«За пять минут до ядерной полуночи»

За пять минут до ядерной полуночи (fb2) - За пять минут до ядерной полуночи 2651K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Дмитриевич Витковский

Александр Витковский За пять минут до ядерной полуночи

То, что я сейчас утверждаю, – ложно.

Эвбулид из Милета. Парадокс лжеца

– Но я же сказал правду.

– Да черт с ней, с правдой. Иногда надо и соврать.

Григорий Горин. Тот самый Мюнхгаузен

Если это и неправда, то хорошо придумано.

Антонио Франческо Дони. Миры 

От автора

В 1945 году после атомных бомбардировок японских городов Хиросимы и Нагасаки участники Манхэттенского проекта – создатели атомного оружия США – начали издавать «Бюллетень ученых-атомщиков». Через два года на обложке журнала появились «Часы Судного дня». Стрелки этого хронометра аллегорически отражают степень угрозы мировой ядерной войны. Время, когда часовая и минутная стрелки сойдутся на цифре двенадцать, будет означать «Ядерную полночь» – последний час в истории человечества из-за реальной возможности вселенского ядерного апокалипсиса.

Экспертному сообществу ученых, которые на страницах бюллетеня анализируют возможность глобальных угроз в ядерной сфере, можно доверять. Ведь в разное время свои статьи здесь публиковали лауреаты Нобелевской премии Альберт Эйнштейн, Макс Борн, Николай Семенов, Бертран Рассел и другие всемирно признанные корифеи мировой науки, среди которых Роберт Оппенгеймер, Лео Сциллард, Эдвард Теллер.

Ближе всего к роковой полуночи «Часы Судного дня» подошли в конце 1953 года, вслед за тем, как США взорвали на атолле Эниветок первый в мире термоядерный заряд, а через девять с небольшим месяцев СССР испытал первую в мире водородную бомбу. Тогда стрелки не дошли всего две минуты до часа глобальной катастрофы. А дальше всего – на семнадцать минут от ядерного конца света – они отодвинулись в 1991 году, после подписания между СССР и США Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений и окончания холодной войны. Но на рубеже веков стрелки вновь поползли к роковой отметке. В 2012 году, когда началась работа над этой книгой, хронометр показывал без пяти минут полночь. В 2015 году стрелки продвинулись еще на две минуты вперед – 23: 57. Это же время они показывали и в январе 2016 года.

Но где они остановятся в следующий раз?

Вступление. Ядерный апокалипсис – готовность № 1

На сегодняшний день в мире насчитывается девять государств, обладающих ядерным оружием. Это США, Россия, Великобритания, Франция, Китай, Индия, Израиль, Пакистан, КНДР. Еще семнадцать стран, среди которых Аргентина, Бразилия, Египет, Республика Корея, ряд европейских стран, в той или иной степени реализуют программы использования и развития мирной атомной энергетики и в случае реальной внешней угрозы способны в кратчайшие сроки разработать и создать собственное атомное оружие. Сейчас в разных странах действуют почти 450 промышленных и около трехсот исследовательских ядерных реакторов. Арифметика проста: один промышленный реактор в тысячу мегаватт способен за год выработать плутоний, необходимый для создания 40–50 ядерных зарядов. Но в мире уже произведено, находится на хранении и стоит на боевом дежурстве от 130 до 150 тысяч ядерных боезарядов различной мощности.

Давно подсчитано, что с помощью средств, затраченных на создание и производство ядерного оружия, можно было бы ликвидировать нищету, голод, болезни, безграмотность и существенно увеличить продолжительность жизни даже в самых захолустных уголках земного шара. Но так уж повелось с незапамятных времен: убить человека гораздо быстрее и легче, чем его родить, накормить, одеть-обуть, воспитать, дать образование и крышу над головой. А потому вся мировая история – это летопись войны, а не мира. Начиная с четвертого тысячелетия до нашей эры человечество всего 292 года не истребляло друг друга. И с каждым столетием уничтожение себе подобных осуществлялось все более изощренно и массово.

Возрастает опасность захвата ядерных арсеналов террористическими и оппозиционными группировками, которые не станут проявлять излишней щепетильности в вопросах его применения. Первую попытку захвата ядерного боезаряда для использования в политических целях предприняла полвека назад на испытательном полигоне в Сахаре группа правых французских офицеров, не согласных с политикой президента де Голля.

Остро обозначился риск «случайной ядерной войны» в связи с «человеческим фактором». Не стоит забывать и о чрезвычайных происшествиях, которые происходили с ядерным оружием. В частности, на дне залива Вассав Саунд к югу от курортного города Тайби-Айленд (США, штат Джорджия) до сих пор не найдена водородная бомба Mark-15, которая была аварийно сброшена 5 февраля 1958 года бомбардировщиком В-47 после столкновения с истребителем F-86.

Остается актуальной проблема испытаний и размещения ядерного оружия в космосе, где уже насчитывается порядка тысячи спутников, в том числе военного и двойного назначения, принадлежащих более чем 60 странам. А в секретных лабораториях передовых технологических держав проводятся исследования по созданию еще более совершенного и разрушительного оружия и средств их доставки. При этом ни одно государство в мире никогда публично не признается в осуществлении таких разработок.

Практически любая из этих ситуаций чревата неконтролируемым перерастанием в локальный, а при наихудшем стечении обстоятельств – и в мировой ядерный конфликт, в котором не будет победителя. По мнению многих экспертов, в случае тотальной кризисной ситуации (всеобщей ядерной войны) накопленные мировые запасы ядерного оружия способны вызвать эффект «Машины Судного дня» и как следствие – гарантированное взаимное уничтожение. При этом даже гипотетическая возможность сохранения самой примитивной формы цивилизованной жизни будет близка к нулю.

Пока еще миру удается сдерживать ядерный смерч, но, если он выйдет из-под контроля, погибнут все. Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки в 1945 году, взрыв на Чернобыльской АЭС в 1986-м, авария на Фукусиме-1 в 2011 году покажутся лишь незначительными эпизодами, легким облачком испуга на фоне этого вселенского апокалипсиса.

Где и когда это произойдет – неведомо никому. Однако риск чрезвычайно велик.

Глава 1 Тихие профессионалы

Неброская, но прекрасно ухоженная и натюнингованная серая «ауди» шестой модели с рядовым госномером бесшумно катила по Новинскому бульвару столицы в сторону американского посольства, пробиваясь сквозь удушливый смог выхлопных газов тысяч автомобилей и горящих в Подмосковье торфяников. Такие машины в СВР – Службе внешней разведки России – использовались в тех ситуациях, когда не нужно привлекать ничьего постороннего внимания к проводимой встрече. Резко притормозив, она свернула направо, прямо к посольским воротам, которые тут же открылись, и, не останавливаясь, въехала во внутренний двор, завершив достаточно долгий, не без петляний и стояний в пробках, путь из Ясенева – штаб-квартиры российской внешней разведки. На крыльце, у входа в здание, посетителя ожидал представитель дипломатического корпуса США. Улыбаясь, он поздоровался с пожилым мужчиной, неторопливо вышедшим из «ауди». Затем без всяких охранно-бюрократических формальностей провел его к лифту. Вскоре они подошли к комнате для переговоров. Попрощавшись почтительным кивком и милой, на всю жизнь вырезанной под носом улыбкой, дипломат оставил гостя одного.

Окинув комнату внимательно-оценивающим, все примечающим взглядом, мужчина сел в кресло, продолжая осматривать интерьер.

На первый взгляд это была обычная переговорная. Стол, по форме – баранка «челночок», с изысканной цветочной композицией на полу в центре, и эргономичные, но без лишних хайтековских наворотов офисные кресла по его внешнему периметру. Деловитость стиля подчеркивал огромный плазменный экран на торцевой стене у входа. Яркий, но не режущий глаза свет струился со всей поверхности потолка, и поэтому абсолютно не ощущались замкнутость и ограниченность пространства, так присущие даже просторным, но не имеющим окон помещениям. Да, именно отсутствие окон могло бы сделать переговорную похожей на склеп, но общее убранство помещения не сковывало и не давило, а создавало в зоне замкнутого простора приятную и вместе с тем рабочую обстановку. Здесь, за контуром системы безопасности, спотыкалось и останавливалось время, о деловитую тишину разбивались суета и гул большого города, и только постоянное движение конфиденциальных сведений, информации из тайных досье, секретных цифр и фактов выстраивалось в точно выверенные политические решения, которые принимались в результате активного брейнсторминга, а зачастую и в пылу напряженного полемического азарта.

Не прошло и минуты, как дверь отворилась, и в комнату вошел мужчина по возрасту несколько старше средних лет. Несмотря на изрядную седину подстриженных и аккуратно уложенных волнистых волос, остроту и сухость черт, в загорелом лице дипломата не было и намека на близящуюся осень жизни. Лишь поблекшие, обесцвеченные временем и постоянным напряжением голубые глаза человека, много видевшего, знавшего и испытавшего, не вязались с его широкой – до открытых десен, – а потому и несколько неестественной улыбкой, элегантностью движений, отточенной лаконичностью жестов и утонченно-легкой, несколько фамильярной раскованностью манер. Его сухощавость была сродни тростниковой стройности и прозрачной хрупкости топ-моделей, демонстрирующих на мировых подиумах экстравагантные наряды лучших кутюрье. Джону Стоуну, так звали дипломата, было пятьдесят с изрядным хвостом, но американская ухоженность, привычка с детства заниматься спортом, соблюдать диету и следить за своим здоровьем, а также не без изящества сшитый светлый легкий костюм делали его лет на десять моложе.

Вопреки принятым нормам и протоколу проведения важных деловых встреч, когда в обсуждении участвуют несколько человек с каждой стороны, американец был один. В одиночестве приехал в посольство США и гость – первый заместитель директора Службы внешней разведки генерал-лейтенант Николай Гарушкин, выше среднего роста, плотный, слегка раздобревший в животе, изрядно полысевший. В официальном темно-сером со сверкающим стальным отливом и глухо застегнутом на все пуговицы костюме, полосатом, в тон голубой рубашке, затянутом под самую шею большим узлом галстуке, он был чуть старше собеседника и являл собой апофеоз академичной строгости и сдержанности протокольного стиля. С плюсовыми диоптриями очки в темно-серой оправе заметно увеличивали его и без того большие глаза. Этот открытый взгляд располагал к общению, но далеко не каждому собеседнику удавалось заглянуть в это увеличенное линзами зазеркалье души и уж тем более увидеть и понять то, что таится в глубинах его отражения. А сам Николай Константинович внимательно смотрел сквозь увеличительные стекла на окружающий мир спокойным проницательным взором ученого-исследователя, постоянно анализирующего ситуацию и мгновенно улавливающего логику и закономерности всех хитросплетений бытия.

– Доброе утро, – американец уверенно прошел навстречу поднявшемуся из-за стола Гарушкину и протянул руку. – Позвольте представиться. Меня зовут Джон Стоун. Я – руководитель посольской резидентуры Центрального разведывательного управления США в Москве.

Наверное, впервые за все время пребывания в этой деликатной должности Джон представился человеку, которого видел в первый раз, да еще и российскому разведчику таким образом. Но это была заранее заготовленная фраза, и, не уделяя большого внимания тому, какой эффект она произведет на гостя, он тут же продолжил:

– Как будем общаться, на русском или английском?

– Доброе утро, – ответил гость, спокойно и крепко пожимая протянутую ему руку. – Я – Николай Гарушкин, первый заместитель директора Службы внешней разведки. А что касается языка, мне абсолютно все равно. Как вам удобнее.

– Тогда, Николай Константинович, извините, я не ошибся в отчестве?

– Нет-нет, все правильно.

– Тогда, Николай Константинович, давайте на русском. Не буду упускать возможности тренинга и… поговорить в России с русским человеком на русском языке.

– Далеко не каждый русский знает свой родной язык так, как знаете его вы. Долго учили?

Это не был дежурный комплимент, который принято говорить в первые минуты знакомства, чтобы расположить к себе собеседника. Американец, действительно, очень хорошо знал язык, обладал огромным лексическим запасом, грамматически правильно, едва ли не хрестоматийно, строил фразы и даже без особого труда выговаривал падежные окончания. Лишь едва уловимый акцент, легкой тенью сопровождавший его произношение, да нередкое использование английских слов, впрочем, уже ставших привычными для русского уха, выдавали в нем иностранца.

– О, это целая история, – продолжая широко улыбаться, ответил дипломат. – Все благодаря вашему Льву Толстому и моей русской няньке, которая пересказала мне «Войну и мир». Позднее я дважды прочел этот гениальный роман. Сначала на английском, затем на русском.

– У вас были хорошие учителя.

– Да, это так. Прошу, садитесь, пожалуйста, – дипломат жестом указал на кресло. – Николай Константинович, думаю, мы сможем поговорить без особых церемоний и… притворства. Заочно мы уже наверняка давно знакомы, и я думаю, что вы знаете обо мне не меньше, а может быть, и больше, чем я о вас.

– Да уж… – усмехнулся собеседник. – Что есть – то есть…

Открытость и откровенность американца располагали к общению, тем более что они – два «тихих профессионала» крупнейших в мире разведслужб – и вправду, не просто хорошо знали, а детально изучили друг друга по оперативным сводкам, агентурным сообщениям, материалам технического контроля, аналитическим справкам. И речь шла не только о биографии, деловых качествах и увлечениях, сильных и слабых сторонах личности, особенностях характера. Лет двадцать, а то и тридцать назад, с того самого времени, как Джон Стоун начал работать рядовым сотрудником разведрезидентуры США под крышей третьего секретаря посольства своей страны еще в коммунистической Чехословакии, а Николай Гарушкин руководил одним из отделов внешней контрразведки Первого главного управления (разведка) КГБ СССР, они, не будучи знакомы лично, среди прочих сотрудников спецслужб главного противника, проявили взаимный оперативный интерес. Когда оба заматерели в своей специфической работе, продвинулись в должностях и званиях, достигли солидного положения в структурной иерархии своих постоянно враждующих ведомств, оперативное внимание друг к другу стало пристальным и детальным изучением. А поскольку знать врага, особенно руководителей первого уровня, нужно досконально, то и взаимный интерес достиг апогея. Свою линию в работе по изучению руководителя посольской резидентуры США также вела и российская контрразведка – Федеральная служба безопасности, которая постоянно информировала своих коллег из СВР о новых материалах, полученных в отношении действующих в Москве американских разведчиках и их шефе.

Прежде чем перейти к делу, неписаный ритуал общения впервые встретившихся людей предполагал ни к чему не обязывающий диалог на дежурную, весьма общую и взаимоинтересную тему. В данной ситуации обошлось без банальностей «о московской погоде». И так уж получилось, что два увлеченных своей работой разведчика, пусть даже из некогда смертельно враждующих социально-политических систем, но которым сейчас не нужно было скрывать друг от друга свое ремесло, не смогли удержаться и не заговорить «о своем, о девичьем». Впрочем, несмотря на всю непринужденную раскованность многословного общения и заявленную «перезагрузку» политических отношений между двумя странами, не было сказано ничего лишнего, что могло бы нанести даже незначительный ущерб нынешней оперативной деятельности. За внешней свободой, открытостью и легкостью светского разговора тщательно взвешивалось и анализировалось каждое сказанное и услышанное слово. Старательно маскируемая подозрительность была глубоко спрятана в сознании каждого, и недоверие куском льда поначалу сковывало искренность общения. Вместе с тем начало беседы неизменно было и неким тестом, в котором участники словно проверяли на практике свои заочные знания друг о друге, а сложившиеся по документам образы, впечатления и ожидания сравнивали с реальным человеком.

Как и положено хозяину, инициативу взял на себя Джон.

– Это святая святых посольства, – объяснил он, улавливая взгляд гостя, который тот не без интереса переводил время от времени со своего собеседника на детали зала, в котором они находились. – Переговорная комната, дженерал стафф, ситуационный центр – называйте, как хотите. В прямом и переносном смысле она со всех сторон полностью отрезана от внешнего мира толстыми стенами и техническим обеспечением. Зал расположен в центре здания, чтобы исключить любую попытку съема информации извне – с улиц, крыши и даже фундамента. В общем, самые важные встречи и принятие наиболее ответственных решений происходят именно здесь.

«Да уж, наслышан, – подумал про себя Гарушкин, – особенно после того, как Вадим Бакатин, последний председатель КГБ и первый руководитель новой спецслужбы – МСБ СССР, – с санкции политического руководства страны передал в знак «доброй воли» послу США в СССР Роберту Страусу всю техническую документацию сверхсекретной системы прослушки нового здания американского посольства», – но вслух поинтересовался:

– А разве не в кабинете посла?

– Нет-нет… После того как в конце пятидесятых-начале шестидесятых годов, не помню точно, вы сумели внедрить микрофон в государственный герб США, который висел на стене, прямо над рабочим креслом посла, мы приняли все меры к тому, чтобы исключить подобные эксцессы.

– Ну, это для вас эксцесс, казус, называйте, как хотите. Для нас это был успех, филигранно проведенное мероприятие. – Николай Константинович вспомнил, как еще молодым сотрудником органов госбезопасности с восхищением читал секретную спецлитературу о проведении этой уникальной операции, а потом даже встречался с некоторыми ее участниками.

– Честно говоря, мы особо и не рассчитывали, что герб США с вмонтированным подслушивающим устройством посол распорядиться повесить в собственном кабинете, – продолжил Гарушкин. Разведчик не смог отказать себе в удовольствии слегка погладить против шерсти американского коллегу, испытывая при этом гордость былыми победами своего ведомства, которое в те годы еще весомо и значимо называлось КГБ СССР.

– Мне рассказывали ветераны из нашей службы безопасности, что этот герб был чуть ли не произведением искусства, – ничуть не смущаясь щекотливой темы, продолжал американец.

– Да уж, действительно, тонкая ручная работа. Говорят, ваш посол был в восторге.

– Да, я тоже об этом слышал. А как вы его внедрили?

– На каком-то торжественном приеме его вручили Страусу наши пионеры. Так сказать, сувенир «в знак дружбы между двумя народами и государствами». А как вы обнаружили эту закладку?

– Весьма неожиданно. Во время отпуска посла проводили ремонт в его кабинете и совершенно случайно уронили ваш подарок. Герб упал на пол, раскололся, и из него вывалился микрофон.

– Представляю, каким это оказалось для вас шоком…

Джон помолчал и, улыбаясь с чувством легкой досады и сожаления о давнишнем проколе своей службы, развел руками: дескать, что уж теперь сделаешь… Нужно было помнить старую мудрость о данайцах, дары приносящих.

– Надеюсь, что сейчас в этой комнате ваших прослушек нет, – пошутил он. – Но в чем я абсолютно уверен, так это в том, что вы – первый сотрудник российской спецслужбы, который переступил порог этого кабинета.

Гарушкин понял, что время общих разговоров подходит к концу и сейчас речь пойдет о главном – то есть о том, ради чего он получил строго конфиденциальное приглашение не просто в американское посольство, а в его святую святых – самую засекреченную, недоступную и охраняемую часть.

– Вас наверняка удивила наша конфиденциальная просьба, обращенная лично шефу СВР, направить к нам одного из первых руководителей российской разведки, облеченного доверием и полномочиями вести чрезвычайно секретный, ответственный и важный диалог, а также принимать решения, от которых, скажу абсолютно не преувеличивая, будет зависеть будущее не только наших стран, но и значительной части мирового сообщества, – Джон Стоун перешел к главному.

Николай Гарушкин несколько напрягся. Уж чего-чего, а пафосных ноток он никак не ожидал уловить в речи представителя ЦРУ – весьма прагматичного и циничного в своей работе ведомства. Продолжая внимательно слушать, он механически расстегнул пиджак. Да, от своего шефа – директора Службы внешней разведки – он знал, что его из ряда вон выходящий визит в посольство США, да еще и в таком необычном формате (один на один с руководителем посольской резидентуры ЦРУ), одобрен не просто политическим руководством страны, а первым лицом государства. Знал он и о чрезвычайной важности и секретности запланированной встречи, и о предмете предстоящего разговора, но не был в курсе главного (мог лишь только догадываться) – о чем конкретно пойдет речь.

– Не скрою, – продолжал тем временем Джон, – я рад, что не ошибся в своих предположениях по поводу того, что руководитель вашей службы направил для выполнения этого чрезвычайного поручения именно вас.

– Благодарю за доверие, – с легкой тенью иронии произнес Гарушкин. Ему по жизни всегда не нравилось, когда американская разведка оказывалась права в своих предположениях и прогнозах, даже по мелочам.

– Прежде всего хочу подчеркнуть, что президент моей страны Соединенных Штатов Америки («Опять этот пафос», – вновь отметил Гарушкин) и вашего государства чрезвычайно озабочены проблемой, о которой мы сейчас будем говорить, и крайне заинтересованы в ее кардинальном решении. Это важно не только с точки зрения благополучия и безопасности всего Ближневосточного региона, а возможно, и всего мира.

Российский гость внимательно слушал американского коллегу. Он умышленно взял долгую паузу и теперь, как учил классик русского драматического театра Константин Сергеевич Станиславский, выдерживал ее, вынуждая тем самым говорить своего собеседника.

– Речь идет об Иране и его атомной программе, которая из мирной все более становится военной. Все наши дипломатические попытки и международные инициативы, направленные на прекращение этой опасной деятельности, либо блокировались руководством Тегерана, либо затягивались и в конечном итоге становились безрезультатными.

Теперь паузу взял Джон и своими водянистыми глазами внимательно посмотрел на русского собеседника, ожидая его вербальной реакции. Гарушкину даже показалось, что его коллега по секретному ремеслу ждет от него каких-либо разъяснений о российском участии в иранских атомных проектах. Но по этому поводу уже все было сказано политиками и руководителями Министерства по атомной энергетике России, и ему, как представителю спецслужб, в данной ситуации добавить было нечего. Поэтому он спокойно выдержал взгляд американца и остался нем как рыба, хотя и несколько подался вперед, всем своим видом демонстрируя явную заинтересованность в продолжении прерванной собеседником речи.

– Так вот, – не дождавшись ответа, продолжил Джон, – мы имеем достоверную информацию, что буквально в ближайшие недели, именно недели, а не месяцы и годы, Иран вплотную подойдет к завершающей фазе создания собственного ядерного оружия. Представляете, что это такое – атомная бомба в распоряжении изгоя – одиозного и неконтролируемого политического режима с мракобесами-лидерами?

Он опять замолчал. И в данной ситуации, когда был задан хоть и риторический, обращенный в пространство вопрос, Гарушкин уже не мог отделаться многозначительным молчанием, ведь кроме него у американца не было собеседников в этой комнате.

– Да, у нас тоже есть аналогичная информация. Но, насколько нам известно, конечный результат весьма и весьма проблематичен. К тому же режим аятоллы Хаменеи и президента Ахмадинежада не собирается использовать это оружие против кого бы то ни было. Оно должно играть роль сдерживающего фактора. Согласитесь, им есть кого опасаться в пределах своего географического региона. И это не только Израиль. Военно-политическая конфронтация между этими двумя странами просто зашкаливает…

– Вот-вот, именно Израиль, – подхватил горячую тему американец. – Судя по полученной МОссадом разведывательной информации, в политических и военных кругах Ирана уже активно обсуждается план нанесения превентивного ядерного удара по Израилю. Представляете, что за этим может последовать?

– От обсуждения до принятия решения дистанция огромного размера. – Этой общей фразой гость выразил свое сомнение в достоверности разведсведений, полученных Израилем, и постарался уйти от их оперативной и политической оценки. – Да к тому же и бомбы у Тегерана еще нет. Конечно, глава Ирана Хаменеи и особенно президент Ахмадинежад уже не раз публично заявляли о своих враждебных намерениях в отношении израильтян. Но вы же прекрасно понимаете, в большой игре не всегда стоит доверять громким высказываниям политиков, да еще и рассчитанным на публику.

– Такие заявления не делаются просто так…

– Конечно. Но нужна достоверная и объективная информация, к тому же не единожды проверенная и перепроверенная. В таких вещах не стоит ошибаться. Вспомните, какой был скандал после нападения США на Ирак и тщетных поисков военных ядерных объектов на территории этой страны. Лабораторий по промышленному производству химического и бактериологического оружия массового поражения там тоже не нашли.

Об Ираке Гарушкин вспомнил не для того, чтобы лишний раз подковырнуть своего визави по разведывательной деятельности. Он прекрасно помнил, что аналогичная проблема – будто бы имевшие место военные ядерные центры и предприятия по производству оружия массового уничтожения в Ираке – были лишь искусственно созданным поводом для начала войны, главная цель которой – уничтожение диктатора Саддама Хусейна и его правительства, заподозренных в связях с террористической организацией «Аль-Каидой». После трагедии 11 сентября политическому руководству США во что бы то ни стало нужно было выявить и покарать виновного в этом злодеянии. Когда же casus belli был найден и озвучен, тут же, даже без санкции Совета Безопасности ООН, начались полномасштабные боевые действия под громким названием «Иракская свобода» – сначала мощная авиабомбардировка и практически сразу наземное вторжение силами пяти американских и английских дивизий. Позднее, после получения мандата ООН, в Ирак прибыли войска стран международной коалиции. За время конфликта с обеих враждующих сторон погибли (и продолжают гибнуть сейчас) люди, в основном мирное население Ирака.

Международный скандал по этому поводу не утих до сих пор, хотя прошло уже несколько лет, а расследование комиссии американского конгресса доставило много досадных переживаний и мучительных волнений не только директорату ЦРУ (глава этого ведомства Джордж Тенет был вынужден подать в отставку), но и первым лицам страны, принимавшим решение о начале боевых действий за тысячи километров от США.

Похоже, ситуация повторялась. На сей раз с Ираном. Ну что ж, пусть американцы на пару с Израилем и решают эту проблему. Россия не должна наступать на те грабли, на которые уже наступили другие. Впрочем, это было личное мнение Гарушкина, которое он оставил при себе. Конфуза спецслужб США он коснулся лишь потому, что разговор зашел о крайне серьезных проблемах, где вещи должны называться своими именами независимо от того, приятно это кому-нибудь или не очень, а соблюдение дипломатического политеса, когда собеседники нарочито обходят стороной деликатные темы или оборачивают их в велеречиво-изящную словесную шелуху, уходило на двадцать пятый план.

– Ну, что сделано, то сделано, – сухо парировал американец. – Во всяком случае, одним авторитарным режимом на земле стало меньше. А что касается израильской разведки, поверьте, у них абсолютно достоверные сведения из очень информированных и авторитетных источников, которым они полностью доверяют. Через свои возможности, я имею в виду агентурную и космическую разведку, мы тоже тщательно изучаем эту информацию, и, к сожалению, она подтверждается.

– И что из всего этого следует? – В свою очередь, Гарушкин использовал возможность задать риторический вопрос. Разведчик уже понял, к чему клонил американец, но хотел услышать конкретное предложение. Наверняка вся их беседа негласно записывается на аудиотехнику, а может, даже и снимается на видео. Так пусть, на случай «разбора полетов», сомнительная инициатива по проведению деликатных акций останется за другой стороной.

– В данной ситуации президент и правительство Соединенных Штатов Америки не сторонники применения твердой силы и нового регионального конфликта. Мы теряем аппетит к большим войнам и оккупации территорий противника…

«Слава богу, – подумал про себя Гарушкин. – А он, наверно, искренне и самозабвенно поет американский гимн перед началом каждого футбольного матча».

– …и поэтому единственной реальной возможностью остается неожиданный превентивный ракетный удар по военным атомным объектам Ирана, – закончил фразу Джон Стоун.

Глава 2 Виталий Коржавцев

Париж встретил Виталия Коржавцева унылым закопченным небом, из которого временами по-французски скупо бусил мелкий дождь, да грязным, болезненно-бурым цветом своих домов, сложенных еще во времена оны из песчаника или бургундского камня, отравленного за многие годы смогом и выхлопными газами тысяч автомобилей. И даже сочная, всех оттенков зелень «черепичного» сада Тюильри – самого старого в городе – надсадно-гламурная броскость ярких реклам и афиш Елисейских Полей, изысканно-строгая пропорциональность устремленной ввысь Эйфелевой башни и архитектурный римско-византийский ажур базилики Сакре-Кер на Монмартре не скрашивали тоскливую мглу городских пейзажей. На душе было пасмурно и мерзко, и хотелось умереть, совсем не взглянув на Париж.

Виталий и сам не мог понять своего состояния – хандра, сплин, хотя внешне все будто бы прекрасно. Солидная работа в серьезной компании на неплохой должности, загранкомандировка, о которой мечтают многие, молодая жена и очаровательный малыш (двое старших детей среднего школьного возраста от первого брака вместе с его «бывшей» остались в Москве и не особенно досаждали своими проблемами).

Но это внешне.

Уже давно осталась за плечами секретная и опасная работа в разведке, о которой он бредил с младых ногтей и к которой стремился наперекор всем трудностям. Нет, он не жалел о том времени, когда служба в КГБ СССР была для него превыше всего, более того, гордился своими успехами и заслуженными наградами, и даже потом, с годами, все больше и больше ощущал с острой горечью полноту и прелесть навсегда утраченного времени. На рубеже лихих девяностых все перевернулось с ног на голову и в государстве, безопасность которого он защищал, но так и не смог оградить от враждебных происков проклятых империалистов, и в личной жизни. Сказка о вечной любви тоже оказалась обманом. Сердечная страсть поистратилась, обветшала, истрепалась житейскими передрягами и не переросла в привязанность к семье, верность жене, ответственность за детей. Видать, чувства эти заплутали где-то в городской неразберихе, толкотне и шуме, служебных напрягах и обыденности; в семейной жизни что-то хрустнуло, надломилось, развалилось, и даже в пригоршне невозможно было удержать осколки былого счастья. Он развелся с женой, а вскоре и вовсе сжег все мосты, соединявшие его с прошлым, – ушел из Первого главного управления КГБ СССР, как это делали некоторые его коллеги. Причин тому было немало. У него вдруг появилось горькое осознание того, что большой кусок жизни прожит зря. Дело обеспечения безопасности страны, в которое он свято верил и честно исполнял все от него зависящее, оказалось пустой, никому не нужной тратой времени и сил. Страна, которую он защищал – «единый, могучий Советский Союз», – перестала существовать, просто развалилась на куски, а у России, как декларировало новоявленное политическое руководство, не осталось в мире врагов. Бывшее ПГУ (разведка), как и весь бывший Комитет госбезопасности, новая демократическая власть во главе с пропойцей Ельциным опустила ниже канализации. Ни авторитета, ни денег, а впереди – бездонная черная дыра безысходности и ни малейшего радужного блика или хоть какой-то надежды. Впрочем, кое-кто из его знакомых, державших нос по ветру, вовремя расчухал направление этого самого «ветра перемен». Используя влиятельных друзей, прорехи нового демократического законодательства, ваучеризацию, залоговые аукционы и прочую лабуду, они на фоне всеобщего обнищания и развала страны прихватизировали все, что только можно – землю, предприятия, энергетику, недра, транспорт, банки, рынки, средства массовой информации, а кое-кто и проституцию, игорный бизнес, продажу алкоголя и еще много-много чего, – и стали утопающими в деньгах и роскоши собственниками со съехавшими в штаны мозгами. Их не любили, даже больше – ненавидели, но им завидовали и хотели не только внешне походить на них, но и быть такими, как они. Страна погрязла в коррупции, превратившись в державу Ивашек Мошенниковых – был на Руси такой мздоимец и вор боярских кровей, государеву мошну потрошивший, аки собственную.

Коржавцев все же успел выслужить минимально положенный двадцатник, получить весьма тощую – не для жизни, а для прозябания – пенсию, а поскольку в сорок с небольшим лет чичереветь в одиночку на шести сотках подмосковной дачи в маленьком, четыре на шесть, щитовом домике с крохотной верандой да со слезливой пенсией в первые дни каждого месяца не хотелось, он с головой окунулся в новый для себя мир бизнеса, который, как ему казалось, неплохо знал по своим долгосрочным загранкомандировкам. Но пещерный российский капитализм жил по своим волчьим законам, весьма далеким от цивилизованного западного предпринимательства. Первые шальные деньги, собственный офис в Хаммеровском центре Москвы, новая квартира в престижном районе столицы, шикарная тачка, коттедж недалеко от кольцевой автодороги, фитнес-клуб и большой теннис три раза в неделю ненадолго вскружили голову и коренным образом переиначили личностные установки и социальные ориентиры. В общем, живи, пока живется, до той поры, пока не помрется… Но беда безглазая – на всех кидается, а удача – ох как зряча, абы кому и надолго в руки не идет. Коржавцева, как и миллионы россиян, вмиг сгорбатил дефолт, начались разборки с бизнес-партнерами, денежные проблемы и даже криминальные «стрелки», из которых ему, слава богу, удалось выбраться живым, хотя и с существенными имущественными потерями. Самое лучшее, что он мог сделать в той ситуации, – так это «залечь на дно» и бережно проедать оставшуюся зачерствелую краюху своего еще недавно такого пышного и сладкого финансового пирога.

Из небытия выручили старые друзья по работе в разведке – предложили весьма непыльное место в пресс-службе солидной госкомпании «Военвнешторг», которая занималась посредническими услугами в сфере экспорта российских вооружений и военной техники. Здесь бывший полковник разведки пошел в гору. Помогли умение ладить с людьми, особенно с начальством, два языка, знание страноведения, прошлый опыт оперативной работы, предпринимательская изворотливость, хитрость и привлекательный, если не сказать больше, внешний вид. Вскоре его заметили и предложили должность в представительстве компании во Франции. Срослась и личная жизнь. Он женился на симпатичной, хотя и да-а-авно засидевшейся в девках, генеральской дочке – единственном ребенке в семье, ничего собой не представляющем, залюбленном, избалованном, капризном, а с возрастом и весьма амбициозном.

Новая работа в Париже, новые люди поначалу увлекли Коржавцева. Но интригующий эффект новизны и восторга жизни в одной из лучших европейских столиц с миллионом достопримечательностей, красот и соблазнов постепенно увял, а интерес, азарт и увлечение необычным делом вскоре уперлись в рутину: кипы никчемных бумаг, скучные, порою абсолютно пустые переговоры с представителями различных фирм и организаций, бесконечные увязки с Москвой сотен страниц контрактных документов, нудные встречи и проводы статусных гостей и представителей. Перспективные оружейные контракты или предложения по расширению кооперационных связей в интересах совместной разработки и производства современных образцов военной техники обычно вяли на корню, задушенные бюрократическими согласованиями и шифровками из Москвы, не поощрявшими активных контрактных решений и смелых креативных предложений в области военно-технического сотрудничества с зарубежными партнерами. Усугубляли ситуацию осторожность сверх меры и паническая боязнь руководства компании хоть на йоту отклониться от курса «политической линии» и нарушить какие-то мифические, поросшие мхом десятилетий военные и коммерческие тайны, которые для всех заказчиков российской продукции военного назначения уже давно были «секретами Полишинеля». Начальство в представительстве желало лишь одного: спокойно, без хлопот и приключений доработать свой срок, а будет возможность – остаться и еще на один. Это покрытое болотной ряской чиновное существование и вовсе свело «на нет» любое проявление инициативы, превратив жизнь Коржавцева в нудное, зачастую с утра до позднего вечера написание пустых бумажек, громко именуемых «анализ», «отчет», «справка», «запрос», «согласование» и т. д., и т. п. по каждому пустяку, по поводу и без повода. И только подписание контрактов да международные выставки вооружений и военной техники Евронаваль и Париж Аэрошоу, проходившие в парижском пригороде Ле-Бурже, Милипол в Экспоцентре, или Евросатори в Норд Вильпент, подобно брошенному в трясину камню, возвращали к жизни и будоражили эту застойную болотную тину. Единственное, что еще хоть как-то спасало клерка от рутины, так это прогулки по Парижу, улицы и площади, музеи и выставки, исторические места и достопримечательности французской столицы. Скрашивали жизнь и развлекали встречи с представителями зарубежных фирм, военными, журналистами и не дававшие помереть от тоски и скуки пресс-конференции, приемы, фуршеты. Был и еще один повод окончательно не впасть в ипохондрию от безысходности и уныния.

Вот и сейчас, вернувшись в Париж после отпуска, Виталий Коржавцев ждал и желал одного – ее звонка.

Мобильник ожил мариконовской мелодией «Чи Мэй» из кинофильма «Профессионал» только в третью субботу июня, ближе к полудню, когда Виталий бесцельно слонялся по Парижу, чтобы избежать очередной семейной свары по очередному, какому-то самому банальному и незначительному поводу.

– Привет, – услышал он в трубке голос Женевьевы. – Это я. Как отдохнул?

– Привет. Неплохо, хотя уже успел забыть, что отдыхал, – у него участилось дыхание.

– А как тебе Париж?

– Мерзко. Если бы не ты, был бы еще хуже.

Она рассмеялась.

– Это у тебя плохое настроение, а Париж сегодня прекрасен. Солнце, суббота, а завтра будет День музыки.

Виталий поднял голову и только сейчас увидел солнце, действительно, ярко светившее из голубой небесной полыньи среди начинавших рассеиваться плотных серо-белесых туч.

– Что это?

– Праздник. Весь город будет танцевать всю ночь.

– Бог с ним, и с праздником, и с Парижем… Когда и где мы встретимся.

– Если сможешь, то часа через три в отеле «Кастильон», номер 624.

– Где это?

– Рядом с площадью Согласия, на углу улиц Фобур Сен-Оноре и Анжу. Я жду…

Он не успел ничего ответить, как в мобильнике раздался легкий щелчок, – собеседница нажала на кнопку с красной телефонной трубкой.

За время командировки Виталий прекрасно узнал Париж – не по карте и туристическим справочникам, а по улицам и площадям, которые он прошел на своих двоих, и сотням достопримечательностей этого восхитительного города, о которых ему частенько доводилось рассказывать, сопровождая на представительской машине высоких московских гостей. Досконально знать город, где живешь и работаешь (нет, не так: где работаешь, а усталое существование в короткие минуты между службой с утра до вечера и недолгим сном трудно назвать жизнью), было для него золотым правилом еще со времен работы в разведке.

Значит, так. До отеля он доберется минут за 30–40. А впереди – весь вечер, долгожданный и восхитительный.

«Отлично! – решил он. – Сейчас главное – позвонить жене и сказать ей, что меня опять запрягли до позднего вечера. Нужно, мол, встретить очередного московского ВИПа с супругой, разместить его в гостинице, потом вояж по магазинам и вечером сопровождение в ресторан в качестве переводчика. Так что домой вернусь очень поздно».

Мысленно составляя план своих действий до конца дня, Виталий по старой оперативной привычке старался предусмотреть вероятные проблемные ситуации и «проколы» и тут же отрабатывал нужные решения для выхода из возможных потенциально сложных обстоятельств.

«Любовная лодка» Коржавцева и его второй жены Зои уже больше года как «разбилась о быт». Скорее всего, и не любовь это была, а глупость, придуманная вдвоем несколько лет назад: просто взыграло, вспенилось ее женское начало, засидевшееся в мечте и ожидании, а ему нужно было уйти от одиночества и безысходности. Но интересы работы в загранпредставительстве «Военвнешторга», да еще и в условиях долгосрочной загранкомандировки были выше семейного разлада и житейских неурядиц. Уж очень им обоим не хотелось по причине семейных дрязг быть откомандированными в Москву и при этом сильно терять в военвнешторговской зарплате, да еще и с немалыми бонусами за работу в другой стране. А потому уже давно, еще с первых счастливых месяцев жизни в Париже, между ними действовал некий кодекс семейных отношений, в основе которого лежало основное правило: работа Виталия – прежде всего. Зоя работать не хотела, впрочем, от безделья и скуки не сильно маялась – ей вполне хватало домашнего хозяйства, которое, хоть и не было обременительным, но изрядно досаждало своим повседневно нудным и унылым однообразием. Забота о малыше, а еще больше шопинг тоже отнимали немало времени. В общем, такая жизнь Зою вполне устраивала, и даже все более частые разлады с мужем не заставили бы ее менять парижскую свободу на унылые московские будни. А уж если совсем было невмоготу, она покупала пяти-шестидневный тур по историческим местам Европы и оттягивалась в этом путешествии по самую ступицу. Против вояжей в Москву на три-четыре недели муж с некоторых пор тоже особо не возражал.

«Так, теперь надо заскочить в магазин, купить шампанское, фрукты, коробку конфет… – продолжал строить планы Виталий. – Конечно, все это можно заказать и в ресторане отеля, но не стоит лишний раз «светиться». К тому же там это будет гораздо дороже».

Солнце уже не таилось в ухабистых облаках; набрав силу, оно расцвело и засияло озорно и весело, утопив в Сене полуденную хмарь, раскрасив весь город своим ярким улыбчивым светом, и рассеяло сумрак душевной тоски Коржавцева.

«Женевьева, Женька… какая она сейчас, после почти двух месяцев разлуки?» – подумал он.

С густой, длинной – ниже лопаток – нарочито небрежно уложенной пепельной гривой мягко вьющихся волос (боже, сколько трудов стоил парикмахеру этот непринужденный шарм), в строгом брючном костюме черного цвета и легкой красной майке с широким вырезом на груди, за которым, когда она наклонялась, чуть-чуть выглядывала тоже красная кружевная кайма чашечек ее лифчика, – именно такой Виталий заметил ее впервые на одной из пресс-конференций Николя Саркози в 2008 году. Потом он видел ее на других пресс-конференциях и брифингах во время проведения международных парижских салонов вооружений и военной техники, но, наблюдая со стороны, не решался подойти к ней, чтобы не показаться навязчивым и бестактным. Впрочем, даже такое внешнее изучение давало вдумчивому и опытному наблюдателю солидный объем информации. Она была открыта в общении и имела широкий круг связей среди политиков, военных и журналистов. Но при этом умела держать дистанцию, отличалась корректной доброжелательностью, не теряя французского юмора и сарказма. Ее вопросы на пресс-конференциях свидетельствовали о глубоких знаниях внешней и внутренней политики страны, подспудных течениях и тонких взаимосвязях этого «искусства возможного», а острый ум, профессиональное мастерство и тонкая ирония сквозили в публикациях даже по самым острым и сложным политическим проблемам. Тема международного военно-технического сотрудничества тоже была в сфере ее интересов. Но не это волновало Виталия и выделяло Женевьеву среди прочих женщин. Она, вопреки сентенции художника-сюрреалиста Сальвадора Дали о всех очаровательных дамах, была одновременно и красива, и элегантна. Смена обстоятельств, людей и ситуаций была для нее родной стихией. С легкостью весеннего ветра она меняла города и страны, круг знакомств, стиль и образ общения. Всего через несколько минут Женевьева становилась своей в любой компании – будь то безбашенный табун круто татуированных, заклепанных в черную дубленую кожу байкеров, изысканный салон чопорных дипломатов, богемный кружок полоумных, зацикленных на своем творчестве художников-интеллектуалов, шеренга надменных, переполненных чувством собственной значимости и чванливого достоинства высокопоставленных военных или неряшливый ученый одиночка, витающий только в одному ему доступных и понятных эмпириях. Даже в дамском обществе, где ее красота и обаяние изначально вызывали лицемерно скрытые зависть, недоброжелательность и подозрительность (а как еще женщины могут относиться к себе подобной – воспринимаемой, прежде всего, в качестве потенциальной соперницы, которая превосходит их самих не в чем-то одном, а едва ли не по всем параметрам и форматам), никто не мог сказать о ней ничего дурного, язвительного и уж тем более – мерзкого и гаденького. Удивительно, но в любой ситуации она оставалась сама собой, деликатно и тонко вживаясь в реальные обстоятельства, но не приспосабливаясь к ним, не подстраиваясь, а улавливая правила поведения и условности и, используя их, толерантно находя баланс личных интересов и запросов окружения.

Виталий, обладавший определенным кругом знакомств среди французских репортеров, освещавших темы военно-технического сотрудничества, знал, что, вращаясь в орбите одних и тех же людей и интересов, связанных работой на солидные общественно-политические средства массовой информации, он рано или поздно обречен на знакомство с этой журналисткой. Поэтому и не торопил события, и не просил общих приятелей по медийному цеху представить себя очаровательной коллеге. К тому же он не хотел быть инициатором такого контакта и положился на естественное стечение обстоятельств.

Так и вышло. Они случайно оказались рядом на пресс-конференции, которую устроило руководство «Военвнешторга» в шале для прессы на выставке Париж Аэрошоу в Ле-Бурже. Он – представитель российской компании-экспортера российской продукции военного назначения, она – обозреватель-фрилансер, сотрудничавшая с несколькими общественно-политическими и специализированными военными изданиями Франции, а также рядом серьезных зарубежных СМИ.

Ее короткий приталенный в стиле «болеро» жакет цвета деп лишэн – серого с едва уловимым зеленоватым оттенком – с недлинными узкими рукавами никогда не застегивался (на нем просто не было ни пуговиц, ни петель, ни крючков) и лишь прикрывал по бокам и спине легкую белую майку, облегающую невысокую упругую грудь, плоский живот и талию – тонкую, как ножка снифтера – рюмки для коньяка выдержки Х.О. Провоцировать пьянящее мужское возбуждение и женскую зависть продолжали ее узкие бедра, туго обтянутые (без единой морщины и складки) такими же деловито-серыми, как курточка, брюками, мастерски подчеркивающими стройность ее длинных ног. Неширокий, темно-красный с едва уловимыми глубокими бликами самба блестящий пояс, будто взмах крыльев неведомой птицы, застыл на бедрах, а сверкающая черненой сталью ажурная пряжка покоилась чуть выше бугорка Венеры, навязывавшего лицам противоположного пола такие феерические фантазии, от которых у них шевелились и начинали дыбиться не только волосы.

Завершали эту гламурную композицию подобранные в тон брючному костюму сумка-«тюльпан» и туфли на высоком тонком каблуке с узкими изящными вставками, инкрустированными радужно бликующими, словно капли росы, стразами. В общем – изысканно-утонченный замес демократичной элитарности, деловой строгости, изящно-небрежной элегантности с легким подтекстом эротичной раскованности и жестким стержнем уверенности в себе.

Коржавцев уже давно понял: эта дама не подделывалась под вызывающую сексапильно-фривольную моду, а естественно и органично выбирала для себя наиболее филигранные и значимые нюансы в находках лучших итальянских и французских кутюрье, напрочь отбрасывая пошлую мишуру, эпатаж и вычурность, от которых тащился бомонд главных европейских столиц, и никогда не тратила уйму денег, чтобы быть до одури модной и до глупости смешной. Она уверенно и достойно шла, нет, даже не шла, а легко, словно босиком по песку, шелестела среди окружающих ее людей и предметов – будь то в собственной квартире, на улице, в офисе или на светском рауте. И редкий мужчина, забыв о приличиях, до хруста в позвонках не сворачивал себе шею, глядя вслед этому природному совершенству, тонко ограненному флером одежды, неяркой косметики, не самых дорогих украшений и умопомрачительных ногтей.

Кстати, о ногтях.

На них никак нельзя было не обратить внимания. Виталий поймал себя на том, что просто впился в них взглядом, когда она ловко открыла заднюю крышку своего диктофона и поправила в нем пальчиковые аккумуляторы. Все тщетно. Они разрядились, и диктофон не подавал никаких признаков жизни.

– Извините, у вас случайно нет двух запасных батареек, – обратилась она к сидящему слева от нее соотечественнику-фотокорреспонденту?

– Нет, – буркнул тот, подставив к правому глазу окуляр своей фотокамеры с гигантским объективом и демонстрируя невероятную занятость, хотя пресс-конференция еще не началась.

Наблюдавший эту сцену Коржавцев хмыкнул про себя: «Нашла же к кому обратиться?! Да у «фотиков», тем более французов, зимой снега не выпросишь…»

– А у вас? – Женевьева неожиданно повернулась и вопросительно посмотрела на Виталия своими темно-оливковыми глазами.

– К сожалению, нет, – немного смутившись собственным вынужденным отказом, ответил он, – но… после пресс-конференции я могу дать вам свой диктофон с записью, и вы подготовите материал.

– А как же вы?

– Ну… я… – замялся Виталий. Уж очень ему хотелось помочь очаровательной соседке, с которой давно ждал встречи. – Отчет о пресс-конференции мне нужно подготовить к завтрашнему утру и…

– Значит, – улыбнулась она, – вы предлагаете мне сделать статью сегодня вечером, а сами будете работать ночью?

– Наверное… – пожал он плечами.

– Нет, так не пойдет, – сказала она, словно провела кошачьей лапой – мягкой, но с острыми коготками, в которых не трепыхнешься. – Я не могу принять такую жертву. У меня есть другое предложение.

– ?.. – Он вопросительно посмотрел на нее.

– Вы записывайте на свой диктофон всю пресс-конференцию, а потом мы пойдем в бар пресс-центра, прослушаем запись и вместе подготовим статьи для своих изданий. Ведь мы же не конкуренты? – вновь улыбнулась она. – А кофе – за мой счет.

Улыбнувшись в ответ, Виталий кивнул головой в знак согласия.

– Вам даже не придется тратиться на кофе. После пресс-конференции наша компания устраивает небольшой фуршет с тарталетками, канапе, пирожными и даже шампанским. А это, – он протянул ей пресс-релиз и информационные материалы, которые готовил для пресс-конференции, – поможет вам подготовить статью… Кстати, если нужен эксклюзивный материал, я могу попробовать устроить для вас интервью с руководителем делегации нашей компании.

– О, это просто здорово! Огромное спасибо, – рассмеялась журналистка. – Вот видите, благодаря вам я кругом в шоколаде…

Прессуха с руководством компании о продвижении российской авиационной военной техники зарубежным партнерам шла своим чередом, а Виталий, забыв обо всем на свете, исподволь наблюдал за своей новой знакомой – благо делать это было нетрудно, поскольку он сидел в кресле почти рядом с проходом у правой стены шале, и его соседка, внимательно глядя на трибуну, расположенную в центре небольшого подиума, была вынуждена слегка повернуть голову влево и не могла заметить пристального внимания сидящего справа от нее мужчины. Впрочем, иногда она оглядывалась, но Виталий вовремя замечал движение ее головы и успевал переводить свой взгляд на подиум. Улыбаясь, Женевьева секунду-другую смотрела на него, он чувствовал это и поворачивал голову в ее сторону. Их взгляды встречались, его рука с диктофоном начинала едва заметно подрагивать то ли от напряжения, а скорее всего, от волнения. Она же слегка касалась своими фантастическими ногтями уголков рта или поправляла прядь волос…

Да, в отличие от абсолютного большинства женщин, пожалуй, самым поразительным украшением Женевьевы были не дорогие серьги, колье, браслеты, бусы и кольца с бриллиантами, которые она могла себе позволить, но надевала крайне редко, а именно ногти. Длинные – изумительно завершенной и отточенной формы «стилет», они были словно продолжением ее таких же изящных и тонких пальцев. Узкую поверхность, отливающую мягким и глубоким многоцветьем перламутра, украшал ажурный узор из черной гель-краски, филигранно прорисованный тончайшей кистью. Он начинался с нижнего края ногтевого ложа и легкой вязью струился по краю ногтя почти до самого кончика. В это цвета безлунной ночи кружево со сканью причудливых завитков была вкраплена едва ли ни сотня ограненных страз разной величины – кристаллы Сваровски – от достаточно крупных у основания ногтя до самых маленьких у его окончания. Их мелкие радужные искорки удивительным образом – таинственно и волшебно – сливались с нежно-перламутровыми переливами «стилетов». Почти невесомый фон этого совершенства цветовой гаммы был словно притоплен в матовой глубине ногтевой пластины и создавал изящно-объемный, едва ли не голографический, эффект. В тон этой цветовой палитре можно было без особого труда подобрать самый разнообразный наряд – от строго делового костюма до пляжно-яркого, дышащего воздухом легкого платья. Восхищенно-цепкие, с плохо скрываемой завистью женские взгляды посетительниц дорогих ногтевых ВИП-салонов оценивали творение этих десяти миниатюр одного из лучших нейл-специалистов Европы почти в тысячу евро и были недалеки от истины. Самые близкие подруги Женевьевы знали, что для создания этого виртуозного произведения ногтевого искусства она проводила шесть-семь часов в небольшом, но весьма престижном салоне «Юник Стайл» в Праге (французские профессионалы этого направления моды явно отставали от своих восточных соседей), куда приезжала раз в три-четыре недели для коррекции или смены дизайна. «Быть можно человеком дельным и думать о красе ногтей», – француженка не читала пушкинского «Евгения Онегина», но, услышав это двустишие от Вероники – молодой русской хозяйки салона, превосходного нейл-мастера и обладательницы таких же роскошных ногтей-стилетов, полюбила и запомнила его. И от себя добавляла, что Эйфелева башня – это не «Железная дама Франции» у Йенского моста на Марсовом поле, – это лишь ее утонченно-роскошный ноготь-«стилет», поддерживающий небесный свод Парижа. А в ответ на любопытствующие вопросы друзей и знакомых по поводу того, как можно в повседневной жизни управляться с такими невообразимо огромными ногтями, продолжала цитировать Веронику: «С ними я могу все: водить машину, пеленать младенца, заниматься в тренажерном зале и даже прекрасно чистить картошку, – очень удобно острыми кончиками выковыривать глазки. Единственное, чего не могу, – так это играть в боулинг…» И если насчет картошки она слегка привирала – с этой не особенно приятной частью домашней работы прекрасно справлялся кухонный комбайн, то все остальное было сущей правдой.

А как она играла на фортепьяно! Благодаря «стилетам», Женевьева без труда брала почти две октавы, но при этом к чарующим звукам аккордов и переборов примешивалось едва уловимое постукивание ногтей о клавиши. Конечно, профессиональных пианистов, слышавших ее игру, это поначалу коробило, но вскоре и они привыкали к легкому аккомпанементному пощелкиванию в такт мелодии.

Не менее виртуозно она работала и на компьютере! У нее выработался свой особенный и неповторимый стиль: кончики пальцев не бегали судорожно вверх и вниз, вправо и влево по клавиатуре, а просто слегка расходились и сходились едва заметными волнообразными движениями по шести рядам клавиш. Весь секрет был в том, что она, едва заметно сгибая и разгибая пальцы, их подушечками нажимала клавиши нижних рядов, а кончиками ногтей – верхних. Бесподобное и редкое зрелище.

В этом Виталий убедился сразу после конференции, когда они слушали по диктофону наиболее важные места из выступления руководителей «Военвнешторга», а она при этом быстро набирала текст на своем лэптопе. Заказанный и оплаченный кейтеринговой компании фуршет был конфузливо отменен по причине различных технических неувязок и сбоев, и журналисты сидели в пресс-центре, потягивая кофе за счет организаторов авиасалона и со смехом едко злословили по поводу русского медведя, которому даже пенки от капучино не досталось, и французского бариста, который будто бы оказался пацифистом и демонстративно отказался готовить кофе для продавцов военной техники – «коммивояжеров смерти».

Скрасить неловкую ситуацию с разрекламированным, но так и несостоявшимся «общением в неформальной обстановке» помог короткий разговор Коржавцева с руководителем делегации «Военвнешторга» по поводу эксклюзивного интервью для представительницы французских СМИ. Организовать такую встречу стало для Виталия делом чести после постыдно обманутых ожиданий шампанского, кофе и тарталеток.

– Кстати, меня зовут Женевьева, – улыбаясь и чуть наигранно сказала журналистка, закончив работу и протягивая своему новому знакомому руку, соблюдая узаконенный всем цивилизованным миром ритуал – то ли в благодарность за помощь, то ли в знак официального знакомства, а может, для того, чтобы хоть как-то помочь скрасить неловкость, в которой не по своей воле оказался ее русский коллега, или просто заполнить возникшую паузу.

– М-м-м… Виталий. – От неожиданности и смущения, что до сих пор не представился, он излишне поспешно протянул руку и слегка пожал гладкую и прохладную ладонь своей новой знакомой. При этом он почувствовал, как острые стилеты слегка коснулись его запястья чуть выше того места, где российские врачи обычно щупают пульс. Если бы на кончиках ее ногтей были сенсорные сканеры, она бы почувствовала, как в его венах учащенно пульсирует, почти закипает кровь.

Чтобы хоть как-то скрыть свое замешательство, он достал из бумажника свою визитку и передал ее француженке. В ответ она протянула свою карточку, легко зажатую между роскошных длинных ногтей.

– Мы не опоздаем на встречу с вашим шефом?

– Нет-нет, у нас есть еще минут пятнадцать. Мы как раз успеем дойти до переговорной комнаты на нашем стенде… Собственно говоря, я и хотел узнать, как вас лучше представить моему руководству… – оправдывался он.

– Теперь вы знаете – Женевьева Дюваль, фрилансер, сотрудничаю с общественно-политическими изданиями и специализированными военными журналами.

Интервью в переговорной прошло на ура. Очарование и внешний вид француженки располагали к общению, а ее точные и корректные вопросы, свидетельствующие о том, что она не просто «в теме» военно-технического сотрудничества, знакома с основными характеристиками современных образцов боевой техники, прекрасно разбирается в специфике и особенностях мирового рынка вооружений, исключали банально-расплывчатые ответы общего плана, не оставляющие ничего в сухом остатке, побуждая собеседника делиться предметной информацией о характере перспективных контрактов, возможных направлениях совместной разработки и производства передовой военной техники в интересах третьих стран, офсетных программах, борьбе с контрафактным тиражированием и распространением вооружения и других нюансах экспортно-импортных операций, связанных с продукцией военного назначения. В отличие от своих коллег-журналистов, Женевьева не гонялась за сенсациями. Она прекрасно понимала, что ее собеседники – представители высшего менеджмента главного российского спецэкспортера – знают, что можно говорить, а что нет, и в случае чего умеют держать язык за зубами. Ее интересовали анализ ситуации, логика действий сторон в оружейном бизнесе, проблемы и перспективы взаимовыгодного военно-технического сотрудничества в контексте общей политики государств, возможность легальных поставок и каналы незаконного сбыта продукции военного назначения в горячие точки и воюющим сторонам в региональных конфликтах, – все это было гораздо интереснее и важнее показушных цифр и вырванных из контекста реальной действительности отдельных фактов. Несмотря на жесткий график работы главы российской делегации, вместо планируемых двадцати минут интервью длилось более часа, который для обеих сторон незаметно пролетел в интересной и содержательной беседе.

– Благодарю вас за организацию этой встречи и материалы, которые вы мне дали, – сказала она на прощание Виталию. – Надеюсь, мы еще увидимся?

– Я буду очень этому рад.

Уже вскоре после знакомства на пресс-конференции были звонки и новые встречи сначала по рабочим вопросам – Женевьева активно взялась разрабатывать тему военно-технического сотрудничества России и Франции, – затем эти рандеву становились все более продолжительными и проходили в менее официозной обстановке французских кафе, ресторанчиков и… гостиниц. В общем, уже в который раз подтвердилась старая истина: в Париже, как и в Голливуде, холостяку трудно остаться холостяком, а женатому еще труднее остаться просто женатым.

Глава 3 Идея на грани абсурда

Хотя американец достаточно долго и весьма профессионально подводил собеседника к позитивному восприятию своей идеи, Гарушкин был ошарашен таким предложением, но даже бровью не повел, чтобы не выдать своего замешательства. Он ожидал и был готов к самым абсурдным и нелепым предложениям, но только не к такому… Его первой эмоциональной реакцией было желание, что называется, «на пальцах» объяснить своему американскому коллеге весь идиотизм его замысла, а потом встать и, хлопнув дверью в знак протеста, уйти, однако врожденная и закрепленная всем жизненным опытом и профессиональной этикой осторожность и привычка деликатного общения с людьми удержала разведчика от импульсивного порыва. А церэушник ждал ответа.

– Послушайте, Джон… Я не уверен, что руководство моей службы и нашей страны поддержит предложенный вами вариант.

В этой осторожной фразе было все: и собственное негативное отношение к предложению американцев, и сомнение в реальном выполнении задуманной ЦРУ операции, и явное желание остаться в стороне и не участвовать в этом паноптикуме маразма.

– Я прекрасно понимаю ваши сомнения, – парировал американец. – Сначала и мне эта миссия показалась невыполнимой.

Руководитель посольской резидентуры выжидающе взглянул на Гарушкина и продолжил.

– Безусловно, право принятия окончательного решения останется за президентами США и России. Спецслужбы должны лишь детально проработать и предложить вариант кардинального, по возможности безболезненного и наименее затратного плана реализации этой миссии. Еще раз хочу отметить: в Вашингтоне это решение обсуждалось непросто и далось очень нелегко. Но иного пути нет… – Джон открыл бутылку с минеральной водой и вопросительно посмотрел на собеседника. Получив кивок в знак согласия, он до половины наполнил два стакана, сделал глоток и продолжил свой затянувшийся монолог: – Мы понимаем, что, в отличие от США и Израиля, Россию и Иран связывают тесные политические и экономические отношения. Но сейчас в этой сфере между вашими странами наступили не самые лучшие времена. Россия была вынуждена соблюдать международные запреты и санкции в отношении Ирана, что уже дало повод к некоторому охлаждению дружеских отношений. И вы знаете, что Тегеран уже ищет новых союзников. А если это будет Китай?

– Китай – это вполне самостоятельный дракон, который гуляет сам по себе…

– И заметьте, не просто дракон, а ядерный, но при этом, – американец поднял указательный палец, – прогнозируемый, с которым, набравшись терпения, можно хоть как-то вести диалог и иметь дело.

– Да, если научитесь есть палочками…

– Вы правы, они всегда были «вещь в себе». Но Иран – это другой мир, другая политика, другой менталитет, другая религия. И, самое главное, – воинствующая религия. Что такое ортодоксальный и непримиримый ислам, мы с вами ощутили на себе в Афганистане. У вас еще была Чечня, у нас – Ирак. И в том, что новая война на Ближнем Востоке во многом будет войной на религиозной основе, – сходятся многие аналитики. Так стоит ли давать потенциальному противнику возможность вооружиться смертельно опасными средствами массового уничтожения?

– Извините, у нас другая стратегия. Мы исходим из концепции предотвращения войны, тем более масштабной, и решения всех противоречий и спорных вопросов политическим путем.

– То есть путем умиротворения? Прошлая мировая война тоже началась с… как это по-русски? С по-бла-жек Гитлеру и Муссолини. Чем это закончилось – не мне вам рассказывать… Думаю, сегодня российские политики меньше всего мечтают о лаврах Чемберлена и Даладье. Англичанину повезло, он умер, не испытав всех тягот и лишений войны. А вот бывший французский премьер оказался в концлагере Бухенвальд и был счастлив, когда в конце войны его освободили американские солдаты.

Джон Стоун не без умысла вспомнил и Чемберлена, и Даладье, и самый большой нацистский лагерь смерти Бухенвальд, и американских пехотинцев. Может быть, краткий исторический экскурс хоть как-то образумит этого русского.

– Да, «Каждому свое», – задумчиво процитировал Гарушкин надпись на воротах Бухенвальда. – Если бы не коммунисты, поднявшие в лагере восстание, Даладье мог бы и не дождаться американцев и не увидеть своей Франции. – Вольно или невольно он дал понять собеседнику, что неплохо знает историю, вот только выводы из этих уроков у каждого свои. – Что же касается Ирана, Россия не намерена начинать войну, – подытожил россиянин.

– Речь не идет о войне, – гнул свою линию Джон. – Превентивный удар и только. Причем непонятно, кто его нанес, какими силами и средствами, откуда… В общем – некий аналог 11 сентября и разрушения двух небоскребов-близнецов. Зато проблема будет решена одномоментно и окончательно. Нappy end, – как в Голливуде, все довольны и счастливы.

– Еще чуть-чуть, и я начну думать, что атака двух высоток и здания Пентагона пассажирскими лайнерами, гибель нескольких тысяч американцев – тоже тайная операция ЦРУ.

– Господин Гарушкин, – несмотря на свою выдержку и опыт, американский разведчик моментально перешел на резкий, далекий от дипломатии тон. Его размыто-голубые глаза зло и хищно прищурились, улыбка исчезла, пальцы до белизны в ногтях сцепились в замок. – Любую, даже самую конструктивную идею можно довести до абсурда. Но мы с вами не для этого встретились.

– Джон, прошу прощения, – примирительным тоном сказал гость. Он понял, что явно переборщил.

– Я только хотел напомнить, что подобные ситуации уже были в недавнем прошлом, – более мягко продолжил разведчик-дипломат. – Хотя, понятно, в данном случае любое сравнение м-м… – он запнулся, подыскивая нужное русское слово, – хро-ма-ет… Но Америка и ее народ стойко пережили трагедию 9/11 и сами, без помощи со стороны справились с ее тяжелейшими последствиями. А после уничтожения ядерных объектов в Иране в первую очередь Россия, как дружественное и граничащее с Ираном государство, США, как мировой лидер, Евросоюз и все цивилизованное сообщество помогут народу страны, пострадавшей от неизвестной третьей силы. Жертвы – минимальные, зато мир будет гарантированно спасен от возможности третьей мировой и, заметьте, первой ядерной войны, в которой, давайте судить здраво, наши страны, скорее всего, могут оказаться противниками.

Джон умолк, помолчал и, выразительно посмотрев на своего собеседника, тут же добавил:

– Мне бы этого не хотелось…

– Мне бы тоже… Но, согласитесь, идея чересчур смахивает на авантюру и достаточно цинична.

– Вы не хуже меня знаете, большая политика цинична насквозь. Но в данном случае я согласен с Макиавелли: цель оправдывает средства. Да, это цинично, дерзко, нагло, может быть, даже кощунственно, но это сработает! – Американец перевел дыхание и продолжил: – Даже если Россия откажется от участия в этой акции, мы будем действовать самостоятельно в целях ликвидации неотвратимых угроз в адрес Соединенных Штатов и их граждан. Нас поддержит Израиль, и мы добьемся своего. Но тогда жертв среди иранцев будет несоизмеримо больше.

Неотрывно следя за реакцией собеседника и чувствуя, что достиг апогея в своей филиппике, он несколько поумерил пыл и пафос.

– Сегодня глобализация затронула работу разведсообщества многих стран – это свершившийся факт. И всем нам необходима тесная координации действий. Только так будет получен значимый результат при минимальных затратах сил и средств, а главное – наименьших потерях для каждой из сторон. Если хотите, можете называть эту спецоперацию новым способом ведения активных боевых действий. Она будет поэффективней гибридной войны и станет тем, что можно назвать «управляемым хаосом».

– Все правильно… Но у русских есть такое понятие, как подлость. И она не прощается…

– Я уже не один год работаю в России. И если уж говорить о подлости и цинизме, то нет ничего более непристойного, подлого и хамского, чем ваши «новые русские».

Гарушкин удивленно посмотрел на собеседника, который вновь продолжал изумлять его своими заявлениями. Уж чего-чего, а такого пассажа от американца он никак не ожидал.

– Я поражаюсь вам, русским, – вашему народу, вашему правительству и особенно вашим миллионерам – народным олигархам (в смысле – вышедшим из народа), – не унимался Джон. – В самый тяжелый год кризиса у вас стало в два раза больше валютных миллионеров. А один из ваших олигархов приобрел на аукционе самое дорогое в мире пасхальное яйцо Фаберже из императорской коллекции Николая II. За 18 миллионов долларов! И не для страны, не для 22 миллионов россиян, прозябающих за чертой бедности, а для личной коллекции… Испытание горем, бедностью и голодом вы выдержали с честью, а вот богатство и сытость уничтожает все лучшее, что есть в вашем многонациональном народе.

– Ну, слава богу, далеко не во всем народе…

– Конечно, конечно… Я имел в виду самую богатую, но далеко не самую лучшую часть российского общества.

«Вот тебе и америкосы… – вновь подумал Гарушкин. – У нас-то все думают, что кроме баксов у них в глазах ничего не светится, а тут – на тебе…»

– Оставим в покое наших нуворишей. Давайте предметно поговорим о том, ради чего я к вам приехал. – Как разведчика Гарушкина интересовала оперативная составляющая предложенной американцами операции.

– Что, на ваш взгляд, нужно сделать для успешного выполнения этого задания, какие конкретные мероприятия осуществить?

– Общая схема действий такова. Идя навстречу пожеланиям Ирана, Россия реанимирует замороженный благодаря санкциям США контракт на поставку в эту страну зенитных ракетных комплексов большой дальности С-300. Мы анонимно делаем намеренную утечку этой секретной информации в американскую прессу, которая раздувает очередной скандал.

– То есть делаем тайну достоянием гласности, чтобы в общем шуме скрыть реальные действия и предотвратить любые возможные инсинуации по поводу взаимодействия наших спецслужб?

– Совершенно верно! В ответ Россия публикует обычное в подобных случаях дежурное заявление для прессы с опровержением «американской клеветы». Все, как в жизни. И со стороны никаких подозрений по поводу того, что что-то не так. – Джон Стоун был воодушевлен тем, что его собеседник перешел на понятный обоим оперативный сленг и специфический для сотрудников спецслужб ход мысли. Он воспринял это как хороший знак. – Тем временем ваши специалисты с участием наблюдателей из Ирана и с соблюдением всех необходимых формальностей и должной степени секретности отгружают ракеты и комплексы противовоздушной обороны на зафрахтованный корабль, который берет курс на Бендер-Аббас или другой иранский порт, – все больше и больше вдохновляясь, продолжал Джон.

– Надеюсь, вы в курсе, что из Петербурга до южных портов Ирана долгий путь?

– Конечно. И это как раз нам на руку. К тому же, по понятным причинам, нельзя использовать иранские порты Каспия. Да и глубоководных причалов у них там нет. Значит, остается этот протяженный и удобный для наших целей маршрут.

– Согласитесь, наносить удар средствами противовоздушной обороны по крупным наземным объектам – это просто бред. К тому же по характеру разрушений и остаткам ракет любой военный специалист легко определит, какому государству принадлежало это оружие нападения.

– Абсолютно правильно. Но не факт, что русские ракеты запустили русские, а главное – это будут уже не комплексы ПВО.

– ?..

– Представьте такую ситуацию. Через несколько дней пути, когда до пункта назначения остается уже совсем немного, где-нибудь в районе Африканского Рога или в любой другой точке по маршруту следования корабль с российскими ракетами будто бы захватывают сомалийские пираты или какие-то террористы. В общем, никому неведомая третья сила. Думаю, пресса сама придумает каких-нибудь негодяев, которые захватили торговое судно ради большого выкупа, совершенно не зная о характере груза.

«А ведь в этом что-то есть…» – размышлял Гарушкин, внимательно слушая собеседника.

– На некоторое время корабль исчезает из поля зрения соответствующих российских и международных служб морского наблюдения и контроля, – продолжал Джон. – В это время к нему подходит судно, и осуществляется перевалка, а точнее – замена комплексов ПВО С-300 на тактические ракеты средней дальности.

– Чье судно, чьи ракеты? – Разведчик уже понял ход мысли своего коллеги, но ему хотелось, чтобы американец сам озвучил свои предложения, а заодно определил и зону функциональной ответственности участников акции.

– Через третьих лиц нужно будет найти подходящий корабль в какой-нибудь нейтральной стране, зафрахтовать его, подобрать экипаж… Все эти действия будут совершаться под чужим флагом.

– А оружие?

– Конечно, российское. Согласитесь, даже при всей подозрительности персов им и в голову не придет, что Россия сможет нанести удар по Ирану. Тем временем весь мир кроме наших специальных служб будет продолжать оставаться в неведении реально происходящих событий. Политики негодуют, пресса бурлит, высказывая самые фантастические догадки по поводу того, что же произошло с кораблем.

– Что дальше?

– Через некоторое время – неделя, две – корабль появляется где-то у входа в Ормузский пролив.

– А пираты?

– Официальной информации нет, и пресса, идя на поводу наших совместных анонимных вбросов, строит самые различные догадки: корабль отбил русский спецназ; экипаж сам справился с морскими разбойниками; за судно с военной техникой пиратам заплатили выкуп – три-четыре миллиона долларов… В общем, некий симулякр – имитация того, чего нет и никогда не было на самом деле. Все будто бы успокаиваются: судно найдено, комплексы ПВО вроде бы на палубе и в трюмах – это засвидетельствуют облеты корабля военной авиацией Ирана, и экипаж даже отвечает на все запросы и позывные. Короче, Иран пропускает корабль в Персидский залив и далее к своим берегам, поскольку уверен, что на нем стратегический груз – комплексы противовоздушной обороны.

– Но ведь наших контрагентов в Тегеране мы должны будем объективно информировать о реальном, а не мифическом положении дел.

– Конечно. И здесь вам придется слегка потянуть время.

– Как ты себе это представляешь?

– Примерно так же, как Россия развела м-м… ка-ни-тель в ответ на четырехкратную просьбу президента Киргизии Розы Отунбаевой послать в республику российских солдат, чтобы покончить с межэтническими столкновениями в Оше. Тогда Москва обещала изучить этот вопрос, – американец выразительно посмотрел на собеседника. – Вот и сейчас нужно будет сделать то же самое под предлогом того, что ситуация выясняется, изучается, проверяется и так далее. Самое главное: в час «Х» Россия по официальным каналам уведомляет иранскую сторону, что сухогруз остается в руках пиратов, а команда подчиняется требованиям террористов и вынуждена действовать по их указаниям. Это подтверждает и сигнал SOS, который удалось передать в эфир кому-то из моряков захваченного корабля. В Тегеране, естественно, принимается решение атаковать и захватить судно. Этот шаг поддерживает и Россия. На помощь военно-морским силам Ирана идет американский фрегат Пятого флота США, патрулирующий Персидский залив. В воздух поднимается боевая авиация Израиля.

– Но как США и Израиль узнали о критической ситуации?

– Они слышали сигнал о помощи. И поскольку на корабле находятся, как всем стало известно после шумихи в прессе, современные системы противовоздушной обороны, каждая страна посчитала своим долгом сделать все для того, чтобы это грозное оружие не оказалось в руках пиратов, тем более террористов, захвативших сухогруз.

– Я так понял, что…

– Совершенно верно! Создается уникальная ситуация, когда вечные враги – Иран, Израиль, Россия и США – объединяются, чтобы вместе покончить с террористами, которые захватили корабль с оружием. Но…

– Но когда же будет нанесен удар по ядерным центрам Ирана?

– Буквально за несколько минут до того, как ракетно-артиллерийский шквал нашего фрегата и израильской авиации в щепки разнесет этот корабль. Все логично: увидев пуск боевых ракет с сухогруза, командование нашего флота предпринимает адекватные ответные меры и уничтожает террористов. Можем даже сбить одну-две ракеты, летящих в сторону Ирана. Это будет проявлением наших добрых намерений в отношении Исламской республики и стопроцентное алиби непричастности к проведению всей операции… Думаю, даже уверен, что ВМС Ирана тоже не упустят возможности принять участие в уничтожении корабля с террористами, которые напали на Иран.

– А как же русский экипаж сухогруза? Он что, обречен?..

– К сожалению… на войне, как на войне, без жертв не бывает…

– Нет, нам такой финал не подходит! Однозначно!

– Хорошо-хорошо… Давайте подумаем над другим. Но мифические террористы должны быть полностью уничтожены сразу после того, как обстреляют тактическими ракетами ядерный объект в Иране. И, как говорят в России, – концы в воду,

– В любом случае всех, и прежде всего иранцев, рано или поздно заинтересует вопрос о том, что же стало с комплексами ПВО? Куда они делись?

– Для всех они будут вроде как полностью уничтожены и потоплены мощным американо-израильским ракетно-бомбовым ударом. Вы еще и страховое возмещение сможете за них получить. Но! – Американец интригующе посмотрел на собеседника. – Но фактически они останутся в вашем распоряжении целыми и невредимыми, но только на другом корабле. Что хотите с ними, то и делайте.

– Знаете, если это и сработает, то только в силу абсурда и нелепости всей затеи…

– На это и расчет. К тому же в жизни гораздо больше абсурдных ситуаций… Вы знаете, что однажды американские ВВС сбросили атомную бомбу на собственную территорию?

Гарушкин уже в который раз обомлел за эту встречу и на сей раз даже не мог скрыть своего удивления.

Видя, что история заинтересовала собеседника, американец продолжил:

– Это было в 1958 году. В то время США и СССР готовились к атомной войне, в которой основным средством доставки атомных боезарядов к цели были реактивные бомбардировщики, – Джон потер пальцем висок, словно что-то вспоминая. – Так вот… Во время полета В-47 с 30-килотонной атомной бомбой Mk.6 на борту приборы показали неполадки в системе крепления бомбы. Штурман, кажется, его звали Брюс Калка, пошел в бомболюк, чтобы выяснить причину. Беда в том, что он был небольшого роста и, чтобы увидеть механизм крепления, решил залезть на бомбу.

– Он что, не в своем уме?

– Бомба же не в музее, трогать можно. Но самолет качнуло, и, чтобы не упасть, он инстинктивно схватился за какой-то рычаг. А это был механизм принудительного сброса. Представляешь, бомба весом в три с половиной тонны сорвалась с креплений, упала, проломила створки бомболюка и на высоте девять тысяч метров вывалилась из самолета…

«Ну, тупые же эти америкосы, даже летчики…» – подумал Гарушкин.

– При ударе о землю сработало взрывное устройство со штатным ВВ для обжатия ядерного заряда. Взрыв был такой силы, что на земле осталась воронка больше семидесяти футов в диаметре и тридцать футов глубиной. Это случилось в местечке Марс Блафф, к счастью, никто не погиб.

– Как так?! А взрывная волна, а световое излучение, наконец – радиация?

– Бомбу транспортировали в Англию, и ядерный сердечник во время полета находился отдельно. Иначе значительная часть штата Южная Каролина была бы стерта с лица земли.

– Бедолага летчик тоже вывалился из самолета?

– Нет. Каким-то чудом он остался в бомбовом отсеке.

– Жить захочешь – зубами за воздух уцепишься…

Американец не просто так пустился в воспоминания полувековой давности, которые еще несколько лет назад носили гриф «Совершенно секретно». Он должен был убедить русского коллегу в том, что реальная жизнь порою выглядит более фантастичной, чем самый безудержный вымысел. К тому же истории былых времен, где нелепая случайность, чья-то халатность, элементарный технический сбой и уж тем паче – злой умысел, едва не приведшие к величайшим трагедиям, должны были продемонстрировать собеседнику, насколько опасно не только применение, а просто обладание оружием огромной разрушительной силы, обозначить бремя ответственности, которое лежало как на политическом руководстве государства и армии, так и на каждом человеке, хоть в какой-то мере причастном к этим смертоносным орудиям войны. И какой сюрприз умышленно или невольно может преподнести миру непредсказуемый Иран, окажись в его руках атомный ларец Пандоры, на дне которого не будет и капли надежды…

Глава 4 Мохаммед Салами

Мохаммед Салами – иранский физик-ядерщик, которому было чуть за тридцать, – занимался исследованиями в области медицинских радиоизотопов в университете «Малек Аштар». Красавица жена, пятилетний умница сын, неплохая по иранским меркам квартира, машина и постоянная, хорошо оплачиваемая работа… Что еще нужно для счастливой жизни? Он считался перспективным специалистом, хорошо знал английский язык и хоть и нечасто, но имел возможность выезжать за границу на профильные симпозиумы, выставки и конференции.

С недавних пор его научный авторитет пошел в гору. После публикаций нескольких статей в научных университетских сборниках своей страны к нему стали обращаться представители национальных секретных центров Ирана, занимавшихся проблемами ядерной энергии, в том числе и по ее военной составляющей. Их интересовали некоторые частные вопросы прикладного характера, которые ученый помогал решать. Для этого он выезжал в недолгие командировки в Кум, Карадж, Натанз, Исфахан, Арак и другие города, где располагались объекты ядерной энергетики страны. С него взяли подписку о неразглашении сведений, ставших ему известными в ходе такого сотрудничества, и оплачивали довольно приличными суммами трудозатраты на этом поприще.

Родственники им гордились, жена обожала, маленький сын души в нем не чаял. Вскоре и Мохаммед осознал и по достоинству оценил свой потенциал ученого. И ему захотелось большего – работы в престижных университетах Европы или даже Америки, знакомства с ведущими мировыми учеными-ядерщиками и всех прочих благ, которые могли предоставить страны развитых демократий и открытых обществ. Ему стало душно в Иране с его запретами и ограничениями, постоянной угрозой войны и надсадной пропагандой. Но он был правоверным мусульманином-шиитом, патриотом своей страны и гнал прочь свои абсурдные, как поначалу ему казалось, мечты. Хотя почему абсурдные?! Ведь иранский академик доктор Али Акбар Салехи, бывший вице-президент Ирана, отвечающий за национальную ядерную программу, а ныне ìминистр иностранных дел страны, в свое время окончил не только Американский университет в Бейруте, но и Массачусетский технологический университет…

В Дохе – столице Катара – на конференции по современным методам диагностики раковых заболеваний, которая проходила в комплексе современных павильонов Выставочного центра, Мохаммед Салами выступил с небольшим сообщением на заседании одной из секций.

В перерыве к Мохаммеду подошел улыбчивый американец, на вид которому было немногим меньше сорока, и дружелюбно протянул руку.

– Здравствуйте. Мы с вами не знакомы, поэтому разрешите представиться. Меня зовут Майкл. В отличие от того словоблудия, которое я здесь слушаю уже второй день, ваше выступление было достаточно интересным и предметным.

– Добрый день. – Иранский ученый слегка пожал протянутую руку. – Вы американец? – осторожно поинтересовался он, испытывая явное недоверие ко всему тому, что было связано с США.

– Да. Вас это пугает?

– Нет, но…

Кто же признается в том, что кого-то боится? И все-таки что-то настораживало в этом улыбчивом светловолосом мужчине, поэтому иранец несколько медлил с началом разговора. Но поговорить очень хотелось. Ведь хорошее мнение о своем выступлении приятно услышать от любого. И он отважился на продолжение диалога.

– Вы тоже будете здесь выступать? – поинтересовался Мохаммед.

– Нет, я врач. Кое-что понимаю во флуоресцентной диагностике рака, медицинских радиоизотопах и других современных методиках и способах лечения этой заразы, но мои познания в атомной физике ограничились школьным учебником.

– Как же вы смогли оценить мой доклад? – удивился ученый.

– Оценил не я, а мой приятель – специалист по ядерной физике.

– А что он делает на этой конференции?

– Его жена больна. Подозрение на рак. Она этого еще не знает, но он привез ее в Катар, чтобы показать специалистам. Ведь сюда съехались многие светила диагностики. Сейчас она в клинике, а его я затащил на конференцию всего на пару часов. Он сам захотел послушать кое-что о новых методах диагностики и лечения злокачественных опухолей.

Мохаммед недоверчиво посмотрел на Майкла. «Неужели в Америке нет хороших специалистов по раковым опухолям?» – подумалось ему.

– У нас это очень дорого стоит, а медицинская страховка не покрывает всех расходов, – словно уловив сомнения перса, продолжил американец. – Но я не об этом. Мой друг хотел бы помочь вам сделать публикацию в каком-нибудь профильном американском журнале. Если вы, конечно, не против.

– С чего это вдруг? – искренне удивился ученый. – Ведь мы абсолютно не знакомы.

– Знаете, он уверен в том, что тучи мусора из банальных идей носит ветер, а действительно ценные мысли уникальны, если хотите – это раритет, который прячется в головах. Неординарных головах, – американец широко улыбнулся.

– А где ваш друг сейчас? Он бы сам мог сделать мне такое предложение… – поинтересовался иранец.

– Полагаю, он обязательно сделает это лично. Но сейчас ему позвонила жена, и он срочно уехал к ней в госпиталь.

– Но…

Не давая собеседнику ответить, американец продолжал:

– Вы молоды, и в ваших мозгах есть несколько креативных идей. Если вам дать возможность развиваться, их будет еще больше. Ну как, согласны?

– Да, но…

– Никаких «но»! – С доброжелательностью, которая не терпит возражений, сказал как отрезал американец.

– Но нам нужно определиться с конкретной темой для публикации… – несмело заметил Мохаммед.

– Безусловно. Конференция заканчивается сегодня, послезавтра я улетаю. У вас впереди две ночи и один день, чтобы подготовить расширенный список тем и набросать тезисы хотя бы к основным из них. Помните, они должны касаться наиболее актуальных и перспективных вопросов по самому широкому кругу ядерной энергетики. Ведь вы же занимаетесь не только медицинскими аспектами этой проблемы. Жду от вас звонок завтра утром. И договоримся о встрече, – весело подмигнул американец.

– О встрече?

– Конечно. Как у нас говорят: лицом к лицу – и выявляется истина.

С этими словами Майкл достал из портфеля изящную «под серебро» визитницу, вынул свою бизнес-карточку и передал ее несколько ошалевшему от неожиданности Мохаммеду.

«Доктор Майкл Д. Слинч. Частная клиника, Вашингтон (округ Колумбия), моб. тел. – +1—202-…………, E-mail – ………» Прощаясь, он пожал Мохаммеду руку и, словно давнего приятеля, дружелюбно похлопал по плечу.

– До встречи.

* * *

– Ну, как ты думаешь, клюнул этот иранец? – спросил лысеющий, лет пятидесяти пяти поджарый американец с короткими, безукоризненно подстриженными усиками – этаким элегантным серебристо-белым мотыльком под носом. Он неторопливо цедил сквозь трубочку прохладный, с приятно-легкой горчинкой освежающий безалкогольный коктейль. От жары этого вальяжного иностранца спасала косая тень высоких раскидистых пальм, высаженных недалеко от бассейна, и снежно-белый халат с вышитой золотой нитью эмблемой гостиницы «Марриотт». Теплый предвечерний бриз, веющий с залива, мягким перышком ласкал кожу. Успокаивающе-негромко журчали небольшие фонтанчики, бившие прямо из чаши мелкой части бассейна. Однако для полного счастья этому господину явно недоставало хотя бы чуть-чуть виски в его коктейле. Но ваххабитский Катар – страна с очень строгими запретами на алкоголь – пойло дьявола, и с этим нельзя было не считаться.

– Дэни, об этом я скажу тебе завтра утром, – ответил ему Майкл.

Устроившись в шезлонгах у открытого бассейна отеля «Марриотт», американцы – Дэни Маккоул, тот, что постарше, и Майкл Слинч, который помоложе, – томно глазели на фланирующую у ресторана публику – мужчин в длинных белоснежных одеждах, у которых, по мусульманской традиции, даже руки по самые кисти были скрыты от сторонних взглядов, и женщин, с головы до пят одетых во все черное. У некоторых даже небольшие прорези-«бойницы» в никабах были прикрыты черной вуалью, чтобы скрыть глаза.

Живое разноцветье в однообразный черно-белый прикид взрослых вносили шумные разновозрастные ребятишки, одетые в цветастые и легкие, абсолютно европейского покроя платьица, майки и шортики.

– Сейчас, наверное, этот бедолага сидит в своем номере…

– Кстати, я выяснил, он остановился здесь же, в «Марриотте», – неопределенно кивнул Майкл то ли в сторону девятиэтажного отельного корпуса с балконами, стоявшего прямо за бассейном, то ли в направлении возвышавшейся правее тринадцатиэтажной гостиничной панели, отливавшей сочной зеленью больших окон из зеркального стекла.

– …И набирает на своем ноутбуке уже двадцатую страницу, мечтая увидеть собственные статьи в наших научных журналах.

– А может, послал нас к черту и уже летит в Иран, – в тон своему соседу продолжил Майкл. – Помнишь, как тот парень из Хараджа, который наобещал нам кучу всего, а сам сделал ноги.

– Все ослы поводят ушами. Давай не будем о грустном. Просто наберемся терпения и подождем до завтра. А все-таки, что ни говори, напор и обаяние берут свое.

– Плюс умение ненавязчиво польстить человеку и много, очень много пообещать. На Востоке без этого нельзя.

– Да-да, ты был неподражаем. Я наблюдал за вашим диалогом. И хоть не слышал слов, но у этого парня все было написано на лице.

Майкл повернул голову к своему собеседнику и продолжал слушать.

– Вначале наш незнакомец оторопел и даже немного испугался. Но тщеславие победило. Он явно считает, что в науке перерос стены своего университета и хочет подняться еще выше. Пять к одному – завтра он принесет тебе кипу своих опусов.

– Тогда у нас будет что почитать днем, над чем подумать ночью и как закрепить контакт с этим парнем на будущее… Но прежде всего понять, насколько он нам интересен в плане доступа к иранским ядерным объектам. Да и вообще определить реальные перспективы его научного роста и потенциальные оперативные возможности.

– А еще нужно оградить его от опеки иранских служб безопасности.

– Ты заметил что-то подозрительное? – слегка напрягся Майкл.

– Вроде нет. Но десять процентов населения Катара – этнические персы, из которых иранские спецслужбы вербуют свою агентуру. – Дэни Маккоул лениво потягивал коктейль.

Вальяжная расслабуха у бассейна под пальмами провоцировала фатический треп, и пожилой американец продолжал.

– А вот в их внутренние дела мы предпочитали не вмешиваться. Наверное, зря… За 22 года в тюрьмах САВАК сгинули около четырехсот тысяч иранских оппозиционеров. Но вырезать под корень внутреннее сопротивление режиму охранка так и не смогла. После событий 79-го года САВАК разогнали, но аятоллы создали по ее образу и подобию ВЕВАК – Везарат-э Отлают ва Амнийят-э Кешвар – Министерство информации и безопасности страны. Вот уж точно – все настоящее существует в прошлом… А еще в Иране есть Объединенный комитет специальных операций, а еще военная разведка, я уж не говорю о КСИР – Корпусе стражей исламской революции со своей Службой внешней разведки и Комитетом зарубежных операций. В общей сложности полтора десятка специальных служб… И знаешь, кое в чем они даже превзошли нас.

– В чем?

– В использовании патриотического угара народных масс в интересах собственной страны.

– И в чем же это проявилось?

– Вот тебе лишь один маленький пример. В 1979 году, во время захвата иранцами нашего посольства в Тегеране, дипломаты успели сжечь, а в основном измельчить на шредере практически всю секретную документацию – просто в труху ее превратили. Так вот, иранцы в те дни не только заложников захватили, но и собрали все эти мелкие бумажные стружки и несколько десятков местных ткачих в патриотическом порыве, заметь – бесплатно, собрали и склеили этот мусор, практически полностью восстановив тексты всех уничтоженных секретных документов!

– Ну и ну!!! Значит, нам есть от кого защитить этого иранского атомщика…

Американцы помолчали.

– Главное, чтобы Салами не оказался пустышкой.

– Держу пари, он уже имел контакты с какой-нибудь из своих спецслужб… Это нам тоже нужно иметь в виду.

– Дэни, а ты уверен, что он пойдет на сотрудничество с нами?

– Сам, конечно, не пойдет. Он не диссидент, не противник режима и уж тем более не предатель. К тому же его многое связывает со своей страной – семья, дом, работа, религия, культура. Да мало ли что еще. Думаю, и от нас, американцев, он не в восторге, но при случае был бы не против поработать где-нибудь в США. И от денег лишних не откажется… Что ж, поможем хорошему парню принять верное решение. Даже если он – подстава иранской разведки, мы вытряхнем из него какой-то минимум информации, перепроверим ее, а там решим, что делать с ним дальше. Понимаешь, в большой игре конкретный человек – ничто.

– Это ты о чем?

– О пушечном мясе, человеческом материале, серой солдатской массе, пешках войны… Как это еще называют? Все эти деспотии – Иран, Северная Корея, Китай, в меньшей степени Россия – практически всегда воевали числом, грудой своих тел заваливая окопы противника. В восьмилетней войне с Ираком иранские аятоллы забирали в армию пацанов двенадцати-тринадцати лет. Получи пластмассовый ключик от райских ворот – и вперед, воины Аллаха, на минные поля, собственной жизнью расчищать путь регулярной армии. При осаде Басры «живые волны» иранских подростков и стариков своими телами вымостили дорогу для основных ударных сил. Но все это зря, город выстоял… А что такое один человек?… – Дэни замолчал, поставил на столик стакан с недопитым коктейлем, согретым его рукой и солнцем. – Так что не ученого мы должны переиграть, а иранскую спецслужбу, которая за ним стоит… – подвел он итог.

– По-твоему, – Майкл взглянул на собеседника, – Мохаммед просто песчинка в схватке ангелов и демонов?

– Похоже, что так. Только вот кто здесь ангел, а кто демон? По-моему, уместнее говорить о сатане и шайтане и о жестокой битве между ними за душу конкретного человека. Точнее – за информацию, которая есть в его голове, и за те дела, которые он сможет наворотить, став орудием тайных сил.

Задумавшись, пожилой американец взял стакан, потянул свой теплый, но все еще приятный на вкус безалкогольный коктейль.

– Знаешь, Майкл, с некоторых пор я стал понимать, что борьба спецслужб враждующих государств – это вовсе не битва света и тьмы. Это иезуитская и тайная война на истощение, в которой для достижения цели все средства хороши. Вопрос лишь в том, в чьих замыслах и поступках бесовщины больше.

– Но есть же, в конце концов, какие-то идеалы и ценности. Я понимаю, что демократия – не самое совершенное творение цивилизации, но ничего лучшего пока не придумали…

– А ты уверен, что исламскому миру нужен свет наших демократических идей и свобод? У них свое представление о жизни. Но драться за свои идеалы и они, и мы будем насмерть. И это знают в любой спецслужбе. А вот твоя песчинка об этом, может быть, даже и не догадывается. У нее свои жизненные планы, светлые мечты, сказочные иллюзии. Но когда человек попадает в сферу интересов враждующих разведсообществ и уж тем более находится в эпицентре их внимания, от него зависит лишь одно: сделать правильный выбор. Ошибка чревата многими неприятностями, а зачастую – и фатальными последствиями…

– Но ведь ему могут и не позволить сделать правильный выбор? Тем более что выбирать-то, судя по твоим словам, ему приходится между дьявольщиной и бесовщиной… А сам человек?! Что с ним после этого будет? Станет еще одним падшим ангелом?

– Вот это и есть самое интересное! Парадокс в том, что субъективно эта песчинка полагает, будто самостоятельно делает свой выбор. Но чаще всего это далеко не так. Сделать шаг в ту или иную сторону человека подталкивают конкретные обстоятельства. А создаем их мы – спецслужбы враждующих государств.

– Но ведь и мы сами можем попасть в жернова этих обстоятельств.

– Без этого невозможно. И надо сделать так, чтобы они не превратили нас в пепел. Если все сложится удачно, гонорар за риск, и, заметь, гонорар весьма высокий, мы получим на собственный банковский счет. В худшем случае все издержки и потери, включая героическую гибель, ЦРУ возместит нашим родственникам.

– Спасибо, конечно, нашему ведомству за доброту и заботу, но мне бы этого очень не хотелось… Пусть лучше я буду долго-долго получать жалованье, чем моей семье вручат посмертный орден на крышку гроба и компенсацию за потерю кормильца.

Глава 5 Разведка – принципы Макиавелли

Встреча затягивалась, спорных и нерешенных вопросов оставалось много, и потому гость посольства вновь вернулся к главной теме диалога – превентивному ракетному удару по ядерным объектам Ирана.

– А если кому-то из журналистов придет в голову мысль, хотя бы отдаленно напоминающая реальный ход операции, которую вы хотите осуществить? От непредвиденной утечки информации или преднамеренного слива тоже никто не застрахован…

– Первое: никакого слива и никакой утечки в силу сверхсекретности миссии и крайне ограниченного круга лиц, допущенных к ее проведению. – Американец уверенно и твердо излагал свою позицию как давно и тщательно продуманную. – Второе: для того, чтобы быть доказательным, этому догадливому журналисту нужна хоть какая-то фактическая основа. А ее не будет – об этом позаботимся мы с вами. И третье: даже озвученная в прессе догадка будет выглядеть чушью настолько глупой и неправдоподобной, что ее тут же высмеют, а скорее всего, просто забудут. В любом случае она утонет в реве буйной фантазии других журналистов.

– Ну а потом, когда произойдет событие, об этом вещем журналисте наверняка вспомнят.

– Пусть вспоминают и даже восторгаются. Конечно, это повысит его профессиональный рейтинг как аналитика, но по большому счету кому нужны догадки по поводу событий вчерашнего дня? Мир ценит и готов платить большие деньги не за туманные про-зре-ни-я, а за обоснованные и конкретные прогнозы, которые сбываются в режиме реального времени.

– Но в любом случае после ракетного нападения будет расследование. Иран может провести его сам, может привлечь международных экспертов.

– Назовите мне хоть одну чрезвычайную ситуацию, изучение и проверка которой ответили бы на все вопросы и предоставили объяснения, которые удовлетворили бы всех.

«К сожалению, это так, – подумал Гарушкин. – Хоть убийство Кеннеди, хоть гибель подводного атомохода «Курск» даже спустя многие годы оставили после себя уйму спорных вопросов».

– Уверяю вас, даже самое тщательное расследование данного инцидента не составит однозначной картины происшедших событий, – продолжал американец. – Если Иран проведет его самостоятельно, никто не поверит в объективность. А что касается международных экспертов, то через третьих лиц мы подставим персам лучших специалистов… наших специалистов. И все будет, как в цирке: чем больше и внимательнее вы следите за руками фокусника, тем меньше видите и понимаете. В большой политике всегда так – главное остается за кадром.

– Признаюсь честно, я не разделяю вашей уверенности.

– В каждом большом деле должен быть свой скептик. К тому же расследование может длиться годами. А пока эксперты будут спорить и опровергать друг друга, в мире произойдут новые события и еще более шокирующие скандалы… Люди просто забудут об этой бомбежке. Скажи, ну кто сейчас помнит израильскую операцию «Орхард» в сентябре 2007 года?

– «Фруктовый сад»?

– Да, «Фруктовый сад».

– Но ведь ты помнишь…

– Только потому и помню, что сам имел к ней некоторое отношение.

«Вот тебе и на!.. – подумал Гарушкин. – Мы-то поражались смелости и наглости израильтян, которые в пух и прах разбомбили ядерный реактор в Сирии. А собака-то, значит, вот где была зарыта… Выходит, налетчики чувствовали за собой мощную поддержку из-за океана. Хм, прочная спайка Иерусалима с Вашингтоном прослеживается едва ли не в каждой силовой акции Израиля, и вряд ли тут следует чему-либо удивляться…», – а вслух заметил:

– Обычно в детективах при поиске убийцы сыщики руководствуются принципом: ищите того, кому это выгодно. В данном случае выгодно Израилю и США.

– Совершенно верно. Но мы – США и тем более Израиль – здесь окажемся ни при чем. Это докажет весь ход расследования. А что касается России – ей абсолютно невыгодно бомбардировать Иран. Более того, ваше государство – тоже в какой-то мере окажется в позиции потерпевшей стороны. Ведь захвачено судно с российским грузом и в перспективе – явная угроза еще одного срыва контракта. В общем, как ни крути, Россия, как жена Цезаря, – вне подозрений. Кстати, страховое возмещение вы, конечно, получите полностью, – улыбнулся американец.

Слушая Джона, Николай Константинович вспомнил строчки из характеристики, которую дал этому церэушнику один из агентов влияния Службы внешней разведки, действующий в США: «… прагматик, конкретен в постановке задачи и упорен в достижении оперативных результатов, циничен, готов идти по головам, если они не покрыты звездно-полосатым флагом. При этом умеет располагать к себе собеседника, входить в доверие, энциклопедически образован, обладает аналитическим складом ума. Никаких сантиментов в том, что касается работы. Из всего спектра проблем выбирает и детально разрабатывает главные. Основываясь на большом жизненном опыте и глубоком знании оперативной обстановки, верно просчитывает логику развития как главных, так и сопутствующих событий и факторов. Отличается тем, что умело и органично встраивает оперативные мероприятия в канву текущих событий, надежно скрывая свою разведывательную деятельность. При необходимости способен подчинить ситуацию интересам достижения главной оперативной цели. В чрезвычайных обстоятельствах находит креативные решения возникших сложных вопросов…»

«И при этом искренний пафос во всем, что касается его страны и атрибутов государственности – герб, флаг, гимн, президент, – подумал о собеседнике Гарушкин. – Уверен, он всегда участвует в выборах и поет американский гимн не только перед футбольным матчем национальной сборной, но и дома, в кругу семьи, когда встречает Рождество. Но, черт возьми, в этом ему можно позавидовать…»

– Ракеты, которыми вы предполагаете нанести удар… кто за них будет платить?

Гарушкину показалось, что заокеанский собеседник ждал этого вопроса и даже воспринял его как недвусмысленное согласие на участие в акции.

– Мы не собираемся вешать эти расходы на Россию, деньги немалые, но в качестве доброй воли США могли бы возместить стоимость ракетных комплексов, которые будут задействованы в акции.

– Но как? Ведь это должна быть легальная и прозрачная финансовая схема, не вызывающая никаких подозрений и способная выдержать любую, самую придирчивую проверку.

– Безусловно. И вот наш план. Вам известно, что скоро американские войска будут выведены из Афганистана. Но мы не можем оставить безоружной армию этой страны. Сейчас им особенно нужны геликоптеры.

Поняв, к чему клонит американец, Гарушкин ждал конкретного предложения.

– Эти машины Пентагон уже закупает в России. Контракт на 21 вертолет подписан. Но ведь мы можем подготовить опцион еще на какое-то количество машин, так скажем, по м-м-м несколько завышенным ценам.

– Но конгресс порвет вас в клочья. Ведь США – одна из наиболее продвинутых вертолетостроительных держав, – решил раззадорить своего визави российский разведчик. – Компании «Боинг», «Сикорский», «Белл» захотят поставлять свою технику.

– Это так, но секретную операцию мы проводим ни с «Боингом», «Беллом» и «Сикорским», а совместно с вами. К тому же у нас есть веские доводы. Афганские летчики и техники уже давно привыкли к русским вертолетам.

«Что есть, то есть, – молча согласился гость. – Советские вертолеты поступали в Афганистан еще с 70-х годов, когда страной правил Мухаммед Закир-Шах. Винтокрылые машины на платформе Ми-8 стали основой вертолетного парка вооруженных сил этой страны. Афганцы продолжали успешно их использовать даже после выхода советских войск и падения правительства Наджибуллы».

Тем временем американец продолжал перечислять свои доводы.

– На сегодняшний день ваш многоцелевой геликоптер Ми-17В-5 оценивается примерно в пять миллионов долларов. Может быть, чуть больше или чуть меньше – это непринципиально. Мы готовы их закупать по пятнадцать – семнадцать миллионов, – Джон с увлечением развивал свою идею. – Понятно, это будет не разовый контракт.

– Тогда поставка затянется на несколько лет. А как же инфляция, удорожание материалов, энергоресурсов, трудозатрат… – Гарушкин сам не ожидал, что в нем вдруг проснется коммерсант. Чего ж не сделаешь в интересах родной державы в условиях рыночной экономики?!

– Конечно, все это будет включено в стоимость. Плюс ежегодное обслуживание машин, которое оценивается еще в три-четыре миллиона.

– Сколько же вы планируете закупить вертолетов в общей сложности?

– Не готов сказать.

– Джон, умолчание в России считается одной из форм лжи…

– Ну-у, примерно шестьдесят единиц, возможно, чуть больше. Суммарная стоимость сделки – свыше миллиарда долларов! Думаю, эта сумма покроет издержки на ракеты для бомбардировки ядерных объектов Ирана.

– Как знать… – уже в который раз за время встречи посольский гость отдал должное американскому прагматизму, расчетливости, агрессивной наступательности и умению заранее предвидеть и отработать детали.

– Почему США зациклились на Иране? – Гарушкин решил несколько расширить тему диалога. – Вопрос ведь не только в Иране. Усиление ядерного потенциала Пакистана происходит в условиях нестабильного политического режима в этой стране, да и во всем регионе.

– Пакистан не проповедует ядерный терроризм как государственную политику, – возразил американец.

– Однако армия этой страны наращивает свой ядерный потенциал не только как фактор сдерживания. При худшем для себя раскладе Исламабад все сделает для того, чтобы выдержать ядерную атаку и дать мощный ответ. И превентивный атомный удар с их стороны совсем не исключен.

– Право на адекватную, в том числе и активную, защиту еще никто не отменял. Это mainstream современной международной политики. Но я согласен, вопрос крайне важный и сложный. Пакистан – второе по количеству мусульманского населения государство. Подавляющее большинство – мусульмане-сунниты. Иран – государство шиитов.

– Вот и попробуй представить, – продолжал наседать Гарушкин, – что в 170-миллионном Пакистане, где 40 процентов прозябают в нищете, а часть территории контролирует талибан, произойдут массовые беспорядки. И кто даст гарантию, что пакистанское ядерное оружие не окажется в руках радикальных исламистов? Представляешь, что тогда будет?

– Весь этот регион труднопредсказуем. Еще в 1972 году бывший президент Пакистана Зульфикар Али Бхутто заявил: «Мы будем делать атомные бомбы, даже если нам придется есть траву». Вот так, сказал и сделал. Правда, потом его повесили…

Американец замолчал, словно обдумывая, развивать ли дальше острую тему. Возникшей паузой воспользовался Гарушкин.

– Так почему же весь свой праведный гнев вы обрушили на Иран, а не на Пакистан?

– Не совсем так. Когда в 1990 году Пакистан начал разработку своего ядерного оружия, мы ввели против него ряд санкций и отказали в военной помощи. Но вскоре поняли: если мы не можем остановить ядерную программу Исламабада, то можно попытаться хотя бы ее контролировать, а еще лучше – управлять процессом… Знаешь, за это признание меня не только снимут с должности, но и отправят в тюрьму за разглашение государственной тайны.

– Не такая уж это и тайна, – усмехнулся Гарушкин. – Недавно индийская газета «Times of India» сообщила, что строительство ядерного реактора в Кушабе велось на деньги США, выделяемые в качестве военной помощи.

«Черт возьми, в который раз убеждаюсь, что этот русский далеко не дурак. Весьма дозированно и точно использует собственную развединформацию, но ни разу не проговорился о своих конфиденциальных источниках, оперируя сведениями, полученными будто бы из анализа открытых материалов. Профессионал! Это не Хрущев, который в эмоциональном порыве мог свой башмак в ООН демонстрировать да кузькину мать вспоминать…»

В Джоне вдруг забурлила давняя злость на русских. Спрятанная где-то глубоко в подкорку, она уже давно клокотала и была готова вырваться наружу, и сдержать ее было ох как непросто. Эти медведи перестали быть советскими, но еще остались имперско-русскими.

Но, обуздав эмоции, он продолжил:

– Вся разница в том, что Пакистану мы доверяем как своему проверенному во время войны в Афганистане союзнику, а Иран – черная дыра с неуправляемыми политическими процессами, непредсказуемым режимом и неадекватными религиозными фанатиками-лидерами.

– Может быть, оно в некоторой степени и так, но союзники приходят и уходят, а глобальные интересы остаются, – заметил Гарушкин.

– O’kay. На этом фундаменте стоит весь мир и строится вся международная политика.

Беседа длилась значительно дольше запланированного времени и могла бы продолжаться, но пора было подводить итоги.

– Считаю, мы не зря потратили три с половиной часа. – В финале встречи Джон вновь взял на себя инициативу. – Могу я информировать свое руководство, что мы пришли к согласию и договорились о главном?

– Насколько я понимаю, выбора у нас нет. Президентские поручения не обсуждают, а выполняют.

– Вот и прекрасно, – американец довольно потер руки. – Я думаю, что все технические детали выполнения нашей миссии мы обдумаем самостоятельно, затем обсудим их и согласуем по телефону. Кстати, уже есть договоренность, что между нашими кабинетами будет действовать защищенная линия телефонной спецсвязи. По другим средствам связи – никаких разговоров на эту тему.

– Разумеется.

Оба разведчика – профи экстра-класса – с полуслова понимали друг друга и не заморачивались на мелочах.

– Рад был нашему личному знакомству. – Джон умышленно сделал смысловой акцент на слове «личному» и протянул Гарушкину руку.

– Взаимно, – лаконично ответил Николай, пожимая узкую и жесткую ладонь собеседника.

* * *

«И все же, не ввязываемся ли мы в глобальную авантюру, не подставляет ли нас Дядя Сэм, исповедующий законы Макиавелли? – продолжал размышлять Гарушкин, выезжая на «Ауди» из ворот американского посольства. – Подумать только, всего несколько лет назад мы с Соединенными Штатами были непримиримыми врагами, готовыми не на жизнь, а на смерть воевать друг с другом. А сегодня становимся друзьями-заговорщиками. Хотя почему сегодня? Тайная дипломатия всегда исходила из простой, очевидной, даже банальной, но очень важной мысли: у государств нет постоянных друзей и врагов, есть лишь собственные интересы. В политике именно они становятся во главу угла. В тридцатые годы, когда Советский Союз был фактически в мировой политической изоляции, пришлось поддерживать довольно тесные дипломатические и экономические отношения с фашистской Германией. Можно сказать, два отвергнутых миром государства вынужденно заключили временный союз. В годы Великой Отечественной войны нужно было выстоять и победить Третий рейх, и СССР пошел на союзнические отношения с американцами, англичанами и французами – непримиримыми классовыми врагами, «эксплуататорами трудового народа», которые всего за два десятка лет до этого воевали против молодой Советской республики. А после войны всем социалистическим лагерем Восточной Европы, Кубой, Северной Кореей, Вьетнамом, Китаем и еще Бог знает с кем сообща рыли яму мировому империализму…

Он глядел в боковое стекло машины на Москву, расцвеченную яркой, назойливо-броской рекламой, через которую с трудом пробивались очертания с детства знакомого города. Если Санкт-Петербург представлялся ему некогда роскошной, но теперь увядшей красавицей, чье лицо уже не скрашивал толстый слой косметики, которая шелушилась и отваливалась кусками потрескавшейся штукатурки, обнажая всю замшелую неприглядность ветхой старости, то Москва казалась ему новым русским – в малиновом пиджаке, с килограммовой голдой на шее, куриными мозгами в котелке и баксами в зенках. И лишь где-то глубоко-глубоко, в маленьких переулках и двориках, в окнах последних коммуналок и разваливающихся хрущевок едва тлеющим лампадным огоньком еще теплилось что-то святое и светлое в этом городе.

Глава 6 Женевьева Дюваль

Определенно Женевьева была не из тех обворожительных созданий, которые смущаются и краснеют, когда их целуют. Не относилась она и к тем полоумным феминисткам, которые в ответ на недвусмысленные мужские домогательства вызывают полицию или подают исковые заявления в суд о защите чести и достоинства, а то и по обвинению в сексизме. Давая отпор сексуальной назойливости и откровенным ухаживаниям, она вряд ли могла выругаться и, тем более защищая себя, в ярости ударить или даже укусить своего обидчика. Эта барышня принадлежала к другой, самой опасной категории женщин – она смеялась. Смеялась и заманивала, увлекая ненавязчивым флиртом – легким, интригующим и многообещающим. Это кокетство было как полупрозрачное женское белье, скрывающее интимную потаенность, но соблазнительное, разжигающее воображение и страсть, манящее и даже обещающее доступность при соблюдении неких условностей и правил гламурных игр. И самцы всех возрастов, социальных статусов, уровней образования и воспитания не могли устоять перед этим умопомрачительным соблазном, новизной ощущений и чувством животной похоти.

О том, что Женевьева (Женька, как он окрестил ее для себя) была подставой французских спецслужб, Коржавцев, хоть и бывший, но не утративший оперативных навыков разведчик-профессионал, стал догадываться уже после третьей или четвертой встречи. Понятно, она не была кадровым сотрудником разведки или контрразведки, а выполняла деликатные поручения на финансовой основе и именовалась, как это принято в разведсообществе Пятой республики, «почетным корреспондентом», что, по сути, едва ли не полностью совпадало с ее журналистским амплуа. Если бы подобный контакт возник в Конго или Бельгии, где Коржавцев несколько лет назад работал под различными прикрытиями, являясь офицером еще советской разведки, он был бы обязан сразу после первой встречи с местным журналистом проинформировать своего резидента об этом факте, но в «Военвнешторге» требования не были такими строгими, и он даже не подумал сообщить о контактах с Женевьевой представителю службы безопасности своей компании. Полагаясь на прежний опыт оперативной работы, он был уверен в том, что сам разберется со всеми нюансами сложившейся ситуации, к тому же извлечет много плюсов и для своей нынешней профессиональной деятельности, и лично для себя. Не входило в его планы и делать тайны из этих встреч, более того, при каждом удобном случае не без гордости и самодовольства он показывал руководству позитивные публикации своей шерочки о российско-французском военно-техническом сотрудничестве в национальных средствах массовой информации. Начальство восторженно принимало эти заметки, поскольку за них не нужно было платить несколько тысяч евро как за рекламные материалы, и с радостью отправляло французские и даже зарубежные иллюстрированные издания со статьями в несколько газетных колонок или журнальных страниц профессионально подготовленного текста в московский офис компании в качестве весомых дополнений к отчетам о проделанной работе.

Очередная встреча произошла спонтанно в конце октября в пресс-центре военно-морского салона Евронаваль в парижском пригороде Ле-Бурже.

Они увиделись, как старые друзья, чмокнулись в щечку и тут же, в пресс-баре за чашечкой кофе, обменялись новостями по выставке. Поговорить было о чем. Всех взбудоражил крупнейший за последние годы тендер на строительство четырех десантных вертолетоносных кораблей-доков для ВМФ России. Со времен Великой Отечественной войны страна не делала таких масштабных военных закупок за рубежом. Претенденты – кораблестроители Испании, Голландии, Франции и Южной Кореи – в нервном напряжении ожидали вскрытия конвертов и объявления победителя. По слухам, все уже будто бы было определено, а тендер был лишь ширмой для прикрытия давно принятого решения и сугубо формального соблюдения законности сделки. Политика, как это часто бывает, шла впереди экономики и здравого смысла, а потому контракт на строительство должен был достаться французам, предложившим свой ДВКД типа «Мистраль». Никто толком не мог объяснить, зачем вообще российскому флоту нужны эти огромные десантные посудины и какую задачу в рамках оборонительной военной доктрины РФ будут решать корабли наступательного действия, призванные десантировать на сушу воинские части в количестве от 450 до 900 человек, нести авиагруппу в 16 боевых и транспортных вертолетов, быть командным центром или плавучим военным госпиталем.

– Это правда, что Россия закажет корабли во Франции, чтобы отблагодарить Саркози за его позицию в пятидневной российско-грузинской войне 2008 года? – Как всегда, Женевьева хотела выяснить подоплеку того или иного события.

– Что-то я не улавливаю связи, – Виталий слегка напрягся, почувствовав, как из него пытаются вытащить информацию весьма специфического свойства, и, как обычно в таких случаях, ушел от прямого ответа. – Уж если кто и должен благодарить Саркози, так это НАТО за окончательное возвращение Франции в военную структуру Североатлантического блока.

Журналистка тут же уловила правила игры, обозначенные собеседником, приняла их и продолжала двигаться к своей цели.

– Ну как же, в разгар конфликта именно Саркози выступил с посреднической миссией. И ему, как председателю Евросоюза, удалось склонить воюющие стороны к соглашению о прекращении огня. Общий итог – окончание боевых действий.

– А в это время весь мир лицемерно обвинял Россию в развязывании войны…

– Саркози говорил лишь об избыточном применении силы со стороны русских. Но Россия тоже хороша. Это ваш министр обороны придумал название операции «Принуждение Грузии к миру»? Между прочим, «Принуждение к миру» – это формулировка из наставления Объединенного комитета начальников штабов США за 1995 года.

– На выборы Ельцина в 1996 году мы шли со слоганом «Голосуй сердцем». С похожим лозунгом пришел к власти Гитлер… Одно тебе скажу: идиотов и сволочей в России не очень много, но расставлены они в самых нужных и ответственных местах. Взять хотя бы кризис в системе российского образования. Усилиями министра высшая и средняя школа опущены до уровня табуретки, что прежде всего отразилось на тех, кто рвется к власти и деньгам. Они почувствовали это, а потому и стали отправлять своих детей учиться за границу…

– Мы отвлеклись. Давай вернемся к нашей теме. Саркози был против жесткой позиции Англии, Швеции, Польши, прибалтийских государств. Они ведь требовали введения санкций против России. Но благодаря президенту Франции удалось выработать единую позицию Евросоюза, направленную на продолжение сотрудничества с вашей страной.

– И при чем тут заказ на строительство кораблей? – хитро и дурашливо прищурившись, Коржавцев продолжил игру «под китайского болванчика».

– Перестань глупить, – рассмеялась Женевьева. – Еще скажи, что ты ничего не слышал о плане двух президентов – «Медведев – Саркози»…

– Как же, шесть пунктов, последний из которых неточно перевели, и возникли разногласия, – хихикнул Виталий.

– Ну, об этом я писать не буду… Пока… Но объясни, зачем вы берете «Мистраль», изначально спроектированный для действий в южных широтах? В отличие от южнокорейского корабля, у него нет даже усиленного обвода носовой части и бортов, чтобы проломить лед хотя бы толщиной в полфута-фут. Насколько я знаю, Россия – северная страна, акватории многих портов зимой замерзают… И габариты вертолетных лифтов «Мистраля» малы для ваших геликоптеров Ка-52К и Ка-29.

– Расширшим, углубим, подымим, наварим… А мистраль – это холодный северо-западный ветер, так что как раз для нас, – хотел отделаться шуткой Коржавцев. Но, увидев обиженную гримасу француженки, заговорил более серьезно и деловито.

– Послушай, для тебя не секрет, что Франция входит в пятерку крупнейших стран – экспортеров продукции военного назначения. При этом Россия занимает лишь одиннадцатую строчку в списке покупателей французских вооружений.

– Это объяснимо. На долю оружейного импорта приходится только один-два процента стоимости всех заключенных Россией контрактов в сфере военно-технического сотрудничества с зарубежными странами.

– Правильно. Мы работаем с «Талесом», «Некстером», «Ренк Франс», «Сажемом» и другими вашими компаниями, но, дай бог, если закупаем французской военной техники и комплектующих всего-то на сто миллионов евро в год. Это же копейки. Продавайте нам действительно современное оружие, новейшие технологии – и обороты значительно возрастут.

– Вы считаете «Мистраль» современным оружием?

– Не столько сам корабль, сколько его начинку… Например, боевая информационная управляющая система «Зенит-9» уступает только американскому аналогу. Хотя технология строительства таких вертолетоносцев тоже интересна.

– Тем не менее выстраивается очень занимательный контекст. – Женевьева продолжала гнуть свое. – Президент Франции поддержал Россию в весьма непростой политической ситуации. За это его нужно отблагодарить…

– Дать взятку, – хихикнул Виталий и процитировал исковерканный французскими острословами предвыборный лозунг Саркози. – «Вместе будем платить за его повышение».

– Смешно, но это старая шутка, – парировала журналистка. Как и любой француз, она любила отпускать язвительные колкости по поводу родной страны и власти, но терпеть не могла, когда это делали иностранцы.

– К тому же, – продолжила она, – нечто подобное уже сделал Муамар Каддафи. Говорят, он отвалил на предвыборную кампанию Саркози полсотни миллионов евро.

– В российском госбюджете нет строки «на подкуп иностранных президентов».

– Поэтому вы и делаете грандиозный заказ французским кораблестроителям, которые в 2007 году мощно поддержали Саркози на президентских выборах. Это весьма умный, тонкий и деликатный ход. Даже если захочешь – не подкопаешься. Да и сумма больше миллиарда. Я права?

– Опускаюсь на колени перед вашей проницательностью, мадам. Но имей в виду, я тебе этого не го-во-ри-и-ил… И вообще у нас есть пословица: «Меньше знаешь – крепче спишь». А вторая фраза – из западных боевиков. Там во время убийства жертвы киллер повторяет одно и то же: «Он слишком много знал…»

– И что?

– Так это про тебя. Женевьеву Дюваль, как и Жанну д’Арк, будут мучить допросами, а потом пять часов сжигать на костре и трижды подкладывать дрова, чтобы ни одной косточки не осталось.

– В музее Шинона, если ты не знаешь, сохранились три банки с обугленными останками Девы.

– Знаю. Это кости какой-то мумии и египетской кошки. Спектральный анализ показал и тест на ДНК…

– М-да?.. Зато, может быть, через пятьсот лет меня, как и Жанну, сделают святой…

– Но тебе от этого не будет легче.

Как часто бывает, серьезная тема увенчалась шуткой, а после была легкая, ничего не значащая светская болтовня: чуть-чуть о мерзкой погоде октября, немножко о политике и новинках военно-морской техники, представленной в экспозиции выставки разными странами, московских и французских сплетнях и прочей ерунде. Потом вдруг выяснилось, что они уже опаздывают на закрытую презентацию перспективной французской атомной подводной лодки «Барракуда», которую на своем стенде проводила кораблестроительная корпорация DCNS. Едва успев на встречу и добросовестно записав на диктофон выступления представителей фирмы, они вместе с узким кругом приглашенных гостей подошли к барной стойке, расположенной прямо на стенде. Вышколенные длинноногие девчушки в легких блузонах, стилизованных под форму французских ВМС, и коротких юбках, которые заканчивались, еще не успев начаться, разносили шампанское, предлагая бокалы всем участникам презентации.

– Конечно, это не «Вдова Клико», но все-таки что-то стоящее, – заметил Виталий.

– Да, неплохое шампанское, – согласилась Женевьева.

Пройдясь по всем темам светского разговора еще за кофе в пресс-баре, сейчас каждый из них ожидал, кто первый и в каком ключе заговорит о перспективном подводном атомоходе Франции. Женевьеве не терпелось узнать мнение ее русского друга, а для Виталия это был еще один тест, который поможет расставить точки над «i» и черточки над «t» в вопросе о сотрудничестве журналистки с французскими спецслужбами. Ему очень хотелось понять, изучает ли она его как кандидата на вербовку, сама подставляется как потенциальный двойной агент или, чего он особенно желал, в основе их отношений сугубо личные чувства, а все остальное – комариная плешь его подозрительности.

– Ну и как тебе эта рыбка? – не выдержала журналистка.

– Ничего, зубастая. Знаешь, чем барракуда отличается от акулы? У нее нижняя челюсть длиннее верхней и сильно выдается вперед, – как обычно, он попробовал уйти от ответа, но не потерять нить разговора.

– Вообще-то я о субмарине…

– А-а-а… У нас подлодки с названием «Барракуда» проектировались во времена СССР в Ленинграде. А на заводе «Красное Сормово» в Горьком построили две атомных «Барракуды» из титана еще в середине 80-х годов прошлого века. По своим характеристикам они до сих пор превосходят некоторые многоцелевые атомные подлодки мира.

– Послушай, так это одна из тех лодок, которая в девяносто втором году протаранила своей рубкой днище американской субмарины «Батон Руж»?

– Откуда ты все знаешь? – Виталий искренне удивился.

– Профессия обязывает… Я готовила материал об этом. Русская подлодка незначительно повредила рубку, а на американском атомоходе возник пожар, один человек погиб. Это была субмарина типа «Лос-Анджелес». Она кое-как добралась до базы, а вскоре ее списали.

– Точно! С тех пор на рубке нашей подлодки, кстати, она называлась «Кострома», нарисовали звезду с цифрой «один». В годы войны так отмечали количество уничтоженных фашистских кораблей, – не без гордости добавил он и продолжил: – Фактов столкновений подлодок было немало. Году, кажется, в шестьдесят девятом американский атомоход «Гэтоу» наткнулся в Баренцевом море на советскую атомную подводную лодку К-19. Тогда американцы уже были готовы дать залп ядерными торпедами по нашему кораблю. Только через пять лет они признали, что зашли в советские территориальные воды.

Разговор увлек обоих, а доверительность в общении на деликатную тему, о которой обычно предпочитают молчать, непроизвольно рождала ответную, еще большую откровенность.

– В нашей истории тоже были подобные факты. Совсем недавно в Атлантике французская субмарина типа «Триумфан» столкнулась с английской «Вэнгард». Представляешь, оба атомохода с ядерным оружием на борту – всего 32 межконтинентальных баллистических ракеты. Взрыва бы не произошло, но утечка радиации, гибель экипажа, потеря обеих субмарин и ракет были вполне реальны.

Виталий внимательно слушал. Ему было интересно знать, продолжит ли его собеседница щекотливую тему. За подробностями этого совсем свежего ЧП охотились многие, а Женевьева наверняка знала больше, чем сообщалось, причем довольно скупо, в прессе двух стран.

– Что-то мы заговорили о грустном. Одного не могу понять, зачем презентовать атомные подводные лодки, если их запрещено продавать другим странам?

«Вот так, – оценил последнюю фразу своей собеседницы Коржавцев, – поманила, увлекла, заинтриговала и весьма мило бросила, оставив запретную тему на пике интереса… Слов нет, профессионально работает и, судя по всему, тоже меня проверяет. Ну, давай-давай… Я тоже подсуну тебе клубничку со сливками».

– Продавать атомные подлодки нельзя, но их можно передать другим странам в лизинг или в аренду.

– Свою атомную «Нерпу» вы отдаете в аренду Индии на десять лет почти за миллиард долларов. Кстати, ее долго будут ремонтировать после пожара? Индия не потребует от вас неустойки за срыв сроков передачи субмарины? Или, может быть, вообще откажется от контракта после гибели двадцати русских моряков и специалистов?

«Да, вцепилась мертвой хваткой и пошла ва-банк… Целый разведывательный опрос мне учинила», – отметил Виталий.

– Не волнуйся, там все под контролем.

– Слушай, хочу подарить тебе одну идею… За бокал шампанского от DCNS, – она игриво улыбнулась. – Вы уже лет пятнадцать не можете довести до ума свой подводный атомоход «Ирбис» проекта 971 «Щука-Б».

– И что… – насторожился Коржавцев.

– Так достройте его за счет Индии и передайте им в аренду. И субмарину сделаете, и денег заработаете. А после индийских ВМС атомоход еще и России лет десять послужит, а то и больше. Опыт подобных сделок у вас есть – модернизацию авианосца «Горшков» для Индии уже скоро закончите, причем на средства индусов.

«Бог мой, в информированности этой даме не откажешь! Много чего знает, но хочет знать еще больше», – думал он, подавая ей бокал шипуче-игристого вина.

– Твоя идея стоит целого ящика шампанского. Передам ее руководству… Свои атомные «Барракуды» Франция тоже кому-то в аренду сдаст? Китаю, например…

– Нет. Обе субмарины – «Сюффрен» и «Дюге-Труен» – мы для себя строим. В 2017 и 2019 годах они будут переданы национальным ВМС. А всего по этой программе к 2027 году должно быть принято в состав нашего флота шесть подводных атомоходов.

– Аплодирую вашим успехам.

– Вы, русские, любите в ладоши хлопать. Сначала на съездах компартии овации своим генсекам устраивали, потом выступления неугодных депутатов «захлопывали», теперь, когда на пассажирском самолете удачно приземлились…

– Радуемся, что живыми долетели…

– А когда покойников-артистов в гробу выносите? Аплодируете, что помер?

«Ох уж эти французы! – усмехнулся Коржавцев. – В генах каждого из них сидит Рабле и Пьер Ришар». А вслух ответил:

– Нет, оттого рукоплещем, что еще один законный повод выпить появился. А на поминках в России наливают по полной, и пить нужно до дна…

Чуть призадумавшись, он вспомнил еще один повод в тему для очередной ответной колкости.

– Кстати, папу римского Иоанна Павла II тоже под аплодисменты хоронили…

– Да, а над Центральной Америкой и Тихим океаном в этот день произошло солнечное затмение, – тут же парировала Женевьева. – В общем, везде свои особенности… А в Соединенных Штатах афроамериканцы на похоронах поют и иногда танцуют… даже президент. – Она вдруг погрустнела. – Там недавно одного хорошего парня хоронили, моего друга… Он погиб… нелепо как-то. – И, глядя куда-то в пустоту, продолжила: – Смерть вообще не бывает разумной и красивой… Его зверски убили… цинично и жестоко. Я разреветься была готова, а его родня поет и танцует, прямо у могилы…

Доверительно рассказывая иногда трогательные и грустные, иногда смешные и нелепые бытовые детали, которые есть в жизни каждой женщины и которыми можно без опасения поделиться даже с малознакомым мужчиной, она исподволь располагала собеседника к себе, мягко вызывала на ответную откровенность. Как опытный разведчик, Виталий прекрасно понимал это. Но чисто по-человечески он не мог среди праздничной суеты и шума морского салона отгораживаться от этой хоть и заранее отработанной во всех нюансах, но так профессионально поданной – едва отличишь от естественной – притворной театральности своей собеседницы. Поэтому он слушал ее, не демонстрируя дежурного сочувствия, не поддакивая банальной, ничего не значащей фразой и не меняя искусственно тему разговора. Она, видимо, ожидала встречной исповедальности, хотя два бокала шампанского, безусловно, не могли развязать Виталию язык; он и после бутылки виски мог прекрасно держать себя в руках, четко контролируя свои слова и действия. Алкоголь не превращал его ни в свинью, ни в петуха, ни в философа. Просто у него поднималось настроение, и иногда он был даже готов на всякие безобидные глупости, отчасти роднившие его в тот момент с обезьяной. Тем не менее в эту минуту он невольно погружался в призрачный флер обаяния Женевьевы, и сейчас ему захотелось напрочь отказаться от притворства и быть самим собой, осознанно понимая и принимая изысканную фальшь за чистую монету и без оглядки отвечая искренностью, теплом и участием. Вопреки всем канонам и правилам, усвоенным еще со времен обучения в институте имени Андропова, он незаметно, слово за слово, стал рассказывать о личном, наболевшем – скучном однообразии жизни, опостылевшей работе, своем втором браке, который так же, как и первый, оказался неудачным. До бурных сцен с женой, выяснения отношений и развода дело еще не доходило, но они все больше становились не только чужими, но порою ненавистными друг другу. И даже общий ребенок и жизнь за границей вдали от родных и друзей не сблизили их. Более того, замкнутость круга общения, труднодоступная роскошь хотя бы ненадолго побыть наедине с самим собой и дефицит возможностей отдохнуть друг от друга делали их сосуществование невыносимым.

А еще это безденежье… Нет, весьма достойный по российским меркам должностной оклад, надбавки в связи с работой за рубежом, секретность и прочие бонусы гарантировали весьма приличное существование даже в Париже и вдобавок позволяли кое-что откладывать на будущее в Москве. Но нынешняя жизнь в одной из самых богатых европейских столиц среди роскоши витрин и салонов лучших мировых фирм была сущим испытанием на зависть и постоянным стрессом: хотелось многого, но не было никакой реальной возможности получить все и сразу. Он мечтал отовариваться на верхних этажах Галери Лафайет и Принтемпс – самых дорогих магазинах Парижа с бесплатными шоперами и доставкой покупок на дом, но за редким исключением мог себе позволить покупать престижную продукцию элитных брендов только на распродажах и поэтому, как, впрочем, и все его окружение, с нетерпением ждал двадцатых чисел июня, когда начиналось грандиозное снижение цен на 20–30—50, а то и 70 процентов. Но этого было до обидного мало. Даже по такой почти демпинговой стоимости он не мог позволить себе и половины всего того, что хотел. А жить в центре Европы, среди ослепляющей роскоши и не иметь возможности все это иметь – ему, уже попробовавшему однажды сладостный вкус богатой вседозволенности, было не-вы-но-си-мо-о-о-о…

Она слушала его не прерывая, а он остановился лишь тогда, когда почувствовал косые взгляды длинноногих девчушек в мини-юбках, которым нужно было убирать посуду и мусор после фуршета, но они терпеливо ждали, когда со стенда уйдут последние посетители.

– Кажется, нам пора. – Виталий взглянул на часы и допил последние капли шампанского.

– Да, уже поздно… Когда мы увидимся?

– Хочу, как можно скорее, но это не получится. Меня просто завалили работой – конец года… отчеты, подведение итогов и прочая хрень.

– У меня тоже много дел. А перед Рождеством будет несколько длительных поездок.

– А у нас еще длинные новогодние каникулы, видимо, в Москву придется лететь, хотя совсем не хочется…

– Ничего, время пройдет быстро. Вернешься – я тебе позвоню и увидимся.

* * *

В течение нескольких месяцев после встречи на Евронавале Коржавцев часто вспоминал тот разговор с Женевьевой, не уставая поражаться тому, какой она была разной, словно решетки на балконах и окнах парижских домов. Видимо, это и было в ней самым притягательным.

Как это ни странно, но он не жалел о своей откровенности, сказалась, наверно, дикая усталость от одиночества в толпе, и ему нужно было просто выговориться, а в Женьке он нашел понимающего слушателя. Для него это было необычно, раньше он не замечал за собой подобной слабости. И все же, кто она? Даже работая в разведке, Виталий не страдал шпиономанией, но сейчас, анализируя ситуацию, вполне допускал, что у его французской подруги есть, вероятно, какой-нибудь псевдоним, известный лишь ее оперативным кураторам, и факты биографии, которые она о себе рассказывала, не всегда и не во всем соответствовали действительности, и сведения, которыми она располагала, были не только из журналистских источников. Но работала она профессионально: тонко, ненавязчиво, даже как-то деликатно.

«Все женщины делятся на “дам”, “не дам”, и “не тебе дам”, – вспомнил он скабрезную шутку еще студенческих времен. – Да и черт с ней! Пусть она работает хоть на все разведки мира, вместе взятые, мне наплевать… Она будет моей!»

Глава 7 Искушение

Мохаммед Салами ликовал. Его заметили, его оценили! И не кто-нибудь, а американцы. Они, конечно, твари, но с их помощью надо попытаться сделать публикацию в каком-нибудь научном университетском сборнике США!

«Стоп! – скомандовал внутренний голос-оберег по имени Осторожность. – США – большой шайтан. Это может быть опасно…»

Мохаммед задумался. Нельзя сказать, чтобы он любил американцев. Они изрядно пакостят Ирану, инициируя запреты и санкции. К тому же он вспомнил свою подписку о неразглашении секретных сведений, которую дал спецслужбам Ирана.

«Ну и что? – нашептывал ему голос-искушение по имени Соблазн. – Речь идет не о военных секретах, а о научных статьях на открытые темы. К тому же на этих публикациях можно кое-что подзаработать, а главное – сделать себе имя, получить известность, научную перспективу, признание, возможность свободно жить и много зарабатывать хоть в Европе, хоть в Америке».

Сдав в секретариат конференции текст своего выступления, Мохаммед вышел из здания Выставочного центра, дождался автобуса и поехал в отель. Но по пути он вышел на одной из остановок в старом городе. Ему было просто необходимо побыть одному, погулять, собраться с мыслями.

Обдумывая ситуацию, молодой ученый не заметил, что уже несколько раз обошел вокруг изумительной красоты фонтана – огромной раскрытой раковины, внутри которой лежала гигантская – едва ли не метр в поперечнике – белая жемчужина идеально круглой формы.

В переводе с арабского Катар означает капли воды. Согласно старинной легенде, когда-то по воле Аллаха над заливом пролился благословенный дождь. Его капли упали в море и превратились в прекрасные жемчужины. И вот одна из них – самая большая, красивая и совершенная – теперь покоилась в журчащих струях воды внутри огромной раковины.

Впрочем, в европейской художественной традиции эпохи Ренессанса раковина с приоткрытыми створками и омываемой водой жемчужиной почти утеряла свой первозданный, принесенный из глубины веков горячим песчаным ветром смысл и означала совсем иное. Лукавое, вожделенно-похотливое женское начало этого символа в мироощущении Старой Европы было далеко от философско-метафорического сознания Ближнего Востока и в сравнении с ним казалось поверхностным и примитивно конкретным. Чистота, святость, женственность, возвышенность, талисман, оберег и даже Коран – вот что олицетворяют драгоценные перламутровые горошины в арабском мире. Для персов жемчуг – это еще и вдохновитель мудрых и красивых мыслей. Сокрытая в раковине жемчужина, словно потаенная истина, прячется в скорлупе коварства и лжи, и не многим дано пробиться сквозь этот порочный панцирь и, оставшись девственно чистым, открыть эту истину для себя и мира, понять ее и насладиться прелестью заложенного в ней смысла…

Разговаривая с Майклом в кулуарах конференции, Мохаммед конечно же не заметил ни контрнаблюдения со стороны второго американца, ни еще одного участника симпозиума с бейджем «Персонал», который внимательно следил за двумя беседующими иностранцами, всячески маскируя свой пристальный интерес. Как только ученый попрощался с американцем, ничем не приметный с виду наблюдатель несколько раз прошелся мимо Мохаммеда. Своим колючим и острым взглядом он старался незаметно прочесть имя и фамилию иранца на бейдже «Участник». Но пластиковая табличка на узкой синтетической ленте своей лицевой стороной уже давно была повернута (воля случая) к груди ученого, и незнакомец не видел ничего, кроме ее чисто-белой обратной стороны. Наконец дотошный соглядатай улучил момент, когда Мохаммед оказался среди небольшой, но достаточно плотной группы участников конференции. Человек протиснулся сквозь стоящих рядом людей и, пробравшись к ученому почти вплотную, рукавом пиджака как бы невзначай, но очень ловко зацепил бейдж объекта своего интереса, перевернув пластиковую карточку вверх лицевой стороной.

– Прошу прощения, – сказал он по-английски и улыбнулся. При этом его быстрый взгляд будто ненароком, но с фотографической точностью отфиксировал текст на пластиковой табличке: «Мохаммед Салами Университет «Малек Аштар» Иран».

– Нет проблем, – только и успел проговорить Мохаммед. Секундой позже, уловив знакомый персидский акцент в английской фразе незнакомца, он попытался окликнуть уходящего человека. – Вы из Ирана? – Но тот уже растворился в толпе, и через секунду-другую Мохаммед уже забыл о нем.

А обладатель цепкого взгляда, не теряя времени, прошел в оргкомитет, где, как всегда в дни работы конференции, царил всеобщий бедлам, и было удивительно, как при такой внешне абсурдной организации еще велась работа секций, читались доклады, проводились заседания «круглых столов», пресс-конференции и даже фуршеты, которые здесь были сугубо безалкогольными. И все это происходило без существенных накладок и сбоев.

Войдя свободно, как к себе домой, в штабной офис, мужчина спросил у первой попавшейся сотрудницы старшего администратора, а увидев его за соседним столом, попытался выяснить у этого растрепанного, потного, разрываемого звонками двух мобильных и трех-четырех обычных телефонов человечка, где можно найти Мохаммеда Салами – молодого ученого из Ирана.

Вместо ответа взмыленный растрепа, продолжая что-то кричать сразу в две, прижатые плечами к ушам трубки, протянул посетителю папку с наименованиями гостиниц и номерами, где размещались участники симпозиума.

Гостю только это и было нужно.

Перелистав бумаги, он быстро нашел то, что искал. А найдя и прочитав, задумался… Оказывается, иранец жил в одной гостинице с американцем Майклом Слинчем, за которым следил и пытался выявить все его «иранские» контакты любопытный обладатель бейджа «Персонал». Что это, случайное совпадение или…

«Прекрасно! Салами как минимум еще пару часов задержится на конференции, плюс час на то, чтобы добраться до гостиницы. Итого, у меня есть примерно три часа». Его мозги работали, словно многоядерный суперкомпьютер. «Самое трудное – это подобраться к номеру Салами. Но попробуем…»

Вернув папку с информацией об участниках конференции, человек поспешно направился к выходу из Выставочного центра, на ходу спрятав в карман болтавшийся на шее бейдж «Персонал». На автостоянке он без труда отыскал свой «Сузуки», привычным движением надел и застегнул белый мотошлем, который полностью закрывал голову, откинул защитное стекло, сунул в багажный бокс за задним сиденьем свой небольшой портфель-сумку на длинном ремне, надел перчатки. Через минуту он уже мчался в восточную часть Дохи – туда, где на берегу, рядом с яхт-клубом возвышался пятизвездочный отель «Марриотт». Вскоре он уже въехал на стоянку гостиничного комплекса, снял шлем и, достав портфель, быстрым шагом – то ли от жары, то ли разгоряченный быстрой ездой – прошел под козырьком гостиницы в главный вход и направился прямо к регистрационной стойке.

– Могу ли я дня на два-три остановиться у вас? – обратился он к дежурному менеджеру.

– Конечно.

– Мне бы хотелось взять номер 722.

– Именно этот номер?

– Да, именно этот.

– Секунду, я должен посмотреть, свободен ли он. – Улыбчивый менеджер пробежался пальцами по клавиатуре своего компьютера. – Сожалею, но он занят. – Услужливый сотрудник рецепции явно хотел помочь потенциальному клиенту и потому спросил:

– Извините, а почему вам нужен именно этот номер?

– Здесь живет мой знакомый, и мне хотелось бы поселиться рядом с ним.

– Еще раз извините за любопытство, а в каком номере живет ваш знакомый, – стараясь не быть чересчур навязчивым, спросил администратор.

– В 721-м.

– И его зовут…

– Мохаммед Салами. Он из Ирана, университет «Малек Аштар», – ответил посетитель, а про себя подумал: «А ты неплохо вышколен, парень, и хорошо научился проверять своих клиентов…»

– Тогда я с удовольствием могу предложить вам 720-й. Он рядом, и вы будете соседями. У вас есть багаж?

– Нет, только сумка, – и, чуть помедлив: – У меня к вам просьба, не говорите Мохаммеду, что я в соседнем номере. Пусть для него это будет приятным сюрпризом.

– О’кей!

Когда с формальностями было покончено, гость вошел в лифт, поднялся на седьмой этаж, открыл пластиковой магнитной картой дверь с табличкой «720» и вошел в номер.

«Отлично! Во имя Аллаха все идет отлично», – подумал он, когда подошел к окну с балконной дверью и увидел прекрасный вид на залив и причал морского клуба с шикарными белоснежными яхтами всех размеров и моделей, которые в гордом величии застыли у причальной стенки.

Широкие балконы опоясывали почти все этажи этого корпуса отеля «Марриотт». Перелезть через символическую перегородку, чтобы оказаться на балконе соседнего номера, не составляло никакого труда.

– Пусть так делает этот дурацкий Джеймс Бонд, – тихо проговорил с издевательской усмешкой постоялец номера.

С этими словами он достал из портфеля нож с невероятным количеством различных лезвий и даже электрическим тестером и присел на корточки перед смежной с 721-м номером стеной.

Внимательно осмотрев панель с двумя электрическими розетками, он сноровисто открутил пару винтиков, подцепил лезвием внешнюю планку, осторожно снял ее и заглянул в заполненное проводами энергетическое чрево. По его уверенным действиям было понятно – работает профессионал. Он прекрасно знал, что электрический провод и разводка внутри стены обеспечивают электропитанием оба смежных номера, а потому и проем в стене для розеток был сквозным. Извлечь звукоизолирующую прокладку не составило особого труда.

Достав из портфеля миниатюрный, чуть больше спичечной головки микрофон, человек осторожно приклеил его специальной пластиковой липучкой к внутренней стороне панели электрических розеток соседнего номера, а тонкий экранированный шнур с разъемом вставил в порт своего ноутбука. В соседние гнезда ПК он подключил наушники. Станция подслушивания была готова к работе. Затем к тому месту, где располагалась розетка со снятой панели, он пододвинул стул, на спинке которого уже висел его легкий пиджак, теперь прикрывший обезображенную стену, а на сиденье лежал ноутбук. Сейчас даже неожиданно вошедший в комнату человек не смог бы заметить подслушивающее устройство, не отодвинув стул. Тем не менее постоялец повесил на ручку внешней стороны входной двери номера табличку с ярко-красной надписью: «Не беспокоить!» Он удовлетворенно хмыкнул. Дело было сделано, теперь оставалось только ждать. Он взглянул на часы, затем на потолок, где миниатюрная стрелка темно-зеленого цвета указывала направление на Мекку – святой для каждого мусульманина город. Затем умыл лицо и руки, расстелил на полу небольшой коврик, скинул туфли, надел куфию – маленькую белую молитвенную шапочку, похожую на тюбетейку, – встал на колени лицом в сторону Каабы и совершил намаз. «Аллаху акбар… Свят Великий Господь… О, Аллах, прости меня… Прибегаю к защите Всевышнего от проклятого сатаны… Мир вам и милосердие Божье…»

* * *

Полюбовавшись внушительной у подножия и почти невесомой, устремленной ввысь изящной спиралью минарета Катарского исламского культурного центра, увенчанного легкой ротондой и золотым полумесяцем на резном шпиле, Мохаммед вернулся в свой номер отеля «Марриотт» ближе к вечеру, когда уже смеркалось. Он успел поужинать в гостиничном ресторане, выпить чашечку крепкого кофе и теперь был готов к работе хоть на всю ночь.

Включив лэптоп, он стал перебирать файлы материалов своих научных исследований.

– Так, это не то, это тоже ерунда, а вот это может заинтересовать моих американских благотворителей, – приговаривал он.

В это время с другой стороны стены в номере 720 его сосед поправлял наушники, напряженно пытаясь разобрать нечленораздельное бормотание ученого.

– И вот эта ядерная проблемка будет интересна Дяде Сэму, – продолжал негромко бурчать себе под нос Мохаммед.

Уже через час работы он набрал около дюжины тем.

– Так, ну что ж. Одиннадцать позиций, – продолжал он свой негромкий монолог. – Это уже кое-что… Теперь надо хотя бы в общих чертах раскрыть каждую тему.

Его работа за компьютером оказалась не просто механическим подбором цитат, с помощью которых он хотел обозначить содержание подготовленных для американца тем. Нарезка абзацев выглядела кучей разнородных цветных стеклышек, которые редко согласовывались между собой и совсем не складывались в единую композицию с гармоничной цветовой гаммой. Предстояло собрать их в цельное мозаичное полотно – ясное, четкое, лаконичное и понятное, а главное – привлекательное по своей новизне и актуальности.

На эту работу у него ушло несколько часов, и спать он улегся лишь около пяти утра.

А за стеной его сосед тщетно пытался связать между собой в единое смысловое целое услышанные в наушниках разрозненные невнятные фразы. Это получалось с трудом. Но одно слухач понял наверняка: ученый готовил для американцев какие-то материалы, связанные с ядерной тематикой. И этого было достаточно, чтобы вплотную заняться Мохаммедом Салами. Ядерные секреты ни в коем случае не должны покидать пределы Ирана, тем более – уйти в Америку.

Определив по воцарившейся в наушниках тишине, что ученый лег спать, его сосед умылся и тоже рухнул в широкую, как вертолетная площадка, кровать. Спать ему предстояло в наушниках – он не мог пропустить момент, когда Мохаммед проснется и покинет гостиничный номер, чтобы встретиться со своим американским знакомым. И еще. Предстояло решить, каким образом можно было бы сорвать эту встречу и не допустить передачу материалов по ядерной тематике в руки американцев, которые, судя по всему, являлись сотрудниками ЦРУ. Об одном он сейчас жалел больше всего: у него под руками не было оперативной техники для дистанционного доступа к компьютеру ученого и несанкционированного копирования хранившихся там файлов.

* * *

Проснулся постоялец 720-го номера от громкого голоса в наушниках. Его сосед говорил по мобильнику со своим американским контактером. Видимо, Мохаммед Салами стоял у смежной стены, разделяющей два гостиничных номера, рядом с тем местом, где в отверстие для электророзетки был вставлен микрофон. Слышимость была отличная. Слухачу пришлось даже несколько убавить звук, чтобы не оглохнуть.

– Добрый день, Майкл. Это Мохаммед… Мы вчера встречались с вами на выставке.

– Да-да, Мохаммед, здравствуйте. Я узнал вас. Как дела?

– Все о’кей. Я выполнил вашу просьбу, подготовил несколько тем и отправил их вам по электронной почте. (При этих словах сосед из 720-го номера напрягся и с нетерпением стал слушать продолжение диалога.)

– Но мне бы хотелось получить не только перечень тем, но и основные тезисы по каждой из них. Сбросьте мне их по электронке.

– Конечно, тезисы я подготовил, но мне бы хотелось передать их лично, чтобы прокомментировать кое-какие позиции. Я даже распечатал эти материалы здесь, на ресепшине…

– Хорошо-хорошо, – перебил его Майкл. – Это мы обсудим позже. А сейчас давайте договоримся, где и во сколько мы встретимся.

– Можно у меня. Я живу в «Марриотте», номер 721. Это в…

– Нет-нет. Гостиница не лучшее место для таких встреч.

«Хитрый американец, – подумал про себя человек в наушниках, подслушивая телефонный разговор абонентов. – Ведь не сказал, что живет в этом же отеле…»

Тем временем Майкл продолжал:

– Давайте встретимся в лагуне Западного залива.

– Где это?

– Это новый район столицы. Далековато от центра, зато там тихо, красиво и мы сможем спокойно поговорить.

«Все сказал, – вновь отметил контролер разговора. – Только забыл упомянуть, что это один из немногих районов Дохи, где разрешено приобретать землю иностранцам. Именно здесь сотрудники ЦРУ чувствуют себя, как в собственной штаб-квартире».

– А где мы там увидимся? – спросил иранец.

– Ориентир – два совершенно одинаковых «ломаных» черных небоскреба-близнеца, которые стоят друг против друга с двух сторон трассы. Их невозможно не заметить. Недалеко указатель и поворот направо в сторону моря. А уже при въезде в лагуну есть автостоянка. Там оставите машину…

– Я поеду на такси.

– Ну, тем более. Отпустите такси у большой круглой клумбы, которую огибает дорога и симпатичный двухэтажный дом. Идите прямо под большую и красивую круглую арку. Она там одна, так что не заблудитесь. А потом прямо на мостик через лагуну. Это недалеко. Там мы и встретимся.

– Хорошо, договорились. А в какое время?

– Вам будет удобно часов в пять?

– Да, конечно.

– Ну, вот и прекрасно. До встречи. Жду непременно.

Глава 8 Париж, вербовка с привкусом любви

Через час с небольшим после звонка Женевьевы Виталий вышел из «черепичного» сада Тюильри и наискосок пересек площадь Согласия – самую большую в Париже.

Часами гуляя по городу, обычно это было в субботние или воскресные дни, когда не хотелось сидеть дома в ожидании очередной семейной свары, Виталий любил вспоминать истории, связанные с городскими достопримечательностями. Это тренировало память и помогало не только в пустом фарисейском трепе на официальных приемах и фуршетах, сопровождении наезжавших в Париж высоких гостей из России, но и для заведения новых знакомств.

Десять – пятнадцать секунд потребовалось Виталию, чтобы пересечь Рю де Риволи, обогнуть слева одну из самых фешенебельных гостиниц Парижа «Крийон», откуда в феврале 1923 году за буйный нрав с треском вышибли русского поэта Сергея Есенина (в парижском театре Дункана он не только читал «Исповедь хулигана», но и сам покуражился вволю в самых разных уголках французской столицы), пройти мимо американского посольства и еще прошагать метров сто по узкой улочке Буаси д’Англа, чтобы выйти на Фобур Сент-Оноре. Тут же, у здания, крышу которого венчал всадник на белом коне, он повернул налево и вот с правой стороны на углу с улицей Анжу гостиница «Кастильон». Небольшой, не очень дорогой и весьма приличный отель с рестораном на первом этаже, широкими, как полигон, двуспальными кроватями, телевизором, ванной и прочими удобствами в номерах на четыре звезды. Он занимал угловое здание и редко пустовал. Близость Лувра, Вандомской площади, Сены, Елисейских Полей, Тюильри и других достопримечательностей Парижа обеспечивала ему нескончаемый поток туристов.

Справа от входа за стойкой топтался портье, что-то обсуждая с посетителями. Ему и дела не было до элегантного, спортивного вида красавца мужчины средних лет с фирменным продуктовым пакетом в руке, который уверенно прошел по небольшому узкому коридору прямо к двум лифтам.

«Так, кажется, все нормально, – подумал Виталий. – Портье меня даже не заметил, а два молодых улыбчивых японских туриста, стоящие у лифта, больше озабочены собственной фототехникой и выбором ракурса для селфи в интерьере гостиницы, нежели мною».

Он пропустил вперед японцев, а сам сел в другой лифт, который как раз опустился на первый этаж. Выждав небольшую паузу, во время которой цепким взглядом еще раз окинул холл гостиницы – все спокойно, ничего подозрительного, – нажал кнопку с цифрой семь, затем кнопку принудительного закрытия дверей лифта (попутчики ему не нужны) и через несколько секунд, когда кабина остановилась, вышел из нее и спустился на один этаж ниже. Вновь сработал привычный со времен работы в разведке стереотип – незачем знать посторонним, даже случайным встречным, какой этаж ему действительно нужен.

Найти 624-й номер тоже не составило никакого труда – стрелки на стенах указывали, где и какие апартаменты расположены.

Виталий постучал в дверь с табличкой 624. Никто не ответил. Постучал сильнее, и дверь произвольно приоткрылась. Он вошел в небольшую прихожую и тут же с ног до головы увидел себя в большом зеркале, которое было напротив дверей. Справа, из ванной, доносился шум льющейся из душа воды.

«Она в ванной и специально не заперла замок, чтобы мне не стоять под дверью, как три тополя на Плющихе», – подумал он и сделал еще несколько шагов.

– Бонжур, мсье. – Высокий, крепкого телосложения мужчина, стоявший на балконе и невидимый до сего момента, вышел ему навстречу.

– Прошу прощения, я, кажется, ошибся дверью. – Виталий на автомате произнес банальную фразу, хотя прекрасно понимал: это был именно 624-й (счастливый – сумма последних двух чисел равнялась первому) номер. Он хотел повернуться, чтобы выйти, но тотчас услышал, как перестала шуметь вода в ванной, и в ту же секунду оттуда вышел еще один улыбчивый здоровяк, преградив ему выход из комнаты в коридор.

– Нет-нет, вы не ошиблись, – в голосе француза звучала категоричная уверенность, не предвещавшая ничего хорошего, – вы пришли именно туда, куда надо.

«Все! Писец!! Попался!!!» – резануло в мозгу.

Сопротивляться, затевать драку или громкий скандал было бессмысленно. Разница в весовых категориях и двойное численное превосходство незнакомцев оставляли Виталию мало шансов на бегство. И все же… попробовать стоит. Тяжелая бутылка шампанского в пакете давала ему некоторые преимущества. Пожалуй, он сможет вырубить стоящего рядом верзилу и выскочить из номера…

Но тут Коржавцев спиной почувствовал, как сзади появился кто-то третий, быстро вошедший в номер из коридора и на замок закрывший за собой дверь.

«Вот тебе и абздец!.. Окончательный и бесповоротный!.. Все пути к отходу отрезаны… Даже закричать, чтобы вызвать обслугу отеля, не получится – эти амбалы просто сотрут меня в пыль, а пыль развеют по ветру… И все же, была ни была… напоследок я устрою вам, ребята, и Березину, и Бронетемкин Поносец…»

– Виталий Васильевич, только давайте без идиотизма, – вновь обратился к нему человек, вышедший с балкона. Кажется, по выражению лица Коржавцева он уловил решительный настрой русского. – Мы не собираемся вас надолго задерживать. Давайте поговорим, обсудим кое-какие вопросы, интересные и вам, и нам, и мирно разойдемся.

«Так, он обратился ко мне по имени и отчеству. Значит, специалист по России и следил за мной не один день. Как же я этого не заметил?» Страха не было, только досада и злость на самого себя и собственное раздолбайство карябали мозг. «Где и когда я успел так лохануться?..»

– Кто вы и что вам от меня нужно? Я не имею чести знать вас.

– А мы изучили вас довольно неплохо. Уверен, и вы понимаете, что мы представляем французские спецслужбы.

– Я гражданин Российской Федерации, и мне нет никакого дела до французских спецслужб. – А про себя Виталий подумал: «Боже, как все примитивно, банально и глупо, будто в плохом кино… Понятно, что вы из спецслужб, а я даже никого не предупредил, где нахожусь». Но, продолжая действовать по заранее отработанной схеме на случай критической ситуации, он твердо заявил: – Я требую выпустить меня, я буду жаловаться на вас в наше посольство.

С этими словами он попытался вытащить свой мобильник из футляра на брючном ремне, но не успел. Находившийся позади здоровяк молниеносно заломил ему руку.

– Успокойтесь, не надо резких движений и, прошу, закончим эти дурацкие игры. К тому же, я уверен, после нашей встречи у вас не будет повода жаловаться в посольство.

Стоявший посреди комнаты француз, видимо старший по должности, подошел к Коржавцеву, достал его мобильный телефон и, глядя на экран, нажал несколько кнопок.

– О, да у вас тут один примечательный номер, – продолжил он. – Вот и появилась общая тема для разговора. Положите пакет на кровать и садитесь за стол. Побеседуем о нашей общей знакомой.

С этими словами он повернул мобильник и поднес его поближе к Виталию, чтобы тот мог видеть экран, на котором высветились цифры телефонного номера Женевьевы.

Повинуясь нажиму в спину и боли во все еще заломленной руке, Коржавцев сделал несколько шагов и опустился на стул. Наконец его рука была свободна. Пакет он поставил рядом на пол, но стоящий сзади качок взял его и положил подальше на кровать.

– Вот, полюбуйтесь. – Француз достал из небольшого портфеля и разложил перед Виталием дюжину цветных фотографий.

Студеная судорога сковала тело, лишь только он взглянул на сочные глянцевые отпечатки. Холодный пот выступил и будто заиндевел на его висках, выбеливая густые черные волосы. На столе небрежно лежали цветные снимки весьма приличного качества, хотя и с несколько размытым изображением по краям, – свидетельство оперативной съемки скрытой камерой со специальной оптикой. Среди продавленных сугробов подушек и простора измятых горячей плотью белоснежных простыней во всей наготе и бесстыдстве эротического экстаза застыл он. Именно он, а не «человек, похожий на Коржавцева». А вместе с ним в сумасбродном буйстве распутной оргии и непристойном похабстве развратных поз разметалось еще одно обнаженное тело. Ее тело…

– Ну, как вам эта фотосессия? – с явной издевкой спросил француз, пристально глядя на собеседника. – Парижские «Бешеные лошадки» вам бы позавидовали. Кстати, у нас есть и видео ваших сексуальных развлечений. Поверьте, оно впечатляет еще больше…

«Боже мой… все, кранты! – Страшное потрясение ломом раздробило его окоченевшее сознание – в крошку, вдребезги, в труху, в пыль. – Нет, это не просто залет… и даже не фиаско. Это полный шиздец! Впору молитву о спасении души читать…»

Коржавцев не мог побороть внутреннюю дрожь в теле и закрыл глаза.

– Но все это могло бы остаться нашей с вами тайной, если бы вы согласились выполнить некоторые наши просьбы сугубо конфиденциального характера, – слова француза отбойным молотком долбили мозг.

Незнакомец перешел на деловой тон. Собственно, ради этого момента спецгруппа уже несколько месяцев пристально изучала Коржавцева, установив за ним плотное оперативно-техническое и агентурное наблюдение.

Словно предвосхищая немой вопрос своего русского визави, француз назидательно продолжал.

– Вы, конечно, можете отказаться от нашего предложения, но в таком случае весь этот фото– и видеокомпромат попадет на стол вашему руководству. И тогда – прощай Париж… Извините, но, а la guerre comme a la guerre – на войне, как на войне… – Незнакомец в упор уставился на русского, пытаясь уловить и понять его реакцию. – Нет, вас, конечно, не расстреляют, в России мораторий на смертную казнь. И даже в Сибирь не сошлют – не сталинские времена. Но выгонят с работы, сделают невыездным, от вас отвернутся друзья, вы станете всеми презираемым изгоем и, в конце концов, или сопьетесь, или покончите жизнь самоубийством. Ни жена, с которой у вас прескверные отношения, ни маленький ребенок вас не спасут.

Ультимативный тон и жесткие фразы лягушатника методично кромсали замороженное сознание Виталия, который и так понимал всю безысходность своего положения. «Но зачем я нужен французским спецслужбам? Какую информацию они хотят от меня получить?» Теперь он ни на минуту не сомневался, что уже давно попал в поле зрения своих бывших противников по секретному ремеслу.

«Кто они? Откуда? – Коржавцев пытался лихорадочно собрать в кучу осколки разума, чтобы понять и оценить свое положение. – Из DPSD – Директората безопасности обороны, то есть военной контрразведки, в чью сферу входит борьба с незаконной торговлей оружием? Но ни я, ни «Военвнешторг» не имеем никакого отношения к черному оружейному бизнесу… Управление военной разведки DRM? Вряд ли. Их больше интересуют глобальные вопросы стратегического характера… Тогда, может быть, созданное недавно по указанию Саркози DCRI – Центральное управление внутренней разведки, действующее в рамках министерства внутренних дел Франции? Но зачем я им? Все сведения, которыми я располагаю, лежат вне сферы интересов МВД… Значит, эти ребята из DGSE – Генерального директората внешней безопасности, ведущего внешнюю разведку и контрразведку… Черт поймет всю их запутанную систему разведсообщества…»

– Виталий Васильевич, может быть, у вас есть вопросы? Мы бы с удовольствием на них ответили. – Полностью контролируя ситуацию и чувствуя свое превосходство, собеседник тем не менее изображал корректность и по возможности старался быть учтивым.

«Нет, только не сдаваться! Надо что-то делать… Делать – елать – лать – ать твою мать!»

– А видео можно взглянуть?.. – Он ляпнул первое, что срыгнулось на язык, и сам не узнал своего голоса.

– Как-нибудь в другой раз… – Глаза француза прищурились, пронзительный взгляд сверкнул удивлением и беспокойством. Что еще отколет этот русский?

– Боюсь, что другого раза может и не быть… – Он откашлялся, чтобы хоть как-то восстановить голосовые связки. – Или ваше начальство с Мортье не дало санкцию на демонстрацию сидишника с этой записью?

Французы озадаченно переглянулись. Откуда иностранец узнал, что они из DGSE? Ведь неспроста он назвал улицу, где находится их штаб-квартира?

Этот нюанс в поведении противников не ускользнул от Коржавцева.

«Ага, лед тронулся, мсье!» Его замороженные мозги враз разогрел кураж! Нахраписто и нагло он пошел ва-банк!

– Знаете что, а подарите-ка мне на память о нашей встрече вот эту… – он ткнул пальцем в самый вульгарный и непотребный снимок, – эту и вот эту фотографии. А то жена начинает ворчать и на ночь глядя подсовывать мне «Виагру». Пусть убедится, с вашей помощью, что я еще о-го-го!

Едва сдерживая досаду, француз молча сгреб со стола фотографии и сунул их в портфель.

– Постойте, а Женевьеве или, как там ее у вас зовут, вы их показывали? – Сейчас Виталий на двести процентов был уверен, что его подруга – подстава французских спецслужб. И очень уж захотелось ему хоть как-то уесть этих парижских супостатов, а лучшего, хотя весьма рискованного, способа продемонстрировать им, что он расколол их агента, просто не было.

– Я не сомневаюсь, что с вашей помощью она неплохо справилась с разведывательным ликбезом, а вершины секс-мастерства освоила в «Школе проституток» Антверпена? – Виталий сам не ожидал от себя такой лихой и безбашенной борзости. Как часто бывает в стрессовой ситуации, из дальних закоулков памяти вдруг выныривала давно забытая информация, почерпнутая бог весть когда и откуда и, казалось, навсегда похороненная за ненадобностью в пучине подсознания. Вот и сейчас всполохом мелькнуло воспоминание о его давней командировке в Бельгию, когда страну поднял на дыбы гвалт общественного негодования по поводу открытия мадам Гросси шокирующего учебного заведения, куда совершенно официально набирали не только начинающих, но и желающих повысить свой профессионализм до уровня «хай класс» проституток. Это было слишком даже для Бельгии, где законодательно легализованы секс-услуги, но запрещено содержание публичных домов, и школу прикрыли через три месяца.

– Уверен, ваша подстава была бы в Антверпене не только успевающей по всем предметам и очень прилежной ученицей, но и могла бы вести собственный сексуальный мастер-класс. Лучшего агента для вас не найти: сидит барышня в разведывательном гнезде, ковыряется в… в общем, сами знаете где – везде.

«Боже правый, какую хрень я несу? – будто глядя на себя со стороны, подумал Виталий. – Ведь это же о ней, о Женьке!» И тут же ни с того ни с сего вспомнил русскую классику: «Мне ненавидеть вас бы надо, а я безумно вас люблю…»

– Насколько я понимаю, именно эта часть общения с мадам Дюваль вам больше всего и понравилась, – не остался в долгу по плану похабных колкостей и француз. – Что касается Бельгии, то вы неплохо там поработали для своей разведки. Все бы было хорошо, если бы не один досадный прокол.

Тут пришла очередь напрячься Коржавцеву. Действительно, он несколько лет работал в Бельгии. Это была его последняя долгосрочная загранкомандировка. И хотя руководство службы положительно оценило результаты его оперативной деятельности, после возвращения в Центр он принял окончательное решение уйти из разведки.

– Вспомните вашу поездку из Брюсселя в Париж, – продолжал собеседник. – Ничего не приходит на ум?

Да, действительно, всего за несколько недель до окончания командировки и возвращения в Москву резидент отправил Коржавцева в Париж провести конспиративную встречу с французским агентом. Источник был завербован несколько лет назад еще в советские времена, состоял на связи посольской резидентуры российской разведки во Франции и предоставлял кое-какую информацию по военно-техническим вопросам. Виталий не знал нюансов, да ему и не положено было их знать, но по каким-то причинам это разовое мероприятие поручили ему. Поездка прошла без проблем. Часа три гуляя по городу, он не обнаружил за собой слежки, отстояв приличную очередь, купил входной билет и, наконец, поднялся к обусловленному месту встречи на колоннаде Нотр-Дам де Пари, где фланировали и фотографировали Париж с высоты полета Горгулий десятки туристов, затеряться среди которых не составляло никакого труда. Но был в этом обиталище Квазимодо один безлюдный закуток, идеальное место для короткого конспиративного контакта. Здесь Виталий и провел явку с конфидентом: обменявшись паролем, передал ему конверт с деньгами и подарок – изумительной ручной работы шахматы «с секретом», а сам получил «сувенир для одного общего знакомого» – внушительных размеров фотоальбом Лувра 1964 года выпуска в твердом массивном переплете. Вероятно, именно в эту плотную обложку были вставлены тончайшие листы бумаги с секретными материалами, а может быть, развединформация была перенесена на микроточку, вживленную ну хотя бы в зрачок Моны Лизы на репродукции знаменитой картины Леонардо да Винчи, украшавшей фронтиспис альбома. От этого взгляд Моны Лизы ди Антонио Марии ди Нольдо Герардини, третьей жены Франческо дель Джокондо, мог бы стать еще более загадочным и потаенным.

Об этом Коржавцев думал, возвращаясь из Парижа в Брюссель. Сидя в вагоне поезда, он с интересом листал полученный альбом, ничуть не заботясь о том, чтобы хоть как-то спрятать книгу с секретной информацией. В данном случае он исходил из простого правила бывшего шефа ЦРУ Алена Даллеса «Иногда отсутствие конспирации – лучшая конспирация».

И вот эта поездка отозвалась роковым эхом многие годы спустя…

Не без удовольствия и злорадства наблюдая растерянность своего русского визави, собеседник продолжал:

– Тогда вы встретились с одним французом, имя которого… Впрочем, его имя вы, скорее всего, не знаете, ведь для вас это было разовое мероприятие. А вот псевдоним Жискар, вам может быть известен.

«Боже мой, точно Жискар, – вспомнил Коржавцев. – Псевдоним того агента, с которым я встречался в Париже, был Жискар. Но как они это узнали?»

– Вижу, что вспомнили…

– Не знаю я никакого Жискара, – оборвал Виталий собеседника.

– Тогда взгляните сюда.

С этими словами разведчик снова полез в свой портфель и опять вытащил небольшую пачку фотографий, перебрал их и несколько штук положил на стол, другую часть оставил у себя. На сей раз это были черно-белые снимки, сделанные, судя по всему, сотрудником наружной разведки. И снова на них был Коржавцев, а рядом – тот самый агент Жискар. Вот они здороваются, вот о чем-то говорят, вот Виталий получает фотоальбом Лувра, вот передает пакет с деньгами и шахматами, вот они прощаются и расходятся. Но как французы смогли сделать эти фотографии?! Место конспиративной встречи было подобрано идеально, никого, кроме их двоих, в этом углу колоннады не было – за это Виталий мог поручиться, хотя при подготовке к встрече, словно чувствуя недоброе, настаивал на проведении безличной тайниковой операции…

– Это липовый фотомонтаж!

– Ну, не скажите… Нам стоило большого труда сделать эти кадры и остаться незамеченными.

– В ту поездку я не был в соборе Парижской Богоматери, – продолжал идти в глухую несознанку Коржавцев.

– Тогда что вы скажете на это, – и разведчик выложил еще несколько снимков. Это были четкие детальные изображения нескольких пачек валюты достоинством в 20, 50 и 100 франков, шахматной доски и двух – белой и черной – пешек. Бархатные основания обеих фигурок были отогнуты, и из просверленных отверстий торчали скрученные в маленькие тугие трубочки бумажные рулончики, а из тайника в доске выглядывали шифровальные блокноты, почтовые конверты и открытки, листы белой бумаги для тайнописи. На других фотографиях были все те же инструкции, блокноты и другие секретные документы в развернутом виде с четко читаемым текстом на французском языке.

– Вижу деньги, шахматы, какие-то конверты с открытками, а обо всем другом – понятия не имею.

– Это разведзадания вашему агенту, схемы закладки тайников для передачи полученной информации, шифрблокноты для подготовки секретных материалов и почтовые конверты с подставными адресами вашей службы в третьих странах. О деньгах не говорю, видимо, гонорар вашему агенту, – комментировал француз. Коржавцев и без подсказки знал, что это такое, но закон шпионского жанра требовал вести игру до конца.

– При чем тут я?

– Именно вы передали весь этот шпионский набор Жискару.

– Ага, и Мону Лизу из Лувра в 1911 году тоже я украл…

– У вас прекрасное качество для разведчика, хоть и бывшего. Вы до конца защищаете позицию, проигранную во всех отношениях. Но в данный момент мы просто теряем время. Вот взгляните сюда, – и француз протянул две последние фотографии. – На первой – отпечатки ваших пальцев, которые вы случайно оставили на шахматной доске для своего агента. А на второй – тоже ваши отпечатки, снятые нами всего три-четыре месяца назад во время фуршета на выставке вооружений в Ле-Бурже. Если не верите, можете прямо сейчас сравнить их с папиллярным узором на собственных пальцах, они идентичны. И, кстати, формула вашей ДНК у нас тоже есть.

– Ну, тогда клонируйте меня, как овечку Долли, и у вас не будет никаких проблем.

Запираться уже давно было бессмысленно, но Коржавцев делал это из упрямства – ему очень не хотелось так позорно и глупо проигрывать, а еще из принципа, усвоенного с младых ногтей в разведшколе: попался, отрицай все, даже самое очевидное. Но, если уж быть совсем откровенным, он тянул время и лихорадочно искал какой-нибудь выход из сложившейся патовой ситуации с наименьшими для себя потерями.

– Если очень постараться, отпечатки моих пальцев можно найти даже на обгоревшем черепе Гитлера…

– Хватит, я устал от ваших интеллектуальных экзерсисов, – резко оборвал его сотрудник DGSE. – Мы давно следили за Жискаром, надеясь выйти на кого-нибудь из сотрудников вашей резидентуры в Париже. Но попались вы.

– Так почему же вы не задержали нас с поличным во время встречи?

– Такие мероприятия готовятся заранее, а вы были новый для нас человек. Мы даже не знали кто вы, на разведку какой страны работаете. Но вашего контактера мы задержали тут же, он даже не успел пройти Старый мост с острова Сите. Понятно, что он рассказал нам все, что знал.

– Вы блефуете! Мы бы узнали об аресте Жискара.

– Виталий Васильевич, не нужно недооценивать профессионализм французских спецслужб. Он был задержан, а не арестован, перевербован нами, и с его помощью мы несколько лет продвигали российским спецслужбам дезинформацию о наших достижениях по некоторым образцам современной военной техники и ряд тупиковых направлений в области кое-каких исследований на эту же тему. Представляете, сколько времени и денег потеряли ваши спецНИИ, отрабатывая эти псевдонаучные идеи! И куратор Жискара из парижской резидентуры российской разведки тоже, как у вас говорят, оказался «под колпаком», только под нашим, фригийским. – Француз не без удовольствия хмыкнул, довольный своей шуткой, собой и работой своей конторы. – Это же классика секретных операций. Вспомните, как израильтяне приговорили вашего агента Маркуса Клингберга к 20 годам, из которых первые восемь лет он сидел в одиночной камере тюрьмы Ашкелона, а вы об этом ничего не знали.

– Зато до этого Моссад больше 30 лет ничего не знал о том, что с помощью этого ученого мы контролировали практически все разработки химического и биологического оружия Израиля. А как филигранно он обманывал детекторы лжи, на которых его проверяли!

Виталий понял, что нет никакого смысла отрицать свою прошлую работу в разведке. Главное – попробовать уболтать этих ребят, чтобы точно выяснить, чего представители DGSE хотят от него сейчас, по возможности получить от них максимум полезной для себя информации и таким образом хоть как-то расширить поле для маневра в собственных интересах.

– Так почему же вы не продолжили свою успешную работу с Жискаром, а фактически «сожгли» своего двойного агента, сообщив мне всю его подноготную? После таких признаний вы не имеете права выпустить меня живым из этого номера, ведь я через полчаса сообщу обо всем моим бывшим коллегам в российской разведке.

Все трое разведчиков, внимательно и с искренним интересом наблюдавшие за своим русским, хоть и бывшим, но все же коллегой-противником по секретному ремеслу, вновь переглянулись.

– Вам остается накачать меня наркотиками, чтобы я перепутал входную дверь с балконной и грохнулся на мостовую с шестого этажа, – продолжал Коржавцев. – Но имейте в виду, мое руководство знает, где я сейчас нахожусь, и к тому же ему известно, что я не наркоман…

– Ну, не нужно врать. Начальству не докладывают, что идут на свидание к любовнице, – усмехнулся один из французов. – В какую банальщину вас еще понесет? Надеюсь, вы не думаете, что мы растворим вас в ванне с соляной кислотой и сольем в парижскую канализацию?

– Спасибо и на этом…

– Спасибо вы нам скажете потом. А пока мы предлагаем вам сотрудничество с нашей службой, – продолжил старший троицы. – И давайте обойдемся без пафосных восклицаний по поводу предательства Родины и прочей чепухи. Ваша советская Родина предала вас вместе с Горбачевым в 1991 году. Хрустнула, как пустой орех, и развалилась.

– Что будет, если я откажусь? – Вопрос будто сам сорвался с языка.

– Я уже говорил, тогда вся эта пачка документов окажется на столе вашего руководства… И вы не сможете попросить парочку фотографий, чтобы продемонстрировать жене, – тема, сами понимаете, не та.

Последняя фраза показала, что француз цепко держал в памяти все детали разговора и не упускал случая всякий раз уязвить противную сторону.

– Нам даже не нужно будет объявлять вас персоной нон грата. Начальство «Военвнешторга» само позаботится о вашем скорейшем отъезде домой.

– Зато у меня будет смягчающее обстоятельство, – Коржавцев тоже не остался в долгу. – Я имею в виду информацию о двурушничестве Жискара. А у вас останется на добрую память проваленный агент-двойник.

– Во-первых, не забудьте, что этот конфидент был задержан после явки с вами. Значит, провалили его вы. – Разведчик сделал эмоционально-смысловое ударение на местоимении. – И это обстоятельство станет для вас скорее отягчающим фактором, уж больно большой шлейф проблем за этим тянется… Во-вторых, Жискар уже выработал свой оперативный ресурс агента-двойника, и мы завершаем с ним сотрудничество. Хотя, – видимо, французу в голову пришла какая-то интересная мысль, и после недолгих размышлений он решил ее озвучить. – Хотя, если вы согласитесь работать с нами, а я уверен в этом, мы продумаем ситуацию и не вызывающие никаких подозрений обстоятельства, в результате которых вы сможете сообщить куда следует о том, что Жискар ведет двойную игру. Это поднимет ваш авторитет и статус не только у бывших коллег в разведке, но и у нынешних в «Военвнешторге».

– Бережно же вы относитесь к своим информаторам, – не упустил случая для издевки Виталий. – Чуть позже и со мной вы поступите так же? Ради собственных интересов сдадите кому-нибудь за понюшку табаку?

– Знаете, меня умиляет ваша трогательная забота о проваленном вами же агенте. Если бы не мы, он сейчас бы гнил в тюрьме. А так с вашей и нашей помощью уже заработал на спокойную и обеспеченную старость где-нибудь в тихом городишке на южном побережье Франции.

– А чтобы вы и ваше руководство безмятежно спали и ни о чем плохом не думали, – вмешался в диалог стоящий позади Коржавцева француз, – мы опубликуем в колонке криминальной хроники какой-нибудь бульварной газетенки Парижа заметку и фотографию с места происшествия о случайной гибели Жискара в автокатастрофе. Думаю, он посмеется, прочитав о себе такую новость.

– Да уж, фотографии делать вы мастера…

– И последнее, – прервал затянувшееся пикирование начальник французской тройки, – подумайте лучше о себе. Ведь и у французского правосудия могут возникнуть к вам нелицеприятные вопросы.

Виталий ясно понял нескрываемую угрозу. Все кончено, его не просто загнали в угол и растоптали, его, как плевок, размазали башмаком по асфальту. Он собственной шеей почувствовал легкий холодок стального языка, вслед за которым должен был последовать смертельный поцелуй Малышки Луизон…

Подумать только, каких-то полтора-два часа назад он в ожидании чудесной встречи парил над землей, наслаждался жизнью, надеялся, ждал, мечтал; даже тень его сияла радостью, и вот все рухнуло в мгновенье ока. Кто он теперь? Из уверенного в себе, в общем-то успешного и даже самонадеянного мужика, почти мачо, превратился в ничтожество, мразь, бедолагу-предателя на задних лапках вытянувшегося в столбик суслика, покорно ожидающего своей участи…

А может, взять да и покончить разом со всей этой хренотенью?!..

Видимо, и для французов не остался незамеченным внутренний надлом их собеседника. Один из них сделал несколько осторожных шагов и встал между Коржавцевым и дверью на балкон, другой, что стоял сзади, придвинулся еще ближе, готовый при малейшей попытке объекта к сопротивлению сковать его своими клешнями и обездвижить.

– Ну-ну, не стоит так драматизировать ситуацию. – Сидящий напротив вербовщик уже осознал свою моральную победу над непокорным русским. Сейчас оставалось единственное – помочь своему противнику выйти из трудного для него положения, не теряя при этом чувства собственного достоинства. И француз помог ему в этом.

– Отнеситесь к нашей просьбе как к обычному предложению поработать аналитиком с весьма неплохим жалованьем на солидную иностранную фирму, – продолжил он. – Вы профессионал, и сами не единожды вербовали агентуру. Так что все нюансы и условности вам ясны и понятны. Поверьте, наше с вами конфиденциальное сотрудничество прибавит вам новизны и остроты ощущений в этой жизни.

Он вытащил из кармана своего пиджака взятый у Коржавцева мобильник и протянул его хозяину.

– Вот, возьмите, и через два-три дня позвоните Женевьеве. Хотя она сама, наверное, позвонит… Если откровенно, завидую я вам. Пол-Парижа готовы валяться в ногах у этой женщины, а она выбрала вас… – Француз замельтешил языком, он явно хотел растопить словами угрюмое молчание собеседника, но это у него не очень получилось.

«Вот все и свершилось, – сокрушенно решил про себя Коржавцев. – А Женька останется со мной как утешительный приз… Сейчас в российской разведке получил развитие новый тренд – супружеские пары нелегалов. А у французских спецслужб – агенты-любовники. Что ж, не самый худший для меня вариант. Теперь главное – не проколоться перед своими и не завалиться…»

Тем временем вербовщик опять полез в свой портфель, достал несколько листков бумаги, ручку и положил этот немудреный канцелярский набор на стол.

– А пока напишите, пожалуйста, список и краткие сведения о ваших знакомых, все еще работающих в разведке, и коллег по «Военвнешторгу», которые в прошлом были связаны со спецслужбами вашей страны или занимали высокие должности в вооруженных силах.

«Все правильно, обычная хрестоматийная ситуация и никакого креатива… – думал Коржавцев, перечисляя на бумаге имена своих знакомых и друзей. – Как в классическом учебнике по оперативной работе. Сначала душещипательная беседа, моральная подготовка кандидата, не исключающая давление и угрозы, потом вербовка и ее закрепление получением оперативно значимой информации. Затем будет выбор псевдонима и отработка способов связи на будущее. В финале встречи – конверт с деньгами…»

Так оно и вышло.

Глава 9 Под контролем дульного среза

«Аллах всемогущий! С этим надо кончать, – решил человек в наушниках. Продолжая слуховой контроль ситуации в соседнем номере, он вытащил из сумки пистолет – вальтер модели 1317, проверил обойму и сунул его за брючный ремень на пояснице. Его мозг вновь действовал быстрее самого современного компьютера. – Времени немного, но оно еще есть, чтобы в зародыше купировать ситуацию, пусть даже самым жестким и кардинальным способом».

Свернув свою систему подслушивания, он спрятал микрофон, наушники и ноутбук в портфель, слегка наживил крышку электророзетки (этот канал еще может понадобиться), накинул пиджак, надел на шею бейдж организатора выставки и вышел из номера, аккуратно закрыв за собой дверь с болтавшейся на ручке табличкой «Не беспокоить».

Коридор оказался пуст. Мужчина негромко постучал в 721-й номер и, повернув ручку, тут же попытался войти. Дверь была заперта.

– Минутку, – услышал он голос Мохаммеда. – Сейчас открою. Кто это?

– Я из комитета по организации симпозиума.

– Прошу. – Мохаммед широко распахнул дверь и посторонился, впуская гостя в номер. – Чем обязан неожиданному визиту? – приветливо спросил он. – Проблема с тезисами моего выступления на секции?

– Да, есть некоторые вопросы. – Переступив порог, посетитель несколько задержался, как бы предлагая хозяину номера пройти вперед, и сам, плотно закрыв за собой дверь и незаметно повернув ручку задвижки, прошел вслед за ним.

Мохаммед, конечно, не узнал в неожиданном визитере вчерашнего участника конференции с бейджем «Персонал». Да он и не помнил его, а проведенная почти без сна ночь несколько притупила внимание, и он даже не заметил легкий персидский акцент в английской речи неожиданного гостя.

– Проходите, садитесь. Чем могу помочь? – Пройдя вперед, он подождал, пока гость пододвинул небольшое кресло, поставив его спинкой к двери и будто ненароком перекрыв выход из номера, удобно уселся в нем, опустив руки на подлокотники. – Что случилось? – Вновь поинтересовался Мохаммед, садясь на стул прямо напротив посетителя.

– С тезисами вашего выступления на конференции все нормально, – начал гость. – Но меня интересуют другие тезисы.

Ученый был несколько озадачен.

– Те самые тезисы по ядерной энергетике Ирана, которые ты хочешь передать американцам, – уже на персидском языке, делая жесткий акцент на каждом слове и с «вы» перейдя на «ты», произнес гость.

– Кто вы такой? – Мохаммед вскочил на ноги, опрокинув свой стул. На его лбу выступили крупные капли пота.

– Спокойно! Не дергайся! – резко приказал посетитель, выхватив из-за спины пистолет и направив его на ученого. – Сядь и не вздумай прыгать с балкона! Твои родственники не перенесут такой утраты.

Мохаммед безвольно опустился на край кровати. Его ноги вдруг стали рыхлыми и зыбучими, будто из сухого песка, тело охватил мелкий озноб, руки дрожали, и только в голове кружил смерч вопросов. «Кто этот человек? Откуда? Как он узнал про американцев? Что теперь будет? Это конец…»

– Я из Комитета зарубежных операций КСИР, – представился гость. – Наверное, слышали о такой службе?

«Кто в Иране не знает Корпус стражей исламской революции?» – пронеслось в голове Мохаммеда. Животный страх черным дымом преисподней окутал его, подавил волю к сопротивлению и даже инстинкт самосохранения.

А незнакомец продолжал свой жесткий монолог.

– Мы не знакомы, но я-то достаточно хорошо изучил тебя и твои предательские планы. – Его беспощадно злые глаза в упор смотрели на собеседника. Третье, немигающее око дульного среза пистолета, уставилось глубоким черным зрачком девятимиллиметрового калибра в переносицу ученого.

– Сколько американцы обещали заплатить тебе за документы по ядерной программе нашей страны? Сто, двести тысяч долларов или пять миллионов, как Шахраму Амири?

– Ни о каких деньгах не было и речи… Они… они пообещали опубликовать мои материалы в американских научных сборниках. И… и это несекретные материалы. – Вслед за осознанием ситуации к Мохаммеду стало понемногу возвращаться чувство здравого смысла и собственного достоинства, но паралич страха еще цепко держал его в своих колючих объятиях.

– Мы сами оценим степень секретности этих разработок. А ты знаешь, что это за американец? Он – установленный нами штатный сотрудник Центрального разведывательного управления. Мы давно следим за ним. – Тут страж исламской революции несколько смягчил свой тон. – Так что, если не хочешь крупных неприятностей, сегодня же улетай домой, ближайшим рейсом. А там мы посмотрим, что с тобой делать… И никаких встреч с американцем! Никаких материалов для него!

– Но я уже отправил ему по электронной почте несколько тем для научных статей…

Немного придя в себя, ученый вновь обрел способность ясно мыслить и рационально рассуждать. Страх еще не прошел, колени подрагивали, но в его мозгах электронными импульсами стали мелькать идеи – одна фантастичнее другой. Собеседник также заметил эту перемену и выжидающе внимательно смотрел на Мохаммеда Салами.

– Улететь в Иран – не проблема, – продолжал ученый, – тем более что билет на завтрашний рейс у меня в кармане. Но вы потеряете реальную возможность предметного изучения этого американца. Разве вам не хочется узнать, какую информацию он собирает, каковы объекты его интереса, что планирует делать дальше?..

«Да, наткнулся нож на кость, – подумал разведчик. – А ты, парень, далеко не дурак, быстро сориентировался. И детективы читал, и наверняка с кем-то из сотрудников наших спецслужб не единожды встречался, и в руках держать себя можешь… Жаль, что нет времени проверить тебя поплотнее, а в гостинице чужой страны подобные нюансы выяснять, да и вообще расспрашивать об этом не стоит». А вслух осторожно и не без подозрительности спросил:

– И что же ты предлагаешь?

– Я могу встретиться с американцем и передать ему мои тезисы… Тем более, вы можете ознакомиться с ними прямо сейчас. Вот они, – Салами указал рукой на стол, где стопкой лежали несколько листов бумаги с распечатанным на принтере текстом.

«Хм, мне дашь одно, а американцам – другое. Да и не очень большой я специалист в ядерных исследованиях, – размышлял разведчик, слушая ученого и пытаясь понять: нет ли двойного смысла в этом предложении, некоего тайного подтекста? – Хотя на авантюриста и предателя он не похож… А что, собственно говоря, я теряю? Разобраться с этим парнем мы всегда сможем, а подставить ЦРУ своего агента – весьма заманчивая перспектива… Пока же предложу ему маленький тест на откровенность…»

– Расскажи подробно, в деталях, где и когда ты познакомился с американцем, о чем говорили и где ты планируешь встретиться с ним?

Ничего не скрывая, ученый рассказал непрошеному гостю о знакомстве с Майклом в кулуарах конференции, времени и месте будущей встречи, показал и кратко пояснил суть материалов, которые хотел передать американцу, и даже предложил вариант своих действий, чтобы еще больше заинтересовать представителя ЦРУ собственной персоной.

«Во всяком случае, он ни капли не соврал, – отметил разведчик, слушая ученого и сопоставляя его слова с тем, что знал в результате своего визуального наблюдения и прослушки телефонного разговора. – Безусловно, риск есть и довольно большой. Он и обо мне проболтаться американцам может, и они попытаются выяснить его контакты с нашими спецслужбами, а я не смогу детально его проинструктировать – нет времени, и гостиница, где любой номер может быть оборудован средствами оперативного технического контроля, не самое удобное для этого место. Прогуляться бы у бассейна, но там легко можно столкнуться с американцами, да и в окна своих номеров они наверняка время от времени поглядывают – следят за ситуацией. Выехать в город? На это уже нет времени…Так что шанс провала весьма велик… Что ж, будем полагаться на волю Аллаха и здравый рассудок этого парня».

– Хорошо, я согласен с твоим предложением, – произнес он вслух. – Но для этого нужно выполнить несколько условий. – Разведчик ненадолго задумался, будто в последний раз взвешивая все «за» и «против», спрятал за спину под пиджак свой пистолет и продолжил: – Первое. Прямо сейчас ты дашь мне подписку о добровольном секретном сотрудничестве с нашей службой. Это на тот случай, если ты вдруг решишь обмануть нас и уйти к американцам. Второе. Во время встречи под любым предлогом отказывайся от посещения вместе с американцем его офиса, гостиницы, яхты, не садись в его машину. Это очень опасно – в первую очередь лично для тебя. Выпить коктейль в ресторане или кафе, прогуляться по набережной, короче, находиться там, где есть люди, можно. И наконец, третье. Когда вернешься сюда, в свой номер, обязательно позвони американцу, сообщи, что ты на месте и все нормально. Сделай это обязательно, даже если он тебя об этом и не попросит. «А я проконтролирую ваш разговор», – подумал он.

– Разве мы с вами больше не встретимся? – спросил ученый, в глубине души абсолютно не желая нового рандеву.

– Я сам тебя найду. А теперь – пиши расписку.

– Но…

– Не волнуйся, – угадал мысль своего собеседника разведчик. – Если все пройдет гладко, об этой бумаге никто, кроме тебя и меня, знать не будет. Да, внизу напиши несколько строк – все, что ты знаешь об этом американце.

С этими словами он вытащил из лежащей на столе фирменной гостиничной папки лист бумаги с красным логотипом отеля «Марриотт» в правом верхнем углу и протянул его ученому.

* * *

– Ну что, работаем, как обычно. Ты – ведешь контакт, я – наблюдаю со стороны, страхую и не свечусь. – Дэни Маккоул поправил свою широкополую, цвета слоновой кости соломенную шляпу Федора-панама-2006, изготовленную одной из лучших английских фирм «Хилдичи Кей». Особый шик – заломленная кверху задняя часть полей и опущенная на самые глаза передняя. Легкий костюм в цвет Федоры придавал особый шарм и даже некую ретрочопорность поджарой фигуре американца, но распахнутый пиджак и расстегнутый ворот свежей голубой рубашки подчеркивали демократичность и открытость.

– Ты прямо как Индиана Джонс на уик-энде, – улыбнулся Майкл, окинув доброжелательным взглядом своего старшего коллегу.

– О том, что я на службе, а не на отдыхе, мне не дает забыть верный дружок-Жеребенок. Он и сейчас при мне, – похлопал себя слева под мышкой Дэни. Там, под пиджаком, в кобуре из твердой кожи привычно покоился видавший виды кольт «Коммандер» с укороченным стволом и круглой головкой на курке. Друзья иногда посмеивались над патриархальной привязанностью Дэни к пистолету, выпуск которого начался еще в 1970 году и был вариантом легендарного кольта М1911А1, разработанного задолго до Второй мировой войны. Но Майкл знал, что в боевой стрельбе его коллега мог дать фору многим молодым сотрудникам секретного ведомства. Но, как и всякому разведчику-профессионалу, стрелять ему, за редким исключением, приходилось только в учебном тире, а потому и осваивать новую технику он не торопился, доверяя своему опыту, твердой руке, острому глазу и десятилетиями проверенному в реальных боевых условиях мощному пистолету 45-го калибра, который никогда не давал осечек.

Майкл Слинч в этом смысле был более продвинутым пользователем огнестрельного оружия, предпочитая самозарядную итальянскую Беретту M 92FS калибра 9 мм с самовзводом и емкостью магазина 15 патронов. На вооружение армии США этот пистолет был принят под индексом М9. Впрочем, разведчик прекрасно владел различными моделями пистолета «Глок» четвертого поколения и многими другими видами специального оружия, которые использовались только в интересах секретных служб.

Они сидели в тени под навесом небольшого уютного кафе у базара Соук Вакиф и Катарского исламского культурного центра в старой части города, потягивали крепкий кофе и с интересом наблюдали конную выездку гвардии эмира.

Несколько всадников в белых одеждах на белых арабских скакунах неторопливо объезжали друг за другом довольно большую, неправильной формы, мощенную по краям серым булыжником и асфальтированную в центре площадь. Их вид завораживал и восхищал. Стройные, крепкого телосложения, преимущественно бородатые молодые мужчины весьма угрюмого вида гордо и прямо сидели в седлах, легко придерживая поводья. Их головы были покрыты гутрой – прямоугольным куском ослепительно-белой ткани, два передних края которой перекрещивались на затылке и подтыкались справа и слева за эгаль – двойной черный обруч из козьей шерсти. Такие же белоснежные рубахи, длинные – почти до середины бедра, – были перехвачены крест-накрест на груди и спине черной портупеей с узором из круглых стальных бляшек. Еще более внушительных размеров узорчатый орнамент, сталью сверкающий на солнце, украшал широкие, туго затянутые вокруг талии кожаные ремни всадников. Узкие, до самых лодыжек, белые брюки и бедуинские сандалии ниаль, надетые на босые ноги, в стременах завершали эту необычную для иностранцев униформу.

Под стать всадникам были и лошади. Благородные создания с игривыми, высоко посаженными хвостами, шелковыми, негустыми гривами, широкими трепещущими ноздрями, тонкими, будто точеными, стройными ногами, грациозной шеей и небольшой, удивительно пропорциональной головой с элегантными, торчком стоящими заостренными ушками. Знатоки поражались: это были не обычные лошади чистокровной арабской породы светло-серой масти, которые с годами седели еще больше, а чрезвычайно редкие альбиносы – с белоснежной короткой шерстью, розовой кожей и большими карими глазами, опушенными длинными, загнутыми вверх ресницами. В отличие от всех арабских скакунов, они от рождения были белыми, словно легкое облако, и требовали особого ухода. Этих жеребят поили верблюжьим молоком, прикармливали финиками и даже тонкими ломтиками мяса. Не отсюда ли берет начало древняя арабская притча: «Никогда не покупай рыжей лошади, продай вороную (по старинному восточному поверью, эта масть – вестник несчастья), езди на гнедой, а ухаживай и заботься о белой. И не отважится злой дух войти в шатер, рядом с которым стоит лошадь чистой арабской крови. А каждую ночь опускается с небес светлый ангел, целует снежно-мраморного скакуна в широкий лоб и благословляет ее хозяина». Именно поэтому каждый бедуин свято верил, что арабская лошадь дарована ему Аллахом в знак особого благоволения.

Темно-красная, с небольшими кистями и вышитыми голубыми и белыми цветками сбруя, этого же цвета крови, отваги и ярости седло, потник и небольшая попона, богато украшенные золотой арабской вязью и отороченные по краю широкой золотой тесьмой, составляли убранство лошади. На потнике, у бедра всадника, красовался круглый герб Катара – стилизованный парусник, две пальмы на небольшом клочке суши, омываемой морем, и все это в обрамлении двух кривых мечей.

Когда арабские скакуны переходили на быстрый аллюр, их хвосты высоко вздымались султаном, и спереди всадника почти не было видно из-за гордо поднятой конской шеи, а сзади – из-за пышного, по-петушиному задранного хвоста.

– Представь себе этих бедуинов с ханжаром и сейфом на хизаме, копьем в руке, да еще и сикееной, спрятанной в укромном месте, – поймав восхищенный взгляд своего напарника, заметил Дэни.

– Чего? – непонимающе-изумленно спросил Майкл.

– Представь этих ковбоев с большим, обоюдоострым кинжалом в ножнах и узким кривым мечом на поясе, копьем и маленьким острым ножом, который арабы называют «последней надеждой» и прячут в складках своей одежды, – повторил американец, используя уже понятную для собеседника лексику. – И тогда ты узнаешь, какие это были грозные и бесстрашные воины.

– А-а-а… Теперь ясно… Только автомат Калашникова вместо копья сделал бы их еще более опасными и свирепыми…

– Хм… Согласен…

– А почему пророк Магомет говорил, что все зло исходит от женщин, золота и лошадей?

– Потому что в древности каждый мужчина Востока хотел обладать несметным богатством, красивой женщиной и благородным скакуном. И ради этого он был способен на любой, даже самый тяжкий грех.

– Но теперь чистокровному скакуну богатые арабы предпочитают «бентли», «роллс-ройс», «майбах»… На крайний случай – «мерседес», «лексус» или «ауди».

– Ты смеешься, а ведь благодаря лошади, точнее, седлу люди стали носить штаны, а не хитоны и юбки.

– Спасибо им за это… Теперь я понимаю, почему ты так привязан к кольту с жеребцом на рукоятке.

– Знаешь, чтобы американцу влюбиться в арабскую лошадь, не нужно ехать на Ближний Восток, – пропустил безобидную шутку мимо ушей Дэни. – Стоит всего лишь добраться до Аризоны, а там – в мой родной Скотсдейл. В нем ежегодно проводятся сказочные праздники арабских лошадей, – немного помолчав, он продолжил: – Вот закончим здесь со своими делами, вернемся в Штаты, и я обязательно отвезу тебя на свое ранчо в Скотсдейл…

– Поскорее бы… – с непроизвольно грустным вздохом произнес Майкл.

Недолгая пауза вернула разведчиков из восточного миража в реальную действительность – к той операции, которую они должны были провести.

– Постарайся хотя бы бегло посмотреть текст, подготовленный твоим персидским другом, насколько он соответствует тому, что он послал по электронной почте. Расспроси хорошенько о том, где и на каких ядерных объектах он бывает, и пусть обязательно поставит свой автограф на каждой странице, – вновь продолжил свои наставления Дэни.

– А если не захочет?

– Объясни, что таковы правила издательства. К тому же это в его интересах в плане соблюдения авторских прав. А для нас это будет равносильно подписке о его сотрудничестве с ЦРУ. Бюрократия, конечно, но в некоторых случаях может пригодиться. Главное, чтобы в этих записках была хоть какая-нибудь ценная информация.

– Судя по электронному письму, кое-что интересное там есть. Немного, но есть… Послушай, Дэни, а если этот парень действительно в теме и уже окончательно созрел, чтобы поделиться с нами своими знаниями… Может, стоит привезти его к нам и пообщаться уже втроем более детально?

– Здесь, на чужой территории, без предварительной подготовки? Это не совсем удобно, да и небезопасно. Если уж только на крайний случай… Для закрепления знакомства предложи ему деньги в счет будущего гонорара за статью.

– Сколько?

– Тысяч пять. – Майкл задумчиво почесал подбородок. – Можно больше. Все зависит от того, что он для нас наваял.

– Судя по названиям научных тем, которые Мохаммед сбросил мне по электронке, он не самый глупый физик. Но насколько допущен к ядерным объектам Ирана – вот в чем вопрос.

– Если не дурак, то мы сделаем ему неплохое паблисити. Как и обещали, организуем пару-тройку публикаций в каких-нибудь нейтральных научных журналах, где нечасто печатаются американцы, обеспечим приглашения на научные конференции в нейтральных для Ирана странах.

– А почему не в США?

– Потому что его завербуют иранские спецслужбы, как только он получит приглашение в Штаты. А нам это не нужно. В общем, мы должны выстроить успешную научную карьеру нашему протеже, приручить его. И увидишь, в Иране его заметят и станут привлекать к серьезным ядерным проблемам. Ведь достойных ученых-ядерщиков среди персов не так уж и много, а благодаря действиям израильской разведки, да и нашим тоже, их становится все меньше. Моссад уничтожает их физически, мы переманиваем на свою сторону деньгами, перспективой, новыми возможностями и всякими другими способами.

– Какими? – Майкл вопросительно посмотрел на своего приятеля.

– Да какими угодно. Помнишь, кто из женщин был первым в мире космическим туристом?

– Какая-то наша, американка… За свое космическое турне она, кажется, заплатила двадцать миллионов долларов из собственных средств.

– Точно. И звали ее Анюше Ансари. Но самое интересное в том, что она – этническая персиянка – родилась в Иране, прожила там 18 лет и потом уехала в США. Осенью 2006 года Ансари стала первым иранским кейхангардом, то есть астронавтом. В иранской политической верхушке это вызвало некий шок. Иранцы-то лишь через семь лет смогли запустить в космос живое существо – обезьяну… А полет Ансари показал полуголодным персам, какие возможности может дать каждому из них наше открытое демократическое общество.

– Представляю, в какой ярости таскали себя за бороды все эти аятоллы! Первый иранский астронавт – женщина, да еще и гражданка США!

– Более того… В космосе она оказалась на русском корабле «Союз»! До сих пор не понимаю, как Москва пошла на это?! Ведь в Кремле прекрасно знали, что Тегерану такой финт не очень понравится…

– Пьяные, наверно, были. И до денег жадные… Все свое разворовали, даже на космос не осталось. Вот и занялись извозом туристов в околоземном пространстве.

– Что есть, то есть… Они даже скафандр своего космонавта номер один Юрия Гагарина продали… Тот самый, оранжевого цвета, тренировочный, вместе с белым шлемом, где «СССР» написано. Все это теперь в нашем Национальном музее астронавтики выставлено… Своей главной святыней – партийным билетом человека, который первым из землян в космосе побывал, – тоже торганули.

– Что такое партийный билет?

– Книжечка такая тоненькая, с фотографией. Удостоверение, что ее владелец – коммунист.

– Очень ценная?

– Нам, можно сказать, даром досталась. А в годы Великой войны за утрату этого документа коммуниста расстреливали.

Они опять помолчали.

– Ну, это их проблемы. А мы давай наши решать, – Дэни вновь вернулся к главной теме. – Обязательно договорись со своим другом о следующей встрече, отработай способы связи на будущее: адреса, условные фразы и так далее… И помни: делать это надо осторожно, чтобы не вызвать подозрений наших коллег по ту сторону залива.

Тем временем конная выездка закончилась, и на площади появились наездники в такой же белой униформе, только босиком – даже без сандалий – и верхом на верблюдах. Это зрелище не могло не вызвать улыбки иностранцев. Несуразные и нескладные создания – одногорбые, длинноногие и длинношеие дромадеры – с независимо-величавым и самодовольным видом тащили на себе бедуинов, которые сидели не на макушке горба, а за ним, неизвестно каким образом прилепившись чуть выше основания верблюжьего хвоста и погоняя животных голыми пятками и тростниковой палкой – баакурой.

– Что за идиотская посадка? – изумился Майкл, глядя на необычное зрелище. – Они же свалятся, когда верблюд побежит. Насколько я знаю, аравийские верблюды – самые легкие и резвые. Даже у Наполеона в его африканском походе был белый дромадер. И корсиканец взбирался на самый горб в специальное седло, а не болтался на верблюжьей заднице, цепляясь своим копчиком за верблюжий хвост.

– Не переживай за арабов. Дромадер идет и бежит иноходью, а на ногах у него не копыта и подковы, а мозоли. Поэтому наездника не трясет, а качает. И меткость сидящего на верблюде стрелка гораздо выше, чем всадника на лошади. – Дэни, уже не один год проживший на Ближнем Востоке, тем не менее с интересом наблюдал за погонщиками. – Давным-давно, когда дромадеры были боевыми верблюдами, в армиях некоторых стран каждый из них вез на себе двух воинов. Первый управлял верблюдом, второй стрелял по врагам из лука. Эти наездники, – Дэни кивнул в сторону каравана, – сидят как раз на месте стрелка. А еще говорят, что некоторые стихотворные размеры арабской поэзии по своему ритму совпадают с шагом дромадера.

– Зато лошадь скачет раза в четыре быстрее.

– Это так, но с выносливостью верблюда, особенно в пустыне, она не сравнится. В Коране можно найти имена верблюдицы пророка Мухаммеда, его осла и даже мула. Но о его лошади не сказано ничего…

Верблюжья выездка еще продолжалась, когда Майкл взглянул на часы.

– Нам пора…

– Значит, так. Минут 30–40 самостоятельно покрутимся в городе, а без десяти пять начинаем работать с нашим клиентом в лагуне Западного залива. Машины оставим на парковке «А» недалеко друг от друга.

– О’kay. Ты только не вмешивайся, если перс начнет капризничать. Думаю, он и так волнуется, и появление еще одного американца ему сейчас не переварить.

– Я и сам пока не хочу перед ним светиться… Но на обратной дороге я все-таки посижу у тебя на хвосте, как эти погонщики верблюдов. Так, на всякий случай. И связь, как обычно, по рации и без лишнего трепа. Только по делу. Не забудь, кстати, в ухо клипсу вставить.

– Позывные старые?

– Нет, новые. Я – «Рысак», ты – «Кэмел». – Заметив на лице приятеля тень недоумения с привкусом обиды, пожилой американец улыбнулся. – Ладно, не обращай внимания. Я пошутил. Можно и наоборот. Какая, к черту, разница, кто из нас верблюд…

Расплатившись за кофе, они подошли к автостоянке и расселись по своим машинам. Дэни Маккоул – в «Форд Мондео» цвета серебристый мираж, Майкл Слинч – в седан «Тойота Королла», окрашенный в кремовый папирус.

Глава 10 Обычная тайная жизнь

Закончив командировку и вернувшись из Парижа в Москву, в центральный офис «Военвнешторга», Виталий Васильевич оказался на своем месте. Помог опыт работы за границей, приобретенные связи с нужными людьми из числа высшего руководства компании и завоеванный авторитет. Неглупый от природы, прекрасно знающий французский и английский языки, весьма моложавый по местным меркам полковник запаса СВР – до пенсионных шестидесяти ему было еще далековато, к тому же, как «Отче наш», усвоивший примитивный, но весьма эффективно действующий набор приемов взаимоотношений с начальством (не перечь, почаще «заглядывай в рот», говори не то, что думаешь, а то, что хочет услышать шеф), он смог обеспечить себе прекрасный карьерный рост. По лестнице должностей и званий он, как божья коровка, всегда полз исключительно вверх. Вот только божьего в нем, к сожалению, становилось все меньше и меньше, а вскоре и совсем ничего не осталось, ибо лез он по чужим плечам и головам, усердно работая локтями и языком, а когда добирался до одной вершины, упархивал на другое, еще более высокое, престижное и денежное место.

Став в конце концов консультантом генерального директора, он постиг еще несколько правил жизни: нет такого распоряжения, которое нельзя было бы переложить на плечи других; главное – не быть, а казаться; подчиненные – как воск, чем больше мнешь, тем мягче становятся. Коржавцев вдруг понял, что с этими старыми и новыми технологиями манипулятивного общения (куда там Карнеги со своими наставлениями «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей») можно неплохо жить и работать. В первую очередь – в интересах себя любимого.

Не особенно досаждало и тайное сотрудничество с французской разведкой. Оно велось по известным ему законам и правилам, где все для него было ясно и понятно. Он даже не прилагал практически никаких особых усилий, чтобы добывать коммерческие сведения о деятельности своей конторы, – и так был в курсе всех нюансов обсуждаемых и готовящихся оружейных контрактов. А получать техническую информацию о конкретных образцах, приборах и узлах новейшей российской военной техники, которую запрашивали французские кураторы из DGSE – Генерального директората внешней безопасности, он мог чуть ли не из первых рук, бывая по роду своей деятельности в конструкторских бюро, научно-исследовательских институтах и предприятиях-производителях отечественной оборонки. В связи с его положением и статусом никому и в голову не приходило скрывать что-то, отвечая на его уточняющие, а иногда и лобовые вопросы.

Во время частых поездок в разные страны на мировые выставки военной техники Виталий постоянно встречался с Женевьевой. Это был крутой замес любовно-оперативных встреч, где секретное сотрудничество невозможно было отделить от личных отношений. Она посещала многие выставки в качестве корреспондента и была желанным гостем на стендах едва ли не всех ведущих компаний мира, производящих вооружение и военную технику. Словно старые друзья, они обычно встречались еще за день, а то и за два до открытия салонов. Как и раньше, трепались обо всем понемногу, обменивались важной оперативной и личной информацией, а потом… Бог мой, что было потом!.. Воспоминаний об этих вечерах и ночах хватало до следующей встречи. Он даже не предполагал, что секретная деятельность на разведку другой страны может быть такой легкой. Иногда в этих встречах участвовал Готье – «правитель армии», тот самый француз, который вербовал Виталия. В некоторых случаях вместо него на явку приходил «строгий» Северин, еще один участник той троицы из DGSE. Взаимная неприязнь развеялась, их отношения стали корректно-доверительными и если не дружескими, то почти приятельскими. Щадя самолюбие своего «почетного корреспондента» из России, французы передавали ему конверты с деньгами или называли суммы средств, переведенные на специально открытый именной счет Коржавцева, и взамен получали от него расписки. Причем делали они это, всегда оставаясь с ним тет-а-тет, никогда не поручая эту щепетильную миссию Женевьеве, а потом, завершив инструктаж и определив новое задание, под благовидным предлогом старались пораньше уйти, чтобы оставить своих агентов вдвоем… Он замечал эти нюансы, отдавая должное деликатности своих оперативных кураторов, и уже не без иронии вспоминал свое мерзкое состояние при выборе псевдонима во время вербовки. Тогдашняя подавленность и опустошенность навязывала одно-единственное имя, соответствовавшее его состоянию, Дегэйр – «заблудший, потерянный». И только по настоянию французов он подписал свое первое сообщение и подписку о сотрудничестве псевдонимом Бернард – «рев медведя».

Виталий знал: французы были довольны его работой и все больше доверяли ему. Об этом свидетельствовали не только получаемые от них гонорары, благодаря которым он вновь, как в лихие 90-е, почувствовал себя состоятельным человеком, но и расклад на мировом рынке вооружений и военной техники. Ведь именно им полученная, своевременно переданная с помощью тайниковой операции и умело использованная французами информация о проблемах с российским самолетом МиГ-35 помогла авиастроительной компании «Дассо» со своим самолетом «Рафаль» выиграть индийский тендер MMRCA на поставку 126 многофункциональных средних истребителей, который тянулся еще с 2007 года. Такого грандиозного контракта стоимостью более 10 миллиардов долларов не заключалось за всю мировую историю военно-технического сотрудничества в области боевой авиации. Кроме того, французы могли дополнительно получить опцион еще на 60, а то и 80 самолетов, и тогда стоимость контракта поднималась до 15 миллиардов. Для «Рафаля» это была первая и такая феерическая победа в цепи неудачных международных тендеров, где принимал участие этот самолет. Упорную борьбу за победу в этом соревновании несколько лет вели лучшие авиастроители мира: кроме французской «Дассо» с истребителем «Рафаль», в нем участвовали американские «Боинг» и «Локхид Мартин» со своими F/A-18 «Супер Хорнет» и F-16IN «Супер Вайпер», шведская СААБ с самолетом JAS 39 «Грипен», европейский консорциум «Еврофайтер» с истребителем «Тайфун» и, наконец, российская РСК «МиГ» с новейшим МиГ-35 поколения «4++».

Изначально у «мигарей» были очень высокие шансы на победу. Сказывались давние отношения стратегического партнерства между двумя странами, прекрасные летные характеристики новой машины, которые были подтверждены в ходе демонстрационных полетов в России и в Индии. К тому же русские предлагали весьма привлекательные цены, интересные условия реализации контракта, уникальную офсетную программу, а главное – совместное создание боевого самолета пятого поколения.

Но было у МиГ-35 несколько темных пятен, о которых и сообщил Бернард, он же Коржавцев, своим французским кураторам. И хотя в жесткое соперничество были вовлечены не только руководители фирм, претендующих на победу, но и главы государств, приглашавшие к себе индийских политических лидеров и сами наезжавшие в Индию, ни Россия, ни США – явные фавориты гонки – не получили желанный многомиллиардный контракт. Не помог России даже демонстрационный полет на российском сверхманевренном истребителе Су-30 МКИ индийского президента, 74-летней госпожи Пратибхи Патил, которая вошла в историю не только как первая женщина – президент Индии, но и как первая в мире дама – глава государства, совершившая полет на боевом сверхзвуковом самолете. Пратибха Патил была в восторге от российского истребителя, но… Индия отказалась от закупки еще более совершенной машины. Зато французские авиастроители ликовали и пили шампанское.

Бернард был далек от тайного злопыхательства, когда присутствовал на высоких совещаниях «Военвнешторга», где руководство персонально распекало исполнителей за проигрыш такого уникального индийского авиатендера. Его деятельная натура была в восторге от другого – от результатов собственной секретной миссии. Он реально видел, что его усилия не уходят в песок, не растворяются в бюрократической тягомотине, а имеют не просто реальный, а оглушительный эффект и лично ему приносят немалые французские барыши. Конечно, никто об этом не знает – и слава богу, но весь процесс как-то приятно щекочет нервы, тешит самолюбие, лелеет злорадство: «Хотели жить и огребать по рыночным законам, где все продается и все покупается?! Так живите и огребайте… если сможете».

Рутина повседневных трудовых будней уже не донимала Коржавцева скукой и унылым однообразием. В силу своего должностного положения он теперь был предоставлен сам себе, а те поручения, которые ему давал лично генеральный или кто-то из его замов, он с легкостью перекладывал на небольшой штат своих подчиненных, где среди основной массы никчемного «бла-бла» – блатного балласта – существовала пара-тройка работоспособных, эрудированных и профессионально грамотных голов. В отличие от многих больших и маленьких начальников, он не боялся брать под свое руководство людей умнее себя и не опасался их конкуренции, поскольку понимал, что продвинутая команда – это тот монолитный пьедестал, на котором твердо стоит руководитель, если он не законченный дурак. Когда подчиненные глупее своего шефа, то такой фундамент рано или поздно оказывался сточной канавой, которая топила своего босса. К тому же количество толковых сотрудников было строго дозировано, размазано среди прочих компьютерных вшей очень тонким слоем, и все золотые идеи, что они ваяли в своих головах, наверх докладывал лично он – их руководитель, поскольку оставил за собой главное и неукоснительное право – право личного «доступа к телу» – и никого не подпускал к этой «красной линии». Поэтому все похвалы и лавры доставались лично ему, а уже от него кое-какие крохи отстегивались, да и то далеко не всегда, его широколобой «кабинетной сарже», рабам «клавы» – компьютерной клавиатуры.

С некоторых пор ему понравилось, нет, не руководить и даже не командовать, а… повелевать. Причем делал он это изящно, самодовольно и тонко.

– Я мальчик-колокольчик из города Динь-Динь. – Напевая эту детскую песенку из старого, еще советских времен радиоспектакля по сказке Владимира Одоевского «Городок в табакерке», Виталий Васильевич за четверть часа до окончания рабочего дня бодро входил в большой кабинет, где размещались двенадцать человек его подчиненных, как он не без сарказма окрестил их «персональная дюжина», а если коротко и просто – «пердюжники», и бодрым голосом объявлял:

– Все внимание сюда! Есть срочная работа! Завтра к восьми утра нужно подготовить для руководства (при этом он многозначительно поднимал вверх указательный палец, давая понять, что речь идет о генеральном директоре, который сидел на несколько этажей выше) доклад на конференцию по вопросу освоения оборонно-промышленным комплексом страны новых технологий. С цифрами, фактами, примерами, обоснованными аналитическими прогнозами и выводами…

Конечно, о том, что состоится конференция, где с программной речью в русле последних заявлений президента и премьер-министра страны должен выступать генеральный «Военвнешторга», Коржавцеву было известно еще за неделю, а то и две. Но подчиненных нужно было всегда держать в тонусе (еще одно неписаное, но прочно усвоенное правило), и он мастерски это делал, не забывая оставлять небольшой люфт лично для себя (вдруг что напортачат, поэтому в запасе нужно всегда иметь день-другой на правку и согласование текста). Поэтому он умышленно умолчал о том, что выступление состоится не завтра, а через два дня – на итоговом заседании очередного всероссийского форума по развитию оборонки.

Затем, оглядев понурые лица офисных рачков, начавших было еще до его прихода собирать свои портфели и сумки, он добавлял:

– Кому позволят совесть и кошелек (намек на ежеквартальную премию, которой в одночасье можно было лишиться), пусть идет домой…

После этого Виталий Васильевич с высоко поднятой головой и очаровательной улыбкой во все тридцать два вставных зуба он направлялся в свой кабинет, мурлыча любимую «Я мальчик-колокольчик…», разваливался в мягком кресле, вопреки запретам курить в помещениях, блаженно затягивался сигаретой и включал телевизор, чтобы посмотреть шестичасовые новости. После окончания программы он возвращался в кабинет, где за компьютерами пыхтел одухотворенный работой кабинетный охлос, и деловито говорил куда-то «в никуда», зная, что его все слышат:

– Ну, как дела? – И после короткой паузы, чтобы кто-нибудь не успел задать ему какой-нибудь сложный вопрос, над которым надо было думать, или спросить его о чем-либо, озабоченно продолжал:

– Меня сейчас вызывает руководство (опять указательный палец вверх), очень важный вопрос. Думаю, это надолго, так что я не вернусь… А вы работайте, работайте… Уходя, не забудьте потушить свет, закрыть окна, запереть дверь на ключ и поставить помещение на охрану.

Вот такое проявление руководящей опеки и внимания…

Но спектакль на этом не заканчивался. В нем появлялись новые персонажи.

– Ой, Виталий Васильевич, – начинали заискивающе щебетать молодые симпатичные девчушки, принятые в контору по протекции весьма влиятельных лиц, – мы тут уже кое-что набросали, а вечером у нас встреча (потупив глазки), очень важная… – и далее уже просительно-заискивающе. – Можно мы пойдем? А?

На сей раз пауза была более продолжительной. Коржавцеву нужно было уже в который раз показать свою значимость, и потому он хмурил брови и медлил с ответом, хотя заранее знал, что отпустит этих милых пташек, поскольку всегда питал слабость к молодым, красивым и незамужним девушкам, а во-вторых, любая из них могла пожаловаться своим влиятельным папам или мамам на нарушение трудового законодательства…

– Смотрите, ведите себя достойно! – Нарочито строго, с флером отеческой заботы и юморного подтекста говорил он, грозя указательным пальцем и давая понять своей шуткой, что девчушки свободны. И хотя от тех двух строчек компьютерного бреда, что они «набросали», в текст доклада не годилось ни запятой, ни буквы, красавицы в мгновенье ока вспархивали со своих рабочих мест и, весело чирикая, исчезали за дверью.

Теперь все дела были сделаны, и Коржавцев мог спокойно ехать в сауну, бассейн или тренажерный зал. Вечер обещал быть приятным.

А оставшиеся в кабинете рабы персональных компьютеров – «рабперкомы», – головастые мужики среднего и старшего предпенсионного возраста, до поздней ночи долбили пальцами «клаву» и сквозь очки мозолили глаза жидкокристаллическими дисплеями своих ПК, проклиная и тихой ненавистью ненавидя своего начальника, которому уже давно присвоили целую обойму кличек: Корявая Ржавчина, Коржавый или просто Коржик. Но что делать? Дисциплина и ответственность не позволяли встать и уйти. Бывало, что и на ночь оставались, выделив для сна два-три часа, проведенных в полусидячем-полулежачем положении за своим рабочим столом в обнимку с «клавой», но утром доклад был готов.

* * *

Письмо, пришедшее на электронную почту домашнего компьютера с подставного французского адреса, встревожило Бернарда. Это был заранее оговоренный способ экстренной связи, который мог использоваться только в крайнем случае.

Из условного текста он понял, что срочно должен произвести выемку тайника номер три в парке 50-летия Октября у метро «Проспект Вернадского». Бернард уже проводил тайниковые операции в Москве по заранее спланированным схемам. Но то были дежурные, расписанные по конкретным календарным датам мероприятия с поправкой на хитрую комбинацию цифр и текста, чтобы посторонний не мог догадаться о времени и месте проведения выемки. Нынешняя ситуация была иной.

К чему сейчас такая спешка? Тем более что скоро он едет на очередную выставку в Фарнборо, где наверняка встретится не только с Женевьевой, но и с Готье или Северином, и французам об этом известно.

Впрочем, изъять тайник не составляло особых проблем. Погода прекрасная, и он, загрузив своих конторских сморчков очередным «срочным заданием», спокойно свалит часа на два, а то и на три пораньше, заедет домой и, на радость жене, заберет отпрыска на прогулку в парк.

Хотя Коржавцев терпеть не мог когда-то лучшую в мире московскую подземку, ох как она осточертела ему со своей давкой, грохотом и духотой за не такие уж и далекие 90-е годы мытарств по разным концам столицы в поисках работы, в парк с сыном он поехал на метро. Малышу хотелось прокатиться на эскалаторе, посмотреть Москву-реку со станции «Воробьевы горы», а ему не мешало лишний раз перепровериться перед выемкой тайника.

В вагоне было относительно свободно, они даже уселись рядышком и уже хотели поговорить о чем-нибудь, но сквозь грохот колес идиллию нарушил проникновенно гнусавый женский голос: «Поможите нам, пажалуста, мы не месныи…» Далее было короткое, чтобы успеть уложиться от одной станции до другой, профессионально жалостливое, со слезой, повествование о больном ребенке, украденных документах, а в финале – благословление всех присутствующих от имени Господа нашего Иисуса Христа… Женщина средних лет с ребенком-грудничком на руках и раскрытой матерчатой сумкой шла по проходу, стараясь не задевать стоящих пассажиров.

Открыв рот и вытаращив глазенки, Коржавцев младший изумленно смотрел на попрошаек. За свою недолгую жизнь ему никогда раньше не приходилось видеть таких людей.

– Папа, кто это?

– Так… ходят… христарадничают…

Виталий не знал, как доступно, понятно и без душевной травмы для детской психики объяснить сыну, кто эти субъекты и чем занимаются, поэтому намеренно скрыл от ребенка свое замешательство и неумение растолковать щепетильную бытовую сценку за непонятным для малыша словом.

Подавали редко, даже очень редко.

«Странные люди, – пытался понять логику пассажиров Коржавцев, – из жалости готовы кормить бездомных собак и кошек, зачастую отдавая им лучшие куски, а подобному себе существу, попавшему в беду, помочь не хотят…»

И правда, при приближении просящей милостыню парочки пассажиры нарочито углубленно погружались в свои девайсы, газеты и книги, отворачивались или просто закрывали глаза, будто спят, предпочитая не видеть безотрадную картину. Наверняка многие из них чувствовали себя неуютно. И хотелось бы дать рубль-другой, да вдруг сочтут скупердяем: мол, мало дал, а сунуть в раскрытую сумку червонец или полусотенную, ребенка-то все-таки жалко, и рука не поднималась, и жаба душила, ведь у самих денег негусто, да и свои спиногрызы дома сидят… К тому же почти каждый слышал или читал, что на человеческом добросердечии эти метрошные профессионалы зарабатывают по три, а то и по пять тысяч в день (в два-три раза больше, чем средняя зарплата по Москве) и далеко не бедствуют, а что до стыда и унижения, то бизнес есть бизнес – хоть зазорно и позорно, да денежно… Вероятно, такие размышления и становились для пассажиров метро своеобразным оправданием собственной прижимистости и сглаживали засевшую где-то глубоко в душе собственную вину, что не помогли ближнему, пусть даже и далеко неправедному человеку. И только одна старушка, которой только что, да и то не сразу, уступили место – пришлось стоять две остановки, пока сидящий напротив бритоголовый здоровяк не встал и не вышел из вагона на своей станции – вытащила из старенькой кошелки видавший виды потрепанный кошелек, открыла его, достала пятирублевик, еще какую-то мелочь, попавшую в скрюченные трудом и временем пальцы, и, перекрестясь, опустила монетки в кошелку попрошайки…

«Странно, почему дети у них на руках никогда не плачут? – подумал Виталий, глядя вслед уходящей женщине. – Коноплю, что ли, они дают им пососать вместо пустышки или разжеванную маковую соломку?..»

– Папа, они денюжку просят?! – теребил Коржавцева за рукав сын. – Давай дадим, а…

– У меня нет мелких денег, а крупные – на карточке, – соврал он и вспомнил давным-давно услышанную где-то прибаутку: «У столичной побирушки миллион нашли в подушке».

Вдруг малыш соскочил с лавки, догнал женщину и сунул в ее открытую сумку свой чупа-чупс, который перед самым входом в метро долго-долго вымаливал у отца, и тот нехотя – нечего сладким баловать, да и зубы надо беречь – купил ему «сосатку». Турникет, эскалатор, шум подъезжающих и уходящих голубых поездов, снующие люди захватили все внимание малыша, вытеснив из его сознания желанную конфету; он даже забыл развернуть ее, крепко зажав в кулачке пластиковую палочку с круглым цветным набалдашником.

Все пассажиры вагона вмиг оторвались от своих занятий и подняли головы, в немом изумлении наблюдая эту сцену. Даже притворявшиеся спящими открыли глаза. Вагонная надоедала буркнула в благодарность что-то невнятное, она явно рассчитывала на нечто большее от солидного мужчины и ухоженного пай-мальчика…

– Я больше не буду покупать тебе сладости, – зло прошипел на ухо сыну Коржавцев, раздосадованный тем, что оказался в центре внимания вагонных зевак. А ребенок вскарабкался на свое место, встал на коленки и уткнулся взглядом в проносившиеся мимо окон электрические кабели и чугунные крепи метротуннеля.

Чтобы избавиться от назойливо-любопытного внимания попутчиков, Виталий вышел с сыном на следующей остановке, с ненавистью проводил взглядом попрошайку, которая резво перешла в другой вагон, и остался не перроне. Он даже пропустил следующий поезд, чтобы случайно не встретить на станции «Проспект Вернадского» кого-либо из пассажиров – свидетелей злополучной сцены. Сын молчал, молчал и Коржавцев. Сейчас им не о чем было говорить…

Но детские обидки на ноги прытки. Гуляя по парку, сын уже самозабвенно гонял голубей и без умолку задавал десятки своих вопросов. Бернарду это было на руку. То и дело останавливаясь, чтобы отвечать своему маленькому «почемучке», он внимательно следил за всем, что делается в парке: чем заняты рабочие Зеленцова, куда идут и как идут люди, где прогуливаются молодые мамаши с колясками, бабушки с внучатами. Место для тайника, выбранное, скорее всего, в спешке, конечно, не самое лучшее – вездесущая малышня повсюду совала свой нос и запросто могла прихватить с собой шпионский контейнер, сделанный то в виде камня, то помятой пачки из-под сигарет или продавленной пивной банки, – но не он выбирал эту точку закладки.

Так неспешно они подошли к обелиску воинам-интернационалистам, перешли с асфальтовой дорожки на газон. Все спокойно, ничего подозрительного. И тут Коржавцев воочию убедился, как непрофессионально было подобрано место для тайниковой операции. Первым делом его сын ухватился за короткий толстый сук, торчащий из земли среди кустарников, огораживающих лужайку, и, вытащив его, с гордым видом принес отцу, радуясь своей находке.

Мама-миа! Это был, судя по описанию в инструкции, тот самый контейнер, замаскированный под древесный сучок, который должен был изъять Бернард… Хорошо, что это был не самоуничтожающийся контейнер и вытащил его сын, а не другой пацан, хотя… во всем плохом иногда есть что-то и хорошее. Ведь если за ним ведется наблюдение с какого-нибудь стационарного и хорошо замаскированного поста, где сотрудники службы наружного наблюдения посекундно фиксируют все его действия, у него есть стопроцентное алиби: контейнер изъял не он, а чисто случайно нашел ребенок. И сейчас даже в ситуации захвата с поличным он стопроцентно мог бы отмазаться, отказавшись от этой «детской» находки.

«Неплохая, в сущности, идея, – отметил Коржавцев. – На будущее надо будет поделиться ею с Готье».

Он вспомнил учебное дело спецоперации «Пров» по выявлению шпиона Олега Пеньковского, на котором осваивал азы контрразведывательной теории в спецшколе. Однажды для проведения тайной операции по связи с этим агентом английской и американской разведок был удачно использован ребенок. На Цветном бульваре предатель из ГРУ «угостил» малыша коробкой конфет, где вперемежку с завернутыми в серебристые фантики сладостями лежали обернутые в такую же яркую хрустящую фольгу кассеты с переснятыми на микропленку фотоаппаратом «Минокс» секретными документами. Мальчик взял конфеты и передал гулявшей неподалеку маме – сотруднику английской разведки Анне Чизхолм – жене служащего посольства Великобритании в Москве, тоже кадрового разведчика. Уже потом, на очередном контакте с этой дамой, и засекла Пеньковского Служба наружного наблюдения КГБ при СМ СССР.

«Ну уж нет, – подумал Бернард. – Меня-то вы, как Пеньковского, не поймаете. Да и не шпион я. Просто оказываю конфиденциальные услуги солидной зарубежной конторе в рамках обычной конкурентной борьбы…»

Для большей правдоподобности он отбросил секретный сучок недалеко в траву: нечего, мол, всякий мусор подбирать, но сын поднял палку и со словами: «Папа, она мне нужна, я буду дома с ней играть», вновь отдал отцу.

Делать нечего, пришлось взять находку – Коржавцев сделал это с демонстративным нежеланием и нескрываемой усмешкой и положил в заранее припасенный полиэтиленовый пакет, где чуть позже оказались еще два каких-то обрубка веток, круглое, зеленого стекла донышко, видимо, от пивной бутылки, через которое так интересно было смотреть на солнце, и отслужившая свой век зажигалка, также найденная ребенком в парке.

Домой весь этот мусор Бернард, конечно, не понес. Улучив момент, когда сын отвлечется, выбросил все в урну, оставив только палку-контейнер. Полон впечатлений от путешествия в парк, ох как нечасто папа брал его на такие прогулки, малыш забыл о найденных сокровищах, наскоро поел, уже полусонный умылся, едва доплелся до кровати и рухнул в нее, заснув, едва коснувшись щекой подушки.

Виталий поужинал, скупо рассказав жене о прогулке, как обычно, посмотрел новости, потом какой-то дурацкий сериал про войну, где сотрудники военной контрразведки Смерш были представлены едва ли не большими садистами и сволочами, чем фашисты. «Да, это тебе не Штирлиц…» – он выключил телевизор и пошел в ванную комнату, где в тумбочке его ждал пакет с контейнером.

«Скорее всего, очередное задание, – размышлял он, вертя в руках ничем не приметный обрубок ветки. – Больше сюда ничего не войдет…»

Работая в СВР, Коржавцев знал, что уже появились новые способы, формы и методы бесконтактной связи на линии «разведцентр – агент». Разведки многих стран продолжали использовать, но уже с современными наворотами миниатюрные приемопередатчики, встроенные в плеер или мобилку и за долю секунды выстреливающие в эфир значительный объем письменной, звуковой и даже фотоинформации; появилась шифрованная связь через Интернет, но он не доверял всем этим новомодным хайтековским штучкам, о чем и поделился с Готье на одной из первых конспиративных встреч, и попросил его использовать древний, как еврейский талмуд, способ – тайниковую операцию, хотя и знал, что именно на мероприятиях по связи проваливается основная часть и агентов, и профессиональных разведчиков.

Со всех сторон он внимательно осмотрел сук и, к своему удивлению, не нашел ни выбоинки, ни трещинки, ни отверстия – в общем, ничего такого, что могло бы указывать на место, где вскрывается тайник. «А та ли это ветка?» – опасливо мелькнуло в голове. С достаточным усилием он разломил ее посередине. Ничего. Взял заранее принесенный кухонный нож, расщепил вдоль волокон один из обломков. Ни-че-го… Торопливо схватил другой кусок, едва не порезавшись, также расщепил его и облегченно перевел дыхание: в центре, там, где должна проходить сердцевина, находился паз, а в нем – скрученная в трубочку записка.

Разглядывая контейнер, Коржавцев изумился профессионализму, с которым он был сделан. Сук да сук, никаких внешних следов обработки. И полость для вложения выточена ни в центре – в том месте, где обычно ломают палку для костра, а с краю, где разломить ее без топора невозможно. И нет никакого входного отверстия, через которое записку заложили во внутрь. Даже внешняя сторона бумажной трубочки была покрашена под цвет сердцевины палки – на первый взгляд их и не отличишь. В общем, все сделано так, чтобы, случайно попав в чужие руки, контейнер не был раскрыт как шпионский тайник и навсегда сохранил свою тайну. Был еще один секрет, который знал только Бернард: прежде чем развернуть тугую трубочку, сделанную из бумаги, пропитанной специальным химическим составом, ее нужно было немного подержать в обычной водопроводной воде. В противном случае при попытке разгладить записку она рассыпалась даже не в прах и пепел, как свиток древнего пергамента, а просто в порошок, и текст уже не подлежал восстановлению. Но и здесь нельзя переусердствовать. Находясь больше положенного времени в воде, бумага попросту в ней растворялась.

Выполнив все необходимые инструкции, Виталий прочел текст: «Просим срочно получить достоверную информацию о поставках вооружений и военной техники Ирану: наименование, сроки, объемы, стоимость и форма оплаты, маршруты поставок, ТТХ наиболее современных образцов. Возможно ли возобновление контракта по системам ПВО С-300? Если да, то на каких условиях и все подробности планируемых сделок».

– Так-так, – негромко обсуждал сам с собой задание Бернард. – Неужели НАТО решило все-таки бомбардировать Иран? Вряд ли… Скорее всего, тут замешаны США… А если не они? Значит, выясняют ситуацию по просьбе Израиля? Евреи ждут не дождутся возможности грохнуть ракетами по Тегерану, а когда на боевое дежурство заступят системы ПВО С-300, это будет сделать гораздо труднее и опаснее… Хотя и Ахмадинежад тоже не ангел. Сколько раз публично заявлял о необходимости стереть сионистов с лица земли. Одно остается неясным: для чего французам нужна такая спешка?

Обдумывая ситуацию, он разорвал и отправил в унитаз бумажку с заданием, собрал в пакет остатки контейнера, чтобы выбросить в мусоропровод.

Само оперативное поручение не представлялось ему сложным. В общих чертах он знал ситуацию по поставкам вооружений и военной техники в Иран. Оставалось только прояснить вопрос по С-300.

Глава 11 Последний выстрел «Беретты»

В точно назначенное время Дэни подъехал к автостоянке «А» лагуны Западного залива. Колеся по улицам Дохи, он выбирал не только многополосные проспекты с оживленным трафиком, но и неширокие пустынные улочки с непредсказуемыми загибами и даже паутину еще более узких проулков, на которых было легко обнаружить слежку и оторваться от нее. Постоянно контролируя ситуацию позади своей машины через зеркало заднего вида, он не заметил ничего подозрительного. Не выявил он за собой наружного наблюдения и когда несколько раз останавливался и выходил из машины, чтобы купить в магазинах и лавках жвачку, колу, газеты и прочую чепуху. «Надеюсь, и у Майкла все нормально», – подумал он.

Машин на стоянке «А» было немного. Дэни тут же заметил «Тойоту Короллу» своего коллеги. Чуть дальше, на парковках «В» и «С», машин не было вовсе. Лишь на противоположной стороне одиноко торчал мотоцикл «Сузуки» с болтавшемся на руле белым шлемом.

«Вот что значит нулевая преступность в стране, – отметил про себя американец. – Даже мотокаски оставляют где попало, и уж точно, хозяин даже замок поленился на колесо повесить».

Американец с внешне рассеянным видом разомлевшего на солнце туриста вышел из машины, потянулся, разминая мышцы, надел свою Федора-панаму, еще раз огляделся и не спеша направился в сторону моря. Хотя близился вечер, жара не спадала, все живое попряталось в тень, и на дороге он был один. Пройдя через широкую арку, похожую то ли на огромную стилизованную подкову, то ли на лучи восходящего солнца, Дэни увидел широкую лагуну.

Прекрасный вид природной красоты, рукотворного богатства и грациозного архитектурного совершенства открылся перед ним в предвечернем мареве. На первой береговой линии лагуны стояли небольшие – от трех до шести этажей – особняки с небольшими кафе, офисами и бизнес-центрами на первых этажах. Вторую линию побережья занимали стройные жилые высотки этажей в тридцать. Зеленовато-голубая водная гладь была расчерчена геометрически строгими линиями причалов с пришвартованными белоснежными яхтами, от элегантной изысканности которых и утонченных обводов рябило в глазах так же сильно, как и от их стоимости.

Прямо перед собой метрах в пятидесяти Дэни увидел небольшой мостик, у перил которого стояли Мохаммед и Майкл. Судя по всему, они только что встретились.

С абсолютно безразличным видом поджарый американец свернул по тротуару налево и вошел в первую попавшуюся стеклянную дверь небольшого здания, увенчанного изящной ротондой. В центре просторного зала располагался газон в форме восьмиконечной звезды с коротко подстриженной травой и живой композицией из пальмы и бамбука посередине. Широкий мраморный бордюр, который вполне можно было использовать вместо скамейки, опоясывал цветник. Рядом стояли небольшие круглые банкетки. По периметру зала располагались двери небольших офисов.

Здесь было пусто и прохладно. Лишь какой-то молодой мужчина в джинсах и легкой светлой куртке сидел на бордюре цветника. На плече – небольшая сумка-портфель на длинном ремне, в руках фотоаппарат из разряда мыльниц, но со съемным объективом, который позволял делать неплохие фотографии даже на весьма приличном расстоянии. «Какой-нибудь заезжий турист из близлежащих арабских стран», – подумал Дэни.

– Хай! – Беззаботно поприветствовал он незнакомца и, обмахиваясь, словно веером, своей шляпой, уселся на банкетку рядом с бордюром, опоясывающим клумбу, как раз напротив широкого и высокого, почти от самого пола до потолка, окна. С этого места он прекрасно видел и мостик со «сладкой парочкой» «М and М», как окрестил Дэни Мохаммеда и Майкла, и своего визави на бордюре газона.

В ответ турист мотнул головой, смерил американца быстрым, отнюдь не приветливым взглядом, поднялся со своего места и направился к выходу. Дэни понял, что этот араб совсем не обрадовался, если не сказать больше, его появлению. Все выглядело так, будто присутствие постороннего человека помешало ему делать какое-то важное и неотложное дело, хотя ничем особенным он вроде бы и не был занят. «Странно… – мелькнуло в сознании разведчика, – чем я ему не понравился, да и вообще, что он тут делает?» Выйдя на набережную, незнакомец огляделся и подошел к небольшому кафе, где под тентами стояла пара столиков. Он выбрал тот, который, по его мнению, находился вне поля зрения американца. Но это было не так. Пересев на один из лучей мраморного бордюра, Дэни прекрасно мог наблюдать и за мостиком, где проходила встреча, и за недовольным арабом, хотя сам был полностью скрыт зеркальными стеклами окон от посторонних взглядов с улицы.

Тем временем незнакомец заказал кофе и неторопливо цедил его, озираясь по сторонам и не догадываясь о том, что сам стал объектом пристального наблюдения.

Новые добротные полуботинки араба посеяли у американского разведчика сомнение в том, что этот парень принадлежал к племени любознательных путешественников, которые в таком возрасте обычно предпочитают для своих вояжей кроссовки или удобную, уже разношенную по ноге обувь. Да и фотографировал он не так, как абсолютное большинство туристов, обладающих хоть и дорогими, но все же любительскими мыльницами. Он наводил свой фотоаппарат на объект съемки, как профессионал – через глазок видоискателя, а не как дилетант – с помощью экрана на задней панели своей камеры. Американский разведчик насторожился еще больше, когда понял, что больше всего незнакомец фотографировал тот самый, не отличающийся никакими экзотическими достопримечательностями и архитектурными изысками мостик, на котором стояли, мирно беседуя, Мохаммед и Майкл. Похоже, что другие, гораздо более интересные и привлекательные с точки зрения обычного туриста объекты съемки его почти не интересовали. Да и уходить он явно не торопился.

«Кажется, я не единственный тут наблюдатель, – подумал Дэни. – Что ж, ситуация становится занятной…»

Араб продолжал неторопливо пить свой кофе. О том, что это не случайный ротозей, американец убедился от носа до хвоста после того, как «сладкая парочка» сошла с мостика и направилась в противоположную от наблюдателей сторону к ближайшему кафе. Незнакомец явно занервничал, когда Мохаммед и Майкл пропали из его поля зрения. Он попробовал подозвать официанта, но, не дождавшись его, оставил на столике деньги и поспешно, хотя до этого момента явно никуда не торопился, направился в сторону исчезнувших объектов наблюдения. Дэни, следивший за этой сценой, тоже невольно напрягся, инстинктивно поправив под мышкой свой «Коммандер». Убедившись, что объекты его интереса отошли совсем недалеко и мирно беседуют за столиком одного из прибрежных кафе, потягивая какой-то коктейль, араб успокоился и стал озираться, пытаясь отыскать удобное для наблюдения место. Лучшее, что можно было найти, – это скамейка у входа на причал, хотя филер явно рисковал быть замеченным. У Дэни в этом смысле были все преимущества. Через зеркальные окна и двери он как на ладони видел и араба, и «М and М», хотя сам по-прежнему оставался вне пределов их внимания.

О том, что псевдотурист занимается предметной слежкой, у американского разведчика пропала даже тень сомнений, когда иранский ученый стал передавать Майклу распечатку подготовленных в отеле текстов. Наблюдатель тут же встрепенулся и сделал несколько снимков, запечатлев на фотоаппарат весь процесс передачи материалов и ознакомления с ними. Особенно часто его указательный палец нажимал фотоспуск в то время, когда Мохаммед подписывал переданные американцу страницы своей рукописи.

«Так, значит, наш молодой иранский друг явно под пристальным наблюдением, – продолжил свой внутренний монолог Дэни. – Интересно, сам он знает об этом, или для него это тоже неожиданность? А если знает, расскажет ли об этом нам? Вряд ли… Похоже, что это подстава иранских спецслужб… Но в этом случае работают они как-то грубовато». Американский разведчик понял: что-то в этой цепочке поступков и действий не срасталось. Но что именно? Какого звена недоставало? Что было не так?

На эти вопросы он пока не мог найти ответа.

– «Рысак»! Внимание! За вами слежка. Мужчина в светлой куртке, джинсах и с сумкой на ремне сидит на скамейке у пирса слева от вас на десять часов и ведет активную фотосъемку. – Четко и без лишних слов предупредил Дэни своего коллегу по радиосвязи. На правом ухе разведчика висел такой же, как и у Майкла, гаджет, внешне ничем не отличавшийся от обычной гарнитуры «хэндс фри». Но кроме микрофона и динамика в него были вмонтированы микрорадиопередатчик, шифратор и дешифратор, благодаря которым передаваемый текст был понятен абонентам и становился звуковой абракадаброй для любого, кто попытался бы с помощью технических средств перехвата подслушать их разговор. – Будь осторожен с персом. Кажется, он – подстава, – закончил радиосообщение Дэни.

Следя за своим коллегой, разведчик увидел, как Майкл слегка потер ладонью левой руки свой лоб. Это был заранее оговоренный условный знак, свидетельствующий о том, что он воспринял и понял переданную ему информацию.

Тем временем жара несколько спала, и на набережной стала появляться разомлевшая от дневной духоты публика.

«Уже хорошо, – подумал американец. – Значит, никаких экстраординарных действий против моего друга эти ребята провести не смогут, уж слишком много будет свидетелей. Остается одно: набраться терпения, ждать и внимательно следить за всем происходящим».

Судя по всему, застольная беседа «сладкой парочки» подходила к концу. Майкл сложил вчетверо полученные от ученого бумаги и сунул их во внутренний карман своей куртки. Но тут между ними возник какой-то спор. Американец пытался в чем-то убедить своего собеседника, в ответ тот энергично мотал головой в знак несогласия. Эта мизансцена привлекла внимание и араба-филера. Он тут же сделал несколько снимков. Наконец Майкл рассчитался с официантом за заказ своей банковской карточкой, собеседники поднялись из-за стола и не торопясь направились в сторону парковки.

«Неужели они поедут вместе? – пронеслось в голове у Дэни. – Значит, либо у них возникли какие-то проблемы, либо произошло что-то экстраординарное…» Он тут же отметил, что и араб-наблюдатель тоже чрезвычайно взволнован этим обстоятельством. Он нервно сучил коленями, дожидаясь, пока собеседники отойдут на значительное расстояние, чтобы не могли его заметить, затем поднялся со скамейки, нервно огляделся, мельком взглянул и на дверь, которая скрывала Дэни, и торопливо направился вслед за уходящими «М and М». Выждав пару минут, свой наблюдательный пункт на мраморном бордюре покинул и Дэни. Выйдя на улицу, он направился к машине. Ни его друзей, ни филера на дорожке к автостоянке не было.

Уже на подходе к паркингу Дэни увидел «Тойоту Короллу», которая неспешно выруливала со стоянки «А». Он успел заметить, что рядом с Майклом в машине сидел и Мохаммед. Выехав на трассу, кремовый папирус свернул в сторону центра Дохи и понемногу стал набирать скорость.

Окинув стоянку тревожным взглядом, американец тут же заметил на ее противоположной стороне араба-наблюдателя, который склонился над мотоциклом. Открыв багажный бокс «сузуки», он торопливо достал оттуда небольшой сверток и быстро сунул его в сумку, которая висела у него справа на ремне, перекинутом через плечо. Затем спешно натянул белый мотоциклетный шлем, повернул ключ зажигания. Легко вскочив на сиденье, он рванул с места, с ревом поставив мотоцикл на дыбы, и метров 20 проехал на одном заднем колесе.

«Лихой ковбой! – подумал разведчик. – Похоже, начинается гонка, и главные события еще впереди». Медлить было нельзя. Он бегом бросился к своему Форду. Благодаря тому что машина стояла с краю, он быстро вырулил со стоянки, с визгом проскочил расстояние до поворота на трассу и увидел впереди на прямом, как стрела, отрезке шоссе мотоциклиста в белом шлеме, который преследовал «кремовый папирус», держась позади него метрах в пятидесяти.

«Умница Майкл! – похвалил своего коллегу американский разведчик. – Сначала разогнался, чтобы выявить «хвост», а потом снизил скорость, чтобы дать мне время выехать и обеспечить контроль над ситуацией. А этот араб прилип к ним плотно… На всякий случай надо предупредить».

– «Рысак»! У вас на хвосте мотоциклист в белой каске, – проинформировал по рации Дэни своего напарника. – Это тот самый парень, который следил за вами. Будь осторожен.

– «Вижу», – услышал он в своем гаджете ответ, которого совсем не ожидал. Ему было непонятно, зачем Майкл ему ответил, раскрыв тем самым перед своим пассажиром факт радиосвязи и участие в этой ситуации еще одного человека?

«Ведь сам же мне говорил, что перс может не переварить участие двух американцев, – мысленно рассуждал Дэни. – Неужели он так сильно доверяет Мохаммеду? С чего бы это? Ведь я же предупредил его о возможной подставе. Что-то произошло… Хорошо еще, что не назвал мой позывной… Ведь не потому же, что постеснялся назвать меня верблюдом?..»

Не нарушая скоростного режима, две машины и мотоцикл катились по пустынному шоссе, выдерживая между собой приличное расстояние. Казалось, что мотоциклист не обращал никакого внимания на ехавший в сотне метров сзади «форд». Тем не менее Дэни слегка притормозил, еще больше увеличив расстояние между своей машиной и «сузуки». Хотя начинало смеркаться, он прекрасно контролировал ситуацию и видел все, что происходило перед ним на дороге. Вдруг его внимание привлекли какие-то непонятные телодвижения мотоциклиста. Держа руль левой рукой, араб сдвинул на живот свою сумку, которая до этого висела у него на ремне за спиной, и правой рукой что-то пытался нащупать в ней. Находясь сзади, разведчик не мог понять, что именно делает араб и к чему нужно быть готовым.

«Неужели он вытащил пистолет и будет стрелять? – с опаской подумал Дэни. – Нет, вряд ли. Если у него есть пушка, то, скорее всего, он держит ее в кобуре под мышкой, на боку или за брючным ремнем на пояснице. Что-то не то…»

Смутные, еще не оформившиеся в реальный и четкий прогноз догадки не давали покоя американцу, сидевшему за рулем «форда». Из всех этих разрозненных событий и фактов, свидетелем которых он стал в течение последних двух-трех часов, разведчик не мог выстроить безупречно четкую и логичную картину с ясным финалом. Более того, он даже не мог с большой долей уверенности предсказать поворот событий на ближайшие полчаса. И это его тревожило. Куда едет Майкл? Зачем и почему он взял с собой персидского ученого? Что предпримет араб-преследователь? Все эти вопросы его весьма озадачивали. Он бы, конечно, мог кое-что выяснить по рации у своего напарника и наверняка так бы и сделал, будь его друг в машине один. Но рядом с ним сидел Мохаммед, который услышал бы ответы и получил дополнительную информацию для размышлений. А лишние сведения персу ни к чему. Он должен знать ровно столько, сколько ему отводится по правилам тайной игры. И ни на каплю больше. К тому же толком непонятно, на чьей стороне он играет.

Далеко впереди Дэни увидел красный глаз светофора. Видимо, развязка или перекресток с поворотом к заливу. Красный свет погас, загорелся желтый, потом – зеленый.

Не снижая и не прибавляя скорости, «Тойота Королла» катила к светофору, затем стала слегка притормаживать. Безусловно, чуть-чуть увеличив обороты, Майкл успел бы проскочить перекресток на зеленый. Вероятно, это удалось бы сделать и мотоциклисту, но замыкающий тройку серебристый мираж однозначно был бы вынужден остановиться на стоп-линии и долго ждать сигнал, разрешающий продолжить движение. За это время передовая машина и мотоцикл ушли бы далеко вперед, и на продолжительный период «тойота» осталась бы без прикрытия. А этого Майклу очень не хотелось.

«Кремовый папирус» уже почти останавливался, когда «Сузуки» преследователя, напротив, прибавил газ. Расстояние между ними быстро сокращалось. И тут Дэни осенило!

– «Рысак»! Не тормози, гони вперед! – не помня себя, заорал он.

Но было поздно. Машина Майкла уже замерла на стоп-линии перед горящим желтым сигналом светофора. В эту же секунду мотоциклист в белом шлеме поравнялся с «тойотой» со стороны водителя, на мгновение притормозил, правой рукой прилепил небольшой прямоугольный пакет на водительскую дверцу автомобиля почти у ее нижней кромки и, переключив скорость и крутанув ручку газа, вновь поставил мотоцикл на дыбы, уносясь вперед по автостраде.

– Майкл, срочно из машины, – рявкнул Дэни, забыв о позывном и инстинктивно вдавив в пол педаль газа. – Вы заминированы! Мотоциклист вляпал вам бомбу!

Судя по всему, его коллега и сам осознал нависшую угрозу.

Еще не окончив фразу Дэни увидел, как распахнулись обе передние двери «тойоты». Пассажир выскочил и кубарем покатился за придорожный бордюр. Но еще за несколько мгновений до этого Майкл черной искрой метнулся из машины, распластался на асфальте и, опершись предплечьями вытянутых рук на дорожное покрытие, целился из «беретты» в удаляющуюся фигуру мотоциклиста в белом шлеме.

Выстрел!.. Второй!.. Третий утонул в грохоте взрыва.

Ослепленный яркой вспышкой, Дэни почувствовал, как ударной волной тряхнуло его машину. Еще толком не придя в себя, он увидел второй, куда более яркий и объемный взрыв. Это рванул бензобак кремового папируса. Со всей дури налегая на тормоз и рванув ручник, разведчик сумел остановить «форд» буквально в полутора-двух метрах от лежавшего ничком Майкла. Два взрыва, прогремевших рядом, отбросили его от машины, а куча стальных и стеклянных осколков, изувечивших тело с головы до пят, не оставили ему ни единого шанса на жизнь. В кровавом месиве, лишь формой похожем на человеческий силуэт, Дэни едва узнал своего друга, с которым лишь несколько часов назад мирно пил кофе и любовался выездкой арабских скакунов и верблюдов.

– Бог мой!.. – Только и сумел прошептать он, склонившись над трупом. В своей жизни ему не однажды приходилось видеть смерть. Но животным натурализмом, еще парной липкой кровью и запахом обгоревшего человеческого мяса эта была страшнее всех.

– Эй! К-к-кто н-н-нибудь! П-п-пом-м-могит-те…

Слабый дрожащий голос вывел американца из оцепенения. Повернув голову, он увидел в бликах горящей «тойоты» сгорбленную фигуру Мохаммеда, уже слегка размытую опускающимися сумерками. Парень едва держался на ногах, а голова и безвольно опущенные руки подрагивали от только что пережитого шока.

– Скорее, в машину! – скомандовал американец. – Нам нельзя здесь задерживаться.

Пока иранец на заплетающихся ногах тащился к «форду», пока открывал дверцу и взбирался на сиденье, Дэни повернул тело своего друга набок, чтобы вытащить из внутреннего кармана пиджака небольшую пачку окровавленных, сложенных вчетверо листов бумаги, менее получаса назад полученных от ученого. Затем он осторожно приподнял обезображенную взрывом голову Майкла, снял с запекшегося уха гарнитуру с радиопередатчиком и шифратором. Она была порядком искорежена осколком и обожжена. Пистолет, водительские права и другие документы он оставил на месте. Дэни прекрасно понимал, что полиция и Служба национальной безопасности Катара довольно скоро установят личность водителя «тойоты», выяснят не только оперативное прикрытие, под которым гражданин США приехал в страну, но даже его истинную профессию. Но он не хотел, чтобы сотрудники местных спецслужб влезли в суть того задания, ради которого разведчик оказался на полуострове и так трагически погиб.

И еще нужно было поставить в известность о случившемся дежурного офицера посольской резидентуры ЦРУ в Дохе. Он достал мобильник, набрал известный лишь ему номер. Ждать пришлось совсем чуть-чуть.

– Алло. Это Дэни Маккоул. У нас проблемы. Погиб Майкл. Его машину взорвал человек, который следил за ним.

Он замолчал, слушая своего собеседника на другом конце линии.

– Это произошло на перекрестке у светофора на… – м километре шоссе в лагуну Западного залива.

Опять пауза.

– Кажется, Майкл успел застрелить эту сволочь. Если не смог, я сам сделаю это… Нет-нет. Наш партнер жив, может быть, легко ранен… Все, конец связи.

Плюхнувшись за руль своей машины, он искоса взглянул на перса. Вид у того был жалкий. Его все еще колотил озноб, но разведчик не заметил ни крови, ни обожженной или порванной одежды, ни даже ушибов или царапин на руках и лице.

– Я – Дэни, друг Майкла, – представился он, решив играть в открытую. После только что разыгравшейся трагедии темнить не было никакого смысла. Взрыв все расставил по своим местам. Единственное, чего не знал разведчик в деталях, так это то, какие вопросы обсуждали во время встречи «М and М».

«Вот тебе и “сладкая парочка”…» – Кощунственная нелепость этой фразы острой бритвой глубоко и больно полоснула его сознание. Эмоционально он был готов вышвырнуть этого второго «М» из машины, сделать из него отбивную и пристрелить в ближайшей канаве. Но разум и холодный профессиональный расчет диктовали иные правила игры и требовали другого алгоритма действий.

– Я знаю, Майкл говорил мне о вас, – откуда-то из сумрака сознания донесся до разведчика голос перса.

– Как ты, в порядке? – спросил американец своего пассажира, поворачивая ключ в замке зажигания. – Взрывом не зацепило?

– Н-нет, все нормально, – голос иранца еще подрагивал. – От осколков меня защитила машина, а перед вторым взрывом я успел свалиться за дорожную насыпь. – Он помолчал немного и добавил: – Аллаху было угодно, чтобы я остался жив. Майкл спас меня от смерти… Если бы я остался в машине…

– Зато сам Майкл погиб! – Не выдержав, зло прервал его Дэни. – Ладно, поехали, у нас еще есть дела.

Удивительно, но в этот вечер трасса все еще была пуста. Через несколько секунд они молча подъехали к лежащему на дороге мотоциклисту, не сговариваясь, выскочили из машины и склонились над ним. Смерть застала его в уродливо скрюченной позе. Две пули девятимиллиметрового калибра вышибли парня из сиденья, швырнули на мостовую, а сила инерции разогнавшегося мотоцикла еще протащила вперед, колотя и размазывая тело по асфальту, сдирая одежду, выворачивая руки и ноги. Даже если бы обе раны и не были смертельными, страшной силы удар о дорожное покрытие вмиг прикончил мотоциклиста. Расколовшийся белый шлем отлетел куда-то к обочине, в разные стороны были разбросаны красивые черные полуботинки, около одного из них валялся пистолет, а мотоцикл, который заглох не сразу и еще несколько метров катился без седока, теперь лежал на боку где-то впереди – искореженный, битый и ободранный.

– Он мертв, – произнес американец, безуспешно пытаясь нащупать пульс на сонной артерии мотоциклиста. – Ты знал этого араба?

– Это перс, он тоже из Ирана… – Мохаммед запнулся, едва связывая слова.

– Дальше! – резко приказал американец.

– Это офицер загранразведки из Корпуса стражей исламской революции. – Ученый понимал, что сейчас говорит то, о чем должен был молчать даже под пыткой. Но только что испытанное жуткое потрясение, гибель двух людей – такая неожиданная и реальная – да еще и тот факт, что сам он чудом остался жив благодаря несчастному американцу, изуродованный труп которого теперь остался на дороге, и, наконец, жесткий эмоциональный прессинг находящегося рядом с ним на безлюдной, сумеречной дороге человека опустошили его, сделали мозги податливыми и послушными чужой воле, развязали язык. Он впал в какое-то странное, почти сомнамбулическое безразличие, и только желание говорить-говорить-говорить, как единственное свидетельство того, что он еще жив, завладело им.

– Откуда ты знаешь, что он из разведки? – Дэни понял, что нужно максимально использовать момент психического надлома этого парня, вывернуть его наизнанку и вытряхнуть всю информацию, которая поможет в будущей оперативной работе. Не теряя напора и металла в голосе, он продолжил задавать свои вопросы.

– Как его зовут? Где вы познакомились? Почему он следил за тобой и Майклом? Когда он, черт возьми, завербовал тебя?

– Он не вербовал меня, и я не знаю, как его зовут, – сбиваясь, затараторил Мохаммед. – Он следил за мной и как-то узнал, что я должен встретиться с Майклом. Понятия не имею, как он это сделал. Я только сегодня увидел его… перед встречей с Майклом… Это была первая и последняя с ним встреча…

Слушая торопливо-сбивчивую речь перса, Дэни быстро и со знанием дела обшаривал труп, пытаясь найти вещи, которые бы опровергали или подтверждали слова ученого и дали информацию, способную помочь ответить на еще оставшиеся неясные вопросы, восполнить недостающие звенья оперативной логической цепочки, которая привела к трагедии. Из левого внешнего кармана куртки он вытащил разбитый мобильник и выставочный бейдж с пометкой «Персонал», на котором кроме названия выставки значилось: «Мирза Рошан, дежурный менеджер. Проход всюду». На это же имя оказалась и пластиковая водительская карточка в портмоне, который разведчик извлек из внутреннего кармана куртки. Других документов не было. Оставив на месте бейдж, американец забрал водительское удостоверение и мобильник. Кошелек с небольшой суммой денег он вновь затолкал во внутренний карман куртки мертвого иранца.

– …Он пришел ко мне в номер, угрожал пистолетом и заставил дать подписку, что я буду помогать ему…

– Это и есть вербовка, – сухо заметил Майкл. – Это она, твоя подписка?

С этими словами он вытащил из укромного, застегнутого на молнию кармана в подкладке куртки покойника сложенный лист бумаги с красным лейблом отеля «Марриотт», развернул его, и, увидев затейливую рукописную вязь персидского языка, показал своему собеседнику.

– Да… – Едва прошептал ученый и потянулся, чтобы взять листок.

– Нет, – американец резко отдернул руку. – Пока она останется у меня. Будем считать, что это ты мне (разведчик сделал акцент на этом слове) дал подписку о сотрудничестве.

Он свернул бумагу и сунул в карман своего пиджака, где уже лежало водительское удостоверение Мирзы Рошана.

Стоявший на коленях Мохаммед стал угрожающе медленно подниматься на ноги. Его тело напряглось, глаза сузились, руки согнулись в локтях, пальцы сжались в кулаки.

Разведчик понял, что в своем разговоре с персом он несколько перегнул палку, да и маленький горшок закипает быстро. Шок, который еще не отпускал иранца, сейчас мог обернуться яростной вспышкой ненависти, непредсказуемого и буйного гнева зверя, загнанного в угол. Конечно, американец без особого труда свернул бы шею этому молокососу. Но такой поворот событий не вписывался в его сценарий, да и трупов на сегодняшний вечер было уже предостаточно.

– Послушай, Мохаммед, помоги мне найти фотоаппарат этого малого. – Майкл кивнул на лежащий у его ног труп. – Он устроил вам грандиозную фотосессию на берегу лагуны, и мне бы не хотелось, чтобы эти снимки оказались в спецслужбах Катара и тем более Ирана.

Это был интуитивно найденный, но безошибочно верный и своевременный ход разведчика. Во-первых, он психологически переориентировал перса на совершенно другие действия и тем самым в зародыше погасил готовую выплеснуться агрессию, а во-вторых, ненавязчиво дал ему понять, что спецслужбы его родного Ирана теперь для него гораздо опаснее, чем разведка США, и в данных обстоятельствах они – американец и перс, повязанные одним делом и двумя трупами, хоть и вынужденно, но стали союзниками.

Угрюмой походкой, молча, иранец направился к лежащему на дороге «сузуки». Багажный бокс мотоцикла был разбит, и недалеко от него по асфальту было разбросано все его содержимое. Впрочем, вещей было немного, и несколько успокоившийся ученый без труда отыскал фотокамеру.

– Я нашел фотоаппарат, – крикнул он американцу. – Но тут его ноутбук и еще какие-то гаджеты.

– Собери все и неси сюда. Посмотрим, что это такое. Да и сматываться нам пора…

Закончив обшаривать труп и бегло осмотрев принесенные Мохаммедом вещи, Дэни сложил их в портфель Мирзы Рошана и бросил на заднее сиденье «форда». Усевшись в машину, мужчины поехали к городу. Однако за несколько километров до центра они вновь остановились. Американец достал свой мобильник и набрал номер дежурной службы полиции Дохи.

– Алло, вас беспокоит гражданин США Дэни Маккоул. Я только что проезжал по дороге из лагуны Западного залива в центр Дохи. – Он говорил уверенно и твердо, будто заранее отрепетировал свою речь. – У светофора на… – м километре стоит взорванная машина, «Тойота Королла», а рядом – убитый человек с пистолетом. Кажется, это водитель. Метрах в 60 от машины – мотоцикл «Сузуки» синего цвета и рядом мотоциклист. Он тоже мертв.

– Алло, – в ответ в мобильнике прозвучал голос дежурного полицейского. – Если вы сейчас на месте происшествия, оставайтесь там. Мы скоро подъедем.

– Нет, я не могу. Я везу пассажира из взорванной «тойоты» в больницу. По-моему, он ранен. Ему нужна помощь, он без сознания и сейч…

На полуслове Майкл отключил свой мобильник.

– Зачем вы позвонили в полицию? – испуганно спросил Мохаммед. Во время телефонного разговора он с изумлением и страхом смотрел на американца.

– Чтобы они провели расследование и были готовы к международному скандалу, который завтра или послезавтра поднимется в прессе. А главное – нам нужно остаться в стороне и вне подозрений к причастности к этим событиям.

– Но ведь они сейчас перезвонят вам.

– Я уже отключил мобильник… Будем считать, что произошел сбой в сети, а потом в телефоне разрядился аккумулятор.

– Все равно они будут искать вас как главного свидетеля… И пассажира, которого вы везли в больницу… то есть меня.

– Конечно, будут. Они же не идиоты. Да ты не волнуйся, – успокаивающе сказал он. – Я говорил меньше, чем полминуты. Поэтому засечь меня они не успели, а на поиски по звонку мобильника уйдет не менее суток. К тому же завтра мои коллеги из американского посольства решат с полицией Дохи все проблемы.

– А как же я? Они ведь найдут меня очень быстро…

– Не дергайся. Завтра ты будешь уже дома. А на дознании в полиции я скажу, что пассажир, то есть ты, пришел в сознание, отказался от медицинской помощи и попросил, чтобы я высадил тебя у фонтана Жемчужная раковина. И кто ты такой – я понятия не имею, – Майкл недолго помолчал. – Ну, ладно. Все, что я сейчас говорил, – это для полиции. А у нас есть и свои проблемы.

С этими словами он завел машину.

– Куда мы едем? В «Марриотт»? – продолжил он, вопросительно взглянув на соседа.

Перс молча кивнул головой в знак согласия.

– Прекрасно. Зайдем в мой номер, умоемся, приведем себя в порядок, выпьем чего-нибудь. У нас был трудный день, и нам есть о чем поговорить. А потом ты отдохнешь и – в аэропорт. Домашние уже, наверное, заждались… Только сейчас я высажу тебя недалеко от отеля. И мимо портье на ресепшине мы пройдем порознь. Сначала – ты, потом – я. Не нужно, чтобы нас видели вместе.

– Хорошо. Можно, сначала я зайду к себе в номер. Мне нужно переодеться…

– Договорились. Но помни, я тебя жду. Минут пятнадцать – двадцать устроит? Чтоб был обязательно! Хватит на сегодня глупостей и приключений.

Глава 12 Операция «Шквал»

Доложить начальнику Службы внешней разведки суть предложений руководителя посольской резидентуры в Москве Джона Стоуна для Гарушкина оказалось самым легким делом. Шеф спецслужбы был, что называется, в теме, хотя, как показалось Николаю Константиновичу, не разделял оптимизма своих американских коллег. Да и вообще, вся идея была ни богу свечка, ни черту кочерга. Но политические решения не обсуждают, а выполняют.

Детально обсудив общий план мероприятий, кандидатуры исполнителей каждого конкретного этапа, возможности выхода на этих людей и привлеченные структуры, а самое главное – легенды и способы прикрытия особо важных и секретных действий, руководители подготовили докладную записку на имя президента страны, а уже на следующей неделе, получив кремлевское «добро», Гарушкин взялся за дело.

Организовать работу по реанимации контракта на поставку Ирану четырех дивизионов зенитных ракетных комплексов противовоздушной обороны С-300ПМУ2 оказалось самой легкой задачей. «Военвнешторг» с энтузиазмом взялся за дело. Более того, руководство компании, над которой с весны 2011 года, когда был подан иск, висел дамоклов меч международных штрафных санкций, страшно обрадовалось такому политическому решению – ведь ответчиком, в случае удовлетворения иранских требований Международным третейским судом Женевы, становилась именно эта внешнеторговая организация, заключившая злополучный контракт, и именно ей предстояло выплачивать порядка четырех миллиардов долларов за отказ от поставки систем ПВО. Даже для государственного спецэкспортера сумма огромная – едва ли не треть годовой выручки от продажи оружия зарубежным партнерам.

Как и рассчитывали американцы, информация с негласной подачи просочилась в прессу, и в международном медийном пространстве началась приличная возня, хотя и не такая буйная, как ожидалось. В связи с подписанием в апреле 2015 года соответствующего указа президентом страны Владимиром Путиным шумиха, поднятая четвертой властью, началась с новой силой. Особенно выеживались завсегдатаи блогосферы, но после выступления госсекретаря США Джона Керри, который хоть и высказал озабоченность решением России, однако признал, что поставки систем ПВО в Иран не нарушают международное право, журналистско-блогерский гвалт почти сошел на нет. Сенсация перестала быть сенсацией.

Сложнее оказалось другое – подобрать ударный ракетный комплекс, который мог бы выполнить поставленную задачу по уничтожению защищенной наземной цели, причем сделать это в необычных условиях – прямо с борта гражданского судна-контейнеровоза. В результате активных обсуждений и согласований с военными – пришлось даже провести небольшие секретные оперативно-тактические штабные учения с проработкой вопроса о возможности нанесения неожиданного ракетного удара по стратегически важному военно-промышленному объекту условного противника – остановились на ракетном комплексе «Клаб-К» в контейнерном исполнении.

Учения проводились штабистами под легендой оценки угроз и проверки эффективности новой военно-морской доктрины США «Морская сила XXI», рассчитанной на применение в первой половине XXI века против стран-изгоев, и изучения возможностей использования отдельных ее элементов в собственных интересах. Американская концепция прошлого столетия «войны на море», в основе которой были активные действия надводных и подводных военно-морских сил против флота противника, претерпела существенные изменения. Теперь предполагалась «война с моря», когда соединения кораблей ВМС США входили в прибрежные акватории и уничтожали береговые объекты и важнейшие цели в глубине вражеской территории. Для этого янки разработали так называемую литторальную, то есть прибрежную, стратегию ведения боевых действий, согласно которой американские эскадры выдвигаются практически вплотную к побережью противника и, действуя в непосредственном контакте с аэрокосмическими силами, наносят сокрушительные волновые удары крылатыми ракетами и самолетами палубной авиации.

Учения доказали не только серьезность американской «Морской силы XXI», но и выявили достоинства нового российского боевого ракетного комплекса «Клаб-К». Это была воистину чудесная военная техника. Главный ее элемент – универсальный стартовый модуль с подъемной пусковой установкой на четыре крылатых ракеты – размещался в… стандартном 40-футовом (двенадцатиметровом) морском контейнере, ничем не отличающимся по своему внешнему виду от миллионов других, с помощью которых по всему свету перевозят различные грузы на машинах, железнодорожных платформах, морских и речных судах. Они даже не «фонят», и обнаружить их боевое содержимое можно, только попав вовнутрь или увидев финальную часть предстартовой подготовки и пуск ракеты.

Гарушкин не был особенно силен в боевой ракетной технике, однако спецы и военные моряки объяснили ему, что пять видов ракет семейства «Клаб» – различные по назначению, дальности и мощности – способны отправить Посейдону в задницу подводные лодки и боевые корабли противника от корвета до авианосца. Но для удара по наземным целям, удаленным от берега и скрытым рельефом местности, лучше всего подходит ракета типа 3М-14Т. Ее боевая часть едва ли не полтонны весом могла нести даже кассетную боеголовку, укомплектованную осколочными, фугасными или кумулятивными поражающими элементами, и уничтожать военно-морские базы, аэродромы, системы ПВО, боевую технику и живую силу, средства управления войсками и другие важные объекты военной и промышленной инфраструктуры.

Впечатляло и название комплекса – «Клаб-К». Английское слово «club» можно было перевести как «клуб», и это был действительно элитный ракетный комплекс, который мог бы войти в клуб лучших мировых разработок военной техники. Но Гарушкину больше понравился другой перевод – «дубина». И вправду, удар этой ракетной «дубины» длиной более шести метров и весом почти в две тонны мог ошеломить любого агрессора, а размещение большого количества таких контейнеров-сюрпризов даже на небольших гражданских судах, обычных причалах, товарно-сортировочных авто– и железнодорожных станциях, складских площадках, да еще и затерянных среди тысяч себе подобных заставляло крепко подумать, прежде чем затевать что-то против обладателя такого оружия. В общем, почти как в русской народной сказке – четверо из ларца, приятные с лица, научат уму-разуму любого подлеца…

Понятно, что для успешного проведения всей операции требовался прекрасно обученный боевой расчет. В реальных военных действиях этот комплекс еще не применялся, а учения в войсках, хоть и максимально приближенные к боевым, существенно отличаются от практических стрельб, да еще и в таких нестандартных условиях. Требовала внимания и высочайшая степень секретности. Ракетчики лишь на самом последнем этапе должны были узнать настоящую цель и координаты нанесения удара.

Для доставки комплексов «Клаб-К» к судну, перевозящему иранские системы ПВО, нашли и зафрахтовали подходящий контейнеровоз. Увы, это оказалось не самой простой задачей. Из 1100 российских кораблей под флагом родной страны на тот момент ходили только 430, остальные бороздили моря и океаны под так называемыми «удобными флагами» Кипра, Либерии, Мальты, Панамы и даже не имеющей выхода к морю Монголии, и количество таких псевдоиностранцев постоянно увеличивалось. Но самое печальное – в отечественном морском флоте почти не было современных контейнеровозов…

Подобрать небольшой профессиональный экипаж оказалось легче. Его набрали из бывших военных моряков, уже проверенных годами нелегкой службы в военно-морском, а затем и торговом флоте России. «Клабы» с боевыми расчетами тоже были готовы к погрузке и ждали только команды. Провели некоторые маскировочные мероприятия: военнослужащие были переодеты в гражданскую одежду, ну а контейнеры с ракетными установками и техникой обеспечения даже маскировать не нужно – они и так ничем не отличались от себе подобных. Единственное, что пришлось сделать, так это перекрасить часть из них. Команда и ракетчики в недоумении пожали плечами, получив такой приказ, но Гарушкин умышленно пошел на этот камуфляж-макияж – контейнеры с «Клабом-К» не должны были отличаться по цвету и маркировке от тех, что везли в Иран системы ПВО С-300. А вдруг где-нибудь на подходе к Персидскому заливу или в довольно узком Ормузском проливе, который плотно контролируют ВМС Ирана, стражи исламской революции захотят дистанционно произвести осмотр корабля? Вероятность хоть и небольшая, но все же была. Ведь не зря же команда иранцев, присутствовавшая при погрузке контейнеров с закупленными комплексами ПВО, тщательно фотографировал весь процесс. Так что не стоило давать лишний повод для подозрений. Что касается людей, то лишь два человека на борту – капитан и старший воинский начальник ракетчиков Алексей Владимирович Путилов – знали суть первого этапа задания: найти в заранее обусловленной точке Индийского океана другой российский контейнеровоз, подойти к нему, пришвартоваться борт к борту и прямо в море произвести обмен грузом. Что делать потом, предстояло узнать, вскрыв секретные конверты с заданием.

К плаванию все было готово. Осталось получить команду на выход в море, и она не заставила себя долго ждать. Вскоре под чужим флагом контейнеровоз с «Клабами» отвалил от пирса, взяв курс на Индийский океан.

Глава 13 Двуликий Янус: и вашим, и нашим

На удивление – бывает же такая везуха – информация по теме иранских ПВО не только сама лезла в руки Бернарда; волею судеб и прямого указания гендиректора он оказался в центре событий, связанных с возобновлением контракта.

Буквально через пару-тройку дней после проведения удачной операции по выемке тайника в кабинете у генерального «Военвнешторга» собралось оперативное совещание, на котором кроме «самого» присутствовали Коржавцев и начальник службы безопасности. Не вдаваясь в подробности и тонкости политической подоплеки, Коржавцеву было поручено реанимировать контракт на поставку Ирану комплексов противовоздушной обороны. Для решения этой задачи ему предоставлялись практически неограниченные полномочия для привлечения любых исполнителей – юристов, поставщиков, производственников и даже руководителя представительства компании в Тегеране. Условия два: сделать это в наикратчайшие сроки и соблюдать при этом высочайшую степень секретности. Поэтому к подготовке и выполнению контракта привлекать только руководителей заинтересованных подразделений, тем самым до предела сузив круг участников всей работы. Для неукоснительного соблюдения конфиденциальности на совещание и пригласили руководителя службы безопасности фирмы. Ответственность – персональная, спрос – по самому высокому счету.

«Дать задание всегда легче, чем его выполнить, – размышлял Коржавцев, направляясь к своему кабинету. – Нужно ведь не просто подготовить контракт – несколько десятков, а то и сотен страниц текста и различной технической документации, – согласовать и подписать его на уровне руководства, но и заставить производственников выполнить этот заказ срочно и качественно, добиться от Ирана отзыва своего иска из Международного третейского суда в Женеве, определиться с путями и средствами доставки груза, а еще согласовать цены с производителями и покупателями, да и кто знает, какие новые требования к технике выдвинут персы… Что делать? За что хвататься в первую очередь? И моих кабинетных сморчков – “дятлов” “клавы” к этому не подтянешь… Ладно, зато я буду полностью контролировать всю ситуацию, чем очень порадую своих французских друзей».

Друзья по секретному ремеслу, действительно, искренне порадовались такому стечению обстоятельств. Незапланированная встреча с Готье и Женевьевой произошла вскоре, во время краткосрочной поездки Коржавцева в Сен-Назер в составе крохотной делегации «Военвнешторга» для решения вопросов по очередному этапу строительства второго вертолетоносца типа «Мистраль» под названием «Севастополь».

– В связи с чем такая срочность задания по Ирану? – не удержался от наболевшего вопроса Бернард.

– Американцы всерьез обеспокоены возможностью иранского удара по Израилю, – Готье уже не скрывал от своего русского информатора факт плотного сотрудничества своей службы с Центральным разведывательным управлением США.

– Не думаю, что иранцам так сильно напекло голову, – вмешалась Женевьева. – В Тегеране прекрасно понимают, что любая попытка атаковать Израиль – это миссия на грани суицида. США воспримут это как щелчок по собственному носу и ответят сокрушительным ударом. Иран вряд ли оправится после такого нокдауна.

– Мне кажется, Вашингтон должен более тонко работать с Тегераном, – заметил Бернард. – Уже какой год они давят персов санкциями, а где результат? Нужна более конструктивная политика.

– Результат будет, когда уйдет Ахмадинежад…

– Или американцы его «уйдут». В этом регионе США должны продолжать максимально укреплять свои отношения с Турцией и Саудовской Аравией. Сейчас именно эти страны задают тон в мусульманском мире.

– У них и так отношения – крепче некуда. Вот только между Турцией и Израилем какой-то непредсказуемый разлад…

– Иран тоже не последняя скрипка… Ладно, господа хорошие. Вы лучше скажите, что думают ваши аналитики по поводу России?

Французские коллеги переглянулись.

– У нас полагают, что Россия на пороге важных событий, которые активно поддержат внутри страны, но в демократическом мире они не вызовут восторга и чреваты тяжелыми для вас последствиями. Во внутренней политике вы кое-как набираете обороты, но еще не вылезли из кризиса девяностых. Проблем – не счесть. А в ближайшие годы вашу страну ожидает стагнация в экономике, производстве, банковской сфере…

– Но у России нет иного выбора, кроме ориентации на демократические ценности, – попыталась хоть как-то смягчить суровый приговор своего коллеги Женевьева. – За стенами Кремля идут какие-то перемены. Но какие?.. Мы надеемся, кто бы ни был у власти, но рано или поздно конструктивное взаимодействие с Западом неизбежно…

– Ну, мне пора, – как обычно, Готье уходил раньше. – Женевьева передаст вам несколько новых адресов в Интернете для связи, флешку-шифратор для подготовки информации и пароль для ее активации. Там все просто: вставляете флешку в свой ноутбук, вводите код, затем набираете текст сообщения и отправляете на легендированный адрес Женевьевы или по одному из адресов. Далее шифратор все сделает сам. Ответное письмо будет доступно только для разового прочтения и уничтожится без возможности восстановления. Главное, запомнить пароль. После третьей ошибки при вводе вся программа самоликвидируется и шифратор становится обычным флеш-накопителем на 32 гигабайта.

Он поднялся и пожал Бернарду руку.

– На всякий случай, для маскировки, там есть несколько файлов с фрагментами публикаций по мировому рынку вооружений из французских профильных изданий. Можете использовать в своей работе. Есть несколько ее статей, – он кивнул в сторону собеседницы. – Да, такой же шифратор есть и у нее, так сказать, – он хитро и весело подмигнул, – для личной переписки. Более подробно она проинструктирует сама.

Бернард хотел было категорически отказаться от гаджета – в отличие от премьер-министра РФ, он не был поклонником современной микроэлектроники и никогда не доверял ей, но последний довод заставил его прикусить язык.

* * *

А дома – ни в сказке сказать, ни пером описать. Работа по иранскому контракту шла не просто быстро, а молниеносно. Достать из архива документы 2007 года, внести соответствующие правки и согласовать их оказалось делом профессионализма и техники. Пройти по уже освоенному маршруту всегда легче. В решении всех вопросов навстречу шел и Тегеран – там будто давно ждали российского предложения по возобновлению поставок систем ПВО. Даже в ценах сошлись достаточно быстро, не особенно их задрав по сравнению с согласованными несколько лет назад цифрами. Внесли лишь поправки на инфляцию, удорожание материалов и энергоресурсов, а также учли стоимость некоторых новых компонентов, существенно улучшающих боевые и тактико-технические характеристики комплексов ПВО. Не подвели и производственники. У них в заделе имелось необходимое количество техники, и работы по выпуску всех четырех дивизионов новых ЗРС С-300ПМУ2 «Фаворит» шли полным ходом. Вскоре без публичного оглашения в узком кругу контракт был подписан высокопоставленными представителями обеих сторон. За свою работу Коржавцев лично получил благодарность генерального и даже некий намек на высокую правительственную награду. Но чего ему это стоило!.. Он дневал и ночевал на работе – такого с ним не случалось после долгосрочной командировки в Париж. Даже на выставку в Лондон не поехал. А незадолго до подписания контракта появился указ президента России Владимира Путина о поставках Ирану российских зенитных ракетных систем. Не без гордости Виталий реально ощущал собственную причастность к этому событию и – подумать только! – некое торжество в связи с тем, что именно он руководил этим процессом.

О каждом важном этапе в этом деле Бернард информировал своих французских кураторов, используя шифратор. Это и вправду оказалось легко и очень удобно. Вот только сомнения по поводу реальной криптографической стойкости и защищенности этой переписки от профессиональных хакерских атак у него остались.

Между тем уже был зафрахтован сухогруз. Учитывая особенность перевозки, это был контейнеровоз с собственным достаточно мощным грузоподъемным краном и экипажем из пятнадцати моряков. Поначалу хотели использовать чужой флаг, но во исполнение указа президента свой выбор остановили на отечественном корабле. По просьбе иранцев других грузов на судне не было, чтобы до минимума сократить срок транспортировки и заходы в другие порты.

Вместе с двумя представителями страны-заказчика Коржавцев лично наблюдал за погрузкой военной техники. Ее размещали в больших морских контейнерах, которые устанавливали в трюме и на палубе только в один ярус. Иранцы были настолько дотошны и щепетильны, что лично проверяли не только груз, но и едва ли не каждый твистлок – замок для крепления контейнеров к палубным фитингам, предотвращающий любое смещение груза во время качки.

Когда контейнеровоз отвалил от причала, Виталий с облегчением вздохнул: работа была выполнена. Принять судно и проконтролировать разгрузку всех пусковых установок и другой сопутствующей военной техники, обеспечить ее приемку монтаж и передачу заказчику предстояло руководителю представительства «Военвнешторга» в Иране. Так что появился повод отпраздновать это событие по-русски – опрокинуть рюмку-другую за успешное плавание, попутный ветер и семь футов под килем, но мусульмане-иранцы наотрез отказались от такого предложения: Коран запрещает употребление спиртного. Пришлось отметить это событие в компании двух заводчан – представителей предприятия-изготовителя, которые также обеспечивали погрузку техники.

Уже поздно вечером Бернард достал свой ноутбук и послал во Францию короткое письмо с отчетом об отправке литерного груза. Только сейчас он понял, как вымотался за это время. Вдохновляла неделя отгулов, которую ему предоставили за те многие выходные, которые он провел на работе, готовя контракт по С-300. Он решил провести это время один в виповском номере какого-нибудь подмосковного санатория, чтобы забыть о бумагах, звонках, указаниях и согласованиях, – короче, уйти в непродолжительный, но глубокий загул.

Глава 14 Меж двух огней

Первое, что сделал Мохаммед, вернувшись в свой номер, – разделся и залез под душ. Минут десять стоял он под тугими прохладными струями, смывая с себя всю грязь и тяжесть прошедшего дня, обмозговывая положение, в котором оказался. «Сто друзей – мало, один враг – много», – засела в голове старая арабская мудрость. А тут… кто друг, кто враг?

Ситуация, действительно, была патовая. От утренних мечтаний и надежд – голубых, как небо, и широких, как поле, – не осталось ничего, кроме горьких воспоминаний. Еще больше его пугала перспектива. Днем, после встречи в своем номере с Мирзой Рошаном, он вполне серьезно обдумывал шальную мысль: поиграть в шпионы и с внешней разведкой КСИР, и с ЦРУ, получая значительные для себя выгоды и дивиденды как с той, так и с другой стороны. Ведь, пока есть на свете дураки, умный не останется без куска хлеба. Сумел же он убедить Мирзу сделать по-своему и встретиться с Майклом. Но вечер показал, что игры закончились, еще толком и не успев начаться. Верх взяла суровая и непредсказуемая реальность тайной борьбы не на жизнь, а на смерть. Он и раньше не испытывал особого пиетета перед различными секретными ведомствами, а если быть честным, то просто боялся их, как и абсолютное большинство населения Ирана. А теперь в нем поселился не только панический страх. Он лютой ненавистью возненавидел все спецслужбы мира, вместе взятые, но именно сейчас по воле обстоятельств был вынужден работать на две из них – иранскую и американскую. Поначалу он даже подумал об отказе от сотрудничества с Дэни, но тут же вспомнил окровавленное тело Майкла и его последние слова, когда неожиданно рядом со своей «тойотой» они увидели вздыбленный мотоцикл и наездника в белом шлеме. Это была команда, скорее похожая на вопль и… благословение: «Вон из машины! Да спасет тебя Бог!» И, заметив, как замешкался пассажир, американец отстегнул ремень безопасности вначале Мохаммеду, а уж потом себе…

«А ведь он сразу понял, что погибнет. – Ученый лишь сейчас ясно и четко осознал эту простую и ясную мысль. – Хотя, наверное, мог бы, как и я, укрыться за машиной…» Были еще и бумаги с тезисами его научных работ, где на каждой странице стояла личная подпись ученого, и листок с красным логотипом отеля «Марриотт» и подпиской о сотрудничестве с КСИР. Заляпанные кровью, оба этих документа теперь были у американца…

Вода освежала голову, ласкала тело, приводила в порядок мысли. Ему не хотелось шевелиться. Он замер под искусственным дождем из круглой железной тучки. Всем своим существом Мохаммед Салами наслаждался состоянием расслабленного блаженства и покоя. Он остался жив, и это было главным итогом уходящего дня. Но еще не закончился вечер, а впереди его ожидала встреча с Дэни и длинная ночь.

Он насухо вытерся, причесался, долго рассматривал рубашку и джинсы. Странно, но после всего случившегося на них не было даже явно заметных грязных пятен, так, кое-что по мелочи. Он открыл чемодан, достал новую футболку, натянул на себя тонкий шерстяной свитер, легкие брюки, свежие носки и неожиданно поймал себя на мысли, что искусственно тянет время… Только Аллаху было известно, как не хотелось ему встречаться с этим американцем! Но ученый медленно вышел из номера, тщательно закрыл за собой дверь и побрел к лифту.

Разведчик уже поджидал гостя и, судя по открытому ноутбуку Мирзы Рошана, времени зря не терял.

– Проходи, давай сюда, садись поближе к столу.

Американец говорил с гостем, как со старым знакомым. Тон его речи, может, и не был дружелюбен, но деловит, напорист и несколько фамильярен. Он провел его через небольшую гостиную своего люкса в кабинет, из которого можно было попасть в спальню, другая дверь вела в ванную комнату.

– Могу предложить виски. – Дэни выжидающе посмотрел на ученого. – Знаю, ислам запрещает употребление спиртного, и для всякого правоверного мусульманина это тягчайший грех. Но сегодня у тебя был трудный день, надо подкрепить силы, да и разговор нам с тобой предстоит долгий. К тому же уже вечер, солнце зашло, и Аллах не увидит твой…

– Все вы, американцы, циники, наглецы и прагматики. – Кощунственное упоминание неверным имени Бога Единого разозлило иранца. – Вы хотите развратить и купить весь мир, потому что в нем видите начало своей жизни, ее продолжение и конец. Но вы не знаете одного: наш мир приходит из Вечности и уходит в Вечность. В наших халифах течет кровь Пророка и вместе с ней всем шиитам дарованы его духовные начала. Шиизм – это суть ислама. И мы не боимся смерти. Шииты – воины духа, истины, любви и самопожертвования.

Дэни застыл с бутылкой виски в руке, внимательно и напряженно слушая выразительно-негодующую речь молодого перса шиита.

– Извини, я не хотел обидеть тебя и твою веру, – примирительно начал он. – Но мне кажется, что сегодня именно гражданин США Майкл Слинч проявил себя как истинный воин духа и самопожертвования. – Разведчик абсолютно не хотел уступать напору своего молодого оппонента в неожиданно возникшем богословском споре, да еще и на повышенных тонах. И, постепенно усиливая модуляции в голосе, он продолжил:

– Ведь именно Майкл ценой собственной жизни спас тебя. Он погиб, но как настоящий воин, сумев спасти друга и покарать врага, достойно отомстив за свою смерть. И не забудь, что у него тоже есть жена и маленький сын. А убить вас хотел, если ты помнишь, твой единоверец, тоже шиит. Хороши воины ислама! Один – убийца, другой – трус.

Американец хищным белоголовым грифом навис над иранцем. Казалось, еще чуть-чуть, и он вдребезги разобьет бутылку виски о его голову. Под таким эмоциональным нажимом гость съежился и просто влип в кресло. А разведчик продолжал свою гневную тираду.

– Как ты думаешь, почему Майкл не спрятался от взрыва за багажником автомобиля? Ведь он бы успел! Ну, получил бы рикошетом от мостовой несколько осколков по ногам, но остался бы жив. Но он мертв! А тебя вообще ни один осколок даже не поцарапал…

– Не знаю… Я думал об этом… но не знаю, почему он так поступил.

– А я знаю! – Понизив голос, Дэни сделал выразительную паузу. – Знай и ты. Ушел бы Мирза на своем мотоцикле, и вся твоя семья сгнила бы в тюрьме. А тебя бы забили камнями как шпиона и предателя, – шумно выдохнув, Майкл продолжал: – Знаешь, как это делается?! Свяжут тебе руки за спиной, зароют по пояс в землю или привяжут к столбу и будут швырять в тебя камни – не очень большие, чтобы не убить сразу, и не очень маленькие, чтоб насладиться твоими мучениями…

Американец замолчал. Воцарившуюся тишину нарушало лишь его тяжелое прерывистое дыхание.

Наконец, он откупорил бутылку и плеснул в стакан со льдом немного виски.

– Можно и мне, – тихо попросил гость, – только с колой, если можно…

– Конечно, можно, – негромко и уже спокойно ответил хозяин номера, налил в другой стакан «Чивас Ригал» 18-летней выдержки и на две трети разбавил его кока-колой.

– Признаюсь тебе, – сказал американец, подавая стакан Мохаммеду, – я никак не ожидал, что Мирза использует магнитную мину. Получается, он хотел уничтожить вас обоих.

– Выходит, что так, – согласился перс угрюмо. – Обычно такой способ применяют агенты Моссад, когда охотятся за нашими учеными-атомщиками.

– Значит, в ваших спецслужбах хорошие ученики, на лету схватывают науку убивать…

– Учителя тоже неплохие, – не полез за ответом в карман иранец.

Не реагируя на эту колкость, американец продолжил размышлять вслух.

– Зачем он хотел убить тебя и Майкла? Ты сделал что-то не так, и он перестал доверять тебе?

– Он мне сразу не доверял. И предупреждал меня, чтобы я не садился в машину к Майклу.

– Почему?

Разговор стал приобретать ту оперативную ценность и значимость, которые не предназначались для чужих ушей. Будто вспомнив об этом, американец взял пульт, включил телевизор и отыскал англоязычный (кажется, это был ВВС) канал. Затем он вошел в ванную, на полный напор открыл водопроводный кран, а вернувшись в комнату, оставил за собой широко открытую дверь. Дикторская речь и музыка, бурлящий шум бьющей в ванну воды и, наконец, их собственные голоса сливались в невообразимую какофонию и гвалт, в которых трудно было разобраться и хоть что-то понять. Поймав недоумевающий взгляд своего гостя, он кивнул на открытую дверь ванны и пояснил:

– Шум льющейся воды – старый, как мир, прием на случай прослушки. Но именно он заглушает наш разговор, и далеко не каждый электронный фильтр сможет технически очистить от него аудиозапись нашей беседы. А дикторский текст – еще одна дополнительная трудность для тех, кто вдруг захочет нас подслушать. Так что можем говорить спокойно, но желательно потише.

Ученый понимающе кивнул головой.

– Итак, почему Мирза запретил тебе садиться в машину к Майклу?

– Наверное, боялся, что американец накачает меня наркотиками и захочет похитить… вывезти в Штаты.

– Что за бред…

– И еще он, наверное, думал, что кроме своих тезисов я бесконтрольно передам Майклу какую-нибудь важную информацию по ядерной энергетике Ирана.

– Теперь ясно, почему он решил грохнуть вас обоих, – американец понимающе покачал головой. – А информацию можешь рассказать мне. Здесь тебе ничто не угрожает.

– Но я не допущен ни к каким секретам, – на голубом глазу соврал ученый.

– Послушай Мохаммед, – американец взял стул, поставил его перед собеседником и уселся на него верхом, как ковбой на лошадь, сложив перед собой на высокую спинку руки – кисти к локтям – и уперев в них подбородок, – хватит юлить, давай играть в открытую и честную игру. Сегодня я потерял своего друга, завтра потеряю тебя, а ты потеряешь все. Думаю, тебе известна старая персидская мудрость: легко убить живого, но как воскресить мертвого? Пойми меня правильно. Я – не угрожаю. Я – предупреждаю и хочу помочь тебе.

Разведчик замолчал и немигающим взглядом своих белесых глаз выжидающе вперился в лицо собеседника.

– А вам знакомо другое наше крылатое выражение? – Хоть и с напряжением, но гость все-таки выдержал невербальную атаку своего оппонента. – Даже ради шаха ни одна кошка не станет ловить мышей.

– Зато сделает это для своих котят. А я не для себя прошу, – в тон ему ответил американец. – О себе подумай, своей семье и о миллионах тех людей, которые живут в Иране и на всей нашей планете. Представь на секунду, что в распоряжении ваших полоумных аятолл и политиков окажется ядерное оружие или другое средство массового уничтожения. Ведь они используют его, не задумываясь и не сомневаясь ни минуты!

– Ислам запрещает это.

– Что ЭТО? Убийство? А небоскребы-близнецы в Нью-Йорке? Там расстались с жизнью не только христиане, иудеи, но и мусульмане. А отравляющий газ, который использовался по приказу Саддама Хусейна против вашей армии во время ирано-иракской войны?

– Они – сунниты.

– Да ты же сам только что едва не погиб от рук твоего брата по вере – шиита!

Ученый молчал. Крыть ему было нечем. А Дэни продолжал давить.

– Я тут успел посмотреть все эти электронные безделушки Мирзы, которые мы собрали рядом с его мотоциклом. Вот наушники, вот весьма занятный нож с электрическим тестером, а пистолет ты видел рядом с его башмаками на дороге. Как ты думаешь, зачем ему все это?

– Такие наушники для плеера есть у каждого тинейджера, – возразил перс, умолчав о том, что не далее как сегодня утром уже видел пистолет Мирзы, но совершенно при других обстоятельствах.

– Правильно. Но я покопался в файлах его ноутбука и знаешь, что нашел?

– ?..

– Запись твоего телефонного разговора с Майклом о встрече, а еще прослушку того, как ты готовил для нас материалы. Я, чтоб ты знал, немного понимаю персидский… Хочешь полюбопытствовать, послушать себя со стороны?

От неожиданности ученый онемел. Американец тем временем продолжал:

– А в его фотокамере целая галерея твоих снимков и не только на мостике у лагуны, но и на форуме. Вот, полюбуйся.

С этими словами он взял фотокамеру и на экране ее задней панели несколько минут демонстрировал своему собеседнику отснятые фотографии, комментируя некоторые из них.

– Это вы с Майклом на конференции после твоего выступления… это ты сдаешь свой доклад в секретариат… это твоя встреча с Майклом у залива на мостике… вот ты передаешь бумаги, а вот их подписываешь… Хорошо еще, что я не попал в объектив его фотоаппарата на конференции. Судя по всему, он ничего обо мне не знал и поэтому не обращал на меня особого внимания. Но в отношении твоей персоны он тут столько компрометирующего дерьма нарыл, что хватит не только тебя казнить, но и всех твоих родственников аж до седьмого колена уничтожить… Кстати, у тебя есть семья?

– Да, жена и сын… родители тоже живы… еще два брата и сестра.

Мохаммед был не просто потрясен. Что-то перевернулось в его сознании. Мир, до сегодняшнего дня ясный и понятный, встал на дыбы и опрокинулся, подмяв под себя все его существо – и плоть, и душу: ни выбраться, ни крикнуть, ни вздохнуть. После такого и жить не хочется, и умереть нельзя. За ним следили, подслушивали его телефонные переговоры, угрожали, затем предали, а в конце концов – решили убить… И кто?! Его соотечественник, брат по вере…

– Но он говорил, что все материалы, в том числе подписка, будут сохранены в тайне, а потом он их уничтожит… – промямлил перс.

– Знай, такое досье просто так не собирают, и тем более не уничтожают. Оно должно работать! Ты понимаешь? Работать! И в данном конкретном случае – работать против тебя, а не лежать, покрываясь пылью.

Дэни отхлебнул из стакана виски.

– Как вы думаете, он успел все это передать в Иран? – Опустошенно и без надежды на лучшее почти прошептал ученый.

– К счастью, нет. Во-первых, у него на это просто не было времени, а во-вторых, я внимательно просмотрел исходящую электронку в его компьютере, эсэмэски и номера исходящих звонков в его мобильнике. Ничего подозрительного нет. Но ради твоей безопасности завтра утром мои коллеги еще раз досконально изучат эту технику и ее информационное содержимое.

– А от меня, что вы хотите? – покорно спросил Мохаммед, нервно покусывая костяшку указательного пальца сжатого кулака.

– Чтобы ты помог нам и себе.

– Что конкретно?

– Самое главное, нам нужно понять, ведутся ли в Иране разработки по созданию ядерного оружия, и, если это так, во что бы то ни стало помешать этому процессу.

– Но я не смогу этого сделать…

– Ну, тогда готовься к бомбежке Ирана: рой яму глубиной в полсотни футов и строй там железобетонный бункер – может, хоть так спасешься. Сам знаешь, Израиль церемониться с вами не будет. А если он не справится, мы ему поможем…

– Я не могу сказать, ведутся или нет разработки по созданию ядерного оружия… просто не знаю. Но предпосылки к этому есть. В этом я уверен.

– Какие именно?

– Обогащение урана. Сейчас пока до 20 процентов, а в перспективе – до 90…

– Где могут вестись военные ядерные исследования? В каких секретных научных и производственных центрах ты бывал? Куда тебя могут пригласить в ближайшее время?

– По контракту я ездил на работу в Карадж, Натанз, Исфахан, Кум, Арак. Но это были недолгие командировки для решения локальных вопросов, и напрямую к разработкам я не допущен. Думаю, что после возвращения из Катара, меня могут отправить на несколько дней в Натанз. Но это еще неточно, хотя предварительный договор состоялся накануне моей поездки в Доху…

– Прекрасно! Как раз то, что надо! Я думаю, теперь ты знаешь, на что нужно обратить особое внимание. Кстати, у тебя будет доступ к внутренней компьютерной сети этого предприятия?

– Конечно, а как же иначе мне работать? Это очень продвинутая и засекреченная компьютерная сеть. Одна ее часть используется для научных разработок, другая – для обеспечения деятельности промышленных систем, управляющих автоматизированными производственными процессами в центрифугах, где обогащается уран.

– Отлично! И на компьютерах установлена операционная система Microsoft Windows?

– Да.

– Скажи, эта сеть обеспечивает только объект в Натанзе?

– Не знаю, но думаю, что по защищенному каналу у нее есть выходы на серверы и внутренние компьютерные линии других предприятий. Но там везде самая современная защита от несанкционированного доступа. К тому же у них очень продвинутая служба компьютерной безопасности. Они могут контролировать работу каждого сотрудника, а в случае какой-либо проблемы работа конкретной машины или сервера просто локализуется. А может, переводится на какую-нибудь запасную систему управления.

– Само собой разумеется. Как же без этого…

– Вы знаете о взломе сайтов оппозиции во время наших последних президентских выборов?

– Да, что-то слышал краем уха. А что?

– Мне рассказывали, что это дело рук хакеров из разведки и центра компьютерной безопасности в Натанзе.

– Так-так, ценная информация, – Дэни на минуту задумался. – Скажи, а во время командировок ты пользуешься своим ноутбуком или только теми компьютерами, которые установлены на этих объектах и включены в локальную сеть?

– В основном – местными машинами. Но иногда для работы мне нужен мой комп, и мне разрешают его использовать… но прежде забирают его на проверку… Вирусы, посторонние программы или еще что-то… Все это вычищается, а потом я спокойно работаю, подключаясь к их внутренней сети. А что вы задумали? – Мохаммед поднял голову. – Инфицировать с моей помощью всю систему? Так это не получится. В центре компьютерной безопасности сидят очень башковитые ребята, и не только из Ирана. Там есть индусы, русские…

– Посмотрим-посмотрим. – В глазах американца хитро встрепенулся и почесал лоб между рожками лукавый бес. – Значит так, сейчас ты принесешь мне свой компьютер и ложись спать. Каждому дню хватает своих забот, а перед дорогой тебе нужно хоть немного отдохнуть. Потом собирайся и за час до отъезда в аэропорт заскочи на пару минут ко мне забрать свою технику. О’кей?

– Вы хотите меня подставить? – Мохаммед исподлобья уставился на американца. – Решить свои проблемы, а меня выбросить, как обглоданную финиковую косточку?

– Милый мой, – Дэни дружелюбно похлопал перса по плечу. – Да теперь я тебя пуще любимой девушки беречь буду. Давай, глотни за компанию. Тебе это поможет расслабиться…

Он сделал большой глоток виски, но перс даже не притронулся к своему стакану. Тяжело поднявшись, ученый медленно побрел в свой номер. Минут через десять он вернулся, молча передал Дэни ноутбук и, не прощаясь, понуро потащился к себе, даже не раздевшись, рухнул на кровать и забылся тяжелым, как головная боль, сном…

Его разбудил телефонный звонок.

– По-моему, ты заспался, – голос Дэни был тверд, решителен и, как обычно, без особых церемоний. – Давай поднимайся, быстренько умойся и приходи в себя. До вылета твоего самолета осталось четыре с небольшим часа, времени – в обрез. А нам с тобой еще потолковать надо…

Слушая американца, Мохаммед взглянул на часы. В провальном сне остаток ночи пролетел мгновенно, но утро не принесло ожидаемого облегчения. К тому же, действительно, проснулся он поздновато и спал бы еще, если бы не телефонный звонок. Да и не спал он вовсе, а находился в каком-то полуобморочном провале, мало похожем на сон.

– В общем, минут через пятнадцать заходи ко мне.

– Да-да, сейчас подойду…

Судя по легким синеватым разводам под глазами, Дэни не вздремнул и часа, но был бодр, энергичен, опрятен – он принял душ, побрился, переоделся – и деловит.

– Возвращаю твой компьютер. Кое-какую информацию научного плана мои коллеги скопировали для себя и для твоей будущей публикации. Редакция известит тебя о выходе статьи. А это – гонорар за нее.

С этими словами разведчик протянул ученому конверт.

– Здесь пять тысяч долларов на сувениры в дьюти фри для твоих родственников. Еще десять будут лежать на твоем счете в «Bank of America».

– Но Майкл уже передал мне пять тысяч. Ради этого я и сел с ним в машину…

– Хорошо-хорошо… Пусть они у тебя и останутся. Только трать их осторожно и бережно. А мне нужна расписка за эти деньги. Сам понимаешь, не свои личные отдаю…

– Да-да, конечно.

Написав расписку и передав ее американцу, ученый все-таки спросил:

– А чем вы напичкали мой компьютер?

– Не волнуйся, совершенно безобидная рабочая программа, которая не вызовет никаких подозрений у твоих контролеров в центре компьютерной безопасности Натанза. Уверен, они ее просто не заметят.

– И что она делает?

– Как обычно: мониторит, собирает и передает информацию.

– А мои действия? Что я должен делать?

– Абсолютно ничего. Твоя задача – как всегда, работать со своим ноутбуком во время командировки в Натанзе или другом значимом центре ядерных исследований. Главное – подключить его хотя бы на полчаса-час к внутренней компьютерной сети и ввести кодовое слово «Верблюд», конечно, на английском. Все остальное программа сделает сама. Имей в виду, там могут быть камеры наблюдения, которые фиксируют все, что ты набираешь на компьютере.

– Чтобы через день меня арестовать? – с горькой иронией продолжил Мохаммед.

– Делай все осторожно и с головой. Тогда для подозрений у них не будет никаких оснований. Но, чтобы ты спал спокойно, вот тебе флешка. После возвращения из командировки в Натанз вставь ее на несколько минут в свой ноутбук, а потом тресни по ней пару раз молотком, да посильнее, и выброси подальше, желательно в воду, забудь где и спи спокойно.

– Она уничтожит вашу программу в моем компьютере?

– Верно мыслишь. Бесследно сотрет венец хакерского искусства, все пятнадцать тысяч строк высококлассного кода без шансов на восстановление… Единственная просьба – и выполнить ее – в интересах твоей собственной безопасности – использовать этот ноутбук для подключения к локальной сети ядерных центров можно только один раз. Запомнил? Только один раз! Затем вставляешь флешку, она делает свое дело, вытаскиваешь и выкидываешь ее. Понятно? Это очень важно. Иначе тебя могут вычислить, и тут я тебе уже ничем не смогу помочь… Имей в виду, мы теперь с тобой – как рука и перчатка.

В ответ иранец обреченно мотнул головой.

– Да ниспошлет тебе Аллах жизнь долгую и безмятежную – дольше, чем твоим детям и внукам, – сказал он, прощаясь с американцем.

Глава 15 Плохие вести в ночь приходят

В три часа ночи Гарушкина разбудил звонок телефона спецсвязи.

– Товарищ генерал, простите, что потревожил среди ночи. – Голос дежурного Службы внешней разведки был извиняющимся и осторожным. Офицер прекрасно знал, что начальство не любит, когда его будят среди ночи, а вытаскивать руководство из теплой постели чаще всего приходилось по самым неотложным и чрезвычайно стремным поводам, которые оставляли мало шансов на спокойный сон до утра.

– Только что звонили из компании, где было зафрахтовано судно для доставки литерного груза в Иран. Оно захвачено неизвестными людьми. В компании срочно просили проинформировать вас.

– Когда это произошло?

– Часа полтора-два назад.

– Есть какие-нибудь подробности?

– Пока никаких…

– В Минтранс и в «Военвнешторг» вы звонили? Они в курсе этого?

– Так точно, звонил дежурному службы безопасности «Военвнешторга», они знают о захвате судна, но подробностей у них тоже никаких нет. Сейчас пытаюсь связаться с Министерством транспорта.

– Держите ситуацию на контроле. Если будет какая-либо информация, доложите мне утром, – и Гарушкин положил трубку.

«Вот и началось, – подумал он. – Пока все идет по нашему сценарию: мнимые пираты “захватили” торговый корабль с комплексами противовоздушной обороны С-300, теперь на некоторое время он должен исчезнуть среди океанских просторов и вновь появиться, но уже с другим грузом на борту… А сейчас надо постараться уснуть…»

Однако спать долго не пришлось. Окончательно вспугнул сон и поднял на ноги другой спецзвонок. Пожалуй, для одной ночи это было слишком…

– Николай, не хотел будить, но обстоятельства вынуждают. – Это был Джон Стоун из резидентуры ЦРУ в Москве. После той памятной встречи в посольстве США их телефонные аппараты были подключены к линии закрытой связи. Каждый обеспечивал свой участок операции, и лишь при необходимости они обсуждали и координировали проводимые действия.

– Что случилось?

– Ты уже знаешь о захвате корабля с грузом ПВО для Ирана?

– Да, мне об этом доложили, – Гарушкин посмотрел на будильник, – пару часов назад. Вроде бы все развивается по нашему сценарию…

– Думаю, мы теряем контроль над ситуацией. Корабль действительно захвачен… понимаешь?! Захвачен по-настоящему…

Остатки дремотного тумана как молнией снесло.

– Откуда у тебя эта информация?

– Наша спутниковая разведка. Они отслеживают оба сухогруза, а эфир мониторят корабли Пятого флота ВМС США в Индийском океане. Сейчас там находится наш авианосец «Джон Стеннис» и поддерживающая его ударная группировка кораблей. Более точную информацию они получают с борта стратегического беспилотника RQ-2 Global Hawk. Он базируется на авианосце и ведет контроль морских перевозок примерно в том районе, а также в Ормузском проливе и у иранского побережья.

– И что, есть какие-нибудь подробности?

– На данный момент – никаких.

– Так, может быть, это встретились наши корабли и, согласно плану операции, демонстрируют мнимый захват?

– Нет, ваши корабли еще далековато друг от друга… А захват произведен с помощью двух небольших быстроходных катеров.

– Где это произошло?

– Где-то в нейтральных водах Аравийского моря в районе Африканского Рога. Точные координаты мне передадут в ближайшее время. Что будем делать?

– Сейчас нам нужно определиться в трех позициях. Первое – кто эти пираты, какую цель они преследуют и каковы их планы. Второе, как нам освободить корабль, сохранив груз, и третье – попытаться понять подоплеку захвата. Что это, случай или какая-то утечка информации и кем-то спланированная и преднамеренно проведенная акция. Джон, давай будем на связи. Звони в любое время, как только появится новая информация. Я сейчас же еду на службу…

– О’кей… И никакой утечки в прессу…

– Конечно.

Деловая Москва – ранняя пташка – еще торопливо допивала припахивающий дымком торфяных пожаров утренний кофе, предвкушая приправленный выхлопными газами тысяч автомобилей обед, и заранее планировала, где бы и с кем провести, уже никуда не торопясь, изрядно сдобренный смогом ужин, а Гарушкин, несмотря на то что не было и шести, прямо из машины позвонил Юрию Гужевому – одному из руководителей контрразведки ФСБ России, допущенному к организации и проведению всей операции.

– Юрий Алексеевич, доброе утро. Не разбудил?

– Нет-нет, товарищ генерал, все нормально. Я уже в «конторе». Часа через полтора хотел вам звонить…

– Значит, уже в курсе?

– Да.

– Ну, давай так: собирайся и приезжай побыстрее ко мне в лес… – условно «лесом» разведчики называли комплекс зданий – штаб-квартиру СВР в Ясеневе, прямо за московской кольцевой автодорогой. – Пропуск я закажу, а ты подготовь максимально возможный объем всех материалов по этой ситуации…

– Уже подготовил, собрал все, что есть.

– Ну, молодец… Будем репу чесать – думать, как выходить из этого положения.

Ждать долго не пришлось. Полусонная утренняя Москва еще не созрела для автомобильных пробок, и два генерала российских спецслужб – генерал-лейтенант разведки и генерал-майор контрразведки – меньше чем через час обсуждали сложившуюся ситуацию.

Гужевой был в курсе всей операции по мнимому захвату судна кроме последнего этапа – ракетного удара по объектам военной ядерной инфраструктуры Ирана, а потому обсуждение критической ситуации шло на равных.

Когда-то, еще в советские времена, будучи молодым оперработником, Гужевой курировал по «пятой линии» творческую интеллигенцию – артистов, писателей, художников, журналистов. С тех пор остался творческий подход к решению любой оперативной задачи, умение понять растрепанную и легкоранимую душу советской интеллигенции, а вместе с этим – целеустремленность и навык выбирать главное и конкретное в творческом бедламе слов, мыслей, эмоций и образов.

– Со мной связался по спутниковому телефону наш сотрудник на борту сухогруза, – начал он.

– Куздрецов?

– Да, Александр Васильевич Куздрецов. – Гужевого приятно порадовало, что его старший по возрасту и званию коллега из разведки помнил даже фамилии контрразведчиков, задействованных в операции. – Он сообщил, что к ним приближается какое-то странное плавсредство – по внешнему виду патрульный катер с двумя мощными подвесными моторами. Явно невоенное, но с флагом Военно-морских сил Ирана, крупнокалиберным пулеметом и вооруженными людьми в форме иранских моряков. Настроены они были доброжелательно, что-то кричали на персидском, махали руками…

– Один катер?

– Нет, правее и сзади, примерно в одном кабельтове…

– Это сколько?

– Около двухсот метров, еще одно плавсредство – чуть поменьше, тоже с пулеметом, флагом иранских ВМС и вооруженными людьми. В общей сложности немного – человек пятнадцать – семнадцать.

– Больше, чем команда сухогруза… Может быть, это Военно-морские силы Корпуса стражей исламской революции?

– Далековато от зоны действия ВМС КСИР… Потом с первого катера потребовали пустить их на борт для осмотра груза. Им, конечно, отказали. Дружелюбие тут же пропало, и они начали стрелять в воздух, поверх голов экипажа, демонстративно навели пулеметы и гранатометы на ходовую рубку.

– Пришлось пустить на борт?

– Да, после небольшой заварушки… На семнадцати узлах, это примерно 32 километра в час, от гранатомета не убежишь… Это последнее, что сообщил Куздрецов. Он обещал позвонить чуть позже, когда прояснится ситуация, но на связь так и не вышел. Наши попытки связаться с ним оказались безуспешными…

– А тревожная кнопка на корабле? SOS, или, как там она называется, капитан успел ее нажать?

– Да, и в радиоэфир сигнал о помощи отправлен. Так что о факте захвата известно всем заинтересованным морским структурам и службам.

– Вот так-так… Странная получается ситуация: для всех это реальный захват корабля пиратами, и это соответствует нашим задумкам. Но фактически это не легендированное, как мы планировали, а реальное нападение. И, судя по вооружению и агрессивному поведению, шутить эти ребята не собираются…

– И налетчики, я уверен, хорошо подготовлены. Они неплохо разбираются в морском деле, знают корабельную радиоэлектронику, умеют пользоваться системой навигации…

– Почему ты так решил?

– Потому что отключена АИС – автоматическая информационная система. Она нужна для идентификации корабля, его курса, места нахождения и других данных. Но ее вырубили, и судно, можно сказать, исчезло…

– Ну хорошо, а черный ящик, сигнальные буи и другие системы безопасности? Мобильники, наконец?

– Все молчит, ничто не действует…

– А экипаж цел?

– Надеюсь, что они успели забаррикадироваться где-нибудь в машинном отделении и обесточить все судно. В этом случае пираты не смогут сами запустить двигатель, хотя…

– Если бандиты смогли захватить кого-нибудь из судовой команды, под угрозой смерти можно заставить весь экипаж включить все что угодно.

С каждым новым нюансом ситуация становилась все более непонятной и до мурашек по телу жуткой. Ночью, после разговора с Джоном Стоуном, Гарушкин решил, что корабль захватили сомалийские пираты. Они весьма профессионально научились брать корабли на абордаж. Всего через 15 минут после того, как пиратскую лодку заметит вахтенный матрос, она была уже у борта судна, а еще через 20 минут команда голодранцев с автоматами Калашникова и ручными гранатометами оккупировала корабль. Обычно этим морским бандитам и дела не было до коммерческого груза. Они захватывали и мощные супертанкеры вроде южнокорейского «Самхо Дрим», до краев залитого 300 тысячами тонн нефти для США на 170 миллионов долларов, и украинский ролкер «Фаина» с тридцатью танками на борту. Сомалийских бандюков интересовали только деньги. Тогда за «Фаину» – корабль, груз и экипаж – пиратам заплатили выкуп – более трех миллионов долларов, за корейский нефтевоз хозяевам пришлось выложить почти десять миллионов. Но информация Гужевого показала, что все далеко не так однозначно.

Анализируя ситуацию, Николай Константинович привычно взвешивал все «за» и «против» каждой версии.

«По району и почерку захвата действовали вроде бы сомалийские пираты, но они никогда не использовали флаг Ирана… Впрочем, за последние несколько лет они захватили три или четыре иранских торговых судна. Но откуда у них военная форма иранских моряков? Да и говорили они на фарси, во всяком случае, один – это точно…»

– А какие-нибудь требования о выкупе были? – поинтересовался Гарушкин.

– Нет, обычно их заявляют не раньше, чем через два-три дня, иногда еще позже. Пока отгонят судно в какую-нибудь бухту на побережье Сомали, пока свяжутся с посредниками, а те – с фирмой, владеющей кораблем… В цене тоже надо определиться.

«А если это действительно иранцы? – подумал разведчик. – Но какой им смысл захватывать корабль, который и так идет к ним? Нет, здесь что-то не так… Это какая-то третья сила. Но кто? На случайный захват тоже не похоже… Знали, на что шли, флаг и форму иранских ВМС использовали преднамеренно – для того, чтобы была возможность подойти к кораблю, не вызывая подозрений, а если повезет, то и без проблем подняться на борт. Но не получилось, и они стали действовать уже с позиции жесткой силы».

– У меня впечатление, что захватчики знали о характере груза и стране-получателе, – словно уловив мысли старшего коллеги из СВР, продолжал Гужевой. – Если через несколько дней мы не получим требований о выкупе, значит, цель захвата корабля – вовсе не получение денег.

– Тогда что? Оружие, которое находится на борту?

– Выходит, что так…

– Но кому нужны системы ПВО С-300?

– Возможно, Израилю или США, чтобы выявить уязвимые места нашей системы и научиться эффективно преодолевать защиту ПВО?

– Нет, это исключено, – возразил Гарушкин, вспомнив свой разговор с Джоном Стоуном в посольстве США. – К тому же сейчас у нас поступает на вооружение система С-400, а в разработке – С-500, куда более продвинутая техника противовоздушной обороны. Американцы и израильтяне охотились бы за ней…

– Тогда какие-нибудь арабские соседи шиитского Ирана, где у власти находятся сунниты.

– Вряд ли… Им проще купить у нас эти комплексы.

– Значит, остается единственное – террористическое Исламское государство ИГИЛ, или, как правильнее и точнее его называть, ДАИШ.

– А вот это в точку. Но как они смогли узнать о грузе? Не думаю, что у исламистов есть осведомитель в «Военвнешторге». А больше этой информацией никто не владел, все было надежно засекречено… Знаешь, дорогой Юрий Алексеевич, времени ждать требований о выкупе у нас просто нет, так что займись тщательной проверкой тех, кто имел доступ к этой информации в «Военвнешторге». Только очень осторожно и тщательно. Возможно, что здесь сработала не простая линейная схема, а какой-то замысловатый ход со многими неизвестными. Учти, времени – в обрез.

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

– Теперь давай подумаем, как будем спасать корабль, экипаж и груз.

– Для начала нужно его найти.

– Верно, но за этим дело не станет, – сказал разведчик, имея в виду свой утренний разговор с Джоном и его обещание дать координаты судна.

– Сейчас в Индийском океане, как раз недалеко от Сомали, находится наш большой противолодочный корабль «Маршал Шапошников». Он обеспечивает безопасность проводки торговых судов через Аденский и Оманский заливы.

– Плохо обеспечивает… Ну да ладно. Свяжись со штабом ВМФ, пусть они дадут команду капитану «Шапошникова» на срочный поиск и освобождение корабля. Только предупреди, чтобы не вздумали свирепствовать, понимаешь? А то им дай только пострелять вволю – из любой посудины дуршлаг сделают… Корабль и груз нам нужны без пулевых и орудийных пробоин. Это главное и непременное условие.

– Может быть, наши спецподразделения отправить?

– Конечно, это было бы лучше, но туда им долго добираться. А нам – сам знаешь, каждая минута дорога…

Глава 16 Командировка в Фордо

Командировка Мохаммеда на ядерный объект состоялась через пару недель после его возвращения из Катара. Но не в главный центр по обогащению урана Натанз, как он предполагал, а на новый завод Фордо, что в 160 км к югу от Тегерана. Здесь, в самой преисподней дьявола – глубоких подземных пещерах горного плато недалеко от города Кум – были оборудованы специально укрепленные, бомбой не прошибешь, бункеры, где завершался монтаж 2800 центрифуг для 19,75-процентного обогащения урана в том числе, как заявлялось в прессе, и для использования в медицинских целях. Раньше ученый не сильно напрягался по поводу того, зачем прятать центрифуги в толщу скального грунта, укрепленного монолитом армированного бетона. Теперь вопросы напрашивались сами собой. Зачем такое количество центрифуг? Откуда здесь оказался обогащенный до 27-процентного уровня уран, следы которого якобы обнаружила посетившая этот завод комиссия МАГАТЭ? И случайно ли совсем недалеко отсюда, в горном массиве Барджамали, находится еще один стратегический военный объект – полигон Парчин, где уже два десятка лет компания Shahid Hemat Industrial Group проводит стендовые испытания ракетных двигателей.

Сейчас, после всех злоключений на грани жизни и смерти в Дохе, Мохаммед пристально, до параноидальной подозрительности, пытался вникнуть в стратегию, тактику и даже незначительные на первый взгляд детали национальной ядерной программы, анализировал каждую мелочь, сопоставлял информацию официальных заявлений политического руководства Ирана, с одной стороны, и комиссии МАГАТЭ – с другой, и все это сравнивал с тем, что видел своими глазами в попытке отыскать правду, понять истинный смысл всей грандиозной государственной затеи под названием «иранский атомный проект». Но мрак секретности и тайны, поглотивший всю эту мегаиндустрию, туман правительственных заявлений и реальная ситуация, которую он наблюдал, с каждым днем порождали все больше и больше противоречий, вопросов, сомнений.

Заскочив в город Кум, чтобы накоротке повстречаться с одним из своих родственников, Мохаммед поехал дальше по шоссе и вскоре, свернув по дорожному указателю – синей стрелке, на которой белой краской персидскими завитушками, а чуть ниже, тоже белым, но угловато-рубленым шрифтом на английском было написано «Фордо», – довольно быстро добрался до завода. Покончив с административно-режимными формальностями, он получил ключи от комнаты в небольшой гостинице, в которой должен был провести неделю.

Перекусив и восславив в молитве Аллаха, ученый взял свой ноутбук, выносной жесткий диск, диктофон и направился в дежурную часть, чтобы сдать это напичканное микроэлектроникой железо на проверку, а завтра с утра начать полноценную работу, не отвлекаясь на заморочки службы безопасности. Странное дело, он особо не переживал за результаты тестирования своих девайсов: то ли был уверен в мастерстве американских специалистов, поработавших с его компьютером в Катаре, то ли хорошо знал системных администраторов, для которых проверка персональной техники командированных в ядерный центр научных специалистов была дополнительной обузой, а потому и относились они к этой работе так, словно одна часть мозгов была из теста, вторая – из ила, а руки по локоть скованы толстой коркой заскорузлой или даже в камень засохшей глиной.

Но прежде чем красть минарет, выкопай яму, чтобы его туда спрятать. А потому Мохаммед на всякий случай придумал легенду: во время работы на конференции в Дохе он будто бы оставил однажды свой ноутбук в гостинице на весь день, и, может быть, кто-то напичкал его небезопасным программным обеспечением… Не бог весть какая, но все же отмазка… К счастью, она не пригодилась. Утром следующего дня он получил свой компьютер, выслушал довольно формальный инструктаж представителя службы безопасности и приступил к работе в лаборатории ядерного центра.

Завод начал функционировать совсем недавно – работали только 700 центрифуг, – но вот-вот объект полностью должен был войти в строй действующих. Работа увлекла Мохаммеда. Это был тот запальчивый азарт ученого-исследователя, который знаком лишь людям творческих профессий, вкалывающих вне пространства и времени не за деньги, хотя и они нелишние, а ради самого процесса, того лихорадочного озноба, который охватывает и ум, и душу, и все тело и держит в таком тонусе до тех пор, пока не будет утолена жажда интереса, получен конечный искомый результат, глотком свежей воды в знойной пустыне насытивший и удовлетворивший.

Научно-инженерный состав лаборатории, постоянно работающие на заводе техники и специалисты и даже сотрудники службы безопасности первые день-два не без интереса и любопытства наблюдали за увлеченным молодым ученым и вскоре зауважали временно прикомандированного, с удовольствием помогали ему, радушно отвечая на все его вопросы, выполняя просьбы и поручения. И он не отказывал коллегам, которые почувствовали в нем классного специалиста и стали иногда привлекать к выполнению своих срочных задач.

Возбужденный работой, новой обстановкой и людьми, Мохаммед на время даже забыл о задании своих американских знакомых, которое ржавой пилой точило сознание после возвращения из Катара. И… походя, между делом, можно сказать нечаянно, выполнил его через неделю после своего приезда на комбинат в Фордо, причем сделал это легко и даже тривиально, почти не задумываясь над тем, что совершил: просто попросил системного администратора подключить свой ноутбук к внутренней компьютерной сети предприятия, чтобы поработать с данными, необходимыми для завершения очередного этапа своих исследований, которые, кстати говоря, весьма заинтересовали руководителей лаборатории. Сисадмин – системный администратор – позвонил своему шефу, объяснил ситуацию и, получив добро, поколдовал над ноутбуком гостя, набирая какие-то лишь одному ему известные логины, пароли и шифры, а потом спокойно отправился пить кофе.

Пара секунд потребовалась Мохаммеду, чтобы набрать на клавиатуре кодовое слово «Верблюд» на английском языке и тут же с интересом продолжить свою работу. И, удивительное дело, ровным счетом ничего не произошло ни через пять минут, ни через десять, полчаса, час: никаких сбоев в работе всей системы, ни блокировки его запросов, даже ни один лабораторный компьютер не завис…

Осознание содеянного пришло вечером того же дня, когда после молитвы он пораньше лег спать и вдруг понял, что уже выполнил задание американцев… Что верно, то верно – сделанное дело кажется легким. Обуза, камнем висевшая на шее, ушла в небытие. Теперь он был свободен от своих обязательств перед Дядей Сэмом. Но…

«Лучше было бы провести эту операцию за день-два до моего отъезда, – подумал он. – Ведь программа, заложенная американцами в мой ноутбук и теперь внедренная в локальную компьютерную сеть завода, может как-то проявить себя. И в конце концов служба безопасности Фордо ее выявит. А потом начнутся разборки, поиск виновного… По крайней мере у меня оставалось бы на пару недель больше, чтобы вместе с семьей выехать куда-нибудь подальше за границу и переждать там весь этот форс-мажор».

Сон как жарой расплавило, ни в одном глазу, а его самого пóтом, будто кипятком, ошпарило. Он долго ворочался, пытаясь уснуть, но верно говорят: не спит голодный, замерзший и напуганный. Мохаммед поднялся, умылся, подошел к окну, отдернул штору. Темная ночь, сотканная из опасений и тревог, ворвалась в комнату сквозь стекло пластиковых оконных рам. Звезды равнодушно-блескучими железными опилками навечно примагнитились к небесной черноте. Пустота и больше ничего, ничего, кроме страха. Вместе с ночным мраком его окутали пугающее одиночество и неизвестность.

«А вдруг служба компьютерной безопасности уже завтра-послезавтра обнаружит что-нибудь и начнет поиски виновного? Долго им расследовать не придется, и кого заподозрят в первую очередь? Конечно, меня… А я ведь тут на заводе еще полмесяца буду… – Пропасть, которую сегодня днем он собственными руками вырыл за две секунды, теперь с каждой минутой становилась все глубже и шире. – Но почему, собственно, программа должна как-то проявиться? Ведь она рассчитана, скорее всего, на сбор информации, к тому же прекрасно замаскирована. – Он поймал себя на том, что пытается успокоить разворошенное страхом сознание, найти какие-то доводы, чтобы убедиться в том, что нет никакой угрозы и любой риск призрачен. Как испуганный ребенок лезет с головой под одеяло, пытаясь укрыться от опасности, так и он прятался в коконе своих обрывочных доводов и размышлений. – Ведь и американцы заинтересованы в том, чтобы как можно дольше контролировать ситуацию на заводе. А для этого закладка, или как там они ее называют, должна быть абсолютно незаметна…»

Мысли его никак не могли вспорхнуть, подняться стройным клином над бездной страха и только метались, бились в жуть неведомого будущего и ночной мглы.

«Главное – побыстрее выбраться отсюда, а потом переждать эту ситуацию где-нибудь подальше, – Мохаммед взглянул на часы – уже далеко за полночь, а он никак не мог защититься от стальных когтей тревоги, невыносимо терзавших и мучавших его. – Впрочем, а почему переждать, может быть, и остаться насовсем где-нибудь в Швейцарии, а может быть, и в США, – продолжал он лихорадочно теребить мозги. – Ведь Дэни обещал это устроить… и Майкл тоже».

Майкл… Он вспомнил его труп, распластанный на дороге, изуродованный, обгоревший, в черной крови… И впервые в жизни Мохаммеду захотелось виски, крепкого, даже не разбавленного кока-колой, обжигающего, как огонь шайтана. Но спиртного в гостиничном номере, да, наверное, и в ближайшей округе не было. Он достал из холодильника бутылку воды, налил в стакан, выпил и… вдруг вспомнил о флешке, которую в гостинице «Марриотт» ему дал американец вместе с нафаршированным шпионской программой ноутбуком.

Как же он мог забыть?! Беспечный и мертвый – одно и то же. Ведь нужно срочно уничтожить в его компьютере эту чертову закладку и куда-нибудь подальше выбросить флешку.

В кармане своей сумки он без труда нашел флешку, включил свой ноутбук (хорошо, что взял его с собой, а не оставил в лаборатории), воткнул в порт гаджет.

«Как там говорил Дэни: вставь на несколько минут, а потом разбей и выброси, желательно в воду». Но на территории предприятия Мохаммед не заметил ни арыка, ни даже решетчатого люка ливневой канализации. Подумав, он налил в кружку из крана горячей воды, для верности положил туда чайную ложку соли, хорошенько размешал и, вытащив через четверть часа из своего компьютера флешку, несколько раз ударил по ней острым концом утюга и опустил ее в приготовленный рассол. «Все, вот теперь все». Он вылил в раковину воду, полотенцем вытер изуродованную флешку, ставшую теперь бесполезной железкой, бросил ее в сумку, чтобы по дороге домой зашвырнуть куда-нибудь подальше и навсегда забыть и про уничтоженную шпионскую программу, и про задание американской разведки. Ему стало легко и спокойно. Он лег в постель и уснул сном непорочного агнца.

Утром Мохаммед Салами проснулся бодрым и в хорошем настроении. Совершив молитву и наскоро перекусив, он захватил сумку с чистым от всех шпионских наворотов ноутбуком и в нетерпеливом ожидании продолжения интересной работы направился к проходной.

Странно, но знакомый сотрудник службы безопасности, проверявший документы на входе, всегда улыбчивый и беззаботный, сегодня как-то особенно тщательно относился к выполнению своих служебных обязанностей, был строг, неразговорчив и не только проверил бейдж, но и документы, и даже сверил фамилию Мохаммеда по какому-то своему списку.

Напряженная и суетливая колготня царила и на самом объекте. С озабоченным видом сотрудники перешептывались, переглядывались, спешно приводили в порядок свои рабочие места, тщательно перебирали производственную документацию. Особой активностью и усердием выделялись представители службы безопасности. Они бегали по кабинетам, что-то проверяли, везде заглядывали, рылись в шкафах и сейфах и придирались к каждой мелочи, на которую в обычные дни не обращали никакого внимания. Особо доставалось системным администраторам и программистам – обычно слегка разболтанным, неряшливым ребятам, мозги которых были сдвинуты не в сторону букв, слов, предложений и повседневных житейских забот, как у обычных нормальных людей, а повернуты лицом к цифрам, знакам, формулам и всему тому, что называется виртуальной действительностью.

Недобрый знак почуял Мохаммед в этой накаленной атмосфере. «Что за переполох? Что происходит? Неужели они обнаружили шпионскую программу из моего компа?! Аллах всемилостивейший и всемогущий, что теперь со мной будет?.. Да нет, не может быть, – успокаивал он себя. – Найти!.. Так быстро!..»

– Что случилось? – Стараясь унять внутреннюю дрожь, обратился он к тому самому сисодмину, который вчера подключил его ноутбук к внутренней компьютерной сети предприятия Форда.

– Аллах его разберет, – зло буркнул тот и повернулся спиной, перебирая какие-то компьютерные сопли и явно не желая продолжать разговор. И это была еще одна зловещая примета в и без того уже полной панического трепета корзине страхов Мохаммеда.

Ученый кое-как включил свой ноутбук – от внутренней дрожи плохо слушались пальцы, не попадали в клавиши, но техника действовала исправно – и постарался сосредоточиться на работе. Ничего не получалось, паралич воли и ума сковал все его тело, голова отупела от страха… Тогда он постарался сосредоточиться на анализе ситуации, в которую вляпался. Он не был большим специалистом в области компьютерной безопасности, так, продвинутый пользователь, знающий несколько программ и не более того. И все же сидел – лоб в гармошку, напрягая мозги, чтобы оценить степень угрозы.

Итак, что могли подсунуть американцы в его ноутбук и какой принцип использовать, чтобы пробраться во внутреннюю компьютерную сеть завода в Фордо?

Помнится, Дэни говорил, что им нужно получать информацию из компьютерной сети или с сервера предприятия. Значит, и это было первое, что пришло в голову – они использовали бэкдор – «черный ход» или «заднюю дверь» – дефект алгоритма, который специально встраивается разработчиком еще на этапе производства электроники, чтобы в перспективе получить негласный доступ к программам, а значит, к информации, заложенной в компьютер.

«А может, это “Flame” – тот самый «гуманный кибервирус», который ничего не удаляет и не взламывает, а внимательно изучает содержимое не только зараженного компьютера, но и всего сетевого окружения, – продолжал соображать Мохаммед. Стресс активизировал его память, отыскивая когда-то воспринятую, но потом, казалось, навсегда забытую информацию. – Так… И как только “Flame” находит нужные конфиденциальные материалы, сразу пересылает их на удаленный головной сервер… Да-да, наверно это и используют американцы в интересах кибершпионажа… Тем более что по команде со своего центрального сервера “Flame” способен полностью ликвидировать следы своего пребывания на компьютере. А если так, значит, мне пока ничего не грозит?»

Но доводы рассудка не могли справиться с негативом бурлящих эмоций. Каким-то шестым чувством он заметил, что за все утро к нему никто не подошел и даже не поздоровался. Почему? Хотя, может, это и к лучшему. Наверное, только слепой не заметил бы что прикомандированный ученый явно не в адеквате. Вся его уверенность в себе съежилась и обвалилась разом, рухнула во мрак смятения и трусости.

«Вот сейчас, сейчас, сейчас придет какой-нибудь сотрудник службы безопасности завода и на глазах у всех вытащит меня за шиворот из лаборатории. А потом,… – в ужасе он даже представить себе не мог, что с ним будет потом… – Может, самому пойти в службу безопасности и без утайки все им рассказать?.. И про американцев, и про их шпионскую программу, и про убийство в Дохе Мирзы… Ведь не казнят же они меня, если я сам добровольно во всем признаюсь, не забьют камнями, не повесят… вдруг сохранят жизнь… Вот прямо сейчас надо встать и…» Но тут же мелькнула другая мысль: «Ведь за добровольное признание в блуде – все равно смерть, а я не просто изменил, я изменил всей своей стране». У него не было сил даже выкарабкаться из своего кресла.

Он не помнил, сколько длилось его полуобморочное состояние. Из прострации вывел хрипловатый голос Али, соседа по лаборатории, крепкого – пазл из широких костей, накачанных мышц и тугих сухожилий – разбитного парня, с короткой, воронова крыла бородой, для которого не существовало авторитетов, начальников и прочих формальных условностей и который со всеми был на «ты».

– Ну, что сидишь, как чувяк разношенный? Вставай, пойдем, засиделся ты здесь.

Мохаммед вздрогнул, словно чугунную кувалду, со скрипом и скрежетом в шее, поднял голову: «Неужели все?..»

– К-к-куда? – с трудом выдавил он из себя бесцветный хрип.

– Пойдем перекусим.

Кабинетная сутолока явно поутихла, люди расслабились и даже как-то обмякли то ли от усталости, то ли от пустой суеты.

– Да я не проголодался еще… может, чуть попозже?..

– Куда уж позже, скоро рабочий день закончится. И вообще, хочешь сделать хорошее дело – отбрось сомнения. А вкусно поесть – всегда хорошее дело.

В столовой, куда вслед за здоровячком-коллегой с трудом дотащился Мохаммед, он механически скреб ложкой по дну тарелки, тупо хлебал густой мясной бульон «абгашт» и не чувствовал ни вкуса еды, ни запаха.

– А что у нас за аврал? – Он не смог удержаться, чтобы не проскрипеть этот главный для него вопрос на нынешний день. – В связи с чем?

– Не только у нас, – со смаком жуя, ответил собеседник. – Все предприятие наизнанку вывернули… А ты не в курсе?

– Нет…

– Тогда скажу тебе, по секрету… На следующей неделе к нам приезжает президент – Махмуд Ахмадинежад. Состоится пуск новой очереди центрифуг, и он будет присутствовать на этом мероприятии. Так что трясти нас всех еще дня три-четыре будут… – Али сделал большой глоток кофе. – Что делать, терпи, сегодня только начало. Да, и не забудь надеть в день приезда высокого гостя рубашку с длинными рукавами…

Жизнь вернулась в кровь и плоть Мохаммеда с этой новостью. Парализовавший его столбняк вмиг рассыпался сухим песком, и первым признаком возрождения стал нежданно-негаданно взыгравший аппетит. Ученый не сопротивлялся этому чувству и тут же заказал «чело-хореш» – рис с овощами и мясом в ореховом соусе.

– Ну вот, а ты есть не хотел, – улыбнулся, глядя на него, коллега, вытирая салфеткой большегубый, в окладе черной бороды рот.

– Аппетит приходит во время еды и… – он хотел сказать: «под хорошие новости», но удержался и продолжил, – под хорошее настроение.

– Ну-ну, а то я уж было подумал, не заболел ли ты…

Мир преобразился вокруг, стал улыбчивым и светлым. Даже унылый горный пейзаж за окнами засверкал всеми цветами полноты бытия и радости. Но как ужасен был только что пережитый стресс, рожденный неведомой опасностью, накрученный и преувеличенный собственной фантазией. Теперь, сидя за своим рабочим столом, Мохаммед поверить не мог, что всего час назад он был на грани помешательства, собирая в голову все страхи и фобии. «Паникер» – коротко, емко и совсем нелестно оценил он себя и свои недавние действия.

Конец недели пролетел в бестолковой суматохе и тотальном шухере. Служба безопасности изучала все и вся и всех. Командированному представителю было легче. Чужака не особо донимали контролем. Лишь однажды прямо на рабочем месте посмотрели его документы да на пару часов забрали ноутбук, который Мохаммед передал в службу безопасности с легким сердцем, – теперь ему абсолютно нечего было опасаться. Он даже нашел некий для себя позитив в этом запредельном контроле: если уж сейчас ничего не нашли, значит, американская программа, действительно, надежно замаскирована. Ведь если бы безопасники, а в последний день к ним присоединилась и команда из службы личной охраны Ахмадинежада, что-то и обнаружили, то визит президента страны был бы отменен и пуск очередного блока центрифуг для обогащения урана был бы отложен до выяснения всех обстоятельств. Но бедлам тотальной проверки шел своим чередом, и налицо был главный признак того, что все идет по заранее отработанному плану и торжественное мероприятие состоится в заранее обозначенные сроки: въезд на территорию комбината уже украсили государственными флагами Ирана и большими портретами Рахбара – духовного лидера нации – и президента страны.

Глава 17 Кто захватил корабль с оружием?

– Ну что, друзья мои. Прямо скажу: ситуация – хуже некуда. – Гужевой собрал в своем кабинете сотрудников контрразведки, участвующих в реализации операции «Шквал». Каждый из приглашенных на совещание чекистов уже не первый год носил полковничьи погоны и прошел хорошую школу оперативной работы в территориальных органах, где начинал еще младшим опером и дослужился до должности заместителя или даже начальника отдела, потом, за весомые заслуги, был переведен в Москву, в центральный аппарат, где продолжил трудиться сначала заместителем начальника отделения, а то и вовсе старшим оперработником. В провальные 90-е годы, когда, дискредитированные новой демократической властью и прессой, сотни офицеров, преимущественно коренных москвичей, уходили из органов госбезопасности, они – рабочие лошади с периферийным упрямством, трудолюбием и патриархальной верой в раз и навсегда избранные идеалы остались, поскольку не мыслили себя в какой-то иной сфере деятельности кроме как служение интересам защиты безопасности страны – когда-то социалистической, теперь демократической. Верные присяге и долгу, они продолжали пахать контрразведывательную ниву, а поскольку основной оперативный майорско-подполковничий костяк покинул Лубянку, освободив места в резерве на выдвижение, провинциалы успешно продвигались вверх по карьерной лестнице, менее всего думая о повышении в чинах и званиях.

Являясь координирующим звеном всей оперативной разработки по линии контрразведки, Гужевой до сегодняшнего дня встречался с каждым из них индивидуально, отрабатывая конкретный этап операции, определенное направление деятельности и не посвящая никого из них в детали того, чем занимаются его коллеги: не потому, что не доверял им, а просто с младых ногтей усвоил непреложные правила конспирации, каждое из которых вырабатывалось годами методом проб и ошибок и в конечном итоге было написано кровью, провалами и даже невозвратными потерями. Но нынешние форс-мажорные обстоятельства требовали объединенных усилий, и в этом брейн-ринге команда чекистов во что бы то ни стало должна была переиграть своего еще неведомого противника. Усугубляло ситуацию и то обстоятельство, что один из них – Александр Васильевич Куздрецов, хотя и сам бывший моряк, к тому же с основательно продуманной легендой прикрытия, – находился сейчас на захваченном корабле.

– Итак, – продолжил Гужевой, поглаживая свою шкиперскую бородку, – судно с комплексами ПВО С-300 для Ирана, безопасность которого мы должны были с вами обеспечить, захвачено неизвестными людьми.

Молчанка придавила к горлу вмиг пересохший язык у всех присутствующих. Гулкая тишина – та, что страшнее буйного рева, – заполнила кабинет. Каждый воспринял новость как провал, вина за который лежит именно на нем. Вся мера ответственности и доверия, которое они не оправдали, тяжелым укором совести пригнула к земле.

– Вот только не надо посыпать лысину пеплом, все равно ничего не вырастит. Оперативный грех перед начальством позже замаливать будем, – генерал уловил чувство подавленности своих коллег. – Мы делали все правильно, однако где-то недоработали. Именно поэтому сейчас нам нужно выяснить причину, которая привела к данной ситуации. Если захват корабля – непрогнозируемое стечение случайных обстоятельств – это одно, но уповать на такой расклад не стоит. Хуже, если нами допущена какая-то ошибка: что-то не учли, что-то не предусмотрели, не дай бог, допустили утечку информации… В общем, не сопли на кулак мотаем, а включаем мозги и думаем.

– Изначально у нас не было и намека на то, что кто-то проявляет интерес к этому грузу, – Анатолий Борисович Сиддиков, высокий худощавый блондин с курчавыми, коротко подстриженными светлыми волосами, попытался прояснить ситуацию. – «Военвнешторг» ежегодно отправляет тысячи тонн вооружений и военной техники своим заказчикам, и подобного случая не было ни разу…

– Оправдываться будем потом. Сейчас главное – докопаться до сути.

– Я не оправдываюсь… Просто хочу понять, кому выгоден захват корабля с оружием ПВО. Тогда и работать можно предметно.

– Кроме Ирана в этом регионе системы противовоздушной обороны больше всего нужны Исламскому государству, – в разговор вмешался Николай Петрович Моруженко, седовласый полковник, вдумчивый и рассудительный. – С помощью С-300 они смогли бы надежно прикрыться от сирийских авиаударов.

– Из этих комплексов еще нужно уметь стрелять, – покачал головой Сиддиков. – Да и как они могли узнать о корабле, грузе, дате отправки, маршруте, если в курсе дела были всего несколько человек?

– Во-первых, и это для вас не секрет, что на стороне ДАИШ воюют от двух до пяти тысяч русскоязычных мусульман, – заметил Гужевой, – и не исключено, что среди них есть люди, служившие в свое время в войсках ПВО и знающие, как обращаться с подобной техникой. Во-вторых, костяк этой армии составляют бывшие офицеры армии Саддама Хусейна. А они умеют воевать и прекрасно владеют многими видами не только легкого стрелкового вооружения, но и техникой посерьезней.

– И надо было америкосам повесить Саддама?! – не удержался Сиддиков.

– Ну, что сделано, то сделано. Вот и получили терроризма девятый вал, что валит наповал… Нам сейчас важно определить круг лиц, кто в деталях знал сведения об отправке С-300 и каким образом, а главное – через кого и куда могла уйти эта информация. И выяснить это нужно очень, очень быстро.

– Кроме нас об этом знали двое иранцев, трое заводчан с предприятия-производителя С-300 и представители «Военвнешторга», которые непосредственно готовили документы на отправку груза и фрахт судна, ну и… руководство компании.

– А кто командовал работой по возобновлению контракта? Кажется, Коржавцев? – Гужевой, как всегда, смотрел в корень.

– Да, Виталий Васильевич Коржавцев… – подтвердил Сиддиков. – Но этому человеку можно полностью доверять. Я с ним не знаком лично, но неплохо его знаю, к тому же он работал в разведке, оттуда и в запас вышел.

– Лозунг из нашего недавнего прошлого помнишь? «ЦРУ, вон из ПГУ!» Проверить нужно всех без исключения. Но очень прошу делать это архиосторожно и быстро. Ну, и не забывайте отслеживать вариант с выкупом корабля, груза и команды. Вы, Николай Петрович, держите эту ситуацию на контроле.

– Есть! – коротко отозвался Моруженко. – А как же иранцы?

– Этим вопросом займутся другие.

* * *

Утро в большом кабинете, где размещалась команда Коржавцева, начиналось, как обычно: мужики, наскоро перекурив, уже лихорадочно долбили «клаву» и нервно елозили по столу компьютерной мышкой; дамы, рысью спешащие на работу, упаси бог опоздать хоть на минуту, уже разметали свои чресла по креслам, перевели дух, пятнадцать раз позвонили, куда надо, и теперь самозабвенно пудрили носы с одержимостью, достойной великих художников-колористов в минуты наивысшего вдохновения, одухотворенно наводили тени на веки, накладывали, в зависимости от возраста, толстый или не очень слой штукатурки на щеки, лбы и подбородки, красили ресницы и подправляли контур губ, придавая им желанную сексапильность, выщипывали из бровей непослушно торчащие волоски. Впереди юбочное сословие ожидал утренний чай или кофе – кому что нравится, разбавленный часом прелестного фатического словоблудия, и выглядеть за этим важным и ответственным занятием первой, самой активной половины трудового дня нужно было соответствующим образом: по-деловому строго, достойно, очаровательно, гармонично, интригующе. Так насыщенно и бесполезно пролетали первые полтора часа рабочих будней. Затем, в ожидании обеда, время начинало тянуться невыносимо долго и нудно. Уже найдены и прочитаны в Интернете все светские сплетни о звездах российского и зарубежного гламура, просмотрены и обсюсюканы умильные фотки щенят и кошечек, нанесены визиты в соседние кабинеты, опять бесцельные блуждания в виртуальных сетях по «одноклассникам», Ютубу… и вот наконец-то долгожданный клич: «Девчонки, идем обедать!» – и вновь, поправив перышки, сменив вдрызг растоптанные, благоухающие вонючей свежестью прелых ног лапти на моднявые туфельки с красной подошвой и мимоходом взглянув на себя в зеркало – «Хм, а я сегодня очень даже ничего…» – измотанная непосильной трудовой повинностью компания оживленно трусила в столовую, где время вновь неслось на первой космической скорости.

Теперь, после обеда, набравшись новых сил, калорий и сплетен, можно было бы и поработать, но не проходило и получаса, как липкая истома туманила глаза, обволакивала все тело, и почему-то ужасно клонило ко сну. И чем меньше было работы, тем тягостнее тянулось время и тяжелее, просто на измор, велась борьба с дремой. Только звонок начальника мог вывести из этой прострации. К трем часам дня, когда силы окончательно покидали тело, а мысли голову, из кулуарного уголка кабинета, где с любовью и нежностью было оборудовано уютное чайное гнездышко – милый журнальный столик в окружении прелестных, почти будуарных кресел, – поднимался и плыл по кабинету благоуханно-манящий и вновь провоцирующий на приятную негу активного безделья аромат кофе. Цокающая каблучками компания опять слеталась, чтобы за чашкой божественного напитка убить еще полчаса-час рабочего времени. В 16.00 наконец-то потихоньку начинали… нет, не работать, а собираться домой. Зная славную особинку своего шефа грузить всех срочным заданием за четверть часа до окончания службы, все вместе и каждый в отдельности старались найти повод слинять из офиса, якобы по неотложным производственным делам, а таковых при желании можно было придумать множество: отвезти документы, завизировать написанную мужиками-пахарями статью или аналитическую справку, да мало ли еще что, главное – пораньше улизнуть и больше не возвращаться в контору. Особо продвинутым удавалось это сделать сразу после обеда и уже с двух часов начинать красивую личную или более спокойную и прозаичную семейную жизнь. Порою казалось, что и в понедельник они приходили на работу после беззаботных выходных только для того, чтобы дожить до вожделенного конца недели. А потом наступит пятница, все проблемы в задницу, жизнь опять наладится! Впереди суббота – кончай работу! Впрочем, нет, какая-никакая, а работа была: четыре раза в день нужно покушать, дважды в месяц получить долгожданные бабки: аванс и зарплату, а раз в квартал еще и премию. Кабинетная синекура, в коей они пребывали уже не первый год, породила лень, напрочь выбившую из этих симпатичных, а по праздникам и очаровательных головок даже те крохи положительных задатков, которые там некогда прозябали. Зато появились новые качества: зависть, корысть, вечное недовольство всем и вся (особенно зарплатой, далеко не маленькой даже по московским меркам), амбиции, но хуже всего – желание нагадить тем своим коллегам, у кого все получалось и ладилось и кто не маялся, подобно им, бездельем. А поскольку сами они напакостить не могли или боялись, то процветало стукачество, основательно сдобренное холуйством и лицемерием, – самое надежное средство испортить жизнь кому угодно руками своего начальника. И если у абсолютного большинства наушничество было дилетантским хобби, то некоторые достигли в этом деле олимпийского мастерства и филигранного совершенства. Стучать начальству на других и больше ничего не делать – это было единственное и главное, что они умели хорошо делать. А еще – льстить. Именно на это и расходовалась оставшаяся капля ума и накопленный запас житейского опыта, для того и нужные, чтобы знать, где, когда, как и какого начальника умаслить с наилучшей для себя пользой и выгодой. По-настоящему поумнеть этой публике уже не грозило. И в каждом, кто осмелился сказать им правду по поводу их никчемности, глупости и безделья, они видели врага на всю оставшуюся жизнь и делали все, чтобы сгнобить этого идеалиста, осмелившегося, на свою беду, сотворить окружающий мир и людей, его населявших, лучше и чище. Свершалась эта мерзость беззастенчиво и мило (совесть – под каблуком, стыд – под подошвой, а на лице – умильное притворство и сладость) всякий час, по поводу и без повода. Но апофеозом срама были дни рождения босса, когда фимиам медом струился из перламутровых бездонных уст навстречу благосклонным улыбкам шефа, который испытывал почти оргазм, слушая панегирики в свой адрес.

И на весь этот бардак, непотребство и безобразие взирали с немым укором, но безропотно и тихо грустные очи православных святых, лики которых во множестве выстраивались этими крысами без оглядки на святцы и церковный канон, украшая компьютерные мониторы. И чем гнуснее были поступки, тем больше иконок становилось в шеренгу на рабочем столе: не для того, чтобы грехи замаливать, а так, для антуража и на всякий случай – вдруг Всевышний поспособствует в делах, прости, Господи, неправедных и богомерзких.

Штучным товаром среди офисных дам были рабочие лошадки, которые и приходили раньше, и уходили запоздно, и наравне с мужиками тащили свое ярмо, не смея взбрыкивать, поскольку не имели надежного тыла в лице авторитетных покровителей, влиятельных родителей и прочих благодетелей, и, зажатые кабинетным пространством, лишь хихикали в кулак, потешаясь втихомолку над кретинизмом и дремучей тупостью своих соседок, в ночном горшке мозги оставивших. А как еще можно было реагировать на вопль несчастной чучундры, которой все-таки поручили подготовить самую никчемную бумажку, и после полуторачасовых мытарств и издевательств над компьютером она вдруг вскрикивала: «Ой, девочки, помогите! А то я печатаю-печатаю, а у меня все время большие буквы получаются…» И шли, и помогали – нажать одну клавишу нетрудно… и за это им еще больше завидовали, их ненавидели и втихую гнобили в первую очередь.

– Ну и с кем из этой публики нам есть смысл законтачить? – Анатолий Сиддиков уже полчаса сидел в кабинете руководителя службы безопасности «Военвнешторга» Александра Ивановича Варанова, выясняя ситуацию среди ближайшего окружения Коржавцева с целью подобрать кандидата на вербовку или установление доверительных отношений для негласного изучения. Он не конспирировался перед своим собеседником, генерал-лейтенантом военной контрразведки, который уже несколько лет занимал «подкрышную» должность в компании – спецэкспортере российского вооружения и военной техники. К тому же проще всего с оперативной точки зрения было бы подвести к объекту их пристального интереса самого начальника СБ. С Коржавцевым у них сложились нормальные деловые отношения, да и всю меру ответственности и значимости не нужно объяснять генералу-чекисту, который и сам был кровно заинтересован в разгадке сложившейся ситуации. Но Коржик был шакалом тертым и хитрым и явно бы насторожился, начни Варанов проявлять к нему знаки внимания и пытаясь перейти с делового общения на уровень личностных взаимоотношений.

– Даже на знаю, что посоветовать, – задумался Варанов. – Но скажу откровенно: не думаю, что утечка, а уж тем более умышленное разглашение сведений шли от Коржавцева.

– Я тоже далек от подозрений. Но факт есть факт. А всем, понимаете, всем объемом информации владел только он…

– Мне тоже известны многие детали иранского контракта… С Коржавцевым мы вместе по этому проекту работали. – Начальник службы безопасности пристально и выжидающе взглянул на собеседника.

– Александр Иванович, я еще не ошизел от шпиономании, – усмехнулся Сиддиков, поглаживая курчавую голову. – Да и за границей он работал подольше вас.

– Во Франции, кстати говоря, – поддержал генерал. – А тут еще с этими «Мистралями» какую-то непонятную бодягу французы затевают…

– Вот-вот… Подскажите, кто из его коллег может помочь в изучении объекта нашего интереса?

– Есть у него в подчинении несколько башковитых мужиков, трое из них даже кандидаты наук. Но как начальник он держит их от себя на марафонской дистанции, хотя иногда и заигрывает с ними, стараясь косить под демократа. Так что вряд ли они могут что-то сделать в плане его активной разработки. Уж больно велика разница в статусе…

– Но на кого-то из своих подчиненных он опирается в непосредственной работе… Кому, например, важные дела поручает?

– Умных – грузит по самое не могу, дураки – на побегушках… Впрочем, насколько я помню, двоих он сам откуда-то за собой притащил.

– Кого и кого?

– Одна – дама, кажется, из Минобороны. По внешнему виду – инженю предпенсионного возраста, а по сути – гнида и сволочь. Фамилия ее, дай Бог памяти, Дерюченко…

– Как-как? – не расслышал Сиддиков. – Пердюченко… Ну и наградил же Господь имечком…

– Нет-нет, Де-рю-чен-ко.

– Ненамного лучше… И что она?

– Ленивая, тупица… В общем, дура-дурой, но стучит на всех, а потому и втерлась Коржику в доверие. Что их кроме этого связывает – понять не могу.

– Что-то все-таки связывает… А второй?

– Кажется, бывший военный журналист. Но за профнепригодность его в свое время даже из дивизионной многотиражки выперли.

– Небось на более высокую должность перевели?

– Естественно. В армии, к сожалению, только так от дураков и можно избавиться.

– Наверное, после этого возомнил о себе…

– Еще бы. Знаешь такую породу штабистов не по должности, а по сути. Аккуратные, дисциплинированные, цветные графики умеют красиво рисовать, начальству преданно в глаза заглядывать, исподтишка коллег по службе подставлять и стравливать, всякую чушь и банальщину с умным видом пороть… Теперь, наверное, спит и видит себя замом у Коржавцева. И помяни мое слово: «добьется степеней известных». Сейчас холуйством вымощены едва ли не все пути-дороги к должностям и званиям…

– Значит, подходящих людей в его окружении по работе нет?

– Похоже, что так.

– Следовательно, пока остается один реальный вариант изучения – с помощью оперативной техники…

– Пожалуй, да. В этом я могу вам помочь.

– Будем считать – договорились…

Глава 18 ЦРУ – карт-бланш. на ликвидацию президента

Этот просторный кабинет в штаб-квартире Центрального разведывательного управления имени Джорджа Буша-старшего в Лэнгли, что в тринадцати километрах от Вашингтона, видел много и многих. А уж сколько государственных тайн и секретов слышали его стены! Слышали и молчали, как в американской пословице: держали рот на замке и никогда не затыкали уши. Далеко не каждый американский генерал мог похвастаться тем, что хотя бы раз в жизни переступал его порог. Что уж тут говорить о Дэни Маккоули. Несмотря на свой солидный стаж работы в ЦРУ и громадный боевой и оперативной опыт, он впервые входил в эти двери. По такому поводу на нем был строгий темно-серый костюм, голубая сорочка и галстук в тон общему прикиду. А вот любимого «Жеребенка» в кобуре под мышкой, конечно, не было. Нет, робости он не чувствовал и не испытывал особого пиетета к этим четырем стенам, полу, потолку и мебели… но люди, которые сейчас сюда подходили, внушали уважительное почтение. И хотя обстановка была спокойной и деловой, а отношения между присутствующими весьма демократичными, во всяком случае внешне, Дэни прекрасно понимал, что каждое принятое здесь решение, даже просто сказанное слово может означать войну или мир, жизнь или смерть сотен и даже тысяч людей, более того, подчас в этих стенах перекраивались государственные границы, а то и вовсе разваливалось настоящее и переламывалось будущее многих стран.

Сегодня здесь присутствовали первые лица некоторых, наиболее важных разведслужб, коих в стране насчитывалось в общей сложности шестнадцать. Шестнадцать правительственных учреждений и ведомств США, входящих в разведывательное сообщество и занимающихся по всему миру сбором важнейшей, преимущественно секретной, информации в интересах звездно-полосатого флага. Семнадцатой структурой было Управление директора национальной разведки – орган, координирующий работу остальных секретных служб.

Практически всех, кто находился в кабинете, Дэни знал в лицо: кое-кого хорошо, и прежде всего своего шефа – директора ЦРУ Дэвида Петреуса, других – по совещаниям, на которых приходилось бывать, третьих – по фотографиям и выступлениям в печатных и электронных СМИ. Но ни с кем из них до этой встречи он не был знаком лично. Вот совершенно лысый – голова яйцом, но с аккуратной коротенькой бородкой вокруг рта, очками без оправы на торчащих ушах – директор национальной разведки, то есть руководитель всего разведсообщества США и советник президента Барака Обамы по разведке Джеймс Клеппер. Ему чуть за семьдесят, и здесь он старший по возрасту, должности и наиболее авторитетный руководитель. От спецслужб Министерства обороны присутствовали несколько человек. Прежде всего генерал-лейтенант Винсент Стюарт – глава всего военного разведсообщества, он же начальник Разведывательного управления Минобороны США (РУМО), действующего официально и под различными прикрытиями почти в полутора сотнях стран мира. Именно за этой службой тянулся, наверно, самый пышный шлейф захватывающих и скандальных историй, связанных с операциями по уничтожению или похищению террористов, с акциями по освобождению заложников, с провалами закордонных источников, с разоблачениями завербованных иностранными разведками штатных сотрудников РУМО, с проведением жестких допросов подозреваемых и даже, вопреки американским законам и указам президента страны, несанкционированной оперативной деятельностью на территории США.

Компанию Стюарту по военной разведке составлял Александер Кит, директор АНБ – Агентства национальной безопасности – органа радиотехнической и электронной разведки Министерства обороны. Высоколобый и большеротый генерал, выпускник Бостонского университета и Военной академии США в Вест-Пойнте, участник войны в Персидском заливе, не так давно он был утвержден сенатом США в звании четырехзвездного генерала и теперь совмещал свою директорскую должность с функциями командующего кибервойсками страны. В век электроники и скоростных коммуникационных технологий руководимое им ведомство являлось ключевым в составе разведывательного сообщества США по объему и уровню решаемых задач, а значит, и крупнейшей разведструктурой по количеству персонала (военнослужащих и гражданских лиц) и бюджетным ассигнованиям. Силами и средствами радиоэлектронной разведки, системами контроля важнейших коммуникационных сетей, самой современной аппаратурой отслеживания электронного трафика Агентство добывало сведения из мирового океана информационных потоков путем электронного и радиоперехвата, анализировало полученные материалы, расшифровывало их с помощью новейшей компьютерной техники и передавало заинтересованным потребителям национального разведсообщества, Министерству обороны, объединенному комитету начальников штабов и, конечно, структурам государственной власти. Каждый божий день системы сбора информации АНБ перехватывали и записывали более полутора миллиардов (!) телефонных переговоров и электронных сообщений, отслеживая стратегическую военно-политическую, экономическую, дипломатическую информацию не только стран-изгоев, проблемных государств, но и союзных держав, выявляла террористические угрозы, сведения, подозрительные на шпионаж, и другую важнейшую информацию. В силу особой деликатности исполняемых функций с первых дней своей деятельности и на протяжении многих лет АНБ не упоминалось не только в американских средствах массовой информации, но даже в официальных документах. Поэтому аббревиатуру ведомства – NSA – острословы в шутку расшифровывали как «No Such Agency» – «нет такого агентства», или «Never Say Anything» – «никогда ничего не говори». И такое злоязычие не было пустым шутовством, лишенным основания. Еще в шестидесятых годах прошлого века АНБ уличили в несанкционированном взломе дипломатических кодов и шифров разных стран и даже в прослушивании телефонных переговоров штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке. Совсем недавно в прессе разгорелся скандал по поводу тотальной слежки за информационными коммуникациями между гражданами многих государств мира, в том числе и США. Даже официальные лица министерства юстиции Соединенных Штатов были вынуждены признать, что АНБ, превышая свои полномочия, занималось крупномасштабным сбором сведений с информационных сетей и линий связи американцев. Однако в общем гвалте негодования никто всерьез даже не заикнулся о глубоком реформировании ведомства и тем более о его ликвидации. Ведь вместе с получением разведывательной информации АНБ обеспечивало защиту и противодействие несанкционированному доступу к электронным коммуникационным сетям государственных учреждений, ведомств и служб США не только сторонних организаций, безбашенных хакеров, но и, прежде всего, систем радиоэлектронной разведки спецслужб других государств. Разгоревшийся скандал сгладили оговоркой: мол, эти действия были непреднамеренными, в настоящее время ситуация исправлена и находится под контролем.

Невольное внимание Дэни привлекла достаточно эффектная дама Летиция Лонг, руководитель Национального агентства геопространственной разведки (NGA), также входившего в структуру министерства обороны. Основная задача этого агентства – обеспечение военных, государственных и гражданских пользователей данными видовой авиа– и космической разведки и картографической информацией. Незаметно наблюдая за тем, как госпожа Лонг достаточно непринужденно, но вместе с тем достойно и корректно общалась со своими коллегами-генералами, Дэни просто представить не мог, что она – гражданский служащий, никогда не носившая погон. Года полтора назад штаб-квартира этого агентства переселилась в специально построенный комплекс недалеко от форта Бельвуар в Вирджинии. Большое, даже по американским меркам здание, стало третьим по величине среди правительственных учреждений. Размеры атриума позволяли разместить в нем… статую Свободы. Кто-то даже пошутил, что главный американский символ вполне может перекочевать с нью-йоркского острова Либерти под своды офиса NGA, но при следующих условиях: первое – корона с семью небесными лучами должна венчать не голову красавицы француженки, вдовы Исаака Зингера (изобретателя известной марки швейных машинок) Изабеллы Бойер, которая якобы позировала скульптору Фредерико Огюсту Бартольди при создании монумента, а чело Летиции Лонг; и второе – название «Liberty Enlightening the World» – «Свобода, освещающая мир», – необходимо заменить девизом этого разведывательного агентства: «Know the Earth, Show the Way» – «Знать Землю, показывать путь».

Агентство геопространственной разведки вело свою историю с осени 1996 года, являясь одной из самых молодых спецслужб, хотя предшественники были созданы за 20–30 лет до этого. Но даже за такой недолгий период спецслужба сумела опозориться по-крупному и стать поводом для серьезных обострений международных отношений. Весной 1999 года во время операции НАТО под кодовым названием «Союзная сила» против Югославии именно из-за неточной информации, предоставленной этим ведомством (тогда оно называлось Управлением космической разведки и картографии), американской высокоточной ракетой, пущенной со стратегического бомбардировщика-невидимки В-2, было серьезно повреждено отстроенное недавно здание посольства КНР в Белграде, погибли три китайских гражданина, еще несколько человек получили ранения. Международная военно-политическая обстановка тогда была на грани фола, а отношения между США и КНР застыли на нулевой отметке. Только после трехдневных переговоров в Пекине США согласились выплатить 4,5 миллиона долларов семьям погибших и раненых, еще 28 миллионов передали правительству Китая в качестве компенсации за нанесенный ущерб. Впрочем, Дэни, как и некоторые эксперты спецслужб, полагал, что авиаудар по посольству был сознательно запрограммированной ошибкой, некоей нечаянной и будто бы непреднамеренной демонстрацией американской силы и могущества ее вооружения. Ведь не случайно только почти через год, да и то с формулировкой «по собственному желанию», был уволен сотрудник ЦРУ Уильям Беннет, ответственный за подготовку целеуказаний. В самом же управлении тогда не пошатнулось ни одно руководящее кресло, и никто не был отправлен в отставку, а сам шеф, генерал-лейтенант Джеймс Кинг, благополучно прослужил еще почти два с половиной года. Лишь осенью 2001 года его сменил Джеймс Клеппер, руководивший этим ведомством почти пять лет. С августа 2010 года Агентство геопространственной разведки возглавила Летиция Лонг, сменив вице-адмирала Роберта Марретта и став первой женщиной, занявшей столь высокий пост в национальном разведывательном сообществе. И тут напомнила о себе древняя мудрость Софокла: «Стоит лишь раз поставить женщину наравне с мужчиной, как она начинает его превосходить». Госпожа Лонг, или Тиш, как предпочитали называть ее коллеги по работе, прекрасно разобралась в нюансах разведки и геопространственного наблюдения и на новом месте, включив свои научно заточенные мозги, оперативную сноровку и собственный руководящий ресурс, занялась тем, чем до нее мало кто занимался в агентстве, – созданием интерактивных карт в трехмерном измерении. В свои пятьдесят с небольшим она выглядела весьма привлекательно, и, как ни старался, Дэни не мог понять, что это: искусство пластических хирургов, природные данные или заслуга строгой диеты, постоянного ухода за собой и профессионального макияжа, а может, все вместе. И это при том, что она замужем и в семье три дочери. Несмотря на улыбчивость, в этой даме чувствовались стержень, жесткая административная хватка и прирожденные лидерские качества.

Удивился Дэни присутствию на совещании еще одной женщины – руководителя высшего ранга. Бетти Сэпп совсем недавно была назначена на должность директора Национального управления военно-космической разведки США. Джеймса Клеппера в какой-то мере можно было считать крестным отцом Сэпп на этой высокой должности, поскольку именно он сообщил средствам массовой информации, что она займет директорское кресло, став первой женщиной, возглавившей это управление.

Госпожа Сэпп была года на четыре старше Летиции и, как показалось Дэни, сильно проигрывала ей как во внешности, хотя и не выглядела старше своей коллеги, так и в профессионализме. Человек абсолютно штатский, по образованию бакалавр искусств и магистр менеджмента, она, по его мнению, была далека от реальной разведки и карьерный рост обеспечила как специалист высочайшего уровня в области государственных закупок и финансового менеджмента в сфере национальной обороны, где руководила серьезными бизнес-процессами. В новой должности она освоилась быстро, поскольку хорошо знала работу управления, но на совещаниях такого высокого уровня ей, судя по тому, как она держалась, бывать ей приходилось нечасто, а потому она вела себя несколько скованно и чуть обособленно. Но не только манеры делают человека…

Совсем незаметным на этом элитном звездно-руководящем фоне американского разведсообщества оказался директор Управления разведки и контрразведки в ядерной сфере Министерства энергетики США. Его пригласили на встречу, учитывая специфику вопроса, который предстояло обсудить. Дэни впервые видел этого человека и даже не помнил, как его зовут. Руководимая им служба, всего несколько сотен человек, являлась по преимуществу аналитическим подразделением и занималась изучением секретных материалов в сфере атомной энергии и ядерных технологий, разработкой и предложением для внедрения мер по защите секретных сведений по атомным проектам промышленности Соединенных Штатов. Вместе с тем два отдела, один – по внешней разведке и другой – по контрразведке, вносили свою лепту в общее представление о ядерном развитии ведущих стран мира.

Пожалуй, единственной из фигур первой величины, не гревших сейчас кресло в кабинете ЦРУ, был Роберт Мюллер, директор Федерального бюро расследований. Это объяснялось тем, что обсуждаемый вопрос не имел прямого отношения к контрразведывательному обеспечению безопасности государства, а место, где должны были разворачиваться обсуждаемые события, лежало далеко за пределами территории США, хотя и входило в зону жизненно важных интересов страны, да и всего мира.

До начала совещания оставалось всего несколько минут, и не начинали его лишь потому, что ждали госсекретаря президента.

Ровно в 10.00 дверь открылась, и в кабинет уверенной походкой вошла Хиллари Клинтон. Судя по всему, она давно привыкла жить по правилу: опоздание – отец тысячи неприятностей. Дэни впервые увидел так близко госсекретаря и бывшую первую леди США, хотя слово «бывший» по американской традиции абсолютно неприемлемо к оставившим свой пост президентам и, как решил для себя Дэни, к их женам тоже. К прагматизму, интуиции, женской мудрости и даже чувству юмора этой дамы он питал искреннее уважение еще с 1988 года, когда вся страна гудела, распустив по ветру слюни, из-за адюльтера президента Билла Клинтона с практиканткой Белого дома Моникой Левински. Для главы государства скандал чуть было не закончился импичментом, но Хиллари – опороченная невинность, – проглотив обиду и зажав в кулак уязвленное самолюбие и гордость оскорбленной жены, поддержала блудливого супруга, в браке с которым состояла с 1975 года, и отказалась от бракоразводного процесса, оставшись 44-й по счету первой леди США, пробыв в этой почетной, хотя и неформальной должности восемь лет. И это при полной финансовой независимости от мужа, который еще совсем недавно, будучи губернатором штата Арканзас, зарабатывал в семь с лишним раз меньше супруги – всего 35 тысяч долларов в год.

«Своей уверенной и твердой походкой эта амбициозная, осмотрительная и знающая себе цену дама с коэффициентом интеллекта в 140 баллов (на балл выше, чем у президента Обамы) далеко пойдет», – подумал Дэни, а в подобных прогнозах он редко ошибался.

– Дамы и господа, рад приветствовать вас в Центральном разведывательном управлении. – На правах хозяина слово взял директор ЦРУ Дэвид Петреус. – Наше совещание не будет долгим. Вы в курсе вопроса, который нам предстоит обсудить для доклада президенту страны.

Все взгляды обратились в сторону госсекретаря Хиллари Клинтон, ведь именно она, Джеймс Клеппер, как руководитель разведывательного сообщества США и советник президента по разведке, вместе с директором ЦРУ будут докладывать Бараку Обаме результаты нынешнего совещания и совместно выработанные предложения.

– Тем не менее я кратко проинформирую вас о сути специального мероприятия, которое мы провели, и тех нюансах, которые нам стали известны буквально в последние часы.

Дэни внимательно слушал своего шефа. Ему импонировала краткая и понятная манера доклада этого этнического голландца. Как в армии – все четко, по существу и ничего лишнего. Боевой генерал лишь несколько месяцев назад стал директором ЦРУ, а до этого был командующим Многонациональными силами в Ираке, затем возглавлял коалицию контингента США и НАТО в Афганистане. С тех пор за ним закрепилось негласное прозвище King David – Царь Давид.

– Итак, нам удалось, хотя и при весьма трагических обстоятельствах, завербовать одного перспективного иранского ученого. С его помощью мы внедрили во внутреннюю компьютерную сеть завода по обогащению урана в Фордо нашу электронную спецпрограмму. – Петреус на секунду остановился и будто ненароком повернул голову в сторону Дэни. И хотя директор не назвал его по имени, все присутствующие поняли, кто этот «мы» и почему никому не известный человек, в общем-то руководитель среднего оперативного звена, присутствует на важнейшем совещании среди первых лиц спецслужб.

– Мы уже контролируем деятельность этого предприятия и получаем нужную нам техническую информацию. Но в случае необходимости в наших силах послать сигнал, чтобы практически полностью дезорганизовать работу завода. Я не хочу сейчас вдаваться в детали и программные особенности этой микроэлектронной закладки, но в нужный для нас момент она способна вывести из строя сложнейшее оборудование, разрушить его и надолго, может быть навсегда, вывести из строя этот центр.

При этих словах директор Управления разведки и контрразведки в ядерной сфере Министерства энергетики США, видимо, хороша знакомый со всеми нюансами такого оборота дел, несколько раз согласно кивнул головой.

– Вчера от наших источников в Тегеране мы получили достоверную информацию, подтвержденную АНБ и космической разведкой, – теперь пришла очередь утвердительно мотнуть головами Александеру Киту и Бетти Сэпп – о том, что через три-четыре дня этот объект в Фордо посетит президент Ирана Махмуд Ахмадинежад.

Как тигр замирает на мгновение перед решающим броском, так и директор ЦРУ словно застыл, прежде чем сказать главное. Невольно напряглись и все присутствующие.

– Мы предлагаем активизировать нашу закладку в момент пребывания на предприятии президента Ирана…

– И?.. – не смогла удержаться от вопроса Хиллари Клинтон, начиная догадываться о том, что имеет в виду директор главной разведслужбы страны.

– … и тем самым ликвидировать его.

«Вот так, – удовлетворенно отметил про себя Дэни, – коротко, ясно и без всяких соплей! Этого парня ни пуля не берет, ни высота не пугает» Он слышал историю о том, как во время учебно-боевых стрельб подполковник Петреус случайным выстрелом из винтовки М-16 был ранен в грудь, но благодаря своевременному хирургическому вмешательству остался жив. Будучи уже бригадным генералом и начальником штаба 18-го воздушно-десантного корпуса, он во время учебного десантирования жестко приземлился из-за проблем с парашютом, получив перелом тазовой кости.

– Но ведь эти действия далеки от политики «мягкой силы», которую мы реализуем в отношении Ирана. И это не просто вмешательство во внутренние дела другой страны, это покушение на жизнь президента! – взволнованно произнесла госсекретарь и тут же добавила: – Если не сказать больше…

– Вы хотите сказать теракт? – пошел на явное обострение Петреус. – В отношении Ахмадинежада совершено уже несколько терактов. В 2005 году его личную охрану обстреляли во время поездки по провинциям Систан и Белуджистан. А совсем недавно в Хамадане в его кортеж бросили гранату. Но парню повезло, он до сих пор жив и здоров.

– Кто это был?

– В первом случае – радикальные исламисты и ставленники местных наркодельцов, во втором – иранские оппозиционеры.

– Но покушение на президента другой страны?! М-м-м…

– Называйте, как хотите. Для нас это спецоперация с далеко идущими политическими последствиями… Вплоть до смены режима в Иране с последующим продвижением на руководящие посты в государстве местных политиков, лояльных США. И обратите внимание: операция с нулевыми затратами сил и средств и без какого-либо участия спецназа и вооруженных сил, а значит – и без всякого риска потерь в личном составе наших боевых подразделений.

– Каковы шансы на успех? – поинтересовался после всеобщей недолгой паузы глава национального разведсообщества Джеймс Клеппер. Чувствовалось, что он не против этой идеи, но…

– К сожалению, у нас нет стопроцентной гарантии, – ответил директор ЦРУ, – но шансы велики. Надо признать, что не всегда наши спецоперации подобного рода заканчиваются триумфом. Все попытки уничтожить Фиделя Кастро оказались тщетными. Его личная охрана оказалась на высоте. Я не думаю, что стражи исламской революции и служба личной безопасности Ахмадинежада столь же профессиональны, но не стоит недооценивать противника. Именно поэтому нам нельзя упускать такой возможности. Другого столь удачного стечения обстоятельств может и не быть.

– Насколько велика вероятность того, что иранцы смогут отыскать следы нашего участия в этой э-э… – Клеппер слегка замялся, подыскивая соответствующий ситуации, но более деликатный термин, однако, не придумав ничего лучше и оттого немного смутившись, закончил фразу, – специальной акции?

– Никакой! – уверенно ответил Петреус. – Следы и авторство этой программы выявить практически невозможно. Если наш конфидент выполнил все инструкции, то против него не будет никаких веских улик.

– Вы уверены, что он все сделает так, как надо?

– Он уже сделал главное – внедрил нашу программу во внутреннюю компьютерную сеть завода. Все остальное – мелочи и касаются только его личной безопасности. Ведь не самоубийца же он, чтобы не выполнить самые банальные действия, дабы полностью обезопасить себя.

– И все-таки, если стражи исламской революции выйдут на вашего ученого? – не унималась осторожная в принятии важных и ответственных решений госсекретарь. – Я уверена, он расскажет им все и очень быстро. Представляете, что тогда будет? Общественное мнение в США, да и во всем мире, снесет не только наши с вами головы, но и… – Она выразительно посмотрела вверх и не стала заканчивать фразу, все и так поняли, кого и что она имела в виду.

– Кроме слов, у него нет никаких реальных доказательств нашего участия в проведении акции.

– Но выбор-то небольшой: либо США, либо Израиль…

– Внешне все будет выглядеть как системный технический сбой, следствием которого и стала крупномасштабная производственная авария на предприятии по обогащению урана с неминуемыми жертвами, – словно не заметив замечания госсекретаря, продолжил глава ЦРУ. – Так что гибель президента Ирана будет воспринята как следствие непредсказуемого стечения обстоятельств, случайная и нелепая смерть. Подобные ситуации иногда случаются даже с самыми высокопоставленными чиновниками.

«Молодец! – Дэни вновь мысленно похвалил своего шефа. – Недаром получил премию как лучший выпускник Командно-штабного колледжа армии США, защитил докторскую диссертацию по философии в области международных отношений в Принстоне и даже работал ассистент-профессором по этой специальности в Военной академии США в Вест-Пойнте…»

– Вспомните хотя бы аварию самолета в России два года назад, когда погибли польский президент Лех Качиньский с супругой и практически все главкомы Войска польского, – гнул свою линию Петреус. – А гибель генерального секретаря ООН Дага Хаммершельда в 1961 году в Северной Родезии… Я уж не говорю о премьер-министрах Израиля Ицхаке Рабине или Индии Индиры Ганди. Их уничтожили средь бела дня на глазах десятков, если не сотен, людей.

– Главу Южной Кореи Пак Чжон Хи застрелил руководитель его собственной разведки. По пьянке… А президента Египта Анвара Садата вообще расстреляли во время военного парада, – добавил начальник РУМО Винсент Стюарт.

Все вдруг умолкли. Наверняка в каждой голове мелькнули воспоминания о трагедии 1963 года в Далласе и имя президента США Джона Кеннеди, но никто не произнес его вслух. А список убитых глав государств и правительств можно было продолжить именами шведского премьер-министра Улофа Пальме, премьер-министра Испании адмирала Луиса Карреро Бланко, короля Иордании Абдаллы I, президента Доминиканской Республики генералиссимуса Рафаэля Молины и многих-многих других. Всего же в цивилизованном ХХ веке только в результате террористических актов и покушений было уничтожено более трех десятков лидеров различных стран мира.

– Будут ли жертвы сторонних лиц? – Госсекретарь Хиллари Клинтон в упор посмотрела на Петреуса.

– Да, – не лукавя и не сглаживая опасность, ответил директор ЦРУ. – Но случайных жертв будет немного. Во всяком случае, гораздо меньше, чем при нанесении авиаудара с использованием тактических ракет и авиабомб для гарантированного разрушения подземных бункеров в Фордо.

Дэни почувствовал, что генерал оседлал своего конька. Доклад о сугубо боевых действиях был ему ближе, чем разговоры о тонкостях и специфике разведопераций.

– Война с Ираком показала, что мы уходим от хрестоматийных понятий ведения боевых действий, – заметил директор АНБ Александер Кит. – Мы должны добиваться своих целей не столько действиями пехотных батальонов и полков, сколько с помощью умного оружия, высокоточных средств избирательного действия в том числе компьютерных систем. Называйте это высокотехнологичным или неконвенциональным оружием, гибридными войнами, как хотите. Главное – добиться цели с минимальными потерями. Думаю, сейчас как раз такой случай, и нам не стоит бояться принимать целесообразных и обдуманных решений… да и отвечать за них тоже.

– У нас достаточно доказательств того, что Иран обладает всеми техническими и технологическими возможностями для создания ядерного оружия, особенно в части обогащения урана, – как бы размышлял вслух Джеймс Клеппер. – Но сейчас Иран не проявляет явно агрессивных намерений…

– Они это сделают, когда в кармане у них будет лежать готовая атомная бомба, – вмешалась Летиция Лонг. – Загнанный в угол политическими и экономическими санкциями, Ахмадинежад в любой момент может принять решение о начале производства ядерного оружия. Наша миссия – лишить его возможности сделать такой шаг.

– Да-да, – поддержала ее Бетти Сэпп. – Потом может быть поздно…

– Иран рвется в региональные лидеры, хочет быть сильным и современным высокотехнологичным государством. А без атомной энергетики это невозможно, – осторожно заметил директор Управления разведки и безопасности в ядерной сфере. – Они прагматики, и в этом им не откажешь…

– Но куда заведет их этот прагматизм?! – парировала Лонг.

Выждав, когда коллеги по совещанию слегка выпустят пар, Клеппер продолжил свои рассуждения.

– Надо помнить, что за Ираном стоят русские. – Он повернулся в сторону директора ЦРУ. – А Россия начинает приобретать кое-какие возможности и опыт проводить разведывательные операции, в том числе акции влияния в киберпространстве. Они могут сорвать ваши планы?

– Это верно, – поддержал директора Национальной разведки руководитель АНБ. – Москва, да и Пекин тоже, рассматривают возможности использования всемирной компьютерной сети для сбора информации и даже поражения критически важных объектов нашей инфраструктуры и объектов НАТО в Европе как важные геостратегические инструменты воздействия.

– Я бы не преувеличивал возможности русских в области микроэлектроники, – заметил Петреус. – У них классные программисты, но за последние двадцать-двадцать пять лет они безнадежно далеко и надолго отстали в области элементной базы. У них есть мозги, чтобы что-то придумать, но нет производства, чтобы реализовать свои идеи. Что касается конкретной ситуации, то обнаружить нашу программу даже с помощью русских на заводе в Фордо невозможно. Единственное, что может попытаться сделать технический персонал, – остановить производство, когда обнаружат критический сбой. Но это будет уже поздно.

– Тем не менее в военно-промышленном комплексе русских уже создана система глушения сигналов наших разведывательных спутников, и сейчас они заняты ее развертыванием, – возразил Клеппер, продолжая гнуть свою линию.

– В случае проведения акции сможем ли мы контролировать весь процесс? – поинтересовалась Хиллари Клинтон, опять возвращая обсуждение в прагматичное русло.

– Конечно, причем в режиме онлайн, – ответил Петреус и вопросительно взглянул на главу АНБ. Тот утвердительно кивнул, и его жест подхватили обе дамы. – Спутниковая разведка и контроль киберпространства обеспечат слежение за процессом разрушения предприятия, даже скрытого в толще скальной породы. Ведь активное движение на поверхности в районе Фордо станет явным барометром того, что происходит на глубине полусотни метров.

– По мусульманским законам погребение тела должно состояться в день смерти до заката солнца, – глава ЦРУ был абсолютно уверен в том, что говорил. – Поэтому телерепортажи о гибели «объекта номер один» появятся довольно скоро, а внешние признаки технологической катастрофы мы сможем отследить тут же.

Госсекретарь задумалась. Возглавляя работу госдепартамента США, она давно стала приходить к мысли, что Соединенным Штатам Америки необходимо разработать и реализовать полномасштабную стратегическую программу по борьбе с исламским экстремизмом. Что-то вроде той, которая выполнялась долгие годы и была так успешно завершена в 1991 году в отношении СССР. Да, тогда не стеснялись в выборе средств и методов. Вот и сейчас необходимо самым решительным образом уничтожать экстремистские мусульманские режимы, как это было в Ираке, и образовавшийся вакуум власти заполнять лояльными США исламистскими ставленниками, далекими от любых форм экстремизма и терроризма. Позднее, летом 2014 года, начиная готовиться к участию в президентских выборах, она прямо заявит в интервью для The Atlantic: «Мы сделали хорошую работу при сдерживании Советского Союза, хотя было много ошибок. Мы поддерживали разных негодяев… мы делали некоторые вещи, которыми не особо гордимся, но у нас была всеобъемлющая стратегия во всем, что мы пытались делать и что привело к поражению СССР и коллапсу коммунизма. Это была наша цель, и мы ее достигли». Но… одно дело – готовить программу борьбы с мусульманским экстремизмом и враждебными государствами и совсем другое – принимать решение на уничтожение конкретного президента конкретной страны, пусть даже враждебной… Тяжело, страшно и чересчур ответственно.

– Ну что же, ситуация ясна, и предложение будет доложено президенту, – подвела итог встречи госсекретарь.

Совещание закончилось. На правах хозяев директор ЦРУ и его коллега провожали гостей. Когда все разошлись, Дэвид Петреус подошел к Дэни и дружески похлопал его по плечу.

– Не переживай, Дэни. Я думаю, все будет o’кей. Мы продавим наше предложение.

До сегодняшнего дня они не были знакомы лично – уж больно велика была разница в статусе, но по документам шеф ЦРУ знал о вербовке иранского ученого и внедрении разведывательно-диверсионной программы в компьютерную сеть центра по обогащению урана в Фордо, а потому считал своим долгом выразить личную благодарность вербовщику – своему подчиненному, так прекрасно исполнившему трудную и опасную миссию. Признаться, Дэни Маккоулу польстило такое отношение директора ЦРУ к его персоне. Он вообще уважал этого парня, не отлакированного кабинетной шаркатней генерала, а участника реальных боевых действий, который без труда менял строгий официальный костюм или четырехзвездный парадный мундир с золотым шитьем и разноцветной палитрой орденских планок на армейский камуфляж, каску и пистолет на поясе, пусть даже это и не был кольт с жеребенком на рукоятке. И если бы не гибель Майкла Слинча, Дэни был бы на верху блаженства, гордости и достоинства.

– Ничего-ничего, – словно уловив его мысли, продолжил Петреус. – Мы позаботимся о твоем напарнике и его семье. Я уже дал необходимые распоряжения. – И на прощание он крепко пожал Дэни руку.

«Ну вот, там, в Катаре, была “сладкая парочка” – “М and М”, Майкл и Мохаммед, а здесь – Дэвид и Дэни, короче – “DaD” – просто “папа, папочка”, – подумал Дэни, покидая кабинет. И вдруг невесть откуда шарахнувшая, словно шальная пуля, мысль: «А кто теперь сгорит из этих двух “D”?.. Как, где и при каких обстоятельствах?»

Уже вскоре вся мировая пресса взорвалась скабрезной сенсацией: директор ЦРУ Дэвид Петреус подал в отставку. Причина – интимная связь заслуженного генерала, примерного семьянина и отца двух детей с офицером Полой Бродвелл, которая помогала ему в работе над автобиографической книгой. Дотошные журналисты выяснили, что после окончания Вест-Пойнта, получив погоны второго лейтенанта, Петреус женился на Холли Ноултон – дочери директора этой академии генерала Уильяма Ноултона. Бульварная пресса тут же сделала вывод, что блестящая карьера этнического голландца, сына простого моряка, эмигрировавшего в США после Второй мировой войны, состоялась именно благодаря удачному браку.

С каждым днем скандал обрастал все более щепетильными подробностями. В частности, выяснилось, что генерал предоставил своей подруге-офицеру доступ к некоторым секретным сведениям в собственной электронной почте в ЦРУ. Во время работы над книгой Пола пересылала часть материалов на адрес личной электронной почты, который был взломан хакерской атакой, и отдельные документы секретного характера появились в Интернете, став общедоступными…

Барак Обама принял отставку генерала Петреуса, и весной 2013 года новым директором ЦРУ стал Джон Бреннан.

Не обошли скандалы, связанные с ненадлежащим хранением и использованием секретной информации, и Хиллари Клинтон. Они разразились в канун президентских выборов 2016 года. И хотя за нее – кандидата от демократической партии – проголосовало почти на полтора миллиона американцев больше, чем за ее конкурента, но по результатам подсчета голосов коллегии выборщиков (306 против 232) первенство завоевал республиканец Дональд Трамп, став 45-м президентом США. В истории Соединенных Штатов это стали пятые выборы, когда победитель набрал меньше голосов избирателей, чем его проигравший соперник.

Глава 19 Секретная встреча у всех на виду

После вмиг пролетевшей бухаловой недели Коржавцев вновь оказался в тягучей жвачке бюрократических будней, но уже на следующий день заметил какое-то движение в службе безопасности конторы. Внешне все было как обычно, только начальник – генерал-лейтенант запаса из военной контрразведки, с которым у Виталия сложились прекрасные деловые отношения, – стал, ссылаясь на тьму производственных заморочек, труднодоступен и подолгу засиживался после работы в своем кабинете с руководителем аналитического управления СБ и управления по соблюдению коммерческой тайны – башковитыми мужиками, в прошлом тоже генералами ФСБ. По большому счету ничего особо странного в этом не было, когда требовали обстоятельства, сотрудники службы безопасности вообще теряли счет рабочему времени. Но сейчас в деятельности «Военвнешторга» не было ничего экстраординарного, что могло бы спровоцировать такой оперативный накал. И как Бернард ни пытался выяснить подоплеку этой напряженки, у него ничего не получалось. Несколько раз секретарша начальника СБ даже не пустила его в кабинет к своему шефу, доверительно шепнув, что там важные люди с Лубянки.

Мягко говоря, это озадачивало. Ведь раньше секретов в конторе для Коржавцева практически не было. Что это, тайная поставка оружия в зону украинского конфликта или в какую-нибудь другую «горячую точку»? Но госкомпания по экспорту вооружений не занималась подобными операциями – для этого были другие структуры, каналы и способы. Тогда… Не мог ли он оказаться причиной этой суетни? Вряд ли… Тем не менее, будучи профессионалом, Бернард не мог полностью исключить этот вариант как совершенно невозможный. Анализируя историю своего сотрудничества с французскими спецслужбами, он не нашел ни одного допущенного им ляпа, который мог бы бросить на него тень и вызвать даже ничтожные подозрения.

В размышлениях по этому поводу он вдруг вспомнил, что не получил ответа от Женьки на свое последнее сообщение о выходе корабля с техникой ПВО. Может быть, оно и пришло, и он прочитал его, но забыл об этом во время своего хмельного недельного загула? Да нет, ведь не настолько же он надирался…

В этот же вечер он отправил ей короткое сообщение и через день получил лаконичный подтверждающий ответ.

Вскоре и ситуация вокруг кипучей деятельности безопасников прояснилась неожиданным образом. Оказывается, в связи с событиями в Крыму и боевыми действиями на Украине, о которых намекал Готье во время последней встречи с Бернардом, появилась пока еще непроверенная информация о возможном отказе французов передавать России уже практически готовый первый из «Мистралей» – ДВКД «Владивосток». Такая же участь ожидала и второй корабль. В такой поворот событий было трудно поверить. Беспрецедентный по масштабам и стоимости контракт не мог быть сорван просто так, и служба безопасности фирмы делала все возможное, чтобы проверить пока еще кулуарные сведения: то ли это действительные планы французского правительства, которое окончательно легло под США, то ли намеренно допущенная утечка информации в целях давления на политику Кремля в конфликте на юго-востоке бывшей союзной республики и действиях в Крыму. Так что волнения Бернарда в отношении собственной безопасности оказались напрасными. Чтобы уточнить ситуацию, он уже хотел отправить сообщение по вертолетоносцам Женевьеве, но в его руках оказался список небольшой делегации, прибывающей через пару дней из Сен-Назера именно по вопросу «Мистралей», и он решил понапрасну не дергаться, а дождаться результатов этой встречи. Как и следовало ожидать, Коржавцева включили в состав группы «Военвнешторга», отвечающей за прием французских гостей и переговоры с ними. Так и должно было быть – он знал и обсуждал многие вопросы по строительству десантных вертолетоносных кораблей-доков практически со всеми приезжающими в Москву экспертами, благодаря своему великолепному французскому языку со многими из них установил если не дружеские, то почти приятельские отношения. Лишь одна фамилия в списке была ему не знакома, и никто из коллег не мог подсказать, кто бы это мог быть.

Каково же было изумление Бернарда, когда среди членов делегации он увидел… Северина! Именно он и значился под незнакомой фамилией. К чему бы это? Посылать разведчика-вербовщика в страну на переговоры под крышей специалиста в составе технической делегации?! Видимо, сложились какие-то чрезвычайные обстоятельства, вынуждавшие французские спецслужбы пойти на такой шаг. И, судя по всему, именно Бернард был тому причиной.

Как и положено на официальных переговорах, представители обеих делегаций были представлены друг другу и пожали руки. Бернард и Северин довольно естественно и правдоподобно делали вид, что не знакомы, и даже обменялись визитками. Мишель Клодье, как значилось в карточке («Вряд ли это его настоящее имя, хотя…» – подумал Бернард), весьма активно участвовал в дискуссии, и если бы Коржавцев не знал его истинную профессию, то никогда бы и не догадался, что это легендированный эксперт.

Переговоры шли тяжело. Французы, действительно, приехали «урегулировать вопросы о поставке “Мистралей” заказчику» – так дипломатично был сформулирован фактический отказ передавать корабли, а по возможности и деньги – в общей сложности 950 миллионов евро – в связи с решением президента Франсуа Олланда. Именно на этот тезис упирали гости, рассматривая политические намерения главы государства как форс-мажорные обстоятельства. Делегация не только официально обозначила позицию своего президента, но и пыталась выяснить возможную реакцию заказчика на этот демарш, в частности, понять, что предпримет Россия, если французская сторона постарается полностью избежать возврата и кораблей, и полученных средств. Предстояло минимизировать и репутационные потери Франции как одного из ведущих поставщиков военной техники на мировом рынке вооружений. Теперь любой заказчик трижды подумает, прежде чем заключать контракт со страной, которая берет деньги, а затем отказывается передать своему клиенту готовую продукцию, а при удачном раскладе – и полученный аванс у себя оставить…

Осторожно наблюдая за Мишелем Клодье во время переговоров, Бернард искренне поражался его выдержке и самообладанию. Француз ничем и никак не проявлял интереса к своему русскому конфиденту, абсолютно не выделяя его среди других переговорщиков. После той встречи в 624-м номере гостиницы «Кастильон» у Виталия сложилось о нем впечатление как о накачанном здоровячке, который и был необходим только для того, чтобы в нужный момент заломить клиенту руку, а при случае – и вырубить его. На самом деле это оказалось далеко не так. В переговорах Северин аргументированно и веско отстаивал позицию своей делегации, умело находил нужные доводы и вообще – в споре достойно держал удар.

Во время перерыва на кофе-брейк, когда участники встречи вышли в холл и рассыпались на мелкие группы по интересам, Бернарду просто не терпелось подойти к Северину, но он не сделал этого. Француз также демонстративно игнорировал возможность переговорить или, проходя мимо, как бы ненароком переброситься хоть парой слов.

«А ведь правильно делает, – размышлял Коржавцев. – Осторожность – превыше всего! Безопасности много не бывает!»

Завершая встречу, руководитель французской делегации пригласил всех участников переговоров на ужин в посольство Франции, который должен состояться на следующий день в 17.00. Затем был традиционный обмен небольшими сувенирами – эмблемы, брелоки, ручки и прочая мелочь с фирменными логотипами. Когда очередь дошла до Виталия, Северин, доброжелательно улыбаясь, протянул ему вымпел с эмблемой компании DCNS и… флешку.

– Здесь есть наши основные тезисы для обсуждения на этих переговорах, – сказал он. – Думаю, вам это может пригодиться в работе.

Вот это да! Уж чего не ожидал, так не ожидал! В руках у Бернарда была точно такая же флешка, какую ему передал Готье несколько месяцев назад во время конспиративной встречи во Франции.

– Да, конечно, спасибо большое, – машинально произнес Бернард и передал французу ответный памятный подарок – украшенный эмблемой «Военвнешторга» футляр с перьевой авторучкой.

«Что это? – размышлял он, вертя в руках флешку после окончания встречи и проводов гостей. – Неужели еще один шифратор? Но зачем мне второй? К тому же это за гранью здравого смысла с точки зрения моей безопасности – вот так публично дарить мне шпионское оборудование?! Нет, этого не может быть, потому, что не может быть никогда. Но тогда для чего мне этот сувенир? М-м-м… – И тут его осенило! – Вероятно, это намек на то, чтобы на прием в посольство я захватил свою флешку! Что ж, так и быть… Теперь понятна выдержка Северина: на своей территории в посольстве он будет в большей безопасности, и мы сможем поговорить спокойно и обстоятельно без ненужных свидетелей», – заключил Бернард.

– О чем задумался, Виталий Васильевич? – Поток вопросов и туман размышлений прервал подошедший к Коржавцеву начальник департамента безопасности «Военвнешторга» Александр Иванович Варанов. – Не забудь передать нашим ребятам французский сувенир. Сам понимаешь, в нынешней ситуации ухо надо востро держать. Мало ли что они могли туда вмонтировать.

Французская делегация уже покинула офис, а представители принимающей стороны еще ненадолго оставались в зале переговоров, чтобы обсудить итоги встречи. Перед тем как разойтись, каждый передал представителю службы безопасности фирмы полученные от гостей сувениры для проверки на предмет возможных закладок и прочих хитростей спецслужб дружественной державы или корпоративной разведки французской фирмы. Через неделю-другую памятные подарки возвращались своим новым владельцам, а результаты контроля докладывались руководству. Таково было непреложное и строго соблюдаемое правило компании, занимавшейся экспортно-импортными операциями в области вооружений и военной техники.

– Да, но мне эта флешка нужна для работы, – возразил Коржавцев. – Там их материалы и предложения по «Мистралям». К тому же завтра в посольстве она может мне понадобиться… Знаешь, французам будет приятно увидеть, что я пользуюсь их сувениром.

Бернард понимал, что высказанный довод был не самым веским и убедительным, чтобы оставить у себя французский гаджет, но это было первое, что пришло в голову, ничего другого он придумать не смог.

– Ну, мы ее быстренько хотя бы на вирус проверим, – доброжелательным, но не допускающим возражений тоном ответил начальник службы безопасности. – А всю информацию мои ребята бегом посмотрят и моментально сбросят тебе по нашей внутренней электронной почте. Да и за флешку не переживай. Постараюсь вернуть ее тебе завтра днем. В крайнем случае передам прямо в посольстве, я ведь тоже на приеме буду.

– Так тому и быть. Смотри, не подведи… – Хоть и не хотелось Коржавцеву отдавать сувенир, полученный из рук Северина, но делать было нечего.

Глава 20 Диверсия в ядерном центре

В стерильном подземном бункере, где стояли каскады газовых центрифуг – серебристых металлических колонн около двух метров высотой и сантиметров сорок в диаметре – обслуживающий персонал мог находиться только в белых комбинезонах или халатах и голубых полиэтиленовых бахилах. Ни для кого не было исключений. Даже для президента Ирана Махмуда Ахмадинежада. Но, прежде чем спуститься в рабочий зал и пройтись среди стройно выверенного частокола блестящих центрифуг, президент решил оставить личную охрану и самостоятельно, чтобы избавиться от обычной в таких случаях показухи с окрашенной в малахитовую зелень травой и нарисованными на небе облаками, осмотреть хотя бы некоторые объекты предприятия: сервер, лаборатории, цеха обеспечения и только потом пройти в операционный зал, откуда велось управление всеми технологическими процессами и где должен состояться торжественный ввод в строй действующих нового каскада современных центрифуг. Осмотром святая святых – подземного цеха, где были установлены и должны начать работу эти аппараты по обогащению урана, – предполагалось завершить визит.

Неведомо какими путями заглянул он и в комнату, где работал Мохаммед Салами. Это произошло настолько неожиданно, что все сотрудники повскакивали со своих мест и застыли в смущении, не зная толком, как себя вести в присутствии столь важной персоны. Посещение их лаборатории не входило в план президентского обхода.

Между тем глава государства, небольшого роста, сухощавый, подтянутый – и не скажешь, что сын кузнеца, – с короткой стрижкой черных с проседью волос, бородой и усами – будто двухнедельной щетиной – подошел и за руку поздоровался с каждым сотрудником. Взгляд обычно колючих с едва заметным прищуром глаз, от которого зачастую приходилось не по себе многим министрам и остандарам (губернаторам иранских провинций), сейчас искрился радушием и удовлетворенностью. Еще бы, сегодня наступил очередной этап реализации национальной ядерной программы – пуск каскада современных газовых центрифуг повышенной мощности, разработанных иранскими учеными.

Так получилось, что Мохаммед оказался ближе всех к двери, и президент первым пожал руку именно ему.

– Как дела? – непринужденно спросил он. – Чем занимаемся?

– Да… я работаю над медицинскими аспектами…

– Прекрасно, это как раз то, что нам очень нужно и важно, – перебил Ахмадинежад, даже не дослушав собеседника. – Ну, показывайте свое хозяйство.

И никто из небольшой, в четыре человека, свиты, сопровождавшей Ахмадинежада, ни руководитель лаборатории не осмелились встрять в диалог, чтобы взять в свои руки инициативу и роль гида. Волнуясь и не помня себя от смущения, что вот так, провидением Аллаха и волею случая, он оказался экскурсоводом руководителя страны, Мохаммед провел президента по лаборатории и просто представил каждого из всех сотрудников, которых уже хорошо знал за время командировки. Президент радушно улыбался, каждому протягивая руку, а пока персонал лаборатории в смущенном полупоклоне трепетно пожимал узкую президентскую ладонь, ученый, слегка заикаясь от переживаний, буквально в двух словах рассказал, чем занимается этот небольшой коллектив.

Прощаясь, Ахмадинежад дружески похлопал по плечу своего импровизированного гида и, обращаясь ко всем, напутствовал.

– Успехов вам. Иран ждет от вас новых свершений! Да поможет вам Аллах.

Когда за спиной президента и сопровождавших его лиц закрылись двери, все еще несколько мгновений стояли соляными столбами, пытаясь прийти в себя после такого неожиданного визита «на высшем уровне». Первым очнулся здоровяк Али, который несколько дней назад пригласил Мохаммеда пообедать и рассказал о причине всеобщего шухера.

– А ты что, давно знаком с президентом? – хитро подмигнув окружающим, поинтересовался он. И тут же на смущенного ученого, который до сих пор не мог прийти в чувство, обрушился шквал веселых шуток и полунамеков «с подтекстом».

– Ладно вам! Хватит! – застенчиво отбивался он. – Лучше сфотографируйте свои ладони и сделайте подпись: «К ним прикасался президент Махмуд Ахмадинежад!!!»

Идея с восторгом была воспринята всеми. Откуда-то появился фотоаппарат – обычная «мыльница», все сгрудились в одну кучу под президентским портретом и выставили вперед руки ладонями прямо в объектив. Автоспуск, вспышка, и в течение следующих десяти минут цифровая фотография уже была переброшена на каждый компьютер, а увеличенный до формата А4 и распечатанный на цветном принтере снимок с интересом рассматривали виновники торжества и любопытные коллеги, уже прознавшие о высокопоставленном визитере и прибежавшие из соседних кабинетов, чтобы лично услышать потрясающую новость из первых уст и обменяться впечатлениями. Все завидовали счастливчикам, ведь никто и подумать не мог, что второй по значимости лидер государства вот так запросто, вне протокола, может зайти в обычную, самую заурядную лабораторию и поговорить с ее сотрудниками.

– Это потому, что у нас проходной кабинет, – нашел объяснение кто-то из сисадминов и тут же сострил: – Жалко, что не удалось сделать селфи с нашим президентом на фоне его портрета.

Шутка понравилась.

В непринужденной болтовне и взрывах хохота прошел еще час, постепенно все угомонились и расселись по своим рабочим местам.

– Слушайте, а что это за глюки с моим компом? – Разухабистый здоровяк напряженно всматривался в экран, елозил мышью, нервно долбил пальцами по клавиатуре. – Ничего не понимаю…

– У меня тоже какая-то ерунда… – Озадаченно отозвался кто-то с дальнего стола.

– И у меня… Наверное, что-то с сервером… Вот, допроверяла наша безопасность…

Оказалось, что сбой начали давать все компьютеры.

Резко открылась дверь, в лабораторию заглянул сотрудник из соседнего кабинета – глаза, как блюдца, волосы дыбом.

– У вас с техникой все нормально? У нас какой-то затык, все машины будто с ума посходили!

Ему никто не ответил. Все лихорадочно пытались привести в рабочее состояние свою электронику.

– Чувствуете, пол дрожит… – с испугом в голосе вдруг произнес кто-то. – Или мне это кажется?..

Действительно, едва заметная легкая дрожь покалывала уже не только пол, но и стены. Откуда-то снизу нарастал глухой утробный гул.

Вдруг опять хлопнула дверь, и через кабинет вихрем пронесся сотрудник службы безопасности, держа в руках коробку, доверху наполненную респираторами. Было непонятно, как он мог так быстро бежать с такой тяжестью… Не сговариваясь, сначала несмело, по одному, потом быстрее и быстрее все стали подходить к аптечке и молча разбирать таблетки с йодом.

«Аллах всемилостивейший и всепрощающий! – тихо прошептал Мохаммед. – Вот она, американская программа… начала действовать…»

А в коридоре уже слышался панический топот бегущих ног, непонятные крики, какие-то вопли. Завыла сирена…

– Все на улицу, скорее! – рявкнул завлаб и первым рванулся к дверям, за ним припустили остальные сотрудники.

Мохаммед, словно замурованный по колено в бетон, не мог сдвинуться с места. Секунда, две, и в кабинете он остался один.

– Что будет, что теперь будет?! – твердил он. – Нет, никуда не побегу, пусть лучше меня завалит обломками здания, пусть лучше смертельная доза радиации, все что угодно… Что я натворил?! Что наделал?!

Оглушенный, подавленный, опустошенный до дребезга в ушах, вырванный из реальности окружающего мира, он стоял, сгорбившись над своим столом. Его руки беспомощно и тупо перебирали какие-то канцелярские принадлежности, бумаги, рассыпанные стандарты йодистых таблеток… Он зачем-то отключил и закрыл свой ноутбук, бережно положил его в сумку, затем, чтобы хоть как-то успокоиться, налил стакан воды…

Неожиданно с шумом распахнулась задняя дверь. Ученый оглянулся. На пороге стоял… президент Ирана. Первое, что заметил Мохаммед, – разодранный рукав белого халата и голубые полиэтиленовые лохмотья на его полуботинках – все, что осталось от бахил. По тыльной стороне ладони левой руки змеилась, огибая вздувшиеся вены, тонкая струйка крови. Вид у него был одновременно ошарашенный, растерянный и злой, но он пытался держать себя в руках, чтобы не выказать внешне своего состояния. За ним толпились несколько человек, находившихся, судя по выражению лиц, в еще большей прострации. Среди них не было никого из администрации предприятия, и шокированные страхом люди замешкались, явно не зная, что делать, куда бежать.

Президент молча взглянул на Мохаммеда и узнал его. Смятение, немой укор и невысказанная просьба о помощи читались в его взгляде.

– Вот, возьмите и запейте, – Мохаммед решительно протянул президенту таблетки и стакан с водой, – и быстро, за мной!

Откуда взялась в нем эта твердость, каким образом проснулась уверенность, он не знал.

– Что это? – спросил Ахмадинежад.

– Таблетки, с йодом, от радиации… Выпейте на всякий случай…

Президент разодрал стандартную упаковку, высыпал на ладонь несколько таблеток и проглотил их, запив большими и жадными глотками воды из стакана, что подал ему Мохаммед. Немногочисленная свита вмиг расхватала лежавшие на столе стандарты с таблетками, на ходу раздирая упаковку и горстями запихивая в рот препарат. Запивать уже не было времени.

– Приложите к ране. – Мохаммед протянул президенту свой носовой платок. – Теперь за мной! Скорее! – скомандовал он, машинально схватил сумку со своим ноутбуком и, не оглядываясь, побежал к выходу.

Коридоры были пусты и гулки, распахнутые настежь двери колотились о косяки, хлопали, радуясь сквозняку, одиночеству и вседозволенности, а снизу, из утробы подземелья, рос и ширился ужасный гул, захлебываясь иногда сухим коротким грохотом – жутким ревом могучего Урана, первого властителя вселенной, оскопленного и низвергнутого собственным сыном Кроносом – безжалостным Временем. От крови Урана, обагрившей землю, народились богини мщения Эринии, а богиня ночи Нюкта, под покровом которой сын надругался над отцом, наказала бога Времени, породив Тапата – Смерть, Эриду – Раздор, Гераса – Старость, Апату – Обман, Мома – Глупость, Керу – Уничтожение, Гиппоса – Сон и не знающую пощады и жалости Немезиду – Отмщение за все преступления. И окунулось время во все эти ужасы, и страшась мести, пожирал Кронос своих детей. Но все повторилось, вернулось на круги своя, и был он оскоплен и свергнут своим младшим сыном Зевсом…

На улице толпился народ, преимущественно обитатели наземных цехов и помещений. Никто не знал толком, что происходит и что нужно делать, все были растеряны и напуганы. Расталкивая людей, металась президентская служба безопасности, неизвестно где и как оставившая охраняемое лицо. Наконец-то увидев президента, они тут же взяли его в плотное – к плечу плечо, локоть в локоть – кольцо, заслонив собственными телами (вот только кто бы знал, от кого или от чего), и приставными шагами, чуть ли не вприпрыжку, двинулись к черной машине с президентским штандартом на капоте. Вместе с Ахмадинежадом за этой живой изгородью натренированных тел оказался и Мохаммед, буквально прижатый к спине главы государства. Только у самой машины его оттеснили в сторону, и мускулистые ребята довольно бесцеремонно втолкнули ученого в стоящий рядом минивэн, не обращая никакого внимания на его протесты и упования на то, что здесь у него своя машина. Кортеж тут же с места рванул в сторону Тегерана.

Километров через десять – пятнадцать скоростной успокоительной езды пассажиры машины, в которой оказался ученый, стали понемногу приходить в себя. Охранники отдышались, вытерли пот, поправили амуницию с оружием, спрятанную под пиджаками. Сидящий впереди верзила, видимо, старший этой группы, что-то говорил в короткую изогнутую дужку микрофона, которая тянулась от уха ко рту. Гибкая пружинка черного провода, идущая от вложенной в ухо клипсы, уходила куда-то под воротник пиджака.

– Это ты вывел президента из здания? – развернувшись вполоборота на сиденье, спросил он Мохаммеда.

– Да, – дрогнул он словом.

– Как тебя зовут?

– Мохаммед, Мохаммед Салами.

Вновь повернувшись к лобовому стеклу, верзила что-то сказал в микрофон, потом несколько секунд слушал, одобрительно бодаясь головой с зеркалом заднего вида, и вновь повернулся к чужаку-пассажиру.

– Мохаммед, президент лично благодарит вас за проявленную выдержку и хладнокровие. От его имени хочу пожать вашу руку.

Он протянул исполинскую, как якорная лапа, ладонь и пожал, аж кости хрустнули, руку Мохаммеда.

– Куда вас доставить?

– Да мне бы в Фордо, – несмело промямлил Мохаммед. – У меня там остались машина, вещи, кое-какие бумаги…

– Это исключено? – тоном, не допускающим возражений, отрезал старший. – Там неизвестно что творится, к тому же мы не имеем права оставлять президентский кортеж. Назовите адрес в Тегеране.

Ничего не оставалось, как назвать свой домашний адрес в столице.

– А вы не знаете, что случилось на комбинате, – осторожно поинтересовался Мохаммед.

– Пока этого никто не знает. Произошел какой-то системный технический сбой, и все полетело к дьяволу. Все эти новые центрифуги – просто вразнос… Не хотел бы я оказаться там в эту минуту. Аллах великий хранит нашего президента. Он просто чудом остался жив…

Слушая этот диалог, доселе молчавшие угрюмые охранники теперь приняли незнакомца-попутчика за своего парня и уже скоро, абсолютно не стесняясь в выражениях, стали выяснять, как так получилось, что президент остался на заводе практически один и без охраны, и какое взыскание ждет каждого из них за проявленную беспечность.

«Мне бы ваши проблемы», – думал Мохаммед.

В машине президентской охраны было спокойно, безопасно, а неблизкий путь располагал к неторопливым размышлениям, тем более что подумать было о чем.

Например, о том, что катастрофа на обогатительном комбинате стала следствием действия американской программы, которая оказалась не столько разведывательной, сколько диверсионной. Теперь он в этом абсолютно не сомневался. Ему были неизвестны реальные разрушительные последствия в Фордо, но уже по тому, как вела себя компьютерная сеть завода, как ходуном ходили стены, пол и потолок, сам собой напрашивался однозначный вывод: ущерб был немалым. А сколько при этом погибло людей?.. Но самый главный вопрос, на который он пытался и не мог найти ответ: была ли авария случайно запрограммирована на эту дату или ее специально активировали в тот день и час, когда предприятие посетит президент Ирана. А если так, то это уже не просто диверсия, это террористический акт, покушение на жизнь президента другой страны. И он – Мохаммед Салами – главное действующее звено, исполнитель этой трагедии…

От этих дум ему стало не по себе. И даже тот факт, что он помог президенту выбраться из готового обрушиться здания, не успокаивал его. И грабителям товарищ, и каравану друг – его раздирала двойственность положения, в котором он оказался волей случая.

– А что мне сказать в университете, – промямлил он, обращаясь к начальнику группы. – Ведь моя командировка должна окончиться только через неделю?..

– Скажите, – повернул голову великан, – что вас досрочно откомандировали в связи с приездом президента.

«О-е-е… Знали бы эти ребята, – он с ужасом посмотрел на окружающих его президентских охранников-великанов, – что в машине рядом с ними лежит ноутбук и флешка, где еще совсем недавно была записана та самая программа, которая принесла столько тревог и бед. А человек, которому они только что объявили благодарность и даже пожали руку, виновен в покушении на жизнь президента Ирана…» Он и на мгновение боялся представить, что бы могло сейчас произойти, будь его грозные попутчики в курсе всех нюансов только что произошедших событий и его роли во всей этой заварухе. Съежившись в липкий и потный комок страха, он вжался в кресло и промолчал всю дорогу, лишь иногда односложно отвечая на обращенные к нему вопросы.

Часа через полтора бешеной гонки небольшая кавалькада блестящих черных машин въехала в ворота резиденции президента Ирана. Минивэн, где находился Мохаммед, притормозил у проходной еще на улице, и сотрудники службы безопасности молниеносно выскочили из машины, в которой остались лишь водитель да ученый. Еще немного времени, и вместе с прощальным рукопожатием охранника у дверей квартиры завершилась его командировка и путь домой. Попрощавшись, водитель тут же исчез на своей машине в извилистых проулках, будто его и не было.

Дома никого не оказалось, что, впрочем, было на руку Мохаммеду, и первое, что он сделал, вышел прогуляться, чтобы крадче и подальше от людских глаз сбросить в решетку ливневой канализации каинову метку – американскую флешку. Вернувшись домой, он включил телевизор, отыскал новостную программу. О событиях в Фордо ни официальное иранское информационное агентство ФАРС, ни другие новостные каналы – ни слова… Он принял душ, лег на диван, расслабился… А вечер был скрашен радостным семейным ужином по поводу окончания долгой поездки и возвращения отца семейства. Но было в этой радости и тягостное второе дно.

Удивительно, но в университете к его досрочному возвращению отнеслись вполне благожелательно, тем более что основную часть работы он уже выполнил, а бюрократические формальности, связанные с окончанием командировки, можно будет завершить потом. О нюансах своего последнего дня пребывания в Фордо он, по настоятельному совету президентской охраны, которого нельзя было ослушаться, как и о подробностях возвращения в Тегеран, никому ничего не говорил, даже своим домашним.

Больше всего ученого озадачил тот факт, что в иранских средствах массовой информации до сих пор не было публикаций о происшествии в Фордо. Полазив по Интернету, он нашел какие-то невнятные заметки зарубежных СМИ то о взрыве в результате диверсии, то о технологической аварии на заводе по обогащению урана и вялые правительственные опровержения и заявления о «клеветнической пропаганде продажных западных журналистов». Ни о причиненном ущербе, ни о президенте Ирана в этой связи не упоминалось ни слова. «Значит, ущерб действительно большой…» – сделал собственный вывод Мохаммед.

Неприятным было и то, что в течение трех дней он не мог дозвониться ни до одного из своих коллег по заводской лаборатории. Все мобильники тупо молчали. Наконец, уже устав вколачивать пальцем кнопки в панель телефона и потеряв всякую надежду, он кое-как дозвонился до здоровяка Али и слезно упросил его приехать в Тегеран, пригнать оставленную в Фордо машину и привезти командировочные документы. Приехать Али смог только через пять дней – всклокоченный, осунувшийся, весь какой-то дерганый и без намека на то чувство юмора, которым был известен едва ли не всему предприятию.

Мохаммед пригласил его в небольшой ресторанчик, где за отдельным столиком в маленькой выгородке они могли не только поесть, но и с глазу на глаз обсудить события последних дней.

– Не знаю, в курсе ты или нет, но не прошло и пяти минут после отъезда президентского кортежа, как рухнула та часть здания, где была наша лаборатория.

– То есть… – у Мохаммеда перехватило горло, – если бы Ахмадинежад задержался там еще чуть-чуть, то…

– То его бы завалило обломками бетонных стен и перекрытий. В такой ситуации остаться живым просто невозможно. Там погибли один или два человека… Их тела откопали только через два дня. Сначала кто-то даже сказал, что и ты остался под завалом… Потом вспомнили, что видели тебя рядом с президентом уже на улице.

– Да, не знаю, как так получилось и зачем, но охрана затолкала меня в свою машину… довезла до дома и отпустила.

– Повезло… А нас неделю трясли на допросах… Кто что видел, что знает, по какой причине был сбой в компьютерной сети и почему произошла катастрофа… – Али зло сплюнул. – Запретили выезд с территории предприятия, ограничили въезд. Исключение только членам межведомственной комиссии, которые разбирались в технических причинах аварии, следователям, кто вел дознание, да рабочим на разборке завалов. А нам даже все мобильники повырубали и строго-настрого запретили говорить кому-нибудь об этом чрезвычайном происшествии. Даже подписку взяли… – Здоровяк нервно кусал свои мясистые губы. Было видно, как тяжело ему дались эти несколько дней после аварии.

– А жертв много? Разрушения большие?

– Не знаю, все в страшной тайне держат… Вниз, понятно, никого, кроме специалистов, не пускают.

– Наши-то из лаборатории все живы?

– Все. Тоже теперь голову ломают, почему это все случилось.

– И почему? – не удержался Мохаммед.

– Да кто ж его знает… Говорят, был запущен вирус компьютерный. А как, каким образом – неизвестно. Теперь до конца жизни копать будут, искать виновника. Скорей бы уж нашли эту сволочь! – Казалось, попади сейчас «эта сволочь» в руки Али, он без труда и с превеликим удовольствием свинтил бы ей голову.

Они помолчали, Мохаммед вытер со лба обильно выступившую испарину. И не духота была виной жара, который внезапно пробрал его от головы до копчика. Говорить стало трудно – по языку словно пескоструем прошлись. Но он понял, что только от Али может получить какую-то более-менее достоверную и важную информацию, а потому вместе с потом выжимал из себя вопросы.

– А что за вирус? Я-то не сильно разбираюсь в этих делах…

– Говорили будто «Stuxnet». Его разработали специально для атаки наших ядерных объектов.

– Кто разработал…

– Спроси, что полегче… Израильтяне, американцы, немцы, может быть, китайцы или индусы…

– А индусам и китайцам-то это зачем? Вроде не враги Ирану… И что делает этот вирус?

– Может снимать информацию, может изменять параметры работы аппаратуры. – Али отхлебнул свой сок. – Говорят, что эта тварь «Stuxnet» способна вмешиваться в работу электродвигателей центрифуг для обогащения урана. Вирус может дать команду и раскрутить их с запредельной скоростью, и вся центрифуга летит к чертовой матери… – Слова его были злобные, тяжелые, как и он сам, мускулистые.

– Ну точно, тогда это Израиль… или американцы, – подумав, добавил Мохаммед. Уж кто-кто, а он-то на сей счет не сомневался.

– Я особо не в теме. Наш завлаб говорил, что с инфицированного USB-накопителя вирус атакует обычный персональный компьютер с оперативной системой Windows, а при включении этого компьютера в локальную сеть завода вирус встраивает свой код в программное обеспечение, которое отвечает за работу агрегатов и механизмов промышленного предприятия.

– Но… – Мохаммед хотел поразмышлять вслух о практически замкнутой внутренней сети предприятия, недоступной для внешнего подключения… Однако вовремя остановился, чтобы не дать своему собеседнику лишний повод для ненужных умозаключений и не вложить таким образом в его руки ту самую ниточку, вцепившись в которую наблюдательность, хорошая память и аналитическое мышление рано или поздно могут привести к нему самому, виновнику катастрофы. Он закашлялся, будто поперхнулся, и продолжил: – Так почему же не выявили этот вирус во время проверки?

– В том-то и проблема, что он никак себя не проявляет: до поры до времени ничего не ломает, не нарушает работу зараженных сетей и серверов, а потом начинает действовать именно в той системе, на которую изначально нацелен.

– И он может начать свою работу по команде извне, в конкретный день и час?

– Ну, нюансов я не знаю. А принцип такой: «Stuxnet» вносит изменения в программу АСУ и в обход оператора, выдает всем механизмам, которыми управляет эта система, совершенно новые, разрушительные команды. И действует он очень хитро – сбои в каждом случае разные и выглядят как случайные поломки. Это абсолютно сбивало с толку. Понимаешь, это целенаправленная атака на конкретный объект! Новейшее наступательное и самое разрушительное кибероружие.

Застывшим, стеклянным взглядом Али тупо уставился в какую-то точку (и правда, состояние человека отражается в его глазах), помолчал, потом продолжил:

– Самое интересное, что в каждой зараженной системе коды этого вируса выглядят совершенно безопасными. Когда «Stuxnet» начал действовать, наши специалисты успели кое-что предпринять, а так вообще были бы кранты… Мне рассказывал один наш оператор, что ни с того ни с сего скорость вращения роторов сначала падала, затем повышалась, опять падала и в конце концов пошла в дикий, просто запредельный рост. Потом стали меняться температурные режимы подаваемой в центрифугу газовой смеси урана, повышаться давление. А потом вирус стал менять данные вибрационных сенсоров…

– Это когда мы услышали гул и началась тряска?

– Ну да! Все механизмы уже пошли вразнос, а система полагала, что все в полном порядке! И главное – демонстрировала операторам, что все в норме! Вникаешь ты в это?

– А раньше были случаи использования такого вируса?

– Да, года полтора назад на обогатительном комбинате в Натанзе. Там «Stuxnet» вывел из строя всю электронную систему и около тысячи центрифуг. О разрушениях я ничего не слышал, но предприятие на некоторое время остановили. Нашим удалось выяснить, что вирус перебрался даже на домашний комп кого-то из сотрудников комбината, так что теперь эта киберзараза вполне может гулять по Интернету… Да, а потом был убит профессор Маджид Шахриари. Он изучал «Stuxnet» и разрабатывал программу-противоядие.

– Как его убили?

– Мотоциклист проезжал мимо и бросил бомбу в его машину. Сам профессор погиб на месте, а его жену в тяжелейшем состоянии привезли в больницу…

Кошмар из недавнего прошлого вновь заполонил сознание, заслонил собою весь мир: дорога, машина, мотоцикл, взрыв, Майкл, вытолкнувший его на обочину и в последнюю секунду жизни застреливший своего убийцу…

– Ты слушаешь или нет? – одернул его Али. – Кстати, «Stuxnet» не вирус, это сетевой червь.

– Что? Да… А в чем разница? – спросил, будто поперхнулся.

– Как бы это тебе объяснить… В общем, вирус – это вредоносный программный продукт, способный создавать копии самого себя. Червь – это самостоятельная программа, и у нее очень сложная архитектура. Червь мутирует, поэтому и отыскать его сложно. – За частоколом заумных фраз он пытался скрыть свою непросвещенность. – В общем, даже самый продвинутый хакер на коленках такую штуку не сделает… Это должна быть мощная организация или даже госструктура, и затраты на разработку этой программы – баснословные.

– Послушай, Али, а когда все эти комиссии закончат свое расследование?

Пытаясь реально понять и оценить степень грозящей опасности, Мохаммед продолжал задавать вопросы, чувствуя, что своей дотошностью подмывает край обрыва, на котором стоит. Будь его собеседник чуть проницательнее, он мог бы попытаться определить мотивы такой настырности своего собеседника. Но за эти дни Али так устал от официоза дотошных разбирательств и допросов, что ему просто хотелось выговориться, тем более благодарному и внимательному слушателю в спокойном и уютном ресторанчике.

– Понятия не имею. Из Фордо они вроде через неделю уедут, а сколько еще эти заморочки тянуться будут – никто не знает.

– Но ведь за полтора года после диверсии в Натанзе Израиль и США наверняка усовершенствовали этого червя?

– Ясное дело. Это вполне могла быть какая-то новая, еще более продвинутая и пока неизвестная модификация. Пойми, – продолжал Али свои рассуждения, – ведь в принципе можно нарушать работу защищенных локальных компьютерных сетей, даже не подключенных к Интернету.

– Как?

– Да хотя бы с помощью радиосигнала. Я читал где-то, что такая технология уже есть у американцев. Правда, пока только экспериментальная…

– То есть теперь войны будут вестись не только на земле, море в воздухе и космосе, но и в киберпространстве, – то ли спросил, то ли сделал вывод Мохаммед.

– Да, и это самое страшное.

Боясь переборщить с собственной назойливостью и чтобы как-то помягче сменить щепетильную тему, Мохаммед поинтересовался у приятеля уровнем радиации на заводе.

– Вроде в пределах допустимых норм, – пожал плечами Али. – Нам ведь об этом тоже особенно не докладывают. Во всяком случае, никого из наших на предмет облучения не проверяли. А как там в подземных бункерах – не знаю.

Расплатившись, приятели вышли из ресторана. Мохаммед довез Али до кого-то из его родственников и поехал домой.

«Бежать, срочно надо где-то укрыться и выждать… – Это наваждение теперь не давало ему покоя. – Хорошо, если они не выйдут на мой след и все спишут на происки Израиля и США. А если вдруг начнут выяснять, кто имел доступ с личных компьютеров в локальную сеть завода и заподозрят меня?»

Странно, но мысль обратиться за помощью к Дэни лишь забрезжила где-то в подкорке, но тут же была отметена и забыта. Не потому, что американец отказал бы ему в помощи, нет. Наверно, и депозит на его имя в «Bank of America» уже открыли, и обещанные деньги перевели… и теперь умыли руки, посчитав выполненными все свои обязательства. Но не деньги ему сейчас были нужны, а собственная безопасность, стена, за которой бы можно укрыться – надежно, с гарантией, желательно надолго. Но как о чем-то просить американцев после всего того, что он видел и пережил в Фордо? Ведь если совпадение дня проведения диверсии и приезда на завод президента Ирана не было случайностью, значит, Дэни обманул, просто использовал его как пешку. Он заранее знал, что это не просто получение информации, и даже не только разрушение стратегически важного для Ирана объекта, но и покушение на президента. И как после этого можно доверять этим проклятым янки?

Глава 21 Явка во французском посольстве

Коржавцев уже бывал в посольстве Франции на протокольных мероприятиях. Нынешняя встреча не была чем-то особенным – ужин, тосты за взаимопонимание и сотрудничество, хотя в данном случае и до сотрудничества, и до взаимопонимания было ох как неблизко. Потом, поднявшись из-за стола, и хозяева, и гости продолжали уже в неформальных беседах обсуждать важную для всех тему вертолетоносцев.

Улучив момент, Бернард потихоньку направился к выходу из зала приемов, постоял недолго у дверей, перекинувшись с кем-то из соотечественников парой слов, и не спеша направился в туалет. Он знал: тот, кто ему нужен, заметит его отлучку. Когда он сушил руки, появился Северин. Кроме них в туалетной комнате никого не было. Без всякого официоза, по-дружески, они поприветствовали друг друга, и француз, проверив, что коридор тоже пуст, быстро провел гостя в небольшой кабинет.

– У нас всего несколько минут, – по-деловому начал он, – поэтому буду краток; нельзя, чтобы ваши коллеги заметили наше обоюдное отсутствие.

– Да, конечно. Что случилось? Ведь вы приехали в Москву не только для того, чтобы поучаствовать в переговорах.

– Конечно, нет. Для меня работа в делегации – только ширма. Нужна была срочная встреча с вами, только ради этого я здесь.

Бернард внимательно слушал.

– Несколько недель назад пропала Женевьева…

– Что значит пропала? – изумился он. Новость ошарашила. Он ожидал все что угодно, но только не это.

– Она поехала в Алжир, в горный регион Кабилия на северо-востоке страны. Так, ничего особенного, обычная поездка по своим журналистским делам. В Париж она не вернулась ни через неделю, как обещала, ни через две, вскоре перестала отвечать на наши звонки, а потом ее мобильный номер и вовсе стал недоступен.

– Но я отправил ей сообщение по шифратору о выходе корабля с иранским грузом и получил ответ, – взволнованно перебил Виталий.

– Именно в это время она уже была в Кабилии. Кстати, вы принесли свой шифратор?

– Да, вот он. – Вынув из кармана флешку, он передал ее французу.

– Я заберу ее. Наши специалисты попробуют отследить ваш сигнал, расшифровать и внимательно изучить ответное сообщение. Может быть, это поможет нам прояснить ситуацию и понять, что же произошло.

– Но какие-то сведения о ней у вас есть, вы же не сидели сложа руки!? По сигналу мобильника можно было узнать, где она находится… – Бернард едва сдерживал волнение.

– Да, конечно, кое-что мы выяснили, и это плохая новость. Она захвачена экстремистской мусульманской группировкой «Хунд аль-Хилафа».

– Бог мой… но она жива?

– За несколько дней до моего отъезда в Москву была жива – в этом мы не сомневаемся. Хуже другое: нам стало известно, что ее тайно переправили боевикам Исламского государства. Где она сейчас – сказать трудно… Возможно, в Ракке, возможно, еще где-нибудь.

– То есть ее след потерян?..

– К сожалению… Но поверьте, мы делаем все возможное, чтобы найти ее.

– Так ведь эти уроды могут публично отрезать ей голову, да еще и видео выложить в Интернет!!! – Виталий уже не стеснялся в выражениях. – Вы просто достали всех мусульман своими дурацкими карикатурами и издевками над пророком Мухаммедом…

Пропустив мимо ушей эту филиппику, француз продолжал:

– Флешка, которую я передал вам на приеме в качестве сувенира, – обычный гаджет, без шифратора. Я только хотел намекнуть, что нам нужен ваш шифратор, и рад, что вы меня правильно поняли. Теперь связь будем поддерживать по старой схеме – через тайники. Первая выемка – в плановый день, помните – «Очко на Дону». Кстати, нам очень понравилась ваша идея с использованием ребенка… Ну и мы обязательно постараемся сообщить все, что узнаем о Женевьеве.

Он помолчал секунду, как это обычно бывает перед тем, как нужно сменить тему разговора, и продолжил:

– Теперь по «Мистралям». Ситуация критичная. Полагаю, при соблюдении некоторых условий Франция все же вернет сумму аванса. Но не факт. Вчера на переговорах вы сами слышали и, наверное, поняли: у нас практически все хотят по полной раскрутить пункт о политическом решении как форс-мажорном обстоятельстве. Поверьте, это не блеф. Международный арбитраж тоже склоняется на нашу сторону – конфиденциально мы зондировали их позицию. Боевые действия с участием российских военнослужащих на юго-востоке Украины, аннексия Крыма и вполне вероятная возможность развертывания на полуострове ядерного оружия, ваше продовольственное эмбарго – все это вызывает у нас глубокую озабоченность…

– Но я-то что могу сделать?

– Мы понимаем, с вашей позиции невозможно повлиять на руководство «Военвнешторга» для решения вопроса по «Мистралям» в нашу пользу…

– Решение будет приниматься в Кремле.

– Безусловно. Но вы должны детально информировать нас по всем нюансам принимаемых на этот счет действий… Все, вам пора идти, а то заметят ваше отсутствие. Я буду чуть позже.

Они попрощались, и Бернард, в блин расплющенный катком свалившихся на него новостей, понуро потащился в зал приемов. Вот уж, действительно, несчастье бедой, словно дегтем смазано, да сверху горем щедро покрыто, лезет не таясь, открыто; и такая тройная напасть глумится над несчастным всласть…

Слегка разогретые шампанским, водкой «Серый гусь», вискарем «Чивас Ригал» (русское брюхо к халявной выпивке не бывает глухо), увлеченные разговорами, никто из присутствующих не обратил внимания на подавленный вид Коржавцева и даже не заметил его отсутствия. А он, опрокинув, не закусывая, несколько рюмок водки, совсем не ощутил ее горечи, едва дождался окончания встречи и в числе первых покинул посольство.

«Женька, Женька, вот до чего довели тебя амбиции и желание во всем быть первой, все знать больше других».

Виталий ехал в своей машине по вечерней, еще несумеречной Москве, по-черному, куда-то провалившемуся городу, наматывая на колеса километры замкнутого простора. Вокруг не было ничего – ни домов, ни машин, ни людей и только налитые кровью бычьи глаза светофоров заставляли его останавливаться, ждать и снова куда-то ехать. Странно, но после водки он не чувствовал ни капли хмеля. Домой не хотелось, там было просто нечего делать, и он колесил по столице, забыв пристегнуть ремень безопасности и не думая о том, что, изрядно выпив в посольстве, вообще не должен был садиться за руль. Один-одинешенек в пустом, выпотрошенном и перевернутом мире. Бернард только сейчас, да и то как-то нечаянно, понял, что все это время после знакомства с Женевьевой жил в бездне забытого: забытого детства и юности, стершихся из памяти лиц прежних друзей, выветрившихся запахов, угасших голосов и звуков, выцветших картин и фотографий, поблекших ликов своих давно умерших родителей. Узенькая извилистая тропка его воспоминаний давно заколодела, заросла, потерялась – и хотелось бы вернуться в далекое прошлое, и не получается; куда ни кинься – везде натыкаешься на могильный камень замшелого беспамятства. Женька – только она все заполнила собой, только она…

«Ее нет, ее больше нет… Упокой, господи, ее грешную святую душу». Он вдруг поймал себя на том, что ему легче считать ее мертвой, что она уже все перетерпела и отмучилась… ведь плен у этих садистов означал нескончаемые издевательства, насилие, и пытки, самые кощунственные надругательства с именем Аллаха на устах над душой и телом жертвы. Что могли с ней сделать эти изверги – даже подумать страшно. В Эль-Фаллудже они казнили полторы сотни женщин, даже беременных, за отказ участвовать в «Джихад ан-Никах» – «секс-джихаде»; в Мосуле из пулемета расстреляли тринадцать пацанов только за то, что те смотрели по телевизору футбол; в Ракке раздели догола и прикончили выстрелами в спину две с половиной сотни мужчин, а тела оставили гнить в пустыне, никому не позволив их похоронить; там же, в Ракке, посадили в клетку и живьем сожгли попавшего в плен иорданского военного летчика, горланя и гогоча над тем, как несчастный метался в языках пламени, исступленно бился головой о толстые железные прутья, вопил и хрипел от боли и ужаса, покрываясь волдырями и струпьями обгоревшего мяса, корчился в предсмертных конвульсиях…

«А ведь, на свою беду, она француженка, католичка, да еще и журналист… Сейчас именно на ней отыграются эти упыри за все дурацкие комиксы в “Шарли Эбдо”, мать их в ебдо… И не будет конца и края их глумливым надругательствам, возбужденным ее женской беспомощностью, красотой и ненавистью мусульман к неверным. Как там в Коране, четвертый аят суры Мухаммад: и убивайте их… где встретите – удар мечом по шее…»

Чтобы хоть как-то разогнать душевный мрак, Бернард включил магнитолу.

«…министр по правам человека Ирака Мухаммад Шайа ас-Судани рассказал в воскресенье агентству Рейтер, что летом 2014 года боевики Исламского государства казнили 500 мужчин из общины езидов, захватили и увели в расположение бандитских формирований около 300 женщин… – Безразлично-спокойным, ничего не выражающим голосом диктор читал сводку новостей. – По свидетельству очевидцев, некоторые из жертв были похоронены заживо, а все женщины подверглись половому насилию, нередко в извращенной форме, став фактически сексуальными рабынями. Впоследствии многие из них покончили жизнь самоубийством. По данным ООН, боевики Исламского государства с начала 2014 года убили и изувечили до семисот детей в возрасте до…»

Виталий кулаком треснул по радиоприемнику, у него просто не было сил это слушать.

«Вот так, живем и думаем, что все эти несчастья и беды где-то там, далеко, и никогда нас не коснутся… а они вот гвоздят и секут нас в самое сердце, наповал – кого раньше, кого позже…»

В лобовом стекле машины, словно на экране камеры обскуры, вдруг появилась Женевьева. Изображение было таким же расплывчатым, нерезким, но и не перевернутым. Именно такой он увидел и запомнил ее в первый раз. Потом – во время знакомства на пресс-конференции. Затем… череда картин туманила сознание, мутила рассудок. Нужно было остановиться, чтобы не сбить кого-нибудь, не въехать в столб или не врезаться в другую машину.

«Что за наваждение? Что со мной? Все, хватит, хватит истерик!»

Он повернул ключ в зажигании и опять поехал неведомо куда.

«Как ее спасти? Операция силами спецподразделений по освобождению заложника? Но французы – не израильтяне. Это ребята Сиона провели операцию “Энтеббе” и освободили в Уганде более сотни заложников, потеряв из всего отряда коммандос только одного человека. А французская разведка даже не знает толком, где находится их человек, захваченный террористами… Хотя… вспомнил… Года три-четыре назад сомалийские пираты захватили круизную яхту с тремя десятками французов, и спецотряд из GIGN был специально переброшен из Франции в Восточную Африку. Тогда без потерь удалось спасти всех пассажиров и даже захватить несколько пиратов. Значит, и французы кое-что могут… Но вряд ли они отважатся на подобное дело ради одного человека, пусть даже своего агента».

То ли езда успокоила, то ли свежий ветер – он даже не помнил, когда открыл окно, хотя вполне мог включить кондиционер, – то ли «Серый гусь» взбодрил мозги, но Коржавцев поймал себя на том, что туман эмоций уступил место рассудку, и наконец-то он начал мыслить рационально, исходя из логики, здравого смысла и реального положения дел.

«Выкупить? Кажется, моджахеды идут на это – всем бандитам нужны деньги. Да-да, точно… В том же четвертом аяте 47-й суры Корана есть слова о побежденных неверных: …после окончания боя, либо помилуйте их, освободив без выкупа, либо освободите за выкуп, либо обменяйте их на пленных мусульман…»

Потоптавшись на краешке сознания, он вспомнил: «Недавно они захватили двух японцев и просили за них что-то около двухсот миллионов баксов… Н-да-а, только где же взять такие деньги? Просто нереальная сумма. А потом… что же было потом? Ага, – он восстановил в памяти услышанную когда-то информационную сводку, – одного они убили и выложили в сеть фотографию его трупа, а второго хотели обменять на какую-то свою террористку, арестованную в Иордании. И – и – и? И в итоге казнили второго заложника. Значит, обмен все-таки возможен?! Во всяком случае, теоретически. Но на кого менять… На эту террористку, гниющую в иорданской тюрьме? Нет… раз уж иорданца-летчика не смогли обменять, то французскую журналистку они точно не согласятся отдать. Убьют, убьют, ее убьют…» – долбило голову.

«А почему убьют?»

«Потому что убивают всех, попавших к ним в руки журналистов, – продолжал он вести внутренний диалог. – Убили американского журналиста, снесли голову английскому… Нет-нет, английский остался жив и даже готовит телерепортажи для моджахедов. Точно! Будь я на их месте, использовал бы Женьку как журналиста для пропаганды своих идей в противовес всем этим французским щелкоперам и карикатуристам – мать их в пень! пачкунам газетной бумаги, художникам от слова “худоево”. Она умница, она смогла бы делать такие репортажи… Пожалуй, для нее это был бы лучший вариант. Но ведь этим недоумкам такая мысль и в голову не придет… Как бы поскорее дожить до дня тайниковой операции и точно узнать, что с ней. Скорей бы, скорее…»

Домой Коржавцев вернулся лишь под утро. Не умывшись, не почистив зубы и даже не раздевшись, он рухнул на диван в гостиной. В его голове больше не бренчал мальчик-колокольчик из города Динь-Динь, отныне он просто умер…

Глава 22 Захват паломников в полон

Дни шли за днями, но никаких видимых поводов для беспокойства Мохаммед не замечал. Пока… пока в университете к нему не подошел его супервайзер и не рассказал в доверительной, с глазу на глаз, беседе, что им интересовался куратор из ВЕВАК – Министерства информации и безопасности страны.

– А что ему надо?

– Он хотел знать, был ли ты в Фордо, когда там случились технические неполадки?

– И когда там был президент Ахмадинежад? – На подобный случай Мохаммед уже заранее придумал домашнюю, десятки раз отрепетированную в уме заготовку, и теперь, даже с некоей долей апломба, пустил ее в дело. – Да, я там был. И в следующий раз подскажи этому парню из контрразведки, пусть поинтересуется обстоятельствами моего пребывания в Фордо у сотрудников президентской охраны.

Он не без удовольствия посмотрел на вытянувшуюся мину своего непосредственного научного руководителя.

– Ну… ладно, хорошо… в случае чего, так и передам…

Нахрапистости и чувства бравады хватило, правда, ненадолго. Едва супервайзер ушел, Мохаммед с кристальной чистотой и ясностью понял, что у функционеров всех этих специальных служб и комиссий, которые расследовали чрезвычайное происшествие на заводе по обогащению урана, очередь дошла и до него. И раз уж за дело взялись сотрудники контрразведки, ничего хорошего для себя ожидать не приходилось.

«Кто их знает, что они сумели там накопать? – размышлял он. – Во всяком случае, наверняка установили, что я подключал свой ноутбук к закрытой внутренней сети завода. Для них это мощная зацепка, и они будут ее раскручивать. Ведь в тот момент я был, наверное, единственный чужак на предприятии. Еще несколько дней они будут изучать меня дистанционно, со стороны, собирать самые разные сведения обо мне, потом вызовут на официальный допрос… А там… там неизвестно, вернусь ли я домой…»

Он вдруг понял, что форс-мажорные события последних месяцев в какой-то мере закалили его психику. Да, он не перестал бояться, но научился более-менее здраво рассуждать даже в состоянии стресса, а не только впадать в истерику до умопомрачения и в шок до отупения.

«Какой компромат они могут на меня нарыть? Ну, был я на заводе во время аварии, а незадолго до этого подключался к локальной компьютерной сети Фордо. Но зато я помог спастись президенту от неминуемой смерти!!! И это веский довод в пользу моей невиновности. Опять же Дэни говорил, что в моем компьютере не останется никаких следов шпионской программы».

Воспоминание об американце натолкнуло его еще на один довод с возможными и притом весьма проблематичными последствиями.

«Безусловно, роясь в моем недавнем прошлом, сотрудники ВЕВАК выяснят, что я был на конференции в Катаре в тот самый момент, когда там убили офицера разведки Корпуса стражей исламской революции… Конечно, по сути, это можно считать простым совпадением… Но две критичные ситуации, так или иначе связанные с одним человеком, – это уже не просто случайность, скорее похоже на закономерность. В службе безопасности наверняка зацепятся за это, чтобы до конца раскрутить все обстоятельства вокруг этих событий… И для меня такой поворот дела будет означать каюк… Все, нельзя больше полагаться на судьбу и ждать, как кости лягут, надо действовать», – решил он.

Но куда бежать? Где скрыться и какое-то время отсидеться?

И тут само провидение будто шепнуло ему на ухо: в Сирию, в Дамаск, в паломническую поездку, ну хотя бы в мечеть Сайеды Зейнаб. Он давно собирался совершить этот зиарат, хождение к святым местам, да только все никак не мог выкроить время и страшно корил себя за это. Молитва у мазара, могилы мусульманского святого, прикосновение к ней помогут снискать благословление авлия и позволят надеяться на его помощь в повседневных делах и житейских передрягах. Зиарат к могилам особо почитаемых святых, сподвижников Пророка – асхабов, приравнивается к умре – малому паломничеству в Мекку.

Да, сейчас в Сирии неспокойно, вооруженная оппозиция пытается силой свергнуть правящий режим. Практически все повстанцы, как и основная часть сирийцев, – сунниты, а президент страны Башар Асад и вся его семья считают себя алавитами, относящимися к шиитской ветви ислама. Столкновения уже признали чуть ли не гражданской войной. Подливают масло в огонь конфликта и тысячи боевиков террористической организации ИГИЛ – Исламского государства Ирака и Леванта. И тем не менее каждый год тысячи иранцев отправляются в Сирию, чтобы посетить священные для всех мусульман-шиитов места и, конечно, богоподобную по красоте мечеть Сайеды Зейнаб.

Мохаммед не особенно зацикливался на сложной внутриполитической обстановке в стране. К тому же в неразберихе анархии и смуты легко затеряться, и там уж никто не сможет его найти.

Будь что будет. Решено!

Он без труда отыскал в Интернете паломническую организацию и заказал себе тур, который начинался уже через четыре дня.

Дома без особого энтузиазма восприняли новость о его поездке, но воспротивиться такому важному для каждого мусульманина делу не смогли. Руководство в университете тоже не особо возражало: во-первых, некоторые его коллеги уже бывали в этой мечети с паломнической миссией и были в восторге от увиденного, преисполнены духовной святости и благодати, а во-вторых, многие знали о давних планах Мохаммеда посетить это святое место, а потому и отъезд ни для кого не стал сюрпризом или неожиданностью.

Паломническая группа – всего сорок восемь человек – собралась в зале вылета недавно отстроенного в тридцати километрах от столицы международного аэропорта «Тегеран Имам Хомейни». Группа оказалась смешанной – разновозрастные, в основном пожилые мужчины и много молодых женщин, что и неудивительно. Ведь Зейнаб – внучка пророка Мухаммеда, ее отец – четвертый праведный халиф Али, а мать – дочь пророка Фатима. Но не только родством обусловлено глубокое уважение к Зейнаб, матери пятерых детей, но и особой праведностью ее жизни, мужеством, благочестием и целомудрием. Она считается покровительницей женщин и, внимая молитвам, помогает от бесплодия.

Хотя проблемы с потомством и не волновали их семью, Мохаммед пожалел было, что не взял с собой жену. Но опять же, кто бы тогда остался дома, чтобы информировать его о посетителях, письмах, среди которых могли быть официальные повестки, звонках (он специально оставил дома свой мобильник и взял в поездку старый, но с новой сим-картой, номер которой знала только его жена). Они договорились, что будут часто созваниваться.

Перелет над северной частью Ирана и Ирака, практически вдоль тридцать пятой параллели, оказался не очень долгим и утомительным, затем лайнер пересек границу с Сирией и повернул на юго-запад. Еще немного, и самолет, дымно шарканув по бетонке резиной шасси, приземлился на одной из двух взлетно-посадочных полос международного аэропорта Дамаска. Мохаммед не заметил каких-либо явных признаков напряженной обстановки, если не считать вооруженных милицейских и военных патрулей, неспешно фланирующих по зданию аэропорта, да более сурового таможенного досмотра, нацеленного преимущественно на поиск взрывчатки, оружия и наркотиков. Значительно чаще, чем в прошлые мирные годы, солдаты и милиция попадались в городе.

Одухотворенное и возвышенное настроение перед святым делом быстро объединило всю группу. Впереди были суета трансферта, размещение в гостинице, вечерняя и ночная молитвы и отдых. Затем несколько практически свободных дней, не сильно обремененных утомительными маршрутами к святыням Дамаска, и, наконец, благословенная поездка в мечеть Сайеда Зейнаб, где предстояло провести пятничную молитву. Домой паломники должны были вернуться в субботу, но Мохаммед, как запланировал еще в Тегеране, решил остаться на несколько дней в Дамаске, а потом выказать свою праведность и благоговение перед священными могилами, попросить заступничества и поддержки, перебравшись в Ирак, где основная часть населения придерживается шиитской ветви ислама, и посетить шиитские святыни: мечеть имама Али (Святая Святыня) в Эн-Наджафе – третье по значимости место для мусульман-шиитов; Кербелу, где находится гробница третьего имама Хусейна. Последняя точка индивидуальной паломнической миссии – Золотая мечеть в Самарре, главный шиитский храм Ирака с усыпальницами десятого имама Али аль-Хади и одиннадцатого имама Хасана аль-Аскари. Здесь же последний, двенадцатый имам Мухаммад аль-Махди в пять лет ушел от мира в сокрытие, и здесь же он снова должен появиться как мессия, чтобы восстановить истинное правление ислама и наполнить землю миром и правосудием…

И вот пришла пятница – самый благословенный день, когда был создан праотец Адам и когда он был изгнан из рая на землю, и Судный день тоже наступит в пятницу. Страх и надежда овладевают в этот день душой каждого мусульманина. Но есть в пятницу и такой час, когда Аллах может исполнить желание каждого правоверного, и этот час, когда солнце еще только начинает клониться к закату, паломники – мужчины и женщины (каждый на своей половине) – встретили молитвой в мечети Сайеды Зейнаб.

Потрясенные и просветленные вернулись паломники в гостиницу. На следующий день все были готовы в обратный путь. Утром группа была уже в сборе, и даже несколько припоздавший автобус не испортил общего приподнятого настроения. Мохаммед решил, что проводит своих новых знакомых в аэропорт и вернется в город этим же рейсом.

Они еще не успели выехать из Дамаска, как на одной из окраинных улочек города, которую выбрал водитель, чтобы сократить путь и нагнать упущенное из-за опоздания время, автобус с паломниками остановили какие-то вооруженные люди с автоматами Калашникова. «Опять, наверное, проверка документов», – подумал Мохаммед и полез в карман своей сумки.

Но поведение непрошеных гостей было более чем странным. Быстро заскочив в автобус, все они прикрыли лица краем головного платка яшмага, заправив угол за агалем – шерстяной жгут вокруг головы. Обычно так делают бедуины, пряча лицо от палящего солнца или надвигающейся песчаной бури. Открытыми остались только глаза, да и те под темными, солнцезащитными очками. Затем один из них быстро пробрался в конец автобуса, где оставались пустые сиденья, второй уткнул ствол своего АК-47 в спину водителя, третий остался в голове автобуса, наставив автомат на паломников, и предупреждающе лязгнул затвором. Ничего не понимающие пассажиры молча наблюдали эту сцену.

– Внимание! – крикнул четвертый человек, видимо, старший всей этой команды. Его автоматическая штурмовая винтовка М-16 висела за спиной, а в руке он держал пистолет с глушителем, наводя его то на одного, то на другого пассажира. – Мы шахиды, воины Исламского государства Ирака и Леванта. Ваш автобус захвачен! Всем молчать и выполнять наши команды!

– Но мы паломники из Ирана, – поднялся со своего кресла в середине автобуса старейший и самый уважаемый участник группы. – Мы совершали зиарат к святым местам…

– Сядь и замолчи, – грубо оборвал его бандит.

– …это священный долг каждого мусульманина, – продолжал старик, просяще протягивая руки к человеку с пистолетом. – И сейчас мы опаздываем в аэроп…

Он не успел закончить фразу. Глухой хлопок, и старик, вскинув голову, вяло повалился в кресло. В маленькой круглой дырочке во лбу набухла и потекла по его лицу струйка крови.

Истеричный многоголосый вопль ужаса и отчаяния взорвал автобус.

– Молчать! Всем молчать!!! – ревели бандиты, стараясь переорать всеобщий визг и гвалт. Тот, что стоял сзади, нещадно бил людей прикладом своего автомата по головам, плечам и спинам, не разбирая, мужчины это или женщины. Но только автоматная очередь поверх голов пассажиров, необычно громкая и тугая в замкнутом пространстве салона, смогла заткнуть десятки ртов.

– Больше никакого визга! – Главарь тяжело дышал и, держа двумя руками свой пистолет, переводил его с одного пассажира на другого. – Будете слушаться меня и выполнять все мои команды, и трупов больше не будет! Кто ослушается или попробует сбежать – пристрелю тут же, без предупреждения. Понятно?!

Словив удар в челюсть, водитель без команды понял, что надо делать. Трясущимися руками он лихорадочно переключил рычаг коробки передач, и автобус сначала медленно, потом все быстрее и быстрее поехал по кривым улочкам, подчиняясь коротким командам стоящего рядом бандита и указаниям самого лучшего навигатора – ствола АК-47.

– Всем задернуть окна шторами! – командовал тем временем главарь. – Головы – в колени! Руки – на затылок!

Все пассажиры молча и беспрекословно выполняли его приказы.

Мохаммед сидел, уткнув лицо в колени, обхватив голову руками, и беззвучно плакал, проклиная себя и все события последних месяцев, сложившихся в непредсказуемую, путаную, но закономерно стройную, логически выверенную линию, которая привела его в этот несчастный автобус. А ведь он мог, мог не ехать в аэропорт, чтобы проводить группу, и теперь сидел бы где-нибудь в кафе, наслаждаясь сладкой прохладой мороженого и слушая живую музыку… Что, какая сила толкнула его в эту пропасть? Он не мог найти ответа.

Пару раз автобус бросало из стороны в сторону, еще через какое-то время водитель пронзительно и резко посигналил. Наверное, он хотел обратить внимание на свою машину проезжавших мимо военных или полицейских патрулей. Но все тщетно. Каждая такая попытка заканчивалась для него короткими и резкими ударами приклада в голову, шею или спину, угрозами и ругательствами боевиков.

«Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного.

Хвала Аллаху – господу миров, милостивому, милосердному, властителю дня Суда.

Тебе мы поклоняемся и к тебе взываем о помощи: веди нас прямым путем, путем тех, которых Ты облагодетельствовал, не тех, что подпали под Твой гнев, и не путем заблудших».

Мохаммед не помнил, сколько раз молча, глотая слезы, повторил «Аль-Фатиху» – первую суру Корана, а автобус все ехал и ехал – неведомо куда, непонятно, в какую неизвестность, зачем и для чего…

Молитва, хоть он и не мог выбрать нужное место и принять необходимую для намаза позу, несколько успокоила его, и он попытался осмыслить ситуацию, в которой оказался, чтобы определиться в своих действиях.

Первое и самое главное: все паломники оказались заложниками в руках бандитов ИГИЛ. «Бежать! Вот единственное решение. Но как, когда и где? И куда бежать? И как не поймать пулю в лоб, подобно этому старику?.. Еще один вариант – выкуп!» Он слышал, что бандиты продают своих пленников за деньги родственникам. «Но запросят они немало… Где найти столько денег?» Если же не удавалось собрать нужную сумму, заложника держали как раба или просто убивали. Значит, пока надо ждать и сделать все, чтобы не потерять связь с семьей. «Но мобильники, деньги, документы и все, что представляет хоть какую-то ценность, эти подонки наверняка отберут. Значит, надо попробовать сохранить хотя бы сим-карту…»

Лишенный возможности поднять голову и оглянуться, Мохаммед прислушался, пытаясь понять, что происходит вокруг. Сквозь мерный шум двигателя до него доносились тихие женские всхлипывания, иногда боевики перебрасывались какими-то фразами, смеялись. Впереди он услышал чей-то шепот и тут же глухой удар и сдавленный крик боли.

– Не болтать! Пристрелю! – Насилием и болью захватчики четко контролировали ситуацию.

Мохаммед закрыл глаза, снова прислушался: то там, то здесь раздавался приглушенный, едва различимый плач, время от времени прерывистые захлебывающиеся вздохи, тяжелое кряхтение (кто-то ворочался, пытаясь хоть как-то размять мышцы согнутого в три погибели, затекшего тела), равномерное гудение мотора – вот и вся доступная звуковая гамма. Больше – ни-че-го. «Едем со скоростью километров восемьдесят, только бы вот знать куда?» – подумал он и отругал себя за то, что не взглянул на часы, когда незнакомцы остановили автобус. Из-под согнутого локтя он попытался осмотреться, чтобы понять, где сейчас находятся бандиты. Тщетно, ничего не видно… Положась на волю Аллаха, он нагнулся еще ниже, чтобы хоть как-то спрятаться за спинками своего и впереди стоящего кресла, медленно-медленно-медленно убрал с затылка правую руку, осторожно дотянулся до брючного ремня, нащупал кожаный чехол, в котором лежал мобильник… «Только бы сейчас не позвонила жена!!! – умолял он всевышнего. – Только бы не позвонила…»

Чудом ему удалось достать телефон, открыть заднюю панель (хорошо, что мобилка была старенькой, уже изрядно поюзанной и раздолбанной, а потому легко открывалась и закрывалась даже одной рукой без характерного щелчка) и вытащить сим-карту. Собрать гаджет и засунуть его обратно в футляр, а симку спрятать под стельку своего полуботинка оказалось достаточно легко и быстро.

«Так, теперь бы все-таки понять, куда мы едем, – продолжил он размышлять, вдохновленный первой удачей. – Надо чуть-чуть разогнуться, незаметно попытаться слегка приподнять шторку и через эту щель взглянуть в окно, чтобы увидеть хоть какой-нибудь указатель или дорожный знак… А как же наш водитель? – вдруг чиркнула шальная мысль. – Ведь он будет знать весь путь… Значит… значит, его убьют, как только мы доберемся до места…»

Мохаммед помедлил еще чуть-чуть, слегка повернул к окну голову и локтем правой руки попытался приподнять штору… И тут же сильный удар размозжил ему левую руку. Закусив губу, он захрипел от боли. На его счастье, удар пришелся не по голове, иначе бы ему просто раскроили череп, а по тыльной стороне ладони, которой он обхватил затылок. Инстинктивно он прижал покалеченную, тут же начавшую опухать руку к груди и получил еще один удар в спину, чуть ниже плеча.

– Руки на голову! – прохрипел ему в ухо бандит. – И не вздумай еще раз попытаться взглянуть в окно.

Мохаммед потерял счет времени. Разбитая рука нестерпимо ныла, она распухла и, наверное, посинела. Продолжая держать ладони на затылке, он правой рукой осторожно ощупал разбитое место. «Только бы не раздробили кость…» Попробовал шевелить пальцами – они его слушались, но каждое движение порождало болевой приступ.

Кто-то из сидящих впереди женщин попросил воды и в ответ получил хлесткий удар – били на сей раз не автоматом, а ладонью. Еще через какое-то время – час, полтора, может быть, больше, Мохаммед услышал тихое журчание… в салоне запахло мочой. И снова уже привычная реакция бандитов – короткий тупой удар, и в ответ сдавленный вопль…

«Аллах всемогущий и милосердный, сколько же это будет продолжаться? – подумал он. – И почему все молчат, никто не сопротивляется? Ведь нас почти пятьдесят человек… Ну да, больше половины – женщины, а почти все мужчины весьма преклонных лет… Но все равно, вот бы навалиться всем разом… Ведь их всего четверо, а нас – по двенадцать на каждого бандита…»

«Так, может, давай, покажи пример!» – шепнул ему внутренний голос ненависти и злобы…

Он всерьез стал обдумывать эту идею и вскоре понял всю ее абсурдность и безрассудность. Во-первых, чтобы разом напасть на бандитов, нужен предварительный уговор и общий для всех сигнал к действию. А в нынешних условиях это абсолютно невыполнимая задача. Во-вторых, и это самое главное, в узком проходе автобусного салона совершенно безоружным людям невозможно навалиться на бандитов сразу, всем скопом. В четыре автомата преступники уничтожат всех за несколько секунд. Ведь у них в каждом сдвоенном рожке для АК-47 по шестьдесят патронов плюс двадцать в М-16 и еще в пистолете. Итого – по четыре пули на каждого заложника… А промахнуться здесь просто невозможно. В общем, шансов на успех – ноль.

И тут он заметил, что автобус резко взял вправо, перевалившись с боку на бок, съехал с асфальта и поехал по укатанной грунтовой дороге. В салоне запахло пылью. Потом были еще несколько поворотов в разные стороны и часа два езды по тряской дороге. Наконец, остановились.

– Все из машины! Руки за голову, – скомандовал старший. Люди стали подниматься, с трудом разгибая затекшие ноги и спины.

– Ты, – Мохаммед почувствовал толчок в шею дульным срезом автомата, – и ты – сидеть! – гавкнул стоявший в конце салона бандит.

Мохаммед и еще один мужчина-заложник, чуть постарше его, остались в салоне.

– Теперь поднимайтесь и берите этого, – скомандовал боевик, когда автобус опустел. Стволом своего автомата он показал на застреленного старика.

Вдвоем, стараясь не смотреть на покойника, они взяли непослушное безжизненное тело и кое-как вытащили его из автобуса. Краем глаза Мохаммед заметил, что все заложники тесным кругом сидели на корточках, а кто-то и прямо на земле. Рядом стояли захватившие их бандиты, к которым присоединились еще несколько вооруженных людей.

Откуда-то взялись лопата и две мотыги. Их, повинуясь приказу, взял на плечо водитель автобуса и под охраной вооруженного бандита побрел куда-то, подгоняемый криком, руганью и пинками. За ним потащились Мохаммед с напарником, волоча за подмышки труп. Голова старика с уже запекшейся кровью болталась в такт каждому шагу носильщиков, словно отсчитывала последние минуты и метры своего пребывания в этом грешном мире, ноги волочились по земле. Заложники брели молча, словно боясь произнесенным невпопад словом нарушить траурный церемониал, невольно осквернить память человека, с которым еще утром пили кофе, шутили и смеялись… Да и говорить не было сил, и о чем говорить? Водителя не расспросишь, избитый за время дороги, он едва передвигал ноги шагах в двадцати от них. Напарник тоже ничего не знает. К тому же рядом, замыкая шествие, идут еще трое вооруженных боевиков, что-то оживленно обсуждавших и гогочущих.

Осторожно озираясь по сторонам, Мохаммед за время пути не видел ничего, кроме унылого каменистого пейзажа с пучками чахоточной, пожухлой от жара травы. Где-то позади осталась деревня с домишками из саманного кирпича с шиферными, а иногда и камышовыми крышами, да несколько больших, выгоревших на солнце армейских палаток.

Километра через полтора процессия остановилась. Заложники, разобрав шанцевый инструмент, стали копать могилу, бандиты обшаривали карманы убитого, забирая себе все, что представляло хоть какую-то ценность. Улучив минуту, Мохаммед перетянул носовым платком свою опухшую руку.

– Скажи, куда мы приехали? Где мы находимся? – тихо спросил он у водителя. Ответом ему был удар в живот тяжелым армейским ботинком. Он упал, корчась от боли и задыхаясь.

– Еще слово, и этим ботинком я выбью тебе все зубы, – рыкнул охранник.

Кое-как восстановив дыхание, Мохаммед потянулся к своей мотыге. Он готов был броситься на этого урода и пополам раскроить ему череп. Перехватив дикий решительный взгляд, бандит отступил на два шага, передернул затвор своего Калаша, загнав патрон в патронник, и навел его на пленника. Ощетинились стволами и другие бандиты.

– Только попробуй… – грозно предупредил он.

Конечно, будь надсмотрщиков только трое, можно было бы попытаться напасть на них. Ясно, что в смертельной драке лопата и мотыга не лучший конкурент автомату, но на близком расстоянии и у их обладателей были кое-какие шансы. Но четвертый головорез однозначно оставил бы последнее слово за собой, а через пятнадцать-двадцать минут на звуки выстрелов прибежали бы и другие террористы.

В безмолвии, надсадном дыхании и поте рабского труда могила вскоре была готова.

– Еще рой, вот здесь, – и один из охранников носком своего ботинка прочертил на земле линию сантиметрах в семидесяти вдоль края ямы.

Не отдохнув и минуты, пленники продолжили вгрызаться в каменистый грунт. Разбитая рука мучительно ныла, но Мохаммед свыкся с этой болью, как с неизбежным злом; правая ладонь с непривычки обросла водянистыми мозолями, которые вскоре лопнули.

Солнце уже на высоту копья опустилось над горизонтом, когда измученные пленники закончили свою работу и повалились на землю. Казалось, их ничто не могло поставить на ноги. Ничто, кроме автоматов, пинков и ругани.

– Раздевайся, – крикнул один из садистов водителю. И теперь уже не только Мохаммед, но и оба других пленника поняли, зачем была нужна такая большая яма.

Несчастный бросился на колени в ноги бандитам, обнимал и целовал их ботинки, умолял во имя Аллаха пощадить и не убивать его, пожалеть оставшихся дома больную жену, детей и внуков. А вооруженные отморозки, чувствуя свою силу, превосходство и безнаказанность, только ржали в ответ. Наконец им это надоело. Один из них пнул водителя в голову, а когда тот упал на землю, содрал с него длинную широкую рубаху дишдашу, туфли, затем, словно борец, используя удушающий прием, зажал своим локтевым сгибом шею несчастного, подтащил к краю ямы и поставил свою жертву на колени. Старик водитель за эти несколько часов из зрелого, но еще достаточно крепкого мужчины превратился именно в старика с распухшим от синяков и кровоподтеков лицом, трясущимися руками, дряблой грудью и сгорбленной спиной, уже не сопротивлялся. Он лишь беспомощно воздел руки к небу, шепча молитву, которую так и не успел закончить. Выстрел опрокинул его в яму, и он упал, неестественно переломившись телом и куда-то вбок вывернув руки.

– Этого, – бандит сплюнул в сторону уже давно остывшего и тоже раздетого тела, – тоже туда. – И он кивком указал на яму. – Вдвоем им будет веселее, гы-гы-гы…

Пленники подняли тело и, стараясь как можно бережнее, будто боясь причинить ему боль, дотащили до могилы и опустили в каменистую землю.

– Закапывай!

Лопатой и мотыгой узники довольно быстро завалили трупы и даже насыпали какое-то подобие маленького холмика, чтобы хоть как-то отметить могилу. Но один из бандитов разровнял невысокий бугорок своим ботинком, и теперь уже ничего не указывало на место погребения. Мохаммед с тоской и горечью подумал, что уже завтра, когда ветер обвеет потревоженную землю, а солнце высушит ее своим зноем, он не сможет отыскать это захоронение.

На краю деревни, куда они вернулись, тоже произошли заметные перемены. Бандиты рассортировали своих пленников на мужскую и женскую группы, которые теперь сидели на земле отдельно друг от друга. Практически на всех мужчинах не было верхней одежды, ее забрали боевики. Всюду валялись раскуроченные и до дна выпотрошенные чемоданы и сумки, какая-то мелочь вроде зубных щеток, рекламных буклетов и авиабилетов, на которую не позарились преступники. Часы, деньги, украшения, мобильники и документы лишились своих хозяев в первую очередь, перекочевав в карманы террористов. Мохаммед, его товарищ по несчастью и водитель остались без этого добра еще до того, как начали рыть могилу. По большому счету все это были пустяшные потери в сравнении с тем, что у водителя отобрали еще и жизнь…

Уже смеркалось, в окнах лачуг и палатках зажегся свет. На женской половине началось какое-то движение. Угрозами и руганью заложниц подняли на ноги и выстроили в шеренгу. Гогоча и скалясь, бандиты выбрали самых молодых пленниц, их оказалось десятка полтора-два, и погнали в сторону какого-то строения, напоминавшего водонапорную башню, даже не башню, а кое-как сколоченную вышку с огромным черным кубом наверху. Они плелись, обреченно опустив головы и безвольные руки. Оставшиеся пожилые пленницы повалились в ноги бандитам, ползли за ними, цепляясь за одежду и умоляя пощадить своих подруг. Их попросту распинали ногами, растащили за волосы, так и оставив лежать на дороге. Вскоре со стороны башни донесся шум льющейся воды. Похоже, заложниц просто окатывали струей из шланга. Еще через полчаса их мокрые, трясущиеся не столько от вечерней прохлады, сколько от страха, почти прозрачные тени в прилипшей к призрачным телам одежде скопом загнали в самую большую палатку, куда набились все бандиты кроме нескольких охранников, стороживших поникшую и бесформенную кучку сидевших на земле заложников-мужчин. Рядом развели три костра, чтобы в отблесках пламени можно было следить за пленниками. Сами сторожа укрылись ночным мраком, и лишь негромкий разговор, хохот, да иногда бряцанье автоматов о каменистый грунт выдавали их присутствие. Грязные, измученные, голодные пленники и помышлять не могли, чтобы совершить вечернюю молитву магриб или ночной намаз иша. Вскоре из ночной тьмы на непослушных ногах к кострам стали подбредать избитые и заплаканные пожилые женщины.

– Эти изверги сделают из них сигхе – временных жен… – обреченно глядя на пляшущие языки пламени, промолвила одна из женщин.

– Рабынь, сексуальных рабынь… – утирая слезы, всхлипнула другая.

И вдруг, словно подтверждая их слова, густую черноту ночи расколол истошный женский вопль, один, второй, третий, и вот уже лавина крика ужаса и боли будто в клочья распластала военную палатку и вырвалась в звездное небо.

Мохаммед зажал руками уши и уперся лбом в согнутые колени. Но от этих криков нельзя было спрятаться, негде было укрыться, нечем было их заглушить. Они врывались в него отовсюду, вгоняя в дрожь тело и в паралич сознание.

Потом были слышны только стоны, но вскоре и они умолкли, и только дикий хрип и утробный вой озверевших шакалов полз по округе, оскверняя весь мир и вселенную.

«Только бы не сойти с ума… – пульсирующей кровью билась мысль в голове Мохаммеда, – только бы вынести весь этот ужас… Господь милосердный, дай мне силы пережить все это… Только бы пережить, только бы выжить – выжить – выжить, только бы жить…»

Он повалился набок и провалился в обморочную пучину полузабытья. Эти несколько прожитых сегодня часов состарили его на несколько сотен лет.

Так для Мохаммеда закончился первый день и наступила первая ночь рабства.

Глава 23 Контрразведка крупным планом – одни вопросы и больше ничего

– Ну что, друзья мои, поздравляю с первой удачей! – Потрясая над головой папкой с документами, Гужевой шквалистой сармой ворвался в кабинет, где его с нетерпением ждали Моруженко и Сиддиков.

– Вот, читайте, только что получил распечатку материалов прослушки нашего объекта. И не где-нибудь, а прямо в посольстве Франции, где у него была встреча с представителем французской разведки.

С этими словами он передал коллегам папку, где на бланке с грифом «Совершенно секретно» была распечатана сводка оперативно-технического мероприятия.

– Анатолий Борисович, – обратился он к Сиддикову, – объявляю тебе благодарность перед строем всего оперативного состава ФСБ и его окрестностей с занесением в личное тело бутылки коньяка!

– Я-то что, это Александра Ивановича Варанова нужно благодарить, – немного стушевался Сиддиков. – Без его оперативности мы бы эту ситуацию так лихо не провернули…

– Молодцы-молодцы! Теперь две минуты на ознакомление с текстом и давайте к делу.

Чтобы прочесть сводку, потребовалось меньше минуты. Воцарившаяся тишина лишь иногда прерывалась легким присвистыванием и возгласами «Ну и ну!» в знак удивления.

– Так вот, оказывается, какой «крот» сливает всю информацию. И по Ирану, и по «Мистралям»… – искренне удивился Николай Моруженко. – И, главное, куда пробрался!

– Но кто же захватил наш корабль с С-300? Ведь не французы же? – Переварив прочитанную информацию, Сиддиков пытался выстроить ряд связанных с этими фактами событий.

– Вот и давайте подумаем, побурлим мыслями, раскинем мозги по вселенной, – ответил Гужевой. – Смотрите и слушайте. Информацию об отправке корабля Коржик направил какой-то Женевьеве…

– Наверное, агент-связник между Коржавцевым и французской разведкой.

– Да, скорее всего, именно так. Но она оказалась в руках боевиков-моджахедов Исламского государства, и они наверняка вытряхнули из нее эту информацию, – продолжил Гужевой. – Теперь смекаете, кто и зачем захватил наш корабль?

– И к бабке не ходи, на сто процентов ясно! – обрадовался Сиддиков. – Прав был Николай Петрович, когда предположил, что это дело рук Исламского государства… ДАИШ. Когда и где Коржика вязать будем?

– Погоди, не суетись, – охладил пыл своего коллеги более прагматичный и рассудительный Моруженко. – О том, что Коржавцев – шпион, нам стало известно только вот из этой оперативной сводки. Для задержания «крота» этого вполне достаточно, но в суд с такими материалами не пойдешь. Шпиона надо прихватить с поличным, чтоб и он отвертеться не мог, и судьям в ходе слушаний все ясно стало. А еще бы недурственно было и оперативную игру с французами затеять… Что они там говорили о канале связи?

– «Теперь связь будем поддерживать по старой схеме – через тайники. Первая выемка – в плановый день, помните – “Очко на Дону”. Кстати, нам очень понравилась ваша идея с использованием ребенка…» – процитировал Анатолий Сиддиков часть сводки.

– Так, значит, у них запланирована операция по связи с помощью тайника, – продолжил Моруженко. – Но где и когда – нам неизвестно…

– В этом, Николай Петрович, вся проблема. Сам-то что думаешь по этому поводу? А твое мнение, Анатолий Борисович? – обратился генерал к своим коллегам.

– Насколько я понимаю из контекста перехвата, операция у них должна состояться в ближайшее время: неделя, максимум две, а то и раньше. Но где?

– «Очко на Дону». Вот где.

– И что это может быть?

– Да черт его знает… И Донской бульвар, и Донская площадь, и станция метро «Бульвар Дмитрия Донского», и Донской монастырь, и Донское кладбище, и Донских проездов в Москве аж пять…

– М-да, в общем, все что угодно!.. Кроме Ростова-на-Дону…

– Да ну!..

– Точно. Давай тогда с «очком» прикинем. Что это такое?

– Ну, со словом «очко» у меня только одна ассоциация – солдатский клозет…

– Вот она жертва армейской дедовщины. Видать, ты не раз зубной щеткой унитаз в казарме чистил, если в память так врезалось.

– Ладно, хватит про унитазы… Впрочем… туалет! Может быть, какой-нибудь общественный туалет на всех этих Донских площадях, улицах, кладбищах…

– Ну, как вариант, – поморщился Гужевой. – Хотя мне эта идея не очень нравится… Я бы не стал проводить тайниковую операцию в сортире… С некоторых пор там только бандитов мочат… Но окончательно отметать ее пока не будем. Что еще придумаем?

– Что-то нас не в ту сторону понесло, – недовольно пробурчал Моруженко. – Вы еще задницу вспомните. По фене она тоже «очком» называется…

– Стоп! Карточная игра «Очко», очень азартная, и 21 в этой игре… «Пиковую даму» Пушкина помните? Тройка, семерка, туз. – Сиддиков стал входить в раж от собственной догадки. – Слушайте, какое-нибудь казино в доме номер 21 где-нибудь на этих Донских есть? Где в карты играют или в рулетку на двадцать одно ставят…

– Ага, или на зеро, – добродушно передразнил коллегу Моруженко. – Эх, товарищ, страшно далеки вы от новых русских олигархов. В Москве все казино еще при Лужкове прикрыли.

– Тогда это просто номер дома. В этом случае все Донские проезды отметаются. Они короткие, и там просто нет домов с такой большой нумерацией.

– И метро тоже… Может быть… номер могилы на Донском кладбище?

– Возможно, вполне возможно… А что еще в голову лезет?

– Я опять же о нумерологии карт: три, семь, одиннадцать… Что если это дом, этаж и номер квартиры на тех же Донских улицах и проездах? – несмело высказал новую догадку Николай Моруженко. – Смотрите, чаще всего на лестничных клетках в жилых домах по четыре квартиры. Значит…

– Ну, не тяни. Что значит?

– Значит, одиннадцатая квартира как раз и находится на третьем этаже. Остается семь – это номер дома. Логично?

– Логично, что яйцо первично, а курица вторична. А может, наоборот, и тоже логично. Почему не дом – номер одиннадцать, квартира – семь, а этаж – третий, потому что на первом – какой-нибудь магазин? Да и вообще, кто же будет проводить тайниковую операцию в квартире? – усмехнулся Гужевой.

– А если гостиничный номер?

– В гостинице могли бы конспиративную встречу назначить, но не тайниковую операцию проводить… Да и заумно это все как-то с твоей картежной нумерологией… Нет, мужики, здесь что-то другое… Но что???

Затянувшееся сосредоточенное молчание, нервная дробь постукивающих о стол пальцев, покусывание губ не внушали оптимизма.

– Ну, что мне делать? Членов телеклуба знатоков пригласить и у них спросить: «Что? Где? Когда?» Они пацаны башковитые, наверняка что-то подскажут. – В голосе генерала прорезались нотки нетерпеливого недовольства. – Давайте, включайте мозги на 120 лошадиных сил и думайте, что бы это такое могло быть… И не забудьте, там еще о детях что-то…

– Эврика! – воскликнул Моруженко, громко хлопнув в ладоши. – Лошади! В смысле кони!

Оба контрразведчика озадаченно посмотрели на своего седовласого коллегу, потом сами многозначительно переглянулись.

– Совсем ополоумел, видать, переработался… – не то озабоченно, не то шутливо произнес Сиддиков. – Пора лечиться… Или ты спартаковский болельщик? А двадцать один – любимый ряд и родное место в Лужниках?

– Да нет же… Кони! – не унимался Николай. – Кони и Дон! Где в Москве кони купаются? В смысле плывут?

– Точно, без психотерапевта и недельного отпуска по болезни тебе не обойтись, – наигранно сокрушенно произнес Юрий Гужевой.

– Господи, ну как вы не понимаете, – досадливо горячился Моруженко. – Памятник Шолохову на Гоголевском бульваре помните?

– И что дальше, креативный ты наш? – уже не скрывая хоть и дружеской, но все же издевки, поинтересовался генерал. – Хотя… – Неожиданная догадка вдруг вкралась и в его голову.

– Точно! – от восхищения открыл рот и третий участник разговора. – Сидит наш советский письменник в телогрейке на лодке, а у него за спиной кони плывут в фонтане… э-э-э… в смысле по реке.

– Вот-вот, наконец-то дошло, – широко и весело разулыбался Моруженко, переводя хитрый взгляд с одного собеседника на другого. – А если это Шолохов, то река-то как называется?

– Дон! – разом выдохнули его собеседники.

– Но при чем тут кони? – От нетерпения генерал заерзал в кресле.

– Кто знает, сколько их там, этих коней-дончаков? А?

– Двадцать один, точно помню, двадцать один! – едва не поперхнувшись от азарта, почти выкрикнул Сиддиков. – Очко то бишь!!!

– Правильно!

– Ну, Николай Петрович, ты – голова-а-а! Тебе не грех и пять жен иметь, детишек, таких же, как ты, умненьких, целый взвод нарожаешь – вообще цены тебе не будет!

– Ага, в нашей стране уже давно лауреатов Нобелевской премии не было, все больше на Шнобелевскую претендуем, – подхватил шутку руководителя Анатолий Сиддиков.

– Но где там тайник заложить можно?

– Да прямо в морду двадцать первой лошади и затолкать – больше некуда.

– Но ведь там кругом вода течет… Неужели ты думаешь, что французский разведчик снимет ботинки, носки, закатает штаны до колен и босиком – шлеп, шлеп – побредет к лошади тайник закладывать?

– М-да… Проблематично, – задумался Моруженко. И тут же нашелся. – Но ведь двадцать первая лошадь как раз с края будет.

– Ну, не знаю – не знаю… – продолжал сомневаться генерал, хотя чувствовалось, что рассуждения и догадки его заинтриговали, а доводами своих коллег он пытался разрушить собственные сомнения. Уж больно как-то выглядело это все фантастично…

– С другой стороны, и место ведь удачное, – настаивал на своем Николай. – Рядом контора, где объект работает.

– Точно, из окна его рабочего кабинета памятник – как на ладони, – уточнил Сиддиков. – Даже сам сможет закладку тайника французами отследить, а вечером, в сумерки, идя домой, контейнер снять и метку о проведенной операции поставить.

– Тоже босиком? По воде? Как ты себе реально это представляешь? Ладно бы ранней весной или поздней осенью, когда фонтан не работает… А тут – разгар лета, – не унимался в своем скепсисе начальник. – Хотя…

Генерал взял бланк с текстом сводки оперативно-технического контроля и процитировал: «Кстати, нам очень понравилась ваша идея с использованием ребенка».

– Так вот же оно, объяснение! Все просто, как валенок! – Анатолий Борисович сам изумился собственному наитию – неожиданному, ясному и понятному. – В жару в этом фонтане тьма малышни барахтается, а у Коржика сын есть – шустрый малый. По наущению папаши запросто может контейнер изъять… Но вот как французы закладывать этот тайник будут, ума не приложу…

– Ладно, в конце концов, это не наша головная боль. Пусть французская разведка об этом печется. Наверняка у них какой-нибудь план имеется. Хотя нам, конечно, об этом тоже не мешало бы знать. Как-нибудь на досуге подумайте об этом…

Завершая мозговой штурм, генерал крепко, до хруста в суставах, пожал руки своим сослуживцам.

– Ну, умницы вы мои, была б моя воля, зарплату бы вам повысил. А так – чем могу…

– Значит, ничем…

– Что, генеральское рукопожатие уже ничего не значит? – съехидничал руководитель группы.

– Ну как же, товарищ генерал, – в тон ему продолжил Сиддиков, – теперь неделю руку мыть не буду. А с каждого, с кем поздороваюсь, червонец возьму – как-никак, отеческим теплом генеральской длани делюсь…

Глава 24 ДАИШ – страшнее гибели только рабство

Мохаммед уже давно потерял счет дням, неделям и даже месяцам. Поначалу он еще как-то пытался следить за временем, но даже это оказалось невыполнимой задачей. От непосильной работы – до ломоты в костях и шума в голове, – голода и побоев он утро путал с вечером, а поднятый на ноги ударом палки или просто пинком, спросонья не мог понять, день сейчас или ночь. Лишь иногда удавалось спросить у кого-нибудь число и день недели, но чаще всего в ответ на любой свой вопрос он получал зуботычину. Рядом уже давно не было никого из его паломнической группы. Кого-то убили, кого-то увезли в неизвестном направлении, кто-то умер от болезней, голода и непосильного труда. О женщинах он как-то услышал, что их сделали секс-рабынями, самых непокорных забили камнями, как последних шлюх, одна из несчастных повесилась.

Мохаммед держался из последних сил, буквально зубами вцепившись в тот ошметок своего прозябания, который с великим трудом и натяжкой можно было назвать жизнью. Его заставляли рыть окопы, подвалы, какие-то укрепления и могилы для павших в сражениях с правительственными войсками шахидов ДАИШ. Эту знакомую с первого дня рабства работу он выполнял с особым усердием, всем сердцем ненавидя даже мертвых бандитов и тихо злорадствуя и радуясь тому, что еще одной мразью на земле стало меньше. Но бандиты считали всех погибших шахидами, которые попадут в царство Аллаха, и обратит Всевышний на них свой светлый лик. Но чтобы на земле о них не осталось памяти, Мохаммед, если это ему удавалось, никогда не оставлял даже мало-мальски приметного камня на могиле, не то чтобы насыпать холмик или положить плиту. Несколько раз он пробовал бежать. Его ловили, избивали, лишали еды (если те объедки, которые ему перепадали, можно было назвать едой), воды и сна, а потом вновь начиналась каторга изматывающего, непосильного труда. Далеко не всегда имея возможность совершать намаз, он научился радоваться даже ничтожным песчинкам мимолетной удачи и за это благодарить Аллаха в своей душе. Счастливым он считал день, когда его не били, когда удавалось поесть хотя бы раз в сутки, а уж если его отправляли пасти овец, то эти редкие дни он считал великим даром Всевышнего.

Приходилось ему бывать и под огнем – подтаскивать бандитам патроны и снаряды. После таких боев его тщательно обыскивали, чтобы он не спрятал где-нибудь у себя патрон, гранату или пистолет. Хотя и прятать-то было негде. Вещей у него нет, а у тех лохмотьев, в которых он ходил, вместо карманов были только дыры. Свои туфли он уже давно изодрал вдрызг и даже не заметил, когда и где потерял заветную симку. Теперь он носил разбитые деревянные сандалии с чужих ног, именно ног, потому что его правая стукалка была на два размера больше левой. Несколько раз в кузове грузовика вместе со скотом и никчемной рухлядью его привозили в какие-то города и населенные пункты. Он радовался таким поездкам, потому что в пути мог уснуть, а проходя по улицам, ему иногда удавалось подбирать у мусорных баков, на помойках и городских свалках какую-никакую одежду, выброшенную людьми по причине изношенности и ветхости. В одну из таких поездок он случайно увидел себя в зеркале витрины какого-то магазина. Увидел – и не узнал. Из ажурной рамы потаенного зазеркалья на него смотрела черными ввалившимися глазами сама смерть в необычном для себя облике худющего, заросшего поседевшими волосами пожилого нищего в грязной и рваной, дыра на дыре, одежде.

Не сразу, но постепенно ему открывался мир окружавших его бандитов. Какого сброда здесь только не было. Мусульманские радикалы со всего света, ваххабиты, прошедшие огонь и дым на российском Кавказе, отщепенцы из Ливана, Афганистана, Алжира, Пакистана, Ливии, Египта, Йемена, Нигерии, отбросы недавних «цветных» революций и контрреволюций, гражданских войн и сопротивлений, профессиональные убийцы из «горячих точек», моджахеды из восточных монархий и деспотий и даже правоверные мусульмане из вполне цивилизованных и благополучных стран Европы, Северной и Южной Америки, Азии, Австралии. Среди этих последних были и те, кто искренне хотел защитить от кафиров свою веру в Аллаха, но тех из них, кто разочаровался в суннитском халифате с жесткими законами шариата и хотел вернуться домой, попросту убивали, а другие в окружении террористов сами становились бандитами. Костяк всего отпетого террористического интернационала составляли сунниты, бывшие военные, в том числе и офицеры – сторонники казненного американцами иракского лидера Саддама Хусейна, прошедшие школу партизанского сопротивления войскам международной коалиции во главе в США еще в «суннитском треугольнике».

«А ведь был бы жив этот иракский диктатор-изувер, и все было бы нормально… ну, или почти нормально, – размышлял Мохаммед. – Да, он казнил шиитов, травил газом курдов, но держал в железной узде деспотизма всех этих моджахедов. Потом пришли янки и привели с собой коалиционные войска, свергли и казнили Саддама, но не смогли создать власть, которая бы навела в стране порядок. И джинн мщения и ненависти вырвался из реторты с этикеткой «Ирак», перешагнул госграницы и уже в качестве самостоятельной террористической силы ввязался в гражданскую войну в Сирии, метастазами подпольных вооруженных бандитских формирований и тайных ячеек проник во многие мусульманские страны, взрывами, убийствами и захватами заложников отметился в цивилизованных демократических государствах». Нет, Мохаммед не был поклонником Саддама Хусейна. Отец, дядя, старший брат и другие родственники сражались с войсками этого тирана во время ирано-иракской войны, кое-кто из них даже не вернулся домой. Но никому и в голову не могло прийти, что скоро на обломках разрушенной страны появится террористическое государство, спаянное радикальными идеями суннитской ветви ислама, и он, шиит, перспективный ученый, окажется в самом пекле этих событий.

Вспоминая своей обуглившейся памятью далекое и не очень далекое прошлое, Мохаммед всячески пытался вычеркнуть из сознания отдельные события, которые пришлось пережить совсем недавно. И если это удавалось днем, когда надрывная пахота, усталость и голод стирали в пыль даже добрые воспоминания о семье, друзьях, научно-исследовательской работе, то ночью только что пережитые кошмары возникали из полудремного небытия и терзали его сознание в своих жутких, липких объятиях.

Никогда не забудет он день, когда ему приказали рыть большую могилу. Несколько человек пленников в изодранной, живого места не осталось, форме солдат армии Башара Асада вповалку лежали у стены сарая для овец. Их самих не заставили рыть себе могилу только потому, что лопаты и кирки просто вываливались из омертвелых рук, изувеченных боевыми ранениями и нечеловеческим садизмом, а искромсанные побоями спина и грудь представляли замешанную на крови кашу из мяса, песка и земли. Когда яма была готова, их, по разбойничьей традиции, поставили на колени вдоль могильной насыпи.

– Подойди сюда, – приказал один из полевых командиров.

Мохаммед устало поднялся и подошел к бандиту.

– Я хочу проверить твою преданность Исламскому халифату. Вот, держи.

С этими словами он снял с плеча свой автомат, передернул затвор, загнав патрон в патронник, отстегнул рожок и протянул АК-47 Мохаммеду.

– Здесь один патрон. А это, – он мотнул головой в сторону несчастных у края могилы, – шииты, твои братья по вере. Облегчи одному из них мучения, помоги быстрее встретиться с Аллахом. Тут близко, не промахнешься, а потом я решу, что делать с тобой.

Мохаммед затрясся всем телом… «Господь наш! Не взваливай на нас то, что нам не под силу… – Он едва шевелил онемевшими губами. – Нет-нет, только не это…» Он готов зубами выгрызать из земли камни, таскать мешки с песком, выгребать нужники, но только не убивать.

– Не хочешь? – с издевкой спросил бандит.

– Я никогда не держал в руках оружия… – мямлил он, заикаясь. – Никогда не стрелял и не убивал…

– Тогда вместе с ними мы казним тебя.

В Мохаммеде вдруг взъерошилась, нет, не смелость, а какая-то пропитанная давней злобой и ненавистью дерзость.

– А кто же для вас могилы будет копать?!

Видимо, бандит не понял двусмысленный подтекст фразы.

– Завяжите ему глаза и поставьте рядом с этими, – приказал он, мотнув головой в сторону ямы.

«Все, вот мой последний день и час… Помоги мне, Аллах, всемилостивый и всемогущий… Защити от проклятого сатаны… Да обрушится на этого шайтана гнев божий, подобно песчаной буре…» – чехарда молитв и мыслей мелькала в голове, пока ему завязывали глаза.

Подгоняемый автоматным стволом, Мохаммед семенил, ничего не видя, торопливо нащупывая землю ногами и стараясь только не упасть.

– Стой! – скомандовал бандит, который шел рядом. – Кругом! Подними правую руку. Вот так…

С этими словами он развернул обращенную вниз ладонь своей жертвы на девяносто градусов, ребром к земле.

– Держи! Пальцы шире!

Его голос заглох в звуке выстрела, и невиданной силы боль обожгла ладонь Мохаммеда, молнией разрубив все тело от руки, через голову и до пят. Он рухнул на колени, скорчившись, прижал к груди кулак, из которого хлестала кровь, и обхватил его левой ладонью. Где-то далеко, на задворках угасающего сознания понял, что не может нащупать указательного пальца… Только кровь – горячая, липкая…

– Ну вот, – издевательски проскрипел палач. – Копать ямы ты сможешь, а хорошо стрелять – никогда! – И, повернувшись спиной, крикнул кому-то: – Обработайте ему руку, без наркоза…

Что было потом, заложник уже не помнил, от болевого шока он потерял сознание. Сколько был в забытьи – тоже не знал. Несколько дней его не трогали и даже чуть-чуть получше кормили, хотя, как и раньше, – только раз в сутки… Затем дали легкое, в общем-то пустяшное занятие – пасти овец и коз. Крадче от хозяев ему иногда удавалось подоить коз и побаловать себя молоком. Это было великое наслаждение, достойное Бога. Но вскоре продолжились прежние мучения с рабской, самой тяжелой и грязной работой.

Однажды вместе с большим отрядом моджахедов он неожиданно попал под авиаудар американской авиации. Это был ад, сошедший с небес на землю. Для многих бандитов тот день оказался последним. Когда загрохотали взрывы и земля болью вздыбилась из глубоких воронок-ран, Мохаммед бросился в какую-то неглубокую, от смерти не спрячешься, канаву. Но ему повезло. Рядом, на краю его рытвины живым бруствером упал один из бандитов, заслонив пленника собственным телом. Мохаммед лежал ничком, закрыв голову руками, и только слышал, как над ним проносился веер осколков. Когда все стихло, он приподнялся и взглянул на боевика. Аллах всемогущий! Перед ним лежал тот самый ублюдок полевой командир, который несколько недель назад отстрелил ему указательный палец! Он был жив, тяжело и прерывисто дышал. Его грудь, живот, ноги и лицо были густо залиты кровью. Чуть приоткрыв уже набухавшие смертью веки, он взглянул на Мохаммеда и узнал его…

Не понимая, что делает, пленник выскочил из своего укрытия и… заорал что есть сил, призывая на помощь. Но те, кто остался жив – раненые и контуженые бандиты, оглушенные неожиданным авианалетом, – только стонали в ответ. Тогда Мохаммед взвалил бандита на спину и по завалам домов, через огонь и дым пожара, потащил его из разрушенного квартала. Вскоре он почувствовал, что ему стало легче. Оглянувшись, он увидел, что нести тяжелую ношу помогает пожилой бандит, подхвативший за ноги своего командира. Мохаммед узнал его: это был Реза, он служил в полевом медпункте и, выполняя приказ, перевязывал на изуродованной правой руке рану на месте отстреленного указательного пальца.

– Иди направо! – крикнул он. – Там больница…

Мохаммед послушался, и метров через сто пятьдесят увидел что-то похожее на аптеку или кабинет частнопрактикующего врача. Выбив пинком дверь, Реза ворвался в чистую, с белым кафелем и стеклянными шкафами комнату.

– Клади на стол, – скомандовал он и крикнул куда-то в сторону: – Анестезию, инструменты, воду, бинты, сюда, быстро!

Ни одна дверь не шелохнулась, ни одна половица не скрипнула. Боевик выхватил из кобуры пистолет и два раза выстрелил в воздух. Тут же появились какие-то люди, забегали, засуетились, загремели тазами, инструментами, с потолка ударил яркий свет медицинской лампы.

Мохаммед вышел на улицу и опустился на корточки возле дверей.

Он осмотрел себя… И – о чудо! – на нем не было ни одного осколочного ранения, так, ссадины и ушибы, на которые он уже давно перестал обращать внимание.

«Зачем я это сделал? – думал он. – Зачем спас жизнь этому зверю? Сколько людей он еще погубит! И в каждой новой смерти отныне будет и моя вина… А убийство одного невинного Коран приравнивает к греху за убийство всех людей… Но ведь и он мог застрелить меня, но не сделал этого… И благодаря ему меня вылечили…»

Сколько времени провел он вот так, сидя на корточках и размышляя о своем поступке, неизвестно. Редко выпадавшее на его долю безделье расслабило, сморило. Ему даже будто бы пригрезилось, что он разламывает руками пахучую булку хлеба, вдыхает дивный аромат свежей сдобной мякоти… Очнулся от того, что кто-то тронул его за плечо. Это было так противоестественно и странно… Не пнул, как обычно, со всей дури ногой куда попало, а именно прикоснулся рукой. Мохаммед открыл глаза и с удивлением поднял голову. Перед ним стоял Реза, протягивая бутылку с водой и… большую, пышную, еще горячую лепешку, благоуханный запах которой до потери сознания дурманил и кружил голову, хлеб, дух которого он почувствовал в полудреме… Пленник онемел. Он боялся пошевелиться, чтобы ненароком не вспугнуть это непрошеное волшебное видение средь бела дня.

– Бери, это тебе… – вымолвил боевик. – Вставай и пойдем со мной… Хусейн стал шахидом… Он погиб, сражаясь во имя Аллаха… Сам Господь свидетельствует, что он будет в раю… Нужно выкопать могилу.

Мохаммед не шел, он парил в легком духмяном облаке своей лепешки, жевал ее, наслаждаясь божественным вкусом, запивая восхитительную мякоть прохладной свежей водой, и таял от давно забытого, а сейчас дивно возродившегося и такого необычного чувства, неспешно обволакивающего все тело – чувства сытости.

При большом скоплении боевиков Хусейн был погребен в день гибели еще до заката. Мохаммед неторопливо закапывал обернутое в белый саван тело, ждал, пока все разойдутся, а потом, оставшись один, разровнял лопатой место захоронения и разбросал подальше вырытые из земли большие камни.

Жизнь, война и смерть продолжались. Но после той памятной бомбежки Мохаммед заметил, что к нему стали относиться чуть-чуть получше. Его уже не били по каждому поводу и без повода, стали немного сытнее кормить, кто-то принес и оставил возле него хоть и старую, изрядно поношенную, но целую, без дыр и рванин одежду. А работа осталась та же – тяжелая, грязная, ненавистная. За долгие часы, недели и месяцы труда его лопата и кирка, которые он снял с исковерканной взрывом боевой машины пехоты, стали постылыми, но верными, самыми надежными и преданными друзьями, которые не подведут, не предадут, не бросят и не обманут. Когда-то шероховатый, окрашенный в зеленый цвет черенок лопаты, теперь отполированный грубыми ладонями своего хозяина, стал лоснящимся и гладким, словно мраморным. От мутной зелени уже ничего не осталось, и только желтовато-коричневые древесные разводы сияли на солнце лакированным блеском. Такой же шлифованной, блестяще-узорчатой от продольных линий годовых колец стала и рукоятка кайла.

Глава 25 Филигранная работа

Что и говорить, французская разведка не просто творчески подошла к выбору места для тайника под условным названием «Очко на Дону», а проявила буйную фантазию и любовь к монументальному искусству, что, в общем-то, несвойственно работе спецслужб. Хотя, как знать, может быть, этот неформальный подход и мог сбить с толку контрразведку противника. Даже используя весь свой оперативный опыт и знания, Бернард затруднялся ответить, насколько этот креатив оправдан с точки зрения конспирации. Но пока ему было очень удобно. Из окна его рабочего кабинета открывалась прекрасная панорама на место выемки тайника. Все было как на блюдечке, лишь листва тополей под напором ветра иногда закрывала обзор, да и то ненадолго. При желании он мог бы даже увидеть момент закладки предназначенной для него капсулы с тайными материалами, но ему это было не столь уж важно, тем более, он не знал, когда это произойдет, а сидеть сутки, а то и двое у окна ради простого любопытства он просто не хотел, да и не имел возможности. Впрочем, с позиций оперативника-профессионала ему бы, конечно, очень хотелось посмотреть, как французский разведчик будет заглядывать в морду лошади.

Тем не менее его любопытство было удовлетворено. Это произошло случайно за день до мероприятия по выемке тайника, в пятницу, во второй половине дня. Он стоял у окна своего кабинета и от нечего делать разглядывал гуляющую по бульвару публику. Его внимание привлекла группа молодых иностранцев – в России зарубежные гости всегда выделяются из общей массы серых неулыбчивых аборигенов, – которая дурачилась у памятника Михаилу Шолохову.

«Наверное, аспиранты или стажеры какого-нибудь московского вуза слегка перебрали пива, отмечая пятницу и радуясь двум выходным дням впереди, – подумал Бернард. – О, да ведь это французы!» – Через открытое окно сквозь шум машин и шелест тополей он услышал обрывки французской речи.

Кто-то из молодых людей старался сделать эксклюзивное селфи на фоне бронзового мужика в такой необычной для французов одежде – телогрейке и гимнастерке времен войны, трое самых отчаянных даже пытались залезть в лодку, но внимание Коржавцева привлек спортивного вида парень, который выглядел чуть старше других. Он снял кроссовки, носки и босиком шлепал по скату с журчащей водой, обтекающей конские шеи и создающей иллюзорный эффект будто бы плывущих в реке коней-дончаков. День был жаркий, и его примеру тут же последовали другие парни и девчонки, отнюдь не замороченные предрассудками и манерами степенного поведения на публике. Веселая компания галдела, смеялась, брызгалась, и в этом гвалте француз, который заинтересовал Бернарда, дурачась вместе со всеми, дошлепал к голове крайней правой лошади, наклонился, заглянул ей в зубы, словно цыган на ярмарке, и что-то быстренько вложил ей в открытую морду.

«Вот и заложен для меня тайник!» – Виталий был в восторге от того, как легко, непринужденно и даже по-французски элегантно это было сделано. И никому, даже самому подозрительному и замороченному шпионскими страстями наблюдателю, и в голову не могло бы прийти, что только что, здесь, средь бела дня, на глазах у всех состоялась закладка секретного контейнера с разведывательной информацией. А молодежь – веселая, расхристанная и мокрая, – вволю остудив в прохладной воде распаренные летней жарой и долгой ходьбой ноги, уже обулась и уметелила в сторону Арбата.

«Молодец этот парень, – похвалил он француза. – Наверняка уже окончил курс политологии в Сорбонне и сейчас проходит практику в Институте русского языка, негласно являясь стажером в DGSE – Генеральном директорате внешней безопасности. Что ж, поздравляю, неплохой кандидат на работу во французской разведке. Теперь мне осталось вот так же просто, изящно и тонко, но без лишнего эффекта и шума изъять этот тайник на виду у почтенного общества и поставить синим маркером метку на колонне ротонды при входе в метро “Кропоткинская”… Главное – узнать, что там с Женькой…»

В субботу Коржавцев появился на работе только к обеду. Дел никаких не было, и он, томясь бездельем, смотрел телевизор, перебирал какие-то бумаги, стоя за плотной шторой у окна, чтобы его не было заметно с улицы, наблюдал за бульваром у памятника классику советской литературы Михаилу Шолохову. Оставалось минут пятнадцать до того момента, когда жена должна была привести на бульвар сына, чтобы Виталий погулял с ним, пока она будет принимать процедуры в косметическом салоне, потом были еще какие-то домашние планы, о которых он не помнил. На удивление она не опоздала, и со своего наблюдательного пункта Бернард увидел, как Зоя подходила к памятнику. Он быстро собрался, закрыл дверь, спустился на первый этаж и, кивнув в знак прощания дежурившему у турникета полицейскому, вышел из здания «Военвнешторга».

Передав пацана с рук на руки, жена укатила по своим делам, а Бернард уселся на массивную скамью, композиционно завершающую монумент Шолохову, приглядывая за сыном, который крутился рядом, и томным взглядом, но очень сосредоточенно изучая обстановку вокруг места закладки тайника. Он не торопил события, спешить было некуда, нужно было провериться и выждать, когда настанет самый удобный момент.

Вскоре его внимание привлекла непонятная колготня. Прямо по гравийной дорожке Гоголевского бульвара к памятнику подъехала какая-то спецмашина – не то коммунальщики, не то еще какие-то технические службы города. Тут же подошли мужики в замусоленных робах, не спеша покурили, достали из машины свои инструменты, стали разматывать какие-то шланги, потом открыли люк справа от памятника и что-то долго копошились в нем.

Виталию стало не по себе. Покусывая от волнения губы, он пристально следил за мужиками. Что это? Обычная техническая возня, когда в субботу делают все то, что не успели сделать за всю рабочую неделю, благо дело – охрана труда теперь близка к нулю, и любого можно заставить работать хоть круглые сутки без выходных и проходных, или? Неужели это подготовка к его задержанию с поличным во время выемки тайника? Он сразу вспомнил, на какие уловки и ухищрения был способен Комитет госбезопасности СССР, а сейчас и ФСБ России в подобных случаях.

«Не дергайся, – приказал он сам себе, – контролируй ситуацию, пока ничего страшного не произошло…»

Внешне будто бы рассеянно, а на самом деле очень внимательно наблюдая за работой мужиков, он пытался найти в их внешности, одежде, словах и действиях хоть какие-то подозрительные нюансы и малозаметные признаки, которые могли бы подсказать ему, что это бутафорская бригада и есть на самом деле закамуфлированная под коммунальщиков и хорошо экипированная группа захвата.

Прежде всего – внимание деталям. Ему показалось странным, что среди них не было ни одного азиата. Узбеки, туркмены, таджики – в Москве без них уже немыслима сфера обслуживания и особенно муниципальные коммунальные службы. А здесь – только славянские лица… Опять же небритые морды, один из работяг явно мается похмельем, грязные резиновые сапоги, засаленные, местами даже рваные робы… А еще этот мат – без стеснения, во весь голос и на всю округу, какие-то дешевые вонючие сигареты, пиво «Жигули»… Нет, это точно не переодетые чекисты. Полностью он успокоился, когда двое рабочих сняли свои спецовки и далеко не первой свежести тельники. Чернорабочий загар – коричневые, закопченные солнцем кисти рук, запястья, шея и лица невероятным образом контрастировали с мертвецкой, почти желтушной бледностью плеч, спины, груди и живота, и еще татуировка – не современный, мастерски выполненный цветной рисунок высокотехнологичными красками и гелями, а расплывчато-синее и самоежное наследие мест, не столь отдаленных, еще с советских времен.

Нет, кажется, ложная тревога.

Однако спокойствие Бернарда было недолгим. Один из работяг снова залез в колодец и отключил воду, которая сплошным потоком струилась по скосу монумента, омывая конские шеи. Затем коммунальщик подсоединил к магистральному водоводу шланги, и двое мужиков стали поливать памятник и символическое речное русло; трое других, достав из машины грубые щетки на длинных ручках, начали старательно шоркать плитку, покрывавшую склон, оттирая вплавленную в гладкую поверхность керамики грязь и копоть, местами наросший органический налет.

«Бог мой, ведь если они начнут чистить конские головы, то случайно могут наткнуться на заложенную для меня капсулу, – подумал Бернард. – Она хоть и маленькая, но, вывалившись из лошадиной морды, вполне может привлечь внимание… В противном случае остается рассчитывать только на то, что с похмелья они ее не заметят или по собственной лени просто не станут утруждать себя, чтобы нагнуться и поднять какую-то ерунду… Господи, как много зависит от случая».

Да, это был тот самый его величество непредсказуемый случай, который бывает в жизни каждого разведчика: его невозможно предвидеть, но именно такая мелочь способна провалить все дело.

Чтобы не быть забрызганным и не мешать уборке и чистке, ему пришлось подняться с лавки и немного отойти в сторону – далеко уйти он не мог, дабы не терять контроль над ситуацией. Мужики тем временем неспешно продолжали свое дело.

Увлеченный наблюдением, Виталий даже забыл о сыне, а тот вертелся около рабочих, с восторгом стараясь подлезть где-нибудь на излете под прохладную струю из шланга или поймать в ладошки рикошетившие от памятника и склона сверкающие солнцем водяные брызги. Он даже залез и сел на одну из конских голов.

«Может быть, рискнуть и попробовать снять контейнер прямо сейчас, – мелькнула в голове шальная мысль… – Нет-нет, это уж чересчур. Кто знает этих мужиков… Вон – водила машины сидит и внимательно наблюдает за всем происходящим, хотя мог бы и подремать… Что ж, будем ждать».

К огорчению сына и радости Бернарда, рабочие закончили шоркать памятник и плитку своими щетками, отключили воду и начали сворачивать шланги.

«Еще минут десять – пятнадцать, и они закончат, – размышлял Коржавцев, – затем перекурят и уедут… Вот тогда все и сделаем… Отправлю сына полазить по лошадиным головам и скажу ему, из какой морды и что нужно вытащить … В общем, поиграем в поиски клада. А приз будет и у него – мороженое, и у меня – информация… Только какие новости хранит этот тайник?» Нетерпение грызло душу…

– Что это вы тут делаете? Смотри, baby весь мокрый! – Виталий оглянулся на визгливый, знакомый до неприязни голос.

По бульвару, быстро семеня ногами, хиляла, почти бежала Зоя. На лице – эмоции тигрицы, у которой отняли ее котенка.

– Он же ведь опять заболеет, – почти в голос кричала она, не смущаясь людей, которые уже оглядывались на нее.

«Приперлась… и принесла же ее нелегкая в самый неподходящий момент!»

– … ты, что ли, будешь с ним дома сидеть?! Да что же это такое делается! Father, называется!

– Да жара ведь…

– Какая жара! Какая жара! Вон, все ноги у него мокрые, и рубашка насквозь… – Гигиеническими салфетками она вытирала детскую рожицу, которая совсем недавно светилась счастьем радости и свободы, а теперь вмиг потускнела, поблекла и стала как у лилипута – обреченно-тоскливой и взрослой у совсем маленького человечка.

Уже закурившие работяги посмеивались, наблюдая семейную свару. Для них это было бесплатное шоу, и, казалось, они были готовы поспорить о том, чем кончится этот цирк: дойдет ли в финале дело до мордобоя или все ограничится банальной ругачкой. Вскоре мелкая разборка супругов им надоела, похоже, что дома у них нередко бывали скандалы и покруче; один из них не спеша поднялся, подошел к люку, который все еще был открыт, спрыгнул в подземное чрево труб и кабелей и включил воду. Ровным потоком, журча и сверкая небесной лазурью, она побежала вниз, струясь вокруг плывущих конских голов, и ребятня из соседних жилых домов, заполнившая бульвар жарким субботним днем, – кто босиком, а кто и прямо в сандалиях, шлепках или кроссовках – ринулась в этот водопад прохлады, веселья и восторга. И только сын Коржавцева, которого продолжала облизывать мать, с завистливой грустью смотрел исподлобья на резвящихся в воде сверстников.

– Пойдем отсюда, нечего тут больше делать… – зло буркнул Виталий.

Схватив сына за руку, он буквально потащил его к гранитной лестнице, ведущей к пешеходному переходу через бульвар, где у обочины стояла машина жены «Ауди ТТ» – купе ярко-желтого, как пасхальное яичко, цвета, к тому же украшенная авангардистской аэрографией.

– Езжайте домой, мне еще нужно поработать…

– Но мы же хотели поехать в автосалон, посмотреть мне машину, – капризно заскулила жена. – Мне надоела эта «Ауди ТТ».

– Да застрелись ты из своего ТТ…

Он со злостью хлопнул дверью раскрашенной «косметички на колесах» стоимостью в два с лишним миллиона рублей, повернулся и энергично зашагал к парадному крыльцу своей конторы. Полицейский у входа удивленно взглянул на одного из руководителей «Военвнешторга», с которым попрощался всего полтора часа назад, но промолчал, увидев его разъяренный вид.

А взбеситься было от чего.

Из-за жены, которую не вовремя черт принес, не удалось провести выемку тайника, и как теперь выполнить эту операцию – ему просто в голову не приходило. О том, чтобы завтра опять прийти сюда вместе с сыном, не могло быть и речи. В воскресенье Зоя весь день будет сидеть дома, а если куда и поедет, то заберет свое чадо с собой или, что еще хуже, оставит его в постели и начнет превентивно, на всякий случай, лечить от простуды, которой еще нет и в помине. Откладывать выемку тайника до понедельника-вторника вообще не имело смысла. Мог зарядить дождь, фактически полностью исключавший возможность проведения тайниковой операции, к тому же в рабочий день по Гоголевскому бульвару мимо памятника постоянно ходили сотрудники его конторы: одни – от метро к офису, другие – в обратном направлении…

«Самое хреновое место для тайника; хуже – только на Лубянке у центрального подъезда дома два», – со злостью и на жену, и на французскую разведку, и на весь мир думал Бернард. Стоя у окна, он наблюдал, как резвятся у памятника дети, и уже на девяносто девять процентов был уверен, что какой-нибудь шустрый пацан заглянет в рот той самой двадцать первой лошади и любопытства ради отковырнет приклеенный к конскому небу секретный контейнер. И тогда прощай информация… Он не боялся за себя – прямой опасности расшифровки вроде бы не было, но, чтобы узнать новости о его французской подруге, придется ждать еще несколько дней, может быть, недель: пока французы расчухают ситуацию, пока заложат новый, дублирующий тайник уже в другом месте, пока он его изымет…

Глава 26 Камень ломает камень

В один из дней где-то на окраине Ракки Мохаммеду приказали вырыть узкую и не очень глубокую, чуть меньше метра, яму. Когда она была готова, скинули другое распоряжение: собрать в округе и сложить в одну кучу метрах в десяти от ямы камни, много камней, не очень маленьких, но и не больше кулака. Занимаясь этой пустяшной работой, он вдруг понял назначение и ямы, и камней: сегодня здесь состоится хадд – наказание за прелюбодеяние. И это будет раджм – казнь забивания камнями насмерть… Вероятно, ужасная гибель ожидает женщину, ведь мужчину, скорее всего, просто привязали бы к столбу… Испытывая страшную боль от града ударов, человек долго мучается: камни не очень большие и, даже попав в голову, не проламывают череп, не лишают чувств и не убивают сразу. Находясь в сознании, несчастная жертва долго надрывается пыткой и в конце концов умирает от гематомы мозга. Мохаммед уже слышал о таких судилищах по закону шариата, и вот теперь сам должен был не только увидеть эту гнусность, но и, вырыв яму и натаскав камней, неким образом участвовать в убийстве, хотя прекрасно знал, что великая священная книга запрещает такую мученическую смерть, заменяя ее семьюдесятью ударами палки.

Он еще не успел отдышаться и сделать несколько жадных глотков мутно-теплой, не самой свежей воды из помятой пластиковой бутылки, как увидел идущую по улице толпу бандитов. Они тянулись в общем гуле голосов и смеха, под размеренные удары двух камней, которые каждый держал в руках, колотя ими друг о друга. И этот перемешанный с пылью сухой треск в ритм каждому шагу похоронным маршем висел и перекатывался над процессией. Впереди колонны брела, едва передвигая ноги, женщина, которую подгоняли стволами автоматов. Мохаммед не поверил своим глазам – это была европейка и, совершенно точно, не мусульманка. Она была молода и красива, роскошную гриву теперь свалявшихся в колтуны, местами с запекшейся кровью и глиной волос шевелил ветер. Одежда, вернее, то, что от нее осталось, и тоже с бурыми пятнами крови, прилипла к телу. Синяки от палочных побоев, косые борозды рваной до самого мяса кожи от хлестких, с оттягом ударов плетки, резаные и колотые ножевые раны и даже ожоги (видимо, ее пытали – накладывали на грудь смоченные бензином тряпки и поджигали их) были нынешним садистским украшением ее некогда безупречно роскошной и ухоженной фигуры. Убито-опущенные плечи и сгорбившуюся спину покрывала старая, уже выгоревшая на солнце, линялая паранджа, скорее всего, отданная этой несчастной какой-то сердобольной правоверной старухой. Несмотря на жару, Мохаммед похолодел, когда увидел набрякшую кровью грязную повязку на левой ладони. Забинтованная рука была заметно короче правой… «Аллах великий, ей, как и мне, отстрелили или отрубили пальцы!!! Но не один, а все, все пальцы!!!»

– Смерть шпиону, смерть неверным, смерть всем лягушатникам-французам, америкосам, япошкам! – нестройно и разноголосо выкрикивала толпа. – Мы не позволим осквернять святое имя Аллаха в грязных французских журналах и газетенках! Позор и гибель продажным журналюгам!

«Значит, ее убьют не за прелюбодеяние или измену мужу, – размышлял в лихорадочном ознобе Мохаммед. – Что же она могла сделать? Собирала информацию для своих газет… И за это ее уничтожат как шпиона… Но что ее грехи по сравнению с моими?! Я, я – настоящий шпион… Она работала на свою страну, а я еще и предатель… Ведь я помог американцам и с моей помощью разрушен завод, погибли люди. И сколь ничтожно ее преступление по сравнению с моим?! О великий Господь наш! Прости же нам наши грехи и защити нас от мучений в Огне».

Ее подвели к яме и веревкой туго стянули за спиной локти, оставив свободными предплечья и запястья, затем столкнули в яму, которая оказалась ей ровно по пояс, и повернули лицом к злобной орде, остановившейся возле кучи камней метрах в семи-восьми от жертвы.

– Засыпай, засыпай скорее, – закричали Мохаммеду из бандитского стада.

Он взял лопату и стал сбрасывать землю в свободное пространство между женщиной и стенками ямы.

– Кто вы? – Под шум осыпавшейся с лопаты каменистой земли тихо спросил он по-английски несчастную узницу.

Тяжело размежив веки, она удивленно взглянула на него и, облизнув пересохшие, запекшиеся кровью губы, едва прошептала:

– Я Женевьева Дюваль, журналист из Франции… Расскажи обо мне любым французам, которых сможешь увидеть… И дай мне попить…

Мохаммед взял свою помятую пластиковую бутылку с остатками мутной жижи, которую с трудом можно было назвать водой, отвинтил пробку, поднес ко рту и, заткнув языком горлышко, сделал вид, что пьет. Потом повернулся спиной к толпе, чтобы заслонить собой истерзанную женщину, и протянул ей бутылку. Она взяла ее правой рукой, той, что была свободна от кровавой повязки, и он заметил, что у нее на пальцах были вырваны ногти. Туго связанные за спиной локти не позволили ей поднять бутылку, чтобы вода попала в жадно открытый, словно у птенца, рот. Мохаммед взял бутылку и, опрокинув донышком вверх, поднес к ее губам. Не успела она сделать и нескольких глотков, как сильный удар едва не свалил его с ног. Каменная оплеуха пришлась ему в согнутую спину точно между лопаток и рикошетом отскочила в затылок. Еще через несколько секунд какой-то подскочивший бандит пинком выбил бутылку у него из рук. Разбрызгивая воду, она отлетела в сторону и упала, орошая вокруг себя сухую землю. Тихое бульканье сопроводил сдавленный захлебывающийся стон Женевьевы. Машинально, на уровне рефлекса, Мохаммед зажмурился, съежился и заслонил руками свою голову. Но странным образом удара не последовало.

– Закапывай! – крикнул бандит пленнику и ткнул пальцем в яму.

Мохаммед открыл глаза и оглянулся. Шахид не торопясь шел к толпе.

– Тебя убьют, – тихо сказал он, продолжая свою работу. – Забьют камнями…

– Знаю… – прохрипела женщина, перестав стонать.

– За что?

– Мстят… – Она замолчала. Ей было трудно говорить. Да и что можно было сказать этому оборванному и грязному человеку, который закапывал ее в землю.

– Если останусь жив, я обязательно про тебя расскажу… всем расскажу.

– Запомни… Женевьева Дюваль… из Парижа…

Это были последние слова, которые он от нее услышал.

Засыпая яму, он ненароком постарался сделать перед ней маленький, едва заметный гребень – подобие земляной волны с несколькими камнями по внешней стороне, которые нашлись рядом. Ему казалось, что эта крошечная преграда сможет пусть чуть-чуть, но все же защитить приговоренную, конечно, не от всех, но хотя бы от нескольких камней, брошенных ей в грудь и живот… А может, эта последняя, скорее символическая, чем реальная, помощь обреченной на мучительную смерть пленнице гораздо сильнее нужна была ему, чтобы растопить лед собственной вины участия в этом кощунстве и когда-нибудь потом, если переживет все изуверство окаянных месяцев рабства, иметь хотя бы ничтожную возможность не считать себя самым последним мерзавцем и отъявленным негодяем…

«Полковой имам», как прозвал Мохаммед сухонького седобородого старика, всюду следовавшего за бандитами, выступил на несколько шагов вперед и картинно воздел к небу свои ухоженные прозрачные ладони. Прочитав молитву, он обратился к обреченной на заклание жертве.

– Твои богомерзкие друзья французские журналисты порочат великое имя Аллаха, марают бумагу, изображая гнусные рисунки, оскверняя нашу великую религию. Ты появилась среди мусульман, чтобы искать новые темы для кощунственных карикатур. Мы не допустим этого! Мы будем мстить, и твоя поганая кровь и кровь этих подлых неверных псов окрасит пустыню, стены и мостовые Парижа…

Конечно, из всей обвинительной речи француженка не поняла ни слова, да и предназначались эти камлания скорее не ей, а разбойничьему быдлу, которое нужно было вогнать в раж, довести до исступления, до оголтелого экстаза. И своего имам добился.

– Аллаху акбар! – дружно взревели бандиты, потрясая автоматами и зажатыми в кулаках камнями.

Старик наклонился, подобрал камень и первым бросил его в пленницу. Слабая рука и неверный глаз подвели имама. Камень уткнулся в едва заметный вал, сделанный Мохаммедом. Толпа, жаждая крови, неистово взревела. Промах имама стал сигналом для молодых и сильных палачей. Первый метко брошенный камень попал Женевьеве в голову, переломив несчастную жертву в пояснице и опрокинув навзничь. Но она нашла в себе силы выпрямиться, прижимая к груди руки. Дотянуться до лица, чтобы хоть как-то защитить его от камней, она не могла – так крепко были стянуты веревкой локти за ее спиной. Сильным и метким оказался новый бросок, и вновь она смогла подняться. Потом камни без разбору хлестко колотили ее в плечи, голову, руки, грудь, живот… Кровь залила все ее тело, которое надрывалось, кричало болью, но голос покинул его вместе с последними силами, и только хрип красной пеной пузырился сквозь стиснутые судорогой зубы. Один из боевиков снимал на камеру эту экзекуцию. Уже вся земля вокруг была густо забрызгана кровью, женщина лежала на животе, головой и плечами в сторону толпы. Ее плоть, превратившаяся в месиво, стала терять четкость линий и человеческих очертаний, а камни все летели и летели под одобрительные вопли, улюлюканье и рев опьяневших от ненависти и жажды мести извергов. Наконец, куча и принесенные в руках камни закончились. Остывшая, утолившая кровью жажду ненависти орда стала расходиться, оживленно обсуждая свои самые меткие и точные попадания в несчастную жертву. Кто-то из карателей подошел и повернул ногой безжизненную голову, потом брезгливо сплюнул, взял у Мохаммеда кирку, размахнулся и, что было дури и злости, всадил ее острый конец в голову трупа. Гладкий, до блеска отполированный черенок украсился кроваво-красными бусами.

* * *

– Что она сказала перед казнью, когда ты ее закапывал? – спросил у Мохаммеда один из полевых командиров.

– Ничего, – соврал пленник. – Просто попросила пить, а когда выбили бутылку, послала всех к черту…

– На каком языке вы говорили?

– На английском.

– Ты хорошо знаешь этот язык?

– Да.

– Хорошо… это очень хорошо, – будто размышляя вслух, промолвил командир.

Этому короткому разговору Мохаммед не придал никакого значения и тут же забыл о нем. Ужасная смерть Женевьевы Дюваль, свидетелем и невольным участником которой он стал, тяжелым камнем выдавила из его памяти все мелочи, оставив лишь великий неизгладимый грех на совести и кошмарные видения по ночам.

Только через двое суток, когда неведомо откуда собравшаяся многоголовая стая голодных псов, рыча и грызясь между собой, разорвала останки Женевьевы и до глянца обглодала ее кости, а над коркой запекшейся крови, смертельной печатью обозначившей место казни, не уставал роиться плотный столб жужжащих мух, пленнику разрешили расчистить этот усеянный камнями полигон смерти, а останки выбросить где-нибудь подальше за городом.

Собрав все, что не растащили собаки – клочья одежды, кости и несколько прядей волос, – Мохаммед сложил все это в старый полиэтиленовый пакет, отнес его в пустыню, начинавшуюся сразу за городской чертой, нашел какой-то безымянный взгорок, выкопал на его макушке неглубокую яму и похоронил в ней останки. Затем собрал два десятка довольно крупных камней и сложил их горкой на месте погребения…

– Эй ты, кафир! Где тебя шайтан носит? – Это было первое, что услышал Мохаммед, когда приплелся к бандитскому стойбищу после похорон Женевьевы Дюваль. – Или тебе еще один палец отстрелить? Иди, тебя срочно разыскивает командир.

Мохаммед искренне удивился. Такого еще не было ни разу за все время его неволи. Зачем он нужен этому зверю? Дать команду выкопать очередную могилу мог бы кто-нибудь и пониже рангом. Он остановился возле часового, сидящего на посту у полога штабной палатки.

– Хашим, пришел этот оборванец, которого ты спрашивал, – крикнул бандит, приоткрыв полог.

– Пусть войдет.

– Оставь лопату и кирку здесь и заходи, – скомандовал часовой.

Опустив голову и глаза в землю – такая привычка непроизвольно выработалась у него с первых дней плена, Мохаммед вошел в палатку и остановился у входа. Там было двое: Хашим – полевой командир большого, в несколько сотен боевиков, подразделения, и начальник его штаба.

– Как тебя звать? – даже не повернув головы в сторону вошедшего, спросил Хашим.

– Мохаммед, Мохаммед Салами.

– Ты из Ирана?

– Да, жил в Тегеране…

– Адрес, скажи свой домашний адрес.

Пленник назвал улицу и номер дома и сам испугался своих слов, пожалел о сказанном. А вдруг они смогут выкрасть жену и детей? От этих зверей всего можно ожидать… Ну разве не мог он соврать…

– Мне сказали, что ты прекрасно знаешь английский. Где ты его учил?

– В университете… говорил на нем, когда был в командировках, писал доклады и лекции…

– Это ты вынес из-под бомбежки Хусейна? – продолжил допрос боевик.

– Я…

– Зачем ты это сделал? Ведь он хотел убить тебя, вон, отстрелил тебе палец…

– Пути Аллаха неисповедимы…

– Да будет свято имя его.

Командир замолчал и, о чем-то думая, стал пристально разглядывать пленника.

– Сейчас ты пойдешь в баню, хорошо вымоешься, потом тебя оденут и накормят. Это тебе, – он кинул к ногам пленника несколько монет. – Подстригись и побрейся.

– Сбрить бороду? – удивился Мохаммед.

– Да, совсем. Будь таким, как у себя дома в Иране… Завтра утром – ко мне… Ибрагим! – крикнул он, и в палатку тут же вбежал исполинского роста, вооруженный до зубов боевик, видимо, личный охранник командира. Лицо его – словно конь копытом прошелся – было тупым и свирепым.

– Отведешь его в баню, пусть помоется, потом найди для него приличную одежду, накорми и отведи к парикмахеру. Смотри, чтобы не сбежал… И больше никаких побоев…

Не прошло и двух часов, как Мохаммед преобразился. Он уже забыл, как пахнет мыло, какими чистыми и отглаженными могут быть рубашка и брюки обычной, а не три четверти длины, что вместо разновеликих деревянных сандалий-стукалок на босу ногу можно носить носки и кроссовки, быть аккуратно подстриженным, побритым и сытым не только хлебом и водой. Едва ли не каждый боевик в лагере оглядывался на него и не узнавал. А он, вознося благодарственные молитвы Аллаху, мучился, искал и не находил ответа на один-единственный вопрос: что еще задумали бандиты, какое изуверство, для чего вернули ему человеческий облик?

Рано утром он уже был у командирской палатки. Здесь же толпились полтора десятка вооруженных боевиков, с интересом разглядывавших цивильно одетого и безоружного Мохаммеда. Вскоре они вошли в палатку, больше часа о чем-то совещались, затем с деловым видом рысью разбежались по лагерю. Через четверть часа после их ухода позвали пленника. Он вошел и встал у полога, привычно опустив голову. На сей раз в палатке было трое – все знакомые лица: полевой командир Хашим, штабист и Ибрагим.

Хашим смерил вошедшего придирчивым взглядом и удовлетворенно прищелкнул языком.

– Теперь твоим хозяином будет Ибрагим, – назидательно, командирским тоном заговорил он. – Слушаться его и выполнять все команды. Попробуешь сбежать – убьют, как собаку… Сам стрелять умеешь?

– Нет, – отрицательно мотнул головой Мохаммед.

– Научим! – буркнул Ибрагим.

– Имей в виду, через три часа выезжаете, – сказал Ибрагиму штабной. – И денег ему, – он мотнул головой в сторону пленника, – не давать! Все. Да поможет вам Аллах!

– Аллаху акбар!

Наука стрельбы тяжело давалась Мохаммеду. Курок приходилось нажимать средним пальцем, невольно уводя ствол автомата или пистолета в сторону, а обрубок указательного пальца болью реагировал на отдачу после каждого выстрела. О меткости не было и речи, но невольник научился хотя бы заряжать оружие, совмещать мушку и целик с мишенью, задерживать дыхание на момент выстрела. Ибрагим злился, дико ругался, но ни разу не ударил Мохаммеда.

Через три часа, плотно пообедав, вся команда собралась у подъехавшего к штабу автобуса. Теперь пришла очередь изумляться Мохаммеду. Все бандиты были в гражданской одежде, подстриженные, без бород – лишь полоса светлой, свободной от загара кожи от уха до уха выдавала недавнее присутствие растительности на лице, с небольшими дорожными сумками (такую же с минимальным набором необходимых на несколько дней вещей выдали пленнику) и… без оружия. Вскоре из палатки вышел Хашим в сопровождении Ибрагима и «полкового имама». Полевой командир пожал руку и обнял каждого боевика, взглянул на стоявшего поодаль Мохаммеда, что-то сказал имаму, который картинно вознес руки к небу, прочел напутственную молитву, после чего вся команда во главе с Ибрагимом разместилась в автобусе. Пленника усадили на самое последнее сиденье, подальше от группы, но он постоянно чувствовал на себе пристально-следящий взгляд кого-нибудь из боевиков. Куда поедет автобус, зачем, для чего?.. Мохаммед не знал, но искренне радовался тому, что покидает (знать бы только, на сколько) этот ад.

Ехали долго, весь день, вечер и всю ночь. Пока ночная темень не затушевала серыми тонами, а потом не окунула в густую и вязкую черноту придорожный пейзаж, Мохаммед с интересом смотрел в окно, потом уснул. Растолкали его рано утром в каком-то небольшом городишке. Автобус стоял в захолустном, огороженном с трех сторон глухим забором дворе. С четвертой стороны был фасад небольшого двухэтажного строения.

Вся команда вышла из автобуса и направилась в дом. Разместились на первом и втором этажах, пленнику достался подвал без окон.

– Отсюда – ни ногой, – предупредил Ибрагим. – Вечером опять поедем…

В душном и темном подвале Мохаммед нащупал какие-то картонные коробки, разложил их на земляном полу, улегся, вытянулся до хруста в костях и приятно-легкой боли в мышцах и снова уснул. Казалось, он отсыпался за все бессонные ночи долгих месяцев каторжного плена и мог бы спать еще и еще. Так он и сделал.

Подняли его на закате, когда солнце с двух сторон обгладывало стелющимися по земле лучами минарет местной мечети. Наскоро поели: боевики – за общим столом, пленник – в стороне на каком-то ящике, и опять – по своим местам в автобус.

Спать не хотелось, и в полутьме салона Мохаммед стал разглядывать плечи и затылки своих попутчиков. Он насчитал их шестнадцать человек вместе с водителем – крепких молодых кобелей примерно от двадцати с небольшим до сорока лет. Видимо, днем все они были в городе и сейчас спали.

В голове Мохаммеда шевельнулась мысль о побеге. Но куда бежать? Без денег, без документов, практически без еды и в абсолютно незнакомом месте. К тому же у прохода на первом кресле рядом с дверью для пассажиров, сменяя друг друга через каждые два часа, сидели надсмотрщики с единственной, как показалось пленнику, задачей – следить за ним и только за ним.

Далеко за полночь однообразная дорога и сон сморили пленника. Но спал он не очень долго. Проснулся, когда утро уже не таилось за горизонтом. Поначалу осторожно, крадучись, оно выглянуло из-за гор, протиснулось сквозь перья туч и расцвело всеми цветами жизни, засверкало солнечными лучами, зашумело пыльной листвой придорожных деревьев: смотрите, я пришло – светлое, звонкое, радостное…

Еще через час к пленнику подсел Ибрагим.

– Держи, это твой паспорт и билет на самолет. – Он протянул тоненькую пластиковую папку с документами.

Мохаммед раскрыл паспорт и онемел, едва сдерживая радость: это был его паспорт! Несколько помятый, местами запачканный, но все же его иранский паспорт и даже с фотографией, которая не была вырвана… О, сколько возможностей даст ему эта тоненькая, в несколько страниц книжечка! С ней он обязательно сможет скрыться от бандитов, найти любой способ, чтобы убежать… Без денег, без еды, только бы на свободу…

– И не вздумай, – прочитал его мысли по загоревшимся надеждой глазам бандит. – Сам задушу, вот этими руками… – и он поднес к лицу пленника свои огромные кулачищи. – За любую попытку сбежать расплачиваться будут твои жена и дети. А как – тебе известно… Ты сам сказал нам свой адрес в Тегеране, и мы его проверили… Ты не наврал…

Свет солнечного утра поблек в душе пленника. Снова, уже в который раз он собственными руками вырыл пропасть на своем пути.

– Куда мы летим? – задал он вопрос такой же несуразный и глупый, как луна на полуденном небе, тем более что пункты вылета и прилета отмечены в билете.

– Сейчас приедем в аэропорт Басры, – начал бандит.

«Значит, мы в Ираке», – равнодушно отметил про себя пленник. Впрочем, по дорожным указателям он и так понял, в какой они стране.

– … потом полетим в Аден.

– В Аден? В Йемен? – искренне удивился Мохаммед. – Но ведь там война! Шииты воюют с правительственными войсками…

– Поэтому мы и летим не в столицу Сану, а в Аден… Там еще спокойно. Но предупреждаю: не вздумай переметнуться к своим шиитским собакам…

– А зачем я вам нужен? – Пленник отважился задать вопрос, на который не было ответа в авиабилете.

– Не суйся, куда не надо. Всему свое время… Одно скажу: поможешь нам, и будешь свободен, как ветер в пустыне, еще и денег дадим.

«Неужели правда? Неужели можно поверить этому неверному? – размышлял невольник. – Его мысли черны и опасны, как яд скорпиона. И какой ценой достанется мне эта свобода? А впрочем, не все ли равно… Лишь бы подальше от этих радикалов-джихадистов ИГИЛ…»

Командир отряда поднялся и направился к своему креслу, а Мохаммед стал внимательно изучать билет. После Адена их ждал перелет в столицу Сомали Могадишо – в переводе с персидского – «место, где находился шах». Конечный пункт назначения – аэропорт Оббия. Хм… Где это? В каком городе? В какой стране? Он и понятия не имел…

Прошло чуть менее двух суток, и путешествие с долгой дорогой и авиаперелетами закончилось. Вопреки тайной надежде пленника, что в каком-нибудь аэропорту к нему возникнут вопросы у офицеров погранслужбы или таможенников и «подозрительного пассажира» отведут в отдельное спецпомещение для выяснения всех обстоятельств его перелетов, и эту ситуацию можно будет использовать для побега и обращения к властям, оказались тщетными. Листая паспорт и ставя штампы, роясь в полупустой сумке, никто не обращал на него никакого особого внимания, механически выполняя свою работу. Так было в аэропорту Басры, в Адене, в Могадишо, где военные патрули попадались едва ли не чаще, чем пассажиры. К тому же за спиной он постоянно чувствовал присутствие Ибрагима, а на своем плече – его тяжелую руку, готовую самым жестким образом пресечь любую попытку сбежать. В заштатном провинциальном аэропорту Оббия, расположенном в километре от захолустного, в три улицы, сомалийского городишки Хобьо, куда они долетели на развалюхе местных авиалиний, непонятно каким образом еще способной взлетать, лететь и даже без поломок и жертв приземляться, до них вообще никому не было дела. Но на площади их уже ждал потрепанный и битый автобус, который, недовольно фыркая, ругаясь и стреляя выхлопной трубой, привез всю команду к небольшому дому на окраине города, практически рядом с морем. Впрочем, постреливал в этом городе не только автобус. Практически каждый мужчина, а то и пацан десяти – двенадцати лет имел свой автомат Калашникова китайского производства, который, казалось, вполне можно было заряжать шомполом со ствола, настолько он был раздолбан и изношен не только из-за старости, но большей частью из-за бросового металла, использованного для его производства.

Наскоро перекусив, бандиты уселись в кружок с тремя сомалийцами, ожидавшими группу. Эти оборванцы представляли собой занятное зрелище: драные штаны и рубахи, на босых ногах – сандалии дас. Старейшина пиратской тройки – однорукий (след давнего наказания за воровство) дед – был обернут в фута бенадир – кусок оранжевой ткани, перекинутой через плечо. Минут через десять Ибрагим позвал Мохаммеда.

– Иди, будешь переводить. Эти шайтаны не понимают арабского, а английский знают еще хуже, чем я… Только деньги умеют клянчить, сволочи!

Работа переводчиком с арабского и очень плохого английского на совершенно ужасный английский и наоборот неожиданным образом раскрыла перед Мохаммедом весь замысел бандитов ИГИЛ. Они хотели захватить какое-то судно с необычайно ценным грузом, а сомалийские пираты должны обеспечить эту операцию необходимым снаряжением: предоставить два быстроходных катера с мощными подвесными моторами, оружие, абордажный такелаж и несколько человек, которые могли бы управлять плавсредствами и знали условия хождения в местных водах на значительном удалении от берега. Чей корабль, что за груз – в эти нюансы боевики категорически отказались посвящать своих сомалийских подельников. Общая принципиальная договоренность была достигнута довольно быстро, надолго застопорился вопрос по оплате бандитских услуг. Пираты заломили баснословную сумму в два с половиной миллиона долларов, поскольку полагали, что судно, груз и экипаж должны быть захвачены исключительно с целью получения выкупа. У моджахедов, судя по всему, были совершенно иные планы, в которые они не собирались посвящать своих компаньонов, а потому и дикая цена, которую заломили сомалийские флибустьеры, их абсолютно не устраивала. Временами казалось, что взбешенный финансовой упертостью своих визави Ибрагим готов был вырвать старику – главному переговорщику – оставшуюся руку, а остальных передушить прямо здесь.

– Послушай, Ибрагим, – не вытерпел один из боевиков и обратился к своему командиру на арабском, пользуясь тем, что никто из пиратов не говорил на этом языке. – Давай согласимся на их условия, а потом прикон…

– Стойте! Ни слова больше! – резко прервал его Мохаммед на английском, и всем своим нутром ощутил, как от злости и ярости заплясали желваки на щеках бандита: как осмелился какой-то ничтожный червь-заложник так грубо оборвать его. – Я уверен, что эти сомалийцы знают арабский, – зачастил языком пленник, чтобы африканские аборигены не смогли понять его беглый английский. – Они скрывают это, чтобы иметь больше возможностей контролировать вас во время переговоров…

– Ах вот оно что… – с ядовитой желчью процедил Ибрагим. – Тогда скажи этим шакалам, что мы прервемся на полчаса… нужно сходить отлить… а потом продолжим встречу.

Пока Мохаммед переводил, боевики поднялись и направились в ариш – небольшой прямоугольный дом с саманными стенами и крытой пальмовыми ветвями крышей.

– Иди за нами! – скомандовал командир переводчику.

В комнате, где собрались все моджахеды, было душно – вентилятора, не говоря уж о кондиционере, не было. Соблюдая осторожность, к открытым окнам и двери боевики поставили наблюдателей, чтобы никто не мог подкрасться и подслушать их разговор.

– Как ты узнал, что они знают арабский? – спросил Ибрагим.

– Кроме сомалийского это второй государственный язык. К тому же они очень внимательно прислушивались к тому, что вы говорили на арабском, обсуждая между собой их предложение. – Чтобы не демонстрировать тупость своих хозяев, Мохаммед предпочел не упоминать сейчас в разговоре с бандитами, что и Коран написан на арабском.

– Сволочи! Значит, так, – обратился он к своей команде. – Чтобы не вызвать подозрений, поторгуемся еще и скостим сто-сто пятьдесят тысяч, потом согласимся на их условия. Главное – получить от них два катера, оружие и человек пять-шесть нам в помощь. Когда захватим корабль, их либо утопим, либо отправим домой на одном катере.

– Но они попросят залог…

– Кое-что мы им оставим. Остальное… Скажем, что остальное отдадим после захвата корабля и… получения выкупа.

Так оно и получилось. Через час бурных переговоров сошлись на двух миллионах долларов, и уже к вечеру получили два небольших катера с мощными подвесными моторами, оружие – по автомату Калашникова и 60 патронов на каждого плюс два гранатомета и к ним десяток выстрелов и два крупнокалиберных пулемета с парой лент на ствол. Осматривая оружие – копеечный китайский second hand, – джихадисты недовольно кривили губы, но выбора не было. Сопровождать моджахедов согласились шесть вооруженных человек из местных пиратов.

Поздно вечером, когда были закончены все приготовления, боевики сели ужинать. Удивительно, но Мохаммеда посадили вместе со всеми, хоть и с краю, но за общий стол… И пища была одинаковая для всех – вкусная и сытная, с бараниной, которую пленник забыл, когда ел в последний раз. Теперь ему, кажется, доверяли, он стал хоть и последним в строю, но все же членом команды.

– Завтра у нас будет трудный день, да поможет нам всевышний. – Из-под нависших бровей Ибрагим обвел тяжелым взглядом всех присутствующих и остановился на Мохаммеде. – Мы должны захватить русский корабль, и многое зависит именно от тебя.

Кусок застрял в горле у пленника, от неожиданности он поперхнулся и неловко закашлялся.

– Но… но что могу я сделать? Я совсем не знаю русского… – судорожно пытаясь сглотнуть кусок баранины, проперхал он.

– Тебе и не надо, – продолжил Ибрагим. – Будешь говорить на своем, на персидском, а потом на английском. Понял: сначала на персидском, потом на английском. А что говорить – я тебе подскажу.

Видя изумленное непонимание пленника, командир разъяснил:

– Русские везут для Ирана ценный груз – много современного оружия. Мы его захватим…

«О Аллах всемогущий! Снова предательство! – Замельтешили осы уже изрядно подзабытых неприятно постыдных воспоминаний… – Ну когда же это закончится?! Неужели весь мир стоит на измене, коварстве и вероломстве? И почему опять я?»

– И дальше уже не твоя забота.

– Что я должен им сказать?

– Когда мы отыщем в море корабль и подойдем поближе, ты возьмешь мегафон и будешь что есть силы орать, что мы стражи исламской революции и прибыли, чтобы проверить груз и обеспечить его безопасное сопровождение.

– Но они не поверят…

– Для этого ты нам и нужен со своим персидским, чтобы они поверили. Наверняка на борту будет хоть один человек, владеющий вашим языком. Возможно, это будет даже твой соотечественник. А английский они все хорошо знают… К тому же мы переоденемся в форму морской погранстражи Ирана, а на флагштоках наших катеров будут соответствующие флаги. Мы давно все приготовили для этого маскарада.

– Но я… я не уверен в успехе…

– Это уже не твоя забота, – голос командира приобрел металлический оттенок. – Главное – как можно дольше держать этих русских кафиров в заблуждении, и это твоя основная задача. А нам нужно во что бы то ни стало как можно быстрее попасть на корабль. И мы это сделаем. Сомалийцы нам помогут. Они в этом деле крутые профи.

– Русские нас просто перестреляют как щенков, – все еще пытался возражать пленник.

– По международным правилам у экипажей гражданских судов не может быть оружия. Так что чуть чего – стрелять будем только мы… У тебя тоже будет автомат, но с пустым магазином…

– А охрана? Сейчас многие фирмы имеют лицензию на вооруженное сопровождение международных морских перевозок…

– Груз – секретный, маршрут – секретный, порт доставки тоже секретный. Так что никакой охраны нет. Русские очень боятся утечки информации.

Мохаммед только сейчас заметил, что вся группа прекратила жевать, напряженно молчит и внимательно следит за его диалогом с командиром. Похоже, что даже не все моджахеды знали нюансы предстоящей операции.

– Ладно, хватит болтать, – категорично закончил разговор Ибрагим. – Иди спать, завтра рано подниматься, а мы тут еще кое-что обсудим. Да пребудет с нами Аллах!

Мохаммед повиновался. Он вышел из-за стола и улегся в дальнем углу на тюфяке, набитом сухими кукурузными листьями. Бандиты продолжали совещаться, и, хотя старались говорить тихо, пленник расслышал, что среди этих неверных есть специалист по морскому судовождению, штурман и даже радист.

«Но ведь после захвата корабля я им больше не нужен, – змеей вдруг вкралась осторожная мысль. – Значит, они могут просто убить меня и сбросить за борт… Что же мне делать? Рассказать обо всем сомалийским пиратам? Но они могут не поверить и выдадут меня моджахедам. Тогда уж точно – мне конец… Значит… значит, нужно сделать так, чтобы я стал нужен бандитам и после захвата корабля. Но чем я могу быть им полезен? Только в качестве переводчика с пиратами, ведь русский экипаж они, судя по всему, перестреляют. Но и сомалийцев всех перебьют, чтобы не платить два миллиона… А вместе с ними – и меня…» В общем, как ни крути, впереди маячил горький день – беспросветный, жуткий и кровавый… Он еще долго ворочался, груженный мрачными предчувствиями, и пытался найти выход из тупика грядущих суток, но так ничего и не смог придумать. Вскоре улеглись спать и бандиты. Тишина нашептывала Мохаммеду какие-то давно забытые воспоминания, убаюкивала, но сон не шел. Забылся лишь под утро, почти уверенный в том, что прошедшая ночь может стать для него последней.

Глава 27 Захват с поличным

Уже вечерело, когда Бернард почувствовал, как у него засосало в желудке. Взглянув на часы, он вспомнил, что с утра толком не ел, и решил зайти перекусить в ресторан «Шатуш», который находился рядом.

– Задержались вы сегодня, – козырнул полицейский на проходной. – Всего доброго…

– Я еще приду, работы много…

Собственно говоря, зачем возвращаться? В мозгах нет никакой идеи, никакого плана на предмет того, как выправить критическую ситуацию. Опять же, что делать дома? Выслушивать упреки жены, неизменно кончающиеся истерикой по поводу сына, которого «ты совсем не любишь», или машины, которую «ты давно обещал мне купить». Нет уж, все что угодно, только не это… И мимолетно брошенная дежурному полицейскому фраза словно обязала хотя бы ненадолго, но все же вернуться в свой кабинет после ужина.

Посетителей в ресторане, несмотря на субботний вечер, было немного, тем не менее обслуживали его долго, да и ел он не торопясь, абсолютно не чувствуя вкуса греческого салата, мяса, запеченного с кровью, и сухого рубинового вина Асеновградский Мавруд. Расплатившись, Виталий вышел на улицу. Уже смеркалось, зажглись фонари, которые подсвечивали золотистым огнем надвигавшуюся из-за куполов храма Христа Спасителя тяжелую, низко плывущую грозовую тучу. Он не спеша дошел до «Военвнешторга», поднялся в свой кабинет и подошел к окну. На ярко освещенном бульваре – никого. Не было даже припозднившихся молодых парочек. И вдруг он увидел, что по склону памятника перестала бежать вода, более того, душный городской вечер уже высушил керамическую плитку стилизованного русла Дона вокруг конских голов.

Да это же подарок судьбы, шанс, который никак нельзя упустить! Конечно, риск есть, но он минимален, и Бернард решил действовать.

Заперев кабинет и наконец-то окончательно попрощавшись с охранником-полицейским, он пересек проезжую часть и по ступенькам поднялся на пешеходную зону Гоголевского бульвара как раз напротив памятника. Еще переходя улицу, боковым зрением он заметил, как из «Шатуша» вывалились два изрядно подгулявших посетителя – он их заприметил, когда сам ужинал в этом ресторане, – и неверным шагом, заметно пошатываясь, потащились в сторону гранитной лестницы.

«Изрядно надрались хлопцы, – отметил Бернард, – только бы не застряли у памятника и не привязались ко мне. Судя по комплекции, ребята не хилые, но бухие вдрабадан…»

Он отошел чуть в сторону, остановился, не торопясь вытащил пачку сигарет «Житан», закурил и подождал, когда гуляки нетвердой походкой прошкандыбают мимо, разя перегаром и сбивчивым диалогом в стиле: «…ты меня уважаешь?», густо приперченным матерщиной. Еще несколько затяжек, и вот уже рядом заветная голова двадцать первой, крайней в правом верхнем углу фонтана, лошади. Виталий легко взобрался к ней по совершенно сухому склону, засунул руку в раскрытую конскую морду, нащупал там на небе маленький цилиндр, отодрал его и сунул в карман пиджака.

«Кажется, все прошло удачно… Теперь осталось только поставить метку… Ну и дурацки же я выглядел, если посмотреть со стороны, ковыряясь в зубах у бронзовой кобылы…» – усмехнулся Бернард, спускаясь на посыпанную мелко дробленным гравием дорожку бульвара.

В радостной эйфории мелькнула еще какая-то мысль, но он даже не сообразил о чем, просто не успел… Два мужика, еще минуту назад казавшиеся вдрызг пьяными, хоть в стакан водку из них выжимай, профессионально и ловко скрутили его, заломили за спину обе руки и надели наручники. Стоявший сзади детина своим предплечьем намертво зажал шею Коржавцева – не вздохнуть, не пошевелиться. Тут же невесть откуда появились еще несколько человек.

– Не стоит сопротивляться и поднимать шум, – предупредил один из них, раскрыв перед лицом Бернарда удостоверение майора ФСБ.

– Я полковник запаса СВР… – только и мог прохрипеть сквозь сдавленное горло пленник.

– Да-да, мы знаем. Пройдемте с нами.

Не отпуская шеи, ему круто пригнули голову, почти волоком протащили по дорожке и лихо впихнули на заднее сиденье хэтчбека, подкатившего прямо к ступенькам, по которым он поднялся к пешеходной зоне бульвара всего несколько минут назад. В машине он оказался зажатым между двух тех самых «поддатых» парней, которые надежно – не трепыхнешься – держали его за локти, не давая даже пошевелиться, а тот, что был слева, продолжал прочно, на грани удушения удерживать шею. От них все еще разило перегаром, но они были абсолютно трезвы. Машина недолго попетляла по московским улицам, остановилась, и его, согнутого в три погибели, потащили через двор к какому-то зданию. Поднять голову и осмотреться он смог лишь в довольно просторной комнате, кажется, это был кабинет начальника какого-то опорного пункта или райотдела полиции. Продолжая крепко держать за руки и не позволяя пошевелить головой, с него сняли наручники, затем золотую цепочку с увесистым нательным крестиком, часы, содрали всю одежду – даже нижнее белье – и ловко переодели во все новое – майку, трусы, рубашку, костюм, носки, туфли без шнурков и опять заковали в те же наручники… Крест, цепочка и часы остались лежать на столе. Он даже не сопротивлялся и не возражал, ему уже все стало ясно и безразлично.

– Фамилия, имя и отчество. – Откуда-то со стороны раздался жесткий и требовательный голос. Юлить, запираться и отнекиваться, как в 624-м номере гостиницы «Кастильон» на улице Фобур Сент-Оноре, было глупо и бесполезно. Вновь, как и тогда, в Париже, он почувствовал себя раздавленным и обреченным, но сейчас не было ни столба дыма, ни даже тени той соломинки, за которые можно было бы попробовать уцепиться в надежде хоть как-нибудь спастись…

– Коржавцев Виталий Васильевич…

– Вы задержаны по подозрению в государственной измене – шпионаж, статья 275 Уголовного кодекса Российской Федерации…

Потом были еще какие-то слова и вопросы, которые нужно обязательно озвучить в угоду статьям Уголовно-процессуального кодекса. Бернард отвечал безучастно, скупо и односложно. Двое или трое чекистов внимательно – на глаз и на ощупь – изучали снятые с него галстук, ремень, часы, полуботинки и даже крест, обмусолили ворот пиджака и рубашки, горловину и шов по низу майки; кто-то шмонал карманы костюма – тщательно, сноровисто и быстро, выкладывая на стол содержимое: паспорт, пропуск в «Военвнешторг», бумажник с деньгами, банковскими пластиковыми карточками и водительским удостоверением, визитницу с серебряной монограммой «Любимому мужу», чернильную авторучку «Вотерман» с золотым пером, ключи от машины, квартиры и офисного сейфа, раскрытую пачку сигарет, зажигалку, расческу, синий маркер, носовой платок, еще какую-то мелочовку и, наконец, тот самый злополучный контейнер…

– Вы готовы помогать расследованию вашей антигосударственной деятельности? – спросил пожилой, видимо, старший группы фээсбэшник с характерной, от уха до уха и без усов бородкой, которую обычно носят капитаны дальнего плавания.

– Да.

– Что это? – поинтересовался он, указывая на маленький черный цилиндр, лежащий на столе среди других вещей Бернарда.

– Тайник, – безучастно ответил задержанный и добавил: – Шпионская закладка… для меня.

– Что в ней?

– Информация.

– Какая?

– О моей знакомой.

– И все? – удивился бородатый чекист.

– Может быть, новое задание.

– Какое? О чем?

– Не знаю, я не успел вскрыть контейнер. – Коржавцев вдруг осознал, что именно сейчас он может наконец-то узнать, что произошло с Женевьевой. Сейчас или никогда… Все остальное обернулось в черный саван апатии и уже не имело для него никакого значения и смысла.

– Мы сможем прямо здесь вскрыть контейнер и ознакомиться с его содержимым?

– Да.

– Это безопасно для находящейся внутри информации?

– Да, только рулон нужно немного подержать в воде, иначе он рассыплется.

– В простой воде, без добавления каких-нибудь реагентов? – недоверчиво переспросил руководитель группы.

– Можно добавить немного сахара, чтобы бумага вместе с текстом не растворялась подольше…

Сотрудники госбезопасности переглянулись, и трое, видимо старших по званию и должности, вместе с бородатым ушли в другую комнату. Они явно не доверяли Виталию, а он сидел, все еще скованный наручниками, тупо уставившись на контейнер.

Вскоре вернулся один из контрразведчиков – высокий, худощавый, с густой, курчаво-светлой шевелюрой. Коржавцев, обладавший прекрасной зрительной памятью, вспомнил, что видел его несколько раз в своей конторе, а однажды – в приемной начальника департамента безопасности «Военвнешторга».

– Скажите, с кем вы поддерживали контакты и кто заложил для вас этот тайник?

– Французские спецслужбы.

– Точнее…

– Думаю, DGSE – Генеральный директорат внешней безопасности…

– Уверены?

– Они мне ксивы не показывали.

– Как вы должны сообщить французам, что изъяли тайник? – наседал курчавый блондин.

– Поставить метку на ближней к выходу колонне у метро «Кропоткинская» на Гоголевском бульваре.

– Чем и где конкретно?

– Вот этим синим маркером. – Бернард кивнул на толстый фломастер темно-синего цвета, который вытряхнули из кармана его пиджака. – Простая горизонтальная линия… небольшая, но яркая, заметная… на уровне опущенной руки.

Их диалог прервали вернувшиеся из соседней комнаты «бородатый капитан» и седовласый контрразведчик, до сих пор молчавший и внимательно, будто со стороны, наблюдавший за всем происходящим.

– Вы осознаете всю степень своей ответственности, если попытаетесь нас обмануть? – спросил старший группы.

– Да.

– А сотрудничать с нами согласны? Не только в интересах следствия, но и в оперативном плане?

– Да.

– Тогда давайте вскроем контейнер и ознакомимся с его содержимым.

Бородатый кивнул кому-то из присутствующих, и с Коржавцева сняли наручники. Он встал, тяжело подошел к столу. Сюда же придвинулась и вся окружавшая его команда оперработников. Кто-то снимал все происходившее на видеокамеру, кто-то протоколировал, набирая на ноутбуке текст со скоростью профессиональной машинистки, кто-то дышал задержанному в затылок и был готов заломить ему руку при первом же подозрительном движении.

Вскрыв контейнер, Бернард, вытряхнул на ладонь маленький рулон плотно скрученной бумаги.

– А где вода?

Перед ним на стол поставили стакан, на четыре пятых наполненный водой.

– Сахар… ложки хватит? – поинтересовался кто-то.

– Да.

Он размешал песок в теплой воде, ненадолго окунул в нее бумажный рулон, вытащил его, стряхнул лишние капли и осторожно развернул. Как он и ожидал, текст был на французском.

– Переведите…

«Дорогой друг. – Такое необычное начало не сулило Бернарду ничего хорошего. – Мы должны сообщить вам трагическую весть. Известная вам Ж.Д. была казнена боевиками Исламского государства в г. Ракка. Информация получена и перепроверена с помощью двух независимых источников, в достоверности и объективности которых мы не сомневаемся. В подтверждение этого факта у нас имеются видеосъемка казни, а также опознанные и идентифицированные фотографии ее тела…»

– Трупа, ее трупа, – поправил Виталия до сих пор молчавший седовласый чекист, который стоял рядом и по тексту следил за точностью перевода.

«– …ее трупа. – Механически повторил Виталий пересохшим, плохо ворочавшимся языком. – Если вы сочтете нужным, мы готовы при очередном контакте показать эти материалы и детально проинформировать вас о всех обстоятельствах ее гибели. Мужайтесь, мы скорбим вместе с вами. Наш интерес по “Мистралям” и поставкам Ирану комплексов ПВО С-300 остается в силе. До встречи».

Положив записку на стол, Бернард безжизненно опустился на заботливо придвинутый ему стул. «Все кончено… больше в этой жизни у меня не осталось ни-че-го…»

– Вот, глотните, это кофе, очень крепкий, с коньяком. – Седой сотрудник ФСБ подал ему чашку, Бернард расплескал половину содержимого, пока подносил ее ко рту; не чуя ни запаха, ни вкуса, сделал несколько глотков.

– Можно сигарету? – попросил он.

– Да, конечно. А кто такая Ж.Д.?

– Женевьева Дюваль… Мы вместе работали на французскую разведку… Через нее я передавал всю информацию… Я очень, очень любил эту женщину…

Ему показалось, что набившиеся в комнату чекисты, каждый из которых еще минуту назад занимался своим делом, и двое понятых застыли, проникшись чувством сострадания к его горю.

Лихорадочно тряскими руками Коржавцев взял со стола свою пачку «Житан», достал сигарету. Кто-то поднес ему горящую зажигалку, он глубоко затянулся – раз, другой, третий – и крепко стиснул зубами фильтр. Страстная женская фигура в облаке белого дыма на коробке сигарет вздрогнула, изогнулась феерической мечтой, поманила за собой обольстительной и греховной красотой и растаяла… Последнее, что увидел Виталий сквозь собственную смерть и будто впервые осознанно прочел, – жирную рубленую надпись в черной траурной рамке на голубой пачке: «Курение убивает», – и тяжело повалился на пол, почувствовав удушье, дикую боль в груди, густую липкую пену, переполнявшую рот, и переходящий в хрип свой сдавленный осипший вопль – рев умирающего медведя…

Глава 28 Вот тебе и гвардафуй

Экипаж контейнеровоза, выполнявшего рейс по доставке комплексов противовоздушной обороны С-300 в Иран, подобрался бывалый, профессионально-грамотный, как говорят на море: грудь в якорях, задница в ракушках.

Александр Васильевич Куздрецов сам когда-то тянул флотскую лямку – проходил срочную на большом противолодочном корабле, а теперь дослужившийся до подполковника контрразведки центрального аппарата ФСБ РФ, запросил и проверил личное дело каждого моряка – от капитана до кока. Сам он был включен в состав судовой команды под легендой представителя завода-изготовителя систем ПВО, и только капитан судна под большим секретом знал настоящее место службы этого «заводчанина». Собственно говоря, выбор на Куздрецова для сопровождения в Иран литерного груза пал по двум причинам: его морское прошлое – попадут в шторм, так хоть морская болезнь его мучать не будет – и знание персидского языка, который он изучал в Академии контрразведки. Будучи по натуре человеком общительным, он уже в первый день плавания поручкался со всеми моряками, еще через день скорешился со многими из них и чем мог помогал команде, а моряки, видя позитивное отношение капитана к прикомандированному пассажиру и чувствуя в госте искренний интерес и родственную морскую жилку, не считали его салагой и не отправляли «тельняшкой яшке (якорю) лапу перетянуть» или «принести в ведре три свежих румба», а с удовольствием посвящали в нюансы судовых обязанностей и забот.

Едва ли не у каждого моряка была своя особинка, которая не отражалась, да и не могла попасть в материалы личного дела, но была той самой изюминкой, слава о которой гремела далеко за пределами порта приписки их сухогруза, да и всего пароходства. Например, боцман Петрович, удостоенный в свои сорок с небольшим лет столь уважительного величания по отчеству за огромный пивной живот, который сдобной опарой вываливался из-за брючного ремня, повисая лоснящимся наплывом, будто тесто из макитры, и как ни старался моряк упрятать его в штаны и прикрыть пиджаком и рубахой, оно предательски выползало вперед, с треском отстреливая петлями пуговицы. За боцманской спиной шутили, что когда он ложится на боковую, то под свою «нервическую мозоль» подкладывает специально сшитую женой думочку – маленькую подушку, иначе перевалившаяся через буртик и свесившаяся за край койки утроба свезла бы во время качки бедолагу на пол. Тогда жди беды: потеряв остойчивость, корабль мог накрениться, зачерпнуть бортом воду и пойти на дно, подобно шведскому флагману «Васа». Но было, как утверждала молва, у этого живота еще одно уникальное свойство, в которое не верил никто даже по пьянке. По этому поводу однажды разгорелся жаркий спор. В азарте перепалки со всей палубной командой, поставившей на кон ящик коньяка, боцман, дабы не потерять лицо и еще больше упрочить свой авторитет, на виду у всех сотворил невообразимое: продемонстрировав несколько дыхательных упражнений по одной, только ему известной системе и при этом неторопливо массируя свой роскошный, будто на девятом месяце беременности, живот, он сделал глубокий вдох, затем слегка прогнулся в пояснице и, помогая руками, втянул в себя свое пузо, которое, вопреки здравому смыслу и всем законам анатомии, вдруг исчезло, провалилось неведомо куда. Но это было только начало. Подхватив услужливо поданный широкий солдатский ремень, он туго затянул его вокруг того места, где когда-то у него была талия, и, защелкнув бляху, резко, с хрипом харкнул из груди набранный воздух и тут же надсадным рывком напряг свой бурдюк, выпихнув его на волю. Не выдержав мощного утробно-мышечного напора, ремень с глухим треском лопнул и упал на палубу, жалобно лязгнув бляхой… Раскрыв рты, толпа онемела. А через секунду-другую над баком, где происходило действо, пронесся многоголосый рокот восхищения, где фраза «Вот так ни хрена себе!» была самым деликатным выражением удивления и восторга. Потом всем гуртом моряки внимательно рассматривали ремень, передавая его из рук в руки, скребли ногтем линию разрыва, напрасно пытаясь найти следы предварительно нанесенного надреза или какой другой хитрой уловки, которая помогла совершить невозможное. Тщетно! Чистота содеянного, можно сказать, лабораторного эксперимента, проведенного в присутствии многочисленных свидетелей, была безукоризненной. Ящик коньяка распили тут же на баке, преподнеся первый, наполненный с опупком граненый стакан гордому победителю спора.

– Большое пузо поесть не кургузо, – во весь рот разулыбался Петрович и добавил: – А с доброй жрачки хоть цепи рвать, хоть пьянствовать до усрачки…

Судно еще не вернулось из плавания в родной порт, а история с животом и лопнувшим ремнем, обросшая невероятным количеством подробностей и красок, разнеслась по всему пароходству, и слава, дополнившая профессиональные качества боцмана, до конца жизни сделала его местночтимым героем и непререкаемым авторитетом.

Но по поводу выпить был в корабельной команде другой уникум – старший помощник капитана Анатолий. Ни Толька, ни Толян, ни еще как-нибудь, а именно Анатолий – гигант в два с лишком метра ростом, кряжисто и прочно стоящий на крепких ногах с такими большими и широкими ступнями, что зимой, как на охотничьих лыжах, можно по глубокому снегу ходить и не проваливаться. А уж старпом он был от Бога, будто святая Кэри поцеловала его в родничок, когда он еще младенцем в люльке-лодочке лежал. Многие судовладельцы приглашали его к себе, заманивали высокими заработками, выпивкой и прочими земными и морскими благами, но верен был Анатолий своей команде, посудине и капитану. А на предмет выпить был он всеми признанный рекордсмен – семисотграммовую бутылку водки выпивал за… двенадцать секунд.

– Мог бы и быстрее, – говорил он. – Но водка медленно льется…

А совершалось это действо так: взяв бутылку за горлышко и деликатно оттопырив мизинец, он свинчивал пробку и, задрав голову и широко раззявив пасть, просто опрокидывал в нее кверху дном раскрученную бутылку. Все содержимое винтом, как в воронку, вливалось в могучий организм за те самые двенадцать, ну, если быть предельно объективным и честным, то иногда за тринадцать секунд. При этом его кадык не ходил вверх и вниз по шее, как у всех нормальных людей, когда они что-то глотают, а просто замирал где-то посередине и лишь с последней секундой взлетал вверх и возвращался на прежнее место. Он будто бы открывал и закрывал какой-то клапан в глотке своего хозяина, без задержки пропуская струю сорокаградусной «блондинки». А когда кто-нибудь из изумленных зрителей в порыве восторга протягивал ему солененький огурчик, кильку в томатном соусе или просто горбушку черного хлеба, «чтоб занюхать», он под классическую фразу: «После первой не закусываю» – картинно отодвигал своей могучею ладонью услужливо протянутое хавло.

– Анатолий, – спрашивали его особо любопытные, – а четверть сможешь вот так же выпить?

– Смогу, – не моргнув глазом отвечал старпом.

– Ну… а ведро! Осилишь? Не захлебнешься?

– Не знаю, не пробовал. Ведерной бутылки мне еще не попадалось…

Полной противоположностью гиганту Анатолию и пузатому боцману был тридцатилетний кок Петька – небольшого роста, худой, как велосипед, что уже необычно для человека, приставленного к камбузу или кухне, вертлявый, бурный и подвижный, словно вода в вакуумном унитазе. И в голове его, как в чистом котле, – до звону пусто. Поэтому и звали его просто Петька. Но когда он вдохновенно ворожил у плиты или барбекю, иначе как Маэстро Кок – именно так, с большой буквы – его и не величали. Казалось, что макароны по-флотски он мог приготовить даже из пригоршни мятого пара. «Мой харч на парохеде жуют без передышки, пока не будет смачной отрыжки, – любил приговаривать он и многозначительно резюмировал: – Сытая команда – подарок кэпу (то есть капитану) и коку чистый комплимант», поскольку знал: всего две радости есть на судне – вкусно поесть и сладко поспать. Но вот «бакланов» – вечно голодных моряков, постоянно трущихся у камбуза и сующих свой нос в кастрюли, – не любил… Потому и повесил над входом в «артелку» – отсек, где хранился судовой провиант, – собственноручно набранный и распечатанный на принтере большими черными буквами плакат: «Не ссырься с боцманом и коком!» И только одному ему было известно, случайная ошибка прокралась во второе слово или это специально задуманный подтекст.

А еще это был кладезь анекдотов – на любую тему и почти на каждую букву алфавита: от армянских до Чапаева, чукчи, Штирлица и Яшки-одессита. Рассказывать их кок мог часами с самым серьезным видом, ни разу не улыбнувшись и не повторившись, поскольку искренне полагал, что по количеству калорий минута смеха заменяет сто граммов мяса. И в беседе с ним подчас трудно было понять, серьезно он говорит или лепит очередную байку. Короче, если на море или на суше время от времени раздавались взрывы гомерического хохота, то едва ли не со стопроцентной уверенностью можно было сказать, что в честной компании Петька траванул свой очередной анекдот. Но самое удивительное то, что при всех своих достоинствах этот рындобуль еще ни разу не был женат и ни в одном порту у него не было подруги. А ведь и его поджидали где-то на каком-то берегу хомут, ухват и скалка в одном комплекте, караулили и не могли поймать. Знать, не судьба, хотя как знать…

По безбашенности, отсутствию царя в голове и царицы в заднице сродни коку был старший механик Вован. Совсем недавно ему в темя стукнуло тридцать три годочка, и это было единственным, что хоть как-то роднило его с Иисусом Христом. Несмотря на далеко не почтенный возраст, его по морской традиции, как и всех стармехов, в лицо звали «Дед», а по совместительству и за спиной – «Король воды, дерьма и пара», поскольку все эти субстанции на судне находились под его началом.

Шла молва, что свой путь в море Дед начинал с самых низов – матросом на барже, а потому и ругался, как баржак, лишенный пенсии, – да так, что и у моряков со стажем уши закладывало. Даже ветераны армейского стройбата, где трехэтажным матом не ругаются, а изъясняются, не шли с ним ни в какое сравнение. А загремев на пару лет на нары за бытовую драку, Вован в три дня стал лагерной знаменитостью и уважаемым на зоне зэком, поскольку не только говорил, но и думал матом. Он смутно помнил, кто такие Александр Пушкин, Петр I и Сергей Есенин, но, как и они, прекрасно владел не только «Малым матерным загибом» в тридцать семь паскудных слов, которые произносил на одном дыхании, но и «Великим русским матерным загибом» в триста тридцать три слова, а еще мог наизусть и без всякой запинки пересказать единственное произведение русской классической литературы, которое за свою жизнь прочел несколько раз и запомнил наизусть от первого до последнего слова, – «Письмо запорожцев турецкому султану».

Ученые-лингвисты утверждают, что в великом и могучем русском языке всего три основных бранных слова, но зато какое богатство производных! Вован знал их едва ли не все плюс обогатил свой непотребный словарный запас матерщиной из других языков, хотя кроме нескольких фраз на английском не талдычил ни на каком. Кто и где только не корил его за паскудный язык: и дома – родители, и на работе – начальство, и на отдыхе – друзья, да и просто на улице – обычные прохожие, в основном старушки-пенсионерки. И, с трудом поддаваясь воспитательному воздействию, он стал понемногу исправляться, но не по содержанию, а по форме. Бороздя моря и океаны, Дед привозил из пивнушек портовых городов мира иностранные слова и выражения, совершенно нейтральные для носителей языка, но прескверного звучания на русском, заменяя привычную ему подзаборную отечественную матерщину этими забугорными фразами-заразами. Так, слово «наибати» в переводе с кхмерского на русский означающее «политика», было для него любимым, а испанская фраза «Черное платье для моей внучки» на вованском сленге звучало как «Трахе негро пара ми ниета». И теперь ни один блюститель чистоты и достоинства родной речи не мог придраться к его сленгу с формальных позиций, но лексикон Деда, как и прежде, остался препахабнейшим.

Новым потрясением для всей команды, отмечавшей как-то на берегу возвращение в родной порт из очередного рейса, был экспромт – художественная самодеятельность Вована, отчеканившего стихотворение, которое стармех, оказывается, знал еще с начальной школы: «Себя от холода страхуя, /в универмаге наверху я / купил доху я на меху…» и далее по тексту. В окончательный ступор Дед привел всех, даже капитана, прочитав четверостишие Владимира Маяковского «Ах у Веры, ах у Инбер / Что за глазки, что за лоб! / Все смотрел бы, все смотрел бы / На нее б, на нее б», хотя сам чтец понятия не имел, кто такие советские поэты В.В. Маяковский и В.М. Инбер. При тщательном разборе столь высокого поэтического слога этих стихов уже на седьмой бутылке вискаря выяснилось: в тексте нет ни одного матерного слова (!), что окончательно убедило собутыльников в том, сколь самобытен, выразителен и ярок родной русский язык.

Особенно тяжело приходилось Вовану в компании, разбавленной женским полом. Здесь он всячески себя сдерживал, потому чаще всего тупо молчал с умным видом, а если и хотел что-то сказать, то не говорил, а коряво мычал и блеял, спотыкаясь на словах, как на дорожных колдобинах, запинаясь, нудно и тщательно строил фразы, которые не оскверняли бы женские уши. Поэтому и выдавал иногда такие перлы, которые не снились даже национальному российскому златоусту, бывшему председателю правительства Виктору Степановичу Черномырдину.

Объективности ради нужно сказать, что в давние времена бороздил моря и океаны, круша врагов государства Российского, другой знатный матерщинник – дворянин, командующий русским флотом адмирал Василий Яковлевич Чичагов. Однажды на аудиенции у императрицы Екатерины Великой сей флотоводец так увлекся докладом о виктории над шведской эскадрой, что, поминая врага в хвост и в гриву, забылся и откостерячил супостата такой забористой тирадой в тридцать три девятых вала, аж гвардейский караул оцепенел в изумлении. А когда спохватился Чичагов, опомнился и осекся, поздно было: мат его командирский гулким эхом по всему дворцу прокатился. Пал адмирал на колени перед императрицей, стал прощение вымаливать. «Полноте, Василий Яковлевич, – ничуть не смутилась Екатерина II, – я ваших морских терминов не разумею. Продолжайте».

Впрочем, руки стармеха Вована, в отличие от языка, росли из самого нужного места, а потому с молотком, отверткой, гаечным ключом, да с «такой-то матерью» ладилось у него все, и даже самая прихотливая и сложная корабельная техника работала безотказно – боялась, видать, мозолистых клешней и ядреного порнографического словобесия.

Кроме мата был у Вована еще один бзик, за версту выделявший его даже из самой колоритной мореманской тусовки. Это «синяя болезнь». Если всех он крыл отборным матом, то себя – исключительно татуировками. Все тело его было разрисовано живописным разноцветьем высокохудожественных тату. Лишь голова была свободна от рисунков, но только внешне… Внутри ее бурлили мысли о новой татушке и бренчали шлягеры группы «Тату». Впрочем, никто не знал, какие изображения украшали его затылок, темя и виски. Возможно, там, под густой и пышной шевелюрой, подобно тайне головы раба, была скрыта самая заветная и эпатажная картинка. На сей счет спорили, даже заключали пари и ждали, когда Дед побреет свой кумпол на манер новых русских или, накрайняк, просто облысеет. Но секрет оставался секретом, и публике приходилось лишь гадать, где, на каком месте появится новая наколка, поскольку расписан был едва ли не каждый квадратный сантиметр его кожи. Только с коком Петькой поделился Вован старой, еще лагерной мечтой: захреначить на своих веждах портачку: «Не буди, они устали», которая бы читалась только тогда, когда глаза закрыты. В обычной ситуации надпись пряталась в складках открытых век и была незаметна.

Денег на живописный до умопомрачения татуированный декор Дед не жалел, но часто доводил до тихого бешенства уже ко всему привыкший персонал тату-салонов в разных концах света, придирчиво и тщательно подбирая картинки по форме, цвету, морским приметам и оберегам и даже скрытому философско-смысловому содержанию. Первой, самой примитивной наколкой, сделанной по старинке – с помощью двух связанных между собой под углом швейных иголок и синей пасты из шариковой ручки, – стал якорь на правой руке между большим и указательным пальцем. Эта расплывчатая, бледно-синюшная графика, которой завидовали все дворовые пацаны и за которую отругали в школе, даже таскали к директору, а на десерт был мощный отцовский подзатыльник, появилась после того, как он едва не утонул в реке, и осталась оберегом на всю дальнейшую жизнь. Он очень дорожил ею и категорически отказывался вывести это убожество или нанести сверху более красивое и эффектное изображение. Другие тату, по преимуществу звезды – флотские, навигационные, морские и даже небесные (Полярная и Южный Крест), а еще русалка, штурвал, роза ветров, гребной винт и даже лозунг: «Все пропьем, но флот не опозорим» – появились во время срочной службы на Северном флоте. В память о первой несчастной любви осталась на коже тоска и грусть – маленькая грудастая морячка с огромными глазами на фоне бригантины, неизвестно в какую даль несущейся на всех парусах. Кто-то из старых морских волков рассказал Вовану, что подобные тату предохраняют от венерических болезней. Пожевав губу, стармех габлянул в ответ: «Моряк без триппера что баржа без шкипера» – и харкнул очередной пайкой матюгов.

На гражданке жизнь Вована складывалась удачно, если бы не та злополучная драка в кабаке. Поговаривали, что после отсидки где-то в Магадане – тоже портовый город, на его заднице осталось произведение неповторимого татуировочного совершенства, достойное как минимум экспозиции русского авангарда в Музее современного искусства в Париже. Это был трюмный кочегар, швырявший лопатой уголь прямо в топку, то есть в самый пердимонокль. И будто бы в бане, когда в неглиже шел Вован за шайкой, изображение чудесным образом шевелилось, становилось почти трехмерным, и кочегар двигался в такт каждому шагу, усердно работая лопатой, и подбрасывал уголь точно в…. ну, в общем, понятно куда.

Родной порт не очень ласково принял бывшего отсидошника с подпорченной биографией. А потому Вован продолжил свою морскую карьеру, как и начинал, – с матроса на самой распоследней барже, которая неизвестно каким чудом еще держалась на воде и даже плавала, именно плавала, как ромашка в проруби, а не ходила, как подобает морским судам. Но золотые руки, в отличие от поганого языка, сослужили моряку добрую службу. В непотребные девяностые, когда морская братва валом валила на буржуйские посудины и в своем порту хороших спецов вовсе не осталось, а техника проржавелых старых калош родного, бывшего социалистического отечества требовала фантастического умения, чтобы вновь запыхтеть, Вован, оставшийся дома со своим волчьим билетом, пришелся как нельзя кстати. Ему удавалось вдохнуть жизнь в такую рухлядь, поминки о которой справляли уже не один раз. Он стал желанным спецом на любом борту, а потому оставил свою баржу и работал на больших судах, куда его теперь с удовольствием брали, повышался в авторитете и должности. Долго ли, коротко ли, но вскоре оказался он в команде новенького сухогруза и матерщинной душой своей накрепко прикипел к современному оборудованию, холя и лелея его и нежно лаская отборным матом.

С тех пор и стали появляться на его бренной плоти высокохудожественные цветные изображения с яркими красителями и пигментами: ласточка – после первых пяти тысяч морских миль, затем вторая, когда перевалил за десятку; Нептун и морская черепаха – при переходе через экватор; дракон – как свидетельство ходки в Китай, а главное – пересечение «Пупа Земли», или «Золотой точки», на экваторе в нулевом градусе, откуда начинается отсчет широты и долготы.

Наслушавшись баек бывалых моряков, сделал Дед татуировку православного креста с ликом Иисуса – сына Божия, а в специально проткнутое ухо свое вставил массивную золотую серьгу – все это на случай кораблекрушения и собственной гибели, когда безымянное татуированное тело выкинет на чужой берег, и чтобы знали люди, что схоронить несчастного нужно по православному обряду, а серьга из уха станет платой за погребение…

Ну и какой же моряк без татуировки очаровательного дельфина, разбитого сердца, черепа – у Вована это был «Веселый Роджер», – кинжала, алой розы, подковы – на счастье, и белокрылой чайки на берегу – «ходит чайка по песку, на моряка гнетет тоску».

Капитан сухогруза Борис Николаевич Кораблин был одним из немногих членов судовой команды, который помимо знаковой фамилии не обладал никакими эпатажно-знаменитыми качествами. Кроме одного: он был прирожденный кэп уже в третьем поколении, на своем судне – первый после Бога. Однако неизвестно, за какой его грех или окаянство его предков, но наказал Господь Кораблина сурово, по самому высшему разряду. Жена его, которую он любил до беспамятства еще с десятого класса и на которой женился после окончания Ленинградского высшего инженерного морского училища имени адмирала С.О. Макарова, души в нем не чаяла, но вот детей у них не было. Карьера молодого моремана с красным дипломом и настоящей морской фамилией быстро шла в гору. Вскоре он уже был капитаном дальнего плавания торгового флота, а тут и жена понесла. Но и вправду на Руси говорят: нельзя счастье свое, будто бриллиант, на виду держать, всем и каждому показывать – ненароком вспугнуть можно. То ли врачи что недоглядели, то ли, действительно, Всевышний какие-то свои виды на эту семью имел, да только скончалась супруга во время тяжелых родов, ребенка – мальчика, тоже спасти не удалось. Вот такая пагуба получилась, без стука в дом градом слез вкатилась…

Поначалу было запил Кораблин, круто запил, до умопомрачения, потом из тьмы пьянства во мрак блядства погрузился: в те лихие девяностые ПП – портовых потаскушек – на берегу моря море было, а мужик он видный, одинокий, завидный – при большой квартире и немалых деньгах. Но приснилась ему как-то жена с мальчиком-младенцем на руках, а может, и не приснилась – пригрезился в утреннем белесом тумане облик ее: тихий, с грустной укоризной, и малыш на руках плачет – тихохонько так, будто шепоточком… С тех пор в каждой иконе Богоматери с младенцем видел он лик своей суженой: строгий и всепрощающий, по-матерински добрый, нежный, ласковый. И в одночасье слез он и со стакана, и с баб. А тут под его начало – фантастическая в годы всеобщего развала российского кораблестроения ситуация – новенький сухогруз дали. И влюбился он в это судно, как в свою невесту, ревностно к каждой детали, к каждому механизму относился и берег свою посудину, будто хрустальную, и знал ее от киля до клотика и от носового якоря до гребного винта. Команду сам подбирал, без блата и телефонного права, а по знанию, умению, опыту. И заботился о них по-отечески: «Моряк – что дите малое, только ума поменьше, да хрен побольше…» Личную трагедию капитана на борту все знали, и упаси Бог кому-нибудь по глупости или, тому паче, по злому умыслу что-то пакостное о Кораблине вякнуть в присутствии кого-то из его команды. Из наглеца тут же выпускали пар, и весомый воспитательный довод еще долго синел у проходимца под глазом, рельефно и значимо украшая морду его лица.

Плавание проходило спокойно. Судно шло своим курсом согласно графику. Александр Куздрецов любил стоять на баке у самого гюйс-штока, подставив лицо морскому ветру, дышать полной грудью соленым воздухом и смотреть в неоглядную, обильную небом и океаном даль, туда, где темная синева соленых вод мирно граничила по черте горизонта – прямой и строгой, будто проведенной по линейке, – с прозрачной воздушной голубизной. Он чувствовал, как мерно дышит, чуть покачивая судно, океан, океан жизни; слышал, как гудит корабельная силовая установка, а в унисон с ней, в лад и в согласии со всей вселенной бьется его сердце; и впереди – чистота небесной лазури как фантазия самой светлой мечты; ощущал беспредельную мощь стихии водных глубин и свою собственную свободу и силу, когда хочешь и можешь сделать все-все-все на этом свете, а потом, через много-много лет, нежась в лебяжьем пуху светлого облака, отороченного по краю солнечной бахромой, болтать о земных воспоминаниях с первым небожителем – улыбчивым и добродушным старичком с сияющим золотом нимбом над блестящей и гладкой, как коленка, лысиной.

Рассекая океанскую гладь, мощный сухогруз легко скользил по прозрачной синеве, пенил форштевнем воду, гоня перед собой белоснежный бурун, который уходил крутыми валами вдоль отточенно стройных носовых обводов корабля, затем успокаивался и растекался по сторонам длинными лазурными усами вдоль бортов, оставляя за кормой взбитый винтом бурливый, а потом гладкий, спокойный и ровный след. Перед самым носом сухогруза, там, где бульб таранил глубину, иногда можно было видеть дельфинов, в снопах сверкающих брызг режущих воду и воздух. Это мистическое чудо природы, из воды на сушу выбравшееся и снова в море вернувшееся, стало живой связью глубин и воздушного мира над океаном. А в древнегреческой мифологии произошли они от пиратов-работорговцев, напавших на триеру Диониса, но по воле бога раздалось пение флейт, виноградные лозы обвили мачту, парус и весла, обездвижив корабль, и сам плененный Дионис, с которого вдруг упали оковы, обернулся львом. От страха пираты бросились в море и в пенных волнах превратились в дельфинов. С тех пор во искупление своего греха они спасают тонущих в океане моряков, плывут перед судами, то ли указывая им путь к берегу, то ли надеясь вновь стать людьми…

– О чем задумался, Александр Васильевич? – тревожный голос капитана вырвал Куздрецова из приятных видений. – К нам гости… Нежданно-негаданно… И, кажется, это по твоей части… Сомневаюсь, что это визит вежливости. На-ка, посмотри. – И он протянул бинокль.

Вздымая крутые пенистые буруны, слева по борту к сухогрузу приближались две лодки с мощными движками. Вскоре уже можно было разглядеть крупнокалиберные пулеметы и вооруженных людей, еще чуть погодя – форму и флаги военно-морских сил КСИР.

– Аврал! – скомандовал капитан по внутренней громкой связи и дал тревожную сирену. – Всем товсь! По левому борту два легкомоторных плавсредства. Они вооружены.

Не прошло и пары минут, как в ходовую рубку, где находились капитан, вахтенный помощник, штурман, радист, рулевой и Куздрецов, поднялись старпом, старший механик, электрик. Судовая команда вместе с боцманом суетилась на верхней палубе, вынимая и раскатывая пожарные рукава, подсоединяя их к гидрантам. Куда-то сновал кок, таская коробки с провиантом и большие пластиковые бутыли с водой.

– Кто это, что за банда? – поинтересовался старпом.

– Военно-морские силы Корпуса стражей исламской революции, – ответил Куздрецов, продолжая смотреть в бинокль. – Революционная гвардия Ирана… Что-то кричат, размахивают руками…

– Вот блин! Дерьмо из навозной кучи! – не утерпел стармех. – И какого рожна им от нас надо?

– Поживем – увидим… Вахтенный, не сбавлять хода! – распорядился капитан.

– Есть не сбавлять хода.

Тем временем обе лодки приблизились к сухогрузу и, сбавив скорость, шли рядом параллельным курсом. Их пассажиры что-то кричали, приветственно махали руками. На передней посудине какой-то человек взял в руки мегафон.

– Мы представители военно-морских сил Пасдаран Ирана, – прокричал он на персидском, – и должны осмотреть ваш груз.

– Какой это язык? Что он хочет? – спросил Кораблин.

– Фарси, ну, персидский. Это иранцы, хотят осмотреть груз… – перевел Куздрецов. – Странно-странно, с чего бы это?

А с лодки звучало то же распоряжение уже на английском.

– Да это ж суки пирдюки! – так Дед именовал пиратов. – И к бабке на хрен не ходи.

– Не сучи языком, – одернул Кораблин. – Сейчас посмотрим.

Он взял мегафон и вместе с Куздрецовым вышел на мостик.

– Мы доставляем груз по заказу правительства Ирана и не имеем права пускать кого бы то ни было на борт. Доложите своему руководству, что груз в полном порядке.

– Требуем остановить судно, спустить трап и пустить нас на борт, – раздалось в ответ по мегафону сначала на персидском, затем на английском языках.

– Не пускать ни в коем случае, – заволновался Александр Васильевич. – Я попытаюсь сейчас связаться с нашими…

– Даем вам минуту, чтобы остановить судно, – неслось с катера. Но не прошло и двадцати секунд, как обе лодки пошли на сближение с сухогрузом. Вдоль их правого борта и на носу появились люди с кошками в руках.

– Руль лево на борт! – скомандовал капитан. – До предела!

Рулевой эхом повторил команду и резко, до упора крутанул штурвал. Огромная махина, почти не сбавляя скорости, стала плавно разворачиваться влево, и крутая корабельная волна мощно навалилась на правый борт обеих лодок, едва не опрокинув их. Крича и ругаясь, вооруженные люди попадали со своих мест. Видимо, они не ожидали такого маневра и, находясь недалеко от корабля, просто не смогли развернуть лодки носом к накатившему валу.

– Руль право на борт! – вновь приказал капитан.

Повторив команду, вахтенный матрос резко переложил руль до упора, стрелка аксиометра дернулась в противоположную сторону и устремилась к максимальной отметке; сухогруз послушно стал скатываться вправо. Но люди в лодках уже были готовы к такой уловке. Продолжая требовать остановки судна, они уверенно преодолевали высокую волну и старались подойти вплотную к борту в районе шкафута. Но расходящиеся от носа и скул корабля отвесные пенистые буруны и крутое рысканье сухогруза то вправо, то влево раскачивали лодки и не давали возможности подойти на уверенный и точный бросок абордажной кошки. Приветственные вопли сменились руганью на ломаном английском, откуда-то появились гранатометы, стволы автоматов и крупнокалиберных пулеметов обеих лодок развернулись в сторону ходовой рубки.

Сделав несколько безуспешных попыток зацепиться кошками за леерные ограждения, обе лодки взяли резко влево, ушли на спокойную воду и, причалив друг к другу, шли борт о борт недалеко от корабля тем же параллельным курсом.

– Слава богу, кажется, отстали, – перевел дыхание Александр Васильевич. – А почему они не стреляли?

– Не накаркайте… Вести прицельный огонь им мешала сильная волна …

– Так они вернутся?..

– Думаю, да… – утвердительно покачал головой капитан. – Сейчас какой-то другой финт придумают…

И верно. Ствол крупнокалиберного пулемета на катере вновь развернулся в сторону корабля, и длинная очередь прошлась россыпью пуль над ходовой рубкой. На другой лодке полыхнул всплеск огненного смерча, раздался громкий хлопок гранатомета и дымный шлейф пролег в направлении судна, едва не зацепив корму.

– Вот тебе и Гвардафуй… – лязгнул языком Вован.

– Ребята, без паники… – Внешне капитан был абсолютно спокоен, но брошенная им в никуда фраза была обращена всем и каждому, в том числе и самому себе. – До Гвардафуя нам еще дойти надо и полюбоваться на заброшенный маяк… Внимательнее на руле!

Последняя команда была нелишней. Одна из лодок, более легкая и быстроходная, резко набирая скорость, пошла вперед и затем резко взяла вправо, наперерез сухогрузу. Другой катер шел почти прямо, пристраиваясь, как и прежде, к левому борту контейнеровоза. Даже без бинокля можно было заметить, как от одной лодки к другой тянулся нетолстый, примерно с указательный палец, но прочный линь длиною больше ста метров, закрепленный на утках.

– Боцман, Петрович! Внимание на оба борта, – скомандовал капитан палубной команде, разгадав пиратский замысел.

Моторка прошла под самым носом сухогруза, круто развернулась через правый борт и скинула обороты. Теперь все три плавсредства опять смотрели своими носами в одну сторону – судно в центре, пиратские посудины, будто почетный эскорт, по бокам. Благодаря отчаянно-смелому маневру линь в своей средней части зацепился за верхний край корабельного бульба, скользнул к носу и натянулся струной, подтягивая обе сбавившие ход лодки вплотную к высоким бортам сухогруза.

– Может, стоп машина и полный назад? – Старпом вопросительно посмотрел на капитана. – Попробуем сбросить линь с бульба…

– Не успеем. Пока остановимся, пока сдадим назад… Бандиты будут уже на палубе. Мы облегчим им захват, если потеряем скорость…

Несмотря на крутые виражи сухогруза, обе лодки, как намагниченные, прилипли с двух сторон к судну. Пираты уже швырнули свои кошки, прочно зацепив их за леера и фальшборт, и по привязанным к ним концам карабкались вверх, болтаясь по ветру и упираясь ногами в металлическую обшивку бортов.

И тут изумленный Куздрецов увидел, как округлились, напряглись под напором воды доселе плоские пожарные рукава, безжизненно растянувшиеся на палубе, и моряки, крепко держа в руках пожарные стволы, направили тугие струи на лезущих по веревкам пиратов. Потоки воды сбили первых, самых отчаянных бандитов, уже почти добравшихся до края палубы и с левого и с правого борта. Один из них, в кровь обдирая ладони, соскользнул на катер, другой, тот, что лез по правому борту, от тугого гидроудара свалился прямо в воду, но никто из подельников даже не обернул головы на его вопли о помощи, и через несколько секунд мощная волна затянула его под корабельный винт.

И вдруг хлесткая автоматная очередь отбросила одного из моряков на палубу, видимо, пуля зацепила плечо.

– Ребята, не высовывайтесь из-за борта! – не помня себя, заорал капитан по громкой связи судовой команде. – Эти сволочи бьют на поражение… Петрович, раненого – в машинное отделение!

Воспользовавшись заминкой, один из пиратов ящерицей вскарабкался по веревке и уже схватился рукой за фальшборт, подтянулся, чтобы через секунду перевалиться на палубу, сдернуть из-за спины автомат и почти в упор расстрелять двух моряков, тащивших в безопасное место истекающего кровью товарища. Но не тут-то было! Весомый боцманский кулак был последнее, что увидел бедняга в своей жизни; прощальный звук – хруст костей собственного проломленного носа, который просто нырнул в черепную коробку до самого затылка; и на посошок – дикая боль, от которой тут же теряют сознание. Он уже не ощутил, как с высоты плашмя шлепнулся в воду и был изрублен судовым винтом.

– Сел пират на наш фальшборт – схлопотал себе аборт! – перефразировал боцман известную морскую присказку, потирая кулак и размазывая по нему чужую кровь и сопли.

Тем временем общая ситуация складывалась не в пользу моряков сухогруза. Бандитам удалось забросить не только кошки с концами, но и веревочные лестницы, что значительно облегчило им подъем на судно, а автоматным огнем они парализовали отчаянное сопротивление палубной команды, легко ранив еще одного матроса.

– Все, аваст сопротивление! – скомандовал капитан, здраво оценив ситуацию. – Стоп машина! Блэкаут все судно! Команда – в машинное отделение! Бегом!

А по радиотелефонной связи с борта сухогруза уже летел в эфир «Mayday» – международный сигнал бедствия…

Капитан был последним из команды, кто перескочил комингс машинного отделения и за кем захлопнулась тяжелая металлическая дверь-люк, в которую тут же лязгнули пули.

Глава 29 С песней и матом против автоматов

– Ну что, все здесь? – Кораблин еще не успел перевести дух после энергичной пробежки по трапам и коридорам судна. Погоня, стрельба, а теперь тяжелые глухие удары – видимо, пожарными топорами, ломами и прикладами автоматов пираты тщетно пытались взломать наглухо задраенный металлический люк машинного отделения – уже отошли на второй план. – Как раненые?

– Да, все здесь… вся команда. А вот ранения хреновые, – ответил второй помощник капитана.

На многих российских торговых судах в целях экономии средств уже давно не было врачей, и обязанности медбрата исполнял, как правило, второй помощник кэпа.

– У Федьки Михайлова рана, на мой взгляд, неопасная – пуля скользом по бедру прошла, но все равно швы наложить бы надо… А вот у Сереги Степанова сквозная дыра в плече. Пока сюда несли, кровищи много потерял… Обезболивающее я им вколол, раны обработал хлоргексидином, перевязал, но… – И он сокрушенно покачал головой.

Вся команда укрылась в машинном отделении – замкнутом и самом безопасном, как сейф, отсеке, хранящем главные на нынешний момент ценности – людей и судовой двигатель. Мощные водонепроницаемые переборки и надежные люки делали невозможным проникновение извне. Но как долго можно выдержать здесь осаду? В тусклом свете дежурного освещения моряки сгрудились вокруг капитана.

– Кок, насколько нам хватит воды и продуктов?

– Кэп, дня на четыре – запросто, – отрапортовал Петька. – При экономии – на недельку растянем… Затем – суп постный – голоду крестный.

– А потом?

– Потом – пир духа! Зубочистки жевать зачнем. До ближайшего холодильника – триста баксов под свинцом, – с мордой, достойной абсолютного доверия, выпалил кок.

– Боюсь, что Серега так долго не протянет, – вполголоса заметил второй помощник.

– Мужики! Тише! Слышите? – поднял вверх руку Куздрецов.

Все притихли, напряженно вслушиваясь в тишину.

– Что? Что случилось? – прошуршал чей-то осторожный шепот.

– Долбить перестали… – Александр Васильевич указал на тяжелую дверь в противоположном конце машинного отделения.

И правда, стук, на который уже почти не обращали внимания, стих.

– Может, откроем да пойдем посмотрим? – предложил кто-то из моряков.

– Ни в коем случае! – жестко оборвал Кораблин. – Уверен, за дверью стоят два или три бандюгана с автоматами наизготовку.

– А все-таки кто они, что за утырки, – резко сменил тему старпом. – На сомалийских пиратов как-то далеко не все похожи…

– На иранцев – тоже, – вставил Куздрецов.

– Почему?

– Вы заметили, на персидском, ну, на фарси, говорил только один человек, – продолжил Александр Васильевич. – Тот, что в мегафон орал. Остальные – на дубовом английском, а в основном, кажется, на арабском.

– Бля буду, но откусю кусочек этого вкусного раскосого абрикоса и бросю косточку в кусты. – Ни к селу, ни к городу брякнул стармех.

Все с опасливым недоумением покосились на Деда: неужели в только что пережитой стрессовой ситуации этот круто татуированный матерщинник так быстро тронулся умом, и только Куздрецов, хорошо знавший фарси, не смог сдержать улыбки во весь рот.

– Он сказал, что обязательно раз семь поимеет этого иранца, – попытался перевести с непотребного персидского на удобоваримый и понятный русский. И пояснил: – На фарси слова «кус» и «кос» означают, м-м-м, ну, в общем, сексуальное действие…

– Точно, как два пальца об асфальт, – утвердительно пробурчал стармех.

– Хорош языками брякать, – оборвал капитан матюговый интерсленг. – Давайте о деле.

– А что сказать? Правду или то, что вы услышать хотите, или то, что было на самом деле? – будто бы на полном серьезе поинтересовался Петька.

– То, что своими глазами видели…

– Негры – точно говорю, сомалийцы, – почесывая затылок, размышлял вслух старпом. – Именно они вели лодки и бросали кошки.

– Верняк, – подтвердил боцман. – И на борт они первыми карабкались… Я еще удивился, тощие какие-то…

– Во-во, я тоже заметил: торс, как у меня, – ляпнул в тему кок, выпятив свою впалую, с ребрами на вынос, как у стиральной доски, грудь и фасонно, будто спортсмен бодибилдинга на подиуме, сложив руки. – Идеальная фигура для рентгеновских снимков… Ну и костер такими щепками тоже хорошо разжигать.

– …грязные, оборванные, но ловкие, черти, цепкие… – продолжил Петрович, – и руки, как у обезьян, до колен.

– А сколько всего их было?

– Негритосов – шесть человек… Теперь вот четверо осталось, – авторитетно конкретизировал боцман, демонстративно потирая свой кулак.

– А арабов этих?

– Человек пятнадцать-шестнадцать…

– Да-да, примерно так, – подтвердил Куздрецов. – И все равно, не могу понять, какого черта они к нам полезли?

– Да обычная пиратская история. Захватить судно с грузом и получить выкуп.

– Нет-нет, – возразил Кораблин. – Вы заметили, как они стреляли? Ни одна пуля не попала ни в судно, ни в груз. Простые морские бандюки не так щепетильны.

– И?..

– И надо думать, как выскребаться из этой катавасии.

– Да что тут думать, – вмешался радист. – Сигнал бедствия – в эфире, океанская трасса, оживленная… Вот только бы АИС – автоматическую идентификационную систему – они не вырубили… Да и мобильники сейчас бы не помешали. Жалко, что не работают… В любом случае через несколько часов к нам на помощь подойдет какой-нибудь корабль.

– Такой же безоружный, как и мы, и станет еще одной добычей пиратов? – скептически заметил старпом.

Все примолкли. Подумать было о чем. Утробный, монотонно-надсадный стон Сергея Степанова дробил тишину на хрипящие осколки и не добавлял оптимизма. Раненый лежал в полуобморочном состоянии на старом матрасе, неизвестно каким образом оказавшемся в машинном отсеке. Лицо его стало каким-то землистым, глаза полузакрыты, на белой повязке – второй помощник бинтов не пожалел – расплывшееся кровавое пятно. В отсеке жарко, но моряк укрыт старым одеялом; лоб, щеки, шея в потной росе, его знобит, все тело колотит крупная дрожь – потеряно много крови. Здоровый мужик, способный лом на шею намотать, теперь лежал беспомощный и слабый. Кораблин подошел к раненому, присел рядом, достал носовой платок, вытер крупные капли пота со лба матроса.

– Ничего, потерпи, Серега. Всякое в жизни случается… Бывает, что и матерый моряк промокает. – Он, как мог, старался ободрить своего товарища. – Потерпи немного, мы что-нибудь придумаем…

В ответ раненый понимающе дрогнул веками, попытался изобразить улыбку – получился оскал страдания и боли…

– Слушай, Борис Николаевич, – старпом тронул капитана за плечо, поманил в сторону. – Я так понимаю, в море этим уродам болтаться не с руки. Так? Так. Значит, коробку нашу им на ход ставить надо. Но мы вырубили все, что только можно, обесточили все агрегаты, и чтоб главный движок запустить, им сюда, в машинное отделение, хош не хош, а пролезть надо…

– Не тяни ежа за кандебобель, говори, что на уме.

– Пластита или другой какой взрывчатки у них нет, иначе давно бы дверь вышибли. Но у них есть гранатометы…

– Думаешь, шарахнут?

Старпом обреченно кивнул головой.

– Да нет, – возразил Кораблин. – Судя по тому, как бережно нас обстреливали, вряд ли они из гранатомета шмальнут. Ведь так и дизель угрохать можно… Хотя… – капитан помолчал, – кто этих уродов знает, какая дурь им в башку взбредет…

– Точно. А с дури можно и болт сломать, – влез в разговор Вован. Оставаясь в любой ситуации стармехом, он делал обход машинного отделения, бережно осматривая вверенное ему оборудование, и, оказавшись за спинами кэпа и старпома, слышал их разговор.

– А ты что предлагаешь? – посмотрели на Деда отцы-командиры.

– Ибу ибуди – хуйдао муди. Это по-китайски: «Шаг за шагом – можно достичь цели», – как обычно, в своем похабном инолингвистическом репертуаре выразился стармех.

– Точнее?

– Ночью навалимся всем гамузом и натянем этим басурманам яйца на очи, утром коку глазунью не надо будет жарить…

– Да от тебя через две минуты одни носки останутся, да и те рваные да вонючие, – невесело усмехнулся старпом. – А шкуру твою татуированную на картинки порежут… У них автоматы, пулеметы, гранатометы, а у нас что? Твой мат да гаечный ключ?

– Матюги, перекованные в орала, – самое мощное оружие пролетариата, – подумав и до основания исковеркав знаменитые лозунги эпохи социализма, многозначительно изрек старший механик, явно путая старинный инструмент пахаря со словом «орать». – Да и вообще, я этих ублюдков в гальюне мочить буду, в рот им дышло!

– Ну ты, Вован, даешь! – вдохновенно изумился кок, неизвестно каким ветром оказавшийся рядом. – В Одессе, в сортире на Привозе была надпись: «Спускать в обоих случаях». А ты третий случай нашел…

– Ладно, поздно уже, – поморщился капитан. – Глисты под ложечкой заждались перекуса. Петька… кхм… Маэстро, как там у нас с ужином?

– Как в России с деньгами. Много нет по причине экономии, а мало тоже уже почти кончилось… но мы будем держаться!

Ужинали молча, без аппетита, просто нужно было подкрепиться и хоть чем-то заняться, убить прорву пустого времени. Второй помощник, прежде чем поесть самому, с ложечки покормил Степанова, уговаривая его, как маленького: «ложечку за папу, ложечку за маму, глоточек за капитана, три кусочка за то, чтоб этим засранцам-пиратам сдохнуть…» Последние ломтики бекона, и не три, а пять были съедены хоть и через силу, но с большим желанием.

– Кэп, Борис Николаевич, а может, накатим команде по пять капель? – осторожно предложил старпом. – Для поднятия общего боевого духа и настроения… Ну, как говорится, за Нептуна, Юпитера и мореходов из Питера…

– Сейчас всем нам трезвая голова нужна. Так что, пока не выберемся из этой задницы, пьянству – бой…

– Но перед боем надо выпить… – вспомнил Куздрецов шутку своего знакомого, руководителя пресс-службы ФСБ генерала Михайлова.

– Вот останемся живы-здоровы, вернемся домой – сам проставлюсь, не забуду, уж будьте спокойны, – ответил так, чтоб все слышали, Кораблин.

От вынужденного безделья мутная пелена тягучего времени теперь и вовсе загустела, секунды будто остановились, перестали цокать и выжидающе зависли в пространстве машинного отделения. Только кок Петька позвякивал посудой, да Дед стармех под любящее матерщинное воркование возился с техникой, всегда находя где и что подладить, смазать, подкрутить, почистить. Тупое ничегонеделанье выматывало команду хуже каторжного труда. Изнуряющая праздность мутила сознание, червь неизвестности подтачивал волю. Пугающее в своей непроглядности будущее, неуверенность и безысходность поселились в машинном отделении – в каждом углу, за каждой перегородкой, под стланьями и даже в железе могучего двигателя. Кто-то сидел, обмякнув телом в полудреме, кто-то с кем-то уже в который раз трындел вполголоса о своих мелких бытовых проблемах, которые дома не успел порешать, некоторые бесцельно шатались по замкнутому машинному логову едва осязаемыми привидениями. И все эти внешние признаки вялой жизни, никчемные и бесполезные, нужны были лишь для того, чтобы хоть как-то скоротать время, чем-то занять его или попросту убить. Но одна общая мысль мучила всех и каждого: что дальше с нами будет? И страха сорок сороков уже подкрадывались и маячили в сознании каждого, далеко не слабого мужика.

Тяжелее всего было капитану. Он тщетно искал и не находил более-менее подходящий вариант своих действий. Любой умозрительный расклад сопротивления бандитам, самые хитрые комбинации так или иначе заканчивались неминуемой гибелью большей половины команды. Добровольная сдача в пиратский плен тоже не сулила радужных перспектив. Вопрос не просто давил, смертельной петлей он стягивал горло, душил. Но он – капитан, а значит, должен, должен найти какое-то решение, хоть наизнанку вывернись, хоть мозги по палубе раскинь, но что-то придумай. И этот шаг должен быть единственно верным… Но каким? Кто бы знал…

Ненамного легче было и Куздрецову. С оперативной точки зрения он, как никто другой, детально понимал всю безысходность создавшегося положения, тупик по всем направлениям. Единственная реальная надежда – помощь извне, от своих коллег на Лубянке. Но как быстро они расчухают ситуацию, оценят ее, разработают план сложнейшей акции и предпримут все необходимые действия для освобождения судна, груза и людей? Да и вообще, что это будет? Спецоперация силами антитеррористического подразделения или лобовой боевой захват судна и освобождение заложников и груза экипажем какого-нибудь военного российского корабля, несущего службу в Индийском океане? Конечно, моряки поближе, да и оружие у них помощнее, но смогут ли они так филигранно справиться с бандитами, чтобы не повредить ни груз, ни судно? А может, Москва пойдет на конфиденциальные переговоры с бандитами? Но тогда это затянется на недели и даже месяцы. Нет, скорее всего, работу по нейтрализации пиратов и освобождению заложников поручат ребятам из Центра специального назначения ФСБ России. Они вмиг свинтят головы этим бандитам, кто бы и откуда бы они ни были. И сделают это аккуратно и тихо… Но когда и как спецназ доберется сюда, за тысячи километров от Москвы? Хватит ли у гражданских моряков мужества и стойкости продержаться несколько дней? А раненые? И не будет ли спецоперация проведена слишком поздно, ведь бандиты тоже не станут сидеть и ждать сложа руки?

Удрученное молчание неожиданным образом нарушил старпом.

Синее море, только море за кормой. Синее море, и далек он, путь домой…

– нестройно замычал он себе под нос любимую всеми военными и гражданскими моряками песню группы «Любэ». Напрочь лишенный голоса и слуха, Анатолий любил петь, но страшно фальшивил, хотя ничуть этого не стеснялся. Во время праздничных застолий, когда подвыпившая компания начинала что-то мурлыкать, его, которому медведь с особым садизмом оттоптал оба уха, не выгоняли только потому, что, в отличие от многих, Анатолий знал не только первые две строчки куплета, а весь текст десятков, если не сотни, песен, и был тем самым корявым, но жестким стержнем, цепляясь за который звучные, стройные и попадающие в ноту голоса могли красиво и слаженно допеть всю песню от начала и до конца.

Там за туманами, вечными, пьяными, Там за туманами берег наш родной,

– с подвывом, словно колдун, басил старший помощник. Собственно говоря, давным-давно и песня, как таковая, родилась из первобытного воя боли и радости. Это уже потом появились плач и шаманские камлания, а спустя века – тон, лад, гармония, мелодия, текст; с Крещением Руси – знаменный распев, а потом и ноты. И теперь без песни, в которой душа, грусть, удаль, боль и даже дурашливый юморок, не складывается ни одна судьба. Под колыбельную матери мы засыпаем в детстве, с песней живем, работаем, отдыхаем и под отпевание «со святыми упокой», да речитатив горьких причитаний уходим в мир иной.

Там за туманами, вечными, пьяными, Там за туманами берег наш родной,

– неожиданно подтянули песенный рефрен несколько нестройных голосов.

А вдохновленный поддержкой Анатолий продолжал уже громче и увереннее:

Шепчутся волны, и вздыхают, и зовут. Но не поймут они, чудные, не поймут.

И окрепшая хрипловатым мужским многоголосием, песня поначалу робко и неуверенно стала расправлять крылья, и с каждым мгновением росла, ширилась, набирала мощь и силу.

Там за туманами, вечными, пьяными, Там за туманами любят нас и ждут.

И уже все, кто был в машинном отделении, подхватили слова, подтянули немудрящий мотив и, не стесняясь, во весь голос, со страстью и взахлеб:

Ждет Севастополь, ждет Камчатка, ждет Кронштадт. Верит и ждет земля родных своих ребят.

Даже тяжело раненный Серега Степанов, в чьем теле царствовала боль, перестал стонать, шевелил губами в такт мелодии и кое-как пытался шептать слова, с трудом ворочая непослушным языком, словно обутым в водолазный ботинок со свинцовой подошвой.

Там за туманами, вечными, пьяными, Там за туманами жены их не спят.

И поборов в исполнителях неуверенность и тревогу, песня, разодрав металлическую обшивку машинного отделения, вырвалась на волю, громыхнула над океаном…

И мы вернемся, мы, конечно, доплывем,

– сжимаются в кулаки мозолистые ладони-крабы…

И улыбнемся, и детей к груди прижмем,

– раскачиваются в такт плечи, головы и спины…

Там за туманами, вечными, пьяными, Там за туманами песню допоем.

– Да, конечно, допоем, мать ее в пень дырявый, – рявкнул Дед Вован. – А теперь мою любимую. И заорал ухарем:

Сидели мы у речки у вонючки, Сидели мы с тобой в двенадцатом часу… Ты прислонилася ко мне корявой мордой И что-то пела, ковыряяся в носу.

– Это что-то новенькое… – заржал сивым мерином боцман. – Я думал, ты сбацаешь «Ехал на ярмарку Ванька-холуй…»

– Неа, это на-потом, – замахал стармех татуированной рукой и, преисполненный угарного воодушевления, залихватски рьяно продолжил:

Ты пела так, что выли все собаки, А у соседа обвалился потолок. Хотелось мне без шума и без драки Тебя обнять, поднять и… об пенек.

– Да с твоим голосом только в сортире «Занято!» кричать… – И гомерический хохот надсаживал животы и рвал глотки. А Вован, в эйфории и упоении от собственного исполнительского мастерства, вдохновенно отбивая молотком и отверткой ритм по перевернутому вверх дном ведру, самозабвенно вопил, почти как Марио дель Монако на сцене Ла Скала, – громко, проникновенно и с надрывом. И хотя голос его, подобно великому итальянскому тенору, не мог своей силой раскрошить на десяти шагах хрустальный бокал, стоящая рядом трехлитровая банка, со звоном грохнулась о железный пол и разбилась вдребезги.

Любила целоваться ты в засос, Засасывала губы, рот и нос. Орала диким голосом, рвала меня за волосы И вот теперь…

Последние слова утонули в буйном реве, топоте ног, аплодисментах и ретивом гоготе невольных слушателей.

– Шедеврально, как все гениальное, – сквозь всеобщий гам подытожил вокальное выступление своего друга кок. – Так что, ребята, утром завтрака не будет. Через такую ржачку не нужна и жрачка, все и так наелись до усрачки. Считай, по полкило мяса слопали – по количеству калорий…

И в непрошеном сумасбродном веселье зачах пещерный страх, съежился, истлел и вовсе исчез, как никчемный балласт, будто через кингстоны за борт его продуло.

– Всем ша! – неожиданно рявкнул Куздрецов и вскинул кулак с вытянутым указательным пальцем в сторону дверей машинного отделения. Гогот вмиг провалился куда-то под днище судна. Будто по команде все головы повернулись в ту сторону, куда уткнулся указующий перст, и в гулкой тишине моряки услышали несколько коротких автоматных очередей. Но пули не звякнули в дверь, зато послышалась какая-то непонятная, еле различимая за толстым железом возня и вскрики – их отчетливо услышали те из моряков, кто в мгновенье ока оказался у дверей. Затем все стихло.

– Ну-ка, вооружись кто чем сможет, – негромко скомандовал капитан. – Кажется, пришел «наш последний и решительный бой…»

Торопно разобрали матросы тяжелые гаечные ключи, молотки, фомки, куски кабеля и даже отвертки: все то, что было в хозяйстве стармеха, – хоть и не самая убойная приспособа для драки не на жизнь, а на смерть, но все лучше, чем просто кулак, – и, готовые ко всему, сгрудились в напряженном ожидании у косяков входного люка. Страха не было, только злость и решимость подороже отдать свою жизнь, прихватив себе в спутники, коль уж придется отправиться в мир иной, кого-нибудь из бандитов, а доведется, то и двух…

– Володя, стармех, – почти прошептал Куздрецов, – возьми фонарь, поставь метрах в пяти напротив дверей и направь луч прямо на уровень головы. А общий свет выруби. Нужно хотя бы на пару-тройку секунд ослепить бандитов, когда они ворвутся сюда…

Хотя Александр Васильевич и не был старшим по команде, но Дед, в кои веки даже не матюгнувшись, поспешил выполнять его указание. А Куздрецов, обращаясь ко всем матросам, внятно продолжил:

– Мужики, во время драки орите громче. Напугать этих ублюдков своим ревом мы вряд ли сможем, но в темноте и общей свалке своих бы не зацепить…

Щелкнул рубильник дежурного освещения, погрузив отсек в непроглядную тьму, и тут же сноп яркого света, метнувшись по зажмурившимся лицам, уперся в дверь и застыл. Все вокруг затаилось, напряглось. Тихо было и за дверью.

– Эй, православные, – раздался негромкий, но четкий в тишине и мраке голос боцмана. – А сколько сейчас стоят похороны по первому разряду?

– По твоей фигуре и должности – порядка ста пятидесяти тысяч вместе с поминками, – откуда-то из темноты не замедлил с ответом кок.

– А подешевле можно?

– Можно и за сто рублей, но тогда ты сам себя в гробу понесешь…

Темнота проглотила несколько робких смешков.

– Молчать! – грозно процедил сквозь зубы кэп. Он стоял у самого комингса рядом с люком и, навострив ухо, пытался понять, что происходит с той стороны.

– Кажется, говорят что-то… Но ни слова не разберу… Вроде английский…

– И еще фарси, – добавил стоящий рядом Куздрецов, тоже весь превратившийся в слух. – Не могу понять, дверь толстая, слишком тихо… Но говорит кто-то один, и, кажется, это иранец… Хм, а вот это что-то новенькое…

Теперь не только они двое, но и все моряки услышали негромкие, но четкие и последовательные удары в дверь каким-то тяжелым металлическим предметом.

– Так двери не ломают… Марконя (эту шутливую кличку в честь итальянского изобретателя радиотелеграфа маркиза Гульельмо Маркони часто присваивают на флоте связистам, а судовой радист под началом Кораблина и фамилию имел созвучную – Маркин. Так что кличка приросла к нему намертво еще с детства, когда во дворце пионеров он занимался в кружке радиолюбителей, и на это прозвище он ничуть не обижался), эй, Марконя, ну-ка включи ухо и голову. Мне кажется, или это?

– Нет, кэп, не кажется, – уверенно ответил радист. – Это морзянка, сигнал SOS – три точки, три тире, три точки. Только подает его какой-то неумеха: раздельно, в смысле по буквам, к тому же все перепутал – три тире, три точки, три тире. OSO получается.

– Позывной о помощи? К чему бы это, – удивился Куздрецов.

– Что-то там произошло, – ответил Кораблин. – Хотелось бы знать, что именно…

– Просто выманить нас хотят, вот и идут на всякие хитрости.

– Да пошлем их всех на 99, – как всегда, в своей манере выразился стармех.

Если бы в машинном отделении было светло, все наверняка увидели бы вытянувшуюся в изумлении физиономию радиста. От неожиданности он даже потерял дар речи.

– Куда пошлем? – не поняв стармеха, переспросил капитан.

– На 99.

Тут в диалог наконец-то вмешался Маркин, опомнившийся от кратковременного помешательства, вызванного специфическими познаниями старшего механика.

– На радиожаргоне 99 означает «послать куда подальше». Ну, то есть «не желаю иметь с вами дела». Это единственное, насколько я знаю, матерное выражение нашего сленга, – пояснил радист. – Но ты-то, Дед, откуда это знаешь?

– Вован плавал, Вован знает, – отозвался о себе в третьем лице стармех.

– Может, все-таки выйдем да разберемся, в чем дело? – Невидимый в темноте кэп посмотрел в сторону Куздрецова. Как-никак, из всех присутствующих чекист имел наибольший опыт в делах с террористами и бандитами всех мастей.

– Да, конечно! Давай на волю! Сколько можно тут маяться?! Отдраим люк, а там видно будет… – поддержали капитана из мрака несколько голосов. – Просто так SOS на море даже последняя падла не подаст…

– Эти сволочи на любую гнусность способны, – огрызнулся Куздрецов. – От них всего можно ожидать. В Чечне боевики беременными женщинами и детьми прикрывались…

На некоторое время молчание вновь смешалось с темнотой, а размеренный стук все продолжался и продолжался, капая на нервы и переполняя чашу общего терпения.

– Там что-то не так, – кусая губы, размышлял вслух Кораблин. – Если бы хотели нас выманить, не стали бы делать таких грубых ошибок в сигнале бедствия. Сомалийские пираты наверняка знают, как правильно звучит SOS. Судя по всему, подает его неумеха иранец, и за дверью он один – других-то ведь голосов мы не слышали.

– Другие просто сидят молчком и держат под прицелом нашу дверь, – упорствовал оперработник. Но, чуть подумав, предложил: – Давайте проверим этого телеграфиста. Маркин, отстучи ему какой-нибудь текст. Посмотрим, что он за специалист. Если ответит, значит, не дилетант, а просто косит под недотепу.

Радист взял молоток и стал долбить понятные лишь ему точки – тире морзянки в железную дверь машинного отделения.

– Что ты ему передал? – нетерпеливо спросил капитан.

– «QRZ?» – спросил, кто меня вызывает, и «QTC?» – есть ли у него сообщение.

Все напряглись, ожидая ответа. Пауза длилась не более полуминуты, затем с той стороны двери вновь стал повторяться изуродованный из SOS в OSO сигнал бедствия.

– Точно говорю: дилетант, – убежденно констатировал Маркин. – Он даже в детстве радиоделом не увлекался. Абсолютно не понял, о чем я его спрашивал.

– Значит, идем на прорыв, – тоном, не допускающим возражений, заявил капитан. Сказал, как отрезал. – А там – будь что будет…

Одобрительный гул голосов из темноты поддержал капитанское решение. Люди просто устали ждать и терпеть. В каждом кипела жажда действий. Плевать, что ждет впереди, главное – не сидеть сложа руки, не сдохнуть с тоски и от безделья. Но Куздрецов не разделял общего порыва и эйфории. В отличие от всех он четко представлял, что может быть с командой в случае неудачи. Пуля в лоб и быстрая смерть – далеко не худший вариант. Но он на всю жизнь запомнил изувеченные издевательствами и пытками трупы российских солдат в подвалах и зинданах после освобождения от бандитов чеченских городов и сел, никогда не забудет лихорадочный блеск пугливых глаз, дрожащие руки и синие от побоев тела и лица заложников, освобожденных из плена ваххабитских отморозков. Да и смерть… разве она бывает героической? Наверно, бывает – такой ее представляют те, кто остался жив. Но для тех, кто погиб, она всегда ужасна, страшна и неведома… и у каждого она своя…

– Хорошо… Если так, я иду первым, – заявил Куздрецов. – И это не обсуждается! – А про себя подумал: «Эх, мне бы сейчас пару “Стечкиных”, я бы показал этим басурманам, кто на судне хозяин». Но сейчас вместо пистолетов у него в руках был только метровый кусок арматуры. Он вспомнил, как на курсах боевой подготовки по программе антитеррора до автоматизма отрабатывал приемы ведения огня из всех видов стрелкового оружия. Опытные инструкторы придумывали самые невообразимые ситуации, ставили почти невыполнимые задачи и добивались их четкого и филигранного исполнения. Например, сидя за столом и читая газету, нужно было на слух уловить внезапное появление мишени – силуэт бандита, который мог замаячить в любом месте учебного стрельбища, смоделированного то под обычную комнату, то под операционный банковский зал, то под центр управления АЭС или еще какой-нибудь объект, – отшвырнуть газету в сторону и, пока она падает, самому успеть метнуться на пол и, на лету выхватив из оперативной кобуры пистолет Макарова, сделать не менее трех прицельных выстрелов, гарантированно поразив цель, и при этом успеть несколько раз перекатиться с живота на спину или сделать кувырок через голову, имитируя уход от огня воображаемого противника. А потом успеть подхватить еще порхающую в воздухе газету до того, как она коснется земли.

– Теперь слушайте сюда! – В его голосе четко прорезался командирский тон, которому невольно подчинились все, даже капитан. – Сейчас нужно как можно тише открыть задвижки, а потом по моей команде Петрович резко распахнет дверь ударом ноги. Понял?! – обратился он к боцману. – Именно ногой и сам – в сторону.

– Че ж тут не понять, сделаю, – отозвался старший палубной команды.

– Так, теперь нужна прочная, но не толстая веревка, – продолжал Куздрецов.

– Вован, найди конец, – переадресовал капитан просьбу стармеху.

– Чего искать, мой конец всегда при мне…

– Дурак ты по самую маковку, – не зло ругнулся капитан. – Линь какой-нибудь, в пять-десять метров.

– А-а… Бу сде (то есть – будет сделано). А зачем?

– Привяжем за ручку, чтобы иметь хоть какую-то возможность захлопнуть дверь, если бандитов окажется слишком много, – пояснил Александр Васильевич. – Для этого нужны двое-трое, и стоять они должны чуть в стороне, за косяком двери, чтобы не попасть в зону обстрела. Теперь, Владимир, твоя задача, – он вновь обратился к стармеху. – Как только распахнется дверь, постарайся лучом фонаря ослепить бандитов хотя бы на пару секунд. Сможешь, значит, подаришь мне шанс выжить. Но имей в виду: скорее всего, они сейчас же откроют огонь, поэтому сам не попади под шальную пулю…

– Шас оебу, – ответил Вован.

– Все-таки, Дед, кругом ты дебил – от башки до копчика, – опять усмехнулся капитан, неплохо знавший французский. – Не сову нужно прятать, а собственную дурную голову. Эх, брат, не жалко воплю, жалко оглоблю об тебя ломать, да придется. Вот выпутаемся из этой истории, надо мне будет взяться за тебя и воспитать по-настоящему.

– И последнее, – вернулся к главной теме Куздрецов. – Нужны три-четыре нехилых мужика, чтобы рвануть за мной и попытаться вырубить пиратов.

– Значит, под пули лезть? – глухо прозвучал из дегтярной тьмы чей-то вопрос.

– Да, под пули, – не лукавя и не скрашивая угрозу, ответил чекист. – Добровольцы есть?

– Я, – шагнул в луч света Кораблин.

– Исключено. Капитан должен держать под контролем всю ситуацию и кораблем командовать – плавание еще не окончено.

– Но…

– Никаких «но», Борис Николаевич.

– Тогда я, – шагнул вперед старпом.

– И я…

– Я тоже.

– Меня запиши.

– И меня…

– Хватит, хватит, ребята. – Куздрецов никак не ожидал такого взрыва энтузиазма и смелости. – Вы хоть понимаете, на что идете? – изумился он.

– Знаем, не дети…

– Ну, тогда так: как только я выскочу и стармех засветит фонарем, постарайтесь понять, сколько там бандитов и как далеко они стоят. Если их человека два-три и находятся близко, значит, пулей за мной и меси всех направо и налево… Эффект неожиданности и свет им в глаза – единственный шанс в нашу пользу.

– А если больше и стоят далеко? – В упор глядя на Куздрецова спросил старпом Анатолий.

– Значит, все остаются здесь и побыстрее захлопывайте дверь на все задвижки… Все равно доскочить до них не успеете, покоцают вас из автоматов, как в тире…

– А ты?!

– Успею – вернусь, не успею – похороны за ваш счет… Вон, Маэстро Кок знает: в сто пятьдесят тысяч целковых эта развлекуха вам обойдется…

Шутка не удалась. Ее встретили глубоким, даже враждебным молчанием.

– Нет, так не пойдет, – резко возразил Кораблин. – Моряк на судне не дешевка… А жить-то мы как после этого будем?

– Прежде чем жить, нужно сначала выжить… Мужики, не будьте фраерами. Решили дело делать – надо делать, хватит сопли по перилам размазывать… Вон слышите, стук прекратился. – С этими словами Куздрецов взял у стармеха веревку и стал продергивать ее в дверную скобу, демонстрируя всем своим видом, что решение принято и разговор окончен. Ему молча помог Петрович: лихо затянул булинь и передал свободный конец в руки трех уже вставших на изготовку моряков.

– Вован, готов?

– Всегда готов, шеф! Как хрен при виде голой бабы.

Лихорадка тревожного ожидания охватила всех, озноб роковой неизбежности – непонятной, смутной и пугающей – судорожно бурлил в венах.

– Начинаем по счету три: раз… – боцман осторожно, чтоб ни скрипнуть, ни звякнуть тяжелыми задвижками начал отпирать дверь, – два… – Куздрецов пригнулся, собрался в тугой комок мышц и нервов, спиной чувствуя напряженное дыхание стоявших чуть позади и сбоку моряков, – три!

Мощным ударом ноги Петрович распахнул дверь, тугой луч света хлестнул коридорную тьму и под этим ярким потоком, распластавшись в молниеносном, как бросок кобры, прыжке, Куздрецов перемахнул через комингс и куском арматуры, который за края держал перед собой, сбил первого попавшегося на пути человека. Затем кувырок, и в луче прожектора он увидел впереди себя… пустой коридор. «Боже!!! – где-то в подсознании сверкнула мысль. – Бандиты стояли по бокам и сейчас начнут стрелять в распахнутую настежь дверь машинного отделения… Да и мне путь к отступлению отрезан». Он метнулся к стене, рванулся назад, к дверям, готовый своей арматурой, как палашом, кромсать каждого, кто попадет под руку, и… ошарашенно остолбенел. Трое ринувшихся в проем люка моряков уже нещадно месили сбитого им человека, который, корчась от ударов, катался по полу, пытаясь руками прикрыть голову, и не оказывал никакого сопротивления.

– Стой! Прекратить! Хватит! – Куздрецов силой растолкал остервеневших бойцов. – Несите его к нам!

Еще не остыв от рукоприкладства, моряки тем не менее дружно подхватили свою жертву и, словно перышко, занесли его в машинное отделение.

Уже привыкшим к полутьме взглядом Александр Васильевич бегло окинул поле боя. Его изумлению не было предела. На полу валялись три автомата Калашникова с двойными, скотчем привязанными друг к другу «голова – ноги» магазинами, а у самых дверей, во мраке – в неестественных для живых позах – лежали два бандита: в прыжке он их даже не заметил.

– Дед, Владимир, ну-ка, посвети…

Первое, что выхватил из мрака луч света, была темно-красная кровавая лужа, в которой лежали трупы.

– От ни хрена себе нахреначили! Кто это их так отбляйхерил? – только и сумел лязгнуть языком обалдевший стармех.

– Не я… – Стараясь не запачкаться кровью, Куздрецов наскоро обыскал еще теплые, но уже, действительно, начавшие белеть мертвецкой бледностью тела. Это были арабы. Никаких документов, только немного денег – американские доллары, иракские динары, немного сомалийских шиллингов. Больше всего Александра Васильевича порадовали ножи в ножнах, висящие на брючных ремнях. «Недурно, совсем недурно, – размышлял он. – Жаль, что пистолетов нет… Ну, да ладно: три Калашниковых и шесть рожков – это уже неплохо».

– Ребята, тащите этих покойников к нам, – крикнул он в открытые двери. – И, Петрович, тут нужно кровь замыть… Быстро!

– Сделаем, – отозвался боцман. – Только на кой шут нам эти трупы… еще завоняют…

– Надо! – Не стал вдаваться в объяснения Куздрецов.

Не прошло и двух минут, как тела были перенесены в дальний угол машинного отделения – подальше с глаз, – со стен и пола в коридоре тщательно вытерта кровь и вновь на все запоры задраена дверь.

– Как там наш пленник? – поинтересовался Александр Васильевич.

– Жить будет, – отозвался капитан. – Вовремя ты ребят остановил, а то со злости в минуту бы его порешили…

И правда, вид у бедолаги был жалкий. Он лежал на полу, и второй помощник аккуратно бинтовал ему разбитую голову, перекисью водорода и йодом обрабатывал раны и ссадины, вонючей мазью Вишневского мазал кровоподтеки, ушибы и синяки, а он, горемыка, молчал и только улыбался в ответ.

– Ну шо ты лыбишься, шо лыбишься?! – пошел на него буром кок. – Щас порубаю тебя на котлеты… Грешен буду, но на пять минут каннибалом заделаюсь, чтоб филей твой трефный отведать.

– Эй, охуэла – блин (исп.), отстань от болезного, – неожиданно заступился за избитого пирата стармех. – Ему вон и так до смердинки три пердинки осталось.

– Да ты че, Вован, – изумился кок. Уж чего-чего, а этого он никак не ожидал от своего татуированного дружбана. – Ты же сам хотел откусить кусочек вкусного абрикоса…

При этих словах глаза пленника судорожно забегали, вмиг пропала улыбка, тело вздрогнуло, напряглось, сжалось, потом взгляд испуганно застыл на тщедушном русском – в белом колпаке и запачканном кровью фартуке с тяжелым тесаком в руках и угрозами сексуального извращенца на языке.

– Слушай, кэп, а это, кажется, и вправду иранец, – заметил реакцию своего подопечного второй помощник капитана, который все еще возился с травмированным гостем, обрабатывая его раны. – Смотри, как на «кусочек абрикоса» среагировал.

– Ну да, точно! – подтвердил старпом. – Я узнал его! Это он в мегафон орал, на английском и на фарси…

– Ты из Ирана? – обратился Куздрецов на фарси к лежащему. Тот утвердительно мотнул головой. – А как звать и почему ты оказался среди этих пиратов? – Александр Васильевич перешел на английский, чтобы капитан и все члены команды, знающие кто – хорошо, а кто – не очень этот язык, могли понять диалог.

– Меня зовут Мохаммед Салами. Я ученый из Тегерана… – кое-как двигая выбитой челюстью и разбитыми губами, он сбивчиво и невнятно рассказал свою историю: о том, как оказался в заложниках у боевиков ДАИШ, как над ним издевались, как отстрелили палец, как казнили французскую журналистку и, наконец, как он оказался среди пиратов. Устав, иранец облизнул пересохшие, в запекшейся крови губы.

– На-ка, вот, сердешный, глотни. – Кок, отложив в сторону свой тесак, по-дружески протянул гостю стакан сока. Тот с жадностью осушил его и неуверенно вернул Петьке, «еще мол». – Пиво пить, водку водячить, коньяк коньячить да безобразия нарушать потом будем, а сейчас на, прими еще, пока я добрый, а то к утру опять осерчаю, – приговаривал Маэстро, снова наполняя граненый бокал.

– Ну а этих, – Куздрецов жестом римского патриция в Колизее ткнул большим пальцем в дальний угол, где лежали тела пиратов, – как ты порешил?

– Мне дали автомат, но с пустым рожком. В суматохе, когда мы лезли на корабль, я будто бы случайно взял чужой. Подмены никто и не заметил. А когда бандиты расстреляли сомалийцев…

– Что? – поднял бровь Куздрецов.

– Когда бандиты расстреляли сомалийцев и сбросили их в море…

– Зачем?!

– Пираты требовали часть выкупа за корабль и груз, а моджахедам ДАИШ комплексы противовоздушной обороны, которые везет ваш корабль, очень нужны для своей армии.

– Ну и ну… – Александр Васильевич озадаченно теребил подбородок. Каждая новая подробность повергала его в шок. О зверствах и цинизме исламских радикалов он был наслышан. Но сейчас его волновало другое: в Москве вся операция готовилась под покровом строжайшей тайны, а тут каким-то ублюдкам-головорезам и про судно, и про секретный груз известно все-все… Ну, или почти все.

– Как они пронюхали о комплексах ПВО?

– Не знаю…

– Ну, ладно… а как же ты этих двоих угробил?

– Они же думали, что у меня автомат без патронов… И сидели, вас караулили, чтобы уничтожить и попасть в машинное отделение… Я выстрелил в них и стал вас просить, чтобы вы открыли, но вы не слышали… Тогда прикладом автомата начал SOS стучать…

Команда многозначительно переглянулась. Каких только сюрпризов не преподносит судьба-злодейка! Человека, которому все они, можно сказать, обязаны жизнью, моряки чуть было не угробили собственными руками.

– Ты, это… извиняй уж нас, – старпом осторожно и бережно похлопал своей огромной клешней иранца по худющему плечу. – Мы же не знали, что ты за нас… – И чтобы хоть как-то сгладить неловкость положения, он повернулся к коку. – Ну-ка, Маэстро, сообрази для нашего гостя что-нибудь эдакое… ну, чтоб с мясом. Только смотри… свинину мусульмане не едят.

– Знаю, у меня специально для такого случая банка говяжьей тушенки припасена. Кошерный халяль!

– Да уж, брат, не серчай… – Один из моряков-здоровяков, который только что от души дубасил иранца, снял с себя тельняшку, несколько раз свернул ее и заботливо подложил ему под забинтованную голову.

– Знаешь, Мохаммед, – вступил в разговор третий участник потасовки, – у нас говорят, что крепкая дружба с хорошей драки начинается… На вот, держи… на память. – С этими словами он снял с руки свои командирские часы и надел их на запястье ошалевшему от всеобщего внимания иранцу. Мохаммед попытался приподняться, сказать что-то и не смог, только часто-часто моргал и из его глаз текли слезы.

– Наш парень, – удовлетворенно щелкнул языком Кораблин. – Когда били – молчал… Теперь вот расслабился… – Переварив услышанное, он отозвал в сторону чекиста.

– Ну, что делать будем, Александр Васильевич?

– Кончать с этими уродами надо. И чем скорее – тем лучше. Не ровен час, придут сюда, а своих нет. Сначала их, конечно, поищут, ведь не поверят, что обоих укокошили, да и следы мы замели. А как поймут, в чем дело, совсем остервенеют. Чего доброго, из гранатомета в дверь шарахнут… Да и своего иранца вот-вот хватятся, а может, уже ищут его, чтоб в расход пустить. Он им больше не нужен, как и пираты эти сомалийские.

– Так что, убивать их, что ли?… – нерешительно произнес капитан.

– Сейчас иного не дано. Они-то по такому поводу заморачиваться не станут. Для исламских радикалов жизнь всех неверных – тьфу, жизнь барана для мясника. Даже сомалийцев, своих братьев по вере, прикончили, что уж про нас говорить…

– Ну, тогда я полностью тебе подчиняюсь. Говори, что делать будем. Я-то ведь про пиратов только книжки читал да кино смотрел… А моя матросня тебя совсем зауважала… Кажись, поняли они, что никакой ты не инженер с завода, а человек с Лубянки… Ну, да ладно, что уж теперь секреты городить. Ты только растолкуй нам внятно, что и как, а мы уж не подведем.

– Проинструктирую… – И, снова подойдя к иранцу, спросил: – Где сейчас эти бандиты?

– Когда я уходил, основная часть была в рубке. Они думают, как прорваться в машинное отделение и завести двигатель. Остальные разбрелись по кораблю.

Глава 30 Парадокс конспирации

– Так как же прикажете это понимать?!

Обычно спокойный и выдержанный генерал-лейтенант Службы внешней разведки Николай Константинович Гарушкин был вне себя от злости и, что крайне редко с ним случалось, устроил крутой разнос своим коллегам из контрразведки, которых специально пригласил в свой кабинет в Ясенево, хотя формально и не был их начальником.

– Я еще могу понять этих ребят из группы захвата, – резко продолжал он. – Они прекрасно сделали свое дело, задержали шпиона, доставили, куда надо, и успокоились… Но вы-то, вы!!! Или уже забыли разработку Огородника?! Так перечитайте Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен заявить…».

Генерал раздраженно ходил по своему просторному кабинету, а понурые гости из ФСБ – Гужевой, Сиддиков и Моруженко – сидели за столом для совещаний, опустив головы и нервно кусая губы.

– И ведь что обидно, – запальчиво продолжал генерал, – так прекрасно начали дело… Моментально шпиона выявили, перехватили информацию о тайниковой операции, установили место закладки, вынудили объекта провести изъятие тайника, взяли его с поличным и так лоханулись на самом последнем этапе! Ведь он же тепленький был, готовый все нам рассказать и выполнить любое наше поручение… А что теперь?..

Гарушкин остановился, сложил на груди руки и, раскачиваясь с пяток на носки, недовольно взирал на своих гостей.

«Наверняка они уже по полной огребли от своего руководства, – подумал он, – да и сами все прекрасно понимают… И все же, так проколоться!»

– Мы все предусмотрели, – вступился за своих подчиненных генерал-майор Гужевой, – и предполагали, что у него мог быть яд… Переодели полностью, все вещи изъяли… Даже врач-реаниматолог в нашей бригаде был.

– И что?

– Против такого яда все средства бессильны…

– Ну а сигареты, сигареты? – не унимался разведчик, он хотя и пытался, но никак не мог погасить в себе досаду и злость. – Почему ему дали возможность закурить из собственной пачки? Ведь знали, что он курит… Не могли свои предложить той же марки?

– Да были у нас сигареты, были, те же самые «Житан»…

– Ну, так в чем же дело?

– Купились мы все… его личной трагедией прониклись… – не то оправдываясь, не то сожалея, негромко произнес Моруженко.

– Да, про горячее сердце вспомнили, а про холодную голову забыли, – с издевкой вспомнил Гарушкин уже изрядно подзабытую фразу Дзержинского о чекистах.

Николай Константинович замолчал, давая себе остыть, и вдруг понял, что на месте этих ребят, прекрасных оперработником, тоже, наверное, не смог бы остаться равнодушным к личной трагедии предателя. Безусловно, Коржавцев – изменник, шпион, но ох как надо было понять его душевное состояние, дойти до самой сути. К тому же понять – еще не значит простить. Вот уж, действительно, чтобы победить противника, его нужно знать даже лучше, чем самого себя…

– Я не думаю, что он отравился только из чувства страха или нежелания быть перевербованным нами, – заполнил возникшую паузу Гужевой. – Он профессионал и все прекрасно понимал. Мне кажется, со смертью Женевьевы Дюваль для него был потерян весь смысл жизни. Наступило опустошение, крах… То самое безразличие, когда не пугает даже смерть.

Размышляя, Николай Константинович вновь продолжил давить каблуками паркет своего кабинета. «Значит так: мы выяснили все, что натворил Коржавцев, но не узнали, как, где, когда, кем конкретно и при каких обстоятельствах он был завербован. Вряд ли полковник разведки, в прошлом хороший агентурист, стал инициативником и сам пошел на контакт с французской разведкой. На чем же его сломали? Ну да, деньги, женщина, но ведь и еще что-то было весомой причиной измены. А самоубийство? Может быть, позор, стыд за предательство, десять-пятнадцать лет в тюрьме для него были ужаснее гибели? К сожалению, этого мы не узнаем уже никогда…»

– Как объяснили причину смерти его семье? – более спокойно спросил он своих гостей.

– Хроническая усталость, нервное перенапряжение, по дороге домой не выдержало сердце…

«Весьма банально, но все, как в жизни», – подумал Гарушкин.

– …Случайные прохожие вызвали «скорую», но в больнице он умер. Подтверждающие медицинские документы подготовлены, – продолжал Юрий Алексеевич озвучивать легенду, которую оперработникам пришлось срочно придумать и в спешном порядке реализовать в связи с неожиданным самоубийством шпиона. – Оттуда же, из больницы, и его родным домой позвонили. По-моему, жена не очень сильно и расстроилась от этой новости. Ребенок пока ничего не знает.

– До его коллег по работе тоже такую же информацию довели?

– Да. Все звонки шли от имени реального врача. Сейчас тело Коржавцева в морге, а в «Военвнешторге» заняты организацией его похорон. Погребение будет торжественным, с оркестром. Никому и в голову не придет, что хоронят шпиона…

– Имейте в виду, излишние ажиотаж и пафос абсолютно неуместны. В общем, жил грешно и умер спешно. – Переставив ударение и заменив всего одну букву в последнем слове, Гарушкин переиначил известное изречение русского поэта XVIII века Ивана Баркова, который, как гласит историческая молва, за несколько дней до смерти сам себе сочинил эту эпитафию и… по пьяни утонул в клозете.

«Вот еще одна превратность работы в разведке, – невеселая мысль посетила Николая Константиновича, несколько успокоившегося от негодования и досады. – Многие разведчики, и особенно нелегалы, десятки лет успешно отработали за границей и никогда не были разоблачены спецслужбами противника, так и оставшись безвестными героями. Даже наградные документы им готовили на подставные имена. А всеобщую славу, уважение и почет – конечно, заслуженно – получали те, кто был раскрыт и героически погиб, как Рихард Зорге, либо сумел вернуться на родину, как Конон Молодый или Рудольф Абель. Абсолютное же большинство нераскрытых сотрудников отечественных спецслужб, высочайших профессионалов, на всю жизнь так и остались инкогнито – людьми тайного закулисья работы спецслужб, имена которых до сих пор хранятся в архивах под грифом «Совершенно секретно» и никогда не будут преданы гласности… А тут предателя с такой помпой хоронят, с цветами и оркестром. Хорошо хоть без почетного воинского караула и оружейного салюта. И предателем его назвать может только суд, но кто же будет судить покойника? Вот такой парадокс конспирации…»

– От французов никакой утечки сведений не будет? – вновь поинтересовался генерал у контрразведчиков. – Они, конечно, могут что-то заподозрить и попытаться узнать, в чем была истинная причина смерти Коржавцева, ведь агентом для французских спецслужб он, судя по всему, был очень ценным. Не исключено, что даже и по каким-нибудь официальным каналам могут какой-нибудь запрос сделать, но сомневаюсь, что стоит затевать с ними переговоры на эту тему.

– Вряд ли они будут поднимать этот вопрос. Публичный шпионский скандал абсолютно не в их интересах. К тому же мы поставили условную метку на колонне у станции метро «Кропоткинская» об успешном изъятии Коржавцевым тайника. Уже на следующее утро наша служба наружного наблюдения отметила появление в том районе сотрудника посольства Франции. Совершенно точно, он отфиксировал этот знак. Так что у них нет никаких реальных поводов и причин связывать смерть Коржавцева с тайниковой операцией.

– А контрнаблюдения за выемкой тайника они не вели?

– Мы не выявили ничего подозрительного.

– Ну, о смерти своего конфидента они узнают очень скоро, может быть, уже знают, а дальше – пусть думают, что хотят, любые версии строят… Единственное, чего они могут опасаться, так это того, что в больнице при осмотре вещей Коржавцева контейнер с секретной запиской могли обнаружить врачи.

– Французская разведка предусмотрела, что закладка случайно могла оказаться в чужих руках, и записку изготовили с эффектом самоликвидации. Даже после погружения в сахарный сироп она вскоре просто растворилась, растаяла. В сухом виде ее не то чтобы прочесть, даже развернуть было невозможно – она бы рассыпалась в пыль без всяких шансов на восстановление. Так что в этом смысле французы, я уверен, чувствуют себя спокойно и в полной безопасности, – Юрий Алексеевич Гужевой, который посекундно помнил опрос задержанного шпиона и уже несколько раз успел внимательно посмотреть сделанную тогда видеозапись, был абсолютно уверен в правоте своих слов и в профессионализме французской разведки тоже.

– Хорошо. Теперь так, в сухом остатке: что нам удалось узнать от Коржавцева?

– Всю информацию он передавал через связника – эту самую Женевьеву Дюваль.

– Как, каким образом? – Разведчику хотелось как можно больше знать о технологии шпионской работы этого предателя.

– Думаю, он встречался с ней во время своих зарубежных командировок – отчитывался о проделанной работе и получал новые задания. Между встречами добытую информацию отправлял по компьютеру с помощью шифратора через Интернет, – докладывал свои соображения генерал-контрразведчик. – В Москве получал задания при личных встречах с представителями разведки, но это в крайнем случае, а в основном – через тайниковые операции. Встреча с кадровым разведчиком в посольстве, судя по всему, была единственной.

– Нам удалось собрать кое-какие сведения о Женевьеве Дюваль, – в разговор вмешался Анатолий Сиддиков. – Она, действительно, работала журналисткой, готовила и публиковала в различных профильных изданиях очень серьезные статьи по международному военно-техническому сотрудничеству, в том числе и по России. О ней известно руководству «Военвнешторга», на международных оружейных выставках она практически всегда посещала экспозиции российских компаний.

– Именно через Дюваль этот крот передал информацию о поставке комплексов ПВО в Иран, а когда ее захватили исламские боевики, эти сведения стали известны и бандитам из ДАИШ.

«Значит, мы оказались правы по поводу того, кто захватил наш корабль с грузом С-300 для Ирана», – удовлетворенно отметил Гарушкин, а вслух сказал:

– Да-а, какую оперативную игру могли бы мы реализовать против французской разведки! Сколько интересной информации получить, сколько дезы им подсунуть… Жаль, что упустили такую возможность…

Гости из контрразведки вновь виновато опустили головы, приняв в свой адрес скрытый упрек генерала СВР.

– Ладно, коллеги, всем до свидания, а нам с Юрием Алексеевичем еще кое-что обсудить надо.

Когда за гостями закрылась дверь и генералы остались вдвоем, хозяин кабинета сел за свой рабочий стол, помолчал, словно обдумывая, с чего лучше начать, и приступил к главному.

– Юрий Алексеевич, ты в курсе всей операции кроме основного, завершающего этапа… – И разведчик проинформировал своего несколько изумленного коллегу из ФСБ о ракетном ударе по одному из ядерных центров Ирана, разработанном совместно с ЦРУ.

– Ну вот, теперь ты знаешь всю ситуацию от А до Я. И сейчас, на фоне санкций и резко обострившихся отношений между Россией и США, нам нужно придумать, как достойно выйти из этой ситуации, не потеряв лица ни перед Америкой, ни перед Ираном.

– Но это же политическое решение. Пусть руководители и думают, как эту кашу расхлебывать.

– А ты вспомни, как из Карибского кризиса выпутывались. Тогда всю черновую работу спецслужбы сделали. Хрущев и Кеннеди лишь последнюю точку поставили. Вот и наше с тобой начальство к руководству страны должно идти уже с детально проработанным предложением. А уж что там решат, одному Богу известно…

Следующие полтора часа прошли в напряженном обсуждении различных вариантов решения проблемы, но… конечное предложение так и не было выработано.

– Чувствую, что сегодня от нашей дискуссии проку не будет. Давай еще раз подумаем и встретимся завтра. – Гарушкин с досадой швырнул на стол свои очки. – А тебя вот что еще попрошу. Я тут погорячился малость, спустил Полкана на твоих мужиков… так ты их это, подбодри чуть-чуть. В любом случае они молодцы, а не ошибается только тот, кто ни хрена не делает… От вашего руководства им и так, наверное, изрядно досталось.

– Да уж, по самую ступицу поимели…

Глава 31 Смерть на вкус, запах и цвет

Со всеми предосторожностями почти вся команда сухогруза кроме раненых, иранца и трех человек «группы тыла», опять запершихся в машинном отделении, неслышно вышла в коридор. Три автомата, ножи и прежние стармеховские приспособы составляли вооружение этого любительского спецназа. Несмотря ни на какие уговоры и даже приказы, кок Петька категорически отказался остаться при харчах и со своим громадным мясным тесаком пополнил самодеятельный боевой отряд мореманских командос. Но сразу за спасительным железным люком гримаса бесстрашия растаяла на его лице, боевой пыл исчез, и он, словно индус на корриде, почувствовал себя весьма прескверно.

В темноте двигались крадучись, нутром чувствуя все коридоры, углы и ступеньки родного судна. Невесть откуда едва ли не в каждом проснулся зверь – осторожный, кровожадный и хищный, даже не зверь, а что-то гораздо более страшное и жестокое в своей жажде убивать, убивать, коверкая все законы природы, убивать не добычу и не потому, что хочется есть, а потому, что надо убить изверга еще более коварного и мерзкого, убить его, чтобы он не убил тебя. И они крались, неслышные в звуках тишины, таились, растворившись в темноте, все ближе и ближе подбираясь к своей, нет, не жертве, а врагу – сильному и опасному. Все вокруг напряглось жестокостью и ненавистью, жилилось злобой и коварством. Казалось, и контейнеровоз оцепенел, застыл в тревожном и напряженном ожидании кровавой развязки.

Пробрались на верхнюю палубу, полной грудью вдохнули свежую прохладу – воздух-то в машинном отделении густой и терпкий, настоянный на соляре и техническом масле, и такая бражка по вкусу лишь Деду да его подручному, механику. А здесь ночь – ветреная и шаловливая девчонка, вся украшенная сияющими звездами, – широко улыбалась ясным месяцем, и море – в лунной, цвета белого золота, ризе.

Четкий силуэт судовых надстроек и морских контейнеров, громоздящихся на палубе, словно вырезаны из черной бумаги и наклеены на звездное небо. Только в иллюминаторах ходовой рубки бился, словно в плену, робкий луч фонарика. Там были люди.

– Работаем по старой схеме, – внятным шепотом инструктировал Куздрецов. – Боцман пинком вышибает дверь, сначала я, за мной старпом и еще трое врываемся в рубку. Дед, как только мы вломимся, сразу врубай фонарь. Стрелять они инстинктивно начнут по источнику света, так что не держи его перед собой, а то ведь татуировку твою могут попортить. Всем все ясно?

– Ясно! – прошуршало в ответ.

– Вы только в рубке сильно-то не буяньте, – также шепотом попросил Кораблин. – Техника и приборы нам нужны живые…

– Постараемся… Теперь слушай дальше. По-тихому мы их убрать не сможем, так что на помощь прибегут остальные. Сколько их будет, не знаю… Поэтому ты, Борис Николаевич, со своим автоматом спрячься где-нибудь около входа в рубку и никого не подпускай. Бей короткими и наверняка. Мужики твои пусть поблизости будут. Мы как управимся, постараемся помочь… Ну, по счету три – с Богом.

Они прокрались к двери ходовой рубки. «Только бы они ее не заперли… только бы не заперли, – заигранной пластинкой повторялась в мозгах Куздрецова одна и та же мысль. – Ну, повезло!» – Он увидел мельтешащие отблески света в щели между краем двери и косяком.

– Петрович, я сам, – беззвучно показал он губами и жестами боцману, который уже встал на изготовку.

От мощного удара дверь едва не слетела с петель, шарахнув и сбив с ног одного из бандитов, случайно оказавшегося рядом с противоположной стороны, – того самого, что держал в руке небольшой светодиодный фонарик.

– Ни с места! Руки за голову! – В свирепом реве вывернув рот, Куздрецов ураганом вломился в рубку. В ярком луче скользнувшего вслед за ним света он заметил, как стоявший у противоположного входа бандит лихо сдернул с плеча автомат, но даже не успел снять предохранитель – короткая прицельная очередь профессионально завалила его, только смердящая кровь брызнула на стену. В тот же миг сзади под угарный мат гулко застучал автомат старпома, и еще один бандит повалился на пол и в диких корчах стал исступленно царапать настил скрюченными пальцами, хрипя и обламывая ногти в приступе нестерпимой боли. Красная смертельная юшка пузырилась у него изо рта. Другой пират, сидящий на корточках справа от входа и рванувшийся было за своим автоматом, нарвался на такой удар в голову боцманским ботинком, что отлетел в сторону и остался лежать неподвижным: одним-единственным, протяжно долгим прихлюпом душа шахида, выбитая из его черепа, отлетела в райские мусульманские кущи.

А дальше произошло что-то невообразимое. С воплями: «Собакахер мударисен! Усрат ахуй атъебифи биляди!» в рубку, размахивая ножом и мощным фонарем, ворвался стармех. От вида сплошь татуированного разъяренного мужика (у исламистов полностью запрещены татуировки), а еще больше от его рева на родном для бандитов арабском языке у них отвисли челюсти, безвольно опустились руки и в изумлении вылезли из орбит глаза. Даже когда их связывали по рукам и ногам, они никак не могли понять, почему этот полоумный русский ринулся в смертельную драку – кухонный нож против автоматов – с криками «Здравствуй, учитель!» и «Семья моего брата – лучшая в стране!»

Моряки едва успели уложить мордой в пол и связать оставшихся в живых террористов, как снизу раздалась дробная автоматная очередь, вопль раненого и в ответ сразу несколько стволов огрызнулись огнем, свинцом и смертью.

– За мной! – крикнул Куздрецов. – Кто-нибудь останьтесь бандитов стеречь! – и через двери бросился вниз.

Старпом, боцман, кто-то из моряков и стармех, подхватив трофейные Калашниковы, на руках – так умеют лишь моряки – слетели вниз по гладким перилам трапа, даже не зацепив ногами ступенек. Остановились только у выхода на палубу.

– Из дверей – сразу на пол и откатывайтесь в сторону! И не все скопом, по одному… Стрелять наверняка… Петрович, чуть-что, прикрой огнем отсюда. Но не высовываться…

Последняя команда была явно нелишней. Порвать солдатский ремень своим необъятным, в трех лоханках не умоешь, животом боцман, конечно, мог, но плюхнуться всей тушей на палубу и быстро перекатиться на спину и опять на живот для него было весьма проблематично.

Влет распластавшись по палубе и тут же скатившись в какой-то угол, Куздрецов понял, что в ночной тьме лихорадочная стрельба ведется наобум. Фактически безоружные моряки притаились где-то тут, в спасительных закутках родного судна, и боевики сосредоточили огонь по тому месту, откуда капитан уложил первого бандита, рванувшегося в рубку. Но автомат Кораблина молчал. «Либо сменил позицию, либо…»

Лязгнуло железо о палубу и будто тяжелый мешок повалился. Это старпом не очень сноровисто попытался повторить ловкий бросок Куздрецова. За ним метнулся Дед, и оба, обдирая колени, шустро подползли к чекисту.

Шум и движение не остались незамеченными, моджахеды перенесли огонь в распахнутую дверь, буквально вдавив в пол и боцмана, и оставшихся с ним моряков. Темнота коридора и высокий комингс спасли их от пуль. Теперь инициатива и оперативное преимущество были на стороне более профессионально подготовленных бандитов. Помогал им и чуть забрезживший рассвет. Во что бы то ни стало они решили пробиться к ходовой рубке, и только чудо могло спасти оказавшихся у них на пути людей. Александр Васильевич сразу понял пиратский замысел и очень пожалел, что оказался с Анатолием и Вованом в одном месте: стрелять даже из трех автоматов из одного укрытия – не лучший вариант в данной ситуации. Они тут же сосредоточили бы на себе огонь всех террористов, стрелявших из разных мест.

– Ну-ка, стармех, матюгнись по-арабски, да погромче, – ткнул он локтем лежащего рядом Деда.

– Но я не умею… – виновато промямлил Вован. – По-турецки можно?

– Арабский нужен! Ну, крикни хоть что-нибудь…

– Ад-Дауля аль-Исламийя – атьебу билядина! – во все горло заорал Вован, и… стрельба прекратилась.

– Что за волшебное слово ты им прокаркал?

– «Исламское государство – самая красивая страна…» А че? Че-то не так?

– Так-так… Ну, теперь держись и не зевай…

И вдруг из тех мест, откуда только что велась стрельба, раздалось дружное «Аллаху акбар!» и несколько террористов выскочили из своих укрытий.

– Воистину акбар! – процедил сквозь зубы Куздрецов, и длинная очередь его автомата хлестко прошлась по бандитам. И тут же заговорили Калашниковы старпома и Деда, а из открытых дверей их поддержал огневой вал в три ствола боцмана и засевших с ним моряков, и даже сверху, короткими очередями крыл пиратов еще один АК-47.

– Гляди, наш Кораблин! – восторженно крикнул Вован, задрав голову. – А я-то думал, ему пипец пришел… его… это… уже угробили.

– Угробили… – передразнил его Анатолий. – Наш кэп, как и положено, – на высоте положения, на капитанском мостике! Рулит процессом!

Слева, за углом корабельной надстройки, послышалась шумная возня, сдобренная отборным матом. Кто-то из моряков, спрятавшись в подвешенной на шлюпбалках спасательной лодке, улучил момент и сверху бросился на подкравшегося бандита, целившегося в капитана. Удар шведским гаечным ключом раскроил череп, автомат вывалился из вмиг ставших ватными рук, и, пока подоспели старпом с Дедом, моряк для верности не пожалел еще двух оплеух куда придется своей приспособой.

– Саша, сзади! – услышал Александр Васильевич крик капитана и резко обернулся в ту сторону, куда короткими очередями стрелял Кораблин. Чекист не увидел, а просто обострившимся до звериного чутьем ощутил смертельную опасность. Ему хватило мгновения, чтобы сорваться с автоматной мушки бандита и кубарем скатиться за кнехт, укрывшись от тугой дорожки трассирующих пуль. Он вскинул свой «калаш», нажал на спусковой крючок, чтобы прошить от головы до задницы распластавшегося на палубе и целившегося в него пирата, но автомат молчал – в магазине кончились патроны. Всего пары-тройки секунд хватило бы ему, чтобы вытащить из автомата спарку из двух рожков, перевернуть их, вставить обратно, передернуть затвор, загнав патрон в патронник, и вновь продолжить стрельбу, но бандиту потребовалось лишь мгновение, чтобы увидеть чекиста в прорезь своего прицела и… Но выстрелов не было. Выглянув из-за кнехта, Куздрецов увидел рядом с террористом гигантскую фигуру старпома, который одной ногой просто впечатал в палубу бандитский автомат, а коленом придавил шею уже хрипящего моджахеда.

– Ну, что ты смотришь на него, как Екатерина II на творение великого Фальконе, – раздался голос невесть откуда появившегося кока. – Это не памятник Петру I, а гидра исламского халифата. Так что, Анатолий, раздавите гадину.

Набухший тугой злобой, словно свинцом налитый старпомовский кулак вмиг обездвижил свою жертву.

– А что не стрелял? – поднимаясь из-за своего укрытия, спросил Александр Васильевич.

– У меня патроны кончились… все… – будто извиняясь, развел руками Анатолий, глядя на чекиста. И, повернувшись к коку, поинтересовался, указывая на густую, изрядно вспухшую синеву под глазом: – Что это у тебя за украшение? Кто наградил?

– А пусть не лезут… – ответил Петька и, отвернувшись, конфузливо прикрыл ладонью знатный фингал.

Бой еще не закончился, он просто рассыпался на мелкие схватки, в которых моряки неумело огрызались из трофейных автоматов на бандитскую стрельбу, и лихая матерщина конопатила предрассветную мглу. Куздрецов, перезарядив автомат и передернув затвор, побежал в сторону выстрелов.

Неожиданно в предутреннем полумраке из-за контейнера выскочил бандит. Сломя голову он бежал вдоль фальшборта, не видя никого и ничего перед собой, а у него на хвосте, матерясь на чем свет стоит, гнался в глухом и неистовом бешенстве кто-то из моряков с увесистым молотком в руке. Странное дело, у исламиста был автомат, но он не стрелял, хотя одной пулей мог бы уложить своего преследователя. Но даже не стреляя, ему наверняка удалось бы уйти от погони и спастись, он был моложе, подвижнее и ловчее, но моряк, чувствуя, что враг уходит, запустил свой молоток в дергающуюся на бегу спину, словно индеец томагавк. Удар пришелся точно между лопаток. Беглец упал, выпустив свое оружие, но боль и сила страха пинком подняли его на ноги, и он ошалело рванул дальше, как вдруг на его пути нарисовался боцман. Что произошло дальше, с достоверной точностью никто понять не мог: то ли Петрович, до упора вобрав в себя свое пивное благополучие, в подходящий момент вывернул его из брючного ремня навстречу бандиту, то ли сам боевик, увидев впереди опасность больше центнера весом, на всем скаку решил резко взять вправо, но не успел и со всей дури впендюрился в непреодолимый бурдюк с такой силой, что отлетел в сторону и, ударившись поясницей о леер, переломился едва ли не пополам и, не удержавшись на ногах, с размаху полетел за борт.

– Вот так, теперь после бега примите водные процедуры, – менторским тоном проворчал боцман и поднял брошенный на палубе пиратский автомат. – А похоже, что это пушка нашего иранца, – рассуждал он, вынимая и рассматривая магазин. – Вон, и рожок пустой, и ни запаха, ни нагара…

– Слушай, Петрович, – едва переводя дыхание, спросил моряк, только что гнавший шахида, – а вытаскивать этого засранца из воды мы будем? – Он перегнулся через перила, высматривая барахтавшегося в воде игиловца, и вдруг, не дождавшись ответа старшего палубной команды, который поглаживал свое героическое брюхо, раздумывая, что предпринять, закричал: – Смотри, акулы!

И правда, в изумрудно-прозрачной воде вокруг несчастного кружили уже хорошо различимые в предрассветном мареве несколько стройных тупорылых тел, спокойных, величавых, уверенных в своей силе и превосходстве; их спинные плавники бороздили водную гладь все ближе и ближе к орущему в припадке ужаса человеку.

– На, держи! – Боцман сунул пустой автомат матросу, сорвал из-за спины свой «калаш» и короткими очередями стал методично всаживать пули в литую пластику упругих и гибких спин. Дернувшись и забив хвостом, одна из акул перевернулась вверх серовато-белесым брюхом, другие, отведав свинца, метнулись в сторону, но ненадолго. Привлеченные шумом и плеском, а может быть, кровью убитой акулы, из темно-зеленой глубины стремительно поднимались новые черные тени.

Боцман вновь вскинул свой автомат, но после нескольких выстрелов Калашников будто поперхнулся и замолчал.

– Стреляй, Петрович! Стреляй, – кричал матрос.

– Патроны, блин, кончились… – С досады он швырнул автомат в одну из акул, в то время как другие все плотнее и плотнее окружали несчастного. Вот одна из них, изящно повернувшись набок, поднырнула под обреченного… Пронзительный вопль захлебнулся водой и болью. Но человек еще сумел вынырнуть, чтобы хрипло ухватить последний глоток булькающего, уже напополам с солено-красной океанской кипенью воздуха, прежде чем бесследно исчезнуть в океане, раствориться, как пузырчатая пена на воде.

– На ночной ужин акулам были поданы сомалийцы, а на десерт – арабская отбивная… – прокомментировал ужасную сцену Петька, также наблюдавший гибель пирата. Голос его пилой прошелся по сердцу боцмана.

– Заткнулся бы ты, камбузная твоя душа, – огрызнулся он, зло сплюнул от досады и повернулся спиной к коку.

А бой между тем продолжался. Где-то на корме длинными и короткими очередями отрывисто залаял автомат, потом опять и опять.

– По нашим бьют, видно, прячется или убегает кто-то, – крикнул неизвестно откуда появившийся Куздрецов. – У кого остались патроны – за мной.

И хоть боеприпасы были израсходованы вчистую, все побежали на звуки выстрелов.

– Вон он сидит, сука, на юте, супостат, мать его… – из-за угла рубки выскочил Вован, на бегу вскинул автомат и, корча язык матюгами, азартно, до последнего патрона, дал длинную очередь куда-то в сторону флагштока. Но самый крепкий матерок не свалился на зубок, остался про запас, а может, просто не успел по самые уши опорочить врага. Огромного роста бандит, обгаженный мерзостью стармеховского мата, с колена, будто на полигоне, хладнокровно всадил в татуированную цель несколько пуль из своего пистолета. Сердце Деда спотыкнулось, не удержавшись на краешке удачи, на полуслове оборвалась матерщинная фраза, на полувздохе пресеклась непутевая жизнь. Смертельный озноб полоснул сознание, и он ничком рухнул на стланья, перевалился на спину, дернулся и неестественно вытянулся, словно присмирел, такой же несуразный и нелепый, как луна на полуденном небе.

– Владимир!

– Вован!

– Стармех!

– Дед! – раздались с разных сторон растерзанные ветром крики.

А навстречу бегущим морякам поднялся исполинского роста главарь террористов Ибрагим. Его автомат валялся где-то позади, рядом – пустые рожки. В руке – пистолет, затвор которого был в крайнем заднем положении, что свидетельствовало о пустом магазине. Посмотрев на никчемную теперь железяку, бандит с презрением швырнул его за борт и, сжав кулаки, не таясь, угрожающе медленно шел на моряков.

– Стой, руки за голову! На колени! – заорал Куздрецов и вскинул свой автомат.

– Аллаху акбар! – рявкнул в ответ громила и продолжал как ни в чем не бывало идти вперед, прямо на ствол.

– Погоди-ка, друг, – вперед вышел старпом и отвел в сторону автомат Куздрецова, а свой, сняв с плеча, опустил на палубу. – Дай-ка я посчитаюсь с этим уродом за Вована…

– Анатолий, не шути! Назад! – крикнул чекист и попытался преградить ему дорогу. Куда там… Мощная старпомовская длань, словно ребенка, отодвинула его со своего пути. Не сводя с противника свирепых глаз, он дошел до лежащего Деда, отпихнул ногой в сторону своих его автомат и вновь двинулся к моджахеду.

– Аллаху акбар! – вновь прорычал бандит и, будто плетью, стеганув своего противника яростью черных зрачков, остановился, готовый к драке.

– Ну что, козел ты вонючий! – процедил сквозь зубы старпом. – Как с тобой разговаривать прикажешь? По батюшке величать или к едреней матери послать?

То, что для кого-то из них эта схватка окажется последней, было ясно всем.

Александр Васильевич рывком прижал к плечу приклад своего автомата, взял бандита на мушку, нажал на спусковой крючок и, матюгнувшись со злости, бросил ствол на палубу. И тут же, вырвав «калаш» из рук стоящего рядом моряка, снова прицелился, и негромкий сухой щелчок, хорошо слышный в тишине раннего утра, еще раз доказал никчемность оружия без боеприпасов.

А враги меж тем сошлись и встали в трех шагах, испепеляя друг друга ненавидящими и в то же время оценивающими взглядами. Во всем они были равны: в силе, свирепости и ненависти. Но если за спиной Анатолия, как стена, на которую можно опереться, стояла команда, моджахед был один, и эта безысходная обреченность умножала его решимость, отвагу и жестокость. Он обязательно должен убить этого русоволосого великана-кафира – тем почетней и возвышенней станет его собственная мученическая гибель как свидетельство искренней веры в Аллаха, и это будет жертва во имя джихада и великого исламского халифата! И ему простятся все земные грехи и даже без омовения, минуя чистилище, еще до заката солнца он попадет в райские кущи, где текут ручьи, и будет лицезреть Аллаха, сидя у его трона.

Ибрагим ринулся напролом, пытаясь в ближнем бою схватить противника за горло, задушить, сломать, загрызть… но мощный встречный кулак опорочил глаз супостата, вставив его в бордово-синюю, почти черную круглую раму. Отскочив чуть в сторону и мотнув головой, словно стряхивая боль, бандит нанес удар ногой, целясь в пах. Анатолий будто ожидал этого. Чуть нагнувшись и выставив вперед левое предплечье, он остановил ногу противника, правой рукой перехватил ее и, резко подняв вверх, оторвал врага от палубы и сильно толкнул от себя. Тот кубарем покатился по юту, но прытко вскочил, вновь готовый к нападению. Секунда, и, будто поднырнув под руки противника, он яростно нанес мощный удар в живот, стараясь сбить врагу дыхание, а левой с разворота ударил Анатолия в голову. Искры из глаз кровавым пожаром зажгли небо, взгляд затуманился мутью гнева и боли.

– Ах ты, Челубей гребаный! – И старпом что есть силы шибанул своим кулаком супостата прямо в челюсть. – Получи, фашист, по рылу от советского бойца!

От прямого удара передние зубы страдальчески хрустнули и оставили с детства насиженные места, из разбитых губ и десен хлынула кровь. Ибрагим сплюнул на палубу выбитые резцы и провел тыльной стороной ладони по щербатому, вмиг осиротевшему на четыре зуба рту. Едва отдышавшись, он с диким воем, черным вороном стелящимся над океаном, вновь бросился в драку, как в греко-римской борьбе, обхватил русского за грудь, сцепив в замок за его спиной свои грабли, и хотел повалить его на палубу. Не тут-то было. Рывком освободив руки, Анатолий попытался вырваться из объятий железных клешней и, сграбастав шахида за шею, сдавил ее в удушающем захвате, но почувствовал, что под мощным натиском теряет устойчивость, и тогда, схватив супостата за уши, он оттолкнул его голову и тут же резко рванул ее на себя, а своим лбом что было силы с размаху саданул противника прямо в нос. Боль от темя до копчика прожгла Ибрагима и через зубовный скрежет, помутивший сознание, он разжал руки.

Обретя под ногами опору, старпом, словно былинный воин приумножился силой родного корабля и, уже не разбирая, стал яростно молотить противника кулаками – полупудовыми кувалдами – куда попало – в голову, грудь, живот. Тот скрючился, попятился, прикрывая руками лицо, и, заплетаясь ногами, рухнул на палубу. Старпом будто остервенел в драке, и, казалось, сама смерть пришла в ужас от этого безумия, но не отступила, не ушла, а, затаившись, выжидала удобный момент, чтобы подстеречь свою жертву. И не важно, кто это будет…

– Лежачего не бью, – тяжело переводя дыхание, прохрипел Анатолий, повернулся и тяжело пошел прочь.

– Осторожно! – услышал он чей-то вопль и, оглянувшись, увидел, как бандит уже приподнялся, схватил за ствол лежащий недалеко свой автомат, замахнулся им как дубиной и, готовый нанести смертельный удар в голову, бросился на старпома сзади. Анатолий едва успел отпрянуть в сторону, как раздался выстрел. Будто нарвавшись на невидимую преграду, моджахед завис в прыжке и с лету грохнулся на палубу, навсегда оставив этот мир.

– Вована я не уберег, так хоть Анатолия спас… И этой скотине отомстил, – тяжело прохрипел капитан, опуская свой АК-47.

– Борис Николаевич, раньше-то что не стрелял? – с долей укоризны в голосе спросил Куздрецов.

– Последний патрон остался, боялся, что с капитанского мостика промахнусь…

Он видел и гибель Деда, и начало драки, и, на все лады костеряча своего старпома – чего в драку лезть, благородного из себя корчить; схватил бы весло или пожарный лом да уделал бы эту гниду, – вихрем слетел с мостика на палубу и, как нельзя кстати, поставил точку в затянувшейся кровавой разборке.

А команда уже молча склонилась над телом Вована. Его тельняшка-безрукавка задралась, оголив сплошь расписанную грудь с тремя маленькими пулевыми отверстиями, из которых еще сочилась кровь. Вдруг татуированная чайка на плече стармеха вздрогнула, встрепенулась, пригнулась всем телом к пышногрудой морячке, шепнула что-то ей на ушко, вогнав девушку в смущение и краску, а потом расправила мощные крылья, вспорхнула и с коряво-гортанным криком поднялась в небо, сделала над судном прощальный круг и, подхваченная мощным порывом ветра, унеслась высоко-высоко в неоглядную, неведомую и непонятную человеческому разумению даль. И лишь Вован проводил ее долгим-долгим немигающим взглядом застывших глаз, в которых уже стекленела синяя глубина космической бездны, да напутственная улыбка на лице провалилась куда-то сквозь губы, и только уголки рта, споткнувшись о две глубокие морщины, потянулись в стороны и замерли.

– Эх… А вот не сделал он никакую татушку, чтоб от пули сберегла, – шмыгая носом и не стесняясь слез, промямлил кок Петька. Опустившись на колени, он ладонью провел по лицу друга от лба до подбородка, а когда убрал руку, все увидели на веках закрытых глаз стармеха неизвестно когда и кем сделанную каллиграфически легким, как в школьных прописях, шрифтом аккуратную портачку: «Не буди, они устали»…

Небо сбросило свой ночной траур за корму судна и засверкало солнечным светом.

– Кого еще? – глядя на присмиревшего Деда, спросил куда-то в пустоту Кораблин.

– Андрея и Леху… Сейчас принесем…

Через полчаса все: и живые, и мертвые, и даже раненые – Серегу Степанова на носилках осторожно вынесли из машинного отделения, Федька Михайлов, опираясь на кого-то из друзей, приковылял сам – собрались на юте. Трупы моджахедов уложили у леера по правому борту, тела моряков – по левому. Посередине в кучу были свалены Калашниковы, рядом – небольшая горка пустых магазинов. Гранатометы с выстрелами и крупнокалиберные пулеметы, снятые с лодок, лежали отдельно. Последние шесть патронов, оставшиеся после боя, собрали в два рожка и, вставив в автоматы, передали двум матросам, охранявшим связанных бандитов. За это время Куздрецов и Маркин восстановили спутниковую связь, и чекист кратко сообщил своему московскому Центру об освобождении судна.

Уже растаяли линялые, будто выгоревшие в белесом рассвете, звезды, еще недавно цеплявшиеся за поблекший мрак, и только кладбищенски бледный полумесяц узким серпом – рогами вверх – приклеился где-то снизу за крестообразную вязь судовых антенн. Жестокая ночь утонула в океане, день обещал быть ясным, солнечным и жарким, но горьким на вкус, на запах, на впечатления… Команда дожевывала свой завтрак, но ни удовольствия от еды, ни сытости не было. Просто набили брюхо и все. Успокоенность о собственном будущем отягощалась горечью потерь.

– Маэстро, выдать команде по сто пятьдесят водки… На помин души мужиков наших… – распорядился капитан.

Пили молча, не чокаясь и не закусывая, стоя и до дна.

– Кок, накорми пленных.

– Ага. У меня специально для них приготовлен классный супчик – отвар дерьма со шкурой крысы. А на второе – мусульманский спецделикатес – свинячий хрен с ушами и яйцами борова на поросячьем хвостике… – Его заплывший глаз не мог и кастрюлю нащупать, но острый язык, как и прежде, остался в девственной неприкосновенности.

Под стволами автоматов пленникам развязали руки и накормили. В отличие от моряков, хавали они с превеликим удовольствием. Не жлобствуя, кок навалил им добавки и сам, скорее по привычке, а может, думая о чем-то своем, вымыл всю посуду не только за командой, но даже за бандитами. И только бросив в сушилку последние ложки, он вдруг спохватился: «А что это я за этими уродами-нехристями еще и посуду мою? В прислуги, что ли, им нанялся?» И чтобы хоть как-то успокоиться, укоротить злобу на себя и выплеснуть ненависть на моджахедов, поднялся к капитану.

– Слушай, Борис Николаевич, пока там, на берегу, разберутся с этими биндюжниками, давай-ка проучим их по-нашему…

Кораблин вопросительно посмотрел на кока.

– Повяжем этих супостатов и за борт, – продолжил развивать свою идею Петька.

– Маэстро, в башке твоей всякого злата лопата, только ума маловато. А ты знаешь, сколько тебе за самосуд дадут?

Капитан отвернулся, чтобы по блеску глаз, бурлящим эмоциям, голосу, враз ставшему жестяным, не понял подчиненный, что своими собственными руками готов он разорвать этих нелюдей в клочья и скормить акулам… За Вована, за Андрея, за Леху, за француженку эту журналистку, за отстрелянный иранцу палец, в конце концов, за все прошлые и будущие грехи и зверства этих тварей… Не должно быть места таким подонкам ни на земле, ни на воде, ни на небе. «А может, и правда, посадить их всех в лодку без мотора да с пробитым дном, и пусть плывут себе с Богом…» И вновь, где-то глубоко, на самом краешке сознания явился ему в сумеречном свечении серебряного оклада лик жены его с маленьким мальчиком на руках, у которого и имени еще не было… И, как никогда прежде, уразумел Кораблин, что боль рождается вместе с младенцем и умирает вместе со стариком, проживая с человеком всю жизнь и принося только страдания: кому больше, кому меньше. И зачем приумножать эти мучения, если их и так немерено?

– Все, Петька, хватит буянить! Вставай в оглобли и трудись. Или ты сегодня решил себе день сачка устроить, лентяйство празднуешь?

Промолчав, кок понуро побрел на камбуз, а к Кораблину подошли Куздрецов и Мохаммед.

– Борис Николаевич, по мусульманскому обычаю, этих арабов нужно похоронить сегодня до захода солнца. – Чекист вопросительно посмотрел на капитана и уже на английском обратился к иранцу: – Поможешь с погребением? – Тот согласно кивнул головой.

– Сделаем, – ответил капитан. – Боцман, Петрович, обеспечь все, что нужно. Готовность – к 12.00. – И уже громко, чтобы слышали все: – А наших ребят дома будем хоронить, как героев, с оркестром и салютом!.. А теперь – все по местам и за работу!

Соскучившись по делу, команда с завидным рвением занялась своим судном: чинили поврежденную аппаратуру, подцепили и подняли на борт пиратские моторные лодки, наводили порядок в рубках, каютах, коридорах и подсобных помещениях – везде, где успели нагадить незваные гости. К счастью, безудержная автоматная пальба не нанесла существенного урона технике, а мастерство, умение и опыт моряков в считаные часы привели сухогруз в рабочее состояние. Он ожил, задышал, обрел прежнюю силу.

Тяжелее всего пришлось боцманской команде. Водой из пожарных рукавов и щетками они отдраивали свою и чужую кровь, щедро обляпавшую палубу, а кое-где и судовые надстройки. И вместе с водой смывалась она в океан и бесследно растворялась в прозрачной глубине. И в работе куда-то делись, ушли, как в воде, растаяли в прошлом злость, ненависть, ярость к этим упырям-бандитам, еще недавно бушевавшие в сознании каждого моряка, и осталась лишь убогая жалость, да и не жалость, наверное, а презрение к этим ублюдкам, связанным теперь по рукам и ногам и покорно сидящим на палубе с поникшими головами.

Куздрецов, Мохаммед и палубный матрос занимались ритуальным обрядом: следуя наставлениям иранца, старались все сделать так, чтобы соблюсти погребальные традиции мусульман.

За много-много месяцев это были первые трупы бандитов, которых Мохаммед хоронил легко, беззаботно и даже с каким-то злорадным наслаждением и азартом. Не нужно было рыть яму в каменистом грунте и бояться, что эта могила может стать и твоей. Заворачивая тела в приспособленные под саван белые мешки, которые отыскал где-то в своих залежах боцман, и складывая в ноги покойникам всякий железный хлам, чтобы тела ушли на дно, а не болтались по волнам, приманивая акул, Мохаммед будто снимал с себя и отправлял в преисподнюю вместе с этой мертвечиной груз своего страха, ощущение собственной неволи и всех тех ужасов, которые ему пришлось пережить в рабском ярме заложника. Только здесь, среди этих русских моряков, почувствовав свободу и уважение, он ощутил своим забитым, изуродованным сознанием, в каком аду жил, нет, не жил – мучился и страдал все это время, какой стеною гнета был придавлен со всех сторон; жестоким насилием из него вытравили волю к побегу, взрастили страх, покорность и ненависть. Но если остались ненависть и злость, значит, долгие месяцы кабального ига так и не смогли окончательно сломить его.

Еще за полчаса до назначенного времени вся команда собралась на корме. Капитан и все отцы-командиры надели выходную форму, команда новые – муха не сидела – тельняшки. Привели даже связанных пленников. Но Мохаммед с помощниками еще не управился со своей работой. Очередь как раз дошла до последнего тела – до главаря. И вдруг неожиданно для себя и всех окружающих иранец схватил огромный мясной тесак кока, которым распарывал мешки, и с ненавистью, приумножившей его силы, одним ударом, словно профессиональный средневековый палач, рубанул Ибрагима по шее, схватил за волосы отсеченную голову и на глазах онемевшей от неожиданности, вмиг охваченной общим столбняком команды судна швырнул ее за борт. Потом безвольно выронил тесак и опустился на палубу, закрыв лицо окровавленными ладонями. «Не бывать тебе в раю… Никогда не бывать… Никогда!»

– Что это он сделал?.. Что сказал? – Едва обретя дар речи, Кораблин выразительно посмотрел на Куздрецова.

– Чтобы этому моджахеду не попасть в рай. Аллах не принимает тело без головы… Это самая страшная месть, на которую способен мусульманин в отношении к своему единоверцу. – И, подумав, добавил: – В этом весь Ближний Восток – никогда не знаешь, что произойдет в следующую минуту…

Наскоро привязав к ногам какое-то железное барахло и зашив в самодельный саван обезглавленный труп, его положили на небольшой деревянный трап – на нижнюю сторону, которая без поперечных перекладин, и поставили одним концом на фальшборт. По команде капитана приподняли свободный край и тело, как по горке, съехало в воду. Одно… второе… третье… И так все одиннадцать…

Выстроившаяся в шеренгу команда молча стояла, обнажив головы… Связанные пираты жались друг к другу и в страхе думали, что на этом корабле и их ожидает такая же участь…

Под долгую судовую сирену океан с прощальным всплеском принимал в себя этот «груз 200», и белые тени не торопясь уходили в сумеречно-зеленую бездну, теряя свои очертания, меркнув и навсегда пропадая в глубокой черноте – жуткой и страшной, как знамя исламского халифата.

А через день к сухогрузу пришвартовался большой противолодочный корабль ВМФ России, несущий патрульную службу в Индийском океане. В корабельный госпиталь были перенесены раненые моряки, в морозильной камере размещены тела погибших, отданы под конвой пленные бандиты, сдано оружие, в гостевой каюте расположился Мохаммед Салами, а Куздрецов по закрытой связи передал в Москву подробный отчет о происшествии в океане и вернулся на ставшее уже родным судно.

И странное дело, после всех передряг капитан Кораблин получил строжайшее распоряжение: не выходить в эфир и вообще ничем себя не проявлять: для всего мира судно продолжало быть захваченным пиратами и оставаться в полной неизвестности. «Летучий голландец» да и только…

Глава 32 Берегись, стреляю сыром!

На следующий день после встречи с военным кораблем капитан сухогруза получил указание значительно отклониться от курса в сторону от оживленных морских трасс и опасного с точки зрения возможных пиратских нападений региона, дойти до заданных координат и лечь в дрейф. Еще через три дня к многострадальному судну пришвартовался другой контейнеровоз – тоже российский, но под чужим флагом. К изумлению всей команды, было получено распоряжение Кораблина прямо в море произвести перевалку контейнеров с одного судна на другое, а проще говоря – совершить обмен грузом.

– И ради чего мы страдали? – недоумевал боцман.

– Нужно нам все это было? – поддержали его сомнения моряки. – На хрена попу баян, а нам эта перестановка?

Но ворчать – ворчали, а дело делали, и двумя командами моряков необычная работа была выполнена сноровисто и быстро. Заступивший на вахту Анатолий озадаченно разглядывал с капитанского мостика новый груз, размещенный на палубе своего судна. Все другое, а внешне – то же самое: и расстановка контейнеров, и их цвет, и, кажется, даже маркировка… Наваждение какое-то.

Еще больше удивилась команда, когда вместе с новым грузом у них на судне появилось… необычное пополнение, будто бы приставленное к этим контейнерам. Люди хоть и в гражданском, но по всему видно: по выправке, субординации, даже манере говорить, что гости – народ служивый, военный, а в гражданку переоделись для отвода глаз. Они бережно помогали устанавливать свои контейнеры на палубе, а потом и сами перешли на новое место жительства, изрядно потеснив команду. Кто они, откуда, зачем, что будут делать на судне – не знал никто, кроме Кораблина и Куздрецова.

Больше всех свое недовольство выражал кок Петька.

– И нужны они нам? – гундел он. – Ну как лавровый лист в молочном супе…

Впрочем, его можно было понять. Ведь готовить теперь приходилось на чуть ли не вдвое увеличившееся количество едоков. Кораблин внял камланиям Маэстро и отрядил на камбуз в помощь коку одного из моряков.

Утром капитаны и команды двух судов распрощались, пожелав друг другу семь футов под килем, попутного ветра, чистого горизонта, и сухогрузы разошлись.

– Ну что, Александр Васильевич, ложимся на прежний курс… – не то спросил, не то проинформировал Кораблин.

– Ну так да, в облике «Летучего голландца»… Самое интересное, что для всех на Большой земле мы до сих пор остаемся в пиратском плену и никто не знает, где мы находимся. По этому поводу большой шум стоит. Представляешь, огромное судно исчезло и находится неизвестно где…

– А мы вот тут стоим, безымянные герои, и никаких пиратов…

– Да уж, безымянные… Кому нужно, тот все знает про ваше геройство… Но я никогда не думал, что в открытом море так легко в прятки играть…

Об обмене грузом Куздрецова заранее проинформировали еще в Москве, и сейчас, после ухода контейнеровоза, увозившего системы ПВО для Ирана, он, действуя по инструкции, вскрыл секретный пакет, переданный ему под роспись капитаном только что отвалившего от борта судна, и, ознакомившись с его содержанием, был явно озадачен. Его информировали, что в контейнерах находятся комплексы крылатых ракет «Клаб-К» для выполнения особо важного секретного задания. Что это за оружие? Зачем оно здесь? Для чего? Какое еще важное и секретное задание?

Старший воинский начальник ракетчиков полковник Алексей Владимирович Путилов сугубо конфиденциально доложил Куздрецову и Кораблину, что на подходе к иранскому побережью будут проведены… боевые стрельбы из «Клабов», но время ракетных пусков и координаты цели ему будут переданы командованием в самый последний момент.

– Теперь понятно, для чего мы стали «невидимками», – проворчал капитан. – Как всегда, мудрят наши начальники. А что потом? – не удержался он от назойливого, дятлом долбившего голову вопроса.

– Не могу знать, – по-военному коротко ответил офицер. – Думаю, что соответствующие инструкции и распоряжения мне, да и вам будут переданы позже.

«Вот те на!..» – мусолил в мозгах новый поворот событий Александр Васильевич. Всего несколько минут назад в беседе уже с глазу на глаз Путилов охотно рассказал ему о мощности, дальности и точности этих крылатых ракет, и теперь, как ни крути, но выходило, что цель ракетного удара находится где-то на территории Ирана?! Куздрецов отказывался понимать и верить этому. В чем здравый смысл этих действий? Ну, хорошо: думая, что на судне закупленные системы ПВО, иранцы пропустят сухогруз в свои территориальные воды, даже полагая, что на борту кроме экипажа еще и пираты. Пусть даже ракетчики произведут успешный пуск своими «Клабами». А что в результате? Ведь буквально через несколько минут после ракетного удара иранские военно-морские силы и береговые системы обороны в пух и прах разнесут их посудину.

Александр Васильевич вдруг ощутил себя последней, самой мелкой шестеренкой в огромном механизме, выполняющем какую-то большую и, наверное, очень важную и нужную работу, однако мало кто знает ее конечную цель. Но каждый винтик, каждая гайка должна выполнить свою маленькую задачу во имя общей стратегии, которая известна лишь немногим. И ничтожный сбой в любом, даже самом слабом и ничтожном звене может привести ко всеобщему краху.

Он вспомнил горький рассказ своего деда-фронтовика о том, как его, молодого лейтенанта, только что окончившего краткосрочные курсы, поставили командовать усиленной ротой и, не обеспечив ни должной артподготовкой, ни даже минимальным вооружением и боеприпасами, бросили на лобовой штурм прекрасно укрепленных фашистских позиций. Выполняя приказ, он вел своих плохообученных бойцов-новобранцев в атаку, кляня на чем свет стоит, в хвост и в гриву свое тупоголовое командование, бросившее на верную погибель десятки людей – молодых и старых, холостых и женатых, бездетных и имеющих семерых по лавкам. Положив в чистом поле едва ли не всю роту, он так и не взял тот проклятый рубеж глубоко эшелонированной вражеской обороны и сам получил тяжелое ранение. Кто его вытащил из-под огня и как оказался в госпитале, он не помнил. Но через несколько дней, придя в себя, услышал, что на их участке фронта враг полностью разбит в результате искусного обходного маневра основными силами. А атака его роты была даже не разведкой боем, а отвлекающим, заранее обреченным на провал ударом с целью дезориентировать противника, заставить его перебросить на этот участок основные силы и отвлечь внимание от направления главного наступления. И всю оставшуюся жизнь дед мучился, раздираемый чувством долга, связанным с необходимостью выполнить боевой приказ, и совестью, которая грызла его за собственную вину в гибели многих и многих людей, которых именно он, как на заклание, поднимал и вел на верную смерть. И уже в мирное время, отмечая святой День Великой Победы, он каждый раз с гордостью надевал свои воинские награды, которыми был удостоен за личный героизм и мужество, и никогда не носил свой первый орден, который получил за тот страшный бой. Через много лет после окончания войны, когда с военными почестями хоронили ветерана-фронтовика, на красных бархатных подушечках, отороченных черным крепом, были все награды – и военные, и мирные – кроме той. А перед тем, как накрыла гроб тяжелая крышка, отец Саши что-то вложил во внутренний карман парадного военного мундира, в который был обряжен покойник.

– Папа, что это? – спросил тогда внук.

– Орден… – ответил отец, – тот самый… Незадолго перед смертью отец сам попросил меня так сделать… Не знаю, может, на том свете вернуть награду кому-то хочет, а может, вину, грех свой решил с собой в могилу унести… навсегда… чтоб в нашей семье не осталось и памяти о той боли, которую он всю жизнь, будто каиново ярмо, на себе тащил…

Но память осталась…

– Слушай, Александр Васильевич, – из грустных воспоминаний чекиста вывел голос капитана. – Сам-то ты что думаешь по поводу всего этого? – И кэп мотнул головой в сторону нового груза. – Уж не воевать ли с Ираном мы решили?

– Да хрен его знает… Абсурд какой-то, – невесело проскрипел в ответ Куздрецов.

Они помолчали, глядя на солнце, которое уже по пояс забрело в океан, на облака, сквозь которые кое-где еще пробивались косые лучи. Еще немного, и небесная вата украдет последний вечерний свет, застелет океанский простор темнеющей мглой. Есть в сумерках какая-то обреченность и безнадега. Умирает день с его радостями и печалями, приходит ночь – черная, будто каменная, с провалом в сон – в никуда.

– Кстати, Борис Николаевич, а наш иранец уже в Москве, – сказал Куздрецов. – В момент вояки его туда доставили, я и не ожидал, что так быстро получится…

– Да, и наших раненых мужиков подштопали. Жить будут. Мне сегодня об этом сообщили.

Тайна новых контейнеров уже через несколько часов перестала быть секретом и для команды. Вояки в гражданском стали вскрывать свои контейнеры, и изумленная палубная команда, ненароком следившая за гостями, увидела, раскрыв от удивления рты, полностью укомплектованные ракетные установки, практически готовые к запуску.

Дыму непоняток нагнало очередное указание, переданное по секретной связи с Большой земли: не доходя до полосы оживленных морских трасс, лечь в дрейф и ждать, продолжая сохранять инкогнито… Чтоб не расслабляться и вконец не облениться, моряки занимались своим судном, ракетчики, уже ничего не скрывая от команды сухогруза, – своими боевыми установками.

Новый день принес новый воз новостей и ракетчикам, и морякам, и Куздрецову.

После очередного сеанса спецсвязи Александр Васильевич понял, что в Центре очень и очень заинтересовались Мохаммедом Салами. Видимо, сообщил он ребятам с Лубянки что-то гораздо более важное и интересное, чем успел рассказать во время того сбивчивого разговора в машинном отделении. Что конкретно – Куздрецов не знал, его об этом не проинформировали. Но если уж эти сведения были переданы в «лес» и там вызвали пристальное внимание, значит, они того стоили. Более того, из разряда сугубо оперативных эти материалы, судя по всему, перешли в разряд политических, причем самого высокого уровня. Ведь не зря же кто-то из высшего руководства разведки и контрразведки срочно отбыл в Тегеран для конфиденциальной встречи с руководством этой страны. И Мохаммед был в составе этой делегации. «А мы уже который день тайно болтаемся в море, изображаем из себя будто бы захваченное пиратами и угнанное в неизвестном направлении судно и… и тайно готовим ракетный удар по Ирану», – невесело резюмировал Куздрецов. Хотя и удивляться в общем-то было особенно нечему. Работа спецслужб всегда велась в условиях крайнего дефицита информации, это он усвоил еще с младых ногтей, будучи простым оперработником. Но в классике оперативной деятельности такое положение касалось сведений о противнике, а тут – свои что-то делают, и черт бы их знал, что именно…

Часы прошли или дни пролетели в праздном томлении посреди океана. Наконец поступила команда: следовать заданным курсом в Иран… Засуетились все, забегали – и моряки, и военные… И судно встряхнулось от томной лени. Океан носом пенить куда интересней, чем в глубоком дрейфе борта полоскать. Шли не таясь, открыто, но ни на какие запросы со стороны не отвечали.

На совещании, когда в кают-компании собралась руководящая тройка, капитан проинформировал, что в заданной точке они будут в три двадцать пять ночи. В это же время должен состояться и ракетный пуск.

– А потом – трындец? – Кораблин и Куздрецов вопросительно глянули на Путилова.

– Да не волнуйтесь! Бог не выдаст – свинья не съест… Сказано же в указивке: «Срочно покинуть судно… никакого сопротивления иранским военным или силам береговой обороны не оказывать». Вот и будем «срочно покидать» и «не оказывать никакого сопротивления…» – полковник явно старался уйти от щекотливой темы, но получалось это у него как-то кособоко, тупо и неуклюже.

«На кретина вроде не похож, – думал Александр Васильевич, слушая ракетчика. – ведь не может же не понимать всего идиотизма ситуации: шарахнуть по иранцам крылатыми ракетами, а потом оставить судно, на подручных средствах прийти к ним в порт: нате, берите нас тепленькими, это мы только что по вашей территории стреляли, и сопротивляться вам мы не будем, а посудину нашу мы в море бросили… На заклание, что ли, нас отдают?.. Нет, что-то тут не так. Наверняка Путилов кое-что знает, только нам не говорит… Секретничает…»

– Алексей Владимирович, а что за объект бомбить будете? – попробовал сыграть под китайского болванчика Куздрецов, пытаясь таким незатейливым побочным заходцем получить хоть какую-то информацию.

– Не могу знать. Мы ведь только координаты цели получим… – На том и расстались.

Ночью никто не спал. Уж каким образом – неизвестно, да только информация о том, что вот-вот должно произойти что-то важное и необычное, стала известна всем. Моряки, кто был задействован в ночной вахте, привычно выполняли свою работу, остальные рассосались было по сухогрузу, но военные сначала сами, а потом через Кораблина попросили ротозеев очистить палубу. Недовольно ворча: мол «на своем корыте мы, что ли, уже не хозяева», мореманы подчинились приказу.

Вечерняя хмарь уже съела горизонт, смешала океан со всем остальным миром, и скоро южная ночь укутала все вокруг непроглядной мглой; небо темное, глубокое, месяц и звезды в этой черноте утонули – не видать… Тихо. Наверно, в такие минуты свершались главные чудеса сказок «Тысячи и одной ночи» и самые страшные преступления…

Удивительное кино началось и на судне. Необычная, какая-то нервозная суетня ракетчиков еще задолго до начала стрельб обратила на себя внимание сначала дежурной вахты, а вскоре и всей судовой команды. Потом моряки получили распоряжение спустить на воду шлюпки и пиратские лодки с моторами, погрузить на них небольшой запас продовольствия, воды, свои личные вещи и вещи военных. Для чего это? Зачем? А что с сухогрузом и куда идти на шлюпках? Команда недоуменно переглядывалась, осторожно перешептывалась, косясь на кэпа, но беспрекословно выполняла все распоряжения.

К трем часам ночи деловая сосредоточенность ракетчиков достигла наивысшего предела, но, как ни пытались моряки понять, что происходит за створками контейнеров в лихорадочном блеске и мельтешении лучей светодиодных фонарей и тревожном дежурном освещении, ничего нельзя было разобрать. На судне тоже мрак, даже навигационные огни вырубили. Вся команда собралась в рулевой рубке, ракетчики рассредоточились по своим местам. Все замерло в ожидании, затаилось, притихло даже судно, но за пять минут до часа «Х» вдруг медленно поползли вверх крышки морских контейнеров, а вслед за ними из темного чрева стали подниматься толстые трубы – по четыре в связке из каждого контейнера. Когда в черноте ночи эти монстры грозно замерли в вертикальном положении, их плохоразличимые силуэты выглядели особенно устрашающими. Ровно в три двадцать пять, секунда в секунду, раздался страшный грохот, и одна из труб изрыгнула ракету. Мгновение, и яркий огненный всполох осветил ошарашенных моряков, державный рев ударил по ушам. Затем ракета устремилась к берегу, оставляя за собой неясный дымный след. Не успела огненная точка растаять в ночи, как в грохоте и дыме за ней устремилась вторая и с интервалом в несколько секунд третья, четвертая… Казалось, вся вселенная в страхе скукожилась, стала величиной с ладошку…

Заткнув уши и разинув рты, обалдевшие от такого зрелища моряки провожали взглядом яркие огненные точки, которые уходили к берегу, низко стелясь над океанской гладью и пропадая где-то вдалеке.

– Ну ни хрена себе!.. – в удивлении и восторге прошептал шершавой глоткой кок.

– И куда попали? – Старпом ожидал увидеть всполохи взрывов на черном берегу, но кругом ничего, кроме черноты ночи. – Промазали, что ли? – разочарованно произнес он.

– Ага, жди, промазали, – не без гордости, но с долей опасливой осторожности заметил Куздрецов. – Цель-то – за несколько сотен километров…

– Вот это да-а-а, – искренне, как ребенок, восхитился Анатолий.

«Теперь посмотрим, как в нас будут попадать…» – хотел продолжить разговор Александр Васильевич, но спохватился, прикусил язык, воздержался от комментариев.

Тем временем кассеты из четырех труб опустились, заняв свое место, крышки контейнеров закрылись, свежий ветер унес и рассеял над морем дымное облако вокруг судна и шлейфы ракет, и уже ничего не напоминало о пусках мощных «Клабов». Еще минута, и моряки вместе с ракетчиками проворно спустились по трапам в лодки, заранее зная, кто и где будет размещаться в смешанных экипажах. Последним, как и положено, судно покинул Кораблин.

– Пошел! – гаркнул он, и лодки отвалили от борта, а сухогруз продолжал идти на автопилоте заданным курсом к иранскому берегу. Шлюпки заблаговременно были принайтованы к пиратским лодкам, и плавучие тандемы под мерный рокот мощных подвесных моторов быстро уходили в сторону от контейнеровоза, который моментально растаял в ночной тьме.

– Можете поздравить! – от восторга ерзая задом на банке, не смог удержать своего восторга Путилов. – Команду «Берегись, стреляю сыром!» выполнили на «пять с плюсом»! Стопроцентное попадание по цели!

Про сыр если кто и услышал, то ничего не понял, мало ли какой профессиональный жаргон у ракетчиков, да и не до того сейчас было. И давнюю историю о том, как в 1841 году сошлись в морском сражении эскадры уругвайского и аргентинского флотов, тоже никто не знал. А в той исторической баталии, надо же было такому случиться, закончились на уругвайских кораблях гранаты и ядра, но остались на бортовом провиантском складе головки старого пересохшего сыра как раз под калибр корабельной артиллерии. Вот тогда уругвайский адмирал и дал приказ зарядить пушки вместо ядер… сыром и грохнуть по врагу. Благодаря находчивости и смекалке уругвайский флот разгромил неприятеля, а фраза: «Берегись, стреляю сыром!» осталась символом применения чего угодно вместо реальных боеприпасов и победы в абсолютно безвыходной ситуации.

– Ну-ну, – с горькой иронией усмехнулся Кораблин. – Сейчас, Алексей Владимирович, шило достану. Дырку для ордена на вашей рубашке ковырять будем…

Никто, кроме Куздрецова, не въехал в смысл черного юмора кэпа, к тому же всеобщее внимание было приковано сначала к едва различимому, но ежесекундно нарастающему, странному и непонятному гулу вперемешку с ужасным воем. Он накатывался откуда-то из черной небесной пустоты и, казалось, готов был вогнать в тартарары все живое.

– Ложи-и-ись! – не помня себя, заорал Куздрецов. Он узнал этот страшный рев, свист и шипение, знакомое каждому, кто хотя бы раз в жизни испытал ракетно-бомбовый авиаудар. Ракетчики скошенной травой попадали с банок и пластилином влипли в днища лодок и шлюпок, обхватив руками головы; моряки, наоборот, привстали, с любопытством вытягивая шеи и задрав подбородки, пытаясь понять, откуда валится эта напасть, и хоть что-то разглядеть в кромешной тьме. И вдруг в той стороне, куда ушло их судно, рванул яркий огненный шар, отороченный по краям клубами дымчатой черни, потом еще, и еще, и еще… Грохот взрывов поднял на дыбы вселенную. Несмотря на довольно большое расстояние, ударная волна встряхнула лодки. Теперь и с берега в этот огненный ад летели огни – это ударили ракетные установки береговой линии обороны Ирана, добавляя новые краски ужаса в этот кошмар и жуть.

– Господи, – перекрестился боцман. – А если б мы там были? – И он протянул руку в сторону своего изувеченного в хлам судна.

В ярких всполохах еще можно было угадать искореженный корпус, покосившиеся корабельные надстройки, изуродованные борта, уже вовсю хлебавшие морскую воду, а ракеты и бомбы все сыпались и сыпались на несчастную посудину, словно хотели искалечить ее до неузнаваемости, испепелить, чтобы даже тени от нее не осталось. И судно, скрежеща железом от боли, разрывалось огнем и взрывами, кромсалось на бесформенные куски и уходило в пенящуюся глубину, чтобы там, на дне, обрести покой и забвение.

Уже и ракетчики, придя в себя, стали осторожно выглядывать из-за бортов, чтобы посмотреть на это буйство смерти, и никто не видел, как молча сгреб капитан в кулак свою фуражку, медленно стащил ее с головы и, не таясь, размазал ею по щекам слезы, навсегда прощаясь с самым дорогим, что у него еще оставалось в жизни.

Потом все смолкло.

– Знать бы такое дело, хоть бы рынду сняли, – продолжая пялиться глазами в темноту, проскулил боцман. – Хорошая была посудина, почти новая…

Ему никто не ответил, все были потрясены такой необъяснимо жестокой гибелью судна, ставшего уже родным.

– Смотрите! – крикнул кто-то на впередиидущей связке. – Кажется, к нам…

Прокладывая себе дорогу в предрассветном мареве лучом мощного прожектора, в реве уже слышных сирен к лодкам на всех парах летел ракетный катер.

– Вот сейчас и по нам также шарахнут, и будет полный пипец… – качая головой, обреченно пробубнил себе под нос Петька.

Капитан выжидающе посмотрел на Куздрецова. В ответ тот лишь угрюмо молчал.

Уйти от такой погони не было никакой возможности. Да и куда? На чистой воде они были первоклассной мишенью. Все напряглись, когда увидели несколько огоньков и вскоре услышали приглушенный расстоянием грохот выстрелов носового орудия. Все инстинктивно съежились, стараясь быть как можно более крошечными и незаметными, втянули головы в плечи, сгорбились. Бежать некуда, спасения на дне лодок тоже нет – это не земля, где можно вырыть хоть какую-то норку и забиться в нее, в воде все наоборот – чем глубже, тем опаснее…

Метрах в ста пятидесяти мористее лодок, как раз с подветренной стороны, один за другим прозвучали громкие хлопки разрывов, и белая пелена густого, будто жирная сметана, дыма стеной двинулась на моряков и ракетчиков. Уже через несколько минут они оказались в густом и плотном облаке – вытянутой руки не видать.

– Это что-то новое, – еще больше заволновались люди. – Какого черта им надо? Кончали бы уж поскорей…

– Развести нас хотят в дыму и прикончить поодиночке…

– Это как?

– Каком кверху и молча…

– Как-как… – проворчал кто-то в ответ на неуместное зубоскальство. – Был как, да свиньи съели, даже запаха не осталось…

– Сбавить ход… самый малый! Держимся ближе друг к другу, – рявкнул Кораблин в дымовую завесу и не понял, услышали его на другой связке лодок или нет.

– Есть сбавить ход, держаться ближе друг к другу, – глухо прозвучало в ответ из молочного месива.

Все притихли. Мерное гудение подвесных моторов было единственным ориентиром, по которому можно было хоть как-то определить положение своего соседа. Хотелось крикнуть, но почему-то все молчали и слушали, как в больничной палате, где все бело и тихо. Через несколько минут обе спарки стукнулись бортами, нащупав друг друга в дымной кисее, а вскоре все услышали рокот приближающегося корабля. Потом залаял крупнокалиберный пулемет, а чуть позже к солисту смерти присоединились автоматные очереди. Куда стреляли, в кого? Непонятно. Ни свиста пуль, ни цоканья их по воде не было слышно.

– На нервы, сволочи, давят…

Минут через десять беспорядочная стрельба стихла

Бывалым ухом моряки определили по звуку двигателя, что катер сбавил обороты, а вскоре совсем рядом по громкой связи прозвучала команда на фарси и следом на английском заглушить моторы и остановиться.

– Что-то мне это напоминает, – озадаченно процедил сквозь зубы боцман Петрович.

– Но на сей раз это, точно, иранцы – военно-морские силы стражей исламской революции, – рассеял его сомнения Куздрецов.

– Глуши мотор! – скомандовал Кораблин.

Тем временем расплывчатым мутным призраком из белой завесы появился ракетный катер, осторожно коснулся лодки своими кранцами и встал борт к борту. Серые тени с автоматами за спиной бросили концы, чтобы принайтовать к катеру оба лодочных тандема, затем спустили трап.

Первыми на катер поднялись Кораблин, Куздрецов и Путилов и сразу оказались в плотном полукольце вооруженных людей в форме ВМС Ирана. Вышедший им навстречу офицер лихо козырнул и расплылся в широкой, словно мед по маслу, улыбке, крепко пожимая руки смущенным и озадаченным гостям.

– От имени своего руководства рад приветствовать вас в территориальных водах Исламской Республики Иран, – отчеканил он по-английски. – От себя лично хочу поздравить с прекрасно проведенными показательными стрельбами…

Кораблин и Куздрецов ошарашенно застыли в изумленном ступоре, полковник-ракетчик озадаченно пощипывал мочку уха, соображая, что бы такое ответить.

– Вы тоже недурно отстрелялись… Это я вам как профессионал говорю, – наконец промычал он.

«Так вот оно что… – Смутная догадка осенила Куздрецова; мозаичная пестрота запутанных событий последних дней стала складываться, как на поверхностях кубика Рубика, в определенные цвета, обретая хоть какой-то смысл: и срочная поездка Мохаммеда вместе с руководством российских спецслужб в Тегеран, и загадочная фраза Путилова про стрельбу сыром, и радушный прием офицерами ВМС Ирана… – Значит, мы стреляли не боевыми зарядами, а провели обычные учебно-показательные ночные пуски ракетами без боеголовок, не причинив Ирану никакого ущерба?! В таком случае зачем вся эта пурга и канитель с заменой военного груза, тайным хождением по океану и, наконец, гибелью российского судна? Ведь все это должно иметь какой-то смысл…»

Но пока эти вопросы так и остались непонятной головоломкой…

Глава 33 ЦРУ – Не можем это подтвердить, но не можем и опровергнуть

И опять в просторном кабинете в штаб-квартире Центрального разведывательного управления имени Джорджа Буша-старшего в Лэнгли собрались главы наиболее значимых служб ведомства. Но на сей раз круг руководителей был еще более узок.

Директор ЦРУ генерал Дэвид Петреус не скрывал своего хорошего настроения и довольно потирал руки. После того не совсем удачно проведенного покушения на Ахмадинежада нужен был однозначный успех, чтобы доказать всем этим скептикам в Пентагоне, что Центральное разведывательное управление США способно выполнять любые, самые фантастические и сложные миссии в интересах своей страны и демократии без привлечения значительных воинских сил и средств. В общем-то и прошлую операцию в отношении иранских ядерных объектов ни в коем случае нельзя назвать провальной. Да, президент Ахмадинежад чудом остался жив, но объекту в Фордо нанесены значительные повреждения. Хорошо, что о первой фазе, связанной с потенциальным устранением президента Ирана, русских в известность не ставили. Зато теперь, вкупе с результатами нынешней акции, которую можно считать логичным развитием и продолжением прошлой диверсионной комбинации, наверняка удастся сделать Иран более сговорчивым по поводу своей ядерной программы.

Радовало и другое обстоятельство: такая, как всем казалось, изначально обреченная на неудачу операция, проведенная совместно с вечно подозрительными и несговорчивыми российскими спецслужбами, была с блеском завершена. Ну, да, на всех этапах этого большого и сложного мероприятии были какие-то неувязки и нестыковки, даже непредвиденные сбои и непрогнозируемые вводные, но безгрешен только мертвый. К сожалению, в ходе проведения первой фазы не обошлось без потерь, но они были минимальными, а победителей, как известно, не судят. И что значит жизнь одной штатной единицы (именно так: не человека, а единицы – при решении боевых задач генерал, как и все высшие офицеры армий мира, просто не умел мыслить иными категориями), в общем-то пустяк, на котором и заморачиваться не стоит.

Как и на прошлой встрече, сегодня на совещании присутствовали глава военного разведсообщества – начальник Разведывательного управления Минобороны США (РУМО) генерал-лейтенант Винсент Стюарт, его коллега по военной разведке – директор Агентства национальной безопасности (АНБ) Александер Кит и директор Национального управления военно-космической разведки США Бетти Сэпп.

Не пригласили на сей раз Летицию Лонг – руководителя Национального агентства геопространственной разведки, не было никого из Управления разведки и контрразведки в ядерной сфере Министерства энергетики США, не смог прийти и госсекретарь. И уж, конечно, за дверями совещания остался Дэни Маккоул.

Новым лицом среди участников встречи был основной исполнитель и мозг всего нынешнего этапа операции – руководитель посольской резидентуры Центрального разведывательного управления США в Москве Джон Стоун.

Согласно регламенту председательствовал, как обычно в подобных случаях, директор Национальной разведки, руководитель всего разведсообщества США и советник президента Барака Обамы по разведке Джеймс Клеппер.

– Коллеги, – обратился он к присутствующим. – Всегда приятно подводить итоги хорошо проделанной работы. Но впереди нас всех ждут новые дела, поэтому наша встреча будет короткой. Итак, каждый из вас уже ознакомился с отчетом о проведенной операции, поэтому не будем тратить время на пересказ событий, а просто зададим руководителю посольской резидентуры ЦРУ в Москве интересующие вас вопросы. Прошу. – И ожидающим взглядом он обвел участников встречи.

– Мы отследили запуск русскими своих ракет с гражданского судна по иранскому ядерному объекту, хотя нам было достаточно сложно это сделать, – слово взяла директор Национального управления военно-космической разведки Бетти Сэпп. – Чем вы можете объяснить разницу в несколько секунд между ударом русских крылатых ракет по цели и произошедшими затем взрывами?

«Интересно, к чему это она ведет?» – насторожился директор ЦРУ Дэвид Петреус и перевел взгляд на своего подчиненного, ожидая ответа.

– Я не самый большой специалист в области ракетной техники, но русские впервые использовали для боевого применения свой новый комплекс «Клаб-К». Так сказать, дебют в реальном деле, – начал Джон. – На пути следования к цели эта ракета способна несколько раз менять свое направление, обходя наиболее защищенные зоны противоракетной обороны. Вероятно, это и увеличило полетное время на те несколько секунд, о которых вы говорите. К тому же я не знаю, какого типа ракеты использовали русские. Если они были укомплектованы боеголовками фугасного действия, то им и понадобилось несколько секунд, чтобы пробить укрепленную защиту и взорваться внутри подземных помещений. И, наконец, последнее: как вам известно, это был практически залповый пуск нескольких ракет, и, насколько я понимаю, в таком случае довольно проблематично отследить все временные нюансы их полета, достижения цели и ее подрыва.

– Хочу внести некоторую ясность, – вмешался в диалог руководитель АНБ Александер Кит. – Нам известно, что военно-промышленный комплекс России уже создал новейшую аппаратуру помех и даже глушения сигналов наших разведывательных спутников. Это не какой-нибудь пилотный проект, а уже начинающая действовать система, хотя и далеко не полностью развернутая. Возможно, что какие-то шероховатости, сбои и неточности в нашей информации со спутников – результат действия этой техники.

Похоже, эти доводы не очень убедили шефа военно-космической разведки. Джон Стоун понял это по слегка скривившимся губам дотошной дамы и неприязненному прищуру ее глаз. И тогда он решил взять инициативу в свои руки.

– В данной ситуации меня значительно больше огорчил тот факт, что ни одна русская ракета не была уничтожена нами, – начал он. – А ведь это было запланировано изначально. Скажите, это наш просчет или русские ракеты, действительно, неуязвимы?

«Ага, вот так, господа военные, получите кактус в собственную задницу», – ухмыльнулся Петреус. Он хоть и сам до мозга костей был воякой, но сейчас, в подковерном соперничестве двух ведомств, личные амбиции играли далеко не последнюю роль.

– Я думаю, этот вопрос требует особого анализа и оценки, – деликатно ушел от щекотливой темы начальник Разведывательного управления Минобороны США Винсент Стюарт. – А вот скажите, что стало с командой русского судна и боевым расчетом ракетчиков? Они погибли во время ликвидации судна? По объективным причинам, я имею в виду вмешательство Военно-морских сил Ирана, мы не смогли отследить финал этой истории.

– Русские крайне щепетильно отнеслись к такой развязке, – тщательно подбирая слова, произнес Стоун. – И сейчас, когда отношения между нашими странами и без того обостряются все больше и больше, мне было просто некорректно задавать им подобные вопросы. Думаю, они нашли какой-то вариант. Ну, например, их могло подобрать какое-нибудь русское судно, «случайно» находящееся в этих водах недалеко от точки ракетного залпа. Кстати, наша авианосная группа зафиксировала в этом районе не только российские гражданские суда, но и боевые корабли, выполняющие антипиратские рейды, и даже подводную лодку ВМФ России. Любой из этих кораблей мог подобрать команду.

– Насколько мы смогли отследить ситуацию, экипаж все-таки успел покинуть судно до нашего авиа– и ракетного удара и обстрела этого корабля береговыми частями ВМС Ирана, – вновь заговорила Бетти Сэпп. – Но мы не можем сказать, как развивались события дальше. По внешним признакам иранский ракетный катер просто потопил лодки с русской командой и сделал это достаточно быстро и скрытно. Ведь они были в полной уверенности, что расстреливают врагов своей страны, захвативших судно, а не русский экипаж.

– Да, им не нужны свидетели позора, связанного с уничтожением одного из своих ядерных объектов, – поддержал коллегу по военной разведке Винсент Стюарт. – Наш беспилотник вскоре обнаружил обломки лодок и шлюпок недалеко от того места, где затонуло разбитое судно.

– А Иран продолжает быть уверенным в том, что удар по их ядерному объекту нанесла какая-то третья сила, а США, Израиль и, наконец, Россия – ни при чем? – Руководитель разведсообщества США Джеймс Клеппер задал главный вопрос, который волновал всех.

– На сто процентов, – категорично заявил Дэвид Петреус. – Наш источник, если вы помните, тот самый Мохаммед Салами, о вербовке и использовании которого мы говорили на прошлой встрече, теперь консультант президента Ирана Ахмадинежада по вопросам ядерных исследований. Так вот, он вышел с нами на связь и подтвердил, что у Ирана нет и тени сомнений в том, что ракетный удар произвели боевики ДАИШ. Как бандиты сумели это сделать – для Ирана навсегда останется тайной…

– А для нас?

– Для нас – нет. Некоторые сведения мы получили в ходе сотрудничества с французской разведкой и смогли выстроить достаточно полную картину событий. Это отдельная, довольно долгая и весьма трагичная история, – пояснил Петреус, не вдаваясь в нюансы.

– Русские не предъявляли счета за гибель судна и использованные для удара ракеты и пусковые установки?

Американцы, наверное, не были бы американцами, если бы их не интересовала финансовая сторона любого дела, и руководитель разведывательного сообщества США не был в этом смысле исключением из общего правила.

– Этот вопрос был заранее оговорен с русскими и согласован нами на всех уровнях в США, – ответил Джон Стоун. – Они получат страховку, которая покроет гибель судна, к тому же свою роль сыграет и очень выгодный контракт от Министерства обороны США на покупку у русских нескольких десятков вертолетов для вооруженных сил Афганистана. Это будет неким, весьма существенным возмещением стоимости понесенных ими затрат.

– И последнее, что бы мне хотелось узнать, – Клеппер взглянул на часы, демонстрируя, что пора заканчивать встречу. – Какова судьба этих комплексов ПВО для Ирана?

– Это уже внутренние дела русских и иранцев, в которые мы просто не вправе вмешиваться, – вновь взял на себя инициативу директор ЦРУ. – Думаю, они сами найдут способ, как решить этот вопрос. Ясно одно: в скором времени Иран получит С-300, что для нас, конечно, не самый хороший, но давно известный факт. К сожалению, без издержек не бывает. Но рай, как вы знаете, достается с огромной скидкой, сколько бы он ни стоил. Главное, что мы добились своего: Иран приостановил свою ядерную программу, и нам придется выполнять свои обязательства по сокращению санкций. Думаю, лучше всего это сделать после президентских выборов, когда Ахмадинежад передаст власть новому президенту. Впрочем, пусть этим занимаются политики и дипломаты…

– Правильно. Мы свое дело сделали, и пора в нем поставить точку, – подвел итог встречи Джеймс Клеппер. – Что ж, значит, так тому и быть. А президенту Обаме я доложу об этом лично.

Послесловие «Бюллетень ученых-атомщиков», США, 26 января 2017 года

Впервые за 70 лет своей истории «Бюллетень ученых-атомщиков» переместил стрелки символических «Часов Судного дня» на полминуты ближе к полуночи. Значит, счет идет уже на секунды.

Совет «Бюллетеня» отмечает, что мировые лидеры не смогли продолжить борьбу с важнейшей экзистенциальной угрозой для человечества: ядерным оружием. Тревожные заявления по поводу его использования и распространения допустил новоизбранный президент Соединенных Штатов Дональд Трамп.

В 2017 году глобальная опасность возрастает, а потребность в действиях становится еще более насущной. Часы тикают, вселенская угроза приближается; только две с половиной минуты осталось до полуночи. Мудрые лидеры государств обязаны действовать немедленно, чтобы спасти человечество от падения в пропасть. Если они не сделают этого, инициативные граждане должны сами предпринять необходимые меры.

Post scriptum. Информация о времени на «Часах Судного дня» была обнародована в СМИ всего через пять дней после инаугурации 45-го президента США. На следующие сутки вслед за этой публикацией «Бюллетеня ученых-атомщиков» глава Белого дома подписал указ о перестройке национальных вооруженных сил, в котором говорится о существенной модернизации ядерной триады США…

Оглавление

От автора

Вступление. Ядерный апокалипсис – готовность № 1

Глава 1 Тихие профессионалы

Глава 2 Виталий Коржавцев

Глава 3 Идея на грани абсурда

Глава 4 Мохаммед Салами

Глава 5 Разведка – принципы Макиавелли

Глава 6 Женевьева Дюваль

Глава 7 Искушение

Глава 8 Париж, вербовка с привкусом любви

Глава 9 Под контролем дульного среза

Глава 10 Обычная тайная жизнь

Глава 11 Последний выстрел «Беретты»

Глава 12 Операция «Шквал»

Глава 13 Двуликий Янус: и вашим, и нашим

Глава 14 Меж двух огней

Глава 15 Плохие вести в ночь приходят

Глава 16 Командировка в Фордо

Глава 17 Кто захватил корабль с оружием?

Глава 18 ЦРУ – карт-бланш. на ликвидацию президента

Глава 19 Секретная встреча у всех на виду

Глава 20 Диверсия в ядерном центре

Глава 21 Явка во французском посольстве

Глава 22 Захват паломников в полон

Глава 23 Контрразведка крупным планом – одни вопросы и больше ничего

Глава 24 ДАИШ – страшнее гибели только рабство

Глава 25 Филигранная работа

Глава 26 Камень ломает камень

Глава 27 Захват с поличным

Глава 28 Вот тебе и гвардафуй

Глава 29 С песней и матом против автоматов

Глава 30 Парадокс конспирации

Глава 31 Смерть на вкус, запах и цвет

Глава 32 Берегись, стреляю сыром!

Глава 33 ЦРУ – Не можем это подтвердить, но не можем и опровергнуть

Послесловие «Бюллетень ученых-атомщиков», США, 26 января 2017 года Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg