полномочиями не обладали). Третьи просто перевозили письменные сообщения («посыльные грамоты»), причем часто даже не зная их содержания. Устные поручения с гонцами в большинстве случаев не передавались: дипломатические представители низшего ранга были лишь исполнителями воли государя.

Уже при Иване III утвердился порядок, согласно которому главой посольства назначался обычно князь или боярин, главой посланнической миссии — окольничий или думный дворянин; гонцами в середине XVI в. чаще всего бывали дворяне и дети боярские, позднее посылались подьячие и низшие придворные чины. Дипломатия и разведка обычно шли рука об руку, составляя единое целое. И посол, и посланник, и гонец выступали в качестве главных фигур в сборе разведывательной информации. Привлекались и люди, сопровождавшие дипломатов[160].

Сношениями с иностранными державами заведовали назначаемые для этого ближние бояре и государевы дьяки, они же вели переговоры с прибывающими послами. Дипломатической перепиской ведал печатник — хранитель государственной печати, а техническая сторона дела — устройство аудиенций, отправление русских миссий, прием иностранных послов и снабжение их всем необходимым — возлагалась на отдельных дьяков и подьячих, на доверенных лиц, выполнявших разовые поручения. В связях с Востоком главной фигурой обычно был великокняжеский казначей. Все распоряжения по посольским делам производились «у Государя въ верху», т. е. во Дворце.

Иван IV (род. 25 августа 1530 г. в селе Коломенском под Москвой, — ум. 18 (28) марта 1584 г. в Москве) с 1533 года был государем, великим князем московским и всея Руси, с 1547 года — первым царем всея Руси, кроме 1575–1576 годов, когда «великим князем всея Руси» номинально был Симеон Бекбулатович. Для приема послов Иван IV ввел особую палату, именуемую посольской. В это время идет специализация государственного аппарата. Если раньше дьяки, ведавшие приемом и отправлением посольств, занимались одновременно и другими делами, порой с внешней политикой не связанными, то со второй четверти XVI в. они все чаще сосредоточивались на исполнении дипломатических обязанностей. Им в помощь назначались подьячие, опытные приставы — дворяне, которые сопровождали прибывавшие иностранные миссии, а также толмачи, переводчики, которые умели переводить не только устную речь, но и письменные тексты.

Искусственно оторванное от Европы в годы татаро-монгольского ига Русское государство после освобождения в XV веке должно было взять на себя решение сложных дипломатических задач. Но для их выполнения не было нужных кадров: русские люди того времени не владели западными языками и плохо представляли себе обстановку на Западе. Иноземцы же, жившие при дворе Ивана III Васильевича, правившего в 1462–1505 гг., не всегда заслуживали доверия. Установление отношений с восточными государствами, возникшими на развалинах Золотой Орды, опередило установление дипломатических отношений Москвы с Западом. Найти людей, знающих язык ногаев, турок, крымчаков, персов, черкесов, аварцев и бухарцев, в средневековой Москве оказалось легче, в частности, из числа выкупленных на Востоке русских полоняников, чем обучить кого-либо в царском окружении латинскому, немецкому или итальянскому языкам.

Иван ΙΙΙ, «государь великий царь всеа Русии, Володимерский, и Московский, и Новогородский, и Псковский, и Тферский, Югорский, и Вятский, и Пермский и иных земель»[161], вынужден был прибегать к услугам заезжих греков — слуг своей жены, Софьи Палеолог. Преемники его обычно посылали русских послов с иностранными переводчиками[162]. В любом случае осуществлялся жесткий контроль из Москвы. Отсюда — ряд специфических черт московской дипломатии: точные рамки, ставившиеся перед послом, стремление заранее предусмотреть темы и аспекты всех возможных дипломатических речей и разговоров, которые он будет вести в другом государстве. Руководством для дипломатов во время посольской миссии были наказы («наказные памяти»), в которых подробно перечислялись цели и задачи посольства, возлагаемые на посла поручения, его обязанности и нормы поведения, а также излагались его речи и ответы на возможные вопросы принимающей стороны. Кроме того, в наказы входили предписания о сборе сведений о положении дел в государствах, куда направлялись послы, а также в соседних странах.

В 1515 г. Коробов Василий Андреевич[163], был послан в Константинополь с письмом великого князя, в котором Василий III Иванович просил султана Селима удержать от союза с Литвой, направленного против московского государства, находившегося (с 1478 г.) в вассальной зависимости от Османской империи крымского хана Менгли Гирея (правил с 1445 г. по 17 апреля 1515 г.). Коробову была поставлена задача собирать информацию по всему маршруту движения и направлять ее великому князю. Одним из пунктов была турецкая крепость Азов, занимавшая важное стратегическое положение и являвшаяся форпостом турок в Причерноморье: «А се такова память дана Василью Коробову [в марте 1515 г.]… Какъ онъ, дастъ Богъ, приедетъ въ Азовъ… пытати Василью въ Азове, кого будетъ пригожъ, про турецкого салтана, где ныне, и что его дело съ Кизылбашемъ [кызылбаши, кизильбаши (тюрк. «красноголовые») в 1502 г. кызылбаши возвели на иранский престол своего шейха Исмаила Сефеви; термин употребляется в отношении персов], и досугъ ли ему ныне въ своей земле или недосугъ, и въ которомъ ныне въ своемъ городе. Да и про крымского и про его дети… И про посла великого князя про Михайла, и про литовского — какъ ныне литовской съ Менли-Гиреемъ и какъ Менли-Гирей съ литовскимъ, и где ныне Менли-Гирей и его дети… Да и о Нагаехъ ему пытати, на сей ли стороне Волги; и будутъ на сей стороне, и они въ которомъ месте, и что ихъ ныне дело, и бережетъ ли ся ихъ Менли-Гирей или не бережетъ. Да каковы вести въ Азове будутъ, и Василью о томъ о всемъ написати грамота къ великому князю да съ тою грамотою послати ему изъ Азова казака резанского, кого будетъ пригожъ»[164].

Пригожий — ‘такой, какой следует, подобающий, должный’[165]. Из грамоты следовало, что Василий Коробов (равно как и авторы грамоты, адресованной ему) представлял, какие требования должны быть предъявлены к человеку, который был бы пригож, т. е. обладал интересовавшими Москву сведениями. Это термин применялся также и к тем лицам, которым следовало поручать собирать разведывательную информацию.

«Лета 7023 [1515] г., июня 19, — сообщается в «Памятниках дипломатических сношений Московского государства с Крымом, Ногаями и Турцией», — приехалъ изъ Азова отъ Васильа от Коробова казакъ резанской Назаръ Кривой, а был в Крыму на вестехъ. И отпустилъ его изъ Крыма Михайло Тучковъ[166] въ четвергъ на Страстной неделе. И какъ онъ пошелъ из Кафы, ино его на море ветръ носилъ, да прикинуло его къ Керчи, и въ Керчь пришла весть въ понеделникъ на Святой недели, что Менли-Гиреа царя въ животе не стало [в живых]; а тутъ въ Керчь прибегли многие черкасци изъ Крыма, ино деи къ нимъ прислалъ въ вторникъ на Святой недели болшей сынъ Менли-Гиреевъ, Магмедъ-Гирей съ грамотою, чтобъ они жили по своимъ местомъ по тому же, какъ жили при отце его. Ино деи дополна [подлинно, точно[167]] царя не стало»[168].

Существительное весть употребляется в цитируемом выше тексте в сочетании быти на вестяхъ, т. е. ‘нести службу по сбору сведений’. Совпадение информации, полученной рязанским казаком Назаром Кривым из двух разных источников, позволило Василию Коробову считать ее достоверной и сделать вывод, что крымского хана дополна ‘подлинно’ не стало.

В XV в. появляется термин доброхот в значении ‘доброжелатель, сторонник’, относящийся к человеку, доставлявшему разведывательные сведения о той стране, в которой он долгое время проживал, а потом вернулся к своему государю.

В Псковской второй летописи[169] сообщается о военных действиях на южном побережье Чудского озера в 1458–1463 гг. Вооруженные столкновения начались из-за споров между немецкими подданными дерптского епископа и псковичами за сенокосы и рыболовные места. В 1462 г. псковичи основали на восточном берегу Чудского озера крепость Новый городок, или Кобылье, к югу от устья реки Желча. 21 марта 1463 г. немцы с пушками пересекли Чудское озеро по льду и осадили крепость. Поспешно набранный отряд псковичей, возглавляемый двумя посадниками, двинулся на помощь осажденным. Немцы ушли при его приближении, но 27 марта снова появились на восточном берегу озера, сожгли к северу от Нового городка пристани, места высадки, села Островцы и Подолешье и ушли по льду в свою землю. Псковичи решили идти к Вороньему Камню, расположенному на Чудском озере недалеко от устья Желчи. Когда весь псковский отряд выехал на озеро, ему встретился чудин [чудь — древнерусское название эстов и некоторых других западнофинских племен], пришедший из зарубежья, и сообщил, что немцы хотят напасть на остров Колпино на северо-западе Псковского озера. Псковичи вернулись назад и в ту же ночь двинулись к Колпину. Прибыв на место, они атаковали и обратили в бегство немцев, уже грабивших остров. В летописи сообщается: «И прииде из-за зарубежиа доброхотъ чюдин и поведа псковичамъ, что сила немецкая готова и хотят оударитися на сию нощь на Колпиное. И псковичи в тыя часы поидоша тамо, и приидоша в Калпиное порану, и оузреша, что немецкая сила жгут исады и церковь калпиньскую зажгли. И тако, помолившеся Богу, оударишася на них; а немци оубоявшеся и побегоша, а псковичи биша их в погоню на 15 верстъ до Кохове реке»[170].

Мотив действий чюдина, предупредившего псковичей, был скорее всего материальный. Вместе с тем, не следует исключать, что он хотел отомстить немцам за обиду, нанесенную ему лично или его семье. Однако за переданную информацию он получил вознаграждение, на которое рассчитывал.

Среди тех, кто был пригож для Москвы, как источник разведывательных сведений, оказался и турецкий правитель Азова — диздерь Бурган. Во время пребывания русского посла Василия Коробова в Азове турецкий правитель, судя по всему, сам предложил свои услуги Москве. В 1515 г. он направил великому князю с рязанским казаком Воробьем первую грамоту с вестями. Летом следующего 1516 г. диздерь Бурган писал из Азова о своей готовности преданно служить великому князю: «А се грамота. государю великому князю Василью Ивановичю всеа Русии отъ аздара Бургана челобитье… а радъ есми тебе своему государю служити, а лиха тебе от меня нетъ и твоимъ людемъ. А слово бы отъ насъ чисто, какъ золото, да и правда бъ промежъ насъ была. А язъ тобе, своему государю, низко челомъ бью»[171]. В другом послании он писал: «Дай Боже такъ, кто будетъ отъ насъ къ тебе ездокъ, и мы к тебе съ нимъ грамоту пошлемъ. Убогий холопъ Бурган азовский диздерь»[172]. В Москве к желанию Бургана служить государю отнеслись благосклонно. В ответной грамоте от имени Василия III диздерю Бургану писали в 1516 г.: «Ино то делаешъ гораздо, что намъ служишъ, да и впередъ намъ хочешъ служити, и ты бы намъ ныне да и впередъ служилъ, а мы тебя ныне жалуемъ, да и впередъ къ тебе жалованье свое хотимъ держати»[173]. Таким образом, отношения с турецким правителем Азова были поставлены на твердую материальную основу.

В значении ‘доброжелатель’, ‘тот, кто благосклонен, милосерден к кому-либо в Книгах Ветхого и Нового Завета, собранных в 1499 г. в Новгороде при дворе архиепископа Геннадия, находим слово приятель[174].

«Памяти» из Москвы давались не только послам, но и непосредственным организаторам разведки на местах, в числе которых были как лица, посланные с этой целью и являвшиеся подданными Московского государства, так и иностранцы, привлеченные к сбору разведывательной информации: «Лѣта 7029 (1521) февраля 21 послалъ князь великий въ Азовъ и въ Кафу своихъ казаковъ Ивашка Лазарева съ товарищи, а писалъ с ними въ Азовъ свои грамоты. А се грамоты съ Ивашкомъ и съ его товарищи да и къ Василью къ Наумову съ ними грамота послана… Брата и друга нашего Селимъ-шагъ салтанову слузѣ диздерь-Бургану Азовскому. Послали есмя въ Азовъ своихъ казаковъ Ивашка Лазарева, да Мишу Иванова… да татарина своего Четая, да… инымъ казакомъ велѣли итти въ Кафу… и ты бъ тѣхъ нашихъ казаковъ въ Кафу отпустилъ, не мотчаа, да и поберегъ бы еси ихъ, чтобы имъ какъ поздорову дойти до Кафы. А какъ тѣ казаки придутъ изъ Кафы въ Азовъ, и ты бъ ихъ къ намъ отпустилъ, не мотчая… да и проводити ихъ велѣлъ, чтобъ имъ какъ до насъ здорово доѣхати. А каковы будутъ тамъ у тебя вѣсти, и ты бъ съ ними къ намъ отписалъ, а то бы еси учинилъ насъ дѣля, тѣмъ бы еси намъ послужилъ, а мы тебя впередъ своимъ жалованьемъ свыше хотимъ жаловати»[175].

В данном документе содержится указание азовскому доброхоту «салтанову слузе диздерь Бургану Азовскому» препроводить посланных казаков в Кафу (Феодосию), в резиденцию турецкого наместника — санджака. Эта должность имела одноименное название с административной единицей Османской империи, которая управляла Кафой и всеми генуэзскими владениями, захваченными в 1475 году. Турецкому правителю Азова предписывалось не только отправить казаков в Кафу, но и позаботиться об их безопасности. Собранную же информацию следовало не мотчая [не мешкая, без промедления] отправлять в Москву[176].

Одновременно из Москвы давались указания казаку Ивашке Лазареву ехать тайно, прочитать вести, выучить наизусть, а грамоту уничтожить: «А се такова память дана Ивашку Лазареву… съ товарищи: какъ ожъ дастъ Богъ приедутъ въ Азовъ, и имъ отпустити изъ Азова въ Кафу своихъ четырехъ товарищевъ, которыхъ пригоже, а дати имъ грамота въ Крымъ къ Василью къ Наумову[177], а наказати имъ, будетъ которому пригоже самому идти въ Крымъ къ Василью съ грамотою, ино бы изъ нихъ одинъ ехалъ в Крымъ к Василью къ Наумову [послу в Крыму[178] с 1521 г.] з грамотою тайно, котораго бы не знали въ Крыму; а нелзе будетъ которому самому ехати въ Крымъ, и имъ добыти казака в Кафе, русина же, да послати имъ въ Крымъ къ Василью з грамотою тайно, кто бы ту грамоту до Васильа донесъ, да что къ нимъ Василий накажетъ или грамоту пошлетъ, и имъ дождався от Васильа вести из Крыма, да какъ къ нимъ придет от Васильа весть, а они бъ пошли въ Азов… а учнутъ ждати изъ Кафы казаковъ, и нечто въ те пор<ы> придетъ къ нимъ весть рано до осени, что царь хочетъ идти на великого князя украйну, или людей своихъ хочетъ послати, и имъ тогды, и не дожидаясь техъ казаковъ изъ Кафы, послати весть къ великому князю часа того. А нынеча имъ приехавъ въ Азовъ доведыватися про царя вести, не мотчая часа того, что будетъ тамо про него вести. Да съ темъ бы имъ къ великому князю послати ранее, чтобъ однолично у великого князя отъ нихъ про царя рано весть была, да сю имъ запись чести [читать и запомнить], едучи до украйны [ «вообще у Окраины Московского государства в степи»[179]], а на поле имъ съ собою ее не имати, а ее изодрати [чтобы те, кто их настигнет в степи, не отняли грамоту, ее нужно было уничтожить]»[180].

Как видим, посланнику предписывалось, собрав сведения, то есть доведыватися (доведатися) — ‘разузнать, дознаться’[181], не мотчая [не мешкая] послати вести в Москву. Глаголы с префиксом до- обозначают, с одной стороны, «действие, названное мотивирующим глаголом — довести до какого-нибудь предела в пространстве или во времени», например, довести, досидеть, дочитать и др. С другой стороны, в русском языке с префиксом до- есть глаголы со значением «дополнительно совершить действие, названное мотивирующим глаголом, иногда также довести его до необходимой нормы» (довооружить, доизбрать, докупить, дополучить и др.)[182]. В нашем случае глагол доведыватися (доведаться) обозначает действие, которое необходимо довести до определенного предела, то есть в разведывательном контексте необходимо было собрать и предоставить достоверные сведения.

Уже спустя четыре месяца Ивашка Лазарев «съ товарищи» был в Москве, и как выяснилось, они не только благополучно добрались до Кафы, но и вернулись обратно не с пустыми руками: при них была грамота от турецкого наместника санджака Кафы, в которой содержались вести и недвусмысленно выражалась готовность сотрудничества с Москвой: «Того же лѣта июня 24-го приѣхали изъ Кафы великого князя Ивашко Лазаревъ съ товарищи, а съ ними вмѣстѣ приѣхалъ к великому князю отъ Санчага Кафинского съ грамотою Мануило Гречинъ… А се грамота съ Ивашкомъ отъ Санчага… Санчагъ князь тобѣ о черной лисицѣ грамоту писалъ, и ты бъ пожаловалъ ему послать, намъ бы многъ достатокъ былъ»[183]… Были вести и о крымском хане: «Да крымской царь на конь всѣлъ, на тебя на самого хотѣлъ итти и многую рать сбиралъ»[184]. Эти вести в 1521 г. имели важное значение для московского князя.

А вот письмо от Бургана Азовского: «Присылалъ еси въ Азовской городъ пытати про государя нашего вѣстей, и государь нашъ Салимшагъ салтанъ умеръ, а сынъ его Сюилеменьшагъ на отцовѣ государствѣ сѣлъ, и сѣдши на отца своего столѣ, всехъ добрыхъ своихъ людей своимъ жалованьемъ призрѣлъ [оказал милость, помощь]… и ты бъ къ нему своего посла съ добрымъ прошениемъ и съ поминки [с подарками в знак внимания] и на государствѣ здоровати послалъ, и тебѣ бы и твоей землѣ отъ того много помочи было… и государь нашъ нынѣ въ своей землѣ, на своемъ государствѣ, а хочетъ идти на Литовскаую землю, и тебе бы послати посла своего ранѣе, чтобъ его засталъ у себя во государствѣ»[185].

Правитель Кафы, рекомендуя направить «поминки» новому султану, прерасно знал о подарках, которые поступали из Москвы крымским ханам[186]. На получение подарков рассчитывал и сам санджак Кафы.

В начале XVI века встречается слово в значении ‘разведчик’ — лазука, производное от лазити в значении ‘лазить, влезать, пробираться ползком, согнувшись’[187]. В августе 1521 г. диздерь азовский и рязанец Занков Зудов, проживавший в Азове, писали в Москву, сообщая о миссии Ивашки Лазарева: «Государю великому князю Василью Ивановичу всеа Русии слуга твой, государь, Азовский челом бьет, да и холопъ твой, государь, Занка Зудовъ челомъ бьетъ. Что еси, государь, къ намъ присылалъ своихъ людей въ Азовъ Иванка Лазарева, да Мишку Тверитина, и мы, государь, Мишку отпустили къ тебе на третий день, какъ къ намъ приехалъ къ Азову, а къ тебе есмя, государь, отписали о всехъ вестехъ о отманскихъ, и о крымскихъ и о азстороканскихъ, и о казанскихъ, что государь, посылали х крымскому царю просити салтана на царство на Казань, а Лазарева есмя, государь, посылали в Кафу лазукою, описавъ грамоту безделную [недозволенную, противозаконную] къ Санчаку»[188]. Как следует из этого текста, правитель Азова, направив Ивашку Лазарева с грамотой к санджаку Кафы, не сомневался, что последний окажет содействие, что и произошло в действительности.

Во времена Ивана III послы обычно сообщали о своих делах и наблюдениях с помощью грамот, присылавшихся ими из-за границы. Заключительные отчеты о посольствах, так называемые «статейные списки» русских послов, появляются позже, с созданием в 1549 г. Посольского приказа, куда эти списки направлялись.

6 мая 1492 г. послал великий князь Иван III къ Максимилиану, королю римскому, своих послов Юрья Траханиота Грека[189], прибывшего в Москву в 1472 году в свите Софьи Палеолог, да Михаила Кляпика[190]. В одной из своих грамот (далеко не первой), которую «привезъ от Юрьа и Кляпика Юрьевъ человекъ Тимоха», русские послы писали: «А Турской государь, скажутъ, под Белымъ-городомъ стоитъ въ Угорской земле, а войска Турского кажутъ 200 тысячь, да 60 тысячь; а Владиславъ король, кажутъ, противъ его стоитъ, а войска Угорского скажутъ 60 тысячь; а слухъ, государь, сдесе, что Владиславъ король Чешский, управяся съ Турскимъ, да хочетъ доставати и Ляцкие коруны, а брату своему Ольбрехту не хочетъ ступитися, а миру ему съ братомъ нетъ. А что есмя, государь, къ тебе писали съ Федькомъ съ Ларевымъ о Угорском миру королю Максимьяну съ Владиславомъ королемъ, и ныне намъ государь правые [достоверные, не вызывающие сомнения[191]] вести пришли, что помирился Максимьянъ съ Владиславомъ на томъ, что ныне Владиславу королю держати Угорская коруна [венгерская корона]… А мы тебе, государю своему, холопи твои, челомъ бьемъ. А писана месяца августа въ 25 день»[192].

Большая часть информации основана на слухах — «скажут», «кажут», «а слух, государь, сдесе». Однако политическая и военная обстановка в Европе в тот период была чрезвычайно сложной. Владислав II Ягеллон родился в семье Казимира IV, короля Польши и великого князя Литовского (из династии Ягеллонов) и Елизаветы Австрийской, дочери Альбрехта II Габсбургского. Коронован был как король Чехии под именем Владислава II в 1471 г. После смерти в начале 1490 г. Матьяша Хуньяди, короля Венгрии, на престол Венгрии было выдвинуто несколько кандидатур. Наиболее сильную правовую основу для своих претензий на венгерскую корону имел Максимилиан, король Римской империи. Набрав ландскнехтов, Максимилиан вторгся в Венгрию, намереваясь занять опустевший венгерский трон, но тут взбунтовались его наёмники. Венгерские же дворяне пожелали видеть королем Владислава II Ягеллона. Максимилиану удалось лишь добиться признания Габсбургов наследниками чешского и венгерского тронов, если у Владислава не будет детей.

Вся информация (и даже «правые вести»), собранная русскими послами Юрием Траханиотом Греком и Михаилом Кляпиком в 1492 году, оказалась устаревшей. Русским послам и членам посольств еще предстояло овладеть языками, усвоить обычаи стран, куда они направлялись, «обрасти» нужными связями в западных и восточных столицах, а для этого требовалось обладать определенными навыками и умениями, проявлять известную сообразительность и ловкость.

Разведывательную информацию собирали и гонцы [гонец — ‘посланный со специальным поручением, нарочный’[193]], направляемые к западным и восточным правителям. Информация собиралась ими по пути следования. Гонцы отправлялись для выполнения текущих дипломатических задач, так как снаряжение по каждому поводу посольств было делом хлопотным, дорогостоящим и занимало много времени. Гонцы не имели права вести словесные переговоры, не могли требовать личного представления у государей, а должны были отвезти грамоты государю, если он изволит принять их, или его ближним людям. Случались исключения, когда гонцам поручали вести переговоры по текущим вопросам внешней политики: обмен и выкуп пленных, выяснение предварительных условий предстоящих переговоров, пропуск посольств в другие страны и т. д. Как послам и посланникам, гонцам в ряде случаев давался наказ, в котором перечислялись необходимые для выяснения сведения. Гонец отправлялся в дорогу, как правило, один и статейный список он обязан был составлять не всегда. В этом случае по прибытии в Москву в Посольском приказе его ожидал «расспрос».

В 1534 г. король польский и великий князь литовский Сигизмунд I Старый решил воспользоваться малолетством великого князя Ивана IV, чтобы вернуть себе Смоленск с прилегавшими к нему землями, и развязал военные действия, продолжавшиеся четыре года. Войска Сигизмунда сначала имели успех, но затем перевес перешёл на сторону русских. Уже в 1535 г. воюющие стороны стали «прощупывать» возможность заключения мирного договора. Были установлены и в последующем развивались отношения (обмен грамотами, направляемыми с гонцами) государева конюшего, князя Ивана Федоровича Овчины Телепнева-Оболенского[194] с великим гетманом литовским, «воеводой [каштеляном] виленским» «Юрием Николаевичем Радивиломъ» (Юрием Радзивиллом, «Геркулесом»). Князь И. Ф. Оболенский был одним из способных и отважных воевод своего времени и, будучи фаворитом регентши Елены Глинской (матери Ивана IV), оказывал влияние на управление государством и, как следствие, организовывал и вел разведку на государственном уровне.

Предлогом к установлению заочного знакомства с великим гетманом литовским, судя по всему, явилось обращение к нему И. Ф. Оболенского с просьбой о разрешении переписки со своим двоюродным братом, князем Фёдором Васильевичем Овчиной Телепневым-Оболенским, находившимся в то время в литовском плену. Гонцом к Радзивиллу князь И. Ф. Оболенский послал своего человека Якова Снозина. Зимой 1536 г. Я. Снозину в городе Дорогобуже, входившем в состав Русского государства на границе с Великим княжеством Литовским, был вручен следующий документ: «А се память княжь Иванову Федоровича слузе Якову Снозину. Какъ оже, дастъ Бог, приедетъ в Вилну… и Якову, пришедъ къ Юрью, отъ князя Ивана Федоровича Юрию Николаеву поклонъ правити, а молвити: Великого государя Ивана… боаринъ и конюшей и воевода князь Иванъ Федоровичь Оболенской… тобе, брату и приятелю своему Юрью Николаевичу… велелъ поклонитися… да грамоты подати… А после грамотъ поминки явити отъ князя Ивана… И нечто кто станетъ Якова вспрашивати про Казань… и Якову говорити… А нечто вспросят Якова: лето-съ крымские люди приходили ли на великого князя землю, и где воевали? И Якову говорити…»[195]. И здесь же: «Да учнутъ Якова о томъ спрашивати, и Якову о томъ говорити; а не учнутъ Якова о томъ спрашивати, и Якову о томъ не говорити». Как видим, никаких лишних слов и никакой инициативы не допускалось в ходе приема у Радзивилла.

Одновременно Якову была направлена грамота с предписанием в ходе поездки заняться сбором разведывательных сведений: «А се грамота отъ князя Ивана Федоровича, въ Дорогобужъ, къ слузе его къ Якову къ Снозину… Да наказывалъ есми тобе: какъ, дастъ Богъ, будешь в Вилне, и до Вилны едучи, и назадъ поедешь, чтобъ еси пыталъ про тамошные дела, и доведовати бы ся тобе о тамошныхъ положеньяхъ; и ты, Бога ради, о тамошныхъ делехъ слушай, кто, что станетъ говорити, а самъ никого не пытай, чтобъ въ томъ на тобя никоторого слова не было, что ты лазучишь и пытаешь про все; а кто что станетъ тобе говорити о тамошныхъ делехъ, и ты у него слушай, да узнаешь, что онъ тобе прямитъ [говорит честно], а не отъ тобя уведати хочетъ: и ты его о чемъ повспроси маленько, чтобъ онъ что сказалъ, а прямо, однолично, не пытай; нечто пакъ гораздо узнаешь, которой человекъ любо [или] изыманъ [находится в плену] здешней, или тамо живетъ здешней [здесь находящийся] человекъ, да великому князю хочетъ служити, и нашего добра къ собе похочетъ, а станетъ что говорити, и на томъ узнаешь, что онъ безъ хитрости говоритъ: и ты сперва и у того слушай; да розговорится съ тобою гораздо о тамошнихъ делехъ и узнаешь его по речемъ, что он прямитъ, и ты съ темъ поговори, да бол<ь>шое у него слушай, а самъ въ пытанье не вплетайся, чтобъ, дал Богъ, тамошнее уведати, а на собя бы тобе которого слова не нанести: хоти чего не уведаешъ, а самъ безъ слова будешъ, ино то велми [очень, весьма] добро»[196].

В этой грамоте даются рекомендации по поиску возможных источников информации: «человекъ любо изыманъ здешней, или тамо живетъ здешней». Излагается и тактика сбора разведывательных сведений, предполагающая в том числе, разговорить человека, больше слушать и не проявлять чрезмерного интереса. Речь идет о необходимости соблюдения осторожности при проведении разведки. Следовало также убедиться в искренности человека, чтобы судить о достоверности полученных от него сведений. В наставлении Якову Снозину упоминались и мотивы возможного сотрудничества «здешнего человека»: идейный («великому князю хочетъ служити») и материальный («нашего добра къ собе похочетъ»). В этом документе наряду с уже упоминаемыми глаголами разведывательной лексики пытати и уведати появляется глагол доведати (‘разузнать, дознаться’[197]) — производное от ведати, а также существительное пытанье (‘разведывание, расследование’[198]) от глагола пытати.

По сути в этой грамоте предписывается соблюдать правила конспирации при сборе разведывательной информации. Термин конспирация — один из базовых, фундаментальных терминов в разведывательной лексике. Без соблюдения этих правил (приемов, мер) невозможна как таковая сама разведка. И как ни странно, сами слова конспирация, конспиративный (-ная) в разведывательной терминологии появляются только в начале ХХ века. Однако определение понятия конспирация так и не сформулировано. Конспирация ‘(лат. conspiratio — ‘единодушие, согласие, заговор’) в прямом смысле слова, это — соблюдение, сохранение тайны какой-либо деятельности’[199], — объясняет современный «Большой юридический словарь».

В широком контексте слово конспирация — это ‘сохранение в тайне разведывательной деятельности в целом’. В узком смысле слова, применительно к организации работы с определенной категорией лиц, конспирация — это ‘сохранение в тайне сотрудничества с разведкой лица — лазутчика, шпиона, агента и т. д., которое обеспечивается соблюдением особых правил как самим агентом, так и организатором разведки’.

Глава 2 Разведывательные термины Русского царства (середина XVI в. — 1721 г.)

В 1547 году Государь всея Руси и великий князь Владимирский и Московский Иван Васильевич (Иван IV Грозный) был коронован царём всея Руси, и принял полный титул: «Мы, великій государь Иван, Божиею милостию царь и великій князь всеа Русии, Владимирский, Московский, Новгородцкий, Псковский, Резанский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятцкий, Болгарский и иных стран обладатель», впоследствии добавилось «Казанский, Астараханский», «и всеа Сибирские земли повелитель».

Постепенно оформляется система центрального государственного управления — Приказы, получившие название от слова приказ в значении ‘разовое поручение’. Основные приказы создаются к 50–70-м годам XVI в. и получают развитие в XVII в. При учреждении приказов их разделяли по роду деятельности и по подведомственным территориям: в ведение каждого приказа передавались отдельные области государства, но нередко один и тот же вид деятельности осуществлялся разными приказами. Продолжительность деятельности приказов была различна и могла зависеть от времени царствования государя. Присоединение новых территорий приводило к появлению новых приказов. Отдельные приказы занимали подчиненное положение по отношению к другим и могли временно вводиться в их состав. Число приказов колебалось от 39 до 62[200]. К каждому были приписаны города и уезды, доходы с них поступали в приказ, который управлял этими территорями и был судебным органом. Так, к Посольскому приказу были приписаны города Романов, Елатьма, Касимов. Все приказы состояли в ведении царя и Боярской думы, в них сложился влиятельный слой приказных дьяков и подьячих.

Единого органа управления военным делом в XVI в. еще не было. Управление было организовано по родам войск: Разрядный приказ, Стрелецкий, Пушкарский, Оружейный, Бронный и др. Всего при Иване IV известно до 10 приказов, занимавшихся военными вопросами.

Разрядный приказ (Разряд) — орган военного управления в Русском государстве в XVI–XVII вв., ведавший служилыми людьми, военным управлением, а также южными и восточными «украинными» (пограничными) городами, — руководил военными действиями, назначением полковых и городских воевод, пограничной службой. Во время войн функции приказа расширялись: через Разряд осуществлялось руководство военными действиями.

Разведка, то есть сбор разведывательной информации, осуществлялась в рассматриваемый период целым рядом приказов: Иноземным, Казанским дворцом, Приказом Великого княжества Литовского (Литовским), Лифляндским, Малороссийским, Новгородской четью, Панским, Полоняничным, Посольским, Разрядным, Сибирским, Смоленским, Стрелецким, Тайных дел, — имевшими свои собственные силы и средства и в той или иной степени вступавшими в контакт с зарубежьем[201].

В части, касающейся разведки, среди прочих приказов выделяются Разрядный и Посольский приказы.

Делопроизводство в Разрядном приказе велось по столам[202]. По части сбора разведывательных сведений следует выделить столы Приказной и Московский. Последний выполнял работу экстерриториальную: вел переписку с воеводами подведомственных Разряду городов. Приказной стол ведал делами вернувшихся из иноземного плена русских воинов, а также захваченных в плен иностранцев. Именно сюда направлялись разведывательные сведения из других государственных органов.

Посольским приказом, образованным в 1549 г., осуществлялось общее руководство внешней политикой страны, он ведал всей текущей дипломатией, а также сбором разведывательной информации и в какой-то степени организацией и ведением разведки. Сведения о государствах, с которыми Россия поддерживала дипломатические отношения, распределялись по повытьям (отделениям)[203].

Во 2-й половине XVII в. в подчинении Посольского приказа находились Малороссийский приказ, Приказ Великого княжества Литовского, Смоленский приказ, куда поступала информация из подведомственных этим приказам «порубежных» городов: Новгорода, Пскова, Смоленска и из ряда городов Левобережной Украины.

В отличие от Посольского приказа Разряд ведал разведкой только в порубежных государствах.

Приказы управляли подведомственными территориями через глав местных администраций — наместников и с середины XVI в. годовых, а позже городовых воевод в отличие от ратных или полковых воевод. Появление городовых воевод «было вызвано построением со стратегическими целями городов на окраинах, где военные задачи выступали на первый план, почему и само население их являлось почти сплошь обязанным службою, а также присоединением новых населенных инородцами областей, где все отрасли управления сосредоточивались в военных руках»[204].

Городовые воеводы возглавляли управление города с прилегающей к нему территорией — уездом. В обязанности их входило в том числе «принятие предупредительных мер относительно нападения неприятеля и в собирании войск и в командовании ими»[205]. Эти меры предполагали и ведение разведки потенциального неприятеля с опорой на местных жителей.

Постоянная угроза набегов степняков вынуждала укреплять юго-восточную границу. Возникла линия сплошных оборонительных укреплений, так называемая «засечная черта»[206]. Городовой воевода руководил укреплением и обороной «засечной черты», проходившей через подведомственный ему город и уезд. С начала XVII в. эта категория воевод была введена не только в пограничных, но и во всех других городах. Городовым воеводам, а также дьякам и подьячим, бывшим в их подчинении, из приказов направлялись «наказы», «указы» и «государевы грамоты». В ответ на эти директивные документы в приказы поступали с мест «отписки», в них обязательно пересказывалось содержание запроса, на который составлялся ответ.

Соседние государства также были заинтересованы в получении сведений о России. Так, в 1578 г. Генрих Штаден, служивший несколько лет опричником у Ивана IV, представил императору Священной Римской империи Рудольфу II записки, включавшие в себя «План обращения Московии в имперскую провинцию». При этом наблюдательный автор, бывший наемник, указал на опасность утечки информации, связав ее с московскими купцами: «Покорнейшая моя просьба: оставить это мое послание при вашем римско-кесарском величестве, а мой проект хорошо обдумать и выполнить его, не упустив благоприятных обстоятельств. Но только — чтобы это мое описание не переписывалось и не стало общеизвестным! Причина: великий князь [Иван IV] не жалеет денег, чтобы узнавать, что творится в иных королевствах и землях. И все это делается в глубокой тайне: наверное, у него есть связи при императорском, королевских и княжеских дворах через купцов, которые туда приезжают; он хорошо снабжает их деньгами для подкупа, чтобы предвидеть все [возможные] обстоятельства и предотвратить опасность»[207].

Оценка информированности Ивана IV и имевшихся у Московского государства возможностей здесь явно завышена. Тем не менее, создание первых органов центрального управления, в обязанности которых входил сбор сведений о положении в других государствах, приводил к улучшению информированности руководства страны о замыслах и намерениях возможного противника, а также к появлению новых разведывательных терминов и отказу от используемых ранее. Так, в описании событий 1564–1565 гг. в «Казанской истории» еще употребляется существительное прелагатайство в значении ‘предательство, измена’[208]. Но в XVIII в. слова прелагатай, просок и ряд других постепенно исчезали из русского языка или встречались редко, что вынуждало авторов, употреблявших их, прибегать к пояснениям. Так, В. К. Тредиаковский в одном из сюжетов поэмы «Тилемахида, или Странствование Тилемаха, сына Одиссеева», изданной в 1766 г., рассказывает о давианском царе Адрасте, который имел в стане неприятеля своего человека, по имени Евримах, присылавшего ему прелагатаев с «извещеньми»: «Но познать обман сей удобно было не можно: ибо те прелагатаи писем с собой не имели; если в беге, когда они пойманы были, то ничто Евримаха в измене не обличало»[209]. Видимо, современникам Тредиаковского слово прелагатай было незнакомо, и он снабдил его пояснением в подстрочном примечании: прелагатай — лазутчик.

Вместе с тем в XVI–XVII вв. продолжают сохраняться некоторые слова с разведывательной семантикой, известные в предыдущие столетия. Среди них — существительное сторужа, все еще широко встречающееся в официальных документах, в которых затрагиваются вопросы не только об охране, но и о сборе необходимых сведений. Широко известно существительное станица и новый термин станичник в значении ‘всадник из разведывательного отряда, несущего дозорно-вестовую службу на степных границах Русского государства’[210]. Положение здесь было особенно тревожным. За восемнадцать лет (1552–1570 гг.) войска крымского хана Девлет-Гирея (Девлет Герая) совершили девять крупных походов на Русь, в каждом из которых принимало участие от нескольких тысяч до десятков тысяч воинов. Весной 1570 г. Девлет-Гирей организовал очередной поход на русские владения. Войско в 50–60 тысяч человек под предводительством царевичей Мехмеда Герая и Адиля Герая (это были наследники престола, первые лица после хана, по-татарски — калги) опустошило рязанские и каширские места.

В конце лета 1570 г. с юга многократно поступали «вести» о том, что крымский хан с большими силами двигается к «украине» Руси. Иван IV решил «искать прямого дела», хотел разбить крымцев в решительном сражении, и пришел в Серпухов. Время шло, а крымские татары не появлялись. А тут еще путивльский наместник Петр Татев прислал «грамоту», что по его поручению сторожевые казаки ездили в Дикое поле и не обнаружили следов крымской конницы: «Сент. в 14 [день] писал к государю в Слободу кН<язь>. Ив<ан> Бельской и все бояре, что идут на Дедилов и на Тулу царь и царевичи, и по тем вестем государь с сыном своим с царевичем Иваном пошел из Слободы сент. в 16 [день] против недруга… и пришел в Серпухов. И писал из Путивля наместник: приехал станич<ный> голова, а сказал, что до усть Айдара доезжал и сакмы никаковой не наезживал… И сент<ября> в 22 [день] приговорили [бояре с государем], что станичники во всех местах, где сказали видели людей и по сакме смечали до 30 000, то солгали»[211].

[В этом и последующих цитируемых текстах буквы ять (ѣ), фита (f), и десятеричное (i) заменены современными е, з, ф, и; также снят твердый знак (ер, ъ) после твёрдого согласного в конце слов[212]].

Сакма (сокма) — ‘дорога (первоначально — о путях передвижения татар); протоптанный след; путь, по которому прошли конные или пешие’[213]. Глагол смечати означает ‘количественно оценивать; делать подсчет; рассчитывать’[214].

Этот случай был признан чрезвычайным, и отнеслись к нему со всей серьезностью. Было ясно, что сторожевая служба не справилась со своей задачей, требовалась ее коренная реорганизация. «Лета 7079 [1571 г.] генваря 1-го д. приказал государь, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии боярину своему князю Михаилу Ивановичю Воротынскому[215]» «ведати станицы, сторожи и всякие свои государевы полские [полевые] службы»[216], — сообщает документ Московского стола Разрядного приказа, опубликованный в Актах Московского государства[217]. Воротынский начал с того, что «велел доискатись станичных прежних списков» воинских людей, «которые преж сего езживали лет за десять или за пятнадцать», и созвать в Москву всех лиц, имевших отношение к этой службе: «станичных голов, и станичников, и вожей [проводников, провожатых] и сторожей». Были вызваны и старые, и увечные, и те, которые «в полону были, а ныне из полону вышли». После полуторамесячного обсуждения 16 февраля 1571 г. документ был принят под названием «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе»[218]. Во вводной части «Приговора» были сформулированы задачи этой службы: «Боярин, князь Михаило Иванович Воротынской приговорил с детми боярскими, с станичными головами и с станичники о путивльских, и о тульских, и о рязанских, и о мещерских станицах, и о всех украинных о дальных, и о ближних, и о месячных сторожах, и о сторужех, из котораго города к которому урочищу станичником податнее и прибыльнее [удобнее] ездити, и на которых сторожах и из которых городов и по кольку человек сторожей на которой сторуже ставити, которые б сторужи были усторожливы [позволяли вовремя заметить идущие войска] от крымские и от ногайские стороны, где б было государеву делу прибыльнее и государевым украинам было бережнее, чтоб воинские люди на государевы украины войною безвестно не приходили, а станичником бы к своим урочищам [участок, отличающийся от окружающей местности (лес среди поля; болото, луг среди леса и т. п.); лесные урочища] ездити и сторожам на сторужах стояти в тех местех, которые б места были усторожливы, где б им воинских людей мочно устеречь»[219].

И станица, и сторужа — разведывательные отряды. Тактика их действий была различна. Станицы двигались в одном направлении до конечного пункта, указанного в соответствующей росписи — к «дальним урочищам» на «государевых украинах» и обратно. Продолжительность такого разъезда составляла 15 дней, учитывая обратное возвращение. За это время станичники проезжали сотни вёрст. Всего с 1 апреля по конец ноября из Путивля, Рыльска и других городов должно было высылаться восемь станиц, по две в месяц.

Служба сторуж, дальних и ближних, состояла в другом: стороже определялся конкретный участок (до нескольких десятков вёрст), в пределах которого и передвигались сторожи. В зоне службы сторуж в известных местах находились должностные лица — «головы»: «А съ головами быти людем детем боярским и казаком из разных городов по росписи»[220]. «Приговор» определял организацию службы сторуж по наблюдению за татарскими шляхами: «А стояти сторожем на сторожах с конь не сседая, переменяясь, и ездити по урочищам, переменяясь же, на право и на лево по два человека по наказам, каковы им наказаны дадут воеводы. А станов им не делати, а огни класти не в одном месте… а в коем месте кто полднивал, и в том месте не ночевать, а где кто ночевал, и в том месте не полднивати. А в лесех им не ставитца, а ставитца в таких местех, где б было усторожливо»[221]. Определялась и продолжительность пребывания всадников на сторужах: «А сторожем на сторужах стояти с весны по шти [шести] недель, а в осень по месяцу, то им и с проездом»[222].

В «Приговоре» разграничивались действия станиц и сторуж в способе передачи вестей о приходящих на Русь «воинских людях»: «А будет пойдут [крымские] царь или царевич или многие воинские люди, и им [станицам] к тем головам и сторожем по тому ж отсылати, а велети им ехати на тое ж сакму и сниматись с собою часа того. А будет головы или сторужи к ним вскоре не сойдутца, и им ехати самим по сакме по наказу, не мешкая, а голов и сторожей не дожидатись. А после тех обсылок, переехав по сакме дни два или три, или больше или меньше, посмотря по делу и по их ходу, и сметя по станом и по сакме гораздо, по тому ж отсылати на спех [немедленно], а самим им ехати за людми сакмою, или где и не сакмою, которыми местами пригоже, покиня сакму по праву или по леву, и ездити бережно и усторожливо и того беречи накрепко. На которые государевы украины воинские люди пойдут, и им про то розведав гораздо, самим с вестми с подлинными спешити к тем городом, на которые места воинские люди пойдут»[223].

Только после того, как станичники, разведав гораздо, проведав подлинно, «на которые государевы украины воинские люди пойдут», они должны были спешить в города, чтобы предупредить о нависшей опасности: «А которые станичники подозрят людей на дальних урочищах и им чинити отсылки три или четыре, или сколько будет пригоже, посмотря по людям и по делу, от которых мест пригоже, а не от одного места, к которым украинам ближе, а не к Путивлю и не к Рыльску, чтоб проведав подлинно про люди, на которые места придут, спешите наскоро в те ж городы, на которые места они пойдут»[224].

В «Приговоре» определялись обязанности сторужей: «А сторужем подозрив людей, отсылать с вестми своих товарищев в те городы, из которого города кто на которую сторужу ездит, а достольным [остальным] сторужем ездити на сакмы, и сакмы переезжати и люди смечати, а сметив людей, спешите в те городы, к которой украйне те воинские люди пойдут»[225]. Такой порядок действий станиц и сторож призван был обеспечивать своевременное получение властями необходимых данных о неприятеле.

Особенное внимание уделялось достоверности передаваемых сведений и устанавливалась ответственность сторужей за нарушения порубежной службы: «А не быв на сакме, и не сметив людей, и не довелося допрямо [узнать], на которые места воинские люди пойдут, станичником и сторожем с ложными вестми не ездити и, не дождався на сторужах сторожем собе перемены, с сторож не съезжати»[226]. За нарушение данного требования и если «в те поры государевым украинам от воинских людей учинитца война», «тем сторожем от государя, царя и великаго князя быти кажненым смертью… А которых станичников или сторожей воеводы или головы кого пошлют дозирати на урочищах и на сторужахъ, изъедут [объезжая увидят], что они стоят небережно и неусторожливо и до урочищ не доезжают, а хотя приходу воинских людей и не будет, и тех станичников и сторожей за то бити кнутьем»[227].

«Боярский приговор о станичной и сторожевой службе», по существу, был первым известным в настоящее время законодательным актом Русского государства, регламентирующим ратную порубежную службу с элементами разведки. К катастрофическому по своим последствиям походу Девлет-Гирея в мае 1571 г. результаты преобразований ещё не успели сказаться положительно. Крымский хан совместно с турецкими янычарами совершил набег на Москву, закончившийся сожжением посада и слобод. Это случилось из-за того, что основные военные силы Руси были задействованы на западе — шла тяжелейшая и затяжная Ливонская война. Но уже в следующем году станичная и сторожевая служба сыграла решающую роль в успехе действий русских войск, завершившихся победой в битве при Молодях — крупном сражении, произошедшим между 29 июля и 2 августа 1572 г. в 50 верстах южнее Москвы.

В «Приговоре» отразился новый этап процесса формирования русской разведывательной терминологии. Здесь появляются глаголы несовершенного вида, производные от «зрети» в значении ‘смотреть, видеть’, например, дозирати ‘производить осмотр, обследовать; осматривать; высматривать; нести сторожевую службу’[228]. Однокоренными с дозирати являются глаголы подозрити и подзирати в значениях ‘наблюдая из засады, увидеть, заметить; подстеречь, выследить’[229] и ‘подстерегать, выслеживать; тайком наблюдать за кем-л.’[230] соответственно.

От глагола подзирати образовалось существительное подзор, имеющее непосредственное отношение к разведке. Подзор употребляется в XVII в. в значении ‘наблюдение за неприятелем, дозор’[231]: «Сентября в 12 д. приходили де к Усмони ночным временем татаровя и взяли на подзори козака, и которые стояли на стороже, как его взяли, и он закричал, и козаки кинулись и с сторожи его не видали, а через крепость не пропустили», — говорится в документе Московского стола Разряда 1652 г. Этот случай послужил поводом для грамоты, в которой «государь указал отписать в Козлов и по черте [ «засечной»] в городы, жить с великим береженьем, и в поход посылать по разсмотренью, чтоб меньшими людьми на больших людей не наидти и порухи не учинять; больше того стояти на крепостях, и беречь, и сторожу дозирать, и чтоб через крепости денным и ночным временем и обманом не пришли и не повоевали»[232].

В конце XVI в. в системе терминологии разведки появляются слова подъезд, посылка и разъезд, выступающие в некоторых контекстах синонимами к сторужа и станица. Так, слово подъезд ‘действие по глаголу подъехати, подъезжати’ встречается в значении ‘поездка с разведочной целью, разведка; дозор’ и как название ‘небольшого разведывательного отряда’, ‘дозорa, передового разъезда’[233], о чем свидетельствуют многочисленные документальные записи конца XVI — начала XVII в.: «Дано слуги Иванку Кошелю ездил в под[ъ]езд в Ладогу для немецких вестей… пол 3 алтна», — отмечается в Приходно-расходной книге Успенского Тихвинского монастыря 1590–1592 гг.[234] «Отписать, чтоб велели сторожи поставить крепкия и частыя и подъезды посылали и, прося у Бога милости, промышляли», — гласит помета, сделанная в 1614 г. в Разрядном приказе на отписке воеводы князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского, воевавшего против «польских и литовских людей и черкас» и участвовавшего в осаде Смоленска[235]. «И мы, холопи твои, по тем вестем послали в подъезд новокрещенов Яшку Лапшева с товарищи, а велели им проведать подлинно и сакму разъездить»[236], — сообщает в 1618 г. воевода Иван Катырев о появлении на реке Пахре «человек триста… а какие люди», того не ведомо. В 1618 г. вяземскому воеводе Осипу Андреевичу Коновинскому из Разряда поступила «память» с указанием: «Как к тебе ся память придет, и ты б тотчас послал к Можайску и к Звенигороду, и к иным местом станицы, и подъезды, и пеших людей и велел проведывать про литовских людей, не объявились ль где литовские люди, и будет объявились, и в которых местех и многие ль люди»[237].

Наряду с существительными станица и подъезд в начале XVII в. употребляется слово посылка в том же значении ‘небольшой конный разведывательный отряд, передовой разъезд’. Так, 21 июля 1625 г. на Тулу воеводе князю Ивану Михаиловичу Катыреву-Ростовскому и стольнику Григорию Андреевичу Плещееву была отправлена государева грамота о наблюдении за татарами и о принятии мер против их набегов: «И как вам ся наша грамота придет… и стояли б есте со всеми людьми наготове, и станицы и подъезды посылали частые, и про татар проведывали всякими обычаи, неоплошно [то есть ‘не допуская оплошностей, упущений; бдительно, усердно’[238]], чтоб татарове безвестно не пришли. А ныне б есте под татар, смотря по вестем и по тамошнему делу, послали посылку, по скольку человек пригоже, да и охочих бы есте людей, которым татарский промысел за обычай, из русских людей или из татар послали ж, обнадежа их нашим жалованьем, а мы их за службы пожалуем, чтоб языков добыть и ведать бы нам вскоре: крымские ль, или ногайские люди под Ливны приходили и к Новосили пошли. А как под татар посылку и охочих людей, и в которыя места, и многих ли людей, и с кем именем с головами пошлете, и вы б о том к нам тотчас отписали. А будет, даст Бог, языков добьетесь, и вы б тех языков про крымского царя, и про калгу, и про воинских людей и про всякое татарское умышленье роспросили накрепко и к нам наскоро тотчас отписали и языков прислали»[239].

В этой грамоте к результатам разведки проявляется заинтересованность как местными воеводами, командующими войсковой разведкой, так и на государственном уровне. Центральная власть, государь теперь за хорошую службу обешает жалование, желает не только получить сведения из расспросов плененных неприятельских воинов, но и требует прислать их к себе. По-видимому, теперь власть приходит к пониманию, что необходимо начинать разрабатывать долговременную стратегию защиты государственных границ с юга и юго-востока.

В конце XVI — начале XVII в. Борис Годунов предпринимет меры в этом направлении, организуя при новых поселениях так называемые разъезды.

Разъезд — ‘разведка, осуществляемая небольшими конными отрядами или судами; поездка с целью разведки, дозора, охранения’[240]. В 1600 г. он «велел окольничему и воеводам Богдану Яковлевичу Бельскому да Семену Романовичу Олфер[ь]еву ехати для своего государева дела и земскаго на Поле на Донец на устье Оскольское к речке Бахтину колодезю, а на том месте… велел им» не только «поставить город» [Царевоборисов][241], но и «сторожи около себя учинить крепкие, дальние и ближние разъезды, и розсмотря где пригож, и дозорщиков [осуществлявших надзор, присмотр[242]] посылати по дальним сторужам, а ближних им сторуж по острогу самим дозирать, чтоб стерегли крепко, а больши всего беречись им ночью, чтоб татаровя и черкасы украдой и оманой [обманом] ночью к ним не подошли»[243].

Производное от сторужа существительное сторожеставец — ‘военный чин русской армии, преимущественно в наемных войсках; соответствовал чину майора в войсках других государств’[244]. Термин встречается в 1630-е годы, когда в русской армии появляются полки нового («иноземного») строя. Позднее сторожеставец — второй помощник командира полка и старший офицер штаба полка, ведавший походным движением, расположением войск на отдыхе, развертыванием их для ведения боевых действий, а также организацией разведки[245].

От глагола лазити, о котором упоминается в 1-й главе, произошел не только стермин лазука в значении ‘разведчик’, но и целый ряд других производных. Это глагол лазучити (ласучити) и целый ряд существительных: лазучникъ, лазутчик (лазущикъ), лазутникъ, лазученье, лазучество (лазучство), — ставших терминами разведки.

В августе 1587 года большинство шляхты избрало королём польским Сигизмунда, королевича шведского. Однако сторонники другой партии провозгласили королём представителя австрийских Габсбургов, эрцгерцога Максимилиана. 24 января 1588 г. армия польского великого коронного канцлера и воеводы (великого коронного гетмана) Яна Замойского в битве при Бычине разбила войска австрийского эрцгерцога, который на следующий день сдался в плен. «И февраля в 15 день, писал ко Государю, Царю и Великому Князю Федору Ивановичу всеа Русии из Смоленска воевода князь Михайло Петрович Катырев, да боярин и воевода Князь Федор Дмитреевич Шестунов, да диак Богдан Захаров: …А вести у них учинилися в Смоленске от Литовских торговых людей, и тот гонец которого посылали в Оршу с грамотою, сказывал, что канцлер Ян Замойской цесарева брата Максимилияна Арцыкнязя Аустрийского побил, а на Королевство де сел в Кракове Свейского сын… И Царь и Великий Князь велел отписати в Смоленск к воеводам, чтобы… в Оршу и в иные порубежные городы про те вести послали проведать подлинно лазучников; а что проведают, и они б об том отписали ко Государю тот час»[246].

В 1598–1613 гг. Русское государство переживало то, что было названо потом Смутным временем, чем не преминули воспользоваться шведы. 25 июля 1611 г. между Новгородом и шведским королём Карлом IX был подписан договор, согласно которому устанавливался шведский протекторат над Новгородской землей. Ко времени воцарения Михаила Федоровича (правил в 1613–1645 гг.) в руках шведов находилась Ингерманландия и часть новгородских земель. «И мы, государь, холопи твои, послали в те городы и в уезды, которыми позавладели немецкие люди, многих лазутчиков, а велели им проведати всяких вестей подлинно»[247], — сообщали в отписке 17 февраля 1614 г. «государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Русии» псковские воеводы «Ивашко Хованской, Микитка Вельяминов, Васка Корин». Термином немецкие люди именовали людей, приходящих на Русь с запада и ‘относящихся к тем или иным народам, лицам германского происхождения (шведам, датчанам и др.)’[248].

«Этимологический словарь славянских языков» дает происхождение слова лазутчик от лазутка (рязанский диалект), в значении «лазок, лаз в плетне»[249], что опять же возвращает нас к глаголу лазити.

Русско-польская война 1605–1618 гг. закончилась заключением перемирия, по которому за Речью Посполитой закреплялись Смоленская, Черниговская и Северская земли. Великое княжество Литовское, входившее в состав Речи Посполитой, продолжало оставаться постоянной угрозой и соперником Московского государства в борьбе за территории. «Лета 7129 [1621 г.] марта в 23 день Государь, царь и великий князь Михаил Федорович всея Русии велел боярину и воеводам, князю Алексею Юрьевичу Сицкому да Григорью Левонтьевичу Валуеву быти на своей государевой службе в Вязьме, да готов с ними в Вязьме дьяк Иван Остапов», — говорится в наказе этим воеводам, опубликованном в Актах Московского государства[250]. «Наказ» предписывал вновь назначенным воеводам порубежной Вязьмы организовать и вести постоянное наблюдение (разведку) на территории Великого княжества Литовского. Для этого следовало выбрать лазутчиков из числа местных жителей, которые должны были быть «добрыми людьми и разумными», их необходимо было привести к «крестному целованью» — клятве на верность государю, подтверждаемую целованием креста. Нарушение клятвы, данной под крестным целованием, считалось не просто изменой конкретному государю, но означало измену государству, которое царь олицетворял.

В «Наказе» приводился не только перечень вестей, которые необходимо было проведывать, но предписывалось, как вести себя этим разведчикам в чужой стране и что говорить о своей: «Да боярину ж и воеводам, князю Алексею Юрьевичу Сицкому да Григорью Валуеву выбрать в Вязьме из стрельцов, и из казаков, и из посадских людей, и из пашенных крестьян лазутчиков, добрых людей и разумных, и привести их к крестному целованью на том, что им государю служити, в литовские городы лазучить ходить, и вестей всяких проведывать подлинно, а московских никаких вестей на смуту и никакого дурна литовским людям, опричь добра, ничего не сказывати; и в подарках ничего не имати; и литовских людей ко государевым городам без вести изменою не привести; и во всем государю служити в правду, безо всякия хитрости»[251].

Такие люди считались находящимися на службе у государя: «А приведши их ко кресту, дать им государева жалованья, по чему доведется, смотря по человеку, из тамошних расходов и имена тех лазутчиков прислати к государю», — говорилось в наказе боярину и воеводам, князю Алексею Юрьевичу Сицкому да Григорью Валуеву[252].

Недавнее, так памятное, Смутное время заставляло государственные власти опасаться новых нашествий со стороны западных соседей, поэтому разведке предписывалось проявлять особое внимание к состоянию дел в Польско-Литовском королевстве: «Да посылати тех лазутчиков в литовские городы, а велети проведывати всякими обычаи про короля [Сигизмунда III], и про королевича [Владислава, старшего сына Сигизмунда III], и про панов, и про сбор ратных людей, где у них в сборе ратные люди и многие ль люди, и против кого стоят; и как у короля и у королевича сойм был и о чем и что на сойме приговорили; и война у них с турским и с крымским царем и с свейским королем есть ли; и будет есть, и в которых местех воинские люди стоят, и бои меж ними бывали ль, и будет были и о кою пору, и на которую сторону людей больше побито, или их в полон поимали, и кто у них были начальники; да и того велети проведывати всякими обычаи; про мирное постановленье до урочных лет войны им с Московским государством не всчинать и нет ли у них какого умышленья на Московское государство»[253].

Действительно, получение своевременной информации о делах в соседних государствах являлось настоятельной необходимостью для русских государей, от осведомленности их в этих вопросах зависела безопасность страны, поэтому столь подробны были указания о разведчиках: «А посылати им лазутчиков в порубежные городы почасту, да что от лазутчиков вестей каких будет, и им про всякия вести писати ко государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Русии почасту, да и по городом, куда пригож, смотря по вестем, всякия вести писати ж, чтоб государю и в городех воеводам про всякия вести ведомы были. А лазутчикам, которые придут с прямыми [истинными; настоящими, не поддельными] вестьми из литовских городов, давать за вести государева жалованья по полтине или по рублю и смотря по вестем»[254].

Правительство внимательно анализировало сведения, поступавшие от людей, приезжавших из соседних государств, — купцы, переселенцы, перебежчики или освободившиеся из неприятельского плена непременно подвергались расспросу: «А которые будет литовские люди или запорожские черкасы учнут приезжати в Вязьму на государево имя, или придут в Вязьму полоняники, и ему тех переезщиков, и выходцев и полоняников во всяких вестех роспрашивати подлинно и ко государю о том писати; и переезщиков, и выходцев, и полоняников, за которыми вести скорыя [предстоящие в скором времени, наступающие вскоре[255]] будут, присылати к государю к Москве на подводах, да и кормеца [средства к существованию] переезщикам, и выходцам и полоняникам давати из вяземских из всяких доходов, смотря по человеку, как им мочно сытым быти»[256].

Судя по сформулированным в «Наказе» разведывательным задачам, информированность «государя, царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии» оставляла желать лучшего. Поставленные перед набранными «на скорую руку» лазутчиками задачи по большей части были невыполнимы, так как расчет был в основном на зрительные наблюдения, на слухи, дающие не всегда достоверные сведения. Уровень направляемых в «литовские городы» лазутчиков не предоставлял возможности выхода на людей, действительно обладавших запрашиваемыми сведениями. Для этого следовало бы иметь заранее насажденную в литовских городах агентуру, и в первую очередь, в эшелонах власти Речи Посполитой, которая имела бы доступ к информации, представлявшей собой государственные секреты. Из «Наказа» не следует, что к проведению разведки привлекались уже имевшиеся в распоряжении бывших воевод лазутчики. «Наказ» предупреждал о неразглашении лазутчиками «московских никаких вестей на смуту и никакого дурна», следовало говорить, что в Московском государстве все благополучно, то есть «опричь добра, ничего не сказывати». В «Наказе» встречаются слова, обозначающие кроме лазутчиков, другие возможные источники информации. Это — переезщики, выходцы и ранее встречавшийся термин полоняники. Переезщики — ‘те, кто перебежал или выехал в чужую землю’[257], выходцы — ‘те, кто переселился из чужих мест, явился из-за рубежа; перебежчик’[258]. Переезщикам, выходцам и полоняникам, как и лазутчикам, при наличии у них скорых, прямых вестей полагалось денежное вознаграждение.

В случае результативности разведывательной деятельности лазутчиков иногда освобождали от государственных податей и повинностей. Воевода Ржевы-Володимировой [Ржев в древности назывался по имени своего первого князя — Владимира Святого], князь Иван Леонтьевич Шеховской в своей отписке, полученной в Разрядном приказе 5 августа 1631 г., доносил: «Бил челом тебе, государю, Аксиньин крестьянин Алексеевской жены Соколовой, Андрюшка Чуркинской, который ходит за рубеж для твоего государева дела вестей проведывать, а мне сказал: по твоему государеву указу правят на нем в Старицу к острожному делу деловцов и лесу от Ивана Одадурова, а он в писцовых книгах Богдана Воейкова с товарищи в живущем написан в получетверике; и ему от твоего государева дела в Старицу к острожному делу не мочно, посылаю я его еже недель за рубеж для вестей, а он человек одинокий. И бил челом тебе, государю… тот Андрюшка Чуркинской, а ко мне принес челобитную, чтоб его деревня обелить против его братьи, и как в Торопце и на Луках Великих у лазутчиков земли обелены. И я без твоего государева указа земли его обелить не смею»[259]. Ходатайствуя об «обелении» деревни лазутчика, то есть освобождении его частично или полностью от податей и повинностей, а также от участия в строительстве оборонительных укреплений — острогов [частоколов из заостренных кверху бревен, плотно пригнанных друг к другу], ржевский воевода ссылался на известные ему прецеденты в Торопце и Великих Луках.

Уже через 10 дней воеводе был дан ответ, в котором частично удовлетворялись просьбы лазутчика. В государевой грамоте в Ржеву-Володимерову к воеводе от 15 августа 1631 г. сказано: «И как к тебе ся наша грамота придет, и ты б вдовы Аксиньи Алексеевы жены Соколова с крестьянина, с Андрюшки Чуркинскаго, с его жеребья в Старицу к острожному делу лесу и деловцов для его службы имати не велел, с него только тягла выходит»[260].

От глагола лазучити (ласучити) в значении ‘заниматься шпионажем’ в XVI–XVII вв. произошел ряд производных: лазутчик (лазущикъ), лазутникъ, лазучникъ, лазученье, лазучество (лазучство), — ставшие терминами разведки. В «Словаре русского языка XI–XVII вв.» определяются значения вышеперечисленных существительных как ‘лазутчик, шпион, шпионаж’[261]. Все зависит от конкретной позиции: лица, собирающие сведения в интересах государства, — разведчики, а те, кто собирает сведения о государстве в интересах его противников, — шпионы. В том и в другом случае сущность и характер деятельности людей, обозначенных этими терминами, не меняется.

Слово лазутчик и другие производные от лазучити употреблялись как в отношении русских разведчиков, так и применительно к лицам, работающим в интересах иностранных государств. Именно в это время в письменных документах лазутчики стали считаться шпионами, хотя слово шпион появится позднее. «А о лазутчикех бы есте, которые из Новагорода к Москве и по городом лазучат, велели заказ учинить крепкой, чтоб лазутчиков переимать, а кто лазутчиков поимает, и ты б тем людем велел сказать наше жалованное слово, что мы за службу их пожалуем, а которых лазутчиков поимают, и вы б их прислали к нам к Москве с добрыми приставы, сковав», — предписывается белозерскому воеводе Степану Микифоровичю Чепчюгову в царской грамоте от 14 апреля 1613 г., касающейся приведения Белозерска на осадное положение и поимки лазутчиков, разосланных шведами[262].

Из приговора 1678 г. о лазутчике узнаем, что «по указу великого государя царя и великого князя Федора Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белая России самодержца, бояря… приговорили: вора и лазутчика, который прислан из Чернигова, Ивашку Квашнина, за его воровство, что он… в воровстве своем в лазутчестве с пытки в Чернигове и будучи на Москве винился, казнить смертью, по колужской дороге повесить»[263]. Оказывается, «Ивашко в роспросе и с пытки в том винился, а сказал, что он по ноговору турских пашей был для проведыванья вестей на Москве, был в прошлых во 180-м и во 183-м годех лазутчиком ж, и в Ясы со всякими вестьми к ним к турским пашам сходил и сказывал»[264]. Но он не был казнен, хотя наказание было суровым: «Государь царь и великий князь Федор Алексеевич… пожаловал для поминовения отца своего государева… за ту его вину казнить не велел, а указал его привести к виселице и у виселицы бить в проводку кнутом [бить кнутом, водя по людным местам] нещадно до Болота [название части города Москвы] и сослать в Сибирь на вечное поселение в пашенные люди»[265].

Не только отдельные люди могли вести разведку в интересах соседних государств, но лазутчики обнаруживались и среди направляемых в Россию посольств. «И как мы до того доведались, что нашим людем от руских людей учинились убытки великие, а в те поры сей имянующей посланник Никита у нас, и мы того не чаяли, что руские люди в нашей земле были для лазучества, и мы для того посланника Никиту у себя задержали и тех руских купцов розослали по иным городом»[266], — сообщалось в грамоте 1556 г., адресованной шведскому королю Густаву Вазе о деятельности его посланника Никиты Кузмина, прибывшего в Москву с предложением от шведов о прекращении обоюдных неприятельских действий. В «Словаре русского языка XI–XVII вв.» лазучество определяется как ‘шпионаж’[267].

О выявлении разведчиков турецкого султана в составе посольства Великого княжества Литовского говорится в грамоте литовскому послу от «великого государя, божью милостию, царя и великого князя Иван Васильевича всеа Руси» от 26 августа 1570 г.: «А ныне то ново учинилось, что с литовскими послы приходили розных земель людеи; а те люди с вами были салтана турского, а под именем государя вашего, и те люди с вами были для лазученья и искали над государя нашего землею лихова дела»[268].

В 1574 г. толмач одного из шведских посольств Аврам Николаев [Оврам (Обрам) Миколаев], живший в Москве с целью «учити наших русских робят свейскому языку», был задержан и потом отпущен на родину с грамотой к шведскому королю. Однако до Швеции он не доехал. Его остановили на границе, в Орешке, и «выняли книги о наших о великих делех, и многие наши родословцы, и иные наши многие дела повыимали у него, а Аврам, живучи в нашем государстве, те наши великие дела крал лазучством»[269].

В Западной Европе еще с XVI в. был распространен обычай держать в различных государствах постоянных первоначально торговых, а в последующем и дипломатических представителей — резидентов и агентов.

Значение слова резидент дается в «Словаре русского языка XI–XVII вв.»: «Резидент (резедент, резыдент, рыдезент) — ‘дипломатический представитель одного государства в другом, рангом ниже посланника[270]’». Резидент (лат. residens, франц. resident) — ‘пребывающий на месте’[271]. Понятие резидент не было новым для Москвы — уже в 1585 г. упоминается английский резидент, функции которого приближались к консульским[272]. Помимо защиты торговых интересов соотечественников (не забывая при этом о собственных), резиденты выполняли роль «шпионов и осведомителей»[273].

Отсутствие постоянных представителей за границей неблагоприятно отражалось на деятельности русской дипломатии (и как следствие — разведки), которая нередко оказывалась недостаточно осведомленной о положении в Европе и готовившихся против Русского государства союзах и войнах[274]. Московское правительство только в середине XVII в. приступило к направлению постоянных представителей за границу, в первую очередь, в те государства, с которыми Россия была связана непрекращавшимися войнами — в Швецию и Речь Посполитую. В 1635 г. в Стокгольм «был отправлен русский резидент, или пребывательный [‘постоянный, неизменный; долго остающийся, сохраняющийся в каком. — л состоянии, положении’[275]] агент, Дмитрий Францбеков (Фаренсбах)[276], крещеный иноземец»[277]. В наказе ему поручалось не только вести официальные переговоры со шведским правительством, но и «тайно проведывать от нарочитых [знатных, именитых] людей, добрых и досужих, кому бы доверить можно, и у агентов разных земель, как с цесаревыми людьми войну ведут, кто от цесаря против свейских людей учинен начальником, и чаять ли миру»[278]. Большая часть обширного наказа касалась польских и крымских дел. При отправлении в Швецию Францбеков получил государева жалованья и подмоги 500 руб. деньгами, да соболями на 200 руб.; даны были ему разные запасы (рыба, икра, меды, пастила и т. п.), «чем ему иноземцев потчевать»[279]. Но уже в апреле 1636 г. царской грамотой Францбеков был отозван в Москву. Причина — неудовлетворительная работа по информированию Посольского приказа о событиях в Швеции и других странах, представлявших интерес для Москвы: «По нашему указу велено вам быть в Швеции и проведывать всяких вестей, и каких вестей проведаете, о том велено было вам писать к нам в Москву часто. Вы жили в Швеции немалое время, а к нам о вестях не писывали; если же и писали, то дело небольшое, и потому указали мы вам ехать из Швеции назад в Москву»[280].

В последующем в Посольском приказе посчитали необходимым объяснить, что отзыв Францбекова был вызван не только скудными вестями, поступавшими от него из Стокгольма, но и заключением мира с Речью Посполитой, в связи с чем надобность в польских и литовских вестях якобы отпадала[281]. Все это свидетельствует о непонимании в Посольском приказе важности иметь на постоянной основе дипломатических представителей в столицах иностранных государств, особенно в Швеции.

В царствование Алексея Михайловича (1645–1676 гг.) осуществлялись всякие закупки товаров за границей и приглашения нужных людей на службу в Россию через посредство специально командируемых иноземных торговцев. В 1660 г. «торговый англичанин Иван Гебдон» посылается «блюсти за русскими интересами в Голландии и других окрестных государствах» в звании резидента: «По нашему, великого государя, указу послан с Москвы за море для наших, великого государя, дел резедент иноземец Иван Иванов сын Гебдон[282], а что ему для наших, великого государя, дел будет надобно ефимков [русское название европейского талера], а ему те ефимки велено имать взаймы в Галанской земле в Амстрадаме у бурмистров из их городовые казны»[283]. Гебдону не вменялось в обязанность оставаться в Голландии постоянно, предполагалось, что он вернется в Москву через несколько лет, что и произошло.

Масштаб решаемых задач и круг лиц, с которыми Гебдону приходилось иметь дело, далеко выходили за рамки обязанностей обычного торгового представителя. Так, согласно наказу, полученному из Тайного приказа, Гебдон обращается к королю Англии Карлу II с просьбой разрешить призвать на московскую службу 3000 конных и пеших ратных людей с офицерами[284].

Гебдон был принят в Генеральных штатах [парламенте Нидерландов], где вручил «верющую грамоту» и обратился к присутствовавшим с речью. В его обязанности входило не только приглашать специалистов на русскую службу, но и «проведывать всяких вестей», и «каких вестей проведает… о том велено писать в Москву… по часту»[285]. Однако при информировании московского правительства о событиях, происходивших в Западной Европе, он был крайне сдержан и лапидарен. В 1661 г. он пишет «наместнику шатцкому и лифлянтскому» А. Л. Ордин-Нащокину: «Из Галанские земли, из Амстердама города, великого государя царя нашего царского величества в окрестных государствах резидент Иван Гебдон челом бьет…А про Свитцких здеся славят же [‘распространяют слухи, какие-л. сведения о ком-, чем-л.’[286]], будто конечно весною пойдут оне войною на великого государя нашего, его царского величества землю. Тож я в дело не ставлю: раде оне и сами быть ныне при младом своем короле в покои»[287], а далее — подпись: «Твой милостивой покорной раб рабов Иван Гебдон». Речь идет о положении в Швеции при Карле XI (1655–1697 гг.), ставшем королем в 1660 г.

Производным от резидент[288] стало существительное резиденция — ‘пребывание в иностранном государстве в качестве дипломатического представителя, резидента’[289]. Слово резиденция воспринималось как процесс исполнения резидентом своих функций. Резиденты совершенно открыто посылались в соседние государства, их пребывание не было тайным. Так, в грамоте Петра I польскому королю Августу II от 30 июля 1699 г. говорилось: «Живет на вашем королевского величества дворе для скорого доношения наших царского величества дел вашему королевскому величеству столник наш Алексей Никитин, которому ныне указали мы быть с той резиденции к Москве, а для надежнейших же впредь… пересылок по любви братцкой посылаем к вам на перемену ево, на резиденцию ж, посланника нашего Любима Сергеевича Судейкина»[290].

Заимствованное слово агент от немецкого — аgent [с ударением на втором слоге], от польского — аgent [с ударением на первом слоге], от латинского глагола agеre ‘действовать, двигать, править, управлять’ появилось в русском языке во второй половине XVI в.[291]. В значении ‘торговый представитель, посредник’[292] оно встретилось в тексте 1584 г.: «Пожаловали есмя Аглинские земли купцов… Ульяна Товерсона да Ульяна Тронбура агента с товарыщи, ослободили есмя им ходити на кораблех в свое государство в Двинскую землю со всякими товары», — находим в «Английских делах» Посольского приказа[293]. Они освобождались от уплаты пошлин на товары, доставлявшиеся из Англии в Московское государство, в историческую область в бассейне Северной Двины — часть современной Архангельской области.

Сохраняя за собой первоначальное значение (торговый представитель, посредник), термин агент в значении ‘доверенное лицо, представитель иностранного государства’[294] появляется в первой половине XVII в. В 1634 г. между Россией и Шлезвиг-Гольштейном подписывается Договор об обмене постоянными агентами. Гольштинский агент появляется в Москве через несколько лет: «Октября в 9 день сказывал в Посольском приказе Голштинскаго Фридерика князя агент Балтазар Демушаран: писали де к нему из Астарахани голштинские послы, что они пришли в государеву вотчину в Астарахань июня в 15 д., а с ними де, государь, идут кизылбашскаго шаха послы, а посланы де от шаха в Голштинскую землю», — доносил боярин Федор Иванович Шереметев в отписке царю Михаилу Федоровичу 12 октября [7]147 [1638][295] года[296]. Значение слова агент как название иностранца, привлекаемого к негласному (конфиденциальному) сотрудничеству с русской разведкой, сформируется только к началу XIX в.

В начале XVIII в. встретилось наименование комиссар применительно к отправляемому за рубеж дипломатическому представителю. По Инструкции от 12 ноября 1706 г. «его царского величества воинскому советнику и обер-комиссару господину Литу» [Альбрехт фон дер Лит — российский дипломат немецкого происхождения] предписывалось при дворе прусского короля «вступать с министры его величества в разговоры и трудится, дабы отвратить его королевское величество прусское от Швецкой страны к стороне его царского величества… разведывать накрепко о неприятелских замыслех и наипаче о дружбе и пересылках ево, каковые имеет с королевским величеством прусским, тако ж и при иных дворех какия имеют сообщения, а особливо о тройном союзе пруского и гановерского и шведа… и о том о всем и о всяких ведомостях, разведывая, доносить чрез почты к его царскому величеству почасту»[297]. Как видим, разведывательная деятельность вменялась в обязанности обер-комиссара. Но в отличие от наименований резидент и агент термин комиссар не закрепился в разведывательной лексике. Термины же резидент, агент (пребывательный агент) в середине XVII в. еще не имеют разведывательного наполнения и воспринимаются как синонимы дипломатического представителя Московского государства за границей.

В XVI–XVII вв. наряду с широко встречающимся словом весть в значении ‘известие, сообщение, донесение’ появляется производное от него наименование лица вестовщик в значении ‘тот, кто поставляет сведения; разведчик, лазутчик’[298].

Необходимость организации разведки во время войны была отражена в одном из первых рукописных воинских уставов русской армии, составленным в 1607 г. (дополнен в 1621 г.) дьяком Посольского приказа Онисимом Михайловым (Родишевским) на основе иностранных военных книг и опыта русского войска XVI — начала XVII в. Он называется «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки, состоящий в 663 указах или статьях, в государствование царей и великих князей Василия Иоанновича Шуйского и Михаила Феодоровича, всея Русии самодержцев, в 1607 и 1621 годах выбран из иностранных военных книг Онисимом Михайловым»[299].

Организация разведывательной деятельности в войсках впервые обретает правовую основу. В Уставе подчеркивалось, как организатору разведки (командующему войском или самому государю) следует относиться к вестовщикам и лазутчикам: «Прежде всего подобает государю или великому воеводе воинству великое прилежание имети, чтоб ему всякия прямыя вести, от мужеска полу и женска известны были, и тех вестовщиков доведется бити больно [для того, чтобы окружающие не заподозили, что этот человек является лазутчиком], толко б никто друг про друга не ведал, и в тех вскоре возможно узнать, которые из них будут лутчие и тайнее и прямее. И в таких мерах не доведется денег щадити, но единым золотым возможно уберечи, что сто тысяч золотых стоит, ино добрые тайные и прямые вестовщики к таким делам есть»[300]. Как видим, в «Уставе» говорится о необходимости соблюдения конспирации при работе с тайными вестовщиками («только б никто друг про друга не ведал») и утверждается, что нельзя экономить денежные средства на разведчиках. Тайный вестовщик — это тот, кто негласно, тайно от окружающих доставляет по назначению прямые [честные правдивые, верные[301]] разведывательные сведения. Здесь же указывалось, что для сбора разведывательных сведений должны использоваться не только лазутчики, но и подъезды: «Да к тому же доведется имети в великих и в малых полкех добрых и прилежных смелых людей, смотря по делу для посылки в подъезды для многих причин, а добро б чтоб под люди послати по толику своих людей, чтоб добытися языки и такими б языки [т. е. языками] доведатися мочно не дружних людей хотение и умышление лучше лазутчиков»[302]. Автор «Устава ратных, пушечных и других дел» противопоставляет подъезды лазутчикам, которые не являются сопоставимыми понятиями и, являясь силами разведки, каждая из которых имеет свои задачи, свои плюсы и минусы.

О содержании и стилистической окраске терминов лазутчик, вестовщик, соглядатай свидетельствуют бытовавшие пословицы и поговорки с этими словами, правда, с уничижительным оттенком: «Лазутчик, что стопок: обносил и бросил» [стопок — стоптанный сапог, обносок[303]], «Вестовщик да перенощик, что у реки перевощик: надобен на час, а там — не знай нас»[304]. Соглядатай дорог на час, а там — не знай нас», «Соглядал бы ты не в людях, а дома — там нездорово» [намек на неверную жену[305]].

Слова соглядать, соглядатай дошли до наших дней, утратив свое значение ‘разведывать’, ‘разведчик’. «Словарь современного русского литературного языка» дает два значения слова соглядатай: ‘1. Тот, кто наблюдает, созерцает что-либо. 2. Тот, кто тайно наблюдает за кем-, чем-либо, выслеживает кого-либо’. Второе значение иллюстрируется цитатой из исторической повести П. И. Мельникова-Печерского «Княжна Тараканова и принцесса Владимирская», опубликованной в 1867 г. в «Русском вестнике»: «За Елизаветой учрежден был секретный, но бдительный надзор, но напрасно соглядатаи старались подметить в ней какие-либо политические замыслы»[306].

Во второй половине XVI в. вместо производных от глядати (розглядати, соглядати, подглядати) для обозначения процесса сбора разведывательных сведений в языке в дополнение к уже встречавшимся появляются производные от глагола ведати: разведати (розведати), разведывати (розведывати), наведатися, наведыватися, проведывати; разведывание (розведывание). Разведати, разведывати ‘разузнать, разведать’[307] — ключевое русское слово в разведке.

Глаголы с префиксом раз- от основы ведать обозначают ‘действие, названное мотивирующим глаголом’, совершающееся с большой интенсивностью, и действие, которое необходимо довершить, то есть непременно ‘довести до результата’[308].

25 марта 1557 г. в Новгороде было заключено перемирие, завершившее Русско-шведскую войну 1554–1557 гг. Инициатором перемирия выступила шведская сторона, которую представлял король Густав I. Иван IV принял предложение, так как стремился перебросить российские силы на борьбу с Ливонским орденом в Прибалтике. Новгородское перемирие сохраняло довоенные границы обоих государств. Введённый по российской инициативе обычай дипломатических сношений со Швецией не напрямую, а через новгородского наместника, воспринимался шведской стороной как унизительный. 21 июля 1557 г. из Новгорода к Густаву I был отправлен Иван Шарапов «сын Замытцкой» (Иван Еуплович Замытцкой) с извещением о заключении перемиририя и «с подтверженой записью, чтобы к ней король печать привесил и на ней крест целовал»[309]. Поездка продлилась до 28 декабря 1557 г.: «А память наказная дана Ивану такова… Да будучи Ивану у короля розведати про то гораздо: как Густав король с цысарем и з датцким королем и с литовским королем и с маистром ливонским, в миру ли с теми и с иными государи порубежными, и с которыми государи о чем ссылка, и что, Бог даст, проведает, и то, приехав сказати царю и великому князю»[310].

Разгром шведской армии под Полтавой в 1709 г. резко изменил ход Северной войны (1700–1721 гг.). Теперь Петр I, армия которого заняла доминирующее положение в восточной части Европы, мог с уверенностью надеяться не только на успешный исход войны, но и на выгодные условия мира. Русский царь уже не ограничивался стремлением забрать у Швеции утерянные Россией земли, но решил добиться обладания Прибалтикой. В 1710 г. в Париже при посредничестве Франции проходят переговоры между представителями стран Северного союза (России, Саксонии, Дании), воевавших против Швеции, и представителями последней о заключении мира, завершившиеся безрезультатно. Об этом узнаём из «Указа его царскаго величества великороссийскаго, отправленного на почте из Санктпетерзбурха, от 5-го дня апреля 1710 года под № 5-м к послу господину Матвееву[311]»: «Когда придет у высокосоединенных с французским королем до мирного трактата и совершенно до заключения онаго, и тогда б ваше превосходительство всякими способы трудились предостерегать, дабы чего противнаго к предосуждению стороне его царскаго величества не включили в тот трактат и не положили б того, что вспомочь королю свейскому при нынешнем его несчастии против нас явным способом, или чрез перепуск вспомочных ему войск, или деньгами; також и того в тот трактат внесли б, чтоб вступиться за него сильною медиациею и оную принудить его царское величество приращенные и завоеванные города от короля свейскаго в сторону шведской короны паки превратить. О чем, прежде постановления трактата, вашему превосходительству со всяким прилежанием разведывать надлежит при съезде полномочных чрез кого-нибудь, а особливо чрез секретарей всех при том будучих посольств, обещая им дать подарки»[312].

Доброе расположение к себе лиц, обладавших информацией, в XVII–XVIII вв. послы чаще всего обеспечивали подарками.

Проведывати тайно предписывается послам Русского государства, отправлявшимся в 1587 году с посольством в «Грузинскую землю», которая тогда включала некоторые области современного Азербайджана, Ирана, Армении, Грузии, Туркменистана, Афганистана, Ирака, восточной Турции, Кувейта, Бахрейна, а также части Пакистана, юга Узбекистана, востока Сирии, и на юге России город Дербент. В царском наказе послам Родиону Биркину и Петру Пивову говорится:

«Да памят Родивону и Петру. Будучи им в грузинской земле, проведывати имъ себе тайно: как ныне Грузинской Александр князъ с Турским и с Кизылбашским. И посланники или гонцы от Турского или от Кизылбашского шаха у грузинского Александра князя бывали ли? И будет были и о каком деле приходили? И грузинской Александр князъ к Турскому и х Кизылбашскому послов своих о какове деле посылывал ли? И будет посылал и о чем меж ими ссылки? Да и того ими будучи проведывати: как ныне Турской салтан с Кизылбашским? И послы или посланники от Турского салтана у Кизылбашского или от Кизылбашского у Турского бывали ли? И будет бывали и о чем меж их ссылки? И война меж Турского салтана и Кизылбашского на сем лете бывала ли? И вперед меж ими войны чаят ли? Да что проведают и то им себе записати на список; да приехав сказати государю царю и великому князю.

И о всем им, будучи в грузинской земле, государевым делом промышляти [действовать, заботиться] по сему государеву наказу и как их Бог вразумит»[313].

Префикс про- в глаголе проведывати придает мотивирующему глаголу ведати значения ‘интенсивно и (или) тщательно совершить действие, названное мотивирующим глаголом’ и ‘совершить (довести до результата) действие, названное мотивирующим глаголом’[314].

С 1696 г. создается новый вид вооруженных сил — военно-морской флот, одновременно создаются первые органы военно-морского управления. 11 декабря 1696 г. указом Петра I был учрежден «Приказ Воинского морского флота для ведения всеми военными чинами флота (кроме русских матросов) и всем, касавшимся собственно флота». Этот Приказ и последующие его трансформации к сбору разведывательных сведений никакого отношения не имели. Формирование структуры военно-морской разведки растянулось более чем на 170 лет.

В середине XVII в. полковых сторожеставцев, равно как и подчиненных им полковых станоставцев (отвечали за организацию бивуака, лагерную службу, размещение личного состава) по примеру армий западно-европейских государств стали именовать квартирмейстерами. Впервые существительное квартирмистръ встречается в Статейном списке о посольстве Вельяминова и Власьева, отправленного «лета 7103 [1595 г.], апреля в 20 день… к императору германскому Рудольфу II»: «А стол был того дни цесарев… а сидели за столом и подчивали приставы Ян Венцлав да Миколай Варкачь, да с ними ж приставлены были квартирмистр Григорей»[315]. «Словарь русского языка XVIII в.» дает следующее определение встретившегося в источниках 1698 г. существительного квартирмейстер — ‘лицо, ведающее расквартированием войск и снабжением их продовольствием и фуражом (воинский чин 9-го класса по российской Табели о рангах)’»[316].

Уже «Воинский устав, составленный и посвященный Петру Великому генералом Вейде[317], в 1698 году» (ряд положений этого документа были учтены в «Воинском уставе» 1716 г.), указывал на желательность учреждения в армии должности «генерала квартир мейстера»[318]. В 1701 г. генерал-фельдмаршал Б. П. Шереметев писал Петру I: «При армии надлежит быть, и без того невозможно, одного человека генерал-квартирмейстера»[319]. 9 февраля 1702 г. в русской армии учреждается должность генерал-квартирмейстера, а в 1711 г. — квартирмейстерская часть, которая создавалась высшим войсковым начальником в штабе действующей армии только на период боевых действий. Впоследствии, начиная с XIX в., именно офицеры квартирмейстерской части организовывали и вели разведку во время военных действий.

30 марта 1716 г. Петр I утвердил в Данциге «Воинский устав»[320] (известный как «Воинский устав Петра I»), «дабы всякой чин знал свою должность, и обязан был своим званием, и неведением не отговаривался»[321]. Этот устав содержит перечень обязанностей генерал-квартирмейстера: «Каждое главное войско должно иметь особливо генерал-квартирмейстера. Но сей чин требует мудрого разумного и искусного человека в географии и фортификации, понеже ему надлежит учреждать походы, лагеры и по случаю фортификации, и ретраншаменты, и над оными надзирание иметь… А особливо надлежит ему генерально оную землю знать, в которой свое и неприятельское войско обретается, такожде какие реки, проходы, дефилеи, горы, леса и болота находятся»[322]. Заблаговременное изучение театра предстоящих военных действий невозможно без разведки. В «Воинском уставе» вопрос этот решался за счет привлечения вожей, вождей ‘проводников[323]’. Находить их и руководить ими должен был специальный человек. В 31-й главе «О капитане над вожами» сказано: «Понеже [так как] проводники и вожжи при войске зело потребны суть, того ради надлежит иметь при войску некотораго человека, который бы нескольким языкам искусен был, или по крайней мере оный бы разумел тем языком, в которой земле войско обретается. И называть его капитаном или поручиком провожатым, которой бы всегда прежде походу войска, некоторое число вождей и жителей оныя земли при себе имел. И оных за караулом в своей квартире держал, дабы помянутых людей при походе, конвоях, партиях, авангардиях, при полках, артиллерии, багаже и прочих отсылках употребить можно было. А ежели никаких людей и жителей в деревне какой или городе, где неподалеку войско стоять будет, не сыщется, но все разбегутся, и никто дороги не будет знать, тогда имеет капитан над вожами по приказу командующего генерала с некоторыми командированными таковых людей из других мест взять, которой, ежели они добровольно не пойдут, силою взять в главной стан и иметь за караулом. А пока новых проводников не получит, до того времени да не дерзает оных от себя отпускать без ведома командующаго генерала. Вышепомянутые проводники получают провиант, как рядовые солдаты»[324]. Вышесказанное не исключало задачи капитана над вожжами по приобретению вожей и на территории, занятой неприятелем.

В «Воинском уставе» 1716 г. проводится важная мысль о значении не только изучения театра военных действий, но и сил неприятеля. Разведка должна предшествовать движению армии, говорится в главе 55 «O походе войска»: «Понеже при походе войска зело много смотреть надлежит, не токмо на землю (а имянно, что оное войско в собственной ли своей, или неприятельской земле марширует, такожде оная земля равная, гориста, болотна, или лесная, такожде многоводна ли), но и о неприятеле накрепко [усердно, тщательно, основательно, ревностно, на совесть, как следует] разведывать, что в близости ли, или далеко обретается, и можно ли свободно и безопасно с войском маршировать. И потом надлежит поход учредить, дабы все порядочно, и осторожно могло быть»[325].

Организация разведки в войсках По-прежнему возлагается на командующего армией — генерал-квартирмейстер в это время еще не стал организатором разведки. В главе 10 «O генерале фельдмаршале и о всяком аншефте» говорится, что он обязан знать о намерениях противника и со всей предосторожностью высылать лазутчиков для сбора информации: «Генерал-фельдмаршал, или аншефт, есть командующий главный генерал в войске. Его ордер [приказ] и повеление в войске должны все почитать, понеже вся армия и настоящее намерение от государя своего ему вручено… Лазутчиков, где нужно, высылает для ведомости прилежно, со всяким опасением [с предосторожностью], сколь силен неприятель, что намеряется делать, стоит ли в траншементе или нет. О всяких онаго поступках ему ведать нужно есть»[326].

Детально разработан в «Воинском уставе» раздел караульной службы, упоминается о необходимости организации разведки: «Командир, который болшой караул имеет, долженствует оным приказать, чтоб за час до рассвета паки на лошади всем сесть, и в поле разведать чрез поручика (или прапорщика) с одним вахмистром, и с 20 или 25 рядовыми, пока оной днем на свои посты пойдет»[327].

В «распросных речах» 1682 г. «выходца полоненика» Дмитрия Петрова, бывшего в плену у турок, читаем: «И брел де он Митка самыми нужными и непроходимыми местами по Западной стране по многим государствам один… и розведывая про путь к Российскому государству, прибрел он в Свейскую землю»[328]. Конечно, этот случай не имел прямого отношения к разведке, но деепричастие розведывая было привычным для дьяков Посольского приказа, ведавшего делами полоняников.

Со второй половины XVII в. распространяется слово ведомость в значении ‘весть, известие, сообщение’[329]. Этим существительным могли называть ‘слухи, молву’[330]. В «Похвальной грамоте» 9 июня 1689 г., удостоверяющей заслуги ближнего боярина и воеводы князя Василия Васильевича Голицына[331] за Крымский поход «с милостивым словом государей царей Иоанна Алексевича, Петра Алексеевича и государыни царевны Софии Алексеевны»[332], сведения, полученные от пленных, названы ведомостями: «А ныне обносятся многия ведомости от полоняников и от выходцев, что на тех прежних боях крымской хан ранен, а нурадын от ран умре, да убит на том же бою казыкерменской бей вместе с Кантемирем мурзою Мансуровым и с иными такими ж знатными людьми»[333]. Крымские походы 1687 и 1689 годов на время отвлекли значительные силы турок и крымских татар и способствовали военным успехам европейских союзников России в борьбе против Османской империи и прекращению турецкой экспансии в Европе. Однако значимого сражения между противоборствующими сторонами не произошло. Поход огромной армии закончился исходом, а действия князя В. В. Голицына подверглись критике со стороны современников. В современном русском языке словом ведомость называют документ, а в XVII в. оно употреблялось гораздо шире, в частности, для названия сведений, получаемых от разведки.

18 ноября 1654 г. в войсковой отписке «донские атаман и казаки, Оська Петров и все Войско донское[334]» сообщали «государю царю и великому князю Алексею Михайловичю, всеа Великия и Малыя Росии самодержцу», о сношениях с некоторыми нагайскими мурзами, пожелавшими принять подданство государя: «Да ведомость, государь, нам учиналась подлинная от выходцов полонеников, что де Урумбетевы мурзы многие хотят ис под Крыму и с улусами своими притти под твою царского величества высокую руку под Астарахань на старые свои кочевья да опасаютца»***. Но казаки для подтверждения этого сообщения предприняли свои разведывательные действия, о чем пишут дальше: «И мы, холопи твои, не имя веры во всяких вестях ни крымским языком и полонеником, да посылали мы в те Урумбетевы улусы под Крым августа в 20-м числе донсково своего татарина Кармышка о дву конь нарочно, и велели мы тех Урумбетевых мурз и улусных людей призывать под твою царского величества высокую руку под Астарахань на старые их кочевья; да и для подлинных, государь, вестей, что ся в Крыму и в улусех делаетца. А у того, государь, татарина нашего в тех улусах семья есть, братья и племянники, а нам он ведом и верен и живет на Дону у нас в Войске и з женою и з детьми, а служит он тебе, великому государю, с нами лет дватцать… И тот татарин наш из Урумбетевых улусов ис-под Крыму к нам приехал ноября в 13 день, и сказывал он нам… что де Урумбетевы мурзы сказали ему так: твоей государские милости и жалованью и под твою царского величества высокую руку, под Астарахань кочевать на старые свои кочевья гораздо де, государь, оне тому ради и жадают [сильно желают]… А тот татарин жил у них, мурз, в улусех полтретья месяца, а они де его и нарочно [намеренно, умышленно] для всякой ведомости доведыватца да с теми б вестьми ево и к нам отпустить держали. И в Крым де тот татарин… для всяких де, государь, вестей наведатца подлинне ездил впотай [тайком, скрытно[335]], и жил де он в Крыму месяц»[336].

Донской атаман Оська Петров, «не имя веры во всяких вестях» крымским языкам и полоненикам, решил перепроверить имевшуюся информацию о том, что нагайские мурзы, хотели перейти «под руку» русского царя. Обращает на себя внимание подбор лазутчика «татарина Кармышка», который был направлен «в те Урумбетевы улусы под Крым». С одной стороны, у него в улусах имелась родня, а с другой, — «нам он ведом и верен и живет на Дону у нас в Войске и з женою и з детьми, а служит он тебе, великому государю, с нами лет дватцать». Остававшиеся на Дону жена и дети являлись лучшей гарантией того, что «Кармышка» будет делать все возможное, чтобы вернуться из своей поездки целым и невредимым и с вестями.

Наведатися — ‘осведомиться о чем-л, узнать что-л.’[337]. Префикс на- придает глаголу значение ‘интенсивно совершить действие, названное мотивирующим глаголом ведать; совершить (довести до результата) действие названное мотивирующим глаголом’[338]. Глагол доведыватися, производный от ведать, также имеет отношение к добываемым татарином Кармышкой сведениям о противнике. Как видим, в терминологии разведки наряду с глаголом наведатися встречается глагол несовершенного вида наведыватися в том же значении ‘осведомляться о чем-л., узнавать что-л’[339], который может употребляться для обозначения многократного действия, о чем свидетельствует суффикс — ыва-. Настоятельно предлагалось наведываться, то есть стараться получить необходимые сведения тем, кого посылали в другие страны в качестве дипломатических представителей.

Так, в самом начале XVIII в. в связи с разгоревшейся Северной войной (1700–1721 гг.) Петр I решил дипломатическими средствами уладить разногласия с Турцией. 3 (14) июля 1700 г. между Россией и Турцией был заключен Константинопольский мирный договор. Россия получала крепость Азов с прилегающей территорией и вновь построенными крепостями (Таганрог, Павловск, Миус) и освобождалась от ежегодной дани крымскому хану. Турции возвращалась занятая русскими войсками часть Поднепровья с небольшими турецкими крепостями, которые подлежали немедленному уничтожению. Стороны обязались не строить новых укреплений в пограничной полосе, не допускать вооруженных набегов. Турция должна была освободить русских пленных, а также предоставить России право на дипломатическое представительство в Константинополе на равных основаниях с другими державами.

В 1702 г. первым постоянным дипломатическим представителем России в Османской империи был назначен стольник Петр Андреевич Толстой[340]. Перед отъездом, ему было дано развернутое разведывательное задание: «Статьи тайные, по которым, будучи при дворе салтанова величества, столнику Петру Андреевичю Толстому чинить со всяким радением, и наведываться в тайне по сим нижеписанным статьям, данным в нынешнем 1702-м году апреля в 1 день.

1. Будучи при салтанове дворе, всегда иметь прилежное и непрестанное с подлинным присмотром и со многоиспытанным искуством тщание, чтоб выведать и описать тамошнего народа состояние, а паче началнейшие и главные в правлении их и каковые в том [управлении] персоны будут, и какие у них с которым государством будут поступки в воинских и политических делах и в государствах своих устроения ко умножению прибылей или к войне тайныя приуготовления и учредителства… морем ли или сухим путем.

2. О самом салтане, в каком состоянии себя держит и поступки ево происходят, и прилежание и охоту имеет к воинским ли делам или по вере своей х каким духовным и к домовым управлениям, и государство свое в покое ли или в войне содержать желает, и во управлении государств своих ближних людей кого над какими делами имеет порознь, и те его ближние люди о котором состоянии болши радеют и пекутца: о войне ли или о спокойном житии и о домовом благополучии, и какими поведениями дела свои у салтана отправляют, чрез себя ль, какой обычай во всех есть государей, или что чрез любовных его покоевых.

3. Из пограничных соседей которые государства в первом почитании у себя имеют, и которой народ болши любят, и впредь с кем хотят мир держать или войну весть, и для каких причин и х которой стороне чем приуготовляютца и какими способы, и кому не мыслят ли какое учинить отмщение.

4. Доходы государственные с которых стран и коликим числом в салтанову казну збираютца, и против прежняго ль, как у них до войны бывало, и денгами ль или иными какими платежи, кроме денег, и что всего бывает в году, и ныне ль у них в денежной и во всякой казне доволство ль, или пред предками их в чем оскудение и от чего, и впредь ко прибавлению казны какия у них чинятца радения, или наипаче ко оскудению належать и попечения о том никаково не имеют. Также особо наведатца о торговле персицкой, как шелком и иными таварами куды вяще торгуют, и кто тот шелк приимает, и чрез которые городы идет, морем ли или сухим путем, и которыми месты в турецкие городы болшой привоз тем таваром бывает и коликим множеством.

5. О употреблении войск какое чинят устроение, и сколко какова войска, и где держат в готовности, и салтановой казны по сколку в году бывает им в даче, и по чему каким чинам порознь, и впредь ко умножению войск есть ли их попечение, также и зачатия к войне с кем наперед чаять по обращению их нынешнему.

6. Морской флот [корабли и катарги] какие и многочисленно ль имеют, и флот старой в готовности ль, и сколь велик, и сколко на котором карабле и каторге пушек, и каким поведением ныне его держат, с прибавкою ль, и что на том флоте во время войны ратных людей бывает и какие чины порознь, и что им даетца салтановой казны помесечно или погодно, и вновь к той старой флоте [cлово «флот» входило в русский язык как существительное женского рода] какая прибавка строитца ли, и буде строитца, сколь велика та прибавка, и на которое море в год та прибавка делаетца, и каков нынешней у них капитан-паша, и к чему вящее склонен, и нет ли особливо предуготовления на Черное море, и наступателно или оборонително предуготовляютца. Конечно сие со всяким подлинным описать известием и чрез подлинных ведомцов или верных людей писать почасту о сем состоянии их.

7. В восточных странах все ль дела их идут по их воле, или где есть какая противность от подданных салтанских, или от персян и от иных народов, и в которых местех, и от какова народу, и за что, и каким поведением ту противность имеют, и впредь в том от них каковаго чаять продолжения, и не будет ли в том государству их какой утраты и упадку, или салтан может их усмирить и какими способы, и как они поступают, и лехко ль их то усмирение будет.

8. При салтанове дворе которых государств послы и посланники, и кто из них на время, или живут не отъезжая, и в каком почитании кого имеют, и у которого государя дружбы или какой себе прибыли болши ищут, также и к народам приезжим в купечествах склонны ль, и приемлют дружелюбно ль, и которого государства тавары в лутчую себе прибыль и употребление почитают.

9. В Черноморской протоке [что у Керчи] хатят ли какую крепость делать и где [как слышна была], и какими мастерами, или засыпать хатят и когда: ныне ль или во время войны?

10. «Конницу и пехоту после цесарской войны не обучают ли европским обычаем ныне или намеряютца впредь, или по старому не радят?

11. Городы Ачакаф, Белгород [на Днестре], Кили и протчия укреплены ль, и как: по старому или фартециями, и какими «мастерами» те городовые крепости утвержены.

12. Бумбардиры пушкари в прежнем ли состоянии или учат вновь, и хто учат какова народу, и старыя инженеры бумбардиры иноземцы ль или их, и школы тому есть ли?

13. Бумбардирския карабли или [или италиански поландры] есть ли?

14. По патриархе иерусалимском есть ли иной такой же желателной человек? О таких чрез него проведывать и спозноватца [спознавати — познакомиться].

15. С чюжестранными министры обходитца политично, и к ним ездить и к себе призывать, как обычай во всем свете у министров, при великих дворах пребывающих; толко смотрети того, чтоб не навести каким упрямством или каким невоздержанием, ко умалению чести Московского государства не учинить.

16. Будучи когда в розговорех с министры турецкими, говорить (есть ли в подозрение какое сему быти не чает), чтоб поставить до Киева почту, дабы удобнее ко всякому делу писать скоростию, либо какия ссоры на Украине явятца от каких своеволников, что чрез скорую обсылку удобнее разорватися могут, и наипаче ж всегда бывает от татар наезды тайные и грабеж подданным царского величества; и естли на сие поступят, чтоб быть почте, то писать о том от себя в Киев к губернатору, а указ великого государя к нему послан.

17. О запорожцах, какие ссоры ныне явились, и какой грабеж подданным салтановым греком от тех своеволников произошел, и что за сие учинено запорожцом, и какое в том доволство показано, о всем о том дан ему список с того дела подлинно.

Все сие чинить по вышеописанному, проведыва(я) о всем подлинно, и записывать у себя тайно, и о том писать к великому государю с кем верными людми. А буде что нужнейшего будет, писать с нарочным посылщиком, и держать сие ему у себя тайно под опасением себе великого государя жестокого гнева и смертныя казни»[341].

Таким образом, П.А. Толстому предписывалось, проведывая о всем подлинно [узнавая, добывая верные сведения], вести прилежное и непрестанное наблюдение всех сторон жизни Османской империи — военной, политической, экономической, то есть тамошнего народа состояние.

Правительство более всего интересовало, не готовятся ли в Стамбуле тайно или явно к нападению на Россию, поэтому главная задача Толстого состояла в выяснении подлинных намерений султанского двора. Попутно посол должен был сообщать правительству множество деталей, подтверждавших или опровергавших воинственность или миролюбие Османской империи.

Пункты секретной инструкции требовали от Петра Андреевича не только умения собирать информацию, но и способности ее анализировать и оценивать. Толстой должен был дать характеристики султана и его ближних людей; сообщить, сам ли султан правит страной или через своих фаворитов; имеет ли он склонность к войнам и воинским забавам или более озабочен покоем. В России интересовались бюджетом Османской империи и ждали ответа на вопрос, испытывает ли казна в деньгах довольство или, напротив, оскудение и по каким причинам оно наступило.

Естествен интерес русского правительства к вооруженным силам Турции. Посольский приказ требовал от Толстого исчерпывающих сведений о составе сухопутной армии и ее дислокации, не обучают ли европским обычаем конницу и пехоту или придерживаются традиционных форм обучения. Столь же обстоятельные сведения Толстой должен был собрать и о состоянии османского флота. От него ожидали данных не только о количестве кораблей, их типах, но и о вооружении каждого корабля, составе экипажей, размерах жалованья офицерам и т. д. Толстому, наконец, поручалось выяснить планы османов относительно модернизации сухопутных и морских крепостей.

Проведывать о всем подлинно следовало чрез подлинных ведомцов или верных людей, желателных [благосклонных, расположеных к чему-л.; заинтересованных в чем-л.[342]] людей. Ведомецъ — то же что ведокъ, ведец ‘знающий человек; тот, кто сведущ в чем-л.’[343].

Из «тайных статей» следовало (хотя это не в полной мере соответствовало действительности), что в Посольском приказе не знали, какие источники информации (кроме иерусалимского партриарха) имели предшественники П. А. Толстого в Османской империи.

Ознакомившись с «тайными статьями», Толстой запросил письменное разъяснение по ряду из них, которые были даны в виде указов, из которых следовало, что русский посол ехал не на «пустое место»: «Статьи, которые подал Петр Андреев сын Толстой, требующие указу, и что на те статьи указу, и о том подписано подо всякою статьею имянно.

1. Желаю ведатъ: есть ли в тех странах верной человек, в котором бы мне полагать надежду о тайных делех; чтоб мне имя ево объявлено было.

Указ. Иерусалимский патриарх, которой и прежде сего во многой верности явился, мочно объявлять и советовать, что и по списком з дел явилось, которые даны ему [Толстому] прежде бывших посланников.

2. Ежели позовет случай с кем чинить розговор чрез переводчика о нужнейших делех, и в том секрете перевотчику Моисею Арсеньеву мочно ли верить?

Указ. Для того дан; а иное что можешь самому говорить.

3. О посылке к Москве тайных писем какову быть состоянию, с кем их посылать и где и кому велеть отдавать, понеже почты нет, а ездоки до Москвы бывают по случаю и не часто, а когда прилучатца ездоки, и тем иногда в тайностях и поверить будет невозможно; и для того не благоволит ли великий государь учинить почты до Киева яственно, а от Киева под образом купцов, или как великий государь укажет.

Указ. Почта до Киева есть, и о том чтоб пересылать секретно, указы, чтоб будучи ему тамо, пошлютца; а преж сего чрез кого посылки писмам были, и о том явилось в статейных списках, с которых ему даны для ведомости списки ж. А с нужными делами мочно и нарочно посылать кого пристойно, за что на Москве платить будут, и особливая статья о почте дана ему с тайными статьями.

4. Ежели начнет в разговорех спрашивать, для чего карабли и каторги и иные суда морские проводят под Таганрог и вводят в порт? А ныне суть состояния мира, — мне в том какую отповедь чинить?

Указ. Сказать: сие не для чего иного, токмо для опасности от них незапного нападения и для частых перемен, которые быть у них в государстве обыкли; а (с) стороны царского величества никогда никаковаго злого начинания не будет. А то зачали прежде учинения миру оныя строить для войны, — и естьли и опастно, что вы розрывать станете, нам како опасая себя не готовить? — и для всегдашнее от вас опасности, а понеже со всеми у вас есть мир, а есть не малая флота и всегда готовят. Токмо царское величество никогда начинать войны и мир разрушати не будет, которой утвержен нынешними мирными, при помощи Божьи, договоры»[344]. Последний вопрос Толстого был напрямую связан с предшествовавшей назначению послом в Турцию его службой волонтером на флоте в Италии.

В статье 3 Толстой беспокоится об организации связи с Московой и предлагает для сохранения этой связи в тайне соблюдать конспирацию при ее организации — «учинить почты до Киева яственно, а от Киева под образом купцов».

Впервые термин конспирация (от лат. conspiratio, через фр. conspiration) появился в русском языке в начале ХVIII века в значении «тайный заговор»[345]. В 1711 г. в газете петровской эпохи «Ведомости» сообщалось: «В Бретани дознались о конспирации, или о злоумышлении на настоящее правительство»[346].

Одним из надежных источников сведений о Турции в это время был иерусалимский патриарх Досифей[347]. Именно ему Толстой должен был вручить грамоту Петра, в которой выражалась надежда, что Досифей и впредь будет проявлять ту же ревность к царским делам, какую он выказывал прежде. В грамоте говорится: «А о делех наших, что пишешь, что послу нашему и делом и словом советами вашими елика сила способствовал, как о том и сам посол наш известил нам, зело благодарствуем, что, блаженство ваше, чините зело годное… посылаем тамо [в Порту Османскую] нашего ближняго стольника… Петра Андреевича Толстова, которому указали, чтоб будучи ему тамо, советы свои приобщил с блаженством вашим, как и прежние послы, будучи там, учинили; а от блаженства вашего желаем, дабы к тому послу нашему был еси во всяких приключающихся ему делах способник и словом и делом, елико возможно. И того ради пространнее о том на письме отповеди [ответа] не пишем ко блаженству вашему, понеже указали ему про всякие дела наши объявити словесно и советывати об них, как лучше мочно быти… А мы в том не только не сумневаемся, но надеемся, что, блаженство ваше, тому послу нашему будешь во всех делех советник и искренний помощник и о делех тамошних случающихся желаем от блаженства вашего, дабы всегда чрез того же посла нашего изволил к нам писати и объявляти, а у нашего царскаго величества тое радение и прилежание к нам блаженства вашего зело приятно и незабвенно будет. Писано в 1702 году, апреля в (число не указано) день»[348].

Под образом купцов [образ — подобие кого-, чего-л.[349]] предлагает Толстой направлять людей с почтой от Киева в Константинополь и обратно в «Статьях, которые подал Петр Андреев сын Толстой, требующие указу, и что на те статьи указу, и о том подписано подо всякою статьею имянно»[350].

Прикрытие разведывательной деятельности исполнением обязанностей члена дипломатической миссии или купца было непременным условием ведения разведки. Однако выражение под образом не вошло в терминологию разведки, позднее предпочтение было отдано словосочетанию под видом.

Для обозначения «прикрытия» содержания письма в начале XVIII в. использовали слово коверт (куверт) от французского прилагательного couvert (глагол couvrir), среди значений которого есть ‘прикрытый, скрытый, тайный’. В это же время появляется существительное конверт[351]. В середине XIX в. слово куверт употребляется наравне с конверт, что и отмечает в своем Словаре В. И. Даль: ‘конверт, франц. куверт, обертка, оболочка, сорочка [письма]; бумажная сумка’[352]. В дипломатической почте использование конвертов было удобным. Так, 25 октября 1717 г. «государственный подканцлер и тайный советник барон Петр Шафиров» сообщает указ «Петра Первого, царя и самодержавца всероссийского… сиятельному нам любезноверному» послу в Голландии Б. И. Куракину[353], находившемуся в то время в Париже: «Что вы, впрочем, к корреспонденту известному писали, то приемлем за благо. И побуждайте его, чтоб он о всем прямо чрез Гамбург или Любек к нашему двору под ковертом в те города каких купцов писал»[354]. Петр I, соблюдая правила конспирации, не сообщает имя корреспондента и рекомендует Куракину направлять сведения «к нашему двору» под ковертом — под прикрытием деятельности купцов.

В указе Куракину появляется новое название источника информации — корреспондент. Слово, вошедшее в русский язык в начале XVIII в., имело различное написание. В источнике 1703 г. — кореспондент, в 1705 г. — коришпондент, в 1706 г. — карреспондент, в 1712 г. — кориспондент, в 1766 г. — корешпондент. По происхождению из латинского correspondens, известное в немецком Correspondent, французском correspondent, итальянском. Corrispondente, в русский язык слово входило через польский korespondent и обозначало человека, ‘кому поручено какое дело в другом городе или государстве, и от коего получаются уведомления’[355].

Обычно иностранец не скрывал факт переписки и в глазах местных властей являлся лицом, явно осведомляющим того, кому писал. В таких случаях речь шла именно о корреспонденте. «Изволил ко мне писать всемилостивейший государь собственноручно, дабы к вашему превосходителству отписать, чтоб изволил в Париже приговорить кого достоверного человека в корреспонденты явные, который бы о публичных вестях тамошних токмо истинну к нам писал, — обращался 2 октября 1706 г. тайный советник Петр Шафиров к А. А. Матвееву, находившемуся в Париже с дипломатической миссией. — И того ради изволишь, мой государь, по тому его монаршескому указу учинить и такого корреспондента из тамошних за достойную заплату приговорить, которая ему из нашей канцелярии исправно плачена будет. Возвращение вашего превосходительства в Галандию зело нужно»[356].

Уже 4 октября Матвеев доносил напрямую Петру I: «По отъезде моем отсюды [из Парижа в Голландию] о всех ведомостях потребных просил я господина Крока к себе писать и дела ему ведать до вашего о том впредь к нему, Кроку, указу; которой человек доброй, и вашему величеству служит всегда верно при мне 3-й год бытности здесь. А без тайной особы при сем дворе, откуды нам нужнее всего ведать о шведовых делах, нелзя, о чем я подлиннее доносил вам с прошлою отсюды почтою минувшаго сентября в 27 день. А его, Крока, угоднее, не чаю быть к тому, которой уже здесь з 26 лет жил и весма о всем сведом, на что буду ожидать высокого вашего к себе указу»[357]. Из письма Матвеева ясно, что речь идет о «тайной особе», о тайном корреспонденте.

Таким же тайным корреспондентом был источник информации в Швеции, который посылал сведения в Москву через посредника в Голландии. «По указу его царского величества канцлер граф Головкин, подканцлер барон Шафиров» писали из Москвы 24 февраля 1718 г.: «Что же надлежит до корреспондента, в Швеции обретающегося, и онаго вы можете обнадежить, что жалованье, ему назначенное, переведено будет через вас, ибо мы отсюда вексели на ту персону, которую он назначил, отправим к вам. И понеже он не может писем адресовать на имя Попово, то надлежит ему самому иного кого назначить»[358].

В данном случае посредником между Москвой и шведским корреспондентом выступал голландский купец Франц Попп. В целом же корреспонденты в начале XVIII в. рассматриваются как лица, известные властям страны пребывания и состоящие в открытой переписке с зарубежными адресатами. Корреспондентов выделяют в особую категорию. «Из Ясс шпионы наши, тако ж и корреспонденты из Волошской и из Мултянской земли пишут, что весьма турки вскорости всеми своими силами на нас пойдут», — делает запись в «Военно-походном журнале» 9 февраля 1711 г. фельдмаршал граф Б. П. Шереметев[359].

В первой половине XVIII в. орфография слова корреспондент еще не установилась, поэтому в указах и письмах Петра I оно встречается в формах корришпондент и коррешпондент. Так, в указе Петра I князю Б. И. Куракину от 25 апреля 1718 г. читаем: «Сиятельный нам, любезноверный. Из ваших всеподданнейших реляций, отправленных из Гааги от 25-го марта и 4-го апреля, усмотрели мы, что к вам известный корришпондент из Швеции пишет, что будто он дважды к нашему двору через Франца Попа пространно о тамошнем состоянии писал; но таких его писем от Франца Поппа к нашим министром не прислано. Того ради можете вы к нему, коррешпонденту, о сем отозваться, также и к Францу Поппу о сем писать: имел ли он какия к двору нашему письма и куда их отправил… Что же тот коррешпондент требует присылки себе денег, и мы повелели оному на сей настоящий год дать 2 000 ефимков[360], на которые к вам от нас вексель прислан будет на будущей почте»[361]. Таким образом выясняется, что канал связи из Швеции в Москву не был отлажен и давал сбои.

Начиная с 1703 г. в русском языке появляется слово конфиденция — (лат. confidence, непоср. и через фр. confidentia, пол. кonfidencyja) в значении ‘откровенность, основанная на доверии; доверие, доверительные отношения’[362].

В указе Петра I князю Б. И. Куракину от 24-го февраля 1718 г. читаем: «Сиятельный нам любезноверный. Из вашей всеподданнейшей реляции, отправленной из Гааги от 28-го генваря, усмотрели мы о приобщенных вам ведомостях, полученных из Швеции от некоторой особы (о которой вы в той своей реляции не именовали), и что оная особа рассуждала вам в конфиденции, чтоб мы без короля прусского в мирные трактаты не вступали с Швециею… И вы, по получении сего, имеете ту персону за такое откровение возблагодарить, ежели за достойно разсудите, и именем нашим и просить его, дабы он и впредь нам сообщал надежно. И при том по состоянию тоя особы, ежели за пристойно быть разсудите, его обнадежьте, что мы, без включения короля прусского ни в какие мирные трактаты с Швециею не вступим»[363]. Петр предлагал Куракину закрепить на будущие времена связь с некоторой особой, которая рассуждала доверительно об отношениях между государствами в конфиденции, и отблагодарить ее, если сочтет нужным.

От лат. confidentia ‘конфиденция’ происходит прилагательное конфиденциальный в значении ‘откровенный, доверительный; тайный, неразглашаемый’[364].

На разных этапах Северной войны на стороне России выступала Англия, но она вела собственную «игру». Король Георг I обещал шведам «корабли и деньги и прежние алиансы [союзы], учиненные с Англией, возобновить»[365] на условиях территориальных уступок со стороны Швеции. Правительство России считало необходимым постоянно быть в курсе англо-шведских сношений. 25 апреля 1718 г. резиденту Федору Веселовскому[366] в Лондон направляется царский указ: «Повелеваем вам впредь наведываться, что у короля аглинского в примирении с Швециею происходить будет… и на чем король аглинский хочет примириться с королем шведским… и буде он против нас тот народ [английский] склонять к помощи шведской, то можешь в том и формально, на словах и на письме, протестовать… Однако ж прежде времени без нужды того не чини и поступай в том, по таможнему состоянию смотря и требуя в том совета от посла нашего и тайного советника князя Куракина, тако ж и от тайного советника барона Шлейница[367]; по близости тех мест имей с ними о всем конфиденциальную корришпонденцию и сношение»[368].

Наряду со словами конфиденция, конфиденциальный в начале XVIII в. в русский язык входит существительное конфидент от французского confident непосредственно и через польское. konfident в значении ‘лицо, которому доверяют тайны; доверенное, близкое лицо, единомышленник’[369].

16 апреля 1708 г. Е. И. Украинцев, посланник в Польше, писал в Посольский приказ из «Ярославля» (Ярослав — с XIV в. составе Польши) о встрече с принятым на русскую службу в чине генерал-фельдмаршал-лейтенанта Генрихом фон дер Гольцем. Гольц в частности проинформировал Украинцева об обязательствах России перед частью шляхты Речи Посполитой, которая поддерживала Петра I (Виленская и Сандомирская конфедерации), в противовес сторонникам Карла XII (Варшавская конфедерация), среди которых были Ежи Доменик Любомирский и киевский воевода Юзеф Потоцкий. Обязательства, о которых говорил генерал Гольц, наряду с «отдачею Белой Церкви с уездом», денежным содержанием отрекшемуся от польского престола Августу II Саксонскому предусматривали направление гетманом И. В. Мазепой казаков «в суккурс» [на помощь] «к гетману коронному» Станиславу Матеушу Ржевускому. «И гетман бы Мазепа войска казацкого часть на страх конфидентом Шведцким, яко то Любомирским и Потоцким, которые приехали ныне к гетману и всякое замешание [волнение, смуту] тайно между старшиною и шляхтою вносят, конечно ж прислал»[370].

Летом 1723 г. турки вторглись в центральные районы Закавказья, опустошиив Грузию, Армению и западную часть современного Азербайджана. «Турки после взятия помянутого города Тифлиса иных прогресов в Жеоржии не учинили»[371], — сообщал находящийся в Турции резидент И. И. Неплюев[372] российскому посланнику в Вене Людовику Ланчинскому. Последний же о полученных из Константинополя вестях докладывал Б. И. Куракину, который в 1722–1723 гг., во время предпринятого Петром I Персидского похода, ведал всеми представителями России за границей: «Прилагаю два письма от господина резидента Неплюева, которые… получил я под разными кувертами»[373].

Поручик морского галерного флота И. И. Неплюев был отправлен в 1721 г. «ко двору султана турскаго в характере резидента»[374] и пробыл там до 1735 г.

Информаторами для резидентов и агентов могли выступать доброхоты. Наряду с существительным доброхот ‘доброжелатель, сторонник’, встречавшимся с XV в. [от глагола доброхотати, доброхотствовати — ‘желать добра кому-л., проявлять доброжелательность к кому-л., действовать в чью-л. пользу’[375]], появляется прилагательное доброхотный в значении ‘доброжелательный к кому-л., поддерживающий чью-л. cторону[376]’. «Посланец мой, по желанию одного доброхотного человека, в Ясах пребывающего, посланный от меня тайно туда, возвратился ныне оттуду и в донесении своем предложил мне все то, о чем тот доброхот велел ему донестъ, а именно о том, что Порта Оттоманская конечно и непременно намереваетца зачать войну с его царским величеством или сей приходящей зимы чрез татар или на весне явственно сама собою[377]», — пишет Петру I из Киева 7 ноября 1707 г. гетман Мазепа, бывший долгое время одним из его ближайших сподвижников. Насколько соответствовала действительности эта информация, полученная из Ясс, столицы Молдавского княжества, с начала XVI в. попавшего под иго Османской империи, сказать трудно. Сообщая Петру о том, что Турция «намереваетца зачать войну» с Русским государством в 1708 г., Мазепа, скорее всего, вел свою «игру», уже приняв решение перейти на сторону Карла XII. Турецкий султан Ахмет III объявил России войну только 9 ноября 1710 года. В последующем слово доброхот исчезает из разведывательной терминологии. На смену ему уже в XX в. приходит синоним доброжелатель в значении ‘лицо, добровольно предлагающее свои услуги разведке’.

Одним из ведущих мотивов оказания содействия лицам, добывающим разведывательную информацию, будь то лазутчики или официальные представители государства за рубежом, был мотив материальный, а в последующем — денежный. Формирование материального мотива определялось глаголом прикормити ‘задобрить, расположить к себе угощением; подкупить’[378], главное — богатыми подношениями.

В 1618 г. русское правительство пошло на заключение невыгодного Деулинского перемирия на 14,5 лет, по которому Речи Посполитой были уступлены Смоленская, Черниговская и Северская области. 30 августа 1619 г. «Обросимко Лодыженской» [Амвросий Лодыженский[379]], прибывший в Крым еще в начале июня, докладывал «государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Русии» [правил в 1613–1645 гг.] о переговорах с крымским двором, о неудовольствии хана по случаю перемирия России с Польшей и по причине задержки в доставке «поминков» — подарков. В отписке Лодыженский остановился на источниках получения этой информации: «И быв я, холоп твой, у царя [крымского хана], велел толмачем Янгилде Исеневу [ «служилый татарин»] да и Гилде Бинюкову проведывати у татар и у жидов и у бусурманов, которые к царю ходят на двор, а у меня, холопа твоего, прикормлены: вычетчи [прочитав] царю твою государеву грамоту, что с ближними людми говорил, и пойдет ли царь или калга [наследник престола] в Литву?»[380]. И толмачи доносили Лодыженскому, что «вычетчи де царь государеву грамоту, говорил: поминки де государь отложил до зимы, а с королем де помирился и ко мне де о том не пишет, и чаю де государь нас обманывает, до зимы де для тово поминки отложил, что нам зимою к Москве нелзя воивать иттить. И коли де государь ныне летом поминков не даст, а зимою де и поготову [подавно] ничево не даст; а опочинувши [отдохнув] де, станет стояти на нас, сложась с королем. И царю де то стало за великую досаду, что государь с королем помирился и поминки отложил до зимы; и приговорил де царь послати калгу к Москве войною, а сказати, что идет калга в Литву через Московское государство»[381]. На отписке Лодыженского помета государя Михаила Федоровича о подготовке подарков крымскому хану: «Отпуск крымской готовить тотчас»[382].

О присланных подарках Обросимко Лодыженской писал: «Прислана, государь, ко мне, холопу твоему, с Янгилдем Исеневым на запас три сорока соболей, да пять шуб куньих, да пятнатцать шуб хребтовых бельих, да дватцать шуб черевьих, да дватцатеры цки [меховые пластины] хрептовые да тритцатеры цки черевьи; а велено мне, холопу твоему, те шубы и соболи давати царевым ближним людем, которые тебе, государю, служат, а у царя блиско[383]. «Отпуск крымский» предназначался не только хану, но и тем, кто мог предоставить важную информацию московскому посланнику.

«Царевы ближние люди, которые… государю служат, а у царя блиско» — эта категория лиц сегодня называется агентами влияния. Среди них Лодыженский упоминает пашу Ибрагима, которому нелегко приходится при дворе крымского хана за его «симпатию» к России: «И я, холоп твой, Ибреим паше и ближним людем говорил накрепко, что ты, государь, с королем в дружбе никак не будешь за ево многие грубости и неправды, и поминки ты, государь, к царю, и к колге, и к нурядыну [член правящей династии, объявленный вторым наследником престола в Крымском ханстве] и к царицам, и к царевичем, и ближним людем жалованья пришлешь. И Ибреим паша мне, холопу твоему, говорил: я де государю служю ото всево серца, и царю де про государя говорю, что государь с королем не помиритца, и с своею де братьею за государя бранюсь; и царь де на меня кручинитца и своя братья на меня досадуют, что я за государя говорю»[384]. Доброе расположение лиц, обладавших информацией, в XVII–XVIII вв. в основном обеспечивалось подарками.

20 марта 1710 г. между Австрией, Голландией, Англией, Пруссией, Ганновером, Россией и Саксонией в Гааге был подписан «Акт о северном нейтралитете». Державы Великого союза (Англия, Голландия и Австрия) не были заинтересованы в расширении границ театра Северной войны. Противники Швеции (Россия, Саксония, Дания, Пруссия) брали на себя обязательство не вторгаться в шведские владения на севере Германии, а Австрия, Голландия и Англия, в свою очередь, давали гарантию, что шведский 16-тысячный корпус Крассау, находившийся в Померании, не будет увеличиваться количественно и не будет участвовать в войне.

Опасаясь коварства, недоброжелательства западных союзников, Петр предписывает своему представителю действовать осторожно, но заранее попытаться выяснить, не включают ли они какие-либо положения, направленные в ущерб интересам России, причем употребляется глагол разведывать и его производные. «Указ царскаго величества великороссийскаго, отправленный на почте из Санктпетерзбурха от 5-го дня апреля 1710 г.» к послу А. А. Матвееву в Гаагу, гласил: «Когда придет у высокосоединенных с французским королем до мирного трактата и совершенно до заключения онаго, и тогда б ваше превосходительство всякими способы трудились предостерегать, дабы чего противнаго к предосуждению стороне его царского величества не включили в тот трактат и не положили б того, что вспомочь королю свейскому при нынешнем его несчастии против нас явным способом, или чрез перепуск вспомочных ему войск, или деньгами… О чем, прежде постановления трактата, вашему превосходительству со всяким прилежанием разведывать надлежит при съезде полномочных чрез кого-нибудь, а особливо чрез секретарей всех при том будучих посольств, обещая им дать подарки. И будет по разведыванию изволите ваше превосходительство увидеть, что они ничего в тот трактат к предосуждению его царскаго величества включать не хотят… то не извольте весьма в то дело вмешивать себя»[385]. 22 июля 1710 г. в Гааге была подписана еще одна конвенция, которая предусматривала создание специального международного корпуса из английских, голландских и австрийских войск (15,5 тыс. пехоты и 3 тыс. конницы), предназначенного для наблюдения за сохранением нейтралитета.

В начале XVIII в. в русском языке распространяется иностранное слово шпион, которое ранее прочно закрепилось во многих других языках: Spion — в немецком, голландском, espion — во французском, spione — в итальянском. Судя по начальной букве «ш», существительное шпион заимствовано из немецкого языка. В XVIII–XIX вв. словом шпион называли тех, кто занимался разведкой в пользу Российской империи, и тех, кто вел разведку против нее. Это название имело такую же двойственность, как и известный русский термин лазутчик.

17 апреля 1703 г. Петр I писал адмиралу Федору Матвеевичу Апраксину: «Хотя как и при отъезде нашем и добрые вести были с Турской стороны, слава Богу, и теперь пущева [худшего] нет, толко конечно множество турок ближатца к Днепру, и полкаравана их пошло на Черное море для татар усмирения; однако ж великую надобно иметь осторожность. Толстой [Иван Андреевич Толстой — азовский губернатор] уже в трех писмах подтверждает, что конечно шпионы не одни посланы на Воронеж и в Азов. Изволте гораздо смотреть того… Зело берегитеcя шпионов на Воронеже»[386]. Глава Адмиралтейского приказа Ф. М. Апраксин в «звании адмиралтейца» в 1700–1706 гг. заведовал постройкой азовского флота на реке Воронеж, а также крепостей и гаваней на Азовском море.

8 ноября 1704 г. Аникита Иванович Репнин, командовавший дивизией в Ливонии и Эстляндии в ходе Северной войны, докладывал Петру I: «А о швецком войске есть мне ведомость от господина Огинскова, старосты жмуицкова… Сказал подлинно: которыя были при границе курлянской, пошли многия в Ригу по указу королевскому, послыша твои государевы войска… А досталныя по прежним гарнизуном, и осталось самое малое число. И ныне послал я осведомитца подлинно, также и из Риги шпиона своего жду вскоре»[387] (осведомитися — ‘узнать, получить сведения’[388]). Шпионом А. И. Репнин называет своего осведомителя, так что это слово пока еще не воспринимается отрицательно, что подтверждается и в следующей отписке Б. И. Куракина. «Что же изволите писать о Роберте Беке, чтоб о нем подлинно отписать, — он есть нации немецкой, и сказывает, что до приезда моего повсянедельно с господином послом Матвеевым корришпонденцию имел и всякия ведомости секретныя давал, которыя были сообщены ко двору, и в той корришпонденции убыток понес; но и ныне в бытность мою усердным и верным шпионом есть. И пространно о нем донесет, ежели изволите спросить, господин посол Матвеев»[389], — докладывал государственному канцлеру графу Г. И. Головкину «полномочный министр» в Великобритании[390] князь Б. И. Куракин. Следует напомнить, что Андрей Артамонович Матвеев, полномочный министр в Голландии в 1699–1712 гг., с мая 1707 г. и весь 1708 год находился в Великобритании для обсуждения вопроса о посредничестве британского правительства в Северной войне, а также о недопущении признания Лондоном Станислава Лещинского королем польским и великим князем литовским.

Что же сделал для Русского государства «усердный и верный шпион» Роберт Бек, и как он оценивал свои услуги? Вакуум, образовавший после отъезда А.А. Матвеева из Великобритании в Голландию, заполнил в определенной степени Роберт Бек. Так, он отслеживал прохождение письма от Петра I к королеве Великобритании Анне Стюарт [правила в 1702–1714 гг.], переданного Куракиным через Бека «статскому секретарю дуку Кинсбури» [Джеймс Дуглас, 2-й герцог Куинсберри], а после его смерти в 1711 г. — через государственного секретаря Северного департамента Великобритании Генри Сент Джона. От него же Р. Бек получил и отправил Матвееву в Голландию письмо королевы, адресованное русскому императору. Он также исполнил «приказание [Куракина] относительно того, что следовало напечатать в Амстердамской газете»[391]. Информация же, поступавшая от Р. Бека, по крайней мере при Куракине, была нерегулярна и поверхностна, о чем свидетельствует, например, его сообщение о поражении России от Турции летом 1711 г.[392].

Что «требовал» для себя Роберт Бек и как оценивались его услуги, видно из переписки Головкина с Куракиным. «А что, ваша милость, упоминаете о… Роберте Беке, — писал 24 декабря 1710 г. государственный канцлер Г. И. Головкин в Лондон Б. И. Куракину, — который требует себе за чиненную корреспонденцию с господином послом [Матвеевым] жалованья и характера резидентскаго, то мы онаго не знаем и о состоянии и о службах его подлинно неизвестны; того ради его разсмотреть, какого он состояния человек, и какия услуги ко стране нашей чинил и новые оказывает. И ежели какие труды его в интерес его царскаго величества были, также и в бытность в чем услужить может, то ему, по уведомлению от вас, какой подарок в воздаяние прислать? А чтоб ему быть в Великобритании резидентом, и сего учинить невозможно; ибо ныне тамо ваша милость обретаетесь, и при вас быть ему с характером [чином] тамо не надлежит; также и, не зная персоны, царское величество характера ему дать не изволит»[393].

Что касается сведений, поступавших от шпионов, Петр I требовал от командующих войсками в ходе Северной войны отделять истинные вести от слухов, чтобы не приходилось объявлять ложной тревоги. В «Указе генералу господину Репнину, как поступать в сем походе» от 20 августа 1704 г. говорится: «5. Как возможно как посылками, так чрез шпионоф [которых там много] горазда проведывать про неприятеля; а проведаф писать на-двоя [и слухи и истину], которая самая правъда или слух, дабы тем безделной тревоги не учинить; междо тем же всяко суемысленных [высокомерных] поляков ластить и обнадеживать»[394]. Указ Петра I вызвал вопрос и некоторое недоумение у А. И. Репнина, ему нужны были разъяснения, какими средствами обеспечить его выполнение. Он спрашивал: «В 5 пункте написано: “как возможно так чрез шпионов проведывать про неприятеля, и о том со осмотрением писать, и поляков ласкать. И к тому что удобно, чем тех шпионов нанимать и других ласкать”, откуды взять?»[395]. Резолюция Петра на «доношении» А. И. Репнина («1704 после 20 августа до 3 сентября») гласила: «Ласкать и приведствовать словами, а шпионом взять денег отсель или изо Пскова»[396]. Денежное вознаграждение шпионов было в порядке вещей.

По-видимому, в это время слово шпион не имело отрицательной стилистической окраски. С определением добрый оно встречается в переводе «Мемориала польского короля Августа II», адресованного Петру I в 1705 г. («после ноября 17»). В этом дипломатическом документе польский король «подал» свои мысли, в том числе и в части «Како учреждение здешнего войска и всего к тому приналежащего по достоинству быть надлежит и удобнейше учинитися может»[397]. Август II рекомендовал Петру I: «Не менши того надлежит различных добрых шпионов, и что более, то лутче, иметь, ибо оными более, нежели подъездами уведать возможно, и тако конницу не надлежит толь часто утомлять будет»[398]. На этих рекомендациях Петр не оставил никакой резолюции. Неизвестно, разделял ли он мнение польского короля, что не следует «утомлять» конницу подъездами, когда можно использовать шпионов. Известно, что подъезды и шпионы решали разные разведывательные задачи и должны были дополнять друг друга для представления командованию целостной картины о неприятеле.

В канцелярии фельдмаршала Б. П. Шереметева в сентябре 1712 г. сделана следующая запись в «Военно-походном журнале»[399]: «От агента львовского <Гуденовича> сентября 7 дня: Господин Шпигель здесь день и ночь имеет конференцию с татарским мурзою и чинят фракции, о которых прежде сего писал и в предбудущую почту больше объявлю; ежели угодно, когда оный мурза поедет назад, тогда пошлю с ним шпиона»[400]. Речь идет о генерале Шпигеле, «стражнике коронном», который по поручению короля Августа II «у Порты Оттоманской ищет тайно с королем шведским помириться»[401]. Агентом во Львове был русский дипломатический представитель Гуденович, занимавшейся в том числе и разведкой, опираясь на шпионов.

Сохранилась следующая приписка к не дошедшему до нас письму А. В. Кикина, командовавшего корпусом под Митавой, к Петру I от начала февраля (до 6 числа) 1706 г.: «Сего ж дня поимали мы зде шпиона, который с пытки сказал, что он принес писмо к писарю Митавскому, который имел давно карешпонденцию с полковником Кнорингом, и того же часу оный писарь взят за арест; и что явитца, о том буду писать немедленно. О Леингопте [граф Адам-Людвиг Левенгаупт, шведский генерал-майор, находился тогда в Риге] сказывают шпионы, которые были посланы отсюду, что стоит и доднесь [доныне] во всякой готовности к походу»[402].

В начале XVIII в. вместе с термином шпион появляются многочисленные его вариации шпег, шпик, шпиг, спег уже, по большей части, с отрицательной коннотацией. «Ведомость здесь есть, что едет к Москве купеческим образом грек, имянем Костянтин Иванов, житель из села Нового, — писал 12 сентября 1704 г. в Посольский приказ из Нарвы «из походу чрез почту» канцлер Федор Алексеевич Головин, — но не для купечества, [а] ради всяких проведываний, яко шпег»[403]. Возможно, варианты шпег, шпик, шпиг, спег применялись к именованию неприятельских разведчиков, а слово шпион пока оставалось нейтральным.

Судьба шпика (шпега) была незавидна, особенно в военное время. Командир драгунского полка полковник Боур (Баур Родион Христианович), сын лифляндского крестьянина, состоявший на русской службе, докладывал Петру I о поимке шпика: «А октября 14-го дня достал я шпика, и тот шпик пытан дважды; и что говорил роспросные речи, послал к тебе, государю, а его хочу обвесить по Ри[ж]ской дороге, по ту сторону замка»[404].

Семантическое наполнение слов шпик, шпег все чаще приобретало отрицательную окраску. Так, 17 декабря 1705 г. А. Д. Меншиков, руководивший боевыми действиями против шведов в Литве, сообщал «из Гродни» [Городень, с конца XVIII в. — Гродно] Петру I: «Господин капитан… При сем доношу: вчерашняго дня намерился было я ехать к Рену [Ренне Карл Эвальд, из остзейских дворян; на русской службе с 1702 г.; генерал-майор; возглавил первое русское «драгунское генеральство» из 6 драгунских полков], и как чрез реку… стали переправливатца, тотчас прибыл сюда прусской посланник, для которого принужден я до сего дня здесь умедлить… Помянутой господин посланник, по-видимому, знатно [ясно, очевидно], что ни с чем приехал; которому, по моему предложению, хотя к Москве ехать и не хотелось, однако ж я по возможности к тому ево принудил (понеже сам, ваша милость, изволишь ведать, что здесь шпигам весма быть не надлежит)»[405]. Видимо, в целях конспирации А. Д. Меншиков именует русского царя «господин капитан».

А для литовского гетмана слово спег оставалось нейтральным по стилистической окраске — он так называет своих осведомителей. «А ныне краткое чиню доношение, что пошедчи з господином генералом Боуром на Ковно в намерении на неприятеля ударить, которой от Жолудки до Алыки роз<по>ложился, — писал русскому царю 11 марта 1706 г. великий гетман литовский Михаил Серваций Вишневецкий, — но в Ковне чрез спегов моих получил ведомость, что с 5 000 шведов со всеми поляками, которых около 100 хоронгвей, в Вил<ь>ню пошли»[406].

23 апреля 1715 г. вступил в действие «Артикул воинский с кратким толкованием»[407], представлявший собой первую попытку систематизации российских уголовно-правовых норм. В «Артикуле» слова лазутчик и шпион рассматриваются как синонимы, имеющие отрицательный семантический оттенок. Так, в главе «О измене и переписке с неприятелем» встречаем: «Никто из пленных да не дерзает письма свои сам запечатывать и тайным образом оныя пересылать… Ежели пленной против сего поступит… он подобно шпиону почитается или лазутчику, посланному от неприятеля, дабы о состоянии неприятельском уведомится, которые по воинскому резону и обыкновению повешены бывают»[408]. Здесь к термину лазутчик пришлось добавить пояснение «посланный от неприятеля», а шпион уже понимается однозначно: это враг. Буквально слово в слово этот текст был повторен в 16-й главе «Устава воинского» 1716 г. «О измене и переписке с неприятелем[409].

В уже упоминаемой «Тилемахиде, или Странствовании Тилемаха, сына Одиссеева» 1766 года В. К. Тредиаковский не ограничился пояснением слова прелагатай словом лазутчик, а счел необходимым под буквой «ш» в «Указании вещам по алфавиту» привести следующее толкование: «шпионы, по-нашему лазутчики и подзорщики Адрастовы»[410]. Здесь, в поэтическом художественном произведении, однако, слово шпион применено к сторонникам Адраста, своим людям. На протяжении всего XVIII века это слово, скорее всего, по-разному воспринималось русскими людьми: военные раньше стали употреблять его для обозначения вражеского осведомителя, а в литературных кругах оно оставалось нейтральным.

Почти одновременно со словом шпион появляются производные от него: шпионство, шпионка, несомненно, с отрицательной стилистической коннотацией, что отразилось в воинских документах.

Летом 1704 г. в ходе Северной войны русскими войсками был взят принадлежавший Швеции город Дорпат (Дерпт). «Дерпские жители иноземцы ездят в уезд для покупки себе хлеба и всякаго запасу, — писал в докладе на имя Петра I обер-комендант Дерпта Кирилл Алексеевич Нарышкин в начале 1706 г., — а неприятель стоит тут же в уезде, и те дерптские жители всегда с неприятелем видятца, и от того опасно шпионства; а ежели их из города не выпускать, то им прокормитца нечем. И о сем что ваша милость изволит?»[411]. На докладе обер-коменданта Дерпта от 24 февраля 1706 г. Петр I написал: «Посылать их писма в уезд [осматривая] с русскими, а их не пускать»[412]. В течение нескольких лет после взятия города жители шведской национальности в значительной части были переселены во внутренние области России, но немцы и эстонцы оставались на своих местах.

В начале февраля 1706 г. главнокомандующий русской армией в Речи Посполитой Георг Бенедикт Огильви (генерал-фельдмаршал-лейтенант шотландского происхождения, на службе в русской армии был в 1702–1706 гг.) сообщил из Гродно, что им задержана женщина, подозреваемая в шпионаже. Дело оказалось запутанным. На первом допросе у А. Д. Меншикова женщине удалось отвести от себя подозрения в причастности к шпионажу, и ее поселили на квартире у скорохода Франциска. Позднее выяснилось, что женщину по личному распоряжению шведского короля отправили с письмом в Гродно, где располагался штаб русской армии. После этого она была переброшена обратно к шведам с письмами «от немцев» к Карлу XII. Затем женщина снова появилась в Гродно уже с письмами от шведского короля. Об этом говорит пространное письмо фельдмаршала Г. Б. Огильви на имя Петра I. «Из Гродня 2-го февраля. Женщина, которая в дозрении была, что от короля швецкого шпегом прислана, — писал Огильви, — при допросе сказала, что ее муж в Стародубском полку служил и к шведам пошол. А как прошлого лета под Варшавою шведы сасов [саксонцев] збили, король шведской… ее призывал и ей богатую награду обещал, ежели шпегом в русские полки пойдет, на что по ее воли… отвезена х князю Александру Даниловичю в Гродню. Князь ее к себе призвал и спрашивал, ежели она не в шпегах прислана, от чего она запиралась и сказала, что муж ее прапорщиком в Горбове полку… Вскоре после того паки ее князь Александр к себе призвал и жестоко допрашивал, но она постоянно всего запиралась, и после того к скороходу Францышку в дом отдана. В некоторые дни после того жестоко плакать почала, на что Францышкова жена причины сего плачю спрашивала, и она отвечала, что опасается смерти или полону мужа своего, а после б сего совершенно разсуждали, что она шпегом прислана; на что Францышкина жена ее тешила и печаль сию по взятым в полон росказывала, на что женщина смелея стала, дозналась, что от короля швецкаго нарочно прислана, дабы писмо, которое под подошвою имеет, в дому князя Александра Даниловича бросила, и оное писмо отдала Францышке, и он принял то писмо, будто немного на оном писме надлежит, однако же з двемя лекарями и с малым Францышком и с одним малым музыкантом прочли. После сего Францышка и жена ево оную шпеонку в лутчем поведении держали и несколко разов с собою кушать заставливали; и обещал Францышко, что ее уволнит, и дал ей денег 5 рублев… При сем вручил ей с 10 писем с приказом, дабы о тех писмах никому не сказывала; а те писма писали некоторые немцы»[413].

На допросах, последовавших после одного из возвращений этой «бабы» из Швеции, складывалось впечатление, что она пытается оговорить многих людей, которые видели ее в первый раз. «Еще не можем подлинно ведать, — докладывал царю Огильви, — ежели женщина оная всех помянутых людей правдою обносила, или нет, понеже она блятка и з досады много говорити может; а то правда, что пятью [пять раз] в Гродню от короля швецкого прислана, что она признала, и для того ее для обрасца казнить велю»[414]. Заметим, что здесь наряду со словом шпеонка дважды употреблено слово шпег, естественно, с отрицательной коннотацией.

У царя Петра поспешное решение о казни шпионки вызвало недоумение и вопрос о том, нельзя ли через нее узнать о других шпионах, «которые покроются ее смертью, и у нас враги внутрь останутца». Он пишет: «Бабу шпионку, которая обличилась и разыскиваете, то зело изрядно; а что тут же пишете, что хощете оною казнить, и то зело противъно, ибо пишете, чтоб Францышку и протчих арестовать, а когда оная кажнена будет, то в ту пору, что с ними делать будете, и хто будет праф или виноват? Тако ж может быть, что еще и иныя есть, которыя все покроютца ее смертью, и у нас враги внутрь останутца, которая тем ворам ослаба яко нарочъна от вас им учинена будет. Чего для отнюдь не казнить, но пытать и держать еще ради лутчего розыску до указу»[415]. Несмотря на распоряжение «не казнить, но пытать», так и не было выяснено, с кем была организована переписка Карла XII: со шведскими военачальниками, содержавшимися в русском плену, или с иностранцами — «немцами», находившимися на русской службе, или это — самооговор человека, дававшего показания под пыткой.

От существительного шпег был образован термин шпегование — ‘шпионство’. А. И. Дашков, резидент при польском примасе Шембеке, сообщал в письме от 8 ноября 1707 г. ведавшему посольскими делами Г. И. Головкину о жалобах поляков на племянника Мазепы Войнаровского, разорявшего местности коронного мечника графа Денгофа, и о невозможности этому воспрепятствовать: «Казаки команды Вейнеровского полку Полтавского разорили так ево местности, что ни при чем подданным пребывать; кони, скот и все, что было, побрали… И сила в житье моем здесь малая, толко всяко приходит и просит, чтоб была справедливость. И мне от кого на войско справедливости чаят? Вы изволили удалится и ответ на писма тяжело. Не токмо чтоб была сатис<ф>акция в делах, и мне болши приписывают: для шпегования живу и не для управления… Ведомости зде посторонние имею, что король швецкой посылал до короля пруского с прошением, чтоб ему позволил пройтить чрез Прусы ево; которой весма отрекся и не позволил. Швед имеет намерение, чтоб итить, как реки замерзнут»[416]. Слово шпегование не закрепилось в русском языке, не стало термином разведки.

Боевое управление морскими силами — гребными и парусными судами — в годы Северной войны осуществлял командующий флотом (в последующем командующие эскадрами), от которого с началом боевых действий высылался специально назначенный корабль (или группа кораблей) для добывания данных о силах флота неприятеля и оборудовании театра военных действий. Речь идет о корабельной разведке, которая в период войны со шведами велась эпизодически и посылка кораблей осуществлялась лишь с личного приказа или разрешения царя. Весной 1705 г. вице-адмирал норвежского происхождения Корнелиус Крюйс был назначен командующим Балтийским флотом и командиром сухопутных частей на острове Котлин. Главной задачей Крюйса было не допустить захвата острова шведским десантом, что грозило полной блокадой устья Невы и уничтожением строившегося Санкт-Петербурга. В мае 1705 г. командующий Балтийским флотом вице-адмирал Корнелиус Крюйс испрашивал разрешение у Петра I (который имел младшее адмиральское звание шаутбенахта) провести корабельную разведку: «Також позволишь ли Государь, чтоб в июле и августе галеру, шняву [небольшое парусное торговое или военное судно] или бригантину для ведомости выслать, чтоб про неприятеля проведать, також как далеко оным судам за твои порубежные места ходить?»[417]

К корабельной разведке следует отнести глаголы крейсировать, крейсовать, крейсить (гол. kruisen, англ. cruise, нем. kreuzen, фр. croiser) в значении ‘нести охранную и разведывательную службу в море, плавать по определенному маршруту’, а также существительные крейсирование и крейсерство в значении ‘охранная и разведывательная служба в море’[418].

Из Указа капитанам Валронту и Веселю о крейсерстве от 20 апреля 1712 г. узнаём: «По указу Е.Ц.В. сим предписывается Яну Валронту с получения сего вместе с капитаном Весселем со вверенными им Е.И.В. кораблями вступить под паруса и отправиться в крейсерство между Гаривалдаем и островом Биорко, по фарватеру по такой дистанции, чтобы все суда, идущия к Выборгу, были им видимы… Если увидите неприятельские корабли и будете вы на виду Кроншлота, а ветер будет восточный, так что выстрелов от вас не будет слышно, то должны в случае если будет их 1 или 2, то поднимать синий флаг на фор-стенге; если более, до 5 и 7, то поднимать такой же флаг и на грот-стеньге, а если до 11-ти и более, то и на крюйс-стеньге»[419].

Разведывательная служба на флоте «обрастала» своей специфической терминологией. Так, существительное бранвахт (гол. brandwagt, нем. Brandwache) вошло в наш язык в двух значениях: ‘cторожевое судно при порте или флоте, осматривающее подходящие суда и доносящее о приближении неприятеля’ и ‘несение караульной службы таким судном’[420]. «Шнявы и галеры, которыя посылаются на брантвахт или на заставу, стоят на зюдвестную сторону Кроншлота для защищения от брандеров или зажигательных кораблей»[421], — писал 30 мая 1705 г. «с фрегата Дефам у Кроншлота» вице-адмирал К. Крюйс А. В. Кикину, первому начальнику Петербургского адмиралтейства.

Из «Устава морского» 1720 г. следует, что от эскадры могут выделяться корабли для крейсерства и брантвахты: «31. Аншеф командующий должен давать некоторые сигналы партикулярным кораблям всем, дабы когда отлучатся от флота и паки придут, удобнее от крейсеров или брант вахты, или между собою узнаны были»[422].

В «Уставе» предусматривалась смертная казнь офицера, пренебрегшего своими обязанностями при несении службы на брандвахте: «22. Кто на брантвахте должности своей не исправит. — Ежели корабли, стоящие на брантвахте, или на ином определенном карауле, должности своей не исправят, в том, что к безопасности флота надлежит, и за оное офицеры, которые ими командуют, лишены будут живота [жизни]»[423].

Словарь русского языка XVIII века фиксирует появление в 1708 г. существительного обсервация: — из ‘лат. observatio, непоср. и через пол. obserwacyja, фр. observation, нем. Observation. 1. Воен. Наблюдение, надзор за действиями и расположением неприятеля’[424]. Командование шведской армии 11–13 сентября 1708 г. и решало вопрос направления дальнейшего движения: через Смоленск — на Москву или на юг — на Украину. Вследствие болезней и плохого обеспечения питанием и амуницией, шведская армия нуждалась в отдыхе, поэтому, учитывая щедрые посулы Мазепы и его заверения в поддержке со стороны населения, было выбрано движение на Украину. 18 сентября 1708 г. Петр I писал графу Гавриилу Ивановичу Головкину, ведавшему внешними сношениями и занимавшемуся на этот момент украинскими делами: «Каковы ведомости о неприятеле имеем, о том уведаешь от фелтъмаршала [генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева], о чем вам надлежит гетмана [Мазепу] остеречь; такъже и в Рословль и около оного о высылке людей послать. И тому афицеру, которой для обзервации неприятеля туды теперь поехал, тоже приказать»[425].

Одновременно с термином обсервация в 1708 г. появляется глагол обсервовать (лат. observare, непоср. и через пол. obserwować, фр. оbserver) в значении ‘наблюдать, следить за кем-, чем-л.’[426]

В июле 1719 г. галерный флот под командованием генерал-адмирала Ф. М. Апраксина из Аландских шхер перешёл в Стокгольмские и, высадив десант на берег Швеции, произвёл разорение на всём протяжении от Гевеля (Евля) до Нючёпинга, угрожая самому Стокгольму, к которому российские войска подходили на расстояние 15 вёрст.

«Решение военнаго совета, 1719 года 15 июля.

Мы, нижеподписанные, на генеральном совете, как объявили лоцманы, будто где ныне стоим, есть два пути; один сухим путем 4 1/2 мили, другой водою самою узкою проливою, которою разве шлюпок никакими судами пройти не можно, разсудили за лучшее дабы послать землею казацкую партию до самого Стокгольма, и велеть сделать аларм и буде возможно достать знатного языка и зажечь; другую партию с подполковником человеках в 500 или в целом числе баталиона, на островских лодках, да из морских одного знатного офицера, который бы мог тое протоку обсервовать, и велеть идти, сколько возможность допустит, хотя до самого Стокгольма и сделать такожде аларм… На подлинном подписано: Семен Салтыков, Иван Дмитриев-Мамонов, Михайло Матюшкин, Змаевич, генерал-майор Дюпре, генерал Голицын, адмирал граф Апраксин»[427].

Для подтверждения подлинности и защиты переписки на рубеже XI–XII вв., во время княжения Святополка Изяславича и Мстислава Владимировича, к документам привешивалась княжеская печать с надписью «Дьнеслово» на одной из сторон, что по одной из версий означало — ‘скрытое, сокровенное слово’, а сама печать являлась свидетельством «тайной переписки» между князьями[428].

Древнерусская письменность в средние века обладала традициями тайнописи, тайнописания, но термин тайнопись появляется только в первой половине XIX в. Тайнописание — ‘наука писать знаками или цифрами и их разбирать; тайнопись’[429], — находим в «Словаре церковно-славянскаго и русскаго языка» 1847 г. «Тайнописание, тайнопись — искусство писать знаками наместо букв, так, чтобы без ключа нельзя было разобрать»[430], — пишет в своем Словаре В. И. Даль в 1866 г.

Однако в XVI–XVIII вв. не было общего наименования для тайнописи. Существовали различные термины, относившиеся к заранее оговоренным способам преобразования исходного текста сообщения с целью его защиты. Шифры носили названия азбука, цыфирная азбука, мудрая азбука, литорея, цыфирь. Ключом называлась информация, необходимая для зашифровки и расшифровки сообщений, а сами зашифрованные сообщения именовали затейным письмом, цыфирным письмом, личбой. Наиболее ранней из известных по древнерусским памятникам письменности систем тайнописи является система «иных письмен». Здесь буквы кириллицы заменяются буквами других алфавитов: греческого, латинского, глаголицы, пермской азбуки[431].

Государственная тайнопись в трудах отечественных исследователей, в той или иной степени изучавших ее, долгое время именовалась дипломатической тайнописью. Впервые этот термин был введен А. Н. Поповым, в 1853 г. опубликовавшим работу «Дипломатическая тайнопись времен царя Алексея Михайловича с дополнением к ней»[432]. Однако известие об использовании тайнописи в дипломатической переписке встречается в конце XVI в., в царствование Федора Иоанновича (правил в 1584–1598 гг.). Глава московского правительства Борис Годунов (с 1587 г.) проводил курс на участие в антитурецкой коалиции. В 1588 г. от имени царя Федора Иоанновича к императору Священной Римской империи Рудольфу II было направлено тайное письмо с гонцом Загрязским, путь которого лежал через неспокойную Литву. Решено было продублировать связь, послав еще трех тайных гонцов, в том числе московского торгового человека Тимоху Выходца и «немчина» Лукаша Павлусова[433]. Тимоха Выходец был арестован в Риге и посажен в тюрьму, другие два гонца возвратились от границы. Только Лукаш Павлусов достиг Вены[434], «и дело государя, царя и великого князя цесарю объявил, и грамоты подал»[435]. На следующий год он вернулся в Москву уже в качестве посла «Максимилияна арцыкнязя Аустрийского» [эрцгерцога Австрийского], сопровождая «цесарского посла Миколая Варкача». Обратный путь в Москву был не менее опасен, чем дорога в Вену[436].

Московское правительство предлагало императору Рудольфу II заключить антитурецкий договор с участием Священной Римской империи, Испании, Римской курии и Персии. Переписка, по мнению императора, должна была вестись «писмом мудрою азбукою». В 1589 г. в Посольском приказе был сделан «перевод с Лукашова писма Павлусова, как ся у него государево дело делалось»: «И мы хотели в прошлом году учинити и стояти против всякого недруга за один… и только начают войне быти, и цесарево величество послу своему приказал на первом приезде, как будет у царского величества и царского величества умышленье уведает о том, а проведав наскоро, о том тотчас с двема или с трема велел отписать; а написать велел писмом мудрою азбукою, которую азбуку от себя в науку дал, чтоб опричь [кроме] цесарского величества никто не разумел, а им бы было мочно проехати; а того писма опричь цесарского величества, никому не прочести, и той тайные думы не уведают; а тех посланых, хоти один доедет, и ко цесарскому величеству вести будут»[437]. Письмо Лукаша Павлусова — это обстоятельный доклад об увиденном и услышанном во время его путешествия к императору Священной Римской империи, хотя задания о целенаправленной разведывательной деятельности у «немчина» не было.

Как поясняется в «Словаре русского языка XI–XVII вв.», мудрая, цифирная азбука — это ‘шифр’[438], своего рода ключ, с помощью которого можно было прочитать послание. Наряду с азбукой в этом же значении встречается существительное литорея — ‘письмо, употреблявшееся для сохранения тайны, тайнопись’. Литорея — ‘письмо особого рода, употреблявшееся для сохранения тайны; тайнопись, шифры’[439], — дается в «Словаре церковно-славянскаго и русскаго языка» 1847 г.

На первых порах, как правило, письмо составлялось по одному из наиболее примитивных способов зашифровки, получившему название “тарабарской грамоты”[440], либо простой литореи (т. е. «буквенной», от лат. litera — ‘буква’). Литорея — ‘тарабарская грамота, условная азбука, тайнопись’[441], сообщает в 1863 г. В. И. Даль. Самая ранняя тайнопись основывалась на взаимной замене букв[442].

В 1613 г. дворянин Денис Оладьин (Аладьин) был направлен «в гонцех… от духовного чину, и от бояр и ото всяких людей» к Сигизмунду III Вазе — королю польскому, шведскому и великому князю литовскому. В наказе Оладьину перечислялось, какие сведения он должен, проведывать тайно, как эти сведения следует фиксировать и через кого их надлежит отправлять в Москву. Документ составлен в самом начале царствования Михаила Федоровича, а это конец Смутного времени: «Лета 7121-го [1613] марта в 10 день… велели Денисью Григорьевичу Оладьину ехать к в<ликому>. Г<осударю>/ Жигимонту, королю полскому и в<еликому>. г<осударю>. литовскому… в гонцех з грамоты… А едучи ему от Вязьмы до Смоленска, и от Смоленска до Орши, и от Орши до короля дорогою и на станех проведывати ему себе тайно у всяких людей про короля и про панов-рад: где ныне король и паны-рада, на сойме ль или где инде… И что король и паны-рада на сойме приговорили и на чом уложили на Московское государство, и как вперед хотят с Московским государством быти — смиритца ли или воеватца… А болши всего проведывати ему всякими мерами накрепко, что с сойму вперед королевской и панов-рад над Московским государством умышление, и про королевской поход и про всякие вести, которые надобны ведати для обереганья от недругов в Московском государстве. А проведав про всякие вести подлинно, записати себе тайно и держати то письмо у себя бережно, чтоб отнюдь про то не ведал у него нихто.

Да о том ему промышляти всякими мерами накрепко, чтоб ему о том о всём, что он проведает, з дороги отписати к бояром к Москве с руcским человеком с полонеником, в котором почаят правды или хотя кого из литовских людей, прикормя или что дав, которой бы верен был и то письмо от него к Москве донес; а изыскивати ему для такова дела, с кем ему то письмо к Москве тайно послати, с великим береженьем, уведав и розсмотря гораздо, чтоб хто на такое дело изязался [выразил желание] не на искус [не будучи соблазненным], чтоб отнюдь про то, оприч его да того, с кем пошлет, никому не отозвалося и не объявилось. А кого из русских или из литовских людей прикормит, и тому дати денег или мяхкие рухляди [пушнину], что пригоже, чем бы его хотна учинити [чтобы его желание удовлетворить]; да и тем его обнадежити: как он то письмо до московских бояр довезет, и ему за то будет великое жалованье. — А написати ему про свой приезд и про всякие вести самым мелким письмом, или литореею или иным каким затейным письмом, как он умеет, да то письмо зашити в платье или в ыном в чем, где б не знатно было»[443].

Промышляти (промыслити) — ‘действовать, заниматься чем.-л.’[444].

Простую литорею (или симметричный шифр) вынуждены были постоянно усложнять, чтобы она была эффективной. В результате через некоторое время появился более совершенный шифр — литорея мудрая[445]. Этот шифр, в отличие от простой литореи, предполагал обязательное наличие ключа и имел несколько вариантов, среди которых был один под названием цифирь[446].

В 1675–1678 гг. Николай Спафарий возглавлял русское посольство в Пекин, в ходе которого проделал длительный путь по Сибири, Забайкалью и Китаю. Из «Отписки Николайко Спафария (Николай Милеску) государю царю и великому князю Алексею Михайловичу» выясняется: «А к великому государю писано и цыфирным письмом, о чем на Науне [река в пограничных районах Китая] в тайне слышали и не смели писать явным письмом для ради того, чтоб китайцы не задержали письмо по дороге, п[отому]. ч[то]. были они в подозрении от нас, а у них по-русски чести есть изменник один, которой грамоты русские и китайские умеет же»[447].

Цыфирное (цифирное) письмо — письмо, зашифрованное с использованием цыфири — шифр, когда вместо букв в тексте использовались цифры.

Петр I уделял большое внимание тайнописи как надежному средству сохранения государственных секретов[448]. Он настаивал на том, чтобы дипломатические представители имели средства тайнописи. В 1700 г. русскому послу в Константинополе П. А. Толстому была дана цифирная азбука для переписки с Посольским приказом. Она представляет собой шифр простой замены, в котором кириллической азбуке соответствует специально составленный алфавит. В Архиве внешней политики России в связи с этим имеются две записи. Первая из них: «Список с образцовой цифирной азбуки, какова написана и послана в Турскую землю с послом и стольником с Толстым сими литеры». Вторую азбуку изволил «в 1700 г. написать своею рукою великий государь», то есть автором этого шифра был Петр Великий[449].

В годы Северной войны (1700–1721 гг.) высший командный состав русской армии и флота имел шифры для переписки с царем и между собой. Большую часть писем Петр I зашифровывал сам, сам же и составлял шифры. Для защиты сообщений от военных, как и в дипломатической переписке, использовались шифры, составленные на разных языках. В этот период применялись шифры с русским, немецким и французским алфавитом открытого текста, при этом, помимо отдельных букв, шифровались также слоги, слова и целые предложения, соответственно, русские, немецкие, французские. Сам Петр I предпочитал французские шифры[450].

Ответы на письма царя военачальники также шифровали, при этом нередко собственноручно, а в отдельных случаях и сами составляли шифры, которые не всегда устраивали царя из-за простоты дешифровки. «Цифирь вашу я принел, но оная зело к разобранию лехка; того для последней нужной пункт написал к вам другою цыфирью чрез господина Репънина»[451], — писал Петр барону Георгу Огильви 6 февраля 1706 г.

Однако и у барона Г. Огильви были претензии к шифрованным посланиям. В одном из писем он жаловался государственному канцлеру Головкину, что не сумел прочесть присланных ему распоряжений Петра I: «Францужские цыфирные грамотки нихто читать не может, тако не знаю, что на них ответствовать… Прошу вашего превосходительства, да изволте мне на все мои [письма] ответ учинить немецкою [цыфирью], ибо той францужcкой нихто не разумеет»[452]. Как видим, у Г. Огильви не было ключа, поэтому и письмо не могло быть расшифровано и прочитано: «Никого здесь нет, который бы французское ваше мог разуметь, понеже Рен [Карл Эвальд Ренне] ключ от того потерял… Изволте ко мне через цыфирь мою писать, чтоб я мог разуметь»[453], — писал он Петру I в 1706 г. Отсутствие ключей объяснялось пренебрежительным отношением К. Э. Ренне к сохранению секретности переписки.

Петр в ответном письме к Г. Огильви, объяснил, почему перешел к переписке тайнописью с немецкой системы на французскую: «Письма ваши, от 6-го дня по новому стилю писанныя, я принял, на которыя ответствую. Францускою азбукою к вам писали для того, что иной не было, а которую вы перво прислали, и та негодна, понеже так, как простое писмо честь мочно; а когда другую прислал, то от тех пор ею, а не францускою, к вам пишем, а и француской ключ послан»[454].

Для обмена шифрованными посланиями требовалось наличие ключа у обеих сторон. Так, в сентябре 1709 г. генерал-майору Я. В. Полонскому было поручено следить за войском великого литовского гетмана Яна-Казимира Сапеги, «старосты бобруйского», воевавшего до этого на стороне Карла XII, но принявшего на себя обязательство не участвовать в боевых действиях. В случае движения этого войска к Висле для соединения с корпусом шведского генерала Крассау, Полонскому предписывалось «на нево итти и атаковать». «При сем посылаем к Вам ключ, — писал Петр генерал-майору, — и ежели сей посланной здорово [благополучно] с ним доедет, и о том к нам отпиши, дабы мы впредь нужныя писма могли тем ключем писать и посылать»[455].

Для сохранения в тайне содержания писем предпринимались разные предосторожности. Так, письмо Петра I к Огильви от 17 февраля 1706 г. сопровождалось следующей записью: «Февраля в 17 день цыфирью Реновою, а посланы в 22 день; замешкались за тем, что азбуку переписывали и в пугвицу вделывали. Посланы с маеором Вебром»[456] [майор Вебр в помете на письме Петра I к Репнину назван майором Черным]. 28 мая 1707 г. князю А. И. Репнину был направлен Петром I особый шифр: «При сем писме посылаетца к вам азбука особливыми литерами и знаками имян изображенная, против которой изволте в нужное время ради опасения оною азбукою к нам писать»[457].

1 ноября 1711 г. князь Б. И. Куракин писал из Гааги секретарю Посольского приказа Г. И. Волкову[458], отправленному Петром I в Париж: «Имею указ, чтоб мне с вами корришпонденцию иметь и свое мнение давать. Азбука, которая от двора дана, та и у меня есть, и по той продолжать будете ко двору. Но ныне при сем вновь иную посылаю, для того что некоторыя нужды буду в цыфири я сам разбирать и писать, чтоб по сей мне было способнее делать, нежели по той, и новую при сем прилагаю. Прошу сделать какой иной себе адрес, под которым бы я мог посылать ваши письма, и чтоб вернее могли доходить. Но мой адрес фальшивый прилагаю. Однакож, почты две или три прошу ко мне вдвое письма посылать — одно под одним властным [подлинным, настоящим] именем, а другое — под фальшивым, для того что будет ли из тех верно, которое доходит, то и употребим»[459].

Появление слова адрес в русском языке датируется 1710 годом, оно заимствовано из европейских языков: происходит непосредственно от французского Adresse и через польский adres, немецкий Adresse вошло в русский язык[460].

«Фальшивый адрес» Б. И. Куракина принадлежал некоему давшему согласие на сотрудничество иностранцу (отнюдь не безвозмездно), который, получая письмо на свой адрес, немедленно передавал его истинному адресату. В ХХ в., в годы Первой мировой войны, появится термин почтовые ящики — так будут называть лиц, предоставлявших разведке свои почтовые адреса для получения и передачи агентурной корреспонденции.

Как уже отмечалось, представители зарубежной церковной православной иерархии в той или иной степени занимались разведывательной деятельностью в пользу Московского государства. Из дела об «отпуске» (отправлении) из Москвы в мае 1672 г. в Палестину митрополита области Газа Паисия узнаём:

«Великому государю бьет челом Газской митрополит: О жалованье на отпуске. Для тайного писма о цыфирной азбуке. О мантии, о рукомойнике и о лохани»[461]. Просьба митрополита не в полной мере, но в части цыфирной азбуки была удовлетворена, правда, в Палестину Паисий так и не попал[462].

Торговые представители, посылавшиеся за границу и получавшие нередко важные дополнительные поручения, имели шифры для письменных сношений. Сохранились зашифрованные азбуки для переписки с С. В. Рагузинским — агентом в Рагузе, Венеции, Средней Италии; с Осипом Соловьевым — агентом в Амстердаме и с Ф. С. Салтыковым, закупавшим в Лондоне суда для российского флота[463].

Во время Северной войны (1700–1721 гг.) как никогда важна была для России упреждающая информация о возможном выступлении Османской империи на стороне Швеции. От русского посла в Константинополе требовалось, не считаясь с расходами, иметь источник в окружении султана, который мог хотя бы за полгола предупредить Москву о готовящемся нападении. 9 декабря 1707 г. «Piter» писал к П. А. Толстому: «Господин амбасадер. Посылаем к вам о некотором деле писмо, здесь вложенное, на которое немедленной желаем отповеди… чтоб купить или Мовъракардата или иного такого, которой ведает секрет турской, суля ему хотя три или четыре тысячи червонных в Венецыи (которые Сава Рагузинской обещает дать там, а буде б сему не поверили, то Сава обещает посредникоф в том дать из царегородских жителей), чтоб совершенное турское намерение (от чего, Боже, сохрани) к войне мог объявить за шесть месецов»[464]. Заметим: в собственноручном черновике перед текстом письма рукою государя написано: «Цыфирью».

Получив это письмо, П. А. Толстой докладывал графу Г. И. Головкину, что он делает и собирается делать для исполнения царского указания: «Предреченным цыфирным писмом изволил великий государь повелеть, чтоб удоволствовать здесь Маврокордата или иного такого, каторой ведает секрет турецкой, суля ему хотя три или четыре тысячи червоных в Венецыи (каторые Сава Рагузинской обещает дать), чтоб совершенное турецкое намерение к войне мог объявить за шесть месяцов. Се, мой милостивой государь, есть фундамент нашия пол<ь>зы, и по всякой возможности о сем попекуся, чтоб сие великого государя повеление изполнить; обаче, чтоб сулить оные золотые в Венецыи, не чаю, чтобы могло так збытися, понеже, государь, когда бывает дар пред очима, лутче к нему помысл человеческой склоняется, и того ради писал я к блаженному иерусалимскому патриарху в Букарешню, чтоб он приятелем предложил мое прошение, дабы они мне дали четыре тысячи червонных; а сие учинил для того, что ваше сиятелство изволил мне означить, еже изволил к ним писать, чтоб они мне учинили ссуду в нужное время; и ежели оные приятели дадут мне денег, буду домогатися не иного кого, токмо самого Маврокодата купить; а ежели оные приятели и не дадут денег, буду промышлять, чтоб здесь у кого занять; и ежели займу, у тех ли приятелей или у иного кого, дам в тех денгах писмо, чтоб их заплатить на Москве, по чему за червонной золотой великий государь укажет… А еже бы для сих дел взять на изждивение денег у приятелей, и ныне, государь, мне видится, что на сие дело денег имать не для чего, понеже еще казны великого государя соболиной имею немало, и где будет потребно, буду тою казною управлятися; толко писал к приятелем о вышеупомянутых золотых червонных, однако ж, не знаю, дадут ли или не дадут; и то учинил для того, чтоб соболиная казна была у меня готова на нужное время. Что же ваше сиятельство изволил мне повелеть по прошению святейшаго патриарха иерусалимского давать поденной корм одному скорняку по левку в день, и по тому вашего сиятелства велению начал ему давать поденной корм; однако ж вашему сиятелству доношю, что ему и прежде от меня была дача не по одно время соболми, к тому ж еще дал ему две неволницы шведки из тех, которых сюда присылают плуты греки, Параскева с товарыщи, и сколко их возмог здесь у тех плутов отнять, тех роздал, кому надлежало: Маврокордату, и сыну ево Николаю, и племяннику ево Мецевиту, и Луке Барке, понеже мне их послать было назад в Росийское государство и у себя держать невозможно»[465].

«Прикормить» источника информации деньгами, имуществом («мягкой рухлядью») — в этом не было ничего удивительного, но невольницами, из числа пленниц, отобранных у других!? Это было неожиданно. Невольницы из числа пленниц воспринимались как товар, поэтому и их можно было отдавать тому, кто поставлял нужные сведения. Толстой невольниц, по сути дела, спасал от продажи на невольничьем рынке, отдавая их своим конфидентам.

«Маврокордато Александр (Маврокордат, Моврокордат, Шкарлат), был тайным секретарем турецкого султана» и его переводчиком, а Лука Барка[466] — консул Дубровницкой республики[467] в Стамбуле, серб, располагал в столице Османской империи обширными связями и знакомствами и был в курсе всех придворных интриг.

24 июня 1700 г. в Швецию прибыл «в чине резидента ближний стольник князь Андрей Хилков»[468], а уже с 20 сентября в связи с объявлением Россией войны Швеции он находился под арестом, который длился 18 лет. Он так и умер на чужбине. И хотя Хилков находился под арестом, некоторые права дипломата у него сохранялись: его не ограничивали в переписке с Москвой, чем Хилков активно пользовался. Однако все его письма в Россию и ответы оттуда проходили обязательную проверку в канцелярии шведского Сената. И естественно, даже намек на конфиденциальную информацию из них тут же изымался. В связи с этим Хилков использовал шифр — «особую цифирную азбуку», или, по его выражению, «цифирь», а иногда и симпатические чернила на основе квасцов[469]. Из шифрованного письма, переданного Хилковым в Россию в 1703 г., следует, что он использовал симпатические чернила или, как называет их Хилков, желтые чернила. В этом же письме содержится уведомление о том, как можно читать письма с «секретом»: их надо нагревать («поджигать на жару»), и тогда все строки, написанные желтыми чернилами, проступят на бумаге. Симпатическими чернилами Хилков писал между строк обычного письма и на всех свободных местах, даже на конверте[470].

Переписка Хилкова с Посольским приказом, как в случае направления открытых сообщений, так и зашифрованных писем или написанных тайнописью, проходила через русских дипломатических представителей в различных европейских странах. Одним из них был окольничий А. А. Матвеев, посол в Голландии, и множество писем шведского резидента прошло через Гаагу. Хилков пользовался услугами русского посла в Копенгагене А. П. Измайлова и посла в Берлине Ю. Ю. Трубецкого.

Отправляя «тайнописные» сообщения, А. Хилков прибегал к услугам курьеров — обычно русских по национальности — для доставки писем по назначению. Из его писем можно судить об опасности таких предприятий. В 1701 г. Хилков пишет, что один русский купец, согласившийся доставить его письма в Копенгаген Измайлову, был пожизненно заключен в тюрьму шведскими властями. В другом письме Хилков сообщает, что нанял человека доставить письма бранденбургскому посланнику, и если его поймают, то «умертвят безгодно [непременно]». Шведские власти пристально следили за сношениями русского резидента с внешним миром: только малая часть донесений Хилкова достигала адресатов, о чем он узнает впоследствии от своего брата Юрия.

В качестве источников для получения информации Хилков использовал прежде всего посланников различных государств, живших в Швеции, и высших шведских сановников, умело распоряжаясь «соболиной казной», выданной ему в Москве. В одном из писем 1700 г. он пишет: «Особно себе друга имею», намекая на бранденбургского посланника графа Фредерика Дону, который являлся племянником шведского канцлера Бенгта Оксеншерны и был весьма полезен Хилкову. Английский и голландский послы «гораздо ласково и учтиво поступают и в каких нуждах случается — всякие ведомости присылают»[471], — сообщал в Москву Хилков.

Еще одним источником сведений для Хилкова являлись тайные люди. Согласно его письмам, такие тайные люди находились в Тарту, Риге, Колывани и других городах Лифляндии и прилегающих земель. Хилков, находясь в плену, располагал определенной свободой, что позволяло ему привлекать к сотрудничеству отдельных лиц. Если принять во внимание тот факт, что шведские пленники в Москве (прежде всего, Книпер и генерал Горн), как пишет Хилков, «посылают шпеков для проведывания» в район боевых действий, то, очевидно, что вышеуказанные тайные люди являлись такими же шпионами русского резидента в Швеции[472].

В Петровскую эпоху центром, где создавались шифры и откуда они рассылались корреспондентам, был Посольский приказ, а затем — Посольская походная канцелярия[473], Посольская канцелярия, Посольская коллегия, а в дальнейшем — Первая экспедиция Коллегии иностранных дел. Вся деятельность по изготовлению шифров проводилась под непосредственным руководством самого императора, канцлера и вице-канцлера. Существовал специальный штат, которому поручалось зашифровывать и расшифровывать переписку[474].

В начале XVIII в. из немецкого (werben) или польского (werbować) языков в русский приходит глагол вербовать в значении ‘нанимать на военную службу’[475]. «Имеют они [шведы] соизволение, дабы всякой капитан на свой корабль [мог] вербовать салдат», — встретилась в «Письмах и бумагах императора Петра Великого» реляция, датированная 1704 годом[476]. В 1711 г. Б. И. Куракин, находившийся в Лондоне, обращается к «милорду Витворту» — барону Чарльзу Уитворту, назначенному чрезвычайным и полномочным послом королевства Великобритания в России с письмом, в котором выражает обеспокоенность наращиванием шведских войск в Померании за счет найма на военную службу солдат, проводимого по указу короля Карла XII генералом Гелденштерном (Гилденштерном): «К тому ж… в дукатстве [герцогстве] Бременском и Ферденском вновь два регимента [полка] вербуют, также и в княжестве Дуипонт [Deux-Ponts] два регимента вновь навербованы»[477].

Переносный смысл глагола вербовать — ‘привлекать, вовлекать’[478]. Значение ‘привлекать к сотрудничеству с разведкой’ появится намного позже.

В годы Северной войны дипломатические представители Москвы пытались препятствовать найму солдат в шведскую армию на территории Западной Европы. 5 марта 1708 г. Б. И. Куракин писал из Гамбурга ведавшему посольскими делами Г. И. Головкину о реакции бургомистров города на его запрос по данному вопросу: «И вчерашнего дня на предложенные дела ответствовали: о вербован<ь>е королю Швецкому здесь запретить не можно; для того что есть член империи, имеет свои провинции Бременское [по Вестфальскому миру 1648 г. Бремен перешел под власть шведов] и другие, а Лесчинскому [Станислав Лещинский, король польский и великий князь литовский в 1704–1709 гг.] здес вербован<ь>я салдат не было и топерь нет, и в том хотят преостерехать и не допускат того»[479]. Напечатанное разрядкой в подлиннике было написано шифром, что привело к искажению слова вербовка при расшифровке, не исказив при этом смысла сообщения.

Изучая в мирное время иностранные государства во всех отношениях, стремясь вникнуть возможно полнее в реалии жизни этих государств, их интересы и замыслы, нельзя не изучать самым внимательным и систематическим образом прессу. «Если даже из прессы и не получаются исчерпывающие документальные [курсив автора] данные, то она всегда дает намеки и признаки, заставляющие соответственно направлять другие органы разведки для более детального изучения вопросов, обративших наше внимание»[480], — утверждал один из руководителей русской разведки в годы Первой мировой войны генерал-майор П. Ф. Рябиков.

Одним из информационных потоков, поступавших в Москву в XVII в., были иностранные газеты, для обозначения которых стали использовать специальное слово куранты, заимствованное из названий голландских газет[481]. По утверждению Макса Фасмера, одно из значений курант — ‘газета’ «заимствовано через немецкий. Couranten ‘ходячие вести, известия’, или через немецкий Kurant, или прямо из французского courant ‘бегущий’»[482].

Иностранные газеты играли значительную роль в обеспечении российского правительства сведениями о политической ситуации в Европе. Они компенсировали отсутствие в европейских государствах постоянных русских дипломатических представительств. Впервые сведения о доставке иностранной прессы встречаются в сочинении Исаака Массы, голландского купца из Гарлема. И. Масса приехал в Россию в 1601 г. для изучения торгового дела. Его сочинение о России охватывает события русской истории до 1610 г. Книга посвящалась принцу Морицу Оранскому[483]. Русские купцы также могли привозить иностранную прессу из заграничных поездок. Еще одним каналом, по которому иностранные газеты попадали в Посольский приказ, были дипломатические представители зарубежных держав[484].

Наиболее ранняя фиксация термина куранты в значении ‘иностранная газета’ — 1649 год, регулярное использование — с конца 1650-х гг.[485], что следует из описи Посольского приказа 1673 г. В «особой коробье», где хранились «листы и ответные письма галанские и вольных городов», находились две «свяски», в одной из которых были «11 листов печатных галанских, вестовые», а в другой — «куранты и грамотки курлянского князя канцлера и галанцов торговых иноземцов, присланы к Москве ис Курляндии в <7>165-м [1657] году»[486].

Чувствуя свою силу, из Москвы могли и одернуть и обязать наказывать за публикацию в иностранных курантах «затейных [злоумышленных] и лживых в курантах ведомостей» о России. «По указу пресветлейшаго и державнейшаго великого государя, его священного царского величествия» Федор Головин [канцлер, президент Посольских дел] и Петр Шафиров [тайный секретарь] направили бургомистрам и ратманам [членам магистрата] города Гамбурга[487] 31 мая 1705 г. грамоту следующего содержания: «Из листа вашей шляхетности, ныне недавно присланного чрез почту, оправдание ваше про печатание в городе вашем некоторых затейных и лживых в курантах ведомостей и иных пашквилев, противных нашей великого государя ползе и чести какое вы по прежнему нашего царского величества объявлению ко унятию оного дела рачение учинили, что не токмо пребывающего курантописцом в Амбурке роспрос учинили и вновь прежней указ обновили и утвердили, но и заказали с пристрастием им за то жестокого наказания и пени, с таким приказанием, дабы впредь никаких вымышленных и затейных курантов, в которых имя и места, где печатано, не объявитца, не писали и не печатали и не продавали, со объявлением нам, что и сверх того по желанию нашему в том всякое удоволство учинить готовы»[488].

Название куранты имели и переводы иностранных газет, и составленные из них обзоры — доклады царю и Боярской думе[489].

«Самые старинные Ведомости, сохранившиеся в Московском государственном Коллегии иностранных дел архиве, от 7129 года, т. е. 1621 после P. X. Они заключаются в рукописных, так называемых столбцах, и не что иное суть, как переводы и выписки из современных европейских ведомостей о разных в Европе военных и мирных постановлениях, — писал в 1827 г. А. Я. Булгаков[490]. — Они в то время именовались курантами и составлялись (токмо для царского употребления и для приближенных министров его величества) в Посольском приказе из донесений разных агентов, пребывавших в чужих краях, а особливо в Польше…

С 1631 года начали уже появляться в Русском царстве печатные иностранные ведомости и газеты, и первейшие были гамбургские. Кроме оных впоследствии выписываемы были еще многие другие на немецком, голландском, французском и прочих европейских языках[491]. Несмотря на получение газет сих, составление в Посольском приказе так называемых курантов, или переводов и выписок из разных иностранных газет, все еще продолжалось и прекратилось токмо в 1701 году. К сему времени должно, вероятно, отнести появление в свет первых печатных Российских Ведомостей, заменивших рукописные куранты»[492].

В какой-то момент у дипломатического ведомства России появилась возможность из большой массы материалов отбирать наиболее нужную и важную информацию, т. е. составлять обзоры публикаций европейской прессы. Эти обзоры были не аналитическими, а информационными — их готовили для того, чтобы предоставить членам русского правительства фактические сведения обо всех важнейших событиях политической жизни Европы. Подавляющее большинство привозимых в XVII столетии в Россию газет печатались на немецком и голландском языках. Сведения из них отбирали для курантов переводчики Посольского приказа. В заглавии русских текстов обычно указывалось, что это «переводы с цесарских (галанских) курантов», хотя на самом деле это были скорее выписки, чем переводы в современном значении этого слова»[493].

Почти синхронно со словом куранты в русском языке появляется его синоним авизы (встречаются варианты ависы и адвизы). Впервые слово упоминается в письме из приказа Тайных дел к иноземецу Ивану Гебдону (1661 г.). К моменту приезда Гебдона в Голландию в Европе разнеслась весть о поражении русских войск под Чудновым и взятии в плен Шереметева: 27 сентября — 4 ноября 1660 г. около местечка Чуднов войска Речи Посполитой в союзе с крымскими татарами нанесли тяжелое поражение русско-казацкой армии под командованием боярина Василия Шереметева и наказного гетмана Тимофея Цецюры. Об этом событии рассылались по Западной Европе «рукописные листы». Гебдон купил несколько таких «листов» и послал их в Москву. Вместе с тем, хотя он и сам не знал, что в этих листах правда и что вымысел, он подал Ордину-Нащокину мысль прислать в Голландию опровержение «ложных» вестей для печати и рассылки по государствам. В результате было составлено «образцовое письмо» о сражении под Чудновым, с которого следовало напечатать авизы для последующего распространения. «Как к тебе ся наша грамота придет, — сообщалось в указе Тайного Приказа, адресованного Гебдону, — а авизы печатные в Немецкихъ государствахъ и в ыных городех о побое нашего боярина и воеводы Василья Борисовича Шереметева с товарищи… учнут выходить, и ты б те ависы покупал и после тех ависов велел напечатать авизы другие по образцовому писму, каково к тебе послано под сею нашего великого государя, грамотою»[494].

Если слово куранты — прямое заимствование из голландского языка, то итальянская по происхождению лексема авизы, вероятнее всего, заимствована через посредство других европейских языков, скорее всего немецкого. В XVII в. слово аviso использовалось в названиях многих немецких газет. Однако из числа возможных посредников нельзя исключать и польский язык, поскольку слово awis в значении ‘газета’ употреблялось в Польше. Термином авизы пользовался в своих донесениях из Варшавы прибывший туда в качестве резидента в 1674 г. стольник В. М. Тяпкин. Но могли быть и другие варианты заимствования. He исключено, что ставшее интернациональным слово пришло в Россию одновременно через разные языки. Появление в русском языке на рубеже 1650–1660-х годов сразу двух новых слов для обозначения газет свидетельствует о том, что иностранная пресса начала входить в повседневную жизнь политической элиты России[495].

Непосредственное руководство разведкой на государственном уровне в эти годы осуществлял лично Петр I, который в ряде случаев лично адресуется к руководителям зарубежных миссий России. Так, Б. И. Куракин, находившийся на посту посла России в Гааге с октября 1711 г. и выполнявший фактически роль русского канцлера за границей, получает «генваря во 2 день 1719 г. указание Петра провести разведку главной военно-морской базы Швеции Карлскруны:

«Господин подполковник!.. Понеже о состоянии карлскронскаго гавана [гавань] по се время никто у нас не знает, того для зело нужно, чтоб вы сыскали двух человек таких, которые там бывали, а имянно: одного из морских офицеров или шипаров, а другова, которой бы знал инженерской наук, хотя мало, и чтоб они друг про друга не знали, а нанять их так, чтоб сделать с ними тайную капитуляцию [договор, соглашение о чем-л. на определенных условиях] и чтоб они из Любка [Любека] поехали туда будто службы искать и осмотрели все, а в запросах бы нам [там] учинили так, чтоб их не приняли, и когда не примут, тогда б, возвратясь в Любек или Данцих, приехали к нам, а ежели можете таких сыскать, кои там были год или два назад, то б всего лутче, и чтоб сие зело было тайно и для того обещай им доволную плату»[496]. Как видим, Петр предлагает легенду, под которой в Карлскруну должны отправиться специально отобранные люди — якобы поехали искать работу, но в запросах вели бы себя так, чтобы им отказали в приеме.

Такие два человека были найдены. 30 июля 1719 г. Петр I пишет «из флота от острова Ламелант» Куракину: «P.S.*Благодарствую за двух человек, за голанца и француза, которые о известной своей негоциации, возвратясь, нам сказали, а особливо первой зело обстоятельно о флоте, только немного поздно, ибо мы уже начали, а они приехали; и буде война сего году не окончается, то заранее таких людей посылать и чтоб кончае в марте у нас стали. Не изволь жалеть денег, заплачено будет, а посылать надобно морских, ибо француз зело обстоятелно сказал о другом, а о флоте тупенко»[497].

Здесь и далее знаком * издатели отмечают начало фрагментов, написанных тайнописью.

Не проходит и двух лет, как Петр вновь обращается к Куракину. На сей раз его интересует разведывательная информация о британском военно-морском флоте: когда, возможно, будет завершено приведение флота в боевую готовность и когда флот выйдет в море для ведения боевых действий, если таковое состоится.

«Господин подполковник! Писмо ваше, на нынешней почте присланное, мы получили, в котором пишете, * что из Англии к вам не пишут, но в курантах обстоятельно о том в Голандии обстоятельно печатано, чему я непомалу удивляюсь, понеже сие дело главное есть, чтоб ведать о их флоте, ибо ежели будем безвестны, то может какое бедство случится. Того ради пошли нарочно человека, хотя и не одного, в Англию, дабы там были, и ежели вооружают, то б дождались: первой, когда будет флот совсем готов, чтоб приехал к вам, а другой, когда пойдет из Англии, чтоб с тем к вам приехал, дабы мы совершенно о том сведомы были и могли по тому поступать… Ежели противное будет [о чем выше написано], то не худо чтоб человека какого прислали, дабы подлинно и обстоятелно о всем сказать мог». Из Санкт-Питербурха, марта в 16 день 1721 г.»[498].

Речь шла о заблаговременном получении разведывательной информации. В следующем письме, написанном через неделю, русский царь повторяет свое указание найти нужного человека, чтобы отправить его в Англию для разведки вероятных приготовлений военно-морского флота к участию в Северной войне против России. На сей раз Петр дает рекомендации по поводу желательного мотива привлечения к сотрудничеству — «из англичан же противных двору»: «Господин подполковник*. Необходимая нужда требует, дабы вы человека какого послали в Англию, а лутче б чтоб из англичан же противных двору, приняв онаго в службу, дабы оной там был и на флот смотрел, и ежели будут екипировать, писал; а когда станет на рейд выходить, чтоб к вам ехал, которого немедленно пришлите сухим путем к нам, для которого мы нарочно к вам куриера посылаем, дабы со оным скорея к нам тот ваш посланной приехать мог.

Петр. Из Риги, марта в 23 день 1721-го»[499].

Военно-морскую, равно как и военную, разведывательную информацию продолжали собирать дипломатические представители России за рубежом. Увеличение числа русских подданных, выезжающих в Гамбург, стало предпосылкой создания в 1709 г. здесь российской миссии. 5 марта 1709 г. немец Иоганн-Фридрих Беттигер был назначен резидентом — главой российской миссии в Гамбурге и Нижней Саксонии. Выписка из донесения резидента «Бетхера Государю из Гамбурга» от 4 июля 1720 года:

«О кораблях, которые здесь на счет миссисипской компании [французская колония Луизиана] изготовляются, о которых я напредь сего доносил, я уведомился, что еще шесть кораблей от 40 до 50 пушек строить будут и чают, что оные до зимы во Францию идти не могут, а прочие два корабля от 70 до 80 пушек, которые за две мили отсюда строятся и которые называют королевскими кораблями, едва в предбудущую зиму готовы будут»[500].

В начале XVIII в. вооруженными силами России руководил лично царь Петр Алексеевич. Он сам разрабатывал многие акты военного законодательства, непосредственно командовал войсками и флотом. В управлении войсками царь опирался на Кабинет, который был учрежден в 1704 г. и представлял собой личную канцелярию, куда поступали все сведения о ходе боевых действий, полковые табели и другие военные документы; здесь же разрабатывались диспозиции и т. д. В этой связи Разрядный приказ утратил функцию руководства боевыми действиями, а в 1711 г. с учреждением Сената прекратил свое существование[501].

Указом Петра I от 15 декабря 1717 г. «О назначении в Коллегиях Президентов и Вице-Президентов» было начато образование девяти коллегий, пришедших на смену приказам: «Иностранных дел: Канцлер — граф Головкин. Подканцлер — барон Шафиров… Воинская: Первой — фельдмаршал князь Меншиков, другой — генерал Вейд [А. А. Вейде, второй президент, автор «Воинского устава» 1698 г.]. Адмиралтейская: Генерал-адмирал граф Апраксин. Вице-адмирал Крейс»[502].

Окончательная организация коллегий затянулась. В 1718–1719 гг. Петр I издал еще ряд указов, регламентирующих их работу. Так, 12 декабря 1718 г. был подписан указ «Об управлении во всех Коллегиях и в Губерниях дел с 1720 года по новому порядку и о разделении дел между коллегиями»[503]. В указе приводился реестр девяти созданных коллегий и их компетенции: «Реэстр Коллегиям. О должности Коллегий, что в которой управляти надлежит.

1. Чужестранных дел (что ныне Посольский приказ). Всякия иностранные и посольские дела и пересылка со всеми окрестными государствы, и приезды послов и посланников, и приезды курьеров и других иноземцов…

5. Воинской. Армия и Гарнизоны и все воинские дела, которые были ведомы в Военном приказе[504] и которые прилучаются [случаются] во всем государстве.

6. Адмиралтейской. Флот со всеми морскими воинскими служители, к тому принадлежащими морскими делами и управлении».

Появившееся внезапно название «Коллегия чужестранных дел», также быстро и исчезло, оставив за внешнеполитическим ведомством название «Коллегия иностранных дел», которая по сути являлась правоприемницей не Посольского приказа, а Посольской канцелярии — Посольской коллегии.

При Петре I встречаются различные названия дипломатических представителей «в чужих краях»: послы, чрезвычайные и полномочные послы, чрезвычайные посланники, полномочные министры, резиденты, агенты и консулы. Обобщающим термином теперь является существительное министр. Дипломатические резиденты и агенты, совместно с консулами относились к «министрам нижнего характера». Так, в документе «Ведение из Коллегии иностранных дел в канцелярию Сената» от 29 марта 1719 г. «О форме грамот, посылаемых из Иностранной коллегии к российским министрам и резидентам в чужих краях» разъяснялось: «В грамотах его царскаго величества из Коллегии иностранных дел к министрам и агентам, пребывающим при иностранных дворах, титулы его царскаго величества, тако ж и их министерские чины пишутся следующим образом: в Польшу — к чрезвычайному и полномочному послу действительному тайному советнику Григорью Долгорукову… в Голландию — к чрезвычайному и полномочному послу тайному советнику князю Борису Куракину; в Данию — к послу тайному советнику князю Василью Долгорукову; в Берлин — к камергеру и министру графу Александру Головкину… во Францию — к полномочному министру тайному советнику барону Шлейницу. Отправленному к Порте Оттоманской — чрезвычайному посланнику надворному советнику Алексею Дашкову… К прочим же министрам нижняго характера, а именно: к резидентам, тако ж к агентам, консулам, ежели прилучится писать: — по титуле таком же царскаго величества… и потом имя и характер его и при котором дворе обретается и в котором месте»[505].

Коллегия иностранных дел (КИД) была органом коллегиальным — во главе ее стояла группа лиц. По структуре она делилась на руководящий орган — Присутствие и исполнительный — Канцелярию. Присутствие представляло собой собрание из восьми членов КИД. Возглавлял Коллегию президент, его заместителем был вице-президент. Канцелярия делилась на два отделения: первое занималось вопросами внешней политики, считалось секретным и сразу стало именоваться Секретной экспедицией. Первое отделение подразделялось на более мелкие экспедиции, сформированные по языковому принципу: экспедицию иностранных языков, экспедицию польского языка и экспедицию турецкого и других восточных языков[506]. Второе отделение занималось хозяйственными и финансовыми делами Коллегии, ее личным составом и стало называться Публичной экспедицией.

По штату 1722 г. в Коллегии должно было состоять 220 человек (без вахмистров, солдат, сторожей), но штат был укомплектован не полностью. Коллегия просила на расходы «членам и служителям канцелярии и министрам и на прочие окладные и неокладные» расходы 171 612 руб. 92 коп.[507]

3 июня 1719 г. был объявлен «Высочайше утвержденный штат Военной коллегии». Она состояла из канцелярии, секретарей со штатами сотрудников: «секретаря от кавалерии и инфантерии», «секретаря по гарнизонным делам», секретаря «у отправления артиллерии и фортификации», секретаря «у отправления журнала». При Коллегии состояли нотариус, генерал-аудитор и генерал-фискал[508]. Действовать Военная коллегия начала с 1 января 1720 г.

Ни Военная коллегия[509], ни Адмиралтейская коллегия[510] не стали организаторами сбора разведывательных сведений о вероятных противниках на государственном уровне. Разведывательная информация из-за рубежа в мирное время и во время ведения военных действий теперь стекалась в Коллегию иностранных дел. В военное время сбор сведений о противнике организовывал командующий армией.

Глава 3 Разведывательная лексика Российской империи (первая четверть XVIII в. — 27 сентября (9 октября) 1863 г.)

30 августа 1721 г. между Россией и Швецией был заключён Ништадтский мир[511], который завершил кровопролитную Северную войну, длившуюся 21 год. Россия получила выход в Балтийское море, присоединила Лифляндию, Эстляндию, Ингерманландию, часть Карелии и другие территории. Россия обязывалась уплатить Швеции контрибуцию за отходившие к ней территории и возвратить Финляндию.

22 октября (2 ноября) 1721 г. Пётр I принял «титул Отца Отечествия, Петра Великого, Императора Всероссийского»[512].

Однако Европа не сразу признала Россию империей. Без промедления признали императорский титул Петра I лишь Голландия и Пруссия (союзницы России в Северной войне), через два года к ним присоединилась и Швеция (1723 г.). Для признания остальными крупными державами потребовались десятилетия: новый титул русского царя был признан Турцией в 1739 г., Англией и Австрией — в 1742 г., Францией и Испанией — в 1745 г. и, наконец, Польшей — в 1764 г. Принятие императорского титула повышало авторитет правителя России на международной арене. Признавшие его государства тем самым признавали и завоевания, которые совершил Пётр I.

«7/18 июня 1722 г. Коллегия иностранных дел (КИД) направила в Сенат ведомость “О членах… Коллегии и о служителях канцелярии, о министрах, при чужестранных дворах пребывающих, и о послах, и о министрах, от чужестранных дворов приезжающих, и о всех прочих окладных и неокладных расходах, какие всегда бывают и впредь имеют быть”. В центральном аппарате КИД (в С.-Петербурге и Москве) числилось 142 человека, не считая солдат, вахмистров, сторожей. По штату 78 человек должны были находиться за рубежом. Среди них были послы, министры, агенты, консулы, секретари, копиисты, переводчики, ученики, а также священники. Постоянные российские представительства были в то время в Австрии, Англии, Голландии, Испании, Дании, Гамбурге, Польше, Пруссии и Мекленбурге, Турции, Франции, Швеции. Планировалось открытие постоянного представительства в Португалии, назначение агента в Венецию. Беклемишев — с 1716 г. агент “для купеческих дел” в Венеции и Флоренции — указом 11 марта 1720 г. был отозван из Венеции. Русские миссии в Португалии и Венецианской республике были учреждены лишь во второй половине XVIII в. В 1723 г. учреждаются русские консульства в Бордо и Кадиксе. Кроме того, по штату загранучреждений КИД в Амстердаме находился агент Фанденбург; в Гданьске (Данциге) — аудитор Эрдман; в Брауншвейге − Шлейниц (его чин не указывался). В герцогстве Курляндском и Семигальском “ради охранения благочестивых” пребывал русский комиссар. В Китае и Бухаре находились Лоренцо Ланг и Флорио Беневени (временные миссии). Для ведения дел с “калмыцкими ханами” был назначен подполковник Львов»[513]. Эти представители внешнеполитического ведомства Российской империи должны были тщательно знакомиться со страной пребывания, включая ее вооруженные силы, так что любые собранные ими сведения являлись разведывательными.

Согласно «Реестру Коллегии иностранных дел с распределением их по повытьям между личным составом Коллегии» от 29 октября 1723 г. между повытьями Секретной экспедиции дела распределялись следующим образом: «первое повытье ведало сношениями со Священной Римской империей, папой римским, Португалией, Сицилией, Венецией, Флоренцией, с большинством германских княжеств, с республиками — Генуэзской, Женевской, Рагузской, с Мальтой и вольными городами — Гамбургом и Любеком. Второе повытье — с Испанией, Францией, Англией, Данией, Пруссией, Голландией. Третье повытье — с Портой (Турцией), Грузией, Персией, Бухарой, Хивой, Индией, Кабардой, с народами, живущими в низовьях рек Волги и Терека, а также с Китаем, Кутухтой (монголами), Джунгарией и Далай-Ламой. В Секретной экспедиции были и другие повытья, одно из которых занималось “сочинением российской истории”»[514]. В дальнейшем в центральном аппарате Коллегии иностранных дел происходило создание новых подразделений и перераспределение обязанностей между ними, однако так и не было создано специального органа, организующего, направляющего и координирующего сбор разведывательной информации в странах ближнего и дальнего зарубежья.

Уставом морским 1720 г. предусматривалось выделение от эскадры кораблей для крейсерства[515], т. е. для разведывания и присматривания в море.

28 августа 1756 г. Фридрих II начал военные действия, внезапно вторгшись в союзную с Австрией Саксонию (семилетняя война 1756–1763 гг.).

Еще до начала военных действий 19 августа 1756 года «получены известия, что король Прусский будто бы в Кенигсберге и Данциге собрал большое количество купеческих судов, посредством которых может перевести сухопутные войска в Курляндию»[516]. В этой связи из Петербурга поступило распоряжение капитан-командору С. И. Мордвинову, «главному командиру (т. е. старшему из командиров)» русской корабельной эскадры, которая «возвратилась уже в Ревель», как можно скорее в море отправить два пятидесятипушечных корабля и четыре фрегата, «которые крейсеровали бы в море до окончания сентября, держась как можно ближе к южным берегам Балтийскаго моря».

Мордвинову следовало «при удобных случаях и под приличными претекстами [предлогами], буде можно и нет видимой опасности, не входя сам в прусские гавани, послать однако ж туда шлюпки для разведывания и присматривания: нет ли где каких к вышесказанному намерению действительных приготовлений и признаков, и о том немедленно куда ближе, для доставления сюда рапорты присылать»[517].

Разведывание — действие по глаголу разведывати (розведывати).

Присматривание — ‘внимательное наблюдение с целью вникнуть во что-л., перенять что-л.’[518] Первое появление этого слова датируется 1697 годом.

1 сентября 1756 года Елизавета Петровна объявила Пруссии войну.

По результатам проведенной разведки капитан-командор С. И. Мордвинов докладывал 19 октября 1756 года рапортом в Адмиралтейств-Коллегию: «…по отбытии моем из Рогервика, сентября 19-го дня… 29-го числа пришел я к Гилю и послал на шлюпке секретаря Панова, к обретающемуся в Данциге российскому агенту, для разведывания о препарациях [приготовлениях] прусскаго войска и осмотру — не имеется ль в приготовлении транспортных судов, который, возвращаясь, меня рапортовал, что обретающийся там агент Шевес ему объявил в Данциге — о препарации прусскаго войска никакого известия не имеется, да и транспортных судов никаких нет и войска прусского в Данциге не имеется, а в Кенигсберге и Мемеле, хотя и есть войска до 40 000, точию [только] о препарации никакого известия нет и судов к тому транспортных не имеется; а сего октября 1-го командующий фрегатом “Россия” капитан Вальронт по прибытии ко мне к Гилю, рапортовал, что он в силу данного от меня ордера, шел в самой близости Мемельского пролива, в которых осмотрел достоверно, что в оных проливах, а также и в следовании пути никаких судов не видать. 27- го числа [сентября] снялся с якоря и пошел в море к своему посту и, пришед против залива Кенигсбергского, усмотрел стоящих купеческих судов близ 40, а в других местах нигде не видал, а капитан Вальронт уверил, как выше донесено, что никаких судов у Пилау в Кенигсбергском проливе не имеется»[519]. После того, капитан-командор Мордвинов увел свою эскадру на зимовку в Ревель.

От момента поступления приказа о проведении разведывания и присматривания до выхода в море прошел ровно месяц. К этому времени восемнадцатитысячная армия Саксонии уже капитулировала (16 октября) и в перебросках на том момент не было необходимости. Однако следует отметить неоднозначность полученной разведывательной информации: наряду с тем, что подготовка пруссаков к переброскам морем не подтверждалась, «в Кенигсберге и Мемеле» было отмечено до 40 000 войска и против залива Кенигсбергского, «стоящих купеческих судов близ 40».

Во второй половине XVIII в. потребовалось собрать сведения, т. е. произвести розведыванье, о земле, только что вошедшей в состав Российской империи в результате военных побед. В начале января 1758 г., когда русская армия под предводительством генерала шотландского происхождения Виллима Фермора вступила в Восточную Пруссию, прусский гарнизон Кенигсберга покинул город вместе с высшими чинами управления, а явившаяся 10 января к русскому главнокомандующему депутация жителей Кенигсберга заявила о готовности отдаться под покровительство русской императрицы при условии сохранения городских привилегий. Город был занят без боя, а вскоре и вся Восточная Пруссия оказалась под контролем наших войск и по указу императрицы Елизаветы Петровны была превращена в русское генерал-губернаторство, а ее население приведено к присяге. Генерал-губернатором был назначен генерал-лейтенант князь Семен Федорович Волконский, которому предстояло управлять Восточной Пруссией, представления о которой в Москве были весьма фрагментарны. В этой связи принимается решение собрать в максимально короткие сроки всю возможную информацию об этой земле, которая вошла в состав Российской империи. Эта задача была поставлена перед полковником П. П. Яковлевым[520], командовавшим гренадерами в составе русских войск в Восточной Пруссии. Для облегчения выполнения поставленной задачи Яковлев был назначен товарищем генерал-губернатора С. Ф. Волконского.

17 февраля 1758 г. русскому «резиденту в Кенигсберге» полковнику П. П. Яковлеву было вручено уведомление об указе Елизаветы Петровны, повелевавшей оставить в Кенигберге для «разведываний искусного тщательного и надежного офицера». От важного чиновника Коллегии иностранных дел В. Фермора на имя Яковлева было послано следующее письмо:

«Высокоблагородный и высокопочтенный господин полковник. Высочайшим Ея императорского величества рескриптом на 15 [февраля] всемилостивейше повелено для некоторых разведываний искусного тщательного и надежного офицера оставить здесь в Кенигсберге, снабдя его достаточною секретною инструкциею… Будучи я известен о добрых ваших качествах ревности, доверенности к службе Ея императорского величества, признаю сию комиссию [обязанность] вашему высокоблагородию препоручить, а для удобнейшего вам по тому содействования… определен вы при остающемся в здешнем правлении за губернатора генерал-лейтенанте, генерал-провиантмейстере и кавалере князе Волконском за товарища, о чем его сиятельству особливым ордером знать дано. И тако… можете тем лутче по вашей комиссии предуспеть, я вам рекомендую неутомленное и недреманное о том попечение иметь, и сколько по вашей инструкции… от времени до времени прямым или посторонним образом точного проведаете, о том почаще прямо ко мне репортовать. У подлинного подписано тако: Вашего высокоблагородия доброжелательный слуга В. Фермор.

С подлинным читал сержант Степан Питерев»[521].

Полковник Яковлев был назван резидентом в данный момент в Кенигсберге.

Обязанности его определялись следующей Инструкцией из 7 пунктов: «Из ордера, при котором сия инструкция, господин полковник важность и надобность порученной ему комиссии довольно предвидет<ь> и рассудить может»[522]. Ему вменялось в обязанность «Наиудоб<ь> возможнейшее старание употребить, чтоб прямым или посторонним образом выведать о точном внутреннем настоящем состоянии Пруссии, сие разумеется: первое, чем оная изобилует; 2 — в чем наибольшие имеет недостатки; 3 — какова ее генерально коммерция; 4 — хорошо ли селена жителями; 5 — какова генерально жизнь дворянства, мещанства и крестьянства, особливо же сего последнего чина, которой натурально большую часть обывателей составляет; 6 — каково усердие всех жителей к королю прусскому; 7 — каковы их мнения в рассуждении нынешней с ними перемен»[523].

П. П. Яковлев должен был сообщать о намерениях военного губернатора Восточной Пруссии фельдмаршала И. Левальда, командовавшего прусскими войсками: «Буде не о прямом содержании тех указов, каковы имел фельдмаршал Левальд к выступлению с войсками из Пруссии, то по меньшей мере о том старатца сведать, собою ли само королевство Прусское, или лутче сказать, правители оного на дискрецию [на волю победителя] славному Ея императорского величества оружию отдались, или же все то учинено по королевскому указу. В коликом числе людей минувшей осени из Пруссии вышел бы, кто после него главным командиром и скольким числом какого войска в земле остался, да и когда сие последнее выступило.

Сколько наших пленных всякого звания людей в прусских руках осталось, и куда оные девались. Сколько с выступления Левальдова из Пруссии рекрут навербовано и к нему в армию послано».

Помимо «разведывания» общих статистических сведений о вновь приобретенных землях от Яковлева требовалось определить степень благонадежности новых российских подданных, а также оценить возможность выступления прусского фельдмаршала Левальда против победителей. В инструкции выражалась уверенность, что Яковлев, «будучи на немецком и французском языках силен», выполнит порученную «комиссию».

Инструкция содержала и рекомендации по сбору информации, включая тактику выведывания необходимых сведений. Следовало «закрывать» свой интерес к получению интересовавшей информации, сравнивать сведения, исходящие из разных источников с целью выделения достоверной: «Впрочем, господин полковник, — утверждалось в Инструкции, — по известному его искусству, довольно понимая, какая в сих разведываниях надобность настоит, без сомнения, все приличны<е> способы и средства, в коих… недостатка иметь не может, употребит для исполнения всей комиссии с похвалою. И тако… господин полковник, будучи на немецком и французском языках силен, о сем з довольною осторожностью експликоватца [объясняться] в состоянии. Однако не худо было б, когда б иногда в разговорах к таким, кои усерднейши кажутца и дружбы его искать станут, нечаянными вопросами адресоватца, ибо… [от] того, с кем дело идет, много разведать можно. Со всем тем и в таких случаях умеренность наблюдать надлежит, внушая, что сие от них требуемое сообщение ни в какой иной вид, но единственно для собственного его, господина полковника, любопытства, по дружеской доверенности чинится, и потому никакого следствия опасатца нельзя. А когда разными способами из разных сторон потребные известия получены будут, то при сличении оных легко усмотритца, которое из оных ближе к настоящему делу и сходственнее с правдою быть может. В каком же непроницательном секрете сия комиссия содержана быть имеет, ему, господину полковнику, особливо рекомендовать за излишнее признаваетца, тем паче, что оной, быв по многим секретным комиссиям чрез несколько лет употреблен, всеконечно и при оных поступки свои таким образом размерять станет. И своими внушении наискуснейше прикрывать и прикрашивать постараетца, что публика повода не возымеет догадатца, из какого источника чинимые выведывании протекают. Словом, как удача, так и скромность всего зависит от благоразумного сего господина полковника распоряжения употребляемых потом задач»[524].

Для оплаты услуг конфидентов Яковлеву выделялась немалая сумма из средств, определенных на чрезвычайные расходы: «Для приласкания же тех людей, посредством которых он, господин полковник, до существительного конца порученной ему комиссии дойти надеетца мог бы, даютца ему на расход пятьсот червонных иностранных из определенной на чрезвычайные расходы суммы, из коих он по своему рассмотрению, с крайним однако наблюдением менажемента [дипл. уважения, дружеского отношения][525] своим конфидентам за доставляемы<е> точны<е> и верные известия по несколько [понемногу, постепенно] презентовать может, записывая по обыкновению в расход»[526]. После воцарения в 1762 г. на русском престоле Петра III эти новые российские земли были возвращены Прусскому королевству.

В реляции П. С. Салтыкова императрице Елизавете о передвижениях австрийских и прусских войск от 22 августа 1759 г. встречаем: «По известиям из Познани гласится, что генерал Цитен [Ганс Иоахим фон Цитен, прусский генерал] от армии принца Генриха с 10–12 тысячами… будто к Познани маршировать имеет место, куда я для разведания нарочного конфидента послал и ожидать имею известия»[527]. Здесь нарочный употребляется как характеристика конфидента — человека, ‘специально для данного случая посланного’[528].

В источниках конца XIX в. слово конфидент выступает уже как синоним тайного агента. В исследовании «Русская армия в Семилетнюю войну» генерал-майор Д. Ф. Масловский писал в 1888 г.: «Вообще все сведения, случайно получаемые в главной квартире стороной, проверялись разведками и донесениями постоянных конфидентов, которых в начале 1758 г. было не более 3–4. Значительное число тайных агентов русской главной квартиры появляется позднее, зимой 1758–1759 гг.»[529]. После окончания Семилетней войны слово конфидент надолго исчезает из разведывательного лексикона.

Генералиссимусу А. В. Суворову принадлежит первенство в использовании термина рекогносирование для обозначения разведывательного процесса. Это означало ‘собирать достоверные сведения о каком-либо предмете, или предпринимать тщательные разыскания на счет его’[530]. В октябре 1777 г. Суворов назначается командующим Кубанским корпусом. Недостаток сил, необходимых для обороны огромной кубано-терской линии новый командующий возмещает организацией тщательно продуманной системы укреплений, сочетанием стационарных гарнизонов, расположенных в укреплениях, с подвижными резервами. 22 февраля 1778 г. Суворов рапортом доносит вышестоящему начальнику П. А. Румянцеву об отъезде из лагеря при Копыле на разведку местности для постройки укреплений по Кубани: «Вверх по Кубани от Копыла влево продолжая укреплении и приступя к воздвижению Ярсокинской крепости близко за Мурат-Топою для дальнейших рекосносированиев, могущих быть таковых же на усть Лабы и Темишберг, отправился я временно»[531].

Рекогносирование было не единственным разведывательным термином, введенным в оборот А. В. Суворовым. Его перу принадлежит и существительное эмиссар в значении ‘разведчик, агент’. Осенью 1793 г. он получил сведения о том, что западноевропейские союзники султана советуют ему напасть на Россию внезапно. Чтобы сорвать замыслы врагов, русский полководец начал работу над планом войны с Турцией[532], который и продиктовал на французском языке 10 ноября инженер-подполковнику де-Волану [Франц Павлович де Воллан (Франц-Павел Деволан, Де-Волант, Сент-Деволан, фр. Franзois Sainte de Wollant)][533], ставшему впоследствии первым инженером Южной армии Суворова.

«Наши эмиссары, побывавшие в различных пунктах, только что возвратились и доставили следующие сведения, — записал под диктовку Суворова Ф. П. де-Волан. — Измаил, совершенно не разрушенный нами в конце последней войны, сейчас стал значительно более грозным, чем был ранее, и, хотя наши эмиссары доносят, что там немного пушек, не приходится сомневаться, что они там имеются в большом количестве; отважиться на приступ — было бы грандиозно»[534]. Разведчиков А. В. Суворов называл также вестниками.

22 мая 1796 г., являясь командующим войсками на юге России — в Екатеринославском наместничестве и Таврической области — генерал-фельдмаршал Суворов писал российскому посланнику в Константинополе В. П. Кочубею о военных приготовлениях Турции: «В течение моего тут пребывания я имел из разных мест многие известия относительно Порты и ее намерениев. В числе оных, якобы в Андрианополе собрано их войска до 60 000 (и более) с многочисленною артиллериею под видом истребления даглыев [даглы — горцы] и восстановления спокойствия в Румелии. Но в обращении оного к Дунаю и Днестру равномерно полагают, что и в Силистрии находится до 12-ти тысяч и Бабадаге свыше 6 000, кроме иных мест. Генеральный консул, пребывающий в Яссах, Северин по слухам, к нему доходящим и от его вестников, сие подтверждает; в письмах же ваших к его сиятельству князю Григорию Семеновичу Волконскому [командовал 2-й дивизией в армии А. В. Суворова], особливо в последнем от 1-го мая, ничего по сему предмету не упомянуто. Я вашего превосходительства покорнейше прошу касательно пограничных дел, Порты относящихся, на счет спокойствия, подробнее меня просвещать, дабы я мог брать благовременно от меня зависящие меры»[535].

В письме Суворова упоминаются как источник информации вестники однако в его разведывательном лексиконе присутствовал и термин шпионы.

В 1768 г. началось восстание польских конфедератов против короля Станислава Понятовского. Императрица Екатерина II поддержала С. Понятовского, отправив в Польшу русские войска, с чего и начались разделы Польши. А. В. Суворов командовал Суздальским полком и после этой кампании получил в 40 лет первое генеральское звание генерал-майора. Общее командование русскими войсками в Польше было возложено на генерала Веймарна [Иван Иванович; Ганс Генрих фон Веймарн].

26 октября 1770 г. А. В Суворов докладывал И. И. Веймарну разведданные о неприятеле, полученные от шпионов, ставя одновременно под сомнения эти сведения, называя их шпионскими повестями:

«г. Люблин. С Сендомирского поста господин капитан Дитмарн меня рапортует, что он получил чрез шпионов известие: 1-е. Что 22-го числа ввечеру в местечко Пацанов приехал от мятежников называемой маршалок черняховский [руководитель части шляхетской конфедерации с указанием города расположения — М.А.] Прилуцкий, у которого команды было до трех тысяч, в числе коих слишком до четырехсот пехоты и две пушки, а поутру, то есть 23-го числа оттуда пошли к Новому Месту, повыше которого того ж дни переправились на ту сторону Вислы. 2-е. Маршалок бельский Миончинский ходит около деревни Сечкова, которая лежит две мили за Сташов к стороне Шидлова, команды у него с тысячу коней и с ним полковник Коженевской и около тех мест выбирают деньги и фураж. О сем я вашему высокопревосходительству доносить должен, сколько бы таковые шпионские повести невероятны ни были, как и оное. Генерал-майор А. Суворов»[536].

Шпион, в «Толковом словаре живаго великорускаго языка»[537] В.И. Даля[538], ‘соглядатай, лазутчик, скрытный разведчик и переносчик’. Шпионить, по его определению, — это ‘соглядать, лазутничать, лазутить, подсматривать, подслушивать, выведывать, что у одной стороны, и передавать противной; служить лазутчиком’[539]. Ряд синонимов соглядатая, лазутчика, шпиона (проведчик, подвох, пролаз и др.), которые приводит В. Даль, не были закреплены в официальной письменности и встречались только в разговорной или диалектной речи.

А. В. Суворов придавал особое значение сведениям о противнике, подразделяя их на справедливые, сомнительные и ложные. При этом полководец допускал, что «кажущееся ложным, превратится в истинное, а справедливое в ложное, или сумнительное»[540]. В ходе Итальянского похода (апрель — середина августа 1799 г.) главнокомандующий русской армией Суворов, которому была подчинена и австрийская армия, действовавшая в Италии, давал начальникам отрядов следующие указания: «Известия суть троеобразные: первые — справедливые, вторые — сомнительные, третьи — ложные. В рапортовании оных означивать свою мысль и осторожную догадку, совет и намерение, не оставляя доносить и о ложных, ибо они иногда обращаются в справедливые, токмо что в рапортовании оных их ясно различать»[541]. Любое, представлявшееся, на первый взгляд, незначительным событие, с точки зрения Суворова, заслуживало быть упомянутым в докладе вышестоящему командованию. 8 ноября 1787 г. он докладывал командующему русской армией Г. А. Потемкину сведения о противнике, полученные им от М. И. Кутузова: «г. Кинбурн. Господин генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов доносит, что на 4 число сего месяца с противного берегу вторично подъезжали пять дубов по захождении уже солнца и плыли вниз по Бугскому берегу верст семь, но, усмотрев наши разъезды и кордоны, осторожными возвратились потом к своему берегу. От них, как и с нашей стороны, никакой пальбы не было. Сии дубы те самые, о коих вашей светлости я вчера доносил. Впрочем все обстоит благополучно, о чем вашей светлости имею честь донести. Генерал Александр Суворов»[542]. На дубах (дубасах) — долбленых лодках, челнах — запорожцы в ходе начавшейся русско-турецкой войны 1787–1791 гг. проводили разведку русских войск.

Среди документов, оставленных потомству великим русским полководцем А. В. Суворовым, особое место занимает его «Наука побеждать»[543]. Основы суворовской тактики по «Науке побеждать» заключены в трех принципах — «трех воинских искусствах»[544]: глазомер, быстрота и натиск[545]. Суворову приписывают авторство термина глазомер в русской военной науке, хотя он был введен в научный оборот его современником Генри Ллойдом, автором первого научного трактата о стратегии, составляющего вступление к военно-историческому труду о Семилетней войне «History of the late war in Germany between the King of Prussia and the empress of Germany and her allies»[546].

«Глазомер, глазомерие — определение длины, пространства, направления простым зрением, на глаз (ср. нем. Augenmass)», — дается в Словаре русского языка XVIII века[547].

«Первое — глазомер: как в лагерь стать, как маршировать, где атаковать, гнать и бить», — разъясняет Суворов[548]. Толкование термина глазомер до сих пор различно. В прямом смысле это означает оценку обстановки начальником в результате проведенной на местности личной разведки. Тактика Суворова, рассчитанная на самостоятельность и инициативу младших начальников, действия на любой, в том числе пересеченной и закрытой местности, требовала от них овладения искусством оценки местности и противника. По Суворову, «сам-четверт ефрейтор — тот же генерал»[549], — сообщается в предисловии к «Науке побеждать», изданной Воениздатом в 1980 г. Личная разведка на местности — рекогносирование — рекогносцировка. «Что есть глазомер? — быстрый обзор всех предстоящих предметов для примерного определения числа и величины их. На войне взлезай на дерево, как я при Рымнике. Я увидел неприятельский лагерь, местоположение и поздравил себя на дереве с победою», — подтверждает такое толкование русский полководец[550].

Суть глазомера заключается в умении адекватно оценить ситуацию. «Глазомер, быстрота, натиск» — вот, по мнению Суворова, три главнейшие основания победы. Следовательно, прежде всего надо оценить обстановку, потом быстро принять решение и закончить его решительными действиями, т. е. натиском, а не выжидая удара со стороны противника»[551], — пояснял это утверждение один из крупнейших русских теоретиков, автор военно-исторических и военно-теоретических трудов Н. П. Михневич[552].

«Под суворовским словом “глазомер” нужно также понимать умение ставить себе задачи в соответствии с имеющимися в нашем распоряжении средствами, — переосмысливает в начале ХХ в. содержание суворовского термина русский военачальник Н. Н. Головин[553], расширяя его значение. — В современную эпоху до чрезвычайности осложнившегося военного дела это сообразование преследуемой задачи с имеющимися средствами имеет еще большее значение, чем в прежние времена. Вот почему указание “Науки побеждать”, что первым “воинским искусством” является “глазомер”, остается верным и ныне, особенно для тех высших начальников, которые не призваны проливать свою кровь, но на которых лежит тяжелый долг проливать кровь подчиненных им войск. Итак, Суворов указывает, что первым проявлением “воинского искусства” является постановка правильного решения (глазомер)»[554].

Адекватная оценка ситуации и постановка правильного решения невозможны без организации и ведения разведки. Глазомер в масштабе ведения боя небольшими силами может ограничиться оценкой обстановки путем проведения рекогносцировки, в масштабе же ведения сражений, кампаний и в целом войны оценка обстановки невозможна без разведки.

Наши современники, ученые Военного университета, высоко оценивая мысли Суворова, считают, что основы его «военного искусства — не только культ духовного начала, забота о развитии нравственных качеств войск, “глазомер, быстрота и натиск”, но и чрезвычайно важная установка на то, чтобы не просто побеждать, но “предпобеждать”, предварять, упреждать и предупреждать противника в планах, действиях, нападениях; работать на опережение; быть в постоянной готовности к любым столкновениям и войнам, заранее готовиться к ним; смело идти навстречу опасностям и неприятельским силам; проявлять искусство, благоразумие, расчет и предосторожность»[555].

О противнике, по словам А. В. Суворова, следует доносить не только конкретные сведения, но и свои предположения — догадки: «Нужно к сведениям прикладывать свое мнение или свои соображения с тем, чтобы получить не только ясное представление обо всем, но и быть в состоянии делать дальнейшие выводы»[556]. Более того, «начальникам при сообщении известиев, осведомлений, описывать в них возможное предвидение и по последствиям настоящего, в будущем приличную прозрачность с военными, с политическими краткими рассуждениями, для предпобеждения оных»[557].

Манифестом 1802 г. Александра I (11.03. 1801 г. — 19.11. 1825 г.) были учреждены первые восемь министерств, в том числе Министерство военно-сухопутных сил, Министерство морских сил и Министерство иностранных дел. Созданные при Петре Великом коллегии в полном составе вошли во вновь образованные министерства и просуществовали еще многие годы[558].

Министерство иностранных дел (МИД) до второй половины XIX в. выступало преемником Коллегии иностранных дел в ведения разведки на государственном уровне, получая от постоянных миссий и представительств России за границей сведения по военным и военно-политическим вопросам, но По-прежнему обходясь без специализированного структурного подразделения в центральном аппарате. Так, до 1810 г. военная разведывательная информация, поступавшая из-за границы от сотрудников российских миссий, доставлялась сначала в канцелярию МИД и лишь затем передавалась в Министерство военно-сухопутных сил на имя его министра. По заданию Министерства иностранных дел в 1810-е годы в Синьцзян, Афганистан и Индию были направлены российские купцы М. Рафаилов и Р. Данибегов (Данибегашвили), которые наряду с решением своих коммерческих вопросов, собирали информацию и в интересах Военного министерства[559].

В 1797 г. Павлом I была образована «Свита Его Императорского Величества (Е.И.В.) по квартирмейстерской части», подчиненная непосредственно императору. Функции Свиты были неопределенными. Важным элементом в ее составе были иностранцы, преимущественно французы и голландцы, а после Тильзитского мира — и немцы.

Офицеры квартирмейстерской части с самого начала XIX в. играли активную роль в изучении окраин Российской империи и сопредельных территорий. С вступлением на престол Александра I в 1801 г. генерал-квартирмейстером Свиты был назначен генерал П. К. Сухтелен[560] (1801–1810 гг.), человек широко образованный, талантливый военный инженер. С его назначением в постоянную практику входит командирование офицеров-квартирмейстеров на Кавказскую линию и в Закавказье. Они занимаются в 1803–1804 гг. и описанием Казахской (или Киргизской) степи (Казахстана), участвуют в 1803–1806 гг. в плавании И. Ф. Крузенштерна к берегам Японии, сопровождают в 1805–1807 гг. посольство Ю. А. Головкина в Китай, занимаясь по пути глазомерной съемкой. Как видно из доклада Сухтелена в инспекторскую экспедицию Военной коллегии, на 1 июля 1805 г. [здесь и далее даты приводятся по старому стилю. — М.А.] из 175 чинов квартирмейстерской части в Закавказье, Оренбургском крае и на Дальнем Востоке постоянно находилось 19 офицеров[561]. Собирание географических и статистических сведений о государствах, на территории которых могли возникнуть военные действия, производилось всегда, но в начале ХIХ столетия это делалось без определенной системы и имело случайный характер.

В это время начинал складываться первый компонент зарубежных (стратегических) сил военной разведки, действовавший в мирное время. Это были участники военно-ученых экспедиций, направляемые в приграничные районы России и территории сопредельных государств с целью сбора разведывательной информации (пока еще и не в полном объеме).

Военно-ученые экспедиции командировались на Средний (особенно в Среднюю Азию) и Дальний Восток. Участникам экспедиций предстояло исследовать не только территории сопредельных государств, но и собственные территории, за счет которых происходило приращение Российской империи. Эти неисследованные территории могли стать вероятным театром военных действий. Участники экспедиций собирали географический, статистический и этнографический материал, проводили топографическую съемку местности, осуществляли геодезические работы и барометрическую нивелировку, составляли астрономические каталоги местностей. Эти исследования формировали научные кадры, появлялись военные востоковеды, чаще всего это были офицеры квартирмейстерской части, вносившие значительный вклад в изучение окраинных областей России и прилегавших к ней территорий, включая сведения о вооруженных силах сопредельных государств. Разведывательная информация, собираемая в ходе таких экспедиций, представляла собой материал «военно-географического» характера. В последующем эта информация получит название «военно-статистические сведения». Но в XVIII — начале XIX в. еще не существовало перечня тех «военно-географических» (т. е. разведывательных) данных, которые подлежали сбору в сопредельных государствах[562].

Нарастание военной угрозы, вызванной проводимыми Францией с 1799 г. войнами, значительно расширившими территорию Французской республики и поставившими в зависимость от нее большинство государств Западной и Центральной Европы, приводит к возникновению в России единой централизованной структуры военной агентурной разведки.

Грядущая война ни по своим масштабам, ни по количеству участников и привлекаемых сил и средств, ни по преследуемым целям не могла идти ни в какое сравнение с ведущимися русско-персидской (1804–1813 гг.), русско-турецкой (1806–1812 гг.) и завершившейся русско-шведской (1808–1809 гг.) войнами. Обеспечение русской армии разведывательной информацией о потенциальном противнике стало настоятельной необходимостью.

Первые энергичные шаги для регулярного поступления разведывательной информации из-за рубежа были предприняты военным министром А. А. Аракчеевым (13.01.1808 г. — 01.01.1810 г.). Во главе дипломатических представительств России в европейские страны назначаются лица генеральских званий, имевшие немалый опыт воинской службы; подобная практика существовала и ранее, но в меньших масштабах. В начале 1808 г., по требованию Аракчеева, был переведен в Министерство иностранных дел «с оставлением в звании генерал-лейтенант» Х. А. Ливен, позже в МИД были назначены генерал-лейтенант П. А. Шувалов и генерал-майор Н. Г. Репнин, которые сразу же были откомандированы на должности послов и посланников в западноевропейские страны — в Берлин, Вену и Мадрид соответственно. В конце 1809 г. послом в Швецию был назначен бывший генерал-квартирмейстер Свиты П. К. Сухтелен. К этому времени с 1802 г. на посту чрезвычайного посланника и полномочного министра в Дрездене (Саксония) находился генерал-лейтенант В. В. Ханыков[563]. Подобные назначения были не случайны, они способствовали организации сбора разведывательной информации о вооруженных силах Франции и ее сателлитов.

Новая страница в активной подготовке русской армии к возможной войне с Францией была открыта генералом от инфантерии Михаилом Богдановичем Барклаем де Толли[564], талантливым военачальником, занимавшим пост военного министра с 20.01.1810 г. по 24.08. 1812 г.

Анализ Барклаем де Толли качества донесений глав дипломатических миссий России привел к неутешительному выводу: эти донесения «недостаточно обращали внимания на всё, относившееся до военных приготовлений в Европе»[565]. Те же сведения, «которые доходили дипломатическим путем до канцлера Н. П. Румянцева, не всегда сообщались военному министерству». «Я должен по истине признаться, что департамент военный в сих сокровищах весьма скуден, — писал военный министр о качестве разведывательных сведений о Франции и завоеванных ею странах графу Х. А. Ливену, посланнику России в Пруссии»[566].

С целью получения сведений военного характера Барклай де Толли, «с высочайшего соизволения» императора Александра I, впервые от имени военного ведомства поставил конкретные разведывательные задачи послам в целом ряде западноевропейских стран. 26 августа 1810 г. Барклай де Толли в письме к посланнику России в Пруссии Ливену «с твердым упованием на достоинства вашего сиятельства и готовность соучаствовать в пользу службы» дал развернутый перечень разведывательных сведений, подлежащий добыванию[567]. В частности, исходя из посылки, что «Пруссия и ее соседние державы [в том числе, Франция] в взаимных между собою отношениях заключают все виды нашего внимания», военный министр выразил интерес своего ведомства вполучении данных «о числе войск, особенно в каждой державе, об устройстве, образовании и вооружении их и расположении по квартирам… о состоянии крепостей, способностях и достоинствах лучших генералов и расположении духа войск».

Для М. Б. Барклая де Толли представляли интерес и другие сведения о военном потенциале иностранных государств. Он указывал, что «не менее еще желательно достаточное иметь известие о числе, благосостоянии, характере и духе народа, о местоположениях и произведениях земли, о внутренних источниках сей империи или средствах к продолжению войны». В обращении к Ливену он подчеркивал, что «настоящее ваше пребывание открывает удобный случай доставать секретные сочинения и планы».

С просьбой содействовать в добывании разведывательных сведений Барклай де Толли во второй половине 1810 г. обратился к главам дипломатических представительств: в Австрии — к графу П. А. Шувалову, в Саксонии — к генерал-лейтенанту В. В. Ханыкову, в Баварии — к князю И. И. Барятинскому, в Швеции — к П. К. фон-Сухтелену и во Франции — к князю А. Б. Куракину (с октября 1807 г. по октябрь 1808 г. послом во Франции был генерал-лейтенант Петр Александрович Толстой). И Шувалов, и Барятинский, и Толстой до перехода на дипломатическую службу имели опыт участия в боевых действиях.

По предложению Барклая де Толли, при Военном министерстве был создан специальный орган, занимавшийся организацией и руководством деятельности военной разведки за границей. С 28 августа 1810 г. по 26 января 1812 г. он существовал под названием «Экспедиция секретных дел при военном министерстве» [дается по дате назначения директора Экспедиции — М.А]. Штат Экспедиции секретных дел состоял из правителя, четырех экспедиторов и переводчика. Экспедиция подчинялась непосредственно военному министру, результаты ее деятельности не включались в ежегодный министерский отчет, а круг обязанностей сотрудников определялся особо установленными правилами. Данный орган занимался не только организацией разведки, но и всеми вопросами, которые, с точки зрения военного министра, были особо секретными, т. е. обобщением и анализом поступающей разведывательной информации, выработкой рекомендаций для составления военных планов и осуществлением секретных подготовительных мероприятий, в частности, передислокацией воинских частей на границе.

Первым руководителем Экспедиции секретных дел стал с 28 августа 1810 г. доверенный сотрудник Военного министра флигель-адъютант полковник Алексей Васильевич Воейков[568].

Образование первого центрального органа военной разведки повлекло за собой создание зарубежных сил на постоянной основе и тоже впервые. Летом 1810 г. Барклай де Толли в докладе Александру I выдвинул программу организации деятельности военной разведки за границей и просил разрешить направить к русским посольствам «военных чиновников»[569]. Этот запрос военного министра был удовлетворен.

В этой связи для центрального органа военной разведки впервые начали создаваться регулярные зарубежные силы. В посольства и миссии, где главами состояли «послы военных генеральских чинов», были направлены для разведывательной работы офицеры в официальном качестве адъютантов таких послов-генералов. Харьковского драгунского полка майор В. А. Прендель[570] был назначен адъютантом к генерал-лейтенанту В. В. Ханыкову, посланнику в Саксонии (в Дрездене), «дабы скрыты были его занятия, по примеру, как все наши послы военных генеральских чинов гр. Ливен, гр. Шувалов и кн. Репнин имеют уже таковых при себе»[571]. При генерал-майоре Н. Г. Репнине, посланнике в Испании, генерал-лейтенанте Х. А. Ливене, после в Берлине, и генерал-лейтенанте П. А. Шувалове, посланнике в Вене, с 1810 г. состояли адъютантами соответственно поручик П. И. Брозин[572], подполковник Р. Е. Ренни[573] и полковник Ф. Т. Тейль фон Сераскеркен[574]. Не исключено, что подготовка к их направлению за границу была начата еще при Аракчееве. В 1811 г. подполковника Р. Е. Ренни на посту адъютанта посла в Берлине генерал-лейтенанта Х. А. Ливена заменил поручик Г. Ф. Орлов[575].

В сентябре 1810 г. в Мюнхен «в звании канцелярского при миссии служителя с ношением употребительного мундира» был определен «артиллерии поручик П. Х. Граббе»[576], которого можно ныне рассматривать как первого военного разведчика, действовавшего под официальным прикрытием гражданской должности в российском посольстве[577]. Отобранные кандидаты для ведения разведки за рубежом имели военное образование, были энергичными люди, владели иностранными языками и в большинстве своем были знакомы с местными условиями и национальными особенностями населения[578]. Для разведки во Франции использовались и позиции личного адъютанта Александра I при Наполеоне, полковника А. И. Чернышева[579], находившегося в распоряжении французского императора с февраля 1810 г.

Для каждого направляемого за границу в качестве адъютанта офицера разрабатывалась персональная инструкция, сформулированная в русле общих требований. В частности, майору Пренделю предписывалось, проявить «неусыпное старание» и «приобрести точные статистические и физические познания о состоянии Саксонского королевства и Варшавского герцогства, обращая наибольшее внимание на военное состояние»[580].

С поставленной перед ними задачей адъютанты «послов военных генеральских чинов» справились успешно. Вместе с тем, предвидя скорое начало боевых действий, посланные за границу офицеры-разведчики[581] излишне заблаговременно (в декабре 1811 г. — январе 1812 г.) были отозваны на родину и вернулись в свои части, в том числе и поручик П. Х. Граббе. Одному лишь А. И. Чернышеву пришлось уезжать позже и в связи с другими обстоятельствами: он был отправлен Наполеоном с письмом к Александру, а фактически выслан из Франции. Необходимость такого шага можно было бы объяснить только разрывом дипломатических отношений России со странами пребывания, хотя это было далеко не везде: сохранились дипломатические отношения с Пруссией и Австрией. Здесь сказалась недооценка самим Барклаем де Толли важности целенаправленной разведывательной работы лицами, имеющими специальную военную подготовку, с позиций дипломатических представительств не только в мирное, но и в военное время[582].

В начале 1812 г. в стране была реорганизована система центрального военного управления. Теперь она строилась на основе принятого 27 января 1812 г. «Учреждения Военного министерства»[583]. Система полевого управления действующей армии теперь основывалась на положениях принятого тогда же «Учреждения для управления Большой действующей армии»[584]. Оба документа были разработаны под непосредственным руководством военного министра Барклая де Толли. Согласно новой структуре в составе Военного министерства помимо семи департаментов были созданы «особенные установления», в том числе и «Особенная канцелярия при военном министре». Особенная канцелярия (бывшая «Экспедиция секретных дел при Военном министерстве») занималась «всеми вопросами, которые, с точки зрения военного министра, были особо секретными, т. е. проведением разведки, обобщением и анализом поступающей разведывательной информации, выработкой рекомендаций для составления военных планов и осуществлением секретных подготовительных мероприятий, в частности передислокацией воинских частей на границе»[585]. Штат Особенной канцелярии был немногочислен: директор, три экспедитора и один переводчик. 21 марта 1812 г. пост директора занял полковник Арсентий Андреевич Закревский.

Понятие агент применительно к иностранцу, привлекаемому к тайному сотрудничеству с русской разведкой, появляется именно в этот период. 6 декабря 1811 г. один из активных организаторов русской разведки на западной границе майор М.-Л. де Лейзер (Лезер)[586] докладывал военному министру Барклаю де Толли, «препровождая известия из Польши»: «Крайняя осмотрительность, которая проявляется жителями Герцогства [Варшавского] по отношению к путешественникам, создает для нас большие трудности по заведению агентов и шпионов, способных принести пользу»[587].

27 января 1812 г. были «высочайше утверждены» три дополнения к «Учреждению для Управления Большой действующей армией» — три секретных документа: «Инструкция Директору высшей воинской полиции», «Инструкция Начальнику Главного штаба по управлению высшей воинской полиции», а также «Образование высшей воинской полиции при армии»[588]. Одним из авторов этих инструкций, равно как и положения об Особенной канцелярии, был полковник А. А. Воейков. Позднее были разработаны «Инструкция директору высшей полиции при армии» (как «дополнение к Инструкции Директору высшей полиции») и «Присяга для агента» (отправлены главнокомандующему 2-й армией 11 апреля 1812 г.).

Слово полиция происходит от греческого «politeia» («polis» — город), обозначающего городское государственное устройство и управление. Заимствованное римлянами, оно утверждается впоследствии в юридическом лексиконе европейских государств. Термин «полиция» впервые применил Мельхиор фон Осса, который в 1542–1545 гг. служил канцлером при курфюрсте Саксонском. Для него, как и для Николя де Ламара, опубликовавшего «Трактат о полиции» в 1750 г., это слово означало просто «общественный порядок»[589].

Из немецкого языка еще Петр I перенес термин полиция в русский язык. 25 мая 1718 г. в Санкт-Петербурге вводится должность генерал-полицмейстера. «Для лучших порядков, в сем городе быть генералу-полициймейстеру, Его царского величества генералу-адъютанту Дивиеру [Антону Мануиловичу] и даны ему за Его величества собственноручною рукою пункты, как ему оное врученное дело управлять»: «О смотрении, чтобы строение домов производилось по указу; о содержании улиц в чистоте; о допущении торговых шалашей в указных местах; о съестных припасах; о подозрительных домах, о гулящих людях, о приезжих и отъезжающих; об определении с дворов караульщиков, в каждой слободе или улице старост и при каждых десяти дворах десятского и о распространении повинности постоя на людей всякого чина и звания»[590].

В Регламенте Главному магистрату (утвержден 16 января 1721 г.), прямо к полиции не относящемся, в главе Х «О полицейских делах» Петр развернул подробное описание задач полиции: «Оная споспешествует в правах и в правосудии, рождает добрые порядки и нравоучения, всем безопасность подает от разбойников, воров, насильников и обманщиков и сим подобных, непорядочное и непотребное житие отгоняет, и принуждает каждого к трудам и к честному промыслу, чинит добрых досмотрителей, тщательных и добрых служителей, города и в них улицы регулярно сочиняет [следит за планомерностью застройки города — М.А.], препятствует дороговизне и приносит довольство во всем, потребном к жизни человеческой, предостерегает все приключившиеся болезни, производит чистоту по улицам и в домах, запрещает излишество в домовых расходах и все явные погрешения, призирает нищих, бедных, больных, увечных и прочих неимущих, защищает вдовиц, сирых и чужестранных, по заповедям Божиим, воспитывает юных в целомудренной чистоте и честных науках; вкратце же над всеми сими полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальной подпор человеческой безопасности и удобности»[591]. Таким образом, полиция, по мнению Петра, не только обеспечивала безопасность горожан, но и имела право вмешиваться для наведения порядка во все сферы их жизни. До конца XVIII в. помимо обеспечения безопасности полиция должна была заботиться и о повышении благосостояния народа, надзирать за пожарной безопасностью, отправлением религиозных культов и пр.

8 апреля 1782 г. Екатериной II утверждается «Устав благочиния или полицейский»: «В каждом городе благочиние поручается единому месту, которое в каждом городе учреждается под названием Управа благочиния или Полицейская»[592]. Благочиние — ‘строгий порядок, надлежащее устройство; соблюдение установленного порядка, благопристойное поведение’[593].

Обязанности полиции оказываются практически безбрежными[594]. Ей предписывается бороться не только с преступностью, но и с пьянством, развратом, продажей недоброкачественных товаров, поддерживать дороги и мосты в исправности, наблюдать за прочностью зданий, добиваться застройки пустырей, следить за рыночными ценами, обеспечивать почитание младшими старших и т. д.

В начале XIX в. за полицией закрепляется одна, очень близкая к современному пониманию функция: «Полиция всегда имеет дело лишь с безопасностью, а повышение благосостояния лежит вне ее непосредственной цели»[595].

Наряду с существовавшей ранее Экспедицией секретных дел, преобразованной в Особенную канцелярию, предназначавшейся для сбора военной и военно-политической информации в мирное время, создавалась Высшая воинская полиция для ведения разведки с началом войны (как следует из содержания вышеперечисленных документов), и контрразведки накануне и в ходе ведения боевых действий, а также для решения отдельных задач, имевших прямое отношение к безопасности государства — выявлению и пресечению преступлений в полиции и армии.

С созданием Высшей воинской полиции впервые в русской армии произошло совмещение разведывательных, контрразведывательных функций и отдельных функций по обеспечению государственной безопасности.

Но определение задач, стоявших перед Высшей воинской полицией, присутствовало далеко не во всех документах, регламентирующих ее деятельность, и не было единообразно. «Директор Высшей воинской полиции, состоя в совершенном и непосредственном ведении начальника Главного штаба, обязан доставлять сведения о неприятельской армии положительно, скоро и беспрестанно», — следовало из «Инструкции директору Высшей воинской полиции». Развернутая и внятная формулировка задач, стоявших перед новым контрразведывательным и разведывательным органом, была приведена позже в «Инструкции директору Высшей полиции при армии» и отправлена Барклаем де Толли главнокомандующему 2-й армией генералу от инфантерии князю П. И. Багратиону 11 апреля 1812 г.

«Распоряжения ваши, — предписывалось директору Высшей воинской полиции при армии, — должны устремлены быть к достижению троякой цели сей полиции, состоящей:

1) в надзоре за полициею тех мест внутри государства, где армия расположена;

2) за тем, что происходит в самой армии и

3) в собирании сведений о неприятельской армии и занимаемой ею земли»[596].

В свою очередь, цель надзора за местной полицией «есть, с одной стороны, открытие и пресечение могущих быть злоупотреблений оной, а с другой — возможность дать ей скорейшее пособие в нужных случаях».

Надзор за тем, что происходит в армии, имел свой целью «отвращение всякого недостатка в продовольствии, содержании войск и во всем для оных потребном, в поддержании в них надлежащего духа и наконец, чтобы всякой с должным рвением выполнял верноподданнический долг свой».

Сбор сведений о неприятеле — «точные сведения о движениях, расположении, духе и проч. неприятельских войск и земли оными занимаемой» — требовался «для открытия их [неприятельских войск] слабой и сильной стороны и для принятия потому потребных мер».

Составители первых инструкций для организации и ведения разведки и контрразведки ввели дополнительную, чрезвычайно многочисленную классификацию уже известных ранее категорий лиц, организующих разведку и с ней сотрудничающих: агенты, лазутчики, шпионы.

Между этими понятиями не было проведено твердых семантических границ и чаще всего эти слова выступают как синонимы, хотя разница между ними, безусловно, существовала. Так, подразумевался определенный уровень грамотности агентов и их более высокий социальный статус по сравнению с лазутчиками.

Диапазон использования термина агент был чрезвычайно широк и включал в себя значение ‘сотрудник’, — имелись в виду сотрудники или чиновники Высшей воинской полиции. «Вообще обязанность агентов состоит в поспешном и верном доставлении всех сведений по данным им поручениям, при исполнении коих должны они строжайше наблюдать скрытность и скромность, — говорилось в “Инструкции директору Высшей полиции при армии”. — За деяное же упущение своего долга, подвергаются жесточайшему взысканию. Агенты должны обращать особенное внимание на могущие быть злоупотребления чиновников, столь пагубные в настоящих обстоятельствах»[597].

Очевидно, в первую очередь, речь шла об агентах, занимавшихся контрразведывательной деятельностью. Именно для них была разработана «Присяга для агентов», в которой говорилось: «Я обещаюсь и клянусь пред Всемогущим Богом и Святым Его Евангелием, что все поручения и повеления, которые я получу от своего начальства, буду исполнять верно и честно по лучшему разумению моему и совести; что за всеми явными и тайными врагами государства, кои учинятся виновными в речах или поступках, или окажутся подозрительными, буду тщательно наблюдать, объявлять об оных и доносить, как и где бы я ни нашел их; равномерно не буду внимать внушениям личной ненависти, не буду никого обвинять или клеветать по вражде или по другому какому-либо противозаконному поводу, и все, что на меня возложится, или что я узнаю, буду хранить в тайне и не открою или не обнаружу ничего ни пред кем, уже бы это был ближайший мой родственник, благодетель или друг. Все сие выполнить обязуюсь и клянусь столь истинно, как желал я. Да поможет мне Господь Бог в сей равно и будущей жизни. Если же окажусь преступником против сей клятвы, да подвергнусь без суда и добровольно строжайшему наказанию, яко клятвопреступник. Во уверение чего и подписуюсь»[598].

«Образование Высшей воинской полиции при армии» дает крайне пеструю классификацию агентов:

«Отделение третье.

Об агентах.

§ 9.

Агенты суть трех родов:

1е в земле союзной

2е в земле неутральной

3е в земле неприятельской

§ 10.

Агенты в земле союзной могут быть чиновники гражданские и военные той земли или от армии посланные.

§ 11.

Агенты в земле неутральной могут быть неутральные подданные, имеющие знакомства и связи, и по оным, или за деньги снабжаемые аттестатами паспортами и маршрутами, для переездов нужными. Они могут быть равным образом бургомистры, инспекторы таможен и проч.

§ 12.

Агенты в земле неприятельской могут быть лазутчики, в оную отправляемые и постоянно там остающиеся, или монахи, продавцы, публичные девки, лекари и писцы, или мелкие чиновники, в неприятельской службе находящиеся»[599].

Последний параграф свидетельствует о многообразии лиц, которых следовало привлекать к сотрудничеству с разведкой и с контрразведкой.

Отделение четвертое «Образования Высшей воинской полиции при армии» посвящено лазутчикам, которые подразделяются в зависимости от оплаты на лазутчиков на постоянном жалованье и лазутчиков второго рода:

«О лазутчиках.

§ 13.

Начальник Главного штаба обязан снабдить окружные управления Высшей полиции нужным числом лазутчиков двух родов:

1е Лазутчики на постоянном жалованье. Они принадлежат непосредственно к окружным управлениям, рассылаются в нужных случаях, под разными видами и в различных одеяниях. Они должны быть люди расторопные, хитрые и опытные. Их обязанность есть приносить сведения, за коими они отправляются и набирать лазутчиков второго рода и разносчиков переписки.

2е Лазутчики второго рода должны быть предпочтительно обывателями неутральных и неприятельских земель разных состояний, и в числе оных дезертиры. Они приносят сведения по требованию, и по большей части местные.

Они получают особенную плату за каждое известие, по мере его важности.

Они обязаны делать связи и набирать себе помощников, в месте их послания»[600].

В этом разделе появляется новая категория лиц, привлекаемых к тайному сотрудничеству с разведкой — разносчики тайных переписок в значении ‘агенты-связники’. Этой категории посвящено «Отделение пятое»:

«О разносчиках тайных переписок.

§ 14.

Разносчики тайных переписок должны необходимо быть жители тех самых земель, в коих Высшая воинская полиция действует, дабы имея знакомство и родственников, могли они иметь достаточные предлоги к частым отлучкам и переходам»[601].

«Образование Высшей воинской полиции при армии» объединило все перечисленные категории лиц, оказывающих содействие разведке (за исключением шпионов), одним термином — корреспонденты:

«§ 7.

К сим корреспондентам принадлежат

1е Партии испытанных и расторопных лазутчиков.

2е Жители неутральных и неприятельских областей, разных степеней, состояний и полов, кои могут быть употреблены высшею полициею.

3е Партии низших лазутчиков из крестьян, кои употребляются на доставление местных сведений.

4е Разносчики тайных переписок трех округов и агентов Высшей полиции»[602].

«Инструкция директору Высшей воинской полиции» содержит указания, как отделять истинных лазутчиков от ложных лазутчиков и относит к первой категории ложных дезертиров:

«I. О средствах узнавать истинных лазутчиков.

§ 1.

Ложные лазутчики узнаются обыкновенно тем, что приносят новости неважные и никогда не доставляют других, кои могут или должны вероятно знать.

§ 2.

Ложные лазутчики могут быть отправлены к неприятелю в армию следующим образом:

Они должны быть схвачены и посажены под стражу, якобы люди подозреваемые в шпионстве от неприятеля. Через несколько времени и после некоторой огласки их оправдания могут они быть отпущены в неприятельскую армию.

§ 3.

Лазутчики сего рода должны быть употребляемы с большою платою за важные известия, и нужною осторожностию, дабы не вышли действительно двусторонними.

§ 4.

В числе сих лазутчиков могут быть употребляемы ложные дезертиры, кои передаваясь к неприятелю и вступая в его службу, уходят обратно и приносят известия».

В этой же Инструкции содержатся указания «Об употреблении двусторонних лазутчиков в свою пользу»:

«§ 5.

Как скоро лазутчик подозревается двойным, должно немедленно довести до его сведения важные ложные известия, и в то же время описав его приметы, сообщить всей цепи корреспондентов с предписанием наблюдать за ним и давать ему ложные известия.

§ 6.

Когда он таким образом сделается бесполезен неприятелю, должно схватить и посадить его под стражу.

Здесь же даются рекомендации «О способах удостоверения в верности лазутчиков и агентов».

§ 7.

Сверх разного рода лазутчиков обязаны начальники округов высшей полиции набирать из слуг, продавцов и ремесленников партии шпионов, определяемых к наблюдению за поведением лазутчиков, впадших в подозрение. Они обязаны следовать за сими последними даже в неприятельский стан, есть ли сие нужно»[603].

Наблюдение — ‘надзор, присмотр’, наблюдати — ‘внимательно следить за кем.-л., чем. — л.’, — дает Словарь русского языка XI–XVII вв. и относит появление этих терминов в источниках XVII в. и XI–XII веков соответственно[604].

В контексте «Инструкции директору Высшей воинской полиции» лица, относившиеся к категории шпионов и сотрудничавшие с «Высшей воинской полицией», находились в самом низу социальной лестницы.

В документах по организации «Высшей воинской полиции» встречается новый термин двусторонний шпион, а также дается классификация шпионства и шпионов — принужденное шпионство, вооруженное шпионство, неприятельские шпионы:

«§ 11.

Никогда не должно дозволять лазутчикам приближаться к Главной квартире, ни же к важнейшим пунктам соединения армии, дабы не могли они видеть ее движений и сделаться двусторонними шпионами, или чтобы не могли быть замечены и после узнаны неприятельскими лазутчиками».

…

2е О принужденном шпионстве.

§ 20.

В случае совершенной невозможности иметь известие о неприятеле в важных и решительных обстоятельствах, должно иметь прибежище к принужденному шпионству. Оно состоит в склонении обещанием наград, и даже угрозами местных жителей к проходу через места, неприятелем занимаемые.

3е О вооруженном шпионстве.

§ 21.

Вооруженное шпионство производится следующим образом:

Командующий передовыми войсками отряжает разные партии козаков, соразмерно в силе с неприятельскими постами. Команды сии поручает он самым отважным офицерам, и дает каждому расторопного лазутчика, который бы знал местное положение. Команды сии, помощию лесов, либо темноты, могут прорываться до назначенных им мест, и между тем, как офицер, командующий партиею, замечает местоположение, силы неприятеля и распорядок их, лазутчик узнает все обстоятельства и подробности»[605].

Единственное прямое указание, касающееся контрразведки — контршпионажа, содержится лишь в одном из них — в «Инструкции начальнику Главного штаба по управлению Высшей воинской полиции». И звучит оно следующим образом:

«4е О неприятельских шпионах.

§ 23. Неприятельские шпионы должны непременно быть наказываемы смертию публично пред войском и со всевозможною огласкою.

§ 24. Помилование их допускается в том токмо случае, когда, будучи пойманы, дадут они сами важные известия, кои впоследствии утвердятся происшествиями.

§ 25. До сей поверки сообщенных ими сведений должны они быть содержимы под самою крепкою стражею»[606].

Вышеперечисленные документы интересны еще и тем, что в них приводятся практические указания — «распоряжения» по организации работы с лазутчиками и агентами. Эти распоряжения, безусловно, учитывали накопившейся опыт, как отечественной, так и зарубежной разведки, который будет учитываться и в последующие годы.

Так, в «Инструкции начальнику Главного штаба по управлению Высшей воинской полиции» в части «жалованья и платы лазутчикам», отмечалось следующее: «Должно быть принято правилом не давать им ни слишком мало, ни слишком много; ибо в первом случае могут они сделаться двусторонними или неприятельскими шпионами; а во втором, обогатясь слишком скоро, отстать неожиданно в самое нужное время».

И далее на этот счет: «Нужно платить им достаточно, но держать в ожидании большего» и «За важные известия должно платить щедро».

Вопрос оплаты позволил «развести» понятия агент, лазутчик, с одной стороны, и шпион — с другой:

«Тем из агентов и лазутчиков, кои находясь в иностранной службе или в таком положении, которое препятствует принимать деньги, или жалованье, доставляют известия по какому-либо духу партий, по личной преданности или дружбе, должно давать подарки, и доставлять выгоды под разными предлогами, дабы не могли они подумать, что почитают их шпионами, служащими из корысти»[607]. Согласно выше процитированному шпион — это лицо, «служащее из корысти».

Говоря об организации агентурной связи — «о способах переписки и сообщений», — указывались те, которым следовало отдать предпочтение: «В числе множества известных способов переписки предпочесть должно следующие:

1е Письмо может быть спрятано в восковой свече, выточенной изнутри трости, зашить в платье.

2е Оно может быть разрезано на полосы.

3е Им может быть заряжено охотничье ружье. В последнем случае при доставлении можно ружье разрядить; при неудаче же из него можно выстрелить»[608].

Инструкцией оговаривается возможность использования специально обусловленных мест — тайников для размещения в них письменных донесений, что исключало непосредственный контакт двух лиц — принесшего донесение и принявшего от него это сообщение. Тем самым вводится так называемая безличная связь:

«С лазутчиками, которые не довольно смелы, можно условливаться о приносе письменных известий в кору выгнившего дерева, или под какой- либо камень.

Посланный за сими письмами может брать их и приносить ответы, не зная вообще лазутчика»[609].

Слово тайник еще не используется в разведывательной лексике, и пока еще отсутствует понимание того, что использование тайников следует рекомендовать для обеспечения конфиденциальности действующих лиц, т. е. сохранения в тайне связи, а не в силу робости или недостаточной смелости лазутчиков.

«Инструкцией директору Высшей воинской полиции» предусматривалась шифровка сообщений, поступавших из округов к директору и в обратную сторону.

«§ 11.

Каждый округ высшей полиции должен иметь разные ключи цыфирей, из главной квартиры получаемых. Один ключ должен быть употребляем для переписки с директором высшей полиции, составлен из двух тысяч знаков, и внезапно, как можно чаще, переменяем, особливо при каждом подозрении о его открытии перехваткою переписки, или изменою, и при перемене главного агента.

Частные ключи должны быть сколь можно разнообразны и сложны.

§ 12.

Важнейшие шифрованные известия должны быть посылаемы в двух и даже в трех экземплярах двумя или тремя разными путями, дабы в случае остановки, или побега, или перехвачения одного и двух разносчиков, известие могло дойти в Главную квартиру.

§ 13.

Вместо цыфири, для большей поспешности, можно употреблять самые надежные симпатические чернила; но не иначе как те, кои доставлены будут из Главной квартиры»[610].

Использование шифров или симпатических чернил при составлении сообщений от агентуры, находившейся на неприятельской территории предусмотрено не было.

«Инструкция директору Высшей воинской полиции» содержала также рекомендации для вступления в контакт двух ранее незнакомых людей с целью получения (передачи) разведывательного сообщения — обмен паролем и отзывом:

«§ 14.

«В случаях сообщений словесных, особливо при посылке лазутчиков к таким лицам, коим они не знакомы, можно каждому из них дать предварительно пароль, по которому, при самом приближении лазутчика, могли бы узнать они, что действительно принадлежит он к Высшей полиции действующей армии; что они могут отвечать на пароль его известным отзывом, должны верить словам его, и могут сами все безопасно сообщить ему. Известные масонские знаки и взаимные на них ответы могут удобно в сих случаях быть употребляемы».

Словарь русского языка XVIII века дает следующее определение термина пароль: «фр. parole, непоср. или через нем. Parole. 1. Воен. Секретное слово, фраза или сигнал для опознания своих на военной службе» и относит появление этого термина к 1702 году[611].

Отзыв — ‘условленный знак для определения своих, ответ на пароль’, дает Словарь русского языка XVIII века[612]. О применении паролей и отзывов в армии читаем в Уставе воинском 1716 г.: «Такожде патрули чинятца в конраскарпах [контрескарп — боковая поверхность крепостного рва, обращенная в сторону неприятеля; крытая дорога вдоль рва со стороны обороняющихся] как кавалерныя так и инфантерныя, которые, токмо как выше упомянуто, единой отзыв имѣют»[613].

Предусматривался еще один способ опознания человека, посланного для получения разведывательной информации, — «вырезанные карточки»:

«§ 15.

Лучшим знаком доверенности к посылаемому за известием лазутчику могут служить вырезанные карточки. Известное число их под номерами отдается тому, с кем учреждается сношение. К нему посылается лазутчик с половиною одной из заномеренных карточек. Он складывает ее с своею половиною, одинакового номера и сим удостоверяется, что посланный надежен.

Сей способ удобен особливо в тех случаях, когда агент Высшей полиции находится в неприятельской армии, и не может отважиться давать письменных известий.

Примечание. В прочем изложенными в сей статье способами не отвергается употребление и других, кои могут быть изобретены и найдутся удобнее и вернее»[614].

Ничего надежнее для взаимного опознания обмена паролем и отзывом при личной встрече двух ранее незнакомых людей с тех пор придумано не было.

«Инструкция директору Высшей воинской полиции» с целью «привязать» агентов или лазутчиков к сотрудничеству с разведкой рекомендовала получать любыми способами от этих лиц письменные сообщения, которые могли бы послужить компроматом и исключить возможность отказа от такого сотрудничества под угрозой разоблачения их предательства:

«§ 8.

Для лучшего удостоверения в верности агентов, из неутральных или неприятельских чиновников набираемых, нужно привлекать их на свидание в местах безопасных, посылать к ним надежных офицеров с письмами от начальника Главного штаба, которые тотчас должны быть сожигаемы. Посланный обязан достать от них лестью и обещаниями такой письменный ответ, который бы, будучи ясным доказательством измены со стороны агента, служил залогом его верности.

§ 9.

Свидания сии могут быть особенно полезны для поверки донесений лазутчиков и надежности их связей.

§ 10.

Вообще весьма полезно иметь от лазутчиков письменные доказательства о их услугах»[615].

С началом войны 1812 г. Особенная канцелярия превратилась по существу в часть собственной канцелярии Главнокомандующего 1-й Западной армии М. Б. Барклая де Толли, сохранявшего за собой пост военного министра. Что же касается чиновников Особенной канцелярии, то они выполняли обязанности далекие от организации и ведения разведки. А. А. Закревский в большой степени был занят исполнением обязанностей старшего адъютанта Барклая де Толли. Во избежание дублирования функций Особенной канцелярии и Высшей воинской полиции военный министр переместил центр тяжести с разведывательной работы на выполнение других секретных поручений.

Двухлетнее (с начала 1810 г. по июль 1812 г.) существование в России не имевшей аналогов в истории единой централизованной системы военной разведки со специальным центральным органом, зарубежными силами и средствами, с четко поставленными разведывательными задачами и необходимым финансовым обеспечением явилось заслугой выдающегося русского военного деятеля М. Б. Барклая де Толли. Он смог предвосхитить и реализовать на практике ставшую через много лет насущной потребность вооруженных сил государства в собственной единой структуре военной агентурной разведки.

Первый в России специальный центральный орган военной разведки прекратил свое существование с началом боевых действий, формально оставаясь структурной частью Военного министерства до 12 декабря 1815 г. — момента очередной реорганизации высшего военного управления в связи с переходом армии к штатам мирного времени. Зарубежные силы Экспедиции секретных дел (Особенной канцелярии) создавались Барклаем де Толли лишь на короткий предвоенный период. Этим объясняется демонтаж зарубежных сил центрального органа военной разведки, который был преждевременным, неоправданным и имел пагубные последствия. А лишенный зарубежных сил центральный орган Военного министерства становился фикцией.

После первого опыта многие десятилетия такой системы в России не было. Победа в Отечественной войне 1812 года и отсутствие у России в течение долгого времени (более 40 лет) серьезного внешнего противника, угрожавшего ее национальной безопасности, сформировали, по-видимому, у русских императоров, правительства и военного командования в какой-то степени излишнюю уверенность в непобедимости русского оружия. В России не проводились реформы в армии и на флоте подобные тем, к которым уже приступили Англия и Франция. Необходимость образования центрального разведывательного органа в рамках военного ведомства в то время пока не осознавалась, что и стало причиной прекращения деятельности Особенной канцелярии еще в бытность Барклая де Толли военным министром[616].

Высшая воинская полиция (структурная часть Полевого управления войск в военное время) была сформирована в апреле 1812 г. еще до образования Главного полевого штаба Действующей армии и соответственно до назначения его начальника. Главнокомандующий Большой Действующей армии и соответственно Начальник Главного Полевого штаба были назначены только в августе 1812 г. В этой связи Высшая воинская полиция сформировалась при военном министре Барклае де Толли. А так как он одновременно являлся и Главнокомандующим 1-й Западной армии, то созданная первоначально Высшая воинская полиция 1-й армии стала совмещать в себе и функции Высшей воинской полиции при министре.

На пост начальника Высшей воинской полиции 18 апреля 1812 г. был назначен Я. И. де Санглен[617], уже целый месяц выступавший в роли директора Высшей воинской полиции 1-й армии. Возглавлявший до этого Особенную канцелярию Министерства полиции, занимавшуюся производством политического сыска на всей территории Российской империи, Санглен являлся ее фактическим создателем и руководителем.

Высшая воинская полиция получила свое организационное оформление лишь в одной из трех армий — в 1-й, в которой Высшая воинская полиция всей Действующей армии подменяла собой таковую в 1-й Западной армии.

В мае 1812 г. М. Б. Барклай де Толли, предписал «вследствие Высочайшего повеления» уже упоминавшемуся М.-Л. Лейзеру, назначенному директором Высшей воинской полиции 2-й Западной армии, отправиться в Ковно и «оттуда разъезжать по границе смотря по надобности, находясь впереди 1-й Западной армии, для доставления положительных сведений о неприятельской армии и других тому подобных»[618]. Для исполнения возложенного поручения, Лейзеру предлагалось «избрать надежных агентов», которых следовало использовать только после утверждения Барклаем де Толли.

В данном случае речь шла об организации тактической разведки. Так, штабы армий и корпусов, дислоцированных на западной границе, развернули сбор разведывательных сведений и материалов о сосредоточении Великой армии, а также войск потенциальных союзников Франции на сопредельных территориях на глубину до 100 км., а иногда и более.

Оценивая деятельность Высшей воинской полиции в 1812 г., необходимо заметить, что из-за ограниченного времени и недостатка квалифицированных кадров, как предусматривалось, организационная структура не была создана в полной мере во всех армиях. Будучи военным министром, Барклай де Толли не являлся главнокомандующим всей действующей армии, поэтому его новации в разведывательно-контрразведывательной сфере не могли дать желаемых результатов. Сотрудникам Высшей воинской полиции не удалось организовать сети, постоянно действовавшей в тылу противника, что, по-видимому, было нереально из-за необычайной подвижности линии фронта[619].

Практиковалась посылка разовых лазутчиков, которые не всегда были знакомы с местностью, что затрудняло сбор необходимых сведений. Возникали сложности с возвращением, что задерживало оперативное поступление разведывательных данных. Во время кампании 1812 г. Высшая воинская полиция испытывала нехватку подготовленной агентуры. Ее сотрудники вынуждены были заниматься импровизациями и направлять в разведку случайных лиц, что сказывалось на качестве получаемой информации. Как на негативный момент можно указать, что основной состав сотрудников Высшей воинской полиции был рекрутирован из гражданских элементов, бывших сотрудников Министерства полиции, разбавленный бывшими отставными офицерами, проштрафившимися в прошлом или не имевшими возможности находится в строю в связи с ранее полученными ранениями. В подавляющем большинстве они были по своему происхождению иностранцами. Высшей воинской полиции, как органу, выполнявшему важную разведывательную функцию, не доставало в первую очередь «воинского духа», который должны были бы внести кадровые военнослужащие русской армии, имевшие опыт разведывательной работы.

При оставлении армией территории делались попытки создавать из местных патриотов агентурные группы, которые должны были поддерживать связь с русским командованием. Такие группы были организованы в период французской оккупации в Велиже, Полоцке, Могилеве.

Высшая воинская полиция после 1815 г., года завершения войны с французами, в усеченном виде просуществовала до 1831 г. как структурное подразделение Главного штаба Польской армии цесаревича Константина Павловича, выполняя чисто контрразведывательные функции[620].

Независимо от деятельности Высшей воинской полиции начальники штабов частей и соединений самостоятельно в 1812 г. организовывали разведку противника. В этой связи постоянно проводилась засылка лазутчиков в тыл противника. Как правило, эти функции выполняли командиры авангардных частей. «Каждый начальник передовых отрядов должен употреблять крестьян, занимаемых деревень, на разведывание сколь можно ближайшее к неприятелю, а посылать в одно место многих, но токмо в разное время», — предписывала «Инструкция начальнику Главного штаба по управлению Высшей воинской полиции»[621].

В ходе войны коалиции России, Пруссии и Великобритании против наполеоновской Франции и её сателлитов 1806–1807 гг. появились первые ростки партизанской борьбы, которая способствовала добыванию разведывательных сведений. Слово партизан происходит от французского partisan — ‘лицо, входящее в состав отряда, партии, parti’.

«Партизан 1710 (-сан 1704, -зон 1713) и партизант 1706 (-тез- 1704) в значении ‘наездник, действующий вне рядов регулярной армии’», — читаем в Словаре русского языка XVIII века[622]. «В тот день взят в полон шведский капитан, именуемый Дидрих, который у них славный был партизант и многие нашим шкоды чинил», — сообщается в «Журнале, или Поденной записке, блаженныя и вечнодостойныя памяти государя императора Петра Великаго с 1698 года, даже до заключения Нейштатскаго мира»[623].

Партизанская борьба представляла собой самостоятельные действия выделенных армией отрядов, прервавших с нею связь, хотя бы временно, и наносивших ущерб противнику преимущественно в тылу. До конца XVII в. у армий противоборствующих сторон в сущности не было тыла, а следовательно, и не было подходящей цели для партизанских действий. Только в начале XVIII в., когда снабжение армий продовольствием и фуражом велось из складов, следовавших за войсками на расстоянии 100–150 км., т. е. в пяти переходах, выработалась так называемая магазинная система, то с ней приобретали важность средства сообщения, и возник в зародыше способ партизанской войны[624].

Во время Отечественной войны 1812 г. и заграничного похода 1813–1814 гг. партизанская война получила широкий размах, какого до сих пор не было. И тому были свои причины. Так, из-за удаления Великой армии Наполеона от своей базы ее тыл сделался уязвимым. Подполковник Ахтырского гусарского полка Д. В. Давыдов, находясь со своим полком в авангарде и участвуя в коротких стычках с французами, обратил внимание на непрочность коммуникаций Великой армии. 21 августа он обратился к командующему 2-й Западной армии генералу П. И. Багратиону с просьбой разрешить ему предпринять ряд партизанских набегов для уничтожения продовольственных транспортов, атак на тыл и фланги и организации народной войны. Давыдов просил «для опыта» всего лишь 50 гусар и 80 казаков[625]. Идея Давыдова впоследствии была поддержана главнокомандующим всей русской армии М. И. Кутузовым.

Неотъемлемой частью партизанской войны, организуемой отдельными воинскими отрядами, была войсковая разведка. Тогда недостатка в желающих принять участие в партизанской войне не было. В своих воспоминаниях начальник Главного штаба 1-й армии генерал А. П. Ермолов писал: «Вскоре по оставлении Москвы докладывал я князю Кутузову, что артиллерии капитан [А. С.]Фигнер предлагал доставить сведения о состоянии французской армии в Москве и буде есть какие чрезвычайные приготовления в войсках; князь дал полное соизволение… Князь Кутузов был весьма доволен первыми успехами партизанских его действий, нашел полезным умножить число партизан, и вторым после Фигнера назначен гвардейской конной артиллерии капитан [А. Н.] Сеславин, и после него вскоре гвардии полковник князь [Н. Д.] Кудашев»[626].

Густая цепь партизан окружала Наполеона и пресекала пути к Москве. Скрываясь в лесах, постоянно переходя с места на место, они пользовались местностью и быстротой движения для внезапных нападений. Они выслеживали неприятельские команды и обозы. Партизаны стали грозой для противника и были неуязвимы. Французские запасы, артиллерийские парки, почта, курьеры, пленные — все попадало в руки партизан[627]. Они ежедневно захватывали пленных, непрерывно наблюдали за передвижением французских войск на дорогах. Отбитое оружие раздавалось крестьянам, которых партизаны воодушевляли, поддерживали в народной войне. «Жители, — по свидетельству А. П. Ермолова, — ободренные беспрерывно являвшимися партиями, служили им вернейшими провожатыми, доставляли обстоятельные известия, наконец, сами взяли оружие и большими толпами присоединялись к партизанам. Во второй период войны войсковая разведка была усилена действиями разных по величине конных отрядов, посылаемых на фланги и в тыл Великой армии. Это обстоятельство во многих случаях обеспечило командованию своевременное получение необходимых данных о противнике»[628].

В 1812 г. вышел в двух частях «Военный словарь, заключающий наименования или термины, в Российском сухопутном войске употребляемые, с показанием рода науки, к которому принадлежат, из какого языка взяты, как могут быть переведены на российской, какое оных употребление и к чему служат» генерал-майора С. А. Тучкова[629]. Этот словарь рассматривается как первый опыт военной энциклопедии в России.

В «Предуведомлении» автор объясняет, что побудило его взяться за перо: «Большая часть офицеров, служащих в разных отделениях войска, не знают тех наименований, которые не входят в состав того рода службы, в котором они находятся. Как, например, многие кавалерийские офицеры не знают терминов инженерных и артиллерийских; некоторым же из служащих в сих корпусах кавалерийские термины неизвестны. Да и нет для них в том необходимой надобности, поелику не все могут достигнуть достоинства генерала… напротив того, всякий генерал необходимо знать должен, ибо без оных будет он только носить одно имя генерала… Вот что заставило меня взять на себя труд сочинить сию книгу, в которой все военные термины по возможности кратко истолкованы… Я поместил в сей книге не одни только ныне в Российской службе употребляемые названия, но и прежде существовавшие, каковые счел я необходимыми для читающих историю и описания прежних военных действий, прибавя к оным некоторые употреблявшиеся в древних греческих и римских войсках.

Все науки и искусства путешествовали и путешествуют из одного края света в другой, и потому не должно удивляться, что в Российской военной службе находятся названия греческие, латинские, французские, немецкие итальянские, персидские, турецкие, татарские и при том знатная часть природных российских.

Я почти все оные перевел на российский язык; но не полагаю необходимой надобности в том, чтоб все непременно так оные называли, как некоторые, и наипаче любители российского слова сего желают; поелику не вижу в оном другой пользы, кроме той, что всякая вещь, названная на природном языке, скорее остается в памяти и воображением яснее постигается…

Весьма похвально стараться о чистоте природного языка; но по несчастию российский от самой глубокой древности потерпел в сем великое сотрясение, и сие <с>толь далеко в древность простирается, что некоторые иностранные слова от давнего их употребления начали почитаться за природные… Возьмем времена Владимира, просветившего Россию христианским учением, принятым от греков, что последовало в исходе Х века: все доказывает, что в сие время язык греческий был в великом употреблении в России, и что нарочитое количество слов оного введено в наш, так что мужеские и женские имена с тех пор остались у нас греческие с частью римских и еврейских. Потом в XIII столетии татары, поработя Россию, наполнили язык наш множеством своих слов, остатки которых и по сие время в оном видны. Наконец, со времени царствования императора Петра I вместе с введением многих наук и художеств вошло в язык наш еще больше латинских, немецких и французских слов. Но сие несчастие (если только можно назвать несчастием) было и есть общее всем древним и новым народам…

Можно сказать, что одни россияне, и то недавно, начали больше всех других народов стараться об истреблении чужестранных слов из своего языка. Переводя оные иногда буквально, а иногда единозначительно, успели изъяснить многие термины весьма удачно и вразумительно, что конечно делает честь писателям нашим.

В заключении сего моего рассуждения не можно умолчать и о том, что многие названия, известные прежде в России на природном языке, еще до введения иностранных терминов, ныне оставлены и заменены чужими, как, например, пушка есть старинное российское слово, и служащий при ней назывался прежде пушкарь, а ныне называют его канонер, от французского слова canon, пушка, не взирая на то, что пушка осталась По-прежнему пушкой и что следовало бы, во избежание столь противного для всех языков смешения, называть уже и пушку не пушкой а canon — канон. Прежние подкопы названы ныне минами, а подкопщики минерами, и множество других с давних времен существовавших в российском языке природных слов без всякой причины переменены иностранными»[630].

С. А. Тучков предлагает разведывательный термин рекогносирование, употребленный за 40 лет до этого А. В. Суворовым. ‘Терм<ин> такт<ический>, слово французское. Обознание, или обозрение местоположения земли, крепости или неприятельской армии. Рекогносирования бывают двоякие: малые, чтоб не быть примечену от неприятеля, и большие, или сильные, то есть, подъезжая для осмотра неприятельской крепости или войска с многочисленным прикрытием, могущим на случай дать отпор неприятелю’»[631].

Однако в русском языке закрепляется написание рекогносцировка, которое даётся в «Военном энциклопедическом лексиконе» 1847 г.[632]. Этот «Лексикон» явился второй русской военной энциклопедией после «Военного словаря» С. А. Тучкова.

«Рекогносцировка Reconnaissance, Recognofcirung, обозрение. Рекогносцировать значит собирать достоверные сведения о каком-либо предмете, или предпринимать тщательные разыскания на счет его. Поэтому рекогносцировки бывают весьма различны. Военные рекогносцировки имеют предметом или осмотр местоположения, или получение сведений о расположении, силе, намерении неприятеля, или, наконец, то и другое вместе; слово же рекогносцировка, означает или действие, посредством которого сии сведения получаются, или отряд войск, которому оно получено. Рекогносцировкою управляет то сам начальник войска, то назначенные для сего офицеры, под прикрытием достаточного количества войск. Если предметом рекогносцировки есть осмотр и начертание местности и расположения на ней неприятеля, то должно употреблять на оную офицеров Генерального штаба, или инженерных; на менее важные рекогносцировки, предпринимаемые для узнания местонахождения неприятеля, или сил его, можно послать расторопных офицеров всех родов войск… Известия, получаемые от местных жителей и лазутчиков, редко удовлетворительны, и большею частию могут относиться только к событиям в тылу неприятельской армии, или к наружной жизни ее войск в лагере. Конечно, эти известия много способствуют нам для узнавания разных, весьма важных для нас обстоятельств, наприм<ер>, время прибытия и силы получаемых неприятелем подкреплений, расположение его войск, господствующий между ними дух, их надежды, опасения и т. д. Но весьма редко удается узнать этими средствами, что именно неприятель намерен предпринимать и куда направит он главные свои удары. Для сего нужно принять меры более действительные и которые, в возможной скорости, могли бы доставить нам достоверные сведения о расположении или направлении неприятельских войск, о разделении их, сосредоточивании на одном и уменьшении на другом пункте поприща военных действий, словом, обо всем том, что может служить нам к выводу заключения на счет операционного плана нашего противника. Надежнейшим к этому средством почитают рекогносцировки.

Они разделяются на тайные, открытые и усиленные. Начнем с последних. Усиленные (форсированные) рекогносцировки имеют целью добывать нужные сведения о неприятеле открытою силою. Для сего назначается достаточное количество войск одного или нескольких родов оружия, смотря по местоположению, значительности неприятельских сил и другим обстоятельствам. Войска эти должны неожиданно напасть на неприятельские передовые посты, оттеснить их к главному корпусу и тем дать возможность лицу или лицам, производящим рекогносцировку, приблизиться к самой позиции неприятеля, для дальнейших наблюдений. Нередко для сей же цели завязывают более или менее серьезное дело, чтобы принудить противника развернуть и выказать свои силы и этим по возможности узнать его намерения… Так, например, можно удостовериться этим способом: удобопроходимы ли пути, ведущие к неприятельской позиции, или преграждены укреплениями и естественными препятствиями; из каких войск составляются преимущественно его аванпосты: из конницы ли или пехоты; первое обнаружило бы намерение неприятеля отступить; второе держаться; не произошли какие-либо важные перемены в расположении противника; где стоят его главные силы; где значительнейшие массы конницы и артиллерии и т. д. Во время действия наших войск, производитель рекогносцировки пристально наблюдает с выгоднейшего для сего места за всеми движениями неприятеля. Он замечает, по какому направлению отсылаются адъютанты и ординарцы; скоро ли они возвращаются; прибывают ли к угрожаемым пунктам офицеры Генерального штаба или других родов войск; не являются ли там генералы и сам полководец; бьют ли сбор и где именно сбор; видна ли пыль; поднимаются ли сигнальные ракеты; упорно ли защищает неприятель атакуемые пункты, или отступает он без особой надобности; одним словом: рекогносцирующее лицо самым внимательным образом следит за начатием, ходом и окончанием дела и за всеми явлениями в продолжение его. Из этого следует само собою, что офицер, которому поручена рекогносцировка, должен быть человек весьма опытный, рассудительный, одаренный верным военным взглядом и умеющий различать важные и маловажные явления с неприятельской стороны. Принятие им личного участия в бою было бы дело ошибочное; но он должен указать начальникам войск, по какому направлению начать и продолжать атаку, когда прекратить ее и каким образом в ней действовать… На открытые, простые рекогносцировки, во время которых не предполагается напасть на неприятеля, назначается только такое число войск, которое необходимо для обеспечения лиц, производящих обозрение. И если нужно для завязывания перестрелки, или фланкировки с неприятельскою передовою цепью, с целью оттеснить ее на каком-либо удобном для осмотра пункте. Образ действия в подобных случаях должен быть еще более осторожен и появление отряда неожиданно»[633].

Не обошел вниманием автор статьи в Лексиконе и способ тайного наблюдения за противником. Он пишет:

«Тайные рекогносцировки суть ничто иное как патрули, сопровождающие офицера Генерального штаба или других войск, для осмотра одного пункта или предмета в кругу расположения неприятеля. В прежние времена, когда аванпостная служба еще не была доведена до нынешнего совершенства и следовательно скрытое приближение к неприятельской армии было несравненно удобнее нежели теперь, производились рекогносцировки несколькими офицерами без значительного прикрытия или же целым авангардом и частью армии, которая проникала до самой боевой линии противника. Так как армии располагались тогда в палатках и в боевом порядке, занимаясь более симметриею его вида, чем правилами благоразумной тактики, то не трудно было узнать и силу, и состав войск»[634].

Есть еще род рекогносцировок, производимых небольшими, самостоятельными отрядами в значительном расстоянии от главных армий. Они относятся к действиям партизанов»[635].

Автор умышленно или неосознанно принижает роль лазутчиков в добывании разведывательных сведений, которые, действительно, не всегда бывают удовлетворительными. Вместе с тем, весьма сомнительно, что усиленные (форсированные) рекогносцировки позволят выявить, «что именно неприятель намерен предпринимать и куда направит он главные свои удары», а не приведут к крупномасштабным боевым действиям.

«Военный словарь» С. А. Тучкова 1818 г. содержит определение лазутчика, синонимом которого, по его мнению, является термин «шпион — ‘слово французское, лазутчик. Шпионы суть по большой части люди, жертвующие собою за деньги и редко из любви к отечеству. Они стараются под чужим видом и именем пройти в неприятельский стан, крепость, город или, приехав в чужое государство, разведать о всем, что происходит, подкупать изменников и обращать все в пользу того, кем посланы. По правам военным, естьли шпион будет пойман, то без всякого суда должен быть предан смертной казни»[636].

12 декабря 1815 г. после победоносного окончания Отечественной войны (1 января 1816 г. Александр I издал Манифест «О благополучном окончании войны с французами») и в связи с переходом армии к штатам мирного времени система центрального военного управления еще раз подверглась преобразованиям, что выразилось в учреждении нового высшего органа военного управления — «Главного штаба Его Императорского Величества», в состав которого и вошло Военное министерство. «Сбор статистических и военных сведений об иностранных государствах» по новой организации вменялся в обязанность 1-го отделения квартирмейстерской части Главного штаба Е.И.В.

В дальнейшем, в 1846–1847 гг., в разведывательной лексике закрепится словосочетание военно-статистические сведения. Сбор военно-статистических сведений об иностранных государствах являлся целью военной статистики, которая, по мнению профессора Императорской военной академии, будущего военного министра Д. А. Милютина, представляла собой «исследование в данный момент сил и средств государств в военном отношении»[637]. Как следовало из его работы «Первые опыты военной статистики», изданной в России в 1847 г., военная статистика должна была подразделяться на следующие отделы:

«1) Обозрение целого государства в военном отношении, т. е. рассмотрение общих основных сил его или так называемых элементов (территория, народ, государственное устройство) с военной точки зрения и в той степени, сколько может она влиять на военную силу целого государства.

2) Исследование вооруженных сил сухопутных и морских, равно как и всех способов к устроению их, снабжению, содержанию и приготовлению к военному времени.

Главные вопросы — сколько и каких именно войск в мирное время, мобилизация войск и средств и сосредоточение.

3) Частное исследование стратегического положения государства по театрам войны против той или иной державы с различными более вероятными целями и обстоятельствами.

Театры определяются на основании существующих политических комбинаций в связи с естественными рубежами»[638].

Военная статистика, понимаемая таким образом Д. А. Милютиным, включала в себя «особый отдел военных знаний» — военную географию. Подобная точка зрения была принята далеко не всеми, а статья в «Военной энциклопедии», издававшейся И. Д. Сытиным в 1911–1915 гг., была названа «География военная (статистика военная)», из чего следовало, что оба термина рассматриваются как синонимы[639].

Как бы то ни было, независимо от названия — «военная география» или «военная статистика» — в этой области знания определялся круг задач по добыванию разведывательных сведений. Но как уже отмечалось, был принят термин «военно-статистические сведения», ставший синонимом разведывательных сведений, добываемых в интересах военного ведомства. В 1903–1905 гг. разведывательное ведомство Главного штаба называлось 1-й отдел (т. е. военно-статистический), тогда как само слово разведка отсутствовало в названиях разведывательных органов.

27 июня 1827 г. Свита Его Императорского Величества по квартирмейстерской части была переименована в Генеральный штаб[640]. На новый орган возлагалась задача направления за границу офицеров Генерального штаба и других ведомств для военно-статистического изучения иностранных государств, а также составление инструкций для сотрудников российских миссий по добыванию сведений в интересах Военного министерства. Переименование квартирмейстерской части Свиты Е.И.В. в Генеральный штаб сопровождалось, как отмечалось в одном из документов, констатацией того факта, что собирание «военных и статистических сведений об иностранных государствах имелось в виду с давнего времени, кои одно из главнейших занятий Генерального штаба»[641].

Для сбора разведывательных сведений осуществлялись командировки за границу офицеров Генерального штаба и других ведомств в составе различных экспедиций и порознь «для военно-ученых изысканий и открытий». Так, в 1830 г. за границу были командированы шесть офицеров и один сотрудник Министерства иностранных дел:

— в Грецию — Генерального штаба полковник А. А. Скалон[642]. «Главный предмет командировки состоял в определении сухой границы Греции и Турции. По возвращении в 1836 году представлена им карта Греции»;

— в Алжир — полковник А. И. Филосов. «Доставлены сведения об экспедиции французов в Северную Африку и, вообще, о состоянии Алжира»;

— в Сербию — Гвардейского Генерального штаба полковник П. Е. Коцебу и штабс-капитан Эссен и Генерального штаба подполковник А. Г. Розельон-Сашальский [Розалион-Сошальский]. «Целью сей поездки, было определение черты возвращенных Сербии турецким правительством отторгнутых округов. По возвращении представлена карта, астрономические наблюдения и описание Сербии в военно-статистическом отношении, которое по заключающимся в нем сведениям печатать не разрешено»;

— в Китай — Генерального штаба подполковник М. В. Ладыженский. «Офицер сей сделал обозрения в окрестностях Пекина и некоторой части границ наших с Китайским государством. Замечания его по сему последнему предмету сообщены были Министерству иностранных дел и г. вице-канцлер отмечал, что при тогдашних обстоятельствах все проекты к перемене границ наших с Китаем должны быть отложены. Сверх сего Генерального штаба подполковник Ладыженский представил по возвращении (в 1832 г.) весьма занимательную записку о Забайкальском крае, о политическом состоянии Китайской империи, с приложением исторического обзора происшествий относительно падения двух царствовавших до того времени династий».

— к восточным берегам Каспийского моря — Министерства иностранных дел коллежский асессор Карелин, начальником экспедиции. «Обозрена часть сих берегов от залива Мертвого Култуна с северу; заложено Ново-Александровское укрепление и составлен атлас осмотренному пространству»[643].

Невзирая на достигнутые частные успехи в собирании военно-статистической информации с опорой на собственные силы, основной расчет в военном ведомстве на получение в мирное время разведывательных сведений военного и военно-политического характера в мирное время По-прежнему делался на сотрудников дипломатических представительств МИДа за рубежом[644].

Как отмечалось в «Отчете о занятиях Генерального штаба по военно-ученой части с января месяца 1828 года по 1 июля 1837 года», «с 1828 года на предмет сей [ «собрание военных и статистических сведений об иностранных государствах»] по существу своему столь важный, обращено особенное внимание, и начало постоянному собиранию сведений положено в том же году разосланием при циркулярном предписании Министерства иностранных дел во все посольства составленной в Генеральном штабе Инструкции. Ею определены в точности, какого рода и в какой подробности нужны военные сведения для Военного министерства»[645].

В Инструкции о сборе военно-статистических сведений сотрудниками дипломатических миссий, разработанной в 1827 г., генерал от инфантерии Ф. Ф. Довре, причисленный Свите Е. И. В. по квартирмейстерской части, признавал невозможным требовать от чиновников МИДа «удовлетворительного решения вопросов, задаваемых этой программой». В связи с этим он предлагал причислять к посольствам офицеров корпуса Генерального штаба, либо «офицеров со специальными познаниями»[646].

В 30–60-е годы XIX столетия применительно к лицам, собиравшим военно-статистические сведения, используются уже известные разведывательные термины агент и корреспондент. И если первое существительное без определения и в сочетании с прилагательным военный — военный агент — относится к офицерам, прикомандированным к представительствам Российской империи, то второе существительное в различных сочетаниях с этим словом — военный корреспондент, корреспондент Военного министерства, член-корреспондент Военного министерства — относится как к офицерам, так и к «дипломатическим чиновникам» за рубежом. Причем, один и тот же офицер может называться как агентом, так и военным корреспондентом.

В «Учреждении Военного министерства» 1836 г. было указано, что «Генеральному штабу [департаменту Генерального штаба] постановлено в обязанность собирать верные и подробные сведения о военных силах и способах иностранных государств. Для достижения этой цели состоят при некоторых посольствах наших в чужих краях корреспонденты Военного министерства»[647]

Согласно «Отчету о занятиях Генерального штаба по военно-ученой части с января месяца 1828 года по 1 июля 1837 года», в период с 1830 г. по 1838 г. Генеральным штабом было командировано за границу всего 19 человек, за исключением коллежского асессора Карелина, все были офицеры. Из 18 офицеров двое были прикомандированы адъютантами к руководителям российских миссий: штабс-капитан Б. Г. Глинка — к послу в Париже генерал-адъютанту графу П. П. Палену; капитан И. Ф. Бларамберг — к посланнику в Тегеране генерал-майору графу И. О. Симоничу. А полковник А. С. Дюгамель после выполнения поставленной задачи был назначен на дипломатическую должность в Египет (генеральным консулом)[648].

После краткосрочного пребывания при посольстве в Париже князя A. M. Голицына (январь 1833 — октябрь 1834) и Ю. В. Сливицкого (сентябрь 1833 — январь 1835), обязанности по сбору сведений о французской армии стал исполнять Б. Г. Глинка[649], состоявший в должности сначала адъютанта посла генерал_адъютанта графа фон дер П. П. Палена 1-го, «с исполнением обязанностей военного агента в Париже» (с 25 апреля 1835 г.), а с 1 ноября 1842 г. был назначен «состоять при после в Париже для особых поручений»[650]. Б. Г. Глинка был снабжен специальной инструкцией от военного министра А. И. Чернышева, в которой ему предписывалось особое внимание обратить на технические изобретения военного характера и выходящие во Франции печатные издания по военной тематике.

После донесения «относительно рекрутских наборов и резервов во французской армии» Глинка получил 2 мая 1840 г. «Высочайшее благоволение» за свою работу, «которая во всех отношениях не оставляет ничего желать и доказывает добросовестное и просвещенное внимание, которое направлено на эту важную часть военного устройства во Франции»[651].

В конце 1849 г. новым корреспондентом Военного министерства в Париже стал полковник Э. Г. Стакельберг: «Государь император, по случаю кончины статского советника Шписа, высочайше повелеть соизволил: должность корреспондента Военного министерства в Париже, возложить на состоящего при миссии нашей в сем городе гвардии полковника графа Стакельберга, с прибавкою к получаемому им окладу производившихся г<осподину> Шпису из экономического капитала Военного министерства 689 руб. 13 коп. серебром в год»[652]. Э. Г. Стакельберг, состоя с 4 октября 1846 г. «в бессрочном отпуску за границей для излечения болезни», «за составление записки о настоящем положении Алжирии» был «всемилостивейше пожалован» 9 февраля 1848 г. «бриллиантовым перстнем с вензелевым Е. В. именем», а через два дня (11 февраля) зачислен на действительную службу с состоянием по Гвардейской конной артиллерии «и при миссии нашей в Париже». Во время революции 1848 г. он остался в Париже и представил военному министру ряд донесений о ходе революционных событий.

20 декабря 1843 г. военный министр А. И. Чернышев писал на имя министра иностранных дел К. В. Нессельроде: «Одна из обязанностей вверенного мне министерства состоит в собирании по возможности верных сведений о военных силах и способах иностранных государств. Сведения эти доставляются, как Вашему сиятельству из прежней моей переписки известно, корреспондентами военного министерства в чужих краях. О некоторых государствах оные весьма удовлетворительны. Но об Австрийской империи нет вовсе полных и верных сведений»[653]. «Заботясь об успешном исполнении всех обязанностей, на вверенном мне министерстве лежащих, — отмечал военный министр, — и зная, сколь важно в военном отношении иметь верные сведения о силах и способах иностранных государств, я обращаюсь к Вашему сиятельству с покорнейшею просьбою почтить меня уведомлением Вашим, нельзя ли будет поручить доставление сведений об Австрии старшему секретарю посольства нашего в Вене камергеру Озерову, по примеру того, как исполнял это предместник его г. Кудрявский, к сему имею честь присовокупить, что Ваше сиятельство крайне меня бы одолжили, если бы изволили также поручить одному из чиновников миссий наших в Лондоне и Константинополе доставление подобных сведений об Англии и Турции».

8 мая 1852 г. А. И. Чернышев, обеспокоенный недостатком разведывательной информации накануне Крымской войны, в очередной раз обращается за содействием в Министерство иностранных дел. «Государь император, желая, чтобы Военное министерство имело всегда, сколь возможно, полные и верные сведения о военных силах иностранных государств, своевременное получение коих необходимо для соображений министерства, — пишет Чернышев руководителю Департамента внутренних сношений МИДа Л. Г. Сенявину, — высочайше повелеть соизволил: возобновить с Министерством иностранных дел сношение о поручении посольствам нашим в тех государствах, где нет особых военных корреспондентов, доставлять повременные, в определенные сроки, сведения о состоянии военных сил государств по краткой и удобоисполнимой программе… Корреспондентам же Военного министерства предписано доставлять нижеследующие сведения:

Корреспонденту в Берлине — кроме Пруссии, о войсках и военном положении Северной Германии, а именно: о Ганновере, Ольденбурге, Мекленбурге, Гамбурге, Бремене, Любеке и Брауншвейге.

Корреспонденту в Стокгольме — кроме Швеции, о Дании.

Корреспонденту в Константинополе — кроме Турции, о Египте.

Корреспонденту в Париже — кроме Франции, об Испании, Швейцарии, Бельгии, Нидерландах и Англии.

Что же касается до военных сил Австрии, то желательно, чтобы впредь до назначения в Вену военного корреспондента посольство наше продолжало доставлять полные и удовлетворительные сведения, какие оно доселе доставляло. Назначив оному тот же срок — 1 января и 1 июля»[654].

Под военными корреспондентами понимались офицеры, прикомандированные к российским дипломатическим представительствам. Таким образом, корреспондентам Военного министерства предписывалось собирать разведывательные сведения не только о «войсках и военном положении» стран пребывания, но и сопредельных государств.

Невзирая на достигнутые в целом положительные результаты деятельности по добыванию разведывательной информации корреспондентами Военного министерства, — как сотрудниками министерства иностранных дел за рубежом, так и прикомандированными к российским миссиям офицерами, — военное руководство Российской империи недооценивало важность использования последней категории этих лиц. Подобная недооценка ошибочно объяснялась наличием большого массива «открытой», общедоступной информации. Так, военный министр, в прошлом блестящий разведчик, светлейший князь А. И. Чернышев писал накануне Крымской (Восточной) войны 1853–1856 гг.: «При столь обильных источниках, корреспонденты Министерства могут только служить вспомогательным средством для доставления дополнительных или более подробных сведений»[655].

Однако в это время закрепляется формирование первых компонентов зарубежных сил и средств военно-морской разведки (первые их зачатки появились в XVIII в.). К их числу следует отнести офицеров, командируемых за границу для изучения опыта иностранных флотов, волонтеров, поступавших на морскую службу в иностранных государствах, или проходивших стажировку на иностранных судах, морских офицеров, проводивших гидрографические работы на вероятных театрах морских действий и, наконец, морских офицеров и инженерно-технических специалистов, направляемых за границу для размещения заказов Морского министерства по строительству военных судов и наблюдения за его ходом, а также закупок в интересах российского флота различных судовых механизмов. Считалось, что перед русскими морскими офицерами, направляемыми за границу для наблюдения за постройкой военных кораблей, не ставилось препятствий в ознакомлении с новейшими достижениями в судостроении и сопутствовавших ему областях.

Так, М. Н. Станюкович (адмирал с 1856 г.) в 1803–1810 гг. волонтером стажировался в английском флоте. В эти же годы (1803–1808 гг.) стажировку на английских военных судах проходил мичман А. П. Авинов (адмирал с 1852 г.). В 1819–1822 гг. на шлюпе «Открытие» под командой капитан-лейтенанта М.Н. Васильева он совершил кругосветное плавание, в ходе которого, командуя мореходным ботом, произвел опись североамериканского побережья. В 1848 г. стажировку во Франции на корабле «Ингерманланд» проходил <В.А.> Римский-Корсаков, что позволило ему получить чин лейтенанта французского флота — редкое по тем временам явление. В 1852–1855 гг. командуя паровой шхуной «Восток», капитан-лейтенант Римский-Корсаков перешел из Портсмута в Тихий океан, где проводил гидрографические работы.

Мичман М. Д. Тебеньков с 1829 г. по 1831 г. провел опись залива Нортон-Саунд и Архипелага Александра. С 1845 г. по 1850 г. Тебеньков, главный правитель Русской Америки, организовал ряд экспедиций по описанию побережья Аляски, в некоторых — участвовал лично. В 1852 г. Тебеньков составил «Атлас северо-западных берегов Америки» и «Гидрографические примечания к атласу»[656].

Зарубежную агентурную разведку в интересах Морского ведомства, как и в интересах Военного министерства, По-прежнему вело Министерство иностранных дел. Разведывательные сведения и материалы, чаще в необработанном виде, поступали в морское ведомство и в Главный морской штаб из Министерства иностранных дел.

Так, 16 января 1854 г., за месяц до объявления Россией войны Англии и Франции в ответ на ввод последними кораблей своих флотов в Черное море, генерал-адмирал и управляющий Морским министерством великий князь Константин Николаевич писал начальнику Департамента внутренних сношений МИДа, где была сосредоточена переписка по секретным (по разведывательным) вопросам: «Вашему превосходительству известно, как важно и необходимо при нынешних обстоятельствах для Морского министерства иметь постоянно новейшие сведения о движении английских и французских судов и эскадр, с тем чтобы сведения сии доставлялись и в случае разрыва, когда оные будут особенно нужны. Посему я прошу Вас принять на себя труд сообразить, каким способом ныне же устроить своевременное доставление оных»[657]. Через два дня начальник департамента, тайный советник и сенатор Л. Г. Сенявин доложил великому князю, что российским представителям в Лондоне и Париже поручено на случай их отъезда задействовать для получения необходимой информации консулов и других доверенных лиц. Такая же задача была возложена на российские миссии в Стокгольме, Копенгагене, Гааге, Брюсселе, Лиссабоне, Неаполе и Афинах.

В декабре 1854 г. к российскому посланнику в Бельгии М. И. Хрептовичу явился грек Спиридон Атаназ, приехавший из Парижа, и предложил свои услуги по добыванию сведений о военно-морском флоте Франции, в первую очередь — военно-технического характера. Посетитель сообщил, что будучи инженером-кораблестроителем, он послан правительством Греции во Францию для совершенствования своих профессиональных знаний и получил доступ в военно-морские учреждения и на верфи. В подтверждение своих слов грек передал Хрептовичу чертежи нескольких боевых кораблей, строившихся на французских верфях, а также новой корабельной артиллерии французского и английского производства. В качестве вознаграждения Атаназ попросил Хрептовича выплачивать ему ежемесячно «350 франков, из которых 200 франков он будет расходовать на свое содержание, а 150 — на оплату нужных ему людей»[658]. Предложение было принято, и в Россию стала поступать разведывательная информация по указанным вопросам. Через него были получены также сведения о кораблях, которые французы предполагали направить в Балтийское море.

Атаназ являлся агентом Хрептовича, сотрудничая с последним на негласной, тайной основе. Оценивая информацию, поступавшую от Атаназа, великий князь Константин Николаевич писал в МИД: «Я нахожу: 1) что полученные ныне от г. Атаназа сведения в высшей степени важны и полезны и доказывают в нем совершенное знание морского дела и умение извлекать те именно данные, которые могут быть нам нужны; 2) что Морское министерство никогда еще не получало сведений столь полезных кроме случаев, когда сами морские офицеры наши имели случай собирать оные на местах, и что сообщения г. Атаназа нельзя даже сравнить с теми сведениями, которые граф Хрептович получал через других агентов своих; 3) что предложением г. Атаназа необходимо воспользоваться и не щадить издержек и что плата, требуемая им, весьма умеренна и 4) что дело это необходимо вести в совершенной тайне, дабы не потерять агента столь полезного»[659]. С. Атаназ плодотворно сотрудничал с русской разведкой вплоть до июля 1856 г. Всего за свои труды он получил 11 тыс. франков, из которых шесть тысяч, по его словам, составляли его собственные расходы.

Великий князь Константин Николаевич в марте 1856 г. писал в МИД о необходимости щедро вознаградить грека: «Я полагаю, что в заключении мира нам уже не будет предстоять надобность в услугах грека Атаназа, но что я полагал бы справедливым щедро вознаградить его за доставленные нам сведения, которые были действительно весьма полезны»[660]. Великий князь заблуждался, предлагая отказаться от услуг грека: ведь этим нарушалось основное требование к разведке — обеспечение непрерывного поступления информации. Надобность в услугах такого рода будет существовать всегда, но не всегда будет в наличии подобный источник информации. Для того чтобы обеспечить устойчивое поступление разведывательных сведений во время войны, необходимо иметь сеть агентов еще в мирное время.

«Словарь церковно-славянского и русского языка»[661] 1847 года фиксирует новое слово в разведывательном лексиконе: «разведка ‘действие разведывающего и разведавшего’»’[662]. В Словаре приводится и глагол «разведывать ‘стараться узнать неизвестное; доспрашиваться, доискиваться’»[663].

В «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля 1862 г. закреплено появление еще двух производных от глагола разведывать: «разведка ‘действие по гл.’ и разведчик (разведчица) ‘разведывающий что-либо, посланный на разведку; лазутчик, соглядатай, сыщик’»[664].

Поражение России в Крымской войне 1853–1856 гг. наряду с другими причинами выявило несостоятельность и системы сбора военной, военно-политической и военно-технической информации за рубежом, опиравшейся в основном на сотрудников Министерства иностранных дел. Поэтому в Российской империи не была своевременно вскрыта подготовка Великобритании, Франции, Турции и Сардинского королевства к войне против России, неизвестны планы использования и состояние их вооруженных сил. Хотя накануне войны в военное ведомство поступали донесения из МИДа о происходящем перевооружении иностранных армий, добывались образцы современного оружия и даже заказывались за границей единичные средства для ведения вооруженной борьбы, но этого было недостаточно для осознания и оценки высшим командованием реальной угрозы и для принятия адекватных мер. В результате армия и флот оказались не готовыми к войне и столкнулись на поле боя и в море с новыми для них и чрезвычайно эффективными по тем временам и паровыми броненосцами и нарезным оружием.

В новых условиях в России встал вопрос о качественных преобразованиях в разведке. Нарастала объективная потребность в создании собственно военной зарубежной разведки, которая могла бы и в мирное и в военное время непрерывно отслеживать все (включая и тайные) стороны военно-политической, военно-экономической и военно-технической деятельности вероятных противников.

Министерство иностранных дел, которое до сего времени являлось основным институтом Русского государства в деле зарубежной разведки, уже не могло удовлетворять в достаточной мере растущие потребности военно-политического и военного руководства в полной и достоверной разведывательной информации по вопросам, затрагивавшим национальную безопасность и военные интересы России.

Для такой разведки государство и вооруженные силы нуждались в профессиональных военных разведчиках, специальных разведывательных центральных и периферийных органах, постоянных зарубежных силах. Преобразования в военной разведке стали осуществляться раньше, чем в армии и флоте в целом, и были начаты с возобновления ее зарубежных сил.

«По восстановлению ныне мирных сношений наших с государствами Западной Европы оказывается полезным и даже необходимым иметь в главных пунктах, каковы Париж и Лондон, военных агентов, подобно как при посольствах наших в Берлине и Вене, — сообщалось в «Докладе по Департаменту Главного штаба генерал-квартирмейстера генерал_адъютанта барона В. К. Ливена» от 3 мая 1856 г. на имя назначенного на пост военного министра генерала от артиллерии Н. О. Сухозанета. — Это нужно не только для того, дабы следить за всеми значительными передвижениями и военными приготовлениями Англии и Франции, но в особенности для того, чтобы Военное министерство своевременно получало верные сведения об усовершенствованиях, появляющихся в сих государствах по военной части. Сверх того, необходимо иметь, как то уже было до последней войны, военного агента в Константинополе для того, чтобы знать достоверным образом, в каком положении находится турецкая армия и какие ведутся в оной усовершенствования и проблемы…

Имею честь представить следующих офицеров Генерального штаба, по военному образованию их и по знанию иностранных языков совершенно способных к исполнению означенного поручения с успехом и пользой для службы, а именно: полковника <Ф. Ф.> Торнау — в Константинополь, флигель-адъютанта подполковника <М. Я.> Ростовцева — в Лондон, флигель-адъютанта капитана <Н. <П.> Игнатьева — в Париж, и сверх того генерал-майора <И. В.> Вуича вместо Свиты Е.И.В. генерал-майора графа <Э. Г.> Стакельберга, получающего другое назначение»[665].

Однако в последний момент была произведена корректировка списка офицеров, назначаемых военными агентами в столицы ведущих на мировой арене государств: «Государь император соизволил на назначение военными агентами: в Вену — полковника фон Торнау, Константинополь — артиллерии капитана <В. А.> Франкини, в Лондон — флигель-адъютанта Игнатьева, и в Париж — флигель-адъютанта <П. П.> Альбединского»[666].

Одновременно генерал-майору графу Стакельбергу, назначенному полномочным представителем России в Турин, являвшимся в 1720–1861 гг. столицей Сардинского королевства, было поручено «продолжать добывать и направлять в Военное министерство сведения, аналогичные тем, которые он добывал, находясь в Вене, но уже о пьемонтской армии и, по возможности, о французской, независимо от донесений Альбединского»[667]. До своего назначения в Турин Стакельберг состоял член-корреспондентом Военного министерства при Российской миссии в Вене.

Позже, в том же году, генерал-адъютант граф <Н. В.> Адлерберг 3-й был направлен состоять при Императорской русской миссии в Берлине.

В своей деятельности военные агенты должны были руководствоваться «высочайше утвержденным» 10 июня 1856 г. «Проектом общих статей Инструкции агентам, посылаемым за границу»[668]. Инструкция адресуется пока еще агентам, хотя в готовившихся в то же время документах используется словосочетание военный агент.

«Проект» явился первой в России подробной инструкцией для военных агентов. В ней излагался круг вопросов, подлежавших освещению военными представителями за рубежом от русской армии и военно-морского флота, а также принципы их разведывательной деятельности.

Согласно «Проекту общих статей инструкции агентам, посылаемым за границу», каждому агенту вменялось в обязанность «приобретать наивозможно точные и положительные сведения о нижеследующих предметах:

1. О числе, составе, устройстве и расположении как сухопутных, так и морских сил.

2. О способах правительства к пополнению и умножению вооруженных сил своих и к снабжению войск и флота оружием и другими военными потребностями.

3. О различных передвижениях войск как приведенных уже в исполнение, так и предполагаемых, стараясь по мере возможности проникнуть в истинную цель сих передвижений.

4. О нынешнем состоянии крепостей, предпринимаемых новых фортификационных работах для укрепления берегов и других пунктов.

5. Об опытах правительства над изобретениями и усовершенствованиями оружия и других военных потребностей, имеющих влияние на военное искусство.

6. О лагерных сборах войск и о маневрах.

7. О духе войск и образе мыслей офицеров и высших чинов.

8. О состоянии различных частей военного управления, как то: артиллерийского, инженерного… провиантского со всеми их отраслями.

9. О всех замечательных преобразованиях в войсках и изменениях в воинских уставах, вооружении и обмундировании.

10. О новейших сочинениях, касающихся до военных наук, а также о картах, планах, вновь издаваемых, в особенности тех местностей, о которых сведения могут быть нам полезны.

11. О состоянии военно-учебных заведений в отношении устройства их, методы преподавания наук и господствующий дух в этих заведениях.

12. Об устройстве генерального штаба и о степени познаний офицеров, оный составляющих.

13. О способах к передвижению войск по железным дорогам, с возможными подробностями о числе войск и времени окончания ими передвижения между данными пунктами.

14. Об улучшениях военной администрации вообще для скорейшего исполнения письменных дел и сокращения времени в передаче приказаний».

Военным агентам предписывалось соблюдать строгие требования конспирации или, как указывалось в документе, «все означенные сведения собирать с самою строгою осторожностью и осмотрительностью и тщательно избегать всего, что бы могло навлечь на агента малейшее подозрение местного правительства».

Для обеспечения взаимодействия военных агентов с русскими дипломатическими представителями на местах в «Проекте» содержались требования, чтобы «собранные сведения, в особенности кои могут быть в связи с политическими отношениями, прежде отправления их к военному министру, предварительно докладывать начальнику миссии и, в случае экстренно необходимых расходов, испрашивать от него пособия». Агентам Военного министерства предписывалось собирать сведения и в интересах Морского ведомства, хотя и не в полном объеме.

Развитию зарубежных сил военной разведки способствовало то, что с 60-х годов XIX в. офицеры (военные и военно-морские агенты), состоявшие при дипломатических миссиях, были признаны официально международным сообществом. Они были включены в состав дипломатического корпуса и на них распространялись иммунитет и все привилегии, предоставлявшиеся лицам, имевшим дипломатический статус.

Постоянный характер нахождения за границей военных агентов, как руководителей военных агентств (т. е. представительств), был также отмечен в записке генерала Н. О. Сухозанета: «Государь император высочайше повелеть соизволил учредить в Неаполе военное агентство, по примеру тому, как таковые учреждены в Берлине, Вене, Париже и Лондоне»[669].

В эту эпоху военные представители, посланные к иностранным правительствам, фигурируют под самыми различными наименованиями: в Пруссии — Militarsachver-standiger (военный эксперт, специалист), в последующем в Пруссии и Австрии — Militarbevollmachtigter (военный уполномоченный), в некоторых странах — военный секретарь посольства[670].

23 февраля 1833 г. во Франции издается приказ по военному ведомству, согласно которому «офицеры Генерального штаба могут быть предоставлены в распоряжение министра иностранных дел, чтобы быть прикрепленными к посольству и использованными для дипломатических поручений»[671]. По-французски атташе — буквально ‘прикрепленный’, откуда слово вошло в русский язык.

После Франции понятие ‘прикрепленный’ применительно к постоянным военным представителям при посольствах и миссиях переходит в испанский (в 1846 г.) и итальянский (в 1870 г.) языки: agregado militar, addetto militare соответственно[672]. С 1857 г. постоянные военные представители Великобритании за рубежом стали называться военными атташе.

Институт военно-морских (морских) агентов был создан одновременно с институтом военных агентов. Первоначально, как и в случае с военными агентами, сам термин военно-морской агент появляется не сразу, устойчивое применение этого слова начинается с 1888 г. А пока в официальных документах употребляется агент Морского министерства, позже — морской агент. Первоначально инструкции агентам Морского министерства были стандартны и индивидуальны в том смысле, что были обращены к конкретному лицу с указанием страны назначения. Эти краткие инструкции определяли ограниченный круг задач лишь в общих чертах — сбор сведений об усовершенствованиях по морской части. Складывалось впечатление, что в Морском министерстве не знали об «Инструкции агентам, направляемым за границу» 1856 г., разработанной в Военном министерстве, или не хотели знать[673]. Согласно Военной энциклопедии (1911 г. издания), военно-морским агентом назывался ‘прикомандированный к посольству в иностранном государстве морской офицер, назначаемый для доставления как морскому ведомству своей страны, так и посольству, сведений о вооруженных морских силах и средствах иностранных государств’[674].

Первым агентом Морского министерства при российских посольствах в Лондоне и Париже был назначен вице-адмирал Е. В. Путятин[675]. 20 марта 1856 г., спустя два дня после подписания Парижского договора, генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич писал министру иностранных дел графу К. В. Нессельроде: «Я признаю совершенно необходимым иметь при посольстве нашем в Лондоне способного, весьма образованного и весьма опытного морского офицера для доставления Морскому министерству подробных сведений о всех новейших улучшениях по морской части, подобно тому, как находится в Стокгольме контр-адмирал <Б. А.> Глазенап. Желая назначить в эту должность в Лондоне вице-адмирала Путятина, я прошу ваше сиятельство, предварительно доклада мною об этом государю императору, уведомить меня, не изволите ли вы предвидеть к тому какого-либо препятствия»[676]. 17 апреля Константин Николаевич, проинформировав Нессельроде о полученном «высочайшем соизволении», просил министра, когда он сочтет своевременным, войти по данному вопросу в сношения с правительствами Англии и Франции. В этом же письме он еще раз остановился на задачах, которые предстоит решать Е. В. Путятину: «Следить… за всеми усовершенствованиями по морской части и неотлагательно сообщать Морскому министерству по сему предмету сведения, которые могут быть нам полезны, нисколько не касаясь собственно политических»[677]. В письме от 8 июня 1856 г. директор Инспекторского департамента Морского министерства контр-адмирал Н. К. Краббе сообщил Путятину, что жалование ему определено в 4 фунта стерлингов в сутки (1460 в год), а также предусмотрена выплата подъемных в размере 2000 червонцев. Наряду с этим было дано право дважды в год представлять счета на приобретение «карт, планов, книг, рукописей, моделей, на платеж разным агентам и т. п.»[678].

Назначение Е. В. Путятина было утверждено высочайшим повелением от 4 июля 1856 г., в том же документе было зафиксировано его жалование и подъемные. Правда, не было указано, из каких средств надлежит выплачивать «издержки». Предполагалось деньги на расходы компенсировать агенту Морского министерства «задним» числом, что в январе 1857 г. при представлении первого финансового отчета на сумму 284 фунта стерлингов 7 шиллингов и 4 пенса уже привело к трудностям. Статьи расходов были следующие: «за чертежи», «за копировку контрактов», «за телеграммы», «за три книги», «за пересылку писем и бумаг» и «за канцелярские расходы» на сумму 263 фунтов стерлингов и 10 шиллингов.

Назначение профессиональных военных на официальные должности при российских зарубежных представительствах дало свои результаты уже в первые месяцы. Первым заданием, которое получил в 1856 г. «корреспондент Военного министерства при русском посольстве» в Париже полковник Петр Павлович Альбединский[679], было добыть сведения об опытах над ружьями и пулями, а также по возможности «осторожно получить эти предметы секретным образом». Содействие ему в этом, как инструктировали в Военном министерстве, мог оказать военный агент Пруссии в Париже майор Трескау, уже предоставлявший услуги русской разведке.

С помощью этого прусского военного агента и одного французского офицера, имевшего доступ к секретным сведениям, П. П. Альбединскому удалось получить очень ценные сведения. В начале декабря 1856 г. он направил военному министру секретные данные о численности, составе, устройстве и расположении сухопутных сил Франции с приложением карты их дислокации. Кроме того, сообщил подробные сведения об опытах над новыми ружьями и пулями в Венсенне.

Донесения Альбединского были настолько неординарны, что военный министр тут же доложил императору Александру II. Информация об испытании новых ружей и пуль к ним была рассмотрена в Оружейном комитете. Комитет, исходя из сведений Альбединского, наметил важнейшие направления развития стрелкового оружия: замену гладкоствольных ружей нарезными и облегчение патронов и пуль для ружей.

По материалам французской тайной полиции, «сношения Альбединского со светским обществом привели его в контакт с высшими офицерами, которых он сумел ловко расспрашивать об организации армии и о проходивших изменениях в огнестрельном оружии». В марте 1857 г. Альбединский привлек к сотрудничеству с разведкой офицера — ординарца императора, и получил от него многочисленные ценные документы. Указанный ординарец передал Альбединскому «чертеж и описание нарезного орудия калибра 12, недавно прошедшего испытания, а также описания устройств производившихся тогда в Меце ударных трубок для гаубицы»[680]. В 1857 г. он был отозван из Парижа после конфиденциальной просьбы Наполеона III, подозревавшего красавца П. П. Альбединского в связи с императрицей Евгенией[681].

Появление института военных агентов не отменило, однако, практику направления офицеров в зарубежные командировки для изучения иностранных армий. В первую очередь в зарубежные командировки с разведывательными целями направлялись лучшие выпускники Николаевский академии Генерального штаба и офицеры, причисляемые к Генеральному штабу, которые являлись выпускниками этой Академии. Так, в 1858 г. штабс-капитан М. И. Драгомиров (выпускник Академии 1856 г.) был командирован за границу для изучения состояния военного дела. Во время итало-французской войны Драгомиров состоял при штабе Сардинской армии. По возвращении на родину он издал труд об этой войне, в котором подчеркивал решающее значение нравственного фактора, выдвинул требование учить и воспитывать, а не муштровать солдат. В 1866 г. полковник Драгомиров был командирован в качестве военного агента в прусскую армию и во время австро-прусской войны состоял при Главной квартире прусской армии[682].

7 мая 1860 г. в такую командировку был направлен профессор кафедры военной статистики Николаевской академии Генерального штаба полковник Н. Н. Обручев, будущий руководитель военной разведки и начальник Главного штаба. Цель командировки состояла «в непосредственном ознакомлении с разнообразными явлениями — территориальными, этнографическими и военными, — что может считаться почти единственным и самым надежным средством к приобретению Вами более верного практического взгляда, как на самые эти явления, так и на отношение их к предмету Ваших академических занятий — военной статистики России»[683].

Большую часть времени Обручев провел во Франции. Здесь он ознакомился с системой обучения французских войск в связи с внедрением новой тактики ведения боевых действий.

В конце ноября 1860 г. Обручев получил разрешение посетить Англию в целях ознакомления с ее армией. Одним из итогов зарубежной поездки Обручева явились «Заметки о снаряжении пехоты 5 первостепенных европейских армий: русской, французской, английской, австрийской и прусской». Констатировав тот факт, что обмундирование русского пехотинца не отличалось особым удобством, Обручев предлагал улучшить экипировку русского воина: облегчить вес переносимого солдатом груза; уменьшить нагрузку на голову и на грудь (заменить каски и ранцы на широких ремнях, сдавливавших грудь); ввести легкое, удобное обмундирование[684]. 26 сентября 1862 г. Обручев вернулся в Петербург.

В середине XIX в. сохраняется практика назначения боевых офицеров руководителями миссий в иностранные державы. Так, 14 июля 1864 г. генерал-майор Николай Павлович Игнатьев[685], бывший военный агент в Лондоне (7 июня 1856 — 16 октября 1857) назначается чрезвычайным посланником и полномочным министром в Турцию.

Подобные назначения предопределяли основную направленность деятельности миссий — сбор военной и военно-политической информации, что предполагало использование как гласных, так и негласных (с привлечением агентуры) методов работы.

Глава 4 Специальная терминология Российского государства (27 сентября (9 октября) 1863 г. — 19 июля (1 августа) 1914 г.)

В ходе военных реформ 1860–1870-х годов в русской армии была воссоздана единая централизованная структура разведки. Генеральный штаб к началу 60-х годов представлял собой орган военного управления и командования, включавший Военное министерство (как центральное управление) и войсковое управление — от штабов отдельных бригад, дивизий и корпусов до штабов военных округов впоследствии. О Генеральном штабе было указано в «Своде военных постановлений 1859 года»: во-первых, он является вспомогательным органом, начиная от начальника дивизии и выше «по всем отраслям управления войсками»; во-вторых, он необходим «для занятий военно-научными работами, нужными для подготовки к войне и для самой войны»; в-третьих, — для заведования в Военном министерстве такими отраслями делопроизводства, которые по своему характеру требовали «особой подготовки или вообще высшего военного образования»[686]. Для выполнения этих задач в Военном министерстве, в войсках и за рубежом предусматривались штатные должности, замещаемые офицерами Генерального штаба.

27 сентября (9 октября) 1863 г. император Александр II «высочайше соизволил утвердить в виде опыта на два года Положение и Штаты Главного Управления Генерального штаба» как центрального органа управления в составе военного министерства[687]. Департамент Генерального штаба и Военно-топографическое депо были объединены и получили название Главного управления Генерального штаба (ГУГШ). Странное объединение: с 1836 г. Военно-топографическое депо уже входило в состав департамента Генерального штаба. С этой даты в России, несмотря на все последующие организационные преобразования и даже смену общественно-политического строя, существуют на постоянной основе специальные центральные органы военной разведки. Согласно «Положению» были образованы два органа, на которые возлагались разведывательные функции: 3-е (Военно-ученое) и 2-е (Азиатское) отделения Главного управления Генерального штаба.

В функции Военно-ученого отделения, ведавшего главным образом разведкой в европейских государствах, входило «собирание верных и подробных сведений о военных силах и способах России и иностранных государств», «переписка с нашими заграничными военными агентами», «составление соображений по военно-статистическим работам и военно-ученым экспедициям, а также смет и инструкций для экспедиций и вся вообще по сим последним переписка»[688].

На Азиатское отделение возлагалось «соображение и составление военно-статистических сведений о наших пограничных с Азиею областях и о прилежащих к ним Азиатских владениях», «военно-дипломатические сношения с соседними с Россиею Азиатскими владениями», «переписка по снаряжению военно-ученых и других экспедиций в вышеупомянутые страны».

Создание Азиатского отделения, подразделения не по отраслевому, а по географическому признаку, явилось показателем резко возросшего интереса, связанного с «восточным» направлением внешней политики Российской империи и усилением роли Военного министерства в решении внешнеполитических вопросов. С целью решения этих задач за четыре года до описываемых событий, в 1859 г., в Департаменте Генерального штаба было создано временное отделение по делам Кавказской армии, отдельных Оренбургского и Сибирского корпусов и войск, расположенных в Восточной Сибири.

Помимо изучения иностранных вооруженных сил и вероятных театров войны на военную разведку возлагались задачи сбора политической и экономической информации, если она касалась военного потенциала иностранного государства или была связана с угрозой национальной безопасности России.

По штату, введенному «Положением» исключительно «в виде опыта на два года», Военно-ученое отделение ГУГШ имело четырнадцать, а Азиатское восемь должностей. Добывающие и обрабатывающие функции специальных центральных органов военной разведки в документе не были ни выделены, ни организационно закреплены.

Специальные центральные органы военной разведки в армии были первоначально сформированы в качестве эксперимента на короткий срок, однако принятая структура оказалась достаточно эффективной и жизнестойкой, что в дальнейшем предопределило ее сохранение уже на постоянной основе без коренных изменений.

К зарубежным силам обоих отделений Главного управления Генерального штаба относились военные агенты при российских представительствах за границей, а также лица из состава военно-ученых экспедиций, направлявшихся для сбора военно-статистических сведений в приграничные районы России и прилегающие к ним территории иностранных государств. Вне поля зрения авторов «Положения» остался один, уже существующий компонент военной зарубежной разведки — отдельные офицеры (чаще всего Генерального штаба), командируемые под разными предлогами за границу с разведывательными целями.

Создание на постоянной основе центральных органов военной агентурной разведки в русской армии с подчиненными им зарубежными силами и средствами впервые позволило военному ведомству самостоятельно организовывать и непрерывно вести разведку в иностранных государствах как в мирное, так и в военное время. Таким образом завершилось выделение военной разведки, включая зарубежную агентурную разведку, в особый вид деятельности вооруженных сил.

С этого момента Министерство иностранных дел, как преемник Коллегии Иностранных дел и Посольского приказа, перестало быть основным в России организатором сбора разведывательной информации военного характера за границей, но не перестало участвовать в добывании ее, в том числе и в интересах военного ведомства. Правда, теперь этот процесс организовывался не централизованно, как ранее, а зависел во многом от частной инициативы дипломатических сотрудников на местах[689].

С 1865 года зарубежные силы агентурной разведки армии были представлены главным образом военными агентами, которые состояли при миссиях России «в следующих столицах: в Париже — флигель-адъютант полковник князь Витгенштейн, в Вене — генерал-майор барон <Ф.Ф.> Торнау, в Берлине — генерал-адъютант граф <Н.В.> Адлерберг 3-й, во Флоренции — Генерального штаба генерал-майор <В.Г.> Гасфорт, в Лондоне — кавалергардского полка полковник <Н.А.> Новицкий, в Константинополе — гвардейской артиллерии полковник <В.А.> Франкини»[690].

Таким образом, в 1869–1900 гг. центральными органами военной разведки являлись Канцелярия Военно-ученого комитета и Азиатское делопроизводство Главного штаба Военного министерства[691].

Поражение в Крымской войне (1853–1856 гг.) выявило недостатки в организации управления флотом как в центре, так и в портах. Поэтому со второй половины 1850-х годов со всей остротой встал вопрос о реорганизации морского ведомства, его центрального аппарата. Однако проводимая реорганизация, затянувшаяся на много лет, снимая одни проблемы, порождала другие, которые являлись препятствием эффективной деятельности морского министерства.

26 мая 1869 г. был «высочайше утвержден Наказ по управлению морским ведомством», в котором содержались «подробнейшие правила о распределении дел и обязанностей между управлениями и должностными лицами морского ведомства, о порядке делопроизводства и, вообще, о внутреннем устройстве сих управлений», были также внесены некоторые корректировки в структуру Морского министерства[692].

Так, в составе Канцелярии, полномочия которой были существенно расширены, наряду с целым рядом отделений было создано Распорядительное отделение, в котором сосредоточивались:

«1) Дела политические, в отношении к морскому ведомству.

2) Дела по представительству морского ведомства.

3) Дела по преобразованию учебных заведений морского ведомства или изменению существующих о них постановлений.

4) Составление общего годового отчета по морскому ведомству.

5) Собрание и разработка сведений, касающихся [здесь и далее курсив автора]:

а) военно-морского значения судов нашего флота и

б) состояния морских сил других держав.

6) Составление предварительных соображений по программе плавания судов.

7) Дела по плаванию за границею эскадр и отдельных судов, не относящихся до строевой части.

8) Командирование лиц морского ведомства за границу по делам, не касающимся строевой части, и распоряжения о назначении командируемым денежного довольствия по заграничному положению.

9) Дела о наградах…

10) Доклады Адмиралтейств-совету о назначении пособий…

11) Иностранная корреспонденция по всем частям Канцелярии.

12) Все прочие дела, по роду своему, не принадлежащие к ведению других Отделений Канцелярии».

Перечень вопросов, подлежащих компетенции Распорядительного отделения Канцелярии Морского ведомства, ставит под сомнение возможность их эффективного и оперативного решения немногочисленными сотрудниками отделения. Тем не менее, Распорядительное отделение Канцелярии Морского министерства (каким оно окончательно сформировалось к 1869 г.) следует рассматривать как первый центральный орган Морского министерства по организации и руководству сбором разведывательной информации об иностранных флотах.

К этому моменту наши силы морской разведки уже существовали в зарубежных странах. К ним со второй половины 1850-х годов относились агенты Морского министерства (в последующем военно-морские агенты, морские агенты) при русских посольствах за рубежом, офицеры флота, направлявшиеся за границу для наблюдения за постройкой заказанных Россией кораблей и изучения опыта иностранных флотов, а также командиры кораблей в составе оперативных соединений (эскадр) на зарубежных морских театрах, кораблей в отдельном плавании в научных экспедициях и на переходах на удаленные морские театры, а также военных судов, постоянно находившихся на стоянке в каком-либо иностранном порту. Разведка также велась береговыми постами наблюдения (при крепостях, фортах, маяках и т. д.), специально выделяемыми для разведки кораблями (судами) из состава эскадр (отрядов) и кораблями (судами), выделяемыми для несения дозорной и охранной службы.

Так, управляющий Морским министерством адмирал Н.К. Краббе 16 марта 1873 г. писал только что назначенному военно-морским агентом в Италии и Австрии контр-адмиралу И.А. Шестакову: «Обязанности Ваши… будут заключаться в доставлении министерству возможно точных и подробных сведений о современном состоянии морских сил Австрии и Италии как в отношении их численности, так и боевых элементов единичных судов, о средствах военных портов этих государств и организации их морских управлений, так чтобы мы могли иметь все необходимые данные для верного суждения о силе их флотов… Ваша опытность лучше всяких инструкций за глаза укажет Вам, что… может иметь интерес и применение у нас»[693]. Единственное конкретное указание касалось предмета, связанного с техникой: «Обратите особое внимание на положение минного вопроса; по имеемым в министерстве сведениям, этим делом много занимаются в Австрии, и в Пола производились серьезные опыты над движущимися торпедами»[694].

В морском ведомстве все еще не считали необходимым разработку общей Инструкции для военно-морских агентов и ограничивались отдельными наказами морским офицерам, отправляемым в командировку за границу в качестве представителей Морского министерства. Подобная ситуация была связана еще и с тем, что в это время ход и исход вооруженной борьбы между государствами определялся в основном на суше, а военно-морскому флоту отводилась вспомогательная роль.

Что касается задач, стоявших перед военно-морскими агентами, то к их окончательной формулировке в рамках единой Инструкции приступили только в 1888 г., взяв за образец «Инструкцию военным агентам (или лицам их заменяющим)» 1880 года.

Принципиально новым стал следующий параграф: «§ 20. Одною из существенных обязанностей агента должно быть заблаговременное приискание надежных лиц, через посредство коих можно было бы поддерживать связи со страною в случае разрыва, и получать верные сведения даже тогда, когда официальное наше представительство ее оставит»[695].

Процесс формирования института военно-морских агентов растянулся на многие десятилетия, и первый такой агент капитан 1 ранга Д. Ф. Мертваго был назначен в Северо-Американские Соединенные Штаты только 21 декабря 1892 года.

Военные суда, постоянно находившиеся на стоянке в каком-либо иностранном порту, назывались стационерами. В соответствии с Тяньцзинским договором 1858 г. для российских кораблей открывался целый ряд китайских портов. Одновременно Россия получила право назначать своих консулов в открытые для нее китайские порты, а для поддержания их власти и порядка «посылать военные суда» (ст. 5)[696]. Таким образом, перед экипажами стационеров открывалась возможность разведывательной деятельности. Эта возможность в ряде случаев использовалась довольно успешно. «Гонконгские газеты начали наполняться статьями о предстоящем разрыве России с Китаем. Это обстоятельство заставило меня посетить торговый центр Китая — Кантон, изучить фарватер и ознакомиться с вооружением батарей, — писал в своем отчете один из командиров стационера. — Батарея эта двухъярусная в 16 чугунных орудий 24 фунтового калибра, обстреливает вход во внутренний рейд; другая батарея около сухопутных казарм в 20 чугунных орудий 30-ти фунтового калибра. У этой батареи есть придаток в 2 орудия Армстронга рядом с сухопутными казармами, вмещающими один батальон, расположен военный госпиталь на 70–110 человек»[697]. Однако сбор разведывательных сведений экипажами стационеров в большинстве случаев являлся исключением и зависел от частной инициативы командира судна.

В процессе милютинских реформ, проведённых в период царствования Александра II в 1860–1870-х годах, были внесены изменения и в организацию разведки в военное время. К весне 1868 г. в Военном министерстве был разработан проект «Положения о полевом управлении войск в военное время». Он прошел обсуждение в Военном совете и 17 апреля 1868 г. был утвержден Александром II. Согласно «Положению», ответственность за организацию разведывательной деятельности возлагалась на начальника Полевого штаба. В ряду «главнейших предметов», по которым он должен иметь «подробные сведения», находились и сведения «о театре войны», «о силе, способах, движениях и намерениях неприятеля и о состоянии его крепостей и военных учреждений»[698].

Непосредственная же ответственность за сбор сведений о противнике на театре войны возлагалась на штаб-офицера над вожатыми, который подчинялся начальнику Полевого штаба. Подобная должность была впервые введена в «Воинском уставе» 1716 г. Петром I в главе XXXI «О капитане над вожами», но тогда в обязанности «капитана над вожами» не входил сбор сведений о неприятеле. В «Положении о полевом управлении войск в военное время» 1868 г. отмечалось, что штаб-офицер над вожатыми «заведует собиранием сведений о силах, расположении, передвижениях и намерениях неприятеля и распоряжается доставлением Армии проводников»[699]. «К его непосредственным обязанностям» относился «опрос пленных и лазутчиков и составление из показаний их общих сводов». Штаб-офицер над вожатыми должен был «проверять показания пленных и лазутчиков, следя за сведениями о неприятеле, сообщаемыми периодическими изданиями и собирая таковыя сведения всеми возможными путями»[700]. Штаб-офицер над вожатыми должен был «заботиться об отыскании для Армии надежных проводников из местных жителей», заведовать «содержанием этих проводников и распределять их к частям войск, по указанию Начальника штаба».

Денежные средства на содержание проводников и «на другие расходы» штаб-офицеру над вожатыми назначались Начальником штаба[701].

2 ноября 1876 г., на следующий день после объявления частичной мобилизации в преддверии русско-турецкой войны 1877–1878 гг., Генерального штаба полковник Н. Д. Артамонов[702] был назначен штаб-офицером над вожатыми. Для сбора сведений о неприятеле Артамонов широко опирался на лазутчиков, совершавших длительные рейды по территории противника и являвшихся по сути агентами-ходоками. На общем фоне группы лазутчиков, привлеченных на территории Болгарии, особенно выделялся грек Константин Николаевич Фаврикодоров[703].

В 1882 г. были впервые опубликованы его «Воспоминания лазутчика», которые в последующем многократно тиражировались[704]. Эти воспоминания настолько красочны и порой неправдоподобны, что представляются скорее вымыслом, фантазией, чем правдивым рассказом. Может быть, к этим «Воспоминаниям» и следовало бы отнестись как к литературному опусу, если бы не приложенное к ним Свидетельство Генерального штаба полковника Артамонова и отдельные опубликованные архивные документы с донесениями лазутчика, которые подтверждают изложенное автором. В свидетельстве бывшего штаб-офицера над вожатыми присутствуют лишь факты: когда, куда и с какой целью направлялся лазутчик в разведку, а также собранные им сведения. То же, только значительно подробнее, содержится и в опубликованных архивных документах. Артамонов не уделял особого внимания тому, как удавалось Фаврикодорову проникать на неприятельскую территорию, возвращаться назад или отправлять сообщение с курьером, а также не анализировал приведенные им легенды о нахождении в стане врага. Но именно об этом и рассказывает лазутчик Константин Николаевич Фаврикодоров.

Ему, как никому другому, удалось вникнуть в сущность деятельности лазутчика и подобрать нужные слова. «Что такое лазутчик, для чего он нужен и какими качествами он должен обладать, чтобы служба его приносила действительную пользу, — рассуждает К. Н. Фаврикодоров. — Лазутчиком называется человек, который под величайшим секретом посылается в неприятельскую армию, чтобы разведать об оборонительных и наступательных средствах врага и заблаговременно сообщить эти сведения своим. Зная силы врага, движения отрядов войск, материальные их средства, противная сторона может действовать почти наверняка и маневрировать сообразно обстоятельствам, не рискуя потерпеть неудачу, если сведения доставляются лазутчиками верно и быстро»[705].

«Выбор лазутчика дело нелегкое, — справедливо далее замечает Фаврикодоров. — Нужен человек, который мог бы играть не только одну известную роль, но в случае надобности, сумел бы найтись во всяком положении; необходимо не только знание языка неприятельской страны, и знание отличное, но и полное знакомство с обычаями и характером жителей, умение перенять все их племенные особенности, так сказать, не казаться только, а в действительности быть тем, чем заставляют быть условия минуты. Лазутчик должен обладать смелостью, твердой волей и способностью настолько увлекаться своей ролью, чтобы и наедине с самим собой продолжать играть ее, потому, что опасность быть узнанным может прийти именно в то время, когда в уверенности, что никто на тебя не смотрит, сбросишь маску, чтобы отдохнуть от долгого напряжения»[706].

Успешное привлечение грека к сотрудничеству с разведкой в качестве лазутчика опровергло рекомендации другого организатора разведки, полковника Генерального штаба П. Д. Паренсова[707], который в разработанной им накануне Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. «Инструкции агентам» утверждал, что «агентами могут быть только болгары». В Инструкции Паренсов вводил категорию постоянных агентов: «В нижепоименованных местах учреждаются постоянные агенты, которые, в свою очередь должны иметь других агентов во всех деревнях и городах, а также должны иметь всегда готовых людей для посылки донесений.

Постоянные агенты ведут ежедневный журнал всем военным приготовлениям турок, которые подробно указаны ниже…

Агентами могут быть только болгары, так как Россия будет воевать для улучшения их участи. Греки отнюдь не допускаются в число агентов. При вступлении русских воск в Турцию агенты должны, по возможности, оставаться на своих местах и продолжать наблюдать…

Писать лучше шифром, т. е. условными знаками, причем агенты могут переписываться между собою своими условными знаками, если хотят, а в Бухарест сообщать по прилагаемому шифру.

Шифр необходим при посылке по почте. В случае посылки сведений с верными людьми можно писать просто.

В случае посылки важного известия лучше посылать дубликатом.

Нет надобности, чтобы все агенты знали друг друга; это даже опасно в случае несчастия с кем-либо из агентов. Агенты должны помнить и сообщать болгарам, что русские идут помочь болгарам; русские завоеваний не хотят, и если бы болгары не были притеснены турками, то русские не шли бы воевать.

За все труды и за все собранные для войска продукты русские будут платить; агенты и люди, которые поработают на пользу России, будут вознаграждены»[708].

В «Инструкции» однозначно определен мотив сотрудничества болгар с разведкой — идейный. Более того, агенты должны были сообщать болгарам об освободительной миссии русской армии. «Проект одобрен, но денег не дано», — сделал пометку Паренсов на проекте «Инструкции».

Предложение «писать, лучше шифром» — это уже правила конспирации для сохранения в тайне сотрудничества агента с организатором разведки. Однако нового значения термина конспирация не было зафиксировано в словарях этого времени. Так, в словаре А. Д. Михельсона[709], «составленном по словарям Гейзе, Рейфа и других» и опубликованном в 1877 г., По-прежнему слово конспирация (лат. сonspiratio от conspirarе) определяется как ‘вступать в связь, заговор’[710].

Конспирация как термин в значении ‘сохранение в тайне какой-либо деятельности’ появился в конце XIX века, однако не применительно к разведывательной деятельности, а к деятельности социал-демократов. Накануне I-го съезда РСДРП (состоялся нелегально в Минске с 1 (13) марта по 3 (15) марта 1898 года; на съезде присутствовало девять делегатов; инициатором созыва был П. Б. Струве) имели хождение «Правила поведения революционных социал-демократов»[711]. Автор «Правил» — видный социал-демократ Владимир Михайлович Сапежко. Документ был захвачен полицией при разгроме «Киевского Союза борьбы» в 1898 г.

В разделе «Поведение на свободе» Сапежко обращал внимание «революционных социал-демократов» на необходимость «соблюдения правил конспиративного поведения»:

«Каждый деятель обязан постоянно иметь в виду и предусматривать все и даже самые мелкие обстоятельства и случайности и всеми силами избегать “скомпрометироваться”. Несомненно, неудобно и тяжело постоянно быть на страже. Но всякое упущение здесь непростительно, так как зачастую неосторожность одного лица ведет за собой гибель целой группы. Никогда почти скомпрометирование одного лица не остается совершенно обособленным; обыкновенно оно бросает некоторую тень подозрения и нередко наводит шпионов на след знакомых и близких скомпрометированного. Поэтому организация вправе требовать от каждого из своих членов соблюдения общих правил конспиративного поведения, так как оно может отразиться на судьбе остальных товарищей и преуспеянии дела. Среди нас чрезвычайно развиты легкомысленное пагубное бесстрашие и достойное порицания пренебрежение опасностью. Люди подвергаются ей по неосторожности или лени, не желая обременять себя соблюдением необходимых норм. Такое безрассудное легкомыслие является причиной невосполнимых потерь, поэтому не может быть терпимо. Мы, конечно, не в силах дать предписание поведению во всевозможных обстоятельствах, в которые жизнь может поставить деятеля; во многих случаях все будет зависеть от его сообразительности и присутствия духа; предлагаем только самые общие указания»[712]. В «Правилах» Сапежко помимо термина конспирация встречаются также слова конспиратор и сношения конспиративные, нелегальные[713].

Тем не менее, только в 1934 г. появляется еще одно значение слова конспирация. «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова спустя 57 лет после словаря Михельсона дает следующее определение: ‘конспирация [латин. conspiratio — заговор]. 1. Тайная, подпольная антиправительственная деятельность. 2. Скрытность, соблюдение тайны (разг.)’[714].

В подавляющем большинстве случаев информация, относящаяся к состоянию и перспективам развития вооруженных сил зарубежных стран, планам их развертывания и боевого применения с началом боевых действий, являлась секретом государств и охранялась ими. К секретным относились и соображения по ряду важнейших аспектов деятельности вероятного противника в политической и военной областях. Отсюда и специфика сбора разведывательной информации: в большинстве случаев он должен был производиться негласно, тайно, скрытно. Негласно — ‘негромко’, — дает Словарь русского языка XI–XVII вв.[715] Здесь же: негласный — ‘безмолвный, тихий’. Уже в XVIII в. прилагательное негласный приобретает значение ‘тайный, секретный’[716].

В 1874 г. во Францию был командирован адъютант военного министра Д. А. Милютина полковник барон Л. А. Фредерикс[717], который развернул активную деятельность по сбору информации о французской армии. Оправдывало деятельность Фредерикса то, что в Париж еще не был отправлен военный агент. Фредериксу «не было назначено какой-либо особой суммы на служебные расходы» (т. е. «на негласные расходы»), хотя перед ним вставала необходимость денежного мотивирования французских военных и чиновников. «Между тем, при исполнении возложенного на меня поручения (в виду встреченных мною затруднений в получении некоторых необходимых сведений официальным путем), — писал он в 1874 г. директору канцелярии Военного министерства Д. С. Мордвинову, — мне, по примеру других военных агентов, пришлось прибегнуть к получению этих сведений негласно (через посредство лица, служащего в бюро Военного министерства), за соответствующее денежное вознаграждение, которое было выплачиваемо лично из моих частных средств; при этом я, по возможности строго, соразмерял суммы вознаграждения с степенью интереса и значения сообщенных мне сведений»[718]. Фредерикс раскрывает механизм получения сведений из военных французских источников: «При исполнении возложенного на меня поручения мне нередко приходилось обращаться за справками в Управление Бюро военного министерства. Но такой официальный путь не всегда оказывается удобным, и вообще весьма медленным. А потому, я нашелся вынужденным неоднократно прибегать к прямому содействию некоторых офицеров французской армии за получением всех необходимых сведений»[719].

12 октября 1876 г. Фредерикс вступил в должность военного агента в Париже. В середине 1883 г. он доложил в Санкт-Петербург: «Поставляю себе долгом препроводить Вам прилагаемые у сего сведения и корреспонденции, доставленные мне негласным путем господином Г-н, с которым я вошел в непосредственные сношения, обязав его доставлять мне и впредь, по мере возможности, военные сведения о Германии и Австрии, на что он изъявил свое полное согласие»[720]. Барон принял первые 8 корреспонденций о германской армии, германских и итальянских флотах не разбирая, безвозмездно, «полагая, что в общей массе малозначащих сведений, несомненно, проглянут кое-какие небезынтересные и полезные сведения»[721].

Господином «Г-н» являлся владелец издания «Gazette diplomatique» и французский «дипломатический агент», датский подданный Жюль Ганзен (Юлиус Хансен, Jules Hansen), с которым Фредерикс установил тесный контакт.

В Военно-ученом комитете Главного штаба отметили полезность установленных отношений с тайным агентом. «Господин Ганзен, доставивший флигель-адъютанту барону Фредериксу прусский план войны с Россией, передал ему ныне безденежно около 20 корреспонденций из Вены и из разных городов Германии, и обещает сообщать ему и на будущее время все военные сведения, полученные издаваемой им газетой»[722].

14 сентября 1883 г. Л. А. Фредерикс докладывал управляющему делами Военно-ученого комитета Главного штаба Ф. А. Фельдману: «Относительно лиц, собирающих ему сведения, господин Ганзен заявил мне, что в Константинополе он имеет корреспондента своей газеты по политической части — лицо, давно проживающее в Турции и имеющее весьма близкие и прочные сношения в высших правительственных и военных сферах.

Корреспондентом в Вене находится бывший офицер австрийской службы, сохранивший сношения с Военным министерством, и почерпающий свои сведения от бывших своих сослуживцев и в Главном штабе.

В Берлине и германских портах его корреспондентами служат два отставных офицера датской службы»[723].

За 1883–1885 гг. Л. А. Фредерикс получил от «господина Ганзена» более 200 донесений из Германии, Италии и Австро-Венгрии. Среди полученных донесений фигурировали:

— германский план войны, выработанный на случай разрыва с Россией;

— сведения об изменении организации и дислокации прусских и австрийских войск;

— об опытах, производимых над магазинными ружьями[724].

На 1886 г. Фредериксу было выделено 3 тысячи франков в год (или 350 франков в месяц) «в виду несомненной пользы приносимой негласной корреспонденцией», поступавшей от Ганзена[725]. Стараниями военного агента в Париже была существенно укреплена негласная агентура Военного министерства России, — ведомства, признававшего, что «негласных источников у нас очень мало»[726].

Слово источник в значении ‘то, из чего берется, черпается что-либо’[727] было употреблено уже в 1073 году в тексте «Изборника князя Святослава Ярославича»[728]. Однако, в значении ‘лицо, дающее какие-либо сведения, осведомляющее о чем-либо’ источник начинает употребляться только в ХХ веке[729]. Термин же негласный агент прочно входит в разведывательный лексикон в конце XIХ в. Согласно «Отчету в расходовании сумм, ассигнованных по параграфу 6 Главного штаба» («на известное Его Императорскому величеству употребление») за 1900 год, на содержание негласного агента в Пруссии было потрачено 2250 рублей в год[730].

Негласными агентами являлись прежде всего иностранцы, привлеченные к сотрудничеству с разведкой. Кроме того, к этой категории относились подданные России в государственных и негосударственных учреждениях за рубежом, или проживающие за границей как частные лица, а также русские офицеры на должностях «прикрытия» при официальных зарубежных представительствах; в подавляющем большинстве случаев при консульствах в азиатских странах находились так называемые негласные военные агенты. На состоявшемся в 1892 г. совещании трех министров — военного, внутренних дел и иностранных дел — с целью обеспечить «своевременную и верную доставку военно-политических сведений из Германии и Австро-Венгрии» было высказано следующее мнение: «При консулах, пребывающих в наиболее важных в военно-политическом отношении пунктах, надлежит содержать негласных военных агентов»[731].

В феврале 1892 г. штабс-капитан барон Карл Станиславович Нолькен (секретарь консульства в Кенигсберге с октября 1892 г. по май 1894 г.) «уволен к статским делам с чином титулярного советника» «по случаю возложения особо секретного поручения»[732]. Подобным же образом в следующем году на должности секретарей консульств были отправлены в Будапешт Генерального штаба капитан граф Валериан Валерианович Муравьев-Амурский, в Дрезден — штабс-капитан Евгений-Людвиг Карлович Миллер. В 1896 г. секретарем консульства в Чифу (Китай) был назначен Генерального штаба полковник Константин Николаевич Десино[733].

Как уже отмечалось, с XVIII в. прилагательное негласный приобретает значение ‘тайный, секретный’. Термин секретный относился ко всему, что имело отношение к разведке. Секрет, тайна — дает «Словарь русского языка XI–XVII вв.» значение существительного секрет.[734]. «Был посол крымской у кроля и ехал назад через Волоскою землю, да с ним же ехал посол пол<ь>cкой к хану и был у Василья воеводы [молдавского], и Василей де их подпоил, и они де ему все свои секреты и открыли»[735], — написал в 1651 г. в своем отчете о трехлетнем путешествии (в «Статейном списке») «Троицкого Сергия Богоявленского монастыря строитель старец Арсений Суханов», отправленный в 1649 г. в Иерусалим «для описания Святых мест и Греческих церковных чинов и пр.». Арсений, иеромонах, строитель Троицко-Сергиева Богоявленского монастыря и келарь (казначей) Троицкого монастыря, отправился в путь через Молдавию и Валахию, где молдавский воевода Василий поведал ему о выведанных им у польского и крымского послов секретах.

О значении слова секрет (или тайна) писал С. А. Тучков в 1818 г. в «Военном словаре, заключающем наименования или термины, в Российском сухопутном войске употребляемые, с показанием рода науки, к которому принадлежат, из какого языка взяты, как могут быть переведены на российский, какое оных употребление и к чему служат», дав при этом специфическое пояснение: «Секрет. Слово латинское, тайна. Термин, присвоенный в России артиллеристами. Оный состоит в искусстве заделывать раковины внутри пушек. Сей способ изобретен в России, а в других государствах неизвестен и потому держится в секрете, или в тайне»[736]. Производное прилагательное секретный от термина секрет наполнялось определенным содержанием в сочетаниях с существительными: секретные сведения, секретный приказ, секретное совещание и т. д.

Опираясь на имеющуюся у него негласную агентуру из числа иностранцев, активно работал военный агент в Австро-Венгрии Генерального штаба полковник В. Х. Рооп[737] в 1900–1905 гг. «Представляю при сем Вашему превосходительству в подлиннике нижеследующие секретные сведения по артиллерийской части, приобретенные из вполне надежного источника, — докладывал Рооп 26 февраля (11 марта) 1905 г. начальнику отделения по военной статистике иностранных государств [центрального органа военной разведки] Главного штаба генерал-майору В. П. Целебровскому, руководителю военной разведки. — 1. Секретный приказ с приложением сведений по мобилизации осадного гаубичного дивизиона; 2. Новая ведомость наличных запасов патронов на случай мобилизации в 1905 г.»[738].

Перед своим отъездом из Вены Рооп представил в Главный штаб «копии с журнала секретного совещания австро-венгерской комиссии под председательством начальника Генерального штаба по выработке проекта укрепления страны на предстоящее десятилетие (1905–1914 гг.) и с секретной резолюцией австро-венгерского военного министерства по этому вопросу, имеющихся в моем распоряжении самое непродолжительное время»[739].

Направляя копии секретных документов, Рооп обратился с просьбой к вышестоящему руководству «не отказать в распоряжении о сохранении представляемых сведений в глубокой тайне, так как таковые, будучи крайне секретными, известны в Австро-Венгрии только ограниченному числу лиц и огласка их могла бы повести за собой крайне нежелательные последствия»[740].

В «Уставе полевой службы 1881 г., исправленном по 1-е января 1888 г.» в разделе «Служба на передовых постах. Общие положения» вводится понятие разведывательная служба при организации войсковой разведки, которое постепенно становится общеупотребительным:

— «§ 143 Цель службы на передовых постах заключается в том, чтобы обеспечить покой и безопасность войск. Средствами для этого служат: а) собирание сведений о неприятеле, дальнее — подвижное — охранение (разведывательная служба) и б) ближнее — неподвижное — охранение войск (сторожевая служба)»[741].

Отдельное место в Уставе посвящено разведывательной службе в коннице: «§ 301 Войсковые части, отправляющие разведывательную службу в коннице, называются разъездами, а в пехоте — патрулями. Разъезды и патрули делятся на: 1) сторожевые и 2) летучие… К сторожевым относятся все разъезды и патрули, имеющие прямою задачею непосредственное ближайшее охранение отряда от тревог и нечаянных нападений: во время марша, во время пребывания на отдыхе, а также и во время боя. К летучим разъездам и патрулям принадлежат все те части, которые наряжаются для сбора сведений, которые необходимы начальнику в видах возможно полного изучения обстановки, ориентирования, для принятия соответствующих мер и отдачи своевременных распоряжений по выполнению поставленной ему задачи… К летучим относятся разъезды и патрули, высылаемые: 1) для сбора сведений о стране и неприятеле; 2) для воспрепятствования неприятелю сбора сведений о наших войсках и нашем положении; 3) для захвата неприятельских разведчиков и 4) для тревожения сторожевых постов и разъездов неприятеля»[742].

Правильная организация разведывательной службы требовала в первую очередь «беспрерывности в ведении разведывания» (§ 298)[743].

В том же «Уставе полевой службы 1881 г.» были сформулированы требования к получаемым сведениям о неприятеле и об их важности для руководства: «§ 324 Донесения служат основою для распоряжений старших начальников. Одно важное известие должно цениться даже выше выдающегося подвига личной храбрости. Достоверность сообщаемого сведения составляет одно из самых существенных его условий. В этих видах все сообщаемые передовыми войсками сведения должны быть, по возможности, лично поверяемы доносящим, при чем последний должен остерегаться как придания сообщаемому преувеличенного значения, так и оценки его с точки предвзятых взглядов. Далее в донесениях должно быть строго отделяемо достоверное, виденное лично доносящим, узнанное от других и предполагаемое. § 325 Донесения важные должны быть, по возможности, письменные; они пишутся кратко и отчетливо в форме телеграмм, и содержание их должно быть, по возможности, известно везущему его»[744].

В «Положении о разведчиках в кавалерии» 1896 г. подчеркивалось: «Разведывательная служба есть одна из важнейших обязанностей в кавалерии. В каждом эскадроне во всякое время должно состоять по 16 разведчиков, которые распределяются поровну во взводах. В разведчики следует подбирать людей умственно развитых, сметливых, сильных, смелых с основательной строевой подготовкой, обладающих хорошим зрением и слухом, по возможности, грамотных и умеющих плавать»[745]. Позднее разведывательная служба в кавалерии будет названа кавалерийской разведкой.

В 1880-х годах Военное министерство сочло своевременным существенно переработать «Военный энциклопедический лексикон» генерал-лейтенанта барона Л. И. Зедделера (1852–1858 гг.). Работа была поручена большому коллективу сотрудников, во главе которого стоял генерал-лейтенант Г. А. Леер. Первый том нового издания, носившего название «Энциклопедия военных и морских наук», «с одной стороны, значительно дополненное описанием всех военных явлений в области науки, техники и боевой практики за последние 25 лет, а с другой — в сильной степени сокращенное [в части сокращений в написании слов] в видах возможного удешевления, чтобы сделать издание, по цене, доступным каждому офицеру»[746], вышел из печати в 1883 г. Издание насчитывало восемь объёмистых томов. В VI-м томе (1893 г. выпуска) содержится обширное, по оценке авторов статьи, определение термина разведка:

«Разведка, в обширн<ом> смысле, — сбор сведений о положении, средствах, силах и намерениях непр<ияте>ля и о местн<ост>и. Сведения эти собираются не только в воен<ное> время, но и мирное. Это достигается посредством: а) заблаговремен<ного> знакомства с неприят<ельскими>. странами через воен<ных> агентов; б) содержания в готовности карт и планов, составляющих в деле изучения местн<ост>и весьма важный воен<ный>. материал; в) шпионов, кот<оры>е нередко представляют превосход<ное> средство разузнавать не только о движениях и силах непр<ияте>ля, но и о самых сокровен<ных> намерениях его и планах; г) расcпроса жителей, чем, однако, следует пользоваться осторожно и умело, п<отому> ч<то> показания их часто умышленно искажаются, а иногда неверны по недостаточности знаний; д) дезертиров (перебежчиков) — им не должно верить, но от них можно получить, при уменьи расспрашивать весьма цен<ные> сведения о составе и распол<ожен>ии неприятельских войск; е) пленных, на показаниях коих можно полагаться еще менее, чем на рассказы дезертиров; но по этим показаниям можно проверить ранее добыт<ые> сведения, а по форме одежды пленных получить понятие о составе неприят<ельских> отр<ядов>в; ж) собственно войсков<ые> Р<азведки> [буква «р» здесь и далее выделена авторами словаря] — рекогносцировки или обозрения — как жив<ой> силы непр<ияте>ля, так и местн<ост>и, производимой с открытием воен<ных> действий особо назначаемыми от войск лицами, командами и отр<яда>ми. Войсковыя Р<азведки> бывают обыкновенные и усиленные (форсированные). 1-е производятся постоянно или отдельн<ыми> лицами, или небольш<ими> командами, но всегда с определен<ой> целью, рассчитывая при исполнении более на хитрость, ловкость и изворотливость, чем на силу. Сведениями от этих Р<азведкой> не всегда удается воспользоваться, т. к. обстановка может измениться, да и непр<ияте>лю нетрудно силою воспрепятствовать сбору таких сведений. Усилен<ные> рекогн<осциров>ки производятся отр<яда>ми из 2 или 3 родов оружия, почти всегда непосред<ствен>но перед боем, чтобы добыт<ыми> сведениями можно б<ыло> немедленно воспользоваться. Без этого же усилен<ные> рекогн<осциров>ки не только не уместны, но даже вредны: они ведут к напрасн<ым> потерям и указывают прот<ивни>ку слаб<ые> стороны его распол<ожен>ия. Сила отр<яда>а для Р<азведки> определяется ее целью, величиной препятствий, кот<оры>х можно ожидать со стороны непр<ияте>ля, местностью, удалением отр<яда>а от главных сил, степенью безопасности отст<ояни>ия, и т. п. Успех всякой Р<азведки> зависит от: 1) хорош<его> выбора лиц и команд; 2) искуснoго направ<лен>ия выбран<ных> средств; 3) искуснаго произв<одства> набл<юден>ия; 4) обстоят<ель>ного и толков<ого> донесения… Наблюдение за прот<ивни>ком должно идти непрерывно, что и исполняется передов<ыми> войсками, высылающими непрерывно разведчиков. Эти Р<азведки> производятся преимущ<ествен>но кав<алер>ией, посредством сторожевых и летуч<их> разъездов, для чего в кав<алерийских> п<ол>ках у нас имеется по 96 разведчиков, выбранных из людей наиболее сметливых, лихих, расторопных, решит<ель>ных и неутомимых, подготовляемых к этому делу еще в мирн<ое> время в особ<ых> командах. Все обыкн<овен>ные Р<азведки> производятся быстро и скрытно, почему, прежде всего, избирается выгодн<ое> направ<лен>ие для следования, принимают все меры предосторожн<ост>и при движении; стараются подойти незаметно возможно ближе к прот<ивни>ку и, избрав удобн<ое> место для набл<юден>ия, помогают себе тревогою и на друг<их> пунктах, чтобы обмануть прот<ивни>ка, развлечь его внимание и ослабить разд<елен>ием сил… При Р<азведк>е прот<ивни>ка необходимо выяснить: 1) колич<ест>во неприят<ельских> войск, численность разн<ых> родов оружия и вообще организацию отр<яд>а; 2) в каком положении находится прот<ивни>к (стоит, двигается, занимает поз<иц>ию); 3) место и время нахождения частей прот<ивни>ка; 4) кач<ест>во войск в отношении нравственного их состояния, дисциплины, степени изнурения и обеспечения всем необходимым в боевом и хоз<яйственном> отношениях; 5) намерения и предположения непр<ияте>ля. — Имея в виду, что прот<ивни>к старается самым тщательн<ым> обр<азом> скрывать от нас свои силы и возможности, редко удается обозреть все, о чем необходимо доставить сведения. Больш<ей> частью приходится видеть только передов<ые> войска и по силе и распол<ожен>ию их догадываются об остальном. Для этих догадок могут служить различн<ые> признаки, кот<оры>ми сопровождается всякое воен<ное> предприятие. Признаки эти наз<ываются> воен<ными> приметами. Пользуясь ими, опытный проницат<ельный> человек, знающий нрав и обычаи прот<ивни>ка, прочтет по ним все так же легко, как бы лично видел самое дело. Цвет мундиров, брюк, головн<ых> уборов, нумера на пуговицах, погонах и т. п. могут служить для опред<елен>ия колич<ест>ва и состава неприят<ельских> войск. Появление нов<ых> форм или исчезновение некот<оры>х показывают прибытие подкреп<лен>ий или ослабление прот<ивни>ка. Число ор<уд>ий и б<ата>рей, а также знамен и значков в отр<яде>е довольно верно определяет колич<ест>во войск. О силе прот<ивни>ка можно судить еще по числу отдельн<ых> групп и промежутков между ними во время движения, вернее же — по времени, кот<оро>е кол<онн>а употребила на прохождение известн<ого> простр<анс>тва. По направ<лен>ию, скорости и густоте пыли можно иногда довольно точно судить о колич<ест>ве и роде войск, идущих в кол<онн>е. По оставлен<ному> биваку легко определить число бивакировавш<их> войск и время их ухода. По следам, брошен<ым> повозкам, числу и состоянию трупов лош<ад>ей, колич<ест>ву и изнурению отсталых можно судить о силе и составе прот<ивни>ка и о состоянии его войск. Протяжение поз<иц>ии, занятой непр<ияте>лем и присутствие того или друг<ого> нач<альни>ка, дают некот<орые> указания о силе и составе отр<яда>а, готовящегося к бою. Остановка передов<ых> войск и раcстановка передов<ых> постов показывают, что противник остановился на отдых. Движение разъездов, перемещение темн<ых> масс между местн<ыми> предметами, блеск оружия, пыль могут означать, что непр<ияте>ль в движении. Занятие пех<от>ою местн<ых> предметов, постановка арт<иллер>ии показывают распол<ожен>ие прот<ивни>ка на позиции. Места устройства магазинов. Арсеналов депо. Переговоры с владельцами соседн<их> гос<у>д<арст>в до некот<орой> степени намечают вероятн<ый> театр воен<ных> действий и направ<лен>ие движения прот<ивни>ка. Иногда состав отр<яд>а может служить указанием об его назначении. Направ<лен>ие Р<азведo>к, исправ<лен>ие дорог служат признаками наст<уплен>ия в этом направлении. Отправка же обозов и порча дорог, ведущих к нам, — признаки готовящегося отст<уплен>ия. Ослабление или совершен<ное> исчезновение бивачн<ых> огней показывают иногда отст<уплен>ие войск. Раздача патронов, зарядов, осмотр оружия, отправ<лен>ие обозов могут б<ыть> приметами приготовления к бою. Заготовка материалов, сбор лодок, рубка леса, приготов<лен>ие плотов, фашин, туров… служат признаками предстоящ<ей> переправы. Разрушение мостов, гатей, порча дорог, в особенности важных ж.-д. сооружений означают, что непр<ияте>ль принимает оборонит<ельное> положение. — Перечислить всех примет невозможно; поэтому кажд<ый> часовой разведчик и нач<альни>к разъезда должны с величайш<им> вниманием относиться ко всему увиденному и затем обстоят<ель>но и подробно докладывать своему нач<альни>ку, кот<оро>му придется сгруппировать получен<ные> сведения и вывести заключение»[747].

Не имеет смысла разбирать это обширное и вместе с тем поверхностное определение разведки, в котором войсковая разведка рассматривается как синоним рекогносцировки (описанию которой уделено значительное место), что далеко не так. Спустя 90 лет, в 1984 году, «Военный энциклопедический словарь» дает свое определение рекогносцировки, которое ограничивает ее проведение действиями командующего (командира): «Рекогносцировка (от лат. recognosco — осматриваю, обследую), визуальное изучение пр<отивни>ка и местности. Проводится при организации воен<ных> действий, передвижения и расположения войск, выборе мест размещения, пунктов управления и др. Р<екогносцировка> в целях уточнения принятого по карте решения или перед принятием решения на операцию (бой) проводится лично командующим (командиром). В мирное время Р<екогносцировка> проводится при подготовке учений и др.»[748].

Развернутое определение понятия разведка содержится в XXVI томе «Энциклопедического словаря», изданного в 1899 г. Брокгаузом и Ефроном[749]. «Разведка (военная) — сбор сведений о неприятеле, его силах, средствах, намерениях, готовности в бою и о местности. Р<азведки> производятся не только в военное время, но и в мирное. В мирное время Р. имеют целью возможно точное ознакомление с соседними государствами, с состоянием их вооруженных сил и путей сообщения, особенно в пограничной полосе, с проектируемой ими системой обороны, с мобилизационными планами и т. д. Средствами для этого служат содержание в постоянной исправности карт и статистических данных и организация официальной и тайной военной агентуры. Каждое государство имеет во многих других государствах при посольствах и миссиях официальных военных и морских агентов из офицеров сухопутного и морского ведомства. Все поступающие от них сведения сосредоточиваются в особых разведочных бюро генерального штаба. В России дело Р. в мирное время ведает канцелярия Военно-ученого комитета Главного штаба (см. Св. воен. пост., вып. I. С. 156–[1]66). В военное время средства Р. гораздо более разнообразны (шпионы, опрос местных жителей, перебежчиков, пленных и, наконец, рекогносцировки, или Р., совершаемые самими войсками). Рекогносцировки бывают обыкновенные и усиленные, или форсированные. Путем обыкновенных рекогносцировок поддерживается непрерывное наблюдение за противником. Исполняется это передовыми войсками, преимущественно кавалерией, высылающей небольшие летучие разъезды разведчиков. Разведчики выбираются из лучших, наиболее сметливых и расторопных наездников, подготовляемых к делу еще в мирное время. В России полагается разведчиков по 12 нижних чинов в каждом эскадроне; для обучения они сводятся в особые команды. Усиленные рекогносцировки производятся отрядами из двух или трех родов оружия непосредственно перед боем, с целью немедленно воспользоваться добытыми сведениями. Обыкновенные рекогносцировки. Должны производится с наивозможной осторожностью, быстро и скрытно. Ввиду того, что противник старается скрывать свои силы, расположение и намерения, судить о всем этом при рекогносцировках приходится в большинстве случаев на основании косвенных признаков, называемых военными приметами. Военные приметы бесконечно разнообразны (густота и направление пыли, цвет мундиров, номера на пуговицах, степень изнурения отсталых неприятельских солдат, состояние и число трупов палых лошадей, брошенные повозки, длина позиций, исправление неприятелем дорог, разрушение мостов и т. п.)»[750].

Статья в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона отчасти повторяет статью, опубликованную ранее в «Энциклопедии военных и морских наук» 1883 г., и в определенной степени более точно отражает действительное состояние дел. Вместе с тем, учитывая открытый характер издания, не обошлось и без неточностей как в части задач, стоящих перед военной разведкой (они были значительно шире), так и в части зарубежных сил и средств центрального органа военной разведки, которые к концу XIX века состояли не только из военных агентов, но и из лиц военно-ученых экспедиций, из негласных военных агентов и офицеров, командируемых за границу с разведывательными целями. В части же разведки, организуемой морским ведомством, упоминаются только морские агенты. В статье делается ссылка на разведочные бюро. Разведочные, а не разведывательные. Об уточнении этого термина речь пойдет далее.

В 1892 г. русским военным издателем и книготорговцем В. А. Березовским[751] была опубликована небольшая по объему монография «Тайные разведки. (Военное шпионство)»[752]. Ее автор 32-летний подполковник Генерального штаба В. Н. Клембовский [753] к моменту выхода в свет своего труда был прикомандирован к Тверскому кавалерийскому юнкерскому училищу для преподавания военных наук (1890–1894 гг.).

До этого практической деятельностью по организации и ведению разведки Клембовский, безусловно незаурядный офицер, не занимался, что, не помешало ему сделать достоянием общественности, и в первую очередь, военной, свои изыскания в этой области. На этот труд, возможно, и не следовало обращать внимания, если бы он не нашел своего читателя и спустя 18 лет не был переиздан после дополнения и переработки. Более того, отдельные его выводы и рекомендации не утратили своей актуальности и сегодня. «Знаток разведывательной службы»[754], так называл Клембовского один из руководителей военной разведки в годы Первой мировой войны генерал-майор Генерального штаба П. Ф. Рябиков[755].

«Во всех руководствах по тактике, стратегии, в пособиях для производства военных рекогносцировок и т. п., упоминается, что для получения сведений о противнике и местности можно пользоваться услугами шпионов[756], — писал В. Н. Клембовский в предисловии к изданию своей книги. — Наша военная литература не идет дальше подобных кратких указаний, между тем как в иностранной, в особенности французской[757], вопрос о военном шпионстве разработан довольно подробно. Имея это в виду, решаемся поделиться с читателем теми сведениями, которые нам удалось собрать»[758].

В. Н. Клембовский отдает должное роли шпионов в получении информации, обозначая их деятельность как тайные разведки, но выдвигает на первый план кавалерийские разведки. «Нам могут сделать еще упрек в том, что мы придаем чрезмерное значение тайным разведкам, — продолжает он. — Во избежание этого оговариваемся, что отнюдь не равняем шпионства с кавалерийскими разведками, которые незаменимы. Но не всегда есть кавалерия под рукой, а с другой стороны, есть данные, которых не выяснит никакая кавалерия; так, например, в период стратегического развертывания армии пленные вместе со шпионами представляют чуть ли не единственное средство к сбору сведений о противнике (г. Леер). Следовательно, не возлагая чрезмерных надежд на тайные разведки, нельзя и отрицать пользы их»[759]. Однако подобная параллель, судя по всему, была вынужденной данью распространенным в то время взглядам на кавалерийскую разведку. На протяжении всего повествования автор-теоретик подтверждает необходимость использования шпионов, одновременно называя их и лазутчиками, и тайными агентами.

«Шпион — слово нерусское и происходит от французского йpier, что значит ‘подсматривать, тайно наблюдать’, — поясняет Клембовский. — Во время Семилетней войны… лица, состоявшие при нашей армии и занимавшиеся тайным сбором сведений о противнике и местности, назывались “конфидентами”, что значит ‘доверенное лицо’ (confident). Наконец, есть чисто русское слово “лазутчик”.

Строго говоря, все три слова выражают одно и то же понятие; но, принимая во внимание, что в глазах общества имя шпиона неразрывно связано с представлением о личности безнравственной, даже подлой, нельзя не сочувствовать предложению генерала Леваля, который говорит, что, так как в случае поимки неприятелем офицеры, не носящие присвоенной им военной одежды, судятся как шпионы, а между тем решаются на такую опасную роль не из корыстолюбия, а из благородных побуждений (патриотизм, чувство долга, выручка своих и т. п.), то было бы более справедливым называть их не малопочтенным именем шпионов, a еmissaire, т. е. тайными агентами или лазутчиками. Нам кажется, что можно пойти еще дальше в этом направлении и называть “лазутчиками” не одних офицеров, а вообще всех тех лиц, которые руководствуются такими же благородными побуждениями. Понятно, что подчас трудно точно разграничить эти две категории»[760]. Клембовский справедливо считает, что не следует называть шпионами тех, кто, добывая сведения о противнике, действует из «благородных побуждений».

Клембовский неистощим в детализации разновидностей шпионов, которые, как он считает, «разделяются на Добровольных и подневольных; Простых и двойных; Временных и постоянных; Подвижных и неподвижных, или местных»[761]. Он подробно анализирует мотивацию сотрудничества разных людей с разведкой и формулирует отдельные рекомендации по их использованию:

«Добровольные шпионы. По побуждениям, которые заставляют людей добровольно взяться за дело шпионства, они могут быть подразделены на четыре вида. Во-первых, некоторые смотрят на шпионство как на ремесло, которому они посвящают себя и в котором находят средство для удовлетворения своих материальных нужд. Таковы, например, агенты тайной пограничной полиции. Понятно, что степень их усердия зависит от количества получаемого ими содержания: чем лучше они оплачиваются или чем больше надеются на увеличение жалования или на наград<ы>, тем больше дорожат своим местом и тем ревностнее исполняют свои обязанности. В общем, так как эти люди уже испытаны, известны начальству и обладают опытом, то их показания заслуживают веры.

Во-вторых, есть люди, служащие лазутчиками из патриотизма или из ненависти к иноземцам. Их содержание обходится сравнительно дешево, так как они не стремятся к наживе, а сообщаемые ими сведения обыкновенно верны, ибо составляют результат добросовестной и усердной службы.

Иногда добровольно посвящают себя роли шпионов люди озлобленные несправедливостью, снедаемые завистью или увлеченные политическими страстями. На их постоянство труднее рассчитывать, а степень доверия к их показаниям должна быть тем больше, чем извинительнее повод, побудивший их принять на себя роль шпиона.

Шпионы подневольные. Определение этой категории шпионов, — пишет Клембовский, — находим в следующих словах Фридриха II: “Когда нет никакой возможности добыть сведения о неприятеле в его же крае, остается еще одно средство, хотя оно и жестоко: надо схватить какого-нибудь мещанина, имеющего жену, детей и дом; к нему приставляют смышленого человека, переодетого слугой (обязательно знающего местный язык). Мещанин должен взять его в качестве кучера и отправиться в неприятельский лагерь под предлогом принесения жалоб на притеснения с вашей стороны. Вы предупреждаете его, что если он не вернется со своим провожатым, побывавши у неприятеля, то вы задушите его жену и детей, разграбите и сожжете его дом…

Сообщения таких людей, делаемые неохотно, бывают большей частью неполны, недостаточны. Вообще эти шпионы малополезны; они или вовсе не возвращаются, если слишком запуганы, или возвращаются, так сказать, с пустыми руками, т. е. без вестей, причем всегда умеют подыскать разные обстоятельства в свое оправдание, а проверить справедливость их слов трудно»[762].

«Простыми шпионами называются те, — разъясняет свою градацию шпионов Клембовский, — которые служат одной стороне; двойными — те, которые для получения двойного вознаграждения служат обеим сторонам. Последние скорее вредны, чем полезны, так как они всегда оказывают одной армии больше услуг, чем другой; их двойственная роль, обличающая низкую нравственность, не позволяет верить их сообщениям. Единственная выгода содержания двойных шпионов заключается… в том, что ими можно пользоваться для передачи неприятелю ложных известий.

Постоянные шпионы служат правительству или армии более или менее продолжительное время и исполняют не одно, а много поручений. Они лично известны, испытаны и потому заслуживают сравнительно полного доверия; к тому же продолжительная служба вырабатывает в них наблюдательность, изворотливость и вообще ловкость по отношению к шпионству. Часто они принимают на себя роль начальников и руководителей временных шпионов. К последней категории принадлежат люди, исполняющие только одно тайное поручение. От дальнейших их услуг приходится отказаться или вследствие их неспособности к роли шпионов, или потому, что они не решаются вторично идти к противнику, или, наконец, потому, что они могут выполнить только одну определенную задачу»[763].

Деление на неподвижных и подвижных (или местных) шпионов Клембовский связывает со способом действия этой категории тайных агентов: «Они действуют постоянно в одном и том же участке, проживая в нем или являясь туда очень часто под предлогом какого-нибудь дела, например, торгового, промышленного или научного. Такие шпионы могут быть названы неподвижными, или местными.

В мирное время большинство шпионов принадлежит к этой категории. Во время войны они могут оказать громадные услуги в тот период, когда действия будут перенесены в подведомственный им район, так как они изучили его в совершенстве, давно всем знакомы, имеют связи и не возбуждают никаких подозрений. Но если они живут постоянно в соседнем государстве, то должны делать письменные донесения, причем очень часто им приходится прибегать к содействию других лиц для передачи этих донесений. Личные доклады, влекущие за собой более или менее частые отлучки с места жительства, могут возбудить подозрения.

Подвижные шпионы переходят в мирное время из своего государства в соседнее, а в военное время проникают в район, занятый неприятельской армией только в минуту необходимости, когда нужно собрать какие-либо сведения; по исполнении поручения они возвращаются к своим, где и остаются, пока не получат новой задачи.

Так действует большинство шпионов в военное время. Перерядившись, подводчиками, нищими и т. п., они отправляются к противнику, переходят из одного пункта в другой, избегая оставаться подолгу в одном месте или возвращаться туда вторично, в особенности если они меняют свой внешний вид, т. е. костюм. Исполнив задачу, шпион возвращается к своим войскам. Если срок его отлучки продолжителен, то с разных пунктов ему придется посылать донесения, следовательно, прибегать к услугам посторонних лиц»[764].

«Эти лица, или гонцы, не считаются шпионами, — ошибочно полагает Клембовский. — Передавая какое-нибудь донесение, они могут не знать, что содержится в нем и какое значение оно имеет. Они должны обладать решительностью, ловкостью, способностью преодолевать разного рода местные препятствия, двигаться не только днем, но и ночью, притом без дорог; но их умственное развитие не имеет особенного значения»[765]. Гонцы, по терминологии Клембовского, и не должны знать содержание передаваемого донесения.

Вышеперечисленных категорий шпионов для В. Н. Клембовского оказалось недостаточно. И он в дополнение к ним предложил ввести деление шпионов-агентов на ступени (разряды). Он предлагает следующую «организацию военного шпионства в мирное время»: «Центральное управление состоит из нескольких отделов, причем каждый из них заведует сбором сведений в определенном районе, в состав которого входит одно или несколько государств. В распоряжении каждого отдела должно быть по несколько шпионов высшего ранга. Они, во-первых, проверяют низшие органы, а во-вторых, в важнейших случаях, т. е. когда нужно добыть особенно серьезное сведение, лично берут на себя эту задачу. Агенты или шпионы центральных отделов, навербованные в интеллигентных классах общества и по возможности из лиц знакомых с военным делом, должны быть рассыпаны по всем столицам, большим городам, укрепленным пунктам и крепостям. Они обязаны стараться проникнуть в военную среду и, исполняя поручения своих отделов, доносить непосредственно им и по собственному почину обо всем, достойном внимания, переписываясь только своим специальным шифром.

Вторую ступень шпионства, имеющую характер исполнительный, могут составить местные округа. Каждое государство должно быть разделено на несколько таких округов, число которых определяется величиною территории. Во главе округа находится окружной отдел шпионства, имеющий агентов, или шпионов, двух разрядов. Одни действуют на пространстве всего округа, получая каждый раз определенную задачу, например: осмотреть и снять чертежи с какой-то крепости, добыть то или другое сведение, касающееся мобилизации… Эти агенты, которых можно назвать второразрядными, вербуются из лиц разных национальностей и разных классов общества. О результатах своей деятельности они лично докладывают начальникам местных округов…

Агенты третьего разряда (вторая категория шпионов окружных отделов) состоят из местных шпионов, постоянно живущих в одном пункте, и из подвижных, по ремеслу своему часто меняющих местожительство. Третьеразрядные агенты набираются частью из местного населения, если в нем найдутся люди, готовые продать свое отечество, частью же из пришлого элемента. Вербовать их следует преимущественно из низших классов населения, т. е. из крестьян, странствующих торговцев, ямщиков, мужской и женской прислуги, кондукторов на железных дорогах и пароходах и т. д… Обязанности этих агентов, заключаются в том, чтобы давать ответы на определенные вопросные пункты, составленные в окружных отделах; кроме того, агенты, принадлежащие к категории подвижных шпионов, обязаны подробно ознакомиться с тою местностью, где им приходится разъезжать. Все третьеразрядные агенты делают только словесные доклады, для чего являются в определенное время в заранее указанные места, куда за приемом докладов командируются члены окружных отделов или агенты второго разряда»[766]. Предлагая вышеперечисленную организацию шпионства в мирное время, Клембовский скромно заметил: «Намеченная система шпионства может быть, понятно, организована совершенно иначе; мы привели ее вовсе не как единственно возможную, а как наглядно доказывающую связь между шпионством мирного и военного времени и как приблизительно соответствующую организации этого же дела в одном из соседних нам государств [в Германии]»[767].

Была еще одна категория шпионов, о которой упоминал Клембовский и которую он отказался принять. Это — сознательные и бессознательные шпионы. «Генерал Леваль в своем труде «Tactique des renseignements» подразделяет еще всех шпионов на сознательных и бессознательных, — пишет он. — К первым он причисляет лиц, сознательно относящихся к своей роли, знающих причины или цели своих поступков и размер следуемого им вознаграждения. Ко вторым принадлежат люди, сообщающие разные сведения из простой услужливости или из вежливости и не придающие им особенного значения; они играют роль шпионов совершенно бессознательно. Но, по нашему мнению, да и с точки зрения закона, таких людей отнюдь нельзя назвать шпионами. Пленные и население той страны, где ведется война, одушевленные патриотизмом и проникнутые сознанием своего долга, могут совершенно невольно сообщить противнику важные сведения, что, тем не менее, не дает никому права назвать их шпионами»[768]. В этом Генерального штаба подполковник был безусловно прав.

В. Н. Клембовский попытался сформулировать требования к человеку, которого предполагается завербовать, солидаризируясь с высказанной до него мыслью генерала Леваля[769], который заведовал разведочною частью при армии Базена в 1870 г., о том, что «во всех классах общества есть подходящие люди, надо только уметь найти и привлечь их»:

«Не всякий человек может быть шпионом, так как для этой роли необходимы особые физические и нравственные качества. От всех вообще шпионов требуется: добросовестность, верность, наблюдательность, хитрость и умственное развитие; умение играть не только одну известную роль, но и находчивость во всяком положении, не допускающая потерянности и отчаяния; знание языка, характера и обычаев населения той страны, где им приходится работать; наконец, общительность и умение располагать людей в свою пользу.

Тот, кто сумеет завоевать доверие и уважение местных высокопоставленных лиц, будет получать сведения верные и подчас чрезвычайно важные. В каждом чужеземном крае мы имеем своих приверженцев и своих врагов. Обязанность увеличить число первых и уменьшить число вторых лежит на начальниках лазутчиков. Как бы мал ни был населенный пункт, как бы враждебно ни относились к нам жители, всегда можно путем хорошего обращения заручиться друзьями и через их посредство положить прочное основание для местного шпионства. Эти друзья доставят вам агентов, пошлют их к своим приятелям и за линию аванпостов противника к лицам, с которыми они состоят в переписке, там их не только укроют, но и будут сообщать самые секретные данные.

В военное время сверх указанного требуется большая смелость, храбрость, хладнокровие, твердость воли и еще большая способность увлекаться взятою на себя ролью, так чтобы играть ее даже наедине с самим собою; шпион, не соблюдающий последнего условия и по временам сбрасывающий с себя маску, рискует быть узнанным именно тогда, когда он этого вовсе не ожидает.

Ясно, что выбор подходящего человека для исполнения трудных и опасных обязанностей лазутчика — задача далеко не легкая. Было бы большой ошибкой взять первого вызвавшегося на это дело охотника или рассчитывать на приобретение шпионов путем выдачи больших денежных наград; таким образом люди часто приносят больше вреда, чем пользы.

Выбирая шпиона, необходимо ознакомиться с его семейной обстановкой, с окружающими его лицами и через них с его нравственностью, а в военное время надо знать, какие сношения он имеет с противником.

С другой стороны понятно, что поздно искать шпионов во время войны, когда каждая минута дорога. Безусловно, необходимо наметить и испытать подходящих людей в период мира, чтобы иметь готовый материал при открытии военных действий…

В мирное время наиболее полезны те лица, которые, не возбуждая никаких подозрений, по роду своей деятельности могут вращаться в разных кругах или вообще слышать разговоры различных лиц. Таковы комиссионеры, торговцы, кондукторы, ремесленники, лакеи, артисты, художники, фотографы, банкиры и т. п. Музыканты и цыгане, странствующее пешком из города в город, из селения в селение, могут доставить важные сведения о местности, а во время войны послужить отличными проводниками…

Еще полезнее в мирное время женщины, как честные, так и продажные; они редко возбуждают подозрения и могут раскрыть тайну при такой обстановке, где мужчины оказались бы бессильными и недостаточно ловкими.

Женщинами можно пользоваться двояко: или непосредственно прибегая к их услугам для шпионства, или подсылая особых шпионов, которые, выдавая себя в случае нужды за графов, князей или баронов и бросая деньгами, ухаживают за любовницами и женами высокопоставленных лиц и стараются выведать у них тайны, которые так или иначе они могли узнать от своих покровителей и мужей…

В военное время шпионами могут служить все вышеуказанные лица, но многие из них не в состоянии действовать на самом театре войны, как, например: артисты, банкиры, священнослужители и другие. Особенно пригодны для разведывательной службы при армии в качестве шпионов контрабандисты, пограничные стражники и лесничие; почти всегда они отличаются ловкостью, расторопностью, способностью запоминать местность и не теряться на ней, выносливостью и презрением к опасностям, т. е. теми именно качествами, которые необходимы шпиону, пробирающемуся в неприятельские ряды. Им недостает только верного военного взгляда и умения безошибочно судить о положении дел с военной точки зрения. Эти недостатки исчезнут в том случае, если мы возложим роль лазутчика на своего же офицера или если удастся подкупить неприятельского»[770].

Клембовский справедливо считал, что «управление шпионством требует глубокого знания человеческой природы и проницательности» и не может быть поручено любому офицеру: «Нужен человек находчивый, наблюдательный и не бесхитростный, знающий людей, обладающий способностью читать в чужой душе и скрывать свои собственные мысли и чувства, наконец, человек который умеет внушить к себе доверие, действуя то добротой и лаской, то строгостью… Генерал Гримуар находит полезным, чтобы все штабные офицеры были подробно ознакомлены с этой отраслью службы. Начальник лазутчиков должен непременно знать всех подчиненных ему шпионов не только по именам и прозваниям, но и по их нравственным свойствам, по способности каждого к исполнению той или другой роли, того или другого поручения. Такое близкое знакомство достигается путем постоянных сношений. Следовательно, желательно, чтобы офицер, управляющий шпионством при каком-нибудь штабе, оставался в этой должности в течение всей кампании. Это условие важно и в том отношении, что шпионы привыкают к своему начальнику, скорее понимают его и даже привязываются к нему, что, понятно, возбуждает в них большую энергию»[771].

В своей монографии В. Н. Клембовский неоднократно возвращается к вербовке шпионов на основании осмысливания иностранных источников и, в первую очередь, французских: «В организации шпионства в военное время важнейшие и труднейшие задачи заключаются в вербовке шпионов и в умении обращаться с ними. Ко всему сказанному в предыдущей главе о вербовке шпионов остается добавить только одно правило: шпиона, взятого со стороны, а не из среды своих войск, необходимо испытать предварительно на малых поручениях и переданные им сведения тщательно сверить с данными, полученными из других верных источников; если результат проверки окажется хорошим, тогда можно окончательно принять шпиона на службу и возлагать на него серьезные задачи.

Вообще при вербовке шпионов избыток осторожности лучше, чем недостаток ее, так как зачастую шпионы на первых порах проявляют большое старание, чтобы заслужить доверие, а затем, пользуясь им, начинают обманывать своего начальника.

При сношениях со шпионами надо сообразоваться с их общественным положением, происхождением, степенью развития и с причинами, побудившими их взять на себя роль лазутчика. В большинстве случаев в обращении со шпионами нужна значительная доля лукавства. Ко всем их словам надо относиться с большой осторожностью, не вполне доверяя им, но наружным образом отнюдь не показывать этого, а даже наоборот — проявлять полную веру и откровенность. Следует в особенности щадить самолюбие шпиона и никогда не позволять себе презрительного отношения к нему, каковы бы ни были побуждения, по которым он взялся за ремесло шпиона… В заключение остается помнить следующие слова опытного человека [имеется в виду все тот же генерал Леваль]: “Способ обращения со шпионами имеет большое влияние на них. Благосклонность обязательна, но не должна исключать твердости. Строгость почти бесполезна, а угрозы составляют ошибку. Страх мало действует на шпиона: он отлично сознает, когда провинился; если он предчувствует, что его уличат, он больше не возвращается и легко уклоняется от наказания. Очень трудно захватить в свои руки шпиона, когда вина его уже доказана”.

Очевидно, что если человек взялся за ремесло лазутчика из благородных побуждений, например, из преданности и любви к отечеству, или из ненависти к врагам, или, наконец, если шпионом служит человек из рядов нашей же армии, то в обращении с ним всякие хитрости излишни; надо только остерегаться одного — не задевать его самолюбия»[772].

Опираясь на иностранные источники, Клембовский дает рекомендации и по оплате услуг шпионов — лазутчиков: «Чтобы привлечь и привязать к себе лазутчика, не следует жалеть денег на их вознаграждение, даже если они оказали небольшие услуги; а при доставке ими важных сведений надо быть не только щедрым, но даже расточительным. “Человек, который ради вас рискует быть повешенным, заслуживает хорошей награды”, — говорит Фридрих Великий в инструкции своим генералам. То же советует принц де Линь: “Для узнания чего-нибудь существенно важного, весьма трудно находить шпионов. Даже если заплатить тысячу червонцев за доставленное хорошее известие, нельзя быть уверенным, что неприятель не даст две тысячи за то, чтобы это известие было сообщено с целью введения нас в заблуждение. Не следует скупиться ни на какие обещания и сдерживать их, если шпион сказал правду. Если за миллион можно купить офицера штаба неприятельской армии, то это недорого”… Размер вознаграждений не может быть определен раз навсегда. В некоторых случаях, впрочем весьма редко, плата определяется по взаимному соглашению шпиона и его нанимателя: почти всегда сумма вознаграждения соразмеряется с важностью добытого сведения и со степенью опасности, которой подвергается шпион. Во всяком случае оно не должно быть постоянным и выдаваться в определенные сроки в виде жалованья; если же шпион настоит на таком порядке уплаты, то независимо от постоянной суммы, ему следует изредка выдавать особые денежные награды, так как только таким образом можно подогреть его энергию и старание»[773].

Клембовскому удалось сформулировать рекомендации к инструкции шпиону «перед отправлением на поиски». «При разрешении этой задачи, — писал он, — надо помнить следующие три правила:

1) Соразмерять трудность поручения со способностями и с положением посылаемого шпиона. Не все шпионы одинаково смелы, вкрадчивы и ловки, а потому не следует употреблять их без разбора. Человек малоспособный никогда не выполнит поручения, если оно выше его сил; он или вовсе не доставит никаких сведений, или доставит известие смутное, бестолковое, подчас ложное, что может быть даже опасно. Поэтому необходимо хорошо знать, что можно поручить каждому шпиону. Некоторые задачи, имеющие специальный характер, могут потребовать особых технических познаний от посылаемого шпиона. Так, например, если нужно обрекогносцировать железнодорожную линию противника, т. е. узнать силу, количество и местонахождение подвижного состава, устройство водоснабжения, сооружения для нагрузки и выгрузки войск, и т. д., то необходимо послать человека служившего на железных дорогах; путем личного осмотра и расспросами он добудет эти сведения гораздо скорее и основательнее, чем человек незнакомый с железнодорожной службой. Если производится разведка реки, лучше всего послать рыбака или лодочника.

2) Не следует слишком обременять внимание шпиона, а дать ему одну строго определенную задачу. Тогда, идя прямо к цели, он легче и скорее достигнет ее и доставит обстоятельное донесение. Мелкие побочные поручения, развлекая [отвлекая] внимание шпиона, влекут за собою потерю времени и путаницу в известиях; если же шпион неясно понял свою главную задачу, то он может и вовсе упустить ее из виду. Лучше всего разделить всю работу между несколькими шпионами, дав каждому небольшую, легко и определенно разрешимую задачу. Впрочем, шпион обязан докладывать обо всем замеченном и вне рамок данного ему наставления.

3) Никогда не следует посвящать лазутчика в тайну своих планов: будучи схвачен противником, он из страха смерти может забыть свои обязательства и сообщить ему все, что знает о наших действиях. На этом основании шпиону не следует давать письменных инструкций, за исключением того случая, когда предполагается сбить неприятеля с толку; тогда инструкция составляется таким образом, чтобы чтение ее ввело его в заблуждение. Если шпион малонадежен, то, передавая ему словесно инструкцию, надо как бы мимоходом, невзначай, сообщить ему такие сведения о наших силах и намерениях, какие желательно было бы сделать известными неприятелю. Чтобы не передавать тайны искомых сведений в одни руки и чтобы обмануть малонадежного шпиона, полезно посылать его в два места и давать две (но не более) задачи: одну настоящую, другую фальшивую»[774].

30 января 1901 г. начальник штаба 31 пехотной дивизии Генерального штаба полковник В. Н. Клембовский представил на имя генерал-квартирмейстера штаба Киевского военного округа «Проект организации тайной разведки в Галиции». Спустя девять лет после издания своей книги «Тайные разведки. (Военное шпионство)», Клембовский вернулся к своим рекомендациям по «организации военного шпионства в мирное время», предлагая создать агентурную сеть из агентов 1-го и 2-го разрядов.

Агентов 1-го разряда предлагалось вербовать из лиц образованных. Они были «обязаны завязывать благонадежные знакомства в войсках, в управлениях и мастерских, имеющих большее или меньшее соприкосновение с армией, и, кроме того, действуют на пространстве всего отдела, получая определенные задачи по сбору сведений». Агенты 2-го разряда вербовались из «местных жителей, живущих в одном пункте», а также из числа тех, которые «по ремеслу своему» часто меняли местожительство. Агентов 2-го разряда рекомендовалось набирать «из низших классов населения, т. е. из крестьян, контрабандистов, странствующих торговцев, прислуги и т. п.». Агенты 2-го разряда «с переходом русских войск через границу» должны были «поступить в распоряжение русских военных властей», которыми они распределялись бы по корпусам и дивизиям. Число агентов 2-го разряда должно было быть не менее 3-х в каждом отделе. Агентов 1-го разряда с началом боевых действий также предполагалось передать в распоряжение армий, их численность предоставлялась усмотрению начальников отделов.

В. Н. Клембовский предложил ввести и такую категорию агентов как штабные агенты. Таких агентов в количестве трех человек желательно было иметь в распоряжении окружного штаба. Эти лица, должны были вербоваться «из образованных классов и основательно знающих немецкий язык». На штабных агентов возлагались задачи добывания информации, которую было невозможно или по каким-то соображениям нецелесообразно получить через начальников разведочных отделов. Предлагалось возложить на штабных агентов и контрольные функции[775].

Проект В. Н. Клембовского для организации тайной разведки не был реализован, не была закреплена и предлагаемая им терминология. Однако это не мешало ему пользовался репутацией крупного специалиста в области военной разведки.

«Наставление для действия казачьих частей лавами» 1899 года вводит понятие усиленная разведка и увязывает ее проведение с таким понятием как лава. Слово лава — ‘все вместе (о характере, порядке движения)’ — дает Словарь русского языка XVIII века и относит его появление в этом значении к 1766 году[776].

Лава в данном случае — это тактика боевых действий иррегулярных казачьих частей. «§ 4. При поворотливости и легкости построения боевого порядка лавами, составленными из людей смышленых, одаренных природною военной способностью, быстро понимающих волю начальника и искусных в одиночном наездничестве, лавы могут быть применяемы в разнообразных случаях боевой обстановки и по преимуществу:

1) для производства усиленной разведки;

2) для воспрепятствования разведкам неприятеля;

3) как завеса для прикрытия маневрирования;

4) для отвлечения противника от направления, избранного для атаки, и вообще, для вызова его на ошибочные действия, заманивания под внезапные удары скрытых своих сил, и

5) для преследования отступающего противника»[777].

«§ 5… Действия лавами только тогда будут успешны, когда они будут непонятны противнику и неожиданны для него. § 6. Боевую единицу для построения лавами составляет полк… § 7. Боевое действие лавами состоит… в уменьи сочетать одношереножный, разомкнутый строй с сомкнутым. Посему, устремляясь на противника или уклоняясь от его удара, надлежит, смотря по обстоятельствам, действовать то сомкнутыми частями, то в рассыпную, но при непременном условии тревожить неприятеля без перерыва и быть в ежеминутной готовности вновь на него налететь»[778].

«Наставлением» предусматривались «действия лавами казачьих частей в составе бригады, дивизии и корпуса»[779].

«Устав полевой службы и наставление для действия в бою отрядов из всех родов оружия», изданный в 1904 г., содержит впервые в документах такого рода пояснение понятия разведывание и перечисляет привлекаемые к его осуществлению силы и средства: «§ 54. Разведывание имеет целью сбор сведений: 1) о силах, расположениях и действиях противника; 2) о местности, на которой предстоит действовать. § 55. Сбор сведений производится: 1) высланными на разведку частями; 2) опросом пленных, перебежчиков, шпионов и жителей; 3) из почтовой и телеграфной корреспонденции и из газет; 4) наблюдением различных военных примет. § 56. Разведывательную службу несет преимущественно конница, от которой с этой целью высылаются вперед разъезды и отряды»[780].

В 1894 г. вышло в свет второе, дополненное издание «Объяснительного морского словаря (Настольная книга для имеющих отношение к морскому делу)», составленное капитаном 1-го ранга В. В. Вахтиным[781]. Единственное словосочетание в этом словаре имело отношение к разведывательной лексике — это разведочное судно (Йclaireur. Scout ship) — ‘судно, имеющее специальное назначение разведывать местонахождение неприятеля’[782].

Состояние военно-морской разведки накануне русско-японской войны 1904–1905 гг. не могло не вызывать обеспокоенность офицеров. Так, в № 1 «Морского сборника» за 1904 год публикуется статья будущего руководителя морской разведки старшего лейтенанта Б. И. Доливо-Добровольского[783] «Разведочная служба во флоте и ее организация», в которой просматривалась достаточная осведомленность автора о предмете исследования. Называя разведывательную службу разведочной (такое же прилагательное встречалось в статье о разведке в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона и проскальзывало у В. Н. Клембовского), автор писал: «Мы хотим настоять здесь на необходимости правильной организации разведочной службы: не оборудовав ее теперь, придется во время ее импровизировать, и тогда, конечно, она не сможет дать всего того, чего мы вправе были бы от нее ожидать… Хорошо организованная еще в мирное время разведочная служба исключительно одна может дать возможность составления расчета и правильного плана операции»[784]. «Для достижения цели войны, т. е. победы, надо избегать случая, т. е. знать, видеть, узнавать и разведывать», и «единственный способ иметь достаточно сведений о неприятеле состоит в том, чтобы иметь их слишком много». Автор перечисляет возможные источники получения разведывательной информации или, как он сам их называет, — «главные ресурсы узнавания, которыми разведочная служба может быть обусловлена»:

«1) Донесения сигнальных береговых станций.

2) Крейсеры и специальные разведочные суда.

3) Консулы, дипломатические или специальные агенты, в странах соседних с неприятелем.

4) Донесения коммерческих судов.

5) Шпионы на неприятельской территории.

6) Случайные письма и сведения, получаемые частными лицами.

7) Сведения, имеющиеся в главном морском штабе страны.

8) Другие вспомогательные ресурсы»[785].

Безусловно, не следует ограничиваться заведением шпионов только на неприятельской территории, их следует насаждать и в странах, которые не считаются вероятными противниками — в нейтральных странах и государствах-союзниках. Доливо-Добровольский умалчивает о таких «ресурсах узнавания», как Военное ведомство и Министерство иностранных дел. Возможно, из соображений конспирации автор не упоминает об организации сбора сведений командирами военных кораблей-стационеров, постоянно находившихся на стоянке в каком-либо иностранном порту.

Накануне войны на Дальнем Востоке находилось несколько судов-стационеров, переданных в ведение российских посольств и консульств в Корее и Китае: крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» в Чемульпо, канонерская лодка «Манджур» в Шанхае и канонерская лодка «Сивуч» в Инкоу. Регламентирующим документом для неофициальной (тайной) деятельности стационеров была специальная «Инструкция для собирания сведений по военно-морской части в иностранных государствах», в соответствии с которой на командира стационера возлагался сбор и доклад информации по целому ряду вопросов, касавшихся в первую очередь военного флота страны пребывания:

«1. Состав судов военно-морского флота; комплектование, организация морских команд по мирному и военному положению.

2. Структура различных отделений военно-морского управления.

3. Устройство материальной и хозяйственной частей флота: обеспечение обмундированием, снаряжением, вооружением и провиантом.

4. Специфика обучения морских команд (уставы, занятия на берегу и на судах); быт и дух офицеров и матросов, профессиональные и личные качества главных морских начальников.

5. Морской бюджет государства.

6. Усовершенствования в вооружении судов; проектирование и возведение приморских укреплений, батарей и форотов; степень готовности флота к военным действиям.

7. Сведения об общей программе деятельности морского управления. Брошюры и морские статьи военно-морского содержания, имеющие заметный общественный резонанс и т. д.»[786].

«Инструкция» не уточняла способы сбора такой информации, но с учетом надвигавшейся войны командиры стационеров обязаны были отслеживать обстановку в стране пребывания и в первую очередь деятельность Японии (вероятного противника) в Корее, а также возможное вовлечение Китая в военные действия на стороне Японии

В дополнение к «Инструкции» существовал и другой документ, который помимо стационеров предписывал вести сбор и представление разведывательной информации всем капитанам кораблей и судов, находившихся в заграничном плавании. Этот документ назывался «Программа для стационеров и судов заграничного плавания»[787].

Перечисляя источники разведывательной информации Доливо-Добровольский не говорит напрямую о военно-морских агентах, относя их, судя по всему, к категории специальных агентов и не желая тем самым признавать, что представители морского министерства ведут разведку за рубежом, хотя это в то время являлось общепринятой практикой.

В определенной степени аналогом войсковой разведки на флоте являлась разведка с привлечением корабельного состава — «крейсерская служба при эскадре» — дозорная и разведочная службы.«Отыскать или открыть неприятеля заблаговременно и в случае нужды скрыть от него свои движения — вот для чего при эскадре должны состоять крейсера», отмечалось в справочнике «Дозорная и разведочная служба: Скорость хода и дальность плавания. Элементы циркуляции судна», изданном в 1904 г. по распоряжению Морского министерства[788]. «Для достижения этих целей, — подчеркивалось далее в книге, — или располагают крейсера в известном порядке вокруг эскадры, увеличивая таким образом ее кругозор по всем или особо выбранным направлениям, или крейсера отделяются от эскадры с известным поручением на более или менее продолжительное время»[789].

В первом случае, когда крейсера следовали с эскадрой одним и тем же курсом с одной и той же скоростью, они носили название «дозорных судов». Во втором случае, когда боевые корабли отделялись от эскадры и получали большую самостоятельность в своих действиях, они назывались разведчиками. Соответственно выполнение поставленных задач называлось дозорной и разведочной службой. К боевым кораблям, выделяемым для несения разведочной службы, предъявлялись следующие требования: «Обладать как большим ходом, чтобы свободно уходить от эскадры и возвращаться к ней, не стесняя ее движений, так и большим запасом угля, чтобы производить разведки на большие расстояния», «иметь значительное водоизмещение», располагать «большой силой», «так как слабый разведчик не будет допущен до неприятельской эскадры ее разведчиками и дозорными судами без боя»[790].

В Приказе № 2 по Морскому ведомству от 5(18) января 1913 г. были ужесточены наказания за отсутствие или плохую организацию морскими начальниками дозорной и разведочной службы с внесением изменений в «Устав о наказаниях» (Свод Морских постановлений, книга XVI). В частности, статья 244 гласила: «Морской начальник за неупотребление разведочных, дозорных или сторожевых кораблей, когда это требуется обстоятельствами плавания или военного времени, подвергается: отрешению от должности, отставлению от службы или исключению из службы с лишением или без лишения чинов»[791].

Понятия разведочная (служба), разведочный (корабль) и т. д. применительно к организации и ведению разведки закрепляются не только в морском ведомстве, но и вне его. «Разведочная сеть на Дальнем Востоке поставлена весьма слабо. Все мы, агенты различных ведомств, собираем сведения совершенно случайным образом, не имея никакой организации и связи между собой. В этом отношении японцы могли бы служить нам превосходным примером, так высоко у них поставлена разведочная часть»[792], — утверждал в мае 1904 г. член Правления Русско-китайского банка статский советник Л. Ф. Давыдов, организовывавший разведку, в том числе агентурную, в интересах воевавшей армии. Однако, как бы плохо ни была «поставлена» русская разведка на Дальнем Востоке и как бы она ни была хороша у японцев, Давыдов не мог иметь целостного представления по данному вопросу, и много на себя брал, делая подобные заключения.

Что же касается военного ведомства, то термин разведочный здесь относился к военной контрразведке. 20 января (2 февраля) 1903 г.[793] военный министр генерал от инфантерии А. Н. Куропаткин подал императору Николаю II докладную записку «О создании Разведочного отделения Главного штаба»[794]. «Деятельность сего органа должна заключаться, — отмечалось в докладной записке, — в установлении негласного надзора за обыкновенными путями тайной военной разведки, имеющими исходной точкой иностранных военных агентов, конечными пунктами — лиц, состоящих на нашей государственной службе и занимающихся преступной деятельностью, и связующими звеньями между ними — иногда целый ряд агентов, посредников в передаче сведений»[795].

Поначалу сферу деятельности Разведочного отделения предусматривалось распространить исключительно на Санкт-Петербург и его окрестности, так как главными объектами внимания были военные агенты, состоявшие при посольствах иностранных держав, располагавшихся в столице. Предусматривался и небольшой штат новой спецслужбы. «При Главном штабе, — писал военный министр, — полагалось бы учредить особое Разведочное отделение, поставив во главе его начальника отделения — штаб-офицера и введя в состав его обер-офицера и писаря. Для непосредственной сыскной работы сего отделения полагалось бы воспользоваться услугами частных лиц — сыщиков по вольному найму, постоянное число коих впредь до выяснения его опытом представлялось бы возможным ограничить шестью человеками»[796].

С целью обеспечения эффективности работы Разведочного отделения Куропаткин предлагал сохранять в тайне факт его существования. В этой связи для личного состава создаваемого Отделения следовало использовать такие наименования должностных категорий в Главном штабе, на которые формально не возлагались бы строго определенные функциональные обязанности. Подобными должностями являлись «состоящие в распоряжении начальника Главного штаба». На доклад военного министра Николай II наложил резолюцию «Согласен». Таким образом, было получено одобрение на создание в Военном министерстве собственного специального органа для борьбы с иностранным шпионажем. Как ни странно, термин контрразведка не попал в XIII-й том «Военной энциклопедии» (Кобленц — Круз), изданный книгоиздательским товариществом И. Д. Сытина в 1913 г.[797]

Контрразведка — ‘учреждение, противодействующее иностранному шпионажу и пропаганде и ведущее разведывательную работу в тылу у противника’[798]. — такое определение термина дается в «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова.

«Разведочное отделение» было образовано в июне 1903 г. Начальником отделения назначен впоследствии плодотворно работавший по организации и ведению разведки в Германии с территории Франции ротмистр В. Н. Лавров. По соображениям конспирации, «Разведочное отделение» в официальной структуре Главного управления Генерального штаба отсутствовало. К концу 1903 г. в состав «Разведочного отделения» помимо его начальника, обер-офицера и писаря входили старший наблюдательный агент, шесть наружных наблюдательных агентов, агент-посыльный, два агента для собирания справок и сведений и для установок (выяснение фамилий лиц, взятых по наблюдению), девять внутренних агентов и два почтальона. Наружные агенты предназначались для работы на улице, а внутренние — «на квартирах, в разных правительственных учреждениях, в гостиницах, ресторанах и проч.»[799].

Датой изобретения радио официально считается 25 апреля (7 мая) 1895 г. В этот день А. С. Попов выступил на заседании Физического отделения Русского физико-химического общества (РФХО) в Петербурге с докладом на тему «Об отношении металлических порошков к электрическим колебаниям» и продемонстрировал в действии работу сконструированного им радиоприемника. Затем Попов присоединил к своей схеме телеграфный аппарат Морзе и вывел запись на бумажную ленту. В результате получился первый в мире радиотелеграф (передатчик плюс приемник) — устройство, предназначенное для передачи (приема) текстовой информации по радио с помощью азбуки (кода) Морзе, в которой буквы алфавита представлены комбинацией точек и тире.

Внедрение беспроволочного телеграфа на корабли русского флота (хотя первоначально практически его применяли только для связи) началось сразу же вслед за изобретением радио. Радиосвязь — первопричина радиоразведки; чем интенсивнее она внедрялась в военном деле, тем эффективнее до определенной степени становилась радиоразведка[800].

Накануне Русско-японской войны 1904–1905 гг. в отечественном военно-морском флоте появилась возможность собирать информацию о противнике посредством перехвата сообщений в каналах его радиосвязи. Так, в «Своде военно-морских сигналов», введенном в действие в январе 1904 г., был предусмотрен сигнал, обозначающий, что «неприятель производит сигнализацию телеграфом без проводов»[801].

Первая попытка, позволившая перенести идею перехвата сеанса связи радиостанций противника в плоскость разведывательного обеспечения военных действий, была сделана именно во время Русско-японской войны.

7 (20) марта 1905 г. вице-адмирал С. О. Макаров, командующий Тихоокеанской эскадрой, издал приказ № 27[802], который явился первым официальным документом в области отечественной радиоразведки и определил дату ее рождения. Организационно она оформилась накануне Первой мировой войны и велась по линии Морского Генерального штаба, Главного управления Генерального штаба, штаба Верховного Главнокомандующего. Термин же радиоразведка появился намного позже.

В результате в короткий срок почти на всех кораблях и судах Тихоокеанской эскадры, оснащенных радиостанциями, было организовано совмещенное в свободное от связи время несение вахты радионаблюдения.

Именно в Русско-японской войне 1904–1905 гг. впервые нашли применение простейшие функции радиоразведки: поиск радиопередач противника и определение его нахождения на расстоянии, рассчитываемом по мощности передаваемых радиосигналов, а также эпизодический перехват и дешифрование радиограмм[803].

В начале XX в. вследствие дальнейшего развития военной разведки предпринимается попытка разграничить ее по масштабам, глубине и направлениям ведения, предназначению и решаемым задачам, а также по привлекаемым силам и средствам. Открывается широкий простор для словотворчества как в центре, так и на местах. Появляется целый ряд новых разведывательных терминов, в том числе со словом разведка, которые меняются от документа к документу. Однако окончательное закрепление разведывательной терминологии происходило не сразу.

В ходе Русско-японской войны разведка неприятеля организовывалась Разведывательным отделением Управления генерал-квартирмейстера Штаба Маньчжурской армии (9 февраля по 26 октября 1904 г.) и Штаба Главнокомандующего (с 26 октября 1904 г.). Первоначально предполагалось организовать разведку по следующим направлениям: дальняя разведка; ближняя разведка; разведка флангов; подготовка тыла в отношении разведки. Все перечисленные направления разведки привлекали агентов, а ближняя разведка и разведка флангов осуществлялась путем организации войсковой разведки — посредством конницы и охотничьих команд, а также с привлечением отдельных военнослужащих.

Согласно «Отчету о деятельности разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем [вооруженными силами на Дальнем Востоке генерала от инфантерии Н.П. Линевич] (с 4 марта по 31 августа 1905 г.)», «после Мукденских боев [19.02–10.03. 1905 г.] организация разведки была поставлена в весьма затруднительное положение, главным образом по следующим причинам:

1) Вследствие быстрого отступления наших армий на расстояние более 100 верст (Мукден — Сыпингай) связь с противником была прервана и соприкосновение с ним почти совершенно потеряно.

2) Мукденские события настолько сильно повлияли на впечатлительные умы китайцев, что почти все старые разведчики разбежались, а новых нельзя было подыскать, так как китайцы даже за крупное вознаграждение не решались поступать на нашу службу тайными агентами из-за боязни японцев, беспощадно и жестоко расправлявшихся со всеми туземцами, подозреваемыми в каких-либо сношениях с русскими.

3) Пропажа обоза штаба Главнокомандующего при отступлении от Мукдена 25-го февраля с. г. сделала дальнейшее пребывание некоторых наших агентов в Японии небезопасным, т ак как в делах разведывательного отделения, попавших, как можно было думать, в руки японцев, содержались донесения с обозначением фамилий означенных агентов.

С одной стороны, ввиду вышеизложенных причин, а с другой — вследствие той важности, которую приобретали при новой стратегической обстановке наши фланги (Монголия и район Ажехэ — Гирин — Гуангай — Дьянигоу — Тунфасы — Хуньчун — Нингута), а равно и тыл наших армий, в целях более прочной и широкой постановки дела разведки пришлось принять целый ряд мер по организации:

А) дальней разведки,

Б) ближней разведки,

В) разведки флангов и

Г) подготовки нашего тыла в отношении разведки на случай отхода армий»[804].

Предметом дальней разведки являлся сбор сведений о противнике в Японии, Корее, входившей в состав Японской империи, и в Китае, что предусматривало наличие тайной агентуры, но не на театре военных действий, а на территории вышеперечисленных стран, одна из которых (Китай) была нейтральной.

«Организация и ведение этой разведки было поручено еще штабом Наместника Его величества на Дальнем Востоке [адмирал Е.И. Алексеев] отчасти нашим военным агентам в Китае, Генерального штаба генерал-майору [К.Н.] Десино (в Шанхае) и полковнику [Ф.Е.] Огородникову (в Тяньцзине), отчасти же бывшему нашему посланнику при корейском императоре Д.С.С. [действительному статскому советнику] [А.И.] Павлову (в Шанхае).

Военные агенты в Китае, кроме исполнения своих прямых обязанностей по разведке, возложенных на них еще в мирное время, доставляли также специальные сведения о противнике, согласно получаемым от штаба Главнокомандующего указаниям.

Член Правления Русско-китайского банка в Пекине статский советник Л. Ф. Давыдов, поставив себя добровольно в распоряжение сначала Наместника Его величества на Дальнем Востоке, затем генерал_адъютанта А. Н. Куропаткина и впоследствии генерала от инфантерии [Н.П.] Линевича, взялся сообщать сведения военного характера о противнике и выполнять разные специальные поручения. Главным помощником г-на Давыдова в организации тайной разведки был служащий Русско-китайского банка [А.И.] Фридберг, который получал ценные сведения от секретаря японского военного агента в Чифу.

Независимо от этого Давыдов посылал китайцев-разведчиков в Маньчжурию, которым поручалось, сверх сбора сведений о противнике, наносить вред в тылу неприятеля посредством поджогов его складов, порчи железных дорог и проч. (1-го октября 1904 г. удалось сжечь крупные склады в Шахецзахе).

Г-н Давыдов, служивший до войны в Японии, продолжал и во время войны поддерживать связь с некоторыми иностранцами и японцами, благодаря чему сведения г-на Давыдова отличались всегда большою достоверностью и интересом»[805].

Русско-японская война послужила толчком к появлению в русской военной агентурной разведке офицеров-разведчиков (нелегалов), выполнявших поставленные задачи за рубежом под видом «желательных иностранцев». В апреле 1905 г. в Японию «под псевдонимом сербского корреспондента Маринковича» был командирован поручик Субботич.

«Поручик 11-го В.С. [Восточно-Сибирского] стрелкового полка Субботич, — отмечалось в докладе на имя генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем Генерального штаба генерал-майора В.А. Орановского от 8 апреля 1905 года, — вызвался добровольно на столь опасное и рискованное предприятие. Его военное образование, нерусское происхождение, великолепное знание иностранных языков, немецкого и французского, заграничное воспитание, родственные связи в правящих сферах Сербии — все это данные, сулящие успешное и блестящее выполнение возложенной на него задачи»[806].

Главными задачами, поставленными дальней разведке, были:

«1) мобилизация в Японии;

2) призыв в Японии людей всех контингентов запаса (иобигун, кобигун, кокумин, ходзютай) и новобранцев;

3) формирование новых резервных и полевых частей;

4) учет отплывающих из Японии подкреплений в Маньчжурию и в Корею, места их высадки и назначения;

5) в общих чертах политическое, экономическое и финансовое положение Японии и Кореи»[807].

В русской военной разведке в первом десятилетии XX века адрес для переписки с тайными агентами называют условным адресом (от немецкого Deckadresse). В апреле 1904 г. находящийся в распоряжении штаба Маньчжурской армии «для ведения дальней разведки наш военный агент в Корее Генерального штаба полковник Нечволодов» «командировал в Японию и Корею трех тайных агентов, иностранных подданных Шаффанжона, Барбея и Мейера (Франция), которые «под видом торговых людей» должны были следить за противником. Передача сведений, добытых ими, должна была происходить следующим образом: «агенты телеграфируют доверенным лицам в Европу, эти лица передают телеграммы по условным адресам в Петербург, а оттуда телеграммы немедленно передаются в полевой штаб Маньчжурской армии»[808]. «Телеграммы посылаются из Японии и Кореи условными торговыми фразами, а из портов Китая — при посредстве особо установленного шифра, который агенты знают наизусть. Как условные фразы, так и шифр составлены для каждого агента отдельно»[809].

Условный в значении ‘установленный по условию, уговору между кем-либо; заранее условленный’ упоминается впервые в «Российском целлариусе, или Этимологическом российском лексиконе»[810], изданном в 1771 г. Ф. Гёльтергофом.

Ближняя разведка в отличие от дальней разведки организовывалась и велась на театре военных действий: «Предметом ближней разведки являлся сбор сведений о противнике непосредственно в районе расположения и действий его армий.

Органами ее были главным образом разведывательные отделения:

а) штаба Главнокомандующего и б) штабов 1-й, 2-й и 3-й Маньчжурских армий, тыла и Приамурского военного округа.

Средствами служили:

а) войсковая разведка (захват пленных, добывание разного вида документов, предметов снаряжения, обмундирования и т. п.); б) тайная разведка посредством лазутчиков-китайцев и в) сведения из печати, преимущественно иностранной»[811].

«Отчет о деятельности разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем» делит ближнюю разведку на два вида: открытую войсковую и тайную посредством лазутчиков. При оценке этих двух главных видов разведки были сделаны следующие выводы:

«1) Только правильное и разумное сочетание обоих этих видов разведки может дать положительные результаты.

2) И войска, и лазутчики в состоянии только в том случае добывать ценные сведения, если они умело направлены и снабжены надлежащими инструкциями.

Сведения, доставляемые как войсками, так и лазутчиками, не получившими надлежащих инструкций, сводятся к простому, бессвязному перечню численности войск (без указания частей) и названий деревень, урочищ и т. п.

Такие сведения лишены всякого значения. Наоборот, и войска, и лазутчики в умелых руках, снабженные надлежащими инструкциями, точно определенными задачами, могут давать сведения первостепенной важности.

Самые ценные сведения, устанавливающие или подтверждающие присутствие какой-либо части войск противника в известном месте, давались, бесспорно, войсковой разведкой посредством документальных данных»[812]. К последним были отнесены: пленные, предметы снаряжения и обмундирования с номерами, клеймами, грудными личными значками и т. д., записные солдатские книжки, дневники с кратким изложением действий войсковой части, карты (найденные в сумках убитых офицеров) с нанесением войск, конверты от писем с обозначением точного адреса воинского чина (армия, дивизия, полк, рота), бандероли от газет, казенная переписка (например, захват полковой канцелярии 2-го резервного пехотного полка у д. Хекоутай) и т. п. Большинство пленных при опросе давали охотно и довольно полные и достоверные сведения.

Опыт показал, что мягкостью и сердечностью к пленным, в особенности играя на их самолюбии, можно было добиться большего, чем строгостью и запугиванием[813].

Опыт ведения боевых действий в ходе Русско-японской войны позволяет прийти к следующему выводу: только надлежащим образом подготовленные, ознакомленные с организацией японских войск и направленные с определенной задачей, лазутчики были в состоянии давать полные, достоверные и полезные сведения о неприятеле, добывая документальные данные в виде конвертов от писем, ярлыков, блях и т п. или указывая номер части (полка, дивизии, армии).

«Насколько сведения от китайцев-лазутчиков бывали, при соблюдении вышеназванных требований, полные и полезные, — отмечалось в «Отчете о деятельности разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем», — можно судить по прилагаемой в копии схеме… расположения войск противника перед фронтом 1-й Маньчжурской армии, составленной капитаном Афанасьевым исключительно на основании донесений от лазутчиков и по чертежам, составленным самостоятельно агентами-китайцами»[814]. В цитируемом документе для обозначения одного и того же понятия ‘лазутчик’ используются два термина — китайцы-лазутчики и агенты-китайцы.

Рассуждая о «печальном опыте Русско-японской войны», Генерального штаба генерал-майор Е. И. Мартынов писал: «Что касается разведывательной службы, то при существующих условиях кавалерии чрезвычайно трудно проникнуть в глубь расположения противника. Японская армия обыкновенно прикрывала себя целой сетью небольших сторожевых отрядов, состоящих из пехоты и кавалерии, к которым в некоторых случаях были приданы орудия. Эти отряды занимали господствующие вершины, узлы дорог и важнейшие деревни. Таким образом, японская армия была прикрыта как бы завесой, прорвать которую, при современной дальности и действительности ружейного огня, нашей кавалерии не удавалось, вследствие чего группировка и передвижения японских войск (позади этой завесы) оставались для нас тайной. При подобной обстановке важнейшие сведения доставлялись не кавалерией, а шпионами. Японцы почти не имели кавалерии, а между тем, благодаря искусной организации шпионской службы, были всегда прекрасно осведомлены о нашем положении»[815].

Под непосредственным руководством штабс-капитана Блонского велась ближняя разведка с помощью Хабаровского 1-й гильдии купца Тифонтая[816]. «Этот последний, благодаря своим широким торговым связям по всей Маньчжурии, имел возможность доставлять сведения из района расположения японских войск, в котором некоторые из его агентов поселялись под видом мелких торговцев, арбщиков и т. п. Тифонтай поставлял также надежных агентов-китайцев. Тифонтаю давались, как и другим органам разведки, инструкции (письменная и устная) разведывательным отделением штаба Главнокомандующего»[817].

Новая стратегическая обстановка после Мукденского сражения заставила обратить серьезное внимание на организацию разведки флангов в связи со стремлением японцев совершать более или менее глубокие обходы флангов, подтвержденным опытом войны.

Как отмечалось в «Отчете о деятельности разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем» (с 4 марта по 31 августа 1905 г.)», «особенное значение имел наш правый фланг, т. е. Монголия. Во-первых, получались многочисленные сведения о движении крупных отрядов противника (до 20 тыс. с артиллерией) через Монголию на Бодунэ-Цицикарь с целью развития действий на наши пути сообщения. Во-вторых, не было точно известно, как проходит граница между Монголией и Маньчжурией, т. е. линия, разделяющая театр военных действий от нейтрального Китая»[818].

Еще до Мукденских боев, в середине февраля 1905 г., для проверки сведений о движении значительного японского отряда через Монголию на Цицикарь было предложено нашему консулу в г. Урге г-ну Люба послать надежных русских разведчиков в разные стороны Монголии для сбора сведений о противнике. Организованный консулом разведочный отряд под начальством г-на Долбежева 2-го выступил из Урги 18 февраля с. г. Проведенная разведка выяснила, что «слухи об обходном движении японцев через Восточную Монголию неверны и не подтвердились».

Для более глубокой разведки в Монголии был послан в конце апреля штабс-капитан П. А. Россов и переводчик с монгольского языка при штабе Главнокомандующего студент С-Петербургского университета Владимир Шангин «под видом датского корреспондента и состоящего при нем переводчика». Проведенная разведка Россовым и Шангиным установила, «что в Монголии» крупных японских отрядов нет», имеются только шайки хунхузов, состоящих на службе у японцев и действующих под руководством японских офицеров»[819].

Разведка была направлена на достижение негодной цели — обнаружение несуществующих японских частей в Монголии.

Наблюдение за нашим левым флангом, преимущественно за районом Ажехэ — Гирин — Гуангай — Дьяпигоу — Тунфасы — Хуньчунь — Нингута, было поручено штабу тыла. «Вторым органом, ведающим за разведку на этом фланге» являлся военный комиссар Гиринской провинции Генерального штаба полковник М. А. Соковнин[820].

Не устоявшаяся терминология позволяла лазутчиков из числа китайцев называть китайцы-разведчики и шпионы-наблюдатели. «Доношу Вашему превосходительству, что за отсутствием заблаговременно подготовленных китайцев-разведчиков, несмотря на предлагаемые вознаграждения нанять таковых до сих пор, т. е. с 9 по 31 сего июля не удалось, — доносил 31 июля 1904 г. рапортом на имя командовавшего Маньчжурской армией генерала от инфантерии А. Н. Куропаткина прикомандированный к полевому штабу армии подполковник Ф. П. Панов. — Китайцы или совершенно отказываются служить даже на самых выгодных предложенных условиях или же, согласившись, уходят при первых выстрелах или при первом даваемом поручении… Вероятнее же всего, что жители-китайцы боятся, что японцы имеют много приверженцев среди китайцев, которые и выдадут всех близких или сочувствующих русским; японцы же по одному подозрению, лишат их имущества, семьи и даже жизни. Таким образом, установить сеть шпионов-наблюдателей, имея таковых в оставленных нами или могущих быть оставленными селениях, не удалось отчасти вследствие отсутствия преданных и заблаговременно подготовленных жителей-китайцев, отчасти вследствие боязни, а может быть, нежелания нам служить в ущерб японцам»[821]. Резолюция Командующего армией на рапорте Панова была лаконичной: «Не успешно. Прошу доложить. Куропаткин. 7-го августа».

Требовать результатов по вербовке «китайцев-разведчиков» за столь короткий период (9–31 июля) представляется, если не невозможным, то чрезмерным.

Опыт войны показал, что отсутствие подготовки тыла в разведывательном отношении — развертывание агентурной сети на случай возможного отступления своих войск (что неоднократно имело место в ходе Русско-японской войны), отрицательно сказался на осведомленности командования о планах противника. Было замечено, что соприкосновение с противником прерывалось каждый раз после боев на более или менее продолжительное время до установления расположения противника посредством направления новых агентов, которых приходилось срочно вербовать. В этой связи с учетом возможного отступления было предложено подыскивать в ближнем тылу агентов-резидентов: «По причине возможности дальнейшего нашего отхода к Куанченцзы было признано необходимым тотчас же после Мукденских боев озаботиться подготовкой ближнего тыла, примерно до параллели Куанченцзы. Купцу Тифонтаю было предложено штабом Главнокомандующего устройство агентов-резидентов в нашем ближнем тылу и при самих японских войсках, при каждой дивизии и резервной бригаде. Эти агенты должны были следить и немедленно доносить о всяком передвижении японской дивизии или бригады, при которой они состояли. Тифонтай нашел последнее невыполнимым ввиду тех строгих мер, которые японцы предпринимали против наших лазутчиков. То же было предложено штабам армий, которые должны были учредить постоянных агентов-резидентов в важнейших пунктах ближайшего тыла, преимущественно узлах дорог, причем агентам-резидентам давалась для руководства особая инструкция»[822].

В «Отчете о деятельности разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем» с 4 марта 1905 г. по 31 августа указывалось «на некоторые выводы, которые можно сделать на основании опыта войны 1904–1905 гг. и которые могли бы в будущем оказаться небесполезными для успешной организации и ведения разведки»:

«I. Организация разведки

А. Дальней

1) Дальняя разведка должна быть устроена на прочных основаниях еще в мирное время.

2) В военное время она является естественным продолжением того, что было сделано в мирное время. Желательно, чтобы военный агент или его помощник, в руках которых сосредоточивалась в мирное время разведка, по объявлении войны становился во главе разведывательного отделения штаба Главнокомандующего или армии.

3) Еще в мирное время необходимо разработать способы доставки донесений дальних агентов [‘тайные агенты, обеспечивающие решение задач, стоящих перед дальней разведкой’]…

5) Еще в мирное время в стране будущего противника желательно наметить надежных тайных агентов, сведущих, интеллигентных, которые покрывали бы страну сетью пунктов наблюдений. Эти агенты должны продолжать свою деятельность и по открытии военных действий, дабы не было перерыва в разведке и чтобы не тратилось непроизводительно время на приискание агентов в самую горячую пору мобилизации неприятеля.

Поэтому они должны были быть выбраны из таких людей, которые по своей национальности и роду занятий не могут быть принуждены покинуть свои постоянные места жительства.

С объявлением войны на этих тайных агентов должна быть возложена разведка мобилизации, призыва разных контингентов, формирований новых частей, посылки подкреплений, подготовки и работы железных дорог, политического и экономического состояния страны и проч.

Заранее же должны быть выработаны меры по доставке сведений (шифр, условный язык и др.) на случай разрыва между государствами.

Б. Ближней

а) Прием, практикуемый войсковой разведкой в мирное время, т. е. стремление только глазом определить численность войск противника в том или другом пункте и фронте, занимаемом им, оказался недостаточным.

Разведка числа неприятельских войск на глаз имеет еще значение для небольших отрядов, но для создания картины общего положения армии противника этого совершенно недостаточно. При современных боевых условиях надо раз и навсегда расстаться с мыслью о возможности разъездам “заглядывать в тыл” и “в резервы противника”. Такие задачи по плечу лишь крупным конным отрядам, высылка коих не может происходить часто. Результаты войсковой разведки только тогда полны и ценны, когда ею определяются войсковые части противника. Последнее достигается добычей пленных и документов. …

б) Разведка лазутчиками.

1) Лазутчик должен быть грамотный, знающий язык противника, надлежаще ознакомлен с организацией и формой одежды противника. Подготовка может вестись в школах по типу устроенной в последнее время мукденским комиссаром. Показание лазутчика должно быть документально обосновано, насколько это возможно.

2) Лазутчик должен быть заинтересован в том, чтобы добросовестно выполнить поручение.

Штабс-капитан Афанасьев в штабе 1-й армии и штаб 4-го Сибирского армейского корпуса имели, например, по одному вполне надежному лазутчику, служившему из чувства мести за обиды, причиненные японцами их семьям.

Взятие заложников и крайняя суровость за обман до конца войны не имели у нас места. Японцы, насколько известно, широко применяли эти два средства и с пользой.

Плата лазутчикам должна отвечать качеству сведения: близорукая экономия вредит только делу.

3) Кроме разведчиков, посылаемых из штабов в расположение противника, крайне желательно иметь постоянных агентов в важнейших пунктах этого расположения (так называемых резидентов). Для передачи донесений полезно учреждение передаточных контор (род летучей почты), как это было организовано у японцев.

Кроме того, желательно иметь лазутчиков при самих войсках (например, в качестве мелких торговцев, возчиков, разносчиков и т. п.)»[823].

Все эти, безусловно, разумные и справедливые выводы, в первую очередь, в части организации дальней разведки, которую в дальнейшем назовут стратегической разведкой, по большей части, так и остались на бумаге. И к Первой мировой войне разведка подошла с теми же просчетами и упущениями, которые были вскрыты в ходе Русско-японской войны 1904–1905 гг., так и не приняв во внимание сделанные однозначные рекомендации. За подобную близорукость и головотяпство пришлось дорого расплачиваться.

Агенты, которые в отличие от гласных, официальных агентов — дипломатических, военных и военно-морских — осуществляли деятельность исключительно тайно, скрытно, неофициально, негласно, назывались и негласными агентами и тайными агентами.

Так, в «Рапорте о разведывательной деятельности Варшавского военного округа» начальника штаба округа генерал-лейтенанта А. Е. Чурина начальнику Главного управления Генерального штаба (ГУГШ) генералу от инфантерии Ф. Ф. Палицыну от 18 января 1906 г. отмечалось, что «для сбора сведений о вооруженных силах сопредельных с Варшавским военным округом государств до сего времени» применялись, в том числе, «командировки за границу тайных агентов штаба округа»[824]. Начиная с 1907 г. определение негласный агент все чаще встречается в отчетных документах разведывательных органов России, однако при этом продолжают сохраняться понятия тайный агент и тайная агентура.

В начале XX в. происходят неоднократные реорганизации центральных органов как военного министерства, так и морского ведомства, что приводит к соответствующим трансформациям структур, организующих военную и морскую разведки. Одновременно меняются названия этих структур, равно как и их подчиненность. Новая штатная структура ГУГШ, принятая 22 апреля 1906 г., организационно закрепила неофициально существующее разделение добывающих и обрабатывающих функций разведывательного органа. Так, добывающие функции разведки были сосредоточены в 5-м делопроизводстве 1-й части обер-квартирмейстераУправления генерал-квартирмейстера ГУГШ. Делопроизводителем 5-го делопроизводства был назначен Генерального штаба полковник Михаил Алексеевич Адабаш[825], имевший опыт разведывательной работы и состоявший ранее, согласно старым штатам, в должности столоначальника 7-го отделения 1-го (Военно-статистического) отдела Управления генерал-квартирмейстера ГУГШ. В 5-м (разведывательном) делопроизводстве были выделены офицеры — помощники делопроизводителя Генерального штаба капитан Оскар Карлович Энкель[826] и Генерального штаба капитан Павел Федорович Рябиков, которые отвечали соответственно за «восточное» и «западное» направления российской разведки.

Обработка добытых сведений и материалов об иностранных армиях и театрах военных действий согласно приказу по военному ведомству № 252 возлагалась на военно-статистические делопроизводства частей 2-го и 3-го обер-квартирмейстеров Управления генерал-квартирмейстера ГУГШ[827]. «Положением об Управлении генерал-квартирмейстера ГУГШ» 1906 г., к предметам ведения военно-статистических делопроизводств были отнесены «сбор и разработка в целях оперативных военно-статистических сведений по определенным каждому делопроизводству району нашей страны и иностранным государствам; издание военно-статистических трудов, касающихся России и иностранных государств»[828].

5 марта 1908 г. делопроизводителем 5-го делопроизводства части 1-го обер-квартирмейстерабыл назначен Генерального штаба полковник Николай Августович Монкевиц[829].

Согласно новой организации Главного управления Генерального штаба от 1 сентября 1910 г., 5-е делопроизводство было преобразовано и выделено в Особое делопроизводство в составе Отдела генерал-квартирмейстера (Огенквар). Особое делопроизводство ведало «служебной перепиской с военными агентами, сбором военных сведений об иностранных армиях и отчетностью по суммам, расходуемым по Огенквару»[830]. В «Отношении генерал-квартирмейстера Генерального штаба обер-квартирмейстеру ГУГШ генерал-майору Н. А. Обручеву о сборе сведений об иностранных государствах» от 13 октября 1911 г. отмечалось следующее: «В круг прямых задач Особого делопроизводства прежде всего входят обеспечение Военного министерства необходимыми источниками сведений и надзор за правильным функционированием последних»[831].

В состав Отдела генерал-квартирмейстера помимо Особого делопроизводства и ряда других подразделений входили части 1-го и 2-го обер-квартирмейстеров, которые ведали и вопросами изучения сил и средств государств Европы и Азии. Непосредственно обработкой сведений об иностранных государствах занимались 4-е (Германское), 5-е (Австро- Венгерское), 6-е (Балканских государств), 7-е (Скандинавских государств) и 8-е (прочих государств Западной Европы) делопроизводства части 1-го обер-квартирмейстера, а также 1-е (Туркестанское), 2-е (Турецко-персидское) и 4-е (Дальневосточное) части 2-го обер-квартирмейстераОтдела генерал-квартирмейстера[832].

С введением новых штатов Генерального штаба полковник Н. А. Монкевиц был назначен 22 октября 1910 г. помощником 1 обер- квартирмейстера Огенквара ГУГШ. На него было «возложено ближайшее заведование военно-статистическими делопроизводствами части 1-го обер-квартирмейстераи Особым делопроизводством ГУГШ»[833], т. е. он должен был осуществлять непосредственное руководство разведкой, ее добывающими органами и частью обрабатывающих органов, потому что на помощника I-го обер-квартирмейстеране замыкались военно-статистические делопроизводства части 2-го обер-квартирмейстера.

Наличие с 1903 года в структуре Главного штаба специального органа, на который были возложены контрразведывательные функции, привело к делению разведки на внешнюю и внутреннюю, где под внешней разведкой понималась собственно военная разведка, а под внутренней — контрразведка.

В сентябре 1906 г. делопроизводитель 5-го делопроизводства Генерального штаба полковник М. А. Адабаш представил по команде «Расход на организацию постоянной разведки внешней и внутренней на 1904–1908 годы»[834]. Вскоре он заменит в документах, которые выйдут из под его пера, термин внутренняя разведка на контрразведка и введет в разведывательную терминологию главных и второстепенных агентов.

М. А. Адабаш считал, «что последняя война еще раз наглядно подтвердила крайнюю необходимость организации разведывательной службы в мирное время на возможно широких основаниях»[835].

«Для успешного результата тайных разведок», по мнению Адабаша, были необходимы следующие условия:

«1) правильная организация разведывательной службы;

2) достаточный отпуск денежных средств;

3) соответственный выбор как руководителей разведки, так и вообще всех агентов, главных и второстепенных;

4) ведение разведок постоянно и непрерывно;

5) соблюдение полной тайны»[836].

Последний пункт, это и есть соблюдение правил конспирации.

«Разведка должна быть строго разграничена, — отмечал М. А. Адабаш, делопроизводитель 5-го (разведывательного) делопроизводства, — на внешнюю, т. е. разведку неприятельского государства и его вооруженных сил, и на контрразведку или охрану от разведки неприятелей»[837].

В части организации внешней разведки, как считал Адабаш, «главная работа должна быть возложена на специальных тайных агентов, постоянно живущих в неприятельской стране и имеющих в ней связи». В распоряжении ГУГШ окружных штабов должны были находиться «главные агенты, живущие в главных пунктах неприятельской территории и приписанных к ней районах». Главные агенты должны были собирать разведывательную информацию через «агентов второстепенных, как живущих постоянно в наиболее важных пунктах, так и подвижных».

Для организации разведки в широких масштабах нужен значительный отпуск денег. Недофинансирование нужд военного министерства напрямую сказывалось и на размерах выделяемых ассигнований военной разведке. В 1906 г. «на известное его Императорскому величеству употребление» было отпущено 156 950 рублей, «в том числе 3 000 рублей на голубиную почту в Дании и 1 200 рублей на негласные расходы консулу в Бомбее», 56 890 из этой суммы По-прежнему предназначались для штаба Кавказского военного округа. Дополнительно к этой сумме было выделено 27 600 рублей на «содержание в Петербурге наблюдения за иностранными военными агентами». Выделяемых средств было явно недостаточно. «С такими отпусками денег на разведку, — отмечалось в документе о потребных ассигнованиях на специальную службу, подготовленном в ГУГШ в сентябре 1906 г., — нельзя и помышлять об организации на постоянных и правильных основаниях сложного и трудного дела внешней и внутренней разведок и о должном ведении их»[838].

В 1909 г. «секретные расходы» на военную разведку вышли на уровень 344 130 рублей. В этом же году Военный совет передал на утверждение Государственной думы и Государственного совета представление на дополнительный ежегодный отпуск (сроком на три года) средств на разведку — внешнюю и внутреннюю. Речь шла на сей раз о 16 000 рублей. «Мероприятие это, — подчеркивалось в Объяснительной записке, подготовленной ГУГШ, — вызывается невозможностью поддерживать на правильных основаниях на ассигнуемые ныне ежегодно 344 130 рублей сложное дело внешней разведки в 11 сопредельных государствах и вести борьбу для воспрепятствования разведывательной деятельности тех же государств в России. Для дальнейшего постепенного развития разведывательной деятельности в мирное время и чтобы быть возможно более подготовленными ко времени начала военных действий, а равно могущих быть политических осложнений, требуется теперь же с 1 января 1910 г. увеличения ежегодного ассигнования по § 4, ст. 1 сметы Главного управления Генерального штаба на 160 тысяч рублей»[839]. Государственная Дума проголосовала за дополнительные ассигнования и спустя три года повторно высказалась за выделение запрашиваемых 160 тысяч рублей, что и было в последующем “Высочайше утверждено”. В течение нескольких последующих лет термины внешняя разведка и внутренняя разведка исчезают из официальных документов.

«Проект Расходного расписания на 1914 год по ст. I § 5 сметы Главного управления Генерального штаба [Высочайше утвержден 8 января 1914 г.]» состоял из следующих статей, в том числе и статьи «На ведение контрразведки»:

«2. Штабам военных округов на ведение разведки…

3. Военным агентам на ведение разведки и на приобретение мелких секретных документов…

4. На содержание постоянной негласной агентуры»…

5. На приобретение секретных документов…

6. На ведение контрразведки…

7. На расходы, связанные с подготовкой и использованием по разведке офицеров, знающих иностранные языки…

8. На заграничные командировки в целях разведки…

9. На канцелярские и почтовые расходы…

10. На случайные и непредвиденные расходы…

А всего: 1 947 850 руб.»[840].

Статья 4 «На содержание постоянной негласной агентуры» включала два пункта: «А. На содержание агентурных организаций» и «Б. Содержание негласных агентов», «Итого: 173 100 рублей». Агентурные организации и негласные агенты проходили под порядковыми номерами, причем речи не шло о выдерживании жесткой последовательности в нумерации.

В 10-е годы XX в. негласным агентам Главного управления Генерального штаба и штабов военных округов присваиваются порядковые номера (при этом отсутствует какая-либо систематизация и последовательность).

Пять из шести агентурных организаций действовали на Востоке и в Азии, четыре из них возглавлялись негласными военными агентами: № 6 — в Корее (Н. Н. Бирюков, консул в Гензане); № 14 — в Маньчжурии (C. В. Афанасьев, консул в Цицикаре); № 15 — в Корее и Маньчжурии (В. И. Надаров, вице-консул в Янцзыфу); № 20 — в Монголии (В. Ф. Ладыгин, коммерческий агент на Китайской Восточной железной дороге); № 23 — в Азербайджане (Андриевский, военный секретарь в Урмии).

На Западе имелась всего одна агентурная организация № 30 в Западной Германии, руководитель ее, вышедший в отставку полковник Отдельного корпуса жандармов, В. Н. Лавров проживал во Франции. В течение 1914 г. планировалось развернуть еще две агентурных организации ГУГШ в Западной Европе: в Австро-Венгрии и в Восточной Германии. Руководитель под номером 31 полковник Отдельного корпуса жандармов М. Ф. фон Коттен (с 29.12.1909 по 1914 — начальник Санкт-Петербургского охранного отделения) жил в Швейцарии под псевдонимом Викторов. С началом войны в 1914 г. агентурная организация № 31, находившаяся в стадии формирования, и агентурная организация № 30 прекратили свое существование.

Из шести негласных агентов четверо работали на Востоке и в Азии: № 12 — в Китае (Брей); № 17 — в Индии (М. С. Андреев); № 18 — в Сеистане (А. И. Выгорницкий); № 22 — в Китае (Чжао-юй-тин) и только двое — на Западе: № 118 — в Румынии и Болгарии (Шнейдер) и № 87 — в Германии (авторы документа или не знали того, кому был присвоен этот номер, или же не сочли нужным приводить его фамилию; скорее всего, первое). О № 87 было сказано: «Работает на германском фронте по Австро-Венгрии, поставил интересные данные из германского генерального штаба о влиянии босне-герцеговинских укреплений на общий план действий австрийцев»[841].

К категории негласных агентов были отнесены не только иностранцы, но и подданные России, служившие за рубежом в государственных и негосударственных учреждениях или проживавшие за границей как частные лица. Нехватка опытных негласных агентов приводила к тому, что повторно привлекались к сотрудничеству с разведкой уже проваленные агенты. Так, китаец Чжао-юй-тин «в 1908 году был принят на постоянную службу Главного управления Генерального штаба в качестве негласного агента по разведке в Пекине, где под руководством военного агента издавал на наши средства китайскую газету и работал не без успеха по документальной разведке». Уже в 1910 г. Чжао-юй-тин, проходивший по документам как негласный агент № 1, был арестован «по обвинению в военном шпионстве в пользу России, но за недоказанностью сего обвинения, осужден за политическую пропаганду к заключению в тюрьму», из которой был освобожден в середине 1912 г. ГУГШ сочло, что «принятие вновь на службу по разведке этого развитого и опытного агента, казалось бы, представляется весьма желательным», что и было сделано[842].

Накануне Первой мировой войны появляется и такая категория агентов, как агенты-вербовщики. Согласно документу, датированному 1908 годом, Главное управление Генерального штаба предусматривало иметь следующее количество агентов-вербовщиков за границей:

«Париж — 1;

Лондон — 1;

Вашингтон — 2;

Брюссель — 3;

Швейцария — 4».

«Их назначение, — указывалось в документе, — вербовать агентов преимущественно среди офицеров, попавших в затруднительное материальное положение, добывать секретные документы; кроме того, держать ГУГШ в курсе современного состояния дела разведки в Европе (Америке), ее приемов, организации»[843]. Агенты-вербовщики, по мнению составителей документа, «должны были комплектоваться из интеллигентных людей, по возможности, из высшего сословия».

В ноябре 1909 г. делопроизводитель 5-го (разведывательного) делопроизводства части 1-го обер-квартирмейстераУправления генерал-квартирмейстера ГУГШ полковник Генерального штаба Н. А. Монкевиц констатировал, что вся разведка может быть разделена на две категории: случайную и постоянную, а агенты соответственно получали наименование случайный разведчик и профессиональный разведчик.

«Разведка случайная. Очень часто благоприятный, неповторяющийся случай толкнет человека передать сведения и притом немедленно, — писал Монкевиц. — Таким случаем военный агент должен пользоваться, конечно, с надлежащим разбором и осторожностью. Случайный разведчик очень часто на систематическое шпионство не пойдет; получит деньги за проданное и забастует. Но пользоваться им надо.

Разведка постоянная через профессиональных разведчиков. Эта разведка должна быть организована из Петербурга, и ее на военных агентов возложить нельзя. Однако военные агенты должны быть в курсе дел и иногда должны передавать в Петербург с курьерами осторожно переданные им материалы для отправления»[844].

В 1909 г. в ГУГШ наряду с «Инструкцией военным агентам и лицам, их заменяющим» был подготовлен проект «Указаний военным агентам по ведению негласной разведки», который вводил в оборот новые разведывательные термины: негласная разведка, сеть негласных агентов и словосочетания насаждение сети негласных агентов, развитие сети негласных агентов.

Проекты «Инструкции» и «Указаний» были разосланы на отзыв, в том числе и военным агентам. Больших споров проект «Инструкции» не вызвал, она была своевременной и отражала фактические изменения в деятельности разведчиков под официальным прикрытием.

Как и следовало ожидать, камнем преткновения явились указания, определявшие отношение военного агента к негласной агентуре и требования, имевшие отношение к организации работы с нею, — насаждение и развитие сети негласных агентов. Первый пункт «Указаний» гласил: «Для успешного выполнения задач, указанных в п. 2-м “Инструкции военным агентам”, а равно для обеспечения нашей осведомленности о вероятных противниках в случае вооруженного столкновения с ними, военные агенты обязаны всемерно заботиться о насаждении за границею и постоянном развитии сети негласных агентов, руководствуясь данными каждому агенту по сему предмету Главным управлением Генерального штаба указаниями и обстановкой»[845]. Военным агентам предписывалось «уделять первостепенное внимание руководству деятельностью названной сети в мирное время и обеспечению ее связи с Россией в военное время»[846]. Именно это однозначное положение вызывало яростные споры. Все корреспонденты высказали отрицательное отношение по данному вопросу. Среди высказавшихся против того, чтобы вменять в обязанность военных агентов ведение негласной разведки, были И. А. Хольмсена, И. М. Морель, Н. М. Потапов, Е.-Л. К. Миллер и М. К Марченко — военные агенты в Османской империи, Японии, Черногории, Италии и Австро-Венгрии. «Военные агенты, — писал полковник Миллер, — как лица официальные. находятся на виду у всех; за ними весьма легко может быть установлено самое внимательное наблюдение со дня прибытия в государство. Поэтому можно быть уверенным, что военный агент очень скоро будет скомпрометирован, а созданная им организация тайной разведки будет нарушена. Поручая кому-либо организацию такого деликатного дела, как тайная разведка, необходимо поставить его в наиболее благоприятные условия для выполнения данной ему задачи; между тем положение военного агента является наименее благоприятным для организации и ведения тайной разведки, требующих постоянных скрытных сношений с агентами»[847]. Справедливость этих возражений очевидна. «Поэтому… можно сделать единственный логичный вывод, что организация и ведение разведки, — продолжал свою мысль военный разведчик, — должно быть возложено на офицера Генерального штаба, но не в роли военного агента или вообще официального лица, а проживающего в любом городе данной страны, предпочтительно не в столице и имеющего вполне определенное явное частное занятие».

Результатом обсуждения предложенного проекта явилось то, что инструкцией 1912 г. ведение негласной разведки уже не вменялось в обязанность военным агентам, но и не воспрещалось.

Осуществляя в мирное время повседневную деятельность по добыванию разведывательных сведений, материалов и образцов вооружений, разведка должна готовиться к действиям в предвоенный и военный периоды. Положения о подготовке разведки к действиям в предвоенное и военное время были закреплены в целом ряде документов, носящих как рекомендательный, так и регламентирующий характер в части организации, разведывательной деятельности штабов военных округов. Одновременно вводилась и новая терминология: агенты-ходоки, разведчики-резиденты, агентурная сеть, внешняя агентура, внутренняя агентура.

«В видах непрерывности разведки также после объявления мобилизации и войны, — отмечалось в «Протоколе заседаний старших адъютантов[848] разведывательных отделений штабов Петербургского, Виленского, Варшавского, Киевского, и Одесского военных округов с 10 по 14 июля 1908 г.», — необходимо при вербовке негласных агентов в мирное время иметь в виду, чтобы хотя бы часть из них могла продолжать свою деятельность также после начала военных действий; таковыми могут быть: а) подданные нейтрального государства; б) лица женского пола; в) подданные иностранного государства, не призываемые при мобилизации на военную службу; г) иностранные подданные, хотя и состоящие или призываемые при мобилизации на службу, но по роду службы, могущие продолжать работу по негласной разведке»[849]. «На случай отхода наших армий вглубь страны, — отмечали организаторы разведки в штабах округов, — должны быть подготовлены негласные агенты также из нашей пограничной территории. Таковыми могут быть агенты контрразведки мирного времени».

«Протоколом» предусматривалось, что связь с негласными агентами в военное время будет поддерживаться при помощи агентов-ходоков «через расположение противника» и через нейтральные государства, «в каковых приемными пунктами назначаются Копенгаген, Берн, София. Афины и Константинополь»[850]. Все штабы военных округов должны были еще в мирное время «установить для сношений в военное время со своими негласными агентами условные коды, которые должны быть известны Главному управлению Генерального штаба и соседним военным округам».

В январе 1910 г. бывшим старшим адъютантом разведывательного отделения штаба 2-й Маньчжурской армии Генерального штаба полковником С. Н. Розановым[851] и помощником старшего адъютанта того же отделения Генерального штаба подполковником П. Ф. Рябиковым на основе отчетов разведывательных отделений штабов Главнокомандующего армией в Русско-японскую войну был представлен доклад в ГУГШ «О ведении разведки на случай войны с Германией»[852].

«Разведка, ведущаяся о всех возможных противниках в мирное время, никоим образом не должна прекращаться с объявлением мобилизации, — говорилось в докладе, — а, напротив, должна также “мобилизовываться” и затем действовать без перерыва во все время войны»[853]. «Разведывательные отделения штабов Главнокомандующего и командующих армиями должны быть вполне, во всех отношениях, подготовлены к ожидающей их ответственной работе обязательно еще в мирное время, — указывали профессиональные разведчики, — немедленно же с начала войны они входят в установленную еще в мирное время связь с имеющимися на данном фронте тайными агентами, усиливают кадры разведчиков-резидентов, высылают агентов-ходоков. и вообще, ведут всю работу для получения возможно точных, полных и своевременных сведений о противнике».

Пожелания и рекомендации, высказанные на совещаниях старших адъютантов разведывательных отделений в части подготовки разведки к действиям в предвоенное и военное время, а также идеи, изложенные в докладе Розанова и Рябикова, в какой-то степени нашли свое воплощение в «Основных положениях для организации и ведения военной разведки штабами пограничных округов» от 7 ноября 1912 г. «Ввиду затруднительности создать или развивать агентурную сеть в короткий период обостренных отношений, обыкновенно предшествующий разрыву, — отмечалось в «Основных положениях», — надлежаще размещенная (в соответствии со стратегическими задачами), укомплектованная и обученная агентура должна быть насаждена и работать еще в период глубокого мира»[854].

Для решения задач, стоящих перед разведкой «сеть агентуры, организуемая штабами округов для полной оборудованности ее к началу военных действий должна была обнимать собою:

А. “Внешняя агентура”.

1. Прилегающую к нашей границе территорию вероятных противников, в пределах которой можно предполагать развертывание их вооруженных сил;

2. Западно-пограничную полосу России до фронта сосредоточения наших армий;

3. В округах, имеющих морскую границу, прибрежную полосу соответствующей глубины, в зависимости от возможного развития десантных операций.

В пределах этих районов прежде всего должны быть включены в агентурную сеть наиболее важные в военном отношении пункты в полосе вероятного стратегического развертывания неприятельских войск и возможные пункты посадки неприятельского десанта… К этой потребности должна быть приспособлена и агентурная сеть мирного времени, которая таким образом не может быть случайной, а строго продуманной и приуроченной к наиболее вероятной стратегической обстановке.

Б. “Внутренняя агентура”… должна покрывать собою возможно большее число расположенных в указанном штабу округа районе разведки военных управлений, войсковых штабов и тех административных учреждений, кои в военное время примут непосредственное участие в мобилизации, перевозке и снабжении неприятельских войск»[855].

Таким образом внутренняя агентура состояла из агентов — источников документальной информации, главным назначением которой был «сбор документальных данных в центральных и местных военных управлениях и в войсковых штабах».

Внешняя агентура, в свою очередь, имела «прямой задачей сбор необходимых сведений путем непосредственного наблюдения и изучения предметов разведки (войск, крепостных, железнодорожных и иных сооружений, местности и т. п.)» и выступала в качестве агентов-наблюдателей[856].

«Насаждение соответственной потребностям военного времени сети, — указывалось в «Основных положениях для организации и ведения военной разведки штабами пограничных округов», — должно составлять одну из главнейших забот штабов военных округов в мирное время, причем работа эта должна вестись планомерно и настойчиво, не останавливаясь перед возможными первоначальными неудачами»[857].

«Агентуры обоих указанных типов, — отмечалось в «Основных положениях», — взаимно дополняют друг друга, причем внутренняя агентура имеет то преимущество, что путем ознакомления с добытыми ею данными она способна сразу же и весьма широко раскрыть деятельность наблюдаемых противников, тогда как внешняя агентура ведет к той же цели лишь путем крайне кропотливого и медленного собирания отдельных наблюдений; зато последняя, то есть внешняя агентура, более надежна, так как выводы из ее деятельности базируются на ряде наблюдений и фактов, взаимно корректирующих друг друга и потому исключающих возможность быть легко введенными в заблуждение»[858].

«Основными положениями» допускалось в интересах экономии совмещение в одном лице функций агентов различных категорий. «Так, внутренние агенты в местных военных и административных учреждениях могут быть вместе с тем и агентами-резидентами в составе внешней агентуры»[859], — разъяснялось в документе.

Однако требования «Основных положений» и дополнения к ним так и не были приняты к исполнению. Практически полностью отсутствовала целенаправленная деятельность со стороны окружных штабов, особенно на Западе в части заблаговременного насаждения негласной агентурной сети и подготовки ее к действиям в условиях военного времени.

Вместе с тем, в предложениях и предписаниях по подготовке разведки к действиям в предвоенный период и в военное время применительно к отдельным странам и регионам недостатка не было[860].

В 1911 г. книга В. Н. Клембовского «Тайные разведки. (Военное шпионство)» была переиздана тем же В. А. Березовским, назвавшим себя «комиссионером Военно-учебных заведений». В предисловии ко 2-му изданию, дополненному и переработанному, автор писал: «В течение 18 лет, протекших со времени первого издания труда о тайных разведках, военное дело значительно усложнилось, вооруженные силы почти всех государств увеличились и попутно с этим возросло и усовершенствовалось шпионство как средство узнать военные тайны соседей. Минувшая Русско-японская война доказала, какое значение придавалось этому средству нашими тогдашними врагами и какую пользу они извлекли из него. Тем не менее, насколько нам известно, ни в нашей, ни в иностранной военной литературе новых трудов по этому вопросу не появлялось, если не считать отдельных газетных статей и книги Лануара [Лянуар П. Немецкое шпионство во Франции // Пер. с франц. И. М. Лагова. 1910], не имеющей характера систематического военного исследования. Все изложенное в связи с тем сочувственным приемом, который был оказан первому изданию “Тайных разведок” у нас и за границей, побудило нас пересмотреть его и выпустить второе издание, дополненное и в некоторых частях заново переработанное. Рациональная постановка шпионства требует, как и всякая отрасль военного дела, предварительного основательного изучения вопроса. Цель предлагаемой книги — помочь этому изучению. В. Клембовский. 10 апреля 1911 г.»[861].

В классификации шпионов сохранились многочисленные разновидности, введенные в 1-м издании. Претерпела изменения классификация разрядных агентов. Ставший к этому времени генерал-майором, Клембовский посчитал возможным и оправданным «наметить следующую примерную организацию шпионства в мирное время»:

«1. Высшее центральное управление тайными разведками. Оно состоит при военном министерстве и подразделяется на несколько отделений, причем каждое из них заведует сбором сведений в определенном районе, в состав которого входит одна из первоклассных сопредельных держав, или несколько второклассных, или хотя и первоклассных, но не пограничных. В центральном управлении собираются и обрабатываются все данные, добытые тайной разведкой; от него исходят руководящие распоряжения, касающиеся деятельности подчиненных ему окружных разведывательных отделений. В непосредственном ведении центрального управления должно быть несколько (в зависимости от числа и военной мощи соседних государств, считая на каждое от 1 до 3) тайных агентов, вербуемых из образованных классов населения, основательно знакомых с иностранными языками; по возможности бывших военных. Им поручаются важнейшие разведки, кои невозможно или почему-либо нежелательно передать для исполнения в окружные отделения. Они проживают в том городе, где находится высшее управление, и командируются по мере надобности в соседнее государство, или же живут в последнем, по столицам, большим городам и крепостям…

2. Окружные разведывательные отделения… формируются по одному при каждом пограничном военно-окружном или территориальном штабе и заведуют сбором и обработкой сведений, касающихся только пограничного с ними государства, донося в определенные сроки в центральное управление о всем, добытом тайной разведкой. Военно-окружные отделения собирают сведения посредством органов двоякого рода:

а) постоянных окружных (штабных) агентов;

б) через пограничные разведочные отделы, во главе которых стоят начальники отделов…

3. Пограничные разведочные отделы. Пограничная с военным или территориальным округом полоса соседней державы разделяется на несколько отделов, в зависимости от ее военно-географических свойств. Во главе каждого отдела находится начальник его, вербуемый окружным отделением из интеллигентного сословия и, по возможности, из бывших военных. Желательно, чтобы начальники соседних отделов не знали друг друга.

Проживая в важнейшем пункте своего отдела, начальник его обязан периодически сообщать в окружной штаб те секретные сведения, которые ему удастся добыть; важнейшие из них он пересылает немедленно. Он должен также исполнять, лично или через своих агентов, те поручения, которые ему будут даваться, притом в кратчайший срок, и кроме того стараться раскрыть иностранных шпионов…

Исполнительные органы начальников отделов состоят из агентов, которых они сами вербуют и содержат на свой счет. По роду деятельности эти агенты могут быть подразделены на две категории. Одни действуют на пространстве всего отдела, получая каждый раз определенную задачу, например, осмотреть и снять чертежи с такой-то крепости, добыть то или другое сведение, касающееся мобилизации какой-нибудь войсковой части, и т. д.; для этой цели они обязаны завязывать знакомства в войсках, штабах, военных мастерских и складах и пр. Эти агенты, которых можно назвать перворазрядными, вербуются из образованных лиц разных национальностей и разных классов общества. О результатах своей деятельности они лично докладывают начальникам разведочных отделов.

Агенты второго разряда состоят из местных шпионов, постоянно живущих в одном пункте, и из подвижных, по своему ремеслу часто меняющих местожительство. Второразрядные агенты набираются частью из местного населения, если в нем найдутся люди, готовые изменить отечеству, частью же из пришлого элемента, например из колонистов. Вербовать их следует преимущественно из низших классов населения, т. е. из крестьян, ямщиков, странствующих торговцев, мужской и женской прислуги, кондукторов на железных дорогах и пароходах, контрабандистов и т. п… Все агенты второго разряда делают только словесные доклады, для чего являются в определенное время в заранее указанные пункты, куда за приемом докладов командируется агент первого разряда или куда приезжают сами начальники отделов. Пограничные отделы должны обратить особенное внимание на деятельность агентов второго разряда и иметь в своем распоряжении большее число таких местных и подвижных шпионов»[862].

Характеризуя разные категории шпионов, Клембовский отмечает, что в большинстве случаев национальность шпиона отражается на его работе: «Воодушевляемый идеей о родине, о славе и патриотизме, француз горячо принимается за роль лазутчика; но он увлекается фантазией, а недостаток хладнокровия, экспансивность и дерзость часто губят его. Немец в этом деле, как и во всяком другом, работает методично, упорно и хладнокровно; он менее изворотлив, но более настойчив. Еврей — типичный шпион, назойливый, пронырливый, ради хорошего гешефта играющий на всех страстях человека и часто готовый продаться той стороне, которая даст больше вознаграждения»[863].

Во втором издании автор расширяет данные в 1-м издании требования к офицеру, занимающемуся агентурной работой: «От офицера, имеющего дело со шпионами, требуется умение хранить тайну; не только болтливость, но простая откровенность с близкими людьми может вредно отразиться на порученном ему деле. Очень часто, как мы уже отметили, даже люди, служащие ради денег, желают, чтобы их роль составляла тайну для всех. Офицер, не умеющий соблюдать тайны, рискует отшатнуть от себя всякого шпиона. Мало того, вследствие своей несдержанности он может скомпрометировать своих начальников и даже вызвать дипломатические инциденты с иностранной державой… Офицер должен обладать большой проницательностью и глубоким знанием человеческой натуры. Только эти качества, в связи с основательным знакомством с изучаемой военной державой, обеспечат его от покупки искусственно сфабрикованных документов, от услуг двойных шпионов и вообще от риска быть обманутым.

Заведывание шпионами может заставить офицера вступать в общение с личностями, стоящими низко по происхождению и по нравственным качествам; гнушаться этим нельзя, иначе можно упустить случаи приобретения ценных сведений. Наконец, от офицера, заведующего тайной разведкой, требуется безусловная честность и аккуратность в денежном отношении, потому что, как увидим ниже, ему вверяется бесконтрольное расходование сумм, ассигнованных для уплаты жалования и вознаграждений шпионам.

Одно перечисление главных качеств, требуемых от лица, которому поручена тайная разведка, указывает на необходимость весьма тщательного выбора этих лиц. Вместе с тем понятно, что при назначениях на такие должности надо отдавать предпочтение тем, кто добровольно вызовется исполнять их; личная склонность и желание более чем в каком-либо другом деле обеспечат успех работы.

Из сказанного вытекает еще одно условие правильной организации шпионства: личный состав органов, ведающих им, не должен быть многочисленным; ограниченность персонала гарантирует, с одной стороны, тайну, с другой — подходящий выбор работников… Крайне нежелательны частые перемены личного состава, ведающего шпионством: опытность в этом деле приобретается довольно медленно; доверие между шпионами и лицами, пользующимися их услугами, укрепляется с годами; есть шпионы, которые готовы служить только известному лицу, хорошо им знакомому»[864].

1 февраля 1914 г. в ГУГШ была подготовлена «Оценка деятельности штабов Варшавского и Киевского военных округов, а также военных и негласных агентов в Австро-Венгрии по сбору сведений в 1913 году». В разделе «Негласные агенты» под пунктом а) в частности значилось: «№ 25. Неизвестный агент весьма осведомленный и располагавший весьма секретными очень ценными, документальными данными, которые периодически и доставлял. Дело [Альфреда] Редля [в мае 1913 г. покончил жизнь самоубийством в Вене] указывает, что этим агентом и был Редль; однако это отрицает генерал Рооп, которым агент первоначально и был завербован»[865].

В западных странах привлечение к негласному сотрудничеству источников документальной информации как ГУГШ, так и штабами военных округов России в подавляющем большинстве был непредсказуемым и осуществлялся стихийно. Негласная агентура этой категории, как и других категорий, но в меньшей степени, комплектовалась в основном за счет так называемых доброжелателей — лиц, которые письменно или устно обращались с предложением услуг к военным агентам, в российские миссии, штабы военных округов, непосредственно в ГУГШ в Петербурге, а также в другие главные управления военного ведомства, в министерства иностранных и внутренних дел. Услуги предлагались как на разовой основе, так носили и долговременный характер.

Как правило, когда речь шла о продаже важных секретных документов, их предлагали не те, кто имел к ним непосредственный доступ, а третьи лица, посредники, весьма далекие от воинской службы к моменту предложения услуг. В качестве посредников выступали лица, принадлежащие к разным слоям общества, различного образовательного уровня, обоего пола: коммивояжеры, парикмахеры, бывшие военнослужащие, нередко — дамы, в том числе и благородного происхождения, обладающие свободой перемещения. Инициатива продажи не подлежащих разглашению материалов военного характера чаще всего принадлежала не самим источникам этой информации, а посредникам. Именно они отыскивали в военной среде тех, кто, по их мнению, готов был пойти на сотрудничество с иностранными державами, или же подталкивали предварительно отобранных кандидатов к такому сотрудничеству.

Не всегда посредники, следуя пожеланиям лиц, от которых они получали или собирались получать документальные материалы, раскрывали их имена разведке. А российская военная разведка в свою очередь не проявляла настойчивости по раскрытию инкогнито будущего негласного агента, соглашаясь сотрудничать с ним «втемную», полагая в этом случае основной своей задачей получение достоверной документальной разведывательной информации.

Для многих посредников поиск лиц, имеющих доступ или могущих иметь доступ к секретной информации и способных пойти (в ряде случаев после соответствующей обработки) на продажу этой информации иностранным государствам, становился профессией — прибыльной, но опасной. В ней они достигали определенных высот, осваивая и принимая на вооружение методы работы негласной агентуры, являясь по своей сути агентами-вербовщиками, действующими по собственному почину[866].

В качестве примеров вербовки, применяемых агентами-вербовщиками и заимствованных из шпионских процессов, по словам профессионального разведчика П. Ф. Рябикова, могли служить следующие: «Намеченное, сильно запутавшееся материально лицо втягивается в дело о будто бы неожиданном наследстве из-за границы; сначала это лицо вызывается для переговоров в ближайший заграничный город, причем дело затягивается из-за каких-либо формальных причин; вызванному лицу дается аванс в счет наследства; происходят все новые и новые вызовы; затем агент-вербовщик просит привезти какие-либо военные документы или планы, для начала несекретные и имеющиеся в продаже; раз это сделано — намеченное лицо постепенно затягивается и делается шпионом.

Весьма практикуется способ объявлений в газетах, причем обыкновенно публикуется объявление, требующее переводчика, корреспондента и пр.; с агентом-вербовщиком, предлагающим труд, начинает завязывать переписку целый ряд лиц, ищущих куска хлеба, и постепенно многие из них затягиваются в шпионство»[867].

Итак, В. Х. Рооп, единственный из русских разведчиков, знавший или скорее догадывавшийся, кто скрывался под № 25, отверг причастность Альфреда Редля к сотрудничеству с военной разведкой России. Проведенный анализ показал, что среди документов, передаваемых агентом № 25, нет ни одного материала, относящегося к деятельности 8-го (пражского) корпуса, в котором с 1909 г. полковник Редль занимал должность начальника штаба, что также ставит под сомнение утверждение о его работе на русскую разведку.

Перед началом Первой мировой войны А. А. Самойло[868], делопроизводитель 5-го делопроизводства [по изучению сил и средств Австро-Венгрии] Отдела генерал-квартирмейстера ГУГШ и автор «Оценки деятельности штабов Варшавского и Киевского военных округов, а также военных и негласных агентов в Австро-Венгрии по сбору сведений в 1913 году», захотел разобраться в сложившейся ситуации. Он, по его словам, «попытался связаться по обычному адресу с Веной, получил ответ, был вызван на свидание в Берн, ездил на это свидание и даже достал последние интересовавшие нас сведения». Но вот кто был этим «комиссионером» — сам источник информации или посредник — Самойло так и не выяснил, т. к человек «отказался назвать себя, объявив, что это последнее свидание»[869]. Таким образом, информация от негласного агента в Вене была получена год спустя после смерти Редля[870].

Подтверждение тому, что получение секретных документов в мирное время «ведется большей частью через посредников», находим в уже цитируемой книге П. Ф. Рябикова «Разведывательная служба в мирное и военное время», изданной в Томске в типографии Военной академии в 1919 г. Он сообщает о целесообразности личных встреч с агентами или с посредниками на конспиративных квартирах и о необходимости соблюдения правил конспирации: «Личные свидания неизбежны и при вербовке новых агентов, а также для получения от шпионов важных письменных и словесных донесений или же секретных документов. При всех личных свиданиях с агентами и шпионами совершенно необходимо принимать все меры конспирации, не забывая, что контрразведка заинтересованных государств работает не только в своих странах, но и за границей. Наиболее безопасны свидания на территориях нейтральных государств (Швейцария, Монако), конечно, под вымышленными фамилиями и предлогами, о чем заранее должны быть тайно уведомлены агенты; большим недостатком таких свиданий является излишняя потеря времени и большие денежные расходы.

Получение секретных документов выгоднее производить на своей территории [здесь и далее курсив автора], где-либо вблизи границы, в условленных конспиративных квартирах, так как поездка за документами в государство, откуда добывают сведения, весьма рискованна, особенно при переезде границы; сношения ведутся большей частью через посредников»[871].

В Докладной записке по Главному управлению Генерального штаба от 24 ноября 1911 г. встречаем новую классификацию разведки по масштабам, предназначению и решаемым задачам: появляется разведка стратегическая и тактическая. В этой записке сообщалось о проведенном в 1906 г. разграничении задач разведки между Главным управлением Генерального штаба и окружными штабами, которое заключалось «в принятии первым на себя ведения стратегической разведки о наших вероятных противниках и в возложении на вторые детальной тактической разведки в пределах вероятных будущих театров военных действий»[872].

«Стратегия заключает в себе все военные действия, объемлющие театр войны вообще»[873], — такое определение дал еще в 1803 г. барон Генрих Жомини[874] в своем «Аналитическом обзоре главных соображений военного искусства, и об отношениях оных с политикою государств», изданном спустя 30 лет, в 1833 г. «По моему определению, — писал он, — Стратегия есть искусство располагать военными действиями по географической карте, — обнимать весь театр войны, а Тактика есть искусство сражаться на самых местах, располагать войска сообразно с местоположением, и вводить их в дело на разных местах поля сражения, то есть на пространстве от 15 до 20 верст… Мои определения хотя и осуждали, однако не заменили оного другим лучшим»[875].

14 февраля 1909 г. генерал-квартирмейстер штаба Туркестанского военного округа генерал-майор Л. Ф. Федяй представляет на имя начальника штаба округа «Доклад о производстве глубокой разведки в Афганистане»[876]. По своей сути определения дальняя, стратегическая, глубокая являлись синонимами, обозначающими масштабы деятельности разведки, глубину ее проникновения.

5 июня 1906 г. именным Высочайшим указом Правительствующему сенату из состава Главного морского штаба была «выделена стратегическая часть в отдельное в составе морского Министерства учреждение» — Морской генеральный штаб (МГШ)[877]. Согласно со «Статьями к книге I Свода морских постановлений», по штатной организации 1906 г. МГШ включал 15 офицеров и состоял из оперативной части, военно-исторического отдела, двух отделений (русской и иностранной статистики) и делопроизводства по мобилизации. Разведывательные функции в МГШ возлагались на отделение иностранной статистики. Назначенный на должность заведующего этого отделения капитан 2 ранга Л. Б. Кербер[878], опираясь на опыт последней войны, представил 8 (21) августа 1906 г. доклад «О необходимости организации морской разведки» и выделил два вида разведки, которые должен организовывать МГШ: явную и тайную. К представителям явной разведки он отнес военно-морских агентов, консулов, членов Морской лиги, сотрудников крупных пароходных компаний, капитанов частных судов (офицеров запаса флота). Но, как отмечал Кербер, «им разрешают видеть то, что им показывают, они не вездесущи, поэтому невозможно составить объективное мнение о настоящих замыслах [противника]»[879]. Этот недостаток могла бы устранить тайная разведка. К силам тайной разведки Кербер отнес «главных агентов, которые замыкаются непосредственно на центральные учреждения разведки (на Генеральный штаб, МГШ, штабы флотов и др.) и второстепенных агентов, которые могут находиться в подчинении: а) главных агентов; б) центральных учреждений разведки (МГШ, штабов флотов и др.); в) военно-морских агентов».

Первоначально предполагалось, что в мирное время организация будет немногочисленна: на каждом из двух театров (Балтийском и Тихоокеанском) будет 2–3 главных агента и по 9 второстепенных агентов, причем Черноморский театр в 1906 г. в расчете сил и средств разведки не участвовал.

Позднее, согласно «Временному положению об управлении Морским ведомством» от 18 июня 1908 г., МГШ получил новую организационную структуру и включил в себя организационно-мобилизационную, оперативную, иностранную, военно-историческую части и канцелярию[880]. Иностранная часть выступила преемницей отделения иностранной статистики в вопросах организации и ведения разведывательной деятельности. В 1908–1909 гг. начальником иностранной части являлся капитан 2 ранга Б. И. Доливо-Добровольский. В январе 1910 его на этом посту заменил старший лейтенант М. И. Дунин-Борковский[881].

В соответствии с «Временным положением об управлении Морским ведомством» от 11 октября 1911 г. МГШ делился на семь частей. Одна из них — статистическая состояла из двух отделений. На Иностранное отделение статистической части МГШ возлагалось «собирание и обработка сведений об общем политическом положении и о силах и средствах иностранных государств к войне»[882].

Морской генеральный штаб в вопросе о терминологии разведывательной деятельности, перенимая подходы военного ведомства, пытался идти своим путем. Так, наряду с термином главный агент, употребляемым в разведывательной лексике Главного управления Генерального штаба (ГУГШ), появились названия помощник главного агента и заграничные агенты.

В 1907 г. Морское министерство впервые получило кредит в размере 46 000 рублей на «секретные расходы»:

«Смета ежегодных ассигнований на секретные расходы Морского министерства на 1907 г. назначение расходов/сумма расходов (руб)

Главный агент / 6 000

Помощник главного агента / 3 000

5 заграничных агентов (вместе с расходами по их разведке) / 25 000

На разведку главного агента / 2 000

На поездки офицеров за границу / 5 000

На покупку и перевод материалов / 3 000

Другие расходы / 2 000

Итого: 46 000»[883].

В 1908 г. принимается очередная «Инструкция военно-морским агентам», в которой назначение этой категории официальных представителей Морского министерства за рубежом формулировалось следующим образом: «Военно-морские агенты назначаются для доставления Морскому генеральному штабу возможно полных и точных сведений о вооруженных морских силах и средствах иностранных государств»[884]. В инструкции военно-морским агентам предписывалось соблюдать правила конспирации: «§ 10. При собирании всех секретных сведений агент должен поступать с крайней осторожностью, избегая всего того, что могло бы возбудить малейшее подозрение местного правительства»[885]. «Поступать с крайней осторожностью» — значило соблюдать правила конспирации.

В Военной энциклопедии (том I), изданной книгоиздательским товариществом И. Д. Сытина в 1911 г., военно-морским агентом назывался «прикомандированный к посольству в иностранном государстве морской офицер, назначаемый для доставления как морскому ведомству своей страны, так и посольству, сведений о вооруженных морских силах и средствах иностранных государств»[886]. С началом Первой мировой войны за военно-морскими агентами закрепляется название морские агенты.

У Морского генерального штаба на Балтийском театре военных действий накануне Первой мировой войны были ценные агенты, которые проходили не только под номерами, но и под псевдонимами. Самыми результативными были № 28 и «Альберт». По-видимому, последний являлся офицером или чиновником германского Морского генерального штаба и «через него поступила значительная часть сведений о германском флоте, имевшихся в МГШ к концу 1913 года: описание германских морских маневров 1912 года, данные о минных заграждениях, сигнальные книги и многое другое»[887].

В июне 1911 г. после многолетних согласований и обсуждений принимается решение о том, что контрразведка должна состоять исключительно в ведении военного министерства. С этой целью, как следовало из «Сметного проекта по отпуску денежных сумм в 1912 году», в составе Особого делопроизводства Огенквара ГУГШ создается Регистрационное отделение[888], а от агентов теперь требуется взять на себя определенные письменные обязательства. «Я, нижеподписавшийся, поступая на службу в Регистрационное отделение, даю настоящую подписку в том, что я обязуюсь ни в каких случаях, ни при каких условиях никому, даже близким родным, не обнаруживать, что я состою на означенной службе… при этом мне объяснено, что всякое оглашение дел и личного состава названного правительственного учреждения явится действием не только противогосударственным, но и преступным», — следовало из подписки одного из агентов, датированной 1-м мая 1913 года[889].

Слово регистрация происходит от латинского registro «вношу в список» и является действием по значению глагола регистрировать — «1. Брать на учет; вносить в список, книгу и т. п. с целью учета или для придания чему-л. законной силы… 2. Делать запись о чем-либо; отмечать (какое-либо явление, наблюдение, факт)»[890]. В Приложении к «Настольному словарю для справок по всем отраслям знания» в 3-х томах, составленному под редакцией В. Р. Зотова и Ф. Толя в 1866 г. впервые приводится слово регистрация[891]. Следует отметить, что в то время на регистрационные службы возлагались контрразведывательные функции.

8 (21) июня 1911 г. военным министром В. А. Сухомлиновым были утверждены «Положение о контрразведывательном отделении» и «Инструкция начальникам контрразведывательных отделений». С этого времени контрразведка находилась исключительно в ведении военного ведомства, но велась на первых порах также в интересах морского ведомства. Контрразведывательные подразделения в армии, а в последующем и на флоте входили в состав органов военной и морской разведки на разных уровнях (центральных и периферийных) и подчинялись соответствующим руководителям военной и морской разведки. Согласно «Положению» контрразведывательные отделения учреждались «для борьбы с военным шпионством и вообще для воспрепятствования тем мерам иностранных государств, которые могут вредить интересам империи»[892]. В целом военное шпионство квалифицировалось как «всякая деятельность по добыванию сведений о вооруженных силах, о военно-материальных или военно-технических средствах». «Контрразведка (борьба со шпионством) заключается в своевременном обнаружении лиц, занимающихся разведкой для иностранных государств, и в принятии мер для воспрепятствования разведывательной работе этих государств в России, — отмечалось в § 2 «Инструкции начальникам контрразведывательных отделений». — Конечная цель контрразведки есть привлечение к судебной ответственности уличенных в военном шпионстве лиц на основании ст.108–119 Угол. улож. 1903 г. или прекращение вредной деятельности названных лиц хотя бы административными мерами»[893].

В этом документе в части сил контрразведки наряду с внутренними и наружными агентами, входившими ранее в состав разведочного отделения появляются агенты-разведчики, консульская и штабная агентура, внутренняя агентура, объединявшая внутренних агентов. Возникает также целый ряд специальных терминов: негласное наблюдение, агенты внутреннего освещения, филер, наружное наблюдение, конспиративный.

«§ 3. Для достижения указанных в параграфе 2 целей контрразведка должна прежде всего стремиться к выяснению заграничных разведывательных центров, являющихся, с одной стороны, первоисточниками организованного шпионства в России, а с другой — средоточием добывания иностранными шпионами сведений. В дальнейшем необходимо путем заведения в означенных центрах постоянной внутренней агентуры, а равно путем устройства на службу к ним в качестве агентов разведчиков [без дефиса] возможно большего числа подставных лиц, стремиться к всестороннему выяснению всей организации иностранного шпионства и преследуемых последним задач. (Пользование двойными шпионами должно быть крайне осторожно и лишь в исключительных случаях).

§ 4. Наряду с изложенным в параграфе 3 контрразведывательные отделения обязаны систематически выяснять лиц и учреждения, непосредственно ведущие разведку в России, освещая негласным наблюдением их жизни, деятельность, связи и сношения. В интересах такого выяснения представляется необходимым обслуживать постоянной внутренней (консульской и штабной) агентурой:

1) находящиеся на территории России иностранные консульства и агентства, имея в виду, что в числе их могут оказаться центры военного шпионства, и

2) высшие учреждения военного и морского ведомств[894], являющиеся главной сферой деятельности шпионов по добыванию секретных документов»[895].

Назначение “консульской” агентуры состояло в «освещении» внутренней жизни консульств. Необходимо было обращать внимание на то, кто посещает консульство вообще и в неурочное время в особенности, о чем говорят, где именно собираются для «более или менее конспиративной беседы», как в таких случаях проникают в квартиру консула (атташе, секретаря). Следовало также отслеживать, куда и кто из чинов консульства выезжает, «не имеют ли место конспиративные выезды (в измененном костюме, внешности, и в необыденное или безусловно неурочное время, или в необыденном экипаже и проч.)», на какие адреса получается корреспонденция, каким образом поступает или отправляется из консульства (почтовые, дверные ящики), где хранятся дела консульские вообще, нет ли особых тайных хранилищ, кто и как хранит ключи от них, каковы замки и ключи от этих хранилищ (на всякий случай желательно добывать слепки).

Назначение штабной агентуры состояло в «освещении» личного состава военных и морских учреждений, как центральных, так и местных, т. е. штабы, адмиралтейства, военно-окружные штабы с их типографиями, интендантские, артиллерийские и инженерные управления и портовые учреждения. При этом надлежало обращать внимание на отрицательные качества служащих (слабохарактерность, склонность к картам, к спиртным напиткам, увлечение женщинами, болтливость), образ жизни их, особенно, если таковой не соответствовал материальным средствам, а иногда служебному положению. В поле зрения штабной агентуры должна была находиться и действительная «постановка» хранения секретных документов и сведений, а равно как и данные о том, нет ли лиц, стремящихся под тем или иным предлогом проникнуть и ознакомиться с упомянутыми выше документами. Обративших подобным образом на себя внимание следовало «подвергать при помощи агентуры непрерывному негласному наблюдению»[896].

В «Инструкции начальникам контрразведывательных отделений», невзирая на сделанное ограничение внутренней агентуры — консульской и штабной, — к последней (с оговоркой «подобно консульской агентуре») было отнесено тщательное наблюдение в местах «свиданий» агентов иностранной разведки с лицами, дающими им сведения. Необходимо также было иметь «надзор» в местах, расположенных вблизи учреждений военного и морского ведомств (лавочках, чайных, ресторанах, пивных, народном доме), посещаемых воинскими чинами.

Как лучший способ завязывания отношений с лицами, могущими оказать услуги, рекомендовалось поставить намеченное лицо в ту или иную зависимость от себя (сделать обязанным себе), приняв предварительно во внимание отрицательные качества намеченного лица, образ его мыслей, политические убеждения, материальное благосостояние его и проч.

В качестве синонима сотрудников внутренней агентуры в «Инструкции» выступали агенты внутреннего освещения: «Агенты внутреннего освещения должны быть ознакомлены с постановкой (организацией) иностранной разведки и выработанными приемами розыска постольку, поскольку это вызывается положением сотрудника и поставленной задачей. Необходимо иметь в виду, что сотруднику даются на первых порах незначительные поручения и исполнение таковых постоянно проверяется и корректируется. Затем необходимо ставить сотруднику более или менее определенные задачи, выполнение каковых настойчиво и последовательно требуется начальником агента. Основной принцип — начальник руководит агентом, а не наоборот»[897].

В подготовке агентов наружного наблюдения начальнику контрразведывательного отделения предписывалось руководствоваться существующими на сей предмет инструкциями и указаниями Департамента полиции, имея при этом в виду, что роль филеров в контрразведке не ограничивается «наружной проследкой», но зачастую вызывает необходимость в сыскных приемах, даже в беседах с подозреваемыми лицами и в проникновении в общественные места разнообразного характера (рестораны всех разрядов, кофейни и т. п.). Поэтому младший наблюдательный агент, проведя наблюдаемого «в общественное место высшего разряда», для него недоступное, должен немедленно (хотя бы по телефону) вызвать старшего агента или чиновника, оставаясь в наблюдении на улице.

Старшие агенты командировались для исполнения наиболее важных поручений по наблюдению за лицами, прикосновенными к шпионству, им же в случае надобности поручалось создание «домашней внутренней агентуры», свидания с низшими сотрудниками, их подготовка и предварительная завязка сношений. Кроме того, на обязанности старших агентов лежала «установка» лиц, в отношении коих имеются данные агентуры или наружного наблюдения, наведение необходимых в каждом случае справок (собирание примет, сведений о характере, обиходе, времяпрепровождении, материальном положении и пр.). Старшие агенты должны были иметь вполне приличный внешний вид и умение держать себя, обеспечивающие им доступ в общественные места[898].

Филер, филёр [фр. fileur] — сыщик, агент Охранного отделения или уголовно-сыскной полиции в России конца XIX — начала XX века, в обязанности которого входили проведение наружного наблюдения и негласный сбор информации о лицах.

Термин установка лиц — ‘наведение необходимых в каждом случае справок (собирание примет, сведений о характере, обиходе, времяпрепровождении, материальном положении и пр.)’ — был существенно расширен в сочетании оперативная установка и сохранился до настоящего времени в работе подразделений органов, осуществляющих оперативно-поисковую деятельность. Используемая в «Положении о контрразведывательном отделении» и в «Инструкции начальникам контрразведывательных отделений» разведывательная терминология — внутренний и наружный агенты, внутренняя агентура, агентура наружного наблюдения и т. д. имеет свое происхождение из терминологии, применяемой в политическом сыске, осуществляемом охранными отделениями Департамента полиции Министерства внутренних дел Российской империи (точное наименование — Отделения по охранению общественной безопасности и порядка).

В «Инструкции начальникам контрразведывательных отделений» появляются термины с прилагательным конспиративный — конспиративные беседы, конспиративные выезды.

На территории империи учреждались 11 контрразведывательных отделений, 10 при штабах военных округов и отдельно одно (городское) Санкт-Петербургское. В апреле 1914 г. оно было преобразовано в Контрразведывательное отделение ГУГШ. Общее руководство разведкой и контрразведкой осуществлялось через Особое делопроизводство Огенквара.

В 1911 г. на Морской генеральный штаб была возложена задача по борьбе с иностранными разведками, а в мае 1914 г. «в виде опыта» был создан отдельный орган — Особое делопроизводство, который должен был вести агентурную разведку и контрразведку. Возглавил Особое делопроизводство капитан 2 ранга М. И. Дунин-Борковский, который руководил им в течение всей Первой мировой войны до февраля 1918 г. В «Объяснительной записке по проекту штата Особого делопроизводства Морского генерального штаба» в феврале 1916 г. под грифом «совершенно секретно» он изложил историю создания морской агентурной разведки и ввел новые термины: тайная морская разведка, морская контрразведка, а также осведомительная работа, осведомительная служба, рассматривая прилагательное осведомительная как синоним разведывательная. «В 1907 [1906] году на Морской генеральный штаб была возложена работа по организации тайной морской разведки в странах наших вероятных противников, — отмечал Дунин-Борковский. — Работа эта постепенно развивалась в зависимости от энергичного роста морской силы Германии, Австро-Венгрии, Турции и других государств, стала с течением времени выливаться в совершенно обособленную и самостоятельную специальность, требующую для успеха дела продолжительной и основательной подготовки направляющих ее офицеров. Количество работы по тайной морской разведке постепенно возрастало; с другой стороны, параллельно возрастали и трудности тайной разведки вследствие принимаемых иностранными державами строгих мер к сохранению в секрете всего относящегося к жизни и развитию их морских сил. Осведомительная работа официальных представителей Морского ведомства за границей — морских агентов — оказалась затрудненной в высшей степени и поневоле свелась к сообщению сведений лишь общего военно-морского характера…

Эти обстоятельства, естественно, увеличили требования, предъявляемые к тайной морской разведке в мирное время. Одновременно необходимо было озаботиться подготовкой организации получения важнейших сведений о флотах противников в случае войны, памятуя о тех громадных затруднениях и непоправимых потерях нашего флота в бывшую Русско-японскую войну, которые часто были прямым следствием полной нашей неосведомленности как о готовящихся выходах японского флота, так и о результатах боевых столкновений на море. Как известно, предпринятые уже во время Русско-японской войны попытки организовать осведомительную службу не привели почти ни к каким практическим результатам, и это обстоятельство указывало на необходимость заблаговременной, задолго до начала войны, подготовки такой осведомительной службы.

В 1911 г. на Морской генеральный штаб была возложена еще новая работа по вопросам о борьбе с иностранным морским шпионажем в России. В начале этот новый вид деятельности Морского генерального штаба был очень ограничен, иностранные государства не проявляли особенного интереса к изучению нашей морской силы. Но начиная с 1912 г., сначала Германия, а затем и Австрия, стали проявлять к нашим Балтийскому и Черноморскому флотам усиленный интерес, а потому в целях обеспечения необходимой для морской войны тайны подготовительных работ флота и Морского ведомства Морскому генеральному штабу пришлось уделять все большее внимание вопросам борьбы с иностранным морским шпионажем в России, а в настоящее время этот новый вид деятельности получил настолько большое развитие, что уже решен вопрос о создании целой организации под руководством Морского генерального штаба для ведения борьбы с иностранным морским шпионством. Для ближайшего руководства обоими упомянутыми вопросами — тайной морской разведкой и борьбой с иностранным шпионажем — в составе Морского Генерального штаба отдельного органа не существовало, а ближайшее руководство… было возложено на начальника Иностранного (переименованного затем в Статистическое) отделения штаба. Однако развитие работы, как Статистического отделения, так и офицеров, направляющих разведку и контрразведку, показало на необходимость разделения этих функций в целях достижения наилучших результатов, а потому в мае 1914 г. внутренним распоряжением по Морскому генеральному штабу и был образован, в виде опыта, отдельный орган под наименованием «Особого делопроизводства Морского генерального штаба», на каковой орган было возложено направление тайной морской разведки и морской контрразведки»[899].

Поступавшие в Морской генеральный штаб разведывательные сведения и материалы По-прежнему обрабатывались в Статистической части (с 20.10.1914 г. — в Статистическом отделении).

Прилагательное осведомительный является производным от глагола осведомитися, появление которого в русском языке зафиксировано в XVII веке.

Гибель С. О. Макарова и смерть А. С. Попова 13 января 1906 года сказалась на сроках развития морской радиоразведки.

Высочайше утвержденным Постановлением Совета Государственной обороны 4 марта 1907 г. предусматривалось развертывание сети береговых наблюдательных постов и станций на побережье Балтийского моря, на островах и в шхерах Финского и Ботнического заливов «как органов разведывательной службы флота» [900].

Лишь спустя полтора года после утверждения Постановления о развертывании системы береговых наблюдательных постов и станций, 23 ноября 1909 г., был подписан приказ № 310 по Морскому ведомству, который вводил в действие «Положение о береговых наблюдательных постах и станциях Морского ведомства». Согласно Положению перед береговыми наблюдательными постами и станциями ставились следующие задачи: «Наблюдение за движением всех военных судов в море, а в военное время, также за всеми коммерческими, шлюпками, воздухом и прочим; быстрая передача наблюдаемого в центр; связь с берегом и между отдельными группами судов и кораблей посредством Службы связи; как второстепенное задание — метеорологические записи»[901].

Радионаблюдение — это малая часть радиоразведки, которая представляет собой, в первую очередь, «контроль радиосвязи противника, добывание и сбор радиоразведывательных материалов (радиограмм, радиоданных, пеленгов, сведений об особенностях работы и т. п.), их всестороннее изучение, группирование, анализ, проверка, оценка и обобщение с целью вскрыть разведывательную обстановку, определить замыслы противника (обработка) для последующего распределения»[902].

Уже в 1909 г. на Черноморском флоте был организован систематический сбор разведывательных признаков радиосредств и радиосигналов флотов иностранных государств. Перед началом Первой мировой войны аналогичная деятельность стала регулярной и на Балтийском флоте.

В конце 1911 г. идея адмирала С. О. Макарова о создании специальных средств для ведения радиоразведки на море нашла отражение в работе открытого в 1910 г. в Петербурге Радиотелеграфного депо морского ведомства, где начали разработку приемника, предназначенного для разведывательных целей. В это же время начинается и специализация личного состава для ведения радиоразведки из числа наиболее опытных радистов[903].

В «Отчете по радиотелеграфной части Морских сил Балтийского моря за 1911 год» и. д. 2-го флагманского минного офицера (по радиотелеграфному делу) штаба командующего Морскими силами Балтийского моря старший лейтенант А. М. Щастный[904] предлагал: «В целях, подготовительных к военному времени, флоту нужно разбираться в характере таких радиограмм [поступавших с береговых и судовых станций], разбирать в телефон — на каком языке и с каких радиостанций идет передача. Ведя таким радиотелеграммам некоторый учет, будет весьма важным выяснить манеру радиотелеграфирования, порядок сношений частей флота между собой и условия пользования радиотелеграфом тех иностранных государств, электромагнитные волны которых улавливают наши приемники» [905].

«Радиотелеграф является достоверным агентом, непрерывно осведомляющим нас обо всех радиотелеграфных распоряжениях, делающихся в водах соседей, и наши телефонные приемники могут следить за каждым случаем пользования ими этого рода связью», — утверждал Щастный[906].

Еще в 1908 г. в Морском генеральном штабе был поднят вопрос о подготовке агентурной разведки к действиям в предвоенный и военный период. В связи с этим было принято решение о создании «тайной наблюдательной постовой службы», перед которой ставилась задача оперативно сообщать обо всех передвижениях неприятельских флотов во время войны. Костяк службы должны были составить специально подготовленные агенты-наблюдатели, заранее поселявшиеся в выбранных местах или завербованные из числа местных жителей и начинавшие действовать после начала военных действий. «Служба наблюдения за противником во время войны» (ее официальное наименование) к началу Первой мировой войны так и не была развернута[907].

Составной частью войсковой разведки являлась артиллерийская разведка. Так, «Положение о разведчиках пешей артиллерии и перечень сведений, обязательных для артиллерийских разведчиков» 1907 г. признает необходимым организацию и ведение артиллерийской разведки: «Разведывательная служба в артиллерии имеет важное значение для достижения успеха в бою. Сведения, добываемые общевойсковой разведкой, недостаточны для решения задач артиллерии, а поэтому последняя должна производить разведку сама и иметь для этой цели вполне подготовленных разведчиков. В разведчики следует выбирать людей грамотных, умственно развитых, сметливых, смелых, обладающих крепким здоровьем, хорошим зрением и слухом, и, по возможности, знакомых с охотой»[908].

«Положение» содержит перечень «обязательных для артиллерийских разведчиков сведений»: «Эти сведения составляют следующие параграфы: по топографии, тактике и сведения по стрельбе, понятия об устройстве приборов и уменье пользоваться ими, сведения о лошади, общие положения о службе разведчика, служба разведывания, служба наблюдения. Служба охранения, служба связи»[909].

Военная энциклопедия (том III-й), изданная книгоиздательским товариществом И. Д. Сытина в 1911 году, дает следующее определение артиллерийской разведки: «Артиллерийская разведка добывает данные, могущие облегчить предстоящую артиллерии работу и сделать ее более действительной. Она должна вестись непрерывно как до боя, так и в бою; ее предметами являются установление расположения неприятельской пехоты и артиллерии; наблюдение за их действиями; ознакомление с путями (подступами) как к полю сражения, так и на нем, и изучение впереди лежащей местности; подготовка данных для стрельбы своей артиллерии; отыскание мест для наблюдательных пунктов; исследование позиций; отыскание целей для артиллерии; добывание сведений об общем ходе боя. Всякая разведка должна быть произведена своевременно и, по возможности, скрытно. А. разведка ведется следующими средствами. 1) Офицерскими разведками. Главные требования для них: понимание общей тактической обстановки; умение выделить из неё всё важное для артиллерии; умелое составление донесений и панорамных чертежей; предохранение своих частей от всяких неожиданностей. В некоторых случаях такие разъезды могут б<ыть>. придаваемы к разведочным частям конницы. Непосредственное руководство артил<лерийских> разведчиков, как общее правило, лежит на командирах дивизионов. Каждый дивизион, по сближении с противником на расстоянии около Ѕ, высылает от 1 до 8 офицерск<их> разъездов. Они выдвигаются быстрым аллюром до линии походного охранения и, двигаясь с прикрывающими частями, занимают пункты, удобные для наблюдения. К началу боя разъездам выгодно выиграть неприятельские фланги, принять на себя обязанности боковых наблюдателей своего огня… Разведчикам в большинстве случаев придется работать пешком. Со своими частями они должны поддерживать постоянную связь (телефон, флаги, самокатчики, конные и пешие вестовые и т. д.), сообщая им результаты своих наблюдений. 2) Личной разведкой артиллерийских начальников, которая должна доставить возможность дать артиллерии определенные приказания, обеспечивающие ее вступление в бой сообразно задаче и намерениям нач<альни>ка отряда, свойствам местности и условиям обстановки. Для этого артиллер<ийские>. начальники должны сопровождать перед боем старшего начальника и участвовать в его разведке. Разведки, производимые различными артил<лерийскими> нач<альни>ками могут следовать одна за другой весьма быстро… и даже совпадать… Большую пользу для А<ртиллерийской> разв<едки> принесет умелое согласование разведочных мероприятий артиллерии с общими мероприятиями. Из этих последних воздушная разведка может быть особенно полезна п<отому> ч<то> при пользовании закрытыми позициями расположение батарей противника возможно будет обнаружить только с воздухоплавательных приборов»[910].

Как только в 1783 г. французы братья Жозеф и Жак-Этьен Монгольфье подняли в небо первые шары, наполненные горячим воздухом, а затем в том же году их соотечественник Жак Шарль запустил шар, наполненный водородом[911], возникла идея воспользоваться этим изобретением для военных целей — поднимать наблюдателей в воздух для производства рекогносцировок неприятельских позиций. Через 11 лет, представился случай осуществить эту идею на практике. Во французской армии была сформирована первая воздухоплавательная часть, которая в 1794 г. провела ряд подъемов воздушных шаров при Мобеже, Шарлеруа, Флерюссе. В результате благополучному исходу сражений французы во многом были обязаны наблюдениям с шара[912].

В статье «Военное воздухоплавание», опубликованной в Военной энциклопедии (Том VΙ-й, издан в 1912 г.), сообщалось о воздушных шарах-аэростатах — неуправляемых и управляемых (дирижаблях) — и аэропланах, применяемых в первую очередь для ведения разведки[913]. «С 1908 г., — отмечалось в статье, — возникает вопрос о применении аэр<опла>нов, и поэтому были, у нас не только учреждены комитеты воздуш<ного> флота под Авг<устейшим> Пред<седательством> В<еликого> к<нязя> Александра Михайловича, работающие на част<ные> пожертвования исключ<итель>но в области авиации, но имеется организованный при воен<но>-воздухоплав<ательной> школе (преобразов<анный> воздухоплав<ательный> парк) авиационный отдел, давший уже десятки отважных воен<ных> авиаторов, и организовывались также с 1912 г. особые авиац<ионные> отряды. Наряду с этим и все воздухоплав<ательные> части как в полевых частях так и кр<епо>стях получили прочн<ую> орг<аниза>цию и снабжались больш<ими> и мал<ыми> дирижаблями и аэр<опла>нами. Т<аким> обр<азом>, в начале XX в. во всех армиях для воен<ных> целей находят применение след<ующие> воздухоплавательные аппараты:

1) аэр<оста>ты сферич<еские> и змейковые,

2) управляемые аэр<оста>ты и

3) аэр<опла>ны.

Аэростаты сферические и змейковые употребляются привязными в качестве подвижной вышки, т. к. дают возможность поднять 2–3-х наблюдателей на высоту до 1 т<ысячи> м<е>тр<ов> и служат для производства наблюдений за непр<иятельскою> позициею, для корректирования стрельбы и для сигнализации на дальние расстояния.

Место расположения их не ближе 5 вер<ст> от непр<иятельской> арт<илле>рии; наблюдения можно производить на 7–8 вер<ст>… Такой аэр<оста>т, конечно, м<ожет> б<ыть> сбит арт<илле>риею… Опасный враг для привяз<ных> аэр<оста>тов — это аэр<оста>т управляемый и особенно аэроплан, с которого привязной аэр<оста>т м<ожет> б<ыть> легко уничтожен…

Привязные аэр<оста>ты в нек<ото>рых случаях м<огут> б<ыть> заменены сериею воздушных змеев, при помощи к<ото>рых можно поднять наблюдателя на 100–200 м<е>тр<ов>.

Управляемые аэростаты теперь м<огут> совершить непрерыв<ный> полет в 24–40 ч<асов>, имея на борту 10–15 ч<еловек> на высоте 500–800 м<е>тр<ов>, подниматься временами до 1 500–2 000 м<е>тр<ов> и развивать собств<енную> ск<оро>сть до 16–17 м<е>тр<ов> в сек<унду> (61–65 вер<ст> в ч<ас>)…

Гл<авные> хорошие качества управл<яемых> аэр<оста>тов — это их большая грузоподъемность и большая продолжит<ельно>сть полета, к<ото>рая не зависит исключ<итель>но от исправности мотора (как в аэр<опла>нах), а от имеющегося балласта…

Гл<авный> враг управл<яемого> аэр<оста>та — аэр<опла>н, т. к. последний обладает почти вдвое большею скоростью, легко м<ожет> преследовать управл<яемый> аэр<оста>т, подняться выше него и оттуда его уничтожить… Управл<яемыми> аэр<оста>тами, благодаря их большой подъем<ной> силе, можно также пользоваться для метания разрыв<ных> и зажигат<ельных> снарядов над непр<иятельскими> складами, укр<епле>ниями, ж.-д. мостами и станциями и другими крупными целями.

В последние годы аэропланы делают такие быстрые успехи, что нет никакого сомнения, что в будущих войнах ими будут пользоваться в самых широких размерах. Современные аэр<опла>ны дают возм<ожно>сть с пассажиром подняться на высоту свыше 1 т<ысячи> м<е>тр<ов>, а без пассажира достигнута высота 4 250 м<е>тр<ов>, продолжит<ельно>сть полета без остановки 11 час<ов>. В 1910–1911 гг. аэр<опла>ны испытаны б<ыли> на маневрах, как за границею, так и у нас, причем результаты оказались весьма удачными.

Для воен<ных> целей аэр<опла>ны находят гл<авное> применение для рек<огнос>цировок и отчасти — для быстр<ого> сообщения между отд<ельными> отрядами (для передачи приказаний), а также м<огут> б<ыть> употребляемы для метания снарядов и зажигат<ельных> бомб. Кроме того, они м<огут> б<ыть> использованы как средство для уничтожения непр<ивязных>, привяз<ных>, свобод<ных> и управл<яемых> аэр<оста>тов…

Для передачи сведений с аэр<опла>на стараются применить искр<овой> телеграф; можно сообщаться, сигнализируя флажками или же бросая сообщения в мешках, снабженных неб<ольшим> бумаж<ным> парашютом. Пользование фотографиею при рек<огнос>цировках дает документ<альные> данные, пополняющие и подтверждающие донесения»[914].

Опыт применения змейкового аэростата на крейсере «Россия» при выходе к Цугарскому проливу в мае 1905 г., а также эксперименты, проводившиеся летом этого же года в Финском заливе на воздухоплавательном крейсере «Русь»[915], показали, с одной стороны, сложность использования воздушных шаров с боевых кораблей, а с другой, — возможность и эффективность применения их со специально оборудованных судов при наличии на последних скоростных лебедок и средств для выработки газа. Но к выводам специалистов не прислушались и в апреле 1906 г. морской министр А. А. Бирилев докладывал царю, что «аэростат как средство для разведочной службы на море не имеет вовсе того значения, которое ему предписывалось ранее, а потому расходы, производимые в настоящее время на морские воздухоплавательные парки, не могут быть оправданы»[916]. В результате у морского ведомства остался один воздухоплавательный парк в Севастополе, остальное имущество было передано военному министерству.

«Воздушной разведки в современном значении в Русско-японскую войну не было, а производилось лишь несистематическое и не всегда удовлетворительное наблюдение с привязных аэростатов», — писал в своем фундаментальном труде «Разведывательная служба в мирное и военное время» Генерального штаба генерал-майор Рябиков П. Ф.[917]

Констатация неудовлетворительного состояния военной разведки накануне и в начале Первой мировой войны содержалась в «Докладе по Главному управлению Генерального штаба» от 1 июня 1917 г., подготовленном разведывательным делопроизводством Отдела генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба: «Времени для осмысления было более чем достаточно. Только разведка, прочно и систематически налаженная в мирное время, непрерывающаяся, а усиливающаяся в период мобилизации и продолжающаяся во время войны, даст возможность, выяснив, какими силами и средствами располагают противники, и учитывая их намерения и планы, повести войну, если будет неизбежно вступление в нее, в наиболее благоприятной для нас военной и политической обстановке и окончить ее в возможно короткий срок, с возможно малыми потерями и с наименьшими затратами сил и средств.

Неналаженность разведки мирного времени перед Русско-японской и настоящей войнами и недостаточно разработанные планы мобилизации разведки привели к тому, что разведка в начале этих войн носила случайный характер и, почти заново организованная во время войны полевыми штабами, не могла дать быстрых и серьезных результатов; силы и средства противника перед войной не были правильно учтены, что привело к совершенно ошибочным выводам относительн о продолжительности войны [разрядка документа]; многие операции проведены неудачно, так как не было своевременной, всесторонней и непредвзятой ориентировки начальников; неналаженность разведки приводила к тому, что ряд наступательных операций противника был нами совершенно не предугадан и приводил к катастрофам»[918].

Глава 5 Разведывательные термины в годы Первой мировой войны (1 августа 1914 г. — 7 ноября 1917 г.)

23 июля 1914 г. Австро-Венгрия, заявив, что Сербия стояла за убийством эрцгерцога Франца-Фердинанда, объявляет ей ультиматум из 10 пунктов, с требованиями[919], по заявлению министра иностранных дел С. Д. Сазонова, «совершенно неприемлемыми и изложенными в ультимативной форме»[920]. На ответ дано 48 часов. В тот же день Сербия начинает мобилизацию, однако соглашается (с теми или иными оговорками) на все требования Австро-Венгрии, кроме шестого пункта — «участия в этом расследовании австро-венгерских агентов и властей»[921]. 28 июля Австро-Венгрия, заявив, что требования ультиматума не выполнены, объявляет Сербии войну. Австро-венгерская тяжёлая артиллерия начинает обстрел Белграда, ее регулярные войска пересекают сербскую границу.

Россия заявляет, что не допустит оккупации Сербии. 29 июля Николай II отправляет телеграмму императору Германии Вильгельму II с предложением «передать австро-сербский вопрос на Гаагскую конференцию». «Кузен Вилли» на телеграмму не отвечает. 31 июля в Российской империи объявляется всеобщая мобилизация [*Здесь и далее все даты приведены по новому стилю, за исключением дат в текстах цитируемых документов]

1 августа 1914 г. в штабы военных округов направляется циркулярная телеграмма с подтверждением, что «до получения особой телеграммы открытие военных действий с нашей стороны недопустимо. Бывший в одном округе случай взрыва нами моста признан несоответствующим обстановке, требующей избегать пока фактов, могущих повлечь перерыв продолжающихся дипломатических переговоров»[922].

1 августа Германия объявляет войну России, и в тот же день немцы вторгаются в Люксембург без объявления войны стране. Начинается Первая мировая война.

С началом войны главная цель военной разведки на государственном уровне заключалась в добывании разведывательных сведений, которые позволяли бы вскрыть планы и намерения противника, определить численность его воинской группировки и направления главных ударов.

Отсутствие у военной разведки ценных агентов-источников, способных добывать важную военную и военно-политическую документальную информацию в ходе боевых действий поставило Главное управление Генерального штаба и сформированные штабы фронтов и армий перед необходимостью срочно изыскивать пути для выхода из создавшейся ситуации. Имевшиеся ранее немногочисленные источники с началом войны отошли от сотрудничества по целому ряду причин, в первую очередь, из-за того, что не были обусловлены условия связи в новых обстоятельствах. Рассчитывать на быстрое внедрение агентуры в высшие военные структуры Германии и Австро-Венгрии не приходилось. Главное внимание военной разведки было теперь сосредоточено на вскрытии планов противника, связанных с перевозкой воинских формирований по железнодорожным магистралям.

Неготовность противника, и в первую очередь Германии, проводить крупномасштабные наступательные операции приводила к необходимости осуществления значительных перебросок войск с одного театра военных действий на другой, а также в пределах одного театра военных действий (ТВД). Переброска войск с Западного фронта на Восточный и наоборот занимала, как правило, семь дней[923].

Вскрытие самого факта происходившего перемещения войск и состава перебрасываемых частей давало возможность путем анализа и сопоставлений делать важные выводы. В связи с этим основное внимание было обращено на безотлагательную вербовку подвижных или разъездных агентов с последующим командированием их к местам возможных перебросок, а также на внедрение агентуры — резидентов — на узловых железнодорожных станциях, по которым они могли производиться с Западного фронта на Восточный. При остром дефиците времени это был единственный выход из создавшейся ситуации[924].

П. Ф. Рябиков вводит название категории агентов, применимое к данной ситуации. Это ходоки (ездоки, подвижные агенты), ‘получающие временные отдельные задачи для исследования известного пункта, направления или района, или же для выполнения какого-либо особого поручения’[925]. Речь идет о ездоках, подвижных агентах. Ходоки, агенты-ходоки используются при организации передачи сведений через линию фронта. Объездные агенты — так назовет эту категорию агентов полковник П. А. Игнатьев[926], начальник русского отделения Междусоюзнического бюро и «заведующий агентурой всех фронтов и армий».

Действия объездных агентов, ездоков, подвижных агентов и резидентов на узловых железнодорожных станциях (и не только) будет квалифицировано как агентурное наблюдение. Так, 29 сентября 1917 г. генерал-квартирмейстер ГУГШ генерал-майор Н. М. Потапов направил в Париж П. А. Игнатьеву телеграмму следующего содержания: «Первое, желательно выяснить, все ли железнодорожные линии, служащие австро-германцам для войсковых перевозок с одного театра на другой, находятся под планомерным агентурным наблюдением, необходимо добиться последнего путем соглашения союзников в целях взаимного дополнения агентурного наблюдения за перевозками, учитывая громадную важность своевременного получения сведений. Второе, желательно путем взаимного соглашения союзников завести в каждом корпусном округе Германии резидентов, наблюдающих в своем районе за новыми формированиями, призывом новых возрастных классов и прочее»[927].

В момент наибольшего обострения политической напряженности командование Балтийского флота оказалось практически отрезанным от жизненно важной для него информации. «Теперь особенно нужна была агентура, а у нас ее, видимо, совсем нет»[928], — резюмировал командующий морскими силами Балтийского флота адмирал Н. О. Эссен. Еще резче выражался флаг-капитан по Оперативной части штаба флота капитан 1 ранга А. В. Колчак — правая рука Эссена по оперативным вопросам: «Мы совершенно лишены сведений о противнике. Разведке нашей цена 0. Она ничего путного не делает»[929].

Но ранее, до начала общей мобилизации, к 25 июля 1914 г. заведующим «столом Балтийского театра» Особого делопроизводства Морского генерального штаба старшим лейтенантом В. А. Виноградовым[930] был подготовлен очередной, достаточно реалистичный проект организации «Службы наблюдения за противником во время войны», в котором наряду с агентами-наблюдателями предполагалось иметь агентов-передатчиков и агентов-контролеров:

«Организация ВР [военной разведки] в предполагаемом полном, окончательном виде.

Предусмотрены пока два театра… Северный — Швеция, Германия и Южный — Турция, Австрия, Италия, Греция.

Для Северного театра агенты-наблюдатели расположены в Киле, Данциге, Фленсбурге, Хольтенау, Экернферде, на Борнгольме, Рюгене, в Стокгольме, Карлскроне, на Аландских остр<овах>. и т. д., всего в 20 пунктах.

Для Южного театра агенты-наблюдатели расположены в Константинополе, Афинах, Таранто, Венеции, Себенико, Фиуме, Поле, Триесте и т. д. — всего 10.

Каждый агент-наблюдатель телеграфирует по коду в нейтральный ближайший пункт агенту-передатчику данного театра; передатчик по своему усмотрению избирает маршрут передачи депеши. Агент-контролер театра (отставной или запасной морской офицер) имеет постоянное жительство в нейтральном месте, но совершает информационные поездки для проверки получаемых сведений, контроля агентов-наблюдателей и их замены или найма новых в случае необходимости нового места наблюдения. Он телеграфирует в СПб. лично.

Центральный пункт получает в СПб. телеграммы, и передает их в Д[обровольный] флот. Связь — 9 агентов-передатчиков связи передают поэтапно телеграммы.

Центральный пункт 7 000

Связь 6 000

2 контролера 12 000

2 передатчика 10 000

30 наблюдателей 30 000

Итого:65 000 рублей»[931].

Как видим, основные наблюдательные пункты (с явным опозданием) планировалось развернуть на Северном театре военных действий в зоне Датских проливов, откуда можно было бы контролировать передвижение немецких судов в районе их главной военно-морской базы Киль. Несколько пунктов предусматривалось создать в Швеции, что, было целесообразно.

Что же касается Южного ТВД, то нельзя не отметить, что сеть агентов-наблюдателей должна была охватить в основном часть Средиземноморского побережья, принадлежавшую Италии и Австро-Венгрии, а необходимость ее наличия на побережье Турции явно недооценивалась.

В начале войны агентурную разведку на Балтике курировали лишь два морских офицера — заведующий столом Балтийского театра Особого делопроизводства старший лейтенант В. А. Виноградов и его помощник старший лейтенант Р. Окерлунд[932], что создавало немалые трудности. Отсутствие зарубежной агентуры, способной с началом боевых действий вскрывать планы и намерения командования военно-морских сил Германии и Турции после ее вступления в войну, привело к тому, что именно внедрение агентов-наблюдателей, отслеживающих перемещение неприятельских сил и своевременно докладывающих об этом, было выбрано в качестве основного и пожалуй, единственно возможного направления организационной деятельности Морского генерального штаба в складывающейся ситуации.

В качестве организаторов выступали официальный морской агент и его помощник в скандинавских странах, а также подобранные Особым делопроизводством лица, которым была поставлена задача по проведению вербовочной работы как на территории России, так и в нейтральных государствах. К созданию агентурных сетей с позиций нейтральных стран приступили с первых же дней войны морской агент России в Швеции, Норвегии и Дании капитан 2-го ранга В. А. Сташевский[933] (сменивший в феврале 1914 г. старшего лейтенанта П. Ф. Келлера), чьим местопребыванием был Стокгольм, и помощник морского агента капитан 2-го ранга Б. С. Безкровный[934], находившийся в Копенгагене.

В течение всей войны основной базой для разведывательных операций против Германии служила Дания. Этому способствовала не только территориальная близость двух стран, но и отсутствие среди населения последней сильных антирусских настроений, чего нельзя было сказать об отношении ее официальных властей. Значительно сложнее была обстановка в Швеции, возможность вступления которой в войну на стороне германского блока считалась реальной.

С началом войны произошли непредвиденные срывы — неожиданно отказались от сотрудничества с русской разведкой те агенты-наблюдатели в Дании, которые были привлечены Б. С. Безкровным. Правда, вскоре положение удалось поправить. 15 сентября 1914 г. Безкровный докладывал в МГШ: «Пробую устроить в Стокгольме получение сведений от шведской службы связи о движении немецких судов. Прошу указания, в случае успеха организовать ли передачу на Сташевского или через меня»[935].

От агентов-наблюдателей, вербовавшихся из местных жителей, требовалось умение четко различать типы кораблей, но именно это достигалось с большим трудом. Некоторые агенты не могли быстро освоить коды условных обозначений при передаче сообщений телеграфом.

Не менее важное значение приобретала засылка разъездных агентов (агентов-маршрутников) из Скандинавских стран в порты Германии (Киль, Свинемюнде, Данциг-Нейфарвассер и др.) для получения данных о дислокации, перемещениях и повреждениях судов, береговой обороне, расположении минных заграждений. Подобную информацию могли передавать датские и шведские рыбаки, часто плававшие вблизи немецкого побережья и заходившие в порты. Часть сведений могла исходить от датской береговой охраны. К сотрудничеству удалось привлечь агентов-резидентов, постоянно проживавших в Киле. Эта система сбора информации о противнике была налажена в основном за несколько месяцев. В дальнейшем происходило неоднократное обновление агентурных сетей за счет создания новых звеньев взамен выбывавших по различным причинам[936].

Если к середине сентября 1914 г. сбор агентурных сведений о немецком флоте постепенно налаживался, то главной проблемой оставалась своевременность передачи разведывательной информации в штаб флота. Так, 16 сентября 1914 г. флаг-капитан по оперативной части штаба командующего Балтийским флотом капитан 1-го ранга А. В. Колчак писал заведующему Особого делопроизводства МГШ капитану 2-го ранга М. И. Дунину-Борковскому: «Важнейшей стороной разведочной деятельности в настоящее время я считаю донесения о движении неприятельских сил, базирующихся, по всем данным, на Киль, в Балтийском море и обратно.

Мы получаем, по-видимому, вполне надежные сведения, но, к сожалению, зачастую они запаздывают, и мы не имеем возможности их использовать. Дело в том, что немцы взяли правилом подходить на вид наших наблюдательных постов и дозорных крейсеров всегда под вечер, часов около 4-х пополудни. От нашей стоянки в Ревеле до выхода из Финского залива около 100 миль, то есть 6 часов хода (16-ти узловым). В силу этого, мы, выйдя немедленно по получении известия о появлении неприятеля, выходим в море ночью и можем что-либо предпринять с рассветом на другой день. Так как ночью плавание без определений и с тралами целой эскадрой крайне рискованно, то практически мы выходим с рассветом на другой день и никого уже не застаем. Держать же все время флот в море мы не можем уже из-за одного этого вопроса. Отсюда Вы усмотрите всю важность своевременно получить извещение о проходе неприятельского флота к Ost-у [Востоку] от Борнголъма, когда мы могли бы своевременно встретить его в северной части Балтики. До 24-го числа прошлого месяца ни одно из больших судов не появлялось у нас, но теперь, надо думать, они будут появляться чаще. По всем данным, они не намерены оперировать в Финском заливе и не ищут боя с нами, а потому надо нам самим встретиться с ними. В силу высказанного прошу Вас, Михаил Иосифович, в первую очередь ускорить и обеспечить всеми мерами передачу сообщений о движении неприятельских судов с датской территории, делая эти сообщения срочными по радио, а не телеграфом»[937].

Замечание Колчака о запаздывании «вполне надежных сведений» принимал и разделял Дунин-Борковский, по словам которого, главная трудность для разведки заключалась «не в объекте, а в сроке». Любые проблемы, связанные со сбором информации, по его мнению, в принципе могли быть решены с помощью наличных средств, но те, что были связаны со своевременной доставкой разведывательных сведений, представлялись неразрешимыми. Единственным оперативным средством связи являлся телеграф, но даже при самых благоприятных обстоятельствах простейшая схема передачи информации по этому каналу выглядела так: с Датского побережья — в Копенгаген, в Петроград и только потом — в штаб Балтийского флота. Все это должно было сопровождаться неизбежной потерей и искажением информации.

Так выглядел идеальный вариант, на практике почти не осуществлявшийся. Во-первых, частая передача телеграфных сообщений из малонаселенных пунктов Дании или Швеции о прохождении одиночных кораблей немецкого флота вызывала естественные подозрения местных властей. Реальным было только оповещение о движении больших групп судов, что случалось намного реже. В этих случаях информация из прибрежных пунктов передавалась по почте или через курьеров и, конечно, тоже запаздывала. Во-вторых, правительства Скандинавских стран с началом войны ввели строгий контроль за отправкой телеграмм за рубеж.

Что же касается Германии, то там использование телеграфа как способа передачи разведывательных сведений по соображениям безопасности практически исключалось. Так, после подачи агентом условной телеграммы «Сейчас получил три письма, здоров», местные власти потребовали от него предъявить эти письма»[938].

«К сожалению, должен заметить, — писал А. В. Колчаку 22 ноября 1914 г. М. И. Дунин-Борковский, — что ежедневное и срочное осведомление относительно востока Балтики почти невыполнимо, и вот по каким причинам:

1. Нет никакой гарантии отправки частных телеграмм из Германии даже в нейтральные страны.

2. Отправляющий неизменно попадает под наблюдение.

3. Наблюдение, таким образом, приходится вести посылкой агентов, что требует несколько дней, даже при посылке их из ближайших мест, что мы и делаем.

4. Для очень частого осведомления потребовалось бы чрезмерное количество агентов, что, как уже сказано, представляет опасность для дела же, но, несмотря на это, если Вы, считаясь со всеми этими соображениями, все-таки найдете необходимым давать такие задания, мы сделаем все возможное в этом направлении. Но я должен предупредить, что если слишком энергичное наблюдение поведет к ликвидации части нашего личного состава агентов, то это может выразиться задержкой представления сведений по новым заданиям, пока не будет найдена замена»[939].

Введенные «Отчетом о деятельности разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем» с 4 марта 1905 г. по 31 августа того же года[940] названия дальняя разведка, дальний агент не нашли закрепления в разведывательной терминологии и не встречаются в документах Первой мировой войны. Вместо прилагательного дальний (дальняя) появляется определение стратегический (стратегическая) и, как следствие, термины стратегическая агентура, стратегическая разведка.

«Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова, изданный в 1940 г., дает следующее определение прилагательного стратегический: 1. Прил. к стратегия. Стратегическое искусство. 2. Прил., по знач<ению>. связанное с действиями, важными для осуществления общих целей войны, соответствующими стратегии воен.’ С<тратегический>. пункт. Стратегическое развертывание армий. Стратегическая обстановка. Стратегическая железная дорога. Достигнуть тактических и стратегических успехов»[941]. Есть в этом словаре и толкование существительного:

Стратегия [от греч. stratçgнa]. 1. Искусство ведения войны. С<тратегия>. Красной армии. С<тратегия>. Кутузова в войне с Наполеоном. Немецкая с<тратегия>. С<тратегия>. молниеносного удара. С<тратегия>. измора противника. || Наука о ведении войны. Курс стратегии. 2. перен. Искусство руководить действиями какого-н. коллектива для достижения общих, главных целей в его борьбе с противником. Революционная с<тратегия>. пролетариата. Стратегия и тактика ленинизма есть наука о руководстве революционной борьбой пролетариата. Сталин»[942].

Применительно к реалиям Первой мировой войны речь шла о об агентуре не на театре военных действий, а на территории противника — Германии, Австро-Венгрии, Турции, Болгарии — и в первую очередь, в столицах этих стран, в высших военных штабах, органах государственной власти, там, где принимаются важные военные и военно-политические решения, а также на территории нейтральных государств, поддерживающих отношения с воющими против России, Англии и Франции странами. Чтобы показать удаленность такой агентуры от ТВД Рябиков применяет термин глубокая стратегическая агентура.

Так, состояние разведки в России во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. специалистами оценивалось крайне низко. «Неналаженность тайной агентуры в мирное время, невозможность получать весьма жизненные и важные сведения о японский армии секретными путями привели к колоссальнейшей ошибке в подсчете всех сил, кои могла выставить Япония и к совершенному игнорированию резервных войск [здесь и далее курсив П.Ф. Рябикова], неожиданно появившихся на театре войны, — писал в 1919 г. в своем труде «Разведывательная служба в мирное и военное время» один из руководителей военной разведки Генерального штаба генерал-майор П. Ф. Рябиков. — Полная неподготовленность театра войны Маньчжурии в агентурном отношении и лишь постепенное налаживание агентуры во время войны имело следствием нашу слабую осведомленность в стратегических группировках и передвижениях японцев, что крайне вредно отражалось на наших действиях, связывая их инициативу и порождая неуверенность»[943].

Имея в виду первые итоги Первой мировой войны, П. Ф. Рябиков продолжал: «Последняя мировая война коалиционного международного масштаба еще более подтвердила совершенную необходимость прочной организации агентуры как мирного времени, так и во время войны. С самого начала войны стало ясно, какое громадное значение имеет в современных условиях глубокая стратегическая агентура, которая только и может давать сведения о стратегических перебросках с театра на театр и с фронта на фронт на отдельных театрах; сразу почувствовалось, что наша разведка со своими органами, стратегической конницей и с едва начинавшей развиваться авиацией коротка; высшее командование часто не предупреждалось заранее о рокировках неприятеля, и войска натыкались иногда своей войсковой разведкой на новые группы противника неожиданно; так, например, во время Варшавской операции 1914 г., и особенно во время октябрьского отхода Гинденбурга от Варшавы, отсутствие заранее заложенной агентуры в приграничной полосе и в более глубоких тылах территории противника или, быть может, ее неудовлетворительность крайне тяжело отразилась на наших действиях»[944]. Здесь П. Ф. Рябиков явно сужает предназначение глубокой стратегической агентуры до выявления стратегических перебросок «с театра на театр, с фронта на фронт на отдельных театрах».

П. Ф. Рябикову принадлежит введение термина стратегическая разведка. «В военное время сведения о самых глубоких тылах противника и о творящемся в его стране, а также о намерениях и планах неприятеля может давать агентурная разведка — беспредельная по глубине своей работы, — настаивает профессиональный разведчик П. Ф. Рябиков и продолжает: — Учитывая коалиционный характер современных войн, наличие целого ряда театров борьбы и громадное значение стратегических перебросок войск с театра на театр и с фронта на фронт в пределах театров, приходим к выводу, что агентура в современной войне приобретает особенное значение как орган стратегической [здесь и далее курсив П.Ф. Рябикова] разведки, могущий давать высшему командованию крайне важные сведения.

Недостатки агентуры — частая ее ненадежность и запоздалость донесений — вызывают необходимость в привлечении к работе в агентуре возможно большего числа надежных, доверенных людей и к самой внимательной организации вопроса связи, обеспечивающей быстроту передачи донесений. Роль тайной агентуры как прифронтового тактического средства разведки значительно уменьшилась вследствие крайней трудности прохода агентов через боевые линии, особенно в периоды позиционной войны»[945].

Вопрос вскрытия стратегических перебросок для разведки являлся коренным и единственно возможным в годы Первой мировой войны. В этой связи Рябиков писал в своем фундаментальном труде, посвященном разведывательной службе: «Итак, благодаря отсутствию заранее налаженной прочной агентуры на важных железнодорожных узлах приграничной полосы или ее неудовлетворительности, сведения о посадке отступившей из-под Варшавы германской армии и переброски ее против правого фланга II армии получены несвоевременно, с большим опозданием, что, конечно, весьма тяжело отразилось на оперативных распоряжениях командования II армии, принужденного производить необходимый контрманевр при весьма трудных условиях близости противника и с вынужденным отказом от инициативы в действиях, которой мы владели. Кто знает, какой оборот приняла бы вся крайне дерзкая операция Гинденбурга, если бы мы, владея превосходством в силах, вовремя получили сведения о посадке и начавшейся переброске?

Итак, необходимость тайной агентуры сознавалась со времен древности; шпионство, или тайная агентура, как орган разведки давно известно, испытано и отлично использовалось великими полководцами и выдающимися государственными деятелями; последняя же всемирная война еще больше подчеркнула, что грандиозный масштаб коалиционных войн, постоянные железнодорожные переброски, допускающие быстрые сосредоточения сил к определенным фронтам, делают глубокую стратегическую, а также прифронтовую агентуры, заблаговременно, прочно и планомерно заложенные, совершенно необходимыми, так как разведки конными массами и авиасредствами, имея сравнительно слишком короткий радиус работы, часто запаздывают в донесениях стратегического характера, что очень неблагоприятно отражается на оперативных распоряжениях высшего командования»[946].

Термин прифронтовая агентура, введенный П. Ф. Рябиковым, не прижился и остался только в теории.

Он сформулировал основные задачи, стоявшие перед разведывательным органом Генерального штаба в ходе войны, отметив необходимость организации и ведения политической и экономической разведок: «Разведывательный орган Центрального управления Генерального штаба, продолжая во время войны неослабную разведку всех имеющих значение иностранных государств в общегосударственном масштабе, должен все время учитывать требования и задачи Верховного командования, направляя разведку в соответствие с очередными задачами политики и стратегии.

При коалиционном характере войн разведка центрального органа ведется в полном контакте с союзными разведывательными отделениями при постоянном обмене сведениями и при направлении работы в соответствии с очередными стратегическими задачами всех союзных армий.

Особенно внимательно надлежит следить за стратегическими перебросками противников с фронта на фронт, стараясь определить их возможно заблаговременнее, лучше всего — еще в стадии подготовки.

В междусоюзническом же масштабе ведется и общий учет войск противников на всех театрах военных действий; все союзники постоянно по телеграфу обмениваются сведениями об установках войск противника в известных районах с указанием, каким именно органом разведки произведена установка (пленные данных частей, показания пленных о других частях, документы и пр.).

Систематическое ведение установок очень облегчает определение группировки противника на всех театрах и фронтах; данные о группировках должны быть всегда нанесены на соответственные, постоянно освежаемые схемы.

Центральным же органом ведется и систематическое изучение организационных данных армий противника, исследуются им и вопросы комплектования и пр.

Экономическая разведка во время войны приобретает особенно важное значение, так как, по возможности, точный учет всех экономических средств дает возможность делать выводы о том напряжении, которое может вынести данная страна.

Политическая разведка, ведомая в тесном единении с Министерством иностранных дел, должна все время способствовать тесной связи политики со стратегией, столь важной во время войны»[947].

С началом войны разведку всех имеющих значение иностранных государств в общегосударственном масштабе организовывал и вел не только «Разведывательный орган Центрального управления Генерального штаба» — Отдел генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба, — но и штаб Верховного Главнокомандующего и штабы фронтов. Все эти структуры организовывали и вели военную, политическую и экономическую разведку. И только с 31 июля 1917 г. эти задачи были возложены на один ОГЕНКВАР ГУГШ, структура которого отличалась от той, которая была накануне и в начале войны.

29 сентября 1917 г. генерал-квартирмейстер ГУГШ генерал-майор Н. М. Потапов направил в Париж в Межсоюзническое бюро телеграмму следующего содержания: «Третье: обследование экономического, финансового и политического положения в государствах наших врагов желательно продолжать с полной энергией, всемерно используя с этой целью архивы Bureau Interalliй [Междусоюзническое бюро] и сообщая полученные таким путем данные в Огенквар и Ставку. Четвертое: представляется желательным большее развитие при Bureau Interalliй общей обработки и сводки отдельных указанных выше данных разведки, получаемых от различных союзников. Пятое: заключения о замеченных агентурой перебросках необходимо тотчас срочно сообщать, дабы иметь время на использование командованием. Шестое: путем сопоставления всех добытых сведений, заблаговременное выяснение планов противника для предстоящих операций. В частности, крайне необходимо принять теперь же всесторонние общие меры к выяснению ближайших намерений противника на Востоке»[948].

«Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова дает наряду с другими следующее значение глагола обследовать (обследую, обследуешь): сов. и несов., кого-что. — ‘Исследуя, произвести (производить) ряд наблюдений над кем-чем-н. Статистически о<бследовать>. сельское хозяйство области. Разведчики обследовали местность. Врач обследовал больного’[949].

В декабре 1915 г. было учреждено Междусоюзническое бюро (Bureau Interalliй) как центр, объединивший деятельность разведывательных органов всех союзных государств с местом пребывания в Париже и с причислением его организационно ко 2-му бюро Генерального штаба Франции. Важнейшими задачами Междусоюзнического бюро являлись централизация информации о противнике, получаемой от разведывательных служб союзных держав с целью оптимального ее использования, а также совместное изучение и выработка общих мер борьбы со шпионажем, контрабандой и враждебной пропагандой.

Междусоюзническое бюро под вывеской учреждения «Общие архивы» расположилось в частном доме на Сен-Жерменском бульваре. Оно состояло из уполномоченных разведок союзных армий. Аппараты уполномоченных разведок получили статус миссий союзных держав при французском Военном министерстве.

Таких миссий (отделений) было шесть: французская (в составе пяти офицеров), английская (три офицера и один гражданский чиновник — специалист по экономическим, торговым и финансовым вопросам), итальянская (два офицера и один чиновник военной полиции), бельгийская (три офицера), сербская (один офицер) и русская (один офицер).

28 ноября 1916 г. в Париж прибыл один из выдающихся разведчиков Первой мировой войны ротмистр П. А. Игнатьев, младший брат военного агента в Париже Генерального штаба полковника А. А. Игнатьева, для исполнения должности начальника русского отделения Междусоюзнического бюро[950] и заведующего агентурой всех фронтов и армий. Формально П. А. Игнатьев 2-й, как он подписывал документы, считался начальником всей русской зарубежной агентурной разведки, но фактически он таковым не был. Став главой русского отделения Междусоюзнического бюро, он остался непосредственным руководителем зарубежной агентурной разведки штаба Юго-Западного фронта, выполняя одновременно функции начальника зарубежной агентурной разведки штаба Верховного главнокомандующего (Ставки). Штаб Северного фронта никого не прикомандировал к Игнатьеву 2-му и, следовательно, решил вести зарубежную агентурную разведку без его помощи. Игнатьев 2-й не получил также никаких указаний из Главного управления Генерального штаба. Это значило, что руководство ГУГШ не хотело подчинять ему свою зарубежную агентурную сеть, вело работу отдельно от него, отказываясь от объединения руководства зарубежной разведывательной деятельностью в едином органе — Ставке, то есть под непосредственным руководством П. А. Игнатьева. Зарубежной агентурной разведкой штаба Западного фронта он должен был руководить через прикомандированного офицера, подпоручика А. Быховца, который нес ответственность за текущую работу, в то время как органами зарубежной агентурной разведки штаба Юго-Западного фронта и штаба Верховного главнокомандующего Игнатьев должен был руководить непосредственно. При этом ему была поставлена задача создать дополнительную агентурную сеть для вышеперечисленных штабов. Такое положение с руководством зарубежной разведкой чрезвычайно тормозило эффективное разведывательное обеспечение операций русской армии в целом и не могло не привести к неоправданно большим затратам денежных средств.

Отсутствие эффективной, созданной еще в мирное время агентурной сети и острая необходимость быстрейшего получения разведывательных данных о противнике являлись причинами поспешности в вербовочной работе. В условиях войны не могло быть речи о планомерности в создании агентурных сетей. Функции организаторов агентурных сетей с началом Первой мировой войны выполняло большинство официальных военных и морских агентов России, находившихся за рубежом в нейтральных странах: начальник русского отделения Междусоюзнического бюро полковник (с декабря 1916 г.) П. А. Игнатьев, а также военнослужащие, направляемые Отделом генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба и штабами фронтов. В последнем случае к сотрудничеству с разведкой в качестве организаторов агентурных сетей в этот период привлекались порой недостаточно проверенные и даже случайные лица, что, естественно, отражалось на эффективности деятельности военной разведки России. Значительно реже в качестве организаторов разведки выступали лица, давно проживавшие за рубежом.

Создаваемые агентурные организации чаще всего назывались по кличке — псевдониму руководителя или имели порядковый номер. В ряде случаев названия агентурных организаций были связаны с национальностью руководителя (организация Американская), с местом расположения (организация Римская), с принадлежностью к тайным органам (организация Массонская), с вероисповедованием (организация Испанская Католическая) и т. д.

Самой крупной среди агентурных организаций, созданных в годы войны, была организация № 1 штаба Юго-Западного фронта, во главе которой стоял А. М. Гартинг[951] («Харламов»), которого привлек к сотрудничеству с военной разведкой П. А. Игнатьев. Центр ее находился во Франции. В Швейцарии размещались центры входивших в ее состав подорганизаций «Борисов», «Малер» и «Пьер», названные по псевдонимам руководителей. Первые две имели по три резидентуры в Германии, третья располагала агентурой в Польше и Австро-Венгрии. «Борисов» работал в Генеральном штабе Швейцарии и передавал ценные сведения: «Очень способный… и труженик», «первый указал в августе 1916 г. об общей мобилизации и о формировании новых полков»[952]. «Пьер» — поляк, журналист, имел связи в польских кругах Швейцарии и в самой Польше. Используя эти связи, «Пьер» передавал сведения с польской оккупированной территории и из Австро-Венгрии. Организация «Пьер» работала «специально по польским делам и саботажу». «Малер» — эльзасец-коммерсант, имел коммерческие дела в Германии и Австро-Венгрии. Организация «Малер» объединяла анархистов, имела сотрудников в некоторых германских военных частях, передавала «чрезвычайно важные сведения», включая переброску альпийского корпуса в составе германских войск на Западный фронт. «Малер» не знал, что «работает для России»[953].

В организацию № 3 штаба Юго-Западного фронта (по состоянию на 15 июня 1917 г.) входили две организации, одна из которых возглавлялась «Диомедом» — чехом, вторая «Юртью» — голландцем-контрабандистом. Обоих руководителей организации П. А. Игнатьев называл рекрутерами, т. е. вербовщиками, каковыми по сути они и являлись.

О руководителе организации № 3 В. Лебедеве в августе 1917 г. Игнатьев докладывал: «Работает лицо, два раза делавшее для нас поездки и успевшее наладить там [в Австро-Венгрии] три центра. Работа их несколько отличается от других, ибо кроме сведений общего военного характера они вертятся в среде отпускных офицеров, следят за отправлением их на фронт и таким образом добывают сведения. Один из осведомителей работает таким же образом в госпиталях. Эта группа имеет свой оборудованный центр на австро-швейцарской границе для переноса сведений. Кроме этой группы имеется еще один рекрутер, которому удалось пропустить в Австро-Венгрию трех лиц, кои дают письменные сведения периодически, и можно предполагать, что эта вторая группа могла бы несколько расшириться»[954]. Агент организации № 3 «Степанов» работал в австро-венгерской Главной квартире[955].

Резидентами организации № 6 были «Швейцарец» — работник швейцарской администрации, «Болгарин» — сотрудник болгарского посольства и «Турок» — сотрудник турецкого посольства в Швейцарии[956].

Организация Гаврилова вела постоянное наблюдение за железнодорожными линиями Германии. Она имела объездных агентов, большей частью в Западной Пруссии, Курляндии, а также в Литве и Царстве Польском. Связь с Голландией поддерживалась посредством почты и кодированных телеграмм.

Гавриловская организация объединяла деятельность четырех самостоятельных агентурных подорганизаций. Первая «РХ» имела девять резидентов, которые, пользуясь соответствующими документами, точно знали и сообщали каждый день обо всех передвижениях противника в районе Варшава — Познань — Берлин — Оппельн. Так продолжалось четыре месяца. Затем последовал провал. Работа временно прекратилась. Руководителю организации «РХ» удалось избежать ареста, и он к августу 1917 г восстановил ее деятельность.

Вторая «CW» имела своих резидентов на железнодорожной линии Лович — Белосток, Бреславль — Краков, Берлин — Бромберг и периодически вела наблюдение в западной и восточной Пруссии.

Третья «DV» имела двух резидентов на железнодорожной линии Берлин — Кенигсберг.

Четвертая «Н» строила свою работу специально на использовании объездных агентов, которые, однако, выезжали нерегулярно.

Кроме названных, имелась так называемая «маленькая организация» в распоряжении «Пети», которая работала по опросу дезертиров. Результаты ее работы были незначительными.

В целом Гавриловская организация имела семь резидентов, находившихся к северу от линии Франкфурт — Калиш — Варшава[957]. Эта организация в начале 1917 г. подверглись арестам в Швейцарии. Два ее агента были расстреляны в Австро-Венгрии, один пропал без вести. «Несмотря на один крупный провал зимой 1917 г., организация эта оправилась от него довольно быстро»[958].

Объездные агенты, по терминологии П. А. Игнатьева, — подвижные агенты, должны были отслеживать переброски войск, проведение призывов, в целом обстановку по маршруту движения.

В целях определения степени достоверности получаемых разведывательных данных было решено, что телеграммы от П. А. Игнатьева должны иметь условные обозначения, которые позволят штабам правильно оценивать достоверность донесений и источники этих донесений. В «Допускаемых сокращениях и условных обозначениях в телеграммах», разработанных Игнатьевым, содержался обширный перечень категорий агентов от очень верного агента (источника) до пробного агента (как представляется, с совершенно излишней детализацией):

«Очень верный агент (источник) — сведениям которого можно вполне доверять.

Верный агент — которому можно доверять на 90 %.

Очень серьезный агент — кот[орому]. можно доверять на 75 %.

Серьезный агент — кот[орому]. можно доверять на 60 %.

Хорошо осведомленный агент — кот[орому]. можно доверять на 45 %

Агент — кот[орому]. можно доверять на 30 %.

Пробный агент — кот[орому]. можно доверять лишь на 20 %.

Выражения “якобы” или “будто” — значит, что я лично не доверяю правдивости сведений.

“Борисов” — сведения из Швейцарского Генерального штаба.

“Гаврилов” — сведения, полученные от Центров в Голландии.

“Числов” — сведения, полученные от Чешских организации.

“Викторов” — сведения, полученные от Австро-Германских военно-дипломатических кругов в Швейцарии.

“Никифоров” — очень серьезный информатор организации № 6.

“Степанов” — очень серьезный информатор при Австр[ийской]. Гл[авной]. квартире от организации № 3»[959].

«Серьезный источник Гавриловской организации сообщает от 14 августа следующее…», — докладывал шифрованной телеграммой 30 августа 1917 г. П. А. Игнатьев из Парижа в Отдел генерал-квартирмейстера ГУГШ[960].

В ряде официальных документов времен войны 1914–1918 гг., когда речь шла о лицах, добывающих разведывательную информацию, агенты также назывались источниками. Так, в «Сводке сведений, поступивших в Главное управление Генерального штаба» за 27 декабря 1916 года [раздел «Документальные сведения (источник А)»] читаем: «1 января н. ст. 1917 г. командование на Румынском фронте должно перейти к генералу Фалькенгайну»[961].

С течением времени решение главной задачи, стоявшей перед военной разведкой, а именно — вскрытие намерений противника путем наблюдения за перебросками его воинских формирований — стало формулироваться как одно из важнейших направлений. «Общие указания и задания остаются неизменными, сведения о перевозках, перегруппировках, сосредоточении, новых формированиях и средствах борьбы, внутреннем положении страны»[962] — сообщалось полковнику П. А. Игнатьеву в Париж из Управления генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем в телеграмме от 27 марта 1917 г.

Отслеживание перебросок воинских эшелонов с помощью агентуры получило специальное название — агентурное наблюдение. «Сводка сведений, поступивших в Главное Управление Генерального штаба за 24-е ноября 1916 года» зафиксировала следующее: «Общие сведения о противниках. …

Австро-Венгрия.

7. Агентурными наблюдениями устанавливаются следующие воинские перевозки через территорию Австро-Венгрии с севера на юг.

Через Тржебинье, с 5-го по 13-е ноября прошло на Освенцим 12 поездов (180 ваг.), с германскими частями…

Через Мария-Терезиополь, с 4-го по 11-е ноября, от Будапешта на Белград — 32 поезда (384 ваг., 64 платф.), с австрийским ландштурмом»[963].

Добыванием данных о перебросках войск противника занималось подавляющее большинство агентурных организаций, что объяснялось кажущейся простотой решения задачи путем вербовки объездных агентов, подвижных агентов, резидентов на узловых железнодорожных станциях и в районах новых воинских формирований. Однако именно к достоверности данных, получаемых от агентуры, были наибольшие претензии со стороны полевых штабов. Справедливость подобных нареканий в значительной мере объяснялась слабой подготовленностью агентов к выполнению задач, «засоренностью» агентурной сети недостаточно проверенными, а зачастую и случайными лицами, неудовлетворительной организацией агентурной связи, не обеспечивавшей оперативной передачи добытой информации, а также мероприятиями, проводимыми штабами вооруженных сил Германии и Австро-Венгрии с целью введения противника в заблуждение. Такая ситуация сохранялась до лета 1917 г., когда масштаб мероприятий, проводимых штабами германских и австро-венгерских вооруженных сил по пресечению распространения информации о проводившихся перебросках, достиг апогея, существенно снижая эффективность агентурного наблюдения.

Как следовало из немецких источников, опубликованных после окончания Первой мировой войны, накануне готовящихся крупных наступательных операций германских и австро-венгерских войск проводились следующие мероприятия:

инструктаж в войсках по мерам конспирации;

переброска транспортов с войсками и техникой по обходным маршрутам;

закрытие границы с нейтральными странами;

задержка в пересылке почтовой корреспонденции и телеграмм;

ужесточение общего режима;

активные меры по дезинформации противника.

Войска инструктировались по вопросам личной переписки. Письма и открытки своим близким не должны были содержать никаких данных, касающихся местонахождения войск или боевых действий, благодаря которым разведка противника могла бы получить важную дополнительную информацию. Во время транспортировки категорически запрещалось говорить посторонним лицам что-либо о части, откуда она прибыла, и о дальнейших целях. С формы военнослужащих и с транспортных средств удалялись полковые знаки. Строго-настрого запрещалось говорить обо всем указанном выше с местными жителями, хозяевами квартир и т. д.[964]

Разведка России учитывала возможность таких действий противника и принимала свои меры. В докладе 25 июня 1917 г. Разведывательного делопроизводства, созданного вместо Особого делопроизводства в части 2-го обер-квартирмейстераОгенквара ГУГШ, на имя начальника Генерального штаба, была сделана попытка поставить вопрос о целесообразности привлечения агентуры к наблюдению за перевозками, а также были сформулированы другие задачи, которые могли быть поставлены перед агентурой:

«Первое. Ввиду крайней трудности добывать достоверные сведения о перевозках, а с другой стороны, полной возможности для недобросовестных агентов посылать вымышленные сведения (в особенности при указании числа проходящих через известные пункты воинских поездов, а тем более вагонов и платформ), казалось бы желательным или совсем отказаться от получения агентурным путем сведений о перебросках, которые в весьма редких случаях совпадают с действительностью, а если и оказываются верными, то обыкновенно уже раньше известны из данных нашей или союзной войсковой разведки, или ограничиться требованием указывать, в каком направлении в каждый данный период перевозки идут с большей или меньшей интенсивностью.

Второе. Ограничить требования от агентов о планах наших противников, так как все эти данные, почерпнуты из разных якобы достоверных источников, большей частью оказываются фантастическими и могут в лучшем случае служить показателем того, какие слухи умышленно распространяются нашими противниками.

Третье. Желательно направить больше усилий на документальную разведку при условии оплаты добываемых сведений пропорционально достоверности и ценности полученных документов.

Четвертое. Желательно обратить большее внимание на получение сведений, по возможности документальных, об использовании людского запаса и о новых формированиях, производимых внутри неприятельских стран.

Пятое. Сведения внутриполитического и экономического характера, наиболее доступные для агентов, хотя и заимствуются ими часто из газет, но все же могут представлять интерес ввиду большей скорости их получения»[965].

Серьезных последствий для деятельности агентурной сети за рубежом данные рекомендации не имели, и задача агентурного освещения перебросок войск и техники По-прежнему оставалась одной из первоочередных.

Анализ шифртелеграмм полковника П. А. Игнатьева показывает, что освещение вопроса о воинских железнодорожных перевозках противника занимало в его донесениях центральное место. Он посылал сведения и другого характера: о дислокации войск противника — 14,94 проц., о планах и намерениях неприятеля — 11,68 проц., о формированиях воинских частей — 5,98 проц., об экономическом положении в странах австро-германского блока — 4,8 проц., о политическом положении в этих странах — 4,34 проц., о вооружениях — 2,44 проц., прочие — 0,27 проц.[966] Большинство этих сведений удовлетворяло интересы штабов Западного и Юго-Западного фронтов.

17 мая 1917 г. Ставка телеграммой запросила все штабы фронтов, пользовавшихся услугами Игнатьева, считают ли они «достаточно ценными сведения», поступающие от его организаций, и признают ли «необходимым, или хотя бы желательным, продолжение работы этих организаций?»[967]

19 мая от штаба Западного фронта пришла телеграмма, подписанная помощником генерал-квартирмейстера штаба генералом А. А. Самойло:

«Полковник гр. Игнатьев объединяет все организации Штазапа [штаба Западного фронта], работающие через Швейцарию и Голландию под непосредственным руководством офицера Штазапа, находящегося в Париже в подчинении Игнатьева. Эти организации приносят несомненную и существенную пользу в деле [здесь и далее курсив автора] и необходимы для выяснения группировки противника в связи с постоянными перебросками его частей с одного фронта на другой и в связи с предпринятым в настоящее время немцами переформированием дивизий и полков по национальностям. Кроме того, сведения, доставляемые полковником гр. Игнатьевым 2-м, ценны, так как: 1) они своевременно доставляются и 2) наиболее полно обслуживают именно интересы Штазапа в деле распознавания намерений противника и группировки его сил. Что касается достоверности сведений полковника Игнатьева, то они в большинстве подтверждаются другими способами разведки. Ввиду изложенного признаю не только продолжение работы упомянутых организаций необходимым, но и желательным даже их дальнейшее расширение»[968].

В свою очередь штаб Юго-Западного фронта телеграфировал следующее: «Агентура полковника Игнатьева 2-го, основанная в декабре 1915 г., уже с февраля 1916 г. давала ценные сведения и в большинстве случаев отмечала все важнейшие в военном отношении события жизни противника. Особенно ценными являлись сведения о перевозках, которые в связи со сведениями, добытыми войсковой разведкой, давали возможность судить о намерениях и планах противника. Кроме того, агентура дала много ценных сведений о новых формированиях, вооружении и экономическом состоянии австро-германцев. Сравнительная дороговизна объясняется тем, что первое — работа ее не была подготовлена в мирное время, второе — около 20 процентов всех посланных денег идет на потерю в курсе при пересылке из Франции в нейтральные страны, Австрию и Германию. Третье — агентам выплачивается крупное вознаграждение. На основании изложенного продолжение работы организаций полковника Игнатьева желательно, хотя денежные затраты представляются значительными»[969]. Телеграмма была подписана генерал-квартирмейстером штаба Западного фронта генералом Н. Н. Духониным.

В это же время и. д. генерала для делопроизводства и поручений Управления генерал-квартирмейстера при Верховном Главнокомандующем генерал-майор В. Е. Скалон в докладе генерал-квартирмейстеру Ставки от 4 мая 1917 г. отмечал, что сведения о перевозках поступают в весьма большом количестве, «но основываться на этих данных безусловно нельзя… На основании их нельзя делать каких-либо выводов… Сведения о новых формированиях внутри страны ограничиваются обычно только указаниями на то, что идут какие-то формирования. Достоверные данные о том, что именно формируется, получаются весьма редко. Сведения о планах и намерениях противника никогда не могут считаться достоверными, хотя и почерпнуты из самых якобы достоверных источников. Но они… очень часто могут служить показанием того, какие слухи умышленно распространяются нашими противниками о своих планах. Сведения политического и экономического характера… часто заимствуются из газет»[970].

В августе 1917 г. согласно предписанию представителя Ставки Верховного главнокомандующего и Временного правительства во Франции генерала М. И. Занкевича была создана комиссия из числа находившихся в Париже трех офицеров для проверки разведывательной деятельности «Русского Военного бюро при Междусоюзническом комитете». Комиссией были «изучены материалы 9-ти организаций из имеющихся 13-ти за период с 1-го мая по 1-е августа 1917 г.»[971], — докладывал председатель комиссии полковник В. В. Кривенко.

Комиссия сделала ошеломляющие и обескураживающие выводы. Из 324 направленных в Россию телеграфных донесений признаны «ценными» –38; «запоздалыми» — 17; «бесполезными» — 87; «несерьезными» — 28; «неверными» — 154; «а всего, следовательно, удовлетворяющими задачам, возлагаемым на бюро, — 38, не удовлетворяющими таковым — 286»[972]. «Столь ничтожный процент удовлетворительных сведений» комиссия признала «фактом, свидетельствующим о серьезных недочетах в организации и деятельности названного бюро».

Одновременно полковник В. В. Кривенко направил 26 сентября 1917 г. доклад Комиссии (которая даже не удосужилась правильно воспроизвести название органа, возглавляемого Игнатьевым 2-м) руководителю всей зарубежной агентурной разведки помощнику 2-го обер-квартирмейстераГУГШ генерал-майору П. Ф. Рябикову, что послужило основанием для проведения проверки поступивших донесений от «агентурных организаций Игнатьева» в указанные Комиссией сроки. Было вскрыто некорректное обращение членов Комиссии с цифрами. Чаще всего оценки телеграмм, отправленных Игнатьевым из Парижа, данные Комиссией Кривенко, не соответствовали реальному положению вещей. На докладе Комиссии была наложена резолюция генерал-квартирмейстера ГУГШ генерал-лейтенанта Н. М. Потапова от 21 октября 1917 г.: «2-му обер-квартирмейстеру. Прошу хранить отчеты как материал по оценке результатов организаций. Выводы вовсе не соответствуют положению дела, кроме того, они для нас лишены интереса… Инициатива расследования мне непонятна»[973].

На самом деле причины отрицательной оценки донесений агентурных организаций полковника П. А. Игнатьева были на поверхности — личный интерес человека, инициировавшего такое расследование, и личный интерес председателя комиссии, проведшего расследование — генерала Занкевича и состоявшего при нем полковника Кривенко[974].

Из сказанного отнюдь не следовало, что к работе «организаций Игнатьева» по освещению перебросок войск нельзя было предъявить претензий. Претензии были и весьма существенные, серьезные, что привело к ликвидации ряда агентурных организаций. Однако перечеркнуть всю работу Игнатьева 2-го было бесчестно.

В фундаментальном труде «Разведывательная служба в мирное и военное время» организатор разведки П. Ф. Рябиков привел градацию категорий агентов, оговорившись при этом, что «точная классификация агентов по категориям большого практического значения не имеет и не поддается точному определению, так как жизнь выявляет иногда такие побуждения, такие формы агентуры, которые бумажными терминами предусмотреть невозможно»[975].

«Разделяя агентов и шпионов, служащих нашему государству, на категории, можно установить подразделения в зависимости от побуждений [здесь и далее курсив П.Ф. Рябикова], заставляющих идти на службу агентуры, а также в зависимости от характера выполняемой деятельности; лица, поступающие на службу по собственному желанию, называются добровольными агентами, лица же, принуждаемые силой обстоятельств выполнять агентурные поручения, носят названия агентов по принуждению.

Добровольные агенты, в зависимости от двигающих ими побуждений, могут быть подразделены на:

а) людей, идущих на работу исключительно из патриотизма, из желания своей ответственной работой принести пользу Родине.

К этой рубрике относятся все офицеры и другие доверенные лица всевозможных профессий — наши подданные, работающие из высоких побуждений; категория эта самая надежная и наиболее желательная в службе агентуры;

б) агенты, работающие из-за озлобления по разным причинам против страны или ее правительства; люди, принадлежащие к политическим партиям, враждебным при данной обстановке стране, наконец, люди авантюристической складки, жаждущие опасностей, приключений, перемен мест и пр.

Агенты перечисленных категорий могут быть русскими или иностранными подданными и даже подданными той страны, против которой ведется агентура. Степень надежности и продуктивности работы таких лиц зависит в большой мере от чистоты их побуждений, качества, натуры и степени интеллигентности и подготовки.

в) люди невысокой нравственности, работающие исключительно из корыстных побуждений.

К этому сорту агентов могут относиться лица всех национальностей, положений и профессий; все они одинаково требуют внимательного к себе отношения и осторожности к доставляемым сведениям; при оплате их, в зависимости от ценности доставляемых сведений, такие агенты могут давать и важные данные. Жажда наживы при нравственной неустойчивости легко делает этих агентов двойными, почему работа их должна вестись под неослабным контролем.

г) ремесленники дела.

Эти люди посвящают себя тайной разведке, как ремеслу, как службе, дающей определенный и верный заработок; среди них встречаются люди честные, опытные, любящие свое дело и относящиеся к нему с сердцем, но, наравне с ними работает целый ряд малозначащих, серых людей, годных лишь к исполнению самых незначительных поручений; встречаются и мелкие шантажисты, стремящиеся проводить руководителей и извлекать лишь выгоды, не разбирая средств, из службы агентуры.

Умелое руководство, соответственные поощрения и наказания могут в значительной мере поднять продуктивность работы людей этой категории.

При сложности агентурного аппарата и обширности его функций обойтись без второстепенных сотрудников типа ремесленников дела — не представляется возможным.

К агентам по принуждению относятся лица, посылаемые на разведку насильно под различными угрозами; пользование агентами по принуждению возможно почти исключительно во время войны и, главным образом, в маневренный период, когда возможно прохождение агентов через неприятельские линии. …

По роду задач, ими выполняемых, агентов, в главнейшем, можно разделить на:

а) Резидентов, живущих в определенных пунктах и имеющих постоянную задачу, относящуюся к данному пункту или району.

б) Ходоков (ездоков, подвижных агентов), получающих временные отдельные задачи для исследования известного пункта, направления или района, или же для выполнения какого-либо особого поручения.

Задачи подвижных агентов в мирное время могут быть как чисто разведывательного характера, так и в целях контроля агентов-резидентов, передачи им вознаграждения и пр.

В военное время ходоки получают отдельные задачи по осмотру известных пунктов, направлений или районов в прифронтовой полосе, допускающей скорое выполнение задач пешком.

в) Агенты связи служат для передачи донесений агентов или приказаний руководителей; при работе во время войны глубокой заграничной агентуры (для связи с организациями, работающими в странах противников) в нейтральных государствах закладываются промежуточные центры связи между агентами и руководящими инстанциями.

г) Агенты-вербовщики, имеющие целью вербовку агентов и шпионов.

д) Агенты-контролеры, поверяющие работу различных организаций и отдельных лиц.

Контролеры избираются из людей, заслуживающих полного доверия руководящих инстанций»[976].

Термины агенты связи, агенты-вербовщики нашли закрепление в разведывательной лексике в ходе Первой мировой войны.

Вместе с тем в переписке существительное агент в словосочетании агент-вербовщик чаще всего опускается. В феврале 1917 г. согласно «Приходно-расходному отчету», была проведена следующая выплата: «Выдано в счет вербовки вербовщику Дон Альфредо — 300 франков»[977]. И месяц спустя — в апреле 1917 года выплачивается разновременно главному вербовщику Клерваль жалованье до 1-го мая — 24000 франков»[978].

Практик — организатор разведывательной службы — П. Ф. Рябиков с большим пиететом относится к «знатоку разведывательной службы» теоретику В. Н. Клембовскому и многократно его цитирует, особенно при рассмотрении «главнейших требований от агентов»: «Агент должен быть добросовестен, умен, наблюдателен, хитер, находчив, никоим образом не болтлив, предусмотрителен и осторожен; находясь во главе какой-либо организации, должен не быть излишне доверчивым и весьма осторожно и тонко выбирать себе сотрудников; в агентах-женщинах ценится красота, ум, знание света и людей, умение очаровывать, выдержка и такт.

Громадное значение для выполнения тех или иных задач имеет профессия и положение в обществе агента.

Иметь в своем распоряжении агентов, удовлетворяющих всем требованиям, недостижимо, необходимо лишь подыскивать людей наиболее соответствующих по своим качествам и положению наилучшему выполнению задач, могущих быть на них возложенными.

Для занятия должностей по руководству агентурными сетями, а также наиболее ответственных агентов-резидентов [здесь и далее курсив автора] и других более важных сотрудников агентуры, крайне желательно привлечение вполне доверенных, надежных и интеллигентных лиц с соответствующим образованием и подготовкой; резидентурные пункты за границей не могут быть заняты исключительно русскими подданными, так как при объявлении войны они все будут высланы; еще в мирное время, согласно общего плана агентуры, целый ряд резидентур должен быть заполнен подданными нейтральных государств, руководимых, по возможности, русскими подданными из нейтральных стран»[979]. Резидентура — ‘тайная разведывательная организация одного государства на территории другого’.

Наряду с уже существовавшим термином резидент П. Ф. Рябиков вводит определение агент-резидент, пишет о конспиративных способах связи, агентах-передатчиках (синоним агента связи, по Рябикову). Характеризуя способы связи в военное время, он пишет о глубоких заграничных агентах. «Способами связи в военное время могут быть:

1) Телеграф и почта [здесь и далее курсив П.Ф. Рябикова] с глубокими заграничными агентами, причем сотрудники, находящиеся на территории противников, посылают свои условные донесения агентам связи в нейтральных государствах, которые, перешифровав донесения, направляют их по условным адресам соответственным руководителям разведки. Лучше всего, конечно, донесения, получаемые с территории врагов, передавать конспиративными способами в наши дипломатические учреждения в нейтральных и союзных странах, которые передают их немедленно шифром по телеграфу. «Идеал связи — вступление в агентурные сношения с иностранными миссиями в странах противников, которые, получая конспиративно донесения, передают их шифром в свои посольства в нашей стране»[980]. — Подчеркивает Рябиков.

Несрочные донесения посылаются через дипломатические учреждения с курьерами, что вполне обеспечивает надежность доставки.

2) Для связи с прифронтовыми агентами существуют следующие способы сношений:

а) Более глубокие прифронтовые агенты могут также доносить условными телеграммами и письмами на имя агентов связи в нейтральных государствах; для успеха такого рода связи имеет громадное значение заблаговременное (в мирное время) и прочное насаждение сетей агентуры с вполне легальной и действительной деятельностью в странах возможных врагов и в нейтральных государствах; деятельность эта может выражаться в различных торговых конторах, банках, пароходствах и пр., имеющих свои отделения по многим точкам земного шара; если не все такие учреждения будут созданы нами исключительно в шпионских целях, то в подобные конторы и предприятия должны постепенно внедряться наши агенты, которые могут, ведя свою непосредственную деловую работу, выполнять и дело агентуры; конечно, для таковой работы в странах возможных противников необходимо привлечение иностранных подданных нейтральных государств, интеллигентных, подготовленных и, по возможности, работающих не исключительно из-за корыстных побуждений, а и из каких-либо политических, национальных или личных стремлений;

б) Личный доклад возвращающихся агентов. Личный доклад практикуется при работе прифронтовых агентов-ходоков, посылаемых с определенными задачами на короткий срок.

в) Посылка донесений через агентов связи (агентов-передатчиков). К этому способу прибегают ближние агенты-резиденты; передача донесений ведется как словесная (что более безопасно), так и проносом письменных донесений. Способы тайных проносов донесений бесчисленны и вполне зависят от ловкости и изобретательности проносчика: в Русско-японскую войну японские агенты-китайцы заплетали донесения в косы, закладывали в подошвы, зашивали в швы платья, в хомуты и пр.; о способах проноса донесений можно судить по прилагаемой… германской инструкции «Основы распознавания и обезвреживания лиц, подозреваемых в шпионстве», добытой и изданной штабом Северо-западного фронта.

г) Оптическая сигнализация возможна лишь при близкой к фронту работе агентов для передачи самых простых донесений о присутствии или отсутствии противника в известных районах, о приблизительном количестве сил, месте его артиллерии и пр.

д) Голубиная почта. При заранее оборудованных секретных голубиных станциях — способ связи вполне возможный.

е) Объявления в газетах. Условные объявления в газетах, заключающие краткие донесения, возможны для глубоких заграничных агентов при обязательном условии, что определенные газеты получаются агентами связи в определенных нейтральных государствах.

Одна из шведских газет во время всемирной войны поместила статью, в которой утверждала, что наши союзники получали часть сведений из Германии путем объявлений в газетах; таким путем сообщались сведения о перебросках войск, причем движение на запад отмечалось объявлением в «Hamburger Fremdenblatt», а движение на восток — в «Berliner Tageblatt»; так в «Hamburger Fremdenblatt» объявлялось: «заграничный купец желает купить 600 пар дамских ботинок; предложения адресовать Ганновер — Банхофсотель» это означало: «через Ганновер на запад прошло шесть поездов пехоты»…

ж) Связь подземным телеграфом и телефоном. Возможна при заблаговременном оборудовании в ожидании наших отходов из занимаемой полосы при наличии опытных специалистов телеграфистов и при не слишком большом удалении от закладываемых секретных станций.

Оборудование линии (прокладка кабеля) должно производиться, в большой тайне и под видом работ совершенно другого назначения, так как разглашение смысла прокладки кабеля неминуемо приведет к провалу всего дела.

з) Связь по радио возможна при заблаговременном устройстве тайных радиостанций, передающих донесения шифром»[981].

Связь резидентов из неприятельской страны со своим руководителем, находившимся в нейтральном государстве, осуществлялась двумя путями: во-первых, через агента-курьера, направлявшегося как от резидента к организатору агентурной сети, так и от него к резиденту; во-вторых, через почтовые ящики и передаточные пункты, созданные на территории нейтрального государства в непосредственной близости от границы. Почтовым ящиком назывался ‘агент, к которому поступают донесения от резидентов, или отдельных агентов’. Передаточный пункт — это ‘агент, к которому стекаются донесения от других агентов — почтовых ящиков (boоte а lettres)’[982].

Резиденты организации № 3 держали связь со своим руководителем через почтовые ящики, используя симпатические чернила. Кроме этого, для маскировки агентурных донесений применялся шифр. Руководитель подорганизации «Юртью» для связи с резидентами создал на границе Швейцарии с Австро-Венгрией свой «пункт для переноса агентурных сведений, куда агентурные материалы доставлялись агентами-курьерами»[983].

Резиденты организации № 6 поддерживали связь с организатором «Леоном» через три почтовых ящика (по одному на резидента), созданных в приграничных с Австро-Венгрией и Германией районах Швейцарии. Организация № 1 для получения почтовой корреспонденции от резидентов из Германии постоянно имела 15–20 почтовых ящиков. Текст письма зашифровывался и писался симпатическими чернилами.

На границе Швейцарии с Германией и Австро-Венгрией в качестве своих курьеров агентурные организации широко использовали контрабандистов и граждан нейтральных государств, преимущественно коммерсантов, имевших торговые связи с фирмами противника, а также журналистов. Агенту-курьеру сведения передавались в устном виде, а если в письменном — непременно с использованием симпатических чернил.

П. Ф. Рябиков дает характеристику способов секретной переписки: «Так как пользование для тайных агентов при посылке ими депеш шифром или криптографией невозможно (помимо пересылки шифрованных депеш через дипломатические учреждения. — Прим. П.Ф. Рябикова), им приходится прибегать или а) к условной переписке (коду), или б) к механическим способам переписки, или же, наконец, в) к тайнописи.

а) Условная переписка. Под условной перепиской понимается написание донесений под видом самых обыкновенных торговых или частных писем или телеграмм, раскрытие истинного смысла которых возможно лишь при знании обозначения фраз или слов. Составление кодов для условной переписки дает самый широкий простор изобретательности и не поддается никаким шаблонам. Перед началом составления кода для данного агента надлежит прежде всего принять во внимание задачу, которая возлагается на агента, и в зависимости от нее, составить те фразы и слова, которые будут полезны для донесений, и затем уже подставлять фразы в слова кода.

При пользовании условной перепиской полезно принять во внимание следующие требования:

1) Телеграммы и письма должны иметь вид самых обыденных частных или торговых писем или телеграмм.

2) Система кода должна быть проста и легко запоминаема, дабы могла, по возможности, уложиться в памяти агента.

3) Код не должен иметь очень схожих слов, легко искажаемых на телеграфе, а по существу имеющих различное значение.

4) Дешифрирование условных донесений должно быть быстрым, простым и не допускающим искажения текста.

5) Код не должен возбуждать подозрений цензуры и контрразведки, будучи составлен из фраз и слов, относящихся к действительной деятельности агента (коммерческой, аптечной, по торговле лесом, колониальными товарами и пр.).

6) Применение кодов, основанных на семейных отношениях, нежелательно, так как контрразведка отлично знакома с этим приемом и легко может напасть на след обмана, тем более, что при частых донесениях правдоподобное варьирование текстовых «семейных» телеграмм весьма затруднительно.

7) При составлении кода необходимо иметь условные обозначения для даты наблюдения и степени достоверности донесения (документально, по личным наблюдениям, по слухам, из прессы и пр.).

8) Код должен быть возможно короток, означая целые понятия одним словом.

9) Как отправляющий агента руководитель, так и сам агент должны отлично владеть кодом и во время подготовки агента проверить друг друга в умении шифровать и расшифровывать, проделав целый ряд примерных донесений; кстати, агент практикуется в составлении донесений.

10) Код, кроме донесений по существу задачи, должен предусматривать и фразы о личных делах агента: о получении денег, о переезде из одного пункта в другой, о необходимости высылки денег и пр.»[984].

Отдельный раздел «Меры соблюдения тайны и безопасности разведчика» П. Ф. Рябиков посвятил правилам конспирации разведчика, направляемого через линию фронта в тыл неприятеля для сохранения в тайне своей принадлежности к разведке:

«1. Разведчик должен быть одет так, чтобы его одежда не бросалась в глаза и вполне согласовалась с одеждой жителей той местности, где он действует. Главное, чтобы одежда разведчика вполне соответствовала избранной им роли: чернорабочего, лакея, извозчика, газетчика, нищего и т. п. Разведчик всегда должен иметь готовое, хорошо обдуманное объяснение для оправдания своего пребывания в данной местности, откуда и куда он идет и где его постоянное местожительство.

При задержании он должен сохранить спокойствие и хладнокровие, не выдавая испуга, и должен быть смелым и храбрым. На допросе нужно быть очень осторожным и внимательным, и, давая показания, все сказанное хорошо запомнить, дабы сколько бы раз ни допрашивали, показывать одно и то же.

2. В случае задержания разведчика неприятелем и допроса, если ему будут обещаны даже свобода, награды или будут даваться какие бы то ни было обещания или сулиться большие деньги, будут стараться извлечь у него сознание [признание] путем угроз или насилия, разведчик должен твердо помнить, что если он сознается в чем-либо, то безусловно будет повешен.

Если бы разведчику были предъявлены снимки (фотографии) знакомых ему других разведчиков, он должен отвечать наотрез, не задумываясь, что их не знает; при очной ставке с другими задержанными, отрицать наотрез знакомство с ними.

3. Разведчик, наблюдая за чем-либо или за кем-либо, должен не присматриваться слишком внимательно, а только мельком, чтобы не обращать на себя внимания, и должен держать себя совершенно спокойно.

Встречаясь со своими начальниками на улице, разведчик не должен раскланиваться и подходить к ним, наблюдая лишь, не будет ли ему подан знак. Если таковой последует, то он должен держаться сзади на некотором расстоянии, следуя за начальником.

При встрече со своими сотрудниками-разведчиками на улице или на видном людном месте, он ни в коем случае не должен останавливать их и вступать в разговор, а в случае надобности указать им глазами следовать за собой сзади. Разговаривая с сотрудниками где бы то ни было, нужно быть осторожным и помнить, что и стены имеют уши.

4. Разведчик при наблюдении должен твердо и точно запомнить все, что он увидит, название местности, где он что-либо видел, число и день, когда это было, ничего не записывая, а запоминая твердо все виденное и слышанное. Он не должен иметь при себе никаких записок и карандашей. Денег следует иметь лишь самую необходимую сумму, стараясь разменять их при отправке на старые бумажки и мелочь.

5. Разведчик не должен сразу входить в города, большие центры и на станции, а сперва в окрестностях выяснить у местных жителей, как можно туда без риска проникнуть и какие там порядки; как можно получить пропуск или вид от неприятельских властей.

Рекомендуется разведчику покупать от населения, в тылу неприятеля, его реквизиционные квитанции на скот, лошадей и прочее, каковые могут служить оправданием его пребывания в данной местности. Имея квитанции (квитки), он может ходить по штабам и клянчить об уплате по ним денег, жалуясь на обиду высшему начальству. Эти же реквизиционные квитанции могут служить иногда разведчику, если они выданы недавно, указанием на то, какие части стоят в данной местности. Их он должен предъявить по возвращении с разведки в подтверждение своих показаний.

6. Разведчик при проходе через неприятельскую линию в одну и другую сторону должен хорошо изучить местность, расспросив разведчиков при полках и местных жителей, должен применяться ко времени и обстоятельствам. В этом отношении общие указания даны быть не могут, однако чаще всего выгодно стараться пройти по болотистой или лесистой местности вечером, ночью или на рассвете; вечером — когда подвозятся кухни и обедают, в темную или дождливую ночь, снежную метель — когда плохо видно, и на рассвете — когда часового клонит ко сну. Разведчик не должен проходить неприятельской линии во время смены неприятельских постов. Разведчик должен стараться сразу уйти как можно дальше от неприятельского фронта, для того чтобы он мог вернее сойти за местного жителя.

При проходе неприятельской позиции, даже в тылу, разведчик должен остерегаться полицейских собак, специально обученных. Полицейская собака не бросается на человека, не лает, а напротив, ласкается, обнюхивает, уходит к своим и лаем дает знать, что проходил чужой. По следу этой собаки едут верховые и указанного собакой человека задерживают. Поэтому разведчик должен всех ласкающихся к нему собак убивать ножом или отравой.

Рекомендуется разведчику при проходе неприятельский линии туда или обратно в морозные дни обертывать сапоги тряпкой, чтобы ступать тихо и не вызывать скрипа снега под ногами.

Рекомендуется разведчику в тылах у неприятеля набирать себе сотрудников по работе из толковых, смелых местных жителей, исключительно русских, поляков или латышей, на которых в случае задержания разведчика неприятелем он мог бы ссылаться и даже их местожительство выдавать за свое.

Запрещается разведчику входить в какие-либо сношения с евреями, так как они почти все германские шпионы и преданы Германии»[985].

Разведчик, отправляемый через линию фронта с разведывательным поручением, у Рябикова назван агент-ходок, ходок, агент и агент-разведчик.

Из «Руководящих указаний для агентов-ходоков, составленных в штабе 2-й армии» (раздел «IV. Уход и возвращение агента»), в которых П. Ф. Рябиковым изложены правила конспирации, даны инструкции по сбору разведывательных сведений:

«6. Пробравшись до населенного пункта, выжидать в скрытном месте наступления дня, рассмотреть, имеются ли в нем жители, и стараться встретить их, не заходя в дома, а предварительно разузнать об имеющихся в селении войсках через жителей.

7. Во время следования по дорогам, стараться сесть на подводу жителей или иногда даже солдат, прося подвезти.

8. Наблюдательному ходоку много расспрашивать не приходится, почти достаточно читать цифры на погонах, касках, какого цвета погоны и цифры, вид вооружения, определять возраст солдат, и уже ясно, к какой части принадлежит солдат.

9. Надлежит побольше расспрашивать местных жителей, особенно подробно — проживающих около дорог, перекрестков, железнодорожных станции, пристаней и т. д.; расспросы солдат вести осторожно и у одного и того же солдата много не спрашивать. Лучше двум солдатам задать по вопросу, чем одному задать два вопроса.

10. Расспросы жителей и особенно солдат надлежит вести не серьезным, а добродушно-шуточным тоном или же подобострастно-наивно.

11. Для собирания сведений пользоваться почаще и обязательно солдатскими дешевыми чайными, лавочками, кинематографами, театрами и, особенно, где производится продажа спиртных напитков, заходя по несколько раз и изучая нумерацию и вооружение посещающих военных.

12. Весьма полезно посещать публичные дома; часто публичные женщины дают ценные указания о расположении полков и штабов, а также о намерениях неприятеля и перегруппировках, о расположении тыловых резервных частей, обозов и т. п.

13. Находясь в крупных населенных пунктах, надлежит забрать с собой в виде доказательства действительного своего пребывания в пункте лекарства с рецептом за подписью врача, счета магазинов (куда завернуть мыло, гребенку), папиросы, спички, деньги (боны) того города, где находился, и т. п., взять с собой газеты, но обязательно завернув в них, например, белье, хлеб, колбасу и т. п., чтобы газеты служили в качестве оберточной бумаги…

16. Около складов, обозов, штабов, станций, переправ и т. д. отмечать №№ на погонах и цвет их, например, зеленый номер или красный и название части охраняющих солдат, а также их возраст…

26. Для более удобного запоминания всяких цифр пользоваться мнемоникой, т. е. стараясь запоминаемую цифру свести на другую, легче запоминаемую, например, видел цифру 43, свести ее на свои лета или лета других родных и знакомых, прибавляя или убавляя такое-то число (тоже года знакомых, номер знакомого дома и т. п.).

Примечание: попутно, при удобном случае, можно поинтересоваться также о том, какие лица, крестьяне, помещики, священники, пасторы, чиновники и т. д. перешли на сторону немцев и какие оказывают им услуги; также о частной жизни оставшихся жителей, о ценах на продукты, товары, их качество, обилие.

27. Отправляясь на разведку, агент [курсив автора] должен подробно обдумать и запомнить, что он будет показывать в случае, если попадется немцам в плен.

28. Попавшись в плен, на допросах ни в коем случае не отступаться от однажды уже данного показания, ибо изменение показаний — явная улика в ненадежности арестованного. На допросах обдумать ответы и держать себя спокойно.

29. Раз навсегда запомнить, что в плену ходоку будут сулить всякие блага, чтобы он сознался в шпионстве, а после сознания — безусловно будет повешен, ибо никто не может поручиться и поверить в свою безопасность и добрые намерения немцев относительно хотя бы сознавшегося шпиона — и всегда их вешают без исключения. Если же агент не сознается, немцы ограничиваются угрозами, вплоть до демонстрации расстрела, но, не имея никаких улик, не могут казнить, а в случае хотя бы крайней подозрительности задержанного, вынуждены, в конце концов, в худшем случае ограничиться высылкой агента в лагерь военнопленных под наблюдение…

31. Во время содержания под арестом часто немцы сажают с задержанным под видом также арестованных — преданных немцам людей, для разведывания о задержанном. Поэтому — никому не доверяться, помня, что откровенность, хотя бы неполная, может стоить головы.

32. Где бы ходок ни находился, хотя бы под арестом, продолжать наблюдение и сбор сведений о неприятеле, рассчитывая на освобождение или побег или на возможность передать сведения другому лицу для передачи по назначению…

46. Не доверяться ни одному человеку, хотя бы он уверял, что состоит нашим агентом, но о всех таких лицах запоминать их фамилии, особые приметы и когда и кем посланы, старясь разузнать это постепенно и под разными невинными предлогами.

47. Что агент состоит нашим разведчиком, должен знать лишь начальник, его пославший, и больше никто на свете, даже ни родители, ни жена, ни родственники и т. д.

48. Агенты-разведчики [курсив автора] подвергаются наказанию вплоть до высылки в Сибирь или предания военному суду за: а) открывание кому бы то не было своего положения и службы по разведке, б) за скрытие сведений о неприятеле или передачу их посторонним людям, в) за принесение и дачу ложных показаний.

49. Точно предусмотреть все способы собирания справок, а равно подробно перечислить все, за чем агент должен наблюдать, о чем собирать сведения нет возможности; поэтому каждый агент должен постоянно иметь открытыми глаза и уши, интересоваться всем окружающим и сам должен, имея голову на плечах, постоянно думать и соображать во всяком месте и при всякой обстановке…

54. После прихода к своему начальнику не имеет права никуда отлучаться без заявления и проводника из отведенного ему помещения, не посещать без проводника публичных собраний, театров, кинематографов, ресторанов и т. д., пока снова не будет отправлен на разведку или не будет дано начальником право свободного проживания в городе.

Несоблюдение всего этого влечет немедленно увольнение агента и выселение его из района военных действий и отдачу под надзор полиции»[986].

Как пример «толкового доклада агента-ходока, давшего вполне правильную картину группировки противника перед 2-й армией в январе 1915 г.», П. Ф. Рябиков приводит копию сводки штаба 2-й армии от 14 января 1915 г. № 79, в котором используется термин агентурный источник.

Из надежного агентурного источника получены следующие сведения: Первое [курсив документа]. В Липно 9 января ст. стиля наблюдались 107-й ландверный полк, два батальона 49-го ландверного полка и 2 эскадрона 2-го драгунского полка; около Липно велись окопные работы фронтом на юг. Замечены и проволочные заграждения»[987].

Особое внимание П. Ф. Рябиков уделяет приему на службу агентов с учетом частого «предложения услуг по агентуре» разных категорий лиц: «Вследствие полной возможности подсылки к нам двойных шпионов, а также ввиду частого предложения услуг различными шантажистами и аферистами, при приеме на службу предлагающих свои услуги лиц надо быть крайне осторожным и разборчивым.

Рассуждая о подготовке агентов на своей территории, П. Ф. Рябиков использует понятие конспиративная квартира: «Естественно, что все сношения с агентами должны вестись совершенно скрытно на конспиративных квартирах [здесь и далее курсив автора] или в таких местах, где свидания могут происходить совершенно незаметно и не вызывая никаких подозрений. Совместные появления на улицах и в общественных местах руководителей агентуры и агентов совершенно недопустимы, разве только если агент является личным знакомым руководителя и по своей профессии не вызывает никакого подозрения в причастности к агентуре. …

Гораздо конспиративнее и надежнее работа с отдельными лицами или с небольшими группами, состоящими лишь из родственников или знакомых, предложивших совместно услуги разведке. Подготовка должна вестись обязательно на так называемых “конспиративных” квартирах, обеспечивающих тайну свидания; каждое разведывательное отделение должно иметь целый ряд квартир, как для приема агентов, возвращающихся по выполнении задач, так и для приема кандидатов и подготовки агентов. Ряд квартир необходим для того, чтобы не все агенты знали адрес квартиры и чтобы затруднить контрразведке противника выяснение адресов квартир, а с ним и личностей наших агентов и лиц, готовящихся стать агентами. Особо секретные свидания желательно обставлять так, чтобы и агенты не знали мест свиданий; это достижимо при пользовании закрытыми автомобилями»[988].

«Прежде принятия агента, — пишет П.Ф. Рябиков, — он должен был внимательно, всесторонне, во всех отношениях обследован и о нем должны быть наведены справки в регистрационных бюро контрразведки [курсив автора], не был ли он когда-либо причастен в той или другой мере к делам шпионства; необходимо внимательно осмотреть его документы, убедившись в их подлинности и действительной принадлежности их агенту и, подробно опрашивая кандидата в агенты, занести все данные о нем в весьма секретную книгу “Предложения услуг по агентуре”. Требуемые сведения таковы: имя, отчество, фамилия, звание, род занятий, вероисповедание, лета, судимость, отбывание воинской повинности, место рождения, настоящее местожительство с точным обозначением адреса, каково семейное положение, где находятся семья и родные, чем занимается, кто знает агента из достойных уважения лиц и мог бы за него поручиться, какое и где получил образование, какие языки знает, какие города, страны и районы особенно хорошо известны агенту, есть ли и какие именно связи в странах и районах, подлежащих разведыванию и, наконец, какие побуждения заставили данное лицо решиться на службу по тайной агентуре [курсив П.Ф. Рябикова].

Все полученные от агента сведения проверяются в течение некоторого времени совершенно негласными путями, причем никоим образом не должно быть обнаружено желание данного лица поступить в агентуру; лучше, если и агент не знает о факте наведения о нем справок, а особенно о тех путях, кои приняты для получения справок. Только после получения вполне благоприятных результатов негласного обследования агент принимается на службу, и начинается его подготовка к выполнению намечаемых ему задач»[989].

В цитируемой ранее «Объяснительной записке по проекту штата Особого делопроизводства Морского генерального штаба […] февраля 1916 г.» штаб-офицер Морского генерального штаба капитан 2 ранга М. И. Дунин-Борковский, он же заведующий Особого делопроизводства МГШ, вводит термин морская регистрационная служба применительно к морской контрразведке. «Для обеспечения преемственности и правильности работы как по тайной морской разведке, так и по борьбе с иностранным морским шпионажем, — докладывал Дунин-Борковский, — выяснилась необходимость создания в составе Морского генерального штаба постоянного органа, на который должна быть возложена работа и руководство по указанным вопросам. За этим новым органом правильнее всего было сохранить уже вошедшее в обиход штаба наименование “Особого делопроизводства Морского генерального штаба”, находящееся в полном соответствии с наименованием подобного органа в составе Главного управления Генерального штаба, исполняющего такие же функции.

Начальник Особого делопроизводства, наравне с начальниками прочих отделений Морского генерального штаба, подчиняется начальнику сего штаба. Для руководства всею морской контрразведкой (т. е. борьбой с иностранным морским шпионажем) в составе Особого делопроизводства предусмотрена должность “начальника Морской регистрационной службы”, подчиненного начальнику Особого делопроизводства, но пользующегося правами начальника и таким же окладом вследствие особой трудности и ответственности возложенной на него работы. Для обеспечения непрерывности в работе “Морской регистрационной службы” (т. е. морской контрразведки) и вследствие большого количества служебной переписки является необходимость в учреждении должности “помощника начальника Морской регистрационной службы”. Далее, для направления тайной морской разведки на трех наших морских театрах (Балтийском, Черноморском и Тихоокеанском) необходимы три офицера, достаточно подготовленных к этой специальной работе и знающих нужные для этого иностранные языки. Этим офицерам справедливо присвоить высший оклад в 3 000 рублей в год, принимая во внимание необходимость привлечения на эти должности особенно талантливых офицеров, непременно обладающих большим служебным тактом…

Изложенное распределение должностей вполне соответствует назревшей ныне потребности для обеспечения правильности и преемственности в выполнении Морским генеральным штабом возложенных на него многосложных и ответственных задач по тайной морской разведке и морской контрразведке»[990].

«Устав полевой службы», утвержденный 27 апреля 1912 г., содержал руководящие указания для организации разведки в войсках в военное время с учетом появления новых технических средств и ввел ряд новых разведывательных терминов: артиллерийская разведка, наблюдение с воздухоплавательных аппаратов, разведка саперов, разведывательные дозоры.

Во втором отделе «Устава» (ст. 52 «Разведывание») отмечалось: «Каждый начальник должен всегда сам заботиться, чтобы быть осведомленным обо всем, что может обеспечить выполнение задачи и безопасность вверенных ему войск»[991]. И здесь же: «Сбор сведений о неприятеле и о местности, на которой предстоит действовать, достигается разведыванием. Разведка неприятеля заключается в розыске его, в определении сил, расположения и действий противника. Разведкою местности определяются ее свойства, имеющие влияние на расположение и действия войск» (ст. 53).

Далее разъяснялось: «Сбор сведений производится высланными на разведку частями и наблюдениями с воздухоплавательных аппаратов. Кроме того, сведения о неприятеле могут быть получены опросом пленных, перебежчиков и жителей; от шпионов, из почтовой и телеграфной корреспонденции; из бумаг, найденных на убитых и пленных, и из газет, а также наблюдением различных военных примет»[992] (ст. 54). Организация агентурной разведки «Уставом полевой службы» не затрагивалась, так как она не входила в компетенцию штабов соединений и частей в военное время.

В документе подчеркивалось, что «Устав дает руководящие указания для действий войск: применять же их в каждом случае следует сознательно, памятуя завет Великаго Петра: “не держаться устава, яко слепой стены”»[993].

Согласно «Уставу» средствами разведки войск являлись конница (кавалерийская разведка), пехота, артиллерийская разведка, инженерная (саперная) разведка и разведка с применением воздухоплавательных средств (воздушная разведка): «При значительном удалении неприятеля разведывательную службу несет преимущественно конница. На близких расстояниях к разведкепривлекается также пехота. Непосредственно перед боем, во время боя и после него конница сосредоточивает свою разведку на флангах в тыле неприятеля; разведка перед фронтом возлагается на пехоту. Артиллерия и саперы ведут разведку для получения сведений, необходимых для выполнения их специальных задач.

Воздухоплавательные средства применяются для разведки в зависимости от их свойств.

59. Непосредственными органами разведки служат разъезды, а в пехоте — разведывательные дозоры, действующие отдельно или в связи с выславшими их разведывательными частями.

Деятельность разъездов и пехотных дозоров состоит преимущественно в розыске неприятеля, наблюдении за ним и в сборе сведений о местности. К боевым столкновениям они прибегают, когда это соответствует цели разведки, особенно если могут рассчитывать на поддержку выславших их частей» [994].

«Устав полевой службы» предусматривал два вида организации и ведения разведки конницей в зависимости от глубины ее ведения и от привлекаемых сил и средств:

собственно «разведка конницею», т. е. разведка войсковой конницей — теми кавалерийскими частями, которые придавались общевойсковым соединениям и частям (дивизиям, полкам) в качестве средства ведения разведки. «66. Для разведки неприятеля от конницы высылаются отдельные разъезды и целые части (отряды). Разъезду поручается преимущественно разведка в определенном направлении или определенного пункта. Разведывательной части (отряду) — преимущественно определенный фронт или район (полоса) разведки»[995];

«разведка армейскою конницею». «93. Армейская конница (отдельные кавалерийские дивизии), подчиняясь непосредственно Командующему армией, ведет разведку по его распоряжению… если это нужно для лучшего достижения целей разведки, несколько дивизий могут быть соединены и под командою одного кавалерийского начальника. 94. Главная цель разведки армейской конницы собрать сведения о группировке по возможности всех сил неприятеля, действующего против нашей армии. Для этого она должна стремиться опрокинуть его кавалерию, прорваться за передовые неприятельские отряды из всех родов войск и проникнуть своими частями к главным силам противника»[996].

Перед армейской конницей стояла «задача разведывания в глубине расположения неприятеля»[997].

«Устав полевой службы» 1912 г. применительно к ведению разведки в глубоком тылу противника вводит такое понятие как «набег»: «116. Набеги предпринимаются: для разведки в глубоком тылурасположения неприятельской армии для действия на ее сообщения и для других целей, указываемых условиями обстановки и ходом военных действий.

117. Конница, высланная в набег, отрывается от своей армии. Но пребывание ее в тылу противника обыкновенно не может быть продолжительным. Поэтому, исполнив возложенную на нее задачу, конница возвращается к своей армии.

118. Успех набега главным образом зависит от энергии и таланта начальника и от неожиданности предприятия.

Последняя достигается:

а) полным сохранением тайны подготовки набега;

б) выбором соответствующего направления, скрывающего движение конного отряда;

в) быстротою движения, не дающею неприятелю времени изготовится даже в том случае, когда набег им обнаружен»[998].

Набег — ‘нападение’, читаем в Словаре русского языка XI–XVII вв.[999] А точнее, применительно к данному контексту, это — ‘внезапное нападение’, способ ведения боевых действий конницей, кавалерией. Конница и кавалерия выступают в качестве синонимов[1000].

Наряду с «Уставом полевой службы» в 1912 г. «высочайше утверждается» «Строевой кавалерийский устав». Складывается впечатление, что авторы обоих уставов не озаботились ознакомиться с работой друг друга.

В «Строевом кавалерийском уставе» за регулярными кавалерийскими частями закрепляется ведение боевых действий лавой[1001], о чем умалчивается в «Уставе полевой службы» и, как следствие, отсутствует и понятие усиленная разведка. «1. Лава представляет собой не строй, а тактические действия кавалерии без определенных форм и построений. Части лавы принимают тот порядок, который сулит им больший успех в данную минуту. Успех же ее действий зависит от находчивости и сметки ее начальника и всех чинов, до рядового включительно»[1002], — следовало из «Наставлений для действия лавою». Было предусмотрено применение лавы и эскадроном, и полком.

«Наставления для действия лавою» закрепляло применение лавы и регулярными кавалерийскими частями, в том числе для ведения усиленной разведки:

«3. Лава применяется:

а) Для расстройства сомкнутых частей противника перед атакой;

б) Для завлечения противника на направление, выгодное для нашей атаки;

в) Для воспрепятствования противнику в производстве разведки;

г) Как завеса для прикрытия маневрирования своих войск;

д) Для рекогносцировки позиций противника;

е) Для замедления наступления противника;

ж) Для заманивания его под внезапные удары скрытых своих сил;

з) Для производства усиленной разведки противника и местности»[1003].

При этом пояснялось: «Лава применяется как против кавалерии, так и против пехоты. При действиях против пехоты лава служит преимущественно целям разведки»[1004].

В свою очередь в «Строевом кавалерийском уставе» не упоминается понятие «набег» как способ ведения боевых действий конницы, в том числе и для производства разведки в глубоком тылу неприятельской армии.

«Армейская конница» (кавалерийские соединения) должна была решать задачи, так называемой стратегической конницы — осуществлять броски, прорывы и обходы, преследование противника, рейды по тылам противника, заниматься дальней, стратегической разведкой, обеспечивать прикрытие определенных оперативных направлений, что на практике в ряде случаев и имело место.

Однако эти понятия не были введены ни в «Строевой кавалерийский устав», ни в «Устав полевой службы», хотя в последнем речь шла о «разведывании в глубине расположения неприятеля».

О том, как использовалась конница для разведки в операциях фронтов в начале войны, можно судить по ее действиям на Северо-Западном фронте в ходе Лодзинской операции. Командование Северо-Западного фронта 13 ноября 1914 г. разработало директиву № 1489 о наступлении на территорию Германии. В тот же день соответствующий приказ № 41 был отдан командованию 2-й армии. А 14 ноября командующий этой армией генерал от кавалерии С. М. Шейдеман высказал и. д. начальнику штаба фронта генералу от кавалерии В. А. Орановскому следующие соображения:

«Коннице генерала Новикова согласно указанию Главнокомандующего поставлена задача — произвести поиск в общем направлении на Познань, Лисса (Лешно), ведя разведку в этом районе, имея целью выяснить здесь силы противника и разрушить железные дороги, идущие параллельно границе. В настоящее время перегруппировка противника, по-видимому, закончилась, и в районе между Вислой и Вартой уже обнаружилось наступление значительных сил немцев; по левому берегу Варты тоже обозначилось наступление в направлении на Унеюв. При таких условиях присутствие в районе боевых действий армии конного корпуса, который решительными и смелыми операциями во фланг и тыл наступающему противнику много мог бы содействовать успеху армии, представляется крайне желательным. Не признает ли Главнокомандующий возможным изменить задачу, поставленную коннице генерала Новикова, из стратегической на тактическую? Оставаясь в районе между Калишом, Туреком, Слупцей, конница генерала Новикова могла бы развить энергичные действия во фланг и тыл противнику, наступающему с северо-запада, и вести разведку на фронт Сомпольно (Врешен), Яроцин. 7791. Шейдеман»[1005]. Начавшаяся Лодзинская операция свела на нет ходатайство командующего 2-й армией.

«До мировой войны, когда авиация только начинала выбиваться из пеленок, — писал в 1923 г. будущий маршал Советского Союза Б. М. Шапошников, — задачи дальней разведки ложились главным образом на конницу. Последняя своей активной работой на фронте и флангах, выброшенная далеко вперед, должна была своевременно выяснить обстановку командованию, дабы тотчас же могли быть внесены коррективы в развивающийся план операции. От конницы требовалось разведать намерения и группировку сил противника в операции и скрыть от последнего свой маневр, иными словами — накинуть густой вуаль на фронт нашей маневрирующей армии, то есть решить хорошо задачу завесы. Разведка не ограничивалась только в рамках операции, а шла и дальше, переходя в область тактики — в ближнюю разведку, непосредственно ведущуюся перед фронтом наступающих или обороняющихся войск и составляющую их тактическое обеспечение.

И в этом виде разведки значительная часть ее ложилась на конницу. Одним словом, “разведка — насущный хлеб конницы”, как определял для конницы значение этой задачи Ф. Бернгарди[1006]. Мы не будем приводить известных всем изречений, что конница — глаза армии и т. д., являющихся для нас характерными лишь в том, что разведывательная деятельность и устройство завесы в оперативной работе массовых армий главным образом возлагались на конницу, а авиация пока оказывалась лишь подсобным средством… неумелое распределение и направление разведывающих конных масс, быстрое развитие операций, условия современного боя конницы с пехотой, отсутствие у конницы надлежащего духа активности и, наконец, истощение конского состава — все это сводило разведывательную деятельность конницы к ничтожным результатам, заставляя двигавшиеся массы с плохо ориентированным командованием натыкаться на внезапные маневры противника. То, чего требовали массы для успешного проведения операции — хорошей разведки — конница не давала, и только авиаторы немного возмещали это крупный недостаток»[1007].

Участник Первой мировой войны ротмистр В. И. Микулин писал в 1924 г. о дальней войсковой разведке конницы, дальней разведывательной службе конницы, стратегической разведывательной работе конницы в мировую войну: «Конница была тогда единственным фактором дальней войсковой разведки в полевой войне, опять-таки единственным приемом, при помощи которого высшее командование, захватив в разведывательную “вилку” целый ряд оперативных направлений, выяснит важнейшие из них в результате получения от конницы сведений о группировках и действиях сил противника, обнаруженных ею… Скудость, недостаточность и хроническая несвоевременность сведений, большие потери, измотанный конский состав — такова в общем и целом картина этих результатов, общая для всех участвовавших сторон и на всех фронтах. Те отдельные более или менее удачные достижения в области дальней разведывательной службы конницы, которые могут быть установлены, носят эпизодический характер и тонут в общей массе хотя и героических, но почти неизменно безрезультатных попыток конных масс удержать за собой и разведывательную монополию в стратегическом масштабе. В общем и целом отрицательный характер стратегической разведывательной работы конницы в мировую войну можно считать фактом, прочно установленным»[1008].

Отдел II («Разведывание») «Устава полевой службы» 1912 г. содержал раздел «Разведывательная деятельность других родов войск», в котором говорилось об артиллерийской разведке:

«114. Артиллерийская разведка производится с целью собрать сведения необходимые для соответственных действий артиллерии в бою.

Задачами для разведки служат:

1) розыскание и исследование наблюдательных пунктов и мест расположения для своей артиллерии, исследование подступов к ее позициям;

2) розыскание мест расположения неприятельских батарей и своевременное обнаружение других целей для стрельбы, видимых и укрытых;

3) наблюдение за действиями неприятеля, особенно его артиллерии;

4) изучение местности, лежащей в сфере действий своей артиллерии для определения пунктов (площадей), поражаемых с занимаемых позиций.

Разведку ведут артиллерийские начальники лично, а также офицерские и фейерверкерские [унтер-офицерский чин (звание и должность) в артиллерийских частях русской императорской армии] разъезды и дозоры из артиллерийских разведчиков»[1009].

Термин войсковая разведка (как составная часть «разведывания» — «сбора сведений о неприятеле и о местности, на которой предстоит действовать», организуемая в войсках) появляется позже — в годы Первой мировой войны как составная часть тактической разведки и будет определяться глубиной ее ведения и отсутствием использования агентуры и ведения разведки с «применением воздухоплавательных средств».

В своей монографии «Разведывательная служба в мирное и военное время» П. Ф. Рябиков в состав войсковой разведки включил кавалерийскую разведку, пехотную разведку (пешую и конную), артиллерийскую разведку и инженерную разведку. Он считал, что суть войсковой разведки состоит в том, что наблюдение производится «собственным глазом», «усиленным оптическими приборами», а, следовательно, и получаемые сведения «достоверны». Давая характеристику войсковой разведки, профессиональный разведчик указывал и на основной ее недостаток — малая глубина ведения. «1. Войсковая разведка заключается в наблюдении противника войсками собственным глазом [здесь и далее курсив П.Ф. Рябикова], — писал он. — 2. В зависимости от рода войск ее производящих — войсковая разведка делится на кавалерийскую, пехотную (пешую и конную), артиллерийскую и инженерную. 3. Войсковая разведка, являясь основным и достовернейшим органом разведки, имеет большим недостатком малую глубину проникновения к противнику, определяя главным образом линию его фронта и получая сведения лишь о ближайших тылах. Кругозор войсковой разведки весьма ограничен…. 5) Войсковая разведка будет давать ценные результаты лишь при ее непрерывности и точности, ясности, правдивости, беспристрастности и своевременности донесений… 7) Задачи войсковой разведки крайне разнообразны и зависят от тех видов операции, кои войсками производятся; для самой возможности ведения войсковой разведки — она должна прежде всего найти противника, войти с ним в соприкосновение и это соприкосновение поддерживать; не довольствуясь определением лишь присутствия противника и линии его фронта; войсковая разведка должна принимать все усилия к наиболее глубокому проникновению к противнику и к определению захватом пленных и документов организационных единиц врага. Одним из средств проникновения к противнику и захвату пленных служат поиски и бои частями различной силы и состава в зависимости от обстановки и разведывательной задачи. 8) Войсковая разведка должна вестись не случайно, а продуманно и планомерно в полном соответствии с стоящими на очереди задачами»[1010].

Далее П. Ф. Рябиков. замечает: «При современных условиях боя начальники принуждены большей частью передоверять [здесь и далее курсив П.Ф. Рябикова] личное наблюдение за противником различным органам разведки и, особенно, войсковой, значение которой вследствие этого очень возросло; уже из сказанного можно сделать заключение, насколько важна точная, правдивая, беспристрастная и своевременная ориентировка начальников войсковыми частями… При значительном удалении от противника войсковая разведка ведется конницей, которая, будучи выброшена возможно дальше вперед, должна стремиться разыскать противника, определить его группировку, силу, состав, а также организационные единицы; при встрече с конной завесой неприятеля наша конница обязана не ограничиваться доставлением сведений лишь о коннице врага, а должна принимать все меры к проникновению своей разведкой до пехотных частей противника; разведка конницей ведется наблюдением, а также захватом пленных и документов, которые дают весьма ценные сведения по определению организационных единиц противника, а иногда раскрывают и намерения противника.

При дальнейшем сближении начинается и непрерывная пехотная разведка (пешая и конная), приближающаяся все ближе и ближе к противнику и имеющая целью выяснить все детали происходящего у противника, причем, кроме работы наблюдением, и пехотная разведка должна прилагать все усилия к захвату пленных и документов.

При возможности вступления в бой начинает свою разведку и артиллерия, имеющая целью “полный сбор всех сведений, необходимых для решения боевых задач артиллерии, точную систематизацию полученных данных разведки”; кроме того, артиллерийская разведка попутно получает и все сведения, полезные командованию и другим родам войск.

При необходимости и, главным образом, в позиционной войне ведется и специальная инженерная разведка[1011], “имеющая целью собрать возможно полные и правильно оцененные данные о расположении и техническом оборудовании неприятельской укрепленной позиции, а также о подступах к неприятельской и нашей позициям”1[1 — «Определение артиллерийской и инженерной разведки взято из «Наставления по организации разведывательной службы в действующей армии» изд. Штаверха. 1917». — Сноска П.Ф. Рябикова].

При достаточном сближении противников начинаются личные разведки начальников, кои обязаны при малейшей возможности лично знакомиться со всем происходящим перед их частями.

При ведении войсковой разведки должно всегда соблюдаться указание полевого устава о том, что “каждый начальник должен всегда сам заботиться, чтобы быть осведомленным обо всем, что может обеспечить выполнение задачи и безопасность вверенных ему войск”. Все сведения о противнике должны добываться энергично, разведка должна быть активной»[1012].

Здесь Рябиков противоречит самому себе. Ранее он неоднократно справедливо заявлял: «Обстановка современных боев, когда личные разведки начальников, даже мелких, не могут по большей части служить основой для принятия решений, выдвигают большое значение войсковой разведке, стремящейся войти в соприкосновение с противником, увидеть его и наблюдать собственным глазом»[1013].

Личные разведки начальников — это те рекогносцировки, проведение которых предписывалось командирам разных уровней еще в конце XVIII века, во времена генералиссимуса А. В. Суворова.

В результате возможностей для оценки противостоящего противника, которые дает командованию войсковая разведка, П.Ф. Рябиков приходит к следующему заключению: «Как бы внимательно и энергично войсковая разведка ни велась, проникать ей далеко вглубь неприятельского расположения удается лишь в исключительных случаях (например, при успехе в маневренной войне и при удачном прорыве в позиционной); в большинстве же случаев войсковая разведка, даже кавалерийская, определяет лишь линию фронта [здесь и далее курсив автора — М.А.] противника, за которую он ее обыкновенно не пускает, и тот ближайший тыл, который поддается непосредственному наблюдению глазом.

Особенно стеснена войсковая разведка при позиционной войне, когда сплошная линия окопов противника, усиленная препятствиями, дает возможность только “наблюдать”, “прислушиваться” и “подслушивать”, что говорится у неприятеля, по телефону. Стремление к тому, чтобы не только детальнейшим образом наблюдать все, что творится у неприятеля, но и проникнуть вглубь, заглянуть за окопы, выяснить, кто именно стоит перед нами и что есть у него сзади, приводит к поискам разведчиков и даже боям единиц различной силы в зависимости от задач разведки. Во время боев войсковая разведка может давать наиболее ценные и серьезные сведения, так как противник волей-неволей открывает свою группировку, обнаруживает ближайшие тылы и дает хотя бы и незначительное число пленных, достаточных для выяснения организационных единиц неприятеля, всегда своими показаниями более или менее подробно способствующих раскрытию обстановки»[1014].

«Устав полевой службы» 1912 г. в части ведения разведки с «применением воздухоплавательных средств» немногословен: «115. Большую пользу в разведке неприятеля и местности могут принести наблюдения с воздухоплавательных аппаратов. Средствами для такой разведки служат: управляемые аэростаты, аэропланы и привязные воздушные шары (сферические и змейковые).

По своим свойствам управляемые аэростаты пригодны для более длительных наблюдений. Аэропланы наиболее способны к быстрому доставлению сведений на основании частых, но кратковременных наблюдений. Привязные шары могут применяться исключительно для разведки на небольшие расстояния, так как пределом наблюдения с шара, при самых благоприятных условиях, следует считать 7–10 верст.

Для передачи результатов наблюдений от места подъема привязного шара распоряжением старшего начальника к воздухоплавательному отделению придаются ординарцы или самокатчики [военнослужащие, передвигавшиеся на велосипедах[1015]], или устанавливается телефон»[1016].

Термин воздушная разведка появляется уже в ходе Первой мировой войны. Этот термин Рябиков переносит на использование «воздухоплавательных средств» для анализа действий разведки в ходе Русско-японской войны 1904–1905 гг.: «Несмотря на значительную нашу техническую отсталость, авиация приносила громадную пользу и нашей армии во время последней войны; опыт войны, а также знакомство с развитием авиации у союзников постепенно поставили вопрос “воздушной разведки” на правильные и прочные основания, как в смысле организации авиационных средств, так и в смысле разумного руководства их работой; “воздушную разведку” стали понимать, ценить, а вместе с ней и начали предъявлять к ней разумные требования, основанные на понимании основных свойств авиации»[1017].

«Средствами для современной воздушной разведки, — отмечает П. Ф. Рябиков, — являются дирижабли, аэропланы и привязные аэростаты. Громадная уязвимость дирижаблей делает их работу днем над расположением противника невозможной, а ночью разведка дает минимальные результаты.

Привязные аэростаты играют роль поднятых на воздух наблюдательных вышек и служат как для разведки, так и для корректирования стрельбы, а также иногда для сигнализации; преимущество работы аэростатов над аэропланами заключается в непрерывности наблюдения, но зато очень ограниченного, и в непосредственной связи аэростата телефоном с землей. Вся разведывательная служба над расположением противника и в его тылах ложится на аэропланы различных систем»[1018]. «Успех наблюдения [привязных аэростатов] в значительной мере зависит от погоды, состояния атмосферы и пр., и конечно, полной непрерывности наблюдений достигнуть нельзя»[1019], — констатирует автор.

Рассуждая о месте воздушной разведки среди других ее видов, П. Ф. Рябиков употребляет термин глубокие заграничные агенты, который является синонимом рассматриваемого им ранее словосочетания глубокая стратегическая агентура

«Развитие авиационной техники выдвинуло новый, громадного значения орган разведки — “воздушную” разведку, дающую возможность проникать глубоко в тылы противника, быстро разведывать и быстро доносить [здесь и далее курсив автора — М.А.]; воздушная разведка создала новую эру в разведывательной службе, значительно расширив ее рамки и восполнив те недостатки, которые присущи как войсковой, так и агентурной разведке; как ни стремится войсковая разведка, даже конная, заглядывать возможно глубже в тылы противника, ей это не удается, а если и удается частично, то видит она лишь кусочки картины о противнике и не может быстро донести; как ни старается агентура, находясь в самой глубине расположения неприятеля, быстро донести о всем виденном, она не может, — и лишь человек, поднятый высоко на воздух и быстро в любом направлении передвигающийся над расположением и территорией, занятыми противником, заглядывая в тылы противника и видя не отдельные ограниченные уголки в его расположении, а сразу большую картину, может быстро, точно и достоверно ориентировать начальников и войска.

Обладая особыми, присущими только ей свойствами, авиация не может заменить собой другие органы разведки, а является лишь отличным средством разведки, имеющим колоссальное значение в разумной комбинации с другими органами разведки; воздушная разведка в современной войне совершенно необходима как высшему командованию для выяснения данных, имеющих стратегическоезначение, так и самым малым войсковым частям, давая им мельчайшие детали в расположении неприятеля, имеющие тактическое значение; нет ни одного вида операции, во время которой воздушная разведка, правильно организуемая и разумно направляемая, не играла бы громадной роли: уже в период сосредоточения и стратегического развертывания неприятеля; авиаразведка, работающая впереди конницы и в полном с ней взаимодействии, определит пункты высадок, сосредоточения и первоначального развертывания, проверяя имеющиеся донесения наших глубоких заграничных агентов; при начале операций опять-таки прежде всего воздушная разведка разыщет группы противника, определит их расположение, проследит за их передвижениями, выяснит подходы резервов и пр.; в периоды различных фазисов маневренной войны неутомимая и хорошо налаженная воздушная разведка оказывает неоцененные услуги как командованию, так и войскам, стремясь своевременно открывать группировку противника и его маневры; наконец, в период позиционной войны только воздушная разведка совместно с фотографированием дает точнейшую картину не только расположения передовых частей, но и всей сети укреплений противника, определяет места его батарей и подробности устройства тыла; авиация же принесет свое крупное значение и при подготовке к прорыву и будет облегчать работу командования и войск при развитии операций после удачного прорыва, предупреждая об укреплениях в тылах, о подходе резервов, о перегруппировках противника и пр…

Быстрота развития техники авиации будет все расширять и расширять ее значение как органа разведки, но с другой стороны, будет и вызывать меры к сокрытию всего происходящего от взоров воздушных наблюдателей и к препятствованию разведки путем создания сильных боевых воздушных флотов, долженствующих составлять завесу против проникновения за боевые линии неприятельских аппаратов.

Всемирная война является первой войной в истории, во время которой авиация получила громадное развитие и доказала, каким могучим органом разведки является «воздушная» разведка…

Было обращено большое внимание и на фотографирование с аппаратов, но в этой области мы остались позади наших союзников, доведших вопросы фотографирования до степени совершенства»[1020].

Воздушная разведка в зависимости от уровня штабов, которые ее организуют, и как следствие глубины такой разведки, подразделяется П.Ф. Рябиковым на стратегическую разведку и тактическую разведку: «Каждый штаб ведет воздушную разведку в своих интересах, т. е. более крупные штабы ведут и более глубокую, скажем, стратегическую разведку, более мелкие — свою тактическую разведку, преследующую чисто местные интересы данного войскового соединения».

Наряду с термином глубокие стратегические агенты, П. Ф. Рябиков использует понятие глубокая стратегическая агентура, а также термин авиаразведка.

Говоря об особенностях задач, которые стоят перед воздушной разведкой в период сосредоточения и развертывания войск, он пишет: «После перерыва дипломатических сношений и при начале противником перевозок, сосредоточения и, наконец, стратегического развертывания, для высшего командования является вопросом первостепенной важности своевременно проникнуть во все эти операции, производящиеся врагом. Сведения о мобилизации, перевозках и сосредоточении получаются от глубокой заграничной агентуры [здесь и далее курсив автора — М.А.], конечно, при ее прочной налаженности и безотказном и быстром действии связи; органом же разведки, который может проверять получающиеся сведения и давать свои наблюдения по всей стратегической работе в приграничной полосе, является авиаразведка… Авиаразведка является как бы авангардом нашей стратегической конницы, выбрасываемой в главнейших направлениях немедленно после объявления войны и работающей в самой тесной и непрерывной связи с авиа… Авиаразведка, прежде всего, направляется на главнейшие железнодорожные магистрали, определяет пункты высадки войск, расхождение их по грунтовым путям и первоначальную группировку; всеми мерами надо стремиться не упускать из наблюдения раз замеченные группы противника, а “передавать” их для соприкосновения с войсковой разведкой»[1021].

Генерал от кавалерии А. А. Брусилов отмечал в своих воспоминаниях о действиях, предпринятых им сразу же по вступлении в должность главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта в марте 1916 г.: «Уже заранее с помощью войсковой агентуры и воздушной разведки мы ознакомились с расположением противника и сооруженными им укрепленными позициями. Войсковая разведка и непрерывный захват пленных по всему фронту дали возможность точно установить, какие неприятельские части находились перед нами в боевой линии.

Выяснилось, что немцы сняли с нашего фронта несколько своих дивизий для переброски их на французский. В свою очередь австрийцы, надеясь на свои значительно укрепленные позиции, также перебросили несколько дивизий на итальянский фронт в расчете, что мы больше не способны к наступлению, они же в течение этого лета раздавят итальянскую армию. Действительно, в начале мая на итальянском фронте они перешли в решительное успешное наступление. По совокупности собранных нами сведений мы считали, что перед нами находятся австро-германцы силою в 450 тысяч винтовок и 30 тысяч сабель. Преимущество противника над нами состояло в том, что его артиллерия была более многочисленна по сравнению с нашей, в особенности тяжелой, и, кроме того, пулеметов у него было несравнимо больше, чем у нас. Агентурная разведка, кроме того, сообщила нам, что в тылу у неприятеля резервов почти нет и что подкреплений к нему не подвозится. В свою очередь воздушная разведкас самолетов сфотографировала все неприятельские укрепленные позиции как ее боевой линии, так и лежавшие в тылу. Эти фотографические снимки с помощью проекционного фонаря разворачивались в план и помещались на карте; фотографическим путем эти карты легко доводились до желаемого масштаба. Мною было приказано во всех армиях иметь планы в 250 саженей в дюйме с точным нанесением на них всех неприятельских позиций. Все офицеры и начальствующие лица из нижних чинов снабжались подобными планами своего участка»[1022].

С 1917 г. штабом Юго-Западного фронта стали издаваться авиационные сводки, в которых в первую очередь давались разведывательные сведения. Так, в сводке от 27 апреля 1917 г. сообщалось:

«VII армией выполнены охрана фронта и разведка на участке Бржезаны — Большовце и западнее Станиславова; движение в тылу противника обычное; сфотографированы участки восточнее Бржезаны, Бурштын и западнее Станиславова; сброшены 2 бомбы на ст. Павельче. Корабль «Илья Муромец» в районе Галича произвел разведку и бомбометание. В течение дня было много случаев воздушных столкновений: у Куропатники наш самолет с летчиками подпоручиком Лющ и солдатом Макаренко был атакован тремя истребителями противника и погиб в неравном бою; он упал за австро-венгерскими окопами; летчики унесены австро-венграми к себе»[1023].

Помимо выпуска штабом Юго-Западного фронта отдельных авиационных сводок результаты разведывательной деятельности авиации приводились в приложениях к разведывательным сводкам указанного щтаба фронта. Так, в приложении к разведсводке от 5 сентября 1917 г. сообщалось: «Деятельность наших летчиков. На Волынском участке. Нашими самолетами освещен ближайший тыл противника на всем протяжении участка и осмотрен глубокий тыл на Ковельском направлении. Кроме разведки, сфотографирован с небольшими перерывами участок Геленин — Витонеж (протяженностью около 70 верст) и прокорректировано шесть наших батарей»[1024].

Представляется некорректным противопоставлять разведку и фотографирование участка местности, которое является средством воздушной разведки.

«Органами разведки исключительно военного [курсив П.Ф. Рябикова] времени, — утверждает организатор разведки накануне и в годы Первой мировой войны П. Ф. Рябиков, — являются следующие:

1) Войсковая разведка.

2) Опрос пленных, дезертиров, наших чинов, бежавших из плена, захваченных шпионов и местных жителей.

3) Добыча документов и предметов, дающих документальные сведения о противнике.

4) Подслушивание в передовых линиях и телефонослежка.

5) Радиотелефонная разведка (слежка).

6) Воздушная разведка»[1025].

В пункте 5 речь идет о радиотелеграфной разведке (слежке), а указанная «радиотелефонная разведка (слежка)» — результат ошибки, не выявленной автором при знакомстве с текстом книги перед изданием.

Представляется, что корректнее было бы назвать вышеперечисленное не органами разведки, а источниками разведывательных сведений.

П. Ф. Рябиков чрезвычайно высоко оценивает роль опроса пленных и ознакомление с захваченными при них документами, характеризуя этот способ получения нужной информации как один «из самых главных органов разведки»:

«Опрос пленных и ознакомление с захваченными при них документами дают большей частью в высокой степени ценные сведения.

Как во время Русско-японской, так и последней всемирной войны, сведения от пленных являлись одним из самых главных данных разведки [здесь и далее курсив П.Ф. Рябикова]. Если даже пленный никаких существенных показаний не даст, то уже самый факт взятия в плен чина определенной части в данном месте является важным фактором для дела разведки; взятие же ряда пленных на известном фронте дает целую картину расположения противника.

Пленные — настолько важный орган разведки, что все штабы и все войсковые части должны стремиться к захвату пленных при малейшей к тому возможности»[1026].

Очередным органом разведки военного времени, по Рябикову, является добыча документов и предметов, дающих документальные сведения о противнике.

«Кроме личных непосредственных наблюдений за противником и захвата пленных, для разведывательной службы имеет громадное значение и захват всевозможных документов и вообще всего того, что может дать те или другие сведения о противнике… Немцы в одном из приказов так отзываются о важности документов: “Необходимо помнить, что наиболее ценные сведения, если не считать показания пленных, дают письма и документы, находимые у них”. (Из сводки штаба Западного фронта от 26 октября 1917 г.). После каждого боя, каждой стычки и поиска — сейчас же пересылать в штаб все найденные документы и предметы, не забыв отметить, где именно они взяты.

Все позиции, деревни, города, брошенные неприятелем, надо тщательно осматривать, и все найденные документы, даже мелкие записки, бандероли, газеты, частные письма, представлять.

Особенно тщательно надо осматривать пункты, где стояли штабы, не пренебрегая печками, чердаками и разными потайными уголками, куда иногда запрятываются в спешке документы.

Телеграфные станции и почтовые конторы немедленно по их захвате арестовываются и организуется систематический разбор и изучение корреспонденции. Если масса корреспонденции будет и незначащей, то ценность некоторых [курсив П.Ф. Рябикова] документов уже окупит всю работу.

К документам, найденным на убитых, надо относиться весьма осторожно, стараясь определить точно часть, к которой принадлежал убитый, а по датам на документах выяснить, когда именно данная часть в районе находилась…

Документы можно подразделить на следующие виды:

1) Официальные печатные издания (уставы, наставления, инструкции, приказы, сводки и пр.).

2) Официальные писанные документы: приказы, приказания, телеграммы, телефонограммы, сводки и пр.

3) Солдатские записные книжки.

4) Дневники.

5) Частные закрытые и открытые письма. Конверты с адресами.

6) Различные объявления местных военных и гражданских властей.

7) Всевозможные графические документы: карты, схемы, диаграммы и пр.

8) Газеты»[1027].

Далее П. Ф. Рябиков указывает на значимость для разведки различного рода документов:

1) Документы и предметы, дающие документальные данные о противнике, имеют весьма большое значение для дела разведки,

2) Все войсковые части должны при всякой возможности захватывать документы и предметы, принадлежащие противнику, и немедленно [здесь и далее курсив П.Ф. Рябикова] их представлять, ничего не задерживая. При представлении всегда точно отмечать, где, когда и кем взяты.

3) Польза от захвата документов и предметов может быть только тогда, когда они правильно обработаны, а результаты быстро сообщены кому следует»[1028].

Подслушивание в передовых линиях и телефонослежка так же отнесены Рябиковым к органам разведки исключительно военного времени:

«Для возможно более подробного выяснения всего происходящего у противника, при малейшей возможности необходимо, кроме зрительного наблюдения, применять и наблюдение слуховое, т. е. прислушиваться к звукам, характеризующим то или иное явление у противника, например, по языку, наречию можно судить о принадлежности к тем или иным частям, топот ног может характеризировать смену, металлический звон может означать прибытие цилиндров с газами, наконец, необходимо отмечать и шум работ, грохот артиллерии, свистки узкоколеек и пр.

Для специального и систематического слухового наблюдения, в частях организуются команды слухачей, выставляющих слуховые посты, выдвигаемые, по возможности, вперед; в слухачи надлежит выбирать людей наблюдательных, с тонким слухом и придавать им обязательно лиц, знающих хорошо разговорный язык неприятеля.

Еще более ценные сведения могут давать хорошо организованные и правильно обслуживаемые посты телефонной слежки или подслушивания… Станции должны составлять принадлежность определенных участков, а не войсковых частей и, по возможности, реже менять места; так как открытие станции влечет провал ее работы, надлежит принимать все меры к сохранению секретности работы…

Офицер, заведующий разведкой в полку, ведет общую сводку всех интересных для полка разговоров, составляет перечень фамилий неприятельских офицеров, унтер-офицеров и телефонистов, записывает номера частей, упоминаемых в разговорах, а также номера позывных; обобщая и сопоставляя все полученное подслушиванием, он старается возможно подробнее выяснить все детали жизни неприятеля; все сведения, полезные артиллерии (разговоры наблюдателей противника, все данные, полезные для корректирования и т. д.), сообщаются ей безотлагательно; сведения телефонного подслушивания представляются и в высшие штабы, которые найдут в них ряд полезных данных, как то: установление номеров частей, разговоры об ожидаемых сменах и факты состоявшихся смен, маршруты следования отпускных, а иногда и прибывших пополнений и пр.»[1029].

При характеристике радиотелеграфной разведки (слежки) как «вспомогательного органа разведки, могущего давать данные громадной важности, особенно при возможности быстрого расшифрования депеш»[1030], Рябиков приводит несколько синонимов этого органа разведки: радиотелеграфная слежка, радиослежка, радиоразведка. При этом автор не отдает предпочтение ни одному из них: «Радиотелеграфная слежка [здесь и далее курсив автора — М.А.] как орган разведки определяется исчерпывающе “Наставлением по организации разведывательной службы в действующей армии”, изданным штабом Верховного главнокомандующего в начале октября 1917 г. Наставление в § 14 говорит: “Радиотелеграфная разведка служит вспомогательным средством при ведении общей разведки сил противника и его намерений; она заключается в следующем:

а) в определении районов расположения работающих станций противника;

б) в постоянном наблюдении за работой радиостанций противника для суждения о группировке сил противника и характере радиосвязи между различными группами;

в) в систематическом приеме оперативных и служебных радиотелеграмм противника для использования полученного материала с целью открытия кодов и шифров противника;

г) в приеме официальных сообщений и агентских радиотелеграмм, а также отдельных нешифрованных радиопереговоров радиостанций противника”.

Для более сосредоточенной и внимательной радиослежки работу эту надлежит вести особо установленными станциями с подготовленным составом. Для более определенных и точных выводов желательна работа большого числа пеленгаторных, радиокомпасных и радиотелеграфных станций. Радиослежку ведут штабы фронтов и армий под руководством особых офицеров-специалистов, ведающих радиотелеграфной разведкой.

В периоды затишья радиотелеграфная разведка дает весьма мало результатов, так как противник пользуется большей частью проволочным телеграфом и телефоном; в периоды же маневренной войны, во время перегруппировок и полевых операций ведется противником и усиленная радиотелеграфная работа, а потому и радиослежка в эти периоды должна быть особенно внимательна.

Все перехватываемые телеграммы и разговоры записываются в особые дневники; как все перехваченные телеграммы, так и результаты радиослежки по определению группировки и работы станций противника, представляются заведующими радиоразведкой начальникам разведывательных отделений, после обмена мнений с которыми и составляется окончательное заключение по радиослежке для включения в общую сводку…

Все получаемые шифрованные телеграммы немедленно направляются в штабы, где ведется расшифрование (особое бюро расшифрований организуется или при Главном управлении Генерального штаба или при штабе Верховного командования)»[1031].

«Идеалом успеха радиослежки, — указывает Рябиков, — было бы немедленное расшифрование оперативных телеграмм; в таком случае мы были бы и в курсе намерений противника, но работа по расшифрованию (кроме случая получения путем шпионства ключа) требует очень много времени и достигает успеха лишь в некоторых случаях, почему даже расшифрованные телеграммы, будучи всегда запоздалыми, не имеют срочной оперативной ценности, но все же весьма важны для разведки как документальная поверка имеющихся сведений…

Для достижения успеха в расшифровании в бюро должна, с одной стороны, вестись все время непрерывная работа над получаемыми шифрованными телеграммами, а с другой — тайная агентура должна пытаться доставать коды и шифры шпионскими путями.

Радиотелеграфная разведка, кроме перехвата депеш шифрованных и нешифрованных, определяет районы расположения станций, их тип и позывные, напряжение работы, а также и передвижение уже определенных станций. По всем этим данным можно получать признаки группировки противника, его передвижений, усиления или ослабления его групп.

Все данные, получаемые радиоразведкой, надо подвергать самой серьезной обработке и критике, учитывая возможность проявления неприятелем искусственной радиоработы, исключительно в целях введения нас в заблуждение.

О том, какие данные может давать радиослежка, свидетельствует «Сводка данных о радиостанциях противника по сведениям, полученным с фронтов за время с 15 августа по 1 сентября 1917 г.», изданная штабом Верховного главнокомандующего; рассматривая ее, можно прийти к заключению, что против всех фронтов были определены слежкой мощные станции (Берлин, Науэн, Константинополь и др.), тыловые станции, полевые, морские и судовые; выяснены позывные, типы станций, работа станций, связь между ними; сводкой отмечалось и оживление, проявляемое станциями»[1032].

С мая 1915 г. на фронтах стали издаваться ежесуточные разведывательные сводки с выводами о противнике на основе анализа его радиосвязи. К сводкам прилагались схемы расположения и связи радиостанций противника. В июне 1915 г. был издан первый документ по радиоразведке в русской армии «Наставление для производства радиотелеграфной слежки», определявший цели и задачи радиоразведки на фронтах. В нем, в частности, говорилось: «Радиотелеграфной слежке путем постоянного наблюдения за работой неприятельских радиостанций, при определенной систематизации перехватываемых при этом позывных, отдельных знаков и целых радиограмм, а также по степени оживленности обмена радиограммами неприятельских станций между собой представляется возможность получить данные для суждения о группировке войск противника; кроме того, ведение слежки дает возможность получить материал в виде перехваченных шифрованных и нешифрованных радиограмм, который может быть использован для открытия неприятельских радиотелеграфных кодов и шифров»[1033]. С начала 1915 г. на фронтах стали создаваться специальные радиостанции для ведения радиоразведки[1034].

Средства корабельной радиосвязи находились в заведовании судовых минных специалистов, а общее руководство корабельной радиосвязью осуществлял 2-й (радиотелеграфный) флагманский минный офицер штаба командующего морскими силами Балтийского моря, с 17 июля 1914 г. — флотом Балтийского моря. Береговые радиостанции флота входили в состав Службы связи флота. Накануне войны должности начальника Службы связи на Балтийском флоте занимали соответственно старший лейтенант И. И. Ренгартен[1035], сменивший на этой должности старшего лейтенанта А. М. Щастного, и капитан 1-го ранга А. И. Непенин.

В самом начале войны командованием Балтийского флота было принято решение об установке в Кильконде на острове Эзель первого разведывательного радиопеленгатора. Конструкцию этого приемника, известного как радиопеленгатор «компасного типа», главной составляющей которого является антенна направленного действия, разработал И. И. Ренгартен.

Особую роль в активизации радиоразведки на Балтийском флоте сыграла история с захватом германского крейсера «Магдебург», потерпевшего в ночь на 13 августа 1914 г. навигационную аварию у острова Оденсхольм в устье Финского залива. При захвате крейсера в руки русских моряков попали ценнейшие документы по радиосвязи германского флота, в том числе два экземпляра «Сигнальной книги германского флота». Уже к середине октября 1914 г., благодаря усилиям Ренгартена, было налажено дешифрование действующих немецких шифров и стало возможным читать составленные по «Сигнальной книге германского флота» радиограммы. К середине ноября 1914 г. старший лейтенант Ренгартен разработал «Правила донесений о радиотелеграфировании неприятеля» для береговых радио- и радиопеленгаторных станций. В «Правилах» указывалось, что «все береговые радиостанции должны записывать принимаемые ими иностранные радио, как бы отрывочно они ни принимались. Содержание таких радио должно быть через центральные станции представлено в штаб Командующего флотом в возможно короткий срок»[1036].

Состояние Революционной армии свободной России, в которую была переименована Русская императорская армия после отречения Николая II, в сентябре-октябре 1917 г. стало совершенно удручающим. В «не подлежащих оглашению» сводках этого периода, которые составлялись военно-политическим отделом штаба Верховного главнокомандующего, содержались следующие неутешительные выводы: «Общее настроение армии продолжает быть напряженным, нервно-выжидательным. Главными мотивами, определяющими настроение солдатских масс, По-прежнему являются неудержимая жажда мира, стихийное стремление в тыл, желание поскорее прийти к какой-нибудь развязке. Кроме того, недостаток обмундирования и продовольствия, отсутствие каких-либо занятий ввиду ненужности и бесполезности их, по мнению солдат, накануне мира угнетающе действуют на настроение и приводят к разочарованию»[1037].

В той же сводке приводилось донесение командующего 12-й армией: «Армия представляет из себя огромную, усталую, плохо одетую, с трудом прокармливаемую, озлобленную толпу людей, объединенную жаждой мира и всеобщим разочарованием»[1038]. Такая жесткая характеристика без преувеличения могла быть в равной степени применена ко всем войскам и флоту.

В этой ситуации разведывательная информация, не упреждающая, не раскрывающая планов противников, была просто не нужна. Профессиональные разведчики, офицеры и генералы вместе со своей Родиной пришли к Октябрю 1917 г., который круто изменил судьбу страны и всего мира и развел по разные стороны баррикад родных и близких, вчерашних соратников и единомышленников.

Послесловие 1

К октябрю 1917 г. в русском языке складывается определенная разведывательная терминология. Это, однако, не означает окончательного единообразия в употреблении специальных дефиниций в официальных документах.

К концу 1918 г. Советская Россия представляла собой осажденный лагерь, что предопределило название первого центрального органа агентурной разведки, контрразведки и военной цензуры: «Регистрационное управление Полевого штаба РВСР» (штаты Региструпра были объявлены 5 ноября 1917 г.). В этом названии заключалась основная направленность деятельности этого Управления — борьба со шпионажем противника. Отсюда нумерация отделов, входивших в состав Региструпра: 1-й отдел — Отдел военного контроля и многочисленные его отделения; 2-й отдел — Агентурный. Количественный состав отделов был разный: 157 сотрудников по штату в Отделе военного контроля и 39 — в Агентурном отделе, что говорило о приоритетных направлениях, отданных отделам в Регистрационном управлении. С начала февраля 1919 г. Отдел военного контроля стал называться Особым Отделом при ВЧК, в последующем — Особым Отделом ВЧК и был выведен из состава Регистрационного управления.

Должно было пройти три года, должен был наступить коренной перелом в Гражданской войне, чтобы центральный орган военной агентурной разведки был преобразован в Разведывательное управление Штаба РККА (штаты Разведупра были утверждены 29 августа 1921 г.).

Члены Российской социал-демократической рабочей партии (б), встав у руководства военной разведкой, приняли большую часть существующей разведывательной лексики. Вместе с тем они привнесли новую терминологию, тесно связанную с опытом многолетней подпольной, нелегальной работы и вытекающую из сформировавшихся представлений о методах ее организации.

Так, появляются слова-антонимы легальный — нелегальный. Легальный, по В.И.Далю, законный (от латинского legalis)[1039]. Отсюда нелегальный — ‘незаконный’. 5 ноября 1912 г. В.И. Ленин в своей статье «Нелегальная партия и легальная работа» писал: «Декабрьская конференция РСДРП в 1908 г. решительно осудила ликвидаторство и ясно установила в особой резолюции партийный взгляд на организационный вопрос: партию составляют нелегальные социал-демократические ячейки»[1040]. Антонимическая пара легальный — нелегальный заменит в разведывательной терминологии существовавшую ранее пару гласный — негласный.

Резидентуры — тайные разведывательные организации, создаваемые советской военной разведкой на территории иностранных государств, — подразделяются на резидентуры под прикрытием официальных представительств Советского Союза и нелегальные резидентуры. «До 1927 г. наши заграничные резидентуры за небольшим исключением в качестве прикрытия использовали официальные представительства нашего Союза за границей», — докладывает начальник Разведупра Я. К. Берзин Наркомвоенмору К. Е. Ворошилову[1041]. В связи с этим Разведупром в августе 1927 г. разрабатывается докладная записка, в названии которой присутствует слово нелегальный: «О мероприятиях в связи с переводом резидентур на нелегальные рельсы»[1042]. «Мероприятиями» предусматривалось, в том числе и «создание работоспособных и совершенно изолированных от нашего официального аппарата нелегальных агентурных аппаратов». В дальнейшем определение нелегальный встретится в различных сочетаниях, не будет забыто и слово подполье. К 1 января 1929 г. «перевод резидентур на нелегальные рельсы» выглядел следующим образом: «1. Берлинская резидентура. С переходом в подполье… полностью сменен руководящий состав… 10. Америка. Резидентура полностью нелегальная. Имеет в качестве прикрытия коммерческое предприятие… 11. Дальний Восток. Перевод на полное нелегальное существование резидентур на Дальнем Востоке по плану был отнесен во вторую очередь»[1043].

Большевикам принадлежит авторство термина явка. Под явкой понималась конспиративная встреча по заранее оговоренному адресу, по которому проживали или работали особо доверенные лица (применительно к реалиям разведки — агенты). Для каждой явки обязательно устанавливались пароль и отзыв, что предполагало возможность встречи двух ранее незнакомых людей[1044]. 13 ноября 1901 г. Н. К. Крупская передает в Одессу адрес для явок, предназначенный для Н. Э. Баумана: «Москва, Мещанская, Старо-екатерининская больница, спросить фельдшерицу Урукину; ей сказать: от Зои»[1045]. Вышесказанное отнюдь не означает, что при встречах двух ранее незнакомых людей, занимавшихся нелегальной деятельностью, не происходил обмен паролем и отзывом.

Явка в значении «объявление, возвещение о чем-либо в судебном месте» отмечено в «Российском целлариусе» 1771 года[1046]. «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова, вышедший в свет в 1940 году, дает следующее значение явки: «3. Место, помещение, где происходят конспиративные встречи, а также сама такая встреча (полит.)»[1047].

В среде членов РСДРП было известно слово агент, и использовалось оно в достаточно широком смысле. Под агентами понимались представители различных социальных групп населения, которых «можно было использовать для всякого рода работы». В статье «К петербургским рабочим и социалистам от ‘Союза борьбы’», написанной в конце 1897 г. и опубликованной в следующем году, В. И. Ленин отмечал: «‘Союзу борьбы’ нужны агенты». Здесь же он поясняет, что имеется в виду: «Нужны распространители литературы, листовок. Нужны организаторы рабочих кружков и групп. Нужны корреспонденты со всех фабрик и заводов, доставляющие сведения о всех происшествиях. Нужны люди, следящие за шпионами и провокаторами. Нужны устроители конспиративных квартир… нужны агенты среди интеллигенции и чиновничества, соприкасающиеся с рабочими»[1048]. Агентами именовались распространители партийной газеты «Искра».

В период Гражданской войны и интервенции лиц, привлеченных к сотрудничеству с военной разведкой, ТАКЖЕ называют агентами, опуская прилагательные негласный, тайный.

Поступающие на службу во фронтовую агентурную разведку в 1919 г. давали подписку по следующему образцу:

«Подписка на агента… 1919 года … дня. Я, нижеподписавшийся… поступивший в отдел Агентурной разведки Восточного фронта, даю настоящую подписку в том, что: 1) Все возложенные на меня ею обязанности обязуюсь точно и скоро исполнять.

2) Не разглашать никаких получаемых сведений.

3) Все сведения после тщательной проверки передавать своему начальнику или лицу, им указанному.

4) Не выдавать товарищей и служащих отдела агентурной разведки хотя бы под угрозой смерти.

5) Не разглашать о деятельности отдела, а также и о штате служащих вообще и не произносить ‘агентурная разведка’.

6) Признаю только Советскую Власть и буду работать только на укрепление добытой кровью трудового народа революции.

7) Мне объявлено, что в случае невыполнения указанного в подписке, моя семья будет преследоваться наравне с семьями белогвардейцев и контрреволюционеров.

8) Требую смертного для себя приговора, если разглашу какие-либо сведения и буду действовать во вред Советской Власти, в чем и подписуюсь»[1049].

Вместе с тем происходит отказ от использования существительного агент применительно к кадровым сотрудникам военной разведки. Так, в 1920 г. на смену термина военный агент приходит в русский язык словосочетание военный атташе. В докладе по Регистрационному управлению (центральный орган военной разведки в 1918–1920 гг.) Полевого штаба на имя заместителя Председателя Революционного военного совета Республики тов. Э. М. Склянского от 28 октября 1920 г. «ввиду предстоящей посылки в Финляндию нашей дипломатической миссии и открывающейся возможности послать и военное и морское представительство» испрашивалось утверждение следующих кандидатов:

«1) На должность военного атташе Генерального штаба — Петра Ивановича Изместьева.

2) На должность помощника — Александра Алексеевича Инно.

3) На должность морского представителя — Евгения Андреевича Беренс»[1050].

Спустя десятилетие советских морских представителей также переименовывают в военно-морских атташе.

По «Схеме агентсети Разведупра Штаба РККА» к 21 декабря 1921 г. агентурная сеть Разведывательного управления состояла из следующих категорий агентов: главных резидентов, помощников главных резидентов, резидентов, запасных резидентов, осведомителей, вербовщиков, маршрутных агентов, содержателей конспиративных квартир, курьеров[1051].

Наряду с терминами резидентура, агент, конспирация, разведчик появляются особые словосочетания вроде секретный разведчик (вспомним ранее — негласный разведчик), которые, однако, ненадолго закрепляются в специальной терминологии. Так, согласно одному из образцов подписки, человек, привлекаемый к сотрудничеству с военной разведкой в годы гражданской войны брал на себя следующие обязательства: «Я, нижеподписавшийся, добровольно, без всякого принуждения вступил в число секретных разведчиков Регистрационного отдела. Сущность работы разведчика и условия, в которых приходится вести работу в тылу противника, я уяснил вполне… Все возложенные на меня задачи и поручения обязуюсь выполнять точно, аккуратно и своевременно с соблюдением строгой конспирации»[1052].

Слово секретный — «являющийся секретом, не подлежащий оглашению, который держится в секрете, неизвестен другим» — отмечено в «Российском, с немецким и французским переводами, словаре, сочиненном надворным советником Иваном Нордстетом» в 1782 г., и является синонимом слова негласный[1053].

Одновременно с сочетанием секретный разведчик появляется термин сотрудник и секретный сотрудник.

Между направляемым за границу в 20-е годы кадровым сотрудником и командирующим его отделом Разведупра штаба РККА подписывался специальный документ о задачах, возлагаемых на командируемого, определяющий условия связи, условия оплаты и т. д., который назывался «Условия, заключенные… отделом… с сотрудником №…»[1054].

Слово сотрудник — «сотоварищ в труде, в упражнении каком» по «Словарю Академии Российской, по азбучному порядку расположенному» (1822 г.) зафиксировано в русском языке еще с XIII века[1055]. В «Житии св. Савы освященного, составленном святым Кириллом Скифопольским» встречаем: «В неже время прииде в Лавру муж: просвещен, родом арменин, именем Иеремия, имый [имеющий — М.А.] с собою два ученика подобна и сотрудника, Петр и Павел наричема [называемые — М.А.]»[1056].

Нередко в одном и том же документе 20-х годов ХХ века присутствовал целый ряд синонимов для термина агент при одновременном употреблении последнего в документе. Так, в «Отчете о работе и состоянии агентуры IV Управления штаба РККА» по состоянию на 1 октября 1926 г. говорится, что в Финляндии «состояло 9 секретных сотрудников», в Эстонии — «13 агентов», в Париже числилось «39 источников»[1057].

Послесловие 2

В названиях ряда разведывательных органов стран мира присутствует слово в значении ‘сведения, известия, информация’:

— в Италии — Servizio per le informazioni (informazioni — информация, сведения) e la sicurezza militare — Служба информации и военной безопасности;

— в Испании — Centro Superior de Informaciуn (informaciуn — уведомление, информирование, сообщение, информация, сведения, справки) de la Defensa — Высший информационный центр Министерства обороны;

— в Греции — Kendriki Ypiresia Pliroforion (plirofories — информация, сведения, сообщение) — Центральная служба информации;

— в Германии — Bundesnachrichtendienst (Nachrichten — сведения, известия, информация) — Федеральная разведывательная служба;

— во Франции — Direction du renseignement (renseignement — сведения, справка, осведомление, информация) militaire — Управление военной разведки;

— в Бельгии на французском языке — Service General du Renseignement et de la Securite; на фламандском языке — Algemene Dienst Inlichtingen (inlichtingen — сведения, справка, осведомление, информация) en Veiligheid — Служба разведки и безопасности Генерального штаба ВС Бельгии;

— в Нидерландах — Algemene Inlichtingen— en Veiligheidsdienst — Общая служба разведки и безопасности; Militaire Inlichtingen— en Veiligheidsdienst — Служба военной разведки и безопасности министерства обороны;

— в Финляндии — в название разведывательной службы входит глагол tiedustaa в значении ‘получать сведения, справляться, осведомляться’;

— в Китае — пиньинь (система романизации для китайского языка): Er Bu Qingbao (qingbao— информация) Bu — Главное разведывательное управление Генштаба НОАК;

— в Японии — в название разведывательных органов входят иероглифы Дзехо в значении ‘информация, сведения’.

В Норвегии, Швеции, Дании в названиях военной разведки присутствуют существительные в значении ‘известие, информация’, сведения’ — Etterretningstjenesten (etterretning) — разведывательная служба министерства обороны Норвегии; Militдra underrдttelse— och sдkerhetstjдnsten (underrдttelse) — служба разведки и обеспечения безопасности министерства обороны Швеции; Forsvarets Efterretningstjeneste (efterretningerne) — служба разведки министерства обороны Дании.

В ряде арабских стран в названиях разведывательных органов имеется существительное хабар в значении ‘весть, новость’. В состав египетских спецслужб входят «Мухабарат аль-Амма» — Служба общей разведки, «Мухабарат аль-Харбия» — Военная разведка. «Мухабарат арми» носит название Военная разведка Ливана. «Мухабарат аль-Амма» называется Служба общей разведки Иордании.

В свою очередь Служба общей разведки королевства Саудовской Аравии называется по-арабски «Истихбарат аль-Амма» (istihbarat — информация, известия, вести).

В названия разведывательных служб большинства иностранных держав, и в первую очередь Великобритании и государств Северной и Южной Америки входит термин intelligence (англ.) и inteligencia (калька с английского языка в испанском), который имеет несколько значений, среди которых По-прежнему присутствует значение ‘сведения и информация’.

«Полный англо-русский русско-английский словарь» В.К. Мюллера дает следующие значения этого существительного:

«Intelligence [in’telidʒ(ǝ)ns] n

1. ум, рассудок, интеллект; — test испытание умственных способностей;

2. смышленость, быстрое понимание; понятливость (животных);

3. сведения, информация;

4. разведка; — department, — service разведывательная служба, разведка»[1058].

Наличие термина intelligence (англ.) и inteligencia (исп.) в названиях разведывательных служб ряда государств выглядит следующим образом:

— в Великобритании — Secret Intelligence Service, SIS/Military Intelligence section 6, MI6 — Секретная разведывательная служба МИД Великобритании; Defence Intelligence — Военная разведка министерства обороны Великобритании;

— в США — United States Intelligence Community, IC — Разведывательное сообщество Соединённых Штатов, собирательный термин для обозначения 17 отдельных правительственных учреждений, перед которыми стоит задача сбора информации и ведения разведывательной деятельности в интересах США; Defence Intelligence Agency — Разведывательное управление Министерства обороны; Army Intelligence — Разведывательное управление армии США (Разведка сухопутных сил); Central Intelligence Agency — Центральное разведывательное управление;

— в Чили — Agencia Nacional de Inteligenciа — Национальное разведывательное управление; Direcciуn de Inteligencia de las Fuerzas Armadas — Разведывательное управление Вооруженных сил;

— в Перу— Direccion de Inteligencia del Ejercito — Управление разведки армии; Direccion de Inteligencia de la Fuerza Aйrea — Управление разведки военно-воздушных сил; Direccion de Inteligencia de la Marina de Guerra — Управление разведки военно-морского флота;

— в Аргентине — Jefatura de Inteligencia del Estado Mayor Conjunto de las Fuerzas Armadas — Управление разведки Объединенного штаба вооруженных сил;

— в Испании — Centro de Inteligencia de las Fuerzas Armadas — Разведывательный центр вооруженных сил;

— в Гватемале — Direccion de Inteligencia del Estado Mayor de la Defensa Nacional — Управление разведки Генерального штаба.

Истихбарат в переводе с турецкого языка в значении ‘интеллект, сведения, информация, разведка’ (имеет не единственное значение как в переводе с арабского языка) присутствует и в названии Национальной разведывательной организации Турции — Milli Эstihbarat Teюkilatэ.

Официальное название «Моссад», самой известной из всех израильских спецслужб, звучит следующим образом на иврите המוסדלמודיעיןולתפקידיםמיוחדים, ха-мосад ле-модиин у-ль-Тафкидим Меюхадим. Вариантов перевода слова «мосад» много: институт, ведомство, заведение, организация, учреждение, фонд. При переводе на английский язык используется название «институт», русская версия — «ведомство». Полное название на русском — Ведомство разведки и специальных задач, на английском — Institute for Intelligence and Special Operations. Среди значений слова למודיעין, ле-модиин, входящего в название разведывательной службы Израиля — интеллект, разведка.

Заключение

В течение многих столетий происходила селекция слов, относящихся к разведывательной тематике. Появлялись и исчезали из специальной терминологии слова, имеющие исконно русские корни. Некоторые из них со временем приобрели “разведывательное” значение, и в ряде случаев — в определенном сочетании. Другие термины, наоборот, утратили свое первоначальное смысловое наполнение, связанное с разведкой.

Во второй половине XVI в. наряду с производными от глагола глядати (розглядати, соглядати, подглядати) в значении ‘высматривать, искать, разыскивать’ для определения процесса сбора разведывательной информации в языке появляются образования от глагола ведати (разведати, разведывати) в значении ‘разузнать, разузнавать’. В это время происходит коренное изменение сущности разведывательной деятельности в связи с вопросами безопасности страны: простое наблюдение явно недостаточно для встающих перед государством задач. Теперь нужно не только «глядеть», «высматривать», но и разузнавать, тщательно анализировать увиденное.

Разведати, разведывати, разведка, разведчик, разведчица — эти исконно русские ослова постепенно становятся главными, ключевыми в разведке. Спустя три столетия они получили отражение в «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля 1862 г.

Отмеченное в источниках XVI века существительное лазутчик оказалось одним из немногих специальных терминов «долгожителей»: оно сохранило свое разведывательное значение до наших дней.

Широкое использование в языке иноязычных терминов, в том числе и разведывательных, относится к началу XVIII века — к эпохе правления Петра I, «прорубившего окно в Европу», когда оживились связи с западноевропейскими государствами. Из латыни и европейских языков в русский вливались термины, не имевшие изначально разведывательного содержания: агент, резидент. Словами шпион, шпег, шпек вначале называли разведчика вообще, не только чужого, но и своего.

Изменение значения слов, обозначающих разведывательную деятельность, пополнение этой группы новыми терминами было связано с развитием разведки в России, с укреплением внешнеполитического статуса страны. Определяющим явилось формирование в XVI–XVII веках первых центральных органов управления государством, в задачу которых входило направление за рубеж полномочных посольств, дипломатических миссий, а затем и открытие постоянных представительств в разных странах. Они являлись организаторами разведки, что отразилось в процессе становления разведывательной терминологии.

Значительным шагом в обогащении группы разведывательной лексики стало создание центральных органов военной и морской разведки во второй половине XIX века в рамках военного и морского ведомств. Военный агент, военно-морской (морской) агент — это официальные наименования должностей при российских представительствах за границей, которые занимали разведчики под дипломатическим прикрытием.

Включение в язык новых терминов разведки и отказ от отдельных ранее употреблявшихся было в определенной степени обусловлено сменой социально-экономической формации в России в 1917 году. Кадровый разведчик уже не назывался агентом. Право на жизнь получают слова нелегальный и явка.

Процесс формирования, расширения, и переосмысления разведывательной терминологии не ограничивался временными рамками и интернациональными связями. Он в значительной мере был обусловлен индивидуальным опытом лиц, в разное время возглавлявших руководство военной разведки в России, также взглядами тех, кто занимался разработкой теоретических вопросов разведывательного дела.

Алфавитный указатель разведывательных терминов

Авиаразведка — 355, 356

Авизы — 146, 147

Агент — 76, 94, 95, 97, 98, 125, 139, 146, 151, 153, 155, 172, 175, 176, 177, 178, 181, 183, 184, 198, 199, 204, 222, 241, 242, 254, 258, 262, 264, 267

Агент-вербовщик — 284, 329, 330

Агент влияния — 120

Агент внутреннего освещения — 293

Агент для собирания справок — 255

Агент для установок — 255

Агент-ездок — 305

Агент-источник — 204, 227, 321

Агент-контролёр — 306, 307, 329

Агент-курьер — 142, 150, 310, 333

Агент-маршрутник — 309

Агент Морского министерства — 209

Агент-наблюдатель — 307

Агент наружного наблюдения — 293, 294

Агент 1-го разряда — 248, 249

Агент 2-го разряда — 248

Агент-передатчик — 306, 307, 330

Агент по принуждению — 328, 329

Агент-посыльный — 255

Агент-резидент — 265, 330

Агент связи — 307, 329, 330, 331, 332

Агент-ходок — 221, 275, 276, 277, 305, 306, 329, 332, 337, 340

Агентура — 227, 267, 275, 277, 306, 313, 314, 325, 328, 354

Агентурная организация — 272

Агентурная разведка — 17, 357, 369

Агентурная сеть — 275, 278, 369

Агентурное наблюдение — 306

Агентурный источник — 340

Адрес — 138, 139, 260, 285, 367

Азбука — 133, 134, 138

Азиатское делопроизводство — 217

Азиатское отделение — 215

Артиллерийская разведка — 349

Артиллерийский разведчик — 349, 351

Атташе — 209, 291

Бессознательный шпион — 242

Ближняя разведка — 257, 260, 262

Борьба с иностранным шпионажем — 255, 294

Бранвахт — 131

Брандвахта — 131

Ведати — 25, 36, 37, 76, 81, 102, 135, 375

Ведец — 111

Ведок — 111

Ведомец — 111

Ведомости — 105, 106, 112, 122, 129, 130, 131, 142, 145, 146

Вербовать — 143, 241, 242, 248, 249, 264, 273, 281

Вербовка — 144

Вербовщик — 273, 284, 285, 319, 329, 330, 369

Верный агент — 321

Вести — 26, 48, 51, 67, 70, 71, 73, 81, 88, 89, 90, 98, 122, 134, 135, 144

Вести (правые) — 26

Вестник — 161

Вестовщик — 98, 99

Весть — 10, 11, 15, 36, 49, 50, 51, 52, 53, 67, 98

(На) вестях быти — 67

Весть взимати — 53

Внешняя агентура — 275, 277, 278

Внешняя разведка — 271

Внутренний агент — 294

Внутренняя агентура — 275, 278, 291, 294

Внутренняя разведка — 269, 271

Военная контрразведка — 255, 269, 290

Военно-статистические сведения — 195, 198

Военное агентство — 208, 209

Военно-морской агент — 209, 218, 293, 308, 376

Военно-морской атташе — 209, 369

Военно-статистический отдел — 196, 268

Военно-статистическое делопроизводство — 268, 269, 294

Военно-учёная экспедиция — 166, 167

Военно-учёное отделение — 215

Военные приметы — 236, 251, 343

Военный агент — 198, 207, 211, 213, 225, 229, 260, 265, 274, 275, 369, 376

Военный атташе — 369

Военный корреспондент — 198

Вож — 104

Воздушная разведка — 300, 305, 344, 353, 354, 355, 357, 358

Войсковая разведка — 20, 48, 189, 260, 349, 350, 352, 354, 356, 358

Вооружённое шпионство — 179, 180

Впотай — 106

Временный шпион — 238, 240

Втай — 26, 33

Второстепенный агент — 269, 270, 287

Высмотреть — 26, 28, 29, 30, 35, 42

Высшая воинская полиция — 174, 178, 185, 186, 187

Выходец — 91

Главный агент — 269, 270, 288

Главный вербовщик — 330

Главный резидент — 369

Глазомер — 163, 164, 165

Глубокая разведка — 287

Глубокая стратегическая агентура — 312, 313, 354

Голубиная почта — 332

Гость — 26

Глядати — 26, 35, 37, 375

Дальний агент — 265, 311

Дальняя войсковая разведка — 358

Дальняя разведка — 257, 263, 265, 287, 311

Дальняя разведывательная служба конницы — 348

Двойной шпион — 239

Двусторонний шпион — 179

Дезертир — 177, 178, 179, 231, 320, 358, 604

Дезинформация — 323, 384

Дешифрование — 257, 364

Дипломатическая тайнопись — 133

Добровольный агент — 238

Добровольный шпион — 238

Доброжелатель — 16, 69

Доброхот — 16, 67, 68, 118, 119

Доведывати — 36

Доведыватися — 36, 70, 71, 107

Доверенное лицо — 237

Дозирати — 84, 85

Дозорная служба — 253

Документальные данные — 144, 261, 360

Дополна — 26

Достоверный агент — 303

Жёлтые чернила — 141

Завербовать — 242

Заграничный агент — 293

Запасной резидент — 369

Записать себе тайно — 135

Затейное письмо — 133, 135

Инженерная разведка — 344, 349, 350, 351

Иностранная часть — 288

Иностранное отделение статистической части — 288

Интеллект — 372, 374

Информация — 20, 33, 34, 56, 61, 73, 119, 123, 133, 376, 377, 378

Источник — 201, 227, 229, 245, 269, 321

Кавалерийская разведка — 231, 237, 344

Канцелярия Военно-учёного комитета — 217, 235

Капитан над вожжами — 104

Квартирмейстер — 102, 103, 104, 166, 321, 322, 323

Ключ — 134, 137, 138

Ключи цифирей — 182

Коверт — 114

Колодник — 54

Комиссар — 97, 98, 154, 263

Комнатная дума — 19

Конверт — 114, 141, 261, 360, 449, 450

Конная сторожа — 7, 48, 49, 52, 53, 55

Конспиративная квартира — 285, 286, 340, 341

Конспиративный — 76, 224, 285, 291, 292, 294, 331, 341, 367

Конспиратор — 33, 224, 547

Конспирация — 76, 113, 223, 224, 369

Консульская агентура — 291, 292

Контрразведка — 174, 175, 176, 180, 186, 254, 255, 269, 270, 271, 276, 286, 289, 290, 291, 292, 293, 294, 296, 334, 341, 342, 343, 366

Корабельная разведка — 130, 253

Корреспондент — 114, 115, 116, 143, 178, 198, 199, 200, 201, 226, 259, 263, 285, 368

Корреспондент Военного министерства — 198, 199, 200, 201, 211

Корреспондент явный — 115

Конфидент — 117, 118, 141, 159, 160, 237

Конфиденциальный — 97, 117, 159, 182

Конфиденция — 116, 117

Кощей — 26, 54

Крейсирование — 130

Крейсировать — 130

Крейсерство — 130

Крейсить — 130

Крейсовать — 130

Куверт — 114, 449

Куранты — 144, 145, 146, 147

Курьер — 142, 150, 189, 221, 274, 310, 331, 333, 369

Лазити — 72, 87, 88

Лазука — 26, 40, 72, 87

Лазутка — 88

Лазутник — 87

Лазутчик — 7, 26, 29, 44, 76, 80, 87, 88, 89, 90, 92, 93, 98, 99, 104, 105, 106, 119, 122, 126, 127, 162, 175, 177, 178, 179, 180, 181, 182, 183, 184, 187, 194, 205, 220, 221, 222, 237, 238, 243, 244, 245, 246, 248, 261, 262, 264, 265, 266, 267, 282

Лазучество — 87, 93

Лазучити — 25, 38, 39, 87, 92

Лазученье — 87, 92

Лазучник — 87

Легальный — 367

Литорея — 133, 134

Литорея мудрая — 136

Личба — 133

Личная разведка — 164

Личная разведка артиллерийских начальников — 299, 349

Ложный дезертир — 178, 179

Маршрутный агент — 309, 320, 369

Местный шпион — 240

Междусоюзническое бюро — 316, 317

Младший наблюдательный агент — 293

Морская контрразведка — 294, 342

Морская радиоразведка — 256, 257, 296, 297

Морская разведка — 299

Морская регистрационная служба — 342

Морской агент — 209, 218, 236, 294, 308, 376

Мочтать — 26

Мудрая азбука — 133

Наблюдение с воздухоплавательных аппаратов — 343, 344, 349, 352, 353

Наблюдение собственным глазом — 179, 349

Надёжное лицо — 219

Наведатися — 107, 117

Наведатца — 106, 108

Наведываться в тайне — 108

Навороп — 57

Наворопник — 57

Накрепко — 83, 86, 98, 104, 120, 135

Наружный агент — 255, 260, 291, 294

Наружное наблюдение — 291, 293, 294

Негласная агентура — 227, 288

Негласное наблюдение — 291, 292

Негласный агент — 227, 228, 267, 271, 272, 273, 274, 276, 283, 283, 285

Негласный военный агент — 227, 236, 267, 272

Негласный источник — 227, 283

Негласная корреспонденция — 227

Негласно — 99, 204, 212, 225, 228, 367

Негласным путём — 226

Нелегальная резидентура — 7

Нелегальный — 224, 259, 366, 367, 368, 376

Неложно — 26

Не мочтав — 26

Не мочтая — 26

Неподвижный шпион — 238, 240

Непрестанное (наблюдение) — 108, 110

Обознание — 191

Обозрение — 191, 194, 195

Образ, (под) образом — 114

Обрекогносцировать — 252

Обсервация — 131, 132

Обсервовать — 132

Обследование — 26

Общевойсковая разведка — 298

Объездной агент — 306, 320, 322

Ознакомление — 26, 61, 110, 202, 212, 220, 235, 242, 243, 266, 278, 293, 363, 428

Окружной агент — 285

Оперативная установка — 294

Опрос — 20, 220, 235, 261, 343, 358

Осведомитися — 122, 296

Осведомитель — 94, 122, 127, 319, 369

Осведомительная работа — 299, 300

Осведомительная служба — 294, 295

Осмотреть — 26, 29, 35, 37

Осмотреша — 35

Особое делопроизводство — 268, 294

Особое делопроизводство Огенквара — 294

Отзыв — 182, 183, 184, 367, 368

Отведати — 36

Отведывати — 37

Отделение иностранной статистики — 589

Офицерская разведка — 299

Официальная военная агентура — 235

Очень верный агент — 321

Очень серьёзный агент — 321

Пароль — 183, 367

Партизан — 188, 189, 194

Перебежчик — 20, 63, 64, 90, 91, 231, 235, 250, 343

Передаточная контора — 272

Передаточный пункт — 333

Переезщик — 91

Переносчик — 162

Пехотная разведка (пешая и конная) — 344, 349, 350, 351

Под видом — 114

Подвижный шпион — 238

Подглядати — 35, 100

Подглядети — 35

Подготовка тыла в отношении разведки — 262

Подзирати — 85

Подзор — 85

Подневольный шпион — 238, 239

Под образом — 112, 113, 114

Подозрити — 85

Подполье — 367

Подсматривати — 35

Подсмотрити — 35, 36

Под рукой — 26, 29

Подъезд — 85, 86

Политическая разведка — 315

Полоняник — 26, 52, 66, 90, 91, 105

Помощник главного агента — 293

Посмотреть — 26, 36

Посок — 25, 43

Постоянная негласная агентура — 227, 274

Постоянная разведка — 274

Постоянный агент — 222, 223

Постоянный шпион — 239

Посылка — 85, 86

Почтальон — 260

Почтовый ящик — 139, 333

Правые вести — 26, 73

Пребывательный агент — 95, 98

Прелагатай — 26, 40, 41, 42, 80

Прелагатайство — 80

Приде ему весть — 51, 70

Прикормити — 119

Прикрытие — 114, 351

Приласкание — 159

Приличные претексты (предлоги) — 155

Принести весть — 51, 52

Принуждённое шпионство — 179

Пристань — 508

Присматривание — 155

Притон — 508

Прифронтовая агентура — 314

Прифронтовой агент — 314

Пришёл без вести — 51

Пробный агент — 326

Проведать — 86, 130, 444, 470

Проведывать — 86, 89, 91, 95, 110, 111 124

Проведывание вестей — 89, 91, 95

Проведывать тайно — 95, 135

Промышлять всякими мерами накрепко — 135

Проносчик — 337

Просок — 7, 25, 39, 40, 41, 42, 80

Простой шпион — 238, 239

Профессиональный разведчик — 205, 274, 277, 284, 313, 365

Пытанье — 25, 75, 76

Пытати — 25, 39, 66, 67, 71, 76

5-е делопроизводство 1-й части обер-квартирмейстера — 273

Радиоразведка — 256, 257, 296, 297, 364

Радионаблюдение — 256, 297

Радиотелеграфная разведка — 361, 362, 363

Радиотелеграфная слежка — 358

Радиослежка — 358, 361, 362, 363

Разведати — 100, 380

Разведать — 26, 34, 37, 40, 51, 100, 105, 159, 195, 222

Разведка — 22, 23, 25, 26, 37, 41, 44, 51, 87, 204, 231, 235

Разведка в глубоком тылу — 345, 346

Разведка открытая войсковая — 20, 189, 260, 349, 350

Разведка тайная — 260, 282, 287

Разведка сапёров — 343

Разведка флангов — 257

Разведочная деятельность — 22, 98

Разведочная сеть — 249, 254

Разведочная служба — 250, 251, 253, 254, 302

Разведочное бюро — 235

Разведочное отделение Главного штаба — 254, 255

Разведочные суда — 250, 251

Разведчик — 29, 30, 31, 33, 37, 40, 41, 42, 43, 52, 55, 62, 87, 89, 90, 92, 93, 98, 99, 160, 161, 162, 171, 201, 204, 205, 230, 231, 232, 234, 235, 253, 257, 263, 267, 274, 277, 340, 341, 342

Разведчик пешей артиллерии — 303

Разведчик-резидент — 280, 282

Разведчица — 205

Разведывание — 37, 76, 100, 155, 255, 348, 354

Разведывательная служба — 130, 131, 229, 230, 231, 317, 332, 354

Разведывательное отделение — 346, 262, 267

Разведывательный дозор — 348, 349

Разведывати — 100, 155, 380

Разведывать — 37, 42, 43, 99, 104, 121, 204

Разгляда — 25, 44

Разглядание — 25, 44

Разглядати — 25, 34, 44

Разносчик тайных переписок — 178

Разузнать — 34, 37, 40, 71, 100, 337, 375

Разъезд — 85, 86, 87

Распорядительное отделение канцелярии Морского министерства — 217, 218

Рассок — 40

Рассочник — 26, 40, 41

Рассочство — 25, 44

Регистрация — 290

Резидент (резедент, резыдент, рызедент) — 94, 305, 306, 319, 320, 323, 329, 330, 333

Резидентура — 330, 367, 369

Резиденция — 96, 97

Рекогносирование — 160, 164, 191

Рекогносцировка — 164, 192, 193

Рекрутёр — 319

Ремесленник дела — 328

Розведати — 100

Розглядать — 25, 26, 34, 44, 100

Россочство — 25

Сведати — 36, 37

Сведения — 26, 27, 37, 54, 368, 369

Сведения ложные — 163

Сведения секретные — 228, 229

Сведения справедливые — 163

Секрет — 140, 228

Секретные данные — 243

Секретный агент — 160, 226

Секретный разведчик — 369, 370

Секретный сотрудник — 370

Серьёзный агент — 321

Серьёзный источник — 321

Сеть агентуры — 204, 248, 275, 277, 278, 317, 318, 469

Сеть негласных агентов — 279

Сзоратай — 26, 40, 43

Симпатические чернила — 141, 182, 333

Скоровестник — 48

Скрытно — 26, 29

Скрытные сношения — 280

Слежка — 358

Случайная разведка — 274

Случайный разведчик — 274

Смечати — 81, 84

Соглядатай — 26, 29, 40, 41, 42, 99, 100, 162, 205

Соглядати (съглядати) — 26, 27, 28, 29, 100

Соглядник (съглядник) — 29

Созирати (съзирати, ззирати) — 43

Сознательный шпион — 242

Сотрудник — 176, 371

Спег — 125, 126

Станица — 52, 80, 82, 85, 86

Станичник — 80

Старший агент — 293

Старший наблюдательный агент — 255

Стационер — 256, 257

Стол Балтийского театра Особого делопроизводства — 311, 313

Сторожа — 52, 53, 55

Сторожевая служба — 81, 84, 229

Сторожеставец — 87

Стратегическая агентура — 291, 292, 311, 312, 313, 354

Стратегическая разведка — 316

Стратегическая разведывательная работа конницы — 354

Съглядатель — 42

Тайна — 228

Тайная военная агентура — 272, 319

Тайная военная разведка — 287

Тайная дума — 19

Тайная морская разведка — 294

Тайная разведка — 287

Тайная рекогносцировка — 193

Тайник — 181, 182

Тайно — 26, 33, 42, 48, 63, 70, 95, 101, 110,111, 118, 125, 135, 148, 237, 286, 442, 443, 444

Тайнописание — 132, 133

Тайнопись — 132, 133, 134, 137, 142, 148

Тайные люди — 142, 143

Тайный агент — 272

Тактическая разведка — 286

Таль — 26, 54

Тарабарская грамота — 134, 467

Тарабарщина — 134, 467

Уведати — 36, 75, 76

Уведывати — 36

Усердный шпион — 123

Усиленная разведка — 254, 351

Усиленная рекогносцировка — 193

Условная переписка — 334

Условный адрес — 260

Условный знак — 223

Установка — 165, 294

Усторожливый — 82

Филёр — 291, 293

Хорошо осведомлённый агент — 326

Цыфирная азбука — 133, 134

Цыфирная грамотка — 137

Цыфирное письмо — 136

Цыфирь — 133, 137

Шифр — 134, 136, 137, 139, 141, 143, 223, 241, 260, 266, 331, 333, 334, 336, 363, 364

Шпег — 125, 129

Шпегование — 129

Шпик — 125

Шпион — 29, 92, 121, 122, 123, 124, 125, 126, 127, 161, 162, 175, 178, 179, 180, 194, 195, 224, 231, 235, 237, 238, 239, 240, 262, 280, 281, 282, 283, 285, 291

Шпионаж — 38, 92, 93, 127, 255, 295, 296, 342, 366

Шпионка — 127

Шпион-наблюдатель — 264

Шпионство — 127, 129, 179, 274, 279, 280, 283, 284, 290, 291

Штабная агентура — 296, 297

Штабной агент — 296

Штаб-офицер над вожатыми — 220, 221, 529

Экономическая разведка — 315

Эмиссар — 160, 161

Явка — 367, 368, 376

Явная разведка — 292

Язык — 26, 48, 49, 54, 55, 57

Примечания

1

 По тексту «Повести временных лет», Аскольд и Дир были боярами (дружинниками) новгородского князя Рюрика («И бяста у него два мужа, не племени его, но боярина»), отпустившего их в поход на Царьград. Они обосновались в Киеве, захватив власть над полянами, которые в это время не имели своего князя и платили дань хазарам.

(обратно)

2

В хронике царствования византийских императоров (так называемой Брюссельской) содержится упоминание о походе русов и называется точная дата — 18 июня 860 г.

(обратно)

3

Венецианская хроника Иоанна Диакона (ок. 1008 г.) определяет численность флота русов до 360 единиц. — Кузенков П.В. Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси в cредневековых пиcьменных источниках // Древнейшие государства Восточной Европы: 2000 г. — М., 2003. — С. 8.

(обратно)

4

Норманны (нормандцы, нурманы, викинги, букв. «северные люди») — термин, использовавшийся жителями Западной Европы по отношению к скандинавам, опустошавшим морскими разбойничьими набегами государства Европы в VIII–XI веках.

(обратно)

5

Кузенков П.В. Указ. соч. — С. 35.

(обратно)

6

 Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей. — Т. I. — М., 1997. — Т. 1. — С. 22. Сп. 1377 г. (далее — Лаврентьевская леиопись).

(обратно)

7

 Повесть временных лет (Подгот. текста, перевод и комментарии О. В. Творогова) // Библиотека литературы Древней Руси / ИРЛИ РАН; Под ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. — СПб., Наука, 1997. — Т. 1: XI–XII века. (Ипатьевский список Повести временных лет (ПВЛ) на языке оригинала и с синхронным переводом). — С. 77 (далее — Повесть временных лет).

(обратно)

8

 Кузенков П.В. Указ. соч. — С. 60.

(обратно)

9

Там же. С. 58–59.

(обратно)

10

 Карпов Алексей. Владимир Святой. — М., 2015. — С. 223–224.

(обратно)

11

Там же. С. 228.

(обратно)

12

Повесть временных лет… — C. 253–254.

(обратно)

13

 Карпов Алексей. Указ. соч. — С. 229.

(обратно)

14

Шахматов А. А. Корсунская легенда о крещении князя Владимира. — СПб., 1906. — С. 46.

(обратно)

15

Там же. С. 46–47.

(обратно)

16

 Карпов Алексей. Указ. соч. — С. 73.

(обратно)

17

Роменский А.А. Корсунский поход князя Владимира: обстоятельства осады и захвата города // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. — М., 2016. — № 1. —С. 5–15.

(обратно)

18

Словарь русского языка XI–XVII вв. — Вып. 1. — М., 1975. — С. 288, 307.

Словарь русского языка XI–XVII вв. задуман как общедоступное справочное пособие при чтении памятников русской письменности XI–XVII веков. Материальной базой Словаря является уникальная по своему составу картотека выписок из различных памятников русской письменности указанного периода. К моменту издания первого выпуска Словаря в 1975 г. картотека содержала до полутора миллионов словарных цитат из памятников письменности. Словарь по своему типу относится к двуязычным, переводно-толковым словарям. Значения слов в нем раскрываются путем перевода на современный русский язык, или, если перевод не возможен, путем толкования, разъяснения, определения на современном языке. В словаре выделены три основные группы лексики: — часть лексики исчезла из языка вместе с реалиями, понятиями, обычаями, верованиями, которые она выражала; — другая часть лексики, хотя и сохранилась, но имеет в современном русском языке иные значения и употребляется в ином словесном окружении; — наконец, значительная часть слов, имевшая в прошлом широкое употребление, сохранилась в своем основном значении и в современном языке, где также широко употребляется. — Словарь русского языка XI–XVII вв. — М., 1975. — Вып. 1. — С. 5–16 (далее — СлРЯ); «История картотеки. Авторский состав (биоблиографический словарь)» опубликованы в Справочном выпуске Словаря в 2001–2004 гг. С 1975 г. издано 30 выпусков, последний из которых (Томъ — Уберечися) вышел в свет в 2015 г.

(обратно)

19

 Огнищане упоминаются в Русской Правде в первоначальной, краткой редакции в статье, в которой речь идет «о убииствѣ». В пространных списках Русской Правды это слово заменено на «княжъ мужъ».

(обратно)

20

Ипатьевская летопись // Полное собрание русских летописей. Издание 2-е. — СПб., 1908.— Т. 2. — C. 12. Сп. ок. 1425 г. (далее — Ипатьевская летопись).

(обратно)

21

Там же. С. 94.

(обратно)

22

СлРЯ. — Вып. 4. — М., 1977. — С. 373.

(обратно)

23

 Зиборов В.К. История русского летописания XI–XVIII вв. — СПб., 2002. — С. 5–6.

(обратно)

24

 Там же. С. 15.

(обратно)

25

Там же. С. 24.

(обратно)

26

Там же. С. 12.

(обратно)

27

 «Древняя славяно-русская переводная письменность в том составе, в котором она представлена сейчас в наших рукописных хранилищах, сложилась не сразу. Она накапливалась постепенно, в течение почти полутысячелетия, с IX-го по XV век, причем, в ее формировании в разные периоды принимали участие носители различных народных ответвлений славянского языка. Первоначальную языковую основу переводной письменности представляли, по всей вероятности, славянские говоры жителей окрестностей города Солуни (греч. Фессалоники), откуда родом были просветители Константин (Кирилл) (826–827 — 14 февр. 869) и его старший брат Мефодий (до 820 — 6 апр. 885) Затем, когда их проповедническая и учительная деятельность была перенесена в тогдашнюю Моравию, а после смерти Кирилла — в Паннонию [Римская провинция — регион в Центральной Европе на территории современных Венгрии, восточной Австрии, юго-западной Словакии, северной Словении, северной Хорватии, северо-восточной Сербии, северной Боснии и Герцеговины], в язык переводов были включены и западнославянские речевые элементы наречий, которыми пользовались предки нынешних чехов, словаков и словенцев. Далее основным центром развития славянской письменности становится Западная и Восточная Болгария, и язык переводов соответственно пополняется речевыми элементами, свойственными славянскому Югу. А в XI в. главным ареалом общеславянской переводческой деятельности становится Киевская Русь, и в язык переводной письменности, призванной обслуживать общественные потребности всех славян, включаются восточнославянские речевые черты. Через полтора-два столетия главным центром общеславянской культуры становится Балканский полуостров, и ведущая роль в развитии переводной письменности снова переходит к Болгарии, а затем к Сербии. Наконец, со второй половины XIV в., когда начинает формироваться мощное централизованное государство на северо-востоке Руси, вокруг Москвы, к Московской Руси, Великороссии переходит и эстафета первенства в развитии общеславянской культуры.

Таким образом, фонд древнеславянской переводной письменности создан усилиями всех ответвлений славянской языковой семьи, и в этом общем культурном наследии до наших дней сохраняется вклад, внесенный каждой из ветвей славянства, служа общим целям славянского просвещения». — Мещерский Н. А. Источники и состав древней славяно-русской переводной письменности IX–XV веков. — Л., 1978. — С. 12.

(обратно)

28

Предварительный список славяно-русских рукописей XI–XIV вв., хранящихся в СССР (для «Сводного каталога рукописей, хранящихся в СССР, до конца XIV в. включительно»). — Составила Н. Б. Шеламанова // Археографический ежегодник за 1965 год. — М., 1966. — С. 177–272.

(обратно)

29

 Мещерский Н. А. Указ. соч. — С. 4.

(обратно)

30

 Переводы ветхозаветных библейских книг на древнеславянский язык были сделаны еще в начальный период развития славянской письменности. Основываясь на свидетельстве древнейшего «Жития Мефодия», можно утверждать, что первый библейский перевод был осуществлен под руководством Мефодия его ближайшими учениками в 80-е годы IX в. Однако никаких непосредственных свидетельств или рукописных следов этого первоначального перевода до наших дней не·дошло.

(обратно)

31

 Мещерский Н. А. Указ. соч. — С. 43.

(обратно)

32

Там же. С. 44.

(обратно)

33

«Такие произведения появляются, начиная с первых веков христианства. Сложные и трудные для понимания тексты Ветхого Завета объясняются, подвергаются экзегезе, т. е. истолкованиям, частично филологического, главным же образом богословского характера. При этом обычно содержание ветхозаветных пророчеств рассматривалось как прямое предсказание христианства, как предзнаменование событий, излагаемых в Новом Завете. Подобного рода экзегетические произведения надписываются именами общепризнанных церковных авторитетов: Ипполита Римского, Афанасия Александрийского, Василия Великого, Григория Назианзина, Иоанна Златоуста и др. На византийской почве экзегетические тексты нередко объединялись в сборники, получившие по-латыни общее наименование Катены (т. е. цепи)». — Мещерский Н. А. Указ. соч. — С. 45.

(обратно)

34

 «Хроники способствовали расширению умственного кругозора средневековых читателей, обогащали их знаниями о прошлых эпохах и помогали установлению идейной и культурной связи прошедшего с настоящим, давали возможность осознать место и значение славянских народов во всемирно-историческом процессе. Авторы хроник обычно не ограничивали своего рассказа каким-либо узким хронологическим отрезком. Они начинали повествование «от бытия мира», «от Адама» и продолжали его до дней своей современности, причем они систематически опирались на труды своих предшественников, заимствуя у них материал. Благодаря этому средневековые «хроники» представляют серьезную источниковедческую ценность, так как во многих из них сохранились следы исчезнувших исторических произведений о предшествующих эпохах.

В хрониках легко заметить признаки религиозного прагматизма, когда общественные бедствия рассматриваются как следствие греховности людей. Это понятно, так как авторы большинства хроник были монахами и сочинения свои предназначали в качестве руководства по мировой истории для простых читателей. Поэтому и язык хроник отличался простонародностью, ориентируясь на библейские образцы и язык обычного разговорного общения в Восточно-римской и Византийской империях». — Мещерский Н. А. Указ. соч. — С. 46–47, 80.

(обратно)

35

Апокрифические тексты — тексты, не вошедшие в число канонических книг Ветхого и Нового Завета, утверждённых церковными соборами.

(обратно)

36

 Палея Толковая — пересказ книг Ветхого Завета с полемическими и антииудейскими толкованиями, а также с апокрифическими дополнениями и комментариями. Толковая палея содержит пространные богословские рассуждения, раскрывающие символическое значение ветхозаветных событий в качестве прообраза событий новозаветных. Местами историческое повествование прерывается естественнонаучными рассуждениями. В Толковой палее библейские события описываются до времён царя Соломона.

Палея Историческая излагает библейскую историю от сотворения мира до времени царя Давида. В рукописных списках палея именуется «Книга бытиа небеси и земли». В отличие от Толковой палеи, в Исторической не приводятся толкования и полемические рассуждения. Источниками Исторической палеи помимо Библии являются апокрифы, Великий канон Андрея Критского, слова Иоанна Златоуста и Григория Богослова. Русский текст Исторической палеи воспроизводит среднеболгарский перевод с греческого, выполненный в первой половине XIII века.

(обратно)

37

По свидетельству Ипатьевской летописи, в 1174 г. в результате дворцового заговора был убит великий князь Владимирский Андрей Юрьевич Боголюбский. Выломав дверь спальни, заговорщики бросились на князя. Сильный князь Андрей долго сопротивлялся. Наконец, израненный и окровавленный, он упал под ударами убийц. Злодеи подумали, что он мёртв, и ушли. Князь очнулся и попытался скрыться. Под 1175 годом Ипатьевская летопись сообщает об этом событии: «Мнѣвьша его оубьена до конца… трепещющи отидоша, онъ же в оторопѣ выскочивъ по нихъ и начатъ ригати и гла<гола>ти в болѣзни с<е>рдця иде подъ сѣни; они же слышавше глас воротишася… и рече одинъ стоя видихъ яко (но) князя идуща сь сѣнии доловъ. И рекоша глядаите [по вар. ищѣте] его и текоша позоровати его оже нетуть, идеже его отошли оубивше». Ипатьевская летопись. — С. 587. Сп. ок. 1425 г.; СлРЯ. — М., 1977. — Вып. 4.— С. 39.

[Бесчестные же эти, решив, что убили его окончательно… и дрожа ушли. Князь же, внезапно выйдя за ними, начал кричать, двинулся под укрытие… И сказал один, стоя там: я видел в окно князя, как шел он с крыльца вниз. И воскликнули все: «Ищите его!» — и бросились все взглянуть, нет ли князя там, где убив его бросили… Князя отыскали по кровавому следу и прикончили].

(обратно)

38

СлРЯ. — Вып. 26. — М., 2002. — С. 76.

(обратно)

39

 Карпов Алексей. Указ. соч. — С. 148.

(обратно)

40

Библиотека литературы древней Руси. — СПб., 1997. — Т. 1. — С. 153.

(обратно)

41

Лаврентьевская летопись. — С. 107. Сп. 1377 г.

(обратно)

42

Московский летописный свод конца XV века // Полное собрание русских летописей. — М.;Л., 1949. — Т. 25. — С. 39, 70. Сп. XVI в. (далее — Московская летопись).

(обратно)

43

Палея Толковая по списку, сделанному в г. Коломне в 1406 г. / Труд учеников Н. С. Тихонравова. — М., 1892–1896. — Вып. 1–2. — Вып. 1. — С. 281. XIII в.

(обратно)

44

Толковый словарь живаго великорускаго языка Владимира Даля: в 4 т. — Второе издание, значительно исправленное и умноженное по рукописи автора. Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа. — С. Петербург.-м., 1880–1882 (далее — Даль В.И.). — С. Петербург.-м., 1882. — Т. 4. — С. 265.

(обратно)

45

 Библия Ф.Скорины. — Прага, 1519. — Л. 91 об.

(обратно)

46

 Библиа, сиречь книгы Ветхого и Нового Завета, по языку словенску. / Напечат. в Остроге И. Федоровым. — 1581.— Числа, XIII (далее — Библ. Остр.).

(обратно)

47

 Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Канонические. — М., 1996. В настоящем издании текст Синодального перевода 1876 г. сверен с еврейским текстом Ветхого Завета и греческим текстом Нового Завета для устранения неточностей, допущенных при подготовке предыдущих изданий канонической русской Библии. Издание сопровождается Словарем заимствованных, редких и устаревших слов, поэтому некоторые из подстрочных примечаний предыдущих изданий оказались лишними и были опущены. Слова соглядатай в Словаре редких слов нет. — Числа, XIII, 2–3; 22–26 (далее — Библ. Канон.)

(обратно)

48

Там же. — Числа, XIII, 27–34.

(обратно)

49

Там же. — Числа, XIV, 10.

(обратно)

50

Там же. — Числа, XIV, 30–38.

(обратно)

51

Там же. — Иисус Навин, VI, 1—20.

(обратно)

52

 Там же. — Иисус Навин. II, 1; (то же — Библ. Остр. Иисус Навин, II, 1).

(обратно)

53

 Там же.

(обратно)

54

Там же. — Иисус Навин, II, 1—24; VI, 17, 24.

(обратно)

55

Библейская энциклопедия. — М., 2005. — 3-е изд. — С. 537. [Текст печатается по изданию: Библейская энциклопедия: Вып. 4 / Труд и издание архимандрита Никифора. — М., 1891].

(обратно)

56

Там же.

(обратно)

57

 Библ. Остр. — Кн. Судей, I, 23–25.

(обратно)

58

СлРЯ. — Вып. 21. — М., 1995. — С. 168.

(обратно)

59

 Лаврентьевская летопись. — С. 128. Сп. 1377 г.

(обратно)

60

CлРЯ. — Вып. 13. — М., 1987. — С. 118.

(обратно)

61

Полное собрание русских летописей. Том II. Ипатьевская летопись. — СПб., 1845. — С. 205. Сп. ок. 1425 г.

(обратно)

62

 Грамматика современного русского литературного языка. — М., 1970. — С. 268; Толковый словарь живаго великорускаго языка Владимира Даля. — Том третий. — Второе издание. — СПб., -м.,1892. — С. 224.

(обратно)

63

Московская летопись. — С. 119. Сп. XVI в.

(обратно)

64

Там же.

(обратно)

65

 Житие св. Афанасия, 10. XII в. [цит. по СлРЯ. — М., 1975. — Вып. 2. — С. 43].

(обратно)

66

 Грамматика современного русского литературного языка… — С. 258, 260, 272.

(обратно)

67

 Новгородская первая летопись старшего извода. Синодальный список // Полное собрание русских летописей. — Т. III. — М., 2000. — С. 63. Сп. XIII в.

(обратно)

68

Московская летопись. — С. 166. Сп. XVI в.

(обратно)

69

СлРЯ. — Вып. 8. — М., 1981. — С. 162.

(обратно)

70

 На встречу приставы прибывали с запасом продовольствия и корма для лошадей, с подводами, предназначенными для имущества послов, и в сопровождении нескольких десятков или сотен (в зависимости от значения посольства и его численности) смоленских или новгородских дворян, детей боярских и стрельцов. Часть из них следовала с посольством до самой столицы, выполняя задачи охраны и одновременно почетного эскорта. Но старшие приставы чаще всего присылались из Москвы.

Согласно получаемым инструкциям, контакт в пути с послами и лицами их свиты они должны были использовать для сбора сведений о внутреннем положении страны, откуда прибыло посольство, о международной обстановке. Весьма желательным считалось и предварительное выяснение целей, с которыми приехали послы, их намерений и полномочий. К этим щекотливым темам приставы должны были подводить своих собеседников осторожно и ненавязчиво. Требовалось немалое умение, чтобы расположить их к откровенности, но самим не сказать лишнего.

В наказах из Москвы предусматривался подробнейший перечень всех вероятных вопросов, которые могли быть заданы послам в разговоре, и прилагался список ответов на них, причем не исключалась и намеренная дезинформация.

В дороге приставы поддерживали постоянную связь с Посольским приказом, передавая туда собранную информацию, которая могла пригодиться при подготовке к переговорам и при определении характера церемониала приема данного посольства. Извещали о пройденном расстоянии, о поведении послов. Для этого существовали специальные «розсылщики» или «гончики». Пока посольский поезд следовал к Москве, они успевали порой несколько раз побывать в столице и вернуться обратно.

Послы двигались медленнее, чем посланники, посланники — медленнее, чем гонцы. Огромная свита замедляла движение, а кроме того, быстрая езда в русско-литовской дипломатической практике считалась несовместимой с достоинством «великих» послов. Не менее важно было и другое: чем дольше царь, например, будет «дожидаться» королевских послов, тем «честнее» королю. И русские дипломаты за границей возмущались, бывало, попытками заставить их ехать скорее. — Юзефович Л. А. «Как в посольских обычаях ведется…». Русский посольский обычай конца XV — начала XVII в. — М., 1988. — С. 63.

(обратно)

71

Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными: в 10 т. — Том. I (с 1488–1594 год). — СПб., 1851. — С. 211.

(обратно)

72

 Там же. С. 212–213.

(обратно)

73

Впервые глагол пытати в значении ‘рассматривать, расследовать, исследовать; вникать, проверять’ встречается в Изборнике великого князя Святослава Ярославича 1073 г.: «Да мьню лепо несть, еже верою преято, дьрзыими распытовати пытании, вера бо несть пытаемое» [Думаю, что нехорошо то, что верою принято (утверждено), дерзкими испытаниями (методами) поверять, вера — это не для испытания (не подлежит исследованию, т. е. сомнению]. — Изборник великого князя Святослава Ярославича 1073, 6; СлРЯ. — М., 1995. — Вып. 21. — С. 83.

(обратно)

74

Летописный сборник, именуемый Тверскою летописью 1534 г. // Полное собрание русских летописей. — СПб., 1863. — Т. XV. (переизд. — М., 1965). Cп. XVII в. Летопись Тверская (или Тверской сборник) — летопись XVI в., содержащая значительные фрагменты тверского летописания с конца XIII по конец XV века. Она сохранилась в трех списках XVII в. западнорусского происхождения — Погодинском (по этому списку она издана в ПСРЛ), Забелинском и Толстовском (далее — Тверская летопись).

(обратно)

75

 Глагол пытати, означающий ‘спрашивать, наводить справки’, мог не иметь отношения к разведке. Так, в Ефремовской кормчей XII в. описан случай, когда человек был послан узнать, когда и как нужно поститься: «Посълалъ ми еси верьныихъ избьраныи(хъ), с<ы>не мои, пытая, в кыи часъ постити ся подобаеть въ суботьныи д<е>нь пасхы». — Ефремовская кормчая. —С. 570.

Но глагол пытати естественно включался в контексты, касающиеся разведывательных действий.

(обратно)

76

Тверская летопись. — С. 370. Сп. XVII в.

(обратно)

77

 История иудейской войны Иосифа Флавия. Древнерусский перевод. // Изд. подгот. А.А. Пичхадзе, И.И. Макеева, Г.С. Баранкова, А.А. Уткин. — Т. I–II. — М., 2004. — Т. I. — C. 192. XI–XII вв. по сп. XV в. (далее — Флавий).

(обратно)

78

 Древнегреческо-русский словарь / Составил И. Х. Дворецкий. Т. 1–2. — М., 1958: — Т. 1 А—Λ. — С. 909.

(обратно)

79

Там же.

(обратно)

80

Флавий. — Т. I. — С.271.

(обратно)

81

 Флавий. — Т. II. — С. 380.

(обратно)

82

 Книги Ветхого и Нового завета. Писаны в 1499 г. в Новгороде при дворе архиепископа Геннадия. — Рукоп. ГИМ. Син. № 915.— Быт. XLII. 9 (далее Библ. Генн.)

(обратно)

83

 Палея Толковая по сп. 1477 г. // Воспроиведение Синодальной рукописи № 210. — СПб., 1892. — Вып. I. — C. 125

(обратно)

84

Библ. Остр. — Гл. ХХ.

(обратно)

85

 В «Книгах временных и образных Георгия Мниха», то есть в «Хрониках Георгия Амартола в древнеславянском переводе» в списках конца XIII — начала XIV в. написано: «Д<у>х<о>внии же д<у>ховныхъ соудять коупно и осоужають и прелагають яко велици (и) посивни и сщ҃нословие не свѣтлыхъ и омраченыхъ же избраныхъ г҃лъ и съкладеными козньми и с посивья в нихъ же лжа множаиши злымь превращениемь (μεταλλεύοντες)». Эта фраза взята из текста, предшествующего собственно началу 1-й книги Хроники, и отражает позицию автора — Георгия монаха:

[Ведь духовные, как великие знатоки Священного Писания, сравнивая, и исследуя, и толкуя духовное, ищут не цветистых, и туманных, и исключительных речей, и не искусных и хитроумных сочинений, в которых хитрые злыми приемами (и уловками) часто скрывают ложь, обманывая невнимательных (и неопытных) читателей, но слов, светящихся истиной, пусть даже произносимых на варварском языке].

Автор Хроники — Георгий Мних (монах), получивший известность по своему прозванию Амартол (греч. ἁρματολος ‘грешник’), жил в Византии при правлении императора Михаила III (842–867 гг.). Первоначально изложение событий в его труде заканчивалось 842 годом. Греческое заглавие произведения переводится так: «Краткая хроника, собранная и составленная по различным хронографам и толкователям Георгием Грешником». Содержание Хроники таково: книга I — от Адама, история евреев, Ассирии, Вавилона, Египта, Александра Македонского, амазонок; книга II — библейская история, образование Римской державы; книга III — история Рима от Юлия Цезаря до Константина Великого, история раннего христианства; книга IV — история Византии от Константина Великого до 842 г. Хроника впоследствии была продолжена до 948 г., а в ряде списков и до 1143 г. — это труды так называемых «продолжателей Амартола». Продолжения эти особенно интересны потому, что в них содержатся известия о походах древних киевских князей на Константинополь, вошедшие затем и в летописную Повесть временных лет.

Хроника содержит преимущественно морально-религиозную оценку событий. Характеристика исторических лиц дается по двум моделям: благоверный император или император-еретик. Язык хроники безыскусен, прост, не украшен, приближается (особенно у «продолжателей») к разговорной речи народа. — Истрин В. М. Книги временные и образные Георгия Мниха. Хроники Георгия Амартола в древнем славянском переводе. Текст, исследование и словарь. — Т. 1: текст. — Пг., 1920. — С. 28; XI в., по сп. XIV в.

(обратно)

86

Апракос Мстислава Великого / Изд. подгот. Л.П. Жуковская, Л.А. Владимирова, Н.П. Панкратова / Под ред. Л.П. Жуковской. — М., 1983. — Лука, ХХ, 20. — С. 139 (далее — Мстиславово евангелие).

(обратно)

87

Библ. Канон. — Бытие, 42, 9.

(обратно)

88

Там же. — Иисус Навин, 2, 1.

(обратно)

89

Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова, написана после заключения еврейского канона священных книг Ветхого Завета, принадлежит небогодухновенному лицу и относится к числу второканонических книг Ветхого Завета. Содержанием этой книги служит учение о божественной премудрости в ее проявлениях в мире и человеке и о богодарованной мудрости человеческой в применении к различным обстоятельствам и случаям из жизни человека. Писатель был современником иудейского первосвященника Симона Первого, названного Праведным, жившего при Птолемее Лаге, ок. 290 г. до н. э.

(обратно)

90

 В поучениях отца, обращенных к сыну, дается разъяснение о действиях недоброжелателя: «Якож<е> рябь ло<ви>тся в кошници, також<е> с<е>рдце гордаго, якож<е> съглядникъ назирает падания, доброе на зло обращая». [Не всякого человека вводи в дом твой, ибо много козней у коварного. Как охотничья птица попадает в западню, таково сердце надменного: он как лазутчик, подсматривает падение, превращая добро во зло, он строит козни и на людей избранных кладет пятно]. — (Сир. XI, 30.) Библ. Генн. 1499 г.

(обратно)

91

Палея Толковая… по сп. 1406 г. — С. 281.

(обратно)

92

Житие св. пророка Моисея // Великие Минеи Четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. / Изд. Археографической комиссией. Сентябрь. Дни 1–13. — СПб., 1868. — С. 215. Сп. XVI в.

(обратно)

93

Летописец Переяславля-Суздальского, составленный в начале XIII в. (между 1214 и 1219 гг.). — М., 1851.— С. 40.

(обратно)

94

СлРЯ. — Вып. 26. — М., 2002. — С. 106.

(обратно)

95

СлРЯ. — Вып. 17. — М., 1991. — С. 204.

(обратно)

96

Палея Толковая… по сп. 1406 г. — С. 227.

(обратно)

97

СлРЯ. — Вып. 21. — М., 1995. — С. 168.

(обратно)

98

Там же. — М., 1995.

(обратно)

99

Полное собрание русскихъ летописей, изданное по высочайшему повелению Археографическою комиссиею. Томъ первый. I. II. Лаврентиевская и Троицкая летописи. — СПб., 1846. — С. 78.

(обратно)

100

Полное собрание русскихъ летописей. Томъ второй. Ипатиевская летопись. — СПб., 1843. — С. 78.

(обратно)

101

СлРЯ. — Вып.22. — М., 1997.— С. 62.

(обратно)

102

 Флавий Иосиф. Иудейские древности. В 2-х т. — Т. 1. — М., 2002. — С.112.

Здесь речь идет о трех сыновьях иерусалимского царя Ирода: Александре, Аристоуле и Антипатре. Отец желал, чтобы сыновья жили дружно, не забывали об отце, т. к. он еще не стар, и самое главное — помнили «священное естество» о любви друг к другу и к отцу: «И будете, братиа, пребываите купно, подаваю вам нынѣ и ризы и службу цр҃ьскую, молю же ся Бг҃у, да урвръдить мою судьбу, аще вы единооумите. И тако рекъ съ любовию, цѣлова кождо ихъ, сн҃въ своих». Но братья разошлись, «имуще въ ср҃дци злобу велику и мысль другъ на друга». Братья Александр и Аристоул печалились о том, не даст ли отец первенства Антипатру, а Антипатр «завидяше братома о второнѣиству». «И мнози же прихождаху остряще я [братьев] на гнѣвъ, мнози же на росъсочьства от Антипатра». Многие приходили к братьям, стремясь вызвать у них гнев, многие говорили о том, что Антипатр занимается соглядатайством (наблюдает, высматривает, шпионит за ними) о них. Любая речь Александра передавалась в уши Антипатру, а Александру говорили, что Антипатр подсылает острящих их на гнев. — Флавий Иосиф. Указ. соч. — С. 111.

(обратно)

103

 Впервые слово сторожа (сторожи) встречается в Ипатьевской летописи в значении ‘цель’. В 941 г. пошел князь Игорь на греков… И пришли, и подплыли, и стали разорять страну Вифинскую, и попленили землю по Понтийскому морю до Ираклии и до Пафлагонской земли… «Ихъ же емъше овехъ распинаху и другия же сторожи поставьляюще стрелами растреляху». А кого захватили — одних распинали, других же, как цель их ставя, стрелами расстреливали, заламывая назад руки, связывали и вбивали железные гвозди в головы]. — Библиотека литературы Древней Руси. — СПб., 1997. — Том 1. — С. 95. (В Лаврентьевской и Новгородской первой летописи младшего извода это слово отсутствует).

(обратно)

104

СлРЯ. — Вып. 28. — М., 2008. — С. 57.

(обратно)

105

Автор «Поучения» князь Владимир Всеволодович Мономах (1053–1125 гг.) — один из самых талантливых и образованных русских князей домонгольской поры. Прозвание «Мономах» получил по матери — дочери византийского императора Константина Мономаха. Владимир был князем черниговским, затем — переяславским (Переяславля Южного), а с 1113 г. — киевским. Всю жизнь он провел в борьбе с половцами и их союзником — князем Олегом Святославичем. Против половцев Мономах организовал несколько походов объединенных сил русских князей. Стремясь предотвратить распад Киевской Руси на ряд самостоятельных княжеств и вместе с тем придерживаясь принципа, что каждый князь должен наследовать владения своего отца, он придавал огромное значение идеологической пропаганде единства Русской земли. С этой целью он собирал съезды русских князей, поддерживал культ «святых братьев» Бориса и Глеба, жизнь которых должна была подать пример послушания младших князей старшим, покровительствовал летописанию, напоминавшему об историческом единстве Руси и всего княжеского рода («все князья — братья»), и писал сам произведения, в которых выражал те же идеи о единстве и необходимости бескорыстного служения родине. В собственной деятельности Владимир Мономах не всегда выдерживал изложенные им принципы, но все же законодательным путем несколько смягчил положение низов, покровительствовал духовенству, в целом ряде случаев способствовал прекращению княжеских усобиц и добился прекращения на некоторое время половецких набегов, совершив успешные походы в глубь степей. Княжение Владимира — это время усиления Руси и эпоха расцвета русской литературы. «Поучение» Владимира Мономаха помещено только в Лаврентьевской летописи. Оно вставлено между рассуждением о происхождении половцев и рассказом о беседе летописца с новгородцем Гюрятой Роговичем. В других летописях (Ипатьевской, Радзивиловской и др.) «Поучение» отсутствует, текст летописей читается без разрыва. «Поучение» — одно из выдающихся произведений древнерусской литературы. По поводу того, когда оно было написано, существует большая литература и множество расхождений во взглядах. Вероятнее всего, оно написано в 1117 г. «Поучение» в Лаврентьевской летописи напечатано с незначительными исправлениями описок по рукописи РНБ, F. п. № 2.

(обратно)

106

Библиотека литературы Древней Руси / ИРЛИ РАН / Под ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. — СПб., 1997. —Т. 1. Сп. XI–XII вв. — С. 462.

(обратно)

107

Ипатьевская летопись. — С. 54. Сп. ок. 1425 г.

(обратно)

108

Летописный сборник, именуемый патриаршею или Никоновскою летописью // Полное собрание русских летописей. Т. 9–14. — СПб., 1897. — Т. XI. — С. 49. Сп. XVI в. (далее — Никоновская летопись).

(обратно)

109

Там же. С. 49–50.

(обратно)

110

CлРЯ. — Вып. 11. — М., 1986. — С. 164.

(обратно)

111

Узбек, исламский титул — Султан Гийас ад-Дин Мухаммед (ок. 1283–1341) — хан Улуса Джучи (Золотой Орды) с 1313 года. Правление Узбека стало временем наивысшего могущества Золотой Орды. В русских летописях известен как Алабуга, Азбяк, Озбяк.

(обратно)

112

Джанибек (в некоторых источниках Чянибек, Чанибек) — золотоордынский хан, третий сын Узбек-хана, хан Золотой Орды в 1342−1357 гг.

(обратно)

113

Никоновская летопись. — Т. XI. — С. 50. Сп. XVI в.

(обратно)

114

 В других списках — Захарий Тютьшов. Старинный дворянский род Тютчевых, к которому принадлежал поэт Федор Иванович Тютчев, возводил свою родословную к Захарию Тютчеву. Согласно преданию, Захарий Тютчев ходил послом от Дмитрия Донского к Мамаю.

(обратно)

115

Никоновская летопись. — Т. XIII. Первая половина. — С. 51. Сп. XVI в.

(обратно)

116

Там же.

(обратно)

117

Там же.

(обратно)

118

Имеется в виду река Сосна, правый приток Дона, течет в направлении с запада на восток. По реке Сосне проходила оборонительная линия русских земель от ордынцев. Сюда часто посылались сторожи для наблюдения за передвижениями ордынских сил.

(обратно)

119

Никоновская летопись. — Т. XIII. Первая половина. — С. 51–52. Сп. XVI в.

(обратно)

120

Там же.

(обратно)

121

СлРЯ. — Вып. 2. — М., 1975. — С. 46.

(обратно)

122

Никоновская летопись. — Т. XIII. Первая половина. — С. 55–56. Сп. XVI в.

(обратно)

123

«Сказание о Мамаевом побоище» — литературное произведение XV века об исторических событиях Куликовской битвы.

(обратно)

124

 Сказание о Мамаевом побоище (основная редакция) // Повести о Куликовской битве / Изд. подгот. М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига, Л. А. Дмитриев. — М., 1959. — С. 62.

(обратно)

125

Лаврентьевская летопись. — С. 239. Сп. 1377 г.

(обратно)

126

СлРЯ. — Вып. 27. — М., 2006. — С. 197.

(обратно)

127

Никоновская летопись. — Т. XIII. Первая половина. — С. 100. Сп. XVI в.

(обратно)

128

СлРЯ. — Вып. 16. — М., 1990. — С. 243.

(обратно)

129

Фёдор Григорьевич Очин-Плещеев (ум. после 1553 г.) — воевода, младший из двух сыновей Григория Семёновича Плещеева-Очи. Старший брат — воевода Иван Григорьевич Очин-Плещеев. В 1495 г. сопровождал в качестве постельника великого князя московского Ивана III Васильевича, его сына Василия Ивановича и внука Дмитрия Ивановича в их поездке в Великий Новгород. В 1541 г. служил наместником в Путивле, откуда посылал в сторожу Гаврилу Толмача в Поле, нашедшего там сакмы 100-тысячного татарского войска, шедшего в поход на русские земли, и отправил с гонцом в Москву донесение об этом. В декабре 1547 г. «с нарядом был в Казани». Вместе с отцом под 1548 г. упоминается в духовном завещании князя Н. А. Ростовского, который, видимо, был их соседом по поместью. В июне 1549 г. был послан с «Ыльина дни» на службу «заповеди для» в Нижний Новгород. В 1553 г. Ф. Г. Очин-Плещеев отправлен «со сборного воскресенья» на год вторым воеводой в Смоленск. Оставил после себя трёх сыновей: Ивана Зуба, Юрия и Ивана Желду.

(обратно)

130

Никоновская летопись. — Т. XIII. Первая половина. — С.101. Сп. XVI в.

(обратно)

131

Включение в состав Московского государства мещерских, рязанских, верхнеокских и северских земель привело к образованию общерусской границы со степью — Полем, Диким полем, протянувшейся почти на 1000 верст. Эти степи были практически необитаемыми, т. к. там хозяйничали конные разъезды крымских татар. Каждую весну многочисленная конная орда вторгалась в южные пределы Московского государства.

(обратно)

132

 Ипатьевская летопись. — С. 676–677. Сп. ок. 1425 г.

(обратно)

133

СлРЯ. — Вып. 7. — М., 1980. — С. 247, 398.

(обратно)

134

 Ипатьевская летопись. — С. 539–540. Сп. ок. 1425 г.

(обратно)

135

 Там же. С. 568.

(обратно)

136

Там же. — С. 638.

(обратно)

137

 СлРЯ. — Вып. 4. — М., 1977. — С. 107.

(обратно)

138

 Ипатьевская летопись. — С. 635–636. Сп. ок. 1425 г. Как следует из этого эпизода, не всегда разведывательные сведения были достоверны.

(обратно)

139

СлРЯ. — М., 1983. — Вып. 10. — С. 41.

(обратно)

140

Ипатьевская летопись. — С. 636. Сп. ок. 1425 г.

(обратно)

141

 Там же. — С. 672.

(обратно)

142

Названа так по имени Н. А. Львова (1751–1803), известного писателя, архитектора, члена Российской академии, участника литературного кружка, в который входили также Г. Р. Державин, И. И. Хемницер, В. В. Капнист, И. И. Дмитриев.

(обратно)

143

Полное собрание русских летописей, изданное по Высочайшему повелению Императорскою археографическою комиссиею. Львовская летопись. — Т. XX. Первая половина. — СПб., 1910. — С. 302–303 (далее — Львовская летопись. Сп. XVI в.).

(обратно)

144

 Запись эта, скорее всего принадлежит составителю независимого летописного свода 80-х годов XV в., возможно, митрополичьему дьяку Родиону Кожуху.

(обратно)

145

Василий Мамырев (1430 [1432]–1490 гг.) — великокняжеский дьяк, оставленный Иваном III вместе с И. Ю. Ряполовским в Москве во время нашествия хана Ахмата в 1480 г. и руководивший в 1485 г. строительством укреплений во Владимире. Перед смертью постригся под именем Варсонофий.

(обратно)

146

 Афанасий Никитин (? –1474/75 гг.). Родился в Твери, в семье крестьянина Никиты. «Никитин» — это отчество, а не фамилия путешественника: у крестьян в то время фамилий не было.

(обратно)

147

 «Хождение за три моря» дошло до нас в трех изводах, или редакциях. Один из них содержится в составе Софийской второй и Львовской летописей, восходящих к своду 1518 г., отражавшему, в свою очередь, более ранний летописный свод 80-х гг. XV в.; второй входит в сборник конца XV — начала XVI в. из Музейного собрания РГБ (принадлежавший ранее Троицкому монастырю и именуемый поэтому Троицким); третья редакция, входящая в состав поздней летописно-хронографической компиляции, относится к XVII в. Отрывки из «Хождения» читаются также в сборнике конца XV в. В научный оборот сочинение Афанасия Никитина ввел Н. М. Карамзин. Хождение за три моря Афанасия Никитина // Библиотека литературы Древней Руси // Подготовка текста М. Д. Каган-Тарковской и Я. С. Лурье, перевод Л. С. Семенова, комментарии Я. С. Лурье и Л. С. Семенова. — СПб., 1999. — Т. 7: Вторая половина XV века. — С. 348–379.

(обратно)

148

Львовская летопись. — С. 303. Сп. XVI в.

(обратно)

149

Там же.

(обратно)

150

Там же.

(обратно)

151

 «Да тутъ есми жил в Чебокарѣ 6 мѣсяць, да в Сарѣ жил мѣсяць, в Маздраньской земли. А оттуды ко Амили, и тутъ жилъ есми мѣсяць. А оттуды к Димованту, а из Димованту ко Рею». — Хождение за три моря Афанасия Никитина // Библиотека литературы Древней Руси… Т. 7. — С. 352.

(обратно)

152

 «А в Гурмызе [Ормузе] был есми мѣсяць, а из Гурмыза пошел есми за море Индѣйское по Велице дни в Радуницу [в девятый день после Пасхи], в таву с конми [корабле с конями]». — Там же.

(обратно)

153

 «Мене залгали [солгали] псы бесермены [басурманы, искаженное от «мусульмане», — неприязненное обозначение у Никитина человека иной веры (нехристианской)], а сказывали всего много нашего товара, ано нѣт ничего на нашу землю: все товаръ бѣлой на бесерменьскую землю, перец да краска, то и дешево. Ино возят ачеи [волов] морем, ини пошлины не дают. А люди иные намъ провести пошлины не дадут. А пошлин много, а на море разбойников много». — Там же. С.356.

(обратно)

154

 «Ту есть Асатхан Чюнерскыа индийскый, а холоп меликътучаровъ [Асадхан джуннарский, выходец из Гиляна, упоминается в индийских хрониках как лицо, близкое великому везиру, Махмуду Гавану, носившему титул мелик-ат-туджар (повелитель купцов)]. А держит, сказывають, семь темъ от меликъточара [войска ему дано от мелик-ат-туджара, говорят, семьдесят тысяч]. А меликътучар седит на 20 тмах [а у мелик-ат-туджара под началом двести тысяч войска]; а бьется с кафары [кафир (арабск.) — ‘неверный’, так сначала Никитин называл индусов] 20 лѣт есть, то его побивают, то он побивает ихъ многажды. Хан же Асъ ѣздит на людех. А слонов у него много, а коней у него много добрых, а людей у него много хоросанцев [мусульман не индийского происхождения, выходцев из различных областей Азии]. А привозят ихъ из Хоросаньские земли, а иные из Орапской [Арабской] земли, а иные ис Туркменскые земли, а иные ис Чеботайские [Чаготайские] земли, а привозят все морем в тавах — индѣйские карабли». — Там же. С. 354.

«В Ындѣйской земли княжат все хоросанцы, и бояре всѣ хоросанцы. А гундустанцы все пѣшеходы, а ходят перед хоросанцы на конех, а иные всѣ пѣши, ходятъ борзо, а все наги да боси, да щит в руцѣ, а в другой меч, а иные с луки великими с прямыми да стрелами. А бой их все слоны. Да пѣших пускают наперед, а хоросанцы на конех да в доспѣсех, и кони и сами. А к слоном вяжут к рылу да к зубом великие мечи по кентарю [кантар (арабск.) — мера веса, превышавшая три пуда] кованых, да оболочат ихъ в доспѣхи булатные, да на них учинены городкы [на слонах сделаны башенки], да в городкѣх по 12 человѣкъ в доспѣсех, да всѣ с пушками да с стрелами». — Там же. С. 356.

«В Бедериже их стол Гундустану [Бидар — стольный город Гундустана] бесерменьскому. А град есть великъ, а людей много велми. А салтан невелик [Мухаммед III] — 20 лѣт, а держат бояре, а княжат хоросанцы [мусульмане не индийского происхождения, выходцы из различных областей Азии], а воюют все хоросанцы».

«Есть хоросанець меликтучар [мелик-ат-туджар] боярин, ино у него двѣсте тысящь рати своей, а у Меликхана 100 тысячь, а у Фаратхана 20 тысяч, а много тѣхъ ханов по 10 тысящь рати. А с салтаном выходят триста тысящь рати своей». — Там же. С.358.

«Меликътучар два города взял индийскых [cогласно индийским хроникам, во время войны 1469–1472 гг. были взяты два прибрежных города Сангамешвар и Гоа], что разбивали [разбойничали] по морю Индийскому. А князей поималъ семь да казну их взял, юкъ [вьюк] яхонтов, да юкь алмазу да кирпуков [рубинов], да сто юков товару дорогово, а иного товару безчислено рать взяла. А стоял под городом два года [речь идет об осаде крепости Келна] во время той же войны, а рати с ним двѣсте тысячь, да слоновъ сто, да 300 верблюдов». — Там же. С.370.

(обратно)

155

 «А в Трапизоне [Трабзоне] ми же шубаш да паша много зла учиниша. Хлам мой [имущество мое] весь к себѣ възнесли в город на гору, да обыскали все — что мѣлочь добренкая, ини выграбили все. А обыскивают [ищут] грамот, что есми пришол из орды Асанбега [Узун Хасан-бека]». — Там же. С. 358.

(обратно)

156

СлРЯ. — Вып. 14. — М., 1988. — С. 209.

(обратно)

157

 Михалон Литвин. О нравах татар, литовцев и москвитян / Перевод на русский В. И. Матузовой. / Под ред. А. Л. Хорошевич. — М., 1994. — С. 95–96.

(обратно)

158

 Cartег Сh. Н. Тhе Wеsteгn Еuгореап Роwегs (1500–1700). — L.,1971. — P. 19.

(обратно)

159

 Юзефович Л. А. «Как в посольских обычаях ведется…». — С. 78.

(обратно)

160

 В русско-литовской дипломатической практике свита гонцов составляла в среднем 20–30 человек, свита посланников — 150–200 человек, послов — 300–400, включая слуг — «служебников». В отношениях с другими государствами численность посольств была меньшей. Не столь многочисленными стали русские и польско-литовские миссии к концу XVI в., но в середине столетия с литовскими «послами великими» в Россию прибывало порой до 900 человек: дворяне, челядь, повара, брадобреи, священники, писари и т. д. Содержание такого числа гостей вызывало массу хлопот и затрат. Однако ни в Москве, ни в Вильно никогда не пытались ограничить численность посольской свиты, которая свидетельствовала о высоком положении дипломата и, значит, служила «чести» принимавшего посольство государя. – Юзефович Л. А. «Как в посольских обычаях ведется…». — С. 18.

(обратно)

161

Памятники дипломатических сношений с Империею Римскою. — СПб., 1851. — Т. I (с 1488 по 1594 год). — С. 21–22. 1489 г.

(обратно)

162

Путешествия русских послов XVI–XVII вв. Статейные списки. — СПб. 2008. — С. 325.

(обратно)

163

 Коробов Василий Андреевич — ближний дворянин великого князя Василия Иоанновича; в 1515 ездил с турецким послом в Константинополь с письмом великого князя к султану Селиму, которого просил запретить Менгли-Гирею «дружить» с Литвой. В то же время Коробову поручено было хлопотать о заключении союза между Турцией и Россией с обязательством помогать друг другу, особенно против Литвы и Крыма, если Менгли-Гирей будет поддерживать дружбу с Сигизмундом. Селим отвечал Василию, что пришлет в Москву посла, но, занятый войной с Персией, не сдержал слова. Впрочем, тогда же установлены были правила свободной торговли для русских купцов в Азове и Кафе.

(обратно)

164

Сборникъ русскаго историческаго общества. — СПб., 1895. — Т. 95. — С. 109–110 (далее — Сб. РИО).

(обратно)

165

СлРЯ. — Вып. 19. — М., 1994. — С. 134.

(обратно)

166

 Михаил Васильевич Тучков-морозов — окольничий (с 1516/1517), боярин с (1530/1531), дворецкий и воевода, единственный сын боярина и конюшего Василия Борисовича Тучко-морозова. Дед князя Андрея Курбского. Впервые упоминается в источниках под 1500 годом (в феврале) в числе свадебных чинов на свадьбе боярина князя Василия Даниловича Холмского и великой княжны Феодосии Ивановны, дочери Ивана III. В мае 1501 числился наместником галицким. В 1504 разграничивал уделы младших братьев великого князя московского Василия III Ивановича, который посылал его всюду, где требовался тонкий ум наблюдательного дипломата, умевшего извлекать пользу для дела, смотря по обстоятельствам. Так, 5 декабря 1511 в звании окольничего М. В. Тучкова-морозова отправили в Крым с русским посольством, сопровождавшим крымскую ханшу Нур-Султан, которая до этого совершила поездку в Казань, чтобы навестить своих сыновей Мухаммед-Амина, сидевшего на ханском престоле, и Абдул-Латифа, находившегося в заключении. Вернулся Тучков из Крыма в Москву в августе 1515, причем не доезжая столицы, поехал с крымским послом Янчурой в Боровск, где в то время находился Василий III. Летом 1516 Тучков вместе с оружничим Никитой Ивановичем Карповым ездил в Казань, где привел к присяге на верность московского вассала Мухаммед-Амина. В 1517 был назначен наместником в Великий Новгород; в июле, «по литовским вестем», был вторым воеводой большого полка в Великих Луках под командованием воеводы и боярина князя Александра Владимировича Ростовского. В 1518–1519 служил наместником в Великих Луках, а летом 1519 ходил «с Лук с Великих… к Полотцку» вторым воеводой большого полка. В 1521 — второй воевода в Торопце. В сентябре 1521 в качестве новгородского наместника подписал договор с Ливонским орденом. В 1527 М. В. Тучков-морозов подписался в поручной грамоте (на 5 тыс. руб.) за князя Михаила Львовича Дородного-Глинского, неудачно пытавшегося бежать в литовские земли. В 1530–1531 — наместник в Великих Луках. Видимо, зимой 1532(1533) был возведен в боярский сан. В январе 1533 упоминается в числе свадебных чинов на свадьбе удельного князя Андрея Ивановича Старицкого с Ефросиньей Андреевной Хованской: «на окольничем месте сидел».

Перед своей смертью великий князь московский Василий III Иванович назначил боярина М. В. Тучкова одним из контролеров исполнения своего завещания об опеке над его малолетним сыном и наследником — Иваном IV. В первой половине 1534 Тучкова считали одним из правителей Русского государства. В 1538 после смерти правительницы, великой княгини Елены Васильевны Глинской, Тучков, как один из сторонников князя Ивана Фёдоровича Бельского, пал жертвой победивших в борьбе за власть князей Шуйских и был сослан в своё село, где и скончался в 1550 Оставил троих сыновей: Василия (ум. в 1548), Ивана (ум. ок. 1537) и Михаила (ум. в 1566/1567), а также дочь Марию, выданную замуж за князя Михаила Михайловича Курбского и ставшую матерью Андрея Курбского. — Богуславский В. В. Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия. В 2-х т. — М., 2003. — Т. 2. — С. 539–540.

(обратно)

167

СлРЯ. — Вып. 16– М., 1990. — С. 230.

(обратно)

168

Сборник РИО. — Т. 95. — С. 140.

(обратно)

169

Псковская вторая летопись (свод 1486 г.) дошла лишь в одном списке конца XV в. — Синодальном. Здесь не упоминаются такие важные приметы времени, как псковское вече, распри с Новгородом, но подробно рассказывается о войнах, эпидемиях, волнениях 1483–1486 гг. против наместников московского князя и псковских посадников. Есть предположение, что эта летопись составлена псковским посадником Степаном Дойниковичем.

(обратно)

170

Псковские летописи / Под ред. А. Н. Насонова. — М., 1995. — Вып. 2. — С. 53.

(обратно)

171

Сборник РИО. — Т. 95. — С. 230.

(обратно)

172

Там же. С. 232.

(обратно)

173

Там же. С. 234.

(обратно)

174

СлРЯ. — Вып. 20. — С. 88.

(обратно)

175

Сборник РИО. — Т. 95. — М., 1995. — С. 676.

(обратно)

176

СлРЯ. — Вып. 9. — М., 1982. — С. 278.

(обратно)

177

Наумов Василий Григорьевич в 1494 был послан великим князем Иоанном III в Литву за женой князя Федора Ивановича Бельского, бежавшего в 1482 из Литвы в Москву. Друзья Бельского удерживали в Литве его молодую жену в надежде, что это заставит князя вернуться, но ошиблись. Иоанн III хлопотал, чтобы княгиня Бельская приехала к мужу, и ему удалось получить от великого князя литовского Александра «лист» на беспрепятственный выезд ее из Литвы. Наумову был вручен этот лист, и князь Бельский отправил с ним своих людей для сопровождения княгини из Литвы в Московское государство. Уже не в первый раз Иоанн III тщетно посылал за женой Бельского, а потому неудивительно, что в наказе, данном Наумову, сказано, что если кто-нибудь начнет не пускать княгиню, то Hаумов должен ехать к Александру и подать ему верющую грамоту насчет отпуска княгини. Неизвестно, как был принят Наумов в Литве, но посольство его не увенчалось успехом. Княгиня Бельская не приехала в Московское государство, а потому с разрешения митрополита Симона Ф.И. Бельский женился в 1498 на племяннице Иоанна III, княжне Анне Васильевне Рязанской. 7 декабря 1505 великий князь Василий Иванович послал «ближнего человека» Наумова для мирных переговоров в Крым. 1 августа 1506 он вернулся в Москву с ханскими послами, князьями Казимир-Киядом и Магмедшей. Вскоре Наумов был отправлен в Литву с утешительной грамотой к великой княгине Елене, овдовевшей в августе того же 1506 Наумову был дан великим князем Василием Ивановичем тайный наказ убедить Елену (его родную сестру) содействовать избранию его в польско-литовские короли. Наумов должен был склонять к этому и виленского епископа Войтеха, пана Николая Радзивилла и других членов Рады. Великая княгиня Елена ответила, что брат ее мужа, литовского князя Александра, Сигизмунд объявлен в Вильне и Кракове его преемником. В 1521 Наумов вторично ездил послом в Крым. — Сборник РИО. — Т. XXXV. — С. 144, 145, 659; Энциклопедический лексикон, изд. Плюшаром. — М., 1837. — Т. VІII. — С. 579, 580; Корсков В. Наумов Василий Григорьевич // Русский биографический словарь. Издаваемый Императорским Русским Историческим Обществом. — СПб., 1914. — С. 142.

(обратно)

178

 Именно в Крыму русские дипломаты подвергались всяческим издевательствам и оскорблениям. Их сажали под замок, били, грозили пытками, морили голодом и жаждой, отбирали лошадей, насильно вымогали подарки, грабили имущество. Чтобы гарантировать им хоть какую-то безопасность, в русско-крымской дипломатической практике был принят «размен» послов. Он происходил на южных границах, чаще всего в Путивле: отсюда в одно и то же время русский посол отправлялся в Крым, ханский — в Москву, и каждый служил своего рода заложником безопасности другого. Впрочем, и эта мера предосторожности не всегда спасала русских дипломатов от обид и надругательств, порой изощренно жестоких. Тот же Сахиб-Гирей, сетовавший на нарушения в Москве права посольской неприкосновенности, в 1546 «соромотил» одного из членов русской миссии — подьячему Ляпуну «нос и уши зашивал и, обнажа, по базару водил». — Юзефович Л. А. «Как в посольских обычаях ведется…». — С. 24.

(обратно)

179

Сборник РИО. — Т. 95. — С. 106.

(обратно)

180

Там же. С. 677–678.

(обратно)

181

СлРЯ. — Вып. 4. — М., 1977. — С. 273.

(обратно)

182

 Грамматика современного русского литературного языка… — § 868.

(обратно)

183

Сборник РИО. — Т. 95. — С. 682.

(обратно)

184

Там же. С. 681.

(обратно)

185

Там же.

(обратно)

186

Иван III и Василий III не платили татарам дани. Однако отчасти ее заменяли отправляемые в Крым многочисленные «поминки» (подарки), имевшие лишь видимость сугубо добровольных подношений. С помощью поминков откупались от набегов, склоняли к союзу. Более ценные, чем литовские, русские дары могли направить ханскую саблю против Польши и Литвы, а если, напротив, виленские дары превосходили по богатству московские, то хан мог резко изменить свою политику, и с этим постоянно приходилось считаться. В Крым поминки отправлялись целыми обозами: везли меха и шубы, сукно и предметы вооружения, моржовую кость и изделия московских ремесленников, охотничьих кречетов, драгоценную посуду, медные котлы, серебряные пуговицы и т. д. Русские поминки в Крым уже не по составу, а по выполняемым ими функциям делились на несколько разновидностей. Были поминки «явные», подносимые непосредственно на аудиенции, открыто, и «тайные» — их посол должен был вручить лишь в случае определенных уступок со стороны хана или какого-то другого лица, а до этого держал в секрете. «Здоровал<ь>ные» поминки вручались в связи с каким-нибудь торжественным событием (например, с вступлением на престол нового хана). «Запросные» поминки посылались по особому заказу хана или его родственников и вельмож (иногда «по запросы» приходили в русские княжества золотоордынские «кильчеи»). Наконец, поминки «девятные», или «девяти», предназначались только самому хану и наиболее влиятельным мурзам из его окружения. Для включения в их число нового лица требовалось ходатайство хана перед великим князем. На Востоке издавна существовал обычай поднесения даров в количестве, кратном девяти (у мусульман 9 — счастливое число). Русские государи посылали подобные поминки исключительно в Крым, но ни в одно другое мусульманское государство. К концу XVI в., когда окончательно изменилось соотношение сил между Москвой и Бахчисараем, упоминания о «девятных» поминках навсегда исчезают со страниц крымских посольских книг.

В Европу обычно посылались меха, чаще всего соболя. Последние, как можно предположить, имели ритуальное значение. На Руси соболя играли важную роль в некоторых обрядах. Так, в обряде великокняжеских свадеб молодые вступали в церковь по ковру, на четырех углах которого лежали собольи шкурки; на них стояли при венчании, и сваха трижды обносила соболями головы жениха и невесты. Очевидно, это было связано с пожеланием счастья и богатства: в течение долгого времени меха на Руси выполняли функцию денег. Поэтому было принято посылать соболя в качестве дипломатического поминка. Позднее такое их значение утратилось. Самые ценные соболя посылались поштучно, менее ценные — «сороками». В 1488 г. Иван III отправил венгерскому королю Матиашу Корвину удивительный подарок: «соболь черн, ноготки у него золотом окованы с жемчюгом, двадцать жемчюгов новгородских». Подарок свидетельствует о замечательном мастерстве русских ремесленников. Иногда в Европу посылались кречеты и соколы, еще реже — детали конского убранства, преимущественно восточной работы. Разнообразнее были поминки персидским шахам и грузинским царям: не только меха, но и живые звери — соболи, медведи, охотничьи собаки и ловчие птицы, иногда — оружие. Юзефович Л. А. «Как в посольских обычаях ведется…». — С. 27.

(обратно)

187

СлРЯ. — Вып. 8. — М., 1981. — С. 162.

(обратно)

188

Сборник РИО. — Т. 95. — С. 706.

(обратно)

189

 Траханиот Юрий Мануилович (по прозвищу Старый) (2-я пол. XV — нач. XVI в.) — придворный, дипломат, возможно, переводчик. Впервые приехал в Москву в 1469 г. (сообщение итальянских источников о Юрии Греке и Николо Джисларди, прибывших в Рим из Москвы в 1468 г., не получило однозначной интерпретации) с проектом брака великого князя и дочери морейского деспота Фомы, а в 1472 г. явился сюда вместе со своим братом Траханиотом Дмитрием Мануиловичем в свите Софьи Палеолог. Однако о его деятельности в России на протяжении следующих тринадцати лет ничего не известно. Если верно предлагавшееся отождествление Ю. М. Траханиота и Георгия Перкамоты (Перканеота) в итальянских источниках, то в 1485–1486 гг. он вел дипломатические переговоры в Милане и Венеции. С 1489 г. он не раз ездил послом в Священную Римскую империю, а в 1500–1501 гг. — в Данию; в 1494 г. принимал ганзейское посольство. А. Л. Хорошкевич обратила внимание на перерыв в его политической активности в 1494–1500 гг. и высказала гипотезу, что этот перерыв объясняется нестабильностью положения группировки Софьи Палеолог. После 1501 г. его имя исчезает со страниц источников.

О литературной деятельности Ю. М. Траханиота известно немного. В 1486 г., со слов московского посла Георгия Перкамоты, которого некоторые ученые отождествляют с ним, в канцелярии миланского герцога Джано Галеаццо Мариа было составлено одно из первых описаний России. В 1490 г. через посредство Ю. М. Траханиота новгородский архиепископ Геннадий вступил в контакт с имперским послом Георгом фон Турном и записал с его слов рассказ об учрежденной в Испании инквизиции. Возможно, Ю. М Траханиот был и переводчиком этого рассказа, ибо он начинается так: «Сказывал посол цесарев Юрью про шпанского короля…» (в послании Геннадия митрополиту Зосиме, где содержится ссылка на рассказ об инквизиции, слово «Юрью» заменено на «ми»). Кроме того, по мнению Я. С. Лурье, именно он имеется в виду в приписке, сопровождающей в некоторых списках послания его брата Дмитрия и сообщающей о каком-то слове, которое «Юрий переводит». Возможно, однако, что упомянутый в приписке Юрий — это племянник Юрия Мануиловича Юрий Дмитриевич Траханиот. — Буланин Д. М. Биографическая заметка на сайте Института русской литературы РАН.

(обратно)

190

 Еропкин-Кляпик (Яропкин) Михаил Степанович (первая половина XV в. — 1513) — боярский сын, сокольничий, дипломат на службе у московских князей Ивана III и Василия III. Рюрикович в восемнадцатом колене, старший сын Степана Ивановича Еропкина и внук родоначальника Еропкиных — Ивана Евстафьевича Еропки из рода князей Смоленских. Его младший брат Фёдор также находился на дипломатической службе. В январе 1488 и в 1491 ездил с посольствами к польскому королю Казимиру IV. В 1492 вместе с греком на русской службе Дмитрием Траханиотом участвует в посольстве к римскому королю Максимилиану. Трижды участвовал в посольствах в Литву к князю Александру Ягеллону: в 1494 по поводу брака Александра с дочерью Ивана III Еленой Ивановной; в 1496 — с сообщением о готовности Молдавского господаря Стефана Великого и Крымского хана Менгли I Гирея к миру с Литвой; в 1503 — для взятия у Александра присяги на соблюдение перемирия. В 1495 был на съезде с представителями Ливонского ордена и немецких городов по вопросу опалы на немецких купцов в Новгороде. В 1500 присутствовал на свадьбе князя В. Д. Холмского и великой княжны Феодосьи Ивановны. В феврале 1501 и в марте 1503 участвовал в приёме литовских послов, в мае-сентябре 1503 ездил с посольством в Литву. В этом году он впервые упоминается как сокольничий. В 1505 был послан в Казань, где был захвачен Мухаммед-Амином и содержался в заточении два года до заключения мира. Арест Кляпика и избиение русских купцов были первыми враждебными действиями казанского хана в двухлетней войне 1505–1507.

В 1508 вёл переговоры с литовцами в составе посольской комиссии боярской думы, которые закончились заключением перемирия, завершившего русско-литовскую войну 1507–1508. С сентября 1508 по июль 1509 был в составе посольства к польскому королю Сигизмунду I для утверждения мирного договора. В 1509 получил чин постельничего. В походе князя в 1510 на Новгород упоминается в чине сокольничего, где участвовал в переговорах со Швецией. Участвовал в переговорах с Литвой в 1509, 1510 и 1511 годах. Умер в 1513. Имел сына Ивана Михайловича Еропкина-Кляпикова, также служившего московским князьям. — В. В. Богуславский, Е. И. Куксина. Славянская энциклопедия. Киевская Русь / Московия. — Т. 1–2. — М.: Олма-пресс, 2005. — Т. 1. — С. 404.

(обратно)

191

СлРЯ. — Вып. 18. — М., 1992. — С. 122.

(обратно)

192

Памятники дипломатическихъ сношений древней России съ державами иностранными. Часть первая: сношения с государствами европейскими. — СПб., 1851. — С. 105–108.

(обратно)

193

СлРЯ. — Вып. 4. — М., 1977. — С. 73.

(обратно)

194

 Овчина Телепнев-Оболенский Иван Фёдорович (ум. в 1539 г.). Сын князя Федора Васильевича Телепня Оболенского. Князь, воевода, боярин (с 1534), затем — конюший и воевода в правление великих князей московских Василия III Ивановича и Ивана IV Васильевича. Фаворит Елены Васильевны Глинской, второй жены великого князя Василия III. Пользовался большим влиянием на Глинскую и на государственные дела. Впервые упоминается в 1511, когда командовал передовым полком в небольшой русской рати в Туле. В 1512 находился на воеводстве в Стародубе. В том же году участвовал в отражении крымских татар, напавших на южнорусские земли и воевавших под Козельском. Зимой 1515–1516. Иван Овчина — второй воевода сторожевого полка в литовском походе русской рати под командованием князя Василия Васильевича Немого Шуйского. В 1517 вновь служил воеводой в Стародубе. В 1518 ходил вторым воеводой передового полка в походе на Могилев, опустошая литовские приграничные волости. В 1519 «с Николина дня вешняго» — воевода в Стародубе, откуда в качестве второго воеводы сторожевого полка приниял участие в новом походе на Великое княжество Литовское. В 1520 находился на воеводстве в крепости Таруса на южных рубежах. В 1521 во время нашествия на Русь крымского хана Мехмед Герая [Мегмет-Гирея] стоял среди прочих воевод в Серпухове. Крымская орда смогла прорваться через русские оборонительные позиции на реке Оке и ворвалась во внутренние районы Московского государства. Разорив множество городов, сёл и деревень, крымские татары с большой добычей и огромным количеством пленников беспрепятственно отступили в свои кочевья. Князь И. Ф. Оболенский почти год после этого провёл в Серпухове, приводя в порядок город и расстроенную систему защитных укреплений вокруг него, иногда отбивая наезды небольших конных отрядов крымцев, постоянно нападавших на южнорусские границы. В 1522 вновь служил воеводой в Тарусе. В 1524 князь И. Ф. Овчина командовал полком правой руки в конной рати воеводы И. В. Хабара-Симского во время похода на Казанское ханство. Во время военной кампании участвовал в битве с татарами на реке Свияга и осаде Казани. В 1526 князь И. Ф. Овчина упоминается в чине свадьбы великого князя московского Василия III Ивановича с княжной Еленой Васильевной Глинской, где впервые обратил внимание на себя юной жены Василия III. В сентябре 1527 князь И. Ф. Овчина был отправлен из Москвы вместе с князем Ф. В. Телепневым-Лопатой-Оболенским на помощь ростиславским воеводам, защищавшим переправы через р. Оку от крымского царевича Ислям Герая. Воеводы разгромили татар и обратили их в бегство. В том же году князь И. Ф. Овчина служил воеводой в Ростиславле, а с августа 1528 был наместником в Калуге. В 1529 он назначается первым воеводой в Коломну, затем — в Ростиславль и снова в Коломну. В 1530 князь И. Ф. Овчина был назначен первым воеводой полка правой руки в конной рати во время похода на Казанское ханство под командованием боярина князя Михаила Львовича Дородного-Глинского. Участвовал в битве с казанцами и в осаде столицы; отличился, пробив брешь в городской стене и первым ворвавшись в предместье столицы ханства. В январе 1531 князь И. Овчина Телепнев-Оболенский, получивший чин окольничего, командовал передовым полком в русской рати, высланной из Москвы к Козельску, чтобы отразить ожидаемое татарское вторжение. В конце февраля того же года на тульские, белёвские и одоевские волости совершили нападение крымские татары. И. Ф. Овчина во главе передового полка в составе русской рати был отправлен в Тулу. Находясь в Туле, окольничий И. Ф. Овчина по неизвестной причине вместе с воеводами князем И. М. Воротынским и И. В. Ляцким попал в опалу и был отправлен под стражей в Москву. Однако уже весной 1532 он служил вторым воеводой в Кашире. В том же году его возвели в боярское достоинство. После этого И. Ф. Овчина всеми при дворе считался чуть ли не официальным фаворитом великокняжеской четы, снискав одновременно славу искусного полководца и ловкого, жестокого и честолюбивого придворного. Теперь он чаще находился в Москве, чаще виделся с великой княгиней, пользуясь всеми благами весьма приближенной к великокняжеской семьи особы. Его сестра Агриппина (Аграфена) Челяднина стала мамкой (воспитательницей) княжича Ивана (будущего царя Ивана Грозного), старшего сына и наследника Василия III. В 1533 во время очередного крымского набега князь И. Ф. Овчина находился в полках на южнорусских рубежах. Во главе отряда легкой конницы он разбил небольшой татарский отряд и во время преследования противника внезапно наткнулся на главные силы орды. Спасло его только чудо. После отражения неприятеля воевода был вызван в Москву, где великий князь пожаловал его высшим званием конюшего и отправил на воеводство в Коломну, где он находился до самой смерти Василия III. Князь И. Ф. Овчина, за военные заслуги пожалованный Василием III высоким саном конюшего, сделался фактически главой Боярской Думы. Но, умирая, Василий III Иванович не включил его в состав особого опекунского (регентского) совета и, таким образом, конюший был удалён от управления государством, что, конечно, обидело молодого полководца и стало причиной сближения с Еленой Глинской. Вдова великого князя Василия III родилась и выросла в Литве и обладала сильным характером, но московская традиция не предусматривала политической значимости вдовы умершего государя. Тогда честолюбивая молодая великая княгиня решилась на государственный переворот и нашла главного союзника в лице недовольного конюшего. В результате переворота Елена Васильевна стала правительницей государства. Также последовало устранение (ссылка или заключение в тюрьму) назначенных Василием III опекунов-регентов. В октябре 1534 Овчина ходил в русской рати под командованием князя Михаила Васильевича Горбатого-Шуйского в поход на Великое княжество Литовское, доходя до Вильны. В 1536 г. он командовал передовым полком в рати князя Василия Васильевича Шуйского-Немого в новом литовском походе. В июле 1537 г. князь И. Ф. Овчина командовал полком левой руки в Коломне, а в сентябре ходил к Казани в конной рати, будучи вторым воеводой большого полка. В то время в официальных документах чаще, чем когда-либо, встречается сообщение о том, что решает все дела великая княгиня, советуясь с боярами. На самом же деле все решалось Еленой Глинской при непосредственном участии и влиянии И. Ф. Овчины. В 1537 было заключено пятилетнее перемирие между Русским государством и Великим княжеством Литовским. Под конец правления Елены Глинской И. Ф. Овчина был самым главным советником правительницы и продолжал носить титул конюшего.

 3 апреля 1538 скоропостижно умерла Елена Глинская. На седьмой день после её смерти были схвачены И. Ф. Овчина и его сестра Аграфена. И. Ф. Овчина умер в заключении от недостатка пищи и тяжести оков, а сестра была сослана в Каргополь и пострижена в монахини. Конюшего сверг один из регентов — князь В. В. Шуйский-Немой, старый и многоопытный полководец, который и занял с чином наместника московского вакантное место фактического правителя государства. — Богуславский В. В. Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия. В 2-х т. — М.: Олма-Пресс, 2005. — С. 39–41; Оболенский-Телепнев князь Иван Федорович Овчина // Русский биографический словарь. Издан под наблюдением председателя РИО А. А. Половцова. — СПб., 1905; Спиридов М. Г. Сокращенное описание служеб благородных российских дворян, расположенное по родам их, с показанием, от кого те роды начало получили, или откуда какие родоначальники выехали, или которых ни происхождение, ни выезды издателю неизвестны; со вмещением такого же описания служивших в древности России, также и иностранных, в российской службе бывших, служащее продолжением Краткому опыту исторического известия о российском дворянстве, в 1804 г. напечатанному. — М., 1810. — Ч. II. — С. 380–332.

(обратно)

195

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским, Т. 2 (1533–1560 гг.) // Сборник РИО. — Т. 59. — СПб., 1887. — С. 25–26. [Том издан под наблюдением Г. Ф. Карпова].

(обратно)

196

Там же. С. 29.

(обратно)

197

СлРЯ. — Вып. 4. — М., 1977. — С. 273.

(обратно)

198

СлРЯ. — Вып. 21. — М., 1995. — С. 82.

(обратно)

199

Большой юридический словарь. — М., 2017. — C. 244.

(обратно)

200

Энциклопедический словарь / под ред. проф. И. Е. Андреевского [и др.]: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — Издатели: Ф. А. Брокгауз (Лейпциг), И. А. Ефрон (С.-Петербург). — СПб., 1890–1907 (далее — Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона). — Т. XXV. — СПб., 1898. — С. 186.

(обратно)

201

Там же.

(обратно)

202

В XVII в. в Разряде были следующие столы: Московский, Приказной, Денежный. Входили в него и приказы, работа которых строилась по территориальному принципу: Владимирский, Новгородский, Киевский, Севский и Белгородский.

(обратно)

203

1-е повытье: Папский престол, Священная Римская империя германской нации, Испания, Франция, Англия (и все протокольные вопросы).

 2-е повытье: Швеция, Польша, Валахия, Молдавия, Турция, Крым, Голландия, Гамбург, ганзейские города, греки и приезды «греческих властей» (константинопольский патриарх).

 3-е повытье: Дания, Бранденбург, Курляндия и все дела и должностные лица, относящиеся к ведению технического обеспечения сношений: переводчики, толмачи, драгоманы, переписчики, золотописцы.

 4-е повытье: Персия, Армения, Индия, Калмыцкое государство, донские казаки (Донская республика), а также все, что относилось к связи: диппочта и почта в целом, курьеры, гонцы, вестовые, связные, служба обеспечения безопасности дипломатических работников («расправные дела») и торговое представительство.

 5-е повытье: Китай, Бухара, Ургенч (Хива), сибирские калмыки (Чжунгарское государство), Грузия, а также то, что относилось к обеспечению экипировки посольских работников и оформлению приемов, включая суконное дело, позументное, полотняные заводы и т. д. — Рогожин Н.М. Посольский приказ и его роль в проведении внешней политики России // История внешней политики России. Конец XV–XVII век (от свержения ордынского ига до Северной войны). — М., 1999.— С. 343–406.

(обратно)

204

Военная энциклопедия. / Под ред. Генерального штаба полковника В. Ф. Новицкого [и др.]: в 18 т. — Петербург; [М.]. Тип. Т-ва И. Д. Сытина. — Петербург, 1911–1915 (далее — Военная энциклопедия). — Т. VI. — Петербург, 1911. — С. 464.

(обратно)

205

Там же.

(обратно)

206

 «Засечная черта» (засечная линия, засека, украинная линия) — система оборонительных сооружений, существовавшая с XIII в. на Руси и получившая особое развитие в XVI–XVII вв. на ее южных границах для защиты от нашествия монголо-татарских и крымских войск, а также в качестве опоры при наступлении на противника. Представляла собой систему острожков («острогов») — укреплений из рубленых стен и деревянной ограды без просветов, составленной из вертикальных кольев, бревен или жердей — тына, соединенных засеками в лесах и валах с тыном и рвом на открытых местах. Они оборонялись гарнизонами.

Засека сооружалась из поваленных в сторону противника деревьев. Стволы подрубались (засекались), затем валились, а их ветви заострялись. При этом дерево сохраняло связку с пнем для того чтобы их было сложнее растащить и проделать брешь в линии. Для этой же цели поваленные деревья крепились к земле специальными кольями. Пни делались довольно высокими и в случае необходимости могли прикрывать стрелков в полный рост. Помимо этого, на засечных линиях возводились валы и частоколы, рвы и волчьи ямы, а сама линия чередовалась с естественными преградами (реками, озерами, болотами и т. д.). При необходимости перед засекой разбрасывался противоконный чеснок: состоял из нескольких соединённых звездообразно острых стальных штырей, направленных в разные стороны; если его бросали на землю, то один шип всегда был направлен вверх, а остальные составляли опору; длина каждого штыря достигала 5 сантиметров, толщина у основания 0,8–1 см.

Засека служила хорошим препятствием как для конницы, так и для пехоты.

Первая, или древняя «засечная черта» шла на тысячу километров по рубежу от Козельска на Тулу, Серпухов, Коломну и далее до Нижнего Новгорода. В начале XVII в. возрастает количество опустошительных набегов крымских и ногайских орд на земли Русского царства. Кроме того, население (украинники) приграничных российских территорий (украйн) страдали от разорения их вольными казаками — черкасами и башкирами. — См.: Разин Е. А. История военного искусства в 3-х томах. — М., 1957. — Т. 2. — С. 307; Дедук А. В. Засеки на южных землях Российского государства в XVI в. (по данным письменных источников) // Единорог: Материалы по военной истории Восточной Европы эпохи Средних веков и раннего Нового времени. Вып. 3. — М., 2014. — С. 454–480.

(обратно)

207

 Штаден Г. О. О Москве Ивана Грозного. Записки немца опричника. — Л., 1925. — С. 57.

(обратно)

208

Словарь русского языка XI–XVII веков (далее — СлРЯ). — М., 1992. — Вып. 18. — С. 255.

(обратно)

209

 Тредиаковский В. Тилемахида, или Странствование Тилемаха, сына Одиссева. — СПб., 1766. — С. 43.

(обратно)

210

CлРЯ. — М., 2006. — Вып. 27. — С. 198.

(обратно)

211

Соловьев С. М. История Государства Российского: в 29 т. (7 книг, 7-я книга — указатель). — Второе издание. — СПб., без года (далее — Соловьев С.М.). — Кн. II. — Т. IX. — С. 117, примечание.

(обратно)

212

Помимо 33 нынешних букв, в древнерусской азбуке (до реформы 1917–1918 гг.) имелись i (и десятеричное, читается как «и»), ѣ (ять, читается как «е», в курсивном начертании выглядит как ѣ), ѳ (фита, читается как «ф»), ѵ (ижица, читается как «и» или «у»). Гораздо шире использовалась буква «ъ» (ер, твердый знак). Он писался в конце всякого слова, оканчивающегося на согласную: столъ, телефонъ, Санктъ-Петербургъ. Это касалось и слов с шипящими согласными на конце: мячъ, ужъ и др. Избыточность конечного ъ была замечена давно; его могли не использовать при передаче телеграфных сообщений, в скорописи и даже в некоторых книгах; практика печати без ъ начала распространяться в 1870-е годы, но скоро была запрещена.

И десятеричное «i» писалось на месте нынешнего и, если сразу после него идет другая гласная буква (в том числе — по дореволюционным правилам — й): линія, другіе, пріѣхалъ, синій. Единственное слово, где написание і не подчинялось этому правилу, — это міръ в значении «земля, Вселенная». Таким образом, в дореформенном правописании существовало противопоставление слов миръ (отсутствие войны) и міръ (Вселенная), которое исчезло вместе с упразднением «и десятеричного».

Буква «фита» использовалась в ограниченном списке слов греческого происхождения (причем, этот список с течением времени сокращался) на месте нынешнего ф — в тех местах, где в греческом была буква «тета» (θ): Аѳины, акаѳистъ, Тимоѳей, Ѳома, риѳма и нек. др.

Ижица сохранялась только в слове мѵро (миро — церковный елей) и в некоторых других церковных терминах: ѵподіаконъ, ѵпостась и др. Эта буква также греческого происхождения, соответствует греческой букве «ипсилон».

Именно буква ять создавала множество проблем дореволюционным гимназистам, которым приходилось заучивать длинные списки слов с этой буквой. Широко известно мнемоническое стихотворение «Бѣлый бѣдный блѣдный бѣсъ», хотя оно было не единственным в своем роде:

«Бѣлый, блѣдный, бѣдный бѣсъ

Убѣжалъ голодный въ лѣсъ.

Лѣшимъ по лѣсу онъ бѣгалъ,

Рѣдькой съ хрѣномъ пообѣдалъ

И за горькій тотъ обѣдъ

Далъ обѣтъ надѣлать бѣдъ. …».

Все дело в том, что написания с ятем в основном подчинялись этимологическому принципу: в более ранний период истории русского языка букве «ять» соответствовал отдельный звук (средний между [и] и [э]), который позднее в большинстве диалектов слился в произношении со звуком [э]. Различие же на письме сохранялось еще несколько столетий, пока в ходе реформы 1917–1918 годов ять не был повсеместно заменен на букву «е» — . Как пользоваться ъ_ером грамотно / Русское правописанiе.

(обратно)

213

СлРЯ. — М., 1996. — Вып. 23. — С. 22–23.

(обратно)

214

СлРЯ. — М., 2000. — Вып. 25. — С. 187.

(обратно)

215

 Воротынский Михаил Иванович родился между 1516 и 1519 годами. Его род — одна из многочисленных ветвей Рюриковичей, представители которой владели землями, равнявшимися территории среднего европейского государства (Перемышль, Старый Одоев, Новосиль, часть Воротынска и др.). Воротынские служили Москве со времен Ивана III (с 1487). Несмотря на знатность и богатство, отец полководца не имел даже чина окольничего, а сам он получил боярский чин только за несколько лет до смерти.

Воротынский не участвовал в войнах с Литвой и Ливонским орденом, он сражался с татарами на южных и юго-восточных рубежах.

В 1542 он с отрядом из Одоева в составе авангарда (им командовал князь С. И. Микулинский) преследовал крымских татар, устроивших набег на южные окраины Руси. В 1543 служил первым воеводой под Белевом, в 1544 был наместником в Калуге, однако из-за местнического спора с К.И. Курлятевым и П.М. Щенятевым упустил уходивших с русским полоном татар и, видимо, из-за этого был назначен на менее почетную должность воеводы в Васильсурске. В 1550, будучи наместником в Костроме, вместе с другими воеводами отражал очередной крымский набег, а в 1551 служил в Одоеве и Рязани. В 1547–1560 принял участие в двух походах на Казань. В 1552 отличился при взятии Казани. Признавая заслуги полководца, царь назначил его воеводой большого полка при возвращении из Казани.

В 1553 (1554) — 1555 Воротынский сидел воеводой в Свияжске — месте опасном и беспокойном, ибо этот город являлся ключом к совсем недавно замиренной Казани, которую еще предстояло закрепить за Русским государством. В эти годы не раз восставали черемисы, населявшие территорию только что павшего Казанского ханства, и очевидно, Воротынский вместе с другими военачальниками участвовал в их подавлении.

В 1556–1562 Воротынский командовал в Одоеве, Калуге, Туле, защищая южные рубежи от набегов из южных степей. В 1559 упустил армию крымского «царевича» Магмет-Кирея, которая страдала от голода, но все же сумела уйти. Однако в эти годы степняки ни разу не смогли прорваться в центральные районы Русского государства.

Летом 1562 крымский хан Девлет-Гирей с 15-тысячной армией выжег значительную часть мценских посадов. Часть его людей разорила окрестности Болхова и Белева, но была разбита В.А. Бутурлиным и лишилась награбленного, в том числе и пленных. Основные же силы крымчаков с «полоном» ушли в степь. В наказание Воротынского лишили Новосиля, Одоева, Перемышля, той части Воротынска, которая ему принадлежала, и сослали с женой под арест (правда, в комфортабельных условиях) на Белоозеро, а его брата Александра (также с женой) — в Галич. Лишь через три года князя освободили, вернув значительную часть владений и добавив кое-какие взамен не возвращенных; кроме того, он получил боярский чин. Правда, в 1566 трех бояр (среди них был сам глава Боярской думы И. Ф. Федоров-Челяднин), двух окольничих и еще семерых представителей московской знати заставили подписать «поручную запись», что Воротынский не «отъедет» служить в Литву, Крым или куда-либо еще, а если бы это случилось, поручители обязывались уплатить 15 тысяч рублей.

Вновь началась служба на южных рубежах. Под руководством Воротынского был разработан и по решению Боярской думы в феврале 1571 вступил в силу «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе», получавшей дальнейшее развитие и регламентацию. Предусматривались точные сроки дежурств, система оповещения главных сил, меры предосторожности, условия оплаты и многое другое. Однако эти предписания не спасли Москву от сожжения ее крымскими ордами Девлет-Гирея в том же году — опричные войска с поставленной перед ними задачей не справились и допустили врага к столице. На следующий год оборона ее была поручена земским воеводам, но крымский хан, окрыленный успехом, решил повторить набег. Воротынский провел в Коломне сбор воинских сил (они насчитывали немногим более 22 тыс чел., не считая отряда М. Черкашенина), и царь Иван IV назначил его главнокомандующим. Главным помощником его стал лучший из опричных воевод Д. И. Хворостинин.

Девлет-Гирей пожег тульские посады, но его попытки преодолеть Оку закончились провалом — русские воины встретили его огнем. Однако отряд ногаев Теребердея-мурзы сумел прорваться к самой Москве и, перерезав русские коммуникации, поджидал хана. Тот, перейдя Оку у Сенькиного перевоза, двинулся к столице. Воротынский начал преследование, бросив обоз. Отряды Д. И. Хворостинина и А. П. Хованского опрокинули арьергард неприятеля, но Девлет-Гирей решился на генеральное сражение. Передовые русские начали отходить и подвели врага под огонь гуляй-города. Крымчаки понесли потери, но соединились с ногаями Теребердея-мурзы. 30 июля 1572 у села Молоди началась решающая битва. Татары атаковали в лоб гуляй-город, откуда по ним вели убийственный огонь, а с флангов нападала русская конница. Погиб Теребердей-мурза, попал в плен Дивей-мурза. Однако у русских стал кончаться провиант — сказывалось оставление обоза. Но 2 августа счастье улыбнулось русским, и они сумели им воспользоваться: татары вновь напали на гуляй-город, и Хворостинин, отразив первые атаки неприятеля, пошел на вылазку, тогда как с тыла ударили войска Воротынского. Враг был отброшен с огромным уроном для него. К тому же к Девлет-Гирею привели гонца с ложным известием о подходе русских подкреплений, которого послал оборонявший Москву Ю. И. Токмаков. Гонца пытали и казнили, однако ложное известие свою роль сыграло, и татары повернули восвояси. После Куликовской битвы это было второе (и последнее) генеральное сражение, выигранное русскими у татар. На несколько лет крымские набеги на южные окраины Руси прекратились.

Однако Воротынского в 1573 схватили и, видимо, замучили во время допросов.

Воевода Ивана Грозного из княжеского рода Воротынских, герой взятия Казани и битвы при Молодях — «забытого Бородино» — изображен, в числе других выдающихся деятелей России, на памятнике «Тысячелетие России». – Короленков А. В. 100. histrf.ru ›полководцы›Воротынский Михаил Иванович.

(обратно)

216

 Акты Московского государства, изданные Императорскою академиею наук под редакцией Н. А. Попова, члена-корреспондента Академии: в 3 т. — СПб., 1890–1901 (далее — АМГ). — Т. I. — СПб., 1890. — С. 1–2.

(обратно)

217

 Акты Московского государства в трех томах (АМГ) содержат документы по политической и военной истории России. Том 1-й охватывает 1571–1634 гг., т. 2-й — 1635–1659 гг., т. 3-й — 1660–1664 гг. В АМГ опубликованы документы из делопроизводства Московского стола Разрядного приказа: о станичной и сторожевой службе на юге России в 70–90-х гг. XVI в., засечном строении 1638 г., борьбе с набегами крымских татар в ΧVII в. Ряд документов посвящен военым действиям 1614–1618 гг., войнам с Польшей (1632–1634 гг. и 1654–1667 гг.) и Швецией 1656–1658 гг., а также содержит сведения о положении служилых людей (о верстаниях, смотрах, пожалованиях поместными и денежными окладами, вотчинами, чинами; отписки служилых людей, наказы городовым воеводам и пр.). В «вестовых столбцах» воевод порубежных городов сообщаются сведения по экономическому, политическому и военному положению Польши и Крыма. — Советская историческая библиотека: в 16 т. — М., 1961–1976. — Т.1. — М., 1961. — С. 317.

(обратно)

218

АМГ. — Т. I. — С. 2–5.

(обратно)

219

Там же. — С. 5.

(обратно)

220

Там же. — С. 6.

(обратно)

221

Там же. — С. 2–5.

(обратно)

222

Там же. — С. 2.

(обратно)

223

Там же. — С. 3.

(обратно)

224

Там же.

(обратно)

225

Там же.

(обратно)

226

Там же.

(обратно)

227

Там же.

(обратно)

228

СлРЯ. — М., 1977. — Вып. 4. — С. 286.

(обратно)

229

СлРЯ. — М., 1990. — Вып. 16. — С. 27.

(обратно)

230

CлРЯ. — М., 1989. — Вып. 15. — С. 261.

(обратно)

231

Там же.

(обратно)

232

АМГ. — Т. II. — СПб., 1894. — С. 297.

(обратно)

233

СлРЯ. — М., 1990. — Вып. 16. — С. 76.

(обратно)

234

 Там же.

(обратно)

235

АМГ. —T. I. — С. 114.

(обратно)

236

Там же. — С. 147.

(обратно)

237

Там же. — С. 150.

(обратно)

238

СлРЯ. — М., 1986. — Вып. 11. — С. 198–199.

(обратно)

239

АМГ. — T. I. — С. 197–198.

(обратно)

240

CлРЯ. — М., 1995. — Вып. 21. — С. 259.

(обратно)

241

Материалы для истории колонизации и быта степной окраины Московского государства (Харьковской и отчасти Курской и Воронежской губ.) в XVI–XVIII столетии, собранные в разных архивах и редактированные Д.И. Багалеем (1600–1693 гг.). — Харьков, 1886. — С. 5 (далее — Багалей).

(обратно)

242

СлРЯ. — М., 1977. — Вып. 4. — С. 287.

(обратно)

243

Багалей. — С. 8.

(обратно)

244

СлРЯ. — М., 2009. — Вып. 28. — С. 98.

(обратно)

245

Оськин Г. Возникновение и развитие службы Генерального штаба в русской армии // Военно-исторический журнал. — 1969. — № 3. — С. 92.

(обратно)

246

Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными: в 10 т. — СПб. 1851–1871 (далее — Памятники дипломатических сношений) — Т. I (с 1488–1594 год). — СПб. 1851. — С. 1082–1083.

«Памятники дипломатическихъ сношений древней России съ державами иностранными» — серия документов по истории внешней политики Русского государства 15–17 вв. Предполагалась публикация документов о сношениях России с европейскими странами, государствами Востока и с иерархами православной церкви на Востоке. Но в опубликованных томах включены только документы о сношениях России с Римской империей, папским двором и некоторыми итальянскими государствами. В серию вошли архивные материалы Посольского приказа («наказы послам, «статейные списки» посольств и другие документы). — Советская историческая энциклопедия. — Т. 10.— М., 1967. — С.765.

(обратно)

247

АМГ. — Т. I. — С. 102.

(обратно)

248

СлРЯ. — М., 1981. — Вып. 8. — С. 164.

(обратно)

249

 Этимологический словарь славянских языков. — Вып. 14. — М., 1987. — С. 71.

(обратно)

250

АМГ. — Т. I. — С. 158.

(обратно)

251

Там же. С. 159–160.

(обратно)

252

Там же. С. 160

(обратно)

253

Там же. С. 160.

(обратно)

254

Там же.

(обратно)

255

СлРЯ. — М., 2000. — Вып. 24. — С. 254.

(обратно)

256

АМГ. — Т. I. — С. 160.

(обратно)

257

СлРЯ. —М., 1998. — Вып. 14. — С. 240.

(обратно)

258

Там же. — М., 1976. — Вып. 3. — С. 272.

(обратно)

259

Там же. — С. 332.

(обратно)

260

Там же.

(обратно)

261

Там же. — М., 1986. — Вып. 11. — С. 164.

(обратно)

262

 Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографическою комиссиею: в 12 т. (далее — ДАИ). — СПб., 1846–1872. — Т. II. — С. 4.

(обратно)

263

Акты, относящиеся до юридического быта древней России. / Под ред. Н. Калачова. В 3 т. — СПб., 1857–1884. — Т. 3. — С. 51–56.

(обратно)

264

Там же.

(обратно)

265

Там же.

(обратно)

266

 Сб. РИО. — СПб., 1910. — Т. 129. — С. 4.

(обратно)

267

СлРЯ. — М., 1981. — Вып. 8. — С. 164.

(обратно)

268

Сб. РИО. — СПб., 1892. — Т. 71. — С. 758.

(обратно)

269

Там же. С. 263.

(обратно)

270

CлРЯ. — М., 1997. — Вып. 22. — С. 137.

(обратно)

271

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1899. — Т. XXVI. — С.478.

(обратно)

272

С 1623 английские резиденты действовали непрерывно, за исключением случаев разрыва дипломатических отношений с Англией в связи с образованием в ней республики. В конце 20-х годов XVII в. появляются «датские прикащики». В 1631 Голландским штатам было разрешено иметь своего резидента, но этим правом они воспользовались только в 1678. С 1631 в Москве жили постоянно шведские резиденты, но действовали с перерывами. Попытки Франции в 1629 и Бранденбурга в 1676 завести своих резидентов в Москве не увенчались успехом. Шведскому резиденту поручалось следить за резидентами других европейских государств, «со всем прилежанием наблюдать за происходящим при царском дворе» и обо всем доносить своему двору. В донесениях шведских резидентов содержались важные сведения о военных силах Московского государства, о торговле, о борьбе придворных партий и т. д. Резидент Поммеринг не ограничивался этим, а занимался прямым подрывом зарождавшейся русской оружейной промышленности. Он добивался выезда за границу иностранных специалистов, работавших на русских заводах и замену их неквалифицированными рабочими. «Как эти уедут отсюда, — писал он в 1648 г., — тульский или другие русские горные заводы не в состоянии будут вредить горным заводам вашего королевского величества в Швеции, ибо я достал Петру Марселису [содержателю тульских заводов] плохого кузнечного мастера». Не удивительно, что русское правительство всячески стремилось избавиться от иностранных резидентов, неоднократно заявляя, что в мирное время им «быть не для чего». — История дипломатии / Под ред. В.П. Потемкина: в 3 т. — М., 1941–1945 (далее — История дипломатии). — М., 1941. — Т. I. — С. 248–249.

(обратно)

273

Там же. С. 248.

(обратно)

274

 Отправленный в 1656 к венецианскому дожу Франциску Чемоданов по прибытии узнал, что этого «Францискуса волею божиею не стало, а после де его нынешний князь уже третий». Для пополнения информации выписывались газеты, или «куранты», которые переводились в Посольском приказе. Этим курантам русские, по ироническому замечанию шведских резидентов, верили, «как евангелию». Газетная информация, конечно, не заменяла информации дипломатической. Ряд оплошностей было допущено русской дипломатией из-за недостаточной информации. Так, в 1687 князь Яков Федорович Долгоруков поехал во Францию с деликатной миссией — предложить королю Людовику XIV союз против Османской империи, с которой Франция в это время сама заключала союз.

Разнообразная дипломатическая деятельность должна была постепенно выработать у русских государственных деятелей необходимые навыки в сношениях с иностранцами. Сами же иностранцы порой с раздражением отмечали выдающиеся способности русских дипломатов в части изворотливости и хитрости. «Они собирают вместе все тонкости закоснелого лукавства, чтобы провести иностранцев, — писал один из очевидцев манеры поведения русских послов за рубежом, — либо выдавая ложь за правду, либо умалчивая, о чем надобно сказать, и ослабляют обязательную силу всяких решений на совещаниях тысячью хитрых изворотов, дающих превратный толк, так что они совсем рушатся».

Нередко в ходе сношений с иностранными представителями русские посланники выказывали недостаток образования и точных знаний, а временами приемы выведывания сведений были весьма наивны.

В.Б. Лихачев, ездивший послом в 1658–1659 во Флоренцию, с поразительным простодушием расспрашивал на аудиенции «грандуку» Фердинанда о том, не знает ли он, какое имел поручение от польского короля к Испании проезжавший через Флоренцию польский посол и «был ли с ним к тебе лист, и… в этом листу о чем к тебе писал?». Отдельным русским послам ничего не стоило сослаться на не существовавшие грамоты или заявить, что императоры Гонорий и Аркадий прислали корону первому московскому князю Владимиру. Когда же им указывали, что эти императоры жили за 600 лет до Владимира, они, не моргнув глазом, утверждали, что были другие Гонорий и Аркадий, современники Владимира. К счастью, ни русские послы, ни их иностранные собеседники, не знали, что князь Владимир, никогда не был московским царем. Упрямство и резкость, к которым прибегали иногда русские послы, производили неблагоприятное впечатление на иностранных монархов. Навстречу князю Я.Ф. Долгорукову (отправленному в 1687 с посольством во Францию и Испанию для их привлечения к Священной лиге против турок) в Дюнкирхен (Дюнкерк) из Парижа был послан запрос: «Не для упрямства ли какого приехали они, и не будут ли в чем воле королевского величества противны?». — История дипломатии… — Т. I. — С. 316–318.

(обратно)

275

СлРЯ. — М., 1992. — Вып. 18. — С. 148.

(обратно)

276

 Францбеков Дмитрий Андреевич до принятия православия назывался Фаренсбахом — крестившийся в православную веру немчин, человек довольно образованный, знавший даже греческий язык. Поступил в русскую службу в 1613 после взятия московскими войсками города Белого, в 1627 принял православие и записан по московскому списку в дворяне. О первых шести годах его службы мы не имеем сведений; в начале 1633, во время войны с Польшей, московское правительство нуждалось в сведениях о недруге, короле польском Владиславе, и решило послать в Стокгольм «для польских и литовских вестей» агента. На решение московского правительства повлияло и то, что шведский король за два года перед тем прислал в Москву первого шведского резидента Ягана Меллера. В 1633 шведской королеве была послана государева грамота с объяснением причин, вызвавших отправление в Швецию русского агента, а также с объявлением, что на эту должность предположено назначить Д. Францбекова, «из рыцерских людей добраго и вернаго человека». Но отправка его замедлилась, из-за неблагоприятного оборота дел на театре войны польской, и только 15 ноября 1634 был написан для него наказ, касавшийся польских и крымских дел. С ним поехала свита в 34 человека. Так как шведский резидент в Москве получал содержание от русского правительства, то и Д. Францбеков должен был получать «корм» от шведской королевы. В Стокгольме его встретили неблагосклонно, т. к. он явился с многочисленной свитой. Кроме того, от имени королевы в Москву была послана жалоба на то, что его людьми был убит один швед. Вследствие этого резиденту от имени государя сделан был Посольским приказом выговор с указанием, «чтоб жил смирнее, в обидных делех бил челом королеве, а сам не управлялся»: «Ты оказался в чужом государстве таким дурным делом, что и слышать стыдно; самому управляться и до смерти побивать человека непригоже». Впрочем, пробыв некоторое время в Швеции, Францбеков успел вызвать к себе расположение двора; несмотря на это он не долго оставался при этом дворе: 30-летняя война настолько поглощала внимание шведского правительства, что оно не могло оказать Москве поддержку в польских делах, и поэтому 26 октября 1636 он возвратился в Москву, где за «свейскую службу» был награжден придачею к поместному окладу 150 чети и к денежному 30-ти рублей.

В 1642–1643 Францбеков занимал важное место вятского воеводы. В 1644 явился в Москву по государеву указу и поручению патриарха Иосифа к королевичу Вольдемару, прибывшему в Москву в качестве жениха царевны Ирины Михайловны. Ему было поручено склонить королевича к принятию православия; но королевич православия не принял. В конце 1648 он был назначен Якутским воеводой. Прибыв на место, принялся энергично исполнять данный ему наказ, рассылал служилых и охочих людей для приискания «новых ясачных землиц» и для добычи «рыбьего зуба». Одной из таких экспедиций открыто было место, где этой кости было так много, что ею можно было бы «нагрузить многие суды». Для образца он. прислал в Москву одну кость весом в 5 пудов 33 гривенки, ценою в 226 рублей. Замечательнее всего организованная им экспедиция в Даурию, на р. Амур, когда он разрешил «старому опытовщику» Ерофею Хабарову набрать 150 охотников и снабдить их «в ссуду», без всякого пособия из государевой казны, оружием, припасами и всем необходимым для похода. Очевидно, надеялись не только подчинить Даурию великому государю, но и пограбить даурских «князцов» так, чтобы вознаградить себя за труды и издержки. Экспедиция увенчалась успехом: достигнув Амура, Хабаров взял несколько даурских городов с большой добычей и в мае 1650 вернулся в Якутск, а воевода отписал в Москву о вновь приведенной под государеву руку богатой стране. Отпустив Хабарова опять в Даурию, он послал с ним служилых людей для сбора ясака и для проведыванья серебряной руды, а в мае 1651 уже послал в Москву собранный Хабаровым с даурских князей ясак вместе с известием о заложении города на Амуре, при впадении в него Шилки. Но еще не успели в Москве получить те донесения, как в Якутск прислан был 31 августа 1651 неожиданный государев указ об отозвании его с воеводства. Дело в том, что он так управлял этой областью, что в Якутске говорили: «Был воевода Головин, тот головнею людей покатил, приехал Василий Пушкин, так стало пуще, а как Дмитрий Ф. приехал, то весь мир разбегал». Несмотря на указ государев держать к ясачным людям ласку, Ф. посылал ратных людей на бурят, из которых многие были убиты; ясачных якутов грабил под предлогом, что они затевают бунт, и скотом их себя обогатил, служилым людям не выдавал жалованья, брал посулы и поманки, не посылал в Москву отчетов о расходе государевой казны, многих промышленных и торговых людей «животы пограбил» и т. п., а чтобы о всех этих действиях не узнали в Москве, он устроил около Якутска заставы, на которых всех людей, ехавших на Русь, «обыскивали накрепко, раздевая до нага и разрезывая шубы», чтобы нельзя было провезти в Москву челобитных. Но, наконец, все-таки удалось пострадавшим от воеводы написать в Москву о его злоупотреблениях. Вследствие этого в 1651 повелено было стольнику Акинфову ехать в Якутск, принять у Ф. воеводство, «сыскать о всех его злоупотреблениях, а все его грабежные и посульные животы отписать на государя». Акинфов нашел в помещениях денег, заемных кабал и мягкой рухляди на 12742 руб. (около 216614 руб. на наши деньги), а в государевой якутской казне ничего не оказалось. По повелению государя все описанные у Ф. животы были взяты на государя, а ему выдано только на 2000 руб. мягкой рухляди, и он был отпущен в Москву. Так неблагополучно завершилась почти сорокалетняя служба Ф. После 1652 он уже не долго прожил; в боярской книге 1658 г. упоминается только брат его Иван Андреевич, тогда как в боярских книгах до этого года они упоминаются оба. — Эйнгорнъ В. Русский биографический словарь. Том XXI. Изданъ подъ наблюдениемъ председателя Императорскаго Русскаго Историческаго Общества А.А. Половцова: в 25 т. — СПб. 1896–1913 (далее — Русский биографический словарь Половцова). — СПб., 1901. — Т. XXI. — Фаберъ — Цявловский. — С. 214–216.

(обратно)

277

 Соловьев С.М. — Кн. II. — Т. IX. — С.1232.

(обратно)

278

Эйнгорнъ В. Указ. соч. — Кн. II. — Т. VI–X. — С. 214.

(обратно)

279

Там же.

(обратно)

280

 Соловьев С.М. — Кн. II. — Т. IX. — С.1233.

(обратно)

281

 В царской грамоте 1642 к псковскому воеводе извещалось, что в Ригу от шведской королевы Кристины прибыл Петр Лоффельт, назначенный очередным резидентом в Москву на смену находившегося там Петра Крузбиорна. Последнего нашли нужным проинформировать о следующем: «… от нашего царскаго величества к государыне их, королеве Христине, в Стекольню, в агенты послан был Дмитрий Францбеков для польских и литовских вестей, потому что у нас в то время была война с Владиславом королем Польским, а теперь между нами и королем Владиславом мирное вечное докончание [договор], также и с другими окрестными государствами покой и тишина, и мы велели нашему агенту Дмитрию Францбекову из Швеции быть к нам в Москву, потому что ему там быть не для чего, и с тех пор наших агентов в Швеции нет и делать им там нечего; да и за шведским агентом, который теперь живет в Москве, государственных больших никаких дел нет, следовательно и тому новому агенту Петру Лоффельту в наше Российское государство ехать незачем. В посольском договоре про резидентов и агентов, что им жить в наших государствах, не написано, а мимо мирного договора делать не пригоже, чтоб вечному докончанию противно не было». В Московском государстве откровенно тяготились присутствием иноземных резидентов и агентов. Петр Лоффельт в Москву так и не прибыл. Однако Крузбиорн оставался на своем посту до конца царствования Михаила Федоровича (правил в 1613–1645). Что же касается «вечного мира» с королем Владиславом, то он был заключен в 1634, еще до отправления Францбекова в Швецию, а уже в 1654 после присоединения Украины к России по Переяславским соглашениям началась новая русско-польская война.

После Францбекова только в 1700 г. был отправлен «на резиденцию» в Стокгольм князь Хилков. Вопрос о резиденте в Речи Посполитой возник в 60-х годах XVII в. и был решен в 1673. Первый русский резидент в Речи Посполитой Василий Тяпкин выполнял свои обязанности в 1673–1677. — Соловьев С.М. — Кн. II. — Т. IX. — С. 1233–1234.

(обратно)

282

 Гебдон Иван — английский «гость», русский резидент в Голландии и Англии. В 1647 был толмачом при живших в Москве английских купцах. По документам приказа Тайных дел видно, что царь Алексей Михайлович (правил в 1645–1676) через его посредство выписывал из Западной Европы шелковые ткани, ковры, хрустальную посуду, чеканные кубки и т. п., приглашал на службу золотого и серебряного дела мастеров, алмазников, резцов. Ему поручалась продажа русских товаров за границей. За службу Гебдон получал жалованья 3000 ефимков. Обыкновенно русские товары он продавал по более дешевой цене, а иноземные товары покупал по более дорогой, чем та, которая указывалась ему в Москве. 19 января 1652 определено было послать в Голландию, Цесарию, Флоренцию и Венецию купчин Ивана Лента и Ивана Гебдона для покупки про дворцовый обиход узорочных товаров на 10000 рублей. В самом начале поездки, еще в Риге, Гебдон узнал местопребывание самозванца Тимошки Анкудинова, выдававшего себя за сына царя Василия Шуйского. По приказу из Москвы он принял участие в его поимке и содействовал его выдаче. 7 июня 1654 возвратившись в Москву, Гебдон и привез драгоценные камни и ткани: аксамиты, атласы золотные и гладкие, бархат и т. п. Сообщил о желании флорентийского герцога вести торг с Московским государством. Царь наградил Гебдона. В 1655 он в компании с англичанами занялся икряным делом. В 1656 ездил самостоятельно в Венецию как «гость и комиссариус» — доверенное лицо, выполнявшее специальное поручение. 21 марта 1658 г. был отправлен в Голландию в звании комиссариуса с сыном Ричардом для покупки оружия и приглашения на русскую службу офицеров, доктора и аптекаря. В декабре 1659 возвратился в Москву с грамотой от Генеральных штатов к царю и был награжден соболями на 200 рублей. В этом же году ему был дан откуп на смоляное дело на 6 лет. 16 июня 1660 он был послан «в звании резидента» в Голландию и Англию. В Голландию он повез государевы грамоты к штатам и к Амстердамской компании с просьбой дозволить купить разного оружия и пороху и нанять в московскую службу генералов, офицеров, рейтар, солдат и мастеровых людей. 1-го ноября приехал через Архангельск в Амстердам, а 20-го принят был штатами. Порученное дело о займе удалось, когда он сумел продать торговому дому Фоглер и Клинк пеньку на 90000 рублей и получить аванс. Купленные на эти деньги порох и мушкеты он отправил в Москву с сыном. Нанятые им генерал-поручик Карл Эргарт и офицеры приехали в Москву в 1662. Из Голландии он отправился 26 декабря 1660 в Англию, где в это время возвратил себе престол Карл II Стюарт. Он сообщил королю желание русского царя нанять на свою службу 3000 конных и пеших ратных людей с офицерами. Король разрешил набирать ратных людей, что было утверждено парламентом 29 марта 1661. Он нанял на русскую службу 3000 рядовых, полковников, офицеров с генералом Вилимом Келетравом во главе.

 27 сентября — 4 ноября 1660 около местечка Чуднов войска Речи Посполитой в союзе с крымскими татарами нанесли тяжелое поражение русско-казацкой армии под командованием боярина Василия Шереметева и наказного гетмана Тимофея Цецюры. Об этом по Западной Европе рассылались «рукописные листы». Гебдон послал несколько таких «листов» в Москву, а также подал мысль прислать в Голландию опровержение «ложных» вестей для печати и рассылки по государствам. В результате было составлено «образцовое письмо» о сражении под Чудновым, с которого следовало напечатать авизы [газеты] для последующего распространения.

По его совету в 1662 были отправлены в Англию послы стольник князь. Петр Семенович Прозоровский и дворянин Иван Желябужский поздравить Карла II с восшествием на престол. В Лондоне Желябужский поссорился с Гебдоном. и донес в Москву, что последний утаивает получаемые из королевской казны деньги на содержание послов, дает им дурную пищу, взял себе на посольском дворе лучшие комнаты, распускает дурные слухи о русских людях, «дешевит» царские подарки и препятствует послам исполнить данное им поручение — занять у английских купцов 31000 ефимков. До 1663 Гебдон жил почти все время в Англии, но ездил и в Голландию, а в конце 1663 в Венецию. 6 февраля 1664 приехал в Москву вместе с английским полномочным послом графом Карлом Карлейлем. Через неделю он был принят царем и представил королевское письмо с уведомлением о том, что Карл II за верную его к царю службу, в присутствии русского посла Прозоровского сделал Гебдона кавалером и своим камер-юнкером. Летом этого же года Гебдону пришлось отвечать на предъявленные ему послами обвинения. В челобитной он просил: «Пожалуй меня, иноземца, для моих службишков, что я служил тебе, великому государю, не вели, государь, меня, иноземца, и моих в напрасной разорить и отгонить от своей государской милости… а буде… какие мои слова были, которые… не довелось мне говорить, вели, государь, почесть к моему иноземчеству». Карлейль, посланный, чтобы просить возвращения привилегий английским купцам, потерпел неудачу и уехал в Швецию. В Лондон послан был стольник Дашков для объяснений. К нему явился возвратившийся в Англию Гебдон с предложением своих услуг царю и хвалился, что он уговаривает вельмож не заключать союза с Швецией против царя, представляя, что России они этим большого вреда не сделают, а без русских товаров им обойтись нельзя. 16 сентября 1667 кавалер Гебдон явился опять в Москву уже в качестве чрезвычайного английского посла и просил о возвращении английским купцам прежних привилегий и о высылке голландских купцов из России. 9 июля 1668 г. царь обещал рассмотреть его требования. И. Я. Гурлянд полагает, вопреки С.М. Соловьеву, что в 1667–1668 в Москве был Иван Гебдон-сын, отец же, по его мнению, умер в Англии между 1665 и 1667 годами. — Моск. Гл. Архив Минист. иностр. дел, Английская книга  1663–64 гг., № 11, лл. 730, 731; Бантыш-Каменский Н. Н. Обзор внешних сношении России (по указателю); Дела Тайного приказа. — Рус. Истор. Библ. — Т. XXI. — Кн. I. — СПб., 1907 (по указателю); Гурлянд И. Я. Иван Гебдон, комиссариус и резидент. (Матерьялы по истории администрации Московского государства второй половины XVII века) — Ярославль, 1903.

(обратно)

283

 Гурлянд И.Я. Указ. соч. — С. 58.

(обратно)

284

Там же. — С. 25.

(обратно)

285

Там же.

(обратно)

286

СлРЯ. — М., 2000. — Вып. 25. — С. 56.

(обратно)

287

 Гурлянд И.Я. Указ. соч. — С. 61.

(обратно)

288

 Резидент (лат. residens, франц. rйsident ‘пребывающий на месте’) — первоначально название всякого дипломатического агента, находящегося в постоянной миссии при иностранном дворе. Уже в начале XVI в. название превращается в простой титул и остается только у посланников, понижая с течением времени авторитет его носителей. Причиной понижения было наличие множества титулярных резидентов, получавших это звание в качестве коммерческих или иных, но не дипломатических агентов. Титул Р. охотно раздавался и продавался нем. владетельными князьями. Ввиду этого «чрезвычайные» посланники стали требовать для себя первенства перед посланниками-резидентами. Французский двор в 1652 отказал в подобном требовании генуэзскому чрезвычайному посланнику, а в 1663 заявил, что не требует преимуществ и для своих посланников перед резидентом. В начале XVIII в. руководящие дворы (венский, парижский) признают деградацию титула совершившимся фактом. Чтобы избежать споров о ранге, дипломатическим агентам часто не давали квалификации, называя их просто «министрами» — термин, соответствующий современному названию «дипломатический агент». Ныне существует титул министр-резидент. Министры-резиденты также не могли отстоять свою равноправность с чрезвычайным посланником. В 1750 Варендорф, представитель Фридриха II в СПб., сообщил ему, что императрица решила присоединиться к обычаю дворов парижского и стокгольмского и не давать аудиенции министрам-резидентам; поэтому Варендорф просил и получил титул «полномочного министра». Этот титул стали соединять с титулом чрезвычайного посланника, противополагая его «министру-резиденту. Оживленный литературный спор по этому поводу утих к началу XIX в. Протокол Венского конгресса 1815, установивший ранги дипломатических агентов, не фиксирует министров-резидентов, но по смыслу протокола они должны составлять один класс с посланниками. Ахенский конгресс 1818 исправил недосмотр венского протокола, образовав из министров-резидентов средний класс (3-й) между посланниками и дипломатическими агентами. Протокол о рангах был принят всеми державами. Министр-резидент. аккредитуется от государя к государю и в правах не отличается от посланника. Англия и Франция не дают этого ранга своим представителям, отправляемым в независимые государства.

В Словаре Академии Российской, по азбучному порядку расположенном дается: Резидент — Посланный от одного государя к другому для пребывания в его столице для случающихся дел, имеющий меньшее право или доверие, нежели посланник». — СПб., 1822. — Ч. V. — С. 1033; Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. — Т. XXVI. — СПб. 1899. — С.478–479.

(обратно)

289

СлРЯ. — М., 1997. — Вып. 22. — С. 137.

(обратно)

290

Письма и бумаги императора Петра Великого: в 11 т. — СПб. — М., 1887–1964 (далее — Письма и бумаги Петра Великого). — Т. I. — СПб., 1887. — С. 294.

«Письма и бумаги императора Петра Великого» — серия сборников документов Петра I и других материалов, связанных с его жизнью и деятельностью. Материалы собирались в русских и иностранных архивах и у частных лиц. «Письма и бумаги императора Петра Великого» имеют большое значение для изучения истории России конца XVII — начала XVIII веков.

Вопрос о необходимости издания всех архивных документов, относящихся ко времени царствования Петра I, был поднят еще во второй половине XIX века. История этой публикации вкратце такова. В 1872 по случаю 200-летия со дня рождения Петра I министр народного просвещения Д. А. Толстой высказал мысль о том, что для беспристрастной оценки личности и деятельности Петра важно издать его письма и бумаги. В том же году была создана комиссия, в которую, помимо Д. А. Толстого, вошли профессора русской истории С. М. Соловьев и Н. А. Попов, К. Н. Бестужев-Рюмин и Е. Е. Замысловский, а также директор московского архива министерства юстиции Н. В. Калачев, хранитель отделения рукописей московского Румяниевского музея А. Е. Викторов и акад. А. Ф. Бычков, которому было поручено ведение всего дела. Издание материалов возлагалось на Академию наук. Комиссия собирала материалы не только в русских архивах и у частных лиц, но через министерство иностранных дел обратилась к правительствам иностранных государств с просьбой выслать копии с имеющихся там документов. Многие правительства прислали фотокопии и копии с хранящихся у них документов, а некоторые направили даже подлинные письма и грамоты Петра I из своих архивов. Уже в 1877 в распоряжении комиссии было до 10 тыс. документов. В 1876 комиссия составила правила публикации. Под руководством А. Ф. Бычкова в 1887 вышел первый том «Писем и бумаг императора Петра Великого», в 1889 — второй, в 1893 — третий, в 1900 — четвертый том. Всего в дореволюционное время было издано шесть томов, в которых собраны документы за 1688–1707 годы.

Советские историки в 1918 продолжили издание, начав с первого выпуска VII тома. Публикация осуществлялась Постоянной исторической комиссией под руководством чл. — корр. И. А. Бычкова, который ранее был редактором также пятого и шестого томов. При этом археографические приемы издания, разработанные в дореволюционное время, были в основном сохранены. Дальнейшее наблюдение за публикацией было поручено акад. А. С. Лаппо- Данилевскому. Однако выход в свет второго выпуска VII тома затянулся и был осуществлен под редакцией доктора исторических наук А. И. Андреева лишь в 1946 году. Для дальнейшей работы над письмами и бумагами Петра I в 1943 при Институте истории АН СССР была образована специальная группа под руководством акад. Ю. В. Готье, а после его смерти — А. И. Андреева. В нее вошли Е. П. Подъяпольская, А. П. Глаголева, С. А. Фейгина, Н. А. Бакланова и Т. К. Крылова. Все последующие тома состоят из двух выпусков. Начиная со второго выпуска VIII тома (1951) они выходят под грифом Института истории АН под редакцией проф. Б. Б. Кафенгауза.

Смирнов Н.А. Вопросы истории. № 5. Май 1965. С.153–157.

(обратно)

291

Демьянов В.Г. Иноязычная лексика в истории русского языка XI–XVII веков. Проблемы морфологической адаптации. — М., 2001.— С. 331.

(обратно)

292

СлРЯ. — М., 1975. — Вып. I. — С. 20.

(обратно)

293

 Там же.

(обратно)

294

Там же.

(обратно)

295

[7]147 год включает в себя две составляющие: 5508 лет — от сотворения мира до Рождества Христова и 1638 лет после рождения Христа. В ряде документов отсутствовала первая семерка в написании года.

В X веке приняв христианство, Древняя Русь приняла и византийское летосчисление от сотворения мира («мiра»). Счёт времени, употреблявшийся в Византии, относит дату сотворение мира к 1 сентября 5508 года до нашего летосчисления (т. е. до Рождества Христова, или до н. э), поэтому 1 сентября отмечалось в Византийской империи, как начало года.

Древняя Русь сохранила до конца XV века (до 1492 года) дохристианское весеннее празднование Нового года 1 марта, а не 1 сентября, осенью, как было принято в Византии. До принятия христианства на Руси, счёт времени вёлся весенними годами, а не осенними. Древнерусская система летосчисления X–XIV веков велась от Сотворения мира, а начало года праздновали 1 марта.

На рубеже XIV–XV веков в древнерусских летописях появляются записи о 1 сентября, как начале года. С этого времени Новый год, начинался с 1 сентября, празднование его сохранился в России до известного царского Указа Петра I от 20 декабря 7208 года «О праздновании новаго года».

Этот «именный» указ вводил новое летосчисление от Рождества Христова:

«Великий Государь указал сказать: известно ему Великому Государю стало, нетолько что во многих Европейских Христианских странах, но и в народах Славянских, которые с Восточною православною нашею Церковью во всем согласны, как: Волохи, Молдавы, Сербы, Долматы, Болгары, и самые его Великаго Государя подданные Черкасы и все Греки, от которых вера наша православная принята, все те народы согласно лета свои счисляют от Рождества Христова осьм [восьмой] день спустя, то есть, Генваря с 1 числа, а не от создания мира, за многую разнь и считание в тех летах, и ныне от Рождества Христова доходит 1699 год, а будущего Генваря с 1 числа настает новый 1700 год, купно и новый столетный век: и для того добраго и полезнаго дела указал Великий Государь впредь лета счислять в Приказах, и во всяких делах и крепостях писать с нынешнего Генваря с 1 числа от Рождества Христова 1700 года».

Предыдущий указ от 19 января 7208 года «О писании впредь Генваря с 1 числа 1700 года во всех бумагах лета от рождества Христова, а не от сотворения мира» заканчивался тем не менее благоразумной оговоркой: «А буде кто похочет писать и от сотворения мира: и им писать оба те лета, от сотворения мира и от Рождества Христова, сряду свободно».

ПСЗРИ. — Т. III. 1689–1699. — СПб., 1830. — № 1736. — С. 681; № 1735. — С.680–681.

(обратно)

296

АМГ. — Т. II. — С. 92.

(обратно)

297

Петр. — СПб., 1912. — Т. IV. — С. 1217.

(обратно)

298

СлРЯ. — М., 1975. — Вып. 2. — С. 119.

(обратно)

299

 В 1606 «Государь, царь и великий князь всея Руси» Василий Шуйский приказал Онисиму Михайлову за 1607 написать книгу о том, «как подобает всем служити», учитывая «и что во всех странах» по данному вопросу имеется, «понеже в те лета различныя ратныя хитрости в воинских делех, изрядными и мудрыми и искусными людьми в розных странах строятся во Италии, и во Франции, и во Ишпании, и Цесарской земле, в Голландии, и во Англии, и в королевстве Польском и Литовском и во иных разных господарствах». Автор получил указание «сию книгу с немецкого и латинского языков на русский язык перевести о пушечных и иных розных ратных дел и мастерств». В «Уставе» даны подробные сведения об организации и вооружении пехоты, кавалерии и артиллерии, сведения о действии войск на марше (в походе) и полевой войне. Из 663 указов «Устава» 500 посвящены вопросам пушкарского дела: отливке и установке орудий, производству боеприпасов, их боевому использованию. Большое внимание уделено осаде и обороне крепостей, расположению войск в укреплённом лагере и в боевом порядке, правилам управления войсками на марше и в бою. Отражая военно-теоретические взгляды и боевую практику своего времени, «Устав» наряду с другим уставом, который называется «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» (1647), использовался в качестве официального руководства по боевой подготовке русских войск и их боевому использованию в течение всего XVII в. До начала XVIII в. он являлся основным пособием по артиллерии и вошёл в историческую литературу под названием «Пушкарский устав». Появление его способствовало зарождению русской артиллерийской науки, он явился новым этапом в развитии русской военно-теоретической мысли. По глубине разработки и охвату вопросов он стоял выше многих западноевропейских уставов своего времени.

Устав «напечатан по приказанию его светлости, князя Григорья Александровича Потемкина», с рукописи, найденной в 1775 в Мастерской Оружейной палате в Москве. Издан «под смотрением надворнаго советника Василья Рубана» в 1777 году. — Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки, в 2-х частях: — СПб., 1777.

(обратно)

300

Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки, в 2-х частях: — Ч. 1. — СПб., 1777. — С. 80–81.

(обратно)

301

СлРЯ. — М., 1995. — Вып. 21. — С. 29.

(обратно)

302

Там же.

(обратно)

303

СлРЯ. — М., 1981. — Вып. 8. — С. 164.

(обратно)

304

СлРЯ. — М., 1975. — Вып. 2. — С. 48.

(обратно)

305

Даль В.И. — Том четвертый. — СПб.-м.,1882. — С. 265.

(обратно)

306

 Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. — М., 1963. — Т. 14. — С. 119.

(обратно)

307

СлРЯ. — М., 1995. — Вып. 21. — С. 147, 148.

(обратно)

308

 Грамматика современного русского литературного языка. — М., 1970. — С. 271–272 (далее — Грамматика 1970).

(обратно)

309

Сб. РИО. — СПб., 1910. — Т. 129. — С. 49.

(обратно)

310

 Там же. С. 54.

(обратно)

311

 Матвеев Андрей Артамонович (15.08.1666 — 16.09.1728) — действительный тайный советник (с 1722). Сын ближнего боярина Артамона Сергеевича Матвеева (1625–1682) от брака с Евдокией Григорьевной Гамильтон (ум. в 1672), дочерью шотландца, переселившегося в Россию в начале XVII в. В их доме в Москве воспитывалась Наталья Кирилловна Нарышкина, будущая царица и мать императора Петра I. Получил прекрасное по тому времени домашнее образование, знал латынь и иностранные языки. В 1674, на 8-м году жизни, царем Алексеем Михайловичем пожалован в комнатные стольники. Когда после смерти Алексея Михайловича в результате распрей с Милославскими боярин А.С. Матвеев был сослан в 1676 в Пустозерский острог, Матвеев разделил с отцом тяготы ссылки. После смерти царя Фёдора Алексеевича и воцарения 10-летнего Петра Алексеевича (апрель 1682) оба вернулись в Москву, и А.А. Матвеев был приближен ко Двору. Во время стрелецкого бунта в мае 1682 скрываясь в царских палатах, был свидетелем гибели отца; позже составил подробное описание этого бунта. В 1683–1684 в звании стольника находился в подмосковном селе Преображенском при царе Петре. В 1691–1693 — двинский воевода. В 1692 возведен в чин окольничего, а затем стал ярославским наместником. В 1699 направлен чрезвычайным и полномочным министром в Голландию, став одним из первых постоянных дипломатических представителей России за границей, и пробыл там до 1712. Используя противоречия между европейскими державами в связи с войной за испанское наследство, сумел удержать правительства Голландии и ее союзницы Англии от помощи Швеции против России в ходе Северной войны (1700–1721). В 1705–1720 по поручению Петра I неоднократно находился в Париже с целью заключения (несостоявшегося) торгового договора с Францией и привлечения ее к посредничеству в заключении мира между Россией и Швецией; вёл переговоры о возвращении конфискованных французским правительством российских торговых судов. Составил «Записки» своего пребывания во Франции. В 1707–1708 направлялся со специальной миссией в Лондон для обсуждения вопроса о посредничестве британского правительства в Северной войне, а также о недопущении признания Лондоном Станислава Лещинского польским королём. Его миссия не достигла цели, а из-за интриг при английском дворе он оказался заключённым в долговую тюрьму. Этот вызвало возмущение всего дипломатического корпуса в Лондоне. Матвеев был освобождён, а английское правительство выразило сожаление о случившемся. Под влиянием протеста Петра I английский парламент принял закон о неприкосновенности дипломатических представителей. В 1712 Матвеев получил чин тайного советника. В 1712–1715, как чрезвычайный и полномочный посол в Вене, вел переговоры о заключении оборонительного союза с Австрией против Турции. В феврале 1715 при отъезде из Вены возведен императором Карлом VI (с согласия Петра I) в графское Римской империи достоинство. По возвращении в Россию занимал должности директора Морской академии и Навигацкой школы (1716–1719). В декабре 1717 назначен сенатором и президентом Юстиц-коллегии. В июне 1718, будучи членом Верховного суда, подписал смертный приговор царевичу Алексею Петровичу. В 1724–1726 — президент Московской сенатской конторы и московский губернатор. В 1726 проводил ревизию Московской губернии. В июне 1727, в царствование Петра II, вышел в отставку. Скончался в Москве на 62-м году жизни; похоронен рядом с отцом при церкви Николая Чудотворца, в Столпах.

Крупный российский дипломат и государственный деятель, один из образованнейших людей своего времени, Матвеев был человеком большого ума и способностей. Французский дипломат Ла Невиль, встречавшийся в 1689 в Москве, писал: «Он очень умен, хорошо говорит по-латыни, любит читать и очень рад узнать об европейских новостях; у него особая склонность к иностранцам. Я его уговаривал изучить французский язык, уверяя, что в свои 22 года он легко им овладеет и сможет удовлетворить свою страсть к чтению, поскольку все древние и современные авторы имеются во французских переводах… Латыни его выучил некий поляк, которого отцу Матвеева разрешили взять с собой в ссылку». Дипломатическая работа за границей еще более расширила познания и интересы Матвеева. Он составил ценную библиотеку, превышавшую 1 000 томов, где были книги на латинском, французском, польском, немецком, голландском и греческом языках.

Женат дважды: 1) (с 1684) на Анне Степановне Аничковой (1666–1699), дочери стольника С.А. Аничкова; 2) на вдове Анастасии Ермолаевне Аргамаковой. Имел детей от первого брака: Фёдора Андреевича (1696–1734 гг.), подполковника, со смертью которого пресекся род графов Матвеевых (он был одним из первых русских, вызвавших на дуэль); графа Алексея Андреевича; графиню Марию Андреевну (1698–1788), замужем за генерал-аншефом графом А.И. Румянцевым; графиню Наталью Андреевну, замужем за князем В.И. Мещерским; графиню Екатерину Андреевну, замужем за генерал-поручиком А.С. Шепелевым. — Федорченко В. — Императорский Дом. Выдающиеся сановники: Энциклопедия биографий. — Т.2. — Красноярск. 2000. — С. 35–36.

(обратно)

312

 Архив князя Ф.А. Куракина: в 10 т. — СПб. — Саратов, 1890–1902 (далее — Архив князя Куракина). — Книга вторая. — СПб., 1891. — С. 32–33.

(обратно)

313

 Белокуров С. Сношения России с Кавказом. — М., 1889. — С.27.

(обратно)

314

Грамматика 1970. — С. 270–271.

(обратно)

315

Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными: в 10 т. 1851–1871. — СПб. (далее — Памятники дипломатических сношений) — Т.II. — СПб. — С.327.

«Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными» — серия документов по истории внешней политики Русского государства 15–17 вв. Предполагалась публикация документов о сношениях России с европейскими странами, государствами Востока и с иерархами православной церкви на Востоке. Но в опубликованных томах включены только документы о сношениях России с Римской империей, папским двором и некоторыми итальянскими государствами. В серию вошли архивные материалы Посольского приказа («наказы послам, «статейные списки» посольств и другие документы).

— Советская историческая энциклопедия. — Т. 10.— М., 1967. — С.765.

(обратно)

316

Словарь русского языка XVIII века. — Вып.10. — СПб., 1998. — С. 26.

(обратно)

317

 Вейде Адам Адамович (1667, Москва — 26 января 1720) — генерал русской службы, сподвижник Петра I.

Сын немецкого офицера, один из жителей Немецкой слободы. Службу начал в потешных войсках, в чине майора Преображенского полка участвовал в Кожуховских манёврах (1694) и обоих Азовских походах (1695–1696).

По окончании кампании Пётр I поручил ему посетить Прибалтику, Пруссию, Австрию и Голландию, чтобы сообщить о прибытии русского Великого посольства, в составе которого был сам царь. Вейде посетил также Англию, где сообщил королю Вильгельму III о блистательной победе боярина А. С. Шеина над турками. В ходе этой поездки Вейде ознакомился с постановкой военного дела в европейских государствах и в 1698 году представил «Воинский устав», «в к-ром изложил правила воен. — администр. характера для формируемых пехот. полков, обязанности всех воинск. чинов — от рядового — до гл. — щаго включ-но, правила поведения воинск. чинов во всех случаях жизни и строев. обучения войск». «Воинский устав» Вейде стал основой воинского устава Петра Великого.

После смерти Ф. Лефорта в марте 1699 года принял в командование Лефортовский полк и пожалован в бригадир-генералы. При учреждении регулярной армии Указом от 11 июня 1700 года Пётр I «указал ему быть в генералах и ведать выборный полк генерала адмирала Франца Яковлевича Лефорта». Вейде получил приказ сформировать «генеральство» (дивизию) из Генеральского Лефортовского полка, драгунского и восьми новонабранных пехотных полков. Командуя своей дивизией в битве при Нарве (1700), попал в плен шведам и отвезён в Стокгольм, где пробыл до 1710, когда был обменен на шведского коменданта Риги генерала Нильса Стромберга.

По возвращении в Россию в 1711 снова возглавил дивизию и участвовал в неудачном Прутском походе (1711). Позже действовал против шведов в Финляндии. 9 сентября 1714 награждён орденом Св. Андрея Первозванного.

Умер в 1720. Хотя он был лютеранином, Пётр I приказал похоронить его на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры и лично присутствовал на похоронах. — Военная энциклопедия… — Т. VI. — СПб., 1911. — C.274–275.

(обратно)

318

 «Генерал квартир мейстер… в Русской земле ни к чему непотребен, понеже войско всегда равно въдруг идет, такожде и паки становится; у цесарцов имеет он много дела, все квартирмейстры от всех полков под его владетелством, и принуждены всегда с ним наперед ездить, и становшце помогать отводить; и подобает всем чину досужему и удобному человеку быть, которой бы крепостное строение, и особо географию и земные маппы, или чертежи знал, и во время нужды. Егда б началного инженера у войска не было, и осада б прилучилась, дабы он нападеніе и раскаты умел учреждать, и то на чертеже написав, и воеводе отдать мог; сей есть зело трудной и докучной чин, они ни у кого у иного не под началом кроме единаго воеводы, с которым ему всегда подобает искать доброе согласие иметь». — Воинский устав, составленный и посвященный Петру Великому генералом Вейде в 1698 году. — СПб., 1841. — С. 64–65.

(обратно)

319

 Гейсман П. А. Генеральный штаб / Краткий исторический очерк его возникновения и развития. — СПб., 1903. — Ч. 1. — С. 216.

(обратно)

320

10 апреля 1716 г. Петр I писал из Данцига: «Господа Сенат! Посылаю к Вам книгу Воинский Устав, который зачат в Петербурге и ныне совершен, который велите напечатать число немалое, а именно, чтоб не меньше 1000 книг, из которых ста три или более на словенском и немецком языке для иноземцов в нашей службе… Когда напечатают, то разошлите по пропорции во все корпусы войск наших, так же по губерниям и канцеляриям, дабы неведением никто не отговаривался». — Устав воинский // Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года (далее — ПСЗРИ). — СПб., 1830. — Т. V. (1713–1719) — С. 203 (далее — Устав воинский).

(обратно)

321

Устав воинский. — С. 203–453.

(обратно)

322

Там же. — С. 230.

(обратно)

323

СлРЯ. — М., 1975. — Вып. 2. — С. 263–264.

(обратно)

324

Устав воинский… С. 243–244.

(обратно)

325

Там же. С. 274.

(обратно)

326

 Там же. С. 214.

(обратно)

327

 Там же. С. 306.

(обратно)

328

ДАИ. — Т. Х. — СПб., 1867. — С. 143.

(обратно)

329

СлРЯ. — М., 1975. — Вып. 2. — С. 48.

(обратно)

330

Там же.

(обратно)

331

Голицын Василий Васильевич (1643, Москва— 21.04. (02. 05.) 1714, Пинега, Архангелогородская губерния) — князь, боярин, воевода, дипломат. Начальник Посольского приказа (1682–1689). Уделял внимание укреплению связей со всеми европейскими дворами. Заключил Вечный мир с Польшей и Нерчинский договор с Китаем. В 1689 г. был отправлен в ссылку.

Голицын получил редкое по тому времени образование благодаря стараниям матери, происходившей из рода князей Ромодановских. Начав службу в пятнадцатилетнем возрасте, он долгое время занимал положение царского стольника (1658–1676).

Жизнь Голицына изменилась с приходом к власти молодого царя Федора Алексеевича. 4 мая 1676 перед ним открылись двери Боярской думы и возможность напрямую влиять на государственные дела. Он возглавил вторую южную армию, прикрывавшую от османского нашествия Киев и Правобережье. Положение на юго-востоке Европы было критическим. Вся тяжесть боевых действий против Османской империи, Крымского ханства и их вассала — Правобережной Украины — лежала на России и Левобережной Украине. На возвышение Голицына повлияло то, что он заявил себя сторонником Милославских — родственников Федора Алексеевича.

В 1680 он отправился на Украину как командующий всеми русско-украинскими войсками. Умелой дипломатической деятельностью в крымских владениях, Запорожье, ближайших областях османского владычества князь свел фактические военные действия на «нет». За благоприятный исход мирных переговоров был пожалован большими земельными владениями. Постепенно Голицын становился влиятельнейшим лицом при Дворе. Он сблизился с царевной Софьей Алексеевной, которая в годы правления брата Федора обратила внимание на него как на человека, способного возглавить ее дворцовую партию.

После смерти царя Федора 27 апреля 1682 правительницей за малолетних государей — Ивана Алексеевича и Петра Алексеевича — стала Софья, при которой Голицын занимал положение фаворита (1682–1689). Он получил в управление Посольский приказ и объединенные с ним Новгородскую, Владимирскую, Галицкую, Устюжскую четверти, Малороссийский и Смоленский приказы.

После окончания восстания стрельцов Голицын, помимо Посольского и приданных ему приказов, руководил Иноземским, Рейтарским и Пушкарским приказами. Возглавив внешнеполитическую службу, он быстро освоил азы дипломатического искусства своего времени. Русская дипломатия, готовясь к решению важнейшей из внешнеполитических проблем (отношений с Турцией и Крымом), предпринимала попытки обезопасить позиции России и на северо-западе. С этой целью в Швецию и Польшу были направлены посольства с предложениями продлить ранее заключенные договоры — Кардисский мир (1661) и Андрусовское перемирие (1667).

Весной 1684 в Москву прибыло шведское посольство. Кардисский мир был продлен без отказа России от временно уступленных территорий. Переговоры с Польшей носили затяжной характер. Голицын, используя противоречия между Польшей и Турцией, военные и дипломатические неудачи короля Яна Собеского, сумел отстоять интересы России. 21 апреля 1686 договором о «Вечном мире» был положен конец столетним раздорам двух славянских государств. Польша уступала Киев России, за Россией оставались Левобережная Украина и города на правом берегу — Триполье, Васильков, Стайки, а также Северская земля и Смоленск с окрестностями. Православные в польских областях не должны были подвергаться притеснениям со стороны католиков и униатов. Россия выплачивала 146 тысяч рублей за Киев и обязывалась разорвать мир с турецким султаном и крымским ханом и послать свои войска в Крым для защиты Польши от их нападений. Заключение «Вечного мира» сопровождалось присоединением Русского государства к Священной лиге — антитурецкой коалиции европейских государств: Священной Римской империи, Венецианской республики и Речи Посполитой.

В конце 1686 русские и казацкие отряды начали боевые действия против Османской империи и Крымского ханства на всем протяжении границы, а летом 1687 главные силы Русского государства выступили в поход на юг под командованием Голицына. Крымский поход 1687 рассматривается как неудача Голицына, равно как и второй поход на Крым в 1689 г. Этот поход был скорее уступкой союзникам, дипломатическим жестом. Полки Голицына и украинского гетмана Мазепы с трудом дошли до Перекопа и повернули вспять. Тем не менее, свою роль в войне Россия выполнила: 150-тысячное войско крымских татар было задержано в Крыму, и это дало возможность Священной лиге значительно потеснить турок на европейской территории. После Крымских походов положение Голицына пошатнулось: его обвиняли в небрежении и получении взятки от крымского хана.

В 1687 Голицын был пожалован титулом «царственные большие печати и государственных великих и посольских дел оберегателя, ближнего боярина и наместника новгородцкого», который был равнозначен титулу канцлера (этот титул до него носил только А.Л. Ордин-Нащокин).

Подросший царь Петр, которому 30 мая 1689 исполнилось 17 лет, начал предъявлять права на единоличное управление государством. Он признал поход Голицына неудачным, обвинил его в «нерадении» во время Крымских походов и осудил за подачу докладов одной Софье, минуя царей-соправителей. Это стало началом открытого противостояния Петра и Софьи. Поддержав мысль о коронации царевны Софьи, Голицын еще более осложнил свое положение.

Незадолго до своего падения Голицын поделился с французским дипломатом Ф. де ла Невиллем собственной программой реформ. Он собирался создать регулярное войско, установить постоянные дипломатические представительства за границей, заставить дворянство за рубежом учиться военному делу, отдавать детей в специальное училище, предоставить свободу вероисповедания, отменить откупа и монополии, улучшить положение крестьян. Во время переворота в августе 1689, свергнувшего царевну Софью, Голицын скрылся в своем подмосковном имении и тем самым предал Софью. Затем он вместе с приближенными прибыл к Петру I в Троицу. 9 сентября 1689 у ворот Троице-Сергиева монастыря Голицыну и его сыну Алексею прочитали приговор. Они лишались боярских чинов, им предстояла ссылка с лишением чести и имущества. После почти 25 лет ссылки Голицын скончался 21 апреля 1714 года в Великопинежской волости Архангельской губернии. Похоронен в Красногорском монастыре. — См.: Голицын Н. Н. Род князей Голицыных / Материалы родословные. — СПб., 1892. — Т. 1; Лавров А. С. «Записки о Московии» де ла Невилля (преобразовательный план В. В. Голицына и его источники) // Вестник Ленингр. ун-та. Серия 2. — 1986. — Вып. 4; Буганов В. И. «Канцлер» предпетровской поры // Вопросы истории. — 1971. — № 10; Лавров А. С. Василий Васильевич Голицын // Вопросы истории. — 1998 — № 5. — С. 61–72; Манько А. В. Великих посольских дел оберегатель: политическая биография князя В. В. Голицына. — М., 2007.

(обратно)

332

 Собрание государственных грамот, договоров, хранящихся в Государственной Коллегии иностранных дел (далее — СГГД): Грамоты в государствование царя Алексея Михайловича (1656–1675). — М., 1828. — Ч. IV. — С. 599.

(обратно)

333

Там же. С. 604.

(обратно)

334

Считается, что до Булавинского восстания (1707–1708 гг.) донские казаки были независимы от окружающих государств. Но с 1646 г. на Дону непрерывно находился русский гарнизон. Вскоре после подавления восстания Степана Разина, 28 августа 1671 г., донские казаки принесли присягу царю Алексею Михайловичу и затем — его преемникам. В присяге содержался запрет на дипломатические отношения с другими государствами. В 1698 г. в бассейне Дона были основаны две русские крепости — Петровск на реке Медведица и Павловск на реке Хопер.

После подавления Булавинского восстания в 1708 г. Петром I территория вольных донских казаков была включена в Российскую империю, была отменена выборность атаманов, казаки стали обязаны служить в царской армии. На Дону был построен ряд крепостей, причем их коменданты имели право разрешать споры между казаками и старшинами, а также между казаками и соседними народами (калмыками и ногайцами).

 3 (14) марта 1721 г. по именному указу Петра I, объявленному Сенату графом Ф. М. Апраксиным, донцы, как и все казаки, были подчинены высшему органу военного управления в империи — Военной коллегии.

(обратно)

335

СлРЯ. — М., 1976. — Вып. 3. — С. 86.

(обратно)

336

 Русская историческая библиотека, издаваемая Императорскою археографическою комиссиею /археографической комиссией Министерства народного просвещения /постоянной историко-археографической комиссией при Академии наук СССР): в 39 т. — Спб. — Петроград. — Л. 1872–1927. (далее — РИБ). — СПб., 1913. — Т. 29. — С. 872–882.

«Русская историческая библиотека» — серия сборников документальных источников и литературных памятников, издававшаяся Археографической комиссией в 1872–1927. Включала главным образом источники XIV–XVII веков. В 39 томах опубликованы акты, относящиеся к внутренней и внешней политике России, «Дела Тайного приказа» (тт.21, 22, 23, 38), документы из церковных и монастырских архивов (тт. 5, 12, 14, 25, 37), часть «Литовской Метрики» (тт. 20, 27, 30, 33), писцовые книги, фрагменты летописей, повести и сказания о «смутном времени» (т.13), сочинения А.М. Курбского (т. 31), Аввакума (т. 39). Подготовку и редактирование материалов осуществляли видные русские историки и археографы: Я.Л. Барсков, А.Р. Барсуков, С.А. Белокуров, И.А. Бычков, С.Б. Беселовский, В.Г. Дружинин, А.С. Лаппо-Данилевский, Л.Н. Майков, С.Ф. Платонов и др. «Русская историческая библиотека» — одна из наиболее крупных серий документальных публикаций в русской археографии. — Софинов П.Г. Из истории русской дореволюционной археографии. М., 1957.

(обратно)

337

СлРЯ. — М., 1983. — Вып. 10. — С. 26.

(обратно)

338

Грамматика 1970. — С. 261.

(обратно)

339

СлРЯ. — М., 1983. — Вып. 10. — С. 27

(обратно)

340

 Толстой Петр Андреевич, граф (1645–17.02.1729) — действительный тайный советник с 1718 г. Из древнего дворянского рода. Сын окольничего Андрея Васильевича Толстого (ум. в 1690) от брака с дочерью Михаила Васильевича Милославского, дальнего родственника царицы Марии Ильиничны — первой жены царя Алексея Михайловича. Получил домашнее образование. В 1665–1669 служил при отце, бывшем воеводой в Чернигове. В 1671 пожалован в стольники царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, а в 1676 — в стольники царя Федора Алексеевича. В ходе русско-турецкой войны 1676–1681 принял участие в Чигиринских походах (1677–1678). После смерти царя Федора Алексеевича в апреле 1682 Толстой встал на сторону царевны Софьи Алексеевны. Современник А.А. Матвеев писал о братьях Толстых как о людях «в уме острых и великого пронырства»; они имели прозвище шарпенков, уменьшительное от «грабитель», «обдирала», мародер».

 15 мая 1682, в день стрелецкого бунта, Толстой распространял среди стрельцов провокационный слух об умерщвлении Нарышкиными царевича Ивана Алексеевича, чем подвигнул их в поход на Кремль. За услугу, оказанную царевне Софье Алексеевне во время бунта, был пожалован в комнатные стольники к царю Ивану Алексеевичу.

Падение Софьи заставило Толстого перейти на сторону царя Петра, однако тот долго относился к нему с недоверием. Толстой служил воеводой в Устюге Великом, затем — в Семеновском полку, где получил чин прапорщика, а впоследствии капитана, был переведен в Преображенский полк; участвовал в Азовских походах (1695–1696).

В 1697–1699 ездил с образовательной целью за границу, побывал в Польше, Священной Римской империи, Венеции, Милане и Неаполе, Папской области, Дубровнике, на островах Сицилия и Мальта. Русский стольник оказался любознательным и проницательным путешественником, сумевшим точно описать особенности западной действительности, образа жизни и европейского мышления конца XVII в. Существовала версия, что Толстой по собственному желанию отправился в Европу, но документы свидетельствуют о другом. В его путевых записках говорится, что 30 января 1697 «из Посолскаго приказу прислана проезжая грамота на двор к Петру Андрееву Толстово», которому в числе других стольников по указу Петра I «велено… ехать в европские христианские государства для науки воинских дел»; по воспоминаниям одного из волонтеров Б. И. Куракина, «спальники выбраны на две партии, одна в Галандию, другая в Италию». Приказному порядку отправления «за моря в науку» не мог помешать солидный возраст Толстого, которому тогда было 52 года. За границу поехали стольники всех возрастов: Борису Куракину был 21 год, Владимиру и Василию Шереметевым соответственно 29 и 38, а их брату Борису Петровичу 45 лет.

В сентябре 1697 Толстой для изучения морского дела поступил волонтером на корабль, который совершал плавание по Адриатическому морю вдоль побережья Истрии и Далмации. Науку мореходства изучал под руководством капитана Ивана Лазоревича. Толстой получил похвальные аттестаты от всех учителей, свидетельствовавших о «прилежании» великовозрастного ученика «к изучению дисциплин теоричных, яко математичных, до науки морской надлежащих, яко и в самой практике до лучшего понятия трудностей морских» и вернулся в Москву 27 января 1699. При нем был объемистый том путевых записок «Путешествие стольника Петра Толстого по Европе в силу царского указа от 7205 года января 11-го дня, т. е. 1697 года по P. X. На 161 полулистах».

Деятельного и умудренного жизненным опытом человека, который бы смог разобраться в хитросплетениях восточной политики, необходимо было послать в Константинополь. Выбор пал на Толстого, успешно исполнявшего обязанности русского посла в Турции в 1702–1714 и возглавившего не временное, а постоянное представительство в Османской империи. Основной задачей его было всемерное укрепление связей между Россией и Турцией и недопущение военного столкновения двух стран. Толстой быстро освоился в турецкой столице, нашел подход к султанским сановникам, наладил тайные связи с представителями сербской и греческой общин Константинополя, что помогло выполнению этой сложной дипломатической миссии.

Борьбу за сохранение мира между Россией и Турцией ему приходилось вести и против турецкой администрации, и против происков Крымского ханства, и против заговоров послов европейских держав, искавших выгод в напряженных русско-турецких отношениях, и против врага России гетмана Мазепы, и против бежавшего в Бендеры разгромленного под Полтавой шведского короля Карла XII. Русский посол одержал ряд блистательных побед в дипломатических сражениях со своими противниками. Историки отмечали: «При знакомстве с содержанием и формой переговоров на конференциях с османскими министрами создается впечатление о Толстом как о человеке многоликом, умевшем быть вкрадчивым и предупредительным, деликатным и спокойным и в то же время несгибаемым и твердым, напористым и жестоким».

Но все же ему не удалось помешать началу очередного русско-турецкого конфликта в 1711, уже после побед русской армии в Прибалтике и под Полтавой, а не до них, что было несомненной заслугой посла, сумевшего избавить Россию от изнурительной войны на два фронта. Три года (1710–1713) Толстой провел в подвалах Семибашенного замка — тюрьмы для наиболее опасных политических противников. После возвращения в Россию в 1714 Толстой был определен в Посольскую канцелярию, принимал участие в дипломатических переговорах, а в 1716 в качестве советника сопровождал Петра I в поездке по Европе, побывав в Амстердаме, Париже, Копенгагене.

В 1717 посланный в Неаполь, где скрывался царевич Алексей Петрович с любовницей Ефросиньей, Толстой при содействии последней путем запугивания и ложных обещаний склонил царевича к возвращению в Россию.

В 1718 началось следствие по делу Алексея Петровича, которым руководил сам царь, а исполнителем его приказов был Толстой, назначенный главой специально созданной для этого Тайной канцелярии. Следствие, во время которого царевич был подвергнут истязанию кнутом, пришло к выводу о существовании заговора сына против отца: с помощью иностранных войск он намеревался захватить власть в стране и ликвидировать петровские преобразования. В обвинительном приговоре, осуждавшем царевича на смерть, девятой стоит подпись тайного советника Толстого. Император наградил его вотчинами, чином действительного тайного советника и должностью сенатора.

В 1725, после смерти Петра I, Толстой вместе с А. Д. Меншиковым, опираясь на гвардейские полки, содействовал восшествию на престол Екатерины I, ибо понимал, что воцарение Петра II, сына Алексея Петровича, приведет к опале. Но в борьбе за влияние на политику новой императрицы он проиграл князю Меншикову, в руках которого сосредоточилась фактическая власть в стране. Неизлечимая болезнь Екатерины ускорила развязку противоборства Толстого и Меншикова. Решив упрочить собственное положение, Меншиков устроил помолвку Петра II и своей дочери Марии, что в корне изменило расстановку сил при дворе. Толстой принял меры, которые скорее можно рассматривать как акт самозащиты от опалы, чем контрнаступление. Он выдвинул в качестве кандидата на российский престол цесаревну Елизавету Петровну, тем более что по закону о престолонаследии именно ей принадлежали права на царскую корону. Заговор был раскрыт, состоялось следствие, суд приговорил Толстого к ссылке в Соловецкий монастырь, а остальных участников заговора к различным наказаниям. Указ об этом был подписан императрицей Екатериной I за несколько часов до смерти 6 мая 1727. Толстой оказался в заточении на Соловках вместе со своим любимым сыном Иваном, что было последней местью Меншикова, ибо имя Ивана не упоминалось в следственном деле, и к дознанию он не привлекался. В казематах Соловецкого монастыря за два года на них истлела почти вся одежда. Им была запрещена переписка с родными, общение друг с другом и с монастырской братией, посещение церкви. Первым не выдержал испытаний Иван, заболел «цинготной болезнью» и умер 7 июня 1728. Спустя восемь месяцев, 30 января 1729 г. скончался и его отец П.А. Толстой, погребенный в монастырской ограде перед Преображенским собором.

Старое и новое, светское и религиозное, исконно русское и иноземное так переплелись в жизни Толстого, что двойственность стала характерной приметой всех помыслов и поступков этого человека, сказалась и на личной жизни писателя. Он разъехался с женой С. Т. Дубровской и открыто содержал любовницу, что было явным вызовом общественному мнению. Об этой скандальной истории был наслышан Петр I, доносили своим правительствам иностранные дипломаты. Французский консул Кампредон в 1722 писал, что П. Толстой содержит «некую итальянскую куртизанку по имени Лаура, женщину очень умную, большую интриганку, стяжавшую своим легким поведением некоторую известность в Риме и Венеции». Вынужденный расстаться с любимой женщиной, Толстой и это трудное решение обратил на пользу России: он собирался использовать высланную из страны Лауру в качестве тайного агента русского правительства при венском дворе.

Жизнь Толстого была богата экстремальными ситуациями, когда ему требовалось проявить проницательность и дальновидность, решительность и осторожность, чтобы не только найти выход из сложного положения, но и обратить его себе на пользу. Активный участник первого стрелецкого бунта, Толстой сумел избежать казни и стал сподвижником Петра I. Выходец из военной среды, прослуживший в армии около двадцати лет, он сделал карьеру на дипломатическом поприще. Ловкий царедворец, стольник П. Толстой в возрасте 52 лет отправился «за море» изучать навигацию и корабельное дело. Убежденный монархист, он заставил вернуться бежавшего в Неаполь царевича Алексея Петровича, стал следователем по его делу и подписал смертный приговор наследнику престола. Сторонник императрицы Екатерины I, способствовавший ее восшествию на престол, Толстой по ее приказу был сослан в Соловецкий монастырь, где и умер.

Непредсказуемые повороты судьбы выработали у П. А. Толстого, служившего шести русским царям, холодную расчетливость, граничившую с жестокостью и беспринципностью. Человек культурный, образованный, обаятельный, Толстой был порождением своей эпохи, когда великое часто имело кровавый отсвет: на совести его было клятвопреступление, убийство и покушение на жизнь человека (отравление в Константинополе подьячего Тимофея, решившего «обасурманиться», попытка отравления сподвижника Карла XII С. Понятовского). С негативными чертами характера П. А. Толстого связано возникновение родового предания о проклятии, которому якобы предал Толстого и его потомков умиравший в застенке царевич Алексей Петрович, вследствие чего в роду были как необыкновенно одаренные, так и слабоумные люди.

Хрестоматийными стали слова Петра Великого, обращенные к Тостому: «Голова! Голова! Если б ты не так была умна, то давно была бы отсечена!» Незадолго до смерти император говорил приближенным: «Петр Андреевич человек очень способный, но когда имеешь с ним дело, то нужно держать камень в кармане, чтобы выбить ему зубы, если он захочет кусаться». — Федорченко В.И. Императорский Дом. Выдающиеся сановники: Энциклопедия биографий: в 2 т. — М., 2000 (далее — Федорченко В.И.). — Т. 2. С. 447–449; Архив князя Куракина. — Книга первая. — СПб., 1890. — С. 254.

(обратно)

341

 Письма и бумаги императора Петра Великого. — Т. 2. (1702–1703). — СПб., 1889. — С.30–34.

(обратно)

342

СлРЯ. — Вып. 5. — М., 1978. — С. 80.

(обратно)

343

Там же. — Вып. 2. — М., 1975. — С. 46.

(обратно)

344

Письма и бумаги Петра Великого. — Т. II. — СПб., 1889. — С. 35–36.

(обратно)

345

Словарь русского языка XVIII века. — Вып. 10. — СПб., 1998. — С. 141.

(обратно)

346

Ведомости времен Петра Великого. — Вып. 2. 1708–1719. — СПб., 1906. — С. 346.

(обратно)

347

Досифей II (31 мая 1641, Арахова — 7 февраля 1707, Константинополь) — епископ иерусалимской православной церкви, патриарх Святого града Иерусалима и всея Палестины, проживал значительную часть времени в Константинополе.

Родился 31 мая 1641 близ Коринфа в семье Нотара, возводившей свою родословную к константинопольским Нотара. Патриарх иерусалимский Паисий, также уроженец Пелопоннеса, был другом родителей Досифея и предложил устроить ему образование в Константинополе.

Учителем его стал философ Иоанн Кариофил, который, несмотря на приверженность к некоторым еретическим воззрениям, подготовил немало ведущих греческих богословов своего времени. В Константинополе Досифей освоил латынь и итальянский, турецкий и арабский языки.

Патриарх Паисий взял его к себе в услужение и молодой Досифей сопровождал патриарха в качестве секретаря во время поездки на Кавказ, присутствовал при смерти патриарха на острове Кастелоризо в 1660.

Наследник Паисия на патриаршем престоле, Нектарий, назначил Досифея своим представителем в Молдавии, что было ответственной должностью, так как патриархат владел там обширными имениями, приносившими Иерусалимской церкви едва ли не большую часть доходов.

В 1668 был возведён в сан митрополита Кесарии палестинской.

В 1669, когда патриарх Нектарий отрёкся от престола и удалился на покой, на его место был избран Досифей: 23 января 1669 27-летний Досифей взошёл на престол Святоградской церкви.

На протяжении своего предстоятельства Досифей прилагал усилия для распространения православного просвещения, основывая и поддерживая школы и типографии: в 1680 на средства патриархата основал типографию в Яссах в Молдавии которая сделалась ведущим центром книгопечатания в православном мире.

По просьбе патриарха московского Иоакима отправил в Москву учёных братьев Лихудов, усилиями которых в 1685 была создана Славяно-греко-латинская академия — первое русское высшее учебное заведение.

Трудами Досифея было издано большое количество святоотеческих писаний и работ позднейших богословов, таких как его предшественник Нектарий. Благодаря своевременному опубликованию, многое удалось спасти от утраты.

Добившийся столь многого за свой 39-летний срок предстоятельства в иерусалимской церкви, патриарх Досифей II скончался 7 февраля 1707.

Из его собственных работ три трактата с опровержениями латинства — Томос Каталлагис, Томос Агапис и Томос Харас — были опубликованы при его жизни.

Его главное произведение — История иерусалимских патриархов — вышло в 1715 в Бухаресте под ред. его племянника и наследника Хрисанфа. Это исследование всего исторического пути православной церкви ставит патриарха Досифея в ряд виднейших церковных историков.

Во время патриаршества Досифея борьба с латинянами за контроль над иерусалимскими святынями разгорелась с новой силой. Патриарху путём создания нового органа управления делами патриархата — Совета Старейшин — удалось поправить финансовое положение и оплатить долги, начать восстановление Вифлеемского храма, но конфликтному вопросу о Святой земле не суждено было утихнуть.

В российской историографии Досифей имеет репутацию сторонника России, информатора и советника русского правительства.

В июле 1669 он дал своё согласие на второй брак царя Алексея Михайловича с Натальей Нарышкиной. Выступал последовательным сторонником примирения царя с опальным патриархом Никоном, а позднее за его разрешение — вопреки воле патриарха Иоакима. Досифей никогда не посещал Москву. Вопреки уговорам и обещаниям мзды со стороны московского правительства был противником переподчинения Киевской митрополии Московскому патриахату, что было осуществлено в 1685–1686 гг., считая такое переподчинение противоречащим канонам и усматривая в таком стремлении московского правительства «самолюбие церковников», то есть патриарха Иоакима.

Был защитником православия от инославных и иноверных нападок и влияний, боролся с унией в Трансильвании и заботился о восстановлении церквей в Грузии.

В качестве тайного источника информации Досифей служил России более сорока лет верой и правдой, буквально не щадя живота своего, ничего не требуя от русского правительства за свою рискованную службу, считая службу интересам России службою всему православию, службою самому Богу.

Первые сношения Досифея с русскими послами в Константинополе относятся еще к 1667, когда Досифей был кесарийским митрополитом. В статейном списке посла А.И. Нестерова между прочим рассказывается, что 11 ноября 1667, когда послы находились в Константинополе, к ним приходил тайно кесарийский митрополит Досифей и говорил, что он только 10 числа приехал из Адрианополя, откуда султан выехал «для потехи» к Филиппополю, а визирь с войском находится на о. Крите, осаждая Кандию, занятую венецианцами, которые побили у турок 30 000 людей. Они же заняли своими кораблями лиман, где стояли турецкие каторги, сожгли их или потопили, причем побили людей больше 10 000, почему нынешний визирь опасается себе за это от султана казни. 16 февраля 1668 к послу Нестерову явился грек Мануил Иванов и от имени Досифея словесно заявлял послу: «Писал-де к нему (Досифею) из Царягорода в Адриянополь филиппопольский митрополит Гавриил: слышал-де он в Царегороде, что запорожских черкас полковник Серко нынешние зимы приходил в Крым войною и раззоренье учинил немалое. И по указу-де салтанову во Царегороде делают десять каторг и прибирают янычар вновь, а посылать де тех новоприборных янычар на тех каторгах на Черное море для обереганья от запорожских черкас, чтоб запорожские черкасы безвестно на Черное море не приходили и турским, и крымским городам и уездам разоренья не чинили». Сам Досифей о своей службе послам Нестерову и Вахрамееву писал в 1706 нашему константинопольскому послу П.А. Толстому. Нужно заметить, однако, что в царском наказе послам Нестерову и Вахрамееву ни слова не говорится о том, чтобы они советовались с бывшим архидиаконом иерусалимского патриарха, кесарийским митрополитом Досифеем, и что статейные списки послов вовсе не говорят о том, чтобы Досифей был советчиком и руководителем послов и чтобы он оказывал им какие-либо особые услуги. Напротив, послы обо всех греках вообще замечают, что они ни в чем не помогали им — послам, а о Досифее упоминают только в двух случаях (указанных выше), причем послы не умеют даже правильно назвать его по имени, называют не Досифеем, а Феодосией.

Сношения Досифея с русскими послами в Турции, раз начавшись, не только не прекращались до самой смерти Досифея, но с течением времени становились все более тесными, так что со времени царствования Петра Досифей сделался, наконец, официальным, хотя и негласным советником и руководителем всех наших турецких послов, посредником во всех их сношениях с русским правительством, неутомимым собирателем всевозможных сведений, в каком-либо отношении полезных и нужных для послов.

В 1681, когда в Константинополь отправлены были послами окольничий Илья Иванович Чириков (который дорогою умер) и дьяк Прокофий Возницын, московский патриарх Иоаким обратился к Досифею с особою грамотою, в которой просил его: «Ежели сей посол востребует от твоего святительства какова вспоможения, о чем он от царскаго величества послан, слова потребнаго или добраго совета, ради любве Христовы, яко ведущий тамошния обычаи, ему помощь в том твори». Досифей принял предложение патриарха Иоакима и стал служить нашему константинопольскому послу.

За время пребывания в Турции посла Возницына между ним и Досифеем установились настолько прочные отношения, что Возницын не только получал от Досифея нужные сведения, но и спрашивал, как ему следует отвечать на те или другие запросы турецкого правительства. Досифей всегда давал послу советы «добрые и здравые», и так как он вообще «человек преразумный и Богу, и великому государю истинный слуга», «истинно службу свою великому государю во всем кажет», то Возницын рекомендует московскому Посольскому приказу иметь Досифея в виду и на будущее время как надежного советчика и пособника нашим послам.

С 1686 Россия примкнула к лиге западных христианских государств, боровшихся с Турцией, и начала войну с турками известными походами на Крым. Война закончилась заключением в 1699 в Карловиче двухлетнего перемирия. За это время приезд наших послов в Турцию естественно прекратился, и только в 1699 в Константинополь отправлен был думный дьяк Украинцев для заключения с турками окончательного мира. С этого времени опять начинается на время прервавшаяся было служба Досифея нашим послам, причем она принимает все более широкий и энергичный характер, а русское правительство, со своей стороны, уже прямо наказывает своим турецким послам иметь с Досифеем постоянные и близкие сношения и руководствоваться его советами и указаниями. В наказе, данном послу Украинцеву, говорится: «Буде мир по данному ему, посланнику, указу великаго государя не состоитца и ему, видевся с святейшим патриархом (Досифеем), говорить и советовать тайно о начинании войны у царскаго величества с турки, и какими образы то дело наилутчее действие свое показати может, и как возможна приступить к Дунаю и к Кили; и народом христианским, которые в той войне обещаютца вспомогати, о чем многажды писал он, патриарх, и протчие к великому государю; и говорить о том довольно пространными разговоры и записывать у себя самому, и о том потому ж писать тайно, чтоб сего прочие не уведали». Вскоре после приезда в Константинополь Украинцев пишет государю, что Досифей тайно прислал ему известие, что турки велели строить 10 новых кораблей, причем Украинцев замечает: «А про него, государь, святейшаго патриарха, слышу я здесь от иных, да и по ево пересылкам дознаваюсь, что он у турков в великом подозрении и не верят ему, и царегородской патриарх и Александр Маврокордат ему не друзья; а за то не друзья, чают, что он, патриарх, обо всяких ведомостях имеет с тобою, государем, пересылки, и для того подозрения он, патриарх, и к церкви Божией не ходит, притворяясь, будто в ногах у него подагра, однако ж ко мне приказывал, что учнет он о ведомостях со мною пересылатца, как возможно. А живет де он в Цареграде для того, ожидает того, укажешь ли ты, великий государь, говорить турком о Гробе Господни, чтоб они греком отдали; и я, раб твой, приказывал тайно к нему, что буду я о том говорить, как мне тво, великаго государя, указ повелевает».

Так Досифей, долженствовавший, по мысли нашего правительства, быть советником нашего посла, отказался лично с ним видеться и даже запретил ему из опасения перед турками обращаться к нему с какими-либо присылками, однако же обещал, как только будет возможно, сообщать послу разные нужные для него вести. И Досифей сдержал свое обещание. Во все время пребывания Украинцева в Турции Досифей присылал ему всевозможные сведения, какие только, по его мнению, были полезны и нужны для посла, или же обстоятельно отвечал на те вопросы, с какими обращался к нему сам посол.

Досифей доставлял посланникам нужные сведения, давал советы, как следует вести дела с турками, разрешал недоумения, делал предостережения и являлся во многих случаях их советчиком и руководителем.

Как велись тайные обсылки между нашими послами и Досифеем, видно из записки константинопольских расходов посла Украинцева: «Октября в 27 день святейшаго иеросалимскаго патриарха архимандриту Макарию на милостыню и что присылал ево святейший патриарх с письмом о разных ведомостях, о которых довелось к великому государю писать к Москве, дана пара соболей двухсот рублеваго сорока. Да сербянину старцу Григорию, который присылан был от него, святейшаго патриарха, к посланником со всякими ж ведомостями по часту, дана пара соболей двухсотрублеваго ж сорока. Октября в 28 день ко святейшему Досифею патриарху иеросалимскому великаго государя жалованья на милостыню и чтоб в делех великого государя чинил он посланником вспоможение и подавал пристойные свои советы и всякия уведомления, послано с переводчиком, с Андреем Ботвинкиным, да подьячим Лаврентьем Протопоповым, сорок соболей в 300 рублей, да два косяка камки лаудану, мех белий 5 рублей с полтиною. Ноября в 28 день ко святейшему иеросалимскому Досифею патриарху с переводчиком Андреем Ботвинкиным за ведомости послано ж две пары соболей: одна в 40, другая в 30 рублев. Племянником ево патриаршим, архимандритам Неофиту и Нектарию, на милостыню и за всякия радения и вспоможения и за ведомости посланником в делех царскаго величества дяди их, святейшаго иеросалимскаго патриарха, дано по паре соболей: Неофиту в 25 рублев, Нектарию в 20 рублев. Июня 22 мултянского господаря резиденту Енакию гречанину, по приказу святейшаго патриарха иеросалимскаго, за ведомости, которыя он доносил ему, патриарху, а он, святейший патриарх, давал о том ведать посланником, дано три пары соболей трехсот-рублеваго сорока. Ноября в 11 день сербянину, иеромонаху Григорию, за ведомости дано 10 левков. Ноября в 28 день иеромонаху Григорию сербянину, с которым присылал к посланником иеросалимский патриарх о ведомостях письма, да и для того, что он по вся дни приходит к посланником на двор от патриарха для проведывания, дано 6 левков. Генваря в 29 день гречанину Марке Христофорову, присланному тайно с ведомостями от святейшаго иеросалимскаго Досифея патриарха, дано 2 левка, потому что к старцу Григорию сербянину учали было турки признаватца, что он приходит к посланником почасту и чтоб ево не поймали, и того ради патриарх того гречанина и прислал тайно. Февраля в 23 день иеросалимскаго патриарха человеку Афонке гречанину, которого присылал к посланником с ведомостями, дано 2 левка».

С послами Досифей отправил в Москву к государю свои грамоты, в которых он давал отзывы о после, указывал на свои услуги послу, на свое самоотверженное служение интересам русского правительства, на то обстоятельство, что если послу удавалось улаживать с турками спорные дела к выгоде и чести русского государя и государства, то это во многом было и делом его, Досифея.

Услуги Досифея послу Украинцеву были по достоинству оценены царем. В 1700 Досифей послал к государю свои грамоты с Украинцевым, а вслед за тем отправил в Москву своего племянника, архимандрита Хрисанфа. Государь отправил ему с Хрисанфом благодарственную грамоту: «К нам, великому государю, нашему царскому величеству, писали вы, отец наш и богомолец, святейший и всеблаженнейший патриарх, с нашим царскаго величества посланником с думным советником с Емельяном Игнатьевичем Украинцовым, да с архимандритом своим Хрисанфом, из которых писаней ваших выразумели есмы предложение ваше о разных делех и увещание духовное, мудро изображенное, и архипастырскою вашею молитвою и благословением исполненное. И мы, великий государь, наше царское величество, святейшему и всеблаженнейшему крайнему архипастырю, за толикое и душеполезное посещение и увещевание сыновне благодарствуем и впредь желаем, дабы всегда благоугодныя молитвы ваши о нас были не прекращении».

В 1701 для окончательного утверждения мира, заключенного с турками Украинцевым, в Турцию отправлен был посол князь Дмитрий Голицын. В наказе ему было сказано: «И видатца ему [послу] с ним патриархом [Досифеем] почасту и о всех великаго государя делех с ним советывать и проведать у него подлинно: поставленные мирные договоры с великим государем, с его царским величеством, салтан турской содержать хочет ли и в дружбе, и любви с его царским величеством быть желает ли, и не мыслит ли чево к нарушению тем мирным договором?». Голицыну сверх обычных даны были еще и особые наказы. В одном из них сказано: «Ему ж [послу], будучи в Константинополе, иметь со святейшим иерусалимским Досифеем патриархом тайные обсылки, и о всяких делех с ним разговаривать, и о ведомостях спрашивать, и отдать ему явно великаго государя жалованье (150 рублей), которое послано с ним к нему патриарху и грамоту. А что с ним, князем Дмитрием Михаиловичем, послана особая дача ему, святейшему патриарху, на тысячу рублев мягкой рухляди, и тое дачу отдать ему тайно, чтоб нихто об ней не ведал, под опасением себе великого государя гневу».

С прибытием Голицына в Турцию Досифей немедленно вступает с ним в постоянные сношения и сообщает ему, как ранее Украинцеву, разные сведения. Он пишет Голицыну: «Турки корабли, которые имели, те ж и имеют, ничего больше не учинили, указали делать четыре, но не совершат в три года, а из тех, что имели, подарили четыре арапом маргиплиским. Никакого приготовления военнаго не имеют, ниже хотят, ниже желают воеватца с кем. Пришли из Италии мне новые ведомости мартовские и говорят, что с одной стороны француз и новой король гишпанской и князь савойской, а с другую сторону немчин, агличаня и голандцы готовились на войну, и по се число либо и начали».

П.А. Толстой прибыл в Адрианополь 29 августа 1702, когда Досифей находился в Унгровлахии. Получив здесь грамоту царя, приглашавшую его помогать и советовать русскому послу, Досифей немедленно откликнулся на царский призыв и поспешил написать Толстому письмо, «в котором мы ему пишем, — доносит Досифей царю, — кого подобает ему вопрошати тамо в нуждных (делах)», и еще: «как мочно ему и нечто тайншее уведать, к тому довлеет давати грамотки, дабы они приходили известно и поспешно к вашей богохранимой и богоутвержденной державе».

 5 ноября 1702 с племянником своим Спилиотом Досифей отправил письма к Толстому, «присланные к нему, послу, с Москвы, писаны цифирью, а иные просто от Феодора Алексеевича Головина, и от гетмана, и кавалера, и пана Степановича Мазепы, да выписка о запорожском деле, а все те письма роспечатаны, да он же, патриарх, прислал письмо о ведомостях московских». В письме к Толстому по поводу доставленных ему распечатанных писем Досифей объяснял, что, получив от Мазепы эти и другие письма и думая, что все они писаны к нему, он распечатал их. «Пожалуй, не кручинься, — извиняется Досифей, — но жив Господь Бог и Христос Его и Святой Дух Его, что ничей иной глаз их не видел, ниже иные руки за него примались, опричь наших».

От 16 ноября 1702 Досифей в письме сообщал Толстому сведения о тогдашних отношениях между турками и татарами, «которые де теперь ссорятся между собою, хотя и неизвестно из-за чего». Писал далее, что турки, несмотря на подстрекательства татар, вовсе не думают нарушать мир с русскими, что он хотя и желает лично повидаться с Толстым, но теперь это невозможно потому, «что последует много бед и разорения не токмо Иерусалиму, но и всем христианом. Засим ежели имеете какия письма или дела до нас, отдайте господину Спилийоту, он нам принесет, а дела напиши на бумаге пространно и пришли ко мне. А ежели что сведаем, о чем вам потребно знать, сами к вам о том напишем, и вопросу от вас не дожидаяся, также скажет вам господин Спилиот едино слово, изволь послушать и во ум взять гораздо».

 10 декабря Досифей по поводу присылки ему десяти пар соболей пишет Толстому: «Вашей любви работаем за любовь почтеннаго самодержавнаго лица, и работающе православной державе, самому Богу служим, от Него же и чаем воздаяния».

В первые же месяцы по прибытии Толстого в Турцию между ним и Досифеем установились постоянные сношения, которые уже не прерывались до смерти Досифея. Он постоянно сообщал Толстому всевозможные сведения, давал ему указания в затруднительных случаях, отвечал на те или другие его запросы. 5 ноября 1705 Толстой пишет Досифею: «Ежели ваше архиерейство что возможешь познати приличнаго нам к ведомости, молю прилежно, не остави нас быти безвестны, как ваше блаженство от многих лет благоволяешь трудитися не для чего инаго, токмо ради християнские пользы, так и ныне, Господа ради, не оставляй мя сира; весть Господь Бог колико известихом писанием моим вашего блаженства труды, еже презрев вся страхи, изволяешь ко мне являти неизреченныя милости, и имею надежду, еже Бог не оставит вашего блаженства тщания без воздаяния; свидетельствуюсь Господом Богом, что ни с кем несравненно ваше благодеяние изъясняю и Господь что изволит, то творит».

Досифей не только доставлял Толстому нужные для него всевозможные сведения, но умел при случае добыть и списки с султанских грамот, посылаемых к иностранным государям, и даже планы турецких крепостей. В «Статейном списке» Толстого за 1703 г. значится: «Июня в 17 день в письме иерусалимскаго патриарха к послу писано: человек хощет ехать в Крым, а оттуду, взяв людей, ехать к Москве наскоро. Я много посулил денег дать, чтоб взять список с грамоты, с которою поедет посол [турецкий, отправлявшийся в Москву], однакож подожду немного, и есть ли возму, вам пришлю». Списки с султанских грамот Досифей действительно добыл, по его выражению, «со иждивением довольными» и отослал их в Москву, до прибытия туда с этими грамотами турецкого посла. 23 апреля 1704 Толстой писал канцлеру Головину: «Ныне достал я чрез иеросалимскаго патриарха от Порты списки грамот салтанских, каковы к цесарю и ко французскому королю о подтверждении мирных договоров от нового салтана; дал за них чрез него ж, патриарха, 200 левков, и те списки досылаю к вам при сем письме».

Из Ясс 25 сентября 1704 Досифей прислал письмо к боярину Головину, в котором просит его, чтобы он прислал к турецкому двору в переводчики верного человека, который бы держал втайне данные ему поручения. «У Порты Отоманской, — пишет Досифей, — имеют такой обычай: когда пишут грамоты к каким-нибудь государем, как к христианам, так и к язычным, и тогда пишут обще, и списки пишутся в книгах у рейсефенди, и хотя с трудностию, однакоже чрез верного человека и чрез многие протори, возможно кому добывати, как и мы промыслили многия вас ради. А те, которые пишут к кому в чужия государства и есть друг особливый их, Порты, также и те грамоты, которые приходят от всех государей, сиречь от царей христианских и от персов, и от хана татарскаго, те все полагают внутри царскаго сокровищехранилища, и полагают их в одном сундуке, именуемый царский, и хотя даст кто весь свет в подарки, не может взяти ни единаго списка».

Чтобы правильно судить о ходе дел и иметь возможность вовремя давать послу надлежащие советы, Досифей не раз настойчиво требовал от Толстого, чтобы тот своевременно и подробно извещал его о ходе всех переговоров, какие тот вел с турками и высказывал сильное неудовольствие, когда посол не исполнял или медлил исполнить это требование.

Услуги Досифея Толстому получают особую ценность ввиду того, что турецкое правительство иногда держало русского посла как бы под арестом, не дозволяя ему ни с кем видеться и говорить. В письме к Головину от 4 апреля 1703 Толстой заявляет, что в Адрианополе, куда он вместе с турецким двором переехал из Константинополя, его поставили на новый двор в тех видах, чтобы к нему никто не ходил, так как новый двор видим отовсюду. Кроме того, у него поместили чурбачей и янычар в виде почетной стражи, а на деле, чтобы не допускать к нему христиан. «И зело все християне, — пишет Толстой, — опасны не токмо на двор ко мне притить, ниже мимо ворот моих пройтить смеют. И от приезду своего я и поднесь со иеросалимским патриархом не видался, чего он и сам сердечно желает, обаче учинить того не возможно за великим от них подозрением, а ныне уже мне и пересылатца с ним стало трудно с новаго двора». Вследствие такой подозрительности турецкого правительства Толстой иногда затруднялся правильно и без замедления пересылать свои донесения русскому правительству. И в таких случаях на выручку послу являлся Досифей, через руки которого вообще проходила вся переписка между нашим послом и правительством. 23 марта 1704 Досифей пишет Толстому: «Не скучайте о человеке, с кем письма послать, зане есть люди, что за неделю дважды ходят яко орлы, и мы пошлем с ними и пойдут в скорости и целости, и вы не поспешите токмо, напишите дела свои и нужные потребы повольно, едино по единому, и пришлите к нам грамоты в субботу, а мы их пошлем в понедельник, и дойдут и в скорости и в целости, на подписи да подпишите отдати в руки Мазепе».

Толстой высоко ценил услуги Досифя, дорожил его расположением и благоволением к себе, хорошо понимая, что Досифей для него лицо незаменимое по своей верности и ревности в службе России, потому он всегда старался выразить ему свое глубокое почтение, преданность и благодарность. В 1704 Досифей должен был на время отправиться в Молдавию. Но он не хотел, чтобы и в его отсутствие Толстой остался без его советов и верного надежного человека, который служил бы посредником между ними. В письме от 22 мая, извещая Толстого о своем отъезде в Молдавию, Досифей пишет: «Имеем тебе нечто писать, но оттуду, куда едем, будем вам писать и советывать и протчим приятелем, а письма те будем посылать чрез посредство зде пребывающаго священнаго лица, которое знаете [племянник Досифея, бывший архимандрит, а теперь rесарийский митрополит Хрисанф], и паки чрез посредство того же лица да имеем и ваши. Так же, ежели изволите, молим, чтоб нам иметь некакую ведомость от разговоров, которые имеют быть».

Служба Досифея нашим послам в Турции действительно была выдающаяся по продолжительности (более сорока лет), по важности и значению. Он был авторитетным советчиком и руководителем наших послов, на которых он смотрел как на своих воспитанников и учеников, обязанных ему своими успехами.

Царь Петр высоко ценил ревностную и полезную службу Досифея нашим послам. Отправляя послами в Турцию князя Голицына и потом Толстого, он приказывает им обо всех делах обязательно сообщать и советоваться с Досифеем, а Досифея особыми грамотами просит во всем помогать нашим послам, быть их советчиком и руководителем.

Служба Досифея как тайного информатора русского правительства не ограничивалась только тем, что он сообщал разные сведения нашим турецким послам, давал им различные советы и наставления, служил посредником в их сношениях с нашим правительством. Досифей, кроме того, посылал в Москву особые грамоты государю, канцлерам Головину и Головкину, в которых он или просто сообщал разные политические вести, или же, сообщая вести, вместе с тем и обсуждал их, высказывал по поводу их свои соображения, давал советы и указания нашему правительству, как ему следует поступать в тех или других случаях. — Каптерев Н Ф. Сношения иерусалимского патриарха Досифея с русским правительством (1669–1707). — М., 1891. — С. 191–238.

(обратно)

348

 Каптерев Н. Характер отношений России к православному Востоку в XV–XVII столетиях. — М., 1885. — Приложение № 10. — С. 44–45.

(обратно)

349

СлРЯ. — Вып.12. — М., 1987. — С. 134.

(обратно)

350

Письма и бумаги Петра Великого. — Т. II. — СПб., 1889. — С. 35–36.

(обратно)

351

 В указе Петра I «О воспрещении жителям княжества Лифляндского и Эстляндского, а также шведским военнопленным непозволительной переписки со шведами», датированном 1 января 1716 г., в последнем пункте его упоминается слово конверт: «5. Каждый должен есть за письма под конвертом его идущим отповедствовать [отвечать. — М.А.]». В «Новом словотолкователе, расположенном по алфавиту» (1804) Н. Яновский отмечает: «Конверт — то же, что куверт во втором значении. Зри сие слово»: «Куверт, фр. 1. Прибор столовый, заключающийся в тарелке, салфетке, ложке, ноже с вилкою и проч., приготовленный для каждой особы. Стол, накрытый на сто кувертов. 2. Обверт, обвертка бумажная на письме, на которой пишется обыкновенная надпись, кому оно принадлежит, и кладется печать. Письма получены, отправлены под кувертом Почт-Директора».

«Словарь современного русского литературного языка» (1956) свидетельствует, что в современном русском языке слово куверт в значении ‘конверт’ уже не употребляется, как не употребляется и в значении ‘столовый прибор’.

По единодушному мнению этимологов, слово конверт заимствовано из французского языка и восходит к французскому couvert. С этим согласиться можно. Однако остается невыясненным, как couvert (в произношении французов «кувер») изменилось в конверт? Каким образом в рассматриваемом слове появился носовой согласный [н]? Как это явление объясняется этимологами? Вот тут-то и возникают различные предположения.

Макс Фасмер об этимологии слова конверт сообщает, что появилось оно в эпоху Петра I. В русский язык могло попасть или через посредство немецкого языка (kuvert или непосредственно из французского couvert от couvrir — «покрывать»). Появление носового согласного в слове для М. Фасмера остается неясным, поскольку источником является среднелатинское copertum от copertus — «покрытый», в котором звука [н] нет. Автор этимологического словаря сомневается в правильности предположения, что носовой возник в результате неправильного чтения французского couvert или под влиянием латинского convertere — «оборачивать».

Конверт. Заимств. из франц. яз. в Петровскую эпоху. Франц. couvert — «покрытый» образовано от couvrir — «покрывать» (ср. старое куверт — «стол на четырех человек») и восходит к лат. copertum — тж. Изменение куверт в конверт связано или с неправильным прочтением франц. слова, или с влиянием лат. converto — «поворачиваю, повертываю, оборачиваю».

Это объяснение также вызывает возражение: во-первых, вряд ли можно прочитать u как n в печатном тексте. Во-вторых, непонятно, почему на чтение французского слова couvert должно было повлиять именно латинское converto, a не французское же convertir, английское convert или какое-нибудь другое сходно звучащее слово. Дать научно обоснованные ответы на поставленные вопросы не только сложно, но, пожалуй, и невозможно. Поэтому вопрос остается открытым.

Возможны и другие объяснения, поэтому ученые-этимологи всегда в поиске. Вот и нам представляется, что приведенные гипотезы о происхождении слова конверт можно пополнить еще одной. Разве нельзя предположить, что н в слове конверт появилось не в результате неправильного чтения, а в результате типографской ошибки? Третья буква во французском слове couvert в свое время (если бы книгу с такой опечаткой найти!) была набрана в перевернутом виде, в результате чего и появилось слово convert, которое и было прочитано как конверт. Печатная буква u в перевернутом виде полностью совпадает с буквой n. Чтение convert вместо couvert не вызвало никаких затруднений у переписчиков или переводчиков, и рожденное в России слово конверт стало постепенно теснить французское куверт, имевшее два значения, и к началу XX в. окончательно утвердилось в русском языке. — Введенская Л.А., Колесников Н. П. Ищите и обрящете. Беседы об этимологии // Научно-культурологический журнал RELGA. — № 14 (347). — 10.09.2018 — http: // .

(обратно)

352

 Даль В. — Т. 2. — СПб.-м., 1881. — С. 214.

(обратно)

353

 Куракин Борис Иванович (20.7.1676, Москва — 17(28).10.1727, Париж), князь, государственный, военный деятель и дипломат, один из ближайших сподвижников Петра I, действительный тайный советник с 1725.

Родился в семье боярина и воеводы Смоленского князя Ивана Григорьевича Куракина, происходившего из старинного княжеского рода Гедиминов. После двухлетнего обучения грамоте в 1683 был назначен в спальники к Петру I. В 1691–1693 участвовал в его воинских «потехах» под селом Семеновское, в 1694 г. — в районе деревни Кожухово под Москвой. В 1691 женился на Ксении Федоровне Лопухиной (ум. в 1698) — сестре супруги Петра I Евдокии. Офицером участвовал в составе Семеновского полка в Азовских походах 1695–1696. В марте 1697 с группой дворянских недорослей послан под именем Бориса Иванова для обучения в Венецию, где он «учился наук математических» (арифметика, геометрия, астрономия, механика, фортификация), «равно как и для примечания чужестранных нравов и поведений». Ему давали лестную характеристику: «умен, способен к языкам, царю весьма предан. Несомненно, займет видное положение в государстве». Получил свидетельство мастера. В Москву К. вернулся в феврале 1699. Экзамен царю князь сдал в Воронеже, на верфи. Его морская служба на южных окраинах России продолжалась недолго. В 1698 вернулся в Москву и был назначен под Азов. В 1699 сопровождал Е.И Украинцева в Константинополь. В 1700 участвовал в Нарвском сражении, в 1702 — во взятии Нотебурга. Принимал участие в строительстве Санкт-Петербурга. В 1707 послан к римскому папе Клименту XI с заданием добиться непризнания Станислава Лещинского польским королем. После успешных переговоров посетил Венецию, Австрию, Гамбург, Голландию с целью предотвратить вербовку наемников в шведскую армию. По возвращении в Россию в начале 1708 г. был пожалован подполковником лейб-гвардии Семеновского полка. Участвовал в Полтавском сражении 1709, где командовал Семеновским полком; после измены И.С. Мазепы К. поручена организация избрания нового гетмана. В октябре 1709 направлен к Брауншвейг-Люнебургскому курфюрсту для переговоров о браке царевича Алексея Петровича с дочерью курфюрста Шарлоттой. В начале 1710 вел переговоры с Ганноверским курфюрстом (будущий английский король Георг I), добился нейтралитета Ганновера. Затем некоторое время находился в Голландии при после А. А. Матвееве.

В октябре 1710 К. был направлен в Лондон полномочным министром с «наказом» стараться отвлечь английский двор от шведов, а потом склонить последний выступить посредником в переговорах российского двора со шведским и турецким. Очень скоро он убедился в невозможности достижения желаемого результата. К. доносил из Лондона, что Англия является самой враждебной русским интересам страной Европы. Однако он поддерживал с английским правительством внешне дружественные отношения, вел длительные, но бесплодные переговоры о нейтралитете германских государств, о посредничестве и т. п. Пост полномочного министра князь К. занимал недолго, летом 1711 он был отозван, чтобы получить вскоре назначение в Париж. Петр I придавал большое значение переговорам Куракина с правительством Людовика XIV, рассчитывая с помощью французского короля заключить мир с Турцией и Швецией. Вскоре, однако, возросшие опасения осложнить отношения с морскими державами вынудили царя отказаться от мысли о союзе с Францией. Дальнейшее пребывание русского посла в Париже становилось бессмысленным.

С октября 1711 г. по август 1725 — посол в Гааге. Здесь воспользовавшись соперничеством между Голландией и Англией, сумел убедить первых, что им выгоднее торговать с Россией на Балтике, чем поддерживать в войне Швецию. Князь К., находясь на посту посла в Гааге, по существу выполнял функции вице-канцлера за границей.

В апреле 1714 полномочный представитель России на Брауншвейгском конгрессе, на котором обсуждался вопрос о русско-шведском мире. В феврале 1715. К. дана грамота на заключение союза с Данией и Великобританией, однако британский король выступил в поддержку Швеции, и союз заключен не был. Куракин вел также работу по заказу кораблей, приглашению на русскую службу иностранцев; при создании Санкт-Петербургской Академии наук способствовал приглашению в Россию иностранных ученых. В 1717 сопровождал Петра I в путешествии по Франции. В августе этого же года участвовал в заключении в Амстердаме договора между Россией, Францией и Пруссией о дружбе, союзе и торговле. Участвовал в Аландском конгрессе 1718–1719.

С мая 1722 по 1728 — посол во Франции. В 1723 вел переговоры с Францией о заключении более тесного союза. Безуспешно пытался добиться брака между королем Франции Людовиком XV и великой княгиней Елизаветой Петровной.

В возрасте 50 лет Борис Иванович Куракин скоропостижно скончался в Париже. Его тело было перевезено в Москву и погребено в фамильном склепе Чудова монастыря в Кремле. Князь до конца жизни занимался благотворительностью, помогая беднякам. Перед смертью завещал своему сыну князю Александру построить в Москве богадельню с церковью для пятнадцати заслуженных офицеров, обеспечив ее надлежащим доходом.

Оставил путевые записки и автобиографию (доведена до 1709) и составил подробный план для истории России, по которому успел написать лишь «Гисторию о царе Петре Алексеевиче и ближних к нему людях. 1682–1694 гг.». Завещал свой капитал на устройство «шпиталя» (Странноприимный дом князей Куракиных в Москве).

— Русский биографический словарь. — Т. IX. — СПб., 1903. — C.572–579.

(обратно)

354

Архив князя Куракина. — Книга третья. — СПб., 1892. — С.33.

(обратно)

355

Словарь русского языка XVIII века. — СПб. 1998. — Вып.10. — С.188.

(обратно)

356

Письма и бумаги Петра Великого. — Т. IV. — СПб., 1900.— С.1077, примечание.

(обратно)

357

Там же.

(обратно)

358

Архив князя Куракина. — Книга третья. — С.47–48.

(обратно)

359

 Шереметев Б.П.. Военно-походный журнал 1711 и 1712 годов. — СПб., 1898. — С. 5.

(обратно)

360

Ефимок — русское обозначение западноевропейского серебряного талера, бывшее в употреблении до середины XVIII в. Своим названием он обязан иоахимсталеру — монете, отчеканенной в Иоахимстале (город на северо-востоке Богемии) с изображением святого Иоахима — покровителя рудокопов. До 1654 г. ефимки являлись источником высокопробного серебра для выпуска русских копеек. В 1654 г. на кружок ефимка нанесли изображения царя и государственного герба, и эта монета стала первой в России с номинальной стоимостью в один рубль.

(обратно)

361

 Архив князя Куракина. Книга третья. — СПб., 1892. — С. 61.

(обратно)

362

 Словарь русского языка XVIII века. — СПб., 1998. — Вып. 10. — С. 152.

(обратно)

363

Архив князя Куракина. — Книга третья. — СПб., 1892. — С. 47–48.

(обратно)

364

 Словарь русского языка XVIII века. — СПб., 1998. — Вып. 10. — С. 152.

(обратно)

365

 Сорина X. Аландский конгресс // Вопросы истории — 1947. — № 6. — С. 53.

(обратно)

366

 Веселовский Федор Павлович (ок. 1690 — после 1762) — дипломат петровского времени, тайный советник. Сын крещёного еврея Павла Яковлевича Веселовского (ум. в 1715), бывшего куратором немецких школ и комиссаром Аптекарской канцелярии в Москве, от брака с Марией Николаевной Аршеневской. Обучался в гимназии Э. Глюка, был принят в Посольский приказ (которым заведовал его двоюродный брат П. П. Шафиров) переводчиком с немецкого и латинского языков. В 1707 был назначен Петром I секретарем российского посольства в Риме, возглавляемым Б. И. Куракиным. Сопровождал Куракина в поездках в Ганновер и Лондон. В 1711 переведён в российское посольство в Копенгагене, в 1712 назначен секретарем посольства. В 1714 сопровождал Куракина в Брауншвейг, а в 1716 — в Лондон.

С 1 февраля 1717 исполнял обязанности резидента при английском дворе; 9 июня 1717 утверждён резидентом в Лондоне. Участвовал в переговорах о возвращении города Висмара герцогу мекленбургскому; устроил в Лондоне православную церковь; через Веселовского велись переговоры о соединении англиканской и восточной церквей. Помимо посольских обязанностей, Веселовский занимался вербовкой квалифицированных специалистов, заключением выгодных для России торговых контрактов. Во время англо-русского конфликта 1719–1720 не проявил необходимой принципиальности, вследствие чего (а также ввиду сношений с братом Авраамом, резидентом в Вене с 1715, который, опасаясь репрессий, не вернулся в Россию в 1719) лишился доверия Петра I и в феврале 1720 был смещён с должности и определен секретарём посольства в Данию.

Опасаясь ареста «за брата Авраама» и отказавшись покинуть Великобританию, он писал, что поскольку его отзывают не для того, чтобы отправить в Данию, а для того, чтобы лишить его свободы за брата Авраама, то, чувствуя себя невинным, он никогда не выедет из Англии.

В 1727 и 1733 ходатайствовал перед российскими властями о возвращении на родину. При императрице Анне Ивановне начал посылать ценные сообщения вице-канцлеру, графу А. И. Остерману, о внутриполитическом положении Англии, парламентских новостях, событиях придворной жизни. Заверял графа в желании «употребить последние дни живота своего к услугам отечества… яко верному и всякому доброму подданному надлежит». Возможно, Веселовского намеренно не спешили пускать в Россию потому, что такой «канал» информации был нужен правящей верхушке именно в Лондоне.

Вернулся в Россию после воцарения императрицы Елизаветы Петровны. Состоял на военной службе. В ноябре 1748 был назначен церемониймейстером российского императорского двора, с 1752 — в отставке с присвоением чина генерал-майора.

Путешествуя за границей в 1756–1760, по поручению И.И. Шувалова вёл переговоры с Вольтером о написании истории Петра I. В 1760 назначен куратором Московского университета. 10 февраля 1761 пожалован в кавалеры ордена св. Александра Невского. 18 ноября 1762 г. отправлен в отставку. Последние годы жизни, по-видимому, провёл за границей. — Веселовские // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1892. — Т. VI. — С. 97–98; Императорский Московский университет: 1755–1917: энциклопедический словарь / А. Ю. Андреев, Д. А. Цыганков. — М., 2010. — С. 126–127.

(обратно)

367

 Шлейниц Ганс Христофор — барон, выходец из герцогства Брауншвейг-Вольфенбюттель, посланник во Франции (9 августа 1717–1720 гг.).

(обратно)

368

Архив князя Куракина. — Книга третья. — СПБ., 1892. — С.58–60.

(обратно)

369

Словарь русского языка XVIII века. — СПб., 1998. — Вып. 10. — С. 152.

(обратно)

370

Письма и бумаги Петра Великого. — Том седьмой. — Вып. второй. — М.-Л. 1946. С.778.

(обратно)

371

Письма и бумаги императора Петра Великого. — СПб., 1889.— Т. II. — Вып. II. — С. 428–429.

(обратно)

372

 Неплюев Иван Иванович (05.11.1693-11.11.1773).

Из древнего дворянского рода, происходившего от боярина Андрея Ивановича Кобылы (1-я половина XIV в.), родственного Романовым.

Родился в семье обедневшего новгородского помещика Ивана Никитича Неплюева. Мать Марфа Петровна — урожденная княгиня Мышецкая.

В 16 лет Неплюев лишился отца, а в 18, по воле матери, женился на Федосье Федоровне Татищевой. Поселились молодые в новгородском имении Неплюевых селе Поддубье. Через два года, когда у Ивана Неплюева был уже сын Адриан, он удалился на богомолье в монастырь — «по обещанию», и отсутствовал год и четыре месяца.

В 1714 по указу о недорослях И.И. Неплюев в числе других дворян был определен в Новгородскую математическую школу. А.Д. Меншиков, устроивший смотр новгородским недорослям, отметил его незаурядные способности и, вероятно, способствовал тому, что Неплюева, как одного из лучших учеников, вскоре перевели в Нарвскую навигационную школу, а затем в Петербургскую Морскую академию. Петр I ревниво следил за успехами своих питомцев. В 1716 Неплюев был определен в Ревельский флот гардемарином, потом с несколькими товарищами отправлен в Венецию для обучения искусству мореплавания. Здесь в 1717–1718 он принял участие в войне с Турцией на стороне Венеции и за успехи получил от венецианского генерала Пасквалино аттестат, засвидетельствовавший его мастерство в управлении галерой на море.

По окончании войны гардемарины продолжили образование в Кадиксе, в Морской академии, и завершив его, в 1720 вернулись на родину. В Петербурге гардемарины сдавали экзамены в Адмиралтейской коллегии в присутствии Петра I. Государь ответами Неплюева остался доволен и произвел его в поручики морского галерного флота, напутствовав такими словами: «Видишь, братец: я и царь, да у меня на руках мозоли, а всё оттого: показать вам пример и хотя под старость видеть достойных помощников и слуг Отечеству». Вскоре Неплюев был назначен смотрителем и командиром над строящимися в Петербурге морскими судами — служба, при которой он постоянно находился на глазах у царя. Петр 1 однажды заметил: «В этом малом путь будет!»

В январе 1721 Петру I потребовался резидент в Константинополь со знанием итальянского языка. Ф. М. Апраксин рекомендовал послать «хваленого» Неплюева, на что Петр ответил: «Это правда, он хорош, да мне бы хотелось его у себя иметь». Но подумав, назначил его резидентом.

В Константинополе он держался с осторожностью, так как английский и французский послы были готовы на всё, лишь бы поссорить Россию и Турцию. Это им не удалось. Не удалась и попытка отравить русского резидента. Неплюев заключил с Турцией мирный договор, по которому Россия приобретала во владение все земли, лежащие на западном берегу Каспийского моря. В награду за это Петр I пожаловал ему 400 душ в Устюжно-Железопольском уезде, произвёл в капитаны первого ранга и велел выдать его жене и детям полное жалованье по этому чину — сверх того, что получал Неплюев в Константинополе, а его старшему сыну Адриану положил 300 руб. в год на образование.

В 1727 с позволения Екатерины I, Неплюев перевез в Константинополь жену и дочь (Адриан был с ним, двое других детей умерли). В годы царствования Петра II (1727–1730) ему было пожаловано еще одно имение. В 1730, при восшествии на престол Анны Иоанновны, он получил чин шаубенахта — контр-адмирала флота.

В 1732, сильно заболев (по-видимому, лихорадкой), Неплюев отправил в Россию жену, старшую дочь и двух детей, родившихся в Константинополе, а в 1735 сам вернулся в Россию. Здесь был произведен в тайные советники и назначен присутствовать в Коллегии иностранных дел. Вскоре после отъезда Неплюева из Константинополя, где он прослужил 14 лет, между Россией и Турцией возникла война, для России неудачная. 18 сентября 1739 мир был подписан, Россия возвращала Турции все прежде завоёванные крепости за исключением Азова, обязываясь срыть в нём все укрепления. Размежеванием земель по Днепру и Бугу поручили заняться Неплюеву, назначенному незадолго до этого киевским губернатором. В Киеве скончалась жена 4 декабря 1740.

Вскоре после восшествия на престол Елизаветы Петровны (27 ноября 1741) Неплюев был арестован и лишен всех малороссийских поместий, чина, места (к этому времени он являлся главноначальствующим над всей Малороссией) и ордена Александра Невского. Однако проведённое расследование показало, что ни в какие замыслы против императрицы Неплюев не входил, а потому чин и орден ему были возвращены; жалованные же малороссийские деревни уже разошлись по другим людям.

К прежней службе И.И. Неплюев не вернулся, а отправился по указу Елизаветы Петровны в Оренбургскую комиссию командиром. В самарскую штаб-квартиру Комиссии он прибыл в конце апреля 1742 и, приняв от генерала Соймонова войска и дела по управлению краем, выехал в Уфу. Там получил подробные сведения о состоянии Уфимской провинции, о населяющих её народах: башкирах, черемисах, чувашах, мещеряках, тептярях и вотяках и направился в самую глубь провинции, к верховьям Яика, определив по его течению места для нескольких крепостей.

В 1743, во вторую поездку в Уфимскую провинцию, заложил 8 крепостей и 18 редутов и устроил в них гарнизоны для защиты от кочевников. Искал удобные пути между крепостями, а среди них тот, который со временем мог бы стать главным.

В поездке его сопровождала жена (И.И.Неплюев был женат вторым браком на двадцатитрехлетней фрейлине Анне Ивановне Паниной, слывшей украшением императорского двора по красоте и образованности. Венчание было в Москве 7 октября 1741), по дороге она простудилась и умерла; похоронена была в Орской крепости, в ограде Преображенской церкви.

В 1743 Оренбург опять поменял свое местоположение, на сей раз окончательно. Прибыв в урочище Красная гора и осмотрев место, предназначенное для строительства крепости, Неплюев нашел его неприемлемым по причине всяческих неудобств (в том числе вредных для здоровья климатических условий) и предложил строить город в 70 верстах отсюда, рядом с Бердской слободой. План, представленный Елизавете Петровне, был ею принят, и 19 (30) апреля 1743 Оренбург с «надлежащим молебствием с пушечной пальбою» заложили на высоком берегу Яика близ устья реки Сакмары.

Строительство города-крепости Неплюев вел самоотверженно: до ноября жил в землянке, и в выстроенный для него дом перешёл, когда для жителей были готовы дома, а для гарнизона — казармы.

Неплюев вызвал в Оренбург купцов из Уфы, Самары и других городов на самых выгодных условиях и обеспечил их выстроенным на казенный счет жильем. Своему основателю обязан город и первыми городскими церквами: Преображенской и Введенской, называвшимися летним и зимним соборами, и пригородной Георгиевской.

В 1744 было дозволено строить в Оренбурге и татарские мечети. На строительство прибывали тысячи людей, в том числе башкиры и тептяри (с платой по две копейки в день), и к 1747 в Оренбурге уже насчитывалось 840 дворов, четыре церкви, имелись казенные номера, аптеки, пороховой погреб, магазины, гостиный и меновой дворы с 44 и 131 лавками соответственно. Было положено начало правильной разработке илецкой соли, открыты мел, известь, глина, различные руды, улучшено рыболовство по Яику, устроены 2 стекольных, 15 медеплавильных и 13 железоделательных заводов. К 1752 между Оренбургом, Челябинской и Троицкой крепостями был учрежден почтовый тракт протяжённостью ок. 700 верст. В эти же годы начался всемирно известный промысел — вязание шалей и других изделий из пуха местной козы.

В 1744 Неплюев представил в Сенат проект об образовании губернии, и в том же году, 15 марта, Сенат издал указ об учреждении Оренбургской губернии. Указ гласил: «В упомянутом городе Оренбурге быть губернии, именоваться Оренбургскою губерниею, в ней быть губернатором тайному советнику Неплюеву».

Территория губернии простиралась от Волги до Сибири и от Камы до Каспийского моря, доходила до нынешних Курганской, Омской, Свердловской, Самарской, Пермской, Тюменской, Ульяновской областей, включала 30 тысяч квадратных километров современного Узбекистана, где жили каракалпаки, и превышала площадь теперешней Оренбургской области в 12,3 раза. Биограф Неплюева Витевский описывал Оренбургский край весьма мрачными красками: «Познакомившись с краем и с делами по его управлению, Неплюев убедился, что большая часть правительственных распоряжений, касавшихся башкир и других инородцев края, оставалась пока только на бумаге; должного порядка в управлении не было. Между башкирцами находилось много недовольных русскою властью и особенно притеснениями со стороны чиновников; в расходовании сумм найден большой беспорядок и громадный недочет; инородцы и русские поселенцы края, вследствие постоянных бунтов среди башкир и злоупотреблений некоторых воевод, страшно бедствовали; многие деревни были опустошены или выжжены; большие пространства плодородной земли лежали нетронутыми, ожидая плуга земледельца и умелых рабочих рук».

В марте 1744, по ходатайству Неплюева, Сенат издал указ о ссылке на поселение в Оренбург преступников из купцов, мастеровых и ремесленных людей, «дабы в том новом месте промышленных мастеровых, ремесленных и купцовых людей умножено быть могло». А 15 июля того же года, по причине окончания со «шведскою короною войны» и заключенного мира, Елизавета Петровна объявила о прощении преступников и поселении некоторых из них по оренбургской линии. В манифесте об этом говорилось: «Простить всех приговоренных уже к смертной казни, сосланных в каторжные работы, хотя бы и навечно, освободить… Крестьян и посадских отправить в свои имения, а если наказаны публично, но ноздри не вынуты, тех хотя послать в их жилища, но ни к каким делам не определять; а у которых ноздри вынуты или другие знаки положены — тех послать в Оренбург на поселение в тамошние места и предместья по рассмотрении той губернии губернатором».

Издал Сенат, по просьбе Неплюева, указ об оставлении в крепостях Оренбургской губернии беглых и не помнящих родства людей с причислением их в казаки.

Стремясь дать защиту русским поселениям от нападений, Неплюев приступил к строительству крепостей, редутов и форпостов с такой энергией, что уже через несколько лет Оренбургский край был прикрыт от набегов воинственных кочевников целой цепью крепостей: к югу шла нижнеяицкая линия с 9 крепостями и 18 форпостами, к западу по реке Самаре — самарская с 9 крепостями и 3 редутами, к востоку — двойной ряд военных поселений: по Яику 10 крепостей и 16 редутов, а по Сакмаре — 10 крепостей и 2 редута. Всего в Оренбургском крае было возведено 114 укреплений разного рода. Без них, по словам Витевского, о торговле и промышленности в настоящем смысле нечего было и говорить. Каждый торговый караван пришлось бы охранять целым войском не только от киргизов и калмыков, но и от разбойничьих шаек каракалпаков, кашгарцев, хивинцев и других среднеазиатских народов.

С увеличением числа укреплений пришлось думать и об увеличении военной силы, а потому Неплюев обратил особенное внимание на оренбургских и яицких казаков. Желая лично ознакомиться с положением казачества, Неплюев отправился в Яицкий городок и взял с собой П.И. Рычкова, впоследствии — первого члена-корреспондента Российской Академии наук. С его помощью Неплюев собрал исторические сведения о Яицком войске, и составил подробный проект об изменении его управления. В 1753, будучи в Петербурге, Неплюев представил свой проект Военной коллегии, но утверждения его не добился. Благодаря Неплюеву, Яицкое войско осталось на своей земле и получило в «вечное владение» воды, изобилующие рыбой.

Неплюев разработал и штаты Оренбургскому нерегулярному корпусу (Оренбургскому казачьему войску), и собственноручно подготовил эскиз его знамени. Немало потрудился он над устройством Уфимской и Исетской провинций, входивших в состав Оренбургской губернии, и над устройством быта ставропольских крещёных калмыков, на которых возлагал большие надежды, рассчитывая, что их пример, подкреплённый различными льготами, будет привлекать калмыков-язычников, и они мало-помалу сделаются добрыми христианами и осядут на земле. Одной из мер, предпринятых Неплюевым для ознакомления калмыков с земледелием, было введение общественной запашки, на которую должны были являться со всех уездов по нескольку человек с лошадьми и работать под присмотром русских переселенцев и приставов. Духовное руководство калмыками Неплюев поручил протоиерею Чубовскому, знавшему калмыцкий язык. Им были переведены Евангелие и извлечения из Церковной истории, составлен калмыцкий букварь.

Пока главным начальником Оренбургского края оставался Неплюев, всё шло хорошо. Но стоило ему уехать в Петербург, и ставропольские калмыки сделались почти такими же язычниками, как астраханские, многие из них стали переселяться в улусы, где их охотно принимали, а улусные калмыки побежали в Китай… Зная мечту Петра 1 «отворить врата в полуденную Азию», Неплюев многое сделал для того, чтобы Оренбург стал центром русско-азиатской торговли. Он писал приглашения во все магистраты, посылал татар Сеитовской слободы приглашать киргизцев, хивинцев, ташкентцев, кашкарцев, трухменцев и бухарцев.

Татары как нельзя лучше исполнили волю губернатора, и уже в 1745 в Оренбурге происходила значительная торговля. Как писал сам Неплюев, «знатный торг в Оренбурге возымел начало». В 1749 Неплюев докладывал в Сенат: «В прошлом году русские купцы получили в Оренбурге серебра персидского монетою от азиатских купцов 71 пуд 13 фунтов, а с последней половины текущего года прибыло несколько бухарских и хивинских караванов, в которых тамошних обыкновенных товаров очень немного, но персидского серебра 418 пудов 22 фунта, а так как привозных туда из России товаров только на 140 тысяч рублей, из чего надобных азиатским купцам едва достанет ли, то по просьбе русских купцов принужден он дать им на почтовые подводы подорожные, с которыми они на своём коште отправляют нарочных в Москву и другие города, чтоб как можно скорее ещё доставить нужных товаров в Оренбург. Сверх того, писано в Казань, чтоб тамошние купцы спешили туда же с своими товарами, ибо если однажды русских товаров азиатским купцам не достанет, то этим они могут быть отохочены от приезда в Оренбург в большом числе».

Неплюев на посту губернатора оставался государственным деятелем, мыслящим в масштабе всей Империи и заботящимся о её процветании. Встревоженный тем, что из привезённого «азиатцами» серебра большую часть взяли за свои товары астраханские купцы, Неплюев счёл своим долгом предупредить тамошнего губернатора, чтобы это серебро через имеющийся в Астрахани порт не уплыло обратно в Персию.

Вскоре Оренбург сделался главным пунктом меновой торговли между русскими и азиатскими купцами, и для удобства её были выстроены гостиный и меновой дворы: гостиный двор располагался в городе и предназначался для зимней торговли, а меновой за Яиком — для летней.

В конце 1751 Неплюев сообщал в Петербург, что из Оренбурга с начала года «вступило в Россию золота 13 пудов 1 фунт 15 золотников, серебра — 1186 пудов 22 фунта, пошлин взято 82949 рублей». По свидетельству П.И.Рычкова, в 1748–1755 через Оренбург в Россию ввезено до 55 пудов золота и 4600 пудов серебра, а это при недостатке в то время в государстве драгоценных металлов, имело важное значение. Скоро Оренбург обзавёлся собственной плавильней, где «сплавку» золота и серебра, согласно указу Сената, производили так, как в «Москве на монетном дворе чинится… дабы оное серебро и золото без вторичной сплавки прямо в передел было годно».

Видя успехи внешней торговли, Неплюев составил проект о торговле России с Индией, но этому проекту, к великому его огорчению, не дали хода. В 1754 г., когда в Оренбурге кипела творческая, созидательная работа, преобразующая край к лучшему во всех отношениях, среди башкир был подготовлен хорошо организованный заговор, у истоков которого стоял мещеряцкий мулла Абдулла Мязгильдин, религиозный фанатик, известный в народе под прозванием Батырша Алеев. Батырше удалось склонить на свою сторону не только башкир, но и казанских татар, и киргизов. Восстание полыхнуло по всему краю почти в один и тот же час. Несмотря на сильное недомогание, Неплюев принял на себя руководство по прекращению мятежа. Он распорядился, чтобы во всех крепостях и редутах были приняты надлежащие меры предосторожности, и потребовал присылки войск, указав при этом места, где должны были собраться вызванные полки, и дав подробные наставления, как им действовать. Одновременно с этим, Неплюев отправил киргизскому хану Нурали грамоту, в которой просил удерживать свой народ от участия в бунте, а киргизским старшинам — подарки в сопровождении толмачей из мусульман с тем же пожеланием. Но, самое главное, по всему краю были разосланы указы, обещающие прощение бунтовщикам, если те явятся с повинной. В результате восстание было прекращено, а Батырша пойман и отвезён в Петербург.

Чувствуя, что здоровье не позволяет больше оставаться на трудном и ответственном посту оренбургского губернатора, Неплюев подал прошение об отставке, которое было принято в 1758. До 1760 он жил в Петербурге как частное лицо, а затем снова поступил на службу в звании сенатора и конференц-министра, но в должности пребывал, «немым» по собственному его выражению, «ибо никто уже и мнения моего не требовал».

 28 июня 1762 при отъезде заговорщиков и будущей императрицы Екатерины II в Петергоф для принятия от Петра III отречения от престола, Неплюеву был поручен цесаревич Павел Петрович, а также и весь Петербург со всеми находившимися там войсками. Во время коронации Екатерины II в Москве, Петербург был снова оставлен на Неплюева. Позже государыня наградила Неплюева орденом Св. Андрея Первозванного и положила ему сверх жалованья по 500 рублей в месяц. Награды «действительному тайному советнику, сенатору и кавалеру И.И. Неплюеву были пожалованы за долгую службу, а особенно за учинённое им в бытность его в Оренбурге знатное приращение государственных доходов».

Между тем, здоровье Неплюева всё более ослабевало, и в середине 1764 он, ослепший, явился к Екатерине II с просьбой об увольнении от службы. Императрица усадила его подле себя и, предугадывая его намерение, сказала: «Я разумею тебя, Иван Иванович! Ты конечно хочешь проситься в отставку, но — воля твоя — я прежде тебя не отставлю, пока ты не отрекомендуешь мне на свое место человека с такими же достоинствами, с какими ты». Неплюев, растроганный до слез, отвечал:

«Нет, государыня, мы ученики Петра Великого; проведены им сквозь огонь и воду; инако воспитывались, инако думали и инако вели себя; а ныне инако воспитываются, инако ведут себя, инако мыслят. Итак, я не могу ни за кого, ниже за сына моего ручаться». При выходе в отставку, Неплюев получил в награду «за верную, честную, многополезную и продолжительную службу» несколько деревень в Малороссии и 20 тысяч рублей. После этого он некоторое время жил в Петербурге, навещаемый императрицей, которая иногда совершенно запросто у него обедала.

В 1765 он побывал в своем родовом имении Поддубье, а затем поехал в Малороссию, но по дороге сильно занемог и выписал к себе сына Николая, служившего в Петербурге. Состояние отца было настолько слабо, что сын счёл необходимым забрать его в Петербург. Однако Неплюеву скоро наскучила бездеятельная жизнь в столице, и он отправился в Поддубье строить храм.

В октябре 1773 Неплюев почувствовал полный упадок сил, стал готовиться к смерти и в течение трёх дней диктовал князю Андрею Ивановичу Мышецкому и Василию Васильевичу Татищеву письмо к своему сыну Николаю. В числе последних наставлений замечательно следующее:

«Люби своё отечество и в защищение того пользы не щади не только благосостояния, но и жизнь. Подчинённым твоим и паче крестьянам будь больше отец, нежели господин, имея присно в памяти слово Божие: «милости хощу, а не жертвы», и что они такие же люди, как и ты, кроме чинов и власти, данной тебе гражданскими законами» Скончался Неплюев 11 ноября 1773 г. на восемьдесят первом году жизни и похоронен в Поддубье, в им же построенном храме. — Федорченко В.И. — Т. II. — Красноярск. 2000. — С.116–117.

(обратно)

373

Письма и бумаги Петра Великого. — СПб., 1889. — Т. II. — Вып. II. — С. 429.

(обратно)

374

 Смирнов Н.А. Описания о бунтах в Константинополе в 1730–1731 гг. // Археографический ежегодник за 1960 г. — М., 1962. — С. 322.

(обратно)

375

СлРЯ. — М., 1977. — Вып. 4. — С. 269.

(обратно)

376

Там же.

(обратно)

377

Письма и бумаги Петра Великого. — Т. VI. — СПб., 1912. — С. 490.

(обратно)

378

СлРЯ. — М., 1994. — Вып. 19. — С. 186.

(обратно)

379

Ладыженский (Лодыженской) Абросим (Обросим) Иванович (ум. не ранее 1633 г.) — русский государственный деятель 1-й трети XVII в. Впервые упоминается в 1598 г. Дворянин московский (1619), стольник (1627).

За московское осадное сиденье пожалован вотчиною (1610).

Участник земского собора 1613 г., подписал грамоту об избрании на царство Михаила Романова. В 1613–1614 гг. ездил с посольством в Крым с грамотами и подарками. В 1623 г. — воевода в Касимове. В 1624–1626 гг. — воевода Белгорода, отразил нападение польско-литовских войск. В 1626 г. — воевода в Валуйках для размена пленных. В 1627–1630 гг. — воевода в Великом Устюге.

В 1627 г., 1631–1633 гг. был приставом у разных послов. Имел вотчины в Пошехонском уезде (Белосельский стан). В 1617 г. Абросиму Ладыженскому пожаловано подмосковное село Знаменское-Садки, ставшее родовой вотчиной Ладыженских.

(обратно)

380

Письма русских государей и других особ царского семейства, изданные археографическою комиссией (1526–1658). — Т. I. — М., 1848. — С. 15.

(обратно)

381

Там же.

(обратно)

382

Там же. — С. 21.

(обратно)

383

Там же.

(обратно)

384

Там же. — С. 19.

(обратно)

385

 Архив князя Куракина. — Книга вторая. — СПб., 1891. — С. 32.

(обратно)

386

Письма и бумаги Петра Великого. — Т. II. — СПб., 1889. — С. 152.

(обратно)

387

Там же. — Т. III. — СПб., 1893. — С. 709.

(обратно)

388

СлРЯ. — М., 1987. — Вып. 13. — С. 78.

(обратно)

389

Архив князя Куракина. — Книга четвертая. — Саратов, 1893. — С. 330.

(обратно)

390

1 мая 1707 появилось Королевство Великобритания, созданное политической унией королевств Англии и Шотландии в соответствии с Договором об Унии 1706 года.

(обратно)

391

Архив князя Куракина. — Книга четвертая. — Саратов, 1893. — С. 426.

(обратно)

392

«Шведы распространили здесь повсюду известие о сражении, которое, будто бы, произошло 10-го июня при Бендерах между московскими и турецкими войсками, в котором воско под предводительством генерала Шереметева было разбито наголову, так что 40 т. убито и 15 т. ранено, не считая в том числе убитых и раненых офицеровъ; но этому не поверили». Из письма Бека Куракину в Голландию от 20 июля 1711 г. В действительности, подобное известие являлось дезинформацией; сражение между русско-турецкими войскамив в 1711 произошло только 9 июля, когда турецкие войска штурмовали укреплённый лагерь у Новой Станилешти, в котором находилась русская армия. Штурм был отражён, турки потеряли 8 тысяч, но положение русских войск стало критическим из-за отсутствия боеприпасов и продовольствия. Были начаты переговоры и 12 июля 1711 заключён невыгодный для России Прутский мирный договор. — Архив Ф.А. Куракина. — Книга вторая. — СПб., 1891. — С. 439.

(обратно)

393

Архив князя Куракина. — Книга вторая. —С. 271.

(обратно)

394

Письма и бумаги Петра Великого. — Т. III. — СПб., 1893. — С. 136.

(обратно)

395

Там же. — С. 138.

(обратно)

396

Там же.

(обратно)

397

Там же. — С. 502.

(обратно)

398

Там же. — С. 506.

(обратно)

399

 В петровское время широкое распространение получают повседневные записки, называемые «юрналами», «диурналами» или «журналами». Журналы вели Петр I, его военачальники, офицеры и капитаны, руководители экспедиций и придворные. Одновременно и независимо от собственноручных петровских записей записи велись лицами из его ближайшего окружения, сопровождавших его в походах. Ведение журналов сосредотачивается в Кабинете Петра I, созданном в 1704 г. В канцеляриях фельдмаршалов Б.П. Шереметева и А.Д. Меншикова ведутся военно-походные журналы. Журналы описывали действия армии и флота, в них записывались копии входящих и исходящих документов. — Майкова Т.С. Военные «Юрналы» петровского времени (По материалам ЦГАДА) // Вопросы военной истории России XVIII и первой половины XIX века. — М., 1969. — С. 368–390.

(обратно)

400

Шереметев Б.П. Военно-походный журнал 1711 и 1712 гг. — СПб., 1898. — С. 188.

(обратно)

401

Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России, собранные из достоверных источников и расположенныя по годам. Сочинение И.И. Голикова. — Изд. 2-е. — М., 1836. — Т. V. — С. 96.

(обратно)

402

Письма и бумаги императора Петра Великаго. — Т. IV. Примечания. — С.554.

(обратно)

403

Там же. — С. 686, примечания.

(обратно)

404

Там же. — С.786.

(обратно)

405

Там же. — С. 1055.

(обратно)

406

 Там же. — С. 683.

(обратно)

407

 «Артикул воинский с кратким толкованием» был впервые издан 25 апреля 1715. Петр I принял непосредственное участие в его подготовке. Необходимость разработки Артикула была связана с формированием постоянной регулярной армии в России. Это первая попытка систематизации российских уголовно-правовых норм. Артикул предусматривал усиление суровости наказаний и их исполнения, развивая идеи «Соборного уложения» о мести преступнику и устрашения населения, содержал перечень воинских преступлений и устанавливал меры наказания за эти преступления. За такие преступления, как, например, измена, уклонение от военной службы, невыполнение приказа и др., предусматривались жестокие наказания — битьё кнутом, шпицрутенами, ссылка на каторгу или смертная казнь, которая могла быть простой (повешение, отсечение головы, расстрел) либо квалифицированной (сожжение, колесование или четвертование). Артикул включал текст военной присяги, в которой упор сделан на осознание важности исполнения воинского долга, сохранения верности знамени и соблюдения твёрдой воинской дисциплины. Артикул воинский //Российское законодательство X–XX вв.: в 9 т. Т.4. — М., 1986.

(обратно)

408

Артикул воинский с кратким толкованием. СПб., без года. С.93.

(обратно)

409

Устав воинский. Указ соч. — С.356–357.

(обратно)

410

 Тредиаковский В. Указ. соч. — С. 43.

(обратно)

411

Письма и бумаги Петра Великого. — Т. IV. — СПб., 1900. — С. 100–101.

(обратно)

412

Там же.

(обратно)

413

 Там же. — С. 595–596, примечание.

(обратно)

414

Там же. — С. 600.

(обратно)

415

Там же. — С. 59.

(обратно)

416

 Там же. — С. 537–538.

(обратно)

417

Материалы для истории русскаго флота. — Часть I. — СПб., 1865. — С.38.

(обратно)

418

Словарь русского языка XVIII века. — Вып. 16. — Л., — С.88.

(обратно)

419

 Материалы для истории русскаго флота. — Часть I. СПб., 1865. — Балтийский флот. 1701–1725. С.280–281.

(обратно)

420

Cловарь русского языка XVIII века. — Вып. 2. — Л., 1985. — С.123.

(обратно)

421

Материалы для истории русскаго флота. Часть I. Указ. соч. С.60.

(обратно)

422

Книга Устав морской о всем, что касается доброму управлению, в бытности флота на море. Напечатася повелением Царскаго Величества. В САНКТПЕТЕРБУРГЕ, при Императорской Академии Наук, шестым тиснением 1780 г. Книга первая. Глава первая. С.20.

(обратно)

423

Там же. Книга пятая. О штрафах. Глава вторая. О самовольном обнажении шпаги, о тревоге и карауле. С.144.

(обратно)

424

Словарь русского языка XVIII века. Вып. 16. — СПб., 2006. — С. 88.

(обратно)

425

Письма и бумаги Петра Великого. — Т. VIII. (июль — декабрь 1708 г.) — Выпуск первый. М.-Л., — 1948. С.147.

(обратно)

426

Словарь русского языка XVIII века. — Вып. 16. — Л., 2006. — С. 88.

(обратно)

427

 Материалы для истории русскаго флота. Часть II. Балтийский флот. 1702–1725. — СПб., 1865. — С.396.

(обратно)

428

 Леонтьева Г.А., Шорин П.А., Кобрин В.Б. Вспомогательные исторические дисциплины. — М., 2003. — С. 189–190.

(обратно)

429

Словарь церковно-славянскаго и русскаго языка, составленный вторым отделением Императорской академией наук: в 4 т. (далее — Словарь церковно-славянского и русского языка) — СПб., 1847. — Т. IV. — С. 268.

(обратно)

430

 Даль В.И. — Т. 4. — СПб.-м., 1882. — С. 386.

(обратно)

431

 Соболева Т.А. Указ. соч. — С. 22.

(обратно)

432

Там же. — С. 38.

(обратно)

433

 Лукаш Павлусов, сын Магнуса Павлуса (Павла), насильственно вместе с отцом несколько лет удерживался царем Федором Иоанновичем на территории Московского государства.

(обратно)

434

 Соловьев С. М. Указ. соч. — Кн. 2. — С. 589.

(обратно)

435

Памятники дипломатических сношений. — Т. I. — СПб., 1851. — С. 1130.

(обратно)

436

Лукаш Павлусов писал: «Как приехали мы в Поморскую землю в город Штетих, то нашли тут любского торгового человека Крона и с ним тайно договорились, чтоб ему нас тайно провести через немецкую землю… Поехал цесарский посол в торговом платье с одним человеком да со мною и с Кроном через Прусскую Землю. Когда мы были уже близко от московского рубежа в Новгороде Ливонском, то нам сказали, что про нас заказ есть и стерегут по всем дорогам. На нас напал страх великий, не ведаем, как ехать, ни назад ни вперед не смеем. Положа упование на Бога, забыв свой живот пошли на смерть. Вооружились пищалями, самопалами… и сквозь заставу под Новым городом пробились силою. За нами погонь была великая, шум, крик необычайный и в городе звон, хотели нас поймать но Бог помиловал — ушли». Соловьев С. М. Указ. соч. — Кн. 2. — С. 589.

(обратно)

437

Памятники дипломатических сношений. — Т. I. — С. 1137.

(обратно)

438

СлРЯ. — Вып. 1. — М., 1975. — С. 24.

(обратно)

439

Словарь церковно-славянскаго и русскаго языка. — Т. II. — СПб., 1847. — С. 268.

(обратно)

440

Тарабарская грамота или тарабарщина, это — нечто бессмысленное и непонятное для непосвященного. Чтобы сбить дешифровальщика с толку, прибегали к методу «пустышек». В середину текста вставляли ничего не значащие слова, простое скопление букв. Зашифрованное послание оставляло весьма распространенную в русском языке букву «а», меняя лишь согласные. В результате часто выходило «тара бара».

(обратно)

441

 Даль В.И. — Т. 4. — С. 554.

(обратно)

442

Секрет данного способа заключался в простой перестановке букв (без ключа): согласные в алфавите делят на две равные части (по 10 букв в каждой), и первую пишут строкой в алфавитном порядке, а вторую под буквами первой в обратном порядке. Таким образом, получают таблицу:.

б в г д ж з к л м н

щ ш ч ц х ф т с р п

При зашифровке в письме употребляют нижние буквы вместо верхних и наоборот. Гласные буквы и пропуски, а также мягкий знак с «й» остаются неизменными. Для расшифровки используют тот же способ, что и для шифрования (шифр симметричный). Этот способ шифрования называется литорея. Появление первой тарабарской грамоты историки относят к концу XIII века.

(обратно)

443

 Сб. РИО. — Т. 142. — СПб., 1913. — С. 322–323.

(обратно)

444

СлРЯ. — М., 1995. — Вып. 20. — М., 1995. — С.178.

(обратно)

445

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. — Т. XVII А. — СПб., 1896. — С. 834.

(обратно)

446

По одному варианту литореи мудрой (шифр назывался цифирь) буквам соответствовали числа, а уже с ними совершали простые арифметические действия — например, прибавляли некую постоянную цифру-ключ. В этой тайнописи были скрыты и гласные, что усложняло задачу стороннего дешифровальщика. По другому варианту литореи мудрой, одни буквы кириллической азбуки, включая гласные, заменялись другими из той же азбуки.

(обратно)

447

Статейный список посольства Н. Спафария в Китай (1675–1678) // Вестник археологии и истории. — СПб., 1906. — Вып. 17. — Отд. 2. — С. 200.

(обратно)

448

В Петровскую эпоху центром, где создавались шифры, где они вручались и откуда рассылались корреспондентам, был вначале Посольский приказ, затем — Посольская походная канцелярия, а в дальнейшем — Первая экспедиция Коллегии иностранных дел. Изготовление шифров проводилось под руководством самого императора, канцлера и вице-канцлера. Как в будущей Коллегии иностранных дел, в Посольском приказе существовал специальный штат для зашифровки и расшифровки переписки. Текст, подлежащий зашифрованию, переписывали надлежащим образом дьяки Посольского приказа, а затем переводчики и секретари Коллегии иностранных дел. Они же производили расшифровку писем.

Внешне шифр Петровской эпохи представляет собой лист бумаги, на котором от руки написана таблица замены: под горизонтально расположенными в алфавитной последовательности буквами кириллической или иной азбуки, соответствующей языку открытого сообщения, подписаны элементы соответствующего шифралфавита. Ниже могут помещаться «пустышки» (шифробозначения, которым не соответствует никакого знака открытого текста), краткие правила пользования, а также небольшой словарь, называвшийся «суплемент» и содержащий некоторое количество слов (имен собственных, географических наименований) или каких — то устойчивых словосочетаний, которые могли активно использоваться в текстах, предназначенных для зашифрования с помощью данного шифра. — Соболева Т.А. Тайнопись в истории России (История криптографической службы России XVIII — начала XX в.). — М., 1994. — С. 51, 58–59.

(обратно)

449

Там же. — С.53.

(обратно)

450

Там же. — С. 71–72.

(обратно)

451

Письма и бумаги Петра Великого. — Т. IV. — СПб., 1900. — С. 59.

(обратно)

452

 Там же. — 676–677, примечание.

(обратно)

453

Там же. — С. 711.

(обратно)

454

Там же. — С. 158–159.

(обратно)

455

Письма и бумаги Петра Великого. — Т. IX. — Вып. I. — М.; Л., 1950. — С. 391.

(обратно)

456

 Там же. — Т. IV. — СПб., 1900. — С. 626, примечание.

(обратно)

457

Там же. — Т. V. — СПб., 1907. — С. 279.

(обратно)

458

Волков Григорий Иванович — секретарь Посольского приказа, обучавшийся с 1698 в Падуанском университете. В 1711 отправлен Петром I в Париж; в 1713 — в Берлин.

(обратно)

459

 Архив князя Куракина. — Книга третья. — СПб., 1892. — С. 378–379.

(обратно)

460

Cловарь русского языка XVIII века. — Вып. I. — Л., 1984. — С. 27.

(обратно)

461

ДАИ. — СПб., 1857. — Т. VI. — С. 215.

(обратно)

462

«180 [1672] мая 24 в день, указал великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович… отпустить с Москвы в Палестину Газского митрополита Паисия, и с людьми его, на Киев. А на отпуске дать ему своего великого государя жалованья триста рублев из Болшого Приходу, двенадцать подвод, полатку в пять рублев, полуб казенный обит кожею, людем его пяти человеком по сукну аглинскому». Был задержан в тот же день и отпущен 13 февраля 1673. Остановился в Киеве, где пребывал под надзором местных властей… писал в Москву донесения с жалобами на притеснения от местных властей и доносами на местное духовенство. В августе 1675 был вызван в Москву, но явился не сразу, видимо, опасаясь государева гнева. 1 сентября 1676, уже при царе Федоре Алексеевиче, отпущен из Москвы без денежного содержания и вновь прибыл в Киев. Митрополит Паисий (в миру Пантелеимон Лигарид) умер 24 августа 1678 в Киеве; погребён в Киево-Братском Богоявленском монастыре. — ДАИ. — Т. VI. — С. 216; Каптерев Н. Характер отношений России к православному Востоку. — М., 1885. — С. 181–207.

(обратно)

463

 Соболева Т.А. Указ. соч. — С. 68.

(обратно)

464

 Письма и бумаги Петра Великого. — Т. VI. — СПб., 1912. — С. 179.

(обратно)

465

Там же. — С. 496–497.

(обратно)

466

 Лука Барка-младший состоял в конфиденциальных отношениях с российскими официальными лицами. В секретных донесениях фигурировал под именем Макария Степанова. Информация его была достоверной, т. к. он являлся также переводчиком английского посольства и имел связи при султанском дворе. В 1710 он сообщил в Москву через русского курьера о намерении Турции начать войну с Россией.

(обратно)

467

Дубровницкая республика (хорв. Dubrovačka republika, лат. Respublica Ragusina, итал. Repubblica di Ragusa, Республика Святого Влаха) — город-государство на побережьеАдриатического моря, существовавшее с XIV века до 1808 г.

(обратно)

468

 Князь Хилков Андрей Яковлевич (1676–1718 гг.) принадлежал к московской знати. Древнейший род Хилковых вел родословную от князя Ивана Федоровича Хилок-Ряполовского, который через князя Ивана Стародубского был потомком Всеволода Большое Гнездо. А.Я. Хилков — сын окольничего князя Якова Васильевича Хилкова. С 12-ти лет он находился на придворной службе. В 16 лет имел чин ближнего стольника. В 1697 в числе других стольников отправлен в Италию для изучения навигацкой науки, откуда возвратился со знанием навигацкой науки и итальянского языка. Петр послал молодого, европейски образованного человека, «птенца гнезда Петрова», резидентом в Швецию 17 апреля 1700. «Наказом Петра I» на резидента возлагались следующие задачи: часто видеться с сенаторами, канцлером и другими высшими сановниками Швеции; «проведать», с какой целью живут в Стокгольме посланники различных государств; узнать о дипломатических связях Швеции («с кем какой союз», мир или война,); встречаться с иностранными послами «для выведывания подлинных ведомостей», используя подкуп для их получения. О московских ведомостях «ответ чинить пристойно кратко», охраняя честь государя; «проведывать подлинно» об экономическом состоянии и дипломатических связях Франции, Польши, Дании и Бранденбурга; обо всех этих ведомостях в Россию писать еженедельно в Посольский приказ боярину Головину; узнать об отношениях Швеции с турецким султаном и крымским ханом; докладывать об экономическом состоянии Швеции, количестве войск и укреплении городов, о явных и тайных замыслах шведов, «да и о иных о всяких о тамошних ведомостях».

Ему было поручено известить короля Карла XII о скором прибытии великих послов (боярина князя Я. Долгорукого и окольничего князя Ф. Шаховского) для торжественного подтверждения мирных договоров со Швецией. Высказывается мнение, что Пётр назначил резидента в Стокгольм, исключительно с целью усыпить бдительность шведского правительства и скрыть от него свои приготовления к войне со Швецией, которую он решил начать немедленно по заключении мира с Турцией.

 9 мая 1700 Хилков выехал из Москвы в Стокгольм. Его сопровождали двое подьячих Малороссийского приказа Василий Богданов и Иван Чередеев, переводчик Вилим Ибрагимов, «духовная особа», не называемая по имени, а также сын шведского резидента в Москве Томаса Книпера Петр. Вероятно, участие в поездке Петра Книпера было одним из средств усыпления бдительности его отца. С собой в дорогу Хилков получил соболиную казну для подкупов в Швеции и 660 руб. денег. Делая в день по 40–60 верст (очень большая скорость для того времени), Хилков прибыл на русско-шведский «рубеж» 24 июня. Шведскими властями ему была оказана торжественная встреча с почетным караулом в 40 солдат. 12 июля Хилков на корабле отплыл из Нарвы в Стокгольм, куда прибыл 16 июля. Короля в столице не оказалось, и Хилков отправился к нему в г. Ландскрону (Карл XII находился там при флоте). За время пути из России в Швецию Хилков постоянно отправлял в Москву донесения с описанием всего увиденного, что могло заинтересовать русское правительство (укрепления городов, количество гарнизонов, их вооружение, состояние шведской промышленности и т. д.). После пребывания в Нарве он отправил детальный отчет о состоянии и количестве ее укреплений. Когда Хилков прибыл в Ландскрону (13 августа), Карл XII уже «расправился» с Данией и заключил Травендальский мир. Так что встреча русского резидента и шведского короля проходила на датской территории. Эта встреча состояла из двух аудиенций 19 и 30 августа. На первой Хилков вручил королю верительные грамоты и произнес речь на итальянском языке (король слушал с непокрытой головой — в знак особого уважения), на второй Карл XII Хилкову «при дворе резидентом быть повелел». Шведские власти предоставили ему роспись всей шведской армии, включая флот. Шведские власти не ожидали в ближайшее время войны с Россией и рассматривали ее как доброго соседа, всячески ублажая ее официального представителя. Хилков отправил роспись вооруженных сил Швеции в Москву, и таким образом, к началу войны российское правительство имело точное представление о шведской армии и флоте. В Стокгольм Хилков вернулся в ночь на 18 сентября. К тому времени в Швеции было получено известие о том, что Россия начала войну «за учиненное в Риге 1697 великому российскому посольству бесчестие». 20 сентября Хилкову было объявлено, «что велено у него… поставить караул для того что де великого государя войска вошли в их земли… и на Москве их резидента держат за караулом». Караул был поставлен в жилых палатах, у каждой двери — по два солдата. На дворе у ворот — сорок восемь человек. 29 марта было описано имущество Хилкова. Дипломатическая миссия его закончилась, начался восемнадцатилетний плен.

Обмена Хилкова на резидента Книпера не произошло. Хилков сообщал Петру I в 1703: «Лучше быть в плену у турок, чем у шведов: здесь русских ставят ни во что, ругают и безчестят; караул у меня и у генералов внутри; кто пойдет ради нужды, караульщик всегда при нем с заряженным мушкетом; купцов наших замучили тяжкими работами, несмотря на все мои представления». В 1711 обменяли большую часть военнопленных, но не Хилкова. В 1713 его перевели из Стокгольма в Вестерос. Он писал Петру: «В нынешнее время, я, неключимый [непригодный, бесполезный] раб, никакой службы вашему величеству служить не могу». Он сетовал, что его сведения получены от частных лиц или со слухов, и необходимо относиться к ним критически. В донесениях большое внимание он уделял военным операциям шведской армии и подготовке к ним, отслеживал набор новых войск и отправку на театр военных действий. Одним из важнейших аспектов его деятельности являлось информирование русского правительства о внутреннем положении в Швеции. Эту информацию можно разделить на пять групп. Первое — это сведения о внутренних ресурсах Швеции, о возможности набора новых войск и состоянии шведской экономики. Второе — сообщения о настроениях населения и обстановке в стране. Третье — рассказ о реформах системы государственного управления и налогообложения. Четвертое — в каждом письме есть перевод шведских газет, содержащих сведения об официальной точке зрения правительства на происходящие события. И пятое — положение русских пленных в Швеции и вопрос об их обмене. Начав переговоры об обмене, шведы необоснованно затягивали их, не выполняли обещаний и не торопились отпускать русских. Хилков скончался в Вестеросе в 1718 г. и был погребен в Александро-Невском монастыре 18 октября 1719 г. в Петербурге. — Куренкова Е.А. Русский резидент в Швеции князь А. Я. Хилков и его письма // Вестник ассоциации вузов туризма и сервиса. — М., 2009. — № 3. — С. 45–50; Русский биографический словарь. Фабер — Цявловский. Издан под наблюдением председателя Императорскаго Русскаго Историческаго Общества А.А. Половцова. — СПб., 1901. — С. 320–321.

(обратно)

469

Долгова С. Забытый герой Северной войны: (Князь А. Я. Хилков) // «Гасырлар Авазы — Эхо веков». — Казань, 2013. — №. 1–2 (70–71). — С. 9—16.

(обратно)

470

Куренкова Е.А. Указ. соч. — С. 45–50.

(обратно)

471

Там же.

(обратно)

472

Там же.

(обратно)

473

 Петр I, проводя коренную реформу высших и центральных государственных учреждений страны, реорганизовал и дипломатическую службу. Отправляясь в первый Азовский поход в 1695, он создал при себе особую дипломатическую канцелярию, получившую название Посольской походной канцелярии. В 1709 она стала называться Посольской канцелярией, а с 1710 обосновалась в Петербурге. Посольский приказ оставался в Москве. В 1710–1718 Посольская канцелярия стала главным органом внешних сношений. Посольский приказ работал до 13 февраля 1720, когда все его функции были переданы в Коллегию иностранных дел. За ним оставалось ведение внутренних хозяйственных и регионально-территориальных вопросов, касающихся Малороссии, Смоленщины и других «молодых» территорий.

В 1716 с введением коллегиального порядка принятия решений Посольская канцелярия преобразована в Посольскую коллегию. Указами Петра I от 11 и 15 декабря 1717 решено вместо неё образовать Коллегию иностранных дел.

(обратно)

474

 Соболева Т.А. Указ. соч. — С. 58.

(обратно)

475

Словарь русского языка XVIII века. — Вып. 3. — Л., 1987. — С. 37.

(обратно)

476

Письма и бумаги Императора Петра Великого. Том VI. П — гд. 1917. Письма и бумаги Императора Петра Великого. Том VI. П — гд. 1917. С.224.

(обратно)

477

Архив князя Куракина. — Книга третья. — С.377.

(обратно)

478

Словарь русского языка XVIII века. — Вып. 3. — Л., 1987. — С. 37.

(обратно)

479

Письма и бумаги императора Петра Великого. — Т. VII. — Вып. второй. — М.-Л., 1946. С.778.

(обратно)

480

 Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время. Часть 1. Разведывательная служба в мирное время и тайная агентура в мирное и военное время // Анталогия истории спецслужб. Россия. 1905–1924. — М., 2007. — С.167.

(обратно)

481

 Шамин С.М. Куранты XVII столетия. Европейская пресса в России и возникновение русской периодической печати. — М.-СПб., 2011. — С.4.

(обратно)

482

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. — М., 1986–1987. — Т.2 (Е-муж). — 1986. — С.423.

(обратно)

483

Масса И. Краткое известие о начале и прохождении современных войн и смут в Московии, случившихся до 1610 года за короткое время правления нескольких государей. Письмо к Морицу, принцу Оранскому // О начале войн и смут в Московии. — М., — 1997. — С.15.

(обратно)

484

 Иностранные газеты привозили датский агент Давыд Миколаев, шведский резидент в Москве Петр Крузбиорн, секретарь датского посланника Ганса Ольделанда Андрей Роде (посольство Ольделанда пребывало в Москве с 23 марта по 29 мая 1659 г.13) и др. Получение иностранной прессы через купцов и дипломатов имело свои плюсы и минусы. Главным плюсом было отсутствие расходов, ведь брошюры и газеты по этим каналам доставлялись бесплатно. Минусы представляются более существенными. Во-первых, информация шла в Россию долго, поскольку доставлялась попутно, при случае. Во-вторых, когда прессу привозили иностранные дипломаты, рассчитывать на объективность подобных новостей было сложно. Послы могли привозить с собой те издания, которые отражали политическую ситуацию в Европе в наиболее выгодном для их государств свете. В-третьих, на основе редких обрывочных данных составить целостную картину политической жизни Европы не представлялось возможным. Российское правительство испытывало потребность в постоянном получении «вестей» из-за рубежа. Техническая возможность для этого была, поскольку европейская почтовая сеть, способная обеспечить быструю и регулярную перевозку газет, доходила до Риги — т. е. заканчивалась очень близко от рубежей России. Рижанин Юстус Филимонатус, поставлявший в 1643–1644 гг. «вести» в Посольский приказ (судя по всему, за специальную плату), предлагал установить регулярную пересылку корреспонденции между Ригой и Псковом. Однако это требовало существенных материальных затрат. Проект Филимонатуса не был реализован. Шамин С.М. Указ. соч. С.76, 78.

(обратно)

485

 Шамин С.М. Указ. соч. — С.52

(обратно)

486

 Там же.

(обратно)

487

Гамбург получил с 1510 статус «вольного имперского города», что, по сути, предоставляло ему независимость от императорской власти и право на самоуправление.

(обратно)

488

 Письма и бумаги Петра Великого. — Т. III. — СПб., 1893. — С.350–351.

(обратно)

489

 Шамин С.М. Указ. соч. — С.8.

(обратно)

490

 Булгаков Александр Яковлевич (15 ноября 1781, Константинополь — 17 апреля 1863, Дрезден) — русский дипломат, сенатор, московский почт-директор, чьи письма, изданные в трёх томах, дают подробнейшую картину повседневной жизни русской аристократии XIX века. В его обширной переписке, по словам князя Вяземского, отразились «весь быт, всё движение государственное и общежительное, события, слухи, дела и сплетни, учреждения и лица, с верностью и живостью». — Майков П. Булгаков, Александр Яковлевич // Русский биографический словарь — Т. 3. — СПб., 1908. — С. 458–460.

(обратно)

491

 Царь Алексей Михайлович лично интересовался иностранными газетами и начиная с 1659 г. пытался наладить их регулярную доставку в Россию. В 1665 г. между голландцем Яном ван Сведеном и приказом Тайных дел был заключен договор, по которому голландский купец обязался организовать почту и раз в две недели привозить в Москву известия о европейских событиях. С этого времени куранты составлялись регулярно, без перерывов. Таким образом, становление практики систематической подготовки обзоров иностранной прессы для царя и бояр растянулось на два с лишним десятилетия. Начиная с 1670-х гг. переводчики не только выбирали из иностранных газет и переводили статьи, но и составляли комментарии географического, политического и социально-экономического характера, которые делались на полях основного текста. Особенно часто комментарии на полях встречаются с середины 1670-х гг. Составленные переводчиками черновики переписывали набело в двух экземплярах подьячие Посольского приказа. Один из чистовых экземпляров предназначался для царя, а другой для Боярской думы. Шамин С.М. Указ. соч. С.84.

(обратно)

492

Булгаков А. Я. Ответ на библиографический вопрос // Московский телеграф. 1827. № 13. С. 5–9.

(обратно)

493

 Шамин С.М. Указ. соч. — С. 4.

(обратно)

494

 Проф. Гурляндъ И.Я. Иванъ Гебдонъ, коммисариусъ и резидентъ. Указ. соч. С.22.

(обратно)

495

 Шамин С.М. Указ. соч. — С. 81–82.

(обратно)

496

Архив князя Куракина. — Книга первая. — СПБ., 1890. — С.6–7.

(обратно)

497

Там же. С.9.

(обратно)

498

Там же. С.27.

(обратно)

499

Там же. С.27–28.

(обратно)

500

Материалы для истории русскаго флота. — Часть II. — С.498.

(обратно)

501

 Указ Петра I от 22.2. 1711 г. «Объ учреждении Правительствующаго Сената и о бытии при ономъ розрядному столу вместо Розрядного приказа, и по два Комиссара изъ губерний». Томъ IV. 1700–1712. 1830. № 2321. С.627.

(обратно)

502

ПСЗРИ. Т.V. 1713–1719. — СПб., 1830. — № 3133. — С.527.

(обратно)

503

 Там же. — № 3255.— C.601.

(обратно)

504

 Приказ военных дел был образован 23 июня 1701 в результате преобразования Иноземского и Рейтарского приказов: «Приказы Иноземской и Рейтарской и Стрелецкой писать приказами жъ, Иноземской и Рейтарской, Военных дел, а Стрелецкой Земскихъ делъ; а прежнимъ званиемъ, техъ приказовъ не писать». Помимо дел пробразуемых приказов Приказ военных дел занимался вопросами комплектования и снабжения регулярной армии. В 1711 Приказ военных дел был упразднен, а вопросами вещевого и финансового довольствия войск стал заниматься учрежденный в том же году Генеральный комиссариат. Различными направлениями военного строительства занимались также созданные (или реорганизованные из структур XVII в.) в этот период Адмиралтейский, Провиантский, Артиллерийский (бывший Пушкарский) приказы и канцелярии — Ингерманландская, Мундирная и так далее. ПСЗРИ. — Т. IV. 1700–1712. — № 1859. — СПб., 1830. — С. 170.

(обратно)

505

Там же. — С. 688–689.

(обратно)

506

 Историко-документальный Департамент МИД России. idd.mid.ru›Летопись дипломатической службы ›Коллегия иностранных дел (КИД) в XVIII веке.

(обратно)

507

Там же.

(обратно)

508

ПСЗРИ. — Т. V. — СПб., 1830. — С. 720.

(обратно)

509

Важнейшим аспектом деятельности Военной коллеги на начальном этапе было управление личным составом армии — набором, смотрами, направлением на медицинское освидетельствование, назначением на должности, поощрением, наказанием, отпусками и отставкой военнослужащих, включая иностранных наемников на русской службе. Постепенно в компетенцию Военной коллегии попадают и другие задачи — снабжение, военные суды, военная медицина и т. д. // Тихонов В. А. Очерки по истории военного управления в России эпохи Петра Великого. — Саарбрюккен, 2016. — С. 12.

(обратно)

510

«Коллегия Адмиралтейская имеет верхнюю дирекцию над людьми, строением и прочими делами, к Адмиралтейству надлежащими, каковаго б звания оныя ни были, во всем Российском Государстве». — ПСЗРИ. — Т. VI. 1720–1722. — СПб., 1830. — С. 525.

(обратно)

511

 Августа 30. Трактат, заключенный на конгрессе в Ништате уполномоченными министрами… о вечном мире между обоими государствами. «Мы Фридрих, Божиею милостию Король Шведской, Готской и Веденской, и прочая, и прочая, и прочая: Объявляем, что понеже между Нами и короною Шведскою с одной, и Божиею милостию с Пресветлейшим и Державнейшим Царем и Государем, Государем Петром Первым, Всероссийским Самодержцем, и прочая, и прочая, и прочая, и с Государством Российским, с другой стороны… 30 августа месяца ныне текущаго года 1721 постановлен, заключен, подписан и запечатан вечный мир». — ПСЗРИ. — Т. VI. 1720–1722. — СПб., 1830. — № 3819. — С. 421.

(обратно)

512

«Потом же изволил Его Императорское Величество в кратких, но зело сильных словах… ответствовать, которой ответ в следующем состоял:

 1. Зело желаю, чтоб Наш весь народ прямо узнал что Господь Бог прошедшею войною и заключением сего мира Нам сделал.

 2. Надлежит Бога всею крепостию благодарить; однако ж, надеясь на мир, не надлежит ослабевать в воинском деле, дабы с Нами не так сталось, как с Монархиею Греческою.

 3. Надлежит трудиться о пользе и прибытке общем, которой Бог Нам пред очьми кладет, как внутрь, так и вне, от чего облегчен будет народ». — ПСЗРИ. — Т. VI. — № 3840. — С. 444–446.

(обратно)

513

Историко-документальный Департамент МИД России. idd.mid.ru›Летопись дипломатической службы ›Коллегия иностранных дел (КИД) в XVIII веке.

(обратно)

514

 Там же.

(обратно)

515

Книга Устав морской о всем, что касается доброму управлению, в бытности флота на море. Напечатася повелением Царскаго Величества. В Санкт-Петербурге, при Императорской Академии Наук, шестым тиснением 1780 г. — Кн. I. — Гл. I. — С. 20.

(обратно)

516

Капитан 2-го ранга Парфенов. По вопросам крейсерской войны // Морской сборник. 1906. — № 1. — С.32.

(обратно)

517

Там же. С.32–33.

(обратно)

518

 СлРЯ. — М., 1995. — Вып.20. — С. 17.

(обратно)

519

Капитан 2-го ранга Парфенов. Указ. соч. — С.33–34.

(обратно)

520

 Яковлев Петр Петрович. Умер в 1779 г. Генерал-майор (1759). Похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге.

(обратно)

521

«Чтоб никакие шпионы от государственных неприятелей не обретались». Становление органов разведки и контрразведки России в XVII–XVIII вв. // Исторический архив. — 1998. — № 5–6. — С. 31–34.

(обратно)

522

Там же.

(обратно)

523

Там же.

(обратно)

524

Там же.

(обратно)

525

 Словарь русского языка XVIII века. — СПб., 2001. — Вып. 12. — С. 127.

(обратно)

526

Исторический архив. — 1998. — № 5–6. — С. 31–34.

(обратно)

527

Семилетняя война. Материалы о действиях русской армии и флота (1756–1762). — М., 1948. — С. 131.

(обратно)

528

CлРЯ. — М., 1983. — Вып. 10. — С. 221.

(обратно)

529

 Клембовский В.Н. Указ. соч. — С.35.

(обратно)

530

 Военный энциклопедический лексикон, издаваемый обществом военных и литераторов и посвященный Его Императорскому Высочеству, государю наследнику цесаревичу и Великому Князю Александру Николаевичу. — СПб., 1847. — Ч. 11.— С. 361.

(обратно)

531

 Суворов А.В. Документы: в 4 т. — М., 1951. — Т. II. — С. 30.

(обратно)

532

План А. В. Суворова войны с Турцией являлся новой важной страницей в истории развития теории и практики стратегии. Это был первый подлинно стратегический план войны. На основе тщательного анализа и оценки военно-политической и стратегической обстановки, политической цели войны, соотношения сил на суше и на море Суворов формулирует стратегические задачи войны и кампаний, определяет необходимые для этого силы и средства, назначает время и место для их сосредоточения.

В основе суворовского плана войны лежали идеи новой наступательной стратегии. Главной целью боевых действий русской армии Суворов считал не захват территории и крепостей, как этого требовали принципы старой, кордонной стратегии, а уничтожение живой силы противника и выход к проливам и столице противника. Свои силы Суворов рассчитывал использовать главным образом для уничтожения войск противника. Даже при осаде крепостей Суворов считал главной целью армии разгром живой силы противника. «Такой способ действий, — писал Суворов, — должен быть всегда соблюдаем нашими войсками, и, насколько возможно, они должны следовать правилу разбить врага в поле, прежде чем предпринимать осаду». К этому положению полководцы республиканской Франции ощупью подошли значительно позже.

В плане войны, разработанном Суворовым, сформулированы исключительно важные теоретические положения. Так, в отличие от западноевропейских полководцев XVIII в., Суворов, считая время одним из важнейших факторов, писал: «Расчет времени есть главное правило ведения войны». В отличие от западноевропейских полководцев Суворов исходил при составлении плана войны из учета того, что для достижения стратегической цели требуется организованное усилие сухопутных и морских сил. Отлично зная материальную часть как своего, так и турецкого флотов, знаток военно-морского искусства, Суворов спланировал взаимодействие различных категорий судов внутри флота, а также совместные действия флота с сухопутными силами.

Суворовский план войны требовал сосредоточения сил на решающем направлении и к определенному моменту. Разобрав наиболее вероятные варианты действий 3-го корпуса, Суворов в заключение указывал: «…три четверти сего корпуса должны оставаться всегда сосредоточенными, чтобы бить в поле неверных». Для этого Суворов советует командованию корпуса срыть взятые у турок крепости, если в них не созданы склады. Особое внимание в плане войны обращалось на увязку действий всех трех корпусов.

План войны с Турцией, составленный Суворовым в 1793 г., свидетельствует о приоритете русских военных деятелей в разработке решительной наступательной стратегии, которая на Западе была впервые применена ген. Бонапартом в Итальянской кампании 1796–1797 гг. При этом следует подчеркнуть, что и генерал Бонапарт ощупью искал новые приемы ведения войны.

Суворов в своем плане войны первый выдвинул исключительно важную мысль о необходимости выделения не только тактического, но и стратегического резерва. «Часто наши предыдущие победы, — пишет Суворов, — оставались безрезультатными из-за недостатка людей. Самым ложным правилом является убеждение, что после поражения врага все закончено, в то время, как нужно стремиться к более крупным успехам». Большой интерес представляет указание Суворова относительно того, что для обеспечения действий русской армии против турецкой необходимо установить дружественные отношения с народами Кавказа и Балкан, привлечь их к активной борьбе с общим врагом. — Суворов А.В. Документы. — М., 1952. — Т. III. — С. XI–XIII.

(обратно)

533

Там же. С. 253–267.

(обратно)

534

Там же. С. 258.

(обратно)

535

Там же. С. 526–527.

(обратно)

536

 Суворов А.В. Документы. — М., 1949. — Т. I. — С. 312.

(обратно)

537

«“Толковый словарь живого великорусского языка” Владимира Ивановича Даля — явление исключительное и, в некотором роде, единственное. Он своеобразен не только по замыслу, но и по выполнению. Другого подобного труда лексикография не знает. Создатель его не был языковедом по специальности. О себе и своём словаре В. И. Даль говорит: “Писал его не учитель, не наставник, не тот, кто знает дело лучше других, а кто более многих над ним трудился; ученик, собиравший весь век свой по крупице то, что слышал от учителя своего, живого русского языкa”. Выдающийся знаток русского слова, В. И. Даль был чутким ценителем и заботливым собирателем русской речи в самых многообразных её проявлениях: меткая самобытная пословица, поговорка, загадка, сказка находили в нём внимательного собирателя и бережного хранителя. Отсюда и та необыкновенная полнота, с которой отражается народное речевое творчество в составленном им словаре.

Родился В. И. Даль 10 ноября 1801 года, умер 22 сентября 1872 года. Пятьдесят три года он собирал, составлял и совершенствовал свой словарь. Начав работу юношей, он продолжал её до самой смерти. В “Автобиографической заметке” он вспоминает: “3 марта 1819 года… мы выпущены в мичмана, и я по желанию написан в Чёрное море в Николаев. На этой первой поездке моей по Руси я положил бессознательно основание к моему словарю, записывая каждое слово, которое дотоле не слышал”. А за неделю до смерти, прикованный болезнью к постели, В. И. Даль поручает дочери внести в рукопись словаря, второе издание которого он готовил, четыре новых слова, услышанных им от прислуги.

…он прежде всего оставался собирателем языкового и этнографического материала. В результате у него скопились огромные запасы слов, выражений, пословиц, поговорок, сказок, песен и других произведений народной словесности и возникло желание упорядочить эти материалы и обнародовать их. В. И. Даль попытался предложить свои “запасы”, а вместе с ними и себя для разработки этих запасов в распоряжение “императорской” Академии наук, но это предложение не было принято. Оставалось на выбор: или забросить то, что собиралось не один десяток лет, или на свой страх и риск приступить к обработке материалов, пользуясь лишь нравственной поддержкой энтузиастов-единомышленников. В. И. Даль пошёл вторым путём. В результате и возник четырёхтомный словарь, который позже стал справедливо называться “Далев словарь” и по праву занял почётное и прочное место в истории русской культуры.

В. И. Даль горячо сетовал на отрыв книжно-письменного языка его времени от народной основы, от живого русского языка, на обильное засорение книжной речи “чужесловами”, то есть словами, заимствованными из западноевропейских языков. “Пришла пора подорожить народным языком и выработать из него язык образованный”, — писал В. И. Даль. Составляемый им словарь, по его замыслу, должен был ответить этой задаче. Автор-составитель понимал, что путь преобразования литературного языка долгий и сложный, посильный лишь грядущим поколениям писателей и учёных. Свою роль он осознавал как роль начинателя большого и важного дела. Убеждённая уверенность В. И. Даля в высоких достоинствах русского языка, в безграничной способности его к совершенствованию, в полной возможности своими национальными средствами выразить любую мысль не покидала его на протяжении всего творческого пути и определила характер составленного им словаря. Своим словарём и обильно введёнными в него материалами народной речи В. И. Даль стремился указать современникам средства народного обновления русского литературного языка XIX века. И, действительно, “Толковый словарь” Даля сыграл очень большую роль в подъёме интереса к живым говорам русского языка и к народной основе литературной речи. …

В. И. Даль вовсе не считал обязательным переносить всё из народной речи в язык литературно-книжный. В этом отношении он совершенно недвусмысленно характеризует свой словарь как собрание материалов, которые подлежат переработке под пером писателя: “Я никогда и нигде не одобрял безусловно всего, без различия, что обязан был включить в словарь: выбор предоставлен писателю”. Больше того, он предостерегает от внесения в литературную речь резко выраженных областных слов и оборотов, которые приводят к порче литературного языка, засорению его. “Нет, языком грубым и необразованным писать нельзя, это доказали все, решившиеся на такую попытку, и в том числе, может быть, сам составитель словаря”. …

В 1837 году, встретившись в Уральске с Жуковским, Даль представил ему образец двоякого способа выражения: общепринятого книжного и народного. Фраза на книжном языке имела такой вид: “Казак седлал лошадь как можно поспешнее, взял товарища своего, у которого не было верховой лошади, к себе на круп и следовал за неприятелем, имея его всегда в виду, чтобы при благоприятных обстоятельствах на него напасть”. На народном же — “Казак седлал уторопь, посадил бесконного товарища на забедры и следил неприятеля в назерку, чтобы при спопутности на него ударить”. В ответ на характеристику В. И. Далем народного способа изложения как более короткого и выразительного В. А. Жуковский заметил, что вторым способом можно говорить только с казаками и притом о близких им предметах. Справедливость ответа Жуковского, очевидно, побудила Даля к пересмотру своих убеждений. Во всяком случае, от крайностей он постепенно освобождался. Личный опыт обработки Далем народного языка с целью превращения его в язык книжно-литературный оказался неудачен. …

В. И. Даля глубоко волновал вопрос об иноязычных заимствованиях в русском литературном языке; в его высказываниях по этому поводу содержится немало и здравых мыслей, хотя в целом его теория явно неубедительна и носит путаный характер. В. И. Даль объявляет войну далеко не всем иноязычным словам, проникшим в русский язык: «Мы не гоним общей анафемой все иностранные слова из русского языка, мы больше стоим за русский склад и оборот речи, но к чему вставлять в каждую строчку: моральный, оригинальный, натура, артист, грот, пресс, гирлянда, пьедестал, и сотни других подобных, когда без малейшей натяжки можно сказать то же самое по-русски? Разве: нравственный, подлинный, природа, художник, пещера… хуже? Нисколько, но дурная привычка ходить за русскими словами во французский и немецкий словарь делает много зла. Мы очень нередко видим, что писатели вставляют самым странным образом французское слово, явно против воли и желания своего только потому, что не могли вскорости найти русского, или даже не знали его — неужели и это хорошо и извинительно». Не всегда предложения В. И. Даля в отношении замены являются счастливой находкой и приемлемы; вряд ли кому-либо придёт в голову заменять иноязычное по происхождению слово пьедестал рекомендуемым Далем русским словом стояло, но самая идея замены ненужных иноязычных слов, особенно в области специальной научной и технической терминологии, близка нашему времени.

Когда В. И. Даль пишет: «читатели и писатели, надеюсь, согласятся, что между словами: сапог, кушак, журнал — и какими-нибудь газонами, кадаверами, кавернами, есть разница», — он стремится отграничить иноязычные заимствования, усвоенные под влиянием действительной нужды, с одной стороны, от заимствований под влиянием моды и слепого подражания — с другой. …

Современная Далю критика упрекала его в том, что он впадает в крайность, борясь с «чужесловами». В. И. Даль, видимо, сам отдавал себе в этом отчёт, когда писал: «Во всяком новом деле крайности неизбежны; станется, что и тут было не без того. Но из крайности этой может выйти со временем что-нибудь путное, из посредственности же никогда и ничего не выйдет».

В. И. Даль не избегал иноязычных слов в своём словаре, справедливо считая: «От исключения из словаря чужих слов, их в обиходе, конечно, не убудет; а помещение их, с удачным переводом, могло бы иное пробудить чувство, вкус и любовь к чистоте языка». Помещая «чужесловы» в своём словаре, он xoтел обезвредить их, вывести из употребления своеобразным приёмом: подбирая им замены и иногда создавая для этой цели новые слова. Далю казалось, что при возможности такого выбора отпадёт потребность в «чужесловах». Вступая на путь словотворчества, Даль не самообольщался: ему были ясны все трудности продвижения в жизнь нового слова по личному почину. «Переводы эти, — писал он, — многих соблазняют и вызывают глумление; признаемся, что на это пенять нельзя: где только, в применении малоизвестного слова, видна натяжка, а тем более во вновь образованном — погрешность против духа языка, там оно глядит рожном». … Изобретённые Далем слова: колозёмица, микроколица(атмосвера), небозём, (горизонт), насылка (адрес), носохватка (пенсне), самотник (эгоист) и другие подобные не могли войти в практику живого речевого общения, оставаясь мёртвыми препаратами, так как они не были рождены «настоятельной нуждой в общении с другими людьми». Апелляция же к тому, что «чужесловы» не соответствуют «духу русского языка», не помогала. …

«Толковый словарь живого великорусского языка» — это настоящая энциклопедия русского народного быта, склада ума и характера, нашедших своё выражение в речи. Достаточно указать, что В. И. Даль под разными словами поместил около тридцати тысяч пословиц. Словарь Даля далеко выходит за пределы, которые ограничивают обычные филологические словари: он объясняет и предметы, характеризующие русский народный быт, и поверья, и приметы, связанные с сельскохозяйственным календарём, а также даёт множество других этнографических сведений. Толкуя то или иное слово, В. И. Даль подбирает множество синонимов, свидетельствующих об исключительном богатстве русского языка, его гибкости и выразительности, он показывает безграничные словообразовательные возможности русского языка.

Помимо отдельных слов в Словаре Даля приводятся и объясняются тысячи словосочетаний и устойчивых оборотов речи. Огромное большинство подобного речевого материала ни в какие другие словари русского языка не введено, а между тем этот фразеологический материал имеет широкое хождение в живой непринуждённой русской речи, часто встречается на страницах классической и современной русской литературы. …

Решительная борьба В. И. Даля с иноязычными заимствованиями в русском языке, а также стремление показать его большие словообразовательные возможности, нашли своеобразное выражение в приёме толкования «чужесловов». Составитель словаря в поисках равнозначных слов для замены их, а иногда и просто в целях обогащения словарного состава языка, прибегал к словотворчеству. Так появились на свет слова: сглас (гармония), живуля (автомат), ловкосилье (гимнастика), пособка (помощь, подмога), пичужить (любезничать) и некоторые другие. Из соображений тактических В. И. Даль не стремился показать себя автором этих и подобных слов, и потому они в словаре заняли место рядом с обычными словами русской речи. По выходу словаря такая «подделка» была сразу обнаружена, и В. И. Далю пришлось услышать немало упрёков за помещение в свой словарь «слов вымышленных или, по крайней мере, весьма сомнительного свойства». В статье под названием «Ответ на приговор» он вынужден был сознаться, что в его словаре есть «слова, не бывшие доселе в обиходе». В. И. Даль не только предпринимал попытку создавать новые слова, он упорствовал, настаивая на закреплении неупотребительных значений за некоторыми словами. С этими значениями он и включил их в свой словарь. Так, ему казалось, что современный книжный язык неправильно пользуется словами обыденный и обиходный, обознаться и спознаться. К слову обыденный в «Толковом словаре» даются синонимы: суточный, однодневный, хотя литературный язык употреблял это слово в значении: обыкновенный, повседневный, заурядный. Подобный лексический материал в «Толковом словаре» наименее достоверен, и его наличие несколько осложняет практику пользования им.

Отдельные недостатки и несовершенства не помешали «Толковому словарю» В. И. Даля занять почётное и прочное место в истории русской культуры. Предшествующие словари ставили своей задачей сохранить лексические запасы исторического прошлого. В противовес им В. И. Даль создаёт словарь живого русского языка». — Бабкин А.М. Толковый словарь В.И. Даля // Даль Владимир. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4. Т. — М., 2002. — Т I: А — З. — 2002. — С.V–XII.

(обратно)

538

 Даль Владимир Иванович (10 [22] ноября 1801, посёлок Луганский завод (ныне Луганск) Екатеринославского наместничества, Российской империи — 22 сентября [4 октября] 1872, Москва) — русский писатель, этнограф и лексикограф, собиратель фольклора, военный врач. Наибольшую славу принёс ему непревзойдённый по объёму «Толковый словарь живаго великорускаго языка», на составление которого ушло 53 года.

Владимир Даль родился в семье лекаря горного ведомства Ивана Матвеевича Даля и его жены Марии Христофоровны, урождённой Фрейтаг.

Его отец, обрусевший датчанин Йохан (Иоганн) Кристиан Даль (дат. Johan Christian Dahl, 1764 — 21 октября 1821), принял российское подданство вместе с русским именем Иван Матвеевич Даль в 1799 году. Он знал немецкий, английский, французский, русский, идиш, латынь, греческий и древнееврейский язык, был богословом и медиком. Известность его как лингвиста достигла императрицы Екатерины II, которая вызвала его в Петербург на должность придворного библиотекаря. Иоганн Даль позднее уехал в Йену, прошёл там курс врачебного факультета и возвратился в Россию с дипломом доктора медицины. Российская медицинская лицензия гласит: «Иван Матвеев сын Даль 1792 года марта 8 числа удостоен при экзамене в Российской империи медицинскую практику управлять».

Иван Даль в Петербурге женился на Марии Христофоровне Фрейтаг, у них родились две дочери (Паулина и Александра) и четверо сыновей. Братьями Владимира были: Карл (1802–1828), до конца жизни прослужил на флоте, проживал и похоронен в Николаеве, детей не имел; Павел (1805–1835), был болен чахоткой и по состоянию здоровья часто проживал вместе с матерью в Италии, где и похоронен в Риме, детей не имел; Лев (1807–1831), убит польскими повстанцами

Мария Даль свободно владела пятью языками. Бабушка по материнской линии Владимира Ивановича — Мария Ивановна Фрейтаг — происходила из рода французских гугенотов де Мальи, занималась русской литературой. Известны её переводы на русский язык С. Геснера и А. В. Иффланда. Дед Христофор Фрейтаг — коллежский асессор, чиновник ломбарда. Был недоволен филологическим образованием будущего зятя и фактически вынудил его получить медицинское образование, поскольку считал профессию врача одной из немногих «доходных и практических профессий».

Когда Далю было всего четыре года, его семья переехала в Николаев. Выслужив в 1814 году дворянство, Иван Матвеевич, старший лекарь Черноморского флота, получил право на обучение своих детей в Петербургском морском кадетском корпусе за казённый счёт.

Псевдоним «Казак Луганский», под которым Владимир Даль вступил в литературный мир в 1832 году, был взят им в честь своего родного Луганска. Родиной он считал не Данию, а Россию. В 1817 году во время учебного плавания кадет Даль посетил Данию, и позже вспоминал: «Когда я плыл к берегам Дании, меня сильно занимало то, что увижу я отечество моих предков, моё отечество. Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что отечество моё Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков».

Начальное образование Даль получил на дому. В доме его родителей много читали и ценили печатное слово, любовь к которому передалась всем детям.

В возрасте тринадцати с половиной лет вместе с братом Карлом (младше его на год) поступил в петербургский Морской кадетский корпус, где обучался с 1814 по 1819 годы. Выпущен 2 марта 1819 года мичманом на Черноморский флот, двенадцатым по старшинству из восьмидесяти шести. Позднее учёбу описал в повести «Мичман Поцелуев, или Живучи оглядывайся» (1841).

После окончания курса он был произведён в мичманы, проходил офицерскую службу сначала на Чёрном (1819–1824), а потом на Балтийском морях (1824–1825). С сентября 1823 по апрель 1824 он находился под арестом по подозрению в сочинении эпиграммы на главнокомандующего Черноморским флотом Алексея Грейга и на его любовницу Юлию Кульчинскую — еврейку Лию Сталинскую, после первого брака выдававшую себя за полячку. По словам историка флота Ф. Ф. Веселаго, «это было собственно юношеское, шутливое, хотя и резкое стихотворение, но имевшее важное местное значение, по положению лиц, к которым оно относилось». С этим эпизодом и связан перевод Даля из Николаева в Кронштадт.

После нескольких лет службы на флоте Владимир Даль 20 января 1826 поступил в Дерптский университет на медицинский факультет. Жил он в тесной чердачной каморке, зарабатывая на жизнь уроками русского языка. Спустя два года, в январе 1828 В. И. Даль был зачислен в число казённокоштных воспитанников. По словам одного из биографов Даля, он погрузился в атмосферу Дерпта, которая «в умственном отношении побуждала к разносторонности». Здесь ему прежде всего пришлось усиленно заниматься необходимым в то время для учёного латинским языком. За работу на тему, объявленную философским факультетом, он получил серебряную медаль.

В 1827 журнал Александра Воейкова «Славянин» публикует первые стихотворения Даля. В 1830 В. И. Даль выступает уже как прозаик, его повесть «Цыганка» печатает «Московский телеграф».

Учёбу пришлось прервать в 1828, с началом войны с Турцией, когда в связи с распространившимися за Дунаем случаями чумы действующая армия потребовала усиления военно-медицинской службы. Владимир Даль досрочно «с честью выдержал экзамен на доктора не только медицины, но и хирургии» по теме «Об успешном методе трепанации черепа и о скрытом изъязвлении почек».

В ходе сражений русско-турецкой войны 1828–1829 и польской кампании 1831 года Владимир Даль показал себя как блестящий военный врач. Отличился при переправе Ридигера через Вислу у Юзефува. За неимением инженера Даль навёл мост, защищал его при переправе и затем сам разрушил его. От начальства он получил выговор за неисполнение своих прямых обязанностей, но Николай I наградил его владимирским крестом с бантом.

С марта 1832 года он служит ординатором в столичном военно-сухопутном госпитале и вскоре становится медицинскою знаменитостью Петербурга. П. И. Мельников пишет: «Здесь он трудился неутомимо и вскоре приобрёл известность замечательного хирурга, особенно же окулиста. Он сделал на своём веку более сорока одних операций снятия катаракты, и всё вполне успешно. Замечательно, что у него левая рука была развита настолько же, как и правая. Он мог левою рукой и писать и делать всё, что угодно, как правою. Такая счастливая способность особенно пригодна была для него, как оператора. Самые знаменитые в Петербурге операторы приглашали Даля в тех случаях, когда операцию можно было сделать ловчее и удобнее левою рукой».

Позднее, оставив хирургическую практику, Даль не ушёл из медицины совсем. Он сохранил интерес к офтальмологии и пристрастился к гомеопатии. В «Современнике» (№ 12 за 1838 год) опубликовал одну из первых в России статей в защиту гомеопатии.

В 1832 Даль публикует «Русские сказки из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый». Это сочинение принесло ему известность в литературных кругах русской столицы.

Ознакомившись с книгой Даля, ректор Дерптского университета решил пригласить своего бывшего студента на кафедру русской словесности. При этом книга была принята в качестве диссертации на соискание учёной степени доктора филологии. Министр просвещения, однако, посчитал «Русские сказки» неблагонадёжными из-за доноса на автора книги со стороны управляющего III отделением Александра Мордвинова.

Осенью 1832 Даля арестовали прямо во время обхода больных и доставили в Третье отделение. Его спасло от репрессий заступничество поэта Жуковского, который, будучи наставником наследника престола, представил ему всё происшедшее с Далем в анекдотическом свете как совершенное недоразумение. Обвинения с Даля сняли, однако нераспроданный тираж «Русских сказок» был уничтожен.

Женившись в 1833, Даль был в июле переведён в Оренбург чиновником особых поручений при военном губернаторе В. А. Перовском. На этой должности он оставался около восьми лет.

Во время пребывания на Южном Урале много ездил по уездам, собирал фольклорные материалы, занимался естественными науками. За свои коллекции по флоре и фауне Оренбургского края был избран в 1838 г. членом-корреспондентом Петербургской академии наук по физико-математическому отделению.

Помимо русского, Даль знал по меньшей мере 12 языков, понимал тюркские языки, собирал в Оренбурге тюркские рукописи, благодаря чему считается одним из первых в России тюркологов. По образу и подобию его толкового словаря стал составлять собственный словарь тюркских наречий Лазарь Будагов.

В 1835 Даль был избран член-корреспондентом первого состава Уфимского губернского статистического комитета. Он продолжал и литературные занятия, активно сотрудничал в журнале «Сельское чтение». В 1833–1839 вышли в свет «Были и небылицы Казака Луганского».

В 1839–1840 доктор Даль участвовал в Хивинском походе. Военная деятельность Даля освещена в ряде его сочинений мемуарного характера, как, например: «Донская конная артиллерия» и «Письма к друзьям из похода в Хиву».

Знакомство Даля с Пушкиным должно было состояться через посредничество Жуковского в 1832, но Владимир Даль решил лично представиться знаменитому поэту и подарить один из немногих сохранившихся экземпляров «Сказок…», вышедших недавно. Даль так писал об этом:

«Я взял свою новую книгу и пошёл сам представиться поэту. Поводом для знакомства были “Русские сказки. Пяток первый Казака Луганского”. Пушкин в то время снимал квартиру на углу Гороховой и Большой Морской. Я поднялся на третий этаж, слуга принял у меня шинель в прихожей, пошёл докладывать. Я, волнуясь, шёл по комнатам, пустым и сумрачным — вечерело. Взяв мою книгу, Пушкин открывал её и читал сначала, с конца, где придётся, и, смеясь, приговаривал “Очень хорошо”».

Пушкин очень обрадовался такому подарку и в ответ подарил Владимиру Ивановичу рукописный вариант своей новой сказки «О попе и работнике его Балде» со знаменательным автографом:

«Твоя отъ твоихъ!

Сказочнику казаку Луганскому,

Сказочникъ Александръ Пушкинъ»

Через год, 18–20 сентября 1833, В. И. Даль сопровождал Пушкина по пугачёвским местам Оренбургского края. Именно от Пушкина он узнал сюжет «Сказки о Георгии Храбром и о волке». Вместе с Далем поэт объездил все важнейшие места пугачёвских событий. В благодарность он прислал Далю в 1835 году подарочный экземпляр своей «Истории Пугачёва».

Из воспоминаний Даля о Пушкине.

В конце 1836 Даль приезжал в Петербург. Пушкин радостно приветствовал возвращение друга, многократно навещал его, интересовался лингвистическими находками Даля. Александру Сергеевичу очень понравилось услышанное от Даля, ранее неизвестное ему слово «выползина» — шкурка, которую после зимы сбрасывают ужи и змеи, выползая из неё. Зайдя как-то к Далю в новом сюртуке, Пушкин весело пошутил: «Что, хороша выползина? Ну, из этой выползины я теперь не скоро выползу. Я в ней такое напишу!» — пообещал поэт. Не снял он этот сюртук и в день дуэли с Дантесом. Чтобы не причинять раненому поэту лишних страданий, пришлось «выползину» с него спарывать. Даль и здесь присутствовал при трагической кончине Пушкина.

Даль участвовал в лечении поэта от смертельной раны, полученной на последней дуэли, вплоть до смерти Пушкина 29 января (10 февраля) 1837 года. Узнав о дуэли, Даль приехал к другу, хотя родные не пригласили его к умирающему Пушкину. Застал погибающего друга в окружении знатных врачей. Кроме домашнего доктора Ивана Спасского, поэта осматривал придворный лейб-медик Николай Арендт и ещё три доктора медицины. Пушкин радостно приветствовал друга и, взяв его за руку, умоляюще спросил: «Скажи мне правду, скоро ли я умру?» И Даль ответил профессионально верно: «Мы за тебя надеемся, право, надеемся, не отчаивайся и ты». Пушкин благодарно пожал ему руку и сказал облегчённо: «Ну, спасибо». Он заметно оживился и даже попросил морошки, а Наталья Николаевна радостно воскликнула: «Он будет жив! Вот увидите, он будет жив, он не умрёт!»

Под руководством Н. Ф. Арендта Даль вёл дневник истории болезни. Позже И. Т. Спасский вместе с Далем проводил вскрытие тела Пушкина, где Даль писал протокол вскрытия.

Владимиру Далю умирающий Александр Сергеевич передал свой золотой перстень-талисман с изумрудом со словами: «Даль, возьми на память». А когда Владимир Иванович отрицательно покачал головой, Пушкин настойчиво повторил: «Бери, друг, мне уж больше не писать». Впоследствии по поводу этого пушкинского подарка Даль писал В. Одоевскому: «Как гляну на этот перстень, хочется приняться за что-либо порядочное». Владимир Иванович пытался вернуть его вдове, но Наталья Николаевна запротестовала: «Нет, Владимир Иванович, пусть это будет вам на память. И ещё я хочу вам подарить пробитый пулей сюртук Александра Сергеевича». Этот был тот самый сюртук-выползина.

В своих воспоминаниях Даль писал:

«Мне достался от вдовы Пушкина дорогой подарок: перстень его с изумрудом, который он всегда носил последнее время и называл — не знаю почему — талисманом; досталась от В. А. Жуковского последняя одежда Пушкина, после которой одели его, только чтобы положить в гроб. Это чёрный сюртук с небольшою, в ноготок, дырочкою против правого паха. Над этим можно призадуматься. Сюртук этот должно бы сберечь и для потомства; не знаю ещё, как это сделать; в частных руках он легко может затеряться, а у нас некуда отдать подобную вещь на всегдашнее сохранение [я подарил его М. П. Погодину]».

В 1841 Даль по рекомендации своего начальника В.А. Перовского был назначен секретарём его брата Л. А. Перовского, а потом заведовал (частно) особой канцелярией его, как министра внутренних дел. С 1841 по лето 1849 года жил в Петербурге в казённом доме по адресу: Александрийская площадь, 11. Вместе с Н. Милютиным составлял и вводил в Петербурге городовое положение.

К этому времени относится расцвет литературной деятельности Даля, публикация им очерков в духе натуральной школы. Каждый «физиологический очерк» Даля представляет собой, по словам Д. Мирского, короткую описательную зарисовку той или иной социальной среды. Свои повести, очерки и статьи он печатал «Библиотеке для чтения», «Отечественных записках», «Москвитянине» и сборнике Башуцкого «Наши».

Тогда же по поручению военного ведомства составил учебники ботаники и зоологии, которые выделялись живым, образным языком. А. П. Сапожников выполнил для них не менее 700 высокохудожественных иллюстраций.

В 1859 действительный статский советник Даль вышел в отставку и поселился на Пресне в деревянном доме, построенном историографом князем Щербатовым. После переезда в Москву он приступил к публикации двух капитальных трудов, над которыми работал всю жизнь. Это «Толковый словарь живаго великорускаго языка» (1861–1868) и «Пословицы русскаго народа» (1862).

Помимо лексики и пословиц, Даль в течение всей жизни собирал народные песни, сказки и лубочные картины. Сознавая недостаток времени для обработки накопленного фольклорного материала, собранные песни он отдал для публикации Киреевскому, а сказки — Афанасьеву. Богатое, лучшее в то время собрание лубочных картин Даля поступило в Императорскую публичную библиотеку и вошло впоследствии в издания Ровинского.

На исходе жизни Даль переложил Ветхий Завет «применительно к понятиям русского простонародья». Он «играл на нескольких музыкальных инструментах, работал на токарном станке, увлекался спиритизмом и изучал гомеопатию». К спиритизму его приобщил в Нижнем известный мистик А. Н. Аксаков. Даль рассказывал знакомым, что однажды ему удалось вызвать дух покойного Жуковского и получить у него ответ на вопрос, на который только тот мог знать ответ.

Осенью 1871 с Владимиром Ивановичем случился первый лёгкий удар, после чего он пригласил православного священника для приобщения к Русской православной церкви и дарования таинства святого причащения по православному обряду. Таким образом, незадолго до кончины Даль перешёл из лютеранства в православие.

Владимир Иванович Даль скончался в возрасте 70 лет и был похоронен на Ваганьковском кладбище вместе с супругой. Позднее, в 1878-м году, на том же кладбище был похоронен его сын Лев.

В 1833 году В. И. Даль женился на Юлии Андре (1816–1838). Вместе они переезжают в Оренбург, где у них рождаются двое детей. Сын Лев родился в 1834-м, дочь Юлия в 1838-м (названа в честь матери). Овдовев, женился в 1840-м году на Екатерине Львовне Соколовой (1819–1872), дочери героя Отечественной войны 1812 года. В этом браке родились три дочери: Мария (1841), Ольга (1843), Екатерина (1845). Екатерина Владимировна впоследствии напечатала воспоминания об отце (журнал «Русский вестник», 1878).

Даль — один из двенадцати членов-учредителей Русского географического общества. Член Общества истории и древностей Российских. Член (с 1868 почётный) Общества любителей Российской словесности.

В 1861 году за первые выпуски толкового словаря Даль получил Константиновскую медаль от Императорского географического общества, в 1868 году был выбран в почётные члены Императорской академии наук по историко-филологическому отделению, а по выходе в свет всего словаря был удостоен Ломоносовской премии (1869).

Ещё ранее, с 1863 года, Владимир Даль числился почётным членом Академии наук по Отделению естественных наук. При слиянии академии наук с академией Российской его перевели в Отделение русского языка и словесности. — Бегишева А. Очарованный странник // GEO: журнал. — 2008. — Декабрь (№ 129). — С. 235–245; Бессараб М. Я. Владимир Даль: Книга о доблестном гражданине России и великом борце за русский язык. — Изд. 2-е, испр. и дополн.. — М., 1972. — 288 с.; Порудоминский В. И. Жизнь и слово: Даль. Повествование / Послесл. В. П. Аникина.. — М.Ю, 1985. — 224 с.; Костинский Ю. М. Владимир Иванович Даль (1801–1872) // Отечественные лексикографы: XVIII–XX века / Под ред. Г. А. Богатовой. Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН; Лексикографический семинар; Кабинет «Славянский мир». — М., 2000. — С. 83 — 122; /Даль,_Владимир_Иванович.

(обратно)

539

 Толковый словарь живаго великорускаго языка Владимира Даля: в 4 т. — Второе издание, значительно исправленное и умноженное по рукописи автора. Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа. — С. Петербург. — м., 1880–1882 (далее — Даль В.И.). — С. Петербург.-м., 1882. — Т. 4. —С. 664.

Слово «руский» пишется с одним «с».

(обратно)

540

Cуворов А.В. Документы. — М., 1951. — Т. II. — С. 63.

(обратно)

541

 Осипов К. Александр Васильевич Суворов. — М., 1954. — С. 194.

(обратно)

542

Суворов А.В. Документы. — М., 1951. — Т. II. — С. 364.

(обратно)

543

«Наука побеждать» — инструкция для боевой подготовки войск, состоящая из двух основных разделов: «Вахт-парад», или описание учения перед разводом, предназначенное для командного состава, и памятка «Словесное поучение солдатам о знании, для них необходимом». В действительности Суворов дал своему наставлению (последняя редакция 1796 г.) другое название — «Суздальское учреждение» [Суворов написал его, будучи командиром Суздальского пехотного полка, отсюда и название].

Авторство же выражения «Наука побеждать» принадлежит первому издателю (1806 г.) суворовских «наставлений» Михаилу Ивановичу Антоновскому. Примечательно, что такое же название Антоновский давал и другим своим изданиям такого рода. Например, в 1808 г. он выпустил книгу, посвященную воинскому наследию Петра I, и назвал ее «Наука побеждать по правилам величайшего из монархов Всероссийских Петра Первого, собственноручно писанным и подписанным от сего самодержца». Изданная Михаилом Антоновским. — СПб., в Типографии Ф. Дрехслера, 1808 года. — 12 с.

(обратно)

544

На личном гербе А. В. Суворова, придуманном им самим, изображены меч, подзорная труба и стрела. Именно эти предметы, по его мнению, соответствовали тем словам, которые полководец выбрал своим девизом. Подзорная труба — глазомер; стрела — быстрота; меч — натиск.

(обратно)

545

 Суворов А.В. Наука побеждать. — М., 2017. — С. 116–117.

(обратно)

546

 Генри Хэмпфри Эванс Ллойд (ок. 1720 — 19 июня 1783), по национальности валлиец (Великобритания), военный историк и теоретик. Подчеркивал «решительное значение глазомера как способности точно и быстро оценить задачу во времени и в пространстве».

Сочинения: А political and military rhapsody on the invasion and defence of Great Britain and Ireland. — L., 1790; History of the late war in Germany between the King of Prussia and the empress of Germany and her allies, v. 1–2. — L., 1781–1790. — ГеруаА. Суворов мыслитель // Вестник военных знаний. — 1930. — № 7. — С. 1–5.

(обратно)

547

Словарь русского языка XVIII века. — Л., 1989. — Вып. 5. — С. 125.

(обратно)

548

 Суворов А.В. Наука побеждать. — М., 2017. — С. 116.

(обратно)

549

 Суворов А.В. Наука побеждать. — М., 1980. — С. 8.

(обратно)

550

Анекдоты Князя Италийского, Графа Суворова Рымникского, изданные Е. Фуксом. — СПб., типография А. Смирдина, 1827. — С. 80.

Фукс Егор Борисович (1762 –25 марта 1829) — русский писатель и историк, адъютант А. В. Суворова. Служебную карьеру начал при князе Безбородко по дипломатической части. Во время русско-австрийской кампании неотлучно состоял правителем дел и доверенным лицом при Суворове, который до конца своей жизни оказывал ему самое дружеское расположение. В Отечественную войну 1812 находился при генерал-фельдмаршале князе М. И. Голенищеве-Кутузове в должности директора военной канцелярии и занимал этот пост до самой кончины князя. В 1814 в «Сыне Отечества» появилась басня И. А. Крылова «Троеженец», написанная по свидетельству Н. И. Греча, по поводу бракоразводного дела Е. Б. Фукса, который не дождавшись развода со второй женой, вступил в третий брак[1].

Фукс написал несколько сочинений исторического и мемуарного характера, из которых особой популярностью пользовались «Анекдоты графа Суворова» (1-е изд. — 1827 г.).

(обратно)

551

Не числом, а уменьем! Военная система А.В. Суворова // Российский военный сборник. — М., 2001. — Вып. 18. — С. 343.

(обратно)

552

 Михневич Николай Петрович (7 октября 1849, Тамбов — 8 февраля 1927, Ленинград), генерал от инфантерии (с 6 дек. 1910),

(обратно)

553

 Головин Николай Николаевич (21.11. [03.12.] 1875, Москва — 10 января 1944, Париж); русский военачальник, генерал-лейтенант, профессор Николаевской академии Генерального штаба, военный учёный, историк и исследователь военного дела.

(обратно)

554

 Не числом, а уменьем! Военная система А.В. Суворова… — С. 205,

(обратно)

555

Там же. С. 457–458.

(обратно)

556

 Суворов А.В. Документы. — М., 1953. — Т. IV. — С. 193.

(обратно)

557

 Там же. — Т. II. — С. 63.

(обратно)

558

 Коллегия иностранных дел была упразднена только в 1832 г. и передача всех политических дел затянулась на несколько десятков лет. В 1815 г. Министерство военно-сухопутных сил и Министерство морских сил были именным указом переименованы в Военное и Морское министерства. «Сообразно тому и министры» должны были «именоваться» «первый Военным, а последний Морским». Весьма запоздалый указ, так как уже с 1812 г. было «высочайше утверждено учреждение Военного министерства», а с 1808 г. это ведомство возглавлял военный министр. — Алексеев М.Н. [М.А.]. Военная разведка в Российской империи. — М., 2010. — С. 5.

(обратно)

559

Там же. С. 6.

(обратно)

560

 Сухтелен Петр Корнилиевич (Ян-Петер) (02.08.1751, Граве, Голландия — 06.01.1836, Стокгольм) — граф, инженер-генерал (с 1799). Из голландских дворян. Окончил математическое отделение Гронингенского университета (1767) и поступил на службу в голландские инженерные войска. Участвовал в англо-голландских войнах (1773–1774, 1778–1779). В июле 1783 из подполковников голландских инженерных войск принят с тем же чином на службу в русскую армию и определен в Экспедицию водных коммуникаций для осмотра и строительства каналов и шлюзов Вышневолоцкой системы. По поручению Екатерины II составил проект соединения Каспийского моря с Белым посредством канала между Камой и Двиной. В январе 1787 получил чин полковника. С началом русско-шведской войны 1788–1790 назначен начальником штаба инженеров Финляндской армии, а затем возглавил отдельный корпус. В 1794 находился в Варшаве, был ранен во время мятежа и взят в плен повстанцами. В 1795 после войны с поляками назначен для осмотра и исправления крепостей в Виленской губернии. В декабре 1797 г. произведен в генерал-лейтенанты и определен начальником инженеров Финляндской инспекции. В июне 1799 получил чин полного инженер-генерала и стал инспектором инженерной части Эстляндской и Лифляндской инспекций. В 1801–1810 — генерал-квартирмейстер Свиты Е.И.В. В августе 1804 избран почетным членом Петербургской академии наук. Во время войны с Францией в 1805 состоял при императоре Александре I, участвовал в походе в Ганновер и руководил блокадой Гаммельна. Во время русско-шведской войны 1808–1809 был назначен начальником инженерных войск Финляндской армии. Руководил осадой Свартгольма и Свеаборга. Сумел склонить командира крепостного гарнизона Свеаборга к капитуляции. Успех в переговорах создал ему репутацию искусного дипломата. Награжден золотой шпагой с алмазами и надписью «За храбрость». В 1810 после окончания войны со Швецией назначен чрезвычайным и полномочным послом в Стокгольм. С 1811 — член Государственного совета. В 1812 заключил союзный договор со шведским правительством против наполеоновской Франции и мирный договор с Англией. В сентябре того же года возведен с нисходящим потомством в баронское Великого княжества Финляндского достоинство. В 1813 во время Заграничного похода исполнял обязанности начальника русской военной миссии при штабе Северной армии шведского наследного принца (будущего короля) Карла-Юхана и участвовал в ряде сражений, в том числе в «битве народов» под Лейпцигом. В январе — мае 1814 руководил инженерными работами при осаде Гамбурга. После окончания военных действий вновь назначен послом в Стокгольм, где находился до конца жизни. Указом Александра I в январе 1822 возведен с нисходящим потомством в графское Великого княжества Финляндского достоинство. В августе 1826 при коронации Николая I ему был пожалован высший орден Российской империи Св. Апостола Андрея Первозванного.

П. К. Сухтелен оставил о себе память как о выдающемся деятеле, которому инженерное дело в России обязано многим: от известной в свое время «сухтеленовской системы» защиты крепостей до «столистной карты Российской империи». Как человек и ученый он являл собою редкий пример громадной эрудиции наряду с необыкновенной скромностью и терпимостью, отличающей истинного ученого. По свидетельству современника Ф. Ф. Вигеля, «этот человек ужасал своим знанием, но так был скромен, что не только пугать, но даже удивлять им никого не думал. Всеведущий человек, он в обществе невежд был ласков и учтив, не давал подозревать о своем знании. Все математические науки, все отрасли литературы, философии, богословие — равно были ему знакомы; в художестве же он был верный и искусный судья». — Федорченко В.И. Императорский Дом. Выдающиеся сановники: Энциклопедия биографий: В 2-х т. — Красноярск. 2000. — Т. 2. — С. 423–424)

(обратно)

561

 История отечественного востоковедения до середины XIX в. — М., 1990. — С. 174.

(обратно)

562

 Алексеев М.Н. [М.А.]. Военная разведка в Российской империи… — С. 7–8.

(обратно)

563

Там же. С. 13.

(обратно)

564

Подготовительные мероприятия к новому вооруженному конфликту с Францией были намечены М. Б. Барклаем де Толли в докладной записке «О защите западных пределов России», которую император Александр I утвердил в марте 1810 г.

(обратно)

565

Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-ученого архива (далее — ВУА). — СПб., 1900. — Т. I. — Ч. I. — С. 247.

(обратно)

566

Там же. С. 88.

(обратно)

567

Там же. С. 86.

(обратно)

568

Воейков Алексей Васильевич (09.12.1778 — 22.06.1825, с. Рассказово под Тамбовом), генерал-майор (с 21 ноября 1812), флигель-адъютант (с 1810). В 1796 г. окончил Московский университетский пансион с отличием. С 1797 — на военной службе в пехоте на адъютантских должностях. Ординарец у А. В. Суворова (в 1799) в ходе швейцарской кампании. Участник русско-турецкой войны (1806–1812), кампаний с французами (1806–1807 гг.). Отличился в русско-шведской войне (1808–1809).

Директор Особенной канцелярии военного министра (29.09.1810–1811). С 19 марта 1812 — командир 3-й бригады 27 пехотной дивизии. Участник Заграничного похода (1813–1814). С 1815 — в отставке. Похоронен в Трегуляевском Предтечевом монастыре под Тамбовом. — Российский архив. — М., 1996. — Т. VII. — С. 339, 340, 638.

(обратно)

569

Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. ВУА. Д. 417. Л. 189 об. — 202.

(обратно)

570

Прендель Виктор Антонович (1766, Солурн, Альпийский Тироль — 29 октября 1852), генерал-майор (с 1831). Образование получил в коллегиуме братства св. Бенедикта. В 1781 бежал из учебного заведения и отправился в Венецию, где поступил на службу в коммерческий дом знакомого банкира. Много путешествовал по Европе, затем вступил в австрийскую армию. В октябре 1804 был принят в Черниговский драгунский полк штабс_капитаном. В 1805 назначен для особых поручений к М. И. Голенищеву-Кутузову. За участие в сражении при Аустерлице награжден орденом Св. Владимира 4-й степени и произведен в капитаны. В 1806 находился при генерале А. П. Мелиссино на турецкой границе. В 1807 — участник кампании против французов. В 1808 поступил адъютантом к дивизионному начальнику генералу Левизу. В 1809 — адъютант князя С. Ф. Голицына, командира корпуса, направленного в Галицию для совместных действий с французскими войсками против Австрии. Неоднократно выполнял военно-дипломатические и секретные поручения русского командования. В апреле 1810 был отправлен в Пруссию «для проверки слухов». В мае 1810 был произведен в майоры с переводом в Харьковский драгунский полк и назначен адъютантом к генералу от инфантерии Д. С. Дохтурову. В 1810–1811 — адъютант посла «генеральского звания» в Дрездене В. В. Ханыкова. В 1811–1812 совершил ряд поездок по странам Европы для сбора сведений о переброске французских войск к русским границам. В августе 1812 вернулся в Россию. С сентября командовал отрядом партизан. Участник Заграничного похода 1813–1814 гг. В мае 1815. назначен комендантом Лейпцига. В 1816–1818 — комендант военной дороги в Альтенбурге в Саксонии и директор немецких лазаретов. В 1819 возвратился в Россию к Киевскому драгунскому полку. В январе 1820 был вызван в главную квартиру 1-й армии в Киеве и состоял для особых поручений при главнокомандующем графе Остен-Сакене. В 1831 командирован в Галицию и произведен в генерал-майоры. В июле 1835 уволен в отставку. — Колпакиди А., Север А. Спецназ ГРУ. — М., 2008. — С. 87–88.

(обратно)

571

Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА. — Т. I. — Ч. I. — С. 109.

(обратно)

572

Брозин Павел Иванович (1783–1845), генерал-майор (с 1817), флигель адъютант (с 1813). На военной службе с 1802, участник кампаний с французами (1805–1807), русско-шведской войны (1808–1809). В 1810–1811 — адъютант посла «генеральского звания» в Мадриде Н. Г. Репнина. Участник Отечественной войны 1812. — Российский архив. — М., 1996. — Т. VII. — С. 146.

(обратно)

573

Ренни Роберт (Роман) Егорович (12.04.1767–26.09.1832), генерал-майор. Уроженец г. Риги, из дворян шотландского происхождения. На военной службе с 1794. Участник голландской экспедиции 1799, русско-французской войны (1805–1807). Адъютант посла «генеральского звания» в Берлине Х. А. Ливена (1810–1811), доставлял ценные сведения русскому командованию, за что был награжден орденом Св. Анны 2-й степени. В 1812 — генерал-квартирмейстер 3-й Обсервационной армии. В отставке с 1816. Был отлично образован и отнесен к «числу храбрых, распорядительных и точных высших штабных чинов». — Безотосный В.М. Разведка и планы сторон в 1812 году. — М., 2005. — С. 225.

(обратно)

574

Тейль фон (фан) Сераскеркен Федор Васильевич (1771<2>–27.06.1826), генерал-майор (с 1813). По происхождению голландец. На русской службе с 1803. Адъютант посла «генеральского звания» в Вене П. А. Шувалова (1810–1811). Доставлял ценные сведения военного характера. Рекомендовал в случае нападения Франции на Россию «вести длительную и упорную войну», отступать, «избегать генерального сражения», действовать отрядами легкой конницы в тылу противника, стараться затянуть военные действия до зимы. Участник Отечественной войны 1812 и Заграничного похода 1813–1814. Посланник в Рио-де-Жанейро (с сентября 1819).

(обратно)

575

Орлов Григорий Федорович (1790–1853), полковник (с 1818). На военной службе с 1805, участник кампании с французами с 1807. В 1811 заменил Р. Е. Ренни на посту адъютанта посла в Берлине генерал-лейтенанта Х. А. Ливена. Во время Отечественной войны 1812 был прикомандирован к М. Б. Барклаю де Толли. Участвовал во многих сражениях, получил несколько ранений, под Бородином лишился ноги. Награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. Во время Заграничного похода (1813–1814) — адъютант Барклая де Толли. «Уволен за ранами» в 1818 — Безотосный В.М. Разведка и планы сторон в 1812 году… — С. 222.

(обратно)

576

Граббе Павел Христофорович (02.12.1789, Кексгольм на Ладожском озере — 15.07.1875), граф, генерал от кавалерии (с 1855), генерал-адъютант (с 1839). Из дворян, «сын титулярного советника лютеранского закона». В сентябре 1805 выпущен из 1-го кадетского корпуса в СПб. поручиком во 2-й артиллерийский полк. В 1806–1807 участвовал в войне с Францией. В сентябре 1808 произведен в поручики. Находился в Мюнхене (Баварское королевство) «в звании канцелярского при миссии служителя» (сентябрь 1810 — апрель 1812). В 1812 назначен адъютантом при командующем 1-й Западной армией М. Б. Барклае де Толли с зачислением в лейб-гвардии Конную артиллерию. Во время Отечественной войны 1812 г. участвовал в сражениях при Витебске, Смоленске, Бородине, Тарутине, Малоярославце, Вязьме, Красном. Участник Заграничного похода русской армии (1813–1814). С декабря 1816 — полковник с назначением в 10-ю конную роту. В 1817–1822 — командир Лубенского гусарского полка, отставлен «за явное несоблюдение порядка военной службы» в марте 1822, а августе 1823 вновь принят на службу с назначением полковником в Северский конно-егерский полк. В декабре 1825 арестован как член тайного общества «Союз благоденствия», содержался под арестом до июля 1826. Возвращен в свой полк, а с августа 1827 служил в Новороссийском драгунском полку. Участник русско-турецкой войны 1828–1829, был ранен пулей в ногу. Состоял начальником штаба 7-го, а затем 1-го пехотных корпусов. В 1831 участвовал в боевых действиях в Польше, был контужен. В 1832 назначен начальником 2-й драгунской дивизии. В 1837–1842 — главнокомандующий войсками на Кавказской линии и в Черноморье. Оставил о себе память на Кавказе «как о человеке-рыцаре, отважном воине, но малоспособном генерале». Участвовал в Венгерском походе 1849, командовал особым отрядом, действовавшим в северных областях страны. В 1852 назначен членом Александровского комитета о раненых, но в 1853 вместе с другими членами комитета был предан суду «за бездействие власти», следствием чего явилась крупная растрата, совершенная директором канцелярии комитета, и лишен звания генерал_адъютанта. С началом Крымской войны 1853–1856 командовал пехотой и артиллерией Кронштадтского гарнизона, в 1854 назначен и.д. военного губернатора г. Ревеля и командующим войсками в Эстляндии, вновь пожалован в генерал-адъютанты. В 1862–1866 — наказной атаман Войска Донского. Управление им Областью Войска Донского ознаменовалось сокращением службы казаков с 25 до 15 лет. В октябре 1866 указом императора Александра II возведен с нисходящим потомством в графское Российской империи достоинство. С 1866 — член Государственного Совета. Кавалер всех высших российских орденов. Граббе был «высокого роста, стройный, самой нарядной наружности, от природы наделенный пышным красноречием, в обществе смелый до дерзости, он с первых офицерских чинов стал в положение, на которое ему не давало право ни его воспитание, ни образование, ни происхождение… Дар красноречия у Граббе был развит до высшей степени, прекрасное его лицо оживлялось, синие глаза блестели, благозвучный голос принимал прекрасную интонацию, и слушатель до того очаровывался, что не было возможности логически разбирать сказанное им». Генерал от инфантерии К. Ф. Толь писал о нем в 1831: «Весьма образованный генерал — благоразумен в действиях своих — блистательной храбрости, холоден в действии против неприятеля и потому весьма распорядителен среди самой большой опасности. Знает употребление всех родов войск и повсюду подает пример собой». — Федорченко В.И. Императорский дом…. — Т. 1. — С. 343–344.

(обратно)

577

Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА. — Т. I. — Ч. I. — С. 92.

(обратно)

578

 Кандидатуры на должности адъютантов «послов военных генеральских чинов» подбирались весьма тщательно. Представители богатых дворянских семей офицеры Александр Иванович Чернышев, Григорий Федорович Орлов и сын генерала Павел Иванович Брозин получили прекрасное домашнее воспитание, знали иностранные языки, были участниками военных кампаний. Среди них были и офицеры нерусского происхождения, которые не только имели боевой опыт, владели иностранными языками, но и знали реалии жизни в Европе. Потомок бедного немецкого дворянина Павел Христианович Граббе окончил кадетский корпус, воевал в конной артиллерии генерала А. П. Ермолова. Двух полковников квартирмейстерской части — голландского уроженца Федора Васильевича Тейля фон Сераскеркена и потомка шотландского переселенца из Прибалтики Роберта Егоровича Ренни — очень ценили и относили к «числу храбрых, распорядительных и точных высших офицеров». — Алексеев М.Н. [М.А.]. Военная разведка в Российской империи… — С. 23.

(обратно)

579

Чернышев Александр Иванович (30.12.1785, Москва–08.06.1857, Кастелламаре-ди-Стабия, близ Неаполя) — генерал от кавалерии (с 2 октября 1827), генерал-адъютант (с 22.11.1812). Из старинного дворянского рода, известного с конца XV в. Сын сенатора, генерал-поручика И. Л. Чернышева от брака с Евдокией Ланской (сестрой фаворита имп. Екатерины II А. Д. Ланского). В детстве записан в военную службу вахмистром в Конную гвардию. Получил домашнее образование под руководством аббата Перрена. Камер-паж (с 1801). В сентябре 1802 произведен в корнеты Кавалергардского полка. В июне 1804 назначен адъютантом к шефу полка генерал-адъютанту Ф. П. Уварову. Участвовал в кампаниях против французов в 1805–1807. В ноябре 1806 произведен в штабс-ротмистры. За храбрость, проявленную в ряде сражений, удостоен золотой шпаги с надписью «За храбрость» и ордена Св. Георгия 4-й степени. В 1808–1812 выполнял важные дипломатические поручения во Франции и Швеции, состоял адъютантом Александра I при Наполеоне (1810–1812). В 1810 произведен в ротмистры, в ноябре 1810 получил чин полковника. 13 февраля 1812 покинул Париж. В начале Отечественной войны 1812 состоял комендантом Главной квартиры Александра I и являлся начальником конвоя императора. В конце Отечественной войны командовал партизанским отрядом. Имел ряд успехов, в том числе освободил из плена «первого партизана» генерала Ф. Ф. Винцингероде. В ноябре 1812 «за успешные действия по возлагаемым на него поручениям и благоразумное исполнение отважной экспедиции» произведен в генерал-майоры и пожалован в генерал-адъютанты. В конце декабря 1812 разбил под Мариенвердером войска принца Евгения Богарне. В начале 1813 со своим партизанским отрядом «тревожил» неприятеля на левом берегу Одера. В 1813 за взятие Берлина награжден орденом Св. Георгия 3-й степени, с тех пор стал пользоваться в Германии большой популярностью. Отличился при взятии Люнебурга и Касселя, командовал кавалерийским рейдом в Вестфальское королевство. В феврале 1814 за отличие при штурме Суассона (во время которого взял в плен 3-х генералов, 180 офицеров и свыше 3-х тысяч солдат противника) получил чин генерал-лейтенанта. В 1814 находился при Александре I во время его пребывания в Париже, в июле 1814 сопровождал императора в Англию, а затем — на Венский конгресс. В 1815 во время второго Заграничного похода, командуя передовым отрядом, захватил город Шалон. После возвращения в Россию состоял генерал-адъютантом при Александре I. Член (в 1819–1821), председатель Комитета (в 1821–1835) об устройстве Донского войска. Начальник легкой гвардейской кавалерийской дивизии (декабрь 1821–1826). В конце 1825 был командирован во 2-ю армию для ареста одного из руководителей декабристов полковника П. И. Пестеля. Член Следственной комиссии по делу декабристов (1826–1827). В историю вошла фраза, сказанная им С. Г. Волконскому: «Стыдитесь, генерал-майор князь Волконский, прапорщики больше показывают». В том же 1826 с нисходящим его потомством возведен в графское Российской Империи достоинство, сенатор (с 1826 г.). В феврале 1827 назначен товарищем начальника Главного штаба Е.И.В., а в сентябре — управляющим Военным министерством (02.10.1827–1828). В октябре 1827 произведен в генералы от кавалерии. Управляющий Главного штаба Е.И.В. (в 1828–1832). Военный министр (май 1832–26.09.1852). При Чернышеве власть военного министра была расширена: в его руках сосредоточилось «главное начальство над всеми отраслями военного управления», он стал единственным докладчиком императору Николаю I по всем делам военного ведомства. Чернышев провел ряд преобразований в армии. Были изданы уставы: управления армией в мирное и военное время, уставы рекрутский, военно-уголовный и госпитальный; положение о казачьих войсках и т. д. Учреждены Военная академия (в 1832), 8 кадетских корпусов и аудиторское училище. В 1841 закончено военно-статистическое описание империи по губерниям и областям. В течение этого времени было воздвигнуто много крепостей и укреплений (в том числе, в Александрополе, Варшаве, Новогеоргиевске, Ивангороде, Брест-Литовске). Проведено было общее преобразование армейской пехоты, кавалерии и всей артиллерии. Резервные батальоны были отделены от действующих и образовано 6 резервных дивизий. Срок службы с 25 лет был сокращен до 15 и 20 лет (для отдельных категорий призывников). Офицерам было увеличено жалованье и столовые деньги; с 1832 разрешено носить усы. Приняты меры по упрощению снаряжения и обмундирования солдат. С 1842 в войска начало поступать нарезное оружие. В апреле 1841 А. И. Чернышев возведен с нисходящим его потомством в княжеское Российской империи достоинство, в августе 1849 ему был пожалован титул Светлости. К осени 1848 здоровье Чернышева ухудшилось из-за перенесенного им удара, но, несмотря на это в ноябре 1848 он был назначен председателем Государственного совета (1848–1856) и Комитета министров с сохранением прежних должностей. Современники не жаловали Чернышева-министра. По словам гр. М. А. Корфа, «нельзя не упомянуть, что при всем его высокомерном самовластии и при такой опытности, которую должно бы предполагать в нем после столь долговременной карьеры, он всегда был слепо доверчивым игралищем канцелярий. С очень обыкновенным образованием, без высших сведений, без самостоятельного круга мыслей, без высших государственных идей… он необходимо должен был покоряться влиянию других». В вину ему ставили поражение в Восточной (Крымской) войне (1853–1856). Светское общество осудило его за попытки присвоить майорат, законным наследником которого являлся его дальний родственник декабрист, сосланный в Сибирь. Бесспорно одно: на протяжении всей жизни Чернышев преданно служил Отечеству. Женат трижды: на кнж. Теофиле Игнатьевне Радзивилл, урожд. Моравской; на кнж. Елизавете Александровне Белосельской-Белозерской (1803–1804); с 1825 — на гр. Елизавете Николаевне Зотовой (1808–1872). От второго брака имел сына, светл. кн. Льва Александровича (1837–1864). От третьего брака имел трех сыновей, умерших в детстве, и трех дочерей. Умер 08.06.1857. Похоронен в селе Петровском Московского уезда. — Алексеев Михаил. Наш человек в Париже // Родина. –1996. — № 6; Федорченко В.И. Императорский Дом…. — Т. 2. — С. 521–523.

(обратно)

580

 Безотосный Виктор. Секретная экспедиция // Родина. — 1992. — № 6–7. — С. 22–25.

(обратно)

581

 Все офицеры, направленные за границу в 1810 г. с разведывательными целями, дослужились до генеральских чинов за исключением молодого Г. Ф. Орлова, в 22 года потерявшего ногу при Бородине и вышедшего в отставку полковником. П. Х. Граббе был произведен в генералы от кавалерии и генерал-адъютанты, был кавалером всех высших российских орденов, включая Св. апостола Андрея Первозванного, стал членом Государственного совета. А. И. Чернышев в царствование Николая I фактически стал вторым лицом в империи, являясь генерал-адъютантом, генералом от кавалерии, Военным министром, председателем Государственного совета и Комитета министров. Он, как и П. Х. Граббе, был удостоен всех высших орденов Российской империи. — Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи… — С. 25.

(обратно)

582

Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи. Указ. соч. — С.25.

(обратно)

583

ПСЗРИ. — СПб., 1830. — Т. 32. — № 24971.

(обратно)

584

Там же. № 24975.

(обратно)

585

РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Т. 44. Д. 552. Л. 1-7об.

(обратно)

586

Лейзер (Лезер) Мориц-Людвиг де (1783–после 1818), маркиз, полковник (с 1814). Французский эмигрант. На русской военной службе в 4-м егерском полку — с 1800. Участвовал в 17 сражениях с французами (1806–1807), награжден тремя орденами. Служил на адъютантских должностях у генералов Л. Л. Беннигсена и Д. С. Дохтурова. С 1810 откомандирован в распоряжение Военного министерства и послан в Прибалтику на границу как военный резидент, где организовал агентурную сеть русской разведки. 24 марта 1812 произведен в подполковники и назначен директором Высшей воинской полиции 2-й Западной армии. После неудачных действий русских войск под Смоленском был заподозрен в измене и 20 августа 1812 отправлен в Москву, а позднее сослан в Пермь. В 1813 признан невиновным, произведен в полковники за отличие в кампании 1812. С 1815 находился в составе русского экспедиционного корпуса во Франции «для исправления разных поручений». Уволен с военной службы в 1818 — Безотосный В.М. Разведка и планы сторон в 1812 году… — С. 217.

(обратно)

587

 Отечественная война 1812 г. Материалы ВУА. — Т. VII. — С. 32.

(обратно)

588

 Документы русской военной контрразведки в 1812 г. / Публ., вступ. ст. и примеч. В.М. Безотосного // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.: Альманах. — М., 1992. — Т. II–III. — С. 49–68.

(обратно)

589

Кревельд, М. ван. Расцвет и упадок государства / Мартин ван Кревельд; пер. с англ. под ред. Ю. Кузнецова и А. Макеева. — М., 2006. — С. 206.

(обратно)

590

 Пункты, данные С.-Петербургскому Генерал-полициймейстеру // ПСЗРИ. — Собрание второе. — Т. V. — № 3203. СПб., 1831. — C. 569–571.

(обратно)

591

Регламент или Устав Главного Магистрата // ПСЗРИ. — СПб., 1830.— Т. VI (1720–1722). — № 3708. — С. 297.

(обратно)

592

Устав Благочиния или Полицейский // ПСЗРИ. — СПб., 1830.— Т. XXI. (1781–1783). № 15379. — С. 461–488.

(обратно)

593

СлРЯ. — М., 1975. — Вып. 1. — С. 230.

(обратно)

594

«30. Управа благочиния долженствует во-первых, иметь бдение, дабы в городе сохранены были благочиние, добронравие и порядок; второе, чтобы предписанное законами полезное повсюду в городе исполняемо и сохраняемо было; в случае же нарушения оных Управа благочиния по состоянию дела, не смотря ни на какое лицо, всякого должна приводить к исполнению предписанного законами, и третье, Управа благочиния одна в городе право имеет приводить в действие повеления правления, решения палат и прочих судов, и чинить отказы домов и мест в городе, предместье и на городских землях.

 32. Управа благочиния долженствует наблюдать, дабы никто запрещенным не торговал в городе, и через межу города не возил запрещенного.

 33. Управа благочиния должна иметь сведение о торговых ценах в городе всякого рода хлеба и харча, и о сем по прошествии каждого месяца делать записку и вносить в особливую на то книгу, дабы всегда по ней справиться можно было, по какой цене в которое время в году хлеб состоял.

 34. Управа благочиния имеет также прилежное смотрение, чтобы в городе всегда меры и весы были верные, исправные и заклейменные, за лживые же чинить взыскание по законам.

 35. Управа благочиния бдение имеет, чтобы в городе никто беглых людей не принимал, не держал и не укрывал; и буде где явится таковой ослушник и нарушитель установленного порядка, кто бы принимал, держал, или у себя укрывал беглого, то Управа благочиния должна (буде не отдаст добровольно) отослать его к суду, куда по законам надлежит.

 36. Управа благочиния в ведомстве своем имеет дороги, улицы, мосты и переправы в городе и предместье и на городской земле, и прилагает неусыпное старание и попечение, чтобы дороги, улицы, мосты и переправы через реки и воды, где есть, в таком исправном состоянии и содержании были, чтобы проезжим не было ни остановки, ни опасности». Устав Благочиния или Полицейский // ПСЗРИ. — СПб., 1830. — Т. XXI (1781–1783). — № 15379. — С. 463–464.

(обратно)

595

Кильдюшов Олег. Полиция как наука и политика: о рождении современного порядка из философии и полицейской практики // Социологическое обозрение. — М., 2013. — Т. 12. — № 3. — С. 24.

(обратно)

596

Документы русской военной контрразведки в 1812 г… — С. 52–54.

(обратно)

597

Там же. С.53.

(обратно)

598

Там же. С. 54–55.

(обратно)

599

Там же. С.58–59.

(обратно)

600

Там же. С. 59.

(обратно)

601

Там же.

(обратно)

602

Там же. С.58.

(обратно)

603

Там же. — С.55–56.

(обратно)

604

СлРЯ. — М., 1983. — Вып. 10. — С. 20.

(обратно)

605

Там же. — С. 57, 63.

(обратно)

606

Там же. — С. 64.

(обратно)

607

Там же. — С. 60–61.

(обратно)

608

Там же. — С. 61–62.

(обратно)

609

Там же. — С. 62.

(обратно)

610

Там же.

(обратно)

611

Словарь русского языка XVIII века. — СПб., 2011. — Вып. 18. — С. 215.

(обратно)

612

Словарь русского языка XVIII века. — СПб., 2007. — Вып. 17. — С. 242.

(обратно)

613

Устав воинский // ПСЗРИ. — Т. V (1713–1719). — № 3006. — С. 313.

(обратно)

614

Документы русской военной контрразведки в 1812 г… — С. 62.

(обратно)

615

Там же. С. 56.

(обратно)

616

 Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи… — С. 54.

(обратно)

617

Санглен Яков (Жак) Иванович де (1776– 01.04.1864), действительный статский советник. Его отец, de Saint Glin, француз, как младший сын, был отдан в монастырь для получения духовного звания, откуда бежал. Прибыл в Париж, где вступил в королевские мушкетеры. Поссорился с офицером, назвавшим его беглым монахом. Дело закончилось дуэлью, на которой отец Санглена заколол своего соперника. Спасаясь от судебного преследования, бежал в Россию, где остался навсегда, женившись на барышне французского происхождения. Его сын Я. И. Санглен, получив первоначальное воспитание в московских частных пансионах, в 1786 поступил в Ревельскую гимназию и, окончив шесть классов, «принят был в службу прапорщиком и определен переводчиком в штат вице-адмирала Спиридова». Воспользовавшись продолжительным заграничным отпуском, прослушал курс философии у проф. Платнера в Лейпциге и курс астрономии у проф. Боде в Берлине. По возвращении в Россию, после экзамена, был назначен в 1804 лектором немецкого языка в Московский университет на место проф. Гейма и открыл на русском языке курс публичных лекций по военным наукам и тактике. В 1806 назначен адъюнкт-профессором, а в 1807, оставив службу в университете, по предложению генерал-майора князя П. М. Волконского, сопровождал его более двух лет в заграничной командировке во Францию. Цель командировки — сбор сведений о французской армии и французском генеральном штабе. «Поначалу поездка наша продвигалась весьма успешно, — вспоминал Санглен. — Мы работали сообща и собрали массу сведений. Вообще я был воодушевлен, ведь это было первое мое шпионское задание». Однако, в последующем Санглен «решительнейшим образом» поссорился с князем, т. к. по словам Санглена, тот никак не мог перенести его успеха в высшем парижском обществе, где он был принят как свой. Но Санглен не забыл, что именно П. М. Волконский изменил его судьбу. «Не знаю, стал ли бы я заниматься шпионской деятельностью, ежели бы не он. При всей нашей нынешней холодности отношений, я не могу этого не признать», — писал он. Вернувшись в 1809 в Россию, он был прикомандирован к военному министру А. А. Аракчееву. В 1810 перешел на службу в Министерство полиции, стал автором Устава нового министерства. Создал и возглавил Особенную канцелярию, занимавшуюся производством политического сыска на всей территории России. Своими докладами обратил на себя внимание императора Александра I, который приблизил его и давал неоднократно секретные поручения. Н. И. Греч свидетельствовал в своих мемуарах: «Александр не доверял никому, даже своему министру полиции, и Санглен служил ему соглядатаем. Вечером и ночью посылал за ним по секрету и спрашивал, что делается в министерстве». По утверждению Санглена, он устраивал встречи императора с привлекательными женщинами. Играл не последнюю роль в интриге, жертвой которой сделался государственный секретарь М. М. Сперанский. Менее двух лет (вторая половина 1810 — март 1812) собственно и составили основу репутации Санглена. Он был яркой и остроумной личностью, но современники, по свидетельству ряда мемуаристов, побаивались его даже тогда, когда он был уже частным лицом и находился в отставке. По словам Ф. Ф. Вигеля, автора «Записок» (М., 1892), Санглен наводил на окружающих страх. Вообще атмосфера страха и тайны до конца окутывала личность Санглена. Это была та невидимая завеса, которая фактически отделяла его от остального общества. С 17 марта 1812 он — директор Высшей воинской полиции 1-й армии, а 17 апреля 1812 назначен директором Высшей воинской полиции при военном министре М. Б. Барклае де Толли при сохранении за собой прежней должности. В связи с оставлением Барклаем поста военного министра, 2 сентября, сдав все дела, выехал в Петербург, где до 1816 служил в Военном министерстве. Указом от 23 марта 1816 причислен к герольдии, с производством по 4 тыс. рублей ежегодно. Удалился в деревню Клинского уезда, где доживал свой век в уединении, под конец жизни разбитый параличом и преследуемый тем же страхом, который он наводил на других, как начальник тайной полиции. Санглен сумел приобрести доверие Николая I: в 1831 он был вызван в Петербург, и государь поручил ему заняться разбором доноса, поданного государю князем А. Б. Голицыным: «О иллюминатстве в 1831 г.» — фолианта громадных размеров, в котором объявлялись иллюминатами почти все лица, бывшие при Александре І и оставшиеся в живых при Николае I. Санглен представил государю подробную записку, в которой князь Голицын, автор доноса, был признан «фанатиком». Николай I остался доволен разбором «доноса на всю Россию», пожаловал Санглену бриллиантовый перстень в 2000 руб. и 3000 руб. ассигнациями, а А Б. Голицына выслал в Кексгольм. Санглен был весьма плодовитый и популярный русский публицист и философ. В разные периоды своей жизни он отдавал дань разным литературным жанрам. В 1804 появился его перевод с немецкого «Отрывков из иностранной литературы»; вместе с проф. Рейнгартом он издавал в Москве в 1805–1806 ежемесячный журнал «Аврора», в 1805 вместе с проф. Буле участвовал в издании «Ученых ведомостей». Затем появились его сочинения: «О военном искусстве древних и новых времен» (М., 1808); «Исторические и тактические отрывки» (М., 1809); «Краткое обозрение воинской истории XVIII века» (М., 1809); «В память графу А. И. Кутайсову» (СПб., 1812); «Об истинном величии человека» (СПб., 1814); «О храмах, жрецах, богослужении и проч., древних греков», ч. I (СПб., 1815). Затем в литературной деятельности Санглена наступил перерыв; только в 1830 он написал: «Жизнь и мнения нового Тристрама», «Рыцарская клятва на гробе» и «Подвиги русских под Нарвою в 1700 г.», и затем, в 1843 — «Шиллер, Вольтер и Руссо». Санглен печатал статьи в «Трудах Московского Общества истории и древностей российских», с 1845 сотрудничал в «Москвитянине». Несмотря на преклонный возраст, в 1860 он начал писать «Записки — не для современников», в которых успел охватить события 1776–1831. «Записки Я. И. де Санглена» появились в печати почти через двадцать лет после его смерти. Первая часть их посвящена «Царствованию Екатерины II»; часть вторая — «Павлу и его времени», части III и IV «Записок» охватывают «Царствование Александра І» и начало царствования Николая І, до 1832 года. По детальному знанию закулисных пружин описанных событий, по искреннему тону автора, писавшего «не для современников», по богатству фактического материала и значительности охватываемого периода «Записки» Санглена составляют ценный вклад в отечественную историю. — Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи… — С. 381–384.

(обратно)

618

Отечественная война 1812 г. Материалы ВУА. — СПб., 1909. — Т. XII. Подготовка к войне в 1812 г. (май месяц). — С. 308–310.

(обратно)

619

 Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи… — С. 71–72.

(обратно)

620

 Обязанности Высшей воинской полиции (в документах она называлась «Высшая военная полиция») были чрезвычайно широки: борьба с националистическим движением в Польше, ведение разведки в Австрии и Пруссии, сбор военной и политической информации об этих странах, выявление агентуры противника на своей территории, а также борьба с контрабандистами, фальшивомонетчиками и религиозными сектами. — На боевом посту. — М., 1994. — № 4. — С. 42–45.

(обратно)

621

Документы русской военной контрразведки в 1812 г… — С. 63.

(обратно)

622

Словарь русского языка XVIII века. — СПб., 2011. — Вып. 18. — С. 217.

(обратно)

623

 Журнал или Поденная записка, блаженныя и вечнодостойныя памяти государя императора Петра Великого с 1698 года, даже до заключения Нейштатскаго мира. Напечатан с обретающихся в Кабинетной архиве списков, правленных собственною рукою его императорского величества. В СПб., при Императорской Академии наук. — Ч. IV. — 1770. — С. 467.

(обратно)

624

Кампания 1807 г. характеризовалась подвигами русских партизан, в том числе блестящими действиями казачьих отрядов атамана Войска Донского М. И. Платова в тылу корпуса Нея в сражении при Гутштадте; киевских драгун при движении французов к Прейсиш-Эйлау; сумских гусар и курляндских драгун при Морунгене. Известны многие случаи захватов казаками ординарцев, эстафет и даже пленение французского командира корпуса маршала Виктора. Действия партизан в тылу противника в кампании 1807 г. не имели решительного влияния на ход военных действий, так как являлись частным успехом. Подобный вывод относится и к полученным в ходе партизанских действий разведывательным сведениям — они были редки, ограниченны и не давали представления о намерениях противника. — Военная энциклопедия. — Петроград, 1914. — Т. XVII. — С. 303–308.

(обратно)

625

Там же.

(обратно)

626

 Записки А. П. Ермолова (1798–1826). — М., 1991. — С. 212.

(обратно)

627

 Добравшись до назначенного им участка, партизаны выбирали какое-нибудь населенное место, лежавшее в стороне от тылового пути противника, которое называлось пристанью. При выборе «пристани» исходили из требования безопасности — местность должна была исключать внезапность нападения. Пристань служила убежищем для больных и раненых, для отдыха, складом для продовольствия, «станцией» для сношения с армией и с соседями. В остальное время партизаны располагались в центре выделенного им участка, по соседству с тыловыми коммуникациями неприятеля — в притоне, откуда устремлялись то в одном, то в другом направлении. Иногда пристань и притон совмещались. В 1812 пристанью для <Д. В. >Давыдова служил г. Юхнов, а притонами — села Скугарево, Знаменское и др. Партия (небольшой отряд) не должна была оставаться подолгу в притоне, даже при полном сочувствии жителей, т. к. враг мог установить ее местопребывание. Сначала, пока люди были «не нахватаны», довольствовались перехватом курьеров и ординарцев, порчей телеграфа, что требовало больше хитрости, чем отваги. Чтобы не обременять себя добычей, пленными и ранеными, все это отправлялось к пристани при содействии жителей на взятых у них подводах под небольшим конвоем. — Военная энциклопедия. — СПб., 1912. — Т. VIII. — С. 570–572.

(обратно)

628

Записки А. П. Ермолова… — С.207.

(обратно)

629

 Сергей Алексеевич Тучков, 2-й (1 [12] октября 1767, Санкт-Петербург — 3 [15] февраля 1839 года, Москва) — генерал-лейтенант (с 1829), сенатор из рода Тучковых. Известный масон, казначей кишиневской ложи «Овидий». Даровитый поэт. Родился в дворянской семье, третий из пятерых братьев (Николай, Алексей, Павел, Александр). 15 февраля 1773 был записан фурьером во 2-й фузилёрный полк [фузилёры (фузелёры, фузельеры) фр. fusiliers ‘стрелок из ружья’ — пехотные солдаты французской армии в XVII в., вооружённые кремнёвыми ружьями (fusils), по-русски называемыми фузеями], в 1783 принят на действительную службу во 2-й фузилёрный полк сержантом. В 1785 ему присвоено звание подпоручика. Во время русско-шведской войны (1788–1790), находясь на гребной флотилии, командовал ротой и батальоном морской артиллерии. За отличия в боях произведен в капитан-поручики и капитаны. В морском сражении при Роченсальме был ранен картечью в руку, ногу и голову, контужен. В начале Польского восстания 1794 Тучков пробился со своей частью из окружения в г. Вильна и соединился с отрядом генерал-поручика Игельстрома, вывез 11 орудий и вывел 2313 человек личного состава. За отличие в штурме Праги получил чин премьер-майора. Во время Русско-персидской войны (1796–1797) произведен в подполковники за отличие при взятии Дербента и в полковники — за отличие в сражении с персидскими войсками на реке Иори. В 1798 — командир Фанагорийского гренадерского полка, произведен в генерал-майоры за усмирение восставших горских племен на границах Грузии, разбил мятежных черкесов и кабардинцев в Тагаурском урочище. В 1802 — глава гражданской администрации в только что присоединённой к России Грузии. Участвовал в штурме Гянджи, блокаде Эривани, взял штурмом Эчмиадзин. В 1806 — шеф Камчатского мушкетерского полка с переводом в Молдавскую армию, в 1808 участвовал в боевых действиях с турками. В 1810 — дежурный генерал Молдавской армии. В октябре 1812 по приказу адмирала П. В. Чичагова возглавил 2-й резервный корпус в районе Мозыря, совершил марш к городу Борисову и успел принять участие в боях на Березине. В 1813 участвовал в осаде Модлина и Магдебурга. В 1826 — военный губернатор Бабадагской области, в 1830 — градоначальник Измаила. В 1836 вышел в отставку по болезни. Похоронен в Новодевичьем монастыре. Его могила уничтожена в советское время. — Сочинения: Военный словарь. — М., 1818. — Ч. 1: От А до О. — XVIII, 269 с.; Ч. 2: От О до Я. — 251 с. (переиздан в 2008); Записки 1766–1808. Собрание сочинений и переводов в стихах С. Тучкова (М., 1797); Сочинения и переводы С. Тучкова (Ч. 1–4. — СПб., 1816–1817); Признание или Открытая тайна. — Одесса, 1833.

(обратно)

630

Военный словарь, заключающий наименования или термины, в Российском сухопутном войске употребляемые, с показанием рода науки, к которому принадлежат, из какого языка взяты, как могут быть переведены на российский, какое оных употребление и к чему служат — Сочинения Г.М. [генерал-майора] С. Тучкова. — М., 1818. — Ч. I. От А до О. — С. III–XVIII.

(обратно)

631

Там же. — Ч. II. От О до Я. — С. 109–110.

(обратно)

632

«Военный энциклопедический лексикон, издаваемый обществом военных и литераторов и посвященный Его императорскому высочеству, государю наследнику цесаревичу и Великому князю Александру Николаевичу» издавался в 1837–1850 гг., насчитывает 14 основных томов и один дополнительный (вышел в 1852 г.). Этот труд обязан своим появлением почти исключительно энергии и настойчивости его редактора барона Л. И. Зедделера, на котором лежала основная масса работы. Несмотря на довольно холодный приём военными кругами первых выпусков «Лексикона», выходившего небольшими книжками (первая часть состояла из четырёх отдельных книжек) через значительные промежутки времени и стоившего немалых денег, Зедделер настойчиво занимался его изданием, вложив значительную часть своего состояния, и в течение 13 лет привёл его к окончанию. Программа «Лексикона» была намечена чрезвычайно широко, имея в виду крайне низкий образовательный уровень армейского офицерства времён императора Николая I и трудность пополнения общего образования при глухих стоянках и постоянном передвижении полков с места на место. В силу этого в «Лексикон» включён ряд сведений, весьма отдалённо связанных с военным делом. Л. И. Зедделеру удалось привлечь к составлению «Лексикона» выдающихся военных и учёных Николаевского времени, среди которых выделяются К. Ф. Багговут, М. И. Богданович, К. М. Базили, А. В. Висковатов, Н. С. Голицын, А. Н. Греч, А. И. Михайловский-Данилевский, Д. А. Милютин, П. И. Рикорд и др. Из отделов «Лексикона» наиболее полным и тщательно составленным является военно-исторический отдел; слабее выглядит отдел военной техники, что соответствовало тогдашнему её состоянию. «Лексикон» построен по алфавиту статей; к некоторым томам сделано особое «Прибавление», включающее статьи, пропущенные по разным причинам в предыдущих томах. В связи с долгим изданием «Лексикона» и достаточно быстрым устареванием имеющихся в нём сведений, в 1852 г. был выпущен дополнительный том под названием «Прибавление к Военному энциклопедическому лексикону». Кроме того, в 1852–1858 гг. было осуществлено второе исправленное издание под общим руководством М. И. Богдановича. По представлению генерал-лейтенанта барона Н. В. Медема второму изданию «Лексикона» Академией наук была присуждена полная Демидовская премия.

(обратно)

633

 Военный энциклопедический лексикон… — СПб., 1847. — Ч. XI. — С. 361–362.

(обратно)

634

Там же. С.363.

(обратно)

635

Там же. С. 364.

(обратно)

636

Военный словарь С. Тучкова… — Ч. II. От О до Я. — С. 231

(обратно)

637

Военная энциклопедия. — СПб., 1912. — Т. VII. — С. 248–250.

(обратно)

638

 Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и в военное время // Антология истории спецслужб. Россия. 1905–1924 /Вступ. Статья А.А. Здановича. М., 2007. — Ч. I. Разведывательная служба в мирное время и тайная агентура в мирное и военное время. — С. 127.

(обратно)

639

 Было признано, что лекции по «Военной статистике» Императорской военной академии (в 1847 г. курс «Военной географии» был заменен курсом «Военной статистики») и лекции по «Военной географии» в военных училищах «преследуют одинаковые цели, следуя одной программе, но лишь в различных объемах». Предмет изучения (как военной географии, так и военной статистики) делился на общую и прикладную части. В общей части рассматривались географическое положение страны, размеры территории, границы, «устройство» поверхности, орошение, почва, климат, население и все виды его деятельности, имеющие военное значение, политическое, административное и военное устройство, средства, пути сообщения и вооруженные силы. В связи с общей частью военной географии должна была быть исследована и история постепенного расширения территории. В прикладной части исследовались отдельные театры, а именно: границы театра (их свойства и значение в зависимости от географических данных, стратегическое значение), устройство поверхности, орошение, леса, климат, почва, население театра (численность, размещение населения, племенной и религиозный состав, образ жизни и деятельности, характер населенных пунктов и построек и отношение к враждебным армиям), статистические данные о средствах района, пути сообщения в отношении вероятных операционных направлений и подготовка театра в инженерном отношении.

Все эти отделы исследуются с точки зрения данного политического момента, основанной на общей оценке взаимоотношений соседних стран и народов. В последующем из общего предмета военной статистики начали выделять в особый «отдел» изучение вооруженных сил, в связи с их постоянным организационным, качественным и количественным изменением, необходимостью отслеживать перевод вооруженных сил на военное положение и проведение мобилизации, состояние резервов, ход оснащения войск вооружением и боеприпасами, их состояние и соответствие современным требованиям, создание резервов и т. д. — Военная энциклопедия… — Т. VII. — С. 248–250.

(обратно)

640

Развитие Генерального штаба в России не шло в логической последовательности, зачастую оказывалось тупиковым и начинало развиваться снова. Причинами тому были как люди, претворявшие идеи, в том числе и собственные, так и оглядка на иностранный опыт, чаще всего немецкий и меньше — французский. Сам термин «Генеральный штаб» не только во второй половине XVIII в., но и на протяжении всего XIX в. оставался «расплывчатым и произвольным». — Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи… — С. 6.

(обратно)

641

РГВИА. Ф.38. Оп.5. Д. 222. Л. 25.

(обратно)

642

 Скалон Александр Антонович (25.3.1796–6.9.1851). Отец — Антон Антонович Скалон (р. 6.9.1767, убит 5.8.1812 под Смоленском). Мать — дочь омского коменданта Каролина Христофоровна Кесслер (ум.1818). В службу вступил колонновожатым в свиту по квартирмейстерской части (04. 11.1813), участник заграничных походов русской армии в 1813. С 27.03 по декабрь 1813 находился при начальнике Главного штаба. С ноября 1813 по апрель состоял при съемке 2 округа Новой Финляндии, поступил в канцелярию генерал-квартирмейстера Главного штаба — декабрь1813, прапорщик — с 30.8.1815, переведен в Гвардейский генеральный штаб — 12.12.1817, подпоручик — 11.07.1818. Назначен состоять при библиотеке Генерального штаба в июле 1820, поручик — с 02.04.1822. С сентября 1822 по март 1825 преподавал курс начальной и высшей геодезии в училище корпуса топографов, награжден орденом Св. Анны 3 ст. 12.12.1823. Штабс-капитан Гвардейского генерального штаба 06.04.1824, награжден орденом Св. Владимира 4 ст. 30.08.1825. Масон, член ложи «Соединенных друзей» в Петербурге (1822). Член «Союза благоденствия». Назначен исправлять должность начальника библиотеки Главного штаба 09.11.1826; капитан — 03.04.1827, награжден орденом Св. Анны 2 ст. 11.08.1829, полковник— 06.04.1830. Командирован в распоряжение вице-канцлера и назначен комиссаром для разграничения нового Греческого государства от Турции –1830. В 1836 возвратился в Россию, действительный статский советник с причислением к Министерству внутренних дел. 13.07.1836 переименован в генерал-майоры с назначением начальником 6 округа корпуса жандармов — 29.12.1837. Награжден орденом Св. Станислава 1 ст. — 1.3.1840.

Грузинско-имеретинский гражданский губернатор — 10.06.1841, отставлен от должности — март 1843, сенатор с производством в тайные советники — 15.08.1851. Похоронен в Петербурге на Волковом лютеранском кладбище. — Государственный архив Российской Федерации. Ф. 48. Оп. 1. Д. 28. Л. 243.

(обратно)

643

 Там же. — Л. 26–30.

(обратно)

644

 В годы царствования Екатерины II русских «министерских постов» за границей было 21; в последний год царствования Александра I их было 24: чрезвычайные и полномочные послы в Лондоне и Париже; чрезвычайные и полномочные посланники в Вене (до 1822 здесь был посол), в Берлине, Стокгольме, Копенгагене, Дрездене, Мюнхене, Карлсруэ, Франкфурте-на-майне (с 1815), Риме (с 1803), Неаполе, Турине, Мадриде, Филадельфии (с 1809), Константинополе; министры-резиденты в Гамбурге и Кракове (с 1815); поверенные в делах в Гааге, Штутгарте, Флоренции, Берне (с 1814), Лиссабоне, Тегеране.

Присвоение лицу, аккредитованному при дворе той или иной державы, ранга посла или посланника в то время не было связано с международным положением страны. В царствование Александра I послы иногда сменялись посланниками и, наоборот, в зависимости от служебного положения вновь назначавшегося представителя. Аахенский конгресс 1818 установил деление дипломатических агентов на четыре разряда. К первому разряду были отнесены послы, папские легаты и нунции; ко второму — интернунции, посланники и уполномоченные министры; к третьему — резиденты (министры-резиденты) и к четвертому — поверенные в делах. Число консульств к концу царствования Александра I значительно увеличилось по сравнению с последними годами XVIII столетия. В 1825 было 24 генеральных консульства: в Англии, Бразилии, Молдавии и Валахии, Венеции, Генуе (Сардинском королевстве), Данциге, Египте, Копенгагене, Ливорно, Могузе и Долмации, Сардинии, Сицилии, Смирне, Требизонте, Триесте, Филадельфии, Швеции, Штетине; кроме того, генеральными консулами были комиссар в Неаполитанском королевстве и комиссар по торговым делам в Мемеле. Консульств числилось 21, вице-консульств — 11, консульских агентов — три. Дипломатические представительства, находившиеся в странах Востока, находились в ведении Азиатского департамента (создан 26 февраля 1797) Коллегии иностранных дел страны (Министерства иностранных дел). В первой половине XIX в. их было немного: миссии в Стамбуле («при оттоманском дворе») и Тегеране («при шахском дворе»), находившиеся там еще с XVIII в. В 1843 к ним прибавилось генеральное консульство в Бейруте (его полномочия распространялись на Сирию и Палестину); в 1847 — в Адрианополе (Эдирне), ведавшее консульскими делами в европейской части Османской империи. В ведении Азиатского департамента была и знаменитая Пекинская духовная миссия, впервые учрежденная императором Петром I и окончательно признанная китайским правительством в ст. 5 Кяхтинского договора 21 октября 1727. Миссия, во главе которой находился архимандрит, состояла из десяти человек. Светские члены миссии (четыре-пять человек) обязаны были изучать китайский, маньчжурский, а также монгольский и тибетский языки. Миссию, сменявшуюся периодически и остававшуюся в Пекине не менее десяти лет, сопровождал пристав из чиновников министерства. Приставам поручалось входить в доверительные переговоры с китайцами по делам пограничным и торговым. При этом активно велась шифрованная переписка с центром.

Что касается развития заграничных учреждений министерства, то в царствование Николая I (1825–1855) были учреждены миссии в Рио-де-Жанейро (1828), Афинах (1830), Брюсселе (1853), при дворах вновь образовавшихся государств: Бразильской империи (1822), королевств Греческого (1830) и Бельгийского (1831). Были учреждены также генеральные консульства в Сербии в 1839, на острове Корфу в 1842, в Бейруте (Сирия и Палестина) в 1843 и в Андрианополе в 1847. В последний год царствования Николая I насчитывалось 18 генеральных консульств, 20 штатных консульств и пять вице-консульств. Число нештатных консульских учреждений увеличилось значительно: в 1854 г. было 86 нештатных консулов, вице-консулов и консульских агентов. — Энциклопедический словарь. — СПб., 1890. — Т. I. — С. 139–140; Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи… — С. 126–127.

(обратно)

645

РГВИА. Ф. 38. — Оп. 5. — Д. 222. — Л. 25.

(обратно)

646

РГВИА. Ф. 29. — Оп. 6. — Д. 178. — Л. 33–40.

(обратно)

647

Учреждение Военного министерства. В 2 ч. Ч. I. СПб., 1836. Ст. 740.

(обратно)

648

 Там же. — Д. 222. — Л. 26–30.

(обратно)

649

Глинка-маврин Борис Григорьевич (1810–13.03.1895, СПб.), генерал от инфантерии (с 1869), генерал-адъютант (с 1856). Из древнего дворянского рода польского происхождения. Второй из трех сыновей статского советника, проф. Дерптского университета, писателя Григория Андреевича Глинки, преподававшего словесность членам императорской фамилии. Образование получил в Благородном пансионе при Петербургском университете. В 1821 окончил Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров с производством в прапорщики лейб-гвардии Московского полка. Участник русско-турецкой войны (1828–1829) и Польской кампании 1831, удостоен боевых орденов Св. Анны 3-й степени с бантом и Св. Владимира 4-й степени с бантом. В 1832–1835 продолжал службу штабс-капитаном в СПб., будучи причислен к Гвардейскому Генеральному штабу. Занимал должности дивизионного квартирмейстера 3-й гвардейской пехотной дивизии; старшего адъютанта отдельного гвардейского корпуса. «Представитель военного министерства в Париже» (25 апреля 1835 — 1 ноября 1842). «Состоял для особых поручений при после [графе П. П. Палене] в Париже» (1 ноября 1842 — 22 января 1844). Обратил особое внимание на постановку ружейного дела во Франции. По возвращении в Россию в 1844 назначен членом Комитета по улучшению штуцеров и ружей, командирован на Сестрорецкий оружейный завод для разработки новых образцов ударных ружей, затем — на Ижевский оружейный завод. Участник Венгерского похода 1849, состоял в распоряжении главнокомандующего действующей армии князя И. Ф. Паскевича. В 1849 по окончании военных действий произведен в генерал-майоры и командирован в Бельгию для заказа штуцеров. Занимал должности начальника штаба 4-го пехотного корпуса, начальника штаба всех войск, расположенных в СПб. и его окрестностях. В 1856–1862 — начальник штаба инспектора стрелковых батальонов. Содействовал развитию и улучшению стрелкового дела в армии, составил «Наставление для стрелкового образования пехоты и драгун». В 1857 произведен в генерал-лейтенанты. В 1862–1864 заведовал резервными стрелковыми батальонами. В 1867–1872 — командующий войсками Казанского военного округа. Пользовался расположением Александра II и Александра III. Автор ряда исторических работ. За службу удостоен всех высших российских орденов. — Федорченко В.И. Императорский Дом… — М., 2000. — Т. 1. — С. 295.

(обратно)

650

 Военные представители России во Франции. Сост. А. А. Васильев. // Россия и Франция. XVIII–XX века. — М, 1998. — Вып. 2. — С. 321–322.

(обратно)

651

РГВИА. Ф. 970. Оп. 1. Д. 23. Л. 364 об. — 370.

(обратно)

652

 РГВИА. Ф. 395. Оп. 41. Д. 483. Л. 2–2 об. Копия с отношения военного министра к государственному канцлеру иностранных дел от 28 ноября 1849 г. за № 12395.

(обратно)

653

Очерки истории российской внешней разведки: В 6-ти т. — Т. 1: От древнейших времен до 1917 года. — М., 1995. — С. 148.

(обратно)

654

Там же. С. 148–149.

(обратно)

655

РГВИА. Ф.29. Оп. 6. Д. 695. Л. 1–2.

(обратно)

656

 Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи… — С. 145–146.

(обратно)

657

Очерки истории российской внешней разведки… — Т. 1. — С. 150.

(обратно)

658

Там же.

(обратно)

659

Там же. С. 150–151.

(обратно)

660

Там же. С. 151.

(обратно)

661

Словарь церковно-славянского и русского языка — четырёхтомный толковый словарь, содержащий в себе толкования русских и церковнославянских слов, составленный и изданный Вторым отделением Императорской Академии наук в 1847 году. Это был второй значительный толковый словарь русского языка после «Словаря Академии Российской». В словаре совмещена древнейшая и новая лексика. Он издан в связи с растущей необходимостью упорядочить и систематизировать огромный словарный массив, с одной стороны, обогатить, а с другой — очистить язык от лишних, «сорных» слов. Для достижения этой задачи требовалось глубоко изучить церковнославянские и древнерусские письменные источники с момента их появления и исследовать живой современный язык.

В предисловии была кратко рассмотрена классификация славянских языков, основные вехи развития русского языка, сформулированы задачи издания. В словарь вошло 114 749 слов книжного и разговорного характера, что было значительно больше, чем во всех предыдущих словарях. В словаре много общеупотребительных слов иноязычного и церковнославянского происхождения, включены областные слова, широко представлена лексика, относящаяся к разным отраслям знания.

В составлении словаря принимали участие крупнейшие учёные-филологи середины XIX в.: академики В. А. Поленов, А. Х. Востоков, М. Е. Лобанов, Я. И. Бередников, И. С. Кочетов и др. (далее — Словарь 1847 г.)

(обратно)

662

Словарь 1847 г. — Т. IV. — С. 10.

(обратно)

663

Там же.

(обратно)

664

 Даль В.И. — М., 2002. — Т. IV. — С. 21.

(обратно)

665

РГВИА. Ф. 38. Оп. 5. Д. 695. Л. 1–3.

(обратно)

666

Там же. Л. 156.

(обратно)

667

Очерки истории российской внешней разведки… — С. 151.

(обратно)

668

РГВИА. Ф. 38. Оп. 5. Д. 695. Л. 19–26 об.

(обратно)

669

 Там же. Л. 156.

(обратно)

670

 Alfred Vagts. The Military attache. — Princeton, New Jersey, 1967. — P. 24.

(обратно)

671

Ibid. P. 19.

(обратно)

672

Ibid.

(обратно)

673

 Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев] Военная разведка в Российской империи… — С. 224.

(обратно)

674

 Военная энциклопедия. — СПб., 1911. — Т. 1. — С. 128.

(обратно)

675

Путятин Евфимий Васильевич (08.11.1803–16.10.1883, Париж), граф, адмирал (с 1858), генерал-адъютант (с 1849). Из старинного дворянского рода, восходящего к XVI в. Старший сын капитан-лейтенанта Василия Ефимовича Путятина. В 1822 выпущен из Морского кадетского корпуса мичманом. В 1822–1825 совершил кругосветное плавание к северо-западным берегам Америки на фрегате «Крейсер» под командой капитана 2-го ранга М. П. Лазарева, в ходе которого были проведены исследования по метеорологии и этнографии. Награжден орденом Св. Анны 3-й степени. Служил на кораблях Балтийского флота, Средиземноморской эскадры, Черноморского флота. В 1827 на корабле «Азов» участвовал в Наваринском сражении, за храбрость награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. В 1828 произведен в лейтенанты. В 1830 за 18 морских кампаний награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. С 1832 на Черноморском флоте состоял офицером для особых поручений при вице-адмирале М. П. Лазареве, принимая участие в гидрографических работах и описании пролива Дарданеллы. С 1834 — капитан-лейтенант, с 1838 г. — капитан 2-го ранга. В 1838–1839 командовал фрегатом, а затем сводным отрядом моряков, высаженных с кораблей у устья реки Субаши (Абхазия), был ранен. С 1839 — капитан 1-го ранга. После лечения на Кавказских минеральных водах для «поправления здоровья» продолжил лечение за границей, в Англии в 1841. Там же по поручению правительства произвел заказ нескольких пароходов для Черноморского флота. В 1842 возглавил дипломатическую миссию в Персии. Добился отмены ограничений для русской торговли на Каспийском море и в самой Персии. Им приняты меры для разграничения водного пространства на Каспийском море между двумя странами. Благодаря его усилиям было установлено пароходное сообщение между Россией и Персией. В августе 1842 произведен в контр-адмиралы. В апреле 1846 пожалован в Свиту Е.И.В. В 1849 был командирован в Египет и Турцию «для осмотра тамошних морских сил». В апреле 1851 получил чин вице-адмирала. 7 октября 1852 по приказу Николая I на борту фрегата «Паллада» отбыл из Кронштадта в Японию с задачей установления дипломатических и торговых отношений со страной Восходящего солнца. Экспедиция прибыла в Нагасаки 11 августа 1853. Японские власти были настроены к русским благожелательнее, чем к американцам, оскорбившим их чувство национального достоинства своими угрозами (американская миссия Перри убыла с островов накануне прибытия русских). У японцев существовали расчеты на помощь России в случае вооруженного конфликта с Америкой. В сентябре 1853 Путятин был торжественно принят в Нагасаки, где передал японским властям письмо канцлера К. В. Нессельроде. В январе 1854 начались переговоры с японскими уполномоченными. 26 января 1855 Путятин заключил Симодский договор, устанавливавший «постоянный мир и искреннюю дружбу между Россией и Японией». Для русских судов открывались порты Симода, Хакодатэ и Нагасаки, причем первые два — и для торговли. В эти порты Россия получала право назначать с 1856 своих консулов. Все Курильские острова к северу от острова Итуруп объявлялись владениями России. Формально дипломатические отношения были установлены Путятиным три года спустя, в 1858. В ходе дипломатической миссии вице-адмирала Е. В. Путятина в Японию на борту фрегата «Паллада» капитан фрегата И. С. Унковский организовывал съемки и описание восточного берега Кореи. Член экипажа фрегата Н. Посьет проводил гидрографические исследования побережья Кореи и Приморья. Были открыты залив Посьета и остров Римского-Корсакова. По возвращении из Японии Путятин в декабре 1855 был возведен с нисходящим его потомством в графское Российской империи достоинство. В 1855–1856 он — начальник штаба Кронштадтского военного губернатора. В 1856 назначен представителем Морского министерства при российских посольствах в Лондоне и Париже. В 1857–1858 возглавлял дипломатическую миссию в Китае. 13 июня 1858 подписал русско-китайский Тяньцзиньский договор, подтверждавший прежние права России содержать в Пекине Русскую духовную миссию и «отправлять посланников в Пекин всякий раз, когда признает это нужным». Торговля России с Китаем отныне могла производиться не только сухим путем, но и морем. Для русских кораблей открывались порты Шанхай, Нинбо, Фучжоу, Амой, Кантон, Таинань на Формозе, Сунчжоу на Хайнане и «другие открытые места для иностранной торговли». Впрочем, эти права имели небольшое практическое значение для России в связи со слабостью ее торгового флота на Тихом океане. Что касается прав на сухопутную торговлю, то они были зафиксированы лишь в общей декларативной форме и не отвечали стремлениям русского купечества торговать во внутренних районах Китая. Это обстоятельство было устранено И. П. Игнатьевым, подписавшим в 1860 новый русско-китайский договор (Пекинский). Путятин же добился согласия китайского императора на принятие пяти русских военных инструкторов и современного вооружения для китайской армии. Однако предложения Путятина не были претворены в жизнь царским правительством. Из Китая Путятин отправился в Японию и подписал с ней новый договор (в 1858), который, подтвердив Симодский договор 1855, открывал для России еще два порта и давал ей право иметь в них свои консульства. Стороны предоставляли друг другу право назначать дипломатических представителей в столицы. Одновременно Путятин организовал работы по исследованию залива Ольги в Японском море, участвовал в открытии залива Владимира. По возвращении в Россию, в августе 1858 был произведен в адмиралы и повторно назначен на должность агента Морского министерства, которую занимал до июня 1861. За границей Путятин заинтересовался вопросами образования и опубликовал книгу «Проект преобразования морских учебных заведений, с учреждением новой гимназии». В июне 1861 был назначен министром народного просвещения. По словам министра внутренних дел П. А. Валуева, «поводом к выбору гр. Путятина было состояние наших учебных заведений и в особенности университетов, где более и более ослаблялась дисциплина и распространялись социалистические и материалистические учения… Путятин был известен за человека набожного… и слыл человеком с твердым характером и железной волей. Вся его внешность имела аскетический оттенок… Я думал, что Министерство народного просвещения передается в сильные и жесткие руки». Назначение Путятина на пост министра оказалось неудачным. Он попытался крутыми мерами подавить начавшееся брожение среди университетской молодежи. Как человек прямодушный, он обращался с профессорами и студентами как с командой на военном корабле. Он попытался ввести преподавание японского языка в российских университетах. Будучи религиозным человеком, решил перевести начальное образование в сферу деятельности церкви. По его указу вводились специальные двухгодичные курсы для преподавателей начальной школы, на которые принимались только выпускники духовных семинарий. Через пять месяцев после назначения, в декабре 1861, Путятин подал прошение об отставке и был уволен. Причиной увольнения явились студенческие волнения, вызванные рядом реформ в области высшего образования, проведенных в бытность его министром: были введены т. н. матрикулы (подобие современной студенческой зачетки), обязательное посещение лекций и плата за обучение. Последние два нововведения особенно сильно ударяли по разночинной молодежи. Большой резонанс получил циркуляр от 21 июля 1861, которым запрещались любые студенческие собрания. Вскоре Путятин был назначен членом Государственного совета. В 1862 Путятин привез из Гонконга в Россию матрицы китайских иероглифов, которые разобрал академик М. И. Броссе. Оставил записки о плавании в Японию и Китай. В январе 1883 вновь назначенный государственный секретарь А. А. Половцов, отдавая визиты членам Государственного совета, застал «Путятина в скромнейшей наемной квартире с сильным запахом кухни и оглушительным кашлем чахоточной дочери». Спустя несколько месяцев Путятин скончался в Париже на 80-м году жизни. За службу удостоен ряда высших российских орденов: Св. Станислава 1-й степени (1850), Св. Анны 1-й степени (1853), Белого Орла (1855), Св. Александра Невского (1858), Св. Владимира 1-й степени (1872). Именем адмирала Е. В. Путятина названы мыс и остров в Японском море, мыс в бухте Провидения (в Анадырском заливе Берингова моря). — Дипломатический словарь. — М., 1950. — Т. II. — С. 835–836; Федорченко В.И. Императорский Дом… Т. 2. — С. 280–281.

(обратно)

676

Архив внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ). Ф. 155. Оп. 306. Д. 12. Л. 1 (1856).

(обратно)

677

Там же. Л. 4 об.

(обратно)

678

 Емелин А.Ю. Военно-морские агенты России: эволюция института, его задач и методов. 1856–1918 // Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — СПб., 2007. — С. 33.

(обратно)

679

Альбединский Петр Павлович (1826–19.05.1883), генерал-адъютант, генерал от кавалерии (с 1878). Образование получил в Пажеском корпусе, после которого в 1843 выпущен. в лейб-гвардии Конный полк корнетом, в 1853 назначен флигель-адъютантом к Е.И.В. С началом Крымской (Восточной) войны (1853–1856) был командирован в распоряжение главнокомандующего армиями и принял участие в военных действиях. 24 октября 1854 в сражении под Инкерманом был контужен в голову и за проявленное мужество получил золотой палаш с надписью «За храбрость». Выбыв из рядов действующей армии, был дважды командирован в Париж для передачи чрезвычайных депеш русскому уполномоченному на конгрессе адмиралу гр. Орлову и для поднесения императору Наполеону III орденских знаков св. Андрея Первозванного. Агент Военного министерства при российском посольстве в Париже (1856–1857). В 1858 получил в командование лейб-гвардии конно-гренадерский полк, а три года спустя — лейб-гвардии гусарский Е.И.В. полк. В 1865 назначен начальником штаба войск гвардии и Петербургского военного округа. Лифляндский, Эстляндский и Курляндский генерал-губернатор и командующий войсками Рижского военного округа в 1866–1870. Виленский, Ковенский и Гродненский генерал-губернатор и командующий войсками Виленского военного округа в 1874–1880.

В качестве командующего войсками округа значительное внимание уделял воспитанию и боевой подготовке войск. Варшавский генерал-губернатор и командующий войсками Варшавского военного округа (с мая 1880 до конца жизни), член Государственного совета (с 1881). По отзывам современников, «чрезвычайно красивый, ловкий и со средствами, Альбединский в молодости имел огромный успех в обществе; самые аристократические дамы ссорились из-за него, и до конца жизни он оставался поклонником прекрасного пола». Н. Г. Залесов в своих Записках писал о нем: «Не обладая ни высшим военным образованием, ни особыми военными достоинствами, Альбединский своей военной карьерой был обязан, главным образом, красивой внешности и большим связям при Дворе. Отлично усвоив требования военной службы в мирное время, обладая простым здравым смыслом и гуманным сердцем, он проявлял большую заботливость о войсках и пользовался среди них большой популярностью».

Российские награды: ордена Св. Станислава 2 ст. (16.04.1856); Св. Владимира 4 ст. (29.09.1857); Св. Станислава 1 ст. (30.08.1864); Св. Анны 1 ст. с императорской короной (07.07.1867); Св. Владимира 2 ст. (1869); Белого Орла (29.09.1870); Св. Александра Невского (24.06.1875); Св. Владимира 1 ст. (15.05.1883).

Золотой палаш «За храбрость» (31.05.1856).

Иностранные награды: Прусский Орден Красного Орла 3 ст. (1856); французский Орден Почетного Легиона офицерский крест (1856); баварский Орден Святого Михаила 2 ст. (1857); нидерландский Орден Нидерландского льва большой крест (1871); Саксен-Альтенбургский Орден Эрнестинского Дома большой крест (1874); австрийский Орден Леопольда большой крест (1874); шведский Орден Меча большой крест (1875); сербский Орден Таковского креста 1 ст. (1881); черногорский Орден Данило I 1 ст. (1881). — Военная энциклопедия. — СПб., 1910. — Т. II. — С. 347; Федорченко В.И. Императорский Дом… — Т. I. — С. 47–48; Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи… — С. 441–442.

(обратно)

680

 Numa de Chilly. L’espionnage. — Paris, 1888. — P. 105.

(обратно)

681

Военная энциклопедия. — СПб., 1910. — Т.II. — С. 347.

(обратно)

682

 Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи… — С. 199.

(обратно)

683

Там же.

(обратно)

684

 Дашкуев М.Д. Побеждает тот, кто умеет лучше думать (Н. Н. Обручев). — М., 2007. — С. 187–188.

(обратно)

685

Игнатьев Николай Павлович (17 января 1832, СПб. — 20 июня 1908, Киевская губерния), русский государственный деятель, русский посланник в Пекине (1859–1861), посол в Константинополе (1864–1877), министр государственных имуществ (в 1881), министр внутренних дел (1881–1882), генерал от инфантерии (в 1878), генерал-адъютант. Его крестным отцом стал будущий император Александр II. Игнатьев блестяще окончил Пажеский корпус в 1849, его имя было занесено на почетную мраморную доску. В 17 лет произведен в офицеры (корнетом лейб-гвардии Гусарского полка). Сразу поступил в Николаевскую военную академию Генштаба в 1851 и окончил ее с серебряной медалью, что было большой редкостью. Он стал вторым человеком, получившим такую награду за весь период (после первого в 1834) выпуска академии. Некоторые сочинения Н. П. Игнатьева еще тогда были опубликованы в «Военном журнале». Но «он понимал, что военное образование, полученное им, носит ограниченный характер» и всю жизнь «стремился пополнять знания и расширять свой кругозор, много читал… интересовался философией, историей, социологией, политическими науками». В круг его чтения входили сочинения таких авторов, как Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Штраус, Гумбольдт и др. Он читал на французском, английском, немецком языках и по-латыни. Еще в академии готовился к работе на Востоке, изучая турецкий язык.

После окончания академии его причислили к Генеральному штабу и назначили в образцовое подразделение, возводившее и охранявшее укрепления на побережье Балтийского моря. Там он заведовал административной и инженерной частью, а вскоре был назначен квартирмейстером дивизии, находившейся в Лифляндии, а позже — обер-квартирмейстером всего Балтийского корпуса. Он должен был изучать местность, обследовать маршруты, организовывать ночлег, перевозку и все, связанное с армейским бытом.

Однажды на маневрах его лошадь упала, а у него порвалась большая мышца на левой ноге. Врачи запрещали ездить верхом, нога стала сохнуть. Мужественно превозмогая боль, он не переставал вскакивать в седло и выполнять должностные обязанности. Есть неподтвержденные сведения, о том, что он принимал участие в испытаниях (к сожалению, безуспешных) первой подводной лодки.

С 1854 г., в Крымскую войну, он находится в войсках, охраняющих берега Балтики, где и попал под прицельное бомбардирование крепости Дюнамюнде английским флотом. К счастью, ни от многочисленных осколков, ни от рушившихся перекрытий крепостных бастионов он не пострадал, но на всю жизнь сохранил неприязнь к тем англичанам, что рыскали вдоль берегов России, норовя заплыть подальше да прихватить побольше.

Игнатьев начал свою военно-дипломатическую карьеру в Лондоне, где с 7 июня 1856 до 16 октября 1857 являлся агентом Военного министерства. Такое ответственное назначение 24-летнего офицера было связано с рядом факторов: его блестящими способностями, отличной учебой в академии, энергией и находчивостью, проявленными во время службы в Прибалтике, наконец, семейными связями и благосклонностью нового императора к своему крестнику. Игнатьев обладал и другими качествами, необходимыми для работы за границей: он был находчив, ловок, хитер, обладал способностью быстро сходиться с людьми, знал языки, наконец, он был неплохим аналитиком, что показывают его рапорты военному министру из Лондона. Выступая в то же время военным экспертом на Парижской конференции (май — август 1856), он сыграл «заметную роль исправлением недосмотра наших дипломатов при назначении границ с Турцией». В конце 1857 был вынужден покинуть Англию из-за скандала: во время осмотра военного музея в Лондоне он «нечаянно» положил в карман унитарный патрон — английскую военную новинку. Несмотря на скандал, в октябре 1857 25-летний граф назначен главой дипломатической миссии в Хиву и Бухару для ознакомления с их внутренним положением и для противодействия экспансии Великобритании. В Хиве ему не удалось заключить торгового договора. Однако после ряда препятствий со стороны хивинского хана и столкновений с туркменами он через Каракуль добрался до Бухары, где подписал с эмиром выгодный торговый договор, а также освободил томившихся в неволе русских людей. В том же году вернулся в Оренбург, где его считали погибшим. В 1858 он — генерал-майор Свиты Е.И.В. Александр II отмечал, что Игнатьев «действовал умно и ловко и большего достиг, чем мы могли ожидать». В 1859 был послан в Пекин, где возникли недоразумения из-за отказа китайского правительства признавать Айгунский договор. В Китае он вновь проявил высокие дипломатические способности. Сначала для достижения соглашения граф применил силовой метод, предъявив китайскому правительству ультиматум. Когда это не помогло, решил действовать более искусно, используя потенциал других государств. Отправляясь якобы в Россию, он, вопреки распоряжению богдыхана, требовавшего возвращения русского посла через Монголию, пробрался к океанскому побережью. При этом смог пройти через расположение всей китайской армии! Добравшись до побережья, вступил в контакт с русской эскадрой в Тихом океане. Затем, выступив в качестве посредника, искусно воспользовался ходом переговоров между китайцами и англо-французами, оказав услуги тем и другим. Китайское правительство в знак признательности за быстрое удаление союзнических войск из страны заключило и ратифицировало 2 ноября 1860 Пекинский договор, по которому Россия получила левый берег по рекам Амур и Уссури. За эту успешную миссию граф был награжден в 1861 званием генерал_адъютанта. За неординарные способности в возрасте 29 лет был назначен директором Азиатского департамента Министерства иностранных дел. На своем посту он выступал за активную внешнюю политику России на Востоке, что встречало противодействие министра иностранных дел князя А. М. Горчакова, считавшего главным европейское направление внешней политики. В 1864 Игнатьев был назначен Чрезвычайным и полномочным послом в Турцию. Он считал необходимым поднять престиж России и выстроить для посольства дворец. Он мыслил, что России нужны проливы, как когда-то Олегу, «щит на вратах Цареграда». Русский дипломат Ю. С. Карцов в очерке, основанном на материалах своего дяди А. Н. Карцова, писал об Игнатьеве: «В продолжение целых 12-ти лет (1864–1876) делами посольства нашего в Константинополе заведовал генерал Николай Павлович Игнатьев. Турецким Востоком канцлер А. М. Горчаков интересовался мало; поэтому, в действиях своих Н. П. Игнатьев был почти полным хозяином… В Константинополе, где каждый человек на счету, он скоро приобрёл преобладающее значение. Его называли le vice-Sultan; да он и был им на самом деле: турецкие министры его боялись и были у него в руках. Главною и неизменною целью игнатьевской политики было разрушение Турецкой империи и замена её христианскими, предпочтительно славянскими народностями… В Константинополе Н. П. Игнатьев был в упоении собственного политического значения. События его окружали таким ореолом, что он становился как бы вождём всего славянства».

Игнатьев, человек кипучей энергии, острого дипломатического ума, страстной убежденности, с редкостным упорством и темпераментом пытался обеспечить полную самостоятельность русской политики на Босфоре, в Герцеговине и Болгарии, укрепить роль России как крупной европейской державы, несмотря на сопротивление западных держав — с одной стороны, и министра иностранных дел Горчакова, поддержанного самим царем, — с другой. Интересны его докладные записки, заключающие ряд поучительных мыслей и советов, касающихся дипломатической деятельности. Ему принадлежит высказывание: «Выход из внутреннего моря, каковым представляется для нас Черное море, не может быть приравнен к праву входа в него судов неприбрежных государств».

Именно он заключил Сан-Стефанский мирный договор в 1878, завершивший русско-турецкую войну (1877–1878). По этому договору Болгария становилась самостоятельным княжеством, хотя и зависимым от Турции (соглашение о суверенитете Болгарии Россия подпишет с турками только в 1909). Турция обещала установить в ряде балканских государств самоуправление, провести реформы, облегчающие положение христиан в Армении, передать России территории, отторгнутые по Парижскому мирному договору 1856, а также ряд важных городов в Закавказье, в том числе Карс, уничтожить все свои крепости и военные суда на Дунае, выплатить контрибуцию. И хотя условия договора были пересмотрены на Берлинском конгрессе 1878, Игнатьев вошел в историю как автор договора, завершившего освобождение Болгарии, и почитается в Болгарии как национальный герой.

Дальнейшая его карьера дипломата продолжалась только в России. Гибель Александра II и последовавшие после 1 марта 1881 события изменили судьбу Игнатьева. 6 марта обер-прокурор Синода Победоносцев, чье влияние на политику резко возросло, напомнил новому императору Александру III об Игнатьеве, обладавшем «доброй славой» в народе и имевшем «здоровые инстинкты и русскую душу». В действительности же Победоносцев относился к нему скептически, но лучших людей, по его мнению, не было. Игнатьев занимал ряд высоких постов: член Государственного совета, министр государственных имуществ, министр внутренних дел. Он был обижен результатами Берлинского конгресса 1878 г. и обвинениями, которые возводили на него в России за конечные итоги русско-турецкой войны. К 12 марта он подготовил программу нового царствования. Многие историки склонны считать, что Игнатьев планировал стать министром иностранных дел. В ноябре 1881 в газетах «Новое время» и «Русь» появились большие статьи, в которых доказывалось, что развитие нигилизма в России есть прямое следствие невзятия Константинополя русскими войсками в 1878. Желание графа пересмотреть итоги Берлинского конгресса было широко известно, он и не скрывал этого. Современники опасались, что в случае возвращения к дипломатической деятельности «Игнатьев непременно вовлек бы нас в войну». В 1883 он был избран председателем Общества для содействия развитию русской промышленности и торговли; с 1888 он — председатель Славянского благотворительного общества. Благодаря стараниям Игнатьева в Болгарии появился пантеон погибших в битве при Шипке.

В 1883 Н. П. Игнатьев получил собственноручную записку Александра III: «Я пришел к убеждению, что вместе мы служить России не можем. Александр».

В октябре 1902, будучи в Болгарии, где именем «Графа Игнатьева» назвали в Софии улицу и школу, он сказал: «Мой идеал был и есть свободная Болгария. Я мечтал об этом еще с 1862 г., и в душе я благодарен, что смог увидеть его осуществленным. Мое сердце принадлежит болгарам, и я желаю болгарскому народу процветания».

Перу Н. П. Игнатьева принадлежит ряд научных работ: «Сравнение походов в Италию принца Евгения Савойского в 1706 г. и Бонапарта в 1800 г.», «Взгляд на постепенное изменение образа действий русских против турок» и др.

На его родовом гербе были перекрещены шпага и зажженный факел — символ военной доблести наперекрест с огнем науки и знаний — жизненный путь Н. П. Игнатьева подтверждает справедливость такого толкования.

Российские награды: ордена Св. Владимира 4-й степени (1857); Св. Анны 2-й степени с императорской короной (1858); Св. Владимира 3-й степени (1860); Св. Станислава 1-й степени (1860); Св. Владимира 2-й степени (1861); Св. Анны 1-й степени с императорской короной (1863); Белого орла (1868); Св. Александра Невского (1871); Алмазные знаки к ордену Святого Александра Невского (1876); Св. Владимира 1-й степени (1883); Орден Св. апостола Андрея Первозванного (1896).

Иностранные награды: французский орден Почётного легиона 2 ст. (1861); турецкий орден Меджидие 1 ст. (1861); шведский орден Меча (1861); португальский орден Башни и Меча, командорский крест (1861); черногорский орден Данило I 1 ст. (1862); персидский орден Льва и Солнца 1 ст. (1862); итальянский орден Святых Маврикия и Лазаря 1 ст. (1863); греческий орден Спасителя, командорский крест (1864); тунисский орден Нишан-Ифтикар 1 ст. (1865); греческий орден Спасителя, большой крест (1865); турецкий орден Османие 1 ст. (1871); орден Вюртембергской короны 1 ст. (1872); портрет Его Величества персидского шаха Насреддина с алмазами (1873); алмазные знаки к турецкому ордену Османие 1 ст. (1874); нидерландский орден Нидерландского льва 1 ст. (1874); румынский орден Звезды Румынии (1877); сербский орден Таковского креста 1 ст. (1877); румынский крест «За переход через Дунай» (1878); орден Благородной Бухары с алмазами (1893); баварский орден «За военные заслуги» 1 ст. (1895). — Карцов Ю.С. За кулисами дипломатии. — Петроград, 1915, С. 10–11; Канева Калина. Рыцарь Балкан граф Н. П. Игнатьев. — М., 2006. — С. 16–25; Хевролина В.М. Николай Павлович Игнатьев. — М., 2007 — С. 12–17; Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи… — С. 187–191.

(обратно)

686

Кавтарадзе А. Из истории русского генерального штаба // Военно-исторический журнал. — 1971. — № 12. — С. 75–80.

(обратно)

687

Приказ Военного министра № 349 от 16 октября 1863 г. // Сборник приказов Военного министра за 1863 г. — СПб., 1864. — С. 23.

(обратно)

688

Там же.

(обратно)

689

 Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев] Военная разведка в Российской империи — от Александра I до Александра II. — М., 2010. — С. 201–204.

(обратно)

690

 Российский государственный военный архив. — Ф. 37967. Оп. 9. Д.1. Л. 2 (далее — РГВА).

(обратно)

691

 Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II. — Кн. II. — М., 1998. — С. 306.

(обратно)

692

Полное собрание законов Российской империи (далее — ПСЗРИ). Собрание второе. Т. XLIV. Отделение первое. 1869. — СПб., 1873. — № 47127. — С. 471–472.

(обратно)

693

 Емелин А.Ю. Военно-морские агенты России: эволюция института, его задач и методов. 1856–1918. — Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — СПб., 2007. — С. 73–74.

(обратно)

694

Там же. — С. 74.

(обратно)

695

Там же. — С. 80.

(обратно)

696

Дипломатический словарь. — М., 1950. — Т. II. — С. 838.

(обратно)

697

 Татаринов В. Наши стационеры в китайских портах // Морской сборник. — СПб., 1881. — № 6. — С. 36.

(обратно)

698

 Приказ Военного министра № 109 от 17 апреля 1868 г. // Сборник приказов Военного министра за 1868 год. — СПб., 1869. — С.23.

(обратно)

699

Положение о полевом управлении войск в военное время. В изд. также: Приказ военного министра. Апр. 17-го дня 1868 г. № 109. — СПБ., 1868. — С. 40.

(обратно)

700

Там же. С. — 40–41.

(обратно)

701

Там же. — С. 41.

(обратно)

702

Артамонов Николай Дмитриевич (26.10.1840, Москва — 1919, Петроград), генерал от инфантерии (с 1906). «Из обер-офицерских детей Московской губернии». Обучался в малолетнем отделении Имп. Воспитательного дома в Москве, а затем в Александровском сиротском кадетском корпусе. Окончив в 1859 г. специальные классы кадетского корпуса (с занесением имени на мраморную доску), был выпущен поручиком в 3-й Гренадерский стрелковый батальон «с прикомандированием к Николаевской инженерной академии». В октябре 1860 в стенах академии разразился скандал. На одном из занятий крупно повздорили между собой профессор полковник Таубе и слушатель инженер-поручик Никонов. Результатом этого происшествия явилась массовая подача рапортов об увольнении из академии большинства слушателей (за исключением семи человек) в знак протеста против поведения профессора. Большинство рапортов было удовлетворено, в том числе и рапорт Артамонова, который был направлен в Инспекторский департамент Военного министерства. Через два года, в 1862, он поступил на геодезическое отделение Николаевской академии Генерального штаба. Окончив академию с малой серебряной медалью, штабс-капитан Артамонов в декабре 1864 «отправлен на обсерваторию академии в село Пулково». В декабре 1866 по окончании занятий в обсерватории «отчислен от академии с причислением к Военно-топографическому отделу Главного штаба» и через полгода откомандирован для продолжения «русского измерения градусной дуги от г. Измаила до о-ва Кандии». В июне 1869 вновь командирован в Европейскую Турцию. Возвратившись в 1870 в СПб., назначен старшим обер-офицером для занятий Военно-топографического отдела Главного штаба. Опубликовал несколько специальных статей в военных журналах. С января 1873 — штаб-офицер для поручений при том же отделе. За отличие по службе в апреле 1873 получил чин полковника, а в июле назначен штаб-офицером, заведующим обучающимися в Николаевской академии Генерального штаба офицерами. В 1876 закончил издание 17-листной карты Европейской Турции в 10-верстном масштабе и карты высот в 30-верстном масштабе.

В марте 1876 Генерального штаба полковник Н. Д. Артамонов по указанию Великого князя Николая Николаевича, главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа, прочел три лекции «в собрании начальников отдельных частей войск гвардии и Петербургского округа», «предметом которых был статистический, топографический и стратегический обзоры театра войны в Европейской Турции». В мае 1876 оформил свои лекции «Запиской», в которой были рассмотрены разные способы ведения военных действий на Балканском полуострове. Сущность идей, изложенных им в лекциях, сводилась к следующему: «а) русские в открытом бою в числе часто меньшем всегда разбивали турок; б) неудачи русских происходили преимущественно под стенами больших городов и крепостей; в) самыми главными врагами русских были болезненность и смертность от болезней, достигавшая поражающих размеров не только от санитарной непредусмотрительности, но, главным образом, от полного невнимания к элементу времени [здесь и далее подчеркнуто Н.Д. Артамоновым], т. е. к тому, чтобы не был потерян даже один день на действия второстепенные, не ведущие прямо к самой главной цели войны — к овладению, например, Константинополем. Единственный и вполне соответственный способ действий для войны с турками есть быстрый наступательный, например, быстрое и решительное движение к самому важному стратегическому пункту — Константинополю… Для этого движения было необходимо: «а) изучить те препятствия, которые предстоит преодолеть нашей армии на путях от нашей границы к Константинополю; б) выбрать те пути, на которых и самих препятствий меньше и они слабее и в) позаботиться заблаговременно о средствах для преодоления этих препятствий».

Участник русско-турецкой войны 1877–1878, штаб-офицер над вожатыми в Полевом штабе действующей армии (02.11.1876-30.10.1877) к организации разведки Артамонов до сих пор не имел никакого отношения — Николаевскую академию Генерального штаба закончил по отделению геодезии. Тем не менее, он проявил недюжинные стратегические способности, что не могло быть не замечено Великим князем. На него были возложены обязанности по сбору сведений о противнике и «приисканию и доставлению армии надежных проводников и переводчиков».

Это назначение до начала боевых действий (12 апреля 1877) не сделало его руководителем разведки Действующей армии, но свело его функции к сбору и анализу поступавшей из разных источников разведывательной информации. Агентурной работой до переправы через Дунай он не занимался. К 12 апреля 1877 им была составлена Таблица, в которой «показаны расположение и численность турецких войск в Болгарии, Румынии и Константинополе». Таблица была отлитографирована и разослана в части Действующей армии. После объявления войны Турции он взял на себя организацию и ведение агентурной разведки.

В октябре 1877 назначен и. д. начальника Военно-топографического отдела Полевого штаба действующей армии. Штаб-офицер наблюдающий за офицерами обучающимися в Николаевской академии генштаба и редактор карт при военно-топографическом отделе Главного штаба (14.10.1878-06.03.1886).

 15 мая 1883 г. за отличие по службе произведен в генерал-майоры.

Начальник Военно-Топографического училища (06.03.1886–11.03.1903), одновременно член Военно-ученого комитета Главного штаба (13.02.1901–11.03.1903). Генерал-лейтенант (пр. 1894; ст. 30.08.1894; за отличие). Начальник Военно-топографического отдела Главного Штаба (11.03.—01.05.1903). Начальник Военно-топографического управления Главного Штаба (01.05.1903—25.06.1905). Начальник Военно-Топографического отдела ГУГШ (25.06.1905–03.04.1911). Генерал от инфантерии (пр. 1906; ст. 06.12.1906; за отличие). С 03.04.1911 член Военного совета (в должности на 12.11.1917). Числился по Генеральному штабу. Помощник председателя Императорского русского географического общества (почетный член РГО с 1917), почетный член Русского астрономического общества (с 1909).

В марте 1918 Н. Д. Артамонов обратился в Народный комиссариат по военным делам с просьбой об отставке и назначении ему пенсии. Просьбу удовлетворили. 22 июня того же года ему была назначена пенсия в размере 2 145 рублей в год.

Скончался в 1919 и похоронен в Петрограде. 16.09.2006 прах его и жены перенесен на Пятницкое кладбище Москвы.

Награды: ордена Св. Анны 3-й ст. (1868); Св. Станислава 2-й ст. (1872); Св. Анны 2-й ст. (1876); Св. Владимира 3-й ст. с мечами (1877); Св. Станислава 1-й ст. (1886); Св. Анны 1-й ст. (1889); Св. Владимира 2-й ст. (1896); Белого Орла (1901); Св. Александра Невского (1904, бриллиантовые знаки — 06.12.1911); Св. Владимира 1-й ст. (22.03.1915; за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий).

Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи… — С. 474–476; . Русская армия в Великой войне: Картотека проекта: Артамонов Николай Дмитриевич.

(обратно)

703

Фаврикодоров Константин Николаевич, грек по происхождению, родился в Македонии, в городе Мирликии в семье зажиточных родителей, которые позаботились дать ему образование, насколько это возможно в маленьком провинциальном городке. До 20 лет Фаврикодоров жил вместе с родными, часто разъезжая по торговым делам по Турции, что дало ему возможность изучить не только турецкий язык, но и почти все наречия Балканского полуострова. Перед Крымской войной (1853–1856 гг.) он прибыл в Россию, поступил в Греческий легион императора Николая I и участвовал в обороне Севастополя, был ранен в руку, удостоился получить орден св. Георгия 4-го класса и серебряную медаль за защиту Севастополя.

По окончании войны Ф. остался в России, поселился в Кишиневе, принял русское подданство, женился, обзавелся семьей и мирно прожил 22 года. Война с турками всколыхнула былое. Константин Николаевич долго колебался, удерживаемый женой и семьей, но любовь к России и желание быть полезным рассеяли сомнения, и он решил пойти на войну. Ликвидировав свои дела, поехал в Плоешти, где ему посоветовали обратиться к полковнику Артамонову, которому он мог оказаться полезен в качестве переводчика. Выслушав Фаврикодорова, Артамонов сделал ему неожиданное предложение: совершить «небольшую прогулку по Болгарии» и, выдавая себя за турка, добыть «драгоценные сведения о том, что они поделывают на той стороне». Ф. поначалу был крайне удивлен, тем фактом, что ему, попросту говоря, предлагается стать шпионом. «Ах, оставьте Вы это глупое слово! Вовсе не шпионом, а лазутчиком русской армии, сражающейся за освобождение ваших же братьев», — с напором возразил Артамонов. Слово за слово, и через полчаса Ф. уже не видел ничего странного в предложении штаб-офицера над вожатыми.

Путешествие по турецким тылам он начал 26 июня 1877 г. из болгарского города Систова. Ф. купил у пастухов пятнадцать баранов, перевоплотился в чабана и в таком обличье отправился в Видин, где приобрел паспорт на имя Хасана Демерджи-Оглы и обзавелся костюмом, соответствующим легенде турка-торговца. Кроме того, в Видине разведчик узнал, что Осман-паша с пятнадцатитысячной армией двинулся в Плевну, намереваясь занять там оборонительные позиции. За несколько дней, проведенных в Плевне, Ф. собрал обильный «урожай» сведений о системе турецких укреплений и отправился дальше по заранее запланированному маршруту… С падением Плевны кончились похождения русского лазутчика. Изматывающая и полная риска служба, постоянная тревога, наконец, последний ночлег в могиле подорвали силы Фаврикодорова, он заболел, пролежав в Плевне в одной из болгарских семей всю зиму.

К тому времени война уже кончилась, в его услугах больше не нуждались и о нем забыли. «Во все время служения Константин Фаврикодоров, — характеризовал деятельность лазутчика Н. Д. Артамонов, — исполнял честно и добросовестно, по мере сил и возможности, возложенные на него важные поручения, рисковал жизнью, подвергался лишениям при исполнении своих обязанностей и оказал русской армии услуги, в особенности имевшие большое значение во время осады и взятия плевенских укреплений». Вроде бы все правильно и честно, а чего-то существенного не хватает. Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев]. Военная разведка в Российской империи… — С. 313–330.

(обратно)

704

 Среди врагов. Из воспоминаний лазутчика рус. армии, в войну 1877–1878 гг., б. волонтера Греч. легиона К. Н. Фаврикодорова. — Одесса, тип. П. А. Зеленого (б. Г. Ульриха), 1882. — X, 80, ИV с. с ил. и карт. Прил.: Свидетельство, выданное автору полк. Артамоновым.

(обратно)

705

 Воспоминания лазутчика русской армии в войну 1877–1878 годов. Исторический вестник. Историко-литературный журнал. Год шестой. — Т. XXII. — СПб., 1885. — С. 67.

(обратно)

706

Там же.

(обратно)

707

 Паренсов Петр Дмитриевич (05.07.1843 — 25.08.1914, СПб.), генерал от инфантерии (01.04.1901). Православный. Отец — генерал-лейтенант Дмитрий Тихонович. Женат, 1 дочь.

Участвовал в усмирении беспорядков в киргизской степи 1869 г., в русско-турецкой войне 1877–1878 гг.

Образование: Пажеский корпус (1860, из камер-пажей прапорщиком в лейб-гвардии Гатчинский полк), Николаевская академия Генерального штаба (1867, 1-й разряд).

Чины: вступил в службу прапорщиком (16.06.1860), подпоручик артиллерии (11.06.1861), поручик (26.08.1862), штабс-капитан (29.08.1867), капитан (28.10.1867), подполковник (30.08.1871), полковник (30.08.1874), генерал-майор за боевые отличия (23.12.1878), генерал-лейтенант (30.08.1890), генерал от инфантерии (1.04.1901)

Прохождение службы: в лейб-гвардии Гатчинском полку(1860), обучался в Инженерной академии (1860—61), отчислен в полк (1861), переведен в полевую конную артиллерию (1861), в штабе войск гвардии и Петербургского военного округа (1867—?), в командировке в Уральскую область (1869), старший адъютант штаба 2-й гвардейской кавалерийской дивизии (4.05.1869–1.02.1870), помощник старшего адъютанта войск гвардии и Петербургского военного округа (1.02.–21.08.1870), преподаватель учебного кавалерийского эскадрона (21.08.1870–8.02.1873), штаб-офицер для особых поручений при главнокомандующем войсками гвардии и Петербургского военного округа (8.02.1873–28.05.1875), прикомандирован к учебному кавалерийскому эскадрону для ознакомления со строевой кавалерийской службой (28.05.–18.08.1875), штаб-офицер для особых поручений при главнокомандующем войсками гвардии и Петербургского военного округа (18.08.1875—27.10.1877). В течение семи месяцев организовывал и лично осуществлял разведку турецких вооруженных сил в Болгарии. Временно был арестован турецкими жандармами в Рущуке. В отличие от Н. Д. Артамонова Паренсов не только никогда до своего назначения не занимался разведкой, он никогда не был на Балканах. По его словам, он был «только случайно и притом временно пристегнут к этому делу». Однако это не помешало ему стать опытным организатором разведки. До объявления войны с Турцией полковник Паренсов был центральной фигурой по добыванию разведывательных сведений с привлечением агентуры.

Начальник штаба 2-й гвардейской пехотной дивизии (27.10.1877–16.04.1878). С началом военных действий за Дунаем назначен начальником штаба Кавказской казачьей дивизии, потом, под начальством генералов М. Д. Скобелева, кн. Имеретинского, гр. Шувалова и Гурко, участвовал в сражениях, в том числе в 2-кратном взятии Ловчи (5.07.1877 и 22.08.1877), под Плевной (где дважды контужен) и при штурме Правецских укрепленных позиций (сильно контужен и эвакуирован в Россию). Оправившись от контузий, назначен начальником штаба Северного (бывшего Рущукского) отряда оккупационных войск в Болгарии.

В распоряжении главнокомандующего действующей армией (16.04.1878–4.07.1879). В 1879–1880 — 1-й болгарский военный министр и член кабинета. Разойдясь в политических взглядах с кн. Александром Баттенбергским, отозван из Болгарии. В отставке (4.07.1879–29.03.1880),

При главнокомандующем войсками гвардии и Петербургского военного округа (29.03.–11.09.1880), по роду войск без должности (11.09.1880–6.09.1881), начальник штаба 2-го армейского корпуса (6.09.1881–7.10.1884), в запасе Генерального штаба (7.10.1884–14.03.1886), в распоряжении начальника Главного штаба (14.03.1886–19.04.1887), варшавский комендант (19.04.–26.07.1887), помощник начальника штаба Варшавского военного округа (26.06.1887–19.02.1890), командующий 6-й кавалерийской дивизией (19.02.–30.08.1890), начальник 6-й кавалерийской дивизии (30.08.1890–7.12.1898), комендант Варшавской крепости (7.12.1898–5.06.1902), в распоряжении военного министра (5.06.1902–5.01.1906), петергофский комендант (5.01.1906–31.12.1913),

В отставке (31.12.1913).

Автор воспоминаний о войне 1877–1878 под общим заглавием «Из прошлого», удостоенных Императорской академией наук Макарьевской и Ахматовской премиями. Состоял товарищем председателя Славянского благотворительного общества, членом Имп. русского военно-исторического общества, общества ревнителей русско-исторического просвещения в память имп. Александра III, общества ревнителей военных знаний, Окраинного общества и Галицкого общества. Почетный гражданин г. Ловча в Болгарии, в Софии названа его именем улица.

Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Награды: ордена Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом (16.02.1870); Св. Станислава 2-й ст. (30.08.1870); пожалована императорская корона к ордену Св. Станислава 2-й степени (30.08.1873); Св. Анны 2-й ст. (26.08.1876); золотая сабля с надписью «За храбрость» (11.08.1877); Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом (30.09.1877); Св. Владимира 3-й степени с мечами (30.10.1877); Св. Станислава 1-й ст. (11.09.1880); Св. Анны 1-й ст. (15.05.1883); Св. Владимира 2-й ст. (30.09.1888); Св. Александра Невского (1899, бриллиантовые знаки — 1904).

Иностранные награды: австрийский орден Франца-Иосифа;, прусский орден Короны 2-й ст. (1874); сербский орден Такова (1878); болгарский орден Св. Александра 1-й ст. (1896); большой крест румынской звезды (1899); персидский орден Льва и Солнца (1901.)

— Алексеев М.Н. [Михаил Алексеев] Военная разведка в Российской империи… — С. 277–492; Военная энциклопедия. — Т. XVII. Кальяри — Коалиционные войны. — СПб., 1914. — С. 291; regiment.ru. История Русской Императорской армии. Паренсов Петр Дмитриевич.

(обратно)

708

РГВИА. Ф. ВУА. Д. 8269. Л. 93.

(обратно)

709

 Михельсон Алексей Давидович (1836–1898) — российский писатель, библиотекарь и энциклопедист.

Учился на историко-филологическом факультете Московского университета, но учёбу не окончил. В 1856–1859 работал в Московской управе благочиния. В сентябре 1879 поступил на службу в Московский Публичный и Румянцевский музеум старшим чиновником для письма при Канцелярии. В 1885 стал помощником библиотекаря.

Составил «Объяснительный словарь иностранных слов, вошедших в употребление в русском языке, с указанием их корней» (1-е изд. — М, 1861, 12-е — М., 1898). — Фёдоров Н. Ф. Библиотеки и музейно-библиотечное образование // Собрание сочинений в четырех томах / Сост., коммент. и науч. подготовка текста А. Г. Гачевой и С. Г. Семёновой. — М., 1995. — Т. 3. — С. 147–148.

(обратно)

710

 Михельсон, А.Д. Объяснение всех иностранных слов (более 50 000 слов), вошедших в употребление в русский язык, с об яснением их корней. По словарям: Гейзе, Рейфа и др. / Сост. Михельсон. — Изд. 7-е, добавленное 2-м т. — М., 1877. — Т. 1. — С. 273.

(обратно)

711

 Сапежко В.М. Правила поведения революционных социал-демократов // Уральский Юрий. Пароль. «От Петрова». Из истории постановки конспирации в деятельности «Искры». — М., 1988. — С. 209–221.

(обратно)

712

Там же. — С.209.

(обратно)

713

«1. Необходимо хранить в тайне всю внутреннюю жизнь организации. Адреса, фамилии, места хранения нелегальных книг, места и время собраний, сведения о том, кто и чем занимается или думает заняться, и вообще все, что может скомпрометировать отдельную личность или группу, не следует сообщать не только своим близким, как-то: матери, жене, сестре или другу, но даже самым надежным членам партии, которые, однако, не принимают в данной работе непосредственного участия. Вообще нужно, чтобы каждый знал только то, в чем он лично непосредственно участвует, и вот по каким причинам. Нет организации, в которую с большим или меньшим усилием не мог бы вкрасться шпион… Одним словом, общая безопасность требует, чтобы о важнейших делах организации знало как можно меньшее число лиц.

 2. Главными качествами деятеля должны быть исправность и точность. Несоблюдение этих условий нередко бывает причиной больших бед. … Только болезнь или опасение навести на след шпиона и выдать своим присутствием важное тайное место могут служить оправданием неявки; всякие другие обстоятельства не могут быть приняты во внимание там, где от сдерживания слова зависит, быть может, целость организации.

 3. В сношениях с менее известными людьми деятель должен выступать под псевдонимом, т. е. под вымышленными именем и фамилией; это затрудняет до некоторой степени деятельность жандармов даже в случае, если им удалось что-либо разузнать. При многочисленных собраниях надо даже избегать и псевдонимов. Непосвященным лицам не следует ни в каком случае сообщать свою настоящую фамилию и адрес, равно как не надо других об этом расспрашивать без основательной причины.

 4. Необходимо избегать излишней корреспонденции, не нужно также составлять и сохранять заметки, касающиеся вопросов нелегальных. В случае надобности написать письмо лучше всего пользоваться заранее условленным ключом или писать иносказательно, т. е. так, чтобы только заинтересованное лицо могло понять истинный смысл письма. Однако не надо употреблять такие выражения, которые нельзя объяснить самым легальным образом, так как случалось, что жандармы в темных, двусмысленных фразах доискивались до того, чего даже не было в действительности. При употреблении химических чернил не мешает шифровать некоторые слова, но нельзя их ставить вперемежку с обыкновенными, ибо тогда их нетрудно прочесть; поэтому необходимо шифровать целые предложения. Все шифрованные фразы надо заранее списать и проверить, нет ли ошибок. В письмах следует, безусловно, избегать фамилий, адресов, чисел…

 5. Хранение нелегальных предметов не допускается в квартирах лиц, замеченных полицией, часто посещаемых, или где живут квартиранты, не совсем известные хозяину квартиры. О хранимых вещах могут знать только лица вполне надежные, на которых можно смело положиться…

 6. Деятелям, занятым внешней работой, особенно тем, за которыми начали следить, категорически запрещается держать у себя на дому нелегальные вещи; это, безусловно, должно исполняться, ибо несоблюдение влечет за собой самые роковые последствия.

 7. Переносить нелегальные вещи вообще, и в особенности от лиц, ожидающих обыска, должны третьи лица (сестра, жена, дочь), причем не прямо на место назначения, а в какой-нибудь нейтральный пункт. Хорошо в этом случае следовать за несущим пакет на расстоянии 30–50 шагов, наблюдать, нет ли вблизи шпиона, и в случае необходимости предостеречь несущего заранее условленным знаком. Несущие пакеты лица не должны обращать на себя внимание внешностью и костюмом. Перевозка нелегальных предметов по железной дороге и лошадьми должна совершаться в соответствующей упаковке и людьми соответственно одетыми.

 8. Если вы подозреваете, что за вами следят, то должны это проверить. Для этого лучше всего, если за вами будет идти издалека знакомый, внимательно наблюдая, не следят ли за вами подозрительные личности. Знакомый этот должен быть не скомпрометированным в глазах полиции и не обнаруживать своего знакомства с выслеживаемым. Лица, находящиеся под надзором полиции или шпионов, обязаны особенно заботиться о том, чтобы не скомпрометировать других, они должны оставить на некоторое время работу и не видеться с товарищами, разве в случае необходимости, и то в квартире третьего лица, причем они должны прийти позже и уйти раньше других; отправляясь же на свидание, необходимо следить, нет ли позади шпиона, в последнем случае необходимо от него отделаться.

Понятно, что все эти правила предосторожности весьма неприятны и тягостны, но они необходимы для общего блага. Если за вами следует шпион и вы желаете от него уйти, берите извозчика, если стоит только один, и отправляйтесь к дому сквозным двором; убедившись, что шпиона нет, можете смело окольными путями возвращаться домой или идти куда вам надо. Недурно вывести шпиона на пустынное место и хорошенько отколотить — жаловаться не будет, ибо ему запрещено быть уличенным. Если вам необходимо немедленно увидеть знакомого и некогда возиться со шпионом, то его можно провести следующим образом. По дороге вы заходите в несколько домов на той же улице и ждете на лестнице несколько минут, между прочим заходите и к своему знакомому тоже на самое короткое время — шпион и знать не будет, в каком именно доме вы были по делу (конечно, если квартира вашего знакомого не была ему заранее известна).

 9. Из только что сказанного ясно, что для конспиратора важно ознакомиться с городом, где он намеревается работать; ему должны быть известны участки, улицы, проулки, площади, в особенности же проходные дома, где легче всего улизнуть от преследования шпионов. Время, потраченное на это, не будет потеряно бесполезно…

 14. Деятель со слабой головой не должен вовсе употреблять спиртных напитков, могущий же пить, не должен этим злоупотреблять. Известно, что человек выпивший делается слишком откровенным и доверчивым, и неоднократно аресты являлись следствием болтовни пьяного; поэтому человеку прекраснейшего характера, но склонному к злоупотреблению спиртными напитками, нельзя доверять организационных тайн. Ни под каким видом не следует допускать к работе людей бесчестных в домашней жизни, ворующих или эксплуатирующих других; подобные люди, руководствуясь в жизни исключительно личным интересом, не могут быть преданы делу. Болезненных, нервных товарищей нужно оберегать, охранять от слишком большой опасности; человеку больному, расстроенному трудно переносить всякие допросы, а пребывание в тюрьме может для него равняться приговору к смерти или помешательству…

 18. Каждый деятель обязан выполнять все требования организационного правления, имеющие целью благо всей партии; так, например, он повинуется, если ему предложат оставить на некоторое время работу или порвать сношения с какой-то личностью. Положительно запрещено поддерживать знакомство с людьми, подозреваемыми в сношениях с жандармерией, разве только это происходит с согласия организационной власти и товарищей и имеет целью расследование этого вопроса; в противном случае это можно считать преступным легкомыслием, равным измене, так как подозреваемое лицо может, во-первых, злоупотреблять доверием легкомысленного товарища, а во-вторых, пользоваться его симпатиями как доказательством своей невиновности.

 19. Сношения с товарищами не должны бросаться в глаза и обращать на себя излишнее внимание. Нет надобности скрывать знакомства, имеющие легальный характер; когда кроме партийных дел людей связывают близкие личные отношения, если даже за одной из сторон и следят, нет надобности избегать встреч; наоборот, нужно вести себя обычным образом, так как перемена поведения может вызвать подозрение. Другое дело в сношениях исключительно конспиративных, нелегальных; в этом случае не следует при встрече обнаруживать своего знакомства, а устраивать свидания надо со всеми предосторожностями; это весьма важное правило, так как случалось, что люди избегали ареста только благодаря тому, что не здоровались при встрече». — Сапежко В.М. Правила поведения революционных социал-демократов… — С. 209–215.

(обратно)

714

Толковый словарь русского языка. Под ред. Д.Н. Ушакова. — М., 1934. — Т. I. — С. 142.

(обратно)

715

СлРЯ. — М… 1986. — Вып. 11. — С. 64.

(обратно)

716

Словарь русского языка XVIII века. — СПб., 2004. — Вып. 14. — С. 153.

(обратно)

717

Барон Фредерикс Лев Александрович (18.01.1839–23.09.1914), генерал-адъ- ютант, генерал от инфантерии. Православный. Участвовал в Польском походе 1863 г.

Образование: Пажеский корпус (1856, 1-й разряд, в лейб-гвардии Преображенский полк), Николаевская академия Генерального штаба (1861, 1-й разряд). Чины: вступил в службу прапорщиком гвардии (26.08.1856), подпоручик гвардии (ст[аршинство] 17.04.1862), поручик гвардии (ст. 12.05.1863), штабс-капитан гвардии (ст. 27.03.1866), капитан гвардии (ст. 28.04.1870), полковник (ст. 30.08.1874), флигель-адъютант (Выс. пр. 1879), генерал-майор (ст. 30.08.1884), генерал-адъютант (ст. 1896), генерал-лейтенант (ст. 30.08.1894), генерал от инфантерии (ст. 6.12.1904)

Служба: в лейб-гвардии Преображенском полку (26.08.1856—?), адъютант военного министра (13.05.1863–12.12.1876), военный агент в Париже (12.10.1876–29.07.1899), почетный опекун Опекунского совета учреждений Императрицы Марии по СПб. присутствию (29.07.1899–после 1.01.1913)

По воспоминаниям современника: «17-летний барон Фредерикс, только что произведенный из пажей в офицеры, был маленького роста, белокурый, красивый, с открытым, благородным лицом и изящными манерами, этот, не скажу молодой человек, а просто милый ребенок, казался, по наружности, слишком юным для офицерских эполет, и вследствие того на улицах народ, принимая его не за простого офицера, снимал перед ним шапки».

Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. (1863); Св. Анны 3-й ст. (1866); Св. Станислава 2-й ст. с императорской короной (1872); Св. Владимира 4-й ст. (1876); Св. Анны 2-й ст. (1882); Св. Владимира 3-й ст. (1887); Св. Станислава 1-й ст. (1890); Св. Анны 1-й ст. (1896); Св. Владимира 2-й ст. (1900); Белого Орла (26.08.1906); Св. Александра Невского (18.04.1910, бриллиантовые знаки — 06.04.1914); Знаки: знак отличия беспорочной службы за 50 лет.

Иностранные ордена: Прусский Красного Орла 3-й ст. (1871); Французские Почетного Легиона командорского креста (1875) и большого офицерского креста (1888); Болгарский Св. Александра 1-й ст. (1896); Итальянский Св. Маврикия и Лазаря 1-й ст. и Персидский Льва и Солнца 1-й ст. (1900); Французский Почетного Легиона 1-й ст. (1908).

Сочинения: участвовал в военно-статистических трудах Военно-ученого комитета. — Глиноецкий Н.П. Исторический очерк Николаевской академии Генерального штаба. — СПб., 1882; Список генералам по старшинству. Составлен по 1 января 1905 г. С.-Петербург. 1905. — С.152; С. М. Загоскин. Воспоминания // Исторический Вестник. — СПб., 1900. — Т. 80.— С. 810.

(обратно)

718

 Черновик письма Л.А. Фредерикса — директору канцелярии Военного министерства Д.С. Мордвинову — май-июнь 1874 г. — РГВИА. Ф.15304. Оп. 13. Д. З. Л. 29.

(обратно)

719

Там же.

(обратно)

720

Письмо Л.А. Фредерикса Ф.А. Фельдману — № 31 от 25 июня/ 5 июля 1883 г. — РГВИА. Ф.440. Оп.1. Д.201. Л. 1–1 об.

(обратно)

721

Там же.

(обратно)

722

 Докладная записка Ф.А. Фельдмана Н.Н. Обручеву от 12 июля 1883 г. — РГВИА. Там же. Л. 5—5об

(обратно)

723

Фомин М.М. Русское военно-дипломатическое представительство во Франции в 1870–1914 годах // Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2002. — С. 85–86.

(обратно)

724

 Там же. — С.86.

(обратно)

725

Там же.

(обратно)

726

Там же. — С.88.

(обратно)

727

СлРЯ. — М., 1976. — Вып. 6. — С. 332.

(обратно)

728

Изборники князя Святослава Ярославича 1073 г. и 1076 г. — одни из самых древних сохранившихся (наряду с «Остромировым евангелием» и «Новгородским кодексом») древнерусских рукописных книг. Изборники были составлены для великого князя Святослава Ярославича двумя переписчиками, одним из которых был Иоанн-дьяк, имя второго неизвестно.

Святослав Ярославич, в крещении Николай (1027 — 27 декабря 1076) — третий сын Ярослава Мудрого и Ингегерды Шведской, с 1054 Святослав — князь Черниговский, с 1073 — великий князь Киевский. В 1054–1073 входил в так называемый «триумвират Ярославичей», вместе со старшим братом Изяславом и младшим Всеволодом правил Киевской Русью.

Изборник 1073 г. найден в 1817 в Новоиерусалимском монастыре экспедицией К. Ф. Калайдовича и П. М. Строева.

Оригиналом для «Изборника» 1073 г. послужил сборник, переведённый в конце IX — нач. X века с греческого языка на болгарский для болгарского царя Симеона И. Темы отрывков сочинений посвящены человеку, его бессмертию, проблеме соотношения сущего (суштие), природы (естьства) и лица (собьства).

Второй Изборник 1076 г., кроме отрывков из сочинений византийских отцов церкви, содержит в себе переведённые с греческого отрывки из житийной литературы, из библейских книг, сборников изречений. Несколько статей этого сборника — славянского происхождения. Изборник призывает человека к чистоте помыслов, совестливости, сочувствию, умеренности, к добрым делам (кротости, милостыни), а также непричастности к таким грехам, как хула, клевета, зависть, татьба, любодейство, пьянство, объедение. Во взглядах на природу человека особое место занимает воля, душа, сердце и разум сердца.

/Изборник_Святослава.

(обратно)

729

Словарь современного русского литературного языка. — М.;Л., 1950. — Т. V. —С. 556.

(обратно)

730

 РГВИА. Ф. Военно-ученого архива (далее — ВУА). Д. 1312. Л. 83.

(обратно)

731

 Там же. Л.110.

(обратно)

732

 Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II. — М., 1998. — Кн. I. — С. 91.

(обратно)

733

Там же.

(обратно)

734

СлРЯ. — М., 2000. — Вып. 24. — С. 39.

(обратно)

735

 Статейный список Арсения Суханова // Православный Палестинский сборник. Вып. 21. — СПб., 1889. — Т. VII. — Вып. 3. Прил. I. — С. 316. 1651 г.

(обратно)

736

 Тучков С.А. Военный словарь, заключающий наименования или термины, в российском сухопутном войске употребляемые, с показанием рода науки, к которому принадлежат, из какого языка взяты, как могут быть переведены на российской, какое оных употребление и к чему служат. — М., 2008. — С. 309.

(обратно)

737

 Рооп Владимир Христофорович (04.07.1865–30.12.1929)

Православный. Из дворян. Сын генерала от инфантерии Х. Х. Роопа. В службу вступил 31.08.1883 г. Окончил Пажеский корпус в 1885 г. Выпущен корнетом (ст. 07.08.1885) в лейб-гвардии Конный полк. Поручик (ст. 07.08.1889). Окончил Николаевскую академию Генерального штаба в 1892 г. по 1-му разряду. Штабс-ротмистр гвардии с переименованием в Генерального штаб капитаны (ст. 06.05.1892). Состоял при Петербургском военном округе. Старший адъютант штаба 1-й гв. пех. дивизии (23.07.1894–23.06.1895). Старший адъютант штаба 1-й гв. кавалерийской дивизии (23.06.1895–02.12.1896). Цензовое командование эскадроном отбывал в лейб-гвардии Кирасирском Е.И.В. полку (01.10.1895–01.10.1896). Младший делопроизводитель канцелярии Военно-ученого комитета Главного Штаба (02.12.1896–01.05.1900). Подполковник (ст. 13.04.1897). Военный агент в Вене (01.05.1900–13.05.1905). Полковник (пр[оизводство] 1901; ст. 01.04.1901; за отличие). Для ознакомления с общими требованиями управления и ведения хозяйства в кавалерийском полку был прикомандирован к лейб-гвардии Кирасирскому Е.И.В. полку (30.04–11.08.1903). Командир 26-го драг[унского] Бугского полка (13.05.1905–24.02.1907). Командир лейб-гвардии Конно-гренадерского полка (24.02.1907–03.03.1912). Генерал-майор (пр. 22.04.1907; ст. 31.05.1907; за отличие). Начальник отд. гв. кав. бригады (03.03.1912–15.11.1913). В 05.06.1911–1913 в Свите Е.И.В. Генерал-лейтенант (пр. 1913; ст. 15.11.1913; за отличие). Начальник 6-й кав. дивизии (15.11.1913–08.02.1917). Участник похода в Восточную Пруссию в августе 1914 г. За бои 22–23.07.1915 г. у деревни Бжевно награжден орденом Св. Георгия 4-й степени (14.01.1917). Командир 2-го кав. корпуса (08.02–02.04.1917). Отчислен от должности командира 2-го кав. корпуса с назначением в резерв чинов при штабе Киевского ВО (02.04.1917). В апреле 1917 г. направлен в США во главе специальной военной миссии.

Участвовал в Белом движении в Сибири. Был начальником снабжения Сибирской армии во Владивостоке. 02.04.1919 г. по приказу Верховного уполномоченного колчаковского правительства на Дальнем Востоке вступил в должность председателя Дальневосточной комиссии по выяснению наличия предметов военного снабжения и их переотправки. После поражения белых эмигрировал во Францию. Умер 30 декабря 1929 г. в Париже. Похоронен на кладбище в Сент-Женевьев де Буа. — Рооп_Владимир_Христофорович — Офицеры русской императорской армии.

(обратно)

738

РГВИА. Ф.ВУА. Д. 699. Л. 92.

(обратно)

739

Там же. Л. 105.

(обратно)

740

Там же.

(обратно)

741

Столетие военного министерства 1802–1902. Главный штаб. Исторический очерк. Образование (обучение войск). — СПб., 1914. — Ч. II. — Кн. II. — Отд. III. Уставы и наставления. — С. 109.

(обратно)

742

Там же. — С. 112.

(обратно)

743

Там же. — С. 111.

(обратно)

744

Там же. — С. 115

(обратно)

745

Там же. — С.215

(обратно)

746

«От Редакции [Энциклопедии военных и морских наук]… Такого рода задача [ «сделать издание, по цене, доступным каждому офицеру»] поставлена редакции Военным министерством; при этом предложено заменить “Лексикон” (состоявший из 14 томов, сложностью в 630 печатных листов) новым изданием, с тем чтоб оно, по объему, не превышало 1/3 прежнего.

В силу этого основного, руководящего условия редакция задалась целью в предлагаемой “Энциклопедии военных и морских наук” дать каждому военному, “по возможности сокращенно”, в форме лексической, справочной, все сведения, которые могут потребоваться от него как служебной деятельностью, так и в трудах на военно-ученом поприще, в виде общих сведений и указаний для дальнейшей самостоятельной разработки того или другого вопроса. Но чтобы поставленное свыше требование “сокращения” не повредило внутреннему содержанию издания, редакция руководствовалась следующими соображениями.

 1) Так как нет предмета, который не входил бы в область военного дела, или не относился бы к нему более или менее, то касаться каждого следует из них лишь настолько, насколько это требуется его непосредственной, ближайшей связью с военным и морским делом. В этом смысле приведены сведения из математики, географии и политической истории. В этом же, между прочим, заключается существенное отличие нового издания от прежнего, содержавшего в себе, сверх обстоятельного изложения того что касается различных отраслей наук, еще и массу подробных сведений, принадлежащих к разряду вспомогательных знаний, благодаря чему “Военный Энциклопедический Лексикон” обращался как бы в «библиотеку», сокращенную до известного предела. Такое сокращение, допущенное, ген. — лейт. Зедделером, вполне оправдывалось обстановкою, в какой находились наши офицеры в момент появления в свет “Лексикона”, и выражавшееся в беспрестанных передвижениях войск с места на место (по неимению постоянной дислокации); крайней бедности, почти отсутствии войсковых библиотек; отсутствии в нашей литературе общих энциклопедических словарей. Эти неблагоприятные условия в настоящее время значительно изменились в лучшую сторону… Все это дает возможность снять с нынешнего издания характер библиотеки и придать ему строго форму военно-энциклопедического, справочного словаря, благодаря чему объем его уже может значительно сократиться против прежнего, без ущерба делу.

 2) В отделах “Энциклопедии” собственно военных все сведения приводит лишь настолько подробно, насколько это требуется сущностью дела, и притом — в возможно сжатой форме.

 3) He опуская из вида при изложении военных вопросов “общей научной точки зрения”, держаться, главным образом, “русской, отечественной”, и на этом основании подробнее рассматривать только факты, относящиеся к боевой деятельности нашей армии; остальные же излагать возможно кратко причём, к вопросам и событиям, наиболее замечательным в военно-научном отношении, прилагать обстоятельный библиографический указатель, которым читатель мог бы воспользоваться для дальнейшего самостоятельного изучения их.

Сверх этих руководящих оснований в принципиальном смысле для возможного сокращения и удешевления издания редакция признала необходимым остановиться еще и на следующих приемах сокращения уже чисто формального характера:

 1) Как это ни неудобно — отказаться от чертежей, планов и карт, присутствие которых облегчило бы чтение многих статей, преимущественно военно-исторического содержания …

 2) Держаться возможно сокращенного текста. Сверх большого формата листа мелкой, убористой печати, допущены и сокращения некоторых слов…

 3) Избегать, насколько окажется возможно, мелких статей и сосредоточивать их изложение в более крупных, цельных статьях, по отношению к которым первые составляют известную часть…Г. Леер».

Первоначально «Энциклопедию» предполагалось издать в пяти томах, каждый том объёмом в 40 печатных листов. Однако ввиду совершенной невозможности уместить в заданные параметры требуемый массив информации уже после выхода первого тома было принято решение увеличить издание до восьми томов.

Первый том вышел в 1883 г., восьмой — в 1897 г. Каждый том состоял из четырёх выпусков; издание некоторых томов растягивалось на два года.

Будущий военный министр А. Ф. Редигер вспоминал о своей работе над «Энциклопедией»:

«В начале 1880 г. я взялся за одну частную литературную работу. Наш профессор, генерал Леер, затеял издание «Энциклопедии военных и морских наук», редактором военно-административного отдела был <М.А.> Газенкампф, который и передал мне всю работу по составлению статей и сам лишь просматривал их. При отсутствии тогда сочинений по истории нашей армии, мне приходилось по самым пустым вопросам рыться в библиотеке и в архиве Главного штаба. Работу эту я продолжал (с перерывами) до 1897 г., причём написал не менее 250–300 статей. Оплачивался этот труд удивительно скудно (сто рублей за лист в сто тысяч букв сжатого изложения, при сокращении почти всех слов), и прав был генерал Демьяненков, сказавший однажды Лееру, что Энциклопедия “доказывает готовность офицеров Генерального штаба работать бескорыстно”. За всё время я в Энциклопедии заработал около девятисот рублей» // Энциклопедия военных и морских наук. Составлена под главною редакцией генерал-лейтенанта Леера, заслуженного профессора Николаевской академии Генерального штаба. — СПб., 1883. — Т. I. — С. III–V; Редигер А. Ф. История моей жизни. — М., 1999.— Т. 1. — С. 114.

(обратно)

747

 Энциклопедия военных и морских наук. Составлена под главною редакцией генерал-лейтенанта Леера, заслуженнаго профессора Николаевской академии Генерального штаба. — СПб., 1893. — Т. VI. — Вып. 1. (Пиаве-Предельная скорость) — С. 243–245.

(обратно)

748

Военный энциклопедический словарь / Пред. Гл. ред. комиссии Н. В. Огарков. — М., 1984. — С. 632.

(обратно)

749

Энциклопедический словарь / под ред. проф. И. Е. Андреевского [и др.]: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — Издатели: Ф. А. Брокгауз (Лейпциг), И. А. Ефрон (С.-Петербург). — СПб., 1890–1907 (далее — Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона) — универсальная энциклопедия на русском языке, изданная в Российской империи акционерным издательским обществом Ф. А. Брокгауз — И. А. Ефрон (Петербург) в 1890–1907 гг. Издание выходило в двух вариантах — 41 том и 2 дополнительных (меньшая часть тиража) и в полутомах — 82 и 4 дополнительных [1]. Полутома имеют двойную нумерацию — например, полутома 49 и 50 (номера на корешке) на титульных листах нумеруются XXV и XXVа.

Первые 8 полутомов были изданы под ред. И. Е. Андреевского, остальные — под редакцией К. К. Арсеньева и Ф. Ф. Петрушевского. Энциклопедия содержит 121 240 статей, 7800 иллюстраций и 235 карт.

В 1899–1902 выпускался «Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» (в 3 томах); в 1907–1909 вышло его второе издание в 4 томах.

В 1911–1916 выпускался «Новый энциклопедический словарь» (вышло 29 томов из намеченных 48, последняя статья — «Отто»).

История создания.

В 1889 владелец одной из петербургских типографий Илья Абрамович Ефрон по инициативе профессора Семёна Афанасьевича Венгерова заключил договор с немецким издательством F. A. Brockhaus на перевод на русский язык большого энциклопедического словаря «Konversations-Lexikon», выпущенного этим издательством. Первоначально предполагалось ограничиться переводом этого издания, но только с более подробным изложением вопросов, касающихся России. Предполагалось выпустить всего 16–18 томов.

Первые восемь томов (до буквы «В»), вышедших под общей редакцией профессора Ивана Ефимовича Андреевского, были почти дословным переводом с небольшой адаптацией для русского читателя. Эти тома вызвали массу претензий к качеству перевода, общее руководство изданием также оставляло желать лучшего.

После смерти профессора Андреевского 20 мая (1 июня) 1891 г. редакцию возглавили академик Константин Константинович Арсеньев и профессор СПб. университета Фёдор Фомич Петрушевский, что знаменовало новый период в истории энциклопедии. Начиная с 9 тома переводной материал уходит на второй план, становится значительно больше фактического и статистического материала. Особое внимание уделяется географическим статьям, в редакционной статье указывается: «русские города помещаются решительно все, с присоединением ещё местечек, сёл и деревень, имеющих более 3-х тысяч жителей или почему-либо заслуживающих внимания».

«Энциклопедический словарь» начал печататься в двух вариантах. Первый, более роскошный и дорогой, состоял из 41 тома, второй, с более скромным оформлением — из 82 полутомов. Разбив своё дорогостоящее издание на полутома, фирма сделала его более доступным широким слоям читателей, благодаря чему тираж был доведен до рекордной по тому времени цифры — 130 тысяч экземпляров.

В состав редакции были приглашены выдающиеся учёные и философы того времени: Дмитрий Иванович Менделеев, Владимир Сергеевич Соловьёв, Семён Афанасьевич Венгеров, Андрей Николаевич Бекетов, Александр Иванович Воейков и другие. С этого момента энциклопедия начинает пополняться оригинальными статьями, и основное внимание уделяется вопросам, относящимся к истории, культуре и географии России. Вытеснение переводных статей оригинальными, появление новых авторов сказалось на характере издания: из тривиальной энциклопедии оно превратилось в собрание новейших достижений и открытий во всех областях науки и техники.

«Энциклопедический словарь» выходил в свет в 1890–1904. Ежегодно выходили 4–5 томов. Тираж колебался: с 12 тысяч экземпляров в 1890 г. до 25 тысяч в 1897 г. Полутома 54 и 55, содержащие обширное комплексное описание России (1899), были изданы тиражом по 35 тысяч экземпляров. Большой по тем временам тираж обусловливал широкое распространение словаря на рынке, несмотря на довольно высокую цену.

К 1907 были изданы дополнительные 4 полутома. Сюда вошло всё наиболее существенное из того, что по разным причинам оказалось пропущенным в предыдущих томах или появилось уже после выхода энциклопедии. 82-й полутом завершается «Портретной галереей» редакторов и сотрудников «Энциклопедического словаря», состоящей из 300 портретов-фототипий: от главного редактора — до простого наборщика.

Одновременно, в 1899–1902, издавался «Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» в трёх томах; в 1907–1909 вышло его второе издание в четырёх томах.

В 1911 начал издаваться «Новый энциклопедический словарь» под редакцией К. К. Арсеньева, который должен был охватить тот же круг знаний, что и «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона», но в более компактной и современной обработке. В 1916 г. из-за трудностей военного времени выход словаря был прекращён на 29-м томе из первоначально планировавшихся 48 томов. — ru.wikipedia.org.› Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.

(обратно)

750

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. — Том XXVI (51). Рабочая книжка — Резолюция. — СПб., 1899. — С. 136–137.

(обратно)

751

 Владимир Антонович Березовский (14 апреля 1852; Владимирская губерния — 21 февраля 1917; Петроград). Воспитание получил во 2-м Московском кадетском корпусе. Окончив в 1871 г. курс в 3-м Александровском училище по 1-му разряду, в офицерском чине поступил на службу в лейб-гвардии Павловском полку и, командуя ротой Е.И.В., участвовал в Русско-турецкой войне 1877–1878. Под Горным Дубняком был два раза ранен, награждён орденом Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом. По окончании войны служил старшим адъютантом штаба Гвардейского корпуса, в 1882 удостоен ордена Св. Анны 3-й ст., а в 1885 — ордена Св. Станислава 2-й ст.

Близко соприкасаясь со службой и занятиями войск, Б. подметил потребность в пособиях и руководствах для обучения военному делу и в 1879 начал деятельность по изданию и продаже книг.

В 1886 в чине капитана вышел в отставку и всецело отдался военно-книжному делу. Лучшие военные писатели (Драгомиров, Куропаткин, Редигер, Масловский, Пузыревский, Сухомлинов и др.) стали отдавать его фирме издания своих трудов.

В 1888 появился «Листок конторы и склада В. А. Березовского», который в следующем году превратился в еженедельный иллюстрированный военный журнал «Разведчик», достигший большого распространения в армии. «Разведчик» издавался в СПб. до 1917 в типографии Тренке и Фюсно. В 1901–1902 также выходил бесплатный «Разведчик для солдат». Кроме «Разведчика», Б. издавал: военно-библиографический журнал «Вестовой» и еженедельный журнал для нижних чинов «Витязь».

Среди крупных издательских проектов Б. особо стоит отметить «Энциклопедию военных и морских наук» в восьми томах, выходившую под ред. Г. А. Леера (СПб., 1883–1897). По июнь 1910 Березовским было выпущено 3 050 изданий.

Из анонса о наличии книг на складе издателя в 1892: «В складе В. А. Березовского С.-Петербург, Колокольная, дом № 14. Между прочим продаются: Военные рекогносцировки. Руководство к разведывательной службе офицеров кавалерии и юнкеров кавалерийских училищ. Составил Генерального штаба полковник Ф. Гершельман. [Издано ранее 1892 г.]. –1 р. 80 к.

Пособие для разведок местности, с 35 чертежами и примерными разведками, составленными преимущественно по разведкам, произведенным в кампанию 1877–1878 гг. Составил Генерального штаба капитан Грязнов. 1883 г. — 1 р.75 к.

В мягком коленкор. переплете с застежк[ой]. — 2 р.25 к.

Пособие для военных разведок. 2-е изд. 1883 г. с чертежами. Составил г.м. Бильдерлин, исправил и дополнил В. Сухомлинов. В холщевом переплете с карандашом. — 1р. 75 к.

Пособие для обучения разведчиков. Составил полковник Глазов. Изд. 2-е, исправленное и дополненное. — СПб., 1891.

Передовые эскадроны. Приемы разведывания конницы бар. А. В. Каулбарса. — СПб., 1888. Изд. 2-е, в 8 д., 124 стр.

Разведчик в поле. 1886.

Восточная война и Брюссельская конференция 1874–1878 гг. Ф. Мартенса, профессора СПб. университета и члена института международного права. 1879 г. Сочинение это внесено в основной каталог для офицерских библиотек».

Владимир Антонович Березовский умер 21 февраля 1917 года и был похоронен в Петрограде.

Березовский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. IIIа. Бергер — Бисы. СПб., 1892. — С. 519; Белов С.В. Издательство В. А. Березовского // Военно-исторический журнал / Гл. ред. В. И. Филатов. — М., 1989. — № 11. — С. 85–90; Березовский, Владимир Антонович // Б (Blanc) порох — Бомба. — СПб.; [М.], Тип. т-ва И. Д. Сытина, 1911. — С. 498. — (Военная энциклопедия [в 18 т.] / Под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]; 1911–1915, т. 4.

(обратно)

752

 Тайныя разведки. (Военное шпионство). Генерального штаба подполковник В. Н. Клембовский. Издал В. Березовский. — СПб., 1892. — Колокольная ул., собст. дом, № 14. — 149 с.

(обратно)

753

 Клембовский Владислав Наполеонович (28.6.1860–19.7.1921), генерал от инфантерии (17.9.1915). Реформатского вероисповедания. Из дворян, уроженец Московской губернии. Сын полковника. Образование получил в 1-й Московской военной гимназии. В службу вступил 06.08.1877. Окончил 3-е военное Александровское училище (1879). Выпущен прапорщиком (ст. 08.08.1879) в л-гв. Измайловский полк. Подпоручик (ст. 17.04.1883). Поручик (ст. 24.03.1885). Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1885; по 1-му разряду). Штабс-капитан гв. с переименованием в капитаны ГШ (ст. 29.03.1885). Состоял при Московском ВО. Ст. адъютант штаба 1-й пех. дивизии (15.02.1886–04.08.1890). Цензовое командование ротой отбывал 1-м пех. Невском полку (01.09. — 01.10.1887) и 2-м пех. Софийском полку (01.10.1887–14.09.1888). Состоял в прикомандировании к Тверскому кав. юнкерскому училищу для преподавания военных наук (04.08.1890–11.08.1894). Подполковник (ст. 30.08.1890). Штаб-офицер при управлении 1-й стр. бригады (11.08.1894–27.11.1897). Полковник (ст. 30.08.1894). Цензовое командование батальоном отбывал во 2-м стр. полку (01.05. –12.09.1895). Начальник штаба 7-й пех. дивизии (27.11.1897–16.09.1899). Начальник штаба 11-й кав. дивизии (16.09.1899–25.11.1899). Начальник 31-й пех. дивизии (25.11.1899–30.06.1901). Командир 122-го пех. Тамбовского полка (30.06.1901–21.10.1904). Участник Русско-японской войны 1904—05. Дважды ранен и контужен. Генерал-майор (пр[оизводство] 1904; ст[аршинство]. 21.10.1904; за отличие). Начальник штаба 4-го арм. корпуса (21.10.1904–04.02.1906). Начальник штаба 10-го арм. корпуса (04.02.1906—29.06.1912). Генерал-лейтенант (пр. 1912; ст. 29.06.1912; за отличие). Начальник 9-й пех. дивизии (29.06.1912–13.10.1914), с которой вступил в мировую войну в составе Х АК. Награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (04.11.1914). После поражения под Красником в середине авг. возглавил XVI АК 4-й армии (официальный приказ 13.10.1914). Начальник штаба Юго-Западного фронта (с 13.12.1915). В этом же месяце назначен командующим 5-й армией, но в конце 01.1916 заболел и 30.01.1916 сдал командование ген. А. Н. Куропаткину. Затем вернулся на пост начальника штаба армий Юго-Западного фронта. Занимая этот пост во время «Брусиловского прорыва», сыграл выдающуюся роль в организации прорыва у Луцка. Генерал от инфантерии (пр. 10.04.1916; ст. 17.09.1915; за отличия в делах). За разработку планов «Брусиловского прорыва» 05.1916 награжден Георгиевским оружием (20.07.1916). Командующий 11-й армией (с 19.10.1916). Помощник начальника (20.12.1916–28.03.1917) и вр. и. д. начальника штаба Верховного Главнокомандующего (11.03–05.04.1917). Член Военного совета (отказался от поста командующего армией — с 28.03.1917). После увольнения ген. А. М. Драгомирова назначен Главнокомандующим армиями Северного фронта (с 31.05.1917). Перед началом Июньского наступления фронт состоял из 1-й (генерал М. А. Соковнин), 12-й (генерал Д. П. Парский) и 5-й (генерал Ю. Н. Данилов) армий, а также XLII отдельного АК в Финляндии. Силами 5-й армии провел наступление у Якобштадта, не принесшее никакого результата (10.07.1917). По приказу Клембовского (14.07.1917) на левом берегу Западной Двины был без боя сдан Икскюльский плацдарм. Под его руководством войска фронта (прежде всего 12-я армия) провели в августе 1917 г. Рижскую операцию. Операция закончилась неудачей, русские войска спасло лишь то, что германское командование было вынуждено перебросить часть сил на запад и в Италию.

9 сентября 1917 снят с командования фронтом с назначением членом Военного совета за отказ от предложения А. Ф. Керенского сменить генерала Корнилова на посту Верховного главнокомандующего. «Ранним утром 28 августа командующему Северным фронтом генералу Клембовскому была направлена телеграмма следующего содержания: “Временным правительством Вы назначаетесь врид Верховного главнокомандующего, с оставлением Вас в Пскове и с сохранением должности Главкосева. Предлагаю Вам немедленно принять должность от генерала Корнилова и немедленно мне об этом донести. Министр-председатель Керенский”. По обыкновению приказ был передан через штаб Верховного главнокомандующего. Ответ генерала Клембовского поступил через несколько часов: “Главковерха получил телеграмму, что я назначаюсь на его место. Готовый служить родине до последней капли крови, не могу во имя преданности и любви к ней принять эту должность, так как не чувствую в себе ни достаточно сил, ни достаточно уменья для столь ответственной работы в переживаемое тяжелое и трудное время. Считаю перемену Верховного командования крайне опасной, когда угроза внешнего врага целости и свободе родины повелительно требует скорейшего проведения мер для поднятия дисциплины и боеспособности армии. Клембовский. 28 августа”. Позднее мы узнали, что генерал Клембовский был одним из двух командующих фронтами (всего их было пять), которые выразили свою поддержку генералу Корнилову… Крайне осторожный и расчетливый, генерал Клембовский, видимо, чувствуя, что поставил не на ту лошадь, поспешил отмежеваться от действий своих друзей в Верховном командовании и направил в тот же день мне и генералу Лукомскому вторую телеграмму, в которой говорилось: “Перевозятся конные части, не подчиненные мне, а составляющие резерв Главковерха. Самая перевозка совершается по его, а не по моему распоряжению. Клембовский. 28 августа”». (Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте: Мемуары. — М., 1993. — С. 244–245).

«Ген. Корнилов рассчитывал на полное сочувствие своему плану всего генералитета… Но… ошибся… Он был моложе многих. Были другие, которым тоже хотелось играть роль… Клембовский вместо помощи или хотя бы нейтралитета по отношению к Корнилову снесся с Керенским и покинул Псков, оставив вместо себя начальника гарнизона, грубого и ловкого, не стесняющегося менять убеждения Бонч-Бруевича». (Краснов П.Н. На внутреннем фронте // Архив русской революции. Т. 1–2. — М., 1991. — С. 122). Весной и летом 1918-го К. находился в тюрьме в качестве заложника советской власти. Затем был освобожден и добровольно вступил на службу в РККА, однако, в Гражданской войне не участвовал, занимаясь военно-законодательной и военно-исторической работой. Член Военно-законодательного совета (с 03.08.1918). Председатель Военно-исторической комиссии по исследованию опыта мировой войны (с 08.1918). Включен в списки Генштаба РККА от 15.07.1919 и 07.08.1920. Состоящий для поручений (с 04.1920) и член Особого совещания (с 05.1920) при Главнокомандующем всеми вооруженными силами Республики. Член Военно-законодательного совета при РВСР с 04.1920. Осенью 1920 г. арестован. По одним данным К. умер в тюрьме после 14-дневной голодовки, по другим — расстрелян. «В 7-м коридоре была еще одна камера, с номером 72. Она помещалась в конце коридора, на отлете. Имела отдельную уборную. Ее два окна выходили на тюремный двор. В этой камере за разгром Красной Армии под Варшавой в 1920 году сидел генерал Клембовский. Чекисты его долго держали в тюрьме без допросов. Генерал объявил голодовку. Явился, хотя и не сразу, полномочный представитель ВЧК. Предложил генералу прекратить голодовку. Клембовский продолжал голодать, кажется, так и умер от голода. Никто ему не помог, никто его делом не заинтересовался». (Клементьев В.Ф. В большевистской Москве. — М., 1998. — С. 363).

Награды: ордена Св. Станислава 3-й степени (1886); Св. Анны 3-й степени (1890); Св. Станислава 2-й степени (1896); Св. Анны 2-й степени (1901); Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом (1905); Св. Владимира 3-й степени с мечами (1905); Св. Станислава 1-й степени (1908); Св. Анны 1-й степени (1912); Св. Георгия 4-й степени (04.11.1914); Св. Владимира 2-й степени с мечами (06.12.1914); мечи к ордену Св. Анны 1-й степени (18.03.1915); Белого Орла с мечами (17.11.1915); Георгиевское оружие (20.07.1916)

Сочинения:

— Тайные разведки. (Военное шпионство). — СПб., 1892; Тайные разведки. (Военное шпионство). — СПб., 1911;

— Партизанские действия. — СПб., 1894;

— Партизанские действия: (исследование). — 2-е изд., доп. — Пг., 1919. — 232 с. к. — Изд. 2-е дополнено данными о партизанских дейст. на рус. фронте в войну 1914–1917 г.;

— Стратегический очерк войны 1914–1918 гг. — Ч. 5. Период с октября 1915 г. по октябрь 1916 г. Позиционная война и прорыв австрийцев Юго — Западным фронтом. Сост. В. Н. Клембовский. — М., 1920;

— Очищение Икскюльского тэт — де — пона (14 июля 1917 года) // Военное дело. — 1918. — № 4. — С. 9—10;

— Оборона р. Вислы в районе Рычивол — Козенице 16–22 июля 1915 г.// Военное дело. — 1918. — № 16. —С. 10–12; № 15. — С. 10–12; № 18. — С. 8—10;

— Об укрепленных позициях. (По опыту войны) // Военное дело. — 1918. — № 16. — С. 3–5;

— О дружинах государственного ополчения. (По опыту войны) // Военное дело. –1918. — № 19. — С. 9—10;

— Стратегические расчеты или стратегическая растерянность? // Военное дело. — 1919. — № 3. —С. 135–139;

— По поводу заметки «Гвардия на Стоходе 15–19 июля 1916 года» // Военное дело. — 1919. — № 9—10. — С. 407–408. (Ответ на статью К. Осипова. — Военное дело. –1919. — № 4);

— Партизанские действия в войну 1914–1917 гг. на русском фронте // Военное дело. — 1919. —№ 30–33;

— Тактические примеры из войны 1914–1918 гг. // Военное дело. –1918. — № 26. —С. 27–29; 1919. — № 2. — С. 5–8, 13–16, 26–27, 32–35;

— Атака и прорыв неприятельских укрепленных позиций //Военно-исторический сборник, М., 1919, Вып. 1;. — Организация военного шпионства в Австрии во время войны 1914–1918 гг. // Военно-исторический сборник. — М., 1920. Вып. 4.

(обратно)

754

Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время. Ч. Ι. // Антология истории спецслужб. Россия. 1905–1924 // Вступ. статья А. А. Здановича. — М., 2007. — С. 174.

(обратно)

755

Рябиков Павел Федорович (24.03.1875, Приморская область Российской империи — 27.08.1932, Прага, Чехословакия).

Русский. Из военнослужащих. Генерального штаба генерал-майор (31.03.1917). Профессор (07.05.1919). В РККА в 1918 г.

Окончил Полоцкий кадетский корпус в 1893 г., Константиновское артиллерийское училище в 1896 г., Николаевскую академию Генерального штаба в 1901 г. (по 1-му разряду). В службе с 31.08.1893.

Выпущен в 13-ю арт. бригаду. Подпоручик (ст. 12.08.1895). Поручик (ст. 08.08.1898). Штабс-капитан (ст. 23.05.1901). Состоял при Виленском ВО. Ст. адъютант штаба 3-го арм. корпуса (29.12.1901–07.11.1902). Обер-офицер для особых поручений при штабе 3-го арм. корпуса (07.11.1902–07.07.1903). Капитан (ст. 06.04.1903). Помощник столоначальника Главного штаба (07.07.1903–06.07.1904). Правитель дел Офицерской стр. школы (06.07. –19.10.1904). Участник Русско-японской войны 1904–1905 гг. во 2-й Маньчжурской армии: обер-офицер для поручений при управлении генерал-квартирмейстера, помощник старшего адъютанта разведывательного отделения управления генерал-квартирмейстера (19.10.1904–14.08.1906). Помощник делопроизводителя ГУГШ (14.08.1906–01.08.1910). Подполковник (ст. 06.12.1907).

Состоял в прикомандировании к Владимирскому военному училищу для преподавания военных наук (01.08.1910–08.10.1911). Штаб-офицер, заведующий обучающимися в Императорской Николаевской военной академии офицерами (с 08.10.1911–08.11.1914). Полковник (ст. 06.12.1911). Участник 1-й мировой войны.

Ст. адъютант отдела ген. — кварт. штаба 2-й армии (08.11.1914—16.02.1916) [официально числясь в этой должности, занимал посты: старший адъютант разведывательного отделения штаба 2-й армии (11.1914. –09.1915); начальник разведывательного отделения управления ген-кварт. штаба Северного фронта (19.09.1915. –16.02.1916)].

Командир 199-го пех. Кронштадтского полка (16.02.1916–22.01.1917). Награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (в Справочнике кавалеров ордена не значится). Штаб-офицер, заведующий обучающимися в Николаевской военной академии офицерами (с 22.01.1917). Помощник 2-го обер-квартирмейстера(по разведке) отдела генерал-квартирмейстера ГУГШ (02. –12.1917). Генерал-майор (пр. 31.03.1917).

И.д. начальника отдела 2-го генерал-квартирмейстера ГУГШ (декабрь 1917 г. — март 1918 г.). Отдел занимался изучением и обработкой имеющихся сведений об иностранных государствах и армиях. Под руководством Р. была разработана «Программа по изучению иностранных государств», согласно которой организации и ведению разведки подлежали не только бывшие противники России по Первой мировой войне, но и Англия, Франция, Швеция, Япония, Китай, США и др. В этой связи подготовлен проект реорганизации службы разведки. Как отмечалось в документах Отдела, ему по ряду причин не удалось «развить свою деятельность в полном объеме».

Впоследствии Р. был назначен штатным преподавателем Военной академии (бывшей Николаевской военной академии), эвакуированной в Екатеринбург в 03.1918. Отчислен от должности 2-го генерал-квартирмейстера ГУГШ с оставлением в должности штатного преподавателя Военной академии (01.05.1918), профессор (с 07.05.1919).

Встал на сторону противников советской власти (август 1918 — май 1919). Продолжил преподавательскую работу в академии, которая из Екатеринбурга была эвакуирована в Казань, «где и досталась летом [в августе] 1918 г. чехословакам». 28.04.1919 Рябиков в Томском университете досрочно защищает диссертацию на тему: «Разведывательная служба в военное время (Задачи Генерального штаба). По опыту Великой всемирной войны и отчасти Русско-японской войны 1904–1905 гг.». 07.05.1919 Верховный правитель адмирал А. В. Колчак назначил П. Ф. Рябикова экстраординарным профессором Военной академии Генштаба, в типографии которой в двух частях издается его книга «Разведывательная служба в мирное и военное время». Первый экземпляр автор направил Верховному правителю, остальные были разосланы в штабы различных уровней колчаковской армии. «Работая в Генеральном штабе, главным образом по разведывательной службе, — написал П. Ф. Рябиков в предисловии к своей книге, — пройдя ряд должностей по этой отрасли как в мирное время, так и во время Русско-японской и последней европейской войн, ставлю себе целью использовать посильно опыт и имевшуюся в моем распоряжении литературу — дать труд главным образом прикладного характера, могущий быть полезным слушателям академии и офицерам Генерального штаба, призываемым к разведывательной работе, как по организации работы, так и по приемам и методам ее ведения… Задача моя — не детальное изучение организации и деятельности отдельных органов разведки, а исследование вопроса об организации, сборе и обработке сведений о противнике как одной из задач Генерального штаба».

В армии Верховного правителя России адмирала А.В. Колчака 09.05.1919 прикомандирован к Главному штабу и занимал посты 2-го генерал-квартирмейстера Ставки (с 28.05.1919), начальника штаба Восточного фронта (02.10–08.11.1919). Участник Сибирского Ледяного похода. В марте 1920 был командирован в Китай, а затем — в Японию в качестве представителя главнокомандующего вооруженными силами Российской Восточной окраины (атамана Г. М. Семенова).

Эмигрант, с 1927 жил в Чехословакии, руководил кружком по истории Первой мировой войны в Русском народном университете в Праге.

Консультант чехословацкой военной разведки, которая создавалась ими с помощью французов. Признан крупным специалистом в области теоретических разработок по организации агентурной разведки. По некоторым данным, отказался от сотрудничества с заграничными спецслужбами.

В августе 1920 2-й (разведывательный) отдел Главного штаба армии ЧСР издал для служебного пользования часть главной книги Рябикова — «Разведывательная служба в военное время».

Чекист С. С. Турло и его соавтор И. П. Залдат в книге «Шпионаж», напечатанной в 1924 «в типографии полномочного представителя ОГПУ по Западному краю» под грифом «секретно», обильно цитируют вышеназванный труд. Так или иначе, по монографии царского генерала красные офицеры постигали азы разведывательной работы, которые им пришлось применить в 30-е годы и в Великую Отечественную войну, добывая важную военно-политическую, военную информацию для высшего партийно-государственного руководства Советского Союза. Таким образом, книга П. Ф. Рябикова принесла большую пользу Родине.

Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. (1903); Св. Анны 4-й ст. (1906); Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом (1906); Св. Станислава 2-й ст. с мечами (1907); Св. Анны 2-й ст. (1908); Св. Владимира 4-й ст. (06.12.1912); Св. Владимира 3-й ст. с мечами (ВП 21.02.1915); мечи и бант к ордену Св. Владимира 4-й ст. (ВП 04.03.1915); мечи к ордену Св. Анны 2-й ст. (23.04.1916).

Сочинения:

— Разведывательная служба в мирное и военное время. Ч. I. Разведывательная служба в мирное время и тайная агентура в мирное и военное время. Составил штатный преподаватель Военной Академии, Генерального Штаба Генерал-майор Рябиков. Издание Военной Академии. — Томск. Типография Военной Академии, 1919;

— Разведывательная служба в мирное и военное время. Ч. II. Разведывательная служба в военное время. Составил штатный преподаватель Военной Академии, Генерального Штаба Генерал-майор Рябиков. Печатано по распоряжению Начальника Академии. Издание Военной Академии. — Томск. Типография Военной Академии, 1919;

— Большевики и меньшевики (рукопись);

— У адмирала Колчака (рукопись);

— Ледяной поход (рукопись);

— Новый этап в борьбе с большевиками (1920, рукопись).

Некролог: Военный вестник. — Прага, 1933. — № 3; Единство. — Прага, 1932. 16 сентября. — № 29; Русская армия в Великой войне: Картотека проекта: Рябиков Павел Федорович.

(обратно)

756

В последней трети XIX века вопрос: «В чем состоит шпионство и кто может быть назван шпионом?» — широко дискутировался, в том числе и на теоретическом уровне в международном праве. «Тайный образ действия и ложные предлоги, т. е. обман, — таковы существенные признаки шпионства, наказываемого по военным законам», — полагал российский юрист-международник, профессор Фридрих (Федор) Мартенс, автор «Современного международного права цивилизованных народов».

Мартенсом был подготовлен «Проект международного соглашения о законах и обычаях войны» из 77 параграфов, который был рассмотрен (хотя и не был принят) на Брюссельской конференции 1874 г. В одном из параграфов отмечалось: «Шпионом может быть признаваемо только такое лицо, которое действует тайным образом и под ложными предлогами, собирает или только еще старается собрать сведения в местности, занятой неприятелем, с намерением об открытом донести противной стороне». Относились ли к шпионам офицеры, «тайно пробирающиеся к неприятелю для сбора сведений о нем»? 22-я статья Брюссельской декларации гласила: «Военные, проникнувшие в пределы действия неприятельской армии с целью рекогносцировки, не могут быть рассматриваемы как шпионы, если только они находятся в присвоенной им одежде (non dйguisйs). Не считаются также шпионами взятые в плен военные (и не военные, исполняющие открыто свое поручение), на которых возложены обязанности по передаче депеш или известий, предназначенных их армии или неприятельской. К этой же категории принадлежат также взятые в плен воздухоплаватели, производящие разведки и поддерживающие сношения между различными частями армии или территории».

Более широкое определение шпионства, которое не ограничивается рамками только военного времени, дал Шарль Луи Монтескье в сочинении «Дух законов»: «Шпионство заключается в подсматривании за фактами и положениями и в пересказывании таковых кому-либо». Монтескье «причисляет также к шпионству всякие секретные изыскания одного государства в пределах другого».

Общим для обоих подходов по определению сути шпионства был тайный образ действия, секретные изыскания. — Клембовский В.Н. Тайные разведки. (Военное шпионство). — СПб.,1911. — С. 53–54.

(обратно)

757

 Lanoir P. L’espionnage Allemand en France (год издания до 1892); Lewal. Tactique des renseignements, 1881; Froment A. L’espionnage militaire et les fonds secrets de la guerre (год издания до 1892); Numa de Chily. L’espionnage, 1888; Memoires du general Baron de Marbot (год издания до 1892); Hensson. Journal d’un ofllcier d’ordonnance (год издания до 1892).

(обратно)

758

 Клембовский В.Н. Тайные разведки. (Военное шпионство). — СПб.,1911. — С. 5.

(обратно)

759

Там же. — С. 6.

(обратно)

760

Там же. — С. 47

(обратно)

761

Там же.

(обратно)

762

Там же. — С. 47–51.

(обратно)

763

Там же. — С. 51–52.

(обратно)

764

Там же. — С. 52–54.

(обратно)

765

Там же. — С. 54.

(обратно)

766

Там же. — С. 62–64.

(обратно)

767

Там же. — С. 64.

(обратно)

768

Там же. — С. 52.

(обратно)

769

 27 октября 1870 произошло одно из самых постыдных событий в военной истории Франции. Маршал Франсуа — Ахилл (Ашилль) Базен без единого выстрела сдал врагу свою 180-тысячную армию, блокированную в крепости Мец. Все солдаты и офицеры послушно разоружились и отправились в немецкий плен, никто не воспротивился изменническому приказу. Вина в неоправданной капитуляции лежит и на руководителе разведки генерале Левале, который на практике так и не смог применить свои, безусловно, верные теоретические рассуждения.

(обратно)

770

Там же. — С. 54–58.

(обратно)

771

Там же. — С. 75.

(обратно)

772

Там же. — С. 76–81.

(обратно)

773

Там же. — С. 81.

(обратно)

774

Там же. — С. 83–84.

(обратно)

775

РГВИА. Ф. 1759. Оп. 9. Д. 23. Л. 52об.

(обратно)

776

Словарь русского языка XVIII века. — СПб., 2000. — Вып. 11. — С. 100.

(обратно)

777

Наставление для действия казачьих частей лавами. — СПб., 1899. — С. 2.

(обратно)

778

Там же. — С. 3–4.

(обратно)

779

Там же. — С. 18.

(обратно)

780

Cтолетие военного министерства 1802–1902… — С. 113.

(обратно)

781

 «Предисловие ко второму изданию. Почти 20 лет прошло со времени выхода в свет первого издания этого словаря, названного мною кратким, потому что я назначал его не для профессиональных моряков, а для любителей морского дела. Теперь, когда первое издание разошлось, а материал для второго издания был у меня уже готов, я невольно остановился на вопросе — есть ли необходимость в такой справочной книге, которая могла бы быть полезна как любителям-морякам, так и начинающим морскую профессию?

Прежде чем дать себе ответ на этот вопрос, я справился с следующими словарями: «Настольный энциклопедический словарь изд. бывш. Товарищества А. Гарбель и комп., доведенный до слова «Меркантилизм»; «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона, доведенный до слога «Го» и «Словарь русского языка», составленный Вторым отделением Императорской Академии Наук, доведенный до слова «да». Я полагал, что в этих словарях найду случайные мои пропуски и те новые термины, которые за истекшие два десятка лет успели появиться на свет, благодаря успехам кораблестроения и новым орудиям боя; но мои ожидания не оправдались. Не ставлю нисколько в ошибку этим словарям неполноту их по морскому языку, потому что и в литературе вообще наш морской язык игнорируется и даже считается варварским по трудности произношения некоторых слов и по происхождению своему от иностранных морских терминов, заимствованных бóльшею частью от голландцев, англичан, французов и итальянцев.

Между тем, мы, моряки, неохотно расстаемся с терминологиею, завещанною нам первым русским моряком, Петром Великим, и не уступаем тому словопроизводству, которому наши филологи хотят подчинить наш исторически развившийся и расцветший на иностранных корнях морской язык.

В этом направлении первое издание моего словаря сослужило свою службу. В вышеприведенных энциклопедических и академическом словарях я с удовольствием нахожу воспроизведение тех слов, над которыми мне пришлось поработать в 1874 году. Невольные ошибки мои и опечатки перепечатываются в этих изданиях. Значит оно было необходимо. Тем более необходим словарь, в котором не только пояснено значение каждого термина, но и поставлено ударение на надлежащем слоге его. Многие и из профессиональных молодых моряков усваивают неправильное произношение некоторых слов только потому, что у нас нет ни одного руководства по терминологии, которое решало бы возникающие по произношению споры.

Часто в морском обществе приходится слышать такие слова: óбух вместо обỳх, рея вместо рей, талéй вместо тáлей, ездит на шлюпке вместо ходить и проч. Подобные выражения режут ухо и грозят укоренением в нашем морском языке, а потому спешу поделиться своими сведениями в терминологии с теми, конечно, кто мне не поставит в упрек смелости, с которою я выступаю в защиту родного морского языка.

В этом новом издании, хотя не кратком, не смотря на все мое старание, я не в состоянии был вместить всех решительно терминов, как бывших, так и вновь появляющихся с каждым днем, но это меня не останавливает; я выступаю смело, в надежде, что сотоварищи не осудят меня за некоторые несовершенства и со временем дополнят мой словарь и сделают его своею настольною книгою.

Первый морской словарь в России составлен был при Петре Великом и выправлен Его собственною рукою. Об этом говорит митрополит Евгений в своем «Словаре светских писателей». Он прибавляет, что рукопись этого морского словаря хранится при библиотеке С. — Петербургской Академии наук.

В царствование Екатерины II и после было много попыток к изданию морского толкового словаря; например: Курганов приложил словарь к «Морской науке» в 1774 г. и к Бугеровому «Сочинению о навигации». Кушелев приложил словарь к своему «Военному мореплавателю» в 1788 г. Шишков в 1795 г. составил Треязычный морской словарь и принялся за полный морской, объяснительный словарь. Он окончил его в 1830 г. и поручил издать Морскому Ученому комитету. Президент этого Комитета Л. И. Голенищев-Кутузов пополнил словарь и разделил его на пять отделов. Издано было только три из них: «по кораблестроению», «по артиллерии» и «по наукам до мореплавания относящимся». Остались неизданными: «по вооружению» и «по кораблевождению». Немного позже принялся за составление морского словаря А. Я. Глотов. Он задумал издать словарь на десяти языках с объяснениями терминов, но этот обширный труд, доведенный только до половины, остался в рукописи и хранится у его наследников.

По временам появлялись также незначительные по объему, но дорогие для родного языка, объяснения некоторых слов и выражений в Записках Гидрографического департамента и в Морском сборнике.

Многими из вышеприведенных источников я воспользовался для пополнения настоящего издания, но для современного языка пользовался приказами и инструкциями по морскому ведомству и курсами морских наук, принятыми в Морском кадетском корпусе.

Термины и некоторые выражения переведены на французский и английский языки. Для избежания повторений в словах составных, объяснение дано на главное из слов, входящих в состав термина; например, объяснение слов: фор — бом — брам — рей надо искать в слове рей, грот — марса — булинь в слове булинь и проч. Слова, вышедшие из употребления, отмечены сокращениями: не употр. или стар. Они приведены для того, чтобы могли служить при чтении старых книг конца прошлого и начала нынешнего столетия.

Издание словаря выпусками дало составителю возможность воспользоваться некоторыми замечаниями, сделанными компетентными лицами в печати и устно. Все замечания с благодарностью приняты и введены в дополнение, в конце книги. В. Вахтин. Апрель 1894 г.».

Словарь Вахтина (1841–1905) лег в основу вышедшего в 1939 г. двухтомного «Морского словаря» флагмана 2-го ранга Самойлова, который писал в предисловии: «Последний морской словарь (В. В. Вахтин) на русском языке вышел сорок пять лет тому назад. Эта книга стала уже библиографической редкостью. Кроме того, она и в значительной мере устарела, поскольку в ней отсутствует современная морская терминология, чрезвычайно возросшая в связи с ростом флота». — Объяснительный морской словарь (Настольная книга для имеющих отношение к морскому делу). Составлен В. В. Вахтиным. Второе, доп. издание. — СПб., Издание комиссионера Морского министерства Н. Г. Мартынова. Екатерининская ул., д. № 2. — 1894. — С. VII–X.

Амирханов Леонид. Скромный учитель Василий Васильевич Вахтин. // Тарпон. 1 (7). — 2015. — С.54–67. (Журнал «Тарпон» назван по имени русской яхты, сто лет назад прославившейся своими яркими выступлениями на европейских регатах).

(обратно)

782

Объяснительный морской словарь (Настольная книга для имеющих отношение к морскому делу). Составлен В. В. Вахтиным… — С. 269.

(обратно)

783

Доливо-Добровольский Борис Иосифович (02.12.1873–09.1937). Родился в Одессе. В службе с 1890 г. Закончив Морской корпус в 1893 г., получает назначение на Черноморский флот, где проходит службу на транспорте «Буг» (1894), учебном судне «Днестр» и мореходной канонерской лодке «Черноморец» (1895), на крейсерах II ранга «Вестник» (1897) и «Джигит» (1899), на крейсере I ранга «Память Меркурия» (1899), на эскадренном броненосце (1894, 1896), на военном пароходе «Эриклик» (1901), на эскадренных броненосцах «Синоп» (1901), «Ростислав» (1901), «Князь Потемкин-Таврический» (1902) и «Чесма» (1903).

Старший флаг-офицер штаба Начальника учебного отряда Черноморского флота (1903), старший флаг-офицер штаба командующего отряда крейсеров в Тихом океане (1904–1905). Проходит службу в составе 2-го Балтийского флотского экипажа (1905). Обер-офицер Морского Генерального штаба (в отделении иностранной статистики) (1906–1908), штаб-офицер Морского Генерального штаба высшего оклада, начальник иностранной части Морского генерального штаба (1908–1909). Старший офицер линейного корабля «Пантелеймон» (1909–1911), старший офицер линейного корабля «Слава» (1911). Вышел в отставку по семейным обстоятельствам в апреле 1911 г. Призван на действительную службу из морского ополчения по СПб. губернии с прикомандированием к Морскому Генеральному штабу для занятий (28.07.1914). Назначен членом Комитета по ограничению снабжения и торговли неприятеля (1915). Член Комиссии о новых железных дорогах (25.10.1916). Проживает с женой и малолетним сыном в Петрограде. После Октябрьской революции сотрудничал с советской властью в качестве военного специалиста, консультанта по военно-морским делам. Участвовал в мирных переговорах в Брест-Литовске (февраль-март 1918), впоследствии — член Русско-германской комиссии по морским делам Лектор на курсах военной разведки Народного комиссариата по морским делам(с 24.07.1919), редактор военно-морского отдела Главной военно-научной редакции (с 11.09.1920). Преподаватель восточного отделения Военной академии РККА (с 1921), профессор морской стратегии (с 1927), заведующий кафедрой иностранных языков (с 1929) Военно-морской академии Рабоче-крестьянского Красного флота. До 1928 г. издавалось его учебное пособие «Боевой флот».

Арестован и осужден к 5 годам; после отбытия срока сослан в г. Орел, где занимался частным преподаванием английского языка. Вновь арестован в сентябре 1937 г. Решением Особого совещания при НКВД СССР приговорен к расстрелу (1938). Умер от истощения в Орловском следственном изоляторе (по данным М. Ю. Катина-Ярцева — расстрелян в сентябре 1937).

Мичман (1893), лейтенант (1899), капитан 2 ранга (1907), капитан 1 ранга (28 июля 1911), отставной капитан 1 ранга (15.11.1911), восстановлен в чине капитана 1 ранга «за отличие» с 06.12.1914.

Б. И. Доливо-Добровольский писал: «Защищая свои интересы на земле, народы создают территориальные армии; защищая свои интересы и права на море, они сооружают военно-морскую мощь, т. е. флот, ибо каждая нация, желающая владеть хотя бы частью морской поверхности, должна иметь морскую силу. В вопросе об обладании морем компромисс невозможен: или государство соглашается нести крупные и подчас тяжелые жертвы для содержания флота, или же оно вовсе отрекается от моря и тогда отказывается в будущем от своей самобытности.

Россия продолжает рваться к берегам, как бы поняв своим историческим инстинктом всю ту мощь, богатство и развитие, которые ей сулит море, и сознавая, что погибнуть она не может, что, вопреки всему, она, поздно или рано, но все же восторжествует, и что ее великое мировое торжество изойдет только от победы на океане». — О рациональности военно-морской идеи в государстве // Морской сборник. − 1906. − № 7. − С. 10–34.

Опубликованные работы: Политическая обстановка на Черном море (1907), Стратегическое расследование взаимоотношений Англии и Германии (1907), Чем сражаются современные флоты (1920). Учебные пособия: Боевые флоты (1923–1928), Тихоокеанская проблема (1924). — Белозер В.Н. Указ. соч. Приложение 29. — С. 52–53; Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II. — Кн. I. — C. 479.

(обратно)

784

 Морской сборник. — СПб., 1904. − № 1. − С. 5.

(обратно)

785

Там же. С. 6.

(обратно)

786

Асиновская М.Ю. Военно-морская деятельность на Балканах в период царствования Александра II. Подготовка Босфорской экспедиции // Вестник Московского университета. — Сер. 8, История. — 2004. — № 3. — С. 46.

(обратно)

787

 РГА ВМФ. Ф. 417. Оп. 1. Д. 988. Л. 1.

(обратно)

788

Дозорная и разведочная служба. Скорость хода и дальность плавания. Элементы циркуляции судна. — СПб., 1904. — С. 1.

(обратно)

789

Там же.

(обратно)

790

Там же. С.3.

(обратно)

791

Приказ по Морскому ведомству от 5-го января 1913 г. за № 2 // Морской сборник. — СПб., 1913. — № 3.

(обратно)

792

 Павлов Д.Б. Русско-японская война 1904–1905 гг.: Секретные операции на суше и на море. — М., 2004. — С. 290–291.

(обратно)

793

Именно 20 января (2 февраля) 1903 г. следует считать точным днем рождения отечественной военной контрразведки.

(обратно)

794

 Военный министр следующим образом обосновывал необходимость новой структуры: «Обнаружение государственных преступлений военного характера до сего времени у нас являлось делом чистой случайности, результатом особой энергии отдельных личностей или стечением счастливых обстоятельств, ввиду чего является возможность предполагать, что большая часть этих преступлений остается нераскрытой и совокупность их грозит существенной опасностью государству в случае войны. Возложить принятие мер к обнаружению лиц, занимающихся сею преступною деятельностью, на Департамент полиции не представлялось бы соответственным, во-первых, потому, что названное учреждение имеет свои собственные задачи и не может уделить на это ни достаточных сил, ни средств, во-вторых, потому, что в этом деле, касающемся исключительно военного ведомства, от исполнителей требуется полная и разносторонняя компетентность в военных вопросах. Поэтому представлялось бы желательным учреждение особого военного органа, ведающего розыском сих преступлений, с целью охранения военных тайн». — РГВИА. Ф. ВУА. Д. 18. Л. 21–23.

(обратно)

795

Там же.

(обратно)

796

Там же. Л. 23.

(обратно)

797

Военная энциклопедия. — Т. XIII. Кобленц-Круз. — СПб., 1913.

(обратно)

798

Толковый словарь русского языка… Под ред. Д. Н. Ушакова. — М., 1935. — Т. I. — Стб. 1450–1451. Первый том, изданный в 1934 был переиздан в следующем 1935.

(обратно)

799

Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II… — Кн. I. — С. 104–105.

(обратно)

800

 Кикнадзе В. Г. Невидимый фронт войны на море. Морская радиоэлектронная разведка в первой половине ХХ века. — М., 2011. — С. 31.

(обратно)

801

 Федоров В.М. Военно-морская разведка: история и современность. — М., 2008. — С. 15.

(обратно)

802

«Приказ № 27

 7 марта 1904 года

Рейд Порт-Артур. Секретно

Принять к руководству следующее:

 1. Беспроволочный телеграф обнаруживает присутствие, а поэтому теперь же поставить телеграфирование это под контроль и не допускать никаких отправительных депеш или отдельных знаков без разрешения командира, а в эскадре — флагмана. Допускается на рейдах в спокойное время поверка с 8 до 8 Ѕ утра.

 2. Приемная часть телеграфа должна быть все время замкнута так, чтобы можно было следить за депешами, и если будет чувствоваться неприятельская депеша, то тотчас же доложить командиру и определить, по возможности заслоняя приемный провод, приблизительно направление на неприятеля и доложить об этом.

 3. При определении направления можно пользоваться, поворачивая свое судно и заслоняя своим рангоутом приемный провод, причем по отчетливости можно судить иногда о направлении на неприятеля. Минным офицерам предлагается произвести в этом направлении всякие опыты.

 4. Неприятельские телеграммы следует все записывать, и затем командир должен принять меры, чтобы распознать вызов старшего, ответный знак, а если можно, то и смысл депеши.

Для способных молодых офицеров тут целая интересная область.

Для руководства прилагается японская телеграфная азбука.

Вице-адмирал С. Макаров».

(обратно)

803

 Кикнадзе В. Г. Невидимый фронт войны на море… — С. 39.

(обратно)

804

Тайны Русско-японской войны… — С. 179–180.

(обратно)

805

Там же. С.180–181.

(обратно)

806

 РГВИА. Ф. ВУА. Д. 29090. Ч. 2. Л. 95—95об.

(обратно)

807

 Тайны Русско-японской войны. Русская разведка и контрразведка в войне 1904–1905 гг. Документы / Сост. И.В. Деревянко. М., 1993. — С.184.

(обратно)

808

РГВИА. Ф. ВУА. Д. 29090. Т. 1. Л. 79.

(обратно)

809

Там же.

(обратно)

810

Российской Целлариус, или Этимологической российской лексикон, купно с прибавлением иностранных в российском языке во употребление принятых слов, також с сокращенною российскою этимологиею = Der russische Cellarius, oder Ethimologisches Wцrterbuch… / Гельтергоф, Франциск. — [M.], Печатан при Императорском Московском университете. — 1771. — C. 467.

Российский Целлариус Гёльтергофа — это словопроизводный русский словарь с немецким переводом. Он предназначался немецкому читателю, который изучает русский; содержит около 18 тысяч слов. Под корневое слово было собрано большое количество производных разных степеней производности. «Словарь давал грамматическую информацию о слове — в нем есть указания на род при существительных, родовые окончания прилагательных, опорные формы глаголов, ремарки при уменьшительных. Соответствующим знаком обозначены ударения слов и форм. К основному корпусу словаря приложено «Прибавление чужестранных в российском языке принятых слов», включающее в себя около 400 заимствованных слов, с некоторым числом производных от них». — Филиппович А.Ю. Классификация и описание словарей XVIII — первой половины XIX века.

(обратно)

811

РГВИА. Ф. ВУА. Д. 29090. Т. 1. Л. 79.

(обратно)

812

Тайны Русско-японской войны… — С. 189–190.

(обратно)

813

Там же. — С. 190.

(обратно)

814

Там же. — С. 189–190.

(обратно)

815

 Из печального опыта Русско-японской войны / Е.И. Мартынов, Генерального штаба генерал-майор. — СПб., 1906. — С. 93–94.

(обратно)

816

 Тифонтай Николай Иванович (настоящее имя — Цзи Фэнтай), (? — 1910), китайский купец.

Сведения о торговой деятельности Тифонтая разнятся. По одним сведениям, в Россию он прибыл будучи уже купцом, по другим — накопил деньги в России и открыл торговую лавку и мастерскую. Став впоследствии достаточно крупным предпринимателем, Тифонтай старался помогать своим соотечественникам, например, ещё в середине 1880-х немало китайцев торговало на Дальнем Востоке по полученным от него доверенностям. В это же время он предпринял попытку стать подданным России. В июле 1885 г. на имя военного губернатора Приморской области генерал-майора Баранова поступило его прошение о принятии в русское подданство, которое было отклонено, поскольку Тифонтай не перешёл в православие. В марте 1891 г. во Владивосток приехал наследник престола Николай Александрович (будущий Николай II). Во время прогулки он случайно зашёл в мастерскую к Цзи Фэнтаю и познакомился с ним. Николай попросил его помочь в выборе пушнины. Когда Тифонтай исполнил его просьбу, не зная, кто такой Николай, тот предложил ему чиновничью должность, на что купец ответил отказом.

20 июля 1891 г. Тифонтай написал второе прошение о принятии его в русское подданство: «Я выехал из пределов Китая еще молодым человеком и, не имея там никого из близких и родных, совершенно отвык от жизни и обычаев своей прежней родины, и у меня решительно нет никаких связывающих обстоятельств с нею. Напротив, мое имущественное положение и мои занятия связывают меня всецело с Российской империей, ставшей мне второй родиной»

Прошение было удовлетворено. Тифонтаю было предложено креститься и обрезать косу, что по законам Китайской империи было тягчайшим преступлением. 7 октября 1891 г. он обратился к генерал-губернатору барону Корфу с прошением, в котором просил разрешения не обрезать ему косу, однако получил отказ. Тем не менее, косу он не обрезал. 18 декабря 1893 г. Тифонтай был приведён в русское подданство. В феврале 1895 г. он стал купцом 1-й гильдии. Будучи предприимчивым купцом, Тифонтай много сделал для установления торговых связей Российской империи с Маньчжурией. Также Тифонтай был известен как щедрый жертвователь на благотворительные и общественные нужды. К концу XIX века у него было три медали, в том числе одна за заслуги перед ведомством православного вероисповедания. При этом сам Тифонтай остался буддистом, носил китайское платье, но своих детей крестил по православному обряду и отправил учиться в Европейскую Россию.

Во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. Тифонтай занимался снабжением русских войск. За его счёт был снаряжён целый отряд, были закуплены лошади и амуниция. Генерал японской императорской армии Оку сказал однажды: «Захватить Тифонтая — все равно, что выиграть сражение». Японское командование назначило вознаграждение за поимку купца, после чего тот переселился севернее и продолжил деятельность. Когда японцы увеличили вознаграждение, на Тифонтая было совершено несколько покушений. В те годы Тифонтай, по свидетельству современников, никогда не спал две ночи подряд в одном и том же месте. Один русский офицер так описывал свою встречу с Тифонтаем:

«Я хорошо помню жаркий маньчжурский день. Я ехал на боевые позиции… Навстречу мне толпа наших, а в ней толстый, в голубом шелку, благополучный китаец. Наши — были солдаты, и меня удивило его отношение к ним. Как потом оказалось, каждый русский солдат шел к нему как к испытанному другу. Спрашиваю, кто это? — Так что — русский китаёз. — Не понимаю. — Наш. Он тут все время при войсках состоит… Чуть что — все к нему. Изо всякой беды живой рукой вызволит. Хороший человек! Это именно и был Тифонтай. Он, действительно, работал все время на нас».

В записках генерала М. В. Грулёва (хорошо знакомого с купцом) можно найти иронический отзыв о самом Тифонтае и его деятельности во время Русско-японской войны:

«В последние годы пришлось много читать в газетах про Тифонтая, имя которого все звончее гремит на Дальнем Востоке. Он прекрасно ведет свою политику с местной высшей администрацией и легко наживает миллион за миллионом. Мне указывали, что Тифонтай совсем обрусел, что он принял русское подданство и даже «женился» на русской. Но во время поездки со мной по Маньчжурии у Тифонтая оказывалась жена с детьми чуть ли не во всех городах по Сунгари: как же ему не иметь русской «жены» в России!

Теперь в Мукдене Тифонтай ворочает большими делами. Вероятно, не один миллион из русской казны перепадает в китайские карманы Тифонтая. Он поставляет для армии все, что угодно. Говорят, что он предложил даже за 1 миллион рублей взять в свои руки разведочную часть, чтобы освободить офицеров Генерального штаба от тяжелой и ответственной задачи; и уверяют, что в штабе склонялись к этой идее. До сих пор жалуются на недостаток сведений о противнике и трудность добывать их, и — чего доброго — покажется заманчивым запречь Тифонтая начальником разведывательного отделения. Полагаю, что за второй миллион он согласился бы быть и начальником штаба. Мы, вероятно, не прочь были бы отдать с подряда Тифонтаю и все ведение войны — только дай нам победу».

После окончания войны выяснилось, что фирма Тифонтая понесла катастрофические материальные и имущественные потери. После войны он пытался возместить свои убытки, первоначально отправляя прошения в различные инстанции, а затем лично поехав в Санкт-Петербург. Офицер российской армии Немирович-Данченко писал:

«Мы уплачивали баснословные убытки другим и нисколько не стеснялись гонять прочь влюбленного в Россию Тифонтая… Ему некогда было оформлять свои “претензии”. В горячую пору приходилось работать наспех — где уж тут было думать об “оправдательных документах”. Он, впрочем, на это и не рассчитывал. Мечтал вернуть хотя бы то, на что у него в руках были документы. И того бы ему с верхом хватило. Время было лихорадочное, — вынь, да положь, а сколько тебе за это, — потом скажи».

В 1907 г. у Тифонтая начались проблемы с кредиторами и подрядчиками, с которыми он сотрудничал во время войны. По их инициативе в Хабаровске была создана «Администрация по делам торгового дома Тифонтай и Ко», которая обратилась к правительству за содействием в возвращении своих денег. 12 августа 1908 г. Тифонтаю было выдано «заимообразное воспособление от казны» в размере 500 тысяч рублей, но всех убытков оно не покрыло.

В 1906 г. Тифонтай был награждён орденом Святого Станислава третьей степени, а в 1907 г. — орденом Святого Станислава второй степени.

В мае 1910 г. он скончался в Санкт-Петербурге. Похоронен в Харбине согласно завещанию. — Петров Александр Иванович. «Русский китаец» Николай Иванович Тифонтай (Цзи Фэнтай) // Энциклопедия Китая; Грулёв, М.В. В штабах и на полях Дальнего Востока. Воспоминания офицера Генерального штаба и командира полка о Русско-японской войне. — СПб., 1908. — С. 163; ru.wιkιpedιa.org›Тифонтай, Николай Иванович.

(обратно)

817

Тайны Русско-японской войны… — С. 186.

(обратно)

818

Там же. — С. 190–191.

(обратно)

819

Там же. — С. 191–192.

(обратно)

820

 «Сведения, доставляемые полковником Соковниным, отличались полнотою, достоверностью и разнообразием по характеру сообщаемого благодаря тем широким связям, которые он за свое долгое пребывание на Дальнем Востоке успел установить с китайской администрацией и с представителями всех слоев местного населения.

Успешному ведению разведки много способствовало географическое положение г[орода] Гирина, откуда военным комиссаром посылались китайцы-разведчики и разъезды из состава непосредственно ему подчиненных войск, для разведки о противнике, а также в сторону верховьев реки Ялу и Тумени для поддержания связи с нашими войсками, действовавшими в Корее». — Тайны Русско-японской войны… — С. 194.

(обратно)

821

РГВИА. Ф. ВУА. Д. 29090. Ч. 1. Л. 65–66.

(обратно)

822

Тайны Русско-японской войны… — С.197.

(обратно)

823

Там же. — С. 220–222.

(обратно)

824

 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 661. Л. 210.

(обратно)

825

 Адабаш Михаил Алексеевич (05.08.1864–?). Православный. Общее образование получил в Петровско-Полтавской военной гимназии. В службу вступил 01.09.1880. Окончил Михайловское артиллерийское училище (с занесением имени на почетную мраморную доску училища). Выпущен в 17-ю конно-арт. батарею. Подпоручик (ст. 08.08.1880). Поручик (ст. 01.12.1885). Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1889; по 1-му разряду). Штабс-капитан (пр. 1889; ст. 10.04.1889; за отличие). Ст. адъютант штаба 3-й кав. дивизии (с 26.11.1889). Состоял в запасе Генштаба (24.04.1890–04.01.1897). Капитан (ст. 04.01.1897). Ст. адъютант штаба 38-й пехотной дивизии (11.07.1898–09.04.1899). Ст. адъютант штаба 2-го кав. корпуса (09.04.1899–16.09.1900). Подполковник (ст. 06.12.1900). Пом. делопроизводителя генерал-кварт. части Главного штаба (16.09.1900–01.01.1902). Делопроизводитель генерал-кварт. части Главного штаба (01.01.1902–01.05.1903). Столоначальник 7-го отделения (военной статистики иностранных государств) Главного штаба (01.05.1903–01.08.1904). Пом. начальника 7-го отделения Главного штаба (01.08.1904–01.05.1906). Полковник (пр. 1904; ст. 06.12.1904; за отличие). Делопроизводитель 5-го разведывательного делопроизводства части 1-го обер-квартирмейстераГУГШ (01.05.1906–17.11.1907). Военный агент в Брюсселе и Гааге (17.11.1907–29.07.1909). Командир 6-го гренад. Таврического полка (29.07.1909–25.02.1912). Генерал-майор с увольнением от службы с мундиром и пенсией и зачислением в пешее ополчение по Петербургской губ. (ВП 25.02.1912). На службу не возвращался (в Списке генералом в 1916 г. не значится). В ходе мировой войны состоял помощником военно-цензурной комиссии в Петрограде. 12 января 1916 г. после снятия с должности председателя комиссии генерал-майора Д. П. Струкова возглавил комиссию (и.д.?), 04.02.1916 сдал должность генерал-лейтенанту П. П. Любомирову. На конец февраля 1917 г. — вновь председатель военно-цензурной комиссии в Петрограде. Служил в РККА. Начальник Опер. отд. Мобупра ПгрВО (с 26.05.1919; на 15.07.1919, 15.11.1919. Начальник моб. — опер. отдела штаба ПгрВО (на 15.05.1920). На 07.08.1920 состоял в корпусе Генерального штаба РККА. Уволен от службы по болезни (01.1921). На 12.04.1921 значится в штатном резерве штаба ПгрВО, не занимающим должности.

Он был ценителем книги, членом петербургского Кружка любителей русских изящных изданий (его библиотека содержала до 10 000 томов, в том числе и книжные редкости). — Из воспоминаний Л. И. Львова (21.12.1916): «Первый раз я был приглашен “на Распутина” к князю И. В. Гурамову в конце 1915 года. Когда я пришел, Распутин уже сидел за большим столом в большой компании, где, между прочим, в числе любопытствующих был и нынешний начальник военной цензуры генерал М. А. Адабаш, внимательно наблюдавший с отдаленного угла стола за “старцем”». — Речь, 21.12.1916, № 351.

Награды: ордена Св. Анны 3-й ст. (1901); Св. Владимира 4-й ст. (1905); Св. Станислава 2-й ст. (1906); Св. Владимира 3-й ст. (1909); Св. Станислава 1-й ст. (06.09.1915 с 30.07.1915). — . infoАдабаш_Михаил_Алексеевич — Офицеры Русской императорской армии; Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II… Кн. I. — С. 293.

(обратно)

826

 Энкель Оскар Пауль Карлович (18.02.1878–05.11.1960).

Лютеранин. Отец — генерал от инфантерии Энкель Карл Карлович (10.10.1839–26.02.1921). Образование получил в Финляндском кадетском корпусе. В службу вступил 03.06.1895. Выпущен подпоручиком (ст. 13.08.1897) в лейб-гвардии Семеновский полк. Поручик (ст. 13.08.1901). Окончил Николаевскую академию Генерального Штаба (1903; по 1-му разряду). Штабс-капитан гв. с переименованием в Капитаны ГШ (ст. 23.05.1903). Цензовое командование ротой отбывал в 105-м пехотном Оренбургском полку (28.10.1903–07.10.1904). Участник Русско-японской войны 1904–1905 гг. Помощник ст. адъютанта Управления генерал-квартирмейстера 2-й Манчжурской армии (19.10.1904–29.12.1905). Награжден рядом боевых орденов. Ст. адъютант штаба 13-й пехотной дивизии (29.12.1905–04.04.1907). Помощник делопроизводителя ГУГШ (04.04.1907–09.04.1913). Подполковник (ст. 06.12.1908). Полковник (ст. 25.03.1912). Делопроизводитель ГУГШ (09.04.1913–28.01.1914). Военный агент в Италии (с 28.01.1914; на 03.01.1917 в должности; по Списку ГШ по 01.03.1918 — с 03.06.1917). На 03.01.1917 ст. в чине Полковника установлено с 25.03.1910.

 1 августа 1914 г., уже после объявления войны, ГУГШ направило военным агентам в западноевропейских странах срочное циркулярное указание «во что бы то ни стало, не жалея средств, выяснить к 25 июля [7 августа] направление движения группы центральных германских корпусов». За передачу в срок указанных сведений было разрешено выплатить вознаграждение в размере 20 тыс. рублей. Выполнить задачу в поставленные сроки удалось одному из немногих — военному агенту в Италии Генерального штаба полковнику О. К. Энкелю, назначенному на должность 28 января и прибывшему в Рим в начале апреля 1914 г.

О том, как он действовал в условиях начавшейся войны, писал сам Энкель в обьяснительной записке к одному из своих денежных отчетов 13 марта 1916 г.: «Перед началом войны на военной агентуре в Италии не только не лежало каких-либо разведывательных задач в Австрии и Германии, но военному агенту даже было категорически воспрещено заниматься тайной разведкой иначе как по особому на то приказанию (Предписание Генерал-квартирмейстера Генерального штаба от 9 июля 1914 г. № 664). Вследствие сего война застала военную агентуру совершенно неподготовленной в этой области, тем более, что я лишь незадолго перед этим прибыл к своему посту (в последних числах марта 1914 г.) и не успел завязать могущих быть мне полезными в этом отношении связей, на случай, если бы оказалось необходимым спешно организовать разведку — случай, который предвидеть к тому же было трудно. …

 1) Такая задача представлялась до крайности трудной, принимая во внимание что при нормальных условиях мирного времени поездка из Рима в Берлин и обратно в скорых поездах требует четырех суток;

 2) что пассажирское движение в Германии в этот момент было прекращено вследствие перевозок по мобилизации и сосредоточению, а возможность телеграфирования из Германии за границу представлялась весьма сомнительной;

 3) что переход австрийской и германской границ до крайности затруднен и очевидно допускался по не внушающим никаких сомнений паспортам;

 4) что получение последних в Италии, как правило, требует сравнительно большого времени, а между тем 20 июля [2 августа] пришлось на воскресенье.

При этих обстоятельствах я решил:

 1) послать в Германию для выполнения полученной задачи возможно большее число людей… направив их по различным путям через Швейцарию и Австрию;

 2) ограничиться выяснением направления движения лишь 1-го баварского, обоих саксонских (12–20 и 19-го) и 4-го корпусов, наметив северным пунктом разведки г. Халле;

 3) снабдить разведчиков средствами для совершения поездки в пределах Германии — на автомобиле, т. к. лишь пользование этим средством передвижения могло заключать в себе некоторые шансы на успешное выполнение задачи, в случае отсутствия или медленности пассажирского движения и невозможности телеграфировать.

Ввиду ограниченного времени выполнение этого приказания стояло под вопросом даже при наличии налаженного агентурного аппарата. Энкель не имел даже на примете людей, которым можно было бы поручить выполнение этой задачи. Однако он решил попьггать счастья и обратился в день получения телеграммы 2 августа за помощью и советом к находившемуся в Италии представителю русского военного ведомства, располагавшему обширными связями в различных кругах итальянской столицы. Последний немедленно отправился к своему знакомому — русофилу графу Адольфо Пиоло. Итальянец, узнав о причине столь неожиданного визита, тут же указал на владельца одного из римских бюро путешествий некоего «Икс», охарактеризовав его как человека с хорошей репутацией и материально обеспеченного.

В тот же день русский военный агент установил личный контакт с владельцем римского бюро путешествий и заручился его согласием немедленно выехать в Германию, а также получил от последнего имена еще двух лиц, которые могли бы быть привлечены к выполнению этого задания.

«На Зинген — Штутгарт — Нюрнберг — Лейпциг — редактор одного из издающихся в Риме периодических изданий, итальянец, бывший офицер;

На Ала — Инсбрук — Мюнхен — Хоф — Дрезден — владелец одного из римских бюро путешествий [ «Икс»] с подручным.

Первому не удалось вовсе проникнуть в Германию. Второй доехал лишь до Штутгарта, где был задержан и возвращен обратно на швейцарскую границу. Третий, благодаря полученному перед отъездом от советника германского посольства в Риме, г. Хинденбурга, рекомендательному письму и пользованию автомобилем, выполнил задачу к утру 25-го июля [7 августа], когда от него из Дрездена была получена мной условная срочная телеграмма, извещавшая, что 4-й, 12-й и 19-й корпуса перевозятся против Франции».

Так было положено начало созданию агентурной организации, получившей впоследствии название «Римская», которая бесперебойно и без провалов функционировала до августа 1917 г. и деятельность которой получала совершенно полярные оценки и вызывала неоднократные дискуссии о целесообразности ее существования.

В 1917 г. Энкель эмигрировал в Финляндию. Внесен в списки финской армии как полковник 27.05.1919. В 1919 г. — начальник береговой обороны. В 1919–1924 гг. — начальник Финского генерального штаба. Начал строительство укреплений на карельском перешейке, которые впоследствии получили название Линии Маннергейма. Был членом финской делегации на переговорах о статусе Аландских островов. Генерал-лейтенант (18.09.1924) финской армии. В 1924 г. вышел в отставку. К декабрю 1926 г. в Хельсинки, к 1938 г. — в Сортавале. Член полкового объединения. Во время Зимней войны 1939–1940 гг. — специальный представитель главнокомандующего финской армией ген. Маннергейма в Париже и Лондоне по вопросу иностранных добровольцев. Во время советско-финской войны 1941–1944 гг. — снова специальный представитель Маннергейма в Париже и Лондоне. В 1944 г. был одним из финских представителей при заключении Московского перемирия с СССР. Умер в Хельсинки.

Награды: ордена Св. Анны 4-й ст. (1906); Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом (1906); Св. Анны 3-й ст. (1907); Св. Станислава 2-й ст. (1908); Св. Анны 2-й ст. (06.12.1911); Св. Владимира 3-й ст. (06.12.1913); Высочайшее благоволение («за отлично-ревностную службу и особые труды, вызванные обстоятельствами текущей войны»; 22.03.1915).

Пожалование старшинства в чине полковника с 25.03.1910 (15.08.1916; на осн. приказа по ВВ № 379, 483 и 535); с 25.03.1909 (13.08.1917). — /Энкель_Оскар_Карлович; Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II… Кн. I. — С. 236; Алексеев Михаил. Военная разведка России. Первая мировая война. — Кн. III. — Ч. I. — С. 56–74.

(обратно)

827

 Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II… Кн. II. — С. 508–509.

(обратно)

828

Алфавитный указатель приказов по военному ведомству и циркуляров Главного штаба за 1906 г. — СПб., 1906. — № 252. — С. 5.

(обратно)

829

 Монкевиц Николай Августович (22 ноября 1869 — ноябрь 1926?), генерал-лейтенант, возглавлявший до Первой мировой войны военную разведку. Евангелическо-лютеранского вероисповедания. Образование получил во 2-м кадетском корпусе. В службу вступил 01.09.1887. Окончил 1-е военное Павловское училище (1889). Выпущен в 145-й пех. Новочеркасский полк. Подпоручик (ст. 10.08.1889). Поручик (пр. 1893; ст. 09.08.1892; за отличие). Окончил Николаевскую академию генштаба (1895; по 1-му разряду). Штабс-капитан (пр. 1895; ст. 20.05.1895; за отличие). Состоял при Варшавском ВО. Помощник ст. адьютанта штаба Варшавского ВО (11.03.1897–17.03.1901). Капитан (пр. 1897; ст. 13.04.1897; за отличие). Цензовое командование ротой отбывал в лейб-гвардии Литовском полку (25.10.1899–09.11.1900). И.д. штаб-офицера для особых поручений при штабе 1-го кав. корпуса (17.03. –01.04.1901). Подполковник (пр. 1901; ст. 01.04.1901; за отличие). Ст. адьютант штаба Варшавского ВО (01.04.1901–16.07.1904). Цензовое командование батальоном отбывал в лейб-гвардии Литовском полку (18.05. –17.09.1904). Начальник штаба 1-го округа Отдельного корпуса пограничной стражи (16.07. –28.12.1904). Участник Русско-японской войны 1904–1905 гг. Правитель канцелярии Управления начальника военных сообщений 3-й Маньчжурской армии (28.12.1904–01.05.1906). Полковник (пр. 1905; ст. 17.04.1905; за отличие). Делопроизводитель части 2-го обер-квартирмейстера Управления генерал-квартирмейстера ГУГШ (01.05.1906–1908), делопроизводитель 5-го (разведывательного) делопроизводства части 1-го обер-квартирмейстера ГУГШ (1908–22.10.1910). Помощник 1-го обер-квартирмейстера ГУГШ (с 22.10.1910) с возложением обязанностей ближайшего заведования военно-статистическим делопроизводством части 1-го обер-квартирмейстера и Особым (разведывательным) делопроизводством ГУГШ. Генерал-майор (пр. 10.04.1911; ст. 10.04.1911; за отличие). 1-й обер-квартирмейстер ГУГШ (01.06.1914) и и.д. генерал-квартирмейстера ГУГШ (21.06.1914–02.07.1914). Начальник штаба 30-го армейского корпуса (20.11.1914–05.06.1916). Награжден Георгиевским оружием (ВП 25.04.1916). Командующий 71-й пехотной дивизией (05.06.1916–25.09.1916). Генерал-лейтенант (пр. 19.10.1916; ст. 04.06.1916; за боевые отличия). Начальник штаба 47-го армейского корпуса (25.09. –25.10.1916). Начальник 71-й пехотной дивизии (25.10.1916–1917). Начальник штаба 4-й армии (с 12.05.1917). В связи с отказом от предложения Совета солдатских депутатов возглавить 4-ю армию отстранен от должности (01.12.1917). В декабре 1917 г. — июне 1918 г. находился в распоряжении бывшего командующего Румынским фронтом. Пытался воспрепятствовать разграблению военного имущества украинским правительством и германскими войсками. Вступил в подпольную монархическую организацию «Союз верных». В июне 1918 г. эмигрировал во Францию. С марта по декабрь 1919 — начальник Русской миссии Вооружённых сил Юга России в Берлине, в 1919–1920 гг. — в Париже. Один из ближайших соратников А. П. Кутепова по организации антибольшевистского подполья в России (1920-е годы), был назначен к Кутепову великим князем Николаем Николаевичем и рекомендован Высшим монархическим советом. Через М. РОВС осуществлял связь с действовавшей в СССР подпольной организацией «Трест», которая на самом деле была создана ОГПУ и была частью масштабной советской контрразведывательной операции. С 1921 г. — член РОВС. С 1925 г. — в распоряжении руководителя РОВС генерала Кутепова в Париже. Летом 1926 г. уволен из РОВС. В ноябре 1926 г. Монкевиц исчез из Парижа. Детям он оставил записку, что кончает жизнь самоубийством, запутавшись в денежных делах, а чтобы не обременять семью расходами на похороны, делает это так, что труп его не найдут. Тело Монкевица не нашли, и многие эмигранты подозревали, что он был агентом ОГПУ и, симулировав самоубийство, бежал в СССР. Однако никто не смог это ни доказать, ни опровергнуть.

Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. (1898); Св. Анны 3-й ст. (1902); Св. Станислава 2-й ст. (1903); Св. Анны 2-й ст. с мечами (1906); Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (21.03.1909); Св. Владимира 3-й ст. (29.01.1909); Св. Станислава 1-й ст. (06.12.1912); Св. Анны 1-й ст. (06.12.1914); мечи к ордену Св. Анны 1-й ст. (01.09.1915); Св. Владимира 2-й ст. с мечами (26.01.1916); Белого Орла с мечами (05.10.1917).

Автор книги «Разложение русской армии: воспоминания русского генерала», изданной в Париже в 1919 г., в которой описывает крах старой русской армии, начиная с февраля 1917 г. — Nicolas de Monkévitz «La décomposition de l’armée russe: Mémoires d’un général russe». — . info Монкевиц_Николай_Августович — Офицеры русской императорской армии; Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II… Кн. I. — С. 269–270.

(обратно)

830

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 5278. Л. 3.

(обратно)

831

Там же.

(обратно)

832

 Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II… Кн. I… — С. 510.

(обратно)

833

РГВА. Ф. 37967. Оп. 2. Д. 11. Л. 75.

(обратно)

834

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 5431. Л. 1–3.

(обратно)

835

РГВА. Ф. 37967. Оп. 2. Д. 15. Л. 19–24.

(обратно)

836

Там же.

(обратно)

837

Там же.

(обратно)

838

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 31. Л. 1–3.

(обратно)

839

Там же. Д.3505. Л. 342.

(обратно)

840

 Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II… Кн. II… — С. 511–513.

(обратно)

841

Там же. С. 233–234.

(обратно)

842

Там же. С. 234.

(обратно)

843

Российский государственный военный архив (далее — РГВА). Ф. 37967. Оп. 2. Д. 11. Л. 245.

(обратно)

844

РГВА. Ф. 37967. Оп. 2. Д. 15. Л. 78–79.

(обратно)

845

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 7513. Л. 16–17 об.

(обратно)

846

Там же.

(обратно)

847

 Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II… Кн. II. — С. 544–547.

(обратно)

848

Старшие адъютанты в штабах соединений, начиная с дивизии, военных округов — должностные категории, которые занимали офицеры, причисленные к корпусу офицеров Генерального штаба.

(обратно)

849

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 996. Л. 62–68.

(обратно)

850

Там же.

(обратно)

851

 Розанов Сергей Николаевич (24 сентября 1869 — 28 августа 1937, Мёдон (департамент О-де-Сен, Франция), генерал-лейтенант.

Православный. Образование получил в 3-м Московском кадетском корпусе. В службу вступил 03.09.1886. Окончил Михайловское артиллерийское училище (1889). Выпущен в 3-ю резервную арт. бригаду. Позже служил в 1-й гренадерской арт. бригаде. Подпоручик (ст. 10.08.1889). Поручик (ст. 07.08.1891). Штабс-капитан (ст. 28.07.1896). Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1897; по 1-му разряду). Капитан (ст. 19.05.1897). Состоял при Киевском ВО. Ст. адъютант штаба 11-й кав. дивизии (17.01. –06.05.1898). Обер-офицер для поручений при штабе Киевского ВО (06.05.1898–24.10.1901). Цензовое командование ротой отбывал в 132-м пех. Бендерском полку (25.10.1900–25.10.1901). Штаб-офицер для поручений при штабе Киевского ВО (24.10.1901–02.09.1903). Подполковник (ст. 06.12.1901). Столоначальник Гл. штаба (02.09.1903–12.10.1904). Участник Русско-японской войны 1904–1905 гг. Ст. адъютант управления ген. — кварт. 2-й Маньчжурской армии (12.10.1904–01.05.1906). Полковник (ст. 06.12.1905). Делопроизводитель ГУГШ (01.05.1906–14.07.1910). Цензовое командование батальоном отбывал в 6-м Восточно-Сибирском стр. полку (01.05. –01.09.1907). Командир 178-го пех. Венденского полка (14.07.1910–30.09.1914), с которым вступил в войну в составе 45-й пех. дивизии. Командующий 2-й бригадой 45-й пех. дивизии (30.09.1914–23.12.1914). Ген-майор (пр. 23.12.1914; ст. 24.08.1914; за отличие в делах) с утверждением в должности (23.12.1914–19.01.1915). Начальник штаба 3-го Кавказского арм. корпуса (с 19.01.1915) с переводом в Генштаб. Ближайший сотрудник командира корпуса генерала В. А. Ирманова. За отличие награжден Георгиевским оружием (ВП 05.05.1915). Командующий 162-й пех. дивизией (с 18.02.1917). Генерал-лейтенант (пр. 25.08.1917; за отличие) с назначением командиром 41-го арм. корпуса. Во время выступления ген. Л. Г. Корнилова доказал свою лояльность Временному правительству, и 02.09.1917 г. комиссар 7-й армии даже просил Петроград назначить Р. командующим армией вместо скомпрометированного генерала В. И. Селивачева. Поступил на службу в Красную армию, был назначен в управление Всероссийского главного штаба, но в 09.1918 г. в Поволжье перешел на сторону антибольшевистского Самарского правительства. 25.09. –18.11.1918 г. — и.д. начальника штаба Верховного главнокомандующего всеми вооруженными силами КОМУЧа (Уфимской директории). После прихода адмирала А. В. Колчака к власти уволен в отпуск «по болезни». 22.12.1918 г. зачислен в резерв чинов при штабе Омского военного округа. 04.03.1919 г. назначен в распоряжение Верховного правителя и Верховного главнокомандующего. 13.03.1919 г. прибыл в распоряжение командующего войсками Иркутского ВО, и ему были подчинены «все силы, действующие по подавлению беспорядков в Енисейской губернии и Нижнеудинском уезде Иркутской губернии (район к западу от р. Уды и г. Нижнеудинск с его окрестностями)» на правах командира отдельного корпуса. Уполномоченный по сохранению государственного порядка и общественного спокойствия в Енисейской губернии (18.03. –07.1919). В 03.1919 г. разгромил очаги большевистского восстания в Енисейской губернии. Особенно прославился его приказ 27.03.1919 г. о расстрелах каждого десятого восставшего. Награжден орденом Св. Владимира 2-й ст. с мечами (24.07.1919). Главный начальник Приамурского края и командующий войсками Приамурского военного округа (30.07.1919–31.01.1920). Руководил подавлением восстания эсеров с участием генерала Р. Гайды во Владивостоке (11.1919). В эмиграции жил в Пекине, работал бухгалтером книжной фирмы «The Booksellers», с 11.1920 г. жил во Франции. Умер в Медоне.

Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. (1901); Св. Станислава 2-й ст. с мечами (1906); Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (1906); Св. Анны 2-й ст. с мечами (1907); Св. Владимира 3-й ст. (1908); Св. Георгия 4-й ст. (ВП 03.02.1915); Георгиевское оружие (ВП 05.05.1915); Св. Станислава 1-й ст. с мечами (22.10.1915); Св. Анны 1-й ст. с мечами (ВП 19.04.1916).

Высочайшее благоволение (20.12.1916; за отличие в делах). — Русская армия в Великой войне: Картотека проекта: Розанов Сергей Николаевич

(обратно)

852

РГВА. Ф. 37967. Оп. 9. Д. 12. Л. 50–56.

(обратно)

853

Там же.

(обратно)

854

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1004. Л. 85–93 об.

(обратно)

855

 Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II… Кн. II. — С. 216–217.

(обратно)

856

Там же.

(обратно)

857

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1004. Л. 89.

(обратно)

858

Там же.

(обратно)

859

Там же.

(обратно)

860

Еще в 1903 г. негласный военный агент на должности секретаря Генерального консульства в Эрзеруме надворный советник Аверьянов представил в штаб Кавказского военного округа «Доклад об организации разведки в Турции в военное время». Доклад представлял собой многостраничное исследование с историческими экскурсами, финансовыми расчетами и предложениями, базирующимися, в том числе, на личном опыте автора. Доклад был положен «под сукно» и пролежал там до тех пор, пока в начале 1907 г. ГУГШ не потребовало от штаба Кавказского военного округа «разработки соображений по вопросу об организации военной разведки в Турции во время войны России с этой державой и о переходе с разведки мирного времени на разведку военного времени таким образом, чтобы не было перерыва между разведками этих двух видов и чтобы разведка военного времени вытекала бы преемственно из системы разведки мирного времени». — РГВИА. Ф. 1300. Оп. 1. Д. 207. Л. 84—107; Д. 269. Л. 8—16.

(обратно)

861

 Клембовский В.Н. Тайные разведки. (Военное шпионство) // Антология истории спецслужб. Россия. 1905–1924 / Вступ. статья А. А. Здановича. — М., 2007. — С. 23.

(обратно)

862

Там же. С. 65–67.

(обратно)

863

Там же. С. 53.

(обратно)

864

Там же. С. 58–59.

(обратно)

865

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 2979. Л. 21–24.

(обратно)

866

 Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II… Кн. II. — С. 220–221.

(обратно)

867

 Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время. Ч.II. … — С. 228–229.

(обратно)

868

Самойло Александр Александрович (23.10.1869–08.11.1963).

Православный. Из дворян. Из семьи военного врача, действительного статского советника. Уроженец Москвы. Образование получил в 3-й московской гимназии. В службу вступил 05.09.1890 вольноопределяющимся во 2-й гренад. Ростовский полк. Окончил Московское пехотное юнкерское училище в 1892 г. Выпущен в 6-й гренад. Таврический полк. В 11.1892 переведен в 1-й лейб-гренад. Екатеринославский полк. Вольнослушателем посещал лекции на классическом отделении историко-филологического отделения Московского университета. Окончил Николаевскую академию Генштаба (1898; по 1-му разряду). Штабной ценз проходил при штабе 36-й пехотной дивизии. Ценз командования ротой проходил в 1-м лейб-гренад. Екатеринославском полку (21.12.1898–11.11.1900). Стажировку по службе Генштаба проходил при штабе Казанского ВО (1900–1901). Ст. адъютант штаба 31-й пехотной дивизии (23.03.1901–05.10.1902). Помощник ст. адъютанта штаба Киевского ВО (05.10.1902–09.10.1903). Обер-офицер для поручений при штабе Киевского ВО (09.10.1903–17.05.1904; 8 мес.); командировка в Австро-Венгрию с разведывательными целями (23.10–11.11.1903). Ст. адъютант штаба Киевского ВО (17.05.1904–11.08.1909; 5 л. 3 мес.). Занимался разведывательной работой по Австро-Венгрии. Цензовое командование батальоном проходил в 168-м пех. Миргородском полку (01.05. –01.09.1907). Делопроизводитель 5-го делопроизводства (изучение сил и средств Австро-Венгрии) части 1 Обер-квартирмейстераОтдела генерал-квартирмейстера ГУГШ (11.08.1909–25.07.1914). По представлению французского военного атташе полковника Маттона награждён орденом Почётного легиона степени офицера за предоставление правительству Франции данных о сроках мобилизации австро-венгерских войск. Был прикомандирован к кавалерии (30.06. –28.07.1908) и артиллерии (14.05.–20.07.1909). С началом войны — штаб-офицер для делопроизводства и поручений в управлении генерал-кварт. Ставки Верх. Главнокомандующего (25.07.1914–10.09.1915). И.д. помощника генерал-кварт. штаба армий Западного фронта П. П. Лебедева с 10.09.1915 г. Генерал-майор (4-е дополнение к пр. 06.12.1916; ст. 06.12.1916; за отличие по службе) с утверждением в должности. В 1917 г. генерал-кварт. штаба 10-й армии, начальник штаба 10-й армии (с 30.09.1917), и.д. генерал-кварт. штаба армий Западного фронта. В качестве эксперта участвовал в переговорах с германской делегацией в Брест-Литовске (04.12.1917–04.02.1918). В феврале 1918 г. добровольно вступил в РККА. Состоял в распоряжении начальника штаба Западного фронта (с 14.02.1918). С 02.1918 г. — помощник начальника военрука Западного участка завесы. В 10.05. –11.08.1918 г. — начальник штаба Беломорского ВО. В 06–07.1918 г. — командующий сухопутными и морскими силами Архангельского района. Начальник полевого штаба Сев-Вост. участка отрядов завесы (11.08–11.09.1918). В 11.09–22.11.1918 г. — начальник штаба 6-й армии, развернутой на базе С.-В. участка завесы. В 22.11.1918–02.05.1919 и 26.05.1919–30.03.1920 командовал 6-й армией. В 02.05–26.05.1919 г. командовал Восточным фронтом. В 04.1920 г. — член комиссии по мирным переговорам с Финляндией. Прикомандирован к Полевому штабу РВСР 28.04–11.05.1920. В 11.05.1920–25.06.1920 2-й помощник начальника полевого штаба РВСР. В 25.06.1920–16.02.1921 врид начальника Всероглавштаба. Включен в списки Генштаба РККА от 15.07.1919 и 07.08.1920. В 16.02.1921–15.06.1922 3-й помощник Начальника щтаба РККА. С 02.07.1922 г. — начальник Московского окружного управления ВУЗ. С 1923 г. — инспектор ГУВУЗ РККА. В 1926 г. преподавал в Московском университете, с 1930 г. — в Московском гидрометеорологическом институте. Комбриг (с 1935). Генерал-лейтенант авиации (1940). С 1940 г. — зам. начальника оперативного отдела Гл. управления ВВС. С 1941 г. — в Военно-воздушной инженерной академии преподаватель кафедры общей тактики, с 1943 г. — начальник кафедры военной администрации, профессор (24.04.1943). Член ВКП(б) с 1944 г. С 1948 г. — в отставке.

В конце жизни оглох на оба уха.

Воспоминания «Две жизни», изданные в 1958 году, печатала на машинке его жена Анна Сергеевна Самойло.

Старшая дочь, Нина Александровна, в 1926 г. попала под поезд, лишилась ног. Работала в институте физики. Умерла в 1934 г. Её дочь Ольга, внучка А. А. Самойло, погибла.

Младшая дочь, Кира Александровна, работала в редакции газеты «Вечерняя Москва». Есть внучка Татьяна.

Умер в Москве 08.11.1963 г., захоронен на Новодевичьем кладбище (8 участок, 38 ряд, 5 могила)

Перу генерала С. принадлежит свыше 50 научных трудов, учебных пособий и статей.

Сочинения: Две жизни — М. 1958; Поучительный урок — М. 1962.

Чины:

— Подпоручик 2-го Гренадерского Ростовского полка с переводом в 6-й Гренадерский Таврический Е.И.В. Великого князя Николая Михайловича полк из унтер-офицеров Московского Пехотного Юнкерского училища с военно-училищным курсом — старшинство с 05.08.1891 — ВП 04.08.1892.

— Поручик — старшинство с 05.08.1895.

— Штабс-капитан — старшинство с 17.05.1898.

— Капитан — старшинство с 01.04.1901.

— Подполковник — старшинство с 06.12.1904.

— Полковник — старшинство с 06.12.1908.

— Полковник, старший адъютант окружного штаба Управления Киевского военного округа — на 01.01.1909.

— Полковник, делопроизводитель Управления Генерал-квартирмейстера Главного Управления Генерального штаба (г. Санкт-Петербург) — на 01.01.1910.

— Полковник — ДАРУЕТСЯ: … старшинство в настоящих чине, на основании прик. по воен. вед. 1916 г. №№ 379, 483 и 535: — старшинство с 06.12.1906 — ВП 24.11.1916.

— Генерал-майор — за отличие по службе: … с утверждением в занимаемых должностях — ВП 06.12.1916 (4-е дополнение).

СССР

— Генерал-лейтенант авиации — 1940.

Награды:

— ордена Св. Станислава 3-й степени (1903); Св. Анны 3-й степени (1906); Св. Станислава 2-й степени (06.12.1911); Св. Владимира 4-й (06.12.1913); Св. Владимира 3-й степени — за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий — с 22.12.1914 — РИ 22.01.1915;

— орден Боевого Красного Знамени РСФСР — за то, что, командуя этой армией, был всегда верным и стойким часовым на своем посту, охраняя порученный ему фронт от противника. Готовый в каждую минуту прийти на помощь своим соседям, генштаб Самойло в боевые и тяжелые дни под Петроградом и в районе Двинска быстро выделил из состава армии лучшие части, геройски дравшиеся затем с противником на Западном фронте. Операции, начатые с целью овладеть Архангельском и выйти к Белому морю, под руководством генерального штаба Самойло получили свое блестящее развитие, и руководимая им армия энергичным ударом добивает врага, преградившего нам морской путь через Белое море. — Приказ РВСР № 73 от 21.02.1920, Генерального штаба Командующий VI-й армией;

— два ордена Ленина; три ордена Боевого Красного Знамени; орден Отечественной войны I-й степени.

Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» (Пр. № 12 от 29.08.1945).

Генерал-лейтенант авиации, старший преподаватель кафедры общей тактики Военной Ордена Красного Знамени Академии Командного и Штурмового Состава ВВС Красной Армии.

. info/index.php?title=Самойло_Александр_Александрович; Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II… Кн. I… — С. 283–284.

(обратно)

869

 Самойло А.А. Две жизни. — М., 1958. — С. 110.

(обратно)

870

Подробнее — был ли Редль русским шпионом? — см. Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II… Кн. II. — С. 188–199.

(обратно)

871

 Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время. Ч. I. … — С.246.

(обратно)

872

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 5493. Л. 1.

(обратно)

873

 [Жомини Г.А.] Аналитический обзор главных соображений военнаго искусства, и об отношениях оных с политикою государств. Сочинено бароном Жомини, Генералом от инфантерии и Генерал-адъютантом Его Императорскаго Величества. — СПб. в Типографии Временнаго департамента Военных поселений. — 1833. — С. 75. «Дабы судить о моем сочинении должно вспомнить, что оно писано в 1803 году… Если бы я имел целию составить методический курс, для облегчения труда профессоров, преподающих в училищах, то, без сомнения, лучше бы дать оному форму догматическую… но, для наставления офицеров, вышедших уже из училищ, историческая форма, по мнению моему, полезнее. Военная История с критическим разбором событий, не есть ли лучшее руководство к познанию военнаго искуства?» С. III.

(обратно)

874

Барон Генрих Жомини, Антуан-Анри Жомини (фр. Antoine-Henri Jomini; 6 марта 1779–24 марта 1869) — французский и русский военный писатель, французский бригадный генерал, российский генерал от инфантерии (1826).

Избранная библиография

Histoire critique et militaire des guerres de la Rеvolution, de 1792 а 1801;

Vie politique et militaire de Napolйon, racontеe par lui-mеme au tribunal de Cйsar, d’Alexandre et de Frеdеric (1827);

Tableau analytique des principales combinaisons de la guerre et de leurs rapports avec la politique des Etats (издание 1837);

Observations sur l’histoire militaire et sur les еcrivains militaires depuis Louis X IV jusqu’а nos jours;

Observations sur la campagne de 1828, par un officier d’еtat-major russe. — /Жомини,_Генрих.

(обратно)

875

[Жомини Г.А.] Аналитический обзор главных соображений военного искусства, и об отношениях оных с политикою государств… — С.77.

(обратно)

876

РГВИА. Ф. 1396. Оп. 1. Д. 46. Л. 15.

(обратно)

877

Статьи к книге Ι Свода морских постановлений. Ч. Ι. Раздел Ι. — СПб., 1907. — С. 10.

(обратно)

878

 Кербер Людвиг Бернгардович (19.04.1863–09.04.1919) (он же Корвин Людвиг Федорович с 30.10.1916).

Закончил в 1880 немецкое училище Св. Петра в СПб. В том же году поступил в Морское кадетское училище Петра Великого, которое успешно окончил 01.10.1884 г., получив престижную премию адмирала Нахимова. Выпущен в мичманы с зачислением в 1-й флотский экипаж его Императорского Высочества генерал-адмирала Константина Николаевича. В 1886–1889 — участник кругосветного плавания вместе с С. О. Макаровым на парусно-винтовом корвете «Витязь».

По рекомендации С. О. Макарова в сентябре 1889 был зачислен в Минный офицерский класс, который окончил 07.09. 1890 с присвоением ему звания минного офицера 2-го разряда. Следующие 5 лет (с 1891 года в чине лейтенанта) продолжил службу в качестве минного офицера на различных кораблях Балтийского флота. Самым примечательным из них оказался броненосец «Гангут». С получением в конце 1894 звания минного офицера 1-го разряда, осенью 1895 назначен старшим минным офицером только что спущенного на воду крейсера «Россия». Служба на Дальнем Востоке минным начальником крейсера «Россия» в течение пяти лет. В мае 1900 в составе международных сил он принял участие в военном конфликте в Китае, получившем название «боксерское восстание». Лейтенант Кербер был в составе одного из десантных отрядов, совершивших поход на Пекин. Участие в этой операции было отмечено сразу несколькими наградами. К концу того же года Л. Кербер возвратился на Балтику. Кампанию 1901 провел старшим минным офицером на броненосце «Генерал-адмирал Апраксин», затем флаг-офицером Практической эскадры Балтийского моря. Как успешно сдавший экзамены, 22 сентября 1901 был зачислен слушателем курса военно-морских наук Николаевской морской академии.

После окончания академии в 1902 и почти до начала Русско-японской войны оставался на преподавательской и штабной работе. Вместе с одним из ведущих теоретиков военно-морского флота Н. Кладо участвовал в подготовке и практическом воплощении первых стратегических игр флота, моделирующих будущую войну России с Японией. Вместе они опубликовали аналитический отчет, в котором обосновывался неизбежный проигрыш России в этой войне в случае, если за оставшееся время не будет предпринят комплекс необходимых мер. В частности, они указали на необходимость перевода эскадры из Порт-Артура во Владивосток.

В 1903 Кербер подготовил и прочитал в Николаевской морской академии аналитический курс лекций по стратегии флотов ведущих морских держав, включая Японию. Лекции были изданы отдельными тиражами для служебного использования.

Летом 1903 под предлогом необходимости лечения на курорте Кербер предпринял поездку в Германию, которая на самом деле носила разведывательный характер. Под дипломатическим прикрытием со стороны морского агента России в Германии капитана 2 ранга князя А. А. Долгорукова Кербер скрытно обследовал прибрежные укрепления в районе Данцига и Пиллау. В приложениях к представленному Минмору рапорту (№ 81, август 1903 г.) Кербер дал подробное описание всех обследованных объектов (более 30) береговой обороны потенциального противника:

«Батарея № 1

Это бетонное сооружение на 6 орудий шестидюймового калибра (30 калибров) с траверсами между орудиями. В траверсах устроены погреба для боевых припасов. Площадки орудий возвышены на 4–5 футов над полом батареи. Пол в уровень с местностью. Со стороны моря бруствер песчаный, обсаженный кустарниками (погибшими в песке) и жесткой породой травы, скудно прорастает в песке. Местами проглядывают ……… служившие для укрепления почвы во время постройки. Примерный разрез при сем прилагается».

После успешного завершения миссии Кербер получил назначение старшим офицером броненосца «Слава», который был только что спущен на воду и находился на достройке. 1 января 1904 Керберу было присвоено звание капитана 2-го ранга. До гибели вместе со штабом 31 марта 1904 в Порт-Артуре командующего Тихоокеанской эскадрой вице-адмирала С. О. Макарова, Кербер оставался в СПб., принимая участия в испытаниях своего броненосца. На следующий день после трагедии в Жёлтом море новым командующим морскими силами на Дальнем Востоке был назначен адмирал Н. И. Скрыдлов. Сдав Черноморский флот, он срочно выехал в Петербург для формирования своего штаба. 12 апреля приказом Морского ведомства за № 77 в состав нового штаба Тихоокеанской эскадры флагманским интендантом был включен капитан 2-го ранга Кербер. Этим же приказом в штаб Скрыдлова был назначен и Н. Л. Кладо. Возможно, был принят во внимание их аналитический отчет по результатам стратегических игр 1902–1903. Вскоре штаб во главе с новым командующим поездом выехал в Порт-Артур.

В пути стало известно, что японцам удалось блокировать крепость, и Н. И. Скрыдлов, изменив маршрут, направился вместо Порт-Артура во Владивосток. В создавшихся условиях структура его штаба была изменена, и Кербер получил назначение старшим офицером крейсера «Богатырь», входившего в состав Владивостокского отряда крейсеров.

Ещё до прибытия Н. И. Скрыдлова крейсер «Богатырь» потерпел серьезную аварию, наскочив на камни у мыса Брюса. Повреждения корпуса были столь серьезны, что многие сомневались в возможности спасти корабль. В задачу старшего офицера входили разработка и реализация плана спасательных работ. К 1 июня удалось снять крейсер, загерметизировать корпус и перевести корабль во Владивосток, где он был поставлен на ремонт, продолжавшийся до конца войны.

Ключевым событием в истории Владивостокского отряда крейсеров стал бой 1 августа 1904. В тот день флаг командующего находился на крейсере «Россия». Уже в начале боя был тяжело ранен старший офицер крейсера, и Керберу, хорошо знавшему команду по прошлой службе, пришлось его заменить. После окончания боя он так и остался старшим офицером «России». В этой должности находился почти до окончания кампании и лишь с отъездом А. И. Русина в Америку на конференцию по подписанию мира с Японией занял его должность начальника Морской походной канцелярии Главнокомандующего сухопутными и морскими силами, действующими против Японии, генерал_адъютанта Н. П. Линевича.

После окончания войны, завершив дела, связанные с возвращением флота на Балтику, одним из последних, в феврале 1906 вернулся в СПб., получил назначение командиром на только что вступивший в строй минный крейсер «Донской казак» и убыл в Либаву. Служба на миноносце оказалась недолгой. Кербер провел первую серию ходовых испытаний, когда последовало новое назначение. Приказом № 685 от 29 мая 1906 был назначен штаб-офицером высшего оклада — заведующим отделением иностранной статистики вновь организованного Морского Генерального штаба (МГШ). Идея создания такого штаба в противовес Главному морскому штабу (ГМШ) была предложена лейтенантом А. Н. Щегловым — одним из основателей СПб. военно-морского кружка, членом которого был и Кербер. Члены этого кружка первыми выступили с идеей реформирования флота после бесславного поражения в войне с Японией, впервые обосновав необходимость создания судостроительной программы.

Отделение иностранной статистики МГШ было разведывательным, занимавшимся сбором сведений об иностранных флотах. На долю Кербера выпала обязанность сформулировать задачи и разработать структуру отдела в самый сложный организационный период: отделению удалось взять на себя руководство и систематизировать деятельность морских агентов России, аккредитованных при флотах иностранных государств. Органичным продолжением работы в МГШ стали следующие два его назначения.

 21 января 1908 он принял командование канонерской лодкой «Хивинец», которая выполняла особую задачу, находясь в составе международных миротворческих сил на острове Крит. В течение долгих лет здесь не утихал конфликт меду турецкими и греческими общинами, и роль единственного российского корабля в составе международной эскадры была существенной. Греция традиционно ориентировалась на Россию, и командир «Хивинца» выступал в роли посредника между командованием международной эскадрой и греческим правительством. Возвращение Кербера в СПб. в конце ноября 1908 совпало с присвоением ему 6 декабря звания капитана 1-го ранга. Вслед за этим, 25 января 1909 последовало назначение военно-морским агентом в Великобританию. Эта двухлетняя дипломатическая работа Кербера в самой мощной морской державе была высоко оценена руководством, а сотрудничество флотов будущих союзников в Первой мировой войне значительно укрепилось.

За 691 день нахождения в должности Кербер отправил 271 секретное донесение и подготовил десятки донесений, отчетов и деловых писем не разведывательного свойства. Благодаря этим усилиям была скорректирована российская программа строительства броненосного флота. Одновременно он вел переговоры и оформлял контракты на поставки угля, орудий, катеров, приборов, мин Уайтхеда, снарядов крупных калибров и т. д. Общая стоимость закупок выражалась в миллионах золотых рублей. Важнейшей обязанностью военно-морского агента был надзор за строящимися в Великобритании по заказу России военными кораблями, в частности нового крейсера «Рюрик», унаследовавшего свое имя у героического крейсера Владивостокского отряда.

Вернувшись в марте 1911 из Лондона, Кербер узнал о назначении его командиром эскадренного броненосца «Цесаревич». Две кампании на этом корабле он провел в плаваниях по Балтийскому морю с заходом в иностранные порты. Помимо учебных стрельб в Финском и Выборгском заливах впервые для судов этого класса «Цесаревич» отрабатывал манёвр по проходу финских шхер без лоцманского обеспечения.

В начале 1913, по представлению адмирала Н. О. Эссена, был назначен начальником штаба командующего морскими силами Балтийского моря с присвоением звания контр-адмирала. В новом качестве, в августе 1913 г. принял участие в последних предвоенных маневрах сил Балтийского моря. Флот был разделен на две эскадры. Отрядом «восточных» командовал Н. О. Эссен, эскадру «западных» возглавил Л. Кербер. В упорном, хотя и учебном сражении победила эскадра «западных».

В преддверии войны штаб в 1913 тщательно разработал план минных постановок по линии Нарген — Порккала-Удд, с тем, чтобы перекрыть Финский залив и защитить столицу империи со стороны моря. В условиях прямого запрета Николая II операция была успешно выполнена по приказу адмирала Эссена отрядом минных заградителей контр-адмирала В. А. Канина в ночь накануне начала войны.

Основные успехи осенне-зимней кампании 1914–1915 были связаны с минными постановками в южной части Балтийского моря, разработанными и точно выполненными силами Отряда крейсеров особого назначения. Результат был достигнут благодаря глубокой секретности планирования всех операций так называемым «походным штабом» в составе К. и трех офицеров оперативного отдела, а также впервые примененной тактики рассредоточения сил Отряда между различными портами задолго до начала операции. Отряд собирался в точке рандеву, в назначенное время вдали от берегов, откуда можно было бы его заметить. Выход же одиночных боевых кораблей из различных портов Балтийского моря не вызывал у противника беспокойства. Даже командиры кораблей до момента встречи в условленном месте не имели представления об истинном характере боевой задачи. В каждом случае походный штаб имел несколько планов проведения операции с тем, чтобы её можно было выполнить в любых обстоятельствах. При проведении первых двух операций из четырёх запланированных отрядом руководил сам Кербер, который помимо должности начальника штаба адмирала Эссена, с началом войны возглавил и минную оборону Балтийского моря. Вторую половину постановок осуществили В. А. Канин и М. К. Бахирев с А. В. Колчаком. На русских минах в течение 1914–1915 немцы потеряли броненосный крейсер, 4 тральщика, 14 пароходов и 3 сторожевых корабля. Кроме того, в результате подрыва получили различные повреждения 2 крейсера, из которых один был сразу исключен из списков флота, 3 миноносца и 2 тральщика. Долгое время противник не мог обнаружить самого факта минирования фарватеров, считая, что его корабли гибнут от английских подводных лодок. Но главное, немецкий флот оказался запертым в собственных портах и не мог оказать действенной поддержки своим сухопутным силам. За эту кампанию уже в декабре 1914 Кербер был награждён Золотым Георгиевским оружием «За храбрость» и повышен в звании до вице-адмирала с формулировкой «За боевые отличия».

После неожиданной смерти 7 мая 1915 адмирала Эссена именно Кербер планировался на должность командующего Балтийским флотом. Командующим Северо-Западным фронтом генералом Н. В. Рузским, которому оперативно подчинялся Балтийский флот, был даже отдан соответствующий приказ. Интриги не позволили этого сделать. В мае 1915 брату Людвига Бернгардовича, инженеру О. Б. Керберу, проживавшему в Кронштадте, военным губернатором города адмиралом Р. Н. Виреном было предъявлено обвинение в шпионаже в пользу Германии. Он не был арестован, но получил предписание немедленно покинуть Кронштадт. Более того, ему было разрешено устроиться в той же должности на судоремонтном заводе в Гельсингфорсе, где как раз и находились главные силы Балтийского флота. Почти сразу стала очевидна абсурдность обвинения, но цель была достигнута и вице-адмирал Кербер оказался скомпрометирован.

Командующим Балтийским флотом стал В. А. Канин, а Кербер вскоре был вынужден оставить и должность начальника штаба флота. С июня 1915 до конца декабря он командовал Эскадрой линейных кораблей Балтийского флота (первая и вторая бригады), осуществив ещё две успешные скрытные операции по минным постановкам у берегов Германии, выводя силы эскадры в открытое море шхерными фарватерами. Во время одной из них, выйдя из шхер, ему удалось провести эскадру через вражеские минные заграждения в кильватере немецкого отряда и остаться незамеченным. Выполнив задачу, эскадра спокойно вернулась. Во время одного из летних походов шхерным фарватером существенную аварию потерпел дредноут «Севастополь», воспользовавшись которой вице-адмирал В. А. Канин учинил расследование и одновременно начал закулисную кампанию по переводу Кербера из действующего флота. Только в декабре 1916 результатами расследования была установлена полная невиновность командующего эскадрой вице-адмирала Кербера в аварии дредноута, но все решения уже были приняты. С начала 1916 противостояние между Каниным и Кербером закончилось и Кербер был переведен в Главный морской штаб на должность председателя Совещания по морским перевозкам при Адмиралтейств-совете и Морском министерстве. Сдав эскадру, которая с этого момента больше не участвовала в военных действиях и до 1918 оставалась в Гельсингфорсе, Кербер убыл в Петроград. В новой должности он совершил важную командировку в Англию и Францию. В Лондоне в апреле 1916 в качестве иностранного наблюдателя успел принять участие в Ютландском сражении.

В Лондоне, используя прошлые связи в Английском адмиралтействе, Кербер сумел резко активизировать поставки в Россию военных грузов. Аналогичного успеха он добился и в Париже. Это вызвало ответную реакцию противника, который стал наращивать своё присутствие на пути следования караванов в Баренцевом и Белом морях. Морское министерство приняло решение о создании флотилии Северного Ледовитого океана (СЛО). Катализатором послужил подрыв в Архангельском порту транспорта «Барон Дризен» 17 октября 1916. С точки зрения командования, именно Кербер, организовавший поток грузов, должен был обеспечить его приемку и защиту, возглавив, а по сути дела, создав флотилию СЛО.

Условием назначения на новую должность была смена Кербером фамилии. В последний день октября 1916 по Высочайшему повелению Людвиг Кербер «с семейством» стал именоваться Корвиным. Ещё под старой фамилией он в ноябре побывал в Лондоне и 8 (21) ноября даже был удостоен аудиенции у короля Георга V в Букингемском дворце, а вернувшись в Россию, сразу отправился в Архангельск к месту новой службы. Приказ был подписан ещё 11 ноября 1916.

За три месяца, которые Л. Корвин возглавлял флотилию, было сделано немало: удалось сформировать пусть ограниченные, но все-таки боевые военно-морские силы. Начали прибывать корабли с Тихого океана, появились береговые службы. Все это вскоре почувствовал враг, действия которого стали более осторожными и менее результативными.

Но грянула Февральская революция. В эти дни Л. Корвин находился в Петрограде, куда прибыл в Адмиралтейств-совет на совещание с представителями Великобритании. Прямо в здании Адмиралтейства он был арестован и в течение месяца с несколькими другими генералами и министрами отстраненного правительства содержался в Таврическом дворце. В те дни граф А. П. Капнист докладывал адмиралу А.И. Русину:

«2 марта 1917 г. 15:37. Положение прежнее. Большая опасность со стороны социалистов. Москва, Харьков и Симферополь, по-видимому, подчиняются Думскому Комитету. Минмор считает необходимым действовать в согласии с Комитетом Думы, о чем дал директивы на север. Адмиралу Корвину угрожала со стороны нижних чинов, считающих его немцем, опасность. По соглашению с караульным начальником он был арестован и отправлен в Думу, где получил свободно отдельный пропуск… В Кронштадте анархия. Вирена, кажется, убили». По мнению графа А. П. Капниста, этот арест спас Л. Корвину жизнь. Командующий флотилии Северного Ледовитого океана вице-адмирал Корвин не счел для себя возможным присягать Временному правительству и, оставаясь под арестом, 7 марта 1917 был отстранен от должности. В отличие от многих, он не был отправлен в отставку, новые власти ещё рассчитывали использовать его опыт. Вскоре адмирал был очередной раз командирован в Англию. Эта поездка была признана успешной. Во время следующей командировки в октябре 1917 произошла Октябрьская революция. Уже никого не представляя, Л. Корвин вынужденно остался в Лондоне. Есть сведения, что он принял предложение перейти на службу в английское Адмиралтейство с единственной целью продолжить свою войну с Германией. Фатальная болезнь внезапно настигла его на 56-м году жизни. В одиночестве, во время хирургической операции.

Место захоронения адмирала в Лондоне долгое время оставалось неизвестным. В 1960-е годы его тщетно разыскивал, приезжавший из СССР средний сын Леонид Львович Кербер, а в 1990-е годы — правнук Михаил Михайлович Кербер. Тогда ему удалось получить копию свидетельства о смерти прадеда, из которого следовало, что уже в Лондоне Л. Корвину была вручена его последняя (одна из высших в Великобритании) награда — Орден Бани Командорского креста.

Место захоронения адмирала было установлено только в 2014 г. — кладбище «Kensal Green» в Лондоне (сектор 16, ряд 5, рег. № 46437).

Печатные работы:

— Кербер Л. Правила тактической военно-морской игры Джена. // Изд. Артиллерийского офицерского класса. 1902;

— Кербер Л. Постепенное развитие боевых судов. Изменения характера бронирования, вызванные увеличением калибра средней артиллерии. // Типогр. Морского министерства. — СПб. 1903;

— Кербер Л. Записки по иностранным флотам. Курс Николаевской морской академии по отделу военно-морских наук // Типогр. К. Биркенфельда, СПб 1903 — 308 с.;

— Кербер Л. Дальний Восток. Лекция 1-я. Морские силы Японии. 3 с. // Сообщения Общества ревнителей военных знаний № 122 — СПб., 1904:

Война России с Японией в 1905 году. Отчет о практических занятиях по стратегии в Николаевской морской академии в продолжении зимы 1902—03 гг. // Составлен по распоряжению Начальника Академии штатными преподавателями академии капитаном 2 ранга Н. Л. Кладо и капитаном 2 ранга Л. Ф. Кербером. — СПб., 1904;

— Кербер Л., Доливо-Добровольский Б. Большие маневры английского флота летом 1906 г. Неофициальный отдел // Морской сборник. 1906. — № 9. — С. 49–86;

— Кербер Л. Военные флоты иностранных государств. — СПб., Типогр. К. Биркенфельда, 1907. — 422 с.;

— Кирхгоф. Влияние Морской силы в Балтийском море на историю прибалтийских государств в 17 и 18 столетиях в 2-х томах // Перевод с немецкого под ред. Л. Кербера. Изд. Березовского. — СПб., 1908;

— К вопросу о предполагаемом воссоздании нашего флота // СПб., 1912. (без указания автора);

— О применении правил морской войны, выработанных на Лондонской конференции 1909 г. // СПб., Морское министерство, 1916 (без указания автора).

Награды:

Ордена Российской империи: Св. Станислава 3-й степени (1900); Св. Анны 3-й степени (1900); Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом (1905); Св. Станислава2-й степени (1905); Св. Анны 2-й степени с императорской короной (1906); Св. Владимира3-й степени (1911) и мечами к ордену (1915); Св. Станислава 1-й степени (1914); Золотое Георгиевское оружие «За храбрость» (1914); Св. Владимира 2-й степени (1915); Св. Анны 1-й степени (1916).

Памятные медали Российской империи:

Серебряная медаль в память царствования императора Александра Третьего (1896)

Серебряная медаль в память военных действий в Китае 1900–1901 гг. (1902)

Светло-бронзовая медаль в память войны с Японией 1904–1905 гг. (1906)

Светло-бронзовая медаль в память 300-летия царствования дома Романовых (1913).

Светло-бронзовая медаль в память 200-летия Гангутской победы (1915). Светло-бронзовая медаль за труды по отличному выполнению всеобщей мобилизации 1914 года (1915).

Иностранные награды: ордена Франца Иосифа Кавалерского креста (Австро-Венгрия) (1896); Красного Орла 4 класса (Пруссия) (1897); Камбоджи офицерского креста (Франция) (1901); Священного Сокровища 4-й степени (Япония) (1902); Почетного Легиона офицерского креста (Франция) (1902); Красного Орла 3 класса (Пруссия) (1902); Короны офицерского креста (Италия) (1902); Спасителя офицерского креста (Греция) (1909); королевы Виктории (Великобритания) (1909); Почетного Легиона командорского креста (Франция) (1914); Почетного Легиона высшего офицерского креста (Франция) (1916); Бани Командорского креста (Великобритания) (1917). — /Кербер,_Людвиг_Бернгардович;

(обратно)

879

 Белозер В.Н. … — С.195.

(обратно)

880

 Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II. — С. 515.

(обратно)

881

 Дунин-Борковский (Дунин-Барковский) Михаил Иосифович (13.11.1878 —после 1929?).

Закончил Морской кадетский корпус (1898). Владел английским и французским языками. Совершил заграничное плавание на парусно-винтовом клипере «Джигит» (1899–1900). Закончил Минный офицерский класс (1902). Вероятно, вскоре после этого вышел в отставку. В соответствии с Высочайшим приказом по Морскому Ведомству № 667 от 20 марта 1906 г. был вновь «определен в службу» из запаса флота. С 26.06.1906 — офицер Морского Генерального штаба. Обер-офицер в отделении статистики Морского Генерального штаба (1906–1908), лейтенант (1908). В оперативной части МГШ (1908–1910). Начальник иностранной части МГШ (01.01.1910–1912), заведующий Иностранным отделом Статистической части МГШ (1912–1913). Штаб-офицер Морского генерального штаба высшего разряда начальника Особого делопроизводства МГШ (05. 1914–08.02.1918). Капитан 1-го ранга (30.07.1916). С 9 февраля по 30 апреля 1919 г. — начальник морского агентурного отделения Регистрационного управления. 12 апреля арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности. В связи с «делом Генмора» Верховным революционным трибуналом ВЦИК 30.04.1919 г. «признан виновным в недостаточном наблюдении за своими подчиненными, последствием чего были шпионские сношения его подчиненных с заграничными агентами Антанты при бессознательном его пособничестве» и приговорен к изоляции в концентрационном лагере до окончания гражданской войны. Содержался в Ивановском концлагере (Москва, бывший Ивановский монастырь), затем на исправительных работах в Саратове. Все ходатайства о помиловании (в том числе Ф. Ф. Раскольникова, которому был крайне нужен специалист для постановки разведывательной деятельности на Каспии) были отклонены ВЦИКом. Освобожден по амнистии 01.05.1920 «и зачислен в резерв чинов флота для замещения командных должностей». Служил в штабе командующего Морскими силами Республики (1920–1922). Уволен из РККФ 25.07.1922. В Центральном управлении морского транспорта НКПС (1922–1923). Безработный (1923–1924). В русско-канадско-английском пассажирском агентстве на должности статистика (1924–1929). С 1929 г. на пенсии. Награжден орд. Св. Станислава 3 ст. (1907), Св. Анны 3 ст. (1910), Св. Станислава 2 ст. (1914). Тотров Ю.Х. Из истории английской разведки. «Дело Генмора» // Кортик. Флот. История. Люди. — СПб., 2015. — Вып.15. — С. 20–36; Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая II. Кн. II… — C. 481; Белозер В.Н. Указ. соч. — С.55.

(обратно)

882

Временное положение об управлении Морским ведомством. — СПб., 1911. — С.51.

(обратно)

883

Стрельцов И.Е. Расходы Российской империи на организацию военно-морской разведки накануне Первой мировой войны (1907–1914 гг.) //Вестник Тамбовского университета. — 2017. — Т.22. — Вып. 6 (170). — С. 212.

(обратно)

884

 Алексеев Михаил. Военная разведка России от Рюрика до Николая ΙΙ… Кн. ΙΙ. — С. 534–547.

(обратно)

885

Там же.

(обратно)

886

 Военная энциклопедия. Т. I. А-Алжирия. — СПб., 1911. — С.128.

(обратно)

887

Петров В.А. Морская агентурная разведка на Балтийском театре накануне и в годы Первой мировой войны // Гангут. — № 19. 1999. — С. 97.

(обратно)

888

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 15. Д. 164. Л. 33.

(обратно)

889

Там же. Л. 106.

(обратно)

890

Cловарь современного русского литературного языка. Т. XII. — М.;Л., 1961. — С. 1107.

(обратно)

891

Там же. — С.1106.

(обратно)

892

 Алексеев М.А. Военная разведка России от Рюрика до Николая ΙΙ. — Кн. II… — С. 50.

(обратно)

893

Галвазин С.Н. Охранные структуры Российской империи: Формирование аппарата, анализ оперативной практики. — М., 2001. — С. 40–51.

(обратно)

894

 § 7 Независимо от упомянутых в параграфе 4 учреждений, особенному вниманию контрразведывательных отделений подлежат:

 1. Иностранные сухопутные и морские офицеры (состоящие как на действительной службе, так и в запасе или в отставке), пребывающие в России.

 2. Иностранные консулы и чины консульств в пограничных областях России, в зависимости от имеющихся на то агентурных указаний.

 3. Представители заграничных заводов, выделывающие предметы вооружения, боевые и военно-технические средства.

 4. Семейства и прислуга всех перечисленных выше лиц, по указанию агентурной службы.

 5. Инородцы, живущие близ границы и в пунктах важных в военном отношении, по указанию агентурной службы.

 6. Иностранцы, владеющие магазинами и другими торговыми и промышленными заведениями, публичными домами (на Востоке), иностранцы-комиссионеры, врачи, фотографы, учителя, ростовщики и т. п., т. е. вообще лица, по своей деятельности соприкасающиеся с военнослужащими, по указанию агентурной службы.

Примечание. Необходимо обращать внимание, не имеют ли у вышеназванных лиц пристанища приезжие иностранцы, не посещают ли их военные чины систематически, и стараться приобрести агентуру в этой сфере. Следует иметь в виду, что в пограничных округах часто живут жены иностранных офицеров; необходимо разъяснять причины раздельного жительства, а если таковые не ясны, то установить наблюдение агентурное и наружное, особенно во время приезда мужей.

 7. Иностранцы, замеченные в неоднократном переезде границы без всяких видимых причин.

 8. Русские подданные, замеченные в частых подозрительных сношениях с иностранцами при наличности каких-либо определенных указаний на иностранцев.

 9. Русские военные и классные чины (офицерского звания и нижние чины), особенно из состава высших штабов, адмиралтейств, канцелярий и управлений, живущие выше средств и близко стоящие к военно-секретным сведениям.

Примечание 1. Следует иметь в виду, что лица, вовлеченные в выдачу документов, обыкновенно начинают широко тратить деньги на жизнь (бывали случаи вовлечения в шпионскую деятельность лиц, попавших в тяжелое материальное положение и благодаря начетам, долгам, болезни, любовным увлечениям и т. п.).

Примечание 2. Наиболее типичными чертами лиц, занимающихся шпионством, являются слабохарактерность, тщеславие (получение иностранных орденов) и неустойчивость в нравственном отношении.

 10. Русские подрядчики военного и морского ведомств, комиссионеры (особенно евреи), служащие и мастера военных и морских заводов и мастерских, при наличности определенных указаний, а иностранные инженеры на важнейших заводах и независимо от указаний (должны состоять на учете).

 11. Лица, замеченные в наблюдении за нашими разведывательными органами.

 12. Владельцы и служащие книжных магазинов, наиболее посещаемых иностранцами, особенно магазинов, берущихся достать секретные военные издания, при указаниях агентуры на этих лиц (к таковым обыкновенно принадлежат фирмы, не пользующиеся широкой известностью). Особое внимание должно быть обращено на книжные магазины, торгующие военными изданиями, а также на букинистов.

 13. Лица, втирающиеся в военную среду (особенно еврейского происхождения) и завязывающие для этого добрые отношения даже с семействами военнослужащих.

 14. Путешествующие с фотографическими аппаратами, производящие промеры, статистические исследования в местах важных и в военном отношении.

 15. Лица, служащие в мобилизационных отделениях железных дорог (в этой сфере желательно учреждение агентуры).

 16. Станционные и железнодорожные служащие, особенно в пограничных районах, замеченные в частых сношениях с военнослужащими, живущими у границы.

 17. Лица, проживающие в пограничных районах, часто получающие из-за границы деньги, не соответствующие роду своих занятий и образу жизни.

 18. Родственники лиц, уже арестованные за шпионство.

 19. Лица, вызывающие военнослужащих для занятий по публикациям. Эти публикации могут быть использованы контрразведочными органами для установления их авторов и завязки с ними сношений.

 20. Гражданские учреждения, ведающие призывом запасных и ополченцев и поставкой лошадей и повозок при мобилизации. — Галвазин С.Н. Охранные структуры Российской империи: Формирование аппарата, анализ оперативной практики. — М., 2001. — С. 40–51.

(обратно)

895

Там же.

(обратно)

896

Там же.

(обратно)

897

Там же.

(обратно)

898

Там же.

(обратно)

899

 Белозер В.Н. … — Приложение 35. — С.138.

(обратно)

900

 Мурниэк Х.М. Морская служба связи дореволюционного времени // Морской сборник. –1922. — № 8–9. — С. 129–130.

(обратно)

901

Кикнадзе В.Г. Невидимый фронт войны на море. Морская радиоэлектронная разведка в первой половине ХХ века. — М., 2011. — С. 45.

(обратно)

902

Там же. — С. 41.

(обратно)

903

 Там же. — С. 46.

(обратно)

904

Щастный Алексей Михайлович (3 [15] октября 1881, Житомир, Волынская губерния –22 июня 1918, Москва).

В 1892–1896 учился во Владимирском Киевском кадетском корпусе. Окончил Морской корпус (1901, вторым по успеваемости), Минный офицерский класс(1905).

С 1901 — мичман. В 1901– офицер канонерской лодки береговой обороны «Бурун». В 1901–1902 — и. д. ротного командира и вахтенный начальник крейсера 2-го ранга «Пластун». В 1903– вахтенный офицер эскадренного броненосца «Севастополь». В 1903–1904 — минный офицер мореходной канонерской лодки «Манджур». В апреле — августе 1904 — вахтенный офицер крейсера 1-го ранга «Диана».

Участник Русско-японской войны 1904–1905, за военные заслуги награждён орденом Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом. Отличился при отражении атак японских миноносцев 10–11 июня, при обстреле сухопутных войск противника 26 июня и в сражении с японским флотом в Жёлтом море 28 июля 1904 г. Командир крейсера «Диана» А. А. Ливен оценил личные качества мичмана Щастного: своей бодростью, быстрой распорядительностью, присутствием духа… выказал боевые способности, какие трудно ожидать при его молодости… Это высокого качества боевой офицер, он и в обыкновенное время хорошо служил, но не всякий служака в мирное время оказывается и в бою на высоте призвания, как он.

После интернирования крейсера «Диана» в Сайгоне в 1904 отбыл в Россию.

 11 апреля 1905 г. произведён в чин лейтенанта. В 1905 — младший минный офицер учебного судна «Европа», командир миноносца № 217. В 1905–1906 — офицер морского отдела штаба Кронштадтской крепости. В 1906–1909 — преподаватель радиотелеграфного дела Минного офицерского класса. Специалист по вопросам связи в военно-морском флоте. Один из выпускников этого класса Г. К. Граф назвал Щастного в своих мемуарах «выдающимся преподавателем». В 1906–1907 — старший минный офицер учебного судна «Николаев». В 1907–1909 — 2-й флагманский минный офицер походного штаба начальника минного учебного отряда. В 1908 участвовал в V Всероссийском электротехническом съезде в Москве. С 18 января 1910 г. приказом по Морскому ведомству № 12 назначен и. д. 2-го флагманского минного офицера (по радиотелеграфному делу), с 1911 — 2-й флагманский минный офицер штаба командующего Морскими силами Балтийского моря. Организатор радиоразведки на кораблях Балтийского флота. 6 декабря 1910 произведён в чин старшего лейтенанта. В 1912–1914 — постоянный член от Морского министерства межведомственного радиотелеграфного комитета. В 1913 был командирован на Каспийское море для выбора мест береговых радиостанций на острове Ашур-Ада и в Энзели. 14 апреля 1913 произведён в чин капитана 2-го ранга.

В 1914–1916 — старший офицер линейного корабля «Полтава». В 1916–1917 — командир эскадренного миноносца «Пограничник». В феврале — мае 1917 — штаб-офицер для поручений при штабе Командующего флотом Балтийского моря. С 31 мая 1917 — флаг-капитан по распорядительной части штаба Командующего флотом Балтийского моря. Капитан 1-го ранга (28.07.1917). За боевые отличия в Первой мировой войне награждён мечами к ранее полученным орденам Св. Станислава 2-й ст. и Св. Анны 2-й ст.

После прихода к власти большевиков остался на своём посту. В январе 1918 назначен 1-м помощником начальника военного отдела Центробалта. Фактически командовал Балтийским флотом, в феврале 1918 руководил перебазированием кораблей флота, находившихся в Ревеле, в Гельсингфорс, что спасло их от захвата немецкими войсками. Последние корабли покинули Ревель 25 февраля 1918 в день, когда в город вошли немцы.

В связи с угрозой Балтийскому флоту со стороны наступающих немецких войск Щастный принял решение перевести корабли флота из Гельсингфорса в Кронштадт. Согласно Брестскому миру (статья 6) все русские корабли должны были покинуть финляндские порты, причём предусматривалось, что пока лёд не позволяет осуществить переход, на кораблях должны были оставаться лишь «незначительные команды», которые легко могли быть нейтрализованы немцами. Этот поход получил название Ледового.

Первоначально в сопровождении двух ледоколов вышли из Гельсингфорса 12 марта и прибыли в Кронштадт 17 марта четыре линейных корабля и три крейсера. 4 апреля из Гельсингфорса вышел второй отряд (два линкора, два крейсера, две подводные лодки), который прибыл в Кронштадт 10 апреля (исключая одну из подводных лодок, получившую повреждение и вернувшуюся в Гельсингфорс). Таким образом, крупнейшие корабли флота оказались вне опасности захвата противником.

 22 марта (5 апреля) 1918 Щастный был официально назначен начальником Морских сил (Наморси) Балтийского моря (исполнял обязанности уже в марте, после смещения с этой должности А. В. Развозова, занимавшего её лишь около недели). В это время он готовил к выходу третий отряд кораблей (45 эсминцев, три миноносца, десять подводных лодок, пять минных заградителей, шесть тральщиков, одиннадцать сторожевых кораблей, 81 вспомогательное судно), который был отправлен из Гельсингфорса пятью эшелонами в период с 7 по 11 апреля. Позднее эти корабли соединились в один эшелон при поддержке четырёх ледоколов. Сам Щастный покинул Гельсингфорс на штабном корабле «Кречет» 11 апреля, когда на подступах к городу уже шли бои с наступающими немецкими войсками (город был взят 14 апреля).

 20 апреля третий отряд кораблей под командованием Щастного прибыл в Кронштадт. За время похода не было потеряно ни одно судно, несмотря на резкое ослабление дисциплины, связанное с революционными событиями.

Успешное руководство Ледовым походом подняло авторитет Щастного среди моряков. Но уже 27 мая он был арестован по личному распоряжению народного комиссара по военным и морским делам Л. Д. Троцкого и на основании материалов, подготовленных Военным контролем: «за преступления по должности и контрреволюционные действия». 20–21 июня был судим Революционным трибуналом при ВЦИК. Свою вину Щастный не признал. В выступлении на суде Троцкий заявил: «Щастный настойчиво и неуклонно углублял пропасть между флотом и Советской властью. Сея панику, он неизменно выдвигал свою кандидатуру на роль спасителя. Авангард заговора — офицерство минной дивизии — открыто выдвинуло лозунг „диктатура флота“».

 13 июня был принят декрет о восстановлении в России смертной казни. С этого момента расстрел мог применяться по приговорам революционных трибуналов. Несмотря на слабую доказательную базу обвинения, 21 июня 1918 Щастный был приговорён к расстрелу. В одной из предсмертных записок он писал: «В революции люди должны умирать мужественно. Перед смертью я благословляю своих детей Льва и Галину, и когда они вырастут, прошу сказать им, что иду умирать мужественно, как подобает христианину».

Члены Президиума ВЦИК левые эсеры ходатайствовали об отмене приговора, тем не менее большинством членов Президиума он был утверждён.

В 4 часа 40 минут 22 июня Алексей Щастный был расстрелян в скверике Александровского военного училища.

Капитан 1-го ранга Алексей Щастный после расстрела был тайно захоронен в районе села Всехсвятского в безымянной братской могиле, в которой хоронили тела людей, казненных в Москве. Это место находится на территории Всероссийского военного Братского кладбища героев Первой мировой войны, где ныне расположен Мемориальный парк у кинотеатра «Ленинград», близ Храма Всех Святых на Соколе.

В приговоре по делу говорилось:

«Именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики Революционный трибунал при ВЦИК Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, заслушав в открытых заседаниях своих от 20 и 21 июня 1918 г. и рассмотрев дело по обвинению бывшего начальника морских сил Балтийского флота гр. Алексея Михайловича Щастного, 37 лет, признал доказанным, что он, Щастный, сознательно и явно подготовлял условия для контрреволюционного государственного переворота, стремясь своею деятельностью восстановить матросов флота и их организации против постановлений и распоряжений, утверждённых Советом Народных Комиссаров и Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом. С этой целью, воспользовавшись тяжким и тревожным состоянием флота, в связи с возможной необходимостью, в интересах революции, уничтожения его и кронштадтских крепостей, вёл контрреволюционную агитацию в Совете комиссаров флота и в Совете флагманов: то предъявлением в их среде провокационных документов, явно подложных, о якобы имеющемся у Советской власти секретном соглашении с немецким командованием об уничтожении флота или о сдаче его немцам, каковые подложные документы отобраны у него при обыске; то лживо внушал, что Советская власть безучастно относится к спасению флота и жертвам контрреволюционного террора; то разглашая секретные документы относительно подготовки на случай необходимости взрыва Кронштадта и флота; то ссылаясь на якобы антидемократичность утверждённого СНК и ЦИК Положения об управлении флотом, внося, вопреки этому Положению, в Совет комиссаров флота на разрешение вопросы военно-оперативного характера, стремясь этим путём снять с себя ответственность за разрешение таких вопросов; то попустительствовал своему подчинённому Зелёному в неисполнении распоряжений Советской власти, направленных к облегчению положения флота, и замедлил установление демаркационной линии в Финском заливе, не исполняя своей прямой обязанности отстранения таких подчинённых от должности; то под различными предлогами на случай намеченного им, Щастным, переворота задерживал минную дивизию в Петрограде; и всей этой деятельностью своей питал и поддерживал во флоте тревожное состояние и возможность противосоветских выступлений. Принимая во внимание, что вся эта деятельность Щастного проявлялась им в то время, когда он занимал высокий военный пост и располагал широкими правами во флоте Республики, Трибунал постановил: считая его виновным во всём изложенном, расстрелять. Приговор привести в исполнение в течение 24 часов».

По словам историка белой эмиграции Сергея Мельгунова, «капитан Щастный спас остаток русского флота в Балтийском море от сдачи немецкой эскадре и привёл его в Кронштадт. Он был обвинён, тем не менее, в измене. Обвинение было сформулировано так: „Щастный, совершая геройский подвиг, тем самым создавал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать её против советской власти“. Главным и единственным свидетелем против Щастного выступил Троцкий. Щастный был расстрелян „за спасение Балтийского флота“».

В 1990 в газете «Известия» в статье тогдашнего помощника начальника Управления военных трибуналов В. Звягинцева был впервые поставлен вопрос о возможности пересмотра «дела Щастного». В 1995 он был официально реабилитирован. В 2001 г. в Санкт-Петербурге вышла в свет книга Е. Н. Шошкова «Наморси А. М. Щастный».

Имя Щастного с 1992 по 2016 носила улица, есть мемориальная доска на доме в его родном городе Житомире.

В декабре 2015 в Санкт-Петербурге на доме, в котором жил А. М. Щастный до момента своего отъезда в Москву и последующего ареста, была установлена памятная табличка в рамках проекта «Последний адрес».

/Щастный,_Алексей_Михайлович.

(обратно)

905

 Партала М.А. Малоизвестные страницы истории радиоразведки Балтиского флота (1912–1914) //Морская радиоэлектроника. — 2007. — № 4. — С. 55–56.

(обратно)

906

Там же.

(обратно)

907

 Алексеев М.А. Военная разведка России от Рюрика до Николая II. — Кн. III. — Ч. II. … — С. 39.

(обратно)

908

Столетие военнаго министерства 1802–1902… — С. 217.

(обратно)

909

Там же. — С. 218.

(обратно)

910

 Военная энциклопедия. — Т. III. Аральская флотилия — Афонское сражение. — CПб., 1911. — С. 82.

(обратно)

911

 Шары, наполняемые тёплым воздухом, получили название монгольфьеров, а водородом — шарльеров.

(обратно)

912

Военная энциклопедия. — Том VΙ. — СПб., 1912. —С. 481

(обратно)

913

 «В России воен<ным> воздухоплаванием начали заниматься с 1866 г., когда б<ыла> сформирована к<омис>сия под председ<ательством> ген<ерала> Тотлебена, к-рая построила аэр<ос>тат и производила опыты с ним; аэр<оста>т наполняли светильн<ым> газом, вследствие чего получалась малая подъем<ная>. сила и малая устойчивость; результат опытов признан б<ыл> неудовлетвор<итель>ным, в 1871 г. к<омис>сия закрылась, и начавшуюся в 1877 г. войну с Турцией пришлось вести без услуг аэр<оста>тов.

В сент. 1884 г., по представлению воен<ного> мин<ист>ра ген<ерала> Ванновскаго, была учреждена снова к<омис>сия по применению воздухоплавания, голуби<ной> почты и сторож<евых> вышек к воен<ным> целям. Ген<ерал> Ванновский положил много инициативы и настойчиваго труда, чтобы толкнуть воздухоплав<ательное> дело в России. Он поощрял всякия попытки к решению задачи управления аэр<оста>тами в воздухе, не жалея средств. К сожалению, эти попытки, в России исполненные ранее чем где-либо, не увенчались успехом… ощутит<ельным> результатом работ к<омис>сии было лишь приобретение материал<ьной> воздухоплав<ательной> части для привязных аэр<оста>тов во Франции, организация кадр<ов> команды воен<ных> воздухоплавателей, производство опытов с аэр<оста>тами, выработка табели имущества для будущ<их> воздухоплав<ательных> частей и, наконец, подготовка кадра опытн<ых> воздухоплавателей.

В 1890 г. сформирован учебный воздухоплав<ательный> парк с офицерскою школою (первоначальный штат 8 ч., из них 4 инженеров войск и 4 из г<арни>зонов кр<епо>стей) и крепостное воздухоплавательное отделение в Варшаве… Материал<ьная> часть для крепостей была разработана достаточно хорошо, но для пол<евой> армии она б<ыла> слишком тяжела и не имела постоянного обоза…

К нач<алу> Рус. — яп. войны кое-что б<ыло> достигнуто, но пол<евых> воздухоплав<ательных> частей все еще не было…

О сформировании воздухоплавательной части для Маньчжурской армии поднят б<ыл> вопрос уже после открытия воен<ных> действий, результатом чего было сформирование и отправка на театр войны Сибирской воздухоплавательной роты, которая прибыла в Харбин 23 июня 1904 г.

Материал<ьная> часть роты была креп<остного> типа, тяжелая; единственное облегчение заключалось в придаче конной лебедки, к<ото>рой все время и пользовались.

Летом того же 1904 г. преступлено был к формированию пол<евого> 2-ротн<ого> воздухоплав<ательного> б<атальо>на с облегчен<ной> матер<иальной> частью…

Хотя во время кампании приданные армии воздухоплав<ательные> части и не принесли всей той пользы, к-рую можно было из них извлечь, вследствие поздняго прибытия и незнакомства команд<ного> состава с этим новым средством, но во всяком случае ими б<ыл> произведен целый ряд ценных рекогносцировок, а материал<ьная> часть подверглась испытанию в боевых условиях.

После войны (1904–1905 гг.) для разработки и постановки управляемого воздухоплавания б<ыла> образована при гл<авном> инж<енерном> упр<авле>нии особая к<омис>сия под пред<седательством> ген<ерала> Кирпичева 2-го; ей б<ыло> поручено спроектировать управл<яемый> аэр<оста>т, пользуясь результатами загранич<ных> работ…

При участии этой же ком<ис>сии были приобретены от бр. Лебоди управл<яемый> аэр<оста>т [дирижабль] Лебедь, от фирмы Клеман-Байяр аэр<оста>т того же названия, приобретены два малых аэр<оста>та типа Зодиак и, наконец, в 1911 г. дирижабль Парсеваля мягкой системы, объемом 6 700 кб. мтр…

В тоже время нек<ото>рые рус<ские> заводы начали сами строить управл<яемые> аэр<оста>ты». — Военная энциклопедия. Том VΙ. — СПб., 1912. — С. 481–484.

(обратно)

914

Там же.

(обратно)

915

«Русь» — крейсер-аэростатоносец, построенный в 1887 г. и переоборудованный в 1904 г. (по официальной классификации крейсер II ранга), оснащенный воздухоплавательным оборудованием для ведения дальней разведки в морских пространствах с помощью привязных аэростатов. 21 ноября 1906 был исключен из списков флота.

(обратно)

916

 Белозер В.Н. … — С. 215.

(обратно)

917

 Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время. Ч.II… — С. 340.

(обратно)

918

РГВА. Ф. 37967. Оп. 2. Д. 104. Л. 301.

(обратно)

919

 «1). Не допускать никакие публикации, возбуждающие ненависть и презрение к монархии и проникнутые общей тенденцией, направленной против ее территориальной неприкосновенности.

 2). Немедленно закрыть общество называемое «Народная Одбрана», конфисковать все средства пропаганды этого общества и принять те же меры против других обществ и организаций в Сербии, занимающихся пропагандой против Австро-Венгерской монархии. Королевское правительство примет необходимые меры, чтобы распущенные им общества не могли продолжать свою деятельность под другим названием или в другой форме.

 З) Незамедлительно исключить из области сербского народного образования, как в отношении личного состава учащихся, так и в отношении способов обучения, все то, что служит или могло бы служить к распространению пропаганды против Австро-Венгрии.

 4) Удалить с военной или вообще административной службы всех офицеров и должностных лиц, виновных в пропаганде против Австро-Венгерской монархии, имена которых императорское и королевское правительство оставляет за собою право сообщить королевскому правительству вместе с указанием совершенных ими деяний.

 5) Допустить сотрудничество в Сербии органов императорского и королевского правительства в деле подавления революционного движения, направленного против территориальной неприкосновенности монархии.

 6) Произвести судебное расследование против участников заговора 28 июня, находящихся на сербской территории, причем лица, командированные императорским и королевским правительством, примут участие в розысках, вызываемых этим расследованием.

 7) Срочно арестовать коменданта Войю Танкосича и некоего Милана Цигановича, чиновника сербской государственной службы, скомпрометированных результатами сараевского расследования.

 8) Принять действительные меры к воспрепятствованию сербскими властями содействия в незаконной торговле через границу оружием и взрывчатыми веществами; уволить и подвергнуть суровому наказанию чинов пограничной службы в Шабаце и Лознице, виновных в том, что оказали содействие руководителям сараевского покушения, облегчив им переезд через границу.

 9) Дать императорскому и королевскому правительству объяснения по поводу недопустимых заявлений высших сербских чинов как в Сербии, так и за границей, которые, несмотря на свое официальное положение, позволили себе после покушения 28 июня высказаться в интервью во враждебном по отношению к Австро-Венгерской монархии тоне.

 10) Наконец без замедления уведомить императорское и королевское правительство об осуществлении указанных в предыдущих пунктах мер». –

Международные отношения в эпоху империализма: Документы из архивов царского и Временного правительств 1878–1917 гг.: Серия 3. Т. 5: 23 июля — 4 августа 1914 г. / Подгот. к печ. Э. Д. Гримм при участии А. А. Телешевой. — М.;Л., 1934. — С. 35–36.

(обратно)

920

Там же. С. 38.

(обратно)

921

«6) Королевское правительство, разумеется, считает своей обязанностью произвести расследование относительно действий тех лиц, которые замешаны или могли бы быть замешаны в заговоре [28] 15-го июня и находились бы на территории королевства; что касается участия в этом расследовании австро-венгерских агентов и властей, которые были бы откомандированы с этой целью императорским и королевским правительством, то королевское правительство не может на это согласиться, так как это было бы нарушением конституции и закона об уголовном судопроизводстве.

Однако, в конкретных случаях сообщения о результатах упомянутого следствия могли бы быть делаемы австро-венгерским органам». Международные отношения в эпоху империализма… — С. 92.

(обратно)

922

 Добророльский С.К. Мобилизация. — М., 1929. — С. 7.

(обратно)

923

 В ноябре 1914 г. военный агент во Франции Генерального штаба полковник А. А. Игнатьев сообщил в ГУГШ следующие расчеты французского Генштаба, связанные с потребным временем для переброски войск: «Принимая за основание расчета расстояние от Брюсселя до Бреславля в 1 200 км, среднюю скорость движения поездов 20 км. в час, число отправляемых поездов в сутки — 40, число поездов, потребных для перевозки одного корпуса — 120, а для одной кавалерийской дивизии — 30, можно заключить, что для перевозки корпуса потребуется: на сбор и погрузку 2 дня; на пробег 120 поездов, считая с отбытия первого поезда до прибытия последнего — 6 дней; на выгрузку и сосредоточение — 2 дня, т. е. всего от 10 до 12 дней. Для перевозки кавалерийской дивизии потребуется: на сбор и погрузку 2 дня; на пробег 30 поездов — 3 дня; на выгрузку и сосредоточение — 2 дня; то есть всего 7 дней» // Алексеев Михаил. Военная разведка России. Первая мировая война. — М., 2001. — Кн. III. — Ч. I. — С. 31.

(обратно)

924

Там же. С. 31–32.

(обратно)

925

 Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время. Ч. I. Разведывательная служба в мирное время и тайная агентура в мирное и военное время. — Томск, 1919 // Антология истории спецслужб. Россия. 1905–1924 // Вступ. Статья А. А. Здановича. — М., 2007. — С.225.

(обратно)

926

 Игнатьев Павел Алексеевич, граф (18/30 декабря 1878, СПб. — 19 ноября / 2 декабря 1930, Париж, похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа). Принадлежал к старинному аристократическому роду. Отец, Алексей Павлович Игнатьев, был командиром кавалергардского полка, Сибирским, а затем Киевским, Подольским и Волынским генерал-губернатором, генералом от кавалерии, товарищем министра внутренних дел, членом Государственного совета. Был застрелен 9 декабря 1906 г. членом боевой организации эсеров. Старший брат — Генерального штаба генерал-майор Алексей Алексеевич Игнатьев. Мать — София Сергеевна, урожденная княжна Мещерская. П.А.Игнатьев окончил Киевский лицей (с отличием), затем учился в СПб. ун-те, получил диплом лиценциата права. Владел французским, английским, немецким, итальянским и отчасти испанским языками. 30 августа 1901 г. зачислен вольноопределяющимся в лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк. Службу проходил в Царском Селе. В 1902 г. выдержал экзамен по 1-му разряду на офицерский чин при Николаевском кавалерийском училище. Корнет — с 1905 г.

В 1906 г. поступил в Николаевскую академию Генштаба, окончил в 1909 г. по 1-му разряду; «за отличные успехи в науках» вместо очередного чина был награжден орденом Св. Станислава 3 степени. Поручик — с 1908 г., изъявил желание продолжить службу в строю, вернулся в свой полк и поэтому не был причислен к корпусу офицеров Генштаба.

Штаб-ротмистр — с 1912 г. С начала Первой мировой войны — командир 2-го эскадрона лейб-гвардии Гусарского полка, участвовал в Восточно-Прусской кампании. 29 ноября 1914 г. — 23 февраля 1915 г. — временно и. д. начальника штаба 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. Вынужден уйти со строевой службы из-за ранения, проходил излечение в Ковно. Прикомандирован к штабу Юго-Западного фронта (с 23 марта 1915 г.) и «состоял в разведывательном отделении, где выполнял различные задания и поручения… Генштаба». Принял активное участие в создании и развитии уже имевшихся агентурных организаций штаба фронта по разведке в Австро-Венгрии. «Наша агентура, — отмечалось в «Справке об агентуре Юго-Западного фронта» от 15 ноября 1915 г., — ведется до настоящего времени лишь через Румынию, где имеется ряд наших организаций, имеющих во главе подготовленных нами для этого специальных офицеров, кроме того, есть ряд таких же бюро с такими же офицерами во главе на нашей территории, но работающими также через Румынию» (королевство Румыния к тому моменту еще соблюдала нейтралитет).

Штаб Юго-Западного фронта на 25 ноября 1915 г. располагал шестью агентурными организациями. Первая (в Одессе) возглавлялась ротмистром Максимовичем. Среди его агентов был «еврей Пинчов», проживавший в Яссах, занимавшийся подбором агентуры.

Один из центров организации (заведующий Фельдесман) находился на лесопильном заводе в г. Унгены, где под его руководством работал Лесснер, а в Румынии — агенты-приказчики. На связи у Лесснера были офицер 24-го пехотного полка в Вене, «профессор» на артиллерийском складе в Вене и агенты, осуществлявшие торговые связи с Австро-Венгрией.

Центр второй агентурной организации (на территории России в Кишиневе) возглавлял капитан Глебов, корреспондент газеты «Киевлянин» в Яссах. Его агентами, действовавшими на территории Румынии, были три человека. Первый — капитан румынской армии в Яссах. Второй агент — ресторатор Шмидт, он же прапорщик Лейша. У него на связи было несколько резидентов: «дама» — в Унгенах; жена офицера — в Черновцах; студент — в Ужгороде, резиденты во Львове, Злочеве и в Рэдэуци (Радовцы), а также серб (пленный австро-венгерский офицер), проживавший в Бухаресте. В агентурную организацию Глебова входил его брат и служащий по интендантскому ведомству, также помощник редактора газеты «Молдова» в Яссах.

Руководитель третьей организации Александров (центр был в Ровно) занимался организацией «посылки агентов через фронт войск и подготовкой резидентов на случай отступления».

Организация (четвертая) штабс-капитана Юрьева была при российской миссии в Бухаресте. Его помощником был «еврей Каминский», занимавшийся вербовкой агентов и осуществлявший связь с агентурными организациями в Австро-Венгрии: Трансильванской, которую возглавлял дезертир Попович; Львовской, деятельность которой только налаживалась; Венской во главе с Селим-Бейем и Буковинской. В организацию Юрьева входили также «подвижные агенты».

Пятую организацию (центр был в столице Румынии) возглавлял не офицер, а некий журналист Кюрц. В распоряжении его были католический священник Лукач в Бухаресте, руководивший организацией взрывов на заводах в Венгрии; некий Андраши; старший инспектор венгерской полиции, работавший в южных районах Венгрии; офицер Генштаба Штенберг, служивший в Будапеште; болгарский посланник в Будапеште, а также «подвижные агенты». Кюрцу удавалось также получать сведения из Военного министерства Румынии. Личность Кюрца была весьма сомнительной, в своей деятельности он вышел далеко за круг поставленных задач.

Шестую организацию возглавлял прапорщик Борис Мезенцев «под видом певца». Помощником его был «еврей Вейнбаум, наборщик агентов». обязанность которого заключалась в вербовке «подвижных агентов» и «высылке» их в Австро-Венгрию.

В конце осени 1915 г. в связи с недостаточностью разведывательных данных об Австро-Венгрии, получаемых из Румынии, штаб Юго-Западного фронта решил организовать разведку союзницы Германии с территории Швейцарии и Франции. Создание нового разведывательного центра (службы разведки и контрразведки) с соответствующей агентурной сетью было поручено П. А. Игнатьеву. Учитывая тот факт, что ротмистр Игнатьев был известен австро-венгерской контрразведке, было решено представить его во Франции как корреспондента крупной петроградской газеты под именем Павла Истомина.

 9 декабря 1915 он прибыл в Париж, где военным агентом во Франции являлся его старший брат — Генерального штаба полковник А. А. Игнатьев.

На первых же порах ротмистр Игнатьев встретился с серьезными трудностями. Он предполагал работать с лицами, указанными ему перед отъездом штабом Юго-Западного фронта. Однако выяснилось, что использование большинства из них было невозможно.

«Когда я приехал в Париж, — докладывал он в ГУГШ 28 августа 1917, — я не имел ни одного агента, кроме трех, высланных из России раньше меня в Швейцарию, которые как организаторы оказались никуда негодными. В Париже меня ждало запрещение использовать свои румынские связи». Познакомившись с обстановкой, Игнатьев решил создать зарубежную агентурную сеть, которая состояла бы из ряда центров и многих организаций, чтобы они не имели непосредственной связи друг с другом и существование одного центра не было бы известно даже руководителям других центров. Планируя создание разведывательной сети по принципу строгой конспирации, он исходил из следующих соображений:

— во-первых, создание многих разведывательных организаций, неизвестных друг другу, предотвращало опасность одновременного провала всех разведывательных центров и агентурных сетей в целом;

— во-вторых, наличие нескольких разведывательных организаций на одном направлении создавало известные условия для контроля за работой и проверки правильности сведений, доставляемых одной организацией, данными, получаемыми из других;

— в-третьих, наличие нескольких организаций на одном направлении должно было обеспечить непрерывность работы агентурной сети в целом, даже в случае провала отдельных ее агентов.

Для решения поставленных задач Игнатьев должен был завербовать необходимых лиц, изыскать различные пути и средства.

«Главнейший принцип, который я считал необходимым поставить во главу начатых организаций, — докладывал Игнатьев 2-й (так он изначально подписывался под всеми документами) в Ставку, — были:

 1) не иметь дело с профессионалами, вроде специальных бюро и т. д.,

 2) иметь таких сотрудников, которых лично можно было при желании всегда видеть и знать,

 3) организовать сразу несколько, по возможности, дополняющих и проверяющих друг друга организаций,

 4) использовать все представляющиеся случаи, не стесняясь тем, если они прямой пользы Юго-Западному и далее русскому фронту не принесут, а могут принести пользу союзникам».

К концу июня 1916 г. были созданы организации: № 1, № 2, № 3, № 4, № 5, № 6 и № 7, из них наиболее «сильными» явились организации № 1, № 3, № 5, № 6. Одновременно было начато формирование организаций № 8 и «Гаврилова».

В августе 1916 г. ротмистр Игнатьев был вызван в Ставку в Россию и 5 октября 1916 г. назначен временно исполняющим должность начальника русского отделения Междусоюзнического бюро в Париже (в последующем — начальник этого отделения).

Между тем, предпринимались настойчивые попытки производства ротмистра графа П. А. Игнатьева в полковники. В рапорте от 11 сентября 1916 на имя начальника штаба Юго-Западного фронта В. Н. Клембовского генерал-квартирмейстер штаба фронта Н. Н. Духонин писал: «Состоящий при разведывательном отделении штаба фронта лейб-гвардии гусарского Его Величества полка ротмистр граф Игнатьев несет ответственную службу при штабе фронта; считаю крайне необходимым сохранить названного офицера на занимаемой должности… Ходатайствую о производстве его в полковники по полку числящегося при разведывательном отделении ротмистра лейб-гвардии гусарского Его Величества полка графа Павла Игнатьева выпуска 1902 г.». В январе 1917 он числился полковником.

Перед отъездом из Петербурга Николай II сообщил ему о «слухах, циркулирующих в Париже и Лондоне, а также в иностранной печати, согласно которым» он и императрица якобы хотят заключить сепаратный мир, и попросил Игнатьева «по возвращении во Францию провести глубокое расследование, чтобы узнать источник этих слухов». 28 ноября 1916 Игнатьев прибыл в Париж для исполнения должности начальника русского отделения Междусоюзнического бюро и «заведующего агентурой всех фронтов и армий».

Штаб Юго-Западного фронта к августу 1917, по докладу полковника Игнатьева 2-го, имел «семь самостоятельных организаций, из коих:

1) Наиболее крупная, жизненная, деятельная и лучше всех организованная организация № 1.

2) Небольшая вполне надежная с прекрасной системой связи с резидентом — организация № 2.

3) Организация № 3 — работающая специально в Австро-Венгрии и, вероятно, имеющая возможность несколько расшириться. Сведения, полученные от этой организации, хотя и не имеют характера крупных стратегических известий, однако большею частью были весьма правдоподобны.

4) Организация № 5 — сейчас находится в периоде ликвидации.

5) Организация № 6 — имеющая специальный характер, состоящая из лиц, вполне преданных русским интересам, и освещающая Болгарию и Турцию.

6) Наконец, организация № 10 — пока еще не налаженная окончательно, но по своим связям могущая дать хорошие результаты в Австро-Венгрии».

На самом деле, если посчитать, было не семь, а шесть «самостоятельных организаций», «из коих» одна находилась в стадии ликвидации, а другая еще не приступила к работе.

К моменту назначения Игнатьева начальником русского отделения (в последующем — отдела) Междусоюзнического бюро штаб Верховного главнокомандующего (Ставка) не имела собственной зарубежной агентурной сети. «Испанская» («Католическая») и «Масонская» организации, находившиеся в стадии формирования, были переданы Ставке из состава агентурных организаций штаба Юго-Западного фронта. «Испанская» организация должна была добывать разведывательные сведения по Австро-Венгрии и Германии, завязав через Ватикан и испанский двор контакты с католическими кругами этих стран, и вести вербовку перспективных для разведки лиц среди католиков. Осуществить этот план не удалось из-за сильных прогерманских настроений, ненадежности и недостаточной компетентности лиц, которым была поручена вербовочная работа. Безуспешными оказались попытки организовать работу через масонские ложи. Достаточно быстро Игнатьев 2-й создал восемь пунктов «Римской» организации (организация № 8). Ему не пришлось долго искать людей и строить все заново, т. к. в его распоряжении имелись кадры «Римской» организации № 5, оставшиеся вне подозрений после ликвидации организации военного агента в Италии полковника О. Энкеля. «Восемь пунктов Римской» организации должны были наблюдать за перевозками по железным дорогам на севере Германии.

В декабре 1916 Игнатьев приступил к созданию новой организации «Шевалье», по псевдониму ее главы некоего Сватковского, представителя Петроградского телеграфного агентства в Швейцарии. Последний предложил организовать «сеть агентов, использовав одно весьма влиятельное лицо в австро-германских украинофильских кругах в нашу пользу».

Помимо «Шевалье» Игнатьев создал организации «Американская», «Румынская» и «Одиннадцатая» (организация № 11). «Американская» добывала сведения военного, военно-морского и контрразведывательного характера. Во главе ее стоял американский подданный, работавший безвозмездно в пользу русских. Во второй половине 1917 г. он был зачислен капитаном американской армии и назначен в американское разведывательное отделение в Париже. В его распоряжении имелись два резидента, один якобы служил в цирке в Берлине, другой — в Будапеште. Донесения поступали два раза в месяц через американское консульство или через жену этого циркового артиста, служившую в Цюрихе.

Организация «Румынская», созданная «в связи с организацией Западного фронта», должна была стать основой разведывательной сети в Румынии.

«Одиннадцатая» (№ 11) имела задачей установление связи с русскими военнопленными в Германии, а именно: содействие им в побегах, осведомление военнопленных обо всех событиях, происходивших в России и у ее союзников, снабжение русских военнопленных необходимыми инструкциями и указаниями по организации саботажа в тылу врага и по добыванию сведений разведывательного характера. Руководитель этой организации — «латыш, эмигрировал в 1905 г., полуинтеллигент, был одним из старших переводчиков одного из лагерей Германии».

Не все агентурные организации работали эффективно и оправдывали выделяемые на их содержание средства. В ноябре 1917 была завершена ликвидация организации № 5 («Римской») штаба Юго-Западного фронта и «восьми пунктов Римской» организации Ставки.

В январе 1918 г. решением союзных властей российская военная миссия при Междусоюзническом бюро была упразднена, ее архивы опечатаны и переданы в Историческую секцию французского Генштаба.

После окончания Первой мировой войны П.А. Игнатьев оказывал помощь ее участникам в составе Русского экспедиционного корпуса во Франции. В Париже входил в Комитет по установке памятника русским воинам, павшим на французском фронте.

В 20-е годы в эмигрантской среде в Париже были предприняты попытки окончательно дискредитировать П. А. Игнатьева, доказав некую его связь в годы Первой мировой войны с немцами и наличие в его агентурной сети двойных агентов, и тем самым обвинить его в государственной измене. Русский общевоинский союз (РОВС), начавший эту провокационную затею, попытался найти законные основания для начала следствия и передачи его дела в военный суд. Однако известный журналист П. Бурцев, прославившийся разоблачением провокаторов царской охранки, считал эти сведения ложными и недостаточными для выдвижения обвинения. Все попытки РОВСа организовать судилище над Игнатьевым 2-м оказались безуспешными.

Эти инсинуации не прошли бесследно для П. А. Игнатьева. Он умер в Париже 19 ноября 1930 г.

Благодаря усилиям его жены Марии Андреевны Левис оф Менар, урожденной Венгловской, «по праву пекущейся о доброй памяти своего мужа», оставленные после его смерти разрозненные заметки, написанные на русском языке, были «благоговейно» собраны воедино, переведены на французский язык и изданы в 1933 г. в Париже в Соllection «Mйmoires de guerre secrиte» (серия «Воспоминания секретной войны») под названием: «Ма mission en France». Colonel Paul Ignatieff, chef du 2-e bureau interalliй en France. («Моя миссия во Франции». Полковник граф Игнатьев, бывший руководитель 2-го Междусоюзнического бюро во Франции).

В Предисловии к французскому изданию читаем: «В последнее время появилось много книг о разведке и контрразведке в дни мировой войны: однако эти произведения принадлежат перу руководителей спецслужб, агентов или даже просто писателей, получивших в свое распоряжение документы: все они — англичане или французы. До сего дня не последовало никаких публикаций с русской стороны. Что произошло у русских? Каково было истинное положение в их армии? Какими организациями они располагали? Все эти события окутаны глубокой тайной, а их история не написана.

Сегодня приподнимается уголок этого покрывала. Страницы, которые вы прочтете, — иногда забавные деталями и изобретательностью, которые проявили русские руководители в различных сложных обстоятельствах, — полны бесконечной грусти. Они рисуют нам армию без оружия и боеприпасов, лишенную всего необходимого, вынужденную сражаться холодным оружием. Сегодня мы лучше понимаем отчаяние, охватившее массы людей, и легкость, с которой они отказывались от выполнения своего долга.

Автор книги — полковник Российского Генерального штаба граф Павел Игнатьев, который был начальником контрразведки сначала на австрийском фронте, затем в Париже и который умер в нашей столице в декабре 1930 года. Мне выпало большое счастье и удовольствие быть одним из его близких друзей. Очень часто он заглядывал ко мне вечерком, чтобы обсудить происшествия дня. Весьма скромный, он никогда не выпячивал свою роль и хранил полное молчание относительно серьезных событий, в которых был непосредственно задействован. Безупречный джентльмен, абсолютно порядочный человек, он вызывал симпатию. Поэтому я был сражен его кончиной, последовавшей после непродолжительной болезни. Русская национальная партия потеряла в его лице активную силу, которая проявила бы себя наилучшим образом среди прочих сил в ходе близящихся событий.

Его супруга, графиня Игнатьева, по праву пекущаяся о доброй памяти своего мужа, благоговейно собрала его разрозненные заметки, написанные на русском языке. Вместе с сестрой, г-жой Кривцовой, она перевела их и оказала мне честь — доверила доработку этих страниц.

Я сохранил нетронутым французский текст, ограничившись исправлением описок и некоторых временных глагольных форм. Другими словами, произведение полковника сохранено целиком, с его быстрым темпом повествования и солдатской четкостью изложения. Оно должно послужить суровым уроком для всех правительств, которые, позволяя идеологии разрушения увлечь себя, забывают свой высший долг: исправить до мельчайших деталей допущенные ошибки и восполнить понесенные потери.

Мы сами чуть было не стали жертвами этих жалких идей и демагогов, бывших их выразителями. Между ними и предателями была весьма тонкая линия раздела Не будем повторять их ошибку, воображая, будто мы в одиночку можем исправить человечество. Восстанавливая вновь эти печальные события, полковник граф Павел Игнатьев оказывает тем самым услугу Франции, которую он так любил. Эжен Юнг, бывший вице-резидент Франции в Тонкине, литератор». В 1999 г. эта книга была переведена на русский язык и издана в России под названием «Моя миссия в Париже». Граф Павел Игнатьев.

Алексеев Михаил. Военная разведка России… — С.242–251; С.319–342.

(обратно)

927

РГВА. Ф. 37967. Оп. 9. Д. 46. Л. 76–81.

(обратно)

928

 Петров В.А. Военно-морская агентурная разведка в Первой мировой войне // Русское прошлое. — СПб., 1998. — Кн. 8. — С. 165–201.

(обратно)

929

Там же.

(обратно)

930

 Виноградов Виктор Андреевич (04.11.1879, СПб. — 22.07.1918, Сестрорецк?). Дворянского происхождения. Отец был доктором, имел ранг действительного статского советника. Обучался в СПб. Технологическом институте, не окончил, в 1901 г. был принят юнкером во флот, в 1903 г. произведен в мичманы. Служил на надводных и подводных судах военного флота. 21 августа 1912 г. прикомандирован к МГШ и зачислен в его статистическую часть. 17.7.1914–1916 гг. — заведующий столом Балтийского театра Особого делопроизводства МГШ. Старший лейтенант с 2.11.1914. Подан заведующим Особым делопроизводством в списке на награждение орденом Св. Владимира IV ст. за организацию разведки на Балтийском ТВД (добился необходимой достоверности и полноты сведений о противнике) и за участие в организации разведки на Южном ТВД. Осенью 1914 г. участвовал в обследовании крейсера «Магдебург». 6.2.1915 произведен в капитаны 2 ранга. В 1915 –11.12.1917 гг. возглавлял Морскую Регистрационную службу (морская контрразведка) в составе Особого делопроизводства МГШ. Сдал должность и исключён из списков флота 21.12.1917 г. Летом 1918 г. бесследно исчез. Документы на его имя, найденные в Сестрорецке в июле 1918 г., вызвали предположение, что он утонул 22.7.1918 г. Но арестованный в 1926 г. Н. А. Арбенов показал на допросе, что Виноградов осенью 1918 г. якобы уехал в Архангельск. Однако каких-либо документов о его пребывании в Архангельске в 1918–1920 гг. обнаружить не удалось. Из телеграммы английского военно-морского атташе в Петрограде Фрэнсиса Кроми от 24.06.1918 г. явствует, что англичане считали некого Виноградова своим «главным агентом» в России. Не исключено, что речь шла об упомянутом выше В. А. Виноградове. Известно, что «по состоянию здоровья» 21 дек. 1917 г. официально уволившись из МГШ, он мог в целях личной безопасности перейти на нелегальное положение. А получив от англичан паспорт на другое имя, покинул Россию, перебравшись в Англию или во Францию, которая в своё время наградила его Орденом Почётного Легиона. В апреле 1919 г. его имя упоминалось по делу о шпионаже в Морском генеральном штабе. — Тотров Ю. Х. Из истории английской разведки. «Дело Генмора» // Кортик. Флот. История. Люди. — СПб., 2015. — Вып. 15. — С. 20–36; Белозер В. Н. Военно-морская разведка России: история создания, становления и развития (1696–1917). Диссертация на соискания ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2008. — Приложение 29. — С. 41–42.

(обратно)

931

Российский государственный архив Военно-морского флота. Ф. 418. Оп. 2. Д. 63. Л. 17 (далее — РГАВМФ).

(обратно)

932

 Окерлунд Рагнар Рафаэль Ансельмович (02.12.1883, Ловис в 100 км. От Хельсинки — 12.04.1919?).

Финн по национальности. Отец, Ансельм Окерлунд — потомственный морской капитан.

По окончании гимназии Р. Р. Окерлунд учился в частном лицее Борга в г. Порво (1899–1903), потом — на физико-математическом факультете Императорского Александровского университета в Хельсинки. Уже тогда помимо русского и финского он отлично владел шведским языком. В 1904 изучал экономику в любекской школе экономики в Германии, а в 1905 г. совершенствовал английский язык в Лондоне. В 1906–1907 работал в гельсингфорcком отделении «Северного акционерного банка для торговли и промышленности» (Nordiska Aktiebank). В мае 1907 г. согласно предписанию Главного морского штаба был зачислен юнкером в 8-й флотский экипаж. Через три года произведен в мичманы и направлен в Сибирский флотский экипаж. В 1910–1914 служил штурманским офицером на судах действующего флота на Тихом океане на канонерской лодке «Манджур», затем — на крейсере «Аскольд». В феврале 1912 был награждён орденом Св. Станислава III ст. «за услуги, оказанные Русской миссии в Ханькоу», а в декабре 1913 произведен в лейтенанты. В апреле 1914 был назначен и. д. флагманского штурманского офицера штаба командующего Сибирской флотилией. Но в связи с началом войны он написал рапорт о желании быть назначенным на суда Балтийского флота, и в августе 1914 получил назначение в Петроград. Там был оставлен в Морском генеральном штабе как подходящий для работы в разведке офицер, к тому же в совершенстве владеющий скандинавскими и финским языками. О том, что он «практически и теоретически знает английский и немецкий языки» указывалось в аттестации на него ещё в 1910. Таким образом, заведующий Особым делопроизводством (начальник морской агентурной разведки) МГШ капитан 2-го ранга М. И. Дунин-Борковский приобрёл ценного работника. На просьбы о назначении на Действующий флот он неизменно получал отказ, т. к. ему трудно было найти подходящую замену. В рапорте начальнику МГШ адмиралу А. И. Русину 2 ноября 1914 Дунин-Борковский доложил о «весьма полезной деятельности лейтенанта Окерлунда, выполнившего несколько самостоятельных поручений с должным умением и успехом». 30 июля 1915 он награждён начальником МГШ орденом Св. Анны III ст. Дунин-Борковский трижды направлял рапорт начальнику МГШ с предложением «представить Окерлунда за отличие по службе к производству в старшие лейтенанты». Приказ о его повышении в звании был подписан морским министром адмиралом И. К. Григоровичем только 30 июля 1916 г., когда Окерлунд уже «занимал в Особом делопроизводстве должность обер-офицера высшего оклада и самостоятельно вёл ответственное дело агентурной разведки на Балтийском театре».

Дунин-Борковский считал, что его подчинённый «проявляет чрезвычайно важные для этого специального дела способности, выражающиеся как в умении направлять деятельность работающих по разведке лиц, так и в умении завязывать и поддерживать неоценимые знакомства и связи с нужными людьми за границей».

Создание в странах Балтийского ТВД надёжной агентурной сети, которая обеспечивала бы МГШ своевременной информацией о противнике, требовала от Окерлунда весьма напряженной работы. Окерлунд, а также руководивший в Особом делопроизводстве контрразведкой капитан 2-го ранга В. А. Виноградов под руководством Дунина-Борковского активно создавали агентурную сеть в странах Балтийского ТВД, совершая инспекционные поездки в этот регион, проводя контрольные встречи с агентурой.

На оперативные расходы, связанные с выплатой вознаграждения агентуре, МГШ регулярно переводил своим резидентам в странах Балтики крупные суммы в рублях и валюте. Виноградов и Окерлунд совершали визиты в Лондон и Париж для встреч и обмена информацией со своими английскими и французскими союзниками и партнёрами. В октябре 1917 Окерлунд был в Лондоне. Приход большевиков к власти в России застал его в Амстердаме.

С ноября 1917 из МГШ перестали поступать деньги на содержание агентуры и др. расходы. Окерлунд решил обратиться за помощью к британскому Адмиралтейству, т. е. к начальнику английской военно-морской разведки адмиралу Р. Холлу, посоветовавшись с морским агентом Н. А. Волковым. Так, 18 декабря (ст. ст.) 1917 он писал Дунину-Борковскому: «Надеюсь получить 15 000 фунтов стерлингов от англичан за счёт России для продолжения нашей работы, что хватает на месяц». Однако Окерлунд, видимо, забыл, что имеет дело с разведкой. Он сообщал в МГШ: «Адмиралтейство готово взять все наши полезные им организации со всем личным составом».

На это Окерлунд ответил, что без распоряжения своего руководства (т. е. Дунина-Борковского) ничего сделать не может. «Наши сведения пока передаю им», — сообщал он Дунину-Борковскому.

Очевидно, что Окерлунд действительно болел душой за созданную при его участии агентурную сеть, и деньги от МГШ ему были необходимы не для личного обогащения в это смутное время, а для того, чтобы расплатиться с агентами. Об этом свидетельствует тот факт, что из 15 тысяч фунтов (полученных от англичан) 5 тысяч он перевёл агенту «Барону» и 10 тысяч — «Гого» (предположительно Гойеру).

Дунин-Борковский полностью поддерживал позицию, занятую Окерлундом. Так, в телеграмме, отправленной им в Лондон 22 декабря 1917 г., он пишет: «Необходимо стараться сохранить дело для России. Прилагаю все усилия перевести деньги. Веймарн (Христиания) по моему приказанию перевёл Сташевскому 20 тысяч крон». Ориентируя Окерлунда о ситуации в Морском Генеральном штабе, возникшей при новом режиме, Дунин-Борковский пишет, что «работа в ОДЕ [Особом делопроизводстве] продолжается без контроля [со стороны комиссара], под моей личной ответственностью». Отвечая на вопрос Окерлунда относительно возможности использования диппочты, Дунин-Борковский предостерегает его об опасности, т. к. «вализа осматривается комиссаром. Продолжайте свою работу, несмотря на все затруднения. Считаю Ваше пребывание в Лондоне очень полезным для дела». 8/21февраля 1918 «по настоянию комиссара Генмора [Морского Генерального штаба] Раскольникова и по постановлению Морской коллегии» разведка МГШ была упразднена. По постановлению Морской коллегии, это решение объяснялось тем, что «при изменившемся политическом и социальном строе» эта разведка якобы «не может выполнять своего назначения».

15/28 февраля Окерлунд неожиданно получил из МГШ (как обычно за подписью Дунина-Борковского и начальника МГШ Беренса) указание о передаче российской морской разведки Адмиралтейству, т. е. разведке ВМФ Великобритании. Эта шифровка Дунина-Борковского начиналась так: «Я получил приказание ликвидировать все заграничные организации морской разведки. Кроме того при создавшейся обстановке никакие сведения использованы быть нами не могут, а потому и продолжение агентурной работы для России является бесцельным. Вследствие этого приказываю Вам: 1) по Вашему усмотрению и по соглашению с Адмиралтейством передать им в полное распоряжение все наши организации со всем личным составом». В пункте № 3 приказывалось: «Сообщить о происшедшей перемене Сташевскому (Стокгольм), Безкровному (Копенгаген), [несмотря на то, что Верховная коллегия ещё в 1917 г. уволила его с этой должности «за антибольшевисткую позицию»], Веймарну (Христиания), Спешневу (Амстердам), Яковлеву (Париж) и Макалинскому (Афины) и предложить желающим работу на новых условиях, а я их извещаю, что они получат дальнейшие указания от Вас».

На следующий день Дунин-Борковский отправляет в адрес Яковлева, Спешнева и др. военно-морских агентов телеграммы следующего содержания: «Дальнейшие указания по разведке будете получать от Окерлунда из Лондона». Это означало, что вся морская разведка России фактически переходила под контроль англичан, и во главе этой новой структуры ставился Окерлунд. В пункте № 5 своего приказа Дунин-Борковский, касаясь теперешнего статуса Окерлунда, дал понять, что его теперь ничто не связывает с МГШ: «Лично Вы свободны поступить по Вашему усмотрению, вследствие перевода флота на вольнонаёмные начала, увольнение от службы производится беспрепятственно».

А тем временем Окерлунд, уже как руководитель военно-морской разведки России, «упразднённой» советской властью, продолжил переговоры с разведкой Адмиралтейства. Поскольку для английского правительства уже стало очевидно, что Россия из союзника превратилась в заклятого врага, адмирал Холл договорился с Окерлундом об использовании его разведывательной организации против большевиков. Он назвал эту организацию О.К. — по первым буквам фамилии её создателя и руководителя. Причём, особый акцент делался на её внедрение в различные советские организации и получение разведывательной информации о положении в России.

В течение марта-апреля план работы этого разведывательного органа был полностью согласован и 25 апреля 1918 Холл направил английскому военно-морскому атташе в Христиании следующую телеграмму: «Для Вашего личного сведения. Прошу направлять мне непосредственно все информации, которые к Вам могут поступить диппочтой или по телеграфу, имеющие префикс О.К. или подписанные Окерлунд». Эту дату можно рассматривать как день создания разведывательной организации О.К.

В ноябре 1918 Окерлунд, оказавшийся на территории Советской России, был арестован ВЧК и предстал наряду с другими обвиняемыми по «Делу Морского генерального штаба» «перед Верховным трибуналом при Всероссийском Центральном Исполнительном комитете», который заседал 8-12 апреля 1919 г. Его обвиняли в том, что «будучи знаком по своей прежней службе со всеми деятелями Морского генерального штаба и его агентами в России и за границей, он сознательно и умышленно вошел в сношение с английскими империалистами и принял на себя агентуру в России по переправке людей, по агитации и пропаганде в России для свержения Советской власти. Пользуясь своими старыми связями и знакомствами по морскому штабу, он вовлек в организацию служащих штаба: Дунина-Борковского, Иванова, Чеховича, Абрамовича, Дерфельдена, Сыробоярского и Богданова, установил нелегальную связь через Царскосельскую радиостанцию с заграницей, собирал и переправлял через посредство их условную переписку и сведения для союзнической агентуры о положении на фронте. По приговору Верховного трибунала «по делу Морского штаба»: Р. А. Окерлунд, А. К. Абрамович и А. Д. Иванов признаны виновными в шпионаже и приговорены к расстрелу. — Тотров Ю. Х. Из истории английской разведки… — С. 20–36; Известия Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов Рабочих, Крестьянских, Казачьих и Красноармейских Депутатов и Московского Совета рабочих и Красноармейских Депутатов (далее — Известия) 12 апреля 1919 г.

(обратно)

933

 Сташевский Владимир Арсеньевич (14.01.1879, Ярославль — 30.10. 1955, Стокгольм). Капитан 1 ранга (06.12.1916).

Сын генерал-лейтенанта А. Д. Сташевского (1851–1916), военного губернатора Приморской области в 1914–1916 гг. и наказного атамана Уссурийского казачьего войска.

Окончил Морской кадетский корпус (1897–1900 гг.), Минный офицерский класс (1902–1903 гг.), основной (1908–1911 гг.) и дополнительный (1911–1912 гг.) курсы Николаевской морской академии. Владел английским, немецким, французским и шведским языками.

Служил на кораблях Черноморского флота, был на преподавательской работе: минный офицер крейсера «Капитан Сакен», преподаватель класса минеров флота, минный офицер канонерской лодки «Уралец», преподаватель минных офицерских курсов, офицер учебного отряда, флагманский минный офицер линкора «Георгий Победоносец» (1903–1908 гг.).

После окончания Николаевской морской академии был прикомандирован (26.04.1912 г.) к Морскому Генеральному штабу «для занятий» — к иностранной части МГШ и направлен со специальным разведывательным заданием в Швецию. После его успешного выполнения 17. 2. 1914 г. назначен морским агентом в Швеции, Норвегии и Дании. С 23.5. 1916 г. — в Швеции и Норвегии. Вместе со своим помощником Б. С. Бескровным (1883–1944) сумел наладить регулярное получение и передачу разведывательной информации. 12.2.1918 г. был уволен в отставку, однако до осени 1918 г. продолжал поддерживать связь с МГШ, действуя в интересах организации О.К. Вёл переписку с лейтенантом В. А. Абазой в Лондоне, возглавившим эту организацию после расстрела Окерлунда. Имел оперативный псевдоним «Буки», который в 1919 г. был принят в О.К. по аналогии с «Азбукой» В. Шульгина.

Под псевдонимом «Адмирал» в 1933 г. привлечен к разведработе для РУ штаба РККА после подачи заявления о получении советского гражданства, военным атташе СССР в Швеции А. А. Риттером («Рудольф»). Связь со Сташевским была прервана в связи арестом «Рудольфа» в марте 1938 г. органами НКВД, а восстановили ее в 1939 г, после начала 2-й мировой войны. Наиболее активная фаза работы группы Сташевского приходится на 1941–1944 гг. Связь с Центром поддерживал с помощью рации, на которой работала «Акма» (Сигне Эриксон). Был арестован шведской контрразведкой в декабре 1944 г. Во время следствия и суда вёл себя достойно, своей вины не признал, никого не выдал, своей связи с советской разведкой не раскрыл. Был приговорён к 2 годам и 10 месяцам заключения. После освобождения жил в Стокгольме.

Награжден орденами: Св. Станислава 3 ст. (1906), Св. Станислава 2 ст. (1913), Св. Анны 2 ст. (1915), Св. Владимира 4 ст. (1916). — Алексеев М.А., Колпакиди А.И., Кочик В.Я. Энциклопедия военной разведки. 1918–1945 гг. М., 2012. — С. 731–732; Тотров Ю.Х. Из истории английской разведки. «Дело Генмора» // Кортик. Флот. История. Люди. СПб., 2015. — Вып.15. — С.20–36.

(обратно)

934

 Безкровный Борис Сергеевич (21.02.1883, СПб. — 06.1944, Льеж, Бельгия).

Капитан 2 ранга «за отличие» (06.12.1914).

Окончил Морской кадетский корпус (1902 г.), Штурманский офицерский класс (1904 г.) и офицерский класс Учебного отряда подводного плавания (1907 г.), офицер подводного плавания по первому списку Участник Русско-японской войны. Защищал Порт-Артур, сражаясь на крейсере «Боярин», затем на миноносце «Беспощадный» и канонерской лодке «Гиляк». Находился в японском плену (1905–1906 гг.). Командир подводными лодками «Судак» (1907–1910 гг.) и «Аллигатор» (1910–1912 гг.). С 4.10.1912 г. прикомандирован к МГШ «для занятий». С 1914 г. помощник морского агента в Швеции, Норвегии и Дании. С 23.05.1916 г. морской агент в Дании.

В связи с отказом признать советскую власть, был уволен с должности и перешёл на службу к англичанам по линии организации О.К.

В июне-июле 1918 г. под псевдонимом Васильев работал в Мурманске, с августа 1918 г. по январь 1919 г. — в Архангельске (уже как Безкровный). Назначенный генералом Пулом начальником одного из отделов его штаба, поддерживал периодический контакт с местными руководителями английской и французской контрразведки Маклареном и де-Люберсаком. В ноябре1918 г., вероятно в связи с арестом Окерлунда, выезжал в Христианию. В феврале 1919 г. вместе с Веймарном был вызван в Лондон «для выяснения существенных вопросов работы на Севере». Пробыл там до июня. В отсутствие Абазы периодически исполнял в Лондоне обязанности руководителя представительства О.К. Среди друзей и коллег был известен как «Чичи», в переписке О.К. имел оперативный псевдоним «Ферт». После окончания Гражданской войны в России и ликвидации организации О.К. переехал в Бельгию, где окончил университет и получил диплом инженера.

С началом Великой Отечественной войны хотел вернуться в СССР, чтобы сражаться с немцами, но не смог оставить семью. Участник Сопротивления. Умер в июне 1944 в г. Льеже, где и похоронен рядом с «местом упокоения» советского солдата (судя по всему, на военном кладбище Робермон, где захоронены советские военнослужащие и военнопленные, умершие в местном лагере). Дочери Безкровного обеспечивали связь подполья с русскими военнопленными вблизи г. Льежа.

В 1990 г. старшая дочь Б. С. Безкровного передала награды и памятные вещи отца (подарок экипажа подводной лодки «Судак» — именной серебряный подстаканник, а также фарфоровую вазу с изображением линейного корабля «Император Павел I») военному, военно-воздушному морскому атташе при Посольстве СССР в Мексике капитану 1 ранга С. В. Бушуеву для Центрального Военно-морского музея в Ленинграде.

Награжден орденами: Св. Станислава 3 ст. с мечами и бантом (20.12.1904); Св. Станислава 2 ст. с мечами (19.03.1907); Св. Владимира 4 ст. (22.03.1915); Св. Анны 4 ст. «за храбрость» (1904); Св. Анны 3 ст. с мечами и бантом (12.12.1905); Св. Анны 2 ст. с мечами (10.04.1915).

Тотров Ю. Х. Из истории английской разведки… — Вып. 15. — С.20–36; Белозер В. Н. … Приложения к диссертации. С.32–33.

(обратно)

935

РГАВМФ. Ф. 418. Оп. 2. Д. 38. Л. 16 об.

(обратно)

936

 Алексеев Михаил. Военная разведка России. Первая мировая война. — Кн. III. — Ч. II. — М., 2001. — С. 41.

(обратно)

937

РГАВМФ. Ф. 418, оп. 2, д. 69, л. 38–39.

(обратно)

938

 Петров В.А. Морская агентурная разведка на Балтийском театре накануне и в годы Первой мировой войны // Гангут. — 1999. — № 19. — С. 103.

(обратно)

939

РГАВМФ. Ф. 418. Оп. 2. Д. 69. Л. 58–59.

(обратно)

940

Тайны Русско-японской войны. — М.,1993. — С. 179–229.

(обратно)

941

Толковый словарь русского языка. Т. I–IV. / Гл. ред. Б. М. Волин, Д. Н. Ушаков; Сост. В. В. Виноградов, Г. О. Винокур, Б. А. Ларин, С. И. Ожегов, Б. В. Томашевский, Д. Н. Ушаков / Под ред. Д. Н. Ушакова. — М., 1940. — Т. IV — Стб. 548.

(обратно)

942

Там же.

(обратно)

943

 Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время… Ч. I. — С. 176.

(обратно)

944

Там же.

(обратно)

945

 Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время… Ч. II. — С. 303.

(обратно)

946

Там же. Ч. I. — С. 177.

(обратно)

947

Там же. Ч. II. — С. 352–353.

(обратно)

948

РГВА. Ф. 37967. Оп. 9. Д. 46. Л. 76–81.

(обратно)

949

Толковый словарь русского языка… / Под ред. Д. Н. Ушакова. — Т. IV. — Стб. 710–711.

(обратно)

950

 В августе 1917 г. полковник П. А. Игнатьев сформулировал «задачи, преследовавшиеся начальником русского отдела Союзнического бюро в Париже:

1) Возможно полная, согласно имевшихся в руках средств, военная разведка противника на всех фронтах, соприкасавшихся с русской армией.

2) Возможно полная разведка экономического положения противника и тесно связанных с нею вопросов по контрабандному снабжению противника через нейтральные страны.

3) Возможно полное освещение внутреннего положения и политических тенденций противника и отдельных национальностей, как то: Польши, Украины и т. д.

4) Изучение вопросов по контрразведке по сведениям, получавшимся от союзников, и в последнее время развитие своей контрразведывательной сети». Российский государственный военный архив (далее — РГВА). Ф.37967. Оп. 9. Д. 46. Л. 126.

(обратно)

951

 Гартинг Аркадий Михайлович (настоящее имя — Авраам Мойшевич Геккельман, псевд. Абрам Ландезен) (20 октября1861–?) — крупный деятель российского политического сыска (первоначально — участник революционного движения), действительный статский советник. После увольнения в отставку проживал за границей как частное лицо.

(обратно)

952

РГВА. Ф.37967. Оп. 9. Д. 46. Л. 150.

(обратно)

953

Там же.

(обратно)

954

Там же. Л. 149 об.

(обратно)

955

 Алексеев Михаил. Военная разведка России… — Кн. III. — Ч. II. — С. 244.

(обратно)

956

Там же. С. 81.

(обратно)

957

Там же. С. 244.

(обратно)

958

РГВА. Ф. 37967. Оп. 9. Д. 46. Л. 147.

(обратно)

959

Там же. С. 497.

(обратно)

960

 РГВА. Ф. 37967. Оп. 2. Д. 86. Л. 6.

(обратно)

961

Там же. Л. 82.

(обратно)

962

РГВА. Ф. 37967. Оп. 2. Д. 98. Л. 242.

(обратно)

963

РГВА. Ф. 37967. Оп. 2. Д. 86. Л. 44–44 об.

(обратно)

964

 Die Weltkriegs-Spionage. — Mьnchen. 1931. —S. 245–246.

За годы войны только на территории Германии «за преступления против законов о военной и государственной измене» был осужден 401 человек. Среди них было 225 немцев, в том числе 67 эльзас-лотарингцев, 46 французов, 31 голландец, 25 швейцарцев, 22 русских, 20 бельгийцев, 13 люксембуржцев, 5 датчан, 4 австро-венгра, по 3 англичанина, итальянца, шведа и 1 перуанец.

Германской контрразведке удалось вскрыть деятельность работавших на разведку Франции 175 агентов, Англии — 59, России — 55, Бельгии — 21 и Италии — 2. В 14 случаях арестованные агенты работали, как выяснилось в ходе допросов, на несколько спецслужб одновременно.

Общее число осужденных было значительно больше. Так, только осужденных за шпионаж, арестованных на территории Бельгии, достигло к началу 1917 г. 507 человек. Общее число арестованных измерялось тысячами. — Николаи Вальтер. Тайные силы. Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время войны и в настоящее время. — М., 1925. — С. 97, 119.

(обратно)

965

РГВА. Ф. 37967. Оп. 2. Д. 105. Л. 92.

(обратно)

966

РГВА. Ф. 37967. Оп. 9. Д. 46. Л. 134.

(обратно)

967

 Звонарев К.К. Агентурная разведка. Т.1. Агентурная разведка всех видов до и во время войны 1914–1918. — М., 1929. — С. 176.

(обратно)

968

РГВА. Ф. 37967. Оп. 2. Д. 98. Л. 274.

(обратно)

969

Там же. Л. 276.

(обратно)

970

Там же. Л. 304.

(обратно)

971

РГВА. Ф. 37967. Оп. 2. Д. 46. Л. 76–81.

(обратно)

972

Там же.

(обратно)

973

Там же. Л. 76 об.

(обратно)

974

 Общее заключение комиссии «о работе названного бюро за отмеченный срок» было «неудовлетворительным». Тем не менее, «Комиссия не могла не посчитаться с фактом чрезвычайной сложности организации агентурной разведки в нейтральных странах». Она полагала, что «затраченные уже суммы, а равно самый труд, положенный на организацию дела не должны пропадать даром», в связи с чем Комиссия пришла к выводу, что «русское разведывательное бюро в Париже желательно сохранить при условии некоторой его реорганизации, а именно:

1) Руководящий принцип его деятельности должен быть видоизменен в том смысле, чтобы в дальнейшем агентурные сведения, поступающие с мест, подлежали известному коррективу, вытекающему из обстановки, из данных уже имеющихся в наличности.

2) В этих же целях в штат бюро необходимо ввести должность начальника разведывательного бюро из числа офицеров, могущих по своим знаниям и опыту заниматься специально сличением получаемых сведений с обширным проверочным материалом [здесь и далее курсив авт. — М.А.], могущим быть собранным в его распоряжение и им затем постоянно возобновляемым.

Подобная реорганизация требует теснейшей связи разведывательного бюро с органами, ведающими общими оперативными работами, а равно обладающими всей совокупностью наличных данных об обстановке, группировке сил противника и т. д., каковое слияние достигается подчинением этого бюро военному Представителю Временного правительства при французских армиях». — РГВА. Ф. 37967. Оп. 2. Д. 46. Л. 82.

(обратно)

975

 Рябиков П Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время… Ч. I. —С. 224–226.

(обратно)

976

Там же.

(обратно)

977

 РГВА. Ф. 37967. Оп. 2. Д. 99. Л. 82.

(обратно)

978

Там же. Л.77.

(обратно)

979

 Рябиков П Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время… Ч. I. —С. 226.

(обратно)

980

Там же. С.228.

(обратно)

981

Там же. С. 247–249.

(обратно)

982

 Алексеев Михаил. Военная разведка России… — Кн. III. — Ч. II. — С. 95.

(обратно)

983

Там же.

(обратно)

984

 Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время… Ч. I. — . С. 250.

(обратно)

985

Там же. С. 274–276.

(обратно)

986

Там же. С. 282–286.

(обратно)

987

Там же. С. 288.

(обратно)

988

Там же. С. 233–234.

(обратно)

989

Там же. С. 231.

(обратно)

990

 Белозер В.Н. Указ. соч. Приложение 35. С.138.

(обратно)

991

Полное собрание законов Российской империи. Собрание третье. –1912. Т. XXXII. Отд. I. — Петроград, 1915. — № 36949. — С. 338.

(обратно)

992

Там же.

(обратно)

993

Там же. С. 334.

(обратно)

994

Там же. С. 339

(обратно)

995

Там же. С. 340.

(обратно)

996

Там же. С. 340, 343.

(обратно)

997

Там же. С. 339.

(обратно)

998

Там же. С. 345.

(обратно)

999

СлРЯ. — М., 1983. — Вып. 10. — С. 17.

(обратно)

1000

 CлРЯ. — М., 1980. — Вып. 7. — С. 10.

(обратно)

1001

Донские казачьи полки в 1812–1814 гг. сохранили тактику действий легкой конницы кочевых народов. Наиболее часто применялся такой тактический прием, как «лава» — атака рассыпным строем. «Лава» — подвижный, бесформенный, не поддающейся никакой регламентации или уставным правилам строй. Это был излюбленный боевой порядок казачьей кавалерии, изобретенный самими казаками, который наиболее соответствовал их природным качествам — сметливости, ловкости, наблюдательности, способности действовать в одиночку.

(обратно)

1002

 Строевой кавалерийский устав. Часть II. Взвод. Эскадрон. Полк. Высшие соединения. Ч. III. Бой. Высочайше утвержден 12-го февраля 1912 г. Исправлен по 1 февраля 1917 г. — Изд. Товарищества В. А. Березовского. Комиссионер Военно-Учебных заведений. — Петроград, Колокольная 14. 1917 г. — С. 259.

(обратно)

1003

Там же. С. 260.

(обратно)

1004

Там же. С. 261

(обратно)

1005

 Шапошников Б.М. Воспоминания. Военно-научные труды. — М., 1982. —С. 353.

(обратно)

1006

 Фридрих фон Бернгарди (нем. Friedrich von Bernhardi, 22 ноября1849, СПб. –11 декабря 1930, Куннерсдорф) — германский генерал от кавалерии, военный писатель и историк.

(обратно)

1007

 Шапошников Б.М. Конница (Кавалерийские очерки). Изд. 2-е. — М., 1923. —С. 240.

(обратно)

1008

 Военная мысль и революция [журнал]. 1924. Март. — С. 79.

(обратно)

1009

Полное собрание законов Российской империи (ПСЗРИ). Собрание третье. — СПб., 1912. — Т. XXXII. Отд. I. — С.345.

(обратно)

1010

 Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и в военное время… Ч. II. — С. 310–311.

(обратно)

1011

Там же. — С. 306.

(обратно)

1012

Там же. С. 305–306.

(обратно)

1013

Там же. С. 303.

(обратно)

1014

Там же. С. 307–308.

(обратно)

1015

На вооружение русских самокатных частей вначале был принят велосипед системы Жерара — складной французский велосипед образца 1890-х, популярный в свое время. К началу Первой мировой войны он оказался устаревшим и был заменен русским образцом заводов Дунга и Лейтнера — одним из лучших в своем классе.

(обратно)

1016

ПСЗРИ. Т. XXXII. — С.345.

(обратно)

1017

 Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время… Ч. II. — С. 340.

(обратно)

1018

Там же. С. 340–341.

(обратно)

1019

Там же. С. 348.

(обратно)

1020

Там же. С. 337–340.

(обратно)

1021

 Там же. С. 344–345.

(обратно)

1022

«На основании всей этой работы выяснилось, что неприятельские позиции были чрезвычайно сильно укреплены. По всему фронту они состояли не менее как из трех укрепленных полос в расстоянии друг от друга приблизительно от 3 до 5 верст. В свою очередь, каждая полоса состояла из нескольких линий окопов, не менее трех, и в расстоянии одна от другой от 150 до 300 шагов, в зависимости от конфигурации местности. Все окопы были полного профиля, выше роста человека, и везде в изобилии были построены тяжелые блиндажи, убежища, лисьи норы, гнезда для пулеметов, бойницы, козырьки и целая система многочисленных ходов сообщения для связи с тылом. Окопы были сооружены с таким расчетом, чтобы подступы к позициям обстреливались перекрестным ружейным и пулеметным огнем». — Брусилов А. А. Воспоминания. — М., 1963. — С. 219. Именем Брусилова названа одна из разработанных им военных операций в ходе Первой мировой войны, — Брусиловский прорыв. 22 мая 1916 г. после массированного артиллерийского удара русские войска двинулись в наступление и в ряде мест сразу прорвали австрийские позиции. «На основании общей разведки, по совокупности всех собранных данных» была применена неизвестная ранее форма прорыва позиционного фронта, заключавшаяся в одновременном наступлении всех армий. 25 мая русские войска заняли Луцк, 5 июня овладели Черновцами. Фронт был прорван на протяжении 340 км, глубина прорыва доходила до 120 км. В этих боях австрийцы понесли тяжелые потери — около 1,5 млн. убитыми, ранеными и пленными. Брусиловский прорыв поставил Австро-Венгрию на грань военной и политической катастрофы. Чтобы спасти австрийский фронт от полного развала, Германия перебросила с запада большие силы, остановив наступление у Вердена. Однако успех Юго-Западного фронта не дал решающих стратегических результатов, так как не был поддержан наступательными операциями других фронтов. И после подхода крупных резервов противника война здесь вновь приобрела позиционный характер.

(обратно)

1023

Эпизоды из боевых действий русской авиации 1914–1917 гг. // Красный архив. — 1939. — Т. 5(96). — С. 131.

(обратно)

1024

 Алексеев Михаил. Военная разведка России… Кн. III. — Ч. II. — С. 104–105.

(обратно)

1025

 Рябиков П.Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время… Ч. II. — С. 304.

(обратно)

1026

Там же. С. 311–312.

(обратно)

1027

Там же. С. 324–325.

(обратно)

1028

Там же. С.330.

(обратно)

1029

Там же. С. 333–335.

(обратно)

1030

Там же. — С. 337.

(обратно)

1031

Там же. С. 335–336.

(обратно)

1032

Там же. С. 336–337.

(обратно)

1033

Радиоразведка в период Первой мировой войны // Очерки из истории радиоразведки. На правах рукописи. — М., 1993. — С. 3.

(обратно)

1034

 В армейских и фронтовых радиодивизионах связи для перехвата немецких радиограмм было выделено по две приемные станции, полностью освобожденные от связных функций. Одновременно стали проводиться испытания по использованию радиокомпасных станций системы Баженова, которые имели антенну в виде веера горизонтальных лучей, включенных на вход приемника через коммутатор. Переключая антенны, оператор по лучшей слышимости определял направление на работающую радиостанцию. В 1915 г. в русской армии появились полевые радиопеленгаторы с вращающейся рамочной антенной. С 1916 г., помимо радиокомпасных, стали создаваться пеленгаторные станции. И те, и другие предназначались для выполнения функций перехвата и пеленгования. — См. подробнее Алексеев Михаил. Военная разведка России… Кн. III. — Ч. II. — С. 120–129.

(обратно)

1035

 Ренгартен Иван Иванович (Марквот-Кондэ-Ренгартен) (19 октября 1883 г., Новгородская губерния — 14 января 1920 г., Петроград), русский морской офицер, капитан 1-го ранга (28.07.1917 г.). Из дворян Ковенской губернии.

Окончил Морской корпус 9-м по успеваемости (28 января 1904 г.). Произведён в мичманы с зачислением в Квантунский флотский экипаж.

Вахтенный офицер эскадренного броненосца «Полтава», командир 152-мм орудийной башни № 3 (9 февраля — 22 ноября 1904 г.). Участвовал в обороне крепости Порт-Артур в 1904–1905 гг. Командовал паровым катером во время отражения атаки японских брандеров 14 марта 1904 г.

Ранен пулей в правый локоть и осколком в правый висок 9 августа 1904 г.

После сдачи Порт-Артура взят в плен. За попытку побега приговорен к 5 годам тюрьмы в г. Такаматсу (27 июня — 6 октября 1905 г.). Вернулся из плена 21 января 1906 г. Служил в 15-м флотском экипаже Балтийского флота (11 сентября 1906 г. — 9 сентября 1907 г.). Лейтенант в Учебном минном отряде с 1 января 1906 г. Окончил Офицерский минный класс в 1907 г. Минный офицер 2-го разряда транспорта «Николаев» (1907–1909 гг.). Помощник преподавателя Минного офицерского класса и учитель Минного класса в 1909–1910 гг. Минный офицер 1-го разряда с 1910 г. преподавал в Минной школе с 16 октября 1910 г. Преподаватель Минного офицерского класса с 9 мая 1911 г.

И. д. 2-го флагманского минного офицера штаба командующего флотом Балтийского моря, радиотелеграфный офицер с 12 апреля 1912 г.

Создатель первого берегового радиопеленгатора в русском флоте (1912).

Старший лейтенант с 14 апреля 1913 г. В сентябре 1914 г. установил на транспорте «Кама» две радиопеленгаторные станции, пеленговавшие цели с точностью до румба. Капитан 2 ранга с 6 июля 1915 г. Начальник комиссии по изучению обстоятельств прорыва германских эсминцев к Балтийскому порту (ноябрь 1916 г.). Помощник флаг-капитана по оперативной части и начальник разведывательного отделения штаба командующего флотом Балтийского моря с 14 января 1917 г. Флаг-капитан по оперативной части штаба командующего флотом Балтийского моря с 10 марта 1917 г. Капитан 1 ранга с 28 июля 1917 г. Уволен в отставку 30 апреля 1918 г. Преподавал в Морской академии на кафедрах истории морской войны и службы Генерального штаба. Редактор оперативного отдела Морской исторической комиссии (1918–1920 гг.). Специалист по художественной графике. Умер от сыпного тифа, которым заразился в вагоне Николаевской ж. д., возвращаясь из командировки 14 января 1920 г.

Сочинения: Воспоминания порт-артурца / лейтенант И. И. Ренгартен. — СПб., издание Комиссии по заведыванию капиталом имени графа С. А. Строганова, 1910. — 256 с. Книга удостоена премии имени графа С. А. Строганова. Автор «Очерков по тактике минного дела», учебника «Радиотелеграфное дело», рукописей для курсов военно-морского отдела Академии, истории войны на Балтийском театре. Автор иллюстраций «Морской транспорт всех времен и народов» в журнале «Балтийский морской транспорт», эскизов к финскому народному эпосу «Калевала».

Отличия: Ордена Святой Анны 4-й ст. (26.03.1904 г.); святого Станислава 3-й ст. с мечами и бантом (28.08.1904 г.); святого Станислава 2-й ст. с мечами (20.12.1904 г.); святого Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (12.12.1906 г.); святой Анны 2-й ст. с мечами (05.01.1915 г.). — /Ренгартен, Иван Иванович (капитан1-го ранга); Партала М. А. Радиоразведка Балтийского флота в Первую мировую войну (к истории создания) // Материалы шестой ежегодной международной научной конференции. — СПб., 2005. — С. 134–141.

(обратно)

1036

 Партала М.А. Радиоразведка Балтийского флота… — С. 134–138.

(обратно)

1037

 Алексеев Михаил. Военная разведка России… Кн. III. — Ч. II. — С. 382–383.

(обратно)

1038

Там же.

(обратно)

1039

 Даль В. И. — Т.2. — С.247.

(обратно)

1040

 Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е. — М., 1968. — Т. 22. — С. 176–185.

(обратно)

1041

РГВА. Ф.37967. Оп.8. Д.28. Л.81.

(обратно)

1042

Там же. — Л.141.

(обратно)

1043

Там же. — Л.194.

(обратно)

1044

«У Вас продается славянский шкаф?» — «Шкаф продан, могу предложить никелированную кровать с тумбочкой». Пароль и отзыв, которыми обмениваются герои фильма «Подвиг разведчика» (1947 г.).

(обратно)

1045

 Степанов В.М. Адресовано в Москву. — М., 1987. — С. 8.

(обратно)

1046

Российский целлариус, или Этимологической российской лексикон… — С. 608.

(обратно)

1047

Толковый словарь русского языка под ред. Д. Н. Ушакова. — М., 1940. — Т. 4. — Столбец 1452.

(обратно)

1048

 Ленин В.И. Указ. соч. — C.468–469.

(обратно)

1049

РГВА. Ф.37967. Оп.11. Д.35. Л.18.

(обратно)

1050

Там же. Оп.8. Д.54. Л.10.

(обратно)

1051

Там же. Оп. 11. Д.95. Л.49.

(обратно)

1052

Там же. Д.17. Л.54.

(обратно)

1053

Сл. СРЛЯ. — М.;Л., 1962. — Т. 13. — С. 586.

(обратно)

1054

РГВА. Ф.37967. Оп.8. Д.28. Л.1–5.

(обратно)

1055

Сл. СРЛЯ. — М.;Л., 1963. — Т. 14. — С. 406.

(обратно)

1056

Житие св. Савы освященного, составленное св. Кириллом Скифопольским в древнерусском переводе. Изд. И. Помяловского. — СПб., 1890. —С. 97.

(обратно)

1057

РГВА. Ф.37967. Оп.11. Д.5. Л.15.

(обратно)

1058

 Мюллер В.К. Полный англо-русский русско-английский словарь. 300 000 слов и выражений. М., 2013. С.457.

(обратно)

Оглавление

От автора

Предисловие

Глава 1 Разведывательная лексика от Киевской Руси до завершения формирования Русского царства (IX — середина XVI века)

Глава 2 Разведывательные термины Русского царства (середина XVI в. — 1721 г.)

Глава 3 Разведывательная лексика Российской империи (первая четверть XVIII в. — 27 сентября (9 октября) 1863 г.)

Глава 4 Специальная терминология Российского государства (27 сентября (9 октября) 1863 г. — 19 июля (1 августа) 1914 г.)

Глава 5 Разведывательные термины в годы Первой мировой войны (1 августа 1914 г. — 7 ноября 1917 г.)

Послесловие 1

Послесловие 2

Заключение

Алфавитный указатель разведывательных терминов Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg