«Римские легионы. Самая полная иллюстрированная энциклопедия»

Римские легионы. Самая полная иллюстрированная энциклопедия (fb2) - Римские легионы. Самая полная иллюстрированная энциклопедия 16820K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Валентинович Махлаюк - Андрей Евгеньевич Негин

Александр Валентинович Махлаюк, Андрей Негин Римские легионы. Самая полная иллюстрированная энциклопедия

© Махлаюк А.В., Негин А.Е., 2018

© ООО «Издательство «Яуза», 2018

© ООО «Издательство «Якорь», 2018

© ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Предисловие

О войнах Древнего Рима, об отдельных сражениях и кампаниях написано необозримое количество исследовательских работ и научно-популярных книг. В настоящее время заинтересованный читатель немало может прочитать и на русском языке. Однако интерес к военной истории Рима не ослабевает. Различные ее аспекты интенсивно изучаются специалистами, которые обращаются к новым темам и вопросам, предлагают новые подходы. Благодаря активным археологическим изысканиям и открытию новых надписей постоянно пополняются данные о размещении вооруженных сил на территории Римской державы, о повседневной жизни римских военных, об их вооружении. Современные знания о римской армии гораздо полнее и разностороннее, чем 50 или даже 20 лет назад. Остаются и нерешенные или спорные проблемы, по которым идут оживленные дискуссии, опровергаются старые и высказываются новые точки зрения.

Этот широкий научный и общественный интерес к истории римской армии отнюдь не случаен. Римляне действительно создали самую эффективную военную машину в истории Древнего мира, которая по многим своим параметрам оставалась непревзойденной и в последующие эпохи, вплоть до XVIII в. Ядро же римской военной организации всегда составляли легионы – воинские формирования, универсально приспособленные для различных видов боя. По словам позднеримского писателя, автора «Краткого изложения военного дела» Вегеция, устройство легиона было делом не только рук человеческих, но и божественного провидения (II. 21). Пожалуй, еще большее восхищение вызывали дисциплина, выучка и грозная боевая мощь римских легионов у представителей неримских народов. Еврейский историк Иосиф Флавий, на собственном опыте узнавший всю силу императорской армии, писал в I в. н. э., что «повиновение вышестоящим столь беспрекословно, что в мирное время оно является украшением римлян, а в бою превращает войско в единое тело – столь целен и гибок их строй, столь остр слух на приказания, а зрение на подаваемые знаки, столь готовы их руки к деятельности. Оттого-то они всегда легки на победу и тяжелы на поражение и никогда не были побеждаемы ни численным превосходством, ни искусством, ни неблагоприятными условиями, ни даже судьбой…» (Иудейская война. III. 5. 7).

Своего наибольшего расцвета и высшего уровня профессионализма римская армия достигла в эпоху Ранней империи, то есть в период времени от установления единоличной власти Октавиана Августа (30 г. до н. э. – 14 г. н. э.) до первых десятилетий III в. н. э. Именно Октавиан, внучатый племянник и наследник Цезаря, вышел победителем в той череде гражданских войн, что положили конец Римской республике, и создал основы того государственно-политического устройства, которое без существенных изменений просуществовало более 250 лет. Историки называют эту форму правления принципатом (от принятого Октавианом титула «принцепс», означающего «первенствующий, первый государственный деятель»), чтобы подчеркнуть своеобразие новой системы власти, являвшейся монархической по сути, но при этом сохранявшей многие элементы и традиции республиканского строя. С именем первого принцепса связано и окончательное утверждение профессионального характера армии, новой системы размещения вооруженных сил на территории державы, упорядочение сроков и условий службы, порядка чинопроизводства, размеров жалованья военнослужащим, различных юридических льгот и ограничений, премий и привилегий ветеранов. Вместе с тем многие организационные структуры, тактические построения, вооружение, старинные традиции воинской дисциплины и взаимоотношений военачальников и подчиненных сохранялись в императорской армии. Август не стал менять тех принципов римского военного искусства, которые сложились в предшествующие времена и достигли зрелости в деятельности таких прославленных полководцев, как Сципионы, Гай Марий, Корнелий Сулла, Гней Помпей, Юлий Цезарь.

При Августе продолжился и процесс широких завоеваний, которым был отмечен период Республики. Новые завоевательные войны, хотя и в меньших масштабах, велись и последующими императорами. Несмотря на провозглашение «Римского (или Августова) мира», Империи приходилось иметь дело и с отражением варварских нападений извне, и с подавлением разбойников и мятежников внутри. Так что императорским легионам и другим частям римской армии достаточно часто случалось применять оружие в больших и малых военных кампаниях. Иногда военная машина Империи давала сбои, римские войска терпели тяжкие поражения и несли серьезные потери. Однако в целом вооруженные силы Римской державы успешно справлялись со своими задачами, служа опорой императорской власти, охраняя рубежи от внешних угроз и поддерживая внутренний порядок.

Главным предметом данной книги будет римская армия первых трех столетий нашей эры. В конце III – начале IV в. н. э. преобразования императоров Диоклетиана и Константина Великого, ставшие ответом на глубокий кризис Римской державы и новую стратегическую ситуацию, открыли следующую, принципиально иную эпоху как в военной стратегии, так и в порядке комплектования и организации армии. Классический римский легион перестал существовать как таковой. Но это, как говорится, совсем другая история.

Для того чтобы получить разностороннее представление о том, как действовала эта могучая военная машина в свою классическую пору, нельзя ограничиться только описанием вооружения, структуры и тактики легионов. Любая война представляет собой исключительно сложное явление. Ее цели, характер и ход определяются многими факторами: политическим устройством и географическим расположением вовлеченных в конфликт государств и народов, их экономическим потенциалом, уровнем развития военного искусства и состоянием военной организации, идеологическими установками и традициями общества, субъективными мотивами правителей, интересами правящих элит и настроениями различных общественных групп, в том числе самих солдат. Боевое применение войск является главным средством достижения целей войны, но вместе с тем – результатом взаимодействия множества самых разнообразных факторов и процессов. К ним можно отнести боевую и психологическую подготовку войск, их «техническое» оснащение, проведение разведки, планирование операций, систему управления и взаимодействия различных сил и средств, проведение маршей и маневрирования на театре военных действий, организацию снабжения армии необходимыми припасами и т. д. Нужно помнить, что любое генеральное сражение или небольшое боестолкновение, осада или оборона того или иного укрепленного пункта имеют свою «механику», которая складывается не только из абстрактных тактических схем, отражаемых на штабных картах. В сражении действуют живые люди, занимающие разные места в армейской иерархии и боевых порядках, имеющие свои задачи и функции. Поэтому для понимания реальных механизмов боя важно увидеть не столько общую панорамную картину перемещения войсковых частей и подразделений, но также обратить пристальное внимание на то, что, как и почему делают на поле сражения и в разных его фазах отдельные звенья военной машины и, главное, сами конкретные индивиды, ее составляющие, – от рядового бойца до полководца. И здесь мы выходим на круг вопросов, относящихся, с одной стороны, к сугубо «техническим» и внешним реалиям битвы (какое оружие и как применяется, каковы его поражающие возможности, как подаются сигналы, совершаются перестроения и т. д.), а с другой – к психологии сражающихся (что заставляет их сражаться и жертвовать собой, преодолевая естественный страх смерти, как строятся взаимоотношения бойцов и командиров разного уровня).

Данные проблемы в настоящее время вызывают большой интерес военных историков, и именно они будут в центре нашего внимания. Мы попытаемся последовательно, с максимальным учетом новейших исследований и по возможности доступно осветить военно-политические, организационные, стратегические и тактические аспекты функционирования римской военной машины, внутреннее устройство, состав, обучение и вооружение легионов, организацию планирования и проведения военных операций, взаимоотношения командиров и подчиненных, рассмотрим различные ракурсы и «лики» римской битвы. Таким образом, читатели не найдут на страницах этой книги рассказа об отдельных войнах, разбора тех или иных сражений и кампаний. Основной замысел данной работы заключается в другом: показать, что представляла собой и как действовала римская императорская армия, и прежде всего ее легионное ядро. Иначе говоря, мы хотели бы предложить современные ответы на четыре взаимосвязанных вопроса:

1. Для каких целей создавалась и существовала императорская армия?

2. Как комплектовались и были устроены римские легионы?

3. Каким образом они управлялись и действовали на театре военных действий?

4. Как выглядело сражение с участием легионов и какую роль играли в нем отдельные солдаты, командиры и военачальники, различные подразделения и вспомогательные войска?

Некоторые из этих вопросов пока еще не получили достаточного освещения в книгах, доступных широкой читательской аудитории в России, и авторы рассчитывают по мере сил заполнить этот пробел.

Глава 1 Октавиан Август и создание императорской армии

«В военном деле он ввел много изменений и новшеств, а кое в чем восстановил и порядки старины. Дисциплину он поддерживал с величайшей строгостью».

(Светоний. Божественный Август. 24. 1)

В эпоху падения Республики и установления принципата римская военная организация изменилась во многих отношениях. Эти изменения отражали произошедшую политическую революцию, новую расстановку социальных сил и территориальное расширение Римской державы. Вместе с тем резкой грани между армией Поздней республики и вооруженными силами Империи не было. Многие новшества по праву связываются с именем Октавиана Августа (63 г. до н. э. – 14 г. н. э.), внучатого племянника Юлия Цезаря. Усыновленный по завещанию бездетным диктатором, он стал главным наследником Цезаря и восемнадцатилетним юношей начал долгий и трудный путь к вершинам власти, который завершился победой в гражданских войнах, сначала в составе триумвирата[1] над сторонниками традиционных республиканских порядков, а потом – над своим коллегой-триумвиром Марком Антонием. Сохранив институты Республики (сенат, магистратуры, народные собрания), Цезарь Октавиан (как он стал именоваться после усыновления) сосредоточил в своих руках обширные полномочия и, по сути дела, установил настоящее единовластие в специфической форме принципата. Создавая новый государственно-политический порядок, Август (такой почетный титул Октавиан принял в 27 г. до н. э.) осуществил ряд серьезных преобразований в военной сфере, нацеленных на решение как собственно военных, так и насущных политических задач[2].

Сам Октавиан Август, надо сказать, не блистал полководческими дарованиями, мало напоминая в этом отношении своего приемного отца. Недаром он любил повторять, что образцовому полководцу меньше всего пристало быть торопливым и опрометчивым (Светоний. Август. 25. 4). Но он был прекрасным организатором и дальновидным политиком, умел находить и выдвигать способных людей. Главные победы, связывавшиеся с его именем, были делом его доверенных помощников и крупных военачальников, таких известных, как Марк Випсаний Агриппа и Тиберий, а также таких менее знаменитых, но внесших незаменимый вклад в военные достижения августовского времени, как Сентий Сатурнин, Друз Старший, Мессалла Корвин, Лициний Красс.

Еще одной способностью Августа было умение считать. Известно, что он самолично вел учет военных сил и государственных доходов и расходов (Светоний. Август. 101. 4; Тацит. Анналы. I. 11; Дион Кассий. LIII. 30; LVI. 33). Сконцентрировав в своих руках контроль над огромными финансовыми ресурсами Римской державы, Август сумел ими рачительно распорядиться и найти такой оптимальный баланс в военных расходах, который обеспечил и интересы военнослужащих, и должную эффективность вооруженных сил и в то же время не стал непомерным бременем для населения Империи.

Император Октавиан Август в качестве Великого Понтифика (Pontifex Maximus). Музей Терм. Рим

Октавиан имел дело с настоящим, которое порождено прошлым, и, реформируя армию, исходил прежде всего из того состояния армии, в каком она была в последние десятилетия республиканского периода. А это была уже почти постоянная и почти профессиональная армия, существенно отличавшаяся от ополчения граждан. Многие солдаты уже давно были подолгу служившими профессионалами, а более или менее постоянные гарнизоны размещались в римских провинциях иногда на протяжении нескольких поколений. В первой половине I в. до н. э. редко было меньше 14 легионов. После Союзнической войны 91–88 гг. до н. э.[3] отряды союзников вышли из употребления и были заменены вспомогательными войсками из иноземных народов. К югу от реки По все италики стали римскими гражданами и могли теперь призываться в легионы. Причем многие из новых граждан, лишенные собственности и доходов, охотно записывались на военную службу в надежде поправить свое материальное положение за счет военной добычи и вознаграждения, но по большому счету они не питали патриотических чувств к римскому государству. Именно Союзническая война в большей степени, нежели реформы Мария, отменившие цензовую систему при наборе легионов, породила ту жадную, своекорыстную солдатскую массу, которая участвовала в гражданских войнах. Но именно эта армия, по сути дела, привела Октавиана к власти, и удержаться на ее вершине без армии было немыслимо. Равным образом невозможно было надежно сохранять и расширять римские владения, обеспечивать внутренний порядок, вернувшись к традиционной республиканской практике набора военнообязанных граждан для очередной кампании и их роспуска по ее окончании. Правовые и административные структуры государства нужно было привести в соответствие с новыми реалиями и юридически оформить фактическое существование постоянной армии, окончательно превратив ее в профессиональную.

Нужна была действительно регулярная армия, сравнительно небольшая, но хорошо обученная и приспособленная к решению разнообразных задач, а главное – лояльная принцепсу и максимально лишенная возможности непосредственно вмешиваться в политику, как это было в период гражданских войн. В речи ближайшего сподвижника Октавиана Гая Цильния Мецената, сочиненной историком III в. н. э. Дионом Кассием и посвященной выбору монархического правления, приводятся веские аргументы в пользу такой армии. «Необходимость в ней связана с тем, – говорит Меценат, – что нам больше уже нельзя полагаться на войска, собираемые в случае отдельных угроз, ибо мы и сами весьма удалены от границ нашей державы и со всех сторон окружены врагами. Если же позволить всем, кто находится в возрасте, пригодном для воинской службы, иметь оружие и заниматься военным делом, от них неизменно будет исходить угроза беспорядков и гражданских войн. Но, запретив такого рода занятия, в случае войны, когда нам понадобятся боеспособные люди, мы всегда рискуем оказаться в опасном положении, располагая лишь неопытными и необученными воинами. Вот почему я придерживаюсь того мнения, что, в то время как основная масса людей призывного возраста должна жить, не зная оружия и лагерных валов, набирать в войско и обучать военному делу следует самых крепких телом и наиболее нуждающихся в средствах к существованию. Они ведь, целиком посвятив себя воинскому ремеслу, будут лучше воевать, тогда как остальное население, не имея нужды отправляться в военные походы и полагаясь на защиту других, сможет спокойнее обрабатывать землю, плавать по морям и посвящать себя прочим мирным занятиям. Таким образом, самые энергичные и сильные, кому иначе пришлось бы жить в основном разбоем, смогут обеспечить себя, не причиняя никому вреда, а все прочие будут проводить жизнь в безопасности» (Дион Кассий. LII. 27).

Деталь алтаря Гнея Домиция Агенобара. Лувр. Париж

В 42 г. до н. э. было 66 легионов, в которых служило примерно от 216 000 до 270 000 италийцев (или 25 % италийской молодежи). Сюда надо добавить от 48 до 60 тысяч провинциалов[4]. Перед битвой при мысе Акции в распоряжении Октавиана было около 28 легионов, а у Антония, вероятно, 23, не считая вспомогательных сил. После практически бескровного завоевания Египта в 30 г. до н. э. все эти огромные вооруженные силы оказались в руках Октавиана. Поэтому после победы над Марком Антонием важнейшей первоочередной проблемой, вставшей перед Октавианом, стала демобилизация тех огромных армий, которые участвовали в гражданских войнах. И если с ветеранами флота и вспомогательных войск можно было расплатиться предоставлением им римского гражданства, некоторых других льгот и привилегий, то для вознаграждения демобилизуемых легионеров требовались земли и деньги. Решение этой задачи облегчалось, во-первых, наличием уже отработанного механизма наделения ветеранов земельными наделами, а во-вторых, египетской добычей – сокровищами династии Птолемеев, которые были заботливо собраны Клеопатрой и полностью оказались в руках Октавиана.

Август произвел расселения ветеранов в 30 и 14 гг. до н. э. Необходимые земли приобретались за счет египетской добычи. Август потратил на эти цели 860 млн сестерциев, избежав той непопулярности, которая была связана с конфискацией земель в 41 г. (Деяния Божественного Августа. 16; Дион Кассий. LI. 4. 8). Всего в Италии было выведено 28 колоний, наделы в которых получили ветераны Августа. Эти поселения, помимо всего прочего, предназначались для того, чтобы служить опорой власти в моменты возможных политических кризисов и в дальнейшем быть источником пополнения легионов. Ветераны, сражавшиеся на стороне Антония, также получили земельные наделы, но позднее и только в провинциях (Испании, Азии, Сирии, Нарбонской Галлии, Ахайю и др.). Размер наделов, которые получали ветераны при Августе, точно не известен. Предполагают, что в среднем он составлял 50 югеров (14,7 га). Увольняемые в отставку позже (в 7, 6, 4, 3 и 2 гг. до н. э.) получали вознаграждение в денежной форме, на что было потрачено около 400 млн сестерциев (Деяния Божественного Августа. 16). Большинство ветеранов предпочитали именно такое вознаграждение, поскольку оно давало больше свободы в выборе места жительства. В своих «Деяниях» Август отмечает, что около 500 000 римских граждан были приведены к присяге на верность ему, и из них немногим более 300 000, отбывших срок на военной службе, он вывел в колонии или вернул в их города (Деяния Божественного Августа. 3). Из них около 120 000 были выведены в колонии в 30 и 29 гг. до н. э., а остальные 180 000 получили отставку и награду в виде земельного надела или денег в период с 29 г. до н. э. по 14 г. н. э. Прочие же либо не дожили до отставки, либо вышли в отставку уже при Тиберии.

Что касается структуры вооруженных сил, то здесь Августом были созданы на регулярной основе новые рода и виды войск: преторианская гвардия, формирования городского гарнизона Рима (городские когорты и когорты вигилов, предназначенные для тушения пожаров) и военно-морской флот. Были также упорядочены виды вспомогательных войск (auxilia).

Ядром вооруженных сил Империи остались, разумеется, легионы. Утвердившись у власти, Октавиан по стратегическим соображениям из более чем 50 легионов сохранил 28, отдав предпочтение тем боевым единицам, которые сражались в свое время под знаменами Цезаря. Номера этих соединений иногда дублируются, поскольку в период триумвирата они входили в состав армий и Антония, и Октавиана. В оставшихся легионах он уволил в отставку большинство солдат, которые служили в годы гражданских войн, удалив таким образом из армии то поколение, которое привыкло диктовать свои условия командирам. К тому же за годы междоусобных войн среди легионеров оказалось много провинциалов самого разного этнического происхождения и даже рабов. Из приблизительно 230 000 легионеров, оказавшихся в руках Октавиана, было уволено около трети[5]. За этими увольнениями последовали новые массовые наборы, главным образом на севере Италии, в Цизальпийской Галлии, где был достаточно многочисленный сельский плебс.

Легионеры, набранные в 30 г. до н. э., по-видимому, были уволены в отставку в 14 г. до н. э. А в 13 г. до н. э. Август установил срок службы в 16 лет (Дион Кассий. LIV. 25. 5–6), что соответствует тому числу походов, которое полагалось совершить римскому гражданину в период Республики. Очевидно, что с этого времени обычным стал набор в легионы добровольцев. В 5 г. н. э. срок службы был определен в 20 лет плюс 5 лет в качестве ветерана. Через некоторое время после смерти Августа срок службы стал составлять 25–26 лет.

Надежное удовлетворение материальных потребностей солдат в целях недопущения возможных мятежей и солдатского диктата периода гражданских войн было одной из важнейших задач Августа в рамках его политики стабилизации. Для этого необходимо было выработать своего рода служебный договор, приемлемый и для власти, и для солдат, и для общества. Как пишет Дион Кассий (LIV. 25. 5), он хотел сделать так, «чтобы отныне воины, записавшись в войско на определенных условиях, больше не имели причин из-за этого бунтовать. <…> Эти меры не вызвали в то время [в 13 г. до н. э.] у воинов ни радости, ни злости, так как они не получили всего, чего хотели, но и не были лишены всего; у остального же населения благодаря этим решениям появилась твердая надежда, что у них в будущем не отберут их владений». Основателю принципата удалось в целом успешно решить эту непростую задачу. При этом можно говорить об установлении фактической монополии принцепса на снабжение и награждение войск. Было определено и денежное вознаграждение, получаемое ветераном, в размере 3000 денариев для рядового легионера, что равнялось сумме его жалованья за 13 лет. Для выплаты вознаграждения ветеранам, увольняемым в отставку после 20 лет службы, Август учредил в 6 г. н. э. специальную военную казну (aerarium militare), в которую передал из собственного имущества 170 млн сестерциев, а потом для его пополнения ввел два новых налога: 5-процентный налог с наследства[6] и 1-процентный налог с аукционных продаж (Деяния Божественного Августа. 17; Дион Кассий. LV. 25). В 17 г. н. э. Тиберий добавил к источникам ее пополнения налог (трибут) с провинции Каппадокия.

Само солдатское жалованье осталось прежним, каким его установил Цезарь: 225 денариев у рядового легионера. Это, правда, немногим превышало средний прожиточный минимум. Но у жалованья было несомненное достоинство – его регулярность. Легионеры же имели перспективы продвижения по службе, сулившие повышенное жалованье, право на получение доли добычи и денежных подарков от императора.

Таким образом, Август добился того, чтобы, как пишет Светоний (Август. 49. 2), воинов, где бы они ни служили, ни возраст, ни бедность не побуждали к мятежам.

Нужно подчеркнуть, что, вопреки распространенному мнению, Август не располагал легионы и другие соединения рядом с границей. В его правление происходили постоянные перемещения войск, направляемых на те или иные театры военных действий, где продолжались завоевания (как в Испании, в альпийских или германских землях, в Мёзии) или возникала необходимость подавить восстания местного населения (как в Паннонии и Далмации). Из пяти легионов, размещавшихся при Августе в Иллирии и Далмации, в середине I в. н. э. остался только один. Как известно, Август разделил все провинции на императорские и сенатские (официально они назывались «провинции римского народа»). Наиболее важные в военном отношении провинции перешли под непосредственное управление императора, который направлял туда своих легатов (наместников); внутренние, замиренные провинции управлялись наместниками, посылаемыми сенатом. Первоначально, однако, и в некоторых сенатских провинциях стояли легионы. Но из 8 легионов, дислоцировавшихся в сенатских провинциях, к концу правления Августа остался только один – в провинции Африка (впрочем, и его в 39 г. Калигула передал из-под власти наместника под командование специально назначенного легата – Тацит. История. IV. 48). Капитальные, устроенные на постоянной основе легионные лагеря появляются только с середины I в. н. э.

Важнейшим новшеством, введенным Августом в военную организацию, была преторианская гвардия, предназначенная для охраны особы императора[7]. Она была создана в 27 г. до н. э. на основе тех отрядов телохранителей, которые Октавиан имел в годы гражданских войн. Во времена Республики римские полководцы располагали так называемой преторской когортой (cohors praetoria), набиравшейся из отборных воинов и выполнявшей функции телохранителей. Теперь же были набраны 9 когорт (позже к ним добавились еще три) по 1000 человек в каждой (или по 500 – вопрос остается спорным), которые несли службу на постоянной основе как особое элитное подразделение императорской армии. Количество этих когорт, по всей видимости, восходит ко времени триумвирата. После разгрома республиканцев в битве при Филиппах (42 г. до н. э.) 8000 ветеранов, выразивших желание продолжить службу, Октавиан и Антоний разделили на преторские когорты (Аппиан. Гражданские войны. V. 3); каждому досталось по четыре, а еще одна была у третьего триумвира Лепида. После 30 г. до н. э. все они оказались в войске Октавиана.

Ауреус времен императора Клавдия с изображением лагеря преторианцев

Преторианские когорты размещались в городах Италии и (со времени Тиберия) в самом Риме, в специальном лагере на склоне Эсквилина, одного из семи римских холмов. Таким образом, Август отступил от давней традиции, согласно которой вооруженное войско не могло находиться в пределах городской черты Рима. Привилегированное положение солдат преторианской гвардии по сравнению с легионерами заключалось в более коротких сроках службы (12, позже 16 лет) и повышенном жалованье (рядовой преторианец получал в год 375 денариев против 225 денариев у простого легионера; императорские денежные подарки преторианцам выплачивались в большем размере, нежели всем другим воинам из числа граждан). Набирались в преторианские когорты в основном жители Италии, и гвардейцы подчас свысока смотрели на легионеров, третируя их как чужеземцев (Тацит. История. II. 21). В свою очередь, легионеры из провинциальных армий видели в преторианцах не настоящих солдат, а людей, избалованных столичной жизнью, больше пригодных для парадов, нежели для настоящих войн и испытаний.

Каждая преторианская когорта делилась на 10 центурий под командованием центуриона. Когортой командовал трибун. Кроме того, в состав гвардии входил отряд из 300 конных спекуляторов, которым командовал центурион trecenarius («трехсотник»). Заместитель последнего назывался princeps castrorum – «начальник лагеря». Начальствовали над всеми когортами один или два префекта претория из числа всадников, подчиненных непосредственно принцепсу. Преторианцы были вооружены в принципе так же, как и легионеры, обучались таким же образом. Начиная со II в. н. э. гвардия сопровождала императора в военных походах, но каких-либо специальных тактических задач не имела. Вместе с тем гвардия давала немало командных кадров для легионов, так как некоторые преторианцы, отслужившие 16 лет, могли получить чин центуриона и продолжить службу в легионах, имея подчас лучшие карьерные перспективы по сравнению с легионными центурионами, выслужившимися из рядовых.

Однако близость к императорскому двору делала преторианцев важной политической силой, особенно в моменты династических кризисов. Именно от позиции преторианской гвардии часто зависел выбор того или иного претендента на императорский престол или же физическое устранение неугодного правителя путем заговора. Осторожный Август в деле обеспечения собственной безопасности не полагался только на преторианцев, но имел также отряд германских телохранителей (Germani corporis custodes) численностью как минимум 500 человек, который обычно набирался из племени батавов. Они имели свой лагерь за Тибром. Их распустил Гальба в 68 г. н. э. В конце I в. им на смену пришли так называемые equites singulares Augusti, объединенные в подразделение численностью в 1000 человек под командованием всаднического трибуна, подчиненного префекту претория. Они набирались из германских провинций, прежде всего из тех же батавов. К этому времени и провинциальные наместники имели свой эскорт equites singulares consularis, которых набирали из лучших солдат кавалерийских вспомогательных частей.

К элитным частям относились также городские когорты (cohortes urbanae), учрежденные в самом начале правления Августа и выполнявшие в основном функции городской полиции. Первоначально было три такие когорты численностью по 500 человек (позднее, вероятно, как и у преторианцев, она была доведена до 1000). Их нумерация продолжала номера преторианских когорт, то есть имели номера с Х по XII. Подчинялись они префекту города, а со II в. н. э. – префекту претория. В правление Тиберия, около 20–23 гг. н. э., они были размещены в том же лагере, что и преторианские когорты. Еще две когорты были учреждены позднее и размещены – одна в Лугдуне (Лионе), а вторая в Карфагене.

Семь когорт ночной стражи (cohortes vigiles), созданные в 6 г. н. э., численностью тысяча человек каждая, выполняли функции военизированной пожарной команды и ночного дозора в столице. Они набирались из вольноотпущенников и неграждан (перегринов), которым через несколько лет службы предоставлялось римское гражданство. Командовал ими префект ночной стражи.

Август упорядочил также численность вспомогательных частей (auxilia), которые по общей численности приблизительно равнялись численности легионов. Они в основном набирались из перегринов (свободных жителей Империи, не имевших прав римского гражданства). Если раньше они имели разный численный состав, то теперь пешие когорты под началом трибунов состояли, как и в легионе, из 6 центурий по 80 человек каждая, а конные отряды (alae – «крылья», как они традиционно назывались) имели по 512 бойцов, делившихся на 16 турм по 32 человека каждая. Такие алы и когорты назывались пятисотенными (quingenariae) для отличия от появившихся позже отрядов в 1000 человек (milliariae). Первыми командовали префекты, а вторыми – трибуны; турмы возглавлялись декурионами. Среди когорт были и те, которые формировались из римских граждан. Некоторые когорты именовались equitatae, что дословно переводится как «конные», но на деле это были смешанные подразделения, включавшие и центурии пехотинцев, и турмы всадников[8]. Все эти вспомогательные отряды носили, как правило, название по имени того народа или племени, из которого первоначально были сформированы (cohortes Afrorum, Dalmatorum, Thracum, Vindelicum, ala Hispanorum, Illyricorum, Pannoniorum и т. д.), а иногда по имени конкретного командира, который первым возглавил данное подразделение (например, ala Siliana или ala Indiana по имени Инда). Иногда добавляется указание на императора, создавшего отряд (например, cohors Augusta), почетные эпитеты («Благочестивая», «Верная», «Дважды награжденная почетными ожерельями» и т. п.) или уточняющие наименования (veterana – «ветеранская, старейшая», sagittariorum – «лучников», scutata – «носящих щиты»). Со временем эти отряды начинали пополняться в тех местах, где несли службу (часто очень далеко от родины), и утрачивали свой первоначальный этнический состав[9].

Римляне продолжали достаточно широко использовать контингенты, поставляемые зависимыми (клиентскими) царями. Например, в 25 г. до н. э. по приказу Августа префект Египта Элий Галл совершил военную экспедицию в Аравию, имея в дополнение к легионерам и ауксилариям отряд в 500 человек от царя Иудеи Ирода и 1000 человек от царя набатеев Обода (Страбон. География. XVI. 4. 23). В войске наместника Каппадокии Арриана, снаряженном для отражения набега аланов, регулярные римские войска дополнялись союзными контингентами из Малой Армении, Трапезунда и Колхиды (Арриан. Построение против аланов. 7). Марк Аврелий после войны с маркоманнами и квадами в соответствии с заключенным договором принял на службу 5500 сарматов из-за Дуная и не стал распределять их по различным вспомогательным частям, а отправил всех вместе в Британию (Дион Кассий. LXXI. 16. 2).

Все эти вспомогательные формирования, безусловно, придавали римской армии тактическую гибкость и разнообразие. Они восполняли потребность в кавалерии и легкой пехоте, которая стала ясной уже во время Второй Пунической войны. Многие военные задачи (наблюдение за границами, внутренний полицейский контроль и т. д.) требовали мобильности, гибкости, меньших отрядов и открытых форм построения, а не массовой тяжелой пехоты. В социальном плане вспомогательные войска, имевшие командиров из числа римлян и служившие бок о бок с легионами, способствовали процессу романизации провинциального населения, тем более что главной наградой за 25-летнюю службу для солдат-ауксилариев было римское гражданство, которое они получали, выходя в отставку, вместе со своими женами и детьми. Однако интеграция контингентов из племен, недавно покоренных римлянами, в римскую армию была сложным и подчас болезненным процессом. В I в. н. э. известны случаи, когда провинциалы, пройдя римскую военную школу, поднимали восстание и выступали против римской власти. Так было в 6–9 гг. н. э. в Паннонии и Далмации, где ядро восставших составили племена, уже давно набиравшиеся в римские вспомогательные войска. Командиром отряда вспомогательных войск служил и Арминий из племени херусков, который, изменив римлянам, заманил армию наместника Германии Квинтилия Вара в ловушку и уничтожил в Тевтобургском лесу в 9 г. н. э. В 69–70 гг. н. э. мощное восстание галльских племен против Рима возглавил Юлий Цивилис, также служивший командиром вспомогательной когорты. Неизвестный автор трактата «Об устройстве военного лагеря», написанного во II в. н. э., указывал, что легионы, как самые верные войска, следует размещать непосредственно у лагерного вала, чтобы они охраняли его и как стеной из человеческих тел удерживали от бегства разноплеменное воинство (Псевдо-Гигин. Об устройстве военного лагеря. 2). Важная ремарка, свидетельствующая, что и столетие спустя после Августа ауксилариям не всегда можно было доверять в полной мере.

Римский барельеф, изображающий бирему с установленной на носу боевой башней

В правление Августа в составе вооруженных сил Рима впервые учреждается постоянный военно-морской флот. Из кораблей, участвовавших в битве при Акции, были созданы два флота – Мизенский и Равеннский, названные так по местам их базирования. Они охраняли, соответственно, западное и восточное побережья Италии. Трофейные корабли, захваченные у Антония, стали основой еще одного флота, размещенного в Нарбонской Галлии в городе Forum Iulii (совр. Фрежюс на юге Франции). Кроме того, впоследствии создавались и отдельные флотилии на окраинных морях (в Британии, Понте) и больших реках (Рейне и Дунае). Флотские экипажи комплектовались из перегринов и были устроены по образцу легионов по центуриям во главе с центурионами, причем моряков называли milites, «воины». Командовал каждым флотом префект всаднического ранга, при этом командующий Мизенским флотом считался старшим. Командиры кораблей, триерархи, нередко были из вольноотпущенников. В правление Тиберия и Клавдия отпущенники даже поднимались до поста командующего флотом (ILS 2815). Общая численность императорского флота оценивается в 40–45 тыс. человек – сила довольно-таки значительная, хотя, в общем, он играл хотя и полезную, но отнюдь не большую роль в военной системе принципата.

Таким образом, в структуре вооруженных сил Империи выбор был сделан в пользу разнообразия видов и родов войск. В вопросе же комплектования легионов основной упор был сделан на качественное – по своим социальным характеристикам – пополнение. Основатель принципата действовал и в реставраторском духе, чтобы сделать из армии не сборище наемников и маргиналов, каким она в значительной степени была в эпоху гражданских войн, но своего рода элитный корпус граждан, специально отобранных и подготовленных, способных защищать величие Империи и государственные интересы[10]. О принципах и порядках набора легионов речь подробнее пойдет ниже (см. гл. 6). Пока же отметим, что Август, не отменяя всеобщей воинской обязанности граждан, при наборе легионов ориентировался преимущественно на добровольцев, понимая, что из насильственно призываемых рекрутов трудно сделать хороших солдат. При этом наличие римского гражданства было обязательным условием для записи в легионы. Сочетание принципа «гражданин – солдат» с профессиональным характером армии можно считать бесспорным достижением военной реформы Августа. Именно для того, чтобы привлечь в легионы достаточное число добровольцев, он упорядочил условия службы и систему обеспечения ветеранов.

С установлением Империи уменьшилось значение военной добычи в качестве вознаграждения солдат. Отчасти это компенсировалось более или менее регулярными денежными подарками (donativa), которые император жаловал легионерам и другим солдатам из числа граждан по случаю побед и знаменательных дат. Вместе с тем мудрый Август хорошо понимал значение моральных стимулов, и именно он, очевидно, упорядочил систему поощрений в виде различных знаков отличия (dona militaria), игравших в Риме роль орденов и медалей. Судя по замечанию Светония (Август. 25. 3), он стремился повысить престиж почетных венков и прочих наград, который, вероятно, серьезно упал в годы гражданских войн[11], сохранив, видимо, их изначальную связь с конкретным деянием, и беспристрастно награждал ими даже рядовых. Вместе с тем он отошел от той демонстративной близости с воинами, которая была характерна для Цезаря, в частности, отказавшись от обращения к воинам как к «соратникам». Он и сам после гражданских войн называл их только «воинами» и предписал другим военачальникам обращаться к солдатам только так, находя употребление слова «соратники» слишком льстивым и для военных порядков, и для достоинства своего и своих близких (Светоний. Август. 25. 1).

Следует сказать также о том, что наряду с привилегиями, предоставляемыми воинам, Август ввел запрет на официальный брак для военнослужащих (и легионеров, и ауксилариев), который сохранялся до 193 г. н. э., когда его отменил Септимий Север. Такого запрета не существовало в период Республики, когда граждане обычно призывались в легионы на период отдельной кампании. Современные исследователи по-разному объясняют причины введения этого запрета. Одни связывают его с тем, что женщины и дети отягощали войско на марше. Другие полагают, что военные власти стремились избежать ситуации, когда солдаты, женатые на местных жительницах, могли сопротивляться переводам в другие места и даже дезертировать. Третьи считают, что запрет на брак позволял избежать увеличения солдатского жалованья и продовольственного снабжения в тех размерах, которые требовались для содержания семьи. Есть мнение, что этот запрет имел целью предотвратить сокращения населения в Италии, воспрепятствовав женщинам отправляться вместе с легионерами к месту службы на границах Империи. Но вероятнее всего, основные мотивы запрета на солдатские браки коренились в традиционном убеждении римлян в несовместимости воинской дисциплины с пребыванием в военном лагере женщин[12]. Более того, в начале принципата, по-видимому, даже женам командиров и военачальников запрещалось сопровождать своих мужей в те провинции, где они проходили службу. Введение такого рода запретов вполне укладывается в общее русло консервативной, реставраторской политики Августа, который стремился возродить традиционные римские ценности. Понятно, однако, что в любом случае с чисто военной точки зрения войско, не обремененное женщинами и детьми, было более мобильным.

Разумеется, этот запрет отнюдь не означал, что солдаты ограничивались только общением с проститутками или рабынями и не имели более или менее длительного сожительства с женщинами. Напротив, в надписях и папирусах I в. н. э., и особенно II в. н. э., есть многочисленные свидетельства о существовании достаточно устойчивых квазибрачных союзов военнослужащих[13]. Возможно, что военное начальство на местах со временем стало довольно либерально смотреть на такие солдатские семьи, поскольку родившиеся в них сыновья чаще всего наследовали профессию отцов, записываясь в легионы. Так или иначе, фактические брачные союзы военнослужащих, независимо от статуса женщины, не могли иметь того же правового значения, какое имел официальный брак. Вступившие в такой союз воины не пользовались теми привилегиями, которые в соответствии с брачными законами Августа получали женатые люди, поскольку с формально-юридической точки зрения военнослужащие считались caelibes, «холостяками». В частности, согласно так называемым брачным законам Августа от 18 г. до н. э. и 9 г. до н. э., мужчины в возрасте от 25 до 60 лет, не состоящие в браке, лишались права принимать наследство и завещательные отказы. Таким образом, воины, посвятившие свою жизнь общественно значимой миссии, оказывались в явно невыгодном положении по сравнению с гражданскими лицами. И это стало очевидным уже вскоре после правления Августа. Такую несправедливость отчасти попытался устранить император Клавдий (41–54 гг. н. э.), который своим эдиктом предоставил воинам права женатых людей (Дион Кассий. LX. 24. 3).

Еще одним краеугольным камнем военной реформы Августа стала перестройка системы высшего командования, направленная прежде всего на нейтрализацию потенциальных угроз единоличной власти принцепса со стороны представителей сенатской знати. Чтобы исключить возникновение замкнутой «касты» высших военачальников, Август, сохранив традиционную монополию сенаторского сословия на командование войсками, ввел обязательное сочетание гражданских и военных постов в карьере сенаторов. Все назначения на высшие должности, предполагавшие командование войсковыми соединениями (командующих легионами и провинциальных наместников, под началом которых находились все вооруженные силы провинции), производились самим принцепсом как верховным главнокомандующим в соответствии с определенным порядком: прежде чем получить командную должность сроком, как правило, на несколько лет, необходимо было исполнить соответствующую магистратуру (квестора, претора, консула); после военных постов сенаторы вновь возвращались к гражданской жизни. Но для прохождения сенаторской карьеры военная служба оставалась обязательной. По сообщению Светония (Август. 38. 2), Август назначал сыновей сенаторов не только трибунами легионов, но и префектами конницы (т. е. конных вспомогательных отрядов); а чтобы никто из них не миновал лагерной жизни, он обычно ставил их по двое над каждым конным отрядом. Кроме того, важные командные должности (начальствование над преторианской гвардией, наместничество в Египте, командование вспомогательными отрядами и другие) были закреплены за представителями второго благородного сословия – всадниками. Опасаясь мятежных поползновений со стороны оппозиционных аристократов, Август часто использовал на командных должностях людей незнатных и членов своего семейства, а главное – полностью поставил под свой контроль выплату жалованья и награждение солдат, превратившись, по сути дела, в единственного патрона солдат, которые лично ему были обязаны всеми благодеяниями и привилегиями, только ему приносили воинскую присягу и обязывались хранить верность. И хотя потенциальная опасность со стороны популярных военачальников, стоявших во главе крупных провинциальных армий, не исчезла полностью, созданная Августом система в целом оказалась настолько прочной и эффективной, что была в состоянии справляться со случайными сбоями, династическими проблемами и попытками военных мятежей.

В целом же созданная Августом военная система сохраняла два фундаментальных, восходящих к древним традициям принципа: единство статуса гражданина и легионера и закрепленную за высшими сословиями монополию на командование (что в условиях профессиональной армии было, конечно, пережитком древней республиканской системы, при которой военные посты доставались не столько в соответствии с реальными способностями и опытом, сколько в силу принадлежности к знатным сословиям). Августом были заложены столь прочные основы новой военной организации, что его преемникам в течение долгого времени оставалось лишь приспосабливать к изменяющейся ситуации то, что уже было создано. Именно в его правление были определены способы комплектования различных родов войск и общая военно-политическая стратегия, установлены различия между легионами и вспомогательными войсками, между гарнизоном Рима и провинциальными армиями, определены пути карьеры высших командиров, условия прохождения службы рядовых и центурионов, статус ветеранов. Создание профессиональной постоянной армии позволяло более успешно накапливать и передавать военный опыт.

Глава 2 Имперская стратегия

«Пока Рим управлялся по-республикански и сенат посылал на войну полководцев, все италийцы были под оружием и покорили землю и море, воюя с эллинами и варварами, и не было такой части земли или склона неба, куда бы римляне не распространили свою власть. С тех пор же, как единовластие перешло к Августу, последний освободил италийцев от трудов, лишил их оружия и окружил державу укреплениями и лагерями, поставив нанятых за определенное жалованье воинов в качестве ограды Римской державы; он обезопасил державу, отгородив ее великими реками, оплотом из рвов или гор, необитаемой и непроходимой землей».

(Геродиан. История императорской власти после Марка. II. 11. 4–5)

Боевое применение армии, ее состав, численность, структура, тактика и размещение на территории государства зависят от характера тех вооруженных конфликтов, в которых участвует государство, а стало быть, во многом определяются проводимой правительством внутренней политикой, тем стратегическим курсом, какого придерживаются правящие круги в отношениях с соседними странами и народами. Кроме того, армия оставалась и важной политической силой (как бы Август ни пытался удалить ее от политики), одной из главных опор императорского единовластия и вместе с тем средством для удержания в повиновении завоеванных народов.

На протяжении своей истории Риму приходилось иметь дело с очень разными противниками, как с варварскими племенами, еще не имевшими государственности, так и с такой мощной державой, как Парфянское царство, вести завоевательные и оборонительные войны на различных театрах военных действий – от Британских островов до Закавказья и Месопотамии, подавлять восстания и мятежи подвластного населения. Каждый из народов, становившихся противником Рима, имел свои особенности в вооружении и тактике, и это приходилось учитывать римлянам, строя свою военную организацию. История Римской державы отнюдь не была чередой легких завоеваний и блестящих успехов. Случались и такие катастрофические поражения, как полный разгром сразу трех легионов в 9 г. н. э. в Тевтобургском лесу, или позорная капитуляция перед парфянами войска Цезенния Пета в 64 г. н. э. при Рандее в Армении (Тацит. Анналы. XV. 15; Дион Кассий. LXII. 21), или уничтожение нескольких легионов восставшими иудеями в 66 и 132–135 гг.

Имперская внешняя политика и военная стратегия определялись многими разнообразными факторами. Под соответствующие задачи комплектовались и готовились вооруженные силы Империи, соответствующим образом они размещались на территории Римской державы. Следует иметь в виду, что Римская империя оставалась цепью провинций вокруг Средиземного моря и реагировала на отдельные военные проблемы в прилегающих районах в зависимости от конкретной ситуации. Вместе с тем можно говорить и о действии более или менее постоянных или долговременных военно-политических факторов.

Античные авторы, говоря о причинах тех или иных войн в эпоху Империи, часто указывают на желание императоров снискать личную славу и укрепить свой престиж, что имело важное значение для обоснования их права на власть. К этому их, несомненно, подталкивало и общественное мнение, по-прежнему видевшее в успешных завоеваниях и покорении иноземных народов едва ли не главное свидетельство величия Рима. Именно желание найти почетный повод для настоящего триумфа было, по свидетельству Светония, причиной завоевания Клавдием Британии (Светоний. Клавдий. 17. 1). Стремление к истинной славе было, по словам Диона Кассия, истинным мотивом императора Траяна, чтобы начать войну с Парфией (Дион Кассий. LXVIII. 17. 1).

Разумеется, стремление отдельных императоров расширить пределы римских владений, снискать военную славу, приобрести добычу и новые ресурсы были важными побудительными мотивами римской политики, и многие войны действительно приносили Риму существенные материальные выгоды, как, например, присоединение Египта в 30 г. до н. э. Но всё же эти мотивы в целом имели вторичное значение. Главной причиной предпринимаемых римлянами военных акций чаще было стремление поддержать статус и престиж Римской державы, отомстить за оскорбление (реальное или выдуманное), покарать непокорных. Только насаждая соответствующий образ, Империя могла обеспечить относительную неприкосновенность своих рубежей, не допустить одновременных нападений извне и восстаний внутри. Владычество и величие римского государства, сама его безопасность зависели от всеобщего признания. Материальные приобретения, полученные в результате завоеваний, в свою очередь упрочивали статус Империи.

Сугубо экономические интересы и геополитические соображения не могут удовлетворительно объяснить многие военные предприятия римлян в эпоху Империи. Многие кампании были исключительно затратными, а завоеванные территории в результате не только не приносили доходов в казну, но, напротив, поглощали немалые ресурсы на содержание размещаемых на них войск, которые были необходимы и для охраны новых внешних границ, и для обеспечения внутреннего спокойствия. Так обстояло дело, например, в Британии, которая была завоевана и стала римской провинцией в 43 г. н. э.

В последнее время получила развитие точка зрения, что рассматривать военно-политическую стратегию Римской империи в понятиях обороны и наступления неправомерно, скорее речь следует вести об определяющем значении понятий чести и власти[14]. В эпоху Империи безопасность отождествлялась с честью и престижем римского государства, честь же заключалась в победе. И поэтому победа в любом конфликте была для римлян практической необходимостью, ибо безопасность их государства зависела в конечном итоге от того, насколько им удавалось сохранить имперское достоинство. Даже действуя агрессивно, римляне были убеждены, что они поступают так ради собственной безопасности. Характерно, что Цицерон, рассуждая о праве войны и причинах, по которым римляне начинали и вели войны, говорит о чести, достоинстве, владычестве, славе и выживании, но при этом отмечает, что справедливая война может вестись и для отмщения, и для отражения врага (Цицерон. Об обязанностях. I. 38). В своих «Деяниях» Август стремится создать впечатление о справедливом характере всех войн, которые велись в его правление и целью которых было утверждение мира в державе и величие римского народа.

В немалой степени римская внешнеполитическая и военная стратегия обуславливалась морально-психологическими факторами и строилась на создании особого образа Рима как могучей, несокрушимой силы. Этот образ поддерживался применением стратегии устрашения и мести. До тех пор пока потенциальные враги Империи верили в ее силу и в неотвратимость возмездия, римляне могли рассчитывать на сохранение своего господства, имея сравнительно небольшую армию и пограничную систему, которая сама по себе не была рассчитана на отражение массированных вторжений. Римская агрессивность и наступательная стратегия как раз и были нацелены на то, чтобы внушить соседям соответствующие представления. Показательны в этом плане слова оратора IV в. Фемистия, который в речи в честь императора Валента подчеркивал, что римлян и скифов (в данном случае имеются в виду готы) разделяют не реки, не болота, не стена – ибо через них можно переплыть, переправиться, перебраться, – но страх, которого никогда не преодолевал тот, кто считал себя слабее (Речи. 10. 138 D).

Таким образом, римская военно-политическая стратегия во многом основывалась на ценностных представлениях, описываемых такими понятиями, как честь, достоинство, слава. Римляне воспринимали международные отношения как борьбу за честь и статус между Римом и варварскими народами и доказывали свое превосходство в этом состязании демонстративными военными акциями и завоеваниями. С точки зрения римлян, проявить какую-либо слабость, как, например, уважительное отношение к иноземным народам, неспособность отомстить за понесенное поражение или покарать восстание с показательной жестокостью, означало дать повод для вторжения или мятежа. Поэтому римляне иногда преувеличивали потенциальные угрозы и, рассматривая любое вторжение или неподчинение как покушение на свой престиж, реагировали на них с чрезмерной агрессивностью, предпринимая завоевательные походы и даже не останавливаясь перед тотальным уничтожением противника или по меньшей мере подрывом его военного потенциала. Главное, чего они хотели добиться, – внушить врагу чувство страха перед превосходством Рима. Причем с римской точки зрения ответ на брошенный Риму вызов мог последовать в любое время, даже спустя несколько лет. Так, Юлий Цезарь для оправдания своих действий против племени гельветов, с которых начались Галльские войны, вспоминает то поражение, которое это племя нанесло Лицинию Крассу почти пятьдесят лет назад (Цезарь. Галльская война. I. 7; 12–14, 30).

Действительно, многие римские кампании в эпоху Империи (дакийские войны Домициана, парфянская и дунайские войны Марка Аврелия, вторжение Септимия Севера в Шотландию, поход Александра Севера против Персии, германская кампания Максимина Фракийца) происходили после серьезной длительной подготовки и не могут считаться непосредственной реакцией на возникший кризис. Целью этих ударов была не столько, собственно, оборона, сколько наказание, месть и устрашение противника, то есть установление определенного равновесия в статусных отношениях между Империей и ее врагами. Таковыми, по сути дела, были и Дакийские войны Домициана и Траяна. Домициан вынужден был реагировать на вторжение даков в провинцию Мёзию в 85 г. н. э., в результате которого римские войска были разбиты, причем в сражении погиб и наместник провинции. Армия, посланная восстановить положение, также потерпела неудачу, и Домициан потратил год, прежде чем снова выступил против даков, но тем не менее вынужден был заключить с ними мир если не позорный для Рима, то явно не почетный. Поэтому для восстановления престижа Римской империи войны против даков в 101–102 и 105–106 гг. продолжил император Траян, который довел дело до полного поглощения Дакии и создания на ее территории новой провинции.

Итак, по своей сути римская стратегия всегда была агрессивной. Нельзя поэтому согласиться с теми историками, которые подчеркивают, что со времен Августа внешняя политика Империи делала выбор в пользу обороны[15]. Римляне верили, что самой судьбой им предначертано управлять миром, и не считали, что у их власти могут быть какие-то определенные границы. Они следовали правилу: лучшая защита – нападение.

Полководцы и военачальники Рима с самого начала стремились взять инициативу в свои руки, чтобы сразу продемонстрировать врагу уверенность римской армии в себе. Поэтому высказанное в свое время некоторыми историками обвинение римлян в пристрастии к «окопной войне»[16] несправедливо. Римляне вели войны с великой решительностью, настойчиво добиваясь победы. Достигнув же победного результата, римляне, как правило, действовали предельно жестоко. Они иногда не ограничивались разрушением городов и деревень, но стремились максимально уничтожить живую силу противника. Так, в правление Августа Марк Красс подверг почти полному уничтожению фракийское племя бастарнов. Так же поступили Тиберий и Друз в 15 г. до н. э. после завоевания Реции: они «выселили бо́льшую часть наиболее сильных мужчин боеспособного возраста, оставив лишь такое их количество, которого было достаточно, чтобы страна не обезлюдела, но которого не хватило бы, чтобы поднять восстание» (Дион Кассий. LIV. 22. 5). С особенной беспощадностью подавлялись восстания провинциального населения, как это было в Паннонии в 6 г. н. э., в Иудее в 66–70 гг. и в 132–135 гг., в Британии в 61 г. и в других случаях. Римляне практиковали такие превентивные меры, как переселение из вновь завоеванной провинции мужского населения боеспособного возраста.

Такие действия римлян, естественно, не могли не восприниматься покоренными народами как проявление врожденной алчности и агрессивности римского народа. В риторически заостренной форме мысль об этом римский историк Тацит вкладывает в уста вождя британских повстанцев Калгака: «Расхитителям всего мира, им уже мало земли: опустошив ее, они теперь рыщут по морю; если враг богат – они алчны; если беден – спесивы, и ни Восток, ни Запад их не насытят; они единственные, кто с одинаковой страстью жаждет помыкать и богатством, и нищетой; отнимать, резать, грабить на их лживом языке зовется господством; и, создав пустыню, они говорят, что принесли мир» (Тацит. Агрикола. 30).

Адрианов вал

Ориентация римлян на поддержание своей чести и достоинства обнаруживается не только в крупных военных предприятиях, но и в отдельных элементах римской стратегии. В качестве показательного примера можно вспомнить о походе Цезаря против германского вождя Ариовиста. Для переправы через Рейн Цезарь построил мост, который затем был разрушен (Цезарь. Галльская война. IV. 17–19). Очевидно, строительство этого моста, вместо обычного способа форсирования водной преграды с помощью соединенных между собой лодок, было осуществлено не только и не столько ради удобства, но для того, чтобы внушить неприятелю мысль о превосходстве римлян, которым покорны даже большие реки[17]. Аналогичную цель, возможно, преследовало и строительство того грандиозного моста через Дунай, который был сооружен по приказу императора Траяна перед началом второй войны против даков (Дион Кассий. LXVIII. 13. 1–6). Вместе с тем нельзя исключать, что возведение на границах Империи разного рода инженерных сооружений, сочетавших впечатляющий вид и практическую полезность, могло также преследовать цель занять солдат дисциплинирующим трудом в условиях мира[18]. Во всяком случае, такое известное фортификационное сооружение, как грандиозная Стена Адриана в Британии, протянувшаяся на 117,5 км от устья Тайна до Ирландского моря, по мнению некоторых исследователей, больше подходила для задач по контролю за передвижением местных племен и сбором торговых пошлин, нежели для надежной защиты против варварских вторжений извне. Об этом может свидетельствовать очень большое, если не сказать чрезмерное, количество ворот, мало подходящее для сдерживания нападений извне. Примечательно, что уже при преемнике Адриана на императорском престоле, Антонине Пие, этот вал был оставлен и в 160 км к северу от него был построен новый.

Строительство приграничных укреплений. Рельеф с колонны Траяна

Кстати сказать, античные авторы в качестве мотивов, которыми руководствовались римские правители, затевая завоевательные кампании, нередко указывают и на необходимость занять войска делом, чтобы «бездеятельность – состояние, опасное для дисциплины, – не испортила воинов», как пишет Веллей Патеркул (Римская история. II. 78. 2), говоря о причинах предпринятых Октавианом походов в Иллирик и Далмацию. Так же и император Септимий Север в 208 г. н. э. начал кампанию в Британии, «видя, что его сыновья стали вести негодный образ жизни, а войска расслабляются от бездеятельности» (Дион Кассий. LXXVII. 11. 1; ср. Геродиан. III. 14. 2).

Римляне всегда высоко ценили победы и завоевания. Стремление римской элиты к отличиям на военном поприще и, соответственно, к славе, которая открывала путь к высшим должностям в условиях острого политического соперничества, было одной из причин агрессивности Римской республики. С установлением монархического строя в форме принципата положение дел в этом плане существенным образом изменилось. Теперь продвижение по ступеням государственной карьеры и назначение на должности провинциальных наместников зависело от расположения императора. А поскольку последний являлся верховным главнокомандующим, то все военные успехи и слава стали связываться в первую очередь с его именем, и правители провинций не могли проявлять такой же самостоятельности и активности, как во времена Республики. Римские историки сохранили слова известного полководца Гнея Домиция Корбулона, которые он в сердцах произнес, когда император Клавдий снял его с должности в самый разгар успешно начатой кампании против германских племен. Император, по словам историка Диона Кассия, отозвал его потому, что, «зная его доблесть и боевую выучку его армии, не желал дать ему усилиться еще более. Получив приказ, Корбулон повернул назад, воскликнув только: «О, как счастливы были полководцы былых времен!» Он имел в виду, что те могли безбоязненно проявлять свою доблесть, тогда как он скован завистью императора» (Дион Кассий. LXI. 30. 4–5; ср. Тацит. Анналы. XI. 20).

Дело еще и в том, что, если кто-либо из военачальников, под чьим командованием были сосредоточены достаточно крупные силы, добивался крупных военных успехов и популярности в войсках и общественном мнении, это могло таить угрозу императорскому единовластию, так как добытая победами слава и почитающая своего командующего армия могли стать достаточными основаниями, чтобы бросить вызов существующему политическому порядку. Доверить армию в 10–12 легионов честолюбивым аристократам означало бы способствовать возвращению того хаоса гражданских войн, который пережила Римская республика в последние десятилетия своего существования.

Тем не менее в период Ранней империи в среде римской аристократии, представители которой занимали высшие командные должности, еще сохранялось стремление прославиться на военном поприще, несмотря на ревнивое отношение императоров. Показателен в этом плане пример Гая Корнелия Галла, который был первым префектом Египта после присоединения его к Римской державе. Занимая этот пост (30–25 гг. до н. э.), он подавил сопротивление египтян и принялся сооружать по всей стране собственные статуи и выбивать хвалебные надписи даже на пирамидах (Дион Кассий. LIII. 23. 5). Одна из такого рода надписей, начертанных на памятнике в Филе, сохранилась. В ней Галл с гордостью указывает, что за 15 дней подавил мятеж в Фиваиде, перечисляет разрушенные им мятежные города и сообщает, что дошел с войском до Нильских порогов, куда еще ни цари Египта, ни римляне не ступали с оружием; пишет он и о том, что принимал посольства от царя Эфиопии, принял его под покровительство и возвел на престол другого владыку. Латинский текст надписи сопровождается переводом на греческий язык, а сам памятник украшен рельефом с изображением всадника, попирающего поверженного врага (ILS 8995= CIL III 14147. 5 = IG Philae II 128). Галл, однако, этим и другими поступками вызвал недовольство Августа и попал в опалу; против него были выдвинуты различные обвинения, и, не дожидаясь суда, он покончил с собой (Дион Кассий. LIII. 23. 6–7). В известной надписи на надгробии Тиберия Плавция Сильвана, наместника провинции Мёзия в правление Нерона, в числе прочих его свершений сообщается о том, что он переселил более ста тысяч жителей задунайских областей (Transdanuviani) и заставил их платить подати, вождей варварских племен он принудил поклониться римским военным штандартам и выдать заложников, а царю скифов не позволил предпринять осаду города Херсонеса, «что за Борисфеном» (т. е. в Крыму) (ILS 986). Трудно сказать, в какой степени Плавций сделал все это по собственной инициативе, а в какой – следуя указаниям императора. Сущность его достижений, однако, та же, что и «подвигов» Галла: утверждение превосходства Рима над варварами и мятежниками.

Гордость добытой на войне славой звучит и в посвятительной надписи Луция Апрония Цезиана, который был наместником Африки в 18–21 гг. н. э. По возвращении на родину он воздвиг трофей на горе Эрикс в Сицилии, посвятив его богине Венере Эрицинской. В надписи, начертанной на трофее, прославляются его военные свершения. В честь блестяще завершенной войны с маврами и победы над африканским племенем гетулов он, называя себя полководцем (belli dux) и сыном полководца, победителем в честном бою, посвящает богине статуи отца и императора свой счастливый меч и другое оружие и подчеркивает: «Сколь великая явлена доблесть! Меч, обагренный вражеской кровью, затупился от нанесенных ударов, и дополняет трофей копье, которое разило обращенных в бегство варваров дикого вида» (ILS 939). Примечательно, что в данном случае победоносный римский военачальник связывает свои свершения с именем императора.

Римляне продолжали восхищаться военными успехами и доблестями полководцев. Но так или иначе, уже в правление Августа большинство наместников находились под контролем императора и их возможности проявлять инициативу были ограниченны.

Разумеется, на протяжении императорского времени римская «большая стратегия» не оставалась неизменной, и в зависимости от конкретных исторических условий и склонностей отдельных императоров менялась. В предельно обобщенном виде в этом развитии можно выделить три основных этапа[19].

1. Время правления первой императорской династии Юлиев-Клавдиев. Для этого этапа характерны явные гегемонистские устремления Рима. Достаточно сказать, что за свое долгое правление (30 г. до н. э. – 14 г. н. э.) Август почти удвоил владения Римской державы, присоединив к ней в результате завоеваний Египет, ряд областей в Испании, альпийские области Рецию и Норик, Паннонию и Мёзию на Балканах, германские земли по Рейну; Иудея и Галатия вошли в состав Империи мирным путем. Некоторые войны начинались в силу политических и династических причин, другие преследовали и военно-стратегические цели, в частности, обеспечение безопасности коммуникаций в Альпах и на Балканском полуострове. При Калигуле и Клавдии к владениям Империи были присоединены Мавритания и Британия. Для контроля соседних территорий использовалась система клиентских государств, зависимых от Рима.

2. Последняя четверть I в. – начало III в. н. э. В это время можно говорить о переходе к более оборонительной модели, осуществлявшейся по достаточно четко обозначенным рубежам. Римские войска оседают на границах, отделяющих Империю от варварского мира; области, находившиеся под дипломатическим контролем, постепенно подчиняются прямому римскому управлению. Но это была активная оборона, предполагавшая не только создание в варварских землях дорог и аванпостов, но и нанесение мощных превентивных и карательных ударов, а также покорение новых областей, откуда могла исходить потенциальная угроза римским интересам и престижу, как это было в случае завоеваний в Дакии и в Месопотамии, осуществленных императором Траяном. Эта стратегия может быть определена как «преграждающая».

3. Период с конца III в., когда после почти 50-летнего кризиса и развала Империя благодаря в первую очередь усилиям императора Диоклетиана смогла восстановить прежнюю целостность и внутреннюю стабильность. Этот период характеризуется переходом к эшелонированной («глубинной») обороне и использованием мобильных сил для реакции на угрозы, возникавшие на разных участках границы. Основные боевые единицы фактически не перемещаются.

Теоретическая схема римской пограничной оборонительной линии

Говоря о римской стратегии, не следует рассматривать это понятие в его современном содержании – как целенаправленно вырабатываемую доктрину, учитывающую геополитические, экономические и военные факторы. Нельзя забывать, что римляне часто не имели достаточной информации и географических знаний об окружающих Империю странах и, кроме того, в высокомерно-самоуверенном сознании собственного военного превосходства не видели нужды в долгосрочном стратегическом планировании, основанном на всесторонней оценке потенциальных угроз и возможных театров военных действий. Можно сказать, что римляне мыслили скорее в категориях политической, а не физической географии, считая главной своей целью не поглощение соседних территорий, но поддержание имперского величия. Римляне никогда не вели войн ради простого захвата территории, но против царей и народов, городов, этнополитических образований.

Можно выделить несколько типов войн, которые велись римлянами в эпоху Империи[20].

1. Завоевательные войны, включавшие нападение на независимый народ или государства, которые в случае победы римлян иногда превращались в провинции Империи, а иногда в зависимое клиентское царство или римского «союзника». В таких войнах исход обычно определялся разгромом неприятельской армии в одном или нескольких генеральных сражениях либо же захватом наиболее важных центров противника, имевших политическое и религиозное значение.

2. Войны по подавлению восстаний провинциального населения, имевшие целью восстановление правительственного контроля над мятежными территориями. Иногда эти войны принимали весьма масштабный характер, длились по несколько лет, приводили к массовым жертвам среди местных жителей и стоили римлянам больших усилий. Так было во время великого восстания 6–9 гг. н. э., охватившего сравнительно недавно завоеванные провинции Паннонию и Далмацию, в Иудее, в которой неоднократно вспыхивали мощные антиримские движения (66–74 гг. н. э., 132–135 гг. н. э.), в Галлии в 69–70 гг. н. э., где восстание местных племен против Рима возглавил Юлий Цивилис, бывший вождь племени батавов, служивший в римских вспомогательных войсках командиром когорты.

3. Карательные экспедиции, имевшие целью устрашение соседнего народа или государства с помощью демонстрации римской мощи, а иногда месть за нанесенное римским войскам поражение. Такого рода военные предприятия, как правило, не заканчивались присоединением соответствующих территорий к Римской державе.

4. Войны, предпринимавшиеся Римом в ответ на вторжения или набеги варваров либо соседних государств вроде Парфии.

Разумеется, в некоторых случаях различные виды войн неразрывно переплетались друг с другом, как это было в знаменитых Галльских войнах Юлия Цезаря.

Наконец, случались в Римской империи и гражданские войны, когда в борьбу за власть вступали несколько претендентов на императорский престол, как это было в 68–69 гг. н. э. после свержения и убийства Нерона, последнего императора первой династии, когда за один год на императорском троне сменилось четверо принцепсов, провозглашаемых различными армейскими группировками, или после устранения императора Коммода в самом конце 192 г. н. э., после чего Империя почти на четыре года погрузилась в смуту и пережила новые гражданские войны, победителем в которых стал Септимий Север, основавший новую правящую династию. После же убийства императора Каракаллы в 217 г. н. э., а в особенности после гибели в результате заговора и солдатского мятежа Александра Севера (235 г.) римское государство почти полстолетия было охвачено непрерывной чередой узурпаций и междоусобных войн и оказалось на грани полного распада. Понятно, что такие войны по мотивам сражающихся армий и характеру военных действий сильно отличались от войн против иноплеменных врагов. Во-первых, их целью была решительная победа, которая достигалась обычно в одном или нескольких регулярных сражениях. Во-вторых, армии, участвовавшие в таких войнах, имели одинаковое вооружение и тактику, и это были, как правило, наиболее крупные войсковые группировки, включавшие подчас части из разных провинций, так как победа зависела не столько от тактического превосходства, сколько от численности. В-третьих, театром военных действий обычно являлись римские провинции или сама Италия, то есть эти войны происходили в хорошо знакомых географических условиях. При этом ключевое значение приобретал контроль над главными городами и прежде всего самим Римом.

Теоретическая структура организации обороны лимеса

Если при Августе существенную часть границ Римской державы прикрывали клиентские царства, действовавшие как буфер между римскими владениями и варварским окружением, то со временем римляне все больше брали охрану имперских рубежей на себя, располагая армейские части и группировки в виде постоянных гарнизонов непосредственно на границах или в приграничной зоне. Однако теоретически легионы продолжали рассматриваться как вооруженная сила, предназначенная для дальнейшего наступления. Действительно, в период от Августа до Нерона, по всей видимости, постоянных легионных лагерей в провинциях, за исключением Египта, не существовало, а самый ранний пример постоянного лагеря для вспомогательных частей относится ко времени после 40 г. н. э. В первые сто лет принципата легионы оставались мобильными частями, перебрасываемыми в случае необходимости целиком. Вексилляции – выделяемые из состава легиона отдельные отряды численностью до 2000 человек – стали обычным явлением только во второй половине I в. н. э.

Однако постепенно на протяжении I в. н. э. императорская армия начинала играть преимущественно оборонительную роль, и охрана пограничных рубежей приобретала все большее значение. Легионы осели в местах постоянной дислокации, а между базами легионов размещались гарнизоны из вспомогательных частей, создавая более непрерывный заслон вдоль больших рек и наземных границ. В некоторых случаях группировки из двух легионов были разделены, и каждый легион получил отдельный постоянный лагерь, как это произошло на рейнской границе, где около 30 г. н. э. два легиона, располагавшихся в Ara Ubiorum (на месте современного Кёльна), переместились на отдельные стоянки в Бонне и Нойсе. Постоянный лагерь в Ветере, рассчитанный на два легиона, после гражданской войны 69 г. н. э. был заменен крепостью, предназначенной для одного легиона. Такого рода изменения дислокации диктовались не только военными, но и политическими соображениями, имея целью сократить количество сил под началом отдельных командующих.

На западе Империи многие легионные базы со временем превращались в более или менее крупные города, история которых продолжается и в настоящее время. В их числе можно упомянуть Кёльн (Ara Ubiorum) и Бонн (Bonna) в Нижней Германии, Майнц (Moguntiacum) и Страсбург (Argentorate), Регенсбург (Castra Regina) в Реции, Вену (Vindobona) в Верхней Паннонии, Будапешт (Acquincum) в Нижней Паннонии, Белград (Singidunum) в Верхней Мёзии, Леон (Legio) в Испании. В восточной части Римской державы легионные гарнизоны чаще всего размещались в уже существующих городах, таких как Кирр, Зевгма и Самосата, но некоторые имели отдельные постоянные лагеря, на основе которых также вырастали города (например, Мелитена и Сатала в Каппадокии).

Сторожевая башня. Деталь рельефа колонны Траяна

В разные периоды проведение границ и обустройство приграничной зоны преследовали различные цели. Говоря о римской системе контроля за границами, следует иметь в виду следующие принципиальные моменты. Во-первых, границы Римской империи не были строго обозначенной линией, барьером между цивилизованным миром и варварством, но представляли собой некую смешанную зону, в которой проживали и племена, считавшиеся подданными Империи, и народы, которые рассматривались как независимые, но, так или иначе, контролировались римлянами с помощью политических и дипломатических средств. Эти границы часто проходили через территорию одной и той же племенной общины. В том случае, если рубежи проходили по крупным рекам, римляне все равно старались осуществлять контроль территорий на противоположных берегах, распространяя его достаточно далеко.

Система оповещения о приближении неприятеля. Деталь рельефа колонны Траяна

Во-вторых, римские укрепленные пункты (форты и крепости, включая постоянные лагеря легионов, аванпосты, сторожевые башни) размещались главным образом в тех местах, которые позволяли не просто контролировать прилегающие территории, но были важными пунктами коммуникаций, обеспечивали удобный доступ к воде и продовольствию, а стало быть, могли служить базами для концентрации войск с целью проведения новых экспедиций. Пограничная полоса, окружавшая Империю, включала в себя сеть дорог, проходивших боком к неприятелю и служивших для переброски войск, а также «оборонительные линии» – длинные «стены», выстроенные против варваров (Стена Адриана и Антонинов Вал в Британии, так называемый Африканский ров, Fossatum Africae, в Нумидии, вал, сооруженный в эпоху Флавиев для защиты границы, проходившей между Рейном и Дунаем). Все это и образовывало ту оборонительную систему, которую называют римским лимесом.

Разумеется, эта система имела региональные особенности, обусловленные природными условиями (скажем, наличие крупных рек) и характером потенциальных угроз. Но в целом можно сказать, что римляне полагались на солдат, дороги и стены крепостей, фортов и линейных укреплений.

Небольшая – сравнительно с размерами и населенностью Империи – численность армии является ключевым фактором римской стратегии. Римляне создавали и удерживали свою державу не абсолютным численным превосходством вооруженных сил, которые по своей структуре и организации не подходили для стратегической обороны протяженных границ. Такой размер армии обусловливался прежде всего финансовыми соображениями. Но не следует забывать и о том, что в первые два века н. э. ни один из возможных противников Рима не имел такой же по численности и столь хорошо подготовленной и организованной армии. Племена и племенные объединения Европы редко могли выставить крупные силы под общим командованием. Германцы, галлы, британцы, фракийцы и другие имели полупрофессиональных воинов, хорошо владевших индивидуальными воинскими умениями, часто отличавшихся большой храбростью. Но создаваемые варварами военные формирования не имели, как правило, координированного руководства, налаженного снабжения в долгих кампаниях, не владели приемами осады. Парфяне, создавшие крупную монархию на территории Месопотамии и прилегающих землях, славились своей конницей, прежде всего конными лучниками, но их пехота не отличалась высокими боевыми качествами, и армия состояла из довольно пестрых контингентов, поставляемых зависимыми царями и знатью. Поэтому римская императорская армия не знала себе равных, особенно в долговременных, крупномасштабных кампаниях, в которых решающими факторами становились дисциплина, выучка, налаженное снабжение, осадные действия, способность действовать за рамками обычного походного сезона.

Современная реконструкция римской деревянной сторожевой башни

Общая численность армии из 28 легионов и соответствующего количества вспомогательных формирований (численность которых обычно равнялась численности легионеров) с учетом преторианской гвардии и городских когорт, расположенных в Риме, а также флота теоретически составляла от 405 500 до 433 500 человек. Из них легионеров было от 140 000 до 168 000 в зависимости от того, какой номинальный состав берется за основу расчетов[21]. По другим, более реалистическим, оценкам, в императорской армии I в. н. э. насчитывалось порядка 375 000 человек, а в первой трети III в., когда численность легионов достигла 33 с соответствующим увеличением вспомогательных войск, эта цифра возросла примерно до 425 000, но едва ли превышала 450 000 человек[22]. Таким образом, численность армии по отношению ко всему населению Римской империи, которое оценивается в 60–65 млн человек, не превышала 0,5–0,7 %. Однако структура вооруженных сил Империи позволяла вести типично римскую наступательную войну, цель которой заключалась в том, чтобы дать решающее сражение главным силам врага и сделать невозможным дальнейшее сопротивление, захватив города и укрепленные пункты противника.

Вместе с тем Империя была уязвима для одновременной атаки с разных фронтов. В первые два века н. э., если римская армия терпела серьезное поражение на каком-либо направлении, не существовало особого стратегического резерва, который можно было бы незамедлительно перебросить на угрожаемый участок. Чтобы решить возникшие проблемы, приходилось снимать воинские части с других границ, оставляя их неприкрытыми. Такая переброска легионов и вспомогательных частей из мест постоянной дислокации могла нарушить систему прикрытия границ и ослабить внутреннюю безопасность провинций, а кроме того, возможно, не вызывала энтузиазма у солдат, набиравшихся на месте. Поэтому в качестве альтернативы римское командование использовало создание так называемых вексилляций (vexillationes), которые впервые засвидетельствованы в правление Тиберия. Это были сравнительно небольшие, действовавшие самостоятельно части, получавшие особое знамя (vexillum, отсюда и происходит их название). Их размер не был стандартным и зависел от характера тех задач, которые перед ними ставились, составляя, как правило, от 1000 до 2000 бойцов (Тацит. История. II. 18; CIL VIII 2482; X 5829). Ими командовали препозиты, назначаемые из числа префектов вспомогательных отрядов, примипилов или военных трибунов, в том числе сенаторского ранга (CIL XIV 3602, 3612).

Начиная с правления Септимия Севера (193–211 гг. н. э.) и особенно в кризисные десятилетия III столетия, когда Империя подвергается одновременно ударам с разных сторон, проблема мобильного резерва для реагирования на угрозы на разных участках границ встает особенно остро. Ее решение было найдено в разделении вооруженных сил на мобильную полевую армию (comitatenses) и войска постоянной дислокации на границах (limitanei). Эту реформу, как и ряд других преобразований в военной организации, осуществил император Диоклетиан (284–305 гг. н. э.), с правления которого начинается и новая эпоха в истории Римской империи.

Глава 3 Цена армии

«Если ты назовешь воинов жадными, прибавь, что нет ничего удивительного, если они считают переносимые ими опасности и проливаемую кровь достойными большего вознаграждения; называя их дерзкими, надо помнить, что они более привыкли к войне, нежели к миру».

(Квинтилиан. Воспитание оратора. XI. 1. 88)

В этой главе читателю придется встретиться с довольно большим количеством цифровых данных и расчетов. Это необходимо для того, чтобы понять две очень важные вещи: какие расходы несло римское государство на содержание армии и какие оно создавало материальные стимулы для привлечения в ее ряды новобранцев. Точно установить «цену» армии не представляется возможным, поскольку достоверно не известны ни общая численность военнослужащих, ни их распределение по разным рангам, имевшим различное жалованье, ни точные размеры жалованья старших офицеров, ни величина жалованья солдат вспомогательных войск. Кроме того, следует иметь в виду, что размеры военного бюджета Римской империи могли существенно различаться в спокойные времена и при проведении крупных кампаний. Нельзя забывать и о том, что многие предметы снабжения обеспечивались за счет натуральных податей и повинностей провинциального населения, что позволяло существенно снижать уровень собственно денежных расходов. Так или иначе, солдаты императорской армии представляли собой самую многочисленную группу, находящуюся на жалованье, из всех, которые известны в мировой истории до начала Нового времени.

Финансирование армии включало единовременные расходы (на формирование новых частей и подразделений, на замену полностью утраченного вооружения и экипировки, на переброску частей из мест постоянной дислокации на театр военных действий и обратно) и регулярные траты, которые состояли из выплат жалованья войскам, вознаграждения ветеранам, расходов на продовольствие, ремонт оружия и снаряжения, содержание и замену лошадей и вьючных животных. Все эти расходы в целом ложились достаточно тяжелым бременем на провинциальное население, которое несло натуральные повинности и платило денежные подати. Лишь отчасти содержание армии и ведение боевых действий окупались за счет военной добычи.

Отметим, что в структуре расходов на армию отсутствовали такие статьи, как пенсии для вдов и сирот погибших солдат. Увольнение в отставку солдат по состоянию здоровья или инвалидности (так называемая уважительная отставка – missio causaria), по всей видимости, не предполагало особых денежных компенсаций. Если что-то и выплачивалось, то это рассматривалось как отдельное благодеяние. Во всяком случае, император Каракалла в начале III в. н. э. постановил, что при такой отставке положенное ветерану вознаграждение выплачивалось в полном объеме только при условии 20 лет безупречной службы (Кодекс Юстиниана. V. 65. 1).

Основную часть в расходах на армию, очевидно, составляло жалованье солдат и офицеров. Солдатское жалованье называлось «стипендий» (stipendium), и поскольку оно после установления при Августе долгосрочной службы стало годовым, этим словом обозначали также год, проведенный на армейской службе. В первое столетие принципата стипендий рядового легионера составлял 225 денариев (таким он стал после двукратного повышения Цезарем) и выплачивался три раза в год. В 84 г. н. э. император Домициан увеличил солдатское жалованье на треть до 300 денариев, добавив четвертую выплату (Светоний. Домициан. 7. 3; Дион Кассий. LXVII. 3. 5). Оно не менялось еще более ста лет – до 197 г., когда Септимий Север произвел существенное повышение[23]. На протяжении первой трети III в. императоры, желая упрочить поддержку со стороны солдат, еще несколько раз повышали жалованье: в 212 г. это сделал Каракалла, а в 238 г. – Максимин Фракиец, который еще раз удвоил жалованье (Геродиан. VI. 8. 8). О точных размерах солдатского стипендия после этих повышений ученые продолжают спорить, не имея в своем распоряжении достаточного количества свидетельств. Судя по некоторым данным, при Максимине он мог достигать 1800 денариев, что означает шестикратное увеличение по сравнению с концом I в. н. э. В любом случае эти повышения были направлены прежде всего на обеспечение солдатской преданности императорам в немалой степени за счет гражданского общества. Этот принцип с циничной прямотой выразил Септимий Север, который, как сообщает Дион Кассий (LXXVII. 15. 2), умирая, сказал своим сыновьям: «Живите дружно, обогащайте солдат и не обращайте внимания на остальных». Не нужно, однако, забывать, что со времен Марка Аврелия (161–180 гг.) начинается очень существенный рост цен, и увеличение размеров солдатского жалованья призвано было компенсировать обесценивание денег. Высказывалось даже мнение, что повышения жалованья, произведенные Севером и Каракаллой, отнюдь не увеличили покупательную способность солдат[24].

Следует помнить, что среди легионеров были разного рода специалисты и младшие командиры, которые получали полуторное, двойное или тройное жалованье (они именовались, соответственно, sesquiplicarii, duplicarii и triplicarii). Центурионам полагалось жалованье, в 15 раз превосходившее то, которое получал рядовой, а жалованье старшего центуриона легиона (примипила) в 60 раз превышало солдатское. Размеры жалованья, выплачиваемого легионным всадникам и солдатам вспомогательных войск, остаются неясными. Предполагается, что первые получали, вероятно, на 1/6 больше пехотинцев, так как из их жалованья делались вычеты на фураж для коней. Что касается вторых, то в последнее время была аргументирована точка зрения, что они получали примерно столько же, сколько и легионеры[25]. Ранее же исследователи сильно расходились в цифрах, определяя жалованье пехотинца вспомогательных войск от 5/6 до 1/3 жалованья легионера[26].

Однако на руки солдатам выплачивалась лишь меньшая часть жалованья. Из солдатского стипендия делались разного рода вычеты – на питание, одежду, обувь, фураж, на лагерные празднества и т. д., а также отчисления и на покрытие стоимости оружия и снаряжения, которые легионер получал от государства (впрочем, он мог вооружиться и за собственный счет, если позволяли доходы семьи). Тацит ярко передает мнение солдат об этой практике: «Душа и тело оцениваются десятью ассами[27] в день; на них же приходится покупать оружие, одежду, палатки, ими же откупаться от свирепости центурионов, ими же покупать у них освобождение от работ» (Анналы. I. 17).

Как правило, удерживалось около 2/3 жалованья. В легионах велась соответствующая документация, которой ведали знаменосцы: на этот пост назначались наиболее авторитетные и грамотные солдаты (Вегеций. II. 20). Производились ли вычеты из жалованья офицеров, не известно.

Учитывая то обстоятельство, что зерно, составлявшее основу солдатского рациона, а также фураж и некоторые другие продукты, а также, возможно, некоторые предметы одежды государство получало в виде натуральных податей или из императорских поместий и мастерских и в случае необходимости могло устанавливать на них фиксированные цены, можно говорить о существенной экономии наличных средств при использовании системы вычетов из солдатского жалованья. Но на протяжении II в. н. э. размеры вычетов уменьшались в пользу выплаты наличных, и система отчислений из жалованья была окончательно отменена при Септимии Севере, что наряду со значительным повышением размеров самого жалованья вело к очень существенному росту государственных расходов. Бюджетный дефицит покрывался за счет увеличения налогов и уменьшения содержания серебра в монете, что вело к обесцениванию денег и инфляции. В особо критических ситуациях, как в период маркоманнских войн в правление Марка Аврелия, приходилось прибегать и к более крайним средствам, вплоть до распродажи сокровищ императорского дворца (Писатели истории Августов. Марк Аврелий. 17. 4–5); дурные же императоры вроде Калигулы, Нерона, Коммода, Каракаллы прибегали к конфискациям имущества крупных собственников.

Говоря о солдатском жалованье, нужно иметь в виду, что stipendium, который впервые появился в римском войске еще в самом конце IV в. до н. э. во время долгой войны с этрусским городом Вейи, с точки зрения римлян не был тождествен заработной плате наемных работников. Труд по найму, считали римляне, не может быть почетным, более того, делает человека рабом. Солдатское жалованье рассматривалось скорее как компенсация тех тягот, лишений и опасностей, которые сопряжены с выполнением воинского долга. Его размер был и показателем почетности того или иного ранга. Различные материальные выгоды, получаемые на военной службе солдатами, как прямые выплаты, так и освобождение от налогов и наградные при выходе в отставку, определялись всем сроком службы. Поэтому службу в римской армии действительно можно определить как своеобразную форму постепенного накопления капитала[28]. На почетный характер получаемого воинами жалованья наглядно указывает тот факт, что его выплата сопровождалась торжественным парадом, проводимым в лагере (Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 9. 1). Иногда раздачу жалованья осуществлял высокопоставленный военачальник, прибывавший с инспекцией в ту или иную воинскую часть, как это сделал Арриан, объезжавший по поручению Адриана черноморские гарнизоны (Арриан. Перипл Понта Евксинского. 6. 1–2; 10. 3). Интересно, что выплаты солдатам часто производились в золотых монетах (aurei), что, во-первых, было символично, так как золото считалось царским пожалованием, а во-вторых, экономично, поскольку требовалось меньше затрат на транспортировку крупных сумм; к тому же крупные денежные единицы труднее было потратить сразу. Один золотой ауреус соответствовал 25 серебряным денариям. Поэтому все выплаты были кратны 25.

Отметим также, что новобранцы, направлявшиеся к месту прохождения службы, получали из казны на покрытие путевых расходов подорожные (viaticum), составлявшие немалую сумму – 75 денариев (треть годового жалованья), одинаковую и для легионеров, и для воинов вспомогательных войск[29]. Эта сумма выплачивалась не сразу после записи на службу, но после прибытия в лагерь воинской части, чтобы у новобранцев по дороге не было соблазна сбежать с тремя золотыми в кармане. Если расходы на проезд до места службы были меньше, то оставшаяся сумма откладывалась в кассу части.

Если принять численность легиона в 5240 человек, то в конце правления Августа на жалованье солдат 25 легионов расходовалось 118,35 млн сестерциев; легионные центурионы разных рангов (1350 обычных, 125 primi ordines и 25 примипилов) получали в общей сложности около 23 млн[30]. Совокупное жалованье преторианских когорт составляло около 27 млн сестерциев; вспомогательные войска получали порядка 117,9 млн[31], городские когорты и вигилы (без учета офицеров) – 10,8 млн и, наконец, 15 тысяч флотских солдат – 13,5 млн[32].

В середине I в. н. э. для оплаты жалованья 28 легионов, примерно 150 000 солдат вспомогательных войск, а также тех, кто служил на флоте, в преторианских и городских когортах, требовалось не менее 100 млн денариев в год, причем почти половина шла на вспомогательные войска, которые обеспечивали бо́льшую часть кавалерии[33], и одна треть – на легионы. В конце II в., когда число легионов достигло 30 и возросла численность вспомогательных частей, расходы на армию могли составлять порядка 600 млн сестерциев, а при Северах достигать 1127 млн сестерциев (включая наградные при отставке). Если учесть, что в начале I в. н. э. государственные доходы составляли от 200 до 250 млн денариев, то нетрудно посчитать, что содержание армии, по самым скромным, но наиболее вероятным оценкам, поглощало от 40 до 50 % государственных доходов. И это не считая денежных подарков и наградных выплат при увольнении в отставку, которые выплачивались, соответственно, из императорских средств и специальной военной казны.

Денежные подарки, называвшиеся донативами (donativa), выплачивались легионерам и преторианцам; солдаты вспомогательных войск стали получать такие выплаты только в правление Адриана (117–138 гг.). Со временем донативы стали достаточно регулярными, приурочиваясь ко дню рождения императора, дате его восшествия на престол, триумфам и т. п. случаям. В отличие от жалованья, которое выплачивалось из государственной казны, пополняемой собираемыми с провинциалов налогами, донативы выплачивал сам император из своих частных средств (patrimonium). Это обстоятельство подчеркивало их характер как личного благодеяния и щедрости правителя по отношению к армии. От Августа до Септимия Севера чаще всего размер такого подарка составлял 250 денариев. Но были и исключения. Август однажды выплатил воинам из граждан по 2500 денариев; Клавдий после своего восшествия на престол в 41 г. н. э. заплатил каждому преторианцу по 3750 денариев, Марк Аврелий еще больше – по 5000, что в сумме составляет около 60 млн денариев. Отметим, что донативы не выдавались полностью на руки солдатам: половина их удерживалась в общей кассе легиона, и эти деньги можно было получить только по выходе в отставку. Это делалось для того, чтобы воины не истратили их на удовольствия. Сундуки с легионной кассой хранились вместе со штандартами в знаменном святилище (apud signa), которое постоянно охранялось караулом. Делалось это, как пишет Вегеций (II. 20), для того, чтобы воин, который знал, что его деньги лежат в лагерной кассе, не помышлял о дезертирстве и храбрее сражался за знамена в бою.

Существенную долю военного бюджета составляли выплаты наградных выходившим в отставку ветеранам (praemia militiae). С 13 г. до н. э. при отставке ветеранам вместо надела земли стали выплачивать соответствующую сумму наличными (praemia nummaria). Как мы уже отмечали, Август создал для этих целей специальную военную казну, внеся в нее 170 млн сестерциев собственных средств в качестве начального капитала, а затем ввел новые налоги, которые касались в основном состоятельных слоев населения. Размер «выходного пособия» был установлен в 3000 денариев для легионеров и 5000 для преторианцев. Это была достаточно серьезная сумма. Если легионер-ветеран вкладывал полученное при отставке вознаграждение под 6 % годовых, то он мог ежегодно на протяжении 14 лет получать 300 денариев, то есть такую же сумму, какую составлял его стипендий. В 215 г. н. э. Каракалла увеличил «выходное пособие» до 5000 и 6250 денариев соответственно легионерам и преторианцам.

Ежегодно из одного легиона подлежали увольнению в отставку порядка 120 человек, что при количестве легионов 25–30 дает 3–3,6 тысячи ветеранов в год. Еще примерно столько же – из ауксилий. То есть всего 6–7 тыс. ветеранов в возрасте от 45 лет. Соответственно, общее число ветеранов в Империи составляло 100–120 тыс., то есть 1/3–1/4 численности армии. Если принять число ежегодно увольняемых легионных ветеранов в 3000 человек, то общая сумма наградных составит 9 млн денариев (солдаты-ауксиларии ветеранского вознаграждения не получали). Сюда надо добавить также преторианцев и ветеранов городских когорт, что дает еще 1,7 млн денариев. Если прибавить повышенные премии выходившим в отставку центурионам, то наградные выплаты в I в. н. э. теоретически составляли около 14 млн денариев.

Рельеф с изображением преторианцев или группы офицеров. I в. н. э. Лувр

Наградные ветеранам, достаточно существенные сами по себе, выплачивались единовременно, что требовало изыскания больших сумм наличных денег. Некоторые императоры, чтобы сэкономить на этих выплатах, под разными предлогами старались удержать ветеранов в строю, откладывая увольнение в отставку. Так поступал уже Август, и это стало одной из причин вспыхнувшего после его смерти в 14 г. н. э. мятежа легионов в Паннонии и Германии (Тацит. Анналы. I. 17). Так же действовал и Тиберий, понимая, что чем дольше солдаты удерживаются под знаменами, тем меньше в силу естественной смертности будет ветеранов (Светоний. Тиберий. 48. 2).

В целом же, согласно современным исследованиям, немногим более половины новобранцев, поступивших на службу в легионы, доживали до выхода в отставку. Это, между прочим, означает, что средняя продолжительность жизни солдат даже превосходила соответствующий показатель среди гражданского населения[34]. Смертность же в результате военных действий в период принципата была значительно меньше, чем в эпоху Средней республики, – она составляла около 2,6 % от всех войск или 8,8 % от численности армий, активно задействованных в военных действиях, по оценке Н. Розенштайна[35]. Интенсивные боевые действия в период принципата велись в Иллирии и Германии во время восстаний местных племен при Августе, в гражданских войнах после смерти Нерона и при Септимии Севере, в Иудейских войнах, дакийских войнах Домициана и Траяна, Парфянских войнах Траяна, Вера и Севера, маркоманнских войнах Марка Аврелия. Все эти войны занимают около 50 лет из более чем 200 лет. Если предположить, что примерно треть армии (100 тыс. человек) была вовлечена в активные действия (каждый четвертый год), то ежегодный риск серьезных военных действий составит 1 к 12 в каждый данный год. Иначе говоря, каждый солдат, доживавший до отставки, был занят на войне всего два года из 25 лет службы. Если солдаты имели 10-процентный шанс быть убитыми в сражении в каждый год интенсивных боев, то средний риск насильственной смерти составлял до 0,8 % в год (или 2400 смертей в армии численностью 300 тыс. человек). Но и эта цифра представляется слишком высокой, так как она означала бы потерю 10 тыс. солдат в каждый год масштабных кампаний. Действительные потери в боях вряд ли превышали более чем на 10 или 20 % общую смертность военных. Это не значит, что в целом и в среднем боевые потери были незначительными. Но они были очень неравномерно распределены. В то время как отдельные части в определенные времена несли непропорционально серьезные потери, другие оставались практически не затронутыми в течение долгого времени. Так, 239 ветеранов VII Claudia, уволенные в отставку в 160 г., не имели опыта реальных сражений на протяжении всей своей 25–26-летней службы (CIL III 8110).

К названным выше расходам нужно прибавить те немалые средства, которые требовались на обеспечение армии лошадьми и тягловыми животными. По расчетам ученых[36], если учесть, что одна лошадь служила в среднем 4 года, то ежегодно в армии необходимо было заменить 30 000–40 000 лошадей в мирное время. При цене одной лошади в 125 денариев на это требовалось от 3,75 до 5 млн денариев в год.

Фреска из Дура-Европос с изображением жертвоприношения

Немалых средств, по всей видимости, требовало проведение официальных празднеств и отправление культов в армии. Как показывает римский военный календарь, сохранившийся на папирусе III в. н. э. (Р. Duranum. 54), ежегодно было по меньшей мере 50 официальных празднеств, во время которых совершались жертвоприношения обычно в виде скота или вина и благовоний. В одной только Британии, по некоторым оценкам, ежегодно требовалось около 2000 голов скота для жертвоприношений[37]. Кроме того, каждое утро дежурный офицер совершал жертвоприношение, что также стоило денег. Неясно, предназначались ли для их проведения те 12 денариев, которые отчислялись ad signa. Возможно, что офицеры частично оплачивали эти мероприятия из своих средств.

Помимо прямых денежных выплат военнослужащим и казенных расходов на снабжение войск всем необходимым, в цене армии нельзя не учитывать те траты и издержки на ее содержание, которые ложились на плечи провинциальных городских общин. Многие города и селения несли не только бремя налогов и податей, но должны были выполнять натуральные повинности по размещению войск и обеспечению транспорта. Расквартирование солдат на постой – эта повинность называлась hospitium – немало стоило провинциалам. Солдаты и офицеры, находившиеся в командировке или в походе, получали официальный документ (diploma) от своего командования, который давал им право требовать от гражданских лиц размещения и питания. Но часто солдаты не платили за предоставляемые услуги, на что провинциалы нередко жаловались наместникам (или даже самому императору), которые обещали пресекать подобные беззакония, но часто без особого успеха (CIL III 12336; OGIS 609). Это подтверждается одним любопытным папирусным документом из Египта, датируемым около 133–137 гг. Он представляет собой официальное распоряжение префекта Египта Марка Петрония Мамертина. В документе говорится, что до него дошли сведения о том, что многие воины без подтверждения своих полномочий ходят по окрестным селениям, требуют сверх должного лодки, ценности, людей, забирая одно для собственной надобности, другое – для того, чтобы снискать благорасположение начальства. В результате их наглости обывателям причиняется ущерб, а войско позорит себя алчностью и беззаконием. Поэтому префект, грозя строгими карами, категорически предписывает военачальникам и чиновникам не допускать подобные вещи (Select Pap. II, 221 = Daris, 49). Видимо, это было достаточно обыденным явлением. Два крупнейших юриста начала принципата Сервий Сульпиций и Антистий Лабеон, обсуждая обязательственные отношения между землевладельцем и держателем, как на вполне обычный факт указывали на воровство и грабежи со стороны солдат, проходивших мимо поместий (Дигесты. 19. 2. 15. 2; 19. 2. 13. 7).

На гражданское же население возлагалась большая часть транспортных расходов, связанных с предоставлением тягловых и вьючных животных, повозок и работников (angaria), а также транспортных кораблей (naves frumentariae); в лучшем случае эти расходы компенсировались по номинальной цене, в худшем – необходимые средства просто реквизировались без какой бы то ни было оплаты. Городские общины на Востоке, по-видимому, специально чеканили монету, чтобы оплачивать продвижение войск по их территории. Ответственность за все это возлагалась на местные власти. В I–III вв. города и провинции Империи, таким образом, несли немалую долю расходов по содержанию и снабжению армии, части которой размещались на их территории в постоянных лагерях или проходили, направляясь на войну.

Об организации снабжения войск во время военных кампаний речь будет идти ниже (глава 12). Здесь же отметим только, что на войне обязанности по снабжению войск, как и в период республики, возлагались на «друзей и союзников римского народа» (ср., например: Иосиф Флавий. Иудейские древности. XIV. 408; Тацит. Анналы. XIII. 7; 8; XV. 25; История. V. 1). Продолжало, разумеется, действовать и правило, сформулированное Катоном Старшим: война сама себя кормит (Ливий. XXXIV. 9. 12).

Армия частично обеспечивала сама себя не только на войне. Легионам в местах постоянной дислокации выделялась специальная земля (territorium (prata) legionis), на которой пасли коней и скот и занимались земледелием. Отчасти это делали сами солдаты, отчасти же гражданские лица или ветераны, которым эта земля сдавалась в аренду государством.

Вместе с тем при всех колоссальных издержках и расходах, которые шли на содержание вооруженных сил, невозможно оценить в финансовых показателях тот эффект, который давали политическая стабильность, внешняя и внутренняя безопасность державы, обеспечиваемые армией. С другой стороны, армия была наиболее организованной и квалифицированной рабочей силой в Империи. Военные строили не только военные укрепления и лагеря, но также дороги, мосты, порты и акведуки, которые предназначались и использовались гражданским населением, занимались разработкой полезных ископаемых в рудниках и каменоломнях, производили керамические изделия.

Все эти моменты создают сложную картину, и при современном уровне наших знаний невозможно точно оценить реальную стоимость содержания армии и военный бюджет Империи. Важно подчеркнуть, что общая налоговая политика императорского правительства, предполагавшая сравнительно невысокие налоги, и высокий уровень расходов на непроизводительные гражданские нужды (развлечения, зрелища, благоустройство) существенно ограничивали объем военных расходов. Эти ограничения, в свою очередь, обусловливали необходимость содержать относительно небольшую армию.

Вместе с тем, ориентируясь на преимущественно добровольное комплектование легионов и привлечение к службе качественного пополнения, власти императорского Рима должны были предпринимать комплекс мер, чтобы сделать жизнь военных достаточно сносной и компенсировать определенными юридическими привилегиями и материальными выгодами профессиональный риск, многочисленные тяготы и лишения, связанные с требованиями дисциплины и выполнением боевых задач. В период Ранней империи, судя по всему, правительству удавалось достаточно успешно справляться с этой задачей. В целом условия быта и жизни римских солдат были вполне приемлемы, а возможно, даже лучше, чем у значительной массы рядовых граждан, принадлежавших к плебсу; общий уровень благосостояния солдат по сравнению с массой рядового населения (особенно провинциального) имел тенденцию к неуклонному повышению в период Ранней империи. Во всяком случае, не подлежит никакому сомнению, что в императорском Риме была создана образцовая для Античности система социальных гарантий военнослужащим, которая, очевидно, имела и вполне определенную политическую цель – обеспечить лояльность войск императорской власти и не допустить их политической активности, подобной той, что имела место в конце Республики[38]. Этой же цели служила и разработанная, постоянно совершенствовавшаяся система юридических привилегий, которые предоставлялись ветеранам и, помимо соответствующего почета, давали солидные материальные преимущества, выражавшиеся в освобождении от налогов и повинностей и сопоставимые по своей стоимости с теми суммами, что получали выходившие в отставку солдаты в качестве наградных.

Глава 4 Император и войско

«…Воинам полагается получать приказы и награды только от императора и больше ни от кого».

(Тацит. Анналы. VI. 3. 1. Слова императора Тиберия)

«…Присягающие вам и вписываемые на службу воины держатся данного слова и предпочитают это и собственной жизни, и родителям, и отчизне, и всем домашним, несмотря на то что вы не можете доставить им нетленной награды…»

(Святой Юстин Философ. Апология I. 39)

Падение республиканского строя и установление в Риме единовластия в форме принципата произошло во многом благодаря армии. Именно легионы привели к власти Октавиана, и императорская власть никогда не могла отречься от своего революционного и военного происхождения. Власть императора, безусловно, опиралась на армию, зависела от поддержки легионов. Чтобы заручиться этой поддержкой, правителям Империи приходилось выстраивать особые отношения с армией, носившие во многом персональный характер. Требуя от своих войск стойкого перенесения тягот и лишений военной службы, дисциплины, личной преданности и политической лояльности, императоры, сосредоточившие в своих руках монополию на верховное распоряжение армией и покровительство солдатам, брали на себя обязательства обеспечивать материальное благополучие, почести и различные привилегии военнослужащих во время службы и по выходе в отставку. В свою очередь, солдаты видели в императоре не просто правителя, но верховного главнокомандующего, которому приносили присягу, и покровителя – патрона, как говорили римляне, с которым были связаны узами личной верности. Для любого принцепса важно было также утвердить и в общественном мнении, и прежде всего среди солдат свой образ как победоносного полководца, чьей прозорливости, доблести и счастью Рим обязан своими военными достижениями.

Военная служба стала рассматриваться как служба не столько государству, сколько лично императору, а сама армия – как принадлежащая персонально ему не только в силу его полномочий главнокомандующего, но и на основе обязательств персонального характера. В этом заключалось коренное отличие от ситуации периода Республики, когда, по словам Цицерона (Филиппики. X. 12), все легионы и все войска, где бы они ни находились, считались принадлежащими Республике. Император Тиберий, заявивший по восшествии на престол, что «воины принадлежат не ему, а государству» (Дион Кассий. LVII. 2. 3), явно лукавил. Уже в правление Августа выходит из употребления прежнее официальное наименование армии, которое звучало «легионы (войско) римского народа». Сам Август в своих «Деяниях» использует такие выражения, как «мои воины», «мое войско», «мой флот» (Деяния Божественного Августа. 15; 26; 30). Воины же в надписях нередко прямо указывают на то, что они сами или их легион принадлежат императору. В одной из надписей центурион Гай Эдузий именуется «центурион XXXXI легиона Августа Цезаря» (ILS 2231). Ветераны в надписях называют себя «ветеранами Августа», как, к примеру, в надписи, отмечающей почести, предоставленные городом Немаусом ветерану XVI легиона Юлию Фесту – «отставному солдату Тиберия Цезаря Августа, сына Божественного Августа» (CIL XII 3179 = ILS 2267). С именем императора связывается получение наград, почетной отставки и привилегий[39]. Примечательно, что в период принципата официальные письма императоров начинались фразой: «Если вы здоровы, хорошо; я и мои легионы здоровы».

Император Октавиан Август. Статуя с виллы Ливии у Прима Порта

Все воины были связаны с императором присягой (sacramentum militiae), которую они приносили через несколько месяцев после записи на службу, перед тем как их вносили в списки части. Потом эта присяга на имя правящего императора каждый год возобновлялась сначала 1 января, а начиная с правления династии Флавиев – 3 января. Точная формула присяги и особенности самой процедуры ее принесения в императорское время остаются неизвестными ввиду скудости имеющихся свидетельств. Судить об этом мы можем только по косвенным данным. Важно, однако, подчеркнуть, что в институте воинской присяги императорского времени, как и в других установлениях, обнаруживается противоречивое сочетание старинных традиций и принципиально новых моментов[40]. В эпоху Республики собранные для ежегодной кампании легионы приносили клятву консулам, что будут следовать за ними, куда бы их ни повели, не покидать строй и повиноваться начальникам (Полибий. VI. 21. 1–3; Дионисий Галикарнасский. Римские древности. X. 18; XI. 43; Ливий. XXII. 38. 1). В этом случае законно избранный магистрат, наделенный высшей государственной властью, включавшей и право совершать священнодействия (ауспиции), без которых римляне не мыслили отправление властных полномочий, выступал прежде всего в качестве посредника между войском и богами и только как таковой мог требовать присяги и повиновения[41]. В период Империи центральным пунктом воинской присяги, очевидно, стала личная верность принцепсу, которая предполагала повиновение ему не только и не столько как законному носителю сакральной, военной и государственной власти, сколько как конкретной личности. Неслучайно философ Эпиктет, рассуждая о служении высшему разуму, приводит сравнение с воинской присягой, которая требует от солдат превыше всего ставить спасение цезаря (Беседы. I. 14–17). Показательно, что присяга могла быть принесена воинами еще до того, как провозглашенный войском император официально признавался сенатом и народом[42]. Образцом здесь, возможно, послужила та клятва, которую жители Италии и западных провинций принесли Октавиану в 32 г. до н. э. перед объявлением войны Антонию и Клеопатре. Кроме того, воинская присяга, судя по некоторым косвенным свидетельствам, в императорское время стала включать обязательство хранить преданность не только императору как главнокомандующему, но и его семейству, как в клятвах, даваемых сенаторами и другими гражданами (например, ILS 190; Дион Кассий. LX. 9. 2). Важно также отметить, что со времени Августа присяга приносилась на имя принцепса войсками, расположенными не только в императорских, но и в сенатских провинциях, которыми формально управляли наместники, назначаемые сенатом, и все воины считались связанными одной присягой, принесенной одному императору-главнокомандующему (Тацит. История. IV. 46). Вместе с тем в формулу присяги, возможно, включалось обязательство быть готовым пожертвовать жизнью ради римского государства. Во всяком случае, на это указывает свидетельство Вегеция. Он писал уже в то время, когда христианство стало официальной религией Римской империи, и поэтому в приводимой им формуле присяги упоминается Святая Троица, но в остальном содержание воинской клятвы скорее всего восходит ко временам Ранней империи. Воины, пишет Вегеций (II. 5), «клянутся именем Бога, Христа и Святого Духа, величеством императора, которое человеческий род после Бога должен особенно почитать и уважать. Как только император принял имя Августа, ему, как истинному и воплощенному Богу, должно оказывать верность и поклонение, ему должно воздавать самое внимательное служение. И частный человек, и воин служит Богу, когда он верно чтит того, кто правит с Божьего соизволения. Так вот воины клянутся, что они будут делать старательно все, что прикажет император, никогда не покинут военной службы, не откажутся от смерти во имя римского государства».

Император Тиберий

Император Гай Калигула

Как можно видеть, у Вегеция подчеркивается религиозное значение воинской присяги, которая в Риме изначально была сакральным по своей сути актом, ставившим воина в особые отношения и с командующим, и с богами. Представляется, что с установлением принципата значимость того момента, который римляне называли «святостью присяги» religio sacramenti (Ливий. XXVI. 48. 12; XXVIII. 27. 4; Кодекс Юстиниана. VI. 37. 8), не только не уменьшилась, но, по всей видимости, еще более возросла в связи с общими установками политики Октавиана Августа, который стремился возродить древние традиции. Согласно римским традициям, нарушение присяги считалось преступлением против богов, преступивший ее становился sacer – дословно «посвященным подземным богам», то есть предавался проклятию, а значит, мог быть предан смерти без суда (Дионисий Галикарнасский. Римские древности. XI. 43; Макробий. Сатурналии. III. 7. 5; Исидор Сивильский. Начала. V. 24. 30). Воинская присяга сама по себе превратилась в объект культового почитания как обожествленное понятие. Ветераны в Интерцизе (Паннония) сделали посвящение «Гению Присяги» (AE 1924, 135); вероятно, они составляли коллегию почитателей этого культа (sacramenti cultores) (АЕ 1953, 10; 1959, 15). В одном из эпизодов романа Апулея «Метаморфозы» (Met. IX. 41) незадачливый легионер, у которого избивший его огородник отобрал меч, страшится Гения Присяги: утрата оружия фактически приравнивалась к дезертирству и каралась смертью (Дигесты. 49. 16. 3. 13; 49. 16. 14. 1). Вполне возможно, что в изложенной Вегецием формуле присяги сохранился традиционный, «языческий» взгляд, согласно которому военная служба и верность тому, кому принесена присяга, являются, соответственно, службой и верностью божеству. Неслучайно историк Геродиан называет воинскую присягу «священным таинством Римской державы» (VIII. 7. 4). В силу военной присяги, определявшей сущность воинского долга, воин оказывался в принципиально иных отношениях с императором, нежели гражданские лица.

Что касается процедуры принесения присяги, то в императорское время, возможно, сохранился тот же ритуал, который для II в. до н. э. описал Полибий[43]. Из числа новобранцев выбирался наилучший и произносил слова клятвы, а все остальные воины повторяли за ним «Idem in me» («Так же и я») (Полибий. VI. 21. 3).

Разумеется, присяга, несмотря на свое религиозное содержание и суровые санкции, полагавшиеся за ее нарушение, не могла гарантировать абсолютного повиновения и преданности войск императору. Случались в истории императорского Рима и солдатские мятежи, измены и дезертирство, и даже переход на сторону врага целых легионов, как это было в 69 г. н. э., когда I Германский, IV Македонский и XVI Галльский легионы перешли на сторону восставших против римской власти галлов и германцев и принесли присягу их предводителю батаву Юлию Цивилису. Многое, естественно, зависело от личности и авторитета императора. Однако уже вскоре после кончины Августа Тацит, говоря о центурионах и солдатах, констатирует их глубоко укоренившуюся преданность Цезарям (Тацит. Анналы. II. 76). Имеется и немало конкретных примеров непоколебимой верности римских солдат своему долгу и присяге. Так, во время египетской кампании Октавиана его центурион Гай Мевий попал в плен и был приведен к Антонию и в ответ на вопрос, как с ним надлежит поступить, заявил: «Прикажи убить меня, потому что ни благом спасения, ни смертной казнью невозможно добиться, чтобы я перестал быть воином Цезаря и стал твоим» (Валерий Максим. III. 8. 8). Тацит (История. III. 54) рассказывает о центурионе Юлии Агресте, который с разрешения Вителлия отправился в расположение флавианцев, чтобы выяснить, что произошло под Кремоной. Когда он, вернувшись, рассказал Вителлию об увиденном, тот ему не поверил и обвинил в измене. Тогда Агрест в доказательство своей верности покончил с собой. Таким же образом покончил с собой и один солдат Отона, которому не поверили, когда он принес известие о разгроме при Бедриаке (Дион Кассий. LXIII. 11; Светоний. Отон. 10. 1), а другой пронзил себя мечом, чтобы доказать свою преданность Отону (Плутарх. Отон. 15). Как образец бескомпромиссной верности долгу прославился центурион Семпроний Денс: он единственный из всей когорты бросился на защиту Гальбы (или Пизона по Тациту) и погиб (Плутарх. Гальба. 26; Тацит. История. I. 43. 1; Дион Кассий. LXIII. 6. 4). Показательно, что в большинстве приведенных примеров образцом подлинной верности и преданности являются офицеры разных рангов. Это, возможно, объясняется не только тем, что они чаще привлекали внимание античных авторов, но и особым характером взаимоотношений полководцев и принцепсов с младшим командным составом. Верность императору была в сознании солдат неотделима от высшей доблести, достоинства войска, его благочестия. Иногда она даже приобретала демонстративный, исступленный характер, как в коллективном акте самоубийства, который совершили солдаты Отона во время его похорон (Светоний. Отон. 12. 2; Плутарх. Отон. 17; Дион Кассий. LXIII. 15; Аврелий Виктор. О цезарях. 7. 2). По словам Тацита, они покончили с собой не из страха, но из ревнивого чувства чести и любви к принцепсу (История. II. 49), и смерть их вызвала восхищение в войсках. Любовь и преданность к умершему императору солдаты выражали и по-другому, но при этом характерно, что они демонстрировали особый военный характер своей связи с покойным. Ветераны Суллы шествовали в его похоронной процессии строем со знаменами и в полном вооружении (Аппиан. Гражданские войны. II. 105–106); старые легионеры Цезаря сжигали оружие, которым украсились для похорон (Светоний. Цезарь. 84. 4), а на похоронах Августа воины, как самую ценную жертву, бросали в погребальный костер боевые награды, полученные от императора (Дион Кассий. LVI. 42. 2).

Император Гальба

Верность войска, безусловно, имела первостепенное политическое значение. В сенатском постановлении по делу Гнея Пизона, наместника провинции Сирия, обвиненного в убийстве Германика, сенат хвалит воинов, которые сохранили преданность и верность дому Августа (Постановление о Гнее Пизоне. Стрк. 160 сл.). Неслучайно эта верность в своих военных аспектах, как fides militum («верность воинов»), fides exercituum («верность войск»), fides legionum («верность легионов»), начиная с Траяна присутствует на монетах многих императоров[44]. Воинская «верность» почиталась и как обожествленная абстракция, о чем свидетельствует алтарь из Аквинка, посвященный Юпитеру Наилучшему Величайшему и Верности ветеранов (Fidei veteranorum – CIL III 14342). На утверждение идеи благочестивой верности было нацелено и присвоение легионам и другим воинским частям почетных наименований Pia («Благочестивый»), Fidelis («Верный, Преданный»). Так, двум легионам, VII и XI, сохранившим верность императору Клавдию, когда наместник Далмации Камилл Скрибониан попытался поднять мятеж, с одобрения сената было присвоено наименование «Клавдиев, Благочестивый и Преданный» (Дион Кассий. LX. 15). Впоследствии и другие императоры за те или иные отличия присваивали легионам почетные наименования, чаще всего производные от своего имени (Domitiana, Antoniniana, Severiana) или подчеркивающие преданность. В частности, III Августов легион со времени правления Септимия Севера имел название «Благочестивый и Карающий» (Pia Vindex).

Император Веспасиан

Лояльность армии по отношению к императору во многом зависела не только от денег, но и от того образа, «имиджа», которым обладал тот или иной носитель императорской власти. И в этом образе очень важной составной частью были военные качества, как реальные, проявленные в военных походах, так и виртуальные, создаваемые пропагандой. Военные заслуги и репутация хорошего полководца в глазах солдат были немаловажным аргументом, когда вставал вопрос о поддержке действующего императора или о выборе нового кандидата в принцепсы. Германик, обращаясь к мятежным легионам и убеждая их хранить верность Тиберию, напоминает им о победах и триумфах (Тацит. Анналы. I. 34). Тот же историк пишет, что, когда во время гражданской войны солдаты искали нового кандидата в императоры, они вспоминали о Светонии Паулине, «прекрасном полководце, стяжавшем своими британскими походами громкую славу»[45] (Тацит. История. II. 37). Напротив, невоинственность и отсутствие компетентности в военных делах у правителя или претендента на власть часто критикуются античными авторами. Примечательные слова одного преторианского трибуна, участвовавшего в заговоре против Нерона, передает Тацит (Анналы. XV. 67). На вопрос Нерона, почему он дошел до забвения присяги и долга, этот офицер ответил: «Не было воина, превосходившего меня в преданности тебе, пока ты был достоин любви. Но я проникся ненавистью к тебе после того, как ты стал убийцей матери и жены, колесничим, лицедеем и поджигателем». От императора ожидалось поддержание должной дисциплины в войсках, но при этом в идеале он сам должен был служить в этом плане образцом, разделяя с солдатами тяготы службы и участвуя в военных упражнениях (подробно об этом мы скажем в главе 9).

Соответствующий образ императора как военного лидера формировался с помощью самых разнообразных средств – начиная с императорской титулатуры и изображений (в памятниках скульптуры и на монетах императоры часто изображались в военной одежде) и заканчивая личным участием правителя в учениях и боевых действиях войск. Остановимся на некоторых из этих средств.

Императорская титулатура включала военные компоненты, которые имели существенное идеологическое значение, подчеркивая особые узы между армией и правителем, его решающий вклад в победы римского оружия. Уже сам титул imperator акцентировал роль правителя как военного лидера. В период Республики это была почесть, «которую охваченное радостным порывом победоносное войско оказывало своему успешно закончившему войну полководцу» (Тацит. Анналы. III. 74). Обладатели этого звания не пользовались никакими преимущественными правами, но получали возможность претендовать на триумф, присуждаемый сенатом. В 29 г. до н. э. Октавиан принял звание императора в качестве личного имени, подчеркивая тем самым не только достижение победы, но и особую связь с армией. Этот титул следует отличать от так называемых аккламаций – существовавшего еще в период Республики обычая чествовать победоносного военачальника, присваивая ему почетное наименование «император», которое давало право претендовать на награждение высшим военным отличием в Риме – триумфом. После своей восьмой аккламации императором в 25 г. до н. э. за победы в Испании Август больше лично не возглавлял армию на театре военных действий, но в период с 20 г. до н. э. по 13 г. н. э. он еще 13 раз провозглашался императором. Его преемники провозглашались императорами по нескольку раз за добытые их войсками победы: Тиберий удостоился восьми аккламаций, Клавдий – двадцати семи (абсолютный рекорд!). Некоторые императоры получали это звание даже в тех случаях, когда ни о каких победах речи быть не могло. Например, Домициан, добившись мира с даками с помощью денег, тем не менее объявил это победой и был провозглашен императором (Плиний Младший. Панегирик Траяну. 12). Однако только со времени Веспасиана звание императора стало неотъемлемой частью титулатуры, но при этом количество провозглашений за победы продолжало указываться отдельно. С правления Тиберия окончательно установилась монополия принцепсов и членов их семьи на аккламацию. Последним не принадлежавшим к правящему дому военачальником, который удостоился традиционной аккламации, был Квинт Юний Блез, одержавший в 21 г. н. э. победу над Такфаринатом, предводителем восставших нумидийцев (Тацит. Анналы. III. 7).

Император Нерва

К середине I в. н. э. и все остальные главные военные почести – триумфы, победные титулы, монументы – стали исключительной привилегией императора или «наследных принцев», то есть тех, кого правитель рассматривал как предполагаемого наследника своей власти. Полководцы удостаивались в лучшем случае так называемых триумфальных украшений (ornamenta или insignia triumphalia), которые включали статую полководца, увенчанную лавровым венком, одежду триумфатора – пурпурную, расшитую золотом тогу и тунику, украшенную золотыми пальмовыми ветвями. В 19 г. до н. э. Корнелий Бальб, проконсул Африки, стал последним командующим, получившим триумф (Плиний Старший. Естеств. история. V. 36). В дальнейшем триумфа удостаивались только сами императоры или члены их семьи.

Монополией императоров стали и почетные победные титулы, которые присваивались за победы над теми или иными народами[46] (этот обычай существовал еще при Республике – достаточно вспомнить имена Сципионов, Старшего и Младшего, которые получили прозвище «Африканский» за победы над карфагенянами). Со времени Августа победы над германцами отмечались титулом Германский. Под этим именем вошел в историю Нерон Клавдий, сын Друза Старшего, который после усыновления Тиберием стал именоваться Юлием Цезарем Германиком (15 г. до н. э. – 19 г. н. э.). Впоследствии этим титулом наделялись более 20 императоров I–III вв. Начиная с Марка Аврелия победные титулы стали употребляться в превосходной степени: Марк впервые был назван Parthicus Maximus – «величайший победитель парфян». Полный же набор его победных титулов включал также прозвища «Армянский, Мидийский (т. е. победитель мидян, как называли персов), Германский, Сарматский». Не менее эффектно выглядит набор победных титулов у Каракаллы, хотя он, в отличие от Марка, не одержал реально значимых побед. На одной из надписей, сделанных на милевом столбе, он именуется «Арабским, Адиабенским, Величайшим Парфянским, Величайшим Британским» (CIL XIII 9129).

Император Адриан

В почетных наименованиях, которых удостаиваются императоры, обнаруживаются и другие связанные с военными качествами и достижениями эпитеты. Септимий Север был провозглашен fortissimus и felicissimus – «храбрейшим и счастливейшим», что подчеркивало традиционное сочетание доблести и счастья как двух важнейших качеств полководца. Императоры Марк Аврелий и Луций Вер именовались Propagatores imperii – «Те, кто расширил пределы Империи», такой же титул носил и Септимий Север. Начиная с Коммода часто встречается наименование «Непобедимый» (Invictus). В неофициальной титулатуре императоров получают распространение такие наименования, как indulgentissimus и liberalissimus – «милостивейший» и «щедрейший». Каракалла в одной из надписей назван pater militum – «отец воинов» (ILS 454). Уместно вспомнить и о титуле Mater castrorum («Мать лагерей»), который носили с конца II в. императрицы. Первой его получила Фаустина Младшая в 174 г. после победы Марка Аврелия над квадами (Дион Кассий. LXXI. 10; Писатели истории Августов. Марк Аврелий. 26. 8)[47], а потом – Бруттия Криспина, жена Коммода, а также императрицы из династии Северов.

Император Марк Аврелий

Стоит в связи с этим обратить внимание на то, что отношения императора и армии трактовались иногда в терминах родства. Среди многих почетных прозвищ, которые получил Калигула, были и такие, как «сын лагеря» и «отец войска» (Светоний. Калигула. 22. 1). По утверждению Диона Кассия (LXIII. 14. 1), солдаты, услышав о желании Отона уйти из жизни, называли своего императора отцом, говорили, что он им дороже детей и родителей. Рисуя идеал дисциплинированного войска, автор биографии Александра Севера подчеркивает, что воины любили юного императора как брата, как сына, как отца (Писатели истории Августов. Александр Север. 50. 3).

Таким образом, в императорское время утверждается и активно пропагандируется представление о том, что всеми военными успехами и победами Рим обязан правящему императору, его божественному могуществу, которое вдохновляло полководца на поле боя. Император являлся Верховным главнокомандующим, и даже если он сам непосредственно не принимал участия в походе (это стало обычным только с конца I в. н. э., начиная с Домициана), то считалось, что он осуществлял общее стратегическое руководство войной. Так, когда в правление Антонина Пия (который за все время пребывания на престоле ни разу не покидал Италии) начались военные действия в Британии, он, по словам Фронтона, «хотя и оставался на Палатине в городе [Риме] и предоставил власть вести войну, словно тот, в чьих руках был руль военного корабля, снискал славу всего плавания» (Фронтон. Фр-т 2). Многие императоры ревниво относились к успехам своих военачальников (Тацит. Анналы. XI. 19). Показательна в этом плане реакция императора Домициана на победы, одержанные Юлием Агриколой в Британии. По словам Тацита (Агрикола. 39), Домициан «особую опасность для себя усматривал в том, что имя его подчиненного ставится выше его имени, имени принцепса… всё остальное, так или иначе, можно стерпеть, но честь слыть выдающимся полководцем должна принадлежать императору».

Император Септимий Север

В армии, как и среди других групп населения Империи, получает распространение императорский культ. В военном календаре насчитывалось множество дат, связанных с почитанием императоров и императорского семейства («божественного дома», как оно стало именоваться со времени Септимия Севера). Благодаря раскопкам в Дура-Европос, где дислоцировалась ХХ когорта Пальмирцев, был обнаружен любопытнейший папирусный документ. Этот папирус (P. Dur. 54), известный как Feriale Duranum и датируемый временем Александра Севера (точнее, 223–227 гг.), представлял собой стандартный, используемый, видимо, во всех римских воинских частях календарь праздников, который в своих базовых элементах, вероятно, восходит еще ко времени Августа[48]. Он сохранился не полностью (почти отсутствуют данные о последних трех месяцах года). Среди памятных дат, отмечавшихся в войсках, первое место принадлежит тем, что были связаны с почитанием императоров. В их честь приносились обеты в первые дни нового года; отмечались дни рождения прежних (начиная с Цезаря) и живых правителей и членов их семьи, даты прихода к власти и одержанных побед, присвоения тех или иных титулов. Кроме того, в честь различных богов под руководством офицеров (трибунов и центурионов)[49] совершались обеты и священнодействия за здравие императоров. Императорам посвящались возводимые солдатами постройки. В центре любого лагеря в знаменном святилище вместе со статуями богов и штандартами части помещались статуи и бюсты императоров, которых изображали в военной одежде[50]. Следует, впрочем, отметить, что, в отличие от преторианцев или воинов вспомогательных частей, легионеры по меньшей мере до правления Септимия Севера не отличались чрезмерным превознесением правящих императоров, почитая в основном только обожествленных императоров, Гения и «священную силу» (numen) императора, отнюдь не рассматривая живых правителей как воплощенных богов. Интересно, что в некоторых посвящениях обет исполняется одновременно за благополучие и императоров, и воинов[51]. Так, центурион и инструктор по строевой подготовке (campidoctor) VII Сдвоенного легиона сделал в 182 г. посвящение Марсу Покровителю Строевого Плаца (Marti Campestri) за благо Коммода Августа и конных телохранителей (CIL II 4083). В надписи же центуриона II Августова легиона Либурния Фронтона говорится об исполнении аналогичного обета Юпитеру Долихену[52] и «Священным силам Августов» за благо Антонина Пия и легиона (RIB 1330). Пожалуй, наиболее интересна в этом ряду надпись, в которой сообщается, что в 158 г. за благо императора Антонина Пия, сената и римского народа, а также легата Фусцина и III Августова легиона и его вспомогательных частей на свои деньги устроил в Ламбезе место для почитания мавританских богов некий К. Атий (или Катий) Сацердот, не указавший своего чина, но, по всей видимости, солдат или офицер (возможно, ветеран) данного легиона (CIL VIII 2637 = ILS 342). Здесь мы видим восприятие благополучия императора, государства, народа и войск в нераздельном и органическом единстве. При этом римскому патриотизму отнюдь не противоречит почитание иноземных божеств.

Монета, выпущенная императором Адрианом

Разумеется, по имеющимся в нашем распоряжении данным трудно судить об искренности и глубине тех чувств, которые рядовые воины питали к императорам. Но не подлежит сомнению, что официальная пропаганда и весь уклад армейской жизни были нацелены на то, чтобы внушить солдатам чувство преданности и долга по отношению к главе государства. Служба в армии означала в первую очередь служение императору. Более того, в идеале отношение солдат к императору мыслилось как любовь. Такой идеал провозглашается, например, в панегирике неизвестного автора в честь императора Константина: «Лишь тот страж государства является надежным и верным, кого воины любят ради него самого, кому служит не вынужденная и продажная угодливость, но простая и искренняя преданность» (Латинские панегирики. VII. 16. 6). Такая преданность противопоставляется оратором той краткой и непрочной популярности, которую некоторые вожди пытались снискать щедростью. В другом панегирике, посвященном тому же императору, подчеркивается, что его войско было счастливо носить оружие и выполнять воинские обязанности благодаря своей любви к императору, которого оно так же любило, как и было дорого ему, и вообще любовь к принцепсу делает воина храбрее (Латинские панегирики. X. 19. 4–5; cp. XI. 24. 5–7).

Сестерции императора Коммода

Такого рода высказывания можно было бы счесть голой риторикой, если бы приведенные выше свидетельства не показывали, что во многих случаях искренняя любовь воинов к тем, кому они служили и за кого сражались, не была пустым звуком. Наверное, неслучайно именно самоотверженная преданность и любовь воинов к своему командующему стали для философов неким образцом высокого служения. Сенека, например, утверждает (О блаженной жизни. 15. 5), что поборник добродетели будет помнить древнюю заповедь «Повинуйся Богу!», подобно тому как доблестный воин будет переносить раны, считать рубцы и, умирая, будет любить того императора, за которого погибает.

Однако наряду с моральными и эмоциональными узами, связывавшими императора и войско, нельзя недооценивать и значение такого фактора, как щедрость правителя. Как мы уже отмечали, император выплачивал донативы из собственной казны, чтобы подчеркнуть свои персональные связи с войском. Такие подарки со стороны командующих отдельными войсковыми группировками расценивались как покушение на исключительную прерогативу императора, а стало быть, как попытка мятежа (Постановление о Гнее Пизоне. 52–56; Тацит. Анналы. II. 55). Армия оказывалась под особым попечением императоров. Но императорские подарки отнюдь не были средством подкупа войска. Донативы имели не только и, может быть, даже не столько материальную ценность, сколько символическую, будучи связаны по своему происхождению с теми раздачами, которые высокопоставленные патроны осуществляли среди сограждан, чтобы увеличить собственный политический вес и расширить клиентелу. Донативы рассматривались как знак политического престижа армии: производя раздачу денег воинам, императоры выражали тем самым свое благорасположение и уважение войску[53].

Сестерций императора Калигулы с изображением его обращения к солдатам

Очевидно также, что действенным средством обеспечить преданность и любовь армии был непосредственный контакт императора и войска. Конечно, император не мог все время находиться в войсках, не мог лично участвовать в военных походах или учениях войск. Однако практически ни один из принцепсов не упускал возможности обратиться к солдатам, собранным на воинскую сходку, с речью. Такие обращения (adlocutiones), проводимые по разным поводам (по случаю завершения войны, по поводу награждения отличившихся, раздачи донатив и т. д.), обставлялись как торжественная церемония и были своеобразным ритуалом, призванным демонстрировать согласие и единство императора и его армии, даже если ее представляли только преторианцы в Риме[54]. Не менее существенным фактором было показательное проявление заботы императора о солдатах: обход палаток и посещение раненых, обращение с воинами как с боевыми товарищами, включая демонстративное соучастие императора в солдатской трапезе, в тяготах походной жизни и военных упражнениях, а также в бою[55]. И эта персональная связь каждого солдата с императором, по замечанию М. И. Ростовцева, «была, может быть, наиболее могучим средством поддержания в войске порядка и дисциплины»[56]. На некоторых из этих моментов мы остановимся ниже. А пока в качестве предварительного итога подчеркнем, что многие императоры очень ответственно подходили к своей роли военного лидера, понимая, что от их авторитета среди солдат во многом зависит эффективность римской военной машины.

Глава 5 Легионы Империи: история и размещение

«…В их руках судьба Рима, государство расширяет свои пределы благодаря их победам, и их именем нарекаются полководцы».

(Тацит. Анналы. I. 31)

«Ваше войско, как ров, кольцом окружает населенный мир…»

(Элий Аристид. Похвала Риму. 82)

Военная история Римской империи в значительной степени складывается из истории отдельных легионов. Их формирование связано с определенными событиями и военными лидерами, их создававшими. Каждый из легионов имел свои боевые традиции и репутацию, приобретаемую прежде всего в сражениях. Уже при Августе многие легионы располагаются в местах постоянной дислокации в определенных провинциях, где приобретают со временем местную специфику. Это было связано и с источниками пополнения, окружением, характером повседневной деятельности и тех задач, которые решали данные воинские части. Поэтому легионы, стоявшие на Рейне, и по своему составу, боевым приемам и снаряжению, и даже по внешнему облику могли сильно отличаться от тех, что несли службу где-нибудь в Малой Азии, Нумидии или в Британии. Индивидуальность каждого легиона воплощалась в его номере, наименовании, эмблеме и штандартах. Для проведения тех или иных кампаний легионы могли перебрасываться с места на место; формировались и новые легионы, начинавшие свою историю, что называется, с чистого листа. Случались и тяжелые поражения, в которых гибли целые легионы. Мятеж или измена могли привести к роспуску воинской части. Но бывало и так, что после этого ее переформировывали или спустя некоторое время восстанавливали вновь.

В данной главе мы кратко остановимся на истории отдельных легионов и рассмотрим в общих чертах их дислокацию на территории Империи в разные периоды истории.

Прежде всего надо подчеркнуть, что армия Римской империи ведет свое происхождение из гражданских войн; большинство из тех 28 легионов, которые оставил после победы в гражданских войнах Август и которые служили потом его преемникам, уже существовали до битвы при Акции, а некоторые воевали под знаменами Цезаря. К последним относятся те, которые были сформированы Цезарем в период его Галльских войн и носили номера с VI по XIV, а также V легион с необычным названием «Жаворонки» (Alaudae). Этот легион был набран Цезарем в 52 г. до н. э. из трансальпийских галлов, обученных и вооруженных на римский манер, и получил свое название по особенным перьям, украшавшим шлемы его воинов. Сам Цезарь в своих «Записках» никогда не называет его по этому прозвищу, но упоминает только о действиях его когорт. После своего возвращения в Рим в 49 г. до н. э. или после битвы при Фарсале в 48 г. до н. э. он даровал его солдатам права римского гражданства.

Монета с изображением инсигний III Августовского легиона

В 47–44 гг. до н. э. Цезарь уволил со службы легионы VI–XIV, и только V Alaudae оставался в строю до 44 г. до н. э., когда он в Южной Италии ожидал формальной отставки или же готовился войти в состав сил, предназначенных для проведения планируемой Цезарем парфянской кампании. После убийства Цезаря, когда власть в Риме оказалась в руках триумвиров, которые начали готовиться к решающей схватке со сторонниками Республики, Октавиан восстановил VII и VIII легионы в Кампании; Марк Антоний заново сформировал V Alaudae, а Лепид в Трансальпийской Галлии на основе ветеранов, поселенных Цезарем в колониях, восстановил VI и X легионы (и, возможно, еще один). Как указывает наименование XII легиона Antiqua («Древний, Старый»), который позже окажется в армии Антония и получит наименование «Молниеносный» (Fulminata), его происхождение возводилось к XII легиону Цезаря. Очевидно, триумвиры стремились воссоздать Цезаревы легионы, чтобы утвердить себя как преемников Цезаря и получить в лице его ветеранов надежных и закаленных бойцов.

Позже, когда политические пути триумвиров разошлись, каждый из них стал формировать собственные легионы. Но после 30 г. до н. э. все они оказались под властью Октавиана, вышедшего победителем в противоборстве с Антонием. Поэтому номера легионов иногда дублируются, что связано с тем, что они происходили из армий Антония и Октавиана.

Уже в армии Цезаря легионы приобрели не только постоянные номера, но также особые наименования и эмблемы. Эти атрибуты, хотя и менялись с течением времени, у многих легионов сохранились и впоследствии, вплоть до позднеримского периода. Хотя происхождение и символическое значение некоторых легионных эмблем (среди которых были и знаки зодиака: Кентавр, Вепрь, Пегас, Слон и другие животные) остаются неясными, нельзя не согласиться с Ш. Ренелем, который объяснял их разнообразие стремлением каждого легиона развивать собственную индивидуальность[57]. Названия же легионов связаны с их конкретной историей.

Монета, выпущенная в честь III Августовского легиона

Быть может, наиболее интересна история Х легиона, который знаменит прежде всего тем, что именно он был любимым легионом Цезаря с самого начала Галльской войны[58]. Именно тогда, в 58 г. до н. э., этот легион получил наименование Equestris («Конный, Всаднический»). Это прозвание связано с любопытной историей. Когда под Весонтионом римским войском овладел страх перед германцами, о невероятной храбрости, силе и огромном росте которых солдатам рассказали купцы, Цезарь заявил, что, если за ним вообще никто не пойдет, чтобы сразиться с германцами, он выступит с одним Х легионом и сделает его своей преторской когортой[59]. Это заявление вызвало решительную перемену в настроениях войска, и оно прониклось боевым пылом и выступило в поход. При приближении Цезаря германский вождь Ариовист предложил провести переговоры, но при этом, опасаясь ловушки, требовал, чтобы Цезарь не брал с собой на эти переговоры пехотинцев. Цезарь, не решаясь доверить свою жизнь галльской коннице, приказал, чтобы галлы передали своих коней легионерам Х легиона. По этому поводу один из солдат Х легиона остроумно заметил: Цезарь делает больше, чем обещал, – он не только делает легион своей преторской когортой, но и зачисляет его солдат во всадники (Цезарь. Галльская война. I. 42). Всадниками, напомним, называлось второе высшее сословие в Риме. В дальнейшем этот легион ни в одном сражении не подводил своего полководца и всячески старался оправдать его доверие. Правда, в 47 г. до н. э. он принял участие в мятеже вместе с двумя другими легионами, ожидавшими отправки в Африку и требовавшими выплаты наград. Именно тогда Цезарь, заявив на сходке, что выплатит им обещанное, но только после того, как добьется победы с другими войсками, обратился к легионерам «граждане» вместо обычного «соратники», что означало, что солдаты уже уволены со службы. Это так подействовало на мятежников, что они раскаялись и стали просить Цезаря наказать виновных. После этого Цезарь, вновь поднявшись на трибуну, сказал, что наказывать никого не хочет, но огорчен, что и Х легион, который он всегда предпочитал другим, принимал участие в мятеже. «Его одного, – сказал он, – я и увольняю из войска. Но и ему я отдам обещанное, когда вернусь из Африки». Как рассказывает Аппиан (Гражданские войны. II. 94), «рукоплескания и благодарность раздались со всех сторон, и только десятый легион был в глубокой скорби, так как по отношению к нему одному Цезарь казался неумолимым. Солдаты этого легиона стали тогда просить метать между ними жребий и каждого десятого подвергнуть смерти. Цезарь при таком глубоком раскаянии не счел нужным их больше раздражать, примирился со всеми и тут же направил их на войну в Африку». Конечно, в действительности вряд ли в этом эпизоде все обстояло так, как описывают античные историки, и Цезарю фактически пришлось уступить требованиям воинов[60], но ясно, что легион мог действовать как единое целое не только на поле боя, но и в отношениях с полководцем.

Легионная эмблема в виде козерога из Висбадена

Однако после битвы при мысе Акции (31 г. до н. э.), победа в которой фактически сделала Октавиана единоличным правителем Рима, Х легион вновь проявил непокорность, потребовав чрезмерных наград у наследника Цезаря. За это он был распущен с бесчестием (Светоний. Божественный Август. 24. 2). Но впоследствии Октавиан, возможно, смешал часть бывших легионеров Антония с новобранцами или с воинами из других частей, сохранявших ему верность, и создал легион с тем же номером, получивший наименование Gemina («Близнец, Сдвоенный»), которое заменило прежнее Equestris, хотя оно и упоминается в некоторых надписях второй половины I в. до н. э.

Стоит отметить, что многие легионы, которые участвовали в кампаниях Юлия Цезаря, в качестве своей эмблемы имели Тельца, который был знаком зодиака, связанным с богиней Венерой, легендарной прародительницей рода Юлиев. Кроме Десятого, это – легионы VII и VIII, воевавшие под командованием Цезаря в Галлии, а также III Галльский и IV Македонский, которые он сформировал в 48 г. до н. э. Наименование IV легиона Macedonica явно происходит от его временного пребывания в Македонии до 44 г. до н. э.

По месту несения службы получили наименование и другие легионы: V Македонский, сформированный в 43 г. до н. э., и III Киренаикский, который был набран Лепидом в Африке или Антонием перед битвой при Акции и дислоцировался потом в Египте.

Также и название III легиона Gallica отражает его службу в Галлии в 48–42 гг. до н. э. С 30 г. до н. э. он располагался в Сирии. Именно здесь его солдаты усвоили парфянский обычай приветствовать восходящее солнце (Тацит. История. III. 24). В середине I в. н. э. он сражался под началом Корбулона; принимал участие в битве при Бедриаке в гражданской войне 69 г. н. э.

Легионы, служившие в Сирии, на протяжении столетий считались «эталоном» распущенной жизни. Порочные основы ее заложил еще Гней Пизон во время своего наместничества в 17 г. н. э. (Тацит. Анналы. II. 55; Постановление сената о Гнее Пизоне. Стрк. 51–56). Спустя четыре десятилетия Корбулон боролся с непригодностью здешних солдат, которые настолько обленились от долгого мира, что не были редкостью ветераны, ни разу не побывавшие в боевом охранении или ночном карауле, смотревшие на лагерный вал и ров как на нечто диковинное, не надевавшие ни шлемов, ни панцирей, щеголеватые и падкие до наживы, как отзывается о них Тацит (Анналы. XIII. 35)[61]. Больше ста лет спустя подобным же образом характеризовал сирийских легионеров римский писатель и ритор Фронтон. По его словам, «здешние воины – воистину наипорочнейшие: мятежные и строптивые, с полудня до полудня пьяные, они не привыкли носить оружие и чаще бывают в соседней таверне, чем под знаменами» (Фронтон. Письма к Веру. II. 1. 11). Именно против сирийских легионов, «утопавших в роскоши и усвоивших нравы Дафны»[62], применял жесточайшие дисциплинарные меры Авидий Кассий (Писатели истории Августов. Авидий Кассий. 5. 2–3). Однако через несколько десятилетий император Александр Север застал их всех в том же состоянии (Писатели истории Августов. Александр Север. 53. 2; 7). Трудно сказать, в какой мере все эти характеристики являются расхожим литературным штампом, а в какой – отражают реальное положение дел, но скорее верно первое[63].

Происхождение эмблемы V легиона «Жаворонков» связано с эпизодом, имевшим место во время битвы при Тапсе в 46 г. до н. э. В этом сражении одного из ветеранов этого легиона слон обвил хоботом и поднял кверху, но солдат не растерялся и стал изо всех сил рубить мечом по хоботу, в который был захвачен, пока от боли слон его не бросил и не повернул назад (Африканская война. 84). Видимо, этот эпизод запомнился, и изображение слона как напоминание о храбрости легионеры выбрали эмблемой своей части. Аппиан (Гражданские войны. II. 96), правда, передает иную версию: когда командующего помпеянцами Сципиона покинул его союзник нумидийский царь Юба, оставив только 30 слонов, войско Цезаря настолько приободрилось, что пятый легион даже попросил выстроить его против слонов и одержал победу, за что и получил на знамя знак слона.

Легион VI Ferrata («Железный», дословно «облаченный в броню»), очевидно, также получил это наименование в период гражданских войн, возможно, еще при Цезаре; его эмблемами были волчица и близнецы Ромул и Рем. Возможно, после битвы при Филиппах (42 г. до н. э.) он носил также наименование Macedonica (ILS 8862). Еще один легион с номером VI, созданный Октавианом в 41–40 гг. до н. э., первоначально именовался Испанским (Hispaniensis) по провинции, где он нес службу с 30 г. до н. э. по 69 г. н. э., а позже за какую-то победу удостоился наименования «Победоносный» (Victrix).

Номер VII принадлежал легиону, набранному еще для Галльской войны Цезарем. Первым его наименованием было «Отцовский», Paterna (CIL X 3880), данное ему в честь присвоения Цезарю почетного титула Отца Отечества. При Августе он нес службу на Балканах и именовался Македонским, а в 42 г. н. э. он не пошел за затеявшим мятеж против императора Клавдия наместником Далмации Камиллом Скрибонианом и за верность был удостоен почетного наименования «Клавдиев Благочестивый Верный» (Claudia Pia Fidelis). Такого же наименования после этих событий удостоился и XI легион, который относится скорее всего к числу тех, что были созданы Октавианом в 41–40 гг. до н. э. (Дион Кассий. LV. 23. 4).

В числе 16 новых легионов, созданных Октавианом в конце 40-х гг. до н. э. или в 30 г. до н. э., были XXI Rapax («Хищный», или «Стремительный») и ХХ, позже получивший наименование Valeria Victrix. Большинство из них получили в качестве своей эмблемы Козерога, потому что под этим знаком зодиака был зачат Октавиан, который считал его символом своей удачи. Наименование ХХ легиона Valeria Victrix ранее переводилось как «Валериев Победоносный», так как считалось, что он получил его за отличия, проявленные под началом легата Валерия Мессалина в ходе подавления Паннонского восстания 6–9 гг. н. э. Однако очень сомнительно, чтобы император Август в конце своего правления мог позволить присвоить легиону почетное наименование по родовому имени известного сенаторского семейства. Еще менее вероятно, что легион стал так именоваться в честь жены императора Клавдия Валерии Мессалины. Скорее всего эпитет Valeria следует производить от латинского глагола valere («быть сильным, храбрым») и переводить как «Сильный». Сам же двойной титул, по всей видимости, был присвоен этому легиону после подавления восстания британцев в 60–61 гг. н. э., когда и другой легион, внесший вклад в победу, XIV Сдвоенный (Gemina), получил двойное наименование «Марсов Победоносный» (Martia Victrix). Позже он был отмечен Нероном как сильнейший легион римской армии (Тацит. История. II. 11). Его эмблемой был дикий кабан (вепрь).

X легион получил наименование Fretensis за отличия, проявленные во время войны Октавиана против Секста Помпея в сражениях при Fretum Siculum – Сицилийском проливе, отделяющем Италию от Сицилии. С этим связаны его эмблемы – дельфин и галера, которые использовались наряду с Тельцом, указывающим на его происхождение из армии Цезаря. IV Скифский легион, сформированный Антонием, также получил свое наименование за победы – скорее всего над скифами, одержанные в 29–27 гг. до н. э. под началом Марка Лициния Красса. Дислоцировался он в Македонии, а позже – в провинции Мёзия. Его эмблемой тоже был Козерог.

Каменная табличка из Бенвелла с изображением легионных символов II Августовского легиона

Легионы II, III и VIII, носившие в период Империи почетное наименование Августовых (Augusta) в ознаменование их переформирования в начале правления Августа или же в честь одержанных побед, непосредственно происходят от тех легионов, которые входили в армию Октавиана накануне битвы при Акции. Легион II Augusta, возможно, тождествен с легионом II Sabina (Сабинов – вероятно, по имени своего командира), который упомянут в надписи ветерана времен гражданской войны из Венафра (ILS 2227), или же со II Gallica, ветераны которого в 36–35 гг. до н. э. получили земли для поселения в Араузионе (Оранж) и упомянуты на воздвигнутой здесь арке Августа. II Августов легион нес службу сначала в Испании, потом на Рейне, а с 43 г. н. э. входил в состав римского гарнизона в Британии. Предшественники легиона III Augusta, который на протяжении всего императорского времени нес службу в Африке, остаются неизвестными. Его эмблемой был, по-видимому, крылатый конь Пегас, как и у II Августова легиона. В 238 г. III Августов легион был распущен (раскассирован) императором Гордианом III за то, что выступил против его деда и дяди Гордианов I и II. Но в 253 г. этот легион был вновь восстановлен императором Валерианом[64].

Легион VIII Augusta, очевидно, прошел с Цезарем все кампании в Галлии (58–49 гг. до н. э.). Сражался в главных битвах гражданских войн: при Фарсале (48 г. до н. э.), Тапсе (46 г. до н. э.); был потом распущен, но в 44 г. до н. э. восстановлен Октавианом, отличился в битве при Мутине в 43 г. до н. э., за что, по-видимому, удостоился наименования Mutinensis, упоминаемого в одной надписи (ILS 2239), а позже за какое-то другое отличие в правление Августа получил имя первого принцепса.

В источниках упоминается также еще один легион с наименованием Augusta. Дион Кассий сообщает, что после поражения, понесенного в 19 г. до н. э. в Испании, один легион был лишен этого наименования (LIV. 11. 5). Это, вероятно, был легион, позже известный как I Германский (Germanica), который размещался с 16 г. до н. э. на Рейне и принимал участие в походах Друза и Германика. Слова Тацита (Анналы. I. 42. 3) о том, что этот легион получил свои значки от Тиберия, возможно, указывают на то, что он не только лишился своего почетного наименования, но и был распущен, а потом восстановлен Тиберием в конце правления Августа. В 69 г. н. э. он был распущен Веспасианом за переход на сторону восставших галлов и германцев во главе с Цивилисом (Тацит. История. IV. 57–62). За эту же измену Веспасиан распустил также IV Македонский и XVI Галльский и заменил их новыми легионами, получившими те же номера, но они назывались теперь, соответственно, Flavia Felix («Флавиев Счастливый») и Flavia Firma («Флавиев Мощный»).

XV легион, носивший почетное наименование «Аполлонов» (Apollinaris), был одним из тех, которые Октавиан набрал перед битвой при мысе Акции. По-видимому, именно за отличия в этой кампании легион получил наименование в честь бога Аполлона, которого Октавиан считал своим покровителем и святилище которому в районе мыса он посвятил после победы, одержанной над Антонием и Клеопатрой.

XIII Сдвоенный и, возможно, XVI Галльский легионы имели своей эмблемой льва, который тоже относился к зодиакальным знакам и был связан с Юпитером.

Среди легионов Августа последним номером был XXII, который принадлежал легиону с наименованием Deiotariana, которое происходит от имени Дейотара, царя галатов, обитавших в центральной части Малой Азии. Этот царь был союзником сначала Помпея, а потом Цезаря и посылал в их распоряжение вспомогательные войска. Одна из частей этих войск была сформирована, вооружена и обучена по римским стандартам и впоследствии, видимо, вошла в состав армии Антония. Либо после победы при Акции, либо, что более вероятно, в 25 г. до н. э., когда Галатия была присоединена к римским владениям, этот легион вошел в армию Октавиана.

ЛЕГИОНЫ АВГУСТА

Характеристику дислокации сил римской армии в начале правления Тиберия мы находим в «Анналах» Тацита: «Италию на обоих морях охраняли два флота: один со стоянкой в Мизенах, другой – в Равенне, а ближайшее побережье Галлии – снабженные таранами корабли, захваченные в битве при Акции и посланные Августом с должным числом гребцов в Форум Юлия. Но главные силы составляли восемь легионов на Рейне, являвшиеся одновременно оплотом и против германцев, и против галлов. Недавно умиротворенные испанские области были заняты тремя легионами. Мавританию римский народ отдал в дар царю Юбе. Прочие африканские земли удерживались двумя легионами, столькими же – Египет, а огромные пространства от Сирии и до реки Евфрата – четырьмя легионами; по соседству с ними властвовали цари иберов и альбанов и других народов, ограждаемые от посягновений со стороны пограничных государств нашим величием… На берегах Дуная были размещены два легиона в Паннонии и два в Мёзии, столько же находилось в Далмации; вследствие положения этой страны они могли бы поддержать с тыла дунайские легионы, а если бы Италии внезапно потребовалась помощь, то и туда было недалеко; впрочем, Рим имел собственные войска – три городские и девять преторианских когорт, – набираемые почти исключительно в Умбрии и Этрурии, а также в Старом Лации и в древнейших римских колониях. В удобных местах провинций стояли союзнические триремы, отряды конницы и вспомогательные когорты, по количеству воинов почти равные легионам; впрочем, точность здесь невозможна, так как в зависимости от обстоятельств эти силы перебрасывались с места на место, и их численность то возрастала, то падала» (Тацит. Анналы. IV. 5).

Столетие спустя, в середине II в. н. э., 28 легионов размещались следующим образом. В Британии было три легиона: II Августов в Иске, ХХ Валериев Победоносный в Деве (Честер) и VI Победоносный в Эбораке (Йорк). В Нижней и Верхней Германии было по два легиона: ХХХ Ульпиев в Ветере (Ксантен) и I Минервин в Бонне, XXII Первородный и VIII Августов в Могонциаке и Аргенторате. В Верхней Паннонии размещались три легиона: Х Сдвоенный в Виндобоне (Вена), ХIV Сдвоенный в Карнунте и I Вспомогательный в Бригеционе; в соседней Нижней Паннонии стоял один легион – II Вспомогательный в Аквинке. Два легиона Верхней Мёзии IV Флавиев и VII Клавдиев дислоцировались, соответственно, в Сингидуне и Виминации. Гарнизон Нижней Мёзии состоял из трех легионов: I Италийский базировался в Новах, XI Клавдиев в Дуросторе и V Македонский в Троесмии. На всю завоеванную Траяном Дакию хватало одного легиона, XIII Сдвоенного, который размещался в Апуле. В восточных провинциях ситуация была следующей. Два легиона стояли в Каппадокии: XV Аполлонов, занявший место XVI Флавиева в Сатале, и XII Молниеносный в Мелитене на Евфрате. В провинции Сирии несли службу XVI Флавиев в Самосате и IV Скифский в Зевгме (или, возможно, в Антиохии, столице провинции); III Галльский – в Рафанее. В Палестине Х легион Fretensis размещался в Иерусалиме, VI Железный – в Капаркотне, а к востоку от Иордана, в Аравии Набатейской, в Бостре (Босре) стоял III Киренаикский легион. В Египте теперь оставался только один легион – II Траянов в Никополе. III Августов, базировавшийся со времени Траяна в Ламбезе, по-прежнему оставался единственным легионом на протяжении 3200 км североафриканского побережья. Наконец, в Испании был размещен один легион – VII Сдвоенный.

Легионные значки

По сравнению с серединой I в. н. э., как можно видеть, основной упор теперь был сделан на Дунайский регион (где прежде было шесть легионов, теперь стало девять) и восточные провинции, тогда как на Рейне силы сократились наполовину. В середине 160-х гг., когда Марк Аврелий сформировал два новых легиона, именно они усилили группировку на дунайской границе: II Италийский был размещен в Норике в Лавриаке (Эннс), а III Италийский – в провинции Реция в Регенсбурге (Castra Regina). Еще одна особенность заключалась в том, что, в отличие от более раннего времени, когда до половины легионов размещалось парами в одном лагере, теперь от этой практики полностью отказались. Одной из причин были политические соображения. После того как в 89 г. н. э. наместник Верхней Германии Антоний Сатурнин попытался поднять мятеж против Домициана, используя XIV и XXII легионы, размещавшиеся в одном лагере в Могонциаке, и для финансирования своего предприятия позаимствовал средства, хранившиеся в лагерной кассе, Домициан запретил размещать более одного легиона в одном постоянном лагере (Светоний. Домициан. 7. 3). Правда, в Египте, в Никополе, некоторое время еще продолжали находиться два легиона.

Из 28 легионов, которые вошли в состав армии, реформированной Августом, со временем 8 были полностью уничтожены или распущены. Римские историки императорского периода ничего не сообщают о времени и обстоятельствах гибели этих легионов, за исключением тех трех, что были потеряны в 9 г. н. э. в Тевтобургском лесу. Это были XVII, XVIII, XIX легионы, которыми командовал Квинтилий Вар; они были уничтожены германцами под предводительством Арминия. Это было, пожалуй, самое сильное и горькое поражение легионов за все время Ранней империи.

О потере других пяти легионов можно судить только предположительно. I Германский и XVI Первородный (Primigenia), вероятно, были распущены в 70 г. н. э. за переход на сторону Цивилиса и, в отличие от IV Македонского и XVI Галльского, не были потом переформированы. V легион «Жаворонков», возможно, погиб в правление Домициана на Дунае в 85–86 гг. н. э., как и XXI «Хищный» (около 92 г. н. э.). IX «Испанский» и XXII Deiotariana предположительно были уничтожены во время Иудейского восстания в 132–135 гг. н. э. либо позднее, при Марке Аврелии в Армении, во время войны с парфянами в 161 г. н. э.

Потеря орла, которая традиционно считалась наивысшим позором для легиона, ведущим к его расформированию, известна для двух легионов. Это легион V Alaudae, потерявший его в 16 г. до н. э. в Германии (Веллей Патерикул. II. 97), и XII «Молниеносный», разбитый в 66 г. н. э. в Иудее (Светоний. Веспасиан. 4. 5). Но они не были распущены вследствие этой причины.

До середины III в. н. э. было создано 15 новых легионов.

НОВЫЕ ЛЕГИОНЫ, СОЗДАННЫЕ ПОСЛЕ АВГУСТА

В правление Септимия Севера (193–211 гг.) число легионов достигло максимума. Всего теперь насчитывалось 33 легиона, которые дислоцировались в 19 из 38 провинций. Это подтверждается надписью из Рима, в которой перечисляются 28 легионов в географическом порядке их размещения и в конце указаны новые легионы, сформированные при Марке Аврелии и Септимии Севере (ILS 2288).

Обзор размещения легионов в правление Севера дает римский историк Дион Кассий (LV. 23. 2–24. 1–5). Стоит привести его сообщение с небольшим комментарием. «В те времена, – пишет он, – насчитывалось двадцать три, а по другим данным, двадцать пять легионов[65], состоящих из граждан. На сегодняшний день[66] из них сохранились только девятнадцать, а именно Второй Августов, дислоцированный в Верхней Британии, три третьих легиона, а именно Галльский в Финикии[67], Киренаикский в Аравии, Августов в Нумидии; Четвертый Скифский в Сирии, Пятый Македонский в Дакии, два шестых легиона, в том числе один Победоносный в Нижней Британии, а другой Железный в Иудеe; Седьмой (который обычно называют Клавдиевым) в Верхней Мёзии, Восьмой Августов в Верхней Германии, два десятых, один Сдвоенный в Верхней Паннонии, а другой в Иудее; Одиннадцатый Клавдиев в Нижней Мёзии (таким образом, два легиона были названы в честь Клавдия, так как они не выступили против него во время восстания Камилла); Двенадцатый Молниеносный в Каппадокии, Тринадцатый Сдвоенный в Дакии, Четырнадцатый Сдвоенный в Верхней Паннонии, Пятнадцатый Аполлонов в Каппадокии и Двадцатый (называемый также Валериевым Победоносным) в Верхней Британии. Последний легион, равно как и тот легион, что называется Двадцать вторым[68] и размещается в Верхней Германии, как мне кажется, Август принял и удерживал под своим командованием, пусть даже сейчас легион более не называется в его честь, да и раньше всегда назывался главным образом Валериевым. Таков перечень легионов, сохранившихся еще со времен Августа. Что же касается остальных, то они были либо вовсе распущены, либо включены Августом или его преемниками в состав других воинских частей, отчего и возникло наименование «Сдвоенный».

Коль скоро я взялся перечислять легионы, поведаю также о других ныне существующих войсках, перечисляя их в той последовательности, в какой они создавались императорами, правившими после Августа, дабы, если кто захочет что-либо узнать об этих частях, он нашел бы здесь все эти сведения, собранные воедино. Нерон набрал Первый легион, именуемый Италийским, который дислоцируется в Нижней Мёзии; Гальба создал Первый Вспомогательный c зимними квартирами в Нижней Паннонии и Седьмой Сдвоенный в Испании, Веспасиан – Второй Вспомогательный в Нижней Паннонии, Четвертый Флавиев в Верхней Мёзии и Шестнадцатый Флавиев в Сирии; Домициан – Первый Минервин в Нижней Германии, Траян – Второй Египетский[69] и Тридцатый Германский[70], причем каждому из двух он присвоил также свое имя[71]; Марк Антонин – Второй в Норике и Третий в Реции, которые именуются Италийскими; Север – Первый и Третий Парфянские в Месопотамии и, кроме того, Второй Парфянский в Италии[72].

Таков перечень легионов, в которых несут службу воины, набираемые по призыву из граждан…»[73]

Некоторые легионы, как можно видеть из приведенных данных, прочно укоренялись в местах постоянной дислокации. III Августов легион, размещенный в провинции Африка в 30 г. до н. э., со времен Траяна имел лагерь в Ламбезе и находился там вплоть до своего временного роспуска в 238 г. н. э. Легион XIV Сдвоенный базировался в провинции Верхняя Паннония в Карнунте с 114 г. н. э. вплоть до падения Римской империи. Легион VII Сдвоенный, набранный из римских граждан в Испании Гальбой в начале гражданской войны 68–69 гг., после своего возвращения в эту провинцию в 75 г. оставался в ней до конца IV в., базируясь в городе, который так и стал называться Легион (современный Леон).

События «года четырех императоров» (69 г. н. э.) показывают, что сформировать новые легионы было не так просто, даже если ставки были высоки. В этот год, когда за императорскую власть боролись четыре претендента, были созданы только 4 новых легиона (из них два были позже распущены Веспасианом). Два из них были набраны из моряков флота, что указывает на ограниченность людских ресурсов.

Очевидно, что императоры дорожили легионами, только в крайних случаях прибегали к роспуску тех из них, которые запятнали себя предательством. Создание каждого нового легиона, очевидно, требовало серьезных затрат и организационных усилий, и, пожалуй, главной проблемой было найти готовых и способных служить под сенью легионных орлов. К рассмотрению вопросов комплектования легионов мы и переходим.

Глава 6 Легионы Империи: порядок набора, социальный и этнический состав

«Многих лагерь манит, – зык перемешанный И рогов, и трубы, и ненавистная Матерям всем война». (Гораций. Оды. I. 1. 23–25)

«Благо государства в целом зависит от того, чтобы новобранцы набирались самые лучшие не только телом, но и духом; все силы империи, вся крепость римского народа основываются на тщательности этого испытания при наборе. Ведь молодежь, которой должна быть поручена защита провинций и судьба войн, должна отличаться и по своему происхождению… и по своим нравам».

(Вегеций. Краткое изложение военного дела. I. 7)

В разные исторические времена у разных народов привлекательность военной службы не была одинаковой. Она, безусловно, зависела от многих факторов, таких как характер и интенсивность войн, которые вело государство в тот или иной период своей истории, общие культурно-исторические и, собственно, военные традиции народа, материально-бытовые условия службы, ее государственная значимость и престижность в обществе. Древний Рим не был в этом отношении исключением, и в его истории отношение граждан к исполнению своего воинского долга было различным. Если на ранних этапах развития римского государства для большинства римлян ежегодные военные походы были столь же неотъемлемой частью их жизни, как и повседневные хозяйственные заботы и государственные дела, то начиная примерно с последней трети II в. до н. э. неоднократно возникали ситуации, когда с великим трудом, прибегая к весьма крутым мерам, удавалось комплектовать легионы, а в период гражданских войн от призыва в армию некоторые предпочитали скрываться даже в эргастулах – специальных тюрьмах для рабов (Светоний. Тиберий. 8). Однако в истории Рима было и такое время, когда ряды легионеров стали пополняться преимущественно добровольцами, которых не смущали неизбежные лишения, тяготы и риски военной жизни. Это время началось с военной реформы Гая Мария, осуществленной в самом конце II в. до н. э. и, в частности, открывшей дорогу в легионы неимущим римским гражданам. Но в наибольшей степени принцип добровольного комплектования реализуется в эпоху принципата, после преобразований, проведенных в римской военной организации Октавианом Августом и сделавших армию действительно профессиональной.

Понятно, что в первую очередь по собственной воле поступали в войско те, кто рассчитывал улучшить свое материальное положение за счет регулярного и достаточно высокого жалованья, разного рода социальных и юридических льгот, доли в добыче и императорских подарков, вознаграждения, получаемого по выходе в отставку. Привлекали этих людей также возможности карьеры, которая могла возвысить простолюдина в социальном плане: простой плебей, став легионером и дойдя до чина первого центуриона (примипила), попадал во всадническое сословие, провинциал или вчерашний варвар, выходя в отставку после 25-летней службы во вспомогательных войсках, получал в награду права римского гражданства для себя и своей семьи. Кого-то записаться в армию побуждали семейные традиции, пример отцов и старших братьев. Были, возможно, и те, у кого ко всем этим мотивам добавлялись вера в Рим, презрение к варварам и мятежникам. Не следует недооценивать и мотивы психологические, можно даже сказать, романтические. Кому-то претила рутина и скука обычной жизни и хотелось увидеть мир, отличиться на военном поприще, проверить себя в нелегких испытаниях, прославиться и т. д. О таких людях во времена Августа говорили, что они родились под знаком Скорпиона: по словам автора астрологической поэмы Марка Манилия, они жаждут битв и лагерей Марса и даже мирное время проводят с оружием в руках, любят военные игры и потехи, посвящают свой досуг изучению связанных с оружием искусств (Астрономика. IV. 217–229).

Конечно, переход к принципу добровольности имел свои издержки. Далеко не всегда по собственной воле в легионы записывались действительно подходящие люди. Это хорошо понимал император Тиберий, который говорил: «Добровольно поступающих на военную службу мало, а если бы таких и оказалось достаточно, они не выдерживают никакого сравнения с воинами, пришедшими по призыву, ни в доблести, ни в дисциплине, потому что по собственному желанию вступают в войска преимущественно бедняки и бродяги, которые не в состоянии были проявить старинную доблесть и дисциплинированность» (Тацит. Анналы. IV. 4). (Тацит в другом месте с пренебрежением отзывается и о столичной черни, которая попадает в легионы, – Анналы. I. 31.) Этому убеждению вряд ли противоречит точка зрения, излагаемая в речи Мецената в «Истории» Диона Кассия, согласно которой военную службу должны нести самые крепкие и самые бедные, они же и самые беспокойные элементы. Конечно, к началу III в. ситуация изменилась, но все же Дион акцентирует не столько бедность, сколько врожденную воинственность, полагая, что именно военная служба лучше всего может отвратить этих людей от занятий грабежами, направив их энергию в общественно полезное русло (Дион Кассий. LII. 14; 27. 1–5).

Легионер в одежде для холодной погоды (середина – вторая половина I в. н. э.).

Вопрос о качественном пополнении вооруженных формирований, бесспорно, имеет ключевое значение для эффективности армии, и римляне прекрасно отдавали себе в этом отчет. Для профессиональной дорогостоящей армии данный вопрос был особенно важен, и императорское правительство уделяло ему первостепенное внимание. Вегеций неслучайно именно с этого вопроса начинает свое сочинение (I. 1), подчеркивая, что по сравнению с другими народами, отличавшимися физической мощью, многочисленностью, хитростью и богатством либо теоретическими познаниями, римляне «всегда выигрывали тем, что умели искусно выбирать новобранцев…». Характерно, что Вегеций подчеркивает единство социальных, физических и моральных критериев отбора новобранцев: «Благо государство в целом зависит от того, чтобы новобранцы набирались самые лучшие не только телом, но и духом; все силы империи, вся крепость римского народа основываются на тщательности этого испытания при наборе. Ведь молодежь, которой должна быть поручена защита провинций и судьба войн, должна отличаться и по своему происхождению… и по своим нравам» (Вегеций. I. 7).

Подробно рассуждая о том, из каких провинций и народов, из каких социальных и профессиональных групп лучше набирать солдат, он высказывает убеждение, что в качестве солдат сельские жители однозначно предпочтительнее горожан, подверженных соблазнам городской жизни (Вегеций I. 3). В этом отношении он следует давнему устойчивому убеждению. Еще Катон Старший утверждал, что именно из земледельцев выходят лучшие граждане и наиболее храбрые воины (О земледелии. Предисловие. 4). По словам Колумеллы (О сельском хозяйстве. Предисловие. 17), «истинные потомки Ромула, проводившие время на охоте и в полевых трудах, выделялись физической крепостью; закаленные мирным трудом, они легко переносили, когда требовалось, воинскую службу. Деревенский народ всегда предпочитали городскому».

Вегеций отдает предпочтение тем, кто занят тяжелым трудом (кузнецам, тележным мастерам, мясникам, охотникам), и категорически заявляет, что нельзя допускать к военной службе рыболовов, кондитеров, пекарей и всех, кто связан с женскими покоями (I. 7; cp. II. 5). Этот пассаж можно сопоставить с указом Грациана, Валентиниана и Феодосия от 380 г. (Кодекс Феодосия. VII. 13. 8), в котором указывается, что в элитные части не должен попадать никто из числа рабов, кабатчиков, служителей увеселительных заведений, поваров и пекарей, а также тех, кого от военной службы отделяет «позорное угождение». Действительно, в юридических источниках мы находим немало указаний на категории лиц, которым военная служба прямо возбранялась. По словам правоведа Аррия Менандра, если воином становится тот, кому это запрещено, это считается тяжким уголовным преступлением, и кара за него, как и при других преступных деяниях, усиливается в зависимости от присвоенного достоинства, ранга и рода войск (Дигесты. 49. 16. 2. 1). Прежде всего запрет на военную службу относился к рабам. Согласно римскому праву, «рабам возбраняется всякого рода военная служба под страхом смертной казни» (Дигесты. 49. 16. 11). Плиний Младший в бытность наместником провинции Вифиния столкнулся с тем, что среди новобранцев, уже успевших принести присягу, оказалось двое рабов. На его вопрос, как следует с ними поступить, император Траян ответил, что следует выяснить, каким образом они попали в армию. «Если они взяты по набору, то это ошибка тех, кто производил расследование; если же они явились сами, зная о своем состоянии, наказать следует их» (Плиний Младший. Письма. Х. 30–31). Впрочем, на практике смертная казнь к рабам, теми или иными путями оказавшимся в армии, могла и не применяться, однако срок давности у данного преступления, по всей видимости, отсутствовал, и даже успешная служба не являлась смягчающим обстоятельством. Об этом может свидетельствовать сообщение Диона Кассия о том, что Домициан, будучи в 93 г. цензором, вернул господину некоего Клавдия Паката, который дослужился уже до звания центуриона, после того как было доказано, что он является рабом (Дион Кассий. LXVII. 13. 1). Вольноотпущенники также не могли служить в легионах.

Из числа свободных на военную службу не принимались, в частности, лица, пораженные в правах: уголовные преступники, приговоренные к растерзанию дикими зверями на арене, сосланные на острова с лишением прав, обвиняемые в тяжких уголовных преступлениях, включая тех, кто обвинялся по закону Юлия о прелюбодеяниях (Дигесты. 49. 16. 4. 1–2; 7). Более того, вступление на военную службу возбранялось также и тем лицам, чей юридический статус оспаривался, хотя в действительности они являлись свободными, независимо от того, решался ли вопрос о потере или приобретении ими свободы. Кроме того, не имели права быть зачисленными на военную службу и те свободные, которые добровольно находятся в услужении, а также выкупленные от врагов, до тех пор пока они не уплатят внесенной за них суммы (Дигесты. 49. 16. 8).

Для службы в легионах основополагающим критерием было наличие римского гражданства. При записи в легион требовалось принесение особой клятвы: как показывает папирус, датируемый 92 г., новобранец должен был поклясться, что является свободнорожденным римским гражданином и имеет право служить в легионе (P. Fay. Barns 2 = CPL, 102 = Daris, 2).

Главной целью императорского правительства был набор не просто солдат, но хороших солдат. Именно эту цель, кстати сказать, преследовали созданные императором Траяном алиментарные фонды, которые предназначались для содержания почти 5000 сирот, рожденных в Италии, в небогатых плебейских семьях. По словам Плиния Старшего (Панегирик Траяну. 28), они содержались на общественный счет в качестве запасного войска на случай войны. О том, что данная установка на качественное рекрутирование и на поддержание высокого престижа, морального авторитета военной службы в эпоху принципата достаточно последовательно проводилась в жизнь, свидетельствует ряд фактов. В частности, со времени Августа утвердилась практика предоставления рекомендательных писем теми, кто желал поступить на службу в легион или получить более выгодное место службы. Эти письма, как правило, писались родственниками или знакомыми, занимавшими те или иные командные должности, на имя военного начальника. Это требовалось не только от претендующих на офицерскую должность, но, как показывают сохранившиеся папирусные документы, такие письма (epistulae (litterae) commendaticiae) имели существенное значение даже для рядовых новобранцев. Сохранилось, например, датируемое II в. н. э. письмо бенефициария Аврелия Архелая легионному трибуну Юлию Домицию с рекомендацией молодого человека по имени Теон (P. Oxy. I, 32 = CPL, 249). Среди папирусов Мичиганской коллекции (P. Mich. VIII 467–468 = CPL, 250–251 = Daris, 7) известны письма начала II в. н. э., в которых солдат флота Клавдий Теренциан пишет отцу домой о своем желании стать легионером, но замечает, видимо, получив неудачную рекомендацию, что даже рекомендательные письма не будут иметь необходимого значения без денег и хороших связей. А вот судя по письму солдата Юлия Аполлинария, он получил столь хорошие рекомендации, что сразу стал иммунном, то есть солдатом, освобожденным от тяжелых работ, и мог наблюдать, как его менее удачливые товарищи ворочают камни на жаре (P. Mich. 466). Таким образом, те новобранцы, которым не удалось запастись надежными рекомендациями, не могли рассчитывать на быструю и успешную карьеру.

Итак, новобранцы могли предложить себя в качестве добровольцев – и на них в первую очередь делали ставку власти – или быть взятыми по набору (их называли конскриптами от слова conscriptio – «призыв, запись на службу»). Нужно иметь в виду, что воинская повинность и конскрипция для римских граждан в эпоху Империи никогда не отменялись. Более того, вопреки распространенной точке зрения, что после реформ Мария, исключая период гражданских войн, легионы формировались преимущественно из добровольцев, П. Брант, тщательно исследовавший этот вопрос, пришел к выводу, что по крайней мере до II в. н. э. конскрипция была гораздо более распространенной, чем принято считать[74]. Окончательное торжество принципа добровольности (правда, на сравнительно недолгий срок) стало, по мнению Бранта, результатом распространения во второй половине II в. местного набора в легионы и общего улучшения условий службы, осуществленного благодаря политике Северов. К конскрипции прибегали прежде всего в критических ситуациях, как, например, в 6 г. н. э., когда вспыхнуло мощное восстание в Паннонии, или после разгрома легионов Вара в Тевтобургском лесу (9 г. н. э.). Точно определить соотношение между добровольцами и «призывниками» невозможно.

Так или иначе, в императорское время продолжало действовать правило: более тяжким преступлением является уклонение от воинской службы, чем домогательство ее (Дигесты. 49.16. 4. 10).

Существовали и так называемые викарии – это те, кто соглашался заменить собой обязанного идти на военную службу, очевидно, на определенных условиях. Впервые такие «охотники» упоминаются в письме императора Траяна Плинию Младшему (Плиний Младший. Письма. Х. 30). Очевидно, что должностные лица, проводившие набор в войско, могли злоупотреблять своим положением, брать взятки. Известно, что с коррупцией при проведении наборов в армию пытался бороться еще Цезарь, предложивший в 59 г. до н. э. закон о вымогательствах, согласно которому получение взятки при наборе в армию рассматривалось и каралось как опасное должностное злоупотребление (Дигесты. 47. 11. 6. 2). В правление Нерона из сената был исключен Педий Блез, наместник Киренаики, бравший взятки и допускавший злоупотребления при наборе войска (Тацит. Анналы. XIV. 18).

Рассмотрим теперь, каким образом был организован набор новобранцев в армию. Процедура эта называлась dilectus (дословно «отбор»). В провинциях ответственными за его проведение в обычных условиях были наместники, а в Италии специально назначаемое императором должностное лицо – dilectator, направлявшиеся на места в сопровождении внушительного эскорта легионеров, иногда из соседних провинций (АЕ 1951, 88). В тех случаях, когда возникала нужда срочно набрать пополнение, назначали и особых чиновников по набору новобранцев (legati ad dilectum или inquisitores). Набор пополнения обычно проводили в зимние месяцы как наиболее спокойные в военном отношении.

Обычно в легионы записывали молодых людей в возрасте от 17 до 20 лет[75]. Император Адриан, как пишет его биограф, «вынес решение относительно возраста воинов, чтобы никто не находился в лагере – в нарушение древнего обычая, – будучи моложе того возраста, которого требует мужественная доблесть, или старше того, который допускается человечностью» (Писатели истории Августов. Адриан. 10. 8). Верхним пределом был возраст 35 лет.

Существовали определенные требования относительно роста новобранцев – не ниже 1,65 м для легионера, а для воинов 1-й когорты – не менее 1,72 м (Вегеций. I. 15). Проверялось и зрение, и общее физическое состояние, а также, по-видимому, и знание латыни, умение читать, писать и считать, что было важно для отбора солдат на канцелярские должности.

Молодой человек, вступающий в армию, проходил сначала через особую комиссию по отбору новобранцев (probatio) и, если признавался годным по своим физическим, социальным качествам и правовому статусу, на четыре месяца становился новобранцем (tiro). По истечении этого срока и прохождения своего рода «курса молодого бойца» (tirocinium) он вносился в списки части и получал металлический жетон (signaculum), подвешиваемый на шнурке на шею. После этого новых воинов приводили к присяге (iusiurandum или sacramentum).

Таким образом, условия приема в легионы были достаточно строгими. С точки зрения властей, репутация римского солдата должна была быть если не безукоризненной, то по крайней мере почтенной. Ужесточение критериев отбора новобранцев, как и усложнение самой процедуры dilectus’а, несомненно, объясняется также сложной организацией и иерархической структурой римских вооруженных сил, необходимостью тщательной и длительной подготовки профессиональных солдат[76]. Поэтому, оценивая это направление военной политики императоров в целом, можно говорить об их желании видеть римских легионеров воинами, действительно отборными по своим личным качествам, сознающими ответственность за свою высокую миссию. Без этого невозможно было применить стратегию и тактику, составлявшие мощь Рима[77].

Ежегодно для пополнения 30 легионов требовалось от 7500 до 10 000 новобранцев, примерно столько же – для вспомогательных войск и флота, то есть всего примерно 15 000 новых рекрутов, что при населении Римской империи в 60–70 млн человек составляло около 2,5 % 20-летних молодых людей, проживавших в Римской державе. Конечно, нельзя забывать о региональной специфике: в приграничных провинциях и зонах базирования воинских частей на военную службу поступало гораздо большее число молодых людей, нежели из внутренних, «мирных» провинций. Но в целом, как мы видим, число необходимых рекрутов было сравнительно небольшим. И если и возникали трудности с их набором, то это объясняется прежде всего установкой на качественное пополнение. Естественно, что в периоды крупномасштабных войн, когда были высоки потери и возникала необходимость формирования новых частей, потребность в новобранцах значительно возрастала. В правление Марка Аврелия (161–180 гг. н. э.), когда к тяжелейшим войнам на Дунае прибавилось такое испытание, как опустошительная эпидемия чумы, были набраны два новых легиона (II и III Италийские). Это потребовало увеличения набора по меньшей мере до 50 000 человек на протяжении нескольких лет.

Стоит обратить внимание и на тот факт, что новые легионы, формировавшиеся в период Империи в тех или иных кризисных внутри- и внешнеполитических ситуациях, набирались преимущественно в Италии[78], несмотря на то что со времен Веспасиана все меньше и меньше италийцев обнаруживается среди рядовых легионеров в провинциальных войсках. Но сам факт формирования новых легионов именно на территории Италии обусловливался, наверное, не только тем, что император, находясь в Риме, мог в чрезвычайной ситуации быстрее всего набрать новые войска за счет призыва италийцев, но и сохранением определенных стереотипов мышления, суть которого заключается в том, что легионы рассматривались как род войск, предназначенный для римских граждан, которые в силу своего статуса подлежат всеобщей воинской повинности и в первую очередь обязаны защищать Римскую державу.

В обычных условиях легионеры набирались в разных частях Империи. Общие тенденции заключались в следующем. На протяжении I в. н. э. преобладает практика набора легионеров в разных провинциях. В западной части Империи в это время, при постепенном сокращении числа италийцев, увеличивается доля выходцев из наиболее богатых и романизированных провинций (Африки, Македонии, Нарбоннской Галлии, Бетики). На востоке державы с самого начала преобладают уроженцы восточных провинций. По мере оседания легионов в постоянных лагерях происходит переход к региональному набору, когда легионы пополняются за счет жителей данной провинции или немногих соседних областей. С начала II в. н. э. начинается постепенный переход к новой модели набора, которую можно назвать локальной: новобранцы набираются из городов, ближе всего расположенных к месту дислокации легиона, и непосредственно из окрестностей постоянного лагеря.

Судя по эпиграфическим данным, если в правление Августа уроженцы Апеннинского полуострова составляли около 65 % легионеров, то ко времени Веспасиана (69–79 гг. н. э.) их число сократилось примерно до 20 %, а при Адриане (117–138 гг.) выходцев из Италии в легионах практически не осталось. У античных авторов причины этого процесса связываются с установлением единовластия, которое, обеспечив мир и защиту границ, оградило италийцев от трудов, что лишило их воинственности (Геродиан. II. 11. 3 слл.; Тацит. История. I. 11; Дион Кассий. LVI. 40. 2; LII. 27; Аврелий Виктор. О Цезарях. 3. 14). Современными исследователями предлагаются различные объяснения. Одни фактически разделяют мнение древних о том, что после гражданских войн италийцы утратили воинский дух, или же принимают старую версию о том, что италийцы были сознательно отстранены от военной службы Веспасианом и его преемниками по политическим мотивам. Другие считают, что власти руководствовались стремлением сохранить население Италии и избежать непопулярности в связи с проведением наборов, вызывавших ненависть населения, которое не желало покидать комфортную привычную жизнь на родине ради службы в отдаленных провинциях. П. Брант полагает, что отказ от привлечения италийцев связан с заинтересованностью властей в локальном наборе, который гораздо успешнее обеспечивал приток солдат-добровольцев и позволял экономить средства на транспортных расходах. Не сбрасывает он со счетов и обескровленность Италии гражданскими войнами[79].

В легионы, дислоцировавшиеся в провинциях, набирали пополнение из романизированных общин и римских колоний, расположенных поблизости с постоянным лагерем. Немало новобранцев давали канабы – поселки, возникавшие вокруг постоянных легионных лагерей и крепостей, населенные торговцами, ремесленниками и прочим людом, обслуживавшим разнообразные потребности воинов и их неофициальных семей. Здесь же часто после отставки селились выходившие в отставку ветераны. Сыновья, родившиеся в таких семьях легионеров, достаточно охотно поступали на службу и получали гражданство при записи в легионы. Их происхождение обозначалось словом castris («из лагеря»), и постепенно они стали составлять значительную часть новобранцев. Однако в некоторых провинциях, таких как Британия или Германия, возможности местного рекрутирования были ограниченны. Например, в Африке еще в конце I в. н. э. до 60 % легионеров были неместного происхождения, а позже большинство происходили из восточной части провинции, а не из самой Нумидии, где дислоцировался III Августов легион.

Солдат. III в. н. э.

В восточных провинциях и в самый ранний период было немного легионеров из Италии и западных провинций. В основном они происходили из эллинизированных районов Сирии и Малой Азии. Но и здесь существовали вариации. Так, например, во II в. н. э. III Киренаикский легион, стоявший в Аравии, пополнялся рекрутами из менее эллинизированных и даже семитоязычных районов вокруг его базы в Босре. Ситуация в Египте не ясна. В ранний период новобранцы происходили главным образом из Галатии и Малой Азии; выходцев из западных провинций и самого Египта было немного. Во II в. castris постепенно стали здесь существенным источником пополнения. В Х легион Fretensis, понесший серьезные потери во время Иудейской войны 66–70 гг., в 68–69 гг. были набраны египтяне, которые обычно не призывались на службу за пределами Египта. Напротив, надпись из Египта показывает происхождение 130 новобранцев, записанных во II Траянов легион в 132 и 133 гг., вероятно, после потерь, понесенных в ходе иудейского восстания 132–135 гг. Здесь нет ни одного жителя Египта, 88 происходят из Африки, 15 из Италии (в том числе и самого Рима), 1 из Далмации, 7 из Малой Азии, 19 из Сирии и Палестины (AE 1969–1970, 633; 1955, 238). В случае подготовки крупных военных предприятий легионы и другие части пополнялись, больные и старые военнослужащие могли увольняться в отставку. Например, в 58 г. Корбулон, назначенный командовать против парфян, уволил из сирийских легионов слишком возрастных и негодных солдат и провел набор в Галатии и Каппадокии. Во время гражданской войны 68–69 гг. противники набирали пополнение из разных источников. Вителлий поспешно набрал жителей Галлии и Германии, часть из которых даже не была римскими гражданами (Тацит. История. II. 21). Легионы I и II Вспомогательный были созданы на основе частей, сформированных из моряков Мизенского и Равеннского флотов.

Таким образом, многое зависело от конкретных обстоятельств места и времени.

В целом же современные исследования показывают, что по своему социальному происхождению легионеры отнюдь не относились к деклассированным низам общества, но в массе своей представляли верхушку провинциального плебса, ранее всего романизированные слои населения[80]. И это было результатом сознательной политики набора, ориентированного на качество.

Однако в глазах правящей элиты солдаты были низкородной, малограмотной, потенциально опасной массой. Легионеры могли восприниматься как варвары. Впечатляющую картину рисует Тацит, рассказывая о пребывании солдат Вителлия в Риме (История. II. 88): «Одетые в звериные шкуры, с огромными дротами, наводившими ужас на окружающих, они представляли дикое зрелище. Непривычные к городской жизни, они то попадали в самую гущу толпы и никак не могли выбраться, то скользили по мостовой, падали, если кто-нибудь с ними сталкивался, тут же разражались руганью, лезли в драку и, наконец, хватались за оружие». Дион Кассий укоряет Септимия Севера тем, что он, открыв доступ в гвардию легионерам (имеются в виду главным образом паннонцы, которые для Диона вообще суть воплощение варварства), наполнил город разношерстной толпой солдат самого дикого вида, с ужасающей речью и грубейшими манерами (LXXIV. 2. 6). В глазах преторианцев провинциальные легионеры предстают перегринами (т. е. неримлянами) и чужеземцами (Тацит. История. II. 21). В надписи Гая Манлия Валериана из Аквилеи (вероятно, II в.) говорится, что он «достойно командовал преторианской когортой, а не в варварском легионе» (ILS 2671).

Надо признать, что далеко не всегда политика качественного рекрутирования достигала своих целей. Не все солдаты выдерживали тяготы и опасности военной службы, не все были проникнуты чувством патриотизма и преданности императору, но при случае некоторые предпочитали дезертировать или даже переходили на сторону врага[81]. Вопросам, связанным с дезертирством, немало внимания уделяется в римской юридической литературе. И хотя со времени императора Адриана происходит определенное смягчение наказаний за дезертирство[82], в целом это воинское преступление каралось достаточно сурово, но при этом наказание устанавливалось дифференцированно, в зависимости от рода оружия, чина, обязанностей, обстоятельств совершения побега, прошлого поведения; учитывалось также время, проведенное в дезертирстве, и последующее поведение виновного. Кара зависела от того, в мирное или военное время совершалось дезертирство. В последнем случае наказанием была смертная казнь, как и за повторное дезертирство (Дигесты. 49. 16. 3. 9; 49. 16. 5). Более тяжким преступлением считался переход на сторону врага. Даже тот, кто был задержан при намерении перебежать к врагу, карался смертью; вернувшийся перебежчик подвергался пытке и, хотя легионеры и не подлежали таким наказаниям, отдавался на растерзание зверям или подлежал казни через повешение (Дигесты. 49. 16. 3. 10–11). Только тот перебежчик, который захватил большое число разбойников и выявил других перебежчиков, мог, согласно указу Адриана, рассчитывать на пощаду (Дигесты. 49. 16. 5. 8). Очевидно, что римские легионеры были и среди тех дезертиров, о которых довольно часто упоминают античные историки. Дион Кассий даже сообщает (LXVIII. 9. 5–6), что немалая часть войска царя даков Децебала состояла из римских перебежчиков и дезертиров, и Траян после победы в первой дакийской войне потребовал их вернуть и больше не принимать дезертиров. В договоре, заключенном Коммодом с маркоманнами, также содержался пункт о возвращении дезертиров (Дион Кассий. LXXIII. 2. 2). Тот же историк рассказывает, что в 220-е гг. солдаты перебегали на сторону персидского царя (LXXX. 4. 1). В правление Коммода бывший воин по имени Матерн, дезертировавший из армии и уговоривший других бежать вместе с ним, собрал большую разбойничью шайку, которая нападала даже на города в западных провинциях, а потом проникла и в Италию. Матерн даже задумал осуществить покушение на императора и самому захватить власть, но был предан, схвачен и казнен (Геродиан. I. 10).

Однако если говорить в целом, то в период Ранней империи продолжал действовать старый республиканский принцип взаимосвязи прав гражданства с правом служить в легионах, пусть даже он приобретал все более формальное значение. Установка на качественный отбор и вместе с тем гибкость римской политики в вопросах комплектования легионов, а также создание действенных стимулов, материальных и моральных, – всё это, несомненно, позволило Риму расширить территорию рекрутирования практически на весь средиземноморский мир и примирить между собой принципы добровольности и качественного отбора контингентов.

Глава 7 Легионы Империи: организация, структура, иерархия

«…Тот, чей ум пытлив и кто не знаком с предметом, найдет полезным для себя ознакомиться с устройством римского войска».

(Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 5. 8)

«Я думаю, что римские легионы были так организованы не только по человеческому усмотрению, но и установлены по божескому провидению».

(Вегеций. Краткое изложение военного дела. II. 21)

Организационные структуры и командная иерархия формировались и служили прежде всего для того, чтобы обеспечивать управляемость армии, эффективность ее действий на поле боя. Общая структура легиона в эпоху Империи в своей основе оставалась такой же, как и во времена Цезаря. Однако некоторые детали его внутреннего устройства и общая численность остаются до конца точно не установленными. Не приходится, впрочем, сомневаться в двух вещах. Во-первых, в том, что Октавиан Август, осуществляя свои преобразования в армии, ввел точные правила, своего рода уставы (constitutiones), определявшие не только обязанности офицеров и другие аспекты армейской жизни[83], но и численный состав частей и подразделений. Во-вторых, реальный состав легиона чаще всего в силу самых разных причин мог существенно отличаться от номинального, списочного состава.

Организация легиона

С административной точки зрения легион состоял из десяти когорт; когорта включала три манипула, каждый из которых состоял из двух центурий. Исключением была 1-я когорта. Она начиная с I в. н. э. по неизвестным причинам была вдвое больше остальных: в ее состав входило шесть центурий[84] двойной численности, то есть всего 960 легионеров. Вегеций, округляя, называет ее когортой тысячников и отмечает, что она состояла из воинов, отличавшихся своим богатством, родом, образованием, ростом, красотой и доблестью (Вегеций. II. 12). Почетный статус 1-й когорты подчеркивался тем, что именно ей доверялось хранение легионного орла и изображений императоров (Псевдо-Гигин. Об устройстве лагеря. 3. 1; Вегеций. II. 6). Возможно, в I в. н. э. увеличенный состав 1-й когорты был временным явлением, и такая когорта имелась только в отдельных легионах, принимавших участие в серьезных кампаниях. Имеющиеся данные не позволяют объяснить ее двойную численность тем, что в ее состав входили легионные специалисты и канцелярский персонал[85].

Остальные 9 когорт имели по шесть центурий по 80 человек каждая. Центурия (дословно «сотня»), в свою очередь, разделялась на десять малых подразделений по восемь человек. Такое подразделение называлось контуберния (contubernium – дословно «общая палатка»). В походе солдаты одной контубернии занимали общую кожаную палатку, а в казармах постоянного лагеря – один блок. Во время походных маршей каждой контубернии выдавали мула, который тащил палатку и прочее общее снаряжение. Воины одной контубернии не только постоянно жили вместе, готовили себе еду, но и в боевом строю вставали вместе. Кто командовал контубернией, остается неясным. Вегеций (II. 8) упоминает деканов (десятников), поставленных во главе каждых десяти воинов, и указывает, что в его время они назывались старшими по палатке (caput contubernii). Но ни в надписях, ни в других источниках они не упоминаются.

Центурия, по сути дела, была основной административной единицей легиона. Именно в центурии происходило распределение повседневных нарядов, и откомандированные по разным надобностям воины продолжали числиться в своей центурии. В центурию адресовались письма. Каждая центурия имела свой значок, на котором указывались ее название и номер соответствующей когорты (Вегеций. II. 13). Вместе с названием легиона обозначение центурии по имени центуриона очень часто указывается в солдатских надписях. Солдаты и выходившие в отставку ветераны часто делали посвящения Гению центурии (например, ILS 9102; 2443 = CIL VIII 2531). Центурия была той группой, где выковывались воинское товарищество и корпоративная солидарность.

На постоянной основе в период Империи каждый легион имел отряд конницы – 120 легионных всадников (equites legionis). Но они, по всей видимости, не составляли отдельного подразделения и не подразделялись на турмы (как отряды вспомогательной конницы), но были приписаны к отдельным центуриям[86]. Легионные всадники, вероятнее всего, действовали как курьеры, эскорт и телохранители командира легиона и старших офицеров. Ими командовали центурионы. В одной надписи упоминается опцион всадников 5-й центурии 7-й когорты III Августова легиона (CIL III 2568). В III в. н. э. в русле общего повышения значения конницы в составе армии происходит существенное увеличение численности легионных всадников. В правление императора Галлиена (253–268 гг.) каждая когорта имела по 66 всадников, а в 1-й когорте их насчитывалось 132, то есть всего 726 на легион (Вегеций. II. 6).

На каждый легион приходилось от 150 до 200 солдат, которые обслуживали метательные машины, баллисты и катапульты. Но «артиллеристы» не образовывали отдельного отряда и входили в состав каждой центурии. К тому же, по всей видимости, все легионеры обучались применению разных видов метательных машин.

Ветераны, ожидавшие увольнения в отставку и освобожденные от тяжелых повседневных нарядов, образовывали отдельное подразделение, имевшее свое знамя (vexillum)[87] и командира, который в надписях называется «центурион (или префект) ветеранов» (ILS 2817; AE 1941, 165). Теоретически и в военных действиях они должны были принимать участие только в случае крайней необходимости, но со временем их отличие в этом плане от остальных легионеров стерлось. Обычно таких ветеранов на легион насчитывалось около 500 человек.

Современные исследователи по-разному определяют общую численность легиона. Называются цифры от 5000 до 6000 человек[88]. Эти расхождения связаны с отсутствием точных согласованных данных в письменных источниках императорского времени. Те, казалось бы, детальные числовые данные[89], которые приводит Вегеций, описывая древний легион (II. 6; III. 5), не согласуются с тем, что известно о легионе I–II вв. н. э. Согласно исследованию Джонатана Рота, который обоснованно считает, что в 1-й когорте было шесть центурий двойной численности, списочный состав легиона составлял 5280 человек, а с учетом 1320 приписанных к легиону рабов-калонов – 6600 человек[90].

Для римского легиона характерно поразительное разнообразие званий и должностей, сильно развитая специализация функций, поручавшихся отдельным воинам. Легионеры различались по трем основным критериям: по размерам получаемого звания (обычное, полуторное, двойное и тройное); по распределению нарядов и по тому почету, который обусловливался выполнением определенной функции[91].

Для обеспечения различных повседневных нужд и решения различных служебных и боевых задач в составе легиона были различные специалисты, которые освобождались от нарядов и тяжелых работ. Они назывались иммунами (immunes – дословно «освобожденные от обязанностей», т. е. в данном случае – от тяжелых общих работ и нарядов). Однако они не освобождались от регулярных упражнений и учений. Их перечень в одном из своих трактатов приводит римский юрист конца II в. н. э. Таррунтиен (Таррунтений) Патерн, который занимал ряд важных государственных и военных постов и одно время был командующим преторианской гвардией. В числе иммунов он называет: межевщиков (mensores, занимавшихся разбивкой лагеря), опциона (т. е. помощника начальника) госпиталя, медиков, капсариев (санитаров), ремесленников, тех, кто копает ров, ветеринаров, архитекторов, кормчих, строителей судов (naupegi), баллистариев, лудильщиков, ремесленников разных специальностей, как то: мастера по изготовлению стрел, нащечников для шлемов, медники, плотники, кровельщики, оружейники, водопроводчики (aquilices), мастера по изготовлению труб и горнов, луков; те, кто занимался литейными работами из свинца, кузнецы, каменщики, те, которые жгут известь, дровосеки, те, кто заготавливает древесный уголь. Кроме того, упомянуты палачи (lani), охотники, помощники жреца при жертвоприношениях, опцион мастерской, те, кто ухаживает за больными, и разного рода писцы (либрарии): те, которые занимались обучением (qui docere possint), писцы при складах, при кассе, в которой хранились сбережения солдат (librarii depositorum), и писцы, ведавшие выморочным имуществом (librarii caducorum), а также помощники корникуляриев, страторы[92], поллионы[93], хранители оружия, глашатай и буцинатор (горнист) (Дигесты Юстиниана. 50. 6. 7). Этот список, надо сказать, далеко не полный. У Вегеция перечисляются еще кампигены, то есть передовые (antesignani – дословно «сражающиеся впереди знамен»), разметчики (metatores), которые, идя впереди, выбирают место для лагеря, трубачи и другие (Вегеций. II. 7).

Надгробие легионера Гая Валерия Криспа, служившего в VIII Августовском легионе. Первая половина I в. н. э. Висбаден

Многочисленные надписи позволяют дополнить и этот перечень, причем некоторые упоминаемые в эпиграфике должности и звания остаются до конца не ясными (например, conductor, pollio и др.). Кроме медицинского персонала, заботившегося о раненых и больных воинах, известны и ветеринары: pequarius, medici veterenarii или mulomedici (последний термин дословно означает «лекарь для мулов», что, возможно, указывает на достаточно узкую специализацию и среди ветеринаров). К почетным должностям относились корникулярии (названные так по украшению в виде маленьких рогов на шлеме), руководившие канцелярией военачальника. Особым почетом пользовались и так называемые эвокаты, своего рода «сверхсрочники», остававшиеся на службе сверх положенного срока; в легионах ими становились, как правило, особо ценные специалисты в каких-либо технических вопросах или в области тренировок. По почету они стоят сразу за младшими центурионами. Как и центурионы, они носили жезл из виноградной лозы. В качестве почетных рассматривались и такие звания, как кандидат, куратор, магистр, инструктор (doctor).

Снабженческими функциями в подразделениях легиона занимались знаменосцы (сигниферы), которым помогали квестор, производивший выплаты, актарии, в чьем ведении были расходные книги. Во время похода добыванием провианта ведали фрументарии, которые выполняли также обязанности гонцов, а со временем превратились в тайных агентов, которые выявляли неблагонадежных лиц. Интендант (dispensator) приобретал зерно на рынке; провиантскими складами заведовали хорреарии, молол зерно специальный мельник (molendarius), а распределял mensor frumenti; учет же всех этих операций вел особый писарь (librarius horreorum). Вообще канцелярский персонал из легионеров был весьма многочисленным и специализированным. Общая ответственность за документацию легиона возлагалась на экзактов; архивами и текущим делопроизводством занимались актарии (или актуарии) и делопроизводители (commentarienses), которые имели главного куратора (summus curator). Бухгалтерский учет поручался счетоводам (либрариям). Приказы командующего записывал скорописец – нотарий (или эксцептор). Были в армии и собственные военные переводчики (interpretes).

Надгробие неизвестного. Германия

Легаты, префекты и трибуны имели собственную канцелярию (officium) с соответствующим персоналом под началом корникулярия. Корникулярии управляли и хранилищами документов (tabularia), архивами воинской части.

В армии были и специалисты для совершения жертвоприношений (victimarii) и гадания по внутренностям жертвенных животных (haruspices) или поведению священных кур (pullarii).

В III в. н. э. в связи с нововведениями в области тактики и вооружения в легионах появились ланцеарии (воины, вооруженные lancea – легкой пикой с петлей, позволявшей увеличить дальность броска), фалангарии[94], сагиттарии (стрелки из лука), триарии (так еще в старинном манипулярном легионе назывались воины, сражавшиеся в третьем ряду).

Кроме того, каждому военачальнику полагалось подразделение охраны – десять спекуляторов (телохранителей). Этим термином первоначально называли дозорных, но со временем они стали выполнять и другие обязанности: производили разведку, служили курьерами, охранниками и палачами. Командующий армией и легаты легионов имели право на телохранителей (singulares), но они обычно набирались из отборных солдат вспомогательных частей. Разведывательные функции возлагались на exploratores, «разведчиков» (иногда они именуются proculcatores), которые, возможно, выделялись в отдельные отряды.

Возможно, иммуны отчасти назначались по мере необходимости, и какого-то стандартного, строго определенного «штатного расписания» для них не существовало. Во всяком случае, при современном состоянии источников иногда невозможно отличить постоянные посты от временных обязанностей. Всего же специалистов было так много, что на деле бывает трудно определить простых солдат, которых называли «несущими служебные обязанности» (munifices) или рядовыми – milites gregarii, или caligati, то есть «носившими солдатские сапоги». В пехоте их иногда именовали просто pedites, «пехотинцы», а в коннице – equites, «всадники», или gregales, «рядовые». Всего в каждом легионе насчитывалось около 620 иммунов, что составляло почти 10 % всего списочного состава, и освобождение от тяжелых работ было первой ступенью в солдатской карьере. Специальные умения, навыки и опыт в определенных профессиях помогали занять более привилегированное место среди простых солдат, но все же подавляющее большинство таких специалистов так и оставались в своем звании и уходили в отставку как обычные ветераны[95].

Высказывалось мнение, что иммуны не относились, собственно, к боевому составу легиона, соответственно, на 80 бойцов в каждой центурии приходилось 20 иммунов. Таким образом, в легионе насчитывалось как минимум 1200 иммунов[96]. Однако считать иммунов вспомогательным персоналом, подобным тому, что существует в современных армиях и отличается от, собственно, строевых солдат, было бы неправильно, так как такое разделение не было знакомо римлянам. Все иммуны были рядовыми солдатами (milites caligati), которые занимали соответствующее место в боевых порядках легиона.

Как и во всех древних армиях, римские солдаты использовали рабов в качестве слуг. Они нередко упоминаются в юридических и исторических сочинениях, папирусах, реже – в надписях[97]. Однако наряду с частными слугами, которые принадлежали отдельным офицерам и солдатам и которым не доверяли оружия и специальных обязанностей, существовали и рабы, приписанные к легиону в целом. Таких рабов, по словам Иосифа Флавия, «ввиду их воинской подготовки было бы неверно не считать бойцами, поскольку в мирное время они всегда участвуют в военных упражнениях своих господ, а во время войны разделяют все выпадающие на долю господ опасности; как в военном искусстве, так и в храбрости они уступают разве что своим господам» (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 4. 2; ср. V. 2. 1). Их называли servi castrenses («лагерные рабы») или galearii (от galea, «шлем»). О военной подготовке легионных рабов упоминает и Вегеций (I. 10). Правда, Тацит в одном месте дает очень нелестный отзыв об их боевых качествах: хвастливые и дерзкие, пока бой не начался, в сражении они трусливы и беспомощны (История. IV. 20). Эти рабы, вероятно, приписываемые к центуриям, служили погонщиками мулов (calones), выполняли разного рода черную работу и, имея оружие, должны были охранять обоз. Когда легион действовал на поле боя, в их обязанность входила и охрана лагеря (Тацит. История. III. 20; Дион Кассий. LXXV. 7 3; LXXVIII. 26. 5). Очевидно, что число этих рабов определялось соответствующими правилами и учитывалось при размещении в лагере[98]. Общая численность легионных рабов, по разным оценкам, составляла от 400 до 1400, но скорее всего 1320 человек[99]. Такого рода рабы, считавшиеся государственными, а также отпущенники могли быть в мирное время заняты и на низших канцелярских должностях в составе персонала, обеспечивавшего снабжение легиона[100].

Со временем, по-видимому, на протяжении II в. н. э., устанавливаются формальные различия между иммунами и младшими командирами, именовавшимися принципалами. Чин принципала примерно соответствует капралу современных армий. Они, как и некоторые специалисты, получали полуторное или двойное жалованье. В командной иерархии они шли следом за центурионами и обладали дисциплинарной властью, то есть могли подвергать наказанию воинов, не соблюдающих дисциплину (Дигесты. 49. 16. 13. 4). К принципалам относились в первую очередь опционы, являвшиеся заместителями центурионов. «Опционы, – поясняет Вегеций (II. 7), – названы от глагола adoptare («усыновлять»), потому что в случае, если их начальники заболевают, они в качестве как бы усыновленных и заместителей принимают на себя общее руководство». Среди опционов выделялись те, кто готовился к производству в центурионы: их называли optio ad spem ordinis или optio spei (дословно «опцион в надежде на чин» или «опцион надежды»). Далее шли знаменосцы разных рангов: орлоносец (aquilifer), носивший орла – главный штандарт легиона, имагинарий (или имагинифер), который носил изображение императоров, и знаменосцы (сигниферы), носившие значки (signa) отдельных подразделений. Принципалами являлись также так называемые тессерарии (по одному на каждую центурию), в обязанности которых входило сообщение приказов, передававшихся с помощью специальных табличек «тессер». Всего в легионе насчитывалось по меньшей мере 190 принципалов[101]. Иногда принципалы занимали свои посты достаточно долгое время, вероятно, в связи с отсутствием вакансий для дальнейшего продвижения по службе. Один орлоносец служил в этом звании 13 лет (CIL III 11027), а один опцион – 10 лет (CIL XII 2234).

Надгробная плита с могилы Марка Помпея с изображением его наград и перечислением должностей, одной из которых была должность пуллария (следящего за священными цыплятами, предназначенными для ауспиций)

Итак, младших командиров в составе легиона было достаточно много, и это обстоятельство не в последнюю очередь обеспечивало постоянный надзор за рядовыми воинами и поддержание дисциплины. В этой связи можно обратить внимание на любопытное свидетельство Иосифа Флавия (Иудейская война. II. 20. 7). В бытность свою командующим иудейскими силами в Галилее, он отказался от попытки обучить своих воинов по римскому образцу, понимая, что это требует много времени, и единственное, что он предпринял, чтобы повысить дисциплину, – разделил войско по разрядам и назначил гораздо большее число командиров, так как видел, что «привычка к повиновению происходит от множества начальников».

Таким образом, в организации легиона обнаруживаются две взаимосвязанные особенности. С одной стороны, это весьма глубокая специализация разнообразных функций, относящихся как к боевым задачам, так и к обеспечению повседневной жизнедеятельности. Такое устройство легиона позволяло ему действовать как самодостаточное формирование, обеспечивая и свои собственные разнообразные нужды, как собственно военные, так и хозяйственно-бытовые, а кроме того, предоставлять необходимый персонал и грамотных специалистов для провинциального управления[102]. Некоторые специальности требовали специальной подготовки, которую осуществляли особые наставники. Например, в одной надписи из Северной Африки упоминается ученик либраторов, discens libratorum (AE 1942/43, 93 = AE 1973, 646).

С другой стороны, мы видим сложную систему субординации, престижа и продвижения по службе, которая, безусловно, стимулировала усердие и самоотверженность легионеров. Чтобы поддерживать и эффективно применять организованные таким образом легионы, и нужна была политика комплектования, основанная на качественных критериях. Командная иерархия в легионе, как и в римской армии в целом, отражала иерархию социальную. Высшие командные должности принадлежали сенаторской и всаднической аристократии, тогда как простым гражданам отводились солдатские звания. Но рядовым были открыты пути к званию центуриона, которое не только обладало высоким престижем и значимостью, но и, в свою очередь, давало возможность социального возвышения. Именно центурионы составляли кадровую профессиональную элиту императорской армии и в этом качестве противопоставляются высшим командирам и военачальникам из высших сословий. Попробуем далее разобраться, насколько оправданно такое противопоставление.

Глава 8 Командный состав: профессионалы и «любители»

«В вашем же войске столько служивого народа из стольких племен, которых и по имени всех не назовешь, что удивительно, когда все, начиная с того командующего, который один проверяет все и наблюдает за всем – за народами, городами, войском, – и заканчивая начальником над четырьмя и даже двумя воинами (промежуточные звенья я пропускаю), сами могут зваться военачальниками».

(Элий Аристид. Похвала Риму. 88)

Для командного состава императорской армии характерно разделение на две различные категории: центурионов и старших офицеров сенаторского и всаднического ранга. Согласно распространенному мнению, только первые представляли собой настоящих профессионалов, всю жизнь посвятивших военной службе и обладавших огромным практическим опытом, тогда как вторые были всего лишь дилетантами от военного дела. Некоторые исследователи даже утверждали, что победы римской армии достигались в каком-то смысле вопреки присутствию военачальников[103].

Э. Сэлмон, например, писал: «Офицерский класс Империи, хотя и не состоял больше из некомпетентных политиков, все же был отнюдь не таким профессиональным, как рядовой состав… Фактически военная подготовка офицеров находилась почти что в обратной пропорции их рангу»[104]. Аналогичное мнение высказывает и А. Джоунз, подчеркивая, что высший офицерский корпус был наименее удовлетворительной частью армии, сохраняя свой прежний любительский характер[105]. «Даже человек, который обладал достаточно скудными военными знаниями, – отмечал другой исследователь, – мог играть роль командира легиона или наместника провинции, поскольку войска контролировались центурионами, заботливо сформированными по принципам старой римской школы, которая подчеркивала разницу между плебсом и знатью: центурион был доверенным человеком, взятым среди солдат; он, как хороший клиент, был обязан помогать своему командиру»[106]. «В противоположность высшим офицерам, – считает Э. Фрезулс, – младшие командиры оставались истинными профессионалами…Центурионат действительно был краеугольным камнем императорской армии. Но принцип, сохранявший за членами сенаторского и всаднического сословий ответственные посты, продолжал препятствовать тому, чтобы центурионы стали питомником высших офицеров»[107].

Надо сказать, что античные города-государства вообще были привержены принципу любительского руководства, поскольку государственные должности были выборными и важно было как можно большему числу людей дать возможность их занимать. Эта установка была следствием античных представлений о гражданской общине, делами которой призваны управлять сами граждане, точнее говоря, их большинство в демократических государствах или лучшие граждане, знать – в аристократических. Римляне же, пожалуй, более других являлись приверженцами такого «любительства». Идея какой-либо профессиональной специализации была в принципе чужда римской аристократии. Всякий римский аристократ был убежден, что ему по силам делать всё, что нужно, и на войне, и во время мира, командовать войском, вершить суд, законодательствовать, заниматься хозяйством и т. д. Поэтому, как пишет один из современных историков, до конца императорского времени римские правители и военачальники оставались теми же доблестными любителями, какими всегда и были. Это был мир без экспертов[108]. Систематическая военная подготовка будущих «генералов» в Риме отсутствовала, и методы приобретения необходимых познаний и навыков в период принципата оставались, по существу, теми же, что и при Республике, и сводились к подражанию опыту старших, кратковременному пребыванию на посту военного трибуна да к самостоятельному изучению военных трактатов, авторами которых в основном были греки[109]. Однако в условиях, когда военная техника и тактика мало изменялись на протяжении столетий, рекомендации и наставления из трактатов по военному делу имели не только антикварный интерес, но вполне могли применяться на практике.

Действительно, в Риме не существовало ни военных училищ, ни академий для подготовки командных кадров. Высшие военачальники Римской империи никогда не составляли какой-то замкнутой касты, генералитета. Этому препятствовало чередование в сенаторской карьере военных и гражданских постов. Наместники провинций, под чьим началом находились армейские группировки, были скорее администраторами, чем генералами. Знатность и образование обеспечивали их права на участие в государственном управлении. Но главное, все назначения исходили от принцепса. При этом не было ни формальных процедур, ни твердых критериев для отбора и назначения на высшие командные должности. Чем в каждом конкретном случае руководствовались императоры, назначая тех или иных наместников и военачальников, чаще всего остается неизвестным. Играли свою роль происхождение, политическая лояльность, связи при дворе, покровительство влиятельных друзей и самого императора. Поскольку императорские легаты могли быть только сенаторами, императору неизбежно приходилось выбирать из довольно-таки узкого круга кандидатов. Собственно военные способности человека могли, разумеется, учитываться, но отнюдь не в первую очередь. По остроумному замечанию Б. Добсона, если и существовал какой-то принцип отбора людей на командные должности, то его можно обнаружить в глубоком убеждении, что ничто не заменяет рекомендательного письма, каким бы путем оно ни было получено[110].

Высказывается, однако, и противоположная точка зрения на уровень профессиональной компетенции римских «генералов», на принципы их отбора и назначения. Согласно этой точке зрения, в период Ранней империи (а скорее всего уже с конца Республики) наряду с военачальниками-любителями существовала небольшая, но влиятельная группа так называемых военных мужей (viri militares), которых можно считать настоящими военными специалистами. Они принадлежали в основном к «новым людям» и в ускоренном порядке проходили «гражданские» этапы сенаторской карьеры, неоднократно занимали командные посты в армии и после сравнительно быстрого достижения консулата управляли наиболее важными в военном отношении провинциями на рубежах Империи[111]. По словам Я. Ле Боэка, римские военачальники эпохи принципата были подготовлены к решению разнородных задач и смотрели на войну как на науку, проявляя свои недюжинные способности к адаптации: «долгое время хулимый, этот командный состав заслуживает реабилитации. Занятия физическими упражнениями давали его членам силу и энергию, а военная наука приобреталась чтением, которое было составной частью образования каждого хорошо воспитанного молодого человека, а также упражнением в командовании, представлявшим собой в первые месяцы пребывания в армии нечто вроде практического освоения и применения теоретических знаний»[112].

Римский офицер с надгробия Тита Флавия Миккала. Конец I – начало II в. н. э., Мармара-Эриглиси (Перинф)

Как представляется, эта дискуссия среди историков требует более пристального рассмотрения вопроса о командном составе императорской армии.

Начнем с вопроса о высших командирах. Мы уже говорили о том, что Август упорядочил систему сенаторской и всаднической карьеры (глава 1). Всего в императорской армии было около 60–70 военных командных постов для сенаторов, включая военных трибунов, командиров легионов и провинциальных наместников, и порядка 550 – для всадников (к ним относились посты от префекта претория, легионных трибунов и префектов до командиров вспомогательных отрядов).

Венчал всю военную иерархию сам император, который являлся верховным главнокомандующим. Далее шли наместники императорских провинций в ранге легатов Августа, назначаемые из сенаторов, достигших консулата[113], под началом которых находились все вооруженные силы, расположенные на подвластной им территории, включая легионы и вспомогательные части. В руках наместников были сосредоточены также административные и судебные полномочия. В Египте, куда Август запретил приезжать членам сенаторского сословия без специального разрешения императора, обязанности наместника возлагались на префекта из числа всадников, назначаемого лично императором. Поэтому расположенными в Египте легионами III Cyrenaica и XXII Deiotariana, к которым позже добавился II Траянов, командовали префекты легиона из всадников. Три новых легиона, сформированные императором Септимием Севером и получившие наименование Парфянских, также были переданы под командование всаднических префектов.

В конце долгого правления Августа оформляется пост легата легиона (legatus Augusti legionis). Такие легаты, назначавшиеся из числа тех, кто уже занимал хотя бы одну магистратскую должность в Риме (квестора, эдила, плебейского трибуна, а иногда и претора), командовали отдельными легионами, как правило, на протяжении нескольких лет, что позволяло приобрести необходимый военный опыт. С середины I в. н. э. на этот пост могли претендовать только те, кто прошел претуру. Некоторые сенаторы занимали этот пост по несколько раз, как, например, Гай Юлий Квадрат Басс, который в середине II в. н. э. командовал восемью разными легионами. Легат легиона обеспечивал соблюдение дисциплины и подготовку войск, по всей видимости, осуществлял и общее командование приданными его легиону вспомогательными частями, а также вершил правосудие во вверенных ему войсках.

В каждом легионе был один военный трибун сенаторского ранга. По широкой пурпурной полосе на тунике его называли tribunus laticlavius (дословно «имеющий широкую полосу»). Сенаторскими трибунами обычно становились молодые люди 18 или 20 с небольшим лет. Они помогали легионному легату в административных и судебных делах, участвовали в военном совете, но практического командования какими-либо подразделениями легиона, например когортами, им не поручалось. В силу их благородного происхождения в военной иерархии, они считались вторыми по рангу после легата и замещали его в случае болезни или отсутствия, однако, по сути дела, под его наблюдением постигали азы военной науки и набирались опыта. Как правило, срок военного трибуната у юных отпрысков сенаторских семей ограничивался одним годом. Многие из них рассматривали его как необходимую формальность, открывавшую путь к дальнейшей карьере, не утруждали себя служебными обязанностями и предпочитали проводить время в развлечениях. Юлий Агрикола, тесть историка Тацита, который написал его жизнеописание, представляет в этом отношении исключение. По словам Тацита (Агрикола. 5), начав военную службу в Британии под началом известного военачальника середины I в. н. э. Светония Паулина, «Агрикола, вопреки обыкновению знатных юношей, превращающих военную службу в непрерывный разгул, не распустился и не проводил время в праздности, используя свое трибунское звание, чтобы предаваться утехам, и уклоняясь от дела под предлогом неопытности; напротив, он старался как можно лучше узнать провинцию, добиться, чтобы его знали в войсках, учиться у сведущих следовать во всем самым лучшим; ни на что не напрашиваться из похвальбы, ни от чего не отказываться из страха и любое поручение выполнял осмотрительно и вместе с тем не щадя себя». Будущий император Траян, когда был военным трибуном, также старательно изучал лагерную жизнь, знакомился с обычаями разных племен, расположением стран, закалял себя в перенесении тягот и лишений (Плиний Младший. Панегирик Траяну. 15)[114].

Надгробие легионного офицера Тимокла из Эпидавра

Следующим в командной иерархии шел всаднический пост префекта лагеря (praefectus castrorum), неизвестный в период Республики. Эта должность была, вероятно, создана Августом в связи с размещением легионов в постоянных гарнизонах. Обычно на эту должность назначался бывший военный трибун или бывший примипил (старший центурион). В обязанности префекта лагеря входило определение расположения и обустройства лагеря, поддержание в порядке оборонительных сооружений, обеспечение повозками и вьючными животными, то, что можно назвать материально-техническим снабжением легиона (необходимыми инструментами и материалами, метательными машинами и т. д.) (Вегеций. II. 10). Во время военных походов ему поручалось руководство осадными работами. Пост префекта ремесленников (praefectus fabrum), который в период Поздней республики выполнял в основном обязанности коменданта лагеря, начиная с правления Клавдия, хотя и сохранился, превратился, по-видимому, в почетную должность, которую занимали молодые всадники в ставке наместника проконсульского ранга или при старших должностных лицах в Риме.

Войско, направляемое для выполнения конкретной задачи и состоящее только из солдат, являвшихся римскими гражданами, могло быть поручено командиру, который назывался пролегатом (т. е. «действующим в качестве легата»).

Военная служба для римских всадников была делом добровольным. Они могли выбрать различные варианты военной карьеры. В легионе было пять трибунов, назначаемых из числа всадников; они носили на тунике узкую пурпурную полосу и назывались поэтому tribuni angusticlavii. При Августе на этот пост иногда назначались заслуженные центурионы. После службы в легионах, продолжавшейся обычно три-четыре года, эти трибуны становились командирами вспомогательных конных частей или командирами преторианских когорт. Император Клавдий ввел новый порядок прохождения военной службы всадниками, который включал три последовательных назначения (tres militiae): пост префекта пехотной когорты вспомогательных войск, префекта конной или смешанной алы (praefectus equitum) и только затем военного трибуна легиона[115]. Пройдя эти ступени, наиболее успешные всадники могли продолжить карьеру уже в качестве прокураторов. Позже был введен еще один всаднический пост – командование конной алой численностью 1000 человек (militia quarta).

Всаднических трибунов можно разделить на две возрастные категории. Первую составляли молодые люди 20–25 лет, начинавшие военную карьеру сразу со звания трибуна. Вторая – это люди в возрасте около 40 лет, которые уже командовали вспомогательной пехотной когортой. В сражении трибуны-ангустиклавии могли командовать двумя когортами (Иосиф Флавий. Иудейская война. VI. 2. 5). В мирное время в их обязанности входило: «содержать легионеров в лагере, производить с ними учения, хранить ключи от ворот лагеря, делать ночные обходы, присутствовать при раздаче легионерам продовольствия, проверять пищу легионеров, предупреждать злоупотребления при взвешивании продовольствия, карать в пределах предоставленной им компетенции преступные деяния, присутствовать возможно чаще на собраниях лагеря, принимать жалобы легионеров, иметь надзор за больными» (Дигесты. 49. 16. 12. 2).

Среди всадников встречаются люди, сделавшие действительно очень удачную карьеру именно на военном поприще. Так, М. Валерий Максимиан, всадник из Петовиона, был награжден Марком Аврелием за то, что во время Германской войны сразил собственной рукой Валаона, вождя племени наристов. За это Максимиан получил повышение, став командиром ala miliaria, и другие почести (АЕ 1956, 124), а позже сделался и сенатором. Другой пример успешной военной карьеры и славных подвигов мы находим в надгробной надписи, сделанной орлоносцем, ветераном XV Аполлонова легиона, в честь Гая Велия Руфа (AE 1903, 368). Став примипилом XII Молниеносного легиона, Руф потом был префектом вексилляций в девяти легионах, трибуном городской когорты, командовал вспомогательными войсками в Африке и Мавритании, получил награды от Веспасиана и Тита во время Иудейской войны, а также в кампаниях против маркоманнов, квадов и сарматов, против которых совершил рейд через земли царя даков Децебала; в качестве прокуратора управлял несколькими провинциями, а затем доставил императору Веспасиану добычу и пленников из Парфии.

Надгробие центуриона Марка Фавония Фацилиса. Середина I в. н. э.

Назначение военных трибунов, как всаднических, так и сенаторских, связано с покровительством, и большую роль в этом играли рекомендательные письма вроде тех, которые направляет своим друзьям и знакомым Плиний Младший, прося за того или иного молодого человека. Интересно, что при этом он подчеркивает благородное происхождение, моральные достоинства рекомендуемого, его успехи в науках и риторике, ни слова не говоря о каких бы то ни было военных задатках. Например: «Это Корнелий Минициан, украшение моей области и в смысле достоинств, и в смысле нравов, человек блестящего происхождения, с огромными средствами, который любит науки так, как любят их обычно бедняки. Он справедливейший судья, очень смелый защитник, самый верный друг» (Письма. VII. 22. 1–2; ср. IV. 4). Примерно то же самое Плиний пишет и в других рекомендательных письмах, в одном из которых он предваряет свою просьбу таким обращением к своему адресату, занимавшему, по-видимому, пост наместника провинции: «Ты командуешь очень большим войском, поэтому у тебя широкая возможность оказывать покровительство, и ты в течение долгого времени мог выдвигать своих друзей» (Плиний Младший. Письма. II. 13. 2). Очевидно, что именно таким высоким покровительством объясняются некоторые необычные назначения. Например, некий Публий Элий Тирон стал префектом вспомогательной когорты в возрасте 14 лет (ILS 2749). А один римский всадник по имени Секст Пилоний Модест стал центурионом в 18 лет – самый молодой из известных центурионов (CIL III 1480 = ILS 2654).

Что касается центурионов, то они действительно представляют собой те кадры, на которых держался профессионализм римской армии[116]. По словам Вегеция (II. 14), «в центурионы должен выбираться человек большой физической силы, высокого роста, умеющий ловко и сильно бросать копья и дротики, постигший искусство сражаться мечом или манипулировать щитом, который вполне усвоил искусство владения оружием, бдительный, выдержанный, подвижный, более готовый исполнять, что ему прикажут, чем разговаривать (об этом), умеющий держать в дисциплине своих товарищей по палатке, побуждать к военным упражнениям, заботящийся о том, чтобы они были хорошо одеты и обуты, чтобы оружие у них всех было хорошо начищено и блестело…»

В каждом легионе было 60 центурионов. Среди центурионов различались различные ранги и степени старшинства, но эта система остается до конца не понятной. Большинство исследователей считает, что центурионы различались по рангам в зависимости от того, какой центурией командовали и в какой когорте они занимали свой пост: центурионы 10-й когорты были младше, чем центурионы 9-й, последние, в свою очередь, стояли ниже центурионов 8-й когорты, и так далее. Соответственно, продвижение по службе осуществлялось путем перевода из когорты в когорту. «Как бы по некоему кругу воины двигались вперед по различным когортам и различным отделам, так что, начиная с первой когорты, воин, двигаясь по известной ступени повышений, доходил до десятой когорты и от нее обратно с повышением жалованья и с более высоким чином проходил по всем другим до первой. Таким образом, центурион первого ранга (primi pili), после того как он по порядку пройдет все командные должности по когортам в различных отделах, в первой когорте достигал такого высокого положения, которое давало ему бесконечные преимущества сравнительно со всем остальным составом легиона…» (Вегеций. II. 21). Это значит, что центурион, получавший назначение из рядовых, начинал свою карьеру с командира 60-й центурии. Разумеется, на практике вряд ли центурионы проходили все 60 ступенек карьеры.

В то же время внутри каждой когорты ранги были четко определены. В девяти когортах, с 10-й по 2-ю, командир первой центурии (prior) из двух, прежде составлявших манипул, считался выше по рангу командира второй (posterior). Соответственно, различались ранги pilus prior, princeps prior, hastatus prior, pilus posterior, princeps posterior и hastatus posterior. В названии их рангов сохранились отзвуки древнего деления легиона на три боевые линии: гастатов, принципов и триариев.

Существует, однако, точка зрения, что в когортах со 2-й по 9-ю все центурионы были равны по званию. По сути дела, настоящим продвижением по службе было поступление в 1-ю когорту, в которой каждый из пяти центурионских постов означал повышение. К центурионам первого ранга, primi ordines, по всей видимости, относились только пять центурионов 1-й когорты. Старшие центурионы остальных когорт в это число не входили. Об этом могут свидетельствовать данные, полученные в ходе раскопок римской крепости Инчтьютил (Inchtuthil) в Шотландии. Здесь были открыты остатки пяти небольших отдельных домов (немного меньших по размерам, чем дома, в которых жили военные трибуны), расположенных напротив казарм центурий первой когорты[117]. Центурионы же всех остальных девяти когорт, включая центуриона 1-й центурии (который назывался pilus prior и считался старшим в когорте), занимали обычные небольшие помещения, находившиеся в казармах их центурий.

Высказывалось мнение, что pilus prior осуществлял командование всей когортой. Однако во времена Республики когорты не имели отдельных командиров, и поэтому нет оснований считать, что в период Империи положение изменилось. Скорее, легат легиона в случае необходимости назначал командовать когортой или группой когорт кого-нибудь из военных трибунов сенаторского или всаднического ранга.

Надгробие Квинта Сертория Феста. Эпоха Юлиев-Клавдиев, Верона

Подобно тому как государственную карьеру сенатора венчала должность консула, венцом карьеры центуриона был пост примипила (primus pilus – дословно «первое копье»). Достижение его открывало доступ в сословие всадников, второе высшее сословие римского общества. Некоторые солдаты, вероятно, мечтали об этом в самом начале своего боевого пути, подобно примипилу I Италийского легиона Л. Максимию Гетулику, который в 184 г. после 57 лет службы исполнил Августовой Победе Всебожественной Святейшей обет, принесенный им, когда он еще был новобранцем в ХХ Валериевом Победоносном легионе (АЕ 1985, 735).

Как и при Республике, в императорское время на пост примипила назначали на годичный срок. После этого наиболее успешные офицеры получали должность префекта лагеря или трибуна в преторианских или городских когортах и могли в конечном счете рассчитывать на пост прокуратора (прокураторы были вторыми по значимости лицами в провинциях, управляемых императорскими легатами, и могли самостоятельно управлять некоторыми небольшими провинциями). В отдельных случаях возможно было повторное занятие должности примипила, который именовался primus pilus iterum.

В среднем звание примипила получали в возрасте 50 лет; известен даже случай достижения примипилата в 78 лет[118]. Получая вместе с титулом primipilaris денежную награду в размере, открывавшем доступ во всадническое сословие (400 000 сестерциев), такой офицер вступал в ряды своеобразной военной аристократии. Август открыл примипилярам путь на посты военных трибунов и префектов, а также создал для них новые должности – префекта лагеря и трибуна преторианской когорты. Понятно, что далеко не каждому центуриону даже за долгие годы службы удавалось войти в состав этой военной аристократии. Из 18 известных центурионов, которые отдали армии более чем по 40 лет, только четверо достигли поста примипила[119].

Чин центуриона был привлекателен благодаря высокому жалованью и немалым привилегиям. Обычный центурион легиона получал в год 3375 денариев – в 15 раз больше рядового воина, жалованье центурионов 1-й когорты, возможно, вдвое превышало эту цифру, а примипил получал 13 500 денариев, что в 60 раз выше солдатского стипендия и близко к размерам жалованья старших офицеров (трибунов и префектов), которое составляло от 10 000 до 25 000 денариев.

Центурионы эпохи Юлиев-Клавдиев. Реконструкция А. Е. Негина по изобразительным источникам и археологическим материалам

В походном лагере каждый центурион занимал отдельную большую палатку; ему полагался мул для перевозки багажа на марше, лошадь для верховой езды. Имели центурионы и оруженосцев из числа лагерных служек. В мирное время центурион носил красный плащ. Символом дисциплинарной власти центуриона служил жезл из виноградной лозы (vitis), который мог использоваться и как орудие для наказания нерадивых солдат. Тацит упоминает одного такого скорого на расправу центуриона Луциллия, которого солдаты прозвали «Давай другую!» (Cedo alteram) за обыкновение, сломав о спину солдата одну розгу, тут же громко требовать другую (Анналы. I. 23). В бою центурионы выделялись поножами (щитками, защищавшими голени), которые обычные солдаты не носили, и гребнями, прикреплявшимися поперек шлема. Император Септимий Север (193–211 гг. н. э.) еще более расширил карьерные возможности армейских центурионов и предоставил им право носить золотое кольцо, что являлось привилегией римских всадников.

Существовало несколько путей для достижения звания центуриона. Большая часть центурионов достигала этого чина, начиная службу рядовыми легионерами и постепенно продвигаясь по ступеням служебной карьеры. В среднем это занимало 15–20 лет. В некоторых случаях центурионами в легионах становились преторианцы, отслужившие положенные 16 лет и желавшие продолжить свою карьеру далее. В солдатской карьере были возможны переходы с повышением из легиона во вспомогательные войска и обратно. Например, один из солдат из III Августова легиона стал дупликарием (воином, занимающим должность какого-либо специалиста или младшего командира и получающим двойное жалованье) в але паннонцев, в которой дослужился до декуриона, а потом вернулся в свой легион уже в качестве центуриона (CIL VIII 2354).

Было и небольшое число центурионов из представителей всаднического сословия (ex equite Romano), которые сразу, без службы рядовыми, получали назначение на этот пост и благодаря молодости и поддержке имели возможность в дальнейшем более успешного и быстрого продвижения по службе. Это были те всадники, которые по каким-то причинам не могли пройти обычный для их сословия карьерный путь. В их числе были и сыновья примипилов. Это свидетельствует о высоком престиже центурионата. Но обычно такое назначение получали выходцы из муниципальной аристократии после выполнения магистратур в городском самоуправлении. По всей видимости, получить этот пост без хороших связей и высоких покровителей из числа сенаторов либо провинциальных наместников и командиров легионов было непросто. В одном папирусе, датируемом 154–158/159 гг., упоминается о получении непосредственно от префекта Египта звания центуриона без всякой предварительной службы (BGU, 696 = Daris, 50.9, I.17 = CPL, 118 = Sel. Pap. II, 401). По свидетельству Светония, некий Марк Валерий Проб из Берита (совр. Бейрут) долгое время добивался чина центуриона, но безуспешно и поэтому решил заняться науками и стал довольно известным грамматиком (Светоний. О грамматиках и риторах. 24).

Вполне очевидно, что повышение в чине легче было получить во время военной кампании, когда боевые потери делали вакантными те или иные посты и когда появлялась возможность отличиться, обратив на себя внимание начальства. В мирное время, при обычном течении службы, повышения зависели не столько от храбрости, сколько от разного рода привходящих обстоятельств: расположения начальства или даже самих воинов (Писатели истории Августов. Адриан. 10. 3), личных связей и покровительства, а также взяток. Последнее явление получило распространение уже в конце республиканского периода[120] и нередко фиксируется в источниках императорского времени. Напротив, как положительное качество такого военачальника, как Агрикола, Тацит отмечает то, что он никогда не доверял отзывам и просьбам со стороны, но назначал на должности всякого, кто отлично нес свою службу, и каждый центурион и префект имел в его лице беспристрастного свидетеля своих деяний (Тацит. Агрикола. 19; 23). Также, согласно Тациту (История. I. 52), и Вителлий, приняв командование нижнегерманскими легионами, старался беспристрастно распределять должности и отменил те назначения, которые его предшественник произвел из алчности и по другим неподобающим соображениям. Подобная порочная практика продажи командных должностей в войсках широко распространялась при дурных императорах вроде Гелиогабала (Писатели истории Августов. Гелиогабал. 6. 2; Геродиан. V. 7. 6). О его же преемнике Александре Севере биограф с явным одобрением замечает, что тот никогда не допускал продажи почестей, получаемых по праву меча (Писатели истории Августов. Aлександр Север. 49. 1). О широком распространении коррупции при назначении на командные должности в последующие времена может, наверное, свидетельствовать замечание Вегеция (II. 3) о том, что награды, даваемые прежде за доблесть, стали получать благодаря интригам, и воины по протекции добиваются того, что раньше получали за труд. В этом Вегеций справедливо усматривал один из факторов падения боеспособности легионов.

Но всё же в качестве решающего условия получения того или иного поста (по крайней мере до уровня центуриона) в идеале мыслились воинские заслуги и способности. Это видно уже из практически единодушного осуждения практики назначения на высокие посты путем интриг и взяток. Примечателен в этом плане один анекдот о Веспасиане. Узнав, что некий молодой человек из благородной семьи, не имея никаких способностей к военной службе, получил высокий центурионский чин с целью поправить пошатнувшееся материальное положение, Веспасиан предпочел пойти на серьезные издержки, но не допустить этого молодого человека в армию: он выделил ему необходимую для всаднического ценза сумму и уволил в почетную отставку (Фронтин. Стратегемы. IV. 6. 4).

Очевидно, что конкуренция за повышения в чинах была в римской армии весьма острой, стимулируя усердную службу, преданность и храбрость. Еще в армии Цезаря известны примеры такой конкуренции. Цезарь рассказывает (Галльская война. V. 44) о многолетнем соперничестве двух центурионов, Тита Пуллона и Луция Ворена, стремившихся к повышению в первый ранг. В одном из сражений, в котором они пытались героическим подвигом решить свой спор, это, однако, не помешало им прийти на помощь друг другу. Стремясь отличиями в боях подтвердить свою репутацию и обратить на себя внимание командующего, чтобы получить новое повышение, центурионы не щадили себя[121]. Неслучайно относительные потери среди центурионов были выше, чем среди рядовых легионеров.

В принципе производство в чин центуриона считалось прерогативой императора. Этот момент специально отмечается в некоторых надписях. Например, Марк Ульпий Марциал в своем посвящении Юпитеру Наилучшему Величайшему, Юноне, Геркулесу и богам – покровителям учебного плаца (Campestribus) указал, что сделал его по принятому обету, после того как был императором Адрианом произведен из декурионов в центурионы (CIL VI 31158 = ILS 2213). В надписи одного примипила отмечено, что он получил это звание от Божественного Адриана досрочно (CIL VIII 14471). Центурион III Августова легиона Катул исполнил обет всем богам за здравие императора Марка Аврелия и наместника Марка Эмилия Макра, «по представлению которого он был произведен священнейшим императором в ранг центуриона» (CIL VIII 21567). Следует отметить, что такая рекомендация, видимо, ко многому обязывала получившего ее, создавая между ним и тем, кто его рекомендовал, отношения клиента – патрона. Во всяком случае, Цезарь это учитывал и позволил перейти на сторону Помпея всем тем, кого он произвел в центурионы по рекомендации последнего (Светоний. Цезарь. 75. 1). На практике делами о чинопроизводстве, вероятно, занимался руководитель одного из департаментов императорской канцелярии, куда поступали представления от провинциальных наместников. Вероятно, за подтверждением повышения приходилось приезжать в Рим.

Надгробие Цецилия Авита, опциона ХХ Валериева Победоносного легиона. I в. н. э., Честер

В императорской армии практиковались переводы центурионов из легиона в легион в среднем через три года и обычно с повышением, и многие командиры за 40 и более лет службы приобретали опыт в самых разных уголках Империи. Особенно примечательна в этом отношении судьба Марка Петрония Фортуната. В его эпитафии, относящейся, вероятно, к концу II – началу III в., сообщается, что он провел на службе 50 лет, из них первые четыре года в I Италийском легионе, сначала либрарием, тессерарием, опционом, сигнифером, после чего стал центурионом «по рекомендации легиона» (ex suffragio legionis), как сказано в надписи, и служил в этом звании еще в 12 легионах (CIL VIII 217+11302 = ILS, 2658). Из этой надписи видно, что ходатайства о назначении на командные должности могли в некоторых случаях исходить от самого воинского коллектива. Так, в посвящении Фортуне Августа (231 г.) Флавий Домиций Валериан указал, что стал центурионом по рекомендации XIIII Сдвоенного легиона (AE 1978, 540). По сообщению Тацита (История. III. 49), военачальник Веспасиана Антоний Прим разрешил солдатам самим выбирать себе центурионов на место погибших, но сделал это, чтобы через разложение армии добиться власти.

Центурионы были оплотом и хранителями военных традиций, но в то же время наиболее консервативной частью армии, часто противниками различных инноваций. Доля уроженцев провинций была среди центурионов не меньше, чем в солдатской массе. Не следует, конечно, идеализировать римских центурионов. Среди них встречались и такие, кто использовал свое положение для наживы за счет солдат, у которых они вымогали плату за освобождение от нарядов или предоставление отпуска; в результате воинам приходилось заниматься разбоем, чтобы оплатить свое право на безделье, или выполнять унизительные работы, обычно поручаемые рабам. Император Отон по требованию солдат упразднил этот обычай, и деньги за предоставление отпусков стали выплачиваться из императорской казны (Тацит. Анналы. I. 17; История. I. 46; 58). Другие своей непомерной требовательностью и жестокостью вызывали ненависть легионеров (Тацит. Анналы. I. 20; 32; 44).

В некоторых случаях благодаря отличиям на военном поприще всадники, а в исключительных случаях даже простые солдаты при поддержке императора могли вступить на путь сенаторской карьеры и занять те должности, которые были «зарезервированы» за сенаторами. В период напряженных войн с германскими племенами маркоманнов и квадов император Марк Аврелий стал отмечать и выдвигать способных командиров из числа всадников. В числе его протеже был и Публий Гельвий Пертинакс, сын вольноотпущенника, который в начале своей карьеры сумел получить пост центуриона только в одном из вспомогательных отрядов, а не в легионе, но затем благодаря военным способностям и отличиям в Британии и Мёзии получил от Марка назначение командующим войсками в Паннонии, где принимал участие в маркоманнских войнах, был возведен в класс сенаторов, стал легатом в Реции, а в 174 или 175 г. избирался консулом, после чего был наместником в ряде провинций, потом, уже в правление Коммода, получил повторный консулат и назначение префектом Рима. После убийства Коммода Пертинакс был провозглашен императором, но его правление продолжалось лишь неполные три месяца (январь – март 193 г.). До императорского престола удалось подняться и Максимину Фракийцу, который родился в семье гота и аланки, поступил на военную службу, где своим могучим телосложением и богатырской силой обратил на себя внимание императора Септимия Севера. Последний сделал его своим телохранителем и продвигал по службе. При императоре Александре Севере Максимин был назначен командовать паннонскими войсками, готовившимися к походу против германцев. После того как эти войска в 235 г. подняли мятеж и убили Александра, Максимин был возведен на императорский престол и правил в течение трех лет, став первым в истории Рима солдатским императором.

Таким образом, военная служба открывала немалые перспективы. По идее римский легионер носил в своем «ранце» даже не маршальский жезл, а регалии императора.

Возвращаясь к вопросу о профессионализме высших военачальников римской императорской армии, отметим, что при назначении решающим фактором в период Ранней империи оставалась принадлежность к сословию знати. В числе критериев, по которым отбирались военачальники, по большому счету основное значение имели моральные качества и владение красноречием, а не специальные познания и опыт. Это хорошо видно из тех рекомендаций, которые дает в своем сочинении «Об искусстве полководца» («Стратегикос») греческий писатель середины I в. н. э. Онасандр. Он, в частности, пишет: «В полководцы следует выбирать не в силу благородного происхождения… и богатства… но отдавать предпочтение человеку рассудительному, твердому, стойкому, неприхотливому, закаленному, разумному, некорыстолюбивому, не слишком молодому и не слишком старому, по возможности отцу семейства, красноречивому и пользующемуся доброй славой» (Стратегикос. 1. 1). И далее обобщает свою характеристику: «Итак, нужно воздать хвалу полководцу доблестному, знатного рода и богатому, но пусть не будет отвергнут и бедный, наделенный доблестью, даже если он и не имеет знатных предков. Выбранный полководец должен быть честным, обходительным, решительным, хладнокровным, снисходительным, но не настолько, чтобы его презирали, и грозным, но не до такой степени, чтобы его ненавидели…» (Стратегикос. 2. 1–2).

Значит ли это, что римские полководцы были не более чем высокородными «любителями»? Чтобы ответить на данный вопрос, следует более пристально посмотреть на конкретное содержание их деятельности как во время военных кампаний, так и в такой области, как подготовка и обучение войск. Это составит предмет следующих глав (главы 9, 11 и 19).

Глава 9 Обучение и подготовка

«Само наше слово «войско» (exercitus) происходит от слова «упражнение» (exercitatio). <…> А сами упражнения легионов, их бег, стычки, битвенный шум – разве это не труд? Здесь учится душа принимать боевые раны; сравни с обученным воином необученного – скажешь, что это баба».

(Цицерон. Тускуланские беседы. II. 16. 37)

«И, собрав отовсюду людей самых пригодных для военной службы, вы придумали, как получить от этого наибольшую пользу. Вы решили, что если даже те, кто отроду лучше и крепче всех, все-таки долго упражняются, чтобы в играх и состязаниях получить победный венок, то те, кому предстоит биться и побеждать в настоящих великих сражениях во славу такой державы, даже если они самые сильные, способные и отборные, все равно должны упражняться, чтобы победить».

(Элий Аристид. Похвала Риму. 77)

Профессионализм римской военной организации, пожалуй, в наибольшей степени обнаруживается в такой сфере, как обучение и подготовка войск. Она была у римлян тщательно, всесторонне разработана и всегда пользовалась особым вниманием[122]. Эта сторона римской военной жизни по праву вызывала восхищение у современников. По словам Иосифа Флавия (Иудейская война. III. 5. 1), римляне «не ждут начала войны, чтобы пустить в ход оружие, и в мирное время не остаются праздными… но словно они были рождены с оружием в руках, никогда не прекращают упражняться, не дожидаясь подходящего для этого времени. Их учения не отличаются от настоящего сражения, и каждый воин упражняется каждый день с таким рвением, как если бы это была настоящая война. Потому-то они с такой легкостью переносят трудности сражения: благодаря приобретенной привычке к правильному построению их строй никогда не рассеивается в беспорядке, воины никогда не покидают своего места из-за страха, и никакой труд никогда не изнуряет их…Так что их военные упражнения по справедливости могут быть названы бескровными сражениями, а их сражения – кровавыми упражнениями». При этом, как подчеркивает Иосиф ниже (III. 5. 7), «военные упражнения закаляют не только тела, но и души римлян», именно они обеспечивают превосходство римлян над любым противником, какова бы ни была его численность (III. 10. 2).

В римской военной практике можно найти некое подобие «курса молодого бойца», когда новобранцы проходили начальное обучение[123]. Этот короткий период, продолжавшийся обычно около четырех месяцев, называли tirocinium (от tiro – «новобранец»). Однако римляне всегда подчеркивали необходимость постоянных тренировок. Действительно, военными тренировками и учениями (exercitationes) молодые воины должны были заниматься дважды в день, а ветераны – один раз (Вегеций. I. 23; cp. Силий Италик. Пуника. VIII. 548–560; Кодекс Юстиниана. XII. 36. 15). Вероятно, именно с целью сосредоточить основные усилия воинов на сугубо военных занятиях Август в своем «Наставлении», которое цитирует один из римских юристов, писал, обращаясь к военным начальникам: «Хотя я осведомлен, что не запрещается использовать легионеров на ремесленных работах, тем не менее я опасаюсь, что если бы я позволил легионеру что-нибудь сделать для моей или твоей надобности, то мера, которая являлась бы допустимой в этом отношении, не оказалась бы превзойденной» (Дигесты. 49. 16. 12. 1). Командующему войсками вменялось в обязанность не посылать легионеров на частные работы, на рыбную ловлю или охоту (Дигесты. 49. 16. 12. 1). И эта норма, очевидно, применялась на деле. Известно, что Тиберий покарал бесчестьем одного начальника легиона за то, что тот послал нескольких солдат сопровождать своего вольноотпущенника на охоту (Светоний. Тиберий. 19).

Монета с изображением военного парада (decursio)

Обучением новобранцев и военными упражнениями легионеров ведали особые командиры и инструкторы, которые могли называться по-разному: campidoctores или magistri campi (соответственно, «наставник в строевых упражнениях» и «начальник строевых упражнений»; campus – это военный плац для упражнений, парадов и смотров), иногда exercitatores (экзерцисмейстеры). Некоторые из них были в чине центуриона, как кампидоктор Тит Аврелий Децим, служивший в VII Сдвоенном легионе в конце II в. н. э. (ILS 2416). В некоторых надписях упоминаются центурионы-экзерцитаторы (ILS 2182; 2453). Общее руководство обучением и тренировками осуществлял начальник плаца (magister campi) и экзерцисмейстер (exercitator) и инструкторы (doctores). Известны и наставники в разных специальных видах боевой подготовки: doctor armorum (или armatura), отвечавший за упражнения в фехтовании, doctores ballistarum, тренировавшие стрелков из баллист, и даже discens armaturarum (дословно «инструктор по проведению учений»), своего рода «тренер тренеров»[124]; соответственно были и те солдаты, которые проходили обучение соответствующей воинской специальности: discens equitum (проходящий обучение в числе всадников), discens signiferorum (проходящий обучение в качестве знаменосца) и т. п. За состояние тренировочного плаца отвечал кампидоктор, которому подчинялись optio campi («заместитель по строевой подготовке») и doctor cohortis (наставник когорты). Вегеций (II. 7) упоминает также кампигенов.

Общее руководство военными упражнениями возлагалось на старших офицеров и самого командующего. Командующий легионом, как пишет Вегеций, «доводил до совершенства вверенный ему легион, постоянными трудами внушая ему преданность делу и всяческое умение» (Вегеций. II. 9; ср. Дигесты. 49. 16. 12. 2). Онасандр в своем трактате подчеркивает, что хороший военачальник должен постоянно упражнять вверенные ему войска, лично руководя учениями (Стратегикос. 10). Более того, по давней римской традиции сам военачальник должен был служить образцом и примером в воинских упражнениях, демонстрируя таким образом свою собственную воинскую доблесть и поощряя своих солдат к овладению воинскими искусствами. В Риме искусное владение оружием и прочими воинскими умениями всегда расценивалось как в высшей степени необходимое качество не только простого солдата, но и военачальников разных рангов. Этот момент специально подчеркивается в характеристиках многих римских полководцев и императоров[125], например, Юлия Цезаря (Светоний. Цезарь. 57), Германика и Тита (Светоний. Калигула. 3. 1–2; Тит. 3. 2). Сын Цицерона, назначенный Помпеем командиром алы, заслужил большую похвалу и от полководца, и от войска за свою верховую езду, метание копья и выносливость во всех воинских трудах (Цицерон. Об обязанностях. II. 13. 45). Помпей Великий, с юности любивший военные упражнения, регулярно занимался ими во время походов и лично тренировал свои войска, причем, невзирая на возраст, ни в чем не уступал молодым воинам (Плутарх. Помпей. 41; 64; Аппиан. Гражданская война. II. 49; Вегеций. I. 9). Будущий император Гальба, будучи наместником Верхней Германии, в присутствии Калигулы провел полевые учения со щитом на руке и после этого, если верить Светонию (Гальба. 6. 3), пробежал двадцать миль за колесницей императора. Плиний Младший рассматривает участие Траяна в военных упражнениях вместе с солдатами на лагерном плацу как возвращение к древнему обычаю, сравнивая императора в этом отношении с героями римской старины Фабрициями, Камиллами, Сципионами. В этом Плиний видит источник того уважения и любви, которые солдаты испытывали к Траяну: «Когда в военных упражнениях с пылью и потом солдат смешивался и пот полководца и, отличаясь от других только силой и отвагой, в свободном состязании ты то сам метал копья на большое расстояние, то принимал на себя пущенное другими, радуясь мужеству своих солдат, радуясь всякий раз, как в твой шлем или панцирь приходился более сильный удар; ты хвалил наносивших его, подбадривал их, чтобы были смелее, и они еще смелели, и когда ты проверял вооружение воинов, вступающих в бой, испытывал их копья, то, если какое казалось более тяжелым для того, кому приходилось его взять, ты пускал его сам» (Плиний Младший. Панегирик Траяну. 13).

Император Адриан, сделавший в новых военно-политических условиях принципиальную ставку на постоянную и тщательную подготовку войск, стимулировал усердие солдат не только почестями и наказаниями, но и воздействовал «примером собственной доблести», лично участвуя в военных учениях и трудах, в том числе проходя по двадцать миль в полном вооружении вместе с воинами (Писатели истории Августов. Адриан. 10. 4). Адриан, кстати говоря, ввел и новые уставные положения, которые оставались в силе и сто лет спустя (Дион Кассий. LXIX. 9. 3–4). О том, что эти его усилия не пропали даром и боевая выучка воинов достигала высочайшего уровня, может свидетельствовать известная стихотворная эпитафия воину Сорану из батавской когорты, который был удостоен Адрианом первенства за то, что переплыл через Дунай в полных доспехах и отличался исключительной меткостью в стрельбе из лука и метании копья. Надпись завершается примечательным призывом последовать его подвигам (CIL III 3676 = ILS, 2558)[126]. Объезжая Империю, Адриан инспектировал воинские части и лично наблюдал за проводившимися маневрами. В Ламбезисе, базе III Августова легиона, была открыта надпись с изложением его речи, посвященной разбору действий войск на учениях (CIL VIII 2532; 18042 = ILS, 2487; 9133–9135). Подобно Адриану, Максимин Фракиец, ставший императором в 235 г. благодаря тому, что умело обучал новобранцев, продолжал обучать и упражнять воинов, сам нося оружие и воодушевляя войско (Геродиан. VII. 1. 6).

В стихотворении, посвященном одному из военачальников Августа Мессалле Корвину (который был и известным оратором своего времени), наряду с собственно полководческими знаниями превозносятся его воинские умения:

Грозным копьем кто лучше разит или легкой стрелою, Кто пробивает ловчей препятствия дротиком гибким; Может ли кто усмирить скакуна, удила затянувши. Иль, отпустив повода, вперед послать тихохода. То на прямом ходу коня держать неуклонно, То, если надо, его изогнуть крутым поворотом; Кто заградится щитом искуснее слева и справа, – С той стороны, откуда копье угрожает налетом, Кто безошибочно в цель пращою проворной ударит. ([Тибулл]. IV. 1. 89–97).

Вегеций, обращаясь к императору, которому посвящает свое сочинение, льстиво превозносит его опытность в метании стрел, ловкость и красоту его верховой езды, быстроту бега и знание тактики (III. 26).

Все это, несомненно, свидетельствует о том большом значении, какое римляне придавали военной выучке. Воинские умения были престижны и для военачальников, и для простых солдат. Можно также сказать, что римляне предвосхитили суворовский принцип «Тяжело в учении, легко в бою». Воинская выучка, как итог длительных и упорных упражнений, по словам Вегеция (III. 4), способствует тому, что воины различных родов войск, выступая в поход, из чувства соревнования больше желают сражения, чем покоя или мятежа.

По своему содержанию тренировки разделялись на физическую подготовку и собственно военные упражнения с оружием (armatura). Начиналось все с обучения движению в строю: новобранцы учились сохранять правильные ряды, двигаться быстро и ровно (Вегеций. I. 9), производить повороты, смыкать и размыкать ряды (Онасандр. Стратегикос. 10. 2). Они должны были также таскать тяжести (весом примерно в 20 кг), бегать и учиться перепрыгивать через препятствия. Регулярно легионеры совершали «марш-броски». Новобранцев учили также плавать, причем не только пехотинцев, но и всадников, их коней и обозных служителей (Вегеций. I. 10). Там, где для этого не было подходящих водоемов, возможно, строили плавательные бассейны. Такой бассейн был открыт при раскопках легионной крепости II Августова легиона в Кэрлеоне в Южном Уэльсе.

Деревянный меч для тренировок (rudis) из Карлайла. I в. н. э.

В программу собственно военных тренировок входило прежде всего индивидуальное обучение владению различными видами оружия и другими необходимыми навыками. Ключевое значение придавалось упражнениям в фехтовании. Ими новобранцы занимались дважды в день, используя деревянные чучела и учебное оружие – сплетенный из прутьев щит и деревянные дубины (и те и другие имели двойной вес, чтобы, как поясняет Вегеций, «новобранец, получив настоящее, более легкое оружие, как бы избавившись от более тяжелого груза, сражался спокойнее и бодрее»). При этом особое внимание обращалось на то, чтобы новобранец в первую очередь учился наносить колющие удары и, стремясь нанести рану, сам не открывал ни одной части своего тела (Вегеций. I. 11–12). Со временем переходили и к фехтованию друг с другом. Далее шли упражнения в метании дротиков и копий (которые для тренировок также делались тяжелее, чем настоящие), а также камней, которые бросали рукой или при помощи пращи. Часть новобранцев (треть или четверть) учили стрельбе из лука (Вегеций. I. 15; II. 23). Для всех легионеров обязательным элементом индивидуальной подготовки была верховая езда. «Такое внимание уделялось этому обучению, – пишет Вегеций (I. 18), – что новобранцев учили вскакивать и соскакивать не только с правой, но также и с левой стороны, при этом с обнаженными мечами или пиками».

Те молодые воины, которые в предварительных упражнениях выказывали мало успехов, получали вместо пшеницы ячмень[127], и их переводили на пшеничный паек только после того, как они в присутствии начальника легиона и старших командиров выполняли все необходимые приемы и требования военного искусства (Вегеций. I. 13).

После усвоения основных воинских умений и необходимой физической подготовки легионеры переходили к коллективным упражнениям (decursiones). Они включали разного рода шанцевые работы по строительству различных видов укреплений, а также учебные сражения – пехотинцев против пехотинцев или против конницы (Онасандр. 10. 3–6). Здесь отрабатывались различные тактические элементы: маневрирование, развертывание в боевые порядки, атаки, оборона, преследование. «Уставы» Августа и Адриана предписывали, чтобы легионеры три раза в месяц совершали «военные прогулки» (ambulatura), проходя 10 миль (около 15 км) во всем вооружении, в том числе и по пересеченной местности, причем некоторую часть пути проделывали бегом (Вегеций. I. 27). Отдельные военачальники вносили определенные новшества в практику обучения и тренировки войск. Так, Авидий Кассий, известный военачальник времен Марка Аврелия, проводил учения через каждые семь дней, а будущий император Максимин Фракиец, командуя легионом, каждый пятый день приказывал воинам заниматься бегом и устраивать учебные бои (Писатели истории Августов. Авидий Кассий. 6. 3; Двое Максиминов. 6. 2).

Вполне возможно, что в императорской армии практиковались и специальные тренировки по отработке отдельных тактических приемов наподобие тех, что описывает Тит Ливий, рассказывая о существовании во времена Республики обычая устраивать в цирке военные упражнения. Как пишет римский историк, выступали юноши в боевом снаряжении, человек по шестьдесят, а иногда и больше, которые показывали боевые приемы. В частности, «они строились четырехугольником, плотно сомкнув над головами щиты; первый ряд стоял прямо, второй – пригнувшись, следующие – ниже и ниже, посередине стояли на коленях; так делалась наклонная, точно скат крыши, «черепаха». Потом два человека при оружии… взбегали вверх по скату по сомкнутым щитам и там, передвигаясь свободно, как будто по твердой земле, то как бы отражали противника с краев «черепахи», то вступали в схватку друг с другом, сходясь посередине» (Ливий. XLIV. 9. 5–7). Подобного рода «черепаха» (testudo) применялась и в сражениях императорского времени (Тацит. История. III. 27; 28; 31; 84; Дион Кассий. LXXV. 7).

Римляне уделяли большое внимание обучению и тренировке солдат в практике возведения лагеря. В Британии при раскопках было обнаружено то, что можно назвать учебными лагерями, которые возводились для тренировки личного состава в нескольких километрах от форта. Они обычно слишком невелики, чтобы использоваться для настоящего размещения войск, иногда они имеют очень короткие стены, но при этом угловые валы и рвы, а также ворота сделаны со всей тщательностью. Очевидно, что именно эти элементы отрабатывались с особым вниманием. Подобного рода упражнения как укрепляющие боевой дух армии не прекращались и во время войны (Тацит. История. IV. 26).

Стоит подчеркнуть еще один важный момент: в отличие от армий Нового времени, римляне не делали акцент на строевой муштре, разного рода строевых упражнениях, которые проводились в плотно сомкнутом строю. Это можно объяснить тем, что в римской тактике упор делался на ближний бой на коротких мечах, который предполагал более свободный строй, позволяющий отдельному солдату иметь достаточно пространства, чтобы эффективно применять такой меч[128]. С этим обстоятельством, возможно, связано и отсутствие у римлян военной маршевой музыки. Римляне, в отличие от парфян, не использовали барабанов и, в отличие, скажем, от спартанцев, не маршировали под звуки флейт. Имеющиеся данные не позволяют ничего определенного сказать о существовании в римской армии строевых песен[129]. Вместо строевых занятий, для того чтобы занять солдат и обеспечить сплоченность подразделений, римляне широко применяли различного рода работы, включая разбивку лагеря.

Местом тренировок с оружием и других упражнений чаще всего служил учебный плац (campus). Наиболее хорошо изученный плац в Ламбезисе представлял собой квадратную, с закругленными углами площадку со стороной 200 м, окруженную стеной из песчаника толщиной 60 см. Стена имела двое ворот. В центре площадки находился каменный трибунал (трибуна), с которого командиры и инструкторы могли наблюдать за процессом учений. В Ламбезисе этот трибунал был превращен в памятник посещения учений легиона императором Адрианом: здесь были установлены плиты с высеченной на них речью императора и воздвигнута памятная колонна. Campus мог использоваться также для проведения парадов и воинских сходок. Упражняться с оружием, как считают многие исследователи, легионеры могли и в тех амфитеатрах, которые нередко возводились около постоянных лагерей. В постоянных лагерях и крепостях для занятий в зимнее время года и в непогоду возводились специальные крытые помещения. О таких зданиях, которые для занятий пехотинцев строились в виде базилик, а для всадников – в виде портиков, упоминает Вегеций. Но при этом он отмечает, что, если не дуют сильные ветры и не идет снег или дождь, войска упражнялись в поле, «чтобы ни дух воинов, ни их тела не расслаблялись благодаря перерыву в привычных упражнениях» (II. 23). В одном из римских лагерей времен Флавиев в Британии была открыта надпись, в которой упоминается базилика для конных упражнений – baselica equestris exercitatoria (RIB 978). Такие тренировочные базилики известны по надписям и в других провинциях.

Бычий череп, использовавшийся в качестве мишени, из Виндоланды

Стоит отметить, что тренировочный плац имел своего Гения (ILAlg. I 3596) и, видимо, находился под попечением особых божеств-покровителей участков для маневров – dii campestres. Так, препозит и инструктор по обучению солдат (campidoctor) из VII Сдвоенного легиона в 182 г. сделал посвящение Марсу Campestri (CIL II 4083 = ILS 2416; cp. CIL II 1515), a campidoctor преторианской когорты исполнил обет Священной Немезиде Campestris (CIL VI 533 = ILS 2088). В Дура-Европос в начале III в. после расширения учебного плаца на нем был возведен храм (АЕ 1931, 113). Таким образом, столь важная сторона армейской жизни, как военные тренировки, не оставалась без божественного покровительства.

Солдатский профессионализм римлян выковывался в постоянных военных упражнениях, обеспечивавших разностороннюю подготовку и закалку легионеров. Для этих тренировок создавалась специальная «инфраструктура», разрабатывались программы обучения, готовились кадры опытных инструкторов. Воинские умения расценивались как в высшей степени почетное качество. Для простых солдат искусное владение оружием и физическая закалка были средством сохранить жизнь в бою и добиться победы; полководцам и военачальникам эти качества помогали утвердить в войсках свой авторитет и право на лидерство. Для тех и других эти качества, приобретаемые и развиваемые постоянными упражнениями, были неотъемлемым компонентом воинской доблести и дисциплины, а вместе с тем – наукой, основанной на строгих правилах и методах. И здесь мы переходим к тем основополагающим ценностям, которые определяли воинскую этику и военную культуру римлян.

Глава 10 Доблесть, честь и дисциплина

«Против врагов ваши воины единодушны, но друг с другом всегда соперничают в жажде быть первыми. И они единственные из людей, кто молится о встрече с врагами».

(Элий Аристид. Похвала Риму. 85)

«Среди всех проявлений нравственного величия выше всего римляне ставили тогда воинские подвиги, о чем свидетельствует то, что понятия нравственного величия и храбрости выражаются у них одним и тем же словом…»

(Плутарх. Марций Кориолан. 1. 4)

Из сказанного выше ясно, что римская императорская армия была достаточно замкнутым сообществом. Легионы несли службу в большинстве своем далеко от крупных городов, в приграничных зонах. Для солдата на долгие годы родных и близких заменяли товарищи по контубернии и центурии, родным домом для него становился военный лагерь. Неслучайно, наверное, римский историк Тацит вкладывает в уста легионеров выразительные слова: «Честь воина – в лагере: там его родина, там его пенаты» (История. III. 84). Армия, выполняя стоявшие перед ней задачи, не только была пространственно отделена от гражданского общества. Присягая императору и получая от него жалованье, награды, повышения в чинах, подарки, юридические привилегии и ветеранские премии, воины приобретали особый социальный статус и оказывались связанными с императором особыми узами. Они были не просто подданными правителя, но подчинялись ему как верховному главнокомандующему и рассматривали его как своего патрона-покровителя, который брал на себя определенные обязательства и которому они, в свою очередь, должны были хранить верность. Таким образом, традиции и условия военной жизни вырабатывали у солдат соответствующие стандарты поведения, отличные от тех, что были приняты в гражданском обществе. Воинская профессия с необходимостью предполагала внедрение в сознание легионеров особых ценностей, связанных с понятиями долга, чести, доблести, дисциплины.

Эти ценности во многом основывались на исконных римских представлениях, уходящих своими корнями глубоко в историю Рима, которая с самого своего начала была наполнена многочисленными войнами и обусловливала формирование такого общества, которое можно назвать милитаристским. Вместе с тем в профессиональной армии старые ценности переосмыслялись и наряду с ними вырабатывались и культивировались особые нормы поведения и моральные установки, которые были неизвестны в гражданском ополчении республиканского времени. Патриотизм и гражданская солидарность, характерные для той римской армии, которая выстояла и победила в войне с Ганнибалом, ушли в прошлое. Важнейшими стимулами, воодушевлявшими легионеров эпохи Империи, стали материальные поощрения, продвижение по службе и приверженность своему легиону, товарищеские связи и ревностное соперничество друг с другом. Соответствующая идеология поощрялась и даже навязывалась солдатам со стороны командования и правящих кругов, которые стремились контролировать армию как политическую силу и в то же время поддерживать ее боевую эффективность[130].

Римляне очень хорошо понимали, что важнейшим фактором вооруженной борьбы является моральный дух сражающихся, который, помимо всего прочего, определяется и тем, на какие ценности они ориентируются. «Чувство чести, – писал Вегеций (I. 7), несомненно, выражая распространенное мнение, – делает воина более подходящим, чувство долга, мешая ему бежать, делает его победителем». Ясно, что без выяснения духовных ориентиров римских легионеров невозможно понять, как и ради чего они воевали. Легион не был просто механической частью огромной военной машины, но представлял собой своеобразный социальный организм, состоящий из живых людей со своими взглядами, устремлениями и взаимоотношениями, которые, наверное, в неменьшей степени определяли его военную роль, чем организационная структура и вооружение.

Говоря о наиболее значимых военно-этических категориях древних римлян, в первую очередь следует назвать «доблесть» (virtus) и дисциплину, во многом определявшие специфику римской военной организации в целом. Именно римская virtus обусловливала особую состязательную агрессивность римских воинов в бою, а дисциплина выступала как сила, противоположная ей по своей цели, и была призвана сдерживать честолюбивые порывы отдельных бойцов[131]. С одной стороны, римляне всегда поощряли индивидуальную отвагу, искусное владение оружием и боевую агрессивность, ибо этого, как мы увидим ниже (главы 14 и 18), требовала римская тактика, основу которой составлял ближний бой на коротких мечах, предполагавший прежде всего высокую выучку и инициативу отдельного бойца. С другой стороны, римское военное искусство предполагало умение воина стойко держать свое место в строю, следовать сигналам и беспрекословно повиноваться приказам.

Надгробие Гнея Музия, аквилифера XV Сдвоенного легиона. Майнц

Римское понятие «доблести» было многозначным, указывая на совокупность нравственных достоинств человека, но в силу исторических условий развития Рима изначально оно было связано с храбростью, проявляемой на поле боя[132]. На это, кстати сказать, обратил внимание еще наблюдательный Плутарх, слова которого мы привели в эпиграфе к данной главе. В армейской среде акцент тем более делался на военном характере «доблести», которая практически отождествлялась с моралью как таковой, оттесняя на задний план даже такие понятия, как долг и служение отечеству. Воинская доблесть проявлялась прежде всего в единоборствах с неприятелями. Боевые награды у римлян, как отмечал еще Полибий (VI. 39), даются не тогда, когда воин ранил нескольких врагов или снял с них доспехи в правильной битве или при взятии города, но только тогда, когда враги убиты в отдельной стычке и «вообще при таких обстоятельствах, которые нисколько не обязывали отдельных воинов отваживаться на опасность и в которых солдаты… по собственному побуждению шли в дело».

Вместе с тем virtus и военачальников, и рядовых солдат отождествлялась у римлян с воинскими трудами, включая строительные работы, и со стойкостью в лишениях. Сравнивая характерные особенности македонского и римского войск, Ливий подчеркивает (IX. 19. 9), что с римским легионером никто не может сравниться в усердии и перенесении трудов. В речи Мария у Саллюстия (Югуртинская война. 85. 31–35) в контексте рассуждений о доблести перечисляются такие истинно воинские качества, как умение поражать врага, нести караульную службу, одинаково переносить холод, зной, голод и труды. Примечательно, что в стихотворной надписи, составленной одним центурионом III Августова легиона, особенно подчеркивается именно трудовая «доблесть воинов»: в 27 строках поэмы она упоминается целых семь раз, хотя речь идет всего лишь о ремонте ворот небольшой крепости, в которой отряд этого легиона нес службу (AE 1995, 1641)[133]. Иначе говоря, и в мирное время римские легионеры помнили о доблести и в ней видели источник своей славы и самоуважения. Ратный труд, каким бы он ни был, всегда ставился римлянами очень высоко. По словам прославленного древнеримского полководца времен Ранней республики Камилла, римляне побеждают прежде всего благодаря таким римским качествам, как доблесть, труд и оружие (Ливий. V. 27. 8).

Доблесть, неотделимые от нее воинская честь и слава были предметом ревнивого соперничества, которое активно использовалось и всячески поощрялось военачальниками, прежде всего с помощью разработанной системы наград и знаков отличия[134]. Именно к проявлению воинской доблести и к чувству чести в первую очередь призывают солдат римские полководцы в своих речах перед сражением. В речи Тита, приводимой в «Иудейской войне» Иосифа Флавия (III. 10. 2), отмечается, что римляне борются за более высокие блага, чем иудеи, сражающиеся за отечество и свободу, ибо для них превыше всего стоят слава и честь римского оружия. В другом месте своего труда (VI. 1. 5) Иосиф Флавий вкладывает в уста того же римского полководца пространное рассуждение о том, что смерть в бою почетна и сулит бессмертие: «Кому из доблестных мужей не известно, что души, отторгнутые от тела мечом в боевом строю, находят радушный прием в чистейшем из элементов – эфире и размещаются на звездах, являясь своим потомкам в лице благих духов и героев-покровителей…» Характерно, что Тит в данном случае призывает воинов взойти на стену, чтобы прославить себя, и делает особое ударение на доблести как таковой и ее достойном вознаграждении. У Тацита (Анналы. I. 67) другой римский военачальник, призывая воинов мужественно сразиться с врагом, напоминает им о том, что им дорого на родине, и о том, что является предметом их чести в лагере. В этих и подобных полководческих речах мотив почетной смерти ради отечества уходит на задний план или отсутствует вовсе, а главное ударение делается либо на героической смерти как высшем проявлении доблести, либо на воинской чести и славе как таковой, безотносительно к самопожертвованию ради отечества и государства.

Именно в боевой обстановке в полной мере разворачивается действительно бескомпромиссное, ревностное соперничество в храбрости, в котором участвуют и отдельные воины, и целые подразделения, и отряды разных родов оружия, и противоборствующие армии. Легион состязается в храбрости с легионом, легионеры соревнуются в храбрости со всадниками и пехотинцами вспомогательных отрядов, воины одного крыла – с воинами другого, новобранцы – с ветеранами, знаменосцы – со знаменосцами (Тацит. Анналы. III. 45), центурион – с центурионом (Цезарь. Галльская война. V. 44). Очень часто героическое деяние одного воина побуждает других подражать его доблести. В рассказе о высадке в Британии Цезарь приводит один примечательный эпизод. Когда солдаты не решались спрыгнуть с кораблей, страшась глубины моря, орлоносец Девятого легиона обратился с мольбой к богам, чтобы его поступок принес счастье легиону, и сказал: «Прыгайте, солдаты, если не хотите предать орла врагам; а я, во всяком случае, исполню свой долг перед республикой и полководцем». Бросившись с корабля, он пошел с орлом на врага и увлек за собой остальных воинов, которые, чтобы не навлекать на себя позора, устремились за ним (Цезарь. Галльская война. IV. 25). На вышеупомянутый призыв Тита откликнулся один из воинов по имени Сабин, в невзрачном теле которого, по словам Иосифа Флавия, обитала душа героя; он устремился на стену, и за ним последовали еще одиннадцать человек – «единственные, кто пожелал соревноваться с ним в храбрости» (Иосиф Флавий. Иудейская война. VI. 1. 6). В рассказе о другом эпизоде осады Иерусалима войсками Тита Иосиф Флавий рисует впечатляющую картину всеобщего соревнования: «Некое божественное воодушевление охватило воинов, так что, когда окружность будущей стены была разделена на части, началось соревнование не только между легионами, но даже между когортами внутри каждого из легионов. Простой воин стремился отличиться перед декурионом, декурион – перед центурионом, центурион – перед трибуном, трибуны стремились снискать одобрение военачальников, в состязании же между последними судьей был сам Цезарь»[135].

Набор наградных фалер из Лауерсфорта

Похожее соревнование устроил при осаде лагеря войск Вителлия под Кремоной Антоний Прим: он распределил участки вала и лагерные ворота между отдельными легионами, рассчитывая, «что соперничество заставит солдат сражаться еще лучше, а ему будет виднее, кто ведет себя мужественно и кто трусит» (Тацит. История. III. 27). Также Корбулон при взятии одной армянской крепости, призвав воинов покрыть себя славой и овладеть добычей, разделил войско на четыре части, определив каждой соответствующую задачу, в результате чего, по словам Тацита (Анналы. XIII. 39), соревновавшиеся между собой войска охватил такой боевой пыл, что в кратчайший срок и почти без потерь вражеская крепость была взята. Конечно, в подобных эпизодах соперничество подогревалось упованием на большую долю добычи, страсть к которой заставляла солдат забыть о смерти, ранах и крови либо даже видеть в своих же соратниках «скорее соперников в дележе добычи, чем союзников в борьбе» (Тацит. История. III. 26; 28; 60). Однако во многих случаях этому мотиву нисколько не уступает или даже выходит на первый план стремление к славе как таковой и желание не уронить воинской чести, проявить доблесть и снискать награды. Тот же Тацит (История. V. 11) пишет о том, что солдаты стали требовать штурма Иерусалима, так как им казалось недостойным ждать, пока осажденные ослабеют от голода, «и стремились к опасностям, движимые кто доблестью, многие же отвагой и жаждой наград».

Характерно, что предпочтение, оказываемое одним воинам перед другими при выборе бойцов для какого-либо опасного предприятия, считалось почетом, обязывающим к героическим усилиям, и вызывало зависть остальных (Александрийская война. 16). Напротив, почесть, оказанная другому, уязвляла воина, не получившего ее, а обвинение в трусости или измене могло заставить солдата даже покончить с собой. Чтобы не лишиться ранее приобретенной славы и чести, воины готовы были сражаться с особенным мужеством и даже жертвовать жизнью, подобно тем центурионам, которые были переведены Цезарем из одного легиона в другой с повышением в ранге и в одной из сложных ситуаций сражались с чрезвычайной храбростью и погибли (Цезарь. Галльская война. VI. 40; VII. 50). Допущенную вину и позор можно было загладить только доблестью (Цезарь. Гражданская война. III. 74; Тацит. Анналы. I. 49; 51) или же покончив с собой, как это сделал префект лагеря Пений Постум, когда узнал об успешных действиях других легионов в сражении против восставших британцев, «ибо, как пишет Тацит, лишил свой легион той же славы, не выполнив, вопреки воинскому уставу, приказа полководца» (Тацит. Анналы. XIV. 37). Стремление загладить позор поражения заставляло солдат Цезаря налагать на самих себя в качестве наказания самые тяжелые работы и даже просить о децимации (Цезарь. Гражданская война. III. 74; Аппиан. Гражданская война. II. 63; Полиэн. Военные хитрости. VIII. 23. 26), а нежелание делить славу победы с другими легионами разжигало боевой дух и побуждало солдат сражаться с особой энергией (Галльская война. VIII. 19; Тацит. История. II. 4). Светоний Паулин, обращаясь перед сражением к своим солдатам, подчеркивает, что римские воины в других частях Империи будут завидовать их доблести (Дион Кассий. LXII. 10. 2). Хорошо известно, как Цезарь добился перед походом на Ариовиста перемены в настроении своего войска, заявив, что, если никто не отважится выступить с ним, он возьмет с собой только свой любимый десятый легион (Цезарь. Галльская война. I. 40–41; Фронтин. Стратегемы. I. 11. 3; IV. 5. 11; Плутарх. Цезарь. 19). Репутация легиона, связанная с доблестью, таким образом, имела немалую побудительную силу.

Дух состязательности, как и поразительное чувство чести, действительно можно считать одной из главных отличительных особенностей римской армии. Нередко именно гордость за свою часть, нежелание поступиться честью легиона, стремление сохранить славу его имени играли решающую роль. Иногда это соперничество даже было сильнее чувства боевого товарищества и сплоченности. Как образно пишет американский историк Дж. Лендон, римское воинское подразделение иногда больше напоминало современную профессиональную спортивную команду, члены которой вместе выступают против других команд, но по отношению друг к другу зачастую испытывают скорее чувство соперничества, нежели дружеского расположения[136]. Трудно, однако, согласиться с тем выводом американского исследователя, что в период Ранней империи агрессивная состязательная храбрость стала уделом преимущественно солдат вспомогательных войск, сохранивших прирожденную воинственность, в то время как легионеры больше проявляли себя как своего рода «инженерные войска», занятые на строительстве укреплений или осадных сооружений. Этот вывод в значительной степени основывается на том факте, что на рельефах колонны Траяна легионеры изображены сражающимися всего в четырех сценах, тогда как солдаты-ауксиларии – в четырнадцати. Даже если литературные источники императорского времени не упоминают о подвигах отдельных легионеров, это не значит, что в сражениях они уступали в воинской доблести бойцам вспомогательных войск. В военной истории Рима можно найти немало случаев, когда сами солдаты требовали у полководцев начать сражение или выступить в поход (см., например: Тацит. История. II. 18; IV. 20). В качестве примера можно сослаться на решающее сражение при Тапсе в Африке между Цезарем и помпеянцами. Заметив беспокойную суету на валах неприятельского лагеря, командиры и добровольцы-ветераны стали умолять Цезаря без колебаний дать сигнал к бою. Пока Цезарь противился их горячему желанию и сдерживал свои боевые линии, вдруг, без всякого его приказа, на правом крыле сами солдаты заставили трубача затрубить атаку, и все когорты понеслись на врага, хотя центурионы грудью загораживали солдатам дорогу, пытаясь силой удержать их от атаки без приказа командующего. Но это уже было бесполезно (Африканская война. 82).

Состязательная мотивация легионеров была так высока, что сражение, по существу, превращалось в их личное дело. Так, Аппиан, рассказывая об ожесточенном сражении двух легионов Антония с Марсовым легионом Октавиана при Мутине, отмечает, что первых страшил позор потерпеть поражение от вдвое меньших сил, а вторых воодушевляло честолюбивое стремление победить два легиона противника, поэтому «они ринулись друг на друга, разгневанные, обуреваемые честолюбием, больше следуя собственной воле, чем приказу полководца, считая эту битву своим личным делом»; при этом ветераны удивляли новобранцев тем, что бились в образцовом порядке и в полной тишине, а когда уставали, то расходились для передышки, как во время состязаний (Аппиан. Гражданские войны. III. 67–68). По свидетельству Веллея Патеркула (II. 112. 5–6), в одном из сражений во время восстания в Паннонии (6–9 гг. н. э.) римские солдаты в критической ситуации взяли инициативу на себя и добились победы почти без руководства со стороны командиров.

К числу важнейших стимулов солдатского поведения в бою следует отнести также оценку со стороны собственных товарищей и командующего. По словам Полибия, страх перед неизбежным позором и обидами от своих же товарищей не меньше, чем страх наказания, заставлял римского воина, потерявшего оружие, отчаянно кидаться в ряды неприятеля (VI. 37. 13). Рассказывая о битве при Бедриаке, Тацит пишет, что каждый солдат, сражаясь на глазах у всех против людей, которых он знал издавна, вел себя так, будто от его мужества зависел исход войны (История. II. 42). Присутствие военачальника на поле боя в особенности поощряло в солдатах желание отличиться храбростью. Солдаты Констанция, чтобы быть замеченными полководцем в бою, даже сражались без шлемов (Аммиан Марцеллин. XX. 11. 12). В такой ситуации воины нарочито подставляют себя под неприятельские выстрелы, «дабы их доблесть стала еще очевиднее» (Галльская война. VIII. 42. 4), сражаются так, будто от их мужества зависит исход войны, стремясь сохранить свою репутацию в глазах товарищей и императора, готовы даже принять геройскую смерть, если есть возможность сделать это на глазах у всех.

Как показывают приведенные выше эпизоды, для легионеров не менее своей индивидуальной репутации были важны честь и слава легиона в целом. Глубоко укорененную приверженность солдат своему легиону можно считать одним из действенных мотивов поведения солдат и в бою, и в мирной жизни[137]. Она обнаруживается во многих фактах. Каждый легион, как мы уже отмечали в главе 5, имел свои особые традиции, которые формировались не одно десятилетие, собственную историю, репутацию и неповторимую индивидуальность. Эти моменты учитывали военачальники, по-особому обращаясь к каждому легиону перед сражением, напоминая о его традициях и славном боевом пути (Тацит. Анналы. I. 42; История. V. 16). По свидетельству Тацита (История. III. 24), Антоний Прим в битве при Бедриаке напоминал солдатам III Галльского легиона о подвигах былых времен, о недавних победах, о том, «как под водительством Марка Антония они разгромили парфян[138], как вместе с Корублоном нанесли поражение армянам[139], как только что разбили сараматов». Об этой истории напоминали и легионные эмблемы, штандарты и почетные наименования, а также ритуалы и церемонии, справлявшиеся в отдельных воинских частях.

Вексиллум из Египта. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Приверженность легионеров своей части находит отражение и в религии, в частности, в широко распространенном культе Гениев легиона. Посвящения этим Гениям часто непосредственно связаны с почитанием легионного орла и императорского культа (CIL XIII 6690; 6694; 6679; RIB 327; CIL VIII 2527=18039; III 1646 = ILS, 2292). Инициаторами таких посвящений почти всегда выступают примипилы или легат легиона. В разных частях императорской армии существовали собственные традиции почитания легионных святынь. Например, в Майнце (Могонциаке), где дислоцировался XXII Первородный легион, примипилы по принятому обычаю делали ежегодные посвящения Чести орла и легиона[140]. Легиону могли приписываться особые качества, которые также становились предметом культового почитания. Весьма интересна в этом отношении надпись из Майнца (Могонциак), датируемая 229 г., в которой сообщается о принесении военным трибуном дара Благочестию (Pietati) XXII Первородного легиона и Чести орла (CIL XIII 6752). В частях римской армии в Испании специальными посвящениями отмечался день рождения орла и значков вспомогательных когорт. Гений легиона, его орел и знамена, как показывает известная надпись из города Новы, были неотделимы в сознании солдат от покровительства военных богов и понятия доблести. В этой надписи сообщается, что примипил Марк Аврелий Юст 20 сентября 224 г. принес дар «Военным богам, Гению, Доблести, Священному орлу и знаменам I Италийского Северианского легиона» (CIL III 7591 = ILS 2295 = AE 1966, 355). В другой надписи посвящение адресуется Удаче храбрейшего I Вспомогательного легиона (СIL III 10992). Посвятительная же надпись, сделанная примипилом I Италийского легиона, заканчивается примечательными словами, выражающими, очевидно, преданность этого офицера, чье имя не сохранилось, своей части: «Счастливый I Италийский легион, победоносный, благочестивый всегда и везде»[141]. Вполне возможно, что аналогичный призыв с пожеланием успехов родному легиону звучит и в небольшой надписи из Апула в Дакии (AE 1965, 38), которую Я. Ле Боэк предлагает читать: «Да здравствует XIII Сдвоенный Антонианов легион!»[142]

В римских военных традициях великим позором для воинов считалось не только поражение или капитуляция перед врагом, но и сдача в плен, которой всегда следовало предпочитать почетную смерть на поле боя. По словам Полибия, ни в одном государстве попавшие в плен воины не пользовались таким презрением, как у римлян (Полибий. VI. 58. 11; cp. Ливий. XXII. 59. 1; 61. 1; XXV. 6. 15; Валерий Максим. II. 7. 15; Аппиан. Война с Ганнибалом. 28). Лишь во II в. н. э. в римском военном праве отношение к солдатам, побывавшим в плену, определенным образом смягчается (Дигесты. 49. 16. 3. 12; 49. 16. 5. 5–7). До этого же плен продолжал считаться бесчестием для римского солдата. Так, тем солдатам из разгромленных легионов Вара, которые были выкуплены родственниками из плена, было позволено вернуться, но только при условии, что они будут жить за пределами Италии (Дион Кассий. LVI. 22. 4). Иосиф Флавий (Иудейская война. VI. 7. 1) рассказывает, что один римский всадник, попавший в плен к иудеям, сумел бежать. Тит не счел возможным его казнить, после того как тот спасся из рук врага, однако, считая бесчестием для римского воина сдаться живым в плен, приказал лишить его оружия и изгнал из воинского строя, что, как замечает Иосиф, является для человека, обладающего чувством чести, наказанием даже худшим, чем смерть.

Именно с сильно развитым в легионерах чувством чести связано, очевидно, широкое использование в римской армии позорящих взысканий. Так, воины из подразделений, подвергшихся децимации, получали вместо пшеницы ячмень или овес (т. е. пищу, предназначенную для рабов и скота), их палатки ставились вне лагерного вала (Полибий. VI. 38. 3; Фронтин. Стратегемы. IV. 1. 36; Плутарх. Антоний. 39; Полиэн. Военные хитрости. VIII. 24. 2; Тацит. Анналы. XIII. 36). Проявивших трусость или неповиновение воинов и командиров специально выставляли в унизительном положении, приказывая, например, стоять босиком, без пояса или полуодетыми у штабной палатки, иногда с саженью или куском дерна в руках, либо копать канавы, носить кирпичи, рубить солому (Ливий. XXIV. 16. 12; XXVII. 13. 9; Фронтин. Стратегемы. IV. 1. 26–28; Плутарх. Марцелл. 25; Лукулл. 15; Светоний. Август. 24. 2; Полиэн. Военные хитрости. VIII. 24. 3). По сообщению Зосима (III. 3. 4–5), Юлиан приказал всадникам, проявившим трусость, одеться в женские одежды и в таком виде пройти через лагерь, полагая, что «такое наказание для мужественных солдат хуже смерти».

Вместе с тем консерватизм римских военных традиций, объективные условия и потребности военной деятельности делали установку на суровость дисциплины и на строгость наказаний неустранимым фактором жизни армии. Дисциплина рассматривалась как органическая черта римского характера, основа военных успехов и самой государственности Рима. «Главной гордостью и оплотом римской державы», ee вернейшим стражем называет воинскую дисциплину Валерий Максим (II. 7 pr.; VI. 1. 11). Античные авторы неизменно подчеркивают бесспорное превосходство военных порядков и дисциплины римлян. Она неизменно связывается с такими ключевыми понятиями, как выдержка, стойкость, честь, повиновение, воинские упражнения и труды и не мыслится без эпитета «суровая». При этом воинское повиновение рассматривалось как противоположность рабской покорности (Писатели истории Августов. Аврелиан. 7. 8). В представлении римлян неумолимая суровость дисциплины не была тождественна жестокости, под которой понималось неоправданное превышение дисциплинарной власти, не связанное с необходимостью либо граничившее с издевательством (Аппиан. Гражданская война. III. 53; Тацит. Анналы. I. 23). Суровость, хотя и делала страх наказания одним из решающих факторов дисциплины, не была самоценной, но преследовала цель добиться беспрекословного повиновения, которое было главной заповедью римской дисциплины.

Воинская дисциплина изначально рассматривалась как особый порядок, устанавливаемый и освящаемый богами. При Адриане появился и культ дисциплины как обожествленного понятия. Этот культ засвидетельствован нумизматическими и эпиграфическими памятниками, датируемыми временем вплоть до правления Галлиена[143]. В лагерях дисциплине воздвигали алтари, делали посвящения от имени воинских частей. Хотя данный культ скорее всего был введен «сверху», сам факт его бытования примечателен с точки зрения пропагандируемых в армии ценностей.

Вместе с тем в условиях профессиональной армии дисциплина определялась не только и не столько традиционной суровостью, сколько продуманной организацией, систематическим обучением личного состава, строгой командной иерархией, корпоративной сплоченностью солдат, различными поощрениями, перспективами карьеры и социального возвышения, авторитетом командиров и императора. От командующего теперь требовалось умение находить определенный баланс между беспощадной суровостью и попустительством воинам. Уже со времен Поздней республики многие римские военачальники, подобно Гаю Марию или Цезарю, стремятся сочетать в отношениях с войском строгость и снисходительность (Светоний. Цезарь. 65; 67; Полиэн. Военные хитрости. VIII. 23. 21; Дион Кассий. XLV. 54. 1). Для этого апелляция к чувству воинской чести солдат оказывается полезнее строгих наказаний. По замечанию Саллюстия (Югуртинская война. 100. 5), Марий поддерживал в войске дисциплину, используя не столько наказания, сколько чувство чести воинов. И эта практика продолжилась в императорский период. По словам Веллея Патеркула (II. 81. 1), Тиберий, командуя войсками, «тех, кто не соблюдал дисциплину, прощал, лишь бы это не становилось вредным примером, карал же очень редко и придерживался середины» (II. 114. 3). В трактате Онасандра (Стратегикос. 2. 2) полководцу прямо рекомендуется соблюдать баланс между снисходительностью и устрашением. Соответственно, наибольшей похвалы удостаивался тот полководец, чье войско приведено к послушанию трудом и привычкой к упражнению, а не страхом наказания (Вегеций. III. 4).

Однако и в императорском Риме среди римских военачальников находились такие ревнители старинной строгости, как Луций Апроний, проконсул Африки в правление Тиберия, применивший во время войны с Такфаринатом, казалось бы, давно забытую децимацию (Тацит. Анналы. III. 21), Гальба, прославившийся своей непреклонной строгостью к воинам (Светоний. Гальба. 6. 2–3; Тацит. История. I. 5; 35), Домиций Корбулон (Тацит. Анналы. XI. 18; XIII. 35) и другие. Безусловно, подобные примеры потому обращали на себя внимание современников и историков, что были сравнительно редки[144]. «Имидж» непреклонно строгого полководца был настолько привлекателен и значим, что показать себя суровым военачальником стремились даже столь далекие от древних нравов императоры, как Калигула (Светоний. Калигула. 44. 1). И в целом это было, скорее, демонстративной стилизацией под старинные обычаи и порядки, о чем может свидетельствовать замечание Тацита, что Гай Кассий Лонгин, будучи в 45 г. н. э. наместником Сирии, восстанавливал во вверенных ему войсках старинные порядки, тщательно упражняя легионы, поскольку этого, по его мнению, требовало достоинство его предков и рода (Тацит. Анналы. XII. 12).

Дисциплина, однако, была одновременно и тем, что навязывалось солдатам сверху, и тем, что сами солдаты должны были внутренне разделять. Подобно доблести, дисциплина была предметом состязательности, как коллективной, так и индивидуальной, которая поощрялась командирами. Даже в критические моменты дисциплина легионов не в последнюю очередь обусловливалась жизненной реальностью того чувства, которое Тацит называл «любовью к послушанию» (Анналы. I. 28; История. II. 19). Повиновение римских солдат не было механическим. Они не были роботами, слепо и безрассудно выполняющими любые команды. Нередко воины выдвигали свои требования командирам, проявляли инициативу, и это связано не только с особенностями римской тактики, но и с тем, что легионеры были римскими гражданами, от поддержки которых зависела власть императоров. Несмотря на случавшиеся мятежи и всевозможные эксцессы, особенно во времена гражданских войн, в императорской армии поддерживался достаточно высокий уровень дисциплины, по крайней мере в первые два века Империи, пока солдаты продолжали чувствовать себя римлянами и воспитываться в соответствии с римскими традициями и ценностями.

Глава 11 Полководец и его «штаб»

«…На войне… лишь полководец рассуждает и выносит решения – либо сам, либо с теми, кого позовет на совет…»

(Ливий. XLV. 4. 2)

Война – слишком серьезное и масштабное дело, чтобы в нем можно было полагаться на экспромты и случайность. Древние хорошо отдавали себе в этом отчет, и римляне, по общему мнению античных историков, как раз и отличались умением заранее планировать, координировать и осуществлять военные предприятия. Согласно Полибию, римские военачальники побеждают не благодаря случайности, но следуя заранее составленному плану и рассудительности, то есть действуя так, как сам Полибий предписывает искусному полководцу (Всеобщая история. IX. 12). Иосиф Флавий прямо констатирует, что римляне на войне ничего не предпринимают без расчета или полагаясь на случайность, но всегда согласуют свои действия с намеченным планом. Он даже заявляет, что римляне предпочитают поражение в подготовленном сражении победе, доставшейся благодаря счастливой случайности (Иудейская война. III. 5. 6). «Так что, когда расчет предшествует предприятию и осуществляется столь действенным войском, нет ничего удивительного в том, что границы империи достигают Евфрата на востоке, океана на западе, плодороднейших долин Ливии на юге и Истра и Рейна на севере» (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 5. 7).

В работах, посвященных военной истории Рима, тем не менее часто утверждается, что в римской военной организации отсутствовал такой институт военно-стратегического планирования, координации и управления войсками, как Генеральный штаб – «мозг армии», как назвал его один советский генерал. И хотя данное мнение оспаривается некоторыми исследователями[145], с известными оговорками с ним следует согласиться. Существует и другой уровень штабов, так сказать армейский, то есть штаб отдельной полевой армии или группировки, выполняющий соответствующие функции непосредственно на театре военных действий и подчиняющийся командующему армией. Было бы довольно-таки наивно искать в римских учреждениях прямые аналоги этим институтам в их современном виде. Очевидно, однако, что такая мощная военная машина, какой была римская армия периода Поздней республики и Ранней империи, дислоцированная на огромной территории, забирающая львиную долю государственного бюджета, проводившая масштабные операции на разнообразных театрах военных действий, могла успешно функционировать без достаточно эффективной организации планирования, централизованного обеспечения и руководства. И если отдельные функции Генерального штаба в эпоху Республики брал на себя сенат, а во времена Империи они были сосредоточены в совете принцепса (consilium principis) и ведомствах дворцовой канцелярии, то задачи армейского штаба решали совет (consilium) и свита или ставка (comitatus, officia) полководца, который часто являлся одновременно и наместником провинции.

Можно предположить, что общие планы главных военных кампаний разрабатывались в ближайшем окружении императора. Здесь на основе имеющейся информации определялись силы и средства, необходимые для ведения войны, отдавались распоряжения о формировании новых или переброске действующих частей и соединений из одной провинции в другую, назначались командующие и лица, ответственные за обеспечение похода. Позднеримский писатель Иоанн Лид (О магистратах. III. 33–34) свидетельствует, что император Константин перед смертью (337 г.) оставил записки с планами внезапного нападения на персидское царство Сасанидов. Иоанн сопоставляет этот план с книжкой о том, как разбить персов внезапным нападением через Колхиду и Армению, автором которой был, по всей видимости, Корнелий Цельс, живший в I в. н. э. автор военного трактата, использованного Вегецием; возможно, что эту книжку Цельс написал под впечатлением походов Корбулона против парфян в 56–63 гг. Понятно, однако, что возможности непосредственного централизованного руководства из Рима ограничивались скоростью коммуникаций. Созданная Августом государственная почта с почтовыми станциями, где сменялись лошади, имела среднюю скорость 75 км в день. Известия из Реции в Рим доходили примерно за 3 дня, из Германии – за 5–6, из Британии – за 9–10, из восточных провинций – за 14. Естественно, в том случае если поход возглавлял сам император, общее руководство кампанией сосредоточивалось непосредственно в его руках.

Римские кампании, в которых против врага силы выдвигались несколькими колоннами из разных пунктов, чтобы сконцентрироваться в определенном месте в определенное время (как, например, в Германии в I в. н. э. в походе против германского царя Маробода в 6 г. н. э., во время дакийских войн Траяна, персидского похода Юлиана), доказывают существование централизованного планирования, предполагавшего расчет времени, изучение и прокладку маршрутов и т. д. В биографии императора Александра Севера (Писатели истории Августов. Александр Север. 16. 3) сообщается, что у него был обычай, если речь шла о военном деле, приглашать старых военных, хорошо знавших местности, порядок ведения войны, а также всяких образованных людей, главным образом знатоков истории, у которых император спрашивал, как поступали в тех или других случаях прежние императоры или вожди иноземных племен.

Равным образом уже на уровне ставки провинциальных наместников разрабатывались, по всей видимости, и планы отдельных походов и сражений, включавшие выбор наиболее подходящей местности, определение расстановки сил, выделение резервов, организацию взаимодействия, постановку задач отдельным командирам и подчиненным им частям. До нас дошел текст такого рода диспозиции среди сочинений Флавия Арриана. Его «Построение против аланов», на которое мы уже неоднократно ссылались, свидетельствует о достаточно детальной проработке планов выдвижения к месту предполагаемого сражения и тактических схем применительно к конкретному противнику[146].

К составу, полномочиям и функциям совета и ставки командующего, непосредственно ответственного за ведение войны, следует присмотреться более пристально, тем более что эти вопросы не получили должного внимания в исследовательской литературе. В общих работах по римской армии им в лучшем случае уделяется несколько страниц. Существует только одно специальное исследование, относящееся к названной теме, – это диссертация Памелы Д. Лэки, которая рассматривает совет полководца, но ограничивается рамками республиканского периода[147].

Итак, в чем заключались «штабные» функции consilium’а полководца и его своеобразие как органа принятия решений?

Сразу же следует оговорить, что консилиум ни в коем случае не является прямым аналогом военному штабу и больше напоминает военный совет при командующем, куда входили отнюдь не только штабные офицеры. Помимо того что consilium помогал полководцу, который обычно являлся должностным лицом, управлявшим определенной провинцией, выполнять административные и судебные обязанности, он, в отличие от современных штабов, не имел ни постоянной структуры и состава («штатного расписания»), ни четко определенных полномочий.

Рельеф колонны Траяна с изображением военного совета и свиты полководца

Надо также сказать, что в античных источниках, в которых, как известно, военным событиям и свершениям отводится большое место, в целом сравнительно редко и, как правило, очень неконкретно упоминается о военных советах. В некоторых случаях упоминание о них используется античными историками скорее как повод для изложения – в прямой или косвенной речи – тех дебатов, которые могли возникать при обсуждении тех или иных ситуаций и решений. Понятно, однако, что обычно эти речи были плодом писательского творчества и преследовали сугубо литературные задачи (как, например, в рассказе Плутарха о совете императора Отона перед битвой при Бедриаке). Многие конкретные, так сказать черновые, стороны военно-организационной работы остаются в тени или вовсе не упоминаются, так что подчас создается впечатление, что всю эту деятельность осуществлял непосредственно сам полководец.

Тем не менее и в исторических сочинениях, и в трактатах по военному делу мы находим отдельные указания на необходимость коллегиального обсуждения планов и выработки оптимальных решений. Тит Ливий, например, вкладывает в уста Эмилия Павла такие слова: «Нет, я не из тех, квириты, кто утверждает, будто полководцам нет нужды в советах. Клянусь, скорее спесивым, нежели мудрым назову я того, кто во всем уповает на собственный ум… Прежде всего полководцев должны наставлять люди разумные, особенно сведущие и искушенные в военных науках, потом те, что участвуют в деле, знают местность, видят врага, чувствуют сроки, – словом, те, что в одном челне со всеми плывут сквозь опасности» (XLIV. 22. 11–12). Аналогичные предписания дает в своем «Стратегикосе» Онасандр (3. 1–3), по словам которого «полководцу следует выбрать себе советников, которые будут постоянно находиться в его окружении, участвуя во всех совещаниях и разделяя его решения, либо он должен приглашать к совету наиболее авторитетных из своих командиров, поскольку небезопасно полагаться на то, что придумает кто-то один. Ибо решение, принимаемое единолично, без чьей-либо помощи, ограничено его собственной изобретательностью, тогда как замысел, подкрепленный соображениями подчиненных, гарантирован от ошибки. Полководец, однако, не должен быть ни настолько нетвердым в своих планах, чтобы совершенно не доверять самому себе, ни настолько самонадеянным, чтобы думать, что у кого-то другого не может появиться идей лучших, чем его собственные». Вегеций (III. 6) дает военачальнику несколько иной совет: «Что нужно сделать, обсуждай со многими, но что ты собираешься сделать – с очень немногими и самыми верными, а лучше всего – с самим собой». Правда, ниже (III. 9) он поясняет, что для полководца наиболее полезным является выбрать из всего войска знающих военное дело и мудрых людей и, устранив всякую лесть, чаще советоваться с ними о своем и вражеском войске, о местностях, где предстоит сражаться, о снабжении продовольствием и т. д.

Хорошие полководцы действительно следовали таким рекомендациям. Светоний, например, хвалит Тиберия за то, что тот, всегда полагавшийся только на себя, тем не менее делился своими военными планами и советовался с приближенными и ничего не предпринимал без одобрения совета. При этом в походе против германцев он «все распоряжения на следующий день и все чрезвычайные поручения давал письменно, с напоминанием, чтобы со всеми неясностями обращались только к нему лично и в любое время, хотя бы и ночью» (Светоний. Тиберий. 18. 1–2).

Судя по имеющимся свидетельствам, состав совета не был постоянным и мог варьироваться в зависимости от ситуации и желания командующего. Условно лица, входившие по принятому обычаю в состав совета, могут быть разделены на три категории. Это, во-первых, высшие армейские чины, квесторы, легаты отдельных легионов и командиры вспомогательных частей, иногда также союзных контингентов, легионные префекты и военные трибуны (для последних, учитывая их, как правило, юный возраст и «стажировочный» статус, участие в совете было важной формой изучения военного искусства, «тренировочным лагерем», по определению А. Голдсуорти)[148]. В особых ситуациях, связанных с обсуждением важных политических вопросов, мог собираться расширенный состав совета. Так, в 69 г. н. э. Веспасиан созвал в Берите (совр. Бейрут) большой военный совет, чтобы обсудить наиболее важные вопросы и определить стратегию действий против Вителлия. В этом совещании приняли участие наместник провинции Сирия Муциан, который прибыл, «окруженный легатами, трибунами, самыми блестящими центурионами и солдатами; отборных своих представителей прислала и иудейская армия. Все эти пешие и конные воины, цари, соревнующиеся друг с другом в роскоши, придавали совещанию такой вид, будто именно здесь принимали настоящего принцепса» (Тацит. История. II. 81).

Вторую группу составляли primi ordines, старшие центурионы и примипилы, командиры с большим стажем, носители опыта и практической военной мудрости[149]. Плиний Младший, став наместником Вифинии, пригласил в качестве советника старого примипиляра Нимфидия Лупа, который был еще его товарищем по военной службе в бытность Плиния военным трибуном (Плиний Младший. Письма. X. 87. 1–2). Многоопытный примипилярий Аррий Вар помогал Антонию Приму готовить войска к вторжению в Италию во время гражданской войны 69 г. н. э. (Тацит. История. III. 6). Напротив, Вителлию его друзья не давали выслушать советы опытных центурионов, и это гибельно сказывалось на руководстве армией (Тацит. История. III. 56).

В-третьих, в состав совета входили друзья и доверенные лица командующего (в том числе и из гражданских служащих), которых он лично или по рекомендации знакомых приглашал отправиться с собой в провинцию или в поход. Этих людей называли контуберналами (дословно «те, кто живет в одной палатке»), спутниками (comites) или общим наименованием «когорта друзей» (cohors amicorum). По всей видимости, в их число могли входить и те гражданские специалисты, которые ведали такими вопросами, как снабжение войск, инженерное обеспечение и т. п. Были среди них и литераторы, в задачу которых входило описывать деяния своих патронов. Так, Помпея в его походах на Восток против Митридата сопровождал историк митиленец Феофан, которому Помпей потом даровал права римского гражданства, причем сделал это на воинской сходке (Валерий Максим. VIII. 14. 3; Цицерон. Речь в защиту Архия. 10. 24). Присутствие таких «друзей» в совете очень редко упоминается в наших источниках, и об их деятельности приходится судить в основном по косвенным данным. Можно вспомнить и о Вентидии Бассе, с которым Цезарь познакомился, когда тот занимался поставкой мулов и повозок для магистратов, получивших назначение в провинцию. Цезарь взял его с собой в Галлию, и Басс проявил себя ревностным и деятельным помощником, а впоследствии стал отличным военачальником, первым удостоился триумфа за победу над парфянами и, несмотря на свое низкое происхождение, достиг консулата (Авл Геллий. Аттические ночи. XV. 4). Примечательно, однако, что в «Записках» Цезаря он ни разу не упоминается. К числу подобного рода советников можно отнести агрименсора (землемера) Бальба, которого император Траян брал с собой на обе дакийские войны и который занимался проведением лимеса в Дакии[150]. В императорское время среди подобного рода людей могли быть и доверенные вольноотпущенники принцепса, подобные, скажем, вольноотпущеннику императора Клавдия Нарциссу, который был ответственным за подготовку вторжения в Британию (Дион Кассий. LX. 19). Иногда такие императорские помощники даже удостаивались военных знаков отличия. Например, Клавдий наградил после Британской кампании евнуха Поссидия почетным оружием (Светоний. Клавдий. 28; Эпитома о Цезарях. 4. 8). Не исключено, что в некоторых случаях императорские вольноотпущенники, направляемые в ставку командующего, могли выполнять и роль соглядатаев, своего рода «политических комиссаров», следивших за благонадежностью «генералитета».

Рельеф колонны Траяна с изображением императора, произносящего речь перед войсками

Вместе с тем очевидно, что без персонала, ответственного за снабжение, переброску войск, планирование и обеспечение маршрутов их передвижения, невозможно было организовать крупномасштабные операции. Проведение таких операций требовало решения комплекса вопросов, о которых упоминается в цитированной выше речи Эмилия Павла (Ливий. XLIV. 22. 8: «…где лагерем стать, где стражу оставить, каким проходом и в какую пору войти в македонскую землю, где склады устроить, где припасы морем подвозить и где сушею, когда с врагом схватиться и когда затаиться»). Такая работа, по всей видимости, предполагала, помимо всего прочего, и использование карт.

Вопрос о характере и роли последних в римском военном деле остается дискуссионным. Некоторые исследователи полностью отрицают использование римскими военачальниками карт, аналогичных современным[151]. Нельзя, однако, игнорировать прямые указания наших источников на их значимость[152]. Так, Вегеций подчеркивает (III. 6), что полководец «…должен иметь очень точно составленные планы (itineraria) тех местностей, где идет война, так, чтобы на них не только были обозначены числом шагов расстояния от одного места до другого, но чтобы он точно знал и характер дорог, принимал во внимание точно обозначенные сокращения пути, все перепутья, горы, реки. Это до такой степени важно, что более предусмотрительные вожди… имели планы тех провинций, которые были ареной их военных действий, не только размеченными, но даже разрисованными, чтобы можно было выбрать направление, руководствуясь не только разумными предположениями, но, можно сказать, воочию видя ту дорогу, по которой они собираются идти». Известно, что Корбулон после своих походов против парфян привез в Рим «нарисованные схемы» (situs depicti) тех земель, где проходил с войсками (Плиний Старший. Естественная история. VI. 40). Отдельные эпиграфические данные позволяют говорить о наличии в составе легионов, преторианских когорт и вспомогательных войск военных специалистов, занимавшихся картографией[153]. В одной из надписей, в частности, упоминаются такого рода картографы – chorographiarii (АЕ. 1947, 61).

Другие конкретные организационно-технические и снабженческие вопросы практически решались штатами тех канцелярий (officia), которые имелись в распоряжении легатов легионов и провинциальных наместников. В составе этих канцелярий были не только писцы, счетоводы и так называемые бенефициарии, выполнявшие разнообразные поручения, в том числе и по сбору разведывательной информации, но и переводчики (interpretes)[154], а также снабженцы (frumentarii), которые стали играть и роль тайных агентов. От их профессионализма не в последнюю очередь зависело и качество принимаемых командованием решений, и сама их практическая реализация.

В военных условиях, на марше и на поле боя, «штабная группа» командующего включала эскорт телохранителей, знаменосцев и трубачей, ординарцев и офицеров связи из отдельных легионов и вспомогательных отрядов.

Следует подчеркнуть, что consilium полководца имел в основном сугубо совещательные функции (в том числе и при разборе командующим судебных дел). Нередко же он превращался в простое оперативное собрание, на котором командующий доводил до сведения своих командиров поступившую разведывательную информацию (Галльская война. VIII. 8), излагал свои замыслы касательно предстоящего сражения, ставил перед подчиненными задачи и отдавал приказы (см., в особенности, Цезарь. Галльская война. IV. 23). Но в отдельных случаях участники совета могли переубедить командующего (Цезарь. Галльская война. V. 28–29). В целом же практически все упоминания и свидетельства о совете полководцев показывают, что командующий не был связан обязанностью подчиняться его рекомендациям: он мог отдать предпочтение тому или иному предложению либо отклонить все – окончательное решение всегда оставалось за ним.

После получения конкретных распоряжений и принятия диспозиции на совете командиры отдельных частей и отрядов могли проводить свои собственные совещания, доводя общий замысел и другие сведения до подчиненных им офицеров и решая, как лучше выполнить поставленные задачи.

Качество принимаемых решений зависело от полноты той информации о противнике и театре военных действий, которой располагал командующий. В римской военной теории и практике всегда уделялось большое внимание разведке, как стратегической, так и тактической. Первая должна была обеспечить сведения о потенциале вероятного противника, о политической ситуации в его стане, о географических и прочих особенностях тех стран и территорий, где предстояло вести военные действия. В этом плане немало полезных сведений могли дать дипломатические посольства и торговцы, которые вели операции далеко за пределами Римской державы. Цезарь, готовя первый поход в Британию в 54 г. до н. э., пригласил к себе отовсюду купцов, но так и не смог добиться от них точной информации об острове и поэтому отправил на разведку военный корабль под командой надежного офицера (Цезарь. Галльская война. IV. 20–21). По сути дела, его первая переправа в Британию носила характер разведывательно-рекогносцировочной операции. Подобные специальные вооруженные экспедиции, которые, помимо прочего, использовались для сбора важных в военном отношении сведений о соседних народах, известны и в императорское время. Таким был, например, поход Элия Галла в Аравию в 26–25 гг. до н. э. (Плиний Старший. Естественная история. VI. 160–161; Дион Кассий. LIII. 29). Гай Петроний, назначенный на пост префекта Египта после Элия Галла, снарядил карательную экспедицию к югу от Египта, в царство Куш (Страбон. XVII. 1. 54; Дион Кассий. LIV. 5). Приблизительно в 20 г. до н. э. проконсул Африки Луций Корнелий Бальб подготовил и осуществил удачное вторжение в глубь Сахары против гарамантов (Плиний Старший. Естественная история. V. 36). Эти экспедиции хотя и не привели к дальнейшему подчинению исследованных областей, но дали важную информацию[155].

Что касается тактической разведки, то она обеспечивала сбор информации о количестве и составе сил неприятеля, о его передвижениях и ближайших планах. Разнообразная информация, получаемая на тактическом уровне, имела тем более важное значение, что армии в римское время были сравнительно небольшими, но часто действовали на больших пространствах, и поэтому противникам подчас не так-то просто было обнаружить друг друга и таким образом организовать передвижение и маневрирование, чтобы получить стратегические и тактические преимущества перед неприятелем. Это прекрасно понимал Цезарь, который всегда уделял большое внимание разведке местности и выбору путей передвижения (Светоний. Цезарь. 58. 1).

Авторы военных трактатов настаивают на необходимости тщательного сбора информации о противнике и местности, где предстоит продвигаться и сражаться. Для этого, как советует Вегеций (III. 6), «военачальник должен о каждой отдельной мелочи расспрашивать поодиночке людей разумных, пользующихся уважением и знакомых с местностью, и для установления истины собирать сведения от многих, чтобы иметь точные данные». В качестве источников сведений могли использоваться пленные и перебежчики. Кроме того, Вегеций специально обращает внимание на выбор проводников и на сохранение в тайне выбранного маршрута следования по вражеской территории: «Ведь при походах считается, что тайна всех мероприятий является лучшим средством для безопасности». Важно было также собрать как можно более детальную информацию о противнике: «Когда он обычно нападает, ночью или на рассвете, или на усталых в час отдыха… в чем заключается его главная сила, в пехоте или коннице, в копейщиках или стрелках, блистает ли он численностью людей или крепостью оружия», и так вплоть до времени приема пищи (Вегеций. III. 6; IV. 27).

При продвижении же по своей территории, напротив, важно было заранее информировать местных жителей о проходе войск. Таким образом поступал император Александр Север, который изображается в его биографии едва ли не идеальным военачальником. «Держались в секрете военные тайны, о днях же его выступлений в поход заранее открыто объявлялось, так что уже за два месяца вывешивался эдикт, в котором было написано: «В такой-то день, в такой-то час я выступлю из Рима и, если будет угодно богам, остановлюсь у первой остановки». Затем перечислялись по порядку остановки, затем – лагерные стоянки, затем места, где следует получить продовольствие, и так далее, вплоть до границы с варварами. С этого же места начиналось молчание, и все шли в неведении, чтобы варвары не знали планов римлян» (Писатели истории Августов. Александр Север. 45. 2–3).

Конкретную тактическую информацию полководец мог получить прежде всего с помощью разведчиков. Цезарь часто упоминает о сборе сведений с помощью солдат, которых он называет exploratores (собственно «разведчики») и speculatores («лазутчики»), но, по-видимому, между ними не было принципиальной разницы. В это время разведчики еще не объединялись в особое подразделение и представляли собой группу солдат, посылаемых вперед для выяснения обстановки или настроений среди племен и гражданского населения. Такие небольшие разведывательные отряды или группы должны были определить силу и расположение противника (Цезарь. Галльская война. I. 12). Так, Цезарь послал разведчиков (exploratores) для наблюдения за поведением галлов и выяснил, что они переправляются через Луару, и атаковал их (Галльская война. VII. 11. 8). Во время испанской войны Цезарь направил exploratores наблюдать за силами противника у Илерды. После битвы при Mons Graupius Агрикола направил разведчиков вести наблюдение за британцами в случае, если они снова соберутся в строй (Тацит. Агрикола. 37). Разведчикам часто поручалось по возможности захватить пленных. Допрос «языка» мог дать достаточно полную картину действий и планов противника. В числе иммунов был так называемый quaestionarius – солдат, осуществляющий пытки во время допроса. Для выведывания планов врага могли использоваться и шпионы, которые нередко посылались под видом дезертиров и перебежчиков (Испанская война. 13. 3; Африканская война. 35. 2–4).

В императорское время, скорее всего со II в. н. э., появляются специальные подразделения разведчиков – numeri exploratorum[156], которые входили в состав легионов или вспомогательных частей. Согласно Псевдо-Гигину, эксплораторов было 65 человек на легион (Об устройстве лагеря. 30). Имелись и отдельные подразделения разведчиков: например, в одной из надписей упоминается отряд бременских разведчиков (numerus exploratorum Bremensium – CIL VII 1030). Подобные отряды обычно размещались в приграничных областях и вели наблюдения за передвижениями варваров[157].

Вероятно, заметные изменения в разведывательной работе произошли в период маркоманнских войн, когда в приграничных районах появляются посты бенефициариев (beneficiarii consularis), которые были ответственны за сбор информации и работу разведывательной сети как внутри провинции, так и за ее пределами[158]. Возможно, информация от них и из других источников стекалась в департамент по делам о переписке (ab epistulis) в императорской канцелярии. Однако в точности не известно, кто в ставке наместника был ответственным за организацию разведки, получение, передачу и сохранение разведывательных сведений. Так или иначе, информация из разнообразных источников «ложилась на стол» командующего и служила основой для выработки плана действий.

Таким образом, несмотря на отсутствие в Риме штабных органов в современном смысле этого слова, римские военачальники располагали необходимыми инструментами для планирования и информационного обеспечения военных операций. Конечно, разведка не всегда была на должном уровне – достаточно вспомнить разгром легионов Квинтилия Вара. Но подобные случаи были скорее исключением. Многие римские кампании свидетельствуют о тщательном долгосрочном планировании, умелой концентрации сил и ресурсов, грамотной координации действий. В этом, как и в других сферах военной организации, римская армия не знала себе равных.

Глава 12 Организация снабжения войска в военное время

«Во всяком походе лучшее твое оружие – чтобы у тебя было в изобилии пищи, а враги страдали от голода. Итак, прежде чем начать войну, должно всесторонне рассмотреть, сколько нужно запасти и какие будут расходы, чтобы затем своевременно завезти фураж, зерно и остальные виды продовольствия, которые обычно поставляются из провинций; затем следует их сложить в удобных для доставки и укрепленных местах, собрав всего этого больше, чем требуется по расчетам. Если обязательных поставок не хватает, нужно ходатайствовать о выдаче денег и все заготовить».

(Вегеций. Краткое изложение военного дела. III. 3)

Военные завоевания расширяли границы Римского государства, а порой экспедиционные силы заходили далеко в глубь вражеской территории. Но чем дальше ступала нога римского легионера, тем сильнее ощущалась потребность в организации обеспечения его провиантом. И как ни желал Гай Марий из соображений экономии окончательно превратить солдат в нагруженных мулов, которые бы тащили на себе абсолютно всё, реальность дальних переходов, во все отдаляющихся в разных направлениях военных походах, ставила римских стратегов перед необходимостью создания надежной системы снабжения войск.

Во многих исследованиях по истории римской армии вопросам обеспечения легионов провизией, снаряжением и боеприпасами в ходе военных кампаний не уделялось должного внимания. Многие авторы забывали указывать, как большие людские ресурсы обеспечивались в ходе боевых действий продовольствием и вооружением, предпочитая ссылаться на то, что легионеры несли всё необходимое на себе, а всё остальное материальное обеспечение вез обоз (Вегеций. III. 7). Однако это простое объяснение верно лишь отчасти, так как требовалось постоянное пополнение продовольственных запасов, а также оружия, которое в ходе боевых действий в определенном количестве оказывалось утраченным или поврежденным. Поэтому роль обозов и транспортов, обеспечивавших бесперебойное пополнение запасов армии, очень важна для понимания системы снабжения армии.

С другой стороны, исследователи все чаще рассуждают об огромных трудностях, связанных с доставкой вооружения в армию из каких-либо центров производства. Небезосновательно говорится о неразвитости инфраструктуры Империи и опасности нападения на военные транспорты в приграничных районах на пути их следования в зону военных действий. Поэтому совсем не случайно римские военно-теоретические трактаты полны советами по обеспечению безопасности снабжения войск.

Уже на стадии планирования военной операции, после принятия решения о проведении военной кампании, придворное ведомство для управления финансами (a rationibus) проводило все необходимые расчеты[159]. Ведомство снабжения Рима (annona) содействовало планированию и контролю транспортировок; судя по источникам, префект анноны координировал контроль всех поставок со специально назначаемыми префектами из ведомства анноны – praefecti vehiculorum (ILS 1455; IGRR 1. 135), предоставлявшими необходимую и срочную информацию по передвижению грузов[160]. Подвоз требуемого провианта и вооружения продумывался до мелочей. Соответствующие запасы сосредотачивали в продовольственных и оружейных «магазинах», расположенных в укреплениях на границе в тех регионах, где намечалась крупная операция. На дорогах, ведущих к районам развертывания, также находились продовольственные склады (stationes viarum) (Стаций. Леса. IV. 9. 17–19). Кроме того, часто рассчитывали на получение провианта со стороны союзных племен и народов (Тацит. Анналы. XIII. 7; 8; XV. 25; История. V. 1). Такая система снабжения давала римлянам огромное преимущество над варварами, которые в походе могли существовать только взятыми каждым из дому запасами и тем, что они находили на месте.

Транспортировка грузов на легких судах по рекам. Рельеф с колонны Траяна

Затем приступали к формированию специальных военных транспортов, которые должны были доставлять грузы из приграничных складов и амбаров в места дислокации легионов. В случае крупномасштабных перевозок со стороны армии в обеспечение поставок включались специальные уполномоченные лица, которые от имени той или иной воинской части вели переговоры с торговыми посредниками (negotiatores). В этом же процессе мог быть задействован и такой персонаж, как lixa, часто ассоциируемый с маркитантом[161]. Однако следует отметить, что данная интерпретация термина далеко не бесспорна, тем более что Ноний Марцелл (48. 17) и Исидор Севильский (Этимологии. XX. 2. 20, под словом lixae) прямо называют lixae «водоносами», а Саллюстий называет этим же термином солдатских слуг, впрочем, иногда намекая на то, что те приторговывали награбленным (Саллюстий. Югуртинская война. 44. 5; 45. 2)[162].

При организации крупных экспедиций и походов глава императорского ведомства ab epistulis рассылал требования предоставить те или иные припасы свободным общинам и союзным царям и рекомендовал квалифицированных офицеров на специальные посты curator copiarum exercitus («попечитель снабжения войска») или praepositus annonae expeditionis («начальник снабжения похода»), но эти посты были временными и ограничены конкретной задачей.

Во время дунайских войн Домициана ответственным за часть военной annona и снабжение продовольствием stationes viarum вдоль дорог, ведущих в зону боевых действий, был трибун латиклавий Плотий Грисп (Стаций. Леса. IV. 9. 17–19). В дакийской кампании Траяна Гай Целий Марциал ведал copiarum cura, «попечением о продовольствии» (AE 1934, 2). Снабжением войск Луция Вера в парфянском походе занимался comes Augusti («спутник императора») Луций Аврелий Никомед, бывший префект vehiculorum, он ведал cura copiarum exercitus, вероятно, под прямым наблюдением императора в его ставке в Антиохии (ILS 1740; Дион Кассий. LXXI. 2. 2). Во время второй маркоманнской войны пост praepositus copiarum expeditionis Germanicae secundae занимал Тиберий Клавдий Кандид (ILS 1140).

Количество поставляемого вооружения рассчитывалось со значительным запасом, чтобы в ходе боевых действий не возникла нехватка оружия, и особенно боеприпасов. Образовавшиеся излишки распределялись по римским укреплениям, основанным на вновь завоеванной территории. В мирное время поставки продовольствия контролировал целый штат лиц, ответственных за его распределение по подразделениям, поскольку в каждом имелся свой «финансист»; иногда эту функцию выполняли табулярии или сигниферы (Вегеций. II. 20), хотя обычно снабжением занимались эвокаты и сигниферы (CIL VIII. 18224). Квестор (quaestor) проводил платежи, а актарий (actarius) фиксировал проведенные платежи в расходных книгах. Судя по записям на дощечках из Виндоланды, иногда обязанность следить за расходными книгами поручалась опционам (Tab. Vindol. II. 127). В военное время главная ответственность за контроль поставок (как оружия, снаряжения, так и продовольствия) ложилась на плечи делегированных из воинских частей в тыловые порты примипилов (или centurio frumentarius)[163].

Рельеф колонны Траяна с изображением погрузки провианта и снаряжения на корабли

Техника снабжения армии, которая использовалась Юлием Цезарем в ходе военных действий в Галлии 58—51 гг. до н. э. Буквами на рисунке отмечены: А – тыловые базы снабжения, часто дублируемые складами в зимних лагерях; Б – подкрепления, запасные лошади, боеприпасы и замена оружия продвигающейся вперед полевой армии; В – больные и раненые, поврежденное вооружение, возвращающиеся в тыловые базы снабжения на пустых транспортных подводах или речных судах; Г – основной источник питания (с основного места дислокации или от союзных племен/государств); Д – запасы продовольствия на зиму, свозимые в тыловые базы снабжения в течение кампании; Е – «Х» день доставки продовольствия, периодически поставляемого в полевую армию непосредственно из основного источника продуктов питания, вероятно, в сопровождении эскорта воинов союзных племен

Римляне предпочитали использовать для продвижения транспортов с продовольствием, оружием и боеприпасами главным образом водные пути, так как они были не только более безопасны, но и доставляли грузы большего объема за меньшее время. Для сравнения можно привести следующие цифры: в одну повозку, которая двигалась со скоростью около 30 км в день, можно было загрузить не более 500 кг груза, при этом военные обозы (impedimenta) растягивались на многие километры, становясь потенциальной мишенью для противника, если только их не помещали в середину маршевых колонн (Вегеций. III. 6; Онасандр. Стратегикос. 6). С другой стороны, один лишь транспортный римский корабль мог перевозить от 35 до 110 тонн груза[164]. Для обеспечения безопасности водных путей, по которым в военное время к театру военных действий следовали продовольственные транспорты, римляне использовали военный флот (Ливий. XXVII. 15. 5; Саллюстий. Истории. II. 47. 7). Море не страшило римлян, и они охотно транспортировали войска и все необходимое им морским путем, особенно если противнику судоходство было совершенно неведомо (Тацит. Анналы. II. 5). В иных же случаях приходилось организовывать сухопутные транспорты, хотя длинная вереница обозов была уязвима для засад и охранять ее было гораздо труднее, чем на воде. Вспомним, что именно огромный обоз вынудил Квинтилия Вара растянуть маршевую колонну, сделав ее особенно уязвимой перед лицом атаки (Дион Кассий. LVI. 18–22). Тацит описывает, как солдаты Дилия Вокулы, сражавшегося с Цивилисом, вынуждены были доставлять продовольствие из Новезия в свой лагерь по суше, так как река была в руках противника. Однако солдаты эскорта пренебрегли мерами предосторожности и вели себя крайне беспечно, будто вокруг царят мир и спокойствие: они сложили оружие на повозки и разбрелись по окрестностям. Цивилис, узнав об этом, устроил засаду и разграбил вражеский обоз (Тацит. История. IV. 35). Для предотвращения подобного сценария было принято укреплять транспортные пути между операционной и тактической базами, размещая на всем их протяжении воинские гарнизоны в городах и специально выстроенных крепостях и сторожевых пунктах (castella или phrouria) (Вегеций. III. 8).

Римские повозки (по изображениям на надгробиях)

Современными военными специалистами был детально рассмотрен механизм снабжения легионов в галльских кампаниях Юлия Цезаря[165]. На основании изучения его «Записок о Галльской войне» был сделан вывод, что для достижения максимальной эффективности он должен был разделить военные транспорты на три оперативных эшелона. Первый эшелон состоял из сопровождающих полевую армию подвод и вьючных животных. Второй эшелон курсировал между полевой армией и тыловой базой снабжения, перевозя продовольствие и возвращаясь назад с ранеными, а также испорченным и трофейным вооружением на порожних подводах. Наконец, третий эшелон, включавший в себя, видимо, и речной транспорт, перевозил в основном зерно, совершая рейсы между тыловой базой снабжения и полевой армией.

Поскольку многочисленные повозки обозов замедляли движение армии, их отсутствие в некоторых случаях приводило к ощутимому стратегическому превосходству над противником, когда не обремененная обозами армия могла совершать неожиданные для врага маршевые броски. Онасандр прямо советует, не обращая внимания на недостаток продовольствия, стремительно опустошать земли противника, где воины сторицей найдут все необходимое (Стратегикос. 6. 13). Та же позиция еще в республиканское время была выражена Марком Порцием Катоном Старшим, который запретил подрядчикам закупать хлеб для войска и отослал их обратно в Рим, заявив: «Война сама себя кормит» (bellum se ipsum alet). Вместе с тем в императорский период данный принцип стал себя изживать, и римляне все более полагались на четко отлаженную систему снабжения войск, нежели на такой весьма привлекательный для солдат подход, прямо поощрявший неумеренный грабеж населения территорий военных действий. Таким образом, во избежание чрезмерной ненависти со стороны местного населения и ненужных эксцессов римское командование должно было ограничивать алчность солдат, налаживая систему снабжения армии.

Фуражир. Рельеф с колонны Траяна

Кроме того, заготовка фуража на вражеской территории представлялась довольно опасным мероприятием. Вражеская кавалерия могла в любой момент стремительно напасть и истребить фуражиров. Чтобы свести риск к минимуму, римские полководцы старались высылать отряды для заготовки фуража не одновременно, а в разное время и в разных направлениях. Фуражиры подразделялись на добывающих продукты (cibariatores), а также добывающих пшеницу (frumentarii) и мясо (venatores). Подобные отряды также отбирали у населения вьючных животных, которых в военное время требовалось для грузоперевозок особенно много, и занимались разведкой (Онасандр. Стратегикос. 10. 7). Если и в мирное время происходили бесцеремонные реквизиции (postulatio) вьючного скота для армейских нужд (Апулей. Метаморфозы, или Золотой осел. IX. 39), то что уж говорить о суровом военном времени, когда для сохранения собственной жизни нужно было просто следовать стоическому совету Эпиктета: «А если будет принудительное изъятие и воин заберет его [твоего ослика], оставь, не противься и не ропщи. Иначе получишь побои и тем не менее и ослика лишишься» (Эпиктет. Беседы. IV. 1. 79). Нередко подобные реквизиции перерастали в мародерство со стороны алчных солдатских слуг, продававших награбленное маркитантам, и грань между реквизициями и откровенным грабежом становилась довольно зыбкой. Вполне понятно, что местное население не горело желанием отдавать свое имущество солдатам. Более того, продукты, к которым прикоснулась рука римлянина, в некоторых случаях объявлялись нечистыми. Так это было у евреев, о чем говорят упоминания в некоторых законах, описывающих реквизиции со стороны нечестивых римлян-идолопоклонников: «Если войска стоят в городе в мирное время, использовать вино из открытых бочек запрещается, из запечатанных – разрешается. Если войска вошли в город во время войны, вино и в открытых бочках остается кошерным» (Мишна. Авада зара. 5:6). Отсюда понятно, что, хотя реквизиции и являлись мощным стимулом для воинов, идущих в бой, а иногда просто восполняли недостаток продовольствия, планирование и обеспечение снабжения армии в походе являлось исключительно важной и ответственной задачей, правильное и разумное выполнение которой было одним из залогов успеха всего предприятия.

Глава 13 Походы и марши

«Бдительный римлянин так в привычном вооруженье С грузом увесистым в путь отправляется, чтобы нежданно Перед врагом оказаться в строю, раскинув свой лагерь». (Вергилий. Георгики. III. 346–348)

«Те, кто очень старательно изучил военное дело, утверждают, что обычно бо́льшим опасностям подвергается войско во время переходов, чем во время самого боя. При столкновении все вооружены, врага видя лицом к лицу, и на бой идут подготовившись; во время же перехода воин легче вооружен, менее внимателен, и, подвергшись внезапному нападению или коварной засаде, он сразу теряется. Поэтому предводитель со всей тщательностью и заботливостью должен предусмотреть, чтобы во время марша не подвергнуться нападению или в случае, если оно произошло, легко и без потерь его отразить».

(Вегеций. Краткое изложение военного дела. III. 6)

Исключая действия по осаде крупных городов и укрепленных пунктов, римские войны носили маневренный характер. Прежде чем вступить в решающее сражение с врагом, армия должна была прибыть на театр военных действий, совершить на нем определенные передвижения и боевое развертывание. Искусство полководца заключается в том, чтобы выполнить все эти маневры с наименьшими для себя потерями и наибольшей оперативной выгодой, выбрав для битвы наиболее подходящее место и время. Быстрота, безопасность и навязывание противнику своих условий – вот основные принципы походного маневрирования. Для того чтобы они были успешно реализованы, необходимо было в первую очередь определить оптимальные маршруты движения, правильно построить походную колонну войск и организовать разведку местности. В трактатах античных военных теоретиков мы находим общие рекомендации по организации походного марша, а в исторических сочинениях – описание различных его вариантов применительно к конкретным обстоятельствам местности и боевой обстановки. Совокупность этих свидетельств позволяет представить достаточно полную картину организации римского походного строя.

Походный порядок римской армии (По Иосифу Флавию, Полибию и Вегецию)

Обратимся сначала к теоретическим предписаниям. Онасандр посвящает походному строю большую главу (Стратегикос. 6). Он рекомендует полководцу сделать походную колонну как можно более компактной, применяя сомкнутый «квадратный» строй, и по возможности вести войско по открытой местности, максимально растягивая строй на флангах. Раненых, вьючных животных и весь обоз следует поместить в центре походной колонны. В зависимости от того, откуда враг угрожает нападением, лучших воинов надо ставить в авангард или в арьергард. Вперед надлежит высылать всадников для разведки дорог, особенно при переходе через лесистую и холмистую местность, удобную для устройства засад. Онасандр допускает возможность совершения ночных переходов, если необходимо как можно быстрее достичь какого-либо пункта, но если предполагается вступить в сражение сразу после марша, то нужно продвигаться медленно, не делая длинных переходов, чтобы чрезмерно не утомить солдат. Проходя через земли союзников, двигаться следует без лишних задержек и не допускать грабежей и разрушений, но вражескую страну следует опустошать, лишая врага припасов и внушая ему страх. Когда необходимо пройти ущелье, Онасандр советует прежде всего занять высоты (Стратегикос. 7). Останавливаясь на ночевки, необходимо, выбрав удобное место, возводить укрепленный лагерь и выставлять охранение. Напоминает он и о необходимости посылать воинов за фуражом, отмечая, что эти фуражиры одновременно служат разведчиками, собирающими сведения о присутствии или отсутствии поблизости сил противника (Стратегикос. 10. 7). Вегеций (III. 6) приводит не менее подробные предписания: «Когда вождь собирается двинуться со всем своим войском в поход, пусть он пошлет людей наиболее верных и наиболее хитрых и осмотрительных на отборных конях, чтобы они осмотрели те местности, по которым предстоит идти, и впереди и в тылу, и справа и слева, чтобы враги не устроили какой-нибудь засады. <…> Пусть передовым отрядом идут всадники, затем пехотинцы; обоз, вьючные животные, обозные служители и повозки должны находиться в центре, так, чтобы за ними была часть конницы и пехоты, готовая отразить нападение. <…> Таким же отрядом вооруженных должен прикрываться обоз и с флангов, так как на них очень часто нападают из засады. Особенно надо быть внимательным к тому, чтобы та часть колонны, на которую, можно думать, будет произведено нападение со стороны врагов, была наиболее укреплена выставленными против врагов отборными всадниками и отрядами легковооруженной пехоты, а также пешими стрелками. Даже если враги окружили все войско, и то со всех сторон должны быть приготовлены отряды для отпора». Как и Онасандр, Вегеций указывает, что при движении в гористой местности надо послать вперед отряды и занять возвышенные места, и добавляет, что, если дороги узки, но безопасны, все равно лучше расширить их. В целях недопущения паники при внезапных нападениях обозные служители (галеарии) получали особые вымпелы, чтобы все знали, под какое знамя должен собираться тот или иной обоз.

Рельеф колонны Траяна с изображением переправы по понтонному мосту, сооруженному из соединенных между собой кораблей

Действительно, легионам приходилось действовать в самых разных условиях, передвигаясь не только по прекрасным римским дорогам[166], протянувшимся по территории Римской империи более чем на 80 000 км (причем большая часть этих дорог была построена руками тех же солдат), но и в незнакомых, труднодоступных районах. Поэтому «инженерным частям» легионов нужно было прилагать немалые усилия, чтобы срубить деревья, осушить небольшие болота, настлать гати где-нибудь в лесистых и болотистых землях Германии либо убрать камни и выровнять поверхность земли в каменистых полупустынях Месопотамии. Обычно такие работы поручались легионерам, в числе которых были специалисты инженерного дела, или же вспомогательной пехоте, в то время как конница обеспечивала защиту работающих (Псевдо-Гигин. Об устройстве военного лагеря. 24)[167].

Форсирование реки. Рельеф колонны Траяна

Не менее сложную задачу представляла переправа через водные преграды. На этот счет Вегеций высказывает следующие рекомендации (III. 7). При обнаружении брода «пусть будут направлены две линии всадников на отборных конях, отделенные друг от друга достаточным расстоянием, так, чтобы между ними могли пройти пехота и обоз. Первый ряд сдерживает напор воды, второй подбирает и перевозит тех, кто был захвачен или опрокинут течением». Более глубокие, но текущие по ровному месту реки можно было разделить каналами на несколько рукавов. Через судоходные же реки переправлялись по понтонным (наплавным) или постоянным мостам. Первые могли сооружаться из скрепленных борт к борту кораблей, как это видно на изображениях на колонне Траяна (№ 4–5 и 34). Вегеций пишет о том, что при большой спешности (и, надо добавить, при отсутствии подходящих судов) связывались пустые бочки, на которые накладывали балки, либо же использовались челноки-однодеревки, которые вместе с заранее заготовленными досками перевозились на повозках: связав их канатами, сооружали мост, который, по словам Вегеция, «на время представляет устойчивость каменной арки». При необходимости римляне могли позволить себе выстроить постоянные мосты даже через такие крупные реки, как Рейн и Дунай[168]. Кроме того, в составе римской армии были и конные отряды вспомогательных войск из германских племен, бойцы которых умели в полном вооружении легко преодолевать вплавь самые бурные потоки, о чем неоднократно сообщают наши источники[169].

Мост через Рейн, возведенный Цезарем, с приспособлением для забивки свай

Более конкретные детали походных порядков и осуществления маршей дают сочинения Цезаря, Иосифа Флавия, Тацита и Арриана. Вот как Цезарь описывает вариант походного порядка, который он использовал в предвидении непосредственного столкновения с противником: «Так как теперь он приближался к самому врагу, то по своему прежнему обыкновению он вел шесть легионов без багажа и обоза; за ним следовал обоз всей армии; наконец, два недавно набранных легиона замыкали всю движущуюся колонну и прикрывали обоз» (Галльская война. II. 19). Судя по контексту, впереди походной колонны и на флангах действовали конница, стрелки и пращники, а саму колонну, возможно, замыкали отряды союзников. Такой строй, несомненно, помог в этом походе избежать серьезных потерь в засаде, устроенной галлами. Остается, однако, неясным, какое место занимал сам Цезарь в походной колонне.

Армия в походе. Рельеф колонны Траяна

Иногда для того, чтобы обмануть врага, требовалось скрыть истинную численность своего войска во время совершения походного марша. С этой целью Цезарь распределил походные колонны так, чтобы три легиона шли впереди своего обоза, в то время как четвертый легион замыкал всю обозную колонну. «Впрочем, – говорится в «Записках о Галльской войне» (VIII. 8), – как это обыкновенно бывает в небольших экспедициях, довольно незначительную».

Подробное описание походного построения Тита в Самарии приводит Иосиф Флавий. «Тит, – пишет он, – продвигался в глубь враждебной страны позади авангарда, составленного из царских войск[170] и всех союзных соединений. За ним следовали прокладчики дорог и строители лагерей, за которыми под вооруженной охраной везли имущество военачальников. Далее двигался сам Тит в окружении своих копьеносцев и других отборных воинов[171] и сопровождаемый конницей легионов. Сзади везли орудия, а за ними – орел[172] в окружении знамен и с трубачами впереди, за ними – основная колонна, растянувшаяся по шести человек в ряд. Далее везли обоз, за ним двигалась прислуга каждого легиона; наконец, позади всех шли наемники под защитой арьергарда» (Иудейская война. V. 2. 1). Из сравнения с текстом Цезаря нетрудно увидеть общее сходство походных порядков. Главное различие состоит в расположении обоза: Цезарь помещает его непосредственно позади основной массы легионеров, тогда как Тит – сразу за авангардом, перед легионами.

Тацит, рассказывая о походе Германика в 15 г. н. э. (Анналы. I. 51), кратко характеризует строй походной колонны, готовой к отражению неприятельского нападения: «Впереди шла часть конницы и когорты вспомогательных войск, за ними первый легион; воины двадцать первого легиона прикрывали левый фланг находившихся посередине обозов, воины пятого – правый, двадцатый легион обеспечивал тыл, позади него двигались остальные союзники». Такое построение позволило успешно отразить атаки германцев при проходе через ущелья. Другой римский военачальник, Цецина, в походе против германцев принял решение удерживать неприятеля в лесах, пока не продвинутся вперед раненые и весь обоз, и с этой целью построил свои четыре легиона таким образом, что один прикрывал правый фланг колонны, второй – левый, третий шел впереди, а четвертый должен был отражать преследующего врага (Тацит. Анналы. I. 64).

Еще одно, пожалуй, самое подробное описание походного строя римского войска мы находим в сочинении, принадлежащем перу римского государственного и военного деятеля Флавия Арриана (ок. 95–175 гг. н. э.), консула 129 г., наместника провинции Каппадокия в 131–137 гг., который в то же время был писателем, писавшим на греческом языке исторические труды и военные трактаты (ему, в частности, принадлежит одна из лучших историй Восточного похода Александра Македонского). В составе его трудов сохранился небольшой текст, называемый обычно «Построение (Диспозиция) против аланов» и представляющий, по-видимому, либо фрагмент написанного им военного трактата о тактике или сочинения, посвященного описанию народа аланов («Аланика»), либо отчет наместника, либо же, что наиболее вероятно, разработанный в штабе Арриана как командующего план действий, который включал распоряжения по порядку совершения марша и конкретную боевую диспозицию предполагаемого сражения и который потом был литературно обработан[173]. Арриану пришлось столкнуться с аланами в 135 г., после того как это северокавказское племя вторглось в Армению и в Каппадокию. В первой части «Диспозиции» описывается построение походной колонны римского войска. Выглядело оно следующим образом. Впереди колонны скачут конные разведчики, за ними – петрайские конные лучники под командованием своих декурионов, затем идут в колонну по две алы и когорты вспомогательных войск, перечисленные по своим названиям и с указанием командиров; далее следуют отборные всадники (equites singulares, выполнявшие функции телохранителей командующего), за ними – легионные всадники; затем двигаются катапульты, следом идут построенные в колонну по четыре легиона под командованием своих легатов, префектов, трибунов и примипилов. Далее были построены отряды союзников из Малой Армении, тяжеловооруженных трапезундцев, колхов, ризиан-копьеносцев и других. После них следовали обозы, и замыкала всю колонну ала даков. Сам Арриан как командующий должен был находиться во главе легионов, но при этом осматривать строй, чтобы возвращать на положенные места нарушающих порядок следования и хвалить тех, кто четко выполняет все предписания. Фланги колонны прикрывались конницей, за которой должны были следить центурионы и префекты. Выдвижение вперед стрелков и размещение обоза позади, вероятно, свидетельствует о том, что Арриан опасался неожиданной атаки с фронта. Обращает на себя внимание тот факт, что значительную часть войска Арриана, которое насчитывало в общей сложности около 15 000 человек, составляет легкая конница и стрелки (всего порядка 4200 бойцов), что, видимо, характерно для восточных провинций Империи. Эта армия двинулась, видимо, по существующим уже дорогам, так как инженерные войска для прокладки пути не упомянуты.

Таким образом, армия действительно всегда в наибольшей степени уязвима во время совершения походных маршей. Вспомним, что одно из самых тяжких поражений – разгром легионов Квинтилия Вара – случилось не в открытом поле, но именно при совершении походного марша. Римская практика, как видно из приведенных свидетельств, была достаточно гибкой. В зависимости от состава войска, обстоятельств времени, особенностей местности и характера потенциальных угроз со стороны неприятеля походные порядки могли варьироваться. В условиях непосредственной угрозы вражеских атак римская походная колонна могла образовывать так называемый квадратный строй, agmen quadratum, при котором обоз и раненые помещались в центре между марширующими колоннами. Мы видим, что месторасположение конницы не было строго фиксированным, но зависело от особенностей местности и предполагаемых направлений вражеских атак. Конница и легкая пехота могли использоваться для прикрытия флангов, патрулируя по обе стороны колонны, чтобы в случае внезапной атаки противника обеспечить прикрытие и дать время легионной пехоте развернуться в боевой порядок. Конница обычно выполняла эту задачу на открытой местности, а пехота – в местах гористых, покрытых лесом или болотами. Легионы могли располагаться не только в голове или в хвосте колонны, но и на флангах. Многое зависело также от цели марша: было ли это простое передвижение с места на место, или же предполагалось с ходу вступить в бой с противником, развернув походный строй в боевые порядки. Так, Цезарь, желая застигнуть германцев врасплох и напасть на них, пока они будут еще находиться в лагере, совершил ускоренный марш на расстояние восьми миль с войском, построенным в три линии (triplex acies), приказав при этом коннице двигаться в арьергарде (Цезарь. Галльская война. IV. 13–14).

При передвижении по неприятельской территории особенно важно было правильно организовать разведку местности, по которой предстояло идти (Тацит. История. V. 1). Для этой цели использовались высылаемые вперед вспомогательные когорты (пешие или конные в зависимости от характера местности) или небольшие отряды разведчиков и лазутчиков (exploratores и speculatores).

План римского лагеря по Полибию

Отличительной чертой римского военного искусства и во времена Империи продолжала оставаться тщательная организация временного походного лагеря (castra aestiva)[174]. Еще во II в. до н. э. поразительное умение римлян за несколько часов сооружать пригодный для обороны и вполне комфортный для обитания лагерь произвело неизгладимое впечатление на греческого историка Полибия, который оставил его подробное описание (Всеобщая история. VI. 41). Двести лет спустя с неменьшим восхищением о римском лагере писал Иосиф Флавий: римляне «никогда не позволяют противнику захватить себя врасплох, ибо всякий раз, вторгаясь во враждебную страну, не вступают в бой прежде, чем построят укрепленный лагерь. Строят же они лагерь не как попало и не без расчета, не занимают на постройке всех людей и не работают в беспорядке. Если почва неровная, они сначала тщательно выравнивают ее, а затем вымеряют на выбранном месте прямоугольник (с этой целью в войске находятся многочисленные строители со всеми необходимыми приспособлениями)[175]. Внутренность прямоугольника делится под палатки, а с внешней стороны лагерь окружается стеной, на которой на равном расстоянии друг от друга воздвигаются башни. Между башнями устанавливаются скорострелы, катапульты, камнеметы и другие приспособления для стрельбы… Затем римляне делают четверо ворот – по воротам в каждой стене: через эти ворота проходят вьючные животные, и ворота достаточно широки, чтобы, если понадобится, выйти через них на вылазку. Лагерь делится ровными улицами, а в середине ставятся палатки военачальников, центральная из которых – палатка главнокомандующего, по своему виду напоминающая храм. Все это похоже на построенный на скорую руку город: есть здесь и рыночная площадь, и кварталы ремесленников, и помещения для заседаний младших и старших военачальников, где обсуждаются спорные вопросы. Возведение стены и внутренних построек осуществляется с удивительной быстротой благодаря количеству и умению строителей. В случае необходимости выкапывают также и ров в 4 локтя глубиной и такой же ширины.

Когда наступает время сворачивать лагерь, звучит труба и никто не остается в бездействии: они мгновенно снимают палатки и делают все необходимые приготовления для выступления. Снова трубы подают сигнал к сбору, и они, навьючив мулов и нагрузив повозки поклажей, немедленно занимают свои места, подобно бегунам, готовым броситься вперед. Теперь они поджигают лагерь, чтобы он не мог быть использован врагом… В третий раз трубят тот же сигнал к отправлению, чтобы поторопить тех, кто по какой-то причине запаздывает… Затем стоящий справа от главнокомандующего глашатай трижды вопрошает их на родном языке, готовы ли они к бою, а они, едва дождавшись вопроса, трижды с воодушевлением восклицают «Готовы!» и, зажигаясь неким воинственным духом, вместе с ответом выбрасывают вверх правую руку. Затем они выступают, двигаясь в порядке и, как в боевом строю, строго придерживаясь своего места» (Иудейская война. III. 5. 1–5).

Сведения из других письменных источников и отчасти данные археологии помогают дополнить эту яркую картину важными подробностями. Здесь особенно важен анонимный трактат «Об устройстве военного лагеря» (De minutionibus castrorum), приписывавшийся знаменитому римскому землемеру I в. н. э. Гигину, но созданный скорее всего во II в., либо при Траяне, либо при Марке Аврелии. Он дает наиболее полное и профессиональное описание устройства римского полевого лагеря. Не вдаваясь в отдельные технические детали, отметим несколько наиболее важных моментов.

План легионной крепости в Инчтьютиле

Наиболее удобным местом для расположения лагеря автор считает участок на склоне, обращенном в сторону врага, так как он удобен для вылазок в случае осады и облегчает сток воды и проветривание (гл. 56). В описываемом Псевдо-Гигином лагере предполагалось размещение трех легионов вместе с преторианскими когортами императора и вспомогательными, конными и пешими, отрядами. Общая площадь описанного в трактате лагеря около 350 000 кв. м, что близко к площади маршевых лагерей, которые изучались посредством аэрофотосъемки. Пространство лагеря делилось на отдельные участки пересекающимися и параллельными дорогами. Все солдаты размещались по когортам и центуриям, по 8 человек в палатке, сшитой из козлиных шкур. Командиры, начиная с центурионов, имели индивидуальные палатки. Каждому подразделению отводилось свое место и определенная площадь как под палатки, так и для вьючных животных, оружие и прочее имущество. Позади окружавшего лагерь вала с частоколом до рядов палаток оставлялось пустое пространство (intervallum) шириной около 18 метров, чтобы вражеские стрелы и дротики не могли причинить ущерба; эта зона позволяла ускорить передвижения внутри лагеря. Такой же ширины делалась дорога между правыми и левыми воротами. Позади палатки командующего (претория) устанавливались алтари, слева возводился трибунал (возвышение из дерна, дерева или камня), с которого полководец обращался к войску и вершил суд, а справа оставлялось место авгуратория – пространства, в котором военачальник совершал птицегадания (гл. 11). Неподалеку от палатки командующего находился квесторий, куда помещались послы противника и заложники, а также добыча (гл. 18); он служил и резиденцией префекта лагеря. В лагере предусматривался госпиталь, который размещался подальше от мастерских, поскольку выздоравливающим необходима тишина (гл. 4). В отличие от лагеря, описанного Полибием, лагерь Псевдо-Гигина имеет форму прямоугольника с пропорциями сторон 3 к 2. Описывает автор и различные виды ворот и укреплений лагеря: рвы разной формы, валы из дерна, камня, скальной породы, валы с частоколом. Для частокола использовались древесные стволы с ветвями – такие рогатки называли оленятами (cervoli). Аналогичные сведения приводит и Вегеций (Вегеций. I. 24). В другом месте (III. 8) он сообщает также, что палисад из вбитых в насыпь кольев могли дополнять или заменять капканы (tribuli), которые представляли собой шары с торчащими шипами.

Колья для палисада (pilummurale), найденные в Киркхэме

Во время совершения походного марша вперед высылались по нескольку человек от каждой центурии для разметки лагеря, место для которого обычно выбиралось кем-либо из опытных командиров, но в идеале это было обязанностью самого командующего. Так действовал, например, Агрикола: он, по словам Тацита, «неутомимый и вездесущий в походе, ободрял и хвалил исполнительных, подтягивал разбредавшихся и отстававших, сам выбирал места для разбивки лагеря, сам обследовал леса и затопляемые приливом низины…» (Тацит. Агрикола. 20). В так называемом «Панегирике Мессалле», приписываемом поэту I в. до н. э. Тибуллу, мы находим во многом аналогичное перечисление составных частей военного искусства:

Лучше тебя никто не владеет военным искусством: Знаешь ты, где какой ров для защиты лагеря вырыть, Или рогаток каких врагу по дороге поставить, Или какие места надлежит обнести частоколом, Где источает земля ключами пресную воду, Чтоб легионам к ней путь был легок, врагу ж недоступен. Чтобы кипел твой боец в борьбе постоянной за славу. [Тибулл.] IV. 1. 82–88

Для возведения маршевого лагеря хорошо обученным и привычным к этому делу солдатам требовалось 2–3 часа, но многое здесь зависело от характера почвы и от обстановки, в которой приходилось работать. В случае вражеских нападений обычно первые две линии triplex acies и конные отряды, выстроившись в боевой порядок, защищали солдат третьей линии, занятых разбивкой лагеря (Вегеций. I. 25). При этом за всеми работами внимательно наблюдали центурионы (а иногда и трибуны), которые измеряли глубину и ширину выкопанных рвов и высоту сделанных насыпей.

Походный лагерь предназначался для размещения войска на одну ночь или на несколько дней, чтобы дать отдых личному составу, привести в порядок оружие и снаряжение, пополнить запасы фуража и продовольствия. В некоторых местах археологи находят следы лагерей, расположенных один над другим, что указывает на то, что армия могла возвращаться тем же маршрутом и использовать одно и то же место для стоянки. Важно при этом подчеркнуть и, собственно, тактическую роль походного лагеря. Обычай устраивать лагерь позволял римлянам соединять выгоды оборонительной войны с преимуществами наступательной, так как в зависимости от обстоятельств они могли принимать бой или избегать его, навязывая свою волю неприятелю. На случай неудачи или неожиданного появления врага они всегда имели достаточно надежное укрытие[176]. Устройство лагеря позволяло осуществлять его охранение с помощью небольшого числа караульных, оставляя основной массе воинов возможность для отдыха. Лагерное устройство способствовало поддержанию дисциплины, затрудняя дезертирство. Исключительно тяжким воинским преступлением и в императорское время считалась попытка покинуть лагерь не через ворота, а перепрыгнув через вал: за это полагалась смертная казнь (Дигесты. 49. 16. 3. 17). Даже в самых сложных обстоятельствах римляне никогда не пренебрегали возведением лагеря. Это ведь служило и специфическим средством поддержания морального духа войск. Во время неожиданного нападения белгов на походную колонну Цезарь запретил легатам покидать лагерные работы и свой легион, пока лагерь не будет вполне укреплен (Цезарь. Галльская война. II. 20). Можно вспомнить и гораздо более ранний пример, относящийся ко временам Ранней республики, но тем не менее хорошо иллюстрирующий отношение римских солдат к лагерю. В 321 г. до н. э. римское войско оказалось запертым в Кавдинском ущелье, попав в засаду, устроенную самнитами. По рассказу Ливия (IX. 2. 11–13), поняв безвыходность своего положения, римляне сначала опешили, но потом без всяких понуканий и приказаний принялись сооружать лагерь. Столь велика была сила привычки! Тот же Ливий вкладывает в уста Эмилия Павла, прославленного полководца II в. до н. э., красноречивейшую характеристику военного лагеря: «Предки наши считали укрепленный лагерь гаванью при всех превратностях военной судьбы: можно и выйти оттуда на битву, и там укрыться от бранных бурь… Лагерь победителю – кров, побежденному – убежище. Сколько раз бывало, что войско, не добившись удачи на поле и загнанное в лагерь, улучало время и порой, и очень скоро, мощной вылазкой обращало победоносного врага в бегство. Вторая отчизна, где вместо стен вал, а вместо очага и дома палатка, – вот что такое лагерь» (Ливий. XLIV. 39. 5).

Транспортировка оружия. Деталь рельефа колонны Траяна

Для полноты характеристики римских походных порядков остается добавить еще несколько деталей. Легионы шли в колонну по шесть или по четыре. Вероятно, не существовало жесткого стандарта для ширины походной колонны, но в зависимости от численности войска, размеров обоза, характера дорог походный строй мог вытягиваться на несколько километров. Поэтому большое внимание уделялось соблюдению порядка на марше, чтобы не происходило разрывов или чрезмерного растягивания строя. За этим следили наиболее опытные центурионы или сами трибуны, которые скакали верхом вдоль строя, задерживая ушедших вперед и подгоняя задерживавшихся (Вегеций. III. 6). Иногда эту задачу брал на себя сам командующий, подобно, скажем, Корбулону, который «в легкой одежде, с непокрытой головой постоянно был на глазах у воинов и в походе, и на работах, хваля усердных, утешая немощных и всем подавая пример» (Тацит. Анналы. XIII. 36). Вероятно, в некоторых случаях полководец шел во главе походной колонны. Так поступал Цезарь, идя впереди войска, обычно пеший, иногда на коне, тоже с непокрытой головой, несмотря ни на зной, ни на дождь (Светоний. Цезарь. 57). Так же вели себя и Веспасиан (Тацит. История. II. 5), и его сын Тит, который «делил с рядовыми бойцами труды и тяготы походной жизни, никак не роняя при этом свое достоинство полководца» (Тацит. История. V. 1), и Септимий Север (Геродиан. II. 11. 1–2; III. 6. 8), разделявший с солдатами тяготы походов. Даже Отон, по словам Тацита, «в походе не выказывал ни изнеженности, ни любви к роскоши: в железном панцире, просто одетый, он шел перед строем, впереди боевых значков» (История. II. 11). Такое поведение, несомненно, имело знаковый характер: сокращая до минимума дистанцию между собой и воинской массой, подавая пример стойкости, полководец тем самым возвышал и героизировал обычные солдатские обязанности, что, несомненно, поднимало дух войска.

Согласно Вегецию (I. 9), отряд, идущий обычным «военным шагом» (militari gradu), проходит примерно 4,7 км в час, а «полным шагом» (pleno gradu) – 5,7 км в час, что, соответственно, дает примерно 29 и 35 км за дневной переход. Однако движение в походной колонне вряд ли имело такую скорость. Оно соизмерялось прежде всего со скоростью обоза и сопровождалось, очевидно, многочисленными задержками и остановками. Среднее расстояние, которое проходила за день римская армия, обычно не превышало 15 км. Неслучайно стремительность передвижений армии Цезаря вызывала изумление уже у его современников. «Стремительность Цезаря» (celeritas Caesariana) стала почти что нарицательным понятием. Действительно, в 57 г. до н. э. он, получив известия о мятеже белгов, прошел через всю Галлию 500 км за 15 дней (Цезарь. Галльская война. II. 2), а в начале гражданской войны с Помпеем он преодолел за 15 дней 450 км от Корфиния до Брундизия. В 46 г. до н. э. он проделал путь с войском из Рима в Испанию всего за 27 дней (Аппиан. Гражданские войны. II. 103).

Вегеций (III. 2) указывает, что летом выступать в поход лучше до рассвета, чтобы ко времени жары уже достигнуть назначенного места, а суровой зимой не следует предпринимать ночных переходов по снегу и морозу.

Легионер с фуркой – шестом для переноски багажа во время похода. По рельефу колонны Траяна

В качестве транспортных животных обычно использовались мулы и волы. Последние тащили повозки, а первые несли на себе вьюки. На каждую контубернию из восьми человек полагался один мул, на котором перевозили кожаную палатку (весившую около 40 кг) и каменные жернова для размола зерна (около 27 кг). Со временем стали использовать и верблюдов. Впервые их использование засвидетельствовано во время похода Корбулона, который в 62 г. н. э. выступил ускоренным маршем из Сирии на выручку Цезению Пету (Тацит. Анналы. XV. 12). Впоследствии верблюды стали использоваться не только в полупустынных районах Востока, но и на дунайской границе (Псевдо-Гигин. Об устройстве лагеря. 29). Хорошие военачальники не допускали, чтобы в перевозимом солдатском и офицерском имуществе присутствовали какие-либо предметы роскоши и вообще лишние вещи. Так поступал Сципион Эмилиан в Испании (Ливий. Периохи. 57; Фронтин. Стратегемы. IV. 1. 1; Плутарх. Моралии. 201c). Тиберий, готовясь к переходу через Рейн, сам в точности определил, что надо брать из припасов, и лично осматривал каждую повозку, нет ли в ней чего сверх положенного и необходимого (Светоний. Тиберий. 18. 1). Авидий Кассий во время походов запрещал воинам иметь при себе что-нибудь, кроме сала, солдатских сухарей и винного уксуса (Писатели истории Августов. Авидий Кассий. 5. 3); так же поступал и Песценний Нигер, который к тому же приказал изъять из употребления во время похода всякое серебро и заменить его деревянной посудой (Писатели истории Августов. Песценний Нигер. 10. 1–2).

Однако, в отличие, скажем, от греков, римские солдаты значительную часть снаряжения, оружия и припасов переносили на себе, так что, по словам Иосифа Флавия (Иудейская война. III. 5. 6), они мало чем отличались от навьюченных мулов[177]. Противопоставляя римскую военную службу спартанской, Цицерон отмечает, что у спартанцев «войска шли в бой под звуки флейт, и все напевы были в анапестическом ритме»[178], и подчеркивает, что от римских воинов в походе требовался прежде всего труд – «нести на себе полумесячное довольствие, нести повседневную утварь, нести колья для вала!» «Щит, шлем и меч, – пишет он, – я не причисляю к этому грузу, как не причисляю плечи, мышцы, руки, – ведь оружие для солдата все равно что часть тела» (Цицерон. Тускуланские беседы. II. 16. 37). Поклажа, переносимая воином, называлась sarcina и включала запас продуктов на несколько дней (зерно или сухари, масло, сало или соленое мясо, сыр, котелок, миску, топор, пилу, серп, корзину, долабру (римский шанцевый инструмент, представлявший собой нечто среднее между киркой и лопатой), цепь, ремень, колья для частокола, плащ и т. д.). Ее вес оценивается от 12 до 40 с лишним килограммов (т. е. до двух третей среднего веса!). Некоторые исследователи доказывают, в том числе и с помощью эксперимента, что римскому солдату под силу было нести и 47,9 кг[179]. Более реалистичной представляется все-таки цифра 20 кг (60 римских фунтов), включая оружие.

Легионер использует вместо фурки долябру (киркомотыгу) для переноски багажа

Марши могли использоваться и для повышения боеготовности и боевой выучки войск. Император Траян, по свидетельству Диона Кассия (LXVIII. 23. 1–2), в походах не только шел пешим со своими солдатами, но и использовал это время для совершенствования в различных видах маневров: приказывая двигаться то одним порядком, то другим, он иногда даже заставлял своих разведчиков сообщать ложную информацию о противнике, с тем чтобы приучить воинов всегда быть наготове, быстро совершать необходимые перестроения и ничего не бояться. Подобным образом поступал в свое время и Цезарь. Как пишет Светоний (Цезарь. 65–66), он часто устраивал марши даже без надобности, особенно в дожди и праздники, а когда распространялись устрашающие слухи о неприятеле, он даже преувеличивал их собственными выдумками.

Итак, в организации походов римляне отличались той же продуманной до мелочей, четкой организованностью, что и в других аспектах военной жизни, и это, вне всякого сомнения, тоже было важным фактором их побед. Но «высшей математикой» военного искусства, бесспорно, является тактика, которой посвящена следующая глава.

Глава 14 Тактика легионов

«Так возьмемся за оружие и станем в тот строй, которым славятся римляне. Ведь что касается боевого построения, то беспорядочное и как попало расположенное войско варваров может стать врагом самому себе, а наши стройные ряды, тесно сомкнутые и опытные в боях, станут спасением для нас и гибелью для врагов. Итак, бейтесь в доброй надежде, как это подобает, да и привычно римлянам».

(Геродиан. IV. 14. 7)

Успехи римского оружия в немалой степени зависели от развития тактического искусства, постоянно совершенствовавшегося в результате череды беспрерывных войн. В разное время военная теория и практика римлян изменялись под влиянием столкновений с различными национальными традициями ведения боя и благодаря обращению к опыту греков; римская тактика оттачивалась в противостояниях «отцу стратегии» Ганнибалу и другим не менее ярким полководцам противника. Наступательное мышление римлян также наложило свой отпечаток на те способы и приемы, которыми они пользовались в ходе боевых действий.

Теоретическую базу военного дела разрабатывали в своих произведениях многие римские писатели, но многое, написанное ими, до нашего времени не дошло. Во II в. до н. э. теоретический труд «О военном деле» («De re militari») составил Марк Порций Катон Старший. В императорскую эпоху свое преобладающее положение сохраняли изыски греческих теоретиков, которые охотно посвящали свои труды римским аристократам и императорам. По-видимому, единственными военно-теоретическими произведениями римской литературы этой эпохи, заслужившими всеобщее признание, был утерянный военно-теоретический труд Корнелия Цельса и написанная Фронтином работа о военных хитростях в истории войн в жанре, далеком от теории.

Не дошли до нашего времени и официальные «Установления» Октавиана Августа, по сути, являвшиеся в современном понимании «военным уставом», который затем был дополнен Траяном и Адрианом. В них содержались предписания относительно набора и вербовки новобранцев, организации и структуры частей, служебного распорядка, строевого учения, снабжения и управления. Эти практические указания и предписания скорее всего были дополнены теоретическими объяснениями и общими обоснованиями, так что устав был в то же время и руководством по всей военной науке. Из числа более узких исследований и технических указаний до нашего времени сохранились работы по полиоркетике, такие как, например, раздел в трактате архитектора Витрувия, посвященный сооружению военных машин, а также описание римского лагерного устройства, написанное неизвестным автором, которого принято именовать Псевдо-Гигином (по имени известного землемера, среди сочинений которого и сохранился этот текст). Кое-что из вышеперечисленных несохранившихся теоретических трудов и практических уставов дошло до нас благодаря компиляторскому таланту Флавия Вегеция Рената, который писал в конце IV в. н. э. и, не будучи человеком военным, имел весьма поверхностные представления об описываемых вещах, но зато наводнил свою книгу цитатами из других авторов, не удосужившись даже устранить разночтения, что крайне помогло исследователям в выявлении вставок и заимствований.

Переходя к непосредственному рассмотрению римской тактики, важно отметить те основополагающие моменты, которые являлись ядром всей системы в целом. Римская тактика основывалась на структуре армии и традиционном военном обучении, а также на ограниченном диапазоне маневров и хитростей, в которых был отражен опыт полководцев предшествующего времени.

В конце республиканского периода с особенно большим размахом римляне стали применять в сражениях полевые укрепления, что стало логическим развитием использования укрепленных лагерей в качестве баз как для обороны, так и наступления. Полевые инженерные сооружения, такие как рвы, небольшие редуты для установки метательных орудий, создавали разного рода препятствия для продвижения врага. Это давало возможность приобрести тактические преимущества над численно превосходящим неприятельским войском. Например, во время похода против бельгов Цезарь, который сначала уклонялся от генерального сражения ввиду численного превосходства противника, затем решил использовать выгодное расположение своего лагеря на холме, дополнительно создав прикрытие для своих флангов: он провел поперечные рвы длиной около 400 шагов по обоим склонам холма, на концах этих рвов заложил редуты для тяжелых метательных орудий (Цезарь. Галльская война. II. 8; ср. Фронтин. Стратегемы. II. 5. 17). Военачальник императора Отона Светоний Паулин в одном из сражений во время гражданской войны 69 г. н. э., прежде чем развернуть строй и ввести в бой пехоту, приказал сначала засыпать канавы и расчистить поле битвы (Тацит. История. II. 25; ср. Дион Кассий. LXXVI. 26. 3).

Наряду с этим широкое применение получили и легкие метательные орудия в качестве полевой артиллерии. Однако настоящими столпами военной системы Рима, за исключением этих нововведений, продолжали быть традиционные принципы, которые некогда привели ее к неоспоримому превосходству: регулярность, дисциплина, выучка, гибкость и практически безграничная вера в эффективность наступательного действия. Вместе с тем, прослеживая по сохранившимся свидетельствам происходившие изменения, мы не можем с уверенностью сказать, кто из римских военачальников вводил новые тактические приемы и в какой степени эти нововведения обязаны знакомству с военной наукой греков или анализу допущенных ошибок.

Наиболее важным тактическим новшеством, появившимся в конце республиканского периода и сохранившимся во времена Ранней империи, был переход к когортному построению легиона, заменившему прежний строй в три линии, состоявшие из манипулов гастатов, принципов и триариев. Действительно, ко времени Цезаря следов манипула не обнаруживается. Последние указания на использование манипула как такового встречаются в рассказе Саллюстия о действиях Метелла против нумидийского царя Югурты во время войны, которую вел с ним Рим в 111–105 гг. до н. э. Считается, что когорта как тактическое подразделение легиона заменила манипул в результате проведенных Гаем Марием преобразований, которые связаны с его подготовкой к отражению вторжения германских племен кимвров и тевтонов в 104–102 гг. до н. э. В качестве модели для когортной организации, введенной Марием, могли послужить отряды римских союзников и латинов, о действиях которых в качестве самостоятельных подразделений известно на протяжении II в. до н. э. Скорее всего манипулы и когорты как тактические подразделения в течение некоторого времени сосуществовали. Пережитки манипулярной организации легиона обнаруживаются в наименовании рангов легионных центурионов (см. выше главу 8) и в планировке фортов и лагерей в последующие времена. Рядовые римские солдаты иногда именовались manipulares, а товарищи по военной службе в императорское время нередко называли себя commanipulares или commanipuli (дословно «товарищи по манипулу»).

Манипулярная тактика

Важно также вспомнить, что в результате реформ Мария произошла отмена цензовых показателей для записи римских граждан на службу в легионы. Легионеры теперь стали вооружаться одинаково, и снабжение вооружением происходило за счет государства. Соответственно, прежние различия в снаряжении легионеров, зависевшие от их имущественного положения и определявшие разное место в боевых порядках, исчезли. В составе легиона были упразднены легковооруженные пехотинцы-велиты, набиравшиеся из числа наиболее бедных граждан и выполнявшие роль застрельщиков перед началом регулярного сражения тяжелой пехоты или прикрывавшие фланги. Единообразие вооружения легионеров и построение по когортам означали отказ от манипулярного строя, представлявшего собой, по сути дела, расчлененную по фронту и в глубину фалангу. Прежний стандартный боевой порядок в три линии тяжелой пехоты – гастатов, принципов и триариев, различавшихся по возрасту, а отчасти и по вооружению (гастаты были вооружены длинным копьем, а не метательным пилумом) – был упразднен.

Когортное построение легиона

Благодаря этим новшествам стали возможны бо́льшая оперативная гибкость и маневренность, а также возросла эффективность воинского набора, когда на службу стали привлекать и граждан италийского происхождения. Это, в свою очередь, привело к тому, что большинство римских легионеров стали составлять солдаты, не имевшие навыков действий в составе манипул, но привычные действовать в составе крупных отрядов, что было характерно для италийских союзников Рима. Аппиан, описывая армию италиков, участвовавшую в Союзнической войне (91–88 гг. до н. э.), говорит о ее делении по когортам (Аппиан. Гражданские войны. I. 48). Поэтому именно пополнение римской армии за счет италиков следует считать одним из важнейших факторов перехода к когортной организации, заменившей манипулярную. Когорта еще со времени Второй Пунической войны использовалась в качестве структурно-организационной единицы, но теперь она приобрела еще и тактические функции, получив возможность самостоятельно действовать в бою. Взаимодействия когорт, по причине их большей численности и упрощенности маневрирования, не предъявляли столь высоких требований к индивидуальной подготовке бойца, как при манипулярной тактике. Этот фактор, видимо, был более существенен в процессе внедрения когортной системы, нежели столкновения с кимврами и тевтонами, как традиционно считали многие исследователи[180]. Безусловно, появление и закрепление в римской армии новых тактических приемов и боевых порядков было довольно длительным по времени процессом[181], но уже ко времени Юлия Цезаря когортное построение легиона стало общепринятым, о чем свидетельствуют данные античных авторов (например: Фронтин. Стратегемы. II. 3. 5; Плутарх. Сулла. 17; 19; Аппиан. Гражданские войны. I. 87, 88).

Контуберния в бою

Тем не менее действия когорт на первый взгляд напоминали традиционную манипулярную тактику. Тактическое применение когорт было самым разнообразным. Когорты могли действовать самостоятельно. В уличных боях также прослеживается когортная тактика. Более того, когорты не без успеха применялись даже в схватках с войском Такфарината в Нумидии, поднявшего восстание против Рима в правление Тиберия и избравшего для борьбы с римлянами партизанскую тактику (Тацит. Анналы. III. 74).

Для боя когорта строилась в линию по 8–10 рядов в глубину и около пятидесяти человек по фронту. Чтобы обеспечить быстрый переход от сомкнутого строя к открытому, перед началом сражения было необходимо удерживать интервал между когортами равным ширине самой когорты, что сохраняло традиционную гибкость и маневренность легиона с «шахматным» построением. Легион мог строиться в три линии по принципу 4–3–3, когда четыре когорты размещались в первой линии, а вторая и третья линии состояли из трех когорт каждая. Когорты, возможно, имели промежутки между собой, по крайней мере до момента непосредственного соприкосновения с противником. Промежутки могли быть закрыты когортами из второй линии, выдвигавшимися вперед, чтобы заполнить свободное пространство в первой линии. Либо промежутки закрывались путем растяжения когорт первой линии по фронту. В этом случае расстояние между солдатами увеличивалось, и они свободно могли действовать своим оружием.

Такое построение (triplex acies) было излюбленным у Юлия Цезаря, который применял его на всем протяжении войн в Галлии. Описание этого построения отсутствует в источниках императорского периода, вследствие чего логично предположить, что triplex acies постепенно выходил из употребления, поскольку в наибольшей степени годился для крупномасштабных сражений наподобие битвы при Фарсале или других столкновений гражданских войн. По всей видимости, во времена Империи легионы обычно развертывались в одну линию глубиной в восемь человек (Арриан. Построение против аланов. 15–17), что было возможно, если две когорты, каждая построенная в четыре шеренги, выстраивались одна за другой, либо если создавалась единая линия когорт глубиной в восемь рядов. В любом случае при таком построении все когорты образовывали общую боевую линию и не имели резервных когорт позади себя, как это практиковалось в период Поздней республики[182]. Такое построение, по всей видимости, объясняется тем, что римляне теперь почти не сталкивались в генеральных сражениях с противниками, имевшими достаточно сильную тяжеловооруженную пехоту, которая могла бы противостоять легионерам в ближнем бою. Кроме того, неглубокий строй давал возможность одновременно участвовать в сражении большей части легиона, но требовал хорошей выучки, дисциплины и высокого морального духа[183].

Таким образом, когорты выстраивались в зависимости от конкретной ситуации, согласно решению военачальника, который мог построить когорты в одну (simplex acies) или две (duplex acies) линии.

Однолинейное построение было выгодно при малочисленности армии, которую требовалось максимально растянуть по фронту (Африканская война. 13). Но иногда, при внезапном нападении противника, просто не было достаточно времени для развертывания нескольких линий (Цезарь. Галльская война. II. 20). Недостатком однолинейного построения было отсутствие поддержки со стороны тыловых линий. Вследствие этого не было никакой возможности заменить уставших воинов свежими силами из резерва. Если сражение продолжалось часами, то сражавшиеся в первом ряду, несмотря на практику тренировок с утяжеленным оружием (Вегеций. I. 11), не могли в течение этого времени выдержать напряжения рукопашной схватки. Как показывают современные исследования[184], боец в передовой линии, активно действующий «штатным» холодным оружием, может сражаться эффективно не более 15–20 минут, после чего нуждается в отдыхе. Поэтому римляне стремились заменять уставшие отряды свежими силами, используя механизм смены линий строя. В случае же невозможности таких замен затянувшийся бой мог прерываться паузами, во время которых обе стороны подавались немного назад для небольшого отдыха и замены раненых бойцов (Аппиан. Гражданские войны. III. 68). Впрочем, А. Голдсуорти утверждает, что ни отступление раненых, ни замена уставших не могли быть осуществлены в принципе, когда линии находились в непосредственном боевом контакте с противником[185]. Можно, однако, предположить, что внутри центурии отдельные солдаты могли по своему усмотрению или же по команде центуриона замещать друг друга на линии схватки с противником, давая возможность своим товарищам перевести дух.

Протяженность отдельных сражений могла быть достаточно большой – до нескольких часов, и невозможно представить, что все это время большая часть легионеров рубилась врукопашную. Некоторые описания сражений показывают, что во время затянувшегося боя возникали паузы, принимаемые обеими сторонами. Весьма выразительный пример такого затяжного сражения дает рассказ Диона Кассия о второй битве при Бедриаке в 69 г. н. э., в которой сошлись войска Вителлия и Веспасиана. Противники, пишет Дион, продолжали сражаться с прежним упорством, несмотря на утомление и наступившую ночь, правда, часто останавливались для отдыха и вступали в разговоры друг с другом. «И всякий раз, когда появлялась луна, которая то и дело скрывалась множеством несущихся туч, было видно, как воины то сражаются, то останавливаются и опираются на копья или даже садятся. Теперь, когда они смешались, им приходилось окликать друг друга, называя имя Вителлия или Веспасиана, осыпая при этом бранью или восхваляя одного из двух. <…> И разве не достоин удивления тот факт, что, когда женщины из города принесли под покровом ночи хлеб и воду воинам Вителлия[186], те, насытившись сами и утолив жажду, протягивали пищу неприятелям» (Дион Кассий. LXV. 12–13).

Однако эти перерывы в ходе боя были обусловлены не только усталостью сражающихся, но и элементарным страхом за собственную жизнь. Поэтому более предпочтительно было сломить боевой дух противника залпом пилумов, нежели вступать в ближний бой, в котором можно было понести тяжелые потери, если враг был настроен решительно. Безрассудная рубка ограничивалась инстинктом самосохранения. Это заставляло солдат при неблагоприятно складывающихся условиях держать «безопасную дистанцию» от врага[187]. Важно отметить, что римская дисциплина позволяла эффективно управлять этой безопасной дистанцией, не давая возможности подразделениям обратиться в паническое бегство, либо, наоборот, безрассудно и с риском для общего дела врубаться в ряды противника, если это не было обусловлено тактической необходимостью. Благодаря такому положению дел сама дистанция позволяла вести продолжительный бой, выжидая наиболее благоприятного момента для решающей атаки; эта дистанция и в самом деле была безопасной, так как минимизировала потери. Такое представление о римском пехотном сражении как о противостоянии на безопасной дистанции, прерываемом периодическими и локальными атаками и схватками, помогает объяснить функционирование системы из нескольких боевых линий, при которой большая часть солдат была свободна от истощающего напряжения противоборства передовых линий.

При построении в две линии, которое описывает Вегеций, опираясь на источники раннего принципата, более сильная первая когорта помещалась на правом фланге передовой линии. Пятая когорта находилась слева и имела в своем составе более опытных солдат, нежели во второй, третьей и четвертой когортах. Шестая и десятая когорты размещались на правом и левом флангах второй линии и также формировались из наиболее тренированных и выносливых воинов из-за потенциальной уязвимости флангов (Вегеций. II. 6; 18). При этом деление на antesignani («сражающихся перед знаменами», т. е. в первых рядах) и postsignani («сражающихся позади знамен») также может обозначать не просто солдат, стоящих впереди или позади знамени, а две линии когорт (Фронтин. Стратегемы. II. 3. 17).

Авл Геллий упоминает, не называя по имени, латинских авторов, которые писали о военном деле, и приводит из их сочинений ряд специальных военных терминов (vocabula militaria), относящихся к разновидностям боевых построений: «фронт» (frons), «резерв» (subsidia), «клин» (cuneus), «каре» (orbis), «клубок» (globus), «ножницы» (forfices), «пила» (serra), «крылья» (alae) и построение наподобие каре (turres) (Авл Геллий. Аттические ночи. X. 9. 1–3). Не все из перечисленных терминов сейчас достаточно прозрачны, чтобы внятно охарактеризовать те построения и их действия, которые они обозначали у римлян. Хотя некоторые из них описываются Вегецием, благодаря чему о них можно сказать несколько слов. «Клином» («свиным рылом»), по словам Вегеция, назывались отряды пехоты, соединенные в боевой строй, в котором первые ряды короткие, а дальнейшие становятся все шире. Хотя нет никаких свидетельств, что римляне выстраивались при этом в виде треугольника. Можно предположить, что и другие построения с плотно сомкнутым строем в виде квадратов и прямоугольников могли использоваться при построении клином, когда две пехотные колонны сходились под углом в одну определенную точку вражеского построения, буквально прорывая его. Против такого клина формировали строй в виде буквы V, именовавшийся «ножницы», который захватывал клин с двух сторон, не давая ему прорвать боевую линию. Равным образом и «пила» выстраивалась перед фронтом в виде прямой линии, чтобы приведенный в беспорядок строй мог вновь выправиться. «Клубком» (глобусом) назывался строй, который, будучи отделен от своих, пытался ворваться в гущу врагов.

Решение о применении того или иного построения в ходе боя также принималось военачальником, исходя из складывающейся ситуации. Полководцы имели возможность выбирать из нескольких видов тактики. Они решали этот вопрос в зависимости от характера противника, условий местности, наличных сил и других обстоятельств. Когда войско вступало на вражескую территорию, точно не зная о передвижениях противника, оно должно быть готово дать отпор в любой момент. В этих условиях солдат с утра перед лагерем распределяли с учетом возможного сражения, и они продвигались вперед до непосредственного соприкосновения с противником, уже находясь в боевом порядке.

Однако вернемся к началу сражения. Приняв решение о том, какое необходимо организовать боевое построение в зависимости от условий выбранной местности, и выстроив войска в формацию с центром и двумя крыльями (флангами), римский полководец завязывал бой. Однако прежде этого военачальник проводил еще целую серию подготовительных мероприятий. В римских военных трактатах часто подчеркивается важность генеральных сражений. И в истории римских войн немало примеров, когда военачальники стремились вступить в решающую битву, даже несмотря на трудности, связанные с неудобной местностью (см., например: Тацит. Агрикола. 35; История. II. 41; III. 21; V. 14). Это можно объяснить тем, что разнообразие тактических схем и используемых сил, включая легионы, конные и пешие вспомогательные отряды, позволяло римским войскам вполне успешно действовать даже при неблагоприятных топографических условиях[188]. Но следует все же отметить, что римская армия крайне редко вступала в бой с ходу, непосредственно после долгого марша. Обычно военачальник давал возможность войску отдохнуть и возвести укрепленный лагерь, который мог служить укрытием на случай внезапных нападений неприятеля. Кроме того, перед сражением было целесообразно измотать силы врага, как это сделал Тиберий в войне с паннонцами, «когда свирепые варвары выступили на самом рассвете, удержал своих на месте и предоставил неприятелю страдать от тумана и дождей, которые в тот день выпадали часто; затем, заметив, что враг теряет силы не только от стоянки под дождем, но и от бездействия, по сигналу пошел в атаку и победил» (Фронтин. Стратегемы. II. 1. 15).

Вершиной тактического полководческого таланта была способность навязать боевые действия противнику в самых неподходящих для него условиях. Фронтин упоминает несколько подобных случаев, которые стали залогом римской победы. Юлий Цезарь установил, что германцы не сражаются в период убыли луны, и, навязав Ариовисту бой именно в этот период, победил неприятеля, скованного суеверием (Фронтин. Стратегемы. II. 1. 16). Веспасиан же напал на иудеев в субботу, когда им запрещалось предпринимать серьезное дело, и таким образом победил их (Фронтин. Стратегемы. II. 1. 17).

Итак, чтобы продемонстрировать свое превосходство, римская армия вступала в бой не прежде, чем она примет наилучший боевой порядок[189]. Бой начинали лучники и пращники, в задачу которых входило уничтожение некоторого количества живой силы противника для его деморализации и расстройства его боевого порядка[190]. Им вторили залпы катапульт и баллист, а если враг был в пределах досягаемости, то метали дротики (пилумы). Однако при сближении сторон время перестрелки сокращалось примерно до 5 минут[191]. С этой точки зрения совершенно немаловажным вопросом было увеличение дистанции поражения, ведь требовалось нанести как можно больший урон противнику, находясь на недосягаемом для его оружия расстоянии. Как представляется, именно этим был вызван отказ от применявшегося столь долгое время римскими легионерами пилума, дальнобойность которого составляла не более 50 метров, и замена его ланцеей (lancea), которую специально обученные легковооруженные ланциарии могли метать на расстояние около 80 метров[192].

В «Построении против аланов» Арриан комбинирует возможность применения всех возможных метательных снарядов. При построении в восемь шеренг первые четыре были вооружены пиками-контосами (скорее всего гастами), а четыре последующих имели на вооружении ланцеи. Вспомогательные подразделения на флангах расставлены подобным же образом: тяжелая пехота прикрывала лучников и копьеметателей. Лучники формировали девятую шеренгу позади легионов. За ними располагались артиллерия и конные стрелки. Несмотря на такое расположение, когда, казалось бы, ланциариям, пешим и конным лучникам приходилось вести огонь вслепую, их действия направлялись словесными командами (vocalia) или сигналами, звуковыми (semivocalia) или немыми (muta).

Вслед за «артподготовкой» римляне шли на сближение с неприятелем; при этом они иногда поднимали невообразимый шум, в котором сливались удары копьями по щитам и боевой клич, что, правда, было более эффективно тогда, когда оба строя сходились на короткую дистанцию (Вегеций. III. 18). Практиковали легионеры и наступление на врага в полном молчании (см. далее гл. 17). Это позволяло слышать команды и звуковые сигналы, передаваемые с помощью труб и рожков.

Кроме того, во время своих маневров на поле боя солдаты должны были зорко следить за своими знаменами, с помощью которых также передавались приказы командующего. Разнообразные значки и штандарты (vexillum, cantabra, aquila, dracones и т. д.) являлись не просто символами подразделений, но и объектами, по сути дела, культового поклонения. Такое особое отношение к ним было, помимо всего прочего, связано с их важной оперативно-тактической ролью: в качестве незвуковых сигналов (muta signa) (Вегеций. III. 5; Ливий. XXIII. 35. 6; Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 5. 7); они служили для управления войсковыми подразделениями и согласования их действий в бою и на марше. На военных парадах и смотрах эти же самые штандарты и значки выполняли уже совсем иные функции. Главной здесь была сакральная сущность, выражавшаяся в их культовом почитании как особых святынь (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 6. 2). Скорее всего в представлении воинов знамена были наделены специфической божественной сущностью и играли в торжественных военных мероприятиях важную ритуально-церемониальную роль[193]. Неслучайно в военной практике римлян весьма действенным был сугубо римский прием, когда знаменосец или военачальник бросал знамя в строй или лагерь врагов либо сам со знаменем в руках устремлялся вперед, вынуждая воинов, чтобы спасти знамя, отчаянно сражаться (Фронтин. Стратегемы. II. 8. 1–5)[194].

После того как начиналось передвижение войск, были возможны три варианта развития событий[195]. Если противник, устрашенный организованностью римлян, сразу же обращался в бегство, римская фаланга разделялась на несколько частей, и конники устремлялись вперед, проникая сквозь интервалы. Одни из них начинали преследование, а другие подстраховывали их, соблюдая полный строевой порядок. Затем пехота полностью овладевала полем боя. Но такие победы случались далеко не всегда, а иногда враг не только не отступал, но и брал инициативу на себя. В этом случае следовало ослабить натиск нападавших комбинацией действий застрельщиков, артиллерии и мобильных конных отрядов. Наиболее предпочтительным для римлян развитием ситуации было полное сохранение инициативы за собой, при которой имелась возможность производить любые необходимые маневры.

В столкновениях с варварами ауксилия формировала первую линию и первой атаковала противника. Легионы вступали в бой только тогда, когда вспомогательные войска отступали под натиском врага. Римские военачальники эпохи Империи часто использовали в передовых рядах вспомогательные войска не только потому, что стремились сберечь жизни легионеров-граждан, но и потому, что во многих случаях, в зависимости от особенностей местности, вооружения и тактики противника, снаряжение и навыки ауксилариев были более эффективными.

В некоторых ситуациях командующий мог комбинировать действия пехоты и кавалерии, создав временную боевую группу, состоящую из пехоты и кавалерии, для выполнения специальных боевых задач, как это советовал Арриан.

Построение «черепахой». Рельеф колонны Марка Аврелия

Германик применил подобные комбинированные действия пехоты и кавалерии в сражении с херусками, рассеяв их одновременным нападением кавалерии с фланга и тыла, а пехоты с фронта. В битве при Иссе (194 г. н. э.) Корнелий Ануллин, командовавший войсками императора Септимия Севера, поместил своих легковооруженных солдат и застрельщиков позади легионеров, чтобы те вели заградительный огонь через их головы; одновременно для внезапного нападения в тыл врага была выслана кавалерия. Однако и в этом случае исход сражения решило именно столкновение пехоты. Вот как описывает это решающее сражение между войсками Севера и другого претендента на престол, Песценния Нигра, во время гражданской войны 193–197 гг. н. э. Дион Кассий, склонный больше к драматическим эффектам, нежели к точности собственно военных деталей: «Войском Севера командовали Валериан и Ануллин, тогда как Нигр лично присутствовал в своих боевых порядках и выстраивал их к битве. <…> Итак, Нигр расположил здесь свой лагерь на хорошо укрепленном холме и поставил впереди тяжеловооруженных пехотинцев [т. е. легионеров], затем дротикометателей и метателей камней, а позади всех стрелков из лука, с тем чтобы передовые ряды, сражаясь врукопашную, могли сдерживать своих противников, в то время как остальные вели обстрел на расстоянии поверх их голов. Что касается его флангов, то слева он был защищен крутым обрывом, спускающимся к морю, а справа – непроходимым лесом. Таким вот образом выстроил он свою армию, а в тылу расположил обозы так, чтобы никто из его солдат не мог бежать, даже если бы захотел. Ануллин, видя это, поставил впереди тяжеловооруженные части, а позади них – все свои легковооруженные силы, чтобы те, стреляя через головы первых, издалека удерживали неприятелей, давая возможность стоявшим впереди в безопасности наступать вверх по склону; свою конницу под началом Валериана он послал в обход, приказав любым путем обойти лес и внезапно обрушиться на войска Нигра с тыла. Когда противники сошлись в рукопашной схватке, одна часть воинов Севера выставила свои щиты перед собой, а другая подняла над собой, образовав «черепаху»[196], и таким образом они приблизились к врагу. Очень долгое время шла равная битва, но затем воины Нигра стали брать верх благодаря численному перевесу и характеру местности. И они бы добились полной победы, если бы вдруг на ясном небе не собрались густые тучи, не задул яростный ветер, за которым последовали мощные раскаты грома, молнии и ливень, ударивший им прямо в лицо; и в то время как войскам Севера, у которых все это происходило за спиной, ничто не причиняло вреда, солдаты Нигра, видя это перед собой, пришли в сильное замешательство» (Дион Кассий. LXXV. 7).

Нетрудно догадаться, что в конечном итоге войска Нигра обратились в бегство, устрашенные этими небесными явлениями, и победа досталась Северу.

Тем не менее роль кавалерии возрастала, по мере того как увеличивалась ее численность в римской армии. Кавалерийские формирования в римской армии стали увеличиваться уже после реформы Мария. Прежняя легионная конница была дополнена галльскими и германскими всадниками; была введена нумидийская и германская тактическая традиция, когда конница сражалась вместе с легкой пехотой. Каждому легиону было придано по 120 конников (разведчиков и гонцов). Однако теперь вместо кавалеристов из числа римских граждан стали использовать иноземные конные подразделения, набранные в местах боевых действий. Их возглавляли туземные вожди либо римские командиры (praefecti equitum).

Римляне, прорвав строй противника, редко полностью окружали разгромленное неприятельское войско, исходя, очевидно, из того соображения, что окруженная армия в отчаянии способна оказать серьезное сопротивление и, напротив, имея возможность бежать, разбитые враги скорее всего предпочтут ею воспользоваться, перестанут оказывать сопротивление и во время бегства понесут большие потери. Этот аспект особо подчеркивается в трактатах по военному искусству (Онасандр. Стратегикос. 32; Фронтин. Стратегемы. IV. 7. 16; Вегеций. III. 21).

Для преследования обращенного в бегство противника обычно использовалась конница, но к ней могли подключиться и легкая пехота, лучники и метатели дротиков (Тацит. Анналы. II. 17–18; Арриан. Построение против аланов. 27–29). Согласно Арриану, пока мобильные отряды преследуют противника, легионы продолжали движение вперед, с тем чтобы оказать поддержку всадникам, если они встретят сопротивление. Имеются свидетельства, что войска, не участвующие в преследовании, добивали раненых врагов на поле боя, снимали с убитых доспехи (Аппиан. Гражданские войны. III. 70; Дион Кассий. LXVIII. 14). Чем мог закончиться отказ от преследования противника, показывает эпизод, имевший место во время подавления восстания германского племени фризов в 28 г. н. э. Командующий Луций Апроний не стал преследовать неприятеля, а впоследствии от перебежчиков стало известно, что близ одного леса в затянувшейся до следующего дня битве было истреблено 900 римлян и что воины другого отряда из четырехсот человек, заняв усадьбу одного служившего некогда в римском войске германца и опасаясь измены, по взаимному уговору поразили друг друга насмерть (Тацит. Анналы. IV. 73).

Как видим, римляне применяли различные тактические приемы, расширяя горизонты военной теории и практики. Военная наука постоянно развивалась под воздействием внешних факторов. Римское командование умело использовало опыт своих предшественников, анализируя их победы и неудачи, дабы постоянно улучшать и оттачивать тактические приемы, нисколько не стесняясь заимствований у своих противников. Ни один маневр не являлся результатом случая, и римские военные теоретики в своих трудах немало размышляли по поводу походного построения и боевых порядков. Война становилась предметом науки, которая вырабатывала тщательно разработанную тактику, требовавшую интенсивной подготовки и постоянной тренировки войск.

Глава 15 Взаимодействие с союзниками и другими родами войск

«После начала работ завязалось кавалерийское сражение на равнине, которая, как мы выше сказали, простиралась на три мили между холмами. С обеих сторон идет очень упорный бой. Когда нашим стало трудно, Цезарь послал им на помощь германцев и выстроил легионы перед лагерем, чтобы предупредить внезапное нападение неприятельской пехоты. Поддержка легионов увеличила у наших мужество, обращенные в бегство враги затруднили себя своей многочисленностью и скучились в очень узких проходах, оставленных в ограде. Тем ожесточеннее их преследовали германцы вплоть до их укреплений. Идет большая резня. Некоторые, бросив коней, пытаются перейти через ров и перелезть через ограду. Легионам, стоявшим перед валом, Цезарь приказывает несколько продвинуться вперед. Но и те галлы, которые были за укреплениями, приходят в неменьшее замешательство – им вдруг начинает казаться, что их атакуют, и они все кричат: «К оружию!» Некоторые со страха вламываются в город. Тогда Верцингеториг приказывает запереть ворота, чтобы лагерь не остался без защитников. Перебив много врагов и захватив немало лошадей, германцы возвращаются в лагерь».

(Цезарь. Галльская война. VII. 70)

Военные кампании, которые велись в различных географических условиях, не только на суше, но и на воде, требовали максимального взаимодействия легионов с другими родами войск; ведь было необходимо оказывать им всяческую поддержку, переправлять их к местам боевых действий, снабжать их подвозимым продовольствием и боеприпасами, обеспечивать безопасные тылы и т. д. В конце концов, римским легионерам требовалась и помощь в бою, когда условия требовали применения массированной кавалерийской атаки, которую могли обеспечить только конники вспомогательных подразделений. Для охраны всякой провинции, которая граничила с варварским миром, кроме легионов отряжались еще и равные по численности, а иногда только лишь вспомогательные войска.

Степень взаимодействия легионов с тем или иным видом войск зависела от конкретно складывающейся стратегической и тактической ситуации. Однако следует отметить некоторые закономерности. С момента, когда Средиземное море стало для римлян mare nostrum («нашим морем»), роль военного флота значительно снизилась. Отсутствие в Средиземноморье иных морских держав, кроме Рима, делало чисто гипотетической вероятность военного столкновения в этом регионе. Однако римские флоты, созданные Августом, всегда находились в полной боевой готовности, готовые выступить по приказу к дальним рубежам Империи[197].

Флот перевозил должностных лиц и сановников к месту службы, обеспечивал снабжение армии и использовался для транспортировки войск. При организации крупных операций, когда требовалась переброска значительных людских контингентов, использовались достаточно крупные флотские соединения. В ходе вторжения в Британию, организованного Клавдием, для перевозки четырех легионов и других подразделений общей численностью 45 000 человек, а также 14 500 лошадей и мулов и более 450 повозок с запасами продовольствия и боевого снаряжения, понадобилось около девятисот кораблей[198]. Лишь в отдельных случаях флот действовал в комбинированных операциях. Так было, например, в кампании Германика против германских племен за Рейном. Часть римских сил была направлена через Северное море и затем вверх по реке Эмс. Походы против Парфии иногда направлялись против ее столицы Ктесифона, и в этом случае корабли оказывали поддержку, действуя на Тигре и Евфрате в качестве транспортов и для снабжения войск. Но в целом флот не был составной частью военной стратегии Рима в эпоху Империи. В первые три столетия н. э. нет данных ни об одной крупной морской битве.

В республиканский период известны совместные операции военно-морских и сухопутных сил. Это прежде всего знаменитая операция 209 г. до н. э. Сципиона Африканского Старшего по штурму Нового Карфагена, главного оплота пунийцев в Испании, подробно описанная Полибием (Полибий. Всеобщая история. Х. 9–16). Гай Лелий получил приказ принять командование флотом с задачей обстреливать город различными метательными снарядами, тогда как Сципион с 25 000 пехоты и 2500 всадниками вел атаку с суши и совершил неожиданное нападение на незащищенный участок городских стен через на время обмелевшую лагуну. В 67 г. до н. э. Помпей успешно осуществил комбинированную крупномасштабную операцию с участием флотов и сухопутных сил по ликвидации пиратов. Цезарь во взаимодействии с военными кораблями, командование которыми он поручил Дециму Бруту, во главе сухопутных сил разгромил галльское племя венетов, обитавшее на атлантическом берегу и славившееся как народ отличных моряков (Цезарь. Галльская война. III. 7–16). Поддержку кораблей Цезарь использовал при высадке в Британии, включая артиллерийский обстрел с моря (Галльская война. IV. 25–26). В битве при Навлохе между Октавианом и Секстом Помпеем, сыном Помпея Великого, в 36 г. до н. э. действия на суше и на море разворачивались изолированно друг от друга.

Комбинированная «военно-морская» операция Германика против германских племен за Рейном

В германских кампаниях Друза и Тиберия корабли использовались для действий на Рейне (Тацит. Анналы. II. 6). Потом этот classis Germanica патрулировал Рейн. А classis Pannonica и classis Moesica действовали на Дунае, особенно во время дакийских войн Траяна. Во время покорения Реции в Альпах Тиберий дал сражение племени винделиков на водах Боденского озера (Страбон. География. VII. 1. 5). Продвижение Агриколы на север Британии и позже императора Септимия Севера поддерживалось кораблями не только для снабжения и разведки, но и для собственно военных задач (Тацит. Агрикола. 29). Так же действовал и Север. На его монетах изображены мосты с башнями, а на монетах Каракаллы изображен мост из кораблей с надписью TRAIECTUS («Переправа»).

Устранение или поглощение Римом государств-противников означало, что сражения тяжелой пехоты стали менее частыми, за исключением гражданских войн, когда римские армии сражались друг с другом. В целом же варварские народы Востока и Запада избегали открытого противоборства с большими концентрированными вооруженными силами и предпочитали использовать пространство и местность. Римская слабость (как численная, так и качественная) в кавалерии и легкой пехоте, которая стала ясной уже во время Второй Пунической войны, объясняет стремление римлян использовать в качестве таких родов войск союзников, а позже – создание вспомогательных войск. Тенденция к комбинированному применению тяжелой пехоты, кавалерии, легкой пехоты и метателей возникла на Западе (Испания, Северная Африка, Галлия) задолго до середины I в. до н. э. Условия восточных провинций только усилили эту тенденцию. Внутренние задачи Империи (наблюдение за границами, внутренний полицейский контроль и т. д.) требовали мобильности, гибкости, меньших отрядов и открытых форм построения, а не массовой тяжелой пехоты.

Во второй половине II в. до н. э. римляне приняли важное решение ликвидировать легионную конницу и использовать иноземные конные части, набранные в местах боевых действий и возглавляемые собственными вождями либо римскими командирами (praefecti equitum). В период Ранней империи эти конные отряды были превращены в полки (alae, алы) численностью примерно в 500 всадников. К концу I в. н. э., как и в пехоте, появились более крупные соединения численностью примерно в 1000 всадников. Алы делились на турмы (turmae), соответственно на 16 (состоящих из 32 всадников и офицеров) и 24 турмы. Турмой командовал декурион.

Организация вспомогательных войск

Смешанные отряды, известные как cohortes equitatae, состояли из обычной или удвоенной пехотной когорты вспомогательных войск, шести или десяти центурий, объединенных со 120 всадниками в обычной когорте из 500 солдат либо с 240 всадниками в «тысячной» когорте[199]. Эти отряды не следует путать с той конной пехотой, о которой упоминает Фронтин (Стратегемы. II. 3. 23), так как конница из cohortes equitatae, в отличие от спешивающейся в критические моменты боя конной пехоты, смешивалась с кавалерийскими алами как на марше, так и в бою. На самом деле более логичен вариант, когда конница из cohortes equitatae применяла так называемую германскую тактику, которая заключалась в том, что легковооруженные пехотинцы бежали рядом с кавалеристами, держась за гривы лошадей, дабы не отстать. Подобная тактика была известна в Нумидии и Испании, также и сами римляне не гнушались иногда смешивать велитов с конницей. Возможно, именно официальное введение в римской армии этой тактики породило смешанные отряды (cohortes equitatae).

Построение конницы в виде «клина»

Конница была наиболее эффективна в качестве атакующей силы. Легкая конница обычно действовала широким построением, но иногда использовался строй в виде клина для прорыва неприятельской линии. Во II в. н. э. общая численность конных частей римской армии составляла около 50 тыс., однако соотношение пехоты и конницы составляло 10:1. Эта пропорция меняется только в III в. и достигает 3:1 в IV в.

Вспомогательная конница преследует сарматских катафрактов. Рельеф колонны Траяна

Конница в бою. Рельеф с триумфа Траяна

Начиная со II в. н. э. римляне начинают использовать сравнительно тяжеловооруженную конницу, чья главная роль заключалась в том, чтобы устрашить врага. При Траяне появляется Первая Улпиева тысячная ала копейщиков (ala I Ulpia contariorum milliaria), вооруженных длинным кавалерийским копьем (kontos), которое всадник держал двумя руками. Реорганизация кавалерии, проведенная под влиянием восточных противников в правление императора Адриана, еще больше увеличила значение конницы на поле боя; тогда стали применяться контингенты тяжеловооруженных всадников (катафрактариев и клибанариев). В правление Адриана впервые упоминается ala cataphracta, в которой и всадники, и их кони имели защитные доспехи. Значение такой конницы заключалось, по-видимому, в том шоке, который производило ее медленное неуклонное наступление. Однако закованные в тяжелую броню всадники и лошади быстро уставали, особенно во время жары, что ограничивало применение этого вида вооруженных сил.

Надгробие конника вспомогательных войск. Рибчестер, I в. н. э.

Среди нерегулярных частей, обеспечивавших поддержку легионов, можно назвать numeri («отряды»), nationes (дословно «народы», «варвары», т. е. «национальные» формирования, сохранявшие свое вооружение и боевые приемы) и подразделения, предоставляемые союзниками Рима для определенных боевых задач. Numeri часто расцениваются как «нерегулярные» единицы, но только вследствие того, что у них не было такой четкой организации, как в легионах и вспомогательных войсках. Эти подразделения набирались в тех же самых районах, где формировались вспомогательные части, особенно в Британии, Северной Африке и на Востоке (который поставлял главным образом пальмирских лучников). Кроме лучников, легионы дополнялись кавалерией, пехотой, копьеносцами и, возможно, пращниками. На некоторых рельефах колонны Траяна показаны воины с дубинами, которые также могли входить в состав подразделений numeri. Такие подразделения были численностью от 100 до 1000 человек, состоявших под командой легионного центуриона либо трибунов (в подразделениях, насчитывающих 1000 человек), и использовались как в боевых действиях, так и в составе гарнизонов небольших приграничных крепостей. Римляне называли солдат этих подразделений варварами (nationes) либо определяли их по этническим названиям («мавры», «пальмирцы») либо по наименованию их подразделений, например «numerus мавров».

Но это были не единственные «нерегулярные» войска, сопровождающие римские легионы в качестве поддержки. Псевдо-Гигин перечисляет множество других этнических подразделений, которые он явно выделяет среди вспомогательных войск (Об устройстве военных лагерей. 19; 29–30). Среди наиболее экзотических отрядов, созданных в восточных провинциях, можно назвать особые отряды дромедариев (погонщиков верблюдов), которые действовали в Сирии, Аравии и Египте в качестве эскорта, курьеров, патрулей. Траян создал первый такой отряд – ala I Ulpia dromedariorum Palmyrenorum.

Подобные воины могли быть предоставлены также и римскими союзниками. Такие отряды высоко ценились при боевых действиях в незнакомой местности, в условиях непривычного для легионеров ландшафта (например, в горах или пустыне), но, кажется, были малоэффективны в кампаниях как постоянные единицы легионов, вспомогательных войск и numeri.

Изображение солдата вспомогательных войск на постаменте колонны в претории Майнца. Середина I в. н. э.

Римскую армию немыслимо представить себе без ее неотъемлемой части – вспомогательных войск[200]. В эффективном взаимодействии в ходе военных операций легионы и вспомогательные подразделения представляли собой силу, которой не было равных много веков подряд. Термин auxilia относился ко всем частям (кроме легионов и прежних союзников), в состав которых входили конница и разные типы пехоты. Эти части, именовавшиеся когортами, формировались по образцу легионных когорт, то есть состояли из шести центурий под командованием центурионов, и насчитывали около 500 человек. Их снаряжение тоже было унифицировано. Лучников также объединили в когорты; по-прежнему использовали и пращников, хотя, по-видимому, отдельных частей из них не создавали. Во второй половине I в. н. э. были созданы более крупные вспомогательные части – примерно тогда же, когда была расширена первая когорта легиона. Эти части состояли из десяти центурий, соответствующих пяти двойным центуриям усовершенствованной первой когорты.

Пращники. Рельеф колонны Траяна

Определенные связи между легионами и вспомогательными войсками все же прослеживаются по некоторым надписям, в которых они упоминаются совместно: legio I Minervia Pia Fidelis Severiana Alexandriana cum auxiliis – «Первый Минервин легион Благочестивый Верный Севровский Александровский с вспомогательными частями» (CIL III 8017) и legio III Augusta et auxilia eius – «Третий Августов легион и его вспомогательные части» (CIL VIII 2637), хотя вспомогательные войска чаще использовались в качестве гарнизонов крепостей на границах Империи. Но в случае боевых действий эти войска всегда шли плечом к плечу с легионами, чаще всего занимая место на флангах армий. Такое размещение на флангах хорошо прослеживается по письменным источникам, рассказывающим о битвах при Идиставизо (Тацит. Анналы. II. 16), против Такфарината (Тацит. Анналы. II. 52), против Боудикки (Тацит. Анналы. XIV. 34) и о второй битве при Бедриаке (Тацит История. III. 21). О таком же размещении говорит и Арриан в своем «Построении против аланов». Только одно исключение описывается в источниках – упоминавшаяся выше битва при Иссе (194 г. н. э.), в которой легионы по всему фронту сформировали первую линию, поддерживаемую огнем лучников, стрелявших поверх голов легионеров. Впрочем, Дион Кассий склонен оправдывать такую формацию узостью пространства между морем и склонами гор, где происходил бой (Дион Кассий. LXXIV. 7).

Ауксилия в бою. Рельеф колонны Траяна

Братание солдат вспомогательных войск. Колонна Траяна

Однако источники I в. н. э. свидетельствуют и о том, что в это время вспомогательные войска могли действовать на поле боя независимо от легионов. Еще во времена Тацита нередки были случаи, когда воины различных народностей сражались оружием, распространенным на их родине, и применяли привычную для себя тактику боя. На колонне Траяна появляются колоритные персонажи в покрытых шкурами шлемах. Есть несколько интерпретаций изображенных персонажей. Одни считают их телохранителями императора из числа германцев[201]. К. Цихориус видел в них представителей «германской когорты»[202]. Другие исследователи даже проводили параллели с «воинами-псами» или берсерками (ведь два воина изображены именно в медвежьих шкурах), но почти все, вслед за Цихориусом, считают их германцами. Если присмотреться внимательнее к рельефу, то можно заметить сохраненную на медвежьей шкуре нижнюю челюсть, что совсем нехарактерно, если судить по изображениям, для носимых знаменосцами и горнистами шкур. Таким образом, на данной сцене изображены всё же германцы, в более узком смысле, видимо, «воины-псы» или берсерки. Звероподобные «превращения», являющиеся высшей формой развития боевой ярости, известны у всех германцев. Во время атаки берсерк как бы уподоблялся соответствующему зверю. Иные вообще шли в бой без всякого доспеха, изумляя своим поведением противника. Некоторые такие полуголые воины показаны на колонне Траяна даже среди телохранителей императора.

Пехотинец вспомогательных войск. Середина I в. н. э.

Германский «берсерк» из числа телохранителей Траяна. Реконструкция на основе рельефов колонны Траяна

Телохранитель императора, вооруженный дубиной. Деталь рельефа колонны Траяна

Многонациональные вспомогательные войска поражали римлян своей пестротой и отношением к защитному вооружению. Если некоторые, кичась своей безудержной храбростью, презирали доспехи, то другие порой пользовались даже более тяжелым доспехом, нежели это было принято в самих легионах. Вспомогательная конница могла быть закована в доспехи с ног до головы (катафрактарии и клибанарии) и даже имела на вооружении специальные турнирные доспехи, которые нашли применение в так называемых кавалерийских турнирах (hippika gymnasia) (Арриан. Тактика. 32. 3–44. 3). На этих состязаниях подразделения могли показать не только свою выучку в ведении конного боя, но еще и блеснуть богато украшенным доспехом, включавшим в себя и характерный шлем с антропоморфной маской-забралом. Впрочем, кажется, что применение таких шлемов с масками не ограничивалось лишь турнирами. В пользу боевого применения некоторых обнаруженных археологами образцов (особенно тех, что датируются I в. н. э.) свидетельствует достаточная толщина железного листа, из которого они изготовлены. Например, железная маска из погребения галльского кавалериста у Шаснара имеет толщину 4 мм, а маска из Майнца – 2–3 мм, причем нужно учитывать, что первоначально она была обтянута еще и бронзовым листом. Некоторые находки позволяют говорить о большом разнообразии оборонительного вооружения всадников вспомогательных войск, подчас носившего отпечаток влияния оружейных традиций других народов (например, восточных соседей – сарматов и парфян). Так, в погребении кургана «Рошава Драгана», входящего в состав фракийского могильника в Чаталке, найден полный комплект вооружения фракийского аристократа, похоже, служившего в римской армии, который включал в себя и довольно интересный панцирь из скрепленных между собой вертикально расположенных полос металла[203], а большая часть предметов вооружения носит сарматский характер, подтверждаемый наличием характерных тамг. Скорее всего воин приобрел эти трофеи, принимая участие в походах римлян против сарматов в конце I в. н. э. или во время дакийских войн Траяна[204].

Маска конника вспомогательных войск, входившая в состав так называемого турнирного доспеха для hippikagymnasia. Реконструкция А. Е. Негина на основе фрагментарно сохранившегося экземпляра из Урспринга. Середина – конец II в. н. э.

Доспехи фракийского конника-ауксилария из погребения у Визе. Середина I в. н. э.

Доспехи фракийского конника-ауксилария из погребения в Чаталке. Конец I – первая половина II в. н. э.

Хотя в столкновениях с варварами ауксилия первой атаковала противника, вся слава и почести все равно доставались именно легионерам, а значение вспомогательных войск в победе практически всегда умалялось, им отводилась малопочетная второстепенная роль. Зато на рубежах Империи количество ауксилариев было просто огромным – охранять границы им доверяли.

На колонне Траяна вспомогательная пехота представлена довольно широко. Там показаны и обычные пехотинцы, и лучники в конических шлемах, и полуголые варварские союзники; все эти персонажи рельефов выполняют весьма различные роли. Они не только сражаются, но и помогают легионерам в их нелегких трудовых буднях. Более чем пятнадцать сцен изображают, как легионеры строят укрепления, вырубают леса, собирают урожай или занимаются иной хозяйственной работой, а воины вспомогательных подразделений находятся у них, что называется, на подхвате. В противоположность этому лишь четыре сцены изображают легионеров сражающимися, в то время как вспомогательная пехота ведет бой на четырнадцати рельефах. При этом ауксиларии показаны более злобными, чем легионеры: они убивают пленников и жгут дакийские деревни. Рельефы очень выразительны в передаче дикости воинов вспомогательных подразделений; во всех сценах, где изображены подношения отрезанных вражеских голов императору, это делают не легионеры, но исключительно ауксиларии. Один рельеф изображает даже, как один такой вояка, все еще ведущий бой, чтобы освободить руки для оружия, не желая потерять драгоценный трофей в виде отрезанной головы, несет ее в зубах, закусив за длинные волосы. Однако в этой сцене отражена не просто жажда подтверждения своей храбрости и удачи в бою. Здесь, как и на надгробии галльского конника Инса из племени треверов, обнаруженном в Ланкастере (Calunium?), отражен известный обычай кельтских воинов обезглавливать поверженного врага, довольно подробно описанный Диодором Сицилийским, который сообщает: «Убитым врагам они отрубают головы и вешают их на шеи своих коней, а окровавленные доспехи врагов передают слугам и увозят военную добычу, распевая боевые песни и победный гимн. Лучшую часть добычи они прибивают к стене своего дома, как, бывает, поступают с добычей охотники. Головы наиболее выдающихся из врагов они бальзамируют кедровым маслом и бережно хранят в ларцах, показывая затем гостям и похваляясь тем, что или кто-то из предков, или их отцы, или сами они не приняли предлагаемого за ту или иную голову выкупа» (Историческая библиотека. V. 29. 4–5).

Воин вспомогательных войск с трофеем в виде головы врага. Деталь рельефа колонны Траяна

Надгробие галльского конника Инса, найденное в Ланкастере

Данное действо объясняется тем, что кельты считали голову вместилищем души. Отрезая голову врага, воин как бы удостоверялся в том, что душа навсегда отделена от его тела и он не сможет ожить. Кроме того, отрубленные головы врагов составляли не только самый значительный трофей победителя, но и были частью культа.

Исходя из этого отражения необузданной дикости и злобы воинов вспомогательных войск на римских изобразительных источниках, включая памятники официальной пропаганды, можно задаться вопросом об отношении к ним самих римлян. Были ли солдаты вспомогательных подразделений в их глазах злобными неотесанными дикарями и обычным «пушечным мясом»? Так можно подумать, читая слова Тацита о том, что Агрикола поставил ауксилариев впереди, чтобы одержать победу без пролития крови римских граждан (Агрикола. 35). Но, не отметая данной составляющей, можно отметить и другой аспект проблемы. Подчас храбрость ауксилариев вызывала уважение римлян. Батавы, например, вообще снискали славу наиболее храброго и боеспособного подразделения (Тацит. Германия. 29). В связи с этим вспомним еще раз примечательную надпись на надгробии знатного батава по имени Соран, который хвалился тем, что на виду у императора Адриана переплыл при полной амуниции Дунай в самом глубоком месте и мог на лету поразить выпущенную стрелу (ILS 2558). И это было не просто хвастовство. Желание проявить себя людьми, достойными называться римлянами, действительно толкало на подвиги, более изумляющие, чем сдержанные и расчетливые в основной своей массе действия легионеров. Прибавим к этому еще и врожденную воинственность, по стойкому убеждению греков и римлян, присущую многим варварским народам, которая толкала римлян вербовать все больше и больше батавов, а спустя некоторое время и фракийцев.

Таким образом, вспомогательные войска полностью оправдывали свое предназначение, являясь незаменимой составной частью римской армии, и приходили на помощь легионам в самую трудную минуту, проявляя на поле боя невиданную храбрость, даже несмотря на то, что до середины II в. н. э. не получали императорских донатив (ср.: Дион Кассий. LIX. 2. 3), а вплоть до III в. н. э. зачастую выходили в отставку без наградных (praemia militiae) и, вероятно, получали более низкое по сравнению с воинами легиона жалованье. Легион ни в коей мере не походил на толпу, но и описанные выше рода войск, осуществлявшие его поддержку, также имели не менее эффективную организацию. Хотя морской флот играл сравнительно второстепенную роль, римские полководцы им также не пренебрегали, ни как транспортом, ни как одной из составляющих комбинированных военных операций, когда настоятельно была необходима поддержка с моря или речных артерий. Поэтому совершенно логично говорить о том, что римские победы являлись общей заслугой всех родов войск, хотя вся слава зачастую доставалась только легионерам.

Глава 16 Искусство осады

«В самом деле совсем иначе проводится осада городов, снабженных в изобилии всеми средствами защиты, при избытке строительного материала и времени, и совсем иное дело – осада городов тех племен или стран, которые поддаются быстрому перевороту под влиянием случайных обстоятельств».

(Аполлодор Дамасский. Полиоркетика. 138)

Слова Аполлодора удивительно точно передают предназначение различных фортификационных сооружений – сдерживать наступательный натиск врага и истощать его силы. Для этого могла создаваться целая сеть из небольших крепостей, взятие которых порой оказывалось нелегким и затяжным делом, особенно если мощные укрепления были еще оснащены артиллерией. Чем более мощными были укрепления, тем больше осаждающие затрачивали усилий для овладения ими. Иногда приступом взять укрепления не получалось, а наличие в тылу опорного пункта противника было совершенно нежелательно, и тогда начиналась долгая и изматывающая, хотя и не в равной степени, силы обеих сторон осада. Осаждающая сторона хоть и имела постоянный подвоз продовольствия, боеприпасов и другого необходимого для обеспечения своей боеспособности, однако тратила неимоверные усилия для того, чтобы обложить осажденных кольцом укреплений (circumvallatio), предназначенных для предотвращения всякого доступа к блокированному укреплению, и для защиты войск от внезапных вылазок, а также на возведение штурмовых сооружений.

Укрепления, возведенные Цезарем под Алезией

По словам Вегеция, прежде всего рыли ров (fossa), который затем укрепляли не только валом (vallum) и палисадом из кольев (sudes), но и маленькими башнями (turricules). Все эти сооружения называли «маленьким бруствером» (loricula) (Вегеций. IV. 28; Цезарь. Галльская война. VIII. 9). Аполлодор в своей «Полиоркетике» даже указывает, как следует устраивать и укреплять этот вал, но его авторское видение отражало лишь уже укоренившиеся схемы, дополняя их предложением сооружать диагональные рвы с усиленными палисадами для отражения бросаемых неприятелем бревен, бочек и камней (Аполлодор. Полиоркетика. 4–5). Комбинация препятствий такого «защитного пояса» разнилась в зависимости от условий местности и оценки угрожающей опасности. Иногда хватало одного рва, как в боевых действиях у Медулийских гор (Mons Medullius) (Орозий. История против язычников. VI. 21. 7–8.); в других случаях рва было два (Алезия). Ров мог сочетаться с частоколом и башнями, как у Диррахия (Цезарь. Гражданская война. III. 43–45; 49–55; 62–73), Пинденисса (Цицерон. Письма к близким. II. 10. 3; XV. 4. 10; Письма к Аттику. V. 20), Гемских гор (Mons Haemus) (Тацит. Анналы. IV. 49–51), хотя порой хватало и одного частокола, как в Утике (Цезарь. Гражданская война. II. 24; 26; 33–37). В случае большой опасности сооружали окружную стену. Как правило, это делалось с невероятной быстротой. Иосиф Флавий указывает, что при осаде Иерусалима Тит велел построить усиленную стену длиной 7,85 км с тринадцатью фортами (phrouria) по периметру. Он с восхищением описывает, как она была выстроена всего за три дня благодаря охватившему войска духу соревнования, имевшему место среди легионов, когорт и даже желавших отличиться простых солдат (Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 12. 2). Раскопки на месте еще одной твердыни – Масада, которая явилась символом сопротивления маленькой Иудеи всесильному Риму, обнаружили подобную, укрепленную башнями, стену длиной 3,65 км. Та же картина наблюдается и по материалам археологических раскопок крепости Махерон, которая находилась на противоположном от Масады берегу Мертвого моря, а также другой иудейской крепости Бетар, ставшей последним оплотом мятежного Симона Бар-Кохбы.

Когда появлялась серьезная угроза удара противника в тыл осаждающим, сооружался также и внешний пояс укреплений, как это сделал Юлий Цезарь при осаде Алезии или Октавиан Август при осаде Перузии (Перуджи) (Веллей Патеркул. II. 74. 3–4). Впрочем, раскопки захваченных римлянами в эпоху раннего принципата крепостей свидетельствуют о том, что подобная полная изоляция осажденных применялась нечасто. Гораздо чаще осадные рубежи представляют собой отделенные друг от друга лагеря, насыпи и редуты для размещения артиллерии.

Подобным же образом следовало укрепить и сам лагерь или же лагеря осаждающих[205], которые более всего походили на те временные лагеря, что строились легионерами по вечерам после перехода. Но, в отличие от них, планы временных лагерей, выстроенных при осаде городов и крепостей, могли варьироваться в зависимости от топографии, представляя собой квадраты и прямоугольники на ровной местности; на пересеченной местности становились возможными самые разнообразные формы: квадрат, ромб и даже неопределенные формы, прослеженные археологами, например при раскопках Масады.

Часто осадные работы принимали настолько большой размах, что даже трудно представить количество и усилия вовлеченной в них рабочей силы. Так, Иосиф Флавий сообщает, что при осаде Иерусалима для постройки насыпи были вырублены все деревья в округе, и солдатам приходилось доставлять лес за девяносто стадий (Иудейская война. V. 12. 4), а по словам Фронтина, Юлий Цезарь вызвал недостаток воды в городе кадурков, окруженном рекой и изобиловавшем источниками, отведя их посредством подземных каналов, а к пользованию речной водой не допускал, обстреливая реку (Фронтин. Стратегемы. III. 7. 2).

Римские стратеги того времени более полагались на успешный штурм, нежели на долгую, изнуряющую обе стороны осаду. Упорное сопротивление вызывало у римлян ярость, и бывали случаи, когда тот или иной город разрушали до основания, а всех жителей вырезали[206].

Если один лишь вид грозного войска и грандиозность проводимых им подготовительных работ (имевших, несомненно, и символическое значение и призванных, помимо прочего, оказать морально-психологическое воздействие на противника[207]) не вызывал у осажденных панического страха, достаточного для того, чтобы капитулировать и открыть ворота, то в дело шла стратегия устрашения. Как правило, римляне подвергали мучениям и казнили пленников на виду у осажденных. В случае с крепостью Махерон было достаточно даже одного пленника из числа защитников города, о чем свидетельствует Иосиф Флавий: «Полководец отдал приказ раздеть его донага и на виду городских жителей бичевать его. Мучения юноши произвели на иудеев глубокое впечатление: во всем городе поднялся такой плач, какого нельзя было ожидать из-за несчастья одного человека. Заметив эту общую скорбь, Басс воспользовался ею для военной хитрости: он старался довести их сострадание до крайней степени для того, чтобы они ради спасения юноши сдали крепость. И этот план ему удался. Он приказал водрузить крест как будто для того, чтобы пригвоздить к нему Элеазара. При виде этого иудеев в крепости охватила еще большая жалость; громко рыдая, они восклицали: невозможно допустить такую мученическую смерть юноши. Тут еще Элеазар начал умолять их, чтобы они спасли его от этой мучительнейшей из всех родов смерти и спасли бы также и себя; чтобы они уступили силе и счастью римлян после того, как все решительно уже покорено ими. Его просьбы раздирали им сердца, и так как в самой крепости еще многие просили за него, ибо Элеазар принадлежал к широко разветвлявшейся многочисленной фамилии, то они, против своего обыкновения, смягчились; быстро снаряжено было посольство, уполномоченное вести переговоры о сдаче крепости с тем лишь условием, чтобы им предоставлено было свободное отступление и выдан был Элеазар» (Иосиф Флавий. Иудейская война. VII. 6. 4).

Когда осаждавшему Тигранокерт Домицию Корбулону показалось, что армяне собираются упорно выдерживать осаду, он казнил одного из пленников, а голову его пустил из баллисты внутрь неприятельских укреплений. По случайности этот страшный «подарок» попал прямо в центр проходившего в городе собрания, и пораженные страхом защитники города поспешили сдаться (Фронтин. Стратегемы. II. 9. 5).

Однако не всегда даже массовые казни имели должное воздействие, что следует из описания осады Иерусалима Титом: «После предварительного бичевания и всевозможного рода пыток они были распяты на виду стены. Тит хотя жалел этих несчастных, которых ежедневно было приводимо пятьсот человек, а иногда и больше, но, с другой стороны, он считал опасным отпускать на свободу людей, взятых в плен силой, а если бы он хотел их охранять, то такая масса охраняемых скоро могла бы превратиться в стражу для своей стражи. Главной же причиной, побуждавшей Тита к такому образу действия, была надежда, что вид казненных склонит иудеев к уступчивости из опасения, что в случае дальнейшего сопротивления их всех постигнет такая же участь. Солдаты в своем ожесточении и ненависти пригвождали для насмешки пленных в самых различных направлениях и разнообразных позах. Число распятых до того возрастало, что не хватало места для крестов и не хватало крестов для тел» (Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 11. 1).

В случае неудач всех попыток устрашения и невозможности захватить город или крепость бескровно римляне без особых колебаний принимали бой и шли на приступ. Для выполнения этой задачи имперские полиоркеты располагали тремя весьма мощными средствами: великолепно обученными солдатами, орудиями и техникой инженерных работ, что при умелом планировании взаимодействия превращало их во всесокрушающую силу.

План осадных работ крепости Масада

Основные усилия сосредоточивали на выбранных наиболее слабых участках укреплений. Засыпать полностью крепостной ров было нецелесообразно и притом довольно долго. Поэтому для преодоления этого препятствия возводили штурмовую площадку в виде узкой перемычки из земли и камней либо еще более узкий «штурмовой мостик» (Аполлодор. Полиоркетика. III. 5; IV. 1–2). В некоторых случаях было достаточно одной такой площадки, в районе которой сосредоточивалась осадная техника и ждущая своего часа пехота (Иосиф Флавий. Иудейская война. VII. 8. 5). Однако чем больше был город и неприступнее его стены, тем больше выбиралось участков с целью рассредоточения сил защитников укреплений. При осаде Иерусалима было построено как минимум пять штурмовых площадок (Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 3. 2; 9. 2; 11. 4; VI. 2. 7; 8. 1). При этом возводились насыпи (agger), порой доходящие до края стены, при помощи которых осадную технику поднимали на уровень стены. Особенно высокие насыпи укрепляли деревянными стенами по бокам. При осаде Аварика Юлий Цезарь возвел насыпь высотой в 24 и шириной в 100 метров. Безопасность рабочих обеспечивали две осадные башни, которые вели непрерывный обстрел стен, не давая осажденным возможности помешать проведению работ. После завершения работ под прикрытием этих же башен римляне пошли на штурм.

Осадная башня. Реконструкция в Музее римской цивилизации (Museadella Cività Romana), Рим

Однако далеко не всегда непрерывный обстрел стен давал надежную защиту людям, работавшим на передней части насыпи. Вследствие этого требовалась дополнительная защита в виде легких деревянных построек (vinea), открытых спереди и сзади, а с боков и сверху прикрытых плетеными стенками и дощатой крышей, обшитых шкурами для защиты от огня. Треугольные щитовидные «черепахи» Аполлодора, повернутые углом в сторону крепостных стен, также защищали ведущих осадные работы от бросаемых обороняющимися предметов. Под защитой таких сооружений к стене подкатывали различные машины, при помощи которых пробивалась брешь. Это были или башни, или «черепахи»; и те и другие были снабжены тараном и так называемым falx или terebra – огромным буравом, посредством которого проделывали дыры в крепостных стенах. Довольно живописное описание действия тарана – «барана» оставил Иосиф Флавий: «Это чудовищная балка, похожая на корабельную мачту и снабженная крепким железным наконечником наподобие бараньей головы, от которой она и получила свое название; посередине она на толстых канатах подвешивается к другой поперечной балке, покоящейся обоими своими концами на крепких столбах. Потянутый многочисленными воинами назад и брошенный соединенными силами вперед, он своим железным концом потрясает стену. Нет той крепости, нет той стены, которая была бы настолько сильна, чтобы противостоять повторенным ударам «барана», если она и выдерживает первые его толчки. Этим орудием начал наконец действовать римский полководец: он спешил взять город силой, так как медленная осада при большой подвижности иудеев приносила ему только потери. Римляне притащили свои каменометни и остальные метательные орудия ближе к городу, чтобы стрелять в тех, которые окажут сопротивление со стены; точно так же выдвинулись вперед густыми массами стрелки и пращники. В то время, когда никто таким образом не мог осмелиться взойти на стену, одна часть солдат притащила сюда «барана», который для защиты рабочих и машин был покрыт сплошной кровлей, сплетенной из ив и обтянутой сверху кожами. При первом же ударе стена задрожала и внутри города раздался страшный вопль, точно он уже был покорен» (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 7. 19). Длина бревна могла составлять от 25 до 40 метров. Некоторые римские тараны, как считают, были просто гигантскими и требовали усилий не менее 200 человек, чтобы привести их в движение[208].

Таран. Реконструкция в Музее римской цивилизации (Museadella Cività Romana), Рим

Разрушение стены при помощи тарана занимало довольно много времени, и осажденные имели возможность совершать хорошо организованные вылазки с целью вывести из строя эту ужасную машину или подрыть платформу, на которой был расположен таран. Во время осады Иотапаты осажденные спускали мешки с мякиной на веревках, чтобы подставить их под головку тарана и таким образом смягчить его удар. Но римляне научились перерезать веревки и возобновили методичное разрушение стены. Тогда евреи сделали вылазку и сожгли таран: «Они собрали сколько могли сухих дров, сделали вылазку тремя отдельными партиями и подожгли машины, защитные кровли и шанцы римлян. Последние оказали лишь слабое сопротивление: отчасти потому, что смелость осажденных лишила их самообладания, отчасти потому, что вспыхнувшее пламя предупредило возможность защиты – сухие дрова в связи с асфальтом, смолой и серой распространили огонь с невообразимой быстротой. В один час все постройки, с таким трудом сооруженные римлянами, были превращены в пепел» (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 7. 20).

В случае если стена не поддавалась действию тарана, ее пробовали подрыть, вырывая нижние камни фундамента железным рычагом. Либо ее поджигали, заполнив стружками и хворостом отверстия, предварительно проделанные в облицовке. О поджогах во время штурма писал еще Эней Тактик (IV в. до н. э.), сообщающий состав зажигательной смеси, которую практически невозможно погасить: «Если хочешь что-либо поджечь у противника, то надо подносить и зажигать в сосудах смолу, серу, паклю, кусочки ладана, сосновые опилки» (Эней Тактик. О перенесении осады. XXXV).

Рытье подземного хода также позволяло обойти препятствие и проникнуть в город. Сверху также можно было овладеть фортификационными укреплениями, построив обшитые железом и поставленные на колеса башни, чья высота превышала высоту городских стен. С их верхних площадок было удобно вести обстрел укрывающихся за зубцами стен и одновременно действовать тараном, а также проникать на стены по лестницам или перекидным мостам.

Все эти мероприятия обычно сопровождались действиями артиллерии, чьи позиции были расположены на безопасном расстоянии. Согласно Иосифу, при осаде Иерусалима римляне имели «громадные» баллисты, кидающие камни весом в 1 талант [26 кг] на расстояние около 360 м (Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 6. 3). Камни в полете издавали свист и при падении могли убить сразу нескольких человек. При осаде горной крепости Иотапата было задействовано 160 катапульт, от скорострельных стрелометов до одноталантовых камнеметов, приписанных к осаждавшим крепость трем легионам: V Македонскому, X Стремительному и XV Аполлонову. В рассказе Иосифа встречается много леденящих душу описаний катапульт, разрушавших стены, городские строения и убивавших людей. Подчас его сообщениям трудно поверить, когда он говорит о том, что человеку, стоявшему на стене, оторвало голову, причем сила удара была такова, что голова отлетела на три стадия (примерно 550 м), или как попавший в живот беременной женщине снаряд вырвал плод и отбросил его на полстадия (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 7. 23). Современные реконструкции торсионных машин Античности еще очень далеки от упомянутой дальнобойности. Модель баллисты, построенная германским артиллерийским офицером Е. Шраммом[209] в начале XX века, метала полукилограммовое свинцовое ядро на 300 м. Огромная баллиста весом 8,5 тонны, изготовленная с использованием компьютерного моделирования и современной техники в 2000 г. для съемок документального фильма BBC «Building the Impossible: The Roman Catapult», метнула ядро в 26 кг лишь на 85 метров, и более того, после нескольких выстрелов это орудие пришло в негодность. Однако даже если Иосиф в чем-то и преувеличивал, разрушительная сила римской артиллерии, плохо проверяемая при помощи современных реконструкций, не могла не сеять ужаса и паники, особенно среди мирных жителей.

Вялотекущий артиллерийский обстрел непосредственно перед приступом активизировался в виде неприцельного «бомбометания» по площадям для ослабления морального духа противника, увеличения потерь в его рядах и дополнительных разрушений вражеских укреплений в районе направления главного удара. Этот обстрел, проводившийся зажигательными снарядами или камнями, должно быть, сильно напоминал современные ковровые бомбардировки, главная цель которых – уничтожение живой силы противника на расстоянии во избежание потерь среди собственных солдат, ведь известно, как высоко ценили римляне безопасность своих солдат. Подтверждением тому могут служить находки в ходе археологических раскопок. В крепости Гамла, взятой римлянами штурмом во время Иудейской войны, при раскопках стены было найдено более 2000 ядер и 1600 стрел. Особая концентрация находок была в узловых пунктах обороны, которые подвергались самому массированному обстрелу. В пробитой тараном бреши южнее синагоги, которую римляне пытались очистить от защитников, найдено 300 стрел и 180 ядер баллисты. В другой бреши найдено меньше наконечников стрел, но количество ядер баллисты было приблизительно равным первому случаю. На вершине горы, расположенной примерно в 300 м от стены, предположительно размещалась римская батарея, обстреливавшая город, так как там было обнаружено большое скопление ядер. Археологи нашли также несколько сотен наконечников катапультных болтов, наибольшая концентрация которых отмечена опять же в районе брешей.

М. Фулфорд на основе раскопок в крепости Ход Хилл попытался приблизительно вычислить количество потерянных в ходе боя метательных снарядов, основываясь на количестве стрел, оставшихся в почве. Он называет впечатляющие цифры, считая, что всего лишь один легион мог тратить около 40 000 единиц боеприпасов для баллист[210]. Еще более впечатляющим должен был быть расход обычных стрел. О количестве истраченных лишь в сражении при Диррахии стрел повествует Светоний. Он указывает на то, что четыре легиона Помпея истратили за несколько часов боя около 130 000 стрел (Светоний. Цезарь. 68. 3). О том же событии написано и у Цезаря, однако он называет цифру лишь в 30 000 стрел (Цезарь. Гражданская война. III. 53). Но в силу того, что количество лучников в легионе со временем изменялось, даже гипотетически довольно трудно говорить о каких-либо определенных цифрах. Для общего представления о масштабах затрат стрел в ходе боя можно взять гипотетическое число лучников или ауксилариев, приписанных к каждому легиону, в 100 человек. Таким образом, при скорострельности каждого лучника 12 стрел в минуту в течение пяти минут расходовалось по 6000 стрел. Без преувеличения такой кучный и шквальный обстрел, предваряющий решающий штурм укреплений, мог сломить сопротивление даже самых отчаянных и стойких защитников.

Дальнейшие действия римского полководца, ведущего свои войска на приступ, можно рассмотреть на примере описания все того же Иосифа Флавия, который подробно говорит о действиях Веспасиана при осаде Иотапаты. Всадникам, которые были наиболее хорошо защищены доспехом, было приказано спешиться и выстроиться в три штурмовые колонны напротив обрушившихся частей стены. Позади них находилась отборная пехота, а остальная конница была развернута вдоль стены, чтобы никто из осажденных не мог ускользнуть незамеченным. В тылу конницы были размещены лучники, пращники и солдаты, обслуживающие метательные орудия (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 7. 24).

Легионеры для безопасности выстраивались в «черепаху», закрывшись со всех сторон при помощи своих щитов. Штурмовые лестницы прислоняли к стене или спускали с осадных башен. Теперь, чтобы остановить напор идущих на приступ, следовало прежде всего внушить им страх, чем по меньшей мере ослабить наступательную мощь. Тут были хороши любые средства, и чем сильнее была фантазия, тем более неожиданным для штурмующих и, следовательно, гораздо более действенным был результат. Вот лишь несколько примеров такой изобретательности. Осажденные войсками Септимия Севера жители Хатры «храбро защищались и, пуская сверху стрелы и бросая камни, причиняли войску Севера немалый урон. Наполняя глиняные сосуды крылатыми мелкими ядовитыми тварями, они бросали их на осаждающих. Попадая на лицо или на какую-либо другую обнаженную часть тела, эти существа, незаметно впиваясь, наносили опасные раны» (Геродиан. III. 9. 5). Геродиан не уточняет, что это были за насекомые, но современные исследователи выдвигают несколько версий. Согласно одной, это были скорпионы, а по другой – ядовитые жуки или клопы[211].

Римские легионеры идут на штурм бреши в стене, сформировав «черепаху». Деталь рельефа колонны Траяна

Аппиан приводит другой пример изобретательности: «Осаждавшие жителей Темискиры выстроили против них башни, насыпали большие насыпи и вырыли подземные ходы столь большие, что в них под землей большими отрядами вступали друг с другом в рукопашный бой. Жители же Темискиры, сделав сверху в эти ходы отверстия, пускали туда против работающих медведей и других диких животных, а также рои пчел» (Аппиан. Митридатовы войны. 78). Подобное же столкновение в подкопе имело место и при осаде персами римского гарнизона крепости Дура-Европос в 256 г. н. э. Однако в этом случае чудеса изобретательности проявили уже персы. Английский археолог С. Джеймс, исследовавший руины Дура-Европос, предположил, что найденные археологами в подкопе под башню 19 кристаллы серы могут объяснить внезапное бегство и смерть двадцати римских солдат, чьи трупы в полном вооружении остались лежать в подземной галерее. Персы, не менее римлян искушенные в осадном искусстве, услышали с римской стороны шум, связанный с рытьем контрмины, и приготовили противнику неприятный сюрприз. Они подожгли битум и бросили туда горшок, заполненный кристаллами серы. В результате образовался своего рода отравляющий газ, погубивший римский штурмовой отряд[212].

Когда же бой входил в активную фазу и начиналась рукопашная схватка, исход решало уже только мужество сражающихся. Доблесть и заслуги в сражении были основанием для вознаграждения, а кроме этого, выражением воинской чести. Наградой являлся золотой венок, вручавшийся первому, кто взбирался на крепостную стену во время осады города (corona muralis) или штурма лагеря (corona vallaris). Поэтому среди римских солдат разворачивалось настоящее состязание в храбрости, и многие часто демонстрировали превышавшее их собственные силы воинское мужество. Подбадривая солдат перед штурмом, полководец мог обещать повышения, награды и почести тем, кто первым пойдет на приступ (Иосиф Флавий. Иудейская война. VI. 1. 5). Все это вкупе приводило к поистине геройским поступкам, неоднократно описанным античными авторами. Цезарь упоминает центуриона Л. Фабия, который во время осады Герговии заявил своим соратникам, что, рассчитывая на обещанные награды, он не допустит, чтобы кто-либо прежде него взошел на стену, и сдержал слово (Цезарь. Галльская война. VII. 47. 7). Иосиф Флавий восхищается храбростью римского всадника Лонгина, в одиночку врубившегося в строй иудеев, который он разорвал и при этом убил двух храбрейших из противников (Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 7. 3). Это были, конечно, исключительные подвиги, но многие старались подражать им в геройстве.

После подавления последних очагов сопротивления начиналось разграбление захваченного города, узаконенное традицией, которая гласила, что в случае штурма вся добыча, захваченная в городе, принадлежала солдатам.

Печальна была участь городов, оказавших наиболее яростное сопротивление. Римляне старались стереть сами воспоминания о «злых» городах, разрушая их до основания и предавая проклятию само место, где они были расположены. Не только Карфаген был подвергнут этой участи. Коринф тоже был разрушен до основания. После восстания Симона Бар-Кохбы иудеи были изгнаны из Иерусалима, а развалины некогда величественного города римляне вспахали плугом, стирая его таким образом с лица земли. Сровняли с землей и кельтское укрепление Камбодунум на берегу реки Иллер, в борьбе за которое было пролито столько крови, а также множество других более мелких городов и крепостей, посмевших оказать сопротивление римскому оружию.

Глава 17 «Грозное сияние войны»

«Плотные ряды войска, прежде чем оно вступит в рукопашную схватку, должны, развертываясь для атаки, держать свои мечи высоко над головой, поворачивая их к солнцу. Сверкающие наконечники копий и блестящие клинки, отражая солнечный свет, посылают вперед грозное сияние войны».

(Онасандр. Стратегикос. 29. 2)

В новейших работах по военной истории древности все большее внимание исследователей привлекают, с одной стороны, морально-психологические аспекты военных действий, поведение человека в бою, а с другой – та своеобразная эстетика военного дела, которая находит свое проявление и в описаниях античных историков и поэтов, и в батальных сценах на изобразительных памятниках (как на монументах, воздвигаемых в честь одержанных Римом побед, так и на небольших рельефах, украшавших надгробия отдельных солдат и офицеров), и в воинских церемониях и ритуалах – от заурядного строевого смотра в каком-нибудь отдаленном гарнизоне до пышных триумфов и торжественных въездов императора в город, и в архитектуре военных сооружений, и в декоре, украшавшем вооружение и экипировку римских воинов. Между этими сторонами, как представляется, существует глубинная связь. Более того, как мы попытаемся показать далее, в военном деле античного мира в целом, и Древнего Рима в частности, морально-психологические и эстетические аспекты очень часто самым непосредственным образом переплетались не только друг с другом, но и с сугубо практическими моментами.

Дело в том, что, как, наверное, и в любом обществе, в Древнем Риме существовал – и часто целенаправленно насаждался и культивировался – определенный образ войны, запечатленный в слове, в изображениях, в массовых зрелищах; он использовался и в целях официальной государственной пропаганды, и для самовыражения тех людей, для которых война была профессией и (или) средством снискать славу. Понятно, что образ этот неоднозначно соотносился с конкретной реальностью военных действий, реконструировать которую во всей ее полноте призвана историческая наука. Но именно через него только и возможно проникнуть в психологию отдельного сражающегося воина и более или менее зримо представить грозный лик римской битвы. Вместе с тем внешний облик и отдельного бойца, и боевых порядков войска в сражениях Античности сам по себе выступал как исключительно важный психологический фактор, игравший подчас решающую роль в исходе индивидуальных поединков и целых сражений. Отнюдь не случайно ему уделялось самое пристальное внимание и практиками военного дела, и теми писателями, которые повествовали о римских войнах.

Поэтому, прежде чем обратиться к детальному рассмотрению индивидуальных действий легионеров на поле боя, следует бросить некий общий взгляд на «лик римской битвы», выделив в нем два взаимосвязанных момента, на которые особое внимание обращали уже древние авторы. Это, во-первых, сам вид выстроенного и готового вступить в сражение войска, то впечатление, которое производили противостоящие друг другу большие массы вооруженных людей. Во-вторых, это внешний облик отдельных «человеческих единиц», составлявших эти массы, тех бойцов, которым предстояло исполнять свой высший воинский долг и предназначение – жертвовать своей жизнью ради достижения победы. Именно такой взгляд позволит лучше понять как специфику античного военного дела в целом и «лик битвы», каким он был в древности, так и некоторые особенности римского отношения к воинскому статусу.

Рельеф с изображением сражения на памятнике, возведенном в Сан-Реми-де-Прованс (Гланум) в память о двух внуках Августа – Гае и Луции

Не будет, наверное, преувеличением сказать, что в античной древности воинская экипировка, «мундир», красота оружия и слаженность воинского строя были не менее значимы в знаковом смысле, чем военная униформа в государствах Нового и Новейшего времени. Следует, однако, оговориться, что в римской армии не существовало какой-либо униформы, «мундира» в современном смысле этого понятия, и для наглядной демонстрации воинского статуса служила одежда солдата, его вооружение и экипировка в целом, как минимум воинский пояс, портупея, balteus, cingulum militare (именно оружие и пояс выступают у Ювенала как отличительная особенность военнослужащих: «Кто ходит с оружьем и перевязь носит на плечах» [Сатиры. XVI. 49]). В различных контекстах (в бою, на параде и других церемониях, в повседневной жизни, на изобразительных памятниках) использовались различные комбинации элементов экипировки[213].

Однако высказанное в научной литературе мнение о том, что в римской армии не существовало такого понятия, как «парадная форма», и как в бою, так и во время учений и парадов римские солдаты имели одно и то же снаряжение[214], представляется чересчур категоричным. Известно, в частности, что во время торжественных мероприятий старшие офицеры облачались в белые одежды, а остальные надевали нагрудные украшения и наградные знаки. Так, Тацит, рассказывая о вступлении императора Вителлия в Рим в 69 г. н. э., пишет: «Перед орлами шагали, все в белом, префекты лагерей, трибуны и первые центурионы первых десяти манипул; остальные центурионы, сверкая оружием и знаками отличия, шли каждый впереди своей центурии; фалеры и нагрудные украшения солдат блестели на солнце» (История. II. 89). Кроме того, рядовые же воины снимали с оружия чехлы и выходили в полном боевом облачении, лошадей также выводили в полном убранстве, так что вид выстроенного для торжественной церемонии римского войска, блиставшего золотом и серебром, представлял весьма внушительное зрелище, способное произвести мощное впечатление на неприятеля, как показывает, например, парад, устроенный Титом под стенами Иерусалима по случаю выдачи жалованья, который описан Иосифом Флавием: «Все пространство перед городом засверкало золотом и серебром: для римлян не было ничего восхитительнее этого зрелища, для их врагов – ничего ужаснее» (Иудейская война. V. 9. 1).

Рискнем даже высказать и попытаемся обосновать мнение, что эта «внешняя» сторона военной жизни играла в Древнем Риме, пожалуй, более важную роль, чем в настоящее время или в недавнем прошлом, и самым непосредственным образом была связана с практическим применением войск в военных действиях. Это обусловлено несколькими причинами. Во-первых, несмотря на довольно высокую степень унификации вооружения и экипировки в отдельных родах войск, в римской армии существовал достаточно большой простор – особенно у командиров разного ранга – для проявления индивидуального вкуса при выборе и приобретении защитного доспеха и личного оружия, отличающихся качеством изготовления и отдельными деталями, например, использованием драгоценных металлов и художественных элементов в их декоре, а соответственно, и стоимостью. Это связано прежде всего с тем, что воинское снаряжение производилось, вплоть до периода Поздней империи, в небольших частных мастерских или индивидуальными оружейниками, а также на так называемых легионных «фабриках», то есть в оружейных мастерских, существовавших при отдельных легионах. По словам известных специалистов по римскому оружию М. Бишопа и Дж. Коулстона, это означало, что в период принципата конечный продукт разрабатывался и изготовлялся военнослужащими для самих себя в такой степени, какую редко можно встретить в более современных армиях. Естественным результатом этого было то, что вкусы солдат находили непосредственное выражение в тех предметах, которые они заказывали или производили для себя; а поскольку они вынуждены были платить за свою экипировку, они, естественным образом, были заинтересованы в том, чтобы снаряжать себя так, как им нравилось. Поэтому экипировка подразделений в период Империи, очевидно, была в значительной мере результатом моды и вкусовых пристрастий в рамках провинциальной армии или даже отдельной воинской части[215]. Кроме того, оружие и другие элементы воинской экипировки являлись собственностью военнослужащих и были, помимо всего прочего, одним из показателей их материального благополучия, а стало быть, предметом особой персональной заботы каждого воина. Поэтому представление о жестком единообразии в одежде и снаряжении античных армий не соответствует действительности: правильнее говорить о некоей однородности этих элементов внешнего облика.

Легионер начала I в. н. э.

Во-вторых, следует иметь в виду, что войска маршировали и выполняли маневры в строю не только на парадах, но и на поле боя, где они выстраивались сплоченными частями и подразделениями, отличавшимися такими деталями вооружения, как, например, цвет и изображения на щитах, форма и украшения шлемов (здесь можно вспомнить созданный Цезарем из галлов легион «Жаворонков» – legio V Alaudae, вероятно, получивший такое название по характерным гребням на шлемах, напоминавшим хохолок жаворонка)[216]. Эти детали, несомненно, служили для того, чтобы различать соответствующие отряды во время сражения, и хорошо «читались» опытным взглядом командующего. Вместе с тем именно эти знаки являлись одним из факторов идентификации подразделений наряду, скажем, с цветом солдатских туник. Отметим, однако, что воины одного и того же подразделения, как показывают изображения на колонне Траяна, могли иметь шлемы различной формы, а украшения в виде султанов и гребней на них были подвержены изменчивой моде или вообще могли в некоторые периоды не надеваться в сражении. Возможно, что некоторые из этих элементов экипировки могли служить также и для того, чтобы опознать после боя павших солдат.

В-третьих, элементы воинского «костюма» и снаряжения были особым знаком, выделявшим военнослужащих как специфическую социальную группу, и средством их индивидуального и статусного самовыражения (причем как в жизни, так и посмертно – на надгробных памятниках, на которых очень часто погребенные воины изображались в военном наряде, с оружием и регалиями). Кроме того, некоторые элементы декора на ножнах мечей, панцирях, накладках перевязей и поясов, наградных бляхах (фалерах) и т. п. предметах вооружения и экипировки могли включать изображения членов императорского дома, различных божеств и обожествленных понятий, которые использовались, таким образом, как одно из средств офицальной пропаганды или же добровольно выбирались и заказывались самими солдатами, стремившимися таким образом заявить о своих ценностных предпочтениях[217].

Следует также подчеркнуть, что качество и характерные детали оружия и доспехов так же, как и некоторые знаки отличия (insignia, dona militaria), надевавшиеся в бой, служили, очевидно, наглядной демонстрацией воинского ранга, престижа и боевых заслуг их обладателя, что было особенно важно в таком иерархическом сообществе, каким была армия. И это имело тем более существенное значение, что в Античности решающий этап всякого сражения представлял собой рукопашную схватку в непосредственном контакте, лицом к лицу с неприятелем, сочетание коллективных действий и серии поединков с участием наиболее отважных бойцов-застрельщиков (прирожденную агрессивность и храбрость которых как раз и призваны были поощрять разнообразные награды). И в этих схватках очень важно было зримо показать противникам, с кем они имеют дело, внушить им соответствующие чувства, заранее продемонстрировав свое потенциальное превосходство. В такой ситуации экипировка и отдельного бойца, и войсковых частей в целом приобретала не только сугубо функциональное, но и знаковое значение, несла определенную информацию, подобно, скажем, боевой раскраске индейских воинов (а если говорить об античном мире, то можно вспомнить татуированные тела и раскраску кельтских воинов, нередко сражавшихся обнаженными). Не стоит забывать и о присущем римской армии духе состязательности, о столь характерном для римского солдата стремлении отличиться в бою, выделиться среди своих соратников и обратить на себя внимание начальников и командующего, о чем мы уже говорили выше.

Можно указать также еще на один немаловажный момент. Вооружение и снаряжение (несмотря на то что многие их элементы появились в римских вооруженных силах благодаря заимствованиям у других народов) были значимым показателем «технического» превосходства римлян (так же, как их дисциплина и организованность, противопоставлявшиеся в этом смысле неистовству и природной отваге варваров). Это обстоятельство, надо сказать, находит свое «идеологическое» выражение в римских изобразительных памятниках. Если в греческом искусстве (во всяком случае, до начала эллинистической эпохи) были широко распространены сцены, подчеркивающие «героическую» наготу эллинских воинов (которые, возможно, и в реальности сражались обнаженными)[218], то на римских памятниках, в частности на рельефах колонны Траяна, обнаженными в сражении представлены только германцы из вспомогательных отрядов, тогда как римские легионеры всегда изображаются в доспехах.

Важно также иметь в виду, что на любой войне весьма значимым фактором психологического воздействия на противника еще до начала сражения являлся общий вид построенных и двигающихся на поле боя войск. И роль этого фактора была особенно велика в Античности, когда исход войн обычно решался в ходе генерального сражения, а дистанционное воздействие на противника чаще имело подчиненное значение по сравнению с прямым физическим контактом. Из многочисленных высказываний античных писателей о такого рода воздействии достаточно привести только несколько наиболее характерных примеров. Плутарх, рассказывая о битве Суллы против войск Митридата Евпатора при Херонее (86 г. до н. э.), пишет: «Даже чванливая пышность драгоценного снаряжения отнюдь не была бесполезна, но делала свое дело, устрашая противника: сверкание оружия, богато украшенного золотом и серебром, яркие краски лидийских и скифских одеяний, сочетаясь с блеском меди и железа, – все это волновалось и двигалось, создавая огненную, устрашающую картину, так что римляне сгрудились в своем лагере, и Сулла, который никакими уговорами не мог вывести их из оцепенения, ничего не предпринимал, не желая применять силу к уклоняющимся от битвы, и с трудом сдерживал себя, глядя на варваров, с хвастливым смехом потешавшихся над римлянами» (Плутарх. Сулла. 16. 3–5). Наверное, еще более сильное впечатление произвело боевое развертывание македонского войска в битве при Пидне на Эмилия Павла, который, по словам Плутарха (Эмилий Павел. 19), ощутил испуг и замешательство и впоследствии часто вспоминал об этом зрелище. Если верить тому же Плутарху (Помпей. 69), даже Цезарь в битве при Фарсале был устрашен блеском оружия помпеянской конницы.

Легионер конца II – начала III в. н. э.

Указания на такого рода впечатления, конечно, представляют собой известное литературное «общее место» и обычно используются античными авторами, чтобы, противопоставляя римлян неримским народам и варварам, подчеркнуть пристрастие последних к роскоши и показному блеску, их более низкую боевую эффективность при всей их многочисленности и экзотичности их снаряжения[219]. Указывая же на единообразие строя римлян и относительную скромность их вооружения, античные историки тем самым выдвигали на первый план римское превосходство в воинской доблести. Так, Ливий, рассказывая о знаменитом поединке Тита Манлия с галлом, пишет: «…посредине остались стоять двое, вооруженные скорее как для зрелища, чем по-военному: заведомые неровни на вид и на взгляд. Один – громадного роста, в пестром наряде, сверкая изукрашенными доспехами[220] с золотой насечкою; другой – среднего воинского роста и вооружен скромно, скорее удобно, чем красиво; ни песенок, ни прыжков, ни пустого бряцания оружием…» (Ливий. VII. 10. 6–8). В изложении истории Самнитских войн тот же Ливий неоднократно противопоставляет римлян с их доблестью самнитам с их роскошным вооружением, рассчитанным на то, чтобы психологически поразить неприятеля, но на деле бесполезным. Характерно при этом, что римские военачальники внушают своим войскам мысль о том, что воину надлежит своим видом устрашать противника и полагаться не на золотые и серебряные украшения, а на железо самих мечей и собственное мужество; «доблесть – вот украшение бойца, все прочее приходит с победой, и богатый противник – всего лишь награда победителю, будь сам победитель хоть нищим» (Ливий. IX. 40. 1–6). Римский военачальник Папирий Курсор, обращаясь к легионерам на воинской сходке и говоря о таком снаряжении противника, подчеркивает, что в нем «много показной роскоши, но мало бранной силы: не гребнями ведь поражают врага, и даже разукрашенный и раззолоченный щит пронзят римские копья, и где мечом решается дело, там строй, блистающий белизной туник, скоро окрасится кровью» (Ливий. IX. 39. 11–13). Аналогичным образом диктатор Камилл, воодушевляя своих бойцов перед сражением с галлами, подчеркивает превосходство римского оружия над кельтским и как бесполезные перед истинным мужеством оценивает приемы, используемые галлами для устрашения врага: «Ведь что ужасного для идущих в бой могут сделать косматые волосы, суровость в их взорах и грозный внешний вид? Ну а эти неуклюжие прыжки и пустое потрясание оружием, и частые удары по щитам, и сколько другого расточается и движениями, и звуками среди угроз врагам из-за варварского и неразумного бахвальства, – какую пользу по самой своей природе способно это принести тем, кто нападает безрассудно, или какой страх внушить тем, кто сознательно стоит среди опасностей» (Дионисий Галикарнасский. Римские древности. XIV. 9. 4 (15)).

Стоит, кстати, отметить, что изображение Ливием внешнего облика самнитских воинов находит соответствие в вазовой живописи, в частности в серии ваз из района апулийского города Арпы, а также в росписях гробниц из окрестностей Пестума. Возможно, что пристрастие самнитов к роскошным одеждам и блестящему вооружению выражает присущий их элите воинский идеал мужественности, который контрастно отличался от римского, заключающегося в суровой простоте и непоколебимой стойкости. Другие италийские народы, с которыми приходилось сражаться римлянам, также питали пристрастие к подобному показному блеску оружия и доспехов, а некоторые использовали и еще более экзотические средства, как, например, воины Фиден, которые, по словам Флора (I. 6. 7), для возбуждения страха выходили в сражение, «словно фурии – с факелами и пестрыми повязками, развевающимися, как змеи». «Но это погребальное обличье, – замечает римский историк, – стало предзнаменованием их гибели».

Отдавая себе отчет в литературности подобного рода свидетельств и оценок, явно преувеличивающих и идеализирующих римскую простоту, не следует думать, что римские военные обращали на свой внешний облик и его использование как средства психологического воздействия на неприятеля меньше внимания, чем другие народы древности, и визуально выглядели некой «серой массой». Суть дела заключается в другом. Как можно заключить из ряда свидетельств, римляне, чьи легионные боевые порядки, конечно, не отличались чрезмерной пестротой и пышностью, отнюдь не чурались использовать демонстративный блеск оружия и тому подобные приемы. Соответствующие предписания можно найти в военно-теоретических трактатах. Онасандр, в частности, пишет (Стратегикос. 28; 29), что военачальник должен развертывать свои боевые порядки, предварительно позаботившись о том, чтобы вооружение его воинов было начищенным и сверкало, ибо «идущие в атаку отряды выглядят более устрашающими, если их оружие блестит, а грозный вид вселяет страх и смущение в сердца врага»; и от таких начищенных доспехов и поднятых над головою клинков, отражающих солнечные лучи, исходит грозное сияние войны.

Разумеется, в числе значимых и достаточно эффективных средств морально-психологического воздействия на противника перед началом боя римляне, как и прочие народы, использовали звук сигнальных труб и рогов, который мог вполне целенаправленно применяться римскими военачальниками как для воодушевления своих воинов, так и для устрашения неприятеля. Этим же целям психологического воздействия на противника служил громогласный боевой клич, дружно издаваемый всем войском, о чем также упоминает Онасандр (Стратегикос. 29). Такой особый клич, получивший распространение в период Империи, был заимствован у германцев и именовался в римской армии barritus[221]. Примечательно в этом плане свидетельство Иосифа Флавия (Иудейская война. III. 7. 25–27). Во время обороны Иотапаты (Йодфата) он распорядился, чтобы защитники города, когда легионы издадут боевой клич, заткнули уши во избежание паники. Арриан в «Построении против аланов» (гл. 25) предписывает хранить молчание до тех пор, пока враг не окажется в пределах досягаемости римского оружия. Так же действуют и легионеры Светония Паулина в битве с британцами: «Вслед за этим противники устремились друг на друга – варвары с громким криком и грозными песнопениями, римляне же в молчании и сохраняя порядок до тех пор, пока не приблизились к неприятелю на бросок копья» (Дион Кассий. LXII. 12).

Легионер III в. н. э.

Это было, очевидно, обычной римской практикой[222]. Можно в этой связи вспомнить и сообщение Аппиана (Гражданские войны. III. 68) о том, как во время так называемой Мутинской войны (43 г. до н. э.) у Галльского Форума в бой с двумя легионами Марка Антония вступил Марсов легион: эти многоопытные ветераны, «обуреваемые честолюбием, больше следуя собственной воле, чем приказу полководцев, считая эту битву своим личным делом», сражались без боевых криков, «так как это никого бы не испугало». Впрочем, выбор между двумя возможными вариантами наступлением на врага – безмолвным или громогласно-шумным (с боевым кличем и бряцанием оружия) – диктовался, по всей видимости, конкретными обстоятельствами в каждом отдельном случае[223]. Известно также, что римские бойцы, как легионеры, так и солдаты вспомогательных войск, иногда шли в бой с песнями: так первые действовали в битве при Фарсале (Дион Кассий. XLI. 60. 6) и в сражении при Лугдуне во время гражданской войны 193–197 гг. (Геродиан. III. 7. 3), а о поющих в битве германских ауксилариях сообщает Тацит (Анналы. IV. 47. 3; История. II. 22. 1).

Так или иначе, с началом непосредственного боевого столкновения противников мощным фактором психологического воздействия на сражающихся становился сам шум битвы, крики, звон и лязг оружия, ржание лошадей, рев животных и т. д. На неопытных воинов это могло оказать даже парализующее воздействие (Испанская война. 31. 6).

Вместе с тем у римлян было другое средство психологически повлиять на противника еще до начала непосредственного боевого столкновения: выучка и слаженность при совершении маневров, и оно было, наверное, не менее действенным, чем у других античных народов, греков или македонян[224]. В связи с этим можно вспомнить эпизод, описанный Титом Ливием (XL. 47. 7–9). Семпроний Гракх во время осады Кертимы в Испании в 180 г. до н. э. приказал всем своим воинам в полном снаряжении совершить серию маневров перед послами этого города. В результате рассказов посланников оказалось достаточно, чтобы город сдался без боя. Даже одно только зрелище римского войска, собранного в одном месте во всем блеске своей экипировки и выстроенного по родам оружия и подразделениями, могло иметь немалый психологический эффект, как показывает упомянутый выше рассказ Иосифа Флавия о том впечатлении, какое на осажденных в Иерусалиме иудеев произвел войсковой парад, устроенный Титом (Иудейская война. V. 9. 1). Более чем 200 лет спустя император Аврелиан, по сообщению Дексиппа (Дексипп. Фр-т. 24 = FHG. III. 682), смог произвести сильное впечатление на посольство скифов-ютунгов тем, что перед встречей выстроил перед трибуналом свои войска в боевой порядок, с золотыми орлами, императорскими изображениями и прочими штандартами на посеребренных древках (в том числе c названиями и номерами легионов, начертанными золотыми буквами). В числе других подобных примеров нужно вспомнить один из эпизодов, рассказанный Плутархом в биографии Лукулла. Когда последний во время военной кампании против армян, действуя под Тигранокертами, направил часть своего войска переправиться через реку, армянский царь Тигран, посчитав, что римляне отступают, сказал со смехом своему вельможе Таксилу: «Видишь, как бегут твои «неодолимые» римские пехотинцы?» На что Таксил ответил: «Хотелось бы мне, государь, чтобы ради твоей счастливой судьбы совершилось невозможное! Но ведь эти люди не надевают в дорогу свое самое лучшее платье, не начищают щитов и не обнажают шлемов, как теперь, когда они вынули доспехи из кожаных чехлов. Этот блеск показывает, что они намерены сражаться и уже сейчас идут на врага» (Плутарх. Лукулл. 27. 5). Здесь, как мы видим, отмечен не только блеск подготовленного к битве вооружения, но и такой важный момент, как облачение перед боем в лучшие одежды.

Античные писатели обращали внимание и на индивидуальный облик отдельного воина, внешний вид его вооружения и снаряжения как на фактор, имеющий большое психологическое и знаково-символическое значение. Так, Полибий (VI. 23. 13) отмечал, что высокие султаны на шлемах создавали впечатление, что воины имеют гораздо более высокий рост, что способствует устрашению врага. По свидетельству Арриана (Тактика. 34. 2), шлемы всадников имели различные украшения в зависимости от ранга воина или его искусства владеть конем. Известно, что передовые бойцы и знаменосцы в эпоху Империи носили шлемы, покрытые медвежьими шкурами – «для устрашения врагов»[225], как отмечает Вегеций (II. 16). Центурионы же, как известно по изображениям (например, CIL III 11213; 4060) и литературным свидетельствам, имели на своих шлемах наискось стоящие и посеребренные гребни, «чтобы их скорее узнавали» (Вегеций. II. 16), что было важно прежде всего в бою[226]. Подобная традиция, несомненно, была в римской армии очень давней. Еще во временя Полибия (II в. до н. э.) легковооруженные воины (velites) носили на голове волчью шкуру или нечто подобное, чтобы командиры могли в сражении отличать по этому знаку храбрых от нерадивых (Полибий. VI. 22. 3). Солдаты I Вспомогательного легиона, созданного из моряков Мизенского флота во время гражданской войны 68–69 гг., носили на шлемах украшения в виде дельфинов, а преторианцы – изображения скорпионов. Одно из подразделений из императорской гвардии в правление Константина Великого в IV в. называлось cornuti (от лат. cornu «рог»), видимо, по особенным шлемам, передняя часть которых была украшена парой рогов.

Важную роль, по всей видимости, играли изображения на щитах в виде молний, крыльев, звезд, животных и т. п.: они имели символическое значение и служили для различения армейских подразделений. О щитах как средстве идентификации со своим подразделением сообщает Вегеций (II. 18), по словам которого легионеры «рисовали на щитах различные знаки для разных когорт, digmata, как они сами их называют; и даже теперь существует обычай так делать». Об этом упоминают и другие античные писатели[227]. Еще более любопытный факт сообщает историк Дион Кассий. Во время дакийской войны, которую вел в 83 г. н. э. император Домициан, один из его военачальников, легат Теттий Юлиан, приказал солдатам написать на щитах свои имена и имена своих центурионов, чтобы на поле боя можно было хорошо различить, кто отличается храбростью, а кто – трусостью (LXVII. 10. 1).

Весьма значимым средством выделиться и произвести впечатление на неприятеля римляне считали саму ценность того оружия, которым они были вооружены. Плутарх сообщает, что всадники Помпея перед битвой при Фарсале (49 г. до н. э.) очень гордились своим боевым искусством, блеском оружия и красотой коней (Плутарх. Цезарь. 42). Но также известно, что и Цезарь специально заботился о том, чтобы его воины имели дорогое оружие, украшенное золотом и серебром, как для внушительности, так и для того, чтобы они крепче его держали в бою, опасаясь потерять столь дорогостоящую вещь (Светоний. Цезарь. 67; Полиэн. Военные хитрости. VIII. 23. 20). Тот же Плутарх, рассказывая о событиях накануне сражения республиканцев и триумвиров при Филиппах (42 г. до н. э.), свидетельствует: «Числом солдат Брут намного уступал Цезарю [Октавиану], зато войско его отличалось поразительной красотою и великолепием вооружения. Почти у всех оружие было украшено золотом и серебром; на это Брут денег не жалел, хотя во всем остальном старался приучить начальников к воздержанности и строгой бережливости. Он полагал, что богатство, которое воин держит в руках и носит на собственном теле, честолюбивым прибавляет в бою отваги, а корыстолюбивым – упорства, ибо в оружии своем они видят ценное имущество и зорко его берегут» (Плутарх. Брут. 38. 5–6). Этим литературным свидетельствам не противоречат современные археологические исследования: находки показывают, что богато декорированные элементы вооружения принадлежали не только офицерам, но и простым солдатам. О том, что такого рода элементы воинской экипировки могли иметь немалую ценность, свидетельствует один пассаж из «Истории» Тацита (I. 57), в котором сообщается, что легионеры верхнегерманской армии, примкнувшие к Вителлию, в массовом порядке и поодиночке вносили в казну новопровозглашенного императора свои сбережения, а если денег не было, отдавали свои наградные знаки, серебряные застежки, богато украшенные портупеи.

Скорее всего с той же целью – подчеркнуть свой статус и заслуги – надевались в битву и знаки воинских отличий (dona militaria, insignia): торквесы, фалеры, браслеты и т. д., которые к тому же, будучи изготовлены из цветных металлов, могли столь же ярко блестеть на солнце, как и начищенное оружие. По сообщению одного из продолжателей «Записок» Цезаря (Испанская война. 25. 7), во время кампании, которую Цезарь вел в Испании против сыновей Помпея, один цезарианец принял вызов на поединок со стороны противника; и на глазах своих соратников они сошлись в схватке, украсив свои щиты блестящими знаками отличия (insignia) как свидетельствами своей доблести и славы. О том, что это было принятым обычаем, может свидетельствовать одно место из «Записок» Цезаря, где он, чтобы подчеркнуть стремительность развернувшегося сражения, пишет, что времени было так мало, что некогда было возложить на себя знаки отличия и даже надеть шлемы и снять чехлы со щитов (Галльская война. II. 21). Понятно, что, выделяясь блеском амуниции, богатством вооружения, наградными знаками и т. п., воин сознательно делал себя более заметной и желанной мишенью для врага, но, с другой стороны, используя эти и другие подобные средства, чтобы отличаться от остальных соратников, воин получал больше шансов, что его храбрость в бою будет замечена и оценена командирами и товарищами. Такого рода желание выделиться и вместе с тем внушить ужас противнику приобретало иногда весьма экзотический вид, как, например, в случае с центурионом Корнидием, о котором рассказывает Флор (II. 26. 16): во время Мёзийской кампании, имевшей место в начале правления Августа, он появился на поле боя с насаженным на шлем горшком с углями, которые разгорались при движении, создавая впечатление, что из его головы исторгается пламя.

Таким образом, высказанные соображения и рассмотренные примеры позволяют, на наш взгляд, утверждать, что во внешнем облике вооруженных бойцов, воинских подразделений и их командиров заключался существенный фактор морально-психологического воздействия, значение которого ни в коем случае нельзя недооценивать, когда речь идет о понимании специфики античного, и в частности римского, военного дела. В римской армии формировался и культивировался особый воинский облик, отдельные элементы которого были насыщены знаково-символическим содержанием, обеспечивали индивидуальную и коллективную идентичность внутри воинского сообщества, играли немаловажную практическую роль как на поле битвы, так и в повседневной жизни военных, в армейских и государственных церемониях и ритуалах[228]. Римская идеология войны предполагала и подчеркивала превосходство римлян в военной «технике» и тактике, но вместе с тем отнюдь не исключала состязания в индивидуальной доблести, обнаружить которую, сделать видимой были призваны и индивидуальная воинская экипировка, и слаженные действия подразделений, также отличавшихся в своем облике известным своеобразием.

Глава 18 Легионер в бою

«Их упражнения отличаются тем же неподдельным жаром и серьезностью, как действительные сражения: каждый день солдату приходится действовать со всем рвением, как на войне. Поэтому они с такой легкостью выигрывают битвы; ибо в их рядах никогда не происходит замешательства, и ничто их не выводит из обычного боевого порядка; страх не лишает их присутствия духа, а чрезмерное напряжение не истощает сил».

(Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 1. 1)

Бой является непосредственным применением армий. Поскольку армии состоят из людей, то главным орудием боя является человек, просчитывающий свои возможные действия в ходе схватки и манипулирующий различными вспомогательными средствами ведения вооруженной борьбы. В конечном счете война – соревнование человеческих качеств. Поэтому ко всему, что входит в понятие «военный потенциал», следует добавлять качества солдат – человеческого материала. А раз так, то немаловажным фактором, который оказывает воздействие на исход противостояния, является нравственное состояние бойца в решающий момент боя. Как бы ни был храбр человек, но в его душе в той или иной степени присутствует страх смерти и разрушения собственной плоти.

Чувство страха заразительно: возникая у одних, оно мгновенно передается другим, захватывая все большие массы людей. Наоборот, хладнокровное и мужественное поведение даже одного бойца способствует преодолению страха среди сражающихся рядом с ним – так велика сила примера! Поэтому командир должен личным примером оказывать влияние на подчиненных. Его уверенные и решительные действия побуждают воинов смело и без колебаний выполнять боевую задачу.

Поскольку в минуту опасности человек может растеряться и чувства выходят из-под контроля его сознания, необходимо научить воина умению владеть собой, вовремя уметь мобилизовать свою волю на выполнение поставленной задачи.

Для того чтобы подавить в бойцах страх, в разные эпохи было принято стимулировать воина различными способами[229]. В отличие от многих других народов, римляне не практиковали такое средство боевого возбуждения и снятия боевого стресса, как алкоголь. Римские солдаты отнюдь не были трезвенниками, но в источниках ничего не сообщается об употреблении спиртных напитков перед сражением. Поэтому вдвойне интересно понять, как вел себя в бою отдельный воин, какие действия он принимал в тех или иных условиях и какие факторы действовали на его решимость, смелость и презрение к опасности[230].

Если некоторые сведения о римской военной тактике можно почерпнуть сразу из нескольких источников, то последние практически ничего не говорят о непосредственных боевых маневрах солдат, их индивидуальных действиях и взаимодействии с сослуживцами. Хотя именно эти действия могут дать понимание римской боевой тактики непосредственно на уровне «боевой единицы» войска в виде конкретного воина.

Не секрет, что любое военное столкновение имеет собственную динамику, от развития которой зависит исход схватки. На этом уровне действуют факторы не только полководческого таланта, но и суммы индивидуальных усилий рядовых солдат. Любая ошибка на данном уровне могла привести к сумятице и более неприятным последствиям, включая панику и бегство с поля боя. С другой стороны, если дисциплина и самоорганизация каждого воина были высоки, то подобные риски существенно сокращались.

Изучение этого уровня боя в последнее время привлекает усиленное внимание военных историков, которые выделили особое направление исследований с громким названием «Лик сражения» («Face of Battle»). Начало этому направлению было положено исследованием Дж. Кигана «Лик сражения»[231], где автор отошел от общих абстрактных суждений о механизмах боя и исследовал конкретные действия отдельных воинов в ключевых фазах сражения. Такой подход был подхвачен другими исследователями, которые перенесли его в область изучения античных битв, в результате чего сформировалось направление по изучению природы боя в древности на примере действий рядовых воинов[232].

Первую попытку проанализировать психологическое состояние воинов и их действия в ходе боя предпринял еще в середине XIX в. французский офицер Ш. Ардан дю Пик[233]. Он провел интереснейший сравнительный анализ древних и современных сражений. Рассмотрев психологические аспекты сражения, он доказывал, что характер столкновения обеих сторон определялся всепобеждающим инстинктом страха и самосохранения воинов. В своем исследовании римского военного искусства А. Голдсуорти проанализировал материалы исследований С. Л. А. Маршалла[234] по психологии американских солдат, служивших в годы Второй мировой войны, и пришел к выводу, что во время рукопашной схватки как минимум три четверти из числа бойцов, стоящих во фронте, «сражаются больше с целью остаться в живых, нежели с подлинным намерением убить противника»[235]. Вместе с тем наряду с инстинктом самосохранения на поведение сражающихся или находящихся под вражеским обстрелом воинов не меньшее воздействие оказывает и такой фактор, как нежелание, чтобы товарищи обвинили его в трусости. Страх потерять репутацию в глазах тех, с кем воин жил и воевал бок о бок долгое время, часто был, очевидно, сильнее страха за собственную жизнь. Конечно, этот страх мог притупляться также под влиянием шока и усталости; большую роль играл и ранее приобретенный боевой опыт, и выучка, позволявшая чисто механически делать свое дело и выполнять команды.

В свете этого становится понятным фанатичное стремление римлян укреплять дисциплину и сплоченность своих легионов и малых подразделений[236]. Ведь от прочности товарищеских связей и взаимовыручки внутри контубернии или центурии зависели и исход боя, и жизнь отдельного бойца. Бегство одного могло повлечь за собой бегство всего подразделения. Отдельный боец вне строя мог стать легкой добычей врагов, а отряд с сомкнутыми щитами и оружием на изготовку, твердо занимающий свою позицию и подпираемый такими же отрядами, стоящими в задних рядах, был грозной силой. Дисциплинарная суровость в идеале была рассчитана на то, чтобы вселить мужество в воинов (Веллей Патеркул. II. 5. 2–3; Тацит. Анналы. III. 21. 1–2; XI. 19. 1; XIII. 35. 4). В сочетании с профессионализмом, достигаемым постоянными упражнениями с оружием, доблесть (virtus), а точнее, воинская доблесть (bellica virtus) и воинская честь (honestas) могли обеспечить психологическое превосходство римского воина над его противником, зараженным неистовством боя и полагающимся больше на отчаянную храбрость и физическую силу, а иногда и на коварство. Ключевая доблесть римского легионера заключалась в его способности исполнять приказы и любой ценой удерживать занимаемую позицию и место в строю, от чего зависел исход сражения.

Осознавая это, римские полководцы, как мы уже отмечали, всячески побуждали в своих воинах ревностное соперничество в славе и доблести, и этот мотив часто появляется в речах военачальников, обращенных к войскам перед сражением (Квинтилиан. Воспитание оратора. II. 16. 8). Упор на честолюбие давал свои результаты, и стремление отличиться доблестью усиливалось, когда солдаты могли проявить ее публично. Однако даже такое воспитание презрения к смерти не могло победить страх за свою жизнь абсолютно у всех воинов. Поэтому передние ряды боевых порядков стремились формировать из немногочисленных «прирожденных бойцов», чье мужество и доблесть могли вызвать ревность их сослуживцев. Такие бойцы есть во всех армиях и среди младших командиров, и среди рядовых солдат: это те немногие люди, любящие риск и опасности, отличающиеся прирожденной агрессивностью, у которых возбуждение битвой и желание отличиться храбростью подавляют инстинктивные страхи. Именно эти бойцы способны вести за собой своих товарищей по подразделению. Их-то и ставили командиры в передние ряды боевых порядков.

Идя в бой, легионер должен был чутко слушать команды центуриона. Но в суматохе схватки хоть и был виден поперечный гребень шлема центуриона, возвышавшийся над строем, но его приказы могли и не долетать до легионеров. Поэтому у центуриона было несколько помощников, которые находились в разных местах построения и не теряли друг друга из виду.

Центурион, стоявший в первой шеренге справа от построения, должен был вести за собой солдат, выказывая при этом не только храбрость, но и рассудительность. Горнист же находился позади центурии, рядом с тессерарием[237], который передавал приказы военачальника и, кроме того, помогал опциону следить за равнением задних шеренг. Об этих приказах легионеров извещал сигнал горна. Опцион (заместитель центуриона) также находился позади строя рядом с горнистом и тессерарием. В ходе боя он следил за порядком в строю, подталкивая легионеров своим жезлом. В случае гибели центуриона он брал командование центурией на себя. Впереди них, в центре построения, находился сигнифер – воин, несший штандарт центурии. Такое размещение знамени не позволяло врагу легко им завладеть и давало возможность зрительно отслеживать перемещения центурии не только самими солдатами, но и со стороны командования.

Построение когорты. Цифрами на рисунке отмечены: 1 – центурион; 2 – опцион; 3 – сигнифер; 4 – горнист; 5 – тессерарий

В начальной фазе боя, когда противники начинали сближение, важно было не только поддерживать, но и возбуждать боевой дух воинов. При этом у идущего навстречу опасности происходит выброс адреналина в кровь, не только мобилизующий, но и способный стать причиной неадекватного поведения, которое может выражаться в демонстрации безрассудной храбрости, что далеко не всегда поощрялось в римской армии, особенно если это было связано с нарушением дисциплины или невыполнением приказа и могло повлечь за собой нарушение строя и привести к непредсказуемым последствиям. Такое самовольство, пусть и проявленное в пылу схватки, считалось нарушением дисциплины, и, по словам Саллюстия, таких солдат могли наказывать даже жестче, «чем тех, кто осмеливался покинуть знамена и… вынужден был отступить» (Саллюстий. Заговор Катилины. 9. 4). В период Империи такое невыполнение приказа и действие, запрещенное полководцем, даже если оно могло быть успешным, каралось смертью, что закреплялось военным правом (Дигесты. 49. 16. 3. 15).

Если безрассудство отдельных бойцов, угрожающее нарушением боевого порядка, строго контролировалось, то всеобщее воодушевление, напротив, всячески поддерживалось стимуляцией воинственных эмоций, в том числе посредством бряцания оружием и боевым кличем. Демонстрация угрозы вызывает у противника страх, что иногда позволяет выиграть бой, не прибегая к схватке, очень опасной для обеих сторон.

В дополнение к сказанному в предыдущей главе отметим следующее. Инстинктивно человек, угрожая, издает крик, который в бою всегда считался важным оружием психологического подавления противника. Кроме того, громкий крик и угрожающие гримасы позволяют снизить страх, являясь своеобразным выбросом психической энергии. Древние хорошо понимали это психологическое значение боевого клича, устрашающего врага и придающего уверенность кричащим, да еще в сочетании с метательным залпом (Цезарь. Галльская война. V. 8; VII. 80; Онасандр. Стратегикос. 29; Плутарх. Красс. 23; Авл Геллий. Аттические ночи. I. 11; Аммиан Марцеллин. XVI. 12. 43; XXXI. 7. 11; Вегеций. III. 18). Крик возбуждает сражающихся и пугает врагов (Цезарь. Гражданская война. III. 92; Иосиф Флавий. Иудейская война, III. 7. 25).

Были и иные способы внушить страх и неуверенность противнику на расстоянии одним лишь своим видом. Врожденная программа, гласящая «тот, кто больше тебя, – сильнее тебя», соответствует действительности. Но животные и люди научились обманывать эту программу. Например, преувеличить себя можно за счет поднимающегося гребня над головой. Вспомним, что воины разных народов и разных времен зрительно увеличивали свой рост за счет высоких гребней и султанов на шлемах. Неудивительно, что и сейчас офицеры прибегают к любым ухищрениям, чтобы сделать себе фуражку с тульей повыше. Хоть некоторые авторы и считают, что римские легионеры эпохи принципата не надевали нашлемные украшения в бой, все же практиковались и иные варианты, когда шлемы увенчивались возвышающимися гребнями с изображением птичьих голов (типы шлемов Хеддернхайм и Уэртинг).

Пока шло сближение сторон, каждая старалась запугать противника, демонстрируя свою силу и свирепость. При этом, по мнению античных авторов, самым важным было именно количество шума, которое производили воины, и успеха добивается та сторона, которая кричит громче и в унисон. Полибий упоминает, что у римлян было в обычае наступать с подбадривающими криками, стуча оружием по щитам. Так бойцы из задних линий подбадривали впереди стоящих (Полибий. XV. 12). Эта демонстрация силы духа и решимости воинов была очень важна, так как в идеале она могла сломить решимость противника уже на стадии сближения, и тогда можно было обратить противника в бегство, выиграв схватку, не нанеся ни одного удара (Цезарь. Галльская война. V. 37; Гражданская война. III. 46). Атака противника метательным оружием была другим способом ослабить его или даже победить, не вступая в непосредственный контакт. Потери от точных попаданий вкупе с психологическим воздействием от шума, производимого залпом метательных снарядов, даже если он обрушивался на щиты, ослабляли вражескую решимость сражаться.

Действие легионеров в бою. Первые две шеренги бросают пилумы и, выхватывая мечи, идут врукопашную. Третья и четвертая шеренги бросают пилумы через головы солдат двух первых шеренг. Остальные четыре шеренги выжидают.

Характер действий и техника боя римских солдат в значительной степени определялись тем, с каким противником и в каких условиях им приходилось иметь дело. Например, в сражении с германской фалангой многие воины Цезаря бросались на врага и руками оттягивали щиты, нанося сверху раны врагам (Цезарь. Галльская война. I. 52). Следует также учитывать, что воины разных легионов могли использовать свои специфические приемы и способы сражения, которые вырабатывались благодаря знакомству с тем, как сражаются другие народы. Так, солдаты Цезаря во время гражданских войн, сражаясь в Испании с помпеянцами, были очень удивлены и даже приведены в замешательство тем варварским способом сражения, к которому прибегали последние. Этому способу они научились во время постоянных войн с луситанами[238] и прочими племенами, и заключался он в том, что легионеры сначала набегали с большой стремительностью, не слишком держа при этом строй, сражались небольшими группами и рассыпным строем; если же их теснили, то они подавались назад и оставляли занятое место (Цезарь. Гражданская война. I. 44). В подобного рода случаях военачальникам приходилось на ходу переучивать своих солдат, придумывая новые тактические приемы индивидуальных действий. Когда в ходе Африканской кампании гражданских войн легионеры Цезаря столкнулись с трудностями в борьбе с неприятельской конницей и легковооруженной пехотой, то он сам лично стал учить своих солдат «не как полководец ветеранов… но как фехтмейстер новичков-гладиаторов, наставляя их, на сколько шагов они должны отступать от врага, как они должны против него становиться, на каком расстоянии оказывать сопротивление, когда выбегать, когда отходить и грозить наступлением, с какого места и как пускать копья» (Африканская война. 71).

Как правило, когорты выстраивались в восемь рядов. Из этих рядов только первые два могли непосредственно бороться с противником. Остальные, оставаясь в относительной безопасности, в это время могли только бросать дротики через головы передовых бойцов и обеспечивать то давление, которое мешало сражающимся впереди отступить. Отступлению препятствовали также центурионы и младшие командиры, стоявшие так, чтобы видеть действия своих подчиненных и осуществлять руководство, сменяя уставших и раненых свежими бойцами из задних рядов.

Если ни одна из сторон не дрогнула и не обратилась в бегство при первой же стычке, то ближний бой, по существу, переходил в противостояние, подчас достаточно длительное.

Согласно цифрам, приводимым Вегецием (III. 15), оптимальное пространство, которое требовалось легионеру в боевых порядках, чтобы эффективно применять свое оружие, составляло 90 см по фронту и около 2 м в глубину, включая 30 см, занимаемых самим бойцом. Это давало возможность сделать один-два шага назад, чтобы метнуть пилум, а также действовать мечом при непосредственном единоборстве с противником. В то же время такая плотность строя позволяла бойцам быть достаточно близко друг к другу, чтобы чувствовать поддержку товарищей.

Вступив в индивидуальный поединок с противником, легионер атаковал его, эффективно орудуя щитом и нанося колющие удары мечом. О преимуществах колющего удара писал Вегеций: «Кроме того, они учились бить так, что не рубили, а кололи. Тех, кто сражался, нанося удар рубя, римляне не только легко победили, но даже осмеяли их. Удар рубящий, с какой бы силой он ни падал, не часто бывает смертельным, так как жизненно важные части тела защищены и оружием, и костями; наоборот, при колющем ударе достаточно вонзить меч на два дюйма, чтобы рана оказалась смертельной, но при этом необходимо, чтобы то, чем пронзают, вошло в жизненно важные органы. Затем, когда наносится рубящий удар, обнажаются правая рука и правый бок; колющий удар наносится при прикрытом теле и ранит врага раньше, чем тот успеет заметить» (Вегеций. I. 12).

Нам очень трудно представить, какие приемы непосредственно применялись при фехтовании, какую стойку занимал воин для более удобного и эффективного нанесения удара. Однако практические эксперименты членов современных военно-исторических клубов с репликами римского вооружения дают пищу для размышлений. Например, реальные эксперименты показывают ошибочность реконструкции позиции легионера при нанесении колющего удара, которую предложил П. Коннолли, исходя из конструктивных особенностей римского пехотного шлема[239].

Легионер наносит колющий удар мечом, прикрывшись щитом

Прежде всего, очевидно, что конструктивные особенности шлема никак не должны требовать постановки солдата в неудобную позицию, при которой он скрючен и наклонен вперед. Такая позиция чрезвычайно неудобна, что видно даже без экспериментирования со снаряжением, так как вся нагрузка сконцентрирована на спине и пояснице. Намного удобнее и эффективнее позиция с переносом центра тяжести на правую ногу с упором локтевого сустава – а лучше и колена – в скутум. При этом щит фиксирован для отражения удара противника, тогда как в варианте П. Коннолли нет никакой точки опоры щита; удар сверху или снизу от центра скутума элементарно перекосит его: ведь одной кистью по центру его не удержишь от перекоса. С переносом центра тяжести назад удобнее маневрировать скутумом, тогда как в позиции Коннолли это крайне затруднительно – весь вес приходится на руку и на скрюченную спину.

Тем не менее стойка, предлагаемая в реконструкции П. Коннолли, все же гипотетически может быть рассмотрена как кратковременная поза в движении при нанесении удара, после чего солдат должен был принять более удобную позицию для маневрирования. Рисунок на следующей странице показывает гипотетические варианты самых неудобных, а также наиболее удобных вариантов стоек при отражении щитом вражеского удара и нанесении мощного колющего удара.

Щит же использовался не только для пассивного отражения ударов. При кистевом горизонтальном хвате за рукоятку щита воин мог наносить по крайней мере три вида эффективных ударов. Если горло и подбородок противника оказывались незащищенными, то можно было нанести по ним сильнейший удар верхней кромкой щита. Кроме того, можно было нанести прямой удар умбоном в грудь (Ливий. XXX. 34. 3) либо удар нижней кромкой щита по стопе или голени врага. Удары щитом при столкновении шеренг скорее всего представляли собой толкание щитами противостоящей линии (Дион Кассий. XLVII. 44. 1).

Гипотетические варианты самых неудобных, а также наиболее удобных вариантов стоек при отражении щитом вражеского удара и нанесении колющего удара: 1, 2 – удобная стойка; 3 – крайне неудобный вариант; 4 – приемлемый вариант

Бой мечом против меча был самый убийственный. В ходе ближнего боя ожесточенные рукопашные схватки лицом к лицу с противником приводили к множеству травм и ранений, зачастую очень страшных и кровавых. В римское время мало что в этом плане изменилось по сравнению с тем, как сражались, получали раны и умирали герои поэм Гомера, у которого ужасы боя изображены нередко с натуралистическими подробностями. Вот как, например, в «Илиаде» описывается один из боев с участием Ахиллеса:

Прямо летящего в встречу, его Ахиллес быстроногий В голову пикою грянул, и надвое череп расселся… Медяным дротом младого его Ахиллес быстроногий, Мчавшегось мимо, в хребет поразил… Дрот на противную сторону острый пробился сквозь чрево; Вскрикнув, он пал на колени; глаза его тьма окружила Черная; внутренность к чреву руками прижал он, поникший… После сразил Девкалиона: где на изгибистом локте Жилы сплетаются, там ему руку насквозь прохватила Острая пика, и стал Девкалион, с рукою повисшей, Видящий близкую смерть: Ахиллес пересек ему выю, Голову с шлемом, сотрясши, поверг; из костей позвоночный Выскочил мозг; обезглавленный труп по земле протянулся. (Гомер. Илиада. ХХ. 386–483)

Надо сказать, что римский короткий меч в умелых руках был страшным оружием. Даже на видавших виды македонских воинов царя Филиппа V в начале II в. до н. э. нанесенные этим мечом ранения произвели сильное впечатление. По свидетельству Ливия, «до сего времени приходилось им [македонянам] видеть лишь раны от копий или стрел, изредка – от пик, да и воевать привыкли они только с греками и иллирийцами; теперь, увидев трупы, изуродованные испанскими мечами, руки, отсеченные одним ударом вместе с плечом, отрубленные головы, вывалившиеся кишки и многое другое, столь же страшное и отвратительное, воины Филиппа ужаснулись тому, с какими людьми, с каким оружием придется им иметь дело» (Ливий. XXXI. 34. 4–5).

Опасность боевого шока, несмотря на поголовное стремление римских воинов к доблести и подвигам, полностью осознавали военачальники и военврачи. Недаром некоторые римские авторы упоминают практику приучать солдат к виду крови и смерти, чтобы уменьшить в бою воздействие этих ужасающих эффектов войны (Писатели истории Августов. Максим и Бальбин. 8. 7). Вегеций считал, что даже опытные воины могут быть подвержены такого рода шоку, если они некоторое время не участвовали в военных действиях и подзабыли вид крови (III. 10).

Легионер в бою. Рельеф с мемориала в Адамклисси

В одном обнаруженном в Египте папирусе, датирующемся III в. н. э., можно найти довольно любопытные сведения, дополняющие то, что говорилось выше о боевом шоке: «Марк – Антонии, Сарапиону и Кассиану, своим родителям шлет привет. Я приветствую вас перед лицом богов. Никто не может подняться вверх по реке, так как тут идут бои между анотеритами и солдатами. Пятнадцать военнослужащих из числа сингуляриев (гвардейцев) погибло, не считая раненых легионеров и эвокатов (сверхсрочников), а также тех, кто пострадал от усталости в бою (т. е. стресса)» (P. Ross. Georg. III 1. 1–7). Марк был врачом в военном отряде, дислоцировавшемся в Александрии в III в. н. э., поэтому его сообщение о такой «усталости» интересно вдвойне. Видимо, речь здесь идет не об обычной вялости или слабости, а о более серьезных проблемах, если бойцы были занесены в список убитых и раненых. Солдаты в условиях рукопашной схватки как нельзя лучше осознавали всю опасность своего положения. Кроме непосредственного риска получить ранение в сумятице схватки, когда вокруг размахивали оружием, а сверху сыпались стрелы, дротики и камни, пущенные из пращи, солдаты видели страшную смерть своих товарищей, что, несомненно, могло сказываться на их психическом здоровье, и некоторые бойцы просто сходили с ума. Такой исход был тем более возможен, когда ожесточенные боевые действия продолжались в течение длительного времени. Нельзя исключать, что некоторые римские воины, возвращаясь к мирной жизни, страдали так называемым посттравматическим стрессовым расстройством (Post Traumatic Stress Disorder), как его называют в современной психиатрии, которое выражается в таких симптомах, как расстройство сна, навязчивые воспоминания, склонность к смерти и нанесению увечий, подавленное настроение и т. п. Вместе с тем в сохранившихся источниках на удивление мало свидетельств о подобного рода проблемах среди римских военных. Учитывая, что проявления и восприятие этого расстройства в значительной степени зависят от культурных традиций и моральных установок конкретного общества (а в этом плане римское общество, несомненно, сильно отличалось от нынешнего, в том числе и с точки зрения отношения к насильственной смерти), вряд ли правомерно проводить прямые аналогии между римскими и современными ветеранами вооруженных конфликтов[240].

Рельеф с изображением легионеров. Археологический музей, Стамбул

Согласно новым исследованиям, посвященным психологии воина, среди физиологических факторов, определяющих характер поведения военнослужащих на поле боя, важное значение имеет тип нервной системы, а также тип темперамента. Только воины с сильным типом нервной системы (их примерно 15 %) не подвергаются ощутимому психотравмирующему воздействию сложной обстановки. Все это в полной мере осознавали и римские стратеги. Поэтому можно говорить о том, что одной из важнейших задач, поставленных перед римскими военными врачами, было поддержание психологического здоровья военнослужащих. Сильный духом воин не только не испытывал в бою страх, но и не страдал угрызениями совести, убивая врагов, не только вооруженных.

Легионер убивает варвара. Деталь рельефа колонны Марка Аврелия

Сразив своего противника, солдат мог продвинуться на его место в неприятельской боевой линии, которая в результате серии таких индивидуальных побед могла начать подаваться назад, а при усиливающемся натиске и поддержке со стороны стоявших в задних шеренгах бойцов быть прорванной и опрокинутой. Схватка со всеми ее ужасами, мстительность воинов и предвкушение появившегося призрака победы над врагом еще больше распаляли в солдатах ожесточение. Когда наступал перелом в ходе боя и противник бежал, сражение перерастало в резню, в которой уже не было места жалости и состраданию. Геродиан рассказывает, как разъяренные воины во время преследования врага убивали всех, кто попадался им под руку: «Они так долго сражались и столько было убитых, что волны текущих по равнине рек несли в море больше крови, чем воды; наконец, восточные люди бежали; оттеснив их, иллирийцы одних сбрасывали в лежащее рядом море, а других, бежавших за холмы, преследовали и убивали, а вместе с ними и множество других людей, которые собрались из ближних городов и деревень поглядеть на происходящее с безопасного места» (Геродиан. III. 4. 5).

Из вышесказанного понятно, что сражение в открытом поле требовало от солдат не только умения искусно маневрировать, но и сохранять в любой ситуации боевой дух и выдержку. Столь разумное поведение в бою показывало психологическое превосходство римского легионера над его противником и в конечном счете приводило к перелому в ходе индивидуальной схватки, а затем и к сумме таких индивидуальных побед, обеспечивающих перелом в ходе боя. Но такое поведение могло быть осуществлено только очень тренированными людьми, которые знали свое место в строю и неукоснительно выполняли приказы командования. Применение этой связки требовало четкого взаимодействия между командирами и солдатами; первые должны обладать военными знаниями, вторые – уметь подчиняться. А выполнять приказы в бою может только адекватно воспринимающий окружающую обстановку и не пораженный страхом солдат. Кроме того, воин не должен был действовать как автомат: механически, не размышляя. Выполняя приказ, он должен был думать, как лучше это сделать, используя умение, на основании наблюдений представить себе картину скрытого, предугадать возможные действия противника. Таким образом, он не являлся лишенной здравого смысла и разума марионеткой в руках полководца, но, подчиняясь приказам, исполнял их рассудительно и инициативно. Выработка таких навыков была одной из важнейших задач, которой римское командование уделяло большое внимание, постоянно тренируя солдат как физически, так и психологически, подготавливая их к решающему моменту схватки.

Глава 19 Полководец в бою

«Для солдата в тяжелом бою поистине самое приятное зрелище – благоразумный император, который усердно соучаствует в трудах… который бодр и бесстрашен в грозных на вид обстоятельствах, а там, где воины чересчур отважны, строг и непреклонен. Ибо подчиненные обычно подражают командующему в осмотрительности и отваге».

(Юлиан Отступник. II Панегирик Констанцию. 87 B–88 B)

Командование войсками в любую историческую эпоху – деятельность исключительно многогранная и ответственная. Она требует от военачальника разнообразных морально-волевых качеств и интеллектуальных способностей, различных специальных познаний и умений. На протяжении своей истории римляне, как и другие народы, вырабатывали свой идеал полководца. Разные его грани воплощались в деятельности многих выдающихся римских полководцев времен Республики и Империи. Римская практика руководства войсками также имела свои специфические особенности, которые обусловливались как идеальной моделью поведения военачальника, так и характером и техническим уровнем военной организации. На этих двух взаимосвязанных сторонах военного командования – идеологии и практике римского военного лидерства – мы и остановимся в данной главе[241].

Начнем с вопроса о том, какие знания, умения, морально-психологические качества считали римляне необходимыми полководцу. Выше мы уже цитировали характеристику качеств, необходимых полководцу, из трактата Онасандра (глава 8). Ее можно дополнить многочисленными высказываниями других римских и греческих авторов. Разносторонний перечень доблестей полководца мы находим, в частности, у Цицерона[242]. Рассуждая о том, в чем состоит наука полководца, он считает нужным сначала дать определение самого полководца (он именует его «руководителем военных действий»), а потом уже говорить о войске, о лагерях, о маршах, о сражениях, об осадах городов, о снабжении, об устройстве и избегании засад. «Тех, кто это осознал и постиг, – резюмирует Цицерон, – я и буду считать полководцем» (Об ораторе. I. 48. 210). Главными же качествами настоящего полководца Цицерон считал четыре: знание военного дела, доблесть, авторитет и удачливость, к которым он добавляет «трудолюбие в делах, храбрость в опасностях, усердие в начинаниях, быстроту в действиях, разумную предусмотрительность» (О предоставлении империя Гн. Помпею. 11. 28–29), а также ряд моральных достоинств: бескорыстие, воздержанность, верность, доступность, ум, человечность (там же. 13. 36). Упоминает он и ораторские способности (там же. 14. 42).

Рельеф с арки в Оранже (Аравзион)

Действительно, роль красноречия в деятельности римского полководца ни в коем случае не следует недооценивать[243]. В Риме «все начинается с речи, и война не исключение из этого правила»[244]. Редко какое описание римских сражений обходится без упоминания или без изложения речей полководцев, обращенных к выстроенным перед боем войскам. Умение влиять на подчиненные войска искусной речью, убеждая и воодушевляя их, было непременной чертой образа выдающегося полководца. Онасандр пишет о том, что в полководцы следует выбирать человека, владеющего словом, ибо это качество приносит огромную пользу на войне: призывная речь военачальника перед началом сражения заставляет воинов презирать опасности и страстно стремиться к подвигам, даже звук боевой трубы не возбуждает их в такой степени, как речь, произнесенная во славу доблести; при неудачах же умелая увещательная речь командующего возвращает воинам бодрость, оказываясь даже полезнее ухаживающих за ранеными врачей (Стратегикос. 1. 1; 13–16). Та же мысль звучит в риторическом вопросе известного учителя ораторского искусства Квинтилиана: «Разве не ораторское искусство часто возвращает боевой дух устрашенным воинам и избавляет их от страха, и не оно ли убеждает устремившихся навстречу опасностям битвы бойцов в том, что слава дороже жизни?» (Воспитание оратора. II. 16. 8). «Во время войны и в боевом строю, – пишет другой ритор, – нуждаются воины в том, чтобы, благодаря речи и ободрению военачальника, превзошли они самих себя в решительности» (Дионисий Галикарнасский. Искусство риторики. 7. 2). По свидетельству Иосифа Флавия (Иудейская война. VI. 1. 5), во время штурма Иерусалима Тит обратился к своим воинам с речью в твердом убеждении, что для возбуждения боевого духа более всего пригодна вселяющая надежду речь и что призывы полководца в сочетании с обещаниями заставляют солдат забывать об опасностях. Характерно, что некоторые римские военачальники не упускали случая обратиться с речью к солдатам, даже если их боевой дух и без этого был на должной высоте (Александрийская война. 22; Тацит. Агрикола. 33).

В речах полководцев давались также наставления и разъяснения особенностей и замысла предстоящего сражения (Цезарь. Галльская война. VII. 19; Александрийская война. 16; Аппиан. Гражданские войны. II. 81; Тацит. Анналы. I. 67; XIV. 36). Как пишет Вегеций (III. 12), «благодаря убеждениям и поощрениям вождя у войска растут храбрость и мужество, особенно если они понимают, что метод предстоящего сражения таков, что они могут надеяться легко добиться победы. Затем нужно указать на неспособность и ошибки врагов и, если они раньше были побеждены нами, напомнить об этом». Тацит пересказывает подобную речь Германика (Анналы. II. 14). Собрав войско на сходку перед сражением, он разъясняет, что римский воин может успешно сражаться не только в открытом поле, но если разумно использует обстановку, то и в лесах, и в поросших лесом горах. «Нужно, – конкретизирует он, – учащать удары, направляя острие оружия в лицо: у германцев нет панцирей, нет шлемов, да и щиты у них не обиты ни железом, ни кожею – они сплетены из прутьев или сделаны из тонких выкрашенных дощечек. <…> Только сражающиеся в первом ряду кое-как снабжены у них копьями, а у всех остальных – обожженные на огне колья или короткие дротики. И тела их, насколько они страшны с виду и могучи при непродолжительном напряжении, настолько же невыносливы к ранам; германцы, не стыдясь позора, нисколько не думая о своих вождях, бросают их, обращаются в бегство, трусливые при неудаче, попирающие законы божеские и человеческие, когда возьмут верх».

Очевидно, для римского полководца недостаточно было просто отдавать приказы и воодушевлять войска, но необходимо было убеждать своих подчиненных в необходимости и целесообразности тех или иных действий.

Ободряющие речи перед началом сражения произносились полководцем «по воинскому обычаю», как выражается в одном месте Цезарь (Гражданская война. III. 90). Признаком внезапности вражеской атаки является невозможность обратиться к солдатам с речью (Тацит. История. IV. 33). Как правило, такая полководческая речь непосредственно предшествует сигналу к бою и назначению пароля (Африканская война. 58. 3; Плутарх. Брут. 41), но нередко словесное ободрение воинов требовалось и в разгар сражения (Цезарь. Галльская война. II. 21; Аппиан. Война с Митридатом. 49; Аммиан Марцеллин. XVI. 12. 28). Понятно, что боевая обстановка не оставляла времени для пространных речей, а протяженность боевого строя исключала возможность обращения сразу ко всему войску. Часто поэтому речь полководца сводилась к набору призывов и лаконичных увещаний. Командующий произносил слова ободрения и воодушевлял воинов на бой, либо обходя ряды выстроенного войска, либо объезжая их верхом на коне и чаще всего по очереди обращаясь к отдельным частям, находя для каждой особые слова. Вот, например, как Тацит излагает подобную речь: «Цериал напоминал солдатам о древней славе римского имени, о победах, одержанных ими и в старину, и совсем недавно, призывал их навсегда покончить с коварным, трусливым, в сущности, уже разбитым врагом, уверяя, что римским солдатам предстоит не сражаться, а мстить… К каждому легиону Цериал обращался с теми словами, которые могли особенно сильно подействовать на солдат. Воинов он назвал покорителями Британии; шестому напомнил, что лишь благодаря его могучей поддержке Гальба стал принцепсом; бойцам второго сказал, что начинающийся бой будет для них первым, что здесь им предстоит стяжать славу своему новому знамени и новым значкам когорт. «Эти лагеря – ваши, вам принадлежат эти берега! – воскликнул Цериал, обращаясь к легионам германской армии и обводя рукой окружающие поля. – Пусть же враги кровью заплатят за попытку лишить вас ваших владений». Эти слова были встречены особенно громкими криками – солдаты, уставшие от длительного мира, рвались в бой; другие, утомленные войной, стосковались по спокойной жизни и надеялись, что предстоящее сражение принесет им награды, а вслед за ними желанный отдых» (Тацит. История. V. 16).

Статуя императора Тита из Геркуланума

В некоторых случаях полководец мог поручить произнести речь отдельным начальникам (Плутарх. Катон Младший. 54), но солдаты могли расценить это как знак неуважения к ним (Плутарх. Антоний. 40).

Конечно, большинство полководческих речей в сочинениях античных историков являются их собственным творением, данью требованиям жанра. Но вряд ли на этом основании стоит вообще отрицать, как делают некоторые исследователи[245], практическую значимость этих речей как средства управления войсками, прежде всего их морально-психологическим состоянием.

Что касается полководческих знаний и искусства, то к ним, согласно римским писателям, относились разнообразные практические умения, а именно: умение выбрать место для лагеря, обеспечить подвоз продовольствия, обезопасить себя от засад, выбрать удобный момент для битвы, построить войска и подкрепить их резервами (Ливий. IX. 17. 15; XLIV. 22. 8). О том, что такое представление было вполне стандартным, свидетельствуют слова ритора Квинтилиана, который, используя в одном месте сравнение из военной сферы, говорит о достоинстве полководца, способного определять диспозицию своих войск для различных ситуаций боя, удерживать территории посредством наблюдательных постов и охраны городов, добывания продовольствия, контроля за дорогами, а также умеющего распределять свои силы на море и на суше (Воспитание оратора. VII. 10. 13). Тацит (История. III. 56), подчеркивая невежество Вителлия в военном деле, пишет, что тот был неспособен что-либо предвидеть и рассчитать, не знал ни порядка совершения маршей, ни организации разведки, не умел ускорить или замедлить ход военных действий.

Действительно, подготовка к сражению, маневрирование и непосредственное руководство боевыми действиями, безусловно, относятся к важнейшим элементам военного искусства. Понятно, однако, что в разных обществах и в разные исторические эпохи формы и способы участия высших военачальников в бою существенно различались, строились по различным моделям, по-разному воспринимались и оценивались общественным мнением. Вопрос о том, каким образом управлялась римская армия непосредственно во время сражения, во многом остается неясным. Здесь важно прежде всего выяснить, где во время сражения полководец должен был находиться и какие действия предпринимать, как вести себя, чтобы наиболее эффективно обеспечить решение тактических и стратегических задач, то есть добиться победы над противником в данной битве и в войне в целом.

Статуя императора Траяна

А. Голдсуорти, один из первых обративших внимание на эти вопросы, выделяет и анализирует три варианта местонахождения римского военачальника во время сражения[246].

1. Военачальник находится в тылу, наблюдая за сражением в целом и вводя в случае необходимости резервы.

2. Военачальник принимает непосредственное участие в бою, сражаясь вместе со своими солдатами в первых рядах, чтобы воодушевить войска своим личным примером.

3. Военачальник располагается в непосредственной близости к боевым порядкам и перемещается вдоль поля битвы, оценивая действия своих подчиненных, отслеживая ситуацию на отдельных участках и внося в нее требуемые и возможные коррективы.

Говоря о соотношении этих трех вариантов в римской военной истории, Голдсуорти отмечает, что только немногие римские военачальники во время сражения постоянно оставались в тылу, руководя боевыми действиями через посыльных или сигналы. Примерами военачальников, которые направляли действия своих войск, находясь в тылу, могут служить Агрикола в битве у горы Гравпий (Mons Graupius) в Британии и Арриан, который определяет свое место как командующего в предполагаемом сражении против аланов в центре позади строя, где он стоит с резервом в 300 пехотинцев и около 200 всадников (Арриан. Построение против аланов. 22–23). Обычное же место командующего у римлян, согласно Вегецию, было на правом фланге (Вегеций. II. 18), однако в диспозиции, предлагаемой Аррианом, там руководит Валент. Возможно, Арриан в данном случае следовал примеру Ксенофонта Афинского (Ксенофонт. Анабасис. I. 8. 22–23). У римлян командование центром считалось вторым по значимости местом (Вегеций. II. 18).

Третий вариант, по мнению Голдсуорти, был наиболее распространенным, хотя достаточно рискованным с точки зрения личной безопасности. Такой мобильный стиль командования требовал от полководца способности учитывать отдельные детали разворачивающегося сражения, «читать» ход битвы и предвидеть, где личное присутствие военачальника может более всего понадобиться на том или ином ее этапе. При этом римский военачальник призван был играть одновременно две роли – «генерала» и лидера, как определяет их Голдсуорти, которые в совокупности и составляли «доблесть» полководца в широком смысле слова, включавшую, по сути дела, как «технические» и тактические умения, так и личную храбрость[247]. В первой роли полководец действовал как тактик, контролировал и корректировал ход битвы, а во второй – воодушевлял свои войска, поскольку римские солдаты, как мы уже отмечали, всегда стремились проявить храбрость публично, когда свидетелями их мужества оказывались полководцы. «Счастливы те воины, – восклицает Плиний Младший, обращаясь к Траяну, – чьи верность и усердие удостоверялись не через вестников и посредников, но тобой самим, не ушами твоими, но глазами» (Панегирик Траяну. 19). И это было достаточно распространенной практикой. По словам Иосифа Флавия (Иудейская война. V. 7. 3), главной причиной мужества римских солдат был Тит, «появлявшийся повсюду и всегда бывший на виду у воинов. Выказать слабость в присутствии Цезаря, сражавшегося вместе со всеми, считалось ни с чем не сравнимым позором, зато для тех, кто отличался в бою, Цезарь был одновременно и свидетелем и награждающим, ибо уже одно то, что Цезарь признал чьи-либо заслуги, было само по себе большой выгодой. И поэтому многие выказывали рвение, зачастую превышавшее их силы». Тиберий во время штурма Серециума в Далмации в 9 г. н. э. сидел на высокой платформе не только для того, чтобы, наблюдая за ходом боя, оказывать, где необходимо, помощь, но и для того, чтобы воодушевить своих людей сражаться более храбро (Дион Кассий. LVI. 13). Тит наблюдал за осадой Иерусалимского храма из крепости Антонии, чтобы никто из храбрецов не остался незамеченным и обойденным наградой (Иосиф Флавий. Иудейская война. VI. 2. 5).

Император Траян вступает в бой с непокрытой головой в сопровождении спальника, несущего его шлем. Рельеф с Форума Траяна

При третьем варианте обязанности командующего были разнообразны, особенно если сражение развивалось стремительно. В этом случае приходилось одновременно делать всё сразу, подобно Цезарю во время кампании против белгов в 57 г. до н. э.: нужно было «выставить знамя (это было сигналом к началу сражения), дать сигнал трубой, отозвать солдат от шанцевых работ, вернуть тех, которые более или менее далеко ушли за материалом для вала, построить всех в боевой порядок, ободрить солдат, дать общий сигнал к наступлению. Всему этому мешали недостаток времени и быстрое приближение врага» (Галльская война. II. 20). Обычный же порядок, согласно Онасандру (Стратегикос. 33), предполагал, что во время сражения военачальник должен объезжать верхом ряды своего войска, «чтобы показывать себя тем, кто подвергается опасности, хвалить храбрых, грозить робким, приободрять вялых, заполнять разрывы в боевых порядках, перемещать при необходимости отряды, наперед предвидеть решающий момент, срок и исход битвы». Полководец мог обходить ряды войска и пешком (Африканская война. 81).

Онасандр (Стратегикос. 32–33) подчеркивает, что военачальник должен, ведя наблюдение за силами и построениями врага, корректировать план действий, когда битва уже началась. Важным моментом было своевременное введение в действие резервов, использование которых было характерной чертой римской тактики. Полководец должен был вводить в действие резервы (subsidium), чтобы развить успех или же в случае непредвиденного и неблагоприятного изменения обстановки переломить ход битвы (Тацит. История. V. 16).

Для направления хода сражения в распоряжении римских военачальников были разнообразные сигналы. Вегеций (III. 5) подразделяет их на три вида: словесные, звуковые и немые. К первым относились не только отдаваемые голосом приказы, но и пароли, использовавшиеся в караулах и в сражении для различения своих и чужих. Паролем, который, как правило, давался командующим, служило какое-нибудь слово или выражение, например: «победа», «доблесть», «слава оружия» и т. п. К звуковым сигналам относились те, которые даются горнистом, трубачом или на рожке. Немыми сигналами служили орлы, драконы[248], значки манипул (signa), знамена (vexilla), флажки (flammulae), конские хвосты, пучки перьев, а также знаки рукой и различные элементы на одежде или оружии. Поэтому на поле боя солдаты должны были держать в поле зрения свои знамена и следовать за ними. Общие сигналы к снятию лагеря, началу атаки, штурма или отступления подавались прямой трубой (tuba). Рожок (cornu), на котором играл корницен, подавал сигнал для знаменосцев. В сражении оба инструмента часто звучали совместно. Менее известны функции и предназначение третьей разновидности духовых инструментов – букцины, которой пользовались реже. Трубачей (tubicenes) было 39 на легион: 27 для манипул когорт от 2-й до 10-й, пять для 1-й когорты, три для конницы и три для офицеров (Арриан. Тактика. 14. 4). Корниценов, распределенных по когортам и коннице, в легионе было 36 (в отличие от трубачей, их не было при командирах). Была, кстати сказать, и особая должность горологиария (horologiarius), который указывал музыкантам, в какой момент они должны подавать сигнал к смене караулов.

Сигналом, призывающим к оружию, в период Республики служило знамя (vexillum), поднятое над палаткой полководца. Его использовал Цезарь, когда его войско подверглось атаке во время обустройства лагеря (Цезарь. Галльская война. II. 20). Ночью использовались костры (Аппиан. Испанская война. 90–92; Цезарь. Галльская война. II. 33; Гражданская война. III. 65). Сигнал трубой не всегда мог быть расслышан на дальнем расстоянии. Например, когда Цезарь в одном из сражений приказал трубить отбой, легионеры не расслышали звуков трубы, так как их отделяла от Цезаря большая долина (Цезарь. Галльская война. VII. 47. 1). Сигналы на дальние расстояния могли передаваться с помощью факелов, костров или дыма, чтобы, например, отозвать фуражиров или солдат, работавших далеко от лагеря. Известен только один пример, когда приказ во время сражения был послан в письменном виде: это случилось в первой битве при Кремоне в 69 г., когда курьер-нумидиец доставил послание с приказом императора Отона полководцам выступать как можно скорее (Плутарх. Отон. 11). Когда во время Африканской войны Цезарь был окружен войсками Лабиена, он приказал, чтобы каждая когорта развернулась так, чтобы можно было сражаться на два фронта (Африканская война. 12). Вероятно, и для столь редкого маневра существовал особый сигнал.

Таким образом, от полководца требовалось умение тщательно подготовить свое войско к битве, определить диспозицию и использовать правильную тактику. Он должен был обладать также умением понимать психологию войны. Личная храбрость в сочетании с присутствием духа необходима была для воздействия на поведение воинов в бою. Этот момент подчеркивал Полибий (X. 3. 7), по словам которого «полководцы должны обладать присутствием духа и быть отважными – это качества, которые действительно являются самыми важными для опасных и рискованных предприятий».

Совсем редкими, считает Голдсуорти, были случаи, когда полководец действовал в переднем ряду боевых порядков как простой воин. При этом английский историк возражает против той распространенной точки зрения, что способности римских военачальников заключались прежде всего в тактическом искусстве. Не соглашается он и с мнением, что исход сражений, которые, как правило, не предполагали сложных маневров и координации действий различных родов войск, лишь в ограниченной степени зависел от командования и контроля со стороны полководца, но преимущественно – от усилий самих солдат; поэтому для римского военачальника важно было в первую очередь создать образец поведения для своих воинов, демонстрируя личную, сугубо воинскую доблесть в бою[249]. Военачальники стремились обосновать свое превосходство и притязания на лидерство не столько наличием особых профессиональных полководческих качеств, сколько желанием и умением участвовать в рукопашном бою и поединках[250]. Это связано с тем, что для римской знати традиционно было важно снискать воинские отличия и славу, которые открывали возможности для успешной государственной карьеры. Существует также точка зрения, что, в отличие от греческих военачальников вплоть до Александра Македонского, римские командующие даже в эпоху Республики редко сражались впереди[251], а в период Империи подобные примеры были редкими исключениями, лишь подтверждающими общее правило. Императоры же вообще до III века крайне редко участвовали непосредственно в сражениях. Например, Дж. Лендон полагает, что только с Тита, многократно принимавшего участие в боевых схватках в ходе осады Иерусалима, в императорской армии получает все большее распространение обычай героического лидерства, причем фактором такого изменения служил пример Александра Великого[252].

На наш взгляд, в римской традиции личное участие военачальника в бою всегда сохраняло важное если не практическое, то по меньшей мере идеологическое значение. Именно здесь обнаруживается очевидное расхождение между теоретическими предписаниями греков и преобладающими оценками римских авторов. Например, согласно Ксенофонту (Домострой. 21. 7), лучший военачальник не тот, кто телесно сильнее своих воинов и превосходит их искусством обращаться с оружием и конем, кто кидается в опасность впереди всех, но тот, кто умеет внушить солдатам стремление идти за ним в любую опасность. Полибий хвалит, к примеру, Филопемена за то, что тот не занимал места впереди войска в противоположность распространенной практике (X. 24. 3). Греческий историк удостаивает похвалы Ганнибала, который заботливо охранял себя от напрасного риска, а также Сципиона, который хотя и участвовал в боях, но по возможности уклонялся от опасности (X. 33. 3; X. 13. 1)[253]. Напротив, Марцелла, погибшего в случайной схватке, Полибий осуждает за неподобающее полководцу легкомыслие (X. 32. 9–10). Эти рассуждения, вероятно, использовал Онасандр (Стратегикос. 33), подчеркивая, что военачальнику не следует лично вступать в бой в качестве простого солдата: полководец подобен кормчему на корабле (то же сравнение использует и Полибий) и приносит больше пользы своим умом, а не силой и отвагой (cp. Ксенофонт. Домострой. 21. 8). Правда, Онасандр оговаривается, что военачальник, чтобы возбудить боевой дух войска, должен выказать себя храбрым воином, но сражаться, помня об осторожности.

Безрассудная храбрость военачальника и у римских авторов могла иногда толковаться как «неистовство», «дерзкая отвага». Как пишет, например, Цицерон (Об обязанностях. I. 23. 81), «…опрометчиво бросаться в сражение и врукопашную биться с врагом – дикость, подобная звериной». Характерно, однако, что Цицерон тут же отмечает, что если обстоятельства этого требуют, то надо не на жизнь, а на смерть сразиться в рукопашном бою и предпочесть смерть рабству и позору. И тот же Цицерон превозносит одного из своих подзащитных одновременно и как храбрейшего воина, и рассудительнейшего полководца (В защиту Флакка. 3. 8).

У большинства же римских авторов одобрение вызывает совмещение «обязанностей смелого воина и доблестного полководца» (Саллюстий. Заговор Катилины. 60. 4)[254]. Например, Цезарь высоко оценивает действия своего легата Луция Котты, который «поспевал всюду, где этого требовало общее благо, обращался со словами ободрения к солдатам и, лично участвуя в бою, исполнял одновременно обязанности полководца и солдата» (Галльская война. V. 33). Цицерон восхваляет консулов Пансу и Гирция за их действия против Марка Антония под Мутиной в 43 г. до н. э., называя первого, сражавшегося в передовых рядах и дважды раненного, прославленным императором[255], а о втором, который в бою сам нес орла легиона, говорит как о доселе невиданном прекрасном образе императора (Филиппики. XIV. 26; 27). По сообщению Светония (Август. 10. 4), Октавиан, не отличавшийся ни физической силой, ни храбростью, во время этой же войны исполнил обязанности не только полководца, но и простого солдата[256]: взяв у раненого знаменосца орла, он долго носил его на своих плечах. Во время Иллирийской кампании Октавиан также принимал личное участие в бою и был дважды ранен, один раз при штурме одной крепости, когда он сам бросился вперед с немногими спутниками и телохранителями, заставив войско устыдиться и последовать за ним[257]. Согласно Тациту (История. III. 17), Антоний Прим во время яростного сражения «не упускал ни одной обязанности твердого полководца и храброго солдата»: он удерживал колеблющихся, отдавал распоряжения и лично вступил в схватку, пронзив копьем убегавшего знаменосца и выхватив у него знамя. И это заставило воинов устыдиться своего бегства. В такой же манере действовал и Сулла в сражении при Орхомене (Плутарх. Сулла. 21; Фронтин. Стратегемы. II. 8. 12).

Доблесть военачальника, проявляемая непосредственно в боевой схватке с врагом, превозносится в оде Горация, посвященной пасынкам Августа Друзу и Тиберию Клавдию по случаю побед, одержанных в 15 г. до н. э. над альпийскими племенами. Он о последнем поэт:

В пылу сражения стоило зреть его, Как он без счета груди врагов дробил… …полки врагов Без устали теснил Тиберий, В самую сечу с конем врываясь. <…> Громил так Клавдий, ринувшись в смертный бой. Одетых в латы варваров без потерь; Кося и задних и передних, Трупами землю устлал победно. (Гораций. Оды. IV. 14. 22–24; 29–32).

Известно стихотворное посвящение Венере Эруцинской от имени Луция Апрония Цезиана, который вместе со своим отцом, проконсулом провинции Африка, успешно воевал против нумидийцев, восставших под предводительством Такфарината (Тацит. Анналы. III. 21). В надписи сообщается, что Апроний (именующий себя потомком полководца и полководцем), посвятил в дар богине собственный меч, затупившийся от ударов по врагам, и другое оружие, в том числе копье, которым наносил удары обращенный в бегство варвар (CIL X 7257 = ILS 939). Император Тиберий наградил отца почетной статуей, также посвященной в храм Венеры, а сына – досрочным избранием в жреческую коллегию. Даже если мы имеем дело с поэтическим преувеличением, по всей видимости, сам Луций (а возможно, и его отец) активно участвовал в боях. Другие источники эпохи Империи также свидетельствуют об участии и (или) гибели в бою военачальников высокого ранга. Так, в битве с сарматами в 70 г. н. э. погиб наместник Мёзии Фонтей Агриппа, «который храбро сражался» (Иосиф Флавий. Иудейская война. VII. 4. 3). Позже на войне погиб и другой наместник этой провинции Г. Оппий Сабин (Светоний. Домициан. 6. 1; Евтропий. VII. 23. 4; Иордан. XIII. 76; Орозий. VII. 10. 3). В правление Коммода в Британии вместе со своим войском погиб неизвестный военачальник (Дион Кассий. LXXII [LXXIII]. 8. 2). Около 170 г. н. э. сенат по инициативе Марка Аврелия принял решение установить почетную статую наместнику Дакии М. Клавдию Фронтону, который «погиб, до последнего вздоха храбро сражаясь за государство против германцев и язигов» (CIL VI 1377 = ILS 1098). М. Валерий Максимиан, командуя одной из вспомогательных частей, сразил собственной рукой вождя племени наристов Валаона, за что удостоился награды от императора Марка Аврелия (АЕ 1956, 124). Подобный подвиг в начале правления Августа совершил Марк Лициний Красс, внук триумвира, который в 29 г. до н. э. во время вторжения римлян в Мёзию в ответ на опустошение бастарнами Фракии одолел в поединке вождя бастарнов Дельдона и снял с него доспехи (Дион Кассий. LI. 24. 4).

В некоторых высказываниях прямо подчеркивается значение такой храбрости как примера, воодушевляющего воинов. Ибо, по словам Плутарха, «подлинная жажда доблести возникает лишь из глубочайшей преданности и уважения к тому, кто подает в ней пример…» (Катон Младший. 9). Эту тему подробно развивает Юлиан во 2-м Панегирике Констанцию (Речи. II. 87 B–88 B), который мы процитировали в эпиграфе к данной главе. По мысли оратора, полководец вообще должен приучать свое войско не бояться трудов и опасностей, действовать не только увещеванием, поощрениями или строгими наказаниями, но личным примером, показывая, что он сам является таким, какими хочет видеть своих воинов; поэтому военачальник должен воздерживаться от всякого наслаждения, не стремиться к богатству, не грабить своих подчиненных, не предаваться лени, демонстрировать подчинение законам и приказам. В некоторых случаях личный пример полководца может даже противопоставляться обычным дисциплинарным средствам. Например, у Ливия (VII. 32. 12) Марк Валерий Корв перед сражением с самнитами призывает воинов: «Пусть… не слова мои вас ведут, а дела, и не только подчинение дисциплине, но и мой пример».

Подобного рода эпизоды известны в боевой биографии многих римских императоров и военачальников, как наиболее выдающихся (Сципионов Старшего и Младшего, Катона Старшего, Мария, Суллы, Цезаря, Тита, Максимина Фракийца, Константина I, Юлиана), так и менее прославленных, как, например, консул 202 г. до н. э. Сервилий Гемин Пулекс, который 23 раза участвовал в поединках, бросая вызов врагу (Ливий. XLV. 39. 16), или Петилий Цериал, подавлявший восстание Цивилиса в Галлии в 70 г. н. э. (Тацит. История. IV. 77). По свидетельству Плутарха (Серторий. 4), Серторий, начальствуя над войсками, творил в бою чудеса, не щадил себя в сражениях, в одном из которых даже потерял глаз. Также и император Проб (276–282 гг. н. э.), по словам Зосимы (I. 67. 3), неистово сражался в битвах, идя в бой в первых рядах.

Следует отметить, что хорошая физическая подготовка и воинская выучка, полученные в детстве, позволяли многим римским военачальникам не только служить для своих подчиненных образцом в военных упражнениях, проходивших в поле и на лагерном плацу, но и совершать незаурядные подвиги в сражениях, одолевая в единоборствах вражеских вождей[258], подобно Сципиону Эмилиану, Клавдию Марцеллу, наместнику Македонии Лицинию Крассу, убившему в 29 г. до н. э. в поединке вождя бастарнов Дельдона (Дион Кассий. LI. 24. 4), Германику (Светоний. Калигула. 3.2), Каракалле (Дион Кассий. LXXVII. 12. 2). Выдающимися достижениями в силе и выносливости отличался также Серторий, который, по сообщению Плутарха (Серторий. 3), во время войны с кимврами и тевтонами, потеряв коня и получив рану, смог переправиться вплавь через Родан и сохранить при этом свои доспехи и щит. Если верить Светонию (Тит. 5. 3), Тит во время осады Иерусалима сам поразил двенадцатью стрелами двенадцать врагов.

Император воодушевляет солдат своим примером, бросаясь в гущу врагов. Деталь рельефа саркофага Людовизи. Первая половина III в. н. э. Рим. Музей Терм

В общественном мнении римлян (и тем более самих солдат) полководец мог заслужить упрек скорее в недостаточном личном участии в сражениях, чем в недостатке осторожности[259]. Сципиона Младшего, который и до того, как занять пост командующего, и после не раз проявлял исключительную личную отвагу в бою (вспомним его знаменитое единоборство с испанским бойцом), тем не менее упрекали в том, что он мало участвует в боях. На это он отвечал, что мать родила его полководцем, а не бойцом (Фронтин. Стратегемы. IV. 7. 4). Вряд ли такой ответ мог бы прийтись по нраву самим солдатам. Для них, наверное, была более характерна позиция, о которой пишет Аммиан Марцеллин (XXIV. 6. 15): «…солдаты прославляли Юлиана и благодарили его за то, что он, являясь повсюду столь же вождем, сколь и воином-бойцом, так блистательно вел дело…» Нельзя, по всей видимости, оценить как прямое осуждение личного участия в бою те сетования, которые принадлежат автору панегирика в честь императора Константина: «Но ты, император, думаешь, что я прославляю все, что ты сделал в этом сражении? А я вновь жалуюсь. Ты все предусмотрел, все устроил, исполнил все обязанности Верховного главнокомандующего, но зачем же сражался сам? <…> Зачем ты подвергал благополучие государства столь большой опасности? Неужели ты полагаешь, будто мы не знаем, как, охваченный чрезмерным рвением, ты ворвался в самую середину вражеского войска… Что общего у тебя, император, с людьми более низкой судьбы? Сражаться следует тем, кому на роду написано или победить, или быть убитым; но зачем же подвергаться какой-либо опасности тебе, от жизни которого зависит судьба всех? <…> Нужно ли тебе, император, самому поражать врага? Тебе даже не пристало делать это» (Латинские панегирики. IX. 9). Вполне очевидно, что за этим нагромождением риторических вопросов скрыто желание польстить императору, подчеркнув его личное мужество. Воодушевляющее воздействие личного примера императора, кстати сказать, со всей определенностью акцентируется и в других панегириках. Пожалуй, наиболее разностороннюю формулировку соответствующая парадигма получает в речи Паката к Феодосию: «…стремясь к чести, ты не упускал случая, чтобы первым или в числе первых взяться за выполнение всех многочисленных воинских обязанностей: становиться во главе строя, нести караульную службу, возводить вал, занимать боевую позицию, производить разведку, укреплять лагерь, в бой идти первым, из сражения выходить последним, в качестве полководца (действовать) разумением, а в качестве воина – примером: тогда-то и можно было увидеть, что другие сражаются за императора, а ты – сам за себя. Но по сравнению с прочим то удивительно, что ты, делая все, о чем должен был отдавать приказы, совершенно не нуждался в приказах» (Латинские панегирики. XII. 10).

Следует обратить внимание на то, что во многих случаях непосредственное участие полководца в бою не было вызвано какой-либо тактической необходимостью или критическим развитием ситуации. Это особенно очевидно в тех случаях, когда военачальник с самого начала сражения направляется в первые ряды сражающихся или демонстративно отсылает своего коня, чтобы повысить моральный дух своих солдат (Цезарь. Галльская война. I. 25; Светоний. Цезарь. 60; Плутарх. Цезарь. 18; Тацит. Агрикола. 35). В дополнение к приведенным выше примерам укажем на действия Гая Мария в битве при Аквах Секстиевых, когда он сражался в пешем строю вместе со своими легионерами (Плутарх. Марий. 20). Молодой Гней Помпей в 83 г. до н. э. во главе конницы атакует неприятеля и поражает дротиком галльского вождя (Плутарх. Помпей. 7); и в более зрелые годы Помпей успешно принимает участие в рукопашных поединках (Плутарх. Помпей. 19; 35).

Подытоживая сказанное, можно добавить следующее. Несмотря на очевидный смертельный риск, вопреки прямым предписаниям военной теории и даже соображениям практической пользы, римские военачальники довольно часто – и не только в критических ситуациях – принимали непосредственное участие в бою, действуя в первых рядах вместе со своими подчиненными, как в героической манере наподобие Александра Великого, так и по-солдатски, сражаясь в пешем строю. В этом отношении некоторые из них не уступали прославленному полководцу и бойцу эпирскому царю Пирру, об участии которого в сражении при Гераклее в 289 г. до н. э. Плутарх рассказывает следующее: «Во время битвы красота его оружия и блеск роскошного убора делали его заметным отовсюду, и он делом доказывал, что его слава вполне соответствует его доблести, ибо, сражаясь с оружием в руках и храбро отражая натиск врагов, он не терял хладнокровия и командовал войском так, словно следил за битвой издали, поспевая на помощь всем, кого, казалось, одолевал противник» (Плутарх. Пирр. 16).

Как и в других аспектах римской военной жизни, здесь на первый план выдвигаются «театрально-символические» компоненты поведения военного лидера. В римском понимании сущности военного лидерства всегда явно или неявно продолжало сохраняться корневое, изначальное содержание понятия «доблесть», которая была именно воинской, «физической», боевой доблестью.

Очевидно, что не следует преуменьшать и недооценивать роль военачальника в ходе сражения: она была гораздо более активной и действенной, нежели считалось ранее. Конечно, в первую очередь важно было со всей тщательностью подготовить сражение, навязать противнику свои условия при выборе места и времени вступления в битву, определить боевое построение, приготовить резервы, предусмотреть варианты действий на случай неожиданных обстоятельств. Как говорил известный военачальник середины I в. н. э. Светоний Паулин, «предусмотри всё, чтобы тебя не разбили, а победа придет в свое время» (Тацит. История. II. 25). Однако римский военачальник отнюдь не был пассивным наблюдателем, взирающим на то, как подчиненные ему войска маневрируют и сражаются на поле боя согласно принятому плану. Римская тактика была достаточно сложной и гибкой, чтобы влияние полководца на исход битвы могло ограничиваться только выбором определенного места и времени боя, разработкой тактического варианта и расстановкой сил на поле боя. От римского военачальника требовалось не только поддерживать моральный дух войска, но также непосредственно контролировать складывающуюся ситуацию, корректировать выработанный план путем прямого вмешательства в ход сражения. В конечном счете именно на командующем лежала ответственность и за результат отдельной битвы, и за кампанию в целом. Для успешного руководства войсками римским военачальникам, безусловно, требовались не только личная храбрость и опыт, но и знания, которые приобретались в первую очередь на практике, хотя не следует недооценивать и значения военно-теоретической литературы, которая была в их распоряжении[260].

Возвращаясь к вопросу, который мы поставили в главе 8 в связи с дискуссией о профессионализме римских военачальников, мы можем теперь сделать заключение, что было бы несправедливо считать их дилетантами от военного дела. Круг обязанностей, знаний и умений, необходимых полководцу, был весьма широк, и для успеха на военном поприще требовались энергия, мужество и стойкость, развитая интуиция и понимание психологии солдат. Конечно, не все римские военачальники были наделены этими качествами в одинаковой мере, но для них всех сохранял свою непреходящую значимость идеал полководческой доблести (virtus imperatoris), в котором сочеталось множество качеств, но важнейшее место принадлежало личной храбрости. Там, где мы для характеристики выдающегося полководца употребили бы такие понятия, как профессионализм и военный гений, римляне говорили бы о «доблести».

Глава 20 После боя

«После успешных действий и опасностей битвы полководцу следует разрешить воинам празднества и пиры и освободить от трудов, с тем чтобы они, зная, что их ждет в результате победы, стойко переносили все тяготы, необходимые для достижения победы».

(Онасандр. Стратегикос. 35. 5)

«…и хотя раненых было больше, чем накануне, и по-прежнему не хватало продовольствия, в одержанной победе для них было всё – и сила, и здоровье, и изобилие».

(Тацит. Анналы. I. 68)

Каждое сражение развивается по собственному, всегда неповторимому сценарию, но рано или поздно оно заканчивается – победой ли, поражением или же неопределенным исходом. В регулярных генеральных сражениях с внешними врагами римляне в эпоху Империи почти всегда выходили победителями, но в отдельных столкновениях и локальных боях, случалось, терпели поражения, подчас весьма жестокие. Большие решающие битвы в древности были чаще всего кровопролитными, при этом потери стороны, потерпевшей поражение, как правило, многократно превосходили потери победителей, хотя на основании имеющихся источников бывает очень сложно установить точное соотношение потерь. Дело в том, что сообщаемые античными авторами цифры часто выглядят малодостоверными. Например, в битве с восставшими бриттами под предводительством царицы Боудикки римляне потеряли 400 человек убитыми против 80 000 убитых у противника, что дает соотношение 1 к 200 (Тацит. Анналы. XIV. 37). Более достоверными представляются приводимые Тацитом (Агрикола. 37) цифры потерь в сражении при Mons Graupius, в котором римляне одолели тех же британцев, потеряв 360 человек против 10 000 убитых врагов (соотношение 1 к 28). В первом случае римские потери составили около 8 % от общей численности войска, а во втором – менее 3 %. В знаменитой битве при Фарсале между Помпеем и Цезарем в 48 г. до н. э. последний, по его собственным словам, потерял не более 200 солдат, тогда как из войска Помпея пало около 15 000 человек (соотношение 1 к 75); по другим источникам, соотношение потерь было 200 на 6000, т. е. 1 к 30 (Аппиан. Гражданские войны. II. 81). Трудно доверять сообщению Диона Кассия, согласно которому в первой битве при Кремоне в 69 г. н. э. между войсками Отона и Вителлия общие потери составили 40 000 человек, а в сражении при Иссе в 194 г. между войсками Септимия Севера и Песценния Нигра потери последнего были 20 000 убитых (Дион Кассий. LXIV. 10. 3; LXXV. 8. 1). Но это были битвы гражданских войн, где сходились одинаково обученные и вооруженные армии. Явно преувеличивает Дион и потери римлян во время похода императора Септимия Севера в Шотландию, оценивая их в 50 000 человек (LXXVII. 13. 2), что составило бы одну восьмую общей численности римской армии в начале III в. н. э.

Еще до точного подсчета потерь масштаб победы или поражения можно было определить по количеству захваченных значков и штандартов. Об этом часто упоминают античные авторы. Так, в кратком отчете о потерях в битве при Фарсале Цезарь пишет, что ему досталось 180 воинских знамен (signa) и 9 легионных орлов противника (Цезарь. Гражданская война. III. 99). Марк Антоний в апреле 43 г. до н. э., потерпев поражение при Форум Галлорум от войск сената, потерял 60 знамен и двух орлов (Цицерон. Письма близким. Х. 30. 5). Кстати сказать, в Риме всегда огромное значение придавалось возвращению потерянных на войне знамен. Об этом, как о большой своей заслуге, упоминает Август в своих «Деяниях» (29. 2); не проходили данные факты и мимо внимания поэтов и историков (Гораций. Оды. IV. 15. 4–4; Веллей Патеркул. II. 91. 1; Флор. II. 34. 63; Аппиан. Иллирийские войны. 28). В 16 г. н. э. по случаю возвращения знамен, захваченных германцами при разгроме легионов Вара, в Риме была освящена специальная арка (Тацит. Анналы. II. 25; 41). Возвращению знамен посвящались памятные выпуски монет с соответствующими легендами[261].

Поле битвы принадлежало победителям. И они первым делом, если позволяла обстановка, грабили убитых и раненых, у которых в поясах[262] под доспехами могли быть спрятаны деньги. Иногда, пока основные силы были заняты преследованием опрокинутого неприятеля, эту роль на себя брали обозные служители (Цезарь. Галльская война. II. 24). При раскопках города Дура Европос были обнаружены останки римских солдат, погибших при осаде в III в. н. э., у которых под доспехами имелись такие кошельки с немалыми суммами денег[263]. Упование на добычу было весьма существенным мотивом для сражающихся, и это понимали и командиры, и военные теоретики. Онасандр в своем «Наставлении полководцу» советует дать возможность солдатам разграбить лагерь и обоз побежденного врага или город, если он был взят штурмом (Онасандр. 34; ср. Цезарь. Гражданская война. III. 97). Обещание полководцев отдать на разграбление осажденный город становится настолько действенным стимулом для солдат, что они готовы были ради наживы забыть об опасностях, усталости, ранах и крови и даже в собственных соратниках увидеть скорее соперников, нежели товарищей (Тацит. История. III. 27; 28; V. 11; Плутарх. Антоний. 48). В некоторых случаях ожесточение после боя приводило к беспощадному разграблению захваченного города, всевозможным эксцессам и зверствам в отношении его жителей. Вот, например, как описывает Тацит судьбу города Кремоны после сражения у ее стен, в котором победу над силами Вителлия одержали войска флавианцев под командованием Антония Прима (69 г. н. э.): «Сорок тысяч вооруженных солдат вломились в город, за ними обозные рабы и маркитанты, еще более многочисленные, еще более распущенные. Ни положение, ни возраст не могли оградить от смерти. Седых старцев, пожилых женщин, у которых нечего было отнять, волокли на потеху солдатне. Взрослых девушек и красивых юношей рвали на части, и над телами их возникали драки, кончавшиеся поножовщиной и убийствами. Солдаты тащили деньги и сокровища храмов, другие, более сильные, нападали на них и отнимали добычу. Некоторые не довольствовались богатствами, бывшими у всех на виду, – в поисках спрятанных кладов они рыли землю, избивали и пытали людей. В руках у всех пылали факелы, и, кончив грабеж, легионеры кидали их потехи ради в пустые дома и разоренные храмы. Ничего не было запретного для многоязыкой многоплеменной армии, где перемешались граждане, союзники и чужеземцы, где у каждого были свои желания и своя вера. Грабеж продолжался четыре дня» (Тацит. История. III. 33). Аналогичную картину рисует Иосиф Флавий, рассказывая о поведении римлян после окончательного захвата Иерусалима и сожжения Храма (Иудейская война. VI. 5. 1). Подобные эксцессы не имели ничего общего с теми старинными порядками и организованностью, которые отличали римское войско при взятии городов и были с восхищением описаны Полибием (X. 16).

Так или иначе, по завершении сражения надо было дать отдых войскам, принести благодарность богам в случае победы, позаботиться о погребении павших и лечении раненых, наградить отличившихся и наказать проявивших трусость, привести в порядок оружие и снаряжение. Победоносный полководец мог рассчитывать на высокие почести в Риме и увековечивание памяти своих свершений.

После решающего сражения победоносное войско обычно могло позволить себе на несколько дней приостановить активные военные действия. Известно, что Цезарь после большого и удачного сражения иногда освобождал воинов от всех обязанностей и давал им полную волю отдохнуть и разгуляться (Светоний. Цезарь. 67). Но первым делом, конечно, была забота о раненых. Римляне всегда уделяли этому большое внимание и имели хорошо отлаженную военно-медицинскую службу[264]. Военные врачи (medici) были в составе всех видов и во всех частях вооруженных сил. Некоторые «медики» были, вероятно, простыми солдатами-иммунами, другие имели офицерский ранг. В некоторых надписях упоминаются medici ordinarii. Этот эпитет, возможно, означает, что они служили в составе подразделений и имели ранг, соответствующий центуриону. Так, например, именуется Гай Папиррий Элиан из Ламбеза, который прожил 85 лет и имел репутацию хорошего врача (ILS 2432). Некоторые «медики» имели романизированные греческие имена. Это могли быть вольнонаемные лекари, часто греческого происхождения, которые нанимались на римскую службу, чтобы приобрести практический опыт, и назначались в различные подразделения во время кампаний.

Capsarii выносят раненых с поля боя. Рельеф колонны Траяна

К медицинскому персоналу относились также optiones valetudinarii и capsarii. Первые, возможно, принадлежали к персоналу госпиталей, но скорее канцелярскому, нежели собственно медицинскому. Название вторых происходит от слова capsa – сумка для бинтов. Капсарии выполняли, вероятно, роль санитаров, оказывавших первую помощь раненым прямо на поле боя, как показано на одном из рельефов колонны Траяна[265]. «…Когда несут из сражения раненых: неопытный новичок издает жалостные стоны от каждой легкой раны, а бывалый ветеран, сильный своим опытом, только зовет врача, чтобы тот помог…» (Цицерон. Тускуланские беседы. II. 38).

Военные медики в римской армии имели, судя по всему, хороший инструментарий, позволявший успешно проводить сложные операции. В медицинских трактатах, в частности у Авла Корнелия Цельса (начало I в. н. э.), приводятся способы извлечения различных наконечников метательного оружия, указываются необходимые для этого медицинские инструменты, способы остановки кровотечения и предотвращения воспалительных процессов, а также ампутации конечностей (О медицине. VII. 5. 3–4; 26. 21–24; 33. 1–2). Римские медицинские инструменты, очень напоминающие современные, были найдены при археологических раскопках римских крепостей и фортов.

Вероятно, в походном лагере могли располагаться полевые госпитали, а во время сражения рядом с полем боя находились перевязочные пункты. Дион Кассий (LXVIII. 14. 2) рассказывает об одном отважном коннике, сражавшемся в войске Траяна в одной из кампаний против даков. Его, тяжелораненого, вынесли из сражения в надежде вылечить, но, когда стало ясно, что его рана смертельна, он нашел в себе силы выбежать из палатки, снова занял место в боевых порядках и геройски погиб. В постоянных же лагерях имелся госпиталь – valetudinarium. Например, открытый при раскопках легионного лагеря в Нойсе в Нижней Германии госпиталь имел операционную и 60 небольших четырехместных палат, т. е. по одной на каждую центурию: это значит, что он был способен вместить примерно 5 % личного состава легиона. При госпиталях имелись свои кухня и бани; возможно, существовали садики для выращивания лекарственных растений. После госпиталя раненые могли пройти затем реабилитационное лечение на водах или других курортах[266]. Один папирус из Египта свидетельствует, что солдаты XXII легиона Deiotariana были отправлены выздоравливать на морское побережье.

Забота о раненых, их моральная поддержка была одной из обязанностей хорошего полководца. Марк Антоний после одного жестокого боя с парфянами, в котором римляне потеряли около трех тысяч убитыми и пять тысяч ранеными, обходил палатки и со слезами на глазах старался ободрить своих израненных воинов. Как пишет Плутарх (Антоний. 43), «сочувствием к страдающим и отзывчивой готовностью помочь каждому в его нужде он вдохнул в больных и раненых столько бодрости, что впору было поделиться и со здоровыми». Так же и Германик «обходит раненых и каждого из них превозносит за его подвиги; осматривая их раны, он укрепляет в них, – в ком ободрением, в ком обещанием славы, во всех – беседою и заботами, – чувство преданности к нему и боевой дух» (Тацит. Анналы. I. 71). Исключительную заботу о больных и раненых проявлял Тиберий, командуя римскими войсками в кампаниях против германцев и паннонцев. Веллей Патеркул, служивший под началом Тиберия, вспоминал, что для больных и раненых офицеров была наготове запряженная повозка, им предоставлялись носилки самого командующего, «не было никого, кому не сослужили бы службу для поправки здоровья и лекари, и кухонное оборудование, и переносная баня, предназначенная лишь для него одного» (Веллей Патеркул. II. 114. 2). Император Траян во время первой войны с даками, когда в кровопролитном сражении не хватало даже перевязочных материалов, приказал разорвать на бинты собственные одежды (Дион Кассий. LXVIII. 8. 2).

Обязанность погребения павших также лежала на командующем. Онасандр (Стратегикос. 36) подчеркивает, что он должен позаботиться об этом, не откладывая ни под каким предлогом, как при победе, так и при поражении, ибо это священный долг перед усопшими и необходимый пример для живых. Римляне, как правило, погребали павших около поля боя в братской могиле, поверх которой насыпался курган (Аппиан. Гражданские войны. I. 43; II. 82; Тацит. Анналы. I. 62). Г. Вебстер высказывает предположение, что павших кремировали, а их прах, помещенный в керамические или стеклянные сосуды, отправляли потом к месту постоянного захоронения, на родину[267]. Но такое предположение не находит подтверждения в источниках[268]. Если тело павшего найти не удавалось, на его родине возводили так называемый кенотаф – надгробный памятник над пустой могилой. Так, центурион Марк Целий, погибший при разгроме легионов Вара, был похоронен в Ксантене, в провинции Германия (ILS 2244).

Кенотаф центуриона Марка Целия, погибшего при разгроме легионов Вара в Тевтобургском лесу. Ксантен

Оставить павших без погребения считалось позором. Это происходило в случае полного разгрома, как с легионами Вара, либо было знаком крайнего ожесточения гражданской войны, как в битве при Кремоне в 69 г. н. э., когда победители-вителлианцы оставили лежать незахороненными горы трупов своих противников. «Тело легата Орфидия отыскали и сожгли с подобающими воинскими почестями, – рассказывает Тацит (История. II. 45), – немногих похоронили друзья, трупы других остались валяться на земле». Император Вителлий, посетивший поле битвы через сорок дней и осмотревший ужасную картину, даже приободрил одного из своих спутников циничными словами: «Хорошо пахнет труп врага, а еще лучше – гражданина!» (Тацит. История. II. 45, 70; Светоний. Вителлий. 10. 3; Дион Кассий. LXV. 1. 3). Тацит (Анналы. IV. 73) с осуждением пишет о наместнике Нижней Германии Луции Апронии, который после сражения с восставшими фризами в 28 г. н. э. «не предал погребению трупы, хотя пало большое число трибунов, префектов и лучших центурионов».

Побежденные варвары падают ниц перед императором, прося пощады. Рельеф с саркофага из Пизы

Плененный варвар и трофей. Рельеф с саркофага из Изернии

Случалось отдавать последний долг павшим боевым товарищам и соотечественникам и спустя несколько лет после их гибели. Так было в 15 г. н. э., когда Германик приказал предать погребению останки легионеров Вара, разгромленных за шесть лет до этого в Тевтобургском лесу. Над могилой был воздвигнут курган, в основание которого «первую дернину положил Цезарь[269], принося усопшим дань признательности и уважения и разделяя со всеми скорбь» (Тацит. Анналы. I. 62).

Богиня Виктория с трофеем. Рельеф из Карфагена

В некоторых случаях в память одержанных побед и в честь павших римских воинов возводили более монументальные памятники вроде трофея Августа в Ля Турби (Монако), на котором также перечислялись покоренные альпийские племена (Плиний Старший. Естественная история. III. 136–138). В ознаменование великих побед сооружались мемориалы. После победы при Акции на месте, где располагался лагерь Октавиана, был сооружен памятник, украшенный бронзовыми таранами захваченных кораблей Антония, воздвигнуто святилище Аполлона, которого Октавиан считал своим покровителем (Дион Кассий. LI. 1). Самым знаменитым является мемориал, открытый в Адамклисси в Южной Румынии. Он был воздвигнут Траяном в 108/109 г. н. э. после побед над даками в виде возвышающегося на кургане мавзолея, на котором была высечена надпись, начинающаяся словами: «В память храбрейших мужей, которые отдали свои жизни ради римского государства»; ниже перечислялись имена 3800 солдат из легионов и вспомогательных отрядов (CIL III 12467 = ILS 9107). Траян также воздвиг памятник и установил ежегодные поминальные ритуалы в память о солдатах, погибших в битве с даками при Тапах (Дион Кассий. LXVIII. 8. 2)[270].

Так называемый «Трофей Мария» на площади Кампидольо в Риме

Мемориал в Адамклисси. Современная реконструкция

Еще одной обязанностью полководца было совершение религиозных ритуалов по случаю одержанной победы. Надлежало принести положенные жертвы богам. На поле битвы или поблизости по обычаю, заимствованному у греков, воздвигали и посвящали богам трофей, представлявший собой столб, увешанный захваченными у врага доспехами и оружием. Потом это приношение увековечивали в бронзе или мраморе на триумфальных арках и других монументах. После победы над германцами Германик повелел написать на трофее гордую надпись: «Одолев народы между Рейном и Альбисом[271], войско Тиберия Цезаря посвятило этот памятник Марсу, Юпитеру и Августу» (Тацит. Анналы. II. 22). Другая его победа была отмечена трофеем, водруженным на насыпи и снабженным надписью, в которой были перечислены побежденные племена (Тацит. Анналы. II. 18). Изображения подобного трофея мы находим и на колонне Траяна (сцена 78). Иногда часть захваченного у врага оружия и другой добычи сжигали в качестве жертвы богам. Плутарх рассказывает, что, когда Гай Марий после победы у Секстиевых Вод совершал жертвоприношение и готовился в присутствии вооруженных увенчанных воинов поджечь сложенные в кучу трофеи, примчались гонцы с сообщением об избрании Мария в пятый раз консулом, и воины излили свой восторг в рукоплесканиях и бряцании оружием (Плутарх. Марий. 22).

Жертвоприношение свиньи, овцы и быка (suovetaurilia). Рельеф колонны Траяна

По случаю одержанных войсками побед в Риме проводились благодарственные молебствия, назначаемые сенатом. Август в своих «Деяниях» отмечает, что в честь военных успехов, достигнутых под его командованием, сенат 55 раз выносил решение об организации благодарственных молебствий богам, так что в общей сложности они совершались на протяжении 890 дней (Деяния Божественного Августа. 4).

Жертвоприношение свиньи, овцы и быка (suovetaurilia). Рельеф на правой панели большой мемориальной плиты из Бриджнесса на восточном конце Антонинова вала

«Гемма Августа». Вена, Музей истории искусств

Отдав долг павшим и отблагодарив богов, военачальники устраивали торжественные воинские сходки, сопровождавшиеся публичными церемониями, во время которых проводились награждение и публичное восхваление (laudatio) отличившихся воинов и командиров, иногда – вместе с выплатой жалованья, как это сделал Тит во время осады Иерусалима (Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 9. 1). Среди рельефов колонны Траяна имеется изображение подобной сходки, на которой император награждает отличившегося командира почетным копьем[272]. В случае необходимости командующий осуществлял также наказание тех, кто нарушил дисциплину или проявил трусость (см.: Цезарь. Гражданская война. III. 74; Тацит. Анналы. III. 20; Фронтин. Стратегемы. IV. 1. 21), причем это также делалось публично, перед строем всего войска. Согласно римскому военному закону, тот, кто в строю первым обратился в бегство, подлежал в назидание остальным смертной казни на глазах у своих товарищей (Дигесты. 49. 16. 6. 3).

Император Траян вручает воину наградное копье. Рельеф колонны Траяна

Римляне по праву могли гордиться детально разработанной и гибкой системой поощрения воинов. Еще Полибий подчеркивал, что причина высокой доблести римлян заключается не только в их прирожденных качествах, но и в том, что стремление к ратным подвигам умело и действенно стимулируется наградами за храбрость и усердие (Полибий. VI. 39; 52). Первоначально награждение тем или иным знаком отличия определялось характером совершенного деяния, на что явно указывают названия наградных венков: obsidionalis («осадный», им награждался военачальник за освобождение от осады войска)[273], muralis («стенной», вручавшийся тому, кто первый взойдет на стену вражеского города), castrensis («лагерный», которым награждали того, кто первым врывался в неприятельский лагерь), vallaris (венок, которым награждали того, кто первым всходил на вал укреплений противника), civica («гражданский», которым отмечался подвиг спасения согражданина в бою) (Плиний Старший. Естественная история. XVI. 7; XXII. 6; Полибий. VI. 39; Авл Геллий. V. 6). Исключением из этого ряда был золотой венок (corona aurea), которым награждали за подвиги, не подпадавшие под другие категории. Кроме венков, в качестве знаков отличия использовались особые наградные копья (hastae purae), флажки (vexilla), ожерелья (torques), браслеты (armillae) и фалеры – особые металлические или стеклянные бляхи с разного рода изображениями. Происхождение и форма этих наград связаны с предметами, служившими трофеями или являвшимися частью римского военного снаряжения. В императорское время набор и количество наград стали определяться воинским званием[274]. Рядовой солдат теперь мог быть награжден только торквесами, браслетами и фалерами, а также гражданским венком, который остался единственным исключением среди прочих наградных венков, на которые теперь, так же как на vexilla и hastae, имели исключительное право только офицеры.

Наградные венки

Боевые награды являлись почестью, которую далеко не каждому удавалось заслужить. Это подтверждается анализом надписей, содержащих списки воинов с отметками о награждении[275]. В одном из таких списков, относящемся к солдатам преторианской гвардии, которые вышли в отставку между 169 и 172 гг., из 69 сохранившихся имен лишь 9 (13 %) имеют пометку d (onis) d (onatus) – «награжден знаками отличия». В списке солдат VII Клавдиева легиона (конец II в.) такую пометку имеют лишь 10 солдат из 150 (7 %). Примечательно, что эти списки показывают бо́льшую пропорцию награжденных рядовых, чем можно было бы предположить, основываясь лишь на индивидуальных надписях, судя по которым гораздо чаще награды получали офицеры. Один ветеран, служивший в XIII Сдвоенном легионе, назван в надписи miles torquatus et duplarius – «воин, награжденный торквесами и получающий двойное жалованье» (CIL III 3844). И рядовые, и командиры высоко ценили полученные награды. Помимо всего прочего, на это указывает тот факт, что знаки отличия нередко изображались на надгробных памятниках в виде отдельных рельефов или вырезались на униформе в скульптурных изображениях погребенного.

Наградные копья

Отметим также, что в период Ранней империи право быть награжденными знаками отличия в индивидуальном порядке имели только легионеры и другие воины, являвшиеся римскими гражданами. В то же время воины из числа неграждан (перегринов) могли награждаться коллективно, целым подразделением: когорта или ала получала почетное наименование либо по названию награды (torquata – «награжденная торквесами» или armillata – «награжденная браслетами»). Такие награды, очевидно, крепились к знаменам данного подразделения (Зонара. VII. 21). В качестве награды за доблесть вспомогательные формирования могли получать также римское гражданство в индивидуальном и коллективном порядке, как, например, I когорта бетазиев, получившая гражданство «за доблесть и преданность» (AE 1904, 31).

Источники свидетельствуют, что в представлении солдат воинские награды непосредственно связывались с императором. По предположению В. Эка, от имени императора награды отличившимся могли вручаться наместниками соответствующих провинций, но при этом награжденные получали свитки с собственноручным письмом императора и поэтому имели все основания указывать в своих надписях, что были награждены императором[276]. Судя по некоторым надписям, иногда вручение наград приурочивалось к триумфу императора. Например, в надписи в честь Веттулена Цериалиса из Карфагена указано, что его различными венками, копьями и флажками наградил император Веспасиан, собираясь отпраздновать триумф над иудеями (CIL VIII 12536 = ILS 988). Гай Стаций Цельз был награжден Траяном по случаю триумфа над даками (CIL III 6359 = ILS 2665).

Наградные ожерелья и браслеты

В качестве наград использовались также денежные подарки, увеличение доли в добыче, внеочередные повышения в чине, двойное жалованье и дополнительный паек, а со времени Септимия Севера перевод легионеров в преторианскую гвардию (Дион Кассий. LXXIV. 2. 3). Примипил Тит Аврелий Флавин, к примеру, был удостоен Каракаллой награды в 75 тыс. сестерциев и получил повышение в чине, как сказано в надписи, «за вдохновенную доблесть, проявленную против враждебных карпов, и за блестящие и энергичные действия» (CIL III 14416 = ILS 7178 = АЕ 1961, 208).

Наградой, возможно, могло служить и досрочное увольнение в почетную отставку. Так, в надписи от 71 г. н. э. упоминаются воины, которые за проявленные на войне храбрость и усердие были досрочно отпущены со службы (CIL XVI 17). Отличившиеся центурионы могли быть причислены к всадническому сословию[277]. Известно также о такой почести, как воздвижение в честь отличившихся воинов статуй в боевом вооружении (Аммиан Марцеллин. XIX. 6. 12). Валерий Максим (III. 1. 1) рассказывает об Эмилии Лепиде, которому, после того как он 15-летним юношей вступил в битву и спас согражданина, была воздвигнута статуя на Капитолии.

Сцены с изображением триумфа с серебряного кубка из Боскореале

Не оставались без наград и почестей и командующие, получавшие их от войска. Сулла во время Союзнической войны был почтен наградой со стороны войска (Плиний Старший. Естественная история. XXII. 6. 12). После Фарсальской битвы первую и вторую награды получил Цезарь, признанный всеми наиболее отличившимся, а вместе с ним и Х легион (Аппиан. Гражданские войны. II. 82). По описанию Аппиана, в триумфальной процессии, среди прочего, несут венки, которыми наградили полководца за доблесть или города, или союзники, или подчиненные ему войска (Ливийские войны. 66).

Высшей же почестью за победу со стороны войска было провозглашение победоносного военачальника императором, обычно происходившее в тот же день, когда произошло сражение. По рассказу Иосифа Флавия (Иудейская война. VI. 6. 1), после захвата Иерусалимского храма римляне принесли в его священные пределы свои знамена и, водрузив их против Восточных ворот, тут же совершили перед ними жертвы и при громких славословиях провозгласили Тита императором.

Однако эта почесть, как и предоставление триумфа, уже при императоре Тиберии окончательно становится монополией самих принцепсов или членов их семьи. По возвращении в Рим полководец мог быть удостоен в лучшем случае так называемого малого триумфа (овации) или триумфальных украшений (triumphalia insignia). В период Республики овация назначалась в том случае, когда не были соблюдены все условия, необходимые для получения большого (курульного) триумфа, если, в частности, победа была одержана без кровопролития. Теперь же она стала высшей формой отличия для полководцев императора. Во время овации победоносный военачальник входил в город пешком. На голову ему возлагалась митра, а не лавровый венок, как при большом триумфе; полководец был одет не в тогу, расшитую пальмовыми листьями, а в так называемую тогу претексту, украшенную пурпурной каймой, и приносил в жертву не быка, а овцу. Триумфальные отличия (ornamenta, или insignia triumphalia) включали в себя статую полководца, увенчанную лавровым венком, одежду триумфатора – пурпурную, расшитую золотом тогу и тунику, украшенную золотыми пальмовыми ветвями.

Фрагмент рельефа, изображающего парфянский триумф Луция Вера. Рим, Музей Терм

Высшие военные почести имели слишком важное политическое и пропагандистское значение, чтобы императоры могли позволить кому бы то ни было из военачальников соперничать с ними в той славе, которую они приносили. Следует также иметь в виду, что триумфальное шествие было религиозной церемонией, наделявшей победителя благоволением божества. Триумфатор, стоя на колеснице в расшитой тоге, с выкрашенным красной краской лицом, с лавровым венком на голове и со скипетром в руках, представлял ни много ни мало самого Юпитера – высшего бога римского пантеона. Процессия, в которой вели пленных, провозили захваченную добычу и картины с изображением эпизодов войны, проходила через весь Рим, двигаясь от Марсова поля через Форум на Капитолий, где триумфатор совершал жертвоприношение в храме Юпитера Капитолийского. Таким образом, результаты победы, одержанной под водительством самого императора или его божественной силы (numen) и Гения, зримо представлялись Риму и увековечивались в списках триумфаторов и в триумфальных арках.

В торжественном шествии принимали участие и солдаты, добывшие эту победу. Триумф в Риме всегда рассматривался как честь не только для полководца, но и для воинов (Ливий. XLV. 38. 3). Для них это тоже было кульминацией того победного торжества, которое начиналось еще на поле битвы, не остывшем от пролитой крови. Страдания, тяготы и раны, даже смерть товарищей – всё в такие моменты отходило на задний план. Гордость добытой славой и сознание значимости своей воинской миссии становились преобладающими чувствами.

Глава 21 Оружие победы

«…Оружие для солдата все равно что часть тела».

(Цицерон. Тускуланские беседы. II. 16. 37)

«Пехотинцы защищены панцирями и шлемами и носят с обеих сторон острое оружие. Меч на левом боку значительно длиннее меча, висящего на правом и имеющего в длину только одну пядень. Отборная часть пехоты, окружающая особу полководца, носит копья и круглые щиты; остальная часть пехоты – пики и продолговатые щиты, пилы и корзины, лопаты и топоры и, кроме того, еще ремни, серпы, цепи и на три дня провизии; таким образом, пешие солдаты носят почти столько же тяжести, сколько вьючные животные. Всадники имеют с правой стороны длинный меч, в руке такое же длинное копье; на лошади поперек спины лежит продолговатый щит; в колчане они имеют три или больше длинных, как копья, метательных дротиков с широкими наконечниками; шлемы и панцири они имеют одинаковые с пехотой; избранные всадники, окружающие особу полководца, вооружены точно так же, как их товарищи в эскадронах».

(Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 5. 5)

«Оружие и мужа пою», – писал Вергилий (Энеида. I. 1). И при этом ставил войну и оружие на первое место. Эта фраза как нельзя лучше характеризует отношение римлянина к оружию как инструменту войны, с помощью которого он стал властителем всего обозримого мира. Оружие наделялось сакральной сущностью и становилось объектом поклонения. Нелишне будет здесь вспомнить, что император Нерон самолично освятил кинжал Сцевина, повелев на нем начертать посвящение Юпитеру Мстителю (Тацит. Анналы. XV. 74), а меч Юлия Цезаря хранился в храме Марса Ультора (Мстителя) (Светоний. Вителлий. 8. 1). Отдаленным отзвуком этого почитания можно считать и определенные черты римской иконографии, когда солдат предпочитали изображать как богов, мифических героев или в застывшей вне времени и неизменной по своему виду традиционной экипировке легендарных земных правителей прежних времен. Поэтому, к глубокому сожалению, зачастую не следует искать на изобразительных источниках точного отражения реального вооружения и экипировки римского солдата. Так, уже в эпоху Ранней империи мы все еще можем видеть памятники, на которых нет-нет да промелькнет вооружение республиканского времени, или вооружение, изображавшееся на надгробиях и других иконографических памятниках, где имели место некоторая фантазия скульптора и подражание эллинистическим (и даже греческим) образцам, дабы придать воину вид одного из героев Эллады.

Античные авторы объясняли военные успехи Рима его превосходством в области вооружения и в значительной степени индивидуального защитного снаряжения воина (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 5. 5; Геродиан. III. 4. 9). Совершенствование оружия, вне всякого сомнения, происходило вместе с расширением государства; чем больше у Рима появлялось врагов, тем совершеннее становилось римское вооружение, поскольку римляне нисколько не стеснялись заимствовать и модифицировать самое эффективное оружие своих противников. Можно утверждать, что начиная с республиканского периода уже не существовало никакого специфически римского оружия и дальнейшая его модификация в значительной степени определялась той удивительной способностью римлян к адаптации в области военной техники, которая формировала в результате заимствований наиболее совершенные образцы.

На протяжении римской истории довольно четко прослеживается несколько сменявших друг друга волн заимствований[278]. Первое, наиболее продолжительное по времени влияние в области римского вооружения было оказано кельтами, принесшими из Центральной Европы на Италийский полуостров такие предметы, прочно ассоциирующиеся с республиканским вооружением, как монтефортинский шлем и продолговатый овальный щит (scutum). Далее следует отметить влияние со стороны иберов, благодаря которым римляне обзавелись новыми модификациями мечей (gladius Hispaniensis) и кинжалов (pugio), которые хоть и видоизменялись со временем, но все же служили римлянам довольно продолжительное время. Те испанские гладии, возможно, также являлись вариантом кельтского меча с удлиненным заостренным лезвием. Когда же племена Северной Европы, возглавляемые тевтонами, пришли в движение, и затем, когда уже римские завоевания стали распространяться на территорию галлов и восточных кельтов, влияние с их стороны на римское вооружение начало возрастать. В результате в римской армии появляются новые модификации шлемов. Спата являлась вариацией длинного кельтского меча, заимствованного римскими кавалеристами и в первую очередь через галльских всадников из вспомогательных частей.

В республиканский период происходила все большая унификация вооружения, связанная сразу с несколькими причинами. Среди наиболее существенных следует выделить стремление к технологической простоте изделий, которых с увеличением воинских контингентов приходилось выпускать всё больше и больше. Стало необходимо снабдить всех воинов по возможности одинаковым оружием. Теперь, в отличие от времен царского периода, когда прослеживается влияние на римское вооружение в основном извне, ситуация меняется. Адаптированное римлянами и в некоторых случаях значительно улучшенное римскими мастерами вооружение начинает вместе с победоносными римскими легионами шествие по землям, находящимся в орбите интересов Рима. Римский военный импорт появляется даже там, где нога римского легионера никогда не ступала, а это свидетельствует о его ценности как товара в системе международной торговли и обменов.

Таким образом, мы видим, что в республиканское время римские военные технологии, стремясь к упрощению и удешевлению предметов вооружения, тем не менее были конкурентны на мировом рынке. Тем более что продолжался выпуск и дорогих, роскошных элементов вооружения, которые были способны удовлетворить и самый взыскательный вкус.

Для римлян времен Империи война стала предметом науки, ведь надо было обеспечивать безопасность Империи и захватывать добычу у противника. Получила свое распространение стратегия организации лимесов и размещения на них постоянных и основанных на качественном наборе армий. Такой территориальный разброс войск породил необходимость организации производства вооружения в разных частях Империи, что порождало появление вооружения, изготовленного с учетом различных локальных особенностей, отражавших вкусы солдат того или иного подразделения и народности. При этом поражает пестрота вооружения, представленного реальными образцами и изображениями. Мы видим боевое и парадное вооружение, причем последнее в эпоху Империи получило значительное развитие в силу тенденции стремления к роскоши даже в среде военнослужащих.

В данный период наблюдается массированное внедрение различных заимствований у вчерашних побежденных или сегодняшних противников. Проводником этих влияний были и вспомогательные формирования, в эпоху раннего принципата еще имевшие обычное для них местное вооружение. Именно в период Империи наиболее ярко проявилась удивительная способность римлян к адаптации в области военного дела, одним из важнейших направлений которого являлось развитие защитного вооружения. Неслучайно мы можем найти у античных авторов строки, в которых они объясняли успехи Рима в том числе и его превосходством в области индивидуального вооружения (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 5.5; Геродиан. III. 4.9).

В императорский период римское вооружение продолжало свое развитие на основе трех оружейных традиций: италийской, кельтской и эллинистической. Затем к этому прибавилось влияние со стороны восточных противников: сарматов, парфян и персов.

Наконечники пилумов с плоским язычком: 1 – Ксантен; 2 – Смихель; 3 – Алезия; 4 – Валенсия; 5 – р. Сона; 6—7 – Каминреаль; 8 – деталь пилума из р. Сона

Следует отметить, что эти влияния больше сказывались на традиции производства защитного вооружения, в то время как наступательное вооружение, также, несомненно, во многом заимствованное римлянами у других народов, видоизменялось более медленно. Основная связка – пилум – гладий – кинжал (пугио) была обусловлена тактикой римского боя, совершенствуясь со временем в узких рамках такого применения. Как наиболее типичный пример следует привести удлинение железной части метательного копья – пилума[279]. Атака противника метательным оружием была неотъемлемой и важной частью вышеописанной тактики легионеров. Залп метательных снарядов должен был ошеломить противника и вывести его из строя еще до непосредственного соприкосновения, если не физически, то морально и технически. Римляне сделали железный наконечник метательного копья достаточно тонким и длинным и этим добились, чтобы он сгибался под весом самого копья, воткнувшегося в щит, что мешало управляться со щитом и практически обезоруживало, так как вытащить согнутое копье в гуще боя было очень сложно. Однако пилум сгибался не всегда, и враги иногда, все же вытащив его из щита, бросали обратно. Гай Марий решил эту задачу, удалив одну из железных заклепок, крепивших наконечник к древку, и заменил ее на деревянный штырек, который ломался при ударе. В этом случае «осечек» практически не случалось, и наконечник, свободно болтаясь на одной железной заклепке, волочился по земле, выполняя ту же самую функцию (Плутарх. Гай Марий. 25). Вышесказанное относится к так называемым пилумам с плоским язычком, хотя существовали пилумы и с втульчатым насадом. Облегчение обычного пилума в эпоху Ранней империи, видимо, привело к созданию утяжеленного пилума с круглым свинцовым грузом, крепившимся в месте соединения древка и наконечника, изображения которого можно видеть на иконографических памятниках. Однако находок образцов такого типа пилумов пока нет, хотя найдено несколько наконечников с шипами на хвостовике, которые могли быть частью подобных утяжеленных экземпляров.

Наконечники пилумов с втульчатым насадом: 1, 5 – Алезия; 2, 9 – Зальцбург; 3 – Осуна; 4, 8 – Виндонисса; 6 – Валенсия; 7 – Вадден Хилл; 10 – Велсен; 11 – Майнц

Пилумы из Оберадена

Копье (hasta) с распространением пилума еще в республиканский период стало применяться только триариями, но зато копье являлось отличительным признаком солдат вспомогательных войск. Легионеры же иногда получали серебряные наградные копья (hasta pura), ничего общего не имевшие с боевым оружием.

После атаки пилумами наступала очередь рукопашной схватки, где главная роль отводилась мечу и фехтовальной выучке солдата. Вопреки расхожему мнению для римлян слово «гладий» было обобщающим и обозначало любой меч.

Эволюция гладия во II в. до н. э. – начале I в. н. э.: 1 – Смихель; 2 – Ренеблас; 3 – Эс-Сумаа; 4 – Мюре; 5 – Делос; 6 – Осуна; 7 – Берри-Буи

Знаменитый испанский меч (gladius Hispaniensis)[280], вероятно взятый римлянами на вооружение вскоре после битвы при Каннах (216 г. до н. э.), использовался в некоторых римских подразделениях вплоть до 20 г. до н. э. (если судить по экземпляру из Берри-Буи во Франции). В конце I в. до н. э. – в начале I в. н. э., в ходе реформ армии, проводимых Октавианом Августом, он был быстро вытеснен гладием, тип которого представлен находками в Майнце и Фулхэме. Этот меч имел более короткое и широкое, суженное у рукоятки, лезвие. Его длина составляла 40–56 см при ширине до 8 см. Вес такого меча составлял около 1,2–1,6 кг. Параллельно происходил процесс видоизменения гладия в декорировании его рукояти и металлических ножен, отделанных оловом и серебром. На экземплярах переходного вида между типами Майнц и Помпеи декор не имел никаких политических тем, ограничиваясь изображениями богов: Диоскуров, Минервы, Аполлона, Вакха и Виктории.

Формы клинков гладия (по археологическим находкам)

Короткий гладий вроде того, что был найден в Помпеях, был введен в эпоху Флавиев, но скорее всего этот эталонный экземпляр из города, разрушенного страшным извержением Везувия в 79 г. н. э., являлся уже вполне развитым представителем типа, которому и дал в археологической литературе наименование. Тенденция дальнейшего развития сводилась к сближению форм лезвий гладия и спаты. Этот меч с параллельными краями лезвия и коротким треугольным острием совершенно отличался от предыдущих моделей и имел длину от 42 до 55 см, а ширину лезвия около 5–6 см. При этом декор на ножнах становится более разнообразным и включает в себя уже и политические мотивы – медальоны с изображением представителей правящей династии, и даже откровенное прославление императорских побед, как, например, на экземпляре из Неймегена, где изображено пленение иудеев в захваченном Иерусалиме. Весил такой меч около 1 кг, и им одинаково эффективно можно было наносить как рубящие, так и колющие удары. Римляне прекрасно научились управляться в бою с такими мечами даже в столкновениях с противником, у которого были в ходу огромные мечи, искусно компонуя фехтовальную технику с умелым использованием своего более совершенного защитного вооружения, что прекрасно иллюстрируют рельефы из Адамклисси.

Формы клинков спаты (по археологическим находкам)

В конце II – начале III в. гладий постепенно уступил место спате, которая, в отличие от своего более короткого предшественника, была более эффективна при нанесении рубящего удара. По свидетельству Вегеция, к эпохе Диоклетиана (в конце III в. н. э.) все легионеры уже были вооружены этим длинным мечом, длина клинка которого доходила до 80 см. Во время Маркоманнских войн римские кавалеристы начинают использовать и длинные сарматские мечи с характерным кольцеобразным навершием на рукоятке.

Римские клинки с клеймами. II—III вв. н. э.

Типы рукоятей римских мечей I—III вв. н. э.

В тесноте схватки легионер мог воспользоваться коротким кинжалом, не раз выручавшим своего хозяина в случае поломки или утери меча. Хотя некоторые исследователи, ссылаясь на богатый декор большей части найденных экземпляров, считают данный предмет вооружения скорее парадным, декоративным, нежели исключительно боевым оружием. Вместе с тем имеется множество изображений, позволяющих говорить о широком распространении кинжалов в римской армии; ими пользовались и преторианцы, и легионеры, и солдаты вспомогательных войск. Исключением был декоративный кинжал паразоний (parasonium), обычно с навершием в виде головы хищной птицы, который как отличительную особенность носили старшие офицеры. На некоторых статуях паразоний изображен зажатым в руке и напоминает жезл. Кинжалы сохранились в арсенале легионеров до конца принципата. Исчезнув в начале II в., он, правда, появляется снова в значительно более грубой форме как часть вооружения ауксилариев.

Рукояти мечей с кольцевидным навершием из Боденского озера. III в. н. э.

Меч и кинжал солдаты часто носили на едином поясном ремне, хотя для ношения меча нередко использовали и перевязь, надеваемую через плечо. Однако если пояс был один, а гладий и пугио носились на одном и том же балте, то ремни, которыми они прицеплялись к балту, должны были позволять некоторую свободу движений. При двух поясах (гладий на одном, пугио на другом) сами пояса не затягивались туго, а висели крест-накрест, тем самым обеспечивая желаемую свободу движений.

Богато декорированные ножны гладия из Виндонисы. I в. н. э.

Ножны гладия с затонувшего судна у Порто-Веккьо (Корсика). I в. н. э.

В течение III в. происходят коренные изменения вооружения. Теперь солдатский пояс (cingulum), бывший некогда символом солдата, был заменен кожаным поясом, который часто носили не на талии, а на бедрах. Меч стали подвешивать на перевязи примерно в 5 см шириной. Пехота по-прежнему была вооружена метательным оружием, но уже не пилумом, a его производными: спикулумом, верутой и плюмбатой. У спикулума был трехгранный железный наконечник длиной в 22 см и деревянное древко длиной около 1,6 м. Верута (первоначально vericulum) имела наконечник в 12 см длиной и деревянное древко немногим длиннее метра и предположительно являлась сочетанием пилума и двух видов германских копий – ангона и бебры. Плюмбата (plumbata), или маттиобарбула (mattiobarbula), – дротик со свинцовым утяжелителем и оперением, который был дальнобойным оружием, предназначенным для поражения противника на большой дистанции вне досягаемости его метательных снарядов (Вегеций. I. 17). Техника броска плюмбаты отличалась от техники броска обычного дротика. Когда плюмбату бросали из-под руки, снизу вверх, то дальность броска могла увеличиваться до 60 м.

Изображение пленения иудеев в захваченном Иерусалиме на ножнах гладия из Неймегена. I в. н. э.

Кинжалы с ножнами – III в. н. э.: 1 – Лоренцберг; 2 – Виндонисса; 3 – Вайзенау; 4 – Лееувен; 5—6 – Лондон; 7—8, 12 – Кюнцинг; 9—10 – Айнинг; 11 – Шпайер; 13 – Линкольн; 14—15 – Уск; 16 – Лугор; 17 – Аллере-сюр-Сон

Если наступательное вооружение легионера, как было указано выше, не претерпевало существенных изменений вплоть до конца II в. н. э., то защитное вооружение прошло через значительные усовершенствования, вызванные необходимостью максимальной защиты при столкновении с новыми, доселе не виданными римлянами видами оружия их новых противников. В то же время различные его элементы: шлем, панцирь, щит и дополнительные средства защиты (наручи, поножи и военный пояс, усиленный бронзовыми бляшками) – со временем усовершенствовали, видоизменяя в соответствии с требованиями обеспечения максимальной гибкости и разумного сокращения их веса, до такого предела, который не наносил заметного ущерба защитным качествам.

Реконструкция римской кольчуги по фрагментам из усыпальницы Сципионов. Музей римской цивилизации (Museo della Civiltà Romana), Рим

Тяжелую кольчугу (lorica hamata) весом 12–15 кг в самом начале I в. н. э. изрядно потеснили пластинчатые ламинарные доспехи (так называемая lorica segmentata), хотя до конца так и не вытеснили. Появление ламинарного доспеха в римской армии следует связывать с необходимостью применения адекватной защиты в столкновениях с парфянской и сарматской тяжелой кавалерией – катафрактами, которые использовали данный тип доспеха. Кроме того, ламинарная защита руки была очень полезна при рукопашной с даками, которые орудовали изогнутым мечом на длинном древке-рукояти (falx Dacica). Однако в отличие от кольчуги, которая являлась самым удобным видом доспеха, так как совершенно не стесняла движений и, кроме того, вкупе с поддоспешником обеспечивала неплохую защиту даже от стрел, пущенных с расстояния 5–10 м (как и у чешуйчатого доспеха, проникают всего на 4 мм), сегментный доспех был менее удобен, так как крепление полос металла на кожаных ремнях несколько ограничивало подвижность элементов доспеха и, не будучи подогнанным на конкретного пользователя, приносил массу неудобств при ношении. Тем не менее, если судить по рельефам колонны Траяна, во времена дакийских войн данный тип доспеха был весьма популярен среди легионеров. Хотя то строгое разграничение, представленное на этом памятнике победителю непокорного Децебала, при котором легионеры носят только лорику сегментату, а воины вспомогательных войск – кольчугу, скорее всего можно объяснить как пропагандистским характером памятника, так и артистическими конвенциями. Изображения представляются слишком стилизованными для упрощения визуальной идентификации зрителем и вследствие этого стандартизированными. Скульпторы были незнакомы со многими из воспроизводимых ими предметов и при таком огромном количестве фигур были вынуждены работать в иконографии типов (солдат-граждан, ауксилариев, офицеров и т. д.). Тем более становится все более очевидным, что сегментированную лорику могли носить далеко не только легионеры. Судя по находкам в крепостях Риштиссен и Лонгторп, где базировались вспомогательные войска и вексилляции, этот тип панциря имел более широкое распространение. Не исключено, как было отмечено выше, вторичное использование этого вида доспехов либо даже ограниченное снабжение ими солдат вспомогательных войск, ибо рассматривать лорика сегментата следует не как идентификатор особого рода войск или показатель статуса легионера, а в его функциональной, крайне специализированной плоскости; ведь благодаря своей конструкции, с максимальной защитой плеч, этот вид доспеха был более всего пригоден для противостояния в схватках с народами, использовавшими стиль боя с применением длинных мечей[281].

Конструкция лорики, сегментаты из Корбриджа (1, 2) и Ньюстеда (3)

Изобразительные источники показывают разнообразие конструкционных вариаций данного типа доспеха. Вследствие этого, до обнаружения двух полных комплектов сегментированной лорики в 1964 г. в Корбридже, рядом с Адриановым валом, не было единого мнения о том, как монтировался подобный доспех. Благодаря упомянутой находке, а также другим фрагментам панцирей, найденным в Калкризе, Карнунте и Ньюстеде, стало известно, как они были устроены, а также было доказано существование различных, отличающихся деталями вариантов. Г. Рассел Робинсону удалось изготовить убедительные реконструкции этих панцирей, поскольку на внутренней стороне найденных деталей доспехов еще сохранились остатки кожаных ремней.

У каждого варианта панцирей, соотносимых с местами вышеперечисленных находок, был свой способ прикрепления нагрудных и верхних наспинных пластин к нижней части доспеха. Либо они скреплялись крючками, либо – ремнями и пряжками, которые спереди располагались снаружи, а на спине – внутри доспеха. Благодаря этому доспех наполовину собирался, а потом надевался, и остальные пряжки застегивались уже на себе. На лориках из Калкризе и Корбриджа левая и правая нагрудная и верхняя спинная пластины были соединены ремнями с пряжками, а на экземпляре из Ньюстеда – петлями и штифтами.

Римские ламинарные наручи: 1 – Карлайл; 2 – Ньюстед; 3 – Карнунт; 4 – изображение на рельефе с мемориала в Адамклисси; 5 – изображение наруча на надгробии Валерия Севера в Майнце

Сходную конструкцию с ременным креплением имели и ламинарные наручи (manicae) и поножи, с которыми римляне познакомились скорее всего еще в битвах при Тигранокерте и Каррах. Во всяком случае, уже в I в. н. э. некоторые римские памятники изображали военную модификацию маники. Она появляется на памятнике Траяну у Адамклисси. Довольно неразборчивое изображение, из которого все же можно понять, что изображено именно ламинарное прикрытие руки на могильной стеле легионера Секста Валерия Севера. По мнению некоторых исследователей, маники могли появиться в римской армии в результате столкновений в ходе войны с Сакровиром (29 г. н. э.). Тогда римским легионерам пришлось сражаться с тяжеловооруженными гладиаторами – крупелляриями (crupellarius), в экипировку которых, по всей видимости, входили и ламинарные маники. По мнению других, такие маники были введены во время дакийских войн, как специальная защита от дакийского древкового колюще-режущего оружия. Римские маники известны не только по изобразительным данным. Их фрагменты найдены в Карнунте, Тримонциуме (Ньюстед), Ричборо, Корбридже, Айнинге и Леоне. Три практически полностью сохранившихся железных экземпляра недавно были обнаружены в Карлайле и еще один экземпляр – в Ульпия Траяна Сармизегетуза. На основании изучения этих остатков, хотя и с большой долей гипотетичности, можно рассмотреть конструкцию римской маники.

Как и в ближневосточном прототипе, наруч состоял из горизонтально расположенных металлических пластин. Они были приклепаны к кожаным ремешкам, пропущенным с внутренней стороны по всей длине, и, возможно, даже приклеены к внутренней подкладке. Внутренняя подкладка или рукав, если он присутствовал, должен был быть хорошо защищен по отношению к краям металлических полос. Каждая полоса имела отверстия по центру у самого края, сквозь которые могли проходить ремешки или шнуры, скреплявшие между собой пластинки. При этом ремешки крепления могли быстро изнашиваться и перетираться, подвергаясь воздействию граней железных полос. Поэтому более целесообразно было пропускать короткие ремешки сквозь парные отверстия в центральной части полос, где они наименее всего изнашивались. Скрепленные между собой полосы и пришитые к кожаной или матерчатой основе, возможно, крепились к руке при помощи шнурования или системы ремней и застежек. Фрагменты из Тримонциума все же скорее всего принадлежат к остаткам пластинчатых поножей для бедра или полностью для ноги. При этом три полосы из найденного набора не имеют отверстий по краям. Вполне вероятно, это была коленная секция, в которой не применялось ременное крепление и пластинки пришивались прямо на ткань без связи между собой.

В I в. н. э. вес кольчуги, крайне популярной в римской армии, несмотря на введение сегментного доспеха, под его влиянием становится немного легче, приближаясь к весу чешуйчатого доспеха (lorica squamata), также довольно широко распространенного в римской армии. Судя по изображениям, его носили и легионеры, и солдаты вспомогательных подразделений (в основном кавалеристы). При толщине пластин в 0,3 мм вес такого доспеха составлял около 6 кг, и, хотя основная нагрузка приходилась на плечи, его носить было не тяжело. Защитные свойства чешуйчатого доспеха довольно высоки, так как каждая из пластин перекрывается соседней, за счет чего образуется тройной слой латуни толщиной около 1 мм. Кроме этого, существовал своеобразный гибрид чешуйчатого панциря с кольчугой, когда чешуйки крепились поверх кольчужного плетения (lorica plumata)[282], который показан на надгробии центуриона Квинта Сертория Феста, вследствие чего некоторые исследователи предполагают, что такого рода доспех мог изготовляться специально для центурионов и лиц из числа младшего офицерского состава.

Интенсивное проникновение «варварского» защитного снаряжения, сильно повлиявшего на видоизменение применявшихся в I–II вв. н. э. в римской армии типов доспехов, следует связывать с появлением в составе римских вооруженных сил тяжеловооруженной кавалерии, призванной противостоять аналогичным формированиям восточных противников Рима – сарматов и парфян, а затем и персов. Со времени появления в III в. н. э. и значительного увеличения в течение реформ Галлиена, в римской тяжеловооруженной кавалерии широко применялся чешуйчатый доспех, хотя имеются и изображения копейщиков-контариев в кольчугах. С появлением новых подразделений, экипированных по парфянскому образцу, начинается государственное производство доспехов нового типа. Фабрики по производству таких доспехов впервые отмечены во времена Диоклетиана, но доподлинно не известно, какого типа оружие они производили. Вероятно, они должны были снабжать доспехами и оружием подразделения клибанариев, состоящие из воинов восточного происхождения, но частично могли производить и доспехи римского образца. Также имеются сведения, что такие подразделения могли экипироваться и трофейными доспехами. Так, биограф императора Александра Севера сообщает: «Мы разбили сто двадцать тысяч их всадников – конников-панцирников, тех, кого они называют клибанариями, – мы убили во время войны десять тысяч; их оружием мы вооружили своих» (Писатели истории Августов. Александр Север. 56. 5). При всей фантастичности сообщаемых цифр, приводимых в данном свидетельстве, нельзя полностью исключать возможности вооружения римских войск трофейным оружием. Обычай сжигать оружие побежденных (Флор. I. 24. 9), неукоснительно соблюдавшийся в республиканское время (за редким исключением, когда видом гор исковерканного оружия, снятого с тел убитых врагов, следовало устрашить еще не покорившихся), в императорское время постепенно забывался, и римские воины иногда получали захваченное у противника вооружение и доспехи. Поэтому эти, еще экзотические в эпоху Траяна и Адриана, подразделения имели в своем арсенале доспехи, совершенно отличные от римского образца. Если же представить, что римские клибанарии либо имели изготовленный по персидской моде доспех, либо были в некоторых случаях экипированы трофейным защитным снаряжением, то нет живописнее описания подобного тяжеловооруженного всадника, чем отрывок из романа Гелиодора, где он в деталях описывает внешний облик закованного с ног до головы в доспехи персидского всадника: «Вооружение их такого рода: люди отборные и выделяющиеся телесной силой надевают сплошной, вылитый из одного куска шлем, воспроизводящий, подобно маске, человеческое лицо. Прикрытые им от темени до шеи, за исключением глаз, чтобы видеть, они вооружают правую руку копьем, превосходящим обыкновенное копье, в то время как левая занята уздой. Подвязав сбоку кинжал, они защищают панцирем не только грудь, но и все тело. Сделан панцирь следующим образом: отливают из меди и железа четырехугольные пластинки размером со всех сторон в пядень и, наложив их одну на другую краями так, чтобы всякий раз верхняя заходила на нижнюю, скрепляют их связью в местах соединений, и таким образом получается чешуйчатая рубашка, которая не сдавливает тела, но со всех сторон охватывает его и, облегая члены, стягивается и растягивается, не стесняя свободы движений. Панцирь имеет рукава и ниспадает от шеи до колен, оставляя непокрытыми только бедра, – ведь приходится сидеть верхом. Таков этот панцирь, лучший отразитель ударов, защищающий от всяких ранений.

Нагрудные пластины конца II–III в. н. э.: 1 – Мундельсхайм; 2–3 – Дура-Европос; 4–6 – Пфюнц

Что касается поножей, то они от ступни доходят до колен, соприкасаясь с панцирем. Подобными же латами персы снабжают и коня, ноги одевают поножами, голову совсем стискивают налобниками, покрывают коня попоной, обшитой железом и спускающейся по бокам от спины до живота, так что она и защищает коня, и вместе с тем не мешает ему и не затрудняет бега. На снаряженного таким образом коня, как бы втиснутого в свое убранство, и садится всадник, однако вспрыгивает он не сам – из-за тяжести его подсаживают другие.

Когда наступает время битвы, то, ослабив поводья и горяча коня боевым криком, он мчится на противника, подобный какому-то железному человеку или движущейся кованой статуе. Острие копья сильно выдается вперед, само копье ремнем прикреплено к шее коня; нижний его конец при помощи петли держится на крупе коня, в схватках копье не поддается, но, помогая руке всадника, всего лишь направляющей удар, само напрягается и твердо упирается, нанося сильное ранение и в своем стремительном натиске колет кого ни попало, одним ударом часто пронзая двоих» (Гелиодор. Эфиопика. IX. 15).

На рубеже III–IV вв. клибанарии еще могли использовать комбинированные панцири. Это были либо чешуйчатые панцири со вставками из крупных пластин на груди, животе и спине, либо кольчуги, усиленные чешуйчатыми вставками, пришитыми вместе с кольчужным плетением к общей подкладке. В своем описании тяжелой кавалерии Констанция Юлиан Отступник отмечает, что сегментные элементы доспеха были связаны между собой кольчужным плетением (Юлиан. Речи. I. 37). Более поздние клибанарии, согласно иллюстрации из Notitia Dignitatum, экипировались кольчугами. Там изображены кольчуги длиной до колен с разрезом на передней стороне подола и рукавами длиной по локоть. Разрез на подоле, несомненно, был предназначен для кавалерийской езды, а короткие рукава указывают на то, что руки были защищены еще и сегментными маниками. Приблизительно такого же покроя, только с длинными рукавами, чешуйчатые доспехи на воинах с настенной росписи синагоги Дура-Европос, возможно, изображающей поздних катафрактариев. Такие доспехи длиной до колен, будь то чешуйчатые, комбинированные или кольчужные, надевались на плотный стеганый кафтан с длинными рукавами и длиной до колен (thoracomachus).

Бронзовые или железные поножи (акреи) римские воины времени Республики носили только на правой ноге, так как левая прикрывалась щитом. В эпоху раннего принципата поножи, кажется, вышли из употребления у солдат, но остались у центурионов. Однако начиная со II в. н. э., и особенно в III в., поножи вновь распространяются не только как элемент парадной экипировки кавалеристов вспомогательных подразделений, но и среди пехотинцев.

Еще одной составляющей защитного снаряжения были двустворчатые нагрудные пластины, которые довольно длительное время отождествлялись как элемент парадного оружия из-за своего богатого декора. Однако, по предположению М. Бишопа, подобные пластины могли использоваться не только вкупе с кольчугой или чешуйчатым панцирем, но и с сегментными панцирями. Такая гипотеза появилась у исследователя благодаря скульптуре из Алба Юлия (Румыния), на которой изображен надетый поверх лорики сегментаты чешуйчатый наплечник или горжет с вплетенной в него двухстворчатой нагрудной пластиной[283]. Согласно этой интерпретации, данные пластины должны были давать возможность увеличить шейное отверстие панциря при его надевании, после чего панцирь застегивался, подгоняясь под нужный диаметр шеи. Таким образом, декорированные нагрудные пластины стали выполнять функцию прежних накидных крючков в форме буквы S, скреплявших оплечья кольчуги или чешуйчатого панциря в конце республиканского периода и в раннеимператорское время[284]. Действительно, на внешних краях пластин находятся отверстия под заклепки, которыми пластины крепились к нагрудной части панциря. Так, на центральной части некоторых чешуек панциря из Хрушицы видны пробитые круглые отверстия под такие заклепки, а вместе с чешуйками найдена и нагрудная пластина.

Видоизменения боевых наголовий, которые хорошо прослеживаются по археологическим находкам, также были инициированы модой и насущной потребностью в усовершенствованиях различных элементов шлема для увеличения его защитных свойств. Италийская традиция изготовления шлемов еще поддерживалась оружейниками позднереспубликанской армии, но ее конечной точкой было создание типа Хагенау, который являлся переработкой этрусского варианта монтефортинского шлема и более позднего типа Буггенум.

Типы римских шлемов I в. до н. э. (на основе типологии М. Юнкельманна): 1 – Монтефортино/Риети; 2 – Мангейм; 3 – Ажен; 4 – Порт; 5 – Монтефортино/Буггенум; 6 – Хагенау (Шан)

Небывало популярный в эпоху Республики монтефортинский шлем начинает вытесняться новыми, более совершенными с защитной точки зрения кельтскими шлемами, которые так же, как некогда и сам монтефортинский шлем, были изрядно модифицированы римскими оружейниками. В середине I в. до н. э. развивается и бытует последняя форма шлема типа Монтефортино – подтип Буггенум (Монтефортино C и D по Г. Р. Робинсону)[285], который имеет почти полусферическую тулью (хотя и вытянутую к навершию) и, в отличие от предшествующих модификаций, видоизмененный назатыльник. В то время как у более ранних подтипов назатыльник был расположен по отношению к затылочной части тульи так, что образовывал косо спадающую заднюю стенку шлема, то в новой разработке назатыльник образует прямой угол по отношению к почти вертикальной затылочной стенке тульи. На поздних образцах этого подтипа назатыльник может быть более широк по сравнению со старыми моделями, чем напоминает уже тип Хагенау.

В I в. до н. э. бытовали и полусферические каски типа Мангейм (выделены П. Куиссеном), которые в литературе также именуются шлемами типа «Кулус» (также по месту находки). Необычайно большая концентрация шлемов этого типа в Галлии долгое время позволяла археологам приписывать их к элементам типично галльского защитного вооружения.

Типы римских шлемов I в. н. э. (на основе типологии М. Юнкельманна): 1, 3 – Хагенау; 2 – Вайзенау (Неймеген); 4 – Неймеген (Хомс); 5 – Вайзенау; 6 – Вейлер; 7 – Вайзенау (Аквинк); 8 – Рибчестер/Герцогенбург (Ньюстед)

Совершенно очевидна преемственность шлемов варианта Хагенау, распространенных в первые восемьдесят лет I в. н. э., от типа Монтефортино/Буггенум. При этом форма тульи варьируется от куполовидной до практически полусферической, хотя во всех случаях имеется унифицированное конусообразное припаянное навершие с разрезом. При этом прослеживается поэтапное видоизменение формы. Некоторые экземпляры могут быть причислены к переходным вариантам от типа Буггенум (экземпляр из Нойса без козырька) или к типу Вайзенау (шлем из Айха, который имеет вырезы для ушей с отогнутой наружу кромкой). Надписи, часто встречающиеся на шлемах типа Хагенау, свидетельствуют о том, что все они использовались исключительно легионерами.

Отголоски эллинистической традиции прослеживаются на шлемах с масками и кавалерийских шлемах типа Вейлер, которые зачастую были богато украшены декором с изображением кудрей, а также иногда имели довольно специфическую имитацию такого декора в виде настоящих волосяных париков.

С широким распространением в римской армии нового типа шлемов (Вайзенау) линия развития италийского шлема была прервана, однако, как уже повелось, для изготовления новых образцов продолжали использовать привычную для римских оружейников бронзу, из которой изготовляли не только шлемы с масками и роскошные кавалерийские образцы, но и боевые наголовья пехотинцев.

Типы римских шлемов II в н. э. (на основе типологии М. Юнкельманна): 1 – Вайзенау (Бригецион); 2 – Вайзенау (Майнц); 3 – Вейлер/Тайленхофен (Нава); 4 – Неймеген (Нава); 5 – Тайленхофен; 6 – Нидермормтер; 7 – Пфрондорф

Типы римских шлемов III в. н. э. (на основе типологии М. Юнкельманна): 1 – Нидербибер (Франкфурт-Хеддернхайм); 2 – Нидербибер (Хеннепель); 3 – Хеддернхайм; 4 – Гизборо/Тайленхофен; 5 – Хеддернхайм; 6 – Уэртинг

По сравнению с типами Мангейм и Хагенау шлемы типа Вайзенау (по типологии Г. Р. Робинсона это типы Imperial-Italic и Imperial-Gallic) имеют довольно долгую историю. Развившись при императоре Октавиане Августе из кельтских образцов, они в разных модификациях оставались в употреблении вплоть до конца II в. н. э. Даже сменивший его тип Нидербибер (Niederbieber) был очередным усовершенствованным вариантом шлема типа Вайзенау. Ранние образцы данного типа были бронзовыми (хотя образцы переходных форм к этому типу от кельтских шлемов были железными), однако затем их стали изготовлять из латуни и железа. Именно на шлемах Вайзенау появляется целый набор усиливающих тулью элементов: козырек, накладки над ушными вырезами, очень широкий назатыльник, большие нащечники, а начиная с эпохи Дакийских войн также усиливающие крестообразно расположенные ребра на макушке тульи. Во II в. н. э. происходит смешивание различных элементов пехотных и кавалерийских шлемов, в результате чего появился шлем типа Нидербибер, объединивший в себе лучшие качества обеих линий и применявшийся, видимо, как пехотинцами, так и кавалеристами. С этого момента начинается увеличение всех вышеперечисленных элементов шлема, с целью максимального увеличения защитных свойств. Затылочная стенка тульи становится все больше, максимально закрывая шею, нащечники начинают защищать и уши (как это было прежде лишь на кавалерийских шлемах), а спереди на лице оставляют лишь небольшое Т-образное отверстие. Выступающие плоскости – козырек и перекрещивающиеся ребра, – назначением которых является погашение силы удара, на некоторых экземплярах III в. н. э. также становятся неоправданно большими. Это, конечно же, сказывалось на весе шлема и, видимо, стало причиной отказа многих солдат носить его даже в бою, на что сетует Вегеций (I. 20). Поэтому последовал вполне логичный последующий шаг в развитии римских шлемов, целью которого было частичное уменьшение веса за счет потери некоторых защитных качеств, а также для удешевления технологического процесса в массовом производстве. И решение этой проблемы было найдено уже в эпоху домината у восточных противников Рима.

Нащечники кавалерийских шлемов II в. н. э.: 1 – Грэдиштя Мунчелулуй (Сармизегетуза Регия); 2 – Росинос де Видриалис (Петавоний)

Шлем начала III в. из Сиваца

Щиты легионеров в описываемый период изменялись не только по форме, но и по весу. В начале I в. н. э. при Октавиане Августе овальный скутум, популярный в республиканский период и подобный тому, что обнаружили в Каср-Эль-Харит в Фаюмском оазисе, в Египте, был замещен более коротким прямоугольным щитом, который сохранил прежнее название. Овальные же скутумы сохранялись еще некоторое время только у преторианцев.

Скутум из Каср-Эль-Харита в Хаюмском оазисе, Египет

Фopмы римских щитов по археологическим находкам (роспись гипотетическая на основе изображений) 1 – Kacp-Эль-Xaрит; 2 – Донкастер; 3 – Baлькенбypг; 4 – Kэpлеoн

В эпоху раннего принципата новая модификация скутума еще напоминала своего предшественника, имея лишь срезанные верхний и нижний края. Но со временем боковые края тоже стали прямыми, как на единственном дошедшем до нас экземпляре из Дура-Европос. Судя по этому образцу, технология изготовления скутума практически не изменилась, и его по-прежнему делали из трех крест-накрест склеенных слоев платановых дощечек. Однако щит уменьшился в размере и стал меньше весить, что позволило более интенсивно действовать им в бою. Наступая, легионер держал щит на выпрямленной руке, опираясь на левое плечо. Но, добравшись до противника, он обрушивал на него вместе со щитом вес всего тела и пытался опрокинуть его, нанося удары бронзовым или железным умбоном, а также окованным бронзовой полоской краем или углом. Затем, поставив щит на землю, легионер, пригнувшись, сражался из-за него. В I–II вв. н. э. край прямоугольного скутума, как правило, укреплялся бронзой. Роспись лицевой стороны щита служила не просто украшением, а позволяла полководцу распознавать то или иное подразделение на поле боя, так как у каждого подразделения на щитах была собственная эмблема, о чем свидетельствуют рельефы колонны Траяна. Овальный щит, применявшийся сначала лишь солдатами вспомогательных войск, со временем стал все более проникать в среду легионеров. К середине III в. изогнутый скутум исчезает совсем, уступив место более простым и дешевым в производстве овальным щитам. На нескольких памятниках появляются круглые щиты, по-видимому, являвшиеся традиционными для знаменосцев.

Формы римских щитов по археологическим находкам (роспись гипотетическая, за исключением № 3—4): 1 – Каслфорт; 2 – Валькенбург; 3—4 – Дура-Европос

Римские легионеры имели тягу к украшательству своего вооружения. Тацит не без иронии писал: «Немало было и таких, кого обуревало бессмысленное тщеславие; они покупали дорогое оружие, породистых лошадей и уместные разве что на пирах и попойках предметы роскоши, которые они тоже считали частью военного снаряжения» (Тацит. История. I. 88). Но на поле боя все подчинялось законам воинской доблести, и излишняя бравада дорогостоящими доспехами не всегда поощрялась, ведь воин, облаченный в дорогие доспехи, непременно становился первостепенной мишенью для противника, а также был риск серьезных повреждений оружия и доспеха, влекущих за собой дорогостоящий ремонт. Часто даже императоры выходили на поле боя, сняв шлем, чтобы своим видом воодушевить своих воинов и произвести впечатление на врагов. Этот обычай отображен письменными и изобразительными источниками (фризы с форума Траяна). При этом Аммиан Марцеллин прямо указывает, что драгоценное вооружение навлекало на своего хозяина страшную опасность. Он рассказывает, как императору Валентиниану, выехавшему на разведку в сопровождении верных телохранителей, пришлось спасаться бегством при внезапном нападении врага, а его спальник совсем сгинул вместе с украшенным золотом и драгоценными камнями шлемом императора, который он вез (Аммиан Марцеллин. XVII. 10. 11).

Роспись римских щитов (по изображениям на колонне Траяна)

Роспись римских щитов (по изображениям на колонне Траяна)

По поводу скромности или же бравады дорогостоящим оружием источники разного времени говорят по-разному. В республиканское время чаще говорили о скромности (Тит Ливий. IX. 40. 4–6), а в императорский период – о яркости и богатстве вооружения (Плутарх. Гай Цезарь. 42, Брут 38. 5–6; Светоний. Божественный Юлий 67; Полиэн. VIII. 23. 20). Видимо, это было связано не только с личными воззрениями авторов текстов, но и с профессионализацией армии и довольно большими доходами военных, которые могли себе позволить покупать дорогие предметы. Поэтому призывы к скромности вооружения, надеваемого на поле боя, далеко не всегда находили отклик в сердцах римских солдат.

Глава 22 Римская артиллерия[286]

«Огромные камни из скорпионов раздавили множество врагов, пробив им головы. Одни усеяли своими телами землю, пробитые стрелами или пронзенные копьями; другие, раненые, быстрым бегством спешили назад к своим. Не меньше скорби и смерти было в городе; стрелы стеной закрывали небо, и орудия, которыми овладели персы, разграбив Сингару, нанесли многим раны».

(Аммиан Марцеллин. XIX. 2. 7–9)

Несмотря на то что существуют поздние свидетельства (Вегеций. IV. 9; Ливий. VI. 9. 2) знакомства римлян с метательной артиллерией, практически через одно-два десятилетия после ее изобретения в Сиракузах, следует признать, что это маловероятно. Особенно учитывая то, как медленно она распространялась даже в центрах эллинистического мира. Скорее всего римляне познакомились с артиллерией во время их борьбы с Пирром и последующими контактами с южноиталийскими греческими колониями. Уже к середине Первой Пунической войны римляне прекрасно понимали значение метательной артиллерии и активно ею пользовались, особенно при осаде Лилибея (Диодор. XXIV. 1. 2), реквизируя (Полибий. I. 53. 11) и заимствуя ее у сицилийских греков. Римляне широко использовали метательную артиллерию, осаждая укрепленные пункты, практически во всех последующих войнах республиканского периода, начиная со Второй Пунической и заканчивая Митридатовыми.

Военный талант Юлия Цезаря позволил расширить рамки применения артиллерии, которую он стал использовать не только при осаде крепостей, но и в полевых сражениях (Цезарь. Галльская война. II. 8), при обороне лагеря (Галльская война. VIII. 41), в позиционной борьбе и при поддержке морского десанта (Галльская война. IV. 25, 1; Африканская война. 19. 3). Таким образом, артиллерия стала применяться не только в осадной (хотя это оставалось ее главным предназначением), но и в полевой войне (Тацит. История. II. 20; III. 23; Арриан. Построение против аланов. 19; Дион Кассий. LXXIV. 7), развертывалась по берегам рек в поддержку форсирующих (Тацит. Анналы. I. 56; XV. 9; История. II. 34; Дион Кассий. LXXI. 3) и при защите лагеря (Тацит. История. IV. 23; Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 5. 2; Псевдо-Гигин. 58); метательные орудия широко применялись в морских сражениях (Аппиан. Гражданские войны. V. 118; Дион Кассий. L. 32, 8; L. 34, 2; Плутарх. Антоний. 66. 2).

Tpанcпортировка метательного орудия. Рельеф кoлoнны Tpаяна

Римский артиллерист. Рельеф колонны Траяна

Как видим, римская армия была первой в истории, которая применяла артиллерию в столь широких масштабах. В армии, где два, три, четыре или даже большее количество легионов было вовлечено в боевые действия, общее количество приписанной к ним артиллерии будет огромно. Например, при осаде иудейской крепости Иотапата Веспасианом в 67 г. н. э. три римских легиона использовали 160 единиц метательных машин (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 7. 9). Вполне понятно, что такая боевая мощь могла превратить улицы осаждаемого города в груду камней, а его защитников осыпать тучей стрел. Кстати, это количество орудий хорошо согласуется с более поздним свидетельством Вегеция (II. 25), который пишет, что каждый легион должен иметь 55 стрелометных карробаллист и 10 камнеметных онагров (это явная модернизация, несомненно, в его собственном источнике речь идет о стрелометных катапультах и камнеметных баллистах).

Однако при детальном рассмотрении римской артиллерии возникают некоторые вопросы, разрешить которые пока нет никакой возможности. И прежде всего вопросы терминологии. Хотя в настоящее время историки сходятся во мнениях относительно некоторых определений, на них до сих пор давит груз в виде противоречивости источников по части наименований орудий, которые, похоже, не были устойчивыми и изменялись во времени параллельно с видоизменением самих метательных машин. По крайней мере до эпохи Траяна римская артиллерийская терминология оставалась такой же, как и в республиканское время. Стрелометы больших калибров назывались «катапульта», а малых – «скорпион». Камнеметы же назывались «баллиста». Привязка этих терминов к конкретным типам машин, сильно отличавшихся друг от друга по конструкции, показана в трактате римского архитектора и военного инженера Витрувия (X. 10–11). Для этой эпохи существуют лишь некоторые исключения данного словоупотребления (Цезарь. Гражданская война. II. 2; 9), поддающиеся разумному объяснению исследователей. Где-то между концом I в. н. э. и началом III в. н. э. произошло кардинальное изменение терминологии, связанное с широким внедрением новых типов машин и исчезновением старых. Камнеметные баллисты постепенно исчезают, уступая место более простым конструктивно одноплечевым машинам. Уже в самом начале III века Тертуллиан называет подобное орудие «скорпион» (Скорпиак. 1–2). Стрелометы же, переняв конструкцию прежних камнеметов, стали называться «баллистами». Например, Вегеций в конце IV в. н. э. пишет (IV. 22): «Скорпионами называлось то, что теперь мы называем манубаллистами». В то же время латинскими авторами, особенно теми, кто не разбирался в технической терминологии, использовался обобщающий термин «tormentum», обозначавший любой тип метательных машин и ясно показывающий, что вся римская метательная артиллерия была торсионного типа. Авторы, писавшие на греческом языке, употребляли классическую греческую терминологию, сохранившуюся с эллинистического времени.

Тяжелое камнеметное осадное орудие – онагр

Нельзя не заметить, что все заимствования и дальнейшие технические инновации в области метательных машин (как, впрочем, и во всей механике) имели греческое происхождение. Вся научная теоретическая мысль была сосредоточена в руках таких гениальных механиков и архитекторов, как Герон Александрийский и Аполлодор Дамасский. Примечательно, что Витрувий (VII. Предисловие, 12–14) среди имен 25 архитекторов, внесших свой вклад в теорию, называет лишь три римских, а среди 12 имен механиков – ни одного. Заслуга самих римлян в сочетании теории с практикой, в широком привлечении греческой научной мысли, во внедрении лучших образцов военных машин в массовое производство, о чем, например, говорит находка фабрики по изготовлению бронзовых натяжных втулок, модиолусов, для стрелометов на территории римского лагеря в Ауэрберге, в стандартизации, в обучении среднего звена технических специалистов, в развитии теории и практики тактики применения метательной артиллерии.

Бронзовый щиток катапульты IV Македонского легиона из Кремоны. Орудие погибло во время гражданской войны 69 г. н. э.

Как уже отмечалось, весь парк римских метательных машин имел торсионный принцип устройства, то есть энергия выстрела запасалась при помощи одной или двух торсионных пружин из скрученных в пучок эластичных канатов, в середину которых продевалось метательное плечо. Лучшим материалом для эластичных канатов служили особым образом обработанные ахилловы и поясничные сухожилия крупных животных. Также канаты изготавливались из конского и в особых случаях из женского волоса. Сырье для них закупалось, по-видимому, у гражданских поставщиков (Виндоландские таблички. II. 343).

Рассмотрим римскую артиллерию в самых общих чертах[287].

Одноплечевые метательные машины, по-гречески «монанкон», впоследствии называемые «скорпион» и «онагр», имевшие один горизонтальный торсион и действовавшие по принципу пращи, получили широкое распространение лишь в эпоху Домината, после военных реформ Диоклетиана-Константина. До этого упоминания о них крайне редки (Филон Византийский, Аполлодор Дамасский, Тертуллиан), применялись они, видимо, в незначительных количествах, и их предназначение не выходило за рамки контрбатарейной борьбы (Филон. Полиоркетика. 91. 33–38).

Двухплечевые метательные машины действовали по принципу лука, в котором его центральная упругая часть заменена двумя торсионными вертикальными пружинами, а концы – неупругими прочными деревянными плечами, вставленными в торсионный пучок. Концы плеч так же, как и у лука, соединялись тетивой, которая толкала снаряд по направляющему желобу. Калибром, или модулем пропорций, являлся диаметр отверстия под торсион в натяжной втулке. От него зависели массогабаритные параметры орудий. В свою очередь, калибр зависел от длины стрелы в случае стреломета и массы снаряда в случае камнемета и высчитывался греками по специальной формуле, а римлянами по упрощенной таблице.

Катапульта Bитрувия по Э. Штрамму

Натурная реконструкция Э. Шрамма катапульты по Витрувию

Римская метательная артиллерия вплоть до эпохи Домината имела многоцелевой характер и могла применяться как в полевых и морских сражениях, так и при осаде и обороне укреплений. Артиллерийские подразделения организационно входили в состав легионов, точнее, каждое подразделение легиона имело свое орудие. Имелись ли метательные машины на вооружении вспомогательных когорт – вопрос до сих пор дискуссионный.

Баллиста Витрувия по Э. Штрамму

Основным тяжелым камнеметом римской армии, по-видимому, была одноталантовая (вес ядра 26,2 кг) баллиста (Иосиф Флавий. Иудейская война. III. 7. 9), несмотря на то что в трактате Витрувия (X. 11. 3) таблица калибров доведена до 360 римских фунтов (118 кг). Тяжелая камнеметная баллиста была предназначена в основном для осадной войны, как для разрушения крепостных стен и других укрытий обороняющихся, так и для защитных сооружений осаждающих. Мощь такой машины хорошо демонстрирует рассказ неизвестного продолжателя Цезаря: «Выстрелом из нашей баллисты сбита башня неприятельская с пятью находившимися на ней воинами и с мальчиком, которому поручено было наблюдать за действием нашей баллисты» (Испанская война. 13). Но тяжелые баллисты меньших калибров (треть- и полуталантовые), кроме осад, применялись также для действий против палубных боевых кораблей (Полибий. I. 53. 11; Филон. Полиоркетика. 95. 13–14; 18) и даже в полевой войне (Тацит. История. III. 23). Баллисты мелких калибров, по-видимому, были многоцелевыми орудиями, применявшимися как против укреплений, так и против живой силы противника.

Баллиста имела палинтонную схему устройства натяжной рамы, которая состояла из двух торсионных кассет, соединенных между собой разборными связями. По поводу самого греческого термина «палинтонос» (обратное натяжение) применительно к метательным машинам среди исследователей нет единодушия. Сами греки использовали этот термин для обозначения двояковыгнутых луков, что позволяет рассматривать натяжную раму баллисты, внешне похожей на такой лук. Но некоторые исследователи видят в этом термине натяжную раму с внутренним расположением плеч, которые в состоянии покоя, согласно буквальному значению термина, должны быть вывернуты наружу. Существует миф, согласно которому баллиста метала снаряд под большими углами возвышения для достижения большей дальности выстрела. Но чтобы эффективно разрушать стены, необходимо, чтобы снаряд встречался с препятствием под углом, максимально близким к нормали. В качестве снарядов выступали обработанные каменные ядра (в основном из известняка) или керамические горшки, заполненные углем и смолой.

Катапульта из Ампурьяса по Э. Штрамму

Стрелометный парк легиона был намного более многочисленным, чем камнеметный, и состоял из катапульт и скорпионов, имевших одинаковую эвтитонную конструкцию («эвтитонос» – прямое напряжение), с неразборной деревянной натяжной рамой, окованной металлом. Устройство натяжной рамы стреломета римского времени несколько отличается от эллинистического прототипа. Вместо двух тонких центральных стоек римляне применяли одну толстую, с отверстием для выпуска стрелы, а также металлический щиток, защищавший торсионы (подобный найден на месте битвы у Кремоны в 69 г. н. э.) и изогнутые плечи. Устройство катапульт и скорпионов с деревянной натяжной рамой практически не вызывает вопросов, так как, кроме технических трактатов, на сегодняшний день известны находки оковок натяжных рам в комплекте с модиолусами эпохи Серторианских войн из Ампурьяса, Каминреала (Испания), времен Веспасиана из Ксантена (Германия) и Зевгмы (Турция). Стрелометам, которые изначально применялись в основном при осадных действиях (обеспечение и отражение штурмов и вылазок, беспокоящий огонь и т. д.), постепенно расширили область применения.

Перемещений артиллерии непосредственно во время боя до эпохи Траяна, по-видимому, не было. Метательные машины размещались на заранее подготовленных позициях, дополнительно укрепленных палисадами и редутами (Цезарь. Галльская война. II. 8), или на возвышенностях, с которых просматривалась и простреливалась вся окружающая местность (Цезарь. Галльская война. VIII. 14; Тацит. История. III. 23).

Размер орудий мог доставлять массу трудностей и хлопот при их транспортировке. Их перевозили при помощи мулов и ослов (Иосиф Флавий. Иудейская война. II. 19. 8), поместив в походной колонне вслед за легионной конницей и перед самими легионами (Арриан. Построение против аланов. 5; Иосиф Флавий. Иудейская война. V. 2. 1). Герон Александрийский (Белопоиика W90) советует изготовлять машины, которые легко собираются и разбираются, как раз для удобства транспортировки. Следует заметить, что даже небольшой скорпион легко разбирался на три составные части (лафет, ствол и натяжную раму). Более крупные метательные машины было просто необходимо делать разборными для облегчения их перемещений по малопроходимой и пересеченной местности.

Рельефы колонны Траяна – первый по времени источник, на котором мы видим революционные изменения, произошедшие с римской метательной артиллерией на рубеже I–II вв. н. э., а именно появление стрелометов с железной натяжной рамой на мобильной повозке, запряженной мулами. Конструкция деталей такого ручного стреломета (хиробаллистры) описана в трактате псевдо-Герона, а также известна по ряду археологических находок, относящихся к I–IV вв. н. э. (Лион, Горнеи, Оршовы, Салы, Еленово). Только с появлением таких машин их стали размещать непосредственно в боевых порядках, позади линейной пехоты и на флангах (Арриан. Построение против аланов. 19; Дион Кассий. LXXIV. 7), откуда они вели массированный обстрел как до начала, так и во время непосредственного столкновения противников. Примером этому может служить недавно найденное место битвы, по всей видимости, времен Максимина Фракийца между римлянами и германцами у местечка Калефельд (Германия). В результате археологических раскопок на месте сражения было найдено более 300 наконечников катапультных болтов, что составило половину от общего числа находок.

По данным эпиграфики известно о существовании стрелков из метательных орудий (ballistarii) и специалистов по этим орудиям (doctores ballistarum), состоящих в подчинении магистра баллист. Видимо, архитектор легиона не играл важной роли в этой области; напротив, libratores (хотя стоит подчеркнуть, что это не было их основной функцией) метали снаряды и ядра (Тацит. Анналы. II. 20. 4; XIII. 39. 5). Таррутений Патерн причисляет артиллеристов к иммунам, называя их среди прочих рядовых солдат освобожденными от ежедневных нарядов для выполнения определенных работ (Дигесты. 50. 6. 7).

Стрелки и весь обслуживающий персонал учились обращению с орудиями и тренировались в прицельной стрельбе. В Виндоланде найден бычий череп, испещренный квадратными дырками, что свидетельствует о том, что он использовался в качестве мишени. Такие тренировки делали солдат знатоками своего дела, зачастую намного более опытными, чем у противника. Высокая точность попаданий даже в движущуюся цель подтверждается сообщением Юлия Цезаря, который описал случай, произошедший при осаде Аварика: «Один галл перед воротами города бросал по направлению к башне в огонь передаваемые ему из рук в руки комки сала и смолы. Пораженный в правый бок выстрелом из «скорпиона», он пал бездыханным. Один из его соседей перешагнул через его труп и продолжал его дело; он точно так же был убит выстрелом из «скорпиона», его сменил третий, третьего – четвертый; и этот пункт только тогда был очищен неприятельскими бойцами, когда пожар плотины был затушен, враги были оттеснены и сражение вообще окончилось» (Цезарь. Галльская война. VII. 25). В другом месте продолжатель Цезаря пишет о метком выстреле по движущейся мишени: «Когда у ворот скучился целый эскадрон неприятельских всадников, наши метко пустили скорпион и пригвоздили им их декуриона к лошади; тогда остальные панически бежали в свой лагерь» (Африканская война. 29). Хотя, как представляется, все же прицельная стрельба требовала большого опыта обслуживающего персонала орудий.

Неопытные и необученные люди не могли эффективно использовать римские метательные машины, что подтверждают слова Иосифа Флавия, который рассказывает, как защитники Иерусалима старались помешать возведению римлянами осадных сооружений, обстреливая работавших солдат из «скорпионов» и более крупных баллист, которые они захватили в крепостях после поражения Цестия Галла в 66 г. н. э. Обращаться с метательными машинами их научили римские дезертиры. Поначалу иудеи стреляли очень неточно, но в процессе осады их меткость все время улучшалась.

Громкий звук, издаваемый баллистами, мог даже деморализовать противника. Сенека сравнивает этот шум с оглушающими слух раскатами грозы: «Представь себе, что нечто подобное происходит и там: тесно прижатые друг к другу облака выдавливают оказавшийся между ними дух, тем самым и воспламеняя его, и запуская, как запускает снаряд метательная машина; и ведь баллисты и «скорпионы» тоже выпускают снаряды с громким звуком» (Сенека. Естественно-научные вопросы. II. 16). Ему вторит Иосиф Флавий, утверждающий, что, как ни страшны были разрушения, причиняемые артиллерийским обстрелом, и вид жертв, изуродованных прямым попаданием снарядов, еще ужаснее были грохот орудий, свист и гул стрел (Иудейская война. III. 7. 23). Может быть, подобные описания и являются преувеличением, но они тем не менее способны дать картину того ужаса, который испытали свидетели, подвергшиеся воздействию римской артиллерии.

Поражающее действие римской артиллерии можно проследить не только по разрушенным постройкам, раскапываемым археологами, но и по костным останкам. На холме Мейден-Касл, где находилось атакованное римлянами в 43 г. н. э. кельтское укрепление, обнаружен пробитый катапультным болтом череп бритта, а также скелет другого, в одном из позвонков которого застрял железный наконечник болта.

Череп и позвоночник, пробитые катапультными стрелами из Мейден-Касл

Когда римляне начинали массированную артподготовку перед атакой, осыпая вражеские укрепления или приготовившихся к бою воинов противника тучами стрел и ядер, начиналось ужасное действие. При виде крови, исковерканных тел и разрушений врага зачастую охватывала паника. Урон, наносимый действиями римской артиллерии по укреплениям и живой силе противника, бывал иногда не менее действенен, чем непосредственно римский меч. И римляне прекрасно осознавали свое техническое превосходство, выражавшееся, в том числе, и в наличии мощной артиллерии, непрестанно модернизируя свои метательные машины и увеличивая мастерство своих специалистов, изготавливающих и ремонтирующих их, а также обеспечивающих их максимальную действенность в бою.

Заключение

Рассмотрев различные аспекты функционирования римской императорской армии, можно подвести некоторые итоги и сформулировать несколько принципиальных тезисов, объясняющих ее несомненные сильные стороны. Прежде всего необходимо подчеркнуть, что военная организация Римской империи создавалась не на пустом месте. В ее основе лежали многовековые традиции и огромный исторический опыт, приобретенный и апробированный в тех больших и малых войнах, которые вел Рим на протяжении своей истории. В этих войнах выковывался особый римский характер, вырабатывались и совершенствовались боевые приемы, тактика и вооружение, методы обучения войск и обеспечения дисциплины. Возникнув как ополчение граждан, римская армия рано приобрела черты профессионального войска, к которым можно отнести высокую выучку и строгую дисциплину, четкую командную иерархию и последовательное проведение принципа единоначалия, наличие особого корпуса младших командиров в лице центурионов, эффективную систему поощрений и наказаний, гибкие тактические схемы, которые позволяли сочетать индивидуальную инициативу отдельных бойцов и слаженные действия частей и подразделений. Организаторский гений и практичность, присущие римлянам, позволяли создавать и успешно применять такие важные элементы военного искусства, как укрепленный походный лагерь, медицинская служба, продовольственное и «материально-техническое» обеспечение в мирное и военное время, взаимодействие родов и видов войск. Опираясь на собственные традиции, римляне не чурались учиться у греков тактическим теориям, заимствовать отдельные виды вооружения у других народов, привлекали и умело использовали иноплеменные контингенты, сначала из италийских союзников, а потом из варварских народов и провинциалов. Все эти черты присутствуют уже в армии времен Гая Мария и Цезаря. В этот же период легионы переходят к когортной тактике, которая стала высшим достижением римского военного искусства.

Новый облик римских легионов в позднереспубликанскую эпоху связан с изменением принципов комплектования и складыванием особых взаимоотношений между полководцами и подчиненными им войсками. Эти моменты превратили армию в мощное орудие политической борьбы, вылившейся в серию гражданских войн, которые положили конец республиканскому строю. Октавиану Августу, утвердившемуся в качестве единоличного правителя, пришлось приложить немало усилий для того, чтобы максимально устранить армию и военачальников из политики. Данная цель достигалась прежде всего созданием личных связей между императором и войском, сосредоточением в руках принцепса верховной военной власти и исключительного права на покровительство военнослужащим и на главные военные почести. Именно от императора исходили ключевые стратегические решения и назначения на должности, связанные с командованием войсками. Август сохранил высшие командные должности за аристократией, но при этом в государственной карьере сенаторов и всадников чередовались военные и гражданские посты. Это позволяло избежать опасности возникновения влиятельного «генералитета», хотя и делало римских военачальников в известной степени «любителями». Не стоит, однако, преувеличивать дилетантизм римских «генералов». Молодые аристократы при желании могли пройти неплохую практическую школу, начиная карьеру с звания военного трибуна, и почерпнуть достаточные теоретические познания в разнообразных сочинениях по военному искусству. В распоряжении римских полководцев были вполне профессиональные и многоопытные кадры старших центурионов, канцелярского персонала, военных и гражданских специалистов, которым было под силу решать сложные практические задачи по обеспечению войск всем необходимым, по проведению разведки, маршей и т. д. В то же время многие римские военачальники и некоторые императоры придерживались традиционного стиля военного руководства, воздействуя на подчиненных собственным примером и в походном строю, и в военных упражнениях, и в трудах, а нередко и в сражениях. Римская доблесть в ее исконном значении воинской храбрости оставалась для них непреходящим идеалом.

Профессиональными же солдатами в полном смысле этого слова были сами легионеры, отдававшие военной службе по четверти века. Проблема отбора и привлечения качественного пополнения в целом успешно решалась в период Ранней империи. Легионы в основном комплектовались на добровольной основе из римских граждан, принадлежавших к верхушке плебса, и из наиболее романизированных провинциалов, для которых военная служба открывала возможности социального возвышения и была привлекательна в материальном плане. Упорядочение сроков и условий службы, размеров жалованья и других выплат, ветеранских премий, предоставление солдатам и ветеранам различных юридических льгот – всё это обеспечивало необходимую и достаточную привлекательность военной карьеры. Вместе с тем существовавшая система набора контингентов позволяла поддерживать достаточно высокие стандарты физических, социальных и моральных качеств записываемых в легионы новобранцев.

Профессиональная армия, размещенная по большей части в приграничных зонах, неизбежно превращалась в довольно-таки замкнутое сообщество, в мир со своими собственными ценностями и идеологией. Воинская честь, приверженность своему легиону и подразделению, товарищеские узы, объединявшие воинов, верность присяге и преданность императору, стремление к продвижению по службе и к славе, ревностное соперничество в доблести и ратных трудах – таковы основные компоненты этой системы ценностей. Они целенаправленно культивировались в армейской среде и опирались на существующие порядки чинопроизводства и награждения отличившихся, на различные ритуалы и религиозные культы. Именно этими ценностями и представлениями не в последнюю очередь определялись конкретные мотивы поведения римских солдат на поле боя.

В эпоху принципата, несмотря на все новшества и реформы, традиционные ценности и опыт предков во многих отношениях оставались практически значимыми ориентирами для военного строительства и повседневной армейской практики. Август стремился возродить некоторые старинные установления в военной организации, начиная c присяги и древних наказаний и заканчивая категорическим запретом присутствия в военном лагере женщин. Легионеры оставались римскими гражданами и не были простыми наемниками. Им отнюдь не было чуждо чувство римского патриотизма, преданности Риму и готовности служить, жертвуя жизнью, той державе, которая была их общей родиной[288]. Их нельзя было держать в повиновении и вести в бой только страхом наказания и щедрой платой. Их надо было убеждать и воодушевлять. Честь императора и Рима была для легионеров не пустым звуком. Неслучайно столь существенное место в римской армии занимали обращения полководцев с речами, на воинских ли сходках или же перед выстроенными к бою подразделениями. Сама римская тактика, основополагающим звеном которой был ближний бой на коротких мечах, требовала от воинов не только выучки и мужества, но и инициативных индивидуальных действий.

Армия формировалась в соответствии с теми стратегическими установками и задачами, которые стояли перед Римской державой. Идея величия и престиж Рима диктовали агрессивную внешнеполитическую линию и беспощадное подавление любых внутренних возмущений. Даже достигнув естественных рубежей, Империя делала ставку не столько на стратегическую оборону, сколько на активные и демонстративные акции, призванные внушить реальным и потенциальным противникам мысль о могуществе Рима и неизбежности возмездия за любое покушение на римский порядок. В соответствии с этими задачами осуществлялось размещение гарнизонов и сил. Но, несмотря на «оседание» в местах постоянной дислокации, императорская армия оставалась структурой, предназначенной в первую очередь для ведения наступательных действий. Для этого требовалась сравнительно небольшая, но эффективная армия, приспособленная к действиям на самых разных театрах военных действий и против различных противников. Дополняя легионы разнообразными вспомогательными формированиями и военно-морскими силами, императорское правительство достигало необходимой гибкости вооруженных сил, которые одинаково успешно могли вести крупномасштабные кампании в дальних походах, побеждать в генеральных сражениях, осаждать и брать крупные города, проводить карательные акции, контролировать коммуникации и границы, поддерживать внутренний порядок, выполняя во многом административно-полицейские функции.

В то же время размеры и структура вооруженных сил обусловливались финансовыми ресурсами и демографическими параметрами. Прямые расходы на армию составляли львиную долю государственного бюджета Римской империи. Нелегким бременем они ложились на провинциальное население, для которого присутствие войск оборачивалось дополнительными повинностями и издержками, а зачастую сопровождалось всевозможными злоупотреблениями, насилием, грабежами и прочими эксцессами.

Для обеспечения нормальной жизнедеятельности войск, для строительства военных объектов, осуществления заграничных походов требовалась концентрация огромных материальных и денежных ресурсов. За политическую лояльность легионеров также приходилось платить немалую цену в виде императорских подарков и выплаты наградных выходившим в отставку ветеранам. Скупость, чрезмерная прижимистость могли дорого стоить императору, ибо у армии всегда оставалось такое крайнее средство добиться выполнения своих требований, как мятеж. Сделав выбор в пользу качественного комплектования, императоры подчас сталкивались с трудностями набора необходимого количества новобранцев, особенно в условиях крупномасштабных военных действий, когда приходилось восполнять потери и формировать новые воинские части. Вместе с тем правители Империи из политических расчетов и, собственно, военных соображений старались избегать повального призыва, но, напротив, совершенствовали стимулы привлечения добровольцев различными путями – повышая жалованье и прочие выплаты, развивая систему социальных гарантий и льгот для военнослужащих и ветеранов, расширяя карьерные перспективы и т. д.

Наряду с «человеческим материалом» важным фактором эффективности римской военной машины было ее организационное и «техническое» превосходство. Централизованное руководство и планирование, отлаженная система снабжения и коммуникаций позволяли перебрасывать в случае необходимости силы из одного региона Империи в другой, концентрировать силы, вести военные действия в любое время года. Ничего подобного не мог противопоставить Риму ни один из его противников. Защитное и наступательное вооружение легионеров по многим параметрам не знало равных в свое время. Боевая мощь легионов дополнялась широким применением метательных орудий и разнообразной осадной техники. Подчас не менее важным орудием победы был солдатский заступ (долабра), при помощи которого строились лагеря и полевые укрепления, сооружались осадные насыпи и оборонительные валы. Использование вспомогательных войск и «национальных» формирований, имевших особые боевые приемы и вооружение и составлявших подавляющую часть конницы, при умелом комбинировании с ударной мощью и инженерным искусством легионов – еще один секрет успехов императорской армии. Все это можно было эффективно применять только при условии отличной выучки отдельных солдат и целых воинских частей, которая достигалась постоянными упражнениями и тренировками.

Рассматривая участие легионов в сражении, мы стремились показать сложную механику римской битвы, которая определялась тактическими построениями, коллективными и индивидуальными действиями бойцов, активной ролью младших и старших командиров. Римляне использовали разнообразные приемы ведения битвы, сочетавшие дистанционное воздействие на противника с ближним рукопашным боем и серией поединков передовых бойцов. Для управления применялись различные сигнальные средства. При всем том первостепенное значение имел моральный дух войск, определяемый множеством факторов: не только характером и целями войны, надеждами на обогащение и награды, но и сплоченностью малых подразделений, соперничеством между отрядами, воодушевляющим присутствием и авторитетом полководца, наконец, внешним видом воинов, наглядно демонстрировавшим их статус и заслуги.

Бурное развитие военной археологии в последнее время позволит, с появлением все новых находок и исследованием, собственно, полей сражений, уточнить данные античных источников и более полно представить лик римской битвы. Так, неподалеку от местечка Калефельд в Нижней Саксонии обнаружено место битвы, состоявшейся, вероятно, в III в. н. э., между римлянами и германцами. Начавшиеся раскопки этого места принесли массу находок и обещают дать не менее интересные результаты, чем раскопки на месте известного поражения Квинтилия Вара у современного местечка Калькризе. Благодаря находкам предметов вооружения в окрестностях болгарского города Разграда уточняется место битвы при Абритте, где нашел свою смерть в 251 г. н. э. император Траян Деций. Не подлежит сомнению, что открытие новых надписей и папирусов позволит реконструировать более полную и детальную историю римских легионов.

Приложения

ИМПЕРАТОРЫ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ И СОБЫТИЯ ВОЕННОЙ ИСТОРИИ РИМА (III в. до н. э. – IV в. н. э.)

280–272 гг. до н. э. – война Рима с эпирским царем Пирром

280 г. до н. э. – битва при Гераклее, поражение римлян от Пирра

279 г. до н. э. – битва при Аускуле. «Пиррова победа»

275 г. до н. э. – битва при Беневенте, победа римлян над войском Пирра

264–241 гг. до н. э. – Первая Пуническая война

235–183 гг. до н. э. – годы жизни Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего

234–149 гг. до н. э. – годы жизни Марка Порция Катона (Старшего)

218–201 гг. до н. э. – Вторая Пуническая (Ганнибалова) война

216 г. до н. э. – битва при Каннах, разгром римлян Ганнибалом

209 г. до н. э. – взятие Нового Карфагена римлянами под командованием Сципиона

202 г. до н. э. – битва при Заме, победа Сципиона над Ганнибалом

200–197 гг. до н. э. – Вторая Македонская война

197 г. до н. э. – победа римлян над македонской фалангой в битве при Киноскефалах

192–188 гг. до н. э. – война Рима с Антиохом III (Сирийская война)

190 г. до н. э. – разгром римлянами войск Антиоха III в битве при Магнесии

185–129 гг. до н. э. – годы жизни Публия Корнелия Сципиона Эмилиана Африканского Младшего

171–167 гг. до н. э. – Третья Македонская война

168 г. до н. э. – битва при Пидне, победа римлян над царем Персеем

156–86 гг. до н. э. – годы жизни Гая Мария

149–146 гг. до н. э. – Третья Пуническая война

146 г. до н. э. – взятие и разрушение Карфагена

138–133 гг. до н. э. – Нумантийская война

133 г. до н. э. – взятие Нуманции Сципионом Эмилианом

113–101 гг. до н. э. – войны с кимврами и тевтонами

111–105 гг. до н. э. – Югуртинская война

107 г. до н. э. – первое консульство Гая Мария; набор в легионы добровольцев из пролетариев

105 г. до н. э. – кимвры наносят поражение римлянам в битве при Араузионе

104–100 гг. до н. э. – преобразования Гая Мария в армии

102 г. до н. э. – разгром тевтонов в битве при Аквах Секстиевых

101 г. до н. э. – победа над кимврами в битве при Верцеллах

100–44 гг. до н. э. – годы жизни Юлия Цезаря

91–88 гг. до н. э. – Союзническая война в Италии

88 г. до н. э. – начало первой войны Рима с царем Понта Митридатом VI Евпатором; Сулла отправляется на Восток во главе армии

86 г. до н. э. – взятие Афин Суллой; победы Суллы над войсками Митридата при Херонее и Орхомене

83–82 гг. до н. э. – возвращение Суллы в Италию; победа над Марием; междоусобная война в Италии

74 г. до н. э. – вторжение Митридата в Вифинию; назначение Лукулла командующим против Митридата

66–62 гг. до н. э. – Помпей получает полномочия в борьбе против Митридата, сменяет Лукулла и наносит окончательное поражение Митридату; создание новых провинций на Востоке (Вифиния, Киликия, Сирия)

58–50 гг. до н. э. – войны Цезаря в Галлии

58 г. до н. э. – победы Цезаря над гельветами и Ариовистом

55 г. до н. э. – переправа Цезаря через Рейн; первый поход Цезаря в Британию

54 г. до н. э. – второй поход Цезаря в Британию

54–52 гг. до н. э. – восстание в Галлии

53 г. до н. э. – второй поход Цезаря в Германию; поражение и смерть Красса в битве с парфянами при Карах

49 г. до н. э. – переход Цезаря через Рубикон, начало гражданской войны; взятие Цезарем Массилии и разгром помпеянцев в Испании

49–45 гг. до н. э. – гражданская война между Цезарем и Помпеем

48 г. до н. э. – переправа Цезаря в Эпир; военные действия между Помпеем и Цезарем под Диррахием; победа Цезаря над Помпеем в битве при Фарсале; Александрийская война

47 г. до н. э. – победа Цезаря над понтийским царем Фарнаком в битве при Зеле; мятеж в войске Цезаря в Кампании

46 г. до н. э. – военные действия Цезаря в Африке; победа Цезаря в битве при Тапсе

45 г. до н. э. – победа Цезаря над помпеянцами в битве при Мунде в Испании

44 г. до н. э. – убийство Цезаря, Мартовские Иды (15 марта)

43 г. до н. э. – победа при Мутине Октавиана над Марком Антонием (Мутинская война); заключение союза между Октавианом, Антонием и Лепидом, оформление триумвирата

42 г. до н. э. – битва при Филиппах, победа триумвиров над республиканцами

36 г. до н. э. – военные действия Октавиана против Секста Помпея; поражение Октавиана при Тавромении; победа Октавиана при Навлохе; неудачный поход Антония против парфян

35–34 гг. до н. э. – военные действия Октавиана в Иллирии и Далмации

34–33 гг. до н. э. – поход Антония в Армению

31 г. до н. э. – морская битва у мыса Акция; победа Октавиана над Антонием и Клеопатрой

30 г. до н. э. – Октавиан высаживается в Египте; самоубийство Антония и Клеопатры

30/29 г. до н. э. – наместник Египта Корнелий Галл подавляет восстание в Фиваиде

27 г. до н. э. – установление принципата; Октавиан получает почетное имя «Август» и присоединяет к своему имени титул «император»; увольнение и поселение ветеранов; сокращение армии до 28 легионов; создание преторианской гвардии

26 г. до н. э. – военные действия Августа в Испании против местных племен

25–24 гг. до н. э. – неудачный поход Элия Галла в Аравию; впервые за двести лет закрыты двери храма Януса, символизируя прекращение войн

20 г. до н. э. – Парфия возвращает пленников и знамена легионов, захваченные у Антония

19 г. до н. э. – завершение завоевания Испании; поход Корнелия Бальба против гарамантов

16–14 гг. до н. э. – военные действия Августа в Галлии

15 г. до н. э. – покорение альпийских племен ретов и винделиков Тиберием и Друзом

12–9 гг. до н. э. – походы Друза в Германию; он достигает Эльбы, но умирает

8–7 гг. до н. э. – покорение Тиберием сугамбров в Германии; триумф Тиберия

4–5 гг. н. э. – войны Тиберия и Германика в Германии

6 г. н. э. – создание военной казны

6–8 гг. н. э. – восстание в Паннонии и Иллирике (Далмации) против Рима

9 г. н. э. – разгром трех легионов Квинтилия Вара германцами в Тевтобургском лесу

14 г. н. э. – Тиберий наследует власть Августа; мятеж легионов в Паннонии и Германии

17 г. н. э. – восстание нумидийцев под предводительством Такфарината в Африке

21 г. н. э. – подавление восстания в Галлии; строительство лагеря преторианской гвардии в Риме

24 г. н. э. – разгром Такфарината Корнелием Долабеллой

39–40 гг. н. э. – походы Калигулы на Рейн и на берег Ла-Манша

43 г. н. э. – вторжение в Британию четырех легионов

58–61 гг. н. э. – успешные военные действия Корбулона против Парфии и Армении

61 г. н. э. – восстание британцев под предводительством царицы Боудикки; его подавление Светонием Паулином

66 г. н. э. – начало восстания иудеев

67 г. н. э. – назначение Веспасиана командующим в Иудею; взятие Иотапаты

68 г. н. э. – наступление Веспасиана на Иерусалим; восстание Виндекса против Нерона в Галлии; самоубийство Нерона; провозглашение императором Гальбы в Испании

69 г. н. э. – убийство Гальбы преторианцами и провозглашение императором Отона; восстание галльских и германских племен под предводительством Юлия Цивлиса; начало гражданской войны; провозглашение Вителлия императором в Нижней и Верхней Германии; поражение войск Отона в битве при Бедриаке; провозглашение императором Веспасиана; поражение войск Вителлия от легионов Веспасиана в битве при Кремоне; флавианцы овладевают Римом

70 г. н. э. – подавление восстания Цивилиса Петелием Цериалом; осада и взятия Иерусалима Титом

73 г. н. э. – взятие римлянами иудейской крепости Масады

78 г. н. э. – завоевание Агриколой Уэльса и Бриганции

79 г. н. э. – поход Агриколы в Шотландию

83 г. н. э. – победа Агриколы над британцами при Mons Graupius; поход Домициана против хаттов, создание новой пограничной линии между Рейном и Дунаем

85–86 гг. н. э. – вторжение даков в провинцию Мёзия; поражение римских войск

88 г. н. э. – победа даков в битве при Тапах; заключение Домицианом мира с даками

98 г. н. э. – военные действия Траяна на Рейне

101–102 гг. н. э. – первая война Траяна с даками

105–106 гг. н. э. – вторая война Траяна с даками; взятие их столицы Сармизегетузы; превращение Дакии в римскую провинцию

114–116 гг. н. э. – война Траяна с Парфией; взятие Ктесифона; восстание иудеев в Киренаике, Египте и на Кипре

121–130 гг. н. э. – строительство Вала Адриана в Британии

132–135 гг. н. э. – восстание иудеев под предводительством Бар-Кохбы

135 г. н. э. (?) – отражение Аррианом набега аланов на провинцию Каппадокию

141–143 гг. н. э. – завоевание Лоллием Урбиком равнинной Шотландии; строительство Вала Антонина между Фортом и Клайдом

162–166 гг. н. э. – война Рима с Парфией

167–169 гг. н. э. – вторжение маркоманнов и других племен через Дунай; осада ими Аквилеи; эпидемия чумы в Римской империи

170–175 гг. н. э. – походы Марка Аврелия против маркоманнов, квадов и язигов на Дунае

175 г. н. э. – мятеж Авидия Кассия в Сирии

178–180 гг. н. э. – новые войны на Дунае; умиротворение даков, квадов, язигов и других племен

193 г. н. э. – реорганизация преторианской гвардии Септимием Севером

193–197 гг. н. э. – гражданская война в Римской империи

194 г. н. э. – победа Септимия Севера над Песценнием Нигром в битве при Иссе

195–196 гг. н. э. – взятие Севером Византия и победа над парфянами

197 г. н. э. – победа Септимия Севера над Клодием Альбином в сражении у Лугдунуми (Лиона)

197–199 гг. н. э. – поход Септимия Севера против Парфии; разрушение Ктесифона

199–204 гг. н. э. – увеличение жалованья воинам и другие преобразования Септимия Севера в армии

208–210 гг. н. э. – походы Септимия Севера в Шотландию

213–214 гг. н. э. – походы Каракаллы против аламаннов на Рейне

215–216 гг. н. э. – поход Каракаллы против парфян

230–233 гг. н. э. – поход Александра Севера против персов

234–235 гг. н. э. – вторжение аламаннов и маркоманнов через Рейн и Дунай

251 г. н. э. – гибель императора Деция в битве с готами

260 г. н. э. – поражение от персов и пленение императора Валериана

272 г. н. э. – победа императора Аврелиана над Пальмирой

290–320-е гг. н. э. – военные реформы Диоклетиана и Константина

312 г. н. э. – победа Константина у Мильвиева моста в Риме

357 г. н. э. – победа Юлиана над аламаннами у Страсбурга

363 г. н. э. – поход Юлиана в Персию

378 г. н. э. – разгром готами римлян в битве при Адрианополе; гибель в битве императора Валента

Словарь

ab epistulis – департамент по делам переписки в императорской канцелярии

actarius (или actuarius) – актарий, канцелярский служащий в воинской части, счетовод

adlocutio – обращение военачальника (императора) с речью к войску

aerarium militare – учрежденная императором Августом специальная казна для покрытия расходов на войско, пополнявшаяся за счет налогов с продажи, наследства и отпуска рабов на волю

agmen quadratum – «квадратный строй», разновидность каре, при котором обоз и раненые помещались в центре между марширующими колоннами

ala – отряд конницы

ala miliaria – отряд конницы численностью в тысячу человек

ambulatura – «военная прогулка», тренировочный марш-бросок

antesignani – дословно «сражающиеся впереди знамен», передовые бойцы

aquila – орел, главный штандарт легиона

armatura – военные упражнения с оружием, учения

armillae – крупный браслет, дававшийся в качестве боевой награды за доблесть

auxilia (мн. ч. от auxilium) – вспомогательные войска, где в отличие от легионов служили неграждане

balteus – портупея, перевязь для меча

barritus – особый боевой клич, использовавшийся в римской армии

campidoctor – инструктор по строевой подготовке

campus – учебный (строевой) плац в военном лагере

cantabra – разновидность военных знамен

capsarii – солдаты-санитары, оказывавшие первую помощь раненым прямо на поле боя

castellum (мн. ч. castella) – небольшая крепость, форт, укрепленный сторожевой пункт, то же, что phrouria

castra aestiva – походный (дословно «летний») лагерь в отличие от castra stativa, постоянного (стационарного) лагеря

centurio frumentarius – центурион, командовавший отрядом фрументариев (см.)

cervoli – «оленята», древесные стволы с ветвями, использовавшиеся для частокола на лагерном валу

chorographiarii – военные картографы

cibariatores – фуражиры, которые добывали продукты питания

cingulum militare – воинский пояс

classici (milites) – воины, служившие на флоте, морская пехота

cohors amicorum – «когорта друзей», свита, сопровождавшая римского провинциального наместника

cohors equitata – смешанный конно-пехотный отряд

cohors praetoria – преторская когорта (подразделение, охранявшее командующего); в императорское время – когорта преторианской гвардии

comitatus – свита полководца, включавшая старших офицеров, «друзей», адъютантов

commanipulares (или commanipuli) – дословно «товарищи по манипулу», сослуживцы, соратники

conscriptio – конскрипция, призыв, запись на военную службу военнообязанных лиц

consilium – военный совет при полководце

corona aurea – золотой венок, которым награждали за подвиги, не попадавшие под другие категории

corona castrensis – венок, которым награждали того, кто первым врывался в неприятельский лагерь

corona civica – гражданский венок, которым отмечался подвиг спасения согражданина в бою

corona muralis – наградной венок, вручавшийся тому, кто первым взбирался на крепостную стену во время осады города

corona obsidionalis – венок, которым награждался военачальник за освобождение войска от осады; назывался также «травяным» (graminea)

corona vallaris – наградной венок, вручавшийся тому, кто первым взбирался на лагерный вал во время штурма неприятельского лагеря

cuneus – клин, разновидность боевого построения

cura copiarum exercitus – служба по снабжению войска

curator copiarum exercitus – ответственный за снабжения войска

decursiones – полевые учения, коллективные упражнения, включавшие шанцевые работы по строительству различных видов укреплений, а также учебные сражения

digmata – знаки на щитах, отличавшие одни подразделения от других

dii campestres – божества-покровители строевого плаца или участков для маневров

dilectator – офицер (чиновник), ответственный за набор воинов на службу

dilectus – дословно «отбор», набор воинов, призыв в армию

diploma – официальный документ, который от своего командования получали солдаты или офицеры, находившиеся в командировке или в походе, удостоверял право требовать от гражданских лиц размещения и питания; документ в виде бронзовых табличек, выдававшийся воинам преторианской гвардии, вспомогательных войск и флота при увольнении в почетную отставку и фиксировавший предоставляемые ветеранам льготы

discens armaturarum – проходящий обучение в качестве инструктора по проведению учений (боевой подготовки)

discens equitum – проходящий обучение в качестве всадника

discens libratorum – проходящий обучение в качестве либратора (нивелировщика)

discens signiferorum – проходящий обучение в качестве знаменосца

doctor armorum (или armaturae) – инструктор, отвечавший за упражнения в фехтовании

doctor ballistarum – инструктор стрелков из баллист

doctor cohortis – инструктор когорты

dona militaria – воинские знаки отличия, боевые награды (см. armilla, corona, hasta pura, phalerae, praemia, torques)

dracones – военный штандарт в виде дракона, заимствованный римлянами у парфян, служил знаком когорты

duplex acies – построение когорт легиона в две линии

duplicarii – воины, получающие двойное жалованье или довольствие

epistulae (litterae) commendaticiae – рекомендательные письма

equites – всадники (члены второго после сенаторов благородного сословия); конные воины

equites singulares – отборные всадники, выполнявшие функции телохранителей командующего (equites singulares consularis) или императора (equites singulares Augusti)

exercitatores – экзерцисмейстеры, инструкторы по боевой подготовке и обучению личного состава

exploratores – разведчики (иногда они именуются proculcatores)

falx (или terebra) – огромный бурав, посредством которого проделывали пробоины в крепостных стенах

falx Dacica – дакийский изогнутый меч на длинном древке-рукояти

flammulae – сигнальные флажки

galearii (от galea, «шлем») см. servi castrensis

gladius Hispaniensis – испанский меч с коротким клинком, основное оружие легионера

haruspices – гаруспики, жрецы, гадатели по внутренностям животных

hastae purae – копье без железного наконечника, служившее военной наградой, знаком отличия за доблесть

hippika gymnasia – кавалерийские турниры

impedimenta – военные обозы

insignia – знаки отличия, включая награды, элементы одежды, экипировки и оружия

insignia triumphalia см. ornamenta triumphalia

interpretes – военные переводчики

intervallum – пустое пространство, которое оставлялось между окружавшим лагерь валом с частоколом и рядами палаток, чтобы обезопасить последние от вражеского обстрела

itineraria – описание, план маршрута

iusiurandum – клятва, воинская присяга

kontos – длинное кавалерийское копье

laudatio – похвала, публичная похвальная речь, произносимая полководцем на воинской сходке, одна из форм поощрения воинов

legatus Augusti legionis – императорский легат (командующий) легиона

librarius – либрарий, солдат, занимавший должность писца

lixa – маркитанты (торговцы), сопровождавшие войско, или солдатские слуги

lorica hamata – тяжелая кольчуга

lorica plumata – своеобразный гибрид чешуйчатого панциря с кольчугой, когда чешуйки крепились поверх кольчужного плетения

lorica segmentata – пластинчатые ламинарные доспехи

lorica squamata – чешуйчатый доспех

magistri campi – особые командиры и инструкторы, ведавшие обучением новобранцев и упражнениями воинов

manicae – ламинарные наручи

medici – военные лекари

medici veterenarii – военные ветеринары

mensores – межевщики, занимавшиеся разбивкой лагеря

metatores – разметчики, которые выбирали место для лагеря

militaris gradus – «военный шаг», обычный порядок движения в походном строю

milites caligati – рядовые воины (от слова caligae – солдатские сапоги)

milites gregarii (gregales) – рядовые воины

militia quarta – всаднический пост командира конной алы численностью 1000 человек

missio causaria – отставка, увольнение со службы по причине инвалидности или тяжелой болезни

mulomedici – военные ветеринары, специализировавшиеся на лечении мулов

munifices – «несущие служебные обязанности», т. е. рядовые воины

muta signa – немые сигналы, подаваемые знаменами, флажками, жестами и т. п.

nationes – дословно «народы», «варвары», т. е. «национальные» отряды, принимавшиеся на службу в римские вооруженные силы и сохранявшие свое вооружение и боевые приемы

numeri exploratorum – отряды разведчиков

numerus – отряд, подразделение

officium (мн. ч. officia) – оффиций, канцелярия, служебный персонал при должностном лице или военном командире; долг, обязанность, служба

optio campi – заместитель центуриона, ответственный за строевую подготовку и обучение солдат

ornamenta triumphalia – триумфальные украшения, почетная награда римских военачальников, включавшая статую полководца и одеяние триумфатора

parasonium – декоративный кинжал

pedites – пехотинцы

pequarius – военный ветеринар

phrouria см. castellum

pilus prior – ранг центуриона

plenus gradus – «полный шаг», ускоренный строевой шаг в походном строю

postsignani – воины, сражающиеся позади знамен, во второй линии

praefectus equitum – префект всадников, одна из высших командных должностей в армии

praefectus vehiculorum – специально назначаемый чиновник из ведомства анноны, ответственный за транспортировку грузов для армии

praemia militia – награда за военную службу; награда в виде знаков отличия или земли, денег, повышения в чине, а также «пенсионное» обеспечение ветеранов

praemia nummaria – награда в виде денежной выплаты при увольнении со службы в почетную отставку

praepositus annonae expeditionis – начальник снабжения войска в походах

primi ordines – старшие центурионы легиона

primipilaris – бывший примипил; почетный ранг, открывавший путь в сословие всадников

primipilus (centurio primipili) – примипил, центурион первой центурии первого манипула первой когорты, высший и наиболее почетный ранг среди центурионов

primus pilus iterum – примипил, повторно назначенный на эту должность

princeps castrorum – начальник военного лагеря

probatio – особая комиссия и процедура отбора новобранцев

pullarii – специальные жрецы, гадавшие по поведению священных кур

quaestionarius – солдат, осуществляющий пытки во время допроса

sacramentum (militiae) – воинская присяга, даваемая при вступлении на военную службу

sarcina – поклажа, переносимая воином в походе

scutati – дословно «щитоносцы», тяжеловооруженные копейщики в позднеримской армии

scutum – скутум, выпуклый, ростовой щит овальной или прямоугольной формы с умбоном в центре, основной щит римского легионера

servi castrenses – «лагерные рабы», принадлежавшие воинам или воинской части в целом

sesquiplicarii – воины, получающие полуторное жалованье или довольствие

signa (militaria) (мн. ч. к signum) – военные знамена, различного рода значки и штандарты в виде копий, флагов, изображений

signa muta – незвуковые сигналы, подававшиеся флажками или знаменами

signa semivocalia – звуковые сигналы, подававшиеся трубами, рожками и т. п.

signa vocalia – словесные команды, подававшиеся голосом

simplex acies – построение когорт легиона в одну линию

speculatores – лазутчики, соглядатаи, разведчики, а также телохранители, ординарцы

stationes viarum – продовольственные склады, расположенные на дорогах, ведущих к районам развертывания армии

territorium (prata) legionis – специальная земля, выделявшаяся легиону, на которой пасли коней и скот и занимались земледелием

testudo – «черепаха», особый вид построения, при котором воины, стоявшие в переднем ряду, выставляли щиты перед собой, стоявшие по сторонам закрывали строй с боков, а те, кто располагался внутри строя, поднимали щиты над головами

thoracomachus – плотный стеганый кафтан с длинными рукавами и длиной до колен, на который надевали доспехи

tiro – новобранец

tirocinium – своего рода «курс молодого бойца», первоначальное обучение новобранцев

tormentum – обобщенное название метательных машин

trecenarius – «трехсотник», центурион в преторианской гвардии, командовавший отрядом из 300 конных спекуляторов

tres militia – порядок прохождения военной службы всадниками, который включал три последовательных назначения: пост префекта пехотной когорты вспомогательных войск, префекта конной или смешанной алы (praefectus equitum) и военного трибуна легиона

tribuli – капканы, которые представляли собой шары с торчащими шипами и использовались для охраны военного лагеря

tribunus angusticlavius – трибун легиона, назначаемый из представителей всаднического сословия; они носили на тунике узкую пурпурную полосу

tribunus laticlavius – дословно «трибун, имеющий широкую полосу», трибун легиона, назначаемый из представителей сенаторского сословия

triplex acies – боевое построение когорт легиона в три линии

triplicarii – воины или младшие командиры, получающие тройное жалованье

valetudinarium – военный госпиталь

venatores – дословно «охотники», фуражиры, добывающие мясо

vexillum – знамя (в коннице, отрядах союзников, отдельном отряде вексиллариев); наградной флаг

viaticum – подорожные, деньги, выплачиваемые новобранцам из казны на покрытие путевых расходов на прибытие к месту службы

victimarii – специалисты для совершения жертвоприношений

vinea – легкие защитные сооружения в виде деревянных построек, открытых спереди и сзади, а с боков и сверху прикрытых плетеными стенками и дощатой крышей, обшитых шкурами для защиты от огня

viri militares – военные мужи, военные люди; высокопоставленные римляне, чья карьера преимущественно была связана с военными должностями

virtus – мужество, доблесть, прежде всего воинская, высший нравственный идеал, центральная категория римской системы ценностей, включавшая в себя целый ряд нормативных качеств (храбрость, стойкость, усердие, энергию и т. п.)

vitis – жезл центуриона из срезанной виноградной лозы, знак его дисциплинарной власти

авгураторий (auguratorium) – особое место в военном лагере, где военачальник совершал птицегадания

агрименсор (agrimensor) – землемер

аккламация (acclamatio) – «провозглашение», существовавший еще в период Республики обычай чествовать победоносного военачальника, присваивая ему почетное наименование «император», которое давало право претендовать на награждение триумфом; в эпоху Империи этой почести удостаивались почти исключительно правящие императоры

акреи (греч. akrea) – бронзовые или железные поножи

ала см. ala

аннона (annona) – ведомство по снабжению города Рима продовольствием, ведавшее также обеспечением армии продовольствием и другими припасами, организацией транспортировки соответствующих грузов

ауксиларии (auxilarii) – солдаты вспомогательных войск

ауксилия см. auxilia

баллиста (ballista) – камнеметательная машина

баллистарии (ballistarii) – воины-стрелки из баллисты

бенефициарии (beneficiarii) – легионеры, освобожденные от тяжелых работ, несшие службу при канцелярии воинской части либо наместника провинции (beneficiarii consularis), иногда командовали небольшими сторожевыми постами; относились к принципалам

букцина (buccina) – духовой музыкальный инструмент, представлявший собой сильно изогнутый металлический рог с небольшим раструбом

буцинатор (bucinator) – военный музыкант, игравший на букцине

вексилляция (vexillatio) – сравнительно небольшие, действовавшие самостоятельно части, получавшие особое знамя (vexillum, отсюда и происходит их название) и состоявшие из откомандированных подразделений отдельных легионов

велиты (velites) – легковооруженные воины

верута (veruta, первоначально vericulum) – метательное копье с наконечником в 12 см длиной и деревянным древком немногим длиннее метра; предположительно являлась сочетанием пилума и двух видов германских копий – ангона и бебры

викарии (vicarii) – заместители, те, кто на определенных условиях соглашался заменить собой подлежащего призыву на военную службу

гаста (hasta) – тяжелое ударное копье римской пехоты

гастаты (hastate) – воины, вооруженные длинным копьем (гастой) и составлявшие первую линию в манипулярном построении

гений легиона (genius legionis) – божество-покровитель легиона

городские когорты (cohortes urbanae) – формирования римской армии, созданные Августом в качестве полицейских сил в Риме и в некоторых других городах Империи; подчинялись префекту Рима

горологиарий (horologiarius) – военнослужащий, в обязанности которого входило указывать музыкантам, в какой момент они должны подавать сигнал к смене караулов

декурион (decurio) – «десятник», командир турмы

децимация (decimatio) – особый вид воинского наказания в римской армии, представлявший собой казнь по жребию каждого десятого воина из подразделения, проявившего трусость в бою или неповиновение

долабра (dolabra) – шанцевый инструмент, представлявший собой нечто среднее между киркой и лопатой

донативы (donativa) – денежный подарок императора солдатам

драконы см. dracones

дромедарии (dromedarii) – воины особых отрядов, воевавшие на верблюдах

имагинарий (imaginarius, или имагинифер, imaginifer) – воин, который носил изображение императоров

иммуны (immunes) – рядовые солдаты, освобожденные от ежедневных нарядов для выполнения определенных работ

кампигены (campigeni) – опытные воины, занимавшиеся подготовкой новобранцев и молодых солдат

карробаллиста (carrobalista) – стрелометное орудие

катапульта (katapulta) – стреломет большого калибра

катафрактарии (catafractarii) – тяжеловооруженные всадники

квестор (quaestor) – казначей, должностное лицо (магистрат) в Риме, ведавший финансовыми вопросами; в армии – командир, отвечавший за денежное довольствие, распределение добычи, снабжение войск

квесторий (quaestorium) – место в военном лагере, куда помещались послы противника и заложники, а также добыча; резиденция префекта лагеря

квириты (Quirites) – древнее официальное почетное наименование римских граждан

клибанарии (clibanarii) – тяжеловооруженные всадники

когорты вигилов (cohortes vigilum) – военизированные отряды, созданные Августом для обеспечения пожарной охраны и поддержания порядка ночью в городе Риме; набирались из вольноотпущенников

конскрипты (conscripti) – воины, призванные в армию по набору

контарии (kontarii) – пешие копейщики, вооруженные пиками-контосами

контуберналы (contubernales) – дословно «те, кто живет в одной палатке», товарищи по палатке; молодые люди из числа знатных римлян, прикомандированные к свите командующего для ознакомления с военным делом

контуберния (contubernium) – общая палатка; совместная военная служба, товарищество; группа воинов, проживающих в одной палатке или блоке казармы

корникулярий (cornicularius) – солдат, награжденный почетным рожком (cornu) и занимающий младшую командную должность

корницен (conicen) – военный музыкант, игравший на рожке (cornu)

ланцея (lancea) – метательное копье в виде легкой пики с петлей, позволявшей увеличить дальность броска

ланциарии (lanciarii) – специально обученные воины, вооруженные копьем-ланцеей

легат (legatus) – государственная или командная должность, представитель высшего магистрата; в эпоху Империи – наместник провинции (legatus Augusti), командующий легионом (legatus legionis)

либрарии (librarii) – писцы, писари в канцеляриях воинских частей

либратор (liberator) – нивелировщик, специалист по проведению геодезических работ

лимес (limes) – дословно «граница, рубеж», приграничная оборонительная система

магистр баллист (magister ballistarum) – командир стрелков из баллист

манипул – подразделение легиона, состоявшее из двух центурий; до перехода на когортную тактику в конце II – начале I в. до н. э. было основным тактическим подразделением и основой так наз. манипулярного строя

манубаллиста (manuballista) – то же, что скорпион (см.)

маттиобарбула (mattiobarbula) см. плюмбата

нотарий (notaries, или эксцептор, exceptor) – скорописец, служивший в канцелярии воинской части

онагр (греч. onagros) – камнеметное орудие

опцион (optio) – младший командир, помощник центуриона

орлоносец (aquilifer) – воин, который носил легионного орла

пилум (pilum) – римское метательное копье с длинным и тонким наконечником, основное оружие легионера

плюмбата (plumbata) – дротик со свинцовым утяжелителем и оперением

полиоркет (греч. poliorketes) – специалист по осадному делу и осадной технике

полиоркетика (греч. poliorketika) – осадное искусство, наука осадного дела

поллион (pollio) – младший офицер, занимавшийся обучением латинскому языку тех новобранцев, которые не владели латынью; согласно другому толкованию, солдат, которому поручался уход за жеребятами, либо ответственный за чистоту оружия

преторианская гвардия, преторианские когорты, преторианцы (cohortes praetoriae, praetoriani) – отряды императорских телохранителей, созданные Августом; привилегированные формирования из отборных воинов, несшие службу при императоре

преторий (praetorium) – расположенная в центре военного лагеря палатка полководца, а также площадь вокруг этой палатки; в постоянном лагере – штаб-квартира, резиденция полководца

префект (praefectus) – общее наименование старшего командира, военачальника или должностного лица

префект анноны (praefectus annonae) – чиновник, возглавлявший ведомство анноны (см.), контролировал снабжение города Рима хлебом

префект лагеря (praefectus castrorum) – комендант лагеря в ранге военного трибуна

префект ремесленников (praefectus fabrum) – дословно «начальник ремесленников», командир трибунского звания, начальник обоза и осадных машин при легионе

примипил см. primipilus

примипилярий см. primipilaris

принципалы (principales) – младшие командиры, старшие солдаты, исполнявшие разного рода специальные функции при штабе и в центурии

принципы (principes) – опытные воины, составлявшие сначала первую линию боевого построения легиона, а с III в. до н. э. – вторую линию; в императорской армии это определение по традиции относилось только к рангам центурионов

прокуратор (procurator) – должностное лицо в провинциальной администрации, ведавшее финансами и налогами, иногда наместник небольшой провинции

сагиттарии (sagittarii) – стрелки из лука

сигнифер (signifier) – знаменосец

скорпион (scorpio) – стреломет малого калибра

спата (spatha) – длинный меч, заимствованный у кельтов, которым были вооружены римские кавалеристы

спекулятор см. speculatores

спикулум (spiculum)

стадий (stadium) – мера длины, ок. 190 м

стипендий (stipendium) – стипендий, жалованье, получаемое на военной службе; год военной службы

страторы (stratores) – термин с разными значениями, под которым могли подразумеваться и конюхи, и телохранители наместника провинции, и тюремщики

тессерарий (tesserarius) – помощник опциона, в обязанности которого входила организация караулов и передача паролей от командующего в воинское подразделение (tessera – деревянная табличка, на которой писали пароль и по которой проверяли исправность караулов)

торквес (torques) – наградное ожерелье из золота или серебра

триарии (triarii) – так еще в старинном манипулярном легионе назывались воины, сражавшиеся в третьем ряду боевого порядка

триерарх (trierarchus) – командир боевого корабля (триеры)

турма (turma) – подразделение конного отряда (алы)

умбон (umbo) – металлическая накладка полусферической или конической формы, размещенная посередине на внешней стороне щита, защищающая кисть руки воина от пробивающих щит ударов

фалангарии (phlangarii) – воины вооружались более тяжелыми копьями, и их появление предвосхищает тех тяжеловооруженных копейщиков (armati), которые появились в IV в. и, в отличие от метателей копий (scutati), ставились в передние ряды боевого порядка

фалеры (phalerae) – особые металлические или стеклянные бляхи с разного рода изображениями, использовавшиеся в качестве наградных знаков отличия (dona militaria)

фрументарии (frumentarii) – первоначально воины-принципалы, ответственные за снабжение легиона хлебом (frumentum); входили в штат канцелярий провинциальных наместников, а в Риме были сведены в numerus frumetariorum; выполняли также функции шпионов, осведомителей и курьеров

хиробаллистра (cheiroballistra) – ручной стреломет

«черепаха» см. testudo

эвокат (evocatus) – эвокат, солдат, отслуживший положенный срок службы и добровольно поступивший на сверхсрочную службу

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

FHG – Fragmenta historicorum Graecorum/Ed. C. Müller. Vol. I–V. B., 1841–1870

ZPE – Zeitschrift für Papirologie und Epigraphik. Bonn

Источники и литература

Источники

Надписи и папирусы

AE – L’année epigraphique. Paris, 1922–…

BGU – Berliher griechische Urkunden. Aegyptische Urkunden aus den königlichen Museen zu Berlin. Bd. 1–9. B., 1892–1937

CIL–Corpus inscriptionum Latinarum/Hrsg. A. Degrassi. Berlin, 1863–…; N. S.: 1981–…

CPL – Cavenaile R. Corpus Papyrorum Latinarum. Wiesbaden, 1958

Daris – Daris S. Documenti per la storia dell’ esercito romano in Egitto. Milano, 1964

Fink R. O. Roman military records on papyrus. Ann Arbor (Mich.), 1971

IG Philae – Bernand A. and E. Les inscriptions grecques de Philae. Vol. 1–2. Paris, 1969

IGRR – Cagnat R. Inscriptiones Graecae ad res Romanas pertinentes. P., 1927

ILAlg – Inscriptions latines de l’Algérie/Recuelles par S. Gsell; Publ. par H.-G. Pflaum. T. 1. P., 1957

ILS – Inscriptiones Latinae selectae/Hrsg. H. Dessau. Vol. 1–3. Berolini, 1892–1916 (2 ed. – 1954–1955)

RIB – Collingwood R. G., White R. Roman Inscriptions of Britain. Vol. I. Oxford, 1965

Select Papyri – Select papyri: In 5 volumes/With an English translation by A. S. Hunt and C. C. Edgar. Vol. 1–5. Cambridge (Mass.); L., 1970–1977

Tab. Vindol. – Bowman A. K., Thomas J. D. The Vindolanda Writing Tablets II. L., 1994; Bowman A. K., Thomas J. D. The Vindolanda Writing Tablets III. L., 2003.

Сочинения античных авторов, сборники текстов

Aeneas Tacticus. Asclepiodotus. Onasander/With an English translation by members of the Illynoys Greek club. Cambridge; L., 1977.

Flavii Arriani Scripta minora et fragmenta/Ed. A. G. Roos; add. et corr. G. Wirth. Leipzig, 1968.

Campbell J. B. The Roman Army, 31 BC – AD 337: A Sourcebook. L.; N. Y., 1994.

Corpus Juris Civilis: Vol. I. Institutiones, Digestae/Ed. Th. Mommsen, P. Krüger. B., 1954; Vol. II. Codex Justinianus/Ed. P. Krüger. B., 1954.

Dio Cassius. Dio’s Roman History: In 9 volumes/With an English translation by E. Cary. On the basis of the version of Herbert Baldwin Foster. L.; N. Y., 1914–1927.

Dionysii Halicarnessensis Opuscula/Ed. H. Usener et L. Rademacher. Vol. I–II. Lipsiae, 1899–1900.

Fronto. M. Cornelii Frontonis Epistulae/Ed. M. P. J. Van den Hoat. Lipsiae, 1988.

Hyginus Gromaticus. Hygini Gromatici liber de munitionibus castrorum/Ex recensione Guilelmi Gemoll. Lipsiae, 1879.

S. Isidorus Hispalensis. Origines sive Etymologiae/Ed. W. Lindsay. Vol. 1–2. Oxford, 1911.

Julianus Apostata. The works of the Emperor Julian: In three volumes/With an English translation by W. C. Wright. Cambridge (Mass.); L., 1979–1980.

Lydus Ioannes. De magistratibus populi Romani libri tres/Ed. R. Wuensch. Lipsiae, 1903.

Panégyriques Latins. T. I–V/Texte établi et traduit par E. Galletier. P., 1949–1955.

Plinius, C. Secundus (Maior). Natural History: In 10 volumes/With an English translation by H. Rackham. Cambridge (Mass.); L., 1969–1979.

Quintilianus. M. Fabii Quintiliani Institutionis oratoriae libri XII/Rec. E. Bonnell. – Vol. I–II. Lipsiae, 1884–1889.

Seneca, L. Annaeus. L. Annaei Senecae Opera quae supersunt/Rec. Fr. Haase. Vol. I–II. Lipsiae, 1871–1872.

Valerii Maximi Factorum et dictorum memorabilium libri novem. Julii Pari et Januarii Nepotiani epitomis adiectis/Rec. C. Halm. Lipsiae, 1865.

Vegetius. Flavii Vegetii Renati Epitoma rei militaris/Rec. C. Lang. Lipsiae, 1869.

Zosime. Histoire nouvelle/Texte établi et traduit par F.-P. Paschond. Partes 1–3. P., 1971–1989.

Переводы источников на русский язык

Военная мысль античности: Сочинения древнегреческих и византийских авторов/Сост. К. Королева; Прил. Г. Кантора. М., 2002.

Деяния божественного Августа: Пер. с лат. А. Л. Смышляева//Хрестоматия по истории Древнего Рима: Учеб. пособие/Под ред. В. И. Кузищина. М., 1987. С. 166–176.

Аммиан Марцеллин. Римская история: Пер. с лат. Ю. А. Кулаковского и А. И. Сони; Вступ. ст., науч. ред. Л. Ю. Лукомский. СПб., 1996.

Аппиан Александрийский. Иберийско-римские войны: Пер. с греч. С. П. Кондратьева//Вестник древней истории. 1939. № 2. С. 265–300.

Аппиан Александрийский. Римские войны: Пер. с греч. СПб., 1994.

Аппиан. Римская история: Первые книги: Пер. с греч., вступ. ст., коммент. А. И. Немировского. СПб., 2004.

Апулей. Апология, или Речь в защиту самого себя от обвинения в магии; Метаморфозы в XI книгах; Флориды: Пер. М. А. Кузьмина и С. П. Маркиша. 2-е изд. М., 1956.

Аристид, Элий. Священные речи; Похвала Риму/Изд. подгот. С. И. Межерицкая, М. Л. Гаспаров. М., 2006.

Арриан. Поход Александра: Пер. М. Е. Сергеенко; Вступ. ст. О. О. Крюгера. М.; Л., 1962.

Арриан. Тактическое искусство: Пер., коммент., вступ. ст. А. К. Нефёдкина. СПб., 2010.

Вергилий Марон П. Буколики. Георгики. Энеиды: Пер. с лат./Вступ. ст. М. Гаспарова; Коммент. Н. Старостиной и Е. Рабинович. М., 1979.

Витрувий. Десять книг об архитектуре: Пер. с лат./Ред. и введ. А. В. Мишулин. Л., 1936.

Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана: Пер. с лат. С. П. Кондратьева; Под ред. А. И. Доватура. М., 1992.

Геллий, Авл. Аттические ночи. Кн. I–X: Пер. с лат. Под общ. ред. А. Я. Тыжова. СПб., 2007.

Геллий, Авл. Аттические ночи. Кн. XI–XХ: Пер. с лат. Под общ. ред. А. Я. Тыжова, А. П. Бехтер. СПб., 2008.

Геродиан. История императорской власти после Марка в восьми книгах: Пер. с греч. Под ред. А. И. Доватура. СПб., 1995.

Греческие полиоркетики. Флавий Вегеций Ренат. СПб., 1996.

Дигесты Юстиниана. T. I–IX: Пер. с лат./Отв. ред. Л. Л. Кофанов. М., 2002–2005.

Дионисий Галикарнасский. Римские древности. Т. I–III: Пер. с древнегреч./Отв. ред. И. Л. Маяк. М., 2005.

Иосиф Флавий. Иудейская война: Пер. с древнегреч. М. Финкельберг и А. Вдовиченко. Под ред. А. Ковельмана. М.: Иерусалим, 1993.

Иосиф Флавий. Иудейские древности: В 2 т.: Пер. с греч. Г. Г. Генкеля. М., 1994.

Искусство войны: Антология. В 2 кн. Кн. I: Древний мир. СПб., 2000.

Кассий Дион Коккейан. Римская история. Кн. LXIV–LXXX: Пер. с древнегреч. под ред. А. В. Махлаюка; Коммент. и ст. А. В. Махлаюка. СПб., 2011.

Кассий Дион Коккейан. Римская история. Кн. LI–LXXX/Пер. с древнегреч. под ред. А. В. Махлаюка; Предисл. и коммент. А. В. Махлаюка. СПб.: Нестор-История, 2014.

Ксенофонт. Сократические сочинения: Пер. с древнегреч. С. И. Соболевского. СПб., 1993.

Латинские панегирики: Пер., вступ. ст. и коммент. И. Ю. Шабаги//Вестник древней истории. 1996. № 3–4; 1997. № 1–2.

Латинские панегирики/Вступ. ст., пер. и коммент. И. Ю. Шабаги. М., 2016.

Ливий Тит. История Рима от основания Города: В 3 т./Отв. ред. Е. С. Голубцова. М., 1989–1993.

Малые римские историки. Веллей Патрекул. Римская история. Анней Флор. Две книги Римских войн. Луций Ампелий. Памятная книжица: Пер. с лат./Изд. подгот. А. И. Немировский. М., 1995.

Манилий. Астрономика, или Наука о гороскопах: Пер. с лат. Е. М. Штаерман. М., 1995.

Орозий Павел. История против язычников: Пер. с лат., вступ. ст., коммент., указ. В. М. Тюленева. СПб., 2001–2003.

Плиний Младший. Письма Плиния Младшего; Панегирик Траяну/Изд. подгот. М. Е. Сергеенко, А. И. Доватур. 2-е изд. М., 1984.

Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В 2 т. Изд. подгот. С. С. Аверинцев, М. Л. Гаспаров, С. П. Маркиш; Отв. ред. С. С. Аверинцев. 2-е изд., испр. и доп./М., 1994.

Полибий. Всеобщая история: Пер. с древнегреч. Ф. Г. Мищенко; Вступит. ст. А. Я. Тыжова. Т. I–III. СПб., 1994–1995.

Полиэн. Стратегемы: Пер. с греч./Под общ. ред. А. К. Нефедкина. СПб., 2002.

Псевдо-Гигин. Об устройстве военных лагерей: Пер. с лат. и коммент. А. В. Колобова//Древность и средневековье Европы: Межвуз. сб. науч. тр. Пермь, 2002. С. 108–130.

Римские историки IV века: Пер. с греч. Е. В. Дарк, М. Л. Хорькова; Пер. с лат. А. М. Донченко, В. С. Соколова; Ст. и коммент. М. Ф. Высокого, А. И. Донченко, М. Л. Хорькова; Отв. ред. М. А. Тимофеев. М., 1997.

Саллюстий Крисп, Г. Сочинения: Пер., ст. и коммент. В. О. Горенштейна. М., 1981.

Светоний Транквилл, Г. Жизнь двенадцати цезарей/Изд. подгот. М. Л. Гаспаров, Е. М. Штаерман. М., 1993.

Сенека, Л. Анней. Нравственные письма к Луцилию/Изд. подгот. С. А. Ошеров. М., 1977.

Сенека, Л. Анней. Философские трактаты: Пер. с лат., вступ. ст. и коммент. Т. Ю. Бородай. СПб., 2001.

Тацит Корнелий. Сочинения в 2 томах. Т. I: Анналы. Малые произведения/Изд. подгот. А. С. Бобович, Я. М. Боровский, М. Е. Сергеенко. Т. II: История/Изд. подгот. Г. С. Кнабе, М. Е. Грабарь-Пассек, И. М. Тронский, А. С. Бобович. М., 1993.

Фронтин, Секст Юлий. Военные хитрости: Пер. с лат. А. Б. Рановича; Вступ. ст. и коммент. А. А. Новикова. СПб., 1996.

Цезарь, Г. Юлий. Записки: Пер. с лат. М. М. Покровского. М.; Л., 1948 (М., 1993).

Цицерон, М. Туллий. Полное собрание речей в русском переводе (отчасти В. А. Алексеева, отчасти Ф. Ф. Зелинского)/Ред., введ. и примеч. Ф. Зелинского: В 2 т. Т. I (81–63 гг. до н. э.). СПб., 1901.

Цицерон, М. Туллий. О старости. О дружбе. Об обязанностях/Изд. подгот. В. О. Горенштейн, М. Е. Грабарь-Пассек, С. Л. Утченко. М., 1974.

Цицерон, М. Туллий. Речь в защиту Л. Валерия Флакка: Пер. с лат. В. О. Горенштейна//Вестник древней истории. 1986. № 4. С. 188–215.

Цицерон, М. Туллий. Речь в защиту Л. Корнелия Бальба: Пер. с лат. и коммент. В. О. Горенштейна//Вестник древней истории. 1987. № 2. С. 235–256.

Цицерон, М. Туллий. Речи: В 2 т./Изд. подгот. В. О. Горенштейн и М. Е. Грабарь-Пассек. М., 1993.

Цицерон, М. Туллий. Письма. Т. I–III: Пер. с лат. и коммент. В. О. Горенштейна. М., 1994.

Цицерон, М. Туллий. Диалоги. О государстве. О законах/Изд. подгот. И. Н. Веселовский, В. О. Горенштейн, С. Л. Утченко. М., 1994.

Цицерон, М. Туллий. Три трактата об ораторском искусстве: Пер. с лат. Ф. А. Петровского, И. П. Стрельниковой, М. Л. Гаспарова; Под ред. М. Л. Гаспарова. М., 1994.

Цицерон, М. Туллий. Одиннадцатая филиппика против М. Антония: Пер. В. Г. Боруховича и Е. В. Смыкова; Коммент. Е. В. Смыкова//Хрестоматия по истории Древнего мира: Эллинизм. Рим. М., 1998. С. 274–300.

Цицерон, М. Туллий. Избранные сочинения: Пер. с лат./Вступ. ст. Г. Кнабе. Харьков; М., 2000.

Эпиктет. Беседы Эпиктета: Пер. с древнегреч. и примеч. Г. А. Тароняна. М., 1997.

Ювенал. Сатиры: Пер. с лат. Д. С. Недовича и Ф. А. Петровского; Вступ. ст. и коммент. В. С. Дурова. СПб., 1994.

Юстин. Сочинения Святого Иустина философа и мученика: Пер., введ. и примеч. П. Преображенского. М., 1995.

Литература

Абрамзон М. Г. Римская армия и ее лидер по данным нумизматики. Челябинск, 1994.

Абрамзон М. Г. Монеты как средство пропаганды официальной политики Римской империи. М., 1995.

Ардан дю Пик Ш. Исследование боя в древние и новейшие времена. Варшава, 1893.

Война и античное общество (современная зарубежная историография): Реф. сб./РАН ИНИОН. Центр социал. науч. – информ. исслед. Отд. отеч. и зарубеж. истории; Редколл.: Медовичев А. Е. (отв. ред.) и др. М., 2004.

Голдсуорти А. Во имя Рима: Люди, которые создали империю: Пер. с англ. М. Алферовой и М. Королева. М., 2006.

Голыженков И. А. Армия императорского Рима. I–II вв. н. э. М., 2000.

Дандо-Коллинз С. Легионы Рима. Полная история всех легионов Римской империи: Пер. с англ. Н. Ю. Живловой. М., 2015.

Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. I: Античный мир; Т. II: Германцы: Пер. с нем./Вступ. ст. А. Б. Егорова. СПб., 1994.

Евсеенко Т. П. Военный фактор в государственном строительстве Римской империи эпохи раннего принципата. Ижевск, 2001.

Евсеенков С. Ю., Митюков В. А., Козленко А. В. Германские племена в войнах против Римской империи. Конец I века до нашей эры – начало III века нашей эры. М., 2007.

Зверев С. Э. Военная риторика Древнего мира. СПб., 2011.

Игнатенко А. В. Армия в государственном механизме рабовладельческого Рима эпохи Республики: Историко-правовое исследование. Свердловск, 1976.

Князев П. А.…Кто смерти поддаться не должен был вовсе: Гибель Германика Цезаря в трех актах римского сената. Самара, 2005.

Князький И. О. Император Траян. СПб., 2016.

Кован Р. Римские легионеры, 58 г. до н. э. – 69 г. н. э.: Пер. с англ. Н. А. Феногенова. М., 2005.

Коггинс Дж. Оружие времен Античности. Эволюция вооружения Древнего мира: Пер. с англ. В. Д. Кадайлова. М., 2009.

Козленко А. В. Военная история Античности: полководцы, битвы, оружие: Словарь-справочник. Минск, 2001.

Колобов А. В. Римские сенаторы эпохи принципата в провинциях: любители или профессионалы?//Исследования по консерватизму. Вып. 5. Пермь, 1998. С. 67–69.

Колобов А. В. Римские легионы вне полей сражений (Эпоха Ранней империи): Учеб. пособие по спецкурсу. Пермь, 1999.

Коннолли П. Греция и Рим. Энциклопедия военной истории: Пер. с англ. С. Лопуховой, А. Хромовой. М., 2000.

Кэмпбелл Б. Д. Искусство осады. Знаменитые осады Античности: Пер. с англ. О. Серебровской. М., 2008.

Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней империи: Пер. с франц. М., 2001.

Маттезини С. Воины Рима. 1000 лет истории: организация, вооружение, битвы: Пер. с итал. И. Андроннова; Ил. М. Маттезини. М., 2014.

Махлаюк А. В. Армия Римской империи. Очерки традиций и ментальности. Н. Новгород, 2000.

Махлаюк А. В. Модель идеального полководца в речи Цицерона «О предоставлении империя Гн. Помпею»//Акра: Сб. науч. тр. Н. Новгород, 2002. С. 96–109.

Махлаюк А. В. Военные упражнения, воинская выучка и virtus полководца//Из истории античного общества: Сб. науч. тр. Вып. 8. Н. Новгород, 2003. С. 61–74.

Махлаюк А. В. Дихотомия civis – miles в Риме позднереспубликанского и императорского времени//Вестник ННГУ. Серия «История». 2003. Вып. 1 (2). С. 5–27.

Махлаюк А. В. Римские войны. Под знаком Марса. М., 2003 (переиздания 2010 и 2014 гг.).

Махлаюк А. В. Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность. СПб., 2006.

Махлаюк А. В. Интеллектуальные качества полководца в римской идеологии военного лидерства//Из истории античного общества: Сб. науч. тр. Вып. 9/10. Н. Новгород, 2007. С. 298–311.

Махлаюк А. В. Стихотворная надпись центуриона М. Порция Ясуктана и римская virtus как категория воинской этики//Из истории античного общества: Сб. науч. тр. Вып. 12/Под ред. А. В. Махлаюка. Н. Новгород, 2009. С. 213–238.

Махлаюк А. В. Три надписи из римской Африки: Перевод с лат. и комм.//Из истории античного общества: Сб. науч. тр. Вып. 12/Под ред. А. В. Махлаюка. Н. Новгород, 2009. С. 264–280.

Махлаюк А. В. Духи предков, доблесть и дисциплина: социокультурные и идеологические аспекты античной военной истории в новейшей историографии//Вестник древней истории. 2010. № 3. С. 141–162.

Махлаюк А. В. Внешний вид войска и солдата: эстетика и прагматика воинской экипировки в Древнем Риме//Древний Восток и Античный мир. Вып. VIII. М., 2012. С. 104–121.

Махлаюк А. В. Римский полководец в бою: образы, дискурсы и прагматика военного лидерства (I)//Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2013. № 6 (1). С. 253–265.

Махлаюк А. В. Римский полководец в бою: образы, дискурсы и прагматика военного лидерства (II)//Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2013. № 4 (3). С. 27–38.

Махлаюк А. В. Перебежчики и предатели в римской императорской армии//Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2014. № 6 (1). С. 68–78.

Негин А. Е. Снаряжение центуриона в эпоху Юлиев-Клавдиев//Воин. 2005. № 2. С. 10–13.

Негин А. Е. Римское церемониальное и турнирное вооружение. СПб., 2010.

Негин А. Е. Вооружение римской императорской армии: экономические, технологические и организационные аспекты производства и снабжения//Stratum plus: Archaeology and Cultural Anthropology. 2014. № 4. С. 15–138.

Негин А. Е. Императорский культ и имперская пропаганда как сюжеты декора римского оружия//Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2012. № 6 (3). С. 195–199.

Негин А. Е., Камишева М. Доспех катафрактария из погребения в кургане «Рошава Драгана»//Stratum plus. 2016. № 4. С. 91–118.

Нефёдкин А. К. Развитие эмблематики на древнегреческих щитах//Вестник древней истории. 2002. № 3. С. 116–129.

Паркер Г. М. История легионов Рима. От военной реформы Гая Мария до восхождения на престол Септимия Севера: Пер. с англ. Л. А. Игоревского. М., 2017.

Парфёнов В. Н. Император Цезарь Август: Армия. Война. Политика. СПб., 2001.

Пенроз Дж. Рим и его враги. Карфагеняне, греки, варвары: Пер. с англ. О. Шмелевой. М., 2008.

Перевалов С. М. Тактические трактаты Флавия Арриана: Тактическое искусство; Диспозиция против аланов. М., 2010.

Петровский Ф. А. Латинские эпиграфические стихотворения. М., 1962.

Поплавский В. С. Культура триумфа и триумфальные арки Древнего Рима. М., 2000.

Римская империя. Адрианов вал 122–410 гг. //Военно-исторический альманах «Новый солдат». 2002. № 122.

Римская империя. Северная граница 70–235 гг. //Военно-исторический альманах «Новый солдат». 2002. № 147.

Ростовцев М. И. Рождение Римской империи. Общий очерк. Пг., 1918.

Стар Ч. Флот Римской империи. Роль военно-морских сил в поддержании обороноспособности и сохранении античного государства со времен Октавиана Августа и до Константина Великого: Пер. с англ. Л. А. Игоревского. М., 2015.

Токмаков В. Н. Воинская присяга и «священные законы» в военной организации Раннеримской республики//Религия и община в Древнем Риме. М., 1994. С. 125–147.

Токмаков В. Н. Сакральные аспекты воинской дисциплины в Риме Ранней республики//Вестник древней истории. 1997. № 2. С. 43–59.

Уотсон Дж. Римский воин: Пер. с англ. А. Л. Андреева. М., 2010.

Фолкнер Н. Апокалипсис, или Первая иудейская война: Пер. с англ. А. А. Помогайло. М., 2006.

Эк В. Император во главе войска. Военные дипломы и императорское управление//Вестник древней истории. 2004. № 3. C. 28–57.

Alföldy G. Die Generalität des römischen Heeres//Bonner Jahrbucher. 1969. Bd. 196. S. 233–246.

Alföldy G. Römische Heeresgeschichte. Beiträge 1962–1985. Amsterdam, 1987.

Alföldy G. Kaiser, Heer und soziale Mobilität im Römischen Reich//Army and Power in the Ancient World/Ed. A. Chaniotis, P. Ducrey. Stuttgart, 2002. S. 123–150.

Alston R. Roman Military Pay from Caesar to Diocletian//Journal of Roman Studies. 1994. Vol. 84. P. 113–123.

Anson E. The General’s Pre-Battle Exhortation in Graeco-Roman Warfare//Greece and Rome. 2010. Vol. 57. P. 304–318.

Aparaschivei D. Medical Care for the Roman Army on Trajan’s Column?//Columna Traiani – Traianssäule Siegesmonument und Kriegsbericht in Bildern Beiträge der Tagung in Wien anlässlich des 1900. Jahrestages der Einweihung, 9. –12. Mai 2013/Hrsg. F. Mitthof und G. Schörner. Wien, 2017. P. 71–75.

Austin N., Rankov N. B. Exploratio. Military and Political Intelligence in the Roman World. L., 1995.

Autour de la colonne aurélienne. Geste et image sur la colonne de Marc Aurèèle а Rome/Ed. par John Scheid, Valérie Huet en collaboration avec le Deutsches Archaeologisches Institut (Rome) et le Centre Louis Gernet (Paris). Turnhout, 2000.

Baatz D. Bauten und Katapulte des römischen Heeres. Stuttgart, 1994.

Baker P. Medical Care for the Roman Army on the Rhine, Danube and British Frontier in the First, Second and Third Centuries AD. Oxford, 2004.

Barata G. I soldati interpreti nell’esercito romano//La métier de soldat dans le monde romain. Actes du cinquième congrès de Lyon organisé les 23–25 septembre 2010 par l’Université Jean Moulin Lyon 3 (CEROR 42)/Ed. C. Wolff. Lyon, 2012. P. 479–495.

Battle in Antiquity/Ed. A. B. Lloyd. L., 1996.

Bédoyère G., de la. Praetorian: The Rise and Fall of Rome’s Imperial Bodyguard. New Haven; London, 2017.

Bell M. J. V. Tactical Reform in the Roman Republican Army//Historia. 1965. Bd. 14. Р. 404–422.

Birley A. R. The economic effects of Roman frontier policy//The Roman West in the Third Century/Ed. A. King A. and M. Henig. Oxford, 1981. P. 39–43.

Birley A. R. Locus virtutibus patefactus? Zum Befrderungssystem in der Hohen Kaiserzeit. Opladen, 1992.

Birley A. R. Senators as Generals//Kaiser, Heer und Gesellschaft in der römischen Kaiserzeit. Gedenkschrift für Eric Birley/Hrsg. von G. Alföldy, B. Dobson, W. Eck. Stuttgart, 2000. P. 97–200.

Birley E. Senators in the Emperor’s Service//Proceedings of the British Academy. 1954. Vol. 39. P. 197–214.

Birley E. The Roman Army papers 1929–1986. Amsterdam, 1988.

Bishop M. C. Lorica Segmentata. Vol. I: A Handbook of Articulated Roman Plate Armour. Chirnside, 2002.

Bishop M. C. The Gladius. The Roman Short Sword. Oxford: Osprey Publishing, 2016.

Bishop M. C. The Pilum. Oxford: Osprey Publishing, 2017.

Bishop M. C., Coulston J. C. N. Roman Military Equipment. From the Punic Wars to the Fall of Rome. 2nd ed. L., 2006.

Boudet J. The Ancient Art of Warfare. L., 1969.

Breeze D. The Organization of the Legion: the First Cohort and the ‘Equites Legionis’//Journal of Roman Studies. 1969. Vol. 59. Р. 50–53.

Breeze D. The Organisation of the Career Structure of the Immunes and Principales of the Roman Army//Bonner Jahrbucher. 1974. Bd. 174. P. 245–292.

Breeze D., Dobson B. Roman Officers and Frontiers. Stuttgart, 1993.

Brown R. “Virtus consili expers”: An Interpretation of the Centurions’ Contest in Caesar, De bello Gallico 5, 44//Hermes. 2004. Bd. 132, Hft. 3. P. 292–308.

Brunt P. A. Coscription and volunteering in the Roman imperial army//Scripta Classica Israelica. 1974. Vol. I. P. 90–115.

Brunt P. A. Italian Manpower, 225 B. C. – A. D. 14. Oxford, 1971.

Buongiovanni C. Il generale e il suo “pubblico”: le allocuzioni alle truppe in Sallustio, Tacito e Ammiano Marcellino//Discorsi alla prova. Atti del Quinto Colloquio italo-francese Discorsi pronunciati, discorsi ascoltati: contesti di eloquenza tra Grecia, Roma ed Europa/Ed. G. Abbamonte, L. Miletti y L. Spina. Nápoles, 2009. P. 63–80.

Campbell D. B. Aspects of Roman Siegecraft. PhD Thesis. Glasgow, 2002.

Campbell D. B. Greek and Roman Artillery 399 BC – AD 363. Oxford, 2003.

Campbell J. B. The Emperor and the Roman army: 31 BC – AD 235. Oxford, 1984.

Campbell B. Teach Yourself How to Be a General//Journal of Roman Studies. 1987. Vol. 77. P. 13–29.

Campbell J. B. War and Society in Imperial Rome, 31 BC – AD 284. L., 2002.

The Cambridge History of Greek and Roman Warfare. Vol. II: Rome from the Late Republic to the Late Empire/Ed. Ph. Sabin, H. Van Wees, M. Whitby. Cambridge, 2008.

Carrié J.-M. Il soldato//L’uomo romano/A cura di A. Giardina. Bari, 1989. P. 99–142.

Chrissanthos S. G. Caesar and the Mutiny of 47 B. C.//Journal of Roman Studies. 2001. Vol. 91. P. 63–75.

Cichorius C. Die Reliefs der Trajanssäule. Bd. I–III. Berlin, 1896–1900.

Clauss M. Untersuchungen zu den principales des römischen Heeres von Augustus bis Diokletian. Cornicularii, Speculatores, Frumentarii. Bochum, 1973.

Collar A. Military Networks and the Cult of Jupiter Dolichenus//Asia Minor Studien. 2011. Bd. 64. P. 217–246.

A Companion to the Roman Army/Ed. P. Erdkamp. Oxford, 2007.

Conflict in Ancient Greece and Rome: The Definitive Political, Social, and Military Encyclopedia [3 volumes]: The Definitive Political, Social, and Military Encyclopedia/Ed. S. E. Phang, I. Spence, D. Kelly, P. Londey. Santa Barbara, CA, 2016.

Connolly P. The Roman fighting technique deduced from armour and weaponry//Roman Frontier Studies 1989. Proceedings of the XVth International Congress of Roman Frontier Studies. Exeter, 1991. P. 358–363.

Coulston J. C. The Value of Trajan’s Column as a source for military equipment//Roman Military Equipment: The Sources of Evidence/Ed. C. van Driel-Murray. Oxford, 1989. P. 561–566.

Coulston J. Courage and Cowardice in the Roman Imperial Army//War in History. 2013. Vol. 20 (1). P. 7–31.

Cowan R. H. The clashing of weapons and silent advances in Roman battles//Historia. 2007. Bd. 56. Hft. 1. P. 114–117.

D’Amato R. Roman Centurions 31 BC – AD 500. The Classical and Late Empire. Oxford: Osprey Publishing, 2012.

D’Amato R., Sumner G. Arms amd Armour of the Imperial Roman Soldier. From Marius to Commodus, 112 BC – AD 192. L., 2009.

Dahlheim W. Die Armee eines Weltreiches: Der römische Soldat und sein Verhältnis zu Staat und Gesellschaft//Klio. 1992. Bd. 74. S. 197–220.

Dando-Collins S. Caesar’s Legion: The Epic Saga of Julius Caesar’s Elite Tenth Legion and the Armies of Rome. N. Y., 2002.

Dando-Collins S. Legions of Rome: The Definitive History of Every Imperial Roman Legion. L., 2010.

David J.-M. Les contiones militaries des colonnes Trajane et Aurélienne: les necessities de l’adhésion//Autour de la colonne aurélienne. Geste et image sur la colonne de Marc Auréle а Rome/Ed. par J. Scheid, V. Huet. Turnhout, 2000. P. 213–226.

Davies G. Siege Works, Psychology and Symbolism//TRAC 2000: Proceedings of the Tenth Annual Theoretical Roman Archaeology Conference/Ed. G. Davies, A. Gardner, and K. Lockyear. Oxford, 2001. P. 69–79.

Davies R. W. A note on lorictitis//Bonner Jahrbucher. 1968. Bd. 168. P. 161–165.

Davies R. W. Service in the Roman Army/Ed. D. Breeze and V. A. Maxfield. Edinburgh, 1989.

Davies R. W. Cohortes equitatae//Historia. 1971. Bd. 1. Hft. 5/6. P. 751–763.

Dawson D. The Origines of Western Warfare. Militarism and Morality in the Ancient World. Boulder; Oxford, 1996.

Dietz K. Der pollio in der römischen Legion//Chiron. 1985. Bd. 15. S. 235–252.

Dixon K. R., Southern P. The Roman Cavalry from the First to the Third Century AD. L., 1992.

Dobson B. Die Primipilares. Entwicklung und Bedeutung, Laufbahnen und Persönlichkeiten eines römischen Offiziersranges. Köln; Bonn, 1978.

Dobson B. The «Rangordnung» of the Roman Army//Actes du VII-e Congrès International d’Epigraphie grecque et latine, Constanza 1977. Bucurest; Paris, 1979. P. 191–204.

Domaszewski A., von. Die Fahnen im römischen Heere. Wien, 1885.

Domaszewski A., von. Die Religion des römischen Heeres. Trier, 1895.

Domaszewski A., von. Die Rangordnung des römischen Heeres. 3., univeränderte Auflage. Einführung, Berichtigungen und Nachträge von B. Dobson. Köln; Wien, 1981.

Duncan-Jones R. Money and Government in the Roman Empire. Cambridge; New York, 1994.

Eck W. Monumente der Virtus. Kaiser und Heer im Spiegel epigraphischer Denkmäler//Kaiser, Heer und Gesellschaft in der römischen Kaiserzeit. Gedenkschrif für Erick Birley/Hg. G. Alföldy, B. Dobson, W. Eck. Stuttgart, 2000. S. 483–496.

Eck W. Herrschaftssicherung und Expansion: Das römische Heer unter Augustus//Studi su Augusto. In occasione del XX centenario della morte/A cura di G. Negri e A. Valo. Torino, 2016. S. 77–93.

Ehrhardt C. T. H. R. Speeches Before Battle?//Historia. 1995. Bd. 44. Hft. 1. P. 120–121.

The Encyclopedia of the Roman Army/General editor Yann Le Bohec. Vol. I–III. Chichester, 2015.

Eramo I. Retorica militare fra tradizione protrettica e pansiero strategico//Talia dixit. 2010. Vol. 5. P. 25–44.

Erdkamp P. P. M. Hunger and the Sword. Warfare and Food Supply in Roman Republican Wars (264–30 B. C.). Nijmegen, 1998.

Feugиre M. Les armes des romains de la République а l’Antiquité tardive. P., 1993.

Ferrill A. Roman Imperial Grand Strategy. Lanham, 1991.

Fink R. O., Hoey A. S., Snyder W. F. The Feriale Duranum//Yale Classical Studies. 1940. Vol. 7. P. 1–222.

Fischer T. Die Armee der Caesaren. Archäologie und Geschichte. Regensburg, 2012.

Flaig E. Den Kaiser herausforden. Die Usurpation in römischen Reich. Frankfurt am Main, 1992.

Forni G. Il reclutamento delle legioni da Augusto a Diocletiano. Milano; Roma, 1953.

Frézouls E. Le commandement et ses problèmes//La Hiérarchie (Rangordnung) de l’Armée romaine sous le Haut-Empire. Actes du Congrès de Lyon (15–18 septemre 1994)/Ed. Y. Le Bohec. P., 1995. P. 157–166.

Froehner W. La Colonne Trajane. P., 1865.

Fulford M. The organization of legionary supply: the Claudian invasion of Britain//Roman Fortresses and their Legions/Ed. R. J. Brewer. L., 2000. P. 41–50.

Fuller J. Julius Caesar: Man, Soldier and Tyrant. New Brunswick, 1965.

Gabba E. Esercito e societа nella tarda Repubblica Romana. Florence, 1973.

Gabba E. Per la storia dell’ esercito romano in etа imperiale. Bologna, 1974.

Garlan Y. La guerre dans l’Antiqité. P., 1972 (перевод на англ.: War in the Ancient World: A Social History. L., 1975).

Gichon M. Military intelligence in the Roman army//Labor omnibus unus: Gerold Walser zur 70. Geburtstag dargebracht von Freunden, Kollegen und Schülern/Hrsg. H. E. Herzig and F. Frei-Stolba. Stuttgart, 1989. P. 154–170.

Gilliver K. The Roman Art of War. Stroud, 1999.

Gilliver K. Display in Roman Warfare: The Appearance of Armies and Individuals on the Battlefield//War in History. 2007. Vol. 14. Issue 1. P. 1–21.

Goldsworthy A. The Roman Army at War 100 BC – AD 200. Oxford, 1996.

Goldsworthy A. Roman Warfare. L., 2000.

Goldsworthy A. The Complete Roman Army. L., 2003.

Grant M. The Army of the Caesars. L., 1974.

Hansen M. H. The Battle Exhortation in Ancient Historiography. Fact or Fiction?//Historia. 1993. Bd. 42. Hft. 1. P. 161–180.

Haynes I. Blood of the Provinces: The Roman Auxilia and the Making of Provincial Society from Augustus to the Severans. Oxford, 2013.

Hebblewhite M. Sacramentum Militiae: Empty Words in an Age of Chaos//Circum Mare: Themes in Ancient Warfare/Ed. J. Armstrong. Leiden; Boston, 2016. P. 120–141.

Herz P. Honos aquilae//ZPE. 1975. Bd. 17. S. 181–197.

La Hiérarchie (Rangordnung) de l’Armée romaine sous le Haut-Empire. Actes du Congrès de Lyon (15–18 septemre 1994)/Ed. Y. Le Bohec. P., 1995.

Hill J. Psychological trauma and the soldiers of Rome. A Roman PTSD?//Ancient Warfare. Vol. X. Issue 1. P. 48–52.

Himmler F. “These boots are made for walking” – Rekonstruktionen römischer Stiefel im Langstreckentest//Die römische Armee im Experiment/Hg. Chr. Koepfer, F. W. Himmler, J. Löffl. B., 2011. S. 193–220.

Holder P. A. Studies in the Auxilia of the Roman Army from Augustus to Trajan. Oxford, 1980.

Horsmann G. Untersuchungen zur militärischen Ausbildung im republikanischen und kaiserzeitlichen Rom. Bopard a. Rhein, 1991.

The Impact of the Roman Army (200 BC – AD 476): Economic, Social, Political, Religious and Cultural Aspects. Proceedings of the Sixth Workshop of the International Network Impact of Empire (Roman Empire, 200 B. C. —A. D. 476), Capri, March 29–April 2, 2005/Ed. L. de Blois, E. Lo Cascio. Leiden; Boston, 2007.

Isaak B. The Limits of Empire. The Roman Army in the East. Oxford, 1990.

Iglesias-Zoido J. C. The Battle Exhortation in Ancient Rhetoric//Rhetorica. 2007. Vol. 25. P. 141–158.

Iglesias-Zoido J. C. Aproximaciуn a las claves de la más reciente investigaciуn sobre la arenga militar (2008–2010)//Talia dixit. 2010. Vol. 5. P. 91–110.

Ivanov R. Lixa Legionis V Macedonicae aus Oescus//Zeitschrift für Papyrologie und Epigraphik. 1990. Bd. 80. S. 131–136.

James S. The Community of the Soldiers: a Major Identity and Centre of Power in the Roman Empire//TRAC 98: Proceedings of the Eighth Annual Theoretical Roman Archaeology Conference/Ed. P. Baker, C. Forcey, S. Jundi and R. Witcher. Oxford, 1999. P. 14–25.

James S. Stratagems, Combat, and “Chemical Warfare” in the Siege Mines of Dura-Europos//American Journal of Archaeology. 2011. Vol. 115. P. 69–101.

Junkelmann M. Die Legionen des Augustus. Der römischen Soldat im archäologischen Experiment. Mainz am Rhein, 1986.

Junkelmann M. Panis militaris. Die Ernähtung des römischen Soldaten oder der Grundstoff der Macht. Mainz am Rhein, 1997.

Kaiser, Heer und Gesellschaft in der römischen Kaiserzeit. Gedenkschrift für Eric Birley/Hrsg. von G. Alföldy, B. Dobson, W. Eck. Stuttgart, 2000.

Keaveney A. The Army in the Roman revolution. L.; N. Y., 2007.

Keegan J. The Face of Battle. A Study of Agnicourt, Waterloo and Somme. L., 1983.

Keppie L. Colonisation and Veteran Settlement in Italy, 47–14 B. C. British School at Rome, 1983.

Keppie L. J. F. The Making of the Roman army: From Republic to Empire. L., 1984.

Keppie L. Legions and Veterans. Roman Army Papers 1971–2000. Stuttgart, 2000.

Kneißl P. Die Siegestitulatur der römischen Kaiser. Untersuchungen zu den Siegesbeinamen des ersten und zweiten Jahrhunderts. Göttingen, 1969.

Kolendo J. Le rôle du primus pilus dans la vie religiouse de la légion. En rapport avec quelques inscriptions de Novae//Archeologia. 1980 [1982]. T. 31. P. 49–60.

Koster S. Certamen centurionum (Caes. Gall. 5, 44)//Gymnasium. 1978. Bd. 85. S. 160–178.

Künzl E. Unter den goldenen Adlern: Der Waffenschmuck des römischen Imperiums. Mainz, 2008.

Lackie P. D. The Commander’s Consilium in Republican Rome. PhD Dissertation. Bryn Mawr, 1997.

Lammert F. Die römische Taktik zu Beginn der Kaiserzeit und die Geschichtschreibung. Leipzig, 1931 (Philologus Supplement. Bd. 23. Hft 2).

Le Bohec Y. La IIIe légion Auguste. P., 1989.

Le Bohec Y. Vive la légion!//Latomus. 1991. T. 50. P. 858–860.

Lee A. D. Morale and the Roman Experience of Battle//Battle in Antiquity/Ed. A. B. Lloyd. L., 1996. P. 199–218.

Les légions de Rome sous le haut-empire. Actes du congrès de Lyon (17–19 Septembre 1998)/Ed. Y. Le Bohec, C. Wolff. Vol. I–II. Lyon; Paris, 2000.

Lendon J. E. Soldiers and Ghosts: A History of Battle in Classical Antiquity. New Haven, 2005.

Le Roux P. L’armée romaine et l’organisation des provinces Ibériques d’Auguste а l’invasion de 409. P., 1982.

Lockwood J. A. Six-Legged Soldiers: Using Insects as Weapons of War. Oxford, 2008.

Luttwak E. N. The Grand Strategy of the Roman Empire. 2nd ed. Baltimore; L., 1976.

McDonnell M. Roman Manliness. Virtus and the Roman Republic. Cambridge, 2006.

MacMullen R. How big was the Roman army?//Klio. 1980. Bd. 62. P. 451–460.

MacMullen R. The Roman emperors’ army costs//Latomus. 1984. Vol. 43. P. 571–580.

MacMullen R. The Legion as a Society//Historia. 1984. Bd. 33. Hft. 4. P. 440–456.

Mann J. C. The Raising of New Legions during the Principate//Hermes. 1963. Bd. 91. P. 483–489.

Mann J. C. Legionary Recruitment and Veteran Settlement during the Principate. L., 1983.

Marsden E. W. Greek and Roman Artillery: Historical Development and Technical Treatises. Oxford, 1969–1971.

Mattern S. P. Rome and the Enemy: Imperial Strategy in the Principate. Berkeley; Los Angeles; L., 1999.

Maxfield V. A. The Military Decorations of the Roman Army. L., 1981.

Melchior A. Caesar in Vietnam: Did Roman Soldiers Suffer from Post-Traumatic Stress Disorder?//Greece and Rome. 2011. Vol. 58. No. 2. P. 209–223.

Le métier de soldat dans le monde romain. Actes du cinquième Congrès de Lyon (23–25 septembre 2010)/Ed. C. Wolff. Lyon, 2012.

Moore R. L. The Art of Command: The Roman Army General and His Troops, 135 BC–138 AD. PhD Diss. Michigan, 2002.

Nelis-Clément J. Les beneficiarii: militaires et administrateurs au service de l’Empire (Ier s. a. C. – VIe s. p. C.). Bordeaux, 2000.

Neumann A. Römische Rekrutenausbildung im Lichte der Disziplin//Classical Philology. 1948. Vol. 43. P. 157–173.

New Perspectives on Ancient Warfare/Ed. G. G. Fagan, M. Trundle. Leiden; Boston, 2010.

Nock A. D. The Roman Army and the Roman Religious Year A. D. Nock//Harvard Theological Review. 1952. Vol. 45. P. 186–252.

Oakley S. P. Single combat in the Roman Republic//Classical Quarterly. 1985. Vol. 35. No. 2. P. 392–410.

Palao Vicente J. J. Virtus Centurionis. La figura del centuriуn en César//Geriуn. 2009. Vol. 27, núm. 1. P. 191–206.

Parker H. M. D. The Roman Legions. 2nd ed. N. Y., 1958.

Peddie J. The Roman War Machine. Stroud, 1994.

Peretz D. Military Burial and the Identification of the Roman Fallen Soldiers//Klio. 2005. Bd. 87. Hft. 1. P. 123–138.

Petrikovits H., von. Die Innenbauten römischer Legionslager während der Prinzipatszeit. Opladen, 1975.

Pferdehirt B. Die Rolle des Militärs für den sozialen Aufstieg in der römischen Kaiserzeit. Mainz, 2002.

Phang S. E. The Marriage of Roman Soldier, 13 BC – AD 235: Law and Family in the Imperial Army. Leiden; Boston; Köln, 2001.

Phang S. E. The Famalies of Roman Soldiers (First and Second Centuries A. D.): Culture, Law, and Practice//Journal of Family History. 2002. Vol. 27. No. 4. P. 352–373.

Phang S. E. Roman Military Service. Ideologies of Discipline in the Late Republic and Early Principate. Cambridge; N. Y., 2008.

Pitts L. F., Joseph J. K. St. Inchtuthil: The Roman Legionary Fortress. L., 1985.

The Production and Distribution of Roman Military Equipment/Ed. M. C. Bishop. Oxford, 1985.

Raaflaub K. A. Die Militärreformen des Augustus und politische Problematik des frühen Prinzipats//Saeculum Augustum. I. Herrschaft und Gesellschaft/Hg. von G. Binder. Darmstadt, 1987. S. 246–307.

Rankov N. B. The Praetorian Guard. L., 1994.

Reddé M. Mare Nostrum. Les infrastructures, le dispositif et l’histoire de la marine militaire sous l’empire romain. Rome, 1986.

Renel Ch. Cultes militaires de Rome. Les enseignes. Lyon; P., 1903.

Representations of War in Ancient Rome/Ed. Sh. Dillon, K. E. Welch. Cambridge, 2006.

Rich J. W. Roman Rituals of War//The Oxford Handbook of Warfare in the Classical World/Ed. Campbell & L. A. Tritle. Oxford, 2013. P. 542–568.

Rihll T. The Catapult. A History. Yardley, 2007.

Ritterling E. Legio (Prinzipatszeit)//Pauly’s Real-Encyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. Neue Bearbeitung/Hrsg. von G. Wissowa. Stuttgart, 1925. Bd. XII. 1–XII. 2. Sp. 1211–1829.

Robinson H. R. The Armour of Imperial Rome. L., 1975.

The Roman Army and the Economy/Ed. by P. Erdkamp. Amsterdam, 2002.

The Roman Army as a Community/Ed. by A. Goldsworthy and I. Haynes. Portsmouth, 1999.

The Roman Army in the East/Ed. D. L. Kennedy. Ann Arbor, 1996.

Roman Fortresses and their Legions/Ed. R. J. Brewer. L., 2000.

Roman Military Equipment: The Accoutrements of War/Ed. M. Dawson. Oxford, 1987.

Die römische Armee im Experiment/Hg. Christian Koepfer, Florian Himmler and Josef Löffl. Berlin, 2011.

Rosenstein N. Imperatores victi: Military Defeat and Aristocratic Competition in the middle and late Republic. Berkeley, 1990.

Rosenstein N. Rome at War: Farms, Families, and Death in the Middle Republic. Chapel Hill, 2004.

Ross S. How They Lived. A Roman Centurion. Vero Beach, 1985.

Rossi L. Hasta pura. L’objet et la cérémonie du donum militiae dans l’iconographie célébrative de la colonne Trajane//Revue archéologique. 1985. No. 2. P. 231–236.

Roth J. The size and organization of the Roman imperial legion//Historia. 1994. Bd. 43. Hft. 3. P. 346–362.

Roth J. The Logistics of the Roman Army at War (264 B. C. – A. D. 235). Leiden, 1998.

Saddington D. B. The Development of the Roman Auxiliary Forces from Caesar to Vespasian. Harare, 1982.

Sánchez-Ostiz C. Castillo y A. Legiones y legionarios en los epigrafes pro salute imperatoris: una panorámica//Les légions de Rome sous le haut-empire. Actes du congrès de Lyon (17–19 Septembre 1998)/Ed. Y. Le Bohec, C. Wolff. Vol. II. Lyon; Paris, 2000. P. 733–742.

Santosuosso A. Soldiers, Citizens, and the Symbols of War. From Classical Greece to Republican Rome, 500–167 B. C. Boulder – Oxford, 1997.

Santosuosso A. Storming the Heavens: Soldiers, Emperors, and Civilians in the Roman Empire. Boulder; Oxford, 2001.

Sarnowski T. Nova Ordinatio in römischen Heer des 3. Jh. und neue Primus Pilus-Weihung aus Novae in Niedermoesien//ZPE. 1993. Bd. 95. S. 197–203.

Scheidel W. Inschriftenstatistik und die Frage des Rekrutierungsalters römischer Soldaten//Chiron. 1992. Bd. 22. S. 281–297.

Scheidel W. Rekruten und Überlebende: Die demographische Struktur der römischen Legionen in der Prinzipatszeit//Klio. 1995. Bd. 77. S. 232–254.

Scheidel W. The Demography of the Roman Army//Measuring Sex, Age and Death in the Roman Empire. Ann Arbor, Michigan, 1996. P. 93–138.

Schmitthenner W. Politik und Armee in der späten römischen Republik//Historische Zeitschrift. 1960. Bd. 190. S. 1–17.

Schramm E. Die antiken Geschütze der Saalburg. Bemerkungen zu ihrer Rekonstruktion. B., 1918.

Sherk R. Roman Geographical Exploration and Military Maps//Aufstieg und Niedergang der römischen Welt: Geschichte und Kultur Roms im Spiegel der neueren Forschung/Hrsg. von W. Haase, H. Temporini. Bd II. 1. B.; N. Y., 1974. P. 534–562.

Smith R. E. Service in the post-Marian Roman army. Manchester, 1958.

Sommner M. Der Kaiser spricht. Die adlocutio als Motiv der Kommunication zwischen Herrscher und Heer von Caligula bis Konstantin//Krieg – Gesellschaft – Institutionen. Beiträge zu einer vergleichenden Kriegsgeschichte/Hg. B. Meeßner, O. Schmitt und M. Sommer. B., 2005. S. 335–354.

Sorrosal C. S. El ceremonial military romano: liturgias, rituals y protocolos en los actos solemnes relativos a la vida y la muerte en el ejército romano del alto imperio: Tesis doctoral. Bellaterra, 2013.

Southern P. The Roman Army: A Social and Institutional History. Oxford, 2007.

Speidel M. A. Roman army pay scales//Journal of Roman Studies. 1992. Vol. 82. P. 87–105.

Speidel M. A. Specialisation and Promotion in the Roman Imperial Army//Administration, Prosopography and Appointment Policies in the Roman Empire. Proceedings of the First Workshop of the International Network Impact of Empire/Ed. Lucas de Blois. Amsterdam, 2001. Р. 50–61.

Speidel M. A. Augustus’ militärische Neuordnung und ihr Beitrag zum Erfolg des Imperium Romanum//Speidel M. A. Heer und Herrschaft im Römischen Reich der Hohen Kaiserzeit. Stuttgart, 2009. S. 19–51.

Speidel M. A. Dressed for the occasion. Clothes and context in the Roman army//Speidel M. A. Heer und Herrschaft im Römischen Reich der Hohen Kaiserzeit. Stuttgart, 2009. P. 235–248.

Speidel M. A. Pro patria mori… La doctrine du patriotism romaine dans l’armée impériale//Cahiers Glotz. 2010. Vol. XXI. P. 139–154.

Speidel M. P. The Religion of Jupiter Dolichenus in the Roman Army. Leiden, 1978.

Speidel M. P. Exploratores. Mobile élite units of Roman Germany//Epigraphische Studien 13. Sammelband. Köln; Bonn, 1983. P. 63–78.

Speidel M. P. Roman Army Studies. Vol. I. Amsterdam, 1984.

Speidel M. P. Roman Army Studies. Vol. II. Stuttgart, 1992.

Speidel M. P. Riding for Caesar: The Roman Emperors’ Horse Guards. Cambridge, Mass., 1994.

Stäcker J. Princeps und miles. Studien zum Bindungs— und Nachverhältnis von Kaiser und Soldat im 1. und 2. Jahrhudert n. Chr. Hildesheim; Zürich; N. Y., 2003.

Starr C. G. The Roman Imperial Navy, 31 BC – AD 324. 2nd ed. Cambridge, 1960.

Stoll O. «Offizier und Gentleman». Der römische Offizier als Kultfunktionär//Klio. 1998. Bd. 80. S. 134–162.

Stoll O. Römisches Heer und Gesellschaft. Gesammelte Beiträge 1991–1999. Stuttgart, 2001.

Summerly J. R. Studies in the legionary centurionate. Durham University, 1992.

Taylor D. Roman Empire at War. A Compendium of Battles from 31 BC to AD 565. Barnsley, 2016.

Thomas C. Claudius and the Roman Army Reforms//Historia. 2004. Bd. 53, Hft. 4. P. 424–452.

Töpfer K. Signa Militaria. Die römischen Feldzeichen in der Republik und im Prinzipat. Mainz, 2011.

Ureche P. The Soldiers’ Morale in the Roman Army//Journal of Ancient History and Archaeology. 2014. No. 1.3. P. 3–7.

Ureche P. Some tactical elements for archers in the Roman army//Journal of Ancient History and Archaeology. 2015. No. 2.4. P. 10–14.

Vendrand-Voyer J. Normes civiques et métier militaire а Rome sous le Principat. Clermont, 1983.

War and society in the Roman world/Ed. by J. Rich, G. Shipley. L.; N. Y., 1993.

Ward C. A. Centurions: the practice of Roman officership: PhD Dissertation. Chapel Hill, 2012.

Watson G. R. The Roman Soldier. N. Y.; Ithaka, 1969 (2nd ed. 1983).

Webster G. The Roman imperial army. L., 1969 (3rd ed. 1985).

Welwei W. Unfreie im antiken Kriegsdienst. Dritter Teil. Rom. Stuttgart, 1988.

Wesch-Klein G. Soziale Aspekte des römischen Heerwesens in der Kaiserzeit. Stuttgart, 1998.

Wheeler E. L. The Laxity of Syrian Legions//The Roman Army in the East/Ed. D. L. Kennedy. Ann Arbor, 1996. P. 229–276.

Wheeler E. L. Methodological Limits and Mirage of Roman Strategy: Part II//Journal of Military History. 1993. Vol. 57, No. 2 Р. 215–240.

Wheeler E. L. Firepower: Missle Weapons and the «Face of Battle»//Electrum. 2001. Vol. 5. Р. 169–184.

Whittaker C. R. The Roman Frontiers Now. N. Y., 2004.

Wiedemann Th. Single Combat and Being Roman//Ancient Society. 1996. Vol. 27. P. 91–104.

Wijnhoven M. A. Putting the Scale into Mail: Roman Hybrid Feathered Armour//Journal of Roman Military Equipment Study. 2016. Vol. 17. P. 77–86.

Wilkins A. Roman artillery. Princes Risborough, 2003.

Zehetner S. The equites legionis and the Roman cavalry//Journal of Ancient History and Archaeology. 2015. No. 2.3. P. 17–24.

Ziolkowski M. Epigraphical and Numismatic Evidence of Disciplina//Acta antiqua. 1990–1992. T. 33. Fasc. 1–4. P. 347–350.

Ziolkowski M. Il culto della disciplina//Rivista della storia antica. 1990. T. 20. P. 97–107.

Žyromski M. Amatorzy czy profesjonalisci? Wyzci dowуdcy armii rzymskiej okresu pryncypatu//Pod znakami Aresa i Marsa: Materialy z konf. nauk «Wojna i wojskowse w starozytnуsci», Krakow, 24–26 wrezesnia 1993. Krakow, 1995. S. 119–124.

Примечания

1

Триумвират – чрезвычайная должность, созданная специально для заключивших политический союз Октавиана, Марка Эмилия Лепида и Марка Антония, которые в 43 г. до н. э. объединились и встали во главе сторонников убитого Цезаря для борьбы с республиканцами. Триумвиры были официально наделены особыми полномочиями «для наведения порядка в государстве» сроком на пять лет с последующим его продлением.

(обратно)

2

О военных преобразованиях Октавиана Августа, их политическом контексте и последствиях см. прежде всего: Raaflaub K. A. Die Militärreformen des Augustus und politische Problematik des frühen Prinzipats//Saeculum Augustum. I. Herrschaft und Gesellschaft/Hg. von G. Binder. Darmstadt, 1987. S. 246–307; Speidel M. A. Augustus’ militärische Neuordnung und ihr Beitrag zum Erfolg des Imperium Romanum//Speidel M. A. Heer und Herrschaft im Römischen Reich der Hohen Kaiserzeit. Stuttgart, 2009. S. 19–51; Eck W. Herrschaftssicherung und Expansion: Das römische Heer unter Augustus//Studi su Augusto. In occasione del XX centenario della morte/A cura di G. Negri e A. Valo. Torino, 2016. S. 77–93.

(обратно)

3

Эта война была восстанием италийских союзников Рима, не желавших более переносить неравноправное положение в составе римско-италийского союза. Формально победа осталась за Римом, но достигнута она была главным образом благодаря тем уступкам, на которые пошли римляне, предоставив возможность получить права римского гражданства большинству союзников.

(обратно)

4

Brunt P. A. Italian Manpower, 225 B. C. – A. D. 14. Oxford, 1971. P. 480–488, 510–512.

(обратно)

5

Schmitthenner W. Politik und Armee in der späten römischen Republik//Historische Zeitschrift. 1960. Bd. 190. S. 16 f.

(обратно)

6

От его уплаты освобождались близкие родственники наследодателя и бедняки.

(обратно)

7

В числе многочисленных исследований, посвященных преторианцам, укажем новейшую работу: Bédoyère G., de la. Praetorian: The Rise and Fall of Rome's Imperial Bodyguard. New Haven; London, 2017.

(обратно)

8

Впрочем, высказывалось мнение, что лошади служили воинам этих когорт только для передвижения, сражались же они в пешем строю. Но эта точка зрения не получила поддержки среди исследователей.

(обратно)

9

Исключение в этом отношении составляли те отряды, которые имели специфические методы сражения, как, например, когорта сирийских лучников.

(обратно)

10

Vendrand-Voyer J. Normes civiques et métier militaire а Rome sous le Principat. Clermont, 1983. P. 69 suiv.; 76; 83 suiv.; 91; Carrié J.-M. Il soldato//L’uomo romano/A cura di А. Giardina. Bari, 1989. P. 109 sgg.; Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней империи: Пер. с франц. М., 2001. С. 125, 133, 147.

(обратно)

11

По свидетельству Аппиана (Гражданские войны. V. 128), после победы над Секстом Помпеем в 36 г. до н. э. в ответ на предложение Октавиана добавить легионам еще много венков и дать воинам звание членов совета на родине, повременив при этом с выплатой наградных и наделением землей, один из офицеров заявил, что венки и пурпурные одежды – детские игрушки, награды же воинам – земля и деньги.

(обратно)

12

Phang S. E. The Marriage of Roman Soldier. Leiden; Boston; Köln, 2001. P. 344–381.

(обратно)

13

По имеющимся оценкам, в I в. н. э. в эпитафиях солдат, служивших в разных районах Империи и в разных родах войск, «жены» упоминаются примерно в 5–15 % надписей, тогда как во II в. такие упоминания имеются примерно в 35 % эпитафий легионеров и воинов вспомогательных частей, а примерно в 15 % надгробных надписей в качестве лиц, поставивших надгробие, названы дети. Такое существенное увеличение числа солдатских браков можно, наверное, объяснить переходом к рекрутированию легионов и других частей в провинциях их постоянной дислокации и расширением социальных контактов военнослужащих с местным населением. См.: Phang S. E. The Families of Roman Soldiers (First and Second Centuries A. D.): Culture, Law, and Practice//Journal of Family History. 2002. Vol. 27. No. 4. P. 365.

(обратно)

14

Эта точка зрения получила обоснование в книге: Mattern S. P. Rome and the Enemy: Imperial Strategy in the Principate. Berkeley; Los Angeles; L., 1999.

(обратно)

15

Garlan Y. La guerre dans l’Antiqité. P., 1972. P. 103.

(обратно)

16

Fuller J. Julius Caesar: Man, Soldier and Tyrant. New Brunswick, 1965. P. 74–87. Джон Фуллер основывается только на нескольких примерах из кампаний Цезаря (Цезарь. Галльская война. I. 8; Гражданская война. III. 44–74) и не учитывает, что использование укрепленных линий отнюдь не делало римские войны столь же медленными и статичными, как в ХХ в. Римляне обычно покидали эти позиции, как только цель их была достигнута.

(обратно)

17

Примечательно, что Цезарь, говоря о своем решении переправиться через Рейн, пишет, что переправу на судах он считал не вполне безопасной и не соответствующей его личной чести и достоинству римского народа (Галльская война. IV. 17. 1).

(обратно)

18

Phang S. E. Roman Military Service. Ideologies of Discipline in the Late Republic and Early Principate. Cambridge; New York, 2008. P. 225.

(обратно)

19

Luttwak E. N. The Grand Strategy of the Roman Empire. 2nd ed. Baltimore; L., 1976.

(обратно)

20

Goldsworthy A. The Roman Army at War 100 BC – AD 200. Oxford, 1996. P. 79 ff.; The Cambridge History of Greek and Roman Warfare. Vol. II: Rome from the Late Republic to the Late Empire/Ed. Ph. Sabin, H. Van Wees, M. Whitby. Cambridge, 2008. P. 84–85. Полезный компактный обзор всех известных сражений в эпоху Империи можно найти в книге: Taylor D. Roman Empire at War. A Compendium of Battles from 31 BC to AD 565. Barnsley, 2016.

(обратно)

21

Holder P. A. Studies in the Auxilia of the Roman Army from Augustus to Trajan. Oxford, 1980. Р. 217–240; Birley A. R. The economic effects of Roman frontier policy//The Roman West in the Third Century/Ed. A. King and M. Henig. Oxford, 1981. P. 39–43.

(обратно)

22

MacMullen R. How big was the Roman army?//Klio. 1980. Bd. 62. P. 451–460; Idem. The Roman emperors’ army costs//Latomus. 1984. Vol. 43. P. 571–572.

(обратно)

23

Оценки этого повышения расходятся. По мнению Р. Алстона (Alston R. Roman Military Pay from Caesar to Diocletian//Journal of Roman Studies. 1994. Vol. 84. P. 113–123), Север повысил солдатское жалованье наполовину – с 1200 до 1800 сестерциев (с 300 до 450 денариев). М. А. Спейдель считает, что жалованье было повышено до 2400 сестерциев, т. е. вдвое (Speidel M. A. Roman army Pay Scales//Journal of Roman Studies. 1992. Vol. 82. P. 87–105).

(обратно)

24

Duncan-Jones R. Money and Government in the Roman Empire. Cambridge; New York, 1994. Р. 29.

(обратно)

25

Alston R. Roman Military Pay from Caesar to Diocletian//Journal of Roman Studies. 1994. Vol. 84. P. 113–123.

(обратно)

26

Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней империи: Пер. с франц. М., 2001. С. 320. Сам Ле Боэк считает более правдоподобным последнее соотношение.

(обратно)

27

Асс – мелкая монета. 10 ассов равнялись 4 сестерциям.

(обратно)

28

Carrié J.-M. Il soldato//L’uomo romano/A cura di A. Giardina. Bari, 1989. P. 125.

(обратно)

29

Watson G. R. The Roman Soldier. N. Y.; Ithaka, 1969. Р. 44.

(обратно)

30

Speidel M. A. Roman army pay scales//Journal of Roman Studies. 1992. Vol. 82. P. 87–105.

(обратно)

31

Мы принимаем точку зрения Р. Алстона, что солдаты вспомогательных войск получали примерно столько же, сколько и легионеры (Alston R. Roman Military Pay from Caesar to Diocletian//Journal of Roman Studies. 1994. Vol. 84. P. 113–123).

(обратно)

32

Campbell B. War and Society in Imperial Rome, 31 BC – AD 284. L., 2002. P. 175–176.

(обратно)

33

Жалованье кавалеристам выплачивалось с учетом расходов на содержание коня.

(обратно)

34

Scheidel W. Rekruten und Überlebende: Die demographische Struktur der römischen Legionen in der Prinzipatszeit//Klio. 1995. Bd. 77. S. 232–254; Idem. The Demography of the Roman Army//Measuring Sex, Age and Death in the Roman Empire. Ann Arbor, Michigan, 1996. P. 93–138.

(обратно)

35

Rosenstein N. Rome at War: Farms, Families, and Death in the Middle Republic. Chapel Hill, 2004. Р. 107–140.

(обратно)

36

Herz P. Finances and Costs of the Roman Army//Companion to the Roman Army… P. 315–316.

(обратно)

37

Breeze D., Dobson B. Roman Officers and Frontiers. Stuttgart, 1993. Р. 530–534.

(обратно)

38

Wesch-Klein G. Soziale Aspekte des römischen Heerwesens in der Kaiserzeit. Stuttgart, 1998. S. 201; 207.

(обратно)

39

Eck W. Monumente der Virtus. Kaiser und Heer im Spiegel epigraphischer Denkmäler//Kaiser, Heer und Gesellschaft in der römischen Kaiserzeit. Gedenkschrif für Erick Birley/Hg. G. Alföldy, B. Dobson, W. Eck. Stuttgart, 2000. S. 483–496, особенно S. 493 ff.; Эк В. Император во главе войска. Военные дипломы и императорское управление//Вестник древней истории. 2004. № 3. С. 44 сл.

(обратно)

40

Общий обзор происхождения и истории римской воинской присяги, а также специальный анализ ее роли в отношениях императора и войска см.: Hebblewhite M. Sacramentum Militiae: Empty Words in an Age of Chaos//Circum Mare: Themes in Ancient Warfare/Ed. J. Armstrong. Leiden; Boston, 2016. P. 120–141.

(обратно)

41

Токмаков В. Н. Воинская присяга и «священные законы» в военной организации Раннеримской республики//Религия и община в Древнем Риме. М., 1994. С. 125–147; Он же. Сакральные аспекты воинской дисциплины в Риме Ранней республики//Вестник древней истории. 1997. № 2. С. 43–59.

(обратно)

42

Campbell J. B. The Emperor and the Roman army: 31 BC – AD 235. Oxford, 1984. P. 28.

(обратно)

43

Watson G. R. The Roman Soldier. N. Y.; Ithaka, 1969. Р. 44.

(обратно)

44

Абрамзон М. Г. Монеты как средство пропаганды официальной политики Римской империи. М., 1995. С. 109 слл.; 131 слл.; 142.

(обратно)

45

Светоний Паулин разбил восставших бриттов в 61 г. н. э.

(обратно)

46

Kneißl P. Die Siegestitulatur der römischen Kaiser. Untersuchungen zu den Siegesbeinamen des ersten und zweiten Jahrhunderts. Göttingen, 1969.

(обратно)

47

Speidel M. A. Faustina – mater castrorum. Ein Beitrag zur Religionsgeschichte//Tyche. Beiträge zur Alten Geschichte, Papyrologie und Epigraphik. 2013. Bd. 27. S. 127–152.

(обратно)

48

Fink R. O. Roman military records on papyrus. Ann Arbor, 1971. No. 117. P. 422–429; Fink R. O., Hoey A. S., Snyder W. F. The Feriale Duranum//Yale Classical Studies. 1940. Vol. 7. P. 1–222; Nock A. D. The Roman Army and the Roman Religious Year A. D. Nock//Harvard Theological Review. 1952. Vol. 45. P. 186–252.

(обратно)

49

Stoll O. «Offizier und Gentleman». Der römische Offizier als Kultfunktionär//Klio. 1998. Bd. 80. S. 134–162; Kolendo J. Le rôle du primus pilus dans la vie religiouse de la légion. En rapport avec quelques inscriptions de Novae//Archeologia. 1980 [1982]. T. 31. P. 49–60.

(обратно)

50

Davies R. W. A note on lorictitis//Bonner Jahrbucher. 1968. Bd. 168. P. 161–165.

(обратно)

51

Такого рода посвящения появляются в армии начиная с правления Адриана (Le Bohec Y. La IIIe légion Auguste. Р., 1989. P. 563 et suiv.). См. также: Sánchez-Ostiz C. Castillo y A. Legiones y legionarios en los epigrafes pro salute imperatoris: una panorámica//Les légions de Rome sous le haut-empire. Actes du congrès de Lyon (17–19 Septembre 1998)/Ed. Y. Le Bohec, C. Wolff. Vol. II. Lyon; Paris, 2000. P. 733–742.

(обратно)

52

Отождествленный с римским Юпитером сирийский бог Ваал из Долихии в Коммагене. Его культ был широко распространен в армии. Speidel M. P. The Religion of Jupiter Dolichenus in the Roman Army. Leiden, 1978; Collar A. Military Networks and the Cult of Jupiter Dolichenus//Asia Minor Studien. 2011. Bd. 64. P. 217–246.

(обратно)

53

Flaig E. Den Kaiser herausforden. Die Usurpation in römischen Reich. Frankfurt am Main, 1992. S. 165–166; Phang S. E. Roman Military Service. Ideologies of Discipline in the Late Republic and Early Principate. Cambridge; N. Y., 2008. P. 179–190; Stäcker J. Princeps und miles. Studien zum Bindungs und Nachverhältnis von Kaiser und Soldat im 1. und 2. Jahrhudert n. Chr. Hildesheim; Zürich; N. Y., 2003. S. 389–391.

(обратно)

54

Махлаюк А. В. Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность. СПб., 2006. С. 208–227; David J.-M. Les contiones militaries des colonnes Trajane et Aurélienne: les necessities de l’adhésion//Autour de la colonne aurélienne. Geste et image sur la colonne de Marc Auréle а Rome/Ed. par J. Scheid, V. Huet. Turnhout, 2000. P. 213–226; Sommner M. Der Kaiser spricht. Die adlocutio als Motiv der Kommunication zwischen Herrscher und Heer von Caligula bis Konstantin//Krieg – Gesellschaft – Institutionen. Beiträge zu einer vergleichenden Kriegsgeschichte/Hg. B. Meeßner, O. Schmitt und M. Sommer. B., 2005. S. 335–354.

(обратно)

55

Махлаюк А. В. Армия Римской империи. Очерки традиций и ментальности. Н. Новгород, 2000. С. 102–118; Moore R. L. The Art of Command: The Roman Army General and His Troops, 135 BC–138 AD. PhD Diss. Michigan, 2002.

(обратно)

56

Ростовцев М. И. Рождение Римской империи. Общий очерк. Пг., 1918. С. 138.

(обратно)

57

Renel Ch. Cultes militaires de Rome. Les enseignes. Lyon; P., 1903. P. 198; 206; 232 suiv.

(обратно)

58

Этому легиону посвящена книга: Dando-Collins S. Caesar’s Legion: The Epic Saga of Julius Caesar’s Elite Tenth Legion and the Armies of Rome. N. Y., 2002.

(обратно)

59

Преторской когортой в армии республиканского Рима называли отряд отборных воинов, сопровождавших полководца и служивших его телохранителями.

(обратно)

60

Chrissanthos S. G. Caesar and the Mutiny of 47 B. C.//Journal of Roman Studies. 2001. Vol. 91. P. 63–75.

(обратно)

61

Возможно, к войскам в Сирии относится замечание Плиния Младшего о состоянии дисциплины во времена Домициана: «…у вождей не было авторитета, а у солдат послушания; никто не командовал, никто не повиновался; все было разнузданно, спутано, извращено…» (Письма. VIII. 14. 7).

(обратно)

62

Дафна – предместье Антиохии, место увеселений и роскоши.

(обратно)

63

Wheeler E. L. The Laxity of Syrian Legions//The Roman Army in the East/Ed. D. L. Kennedy. Ann Arbor, 1996. P. 229–276.

(обратно)

64

Истории этого легиона посвящено фундаментальное исследование Я. Ле Боэка, пожалуй, лучшее из тех, что написаны по отдельным легионам: Le Bohec Y. La IIIe légion Auguste. P., 1989.

(обратно)

65

Обе цифры неверны. Всего в 5 г. н. э. было 28 легионов, из которых в 9 г. три были уничтожены при разгроме Вара в Тевтобургском лесу. Дион повторяет эту ошибку в LV. 24. 5.

(обратно)

66

Дион указывает дислокацию легионов не для времени Августа, но для начала III в.

(обратно)

67

То есть в провинции Сирия Финикийская.

(обратно)

68

Это был XXII Первородный (Primigenia) легион, сформированный Калигулой. Таким образом, из 28 легионов, существовавших при Августе, Дион не упоминает следующие: I Августов (который был лишен Агриппой своего почетного наименования за мятеж в 19 г. до н. э. – LIV. 11. 5, а потом распущен Веспасианом в 70 г. н. э.), IV Македонский (впоследствии переименованный Веспасианом в IV Флавиев), V легион Жаворонков (Alaudae), IX Испанский, XVI Галльский (переименованный в XVI Флавиев), XVII, XVIII и XIX легионы (уничтоженные при разгроме Вара), XXI Хищный (Rapax) и XXII Дейотарианов (вероятно, уничтоженный во время восстания Бар Кохбы при Адриане).

(обратно)

69

Это не было его официальным наименованием. Дион называет его так, потому что этот легион, созданный для войны в Дакии, с правления Адриана дислоцировался в Египте.

(обратно)

70

Дион называет его так, потому что с правления Адриана он дислоцировался в Нижней Германии.

(обратно)

71

Соответственно, II Traiana и XХХ Ulpia.

(обратно)

72

Созданный, как и два других Парфянских легиона, для войны с Парфией, этот легион с 202 г. н. э. дислоцировался в районе Альбанской горы, но регулярно сопровождал императора в походах, являясь, по сути дела, особой гвардейской частью.

(обратно)

73

Дион, вероятно, имеет в виду, что запись на службу в легионы осуществлялась в соответствии с официальными списками римских граждан призывного возраста.

(обратно)

74

Brunt P. A. Coscription and volunteering in the Roman imperial army//Scripta Classica Israelica. 1974. Vol. I. P. 90–115; Idem. Italian Manpower, 225 B. C. – A. D. 14. Oxford, 1987. P. 391 ff.; 408–415.

(обратно)

75

Scheidel W. Inschriftenstatistik und die Frage des Rekrutierungsalters römischer Soldaten//Chiron. 1992. Bd. 22. S. 281–297.

(обратно)

76

Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней империи: Пер. с франц. М., 2001. С. 93–94; 106–107.

(обратно)

77

Махлаюк А. В. Дихотомия civis – miles в Риме позднереспубликанского и императорского времени//Вестник ННГУ. Серия. История. 2003. Вып. 1 (2). С. 5–27.

(обратно)

78

Mann J. C. The Raising of New Legions during the Principate//Hermes. 1963. Bd. 91. P. 483–489. Кроме II и III Италийских, набранных Марком Аврелием около 165 г., это, в частности, были I Италийский легион, созданный Нероном для похода к Каспийским воротам, три Парфянских легиона, сформированных Септимием Севером.

(обратно)

79

Brunt P. A. Italian Manpower… P. 414; Idem. Conscription and volunteering… P. 103–107.

(обратно)

80

Ле Боэк Я. Указ. соч. С. 133.

(обратно)

81

Махлаюк А. В. Перебежчики и предатели в римской императорской армии//Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2014. № 6 (1). С. 68–78.

(обратно)

82

Так, бывший дезертир мог потом вновь поступить или быть призванным на службу в иной род войск, подвергнувшись только воинскому дисциплинарному взысканию (Дигесты. 49. 16. 4. 4). При смягчающих обстоятельствах в мирное время наказанием за дезертирство могло быть разжалование, понижение в чине или перевод в менее почетную часть, при этом к новобранцам предписывалось проявлять снисхождение (Дигесты. 49. 16. 3. 9).

(обратно)

83

Вплоть до количества гвоздей, которыми подбивали солдатские башмаки (калиги). Как показывают археологические данные, в разных частях Империи это количество было стандартным (van Driel-Murray C. The Production and Supply of Military Leatherwork in the First and Second Centuries A. D.//The Production and Distribution of Roman Military Equipment/Ed. M. C. Bishop. Oxford, 1985. P. 54).

(обратно)

84

Часто можно встретить утверждение, что 1-я когорта состояла из пяти центурий. Мы принимаем достаточно аргументированную точку зрения Дж. Рота, который доказывает, что и в 1-й когорте было шесть центурий (Roth J. The size and organization of the Roman imperial legion//Historia. 1994. Bd. 43. Hft. 3. P. 346–362).

(обратно)

85

Это убедительно показал Д. Бриз (Breeze D. The Organization of the Legion: the First Cohort and the ‘Equites Legionis’//Journal of Roman Studies. 1969. Vol. 59. Р. 50–53).

(обратно)

86

Zehetner S. The equites legionis and the Roman cavalry//Journal of Ancient History and Archaeology. 2015. No. 2.3. P. 17–24.

(обратно)

87

Этим термином обозначался и сам отряд ветеранов.

(обратно)

88

Roth J. The size and organization of the Roman imperial legion. P. 346.

(обратно)

89

Девять когорт по 555 пехотинцев и 66 всадников каждая и первая когорта, включающая 1105 пехотинцев и 132 всадника, дают в общей сложности 6100 пехотинцев и 730 всадников. Первая когорта разделена на 10 центурий, а остальные имеют по пять. Существование такого легиона с 55 центуриями не подтверждается другими данными. В связи с этим высказывалось даже предположение, что Вегеций, писавший в конце IV – начале V в. н. э., не столько описывал реально существовавший в прошлом легион, сколько предлагал реформу позднеримской армии (см., например: Goffart W. The Date and Purpose of Vegetius’ De re militari//Rome’s Fall and After/Ed. W. Goffart. L., 1989. P. 75–77).

(обратно)

90

Roth J. The size and organization of the Roman imperial legion. P. 361.

(обратно)

91

Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней империи: Пер. с франц. М., 2001. С. 66.

(обратно)

92

Этим термином могли называться конюхи, телохранители наместника провинции или тюремщики.

(обратно)

93

Вероятно, это были младшие офицеры, которым поручалось обучение латинскому языку тех новобранцев, которые происходили из провинциалов, не владевших латынью. В надписях этот термин встречается с середины II в. н. э., когда в легионах появилось немало провинциалов. См.: Dietz K. Der pollio in der römischen Legion//Chiron. 1985. Bd. 15. S. 235–252. Иногда под поллионом понимают солдата, которому поручался уход за жеребятами, или ответственного за чистоту оружия (Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней империи: Пер. с франц. М., 2001. С. 69).

(обратно)

94

Эти наименования упоминаются в надписях II Парфянского легиона, который был создан Септимием Севером и базировался в Альбане в окрестностях Рима, но в III в. несколько раз участвовал в кампаниях на Востоке. Возможно, эти воины вооружались более тяжелыми копьями, и их появление предвосхищает тех тяжеловооруженных копейщиков (armati), которые появились в IV в. и, в отличие от метателей копий (scutati), ставились в передние ряды боевого порядка.

(обратно)

95

Speidel M. A. Specialisation and Promotion in the Roman Imperial Army//Administration, Prosopography and Appointment Policies in the Roman Empire. Proceedings of the First Workshop of the International Network Impact of Empire/Ed. Lucas de Blois. Amsterdam, 2001. P. 60.

(обратно)

96

Petrikovits H., von. Die Innenbauten römischer Legionslager während der Prinzipatszeit. Opladen, 1975. S. 118 ff. Г. фон Петриковиц даже доводит их число до 1700, включая в их состав тех солдат, которые выполняли обязанности по сбору пошлин и налогов, работали в мастерских и т. д.

(обратно)

97

Welwei W. Unfreie im antiken Kriegsdienst. Dritter Teil. Rom. Stuttgart, 1988. S. 100.

(обратно)

98

Псевдо-Гигин (Об устройстве лагеря. 1. 4), вероятно, именно с учетом рабов указывает численность легионной когорты в 600 человек.

(обратно)

99

Roth J. The size and organization of the Roman imperial legion. P. 356–357.

(обратно)

100

Le Bohec Y. La IIIe légion Auguste. P., 1989. Р. 194–195, 257–258.

(обратно)

101

Breeze D. The Organization of the Legion: the First Cohort and the ‘Equites Legionis’//Journal of Roman Studies. 1969. Vol. 59. P. 52; Idem. The Organisation of the Career Structure of the Immunes and Principales of the Roman Army//Bonner Jahrbucher. 1974. Bd. 174. P. 245–292.

(обратно)

102

Из легионов могли откомандировываться писцы, межевщики, канцелярские служащие для работы в составе канцелярии (officium) провинциальных наместников. Некоторых специалистов могла дать только армия. Так, Плиний Младший, занимавший пост наместника провинции Вифиния-Понт, просил императора Траяна прислать в распоряжение специалиста по проведению геодезических работ, так называемого либратора (Плиний Младший. Письма. Х. 41; 61). Об участии такого либратора Нония Дата, солдата III Августова легиона, в строительстве акведука с туннелем для города Салды в провинции Мавритании Цезарейской рассказывает его подробная надгробная надпись (CIL VIII 2728 = 18122 = ILS 5795). См. ее перевод и комментарий в работе: Махлаюк А. В. Три надписи из римской Африки: Перевод с лат. и комм.//Из истории античного общества: Сб. науч. работ. Вып. 12. Н. Новгород, 2009. С. 278–280.

(обратно)

103

Parker A. M. D. The Roman Legions. 2-nd ed. N. Y., 1958. P. 188.

(обратно)

104

Salmon E. T. A History of the Roman World from 30 BC to AD 138. L., 1949. P. 98.

(обратно)

105

Jones A. H. M. Augustus. L., 1970. P. 115.

(обратно)

106

Malcus B. Notes sur la révolution du système administratif romain au III-e siècle//Opuscula Romana. Lund, 1969. P. 234.

(обратно)

107

Frézouls E. Le commandement et ses problèmes//La Hiérarchie (Rangordnung) de l’Armée romaine sous le Haut-Empire. Actes du Congrès de Lyon (15–18 septemre 1994)/Ed. Y. Le Bohec. P., 1995. P. 163.

(обратно)

108

Dawson D. The Origins of Western Warfare. Militarism and Morality in the Ancient World. Boulder; Oxford, 1996. P. 150 ff.

(обратно)

109

Campbell B. Teach Yourself How to Be a General//Journal of Roman Studies. 1987. Vol. 77. P. 13–29; Махлаюк А. В. Scientia rei militaris (К вопросу о «профессионализме» высших военачальников римской армии)//Вестник ННГУ. Серия «История». Н. Новгород, 2002. Вып. 1. С. 13–31.

(обратно)

110

Dobson B. The «Rangordnung» of the Roman Army//Actes du VII-e Congrès International d’Epigraphie grecque et latine, Constanza 1977. Bucurest; Paris, 1979. P. 196; 203–204.

(обратно)

111

См., например: Birley E. Senators in the Emperor’s Service//Proceedings of the British Academy. 1954. Vol. 39. P. 197–214; Birley A. R. Locus virtutibus patefactus? Zum Befrderungssystem in der Hohen Kaiserzeit. Opladen, 1992; Idem. Senators as Generals//Kaiser, Heer und Gesellschaft in der römischen Kaiserzeit. Gedenkschrift für Eric Birley/Hrsg. von G. Alföldy, B. Dobson, W. Eck. Stuttgart, 2000. P. 97–200; Alföldy G. Die Generalität des römischen Heeres//Bonner Jahrbucher. 1969. Bd. 196. S. 233–246; Žyromski M. Amatorzy czy profesjonalisci? Wyzci dowуdcy armii rzymskiej okresu pryncypatu//Pod znakami Aresa i Marsa: Materialy z konf. nauk «Wojna i wojskowse w starozytnуsci», Krakow, 24–26 wrezesnia 1993. Krakow, 1995. S. 119–124; Колобов А. В. Римские сенаторы эпохи принципата в провинциях: любители или профессионалы?//Исследования по консерватизму. Вып. 5. Пермь, 1998. С. 67–69.

(обратно)

112

Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней империи: Пер. с франц. М., 2001. С. 270; 387–389.

(обратно)

113

В период принципата консулы формально избирались народным собранием, а позже сенатом, но фактически назначались императором. Получила также распространение практика назначения так называемых консулов-суффектов (дополнительных), которые занимали эту высшую должность по нескольку месяцев. Это делалось для того, чтобы дать большему числу сенаторов возможность занять эту наиболее почетную магистратуру, открывавшую путь к наиболее важным провинциальным наместничествам.

(обратно)

114

Князький И. О. Император Траян. СПб., 2016. С. 6–15.

(обратно)

115

Thomas C. Claudius and the Roman Army Reforms//Historia. 2004. Bd. 53, Hft. 4. P. 424–452.

(обратно)

116

О роли центурионов в обеспечении дисциплины и в бою см. специальные исследования: Summerly J. R. Studies in the legionary centurionate. Durham University, 1992; Ward C. A. Centurions: the practice of Roman officership: PhD Dissertation. Chapel Hill, 2012. Из научно-популярных работ можно указать: Ross S. How They Lived. A Roman Centurion. Vero Beach, 1985; D’Amato R. Roman Centurions 31 BC – AD 500. The Classical and Late Empire. Oxford: Osprey Publishing, 2012.

(обратно)

117

Pitts L. F., Joseph J. K.St. Inchtuthil: The Roman Legionary Fortress. L., 1985. P. 6–7.

(обратно)

118

Dobson B. Die Primipilares. Entwicklung und Bedeutung, Laufbahnen und Persönlichkeiten eines römischen Offiziersranges. Köln; Bonn, 1978; Idem. The primipilares in Army and Society//Kaiser, Heer und Gesellschaft in der römischen Kaiserzeit. Gedenkschrift für Eric Birley/Hrsg. von G. Alföldy, B. Dobson, W. Eck. Stuttgart, 2000. P. 139–152.

(обратно)

119

Goldsworthy A. The Roman Army at War 100 BC – AD 200. Oxford, 1996. P. 32.

(обратно)

120

Цицерон в одной из речей риторически вопрошает: «И в самом деле, каким человеком можем мы считать императора, в чьем войске продавались и продаются должности центуриона?» (О предоставлении империя Гнею Помпею. 13. 37).

(обратно)

121

Об этом знаменитом эпизоде см.: Koster S. Certamen centurionum (Caes. Gall. 5,44)//Gymnasium. 1978. Bd. 85. S. 160–178; Brown R. “Virtus consili expers”: An Interpretation of the Centurions’ Contest in Caesar, De bello Gallico 5, 44//Hermes. 2004. Bd. 132, Hft. 3. P. 292–308. Надо сказать, что именно Цезарь создал, по сути дела, новую модель центуриона, основанную на личной доблести и высоком престиже этих офицеров (Palao Vicente J. J. Virtus Centurionis. La figura del centuriуn en César//Geriуn. 2009. Vol. 27, núm. 1. P. 191–206).

(обратно)

122

Наиболее разностороннее исследование по этой теме: Horsmann G. Untersuchungen zur militärischen Ausbildung im republikanischen und kaiserzeitlichen Rom. Boppard am Rhein, 1991.

(обратно)

123

Neumann A. Römische Rekrutenausbildung im Lichte der Disziplin//Classical Philology. 1948. Vol. 43. P. 157–173.

(обратно)

124

Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней империи. С. 73.

(обратно)

125

Подробнее см.: Махлаюк А. В. Военные упражнения, воинская выучка и virtus полководца//Из истории античного общества. Вып. 8. Н. Новгород, 2003. С. 61–74.

(обратно)

126

Русский перевод этой стихотворной надписи, выполненный Ф. А. Петровским, см.: Петровский Ф. А. Латинские эпиграфические стихотворения. М., 1962. С. 58, № 43. Она гласит:

Тот я, кто некогда был по всей Раннонии славен, Первенство мне присудил Адриан, когда из Батавской Тысячи храбрых мужей удалось мне Дуная глубины Преодолеть, переплыв его воды при полном доспехе. Я и стрелу на лету, как повиснет она и обратно В воздухе падает вниз, расщеплял своею стрелою, Да и в метанье копья ни римский воин, ни варвар Не побеждали меня, ни в стрельбе из лука парфянин. Увековечены здесь дела мои памятным камнем. Видевший это пускай моим подвигам следует славным, Мне же примером служу я сам, совершивший их первым. (обратно)

127

Ячмень считался злаком, который больше подходит в качестве корма для скота или еды для рабов. Поэтому в качестве одной из форм наказания в римской армии и в других случаях использовалась выдача ячменя вместо пшеницы. В частности, подразделения, подвергшиеся децимации, переводились на ячменный хлеб (Светоний. Август. 24. 2).

(обратно)

128

Phang S. E. Roman Military Service. Ideologies of Discipline in the Late Republic and Early Principate. Cambridge; New York, 2008. P. 50–51.

(обратно)

129

Phang S. E. Roman Military Service. Р. 61 ff.

(обратно)

130

Phang S. E. Roman Military Service. Ideologies of Discipline in the Late Republic and Early Principate. Cambridge; New York, 2008.

(обратно)

131

Lendon J. E. Soldiers and Ghosts: A History of Battle in Classical Antiquity. New Haven, 2005. Р. 228 ff.; Махлаюк А. В. Духи предков, доблесть и дисциплина: социокультурные и идеологические аспекты античной военной истории в новейшей историографии//Вестник древней истории. 2010. № 3. С. 141–162.

(обратно)

132

McDonnell M. Roman Manliness. Virtus and the Roman Republic. Cambridge, 2006.

(обратно)

133

Махлаюк А. В. Стихотворная надпись центуриона М. Порция Ясуктана и римская virtus как категория воинской этики//Из истории античного общества: Сб. науч. трудов. Вып. 12/Под ред. А. В. Махлаюка. Н. Новгород, 2009. С. 213–238. Перевод и комментарий этой надписи см.: Махлаюк А. В. Три надписи из римской Африки: Перевод с лат. и комм.//Из истории античного общества: Сб. науч. трудов. Вып. 12/Под ред. А. В. Махлаюка. Н. Новгород, 2009. С. 264–280.

(обратно)

134

Махлаюк А. В. Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность. СПб., 2006. С. 319–337.

(обратно)

135

Дело происходит в 70 г. н. э., когда отец Тита Веспасиан уже стал императором. Тит, соответственно, был удостоен звания Цезаря.

(обратно)

136

Lendon J. E. Soldiers and Ghosts: A History of Battle in Classical Antiquity. New Haven, 2005. P. 255.

(обратно)

137

MacMullen R. The Legion as a Society//Historia. 1984. Bd. 33. Hf. 4. P. 440–456.

(обратно)

138

Имеется в виду парфянский поход триумвира Марка Антония, имевший место в 36 г. до н. э.

(обратно)

139

Речь идет о победах, одержанных над парфянами в Армении в 58 и 61 гг. н. э.

(обратно)

140

Herz P. Honos aquilae//ZPE. 1975. Bd. 17. S. 181–197.

(обратно)

141

Sarnowski T. Nova Ordinatio in römischen Heer des 3. Jh. und neue Primus Pilus-Weihung aus Novae in Niedermoesien//ZPE. 1993. Bd. 95. S. 197–203.

(обратно)

142

Le Bohec Y. Vive la légion!//Latomus. 1991. T. 50. P. 858–860.

(обратно)

143

Подробно об этом культе см.: Ziolkowski M. Epigraphical and Numismatic Evidence of Disciplina//Acta antiqua. 1990–1992. T. 33. Fasc. 1–4. P. 347–350; Idem. Il culto della disciplina//Rivista della storia antica. 1990. T. 20. P. 97–107; Horsmann G. Untersuchungen zur militärischen Ausbildung im republikanischen und kaiserzeitlichen Rom. Bopard a. Rhein, 1991. S. 102 ff.; Абрамзон М. Г. Монеты как средство пропаганды официальной политики Римской империи. М., 1995. С. 252 сл.

(обратно)

144

Campbell B. The Emperor and the Roman Army. 31 BC – AD 235. Oxford, 1984. P. 306.

(обратно)

145

См., например: Wheeler E. L. Methodological Limits and Mirage of Roman Strategy: Part II//Journal of Military History. 1993. Vol. 57, No. 2. Р. 215–240.

(обратно)

146

Перевалов С. М. Тактические трактаты Флавия Арриана: Тактическое искусство; Диспозиция против аланов. М., 2010.

(обратно)

147

Lackie P. D. The Commander’s Consilium in Republican Rome. PhD Dissertation. Bryn Mawr, 1997.

(обратно)

148

Goldsworthy A. The Roman Army at War 100 BC – AD 200. Oxford, 1996. Р. 169.

(обратно)

149

Peddie J. The Roman War Machine. Stroud, 1994. Р. 4.

(обратно)

150

Blume F., Lachmann K., Rudorff A. Die Schriften der römischen Feldmesser. Vol. I. B., 1848. P. 92–93.

(обратно)

151

Mattern S. P. Rome and the Enemy: Imperial Strategy in the Principate. Berkeley; Los Angeles; London,1999. P. 42.

(обратно)

152

Sherk R. Roman Geographical Exploration and Military Maps//Aufstieg und Niedergang der römischen Welt: Geschichte und Kultur Roms im Spiegel der neueren Forschung/Hrsg. von W. Haase, H. Temporini. Bd II. 1. B.; N. Y., 1974. P. 534–562.

(обратно)

153

Sherk R. Roman Geographical Exploration and Military Maps. P. 550.

(обратно)

154

Упоминания о них встречаются с конца II в., главным образом в Дунайских провинциях. Известен, к примеру, переводчик с германских языков, служивший при канцелярии наместника (CIL III 10505), переводчик с языка сарматов, также несший службу при наместнике (CIL III 14349), переводчик с языка даков из I Вспомогательного легиона (АЕ 1947, 35 = АЕ 1951, 103). См.: Barata G. I soldati interpreti nell’esercito romano//La métier de soldat dans le monde romain. Actes du cinquième congrès de Lyon organisé les 23–25 septembre 2010 par l’Université Jean Moulin Lyon 3 (CEROR 42)/Ed. C. Wolff. Lyon, 2012. P. 479–495.

(обратно)

155

Austin N., Rankov N. B. Exploratio. Military and Political Intelligence in the Roman World. L., 1995. P. 31.

(обратно)

156

Speidel M. P. Exploratores. Mobile élite units of Roman Germany//Epigraphische Studien 13. Sammelband. Köln; Bonn, 1983. P. 63–78.

(обратно)

157

Gichon M. Military intelligence in the Roman army//Labor omnibus unus: Gerold Walser zur 70. Geburtstag dargebracht von Freunden, Kollegen und Schülern/Hrsg. H. E. Herzig and F. Frei-Stolba. Stuttgart, 1989. P. 164–165.

(обратно)

158

Nelis-Clément J. Les beneficiarii: militaires et au service de l’Empire (I-er s. a. C. – VI-er s. p. C.). Bordeaux, 2000. Р. 211–267.

(обратно)

159

Некоторые исследователи пытаются даже произвести спекулятивные расчеты средств, затраченных римлянами на снабжение своих экспедиционных сил в тех или иных войнах. См., например: Fulford M. The organization of legionary supply: the Claudian invasion of Britain//Roman Fortresses and their Legions/Ed. R. J. Brewer. L., 2000. P. 41–50.

(обратно)

160

Kehne P. War- and Peacetime Logistics: Supplying Imperial Armies in East and West// А Companion to the Roman Army/Ed. P. Erdkamp. Oxford, 2007. P. 324; Rathbone D. Military finance and supply//The Cambridge History of Greek and Roman Warfare. Vol. II. Cambridge, 2007. P. 172–176.

(обратно)

161

Ivanov R. Lixa Legionis V Macedonicae aus Oescus//Zeitschrift für Papyrologie und Epigraphik. 1990. Bd. 80. S. 131–136.

(обратно)

162

Подробнее: Roth J. The Logistics of the Roman Army at War (264 B. C. – A. D. 235). Leiden, 1998. P. 93–96.

(обратно)

163

Kehne P. War- and Peacetime Logistics: Supplying Imperial Armies in East and West. P. 331.

(обратно)

164

Более детальные расчеты см.: Kehne P. Op. cit. P. 328.

(обратно)

165

Fuller J. F. C. Julius Caesar: Man, Soldier and Tyrant. New Brunswick, 1965. P. 317; Peddie J. The Roman War Machine. Stroud, 1997. P. 48–58.

(обратно)

166

Не следует, однако, думать, что эти дороги были вымощены камнем на всем своем протяжении; их мостили только на подходе к городам.

(обратно)

167

У Псевдо-Гигина, как принято называть автора этого небольшого трактата, подлинное имя которого неизвестно и который писал во времена Траяна либо Марка Аврелия, говорится, что строительство дорог в походе поручается морской пехоте (classici).

(обратно)

168

О постройке моста через Рейн с конкретными техническими подробностями рассказывает Цезарь, сообщая, что на его постройку понадобилось 10 дней (Галльская война. IV. 17–19). Знаменитый мост через Дунай был построен архитектором Аполлодором перед началом Второй дакийской войны Траяна (Дион Кассий. LXVIII. 13. 1–6). Мост через Дунай изображается и на колонне Марка Аврелия (№ 3, 78, 84, 108).

(обратно)

169

Выше мы уже упоминали об одном из таких солдат по имени Соран, в стихотворной эпитафии которого говорилось, что он был отмечен императором Адрианом за то, что в полном доспехе переплыл Дунай. См. также: Тацит. История. II. 17; IV. 12; Анналы. II. 8. 3; Дион Кассий. LXIX. 9. 6; LX. 20. 2.

(обратно)

170

Имеются в виду вспомогательные отряды, предоставленные союзными с Римом правителями небольших восточных царств (Коммагены, Эмеса, Аравии и др.).

(обратно)

171

Речь идет об отряде телохранителей военачальника, equites singulares, которые набирались из солдат вспомогательных войск.

(обратно)

172

Позолоченный орел – знак легиона.

(обратно)

173

Перевалов С. М. Тактические трактаты Флавия Арриана: Тактическое искусство; Диспозиция против аланов. М., 2010.

(обратно)

174

Aestiva дословно означает «летний», поскольку обычно римские войска выступали в поход с наступлением теплого сезона.

(обратно)

175

В составе легиона, как мы отмечали в главе 7, были разметчики (metatores), которые выбирали место для лагеря, и межевщики (mensores), занимавшиеся его разбивкой. Для этого использовался специальный землемерный инструмент – грома, состоящий из четырех отвесов, подвешенных на прямоугольной рамке, которая устанавливалась на треноге. С его помощью размечали линии под углом 90°.

(обратно)

176

Конечно, в римской истории известны случаи, когда врагам удавалось захватить лагерь, но их было сравнительно немного. См., например: Тацит. Агрикола. 26; История. IV. 77.

(обратно)

177

Солдаты, которых Гай Марий, тренируя, заставлял всю поклажу таскать на себе, получили даже прозвище «Мариевы мулы» (Плутарх. Гай Марий. 13).

(обратно)

178

Анапест – стихотворная стопа, в которой первые два слога краткие, последний – долгий. Имеет ритм марша.

(обратно)

179

Junkelmann M. Die Legionen des Augustus. Der römischen Soldat im archäologischen Experiment. Mainz am Rhein, 1986. S. 200.

(обратно)

180

Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. I. СПб., 1994; Gabba E. Esercito e societа nella tarda Repubblica Romana. Florence, 1973; Keppie L. J. F. The Making of the Roman Army: From Republic to Empire. L., 1984.

(обратно)

181

См. подробнее: Bell M. J. V. Tactical Reform in the Roman Republican Army//Historia. 1965. Bd. 14. Р. 404–422.

(обратно)

182

Например, Сулла в битве при Херонее в 86 г. до н. э. оставил 5 когорт в тылу боевой линии как резерв, который в критический момент сражения разделил на две части: три были посланы, чтобы воспрепятствовать окружению левого фланга, а две под началом самого полководца отправлены на правый фланг, чтобы опрокинуть неприятеля (Плутарх. Сулла. 17–19).

(обратно)

183

Gilliver C. M. Battle//Cambridge History of Ancient Warfare. Vol. II. Cambridge, 2008. P. 130.

(обратно)

184

Goldsworthy A. K. The Roman Army at War, 100 BC – AD 200. Oxford, 1996. P. 224; Sabin Ph. The Face of Roman Battle//Journal of Roman Studies. 2000. Vol. 90. P. 11–17.

(обратно)

185

Goldsworthy A. K. The Roman Army at War. P. 224–227.

(обратно)

186

Тацит (История. III. 32. 3) отмечает, что жители соседнего города приносили пищу сражающимся вителлианцам из преданности императору Вителлию.

(обратно)

187

Thorne J. Battle, Tactics, and the Emergence of the Limites in the West//А Companion to the Roman Army/Ed. P. Erdkamp. Oxford, 2007. P. 219–220.

(обратно)

188

Gilliver C. M. Battle//Cambridge History of Ancient Warfare. Vol. II. P. 126.

(обратно)

189

Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней империи: Пер. с франц. М., 2001. С. 212–217.

(обратно)

190

О тактической роли лучников см.: Ureche P. Some tactical elements for archers in the Roman army//Journal of Ancient History and Archaeology. 2015. No. 2.4. P. 10–14.

(обратно)

191

Wheeler E. L. Firepower: Missle Weapons and the «Face of Battle»//Electrum. 2001. Vol. 5. P. 175.

(обратно)

192

Lammert F. Die römische Taktik zu Beginn der Kaiserzeit und die Geschichtschreibung. Leipzig, 1931 (Philologus Supplement. Bd. 23. Hft 2). S. 25.

(обратно)

193

Наиболее подробное и разностороннее исследование римских signa militaria представлено в работе: Töpfer K. Signa militaria. Die römischen Feldzeichen in der Republik und im Prinzipat. Mainz, 2011. Из старых работ, освещающих сакрально-культовое значение знамен, см.: Domaszewski A., von. Die Fahnen im römischen Heere. Wien, 1885; Renel Ch. Cultes militaires de Rome. Les enseignes. Lyon; P., 1903.

(обратно)

194

Подробнее см.: Махлаюк А. В. Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность. СПб., 2006. С. 366–367.

(обратно)

195

Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней империи: Пер. с франц. М., 2001. С. 213–214.

(обратно)

196

«Черепаха» (testudo) – особый вид построения, при котором воины, стоявшие в переднем ряду, выставляли щиты перед собой, стоявшие по сторонам закрывали строй с боков, а те, кто располагался внутри строя, поднимали щиты над головами, и таким образом весь отряд оказывался практически неуязвим для вражеских стрел, дротиков и камней.

(обратно)

197

О роли военного флота в эпоху Империи см.: Стар Ч. Флот Римской империи. Роль военно-морских сил в поддержании обороноспособности и сохранении античного государства со времен Октавиана Августа и до Константина Великого/Пер. с англ. Л. А. Игоревского. М., 2015; Reddé M. Mare Nostrum. Les infrastructures, le dispositif et l’histoire de la marine militaire sous l’empire romain. Rome, 1986.

(обратно)

198

Подробнее см.: Fulford M. The organization of legionary supply: the Claudian invasion of Britain//Roman Fortresses and their Legions/Ed. R. J. Brewer. L., 2000. P. 43.

(обратно)

199

Davies R. W. Cohortes equitatae//Historia. 1971. Bd. 1. Hft. 5/6. P. 751–763.

(обратно)

200

Подробнее о римских вспомогательных войсках эпохи принципата см.: Haynes I. Blood of the Provinces: The Roman Auxilia and the Making of Provincial Society from Augustus to the Severans. Oxford, 2013.

(обратно)

201

Froehner W. La Colonne Trajane. P., 1865. P. 101.

(обратно)

202

Cichorius C. Die Reliefs der Trajanssäule. Bd. II–III. Berlin, 1896–1900.

(обратно)

203

В публикации Х. Буюклиева (см. следующее примечание) данный элемент защитного вооружения был интерпретирован как «железные штаны». Однако в ходе изучения обломков доспеха, хранящихся в Археологическом музее в г. Стара Загора, данная реконструкция «штанов» не подтвердилась сохранившимися фрагментами доспеха. Предположительно длинные железные полосы относятся к корпусному доспеху. Подробнее см.: Негин А. Е., Камишева М. Доспех катафрактария из погребения в кургане «Рошава Драгана»//Stratum plus. 2016. № 4. С. 91–118.

(обратно)

204

Буюклиев Х. К вопросу о фракийско-сарматских отношениях в I – начале II в. н. э.//Российская археология. 1995. № 1. С. 45.

(обратно)

205

В некоторых случаях сооружалось более одного лагеря. Так, у галльского города Укселлодуна было выстроено три лагеря (Гирций. Записки о Галльской войне. VIII. 33–37; Орозий. История против язычников. VI. 11. 20–29), у Салоны целых пять, в ходе осады Иерусалима Титом первоначальный большой лагерь у плоскогорья Скоп был в дальнейшем заменен тремя лагерями в окрестностях города.

(обратно)

206

Д. Кэмпбелл указывает на подобные примеры в ходе Иудейской войны, как наиболее наглядные случаи, описания которых сохранились до наших дней и подтверждены данными археологии. См.: Campbell D. B. Aspects of Roman Siegecraft. Ph. D. Thesis. Glasgow, 2002. P. 64.

(обратно)

207

Davies G. Siege Works, Psychology and Symbolism//TRAC 2000: Proceedings of the Tenth Annual Theoretical Roman Archaeology Conference/Ed. G. Davies, A. Gardner, and K. Lockyear. Oxford, 2001. P. 69–79.

(обратно)

208

Boudet J. The Ancient Art of Warfare. L., 1969. Vol. I. P. 128.

(обратно)

209

Schramm E. Die antiken Geschiltze der Saalburg. B., 1918.

(обратно)

210

Fulford M. The organization of legionary supply: the Claudian invasion of Britain//Roman Fortresses and their Legions/Ed. R. J. Brewer. L., 2000. P. 45–46.

(обратно)

211

Lockwood J. A. Six-Legged Soldiers: Using Insects as Weapons of War. Oxford, 2008. P. 20–21.

(обратно)

212

James S. Stratagems, Combat, and «Chemical Warfare» in the Siege Mines of Dura-Europos//American Journal of Archaeology. 2011. Vol. 115. P. 69–101.

(обратно)

213

Speidel M. A. Dressed for the occasion. Clothes and context in the Roman army//Speidel M. A. Heer und Herrschaft im Römischen Reich der Hohen Kaiserzeit. Stuttgart, 2009. P. 235–248.

(обратно)

214

Gilliver K. Display in Roman Warfare: The Appearance of Armies and Individuals on the Battlefield//War in History. 2007. Vol. 14. Issue 1. P. 9.

(обратно)

215

Bishop M. C., Coulston J. C. N. Roman Military Equipment. From the Punic Wars to the Fall of Rome. 2nd ed. L., 2006. P. 267.

(обратно)

216

См.: Светоний. Цезарь. 24; Плиний Старший. Естественная история. XI. 121. Существует, впрочем, мнение, что своеобразное наименование данного легиона могло возникнуть и в связи с каким-либо другим признаком жаворонка или относящимся к этой птице знамением (Gilliver K. Display in Roman Warfare. P. 13. Not. 32). Не исключено также, что разные гребни и плюмажи на шлемах были отличительными признаками отдельных когорт или даже центурий (Robinson H. R. The Armour of Imperial Rome. L., 1975. P. 141).

(обратно)

217

Негин А. Е. Императорский культ и имперская пропаганда как сюжеты декора римского оружия//Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2012. № 6 (3). С. 195–199.

(обратно)

218

Обычай сражаться обнаженными был широко распространен у кельтских народов, что нередко оценивается античными авторами как признак их необузданного неистовства в битвах (см., например: Полибий. II. 28. 8; 29. 7–8; III. 114. 4; Диодор. V. 29. 1–5; Дионисий Галикарнасский. Римские древности. XIV. 9. 2 (13); Ливий. XXII. 46. 5–6; XXXVIII. 21. 9; Плутарх. Красс. 25; Авл Геллий. Аттические ночи. IX. 13).

(обратно)

219

См., например: Плутарх. Эвмен. 14; Эмилий Павел. 18; Полибий. II. 29; III. 114; Ливий. IX. 40; X. 38. 13; XXII. 46; XXXVII. 40; Флор. I. 24. 16. Подобного рода противопоставление используется также и в рассказах о действиях Александра Македонского против персов (Курций Руф. III. 3. 26: «Если бы кто мог тогда же увидеть македонскую армию, она представила бы собой совсем иное зрелище: люди и кони блестели в ней не золотом и пестрыми одеждами, но железом и медью»).

(обратно)

220

Согласно Авлу Геллию, цитирующему историка Клавдия Квадригария (Аттические ночи. IX. 13), этот галл сражался обнаженным, имея из вооружения только щит и два меча.

(обратно)

221

Слово это было либо германского (Тацит. Германия. 3. 1), либо восточного или африканского происхождения (Аммиан Марцеллин. XVI. 12. 43; XXI. 13. 15; XXVI. 7. 17; XXXI. 7. 11; Вегеций. III. 18).

(обратно)

222

См.: Campbell B. War and Society in Imperial Rome 31 BC – AD 284. L.; N. Y., 2002. P. 60.

(обратно)

223

Cowan R. H. The clashing of weapons and silent advances in Roman battles//Historia. 2007. Bd. 56. Hft. 1. P. 114–117.

(обратно)

224

О том, какое сильное впечатление могли произвести маневры хорошо обученного войска на неподготовленную публику, наглядно свидетельствует известный эпизод из «Анабасиса» Ксенофонта (I. 2. 14–18). Желая произвести впечатление на киликийскую царицу, Кир решил продемонстрировать ей фалангу своих греческих наемников в действии. Облаченные в блестящие доспехи и пурпурные хитоны, греки-наемники произвели ряд маневров, включая переход в наступление бегом. В результате наблюдавшие это зрелище варвары и царица пришли в такое замешательство, что обратились в бегство. Можно вспомнить также и об одном эпизоде, имевшем место во время кампании Александра Македонского против иллирийцев: произведенные по приказу Александра маневры фаланги, боевой клич и удары копьями по щитам столь сильно подействовали на противника, что он, не приняв боя, отступил к городу (Арриан. Анабасис Александра. I. 6. 1–4).

(обратно)

225

Такого рода шлемы встречаются и на изобразительных памятниках. Cм., например, CIL III 15001 и изображение на колонне Траяна (сцена Х).

(обратно)

226

Негин А. Е. Снаряжение центуриона в эпоху Юлиев-Клавдиев//Воин. 2005. № 2. С. 10–13.

(обратно)

227

См.: Аммиан Марцеллин. XVI. 12. 6; Тацит. История. III. 23. Cм.: MacMullen R. The Legion as a Society//Historia. 1984. Bd. 33. Hft. 4. P. 446; Maxfield V. A. The Military Decorations of the Roman Army. L., 1981. Р. 141–143; Lee A. D. Morale and the Roman Experience of Battle//Battle in Antiquity/Ed. A. B. Lloyd. L., 1996. P. 208. Впрочем, такой авторитетный специалист, как Дж. Коулстон, возражает против атрибуции эмблем на щитах определенным подразделениям (Coulston J. C. The Value of Trajan’s Column as a source for military equipment//Roman Military Equipment: The Sources of Evidence/Ed. C. van Driel-Murray. Oxford, 1989. P. 33–34; Bishop M. C., Coulston J. C. N. Roman Military Equipment. P. 93–94). Однако знаки на щитах для различения войск и подразделений широко использовались и у других народов, в том числе греков (Нефёдкин А. К. Развитие эмблематики на древнегреческих щитах//Вестник древней истории. 2002. № 3. С. 116–129).

(обратно)

228

James S. The Community of the Soldiers: a Major Identity and Centre of Power in the Roman Empire//TRAC 98: Proceedings of the Eighth Annual Theoretical Roman Archaeology Conference/Ed. P. Baker, C. Forcey, S. Jundi and R. Witcher. Oxford, 1999. P. 14–25.

(обратно)

229

Как известно, «берсеркеры» одурманивались перед битвой настоем мухомора и некоторых других психотропных грибов, что приводило их в состояние агрессивности и делало нечувствительными к боли и утомлению. Ассасины, как следует из описания Марко Поло, принимали гашиш (хотя более реально, что этим наркотиком был опиум, так как мак делает человека невосприимчивым к холоду и болям).

(обратно)

230

В современных исследованиях этим аспектам уделяется особое внимание. В числе новейших публикаций см.: Coulston J. Courage and Cowardice in the Roman Imperial Army//War in History. 2013. Vol. 20 (1). P. 7–31; Ureche P. The Soldiers’ Morale in the Roman Army//Journal of Ancient History and Archeology. 2014. No. 1.3. P. 3–7.

(обратно)

231

Keegan J. Face of Battle. A Study of Agnicourt, Waterloo and Somme. L., 1976.

(обратно)

232

См., например: Battle in Antiquity/Ed. By A. B. Lloyd. L., 1996.

(обратно)

233

Ардан дю Пик Ш. Исследование боя в древние и новейшие времена. Варшава, 1893.

(обратно)

234

Marshall S. L. A. Men against Fire: The Problem of Battle Command in Future War. Washington, 1947.

(обратно)

235

Goldsworthy A. K. The Roman Army at War 100 BC – AD 200. Oxford, 1996. P. 219.

(обратно)

236

См. подробнее: Махлаюк А. В. Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность. СПб., 2006. С. 276–298.

(обратно)

237

Тессерарий – помощник опциона, в обязанности которого входила организация караулов и передача паролей от командующего в воинское подразделение («тессера» – деревянная табличка, на которой писали пароль и по которой проверяли исправность караулов).

(обратно)

238

Луситаны – группа племен, обитавших на территории современной Португалии.

(обратно)

239

Connolly P. The Roman fighting technique deduced from armour and weaponry//Roman Frontier Studies 1989. Proceedings of the XVth International Congress of Roman Frontier Studies. Exeter, 1991. P. 358–363.

(обратно)

240

Melchior A. Caesar in Vietnam: Did Roman Soldiers Suffer from Post-Traumatic Stress Disorder?//Greece and Rome. 2011. Vol. 58. No. 2. P. 209–223; Hill J. Psychological trauma and the soldiers of Rome. A Roman PTSD?//Ancient Warfare. Vol. X. Issue 1. P. 48–52.

(обратно)

241

Более подробно тема данной главы освещена нами в специальной работе, в которой приведена и обширная библиография: Махлаюк А. В. Римский полководец в бою: образы, дискурсы и прагматика военного лидерства (I)//Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2013. № 6 (1). С. 253–265; Махлаюк А. В. Римский полководец в бою: образы, дискурсы и прагматика военного лидерства (IΙ)//Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2013. № 4 (3). С. 27–38.

(обратно)

242

Подробнее см.: Махлаюк А. В. Модель идеального полководца в речи Цицерона «О предоставлении империя Гн. Помпею»//Акра: Сб. науч. трудов. Н. Новгород, 2002. С. 96–109.

(обратно)

243

Ораторскому искусству полководцев в последнее время посвящено немало интересных исследований, на которые мы опираемся в данной главе. См., в частности: Iglesias-Zoido J. C. The Battle Exhortation in Ancient Rhetoric//Rhetorica. 2007. Vol. 25. P. 141–158; Anson E. The General’s Pre-Battle Exhortation in Graeco-Roman Warfare//Greece and Rome. 2010. Vol. 57. P. 304–318; Buongiovanni C. Il generale e il suo ‘pubblico’: le allocuzioni alle truppe in Sallustio, Tacito e Ammiano Marcellino//Discorsi alla prova. Atti del Quinto Colloquio italo-francese Discorsi pronunciati, discorsi ascoltati: contesti di eloquenza tra Grecia, Roma ed Europa/Ed. G. Abbamonte, L. Miletti y L. Spina. Nápoles, 2009. P. 63–80; Eramo I. Retorica militare fra tradizione protrettica e pansiero strategico//Talia dixit. 2010. Vol. 5. P. 25–44. Обзор новейших исследований см.: Iglesias-Zoido J. C. Aproximaciуn a las claves de la más reciente investigaciуn sobre la arenga militar (2008–2010)//Talia dixit. 2010. Vol. 5. P. 91–110. Обобщенную картину военного красноречия в Древнем мире можно найти в работе: Зверев С. Э. Военная риторика Древнего мира. СПб., 2011.

(обратно)

244

Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней империи: Пер. с франц. М., 2001. С. 212–213.

(обратно)

245

Hansen M. H. The Battle Exhortation in Ancient Historiography. Fact or Fiction?//Historia. 1993. Bd. 42. Hft. 1. P. 161–180. Критику точки зрения М. Хансена см. в статье: Ehrhardt C. T. H. R. Speeches Before Battle?//Historia. 1995. Bd. 44. Hft. 1. P. 120–121, а также: Махлаюк А. В. Роль ораторского искусства полководца в идеологии и практике военного лидерства в Древнем Риме//Вестник древней истории. 2004. № 1. С. 31–48.

(обратно)

246

Goldsworthy A. The Roman Army at War 100 BC – AD 200. Oxford, 1996. P. 150–170.

(обратно)

247

Goldsworthy A. The Roman Army at War. P. 170.

(обратно)

248

Значок с изображением дракона римляне позаимствовали у парфян, и со времени Траяна он служил знаком когорты.

(обратно)

249

Эта точка зрения обоснована Нотаном Розенштайном: Rosenstein N. Imperatores victi: Military Defeat and Aristocratic Competition in the middle and late Republic. Berkeley, 1990. P. 96–98. Cp. Rosenstein N. Military Command, Political Power, and the Republican Elite//A Companion to the Roman Army/Ed. P. Erdkamp. Oxford, 2007. P. 141.

(обратно)

250

Wiedemann Th. Single Combat and Being Roman//Ancient Society. 1996. Vol. 27. P. 97–98. Ср. также: Rosenstein N. War, Failure, and aristocratic Competition//Classical Philology. 1990. Vol. 85. No. 4. P. 264–265.

(обратно)

251

Thorne J. Battles, Tactics, and the Limites in the West//A Companion to the Roman Army/Ed. P. Erdkamp. Oxford, 2007. P. 224.

(обратно)

252

Lendon J. E. Soldiers and Ghosts: A History of Battle in Classical Antiquity. New Haven, 2005. P. 260.

(обратно)

253

Любопытно, что Аппиан (Ливийские войны. 45), в отличие от других авторов, в рассказ о битве при Заме вводит эпизод поединка Сципиона и Ганнибала, подчеркивая, что римлян воодушевило то, что их полководец сражается как простой воин.

(обратно)

254

Это не значит, разумеется, что ум полководца (ratio, consilium) стоит на втором плане. Напротив, часто подчеркивается его первостепенное значение (например, Ливий. XLIV. 34. 2; Тацит. История. I. 84; III. 20). См.: Махлаюк А. В. Интеллектуальные качества полководца в римской идеологии военного лидерства//Из истории античного общества. Вып. 9/10. Н. Новгород, 2007. С. 298–311.

(обратно)

255

По Аппиану (Гражданские войны. III. 71), Гирций погиб, ворвавшись в лагерь противника и сражаясь у палатки полководца.

(обратно)

256

Флор (II. 4. 5) добавляет, что Октавиан был при этом еще и ранен.

(обратно)

257

Аппиан. Иллирийские войны. 20; 27; Флор. II. 12. 7; Светоний. Август. 20. 1; Плиний Старший. Естественная история. VII. 148.

(обратно)

258

Об участии римских военачальников в единоборствах с вражескими вождями подробно см.: Oakley S. P. Single combat in the Roman Republic//Classical Quarterly. 1985. Vol. 35. No. 2. P. 392–410. Автор, правда, рассматривает только такие поединки, которым предшествовал формальный вызов противника, и приходит к выводу, что такого рода единоборства, уходящие своими корнями в глубочайшую древность, были гораздо более широко распространены в эпоху классической Республики, чем обычно считается. О значении воинской выучки и закалки полководца в глазах римлян см.: Махлаюк А. В. Военные упражнения, воинская выучка и virtus полководца//Из истории античного общества. Вып. 8. Н. Новгород, 2003. С. 61–74.

(обратно)

259

Пожалуй, единственное недвусмысленное осуждение высказывает автор «Эпитомы о цезарях» (43. 7) в адрес Юлиана: «…он был отважен более, чем это подобает императору, безопасность которого нужно охранять как вообще всегда ради общего блага, так особенно на войне». Эта оценка явно расходится с высказываниями Аммиана и Либания.

(обратно)

260

Campbell B. Teach Yourself How to Be a General//Journal of Roman Studies. 1987. Vol. 77. P. 13–29.

(обратно)

261

Абрамзон М. Г. Монеты как средство пропаганды официальной политики Римской империи. М., 1995. С. 269 сл.

(обратно)

262

Такие изготовленные из ткани или кожи пояса (zonula) служили кошельками для солдатской наличности (Писатели истории Августов. Александр Север. 52. 3: «Воин не внушает опасения, если он одет, вооружен, обут, сыт и имеет кое-что в поясе». Ср.: Гораций. Послания. II. 2. 40).

(обратно)

263

Goldsworthy A. The Roman Army at War 100 BC – AD 200. Oxford, 1996. P. 260.

(обратно)

264

Baker P. Medical Care for the Roman Army on the Rhine, Danube and British Frontier in the First, Second and Third Centuries AD. Oxford, 2004.

(обратно)

265

Aparaschivei D. Medical Care for the Roman Army on Trajan’s Column?//Columna Traiani – Traianssäule Siegesmonument und Kriegsbericht in Bildern Beiträge der Tagung in Wien anlässlich des 1900. Jahrestages der Einweihung, 9. –12. Mai 2013/Hrsg. F. Mitthof und G. Schörner. Wien, 2017. P. 71–75.

(обратно)

266

Wesch-Klein G. Soziale Aspekte des römischen Heerwesens in der Kaiserzeit. Stuttgart, 1998. S. 84–87.

(обратно)

267

Webster G. The Roman imperial army. 3rd ed. L., 1985. Р. 280–281.

(обратно)

268

Peretz D. Military Burial and the Identification of the Roman Fallen Soldiers//Klio. 2005. Bd. 87. Hft. 1. P. 124.

(обратно)

269

Это имя носил Германик после усыновления Тиберием.

(обратно)

270

О погребальных ритуалах в римской армии см. подробное исследование: Sorrosal C. S. El ceremonial military romano: liturgias, rituals y protocolos en los actos solemnes relativos a la vida y la muerte en el ejército romano del alto imperio: Tesis doctoral. Bellaterra, 2013, особенно р. 149–262.

(обратно)

271

Совр. р. Эльба.

(обратно)

272

Rossi L. Hasta pura. L’objet et la cérémonie du donum militiae dans l’iconographie célébrative de la colonne Trajane//Revue archéologique. 1985. No. 2. P. 231–236.

(обратно)

273

Этот венок назывался еще graminea – «травяной», так как изготавливался из простой травы (Плиний Старший. Естественая история. XXII. 4).

(обратно)

274

Parker H. M. D. The Roman Legions. 2nd ed. N. Y., 1958. P. 231.

(обратно)

275

Maxfield V. A. The Military Decorations of the Roman Army. L., 1981. Р. 136 ff.

(обратно)

276

Eck W. Monumente der Virtus. Kaiser und Heer im Spiegel epigraphischer Denkmäler//Kaiser, Heer und Gesellschaft in der römischen Kaiserzeit. Gedenkschrif für Erick Birley/Hg. G. Alföldy, B. Dobson, W. Eck. Stuttgart, 2000. S. 495–496.

(обратно)

277

Maxfield V. A. The Military Decorations of the Roman Army. P. 245. Not. 31–33.

(обратно)

278

О римском оружии существует несколько интересных работ, которые охватывают практически все аспекты вопроса, связанного с историей и развитием римского вооружения: Couissin P. Les Armes Romaines. P., 1926; Robinson H. R. The Armour of Imperial Rome. L., 1975; Feugиre M. Les armes des romains de la République а l’Antiquité tardive. P., 1993; Bishop M. C., Coulston J. C. N. Roman Military Equipment from the Punic Wars to the Fall of Rome. 2nd ed. Oxford, 2006; Künzl E. Unter den goldenen Adlern: Der Waffenschmuck des römischen Imperiums. Mainz, 2008; D’Amato R., Sumner G. Arms amd Armour of the Imperial Roman Soldier. From Marius to Commodus, 112 BC – AD 192. L., 2009; Коггинс Дж. Оружие времен Античности. Эволюция вооружения Древнего мира/Пер. с англ. В. Д. Кадайлова. М., 2009; Fischer T. Die Armee der Caesaren. Archäologie und Geschichte. Regensburg, 2012.

(обратно)

279

Наиболее подробно римский пилум рассмотрен в работе: Bishop M. C. The Pilum. Oxford: Osprey Publishing, 2017.

(обратно)

280

Более подробно см.: Bishop M. C. The Gladius. The Roman Short Sword. Oxford: Osprey Publishing, 2016.

(обратно)

281

Bishop M. C. Lorica Segmentata. Vol. I: A Handbook of Articulated Roman Plate Armour. Chirnside, 2002. P. 91.

(обратно)

282

Подробнее см.: Wijnhoven M. A. Putting the Scale into Mail: Roman Hybrid Feathered Armour//Journal of Roman Military Equipment Study. 2016. Vol. 17. P. 77–86.

(обратно)

283

Bishop M. C. Lorica Segmentata. Vol. I. P. 62–63. Fig. 7, 1. Pl. 7.

(обратно)

284

Bishop M. C., Coulston J. C. N. Roman Military Equipment from the Punic Wars to the fall of Rome. L., 1993. P. 117.

(обратно)

285

Robinson H. R. The Armour of Imperial Rome. L., 1975.

(обратно)

286

Авторы признательны Ильдару Каюмову за консультации по ряду вопросов, освещаемых в данной главе.

(обратно)

287

Для более детального ознакомления с данным вопросом всем интересующимся рекомендуем обратиться к специальным работам: Marsden E. W. Greek and Roman Artillery: Historical Development and Technical Treatises. Oxford, 1969–1971; Wilkins A. Roman artillery. Princes Risborough, 2003; Campbell D. B. Greek and Roman Artillery 399 BC – AD 363. Oxford, 2003; Rihll T. The Catapult. A History. Yardley: Westholme Publishing, 2007; Baatz D. Bauten und Katapulte des römischen Heeres. Stuttgart, 1994; Schramm E. Die antiken Geschütze der Saalburg. Bemerkungen zu ihrer Rekonstruktion. B., 1918.

(обратно)

288

Speidel M. A. Pro patria mori… La doctrine du patriotism romaine dans l’armée impériale//Cahiers Glotz. 2010. Vol. XXI. P. 139–154.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава 1 Октавиан Август и создание императорской армии

Глава 2 Имперская стратегия

Глава 3 Цена армии

Глава 4 Император и войско

Глава 5 Легионы Империи: история и размещение

Глава 6 Легионы Империи: порядок набора, социальный и этнический состав

Глава 7 Легионы Империи: организация, структура, иерархия

Глава 8 Командный состав: профессионалы и «любители»

Глава 9 Обучение и подготовка

Глава 10 Доблесть, честь и дисциплина

Глава 11 Полководец и его «штаб»

Глава 12 Организация снабжения войска в военное время

Глава 13 Походы и марши

Глава 14 Тактика легионов

Глава 15 Взаимодействие с союзниками и другими родами войск

Глава 16 Искусство осады

Глава 17 «Грозное сияние войны»

Глава 18 Легионер в бою

Глава 19 Полководец в бою

Глава 20 После боя

Глава 21 Оружие победы

Глава 22 Римская артиллерия[286]

Заключение

Приложения

Словарь

Источники и литература Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg