«За гранью возможного. Военная разведка России на Дальнем Востоке. 1918-1945 гг.»

За гранью возможного. Военная разведка России на Дальнем Востоке. 1918-1945 гг. (fb2) - За гранью возможного. Военная разведка России на Дальнем Востоке. 1918-1945 гг. 2560K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Иванович Лота

Лота Владимир Иванович За гранью возможного: Военная разведка России на Дальнем Востоке 1918–1945 гг

Издание осуществлено при финансовой поддержке Региональной общественной организации «Объединение выпускников Высшей школы КГБ»

СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ ИМПЕРАТОРА ХИРОХИТО ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Боги уже давно на земле не сражаются ни друг с другом, ни с людьми. У богов, если они существуют, другие заботы. Они давно поняли, что люди сами способны себя и сохранить, и уничтожить. Происходит это не только потому, что на земле сравнительно часто возникают разрушительные стихийные катастрофы, причиняющие людям страдания и приносящие огромные разрушения. На земле иногда рождаются гении. Одни из них — добрые, другие — злые. Но от результатов деятельности и тех, и других зависят жизни миллионов людей.

Познавая тайны природы, добрые гении делали и делают величайшие открытия, которые использовались или должны бы использоваться во благо человечеству. Так в принципе всегда и было. Но случались и трагические исключения.

Наиболее свежие примеры использования величайших открытий в благих целях или, наоборот, во вред человечеству и всему живому на земле можно найти в недавнем прошлом — в XX веке. Таким было, например, открытие атомной энергии. Чудовищная сила, скрытая в атомном ядре урана, расширила энергетические возможности человечества. Конечно, это было величайшее научное достижение, открывшее новую эру в истории современной цивилизации. Но сила, скрытая в ядре атома урана и найденная пытливой интернациональной командой физиков, была все же первоначально использована политиками не по назначению, а в военных целях. В 1945 году американцы создали атомные бомбы и сбросили их на японские города Хиросиму и Нагасаки. Погибли тысячи людей.

Сегодня атомное оружие, усовершенствованное и усиленное, находится на вооружении армий великих держав. Другим странам международными законами путь в этот ядерный клуб закрыт. Но эти законы не всегда соблюдаются. Поэтому начиная с 1945 года, когда в США была создана первая атомная бомба, над планетой Земля висит дамоклов меч — опасность атомной катастрофы, которая может уничтожить все живое. Как и когда будет ликвидирована эта опасность, пока никто не знает.

Добро и зло всегда рядом. К злым гениям ученых, которые открыли тайны атомного ядра урана, отнести все-таки нельзя. Изначально они мечтали о том, что их открытие принесет человечеству пользу. В их дела вмешались политики и военные. Кто платит — тот и музыку заказывает.

Злые гении поступают иначе. Они с самого начала знают, что их научные изыскания будут использованы во вред человечеству. И тем не менее продолжают создавать свои страшные средства уничтожения. Такие ученые создали химическое оружие — отравляющие вещества типа иприт, зарин, VX. Были созданы и другие средства массового уничтожения. К ним относится бактериологическое оружие, разработка и применение которого были запрещены в 1926 году.

Несмотря на строгое международное табу, японские специалисты в 1936 году начали создавать бактериологическое оружие. Японские жрецы смерти действовали на основании секретных указов императора Хирохито, которые, вероятно, были подписаны им в 1935–1936 годах. В соответствии с этими указами в Квантунской армии, оккупировавшей Маньчжурию в 1931 году, были созданы специальные отряды. Личный состав этих совершенно секретных формирований приступил к изысканиям в области использования чумы, тифа, холеры, сибирской язвы и бактерий других острых инфекционных заболеваний для ведения наступательной бактериологической войны.

«Главным конструктором» и идеологом создания и применения бактериологического оружия был японский генерал Исии Сиро — военный врач, профессиональным долгом которого являлось излечение больных и раненых солдат японской армии. Вместо этого Исии и его сподручные производили испытания на людях: заражали их болезнетворными бактериями и разрабатывали способы их применения. Жертвами этих «экспериментов» были в основном китайцы, но среди них оказалось немало русских, монголов и корейцев. Бактериологическое оружие готовилось для широкого использования в войне против СССР, а также других стран, которые могли бы помешать установлению японского мирового господства. В 30-х годах бактерии чумы «воевали» против китайских, монгольских и советских войск во время конфликтов в районе озера Хасан и реки Халхин־Гол.

Более масштабным захватническим планам японских военных преступников не суждено было осуществиться. В 1945 году Япония потерпела сокрушительное поражение. Ее генералы не успели применить созданное бактериологическое оружие против войск Красной армии.

Кто помешал японцам применить миллиарды бактерий острых инфекционных болезней, которые были способны ослабить и даже уничтожить любую армию?

Книга «За гранью возможного» впервые дает ответ на этот вопрос. Главные герои книги — советские военные разведчики, которые принимали участие в тайной борьбе против японцев в годы иностранной интервенции, выполняли специальные задания в период военных конфликтов в районе озера Хасан и реки Халхин-Гол, бывали в японских городах Хиросима и Нагасаки вскоре после того, как американцы в августе 1945 года уничтожили их с помощью атомных бомб.

Разведчики отправлялись в специальные командировки, возвращения из которых им никто не мог гарантировать. Несмотря на реальные опасности, которые подстерегали их в дальневосточных странах, офицеры Разведывательного управления Красной армии узнали тайну императора Хирохито и заблаговременно выявили места дислокаций японских фабрик смерти — бактериологических отрядов. Какой ценой дался этот успех, иногда и в Москве не знали. Некоторые разведчики и агенты были схвачены японской контрразведкой и погибли.

Документы, рассекреченные в 2006 году в Главном разведывательном управлении, подтверждают этот трудный рассказ, герои которого помогли советским командирам в кратчайший срок разгромить японскую Квантунскую армию и предотвратили использование японцами смертоносных бактерий чумы, тифа и холеры, победить которые не смог бы ни один полководец.

Часть 1. «Черный монах»

4 января 1938 года первый заместитель начальника военной разведки старший майор госбезопасности Семен Григорьевич Гендин[1]направил И. В. Сталину исключительно важное донесение. Гендин, профессиональный чекист, волею судьбы назначенный в сентябре 1937 года на должность первого заместителя начальника Разведывательного управления РККА, ранее с такими сведениями никогда не сталкивался. В донесении, направленном высшим должностным лицам советского государства, Гендин сообщал о том, что в составе японской Квантунской армии выявлен специальный отряд, который занимается размножением бактерий заразных болезней— тифа, чумы и холеры.

Производство бактерий заразных болезней японцы могли осуществлять только с одной целью— использовать их в войне против СССР. Отношения Японии с СССР были обострены. Поэтому опасность тайного применения бактерий заразных болезней против войск Красной армии могла стать опасной реальностью.

Получение сведений о наличии в составе Квантунской армии специальных отрядов, предназначенных для ведения бактериологической войны, представляло исключительную важность еще и потому, что в случае возникновения военного конфликта между СССР и Японией японцы могли использовать эту заразу и против гражданского населения советского Дальнего Востока и Сибири. Применение бактерий этих болезней могло осуществляться японскими диверсантами и тайно, в порядке подготовки к войне.

Разведчики — не волшебники. В их деятельности чудес не бывает. Бывают успехи и поражения. Получение сведений о создании японцами бактериологических отрядов специального назначения было крупным успехом сотрудников военной разведки, которые действовали в Маньчжурии. Успех этот был неслучаен. Гендин знал, что такой результат в работе разведки— итог длительного напряжения сил, воли и ума тех, кому было многое доверено, на кого надеялись и с кого много спрашивали.

Одним из первых успешно работавших в Японии разведчиков был человек, который имел оперативный псевдоним «Черный монах»…

Глава первая ВСТРЕЧА С «ЯПОНЦЕМ»

По Корабельной улице Владивостока, оккупированного японскими войсками, шел человек. Вряд ли кто обратил бы на него внимание. Темное пальто, черная шляпа, в левой руке — темный портфель. Со стороны он выглядел местным, который 1 сентября 1921 года устало возвращался домой.

Вечерело. Под ногами запоздалого пешехода метались первые желтые листья. Других прохожих почти не было.

Человек медленно шел по нечетной стороне улицы. Казалось, что его ничто не беспокоит. Но это было не так. Незнакомец, а это был «Аркадий», начальник подпольного Осведомительного (разведывательного) отдела Народно־революционной армии Дальневосточной республики, старался убедиться, нет ли за ним «хвоста». Час назад, находясь в центре города, он уже принял решение — за ним никто не наблюдает, а это означало, что его прибытие во

Владивосток никем не замечено. «Аркадий» опасался агентов японской контрразведки. Он хорошо знал, что японцы, которые продолжали оккупацию Дальнего Востока, жестко контролировали обстановку и организовывали слежку за всеми, кто появлялся в городе. Для этого они держали под особым контролем все пути прибытия во Владивосток: железнодорожный вокзал, порт и шоссейные дороги, по которым, впрочем, главным образом передвигались военные автомобили. В тот день он шел на встречу с ценным агентом. Безопасность этого человека подвергалась серьезному испытанию.

«Аркадий» прибыл в город, минуя контрольно-пропускные пункты. Делал он это не в первый раз. В тот сентябрьский вечер он, как всегда, старался убедиться: не еледуют ли за ним подозрительные личности. Филеров он умел выявлять безошибочно. Делать это было непросто. В прошлом году агенты контрразведки засекли встречу «Аркадия», за которым давно охотились, с одним из его агентов и попытались захватить обоих. Агент успел скрыться. Спас его «Аркадий», который отвлек внимание жандармов. Была стрельба. «Аркадий» был ранен в правое плечо, но тоже смог уйти от преследования.

Агент, к которому «Аркадий» шел на встречу в этот раз, уже второй год работал в японском управлении военно־полевых сообщений. Внедрить этого человека в такую важную японскую структуру удалось не сразу. Подпольщики долго не могли подобрать надежного и подходящего кандидата для этой важной и опасной работы. Помог бывший сотрудник разведывательного отдела Заамурского военного округа, который после победы большевиков не пошел под знамена Колчака, а оказался среди подпольщиков. Бывший штабс-капитан царской армии, которого «Аркадий» хорошо знал, познакомил его со своим переводчиком, некогда числившимся в штабе Заамурского военного округа под псевдонимом «Японец». Человек этот был молод, прекрасно владел японским языком, работал в разведывательном отделе и пользовался исключительным авторитетом за уникальные знания японского языка, культуры и национальной психологии граждан островного государства.

Штабс-капитан считал, что другого такого переводчика в русской военной разведке и даже во всей русской армии нет. Видимо, так и было. После революции, которая и на Дальнем Востоке взбудоражила всех и всякого, «Японец» из разведки ушел, обосновался во Владивостоке, где открыл свое частное бюро переводов.

После двух-трех встреч с новым знакомым «Аркадий» поверил ему и предложил включиться в борьбу против японских оккупантов. Переводчик согласился не сразу. Но думал недолго. Через некоторое время принял предложение. «Аркадий» попросил его поступить на службу в управление военно-полевых сообщений японской армии. «Японец» сделал это быстро, не встретив никаких затруднений. На то были свои исключительные причины.

Японское управление военно-полевых сообщений занималось транспортным обеспечением частей и подразделений, прибывавших на территорию Дальнего Востока. В этом же управлении сосредоточивались сведения о том, когда и какие военные грузы прибывали во Владивосток из Японии и Сахалина, куда направлялись и где размещались. Для командования партизанской армии Дальневосточной республики, которая вела напряженные бои с колчаковцами, подобные сведения о японских оккупационных войсках представляли значительную ценность. После разгрома колчаковцев предстояли серьезные бои против японцев, если они не уберутся на свои острова.

На очередном перекрестке «Аркадий» свернул направо, прошел метров сто и еще издали увидел человека, который уже ожидал его. Принять этого агента за другого прохожего «Аркадий» не мог: плотный, выше среднего роста, в черной шляпе, которую он носил с особой, только ему присущей манере — шляпа слегка прикрывала лоб и казалось, что она еле держится на его голове, — он был заметен. Это был он, тот самый «Японец», на встречу с которым и шел «Аркадий».

Встреча была короткой. «Японец» передал копии списков командования японских оккупационных войск и сведения о прибытии во Владивосток транспортных судов с островов.

Есть данные, что гости собираются покинуть Владивосток.

И когда же эти незваные гости уберутся восвояси? — спросил «Аркадий»

Скорее всего — в начале или середине следующего года, — ответил «Японец».

Почему ты так думаешь?

В управлении идет речь о том, что командующий готов подписать соглашение об уходе японской армии.

Это очень важно, — сказал «Аркадий», и добавил: — Надо бы избежать неожиданностей. Иначе они опять найдут повод задержаться в гостях.

Русские, помогающие японцам, уже тайно упаковывают свои чемоданы и намерены сбежать в Токио. Советую проследить, чтобы ваши люди не вздумали мешать им это делать. Иначе повторится то, что произошло после погрома в конторе «Исидо», — посоветовал «Японец».

Отряды Красной армии успешно громили войска Колчака и его пособников и приближались к Владивостоку. Ситуация в крае изменялась быстро.

«Аркадий» поблагодарил «Японца» за совет, который он посчитал правильным и своевременным. О событиях в японской конторе «Исидо» он не забыл. Тогда 4 апреля 1918 года во Владивостоке в отделении компании «Исидо» неизвестными были убиты два японца и один тяжело ранен. Это было преднамеренное нападение. На следующий день, то есть 5 апреля, во Владивостоке высадился десант, якобы для обеспечения безопасности японских граждан. За первым десантом последовали второй и третий. Так началась иностранная интервенция, которая продолжалась четвертый год. Тогда вместе с японцами в оккупации Дальнего Востока приняли участие американские и английские войска.

Прощаясь с «Японцем», «Аркадий» поблагодарил его за ценные сведения и сказал, что очередная их встреча произойдет через месяц. Встретились они в конце ноября.

Народно-революционная армия в 1922 году возобновила наступление и, взяв штурмом Спасск, подошла к Владивостоку.

Опасаясь за свою жизнь, пособники японцев из русской буржуазии первыми покинули Владивосток на одном из японских кораблей. Им никто не стал мешать.

Войска Народно-революционной армии тоже не спешили штурмовать Владивосток, хотя могли это сделать. 19 октября войска HPА заняли железнодорожную станцию Океанская и вплотную подошли к окраинам Владивостока. Японские войска, дислоцированные в городе, приготовились к бою. Но столкновения не произошло. Видимо, предупреждение «Японца» в штабе армии восприняли правильно и старались не дать японцам возможности совершить какую-либо провокацию, которую они могли бы использовать в качестве очередного предлога задержаться на территории России.

25 октября 1922 года было подписано соглашение об уходе японских войск из города. В тот же день без единого выстрела во Владивосток вошли войска Красной армии.

«Японец» в конце 1921 года сообщил «Аркадию» ценные сведения.

Глава вторая ЧТО ТАКОЕ «Д. Д.»?

Перед тем как японцы покинули Владивосток, «Аркадий» провел еще несколько встреч с «Японцем». Каждая из них проходила с соблюдением всех мер предосторожности и конспиративно. «Аркадий» очень бережно относился к тем, кто работал на нелегальном положении, выполняя его задания.

Очередная встреча состоялась в конце ноября. «Аркадий» посетил бюро переводов, единственным сотрудником которого был его старый знакомый «Японец». Ветреча была радостной, но продолжалась недолго. После традиционных приветствий «Аркадий» сказал:

Интервенты собираются убраться восвояси. А это, как я понимаю, сократит заказы на переводы японских текстов. Не так ли?

Прогноз правильный. На ближайший месяц заказов уже нет. Это говорит о том, что японцы скоро покинут Владивосток, — сказал «Японец» и, подумав, спросил: — Что вы предлагаете делать?

«Аркадий» внимательно посмотрел на собеседника и неожиданно заявил:

Полагаю, вам следует отправиться на Сахалин.

Как это? — удивленно спросил «Японец», затем задал еще два вопроса: «Почему?» и «Зачем?»

Объясняю, — не торопясь, ответил «Аркадий». — На Сахалине, куда уходят японцы, у нас пока нет своего человека. А нам хотелось бы точно знать, что они там собираются делать, где создают военные гарнизоны, сколько на острове японских войск и многое другое. Территория эта российская, и наступит время, когда мы ее освободим.

Я человек гражданский. Для такого дела нужен военный специалист, — медленно, как бы раздумывая, сказал «Японец». А потом неожиданно спросил: — А чем бы я все-таки мог вам помочь?

Не вам, а нам, мой друг, — поправил его «Аркадий». — Японцы все еще находятся на территории России. Они продолжают оккупацию нашей с вами земли. Нашей, а не моей…

Согласен. Итак, чем я могу нам помочь?

Надо бы под благовидным предлогом перебраться в Александровск. Обосноваться там. И собрать сведения о японских гарнизонах. Для начала — в северной части Сахалина.

Александровск — мой родной город. Я там родился и вырос…

Я это знаю, — сказал «Аркадий», — поэтому и обращаюсь к вам с таким предложением. Кто же еще его может выполнить? В настоящее время — никто. Никто, кроме вас, мой друг.

Может быть, может быть, — отозвался «Японец». И неожиданно предложил: — Давайте попытаемся подробнее обсудить возможности этого проекта…

К обсуждению перспектив создания в Александровске первой резидентуры советской военной разведки «Аркадий» и «Японец» приступили не сразу. А в тот день в отделе переводов, который располагался на Пушкинской улице Владивостока, был подписан секретный документ.

«Японец» сотрудничал с русской военной разведкой начиная с 1914 года. Он был переводчиком разведывательного отдела штаба Заамурского военного округа, а после революции выполнял задания разведывательного отдела Народно-революционной армии, добывал сведения о японцах, оккупировавших Дальний Восток.

В декабре 1921 года псевдоним «Японец» был заменен на другой. В тот день в списках личного состава разведывательного отдела штаба 5-й Краснознаменной армии появился псевдоним «Д. Д.». Придумал его «Аркадий». Он знал, что его тайный помощник — мастер японской борьбы дзюдо. Так что «Д. Д.» — не что иное, как первые буквы названия борьбы, приемами которой хозяин бюро переводов владел лучше всех.

Несколько месяцев «Аркадий» разрабатывал план вывода «Д. Д.» на Северный Сахалин. В конце концов все организационные вопросы предстоявшей разведывательной операции были решены. «Д. Д.» отправлялся на Сахалин в качестве владельца кинопрокатной фирмы, который не смог найти общий язык с новой большевистской властью, установившейся во Владивостоке.

Что-то в этом проекте было не совсем логично. «Аркадий» это понимал. Но он верил в успех. Верил потому, что его посланца в Александровск уже знали бежавшие из Владивостока представители японской военной администрации. Где бы этот человек, в совершенстве владевший японским языком, ни появился, о нем сразу же стало бы известно и японским властям, и японской контрразведке. Нужно было переиграть японскую контрразведку.

Владелец частного бюро переводов отправлялся на Сахалин открыто, под своей фамилией и со своими документами, которые он когда-то получил в Александровске. Цель поездки — организовать какое-либо частное предприятие, прибыльное для коммерсанта и не мешающее японским властям.

Абсолютно новым делом была организация фирмы по прокату американских боевиков. Кинокартины Голливуда уже в то время пользовались большой популярностью. А кинопрокатчиков было мало. Этим и решили воспользоваться «Аркадий» и «Д. Д.».

Глава третья «ТРЕБУЮ ДЛЯ СЕБЯ СМЕРТНОГО ПРИГОВОРА…»

Любое серьезное дело, в котором в начале XX века принимала участие советская военная разведка, начиналось с подписания, условно говоря, секретного соглашения. В тех удивительных по содержанию секретных документах определялись строгие обязательства того, кто давал согласие сотрудничать с разведкой и выполнять ее задания. Такие документы назывался по-разному. Тот, который подписал «Д. Д.», назывался «Подписка на агента».

Что же было в «Подписке на агента» «Д. Д.»?

Можно сказать, что документ этот по своему содержанию чем-то напоминает присягу, которая была разработана для военнослужащих частей Красной армии в 1918 году. Возможно, в документе Сибирского военного округа 1922 года была какая-то своя специфика. Обратимся к тексту документа[2]. В нем было сказано следующее:

«Я, нижеподписавшийся, Василий Сергеевич Ощепков, поступивший в Отдел агентурной разведки 5-й Армии, даю постоянную подписку в том, что:

Все возложенные ею на меня обязанности я обязуюсь точно и скоро выполнять.

Не разглашать никаких полученных: сведений.

Все сведения после тщательной проверки обязуюсь передавать моему начальнику ши лицу, указанному им.

Не выдавать товарищей — сотрудников и служащих Отдела агентурной разведки хотя бы под угрозой смерти.

Не разглашать о деятельности Отдела, а также о штате служащих вообще и не произносить слов «агентурная разведка».

Признаю только Советскую власть и буду работать только на укрепление добытой кровью трудового народа Революции.

Мне объявлено, что в случае неисполнения указанного в подписке моя семья будет преследоваться наравне с семь ями белогвардейцев и контрреволюционеров.

Требую смертного приговора для себя… если разглашу какие-либо сведения и буду действовать во вред Советской власти, о чем и подписываюсь…

Подпись: «Ощепков».

Так Ощепков, которому суждено было заняться сбором сведений о японской оккупационной армии на Сахалине, принял присягу, ко многому его обязывавшую, и согласился выполнять задания военной разведки.

Текст этого документа может вызывать разные оценки. Это естественно. В нем действительно много революционного пафоса, декларативности и требовательности. Особенно тревожно воспринимаются слова: «Требую смертного приговора для себя… если разглашу какие-либо сведения и буду действовать во вред Советской власти…»

Некоторые исследователи, имевшие возможность познакомиться с этим документом, узрели в этом тексте некую революционную кровожадность. Согласиться с этим не могу. Сказать так — значит видеть только текст этого документа без учета времени и обстоятельств, в которых жили и боролись за свободу те, кто составлял этот текст, и кто добровольно соглашался выполнять его требования.

Время, когда Ощепков подписывал текст этой присяги, было тяжелым. Трудно было не только в Москве и Петрограде, но и на Дальнем Востоке. Граждане России были разделены девятым валом революции. Они безжалостно боролись друг против друга. Одни защищали свою частную собственность, свою жизнь во дворцах и право безжалостно эксплуатировать своих соотечественников. Другие, эксплуатируемые и бесправные соотечественники, восстали и начали бескомпромиссную борьбу за равные права и свою свободу.

Многие народы прошли через подобное испытание. Они смогли самостоятельно найти компромиссное решение государственного устройства. Богатых меньше не стало, но значительно стало меньше бедных и бесправных. Надо сказать, что ни англичанам, ни французам, ни американцам никто извне не мешал выбирать формы государственного устройства, которые отвечали демократическим принципам и их национальным традициям.

После революции 1917 года в России все складывалось иначе. Пользуясь падением власти Романовых, а также временным ослаблением военного могущества России, иностранные государства, среди которых были Германия, Польша, Япония, США и другие, сочли необходимым и даже возможным вмешаться во внутренние дела России. В начале ноября 1917 года представители США и Японии заключили между собой соглашение по «проблеме» бывшего царского Дальнего Востока. В историю дипломатии этот договор вошел как «соглашение Лансинг[3] — Исии[4]». Вашингтон признавал за Японией ее «особые интересы» в Китае и одновременно решил организационные вопросы военной интервенции на Дальнем Востоке[5].

Интервенты нанесли России значительный материальный ущерб, размеры которого до сих пор так никто и не смог подсчитать.

Бескомпромиссность той кровопролитной борьбы, которая в истории прописана как Гражданская война и борьба против иностранной интервенции, естественно, нашла отражение в присяге, которую не только подписал, но и принял секретный сотрудник военной разведки «Д. Д.».

Глава четвертая ТАЙНЫЙ ОПЕКУН

Опекуны бывают добрые и злые, открытые и тайные. В 1907 году в качестве тайного опекуна выступил разведывательный отдел Заамурского военного округа. Случилось это в связи с особыми обстоятельствами. Они произошли в разных городах, отделенных друг от друга тысянами километров: в Петербурге, российской столице, и в Александровске, который располагался на краю Российской империи, а точнее — в северной части острова Сахалин, где находился военный гарнизон, а также коротали жизнь ссыльные и каторжники.

Разведчик «Д. Д.», который отправился в Александровск для выполнения задания разведывательного отдела штаба Сибирского военного округа, на встрече во Владивостоке сказал «Аркадию», что он родился на Сахалине. Это было действительно так. Псевдоним «Д. Д.» был присвоен Василию Ощепкову. Судя по записи в метрической книге Александровской Покровской церкви, Василий родился 25 декабря 1892 года в городе Александровске на Сахалине.

Сохранилась и запись, сделанная в метрической книге накануне нового 1893 года. В тот предпраздничный день священник Александр У пинский, настоятель церкви, еделал запись, в которой утверждалось, что «31 декабря было совершено таинство крещения незаконнорожденного Василия. Мать ребенка — каторжная Александровской тюрь мы Мария Семеновна Ощепкова, православного вероисповедания».

Фамилия отца указана не была. Однако, судя пр записи, при крещении Василия присутствовали «старший писарь Управления войска острова Сахалин Георгий Павлович Смирнов и дочь надворного советника Якова Наумовича Иванова девица Пелагея Яковлевна»[6].

Перечень причастных к крещению младенца Василия лиц вызывает много вопросов. В частности, что заставило собраться вместе каторжную Марию Ощепкову, старшего писаря Управления войска острова Сахалин Георгия Смирнова, дочь надворного советника Пелагею Иванову? Что объединяло этих разных людей? Сострадание? Моральный долг? Желание оказать помощь соотечественнику? Просьба священника? Дружеские отношения? Слитком разными были эти люди по своему социальному положению. Тем не менее накануне Нового года они собрались вместе и приняли участие в таинстве крещения младенца Василия. Об это свидетельствует запись в церковной книге. И это главное.

В некоторых книгах, посвященных жизни каторжан на острове Сахалин, можно найти упоминание о том, что они были лишены права на законный брак и их дети являлись незаконнорожденными, то есть не имевшими отца[7]. Об этом можно прочитать и в путевых записках о Сахалине, которые принадлежат перу одного из лучших русских писателей Антону Павловичу Чехову. Сахалин в конце XIX века был восточной окраиной Российской империи, на территории которой действовали суровые законы, написанные для отверженных людей.

Отец у новорожденного Василия все-таки был. Он тоже должен был присутствовать на крестинах. Звали его Сергеем. Фамилия — Плисак[8]. Крестьянин по происхождению. По профессии — столяр, который имел свою маетерскую. Можно предположить, что Сергей Захарович Плисак был хорошим столяром, крепким мужиком, который умел и работать, и зарабатывать. Он смог приобрести два деревянных дома и даже определил своего сына Василия в реальное училище.

Есть сведения, что Плисак умер в 1903 году. После смерти Сергея Захаровича семье покойного достались и дома, и, вероятно, какое-то хозяйство, присматривать за которым должна была Мария Ощепкова. Однако каторжный труд был тяжелым. Через два года Мария умерла. Василию едва исполнилось пятнадцать лет. Мальчишка, оставшийся без родителей среди каторжников, казалось, должен был впитать в себя не университетские знания, а суровые нравы окружавших его людей. Судьба Василия Ощепкова сложилась иначе. Помогли ему и товарищи отца, и решения, которые были приняты на самом высоком императорском уровне в Петербурге.

Поражение русской армии в войне с Японией в 1905 году было воспринято прогрессивной общественностью России как национальный позор. Были проанализированы все причины, которые привели к такому печальному исходу. Война была развязана Японией в 1904 году. Японцев поддержали Англия и США. К началу войны противник превосходил русские силы в три раза в живой силе, в восемь раз в артиллерии и в восемнадцать раз в пулеметах. Преимущество на стороне противника было и в боевых кораблях.

Доблестные русские генералы и адмиралы имели то, что им позволяло иметь финансирование царской казны. Тем не менее, они планировали частью сил сдержать наступление японской армии, удержать Порт-Артур, перейти в общее наступление и, разгромив противника, высадиться на Японских островах. Планы были оторваны от реальности, не соответствовали действительности. Генеральный штаб имел о противнике скудные и недостоверные сведения, поэтому замыслы русских полководцев провалились.

Планы японских генералов были более реальны и подкреплялись силой. Японцы хотели внезапным ударом уничтожить русский флот, перебросить войска на материк, захватить военно-морскую базу Порт-Артур и разгромить русские войска в Маньчжурии.

В феврале 1905 года русские сухопутные войска потерпели поражение в Мукденском сражении. На море русская 2-я эскадра и 1-й отряд 3-й тихоокеанской эскадры в Цусимском сражении были разгромлены японским флотом.

Россия 23 августа 1905 года была вынуждена подписать Портсмутский мирный договор, уступила Японии часть Сахалина, Порт-Артур и южную ветку Китайско-Восточной железной дороги.

Командование русской армии во главе с А. Н. Куропаткиным потеряло около 270 тысяч человек. Военно-техническая отсталость армии, устаревшая военная наука и отсутствие хорошо организованной разведки были основными причинами этого поражения.

Неутешительные итоги деятельности русской военной разведки в 1910 году подробно проанализировал полковник русского Генерального штаба П. И. Изместьев. Он написал брошюру, которую назвал «О нашей тайной разведке в минувшую кампанию». Обобщая причины плохой работы разведки, полковник Изместьев писал, что неудовлетворительная работа разведчиков во время русско-японской войны объяснялась следующими причинами:

«…1) Отсутствием работы мирного времени как в создании сети агентов — резидентов, так и в подготовке лиц, могущих выполнять функции лазутчиков-ходоков;

Отсутствием твердой руководящей идеи в работе разведывательных органов во время самой войны;

Полной зависимостью лиц, ведавших разведкой, от китайцев-переводчиков, не подготовленных к такой работе;

Отсутствием образованных военных: драгоманов[9];

Пренебрежением к военной скрытости и секрету…

Таким образом, лица, которые стараются доказать, что мы жалели денег, глубоко заблуждаются. Да, впрочем, отчасти они правы: мы жалели денег, но только не во время войны, а до войны…»[10].

Уроки полковника Генерального штаба П. И. Изметьева запоздали на пять, а то и десять лет. Военное могущество государства, необходимое для надежной защиты его границ, невозможно создать за год или даже за пятилетку. Надежная армия — дорогая, но необходимая часть любого государства, руководители которого обязаны уважать свой народ, защищать его безопасность и сохранять его право на независимость в будущем. Известный афоризм: «Народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую» неточен. Народ армию не содержит, но рассчитывает на ее защиту.

Поражение русской армии и флота в русско-японской войне заставило царское правительство в некоторой степени увеличить расходы на содержание армии, переоснащение ее новыми образцами военной техники и оружия. Были выделены средства на совершенствование системы подготовки офицерских кадров. Наметились изменения и в отношении военной разведки.

На одном из высоких уровней было принято решение о выделении дополнительных средств на подбор и подготовку специалистов, без которых разведка теряет авторитет как организация, а вся ее работа без специально подготовленных разведчиков, как показали результаты русскояпонской войны, не имеет смысла.

Не без указаний и дополнительных средств из Петербурга начальник разведывательного отдела штаба Заамурского военного округа принял интересные решения, направленные на совершенствование системы и улучшение качества работы военной разведки на Дальнем Востоке. Одно из таких решений затронуло судьбу сына каторжанки из Александровска Василия Ощепкова.

Новшество, невероятное в современной практике работы разведки, заключалось в том, чтобы организовать обучение в Японии нескольких талантливых русских мальчишек. Они должны были изучить язык, историю, географию и культуру Японии, изнутри познать национальнопсихологические особенности соседнего с Россией островного населения, чтобы понять, как с ним лучше вести дела.

Одним из первых для такой необычной миссии был отобран Василий Ощепков. Возможно, положительные рекомендации этому подростку выдал тот самый старший писарь Управления войска острова Сахалин Георгий Павловим Смирнов, который 31 декабря 1892 года стал крестным отцом Василия Ощепкова. Без Смирнова в Хабаровске никогда бы не узнали о существовании в Александровске ученика реального училища Василия Ощепкова. Сын каторжанки вряд ли мог бы привлечь внимание офицеров штаба Заамурского военного округа.

Несомненно, писарь Управления войска острова Сахалин присматривал за Ощепковым и проявлял заботу о нем. Георгий Смирнов видел, что Василий был одним из лучших учеников. Лучшим не только среди русских мальчишек, но и среди обучавшихся с ним в одном классе немцев и японцев. Японцы уважительно называли его Васири-сан. Васири — от Василий. Японские подростки не умели произносить звук «л».

Писарь был наблюдательным человеком. И он не ошибся. Василий оказался среди 12 подростков, которые прибыли в Токио в мужскую духовную семинарию, открытую при русской духовной миссии[11]. Подростков отобрали «для образования из них переводчиков японского языка». К началу 1911 года в семинарии обучалось 80 учеников, в том числе 67 японцев и 13 русских[12]. Военное ведомство приняло на себя все расходы по обучению русских подростков, которые должны были после окончания обучения усилить восточное управление военного ведомства России, где требовались такие квалифицированные специалисты.

Есть еще одно предположение о том, как Василий Ощепков оказался в поле зрения сотрудников разведывательного отдела штаба Заамурского военного округа. Писатель и ведущий российский специалист в области истории отечественного рукопашного боя, почетный член исполкома Всероссийской федерации самбо Михаил Николаевич Лукашев в одной из своих книг, которая называется «Сотворение самбо: родиться в царской тюрьме и умереть в советской», видимо, не без основания указывал, что после смерти родителей Василию Ощепкову помогал заботливый опекун Емельян Владыко[13]. Судя по предположению М. Лукашева, поступить Василию Ощепкову в духовную семинарию в Токио помогла дочь надворного советника Пелагея Яковлевна Иванова. Так это или нет, точно сказать невозможно. Можно с определенной уверенностью утверждать, что молодой Ощепков оказался в Токио и действительно был среди тех, кто обучался в духовной семинарии.

Первое время Емельян Владыко сам оплачивал стоимость обучения Василия Ощепкова, сдавая унаследованные Василием по завещанию отцовские дома. А затем успешного ученика все же приняли на «казенный военный кошт»[14]. Владыко продолжал поддерживать семинариста, присылая ему деньги, которые Василий не тратил на что зря, а использовал для оплаты обучения в школе восточных единоборств в Кодокане. Как и сколько казенных средств истратило военное ведомство на обучение Ощепкова, неизвестно.

Учился Ощепков прилежно. Об этом свидетельствует его выпускной аттестат, выданный 23 июня 1913 года. Вот некоторые записи из этого уникального документа: «…Β течение пребывания в числе воспитанников от сентября 1907 года до июня 1913 года, при поведении отлично хорогием и прилежании весьма усердному оказал успехи по следующим наукам:

…Японская грамматика — отлично хорошие (5);

японской хрестоматии — очень хорошие (4);

японскому чистописанию — отлично хорошие (5);

японскому сочинению,

теории японской словесности,

чтению японских писем,

переводу японских газет — очень хорошие (4)…»

Ощепков также изучил японскую историю, японскую географию, историю Дальнего Востока, китайскую письменность и другие науки.

Подписал свидетельство об окончании обучения Ощепкова Сергий, епископ Японский, начальник Российской духовной семинарии в Японии…

Находясь в духовной семинарии, Ощепков с увлечением занимался и японской борьбой дзюдо. Он был ловким учеником. По совету своего тренера он попытался поступить в знаменитый центр дзюдо Кодокан. Попытка оказалась успешной. 29 октября 1911 года Ощепков стал учеником Кодокана. О том, в каких условиях приходилось русскому семинаристу осваивать тайны японской борьбы, убедительно написал М. Лукашев: «..Даже в наши дни японские специалисты считают, что практикуемая в Японии тренировка дзюдоистов непосильна для европейцев. Тогда же система обучения была особенно жестокой и совершенно безжалостной. К тому же это было время, когда еще чувствовались отзвуки недавней русско-японской войны, и русского парня особенно охотно выбирали в качестве партнера. В нем видели не условно-спортивного, а реального противника…»[15].

В 1913 году Василий Ощепков выиграл весенние состязания и подпоясал свое кимоно черным поясом. Он завоевал почетное право быть мастером дзюдо. В одном из японских журналов тех лет была опубликована статья об Ощепкове. В ней говорилось: «…Русский медведь добился своей цели»[16].

Возвратившегося в Россию Ощепкова приняли на работу в разведывательный отдел штаба Заамурского военного округа в качестве переводчика.

В том же 1914 году Василий Ощепков стал основателем первой спортивной секции дзюдоистов во Владивостоке.

После революции 1917 года на Дальнем Востоке многое изменилось. Штаб Заамурского военного округа был расформирован, в 1918 году началась японская интервенция, в которой прияли участие американцы и англичане. Ощепков принял решение оказывать помощь тем, кто боролся против интервентов. Именно тогда с ним познакомился «Аркадий», выполняя задания которого Василий устроился на работу в управление военно-полевых сообщений японской армии во Владивостоке. Обосновывая свое решение, Ощепков в середине тридцатых годов писал:

«…Я командирован нашей армией на опасную и важную для Родины работу. На эту работу может встать человек, прежде всего глубоко любящий свою Родину и ненавидящий вечного и хитрого врага России. Я истинный русский патриот, воспитанный хотя и не в русской школе. Но эта школа научила меня любить прежде всего свой народ и Россию. Я воспитывался на средства русской армии, чтобы посвятить себя вечному служению Родине, что и делаю с 1914 года».

Глава пятая НА САХАЛИНЕ

Родной Александровск встретил Василия Ощепкова неприветливо. Только Емельян Владыко радовался его прибытию. Он хотел передать Василию ключи от отцовского наследства, но молодой бизнесмен решил оставить все как было. Он попросил дядьку Емельяна по-прежнему присматривать за хозяйством, сдавать дома в аренду и часть полученных средств передавать ему, остальные оставляя на ремонт и в качестве оплаты за услугу. Емельяна такое предложение вполне устраивало.

Через некоторое время Ощепков получил разрешение японских властей на проживание в Александровске. Он приобрел кинопроектор «Пауэрс», создал кинематографическую фирму, которую назвал «Slivy — Film» и стал ее генеральным директором.

Ощепков подыскал для себя и своей коммерческой деятельности подходящее помещение на одной из центральных улиц города. Подбирал он это помещение сам, помня о советах и рекомендациях «Аркадия». В доме, где разместилась контора кинематографического театра, имелось два входа. Это позволяло постояльцу и посетителям в случае необходимости войти в дом и незаметно выйти из него на параллельную улицу. У этого деревянного строения XIX века имелись и другие особенности, которые были важны для обеспечения безопасности работы резидента «Д. Д.» и его будущих агентов. Вскоре появились первые возможности и для ведения разведывательной работы.

Однажды Ощепкова пригласил к себе начальник Военно-административного управления острова Сахалин генерал-майор Токасу Сюнзи. Принимая кинопрокатчика, генерал сказал ему, что он желал бы, чтобы Ощепков устраивал льготные демонстрации своих фильмов для японских солдат. Для проведения таких культурно-просветительских мероприятий генерал даже обещал беспрепятственное посещение Ощепковым японских гарнизонов на Сахалине.

В случае реализации неожиданного предложения японского генерала перед резидентом «Д. Д.» открывались исключительные возможности. Под благовидным предлогом он мог бы посещать японские гарнизоны, собирать сведения военного характера, общаться не только с солдатами, но и с японскими офицерами.

Надо было понять, не провоцирует ли его японский генерал. Такое вполне могло быть. Ощепков медлил с ответом, ссылаясь якобы на то, что просчитывал убытки, которые он понесет в ходе таких киносеансов. Такасу Сюнзи был тверд. Как любой генерал, уже принявший решение, он не мог его отменить.

Делая вид, что вынужден согласиться с начальником военно-административного управления, Ощепков принял предложение Такасу Сюнзи и обязался бесплатно демонстрировать свои фильмы там, где будет работать, или в тех гарнизонах, в которых ему порекомендует сам Токасу Сюнзи.

Оба достигли цели. Генерал добился, чтобы кинопрокатчик развлекал его солдат. Советский разведчик получил право посещать японские гарнизоны.

Резидент «Д. Д.» приступил к работе. Разведотдел получил его первые секретные донесения: «Положение на Северном Сахалине со времени его оккупации японскими войсками», «Дислокация японских частей», «Характернетики японских военных начальников».

Один документ имел название: «Характеристика начальника Военно-административного управления острова Сахалин генерал-майора Такасу Сюнзи». Этот документ незначителен по размеру. Познакомимся с его содержанием.

Ощепков писал: «…Генерал-майор Такасу Сюнзиуроженец губернаторства Токио. В 1900 году произведен в прапорщики. За время русско-японской войны показал больгиую доблесть, как командир роты. За храбрость был награжден орденом четвертой степени. После войны служил в военном министерстве, был офицером штаба 17-й дивизии, адъютантом фельдмаршала Асыгава. В 1919 году был произведен в полковники и назначен командиром 60-го пехотного полка. В июне 1921 года получил назначение на должность старшего офицера при штабе Сахалинской экспедиционной армии, начальником штаба которой является в настоящее время. (Фотографическая карточка прилагается)»…

В другом сообщении Ощепков прислал полное описание организационной структуры канцелярии Военно-административного управления японцев на Сахалине. Ему удалось назвать все отделы, фамилии и воинские звания их начальников и перечислить задачи каждого отдела.

В то время была проведена реорганизация Военно-административного управления японской экспедиционной армии на Сахалине, на командные должности были назначены новые офицеры. Эти сведения, несомненно, представляли интерес для советской военной разведки.

Ощепков через курьеров, которые прибывали в Александровск на торговых судах, поддерживал с разведотделом достаточно интенсивную переписку. Изучая ее, можно сделать вывод, что резидент «Д. Д.» любил свою опасную работу и успешно выполнял задания «Аркадия», который умело руководил им, давая полезные советы, предостерегая от ошибок и направляя его усилия на решение задач, которые в первую очередь интересовали советскую военную разведку.

С высоты сегодняшних возможностей разведки, которым посвящены сотни книг современных авторов, трудно себе вообразить, как же резидент «Д. Д.» осуществлял связь с разведывательным отделом, который руководил его работой. Стоит вспомнить только одно — в то время не существовало агентурной радиосвязи, примитивными были техника подготовки тайнописных донесений, использовалась даже голубиная почта. Скудной была и финансовая поддержка разведкой своего резидента и его кинопрокатной фирмы. Для расширения дела ему нужны были дополнительные средства, новый кинопроектор и новые кинокартины.

17 октября 1923 года «Д. Д.» докладывал в разведывательный отдел: «…Письмо от 28 сентября получил. Зимою без картин оставаться на Сахалине не могу. Вынужден буду искать службу вне Сахалина»…

«Аркадий», получив донесение Ощепкова, доложил о ситуации начальнику разведки округа. Были приняты меры, направленные на выполнение разумных предложений резидента.

Прошло некоторое время. Ощепков сообщил: «…Уважаемый товарищ «Аркадий». С пароходом «Олег», прибывшим сюда на рейд 18 ноября, я получил от вас коробку с целою печатью и бинокль. В коробке — инструкции, деньги и условия связи с источником. Задачи, выставленные вами, настолько трудны, что опыта для их решения мне не хватает. К тому же это дело заставляет меня, человека частного, сделаться военным. Для дальнейшей работы по вопросам, приведенным в анкете, заставляет меня взяться за изучение военного японского письменного языка, так как ваше задание требует знания японской военной терминологии. Книги с пароходом еще не получил. В качестве пособия к переводу японских у ставов, если мне их удастся раздобыть, прошу вас выслать мне наши воинские уставы старой армии и японский устав в переводе, сделанном Блонским в 1900 году. Устав Блонского, правда, устарел, но в смысле терминологии он поможет мне. Работа серьезная, ответственная, и я не против такого дела. Давать же не качественные сведения не могу.

Документы по вашему списку достать невозможно. Но при случае можно только сфотографировать. Ввиду этого я купил фотоаппарат и изучаю это дело. На Южный Сахалин постараюсь выехать, если к этому не будет препятствий со стороны властей. Д. Д.»[17]

В донесении была сделана существенная приписка: «…Ввиду того, что ваши документы я не храню, возможно, будут ошибки в некоторых сообщениях или отчетах. В таких случаях прошу своевременно давать новые указания».

Ощепков хорошо знал, что его офис подвергается обыску агентами японской контрразведки. Поэтому он делал все, чтобы нигде не оставалось улик, которые могли бы прямо или косвенно раскрыть его принадлежность к русской разведке.

Какие новые задачи поставил перед резидентом «Д. Д.» разведотдел штаба Сибирского военного округа? Их много. В секретный перечень было включено 68 вопросов. Назовем некоторые из них. Разведотел требовал от разведчика установить, какая японская дивизия дислоцировалась в месте его нахождения, перечислить ее командный состав, указать точное количество солдат и офицеров, оснащенность оружием и боевой техникой, выявить местонахождения штаба, организационную структуру, узлы связи и многое другое.

Разведотдел интересовали аэродромы, используемые на Сахалине японцами, укрепленные районы, корабли, базирующиеся в портах, их количество, вооружение и ристема охраны портов.

Задания были конкретными. Резидент «Д. Д.», видимо, приложил немало усилий, чтобы выполнить большую часть из них. По крайней мере на многие вопросы он дал конкретные ответы. Ему удавалось добиваться успеха потому, что он получил разрешение на демонстрацию кинофильмов в японских воинских частях и планомерно, не привлекая к себе внимания японской контрразведки, собирал сведения о японской армии, дислоцированной на Сахалине.

Василий Сергеевич писал в одном из своих отчетов: «…Благодаря пребыванию с солдатами мне удавалось путем расспросов и наблюдения узнавать количество, вооружение, нумерацию японских частей до дивизии включительно. Я изучал быт японских солдат, условия их проживания в казармах, интенсивность их ежедневных занятий и тренировок, их питание, взаимоотношения между собой и с офицерами. Благодаря знанию японского языка и японских обычаев я пользовался большим уважением со стороны солдат, что помогало мне в выполнении ваших задач…»

В этом же отчете — подробное описание гарнизонов на Сахалине, нумерация дивизий, укомплектованность частей солдатами и офицерами.

6 мая 1924 года Ощепков сообщал в разведывательный отдел:«… С пароходом «Георгий» в 9.00 получил от вашего курьера коробку конфет «Монпансье». В ней четыре документа с вашими указаниями. Передал курьеру свою коробку с добытыми документами, отчет о работе, финансовый отчет и местные японские газеты..>[18]

Разведывательная работа Ощепкова увлекала. Ему, видимо, нравилось рисковать и побеждать в единоборстве с японской контрразведкой, которая, несомненно, старалась не упускать его из-под своего контроля. Но более находчивым, более изобретательным и осторожным был все-таки резидент «Д. Д.». Он понимал, чем рисковал, был требователен к себе, умел контролировать свое поведение, находил все новые и новые варианты выполнения заданий. В своих донесениях он предлагал свои решения, был строг со всеми, с кем ему приходилось взаимодействовать.

В одном из донесений в разведотдел Ощепков сообщал: «..Для моей безопасности и спокойствия прошу предпринять следующие меры:

а) необходимо разъяснить курьеру важность возложенного на него поручения, чтобы он при высадке на берег прятал бы в потаенное место информационные материалы. Это необходимо потому, что не исключена возможность обыска не только на берегу, но и в городе. Необходимо помнить, что за высадившимися на берег членами команды японцы следуют по пятам. Об этом курьер не должен забывать;

б) объяснить курьеру, чтобы он не предавался вину, пока не выполнит поручение, то есть не передаст мне ваши указания и не примет и отнесет на пароход мои документы и не спрячет их там в надежное место;

в) курьеру, явившемуся в пьяном виде, информацию передавать не буду.

Должен сообщить, что этот вопрос у нас с вами самый больной. Мне же ходить на берег и встречать курьера сейчас нельзя. На берегу во время прихода русского парохода всегда стоят дежурные жандармы, которые меня хорошо знают, и мое шатание на берегу, иногда допоздна в ожидании курьера, может вызвать ко мне подозрение…»[19]

В металлической коробочке из-под конфет оборудовалось второе дно. Однако место это было небольшое и не могло вместить все, что добывал резидент. Поэтому, пытаясь в ограниченном пространстве увеличить объем передаваемых сведений, Ощепков сообщал в разведотдел: «…Все исходящие от меня материалы буду писать на тонкой бумаге, на которой я сейчас пишу. Оригиналы добытых документов будут упаковываться в коробки, крышки которых я буду запаивать. Затем коробку буду обшивать черной материей и ставить свою сургучную печать «Д.Д.». Никаких надписей делать не буду. Веемой документы буду подписывать «Д.Д.», но только через черную копировальную бумагу…»[20]

Учитывая нестабильную обстановку на Дальнем Воетоке, иногда безответственное отношение курьера к своим обязанностям и беспокоясь о своей безопасности, Ощепков писал «Аркадию», который руководил его работой: «…Я надеюсь, что все исходящие от меня бумаги строго содержатся вами в полном секрете и при не благоприятных политических переменах они будут уничтожены в первую очередь…»

Прошло около года. Ощепков смог выполнить задание разведотдела. Благодаря его усилиям японские гарнизоны на Сахалине были выявлены и установлена дислокация почти всех японских оккупационных войск.

Видимо, разведывательные возможности резидента «Д. Д.» расширялись. Этому способствовали его личная инициатива, умение работать среди японцев и, главное, его личная настойчивость и осторожность. Разведотдел часто запаздывал с направлением резиденту необходимых минимальных средств. Ощепков тратил свои личные деньги на покрытие расходов, связанных с добыванием разведывательных сведений.

Разведотдел, учитывая расширившиеся возможности «Д· Д», писал ему: «Товарищ «Д.Д.», при сем препровождаю вам программное задание по разведывательной работе на Сахалине в частности и вообще по Японии как на ее территории, так и в ее колониях — Корее, Формозе и Южном Сахалине. Максимум внимания уделите следующим вопросам, связанным с добыванием сведений о японской армии…»

Выполнение этого задания выходило за рамки возможностей «Д. Д.». Для того чтобы добыть такие сведения, Ощепкову необходимо было перебраться в Японию. Лучше всего — в Токио. И у Ощепкова созрел смелый план, о котором он через курьера доложил «Аркадию». Курьером был новый сотрудник разведотдела, не моторист с парохода, работой которого был недоволен Ощепков, а кадровый военный разведчик по фамилии Иванов. Видимо, он выполнял свою миссию конспиративно. По крайней мере Ощепков в донесениях «Аркадию» более не сообщал о своих претензиях к курьеру. Встречи с Ивановым проходили конспиративно и без срывов. У Иванова, имя и отчество которого так и не удалось восстановить, была должность «маршрут-агент». Как оказалось, разведчик этот был способен не только для выполнения разовых заданий «Аркадия», но и имел право обсуждать с ним оперативные вопросы, которые были прямо связаны с разведывательной деятельностью резидента «Д. Д.».

Кинопрокатный бизнес Василия Ощепкова в Александровске давал небольшую прибыль. Денег хватало, чтобы вести дело, иметь право на общение с высокопоставленными японцами и учиться. Василий Сергеевич внимательно изучал кинопрокатное дело, завязал связи с кинопрокатными фирмами Германии и Китая, вел активную деловую переписку с владельцами Харбинского кинопрокатного общества «Алексеев и К°». Важным достижением Ощепкова было то, что он, используя свои связи, смог получить в Сахалинском жандармском управлении японский паспорт и свидетельство, удостоверяющее, что он является кинопрокатчиком и политически благонадежен…

Глава шестая ЯПОНСКИЙ ДЕБЮТ

Предложение Василия Ощепкова выехать в Японию и организовать там кинопрокатное дело, которое бы служило надежным прикрытием его разведывательной деятельности на островах, вызвало в разведотделе двойственную реакцию. С одной стороны, «Аркадий» понимал, что в случае успешной реализации этого замысла разведка может получить уникальную возможность и впервые внедрить своего нелегального сотрудника в Японию. В том, что Ощепков мог это сделать и был в состоянии вести там успешную разведывательную работу, «Аркадий» не сомневался. С другой стороны, для реализации такого оперативного замысла требовалась серьезная подготовка и самого разведчика, и разведывательного отдела. Главным вопросом этой подготовки было получение от разведчика из Японии добытых им материалов. Дело в том, что дипломатических отношений между Японией и Советским Союзом в то время еще не было. Связь можно было бы организовать через Маньчжурию. Но там было неспокойно, и канал связи через третью территорию не отличался бы оперативностью и надежностью. Сведения, которые поступали бы от разведчика, устаревали и теряли свою ценность еще до попадания через Дайрен или Мукден во Владивосток.

Еще одна причина не позволяла «Аркадию» поддержать проект Ощепкова. Для такой работы на территории Японии необходимо было серьезное финансирование. Денег для поддержки такого перспективного проекта в разведотделе не было. Проект такого масштаба был вне компетенции и возможностей разведки штаба Приморского корпуса.

Попытки «Аркадия» отыскать такие финансовые средства, которые могли бы в полной мере обеспечить работу Ощепкова в Японии, не увенчались успехом. Видимо, их просто не существовало. Поэтому он был вынужден написать резиденту послание следующего содержания:

«…Срок отъезда в Японию представляю решать самостоятельно по готовности и возможности. Причем предложенная вами маскировка(кинопрокатное дело. — В. Л.) требует максимум времени и средству которыми мы не располагаем в настоящее время, а поэтому вопрос оставим пока открытым до весны. Причем ваш выезд в Японию и желателен, и необходим, но под другой маской. А именно — если есть возможность устроиться в одно из правительственных или гражданских учреждений в Японии, принять предложение германской кинематографической фирмы на условиях выезда в один из центральных городов Японии. Можно просто перекочевать в Японию и жить как обывателю— беженцу в их среде. Если любым из указанных мною способов воспользоваться нельзя, то благодаря ограниченности средств вам придется остаться на Сахалине до новой навигации…».

Завершая свое послание, «Аркадий» писал:

«… Уважаемый товарищ! Работа, необходимая государству, еще в зачаточном состоянии, намечаются только ее вехи, нащупывается почва, а потому ваши предложения, бесспорно хорошие, при отсутствии материальных средств в настоящее время невыполнимы. Дальний Восток еще onравляется от нанесенных ему интервентами экономических разрушений, что не позволяет нам находить дополнительные средства для нашей работы. Наша цель — при минимуме затрат подробно осветить нашего врага — империаистическую Японию. В этом отношении вы в состоянии помочь как человек, знающий быт и условия жизни Японии.

Всем, чем можем, мы будем содействовать вам в вашей трудной работе. Но большее можем только обещать в будущем номере восстановления нашего экономического быта. Итак, уважаемый товарищ, РСФСР ждет от вас выполнения гражданского долга….»[21]

Это указание означало, что в разведотделе нет средств для финансирования такого проекта и Ощепков должен был продолжать заниматься сбором сведений о японских вооруженных силах, находясь в Александровске.

Разведчик мог успешно выполнять задания разведотдела, находясь на Сахалине. Но мог сделать и больше. Предлагая свой план работы в Японии, Ощепков, надо полагать, стремился к максимальному использованию своих возможностей. Это было присуще его характеру, характеру борца, чемпиона, человека, не привыкшего работать вполсилы.

Ответ «Аркадия», видимо, обескуражил Ощепкова. Революционные призывы к выполнению своего гражданского долга были понятны, но они не могли восприниматься как одобрение его разумного и перспективного замысла.

Ответ «Аркадия» Ощепкову доставил в Александровск маршрут-агент Иванов. Видимо, это была не первая ветреча резидента с Ивановым, и они уже доверяли друг другу. К такому выводу можно прийти потому, что Ощепков, надо полагать, сообщил Иванову содержание указаний, поступивших от «Аркадия» и поделился с ним своими соображениями о возможностях успешного устройства в Японии и ведения там разведывательной работы.

Иванов выслушал соображения Ощепкова и, возвратившись во Владивосток, поддержал предложение резидента, реализация которого могла создать уникальные возможности по добыванию разведывательных сведений непосредственно в Японии. «Аркадий» остался при своем мнении, которое, казалось, уже ничто и никто не в силах изменить.

Маршрут-агент Иванов — видимо, это была его не основная должность в разведотделе — пошел на крайность. Не согласившись с решением своего начальника, он написал официальный рапорт, в котором еще раз, и вполне аргументированно, постарался поддержать план Ощепнова. Этот уникальный рапорт сохранился. «…Считаю своим гражданским долгом указать, — писал Иванов начальнику агентурного отдела 17-го Приморского корпуса, — на неправильную и вредную для дела точку зрения, изложенную в Вашей инструкции тов. Ощепкову от 28 сентября с.г. Отказ удовлетворить просьбу т. Ощепкова о высылке ему кинопроектного аппарата и картин, а также предложение поступить на службу к японцам стоит в полном противоречии с данной ему задачей и знаменует собой связывание порукам и ногам этого отважного и талантливого разведчика, на редкость мастерски владеющего японским языком, преданного и любящего свое дело.

Кинематография — это самый верный и надежный способ для проникновения в среду военной жизни японской армии, тогда как должность переводчика герметически закупоривает человека на весь день с 10 до 5 вечера между четырьмя стенами одного только учреждения. Что касается службы переводчика в самой Японии, то это в отношении военных или правительственна: учреждений вовсе невозможно, так как в Японии нет надобности в переводах на русский язык. С другой же стороны, в японской армии существует обычай, обязывающий владельцев кинематографов устраивать для солдат льготные киносеансы. Такое положение вещей дает широкую возможность тов. Ощепкову вести точный учет всех частей, бывать в штабах и фотографироватьразные приказы, табели, условия охраны, орудия, военные корабли с их артиллерией, проникать в запретные для посторонних лиц районы, как, например, Ныйский залив, вести широкие знакомства, появляться в нужное время в различна местах, маскировать свои личные средства к существованию, если будет необходимо — вести жизнь, превышающую сумму постоянного содержания, и вообще успешно выполнять все возложенные на него поручения…»[22]

Слова к делу не пришьешь. Рапорт — официальный документ и этот документ требовал такого же официального решения. «Аркадий» и Иванов еще раз обсудили все детали предложения Ощепкова по организации резидентуры военной разведки в Японии и возможности разведывательного отдела по оказанию ему конкретной помощи. Готовясь к серьезному разговору с начальником разведывательного отдела штаба 17-го Приморской армии, «Аркадий» подготовил характеристику Василия Ощепкова — резидента «Д. Д.». В ней указывалось, что: «… Ощепков— уроженец города Александровска на Сахалине. Родители его из крестьян, отец кроме крестьянской работы занимался еще и столярным ремеслом, имел небольшую мастерскую. В 1904 году отец умер, Спустя два года умерла и мать, оставив В. С. 14-летним подростком, который был отдан опекуну. В 1908 году был отправлен в Японию для изучения японского языка сначала на деньги опекуна, а впоследствии был взят на иждивение штаба Заамурского округа. Учился Ощепков в духовной семинарии до 1914 года и по окончании школы был отправлен в Харбин, где работал в штабе Заамурского округа до первой половины 1916 года, после чего переведен на разведывательную работу в разведывательный отдел штаба Приамурского военного округа, где пробыл полгода и периодически был посылаем в Японию. Служил Ощепков в Р. О. штаба Приамурского военного округа до 1917 года, то есть до расформирования. С приходом во Владивосток японских интервентов Ощепков поступил переводчиком в японское Управление военных сообщений, где служил до начала 1921 года. В 1920 году Ощепков впервые начал работать как секретный сотрудник в Осведотделе Р. К. П. и зарекомендовал себя как способный, смелый работник. Уволился Ощепков из Управления военных сообщений в начале 1921 года, имел контору по переводам, но, не довольствуясь скудным заработком, принужден был в середине 1921 года у ехать на Сахалин с мыслью создать кинематографический театр, что ему и у далось… Хорошо развит физически, а потому имеет большое стремление к спорту и как борец небезызвестен в Японии, кажется, имеет первый приз за борьбу, имеет большую склонность к разведработе, на которой довольно изобретателен и смел. К систематической работе непригоден и небрежен. С людьми общителен и быстро завоевывает расположение. Как качество Ощепкова нужно указать на его правдивость и честность. Конечным своим стремлением Ощепков ставит изучение Японии в военно-бытовом, политическом и экономическом отношениях. В совершенстве владеет японским языком. Слегка знает английский и только пишет по-китайски. Завагетурой «Аркадий». 26.1.1924.»

В те дни «Аркадий» подготовил еще один важный документ, который свидетельствует о том, что человек этот был опытным агентурным работником, который хорошо знал свое дело, был настойчив и способен поддерживать полезную инициативу, которая ограничивалась оперативными потребностями штаба Приморского корпуса и его финансовыми возможностями. Документ, о котором идет речь, был подготовлен для доклада начальнику разведки 17-го Приморского корпуса. В нем указывалось: «…Доношу, что, со слов прибывшего марш-агента Иванова, имевшего связь с резидентом «Д.Д.», подтверждается необходимость снабжения «Д.Д.» кинокартинами и кинопроекторами, так как благодаря этой маскировке работа «Д. Д.» будет продуктивна в смысле выявления дислокации японских войск…» В этом же докладе вышестоящему начальнику указывалось, что «…«Д.Д.» по собственному почину и за свой собственный счет выписывает от частных лиц 11 программ кинокартин и производит зарядку аккумуляторов…» «Аркадий» просил срочного решения по существу своего доклада. Видимо, доклад «Аркадия» был убедительным. Василий Ощепков получил разрешение отправиться в спецкомандировку в Японию, но современного кинопроектора ему не позволили приобрести.

Прежде чем выехать в Японию, Ощепков под убедительным для японских властей на Сахалине предлогом посетил Хабаровск. Встретился с «Аркадием», получил от него указания, подписал контракт, в котором были зафиксированы обязанности разведчика, его заработная плата в размере трехсот иен в месяц. Это было на сто иен меньше, чем он получал на Сахалине. В Японии уровень расходов был больше, но разведчику рекомендовалось покрывать их за счет будущей прибыли от кинопрокатного дела.

По пути в Японию Ощепков побывал в Шанхае, встретился со своим будущим связником по фамилии Щадрин, а также с сотрудником иностранного отдела ГПУ «товарищем Егором», который предложил ему подключиться к сбору разведывательных сведений в интересах политической разведки. «Товарища Егора» интересовали данные экономического характера и сведения о деятельности на территории Японии представителей атамана Семенова, одного из активных противников советской власти на Дальнем Востоке. Представитель ГПУ предложил Щадрину увеличить размер денежного содержания Ощепкова на сто иен, сказав, что иначе он не сможет выполнять задания разведки. Оклад был увеличен при условии, что в эту сумму войдут и расходы по содержанию «комнаты для свиданий с сотрудниками».

Во время встречи с Щадриным и «товарищем Егором» Ощепков сообщил сведения о возможных сроках и условиях вывода японских войск с Северного Сахалина. Эти данные он получил от начальника Военно-административного управления острова генерал-майора Такасу Сюнзи. Сведения были важными. Было решено передать донесение Ощепкова полномочному представителю СССР в Китае А. М. Карахану[23]. Используя данные Ощепкова, А. М. Карахан успешно завершил переговоры с представителями Японии и добился вывода японских войск с Северного Сахалина.

В разведотделе Приморского корпуса Ощепков продолжал числиться под псевдонимом «Д. Д.». В секретной учетной карточке за ним был закреплен условный номер «1/1043», а его будущая резидентура в Японии получила номер «13».

Встречаясь с Щадриным и с «товарищем Егором», Ощепков передал одному из них письменное донесение о положении на Сахалине и его встречах с генерал-майором Такасу Сюнзи. Донесение, как обычно, было подписано двумя буквами «Д. Д.».

Кроме Шанхая Ощепков посетил и Харбин, где располагалась главная контора кинопрокатной фирмы «Алексеев и К°». Цель посещения — подписание договора о сотрудничестве и приобретении копий новых кинокартин, которые Ощепков планировал использовать для проката в Японии.

Переговоры в Харбине шли медленно, так как из Германии ожидалось прибытие новых кинокартин, которые еще не демонстрировались в Японии. Представитель фирмы «Алексеев и К°» обещали продать Ощепкову право на прокат лучшего нового кинофильма. На Сахалине Ощепков приобретал фильмы через представительство Совкино во Владивостоке или получал их прямо из Германии. Срывов не было. Не было и нарушений договора, который обязывал поставщика передавать Ощепкову первую и единственную копию кинокартины. Фирма «Алексеев и К°», генеральным директором которой был эмигрант из России, тоже обязалась неукоснительно соблюдать такие же условия и своевременно выполнять заявки Ощепкова.

Находясь в Харбине, Василий Сергеевич встретил семнадцатилетнюю гимназистку Машеньку, которая родилась в 1907 году на Сахалине. Встречи их переросли во взаимную любовь, которая заставила Ощепкова обратиться в Харбинский епархиальный совет с просьбой о расторжении его брака с Екатериной Николаевной Журавлевой. Получив положительное решение, Василий Сергеевич и Мария Георгиевна обвенчались в Харбинской православной церкви. В сопровождении молодой супруги Василий Ощепков выехал в Японию, первоначально в город Кобэ, который был центром японской киноиндустрии.

Прибыв в Кобэ, Ощепковы сняли номер в гостинице. Василий Сергеевич безотлагательно приступил к налаживанию контактов, установлению полезных связей и созданию условий для начала своей кинопрокатной деятельности. Одновременно изучал обстановку, в которой он оказался с первых же дней пребывания в Японии. Ощепков, уже опытный разведчик, хорошо знавший приемы работы японской контрразведки, замечал за собой слежку агентов местной контрразведки, которые следовали за ним. Были замечены и признаки негласных обысков в номере гостиницы, в котором он проживал с женой. Замечал он и многое другое. Усиленный интерес местной полиции к супружеской паре Ощепковых не ослабевал.

Однажды Ощепковых посетил чиновник полиции, который занимался иностранцами, прибывавшими на работу в Японию. Василий узнал в незваном госте переводчика Сибу, с которым познакомился еще во Владивостоке, когда этот город в 1920–1922 года был оккупирован японскими войсками. Сиба прекрасно владел русским языком, который, по всей вероятности, изучил в той же семинарии при Русской духовной миссии, которую в 1914 году окончил Ощепков.

Неожиданный визит Сибы обрадовал Василия, который понимал, что японец не случайно посетил его. Регулярные официальные визиты Сиба продолжались несколько недель. Постепенно отношения между японцем и гостеприимной русской семьей переросли в дружеские беседы, которые проходили за столом, на котором всегда был вкусный обед и теплое саке.

Полицейский, несмотря на гостеприимство русских, тем не менее не забывал о своих строгих обязанностях. Наблюдение за Ощепковым продолжалось.

В конце февраля 1925 года Ощепков был вынужден выехать в Харбин для встречи с представителем разведотдела. Поездку в Харбин Ощепков объяснил Сибе необходимостью уточнения контракта с владельцем фирмы «Алексеев и К°» о поставках фильмов в Японию.

Когда Ощепков возвратился из Харбина, его опять посетил Сиба. Как всегда, Мария накрыла стол и предложила мужчинам обед. Было и горячее саке, которое Сиба не отказывался употреблять. Во время обеда полицейский поинтересовался политическими взглядами Ощепкова и его партийной принадлежностью.

На серьезный вопрос полицейского Василий Ощепков ответил шуткой:

— Я — коммерсант. Поэтому моя партия — «Деньгиденьги». Сокращенно эту партию можно назвать «Дэ-Дэ»!

Сиба с удивлением посмотрел на собеседника и спросил:

— Что же это за партия?

Ощепков, улыбаясь, ответил:

— Эту партию признают все и всюду…

Сиба рассмеялся. Он не ожидал такого ответа, и, видимо, ему очень понравилось такое остроумное сокращение и название партии. Немного подумав, медленно, растягивая каждое слово, Сиба сказал:

Впервые слышу о такой партии. Между нами говоря, мы получили из Шанхая от нашего агента донесение, в котором говорилось о том, с пароходом «Шанхай-мару» в Кобэ выехал русский под фамилией «Д. Д.». По профессии — кинематографист. Этот русский передал послу Карахану доклад о Сахалине. Так как на борту этого парохода прибыл ты и ты был среди пассажиров только один с кинофильмами, то полиция решила, что «Д. Д.» не кто иной, как ты. Мне было поручено наблюдать за тобой, Ощепков-сан…

Завершая свое откровение, Сиба, выпив очередную чашечку саке, сказал:

— Теперь мне понятно, что это было недоразумением…

Ощепков поблагодарил своего собеседника за доверие.

Затем пояснил:

— До выезда из Шанхая я жил в пансионате бывшего русского офицера. В общем зале, где обедали разные постояльцы пансионата, меня расспрашивали о Сахалине. О нем в Китае мало кто знает. Кстати, там же мне задавали вопрос и о том, к какой политической партии я принадлежу. Я рассказывал о своей партии «Дэ־Дэ» и призывал всех признавать ее устав…

Сиба остался доволен обедом, сакэ и интересным разговором. Прощаясь, он сказал:

— Сообщу о недоразумении с тобой своему начальству. — И пообещал: — Буду ходатайствовать о снятии за тобой наблюдения…

Ощепков еще раз поблагодарил полицейского за заботу и сказал, что такое наблюдение могло бы подорвать его кинематографическую карьеру, что неизбежно уменьшило бы его доходы и возможности беседовать за обеденным столом с таким интересным человеком…

Сообщение полицейского произвело на Ощепкова удручающее впечатление. Он еще не провел в Кобэ ни одной разведывательной операции, а полицейские предполагали, что он секретный сотрудник русской разведки, и установили усиленное наблюдение. Неминуемый провал был близок. Разведчика спасли осторожность, наблюдательность и умение находить общий язык даже с теми, кто по роду своей службы был обязан фиксировать каждый его шаг. Возможно, помог ему и счастливый случай. На месте Сибы, которого он хорошо знал, мог оказаться другой полицейский…

По тайному каналу связи Ощепков сообщил в разведотдел о беседе с Сибой, высказал предположение о том, что, возможно, в советском посольстве в Китае действует тайный японский агент, и попросил заменить ему псевдоним. «Аркадий» сообщил Ощепкову, что его новый псевдоним — «Черный монах».

Сиба слово сдержал. Ощепков почувствовал, что наблюдение за ним было если не снято, то значительно ослаблено. В том, что оно существует, он не сомневался, потому что японцы никогда не доверяли иностранцам. Особенно русским, англичанам и американцам.

Настало время выполнять разведывательное задание.

Глава седьмая ВОЗВРАЩЕНИЕ «ЧЕРНОГО МОНАХА»

Ни у одного разведчика нет гарантий, способных защитить его от поражения в единоборстве с контрразведкой противника. Поражение — это провал, критический момент в работе любого разведчика.

Василий Ощепков, который не проходил подготовку в специальной разведывательной школе, хорошо понимал, что он должен и не должен делать, чтобы не оказаться в руках японской контрразведки. Судя по сохранившимся отчетам о работе, он был предельно осторожен, внимателен и предусмотрителен. Замечание «Аркадия» о присущей ему небрежности Ощепков воспринял правильно и устранил этот недостаток. Свой тайный бой в Японии он вел по строгим правилам: каждый шаг вперед был просчитан, каждое возможное противодействие контрразведки предусмотрено, и продуман план действий в случае возникновения опасной ситуации. Мастер дзюдо был нацелен на победу. Наградой в ней была не громкая слава, а нечто большее — осознанная причастность к важному делу, которое он понимал и душой, и сердцем. Защита интересов России была для него святым делом. Сын каторжанки, Ощепков любил Россию не меньше, а возможно, больше, чем отпрыск любого высокопоставленного вельможи.

Изучив обстановку в Кобэ, «Черный монах» решил перебраться в Токио. Там, в столице Японии, он мог развернуть свою разведывательную деятельность и добиться успеха. Но чтобы перебраться в японскую столицу и обосноваться там, необходимо было найти серьезный повод, который бы полностью оправдал переезд его семьи в Токио.

Раздумывая над этим, «Черный монах» продолжал решать свои задачи. Он восстановил знакомство с одним японцем, с которым учился в семинарии. Старый знакомый был офицером японской армии и работал в военной школе. Встреча была приятной и многообещающей. Абэ[24]занимал в военной школе высокую должность, имел допуск к серьезным секретным документам. Это говорило о его возможностях, которые он не скрывал и о которых рассказал Ощепкову во время одной из встреч. Разведчик, выдававший себя за процветающего бизнесмена, помог своему старому другу, когда у того заболела жена. Он дал Абэ в займы крупную сумму денег, что позволило восстановить здоровье жены японского офицера. Абэ был благодарен за помощь и обещал возвратить долг.

Ощепков завел и другие полезные знакомства, которые позволяли ему разбираться в сложной внутриполитической обстановке, которая была в то время в Японии.

Финансовое положение разведчика было неустойчивым. Прокат фильмов приносил незначительный доход, который позволял ему все еще иметь счет в банке. Часть денег разведчик тратил на оперативные цели.

Финансовые трудности возникли внезапно. Фирма «Алексеев и К°», которой он передал крупную суммы за новый кинофильм, обманула его, продав кинокартину, которая уже была в прокате в кинотеатрах крупных японских городов. Прокат устаревшей кинокартины прибылей не сулил. Разборки с фирмой затянулись. Новых кинокартин у «Алексеева и К» не было, а работать со старыми Ощепков не мог — не было никаких гарантий на успех. Бизнесмен без счета в банке — не бизнесмен. Ощепков лихорадочно искал выход из создавшегося трудного положения.

В июне 1925 года Ощепков встретил в Кобэ еще одного своего старого друга доктора Клейне. Они в детстве посещали на Сахалине один и тот же класс в реальном училище. Доктор Клейне был хозяином германской лесопромышленной фирмы, обосновавшейся в Кобэ. Он и предложил Ощепкову занять должность управляющего германской кинофирмы «Вести» в ее токийском отделении и переехать в японскую столицу. Его величество счастливый случай еще раз помог разведчику.

Ощепков принял предложение фирмы «Вести». Перебрался в Токио. Выполнил несколько важных заданий разведотдела. Ряд его донесений представляли интерес для военной разведки.

В августе 1925 года Ощепков выехал в Харбин под предлогом урегулирования финансовых претензий с фирмой «Алексеев и К°». Претензии урегулировать не удалось, но удалось встретиться с представителем разведотдела Бабичевым. На этот раз «Аркадий» впервые не прибыл на встречу с «Черным монахом». Василий поинтересовался, почему в Харбин не приехал его руководитель, но Бабичев дал уклончивый ответ, сообщив, что «Аркадий» перегружен другой оперативной работой.

Ощепков передал Бабичеву отчет о работе, добытые им!материалы о японской армии, сообщил о том, что принял предложение германской фирмы «Вести» и возглавил ее представительство в Токио.

Бабичев передал Ощепкову новое разведывательное задание на 1926 год. В нем было десять пунктов, выполнение каждого из которых требовало с его стороны серьезных усилий и настойчивого поиска новых источников разведывательной информации.

Возвратившись в Токио, Ощепков продолжил свою деятельность. Работа в фирме «Вести» значительно расширяла его возможности и создавала благоприятные условия для их реализации. Среди знакомых Ощепкова и его жены появились немецкий барон Шмидт, молодой японский барон Катаока[25], который был родственником одного из японских министров. Катаока брал уроки русского языка у Марии Ощепковой и симпатизировал ей.

Ощепков установил интересные связи в министерстве иностранных дел Японии, завел знакомых в министерстве внутренних дел, среди военных, познакомился с атаманом Семеновым, который приезжал в Токио, поддерживал отношения и с его помощником Сазоновым.

В первых числах марта 1926 года в Токио прибыл представитель разведотдела Бабичев. Он встретился с Ощепковым, передал ему новые инструкции, новое задание и настоятельно рекомендовал как можно быстрее активизировать работу по вербовке офицера Абэ, советовал получить от него документ, подтверждающий его согласие сотрудничать с русской разведкой.

Ощепков сказал Бабичеву:

— Абэ работает медленно. Это характерная черта каждого японца. Он получает свои материалы из военной типографии, которая выполняет заказы генерального штаба и других важных военных учреждений. С ним надо работать аккуратно, и он пойдет на сотрудничество…

Бабичев настаивал на своем. Он предложил Ощепкову найти возможность и завербовать важного чиновника из министерства иностранных дел Японии, так как разведку интересовали сведения о направленности внешней политики Токио.

Задачи были сложными. «Черный монах» обещал приложить максимум усилий для их выполнения.

Бабичев уехал. В первых числах апреля 1926 года Ощепков получил телеграмму от имени представительства «Совкино» во Владивостоке, руководитель которого приглашал его прибыть во Владивосток для переговоров по поводу организации кинопрокатного дела в Японии. Это был условный сигнал от начальника разведки, который приглашал Ощепкова во Владивосток.

17 апреля Ощепков на пароходе «Качи-мару» отправился во Владивосток, оставив в Токио приболевшую Марию и массу незавершенных дел.

Через два дня корабль пришвартовался в советском порту. В тот же день 19 апреля Василий Сергеевич прибыл в разведотдел. Ему предложили написать отчет о своей деятельности. Он написал подробный отчет с конкретными предложениями, направленными на повышение эффективности его разведдеятельности в японской столице.

В отчете, в частности, были и такие строчки: «В Японии работал один год и три месяца с 24 ноября 1924 года по 17 апреля 1926 года. Семь месяцев ушло на безрезультатное сидение в Кобэ, ввиду постоянного за мной наблюдения со стороны полиции, один месяц на поездки в Харбин и семь месяцев на работу в Токио, где я успел наладить работу, которая может при дальнейшем правильном руководстве дать блестящие результаты…»

Беседовал с Ощепковым незнакомый сотрудник разведотдела, некто Шестаков. Он обвинил разведчика в растрате казенных средств, которые тот выдал японскому источнику Абэ и не получил от него расписки на указанную сумму.

В докладной записке на имя начальника разведотдела по поводу работы «Черного монаха» Шестаков сделал один вывод: предать Ощепкова военному трибуналу.

Предложение осталось нереализованным. Однако Ощепков в Японию больше не поехал. Дело его было ликвидировано. Жена прибыла во Владивосток. Оперативная работа Василия Сергеевича в разведке на этом завершилась.

Начальник разведотдела штаба Сибирского военного округа Заколодный держал Ощепкова в разведотделе в качестве переводчика японского языка. Оклад переводчика был мал. Семья Ощепкова едва сводила концы с концами. По указанию начальника военной разведки Я. Берзина, который знал о работе Ощепкова, переводчику стали доплачивать 30 рублей ежемесячно за высокий профессионализм. Это было все, чем можно было помочь Ощепкову. Каждая работа имеет определенный уровень оплаты. Этот барьер каждый человек должен преодолевать самостоятельно — учиться, повышать квалификацию, приобретать новую профессию, менять место работы. Ощепков прекрасно знал японский язык. Среди всех институтов и учреждений Дальнего Востока должность переводчика, видимо, была наиболее высокооплачиваемой в военной разведке. Ощепков продолжал работать в разведотделе. Должность переводчика его не устраивала. Но он терпеливо выполнял свои обязанности, рассчитывая на лучшие времена. Он был молод, полон сил, имел достаточный опыт самостоятельной работы, которую вряд ли кто другой взялся бы выполнять.

Говорят, что где тонко, там и рвется, пришла беда — закрывай ворота. К несчастью, жена Ощепкова красавица Мария заболела туберкулезом и стала угасать. Для излечения ей необходимы были дорогие лекарства. Василий занялся тренерской работой, которая ему приносила еще около 150 рублей в месяц. Тренировал он офицеров Красной армии, сотрудников ОГПУ и милиции.

В разведотделе Сибирского военного округа сохранились донесения «Черного монаха» из Японии. Среди них — «О политике Японии в Маньчжурии», «Материалы по японской авиации», «О маневрах японской армии в Маньчжурии», «О совещании командиров дивизий японской армии», «Об использовании ядовитых газов и принципах применения их японской армией». В последнем из перечисленных разведывательных материалов, подготовленных Василием Ощепковым, сообщалось: «… Частные и военные лаборатории Японии проводят активное исследование использования ядовитых газов и способов защиты против них. В японских закрыться военных журналах наблюдается систематическая публикация статей о ядовитых газах, о способах их применения против войск противника и описание ужасов в случае их применения в грядущей войне. По сведениям источника, в скором времени предполагается формирование особой самостоятельной химической команды. Где она будет находиться и кому подчиняться, мне пока узнать не удалось…»[26]

Часть 2. Владивостокский провал

В начале XX века на Дальнем Востоке, как и на Западе, происходили серьезные изменения. После подписания представителями СССР и Японии в 1925 году Конвенции об основных принципах отношений между двумя государствами перед Москвой и Токио открылись перспективы взаимовыгодного сотрудничества. Первыми оживились контакты по линии общественных советских и японских организаций, затем наступил этап подписания первых концессионных соглашений, которые сулили хорошие экономические выгоды.

Москва предлагала Токио пойти дальше и заключить пакт о ненападении. Цель такого пакта— исключить вооруженные столкновения между японскими и советскими войсками в Китае. Советское руководство из донесений разведки знало, что Япония планировала закрепиться в Китае, в котором шла гражданская война. Москва, руководители которой мечтали о мировой революции, была намерена оказывать всестороннюю помощь китайским коммунистам. Японцы оказывали помощь китайской группировке во главе с маршалом Чжан Цзолинем.

Между Японией и СССР были и другие противоречия. В частности, в области эксплуатации КВЖД. Эта железная дорога, находившаяся под контролем Советского Союза, вызывала и у японцев, и у маршала Чжан Цзолиня особый интерес. Маршал хотел избавиться от советского влияния на КВЖД. Из-за этого между СССР и Чжан Цзолинем возникали острые противоречия, которые грозили перерасти в вооруженное столкновение.

Чжан Цзолинь стремился ограничить влияние в Маньчжурии не только Советского Союза, но и Японии, что вызывало в Токио явное неудовольствие. Поэтому противоречия между Японией и СССР из-за влияния в Китае не могли не обостриться.

Активность на Дальнем Востоке проявляли и американцы. Они помогали третьей силе в китайской гражданской войне, которую возглавлял Чан Кайши. Под видом миссионеров и бостонских купцов, дипломатов, военных советников и наблюдателей американцы стремились расширить свое присутствие в Китае, который в начале XX века пытался избавиться от европейских колонизаторов. Американцы играли свою партию на Дальнем Востоке открыто и самоуверенно, стремясь воплотить в жизнь девиз, который в 1900 году провозгласил американский сенатор Беверидж:… Тихий океан — наш океан… Держава, господствующая на Тихом океане, будет господствовать над миром… Этой державой станет— и на веки— американская республика»[27].

Монголия, Китай и Корея имели общие границы с Советским Союзом. Все, что происходило на территориях этих государств, прямо или косвенно влияло на безопасность СССР. Поэтому советская военная разведка должна была добывать сведения, которые интересовали руководство страны. Большого опыта специальной работы у военных разведчиков было еще мало, однако они делали все, что могли…

Глава первая «АРКАДИЙ»

Специальная командировка разведчика Василия Ощепкова в Японию могла завершиться более успешно. «Аркадий», руководивший его работой, в этом был уверен. Ощепков имел реальные возможности добиться значительных результатов в разведывательной работе. Этому способствовало то, что он получил образование в духовной семинарии в Токио, несколько лет общался с японскими подростками, которые изучали русский язык в той же семинарии, обучался искусству восточной борьбы в японской школе Кодокан, изучил японскую культуру, особенности государственного устройства и экономики Японии. Он был если не своим, то вполне адекватным для японцев человеком. Добиться такого положения может не каждый европеец.

Ощепков был самостоятельным и предприимчивым молодым человеком. Он любил Россию, не один раз еще до революции рисковал, выполняя задания разведки. Боролся против японцев в оккупированном Владивостоке и на Сахалине. Черный пояс дзюдоиста открывал ему двери в спортивные клубы и любые дома вплоть до владений японских баронов в Токио. Как бизнесмен он тоже мог добиться успеха в своей предпринимательской деятельности.

Для достижения успеха «Черный монах» и его куратор из разведотдела штаба военного округа должны были выполнять два условия. Первое — доверять друг другу. Второе — не торопиться и не торопить. Время на Востоке течет медленно, но позволяет терпеливым путникам увидеть и узнать многое.

Первое условие, необходимое для успешного выполнения миссии «Черного монаха», было утеряно в 1925 году в связи с событиями, которые произошли не по вине разведчика.

Второго условия разведчик был лишен в результате непродуманных действий нового начальника Разведывательного отдела штаба военного округа, фамилия которого была Заколодный. Он прибыл на Дальний Восток в 1925 году из Москвы после окончания Военной академии. Новому начальнику нужны были новые результаты в работе разведотдела. И он начал действовать.

Заколодный и его помощник Шестаков личного опыта работы в Японии не имели. Видимо, они не понимали, что привлекать японцев к сотрудничеству с иностранной разведкой так же, как российских рабочих или крестьян в Красную армию, нельзя. Преподаватели в Военной академии объяснили Заколодному и его сокурсникам, что разведка является тайным оружием власти, высшим искусством военной стратегии и сферой деятельности интеллектуалов. Она не подчиняется революционным порывам, не терпит спешки, шаблона и не признает чинопочитания. Кавалерийскими наскоками в разведке успеха добиться невозможно. В разведке действуют особые законы.

В Военной академии и первой разведшколе Красной армии, которая была создана в 1918 году и называлась «Курсы разведки и военного контроля», читались лекции по «Агентурной разведке». Преподаватели рассказывали первым немногочисленным слушателям о военном и дипломатическом шпионаже, об организации тайной агентуры и ее задачах в военное время, о способы поддержания отношений с агентами, о вербовке агентов. Большое внимание уделялось мерам безопасности и конспирации в работе. В этих и других лекциях передавался опыт работы разведки в западных странах, но не было опыта работы на Дальнем Востоке[28]. Такой опыт будущие выпускники академии и курсов должны были приобретать самостоятельно. Восточный факультет в Военной академии появился несколькими годами позже.

Заколодный, видимо, был не особенно талантливым разведчиком. На Дальнем Востоке в 1925–1930 годах работали и более способные разведчики. Одним из них был Николай Петрович Комаров. После окончания обучения в Москве он тоже направлен в разведотдел штаба Сибирского военного округа на должность помощника Заколодного.

Изучив дело Ощепкова, Комаров докладывал в начале 1927 года начальнику Разведывательного управления Красной армии Я. К. Берзину: «…Глубоко убежден, что, если бы в свое время Ощепкову дано было надлежащее руководство, он во сто крат окупил бы все затраты на его устройство в Японии. Это человек, которого нам едва ли придется иметь когда-либо в будущем. Мне кажется, если еще не поздно, то Ощепкова следовало бы разыскать. Я полагаю, что, если бы вы дали нам его сейчас, мы бы сделали из него работника, о котором, может быть, не позволяем себе и мечтать…»

Заколодный был против предложения Комарова. Вначале он назначил Ощепкова на должность переводчика разведотдела штаба Сибирского военного округа. Он даже добился, чтобы начальник Разведуправления Ян Берзин лично дал указание выплачивать Ощепкову ежемесячно дополнительно 30 рублей за его высококвалифицированную работу. Но это было неадекватное решение. Оставшись в штабе Сибирского военного округа, где активно действовала японская разведка, Ощепков мог столкнуться с японскими разведчиками, которые действовали на Дальнем Востоке. Ошибка Заколодного была очевидной: в Японию направлять Ощепкова было нельзя. Держать его на Дальнем Востоке — тоже. Два раза в одну и ту же реку войти невозможно. Два раза использовать одного и того же разведчика для работы в одной и той же стране тоже нельзя — опасно.

Ощепков добился перевода в Москву и распрощался с Разведывательным управлением. А его можно было использовать для специальной работы в Германии или других европейских странах.

В сентябре 1925 года роковую ошибку допустил и «Аркадий», один из наиболее опытных разведчиков штаба Сибирского военного округа. Он отправился с тайным заданием в Северный Китай, где и был арестован полицией.

Судьба «Аркадия», талантливого конспиратора, находчивого, смелого и удачливого разведчика, в истории военной разведки играет особую роль. Фамилия этого человека — Бурлаков. Звали его Леонид. Пришлось Леониду Бурлакову быть и разведчиком, и руководителем, пройти через ад китайской тюрьмы и оказаться среди арестованных в годы сталинских репрессий, быть офицером военной разведки и стать почетным чекистом.

Трудно сказать, что предопределяет судьбу человека. Если бы судьба Бурлакова складывалась по прогнозам астрологов, то он бы жил, приспосабливаясь к изменяющимся условиям, не претендуя на многое и от многого завися. Хорошо, что Бурлаков в молодости не знал о существовании гороскопов. Они могли бы помешать ему. Характер у него был ершистый и напористый. Он любил свою опасную разведывательную работу, нацелен был на успех, радовался победам и стойко переносил трудности и поражения. Несомненно, он обладал большими способностями к разведывательной работе, которые ему щедро подарила природа. Они, эти способности, помогали ему находить выходы из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Оказываясь там, откуда не было выхода, где подавлялась воля и не было прав и надежды на спасение, он не падал духом и не сдавался. Откуда он черпал такие душевные и физические силы?

Говорят, что в бою бояться некогда. Бурлаков воевал всю жизнь. Родился он 27 октября 1897 года в семье рабочих, проживавших в городе Бузулук Самарской губернии. Окончил два класса общей школы. Работать начал рано. Отец его в русско-японскую войну из Бузулука попал в качестве солдата на Дальневосточный фронт. Сражался в районе Порт-Артура, был тяжело ранен, оказался в плену. Выжил и после окончания войны осел в Хабаровске.

Дальневосточный край приглянулся бывшему солдату Якову Архиповичу Бурлакову, который, судя по фамилии, был выходцем из волжских бурлаков. Он пригласил к себе жену Просковью Яковлевну, которая прибыла к мужу из Самары с гремя сыновьями. Старшему Александру было пятнадцать, Леониду — восемь, младшему Николаю — шесть лет. Как они добирались из Самарской губернии в Хабаровск, одному богу известно.

На новом месте Бурлаковы быстро наладили свой быт. Глава семейства устроился на работу мастеровым в бригаду, которая занималась строительством моста через Амур в районе Хабаровска. Работа была тяжелой, но кое-какие деньги в семье появились. На обучение детей их не хватало, но жить было можно. Продолжалось это трудное счастье недолго. Фронтовые раны дали себя знать, и Яков Бурлаков в 1909 году умер, оставив жену и детей, которым пришлось зарабатывать кусок хлеба где придется.

Александр уехал на заработки во Владивосток, Леонид работал подпаском, дворником, продавцом газет и бубликов, посыльным и зазывалой в магазине. В 1911 году ему удалось поступить учеником в мастерскую, которая занималась ремонтом путей местной железной дороги. Без малого три года работы в суровом мужском коллективе не прошли даром. Бурлаков многому научился. Подростки без отцов взрослеют рано.

В 1914 году, когда началась Первая мировая война, Леонид Бурлаков, которому уже исполнилось четырнадцать лет, уехал во Владивосток к брату Александру, работал вместе с ним в морском порту. В 1916 году Леонид был призван в армию и оказался рядовым саперного батальона. Командиры приметили умелого слесаря и определили его на должность мастерового младшего разряда в ремонтные мастерские.

Летом 1917 года Бурлаков и несколько других специалистов были переброшены с Дальнего Востока в Свеаборгский крепостной минометный батальон. Там Бурлаков познакомился с большевиками, принимал участие в иодпольной работе в Петрограде. Появились новые друзья, новые убеждения, которые и определили всю его дальнейшую судьбу.

По рекомендации партии большевиков Бурлаков в 1918 году возвратился во Владивосток, где бесчинствовали японцы, американцы и белогвардейцы. Прибыв в родные края, Бурлаков вступил в красногвардейский отряд союза горняков, принимал участие в национализации золотых приисков, сражался против японцев, работал на Хабаровском арсенале до тех пор, пока его не захватили колчаковцы. В 1919 году по решению подпольной партийной организации он вступил в белую армию и был направлен в школу командного состава, которая дислоцировалась на острове Русский. Там он, рядовой 7-й роты унтер-офицерского батальона, должен был обучиться военному делу, с чем он успешно справлялся. Одновременно Бурлаков занимался разъяснительной работой среди сослуживцев. Инструкций из Владивостока Бурлаков не получал, поэтому агитировал за советскую власть как мог. Агитировал он, видимо, активно. 17 ноября в унтер-офицерском батальоне вспыхнуло восстание, которое поддержки не получило и было подавлено. Бурлаков был арестован и приговорен к смертной казни. Было ему всего 22 года, и он, естественно, умирать не собирался.

Выбрав удобный момент, Бурлаков бежал. Во Владивостоке подпольная организация большевиков помогла ему укрыться от преследования. Более двух недель прятали его в своих казармах солдаты чехословацкого корпуса, который готовился к эвакуации. Чехи знали, что он связан с партизанским подпольем, тем не менее помогали ему. Никто из преследователей Бурлакова и подумать не мог, что чехи способны на такой поступок.

Последующие три года Леонид Бурлаков занимался подпольной разведывательной работой, собирал сведения о японцах. Одним из его активных помощников был надежный Василий Ощепков.

В своей автобиографии майор Бурлаков после окончания Второй мировой войны писал, что с 1921 по 1941 год он был сотрудником Разведывательного управления РККА. Это не совсем точно. В этих строчках по непонятным причинам, но, видимо, сознательно опущены две трудные страницы из жизни этого человека. О них тоже необходимо рассказать.

В 1921 году Бурлаков был начальником осведомительского (разведывательного) отдела штаба Народно-революционной армии, которой командовал Иероним Уборевич, ставший после освобождения Дальнего Востока от японских и других интервентов военным министром Дальневосточной республики[29].

Бороться Бурлакову приходилось и против колчаковцев, и против семеновцев, и против японцев. В штабе войск Колчака и в отрядах атамана Семенова у Бурлакова были свои люди, которые передавали ему ценные сведения. Труднее было с добыванием информации из штаба японских оккупационных войск. Василий Ощепков помогал Бурлакову достаточно эффективно. В целом у Бурлакова уже была малочисленная, но активная агентурная сеть, которая добывала ценные сведения о главном противнике России на Дальнем Востоке.

Были у разведчика и другие помощники, которые своевременно сообщили ему в январе 1921 года о том, что японцы, уходя из Забайкалья и Хабаровска, планировали закрепиться в Приморье. Благодаря сведениям, полученным от агента, стало известно о том, что после ухода японцев из Читы атаман Семенов планировал на некоторое время задержаться в городе. Этим воспользовалось командование Народно-революционной армии. Семеновцы, оставшиеся без поддержки японцев, были разгромлены, остатки их отрядов были отброшены в Монголию и Маньчжурию, а Чита стала столицей Дальневосточной реепублики.

Бескорыстные агенты Бурлакова также своевременно информировали разведотдел штаба Народно-революционной армии о том, что японцы начали перебрасывать в Приморье по КВЖД остатки разбитых в Забайкалье семеновцев и других белогвардейцев, закрепившихся в Маньчжурии. Стало известно, что эти переброски осуществляются с целью свержения местных властей во Владивостоке и установления в Приморье правительства братьев Меркуловых. Так и произошло.

Тем временем натиск войск Народно-революционной армии нарастал. В феврале 1922 года был освобожден Хабаровск. После этого «правительство» братьев Меркуловых[30] во Владивостоке ушло в отставку. Земский собор, открывшийся 23 июня 1922 года во Владивостоке, избрал главой Приамурского края генерала Дитерихса[31]. О планах японцев и Дитерихса сообщал Бурлакову Василий Ощепков.

В октябре 1922 года отряды Дитерихса были разбиты, японцы покинули Владивосток. Дитерихс бежал в Я понию, а его пособники еще некоторое время продолжали грабить Приморье.

В ноябре 1922 года Бурлаков получил сообщение о том, что отряд офицеров из армии Дитерихса собирается вывезти в Японию библиотеку Курсов подготовки командного состава, которые находились на острове Русский. Бурлаков знал эту библиотеку. Он не один раз посещал ее, когда проходил службу в 7-й роте этих Курсов. Заведующий библиотекой согласился оказывать помощь Бурлакову. Он и сообщил разведчику о планах вывоза библиотеки в Японию.

В библиотеке была собрана уникальная коллекция книг по военному делу. Количество книг превышало двести тысяч томов. Бурлаков быстро собрал небольшой отряд, в который вошло около двадцати вооруженных красноармейцев. Ночью они на лодках переправились из Владивостока на остров Русский и напали на безмятежно спавших белогвардейцев. Ценная библиотека была спасена.

Командарм 5-й армии И. Уборевич 18 декабря 1922 года наградил Леонида Бурлакова за спасение военной библиотеки серебряными часами. В приказе войскам 5-й армии, штаб которой в то время располагался в Чите, указывалось: «…Сотрудник Разведывательного Отдела Штаба Красной Армии Дальнего Востока тов. Бурлаков Леонид Яковлевич за то, что за полтора года подпольной работы, сопровождавшейся арестом и при побеге из-под ареста ранением, оставался в тяжелые дни черной реакции на Дальнем Востоке на своем посту руководителя резидентуры Владивостокского района, своевременно извещал Штаб Армии о всех готовящихся провокационное замыслах белых. По своей инициативе организовал и перебросил на Русский остров отряд для охраны военной академической библиотеки, чем и содействовал захвату указанной библиотеки в неприкосновенном виде до двухсот тысяч томов.

За ревностную работу и содействие частям Красной армии в борьбе с белобандитами генерала Дитерихса Революционный Военный Совет Армии постановляет наградить тов. Бурлакова Леонида Яковлевича серебряными часами».

Приказ подписали командарм 5-й армии Уборевич, заместитель члена Реввоенсовета Смирнов, начальник штаба Смородинов и начальник разведотдела 5-й армии Рандмер.

Интервенция Японии на советском Дальнем Востоке началась в 1918 году. Она стала возможной из-за попустительства правительственных кругов США, Англии и Франции, которые тоже хотели погреть руки над пламенем Гражданской войны, полыхавшим над Россией. Когда же японцы стали расширять свое влияние в Китае, это вызвало беспокойство в Вашингтоне и в Лондоне. Американцы опасались, что захват японцами ослабленного Китая может привести к резкому увеличению экономических и военных возможностей Японии. Усиление Японии могло похоронить мечту сенатора Бивериджа и других американских политиков об установлении американского контроля над Тихим океаном. К такой идее в Вашингтоне, видимо, уже привыкли и целенаправленно добивались ее реализации. Об этом было известно в Москве, которая в 1922 году не имела дипломатических отношений с США и никак не могла повлиять на американскую внешнюю политику в зоне Тихого океана. Примеров тому много.

В июне 1921 года, в частности, США выступили с предложением созвать международную конференцию по вопросу ограничения морских вооружений, а также для обсуждения тихоокеанских и дальневосточных проблем. Американцы решили активизировать свое участие в делах Тихоокеанского региона и взять ситуацию под свой контроль.

Президент США Гардинг 11 августа 1921 года обратился к правительствам Англии, Франции, Италии и Японии с официальным предложением обсудить положение на Дальнем Востоке на конференции, провести которую американцы решили в своей столице. В октябре предложение принять участие в конференции было направлено Китаю и Португалии, а также Бельгии и даже Голландии. Правительство Советской России, часть территории которой была оккупирована японцами, приглашение не получило. В Вашингтоне не хотели разговаривать с представителями новой России, и ее проблемы американских политиков не интересовали.

Судя по составу приглашенных, в американской столице должны были собраться представители новых сильных и старых одряхлевших колонизаторов, а также представитель Китая, судьба которого меньше всего беспокоила тех, кто собирался обсуждать его проблемы. И США, и Англия, и Япония хотели бы получить права, которые позволяли бы им выжимать из Китая максимальные прибыли.

Соперничество между США, Англией и Японией обострялось. Несомненно, американцы и англичане хотели воспользоваться рамками международной конференции, чтобы оказать согласованное давление на Японию.

Советская военная разведка не смогла добыть сведения о работе этой конференции, которая напрямую затрагивала и интересы России. Прочина проста — в 1921 году Разведуправление РККА и ИНО ОГПУ не имели в Вашингтоне своих оперативных сил, способных решать подобные задачи. Не было в США и советских дипломатических представительств, сотрудники которых могли бы по своим каналам получить хотя бы общие сведения о том, что и как обсуждалось на этой конференции.

Конференция начала работу в Вашингтоне 12 ноября 1921 года. Представитель японской делегации морской министр адмирал Като То!мосабуро, учитывая сложившуюся обстановку, в которой преимущество было на стороне англо-американцев, постарался успокоить всех собравшихся, обещал приступить к сокращению японских морских вооружений, заверял, что Япония не стремится иметь военно-морской флот, равный американскому, и не готовится к наступательной войне[32].

Когда же на конференции началось обсуждение положения в Китае, делегаты от Японии представили меморандум, в котором утверждали, что Япония «желает избежать какого-либо вмешательства во внутренние дела Китая, и что Япония никоим образом не намерена проводить политику территориальной экспансии в какой-либо части Китая, и что она присоединяется, безусловно и безоговорочно, к принципу «открыться дверей» и «равнъих возможностей «в Китае»[33]. В «открытые двери» в Китай прежде всего хотели войти американцы, которые показали в ходе работы конференции всем ее участникам свои ослепительно белые хищные зубы. Но так, как хотели американцы, в 1921 году не получилось. Японцы «убаюкали» всех своими благородными обещаниями, но наделе реально поступали так, как требовали их геополитические, военные и торгово-экономические интересы.

Не обошлось и без обсуждения ситуации на советском Дальнем Востоке. Японский посол в США Сидехара, принимавший участие в работе конференции по указанию из Токио сделал очень конкретное заявление. В нем, в частности, говорилось: «Японская делегация уполномочена заявитьיчто уважение к территориальной неприкосновенности России, соблюдение принципа невмешательства во внутренние дела этой страны и принципа равных возможностей для торговли и промышленности всех наций во всех частях русских владений являются твердо установленным принципом политики Японии»[34].

Члены американской делегации понимали, видимо, что это дипломатическая уловка. Но с японцами о судьбе русских дальневосточных территорий в то время спорить никто не стал. Поэтому на конференции декларировалось одно, на практике делалось другое.

Японцы тем не менее уже понимали, что удержаться на советском Дальнем Востоке им не удастся. Гражданская война еще полыхала на российских просторах, но она постепенно утихала. В России медленно, но все-таки восстанавливался общественный порядок, который был главным условием возрождения экономики и военной состоятельности, укреплялись центральные и местные органы власти. Вряд ли японцы в 1921 году уже имели осмысленные и реалистичные принципы политики в отношении Советской России, своего северного соседа, которого нельзя было ни заменить, ни изменить.

Однако стабилизация внутриполитической обстановки в России была еще делом будущего. В 1921 году японцев тревожила не Россия, в которой набирала силы советская власть, а в первую очередь растущая военная мощь США, которые претендовали на господство в Тихом океане. С этой силой Токио необходимо было считаться. Японцы учились улыбаться там, где это было необходимо, скрывая за доброжелательными улыбками свои агрессивные планы в отношении Китая и Тихого океана, который им тоже был небезразличен. В политике и дипломатии, которая ее обслуживает, успеха добивается тот, кто видит дальше и больше.

Убедили ли участников конференции аргументы и обещания японцев? Трудно сказать. Однако 6 февраля 1922 года в Вашингтоне был подписан договор девяти держав о Китае. Свои подписи под этим договором поставили представители США, Англии, Франции, Бельгии, Голландии, Португалии, Италии и Японии. Подписанты обязались уважать суверенитет, независимость, территориальную и административную неприкосновенность Китая. Участиики Вашингтонской конференции обещали уважать право Китая как нейтрального государства в случае войны, в которой Китай не принимает участия. Главным достижением были обещания придерживаться принципа «открытых дверей» и «равных возможностей» для торговли и промышленности всех наций на китайской территории.

Китайский делегат тоже получил право подписать этот документ и вынужден был это сделать, так как другого права у него тогда не было.

Японцы под давлением США подписали с Китаем договор о передаче китайцам бывших германских арендованных владений в Шаньдуне и захваченной Японией железной дороги Циндао — Цзинань[35].

Новые внешнеполитические обязательства активизировали в Японии борьбу за государственную власть. Военным новые ограничения не нравились. На главные места во властных структурах претендовали военно-бюрократические силы, которые добивались создания «непартийного правительства». Им противостояли местные социалисты. Победили военные. В середине 1922 года ушло в отставку правительство Такасаси. Премьер-министром стал адмирал Като Томосабуро, тот самый адмирал, который возглавлял японскую делегацию, принимавшую участае в работе Вашингтонской конференции.

Томосабуро правил недолго. В августе 1923 года после его смерти премьер-министром стал еще один адмирал, которого звали Ямамото. С приходом к власти нового правительства внутриполитическая борьба усилилась и даже привела к покушению на наследного принца-регента Хирохито. Ямамото был смещен с поста премьер-министра.

Американцы внимательно следили за развитием внутриполитической обстановки в Японии. Попытки Японии расширить свое влияние в регионе американцев не устраивали. В США разогревались антияпонские настроения. Метод проверенный и используемый обычно в случаях, когда в правительстве уже созрели планы принятия каких-либо серьезных экономических санкций или военных акций.

Антияпонская шумиха в прессе свою роль выполнила. В апреле 1924 года американский сенат принял закон о запрещении въезда на территорию США японских эмигрантов. Это был удар по престижу Японии и откровенное предупреждение, за которым могли последовать более серьезные политические или другие меры.

Расширение влияния японцев в Китае создавало препятствие на пути продвижения американских политических и экономических интересов в этой стране. Противоречия между Японией и США продолжали обостряться.

Советский военный разведчик Василий Ощепков, уже находившийся в Токио, сообщал в Центр о том, что японцы продолжают укреплять свое присутствие в Маньчжурии и Китае. Это обстоятельство беспокоило советское правительство, которое не исключало со стороны Японии новых провокаций.

В последующие годы в Японии менялись правительства, страна переживала временные подъемы экономики, но внутриполитические проблемы оставались и обострялись. Несмотря на это, японцы старались не терять свои позиции в Маньчжурии. Они оказывали всяческую поддержку маршалу Чжан Цзолиню, который стремился добиться независимости от центральных китайских властей. Это было выгодно японцам. Оторвав Маньчжурию от Китая и создав неподвластное центральному правительству марионеточное государство, Япония планировала закрепиться на материке. Эта цель носила стратегический характер. Маньчжурия рассматривалась и в качестве цели, и в качестве плацдарма для последующей экспансии.

Советское правительство, несмотря на свои скудные возможности, стремилось оказать поддержку и помощь китайским властям. Вероятно, это была единственная возможность, которая и в близкой, и в далекой перспективе могла способствовать созданию добрососедских отношений с Китаем и обеспечить ликвидацию или хотя бы уменьшение угрозы со стороны Японии. В Москве также мечтали о мировой пролетарской революции, глубоко верили в возможность ее возникновения и победного шествия по планете и полагали, что она может обеспечить коммунистам торжество если не во всем мире, то в Европе и в Китае обязательно. Представители Коминтерна были направлены в качестве советников в те районы Китая, где медленно набирали силы представители коммунистической идеологии.

В событиях, которые происходили в Китае, представители советской военной разведки непосредственного участия не принимали. Подобные действия не входили в обязанности Разведывательного управления Красной армии, начальником которого в 1924 году был назначен Ян Карлович Берзин. У начальника военной разведки было множество других забот в западноевропейских государствах, которые враждебно относились к Советскому Союзу, продолжали его дипломатическую и экономическую блокаду и разрабатывали другие планы против СССР. Тем не менее Берзин не мог не уделять внимания и Дальнему Востоку, важнейшему региону, где безопасности Советского Союза, пользуясь его слабостью, угрожала Япония. Поэтому события в Китае не могли не интересовать военную разведку. Люди Берзина под разными прикрытиями действовали в Пекине, Шанхае, крупных городах Маньчжурии и Кореи, особенно там, где обосновались изгнанные из Сибири и Дальнего Востока вооруженные отряды генерала Колчака и атамана Семенова.

По указанию из Центра разведывательный отдел штаба Сибирского военного округа проводил ограниченные операции по оказанию помощи китайским силам, которые боролись против японцев и сепаратистов Чжан Цзолиня. Одну из таких операций в сентябре 1925 года предстояло провести Леониду Бурлакову. Цель операции — доставить в условленный район китайским партизанам несколько десятков килограммов взрывчатки и подрывные устройства.

Бурлаков был опытным разведчиком. Ему неоднократно приходилось нелегально бывать на территории Маньчжурии, встречаться с агентами, получать от них донесения и благополучно возвращаться во Владивосток. В разведывательном отделе штаба округа Леонид Яковлевич Бурлаков, он же «Аркадий», пожалуй, был единственным военным разведчиком, который маньчжурскую территорию знал так же хорошо, как приграничный советский район.

Как всегда, Бурлаков тщательно подготовился к oпeрации. Переброска опасного груза была делом весьма ответственным и рискованным. Рисковать Бурлаков любил. Опасностей не боялся. Ответственность за порученное дело придавала ему новые силы и энергию. Он предпочитал выполнять сложные разведывательные задания один, считая, что такой подход сокращает возможность возникновения непредвиденных обстоятельств, которые могут привести к провалу, на девяносто девять процентов. Но один процент оставался. Он тоже был нужен Бурлакову, так как напоминал об опасности и требовал максимального внимания к мелочам при подготовке и проведении каждой операции. Возможно, и госпожа Удача была благосклонна к этому разведчику.

Бурлаков получил на военном складе пироксилин и подрывные устройства, которые по сравнению с современными детонаторами дистанционного управления были несовершенны, но надежны. Опасный груз был упакован в два чемодана и размещен на конспиративной квартире во Владивостоке. Начало операции было намечено на 20 сентября. Китайские товарищи должны были получить груз 21 сентября. Для чего им нужна была эта взрывчатка, Бурлаков не знал. Но предполагал, что не для праздничного фейерверка. На первый взгляд роль Бурлакова была незначительной, на самом деле — ключевой[36].

Неожиданно 13 сентября 1925 года Бурлаков получил из Харбина сообщение о том, что взрывчатку необходимо срочно переправить в Маньчжурию. Это нарушало планы «Аркадия». Во-первых, он ждал прибытия из Сахалина китайского купца, который выполнял его секретное поручение в Японии. Агент должен был привезти ценные сведения. Провести встречу с этим китайцем мог только он, Бурлаков.

Во-вторых, новая дата выезда в Маньчжурию создавала и новые проблемы. Одна из них — отсутствие в эти дни прямого поезда в Градеково (станция Пограничная), где должна была состояться тайная передача чемоданов китайским товарищам. Поездка с такими чемоданами с пересадкой создавала дополнительные проблемы, которые могли бы возникнуть на границе при встрече с китайскими пограничниками. Бурлаков также должен был предусмотреть, где в Градеково хранить чемоданы с пироксилином до встречи с представителями партизан. Свой человек у Бурлакова на другой стороне границы был, однако гарантий, что он окажется в нужный час на своем месте, не было. Возникла вероятность провала. Бурлаков это понимал, но изменить ничего не мог. Отменить операцию было не в его силах.

Поздно вечером 15 сентября Бурлаков выехал из Владивостока. Прямого поезда до Градеково, как он и предполагал, в этот день не было. Пришлось воспользоваться пассажирским Владивосток — Хабаровск, который шел через Уссурийск. В Уссурийске Бурлаков вынужден был задержаться на сутки. По своим каналам он проверил, находится ли на месте его человек в Градеково, который должен был принять на временное хранение его чемоданы. Организовав эту встречу, Бурлаков побеспокоился и о том, чтобы его поместили в отдельный вагон поезда, который и доставил бы его с чемоданами к месту назначения. Это удалось сделать. Пассажиров в этот час было не много. Поезд до Градеково Бурлаков тоже выбирал целенаправленно. Ему нужно было прибыть на станцию ночью.

После решения всех организационных вопросов Бурлаков 17 сентября загрузил свои чемоданы в одно из купе последнего вагона пассажирского поезда, разместился как дома, так как в купе, в котором он обосновался, он был единственным пассажиром. Спрятав чемоданы под нижние сиденья, Бурлаков успокоился. Все шло по плану, который он сам разработал и сам четко выполнял.

Дежурный по станции, которого Бурлаков хорошо знал и привлек к работе на военную разведку, сообщил, что последний вагон поезда будет отцеплен в Градеково.

После того как поезд покинет станцию, Бурлаков мог незаметно покинуть свой вагон и выйти в обусловленное место на запасном пути. Там его должен был ожидать китайский товарищ, у которого трое суток должны были храниться чемоданы с пироксилином. Встреча с представителями партизан должна была произойти по плану 21 сентября.

Ночь прошла спокойно. Но что-то беспокоило Бурлакова. Разведчик ни на минуту не сомкнул глаз. Пассажирский двигался медленно, задерживался на отдельных перегонах, накапливая вначале минуты, затем десятки минут опоздания.

Вместо того чтобы прибыть в Градеково по расписанию, поезд опоздал на полтора часа и остановился на нужной станции не ночью, а утром. Вносить срочные коррективы в план действий было поздно. Необходимо было внимательно следить за обстановкой и действовать в соответствии со складывавшимися обстоятельствами. Бурлакова успокаивало только то, что поезд должен был стоять в Градеково полтора часа. За это время его последний вагон должны были отцепить и перегнать на запасной путь.

Полагая, что бригадир поезда знает о том, что последний вагон следует отцепить, Бурлаков минут десять ждал, когда его «персональное купе», начнут перегонять на запасной путь. Но бригадир медлил. Бурлаков начал волноваться. Минут через пятнадцать он решил обратиться к начальнику станции, которого тоже хорошо знал. Оказалось, что начальник станции никаких указаний из Уссурийска не получил. Время было потеряно. Стоянка поезда из-за опоздания была сокращена более чем на час. Возвращаясь к своему бесхозному вагону, Бурлаков едва успел вскочить на его последнюю ступеньку. Поезд, набирая скорость, медленно покидал Градеково и уходил в Китай.

В вагоне неожиданно для себя Бурлаков обнаружил попутчика. Им оказался один из функционеров местного профсоюзного комитета, некто Масюк, человек небольшого роста, тоже с двумя небольшими чемоданчиками, небритый и, видимо, уставший от ожидания опоздавшего поезда. Бурлакову было не до нового пассажира, с которым он познакомился лишь для того, чтобы иметь представление о том, кого ему в попутчики в трудный час подбросила судьба.

Бурлаков знал, что на ближайшем разъезде поезд остановки делать не будет. А дальше — встреча с китайскими пограничниками. Выбросить чемоданы из движущегося поезда было невозможно — груз мог взорваться и уничтожить и поезд, и разъезд. Оставалось одно — продолжать путь и, преодолев китайский контроль, въехать на территорию Маньчжурии, где и передать груз китайским партизанам. Такую операцию Бурлаков тоже мог провести. Он приобрел билет до Харбина у бригадира поезда, рассчитывая без проблем добраться до Харбина, где имелись советское консульство и резидентура советской военной разведки. Риск был большой. Но иного выхода из создавшегося положения у Бурлакова не было.

На очередную станцию поезд прибыл в семь часов утра. Готовясь к встрече с пограничниками, Бурлаков поглубже задвинул чемоданы под сиденье. На видное место он поставил корзину с личными вещами и продуктами.

Когда китайские пограничники и таможенники вошли в купе, Бурлаков спокойно передал им свои документы и билет до Харбина. Сумка с личными вещами пассажира привлекла внимание представителя таможни. Китаец проверил все вещи, которые находились в корзине и, не найдя ничего запрещенного, удалился.

После прохождения пограничного контроля Бурлаков вышел на перрон. Он хотел увидеть работника советского консульства Виктора Смирнова, который обычно ветречал и провожал этот поезд. Смирнов был сотрудником военной разведки. Бурлаков должен был сообщить ему о том, что с ним произошло в Градеково, и попросить соо6щить о его прибытии в резидентуру в Харбине. Там, возможно, Бурлакову могла понадобиться помощь.

Второй пассажир Масюк, оказавшийся в вагоне на стации Градеково, вызвал у пограничника какое-то подозрение. Они забрали его документы и удалились для их проверки. Масюк, имевший на территории Советского Союза номенклатурное положение, был возмущен. Он вышел из вагона, поднял шум, потребовал встречи с представителем советского консульства. На помощь этому беспокойному и самоуверенному профсоюзному функционеру прибыл сотрудник консульства Матвиенко. Он постарался успокоить важного пассажира, потребовал от китайских пограничников объяснения и попросил возвратить Масюку его документы.

Пограничник, недовольный шумом, который поднял на станции Матвиенко, документы Масюка не вернул. Более того, он подозвал троих полицейских и поручил им провести полный досмотр вещей Масюка и обыскать вагон.

Полицейские с пристрастием досмотрели все вещи Масюка, а затем обыскали вагон. Чемоданы Бурлакова были обнаружены. Матвиенко об этих чемоданах ничего не знал. Чувствуя неладное, он сказал полицейским, что это груз дипкурьера. На запрос предъявить документы на дипломатический груз Матвиенко ответить не смог. Полицейские вскрыли чемоданы. Их содержимое им было непонятно. Но было ясно, что это запрещенный груз.

Матвиенко сообщил о ЧП на перроне консулу Смирнову, у которого в тот момент еще находился Бурлаков. Разведчики поняли, что произошло непоправимое — в руки китайских пограничников попала взрывчатка, которая прибыла в Маньчжурию из Градеково, то есть с советской территории. Назревал серьезный дипломатический скандал.

Смирнов рекомендовал Бурлакову на перроне не появляться и скрыться. Однако разведчик решил поступить иначе. На случай такого поворота событий он заранее разработал вполне убедительную легенду. Сработает ли она? Этого никто гарантировать не мог. Бурлаков направился в свой злополучный вагон.

Войдя в купе, Бурлаков увидел печальную картину. Его чемоданы были вскрыты. Рядом стояли полицейские. Матвиенко что-то пытался им объяснить. Масюка нигде не было.

Таможенный инспектор спросил Бурлакова:

— Вы советский дипкурьер?

Ответ последовал незамедлительно:

— Нет.

— Ваши вещи?

Бурлаков с ответом не торопился. Около минуты он смотрел на свои открытые чемоданы, как бы соображая, что же сказать.

Китайский таможенник не мигая смотрел на странного пассажира. Наконец прозвучало:

— Мои…

Бурлаков принял окончательное решение. Он знал, что произойдет дальше.

Один из полицейских, старший по чину, произнес:

— Вы арестованы…

Чемоданы были закрыты и с максимальными мерами предосторожности доставлены в отделение китайской таможни.

Допрос и осмотр задержанных чемоданов начался не сразу.

Через час в таможню прибыли два русских офицера из штаба атамана Семенова. Они были специалистами по взрывчатым веществам. После первого же осмотра они сказали, что груз представляет собой опасные вещества. Увидев взрывные устройства с часовыми механизмами, они окончательно убедились, что же находится в чемоданах. Таможенный участок был взят под усиленную охрану. Полицейские посадили Бурлакова в одиночную камеру. Срочное сообщение о чрезвычайном происшествии на железнодорожной станции было направлено в китайскую контрразведку. Узнали о нем и японцы.

Целый день Бурлаков просидел в одиночной камере. Казалось, что о нем забыли. Но это было не так.

В восемь часов вечера начался первый допрос. Сотрудника китайской контрразведки интересовали два вопроса: куда и для какой цели задержанный вез взрывчатку.

Бурлаков рассказал не все и не сразу. То, что он сообщал сотруднику китайской контрразведки, походило на правду, но было неправдой, в которую можно было поверить, а можно было и не принимать в расчет.

Вначале Бурлаков прикинулся простачком, которого попросили в Градеково переправить через границу два чемодана с вещами, о которых он не имел ни малейшего представления. На ближайшей станции его должен был встретить некто Милеев. Груз предназначался именно для этого человека. Он должен был забрать чемоданы и выплатить вознаграждение. Куда груз должен был пойти дальше, Бурлаков, выдававший себя за случайного курьера, не знал. В этом он и пытался убедить допрашивавших его сотрудников китайской контрразведки.

Допрос продолжался несколько часов. Показаниям Бурлакова не поверили. Что было дальше? Обратимся к отчету, который Бурлаков написал позже в Москве, после того как просидел в Маньчжурской тюрьме несколько лет: «… Условия были адскими. Били, пытали, добивались, чтобы я выдал, куда и кому вез взрывчатку. Требовали назвать адреса партизан, явки, места встреч, пароли. Меня подвешивали за ноги, сдавливали железными обручами локтевые и коленные суставы, затем опять били. Я продолжал твердить, что хотел заработать и согласился переправить чемоданы через границу. Если бы меня не арестовали, то Милеев забрал бы чемоданы и выплатил вознаграждение…»

Когда следователи устали и ушли передохнуть, Бурлаков остался в камере один. У него хватило сил проверить железную решетку на окне. К счастью, она была плохо закреплена. Превозмогая боль, Бурлаков собрал последние силы, пролез в узкое окно и оказался на свободе. Несколько минут он, спотыкаясь, бежал по темной узкой улице. Сентябрьская ночь была безлунной. Это помогало Бурлакову. Но уйти далеко от здания контрразведки он не смог. Силы оставили его мускулистое тело, и он упал на одной из улиц.

Через несколько минут полицейские нашли беглеца. Избили до полусмерти, связали руки и ноги, бросили в другую тюремную камеру, в которой была только одна дверь. Утром Бурлакова под усиленной охраной отправили в Харбин, где находилось центральное управление контрразведки.

Вспоминая лет через десять нахождение в Харбине, Бурлаков писал: «Условия в Харбинской тюрьме были крокодиловские. Сидел в полной изоляции, лишен был прогулок и свежего воздуха. В одиночной камере находился около месяца…»

Военная разведка не оставила своего товарища в беде. Во Владивостоке знали о том, что китайские следователи и их японские кураторы не поверили в легенду, которую им рассказывал арестованный. Было известно и о стойком поведении разведчика на допросах, которые сопровождались жестокими азиатскими пытками. Подход к Харбинской тюрьме, несмотря на ее усиленную охрану, был постепенно найден. Нашелся и охранник, который за определенное денежное вознаграждение согласился передать арестованному русскому металлическую пуговицу. В пуговице была «цидулька» — короткая записка, в которой сообщалось, что должен Бурлаков рассказать на приближающемся суде.

Не дожидаясь суда, Бурлаков решил продолжить игру со следователями. На очередном допросе он сообщил, что является членом подпольной белогвардейской организации, которая действует на территории СССР в районе Забайкалья. Взрывчатка, которую он вез, была предназначена для этой организации. В начале октября члены организации планировали провести диверсионный акт на железной дороге в районе Читы. Взрывчатку пришлось вести через Северный Китай, так как иначе перебросить ее поближе к Чите было невозможно.

На продолжавшихся допросах Бурлаков вел себя тихо, он знал, что китайцы любят смирных, которых они называли син-хо. Не противореча в мелочах, он не отступал от основных фактов новой легенды, правдоподобной и убедительной.

Сотрудники разведотдела штаба Сибирского военного округа в это время распространили слухи об аресте в районе Читы двух диверсантов, которые пытались разрушить железнодорожное полотно. Видимо, японская контрразведка имела в Читинском районе своих агентов. Об аресте диверсантов стало известно и в Харбине.

Во время суда Бурлаков еще раз повторил легенду о переброске взрывчатки в район Читы. Поверили ему или нет, сказать трудно. Однако он не был приговорен к смертной казни, а осужден на пять лет тюремного заключения. Это был большой срок.

Для отбывания срока наказания Бурлаков был переброшен в Мукденскую тюрьму.

Разведывательная работа Леонида Бурлакова прекратилась на несколько лет. Именно в это время у разведчика Василия Ощепкова, действовавшего в Японии, появились новые кураторы. Смена руководства прошла болезненно. Шестаков, новый руководитель Ощепкова, обвинил разведчика в слабых результатах работы и в растрате оперативных средств на личные нужды под предлогом оплаты услуг агента. В рапорте Шестаков требовал предать Ощепкова военному трибуналу.

Ощепков был отозван из Токио. Его служба в разведке в качестве нелегала в Японии была прекращена. Если бы Леонид Бурлаков продолжал руководить работой Ощепкова в Токио, он, вероятно, мог бы принести немало пользы, и его судьба тоже сложилась бы иначе. «Аркадий» и «Черный монах» хорошо понимали друг друга. Ни один из них был не способен истратить оперативные средства на свои нужды. Обвинения Шестакова в адрес Ощепкова были надуманны. Если бы Ощепков проявил нечестность, то он должен был быть не только отозван из Японии, но и отчислен из состава сотрудников разведывательного отдела штаба Сибирского военного округа. Этого не произошло. Начальник разведотдела Заколодный оставил Ощепкова в своем подчинении, обращался к Берзину с просьбой повысить ему оклад денежного содержания и всячески пытался помешать переводу Ощепкова в Москву.

Случайный провал Бурлакова нанес значительный ущерб военной разведке.

В Мукденской тюрьме Бурлаков находился четыре года и шесть месяцев. Из них — один год в одиночной камере, восемь месяцев его держали в кандалах как особо опасного преступника. Кандалы весили около пяти килограммов. С такими «браслетами» на ногах передвигаться было непросто. О побеге думать тоже было бесполезно.

Военная разведка оказывала помощь Бурлакову и в Мукденской тюрьме. Через промежуточных лиц и взятки чиновникам было достигнуто решение о переводе Бурлакова из одиночки в общую камеру, в которой находилось еще двое русских заключенных. Затем был тщательно спланирован и подготовлен побег Бурлакова, от которого Леонид Яковлевич вынужден был отказаться. И вот почему.

Как уже упоминалось, в общей камере кроме разведчика было еще двое заключенных. Бежать должны были все трое одновременно. Один из сокамерников согласился с предложением Бурлакова. Второй заключенный по фамилии Власенко человеком был трусливым, в тюрьму попал за мелкую спекуляцию и еще какие-то незначительные грехи. Узнав, что Бурлаков собирается бежать из Мукденской тюрьмы и приглашает его присоединиться к нему, Власенко отказался. Оставлять его одного в камере Бурлаков не мог. Он понимал, что, как только охрана узнает о побеге двоих заключенных, третьего просто забьют до смерти. Бурлаков пожалел Власенко, который имел право на собственную жизнь. Операцию пришлось отменить…

Из Мукденской тюрьмы Леонид Яковлевич был освобожден 14 апреля 1930 года досрочно на 1 месяц и 18 дней. Его обменяли на пятерых китайских офицеров, которые были захвачены в плен во время очередного военного конфликта на КВЖД.

После освобождения из тюрьмы Бурлаков около семи дней находился в Мукдене, затем перебрался в Харбин. Обратился в советское консульство с просьбой оказать ему помощь в возвращении на Родину. В консульстве были подготовлены соответствующие документы. Однако местные китайские власти отказались выдать Бурлакову разрешение на выезд в СССР.

Пока сотрудники консульства добивались разрешения на выезд Бурлакова в Советский Союз, он в конце апреля исчез из Мукдена и для сотрудников советского консульства, и для местных китайских властей.

От Мукдена до советской границы Бурлаков шел пешком по ночам. В конце апреля тоже ночью он перешел границу, систему охраны которой и с той и с другой стороны хорошо знал.

Через несколько дней Леонид Яковлевич Бурлаков был отправлен в Москву.

Вспоминая свое пребывание в Мукденской тюрьме, Бурлаков писал: «Постепенно забываю и тюрьму, и все пережитое в Маньчжурии. Надо заполнять пробелы в знаниях. Я четыре года паразитировал в Мукденской тюрьме и отстал от жизни. Надо догонять…»

В Москве Леониду Бурлакову был предоставлен отпуск длиною в целый календарный год. Несколько месяцев разведчик восстанавливал здоровье в Крыму, побывал еще на одном курорте.

Столь длительный отпуск был Бурлакову явно в тягость, и он попросился начальника Разведывательного управления Яна Берзина направить его на разведывательную работу. Командование Разведывательного управления учло пожелание Леонида Яковлевича, однако вначале ему было рекомендовано пройти курс обучения в У ралоКазахстанской промакадемии в Свердловске.

В 1931 году Леонид Бурлаков был награжден орденом Красного Знамени.

Глава вторая «БОРОТЬСЯ С ЯПОНИЕЙ МЫ В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ НЕ В СОСТОЯНИИ…»

Россия никогда не стремилась к захвату японских островов. Русские войска никогда не вели боевых действий против Японии на ее исторической территории. Издавна отношение России к ее дальневосточному островному соседу было доброжелательным. Путь к такому пониманию отношений между двумя государствами был открыт первым договором, подписанным по инициативе России 26 января 1855 года в Симоде. Для согласования условий этого договора в октябре 1852 года из Кронштадта в Японию на фрегате «Паллада» была отправлена русская дипломатическая миссия, которую по указанию царя возглавил вицеадмирал Ефим Васильевич Путятин[37].

Путятин прибыл в Нагасаки в августе 1853 года. Японцы сообщили главе русской делегации, что месяц назад там побывала американская миссия во главе с адмиралом Мэтью Перри[38].

Японцы могли бы и не рассказывать Путятину о подробностях визита американцев. Однако они сочли необходимым проинформировать русского адмирала о том, что произошло накануне появления русских в Нагасаки.

Американцы прибыли к японским островам на четырех военных кораблях. Корабли эти стали на якоре в Токийском заливе вблизи от города Урага и находились в полной боевой готовности. Американцы явно демонстрировали японцам мощь своей корабельной артиллерии. Поведение нежданных гостей из-за Тихого океана было для японцев большой неожиданностью.

Перри потребовал, чтобы представители императора прибыли к нему для вручения послания президента США. По решению Перри эта процедура должна была произойти то ли на флагманском корабле американской эскадры, то ли в японском городе Урага. Не это главное. Основная проблема состояла в том, что адмирал наотрез отказался отправиться в Нагасаки. По японским законам город Нагасаки был единственным местом, где представители Страны восходящего солнца могли вести переговоры с иностранными представителями. Толи Перри этого не знал, то ли поступал так, как ему заблагорассудится, подкрепляя свое предложение количеством и калибром корабельных пушек.

Японцы отстаивали свои традиции. Перри пригрозил высадиться с достаточными военными силами, чтобы заставить японцев принять послание американского президента в Ураге. Поведение американского адмирала не соответствовало местным обычаям и возмущало японцев.

Они впервые столкнулись с такой «дипломатией». Вряд ли японцы испугались американского адмирала. Скорее всего, они проявили свою восточную мудрость и уступили.

Послание американского президента было передано представителю японских властей 14 июня. Через три дня американские корабли покинули Токийский залив. Перри сказал, что он не будет ждать ответа японского императора и прибудет для продолжения переговоров весной еледующего года.

В истории международных отношений и специальных служб иногда встречаются невероятные совпадения. Одно из них — миссии Перри и Путятина в Японию. Они состоялись приблизительно в одно и то же время. Адмиралы прибыли в Японию на военных кораблях и имели, как свидетельствуют факты, формально одинаковую задачу: установить отношения с Японией.

Россия хотела наладить дружественные, добрососедские связи с Японией, которые бы способствовали развитию взаимовыгодной торговли между двумя государствами.

Американцы стремились к установлению отношений с Японией для укрепления своего влияния на Тихом океане и расширения своей экспансии в Китае.

О содержании предложений Перри знали только представители японского императора, которые принимали именитых гостей из Вашингтона. Но и они знали далеко не все.

Неудивительно, что после напряженных переговоров с адмиралом Перри японцы встретили Путятина настороженно. Однако после того, как во время первых же контактов русская миссия продемонстрировала свое доброжелательное отношение к представителям местных властей, японцы изменили свое отношение к миссии Путятина.

В январе 1854 года начались официальные переговоры Путятина с прибывшими в Нагасаки представителями японского императора. В ходе переговоров возникли некоторые затруднения. Путятин решил временно прекратить дискуссии и 5 февраля отплыл из Японии. Опасаясь встречи с кораблями английского флота, который действовал против России совместно с военными кораблями Франции и Турции, объединившими усилия в ходе начавшейся Крымской войны, Путятин был вынужден укрыться со своей эскадрой в устье Амура. В его дипломатическую задачу, определенную российским царем, морские бои с англичанами или французами в Тихом океане не входили.

Перри узнал о визите русских кораблей в Японию. Это известие почему-то вызвало у американцев раздражение. Возможно, это произошло, потому что у американцев еще не было в Японии своих агентов, которые могли бы сообщить Перри содержание первых русско-японских переговоров. Если бы у американцев был такие агенты, Перри узнал бы, что визит русских не затрагивает интересы американцев в Японии. Впрочем, русская разведка в то время тоже еще не имела своих разведчиков на японских островах.

В конце февраля 1854 года американский адмирал со своей эскадрой поспешно возвратился в Токийский залив. На этот раз в составе эскадры Перри было уже не четыре, а девять боевых кораблей, на бортах которых находилось 129 пушек и более 1800 матросов и офицеров.

Перри явился на переговоры с представителями японских властей под охраной пятисот вооруженных моряков. Японская делегация была вынуждена принять требования американского президента, в результате чего 31 марта был подписан американо-японский договор «о мире и дружбе».

В Европе шла Крымская война[39]. Против России воевала коалиция государств в составе Франции, Великобритании, Турции и Сардинского королевства. Боевые действия складывались для России неудачно. Весной англо-французский флот добрался даже до дальневосточных владений Российской империи и атаковал Петропавловскна-Камчатке. Англичане и французы дважды пытались высадить десант. После неудачной попытки захватить город англо-французская эскадра 27 августа 1854 года ушла в Ванкувер и Сан-Франциско.

Путятин в октябре 1854 года вновь прибыл в Японию. После дополнительных переговоров, которые, к удовлетворению сторон, завершились успешно, 26 января 1855 года был подписан русско-японский договор о торговле и границах. Договор подписали уполномоченный России вице-адмирал Е. В. Путятин и уполномоченные Японии Цуцуи Масанори и Кавадзи Тоснакира.

В соответствии с этим договором между двумя государствами устанавливались «постоянный мир и искренняя дружба», определялись морские границы, японское правительство открыло для русских судов порты Симода, Хокодате и Нагасаки.

В ходе переговоров японцы выдвинули притязания на часть Сахалина, хотя не имели для этого правовых оснований[40]. Стремясь установить добрососедские отношения с Японией и избежать конфликта на Дальнем Востоке, царское правительство, втянутое в Крымскую войну, пошло на уступку и согласилось признать остров Сахалин «не разделенным между Россией и Японией»[41].

Проблема обеспечения безопасности двух границ — западной и дальневосточной — всегда была для России большой и острой. Угроза чаще возникала на Западе. Парадокс состоял в том, что в минувшем XX веке возникновение угрозы на западных рубежах России неизбежно вело к возникновению угрозы ее безопасности на Дальнем Востоке. Такие опасные ситуации возникали в периоды экономических кризисов, революций или других ситуаций, которые ослабляли военную мощь России и ее способность надежно защищать свою независимость, территорию и другие интересы. В мире в этом отношении за две тысячи лет мало что изменилось — слабых всегда бьют, неудачников не признают, сильных боятся и не уважают.

После Октябрьской 1917 года революции, когда в России была устранена царская власть и государственное управление попало в руки большевиков, Россия была ослаблена до критического уровня. Выстоять и спасти государство удалось прежде всего благодаря самоотверженной борьбе, которую вел народ, защищая свои территории, национальное богатство и историческую перспективу. Критическое положение было не только на Западе, но и на Дальнем Востоке. Даже после окончания Гражданской войны ситуация на Дальнем Востоке продолжала оставаться исключительно неблагоприятной. Экспедиционные войска американцев, англичан, японцев и французов, силы адмирала Колчака[42] и атамана Семенова действовали на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири. По американским данным, на 15 сентября 1919 года в составе интервенционистских сил на Дальнем Востоке были 60 тысяч японских, 9 тысяч американских, 1500 английских, 1500 итальянских, 1100 французских и 60 тысяч чехословацких солдат. Кроме того, имелись «белые» китайские, румынские и польские воинские части[43]. Все они были вооружены, как говорится, до зубов и не испытывали недостатка в обеспечении продовольствием, патронами и снарядами. Войска Колчака и атамана Семенова тоже были обеспечены всем необходимым. Колчаковцы щедро оплачивали поставки вооружения и продовольствия из Англии, США и Франции золотом России, которое случайно оказалось под контролем Колчака. Американцы в первой половине 1919 года передали адмиралу А. В. Колчаку 250 тысяч винтовок, несколько тысяч пулеметов и большое количество орудий. Англичане тоже успешно сбывали Колчаку свое устаревшее оружие и боеприпасы. Кровавый бизнес в России приносил предприимчивым дельцам из США, Великобритании, Франции и Японии баснословные прибыли.

Так как Колчак был британским агентом[44], больше всего золота из государственного запаса России уплыло в Великобританию. Колчаковцы передали англичанам 2883 пуда золота. Японцам, опекавшим Колчака, досталось 2672, американцам — 2118 и французам — 1225 пудов русского золота. Это было одно из крупнейших ограблений минувшего века. 11,5 тысячи пудов российского золота было вывезено за границу[45].

Интервенты торопливо вывозили не только золото, но и пушнину, ценные породы древесины, вели варварский отлов рыбы в территориальных водах России, охваченной пламенем братоубийственной Гражданской войны. Они понимали, что скоро этот сибирский Клондайк закроется.

Председатель Совета народных комиссаров В. И. Ленин, выступая 21 декабря 1920 года с докладом на VIII Всероссийском съезде Советов, оценил обстановку на Дальнем Востоке таким образом:

«…Дальний Восток, Камчатка и кусок Сибири фактически сейчас находятся в обладании Японии, поскольку ее военные силы там распоряжаются, поскольку, как вы знаете, обстоятельства принудили к созданию буферного государства — в виде Дальневосточной республики, поскольку мы прекрасно знаем, какие неимоверные бедствия терпят сибирские крестьяне от японского империализма, какое неслыханное количество зверств проделали японцы в Сибири… Но тем не менее вести войну с Японией мы не можем и должны сделать все для того, чтобы попытаться не только отдалить войну с Японией, но, если можно, обойтись без нее, потому что она нам по понятным условиям сейчас непосильна… Бороться с Японией мы в настоящий момент не в состоянии…»

Образование Дальневосточной республики, усилия Народно-революционной армии помогли решить историческую проблему — выстоять под натиском объединенных сил интервенции, колчаковцев, семеновцев и других сил, добиться вывода иностранных войск с территории России.

В Москве 15 ноября 1922 года был принят декрет, в соответствии с которым «буферная» Дальневосточная реепублика (за исключением Северного Сахалина, оккупированного японцами) входила в состав Советской России. Однако борьба с посягательствами японцев на советские дальневосточные территории на этом не прекратилась. Дальневосточная граница продолжала оставаться зоной напряженной борьбы, в которой, с одной стороны, действовали японцы и поддерживаемые ими белогвардейские отряды, а с другой — советские пограничники и военные разведчики.

Сведения о подготовке японцами или семеновцами провокаций на советско-маньчжурской границе поступали в Разведывательное управление Красной армии от «Черного монаха» из Японии, от резидента военной разведки при штабе Народно-революционной армии Дальнего Востока Христофора Интовича Салныня, который числился в разведуправлении под оперативным псевдонимом «Гришка».

Судьба Салныня — подпольщика, одного из организаторов борьбы против иностранной интервенции на Дальнем Востоке и военного разведчика, не заинтересовала советских историков. Почему это произошло? Возможно, потому что Христофор Салнынь был человеком, который имел очень сложную биографию. Что-то в этой биографии было на поверхности, но не сверкало, как в жизнеописаниях народных героев Клемента Ворошилова или Семена Буденного. А что-то было полностью закрыто и хранилось в делах с грифом «совершенно секретно». Более того, Салнынь оказался в числе репрессированных. Он был арестован органами НКВД СССР 20 апреля 1938 года. Обвинение для тех времен, 1937–1939 годов, было стандартным — причастность к японской шпионской организации.

Видимо, Салнынь был крепким мужиком. Он поднисал расстрельное признание не сразу и продержался на Лубянке около года. Только 14 марта 1939 года военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Салныня к высшей мере наказания. 8 мая 1939 года Христофор Интович Салнынь был расстрелян.

Каким был этот человек? Какое отношение он имел к советской военной разведке? Что успел сделать?

Родился Христофор Салнынь 26 августа 1885 года в Шрунденской волости Гольдингенского уезда Курляндской губернии в семье рабочего. Родители называли его Кристап. Псевдонимов у него было много.

По вероисповеданию Христофор — православный. Окончил два класса народной школы и поступил учеником мастера в столярной мастерской.

Видимо, стремление к познанию окружающего мира и к приобретению знаний, необходимых, чтобы понимать этот мир, было одним из основных качеств этого латышского паренька. Работая в столярной мастерской, он ухитрялся одновременно учиться на вечерних курсах ремесленного училища, которое располагалось в Риге. В семнадцать лет Христофор вступил в члены Всероссийской коммунистической партии (большевиков). В 1905 году Салнынь перешел на нелегальное положение, занимался организацией боевых дружин в Риге и Либаве.

1905 год, год первой русской революции, был первым шагом рабочих в борьбе за свои социальные права. Шаг этот был неудачным. Революционеры всюду потерпели поражение: и в Москве, и в Петербурге, и в других городах. Многие революционеры были арестованы, приговорены к смертной казни. Салнынь принимал участие в нападении на Рижскую тюрьму с целью освобождения его товарищей Лациса и Шлессера, которые тоже были приговорены к смертной казни.

В 1906 году Салнынь перебрался в Санкт-Петербург, работал в местном кохмитете РСДРП (б). Должность у него была — представитель боевых отрядов Прибалтийского края.

Весной 1907 года партия большевиков направила Салныня заграницу для организации поставок оружия в Россию. Такое ответственное дело поручалось особо проверенным лицам. Салнынь уже был проверенным человеком. Он свободно владел английским и немецким языками, что позволяло ему успешно выполнять партийные задания.

Зимой 1913 года Христофор Салнынь впервые отправился за океан, в Америку. В США он работал в мастерских по ремонту железнодорожных вагонов и паровозов, состоял членом американской латышской объединенной организации. Эта организация примыкала к левому крылу американской социал-демократической партии. В своей автобиографии Салнынь писал: «Мне пришлось скитаться по всему миру, видеть много хорошего, и много плохого. Всегда хотел жить и работать дома. Очень хотел жить в России…»

В Россию Салнынь возвратился после Февральской 1917 года революции. Уезжал он из России через западную границу, а возвращался из США через Тихий океан. Поэтому дорога и привела его на Дальний Восток. Произошло это летом 1920 года. В те времена пассажирских авиационных линий между Северной Америкой и Советской Россией не существовало. Поэтому Салнынь добирался до берегов охваченного гражданской войной отечества на каком-то пароходе. Путешествие длилось не один день, и Салнынь имел возможность, глядя на волны безграничного Тихого океана, поразмыслить и о своей судьбе, и о судьбе своей родины. Несомненно, он считал, что судьба России и его личная жизнь прочно связаны в единое целое. Он не мыслил себя вне этой связки, в которой собирался играть активную роль защитника, а не стервятника, жаждавшего поживиться чем-нибудь в дни, когда Россия переживала один из самых трудных периодов в ее истории. Если бы Салнынь мыслил иначе, то, прибыв во Владивосток, он оказался бы среди тех, кто грабит, а таких было не мало, а не в рядах Народно-революционной армии, в которую вступил добровольно в ноябре 1920 года. Можно считать, что именно с этого момента он сделал первый шаг, который и привел его к сложной и опасной работе в советской военной разведке.

Несомненно, Салнынь, который знал несколько иностранных языков, объездил всю Европу и имел возможность работать в Северной Америке, был на голову выше бойцов и командиров Народно-революционной армии по общему развитию, пониманию того, с какими целями прибыли вооруженные японцы, американцы, французы и другие интервенты во Владивосток. Поэтому начиная с ноября 1920 года он подключается к разведывательной работе в качестве секретного сотрудника регистрационного отдела 2-й Амурской армии. Регистрационный отдел занимался добыванием сведений о противнике, который был повсюду: и в Приморье, и в Забайкалье, и в Сибири. Колчаковцы, семеновцы, иностранные интервенты — разведывательные сведения о них приходилось собирать с большим трудом, преодолевая реальные опасности.

В декабре 1921 года Салнынь был назначен руководителем разведотдела штаба Народно-революционной армии Дальнего Востока, руководил работой «Аркадия», «Черного монаха» и других разведчиков, которые остались верны России, несмотря на сложные и мутные времена. В России всегда существовали две правды. Одна — для богатых, другая — для бедных. Объединяющей и тех и других всегда была одна праведная идея — необходимость защиты Отечества от внешних врагов, которым должны были платить дань и богатые, и бедные.

Салнынь, несомненно, понимал, на какой стороне баррикады он должен быть в трудный для России час. Сотрудники разведывательного отдела, которым он руководил, добывали ценные сведения, что и позволило в конце концов покончить с колчаковцами и семеновцами, а также изгнать интервентов.

В сентябре 1922 года Салнынь был назначен представителем Дальневосточной республики в Харбине. Одновременно Христофор Интович стал первым резидентом советской военной разведки в восточном районе Китая. Задача прежняя — сбор сведений о действиях японцев.

Опыт разведывательной работы, приобретенный Салнынем в Китае, потребовался в Москве, в центральном аппарате военной разведки. Ян Карлович Берзин, который был заместителем начальника 4-го Управления РККА (разведуправления), поручил Салныню разработать предложения по совершенствованию системы органов военной разведки, предназначенных для добывания сведений о Японии, ее вооруженных силах и военно-политических замыслах самураев. В течение трех месяцев Салнынь выполнял задание Берзина, а затем в августе 1923 года был направлен в Константинополь для выполнения очередного задания начальника военной разведки.

Можно сказать, что Салнынь был специальным сотрудником военной разведки, которому поручалось выполнение особых заданий. Только этим можно объяснить его назначение в Турцию, а затем — в Китай в качестве резидента военной разведки. Христофор Интович действовал в Шанхае до середины 1926 года. Он мог оказывать содействие советскому полпреду в Китае в подготовке проектов документов об условиях нормализации советско-японских отношений. По крайней мере сведения военного разведчика Ощепкова («Черного монаха») о дислокации японских воинских частей на Сахалине могли только через резидента военной разведки Салныня поступить к советскому полпреду Карахану в Китае. Кто еще в аппарате Карахана в советском посольстве знал о сведениях Ощепкова и кто с ними работал, осталось нерасследованным. Но такой человек был, и он сообщил японцам о том, что русские располагают сведениями о планах Токио вывести войска из северной части Сахалина.

В январе 1925 год завершились советско-японские переговоры. Дипломатические представители СССР и Японии в Пекине подписали конвенцию, определяющую основные принципы взаимоотношений между двумя государствами. Стороны провозгласили желание жить в мире и дружбе и обязались в своих отношениях исходить из принципа взаимного невмешательства во внутренние дела и воздерживаться от всякой открытой или скрытой враждебной деятельности друг против друга. И Советский Союз, и Япония заявили, что ни одна из сторон не имеет с какой-либо третьей державой тайного договора или соглашения, угрожающего суверенитету или безопасности другой стороны. Это была бескорыстная и взаимовыгодная договоренность.

Одновременно в специальной советской декларации, приложенной к советско-японской конвенции, указывалось, что правительство Советского Союза не разделяет «…с бывшим царским правительством политическую ответственность за заключение» Портсмутского договора 1905 года[46]. Это было важное дополнение к конвенции, против которой, по крайней мере открыто, не выступила Япония.

Достигнуто в Пекине было много, но противоречия между двумя государствами остались. Прежде всего они касались территориальных вопросов, справедливое решение которых было отложено до лучших времен. По крайней мере Япония в 1925 году не собиралась возвращать России ее территории, захваченные японцами. У России, на просторах которой только-только завершилась Гражданская война и было наконец-то покончено с иностранной интервенцией, в 1925 году не было никаких возможностей убедить Японию возвратить Южный Сахалин и другие территории. Салныню и его товарищам было над чем работать в Шанхае — Япония уже потеряла доверие в глазах и русских царей, и лидеров большевиков. Дипломатическое доверие, о котором говорили участники переговоров при подписании советско-японской конвенции, ничего общего не имело с доверием историческим, создающим доверительные отношения между государствами и народами. Поэтому русская пословица: «Доверяй, но проверяй», знакомая Салныню, была для него руководством к действию.

Учитывая особый интерес Японии к территориям Маньчжурии, Кореи и Монголии, в Москве понимали, что Токио на словах будет провозглашать одно, а делать иначе. Это «иное», тайное, прежде всего и интересовало советскую военную разведку, которую в 1924 году возглавил опытный разведчик Ян Карлович Берзин.

Через несколько дней после подписания советско-японской конвенции в Пекине Берзин предложил Сталину расширить возможности военной разведки на Дальнем Воетоке и направить в Харбин для координации усилий Центра в этой области Арвида Яновича Зейбота[47], который руководил военной разведкой с 1921 по 1924 год. Предложение Берзина рассматривалось на заседании политбюро. Зейбот направлялся в Харбин под фамилией Ивана Петровича Грандта на должность сначала консула, а затем генерального консула. Задача Зейбота — организация разведывательной деятельности сил военной разведки в Маньчжурии и Корее.

Деятельность Зейбота в военной разведке — страница тоже мало известная. Это можно объяснить двумя причинами.

Первая — Зейбот военного образования не имел и больших высот в военной иерархии не достиг. Однако известно, что человек он был высокообразованный, интеллигентный и скромный.

Вторая — Зейбот также не был специалистом в области разведывательной деятельности. Поэтому военных историков всегда удивляло назначение Зейбота на должность начальника военной разведки Советской России.

Но это назначение произошло не случайно и, как теперь говорят, не по «семейному признаку». Феномену Зейбота есть вполне объективное и поэтому убедительное объяснение. Обратимся к некоторым фактам из биографии Яна Зейбота. Возьмем только основные факты из его жизни. В 1913–1916 годах Зейбот учился в Санкт-Петербургском университете на физико-математическом факультете, специализировался по профессии математикстатистик. Одновременно Зейбот работал в Статистическом бюро Петербургского комитета по оказанию помощи беженцам.

После Февральской 1917 года революции Зейбот возвратился в Ригу и примкнул к меньшевикам-интернационалистам, затем его политические убеждения приобрели окончательную определенность. В начале 1918 года молодой математик-статистик стал убежденным большевиком, членом Центрального комитета Союза молодежи социалдемократии Латвии. В период немецкой оккупации Латвии Зейбот оказался в концлагере.

В начале января 1919 года на первом съезде Советов Объединенной Советской Латвии Арвида Зейбота избрали членом Центрального исполнительного комитета. В январе 1919 года он назначается на должность комиссара статистики советского правительства Латвии.

Статистика — военная наука. Она — главный рычаг управления большими и малыми частными компаниями, крупными концернами и даже государствами. Статистика в военном деле важна, как тактика и стратегия, которые без точных статистических данных о возможностях противника и резервах собственных войск не могут быть использованы в качестве теории и практики достижения победы над врагом. Военное искусство основывается на военной статистике. Точные данные, необходимые для подробных разработок оперативных планов, и для надежной обороны, и для успешного наступления, поставляет в Генеральный штаб военная разведка, которая тоже активно занимается военной статистикой. Военные разведчики, как когда-то считалось, — неистовые драгоманы, которые по крупицам, словно золото, собирают ценные сведения о противнике, которые после обработки ложатся в основу принимаемых важных политических и военно-экономических решений.

Поэтому не случайно советской военной разведке, созданной в ноябре 1918 года, было дано наименование — Регистрационное управления. В штабах военных округов действовали регистрационные, то есть статистические, отделы. Их сотрудники собирали сведения об иностранных армиях и учитывали все данные о вооруженных силах соседних государств.

Поскольку Зейбот был квалифицированным специалистом в области статистики, его и назначили 27 сентября 1920 года на должность помощника начальника Регистрационного управления Полевого штаба Революционного военного совета республики. Грамотный, преданный, умеющий считать, он оказался в нужное время в нужном месте. 15 апреля 1921 года Зейбот стал начальником Разведупра штаба РККА. Он организовал научный учет сведений о вооруженных силах иностранных государств, которые имели общие границы с Советской Россией.

Перед Разведывательным управлением, которым руководил Зейбот, стояло много задач. В одной из инструкций тех лет говорилось, что Разведупр штаба РККА должен был решать задачи по организации «…самостоятельной глубокой стратегической агентурной разведки в иностранных государствах; получения и обработки всякого рода изданий иностранной прессы, военной и военно-статистической литературы; вести издание материалов по всем видам разведки с составлением сводок, описаний и обзоров; заниматься подготовкой заключений о возможных стратегических предположениях и планах иностранных государств, вытекающих из данных о подготовке к войне».

Как видно, значение статистическому учету в военной разведке придавалось большое. Зайбот знал, как это делать. Но он не знал другого и, несомненно, главного — как добывать данные, которые можно было бы учитывать, обобщать и анализировать. А такие знания необходимы человеку, который руководит коллективом разведчиков.

Даже неполный перечень задач — свидетельство того, что в 1918–1924 годах советская военная разведка, укомплектованная преданными новой власти бойцами, не имевшими опыта и знаний в области ведения разведывательной работы, только училась действовать за рубежом, отстаивать свои рекомендации, подготовленные на основе добытых материалов в приграничных государствах. Авторитет у советской власти военная разведка приобретала с большим трудом. Мешали становлению военной разведки отсутствие профессионалов-разведчиков и неизбежные ошибки в организации этого трудного и опасного дела. В ноябре 1922 года, например, в связи с окончанием Гражданской войны Разведывательное управление было преобразовано в разведывательный отдел, а число сотрудников военной разведки было сокращено в три раза — с 275 до 91 человека. Зейбот доказать высшему руководству страны ошибочность такого решения не смог, но он понимал, что это решение — крупная ошибка, наносившая вред военной разведке.

Зейбот понимал, что для профессионального руководства военной разведкой он не в полной мере подходит.

Военной разведке нужен был другой руководитель, обладающий знаниями в области агентурной деятельности. Поэтому 9 февраля 1924 года Зейбот пишет честное письмо в ЦК РКП (б), в котором просит перевести его на другую работу: «Появились новые работники, есть заместитель тов. Берзин… настало время заменить меня…»

Письмо Зейбота, члена партии большевиков, было необычным явлением. Оно незамедлительно привлекло внимание. Помощнику начальника штаба РККА Б. Шапошникову, который через десяток лет станет начальником Генерального штаба Красной армии, было поручено оценить состояние дел в Разведывательном управлении. 19 апреля 1924 года Шапошников доложил заместителю председателя РВС СССР М. В. Фрунзе свои наблюдения о состоянии дел в Разведуправлении.

Положение дел в Разведупре Шапошников оценил объективно. В своем отчете он писал: результаты работы военной разведки зависят от «размеров отпускаемых Управлению кредитов и качества работников в центре и на местах. Ограниченные средства лишают возможности развернуть зарубежные органы в достаточной степени и в достаточном числе стран… Личный состав работников требует, помимо специфических качеств, наличия военного образования, кругозора и знания иностранных языков. Трудность подбора партийных работников такой квалификации определяет размеры продуктивности работы Управления в центре и на местах…».

Выводы были правильными и серьезными. На одном энтузиазме разведку не построишь. Для успешной разведывательной работы нужны были хорошо подготовленные специалисты и финансы в определенных потребностями разведки размерах.

Зейбот предложил назначить на должность начальника военной разведки своего заместителя Яна Карловича Берзина.

Кандидатура Берзина была утверждена И. В. Сталиным. Берзин получил полное право руководить действиями резидентур советской военной разведки в Австрии, Германии, Италии, Польше, Латвии, Литве, Эстонии, Финляндии, Китае, Японии и в других странах. В Китае действовали разведчики А. Геккер, Д. Киселев и X. Салнынь. В Японии в 1924 году — «Черный монах».

Анатолий Ильич Геккер был первым советским военным атташе при полпредстве СССР в Китае, членом правления КВЖД. Он работал в Пекине с августа 1922-го по ноябрь 1925 года.

Дмитрий Дмитриевич Киселев с 1920 года — резидент советской военной разведки в Шанхае, консул СССР на станции Пограничная КВЖД (1922–1924 гг.), генеральный консул в Харбине (1924–1925 гг.), резидент военной разведки. Передал руководство резидентурой А. Зейботу перед убытием в специальную командировку в Японию.

В биографиях этих резидентов есть одна общая черта — они не имели специального разведывательного образования. Острый недостаток квалифицированных кадров был серьезным препятствием на пути создания эффективной военной разведки. Шапошников был прав, когда докладывал Фрунзе о том, что «..личный состав работников требует, помимо специфических качеств, наличия военного образования, кругозора и знания языков…».

Салнынь был бриллиантом в «короне советской военной разведки». Но таких специалистов, талантливых и образованных, повидавших мир и понюхавших пороха, в разведке все же было мало.

Особые трудности Разведуправление испытывало в области подбора специалистов, способных действовать в Китае, Корее и Японии. Опыт русско-японской войны 1905 года, когда русской военной разведке не хватало специалистов, способных организовывать и вести разведку Японии, был учтен, но реализовывался медленно. В 1920 году при Военной академии РККА был создан восточный факультет, где предполагалось готовить квалифицированные кадры для работы в центральном аппарате военной разведки и ее структурах в странах Дальнего и Среднего Востока. На этот факультет принимались лица, успешно окончившие основной курс Военной академии. Первый выпуск восточного факультета состоялся в 1923 году. Восемь выпускников факультета пополнили штат Разведуправления. Это была капля в море кадровых потребностей военной разведки.

После нормализации советско-японских отношений в 1925 году потребовалось большое количество квалифицированных специалистов, владеющих японским языком, знающих Японию, ее государственное устройство, экономику и вооруженные силы. Не без участия Берзина при Дальневосточном университете были созданы трехгодичные курсы для подготовки разведчиков, предназначенных для выполнения специальных заданий в Японии, Китае и Корее. Эти курсы начали работу в октябре 1926 года. Планировалось ежегодно выпускать по двадцать специалистов, способных квалифицированно выполнять задания разведки.

По мере развития советско-японских отношений советское руководство стало все больше внимания уделять анализу обстановки на Дальнем Востоке. Такое внимание со стороны в первую очередь И. В. Сталина к дальневосточным проблемам заставило начальника военной разведки Я. К. Берзина перестроить систему добывания сведений о Японии и планах японского руководства. Первым шагом в направлении оптимизации работы по Японии стало четкое распределение обязанностей по сбору и обработке сведений о японской армии и японской экономике. Разведуправление приняло на себя всю ответственность за организацию и ведение разведки собственно на Японских островах. Разведывательный отдел Сибирского военного округа, пытавшийся в 1926 году повторить операцию по внедрению разведчиков в Японию, как это удалось сделать «Черному монаху», успеха не добился. Учитывая ограниченные возможности разведотдела штаба округа, его сотрудникам было поручено вести разведку в приграничной полосе с Маньчжурией и Кореей.

В сентябре 1925 года из Москвы в Токио выехал Карл Юрьевич Янель — первый военный и военно-морской атташе при полпредстве СССР в Японии.

Глава третья СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА В ДЕЛОВОМ КЛУБЕ

В начале 1927 года бывший военный разведчик Василий Ощепков стал переводчиком разведотдела штаба Сибирского военного округа. Работа эта ему не нравилась. Но Василий думал, что это временное занятие, и надеялся на продолжение своей интересной, опасной и, как он считал, важной работы в Японии.

Разведотдел находился в Новосибирске. Работа в штабе военного округа занимала большую часть дня. Ощепков прибывал в разведотдел, получал задание от своего начальника Заколодного и погружался в перевод японских текстов, добытых военной разведкой. Тексты были самые разные. В основном военные. В документах раскрывались различные вопросы состояния японской армии. Каждый документ — самостоятельное исследование. Переводчику нужно было изучить новые иероглифы, добыть японские военные словари, изучить японские военные уставы и делать другую сложную работу, с которой он, впрочем, успешно справлялся.

Начальник разведотдела штаба Сибирского военного округа Заколодный докладывал 28 мая 1927 года в Москву начальнику Разведуправления Яну Берзину: «…Товарищ Ощепков при поступлении на работу в отдел был для нас ценен только как переводчик, знающий японский язык. В настоящее время он изучил японскую военную терминологию и является для нас уже ценным не только как переводчику но и как высоко квалифицированный специалист, потеря которого была бы нежелательна для нашей работы…» Оценка работы Ощепкова не только высокая, но и говорящая о том, что Василий Сергеевич стал действительно ценным сотрудником разведотдела, «потеря которого была бы нежелательна…» для военной разведки.

Ощепков мечтал о другой работе. О своих замыслах он докладывал Заколодному в одном из рапортов. Сообщая о том, что он может принести значительно больше пользы на самостоятельной разведывательной работе в Японии, Ощепков указывал, что для этого необходимо подготовить его в области «… разведывательной работы, организовать бесперебойную связь и обеспечить правильное руководство его деятельность из Владивостока».

Главным условием своего будущего успеха Ощепков считал конспиративное пребывание во Владивостоке и Новосибирске. «Если я в настоящее время буду скрыт от официальной службы переводчика при штабе военного округа, то в перспективе можно рассчитывать на успех…», — писал Ощепков в донесении Заколодному.

Чего опасался Ощепков, находясь во Владивостоке или Новосибирске, где обосновался штаб Сибирского военного округа и разведывательный отдел Заколодного? Видимо, нежелательных встреч с японскими представителями, которые после нормализации в 1925 году советско-японских отношений стали частыми гостями в Москве, Владивостоке и в других российских городах. Встреча с японскими эмиссарами, которые могли знать Ощепкова по его работе в японской администрации в годы оккупации во Владивостоке или даже на территории Японии, вызвала бы у них недоуменные вопросы и подозрения в связях Ощепкова с советской разведкой.

Надо полагать, что Заколодный не планировал использование Ощепкова в качестве разведчика в Японии и всячески противился бы его переводу на работу в любую другую организацию. Ощепков для разведотдела штаба округа был единственным квалифицированным специалистом в области перевода японских военных текстов. Поэтому Заколодный писал Яну Берзину в одной из докладных записок о необходимости удержать Ощепкова на работе в разведотделе и оказать ему помощь в организации «…лечения его жены в одном из туберкулезных госпиталей или домов отдыха в окрестностях Москвы».

То, чего больше всего опасался Ощепков, все же произошло. Это случилось 24 апреля 1927 года. После трудового рабочего дня в разведотделе штаба округа Ощепков, мастер дзюдо и джиу-джитсу, занимался тренерской работой в военном спортивном клубе. Занятия в его секции посещали офицеры штаба округа, несколько сотрудников ОГПУ и два или три милиционера. Занятия в секции, как правило, завершались около девяти часов вечера.

В тот апрельский вечер занятия в секции завершились как обычно. Ощепков, один из его лучших учеников Зацаринный, сотрудник ОГПУ, и два спортсмена — офицеры штаба военного округа решили зайти в Деловой клуб утолить жажду после занятий.

Спортсмены расположились за одним из столиков ресторана Делового клуба, пили прохладительные напитки и обсуждали достоинства восточных единоборств. В это время в зале появилась компания, в которой были три японца и японка. Это были сотрудники японского консульства в Новосибирске. Ощепков сразу же заметил их. Проходя мимо столика, за которым сидели спортсмены, один из японцев, оказавшийся консулом, подошел к столику, где отдыхал Василий и его ученики, и поздоровался с Задаринным, которого, несомненно, хорошо знал.

Японцы заказали ужин. Пока официант оформлял заказ и кухня готовила изысканные блюда для иностранных гостей, один из японцев тоже подошел к столику, где сидели друзья, и поздоровался с Ощепковым. Он сказал, что не мог не засвидетельствовать свое почтение по поводу случайной встречи с Васири-сан, которого он не видел уже много лет.

Когда японец назвал Ощепкова Васири-сан, тренер узнал того, кто подошел к его столику. Японец — переводчик местного консульства, был одним из тех, с кем Ощепков был знаком еще во Владивостоке в 1918 году. Во Владивостоке и на Сахалине знакомые японцы называли Василия Ощепкова только Васири-сан. Василий помнил это имя, подаренное ему в детстве японскими мальчишками, с которыми он учился в сахалинской школе в одном классе.

Ощепков вспомнил этого японца. Его звали Того. В годы оккупации он служил приказчиком при одном из частных японских магазинов во Владивостоке и посещал спортивный кружок, которым руководил Ощепков.

С тех пор дороги Ощепкова и Того разошлись. В 1918 году Ощепков вряд ли мог предположить, что приказчик через несколько лет окажется на дипломатической работе и предстанет перед ним в Новосибирске в качестве сотрудника японского консульства.

Того рассказал своему бывшему тренеру по спортклубу, что в 1922 году уехал из Владивостока в Японию, устроился переводчиком в министерство иностранных дел и прибыл в Новосибирск в качестве официального сотрудника консульства с целью улучшения советско-японских отношений.

Все, что говорил Того, звучало вполне убедительно. Однако Ощепков, искушенный в подобных делах, понял, что рассказ Того — легенда, которой он успешно прикрывает и свой мелкий бизнес, и работу в консульстве. Причины, которые второй раз привели Того в Россию, были скорее всего иными, а его пребывание и работа в России финансировались японской разведкой.

На следующее утро Ощепков, прибыв на службу в разведотдел штаба военного округа, написал подробный рапорт на имя Заколодного и доложил о том, что встретился в ресторане Делового клуба с японцем Того, которого считает представителем японской разведки.

Случайная встреча в ресторане с сотрудниками японского консульства окончательно закрыла перед Ощепковым путь к самостоятельной разведывательной работе. Он не сомневался в том, что после встречи с Того японская контрразведка получит доклад о том, что Васири-сан работает в Новосибирске и отдыхает в окружении сотрудников ОГПУ.

Глава четвертая МАДАМ ЯНЕЛЬ КРИТИКИ НЕ ПЕРЕНОСИТ

Советско-японские отношения нормализовывались медленно. В Москве не могли забыть о том, что японцы в годы иностранной интервенции оккупировали Приморье и несколько лет нещадно грабили захваченные российские земли. Такого вероломства от своего дальневосточного соседа Россия не ожидала, однако, охваченная в 1918–1922 годах гражданской войной, она не могла дать достойный отпор иностранным интервентам и защитить свою территорию. Русская пословица: «У сильного всегда бессильный виноват», высказанная однажды великим баснописцем И. Крыловым, получила подтверждение и в отношениях между государствами. Японская агрессия нанесла России значительный материальный и моральный ущерб.

Обмен дипломатическими представительствами между СССР и Японией в 1925 году, несомненно, стал шагом, который два государства сделали навстречу друг другу. В Москве думали о добрососедстве, которое в 1855 году обещал японцам адмирал Ефим Васильевич Путятин. О чем думали в 1925 году в Токио, в Москве не знали. Однако в Кремле, видимо, считали, что перспективы и для Советского Союза, и для Японии открывались значительные и обоюдовыгодные.

Тем не менее раны, нанесенные японцами советскому Дальнему Востоку, заживали медленно и напоминали о том, что в отношениях с самураями нужно быть всегда начеку. В московском Кремле хотели бы иметь точные сведения о том, что думают о России во дворце японского императора.

Первым советским полпредом в Токио стал Виктор Леонтьевич Копп[48]. Он получил опыт представительской работы в Германии, где был с 1919 по 1921 год уполномоченным наркомата иностранных дел РСФСР.

Прибыв в Токио, Копп через некоторое время обратился в Москву с просьбой направить в Токио советского военного атташе. В телеграмме заместителю наркома иностранных дел СССР Μ. М. Литвинову[49], Копп сообщил, что японский генеральный штаб просит как можно быстрее решить вопрос о назначении в Токио советских военного и военно-морского атташе. Своих офицеров на эти должности в Москве японцы уже подобрали и сообщили на них биографические данные.

К подбору кандидатуры военного атташе был привлечен начальник советской военной разведки Ян Карлович Берзин. По его рекомендации на должность военного атташе в Токио был отобран Карл Юрьевич Янель[50].

Берзин неслучайно остановил свой выбор на кандидатуре Карла Янеля. Он хорошо знал этого командира Красной армии. В годы Гражданской войны Янель проявил исключительную храбрость, смекалку, находчивость и умение принимать правильные решения в сложных ситуациях, с которыми ему приходилось неоднократно сталкиваться в ходе боевых действий на разных фронтах. Несколько раз был ранен, но после излечения продолжал оставаться в рядах Красной армии.

В 1920 году Янель поступил в Военную академию РККА. Учиться ему приходилось с большим перерывом. В 1921 году Янель был отозван из академии и направлен в командировку для выполнения специального задания военной разведки.

В спецкомандировке Янель находился долго. В Москву он возвратился летом 1922 года. Объясняя отсутствие Янеля на занятиях, заместитель начальника Разведывательного управления Красной армии Я. Берзин сообщал 11 сентября 1922 года начальнику академии: «…Слушатель старшего курса тов. Янель 13 июня 1921 года был Разведупрорм с согласия комиссара штаба Военной академии командирован за границу на весьма ответственную агентурную работу. Находясь на этом посту в течение более года, тов. Янель проявил исключительную аккуратность, а также показал уверенные знания военного дела. На закордонной работе неоднократно замещал руководителя нашей агентуры в целом ряде стран и с этой работой прекрасно справился. Условия работы позволяли тов. Янелю изучать вооруженные силы Польши, Румынии и Франции. Ему также была доступна широкая военная литература, вследствие чего он за этот год практической работы без сомнения значительно увеличил свои познания во всех отраслях военной науки…»

Янель вновь стал слушателем Военной академии, обучение в которой завершил в 1924 году. После окончания академии он около года работал в советском полпредстве в Вене. Янель, проверенный неоднократно на зарубежной разведывательной работе, несомненно, был достойным кандидатом на должность советского военного атташе в Японии.

Пока кандидатура Янеля утверждалась в соответствующих советских инстанциях, из Токио в Народный комиссариат иностранных дел пришла еще одна депеша от полпреда Коппа. Он сообщал: «…японское морское ведомство просит ускорить назначение советского морского атташе. Сообщите имя и чин вашего кандидата и возможные сроки прибытия в Токио. Повторяю аналогичный вопрос относительно Янеля».

Достойного кандидата на должность военно-морского атташе СССР для Японии подобрать сразу не удалось. Поэтому 4 июня 1925 года состоялся приказ, в котором говорилось: «…окончивший Военную академию РККА в 1924 году Карл Янель назначается военным и военно-морским атташе при полпредстве Правительства СССР в Японии».

По линии Разведывательного управления Янель был назначен резидентом советской военной разведки в Токио. В далекую Страну восходящего солнца Янель направился вместе с женой, которую звали Зельма Яновна. Она была молода, красива, своенравна и чрезвычайно рада назначению Карла на высокую военно-дипломатическую должность в Японии. Тяжелая фронтовая жизнь, в которой она самоотверженно помогала мужу, завершилась. Будущее было новым и неожиданным.

На плечи Карла Янеля легла огромная нагрузка — создать «хозяйство» аппарата военного атташе, подобрать людей, сколотить коллектив, установить деловые контакты с японскими властями, наладить рабочие отношения с представителями японского генерального штаба, установить отношения с военными дипломатами иностранных государств, аккредитованными в японской столице. И самое главное — создать условия для решения задач, определенных начальником военной разведки Яном Берзиным. Опыт работы с иностранцами у Янеля был, но этот опыт помогал ему в работе среди представителей европейских государств. Как вести себя с японцами, Янель не знал. Поэтому, находясь в Москве, он тщательно изучал книги по истории Японии, Токио и другие города этой восточной страны, ее культуру, традиции и пытался понять, чем японцы отличаются от европейцев и можно ли с ними иметь дело, добиваясь улучшения советско-японских отношений.

В Токио действовала резидентура советской военной разведки. Руководил ее деятельностью резидент «Краб». В сентябре 1925 года «Краб» привлек к сотрудничеству крупного местного коммерсанта, который стал передавать секретные сведения военно-технического характера. «Крабу» также удалось привлечь к сотрудничеству одного японца — важного специалиста в области военного кораблестроения. От этого источника «Краб» получил чертежи новых японских военных кораблей, сведения об их боевых возможностях, описания корабельных артиллерийских систем и многое другое.

Третий агент, завербованный «Крабом», передавал ему сведения о японской авиационной промышленности. За определенное вознаграждение один японский журналист стал давать «Крабу» материалы, касающиеся внутриполитического положения в Японии и состоянии японской экономики, особенно тех ее отраслей, которые занимались выполнением военных заказов.

Привлеченные к сотрудничеству японцы в Разведуправлении Красной армии получили кодовые номера «Источник 1506», «Источник 1524» и «Источник 1531». Их сотрудничество с советской военной разведкой продолжалось более десяти лет.

Можно предположить, что умелая работа «Краба», направленная на поиск и привлечение к сотрудничеству с советской военной разведкой японских источников ценных сведений, дополнялась активной деятельностью Карла Янеля. Военный атташе разрешенными ему методами собирал сведения о Японии, ее армии и военно-морском флоте, степени их боеготовности. Сведения Янеля были также полезны и высоко оценивались в Разведывательном управлении Красной армии. Но успешной работе Янеля помешала не японская контрразведка, а банальная служебно-бытовая ссора, главными участниками которой неожиданно оказались полпред Виктор Леонтьевич Копи и жена военного атташе Зельма Янель. Что между ними произошло, теперь точно сказать невозможно. Но ссора вышла из-под контроля и стала известна в Москве, в Наркомате иностранных дел и даже Наркомате обороны.

Скорее всего жена Янеля проявила свой властный характер там, где ей следовало бы уступить опытному полпреду и принять его рекомендации. Возможно, и Копп допустил ошибку в процессе дипломатического общения с этой женщиной. Один из сотрудников посольства СССР в Японии тех лет некто Г. Беседовский писал в своей книге о том, что, по его мнению, произошло между Коппом и мадам Янель: «В токийском посольстве полным ходом шла совершенно невероятная склока. Считалось, что начало склоки положила жена Янеля, красивая молодая особа, обидевшаяся на Коппа за недостаточное внимание к ее правам «дипломатической дамы». Надо отдать справедливость Коппу: в грубости он не уступал своему другу Литвинову. Во время одного из раутов, устраиваемых иностранными дипломатами, Копп подверг «галантерейному» обсуждению мадам Янель — очень самолюбивую и властную. С этого момента мадам Янель сделалась врагом Коппа… Вражда мадам Янель к полпреду превратилась в склоку между военным атташе и послом…»[51]

«Дипломатическое противоречие» между полпредом Коппом и мадам Янель оказалось неразрешимым. Оно испортило отношения между полпредом и военным аттате. В Москве было принято решение — отозвать из служебной командировки и Виктора Коппа, и Карла Янеля.

Копп получил новое назначение и отправился на дипломатическую работу в Стокгольм. Янель задержался во Владивостоке и по указанию Я. Берзина некоторое время занимался организацией оперативной разведки на Маньчжурском направлении.

Успешная деятельность Карла Янеля в качестве советского военного атташе в Японии была по достоинству оценена в 1928 году. К десятой годовщине Красной армии за особые заслуги перед Родиной орденом Красного Знамени были награждены 16 сотрудников военной разведки. Одним из них был Карл Юрьевич Янель.

Можно предположить, что, находясь в Токио, Карл Янель занимался не только чисто военно-дипломатической работой. Представительская работа ему нравилась, но, вероятнее всего, он по указанию Яна Берзина занимался вербовкой особо ценных агентов среди высокопоставленных японцев. С этой задачей, судя по всему, Ян Карлович справился весьма успешно. Об этом говорит награждение Янеля орденом Красного Знамени. Сведения, которые Янель получал от своих источников, представляли для военной разведки несомненную ценность. Когда Янель в 1927 году возвратился в Москву, он был назначен на должность помощника начальника 3-го отдела Разведывательного управления РККА. В ноябре 1929 года Янель был назначен на должность начальника Института химической обороны им. ОСОАВИХИМа. С апреля 1934 г. по май 1937 г. бригадный комиссар Карл Янель был начальником Иностранного отдела штаба ВВС РККА.

Глава пятая ВЕСЬМА СЕКРЕТНО

Обычно в феврале 28 дней. В феврале 1927 год было 29. Дополнительный день, который появляется в календаре один раз в четыре года, принес начальнику советской военной разведки Яну Берзину большие неприятности. Утром от резидента, действовавшего в Токио, поступило донесение, в котором сообщалось: «Весьма секретно. Японский генеральный штаб командирует майора Казахара и капитана Мирада во Владивосток, Хабаровск, Читу и Иркутск с целью изучения обстановки в Приморье и Сибири. Цель поездки японских офицеров — срочная проверка сведений о перебросках советских войск к границам Маньчжурии и Монголии. Предупредите ОГПУ…»[52]

ОГПУ — Объединенное государственное политическое управление. Эта организация в первые годы после Октябрьской революции занимала особое положение ереди учреждений советской власти. Сотрудники ОГПУ имели особые полномочия и отвечали за обеспечение государственной безопасности Советского Союза. Они должны были предотвращать проникновение иностранных разведчиков на советскую территорию, вскрывать заговоры внешней и внутренней контрреволюции, направленные против существовавшего в СССР политического строя. Каждое государство должно заботиться о стабильности в стране и защите ее безопасности от внешних и внутренних врагов. Защитой американских государственных устоев бескомпромиссно занимались и занимаются агенты американского Федерального бюро расследований (ФБР). В те годы ОГПУ ничем не отличалось от ФБР или подобных спецслужб других государств. Сотрудники этих организаций, как правило, добросовестно и самоотверженно выполняли свои служебные обязанности.

Берзин распорядился направить сообщение, поступившее из Токио, начальнику ОГПУ Вячеславу Менжинскому[53]. Он знал Менжинского по совместной работе в ВЧК[54]и не сомневался в том, что японские эмиссары вряд ли увидят то, что они хотели бы увидеть в Приморье и Советской Сибири.

Второй вывод, к которому пришел Берзин, читая донесение резидента из Токио, состоял в том, что японская разведка неслучайно проявляла повышенный интерес к местам размещения советских воинских частей в Сибири и на Дальнем Востоке. Вероятно, японский генеральный штаб получил какие-то сведения о передвижении воинских соединений, и японским военным разведчикам предстояло уточнить данные, поступившие от агентов. Несмотря на то, что японские интервенты были выдворены за пределы советской территории в 1922 году, насажденная ими в годы оккупации агентура и через пять лет продолжала действовать, передавая в Токио сведения о советских воинских частях.

«Помощники Менжинского, — подумал Берзин, — знают свое дело. Они «помогут» японским разведчикам».

Майор Казахара и его компаньон получили разрешение на поездку по районам Сибири и Дальнего Востока, которые их интересовали. Сотрудники ОГПУ об их прибытии были своевременно предупреждены.

В марте 1927 года в Японии произошла очередная смена власти. Премьер-министром стал отставной генерал, барон Танака Гиити[55]. Он был потомком представителей древнего самурайского рода, фанатично следовал кодексу самурайской чести «Бусидо», верил идеям японского императора Дзимму, которые в японской военной элите назывались «Хакко Итио» — восемь углов под одной крышей, то есть идеям мирового господства расы Ямато. Захват чужих земель был для барона Танака исторической необходимостью. Поэтому он был активным участником русско-японской войны, ратовал за расширение владений Японии за счет территорий Кореи, Монголии, Китая и Советского Союза.

Деятельность нового японского премьер-министра не могла не привлечь внимания сотрудников советской военной разведки. Берзин был доволен работой резидента «Краба» и военного атташе Карла Янеля, которые за короткий срок пребывания в Токио разрушили сложившийся в управлении стереотип о том, что японских самураев вербовать невозможно. Оказалось, можно, и вполне успешно. Янель смог привлечь к сотрудничеству с советской военной разведкой японского политика. Этому агенту в Разведуправлении РККА был присвоен оперативный псевдоним «N2 1504». Агент передавал ценные сведения о внутриполитической обстановке в Японии, о борьбе партий за власть и особенно о направленности внешнеполитического курса японского правительства. Янель оплачивал услуги агента по сдельной системе. Чем больше сведений передавал японец советскому разведчику, тем больше он получал твердой валюты.

«Источник № 1504» был одним из первых ценных советских агентов в Японии тех лет.

Второй агент, которого завербовал Янель, имел псевдоним «Источник № 1521». Этот агент был крупным японским коммерсантом, имел доступ к важным политическим, военно-экономическихм и военно-техническим сведениям. С этими агентами после отъезда Янеля из Токио в Москву работал новый военный атташе Витовт Путна[56], член партии с 1917 года, активный участник Гражданской войны, награжденный тремя орденами Красного Знамени.

Весной 1927 года Я. Берзин получил из Токио несколько сообщений, в которых отражались перемены внешнеполитического курса Японии, происходившие под воздействием идей барона Танаки и его единомышленников. Становилось очевидно: в Стране восходящего солнца усиливалось влияние реакционных высших офицеров и генералов[57]. Самурайские традиции, как бамбуковые стебли, пронизали японскую власть, становились не только кодексом чести, определявшим нормы поведения японской элиты, но и общей идеологией, на основе которой строилось новое государство.

В апреле 1927 года резидент военной разведки сообщал из Токио: «…По заслуживающим доверия сведениям источников № 1521 и № 1504 в связи с приходом к власти Танака весьма усилилось влияние на правительство реакционных элементов военной группы… Новое правительство планирует усиление состава японских полевых войск в Маньчжурии, активную защиту японских интересов в Китае, большее согласование политики Японии в Китае с Англией, энергичную борьбу против влияния СССР и распространения идей коммунизма в Китае и Японии. Подготавливается захват КВЖД…»

Тревожные донесения поступали от резидентов военной разведки не только из Токио, но и из Харбина. Они свидетельствовали о том, что приход генерала Танака к власти не предвещает улучшения советско-японских отношений. Анализируя донесения своих резидентов, Берзин пришел к выводу о том, что уже в ближайшее время эти отношения могут подвергнуться новым серьезным испытаниям. Японская промышленно-финансовая элита в поисках выхода из кризиса рвалась к новым рынкам сбыта, стремилась захватить новые источники сырья и полезных ископаемых.

Промышленные фирмы ряда европейских государств и США в 1927 году тоже переживали серьезные затруднения. Они были против проникновения японских фирм на западные рынки. Слабые в военном отношении Маньчжурия и Монголия могли стать для Японии объектами не только экономической экспансии, но и военной агрессии. Берзин, получавший от своих резидентов донесения, мог сделать только один вывод — на Дальнем Востоке назревает новый военный конфликт. Где, когда и в какой форме он произойдет, предстояло выяснить военной разведке. Несомненным было одно — Маньчжурии в тайных планах японского генерального штаба отводилась роль плацдарма, необходимого Японии для грядущего наступления в Китае, а в перспективе — и для войны против Советского Союза. Выход из создававшегося положения Берзин видел не только в увеличении количества советских воинских частей на Дальнем Востоке. Важно было активизировать работу советских дипломатов, направленную на поиски возможностей подписания с японским правительством договора о ненападении. Такой договор мог бы ослабить вероятность возникновения военного конфликта между Японией и СССР. Об этом начальник военной разведки доложил наркому обороны.

Важные сведения продолжали поступать от военного атташе В. Путна из Токио и из Харбина, где также действовала резидентура советской военной разведки. Возглавлял ее резидент «Николай». В 1927 году харбинская резидентура была одной из наиболее эффективных структур Разведупра на Дальнем Востоке. Она имела прямую радиосвязь с Владивостоком, который в секретной переписке военной разведки тех лет назывался «Висбаденом». Харбинская резидентура оперативно передавала важные сведения, которые без задержки поступали в Москву.

«Николай» и его коллеги завербовали китайского офицера штаба охраны войск в Харбине. Этот агент числился в Разведуправлении как источник «№ 1702». Он ежедневно передавал «Николаю» ценные сведения военного и военно-политического характера. «Источник № 1702» имел точные сведения о дислокации китайских и японских воинских частей в Маньчжурии.

Второй ценный агент, завербованный «Николаем», имел псевдоним «АИ». Этот источник передавал полные отчеты о перебросках японских войск по КВЖД. Агент «ХВ», полковник китайской армии, был сотрудником главного штаба китайской армии главнокомандующего Чжан Цзолиня[58].

10 августа 1927 года Берзин получил донесение от «Николая» из Харбина, в котором сообщалось следующее: «…Весьма секретно. Документально установлено подписание Японией с Чжан Цзолинем тайного договора, состоящего из гарантии проведения в жизнь 21 требования Японии и разделе сфер влияния с Англией в Маньчжурии. Согласно этому договору Япония обязана оказывать Чжан Цзолиню вооруженную помощь в борьбе с югом и изгнании коммунистов из Китая. Восточно-китайская железная дорога названа одним из крупных рассадников коммунистической агитации. Чжан Цзолин намерен предпринять решительные меры, направленные на захват КВЖД.

Япония получила право на концессии по ее выбору в районах Хэй-Лунцзянской и Гиринской провинций. Ожидается нажим с китайской стороны на правление КВЖД о выдаче половины денег, находящихся в Дальбанке, расширяются ликвидационные настроения по отношению к советским торговым учреждениям в Манчжурии, что следует расценивать как показатель назревающих событий, направленных против СССР. Английская и японская пресса ведут усиленную подготовку общественного мнения, направленную на формирование антисоветских настроений, убеждают население в необходимости изгнания большевиков и захвата КВЖД».

Это сообщение, как и многие другие, Берзин направил наркому обороны. Оно точно отражало обстановку, которая складывалась в Маньчжурии после прихода к власти в Японии генерала Танака. Японцы приступили к реализации своих замыслов в Маньчжурии. Чжан Цзолинь склонялся к сотрудничеству с японцами, но, видимо, понимал, что укрепление позиций японцев в Китае ничего хорошего китайцам не принесет. Среди офицеров, приближенных к Чжан Цзолиню, был агент советской военной разведки. Он передал резиденту «Николаю» сведения о действиях японцев Маньчжурии и в Китае.

События, которые происходили на Дальнем Востоке летом 1927 года, занимают в истории Дальнего Востока особое место. В июле премьер-министр Танака передал молодому императору Хирохито меморандум о целях внешней политики Японии. Этот документ получил название «Меморандум Танаки». Документ этот мог произвести серьезное воздействие на формирование мировоззрения молодого императора Хирохито. Документ впитал в себя идеи императора Дзимму о «восьми углах под одной крышей», мечты самураев о создании Великой Азии под руководством Японии и расы Ямато. В «Меморандуме», в частности, говорилось следующее:

«…Защитить себя и других мы, японцы, можем только проведением политики «крови и железа», которая разрешит запутанную ситуацию на Дальнем Востоке. Если мы захотим проводить такую политику, Соединенные Штаты будут… подстрекать Китай нам противостоять. Если мы хотим в будущем контролировать Китай, прежде всего мы должны исключить влияние Соединенных Штатов Америки, как мы уже сделали это в русско-японской войне в отношении России.

Чтобы завоевать Китай, мы должны завоевать Маньчжурию и Монголию. Чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные малые азиатские страны, Индия, а также страны южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами. Мир тогда поймет, что Восточная Азия наша, и никто не осмелится оспаривать наши права.

Когда Маньчжурия и Монголия окажутся фактически в наших руках, мы используем эти страны как точку опоры и проникнем оттуда под прикрытием торговых связей в остальные части Китая. Маньчжурия и Монголия станут нашим своеобразным командным пунктом, из которого мы возьмем под контроль богатства всего Китая; таким же образом затем мы завоюем Индию, южные моря, Малую и Центральную Азию и, наконец, Европу.

Завещанный императором Мэйдзи план покорения Восточной Азии состоит из трех этапов. Первые два шага — завоевание Формозы и Кореи — мы уже выполнили. Не завершен только третий этап — завоевание Маньчжурии и Монголии, после которого должна последовать ликвидация всего китайского государства — великий подвиг, который внушит страх и уважение не только островам южных морей, но и всей материковой части Азии.

Следует иметь в виду, что Америка после мировой войны состоит в тесном союзе с Англией и будет препятствовать нашим действиям в Китае. Но если думать о будущем величии нашей страны, не останется ничего другого, как вести войну против Америки, чтобы преподать урок Китаю и всему остальному миру…»[59]

Советско-японские отношения тоже получили вполне конкретные и однозначные ориентиры. В «Меморандуме», в частности, указывалось: «Японо-советская война, принимая во внимание состояние вооруженных сил СССР и его отношения с иностранными государствами, должна быть проведена нами как можно скорее. Я считаю необходимым, чтобы императорское правительство повело политику с расчетом как можно скорее начать войну с СССР. Разумеется, нам нужно осуществить продвижение до озера Байкал… Япония должна будет включить оккупированный Дальневосточный край полностью в состав владений Японии… Япония должна завоевать мир, а для этого она должна завоевать Европу и Азию, и в первую очередь Китай и СССР» [60].

Танака считал необходимым вытеснение «красной России» с КВЖД[61].

Японский премьер-министр 25 июля 1927 года передал свой доклад императору Хирохито. Копию этого меморандума удалось добыть сотруднику харбинской резидентуры И НО ОГПУ Ивану Трофимовичу Иванову-Перекресту. Текст «Меморандума Танаки» также удалось добыть разведчику Ивану Чичаеву[62], сотруднику внешней разведки в Корее, который действовал под прикрытием должности генерального консула в Сеуле.

Резидент советской военной разведки «Николай», действовавший в Харбине, также получил копию «Меморандума Танаки» от одного из резидентов ОГПУ. В Москве имелось достаточно оснований для того, чтобы правильно оценить политический курс Танаки в отношении СССР, Маньчжурии, Монголии и Китая.

События, вскоре последовавшие в Восточной Азии, происходили в точном соответствии с «Меморандумом Танаки».

В 1931 году в японском генеральном штабе были разработаны два секретных документа, которые тоже стали достоянием советской разведки. Первый документ назывался «Положение о военных резидентах за границей»[63], второй — «Соображения относительно военных мероприятий Империи, направленных против Советского Союза». Оба документа были доложены народному комиссару обороны К. Е. Ворошилову. Эти документы свидетельствовали о наращивании японской военной разведкой усилий по добыванию сведений по вопросам обороноспособности СССР. Так еще раз были подтверждены существование «Меморандума Танаки» и его антисоветская направленность.

Советской разведке также удалось добыть несколько номеров специального японского секретного «Бюллетеня по СССР», которые разрабатывались в японском генеральном штабе. Видимо, японская разведка действовала на территории СССР достаточно эффективно. По крайней мере в экспертизе этих документов, проведенной специалистами штаба РККА, отмечалось, что шпионаж, осуществлявшийся японцами на территории СССР, «…причинил огромный ущерб делу обороны Дальневосточного края…».

Самурайская военная угроза советскому Дальнему Востоку приобретала вполне конкретные очертания….

Глава шестая «ПО ШТАТАМ МИРНОГО ВРЕМЕНИ КОРМ ДЛЯ ГОЛУБЕЙ НЕ ПОЛАГАЕТСЯ…»

Разведка, как любая организация, занимающаяся серьезными делами, мечтает о деятельности в стабильной обстановке. Это естественно. Стабильность — универсальное условие, необходимое для успешной работы и ученых, и бизнесменов, больших и малых фирм. Даже для поступательного развития государства необходима стабильность как внутренней обстановки, так и внешних условий.

Стабильность в разведывательной работе — понятие из области пожеланий. Обстановка, в которой действует разведка, постоянно и динамично изменяется. Более того, поскольку разведка действует в десятках стран одновременно, она в своей деятельности должна учитывать это неповторимое многообразие, уметь говорить на языках практически всех народов мира, хорошо знать их национальные и психологические особенности и многое другое. Особенно тщательно разведка должна изучать своего непосредственного противника — контрразведывательные службы государств, на территории которых разведчики выполняют свои тайные миссии.

При всей сложности и многообразии тайного фронта, на котором и в мирное, и в военное время действует разведка, она должна опасаться стабильности. Длительная стабильность в обстановке может быть одним из признаков неблагополучия, чреватого серьезным провалом в работе.

Поэтому разведка может мечтать о работе в стабильных условиях, но не может насладиться ими. Действуя в зоне постоянного риска, разведка должна развиваться быстро по многим направлениям одновременно, что требует значительных финансовых расходов, привлечения высокообразованных и хорошо подготовленных специалистов, создания специальных технических средств, которые используются в ходе проведения тайных операций. Это вечные требования: от дупла, которым пользовался Владимир Дубровский для передачи писем своей возлюбленной, до пней, напичканных электронной начинкой, которые сотрудники ФСБ иногда находят в районах расположения важных военных объектов. Кто оборудовал такие «электронные глаза и уши», уже секрета не составляет.

В годы создания органов военной разведки на Дальнем Востоке в конце 20-х годов минувшего XX века о деятельности в стабильной обстановке никто не помышлял. Но условия все же были значительно хуже. Специалистов в области разведки, имевших высшее образование, в Разведывательном управлении Красной армии было очень мало. Финансовых средств постоянно не хватало. А о специальной технике никто в те годы и понятия не имел. Аппаратура для специальной радиосвязи только разрабатывалась, отдельные ее экземпляры проходили испытания, тайнописные донесения агенты составляли на бумаге с помощью примитивных симпатических чернил, в качестве которых использовался даже луковый сок. Это не выдумка. Так было. Свидетельством тому является интересное письмо, которое попало мне в руки летом 2006 года. Оно было адресовано начальнику Разведывательного управления Красной армии Яну Берзину. Автор этого письма имел странный для разведчика псевдоним «Гришка». Письмо было написано во Владивостоке и имело любопытное содержание. Кем был таинственный «Гришка», который позволял себе запросто обращаться к начальнику военной разведки, сразу установить не удалось.

Прошло некоторое время. Один из специалистов в области истории отечественной военной разведки помог мне установить, кто же скрывался за таинственным псевдонимом «Гришка». Оказалось, что в начале 30-х годов этот псевдоним принадлежал Христофору Салныню, одному из близких соратников начальника военной разведки Я. Берзина. Письмо, судя по дате его отправления, написано 13 июля 1934 года. Его содержание представляет несомненный интерес. Обращаясь к Берзину, Салнынь писал:

«…Все тебе пишут, так что читать есть что. И даже больше, чем надо. Кроме того, Жорж даст тебе общую информацию обо всех наших делах и неудачах. Одним словом, материала для осмысления у тебя будет больше, чем достаточно. Учитывая все это, ограничусь небольшой запиской частного характера. Честно говоря, я зашился окончательно, особенно по служебной линии. Кое-как могу это объяснить своей относительной старостью. 26 августа мне стукнет 49 лет. Но до старости, я уверен, все-таки еще далеко. Об этом свидетельствует то, что я полностью сдал все нормативы первой ступени комплекса ГТО[64] и дополнительно сдал две нормы по второй ступени ГТО. Все нормативы зимнего периода сдам не позже 29 августа 1935 года, когда мне исполниться ровно 50 лет. Так и хочется вызвать тебя на соревнование по сдаче нормативов ГТО!

По линии АКТ я еще работаю один, если не считать Леонида Бурлакова, который вербует людей для нашей работы, занимаясь еще и работой у моряков в полном объеме[65].

Об АКТ буду докладывать отдельно в ближайшее время, когда соберу все сведения от товарищей, которые находятся на той стороне. Кое-кто из них застрял там из-за обрыва связи и сбоев в снабжении финансовыми средствами, а кое-кто ушел в партизаны.

Серьезно занят организацией голубиного дела, которое пока является единственным средством связи с людьми, которые действуют за кордоном. На всех пограничных разведывательных пунктах (ПРИ. — В. Л.) мы создали свои надежные голубиные станции. На «военной службе состоят» 600 голубей. Некоторые пограничные разведпункты натренировали голубей, которые способны прилетать к нам из-за кордона и покрывать расстояния от 100 до 120 км. Этих голубей мы используем регулярно для связи с секретными сотрудниками. Но этого мало. С теми голубями, которых удалось собрать за два года со всего Дальнего Воетока, можно уже работать на глубину до 250–300 км при нормальной тренировке. Но беда в том, что по штатам мирного времени нам не полагаются ни специалисты-голубеводы, ни даже корм для голубей.

Людей мы подбираем из войск связи и в качестве прикомандированных направляем в ПРП красноармейцев — любителей голубей, а корм для птиц достаем по блату. В военное время на ПРП полагаются штатные голубеводы, не учтено то, что голубей-то надо тренировать для полетов по определенным маршрутам в мирное время. В военное время мы этого сделать не сможем ни при каких условиях и ни при каких обстоятельствах.

Есть еще много-много других нелепостей, которые мешают повышать эффективность нашей работы и требуют неотложного решения.

Занялся и общественной работой. Я — секретарь Дальневосточного отделения старых большевиков, член президиума Армейской партийной комиссии. Выполняю и другие партийные поручения. Не думай, что я об этом сообщаю для того, чтобы оправдать свою «зашивку» по оперативной работе. Делаю все, что надо. А делать надо все. Спать некогда.

Физически чувствую себя хорошо. Об отпуске не мечтаю и с Дальнего Востока сам не уеду, если вы меня не «уедите» сами за слабые темпы моей работы.

Японцы стремятся держать под контролем все, что происходит на занятой ими территории. Недавно послали за Хинган двух агентов. Один был арестован во время фотографирования военного объекта. Его пытали, затем отпустили. Поручительство якобы подписал наш второй агент. Он же заплатил японцу еще и залог в размере 15 китайских долларов. Вскоре оба агента возвратились из-за кордона и пришли к нам учиться разведывательной работе. От их услуг пришлось отказаться, так как считаю, что они, вероятно, уже завербованы японской контрразведкой. В том, что японцы начали нами активно интересоваться, не сомневаюсь. Более того — этот интерес носит всесторонний характер и развивается по нарастающей. Это подтверждается многими примерами. Поэтому мы должны быть все время начеку и брать на карандаш все ненормальные явления в работе наших разведточек и следить за всем, что происходит в Маньчжурии….

Как видишь, работа идет как будто сносно. Местное командование довольно. В штабе наш отдел считается одним из лучших по всем показателям оперативной работы, включая даже физподготовку, за которую сотрудники отдела получили переходящий приз— бюст товарища Ворошилова. Все сотрудники сдали в срок нормы ГТО первой ступени и приступили к сдаче нормативов второй ступени.

Ну вот, мое коротенькое письмо получилось длинным. По крайней мере длиннее, чем предполагалось, что тоже сеидетельствует о неумении автора кратко излагать свои мысли.

Искренний привет семье и всем, кто меня знает. Если я почти никому не пишу, то только потому, что они мне тоже не пишут А я, как восточник, придерживаюсь простого, но мудрого правила — старших, хотя бы даже по возрасту, молодым следует уважать, то есть писать старику, а не наоборот.

Искренне жму руку.

Твой Гришка».

Письмо Салныня говорит об условиях, в которых приходилось действовать военным разведчикам на Дальнем Востоке. Им даже почтовых голубей иногда кормить было нечем. Тем не менее они работали, приобретали ценный опыт выполнения специальных заданий. В Москве часто и не ведали о том, в каких условиях действовали эти люди, какие преодолевали трудности и где брали корм для голубей. Почтовые голуби были единственным средством связи секретных сотрудников, уходивших на выполнение специальных заданий за кордон, с их кураторами или руководителями в пограничных разведывательных пунктах или разведывательном отделе штаба Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии, которой командовал В. К. Блюхер[66].

Глава седьмая ДОИХАРА МАНЬЧЖУРСКИЙ

В 1937 году в издательстве «Молодая гвардия» была опубликована небольшая книга, общим объемом 256 страниц. Книга имела интригующее по тем временам название: «Шпионаж капиталистических государств». Тираж книги, судя по возможностям современных российских книгопечатников, впечатляющий — 100000 экземпляров!

Одна из глав, опубликованных в той книге, называлась «Подрывная работа японской разведки». Глава представляла собой не что иное, как перепечатанный текст редакционной статьи, опубликованной в двух номерах газеты «Правда» за 9 и 10 июля того же, 1937 года.

Учитывая то, что 1937 год был в истории Советского Союза годом репрессий, можно утверждать, что и статья в «Правде», и книга эта стали достоянием 100 000 читателей не случайно. Не забывая об особенностях того периода в истории СССР, тем не менее обращаешь внимание на то, что в этой статье было названо немало конкретных фактов о деятельности японских разведчиков против СССР. В частности, впервые была названа фамилия японского разведчика, который занимался подготовкой и проведением специальных операций в Китае, Маньчжурии и Монголии. Звали его Кендзи Доихара. Он имел воинское звание генерал-лейтенант. По мнению авторов статьи, Доихара был «крупным японским «спецом» по шпионажу, особенно по диверсиям»[67].

Возможно, в статье была допущена ошибка. По данным американцев, Доихара имел воинское звание генералмайор. Впрочем, американцы тоже могли что-то перепутать. Несомненно одно — Доихара был большим специалистом в области военной разведки и активно занимался ее организацией.

Американский журналист Джон Гюнтер окрестил Доихару «Лоуренсом Маньчжурским». Полковник Томас Лоуренс[68] жил в первой половине XX века, был британским военным разведчиком, действовал в годы Первой мировой войны в тылу турецких войск на Аравийском полуострове. За успешную работу в военной разведке британский король Георг V представил Лоуренса к ордену Бани, но разведчик по неизвестным причинам отказался от высокой милости британского монарха. В 1921 году Лоуренс побывал на Востоке вместе с У. Черчиллем, принимал участие в работе Каирской конференции. Лоурейс — автор десяти книг. Последняя из них — «Семь столпов мудрости».

Считается, что Лоуренс был ведущим британским арабистом того времени, за что и получил прозвище — Лоурейс Аравийский, то есть за знание арабских стран, их истории, культуры, особенностей быта и возможностей вести в этих странах разведывательную работу.

Возможно, Доихара Маньчжурский заслуживал сравнения с британским военным разведчиком Томасом Лоурейсом из-за своей активности в проведении специальных операций. Однако между двумя этими разведчиками, на мой взгляд, существует значительная разница.

Лоуренс в своей книге «Семь столпов мудрости» пытался доказать, что арабы имеют право на создание собственного государства, и то, что арабы были преданы их западными союзниками.

Доихара книг о Маньчжурии не писал. Он не защищал интересы маньчжуров. Наоборот, он активно содействовал из порабощению. Это обстоятельство существенно отличает Доихару от Лоуренса.

Выходец из японской семьи среднего достатка, которая проживала в городе Окаямы на юге Японии, Кендзи Доихара поступил в Военную академию. В годы обучения в этой академии, которую курировал японский генеральный штаб, Доихара познакомился с потомками великих японских династий самураев и сегунов, вступил в древнюю школу дзен-буддизма, основанную еще в XII веке.

Несомненно, Доихара имел хорошие способности к изучению иностранных языков. Он мастерски овладел тремя китайскими диалектами, знал язык, на котором изъяснялись китайские чиновники. Утверждают, что Доихара свободно разговаривал на нескольких европейских языках[69]. Человека, обладавшего такими способностями, судьба неминуемо должна была привести на службу в японскую разведку. Что и произошло.

В 1925 году Доихара прибыл в Маньчжурию в качестве сотрудника японской военной миссии. Он становится членом тайного общества «Черный дракон» (Кокурюкай), которое было главной опорой японских специальных служб. Несомненно, Доихара был дальновидным, предприимчивым и смелым разведчиком. Он стал одним из основателей специальной разведывательной службы Токуму-кикан, взявшую под свой контроль всю территорию Маньчжурии. Эта спецслужба бескомпромиссно выполняла приказы Доихары по ликвидации всех организаций и обществ, которые «демонстрировали неискреннюю доброжелательность по отношению к Японии»[70]׳.

Трудно найти ответ на вопрос, почему американский журналист назвал Доихару «Лоуренсом Маньчжурским». Возможно, Маньчжурский кризис, спровоцированный японцами не без участия Доихары, спутал тайные планы американцев в Китае. Этот кризис завершился захватом японцами Северо-Восточного Китая, в результате которого было создано марионеточное государство Маньчжоу-Го. Япония получила право контроля над обширной и богатой природными ресурсами территорией, опередив американцев и англичан. Активное участие в организации и осуществлении этой оккупации принимал и Кендзи Доихара.

Через несколько лет Доихара стал начальником разведывательного отдела Квантунской армии. Он действительно знал многое и разрабатывал планы основных специальных операций военной разведки Японии, направленных против Китая, Монголии и особенно против Советского Союза на Дальнем Востоке. Возможно, он действительно имел воинское звание генерал-лейтенант, потому что в 1937 году был назначен на должность командующего 7-го военного округа Японии и был генеральным инспектором военных учебных заведений.

Маньчжурскому кризису предшествовали некоторые драматические события, которые тоже произошли не без участия Доихары и его секретных агентов. Эти события, несомненно, были составными частями общего плана реализации «Меморандума Танаки», которым предусматривался захват Маньчжурии. В этом замысле японская военная разведка свою роль сыграла грубо, но убедительно. Как это было?

Для того чтобы реализовать планы захвата Маньчжурии, командование японской армии должно было по крайней мере решить три задачи. Первая — дискредитировать все, что было связано с авторитетом Советского Союза в Монголии и Маньчжурии. Вторая — подобрать на пост руководителя Маньчжурского государства авторитетного, но готового служить Японии кандидата. И третья — блокировать протесты международного сообщества, в первую очередь США и Англии, в связи с планируемым захватом Японией маньчжурской территории.

Решением первых двух задач должна была заниматься японская военная разведка. Конкретно — в то время полковник Доихара. В 1928 году Доихара имевшимися в его распоряжении силами решал обе задачи одновременно.

Вначале Доихара полагал, что должность возможного руководителя марионеточного государства в Северном Китае может занять сына маршала Чжан Цзолиня — Чжан Сюэлян. В действиях самого маршала, который боролся против гоминдана и войск Чан Кайши, агенты Доихары заметили проявление антияпонских настроений. Японцам также стало известно, что маршал начал переговоры с последним китайским императором Генри Пу И. Император был безвольным и несамостоятельным человеком, который тем не менее мог бы с помощью Чжан Цзолиня быть восстановлен на троне маньчжуров, независимом от японцев.

Японской разведке также стало известно, что Чжан Цзолинь не против поддержания отношений и с Англией. Замыслы Чжан Цзолиня могли помешать реализации плана по захвату Японией Маньчжурии, плана, который являлся одной из важных составных частей «Меморандума Танаки». Долгосрочные планы элиты японской империи оказались по угрозой.

Активный и верный самурайской идее офицер, Доихара решил уничтожить Чжан Цзолиня. Он был уверен, что на первых порах после убийства Чжан Цзолиня его заменит сын — Чжан Сюэлян, который к 1928 году завершил обучение в японской Военной академии. Доихара считал, что молодой Чжан Сюэлян уже в достаточной степени обработай в Токио и станет послушным исполнителем указаний из Токио.

В 1928 году Китай был охвачен войной. Война шла между силами Чан Кайши, обосновавшимися в Нанкине, и войсками Чжан Цзолиня, контролировавшими Пекин. Верх брали сторонники Чан Кайши. Оставив в Пекине своего соратника Янь Сишаня, Чжан Цзолинь решил перебраться в Мукден, куда, как он рассчитывал, после возможного поражения при столкновении с армией Чан Кайши должны были отойти его войска.

Ночью 3 июня 1928 года в Пекине Чжан Цзолинь и сопровождавшие его лица разместились в вагонах специального поезда, который вскоре направился в Маньчжурию. Во время проводов Чжан Цзолинь растрогался до слез. Утром 4 июня об этом сообщила японская газета «Асахи».

На перроне среди провожавших был и полковник Кендзи Доихара. После того как сигнальные огни хвостового вагона поезда погасли в ночи, Доихара возвратился в свой офис и условной телеграммой сообщил в Токио, в каком вагоне следовал Чжан Цзолинь.

Эти сведения были важны для другого японского полковника — Кавамото, которому поручалось взорвать поезд, следовавший из Пекина в Мукден.

4 июня в 5.30 утра в точке пересечения Южно-Маньчжурской и Пекин-Мукденской железных дорог произошел взрыв как раз в тот момент, когда эту точку пересекал вагон, в котором находился маршал Чжан Цзолинь. Направленный взрыв организовали офицеры и солдаты двадцатого саперного полка, прибывшего в Мукден из Кореи. Действиями саперов руководил капитан Одзаки, который выполнял приказание полковника Кавамото. Замысел полковника Доихары по ликвидации маршала был реализован[71]. Прикрывая участие в убийстве китайского маршала японских офицеров, военное министерство Японии заявило, что это покушение, «несомненно, дело рук партизан, поддерживающих нанкинское правительство», то есть правительства Чан Кайши.

Узнав о гибели маршала Чжан Цзолиня, японский принц Сайондзи заявил премьер-министру Танаке: «Это весьма странное убийство. Никому этого не говорят, но не виновата ли в этом японская армия?»

Японский принц имел в виду японскую военную разведку.

Истину скрыть было трудно. Танака вынужден был доложить императору: «Что касается инцидента, то я подозреваю у что в императорской армии имелось некоторое число подстрекателей. В связи с этим я сегодня отдал военному министру распоряжение провести расследование» [72].

«Чрезвычайный инцидент в Маньчжурии» привел к смене власти в Токио. Кабинет премьер-министра Г. Танаки вынужден был уйти в отставку.

Японская разведка приступила к выполнению второго условия, которое должно было обеспечить реализацию замыслов, изложенных в «Меморандуме Танаки». Настало время подорвать авторитет СССР в Маньчжурии. Задача эта была сложной, но и она имела свое решение, так как далеко не все в Маньчжурии и в Китае одобряли те изменения, которые произошли в России в 1917 году в результате Октябрьской революции. Подорвать авторитет Советского Союза в Северном Китае можно было, обвинив его представителей в Маньчжурии в распространении большевистской литературы, политической пропаганде и в подготовке переворота. Подрывная деятельность — это сбор сведений о местной власти, создание сил и условий для ее свержения. Задача получила четкое определение. Необходимо было найти слабое звено и арестовать агентов красной разведки.

В начале 1928 года Советскому Союзу было не безразлично то, что происходило в Китае вообще и особенно в его северной части. Борьба китайского народа за свое освобождение от колониальной зависимости англичан, гражданская война, в которой выясняли отношения представители разных сил, а также повышенный интерес, который стали проявлять к событиям в Китае американцы и японцы, не могли не беспокоить руководителей России. Безопасность дальневосточных рубежей огромного Российского государства требовала постоянного внимания. К тому же Москва искренне хотела помочь китайским товарищам и мечтала о мировой революции, которая должна была привести к победе пролетариата. Поэтому в Китай направлялись и дипломаты, и советники. Среди них были разведчики Иностранного отдела ОГПУ, военной разведки и главным образом сотрудники Коминтерна.

Военная разведка создала резидентуры в Мукдене, Гирине, Харбине и на железнодорожной станции Пограничная. Эти города и станции были близки к советской границе. В их районах дислоцировались японские воинские части, действовали японские военные миссии. Одним словом, этот огромный район рассматривался в советском Генеральном штабе как наиболее опасный для интересов СССР.

Резидентом в Пограничной был подполковник Трифон Шестаков, тот самый Шестаков, который в 1926 году высказал сомнение в достоверности доклада разведчика-нелегала Василия Ощепкова и предлагал арестовать его за несанкционированное расходование средств.

Резидентом военной разведки в Гирине был Николай Иванович Лебедев, которому было 32 года. Бывший поручик царской армии, служивший в годы Гражданской войны под знаменами адмирала Колчака, он был привлечен к сотрудничеству представителем военной разведки, направлен в Гирин для организации агентурной группы.

Некоторое время Лебедев аккуратно выполнял задания разведки, но, видимо, столкнулся со своими бывшими однополчанами по армии Колчака. Кто-то из старых знакомых, как представляется, уже был завербован японской разведкой, которая проявляла в то время в Маньчжурии повышенную активность. Японцам стало известно о прибытии Лебедева в Гирин. За ним была установлена постоянная слежка. Цель — изучить сильные и слабые черты характера Лебедева, установить его связи и собрать неопровержимые доказательства его подрывной деятельности. В каждом человеке, прибывавшем в Маньчжурию из СССР, японцы видели представителя красной разведки и устраивали за такими «переселенцами» длительную слежку.

Доихара медленно, скрупулезно и настойчиво накапливал сведения для нанесения удара по авторитету СССР в Северном Китае. Таким ударом должно было стать разоблачение крупной агентурной сети советской разведки, которая тайно действовала в Маньчжурии.

К Лебедеву Доихара проявил особый интерес. Видимо, Лебедев допустил какие-то ошибки в своей тайной работе, о которых стало известно Доихаре и его людям. Японцы поняли, что Лебедеву, который позволял себе тратить деньги на различные развлечения, средств постоянно не хватало. Лебедев оказался «слабым звеном» в агентурной сети, которую с большим трудом формировали в Северном Китае Берзин и его соратники. Тайная борьба советской и японской разведок наиболее остро и бескомпромиссно проявилась в Гирине.

В Харбине начальником отдела японской контрразведки был Кубота. Он подчинялся Доихаре и был активным исполнителем отдельных элементов долговременных планов этого разведчика. Подчиненные и агенты Куботы собирали компромат на всех лиц, прибывших из СССР в Харбин и Гирин. В середине 1928 года Лебедев оказался в паутине японской контрразведки.

В Гирине Лебедев не смог добиться успехов в выполнении задания разведывательного отдела Сибирского военного округа. Поэтому в начале января 1929 года было принято решение о его переводе в Сеул. Отъезд Лебедева из Гирина подтолкнул Доихару к активным действиям. Он решил, что настало время для окончательной реализации основного этапа его замысла — подрыву авторитета СССР в Маньчжурии. Доихара не стал дожидаться появления Лебедева в Сеуле. По дороге из Гирина в Корею Лебедев должен был миновать Харбин. Проехать через Харбин ему не удалось. Как только он прибыл в город, его арестовали китайские полицейские, действовавшей по указке японцев.

Когда Лебедев находился в полицейском участке, к нему прибыл Кубота. Японец был готов к беседе с Лебедевым. Он предоставил ему факты, раскрывавшие разведывательную деятельность Лебедева в Гирине. Кубота был настойчив. Он предложил Лебедеву выбор — защиту со стороны японцев за сотрудничество с ними и крупное вознаграждение или длительное тюремное заключение. Лебедев сдался и согласился на сотрудничество с японцами. Так японская контрразведка получила от Лебедева данные о лицах, которые оказывали услуги советской военной разведке.

Позже Кубота также предложил Лебедеву проникнуть в коммунистическую организацию в Корее и в Японии, выдал ему на расходы около 1000 иен и приставил ему в качестве сопровождающего своего сотрудника японца Томинагу.

Получив сведения об источниках советской разведки, Доихара заставил прояпонские китайские власти провести в Харбине и Гирине аресты тех советских граждан, с которыми встречался Лебедев. Были среди них лица, благожелательно относившиеся к СССР и выполнявшие отдельные задания военной разведки.

17 января 1929 года китайская полиция начала действовать. Аресты были произведены в Гирине, Харбине и даже в Сеуле. В четверг 24 января 1924 года местные газеты «Заря» и «Русское слово», издававшиеся в Маньчжурии на русском языке, вышли с сенсационными заголовками «Шпионско-пропагандистские гнезда в Харбине и Гирине», «Работа агентов Коминтерна». Газета «Заря» сообщала о том, что «уголовный розыск под начальством начальника полковника Ван Жин Бана продолжает сложную работу по вылавливанию членов раскрытой тайной коммунистической 0рга7шзации в Харбине и раскрытию филиалов этой организации в других городах»[73].

Далее газета сообщала о том, что общее руководство всеми ячейками организации «исходило из одного крупного административного пункта советского Дальнего Востока». Целью советской шпионской организации, по данным газеты, была не «только пропаганда и работа, направленная к ниспровержению строя, а еще и шпионаж». Подтверждая свой вывод, газета сообщала, что «хорошо оплачиваемым агентам этой организации давались задания по изъятию различными путями секретных государственных и военных документов и карт мелкого масштаба (военных)».

Газета «Русское слово», видимо, имела доступ к более конкретным документам, связанным с арестами. Она сообщила о том, что штаб-квартира шпионской организации в Харбине «помещалась на 2-й Диагональной улице в доме № 30», где проживал «главарь организации студент Сумский, старавшийся всячески законспирировать свою преступную работу».

Далее корреспондент писал: «…главнейшей задачей членов организации, согласно конфискованным документам, являлась кража важных бумаг государственного значения из разных административное учреждений, собирание сведений о диспозиции войск, количестве вооружений и снаряжении и прочих сведений об отдельных высоких лицах». В инструкциях шпионской организации«… было предписано не брезговать для достижения своей цели никакими средствами и способами. В денежном отношении организация была обеспечена полностью…»[74].

Доихара, тайный идеолог и организатор этой антисоветской шумихи, был близок к реализации своего план и продолжал делать свою тайную работу….

Одновременно с арестами в Харбине китайская контрразведка провела задержание нескольких советских граждан в Гирине. Сообщая об арестах, китайская газета «Гунбао» 24 января 1929 года сообщала: «…Одним из активнейших членов этой опаснейшей организации был молодой человек Александр Витчак… Для связи с Гирином, Харбином и станцией Пограничная была привлечена сестра Витчака — Антонина Витчак. Для передачи посылок была привлечена Олимпиада Бизина. Особо секретные поручения выполнялись бывшим таможенным чиновником Янушевичем. Немалые услуги коммунистической организации оказывал местный коммерсант Глейзер… [75].

Операция, которую искусно организовал Доихара, затронула только часть источников, которые помогали советской военной разведке. Опытные разведчики, действовавшие в Маньчжурии, не были раскрыты японской контрразведкой. Избежал ареста и подполковник Трифон Шеетаков, который действовал на станции Пограничная. Произошло это не случайно…

29 января Шестаков, как обычно, в 13 часов пришел домой с работы на обед. Пока жена занималась на кухне приготовлением пищи, Трифон расположился в спальне и занялся подготовкой отчета о финансовых расходах руководимой им резидентуры. В 13.30 кто-то начал энергично стучать в дверь. Жена Шестакова, которая знала о том, что ее муж выполняет задание разведки, подошла к двери и громко спросила:

— Кто там?

В ответ резко прозвучало:

— Полиция. Немедленно откройте дверь!

Женщина еще раз, давая сигнал мужу, переспросила:

— Полиция? В чем дело?

Шестаков понял сигнал жены и быстро собрал со стола документы, с которыми работал. Уничтожить их он уже не успевал.

Жена открыла входную дверь. Секунды, даже доли секунды решали все. Шестаков быстро разделил десяток документов, находившихся в его руках, на две части. Одну из них он быстро положил на стул под лежавшее на нем покрывало, вторую — на пол под ковер рядом с кроватью. Затем выскочил на кухню, где его уже ждал обед.

Полицейские ворвались в квартиру. Один из них спросил:

— Где хозяин?

Шестаков из кухни ответил:

— Я здесь. Что произошло?

Двое полицейских ввалились на кухню. Жена Шестакова тем временем оказалась в спальне. Она меньше всего интересовала полицейских. Женщина заметила документы, которые прикрывала накидка на стуле, схватила их и спрятала под одежду на своем теле.

Тем временем на кухне начался допрос Шестакова:

— Есть ли у вас оружие?

— Нет, — ответил Шестаков. И добавил: — Оно мне не требуется….

Двое полицейских обыскали Шестакова и, убедившись, что в его карманах нет пистолета и он не сможет оказать им вооруженное сопротивление, выдворили его в жилую комнату. Жене Шестакова также приказали перейти из спальни во вторую комнату. Старший полицейского наряда посчитал, что в спальне проводить допрос Шестаковых неуместно.

Двое полицейских приступили к обыску. Третий, начальник наряда, стал задавать вопросы:

— Вы офицер Красной армии?

Шестаков ответил отрицательно и потребовал вызвать представителя советского консульского отдела. Полицейский продолжал допрос:

— Как часто вы бываете во Владивостоке? Собираете ли вы сведения о Маньжурии?

Шестаков ответил отрицательно.

Затем вопросы стали звучать более конкретно:

— Знаете ли вы Сумского?

Шестаков ответил отрицательно.

— Когда вы последний раз были в Харбине?

— В конце декабря, — спокойно сказал Шестаков. И добавил: — По делам Уссурийской железной дороги, сотрудником которой, как вам известно, я и являюсь…

Полицейский задал явно провокационный вопрос:

— Ваша кличка «Кряж»?

Шестаков пожал плечами и ответил:

— Я вас не понимаю. Отвечать на вопросы отказываюсь и требую вызвать представителя советского консульства…

Вместо представителя консульства вскоре прибыл второй наряд полиции во главе с надзирателем Харбинского сыскного отделения Фоминым.

Шестаков из короткого разговора старших полицейских нарядов понял, что одна группа полицейских нагрянула на квартиру, чтобы задержать его, вторая произвела обыск в кабинете, где работал Шестаков, с целью выявления и изъятия компрометирующих материалов.

Шестаков работал в представительстве Уссурийской железной дороги. На работе он не хранил материалов, связанных с его разведывательной деятельностью. Поэтому обыск в управлении Уссурийской железной дороги ничего Фомину и его подчиненным не дал.

Полицейские тщательно обыскали всю квартиру Шестаковых, каждый ящик в письменном столе. Не остались без внимания и все личные вещи супругов, их чемоданы и даже корзина с постельным бельем, которое жена Шестакова собиралась сдать в прачечную.

Кто-то из полицейских, находясь в спальне, неосторожно задел заднюю спинку кровати. Она упала, придавив ковер, под которым лежала часть документов, спрятанных Шестаковым.

Не обнаружив каких-либо компрометирующих материалов, полицейские составили протокол. В качестве понятого в квартире во время обыска присутствовал хозяин дома Менабде, у которого Шестаков арендовал помещение.

В протоколе было отмечено, что во время обыска были изъяты две книги на русском языке. Одна — без обложки, вторая — сборник рассказов Зощенко.

Фомин сказал Шестакову:

— Если вы найдете поручителя, мы оставим вас на свободе.

— Где же я найду поручителя, не выходя из квартиры, — то ли ответил, то ли спросил Шестаков.

Менабде, хозяин дома, с которым Шестаковы всегда поддерживали хорошие отношения, сказал, что он хорошо знает эту семью и готов поручиться за Шестаковых. Заявление хозяина дома и его поручительство за Шестаковых сыграло свою роль. После трехчасового обыска полицейские удалились.

Шестаков вместе с женой незамедлительно отправились в консульский отдел советского представительства, передал сотруднику пакет с документами. Сотрудник консульства сообщил ему о том, что в Харбине и Гирине полиция произвела аресты советских граждан, которые обвиняются в разведывательной деятельности. Трифон внимательно выслушал это сообщение. Он понял, что полицейские неслучайно нагрянули с обыском на его квартиру. Благодаря счастливой случайности Шестаковым удалось избежать ареста.

Кто был арестован в Харбине и Гирине, Шестаков не знал, но он понял, что если аресты были произведены, то в руках полиции могли оказались компрометирующие материалы. Более того, Шестаков был знаком с источниками, которые могли оказаться в полиции. В этом случае полиция вновь могла нагрянуть к Шестаковым. Медлить было опасно. В восемь часов вечера Шестаков вместе с женой незаметно устроились на одной из платформ товарного поезда, который отправлялся в Градеково. Через несколько часов супруги Шестаковы оказались на советской территории.

Аресты «советских агентов» в Харбине, Гирине и Сеуле широко освещались в местной прессе. Назывались конкретные фамилии арестованных, приводились доказательства их «подрывной деятельности». Арестованы были не только советские граждане, но и китайцы, которые тоже обвинялись в сборе сведений по заданию советской разведки.

В мае 1929 года антисоветская кампания в Маньчжурии стала еще более активной и злобной. Разгрому в Харбине подверглось здание советского консульства, в котором в те дни проводилось совещание партийных работайков Северо-Маньчжурской организации ВКП (б). Этот погром, учиненный полицией, затрагивал и безопасность сотрудников советской военной разведки. Поэтому 2 июля 1929 года резидент Разведу правления в Харбине докладывал начальнику военной разведки Я. Берзину: «Сообщаю подробности происшедшего в Харбине налета. Сейчас уже ясно, что Чжан Гочен, узнав за четыре дня о предстоящем совещании партработников Северо-Маньчжурской организации ВКП(б), решил на этом сделать себе карьеру. Он сообщил местным китайским властям о предстоящей конференции и представил ее как подготовку к перевороту. Главноначальствующий[76]получил указание принять решительные меры против усиливающегося коммунистического движения. Чжан Гочен сговорился со своим ставленником приставом 3-го участка и силами этого полицейского участка произвел налет, поставив власти перед совершившимся фактом.

Сначала полиция действовала довольно нерешительно, чем дала возможность членам конференции разбежаться по консульству, а консульским работникам — начать сжигание документов.

Затем полиция спохватилась и бросилась на все этажи, сгоняя всех находившихся на верхних этажах вниз (чем сделала еще один промах), и тушила сжигаемые документы. Все, что сохранилось, было увезено. В консульстве была захвачена вся секретная переписка. Совершенно секретные документы удалось сжечь. Уничтожены шифры, московская почта и архив.

На верхнем этаже взяли много секретных документов соседей[77]'. Но они успели сжечь все совершенно секретное.

У нас не успели сжечь один пакет с материалами, но нам удалось в суматохе забросить его в щель в полу, и он остался незамеченным. Уже после ухода полиции мы достали и сожгли его. Обыск длился шесть часов. Консульство пограбили основательно. Из кассы было изъято 45 тысяч американских долларов. Полицейские возвратили только 12 тысяч. Консульство было полностью изолировано и лишено связи с Владивостоком. В Пограничной консульство тоже было окружено полицией и блокировано. Общее впечатление о погроме, устроенном полицией, — все действия были согласованы с японцами…»

Наконец-то Доихара достиг своей цели. В сводке японской контрразведки № 87, озаглавленной «О работе красной разведки против Японии в связи с раскрытой в Харбине деятельностью советских организаций в январе 1929 года» сообщалось следующее: «…Всю разведывательную работу указанных лиц объединяет 7-й отдел штаба Сибирского военного округа. Отдел совершенно секретный. Называется «Бюро по изучению экспорта и импорта бобров». Начальник 7-го отдела еврей Илья Яковлевич Лившиц, 36 лет, полный, брюнет. Лившиц приезжает в Харбин под фамилией Мейзин».

Операция, разработанная и проведенная японцами против структур советской разведки в Маньчжурии, нанесла ощутимый удар по авторитету СССР в Северном Китае и причинила Разведывательному управлению некоторый ущерб. В секретной переписке тех лет между высшими должностными лицами Советского государства события в Маньчжурии, которые произошли в январе 1929 года, получили кодовое наименование «Владивостокский провал». В донесении начальника внешней разведки ИНО ГПУ Я. Берзину 20 июня 1929 года сообщалось: «…Провокатор Николай Лебедев предал прибывшего с ним в Сеул корейца Кин Синкопа. Последний в настоящее время арестован полицией, которая подвергает его жестоким пыткам. Признался ли он в чем-либо или нет, пока неизвестно, но здоровье его в данный момент очень плохое. Возможно, что полиция в целях конспирации выведет его в расход, то есть пристрелит.

Кроме этого предательства Лебедев выдал полиции корейца военного осведома[78] Владивостока, работающего в жандармском отделении в Гензане. Лебедев также сообщил, что работающие в японской разведке в Харбине двое русских одновременно являются агентами советской разведки. Лебедев донес об этом своему куратору — представителю японского министерства внутренних дел в Харбине Куботе…»

Доихара предпринял меры по максимальному расширению арестов сотрудников советской разведки. Он отправил Лебедева из Сеула сначала в Токио, затем в Шанхай. Перемещение Лебедева и сопровождавших его японских агентов отслеживали советские разведчики. 26 марта источник советской разведки сообщал из Токио: «..Лебедев вместе с Карасевичем и Сузуки (он же Томинага Дзиожитаро) прибыли в Токио и остановились в отеле Синеюку». В книге для приезжающих они расписались под следующами фамилиями:

1. Ковтов, 33 года, велосипедная торговля в Харбине по Коммерческой улице, дом 8 (это — Лебедев).

2. Голосевич, 34 года — торговое заведение в Харбине по Коммерческой улице, дом 196 (это — Карасевич). Наблюдение продолжается…»

3 апреля 1929 года советской военной разведке стало известно о прибытии Лебедева в Шанхай. Источник сообщал: «..Лебедев прибыл в Шанхай, где проживает по адресу 106 Рут Валло, квартира 23».

Разведка принимала меры по нейтрализации действий провокатора.

Начальник IV (разведывательного управления) РККА Я. Берзин 1 августа 1929 года направил подробное донесение о «Владивостокском провале» заместителю Пред седателя РВС СССР И. Уншлихту[79]. В донесении Берзина указывалось: «Владивостокский провал начался 17 января 1929 года одновременными арестами агентов владивостокской сети в Харбине, Гирине и Сеуле и лиц, поддерживавших связь по КВЖД и ЮМЖД между Владивостоком, Хабаровском, Гирином и Мукденом. Всего оказалось арестованными 15 человек, из них в Харбине — 7человек (один застрелился), в Гирине — 5 человек, в Сеуле — 2 человека и в Гензане — 1 человек. Кроме того, подверглись обыскам и временным арестам несколько человек в Пограничной и Гирине.

Из всех арестованных только один человек оказался служащим КВЖД, проводником пассажирского вагона, перевозившим пакеты из Харбина до Пограничной. Остальные не имели непосредственного касательства к КВЖД, за исключение жены заведующего коммерческим агентством КВЖД в Гирине Кузнецова, лично отвозившей пакеты из Гирина в Харбин…»

Далее Берзин сообщал Уншлихту: «… Столь значительный по размерам провал владивостокской сети произошел в результате того, что Лебедеву агент в Сеуле, оказался провокатором, выдавшим японской контрразведке всю организацию, которую он хорошо знал, так как одно время являлся резидентом Разведупра в Гирине и имел непосредственную связь с Харбином.

Лебедев был завербован в 1927 году в Иркутске, проверен органами ОГПУ и отправлен с белоиммигрантским паспортом для работы среди белых и китайцев, с которыми он был связан в бытность свою в белых армиях. Семья Лебедева все время оставалась во Владивостоке.

Начало его провокационной деятельности следует отнести, как это теперь выяснилось, к моменту его пребывания в Гирине — в середине 1928 года, где он связался с японцами и получал от них жалованье.

Благодаря провокации Лебедева китайцы по непосредственному указанию японцев также арестовали Глейзера, представителя фирмы «Азиатик», являвшейся маскированным предприятием Владивостока на случай войны, и Янушевича, готовившегося к работе в Японии.

В целях предупреждения провала и недопущения его расширения на хабаровскую и японскую сеть было отдано указание работникам хабаровской резидентуры, имевшим связи с арестованными, немедленно покинуть пределы Маньчжурии. Благодаря этому провал ограничился рамками владивостокской сети.

Японской контрразведке не удалось доказать причастность арестованных в связях с представителями официальных учреждений КВЖД, так как среди арестованных все оказались с белоиммигрантскими или польскими паспортами, вследствие чего китайцы были несколько разочарованы результатами провала, передав дело в гражданское судебное производство.

Причина провала — почти все агенты сети знали друг друга, что облегчило китайцам задачу выявить и арестовать их.

Деятельность Лебедева не ограничилась выдачей владивостокской сети. После арестов в Маньчжурии японцы привезли Лебедева в Токио, а затем в Шанхай с целью выявления агентурной сети советской разведки. Но эти поездки им ничего не дали…»

В донесении Я. Берзина заместителю Председателя РВС СССР И. Уншлихту примечателен вывод, в котором говорилось, что попытки японской контрразведки с помощью Лебедева выявить сотрудников военной разведки в Токио и Шанхае «…ничего им не дали». В отчетном докладе Разведывательного управления за 1929 год отмечалось, что в связи с конфликтом на КВЖД работа резидентур советской военной разведки на Дальнем Востоке шла в трудных условиях. «…Тем не менее агентурная сеть выросла на 60 %. Из общего количества агентов в Японии 40 % — военнослужащие японской армии и военно-морского флота. Они имеют доступ к документам сухопутных войск и морских сил Японии. За истекший год от них поступило до 200 донесений и документов (включая и 44 доклада по военно-техническим вопросам), из коих 174 признаны ценными. Агентурная сеть в Японии была также использована для выполнения заданий штаба и командования ОДВА[80] по линии освещения китайских и японских войск в Маньчжурии.

Общие условия работы в Японии настолько тяжелы, что почти нет никакой возможности легализовать русского товарища для работы на улице и чрезвычайно трудно наладить работу через наших иностранных работников. Это обстоятельство побудило нас впервые направить усилия к использованию иностранных разведок в наших интересах. Особенно удачно были использованы сотрудники американской разведки. Годовой опыт в этом направлении дал положительные результаты, и мы предполагаем расширить эту работу…»

Японская разведка продолжала наращивать свои усилия в Маньчжурии. Советской разведке, в том числе и военной, приходилось действовать в трудных условиях. Опыт работы приобретался ценой проб и ошибок, которые дорого стоили. Следует еще раз упомянуть, что порой у разведчиков не было даже корма для голубей, с помощью которых поддерживалась связь с агентами и доставлялись из-за кордона ценные сведения….

Обострившаяся в 1929 году обстановка в Китае заставила военную разведку активизировать усилия. В отчетном докладе Разведуправления за 1929 год отмечалось: «…за истекший период в Харбине бесперебойно функционировала нелегальная резидентура, удовлетворительно освещавшая оперативные переброски китайских войск и политическую жизнь края. Вскоре после конфликта в Харбине была установлена рация, безотказно работающая до последних дней, благодаря чему мы имеем возможность в течение нескольких часов получать сведения о положении в Маньчжурии. Опыт работы раций в Харбине и Шанхае дал положительные результаты, и поэтому в 1930 году предложено организовать рации в Кантоне и Ханькоу. Во главе харбинской резидентуры стоит товарищ с большим агентурным опытом: резидентура находится в абсолютно нелегальных условиях и вне всякой связи с советскими учреждениями в Маньчжурии. За весь период конфликта по линии харбинской резидентуры провалов не было. За отчетный период из Харбина поступило 180 донесений, из них 165 ценных.

В Шанхай командированы новые работники, долженствующие обновить почти весь руководящий и технический состав резидентуры. Переброска этих товарищей завершена. Рация работала безотказно и обеспечивала устойчивую связь между Москвой и Шанхаем…»

Далее в отчете указывалось: «…Источники в Японии: «агент 1524» — офицер, дает ценные сведения по политическим и военно-техническим вопросам; «агент Антенна» дает ценные военные и политические сведения; «агент 1531» освещает закулисную деятельность японского парламента и борьбу политических партий; «агент 1526» — активный вербовщик и руководитель агентурной группы. Имеет связи в военных и военно-морских кругах. Свою работу выполняет у спешно. Завербовал пять агентов; «агент 1534»— вербовщик и руководитель агентурной группы. Завербовал четырех агентов. Дает ценные военно-технические сведения. Имеет устойчивые связи в японских военно-морских базах, среди армейских офицеров и среди специалистов, связанных с производством химического оружия…»

Часть 3. Неофициальный советник германского посла

Разгром советского консульства, разоблачение красных шпионов, спровоцированное японцами, подтолкнули китайского генерала Чжан Сюэляна на попытку захватить объекты КВЖД, находившиеся под контролем СССР. Войска ОКДВА[81] под командованием В. К. Блюхера в 1929 году в ходе ответных действий нанесли серьезное поражение силам Чжан Сюэляна.

Успех Блюхера вызвал в Токио тревожную реакцию. Японские генералы, учитывая антияпонскую позицию Чжан Сюэляна, стали опасаться, что Советский Союз может расширить свое влияние в Маньчжурии. Руководство японской армии учредило секретную комиссию, которая летом 1931 года разработала «Основные положения мероприятий по разрешению проблем Маньчжурии и Монголии»[82]. Нарушая Портсмутский договор 1905 года, в соответствии с которым российские и японские войска должны были покинуть территорию Маньчжурии, Япония решила действовать.

14 сентября генерал-майор Татэкава Есицугу, начальник первого отдела Генерального штаба японской армии, выехал в Квантунскую армию. Он выполнял тайное задание военного министра и доставил в Мукден секретный приказ.

Прибыв вечером 18 сентября в Мукден, Татэкава не стал связываться со штабом Квантунской армии. Он отправился ужинать в один из городских ресторанов.

В десять часов вечера в Лютяогоу, севернее Мукдена, произошел взрыв, в результате которого было повреждено полотно Южно-Маньчжурской железной дороги, находившейся под контролем японцев. Получив сообщение о взрыве, Татэкава прибыл в штаб армии и передал ее командующему генерал-лейтенанту С. Хондзе секретный пакет. В нем содержался приказ о начале военных действий. Через час войска Квантунской армии провели массированный артиллерийский обстрел казарм, занятых частями армии Чжан Сюэляна. Затем японцы захватили китайские казармы в Мукдене, Чанчуне, Сыпингае, Гунчжулине и других городах[83].

В Мукдене, где разместился штаб Квантунской армии, 19 сентября развевался японский флаг. 9 марта 1932 года в городе Чанчунь было провозглашено образование государства Маньчжоу-го во главе с низложенным в 1911 году китайским императором Гэнри Пу И, выходцем из маньчжурской династии. Реализация плана Танаки по захвату Маньчжурии началась.

Действия японцев вызвали в Москве серьезное беспокойство. Советские дипломаты по заданию наркома иностранных дел Μ. М. Литвинова предприняли активные меры, направленные на разрешение конфликта. Но эти меры не принесли положительных результатов.

К концу 1931 года вся территория Маньжурии — 1 303 кв. км с населением 36 822 тысячи человек— была захвачена японскими войсками. Оккупация Маньчжурии японцами подверглась осуждению в Лиге Наций. В ответ на требование отозвать войска из Маньчжурии, японское правительство заявило: «…Япония не имеет никаких территориальных претензий в Маньчжурии и в самый кратчайший срок отведет свои войска от зоны железной дороги…»[84]

Разведывательное управление Красной армии должно было активизировать добывание сведений об истинных намерениях японского правительства…

Глава первая ПО РЕКОМЕНДАЦИИ ПОЛКОВНИКА НИКОЛАИ

Германский военный атташе в Токио полковник Йоген Отт был опытным дипломатом и профессиональным военным разведчиком. Отт был назначен на эту должность по рекомендации полковника Вальтера Николаи. Этот офицер в годы Первой мировой войны был начальником немецкой военной разведки. После прихода Гитлера к власти Николай вновь занялся активной разведывательной деятельностью.

Главная задача миссии, которую Отт выполнял в Токио, заключалась в организации взаимопонимания с руководством Генерального штаба сухопутных войск и военного министерства Японии, развитие контактов и связей между представителями вооруженных сил двух государств, а также в создании условий для сотрудничества Германии с Японией в военной сфере[85]. Отт свои задачи решал достаточно успешно.

Германский военно-морской атташе в Токио Веннекер выполнял подобные задачи, но его усилия в Главном штабе были встречены менее радушно[86].

В январе 1934 года в Токио прибыл германский посол Дирксен. Перед ним в Берлине была тоже поставлена важная задача — добиться сближения Японии и Германии в политической сфере. Дирксен приложил немало усилий, но заметных успехов в его деятельности не было. В 1934 году идеи политического взаимодействия между Германией и Японией на антисоветской основе еще не встречали особого понимания ни в японском министерстве иностранных дел, ни у руководства военно-морского флота.

Отт прошел хорошую военно-дипломатическую школу. Он хорошо разбирался во внутренней и внешней политике, проводимой японским руководством. Агрессия Японии против Маньчжурии, демонстративный выход Японии в марте 1933 года из Лиги Наций говорили о том, что Японская империя противопоставила себя интересам других государств Дальнего Востока. В Токио также в 1935 году уже не считались с мнением американцев, англичан и французов. Отт понимал, что такую же линию поведения на Западе избрал его фюрер — Адольф Гитлер.

У германского посла в Токио тоже были сведения о том, что строптивая внешняя политика японского руководства находила в кругах англо-американских бизнесменов весьма влиятельных приверженцев. В Берлине внешнеполитический курс японского правительства во главе с генералом Танакой также имел не менее влиятельных сторонников.

Германская военная разведка, задачи которой в Токио выполнял полковник Отт, внимательно отслеживала развитие обстановки на Дальнем Востоке. С одной стороны, немцы не хотели укрепления позиций американцев и англичан в Китае. С другой — Берлину было также невыгодно укрепление позиций Японии на китайских просторах. В Китае произошла революция. В огромной стране не было центрального правительства. Китайская Красная армия контролировала незначительную территорию, на которой проживало всего не более одного процента китайского населения. Советский Союз поддерживал Сунь Ятсена, за которым стоял именно этот один процент китайцев.

Англичане, французы, американцы и немцы делали ставку на Чан Кайши. Они стремились помешать укреплению красного Китая и не допустить его сближения с Советской Россией.

Влиятельные политики в Лондоне и Вашингтоне хотели усилить в Китае те силы, которые были бы способны подавить отряды революционных китайцев. Для реализации таких целей был выбран нанкинский правитель Чан Кайши, под ружьем у которого находилось около полутора миллионов солдат.

Начиная с 1924 года крупные китайские города Шанхай, Нанкин и Пекин превратились в поле боя для разведок ведущих мировых государств, которые боролись за право управлять Китаем. Особую активность проявляли британские и японские разведчики. В середине 1929 года японцы спровоцировали конфликт на Китайско-Восточной железной дороге, которую совместно эксплуатировали Китай и СССР[87].

Полковник Отт знал, что в тайных боях специальных служб активно участвовали военные разведки Германии и СССР. Они находились по разные стороны баррикады. На Западе Россия и Германия были изгоями Раппальского договора. На Дальнем Востоке эти два государства тайно и бескомпромиссно соперничали друг с другом, отстаивая свои собственные интересы, забыв о Раппало и общих интересах восстановления своего престижа в западном международном сообществе.

Тем временем в Китае происходили внешне случайные, но активно управляемые события. В апреле 1927 года в Пекине было совершено нападение на советское посольство. В декабре того же года по указанию Чан Кайши были закрыты советские консульства, все советские миссии и торговые представительства. Советские военные советники также были выдворены из Китая. Через некоторое время между СССР и Китаем были разорваны дипломатические отношения.

Советская военная разведка начала использовать в Китае своих нелегалов. Другого пути добывания сведений из Китая и о Китае у Разведуправления Красной армии не было.

В Северо-Восточной армии Китая главными советниками были офицеры царской армии. В других районах действовали американские специалисты. По согласованию с Чан Кайши в Китай нахлынули и германские военные советники. Германия начала активно снабжать Чан Кайши оружием. Несмотря на то, что отправка военных грузов из германских портов в Китай была запрещена, на практике все было иначе. Советская военная разведка, действовавшая и в Германии, и в Китае добывала достоверные сведения о деятельности германских военных специалистов в Китае, о тайных перевозках крупных партий немецкого оружия для Чан Кайши. На основе данных военной разведки 2 апреля 1927 года советский посол в Берлине Н. Крестинский передал статс-секретарю ведомства внешних сношений Германии Карлу Теодору К. фон Шуберту ноту протеста. Советский Союз напоминал германскому руководству о недопустимости отправки немецкого оружия в Китай из германских портов.

В 1928 году берлинская газета «Ди вельт ам абенд» поместила на первой полосе воскресного выпуска статью под броским заголовком: «Тайный вояж немецких офицеров». В статье говорилось о том, что «…от собравшихся в Китай немецких офицеров корреспондент газеты узнал, что поездка немецких специалистов в Китай была подготовлена с ясно выраженного согласия Форин Оффис[88]… которое не только полностью одобряет план реорганизации китайской армии, но и всячески поддерживает его, рассчитывая в лице модернизированной китайской национальной армии иметь в руках лишнее оружие в предстоящем столкновении с Россией… Поручение реорганизационной работы именно германским офицерам имеет целью сокрытие в тайне планов англичан… Направленные в Китай офицеры были завербованы… не без участия печально известного полковника Николаи. Этим господам дано указание в беседах с третьими лицами говорить о «демобилизационных работах»; ими подписан контракт на пятилетний срок. Жалованье им будет выплачиваться в долларах, в среднем по пятьсот в месяц…».

Полковник Вальтер Николаи был в Германии лучшим специалистом в области организации военной разведки. В 1904 году он служил в Главном генеральном штабе кайзеровской армии, где с 1913-го по начало 1919 года был начальником агентурного отдела. После установления в Германии фашистской диктатуры В. Николаи консультировал новых специалистов управления военной разведки и контрразведки (абвера) при Верховном командовании вермахта[89].

Полковник Николаи подбирал кандидатов среди немецких офицеров для выполнения секретных заданий в Китае. Этот же Николаи подобрал и подполковника Йогена Отт для работы в Японии.

Немецкие специалисты решали в Китае свои задачи. Любое сближение англичан, американцев и французов, которые не осудили в Лиге Наций агрессию Японии против Маньчжурии, или укрепление их позиций в Китае противоречило планам Германии. Германские разведчики пытались всячески подорвать позиции Великобритании и США в Китае.

Гитлер внимательно присматривался к действиям Японии в Китае. В новой японской внешней политике, динамичной и агрессивной, Гитлер увидел страну, которую он хотел бы иметь в качестве своего политического и военного союзника на Дальнем Востоке. Поэтому действия Японии в Маньчжурии не беспокоили Гитлера. Япония нужна была новой Германии для реализации главного плана Гитлера — уничтожения большевистской России.

Перед Йогеном Оттом стояла одна задача — создавать условия для формирования германо-японского союза. Отт с этой задачей справлялся тоже вполне успешно. Видимо, его финансовые возможности были значительными.

Обстановка на Дальнем Востоке продолжала оставаться напряженной. Одной из причин этой напряженности также была КВЖД[90]. Эта железная дорога, пересекавтая Маньчжурию с северо-запада на юго-восток, была стратегической осью этого района, к которому Япония проявляла особый интерес. Дорога находилась в совместном владении России и Китая, а затем Советского Союза и Китая. Естественно, когда было создано марионеточное государство Маньчжоу-го, КВЖД и ее сотрудники, частично прибывшие из России, мешали и китайцам, и японцам. Особенно недовольно присутствием русских специалистов было командование Квантунской армии. Японская разведка понимала, что среди сотрудников КВЖД из России есть разведчики, которые, пользуясь возможностью, отслеживают все действия японских военных в Маньчжурии.

В Москве понимали, что КВЖД работает с перебоями неслучайно и совместное владение дорогой прибылей уже не приносит. Резиденты военной разведки сообщали о продолжающихся акциях саботажа на дороге, которые осуществлялись явно с ведома китайских властей или командования японской армии.

Советское руководство не хотело военного конфликта на Дальнем Востоке и приняло решение продать советскую часть дороги Японии, то есть третьей стороне, а не Маньчжоу-го, существование которого в Москве не признавали. Переговоры о продаже КВЖД велись в Токио и шли напряженно. Япония давала низкую цену, которая не соответствовала за такую важную железнодорожную магистраль. В конце концов после длительных переговоров соглашение было достигнуто. 23 марта 1935 года было подписано соглашение, в соответствии с которым Маньчжоуго выплачивает Советскому Союзу 140 миллионов иен: 1 /3 всей суммы должна быть внесена деньгами, а остальная часть — поставками японских и маньчжурских фирм по советским заказам в течение 3 лет. Кроме того, выделялось 30 млн. иен для выплаты советским служащим, работашим на КВЖД, выходных пособий и пенсий.

Сумма выплат не соответствовала реальной стоимости КВЖД, но подписанием соглашения о дороге Москве удалось избежать обострения обстановки на Дальнем Востоке и, возможно, советско-японского конфликта в 1935 году.

После подписания германо-японского пакта 26 октября 1936 года на Дальнем Востоке сложилась новая политическая ситуация. Германия и Япония создавали союз, направленный против интересов СССР как на Западе, так и на Востоке.

Отт, естественно, замыслов Гитлера не знал. Но, как опытный военный разведчик, получивший хорошую специальную подготовку и имевший большой личный опыт разведывательной работы, понимал, что Германия готовится к войне против России, в которой союз Германии с Японией мог бы сыграть решающую роль.

Во время многочисленных встреч и бесед с высокопоставленными японскими военными чиновниками германский военный атташе всегда искусно делал свое дело — убеждал японцев в необходимости предотвращения любых возможностей распространения влияния России на Дальнем Востоке.

Японцы тоже были против распространения советского влияния в Китае, Маньчжурии, Сингапуре и других странах Юго-Восточной Азии. Осенью 1922 года японским войскам пришлось бежать из Владивостока, который они захватили 1918 году. Это было не спланированное и поэтапное отступление, а паническое бегство с материка. Такое быстро не забывается.

Японские политики сделали правильные выводы. Но к таким выводам пришли не все. Японские генералы думали иначе. Прошлые неудачи породили у них жгучее желание добиться реванша.

Привлекали японцев и колонии США и Великобритании в Юго-Восточной Азии. Здесь мнения японских политиков и генералов полностью совпали. Их точку эрения сформулировал в 1932 году японский граф Уцида, делегат на конференции Лиги Наций. Он заявил в официальном интервью: «Миссия японцев на земле — руководить миром. Япония будет колыбелью нового миссии»[91].

Японские политики считали, что европейцы должны были убраться в Европу. В Токио считали, что изгнания европейцев из стран Юго-Восточной Азии можно будет добиться без особого напряжения сил. Германский военный атташе Отт понимал, что японцы не отступят от своих планов. Рано или поздно Япония начнет борьбу за расширение своих владений и влияния на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии.

Посол Дирксен был переведен на другую дипломатическую работу и покинул Японию. Новым послом был назначен Отт. Это был не случайный взлет германского военного атташе по карьерной лестнице. В Берлине японским послом был профессиональный японский разведчик генерал Осима. Когда послами становятся профессиональные военные, то это является свидетельством по крайней мере расширения сотрудничества двух государств в военной сфере.

У германского посла в Токио было много дел. Из Берлина постоянно приходили срочные депеши, которые требовали или конкретных шагов по укреплению японо-германских отношений, или безотлагательных разъяснений по сложным политическим, экономическим и военным вопросам.

В германском посольстве, которым руководил Отт, работали квалифицированные сотрудники. Они хорошо выполняли свои обязанности. Но больше всех помогал послу бывший специальный корреспондент респектабельной немецкой газеты «Франкфуртер цайтунг» Рихард Зорге. Военный разведчик Отт считал, что ему удалось «приручить» ценного работника — опытного журналиста, члена национал-социалистической партии, который имел широкие связи в высшем обществе японской столицы.

По заданию Риббентропа посол Отт должен был проводить пропаганду германских идей в Японии. Немецкий журналист Рихард Зорге должен был делать то же самое. Посол Отт не знал, что Рихард Зорге не тот человек, за которого себя выдает. «Надежный нацист» журналист Рихард Зорге служил не гитлеровскому третьему рейху, а выполнял специальное задание начальника советской военной равзведки в Токио…

Глава вторая КТО ПОЕДЕТ В ТОКИО?

Идея внедрения советского разведчика в Японию возникла у начальника советской военной разведки Яна Берзина, вероятно, в то же самое время, когда к власти в Германии пришел Гитлер, то есть в январе 1933 года. С этого периода разведкой была отмечена активизация германо-японских связей. Сближение Японии и Германии не сулило России ничего хорошего.

Необходимость проведения операции по внедрению советского разведчика в высшие круги японской политической элиты диктовалась еще и тем, что японские генералы периодически организовывали различные вооруженные провокации, которые приводили к осложнению обстановки в Маньчжурии. Американцам и англичанам японо-советский конфликт был выгоден. Они смирились с захватом Японией Маньчжурии. Действия Японии отвлекали внимание международного сообщества от дальневосточных проблем. Под шум прессы об агрессивных действиях Японии в Маньчжурии США и Англия пытались укрепить свои собственные позиции в Китае. Неисчерпаемые природные ресурсы Китая, его практически безграничный и самый дешевый в мире рынок рабочей силы давно притягивали к себе внимание и англичан, и американцев. Китайский пирог был очень велик и очень ценен. Впрочем, аппетиты американцев были неуемными. В августе 1931 года американский президент Герберт Гувер заявил: «Я не скрываю, что цель моей жизни — стереть с лица земли Советскую Россию»[92].

Все сведения, добывавшиеся советскими разведчиками, стекались к Я. Берзину, начальнику военной разведки Красной армии. Берзин понимал, какая сложная и опасная для СССР обстановка может в скором времени еложиться и в Европе, и на Дальнем Востоке. Из Китая, где эффективно работала резидентура советской военной разведки под руководством Рихарда Зорге, поступали тревожные донесения о планах американцев и англичан. Они подтверждались данными источников, действовавших в европейских странах. Из Берлина и Варшавы, где действовали резидентуры советской военной разведки, также поступали достоверные сведения о том, что в Германии и Японии окрепли силы, которые могут представлять угрозу для безопасности СССР как на западе, так и на востоке.

В начале 1930 года по указанию Я. Берзина в Разведуправлении Красной армии был создан информационно-аналитический отдел. Сотрудники этого отдела постепенно набрались опыта и стали хорошими специалистами. Они научились за малым видеть большое, обобщать независимые друг от друга факты, складывать из донесений отдельных разведчиков и агентов картины обстановки в Европе и на Дальнем Востоке. Эти информационные картины динамично изменялись. На просторах двух самых сложных в мире регионов — в Европе и на Дальнем Востоке — вновь пробуждались политические и военные силы, которые враждебно относились к Советскому Союзу. Они имели вполне определенные цели, реализация которых могла нанести значительный ущерб СССР. Не видеть этого военная разведка не могла. Сохранившиеся специальные сообщения Разведывательного управления тех лет свидетельствуют о том, что опасность эта была замечена своевременно.

Между словом и делом, как правило, лежит большой путь. Но когда Гитлер заявил о том, что большевизм — его главный враг, эти слова запомнили многие — диктаторы, как правило, своих слов на ветер не бросают. Было о чем подумать Яну Берзину, начальнику советской военной разведки.

Берзин хорошо знал обстановку в Германии. Он бывал в этой стране и, может быть, как никто другой в советском военном руководстве, понял, что политические амбиции Гитлера опасны для Советского Союза не только с Запада, но и с Дальнего Востока.

Глава третья СОРАТНИКИ

Ян Берзин длительное время не мог подобрать разведчика, способного проникнуть в Японию, устроиться в Токио и организовать разведывательную работу. Берзин хорошо знал всех своих нелегалов. Многих из них он сам подбирал для работы в военной разведке. Некоторые разведчики-нелегалы даже написали об этом в своих анкетах, которые они тщательно заполняли в 1925–1935 годах. Среди двух десятков вопросов, имевшихся в этих анкетах, был и такой: «Кто рекомендовал Вас для работы в разведке?» В большинстве анкет разведчики давали один и тот же ответ: «Начальник военной разведки Ян Карлович Берзин».

Среди нелегалов Я. Берзина были русские, белорусы, украинцы, евреи, немцы, болгары, прибалты, финны, американцы, венгры, греки, австралийцы и даже два японца. Но кандидатуры этих надежных и успешно работавших в Европе японцев для поездки в Токио не подходили. Уровень их общеобразовательной подготовки не позволил бы им добиться того, что Берзин хотел бы иметь в Японии. В специальную командировку в Токио должен был выехать такой человек, который смог бы, учитывая национальные особенности этой страны, быстро устроиться на престижную работу и получить пропуск в высший свет японской столицы. Варианты устройства разведчика владельцем мелкой фирмы, хозяином туристического бюро или автомобильного гаража Берзину были не нужны.

Берзин хотел подобрать разведчика, который обладал бы исключительными организаторскими данными, способный создать в японской столице резидентуру военной разведки. С этой задачей мог справиться только талантливый человек, не талантливый художник или музыкант, а талантливый разведчик, хорошо знающий восточную культуру, имеющий большой опыт разведывательной работы и прочное положение в одной из западных или дальневосточных стран. Таким человеком у Берзина был только один разведчик — Рихард Зорге. Берзин хорошо знал этого разведчика.

В 1932 году Зорге работал резидентом советской военной разведки в Шанхае. Его оперативный псевдоним «Инсон» часто встречался в донесениях, приходивших в Разведупр из Китая. Зорге уже несколько лет успешно руководил работой большой резидентуры. «Инсон» был надежным и проверенным резидентом. Ему можно было поручить сложную работу в Японии.

Берзин знал, что от Зорге в Центр поступали ценные сведения и об англичанах, и об американцах, и о работе немецких советников в Китае. Сведения, присылаемые «Инсоном», также помогали Берзину точнее понимать внешнеполитические замыслы японского руководства на Дальнем Востоке.

Берзин все больше склонялся к тому, что в специальную командировку в Токио должен был выехать именно Рихард Зорге. В Шанхай можно было направить другого разведчика. Достойной кандидатурой для замены Зорге, считал Берзин, мог бы стать «доктор Бош». Под этим псевдонимом в Германии работал на нелегальном положении Яков Григорьевич Бронин. Впрочем, Бронин — это тоже псевдоним. Настоящая фамилия этого разведчика — Лихтенштейн. Он родился в 1900 году в Латвии в городке Туккуне, в 1918 году окончил в Кременчуге гимназию, в 1920 году был принят в члены ВКП(б).

Берзин хорошо знал городок Туккуне, потому что сам родился в Латвии в местечке, которое называлось Густавберг. Начальник военной разведки был на одиннадцать лет старше Бронина, который был призван на службу в Красную армию в 1922 году. Берзин в это время уже был начальником агентурного отдела военной разведки.

После окончания Гражданской войны Яков Лихтенштейн получил высшее образование в историко-партийном отделении Института Красной профессуры, стал доктором исторических наук. Кроме латышского Яков Григорьевич свободно владел русским и, самое важное, немецким языками. Не без участия Берзина Яков Бронин оказался в рядах советской военной разведки, прошел специальную подготовку и с 1930 года работал на нелегальном положении в Берлине.

Берзин был доволен результатами работы Бронина. В 1932 году Я. Бронину была передана на руководство агент «Арним». Это был первый оперативный псевдоним журналистки Ильзе Штебе, которую привлек в 1931 году к работе на советскую разведку Рудолф Гернштадт («Арбин»). В 1932 году «Арбин» собирался выехать на работу в Чехословакию. Перед отъездом в Прагу «Арбин» по указанию Центра встретил «доктора Боша» и познакомил его с Ильзе Штебе.

«Арним» работала в издательском концерне Моссе и была секретарем видного демократа и публициста Теодора Вольфа. Она передавала сведения политического характера, которые имели определенную ценность для Разведуправления.

Под личным руководством «доктора Боша» «Арним» прошла университеты разведывательной работы. Она была талантливой ученицей.

Руководителя для Ильзе Штебе было найти легче, чем подобрать разведчика для работы в Японии.

Берзин не сомневался в том, Бронин способен заменить Зорге на посту руководителя шанхайской резидентуры. Начальник военной разведки решил вместе с Брониным направить в Шанхай радистку-шифровалыцицу красавицу Рене Марсо. Бронин и Марсо вместе работали в Берлине с 1932 года.

Рене Марсо родилась в 1913 году во французском городе Деммарн в семье рабочего Робера Марсо. Девушка принимала активное участие в рабочем движении. В 1931 году она была отобрана для работы в советской военной разведке и прошла обучение в специальной школе. В конце 1931 года Рене Марсо успешно выполнила первое разведывательное задание во Франции.

С 1932 года Рене Марсо, которую Берзин называл Элли Ивановной, работала в Берлине в резидентуре доктора Боша. Ее оперативный псевдоним был «Элли».

Берзин сделал свой трудный выбор: «Инсон» (Рихард Зорге) должен передать резидентуру в Шанхае «доктору Бошу» (Якову Бронину). «Арним» будет передана на связь Оскару Стиге, который возглавит резидентуру военной разведки в Германии. Рихард Зорге будет готовиться к выполнению секретной миссии в Японии.

В середине января 1933 года Ян Берзин пригласил к себе своего первого заместителя Бориса Николаевича Мельникова. Начальник военной разведки уважал своего заместителя, который был выходцем из казаков, состоял в партии с 1916 года, окончил Михайловское артиллерийское училище, затем учился на кораблестроительном факультете Петроградского политехнического института.

В биографии Мельникова были факты, о которых накануне беседы с ним вспомнил начальник военной разведки. Мельников родился в Забайкалье в 1895 году. В 1915 году поступил на первый курс Петроградского политехнического института на кораблестроительное отделение. В студентах Мельников пробыл всего один год, так как в 1916 году его призвали на военную службу и направили в Михайловское артиллерийское училище.

Возможно, у Мельникова и появилось желание стать артиллеристом, хотя в 1922 году он писал в своей анкете во время всероссийской переписи членов РКП (б), что всегда мечтал строить корабли. Членом партии большевиков Мельников стал в 1916 году.

После окончания в 1917 году артиллерийского училища Мельников был направлен в Иркутск для дальнейшего прохождения военной службы. Октябрьская революция 1917 года изменила и мечты, и жизненные планы Мельникова. Когда революция докатилась до Иркутска, двадцатидвухлетний большевик Мельников стал начальником городского гарнизона, членом и секретарем местного ревкома, председателем Совета в городе Троицко-Савск.

В 1918 году он был захвачен японцами и находился у них в плену, затем эмигрировал в Китай. В Китае Мельникову еще раз не повезло. Он был арестован белогвардейцами. В тюрьме у семеновцев Мельников находился под стражей до 1920 года.

Мельников хорошо знал обстановку и в Японии, и в Китае. Поэтому, когда ему удалось бежать из-под стражи и возвратиться на советскую территорию, его назначили членом Военного совета Временного Приморского правительства.

Через год Б. Мельников стал комиссаром Амурского фронта, в 1921 году — командующим войсками Приамурского военного округа. Некоторое время Мельников был на партийной работе — руководил деятельностью облаетного бюро ВКП (б).

В 1922 году в жизни Мельников начался новый этап. Он был назначен на должность помощника начальника Разведуправления штаба помощника главкома по Сибири. В июне 1922 года Борис Николаевич был переведен на работу в Москву и назначен на должность начальника Восточного отделения 2-го отдела агентурной части Разведуправления Красной армии. С мая 1923 года некоторое время находился на секретной разведработе в Китае.

Берзин хорошо знал Мельникова. Когда этим разведчиком в 1924 году заинтересовался Наркомат иностранных дел СССР, Берзин дал Мельникову достойную характеристику: «…В разведке специально по Дальнему Востоку работает с 1920 года. Лично побывал в Японии, Китае и Монголии. Изучил и знает во всех отношениях как Китай, так и Японию. Весьма развитый и разбирающийся в сложной обстановке работник, не увлекающийся и не зарывающийся. Политически выдержан. Большая работоспособность и инициатива… Затруднение с его откомандированием в Ваше распоряжение только в том, что на Востоке нам некем его заменить…»

Берзин был против перевода Мельникова из Разведуправления на работу в наркомат иностранных дел. Он упорно отстаивал своего заместителя по Востоку. «Разведупр настолько беден людьми, — писал Берзин в У четнораспределительный отдел ЦК РКП, — что не может выделить для других учреждний людей, если этого не требуют интересы республики…»[93]

Однако в Наркомате иностранных дел, видимо, тоже не хватало квалифицированных специалистов по странам Дальнего Востока и Китая. Поэтому, учитывая требования «интересов республики», Берзин согласился на временный перевод Мельникова в Наркоиндел, где он был назначен заведующим отделом Дальнего Востока.

Через несколько месяцев Берзин потребовал, чтобы Мельникова перевели на прежнюю работу в Разведуправление. Нарком иностранных дел Георгий Чичерин[94] 8 сентября 1924 года, обращаясь к секретарю ЦК, писал: «…Разведупр покушается на отнятие у нас заведующего отделом Дальнего Востока т. Мельникова. Я не только самым решительным образом против этого протестую, норассчитываю на Ваше содействие и убедительно прошу Вас помочь в этом деле…»

Борьба между Я. Берзиным и Г. Чичериным за Бориса Мельникова завершилась временным компромиссом. Около двух лет Мельников вынужден был совмещать дипломатическую и разведывательную работу.

В 1926 году Мельников стал «чистым» дипломатом. С 1928 по 1931 год был генеральным консулом в Харбине, в 1931 году назначен на должность поверенного в делах Полпредства СССР в Японии.

В феврале 1932 года по предложению Берзина Борис Николаевич был назначен заместителем начальника Разведуправления и одновременно начальником 2-го (агентурного) отдела. Опытный оперативный работник, обладающий развитым логическим мышлением, прекрасно разбиравшийся в обстановке на Дальнем Востоке, таких специалистов выращивают и воспитывают десятилетиями, Мельников был одним из лучших заместителей начальника Разведупра Красной армии. Берзин высоко ценил своего заместителя по Дальнему Востоку, считался с его мнением и с одобрением принимал многие его предложения по организации разведывательной работы в Японии и Китае…

В тот январский день Берзин и Мельников подробно обсудили план создания нелегальной резидентуры в Токио, согласовали детали перемещения резидентов военной разведки из Китая в Токио, и из Берлина в Шанхай.

Руководители военной разведки пришли к выводу, что операцию по внедрению Зорге в Японию откладывать нельзя. Это объяснялось одной главной причиной — в январе 1933 года германское правительство возглавил нацистский фюрер Адольф Гитлер. Он стал рейхсканцлером Германии без всяких переворотов и революций. Дряхлый ветеран кайзеровской эпохи генерал-фельдмаршал фон Гинденбург передал Гитлеру бразды правления Германией. Национал-социалисты стали полными хозяевами Германии. Но управлять государством они еще должны были научиться.

В любой стране смена власти в те годы происходила хаотично. На поверхность, как правило, вырывались личности активные, агрессивные, самонадеянные и часто беспринципные.

Берзин понимал, что захватившие власть в Германии нацисты устроят генеральную чистку в управленческих структурах страны на всех уровнях, несколько месяцев будут разбираться в своих внутренних делах, выдвигать региональных фюреров, затем незамедлительно начнут выявлять и уничтожать инакомыслящих. Навряд ли ктолибо из представителей новой власти в ближайшее время заинтересуется полицейскими архивами, в которых, несомненно, были зафиксированы фамилии всех оппозиционеров еще со времен кайзеровской Германии. Когда-нибудь нацисты вспомнят и об архивах, но только не сейчас. Сегодня у новой власти достаточно открытых врагов, которые уже начали активно выступать против националсоциалистов во многих городах Германии.

Для того чтобы получить согласие «Инсона» на работу в Японии, его следовало пригласить в Москву, что и было незамедлительно сделано. Пока Зорге добирался до Москвы, Берзин и Мельников продолжали разрабатывать план операции по внедрению советского разведчика в Японию. Было признано наиболее целесообразным отправить Зорге на работу в Токио под его собственной фамилией, ничего не придумывая и ничего не добавляя к его биографии. Журналистская карьера Зорге в Китае вполне удалась, он был хорошо известен среди газетчиков. Это было большим достижением. Командировка в Китай, которая длилась около трех лет, была хорошей школой самостоятельной работы Рихарда Зорге на нелегальном положении. Он не только успешно справился с поставленными разведывательными задачами, но и приобрел большой опыт самостоятельной работы.

Берзин понимал, что для успешной легализации Зорге в Японии ему нужно будет побывать в Германии, запастись надежными документами, добиться согласия владельцев влиятельных германских газет или журналов, чтобы представлять их интересы в Токио. Это было рискованно, но необходимо.

Поэтому, тщательно взвесив все «за» и «против», все-таки было принято решение направить Зорге на короткое время в Германию. Начальник военной разведки знал, что Зорге был членом Коммунистической партии Германии, принимал активное участие в революционном движении и, естественно, его фамилия была на специальном учете в германской полиции.

Говорят, кто не рискует, тот не побеждает. Берзин предвидел трудности, которые могут встретиться Рихарду в Германии. Но если разведчик посетит Германию в 1933 году, когда в стране идут кардинальные перемены, когда к власти приходят люди, не имеющие опыта управления, знаний о порядке документального учета, навыков проверки достоверности документов и политической благонадежности собственных сограждан, шансы на успех есть. Пропуском для передвижения по Германии были надежные документы, которые были у Рихарда Зорге….

Сможет ли Рихард преодолеть все барьеры? Берзин был уверен, что сможет. Мельников был такого же мнения. Главное — не упустить время.

Руководители военной разведки еще раз просмотрели оперативное и личное дела «Инсона». Рихард родился 4 октября 1895 года в поселке Сабунчи, недалеко от Баку. Его отец был инженером-нефтяником. Работал по найму на нефтепромыслах. Мать Рихарда — Нина Семеновна Кобелева была дочерью рабочего-железнодорожника.

Коротки строки автобиографии. В 1898 году семья Зорге переехала в Германию. В 1901 году Рихард поступил в реальное училище под Берлином. В 1907 году умер его отец. В возрасте 19 лет Рихард вступил добровольцем в кайзеровскую армию. Принимал участие в Первой мировой войне. Был трижды ранен. Понял бессмысленность войны ив 1917 году вступил в Независимую социал-демократическую партию, о которой уже многое успел узнать. После увольнения с военной службы Рихард поступил учиться в Кильский университет, в котором создал студенческую социалистическую организацию и стал ее руководителем.

После разгрома восстания кильских моряков, в котором Зорге принимал участие, он уехал в Гамбург, познакомилея с Э. Тельманом и другими германскими коммунистами. В 1919 году Зорге был принят в члены Компартии Германии. По заданию компартии жил в шахтерском городе Аахен, принимал участие в борьбе за права шахтеров, защищал их интересы в 1920 году во время капповского путча…

Каждая строка автобиографии — шаг в жизни, в которой не было легких дней.

Несмотря на бытовые трудности и активное участие в революционной борьбе, которое отнимало у него много времени, Рихард стремился к знаниям. Он защитил диссертацию, получил степень доктора государственно-правовых наук, однако занялся журналистикой, которая позволяла ему высказывать свою точку зрения на многие важные социальные, экономические и политические проблемы.

В апреле 1924 года состоялся IX съезд Компартии Германии. Он проходил во Франкфурте־на־Майне. Зорге было поручено охранять делегатов из СССР Д. Мануильского, О. Куусинена и других.

После съезда Мануильский посоветовал Зорге приехать в Москву для продолжения научной работы. В конце декабря 1924 года Зорге оказался в Москве, стал гражданином СССР, был принят в члены ВКП(б), работал в аппарате Коминтерна, несколько раз выполнял задания исполкома этой организации за рубежом.

Весной 1929 года у Рихарда Зорге, работавшего секретарем Мануильского в ИККИ, возникли проблемы. Зорге просился на работу в Германию. Вопрос о его профессиональном использовании рассматривался на заседании постоянной комиссии ИККИ 30 марта 1929 года[95]. Заседание прошло безрезультатно. Принятие решения по вопросу о судьбе Зорге было отложено. 2 апреля 1929 года вопрос о работе Зорге рассматривался на заседании комиссии вторично. Один экземпляр протокола № 7 заседания был направлен И. В. Сталину. В протоколе было отмечено:«…считать необходимым оставить т. Зорге до пленума ИККИ в Москве для работы в качестве секретаря в жономической комиссии»[96].

В августе 1929 года вопрос о будущей работе Зорге был решен на заседании делегаций ВКП (б) в ИККИ. В протоколе № 18 было записано: «Присутствовали: тт. Молотов, Мануильский, Пятницкий, Васильев, Ловицкий.

Слушали

3…

б) О работниках 3(ападно) — Е(вропейкого) Б(юро). — Исключить из списков работников ЗЕБ т.т. Зорге и Митунина.

г) О чистке аппарата. Создать такую комиссию. Сейчас же предрешить вопрос об откомандировании враспоряжение ЦК ВКП(б) и ЦК КП Германии — т.т. Вурм, Шумана, Зорге и Майстера…»[97]

Зорге выехал в Германию. В Берлине им заинтересовалась военная разведка. Конкретно — резидент К. Басов.

Басов — оперативный псевдоним. Настоящая фамилия этого резидента советской военной разведки — Абелтынь. Звали его Ян Янович. Родился Абелтынь 25 сентября 1896 года в Эрпасской волости Венденского уезда Лифляндской губернии. Ныне территория Латвии.

Абелтынь, латыш по национальности, участник Первой мировой войны, окончил школу прапорщиков, в 1919 году добровольно вступил в Красную армию. В 1918–1920 годах — сотрудник Особого отдела ВЧК Советской Латвии. Затем — сотрудник регистрационного (разведывательного) управления помглавкома по Сибири.

В 1920–1922 годах Яну Яновичу приходилось решать сложные агентурные задачи. С ними он справлялся достаточно успешно, что и стало основой для его назначения на агентурную работу в аппарат Разведуправления Красной армии. В Москве Абелтынь был на различных должностях, затем выехал в спецкомандировку в Германию[98], где и познакомился с Рихардом Зорге, когда тот прибыл в Берлин.

Существует немало различных версий, как и почему Рихард Зорге оказался в хозяйстве Яна Берзина. Ответ на эти вопросы и предположения дает письмо Басова Берзину от 9 сентября 1929 года. В тот день Басов сообщал начальнику военной разведки: «…Зорге… действительно очень серьезно намерен перейти на работу к нам. С теперегиним его хозяином у него очень неопределенное положение, и уже почти целый месяц, как (он) не получал никаких указаний относительно своего будущего. Сидит тоже без денег. Он достаточно известный работник… и нет надобности останавливаться на его характеристике… Владеет нем., англ., фр. русск. языками. По образованию — доктор эконом. Если его положение решиться в пользу нас, т. е. теперешний хозяин не будет держать его, то он лучше всего подойдет для Китая. Туда он может уехать, получив от некот(орых) здешних издательств поручения по научной работе…»

Резкий поворот в жизни Рихарда Зорге произошел в 1929 году. Все решилось в течение одного месяца. В письме Басову от 14 сентября 1929 года Берзин сообщал: «… 1. Подтверждаем получение Вашего письма от 9.9.29 г. со всеми приложениями. 2. Зорге по сообщению его хозяина должен приехать в ближайшее время сюда. По приезде пускай зайдет к нам. Мы лично с ним переговорим…»

Басов в Берлине встретился с Зорге, сообщил ему о том, что с ним хотел бы переговорить начальник военной разведки, и порекомендовал ему по прибытии в Москву посетить Разведупр.

Через два дня Басов сообщил в Москву: «…Зорге получил телеграмму, в которой разрешают ему поехать в Мос кву для переговоров. Причем, обратно он должен вернуться за свой счет. Как видно, хотят уволить его. Он зайдет к Вам и поставит вопрос о переходе на работу к нам. Я наводил справки — чем вызвано такое поведение в Коминтерне по отношению к нему. Получил некоторые намеки, что он замешан в правую оппозицию. Но все-таки все знающие его товарищи отзываются о нем очень хорошо. Если Вы возьмете его, то самое целесообразное будет послать в Китай…»

Прибыв в Москву, Зорге посетил Разведуправление. Берзин сообщал Басову: «…Зорге у нас был. Ведем переговоры об его использовании».

Видимо, переговоры с руководством Коминтерна были не из легких. Зорге проработал в Коминтерне пять лет, знал многое, и не всем был по душе его сильный и принципиальный характер. Перед «разводом» с Коминтерном Зорге был приглашен на партийное собрание в ИККИ. Прошел «чистку». В решении собрания было отмечено: «…считать проверенным»[99].

После «чистки» Зорге посетил Разведуправление второй раз. Встреча с Берзиным завершилась соглашением о том, что Зорге переходит на работу в Разведуправление и отправится в специальную командировку в Китай. Так родился Рихард Зорге — сотрудник советской военной разведки.

Пройдя специальную подготовку в течение трех месяцев, Зорге выехал в Шанхай. В Китае он работал как журналист, представлявший различные немецкие газеты и журналы. Это давало ему возможность бывать во многих районах Китая, собирать достоверную информацию о внутриполитической обстановке в этой стране. Высокообразованный, общительный и компанейский германский журналист Рихард Зорге нашел в Китае новых друзей, которые делились с ним своими интересными наблюдениями и закрытыми сведениями. Многие из них и не предполагали, что оказывают помощь советскому разведчику.

В Китае Зорге познакомился с американской писательницей Агнес Смедли, корреспондентом японской газеты «Осака Асахи» Ходзуми Одзаки, немкой Урсулой Кучински, которую он привлек к работе на советскую военную разведку. С легкой руки Рихарда Зорге разведчице Урсуле Кучински был присвоен псевдоним «Соня». Под этим псевдонимом она сотрудничала с военной разведкой около двадцати лет и была причастна ко многим важным oneрациям разведки в Китае, Маньчжурии, Польше, Швейцарии и Англии…

Борис Мельников поддержал предложение Яна Берзина. Более того, начальник восточного отдела Разведуправления считал, что активизация германо-японских отношений является хорошим фоном для проведения операции «Рамзай». Будет совершенно естественно, что известный германский журналист Рихард Зорге заинтересовался развитием отношений между двумя странами, прибудет в Токио. И Берлин, и Токио нуждались в объективном и квалифицированном освещении процесса развития отношений между двумя государствами.

Совещание двух руководителей советской военной разведки, на котором в общих чертах была одобрена идея внедрения Рихарда Зорге в Токио под видом немецкого журналиста, было одним из последних в их совместной работе. В июне 1933 года Б. Н. Мельников получил назначение на должность уполномоченного НКИД СССР при Дальневосточном крайисполкоме и навсегда оставил работу в военной разведке[100].

В конце января 1933 года Рихард Зорге был отозван из Шанхая. Прибыв в Москву, он остановился в гостинице «Новомосковская». На следующий день его принял начальник военной разведки. Выслушав доклад «Инсона» о деятельности в Китае и поблагодарив за проделанную работу, Берзин предложил продолжить разговор за чашкой чая. Секретарь Яна Берзина Наталья Владимировна Звонарева поставила на журнальный столик, находившийся в кабинете Берзина, чайный сервиз, заварила крепкий чай и вышла из кабинета начальника военной разведки, плотно закрыв за собой дверь. Она знала, что, когда Берзин просил ее принести чай, беседа за дверями будет долгой и серьезной.

Берзин поинтересовался, как Рихард после длительной командировки планирует устраивать свою личную жизнь. Зорге пошел тридцать восьмой год. Ян Карлович знал, что перед отъездом в первую спецкомандировку Зорге познакомился с Катей Максимовой, которая окончила Ленинградский театральный институт. В Москве она работала аппаратчицей на заводе «Точизмеритель». Зорге собирался предложить Екатерине Александровне руку и сердце. Он уже серьезно подумывал о создании собственной семьи. Рихард рассказал о своих планах. После этого начался разговор о делах служебных.

Начальник военной разведки предложил Рихарду Зорге выехать в специальную командировку в Японию. Берзин подробно обосновал свое предложение и попросил разведчика высказать свое мнение. Зорге понимал, что операция, в которой ему было предложено принять участие в качестве главного действующего лица, сложна и не имеет готовых решений. Необходимость внедрения советского разведчика в японскую столицу была очевидной. Япония увеличивала военные расходы, наращивала свои вооруженные силы, оснащала авиацию и военно-морской флот новыми типами самолетов и кораблей. На дальневосточных границах СССР назревала серьезная угроза. Зорге возвратился из Китая и знал, как складывается обстановка в регионе. Но у Рихарда Зорге были и свои личные планы. Начиная с 17 лет он принимал активное участие в различных военных событиях: был солдатом Первой мировой войны, следы которой в виде трех зарубцевавшихся ран сохранились на его теле на всю оставшуюся жизнь, участвовал в восстаниях, боролся с контрреволюцией. Словом, прожив 38 лет, Рихард Зорге не имел ни одного спокойного дня. К безоблачным дням его жизни можно было бы отнести только те дни, когда после ранений он находился на излечении в госпиталях или встречался с Катей Максимовой в Москве…

Рихард хотел создать свою семью, продолжить научную работу, завершить рукопись книги о Китае. Вместо этой спокойной жизни, о которой он мечтал уже десять лет, ему нужно было вновь окунуться в опасную разведывательную работу. Оказаться вдали от Кати, к которой он только что приехал, вдали от московских товарищей. Это было трудно.

Он не хотел уезжать из Москвы. Далекий и чужой Шанхай ему уже изрядно надоел. В Москве он мог улыбаться, радоваться, видя Катю и товарищей по службе. В Шанхае он должен был улыбаться тогда, когда улыбаться ему совсем не хотелось. Самое трудное в разведке — научиться в любых условиях оставаться самим собой. Условия, в которых приходилось работать Рихарду в Шанхае, изменить было невозможно. Поэтому он сам был вынужден подстраиваться под окружавшую его чужую среду. Он травмировал собственную душу, понимая, что вылечить ее после такой работы будет непросто. Когда ему было трудно, он выезжал за город, оставался один на один с природой, которая тоже была ему чужда, но она не мешала ему думать, а, наоборот, помогала расслабляться, набираться сил для новых встреч с новыми людьми, которые принимали его за немецкого журналиста. Зорге умел держать себя в руках. Какой ценой это ему давалось, знал только он один. Так было в Шанхае. Как будет в Токио, Рихард не знал, но понимал, что легче не будет…

Зорге хорошо знал начальника военной разведки. Он понимал, что если Ян Берзин предлагает ему отправиться для выполнения специального задания в Японию, то это значит, что Берзин уже подробно обдумал этот вопрос, иначе он бы сделал это предложение другому разведчику. Но если Берзин доверяет ему выполнение серьезной работы, это значит, что он верит Рихарду и надеется на успех.

Окончательное решение должен был принять Зорге. И он должен был сделать свой выбор не завтра и не через неделю. Ответ должен прозвучать сегодня: «да» или «нет».

В жизни каждого человека рано или поздно наступает час, когда необходимо делать выбор жизненного пути: идти прямо, направо или налево. Направо — развлечения, налево — наслаждение, прямо — борьба. Сильные духом люди идут прямо. Зорге так и поступил. Он принял предложение Берзина.

Начальник военной разведки встал, подошел к Зорге. Рихард тоже встал из-за стола, на котором остались пустые чайные чашечки.

— Спасибо, Рихард, — сказал Берзин и пожал разведчикуруку.

Рукопожатие было крепким. Оба были сильны, полны энергии, верили друг другу.

Задание обсудим завтра. Борис Николаевич обещал к 10.00 представить план того, что бы мы хотели создать в Токио.

— Буду без опоздания, — сказал Зорге и вышел из кабинета начальника военной разведки. В приемной он попрощался с Наташей Звонаревой и попросил ее заказать ему пропуск в Разведуправление.

На следующий день в кабинете начальника разведки в 10 утра собрались Ян Берзин, Борис Мельников и Рихард Зорге. После коротких приветствий разведчики приступили к обсуждению деталей спецкомандировки Зорге в Токио. Разговор получился длительным, детальным и конкретным. После этого Мельников предложил обсудить задачи, которые Зорге предстояло решать в японской столице.

Зорге должен был прибыть в Японию, обосноваться среди иностранных журналистов, завоевать авторитет среди сотрудников германского посольства. Все понимали, что пробиться в этот «высший дипломатический свет» японской столицы будет непросто.

Задачи на командировку были изложены Мельниковым в специальном задании. Борис Николаевич передал это задание Рихарду Зорге и попросил внимательно изучить его.

В задании было семь пунктов. Зорге следовало установить:

«1. Совершит ли Япония нападение на Россию на манъчжурской границе?

Какие наземные и военно-воздушные силы могут быть брошены против Советского Союза?

Насколько тесные отношения сложились между Японией и Германией после прихода Гитлера к власти?

Какова политика Японии в отношении Китая?

Какова политика Японии по отношению к Англии и США?

Какова в действительности роль японской военной клики в выработке национальной внешней политики?

В какой степени японская тяжелая промышленность переведена на военные рельсы?»[101]

Содержание любого из перечисленных в задании вопросов было под силу решить целому коллективу специального научно-исследовательского института. Рихард Зорге должен был один добыть ответы не на один, а на все семь вопросов и своевременно сообщить эти ответы в Москву. От его донесений могло зависеть очень многое. Это понимали и Ян Берзин, и Борис Мельников, и Рихард Зорге. В тот момент Зорге понял и другое — никто, кроме него, такие задачи выполнить не сможет. У разведчиков дублеров не бывает.

Когда Берзин убедился, что все пункты задания Рихарду Зорге ясны, он предложил придумать кодовое название операции, которую предстояло осуществлять в Японии военной разведке. Предложения Зорге и Мельникова почему-то не понравилось Берзину.

Как зовут нашего разведчика, который будет работать в Японии? — спросил Берзин и сам ответил на свой вопрос: — Рихард Зорге. Значит — «Р. 3.».

Подумав немного, он решительно сказал:

— Кодовое название нашей операции будет «Рамзай». На этом и остановимся.

— Что это означает? — поинтересовался Мельников.

— Успех! — уверенно ответил Берзин и добавил: — Нам в Токио нужен только успех…

Мельников и Зорге согласились с начальником военной разведки…

Совещание в кабинете Берзина проходило в конце января 1933 года. В феврале Зорге начал готовиться к командировке. Он изучил все новинки специальной агентурной техники, личный шифр, условия связи в Берлине для встречи с доктором Бошем, с которым он обсудит условия встречи в Шанхае.

В мае 1933 года «Рамзай» выехал из Москвы в Берлин. Специальная бессрочная командировка разведчика-нелегала Рихарда Зорге началась незаметно на Белорусском вокзале. Провожала Рихарда Екатерина Максимова. Берзин и Мельников простились с разведчиком в Разведуправлении.

Обнимая Екатерину, Зорге обещал ей возвратиться. Правда, через несколько лет. Катя посмотрела ему в глаза и поняла, что он действительно не хотел расставаться с ней, не хотел покидать Москву.

Он хотел возвратиться в Москву, которая стала для него родной и близкой.

Но операция, которую начал Рихард Зорге в мае 1933 года, завершилась не так, как он хотел. Но об этом он на перроне Белорусского вокзала не думал и не знал, и это придавало ему веру в победу, ради которой он покидал Москву…

Глава четвертая «ЗАМЕНИТЬ ИХ В ДАННОЕ ВРЕМЯ НЕВОЗМОЖНО…»

Рихард Зорге был щедро одарен природой. Он был находчив, сообразителен, обладал исключительной выдержкой и умением находить общий язык с различными людьми.

Зорге был отличным конспиратором, умело владел приемами оперативного фотографирования документов и знал многое другое из области разведывательной деятельности. Это и позволяло ему длительное время успешно выполнять задачи Разведуправления Красной армии.

Отправляясь в спецкомандировку, Зорге попросил Центр подобрать ему помощника японской национальности, предпочтительнее всего из журналистской среды. Это оправдывало бы их частые контакты.

Центр должен был организовать радиосвязь с резидентурой «Рамзая», что позволило бы обеспечить устойчивую связь между «Рамзаем» и Разведуправлением, а также исключить второстепенные звенья в ходе передачи в Москву агентурных материалов.

Зорге просил Я. Берзина исключить связь его будущей организации с сотрудники резидентуры, которая действовала на территории Японии под крышей одного советского представительства. Эта связь могла устанавливаться только «Рамзаем» и только в исключительных случаях.

Требования простые. Но от их выполнения во многом зависела безопасность и Рихарда Зорге, и сотрудников его организации.

Ян Берзин обещал выполнить все требования «Рамзая».

В мае 1933 года Зорге прибыл в Берлин, встретился с владельцами некоторых германских газет. Редакции газет «Франкфуртер Цайтунг», «Берген Курир», «Технише Рундшау» и другие согласились с его предложением — им было выгодно иметь собственного корреспондента в Японии.

Находясь в Берлине, Зорге также подал заявление о приеме в нацистскую партию. Это был важный ход в его большой игре.

Зорге достаточно быстро и легко решил все свои проблемы в Германии. Успех окрыляет. Это помогает в дальнейшей работе.

Берзин и Зорге оперативно воспользовались возможностями, которые им предоставила обстановка, сложившаяся в то время в Германии. Нацистская партия, пришедшая к власти в 1933 году, еще не успела создать необходимых институтов для тотальной проверки населения страны, новые структуры не проявляли необходимой дотошности, которая станет характерной для последующих лет гитлеровской диктатуры.

Получив без каких-либо осложнений разрешение на выезд за пределы Германии, Зорге оказался в США, затем в Канаде, где сел в Ванкувере на океанский лайнер «Куин Элизабет» и в ноябре 1933 года оказался в Иокогаме.

Немецкий журналист, прибывший в Японию, ничем не отличался от других пассажиров океанского лайнера. Прихрамывая, он подошел к чиновнику морской полиции, предъявил свой паспорт гражданина Германии. Через некоторое время Зорге уже находился в фешенебельной гостинице «Тэйкоку».

Немецкий журналист Рихард Зорге стал посещать немецкий клуб, был любезно принят в немецком посольстве, стал популярным человеком в немецкой колонии в Токио. Все было просто, как и должно было быть…

Зорге много ездил по стране, посетил древнюю столицу Японии город Киото, в котором находится сегунский дворец Нидзе, сделанный древними японскими мастерами из резного дерева. Позже Зорге писал: «Я стремился узнать людей, развить в себе интуицию, без которой невозможно познать страну».

Поездки по стране давали хороший материал для подготовки интересных статей о Японии, ее экономических и других проблемах, которые печатались в немецких газетах. Умение увидеть в Японии то, чего не замечали другие журналисты, отобрать наиболее интересные факты и толково написать статью было замечено и в кругах иностранных корреспондентов, аккредитованных в Токио, и в германском посольстве. Зорге понимал, что без должного авторитета и достаточной эрудиции он не сможет занять прочное положение среди сотрудников германского посольства. Именно по этим причинам, приехав в Японию, он и занялся доскональным изучением японских проблем.

Постепенно Зорге достиг того, к чему стремился: он стал лучшим иностранным корреспондентом в Японии. Немецкие газеты, и прежде всего «Франкфуртер цайтунг», публиковали его статьи на своих лучших страницах. Японская тайная полиция не могла усомниться в том, что господин Зорге является профессиональным журналистом высокого класса.

Через некоторое время Зорге получил удостоверение члена нацистской партии. Это укрепило его положение в немецкой колонии в Японии. Он установил вполне дружеские отношения с некоторыми немецкими корреспонцентами, которые увидели в Зорге достойного коллегу и непоколебимого приверженца фюрера. Он подружился с германским военным атташе Оттом, который рад был иметь в друзьях хорошо информированного немецкого журналиста.

Создав условия для журналистской и разведывательной работы, Зорге переехал из отеля «Тэйкоку» в небольшой двухэтажный дом № 30 на улице Нагасаки-мачи, которая находилась в Адзабуку, буржуазном районе японской столицы.

Центр перевел из Парижа в Токио югослава Бранко Вукелича, журналиста и фотографа; из Лос-Анджелеса — Мияги Потоку, художника с большими связями в Токио. Зорге стал помогать Ходзуми Одзаки — журналист, сотрудник крупнейшей японской газеты «Асахи». Он был неофициальным советником принца Коноэ, который был премьер-министром Японии. Постепенно в Токио была создана резидентура, в состав которой входили доктор Рихард Зорге и несколько ценных источников.

Особенностью этой резидентуры было то, что Зорге имел дружеские отношения с германским военным атташе полковником Оттом и военно-морским атташе капитаном Полем Виннекером.

Начальник военной разведки Ян Берзин выполнил все требования «Рамзая».

В 1935 году Центр пригласил Рихарда Зорге в Москву для отчета о проделанной работе. Его доклад был высоко оценен командованием военной разведки. Новый начальник Разведуправления Семен Петрович Урицкий[102], назначенный на эту должность в апреле 1935 года, дважды принимал Зорге и беседовал с ним о его работе в Токио.

Перед возвращением «Рамзая» в Токио Урицкий лично ставил задачи по ведению разведки в Японии, определял главные задачи в работе Р. Зорге и его резидентуры. Зорге также попросил начальника военной разведки направить в Токио в качестве нелегального радиста Макса Клаузена, с которым он работал в Шанхае с 1931 года. Зорге был высокого мнения об этом радисте и хотел бы продолжить с ним сотрудничество в Японии.

Урицкий обещал выполнить просьбу Зорге. Макс Клаузен с женой Анной с 1933 года жили под Саратовом в городке Красный Кут. Когда Макса пригласили в Москву и предложили ему вновь отправиться в специальную командировку в качестве радиста и помощника Рихарда Зорге, он согласился. Вместе с ним в Токио выехала и его жена Анна Клаузен.

Рихарда Зорге и результаты его работы в Японии

С. Урицкий ценил высоко и всячески старался поощрять и поддерживать отважного резидента. В декабре 1936 года С. Урицкий докладывал наркому обороны СССР К. Е. Ворошилову: «…в течение двух с лишним лет в качестве неофициального секретаря германского военного атташе в Токио ведет работу в чрезвычайно трудных условиях наш работник, член ВКП (б) Зонтер Ика Рихардович. Этот товарищ все время снабжает нас материалами и документами о японо-германских отношениях…

Вместе с ним работает в качестве радиста т. Клаусен Макс[103], который беспрерывно, в тяжелых агентурных и технических условиях поддерживает с нами радиосвязь.

Следует отметить, что оба товарища в критический момент событий 26.2.36 г. в Токио поддерживали с нами бесперебойную радиосвязь и держали нас в курсе всего происходящего.

В настоящее время работа этих двух товарищей приобретает особое значение, но на почве длительной работы в тяжелых условиях, на почве длительного отрыва от Советского Союза у них чувствуется большая моральная усталость. Заменить их в данное время невозможно. Для пользы дела необходимо продлить работу этих товарищей, закрепив их на тех позициях, на которых они находятся.

Прошу вашей санкции на награждение этих товарищей орденами Красной Звезды, что ими безусловно заслужено и явится для них стимулом для напряженной работы в особых условиях…»

Нарком обороны К. Ворошилов предложение С. Урицкого не поддержал. По неизвестным причинам. Или потому, что кто-то на самом верху все еще помнил Рихарда Зорге по совместной работе в Коминтерне, то ли потому, что и Зорге, и Клаузен были немцами и в условиях усложнявшихся отношений с фашисткой Германией в Наркомате обороны еще не научились по достоинству ценить тех интернационалистов, которые бескорыстно и честно помогали СССР.

Возможны и другие причины отрицательной реакции Ворошилова на представление начальника военной разведки. В частности, отказ можно связать с чисткой Разведупра от врагов народа, среди которых окажется и Ян Берзин, лично пригласивший Рихарда Зорге на работу в Разведывательное управление. Ворошилов знал об этом и, видимо, не стал рисковать…

Глава пятая «МИСТЕР ИКС»

5 мая 1935 года в Шанхае на небольшой улице, которая имела название Гардун, произошло чрезвычайное происшествие. Вскоре о нем заговорил весь город.

Большую часть этой тихой улицы занимала вилла миллионера, фамилия которого тоже была Гардун. Одна сторона этой улицы представляла собой мощный, около двух метров высотой каменный забор, закрывавший виллу от посторонних глаз. На второй стороне располагались три небольших коттеджа. Они, скорее всего, принадлежали английским бизнесменам, которые прибыли в Шанхай делать большие деньги.

Вечером около 19 часов по этой улице шел человек. Он был то ли французом, то ли англичанином. Европеец ничем не привлекал к себе внимания в английском квартале Шанхая. Такие прохожие здесь были не редкость.

На улице почти никого и не было. На значительном удалении от этого человека в другом конце улицы шли двое прохожих, которые удалялись в сторону центра города. С правой стороны около перекрестка стояла легковая автомашина.

Когда иностранец уже миновал первый дом, машина рванулась с места и буквально через секунду со скрежетом тормозов остановилась около него. Из машины выскочили трое — двое европейцев и китаец. Без объяснений они схватили одинокого прохожего за руки и попытались затолкать его на заднее сиденье автомобиля. Это удалось им не сразу. Европеец попытался оказать сопротивление, но силы были неравные.

Через некоторое время иностранец оказался в английском полицейском участке. При арестованном не было документов, которые бы удостоверяли его личность.

Дежурный офицер полиции приступил к допросу. Его интересовали анкетные данные арестованного: фамилия, имя, год рождения, откуда прибыл в Шанхай, профессия.

Арестованный отказался назвать свои имя, фамилию и место работы, а также страну, из которой прибыл. На все другие вопросы он давал только отрицательные ответы: «Нет», Не знаю» или отказывался отвечать вовсе.

Поведение арестованного озлобило дежурного и арестовавших его полицейских. Они не были готовы к такому упрямству и неповиновению. Дежурный не сомневался — перед ним был человек, который являлся сотрудником иностранной разведки. К такому выводу он пришел, просмотрев документы, которые оказались в кармане пиджака захваченного полицейскими человека. Они говорили о многом. Два документа были на английском языке, в блокноте имелись странные записи. Один документ был написан от руки по-русски. У арестованного также были изъяты бланки четырех советских паспортов. Это была серьезная улика, которая доказывала, что арестованный занимался противозаконными делами. Какими? Это еще предстояло установить. Арестованный отказался давать какие-либо объяснения.

Дежурный офицер английской полиции так и не добился внятных ответов на свои вопросы. Во втором часу ночи арестованного бросили в камеру, которая представляла собой небольшое каменное логово без окон. Вместо двери была тяжелая решетка, сделанная из толстых металлических прутьев. Арестованный посмотрел на ее мелкие ячейки, которые полностью исключали возможность побега.

В камере около стены стоял грязный топчан, на котором не было ни матраца, ни одеяла. Под утро, когда в камере стало невыносимо холодно, арестованный вызвал дежурного и попросил выдать ему одеяло или что-либо его заменяющее. Полицейский бросил ему одеяло, которое кишело вшами. Арестованный с отвращением отбросил его в угол камеры подальше от топчана. Снова устроился на жестком топчане и сжался в комок, как перед прыжком в бездну…

Утром иностранца отправили в английскую тюрьму, которая находилась в районе Ама-роуд, и бросили в отдельную камеру. Затем последовали однообразные дни допросов.

На второй день арестованного сфотографировали в английском полицейском участке. Фотографии эти полицейские передали своим осведомителям с целью установления личности захваченного иностранца. Агенты полиции показывали фотографии арестованного в казино, в барах и в гостиницах. Они пытались установить личность этого человека, найти места его проживания и работы. Дни шли, а результатов не было.

Тогда начальник полиции приказал опубликовать фотографии арестованного в местных шанхайский газетах. Журналисты подхватили это необычное предложение. Шанхайские газеты стали печатать статьи о таинственном иностранце, арестованном полицией. Газета «ChinaPress» 19 мая 1935 года поместила статью, озаглавленную «Кто этот человек?». В статье сообщалось: «…текущая тайна Шанхая — джентльмен, который теперь содержится в заключении муниципальной полицией и который с угрюмым упорством отказывается давать какую-либо информацию о себе. Полиция доискивается информации, чтобы установить его личность». Далее следовало подробное описание арестованного и обращение к жителям Шанхая оказать помощь в установлении личности арестованного.

Такую же статью поместила газета ««The North China Daily News». В ней сообщалось: «Таинственный человек Шанхая. Муниципальная полиция ищет информацию. Ввиду отсутствия какого-либо определенного имени, он — «Мистер Икс». Полиция хотела бы знать, кто он такой, и опубликовала следующее его описание…»Далее журналист сообщал: «…Полиция не говорит ясно, почему она хочет знать о нем, но она крайне желает у становить его личность. Всякого, кто видел этого человека, просят связаться с полицией…»

Еженедельник «The China Weekly Review» поместил две фотографии арестованного и сопроводил их таким текстом: «…Помещенные две фотографии представляют собой снимки в анфас и профиль этого иностранца, который несколько недель тому назад был арестован шанхайской муниципальной полицией по подозрению в коммунистической деятельности. Этот иностранец категорически отказался назвать свое имя или дать какие-нибудь сведения о себе. В местной печати его называют «Мистер Икс». Он содержится в заключении в шанхайской муниципальной полиции согласно указаниям китайского суда в между народном сеттельменте…»

Среди жителей Шанхая не нашлось кого-либо, кто знал бы арестованного и готов был бы дать полиции информацию о нем.

Но лица, которые знали арестованного в Шанхае, все-таки были, но они в полицию не пошли…

«Мистер Икс» коммунистической пропагандой не занимался. Но сообщения в газетах говорили о том, что местные власти очень бы хотели доказать, что арестованный иностранец занимался именно коммунистической пропагандой и является коммунистическим агитатором, что являлось серьезным преступлением в соответствии с местными законами…

Глава шестая ФАБРИКА СМЕРТИ

4 января 1938 года заместитель начальника Разведывательного управления Красной армии старший майор государственной безопасности С. Г. Гендин направил И. В. Сталину совершенно секретное донесение особой важности. В этом донесении сообщалось о том, что «…агентурными данными установлено, что в 1937 году в Харбине японцами организована бактериологическая лаборатория. В лаборатории работают около двухсот специалистов, половина из которых прибыла из Киотского университета. Лаборатория производит опыты по культивированию и распространению бактерий чумы, тифа и холеры»[104].

Одновременно это донесение было направлено наркому обороны К. Е. Ворошилову и наркому внутренних дел Н. И. Ежову. Копии этого донесения также были посланы другим важным советским государственным деятелям, среди которых были В. М. Молотов, А. А. Жданов и Μ. П. Фриновский.

Сталин, беседуя по поводу этого донесения военной разведки с наркомом обороны Ворошиловым, заметил, что японцы не случайно создают вдоль советских границ фабрики смерти. Ворошилов, которому подчинялось Разведывательное управление, приказал Гендину, исполнявшему обязанности начальника военной разведки, не спускать глаз с харбинской лаборатории японцев и установить, не появились ли другие подобные объекты в Маньчжурии.

С первых же дней 1938 года японский бактериологический центр около Харбина стал важным объектом, за которым было установлено постоянное наблюдение советских военных разведчиков. Сведения, которые поступали от резидентов военной разведки, обрабатывались в 3-м отделе (военная техника) Разведывательного управления Красной армии, созданном в 1935 году. Отделом руководил Игнатий Павлович Бурков. Сотрудниками отдела были Адам Хасанович Вахитов, Алексей Андрианович Коновалов[105] и другие офицеры. Организационно отдел состоял из отделений химии и двух бактериологических отделений. Отдел был укомплектован выпускниками 1935 года командно-технического факультета Военно-химической академии РККА. Сотрудники отдела занимались анализом сведений о наличии в армиях иностранных государств химического и бактериологического оружия и средств защиты от него. Материалы, добывавшиеся военной разведкой по этим вопросам, передавались в Химическое управление Красной армии[106], подразделения которого занимались проведением испытаний новых приборов и новых методов применения отравляющих веществ, а также разрабатывали новые способы и средства обработки зараженной местности. Опыт обработки личного состава и местности, зараженный бактериями острых инфекционных болезней, в Красной армии только накапливался.

Данные о появлении японской бактериологической лаборатории были внимательно изучены и в советском Генеральном штабе. Это донесение Разведуправления было воспринято как еще одно свидетельство того, что Япония готовится к развязыванию большой войны против СССР.

Предупреждение военной разведки о появлении японской бактериологической лаборатории в районе Харбина имело важное значение. Дальнейшие события показали, что данные, добытые военной разведкой, были точны.

В приказе начальника штаба Квантунской армии от 30 июня 1938 г. «Об установлении особой военной зоны в районе Пинфань» указывалось, что «постройки отряда Исии в Пинфань (на участке, обнесенном забором) считать постройками особого военного значения.

Согласно «Правилам о соблюдении закона о сохранении военной тайны в Маньчжурии» зону «КО», обозначенную на прилагаемой схеме, считать участком «КО» зоны третьего разряда.

В зоне «ОЦУ», обозначенной на прилагаемой схеме, запрещается строительство новых построек свыше двух этажей. Гражданской авиации (авиационной компании «Манею кабусики кайся») указывается воздушная трасса и запретная воздушная зона».

В приказе строго указывалось: «…Все вышеизложенное довести до сведения командиров лишь тех частей, которые имеют к этому непосредственное касательство; никаких официальных объявлений не делать».

Официальных объявлений не было. Но сведения об отряде Исии, месте его дислокации и предназначении стали известны советской военной разведки.

В 1937 году японская армия развернула на территории Маньчжурии не только бактериологический центр в районе Харбина, но и приступила к созданию филиалов этого центра. Бактериологические «кухни» создавались в Хайларе, Линькоу, Суньу и Муданьцзяне. Испытательный полигон и аэродром дислоцировался в районе станции Аньда. По свидетельству японского исследователя Сэйити Моримуры, кроме этих филиалов в Дальнем располагался Научно-исследовательский центр санитарной службы Южно-Маньчжурской железной дороги, которым руководил генерал Андо. Этот центр подчинялся непосредственно штабу Квантунской армии и работал в тесном контакте с лабораторией Исии, изготовлял вакцину и проводил эксперименты[107].

Сотрудники японских секретных лабораторий и филиалов занимались разведением бактерий чумы, холеры, тифа и другой заразы, проводили опыты над людьми, заражая их инфекционными болезнями, создавали средства доставки бактерий в районы дислокации войск противника, разрабатывали вакцины, с помощью которых можно было бы лечить зараженных. Японские генералы не исключали, что в числе пострадавших в ходе применения биологического оружия могут оказаться и японские военнослужащие.

Бактерии чумы, тифа, холеры и других заразных болезней — не патроны одноразового использования. В случае их массированного применения они неизбежно заразили бы мирное население советских прифронтовых и не только прифронтовых населенных пунктов. Опасность была велика и реальна.

Советской военной разведке, раскрывшей наличие японского бактериологического центра около советской границы, предстояло решить вторую не менее сложную задачу — установить точную дислокацию остальных бактериологических центров, выявить их состав, степень готовности к применению нового оружия в случае возникновения вооруженного конфликта между Японией и СССР. Такие данные должны были помочь в разработке планов уничтожения или блокады бактериологических лабораторий и их сотрудников в случае возникновения кризисной ситуации в советско-японских отношениях. Задача была определена. Выполнить ее было непросто.

Бактериологические отряды в Маньчжурии японцы создавали в условиях строгой секретности. Мероприятия по охране объектов этих лабораторий можно сравнить лишь с мерами секретности, которые предпринимались американскими службами безопасности, охранявшими объекты, где создавались компоненты американской атомной бомбы, о разрушительной силе которой в мире в те годы еще никто не знал. О силе бактериологического оружия в генеральных штабах основных держав мира в 1937–1938 годах имелось достаточное представление. Еще в Первую мировую войну бактериологическое оружие пыталась применить Германия. Стремясь добиться максимального воздействия на противника, немцы заражали лошадей возбудителями сапа и направляли их на территорию врага.

В 1925 году применение бактериологического (биологического) оружия было запрещено Женевским протоколом. Под этим протоколом, который назвался «О запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств», 17 июня 1925 года поставили подписи представители 37 государств.

Женевский 1925 года протокол был не первым документом, запрещавшим использование удушливых и ядовитых газов и бактериологического оружия. Впервые международный запрет на использование подробных средств был введен Гаагской декларацией в 1899 году. В Версальском мирном договоре 1919 года, который подвел итоги Первой мировой войны, также в статье 171 говорилось о запрете употребления таких смертоносных средств.

США, Англия, Франция, Италия и Япония, подписавшие 6 февраля 1922 года соглашение «для защиты на море во время войны жизни граждан нейтральных и невоюющих стран и для предупреждения использования во время войны вредоносных: газов и химических средств», приняли на себя обязательство не использовать подобные вредоносные средства. Так что японские власти, санкционировавшие создание бактериологических центров в Маньчжурии, грубо нарушили международные соглашения и протоколы, что и было одной из главных причин чрезвычайной секретности, окружавшей усилия по созданию бактериологических лабораторий. Чума и холера японского производства готовились к новой войне втайне от мирового сообщества, запретившего использование бактериологического оружия.

Строгие требования Женевского протокола о том, что участники его «…соглашаются распространить это запрещение на бактериологические средства ведения войны и договариваются считать себя связанными по отношению друг к другу условиями этой декларации…», в Токио были забыты[108].

Запрещение применения биологического оружия было вызвано тем, что оно было признано мировой медицинской наукой особо опасным для человечества, так как основывалось на использовании болезнетворных свойств боевых биологических средств. Малая инфицирующая доза, возможность скрытного применения на больших территориях, трудности индикации и избирательность действий этого оружия сделали его особо опасным для человечества и природы. Одни бактерии заразных болезней поражают человека, другие — животных, третьи — растительный мир. В целом может погибнуть все. Поэтому биологическое оружие еще в начале XX века было признано одним из самых жестоких средств ведения войны, которое наносило бы огромный ущерб мирному населению и природе. Ликвидация последствий применения бактериологических средств ведения войны также потребовала бы значительных усилий и длительного времени. Японское руководство знало обо всем этом и тем не менее приняло решение о создании специальных бактериологических лабораторий в Маньчжурии.

Харбинская бактериологическая лаборатория, о существовании которой узнала советская военная разведка, входила в состав Квантунской армии, подчинялась ее командующему и в целях секретности и маскировки называлась «Управление по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии». Этим отрядом руководил японский военный бактериолог Сиро Исии. До прибытия в Маньчжурию он был сотрудником японской Военно-медицинской академии, занимался разработкой бактериологического оружия.

«Управление по водоснабжению…» было размещено в специально построенном и строго охраняемом военном городке в районе станции Пинфань, в 20 километрах от Харбина. Строили этот городок японцы и специально отобранные китайцы. Посторонних лиц и близко не допускали в район строительства. В целях обеспечения секретности вокруг городка была создана большая запретная зона.

В 1939 году советской военной разведке удалось получить сведения и о втором бактериологическом отряде Квантунской армии. Этот второй центр в целях маскировки назывался «Иппоэпизоотическое управление Квантунской армии». Возглавлял этот центр генерал-майор ветеринарной службы Вакамацу. Формально сотрудники центра должны были беспокоиться о здоровье лошадей, огромное количество которых было в войсках Квантунской армии. Фактически японские ветеринары этой лаборатории занимались разведением бактерий острых болезней, поражающих животных — тех же лошадей и крупный рогатый скот. Цель — заражение сапом, сибирской язвой и другими болезнями животных на советской и китайской территориях.

Вторая японская бактериологическая лаборатория была размещена в местечке Могатон, в 10 километрах южнее города Чаньчунь. Производственный отдел этого отряда имел шесть отделений. В них размножались не только бактерии сибирской язвы, сапа, но и микробов для заражения хлебных злаков с целью их уничтожения, а также разводились специальные бактерии чумы для поражения крупного рогатого скота.

Японское командование, размещая вторую бактериологическую лабораторию в Могатоне, допустило роковую ошибку. Командующий Квантунской армии и его контрразведка не знали, что неподалеку от лаборатории в городе Чанчун действовала еще одна резидентура советской военной разведки. Ее деятельностью руководили различные офицеры Разведывательного управления Красной армии. Накануне и в первые годы Великой Отечественной войны этой резидентурой руководил опытный разведчик, уже работавший советником в Китайской красной армии в 1927–1929 годах, генерал-майор В. И. Чуйков, ставший впоследствии маршалом Советского Союза. Когда Чуйков был вызван в Москву и получил назначение на должность командующего 62־й армией, которой предстояло защищать Сталинград, резидентом в Чанчуне был назначен генерал-майор А. В. Рузанков.

Отряды Исии и Вакамацу имели филиалы, которые располагались на основных стратегических направлениях, ведущих к границе Советского Союза, они были укомплектованы специалистами-бактериологами. В составе отрядов действовали научные и технические сотрудники, число которых постоянно увеличивалось.

Дальневосточные резидентуры советской военной разведки взяли под контроль и эпидемиологическую обстановку в Маньчжурии. Сделать это было непросто. Во-первых, потому, что настоящей биологической разведкой должны заниматься специальные подразделения, которые должны устанавливать факты применения противником биологического оружия, определять средства и способы его применения, а также устанавливать виды возбудителей инфекций. Таких специалистов в резидентурах в Харбине и Гирине в 1938–1940 годах не было. Тем не менее военным разведчикам удавалось собирать сведения, которые представляли особый интерес для руководства военной разведки. В Центр стали поступать донесения о случаях появления в разных районах Северного Китая заболеваний чумой, тифом и другими заразными болезнями, которых ранее не было в тех местах.

Резидентурой военной разведки в Харбине в 1937–1939 годах руководил резидент «Лавров». Сотрудники его резидентуры старались держать под контролем «Управление по водоснабжению Квантунской армии». Но это не всегда получалось. Тем не менее кое-какие сведения об этом «Управлении по водоснабжению…» удавалось добывать. То ли чумные блохи могли убегать из лаборатории генерала Исии, то ли кто-то «выпускал их на свободу» умытленно.

24 июня 1938 года резидент «Лавров» докладывал в Центр: «По данным прессы, в районе Инлиньмяо (70 км западнее Гулияо) в конце мая месяца отмечены два случая заболевания чумой».

6 июля того же года «Лавров» прислал в Центр новое донесении, в котором сообщал: «В уезде Тунляо за июль месяц отмечено несколько случаев смерти от чумы…»

14 июля 1938 года «Лавров» еще раз доложил в Центр: «За последнее время во всех городах Маньчжурии появилось большое количество заболеваний дизентерией…»

9 августа 1938 года «Лаврорв» снова доложил в Центр: «Пресса сообщает много случаев заболеваний холерой. Из Мукдена холера уже перебралась в Синьцзин. В Синьщине заболевания холерой вызывают большое беспокойство властей…»

Под кон тролем военных разведчиков находились и грузы, которые прибывали из Японии в Маньчжурию по заказам генерала Исии. Задачи по сбору сведений о таких грузах решали военные разведчики, действовавшие в Дайрене. Через этот корейский портовый город также перебрасывались и специальные команды, одетые в гражданскую одежду, не имевшие никаких опознавательных признаков, но слаженно, дисциплинированно, как военные подразделения. Прибытие каждой такой команды отмечалось агентами резидентуры, устанавливались места, в которые они направлялись из Дайрена. Как правило, путь их лежал в Харбин и Могатон.

Данные о Квантунской армии, дислокации ее основных гарнизонов, командных пунктах, узлах связи, аэродромах, складах боеприпасов, продовольствия и горючего накапливались в Разведывательном управлении Красной армии, использовались для подготовки специальных донесений и «Разведывательных сводок по Дальнему Востоку», в которых значительное место занимали обобщенные данные о японской армии, тактике действий ее частей и подразделений, сведения о командном составе.

Данные военной разведки свидетельствовали о том, что Япония готовится к войне против СССР…

Глава седьмая ПИСЬМО «РАМЗАЯ» ДИРЕКТОРУ

В июне 1939 года Рихард Зорге направил начальнику военной разведки личное письмо, в котором изложил оценку внутриполитической обстановки в Японии и некоторые свои личные просьбы. С таким письмом разведчик впервые за долгие годы обращался к начальнику Разведуправления. Письмо, как обычно, поступило в Центр на немецком языке. Перевод было поручено сделать переводчице Фейгиновой, которая постоянно занималась обработкой посланий Зорге.

Через день текст письма Зорге лежал на столе нового начальника военной разведки Героя Советского Союза генерала Ивана Иосифовича Проскурова. Начальником Разведуправления Проскуров был назначен в апреле 1939 года. С первых же дней свой деятельности на новой должности Проскуров узнал, что «чистка» военной разведки от «врагов народа» нанесла этой важной для безопасности государства службе катастрофический ущерб. Многие опытные разведчики были уволены или репрессированы. Проскуров понял, что продолжение такой кадровой политики в военной разведке может полностью обессилить ее. Письмо от нелегального резидента Зорге, поступившее из Токио, Проскуров изучал внимательно. Германия, Италия и Япония подписали Антикоминтерновский пакт, который, как считал Проскуров, был направлен против СССР. Какие особенности имел этот пакт с точки зрения японских политиков? Об этом и сообщал «Рамзай».

Проскуров был назначен на должность начальника военной разведки случайно, но он оказался не случайным человеком в Разведывательном управлении.

Родился Иван Иосифович 18 февраля 1907 года в селе Малая Токмачка Бердянского уезда Таврической губернии в семье рабочего железной дороги. В 1914 году поступил учиться в 1-й класс железнодорожной школы в Запорожье. После окончания 5-го класса начал свою трудовую деятельность в качестве ученика рабочего литейного цеха металлургического завода. Приходилось ему быть и батраком в частном хозяйстве в селе Хортица Днепропетровской области.

В 1923 году Иван Проскуров, работавший помощником вагранщика на металлургическом заводе, вступил в комсомол, избирался секретарем районного комитета комсомола.

С 1927-го по май 1930 года Проскуров обучался на рабфаке Харьковского сельскохозяйственного института, затем — в Харьковском институте механизации и электрификации. В апреле 1931 года его призывали в Красную армию и направили на учебу в 7-ю военную школу летчиков им. Сталинградского Краснознаменного Пролетариата.

После окончания обучения Проскуров в январе 1933 года был назначен летчиком-инструктором в авиационную бригаду Военно-воздушной академии имени Н. В. Жуковского. Службу проходил в Монино и в Серпухове. Два месяца Иван Иосифович обучался на курсах командиров кораблей, после чего был назначен командиром тяжелого бомбардировщика 23-й авиационной бригады.

В январе 1935 года Проскуров был назначен командиром отряда 89-й эскадрильи тяжелых бомбардировщиков Московского военного округа.

Военным летчиком Иван Иосифович был превосходным. В августе 1936 года за выполнение специального задания командования Проскуров был награжден именными золотыми часами.

В октябре 1936 года Иван Иосифович убыл в специальную командировку в Испанию. Ему довелось действовать в составе 1-й интернациональной бомбардировочной эскадрильи ВВС Испанской Республики, прикрывать мадридское небо, выполнять другие боевые задания. 4 июня года старшему лейтенанту Проскурову было присвоено внеочередное воинское звание майор.

21 июня 1937 года за образцовое выполнение специальных заданий правительства по укреплению оборонной мощи Советского Союза и проявленный героизм майору Проскурову Ивану Иосифовичу было присвоено звание Героя Советского Союза.

После возвращения из Испании Проскуров в 1937–1938 годах командовал 54-й авиационной бригадой. В мае 1938 года отважный летчик был назначен на должность командующего 2-й отдельной авиационной армией особого назначения, которая дислоцировалась в Воронеже. В декабре 1937 года Иван Иосифович был избран депутатом Верховного Совета СССР.

В апреле 1939 года приказом наркома обороны СССР И. И. Проскуров был назначен на должность начальника 5-го (разведывательного) управления Красной армии. Этим же приказом Проскуров был назначен заместителем наркома обороны СССР. С июня 1939 года он состоял членом Главного военного совета Красной армии при наркомате обороны.

Назначение Проскурова, профессионального военного летчика, на должность начальника военной разведки было произведено без его согласия. Но когда приказ наркома состоялся, Иван Иосифович приступил к исполнению своих новых обязанностей в сфере военной разведки, о которой он не имел глубокого представления….

«Дорогой Директор, — читал Проскуров письмо «Рамзая». — К сожалению, в связи с моей болезнью в последние дни перед отходом почты, я лично смогу Вам доложить очень немного и коротко. Прилагаемый при сем материал и периодические информации должны говорить сами за себя. Основным вопросом здесь, нам кажется, является задача распространения антикоминтерновского пакта также и на другие страны, т. е. практически также на Англию и Францию.

Из последних информаций совершенно ясно, что японцы не будут себя так безусловно связывать, как Германия и Италия. Однако в своей политике на Дальнем Востоке они будут держать равнение на более тесную связь с Италией и Германией. В этом развитии можно не сомневаться, если даже отдельные группы в Японии через посредство армии попытались помешать этому— японская завоевательная политика в отношении Китая гонит Японию в этом направлении. При этом можно суверенностью считать, что в случае германо-итальянской войны Япония предпримет на Дальнем Востоке определенные, если и не очень значительные враждебные акты против Англии и Франции. Тем не менее совершенно ясно, что Япония в своих действиях не пройдет мимо Сингапура и не даст Европе оставаться Европой.

Из всех переговоров, которые ведутся между Берлином и Токио и другими группами, ясно, что вопрос войны против СССР, который вначале при заключении всеобщего Коминтерновского пакта был весьма актуальным, сейчас значительно отступил на задний план…»

Далее Зорге сообщал свои выводы о вероятности войны Японии против СССР. «В настоящий момент ясно, — писал Зорге, — что, во-первых, Япония в такой войне против СССР едва ли найдет для себя какую-либо поддержку со стороны Германии. Германия так погрязла в своем готовящемся завоевании Польши и в своей борьбе против Англии, что она почти не проявляет интереса к вопросу войны против СССР, да и едва ли в ближайшем будущем будет проявлять. Сейчас это стало ясно и японцам…»

Гитлер действительно летом 1939 года готовил свою армию к захвату Польши. Зорге был одним из первых советских разведчиков, кто сообщил в Москву о том, что Германия в ближайшем будущем начнет войну против Польши и захватит ее. В августе 1939 года за две недели до нападения Германии на Польшу сообщал в Центр и военный разведчик Рудольф Гернштадт (Арбин), резидент Разведуправления Красной армии в Варшаве.

Оценивая действия Японии в Китае, Зорге сообщал, что «…Война против Китая, т. е. дальнейшее пребывание там и желание закрепиться, оказалась слишком большим перенапряжением для Японии, так что об одновременной войне против СССР без поддержки Германии не может быть и речи. Для этой цели Япония должна сначала произвести основательную реорганизацию своей армии, морского и воздушного флотов, что по данным японцев, продлится не менее двух-трех лет. Казалось бы, на это время должен был бы быть гарантирован перерыву но это у однако, не исключает возможности серьезных столкновений в Монголии и на границах Сибири.

В-третьих, реорганизация японской армии, дальнейшее ведение войны с Китаем и освоение захваченных областей является настолько обширной задачей, что у Японии не хватит средств, а если и хватит, то при более медленном темпе развития и с еще большими внутренними трениями… Версия о военной сделке против СССР на ближайшее будущее заслуживает мало доверия. Тем не менее надо сказать, что различные столкновения больших масштабов могут иметь место в любое время, так как самостоятельность Квантунской армии возросла, а также выросла ее склонность устраивать шумиху. При этом должно быть обращено внимание на то, что каждое местное поражение, каждая местная поблажка со стороны СССР повысит склонность японцев к новым столкновениям. С японской армией вообще можно вести переговоры только при помощи силы. До тех пор пока эта армия не получит хорошей взбучки, она будет становиться все наглее и наглее. В интересах дальнейших столкновений, как у озера Хасан или на Монгольской границе, необходимо применять против японцев самые твердые и суровые средства, иначе это приведет к постоянным спорам на границах.

Касаясь положения дел в Европе, Зорге писал: «…Β течение нескольких последующих месяцев должна решиться судьба Польши. Тогда, конечно, после разгрома Польши германской армией всплывут новые, непредвиденные, необозримые возможности развития, которые могут оказать определенное влияние на действия Японии. Однако до тех пор, пока современные европейские границы существуют, самостоятельной военной опасности Япония не представляет — на определенном отрезке времени…»

Докладывая о своих проблемах, Зорге писал Директору о том, что действовать ему приходится в условиях, которые постоянно ухудшаются. В германское посольство прибыли новые сотрудники, количество которых значительно возросло. Среди новичков — сотрудники разведки и контрразведки. Обстановка в посольстве резко изменилась. Стало трудно добывать и обрабатывать материалы, к которым он все еще имеет доступ. Но эти возможности, по оценке Зорге, сокращаются. Усиливающийся в Токио контроль за иностранцами, сокращает возможности их передвижения по городу.

«… У меня такое впечатление, — делал вывод Зорге, — что лучший период моей работы здесь на месте уже прошел совсем или, по крайней мере, на долгое время…» И далее: «…Фрицу в его работе пока везет. Связь и его легализация очень хороши. Однако и здесь я могу повторить мою старую просьбу еще раз: посылайте новых людей, по меньшей мере в качестве помощников, которые позже смогут стать нашей заменой. Это же не дело, что практически всю работу ведем я и Фриц… Не забывайте, что я уже шесть лет здесь живу и девять лет на Дальнем Востоке с очень непродолжительным пребыванием дома. Тяжелый несчастный случай год тому назад я преодолел. Тем не менее девять лет вне дома дают себя чувствовать все больше и больше. Пожалуйста, передайте Кате привет от меня. Я очень сожалею, что так долго обнадеживаю ее своим приездом. Однако ответственность за это, дорогой Директор, несете Вы сами…»

Завершая свое письмо Директору, Зорге писал: «…Мы есть и остаемся Ваши старые, верные и послушные сотрудники. Тысячу приветов всем Вам, там дома. Рамзай. 4 июня 1939 года».

Проскуров, привыкший к активным боевым действиям в воздухе, где профессионализм — это умение управлять боевым самолетом, чувствовать работу его двигателя и крыльев, видеть противника и уметь предугадывать его маневр, дополненные личной смелостью и отвагой летчика, прочитав письмо неизвестного ему резидента военной разведки в Токио, долго сидел один в своем рабочем кабинете и пытался понять, что такое профессионализм в разведке. Молодой и быстрый ум Проскурова оценивал ситуации, которые случались во время боевых действий в Испании. Но ни одна из них не была похожа на то, чем занимался этот неизвестный ему военный разведчик, который действовал уже девять лет в Китае и в Японии. Поскуров понял, что «Рамзай» девять лет практически без перерывов и отдыха вел свой тайный и опасный бой. Один на один с противником, без товарищей, которые могли бы прикрыть его в трудную минуту, как в воздушном бою.

Проскуров своим красивым каллиграфическим почерком, обдумывая каждое слово, написал резолюцию на первом листе письма «Рамзая». После этого генерал вызвал к себе заместителя начальника 2-го отдела Разведуправления Алексея Кисленко[109] и передал ему письмо разведчика.

— Надо подумать, как помочь «Рамзаю», — сказал Проскуров. — Подготовьте предложения. Вы его знаете и хорошо разбираетесь в его проблемах. Доложите ваши соображения завтра в одиннадцать часов…

Кисленко хорошо понимал, что вызвало тревогу начальника разведки. Трудности в деятельности Зорге выросли. Нужны были меры, которые упрочили бы положение разведчика. Но отзывать его в Москву было бессмысленно. Заменить «Рамзая» было некем. Репрессии лишили Разведуправление многих талантливых разведчиков. Особенно пострадало Дальневосточное направление. Кисленко не понимал, почему это произошло, но он опасался, что вскоре после прибытия Зорге в Москву, он тоже может быть арестован НКВД только лишь за то, что работал с Берзиным и Урицким, знал начальников отдела, также арестованных органами безопасности как врагов народа и японских или германских шпионов.

Возвратившись в свой рабочий кабинет, Кисленко изучил указания Проскурова по письму Зорге. Начальник военной разведки предлагал:

«1. Продумать основательно, нужно ли отзывать «Рамзая».

2. Составить ему телеграмму и письмо с извинениями за задержку и пожеланием необходимости еще поработать, приспособившись к этим усложнившимся условиям. Подобрать из состава молодых людей, подходящих для работы в тех условиях. Подготовить ориентировки на них. Его самого о смене запросить, где лучше посадить смену, под какой крышей и чем он нам может в этом посодействовать.

3. Материал передать в информацию для учета.

4. Надо выдать ему и остальным единовременную денежную премию…»

Кислено хорошо знал обстановку в Японии. Он был одним из советских офицеров, которые в 1936 году проходили стажировку в японской армии. После стажировки Алексей Кисленко был на разведывательной работе на Дальнем Востоке. В апреле 1939 года был вызван в Москву и назначен на должность начальника 2-го отдела Разведуправления.

На следующий день Алексей Павлович Кисленко предложил начальнику Разведуправления Проскурову оставить Зорге в Токио, оказать ему помощь и поддержку. Сообщить Кате Максимовой о письме Зорге и предложить ей написать ему письмо.

Проскуров принял все предложения Кислено, за исключением последнего: не следовало предлагать Екатерине Максимовой писать письмо Рихарду Зорге….

Начальник разведки сказал:

— Сообщите «Рамзаю», что Катя жива и здорова. Ждет его и желает дальнейших успехов в работе. Так будет лучше.

Полковник Кисленко понял начальника разведки, сказал по-армейски: «Есть!» — и вышел из кабинета.

Глава восьмая «СОНЯ»

Рихард Зорге познакомился с Урсулой Кучински в Шанхае. Произошло это вечером в середине ноября 1930 года. Этому контакту предшествовали некоторые события, о которых необходимо упомянуть.

Урсула родилась 15 мая 1907 года в Целлендорфе, одном из районов Берлина. Ее отец — доктор Кучински, по профессии — экономист, мать — художник. В семье было шестеро детей. Пять дочерей и один сын. В возрасте от 9 до 28 лет. Самым старшим был сын Юрген Кучински, как и отец, экономист, работавший в отделе иностранной прессы ЦК Компартии Германии. Вместе с отцом он издавал небольшой журнал «Финас-политише корресподенс».

Старшей среди пяти сестер была Урсула. В своей автобиографии, которую она писала для Разведуправления Красной армии 13 июня 1933 года, Урсула сообщала: «…Я училась в лицее Берлин-Целендорф с 6 до 16лет. После этого училась в торговой школе, где осваивала машинопись, стенографию, бухгалтерское дело и другие науки… В семнадцать лет поступила работать ученицей в книжный магазин Р. Л. Прагера. Через 2,5 года получила свидетельство на право работы помощницей продавца книжного магазина. Я всесторонне изучила эту профессию— издательства, антикварные книги, торговые вопросы, управления… Фирма Р. Л. Прагер известна как торговая организация, которая специализируется на правовой и государственно-научной литературе. Она также является крупнейшим в Германии антикварным книжным магазином. Однако по существу — это чисто капиталистическое немецкое малое предприятие, служащие которого работали по 9,5 часа, имели 3 дня отпуска за год работы и одну неделю за два года непрерывного стажа…»

Далее в своей автобиографии Урсула сообщала:«…После окончания учебы, то есть в 1926 году, я поступила на городские курсы библиотекарей и одновременно работала в Берлинской народной библиотеке. Завершив обучение на городских курсах, я получила место в издательстве Уллштейн».

В это время Урсула увлеклась книгами, которые помогали ей ориентироваться в сложных событиях, происходивших в те годы в Германии. После нелегких размышлений Урсула в 1924 году вступила в комсомольскую организацию[110] района Целендорф и стала членом профсоюза служащих. Так был сделан выбор жизненного курса: самостоятельно, ответственно и, как оказалось, навсегда.

В декабре 1926 года Урсула уже возглавляла отдел. агитации и пропаганды 10-го района Компартии Германии.

Ей приходилось организовывать массовые мероприятия и выполнять другие поручения.

Партийная работа занимала много времени. Но не изза этого Урсулу в 1928 году уволили из книжного магазина. Хозяин магазина сказал ей, что «на демократическом предприятии коммунисты лишены возможности продвижения по службе». Иными словами, предусмотрительные владельцы магазина, который принадлежал братьям Уллштейн, от нее просто избавились.

Отец девушки — Рене Роберт Кучински, известный в Германии ученый-статист, рекомендовал дочери поехать в Америку, где уже проживала ее сестра. Урсула отправилась в США. Первое время она проживала в Филадельфии, где давала уроки немецкого языка детям одной богатой семьи. Одновременно любознательная Урсула настойчиво изучала английский язык. Способности к иностранным языкам у нее, несомненно, были хорошие, и дело с изучением английского продвигалось значительно быстрее, чем у американских детишек, которых она обучала немецкому. С ними Урсула вскоре рассталась и переехала в Нью-Йорк. В этом городе, который не имеет ни вертикальных, ни горизонтальных пределов, Урсула устроилась горничной в гостинице «Пенсильвания», а затем стала работать продавцом в одном большом книжном магазине.

Все складывалось хорошо. Но это было так только на первый взгляд. Существовало две проблемы, которые не позволяли Урсуле привыкать к американской жизни. Первая состояла в том, что, прибыв а США, Урсула временно потеряла связь с Компартией Германии, с активной общественной работой, без которой она уже не могла существовать. Нужно было возвращаться в Германию, где в это время, как писали американские газеты, происходили важные события во внутриполитической жизни страны. Левые и умеренные силы Германии вели активную борьбу с правыми, которые хотели предложить германскому народу новый путь для возрождения.

Вторая причина состояла в том, что друг Урсулы, студент архитектурного факультета Берлинского университета Рольф Гамбургер, завершал обучение. А это означало, что приближался заветный день, о котором они с Рольфом мечтали с 1926 года, — день их свадьбы.

Через десять месяцев, когда истек срок американской визы, Урсула не стала ее продлевать и возвратилась в Берлин. В 1929 году Урсула Кучински вышла замуж и стала носить фамилию Гамбургер.

В 1930 году экономика Германии была в кризисном состоянии. Урсула, которой только что исполнилось 23 года[111], и ее муж инженер-архитектор Рольф Гамбургер не могли найти работу в Берлине. Они попросили своего хорошего друга «доктора Вальтера[112], который представлял в Шанхае «один большой германский концерн», помочь им устроиться в Китае». Так Урсула Кучински, верная конспирации, которая стала ее «второй натурой», писала в своей книге «Соня» рапортует», изданной в Берлине в 1977 году. На самом деле «Вальтера» звали Гельмут Войдт. В Китае он работал коммерческим директором представительства крупнейшей в те годы в Германии электротехнической фирмы «AFG».

Некоторое время Урсула пыталась сотрудничать с газетами левого направления. Но журналиста из нее не получилось. Однако журналистский и писательский талант у нее все же был, и он в полной мере развился через двадцать лет.

Вскоре доктор Г. Войдт сообщил Рольфу, что в городское управление Шанхая требуется архитектор. Во главе управления, которое называлось «Шанхай Муниципал Каунсил», была английская администрация, управлявшая значительной частью Шанхая.

Предложение было за!манчивым. Рольф послал в шанхайский муниципалитет телеграмму, в которой сообщил, что он окончил Берлинский университет, имеет диплом архитектора и хотел бы получить работу по специальноети. Из далекого Шанхая пришел положительный ответ: господину Гамбургеру вместе с женой предлагалось выехать в Китай.

Урсула и Рольф быстро собрались в дальнюю дорогу. Молодость имеет легкие крылья: хочется и мир посмотреть, и себя показать.

В Шанхай Гамбургеры прибыли в июле 1930 года. В дороге они изрядно поистратились. Денег на аренду приличного для европейцев жилья не было, первую зарплату Рольф мог получить только после некоторого испытательного срока, поэтому Урсула и Рольф приняли предложение Гельмута пожить некоторое время в его коттедже, который он занимал со своей женой. Коттедж был большой и просторный, имел много комнат, которые, по сути, просто пустовали.

Рольф занял в городском управлении Шанхая видное положение. Через некоторое время Урсула тоже нашла работу. Она стала секретарем некоего Плаута, руководителя телеграфной трансокеанской службы «Киомин». Плаут был одним из крупнейших знатоков Азии и Китая. Через Плаута Урсула познакомилась со многими журналистами и ахмериканской писательницей Агнес Смедли. Книгу Смедли «Одинокая женщина» Урсула прочитала еще в Берлине. Они подружились. Этому способствовало то, что их политические взгляды совпадали.

В своей книге «Соня» рапортует», Урсула писала:

«… Агнес знала, с каким нетерпением я ожидала связи с партией, сколь велико было мое стремление быть активной и полезной.

Вскоре после нашего знакомства она сказала мне, что в случае моего согласия меня мог бы навестить один коммунист, которому я могу полностью доверять. Товарищ пришел ко мне домой…»[113] Это произошло в конце ноября 1930 года.

…В дверь квартиры, которую занимали Урсула с мужем Рольфом Гамбургером, кто-то простучал. Когда Урсула открыла входную дверь, то на пороге увидела высокого симпатичного европейца, который, улыбаясь, обратился к ней на немецком языке. Урсула сразу же почувствовала в речи иностранца берлинский колорит. Сомнений не было — перед ней стоял немец, земляк, который пришел познакомиться с ней по рекомендации Агнес Смедли.

Вспоминая этот вечер, в 1977 году Урсула писала: «…Это был Рихард Зорге. Учитывая взгляды Агнес, было понятно, что она оказывала содействие доктору Зорге, который также писал корреспонденции для немецкой прессы и в этом качестве был с ней знаком не только по журналистской работе. Я встретилась с ним не вместе с Агнес, а одна…»[114]

Незнакомец поздоровался. В его голубых глазах Урсула заметила и любопытство, и желание понравиться молодой женщине. Он не представился, но сказал:

— Ваше имя я знаю. Вы с мужем недавно прибыли из Германии. Слышал о вас много хорошего и хотел бы обсудить одно предложение.

Урсула хотела бы узнать имя нового знакомого, но поняла, что это произойдет несколько позже. Она пригласила его войти.

После коротких воспоминаний о Берлине незнакомец сказал:

— Слышал о вашей готовности помочь китайским товарищам в их борьбе. Но это ответственная и опасная работа. Подумайте, сможете ли вы принять в ней участие. Вы можете отказаться от моего предложения. О нем никто не знает и никто никогда не будет вас упрекать.

Урсула, которая уже не один раз принимала самостоятельные серьезные решения, не сразу ответила на вопрос нового знакомого. Переведя разговор на другую тему, она думала над предложением человека, которого совсем еще не знала. В конце концов она пришла к однозначному выводу: «Если он пришел ко мне с таким предложением, значит, он уже был уверен в том, что я дам ему положительный ответ. Иначе бы не пришел».

Урсула была беременна и ожидала рождение своего первого ребенка. Несмотря на это, она приняла предложение незнакомца, которого прислала к ней Агнес Смедли. Вскоре она узнала его имя и фамилию. Этим человеком был Рихард Зорге.

В 1977 году Урсула так вспоминала об этой встрече: «…Β течение получаса, пока Рихард оставался у меня после моего согласия, он обстоятельно обсудил со мной вопрос о возможности организации встреч с китайскими товарищами в нашей квартире. Я должна была лишь предоставить комнату у но не принимать участия в беседах…»[115]

Так познакомились Урсула Кучински и Рихард Зорге. Знакомство это действительно состоялось не случайно. Агнес Смедли рассказала об Урсуле Рихарду Зорге и дала новой знакомой положительную политическую характеристику. Писатели — народ наблюдательный и проницательный, они подмечают в людях самое важное, то, что составляет сущность личности того или иного человека. Писатели-женщины еще более проницательны, они ошибаются в людях редко.

Выполняла ли Агнес Смедли задание Рихарда Зорге, не берусь утверждать. Но то, что Р. Зорге и А. Смедли доверяли друг другу, в этом нет сомнения. Рекомендации А. Смедли были важны, и Зорге воспользовался ими для установления знакомства с Урсулой Гамбургер, женой нового архитектора Шанхая.

Урсула Кучински стала «хозяйкой конспиративной квартиры». Она не знала, что после этой встречи Р. Зорге доложил в Центр о состоявшейся с ней беседе и предложил присвоить своему новому помощнику псевдоним «Соня».

В военной разведке обязанности строго распределены — каждый занимается только своим делом. Обязанности Урсулы на первый взгляд были просты — предоставлять свою квартиру для встреч Рихарда Зорге с некоторыми европейцами и китайцами. Для встреч с этими знакомыми Зорге всегда просил Урсулу готовить свежий чай и не мешать его разговорам с незнакомыми ей людьми. Это обижало Урсулу, но она понимала, что Рихард так поступает неслучайно.

Тем временем в семье Гамбургеров родился сын. Они назвали его Мишей. Урсула стала заботливой матерью и домохозяйкой и… продолжала принимать участие в нелегальной разведывательной работе, которой занимался Рихард Зорге. Продолжая изредка видеться с Агнес Смедли, Урсула никогда не обсуждала с ней вопросы, связанные с Р. Зорге или его друзьями.

«Рихард не учил меня теории и правилам конспиративной работы, — вспоминала разведчица после выполнения всех заданий Разведуправления Красной армии. — Когда несешь ответственность за жизнь товарищей, опыт других может, конечно, оказаться полезным, но ответственность за собственную жизнь учит особенно основательно думать о других и своей собственной судьбе и соответственно действовать…»[116].

Первые задания Зорге по организации конспиративных встреч Урсула выполняла, проживая в коттедже Вальтера. Видимо, имя Вальтера, упоминаемое в книге Рут Вернер «Соня» рапортует», было придумано бывшей разведчицей, верной до конца своей жизни строгим правилам конспирации, для того, чтобы скрыть настоящую фамилию человека, приютившего их в Шанхае и в коттедже которого Урсула обеспечивала проведение тайных встреч Зорге.

Дом доктора Г. Войдта и его репутация в Шанхае действительно служили хорошим прикрытием для нелегальной работы. Тем не менее были и факторы, которые ограничивали эту работу. Дело в том, что ни доктор Г. Войдт, ни ее муж Рольф Гамбургер не знали о том, что Урсула оказывает Зорге помощь в нелегальной работе. Не знала о подпольной работе Урсулы и жена Г. Войдта, которая не работала и поэтому почти всегда была дома.

Изучив подробнее жизненный уклад гостеприимной семьи Войдта, Зорге порекомендовал своей новой помощнице попросить мужа арендовать в городе квартиру для их семьи. Урсула и Рольф, который уже положительно зарекомендовал себя в муниципалитете, тоже планировали снять для себя приличный дом.

Рольф по рекомендации коллег из муниципалитета подобрал несколько вариантов. Урсула осматривала эти дома с учетом требований, о которых ей говорил Зорге. Многие варианты она отвергала. Они не нравились ей по разным причинам. Но среди причин была и одна тайная — эти дома не соответствовали требованиям конспиративного их использования для решения разведывательных задач.

Наконец Гамбургеры подобрали подходящий дом. Он находился во французском секторе Шанхая. Это было двухэтажное строение, располагавшееся в парковой зоне города на авеню Жофра, 1464. Комнаты в доме были изолированными. На второй этаж вела единственная лестница. В доме все было сделано аккуратно. Со вкусом подобранная мебель дополняла уют, создавая тепло семейного очага и различные удобства для возможных гостей. Дом имел два входа — парадный и так называемый черный. В дом можно было войти с одной улицы, а выйти на другую. Для конспиративной работы это было важным обстоятельством. Когда Урсула осмотрела этот дом, она согласилась на предложение Рольфа. 1 апреля 1931 года семья Тамбургеров переехала на новое место жительства.

Урсула сама занималась «обеспечением безопасности» своего дома. Она постоянно наблюдала, нет ли слежки за домом, не проявляет ли к ней интерес местная китайская полиция. В дни, когда кто-то из друзей Зорге должен был посетить ее дом, Урсула выходила на прогулку со своим сыном, чтобы убедиться в отсутствии слежки за домом.

Для прикрытия встреч, которые изредка проходили в ее коттедже, Урсула просила мужа приглашать гостей из именитой буржуазной среды. Такие посещения, коктейли и вечеринки делали практически незаметными появления в доме Урсулы «нелегальных гостей».

Условия, в которых Урсула училась разведывательной работе, были для нее экстремальными. Шанхай — не Париж и не Лондон. В китайских городах все европейцы всегда, везде и в любое время суток как светлячки — видны издалека. Несмотря на то, что во времена правления Чан Кайши в Китае не были запрещены демократические или умеренные левые организации, как это уже было в фашистской Германии, китайская контрразведка была сильна и многочисленна.

В Шанхае, который находился под английским и французским управлением, европейцам жилось легче, однако секретная полиция Гоминьдана и в Шанхае успешно делала свое дело. Ее сотрудники тайно и жестко следили за всеми китайцами, которые подозревались в связях с коммунистами. Подозрительных арестовывали, сажали в тюрьмы, пытали и часто казнили путем обезглавливания. Урсула знала, что в некоторых китайских провинциальных городах головы непокорных выставлялись на кольях у городских стен для устрашения населения.

Рольф настойчиво просил Урсулу не связываться с партийной работой, он говорил, что она неправильно оценивает свои силы и ошибочно считает себя сильнее, чем она была на самом деле.

Однажды вечером Рольф, возвратившись с работы, попросил Урсулу присесть около камина. Они разместились в мягких креслах. Внимательно посмотрев в глаза жены, которую он действительно сильно любил, Рольф сказал:

Я никогда тебе ничего не запрещал, ни в чем не ограничивал твою свободу, но теперь вынужден настоять на своем…

Помолчав несколько секунд, как будто давая Урсуле время для осмысления серьезности проблемы, о которой он говорит, Рольф продолжал:

— Я занимаюсь созданием материальной основы для нашей семьи. Для нашей жизни здесь — в Китае и в будущем — в Германии. Я несу ответственность за тебя и за нашего ребенка. Поэтому я прошу тебя, прошу, — он повторил еще раз это слово, — отказаться от твоей партийной работы в условиях Китая…

Урсула внимательно слушала мужа. Она понимала, что его беспокойство вполне оправдано. Но она не могла согласиться с ним, с его доводами, которые были правильны относительно их семьи, так как касались только Рольфа, Миши и ее — Урсулы. Этого было мало. Благополучие одной семьи, как считала она, не может быть прочным и долговечным, если эта семья живет в мире, организованном по законам, не обеспечивающим равные условия для всех людей. Она сказала об этом Рольфу. Она хотела, чтобы Рольф поддержал ее точку зрения о необходимости участия в партийной работе, но он ее не поддержал. Спор получился острым. Но каждый остался при своем мнении.

Урсула рассказала Рихарду об этом разговоре с мужем. Зорге был удивлен. Он был другого мнения о Рольфе. Выслушав Урсулу, Рихард посоветовал ей не осложнять отношениях с мужем и проявлять в работе осторожность.

«В течение трех лет нашей жизни в Шанхае, — вспоминала после войны Урсула Кучински, — Рольф не знал, что наша квартира использовалась для нелегальных встреч и что длительное время в шкафах были спрятаны чемоданы с информационными материалами. Он не знал ряд товарищей, бывших моими близкими друзьями, и если они с ним встречались, то лишь под видом коммерсантов— в его отсутствии я также должна была обращаться с ними как с коммерсантами. Я не могла с ними говорить ни о людях, которые были мне дороги, ни о работе, составлявшей содержание моей жизни…»[117]

В конце 1931 года Урсула предложила Р. Зорге привлечь к нелегальной работе доктора Гельмута Войдта. Того самого Войдта, в коттедже которого семья Гамбургеров проживала первое время в Шанхае.

Зорге был удивлен, но внимательно выслушал Урсулу, которая сообщила о своих наблюдениях за Войдтом. Рихард попросил Урсулу составить ему письменное донесение, в котором подробно доложить, почему она считает Войдта пригодным к нелегальной работе.

Характеризуя Войдта, Урсула писала: «…Он был школьным товарищем моего мужа. Я его знаю 11 лет. Гельмут очень интеллигентный человек, обладает ясным логическим мышлением. Хладнокровен, спокоен, уверен в себе и в своих силах, происходит из мелкобуржуазной семьи. Обучение Войдта в университете стоило его родителям больших жертв. Гельмут поставил перед собой цель — выбраться из невзрачной и бедной среды, в которой проживали его родители, и стать самостоятельным, обеспеченным человеком. Благодаря своим хорошим способностям, упорству, трудолюбию и самолюбию он в полной мере достиг своей цели. Проживая в Шанхае и имея свободное от работы время, Гельмут стал интересоваться экономическими и политическими вопросами. Я часто беседовала с ним по многим из них. Мне кажется, что он понял ничтожность своих юношеских идеалов и невозможность их осуществления в капиталистическом обществе. Он стал тайно изучать марксистскую литературу…»[118]

В конце 1931 горда Рихард Зорге привлек Гельмута Войдта к разведывательной работе. В Разведуправлении Красной армии ему был присвоен псевдоним «Коммерсайт». Это соответствовало его действительному положению. Коммерсантов из Германии, США и Великобритании в Шанхае было много.

Войдт занимал должность коммерческого директора представительства концерна «AFG». Задания Зорге выподнял добросовестно, с желанием и бескорыстно. Копии чертежей многих промышленных «товаров» военного и гражданского предназначения, которые ведущий германский электротехнический концерн поставлял на китайский рынок, «Коммерсант» передавал Зорге.

Урсула Кучински не ошиблась, давая положительную политическую и деловую характеристику Г. Войдту.

В 1930–1933 годах, когда У. Кучински только начинала свое сотрудничество с военной разведкой, Разведуправлением РККА руководил Ян Берзин. Человек исключительно одаренный и дальновидный, Берзин организовывал работу резидентур военной разведки так, чтобы они заблаговременно оказывались в тех странах, откуда могла исходить угроза военного нападения на СССР, — в Германии, Польше, в прибалтийских государствах, в Китае, Маньчжурии. В 1932 году настало время для активизации разведывательной работы в Японии. К этому времени крупные контингенты японской армии вторглись в Северо-Восточный Китай и в Маньчжурию, блокировали Китайско-Восточную железную дорогу. Японские войска выдвинулись к самой советской границе.

В марте 1933 года Япония вышла из Лиги Наций и по объему военных расходов вышла на пятое место в мире вслед за США, Великобританией, Францией и Италией[119]. Берзин имел все основания обратить особое внимание на усиление разведки Японии и ее вооруженных сил. Выполнение этой сложной задачи начальник Разведуправления поручил Рихарду Зорге.

Прежде чем отправиться в Токио, Зорге побывал в Москве, встретился с Яном Берзиным и другими товарищами из Разведуправления. Во время беседы с Я. Берзиным Зорге дал положительную характеристику Урсуле и порекомендовал привлечь ее к серьезной разведывательной работе.

Берзин принял предложение Р. Зорге и дал указание Паулю, который был заместителем Зорге в Шанхае, провести беседу с «Соней». Такая беседа состоялась. Урсуле было предложено на полгода выехать в Москву на учебу. В ходе беседы возникли две проблемы, решение которых зависело только от самой Урсулы. Пауль сказал «Соне», что не может дать ей гарантию того, что после обучения в Москве она вновь будет направлена на работу в Шанхай, где оставался ее муж.

Вторая проблема была еще сложней, чем первая, — Урсула не могла взять с собой в Москву сына Мишу, которому уже шел третий год. Находясь в советской столице, мальчик неизбежно запомнил бы немало русских слов, что в будущем затруднило бы работу Урсулы в разведке.

Эти две сложные проблемы Урсула должна была решить сама. Она сама вновь должна была сделать исключительно трудный выбор…

Изучая многочисленные материалы о судьбах советских разведчиков или разведчиков других государств, мне ни разу не приходилось встречать такой трудной ситуации, в которой оказалась Урсула Кучински. Близким по сложности может быть судьба Марии Поляковой, которая после обучения на спецкурсах работала в 1932–1934 гг. на нелегальном положении в Германии. В Москве Марию Полякову ждала ее маленькая дочь Златана. Муж Марии — Иосиф Дицка, работник КИМа[120], знал, что его жена — сотрудник военной разведки, и не возражал против этого. Позже он тоже стал сотрудником Разведуправления.

Как же поступила Урсула Кучински? Какое она приняла решение? На эти вопросы можно найти ответ в ее книге: «…Это предложение было абсолютно неожиданным и означало коренной поворот в моей жизни. Я согласилась…»[121]

Я согласилась…

Два слова. За ними — напряженная борьба женской души, человека, который должен был сделать выбор из двух взаимоисключающих друг друга дорог.

Одна — обеспеченная жизнь с мужем в буржуазной среде, спокойная семейная обстановка, возможность ежедневно общаться с Мишей, единственным сыном, которого, как и каждая нормальная мать, она беззаветно любила.

Вторая — отказ от «нормальной» жизни и исключительно трудное, опасное и непредсказуемое будущее, участие в борьбе против фашизма.

Она выбрала второй путь…

«…Я знала, что буду очень страдать вдали от Миши, — писала Урсула, —и не знала, где он будет жить без меня…»

Дом родителей Урсулы Кучински находился в Берлине на Шлахтензее. Она знала, что штурмовики уже несколько раз обыскивали этот дом и пытались узнать, где находится старшая дочь профессора Рене Кучински.

Отправлять Мишу в Германию было опасно. Более того, отец Урсулы уже покинул Берлин, опасаясь преследований. Мать вместе с младшими дочерьми тоже собиралась тайно выехать в соседнюю страну.

Рольф настоял, чтобы Урсула отвезла Мишу к его родителям. Они проживали в Чехословакии, недалеко от германской границы, имели маленький дом и в любом случае согласились бы взять к себе внука. У них Миша находился бы под присмотром и в относительной безопасности.

В Шанхае своим друзьям Рольф сказал, что его жена с сыном отправились на некоторое время в Германию. Так было принято — жены коммерсантов в период отпусков часто отправлялись на родину вместе со своими детьми…

Через некоторое время Урсула совершила длительное путешествие через Китай до Владивостока, от Владивостока до Москвы и от Москвы до Чехословакии. В Ризенгебирге, где жили родители Рольфа, Урсула встретилась и со своей матерью, которая тоже выехала из Германии и оказалась в Чехословакии.

Встреча была радостной, короткой и запомнилась всем на долгие годы…

Решение Урсулы Кучински оставить Рольфа в Китае, отвезти сына к родителям мужа в Чехословакию и отправиться в Москву для обучения премудростям разведывательной работы, до сих пор не имеет однозначной оценки. Но право давать такую оценку прежде всего принадлежит самой Урсуле Кучински.

«…Мысль о том, чтобы оставить работу[122] и зажить «нормальной» жизнью, — писала У. Кучински, — никогда не приходила мне в голову. К тому же учеба могла бы мне помочь еще лучше делать то, чем я уже занималась. На мое немедленное решение повлияли военные действия Японии, свидетельницей которых я повседневно была, а также выоказывания товарищей о том, что «Гитлер — это война», понимание того, против кого в один прекрасный день обратятся оба агрессора»:[123]

И далее: «…Возможно, сегодня это кажется мало реальным или пропагандистски приукрашенным, но я приняла такие решения в своей личной жизни исходя из международного положения. Я отвечу на это следующим вопросом: почему спустя три года тысячи товарищей поехали в Испанию, чтобы бороться там против фашизма и войны?»[124]

Урсула писала эти строки, когда ей уже было семьдесят лет. Свое решение поехать в Москву на учебу она принимала, когда ей едва исполнилось двадцать пять. Это разные точки для измерения одного и того же решения.

Что же еще могло повлиять на решение Урсулы Кучински, матери и верной жены, в 1933 году?

Несомненно, когда Урсуле было предложено отправиться в Москву на учебу, в душе ее царило смятение. Разлука с мужем ее не страшила. Она уже поняла, что ее увлечение Рольфом, женой которого она была, по существу, с 1926 года, то есть еще до официального замужества, ослабло. Ее тянуло к общественной работе, к борьбе, к активным действия политического характера.

Рольф был человеком иного склада, иного темперамента, иных политических взглядов. Спокойный, обремененный заботой о своей семье и о своем положении в обществе, он мало интересовался событиями, которые не влияли на его работу.

Политические споры в семье Гамбургеров были нечастыми, но острыми. В этих дискуссиях Рольф отстаивал свою точку зрения, не соглашался с женой, требовал от нее прекратить партийную работу. Но в душе он, видимо, все же постепенно изменял свои оценки происходящего и свои цели в жизни.

Однако Рольф от своих принципов и взглядов на жизнь отступал очень медленно. Свои ошибки он признает значительно позже, когда Урсула уедет в Москву, когда в Германии окрепнет фашистская диктатура. Понимая, что в клетке нельзя чувствовать себя счастливым, он согласится сотрудничать с Разведывательным управлением Красной армии и станет выполнять задания советской военной разведки не только в Китае, но и в других странах и вновь встретится с Урсулой.

Как мы помним, в 1930 году Урсула по рекомендации писательницы Агнес Смедли встретилась с Рихардом Зорге. Несомненно, он произвел на молодую женщину сильное впечатление. Рихарду было тридцать пять. Урсуле — двадцать три.

«Я нашла его обаятельным и красивым, — писала Урсула много лет спустя, — таким, каким его описывали другие…»[125]

Эта фраза говорит о многом. Во-первых, что Урсула, как молодая и красивая женщина, несомненно, обратила внимание на Рихарда, который выделялся среди ее шанхайских знакомых. Во-вторых, персона Зорге привлекала внимание женской части немецкой колонии в Шанхае, о нем говорили, и его «описывали другие» женщины в разговорах с Урсулой. Феномен всегда привлекает внимание и пользуется популярностью.

«Продолговатое лицо, густые, вьющиеся волосы, глубокие уже тогда морщины на лице, ярко-голубые глаза, обрамленные темными ресницами, красиво очерченный рот, — так описывала Рихарда Зорге спустя почти что сорок лет Урсула Кучински и признавалась: — Я описываю Рихарда только потому, что, видимо, о нем нельзя думать, не видя его перед собой…»[126]

Рихард руководил работой Урсулы недолго. Тем не менее он оставил в ее душе заметный след. Деловые отнотения, окруженные романтикой нелегальной работы, готовность Рихарда всегда объяснить Урсуле самые сложные политические вопросы и вопросы, которые были связаны с ее личными отношениями с Рольфом, делали Рихарда Зорге в глазах его помощницы умным, обаятельным и смелым человеком, готовым рисковать во имя тех же идеалов, которым была верна и Урсула. Это их сближало. Они хорошо понимали друг друга и безошибочно вели трудную нелегальную работу в исключительно сложных условиях Шанхая. Такое взаимодействие окрыляет, наполняет душу теплым светом, укрепляет готовность и дальше активно участвовать в совместной борьбе за справедливое дело.

Решение отправиться в Москву на учебу Урсула принимала самостоятельно. Где был в это время Рихард Зорге, она не знала. Но понимание того, что он где-то был, гдето вел свою нелегальную работу — полезную и опасную, которая была намного интереснее, чем «нормальная» жизнь в обеспеченной семье, позволило ей принять трудное решение.

Возможно, Урсула была тайно влюблена в Рихарда. Ближе к истине то, что Зорге стал ее идеалом, с которого она стала брать пример.

Зорге считал Урсулу одним из своих верных помощников и соратников по опасной борьбе. Но не больше.

За два года работы с Зорге Урсула принимала участие в организации его восьмидесяти встреч с товарищами. Были ли все они агентами, в то время Урсула не знала. В 1977 году Урсула очень тепло описывала свои редкие встречи с Рихардом Зорге в Шанхае. К этому времени ему уже было присвоено звание Героя Советского Союза[127]. Но в глазах Урсулы Кучински Р. Зорге был героем уже в 1930 году. Она хотела быть рядом с такими, как он, — красивыми, правильными, верными и смелыми людьми, которые уже отчетливо понимали, что над человечеством нависает опасность. Черные тучи войны зарождались в фашистской Германии, где к власти пришли Гитлер и его сторонники, и в Японии, войска которой уже терзали Китай, Маньчжурию и готовы были переступить границы других государств, в том числе и Советского Союза.

Существовала еще одна причина, которая стала важнейшим обстоятельством, заставившим Урсулу в конце 1933 года покинуть Китай. Прибыв в Москву, она так писала в своем отчете: «По мере укрепления национал-социалистического режима в Германии в Шанхае тоже была создана группа НСДПА. Руководителем группы стал X. Газенерл[128]. Он получил из Берлина задачу выявить в Шанхае всех немцев, которые подозревались в связях с коммунистической партией Германии или были ее членами. Газенерл тщательно собирал сведения обо всех немцах, работавших в Шанхае и составил о них подробный отчет, с которым выехал в конце 1933 года в Берлин. В докладе, как мне сообщил друг нашей семьи, которого Газенерл оставил за себя на время его командировки в германскую столицу, в списке членов немецкой общины я упоминалась под двумя фамилиями — Кучински и Гамбургер. В Берлине Газенерлу было достаточно и 10 минут, чтобы установить мои истинные политические взгляды. Опасность возникла неожиданно. Она была близка и усиливалась еще и тем, что я — выходец из еврейской семьи…»[129]

Вскоре список Газенерла начал работать. Первым был арестован секретарь Агнес Смедли китайский товарищ Ом Фонга. Это уже был сигнал приближавшейся опасности. Именно после этого ареста Урсула и получила указание нового резидента полностью прекратить нелегальную работу и предложение выехать на учебу в Москву. Она выбрала второй путь…

В начале 1934 года У. Кучински, оставив сына у родителей Рольфа в Чехословакии, прибыла в Москву. Цель прибытия в советскую столицу — обучение в разведывательной школе. Начальник Разведывательного управления РККА Ян Берзин лично интересовался судьбой молодой разведчицы. Он принял решение о том, где и в качестве кого «Соня» будет сотрудничать с советской военной разведкой. По распоряжению Я. Берзина «Соня» должна была стать разведчиком-радистом, изучить шифровальное дело, устройство радиостанции, порядок организации радиосвязи с Центром, меры безопасности. И самое сложное — порядок комплектования специальной радиостанции из приборов, которые можно было закупить в магазинах радиотоваров.

В то время, когда «Соня» обучалась в разведшколе, специальных радиостанций советские институты еще не производили. История специальной радиосвязи началась только в 1927 году, после того как один из пионеров коротковолновой связи Э. Кренкель организовал радиолинию между Новой Землей и Москвой, Ленинградом и Баку. Считается, что именно после этих сеансов родилась и оформилась в научное изобретение коротковолновая радиосвязь[130].

Изобретение Э. Кренкеля вскоре было использовано в военной разведке и стало быстро внедряться для связи Центра с нелегальными резидентурами, которые под руководством Яна Берзина создавались в странах Западной Европы. Одна из таких нелегальных радиофицированных резидентур была создана в те годы в Германии. Нелегальные работники Разведуправления РККА, действовавшие в Берлине, приобрели радиолавку и мастерскую по ремонту радиоприемников. Следуя указаниям из Центра, они смогли собрать радиоприемник и радиопередатчик и установили новое устройство на пригородной вилле, принадлежавшей одному из агентов. Радиосвязь с Центром из Германии начала работать.

В 1929 году Центр установил радиосвязь с харбинской и шанхайскими резидентурами. В Харбине действовал советский разведчик-радист Макс Клаузен. В период вооруженного конфликта на КВЖД радиолиния М. Клаузена сыграла важную роль в своевременном обеспечении советского командования важными сведениями. Каждую ночь в течение двух месяцев Клаузен, в последующем радиет Р. Зорге в Японии, передавал важные сведения о противнике в штаб В. К. Блюхера, командующего советскими войсками на Дальнем Востоке.

Успешная работа Макса Клаузена открыла новую перспективу в работе разведки — использование радиотехнических средств для оперативной связи Центра с зарубежными резидентурами. Эта связь осуществлялась с быстротой молнии, и ее не могли задержать строгие пограничники или сотрудники таможни на контрольно-пропускных пунктах. Радиоволнам не мешали строгие правила пересечения государственных границ и многое другое, чего всегда опасались курьеры, доставлявшие сведения из далеких и близких столиц иностранных государств.

События на КВЖД свидетельствовали, что в случае обострения обстановки на границе курьерская связь резидентур с Центром могла поддерживаться только окольными путями, была ненадежной и медленной. Успех М. Клаузена был оценен правильно — агентурная сеть, оснащенная радиосвязью в виде портативных КВ־радиостанций, позволит командованию быть своевременно осведомленным обо всех планах противника…

Но таких типовых радиостанций в распоряжении Разведуправления еще не было. Они создавались умельцами, такими как Макс Клаузен.

В то время, когда Урсула Кучински прибыла в Москву и была определена для подготовки в разведшколу, Отдельная радиолаборатория, находившаяся в Москве, была преобразована в Научно-исследовательский институт связи. Количество сотрудников института было увеличено, к исследованиям были привлечены лучшие кадры радиоспециалистов. Заместителем директора по науке был назначен доктор технических наук, профессор Борис Агеев. Лучшие выпускники Военно-инженерной академии связи в Москве и Электротехнической академии в Ленинграде были направлены в новый институт. Для этой же цели через военные комиссариаты были отобраны высококвалифицированные инженеры и техники, которые работали в отечественной радиопромышленности.

На работу в военную разведку были призваны лучшие в те годы радиолюбители-коротковолновники Л. Долгов, О. Туторский, С. Королев и другие.

Полковник Николай Шечков, который работал в военной разведке в 1932 году, так описывал этот начальный период в становлении специальной радиосвязи: «…Эти специалисты были привлечены для работы в разведке по рекомендации Сергея Павловича Павлова, который сам был не просто известным радиолюбителем-коротковолновиком, но и являлся в течение длительного времени одним из организаторов радиолюбительского движения в Советском Союзе. В тридцатые годы С. П. Павлов был секретарем цен тральной секции коротких волн общества «Друзей радио».

Радиолюбители-коротковолновики, пришедшие в разведку, заложили основы особой системы ведения радиосвязи, которой были присущи оперативность, умение обнаруживать работающие в эфире радиостанции при слабой слышимости, четкая работа на ключе Морзе, способность быстро ориентироваться при выборе наилучших по прохождению рабочихрадиоволн…»[131]

У. Кучински об этих упорных и настойчивых поисках ничего не знала. По профессии она была библиотекарем и продавцом книжного магазина. Неожиданно для «Сони», не имевшей технического образования, ей было предложено пройти курс специальной подготовки и освоить, если можно так сказать, профессию разведчика-радиста. Она согласилась. Урсулу всегда привлекали новое, необычное и трудное.

Вспоминая период обучения в разведшколе, где вместе с ней обучались еще восемь радистов, «Соня» писала: «…Я быстро освоилась с новой жизнью. Монтажом аппаратов я занималась с удовольствием, в передачах по азбуке Морзе добилась хорошей скорости, только теория мне в целом не нравилась. Мне кажется, что в этой области я была старательным, но неспособным учеником. Я собирала приемники, передатчики, переключатели постоянного тока, механизм настройки волн и изучала русский язык…»[132]

Так Урсула Кучински оказалась на одном из новых и важных направлений деятельности советской военной разведки.

Среди преподавателей «Сони» был и Николай Шечков, бывший матрос Балтийского флота, в 1932 году отобранный для работы в военной разведке.

Планы обучения «Сони» в разведшколе и ее дальнейшей работы в военной разведке утверждал Я. Берзин. Первоначально планировалось направить «Соню» на нелегальную работу в одну из европейских стран с целью сбора сведений о Германии, в которой укреплялся фашистский режим. «Соня» владела немецким и английским языками, и это создавало благоприятные возможности для ее устройства в любой европейской столице.

Однако когда «Соня» завершила подготовку в разведшколе, ей неожиданно предложили отправиться в спецкомандировку в Маньчжурию. Это было вызвано несколькими серьезными соображениями. Первая причина состояла в том, что в 1934 году сведения, поступавшие в Центр от разведчиков, работавших на Дальнем Востоке, свидетельствовали о нарастании угрозы со стороны Японии, которая накапливала в Маньжурии значительные силы. Эта подготовка к войне против СССР началась еще в 1931 году. 19 сентября 1931 года японцы устроили провокацию на арендованной ими у Китая Южно-Маньчжурской железной дороге, обвинив китайцев в разрушении железнодорожного полотна. Японские войска захватили ряд китайских городов вдоль ЮМЖД и разоружили многие китайские гарнизоны. К началу 1932 года японцы захватили всю Маньчжурию, создав марионеточное государство Маньчжоу-го. В Разведуправлении РККА эти японские акции оценивали как создание плацдарма для агрессии против СССР, Монголии и остальной части Китая.

Оценки Разведуправления оказались правильными. На Дальнем Востоке уже чувствовался запах пороха.

Вторая причина нового задания для «Сони» заключалась в том, что Разведуправление РККА испытывало острую нужду в специалистах, которые имели опыт работы в условиях Китая. «Соня» такой опыт имела. Она не отказалась от поездки в Мукден, от поездки в район, в котором фактически было военное положение.

Обучение в Москве закончилось не без курьезной ситуации. Вначале сотрудник Разведуправления предложил «Соне» выехать в Мукден в качестве жены одного немецкого товарища, который тоже направлялся в Маньчжурию для выполнения задания военной разведки. Работник Центра, майор, сообщил «Соне», что ей будет выдан «соответствующий паспорт» и что этот товарищ «будет одновременно ее руководителем».

— Я пыталась убедить майора в том, что это невозможно, — вспоминая этот случай, рассказывала Урсула. Она говорила сотруднику Центра, что ее и ее мужа Рольфа в Шанхае многие хорошо знают. И было бы нелепо вдруг появиться в Мукдене «с фальшивым паспортом в качестве чьей-то жены после того, как официально считалось, что я провожу свой отпуск в Европе…»[133]

Майор, предложение которого вызвало оправданный протест у «Сони», предложил ей еще раз подумать о состоявшемся разговоре. Но Урсула от своей оценки ситуации не отказалась.

Когда ее в очередной раз пригласили в Разведуправление, с ней беседовал новый сотрудник разведки, который представился ей как Андрей[134]. Под этим псевдонимом работал военный разведчик Гай Туманян. Он согласился с сомнениями «Сони» и предложил ей вместе с ним подумать о том, как и в качестве кого ей лучше всего было бы обосноваться в Мукдене.

«Соня» взяла инициативу в свои руки. Она предложила вполне реальный план своего появления в Мукдене. Она могла бы выехать в этот город не с фальшивыми документами, а с ее настоящим паспортом, вместе с сыном Мишей. В Мукдене она могла бы открыть свой частный книжный магазин или представительство какой-либо крупной книготорговой фирмы. Такое представительство не только бы скрыло истинные цели ее пребывания в этом городе, но и создавало бы благоприятные возможности для установления контактов с образованными и влиятельными китайцами, и с японцами.

Разведчица попросила разрешить ей разыскать в Шанхае Рольфа, который, она не сомневалась, окажет ей помощь.

Предложение «Сони» было принято.

Г. Туманян подробно рассказал «Соне» о ее будущем коллеге и начальнике, с которым она направлялась в командировку в Мукден. Он прошел ту же подготовку, что и Урсула, по профессии — моряк, по национальности — немец, выходец из рабочей семьи. Звали его Иоган[135].

В начале апреля 1934 года Иоган и Урсула выехали в Прагу. Урсула отправилась к родителям Рольфа и наконец-то встретилась с сыном, который уже подрос и вначале не узнал свою мать.

Из Праги Урсула с Мишей и Иоган выехали на поезде в Триест. Ехали в разных купе. Встретиться они должны были на пароходе, где и должны были «познакомиться». Этот сценарий разрабатывала Урсула вместе с Г. Туманяном. Утверждал план спецкомандировки Я. Берзин.

Путь разведчиков Погана и Урсулы в Китай пролегал через Средиземное море, Суэцкий канал и Индию с остановками в Каире, Бомбее, Сингапуре и Гонконге.

Через три недели итальянский пароход «Конто Россо» прибыл в Шанхай. Радостный Рольф встретил жену и сына. Но эта встреча была короткой. Урсула сообщила мужу о том, что она хотела бы открыть в Мукдене свой книжный магазин.

Рольф понимал, что Урсула не случайно направляется в этот город. Зная характер жены, он не стал расспрашивать о подробностях ее поездки в Мукден. Рольф понимал, что Урсула никогда не скажет ему то, что ему не положено знать, однако обещал помочь ей устроиться в этом городе.

В первый же вечер пребывания в Шанхае Урсула сказала Рольфу о том, что в Мукдене она будет проживать не одна…

Это сообщение сильно расстроило Рольфа. Он все еще надеялся на то, что отношения с женой наладятся и их семейная жизнь будет такой же, как и в первые годы после брака.

Объяснение было тяжелым. Последнее слово произнес Рольф:

— Все равно, я ни в коем случае не хочу терять тебя и Мишу навсегда…

Официально Урсула и Рольф Гамбургеры не разводились. Урсула, собираясь в Мукден, посетила несколько книжных магазинов, расположенных в Шанхае. Ей удалось найти работу представителя книготорговой фирмы «Эванс и К.». По оптовым ценам за свои деньги Урсула закупила небольшую библиотечку, получила все каталоги и, самое главное, сертификат, удостоверяющий, что госпожа Урсула Гамбургер представляет фирму «Эванс и К.». Она заказала комплект визитных карточек и конвертов для переписки с будущими клиентами.

До Мукдена было около тысячи восемьсот километров. Сборы в это сложное путешествие были непростыми. Задача состояла в том, чтобы переправить через границу детали радиопередатчика, который «Соня» должна была собрать и «оживить» в городе, переполненном сотрудниками японской контрразведки.

Радиопередатчик тех времен был громоздким. Он был во много раз больше современного цифрового фотоаппарата, который помещается на ладони.

Большие трудности доставила «Соне» маскировка трансформатора радиостанции. Вначале этот прибор разведчики планировали купить в Мукдене. Но оказалось, что там такие электрические устройства не продаются. Пришлось покупать трансформатор в Шанхае. Но как доставить в Мукден этот тяжелый кусок железа? В чемодан с вещами его положить было невозможно — китайские таможенники обязательно обнаружили бы это специальное устройство. Не могли не заметить трансформатор и сотрудники японской таможни.

О том, как замаскировать трансформатор, «Соня» думала не один день. И нашла выход. Она попросила Рольфа «выделить» ей одно кресло, которое, как она сказала, было ей необходимо для придания офису торговой фирмы, представителем которой она являлась, особой респектабельности.

Рольф согласился. Кресло было огромным, зелено-коричневым чудищем. Разведчики извлекли из кресла набивку, заложили трансформатор под обшивку и прикрепили его проволокой к пружинам. После восстановления обивки, кресло потяжелело на несколько килограммов, но трансформатор был замаскирован. В таком виде он и был отправлен в Мукден в грузовом почтовом вагоне.

В мае 1934 года Иоган и Урсула с сыном прибыли в Мукден. На вокзале они получили кресло. Вместе с креслом и чемоданами, в которых тоже были замаскированы отдельные радиодетали и лампы для передатчика, добрались до гостиницы «Ямото», чистенького и уютного отеля для иностранцев.

В гостинице Иоган проверил «самочувствие» трансформатора. Когда он открепил обшивку кресла, Урсула ахнула. Проволока, которой прибор был прикреплен к пружинам кресла, обломалась, и он держался только на шпагате, которым предусмотрительный Иоган дополнительно закрепил тяжелый прибор к пружинам. Если бы этот шпагат не выдержал, трансформатор, прорвав обшивку кресла, вывалился бы или в почтовом вагоне, или во время доставки кресла в гостиницу.

Иоган предложил «Соне» снять виллу на троих — то есть виллу, где бы могли проживать «Соня» с сыном и он, Иоган. Однако «Соня» этот вариант не одобрила. Она понимала, что проживание под одной крышей неизбежно приведет ее к близким отношениям с Иоганом. Этого она опасалась, так как не была уверена в том, что хотела видеть Иогана в качестве своего мужа. Совместное проживание с Рольфом убедило ее в том, что узы семейного счастья не могут быть прочными, если они завязаны наскоро.

Разведчики восстановили связь с китайскими партизанами. «Соня» дважды в неделю выходила в эфир. Порой ей приходилось в течение одного радиосеанса передавать до пятисот групп зашифрованного текста. В каждой группе по пять цифр. Затем она принимала указания Центра. И так недели, месяцы…

Кроме сеансов связи с Центром, «Соня» проводила встречи с китайскими товарищами. Встречи проходили в ночное время, в разных районах города, бывало и около ворот городского кладбища. Иногда «Соня» выезжала для проведения встреч с китайскими источниками в Харбин. Когда она уезжала в этот города, Иоган оставался с Мишей. Они ужинали вместе, вместе ожидали «Соню». Миша — свою маму, Иоган — верного и смелого соратника, которому доверял, как себе.

Молодые люди, оказавшиеся в исключительно трудных условиях, объединявшие свои усилия для решения общих задач, не могли не подружиться и не сблизиться.

В апреле 1935 года «Соня» должна была провести очередную встречу с китайским товарищем, которого звали Фен Лак. За год пребывания в Мукдене она провела уже более десяти встреч с этим партизаном, знала, что он точен и аккуратен в подпольной работе. На встречах Фен Лак всегда передавал разведчице важные сведения о японской армии, дислокации гарнизонов, появлении в Маньчжурии новых японских воинских подразделений, которые прибывали из островов через корейские порты. Китайские товарищи полностью контролировали ситуацию и знали о японских гарнизонах в Маньчжурии достаточно много. Эти сведения высоко оценивались в Центре и использовались для подготовки специальных документов о японской армии. В частности, в Разведуправлении были подготовлены сборник «Железнодорожные и морские перевозки японской армии», «Сборник доку ментальных материалов по Дальнему Востоку», «Состояние химической промышленности Японии», «Способы применения японцами ядовитых дымовых шашек и гранат» и другие документы. Особую ценность представляли сборники документов, которые получили название «Разведывательная сводка по Японии». В каждой такой сводке были напечатаны добытые агентурными путями материала о японской армии, о состоянии японских морских сил и авиации, о японской военной разведке, ее организационной структуре и методах работы. В донесениях агентов из Маньчжурии и из Японии поступали сведения о японских подразделениях противохимической защиты и их вооружении. Большое количество материалов печаталось в Разведсводках о дислокации японских частей и подразделений в Маньчжурии. Товарищ Фен Лак делал большое дело.

На очередную встречу Фен не прибыл. Через два дня Фен также не вышел на обусловленное место. «Соня» третий раз вышла на встречу, но Фен так и не появился.

Возвратившись домой, разведчица направила в Центр донесение о потери связи с Феном. Через несколько дней она узнала от других товарищей, что Фен схвачен жандармами. Судьба Фена была незавидной. Арест означал пытки и смерть. Непокорный Фен, который рассказывал «Соне» о бактериологической лаборатории японцев в районе Харбина, об опытах, которые японские врачи проводят с живыми людьми, арестованными жандармами и тайно переданными японцам, мог оказаться в той же лаборатории в качестве подопытного «материала». Если «Соня» после ареста Фена все еще находилась на свободе, то это значило, что Фен не выдал ее китайским жандармам или японской контрразведке. «Соня» оказалась на грани возможного провала — она могла продолжать работу, но сколько продлится ее пребывание на свободе, она не знала. Опасность была велика. Впрочем, опасность возникла с тех пор, как она начала выполнять задания советской военной разведки в Китае, где хозяйничали японцы, добивавшиеся полного покорения этой страны.

«Соня» доложила в Центр о том, что произошло с Феном. Центр дал указание — прекратить работу, покинуть Мукден и перебраться в Пекин

Работать в Пекине «Соне» пришлось недолго. В мае 1935 года в Шанхае был арестован иностранец, которого местные власти обвинили в коммунистической пропаганде. Обвинение было опасным, так как коммунистическая деятельность бы запрещена в Китае гоминдановскими законами. Об аресте этого иностранца ежедневно писали все шанхайские газеты. «Соня» не знала этого человека, но могла предположить, что он был связан с советской военной разведкой. И она была бы права. Арестованный пропагандой коммунистических идей в Китае не занимался. Он был резидентом советской военной разведки. Радисткой арестованного была Рене Марсо, которая обучалась радиоделу вместе с «Соней» в московской разведшколе. О том, что Рене находится в Шанхае, «Соня» тоже не знала. Но это знал Центр, который приказал «Соне» немедленно покинуть Пекин и возвратиться в Москву. В Центре не без основания опасались, что японская контрразведка и китайская полиция могут каким-то образом выйти на «Соню» и арестовать ее. Иоганн Патра тоже получил новое задание и покинул Китай.

Дальнейшую судьбу Фен Лака и арестованного в Шанхае советского разведчика еще предстояло выяснить. По местным законам им грозила смертная казнь…

Часть 4. Дальневосточный дозор

Вторжение японских войск в Маньчжурию в 1931 году вызывало серьезное беспокойство в Москве. Выступая на торжественном собрании, посвященном 14-й годовщине Октябрьской революции, председатель Совета народных комиссаров СССР В. М. Молотов заявил, что позиция Советского Союза в отношении событий, происходивших в Маньчжурии, заключается в невмешательстве в этот конфликт, но подчеркнул, что действия Японии не могут быть оправданы.

Осторожно-нейтральное отношение Советского Союза к японскому вторжению в Маньчжурию объяснялось решением И. В. Сталина, который считал, что «в результате осуществления нового курса в экономике» СССР еще не накопил достаточно сил для отпора Японии[136], которая уже имела значительный военный потенциал.

Опасаясь преждевременного втягивания в военный конфликт с Японией, советское руководство тем не менее оказывало помощь китайским партизанам, которые вели активную борьбу против агрессора. Партизанам поставлялись оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества и многое другое. Иногда японской разведке удавалось вскрывать эти тайные поставки, что вело к усилению напряженности в советско-японских отношениях. Поэтому войска ОКДВА на границе с Китаем были приведены в повышенное состояние боевой готовности.

Нарком обороны К. Е. Ворошилов по поручению И. В. Сталина выехал на Дальний Восток. Цель поездки— детальное изучение обстановки на месте и разработка конкретных предложений по укреплению обороны советских восточных рубежей.

На Дальний Восток потянулись эшелоны, на которых перебрасывались советские войска и военная техника, предназначенные для усиления дальневосточной группировки. В Приморье было увеличено количество размещенных там тяжелых бомбардировщиков[137]. Силы советского военно-морского флота на Дальнем Востоке также пополнились новыми подводными лодками.

Группировка японских войск в Маньчжурии тоже увеличивалась. В 1932 году силы Квантунской армии были увеличены до 12 дивизий. В японских гарнизонах было сосредоточено около 350 000 солдат и офицеров. В 1933–1935 годах Япония значительно усилила военное присутствие в Маньчжурии и приступила к реализации своих долгосрочных планов— основательному закреплению в Северном Китае.

Кабинет министров Японии на тайном заседании 11 августа 1936 года утвердил Основные принципы государственной политики. Были определены основные задачи империи: «…завершить… вооружение, необходимое для обороны, быть в готовности…противостоять любым вооруженным силам, которые Россия сможет выставить на Дальнем Востоке, усилить военно-морские силы…до такой степени, чтобы в западной части Тихого океана было обеспечено превосходство над флотом Соединенных Штатов…».

Начальник советской военной разведки Ян Берзин предпринимал активные меры, направленные на усиление Дальневосточного дозора Разведуправления. Военной разведке удалось создать свои резидентуры не только в Токио, где успешно действовал Рихард Зорге, но и в Корее, Китае, Монголии и Маньчжурии…

Глава первая «ДОКТОР БОШ» НА ВСТРЕЧУ НЕ ВЫШЕЛ

9 ноября 1933 года начальник Разведуправления Ян Берзин направил резиденту военной разведки в Швеции Илье Болотину[138] письмо, в котором сообщал: «Дорогой Сименс! Дела восточного направления у нас настолько много поглощают и отнимают оперативного времени, что до настоящего момента не смог тебе написать более или менее обстоятельного письма о делах в сфере твоего влияния…»

«Дела восточного направления» действительно «поглощали и отнимали» у Берзина много времени. 1933 год был годом значительных перемен в деятельности Разведуправления Красной армии на Дальнем Востоке.

В Маньчжурии после предательства Лебедева надо было перестраивать всю разведывательную сеть, которая могла бы держать под наблюдением штабы и части Квантунской армии, японские гарнизоны и другие военные объекты.

Реорганизации подвергалась и работа Разведуправления в Монголии, где уже была создана база для действия советской военной разведки и повсеместно, особенно в армии, ощущалось сильное советское влияние. В частности, в созданных при помощи Советского Союза военных школах готовились монгольские артиллеристы, саперы, командиры конных формирований. Инструктором Монгольской народной армии по артиллерии, например, в то время был комбриг Наум Семенович Соркин[139], который в 1923 году окончил Высшую артиллерийскую школу. В 1923–1926 годах Соркин обучал артиллерийскому делу монгольских цириков[140]. Среди наиболее способных монгольских товарищей также подбирались кандидаты для подготовки в качестве войсковых разведчиков. Командиры Монгольской народной армии высоко ценили братскую поддержку и помощь советских советников. Простую монгольскую пословицу: «В юрте опора — центральный шест, в жизни — друг» хорошо понимали и монгольские и советские офицеры.

Китай занимал в планах Берзина тоже важное место. Этому были особые причины. В Китае расширялась гражданская война. В стране, освободившейся от колонизаторов, происходили перемены, в результате которых рождалось новое государство. В Москве были твердо уверены, что в Китае победит пролетарская революция, руководители которой опирались на поддержку широких крестьянских масс. Китайским революционерам помогали русские советники. В частности, военным советником в Китае был Василий Иванович Чуйков[141], будущий маршал и дважды Герой Советского Союза. В это же время в Китае действовали и другие советские советники. По согласованию с командованием Китайской красной армии они, в частности, подбирали наиболее талантливых молодых китайцев, юношей и девушек, направляли их в Москву для обучения в качестве радистов, которые затем действовали в партизанских группах и отрядах, обеспечивая связь их командиров со штабом Китайской красной армии.

В 1926 году в Китае особое задание начал выполнять сотрудник Разведуправления Красной армии Александр Аппен[142]. Он руководил нелегальной военной организацией Компартии Китая, создавал рабочие дружины, обучал китайцев методам партизанской борьбы, руководил восстаниями рабочих в Шанхае. В 1932 году Аппен возвратился в Москву, был награжден орденом Красного Знамени и назначен на должность заместителя начальника одного из отделов Разведуправления. Берзин часто советовался с Аппеном по различным вопросам, связанным с действиями советских разведчиков в Китае.

Берзин, как разведчик с большим опытом подпольной работы, был убежден, что китайские коммунисты одержат верх в борьбе за власть в стране, освободившейся от колониальной зависимости, и Китай станет социалистическим государством, дружественным Советскому Союзу.

В Китай из Москвы направлялись и представители Коминтерна. Разведуправление также стремилось создать свою сеть, способную своевременно собирать сведения о политической обстановке в различных районах Китая, и оказывать помощь Китайской красной армии.

Особое внимание Берзин и его ближайшие помощники уделяли сбору сведений военного характера о Японии. Военную разведку интересовали данные о состоянии японских вооруженных сил, военно-техническая документация, особенно в области создания новых видов оружия и военной техники.

Для сбора сведений о Квантунской армии создавались новые резидентуры в Маньчжурии, а для добывания сведений о Японии — агентурные группы в Токио и других городах этой страны. В качестве руководителя одной из них из Шанхая в Токио отправился Рихард Зорге. Свои дела и связи в Китае он должен был передать другому разведчику, с которым встречался в Берлине в 1932 году. Это был «доктор Бош». Во время той встречи Бош произвел на Зорге положительное впечатление. Он свободно владел немецким, хорошо знал обстановку в Германии, и Зорге почувствовал, что этот человек сможет справиться с работой в Шанхае.

Зорге не ошибался. «Бош», а это был лишь псевдоним разведчика, работал в Берлине уже несколько лет, был заместителем резидента, зарекомендовал себя хорошим вербовщиком и пытливым информатором, который добывал ценные сведения о политических процессах, происходивших в Германии.

Встреча Зорге и «Боша» в Берлине была краткой. Организуя эту встречу, Центр преследовал одну цель — дать двум разведчикам возможность познакомиться, что упростило бы их встречу в Шанхае, где Зорге должен был передать свои связи и дела этому новому резиденту, который продолжил бы работу в Китае.

Будущий шанхайский резидент кроме немецкого свободно владел английским и французский а также посредственно знал испанский. Свободное знание европейских языков должно было помочь «Бошу» в Шанхае, где ему предстояло организовать активную работу среди англичан, немцев и американцев.

Слабым местом в оперативной подготовке «доктора Боша» к специальной командировке в Китай было то, что он не знал китайского языка. В Центре считали, что этот недостаток разведчик сможет преодолеть. В Шанхае ему предстояло заняться изучением китайского языка.

Встречу «Рамзая» и «доктора Боша» в Шанхае Центр отменил. Зорге прямо из Ванкувера направился в Японию. Встретить «Боша» в начале 1933 года Шанхае должен был заместитель Зорге — разведчик «Пауль». Но в назначенный день на место встречи вышел только «Пауль». Под этим псевдонимом в Центре числился полковник Карл Римм[143]. «Пауль» в военной разведке служил с 1925 года, несколько лет был начальником сектора 3-го отдела Разведуправления штаба РККА. С мая по октябрь 1927 года проходил стажировку в должности начальника оперативной части штаба 57-й стрелковой Уральской дивизии. В 1930 году был направлен в Китай в качестве заместителя Рихарда Зорге. Действовал в Шанхае. Его жена Любовь Ивановна Римм[144] тоже действовала в Китае, была членом резидентуры Зорге в Шанхае, работала шифровальщицей.

«Бош» не появился, и через неделю «Пауль» сообщил в Центр о том, что «Бош» в назначенное время на встречу по условиям явки в Шанхае не вышел. Сорвалась и вторая встреча.

Что же произошло с человеком, который в Берлине произвел на Зорге хорошее впечатление?

Глава вторая БРОНИН ЗНАЧИТ НАДЕЖНЫЙ

В Берлине в 1933 году происходили события, которым через несколько лет суждено было серьезно изменить судьбу не только Германии, но и всей Европы. Приход к власти Гитлера и его последователей, укрепление национал-социалистической партии, идеи которой порождали в сердцах многих немцев чувство национального превосходства, демагогические обещания тех, кто оказался на вершине власти, сделать Германию великой державой изменили обстановку в стране.

Лозунги национал-социалистов были просты и понятны каждому. Однако счастливое будущее, которое Гитлер обещал немцам, могло быть построено только за счет других европейцев. Об этом в 1933 году в Германии мало кто думал. Оппозиционеры, осмеливавшиеся выступать против Гитлера или пытавшиеся разъяснять опасность такого внешнеполитического курса страны, арестовывались и уничтожались. Гестаповцы приобретали вкус к новой «работе». Тюрьмы были переполнены. В Германии побеждали черные идеи. В моду вошел черный цвет.

Новый порядок, насаждавшийся в Германии идеологами национал-социализма, незамедлительно отразился и на условиях деятельности сотрудников советской военной разведки, которые действовали в Берлине. Гестаповцы охотились не только за своими инакомыслящими земляками, но также и за разведчиками иностранных государств. Берзин, который в 1928 году категорически выступил против установления контактов советской военной разведки с германскими специальными службами, оказался прав[145]. Берлинская нелегальная резидентура Разведуправления, которой руководил Оскар Ансович Стигга[146], работала в новых сложных условиях.

Стигга докладывал в Центр об укреплении позиций Гитлера и его сторонников, сообщал о планах перевооруженил германской армии, обращал внимание Берзина на то, что в недалекой перспективе Германия силой потребует возвратить ей все, что она потеряла в результате Первой мировой войны. Такие перспективы, по оценке резидента, были вполне реальны. За ними — новый передел сфер влияния в Европе, который всегда вел к войнами и большим жертвам.

Стигга также докладывал Берзину, что недалек тот день, когда Германия начнет войну против Советского Союза. Немцы, которым не хватало жизненного пространства, всегда завидовали Польше и особенно России с ее бескрайними просторами и неисчерпаемыми природными богатствами. Из-за этих сказочных просторов и несметных богатств в прошлые века многие полководцы западных и восточных государств лишались сна и отправлялись в походы на Русь. Кто с мечем, кто с кривой саблей.

Оскар Ансович понимал, к чему могут привести Германию Гитлер и его последователи. Резидент готовился к серьезному противодействию со стороны германской контрразведки. Он обратился к Яну Берзина с просьбой укрепить его резидентуру двумя-тремя молодыми разведчиками, которые бы в совершенстве владели немецким языком и имели опыт оперативной работы.

Просьбу Стигги Берзин выполнил только частично. Он сообщил резиденту о том, что его заместитель по oneративным делам «Доктор Бош» получает новое задание и должен покинуть Европу. Стигга знал, что в августе 1932 года Берзин в личном письме уже предлагал Бронину самостоятельную работу в Китае. Тогда, в 1932 году, в Берлине состоялась встреча Рихарда Зорге с Яковом Брониным[147], который должен был принять у Зорге дела резидентуры военной разведки в Шанхае.

Бронин готовился к отъезду в Китай, но указание, поступившее из Москвы, как всегда, пришло неожиданно и вносило в работу Стигги серьезные изменения. Резидент понимал, что решение Центра было вызвано серьезными обстоятельствами, повлиять на которые он не имел ни малейшей возможности. Ему не хотелось расставаться с «Доктором Бошем», который уже около двух лет был его заместителем и приобрел хороший опыт оперативной работы. Но время отъезда пришло.

Указание Центра Стигга передал «Бошу». Под этим псевдонимом в Центре числился Яков Григорьевич Бронин. За два года совместной работы на нелегальном положении у Стигги сложились с Брониным хорошие деловые и теплые дружеские отношения. Этому способствовали многие обстоятельства. Во-первых, Бронин, как и Стигга, родился и вырос в Латвии в городе Туккуне. Благодаря усилиям родителей, особенно отца, который умер в 1919 году, Бронин получил хорошее образование. Отец его был раввином и готовил Якова к такой же работе. У отца Яков научился уважать и понимать людей, с его помощью изучил немецкий и английский языки, но раввином стать не захотел.

Во-вторых, молодого Якова, как и Стиггу, увлекла романтика революционной борьбы. В 1920 году он работал заместителем редактора кременчугской газеты «Дело революции», затем сражался на Украинском фронте. В 19261927 годах Бронин — политработник на Туркестанском фронте, затем — редактор журнала «Военный вестник». Он также редактировал военные издания «Спутник политработника» и «Военный корреспондент». Бронин также написал учебник, который назывался «Политграмота комсомольца».

В 1928 году Яков Бронин поступил в Институт красной профессуры, где на него и обратил внимание представитель военной разведки. Бронин (он же Лихтенштейн), свободно владевший несколькими европейскими языками, благонадежный студент Института красной профессуры, не мог не привлечь к себе внимания представителя военной разведки. Такие кадры, как Бронин, в то время были большой редкостью.

Бронину не удалось завершить полный курс обучения в институте. Он принял предложение представителя военной разведки и был определен на учебу в разведывательную школу. Успешно освоил навыки новой специальности, которая увлекла его своей романтикой и возможностью проявления личных способностей. В идеи большевиков Бронин верил глубоко и полностью разделял их.

После успешного окончания обучения в разведывательной школе Бронин выехал в Берлин. Он имел паспорт гражданина Латвии, занимался мелким бизнесом, а на самом деле являлся помощником резидента военной разведки в Германии Оскара Стигги.

В конце 1932 года в Берлин прибыл новый помощник Стигги — разведчик «Леон». Бронин встретил «Леона», который произвел на него хорошее впечатление — высокий, статный, он был похож на профессора любого европейского университета. Очки, которые носил «Леон», придавали ему вид ученого, которого трудно было заподозрить в связях с разведслужбой иностранного государства. «Леон» прибыл в Берлин не один, а с женой, которая свободно владела немецким языком и могла бы украсить своим присутствием любое интеллектуальное общество.

Бронин провел с «Леоном» несколько оперативных мероприятий и пришел к выводу, что за месяц, который был отведен на передачу дел новому помощнику резидента, тот не сможет в полном объеме освоить новые обязанности. День отъезда Бронина в Шанхай приближался. В Центре ему уже был присвоен новый псевдоним — «Абрам». Но «Леон» к работе в качестве заместителя резидента оказался не готов, о чем Стигга и сообщил в Центр.

Берзин нацелил «Леона» на выполнение других задач, а новым помощником Стигги назначил разведчика «Тео», опытного оперативного работника. Передача дел затянулась, и Бронин не смог в конце 1932 года выехать в Москву для конкретизации задач, которые ему предстояло решать в Шанхае. Сделал он это только в феврале 1933 года.

Во время встречи с Берзиным Бронин получил четкие указания по работе в Шанхае. Главная задача, которую поставил перед ним начальник военной разведки состояла в подборе кадров из местных китайцев и японцев, проживавших и работавших в Шанхае, для направления их на острова. Островами в Разведуправлении в 1933 году называли Японию.

Бронин две недели находился в Москве, изучал необходимые документы и инструкции, беседовал с Борисом Мельниковым и Александром Аппеном, которые глубоко разбирались во внутриполитической обстановке в Китае и, в частности, в Шанхае.

В середине марта 1933 года Бронин с документами на имя доктора Кремера выехал поездом из Москвы в Вену, из которой он должен был перебраться в Рим и на одном из пассажирских судов итальянской морской транспортной компании отправиться в Шанхай…

В Бржецлаве, на чешско-австрийской границе, австрийский полицейский чиновник, проверяя паспорт Кремера, спросил его:

— Значит, вы из Москвы?

Когда Бронин ответил утвердительно, пограничник неожиданно предложил пассажиру выйти из поезда.

Бронин удивился и попытался выяснить, что беспокоит офицера. Тот, в свою очередь, спросил:

— А вы в Москву не по политическим делам ездили?

Новый вопрос звучал с особым смыслом — «политические дела» при посещении Москвы предполагали контакты с московскими большевиками или представителями Коминтерна.

Полицейский продолжил допрос:

— Сколько дней вы пробыли в Москве?

— Два месяца.

— Сколько времени вы думаете пробыть в Вене?

— Около недели.

— Где вы будете жить в Вене?

— Не знаю. Может быть, вы посоветуете, где мне остановиться?

Полицейский назвал одну из гостиниц и задал новый вопрос:

— С какой целью вы едете в Вену?

— Посмотреть этот прекрасный город…

Чиновник поставил въездной штамп и ушел. Однако через несколько минут он возвратился и продолжил свой допрос. Последним прозвучал вопрос, который, видимо, больше всего беспокоил полицейского:

— Значит, от вас не исходит никакой опасности?

Доктор Кремер, улыбаясь, сказал, что он инженер по профессии, его в Берлине ждут важные дела и в столице Германии он достаточно известный человек, который никогда не нарушал местных законов.

Вероятно, последние слова пассажира прозвучали достаточно убедительно, и полицейский ушел. Но не навсегда.

Из Вены в Берлин Бронин выехал вечером 2 апреля 1933 года. При посадке в поезд он опять вызвал подозрение у другого бдительного австрийского полицейского, который заявил:

— Ваш паспорт я оставлю у себя. — Заметив китайскую визу, он спросил: — В Китай, вы, конечно, поедете через Россию?

«Абрам» показал полицейскому билет, в соответствии с которым он должен был отправиться в Шанхай из Триеста.

Чиновник внимательно изучил билет, а затем неожиданно сказал:

— Направление всегда можно изменить…

Затем он поинтересовался, где «доктор Кремер» проживал в Вене, и сказал, что должен запросить Вену и сообщить о прибытии доктора Кремера в Берлин.

Перспектива, которая ожидала Бронина в Берлине, была не из лучших. Если он поедет этим поездом дальше до Берлина, то на конечной станции окажется в руках гестаповцев. Его фальшивый паспорт проверки не выдержит. Оставалось только одно — на одной из промежуточных остановок, оставив в поезде весь багаж, исчезнуть. Бронин решил действовать. Времени было в обрез. В шесть часов утра поезд прибывал в Лейпциг.

В Лейпциге Кремер сказал проводнику, что выйдет на перрон для приобретения утренних газет, и попросил присмотреть за его багажом. Это успокоило проводника.

На перроне Бронин смешался с другими пассажирами, вышел на привокзальную площадь, нанял такси и уехал в центр города, где, побродив до открытия магазинов, приобрел пальто, шляпу и кое-какие другие вещи. Затем нанял второго таксиста, которого попросил доставить его из Лейпцига в Берлин. Таксист был удивлен, но, узнав, что у пассажира в столице проживает мать, которая тяжело заболела, согласился оказать ему услугу.

В Берлине Яков Бронин встретился с Оскаром Стигой, доложил все, что с ним произошло в поезде. Оскар сообщил, что в Германии арестован руководитель немецких коммунистов Эрнст Тельман и полиция крайне подозрительна ко всем, кто прибывает в германскую столицу. Особенно из России.

Оскар разместил Бронина на конспиративной квартире. 11 апреля разведчик докладывал в Центр: «Я имел достаточно времени, чтобы в полном спокойствии обдумать дальнейшие перспективы. Мне кажется, что через некоторое время я все же смогу поехать по намеченному направлению. За месяц я настолько изменю свою внешность, что с новым паспортом можно будет двинуться в путь. Как мне не раз приходилось убеждаться, лишь замена пенсне очками и изменение прически настолько изменяли выражение моего лица, что люди, даже хорошо мне знакомые, не сразу меня узнавали…»

Центр согласился с предложением Бронина. 12 июля 1933 года он отправился в Шанхай из итальянского порта Бриндизи. Путь из Европы в Китай был далек. На больтом пассажирском пароходе «Конте Россо» на него никто не обратил внимания. В Шанхай Бронин прибыл только 5 августа 1933 года, то есть более чем на полгода позже намеченного срока. В Шанхае ему предстояло еще раз доказать, что Бронин означает только одно — надежный. Центр присвоил ему новый псевдоним — «Абрам»…

Глава третья «АБРАМ»

В Шанхае «Абрам» встретил «Пауля», который после отъезда Зорге, руководил резидентурой военной разведки в этом городе. На первой же встрече «Пауль» рассказал новому резиденту особенности разведывательной работы в Шанхае. В городе действовали разведки и контрразведки крупных европейских государств. Одни всячески пытались защитить то, что уже было потеряно их правительствами, другие, наоборот, действовали активно и агрессивно, стремясь основательно закрепиться в Китае, который был ослаблен борьбой против колонизаторов, японцев и гражданской войной, бушевавшей в разных районах огромной и многолюдной страны.

Поданным, которыми располагал «Пауль», в Шанхае действовали представители английской, немецкой, американской, итальянской, французской и японской разведок. Большую активность проявляла местная китайско-гоминдановская разведка. В борьбе против советской разведки эти иноразведки часто координировали свои действия, обменивались сведениями о выявленных китайских коммунистах и их связях с иностранцами, особенно с представителями Советского Союза. Против «красной разведки», к которой гоминдановская контрразведка относила представителей разведки Китайской красной армии, советской разведки и разведки Коминтерна, все силы иноразведок боролись ожесточенно. И это обстоятельство значительно усложняло деятельность резидентуры, которую после отъезда «Рамзая» должен был возглавил «Абрам».

У нового резидента кроме опыта разведывательной работы, полученного в Германии, где режим тоже был жестким, имелись и другие положительные преимущества. Во-первых, он был еще сравнительно молод, холост, что тоже было важно, активен, полон энергии, которую хотел бы использовать во благо Советской России.

Во-вторых, он был глубоко убежден в правильности не только выбранного им жизненного пути, но и государственного строя, который существовал в Советском Союзе. Важно было и то, что «Абрам», обладавший пытливым умом, наблюдательностью и природной осторожностью, получил возможность посмотреть на все, что было создано его предшественником, внести элементы нового опыта в разведработу шанхайской резидентуры и повысить эффективность ее деятельности. Об этом как раз и говорил начальник Разведуправления Ян Берзин, провожая «Абрама» в специальную командировку в Китай.

Была у «Абрама» и одна ахиллесова пята — он не владел китайским языком, а это означало, что все вопросы в делах с китайскими товарищами и агентами он часто должен был решать с помощью местного переводчика. «Абрам» планировал изучить китайский, но понимал, что добьется этого не сразу.

«Абрам» серьезно отнесся к рекомендации «Пауля» о соблюдении мер безопасности и конспирации в Шанхае.

Он арендовал квартиру во французском секторе города, выплатил ее хозяину арендную плату за полгода вперед и договорился с ним, что впредь будет своевременно через банк оплачивать все расходы по ее содержанию. После этого благодаря рекомендательным письмам, полученным от некоторых влиятельных в Европе компаний, «Абрам» открыл небольшую фирму, установил контакты с поставщиками и наладил свой бизнес. Полиция, тайно наблюдавшая за деятельностью этого иностранца и контролировавшая на первых порах его деятельность, смогла убедиться лишь в том, что он занят делом, которое не противоречит местным законам. От агента резидентуры, работавшего в местной полиции, «Абрам» получил данные о том, что начальник полиции, удостоверился в его благонадежности и распорядился снять за ним наблюдение.

«Абрам» побеспокоился и о том, чтобы в резидентуре никто, кроме «Пауля», не знал о месте его проживания. Такая мера предосторожности была строгой, но, как оказалось, вполне оправданной. Остальные сотрудники резидентуры также не знали действительную фамилию нового руководителя, место его проживания и род занятий. Только «Пауль», офицер Разведывательного управления Красной армии и заместитель «Абрама», знал, как в случае необходимости его можно найти.

«Абрам» старался нигде не оставлять следов, которые могли бы в случае провала позволить местной контрразведке установить его личность. Покупая в магазинах одежду или иные приборы или вещи, он всегда свои покупки забирал с собой. Такая мера позволяла ему также не раскрывать свое место проживания сотрудникам магазинов. Продавцы и другой обслуживающий персонал магазинов под предлогом доставок покупок клиентам собирали сведения о них, создавая досье на своих клиентов, которым при необходимости пользовалась полиция.

Перестраивая резидентуру, «Абрам» руководствовался строгим указанием Центра, которое получил 16 августа 1933 года. В указаниях отмечалось: «Приведите резидентуру в порядок, освободитесь от малоценных источников, проведите перегруппировку аппарата, выделите часть сети в самостоятельную группу в Тянцзыне, сосредоточьте все силы на создание новой сети на островах…»[148]

На островах — значит в Японии.

В резидентуре, которую принял «Абрам» было более 50 источников. Некоторые из них были связаны с Компартией Китая. «Абрам» решил прервать связи с этими китайскими помощниками, так как считал, что они наиболее слабое звено в резидентуре, так как могли попасть или уже находились в поле зрения гоминдановской контрразведки. Рано или поздно это обстоятельство могло привести к провалу всех.

К концу 1933 года в резидентуре «Абрама» осталось только пятнадцать источников. От услуг остальных он отказался под различными благовидными предлогами. Среди отстраненных оказались источник «103-й» и его брат, которые длительное время оказывали резидентуре различные услуги, получая за это незначительное вознаграждение. Как позже выяснилось, это вознаграждение было единственным источником их существования. Оказавшись не у дел, они потеряли эту возможность. Более того, «Абрам» и «Пауль» потеряли контроль за действиями «103-го».

Остальных источников «Абрам» разбил на две группы. В шанхайской резидентуре остались: высокопоставленный чиновник из министерства иностранных дел Гоминдана, один из советников Чан Кайши, сотрудник посольства одного из западных государств, работник шанхайской почты, отвечавший за получение почтовых отправлений иностранных государств, офицер гоминдановской армии, японский полковник, который занимал в штабе Квантунской армии высокую должность. Были и другие источники.

Сведения, которые они передавали, касались разных проблем. Главная из них — борьба войск Чан Кайши против Китайской красной армии — освещалась достаточно подробно. Такие же подробные сведения «Абрам» получал от японского полковника из штаба Квантунской армии. По данным, полученным от этого источника, «Абрам» направлял в Центр донесения, которые всегда начинал одними и теми же словами: «Наш японский источник сообщает…»

«Абрам» не видел этого японца. На встречи с ним в Харбине или Гирине выходил доверенный человек, тоже японец, который и доставлял материалы полковника в Шанхай. Схема связи с японцем была сложной, но надежной. И в Харбине, и в Гирине Берзин уже создал резидентуры военной разведки. Несомненно, кто-то из сотрудников этих резидентур мог встречаться с японским полковником и получать от него секретные материалы штаба Квантунской армии. Но Берзин отказался от простой и на первый взгляд выгодной схемы работы с японцем. Безопасность этого источника, привлеченного к сотрудничеству с большим трудом, всегда была в центре внимания «Абрама». Неоднократно условиями работы с этим агентом интересовался и Центр, придавая ему большое значение.

Центр категорически запрещал «Абраму» расширять резидентуру за счет привлечения новых источников из местных китайцев. 29 мая 1934 года Берзин писал «Абраму»: «…Не следует создавать большой сети. Пусть она будет мала, но качественно способная выполнять не так уж большие задачи по вашей стране. Расширение сети теперь допустимо только за счет привлечения людей, имеющих возможности выехать на острова, организовать и вести там нашу работу. Это сейчас — генеральная установка для вас…»[149]

К концу 1933 года «Абрам» смог перестроить работу резидентуры и приступил к выполнению заданий Центра.

Наиболее трудной для реализации была задача создания в Японии новой группы разведчиков, способной действовать автономно. Изучив обстановку в Шанхае, а также многообразные местные возможности, «Абрам» разработал несколько вариантов внедрения в Японию агентов, способных развернуть на островах работу по созданию нелегальной резидентуры. Успех наметился не сразу. Только к концу 1934 года «Абрам» понял, что два разработанных им варианта, могут дать положительные результаты.

Главным действующим лицом первого варианта был китайский ученый, специалист по аграрным вопросам, который получил из одного японского института приглашение на работу в качестве сотрудника ведущей кафедры. Ученый придерживался левых взглядов, но их не афишировал. Он также, что было очень важно, не состоял членом в компартии. Привлечь этого ученого к сотрудничеству с военной разведкой и направить его в Японию для создания нелегальной группы, было нелегко. «Абрам», получив одобрение Центра, действовал в этом направлении осторожно, но настойчиво.

Ученый в 1932–1933 годах бывал в Японии, принимал участие в работе конференций, материалы которых передавал «Паулю». В конце 1933 года этот агент, которому в Центре был присвоен оперативный псевдоним «204-й», побывал в Канаде, где также принимал участие в работе конференции, которую организовал и проводил Тихоокеанский институт международных отношений.

«Абрам» смог дважды встретиться с «204-м», получил от него согласие оказать помощь в сборе материалов по Японии в сфере его деятельности и сообщил, как его представитель свяжется с ученым в Токио.

Готовя «204-го» к работе в Японии, «Абрам» дал ему ценные советы. Один из них сводился к тому, что ученый должен проявлять понимание нужд японского народа, но придерживаться позиций китайского патриота. Прямое японофильство, по мнению «Абрама», только вызвало бы подозрение японцев. Преклонение перед японцами, предупредил «Абрам» ученого, закроет ему доступ и к высокопоставленным представителям китайской колонии в Токио. Советы были правильными.

«Абрам» также рекомендовал «204־му» выехать в Японию не на японском теплоходе, так как в то время среди китайцев был объявлен антияпонский бойкот, а на американском, который прибыл в Иокагаму.

Устроившись в Токио, «204־й» дважды приезжал в Шанхай, докладывал «Абраму» о проделанной работе, получал указания.

На встрече в марте 1935 года «204-й» доложил о том, что завел обширный круг знакомых среди японцев, американцев и сотрудников китайского посольства в Японии. Среди этих новых знакомых были лица, которые представляли интерес для военной разведки. «Абрам» дал «204-му» конкретные рекомендации по их вербовке.

Через некоторое время «204-й» доложил о вербовке двух ценных источников. Вскоре он сделал новые предложения, которые, с точки зрения «Абрама», тоже представляли определенный интерес. Но он решил не рисковать и посоветовал своему помощнику пока поиск новых людей приостановить, нацелил его на закрепление уже установленных связей.

Вторым агентом, которого Бронину удалось внедрить в Японию, был женщина, красивая, самостоятельная и активная. Она занимала достаточно высокое социальное положение. Операция по ее внедрению в Японию завершилась в начале 1935 года.

«Абрам» также успешно решал и задачи Центра по сбору сведений о положении на фронтах гражданской войны в Китае. О ситуации на фронте он докладывал в Центр еженедельно. Сводки о действиях китайской Красной армии представляли значительный интерес для советского

Генерального штаба. Некоторые донесения «Абрама» об успехах и поражениях китайских красноармейцев докладывались высшему политическому руководству СССР. В Москве поддерживали действия китайских коммунистов, оказывали им моральную и материальную помощь. Небесполезны были советы и рекомендации, которые разрабатывались на основе донесений «Абрама».

О том, насколько точны и важны были сведения, которые «Абрам» направлял в Центр, можно судить по содержанию донесения, направленного резидентом в Центр 12 и 13 июня 1934 года. «Абрам» сообщал: «…7-й корпус продвинулся от Гуйхуа к западу от Шасянь на Янь-пин, действуя на флангах колонны Ли и Ен-нина. 1-й и 9-й отдельные полки развивают партизанскую активность в помощь операциям 1-го корпуса. Эти полки развивают также активность в районах Шасянь, Янь-пин и Юци. Партизанская борьба развивается в глубь Фуцзяна. 25 мая части 8-й и 34-й дивизий Гуандунской армии взяли Цзицюй, к западу от Юн-Мынлин. Противник готовится атаковать советский район к северу от У-пин.

Хунаньский противник силами 15,16 и 62-й дивизий готовится к возобновлению атаки на 17-ю или 18-ю дивизию из состава 6-го корпуса Красных и против советского района Юнсянь; 23-я и 28-я дивизии противника также готовятся к бою. 24 мая начальник штаба Хунань-Цзянсийского 1-го армейского района Красных перешел к противнику, делая здесь условия борьбы для Красных более трудными, но Красные продолжают пользоваться расширенной портизанской борьбой, чтобы задерживать противника там, где он переходит в наступление.

12,21 и 57-я дивизии начали наступление к северу от долины реки Синь. 21-я дивизия взяла Хуан-фын. 11-я дивизия Красных начинает атаку 52-й дивизии противника. Красные начали с выполнения трехмесячного плана. После атаки на 31,43 и 96-ю дивизии противника главные силы Красных, продвигаясь к югу от Лунган, будут атаковать части армии Сян, затем правый фланг 3-й армии противника.

После выполнения намеченных задач 7-й корпус повернет к Хуанчан к середине июля для атаки гуандунских частей»[150].

Начальник Разведуправления Я. Берзин, изучив 15 июня 1934 года это донесение написал на бланке радиограммы резолюцию: «Наркому со схемой и т. Пятницкому.

Сжимают Красную армию в кольцо. Положение чрезвычайно тяжелое и может кончиться катастрофой. Надо подумать о варианте на прорыв и выход из окружения».

Рекомендации Я. Берзина, как военного специалиста, видимо, были правильными. По крайней мере последние события показали, что его рекомендации были учтены и оказались верны. Войска 1-го фронта Китайской красной армии 21 октября 1934 года прорвали окружение и устремились на запад. Начался «Великий поход», в результате которого было достигнуто стратегическое перебазирование сил красной армии на северо-запад, в провинции Шэньси и Ганьсу.

Вторая задача «Абрама» — освещение внутриполитической обстановки в Китае и положения на фронтах гражданской войны — решалась им в 1935 году достаточно успешно. Центр, несмотря на свои первые указания, в соответствии с которыми «Абрам» должен был заниматься в основном созданием условий для подбора верных людей, способных работать в Японии, постоянно требовал от резидента сведений о том, что делают японцы в Китае, какие задачи и как решают представители Германии, США, Англии и других европейских государств в Китае. Для того чтобы решать эти текущие задачи Центра, «Абрам» не только активизировал работу «Японца» из штаба Квантунской армии, но и смог завербовать несколько новых ценных источников.

В Центр периодически направлялись донесения от «Японца». Как правило, эти донесения посвящались действиям командования Квантунской армии в Маньчжурии. В марте 1934 года «Абрам», например, докладывал: «По данным «Японца», командование Квантунской армии развивает огромную активность на севере, создавая новые пути, строит аэродромы, склады и базы, создаются запасы оружия и боеприпасов. В районе станции Тяньцзин проведены маневры. В ходе маневров станция была блокирована. Движение поездов задержано на несколько часов. Отрабатывались задачи по обороне станции. В качестве условного противника рассматривались войска Красной Армии. В целом обстановка по напряжению соответствует 1932 году…»

27 марта «Абрам» сообщал в Центр: «Профессор военной академии в Нанкине сообщил, что японцы предложили нанкинскому правительству присоединиться к Японии в случае возникновения войны против СССР. В противном случае они угрожают занять Северный Китай. Представители министерства иностранных дел Японии и нанкинского правительства проводят консультации, в ходе которых обсуждается возможность заключения такого антисоветского соглашения. Сведения проверяются…»[151]

Изучение деятельности японцев в Китае было для «Абрама» особым направлением разведывательной деятельности. Резидент получал сведения по этому вопросу не только из штаба Квантунской армии, но и от источника, действовавшего в министерстве иностранных дел нанкинского правительства, от агента, который занимал важную должность в германском представительстве и пользовался авторитетом у руководителя тайной организации немецких фашистов в Китае. Этот источник принимал участие в важных заседаниях руководителей германской колонии в Шанхае, на которых обсуждались вопросы расширения влияния Германии в Китае. «Абрам» докладывал Берзину: «…На секретном совещании руководителей германской колонии были сделаны доклады по следующим вопросам: «Перспективы советско-японской войны», «Японское влияние в Китае» и «Расширение германо-японского сотрудничества в области железнодорожного строительства». Немцы в Шанхае убеждены, что советскояпонская война неизбежна. Задача Германии — путем фашизации Китая подготовить последний к занятию опреде ленной антисоветской позиции в случае возникновения этой войны. Зект и Крибель[152]всю свою энергию направляют на достижение этой цели. Ввиду того, что англичане и американцы подозрительно относятся к этой программе действий Германии в Китае, то, считают немцы, нужна особая осторожность в ее проведении. На ближайшее время активность Германии должна будет сосредоточена на северо-западе Китая, особенно в Шанси, поскольку эта провинция имеет важное значение с точки зрения японо-советской войны»[153].

Далее «Абрам» сообщал о том, что, по оценке германских военных специалистов, «..линия Желтой реки будет главной линией японской обороны в случае советского нападения со стороны Внешней Монголии. Для укрепления этой линии обороны строится железная дорога через Тайчоу — Тайань-фу — Пин Ян-фу— Пучоу-фу. Для связи с этой магистралью намечена постройка линии Тяньцзин — Чжен — Дин-фу. Вторая линия из Цзинань тоже на Чжен — Динфу. Через уже существующие линии Чжен — Дин-фу — Тай Ань-фу эти две линии будут связаны со строящейся упомянутой шансийской магистралью и морем…»

Советскому резиденту также стало известно, что немцы принимают активное участие в реализации японских проектов по строительству железных дорог, особенно важной в военном отношении шансинской магистрали. «Абрам» также сообщил в Центр о том, что немцы приступили к строительству завода для сборки военных самолетов.

Значительным успехом «Абрама» было и то, что в начале 1934 года он смог завербовать сотрудника из министерства иностранных дел нанкинского правительства. Этот человек отвечал в министерстве за регистрацию секретных донесений китайских послов, которые действовали в Вашингтоне, Лондоне, Берлине и Токио. В Центр стали поступать донесения «Абрама», которые начинались так: «Москва. Тов. Берзину. Передаю содержание телеграмм китайских дипломатических представителей министерству иностранных дел в Нанкине…»

Эти донесения «Абрама» представляли несомненный интерес для советского руководства. По ним можно было легко представить, чего добиваются представители Чан Кайши в столицах ведущих европейских держав, а также в США и в Японии, какие проблемы они обсуждают с представителями руководителей этих государств. Подобных донесений стало поступать много. На одном из них начальник военной разведки даже написал следующую резолюцию: «…«Абрам» увлекся политикой. Главное — чтобы не в ущерб основного дела…»

Основное дело — укрепление позиций Разведуправления в Японии и сбор сведений о японских вооруженных силах в Маньчжурии.

«Абрам» не забывал о решении «основного дела» своей миссии. Он прилагал немалые усилия для создания на территории Японии самостоятельной агентурной группы военной разведки, группы, которая смогла бы выполнять задачи начальника Разведывательного управления Красной армии. Одновременно он стремился держать под контролем действия японцев в Китае. Он понимал, что в Маньчжурии Япония создает серьезную базу для предстоящей войны против СССР. Реальна ли японская агрессия против СССР и когда она может возникнуть — вот что хотел заблаговременно узнать резидент военной разведки в Шанхае.

«Абрама», получившего хорошую историко-политическую подготовку в Институте красной профессуры (в Разведывательном управлении Я. Г. Бронин был единственным специалистом с таким образованием), прошедшего хорошую разведывательную школу в Берлине под руководством Оскара Стигги, интересовали также усилия, которые предпринимали многочисленные представители США и Англии в Китае.

Дальневосточная политика США представляла интерес для «Абрама» с двух точек зрения.

Во-первых, Бронин, как профессиональный историк[154], скрупулезно изучал цели и задачи американского политического руководства в Китае. Он понял, что американцы, как и англичане, рассматривали Китай в качестве источника дешевой рабочей силы и как рынок, на котором, успешно сбывая разрешенные к продаже, но не производившиеся в Китае товары, они зарабатывали большие деньги.

Во-вторых, Яков Бронин, выросший в семье раввина, который готовил сына к просветительской культовой деятельности, хотел понять, что принесли и продолжали нести в Китай американские и английские миссионеры. Бронин видел, что основная масса китайского народа отрицательно относится к деятельности этих миссионеров; между ними стояла непреодолимая стена. Разрушить ее или хотя бы пробить в ней бреши могли прежде всего пушки кораблей американского флота и запрещенная торговля наркотиками, которая приносила американским и английским дельцам большие прибыли и способствовала разложению китайского народа. Это разложение народа велось усиленно и широким фронтом.

Бронин, несмотря на свою исключительную занятость по оперативной работе, находил время для того, чтобы изучать историю Китая, историю американского и британского миссионерства в этой стране, историю японо-китайских отношений. Яков Григорьевич всерьез подумывал о том, что, возвратившись после выполнения специального задания в Москву, он напишет свою книгу о Китае, о великом обмане, который использовался в качестве основного метода колонизации этой огромной и богатой природными ресурсами страны.

Бронина удивляла доверчивость китайцев, которой всегда пользовались ловкие дельцы и коммивояжеры типа бостонских купцов, открывших Китай еще в XVIII веке, получавших у простодушных китайцев шкурки дорогой морской выдры за дешевые побрякушки, в лучшем случае — за гвозди. Когда цинским двором был принят вердикт, запрещавший торговлю опиумом, это вызвало негодование американских купцов, которые получали огромные прибыли, торгуя этим наркотиком. Американцы постоянно нарушали этот указ и доставляли опиум в Китай под прикрытием пушек частных, хорошо вооруженных кораблей.

Опиумом в Китае активно торговали и английские купцы. Торговля эта приносила им невиданные барыши: приобретенный примерно за 3 доллара в Турции или Персии фунт опиума сбывался в Гуанчжоу за 7-10 долларов. В Китай этот товар поставлялся тысячами тонн[155]. В 18401842 годах в Китае началась настоящая опиумная война, в которой активное участие в противоборстве с местными властями принимали англичане. Цинское правительство вынуждено было отступить не только под давлением силы оружия, но и под совместным натиском колонизаторов, дорогу которым прокладывали миссионеры[156].

Изучая внутриполитическую обстановку в Китае и пытаясь понять ее, Бронин искал периоды в истории этой великой страны, похожие на те, в которых ему пришлось действовать самому. Ключ к секретам будущего всегда можно найти в прошлом, если к нему внимательно приглядеться и хорошо изучить. Лекции лучших специалистов Института красной профессуры, которые Бронину довелось слушать, запомнились ему, а методы изучения важных исторических событий и их сопоставление с событиями нового времени позволяли видеть и понимать то, что для многих было просто недоступно.

Особое внимание Бронина привлекала политика США в отношении Китая. Временами она была открыто агрессивной, и прикрывалась лозунгами о «свободе торговли США в Китае». Бронин знал о том, что государственный секретарь США Хей обратился через послов к правительствам Англии, России и Германии с нотами, в которых была изложена претензия Вашингтона на «свободу торговли США в Китае». Через некоторое время такие ноты были направлены правительствам Франции, Японии и Италии.

Но за лозунгами о свободе торговли просматривались более глубокие стратегические интересы. Они были изложены американским сенатором Бевериджем, который перед своими коллегами заявил в 1900 году: «Филиппины являются нашими навсегда… А сразу за Филиппинами находятся безграничные рынки Китая. Мы не откажемся ни от одной из этих стран… не откажемся от своего участия в выполнении миссии нашей расы по цивилизации мира, доверенной нам богом… как избранному им народу, призванному вести остальных к обновлению мира… Тихий океан— наш океан… И Тихий океан— это океан торговли будущего. Большинство следующих войн будут битвами за торговлю. Держава, господствующая на Тихом океане, следовательно, будет господствовать над миром. А с приобретением Филиппин этой державой станет— и навеки — американская республика…»[157]

Бронин обладал аналитическим умом. Он знал об этом политическом заявлении американского сенатора и понимал, что это не декларация или лозунг в предвыборной борьбе, он увидел в этом заявлении маниакальное стремление отдельных высокопоставленных американцев к мировому господству под предлогом реализации особой миссии какой-то «расы» «по «цивилизации мира», доверенной Бевериджу и ему подобным, якобы, самим «богом… как избранному им народу вести остальных к обновлению мира…».

Бронин считал, что такие поводыри, которые считают себя избранными и признающими правомочность только своих интересов, опасны. Они могут привести к пропасти любого и подтолкнуть его в бездну. Об этом молодому Якову говорил его отец, еврейский раввин, который умер в 1919 году.

Бронин смог увидеть главное в событиях, которые происходили в Китае. Он безошибочно понял, что в 1934–1935 годах в Китае происходило то же самое, что и в XIX веке. Разница была лишь в том, что Цинская династия пала, на бескрайних просторах великого государства шла гражданская война, на которой наживались не только наследники европейских и американских миссионеров, но и совершалось другое более глубокое и несправедливое деяние — Япония, Англия, Франция и Германия пытались разделить эту страну на сферы собственного влияния и не допустить проникновения в нее идей из России, где уже окреп большевистский государственный строй, отрицавший частную собственность и эксплуатацию человека человеком.

Во время китайской революции 1925–1927 годов американцы сделали, как всегда, ставку на использование силы. Шестидюймовые орудия американских кораблей были нацелены на Нанкин. Командующий военно-морскими силами США в Шанхае Вильямс твердо отстаивал приоритет американцев перед англичанами в бомбардировке Нанкина.

В Вашингтоне разрабатывались планы подрыва единства китайского народа в борьбе против колонизаторов. Американцы поддержали Чан Кайши, который поднялся к вершинам власти, рассчитывая через гоминдановских лидеров обеспечить себе выгодные политические и экономические условия для расширения влияния в Китае.

Американцы всячески охмуряли чунцинского диктатора. Они подарили ему личный самолет. Чан Кайши получил в свое распоряжение самые современные лимузины. Когда Китай вел трудную войну против Японии, вторгшейся в его пределы, а китайский народ страдал от голода и отсутствия лекарств, Чан Кайши под Чунцином расширял свое дачное имение, где строились виллы по лучшим американским стандартам.

Когда Япония стала активно готовиться к войне против Китая, Чан Кайши начал еще больше укреплять свои связи с США и Англией, демонстрируя их, пытался, видимо, охладить захватнический пыл японцев. Лидед гоминьдана даже решил продемонстрировать свое духовное единство с американцами. Он женился на представительнице семьи Сунов — Сунн Мейлин. Она воспитывалась под сильным американским влиянием, и Чан Кайши принял методистское вероисповедание, которому следовала его молодая супруга. «Срединная империя» в лице Чан Кайши обрела, таким образом, лидера «христианского типа».

Но Чан Кайши вел двойную жизнь. На людях он проповедовал христианские заповеди, а сам любил жизнь во всем ее многообразии — славу, деньги, женщин. В отсутствие своей супруги он проводил время в обществе молоденькой мисс Чен, что вызывало тихий ропот среди миссионеров, которые закрывали глаза на поведение прирученного ими диктатора. В американской политике Чан Кайши использовался только для одной цели — укрепления влияния США в Китае. Выбор был сделан, и, как оказалось, на долгие годы.

Агрессивные действия японцев в Маньчжурии доставляли беспокойство не только советскому руководству. Действиями японцев были в первую очередь обеспокоены Чан Кайши и его американские покровители. Американцы хотели обострить отношения между СССР и Японией, что развязывало бы им руки в Китае. Чан Кайши, ориентируясь на США, тем не менее вел и свою политическую игру, которая была направлена на обострение японо-американских отношений. И это ему в какой то степени удавалось делать через американцев, которые окружали гоминьдановского лидера и его супругу.

Среди американских приверженцев распространения христианской религии в Китае был и молодой публицист и писатель Эдгар Сноу. Он поддерживал идею распространения американского влияния в Китае и был противником усиления позиций Японии в этой стране. В 1933 году Сноу написал работу, которую назвал «Дальневосточный фронт». В ней Сноу писал, что, по его мнению, «Америка движется в направлении войны с Японией…». Эта мысль скорее всего была «подарена» писателю самим Чан Кайши. Разжигая американо-японские противоречия, Чан Кайши, несомненно, преследовал свои политические цели, одна из которых была укрепиться в качестве единственного лидера великого Китая.

Читателям своей работы Эдгар Сноу внушал мысль о большом значении США для Китая. Поданным этого писателя, в Китае в 1927 году несли службу 5670 солдат и офицеров армии США, китайские прибрежные воды бороздили 44 американских корабля, в 1933 году на китайский берег высадился дополнительный воинский контингент в составе 3027 американских солдат и офицеров. Все это было необходимо для защиты интересов американских компаний, действовавших в Китае. Среди них были — «Стандарт ойл оф Нью-Йорк», «Техас ойл», «Форд», «Дженерал моторе» и другие.

Модель действий американцев понял Яков Бронин. Она была проста — первыми приходят миссионеры, затем появляются «бостонские купцы» с наркотиками, потом в стране обосновываются представители крупных экономических компаний, интересы которых уже необходимо защищать с помощью пушек, самолетов и американского военно-морского флота.

Интересы американского военного ведомства при правительстве Чан Кайши представлял аппарат военного атташе, одним из сотрудников которого был офицер Дж. Стилуэлл. Вскоре этот военный дипломат стал генералом, в 1942 году — главнокомандующим союзными войсками на китайско-бирманско-индийском театре военных действий, начальником штаба Чан Кайши. В годы Второй мировой войны в руках Дж. Стилуэлла окажутся основные рычаги военной стратегии США в Китае.

В годы революции китайцам, которые боролись за социальную справедливость, независимость и территориальную целостность своего государства, оказывали помощь «красные миссионеры». Они, в основном, прибыли из Советского Союза. Среди них были дипломаты и представители Коминтерна. Помогали китайским коммунистам и советские военные советники. Это был один из первых опытов оказания интернациональной помощи, который будет также активно использоваться во время гражданской войны в Испании. Среди советских советников в Китае были Василий Иванович Чуйков (1927–1929 гг.) и Павел Семенович Рыбалко (1934–1936 гг.), ставшие впоследствии маршалами Советского Союза. Советники находились при штабе Китайской красной армии, действовавшей в районах, где власть принадлежала лидерам коммунистического движения, одним из руководителей которых в 1933–1935 годах уже был Мао Цзэдун[158].

Сведения о положении в Китайской красной армии и в советских районах Китая «Абрам» получал от сотрудника резидентуры, который действовал под псевдонимом «Эдуард».

«Абрам» был активным, целеустремленным и трудолюбивым разведчиком. В некоторой степени его даже можно назвать фанатиком, который увлеченно добивался реализации задач, поставленных перед ним Центром. Он работал много, не позволял себе расслабляться, максимально подчиняя себя разведывательной деятельности. Он часто увлекался разработкой новых оперативных замыслов, и эта увлеченность была второй его ахиллесовой пятой.

Резидент не любил тех сотрудников, которые пытались работать вполсилы или нарушали требования конспирации. В резидентуре «Абрама» было два радиста. Один из них нарушил требования конспирации. «Абрам» доложил о проступке радиста в Центр и потребовал его незамедлительно заменить. Сделать это было непросто. Москва и Шанхай находились далеко друг от друга. Центр рекомендовал «Абраму» провести с провинившимся радистом воспитательную беседу и оставить в Шанхае. Аргументы Центра не убедили «Абрама». Он добился своего — отправил провинившегося радиста во Владивосток.

Летом 1934 года «Абрам» направил в Центр донесение, которое мог подготовить человек, обладавший не только уникальными познаниями в области истории Китая и бушевавших вокруг него противоречий великих держав, но и умевший достаточно точно прогнозировать развитие внутриполитической обстановки в этой стране. 13 июня 1934 года «Абрам» докладывал в Центр:

«Москва. Тов. Берзину. По сведениям из разных источников можно констатировать некоторый отход Чан Кайши от прояпонской политики и одновременно появление желания у него пересмотреть свою политику в отношении СССР. Основные причины такой возможной трансформации:

1) Начатое выступление Японии с претензией на установление фактического контроля над Китаем, и все последствия этого вызывают недовольство японской политикой в окружении Чан Кайши.

2) Несомненные успехи Чан Кайши в борьбе с красными в Цзянси поднимают его авторитет.

3) Увеличение удельного веса СССР в международное делах, в частности, возрастание его возможности вступления в Лигу Наций[159].

4) Боязнь усиления политического влияния других группировок. Чан Кайши опасается, что прояпонская группа Хуан Фу, пользуясь своей посреднической ролью между Японией и Китаем, займет доминирующее положение в клике Чан Кайши и в правительстве. Уже сейчас группа Хуан-Фу имеет подавляющее влияние в большем количестве провинций, нежели остальные политические группы и партии…»[160]

В этом донесении все важно. Но наибольший интерес представляет прогноз Бронина о том, что Чан Кайши может изменить свою политику в отношении СССР.

«Абрам» и его небольшая команда — нелегальная резидентура решали многообразные задачи, среди которых была одна, выполнять которую было опасно и чрезвычайно сложно. Она представляла собой проведение сложных операций, которые были связаны с поддержанием связи с Рихардом Зорге. Цель проведения этих операций — получение от токийского резидента многочисленных документальных материалов, которые он сам и его соратники добывали в Токио.

Документальные материалы в разведке имеют особую ценность. Зорге, отправляясь в спецкомандировку в Токио, договорился с Берзиным о том, что никто из сотрудников резидентуры, которая действовала на территории одного советского представительства в Японии, не будет знать о его существовании и не будет поддерживать с ним связь[161]. Берзин это обещание выполнил. Урицкий, Проскуров и другие начальники Разведывательного управления, которые менялись в 1935–1940 годах, тоже не нарушали этот договор. Каким же образом документальные материалы, которые добывала резидентура Зорге, доставлялись в Центр?

Ответ на этот вопрос затрагивает тайные методы работы разведки, о которых не принято говорить открыто. Возможно, поэтому авторы многочисленных исследований, посвященных деятельности резидентуры Рихарда Зорге, упоминают лишь о том, что резидент поддерживал связь с Москвой с помощью агентурной радиостанции, созданной талантливым помощником «Рамзая» Максом Клаузеном. По данным Клаузена, он передал в Центр 23 239 групп, в 1940 году — 29 179 групп, в первой половине 1941 года — 13 103 группы. Сам Рихард Зорге передал в Центр в 1941 году 40 000 групп секретных сведений. Специалисты говорят, что в целом эти показатели — свидетельство напряженной работы и Рихарда Зорге, и Макса Клаузена. Но это не полные показатели. Для того чтобы получить хотя бы приблизительное представление о полных результатах деятельности резидентуры, необходимо было бы знать и общее количество добытых Зорге и его соратниками документальных материалов, которые никто не подсчитывал. Возможно, общие результаты никогда уже не удастся подсчитать. Но, несомненно, важно понять, какую ношу взвалил на себя Зорге, действуя в Японии.

Если такими расчетами не занимались в СССР, то эту задачу частично попытались решить американцы, которым во время оккупации Японии войсками США достались некоторые следственные материалы по делу Зорге.

В 1948 году по указанию генерала Дугласа Макартура начальник разведки штаба армии генерал Чарлз Уиллоуби и его подчиненные подготовили специальное исследование, которое получило название «Разведывательная группа Зорге. Исследование случая разведывательной деятельности на Дальнем Востоке».

Специалистов американской разведки интересовали особенности работы советской военной разведки в странах Дальнего Востока — в Китае, Корее, Маньчжурии, Монголии и в Японии, поскольку своего собственного опыта с точки зрения его практической значимости американцы имели еще недостаточно. Дело Зорге, несомненно, представляло большой практический интерес для американцев, так как в ходе предварительного разбирательства японские следователи получили некоторые сведения, представлявшие определенный интерес для специальных служб, которые имели и хотели расширить свою агентурную сеть в станах Дальнего Востока.

Через некоторое время этот объемный документ был рассекречен[162]. Анализируя вопросы организации связи Зорге с Центром, американские специалисты пришли к следующему выводу: «..Доктор Зорге использовал три канала для связи с СССР:

1. Нелегальная радиосвязь.

2. Специальные курьеры

3. Через советское посольство.

Последний канал был слишком опасен, и он не прибегал к нему до самого конца…»

Вначале Зорге лично кодировал и раскодировал все телеграммы из Цетра и в Центр, который был известен ему как Висбаден. В 1937 или 1938 году, после автомобильной аварии, из-за которой Зорге попал в госпиталь, он поручил выполнять эту работу Клаузену и обучил его шифру.

Радиограммы Зорге представляли ценный разведывательный материал. Например, 20 января 1938 года «Рамзай» сообщал в Центр: «..Дирксен уезжает в Германию и больше не вернется. В своем последнем докладе, подытоживая всю свою политическую деятельность здесь, он заключает, что, если японцы придут к соглашению с Китаем, они должны повернуться против СССР. Поэтому, несмотря на японо-китайскую войну, его (Дирксена) политика в отношении антикоминтерновского пакта была абсолютно правильна. Дирксен опасается лишь того, чтобы японцы вместо СССР не вступили в конфликт с Британией. Такое развертывание событий могло бы совершенно нарушить германскую политику. Доклад Дирксена я сфотографировал. Рамзай».

Каким же образом доклад посла Дирксена был переправлен Рихардом Зорге в Москву? На этот вопрос ответ можно найти в докладе комиссии Уиллоуби. В разделе «Курьеры», в частности, указано: «… В дополнение к передаче сведений по радио Зорге пересылал большое количество материалов через курьера, обычно в форме микрофильмов. Это были его собственные анализы, а также фотокопии подлинных немецких или японских документов…»

Специалисты комиссии утверждают, что «иногда появлялся неизвестный человек «из Москвы», чтобы вступить в прямой контакт с Зорге или Клаузеном в Токио и забрать материал. Но с 1939 г. связь с Москвой осуществлялась главным образом через Шанхай и Гонконг. Большинство членов группы, включая, действовавшую неохотно Анну (Клаузен. — В. Л.), использовались в различное время курьерами. В апреле и июле 1936 года и затем опять в 1939 году Макс Клаузен возил микрофильмы в Шанхай, откуда он обратно привозил деньги и иногда другие микрофильмы, встречаясь при этом с неизвестным человеком по заранее обусловленным опознавательным признакам… В Шанхай ездила и Анна. Каждый раз она везла около 30 кассет, спрятанных на ее полной груди… Каждый раз она получала около 5000 американских долларов, которые она депонировала на счет Макса в «Гонконг и Шанхай бэнк Лтд». Позднее Макс переводил эти деньги в Токио…»

Возможно, в 1933–1935 годах участие в получении микрофильмов от Зорге в Шанхае принимал и «Абрам». Иногда за такими «посылками» в Токио выезжала помощница «Абрама», которая имела псевдоним «Элли».

В 1939 году во время советско-японского конфликта в районе озера Хасан Зорге решил, что стало опасно направлять членов группы в Китай для передачи фотопленок. Риск действительно был велик, так как японская контрразведка тщательно осматривала всех иностранцев, выезжавших из Японии или посещавших ее. Досмотры личных вещей стали проводиться постоянно и тщательно. Зорге запросил Центр о том, как передавать в Москву документальные материалы. Способ был найден и использовался несколько раз. По указанию Р. Зорге операции по передаче материалов в Центр проводил Макс Клаузен. Однажды Макс по радио получил из Москвы сообщение о том, что ему вышлют два театральных билета с определенными номерами. Билет, как указывалось в сообщении, с меньшим очередным номером, будет принадлежать человеку, которому следует передать посылку с фотопленками.

Вскоре после этого Макс нашел в своем ящике на Центральном токийском почтовом отделении два билета в императорский театр. В обусловленный день Макс, взяв с собой Анну, отправился на представление. В театральном зале он занял указанное место. Когда в зале стало темно и начался спектакль, он передавал своему соседу, сидевшему справа, пакет, в котором были 38 фотокассет с фотокопиями документов из германского посольства. Неизвестный передал Максу 5000 американских долларов и во время перерыва исчез…

Клаузен провел около десяти таких операций, что означает: «Рамзай» передал в Москву только в 1939–1940 годах около 380 специальных фотокассет, на которых был зафиксирован значительный объем документов, представлявших интерес для разведки.

«Абрам» четко и без перебоев помогал Рихарду Зорге передавать документальные материалы по Японии в Центр…

Глава четвертая «ЭЛЛИ»

Во второй половине марта 1934 года в шанхайский порт прибыло торговое судно из Европы. То ли эта посудина через моря и океаны долго шлепала по волнам из Италии до Китая и выбилась из графика, то ли груз был нескоропортящимся, так оно или иначе, но когда пароход показался в портовой гавани, его встретил только лоцман на своем юрком суденышке и, указав место швартовки, исчез. Больше никто ни пароход, ни его команду на пирсе не ожидал. Впрочем, матросы итальянского судна тоже не спешили на берег. Большинство из них были французами. На берегу их ждали только бары, китайские магазинчики с надоедливыми продавцами и на припортовых улицах — женщины легкого поведения, которые всегда были рады пригреть и приласкать любого возвратившегося из плавания моряка, на каком бы он языке ни разговаривал. Матросы после длительного перехода, видимо, решили набраться сил, прежде чем окунуться на берегу в приключения портового города. Они знали: Шанхай — приветливый и гостеприимный городом. По крайней мере так думали не только они, но и другие иностранцы, которых в Шанхае было превеликое множество. Но не все.

В полдень от судна оторвался одинокий бот, который, резко набирая скорость, направился к пирсу. На борту этой лодки находились два матроса и молодая щупленькая девушка. День был прохладный, и она, укутавшись в черное пальто, напряженно смотрела на приближавшийся берег, на котором в этот час никого не было.

Когда бот причалил к берегу, женщина поднялась и без помощи матросов сама ловко выскочила пирс. Наконец-то она оказалась на китайской территории, добираясь к которой задержалась в море более чем на две нежели. Что заставило ее одну, без сопровождающего, прибыть в этот шумный город, где продавалось и покупалось все, что производилось практически во всех странах мира?

Оказавшись на пристани, женщина дружески попрощалась с матросами. Она говорила по-французски. И они тоже были французами. Матросы пожелали ей счастливой встречи с кем-то в Шанхае. Ветер дул с берега и унес их слова в открытое море…

На берегу молодую особу, прибывшую из Италии, никто не встречал. Но это не означало, что в Шанхае ее никто не ждал. Наоборот, ее ждали. Ждали давно и с большим нетерпением. Ожидал ее господин, то ли журналист, то ли мелкий предприниматель. Впрочем, он занимался и тем, и другим. Но журналистом он был не таким популярным, как Рихард Зорге, впрочем, и предпринимателем он тоже был малоизвестным. Таких людей в Шанхае было великое множество. Значительная часть из них — европейцы и американцы. В Шанхае пахло деньгами. Этот запах и привлекал в Шанхай всех, кто не любил ждать у моря погоды. Жизнь для таких людей — лотерея, играя в которую, главное — не вытащить пустой билет.

Женщина, прибывшая из Европы в Китай, преодолела два океана не из-за желания заработать в Шанхае длинные деньги. Впрочем, она только успешно выдавала себя членам команды парохода за француженку. В ее дамской сумочке лежал паспорт подданной Уругвая.

Человек, который должен был ее встретить, тоже ничего не перепутал. Ожидая эту женщину, он встретил два теплохода из Италии, на одном из которых должна была прибыть эта особа. Но на пути из Италии в Шанхай она где-то потерялась.

Впрочем, потерялась она не в океане, а еще на итальянском берегу. Француженка направлялась в Шанхай, как она объяснила матросам торгового судна, к своему жениху, который обосновался в этом китайском городе и ждал ее уже полгода. Она также рассказала капитану судна, французу, что родилась и выросла в Париже, училась в местном университете. Она знала парижские улицы лучте, чем капитан, выросший в Лионе. И он не мог не поверить этой девушке, которая знала тайны парижских улиц даже лучше, чем он, бывалый моряк.

Француженка также сообщила капитану, что, когда ее возлюбленный отправился в Китай за удачей, они договорились встретиться в Шанхае в начале 1934 года. Поэтому, когда возникла возможность, она вопреки воле ее родителей выехала из Парижа в Италию, откуда в Шанхай отправлялся теплоход «Конте Россо». Она должна была прибыть в Китай именно на этом теплоходе.

Из Италии в Шанхай плавали еще два теплохода, но жених посоветовал ей воспользоваться услугами «Конте Россо», считая его наиболее комфортабельным и не слишком дорогим. Сам он добирался до Шанхая этим же теплоходом.

В итальянском порту Бриндизи, откуда теплоход отправлялся в Шанхай, у молодой французской путешественницы местные портовые воришки похитили сумку, в которой были ее личные вещи, деньги, билет на теплоход и кое-что еще, без чего молодая женщина не может выйти из дома.

К счастью, паспорт и другие личные документы, которые она хранила отдельно во внутреннем кармане пальто, остались при ней. Отправиться в Шанхай на «Конте Россо» она уже не могла. У нее не осталось ни франка — приобретать билет было не на что. Возвращаться домой в Париж ей тоже не хотелось. И тогда она приняла смелое решение, которое не многим девушкам ее возраста — а ей шел только двадцатый год — могло бы прийти в голову. Она решила наняться в качестве помощника кока на торговое судно, которое через неделю отправлялось в Китай из того же итальянского порта. Опасность была велика. Девушка была стройна, недурна собой и, естественно, рисковала многим. Но она почему-то была уверена в том, что с ней в пути в этой мужской матросской компании ничего не произойдет.

Прибыть это судно в Шанхай могло недели через три после теплохода «Конте Россо». Француженка сказала капитану, что она знает, где проживает в Шанхае ее жених, и опоздание на три недели, а также трудная работа на камбузе ее не пугали и планы не меняли. Она к трудностям привыкла еще в детстве.

Капитан внимательно выслушал эту незнакомку, которая хотела на время стать членом его команды.

В рассказе возможного помощника кока, который доподнялся искренней улыбкой, было все правдоподобно и вызвало сочувствие у бывалого морского волка. Члены команды не возражали. Так было принято решение — взять ее в качестве помощника кока, который немного приболел, и ему действительно нужна была помощница на камбузе.

Не знали моряки, что эта юная особа кроме Парижа бывала в Москве, Женеве, Милане и других городах. Это было большой тайною, о которой знали очень немногие. Такая девушка оказалась членом команды частного торгового судна. Она смогла отправиться чуть ли не в крутоеветное путешествие без франка в кармане.

В этой истории почти все — правда. Девушка действительно направлялась в Шанхай к своему жениху. Но отправлялась она в этот город не только по этой причине. Главной причиной ее прибытия в Шанхай было специальное задание начальника советской военной разведки — найти «Абрама» и стать радисткой резидентуры советской военной разведки. В Центре ей был присвоен оперативный псевдоним «Элли». Впрочем, этот псевдоним остался ее именем на всю ее долгую жизнь. В истории советской разведки это единственный случай, когда оперативный псевдоним секретного работника становится его именем на всю жизнь.

В Разведуправлении Красной армии эту радистку знали всего несколько человек. Они, несмотря на ее молодость, уважительно называли ее Элли Ивановна. У этой замечательной женщины была особая судьба, интересная и трудная, заслуживающая и уважения, и понимания, и даже сочувствия.

Под псевдонимом «Элли» (у нее были и другие оперативные имена) в Разведывательном управлении числилась обаятельная, смелая и самоотверженная француженка Рене Марсо. Родилась она 10 августа 1913 года в Париже в семье рабочего Роббера Марсо. В 1930 году стала членом Коммунистического союза французской молодежи, возглавляла в Париже одну из первичных ячеек этой организации. С 1931 года она начала сотрудничать с Разведывательным управлением Красной армии, выполняла отдельные задания военной разведки во Франции и Берлине, где и познакомилась с «Доктором Бошем».

В 1933 году Рене Марсо прибыла в Москву для обучения на разведывательных курсах, где успешно, так же как и Урсула Кучински (Соня), завершила подготовку и стала радисткой.

В 1935 году Рене Марсо получила советское гражданство.

«Элли» прибыла в Шанхай не по просьбе «Абрама». Но резидент вполне обоснованно потребовал от Центра заменить двух радистов, которые ему подчинялись. Первый слишком много себе позволял, нарушал дисциплину, иногда проводил время в китайских барах и много выпивал спиртного. «Абрам», изучив пристрастия этого радиста, приказал ему приобрести билет на теплоход, который отправлялся во Владивосток и в один день избавился от потенциальной опасности, которая угрожала всей резидентуре.

То ли в Центре не было «чистого» радиста, то ли из каких-то других соображений, но в Шанхай прибыл специалист из Парижа. Во Франции произошел провал одной из резидентур советской военной разведки, вот и было принято решение радиста этой резидентуры направить на работу на другой конец света — в Китай. Расчет был прост и примитивен — полагали, что в Шанхае никто не знает о провале советской разведки в Париже и уж точно никогда не узнает, что радист этой резидентуры окажется в одном из китайских крупных городов. Но в Шанхае, несмотря на его многочисленное население, подгоревшую соломинку спрятать было трудно. От нее могли сгореть и окружавшие его товарищи.

Вскоре один из агентов «Абрама», работавших в американском посольстве, сообщил ему о том, что из Вашингтона руководителю резидентуры американской разведки пришла ориентировка. В ней сообщалось о провале резидентуры советской военной разведки в Париже и высказывалось предположение, что избежавший ареста радиет, по национальности американец, мог быть направлен советской разведкой в Китай. Предлагалось внимательно изучать всех прибывающих в Шанхай американцев и выявить Чарли (имя изменено). Видимо, этот человек мог представить для американской разведки определенный интерес.

«Абрам» понял, что Центр совершил недопустимую ошибку, направив к нему радиста из парижской резидентуры, которая была выявлена французской контрразведкой. Каким образом американцы узнали подробности дела и получили установочные данные на Чарли, его нового радиста, «Абрам» не знал. Своевременное предупреждение агента, который работал в американском посольстве, требовало принять незамедлительные действия по предупреждению приближавшегося провала.

«Абрам» принял трудное решение — он запретил Чарли покидать укрытие и написал в Центр специальное донесение. В нем резидент докладывал: «13 марта 1935 года.

Нами получено сообщение американского государственного департамента консулу о Чарли. Сообщение датировано 6 февраля сего года и получено консульством 6 марта. Указывается, что государственным департаментом получены сведения американского консульства в Лондоне, что Чарли, предположительно, работает в Шанхае в качестве важного агента Большого Дома».[163]

Далее в американской дипломатической ориентировке говорилось: …Если указанное сообщение подтвердится, то это означает, что Чарли, американский подданный, принимает участие в создании коммунистической организации в Китае по примеру той группы американцев, которая в свое время работала с Нулансом»[164].

«Абрам» сообщал в Центр: «…Американцы теперь будут искать Чарли. В случае удачи — начнут расследование его коммунистической деятельности и если даже ничего не найдут и подозрения не подтвердятся, то он попадет в их поле зрения и подозрения у них останутся. Принял решение сократить все контакты с Чарли, приказал ему сменить место проживания, принял меры по добыванию новых материалов о Чарли, которыми будут располагать американцы. Чарли уедет в Висбаден первой лодкой. Абрам».

Центр одобрил действия «Абрама» и направил ему нового радиста. На этот раз — «Элли».

К этому времени Рене Марсо, которую «Абрам» узнал по совместной работе в Берлине, завершила подготовку в школе радисток и уже была готова к самостоятельной работе. Она получила задание и отправилась в длительный путь — из Москвы в Китай через Европу, Индийский и Тихий океаны.

«Абрам» и «Элли» вновь встретились, но теперь не в Берлине, а в Шанхае.

Вспоминая работу в Китае, Рене Марсо много лет спустя писала: «Работы было много. Я должна была обеспечивать радиосвязь и переснимать шедшие к нам непрерывным потоком документы. Мы помогали Красной армии Китая, которая находилась тогда в трудном положении: теснимая гоминдановскими войсками из южных районов, она готовилась к Великому Походу в северные провинции. Китайские товарищи помогали нам в вербовке информаторов, указывали либо на наших идейнъих сторонников— людей, сочувствовавших коммунистам, либо тех, кто за деньги готов был продать любые тайны— таких было много среди китайских чиновников…»[165]

В своих воспоминаниях Элли Ивановна подтверждает поездку в Токио на встречу с Рихардом Зорге. Как радистка, она оказала ему помощь в налаживании радиосвязи связи с Висбаденом (Владивостоком).

Такие поездки в Токио были редкими. Скорее всего, это был единственный случай, который и запомнился Элли Ивановне. Из Японии она доставила и фотопленки Зорге, на которых были засняты документы германского посольства.

Главная задача «Элли» в Шанхае состояла в поддержании устойчивой связи с Москвой. С этой задачей она справлялась виртуозно. В Центр ежедневно отправлялись донесения «Абрама» и о тревожном положении в Китае, и о противоборстве китайских сил, претендовавших на власть в центре, на севере и на юге, а также, и главным образом, о действиях японцев на китайской территории. 27 марта 1935 года, например, «Абрам» докладывал в Москву: «…Профессор военной академии в Нанкине сообщил, что японцы предложили нанкинскому правительству присоединиться к Японии в случае войны против СССР. В противном случае они угрожают занять Северный Китай. Поездка товарища министра иностранных дел Ганг Юсина в Токио связана с изучением этого предложения. Сведения проверяются «Абрам»[166].

Резидент подобрал для своей радистки подходящий коттедж, в котором были оборудованы тайники для радиопередатчика и других агентурных материалов. Все складывалось как нельзя хорошо и для дела, и для «Абрама», и для «Элли».

Прошло несколько месяцев. Неудивительно, что молодые симпатичные соратники, познакомившиеся еще в Берлине, объединенные общим опасным делом, сблизились. Между ними возникла любовь. И Рене Марсо стала Эли Ивановной Брониной. Де-факто. Брак им еще предстояло оформить в Москве после завершения специальной секретной миссии в Шанхай. Но этим планам если не помешал, то отодвинул их реализацию на длительное время непредвиденный, но всегда возможный в разведке, случай. Бронин попал в поле зрения английской полиции и 5 мая 1935 года был арестован.

Узнав об аресте мужа, «Элли» подумала, что полиция может установить их место жительства, где в тайнике хранились кое-какие документы «Абрама». Не теряя ни минуты, она направилась на эту квартиру, не открывая парадных дверей, за которыми, как она предполагала, могло быть установлено наблюдение полиции, она через окно в саду влезла в дом, вскрыла тайник, забрала все документы «Абрама» и вынесла их из дома. Проделала она этот «поход» дважды.

«Элли» устроилась на своей радиоквартире, о существовании которой знал только один человек — резидент «Абрам».

7 мая начальник военной разведки получил из Шанхая донесение следующего содержания: «…Москва. Генералу Урицкому. «Абрам» вышел из квартиры и пошел навстречу китайцу, брат которого наш источник «203-й» был несколько дней тому назад арестован в Ханькоу. Оказалось, что этот брат был 5 мая тоже арестован английской по лицией в Шанхае и на допросе сообщил, что в 19 часов должен встретиться с важным человеком, иностранцем, имя которого он не знает».

Наряд английской полиции выехал на место встречи с задачей захватить иностранца. Так был арестован «Абрам». При нем были четыре бланка советских паспортов, которые он должен был возвратить «С». Пока полиция не может установить имя и адрес проживания «Абрама».

В тот же день «Элли» направила в Центр еще одно донесение следующего содержания: «Вечером пятого мая мне стало известно об аресте «Абрама», женой которого я являюсь. Я взяла все, что было необходимо, из нашей квартиры и незамедлительно переехала на другую квартиру. Сообщила о чрезвычайном происшествии нашим товарищам. Их квартиры чисты от компромата. Они не знают, где проживал «Абрам». И не знают моего места нахождения. Связь с ними буду поддерживать через «С» ночью на территории французской концессии. На французской территории мне ничего не угрожает. Могу продолжать работать. «Элли».

Урицкий запретил «Элли» выходить в эфир и приказал прекратить все контакты с иностранцами, которые так или иначе были связаны с «Абрамом».

У начальника разведки в Шанхае была еще одна резидентура, которой руководил «Эдуард». 8 мая «Эдуард» сообщил в Центр: «…По нашей рекомендации арестованный «Абрам» признался, что он случайно украл в советском консульстве бланки четырех паспортов. За этот поступок его могут осудить на 3–4 месяца, что, возможно, оттянет его передачу китайской полиции, что крайне опасно и нежелательно. Окончательное решение будет принято английской полицией 10 мая. «Абрам» держится крепко».

Далее «Эдуард» сообщал начальнику военной разведки: «…Меня беспокоит положение «Элли». Она должна будет рожать через два месяца. Всякие волнения могут вызвать преждевременные роды. Лучше всего отправить ее домой. Наш пароход прибудет сюда 20 мая».

Центр дал указание «Эдуарду» первым же пароходом отправить «Элли» в СССР.

В Москве делами Дальневосточного отдела руководил Федор Карин[167]. Он работал в Разведывательном управлении с 1934 года и прибыл в военную разведку из иностранного отдела ОГПУ. Опытный разведчик-нелегал, он в разные годы действовал в Румынии, Австрии, Болгарии и был в 1924–1927 годах резидентом в Харбине. Карину также довелось в 1928–1933 годах действовать в Германии и Франции.

В Москве в мае 1935 года Карин и его товарищи, посвященные в дело «Абрама», каждый день ждали донесений из Шанхая. Они поступали бесперебойно. Резидент «Эдуард» 24 мая сообщил: «Сегодня на нашем пароходе «Север» отправил «Элли» во Владивосток. Прошу указаний Владивостоку встретить ее. Целесообразно, чтобы она вылетела в Москву самолетом. Полиция допустила адвоката Премета к «Абраму». Провал локализован по плану»…

Вскоре «Элли» оказалась в Москве среди своих товарищей, которые понимали, в каком трудном положении она оказалась в начале мая, когда английской полицией был арестован «Абрам».

Начальник 2-го отдела корпусной комиссар Федор Карин написал докладную записку на имя начальника Разведывательного управления Красной армии. В ней сообщалось: «…Товарищ Бронина Э. И. работает в РККА с 1931 года. В последнюю командировку была направлена в марте 1934 года в качестве радистки. Уже в самом начале своей командировки т. Бронина, несмотря на молодость (родилась в 1913 году), показала исключительную выдержку и упорство при достижении цели. По ряду обстоятельств тов. Бронина оказалась в затруднительном положении и для того, чтобы достигнуть места назначения, она не задержалась для получения дополнительное средств, проделала морское путешествие из Европы на Дальний Восток на товарном пароходе. Прибыла к месту назначения без гроша в кармане, испытывая в дороге нелегкие лишения.

В начале мая 1935 года резидент «Абрам» был арестован и всей резидентуре грозил провал. Тов. Бронина в этот критический момент, проявляя исключительную выдержку, мужество и осмотрительность и понимая важность возложенной на нее обязанности радистки, немедленно связалась с Центром. Она бесперебойно, находясь под угрозой ареста, информировала нас о положении дел и получала от нас указания.

Наряду с этим она сразу же после получения сообщения о провале приняла все возможные меры, необходимые для того, чтобы предупредить всех работников и ценных источников, что ей и удалось сделать. Вместе с тем она успела очистить квартиру резидента от компрометирующего материала, для чего ей пришлось два раза проникать в квартиру «Абрама». Бронина, находившаяся в то время на седьмом месяце беременности, показала образец преданности делу, стойкости, мужества и понимания ответственности возложенных на нее задач. Ее действия в Шанхае могут служить примером для всех работников военной разведки.

Товарищ Бронина Э. И. вполне заслуживает представления ее к высокой боевой награде…»[168]

В 1935 году Бронина Элли Ивановна была награждена орденом Красной Звезды и у нее родился сын.

Мать Брониной Жоржет Салью и ее младшая сестра Жанна приехали из Парижа в Москву. Они стали помогать Элли.

Элли Ивановна находилась дома с сыном и родственниками недолго. Она была «золотым резервом» начальника военной разведки, имела опыт оперативной работы в Европе и в Китае, свободно владела французским, немецким, английским и испанским языками.

В начале 1936 года она была зачислена в кадровый состав Красной армии, ей было присвоено воинское звание «лейтенант». В середине 1936 года Элли Ивановна получила приказ готовиться к новой самостоятельной работе за рубежом. Ей был присвоен новый оперативный псевдоним: «Жером». Федор Карин вынужден был передать эту проверенную и опытную разведчицу в распоряжение начальника отдела западных стран корпусного комиссара Отто Штейнбрюка[169]. Оба они были направлены на работу в военную разведку из внешней разведки ОГПУ вместе с некоторыми другими товарищами.

Штейнбрюк родился в 1892 году в городе Оршово, в Австро-Венгрии. Латыш по национальности, он окончил кадетский корпус, принимал участие в Первой мировой войне в звании капитана австро-венгерской армии. В 1917 году находился в плену в России. Был освобожден из плена, что, видимо, было связано с его вступлением в партию большевиков. Штейнбрюк получил задание направиться в Венгрию для создания там венгерской Красной армии. Несомненно, он обладал хорошими организаторскими способностями. К такому заключению можно прийти, если знать, что в Венгрии Штейнбрюк с задачей справился. Вместе с другими венгерскими коммунистами он создал если не армию, то настоящий боевой корпус, заместителем командира которого он некоторое время и был. Штейнбрюк также был офицером для специальных поручений при руководителе венгерских коммунистов Белле Куне.

Когда Венгерская революция потерпела поражение, Штейнбрюк был арестован и сидел в тюрьме за коммунистическую деятельность. Произошло это в 1919–1920 годах. Был на подпольной работе в Германии, но опять его схватила полиция и выслала в Советскую Россию. В Москве заслуги и способности Отто были оценены высоко и он стал сотрудником ОГПУ.

Отто долго в Москве не задержался. В 1923 году он был направлен в Германию, где стал одним из руководителей военного аппарата Германской коммунистической партии. По заданию советской разведки он выехал в Швецию, где создал резидентуру и руководил ее работой.

В 1925 году Штейнбрюк возвратился в СССР и до 1934 года работал в О ГПУ на различных командных должностях.

В 1934 году был переведен в Разведуправление Красной армии вместе с А. X. Артузовым, который был назначен заместителем начальника военной разведки. В Разведывательном управлении О. Штейбрюк был назначен на должность начальника 1 — го отдела, сотрудники которого занимались организацией разведки стран Западной Европы.

Испанская революция и последовавшая за ней гражданская война между сторонниками республиканского строя и фашистами во главе с генералом Франко вызвали в Москве большое желание помочь республиканцам. В Испанию были направлены советские военные советники, летчики, добровольцы. Среди них оказались и разведчики — Ян Карлович Берзин, Федор Иосифович Кравченко, Алексей Коробицын и другие. Кравченко и Коробицын были военными переводчиками. Элли Бронина направлялась в Испанию с задачей создать там нелегальную резидентуру, снабдить ее рацией и установить связь с Москвой, которая хотела знать, что происходит в Испании. Несомненно, кроме «Жером» в Испанию были направлены и другие более опытные специалисты военной разведки.

Москву «Жером» должна была покинуть в ноябре 1936 года. Штейнбрюк в те дни докладывал начальнику военной разведки Семену Урицкому: «Прошу Вашего указания, когда Вы сможете принять тов. Жером (Элли), которая уезжает 15 ноября. Желательно принять ее 14 ноября…»

Урицкий принял разведчицу. Поинтересовался здоровьем. Обещал оказать родственникам всяческую помощь. Посоветовал быть предельно осторожной. И после выполнения задания разведки благополучно возвратиться на родину.

Москва будет ждать вас, — прощаясь с «Жером», сказал начальник военной разведки.

«Жером» выехала сначала в Португалию, затем оказалась в Испании. Во Франции все еще проживал ее отец, но Урицкий рекомендовал разведчице в Париж не заезжать. Он пообещал, когда она возвратится из командировки, пригласить ее отца в Москву.

В Испании «Жером» поставленные перед ней задачи выполнила, за что и была награждена орденом Ленина. Держать ее длительное время вдали от годовалого сына было бы неправильно. И «Жером» в середине 1937 года была отозвана в Москву из специальной командировки. В Москве в это время начали происходить события странные и необъяснимые: борьба с «врагами народа» проводилась во всех организациях. В Разведывательном управлении Красной армии тоже началась чистка. Одних разведчиков увольняли с работы, других арестовывали прямо на рабочих местах.

Начальником управления по-прежнему был Семен Урицкий. Он принял «Жером», обещал разведчице, которая уже была награждена орденом Красной Звезды и орденом Ленина, назначить на должность в Разведуправлении или направить на учебу. Во время встречи с начальником управления разведчица поинтересовалась судьбою мужа, Якова Бронина, который в 1935 году был арестован в Шанхае.

Начальник управления не стал в деталях обсуждать положение арестованного разведчика, но многозначительно пообещал, что они скоро встретятся. Завершая беседу с Брониной, Урицкий сказал:

Наши отношения с Китаем изменяются в лучшую сторону. Надеюсь, что Яков Григорьевич скоро будет в Москве. Мы принимаем соответствующие меры…

Бронина проживала в Москве. Когда закончился отпуск, она 10 ноября 1937 года направила начальнику Разведывательного управления личное письмо, в котором сообщала: «…Уважаемый товарищ начальник! Когда я приехала из командировки в мае этого года, я очень просила своего начальника тов. Стиггу дать мне возможность по ступить в школу, чтобы повысить свою политическую подготовку или дать мне регулярную работу. Я не хотела бы оставаться без работы.

Несмотря на его обещания и обещания бывшего начальника управления и его заместителя, что я обязательно начну учебу через 2 дня, несмотря на то, что я часто прошу товарища Стиггу решить этот вопрос, я уже шесть месяцев просидела дома без полезной работы и учебы. Я не могу выразить, как мне стыдно и непривычно такое положение, при котором я получаю высокую зарплату, кушаю советский хлеб, а пользы никакой не приношу…

Я бы хотела начать работать на все сто процентов. Я хочу стать лучшей разведчицей, принести как можно больше пользы нашей работе и нашей стране. Ясно, что мне нужно серьезное политическое и военное образование. Я готова учиться. Каждый раз, когда я возвращалась из командировок в СССР, я говорила об этом своим начальником. А они почему-то считают, что в этом нет необходимости. Ордена мне дали, а о самом важном, о политической подготовке кадров и их воспитании, они не беспокоились.

Мне еще 24 года. Я уверена в том, что я могу и учиться, и работать успешно, и очень этого хочу. Я обратилась к Вам, уважаемый товарищ начальник, потому что я больше не могу молчать о том, что я живу здесь без труда, и я Вас очень прошу решить этот мой вопрос. С коммунистическим приветом Элли Бронина».

Это письмо Элли Ивановны Брониной, бесстрашной разведчицы, дает возможность глубже понять не только время, в котором она жила, но и ее душу, ее любовь к России, ставшей для нее второй родиной, которой она служила беззаветно, перенося трудности, неудобства и разлуку с любимым человеком.

В 1937 году, когда Элли Ивановна писала письмо новому начальнику Разведывательного управления, Яков Бронин был далеко от Москвы и своей семьи…

Глава пятая «МИСТЕР ИКС», ГИВЕНС И ЧАН КАЙШИ

Иностранец, арестованный 5 мая 1935 года в Шанхае, содержался в камере одиночного заключения английской полиции. Он продолжал молчать, отказывался называть свое имя, фамилию, подданство и место проживания в Шанхае. Поэтому следствие продолжалось уже более двух недель, но каких-либо результатов достигнуто не было.

Публикация фотографий иностранца, сделанных анфас и в профиль, во всех шанхайских газетах никаких результатов тоже не принесла — никто из жителей Шанхая не зал или не хотел заявлять о том, что знает этого человека. Это вызывало у англичан удивление и даже злость: они были на грани профессионального поражения.

Английская полиция сеттельмента могла бы передать задержанного китайским властям. В китайской полиции могли развязывать язык любому непокорному арестанту. «Мистер Икс» — не исключение. Вполне возможно, китайские следователи вынудили бы его назвать и свое имя, и страну, из которой он прибыл в Китай. Успех китайских полицейских ударил бы по профессиональному имиджу английской полиции.

По условиям военного времени китайский суд мог приговорить арестованного, который занимался запрещенной законами деятельностью, к смертной казни. Представителей английской полиции это не беспокоило. Но такое решение не соответствовало планам английской разведки, для которой представился уникальный случай получить сведения о советской, как предполагали англичане, разведке. Поэтому представителю английской разведки, интересы которой в Шанхае тайно представлял мистер Гивене, хотелось добиться другой цели — получить сведения о том, что и как в Китае делает русская разведка, выявить ее связи и воспользоваться ими в своих интересах. Казнить иностранца руками китайцев можно было в любое время.

Гивенс не исключал возможности передачи арестованного китайским властям. Это закрепило бы авторитет английской полиции в глазах китайцев, что тоже было важно. Можно было из этого случая также раздуть и большой скандал, доказав, что арестованный занимается в Китае коммунистической деятельностью, что категорически было запрещено законами гоминдановского правительства и считалось тяжким преступлением. Чан Кайши жестоко карал всех китайцев, которые были членами коммунистической партии Китая или оказывали ей поддержку и помощь. Иностранца могла ждать такая же участь.

Поэтому Гивенс не исключал возможности доказать, а это можно было фальсифицировать, что арестованный — секретный представитель Коминтерна и советский подданный. Такой поворот дела «Мистера Икс» сулил политический скандал вселенского масштаба и сильнейший удар по престижу Советского Союза в Китае. Если доказать, что «Икс» — коминтерновец и передать его китайским властям с набором доказательств, то это обстоятельство послужит делу укрепления британо-китайских отношений вопреки всем тем, кто добивался их ослабления.

Выбор направления действий у Гивенса был широкий. Но для решения любой задачи необходимо было установить личность арестованного. Лучше всего, если бы он сам сделал нужные признания. А пока он этого не делал.

Тщательно взвесив все варианты, Гивенс 22 мая начал свою трудную игру.

«Мистер Икс» тоже времени не терял. Он отчетливо понял, что попал в исключительно трудное положение, из которого выбраться будет непросто. Он не исключал, что ему вообще не удастся выбраться из этого положения. Главное, как он считал, не дать английской полиции возможностей для доказательства, что он — советский разведчик. И более того — доказать, что он занимался коммунистической деятельность, что было равнозначно подготовке государственного переворота в Китае с целью отстранения от власти Чан Кайши и его окружения.

Задача была трудной. «Икс» пришел к выводу, что она тем не менее, имеет два решения. Первое — отрицание разведывательной деятельности в Китае против Китая. Второе — полное отрицание какой бы то ни было коммунистической деятельности. Арестованный с членами Китайской компартии контактов не поддерживал, коммунистической деятельностью не занимался.

Что касается разведывательной деятельности, то это полиция тоже должна была доказать. На первых допросах арестованный отрицал, что найденные при нем во время задержания документы принадлежат ему. Он утверждал, что ему их подбросили полицейские во время насильственного захвата.

Доказать, что «Икс» занимался «коммунистической деятельностью», как считал задержанный, было невозможно, потому что он ею не занимался и контактов с китайскими коммунистами не имел.

В шанхайском доме предварительного задержания было все как на рынке. Нужно было только знать точную цену за определенную услугу, представлять, кому и сколько заплатить для того, чтобы решить свои проблемы: выбрать «хорошую» камеру, получить право на прогулки, приобретение местных газет и многое другое. Для «Мистера Икс» было важно знать, что о нем пишут местные газеты, которые получают информацию (тоже не бесплатно) от полицейских, которые участвовали в задержании и рассмотрении дела арестованного иностранца. Он этого добился.

Внимательно изучая местные газеты, «Мистер Икс» понял, что англичане хотели бы получить от него доказательства в причастности к одной иностранной разведке и, второе, доказать, что он занимался коммунистической деятельностью.

«Мистер Икс» понимал, что в руках полиции есть доказательства того, что он занимался разведывательной деятельностью. Доказательства незначительные, но убедительные. Хотя он был в достаточной степени уверен, что любой европеец, находящийся в Шанхае, также занимается сбором сведений о Китае, которые можно назвать разведывательными.

Отказываться от предъявленных улик и не называть своего имени и подданства — такую тактику выбрал арестованный и решил твердо ее придерживаться при любых поворотах дела. Он предполагал, что арест мог произойти из-за провала, который произошел в его сети. Где произошел провал, он скоро узнает от следователей, которые обязательно устроят ему очную ставку с арестованным источником или источниками. Но кто бы они ни были, они тоже не знали ни его имени, ни места проживания — так была построена его агентурная сеть, которую он создал, приняв резидентуру Зорге.

22 мая Гивенс начал действовать. «Мистер Икс» был вызван к Гивенсу на первую «душевную беседу».

Вначале Гивенс задавал традиционные для такого случая вопросы:

— Имя?

— Фамилия?

— Год рождения?

— Домашний адрес? Подданство?

Вопросы протоколировал секретарь. Ответы — тоже. Но все ответы были одинаковыми — задержанный не хотел давать какие-либо ответы на вопросы Гивенса. Это нервировало англичанина. Он даже закурил, дабы скрыть свое раздражение.

Затем Гивенс сказал:

— Дальнейший наш разговор записываться не будет. Это не допрос, а дружеская беседа двух деловых мужчин, которые могут оказаться полезными друг другу…

Гивенс приказал секретарю покинуть помещение. Тот вышел, оставив на столе почти что пустой протокол допроса и ручку…

«Икс» пытался предугадать дальнейшие ходы Гивенса. То, что секретарь покинул помещение, рассуждал «Икс», ничего не означает. В комнате для таких «задушевных бесед» где-то в удобном месте вмонтирован чувствительный рекодер, записывающее устройство, которое будет фиксировать все детали их разговора. «Икс» подумал, что ему необходимо быть предельно внимательным, не торопиться с ответами, продумывая каждую деталь того, что он мог сообщить Гивенсу.

Первым, как и предполагалось, тишину нарушил Гивене. Он произнес на английском языке короткую, но назидательную речь:

— Полиция закончила расследование по вашему этому делу. Ваша вина полностью доказана. Мне известно, что английская полиция имеет против «Мистера Икс» дело куда серьезнее того, которое против вас имеют китайские власти. Хотите знать детали?

«Икс» молчал. Он понимал, что, если Гивенс начал этот разговор, то завершит его независимо от его желания. Волее того, демонстрация заинтересованности в деталях дела, которые стали известны английской полиции, может быть принята Гивенсом и теми, кто ему помогал за стенами этой комнаты, в качестве косвенного признака признания вины арестованным. Косвенный признак всегда можно при необходимости сделать прямым.

Гивенс, не дождавшись согласия от «Мистера Икса», продолжал:

— На основании проведенного расследования полиция пришла к выводу что «Мистер Икс» — серьезный преступник. Он — «спирус ректор», то есть духовный руководитель всего революционного движения в Китае.

— Это голословное утверждение, — спокойно ответил мистер «Икс».

— Вы ошибаетесь, — сказал Гивенс. — Вот доказательства. Смотрите. Вам известны эти документы?

— Мне не известны эти документы, — сказал «Икс».

Гивенс протянул задержанному счет за оплату услуг «203-го» за апрель 1935 года. Этот документ был знаком задержанному, он даже знал фамилии китайцев, которые были перечислены на этой расписке.

«Икс» не взял в руки записку, которую ему предлагал посмотреть англичанин.

Гивенс продолжал:

— Перечисленные в этом документе лица — члены Коммунистической партии Китая. Следовательно, вы — руководитель тайной организации, которая занимается коммунистической деятельностью.

Помолчав немного, словно давая возможность арестованному осмыслить важность полученного полицией документального доказательства, Гивенс продолжил:

— У нас есть еще одно доказательство вашей коммунистической деятельности и ваших связей с Коминтерном.

Гивенс прочитал переведенное на английский язык письмо Тео, которое «Абрам» получил из Центра и не успел уничтожить из-за названий некоторых деталей, которые ему необходимо было приобрести на китайском рынке и отправить в Москву.

Закончив чтение, Гивенс сказал:

— Этот документ — подтверждение того, что вы поддерживаете связь с Коминтерном и выполняете его поручения…

«Икс» ответил Гивенсу, что предъявленные документы — фальшивка, сфабрикованная английской полицией.

Гивенс улыбнулся и сказал:

— Не совсем так. Вы в этом можете убедиться. Пожалуйста, — пригласил он арестованного — посмотрите внимательно…

— В записке Тео, а он, видимо, важный функционер Коминтерна, — продолжал Гивенс, — сказано: «… Дорогой Абрам!.. Это значит, что ваша фамилия — Абрамов! Или это не так? Или это ваше личное письмо в Коминтерн заведующему Азиатского отдела международных связей Абрамову? Значит, вы выполняете задания Абрамова и занимаетесь сбором разведывательных сведений о Китае, режиме Чан Кайши в интересах Коминтерна и ведете подрывную деятельность в этой стране…

Арестованный быстро оценил ситуацию. Он понял, что Гивенс, не понимая того, допустил грубую ошибку, которой следовало немедленно воспользоваться:

— Допустим, — сказал «Икс», — эти документы у меня были изъяты. Что же получается? В письме некоего Тео дается оценка материалов о Китае, которую сообщает кому-то Абрам. Значит, согласно вашему утверждению, я, находясь в Шанхае, получаю от Абрамова из Москвы информацию о Китае? Для какой цели мне нужна такая информация, когда я вижу все, что здесь происходит, собственными глазами…

Гивенс опешил. Он снова закурил. Прервал разговор о доказательствах, представленных полицией, и перевел разговор на другую тему:

— Допустим, вы не занимались коммунистической деятельность в Китае. Тогда скажите, для кого вы проводили вашу шпионскую работу. Скажите мне это. Обещаю, что такое признание — не больше чем обмен мнениями среди коллег по профессии. В этом случае ваш ответ на мой вопрос облегчит ваше положение. Может быть, вы работали для какого-то конкретного правительства. Скажем, совьет…

Гривенс не договорил второе слово, но было понятно, что он хотел сказать, что задержанный работал на советское правительство…

— Я извиняюсь, — продолжал Гивенс. — Я не имел в виду назвать какое-либо конкретное правительство…

«Икс» ответил:

— Я никакой шпионской деятельность в Китае не занимался и ни на какое правительство не работал. В Шанхае я делаю бизнес-с-с, — протягивая окончание последнего слова, сказал «Икс». И добавил:

— Здесь я делаю деньги, как и многие другие европейцы, а вы мне мешаете…

Гивенс не слушал арестованного. Он начал медленно рассказывать своему бесправному, но упрямому собеседнику весь ужас положения «Мистера Икса» после того, как он будет передан китайским властям и брошен в грязную китайскую тюрьму, а затем казнен.

— За вас никто не заступится, потому что никто не знает, где вы находитесь и в какое положение попали. В китайской тюрьме вас подвергнут ужасным пыткам. Не лучше ли нам договориться и по мелочам, и по большим делам, которые могут открыть перед ваши широкие перспективы.

«Икс» внимательно посмотрел на Гивенса и сказал:

— Нам не о чем договариваться.

— Жаль, — произнес Гивенс. — Я хотел вам помочь и протянул вам руку помощи европейца европейцу. А вы отказались. Это ваш выбор. Вы пожалеете о своем решении…

Вербовка не удалась. Английская полиция передала «Мистера Икс» китайским властям.

У китайцев тоже не было доказательств того, что «Мистер Икс» занимался коммунистической деятельностью, направленной против режима Чан Кайши. Полиция решила пойти на фальсификацию такого доказательства, используя письмо Тео, которое было уже препарировано в английской полиции.

Письмо Тео было разрезано, первая часть о каких-то батарейках, которые запрашивал Тео, была изъята. Вместо этого были прибавлены в начале текста четыре цифры из перехваченного ранее письма какого-то секретного документа Коминтерна. Китайские следователи поддержали идею англичан, что письмо было направлено из Коминтерна «Мистеру Икс». Таким образом «Абрам» стал и у китайцев «Абрамовым».

Был приписан «P.S.» в последней части письма, которое получило независимую форму. Этот документ получил в деле номер «5».

Знакомясь с этим документом, «Икс» подумал, что смысл приписки, видимо, заключался в том, чтобы показать «планетарный» характер его подрывной коммунистической деятельности, которая распространялась даже на американский континент.

«Икс» заметил, что с точки зрения техники эта подделка была проведена грубо. Даже не была сделана попытка подделать почерк Тео. «P.S.» был приписан не той рукой и не теми чернилами. «Икс» заметил и это. Но решил эти факты использовать во время защиты в процессе судебного разбирательства.

В своих воспоминаниях об этом эпизоде противоборства с английской и китайской полицией Бронин несколько лет спустя писал: «…Вероятно, англичане эту фальшивку сделали сами, а китайцы согласились с этим, добиваясь своих целей — превращения дела «Мистера Икс» в политическое дело, открыто связав его под тем или иным предлогом с Советским Союзом и на этой основе развязав крупную антисоветскую компанию, что было на руку англичанам и японцам. Именно весной 1935 года Чан Кайши часто публично говорил о необходимости дружбы между Китаем и Японией».

Бронин также понимал, что китайские власти в связи с делом «Мистера Икс» вряд ли пойдут на разрыв дипломатических отношений с СССР, так как между Китаем и Японией оставалось много нерешенных вопросов, при обсуждении которых Чан Кайши могла понадобиться помощь или поддержка северного соседа. Поэтому вопреки желанию англичан китайцы не стали объявлять, что «Мистер Икс» является гражданином Советского Союза. Представители каждой страны — Англии, Китая и Японии в деле «Мистера Икс» добивались своих целей.

3 июля на предварительном следствии «Мистер Икс» по рекомендации нанятого тайно советскими дипломатами адвоката Преме заявил, что он является гражданином Франции и его фамилия — Жозеф Вальден. «Икс» назвал французскую деревню, в которой он родился и вырос.

В деле «Мистера Икс» появились новые обстоятельства. К выяснению их подключилось французское консульство. Во Францию был направлен запрос о подтверждении гражданства Жозефа Вальдена. Ответ пришел в Шанхай приблизительно через месяц. В нем говорилось, что деревня, в которой родился Вальден, была полностью уничтожена во время Первой мировой войны и никто не может подтвердить подлинность показаний подсудимого. Выигранное время было предпринято советской разведкой для организации побега «Мистера Икс». Однако что-то в сложной цепи этой операции было проработано недостаточно четко. Попытка провалилась. Некоторые из участников операции были даже арестованы китайской полицией, но они не знали, кого и по чьей просьбе хотели бы освободить из тюрьмы.

Помощник Гивенса заявил в свидетельских показаниях, что английской полиции известно, что подсудимый — русский… Он хотел сказать — гражданин Советского Союза, но не сделал этого, так как рассчитывал, что его утверждение о том, что «Икс» — русский, будет воспринято как — советский гражданин.

«Икс» в резкой форме отверг заявление помощника Гивенса. Китайцы тоже не приняли это бездоказательное заявление. План Гивенса раздуть политический скандал, используя дело «Мистера Икс», терпел поражение.

Но Гивенс был настойчив. На следующий день, 5 июня 1935 года, местная газета «Шанхай тайме», опубликовала статью какого-то бывшего русского белогвардейского офицера. Автор, явно подкупленный англичанами, утверждал, что он знает «Мистера Икс», служил с ним в царской армии в годы Первой мировой войны в одном полку, был с ним рядом в одних окопах. Автор письма также утверждал, что «Икс» после 1917 года служил в Чрезвычайной комиссии, а затем в ОГПУ. Подтверждая свое знакомство с подсудимым, автор статьи утверждал, что у «Мистера Икс» на груди есть два шрама, полученных в результате зарубцевавшихся фронтовых ранений.

На следующий день в камеру, где находился «Икс», прибыли надзиратель, парикмахер и фотограф. Волосатую грудь «Мистера Икс» быстренько побрили и сфотографировали. Затем, когда были сделаны фотоотпечатки, эксперты пытались найти шрамы, о которых писала газета «Шанхай тайме». Таких следов не оказалось.

Обвинительный акт был готов и вручен подсудимому 12 августа 1935 года. Суд был назначен в Учане на 19 августа.

В обвинительном акте указывалось, что подсудимый — «агент ГПУ — Коминтерна».

Суд по делу «Мистера Икс» начался 21 августа 1935 года. Несмотря на сложность предъявленных обвинений, заседание суда завершилось к вечеру того же дня. Подсудимый на первом же заседании заявил:

— Я требовал признания меня французским гражданином. Но так как французским консульством мне было отказано в праве на французское подданство, то я имею право называть себя «Мистером Икс», а Вальденом — не могу.

В ходе суда «Икс» выступал дважды: по поводу обвинительного акта и с последним словом.

В последнем слове «Икс» сказал:

— Я являюсь другом китайского народа. Было много разговоров о моей национальности. Некоторые утверждали, что я русский. Я должен заявить, что я не являюсь русским и никогда в Советском Союзе не был…

Через три дня было объявлено, что «Мистер Икс» осужден на 15 лет тюремного заключения. Текст приговора был вручен подсудимому 5 сентября…

По чрезвычайному закону гоминдановского правительства «о преступлениях, угрожающих безопасности Китая» «Икс», несомненно, должен был быть приговорен к смертной казни. Он остался жив.

В приговоре, как и в обвинительном акте, персона «Мистера Икс» не связывалась с Советским Союзом.

Как отбывал срок «Мистер Икс» в китайской тюрьме? В воспоминаниях разведчика по этому поводу есть несколько строк: «… Чтобы поддержать «дух и тело», я установил для себя очень строгий режим, которого придержи вался тщательно. Я ежедневно по 3–4 часа занимался в камере физическими упражнениями. Остальное время отдавал чтению и отдыху. Значительное внимание уделял изучению китайского языка. Каждый час был чем-то серьезным занят. Я многое сделал для усовершенствования своих познаний и навыков в области английского языка, который теперь я знаю как родной. Ямного занимался французским и изучил испанский язык. Начал изучать итальянский язык.

…Дважды меня вызывали к прокурору Хубэйского района. В первый раз он спросил, не знаю ли я какого-то иностранца, арестованного в Шанхае по обвинению в коммунистической деятельности. Я дал отрицательный ответ.

Второй раз прокурор спросил меня, не являюсь ли я мистером Ривошем, родившемся в Юрьеве. То есть прокурор назвал то имя и фамилию, под которыми я действительно проживал в Шанхая, правда по-китайски значительно изменив их. Я тоже дал отрицательный ответ прокурору, которого моя персона уже не интересовала. Он формально выполнял свои обязанности».

Значительный интерес в воспоминаниях «Мистера Икс» представляет описание эпизода посещения тюрьмы и беседы с ним высокопоставленного чиновника, видимо, из военной разведки Чан Кайши. Посетитель долго восхищался стойкость «Мистера Икс» и в конце беседы предложил ему высокую должность в китайской разведке.

Предложение было отвергнуто.

Возможно, «Мистер Икс» провел бы в гоминдановской тюрьме все 15 лет, предусмотренные приговором суда. Но в 1937 году отношения между Китаем и Японией обострились в очередной раз. Чан Кайши потребовалась поддержка со стороны великих держав. Помощь оказал Советский Союз.

21 августа 1937 года между СССР и Китаем был подписан договор о ненападении. Он явился моральной поддержкой китайцев, которые боролись с японцами.

11 октября 1937 года «Мистер Икс» был вызван к начальнику тюрьмы. У него в кабинете находился представитель ставки Чан Кайши. Осужденному было объявлено, что по решению китайских властей он освобождается от наказания. Согласно распоряжению Чан Кайши, «Мистер Икс» мог покинуть тюрьму.

При выходе из тюрьмы «Мистер Икс» решил написать личное письмо Чан Кайши. В нем говорилось о том, что никакой коммунистической деятельность он не занимался.

«Мистер Икс» не ожидал от Чан Кайши ответа, но счел правильным еще раз высказать свою точку зрения. Он не знал, что благодаря усилиям его товарищей из военной разведки и советских дипломатов он был обменян на сына Чан Кайши, который находился в Советском Союзе[170]

Связь с представителями СССР «Мистер Икс» установил через три недели. Первым, кто встретился с ним, был сотрудник консульства Артур. Он не знал настоящего имени и фамилии освобожденного из китайской тюрьмы советского гражданина, но сказал, что ему предложено выехать в СССР через ряд европейских государств. «Икс» попросил отправить его домой через Синьцзян. Вылетев из Ханькоу 17 ноября 1937 года, «Мистер Икс», он же резидент «Абрам», он же Яков Григорьевич Бронин, прибыл в Алма-Ату.

В заключении своих воспоминаний Я. Бронин писал: «… при самой строгой оценке моих действий я должен признать, что у меня были ошибки в работе, но я не могу установить ошибок в своем поведении в период допросов, суда и заключения. Я считаю, что в крайне сложной и трудной обстановке я выработал и неуклонно проводил единственно правильную линию. Поэтому мое дело в конечном счете кончилось для нас без всякого политического ущерба. Провал не имел также особо тяжких последствий для нелегальной разведки. Практически ни один важный источник не был потерян, ни один из наших кадровых работников не пострадал. Все это, несмотря на то, что предателем оказался один из наших старых источников (Ханькоу-бой), такой результат стал возможен только благодаря правильной системе работы шанхайской резидентуры, где основные правила конспирации строго соблюдались всеми работниками. Один факт невозможности ни английской, ни китайской полиции установить мою личность говорит о правильной системе работы, и этот факт должен послужить всем нам хорошим уроком…»

Завершая свои откровения, Бронин с горечью признавал: «…Я провалился. Сам факт провала всегда бросает тень на того разведчика, который попался. Провал сам по себе, как правило, ставит под сомнение умение и способности раз ведчика выполнять сложные задания в сложных условиях».

В декабре 1937 года Элли и Яков Бронины были вместе в Москве, рядом с подросшим сыном, который уже сам сделал первые шаги, среди друзей, многие из которых были новичками в разведывательной работе, так как были отобраны для работы в военной разведке после окончания военных академий. Старые друзья и товарищи, которые провожали Брониных в специальные командировки, были арестованы, как «враги народа».

В феврале 1975 года военная разведка дала Я. Г. Бронину следующую характеристику: «… в июле 1933 года по решению Центра был переброшен в спецкомандировку в Китай, где до мая 1935 года был резидентом шанхайской резидентуры.

В мае 1935 года в результате провала был арестован и осужден китайскими властями по обвинению в шпионаже к тюремному заключению на 15 лет. Его дело реакционные китайские и особенно иностранные круги пытались использовать в целях антисоветской провокации. Однако эта провокация не удалась благодаря правильному и последовательному поведению Бронина на следствии и суде.

В октябре 1937 года в связи с изменением политических отношений с Китаем и начавшейся японо-китайской войной Бронин был освобожден и вывезен в Советский Союз.

По работе в Берлине и Шанхае Бронин характеризуется положительно. В январе 1938 года Бронин Я. Г. представлялся к награждению орденом Красного Знамени с такой формулировкой: «…За достойное поведение во всей истории провала, на суде и в тюрьме, как патриот своей страны достоин награждения орденом Красного Знамени.

Данных о награждении Бронина Я. Г. этим орденом не имеется…»

Бригадный комиссар Яков Бронин и его жена Элли прожили долгую, сложную, интересную и нелегкую жизнь.

Элли Ивановна окончила 1-й Московский медицинский институт, в 1949 году защитила диссертацию на тему «Ранняя диагностика коронарной недостаточности» и стала кандидатом медицинских наук. Она была пенсионером союзного значения. Умерла в 2003 году в Москве в возрасте почти 90 лет, вырастив двоих сыновей, которые тоже проживают в Москве и работают в медицинских учреждениях российской столицы.

Полковник Яков Григорьевич Бронин после возвращения из Китая продолжал работать в военной разведке.

17 августа 1949 года он был арестован и 14 октября 1950 года осужден на 10 лет тюремного заключения. Освобожден в 1955 году. Реабилитирован 6 апреля 1955 года.

Работал в Институте мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР. Защитил диссертацию на тему «Шарль де Голь. Политическая биография».

Умер Я. Г. Бронин в Москве 1984 году.

Глава шестая 1938 ГОД: В ЕВРОПЕ И НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ

В 1938 году в Европе и на Дальнем Востоке происходили события важные, открытые и тайные, которые через несколько лет окажут серьезное влияние на последующее развитие обстановки во всех без исключения европейских и дальневосточных государствах. Главными инициаторами этих политических и военных событий были фашистская Германия и Япония, правительства которых придерживались близких взглядов на мировое устройство, в котором должны были доминировать великая Германия и великая Япония.

Для реализации таких планов нужны были сильные армии, новые средства достижения победы над противником и преданные союзники. У Германии в союзниках были Италия, Венгрия, Румыния и Финляндия. У Японии на Дальнем Востоке союзников не было. Впрочем, марионеточное государство Маньчжоу-го, которое формально возглавлял Генри Пу И, не получило признания в мировом сообществе. Моньчьжоу-го имело многочисленную, но плохо вооруженную армию, поэтому порядок в этой части Китая поддерживался японскими оккупационными войсками, количество которых постоянно возрастало. Японская Квантунская армия становилась одной из самых сильных армий Дальневосточного региона. Японская военная миссия, штаб-квартира которой располагалась в Харбине, была главным центром японской экспансии в Китае. В этой миссии вырабатывались главные японские секретные замыслы против Китая, Монголии и СССР.

Германское и японское руководство готовились к большим войнам. А Европа жила своей жизнью, делая вид, что фашистская Германия и Япония не угрожают ни их национальной безопасности, ни их национальным интересам. «Большой европейский страус» спрятал голову в Атлантический океан и решал свои проблемы. Иногда Англия и Франция вспоминали о фашистской Германии и пытались ее умиротворить. Но умиротворение Германии проходило вяло и, видимо, было делом необязательным. Наступали новые времена, формирование которых началось еще в 1937 году. О некоторых особенностях обстановки в Европе докладывали резиденты военной разведки. На основе этих донесений составлялись Специальные сообщения, которые направлялись Сталину, наркомам обороны и иностранных дел, а также в Генеральный штаб Красной армии. Спецсообщений было множество. В них были отражены основные вехи перерождения Европы.

В Англии 28 мая 1937 года был сформирован кабинет Чемберлена. 25–29 сентября состоялся визит руководителя итальянских фашистов в Германию.

5 ноября в Берлине состоялось секретное совещание руководителей Германии, на котором было принято решение о захвате Австрии и Чехословакии.

8 ноября Италия присоединилась к японо-германскому Антикоминтерновскому пакту.

29 ноября Италия признала Маньчжоу-го.

11 декабря Италия вышла из Лиги Наций.

На Дальнем Востоке происходили такие же важные события. Военная разведка после понесенных потерь в результате провала в резидентуре «Абрама» в значите льной степени пополнила свои ряды за счет новых талантливых сотрудников, которые действовали и в Центральном Китае, и в Маньчжоу-го, и в Корее. Донесения от резидентов Дальневосточного региона поступали в Центр исключительно регулярно и, как правило, докладывались первым лицам советского государства, так как содержали важные для безопасности государства и его будущего сведения.

4 июня 1937 года было сформировано первое правительство Коноэ. 11 июля это правительство приняло решение об отправке нового контингента войск в Северный Китай. 10 августа США формально предложили свое посредничество в урегулировании японо-китайского конфликта.

27 октября японцы отказались от участия в работе Брюссельской конференции держав, подписавших Вашингтонский договор.

20 ноября в Токио была учреждена Главная Ставка. Такой орган создается только для руководства крупными военными действиями.

В 1938 году в Европе и на Дальнем Востоке политические и военные события развивались стремительно. В Германии Гитлер сменил руководящие кадры армии и отправил в отставку министра иностранных дел Нейрата. Новым руководителем германского внешнеполитического ведомства был назначен Риббентроп. 12 марта германские войска вступили в Австрию.

13 марта Германия заявила об «аншлюсе» Австрии.

1 марта нарком иностранных дел СССР Μ. М. Литвинов выступил с предложением о созыве конференции демократических держав для предотвращения нацистской агрессии.

24 марта английский премьер отверг советское предложение.

15 сентября в Берхтесгадене состоялась первая ветреча между Гитлером и Чемберленом. Вторая встреча между ними прошла в Годесберге

15 сентября английское и французское правительства договорились о передаче Германии ряда чехословацких территорий.

22-23 сентября в Годесберге состоялась вторая встреча между Гитлером и Чемберленом.

29-30 сентября состоялись Мюнхенские переговоры. Судьба Чехословакии была решена в соответствии с замыслом Гитлера.

1 октября германские войска вступили в Судетскую область. Куски территории от Чехословакии достались и полякам. В 1939 году Германия захватит всю остальную часть Чехословакии.

Японцы тоже торопливо решали свои внутриполитические и территориальные проблемы. Количество войск в Квантунской армии увеличивалось Из Германии и Италии в Маньчжурию через Дайрен поступали закупленные Японией в Германии и Италии новые военные самолеты.

В Маньчжурию по договоренности между японским правительством и правительствами Германии и Италии прибывали лучшие летчики этих стран, которые обучали японских пилотов. И немцы, и итальянцы уже получили опыт ведения воздушных боев в небе над Испанией, где республиканская армия сражалась против войск генерала Франко, которые поддерживались Германией и Италией.

5 мая в Японии был частично введен в действие закон «О всеобщей мобилизации нации».

14 июля японцы спровоцировали советско-японский военный конфликт в районе озера Хасан. Японцы сосредоточили в районе озера Хасана 3 пехотные дивизии, кавалерийский полк и пехотную бригаду, захватили Безымянную и Заозерную высоты.

Квантунская армия потерпела первое поражения в ходе боевых действий против войск Красной армии. Это обстоятельство стало причиной того, что командующий потребовал от генерала Иссии Сиро, обещавшего создать бактериологическое оружие, способное уничтожить любую армию, резко повысить интенсивность работ на подчиненных ему объектах.

К 1938 году на территории Северного Китая японцы создали уже два бактериологических отряда. Первым (отряд № 731) командовал генерал Исио Сиро, вторым (отряд № 100) — генерал-майор ветеринарной службы Вакамацу. Эти отряды продолжали пополняться японскими бактериологами. На обустройство этих отрядов выделялись значительные средства. Так, для нужд отряда № 731 в районе станции Пинфань, расположенной в 20 километрах от Харбина, был отстроен военный городок. Отряд имел свой аэродром и закрытый полигон.

Когда бактериологические комплексы были построены и оборудованы специальными устройствами, японцы наладили выращивание бактерий чумы, тифа и других болезней[171].

Наивысшей «производительности» отряды № 731 и № 100 достигнут к 1944–1945 годам. Все эти огромные маесы болезнетворных микробов, в числе которых были возбудители чумы, холеры, брюшного тифа и другие, предназначались для производства бактериологического оружия с целью массового истребления людей.

Способы применения этих бактерий еще разрабатывались. Поэтому во время военного конфликта в районе озера Хасан японцы не применили против войск Красной армии свои бактерии.

В июле 1938-го и в июне 1939 года в Москве были подписаны соглашения с Китаем о новых кредитах — соответственно в размерах 50 млн. и 150 млн. долларов. В счет этих кредитов, предоставленных в самый трудный для китайцев период, Китай получил из СССР вооружение, боеприпасы, нефтепродукты и медикаменты. Автотракт из Алма-Аты через Синьцзянь до Ланьчжоу протяженностью 3 тысячи километров фактически превратился для Китая в «дорогу жизни». Всего с октября 1937 года по сентябрь 1939 года по этой дороге в Китай было переброшено 985 самолетов, 82 танка, более 1300 артиллерийских орудий, свыше 14 тысяч пулеметов, а также боеприпасы, оборудование и снаряжение. Синьцзянский тракт обслуживало 5,2 тысячи грузовиков ЗИС-5, на территории СССР грузы по железной дороге подвозили 5,5 тысячи вагонов. Для доставки срочных грузов использовались транспортные самолеты ТБ-3. На одном из них в 1937 году в Алма-Ату из Синьцзяня был доставлен военный разведчик Яков Бронин.

Глава седьмая ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО РАЗВЕДЧИК

1. Агент «Ли»

В начале марта 1938 года у начальника одного из пограничных разведывательных пунктов (ПРП) Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии, который располагался в нескольких десятках километров от советскоманьчжурской границы, было праздничное настроение. Причина для такого настроения была важная. В ПРП изза кордона возвратился агент «Ли». Псевдоним этого агента мною умышленно изменен, а его настоящее имя никогда не называлось в открытой печати. Поэтому мы тоже не будем называть его так, как называли его родственники и друзья. Вполне возможно, что он еще жив и здоров, а его родственники наверняка многочисленны и, скорее всего, где-либо живут в полном достатке. Не хотелось бы им причинять какого-либо вреда. А славой своей, если захочет, «Ли» сам когда-нибудь поделится с ними. Это его право, ограниченное тем не менее подпиской о неразглашении военной тайны.

Итак, о военной тайне, о которой знал «Ли», и его удаче.

«Ли» возвратился на советскую территорию не с пустыми руками — он доставил начальнику ПРП важные документы, которые добыл, находясь на территории, контролируемой Квантунской армией.

Китайцу «Ли» было всего восемнадцать лет. К сотрудничеству с военной разведкой он был привлечен в начале 1937 года. После того как офицер ПРП разъяснил ему, что можно, а чего нельзя делать в разведке и как не попасть в руки японской или китайской контрразведки, начальник ПРП пожелал «Ли» удачи, и он убыл для выполнения задания.

«Ли» мог встретить удачу, а мог попасть в руки японцев, которые убили его родителей. Именно поэтому он и хотел выполнить задание русского офицера, который дружески разговаривал с ним, обещал ему помочь поступить учиться с советский университет.

Задача, которую в ПРП получил «Ли», была сложной: вначале ему надо было перейти границу, затем углубиться на маньчжурскую территорию и устроиться рабочим в штаб одной из японских воинских частей, которая очень интересовала советскую военную разведку. Замысел состоял в том, чтобы «Ли» нашел возможность, позволяющую добыть документы этой воинской части, раскрывающие ее деятельности. Начальник ПРП предупредил, во время этого задания могут возникнуть любые неожиданности, и попросил «Ли» стойко перенести любые испытания, которые выпадут на его долю. Он должен был убедить японцев в своей преданности им во что бы то ни стало.

«Ли» отправился в путь ночью. Провожал его сам начальник разведпункта. Агент, конечно, этого не знал. Для него все русские, с которыми ему довелось разговаривать, были большими друзьями-начальниками. Но этого, который попросил называть его «дядя Михаил», «Ли» уважал больше всех.

Когда «Ли» оказался на чужой территории, его задержал японский патруль. Молодой китаец был передан японской контрразведке для проверки, установления личности и, возможно, вербовки его с целью работы на японцев. После длительных бесед, которые ничего не дали японским следователям, «Ли» был задержан и брошен в тюрьму. Заведение это находилось в Мукдене, славилось дурной популярностью из-за плохого ухода за арестованными и осужденными. В этой тюрьме «Ли» просидел пять месяце, а затем был освобожден из-под стражи, потому что никаких компрометирующих его данных полиции найти не удалось, и, учитывая его старательность, услужливость и молодость, было принято решение отпустить его на свободу.

После освобождения из тюрьмы «Ли» удалось устроиться дворником в уездном управлении, за стенами которого трудились и китайцы, и японцы. Китайцы поддерживали общий порядок в городе, чем занимались японцы — никто не знал. Их было несколько человек, но, судя по всему, они были важными чиновниками.

Кто-то из китайских чиновников отметил добросовестность уборщика, грамотного и расторопного. Вскоре «Ли» был назначен посыльным. Работа столь же низкооплачиваемая, но к тому же требовавшая постоянного внимания к пакетам, которые ему приказывали китайские чиновники разносить по городу, доставляя их конкретным лицам. Так «Ли» «бегал» по городу еще около трех месяцев, четко и добросовестно выполняя все требования и указания чиновников управления.

Однажды его пригласил к себе японский советник, как он себя называл, работавший в этом же управлении. Он предложил молодому «Ли» перейти к нему на работу и выполнять только его поручения. Японец пообещал увеличить жалованье. «Ли» согласился. За три месяца работы в управлении он тоже кое-что узнал. Главное, он понял, что этот японец — важная фигура, но, чем он занимается, не знал.

В течение семи месяцев «Ли» выполнял различные задания японца, который в конце концов сделал его своим канцеляристом. Постепенно «Ли» вошел в доверие к японцу, изучил его распорядок работы, увидел, что тот часто работает с секретными документами. «Ли» даже подсмотрел, куда японец прячет ключ от секретного сейфа. Проверив несколько раз, что ключ в отсутствие его хозяина находится на тайном месте, «Ли» решил выбрать момент и узнать, что японец хранит в огромном железном шкафу.

Такой момент настал 6 января 1938 года. Когда японца не было на работе, «Ли» отрыл сейф, в котором оказалось много различных документов. Некоторые пакеты были опечатаны сургучными печатями. Вскрыть их было невозможно. Да и что бы это дало? У агента не было фотоаппарата. А если бы и был, то, вскрыв пакеты и сфотографировав их содержимое, он бы не смог все привести в первоначальный вид.

Решение созрело внезапно: забрать все документы, закрыть сейф и вместе с документами и ключом от сейфа исчезнуть из города и перейти границу для встречи с дядей Михаилом.

«Ли» сделал так, как задумал. Ему удалось незаметно перейти границу. Вскоре он встретился с разведчиком, который посылал его за кордон. «Ли» с годостью передал ему все изъятые у японца документы.

Когда начальник ПРП прибыл в свой офис и отрыл мешок, который передал ему «Ли», он от изумления ахнул. Дядя Михаил знал японский язык и сразу же смог оценить то, что сделал «Ли», — смельчак-агент изъял у японца шесть шифров, Дело об изменении шифров, Дело о секретной переписке, Сборник сокращений при передаче радиограмм, План дислокации воинских частей в Маньчжурии и Журнал учета резервистов, подлежащих призыву, Папку секретной переписки по Квантунской армии за 1937 год, Журнал регистрации секретных документов за 1937 год, Папку материалов совещаний по контролю за службой охраны, две тетради указаний по вопросам разведки и другие документы.

Начальник ПРП пригласил своего заместителя. Вместе они составили опись добытых агентом документов, направили шифротелеграмму начальнику военной разведки с кратким изложением названий добытых документов.

Из Москву за подписью заместителя начальника Разведывательного управления РККА старшего майора госбезопасности С. Гендина пришло указание — все материалы срочно направить в Москву. Затем пришло второе указание — ближайшим самолетом направить в Москву и агента «Ли». Начальнику ПРП было понятно, что второй раз использовать «Ли» на участке ответственности его ПРП уже не удастся. Японец, не найдя ключ, наверняка приказал взломать сейф, а когда железный шкаф был вскрыт, в японском управлении наверняка был сильнейший переполох.

Через несколько часов документы, добытые «Ли», и сам удачливый агент оказались в Москве.

В Разведывательном управлении по достоинству оценили большую удачу разведчиков одного из дальневосточных пограничных разведывательных пунктов. Японские документы, доставленные в Центр, оказались весьма ценными.

Гендин по этому случаю написал донесение на имя И. В. Сталина. Копии специального сообщения с описью добытых материалов были направлены наркому обороны К. Е. Ворошилову. Одна из копий этого сообщения была направлена начальнику Генерального штаба Б. М. Шапошникову.

«Ли» в 1938 году стал студентом Московского государственного университета. Завершил ли он обучение? В 1941 году началась Великая Отечественная война, которая могла помешать этому смелому китайцу получить образование в лучшем советском высшем учебном заведении.

2. Халхин-Гол и разведка

В 1938–1939 годах Дальневосточный дозор Разведывательного управления добился и других значительных успехов в оперативной работе.

Во-первых, 3 апреля 1938 года С. Гендин доложил И. В. Сталину о назначении германского военного атташе полковника Отт послом в Японии, что открывало перед Разведывательным управлением Красной армии новые информационные возможности[172], так как неофициальным советником германского посла был советский военный разведчик Рихард Зорге».

В Москву поступили сотни сообщений. Среди них особый интерес представляли материалы, добытые военными разведчиками в правительственных учреждениях Гоминдана, о японских условиях заключения мира с правительством Чан Кайши, содержание переписки американского военного атташе со своим военным ведомством в Вашингтоне, о деятельности японской военной разведки в Маньчжурии.

В феврале 1939 года, например, С. Гендин на основе данных, поступивших из Маньчжурии, докладывал И. В. Сталину: «в последнее время возросла активность японской разведки в районах, прилегающих к Внутренней Монголии. Отмечается выдвижение японских частей из Хайлара в пограничные пункты, расположенные по восточному берегу реки Аргунь».

На основании имеющихся в Разведывательном управлении данных начальник Разведуправления сделал точный прогноз о том, что японское командование в Маньчжурии: «…усилило свою активность на границе с СССР на участке реки Аргунь с целью отвлечения внимания от проводимого ими сосредоточения войск в районе озера БуирНор. Можно ожидать возникновения провокаций в районах к северо-востоку от станции Маньчжурия».

3 марта С. Гендин направил И. В. Сталину специальное сообщение, которое озаглавил следующим образом: «О подготовке Японией новых провокаций против СССР». В этом донесении указывалось о том, что японцы готовятся к военным действия в районе реки Халхин-Гол.

Последующие донесения военных разведчиков из Маньчжурии и Шанхая указывали на то, что военные действия японцы могут начать в ближайшее время и это может произойти в районе озера Буир-Нур и реки Халхин-Гол.

Военный разведчик Василий Сергеевич Ощепков

Диплом о том, что В. С. Ощепков, выступая на соревнованиях на первенство Московского гарнизона по штыковому бою, занял I место.

30 апреля 1930 г.

Майор Леонид Яковлевич Бурлаков. Фото 1934 г.

Борис Николаевич Мельников. Фото 1938 г.

Христофор Интович Салнынь. Харбин. 1922 г.

Полковой комиссар Иван Александрович Ринк

Лейтенант Элли Ивановна Бронина. Фото 1935 г.

Полковник Я. Г. Бронин

Генерал-майор Иван Андреевич Скляров («Брион»), военный атташе СССР в Великобритании в годы Великой Отечественной войны

Генерал-майор Серафим Михайлович Чувырин, начальник разведывательного отдела штаба Главного командования советских войск на Дальнем Востоке, (июль-август 1945 г.)

Генерал-майор Яков Никифорович Ищенко, начальник разведотдела штаба 1-го Дальневосточного фронта

Генерал-майор Петр Акимович Попов, начальник разведотдела штаба Забайкальского фронта

Дважды Герой Советского Союза Виктор Николаевич Леонов

Генерал-лейтенант Кузьма Николаевич Деревянко

Разведчик разведроты 203 Запорожско-Хинганской орденов «Красного Знамени» и «Суворова» дивизии рядовой Иван Макарович Манченко

Капитан Алексей Федорович Косицын

Майор Иванов Михаил Иванович

Подполковник Константин Петрович Сонин, военный атташе в Токио

Лейтенант Николай Пантелеевич Кикенин, сотрудник аппарата военного атташе в Токио

Перл-Харбор в огне. Декабрь 1941 г.

В специальном сообщении И. В. Сталину и высшему командованию Красной армии начальник военной разведки сообщал: «…По агентурным данным, генерал-лейтенант Исихара[173]в настоящее время совершает объезд японских пограничных частей и укрепленных районов на маньчжуросоветской границе, где проводит инструктивные совещания с командным составом японских частей. Японские военные круги в Шанхае рассматривают эту поездку Исихара как часть плана подготовки к новому нападению на СССР».

Бесперебойно работали военные разведчики в Мукдене, Харбине, Дайрене и других городах.

Из Дайрена постоянно поступали сведения о том, какое вооружение и в каком количестве ввозится Японией через Корею в Манчьжурию. 23 марта 1939 года резидент военной разведки докладывал из Дайрена: «…Всего за время с 1 по 16 марта прибыло а Дайрен 16 000 японских солдату убыло на острова 3000 человек. За этот же период отмечалась усиленная поставка боеприпасов, зенитных орудий и самолетов в разобранном виде. Так в ночь на 12 марта в дайренском порту производилась выгрузка с итальянского парохода 12 тяжелых бомбардировщиков. Самолеты из морского порта были незамедлительно вывезены на аэродром…»

В марте — апреле 1939 года данные разведки указывали на то, что японцы готовятся к вооруженному нападению на советские и монгольские части в районе озера Буир-Нур.

Как показали последующие события, данные военной разведки оказались правильными. В мае 1939 года в этом районе реки Халхин-Гол начались многочисленные провокации со стороны частей Квантунской армии. Донесения об этих провокациях также поступали в Центр и докладывались в Генеральный штаб. События принимали все более и более опасный характер.

1 июня 1939 года комкор Г. К. Жуков, который был заместителем командующего войсками Белорусского военного округа, был вызван в Москву. 2 июня Жуков был в столице и сразу же направился в приемную наркома обороны К. Е. Ворошилова. Жукова ждали, и он без промедления был принят наркомом.

Ворошилов, справившись о здоровье и делах в военном округе, сразу же перешел к делу. Вспоминая об этой встрече, Жуков писал, что нарком сказал: «..японские войска внезапно вторглись в пределы дружественной нам Монголии, которую Советское правительство договором от 12 марта 1936 года обязалось защищать от всякой внегиней агрессии. Вот карта района вторжения с обстановкой на 30 мая…»[174]

Жуков подошел к карте.

— Вот здесь, — указал нарком, — длительное время проводились мелкие провокационные налеты на монгольских пограничников, а вот здесь — японские войска в составе группы войск Хайларского гарнизона вторглись в пределы территории МНР и напали на монгольские пограничные части, прикрывавшие участок местности восточнее реки Халхин-Гол[175]. Далее Ворошилов сказал: — Думаю, что затеяна серьезная военная авантюра. Во всяком случае, на этом дело не кончится… Можете ли вы вылететь туда немедленно и, если потребуется, принять на себя командование войсками?

Жуков согласился.

В тот же день в 16 часов комкор Жуков на специальном военном самолете вылетел с Центрального аэродрома. Самолет взял курс на Монголию.

Вместе с Жуковым в район военного конфликта убыла и группа офицеров Генерального штаба. Сделав посадку в Чите, самолет к утру 5 июня прибыл в Тамцак-Булак, в штаб 57-го особого корпуса. Командовал корпусом комдив Н. В. Фекленко.

Выслушав первый доклад об обстановке и противостоящих силах противника, Жуков сделал вывод о том, что разведотдел корпуса не в достаточной степени владеет обстановкой.

Жуков и прибывшие с ним офицеры Генерального штаба на месте изучили обстановку и разработали предложения, направленные на отражение возможной агрессии со стороны японцев. Эти предложения были срочно направлены в Генеральный штаб. На следующий день был получен ответ. Нарком обороны предложения Жукова одобрил и приказал принять командование корпусом.

В район боевых действий из Москвы была направлена группа военных летчиков — Героев Советского Союза. Они прошли хорошую школу воздушных боев в Испании. Командовал этой группой Герой Советского Союза Я. В. Смушкевич.

Воздушные бои над рекой Халхин-Гол вначале выигрывали японские пилоты, обученные итальянскими и немецкими инструкторами. Но прибывшие в Монголию советские летчики показали свое высокое профессиональное мастерство. В воздушных боях с 22 по 26 июня японцы потеряли 64 самолета.

Бои в районе реки Халхин-Гол продолжались почти до конца августа. В этих боях отличились пехотинцы, танкисты и артиллеристы.

Для того чтобы противник не смог понять замысел советско-монгольского командования, предпринимались особые меры маскировки и секретности. Особое внимание при подготовке наступательной операции было уделено войсковой разведке. Подразделения ее были усилены сообразительными и выносливыми разведчиками, задачи разведчикам ставились конкретные. «…Сложность добывания сведений о противнике, — вспоминал Г. К. Жуков, — усугублялась отсутствием в районе действий гражданского населения, от которого можно было кое-что узнать. Со стороны японцев перебежчиков не было. А бежавшие к нам баргуны (монголы-скотоводы, живущие в северо-западной части Монголии), как правило, ничего не знали о расположении и численности японских частей и соединений. Лучшие данные мы получали от разведки боем…»[176].

Местность, на которой шли бои, была открытой, поэтому достоверные сведения поступали от разведывательной авиации, которая делала хорошие авиафотоснимки глубины обороны противника. Но Жуков был уже опытным полководцем. Он не исключал, что противник может создать ложные макеты боевой техники. Поэтому данные авиационной разведки все равно подлежали проверке.

По оценке Г. К. Жукова, командованию советско-монгольских войск удалось организовать эффективную разведку. Хорошие слова Жуков сказал уже после окончания конфликта о разведчиках 149-го моторизованного стрелкового полка. Организацией разведки занимался сам командир полка майор И. М. Ремизов, который очень хорошо знал специфику войсковой разведки. Майор был мастером своего дела, и его разведчики действовали исключительно удачливо, обеспечивая командира полка своевременными и точными сведениями. Возможно, именно поэтому полк полностью выполнил поставленные перед ним задачи, а командир полка был удостоен звания Героя Советского Союза.

В августе в районе реки Халхин-Гол японцы развернули 6-ю армию, в состав которой входили 75 тысяч солдат и офицеров, 500 орудий, 182 танка и 300 самолетов.

В районе боев советско-монгольское командование сосредоточило группировку сил, которая была сведена в 1-ю армейскую группу. В ее состав вошли 57 тысяч человек, 542 орудия, и миномета, 498 танков, 385 бронемашин и 515 самолетов[177].

Японская армия потерпела поражение. К концу августа военные действия на суше прекратились, а бои в воздухе продолжались еще до 15 сентября 1939 года.

Разведчики войсковой разведки каждой части 1-й армейской группы свои задачи выполнили с достоинством. Многие из них были награждены орденами и медалями. Умелые действия разведчиков спасли жизни многих солдат и офицеров армейской группы. Сведения о противнике, которые добывали военные разведчики, позволяли артиллеристам и танкистам наносить целенаправленные удары по японцам, разгадывать их меры по дезинформации советского командования. Его величество Разведчик полностью оправдал свое звание и предназначение — быть всегда впереди сражающейся армии и обеспечивать ее упреждающими сведениями о противнике, сведениями, которые приносят победу.

В период конфликта оперативно работали и подразделения радиотехнической разведки. Они добывали ценные сведения. Некоторые из них были доложены И. В. Сталину. В специальном сообщении от 20 июля 1939 года, в частности, говорилось: «…Нами перехвачено сообщение японского посольства в Китае в Токио. В нем говорится: «…Пока в нашем районе особых перемен нет. Мы зондировали настроения военных. Командир охраны части Мацуо сказал, что в отличие от Китая, где мы ведем карательную войну, мы не имеем здесь ясных задач по отношению к противоположному берегу — то есть к СССР. Количество жертв в боях превосходит ожидание. Крайне жаль, что у нас нет ясных перспектив на будущее. Нам лучше будет, если нам прикажут сразу атаковать Читу, мы ее возьмем и тем самым решим судьбу Дальнего Востока…»

Этот радиоперехват японского дипломатического канала говорит о многом. Во-первых, проба сил, устроенная командованием Квантунской в районе реки Хал хин-Гол ожидаемого результата японскому командованию не принесла. Поднять дух японских солдат и офицеров не удалось. На земле и в воздухе советские войска оказались сильнее, потому что были лучше обучены, лучше организованы и сильнее духом.

Во-вторых, цель японского командования, несмотря на провал провокации в районе реки Халхин-Гол, осталась прежней — захват советского Дальнего Востока…

Радиотехническая разведка летом 1939 года в ходе боев в районе реки Халхин-Гол решила многие задачи. Ей, в частности, удалось перехватить важное сообщение японской военной миссии, которое свидетельствовало о том, что японская разведка смогла «расколоть» шифр советского посла и читала летом 1939 года его доклады в Наркомат иностранных дел.

27 июля 1939 года новый начальник Разведывательного управления РККА Герой Советского Союза И. И. Проскуров докладывал И. В. Сталину следующее: «…По имеющимся у нас данным… от начальника японской военной миссии в Харбине на имя заместителя начальника японского генерального штаба, заместителя военного министра и начальника штаба Квантунской армии была передана специальная информация, содержанием которой являлось сообщение полпреда СССР в Китае, переданное в Москву 23 июля с. г.

В сообщении говорилось о ходе англо-японских переговоров и позиции Англии в отношении помощи Китаю, высказанное советником английского посольства министру иностранных дел Китая.

Позднее начальник японской особой миссии в Харбине снова передал в Токио содержание телеграммы полпреда СССР в Китае в Москву от 25 июля, в котором говорилось о совещании правительства, военного совета и руководства Гоминдана в отношении продолжающейся войны с Японией, независимо от помощи Англии и других стран.

Вывод: Перехват японских телеграмм с содержанием сообщений полпреда СССР в Китае свидетельствует о расшифровке японской особой миссией шифра, которым пользуется полпред СССР в Китае».

Специальное донесение генерал-лейтенанта И. И. Проскурова было направлено так же В. М. Молотову, К. Е. Ворошилову и Л. П. Берия. Возможно, в этой операции военной разведки по раскрытию опасного проникновения японцев в тайны советской дипломатической переписки Наркомата иностранных дел СССР с полпредом с Китае есть маленький вклад и смелого и бескорыстного китайского товарища, который сотрудничал с советской военной разведкой под псевдонимом «Ли».

Генерал Исии Сиро свое бактериологическое оружие еще не изготовил, но применить его во время боев в районе Хал хин-Гол все-таки частично смог. Результат был незначительным. Исии готовился к главной решительной схватке Японии с СССР, день и час которой в 1939 году не наступил, но неумолимо приближался…

Глава восьмая ЧТО ЗАДУМАЛ МАЙОР ФЕДЕНКО?

7 января 1940 года майор Федор Феденко[178], начальник одного из отделов Разведывательного управления Красной армии, написал докладную записку на имя начальника военной разведки комдива И. Проскурова. В этой записке Феденко обращался к Проскурову с предложением назначить на должность шофера военного атташе в Вашингтоне старшего лейтенанта Льва Александровича Сергеева. Феденко работал в Разведывательном управлении с октября 1936 года и уже считался опытным работником военной разведки. Он пережил четырех начальников Разведуправления, репрессированных в ходе борьбы против «врагов народа», и многих начальников различных отделов и отделений. Нам «боевом счету» Феденко была одна спецкомандировка в США. С октября 1936-го по июнь 1938 года Феденко находился в Вашингтоне, где работал шифровальщиком в советском полпредстве.

Шифровальщик — фигура важная в любой разведывательной структуре. Но шифровальщик — это не оперативный офицер разведки, который занимается добыванием разведывательных сведений. Феденко, честно и качественно отработав в США, возвратился в Москву и неожиданно для него был назначен на руководящую оперативную должность в Разведывательном управлении. Вскоре он стал заместителем начальника 1-го отдела по агентуре. Можно предположить, что после чистки Разведывательного управления, учиненной в 1937–1939 годах под предлогом борьбы с «врагами народа», в военной разведке осталось мало офицеров-разведчиков с опытом оперативной работы. Поэтому Феденко, бывший кавалерист, командир взвода отряда по борьбе с бандитизмом, в 1939 году был назначен начальником 1-го отдела одного из управлений Разведупра.

Предложение направить старшего лейтенанта Л. Сергеева в Вашингтон на должность «шофера военного атташе» на первый взгляд было делом совершенно обычным. Но это ошибочное мнение. Сергеев не был профессиональным шофером. Он был профессиональным разведчиком. В военной разведке Сергеев служил с 1937 года. Успешно окончил специальную разведывательную школу и лучше всех в отделе Феденко владел английским языком. Более того, Сергеев обладал хорошо развитыми, как теперь принято говорить, коммуникативными способностями. То есть он мог вступить в контакт с любым человеком, расположить его к себе, установить дружеские отношения и управлять ими. Сергеев обладал еще одним даром, важным для разведчика. Он мог быстро и безошибочно анализировать различные, не связанные между собой события, находить в них внутренние взаимосвязи и делать на этой основе прогнозы, которые неоднократно подтверждались. Такого специалиста направлять на должность шофера военного атташе было бы для Разведывательного управления непозволительной роскошь. Впрочем, у Феденко и не было такого замысла. Он видел старшего лейтенанта Льва Сергеева совершенно на другом боевом посту в столице Соединенных Штатов. Сергеев должен был выехать в США для выполнения особого задания. О содержании этого задания в январе 1940 года знали только три человека — Феденко, Сергеев и Проскуров.

Начальник военной разведки не сразу согласился с предложением Феденко. В должности начальника Разведывательного управления Проскуров был всего лишь девять месяцев.

Приняв командование военной разведкой, Проскуров понял, что вторгся в совершенно незнакомую для него область военного дела. Придерживаясь принципа: «не навредить важному делу», бывший летчик тем не менее с большим интересом принялся за новое для него дело. И это дело его увлекло. Человек он был молодой, умный и способный. Вспоминая первые месяцы работы комдива Проскурова на должности начальника военной разведки, ветеран Разведывательного управления генерал-лейтенант М. Мильштейн уже после окончания Великой Отечественной войны писал: «Под руководством Проскурова было начато постепенное и успешное восстановление разведки». Предстоявшая секретная миссия в США старшего лейтенанта Л. А. Сергеева тоже была одобрена Проскуровым, который увидел в предложении майора Феденко новый вариант работы военного разведчика в далекой стране.

Такого варианта в истории военной разведки не было — Сергеев направлялся в США на должность шофера военного атташе, а по указанию начальника военной разведки он назначался на должность резидента Разведуправления в Вашингтоне. Это был нестандартный вариант. Проскуров знал, что в воздушном бою побеждает тот летчик, который обладает более высоким профессиональным мастерством и использует в борьбе с противником неизвестные для него приемы.

Проскуров поддержал предложение начальника 1-го отдела, но не утвердил его докладную. Он решил это сделать несколько позже. Комдив понимал, что выполнять специальное задание будет не Феденко, а Сергеев. Начальник военной разведки пригласил на беседу старшего лейтенанта Сергеева.

Жизнь военного разведчика Льва Александровича Сергеева уникальна. Результаты его работы в военной разведке в годы Великой Отечественной войны тоже неповторимы.

Сергеев, судя по его оперативным достижениям и наградам, мог бы стать большим руководителем в системе военной разведки, но не стал им. Какие-то неизвестные обстоятельства, какие-то невыявленные причины помешали его продвижению по службе. Тем не менее Сергеев до последних дней своей жизни сохранил с Главным разведывательным управлением хорошие отношения, о которых мог бы мечтать каждый человек, отдавший свою молодость, лучшие годы своей жизни, все знания, силы и опыт святому делу — защите Родины…

Беседа комдива И. И. Проскурова с Л. А. Сергеевым в начале января 1940 года длилась не менее часа. Начальник военной разведки внимательно изучил его личное дело, но попросил офицера коротко рассказать о себе. Сергееву было 34 года. Он был старше начальника Разведывательного управления по возрасту, но младше по должности и по воинскому званию. Впрочем, в военной разведке в те годы специалисты ценились не только и не столько по занимаемой должности. Специальные знания, опыт разведывательной работы и желание выполнять сложные, порой опасные, связанные с риском для жизни задания Центра, мужество, смелость, хладнокровие — вот далеко не полный перечень личных и деловых качеств, наличие которых объединяло военных разведчиков в единую, крепкую боевую семью. Когда в нее попадали случайные люди, а такое тоже случалось, они становились заметными, как белые вороны в стае орлов, и во многих случаях сами выбирали новое направление для своей жизни. Сергеев был разведчиком не по должности, а по призванию.

Что мог старший лейтенант Сергеев рассказать комдиву Проскурову о себе? Родился 14 ноября 1906 года в маленьком азербайджанском городке Закаталы. Сохранился ли этот город и какое он теперь имеет название?

Отец Александр Сергеевич служил в армии. В семье Сергеевых было двое детей. Второй ребенок — девочка, родилась в том же городке в 1903 году.

В 1909 году А. С. Сергеева перевели в Махачкалу. Чем был вызван этот переезд? Теперь сказать трудно. Но за этим переездом в семью Сергеевых неожиданно ворвалась большая беда. Как-то возвратившись со службы, отец по непонятным причинам застрелился. В семье возникли огромные финансовые трудности. Проблем становилось все больше и больше. Денег катастрофически не хватало не только на обучение детей, но часто даже на приобретение самых элементарных продуктов питания.

Мальчишкой Сергеев, будущий военный разведчик, рано познал нужду, унизительное положение бедняка и неуважение со стороны сверстников. В этих условиях и формировался его характер, главными особенностями которого были постоянная готовность к самозащите, огромное трудолюбие, готовность выполнять любую работу и резкая реакция на несправедливость.

Тринадцатилетним мальчишкой, который еще посещал семилетнюю школу, Лев начал работал расклейщиком газет в одном из районов дагестанской столицы. Работа была не пыльная и не заработная. В начале 1920 года Лев был принят на работу в воинскую часть, дислоцировавшуюся в Махачкале. Это были 54־е Пехотные командные курсы русской императорской армии. Сергеев стал посыльным при штабе этих курсов.

Армейский порядок, исключительно четкая организация жизни, напряженные будни курсантов поразили посыльного Сергеева. Он хотел бы стать в один строй с этими бравыми и сильными русскими парнями, но не мог даже себе представить, как и когда такое может произойти.

До того дня, когда на плечи Сергеева лягут первые погоны рядового Красной армии, он будет более пяти лет работать машинистом гвоздильного завода. Делать гвозди было интереснее, чем быть расклейщиком газет или посыльным. Но это тоже был монотонный, утомительный и тяжелый труд. Трудностей Сергеев не боялся. Он научился преодолевать различные проблемные ситуации, с которыми ему приходилось сталкиваться на улицах азербайджанских и дагестанских городов. Он легко выучил языки тех народов, среди которых жил. Это помогало ему находить общий язык со сверстниками. Но этого было мало. В 1924 году Сергеев вступил в комсомол и стал активным членом этой организации.

Сергеев слышал о Москве, и ему очень хотелось увидеть русскую столицу. Не меньше было и желание стать красноармейцем. Такая возможность представилась ему только в 1929 году. Он ею незамедлительно воспользовался и стал курсантом школы военных санинструкторов. Год обучения в школе, год работы санинструктором во 2-м артиллерийском полку, дислоцированном в Баку, два года службы старшиной роты в школе санинструкторов в Тбилиси — вот первые ступени военной карьеры Льва Сергеева. Они малоинтересны. Но в них все-таки есть одна особенность. За короткий срок службы в армии Сергеев смог стать старшиной роты. На эту должность абы кого не назначают.

Сергеев решил получить более солидное военное образование. В 1933 году он подает рапорт начальнику школы санинструкторов и просит направить его на обучение в Орловскую бронетанковую школу.

Все это старший лейтенант Сергеев в течение пяти минут рассказал комдиву Проскурову. Рассказал и о том, что во время работы в Махачкале познакомился с девушкой, которую звали Ниной.

После окончания в 1936 году Орловской бронетанковой школы Сергеев получил первое офицерское звание «лейтенант». Командование предложило ему остаться в школе и проходить службу в качестве командира танкового взвода. Он согласился.

Через месяц Нина Александровна стала его женой. С тех пор они не расставались. Когда лейтенанта Сергеева отобрали для работы в военной разведке, они переехали в Москву, где и получили комнату в доме № 13 на Плющихе.

С апреля 1937-го по июль 1938 года Сергеев находился в распоряжении Разведывательного управления и выполнял отдельные поручения и задания. В августе 1938 года его назначили на должность секретаря Разведывательного управления. Затем он проходит обучение в специальной разведывательной школе и назначается на должность старшего помощника начальника отделения. Молодого офицера, получившего разведывательную подготовку и некоторый опыт работы в центральном аппарате военной разведки, допускают к работам, связанным с конкретными мероприятиями по руководству зарубежными разведывательными аппаратами военной разведки.

В 1939 году Сергееву было уже 33 года, а на плечах его были погоны только старшего лейтенанта. Тем не менее начальник отдела майор Феденко был доволен его работой, неоднократно отмечал его исключительную работоспособность, инициативу, выдержанность и дисциплинированность. Жена Сергеева Нина Александровна работала воспитателем детского сада в издательстве газеты «Правда».

— В Вашингтон вам придется ехать одному, — сказал комдив Проскуров. И помолчав немного, добавил: — Нина Александровна сможет прибыть к вам несколько позже.

Обсудив эту семейную проблему Сергеевых, Проскуров сказал:

— Вы назначаетесь нашим резидентом в Вашингтоне. Будете работать самостоятельно и подчиняться по всем вопросам разведывательной деятельности только мне. Ваше положение шофера военного атташе не создает вам благоприятных условий. Но в этом и состоит уникальность вашей секретной миссии. Американская контрразведка не сможет предположить, что вы — резидент. В этом ваша сила. Слабость вашей позиции состоит в том, что по службе вы будете подчиняться военному атташе. Мы сообщим полковнику Сараеву[179], чтобы он не перегружал вас работой без должной необходимости. В любых трудных ситуациях, которые у вас могут возникнуть, вы можете полностью полагаться на мою поддержку. Вы имеете право на секретную шифропереписку со мной. И я должен быть в курсе всех ваших побед и неудач…

Сергеев слушал начальника военной разведки и был благодарен ему за то, что комдив поручил ему столь важное дело, самостоятельную ответственную работу в далекой стране и обещал поддержку и помощь. Старший лейтенант предположить не мог, какую серьезную работу ему поручил начальник Разведывательного управления и с какими огромными трудностями ему придется столкнуться во время выполнения этого задания. Эти трудности были связаны в первую очередь с тем, что он отправлялся в далекую страну в качестве шофера военного атташе. Ниже этой должности в аппарате атташе была разве что только уборщица помещений или дворник.

Готовясь к спецкомандировке, Сергеев изучил радиодело, курс документального фотографирования, шифр, прошел дополнительную подготовку по английскому языку. Он занимался по индивидуальному плану со специально выделенным для него преподавателем.

Проскуров поинтересовался, усвоил ли Сергеев задание на командировку. Сергеев ответил положительно. Он не только внимательно изучил задание и подписал его, но и заучил наизусть. Память у Сергеева была великолепной.

В задании говорилось следующее: «Морис»[180] едет на работу в Вашингтон в аппарат военного атташе в капестве шофера. По линии Разведывательного управления назначается нашим резидентом в Вашингтоне. «Морис», командир-танкист, с февраля 1939 года работает старшим помощником начальника отделения. За время работы в отделении прошел большую подготовку в специальном отношении. Все это дает ему возможность умело выполнить поставленные перед ним задачи…»

В задании была дана краткая оценка обстановки в США и определены конкретные задачи, которые предстояло решать «шоферу-резиденту».

Оценка обстановки в США сводилась к следующему: «В настоящее время США стоят в первом ряду стран} ведущих активную антисоветскую политику. Это выражается не только в бешеной антисоветской кампании в печати, но и в конкретных мероприятиях американского правительства. В частности, по советам правительства ряд американских фирм отказывается выполнять наши заказы, правительство США официально объявило о своей моральной поддержке Белофинляндии. К этому еще нужно добавить ярко антисоветские выступления отдельных членов правительства…»

Задачи, которые предстояло Сергееву решить в Ватингтоне, были более точны и конкретны:

«1. Создать резидентуру и руководить ее работой.

2. Целенаправленно осуществлять поиск и вербовку лиц для переброски в Европу — в Германию, Венгрию, Румынию и Италию, а также в Англию».

Далее в задании указывались категории лиц-источников, которые в первую очередь интересовали Центр.

Задание старшему лейтенанту Сергееву представляет собой уникальный исторический документ. В этом документе можно по крайней мере найти не менее четырех исключительно важных фактов. Они говорят о том, как командование Разведывательного управления Красной армии оценивало обстановку в Европе в начале 1940 года, откуда ожидало непосредственную угрозу интересам Советского Союза и как собиралось действовать.

Первый факт особенно важен для понимания степени интереса в те годы советской военной разведки к США, ее правительственным учреждениям, вооруженным силам и военной промышленности. Разведчик Сергеев не должен был вести разведку американских объектов и вооруженных сил этой страны. Такого пункта в задании старшего лейтенанта Сергеева не было.

Главная задача Сергеева, свободно владевшего английским языком, состояла в поиске лиц немецкого или другого происхождения, проживавших на территории США, способных и готовых выехать в Европу для ведения разведки в первую очередь против фашистской Германии. С такой же задачей несколько раньше был направлен в Мексику военный разведчик Федор Иосифович Кравченко. Он должен был найти возможность устроиться в министерство иностранных дел Мексики и получить назначение на работу в дипломатическое представительство этой страны в Берлине. Замысел был смелый и тоже нестандартный. Федор Иосифович, проявив большую настойчивость и находчивость, был близок к реализации этой задачи. И только смена руководящего состава в Разведывательном управлении в годы репрессий, пополнение отделов военной разведки офицерами — выпускниками военных академий, которые не имели опыта разведывательной работы, помешало Ф. И. Кравченко завершить выполнение этого интересного разведывательного задания. Из-за необоснованных подозрений он был отозван из командировки и возвратился в Москву.

В 1940 году идея внедрения разведчиков и агентов в Германию с территории американских государств продолжала по инерции разрабатываться в Разведуправлении. Но развивать деятельность в этом направлении, видимо, уже было поздно. В январе 1940 года волны эмигрантов катились из Европы через Атлантический океан в США и другие страны Северной и Южной Америки. Найти добровольцев отправиться в обратный путь и обосноваться в фашистской Германии, несомненно, было затруднительно, если вообще возможно. Контингент беженцев, прибывавших в США, был приблизительно однороден — от грозившего уничтожения из Европы и Германии в первую очередь бежали евреи. Обратная дорога в Европу для них была закрыта, по крайней мере до того счастливого дня, когда будет разгромлена фашистская Германия. Но об этом в правительственных кругах США в 1940 году не только не говорили, но даже не думали. Американское руководство с интересом наблюдало за развитием событий в Европе, а деловые круги США искали пути сбыта своей промышленной и сельскохозяйственной продукции в страны, которые втягивались в военный конфликт. Этот конфликт сулил американским предпринимателям огромные прибыли, а многим безработным американцам дополнительные рабочие места. Национальные интересы США были просты и прагматичны. О такой позиции образно сказано в русской пословице, которая гласит, что «своя рубашка ближе к телу». У американцев, несомненно, на эту тему есть свои еще более точные афористические высказывания.

Второй факт — в начале 1940 года командование Разведывательного управления Красной армии уже было убеждено, что наиболее опасным противником СССР в ближайшее время станет фашистская Германия. Поэтому Проскуров и его помощники, среди которых был и майор Феденко, стремились как можно быстрее создать на территории Германии глубоко законспирированную агентурную сеть, способную выполнять задачи по добыванию сведений о внешней и внутренней политике руководства этой страны.

Третий факт — уже в начале 1940 года в Разведывательном управлении точно были определены основные союзники Германии в ее возможной войне против СССР. К ним, как это сказано в задании Сергееву, относились Венгрия, Италия и Румыния. «Ось Берлин — Рим», созданная в конце октября 1936 года, воспринималась в Разведывательном управлении Красной армии как шаг, направленный на подготовку фашистских государств Германии и Италии к развязыванию Второй мировой войны. Подписание в 1938 году Мюнхенского соглашения о расчленении Чехословакии, в котором принимали участие премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен[181], премьер-министр Франции Э. Деладье, а также главные заинтересованные в этом соглашении лица канцлер Германии Гитлер и руководитель Италии Б. Муссолини, в управлении советской военной разведки воспринималось как начало перекройки европейской карты.

Призрак большой войны уже действительно бродил по Европе. От Чехословакии были отторгнуты и переданы Германии Судетская область и пограничные районы Австрии. Территориальные притязания к Чехословакии со стороны Венгрии и Польши также были удовлетворены. Москва решительно выступила в поддержку Чехословакии, но правительство этой страны предпочло капитулировать под давлением Германии. Преданная руководителями Англии и Франции, на чью помощь она рассчитывала в первую очередь, Чехословакия была обречена. После начала в сентябре 1939 года Второй мировой войны Германия захватила Чехословакию. У сильного всегда бессильный виноват.

Не случайно в задании Сергеева упоминалась и Англия. И это — четвертый факт, на который нельзя не обратить внимания, читая этот документ. После участия премьер-министра Великобритании в подписании Мюнхенского соглашения и отказа английского правительства оказать помощь Польше в сентябре 1939 года, когда на эту страну вероломно напала Германия, внешняя политика Чемберлена представляла для Разведывательного управления Красной армии несомненный интерес. Чемберлену в Москве не доверяли. Его отношение к Советскому Союзу было хорошо известно. Вряд ли Чемберлен мог открыто поддержать агрессоров, но тайные интриги британских политиков могли представлять прямую и серьезную опасность для СССР. В турбулентно развивавшихся в те годы международных отношениях политические и военные союзы формировались открыто или тайно с одной целью — добиться уничтожения Советского Союза. В Москве, несомненно, ломали голову над тем, как не допустить присоединения Англии к странам оси.

Английское руководство делало все, чтобы пожар войны, разгоравшейся на просторах континентальной Европы направить на Восток. Может быть, Чемберлен рассчитывал прикрыть английские города Ла-Маншем. Но английский пролив не Атлантический океан. Он не мог спасти британские острова от налетов германской авиации, а британский флот от торпедных атак немецких подводных лодок. Когда Чемберлен это понял, было поздно.

Заключительная часть задания Сергееву на спецкомандировку в США, видимо, была стандартной и общей для всех разведчиков, выезжавших для работы в далекие страны. Старший лейтенант Сергеев, говорилось в задании, «должен быть примером в исполнении своих служебных обязанностей…».

Это был приказ. Это была просьба. Это было выражение доверия офицеру-разведчику, резиденту, перед которым были поставлены сложные разведывательные задачи, решить которые он должен был сам, опираясь прежде всего на свой личный жизненный опыт, используя свои специальные знания и способности. Начальник военной разведки доверил старшему лейтенанту Сергееву важное дело и надеялся на то, что он не подведет.

Пожелав разведчику успехов в выполнении поставленных перед ним задач, комдив Проскуров утвердил задание.

Через несколько дней после беседы с Проскуровым Сергеев отправлялся в специальную командировку, где все его действия, все его поступки, его отношения Центр уже не мог ежедневно контролировать. Сергеев должен был действовать только под контролем собственной совести.

Основные детали оперативной работы в Вашингтоне объясняли Сергееву майор Николай Ляхтеров и капитан Михаил Милыитейн. Они были сотрудниками отдела, которым руководил майор Феденко.

Часть 5. На связь выходит «Морис»

В октябре 1941 года советская военная разведка переживала самый трудный этап в ее истории. Резидентуры Разведуправления Красной армии, которые накануне войны успешно действовали в Берлине, Варшаве, Бухаресте, Будапеште и в некоторых других европейских столицах, после нападения фашисткой Германии на СССР оказались блокированы и почти полностью потеряли свои возможности. Наступление немецких армий на Москву было подобно стальному цунами, которое двигалось по направлению к советской столице и должно было поглотить ее. Фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Центр», не сомневался в успехе своих войск и с нетерпением ожидал вестей о разгроме Красной армии и взятии Москвы. Но планы фашистского руководства были сорваны. Огромную роль в разгроме немецких войск под Москвой сыграли донесения военных разведчиков, которые выполняли задания разведывательных отделов штабов фронтов, защищавших Москву, а также тех разведчиков, которые добывали ценные сведения, действуя в Англии, Швейцарии, США и Японии. Псевдонимы этих разведчиков— «Брион», «Дора», «Рамзай»…

Во время битвы под Москвой в Центр часто поступали сообщения, которые были подписаны псевдонимом «Морис». В этих донесениях раскрывались замыслы японского руководства по вступлению в войну против Советского Союза, давались точные оценки положения на Восточном фронте, вскрывалось отношение администрации президента Ф. Рузвельта к войне, которой была охвачена вся Европа. Разведчик, который числился в ГРУ под псевдонимом «Морис», действовал в Вашингтоне, столице США. Данные «Мориса» были точны и достоверны. Они часто опережали те или иные события, которые должны были произойти на советско-германском фронте или в Великом треугольнике, вершинами которого были столицы США, Великобритании и СССР.

Сведения, добытые «Морисом», начальник военной разведки часто направлял Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину.

Какие сведения добывали во второй половине 1941 года «Рамзай» и «Морис»?

Глава первая «НАПРАВИТЬ ЧЛЕНАМ ГКО….»

Находясь в Токио, Зорге успешно выполнял задания военной разведки. В Москве тем временем происходили события, которые не могли не отразиться на его судьбе. Был арестован Берзин, затем — Урицкий. В середине 1940 года начальником военной разведки был назначен генерал-лейтенант Ф. Голиков. Ему было доложено, что начиная с 1937 года руководство НКВД не в полной мере доверяло Рихарду Зорге.

Голиков тщательно изучал все донесения, которые поступали в Центр от «Рамзая». Некоторые из них, не совпадавшие с оценками, в частности, боевой готовности Красной армии, Ф. Голиков относил «в разряд сомнительных и дезинформационных». Такие сведения не докладывались высшему политическому и военному руководству страны. В частности, когда Зорге сообщал о том, что немецкие генералы считают боеготовность Красной армии низкой, эта оценка не попала в специальное сообщение Разведуправления. Голиков, который был до назначения начальником

Разведупра, командующим 6-й армией, не мог согласиться с тем, что его офицеры и солдаты обучены хуже, чем немецкие.

Система обработки агентурных материалов, существовавшая в Разведуправлении, была четкой и исключала проявление субъективизма. В оценке разведсведений И. Проскуров и Ф. Голиков опирались в своей работе на информационный отдел, работой которого руководил бригадный инженер А. Панфилов. Он окончил Военно-техническую академию Красной армии, имел значительный опыт аналитической работы. Офицеры, работавшие под руководством Панфилова, занимались обобщением, изучением и анализом политических, военных, военно-экономических и военно-научных сведений, которые поступали в Центр.

В военной разведке работали талантливые информаторы. Если Б. Мельников был незаменимым помощником Я. Берзина по странам Дальнего Востока, то начальником информационно-статистического отдела был такой же незаменимый Александр Никонов[182]. Русский, выходец из семьи священника, он в 1916 году окончил школу прапорщиков в Петергофе, принимал активное участие в Гражданской войне, с 1921 года стал сотрудником военной разведки, занимался в основном информационно-аналитической деятельностью. В 1934–1937 годах Никонов был заместителем начальника Разведывательного управления штаба РККА, после ареста Я. Берзина с 1 по 8 августа 1937 года исполнял должность начальника Разведупра.

Сила любой разведывательной организации заключается в ее умении организовать обработку добытых сведений и их проверку. Одним из наиболее эффективных способов такой проверки является сравнение полученных данных с подобными сообщениями других источников. Офицеры-аналитики в Разведуправлении Красной армии ценились также высоко, как офицеры-разведчики, добывавшие разведсведения. Благодаря усилиям сотрудников информационного отдела донесения разведчиков превращались в специальные сообщения, которые докладывались высшему руководству страны. В период с января 1936 года по октябрь 1941 года, например, Р. Зорге направил в Центр 805 срочных донесений. В 1936 году 49 радиограмм, поступивших от Зорге в Центр, были обработаны сотрудниками информационного отдела и «доложены правительственным инстанциям и руководству НКО СССР».

В 1937 году 48 донесений Зорге оказались в числе «доложенных» высшему политическому руководству страны и командованию Красной армии. В 1938 году было доложено 86 информационных донесений «Рамзая». В 1939 году — 85, в 1940 году — 59 и в 1941 году — 36 донесений Зорге было направлено «правительственным инстанциям».

Скупая фраза «доложены правительственным инстанциям и руководству НКО СССР» была высшей оценкой результатов опасной деятельности Рихарда Зорге. В целом за 4,5 года 363 донесения «Рамзая» были доложены Сталину, Молотову, Берия, наркому обороны и начальнику Генерального штаба.

Начальник Разведуправления Красной армии Ф. Голиков имел все основания для удовлетворения результатами работы «Рамзая». Тем не менее 17 февраля 1941 года Ф. Голиков дал «Рамзаю» следующее указание:«…считаю необходимым сократить расходы по вашей конторе… Платите источникам только за ценные материалы, сдельно…»

«Рамзай» написал в Центр ответное донесение:«… если вы настаиваете на сокращении наших расходов…. Вы должны быть готовы к разрушению того маленького аппарата, который мы создали… Вы должны приказать мне уволить Джо и Жигало, которые были присланы мне в 1937 году распоряжением Центра…»

Под псевдонимом «Джо» в резидентуре «Рамзая» работал Мияги Иотоку. Кличка «Жигало» принадлежала члену разведгруппы Бранко Вукеличу.

В письме от 26 марта 1941 года Зорге продолжал отстаивать свою точку зрения. Он писал в Центр: «… Когда мы получили ваши указания о сокращении наших расходов наполовину, то восприняли их как своего рода меру наказания. Вы уже, вероятно, получили нашу подробную телеграмму, где мы пытаемся доказать, что это сокращение вдвое, без представления нам возможностей расходовать суммы на экстраординарные потребности, равносильно просто уничтожению аппарата».

Все члены группы Рихарда Зорге работали не ради денег, а ради общего дела — они боролись против фашистского режима в Германии и милитаристской Японии, которая была верным, но строптивым союзником Гитлера. Скромные финансовые средства, которые выделялись для Рихарда Зорге из Центра, шли на оплату арендованных конспиративных квартир, компенсацию транспортных и некоторых других расходов. Личное материальное благополучие «Рамзая» от выделявшихся для них Центром финансовых средств не зависело.

В большинстве донесений Р. Зорге освещались важные вопросы подготовки Германии и Японии к войне против СССР. Зорге беспокоился не о себе. Его волновали интересы дела, которое не могло существовать без определенной финансовой поддержки. Именно об этом и писал «Рамзай» начальнику военной разведки…

В середине января 1941 года «Рамзай» сообщил о том, что министр иностранных дел Германии Риббентроп пригласил Мацуока в Берлин для обсуждения вопросов пакта трех держав. «Возможно, — сообщал «Рамзай», — что Мацуока попытается дать новое развитие вопросу переговоров СССР с Японией».

Анализ отношений между СССР, Японией и Германией был главной целью специальной миссии Зорге. И он справлялся с поставленными задачами вполне успешно. В частности, 2 мая 1941 года «Рамзай» прислал в Центр следующее донесение: “Я беседовал с германским послом Отт и морским атташе о взаимоотношениях между Германией и СССР. Отт заявил мне, что Гитлер исполнен решимости разгромить СССР и получить европейскую часть Советского Союза в свои руки в качестве зерновой и сырьевой базы для контроля со стороны Германии над всей Европой.

Оба, посол и атташе, согласились с тем, что после поражения Югославии во взаимоотношениях Германии с СССР приближаются две критические даты. Первая дата — время окончания сева в СССР. После окончания сева война против СССР может начаться в любой момент так, что Германии останется только собрать урожай.

Вторым критическим моментом являются переговоры между Германией и Турцией. Если СССР будет создавать какие-либо трудности в вопросе принятия Турцией германских требований, то война будет неизбежна.

Возможность возникновения войны в любой момент весьма велика, потому что Гитлер и его генералы уверены, что война с СССР нисколько не помешает ведению войны против Англии. Немецкие генералы оценивают боеспособность Красной армии настолько низко, что полагают, что Красная армия будет разгромлена в течение нескольких недель. Они полагают, что система обороны на германо-советской границе чрезвычайно слаба.

Решение о начале войны против СССР будет принято только Гитлером либо уже в мае, либо после войны с Англией. Однако Отт лично против такой войны в настоящее время настроен только скептически, что он уже предложил принцу Урах выехать обратно в Германию”

При подготовке донесения для руководства Наркомата обороны начальник военной разведки Ф. Голиков приказал убрать пункт о слабости Красной армии, которая «будет разгромлена в течение нескольких недель». Был изъят пункт и о том, что, по оценке германских генералов, «система обороны на германо-советской границе чрезвычайно слаба». Сделано это было, видимо, потому, что в те годы в Советском Союзе было не принято подвергать критике мощь советской системы и ее вооруженных сил. Это право принадлежало только одному человеку — И. В. Сталину.

30 мая 1941 года «Рамзай» сообщил в Центр, что «Берлин информировал посла, что немецкое наступление против СССР начнется во второй половине июня. Отт на 95 процентов уверен, что война начнется. Косвенные доказательства к этому в настоящее время таковы:

Технический департамент воздушных сил в моем городе получил указание вскоре возвратиться. Отт потребовал от ВАТ, чтобы он не посылал никаких важных сообщений через СССР. Транспорт каучука через СССР сокращен до минимума.

Причины для германского выступления— существование мощной Красной армии не дает возможности Германии расширить войну в Африке, потому что Германия должна держать крупную армию в Восточной Европе. Для того чтобы ликвидировать полностью всякую опасность со стороны СССР, Красная армия должна быть отогнана возможно скорее. Так заявил Отт…»

Донесение «Рамзая» подтверждалось сведениями, которые направляли в Центр другие разведчики.

1 июня 1941 года Зорге направил в Центр радиограмму следующего содержания: «Ожидание начала германо-советской войны около 15 июня базируется исключительно на информации, которую подполковник Шолл привез с собой из Берлина, откуда он выехал 6 мая в Бангкок. В Баткоке он займет пост военного атташе.

Отт заявил, что он не мог получить информацию по этому поводу непосредственно из Берлина, а имеет только информацию Шолла.

В беседе с Шоллом я установил, что немцев в вопросе о выступлении против Красной армии привлекает факт больтой тактической ошибки, которую, по заявлению Шолла, сделал СССР.

Согласно немецкой точки зрения тот факт, что оборонительная линия СССР расположена в основном против немецких линий без больших ответвлений, составляет величайшую ошибку. Она поможет разбить Красную армию в первом большом сражении. Шолл заявил, что наиболее сильный удар будет нанесен левым флангом германской армии».

На это донесение Зорге начальник военной разведки Голиков не мог не обратить внимания.

Во-первых, «Рамзай» подтверждал сообщения «Альты» о том, что нападение Германии на СССР произойдет «около 15 июня».

Во-вторых, Зорге сообщил в Центр о том, что в немецких верховных штабах уже проведена полная и всесторонняя оценка дислокации советских войск, расположенных вдоль западной границы, обращено внимание на то, что советская оборона построена без учета соответствующих требований (глубина, эшелонирование, создание и укомплектование укрепленных районов, накопление резервов боеприпасов и т. д.).

Шолл, прибывший в Токио из Берлина проездом в Бангкок, выдал в беседе с послом Отт важные сведения.

Это донесение «Рамзая» вызвало у Голикова несколько вопросов. Они отражены в резолюции начальника Разведупра: «Прошу сообщить:

1. Более понятно сущность большой тактической ошибки, о которой вы сообщаете, и 2. Ваше собственное мнение о правдивости Шолла насчет левого фланга. Голиков. 3.06.41 г.»[183]

Далее, Голиков дал указание начальнику 5-го отдела Разведуправления: «В перечень сомнительных и дезинф. сообщений «Рамзая». Голиков».

Ошибка, о которой Шолл сообщил Зорге, состояла в том, что группировка войск Красной армии, выдвинутая к новой советской государственной границе, по мнению немцев, была слаба и давала им возможность разбить передовые соединения Красной армии в первом же большом сражении.

Сообщение Зорге поступило в Центр 1 июня 1941 года. Оно имело принципиально важное значение. Однако, по указанию Голикова, оно попало в перечень «сомнительных и дезинформационных» сообщений «Рамзая».

4 июня этого же года Совет народных комиссаров СССР утвердил специальное постановление «Об укрепленных районах».

С. К. Тимошенко, народный комиссар обороны СССР, предложил утвердить штатное расписание для вновь строящихся укрепленных районов. Постановлением СНК было установлено закончить формирование этих воинских частей (110 артиллерийско-пулеметных батальонов, 16 артиллерийско-пулеметных рот, 16 артиллерийских батарей, 13 отдельных саперных рот, 6 артиллерийских дивизионов и т. д.) только к 1 октября 1941 года.

Этим же постановлением предусматривалось увеличить численность Красной армии по мирному времени на 120 695 человек и по военному времени на 239 566 человек[184]. Но время уже было упущено. До начала вторжения германских армий на территорию СССР оставались считаные дни.

«Рамзай» счел необходимым дать разъяснения о том, что же «составляет величайшую ошибку», которая, по оценке немецких генералов, «поможет разбить Красную армию в первом большом сражении».

Отвечая на запрос Центра, уже после начала Великой Отечественной войны Зорге, 3 июля 1941 года, докладывал в Центр: «Теперь уже поздно Вам отвечать на вопрос в отношении удара левым флангом и некоторых тактических ошибках.

Подполковник Шолл сказал тогда, что первый и главный удар будет нанесен немцами по Красной армии их левым флангом. Немцы полностью уверены, что главные силы Красной армии будут сконцентрированы в противоположном направлении от линии, дающей полную возможность для сильного удара. Немцы очень опасались, что Красная армии в порядке осведомления главного удара отступит на некоторое расстояние, чтобы изучить силы противника и предпринять кое-что в стороне от направления главного удара. Главная цель немцев — это уничтожение Красной армии охватом ее, как это было с польской армией.

Германский военный атташе сказал мне, что японский Генштаб наполнен деятельностью с учетом наступления немцев на большого противника и неизбежностью поражения Красной армии.

Он думает, что Япония вступит в войну не позднее как через 6 недель. Наступление японцев начнется на Владивосток, Хабаровск и Сахалин с высадкой десанта со стороны Сахалина на советское побережье Приморья. Общее настроение народа против действий Германии и присоединения к ней Японии.

Ваша дипломатическая деятельность должна быть значительно сильнее, чем это делается другой стороной.

Источник «Инвест» думает, что Япония вступит в войну через 6 недель. Он также сообщил, что японское правительство решило остаться верным пакту трех держав, но будет придерживаться пакта о нейтралитете с СССР.

Решено послать три дивизии в Сайгон, Индокитай. Даже Мацу ока голосовал за это, который перед этим был ориентирован на СССР.

Источники «Итери» и «Ирако» сказали, что слышали в отношении укрепления восточной границы некоторым количеством войск из Сев. Китая, а также усиления войск на Хокайдо.

Возвращенная в Киото дивизия будет направлена на север».

Содержание радиограмм, поступавших в Центр от Рихарда Зорге, — отражение высокого профессионального мастерства этого разведчика, который умел добывать важные сведения, глубоко анализировал их и без задержек докладывал в Центр.

На этой радиограмме Р. Зорге тоже сохранилась резолюция Ф. Голикова. Точнее, Ф. Голиков на бланке радиограммы от 3 июля 1941 года написал несколько резолюций.

Первая: «Подчеркнутое на стр. 1–2 послать выпиской членам Гос. Ком. Обор, и НГШ».

Вторая: «Потребуйте от «Рамзая» сообщить о японских воинских перебросках против СССР из Китая и самой Японии».

Третья: «Доложите, сколько времени он не давал ответа на наше требование о левом фланге и его саму телеграмму»…

Последняя резолюция свидетельствует о том, что Ф. Голиков не доверял Р. Зорге. Истоки этого недоверия были достаточно сильны и глубоки. Голиков находился под влиянием содержания справки, подписанной в те годы начальником IV отдела Разведуправления ГШ РККА генерал-майором Колгановым, которая была озаглавлена «Истоки политического недоверия «Инсону».

В этой справке, похожей на донос, сказано следующее: «1. В течение продолжительного времени «Инсон» работал под руководством бывших руководящих работников Разведупра, оказавшихся врагами народа. Отсюда вытекает вывод: если враги народа продались сами иноразведкам, то спрашивается, почему же они не могли выдать «Инсо на». Так, например, бывший начальник 2-го отдела Карин являлся немецким шпионом, и он выдал, по его словам, некоторых наших секретных агентов в Китае. В бытность Карина начальником японского отделения Покладок являлся японским шпионом.

Бывший начальник японского отделения (после Покладока) Сироткин оказался также японским шпионом. Сироткин показал органам НКВД, что он выдал японцам «Инсона» со всеми его источниками.

По показанию Сироткина, он выдал «Инсона» в конце 1938 г., и с этого времени «Инсон» начинает работать плохо, жалуется на усталость, усиленно просит его отозвать домой. Почти весь 1940 год «Инсон» настаивает на возвращении в СССР.

По записям врагов народа видно, что у «Инсона» имеется жена, которая живет в Берлине, она знает, что он коммунист и где находится.

В 1935 году «Инсону» Центром был направлен радист Фриц, личность также весьма темная. Известно только, что он сербский офицер, женат на русской белогвардейке, и больше ничего. Радиодело знает хорошо, срывов связи не было.

У «Инсона» нет истории о прошлой работе до партии, как он работал в партии, как попал в партию и затем в Разведупр.

«Инсон» является секретарем ячейки фашистов в немецком посольстве в Токио. Но когда спрашиваешь «Инсона», почему он не поступает на официальную работу в посольстве, всегда следует ответ: «Вы знаете мое прошлое, поступающие на работу в немецкие учреждения тщательно проверяются гестапо, это может меня погубить».

Вопрос Инсона не новый, неоднократно ставился на обсуждение. Основной вопрос: почему японцы или немцы не уничтожат его, если он выдан им как советский разведчик? Всегда делается один вывод: японцы или немцы не уничтожают «Инсона» с той целью, чтобы отправить его к нам для разведывательной работы.

Информацию «Инсона» необходимо всегда сопоставлять с данными других источников и общим переживаемым моментом международного положения, а также тщательно ее анализировать и критически к ней относиться.

«Инсон» самолюбив, и большого мнения о себе, что необходимо учитывать при руководстве им».

Зорге пришлось работать в сложных условиях. Понимал ли он, что в Центре в первой половине 1941 года отношение к нему и его организации изменилось? Видимо, да. Однако он продолжал работать, несмотря на трудности в Японии и недопонимание в Москве.

После начала Великой Отечественной войны, когда исполняющим обязанности начальника Разведуправления был назначен генерал А. Панфилов, отношение к донесениям «Рамзая» в Центре изменилось. На бланках расшифрованных радиограмм «Рамзая» сохранились резолюции А. Панфилова: «По донесениям «Инсона» составить специальное сообщение», «направить членам ГКО, начальнику Генштаба» [185], «В спецдонесение поставить сегодня» и другие.

Для того чтобы окончательно изменить отношение сотрудников Разведуправления к Зорге, исполнявший обязанности начальника Разведуправления Генерального штаба Красной армии генерал-майор танковых войск А. Панфилов 11 июля 1941 года написал резолюцию-распоряжение на одной из радиограмм «Рамзая»: «Учитывая большие возможности источника и достоверность значительной части его предыдущих сообщений, данные сведения заслуживают доверия».

В июле, августе и сентябре 1941 года ежедневно в Центр от «Рамзая» поступали срочные и важные донесения. 15 августа Р. Зорге сообщил о том, что немцы продолжают по дипломатическим каналам настойчиво оказывать давление на Японию с целью заставить ее вступить в войну против СССР.

14 сентября 1941 года Рихард Зорге направил в Центр два донесения, которые заслуживали особого внимания.

В первом донесении говорилось о том, что «….по сведениям, полученным из МИД, Япония начнет войну на юге для обеспечения себя нефтью и металлами. Немецкий посол Отт потерял всякую надежду на выступление Японии против СССР».

На юге к этому времени у Японии оставался только один главный противник — Тихоокеанский флот США, корабли которого базировались в Перл-Харбор. Сокрушительный удар по этой военно-морской базе японцы нанесли 7 декабря 1941 года.

В 1941 году 25 донесений Рихарда Зорге были доложены И. В. Сталину.

На основании 7 донесений «Рамзая» было подготовлено 7 специальных сообщений для высшего политического и военного руководства страны.

Родиной Рихард Зорге считал Советский Союз.

Последние донесения Рихард Зорге направил начальнику Разведывательного управления Красной армии в июле — октябре 1941 года. Их не много, но они — итог всей деятельности разведчика в Китае и в Японии. Эта деятельность длилась более десяти лет — годы напряженной борьбы в сложных условиях, в которых любая ошибка — смертный приговор.

Донесения «Рамзая», направленные им в Центр в тот период, представляют собой итоги последних дней напряженной борьбы разведчика и последних дней его жизни на свободе. Свобода Рихарда Зорге оборвалась 18 октября 1941 года. В этот день он был арестован японской контрразведкой.

Донесения этого периода Рихарда Зорге начинаются с его телеграммы, направленной в Центр 26 июня 1941 года. В ней сообщалось:

«.. Начальнику Разведывательного управления Генштаба Красной армии. Выражаем наши лучшие пожелания на трудные времена. Мы все здесь будем упорно выполнять нашу работу.

Мацуока сказал германскому послу Отт, что нет сомнений, что после некоторого времени Япония выступит против СССР»[186].

Это сообщение Зорге, несомненно, поступило в Центр своевременно, но было дешифровано только в 17 часов 50 минут 3 июля. Можно предположить, что задержка произошла из-за необходимости в первую очередь обрабатывать донесения, которые поступали от резидентов военной разведки, действовавших в западноевропейских странах и от начальников разведывательных отделов западных фронтов, принявших на себя первый массированный удар германских армий.

Донесение Зорге от 26 июня 1941 года состояло из двух частей. В первой части Зорге выражал свою твердую готовность до конца исполнить свой долг.

Вторая часть донесения — итог беседы Зорге с германским послом в Японии, в ходе которой Отт сообщил о его переговорах с министром иностранных дел. Встреча состоялась после вероломного нападения Германии на СССР 21 июня 1941 года. Японский министр пообещал послу, что Япония «через некоторое время» вступит в войну против СССР. Обещание серьезное, но неконкретное.

Начальник военной разведки распорядился направить сообщение Зорге о переговорах германского посла с японским министром иностранных дел членам Государственного комитета обороны — Сталину, Молотову, Ворошилову, Берия, Маленкову, Тимошенко и Жукову. Члены ГКО должны были знать, что в июне 1941 года Япония была не намерена начинать войну против СССР.

Донесения Зорге, поступавшие в Центр летом и осенью 1941 года, в основном были посвящены решению важнейшей для советского руководства проблемы военно-политического характера — вскрытию планов японского руководства по вступлению в войну против СССР. На Москву осенью 1941 года двигались германские дивизии группы армий «Центр». Гитлер требовал от своих генералов во что бы то ни стало захватить советскую столицу. Вступление Японии в войну против СССР могло бы стать решающим фактором. Советский Союз был бы вынужден вести войну на два фронта — на западе и на востоке.

Япония всегда скрывала свои агрессивные внешнеполитические планы и замыслы. Ее представители отрицали существование «Меморандума Танаки». Японские дипломаты умело прикрывали красивыми заявлениями тайные акции военной разведки и следовавшие за ними военные действия. Под предлогом защиты интересов Японии или интересов отдельных японцев, проживавших в Китае, японские воинские контингенты оказались в Маньчжурии, так же как в 1918 году на территории советского Дальнего Востока. В 1941 году Япония могла поступить так же коварно. Любой даже самый незначительный инцидент, который мог произойти в Маньчжурии или на любой другой территории, где соприкасались интересы Советского Союза и Японии, мог бы привести к войне. Так уже бывало и в годы иностранной интервенции, и в 1929 году, и во время военных конфликтов в районе озера Хасан и реки Халхин-гол.

Гитлер и его помощники всячески стремились убедить японское руководство в необходимости и своевременности вступления Японии в войну против СССР. Германские дивизии рвались к Москве, но захватить ее никак не могли.

Японское правительство выслушивало предложения германских эмиссаров, но предпочитало действовать самостоятельно. Вероятно, в Токио верили в возможность победы Германии над Советским Союзом, но полагали, что в случае победы германские войска до Дальнего Востока и Сибири все равно не доберутся. Японские лидеры были убеждены, что советские территории они смогут захватить тогда, когда судьба СССР будет предрешена и Красная армия будет окончательно ослаблена.

Тайные планы японского руководства были устремлены на юг, где ослабленные или уже оккупированные Германией европейские государства оставили практически без присмотра свои колонии. Эти огромные территории, которые еще не могли оказывать сопротивления, привлекли внимание расчетливых японских генералов. Стратегический выбор был сделан — Япония решила нанести удар в южном направлении. На юге основным противником Японии были ее давние враги — американцы и Тихоокеанский флот США, корабли которого находились в военноморской базе Перл-Харбор. О планах наступления на юг в сентябре — октябре 1941 года в Японии знали император, премьер-министр и министр обороны.

О тайных замыслах японского руководства узнал и Рихард Зорге.

10 июля 1941 года Зорге сообщал в Центр: «…Источник «Инвест» сказал, что на совещании у императора решено не изменять плана действий против Сайгона (Индокитай), но одновременно решено и подготавливаться к действиям против СССР на случай поражения Красной армии.

Германский посол Отт сказал то же самое, что Япония начнет воевать, если немцы достигнут Свердловска.

Германский военный атташе телеграфировал в Берлину что он убежден в том, что Япония вступит в войну, но не раньше конца июля или начала августа и она вступит в войну сразу жеу как только закончит подготовку.

Мацуока в разговоре с Оттом сказал, что японский народ будет ощущать авиационные налеты на жизненные центры Японии. На это Отт ответил, что это невозможно потому, что СССР имеет только 1500 первоклассных самолетов на Дальнем Востоке, из которых только 300 тяжелых бомбардировщиков будут в состоянии прилететь в Японию и вернуться обратно. Советский Союз имеет только два типа самолетов, которые смогут выполнять такие задачи, — это ТБ-7 и ДБ-3, которых еще нет на Дальнем Востоке. Этими разговорами Отт старался влиять на Мацуоку за вступление в войну Японии.

Германский военный атташе уверен, что конец советского режима наступит вместе с оккупацией Ленинграда, Москвы и Харькова, в противном случае немцы начнут крупные воздушные операции вдоль железно-дорожных линий из Москвы через Сибирь… Японские власти начали преследование лиц, не одобряющих германо-советскую войну, и, наоборот, держатся в стороне от народа, который с энтузиазмом за вступление в войну на стороне Германии…»[187]

Завершая донесение, Зорге сообщал: «… Чтобы избежать влияний на решения правительства, генерал Ямасита получил приказ остаться в Маньчжоу-го. Имеются слухи, что Ямасита будет назначен на новую должность командования войсками на южных базах и в Индо-Китае…»[188]

Исполнявший обязанности начальника Разведывательного управления Красной армии генерал-лейтенант А. П. Панфилов обратил особое внимание на это донесение Рихарда Зорге. Он приказал первый раздел донесения разведчика немедленно включить в специальное сообщение и направить его членам ГКО.

16 июля Панфилов еще раз обратился к донесению Зорге и приказал начальнику отдела проверить, послано ли это спецсообщение членам ГКО.

На бланке радиограммы Панфилов написал резолюцию: «.Учитывая большие возможности источника и достоверность значительной части его предыдущих сообщений, данные сведения заслуживают доверия…»[189]

Резолюция генерал-лейтенанта А. П. Панфилова, исполнившего обязанности начальника Разведывательного управления Генштаба Красной армии примечательна тем, что Панфилов вопреки существовавшим мнениям высоко ценил Зорге и результаты его трудной работы и указывал всем сотрудникам военной разведки, что «данные сведения заслуживают доверия…». Резолюция Панфилова — доказательство того, что все радиограммы Рихарда Зорге, подготовленные им после нападения фашистской Германии на СССР, внимательно изучались в Центре. Наиболее важные данные, которые сообщал Зорге, направлялись членам Государственного комитета обороны. Это свидетельство того, что Зорге добывал исключительно важные сведения, которые докладывались высшему политическому руководству СССР и командованию Красной армии.

11 сентября 1941 года Зорге сообщил в Центр: «…Германский посол Отт потерял всякую надежду на выступление Японии против СССР. Сиратори (бывший посол Японии в в Италии в данное время работает в МИД) сказал Отту, что если Япония начнет войну, то только на юге, где они смогут получить сырье — нефть и металлы. На севере они[190] не смогут получить достаточно помощи.

Один из друзей ВМ[191] флота сказал Паула[192], что выступление Японии против СССР больше не является вопросом. Моряки не верят в успех переговоров Коноэ с Рузвельтом и подготавливаются к выступлению против Тая и Борнео. Он думает, что Манила должна быть взята, а это означает войну с Америкой…»[193]

14 сентября Зорге докладывал начальнику военной разведки: «Источник «Инвест» выехал в Маньчжурию. Он сказал, что японское правительство решило не выступать против СССР в текущем году, но вооруженные силы будут оставаться в Маньчжурии на случай возможного наступления будущей весной, в случае поражения СССР к тому времени. «Инвест» заметил, что СССР может быть абсолютно (слово неразборчиво) свободен после 15сентября…»[194]

В октябре Зорге направил в Центр свои последние сообщения. В одном из них, от 4 октября, он сообщал: «…Ввиду того, что не будет войны против СССР в этом году, небольшое количество войск было переброшено обратно на Острова. Так, например, один полк 14-й дивизии остался в районе Уцуномия, а другой отряд был возвращен из района между Дайреном и Мукденом, где он располагался в новых бараках. Концентрация главных японских сил по-прежнему остается в секторе Владивосток — Ворошилов[195].

Для напряженных боевых действий, которые в октябре 1941 года шли под Москвой, данное донесение Рихарда Зорге особого значения не имело. Однако оно представляло особую ценность для офицеров информационного отдела Разведуправления, которые занимались анализом обстановки на Дальнем Востоке. В Центре не исключали, что при благоприятных возможностях Япония может выступить против СССР.

Зорге сообщал, что «…в сентябре месяце управление жел. дор. компании получило приказ— в секретном порядке установить жел. дор. связь между Цицикаром и Сону (напротив советского города Ушумун). Японцы намереваются развить этот район с целью наступательных действий в случае возникновения войны, которая может начаться в марте следующего года, если развитие военных действий между СССР и Германией создаст такую возможность японцам, чтобы начать эту войну.

Известно также, что из Северного Китая в Маньчжурию японцы своих войск не перебрасывали…»[196].

Рихард Зорге выполнил все задачи, которые были поставлены перед ним начальником военной разведки Яном Берзиным.

В начале октября «Рамзай» доложил в Центр о том, что его «…дальнейшее пребывание в Японии бесполезно». Поэтому он ждет указаний: «…возвращаться на Родину или выехать в Германию для новой работы?»

В октябре 1941 года Рихард Зорге был арестован японской контрразведкой. Резидентура «Рамзай» прекратила свою деятельность…

29 января 1943 года члены нелегальной группы Рихарда Зорге были приговорены к длительным срокам тюремного заключения:

Доктор Рихард Зорге — смертная казнь.

Доктор Ходзуми Одзаки — смертная казнь.

Макс Кристиансен-Клаузен — пожизненное заключение.

Бранко Вукелич — пожизненное заключение[197].

Есмнобу Косиро — 15 лет тюремного заключения.

Сиге Мидзуно — 15 лет тюремного заключения[198].

УгендаТагути — 13 лет тюремного заключения.

Масадзане Ямана — 12 лет тюремного заключения.

Сумио Фунакоси — 10 лет тюремного заключения[199].

Тэйкити Каваи — 10 лет тюремного заключения.

Фусако Кудзуми — 8 лет тюремного заключения.

Анна Клаузен — 7 лет тюремного заключения.

Томо Китабаяси — 5 лет тюремного заключения.

Кинкадзу Сайондзи — 3 года тюремного заключения.

Токутаро Ясудо — 2 года тюремного заключения.

7 ноября 1944 года в 10 часов 36 минут Рихард Зорге был казнен. Приговор был приведен в исполнение в японской тюрьме Сугамо. Советская военная разведка потеряла одного из своих самых лучших разведчиков. Второго такого разведчика, как Рихард Зорге, советская военная разведка в Японии не имела. Сведения о военных планах японского правительства на Дальнем Востоке в 1942–1945 годах поступали от других разведчиков. Одним из них был «Морис».

Глава вторая ИНФОРМАЦИЯ ПО ЛЕНД-ЛИЗУ

В марте 1941 года американский конгресс принял закон о ленд-лизе. Официально он назывался «Акт содействия обороне США»[200]. Действие этого закона распространялось на Англию и другие государства, против которых Германия развязала войну.

Закон о ленд-лизе предоставлял американскому президенту полномочия передавать, обменивать, сдавать в аренду, отдавать взаймы или поставлять иным способом военную технику, оружие, боеприпасы, снаряжение, стратегическое сырье, продовольствие, предоставлять различные товары и услуги, а также информацию правительству любой страны, «оборону которой президент посчитает жизненно важной для обороны Соединенных Штатов»[201].

После нападения фашистской Германии на СССР правительство США заявило, что оно намерено оказать помощь Советскому Союзу. Однако, прежде чем это сделать, вопрос о возможной помощи несколько месяцев обсуждался в американских коридорах власти, где политики и эксперты оценивали способность России к сопротивлению[202].

Американцы пытались заглянуть в будущее и найти ответ на один-единственный вопрос. Он был сформулирован 25 июня 1941 года на страницах газеты «Уол стрит джорнэл». Вопрос этот звучал приблизительно так: «Предположим, что мы окажем помощь России и она победит Гитлера, кто будет доминировать в Европе?»

После тщательной калькуляции возможных прибылей и потерь, которые длились около трех месяцев в высших эшелонах американской власти, политики пришли к заключению, что выиграть войну в Европе против фашистской Германии без Советского Союза будет невозможно. Это был убедительный аргумент. Поэтому американцы согласились оказать помощь СССР в борьбе против Германии. 1 октября 1941 года в Москве был подписан первый протокол о поставках по ленд-лизу американских товаров в Советский Союз. Стоимость американских экспортных поставок определялась в 1 миллиард долларов. Для оплаты этих поставок, рассчитанных на девять месяцев, советскому правительству выделялся беспроцентный кредит. Предусматривалось, что этот кредит подлежал погашению через пять лет после окончания войны.

7 ноября 1941 года американский президент на основании принятого конгрессом разрешения подписал документ о распространении закона о ленд-лизе на Советский Союз.

И. В. Сталин в личном послании президенту Ф. Рузвельту сообщал: «Ваше решение, г-н Президент, о том, чтобы предоставить Советскому Союзу беспроцентный заем на сумму в 1 миллиард долларов на оплату поставок вооружения и сырьевых материалов Советскому Союзу, Советское правительство принимает с искренней благодарностью, как исключительно серьезную поддержку Советского Союза в его громадной и трудной борьбе с нашим общим врагом, с кровавым гитлеризмом…»[203].

В дальнейшей переписке между Сталиным и Рузвельтом обсуждались вопросы поставок оружия, техники, медицинских материалов. Обмен разведывательными сведениями о противнике между военными ведомствами по неизвестным причинам не упоминался.

11 июня 1942 года в Вашингтоне был подписано соглашение о ленд-лизе[204]. В первой статье этого соглашения, под которым поставили свои подписи от имени американского правительства государственный секретарь К. Хелл и посол СССР в США М. Литвинов, отмечалось, что «правительство Соединенных Штатов будет продолжать поставлять правительству Союза Советских Социалистических Республик оборонные материалы, обеспечивать их обслуживание и передавать военную информацию…»[205].

О том, как, какими путями, в каких объемах американцы поставляли в Советский Союз материалы, необходимые для страны, которая вела напряженную войну против союза фашистских государств, проведено большое количество исследований. Главной особенностью этих поставок было то, что они производились по законам рыночных отношений. За все товары надо было рано или поздно заплатить.

Война принесла американцам значительные прибыли. Национальный доход США к концу войны в полтора раза превысил довоенный. Общая мощность промышленного производства увеличилась на 40 процентов. Военные расходы США составили примерно 330 млрд, долларов. Потери Советского Союза оценивались в 485 млрд. долларов[206].

Глава американской военной миссии в Москве генерал Дин так оценивал продажу американских материалов Советскому Союзу: «Наши поставки, может, и не выиграли войну, но они должны были поддержать русских»[207].

После войны США и СССР длительное время вели переговоры об урегулировании расчетов по ленд-лизу. Американское правительство стремилось получить максимальную выгоду в виде платежей или возмещения стоимости поставленных товаров натурой. В октябре 1972 года было достигнуто соглашение об урегулировании вопроса о ленд-лизе. После серии встреч президента США Р. Рейгана и М. С. Горбачева, в бытность его еще генеральным секретарем, в советско-американских отношениях произошли значительные изменения. Они затронули и проблему ленд-лиза, в которой была сфокусирована суть советско-американских отношений в годы Второй мировой войны. Суть этих отношений достаточно четко и недвусмысленно охарактеризовал в 1990 году Джон И. Хазард, который в период 1941–1946 годов был заместителем директора советского отделения управления по ленд-лизу и секретарем советского протокольного отдела. В статье под названием «…На защиту американских интересов», опубликованной в Военно-историческом журнале, Хазард писал: «Дух недоверия к СССР периодически проявлялся в течение всей войны и сыграл немаловажную роль при принятии решения о прекращении поставок по ленд-лизу вскоре после окончания боевых действий. Американский посол в Москве Гарриман и преемник Рузвельта Гарри Трумэн оценивали ход событий, происходившш после Ялтинской конференции, как следствие принятого Сталиным решения об экспансии в Восточную Европу. И, безусловно, ни один из американских политических деятелей не осмелился бы сделать шаг, который мог быть расценен как у гроза безопасности США, опирающейся в свою очередь на безопасность Западной Европы»[208].

В статье Джона И. Хазарда есть одна любопытная оценка, на которую в 1990 году навряд ли кто-либо из читателей бывшего Советского Союза, обратил внимание. Эта оценка касается отношений США и Великобритании в годы Второй мировой войны. Хазард твердо и убежденно писал: «Для тех, кто знает Америку и ее историю, безусловно, попятно, что вопрос о взаимоотношениях США с Англией с колониальное времен занимает особое место. Безусловно, на такие чувства со стороны американцев русский народ вряд ли мог рассчитывать. Учитывая родственный характер взаимоотношений между двумя странами, легко попять, почему американский президент считал нормальным явлением обсуждение с англичанами любых проблем…»[209]

Антигитлеровская коалиция, главными силами которой были СССР, США и Великобритания, действительно была «странным союзом». В этом союзе были две силы. Одна — «близкие родственники» — англичане и американцы. Вторая — Советский Союз. Члены антигитлеровской коалиции не доверяли друг другу и даже опасались друг друга. Возможно, именно поэтому одно из важнейших положений договора о ленд-лизе между США и СССР, положение об обмене военной информацией о противнике, выполнилось крайне нерегулярно. Порой, в периоды похолодания в отношениях между СССР и США, об этом полезном обмене вообще ни в Москве, ни в Вашингтоне не вспоминали. На практике оказалось так, что в едином фронте союзников по антигитлеровской коалиции наиболее слабым звеном оказалось взаимодействие в области обмена сведениями о противнике.

Известно, что разведывательная информация о противнике является наиболее ценным продуктом, который необходим для работы штабов любого уровня. Особую ценность разведывательная информация представляет для генеральных штабов, где разрабатываются планы стратегических оборонительных или наступательных oneраций. Цену сведениям о противнике хорошо представляли себе и в Москве, и в Лондоне, и в Вашингтоне. Советско-британское взаимодействие в области обмена сведениями о противнике активизировалось после нападения фашистской Германии на СССР. На протяжении всей войны это взаимодействие, в развитии которого был заинтересован в первую очередь советский Генеральный штаб, осуществлялось если не стабильно, то по крайней мере эпизодически через представителей военных миссий двух стран в Лондоне и Москве.

Опыт, который накапливался в этой области в Лондоне, позволял надеяться на то, что и с американскими военными возможен обмен с разведсведениями о противнике с соблюдением определенных и известных специальным службам ограничений. Но этого не произошло.

На практике в 1941 году такого взаимодействия не получилось. В ноябре 1942 года по указанию из Москвы советский военный атташе в Вашингтоне полковник Илья Михайлович Сараев попытался выяснить в министерстве обороны США взаимоприемлемые основы для возможного сотрудничества двух военных ведомств в области обмена разведывательными сведениями о фашистской Германии.

После официальной беседы, проведенной с представителем американского военного ведомства, Сараев доложил в Москву: «Военный департамент обещает давать нам всю доступную им информацию, если их атташе в Москве сможет встречаться с компетентными представителями Генерального штаба раза два в неделю для получения информации об армиях оси и был бы допущен к просмотру документов с производством необходимых ему записей относительно упомянутого. Прошу указаний. Сараев. 13 ноября 1941 года»[210].

Начальник Разведывательного управления дал указание подготовить на основе донесения полковника Сараева докладную записку на имя министра иностранных дел В. М. Молотова. Указание начальника военной разведки было выполнено. 24 ноября 1942 года в Министерство иностранных дел было направлено письмо за подписью начальника военной разведки, в котором выдвигалось предложение о поиске формы взаимодействия с военным ведомством США в области обмена разведданными о противнике. Требования американцев, находившихся на значительном удалении от европейского театра войны, пожелание военного ведомства иметь два раза в неделю допуск к секретной информации Генерального штаба, касающейся вооруженных сил стран оси, видимо, показались и в Генштабе, и в Министерстве иностранных дел чрезмерными и недостаточно адекватными. В 1942 году вопрос о цивилизованном обмене разведывательными сведениями о противнике решен не был. В это время советский Генеральный штаб разрабатывал планы крупных операций, проводившихся на всем протяжении советско-германского фронта. Спрос на разведсведения о противнике был велик. Советской военной разведке пришлось резко повысить активность своих резидентур, что неизбежно вело к нарушению ими требований безопасности и создавало предпосылки к провалам.

В декабре 1943 года, когда после разгрома немецких танковых армий на Курской дуге американцы убедились в способности Советского Союза одержать победу над фашистской Германией, в военном ведомстве США активно приступили к разработке плана открытия второго фронта. Для того чтобы иметь более полное представление о возможностях Германии и ее сателлитов, американцы решили реанимировать статью об обмене военной информацией, прописанную в законе о ленд-лизе. Именно с этой целью в Москву прибыл в декабре 1943 года руководитель американской разведки генерал-майор У. Донован.

В переговорах с руководителем американского Управления стратегических служб представители советской военной разведки участия не принимали. Возможно, таким было решение Верховного Главнокомандующего, который знал о деятельности советского военного разведчика Л. А. Сергеева в американской столице и был вполне удовлетворен его работой.

В переговорах с Донованом принимали участие представители внешней разведки НКГБ: начальник Первого главного управления Π. М. Фитин и его заместитель Г. Б. Овакимян[211].

27 декабря 1943 года во время встречи с представителями разведки НКГБ Донован изложил свое видение сотрудничества американской и советской разведок. По замыслу руководителя Управления стратегических служб основными направлениями сотрудничества могли быть:

обмен разведывательной информацией о противнике;

консультации по вопросам проведения диверсионной работы на территории врага;

содействие в заброске агентуры в тыл противника;

обмен материалами по диверсионной технике и радиоаппаратуре и их образцами.

Визит Донована в Москву завершился конкретными договоренностями о взаимодействии между американскими и советскими разведывательными службами. В начале 1944 года эти договоренности по указанию американского президента были отменены. Тем не менее, как свидетельствуют специалисты из Службы внешней разведки РФ, в течение апреля — мая 1944 года Донован через руководителя американской военной миссии в Москве генерала Дина передал Фитину информационные материалы по различным вопросам положения в Германии и оккупированных ею странах общим объемом свыше двух тысяч листов[212]. В основном это был справочный материал по Германии, составленный научно-исследовательским отделом Управления стратегических служб для военной администрации и полиции вооруженных сил США. По оценке информационного отдела ПГУ НКГБ, сведения представляли «значительный интерес и ценны как богатый справочный материал».

87 листов из всех материалов, переданных Дином, представляли разведывательные сводки по отдельным конкретным вопросам: военная экономика, общее экономическое, а также внутриполитическое положение Германии и оккупированных ею стран, состояние вооруженных сил и военного потенциала Германии. Среди сводок были материалы о реактивных истребителях «хейнкель», о месте хранения румынской нефти, о посылке немцами подкреплений в Италию, об отводе германских войск из Южной Греции и т. п. Некоторые сводки касались вопросов, связанных с Финляндией, Австрией, Грецией, Норвегией, Францией и Японией. По распоряжению Фитина все эти материалы, представлявшие интерес для советской военной разведки, были переданы в Главное разведывательное управление.

В конце сентября 1944 года генерал Донован сообщил Фитину, что оперативная группа УСС в Румынии добыла много разведывательных материалов, которые американцы намерены передать внешней разведке НКГБ. Эти материалы общим объемом около 1500 страниц были переданы сотрудникам управления Фитина в октябре и декабре 1944 года. Документы касались главным образом вопросов нефтяной промышленности Румынии и снабжения нефтью и горючим вооруженных сил Германии, а также освещали некоторые вопросы сотрудничества Германии с Румынией в области производства и ремонта военных самолетов. Материалы для внешней разведки НКГБ интереса не представляли и поэтому были переданы в ГРУ.

Дин по поручению или просьбе Донована в декабре 1944-го и в январе 1945 года передавал в управление Фитина и другие материалы.

Сотрудничество между американским Управлением стратегических служб и внешней разведкой НКГБ продолжалось около полутора лет. Были реализованы далеко не все замыслы, которые обсуждались на первой встрече между Фитиным и Донованом 27 декабря 1943 года. В ходе сотрудничества от американской разведки, по оценке современных специалистов СВР РФ, была «получена политическая и военная информация, представлявшая в годы войны особую практическую ценность»[213].

У американцев это сотрудничество тоже оставило положительные воспоминания. В одном из писем Фитину глава американского Управления стратегических служб писал: «Я уверен, что наш успех, который мы до сих пор имели в нашем общем деле, показывает, на что способны союзники в совместных действиях, по крайней мере в области разведки»[214]. Сотрудничество между СССР и США в области разведки Донован преувеличивал.

О сведениях, переданных Дином в феврале 1945 года в советский Генеральный штаб и посвященных переброске 6-й танковой армии СС, руководитель американской разведки тоже знал. Однако по неизвестным причинам шеф Управления стратегических служб не упомянул в своем послании этот факт, который в значительной степени снижал значимость сотрудничества американской и советской разведок в годы войны.

…После окончания Крымской конференции Ф. Рузвельт возвратился в Вашингтон. В одном из своих заявлений американский президент заявил, что в Ялте было принято решение об «обмене информацией между армиями, находившимися под командованием генерала Эйзенхауэра, советских маршалов на Восточном фронте и нашими армиями в Италии»[215]. Между решением, принятым на самом высоком уровне, и его практической реализацией оказалась дистанция огромного размера. В какой мере ее удалось преодолеть?

Глава третья ШОФЕР ВОЕННОГО АТТАШЕ

Сергеев прибыл в американскую столицу в марте 1940 года. Вашингтон его ничем не удивил. Он быстро познакомился с такими же, как и он, водителями, работавшими в советском дипломатическом представительстве. Разные это были люди, но приняли они Сергеева в свой коллектив радушно. На более высокий уровень общения в посольстве Сергеев надеяться не мог. Это он понял с первых же дней. В среде дипломатических работников есть определенные, десятилетиями отработанные и устоявшиеся правила поведения и уровни взаимоотношений. Шоферу военного атташе, естественно, не было места среди важных дипломатических персон, которые имели высокие звания и ранги, посещали дипломатические приемы, официальные государственные учреждения, приглашались для участия в работе различных конференций, на которых присутствовали известные ученые, политики и бизнесмены. Круг общения «Мориса» был предельно ограничен, и прыгнуть выше собственного носа он не только не мог, но не имел права.

В подчинение старшему лейтенанту Сергееву Центр передал своего сотрудника «Дортона», который был секретарем военного атташе. По псевдонимом «Дортон» в Центре числился майор В. А. Судаков. Опытный Судаков негативно воспринял указание Центра о том, что он, старший офицер, должен по оперативной работе подчиняться новичку Сергееву, который не имел даже местного разрешения на управления автомобилем. Центр приказал Сергееву хранить все секретные документы в сейфе майора Судакова и через него поддерживать связь с Москвой.

Полковник Сараев, видимо, получивший указание от Проскурова, четко определил задачи, которые должен выполнять шофер военного атташе. Рабочий день с 9.00 до 18.00 с перерывом на обед. Выполнение срочных заданий при посещении военным атташе правительственных учреждений и официальных представительств иностранных государств. О других задачах Сергеева полковник Сараев своего шофера не спрашивал.

С первых же дней пребывания в служебной командировке Сергеев столкнулся с большими трудностями. Они были повсюду. Но он постепенно настойчиво и дипломатично преодолевал преграды, которые мешали ему выполнять задания Центра. Полковник Сараев ему не мешал. Труднее было наладить нормальные деловые отношения с майором Судаковым.

В подчинение «Морису» были переданы еще два разведчика — «Галин» и «Драйвер». Через полгода по настоятельной рекомендации «Мориса» «Дортон» был отозван в Центр за то, что, находясь в командировке, не смог выполнить ни одного задания. «Драйвера» резидент «Морис» тоже отправил в Москву за грубое нарушение правил конспирации в работе и тайную любовную связь с американкой. «Галина» Центр перевел на новое место работы. Так что к середине июня 1940 года «Морис» остался без помощников и вынужден был начинать работу с нуля.

«Морис» смог быстро сдать экзамены в управлении дорожной полиции и получить американское удостоверение, разрешавшее ему управлять автомобилем. Стремясь стать образцовым водителем военного атташе, «Морис» ежедневно по 4–5 часов проводил за рулем служебной автомашины. Через некоторое время он изучил американскую столицу таким образом, что знал, когда и в какой последовательности переключаются светофоры на основных и второстепенных улицах.

Труднопреодолимой оказалась проблема поддержания связи с Центром. Для этого шоферу Сергееву нужно было работать в специальном помещении, где выполнял свои обязанности посольский шифровальщик. Военному атташе полковнику Сараеву пришлось объяснять советскому послу и резиденту внешней разведки НКГБ, почему его шоферу Сергееву необходимо работать в спецкомнате. Были ли объяснения Сараева убедительными? Возможно. Но, несомненно, у посла и резидента НКГБ вопросы о реальном положении шофера военного атташе остались. Посол сделал вид, что военный атташе его убедил, и не препятствовал появлению Сергеева в спецпомещении, однако потребовал, чтобы он появлялся там, когда шифровальщик посольства будет занят другими делами.

К середине 1940 года Сергеев хорошо разобрался в обстановке, которая была в американской столице. Эта обстановка не способствовала поиску лиц, которые могли бы согласиться выехать на работу в Германию или другие европейские страны, связанные с Германией, для выполнения заданий советской военной разведки. Американские газеты практически ежедневно пугали обывателей, печатая на своих страницах статьи о борьбе, которую вело Федеральное бюро расследований против немецких шпионов и диверсантов. В июле 1940 года газеты сообщили о том, что в Нью-Йорке на Всемирной выставке германские агенты пытались взорвать английский павильон. Сообщалось и о подрывной деятельности на территории США японских разведчиков и русских эмигрантов, которых вербовали и немецкие, и японские агенты.

Сергеев подробно доложил в Центр о том, как продвигается выполнение задания начальника военной разведки. Донесение Сергеева поступило в Центр в начале августа 1940 года. В это время комдив Проскуров уже был смещен с поста начальника Разведуправления. Новым начальником военной разведки был генерал-лейтенант Филипп Голиков. Он был назначен на должность начальника военной разведки 11 июля 1940 года. Сергеев не знал о том, что на должность директора назначен новый человек. Не знал Сергеев и о том, что его бывший начальник майор Федор Феденко убыл в спецкомандировку в Китай, где приступил к работе в качестве советника по разведке в китайской армии.

В Центре внимательно изучили донесение Сергеева и приняли решение нацелить разведчика на выполнение других не менее важных задач. К августу 1940 года в Центре уже накопились сведения, поступившие от других разведчиков, которые свидетельствовали о том, что фашистская Германия начала подготовку к войне против Советского Союза. В Центре также было известно об усилении контроля за въездом иностранцев в Германию. Гестапо и другие специальные службы становились всесильными. Проникнуть сквозь их сети в Берлин, Дрезден или какой-либо другой крупный немецкий город американцу или выходцу из другой страны без разрешения гестапо было практически невозможно.

Глава четвертая «МОРИС» ПОЛУЧАЕТ НОВОЕ ЗАДАНИЕ

В Москве в начале 1941 года рассчитывали, что в случае возникновения конфликта между СССР и Германией американцы не станут помогать Гитлеру. Но не было уверенности и в том, что руководители США поддержат СССР в борьбе против Германии. Идеологические и политические различия между двумя государствами были не основанием для сотрудничества, а серьезными препятствиями для поиска путей, которые могли бы способствовать объединению усилий двух государств в борьбе против Германии, которая к тому времени уже захватила почти что всю Евpony. Русский коммунизм пугал американских лидеров не меньше, чем германский фашизм.

После капитуляции Франции 22 июня 1940 года в США стали еще более внимательно присматриваться к событиям, которые развивались на европейском континенте, в Берлине и в Москве. В Вашингтоне опасались, что Германия и СССР могут объединить свои усилия для достижения глобальных устремлений. Визит народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова в Берлин в ноябре 1940 года и его встреча с Гитлером вызвали самые оживленные комментарии крупнейших американских газет. Наибольшее внимание американских политиков и журналистов привлекло обещание Гитлера Молотову осуществить передел сфер влияния мирового масштаба[216]. Но эти обещания были сделаны в провокационных целях. Гитлер рассчитывал на то, что СССР согласится на этот передел мира и будет нести такую же политическую и моральную ответственность за агрессию, как и фашистская Германия. Американские политики и журналисты не понимали этого замысла Гитлера, как не понимали и курса Сталина, который стремился всеми силами оттянуть начало войны на максимально длительный срок[217].

И в Вашингтоне, и в Москве политики не доверяли друг другу. Более того, можно сказать, что это недоверие и было той основой, на которой СССР и США пытались строить свои отношения. Это была зыбкая основа. Учитывая это, в Разведывательном управлении было принято решение поставить Сергееву новое задании и нацелить его на добывание достоверных сведений, которые бы позволили советскому руководству понять основные направления внешнеполитического курса США не только в Европе, но и на Дальнем Востоке. Япония готова была поддержать стремление Германии к мировому господству, но хотела добиться в этом мировом переделе особых территориальных выгод. Японцев привлекали гигантские просторы Южной и Юго-Восточной Азии, на которых в связи с войной в Европе ослабли позиции основных колониальных государств Англии и Франции. Территория советского Дальнего Востока также привлекала внимание стратегов из Токио.

В Вашингтоне в 1939–1940 годах были сильны группы политиков, которые призывали правительство воздержаться от прямого вмешательства в войну в Европе. Но этот изоляционизм носил условный характер. Американцы помогали англичанам, которые уже были в состоянии войны с Германией.

Когда американские разведывательные службы добыли сведения о том, что Германия готовится к нападению на СССР, антисоветская шумиха в прессе несколько поутихла. Журналисты, которые имели свои собственные источники в американских правительственных кругах, стали понимать, что флирт Гитлера со Сталиным быстро приближается к концу[218]. Это должно было привести к переориентации внешнеполитического курса как СССР, так и США.

В конце ноября 1940 года все сотрудники советского посольства в Вашингтоне обсуждали содержание статьи американского журналиста К. Гувера, опубликованной в приложении к газете «Нью-Йорк тайме». Он писал: «Сталин должен прекрасно отдавать себе отчет в постоянном соблазне для германского фашизма повернуть оружие против России… Опасаясь такого решения, Советский Союз тем не менее не показывает ни малейших признаков того, что он в ближайшем будущем намерен принять какие-то предупредительные меры».

Эта статья не могла не заинтересовать Сергеева. Он внимательно изучал подобные публикации в американской прессе. Его удивляла информированность местных журналистов, которые писали о концентрации немецких войск на границе с СССР, о различных дипломатических и пропагандистских акциях Германии, стремившейся скрыть свои приготовления к войне против СССР. Сергеев, анализируя содержание подобных публикаций в американской прессе, сообщал в Центр о росте военной опасности для Советского Союза со стороны Германии. Разведчик был уверен, что в Москве хорошо понимают, что на самом деле происходит в советско-германских отношениях, и готовы или готовятся дать Гитлеру достойный отпор, если он попытается начать войну против Советского Союза.

Обстановка в конце 1940 года и в США, и в Европе была предельно сложной. Сергеев окончательно понял, что в таких условиях искать добровольцев, готовых отравиться в фашистскую Германию выполнять задания советской разведки, бесперспективно. В Центре пришли к такому же выводу. Поэтому начальник военной разведки определил Сергееву новые задачи и потребовал активизировать усилия по созданию резидентуры, способной добывать сведения о внешней политике США. Американский фактор в случае нападения Германии на СССР становился чрезвычайно важным во всех отношениях в будущей войне.

Центр также сообщил Сергееву о том, что он должен восстановить контакты с «Доктором». Этот агент, указывалось в новом задании Директора, раньше «не сумел по настоящему использовать свои возможности», и Сергееву предлагалось найти пути максимальной активизации деятельности этого американца и его знакомых.

Как активизировать этого «Доктора», Сергеев должен был решить самостоятельно.

Глава пятая «ОМЕГА»

В феврале 1941 года в Вашингтон прибыла жена Сергеева Нина Александровна. Она знала, что ее муж работает в разведке и выполняет специальное задание. Какое это было задание, Нина не знала. В Москве перед отъездом в США с ней беседовал Михаил Мильштейн. Он предупредил, чтобы Нина этим вопросом не интересовалась.

Иногда Лев Александрович возвращался домой после двадцати трех часов, усталый и не всегда в хорошем настроении. Нина это замечала и как могла создавала мужу благоприятные условия для отдыха.

Сергеев действительно работал напряженно. В Москве по достоинству были оценены его усилия. Ему было присвоено воинское звание капитан. Это событие они вдвоем тихо отметили в домашних условиях. Для всех сотрудников посольства Сергеев был не офицером Красной армии, а шофером военного атташе.

Центр своевременно переориентировал Сергеева на выполнение новых задач. Правильность этого решения стала очевидной в начале апреля 1941 года, когда в Москве был подписан советско-японский пакт о нейтралитете. Личное участие Сталина в проводах японского министра иностранных дел Мацуоки вызвало в США открытую отрицательную реакцию. В условиях обострения американо-японских отношений этот пакт рассматривался в США как акция, свидетельствовавшая об укреплении позиций Японии на Дальнем Востоке, что противоречило интересам США. Об интересах Советского Союза, который после подписания акта о нейтралитете с Японией обезопасил свои дальневосточные границы, в Вашингтоне никто не думал. Американский прагматизм во внешней политике был удивительным политическим явлением: земной шар мог катиться в преисподнюю, главное, чтобы он в своем падении не затрагивал американские национальные интересы.

Правительство США, недовольное подписанием советско-японского пакта о нейтралитете, не ограничилось только дипломатическим демаршем в отношении Москвы. Государственный департамент помимо свертывания торговых отношений с СССР ввел 7 июня 1941 года ограничения на свободу передвижения сотрудников советских представительств по американской территории. 10 июня Государственный департамент предпринял еще один антисоветский демарш. Персоной нон грата были объявлены два помощника военно-воздушного атташе советского посольства в США.

О вероломном нападении фашистской Германии на СССР семья Сергеевых тоже узнала, находясь в Вашингтоне. Это известие ошеломило не только их, но и всех членов советского дипломатического представительства. Американские журналисты, рассуждавшие до этого нападения о возможном союзе Гитлера и Сталина, после 22 июня писали на страницах своих газет о том, стоит ли помогать Советскому Союзу в войне против фашистской Германии.

Сергеев 25 июня 1941 года прочитал в газете «Уолтстрит джорнел» странную статью. В ней говорилось, что «американский народ знает, что принципиальная разница между мистером Гитлером и мистером Сталиным определяется только величиной их усов. Союз с любым из них будет оплачен престижем страны».

Консервативные круги в американских властных структурах в первые же дни войны сформулировали свою позицию приблизительно так: пусть Германия и СССР, Гитлер и Сталин воюют как можно дольше, убивают друг друга в возможно больших количествах, а США активно вступят в войну, когда Германия и Советский Союз будут полностью обескровлены[219].

Советский Союз и США в те годы разделяла широкая политическая и идеологическая пропасть. Одни политики ее умышленно пытались углубить и расширить, таких было большинство, другие стремились построить мост, который позволил бы объединить усилия двух государств в борьбе против фашистской Германии.

Американский президент Ф. Д. Рузвельт оказался более мудрым и дальновидным политиком, чем большийство его советников и помощников. 9 июля, поблагодарив М. И. Калинина, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, за поздравление с национальным праздником США Днем независимости, Рузвельт писал: «Американский народ ненавидит вооруженную агрессию. Американцы связаны тесными узами исторической дружбы с русским народом. Поэтому естественно, что они с симпатией и восхищением наблюдают за титанической оборонительной борьбой, которую ведет сейчас русский народ»[220].

С первых же дней войны капитан Сергеев прилагал максимальные усилия для добывания сведений, которые бы отражали позицию американского руководства в отношении войны Германии против СССР. В связи с изменением обстановки Центр сообщил Сергееву, что ему присвоей новый оперативный псевдоним «Морис». Этим псевдонимом подписаны сотни донесений, которые Сергеев за годы войны направил из Вашингтона в Москву.

Первую встречу с «Доктором» разведчик провел в одном из маленьких городков, расположенных за пределами «белтвейя» — вашингтонской окружной дороги. Встреча проходила летним вечером на берегу малолюдного озера, расположенного в крупном парке. В строго назначенное время «Морис» подошел к пожилому человеку, который сидел на берегу и был увлечен рыбной ловлей. В тот вечер, видимо, был хороший клев. По крайней мере в садке у этого рыбака плескалось несколько крупных карпов.

После встречи с «Доктором» разведчик доложил в Центр о том, что он с работой по поддержанию связи с агентом справится. Он дал положительную оценку «Доктору» и его возможностям. «Работает не за страх, а за совесть, — докладывал «Морис» в Центр и продолжал: — Сообразителен. Инициативен. Скромен. На деньги не жаден. Хорошо разбирается во внутренней обстановке и внешней политике. Его помощники пока не имеют нужных нам возможностей. «Министр» сотрудничать с нами не желает. Он этой работы боится. «Мастер» имеет реальные возможности оказывать нам помощь. И, вероятно, будет это делать. Однако с ним необходимо провести дополнительную работу».

Центр одобрил результаты встречи разведчика с «Доктором» и дал ему указание по активизации работы с источниками. Когда фашистская Германия напала на Советский Союз, отношение «Министра» и «Мастера» с советской разведкой изменилось. Они, имевшие доступ в высшие американские политические и военные круги, отчетливо увидели, что правительство США, обещавшее СССР передачу сведений военного характера о фашистской Германии и ее вооруженных силах, не выполняло свое обещание. Высказывания отдельных влиятельных политиков о том, что пусть русские и немцы как можно больше убивают друг друга, воспринимались «Министром» и «Мастером» как несправедливые. И они решили оказывать помощь Советскому Союзу в его войне против гитлеровской Германии.

«Доктор» тоже активизировал свои усилия. Но он не имел серьезного опыта разведывательной работы, и поэтому «Морис» на каждой встрече с ним терпеливо и настойчиво обучал его премудростям добывания секретных документов.

Сергеев к сентябрю 1941 года завершил создание своей резидентуры. В Центре резидентура получила кодовое наименование «Омега».

Добровольные и бескорыстные помощники Сергеева занимали высокие посты в различных американских правительственных учреждениях. В состав резидентуры Сергеева входили офицеры из американского министерства обороны, из одной разведывательной службы, из важных комиссий конгресса, а также из влиятельных организаций, которые занимались оценкой состояния и путей развития военно-политической обстановки в Европе, на Дальнем Востоке и в других регионах.

Обычно, когда появляются новые книги о деятельности той или иной разведывательной службы, любознательные читатели и дотошные исследователи из соответствующих контрразведывательных структур определенных государств в таких публикациях пытаются найти сведения о невыявленных источниках той или иной разведки. Цель — разоблачение и пусть хотя бы и запоздалое, но неизбежное наказание уцелевшего агента.

Источники, которые в годы Второй мировой войны помогали в работе военному разведчику капитану Л. А. Сергееву, не были выявлены американской контрразведкой. Поэтому в этой книге их действительные имена не названы, а псевдонимы изменены. Они заслужили к себе уважение. Благодаря их усилиям и усилиям Л. А. Сергеева Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин своевременно получал важные сведения, которые позволяли ему принимать правильные решения. Для подтверждения этого утверждения можно было бы вспомнить о том, что Сергеев — «Морис» направил в Центр сведения о том, что Япония не намерена нападать на Советский Союз в июле — октябре 1941 года. Шесть раз «Морис» докладывал в Центр о том, что «Япония останется вне войны». Такие же сведения поступали в Москву от Рихарда Зорге. Данные Сергеева и Зорге, поступавшие из Вашингтона и Токио, убедили Сталина, и он принял решение о переброске сибирских дивизий для укрепления обороны Москвы.

В 1942–1944 годах Сергеев сообщал в Центр точные сведения о развитии позиции правительства США в отношении проблемы открытия второго фронта, о целях американской делегации на переговорах в Тегеране во время встречи с И. В. Сталиным. Данные Сергеева полностью подтвердились.

Что думали о работе капитана Сергеева в Центре? Об этом можно судить по сохранившимся аттестациям того времени. Одну из них написал 7 октября 1942 года подполковник Михаил Мильштейн, который заменил майора Феденко и стал начальником 1-го отдела.

Характеризуя работу Сергеева, Мильштейн писал: «…За время работы за рубежом товарищ Сергеев проявил себя инициативным и энергичным работником. Порученные задания выполняет добросовестно и аккуратно. Группа Сергеева со времени его приезда выросла количественно и систематически дает военно-политическую информацию большой ценности. Сергеев политически выдержанный и грамотный командир. В личной жизни скромен, бдителен. За хорошую работу часто получает благодарности от командования отдела…»

Глава шестая «МОРИС» И ЯПОНСКИЙ ВОПРОС

Японский вопрос во всех его аспектах интересовал американское руководство, так же как и советских лидеров. Американская разведка собирала все возможные сведения о Японии с самого начала минувшего XX века. Особое значение американцы придавали техническим средствам сбора сведений о Японии, которая рассматривалась в США в качестве сложного соперника. Американцы поступали по известному принципу: знать все. Действительно, знать все никогда не вредило тем государствам, лидеры которых беспокоились о безопасности своей страны.

Попытки американских разведчиков проникнуть в тайные замыслы японских императоров и генералов были многочисленными, не всегда результативными, но бывали случаи и исключительной удачи. Безусловно, исключительную ценность представляли для американцев японские коды и шифры. Наибольших успехов в этом направлении еще в Первую мировую войну добилась разведка связи ВМС США. В 20-е годы прошлого века в недрах Военно-морского министерства США было создано Криптологическое бюро. Личный состав этого заведения выподнял две основные задачи — разрабатывал коды и шифры для своего ведомства и занимался дешифрованием перехваченных иностранных сообщений.

Дешифровальная служба армии США, которую возглавлял Герберд О. Ярдли, оказалась укомплектована более талантливыми аналитиками. Они без особого труда смогли разгадать военно-морские шифры, которые были разработаны Криптологическим бюро моряков[221]. Конкуренция или борьба за право быть лучшими, чего в этой попытке было больше — трудно сказать. Но как только морские криптографы узнали о достижении своих армейских коллег, Криптологическое бюро было закрыто. Но усилия криптоаналитических служб США в поисках японских секретов не прекратились. Наоборот, они еще больше активизировали свои усилия: действия японского флота в Тихом океане представляли для американцев большой военно-политический интерес.

В 1924 году при Военно-морском управлении США был создан новый Исследовательский отдел. Он получил кодовое наименование ОР-20 — Gи разместился в Вашингтоне. Задача сотрудников отдела — дешифрование японских дипломатических кодов и радиоперехватов, которые уже имелись в распоряжении сотрудников отдела.

Поскольку в те времена между американскими армейскими и флотскими подразделениями дешифрования взаимодействия не было, каждой службе приходилось добиваться успеха, преодолевая различные трудности самостоятельно.

Дешифровальщики разведки связи ВМС США оказались парнями находчивыми. Они решили ночью проникнуть в японское консульство в Нью-Йорке и получить доступ к японским шифрам. Первая такая операция была проведена в 1920 году. Она получила кодовое название «Ночные выемки». В ней принимали участие агенты Федерального бюро расследований, нью-йоркской полиции и управления морской разведки США.

Первая операция прошла вполне успешно. Взломщикам удалось подобрать ключи к входным дверям японского консульства, вскрыть сейф, в котором хранилась книга военно-морских японских кодов и перефотографировать ее.

Утром японцы ничего не заметили. Американцы были довольны — они получили то, что хотели, и некоторое время свободно дешифровывали японские входящие и исходящие депеши.

Операции «Ночные выемки» успешно проводились и в последующие годы. Удачно сработали американцы в 1926 и 1927 годах, в сентябре 1929 года, в 1938 и 1939 годах.

Толи почувствовав утечку, то ли в период подготовки к войне против США, японцы стали чаще менять коды, что ставило американцев в трудное положение. В частности, 1 декабря 1941 года японцы снова заменили дипломатический код. Чтобы разгадать его, американским специалистам потребовалось более двух недель. Нападение японцев на Перл-Харбор оказалось для американцев полной неожиданностью.

В годы Второй мировой войны американские дешифровальщики заранее узнавали о планах японских морских операций, получали данные о политических и военных решениях, принимаемых в Токио и Берлине.

Данные о переговорах японцев со своими германскими союзниками активно перехватывали и дешифровывали англичане, которые делились со своими американскими союзниками сведениями о Японии, которые могли заинтересовать Вашингтон. С советской разведкой ни американцы, ни англичане такими сведениями в годы Второй мировой войны не делились.

Возможно, случайно, скорее всего, целенаправленно советский военный разведчик Лев Сергеев («Морис») установил контакт с одним из офицеров американской дешифровальной службы, который стал передавать ему сведения о Японии. Благодаря усилиям «Мориса» советская военная разведка получила возможность быть в курсе основных политических и военных решений, принимаемых в Токио относительно СССР. Эти сведения имели принципиально важное значение для Советского Союза особенно тогда, когда фашистская Германия вероломно напала на СССР. Вопрос о том, присоединится ли Япония к Германии в той войне и начнет ли она военные действия против СССР, имел существенное значение.

Важная информация по этому вопросу поступала и от Рихарда Зорге. Он и члены его группы докладывали в июне — октябре 1941 года, что Япония не намерена в первые дни войны начинать свои боевые действия по захвату советского Дальнего Востока.

Такие же сведения направлял в Москву из Вашингтона «Морис».

23 июня 1941 года разведчик докладывал начальнику Разведуправления: «Япония пока в войну не вступит…»

Хроника донесений «Мориса» по японскому вопросу во второй половине 1941 года выглядит приблизительно следующим образом:

1 июля «Морис» докладывал: «Японский посол в Москве 28 июня в беседе с высокопоставленным американским дипломатом заявил: «Япония останется вне войны»…

14 июля «Морис» направил в Москву сообщение, в котором докладывал: «…Берлин убеждает Японию в необходимости неожиданного нападения на СССР…»

15 июля «Морис» сообщал: «…Япония и Германия достигли соглашения, по которому Япония согласилась напасть сначала на юге, позже на СССР».

16 июля «Морис» еще раз подтверждает свои предыдущие сообщения новыми данными. Он направляет в Москву сообщение, в котором докладывает: «…Позиция Японии относительно СССР — «ждать и смотреть». Японских сил в Маньчжурии достаточно только для обороны, и только распад СССР, из которого японцы получили бы пользу без большой войны, мог бы спасти положение Мацуоки…»

19 июля «Морис» докладывал начальнику военной разведки: «…было бы нелепо рассматривать японскую атаку СССР, пока советские силы останутся сильными в Сибири и пока война в Китае не закончится. Более вероятно, ближайшее движение японцев будет направлено на дальнейшую оккупацию Индокитая…»

7 августа разведчик послал в Москву донесение, в котором докладывал: «…Японский посол в Швейцарии заявил, что не может быть и речи о японском выступлении против СССР до тех пор, пока Германия не добьется решающихпобед на фронте…»

Сообщения Л. Сергеева полностью подтвердил 14 сентября 1941 года Р. Зорге, который докладывал в Москву: «…Японское правительство решило не выступать против СССР в текущем году, но вооруженные силы будут оставаться в Маньчжурии на случай возможного выступления будущей весной в случае поражения СССР к тому времени…»

Разведывательные данные Рихарда Зорге и Льва Сергеева имели большую ценность в конце 1941 года, когда шла битва под Москвой. Эти сведения способствовали

Ставке Верховного главнокомандующего принять решение о передислокации части войск с Дальнего Востока на Западное направление, в том числе под Москву. Всего было переброшено 23 дивизии и несколько частей Тихоокеанского флота и Амурской Краснознаменной флотилии. Из них 17 дивизий стали прикрывать Московское направление. Это были свежие, хорошо обученные войска….

В 1942 году, когда Рихард Зорге и его соратники оказались в руках японской контрразведки, основным «поставщиком» сведений стратегического характера по Японии стал «Морис». В 1942–1945 годах он передал в Центр большое количество сведений, которые учитывались Ставкой Верховного командования при принятии важных политических и чисто военных решений. 12 марта 1943 года «Морис», например, докладывал в Центр: «…Недавние события, вероятно, убедили японское верховное командование, что Германия уже не в состоянии продолжать эффективное сопротивление в течение продолжительного времени и что союзники не намерены закончить войну на каких-либо условиях, кроме полной капитуляции немецкого и японского правительств.

Будущая позиция СССР остается для японцев загадкой…»

29 июля 1943 года «Морис» писал в Москву: «…Позиция Японии по отношению к СССР: начать большое наступление против СССР безрассудна и что они (японцы) наступать на СССР не собираются…»

Донесения «Мориса» важны с различных точек зрения. Во-первых, в них четко видна позиция японского руководства по отношению к СССР на различных этапах Второй мировой войны.

Во-вторых, четко показана провокационная роль министерства иностранных дел Германии, которое добивалось вступления Японии в войну против Советского Союза.

В-третьих, дается характеристика отношений союзников СССР во Второй мировой войне в японском вопросе во взаимосвязи с Советским Союзом. В частности, 16 сентября 1943 года «Морис» докладывал» в Москву: «…японский посол в Мадриде неофициально заявил одному из высокопоставленных испанских чиновников, что на определенном этапе Англия и США попытаются втянуть СССР в войну против Японии. Предположение, что СССР, рискуя остаться связанным с Англией и США на Дальнем Востоке, будет придерживаться дружественное связей с Японией, является нереальным. Япония должна осознать, что СССР, вероятно, будет в лагере противника…»

«Морис» получал ценные сведения от своего источника и объективно оценивал политику правящих кругов США и Японии. Используя свои агентурные возможноети, разведчик заблаговременно узнавал о новых направлениях, появлявшихся в политике японского и американского руководства.

Глава седьмая «НАШИ ИСТОЧНИКИ МОГУТ ВЫПОЛНЯТЬ КРУПНЫЕ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ ЗАДАНИЯ…»

24 декабря 1943 года, подводя итоги работы Сергеева за минувший год, начальник ГРУ сообщал разведчику: «Отмечаю большие успехи, достигнутые в области добывания ценных оригинальных материалов и ценной срочной информации, ежедневно поступающей от вас. Вашу работу и работу вашего коллектива оцениваю как хорошую».

Центр постоянно оказывал Сергееву и его семье значительное внимание. В 1943 году по указанию начальника ГРУ была налажена постоянная помощь матери капитана Сергеева, которая проживала в Махачкале. По заданию Центра в столицу Дагестана выезжали лейтенант интендантской службы лейтенант Садовников. На продовольственном складе Главного разведывательного управления по указанию начальника военной разведки генерал-лейтенанта И. Ильичева офицеру Садовникову выдали продуктовый набор, который он должен был передать матери капитана Сергеева — Марии Александровне. В этот незамысловатый набор входило по пять банок мясных и рыбных консервов. На складе не оказалось риса, вермишели и других макаронных изделий. Поэтому Садовникову выдали четыре килограмма манной крупы. Набор дополнили 2 килограмма сала, один килограмм сахара, одна банка сгущенного молока и одна пачка чая.

Садовников посетил мать Сергеева в Махачкале, передал ей письма от сына, продуктовый набор от начальника военной разведки, оказал ей через местный городской военный комиссариат помощь в медицинском осмотре.

После посещения Марии Александровны лейтенант Садовников отправил в Москву срочную телеграмму, в которой сообщил новому начальнику отдела полковнику Муромцеву: «Сергеева проживает по старому адресу. Посылку вручил, письма передал. Задание выполнил».

В тот же день начальник Главного разведывательного управления направил «Морису» шифротелеграмму следующего содержания: «Ваши письма переданы матери. Ей вручен продуктовый набор, оказана медицинская помощь. Ее письмо будет направлено Вам ближайшей оказией. Мать жива-здорова. Шлет вам привет. Директор».

В одном из писем Сергееву начальник военной разведки разрешил разведчику собрать для его матери посылку и направить ее в Москву. Сергеев воспользовался разрешением начальника ГРУ. Сохранилась опись этой посылки. В ней указывалось, что капитан Сергеев купил в американской столице для своей матери: «…мыло стирольное — 8 кусков, таблетки от головной боли — 3 коробочки, зубная щетка — 1 гит., иголки — 20 гит., шерстяная кофточка — 1 шт., белые бурки — 1 шт.»…

Эту посылку доставил в Махачкалу лейтенант Л. А. Соколов.

Забота, которую Центр проявлял о семье разведчика Л. А. Сергеева, была неординарной. Она находилась под личным контролем начальника Главного разведывательного управления генерал-лейтенанта И. Ильичева. Это объясняется тем, что Сергеев смог создать в американской столице небольшую резидентуру военной разведки, о существовании которой знал даже Верховный Главнокомандующий.

Директор писал Сергееву по этому поводу следующее: «В обстановке войны ваши задачи сводятся к регулярному и быстрому информированию нас по всем военно-политическим вопросам, касающимся в той или иной мере нас и способным помочь нам в нашей борьбе. Вашим сообщениям мы придаем большое значение. Продолжайте работу по подбору новых людей, имеющих доступ к ценным сведениям. В Москве в Большом Доме знают о Вас и вашей работе…»

Большим Домом начальник Главного разведывательного управления называл Кремль.

Успехи в добывании важных сведений довались «Морису» с большим трудом. Трудности периодически возникали даже там, где, казалось, их не должно было быть. В 1942 году возникли проблемы в работе с «Доктором». «Морис» хорошо изучил этого человека, полностью доверял ему и обучил его всем мерам безопасности и конспирации. Несмотря на категорический протест «Доктора», который бескорыстно помогал «Морису», разведчик убедил его в необходимости компенсации всех расходов источника, связанных с его разведывательной работой. Сделать это было непросто.

Однажды «Доктор» сам попросил «Мориса» выделить ему 300 долларов на лечение. Сергеев через тайник передал своему проверенному источнику 1000 долларов. Через неделю при передаче документов через другой тайник «Доктор» возвратил разведчику 700 долларов. Этот поступок американца «Морис» часто вспоминал после окончания войны, когда встречался с молодыми разведчиками и рассказывал им о своей работе и о взаимоотношениях с источниками, которых он уважал, ценил и всегда был готов оказать им любую помощь.

Задачи, которые Центр ставил перед «Морисом», постоянно увеличивались. Прежде всего они расширялись количественно. Требования к качеству, полноте и своевременности добываемых сведений также продолжали расти. Это происходило не от хорошей жизни в Центре. Обстановка на фронтах была предельно сложной, Генеральный штаб ежедневно требовал свежие данные о планах германского командования и боевом составе немецких армейских групп, действовавших на советско-германском фронте.

Отношения «Мориса» с Центром складывались исходя из обстановки на фронте и от количества и качества добывавшихся им сведений. В августе 1941 года когда Вашингтон посетил начальник военной разведки генерал-лейтенант Ф. И. Голиков, он встретился с «Морисом» и подробно обсудил с ним состояние дел в резидентуре «Омега». Голиков попросил «Мориса» организовать ему личную встречу с агентом «Доктор». За короткое пребывание Голикова в Вашингтоне, он дважды встречался с этим источником, выслушал его оценку внешнеполитического курса американского правительства в отношении СССР и возможных направлений ее развития. Во время встреч с источником, которые происходили в присутствии «Мориса», Голиков просил «Доктора» максимально усилить работу по добыванию сведений военно-политического характера и расширить поиск надежных людей, которые могли бы оказать реальную помощь в добывании сведений, прежде всего о фашистской Германии. Такие сведения нужны были в советском Генеральном штабе.

Голиков встретился и с военным атташе полковником Сараевым, который настаивал на том, чтобы удачливый разведчик «Морис» был подчинен ему по оперативной работе.

Начальник разведки отверг предложения Сараева, подтвердил полную самостоятельность старшего лейтенанта Сергеева в оперативной работе и его прямое подчинение только Центру.

Находясь в Вашингтоне, Голиков дал указание в Москву переоформить Сергеева с должности шофера на должность делопроизводителя аппарата военного атташе, установил ему своим приказом новый повышенный оклад. Голиков телеграфировал в Центр по этому поводу следующее: «Это более соответствует фактической крупной роли и большевистскому отношению Сергеева к выполнению заданий Центра».

После встреч с начальником военной разведки Сергеев с воодушевлением приступил к выполнению новых задач. Через месяц его резидентура пополнилась новым источником. Он получил псевдоним «Мавр». Он передавал важные военные сведения «Мастеру». Причина, из-за которой «Мавр» стал передавать секретные сведения, была проста. Источник знал, что такие сведения необходимы Советскому Союзу в его борьбе против фашистской Германии, но эти разведсведения представителям советского командования не передавались. «Мавр» это видел и решил устранить несправедливость.

«Мавр» вырос в семье известного сенатора, работал в важном правительственном учреждении и имел доступ к действительно серьезным документам военно-политического характера. Новый источник также оказался способным вербовщиком. В 1942 году он привлек к работе «Медею», которая была сотрудницей одного из управлений американской разведки.

Стремясь как можно быстрее выполнить задание напальника военной разведки по привлечению новых источников, «Морис» провел операцию по изучению и вербовке агента «Мерлин». Сообщив в Центр о том, что «Мерлин» готова на бескорыстной основе передавать ему важные сведения, «Морис» неожиданно для себя получил строгое замечание от Директора. Начальник военной разведки, скорее всего сотрудник отдела, который руководил работой «Мориса», был недоволен тем, что резидент осуществил эту вербовку без разрешения Центра, запретил ему ставить перед «Мерлин» какие-либо разведывательные задания.

Отвечая Центру, «Морис» писал, что «Мастер», который рекомендовал привлечь к работе «Мерлин», очень хорошо ее знает и убежден в ее надежности. Настойчиво добиваясь разрешения на работу с «Мерлин», Сергеев писал в Центр: «Еще раз докладываю, что я далек от каких-либо авантюр и все мои предложения основаны на серьезной базе и, кроме того, никто не снимал с меня ответственности и задач по привлечению к работе новых людей, чем я и занимаюсь».

В Центре, получив такое сообщение резидента, в конце концов согласились с его настойчивостью и разрешили работу с «Мерлин».

После этого указания Центра «Морис» докладывал начальнику Главного разведывательного управления: «Вопрос внедрения наших источников в разведывательную систему США, который был поставлен Центром перед резидентурой в конце 1942 года в качестве перспективной задачи, можно считать решенным».

В ноябре 1942 года «Центр» приказал «Морису» воестановить связь с агентом «Март». Характеристика «Марта», которую Центр прислал «Морису», удивила резидента. По данным «Центра», этот источник в прошлом не проявлял активности в добывании сведений.

«Морис» провел встречу с «Мартом». Выяснилось, что «Март» недоволен тем, как предыдущий его руководитель из советской разведки неадекватно оплачивал его услуги. Оказалось, что «Март» за переданные документы не получил обещанного солидного денежного вознаграждения. Требования «Марта» были, видимо, справедливые и обоснованные. «Морис» обещал источнику в короткий срок восстановить истину и урегулировать эту проблему.

Запрос в Центр, сделанный «Морисом», заставил пересмотреть отношение к этому источнику. Оказалось, что «Марту» действительно не было выплачено крупное денежное вознаграждение за переданные материалы. Причина происшедшего «Морису» была понятна. Некоторые ответственные работники Центра отдавали предпочтение тем источникам, которые сотрудничали с разведкой на бескорыстной основе. С такими источниками было легче работать и в Центре, и на месте. Некоторые объясняли такое сотрудничество экономией государственных средств, которые были необходимы для закупок вооружения в тех же США. Поэтому, когда «Март» потребовал вознаграждение за выполненную работу, его посчитали рвачом и временно прекратили с ним всякие отношения. Скупой платит дважды. Секретные сведения, которые «Март» передавал советской военной разведке, стоили значительно больше тех вознаграждений, на которые рассчитывал агент.

«Морис» более гибко подошел к работе с источником. Он убедил Центр выплатить «Марту» вознаграждение и попытаться наладить с ним работу на материальной, а не на идейной основе.

Центр согласился с предложением «Мориса», возложив ответственность за все возможные последствия работы с этим источником на Сергеева.

«Морис» еще раз встретился с «Мартом», передал ему вознаграждение за прошлые услуги и договорился о том, что он устанавливает источнику фиксированную ежемесячную оплату его услуг по заданиям разведки. «Март» согласился. Через некоторое время он стал активным и ценным источником резидентуры «Омега».

Интересны сравнения результатов работы «Мориса» в 1941 и в 1943 годах.

В 1941 году «Морис» не добыл ни одного секретного документа, направил в Центр 123 информационных донесения и привлек одного нового источника. В 1943 году резидент «Морис» направил в Центр 2401 секретный документ, 420 срочных донесений и завербовал еще одного источника ценных сведений.

В августе 1944 года начальник Главного разведывательного управления докладывал Верховному Главнокомандующему: «ГРУ в течение ряда лет работало над созданием в США важной разведгруппы, способной широко освещать внешнюю политику правительства США и деятельность основных правительственных учреждений. Можно с уверенностью сказать, что ГРУ удалось создать организацию, дающую материалы большой государственной важности. Эта организация систематически работает в течение последних двух лет. Среди полученных нами материалов имеются…

Наши источники могут выполнять крупные правительственные задания по освещению важнейших военных и военно-политических проблем…»

По итогам работы за годы Второй мировой войны резидентура Л. А. Сергеева по количеству и качеству добытых материалов была признана одной из лучших в военной разведке.

Было бы неправильным считать, что превращение «Омеги» в столь эффективную зарубежную структуру военной разведки в годы Великой Отечественной войны стало возможным только усилиями Л. А. Сергеева. Несомненно, Сергеев был талантливым руководителем и умелым разведчиком. Его блестящий комбинационный ум, хорошо развитые оперативные способности, умение находить главные пути в решении сложнейших проблем разведывательной работы неоспоримы. Они, безусловно, были основой активной, эффективной и скрытной работы «Омеги». Ни один из источников, помогавших Сергееву в годы войны, не попал в поле зрения американской контрразведки. В этом тоже заслуга резидента «Мориса» — майора Льва Александровича Сергеева.

Еще одна его заслуга состоит в том, что он смог создать небольшую, но очень эффективную резидентуру военной разведки. Состав ее был неоднороден. В основном это были молодые офицеры Красной армии, которые самоотверженно, старательно и добросовестно выполняли задания Центра и указания резидента «Мориса». Одним из них был разведчик «Чейс». Он работал под командованием Сергеева с 1942 по 1945 год. Этот офицер до службы в военной разведке окончил Ленинградский педагогический институт иностранных языков, опыта разведывательной работы не имел. Но под руководством «Мориса» он успешно руководил работой одного ценного источника, выполнял задачи по вербовке новых агентов и успешно решал другие важные задачи. Сергеев умел строить отношения с окружавшими его офицерами. Они видели в нем разведчика-профессионала, уважали его, набирались опыта трудной и опасной разведывательной работы.

В 1943 году Центр направил в Вашингтон оперативного работника, который имел оперативный псевдоним «Номад». Он назначался на должность заместителя «Мориса». По замыслу Центра, «Номад» должен был заменить Сергеева в 1944 году.

Но произошло невероятное. Через полгода «Номад», увидев на месте объем работы, которую выполнял резидент «Морис», его загрузку и авторитет среди работавших с ним офицеров, написал в Центр обстоятельное письмо, в котором утверждал, что руководить резидентурой «Омега» может только «Морис». Более того, «Номад» в своем письме поверг критике некоторых работников Центра за необъективное отношение к «Морису».

«Морис» продолжал руководить резидентурой «Омега» до конца Второй мировой войны. Центр получал от него документы по вооруженным силам фашистского блока. В этих документах освещались состав, дислокация немецких группировок, оперативные планы немецкого командования и замыслы по их осуществлению.

За несколько лет работы в Вашингтоне «Морис» и его источники добыли значительное количество документальных материалов. Их было необходимо каким-то образом срочно доставлять в Центр. Разведывательные сведения представляют ценность, если они доставлены в Центр своевременно. «Морис» это хорошо понимал. Он разработал систему переброски через Атлантический океан и охваченную войной Европу больших объемов добытых им секретных документов. Источники «Мориса» добывали данные почти из 70 американских министерств, ведомств, управлений, комитетов и подкомитетов различных государственных структур США.

Сведения о первых секретных контактах А. Даллеса с представителями К. Вольфа тоже были добыты «Морисом».

Отношения Центра и «Мориса» на протяжении его спецкомандировки развивались не всегда ровно. Это, видимо, происходило из-за частой замены офицеров в центральном аппарате, которые руководили работой «Омеги». Благодарности и другие поощрения сменялись необоснованными упреками. Это мешало деятельности «Мориса». 30 июня 1943 года он был вынужден написать в Центр письмо, в котором попытался тактично обратить внимание на необоснованность упреков в его адрес. «За последние полгода мы направили в Центр более 1000 секретных документов», — писал «Морис» и просил дать этим материалам объективную оценку.

Это письмо «Мориса» дошло до начальника Главного разведывательного управления генерал-лейтенанта И. И. Ильичева. Изучив его, начальник военной разведки написал на этом письме следующую резолюцию: «Ругали «Мориса», видимо, зря. Материалы от него идут хорошие. Обижаться нельзя. Дай бог, чтобы каждое хозяйство давало такие же материалы. Надо составить ответ (телеграфом), где указать, что материалы очень ценные, особенно от «Мастера». Продолжайте работать…»

После этой резолюции начальника ГРУ количество упреков в адрес «Мориса» резко уменьшилось. Однако расхождения между работниками Центра и «Морисом» по некоторым оперативным вопросам проявлялись в 1944 и в 1945 годах.

В 1944 году, например, «Морис» отказался от денежной премии, которой наградил его Центр за успешную работу. «Морис» писал по этому поводу: «В условиях войны я денежных премий не принимаю».

Эта позиция резидента так и не была понята работниками Центра. В одном из писем в Центр все в том же 1944 году «Морис» писал: «На будущее я рекомендовал бы резидентов шоферами не назначать, шоферам работу шифровальшщиков не поручать и резидентам под видом «крыш» по две с лишним работы не давать».

Когда «Морис» писал это письмо, а происходило это в сентябре 1944 года, «Омега» своими силами добыла за 9 месяцев 2420 ценных секретных документов и направила в Центр 305 ценных срочных донесений.

Высокие результаты работы «Омеги» были настолько очевидны, что Центр уже по своей инициативе в том же августе 1944 года запросил мнение «Мориса» о представлении к правительственным наградам его источников.

В ответной телеграмме «Морис» обосновал свои предложения. В феврале 1945 года Центр сообщил «Морису», что его предложения учтены.

22 февраля 1945 года начальник Главного разведывательного управления поздравил весь коллектив резидентуры «Омега» с Днем Красной армии. Генерал-лейтенант И. Ильичев сообщал «Морису»: «Поздравьте «Мастера», «Доктора», «Милорда», «Малыша», «Мавра», «Медею» и «Мерлин» с высокими правительственными наградами за их преданную и весьма ценную работу».

В радиограмме Центра сообщалось, что «Мастер», «Доктор» и «Милорд» награждены орденами Ленина, «Малыш» — орденом Красного Знамени, «Муза» — орденом «Знак Почета», «Медея» — орденом Красной Звезды, «Мерлин» — медалью «За боевые заслуги».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 сентября 1945 года были награждены сотрудники резидентуры «Омега» и офицеры Центра. Майор Л. А. Сергеев был награжден орденом Ленина, его боевой самоотверженный помощник старший лейтенант В. И. Грудинко («Чейс») — орденом Отечественной войны 1-й степени, капитан. М. С. Савельев («Маров») — орденом Красной Звезды.

Были награждены и офицеры Центра, которые руководили работой резидентуры «Омега». Полковники Μ. Н. Муромцев и М. А. Милынтейн были награждены орденами Ленина.

Начальник Главного разведывательного управления генерал-лейтенант И. И. Ильичев этим же указом был награжден орденом Кутузова I степени.

Общий итог работы майора Л. А. Сергеева был подведен в январе 1946 года, когда он возвратился в Москву. В заключении по работе Сергеева в США отмечалось: «Созданная «Морисом» группа агентов была признана Центром весьма ценной. Одновременно с увеличением агентурной сети «Морис» добился активизации ее работы. Преодолевая трудности в руководстве агентурной сетью, «Морис» умело руководил своими агентами, которые передали ему около 20 тысяч листов секретных и совершенно секретных документов. Материалы агентов резидентуры «Мориса» отражали важные вопросы и в своем большинстве использовались для докладов советскому правительству…

За выполнение заданий командования ГРУ в США майор Л. А. Сергеев награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды и медалями «За победу над Германией» и «За победу над Японией»…

Глава восьмая РАЗВЕДКЛУБ СОЮЗНИКОВ

В годы Второй мировой войны успешно действовала уникальная международная организация, которая не имела условного названия. Филиалы ее находились в Москве, Лондоне, Париже, Праге, Стокгольме, Варшаве и в других европейских городах, многие из которых были оккупированы немецкими войсками. Самостоятельный филиал существовал и в Вашингтоне.

В этой организации не было президента и даже секретаря, который бы фиксировал ее успехи или неудачи. Организация была в высшей степени секретной и тем не менее демократичной. Члены ее преследовали благородные цели, взаимодействовали добровольно и бескорыстно. Подавляющее большинство из них не знали о существовании друг друга.

После разгрома фашистской Германии эта тайная организация незаметно для всех, знавших и не знавших о ее существовании, распалась, не заявив о себе и не получив общественного признания. Парадокс этот объясняется тем, что члены этой организации были секретными сотрудниками военных разведок стран антигитлеровской коалиции. Все они уже ушли в мир иной. Однако имена некоторых из них все-таки удалось восстановить. Определилось и название этой организации — «Разведывательный клуб союзников». Условное название, конечно.

Членами РКС были военные разведчики Советского Союза, Англии и США. Активное участие в работе «клуба» принимали сотрудники разведслужб Чехословакии, Франции, Бельгии, Польши, Дании, Голландии, Норвегии и Югославии. Возможно, представители разведок некоторых других европейских государств, воевавших против общего врага — фашистской Германии, также взаимодействовали с РКС.

Деятельность военных разведок иностранных государств — чрезвычайно деликатная сфера. Порядки в этой деятельности определяются строгими правилами, разработанными национальными службами безопасности. Поэтому примеры взаимодействия между военными разведками различных государств встречались крайне редко. Вторая мировая война, вероятно, внесла исключение в эти строгие правила. Поэтому и возник РКС.

«Разведывательный клуб союзников» сформировался не сразу. Нападение Германии на Польшу, которое произошло 1 сентября 1939 года, обозначило угрозу со стороны Гитлера вначале для Англии, Франции, Бельгии, Дании и других европейских государств. Однако ни англичане, ни французы не ожидали, что Гитлер нападет на них. Они рассчитывали, что Германия, захватив Польшу, начнет большую войну против Советского Союза. Видимо, это соответствовало долгосрочным планам прежде всего британского и французского руководства.

Гитлер вопреки всем ожиданиям начал военные действия против Англии, которая на словах поддержала Польшу, а на деле не оказала ей никакой помощи в борьбе против агрессора. Вскоре в Париже и в Лондоне, а также в других европейских городах поняли, что Гитлер коварен и опасен. Но было поздно. Тем не менее без боя никто сдаваться не собирался. Европейцы объединенными усилиями попытались организовать отпор германской агрессии. Военные разведки этих государств также начали обмениваться сведениями о Германии и ее вооруженных силах. Однако обмен разведсведениями о противнике в ту пору оказался малополезным, а военное противодействие — недостаточно эффективным. В результате 14 мая 1940 года под натиском германских армий капитулировали Нидерланды, несколько позже бельгийская армия, потеряв ключевые позиции обороны, отступила к Антверпену. 20 мая фашистские танковые соединения вышли к Ла-Маншу, отрезав в Бельгии и Северной Франции крупную группировку англо-франко-бельгийских войск[222].

В ходе Дюнкерской операции, продолжавшейся до 4 июня, союзники потерпели еще одно поражение — в результате 215 тысяч англичан, 123 тысячи французов и бельгийцев были эвакуированы морем на британские острова. Вся тяжелая техника была брошена англо-франко-бельгийцами и оказалась в руках немцев[223].

Незначительными по эффективности оказались и усилия французской военной разведки, данными которой не смогли воспользоваться ни командование французской армии, ни союзники. В результате — 22 июня 1940 года в Копьенском лесу около Парижа было подписано соглашение о перемирии. В соответствии с условиями капитуляции большая часть Франции, включая Париж, была оккупирована германскими войсками. На остальной территории было создано профашистское государство со столицей в Виши.

Более успешно началось взаимодействие между американскими и британскими разведками. Оно также активизировалось в мае 1940 года. Правительство У. Черчилля принимало меры к организации эффективной обороны Англии. В это же время американцы, стремясь оказать британцам помощь, начали операцию по высадке своих войск в Гренландии и затем в Исландии с целью создания там своих военных баз. Данные о германском флоте, активно действовавшем в Атлантике, американцы в основном получали от англичан.

В 1940 году обмен сведениями о противнике между разведками стран, воевавших против Германии, носил эпизодический характер. Объединенного органа, способного координировать усилия военных разведок государств, оккупированных германскими войсками, не сушествовало.

По мере расширения военных действий в Западной Европе руководители военных разведок Польши, ЧехоСловакии, Бельгии, Голландии, Франции и их штабы со средствами связи обосновались в Лондоне. В то же время добывающие резидентуры этих разведок продолжали действовать на территориях оккупированных государств. Шеф германской политической разведки В. Шелленберг[224]считал, что на территориях оккупированных немцами стран действовало до 250 радистов. А это значит, что радисты передавали сведения, поступавшие от источников 250 резидентур советской, чехословацкой, польской, французской, бельгийской, английской, норвежской, американской и других разведок. Нельзя исключать, что этих резидентур было гораздо больше.

В августе 1940 года начались массированные воздушные бомбардировки Англии немецкой авиацией. Правительство У. Черчилля готовилось к отражению возможного вторжения немецких войск на территорию британских островов. Потребность в разведсведениях о Германии резко возросла. Британская военная разведка начала использовать в своих интересах уникальные возможности военных разведок государств, штабы которых приютились в Лондоне.

С началом войны фашистской Германии против СССР 22 июня 1941 года вектор германской агрессии поменял направление и был направлен строго на Восток. Основные сражения во второй половине 1941 года уже шли на советско-германском фронте. Тем не менее военные разведки оккупированных немцами государств продолжали собирать сведения о Германии, ее сателлитах, их вооруженных силах, производительности военных заводов и другие данные, которые передавались британской военной разведке. Можно сказать, что к июню 1941 года РКС стран, воевавших против фашистской Германии, уже сушествовал. Главным его учредителем и потребителем сведений о противнике была английская разведка.

В связи с тем, что основные военные действия происходили на советско-германском фронте, Генеральный штаб Красной армии был крайне заинтересован в получении разведданных о Германии, ее сателлитах и их вооруженных силах. Главным поставщиком таких сведений была советская военная разведка. Не исключалась возможность получения данных о противнике и от англичан, которые заявили о своей готовности оказывать помощь Советскому Союзу. Вечером 22 июня У. Черчилль, выступая по радио, заявил: «Мы поможем России и русскому народу всем, чем только сможем…»[225]

Обещания У. Черчилля были конкретизированы во время визита в Лондон генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова[226].

Миссия Голикова прибыла в Лондон 8 июля 1941 года[227]. За четыре дня пребывания в британской столице Голиков провел переговоры с министром иностранных дел А. Иденом[228], с начальником имперского генерального штаба генералом Диллом[229] и другими высшими политическими и военными деятелями Англии. Возможные направления военного взаимодействия СССР и Англии в войне против Германии приобрели конкретные очертания и были закреплены в советско-британском соглашении. Оно было подписано 12 июля 1941 года во время визита в Москву британской военно-экономической миссии, которую возглавлял посол Стаффорд Криппс[230]. «Соглашение о совместных действиях Правительства Советского Союза и Правительства Его Величества в Соединенном Королевстве в войне против Германии»[231] стало первым политическим документом, положившим начало формированию антигитлеровской коалиции. В соглашении были зафиксированы следующие положения:

«1. Оба правительства обязуются оказывать друг другу помощь и поддержку всякого рода в настоящей войне против гитлеровской Германии.

2. Они обязуются, что в продолжении этой войны не будут ни вести переговоров, ни заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия»[232].

В ходе советско-британских переговоров в Лондоне и в Москве обсуждались возможности взаимодействия вооруженных сил двух стран, конкретизированы перспективы и объемы британских военных поставок, заложены основы советско-британского военного сотрудничества, в том числе и в сфере обмена разведывательными сведениями о фашистской Германии. «Поддержка всякого рода», о которой говорил Черчилль, предполагала и обмен разведсведениями о Германии между разведками Советского Союза и Англии. Предполагалось это взаимодействие осуществлять по двум направлениям.

Первое — обмен сведениями о противнике. Второе — оказание помощи в проведении отдельных оперативных мероприятий.

Реальное развитие получил обмен сведениями о противнике между генеральными штабами Красной армии и английских вооруженных сил. Инициатором развития усилий в этом направлении был контр-адмирал Η. М. Харламов[233], который после отъезда Ф. И. Голикова возглавил советскую военную миссию в Лондоне. Харламов наладил взаимодействие с британской военной разведкой, военным министерством, министерством экономической войны, другими государственными учреждениями, располатавшими сведениями о фашистской Германии. Харламов был человеком высокообразованным, тактичным, настойчивым и, что немаловажно, представительным. Военный дипломат из него получился первоклассный. Такой вывод напрашивается в результате изучения основных результатов деятельности Харламова в Лондоне.

Контр-адмирал Харламов стремился к организации взаимовыгодного обмена разведсведениями о противнике. Ему часто приходилось преодолевать сопротивление не только высоких должностных лиц в Лондоне, ответственных за советско-британское военное взаимодействие, но и в Москве. Тем не менее практически ежемесячно Харламов сообщал в Москву: «.. Докладываю изменения в боевом составе, дислокации и организации войск немецкой армии за прошедший месяц по данным Военного министерства Великобритании…»[234]

Сведения, поступавшие от Харламова, в основном были интересны и полезны для советского командования, однако иногда страдали неточностями или запаздывали.

После отъезда Харламова в Москву в 1944 году советскую военную миссию в Лондоне возглавил генерал-лейтенант А. Ф. Васильев[235].

В годы войны британской военной миссией в Москве руководили генерал-лейтенант Г. Л. К. Мартель[236] и бригадный генерал М. Барроуз[237]. Представители британского командования часто обращались в советский Генеральный штаб с различными запросами о Германии, ее вооруженных силах и военной промышленности. Запросы английских генералов, как правило, удовлетворялись без задержки. Контроль за выполнением заявок и запросов представителей союзников осуществлял генерал-майор Н. В. Славин[238], начальник Управления спецзаданий Генерального штаба К А, которое руководило деятельностью советских военных миссий в союзных государствах.

11 мая 1944 года, например, генерал-майор Н. Славин сообщал начальнику ГРУ генерал-лейтенанту И. Ильичеву[239] о том, что глава британской военной миссии генерал-лейтенант М. Барроуз обратился к нему с письмом, в котором сообщал: «Начальник Главного управления военной разведки военного министерства Великобритании 25 апреля принял господина контр-адмирала Харламова и господина генерал-майора Васильева и ознакомил их с мнением британского Генерального штаба по следующим вопросам:

Категории немецких дивизий на Западе и их боеспособность. Меры, принятые Германией по снабжению Венгрии и Румынии, и ее дальнейшие намерения.

Мнение Великобритании о способностях Румынии и Венгрии оказывать сопротивление.

Формирование новых: германских дивизий и дивизий ее сателлитов, а также будущие возможности.

Укрепления, сооруженные Германией на Восточном фронте, в частности, на границах с Венгрией и Румынией…»[240].

Барроуз сообщал Славину, что «…начальник Главногоуправления военной разведки Великобритании считает, что Генеральный штаб Красной армии, возможно, составил по этим вопросам мнение и обладает по ним сведениями, сравнение которых с мнением британского Генерального штаба может оказаться поучительным и обмен которыми приведет к обоюдному усовершенствованию познания противника.

Поэтому он поручил мне обратиться в Генеральный штаб Красной армии с просьбой ознакомить меня с его мнением по вышеуказанным вопросам. Помимо этого, я буду признателен за ознакомление меня с мнением Генерального штаба Красной армии по следующим германским, ветерским и румынским вопросам:

а) Людские ресурсы и максимальные мобилизационные возможности.

б) Военная промышленность.

в) Сырье.

г) Продовольствие, обмундирование и т. д.

д) Оценка немецких дивизий на Восточном фронте….»[241]

Направляя это письмо Барроуза начальнику ГРУ, генерал-майор Н. Славин писал: «…Прошу выделить офицера для проведения беседы с генералом Барроузом. О принятом решении прошу сообщить…»[242]

Глава британской военной миссии в СССР получил подробные ответы на все вопросы, которые интересовали начальника Главного управления военной разведки военного министерства Англии.

Генерал Славин также оперативно реагировал на запросы руководителей советских военных миссий генерал-лейтенанта А. П. Кисленко[243], который находился при штабе командующего средиземноморскими экспедиционными войсками союзников, генерал-майора Н. В. Корнеева[244], который действовал при Верховном штабе Народно-освободительной армии Югославии, генерал-майора артиллерии И. А. Суслопарова[245], действовавшего при штабах вооруженных сил Франции и главнокомандующего экспедиционными войсками США и Великобритании, генерал-лейтенанта К. Н. Деревянко[246], представителя Главного командования советских войск на Дальнем Востоке при штабе американского генерала Д. Макартура[247].

Руководители советских военных миссий, находясь при штабах союзников, часто выполняли с помощью отдела специальных заданий Генерального штаба Красной армии просьбы американских, британских, французских и югославских генералов о разведывательных данных по Германии, Италии, Венгрии и Японии.

В 1942 году началось взаимодействие советской военной разведки с разведками стран, оккупированных германскими войсками. Инициативу в этом направлении проявили поляки. В сентябре 1941 года советский военный атташе в Лондоне генерал-майор танковых войск И. А. Скляров[248] докладывал в Москву, что представитель военной разведки Польши предложил организовать «…совместную разведывательную работу» против Германии. «Для ускорения прохождения важных разведывательных сведений в ближайшем будущему — докладывал Скляров начальнику Разведывательного управления Красной армии, — поляки планируют организовать связь по радио между польской военной миссией в Москве и подпольным центром своей военной разведки в Польше». Далее Скляров сообщал: «…польский штаб обещает создать свои разведывательные группы в тылах немецких войск на территориях, лежащих к востоку от польско-советской границы»…[249]

В Разведуправлении Красной армии конструктивное предложение представителей польской военной разведки оценили по достоинству. Открывалась уникальная возможность получения разведывательных данных о Германии не только от поляков, но и от других разведывательных служб союзных правительств в Лондоне, которые, как предположили в Центре, должны были иметь разведывательные возможности в своих оккупированных немцами странах. Предположение оказалось правильным.

По согласованию с британским правительством сотрудник аппарата советского военного атташе в английской столице майор Александр Федорович Сизов[250] был назначен советским военным атташе при союзных правительствах в Лондоне. В 1942 году Сизов установил дружеские отношения с помощником военного атташе Чехословакии подполковником Л. Свободой[251] и начальником чехословацкой военной разведки полковником Ф. Моравецем[252]. Сизов также смог установить хорошие взаимоотношения с начальниками разведывательных служб Бельгии, Голландии, Польши, Норвегии, Франции и Югославии, которые работали в британской столице. Контакты с представителями военных разведок этих государств Сизов осуществлял на основе личного распоряжения Верховнот Главнокомандующего И. В. Сталина.

В 1942–1943 годах Сизов получал сведения о фашистской Германии от начальника военной разведки Чехословакии полковника Ф. Моравца, от сотрудника польской военной разведки подполковника С. Гано, от бельгийского разведчика подполковника Мариссала, от начальника норвежской разведки подполковника Р. Лянда, от сотрудника голландской военной разведки подполковника Лифтинка, от начальника французской разведки генерала Матенэ.

За 1943 год от чехословацких разведчиков, которые имели на территории своей страны разветвленную агентурную сеть, Сизов получил значительное количество материалов о положении в Германии, о производительности основных германских военных заводов, выпускавших танки, самолеты и артиллерийские орудия.

Не менее продуктивным было сотрудничество А. Сизова в 1943 году с представителями бельгийской военной разведки. Бельгийцы хорошо знали немецкую армию и при помощи агентов и разведчиков, действовавших в Бельгии, имели полные данные о дислокации всех немецких дивизий в Бельгии, имели сведения об их перебросках с Западного на Восточный фронт. В 1943 году бельгийцы тоже передали Сизову значительное количество ценных материалов, которые были признаны в Разведуправлении Красной армии важными и своевременными. Они представляли особый интерес в период подготовки советского командования к Курской битве.

На такой же бескорыстной основе сотрудничал с Сизовым и с представителями военной разведки Норвегии. Норвежцы также передавали советскому офицеру важные материалы по Германии и ее вооруженным силам. Особый интерес представляли сведения о немецких дивизиях, находившихся в Норвегии, и системе обороны, которую немцы создали вдоль норвежского побережья.

В целом в 1943 году Сизов получил от членов «Разведывательного клуба союзников» важные материалы о Германии и ее вооруженных силах[253]. Представителям разведок этих стран были переданы обобщенные материалы о том, как организовывать партизанские отряды и руководить их действиями в условиях германской оккупации. Такие сведения особенно важны были силам сопротивления, которые активно начали действовать во Франции и Норвегии.

В первой половине 1944 года, в период разработки Генеральным штабом Красной армии плана операции «Багратион», взаимодействие А. Сизова с представителями военных разведок стран антигитлеровской коалиции достигло наибольшей эффективности. В целом в 1944 году Сизов ежедневно направлял в Центр 5–6 донесений о противнике.

Как правило, донесения Сизова в Центр начинались словами: «Французская разведка сообщила…», «Бельгийская разведка сообщила…», «Барон сообщил…», «По данным норвежской разведки…».

Донесения Сизова неизменно получали в Центре высокие оценки. 5 февраля 1944 года, например, начальник ГРУ писал Сизову: «Значительная часть полученных от вас сведений по немецкой армии и ВВС является ценной…»

Сизов еженедельно получал из Москвы конкретные задания. Часто Центр направлял разведчику и срочные задания, на выполнение которых отводилось один-два дня. Естественно, сам полковник А. Сизов из Лондона не мог вылететь в Венгрию, Румынию или Польшу для сбора сведений, которые интересовали начальника ГРУ. Но в этом и была главная заслуга Сизова, которому в 1944 году было досрочно присвоено воинское звание полковник. Находясь в Лондоне, Сизов получал сведения о противнике, которые добывали разведчики, действовавшие на территории Бельгии, Франции, Чехословакии, Норвегии, Голландии и других стран.

Среди источников Сизова наиболее активным и ценным был начальник военной разведки Чехословакии полковник Франтишек Моравец, которому в Главном разведывательном управлении был присвоен псевдоним «Барон».

Только в 1944 году Моравец передал А. Сизову около двухсот материалов по различным военным и военно-политическим вопросам. На их основе Сизов 197 раз направлял в Центр срочные донесения.

Моравец был кадровым военным разведчиком. Находясь в британской столице, он продолжал руководить работой чехословацкой военной разведки, имел ценных агентов в ряде стран Западной Европы и, самое главное, в верховном главнокомандовании вермахта (ОКБ).

В конце февраля Моравец сообщил Сизову содержание плана ОКВ на лето 1944 года, который был утвержден Гитлером.

Источник Моравца в немецком генеральном штабе передавал сведения о перебросках германских войск на Восточный фронт, о дислокации немецких соединений в Дании, Голландии, Франции и других странах Западной Европы. От этого источника также поступали обобщенные данные о производительности немецких авиастроительных и танковых заводов, о количестве подводных лодок, которые создавались на германских судостроительных заводах, о ежемесячном выпуске авиационных бомб, снаряженных химическими отравляющими веществами, о производстве артиллерийских снарядов и патронов для стрелкового оружия. Благодаря этому источнику в ГРУ поступали сведения даже о выпуске автомобильных покрышек на германских заводах резиновых изделий.

Моравец на встречах с полковником Сизовым всегда сообщал ему, что «сведения получены от надежного источника» или «сведения получены от первоклассного источника». Имя этого источника, от которого начальник чехословацкой военной разведки на протяжении всей войны получал ценные сведения о планах германского военного руководства, осталось не раскрытым.

Источники Моравца имели возможность прослеживать передвижение Гитлера, добывали материалы о результатах совещаний в ставке фюрера. Агенты полковника Моравца даже имели возможность присутствовать на испытаниях новых систем оружия гитлеровской Германии. В апреле 1944 года, например, когда немецкие конструкторы проводили испытания ракетных установок ФАУ-2, на одном из таких испытаний присутствовал агент «Барона». Этот источник сообщал: «Немцы проводили испытания ракет реактивного действия на северном побережье острова Рюген. Ракета стартовала с поверхности земли. Она с сильным шумом поднялась при сохранении начального угла вылета без искривления траектории, до высоты 8700 метров (высота измерялась точными приборами), затем полет продолжался по горизонтальной траектории. Корпу с ракеты снабжен двумя небольшими несущими плоскостями. Внизу хвостовой части ракеты можно было наблюдать трубу, из которой в момент старта выбивалось пламя длинной около 30 метров…»[254]

Данные об этих испытаниях Моравец передавал советскому разведчику, который незамедлительно отправлял их в Центр.

Полковник Сизов хорошо знал английский язык. Это позволяло ему оперативно изучать разведывательные материалы, которые он получал на английском языке от чехословацкой разведки, и без задержки сообщать в Москву наиболее важные сведения по германской армии. В конце марта 1944 года полковник Сизов направил начальнику военной разведки генерал-лейтенанту И. Ильичеву письмо, в котором сообщал о том, что не успевает обрабатывать сведения, которые поступали к нему от представителей французской и бельгийской разведок.

Центр безотлагательно направил в Лондон в распоряжение Сизова переводчика, свободно владевшего французским языком. За 1944 год подчиненные Сизова перевели с французского языка более двухсот разведывательных материалов. На их основе Сизов подготовил и направил в Центр 147 информационных донесений, которые в Центре получили высокие оценки.

Сотрудники французской и бельгийской разведок добывали сведения о частях и соединениях германской армии, которые дислоцировались на французской, бельгийской и румынской территории, о перебросках войск, которые в первой половине 1944 года производило германское командование в ожидании крупных сражений на Восточном и Западном фронтах, о выпуске новых образцов военной техники, о производительности германских заводов, выпускавших самолеты, танки, артиллерийские орудия, порох, боеприпасы, химические отравляющие вещества, синтетический бензин.

Французские и бельгийские военные разведчики передали Сизову сведения о германском ракетном оружии и реактивных самолетах.

Французская разведка имела свои источники в Берлине в кругах, близких к высшему немецкому командованию. К такому выводу можно прийти, знакомясь с содержанием многих донесений полковника А. Сизова. Например, Сизов в январе 1944 года сообщал в Центр: «Исходя из имеющихся контингентов запасных частей в Германии, начальник департамента ОКВ общей мобилизации генерал Унрух предложил сформировать к 1 марта 25 новых полевых дивизий. Источник из Германии, сведения которого до сих пор подтверждались».

Мобилизационные возможности Германии истощались. В армию призывались квалифицированные рабочие, которые трудились на военных заводах. В поисках замены этим рабочим Гитлер принял решение увеличить завоз в рейх специалистов из оккупированных стран.

4 апреля 1944 года Сизов сообщал в Москву: «В штабквартире Гитлера состоялось совещание, в ходе которого обсуждались проблемы набора дополнительной рабочей силы для Германии. Принято решение, в соответствии с которым в Германию должно быть в ближайшее время доставлено: из Голландии— 250 тысяч человек, из Бельгии — 250 тысяч человек, из Италии 1,5 миллиона человек. Собственно в Германии за счет сокращения управленческого аппарата и мобилизации дополнительных возрастов должно быть мобилизовано до 1 миллиона человек».

В 1944 году в Германию были вывезены сотни тысяч квалифицированных французских и бельгийских рабочих и инженеров. Однако чем больше иностранных рабочих трудилось на военных заводах Германии, тем уязвимее становился третий рейх. Эту тенденцию Гитлер и его ближайшее окружение не поняли до конца войны. Но это хорошо понимали военные разведчики Франции, Бельгии и Голландии. В среде рабочих они вербовали источников важной военно-технической информации.

Французы и бельгийцы умело использовали этот канал получения сведений о военной промышленности Германии. Добытые таким образом данные они передавали советскому военному разведчику полковнику А. Сизову. Французские источники работали на заводах, где выпускались танки «тигр» и «леопард»; на авиационных заводах в Лейпциге, Магдебурге, Ратенов; на заводах в Ганновере, где производились артиллерийские орудия и пушки; на подземном заводе боеприпасов в Вольпренмузене, который располагался в 15 км от Ганновера; а также на судостроительной верфи «Гроссе Дейтше Верке» в Филькенванрде южнее Гамбурга, где строились подводные лодки.

Особое вниманием в Центре вызывали сообщения Сизова о создании в Германии реактивных истребителей. Эти данные советский разведчик получал от представителя бельгийской военной разведки. 3 марта 1944 года Сизов, например, докладывал в Центр: «Бельгийская разведка сообщила, что… авиамоторные заводы фирмы «Прим» в Штольберг выпускают турбинные авиационные двигатели, которые при установке на самолет не требуют винта. Самолет получает движение за счет реакции выхлопных газов. Фирма «Прим» строит в окрестностях Цвенфалля дополнительные цеха. Ежемесячный выпуск реактивных двигателей в ближайшее время достигнет 1000 моторов. Дирекция завода в Штольберге каждые два дня обязана докладывать генералу Мильх и Шпееру о состоянии производства. Завод «Юнкере» в Дессау тоже выпускает самолеты с турбинными двигателями. Гитлер лично присутствовал на демонстративных полетах нового одномоторного истребителя TL-262 (турбинный Мессершмитт). Самолетом управлял летчик-испытатель Голланд».

17 апреля начальник ГРУ писал Сизову: «Выясните название, тип и тактико-технические данные реактивных самолетов, строящихся фирмой «Мессершмитт»…

Сизов выполнил и это задание начальника ГРУ. Бельгийские коллеги передали ему сведения о немецких реактивных истребителях-перехватчиках Me-163 и истребителях Ме-262, а также сведения о производстве ракет ФАУ-2 и ФАУ-1.

Французские и бельгийские разведчики передавали полковнику А. Сизову разведывательные материалы, ничего не требуя взамен.

Полковник А. Сизов направлял в Центр сведения, которые он получал и от норвежской военной разведки. 3 мая 1944 года Сизов докладывал: «Директору. Норвежцы сообщили состав и дислокацию немецких войск в Норвегии по состоянию на 26 апреля 1944 г.».

Такие доклады поступали в Центр регулярно.

Сизов докладывал в Центр данные о состоянии береговой обороны Норвегии, о количестве батарей морской и сухопутной артиллерии, о составе и дислокации дивизионов береговой обороны, о количестве и дислокации крепостных батальонов, предназначенных для охраны артиллерийских батарей.

Источники норвежской военной разведки тщательно отслеживали все переброски немецких войск и сообщали о них советскому разведчику полковнику Сизову.

На основе данных, полученных от офицеров норвежской разведки, Сизов в 1944 году подготовил и направил в Центр 43 донесения. Это был незначительный, но тем не менее достаточно весомый вклад норвежской разведки в общую борьбу против фашистской Германии. Уровень отношений, сложившихся у полковника Сизова с представителями норвежской разведки и вооруженных сил, можно оценить по содержанию телеграммы, которую он получил 23 февраля 1944 года от главнокомандующего норвежской королевской армией Погана Бейхманна: с Норвежская королевская армия посылает сердечные поздравления могучей, храброй русской армии, гремящие победы которой являются примером и вдохновением для всех народов, борющихся за свободу».

В 1944 году Сизов добился в своей разведывательной работе уникальных результатов. С 1 января по 17 декабря он направил в Центр 425 донесений и значительное количество документальных материалов. Многие донесения Сизова были использованы для подготовки специальных сообщений И. В. Сталину, В. М. Молотову и начальнику Генерального штаба. А. М. Василевскому.

Полковник А. Ф. Сизов был единственным офицером Главного разведывательного управления, который в 1944 году за добывание ценных сведений о противнике в течение трех месяцев был дважды награжден орденом Красного Знамени.

Как обстояло дело в области обмена разведывательными сведениями о фашистской Германии между штабами Красной армии и американским министерством обороны? Такое взаимодействие могло начаться в 1941 году. После нападения фашистской Германии на СССР Вашингтон посетил генерал-лейтенант Ф. И Голиков. В ходе встреч с американскими военными Голиков обсуждал не только проблемы оказания США экономической помощи Советскому Союзу, но и предлагал организовать обмен сведениями о государствах фашистского блока. После возвращения Голикова в Москву по поручению советского командования вопрос о возможном обмене с американцами разведсведениями по Германии обсуждал с представителями американского командования военный атташе при посольстве СССР в США полковник И. М. Сараев. Но договориться с американцами в 1941–1942 гг. так и не удалось. Проблема обмена между штабами вооруженных сил СССР и США сведениями о Германии и ее вооруженных силах вновь возникла только в конце 1943 года, когда американцы завершали планирование oпeрации «Оверлорд», операции по высадке войск союзников во Франции. Американцы были крайне заинтересованы в получении дополнительных разведывательных сведений о фашистской Германии и ее вооруженных силах. Они имела полный доступ к сведениям, которые добывались британскими разведчиками, но были уверены в том, что советские разведслужбы располагают значительно большими возможностями и сведениями о Германии и Японии.

Прагматический подход американцев в области обмена разведсведениями о Германии и Японии был очевиден и понятен. Готовя почву для переговоров с представителями советской разведки, американцы пошли на беспрецедентный к тому времени шаг. Представитель американской военной разведки в Лондоне передал полковнику А. Сизову в 1943 году три папки материалов о Германии и ее вооруженных силах. Вторым шагом в области развития много обещавшего обмена разведсведениями о противнике стал визит руководителя американской разведки генерал-майора Уильяма Д. Донована в Москву[255].

Донован прибыл в советскую столицу 24 декабря 1943 года. Вместе с директором американской разведки — Управления стратегических служб — в Москву прибыл и полковник Дж. Хаскелл, один из руководящих сотрудников американской разведки. Донован полагал, что в случае положительных переговоров с руководителями советского Министерства иностранных дел и советской разведки, Хаскелл будет назначен на должность начальника бюро У СС в СССР.

В результате встреч руководителя американской разведки с наркомом иностранных дел В. М. Молотовым и представителями внешней разведки НКГБ была достигнута договоренность о сотрудничестве разведок СССР и США. В ходе переговоров Донован изложил американские предложения о сотрудничестве в области разведывательной деятельности. Они сводились к следующим направлениям:

обмен разведывательной информацией о противнике;

консультации по вопросам проведения диверсионной работы на территории врага;

содействие в заброске агентуры в тыл противника;

обмен материалами по диверсионной технике и радиоаппаратуре и их образцами[256].

В результате переговоров Донована в Москве 4 февраля во все подразделения УСС была направлена инструкция «Развединформация, которую следует передавать СССР». В этой инструкции указывалось, что России может быть «передана оригинальная разведывательная информация УСС, которая полезна стране, ведущей войну против Германии» [257].

В Москве и в Вашингтоне стали готовиться к официальному обмену представителями разведывательных служб. Однако это сотрудничество было свернуто, так и не успев обрести какие-либо определенные формы. Против сотрудничества УСС с советской разведкой выступил шеф американского Федерального бюро расследований Э. Гувер[258] и некоторые другие влиятельные американские политики. Президент Рузвельт направил в Москву своему послу У. Гарриману[259] телеграмму, в которой сообщил о том, что обмен между США и СССР представителями разведывательных служб откладывается на неопределенное время. Гарриман попытался переубедить Рузвельта. Но президент был непреклонен. 30 марта Рузвельт подтвердил Гарриману свое решение, объясняя его тем, что внутренние политические соображения в США являются превалирующим фактором. Президент высказал уверенность, что маршал Сталин его поймет и что обмен миссиями отложен только на время[260]. Оказалось — навсегда.

Координацию усилий военных ведомств СССР и США в войне против Германии и Японии в 1943–1945 годах осуществлял руководитель американской военной миссии в Москве бригадный генерал Дж. Р. Дин[261]. После окончания войны Дин написал книгу воспоминаний о своей деятельности в СССР «Странный союз»[262], в которой неодобрительно охарактеризовал взаимодействие США и СССР в военной сфере, обвинив советских представителей в сдерживании его полезных инициатив и предложений. Полезных прежде всего для США.

В 1944 году представители американской разведки в Лондоне продолжали крайне осторожно относиться к сотрудничеству с советской военной разведкой. За весь 1944 год Сизов смог получить от представителей американского Управления стратегических служб в Лондоне всего около десяти материалов, которые особой ценности не представляли.

Более активно осуществлялся обмен информацией о противнике между американским Управлением стратегических служб и внешней разведкой КНГБ СССР[263].

Американская разведка, без сомнения, владела значительным объемом достоверной информации о Германии и ее вооруженных силах. Об этом можно судить по содержанию специального сообщения ГРУ «Группировка немецких войск вне советско-германского фронта по данным военной миссии США в СССР на 10 июня 1944 года», которое получило хорошую оценку экспертов Главного разведывательного управления. Но случаев передачи таких сведений американцами в советский Генеральный штаб был не много.

В конце августа 1944 года из Вашингтона в Лондон прибыл высокопоставленный представитель американской стратегической разведки Шеффердсон. Во время встречи с полковником А. Сизовым он посоветовал своему представителю Лондоне полковнику Брюсу поддерживать с представителем СССР рабочие контакты. Он также обещал дать указание соответствующим офицерам американской разведки «делать это более регулярно и своевременно».

1 сентября, когда мистер Шеффердсон еще находился в Лондоне, занимаясь инспектированием работы американской разведки, Сизов получил от американцев сообщение о том, что «немцы в середине августа перебросили на Украинский фронт 4 дивизии из Италии…».

Из данных американцев невозможно было понять, какие именно немецкие дивизии, когда и куда были переброшены из Италии. Советско-германский фронт имел еще значительную протяженность. А просто «Украинского фронта», о котором Сизову сообщили американцы, не существовало…

Американская разведка допускала и другие серьезные ошибки в оценке дислокации германских армий на фронтах Второй мировой войны.

20 февраля 1945 года руководитель американской военной миссии в Москве бригадный генерал Дж. Дин передал в советский Генеральный штаб данные американской разведки. В соответствии с данными американцев немцы перебрасывали 6-ю танковую армию СС с Западного на Восточный фронт. Новое место сосредоточения 6-й ТА СС американцы указали неправильно. На самом деле немцы перебрасывали эту армию, как доложила советская военная разведка, в район озера Балатон в Венгрии. Данные ГРУ позволили 3-му Украинскому фронту, которым командовал маршал Ф. И Толбухин, подготовиться к отражению танкового удара немцев[264].

Сотрудничество между американской и советской военной разведками в годы войны могло быть более продуктивным и взаимно полезным.

Оперативное взаимодействие между советской военной разведкой и разведками стран антигитлеровской коалиции развития не получило. Отдельные мероприятия по заброске в тыл противника советских разведчиков с помощью английской военной разведки окончились безрезультатно. Советские разведчики, заброшенные на германскую территорию в 1942 году с помощью британской военной разведки, пропали бесследно. От дальнейших попыток взаимодействия в этом направлении командование советской военной разведки отказалось.

Сотрудничество между советской военной разведкой и военными разведками США и Великобритании сдерживалось строгими ведомственными инструкциями. Они были как в британской и американской, так и в советской разведке. Сотрудники этих уважаемых военных организаций всегда были осторожны и предусмотрительны.

Сотрудничество между разведками США и Великобритании в годы войны, особенно на ее завершающем этапе, строилось на другой политической основе, имело реальный доверительный характер, осуществлялось планомерно и целенаправленно. Вместе с тем британская разведка и своим американским коллегам передавала далеко не все, чем располагала. А по мере завершения в США работ по созданию атомной бомбы тайно «позаимствовала» из американских лабораторий результаты многих исследований, которыми американцы не собирались делиться со своими британскими партнерами по созданию атомного оружия. Дружба дружбой, а табачок — врознь.

Вторая мировая война имела коалиционный характер. Основой антигитлеровской коалиции был военный союз СССР, Англии и США, что предполагало взаимодействие между военными ведомствами трех государств. Такое взаимодействие в 1941–1945 годах существовало, но осуществлялось непланомерно. Степень и интенсивность этого взаимодействия находились в зависимости не от обстановки на фронтах, а от состояния политических отношений между Москвой и Вашингтоном. Конфронтации в этих отношениях были обычными явлениями. За кулисами положительных политических заявлений и договоров о взаимодействии США, Англии и СССР вели скрытую борьбу за свои интересы[265]. В этой борьбе участие принимали разведки СССР, США и Англии. Они действовали не разобщено, а независимо друг от друга, часто достаточно успешно выполняя свои специальные задачи.

Советская военная разведка, несомненно, была активным членом «Разведывательного клуба союзников», умело строила свои взаимоотношения с американскими и британскими представителями специальных служб. Несмотря на политические барьеры и профессиональные ограничения взаимодействие военных разведок стран антигитлеровской коалиции в целом было полезным и позволило руководителям СССР, Англии и США координировать действия на фронтах Второй мировой войны с учетом своих национальных интересов.

Обмен сведениями о противнике между советской военной разведкой и представителями разведслужб ЧехоСловакии, Франции, Бельгии, Голландии, Норвегии, Польши и Югославии строился с ведома правительств этих государств, основывался на партнерских отношениях, доверительно и бескорыстно.

Взаимодействие генеральных штабов стран антигитлеровской коалиции в области обмена разведывательными сведениями о фашистской Германии и ее сателлитах, несомненно, внесло вклад в разгром фашистской Германии и Японии.

Сведениями о Японии, ее вооруженных силах и японском бактериологическом оружии, которыми, несомненно, располагали не только советская разведка, но и американские специальные службы, обмен, как правило, не производился. В 1941–1943 годах эта проблема прежде всего интересовала советский Генеральный штаб, но данные о Японии в Москву поступали не от американских коллег, а от тайных советских разведчиков, которые действовали на территории США, в частности, от «Мориса». В 19441945 годах, когда сведения о японских вооруженных силах и возможностях японской армии и военно-морском флоте стали интересовать американское командование, оно обращалось к представителям советского Генерального штаба с просьбой о передаче американской стороне подобных сведений. Но война уже приближалась к концу, и каждый союзник, несмотря на усилия и обязательства координировать действия в области проведения операций против общего противника, такой координации и обменом разведывательных сведений о Японии фактически не осуществлял. Самым убедительным подтверждением такому выводу является секретное решение командования США сбросить атомные бомбы на Хиросиму (6 августа) и Нагасаки (9 августа), не поставив в известность об этом советское руководство.

Обмена сведениями о японском бактериологическом оружии, которым располагали советская и американская разведки, также не проводилось. Каждый из союзников предпочитал действовать в этой области самостоятельно. Советская разведка находилась в более трудном положении, так как войска группировки Василевского, которым предстояло действовать на сухопутном театре войны в Маньчжурии, подвергались большой и реальной опасности. Американцы, которые в основном бомбили и громили японские острова с помощью авиации и корабельной артиллерии, ничем не рисковали. Применять же бактериологическое оружие против американских десантов на территории Японии японское командование никогда бы не решилось, да и планов таких не имело…

И тем не менее «Разведывательный клуб союзников» был уникальным явлением Второй мировой войны.

Глава девятая «ВЛАСТЕЛИН» БАКТЕРИЙ

Нас всегда окружают добрые и злые люди. Добрых мы знаем в лицо, гордимся ими, дорожим их дружбой. Злых замечаем реже, скорее всего, тогда, когда они уже успели сотворить свое злодеяние. Большое или малое, не имеет значения. Японский бактериолог Исии Сиро, прежде чем стать «властелином» чумы и бактерий других инфекционных болезней, был обычным и неприметным человеком.

Родился Исии примерно в 1893 году в японской префектуре Чиба. Отец его, богатый помещик, мечтал, чтобы сын получил высшее образование в столичном университете. Исии в Токийский университет не стал поступать. В 1919 году он был принят в императорский университет города Киото и стал студентом медицинского факультета, где занимался изучением патологии и бактериологии.

Вероятно, у молодого Исии были склонности не только к медицинским наукам. Окончив в 1920 году Киотский университет, он добровольно поступил на службу в японскую армию. Через некоторое время, попробовав армейскую жизнь на вкус и на цвет, Исии подал рапорт о зачислении его на действительную военную службу. Вскоре, как кандидату, имевшему высшее специальное образование, ему было присвоено первое офицерское звание — чин поручика.

Поручик Исии был назначен на должность военного врача в одну из воинских частей.

Вскоре мечта его отца, помещика из префектуры Чиба, сбылась — его сын поручик Исии был переведен в японскую столицу и назначен на должность ординатора 1-го военного госпиталя. Затем в 1924 году Исии поступил в ординатуру Киотского университета. После завершения обучения в ординатуре Исии был направлен врачом-ординатором в военный госпиталь в Киото.

За два года ординаторской практики Исии приобрел хороший опыт и стал врачом первого класса. Талантливый и любознательный врач в начале 1930 года изобрел новый фильтр, защищавший солдат во время применения на поле боя ядовитых газов. Пока фильтр проходил испытания, Исии весной 1930 года был направлен в заграничную командировку в Европу. Поездка носила ознакомительный характер и была организована по указанию начальника Управления по военным делам военного министерства генерал-майора Тэцудзана Нагаты[266].

Поездка японского военного врача Исии по европейским странам, включая Германию, Советский Союз и США, продолжалась около полутора лет и была не столько ознакомительной, сколько разведывательной. Именно о таком характере своей поездке Исии говорил своим близким друзьям после возвращения в Токио.

Из командировки Исии возвратился осенью 1931 года. Незадолго до этого Япония спровоцировала маньчжурский инцидент. Военные действия против Китая были неизбежны. Несомненно, Исии имел возможность ознакомиться с текстом «Меморандума Танаки», который заставил его, как и многих других японских молодых офицеров, поверить в избранность нации Ямато и в ее право овладеть Китаем, захватить советский Дальний Восток и страны Юго-Восточной Азии. Для покорения населения таких огромных территорий японская армия должна была иметь в своем распоряжении некое секретное оружие, которого не было у противников…

Докладывая генерал-майору Нагате о результатах командировки в Европу, Исии сказал, что в некоторых европейских странах, особенно в Германии, тайно предпринимаются меры, направленные на использование бактерий инфекционных болезней в качестве бактериологического оружия. Такое оружие успешно можно использовать во время проведения диверсионных операций.

Доклад Исии не остался без внимания. Ему присвоили звание военного врача третьего класса, направили на работу в 1-й армейский госпиталь. Исии совмещал работу в госпитале с преподавательской деятельностью в Военно-медицинской академии и работой в Главном арсенале японской армии, где он, видимо, совершенствовал свой вариант фильтра, который так и не довел до завершения.

В 1932 году при Военно-медицинской академии была создана бактериологическая лаборатория. Содержание программы деятельности лаборатории — поиск эффективных средств защиты от эпидемиологических заболеваний в японской армии. Руководителем лаборатории был назнамен старший военврач Исии. В его подчинение оказались пять офицеров-врачей. Лаборатория располагалась в полуподвальном помещении, но через год, а именно в апреле 1933 года начались работы по строительству нового здания для исследовательского центра профилактики эпидемиологических заболеваний в японской армии. Исии по указанию генерал-майора Нагаты начал вести поиск активного размножения болезнетворных бактерий и разработку способов их применения против армий противника.

В августе 1935 года покровитель Исии генерал Нагата был убит представителем группы «молодых офицеров», которая выступала за ускоренное превращение Японии в фашистское государство.

После смерти Нагаты Исии нашел более сильного покровителя, которым стал друг Нагаты начальник 1-го отдела стратегического управления генерального штаба японской армии полковник Сузуки Еримичи. Этот важный чиновник хорошо понимал суть задачи, решаемой Исии. Он добился подписания указа императора Хирохито о создании бактериологического отряда на территории Маньчжурии в составе Квантунской армии. Так было безопаснее для японской столицы и ближе к театру военных действий, где должно было найти применение бактериологическое оружие.

В штабе Квантунской армии подполковник Исии занял особое положение. Он докладывал о работах в своем секретном отряде только командующему армией. Перед Исии была поставлена конкретная задача — создать бактериологическое оружие, разработать способы его применения в широких масштабах и быть в готовности к участию в боевых действиях как против китайской, так и советской армий.

Глава десятая «ОСОБЫЕ ОТПРАВКИ»

Любые войны приносят страдания и людям в погонах, и мирному населению. Международное сообщество, наученное горьким опытом Первой мировой войны, в 1922 году на Вашингтонской конференции приняло постановление, в статье III которого защищались права военнопленных. Важность гуманного отношения к военнопленным была закреплена и в статье 29 Женевской конвенции, которая состоялась 1929 году.

В годы Второй мировой войны фашисты в немецкой форме нарушили эти международные договоренности и жестоко обращались не только с военнопленными, но и гражданским населением. Они уничтожали и военнопленных, и гражданских лиц, захваченных гестаповцами, бросали их в тюрьмы и концлагеря, врачи — военные преступники проводили над пленными различные бесчеловечные медицинские опыты. В ходе Нюрнбергского процесса, который состоялся с 20 ноября по 1 декабря 1946 года в Международном военном трибунале суду были преданы Геринг, Гесс, Риббентроп, Розенберг, Франк, Фрик, Штрейхер, Функ и другие немецкие главари. Они были обвинены в военных преступлениях, совершенных в годы войны против человечества, и приговорены к смертной казни через повешение.

Гесс, Функ и Редер были приговорены к пожизненному заключению; Ширах и Шпеер — к 20 годам тюремного заключения, Нейрат получи 15 лет содержания в тюрьме.

Бормана не нашли, но заочно приговорили к смертной казни.

Японские генералы в ходе войны, которую они вели в Китае и странах Юго-Восточной Азии, тоже нарушали международные законы, которые защищали права военнопленных и гражданского населения. Они знали о международных законах, но не собирались их выполнять. Они надеялись стать победителями, которых не судят. Среди тех, кто не страшился Международного суда, был высший командный состав Квантунской армии, которая готовилась к военным действиям против СССР. Одним из них был генерал Исии Сиро, руководитель японского «бактериологического проекта», его идеолог и главный организатор.

Отряд Исии № 731 был создан в соответствии с указом императора Хирохито. В соответствии с дополнительными указами императора от 1940 года было сформировано четыре филиала отряда № 731. Районами их дислокации были определены города Хайлар и Суньу, а также станции Хайлин и Линькоу. Согласно штатному расписанию, утвержденному военным министром Тодзио, в каждом таком отряде должно было действовать до 300 человек.

Донесение, направленное в январе 1938 года начальником военной разведки С. Гендиным И. В. Сталину, было точным. Исии Сиро действительно был выпускником Киотского университета, первоначально в его отряде насчитывалось 300 сотрудников, которые начали создавать технические и биологические условия для размножения заразных бактерий и приступили к созданию запрещенного международными законами бактериологического оружия.

Опыты, которые проводили подчиненные Исии Сиро по заражению животных острыми инфекционными болезнями, позволяли решать только небольшую часть грандиозного и изуверского замысла — использования бактерий чумы, холеры, тифа и других заразных инфекционных заболеваний в военных целях. Для того чтобы убедиться в эффективности создаваемого оружия, Исии и его подчиненные должны были провести многочисленные опыты, в которых в качестве жертв или подопытных должны были использоваться не крысы, а люди. Где взять столько людей разных национальностей: китайцев, монголов, маньчжуров и русских, против которых готовилось бактериологическое оружие, для проведения опытов?

В том же январе 1938 года, когда начальник Разведуправления Красной армии С. Гендин доложил И. В. Сталину и наркому обороны К. Е. Ворошилову о создании японцами бактериологического отряда вблизи города Харбин, японцами был решен вопрос о и людях, которые должны были стать «материалом» для проведения опытов японскими бактериологами.

26 января 1938 года в отделе по особо важным делам штаба Квантунской армии был подготовлен документ за номером 58. Он давал особые права отделу полицейской службы штаба Квантунской армии при отборе арестованных лиц, которых следовало передавать начальнику отряда№ 731.

В перечень лиц, которые должны были тайно передаваться в распоряжение Исии, были включены задержанные восьми категорий. Среди них:

«…— состав преступления дает основание предполагать, что при передаче дела в суд лицо будет приговорено к пожизненной каторге или смертной казни;

в качестве разведчика или диверсанта лицо неоднократно переправлялось в Маньчжурию и до последнего момента занималось этой деятельностью;

состав преступления дает основание предполагать, что при передаче дела в суд лицо будет оправдано или осуждепо на короткий срок и вскоре выйдет из тюрьмы».

Последняя категория имела для исполнителей дополнительное разъяснение. В отряд № 731 передавались лица этой категории только тогда, когда они были «…просоветски или антияпонски настроены».

Отправке в распоряжение Исии также подлежали «не лояльные элементы».

Среди других категорий были лица, которые:

«…—занимались этой деятельностью в прошлом (если лицо было партизаном или совершало подобные этому вредоносные действия);

лицо было связано с другими видами оперативной деятельности или же если его осуществление весьма невыгодно для армии и государства, в связи с причастностью к важным секретным вопросам;

единомышленники лиц, попадающих под категорию «особые отправки» («Токуй-Ацакаи»);

состав преступления дает основание предполагать, что при передаче дела в суд лицо будет приговорено к смертной казни или пожизненной каторге;

лицо было связано с другими видами оперативной деятельности или же если его существование весьма невыгодно для армии и государства в связи с причастностью к важным секретным вопросам…»

В документе специально подчеркивалось, что последние две категории лиц, которых надлежало передавать в отряд Исии, являются «идейными преступниками», и разъяснялось, что идейные преступники — это «преступники, связанные с национальными и коммунистическими движениями».

В дополнении к документу от 26 января 1938 года, который был «усовершенствован» 12 марта 1943 года начальником отдела полицейской службы штаба Квантунской армии, указывалось: «…Начальники жандармских отделов при определении того, как поступить, исходя из перечисленных выше норм, с тем или иным лицом, должны тщательно учесть с точки зрения внутренней обстановки в Маньчжоу-го, как это отразится на государственной политике, на обществе, на общественной морали, и, взвесив все это, с полной решимостью могут ходатайствовать перед начальником жандармерии о применении «особой отправки» («Токуй-Ацакаи»).

Новый документ об «особых отправках» был согласован с Исии и некоторыми другими ответственными сотрудниками штаба Квантунской армии и приказом № 120 был введен в действие.

Агент Урсулы Кучински бесстрашный китайский товарищ Фен Лак был арестован жандармами в Мукдене в 1938 году. Его деятельность могла быть объявлена вне закона в соответствии с любой из восьми перечисленных категорий лиц, подлежащих уничтожению. Не исключено, что он попал в категорию «особых отправок».

В случае ареста Урсула («Соня») и ее дети также оказались бы среди подопытных в отряде № 731. Центр, отозвав «Соню» из специальной командировки, спас ее от неминуемой страшной смерти.

Формально отряд >42 731 имел название «Управление водоснабжения и профилактики Квантунской армии» и должен был заниматься вопросами, связанными с очисткой воды и снабжением водой частей Квантунской армии, а также борьбой с эпидемическими заболеваниями.

Видимо, командующий Квантунской армии придавал отряду Исии постоянное серьезное внимание и поэтому добивался увеличения штата сотрудников этого отряда и количества средств, отпускаемых на секретные эксперименты, направленные на создание бактериологического оружия.

Исследовательская, экспериментальная и производственная деятельность отряда № 731 проводилась в базовом военном городке в районе станции Пинфань, которая располагалась в 30 километрах к югу от Харбина. Строительные работы в этом закрытом районе велись интенсивные, но сведения о бактериологической лаборатории поступали к сотрудникам резидентуры военной разведки скупые. Их, как правило, передавал агент, китаец, который тоже принимал участие в строительстве военного городка. Поступали сведения и от агентов Разведуправления, которые действовали в жандармерии и штабе Квантунской армии. Связь с источником, который передавал сведения «Абраму» в 1934–1935 годах, была восстановлена, и он продолжал активно действовать, получая за свои услуги соответствующие гонорары.

Строительство бактериологического центра, оборудование для экспериментов, система охраны и создание полигона в районе станции Аньда, который тоже был закрыт для непосвященных и посторонних, были полностью завершены к началу 1940 года. Командование Квантунской армии торопилось. В Европе уже полным ходом шла война. Японские генералы готовились к своим будущим победам. Они глубоко были убеждены в том, что бактериологическое оружие с оперативно-стратегической точки зрения является эффективным средством проведения наступательных операций. Поэтому японские генералы средств на «проект Исии» не жалели.

После переезда в Пинфань основных секретных отделов в Харбине остались подразделения, которые реально занимались лечебной и противоэпидемической деятельностью. Однако получилась неувязка — «крыша», под которой действовал отряд, оказалась в городе, а его основные подразделения, связанные с подготовкой бактериологического оружия, разместились в районе станции Пинфань, куда и направлялись часто жандармские фургоны с «особыми отправками».

Организационно в состав отряда входили несколько секретных научно-исследовательских и экспериментальных отделов, общий отдел, тюрьма, в которой содержались лица, попавшие под категорию «особых отправок». Здание тюрьмы располагалось внутри территории отряда. В ее камерах в условиях строгой секретности содержались подопытные, которые именовались сотрудники отряда «бревнами»[267].

Одним из несчастных, который оказался в руках японских палачей, был солдат Красной армии Демченко (имя его, к сожалению, неизвестно). Вообще лица, попадавшие в тюрьму отряда Исии, имен и фамилий не имели. Они также не имели надежды вырваться на свободу. О Демченко вспомнил во время допроса на судебном процессе в Хабаровске в декабре 1949 года бывший заместитель начальника японского лагеря «Хогоин» Ямагаси. Допрошенный в качестве свидетеля, он сказал судьям военного трибунала:

…Фамилий всех лиц, отправленных на уничтожение в 731-й отряд, я не помню. До сего времени сохранились в памяти следующие лица:… солдат Советской Армии Демченко, который в категорической форме отказался давать какие-либо сведения о Советском Союзе. С моего разрешения к нему применялись меры физического воздействия. Его следователи подвергали пытке, подвешивали за руки, за ноги к балке. Демченко все же показаний не давал… Тогда я решил его физически уничтожить и с этой целью отправил его в 731-й отряд…[268]

Далее Ямагаси заявил:

Всего мною… из лагеря «Хогоин» на верную смерть было отправлено 40 советских граждан, которые под опытами умирали…

Если заключенный, несмотря на заражение его смертоносными бактериями, выздоравливал, — показывал на суде в Хабаровске в 1949 году обвиняемый Кавасима Киоси, бывший генерал-майор медицинской службы японской армии, — то это не спасало его от повторных опытов, которые продолжались до тех пор, пока не наступала смерть от заражения. Лиц, подвергавшихся заражению, лечили, исследуя различные методы лечения, нормально питали и после того, как они окончательно поправлялись, использовали для следующего эксперимента, заражая другим видом бактерий. Во всяком случае, живым из этой фабрики смерти никто никогда не выходил…

В 731 — й отряд ежегодно доставлялось от 500 до 600 заключенных. Не менее 600 человек ежегодно умирали в результате заражения различными бактериями острых инфекционных заболеваний…

Подобные опыты над людьми проводились и в отряде № 100, которым командовал генерал-майор ветеринарной службы Вакамацу. Отряд № 100 располагался в районе местечка Могатон в 10 километрах южнее города Чанчунь. Этот отряд тоже имел обширные помещения, специальное оборудование и обученный медицинский персонал. На отряд № 100 возлагалась задачи по проведению диверсионных операций, которые вели к заражению эпидемическими бактериями пастбищ скота и водоемов. В связи с этим отряд № 100 был тесно связан с разведывательным отделом Квантунской армии.

В отряд № 100 также направлялись «особые поставки», которые были обречены на смерть в ходе опытов, которые проводили над ними японские бактериологи…

Глава одиннадцатая СУДЬБА «ЧЕРНОГО МОНАХА»

Случайная встреча Василия Ощепкова с японцами в ресторане Делового клуба в Новосибирске, которая произошла вечером 24 апреля 1927 года, возможно, и не отразилась на судьбе «Черного Монаха». Мало ли подобных встреч происходит в крупных городах России? Но Ощепков был разведчиком, являлся сотрудником Разведывательного отдела штаба Сибирского военного округа, и, видимо, не только он один честно написал рапорт своему начальству о контакте с японцем Того.

В последующие два года Ощепкова стали преследовать неудачи и несчастья. Его жена тяжело заболела чахоткой. Вылечить ее не удавалось. Ощепков добивался перевода в центральную часть России, поближе к Москве, где практиковали известные терапевты, которые, видимо, могли оказать помощь его Машеньке. Но перевода добиться не удалось.

Прошло еще около полутора лет. Маша скончалась, не дожив до двадцати лет. Ошепков похоронил ее на одном из новосибирских погостов и остался один. Видимо, ему самой судьбой было предписано жить сиротой. Он потерял мать, с большим трудом расстался с разведывательной работой, которую успел понять и полюбить, он похоронил жену, которую очень любил. В письме одному московскому другу он не выдержал и написал, что «…израсходовал без толку добрую половину своих молодых лет…».

Товарищи по спортивному клубу не дали ему потерять равновесие, он удержался в седле и продолжал жить.

В октябре 1929 года военный переводчик Василий Ощепков был вызван в Москву, где начал новую жизнь, которая уже не была связана с военной разведкой. Ощепков занялся тренерской работой. В столице не было ни одного бойца, который бы был так силен и прошел полный курс обучения в японской школе «Кодокан — дзюдо».

Ощепков провел показательное выступление в Центральном Доме Красной армии. Он противостоял одновременно нескольким противникам. Кто-то из них был вооружен ножом, кто саблей, кто винтовкой. Один нападавший был вооружен пистолетом, в стволе которого был патрон, но без пули. Это было сделано специально — судья должен был увидеть что произойдет быстрее — вспышка в стволе пистолета нападавшего или Ощепков до «выстрела» успеет разоружить противника.

Василий справился с задачей — обезоружил и обезвредил нападавших. Он доказал, что в совершенстве владеет приемами рукопашного боя и показал, что настало время обучать бойцов Красной армии новым методам самозащиты без оружия.

Специалисты считают, что Василий Ошепков по праву стоит у истоков зарождения отечественного самбо.

Вооружить бойцов Красной армии надежными приемами рукопашного боя — задача непростая. Ощепкову предложили принять участие в разработке методического пособия «Физические упражнения РККА». Он сделал это.

Добротное, детально иллюстрированное издание, в котором сохранялся комплексный подход к обучению личного состава Красной армии приемам рукопашного боя, было подготовлено. Это «Руководство» использовалось и в разведывательной школе штаба РККА для совершенствования физической подготовки разведчиков. Иллюстрировал работу Ощепкова его ученик Валентин Сидоров[269].

В Москве Ощепков, которому в ту пору уже шел тридцать восьмой год, познакомился с приглянувшейся ему женщиной, которую звали Анна Ивановна. Она тоже потеряла мужа. Два этих уже немолодых человека решили создать семью. И у них получилось. У Анны Ивановны была дочь Дина Николаевна. Она через много лет с теплотой вспоминала своего отчима, доброго, спокойного и внимательного человека.

Ощепков жил в Москве в общежитии при Центральном Доме Красной армии. Вначале он переехал в Анне Ивановне, которая проживала с дочерью на Страстной площади. Сегодня эта площадь носит имя А. С. Пушкина. Через некоторое время Ощепковы получили квартиру в коммунальной квартире.

Василий Сергеевич преподавал в ЦДСА, делал показательные выступлениями в Центральной высшей школе милиции, затем перешел в Центральный институт физической культуры. В 1932 году в этом институте был создан военный факультет, в котором готовились тренеры для работы в воинских частях и военных учебных заведениях, в милиции и подразделениях О ГПУ.

Летом 1937 года Василий Сергеевич добился создания специализации по дзюдо в организованной при институте физической культуры Высшей школе тренеров.

Ощепков бескорыстно передавал свои знания молодым тренерам. Он был счастлив, как любой другой человек, делающий полезное для многих дело. По оценке Μ. Н. Лукашева, автора исследования «Сотворение самбо…», стараниями «Василия Сергеевича была организована Всесоюзная секция (федерация) вольной борьбы дзюдо».

Были у Ощепкова в Москве и трудности. Покорять столицу было всегда тяжело. Особенно в 1937 году, когда в стране начались репрессии. Над дзюдо, как над системой, пришедшей из враждебной Японии, захватившей Маньчжурию, сгустились тучи. Для Ощекова и других разведчиков, действовавших в 1922–1935 годах за рубежом, настали черные дни. Были арестованы Я. К. Берзин, С. П. Урицкий, К. X. Салнынь, И. А. Ринк, К. Ю. Янель и многие другие командиры, а также офицеры военной разведки — те, кто имел в своих служебных автобиографиях записи о работе в Японии или других государствах.

20 сентября 1937 года был подписан приказ НКВД СССР, предписывавший арест советских граждан, «подозреваемых в связях с Японией». 29 сентября было утверждено решение об аресте Василия Сергеевича Ощепкова, который в постановлении на арест «назывался японским шпионом».

Судьба В. С. Ощепкова была предрешена. Он был арестован и доставлен на Лубянку.

«Черный Монах» остался в памяти тех, кто знал, что он был первым советским разведчиком, успешно работавшим в Японии.

Василий Ощепков остался в памяти тех спортсменов, которые и сегодня успешно занимаются в системе рукопашного боя России и добиваются успехов на соревнованиях различных уровней.

Василий Сергеевич Ощепков был реабилитирован в 1957 году. Его дело было прекращено из-за отсутствия состава преступления…

Часть 6. Избежать неизбежного

Завершать войны труднее, чем начинать. История больших и малых вооруженных конфликтов свидетельствует: когда смолкают пушки, победители и побежденные не сразу начинают понимать друг друга.

Подводить итоги мировых войн, развязанных в XX веке, было невероятно трудно. Особенно сложным было завершение Второй мировой войны, развязанной фашистской Германией. Представители гитлеровского режима 8 мая 1945 года все-таки безоговорочно подписали акт о капитуляции. Они проиграли все и согласились с жесткими, но справедливыми требованиями победителей.

Проблемы на завершающем этапе войны возникли не только между победителями и побежденными, но и среди тех, кто добивался долгожданной победы. Вторая мировая война была коалиционной. В антигитлеровскую коалицию входили государства, которые имели принципиально разные идеологические системы. Тем не менее они стремились общими усилиями разгромить фашистскую Германию и покарать ее основных сателлитов— Италию и Японию. Антигитлеровская коалиция была естественным, но временным союзом. В полной мере это стало очевидно во время работы Потсдамской конференции и в период подготовки и разгрома милитаристской Японии.

Глава первая КОМПРОМИСС С ПРОБОИНОЙ В БОРТУ

Советско-японский конфликт в районе реки Халхин-Гол длился около четырех месяцев. Японцы начали вооруженные провокации в мае 1939 года. Бои с применением танков, авиации и артиллерии закончились в конце августа. Японская группировка понесла значительные потери. За время боев на Халхин-Голе японцы потеряли около 61 тысячи человек убитыми, ранеными и пленными, в том числе около 45 тысяч человек — в июле — августе 1939 года[270]. 220 самолетов японских самолетов были сбиты.

Советские войска в ходе боев на Халхин-Голе (до середины сентября 1939 года) потеряли убитыми 7974 человека, в госпитали попали 15 251 человек, из которых многие были вылечены и возвращены в строй.

Особо следует сказать о потерях среди личного состава советских войск на Халхин-Голе за счет заболевших военнослужащих. Подавляющее большинство заболеваний приходилось на простудные, желудочно-кишечные и глазные. Простудные и глазные заболевания лечились в лазаретах войсковых частей.

701 человек были вывезены в СССР и проходили лечение в госпиталях Забайкальского военного округа, главным образом в Чите[271]. Их вывозили срочно на самолетах транспортной авиации. Основной причиной желудочнокишечных заболеваний (каких именно, в справочниках не указано) являлась, как указывалось, нехватка доброкачественной питьевой воды. Видимо, это было действительно так. И об этом знала японская разведка. В разведывательном управлении Квантунской армии был разработан план диверсионного акта с применением возможностей отряда № 731.

По указанию Исии Сиро его подчиненный майор Икари сформировал группу смертников, которые должны были провести этот диверсионный акт. И они его тайно провели. Об этом заявил на Хабаровском суде в 1949 году подсудимый Ниси. В 1939 году он был сотрудником отряда № 731. Вот что он сказал в своих показаниях: «…Β конце 1944 года я из филиала Суньу был переведен на должность начальника учебного отдела 731-го отряда на станцию Пинфань. Работу я принимал от своего предшественника подполковника Санода. В тот же день Санода выехал в Японию. Я вскрыл сейф и нашел документы, говорившие о применении бактериологического орудия во время Номанганского инцидента, то есть инцидента у реки Халхин-Гол.

Тут имелись негативы фотографий того времени, список смертников, принимавших участие в этой операции и приказ майора Икари… В отряд смертников входили два офицера, около 20 унтер-офицеров и рядовых. Под этим списком шли подписи, сделанные кровью…»

Продолжая свои показания, подсудимый Ниси сказал: «… Первой стояла подпись майора Икари. Далее следовал целый ряд детализующих приказов Икари, а именно, как рассаживаться на автомашины, как использовать банки изпод керосина (в них содержались бактерии острых инфекционных болезней. — Прим В. Я.), затем несколько указанищ как возвращаться.

Из этих двух документов мне стало ясно, что отряд смертников из 20–30 человек заразил бактериями реку, я думаю, что реку Халха (Халхин-Гол).

На следующий же день я принес эти документы и вручил их майору Икари. Когда я вручал эти документы Икари, то я поинтересовался, а каковы же были результаты. Икари молча принял документы.

Факт проведения этой операции бесспорен…»[272]

Факт проведения операции бесспорен. Результаты ее сохраняли в тайне японские диверсанты из отряда № 731.

Не поняли, что же произошло на самом деле с 700 советскими солдатами, и военные врачи в госпиталоях. Возможно, им приказано было в подробности эти заболеваний не вдаваться. «Нехватка доброкачественной питьевой воды» объясняла все.

Исии Сиро в июле 1939 года провел свою первую акцию против солдат Красной армии.

Японское командование, несмотря на крупную неудачу в районе Халхин-Гол летом 1939 года, продолжало придерживаться своих агрессивных планов против СССР. Оно приступило к подготовке генерального наступления, приуроченного к моменту нападения фашистской Германии на Польшу и началу войны в Европе, рассчитывая воспользоваться этим и начать «поход на Север» в район советского Забайкалья. Японцы, союзники фашистской Германии, рассчитывали на синхронные действия вооруженных сил двух государств. Они ожидали, что эти действия наконец-то принесут им долгожданный военный успех.

В начале августа японцы создали в районе реки Халхин-гол 6-ю армию под командованием генерала О. Риппо численностью до 75 тысяч человек. Она имела в своем составе орудия, танки и самолеты и готовилась к одновременному удару: немцы начинают войну против Польши, Японцы — против СССР.

Благодаря усилиям советской военной разведки этот замысел был своевременно раскрыт. Резиденты Разведуправления Красной армии Р. Гернштадт, Р. Зорге, А. Шнее и другие своевременно доложили в Центр о том, что Германия готовится к нападению на Польшу и это нападение произойдет 2–3 сентября 1939 года.

Резиденты советской военной разведки, действовавшие на Дальнем Востоке, докладывали о концентрации больших японских сил в районе реки Халхин-Гол. События, которые могли одновременно начаться в Европе и в Маньчжурии, имели логическую связь.

Усилия СССР по созданию в Европе системы коллективной безопасности Англия и Франция не поддержали. Япония являлась активным звеном агрессивной оси Берлин — Рим — Токио, которая представляла угрозу СССР как со стороны запада, так и востока.

Оценив обстановку, Сталин пошел на решительный шаг, который до сих пор не имеет однозначной оценки у политиков и историков — он согласился подписать советско-германский договор о ненападении. Процедура подписания этого документа произошла в Москве 23 сентября 1939 года. К этому времени 20 августа советские войска под командованием Г. К. Жукова окружили японскую группировку в районе реки Халхин-гол и 23 августа нанесли по ней сокрушительный удар.

Пока в Москве Риббентроп и сопровождавшие его дипломатические лица подписывали советско-германский пакт, в районе реки Халхин-Гол японские войска терпели сокрушительное поражение. В ходе московской встречи Риббентроп ни словом не обмолвился о бедственном положении 6-й японской армии. Подписав советско-германский договор, он незамедлительно вылетел в Берлин.

Японцы запомнили этот трагический для них день.

В апреле 1941 года, когда Гитлер готовился к нападению на СССР, японский министр иностранных дел Мацуока посетил Москву и подписал в Кремле Пакт о нейтралитете. Все статьи Пакта были согласованы в столицах двух государств заранее. Подписание Пакта явилось значительным компромиссом со стороны и Японии, и СССР. Важной статьей этого документа являлось то, что каждая из сторон брала на себя обязательство соблюдать нейтралитет в случае, если одна из сторон окажется объектом военных действий.

Фашистская Германия отрицательно отнеслась к подписанному в Москве пакту. Гитлер и Риббентроп обвинили японского министра иностранных дел в отсутствии проницательности, так как «последний якобы не понял намеков германских руководителей на возможность войны между Германией и СССР»[273]

Японско-советский компромисс в 1941 году, как покажут события, оказался выгодным для СССР и Японии, которая уже в апреле 1941 года твердо приняла военнополитическое решение начать военный поход на юг, обеспечив себе безопасность с севера. Но советско-японский пакт оказался компромиссом, в корпусе которого с первых же дней его существования имелись крупные пробоины.

На второй день после нападения фашистской Германии на Советский Союз министр иностранных дел Японии Мацуока в беседе с советским послом в Токио заявил, что: «…основой внешней политики Японии является Тройственный пакт, и если настоящая война и пакт о нейтралитете будут находиться в противоречии с этой основой и Тройственным пактом, то пакт о нейтралитете не будет иметь силы…»[274]

Глава вторая ТАЙНЫ ГЕНЕРАЛА ОСИМЫ

19 августа 1942 года начальник Главного разведывательного управления генерал-лейтенант И. Ильичев докладывал Верховному главнокомандующему И. В. Сталину: «По агентурным данным, требующим доверия, японский посол в Берлине генерал Осима донес в Токио о своем посещении по приглашению германского командования южного сектора Восточного фронта. Поездка была совершена с 1 по 7 августа 1942 года на самолете по маршруту: Берлин — Главная ставка — Одесса — Николаев, Симферополь — Ростов-на-Дону — Батайск — Киев — Краков — Берлин».

Естественно, в донесении Ильичева главным был не перечень городов, которые посетил японский посол в сопровождении ответственных сотрудником министерства иностранных дел и германского генерального штаба. Важно было другое — что увидел на Восточном фронте японский полпред накануне Сталинградской битвы и о чем доложил своим руководителям в Токио. Последнее было особенно важно.

Германское руководство не случайно организовало выезд японского посла на Восточный фронт, где назревали важные события. Немецкое командование во что бы то ни стало хотело захватить Сталинград, перерезать Волгу и овладеть нефтеносными районами Кавказа. Для решения этих задач на южный участок Восточного фронта было переброшено огромное количество войск. Демонстрация этих сил, приготовленных к решительным сражениям, должна была убедить японского посла в скором реальном успехе германской армии, разгроме войск Сталина и, самое главное, в необходимости Японии открыть второй фронт против СССР на Дальнем Востоке. Германское министерство иностранных дел сделало все возможное, чтобы визит генерала Осимы на Восточный фронт произвел на него самое благоприятное впечатление.

В специальном сообщении начальника ГРУ Ильичев докладывал политическому руководству СССР и командованию Красной армии: «…В своем донесении Осима оценивает поездку на Восточный фронт, ход операций и намерения Германии. Осима сообщил в Токио, что германские офицеры и солдаты были очень любезны. Открыто и искренне объясняли план действий и показывали расположение своих войск. Настроены они очень оптимистично и уверены, что дела идут лучше и быстрее, чем ожидали. Сопротивление советских войск, кроме танковых, сильно понизилось по сравнению с прошлым годом, особенно стрелковых дивизий».

Осима был не только дипломатом. До назначения на эту высокую должность он был в Берлине военным атташе и успешно занимался разведывательной деятельноетью. Он прекрасно разбирался в вопросах тактики и стратегии, средствах вооружения и, как любой генерал, на основании разведывательных данных мог достаточно объективно судить о соотношении сил противников на том или ином участке фронта.

Хироси Осима родился в 1886 году. Это значило, что в 1942 году, когда он посещал Восточный фронт, ему было 66 лет. Возраст зрелый. Осима действительно был опытным разведчиком, грамотным военным дипломатом и, видимо, авторитетным послом, так как среди иностранных полпредов он единственный мог в любое время попроситься на прием не только к германскому министру иностранных дел, но даже к Гитлеру. Возможно, таким образом, руководители германского государства выражали свое уважение личности генерала Осима, который был выходцем из известной в Японии семьи. В Берлине знали, что в 19161918 годах отец японского посла был военным министром японской империи. Осима-младший тоже смог получить элитное военное образование. В 1905 году он окончил Военную академию, свободно владел немецким языком, отличался твердостью. характера и сильными волевыми качествами, что, кроме всего прочего, позволило сделать ему завидную карьеру в японской армии.

В 1934 году полковник Хироси Осима был назначен на должность военного атташе Японии в Германии. Находясь в Берлине, японский военный дипломат детально изучал внутриполитическую обстановку в этой стране. Он познакомился с влиятельным в берлинских кругах Иоахимом фон Риббентропом, который возглавлял некое «бюро Риббентропа». Это было «негосударственное», но влиятельное заведение, куда за советами часто обращался сам Гитлер.

В 1938 году Гитлер назначил Риббентропа министром иностранных дел. Вскоре в Токио германским послом был назначен полковник Отт, а в Берлине японским послом стал генерал Осима, опытный политик, прозорливый аналитик и генерал, который полностью разделял идеи императора Хирохито о Великой японской империи. Ради создания такой империи Осима готов был в любое время отдать свою жизнь. К оценкам и рекомендациям японского посла прислушивались и в Токио, и в Берлине. В Москве к ним тоже относились с интересом.

Сообщая о замыслах немцев на 1942 год, японский посол докладывал в свою столицу: «…Северная и Центральная группы армий должны сковать советскую армию и, в случае переброски больших сил Красной армии с центра на юг, начать наступление на Москву. Южная группа армий должна разгромить армии Тимошенко, быстро захватить Кавказ и Сталинград…»

Генерал Осима также дал свою оценку реализации плана летней кампании германской армии на 1942 год: «…План выполняется быстрее, чем ожидалось, хотя русские, в общему поняли намерения немцев, но резервы их (примерно 60 дивизий) были слишком разбросаны по фронту. В ходе боев под Харьковом русские потеряли половину резерва южной части. На кавказском направлении германская армия состоит из следующих сил: 3-я румынская армия — 2 румынские и 1 германская стрелковые дивизии; 17-я германская армия — 9 германских стрелковых дивизий и 2 гермайские бронедивизии; 1-я бронеармия — 3 германские стрелковые дивизии и 10 бронедивизий. Всего —27 дивизий. В Крыму — свежая 11-я армия — 7 германских и 3 румынских стрелковых дивизий».

Сталин, несомненно, внимательно изучал донесение японского посла из Берлина в Токио. Он понимал, что посол не может прямо рекомендовать своему правительству начинать или не начинать войну против СССР. Но обстановку на фронте Осима описал правильно и, видимо, рассчитывал, что в Токио будет принято решение о начале военных действий против СССР. Осима хотел, чтобы Япония начала войну против СССР. Этого же настойчиво добивался Гитлер в декабре 1941 года и в середине 1942 года накануне стратегического наступления немецких армий на Кавказ и Сталинград.

«Германский генштаб считает, — писал Осима своему министру иностранных дел, — что силы Красной армии на Кавказе вместе с отступавшими в июне, не превышают 40 дивизий. В направлении на Сталинград действует 6-я армия— приблизительно 10 дивизий. Русские под Сталинградом имели всего до 4 дивизий, а теперь— около 8 дивизий. Несколько дивизий переброшено с Дальнего Востока».

Сообщая о переброске советских дивизий с Дальнего Востока и давая, таким образом, японскому руководству понять, что силы Красной армии на Дальнем Востоке ослаблены, Осима далее докладывал: «…Намерения немцев:

1. Захватить Кавказ, на что потребуется не более месяца.

2. Захватить Сталинград.

3. В зависимости отхода этих операций начать наступление на Москву.

4. До начала зимы в основном уничтожить главные силы Красной армии и захватить большую часть европейской части СССР.

5. По завершении этих операций небольшие силы оставить следить за остатками Красной армии, остальные силы перебросить на зимовку в Европу или на другие фронты…»

Из этой части доклада Осимы напрашивался только один вывод — японской армии пора начинать военные действия против СССР на Дальнем Востоке и в Сибири, пора вводить в бой войска Квантунской армии, которые по численности уже были больше, чем силы Красной армии, дислоцированные в тех районах

Для придания своему докладу объективности, Осима в конце его отметил трудности, с которыми столкнулись немцы. Среди них:

«…1. Отсутствие господства на Черном море.

2. Большие расстояния, плохие дороги для подвоза бензина и боеприпасов…»

Завершая свое послание, Осима удовлетворенно писал: «…питание и боеприпасы у немцев всегда были в достаточном количестве…»

Специальное сообщение, в котором были включены основные положения доклада японского посла из Берлина в Токио, было не единственной удачей советской военной разведки. В 1942–1945 годах из ГРУ в Ставку Верховного главнокомандования поступило значительное количество таких сообщений, важных, срочных и требовавших безотлагательного принятия особых политических решений, которые могли бы удержать Японию от внезапного удара по войскам Красной армии, оборонявших дальневосточные рубежи. Второй фронт на Дальне Востоке внес бы в войну значительные для СССР трудности.

На протяжении 1942–1945 годов Сталин имел возможность читать доклады генерала Осимы, что помогало ему ориентироваться во внешней политике Японии в отношении Германии и действиях Германии по втягиванию Японии в войну против СССР.

Сталин не знал, что эти же донесения генерала Осимы имели возможность внимательно изучать и американский президент Ф. Рузвельт, и британский премьер-министр У. Черчиль. Между собой эта «великая тройка» данными о Японии не обменивалась ни при встречах, ни в переписке и нигде и никогда не упоминала о них.

Как же советской, американской и британской разведкам стали доступны полные тексты донесений японского посла в Берлине?

Для того чтобы хотя бы в какой-то мере прояснить этот вопрос, следует еще раз перечитать главу этой книги «Морис» и японский вопрос». В ней говорилось о том, что советский военный разведчик Лев Сергеев часто передавал в Москву сведения о политике Японии по различным вопросам, а также упоминалось о том, что американская разведка, особенно разведка ВМС, прилагала значительные усилия, чтобы взломать японские дипломатические коды. Американские разведчики с помощью полиции и агентов ФБР несанкционированно ночью неоднократно проникали в японское консульство в Нью-Йорке, вскрывали сейф и периодически фотографировали кодовую книгу. Затем распечатанные фотоснимки были переданы переводчикам с японского доктору Эмерсону Дж. Хауорту и его жене, которые сотрудничали с управлением морской разведки.

Хауорты перевели изъятый в японском консульстве материал. На это потребовалось около четырех лет. Потом этот материал дополнялся новыми «приобретениями» американских разведчиков. В конце концов все, что можно было получить в японском консульстве, американцы получили, перевели на английский язык. В дешифровальной службеу ВМС японский код был разгадан. На основе полученных данных американцам в 1940 году удалось сконструировать шифровальную машинку для вскрытия японских дипломатических кодов. Машинка получила название «Перпл» (Пурпурный).

Контр-адмирал Эдвин Т. Лэйтон, высокопоставленный сотрудник разведки американского Тихоокеанского флота, в 1985 году написал книгу, которую назвал «Я был там». В этой книге адмирал писал: «…Ко второй неделе сентября (1940) действующие ключи к шифрам «Перпл» были вскрыты. Машина, представлявшая собой воистину адское хитросплетение проводов и трескучих реле, заключенное в черный деревянный футляр, наконец-то oправдала возлагавшиеся на нее ожидания. Наградой за многомесячный кропотливый труд стали первые дешифрованные варианты секретных дипломатических донесений из Токио…»[275]

К концу 1941 года американцы изготовили 8 таких машин. Три из них были отправлены англичанам в дешифровальный центр в Блетчли-Парк.

Японцы ежедневно меняли ключи, которые использовались в дипломатической переписке. Американцам удалось взломать эти ключи, что позволило и им, и англичанам читать переписку генерала Осимы с Токио практически на протяжении 1942–1945 годов.

Американские и английские разведчики, несомненно, в этой области добились значительных результатов, что, в частности, позволило американскому Тихоокеанскому флоту добиться успеха в сражении у атолла Мидуэй, которое произошло с 4 по 6 июня 1942 года. Японцы тщательно готовили операцию по захвату того атолла и островов Кыска и Атту. Они были базой кораблей американского Тихоокеанского флота, ВВС и станции трансокеанской телеграфной кабельной связи США. Американцы заблаговременно узнали о готовящемся нападении, ветретили японцев в полной боевой готовности. Японцы потеряли в этом сражении 4 тяжелых авианосца, 7 других кораблей, 332 самолета и отступили.

После такого сокрушительного поражения на юге начинать наступление на севере японские генералы не захотели. Нужно было время, чтобы залечить раны. Возможно, поэтому летом 1942 года, несмотря на убедительное послание генерала Осимы, в Токио решено было пока воздержаться от нападения на СССР.

Когда во Второй мировой войне наметился перелом и немцы были изгнаны с территории Советского Союза, Осима продолжал верить в то, что Германия в конечном счете добьется победы. 14 апреля 1945 года он покинул Берлин и переехал в горный курорт Бад-Гаштейн.

Через месяц Осима и сопровождавшие его лица были задержаны американскими оккупационными войсками и отправлены в США. Некоторое время американцы содержали Осиму в Пенсильвании, где вели интенсивные допросы, затем отправили в Японию, 16 декабря 1946 года он был арестован и военноым трибуналом в ноябре 1948 года приговорен к пожизненному тюремному заключению.

Самое интересное в многолетней секретной переписке Осимы с японскими министерством иностранных дел состояло в том, что и в Лондоне, и в Вашингтоне советская военная разведка нашла доступ к дешифрованным американцами и англичанами донесениям японского посла. Этот доступ длительное время давал ценные сведения, которые использовались Ставкой ВГК для удержания Японии от нападения на СССР.

Умер генерал Хироси Осима в 1975 году. До конца дней своих японский посол не знал, что его секретные дипломатические депеши, в которых он докладывал в Токио о своих встречах с Гитлером, Риббентропом и другими высокопоставленными руководителями фашистской Германии, о поездках на Восточный и Западный фронты, не составляли секрета ни для Вашингтона, ни для Лондона, ни для Москвы….

Впрочем, в Вашингтоне и Лондоне тоже не знали, что советское руководство имело возможность читать тайные послания генерала Осимы.

Глава третья ПЕРВЫЕ «СРАЖЕНИЯ» ИСИИ

Любое техническое новшество, в том числе и оружие, создается учеными из-за непреодолимого желания первыми сделать открытие, на поиски которого были потрачены годы. В технической сфере создание нового оружия — научное открытие. К чему это открытие может привести, ученые, как правило, не думают или оправдывают появление на свет своего детища необходимостью укрепления обороны собственной страны. Поверить в то, что ученых, делающих новые средства уничтожения людей, не терзает моральная ответственность, невозможно. Но угрызения совести, видимо, не столь сильны, чтобы помешать делать новые смертоносные открытия. Ученые после успешных испытаний с благодарностью принимают награды и почести. В этом отношении изобретатель советского автомата Калашникова мало чем отличается от отца американской атомной бомбы Оппенгеймера.

Применяют на поле боя технические военные новинки не ученые, их создававшие, а политики и генералы.

В случае с бактериологическим оружием было иное дело. Производители бактерий острых инфекционных болезней — японские ученые-бактериологи одновременно были и изобретателями способов применения этой заразы и лично принимали участие в применении бактериологического оружия на полях сражений. Как правило, такие дьявольские «экспедиции» возглавлял бактериолог генерал Исии Сиро.

Готовясь к бактериологической войне в крупных масштабах, а это в первую очередь значит — против войск Красной армии, японские бактериологи в 1940 году частично применили свои «изобретения» в ходе развязанной ими войны против Китая.

Летом 1940 года специальная бактериологическая экспедиция, которой руководил начальник 731-го отряда генерал Исии, была направлена в район боевых действий в Центральный Китай. В районе Нимбо самолеты отряда № 731 произвели заражение территории противника чумой с помощью чумных блох, в результате чего вспыхнула эпидемия чумы[276].

В подготовке этой «экспедиции» принимали участие несколько сотрудников отряда № 731. По указанию генерала Исии начальник отделения отряда майор медицинской службы Карасава Томио приготовил к боевому применению 70 килограммов бактерий брюшного тифа и 50 килограммов бактерий холеры. Сотрудники другого отделения этого же отряда вырастили 5 килограммов блох, зараженных чумой. Генерал Исии и его помощники считали, что блохи — лучшие распространители чумы.

Исии был не только бактериологом, но и кинорежиссером. По его указанию этапы применения бактериологических средств фиксировали на кинопленку. Секретный документальный фильм, отображавший боевые действия японского бактериологического отряда против китайских войск, демонстрировался для офицеров отряда № 731. На экране показывались кадры: к самолетам прикрепляют специальные сосуды. Диктор объяснял, что в этих сосудах помещены блохи, зараженные чумой.

Следующий киноряд: самолет в воздухе над расположением противника. На земле видно какое-то движение китайских войск и населенный пункт. Затем самолет возвращается на аэродром. Следует надпись: «Операция закончена». Из самолета выходят генерал Исии. Следует надпись: «Результаты». На экране — китайская газета и японский перевод. В китайской газете написано, что в районе Нимбо внезапно вспыхнула сильная эпидемия чумы…[277]

В 1941 году состоялась вторя экспедиция пред ставите лей отряд № 731 в Центральный Китай в район города Чандэ. Во время этой экспедиции вновь были применены чумные блохи, которыми была заражена местность.

В 1942 году, когда японские войска отступали на одном из участков боевых действий в Центральном Китае, отряд № 731 снова проводил свои секретные акции против китайских войск, сея тихую смерть.

В июле 1942 года японцы отряда Исии и другие подобные подразделения применяли бактерии заразных болезней в ходе диверсий на территориях, контролируемых китайцами, а также распространяли их на территориях, оставляемых японцами. Наступавшие китайские войска вступали в зараженную зону, и на них набрасывались килограммы чумных блох[278], спасения от которых не было…[279]

Глава четвертая ЧТО РЕШИТ «ТЕРМИНАЛ»?

14 июня 1945 года Уинстон Черчилль направил И. В. Сталину очередное секретное послание. Обращаясь к советскому руководителю, британский премьер писал:

«1. Так как нагие совещание, которое начнется в Берлине, состоится до объявления результатов выборов в Англии, я считаю целесообразным взять с собой г-на Эттли, официального лидера оппозиции, с тем чтобы обеспечить полную преемственность британской политики. О своем намерении я уведомил в подобном же духе Президента Трумэна.

2. Я с удовольствием ожидаю новой встречи с Вами…»

Черчилль проявлял в июне 1945 года повышенную активность. То ли он уже предчувствовал, что его дни в качестве британского премьер-министра сочтены и он проиграет выборы лидеру оппозиции Эттли, то ли он глубоко понимал, что его уход с поста премьер-министра в дни, когда заканчиваются самые важные события Второй мировой войны отстранят его от участия в этих событиях. Скорее всего, было и то и другое. Поэтому Черчилль через день направил Сталину еще одно коротенькое послание. В нем он предлагал использовать «условное обозначение «Терминал» для предстоящей Берлинекой конференции.

Сталин принял предложение Черчилля. Трумэн тоже.

17 июля 1945 года в пригороде Берлина начала работу Потсдамская конференция. Делегацию Советского Союза возглавлял И. В. Сталин. Интересы США представлял исполнявший обязанности американского президента вице-президент Г. Трумэн. От Великобритании в Берлин прибыл премьер-министр У. Черчилль, который в ходе конференции сдал свои полномочия новому британскому лидеру лейбористу К. Эттли.

Переговоры в Потсдаме были похожи на состязание двух команд по перетягиванию каната. С одной стороны в той политической игре участвовал Сталин, с другой — Трумэн, которому помогал тучный, самоуверенный и хитроватый Черчилль. Временами противоборство между участниками конференции достигало максимального напряжения, которое скрывалось за доброжелательными улыбками и руководителей делегаций, и сопровождавших их дипломатов.

Интересы победителей в Потсдаме не совпали. Поэтому дискуссии были принципиальными: каждая делегация упорно отстаивала не только интересы своих государств, но и будущее Европы и, главное, устройство послевоенного мира, как оно виделось в то время из Вашингтона, Лондона и Москвы. Некоторые современные исследователи считают Потсдамский дипломатический раунд Второй мировой войны явился началом холодной войны. Возможно.

Сталину было трудно вести переговоры с лидерами США и Англии. Трумэн и Черчилль действовали согласованно и настойчиво. Тем не менее, несмотря на давление со стороны руководителей делегаций США и Англии, Сталин смог отстоять предложения Советского Союза по ряду принципиальных вопросов.

Считается, что во время работы Потсдамской конференции был дан старт холодной войне[280]. Возможно, это и так. Одно бесспорно — для того чтобы добиться успеха в Потсдаме, Сталину нужно было твердо и обоснованно отстаивать интересы СССР, народ которого вынес на своих плечах основные тяжести войны, заплатил за победу невероятно высокую цену и водрузил Знамя Победы над поверженным рейхстагом.

Руководитель советской делегации должен был кроме настойчивости и веры в правильность своих предложений иметь убедительные аргументы. А еще лучше — заранее знать ходы, которые могли бы сделать Трумэн и Черчилль в ходе переговоров. И он, как представляется, эти ходы знал. В этом ему помогла советская разведка, в том числе и военная. Военные разведчики смогли заблаговременно и достаточно подробно проинформировать руководителя советской делегации об основных подходах Г. Трумэна и У. Черчилля по наиболее сложным вопросам, которые обсуждались и решались во время работы Потсдамской конференции. Сведения, добытые военными разведчиками «Морисом», «Грантом», «Брионом», «Мольером» и другими, были достоверными и своевременными. Возможно, поэтому Потсдамская конференция, несмотря на противоречия, а порой и попытки откровенного диктата со стороны Трумэна на руководителя советской делегации, все-таки завершилась успешно.

Одна из трудных проблем, обсуждавшихся в Потсдаме, была связана с завершением войны на Дальнем Воетоке. Для достижения этой цели необходимо было разгромить японские вооруженные силы. У Советского Союза и США в этом вопросе общей была только ближайшая задача — добиться полной и безоговорочной капитуляции Японии. Последующие цели и задачи союзников уже не совпадали. Можно сказать, что они даже были диаметрально противоположны. Сталин хотел добиться укрепления безопасности советских восточных границ и возвращения захваченных Японией русских земель. Трумэн мыслил шире — он хотел обеспечить доминирующее положение США в Японии и Китае, от которых американское побережье отделял в то время труднопреодолимый Тихий океан. Но волны этого самого большого океана не могли сдержать американцев, которые уже построили авианосцы и создали стратегические бомбардировщики, способные преодолевать большие расстояния.

Прагматики не имеют пределов в собственных притязаниях. Трумэн был самоуверенным и циничным прагматиком.

Глава пятая КУРОК ВЗВЕДЕН

В феврале 1945 года в ходе Ялтинской конференции, в работе которой принимал участие президент США Ф. Рузвельт, американцы высказывали большую заинтересованность в том, чтобы Советский Союз оказал Соединенным Штатам помощь в разгроме Японии. Впрочем, вопрос об участии СССР в войне против Японии возникал и в 1943 году во время Тегеранской встречи Сталина, Рузвельта и Черчилля. Тогда в связи с просьбами американской и английской делегаций об участии СССР в войне против Японии Сталин заявил о готовности вступить в войну на Дальнем Востоке по завершении военных действий в Европе[281]. Советская делегация исходила из того, что невозможно обеспечить прочный мир, не добившись разгрома Японии, которая активно поддерживала фашистскую Германию в войне против СССР и других стран антигитлеровской коалиции, а также постоянно угрожала безопасности Советского Союза.

По расчетам американцев, война на Дальнем Востоке могла продолжаться до марта 1946 года[282]. Добиваясь оккупации японских островов, американцы неизбежно понесли бы значительные потери в живой силе и технике. Около миллиона американских солдат и офицеров должны были погибнуть в ходе боевых действий, прежде чем вооруженным силам США удалось бы сломить сопротивление японцев. Такие жертвы американцы не простили бы Трумэну.

Г. Трумэн, который стал исполнять обязанности президента 12 апреля 1945 года после смерти Ф. Рузвельта, вначале придерживался согласованного в Ялте решения о вступлении СССР в войну против Японии. 18 июня 1945 года, собираясь на конференцию в Потсдам, Трумэн заявил, что одна из целей, которую он ставит перед собой на предстоящей конференции, «…будет заключаться в том, чтобы добиться от Советского Союза максимальной помощи в войне против Японии»[283].

По прибытии в Потсдам Трумэн также сказал, что хотел бы добиться вступления СССР в войну на Дальнем Востоке[284]. Возможно, это заявление было тонко продуманной политической игрой, целью которой было установить степень готовности Советского Союза к началу боевых действий против Японии. В то время в США уже завершалась подготовка к испытанию первой атомной бомбы. В случае успеха новое сверхмощное оружие могло внести существенные изменения в отношение США к другим странам. Об этом Трумэн тоже поторопился заявить своим помощникам.

Советская делегация была готова к обсуждению вопроса о начале военных действий против Японии. По указанию Сталина начальник Генерального штаба генерал армии А. И. Антонов обстоятельно проинформировал военных представителей США и Великобритании о ходе подготовки Дальневосточной кампании[285].

Американцы тоже тщательно готовились к этому совещанию. В ходе его они выдвинули ряд предложений. Первое из них заключалось в том, что Советский Союз должен разрешить США создать на своей территории две станции слежения за погодой: одну — в Хабаровске, другую — в Петропавловске[286]. Второе и третье предложения относились к согласованию северной границы для проведения морских и воздушных операций вооруженными силами США и СССР. Четвертое предложение касалось создания группы связи между штабами союзников на Дальнем Востоке. Пятая просьба была связана с договоренноетью об использовании советских авиабаз и морских опорных пунктов.

Все эти предложения были разработаны руководителем американской военной миссии в Москве генералом Дж. Дином. По окончании первого военного заседания адмирал Леги вручил список с этими просьбами начальнику советского Генерального штаба Антонову.

Генерал армии Антонов передал список с требованиями американцев Сталину[287]. Изучив их, Верховный Главнокомандующий обратил особое внимание на просьбу американцев разместить их радио и метеорологические станций в Хабаровске и Петропавловске-Камчатском. Сталин сказал начальнику Генерального штаба:

— Американцы решили добиться своего. Намерены установить наши дальневосточные параметры. Не погода и не тайфуны их, конечно, интересуют. Им хочется как можно больше знать о наших коммуникациях, портах и аэродромах.

Антонов согласился:

— Отказать союзнику на этот раз, в преддверии начала нашего конфликта с Японией, товарищ Сталин, не удастся. Вот делегацию американских специалистов раза в два, примерно до пятидесяти человек, надо сократить…

— Пожалуй, так и поступим, товарищ Антонов. Подготовьте наш ответ в таком духе президенту Трумэну. Сошлитесь на трудности размещения их военного персонала…[288]

На втором заседании Антонов сообщил американцам, что маршал Сталин передал президенту Трумэну ответ на вопросы начальников штабов США. По просьбе американских военных, которых, как оказалось, Трумэн не познакомил с ответами Сталина, Антонов зачитал соображения советского Генерального штаба. Предложение об открытии американских метеостанций в Хабаровске и

Петропавловске было принято. Однако они «…должны были обслуживаться советским персоналом»[289]> были внесены незначительные изменения относительно границ, которые устанавливались для операций советских и американских войск на море и в воздухе. Получило одобрение предложение и об обмене группами офицеров связи между советским и американским главными штабами. Антонов не согласился только с просьбой о совместном использовании опорных пунктов для ВМФ и ВВС.

По оценке генерала Дина, «…военные переговоры в Потсдаме… закончились в полном согласии».

Американские радио и метеорологические станции были размещены там, где и просил адмирал Леги. Обслуживал их американский персонал. Когда Советский Союз обратился к правительству США с просьбой разместить подобные советские станции на американской территории, советское предложение было отвергнуто под предлогом того, что американское законодательство запрещает размещать на территории США иностранные военные объекты[290].

Советский Союз должен был вступить в войну против Японии через два-три месяца после полного разгрома фашистской Германии[291].8 мая был подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. 8 августа Советский Союз должен был начать боевые действия на Дальнем Востоке.

Изучив степень готовности СССР к началу войны против Японии, Трумэн изменил свое отношение к проблеме участия Советского Союза в разгроме самурайской империи. В Потсдаме он с нетерпением ждал сообщения из Аламогордо, где проводился первый взрыв атомного устройства. Вскоре американский президент получил короткий отчет об успешном испытании атомной бомбы.

Американцы говорят: «Трудно отказаться от мысли стать богом». Когда известие об успешном испытании атомного устройства поступило к Трумэну, он понял, что в его руках появился новый мощный аргумент в борьбе не только против японцев. Трумэн решил, что настал его час. Он пришел к выводу, что США смогут и без участия Советского Союза сломить сопротивление Японии и, таким образом, завершить мировую войну. Лавры победителя, видимо, не давали покоя новому американскому президенту, который в годы войны не имел возможности принимать политические и военные решения и нести за них ответственность. Парадокс истории заключается в том, что, как правило, итоги войн подводят те, кто не принимает участия в боевых действиях. Трумэн не был исключением. Обладание новым оружием, против которого не было никакого противодействия, открывало перед Трумэном невероятные политические и военные перспективы.

В один из рабочих дней конференции Трумэн сообщил Сталину о том, что в США создано новое оружие огромной разрушительной силы[292]. Черчиллю, наблюдавшему со стороны за беседой Сталина и Трумэна, показалось, что советский руководитель никак не отреагировал на сообщение американского президента. Сталин был действительно спокоен и демонстрировал твердую уверенность в силах государства, которое возглавлял[293]. Он знал о том, что в США произведено испытание атомной бомбы. Советская разведка неоднократно докладывала в Москву о ходе работ британских и американских ученых в этой области[294].

Открыто отвергнуть участие Советского Союза в военной кампании по окончательному разгрому Японии Трумэн не мог. Этому мешали два обстоятельства. Первое — американцы неоднократно сами настаивали на совместных действиях США и СССР в войне против Японии. Нарушить соглашение, достигнутое в Ялте, Трумэн не решался. Второе — несмотря на заверения своих генералов, Трумэн все же не был уверен в том, что атомная бомба окажется столь эффективной, что ее применение позволит решить все проблемы с Японией[295]. Он не мог не опасаться того, что бомба окажется не столь мощной, как его убеждали, и что одним атомным ударом завершить войну против Японии не удастся. В этом случае, а это могло произойти, Соединенным Штатам пришлось бы еще около года воевать против самураев и заплатить за будущую победу жизнями нескольких сотен тысяч американских солдат и офицеров. Вряд ли Трумэн думал о них. Он думал о себе. Большая власть кружит голову тем, кто не умеет ею пользоваться и не понимает ее сути.

Трумэн тщательно изучил памятную записку, подготовленную для него военным министром Г. Стимсоном 2 июля 1945 года. В этой записке Стимсон приводил и такие аргументы: «Если мы осуществим высадку на одном из главных островов и начнем захватывать японские острова, то японцы, по всей вероятности, станут сопротивляться до последней капли крови… В результате мы понесем огромные потери и будем вынуждены оставить Японию…»

Военный министр дипломатично задавал своему президенту очень сложный вопрос: «Нельзя ли, не прибегая к насильственной оккупации Японии, принудить ее вооруженные силы к безоговорочной капитуляции?»

У американцев для достижения этой цели было два пути. Первый — добиться вступления СССР в войну против Японии и таким образом переложить на советские войска всю тяжесть борьбы с многочисленной и хорошо оснащенной японской армией. Второй — нанести атомные удары по японским городам и, таким образом, заставить Японию капитулировать.

Последний вариант в случае успеха давал возможность исключить СССР из процесса дальневосточного урегулирования.

Государственный секретарь США Дж. Бирнс[296], принимавший участие в работе Потсдамской конференции, писал в своих мемуарах: «..Я должен откровенно признаться, что испытал бы чувство удовлетворения, если бы русские решили не вступать в войну… Однако соглашение было заключено, и мы вынуждены были придерживаться своих обязательств…»[297].

Ставка была сделана на использование атомной бомбы. Расчет был прост — применение нового оружия должно было вынудить Японию капитулировать еще до того, как Советский Союз вступит в войну на Дальнем Востоке[298].

24 июля Трумэн утвердил приказ командующему стратегической авиацией генералу Спаатсу об атомной бомбардировке Японии. В приказе говорилось: «509-й авиагруппе 20-й воздушной армии… после 3 августа 1945 г., как только погода позволит, произвести визуальное бомбометание на одну из следующих целей: Хиросима, Кокура, Ниигата и Нагасаки…»

Так Трумэном принял окончательное решение — официально не отказываться от согласованных решений Ялтинской конференции, а реально — исключить Советский Союз из дальнейшего процесса решения дальневосточных проблем, сбросив атомные бомбы на японские города. Тайный замысел вынудить Японию капитулировать до вступления Советского Союза в войну на Дальнем Востоке был приведен в действие.

Дж. Бирнс распорядился опубликовать Потсдамскую декларацию. Ее подписали представители США, Китая[299]и Англии. Декларация была обнародована в 7 часов вечера 26 июля 1945 года. В тот же день американский крейсер «Индианаполис» прибыл на остров Тиниан с атомной бомбой на борту[300].

Курок атомной бомбы был взведен. В истории начался новый отсчет времени.

Глава шестая ОШИБКА ПРЕМЬЕРА СУДЗУКИ

В Токио тщательно обсудили содержание Потсдамской декларации. Основная идея этого документа состояла в том, чтобы сбалансировать угрозу тотального разрушения Японии предложением сохранить в ней императорскую форму правления. По данным американской разведки, это условие было единственным, при котором Япония могла бы капитулировать.

Потсдамская декларация обуславливала жесткие требования. Японскому правительству предлагалось прекратить сопротивление и принять условия безоговорочной капитуляции. Союзники настаивали на ликвидации господства милитаристов в Японии, требовали наказания военных преступников, роспуска японских вооруженных сил и военного разоружения. Условиями капитуляции предусматривалось развитие в Японии только такой промышленности, которая позволила бы поддерживать ее хозяйство и выплачивать «справедливые репарации натурой»[301].

Положения декларации предусматривали сохранение императорской власти, суверенитета Японии над островами Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку. Другие менее крупные острова должны были быть указаны позднее.

Руководители правительств США, Китая и Великобритании, подписавшие Потсдамскую декларацию, определяя условия оккупации Японии, заявили, что «оккупационные войска союзников будут выведены из Японии, как только будет учреждено мирно настроенное и ответственное правительство в соответствии со свободно выраженной волей японского народа»[302].

Советский Союз не принимал участия в подписании декларации, но ее принятие, как утверждал руководитель американской военной миссии в Москве генерал Дин, «прошло с согласия Сталина»[303]. Возможно, что так и было. Но было и другое. Сталин имел возможность еще до начала работы Потсдамской конференции познакомиться с содержанием этого документа, текст которого был подготовлен в Вашингтоне еще в мае 1945 года. Советская разведка смогла узнать содержание проекта декларации от одного из своих достоверных и надежных источников. Закулисная политическая игра, ставкой в которой была Япония, подходила к концу. Каким будет финал Второй мировой в июле 1945 года, еще никто не знал.

Сталину также было известно, что американская разведка имела ключ к японскому дипломатическому шифру[304]. Перехватывая японские дипломатические радиограммы, американцы знали, о чем думают в Токио и какие инструкции направляют своим послам. Благодаря усилиям советской разведки Сталин тоже имел возможность знакомиться с некоторыми из этих документов.

Японское правительство, видимо, чтобы не подрывать моральный дух нации, которой еще предстояло сражаться, решило опубликовать Потсдамскую декларацию в сокращенном виде. Телеграфное агентство «Домей Цусин» передало заявление: «Из авторитетных источников стало известно, что Япония оставит без внимания совместное обращение Черчилля, Трумэна и Чан Кайши, призывающее японцев объявить о безоговорочной капитуляции». По словам агентства, Япония собиралась вести войну до «самого конца в соответствии с установленной ею политикой»[305].

28 июля премьер-министр К. Судзуки на пресс-конференции заявил, что Япония игнорирует Потсдамскую декларацию. Это выступление, как считают историки[306], было поспешной и трагической ошибкой. Отказ от признания условий Потсдамской конференции давал Трумэну право на использование атомного оружия, применение которого уже можно было обосновывать военной необходимостью. И Трумэн этим незамедлительно воспользовался. Как только закончилась Потсдамская конференция, он поспешил в Вашингтон…

В Москве тоже знали, что США на завершающем этапе войны могут использовать атомное оружия против Японии. Об этом еще в 1944 году доложил в Центр из Нью-Йорка разведчик-нелегал Артур Адамс. В письме начальнику военной разведки Адамс 7 марта 1944 года, в частности, сообщал, что новый снаряд, который создается в США, «…будучи сброшен на землю, излучением уничтожит все живущее в районе сотен миль. Это проектируется полное уничтожение Японии».

Сообщая о создании в США атомной бомбы, Адамс писал: «…нет гарантии, что наши союзники не попытаются оказать влияние и на нас, когда в их распоряжении будет такое оружие…»[307]. Данные, добытые советским разведчиком, полностью подтвердились 6 августа 1945 года.

Советское правительство присоединилось к Потсдамской декларации. В специальным заявлением, опубликованном в Москве, говорилось: «…Учитывая отказ Японии капитулировать, союзники обратились к Советскому правительству с предложением включиться в войну против японской агрессии и тем сократить сроки окончания войны, сократить количество жертв и содействовать скорейшему восстановлению всеобщего мира. Верное своему союзническому долгу Советское правительство приняло предложение союзников и присоединилось к заявлению союзных держав от 26 июля сего года»[308].

Такого решения требовали многие обстоятельства, в том числе и союзнические обязательства, принятые Сталиным на Ялтинской конференции в феврале 1945 года. Война на Дальнем Востоке вступала в завершающую стадию…

Прибыв в Москву из Потсдама, генерал армии А. И. Антонов пригласил к себе начальника Дальневосточного направления Оперативного управления Генерального штаба генерал-майора Н. А. Ломова. Спецнаправление по Дальнему Востоку, которым командовал Ломов, было создано в июне 1943 года. Начиная с сентября 1944 года А. И. Антонов, С. М. Штеменко и Н. А. Ломов начали готовить предварительные расчеты на случай войны с Японией[309].

К детальной разработке плана Дальневосточной кампании Генеральный штаб приступил еще до начала работы Потсдамской конференции. Окончательный проект плана был рассмотрен Ставкой Верховного главнокомандования в середине июня 1945 года.

Генерал-майор Ломов доложил начальнику Генштаба о завершении переброски войск с запада на восток, о формировании трех фронтов и их готовности к боевым действиям. Особый интерес начальник Генерального штаба проявил к донесениям военной разведки, которые поступали из Главного разведывательного управления.

Количество и качество сведений по Дальнему Востоку и другим регионам, поступавших от военных разведчиков в Генеральный штаб, свидетельствовали о том, что очередная реорганизация в системе военной разведки, проведенная в июне 1945 года, завершена вполне успешно. Главное разведывательное управление и Разведывательное управление Генерального штаба Красной армии были объединены в одну структуру. Вся система зарубежной и оперативной военной разведки была подчинена Генеральному штабу. Центральный орган военной разведки получил название Главное разведывательное управление Генерального штаба. Начальником ГРУ ГШ по рекомендации А. И. Антонова был назначен генерал-полковник Ф. Ф. Кузнецов[310]. Антонов хорошо знал этого генерала, с которым неоднократно обсуждал положение на советско-германском фронте. Оперативная разведка, которой командовал Ф. Ф. Кузнецов, была мощным боевым отрядом Генерального штаба, добывала исключительно ценные и точные сведения о противнике, которые использовались военным командованием в ходе разгрома немецко-фашистских войск под Курском, в Белоруссии, и в ходе других наступательных операций советских войск против фашистской Германии.

Летом 1945 года в деятельности военной разведки наступил период, когда необходимо было сосредоточить основные силы на обеспечении Ставки Верховного главнокомандования сведениями, которые требовались для завершения подготовки и успешного проведения Маньчжурской стратегической наступательной операции, которая была главной операцией всей Дальневосточной кампании.

Сложность и особенности предстоявшей операции заключались прежде всего в том, что она готовилась в условиях, когда Советский Союз официально еще не был в состоянии войны с Японией.

Разработать и провести такую операцию без точных разведывательных данных о противнике было невозможно. Как же действовала советская военная разведка в период подготовки Маньчжурской операции? Что ей удалось узнать о противнике? Насколько сведения, добытые военной разведкой, были точны и своевременны? Какую помощь военная разведка оказала политическому руководству страны и командованию Красной армии на завершающем этапе войны на Дальнем Востоке?

Ответы на эти вопросы мог бы дать маршал Советекого Союза А. М. Василевский, который Ставкой В ГК в июне 1945 года был назначен главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке и руководил действиями советских войск в ходе всей Дальневосточной кампании. Однако в воспоминаниях М. А. Василевского, которые маршал назвал «Дело всей жизни»[311], о действиях военной разведки на Дальнем Востоке практически ничего не сказано.

Глава седьмая РАДИОРАЗВЕДКА ДОКЛАДЫВАЛА…[312]

Квантунская армия, размещенная японским командованием в Маньчжурии в 1931 году, постоянно наращивала свою военную мощь и готовилась к боевым действиям против Советского Союза. Очаг крупной военной опасности, которой подвергался советский Дальний Восток, когда-то должен был быть ликвидирован. В Москве понимали, что японцы по своей воле из захваченной ими Маньчжурии никогда не уйдут. Поэтому, несмотря на огромные трудности, которые испытывала Красная армия во время боевых действий на советско-германском фронте, Ставка ВГК и Генеральный штаб вынуждены были содержать на Дальнем Востоке силы, которые могли бы прикрыть советские границы в случае японской агрессии. Особую роль в обеспечении командования точными сведениями о возможном нападении Японии на СССР, как всегда, должна была сыграть военная разведка.

К 1945 году по сравнению с периодом 30-х годов части и подразделения военной разведки в войсках дальневосточных и сибирского военных округов значительно окрепли. Нашелся и корм для почтовых голубей, которые были переданы в зоопарки и голубеводам-любителям.

Вместо почтарей на советской и монгольской территориях[313] были развернуты стационарные и передвижные средства радиотехнической разведки. На советско-германском фронте подобные подразделения показали исключительную эффективность и добыли множество ценных сведений о противнике.

Одновременно пограничные разведывательные пункты были оснащены новыми средствами портативной радиосвязи. Разведчики и агенты, которые действовали на территории, оккупированной японскими войсками, могли связываться со своими руководителями на советской территории и передавать добытые сведения.

На радиоразведку Дальневосточного направления, как и на всю военную разведку, были возложены ответственные задачи, среди которых первостепенными были: вскрыть систему обороны противника на всю его глубину, установить дислокацию штабов соединений Квантунской армии; выявить точное местонахождение командных пунктов и узлов связи, следить за состоянием, деятельностью и намерениями главного командования вооруженных сил Японии и ее Квантунской армии.

Эти задачи должен был выполнить личный состав пяти отдельных радиодивизионов ОСН АЗ, которые были развернуты от Забайкалья до юга Приморья.

В 1943 году у советского командования появилась возможность сформировать 2-й отдельный радиополк ОСНАЗ Главного командования. Основная задача личного состава этого радиополка состояла в ведении стратегической радиоразведки на Дальневосточном театре.

К оперативному слежению за возможной переброской в Маньчжурию японских войск из центральных районов Китая был подключен и радиоразведывательный отряд. Этот отряд еще в 1938 году был направлен в Китай для оказания помощи китайским вооруженным силам в организации и ведении радиоразведки действовавших там японских оккупационных войск.

Активным сбором сведений о японской Квантунской армии занимались подразделения радиоразведки Амурской Краснознаменной флотилии.

Таким образом, к 1945 году советская радиоразведка на Дальнем Востоке постепенно превратилась в важный фактор контроля за активностью войск противника на всю их глубину и эффективное средство добывания ценных разведывательных сведений.

Выполнению поставленных перед частями советской радиоразведки задач помогали, как ни странно, сами японцы. В войсках Квантунской армии широко использовались средств войсковой радиосвязи. Они существовали во всех звеньях управления, начиная с главного командования этой армии и завершая ее дивизиями и бригадами и входившими в их состав полками, батальонами и дивизионами.

С одной стороны, это была вынужденная мера, принятая японским командованием, из-за большого удаления друг от друга частей и соединений японской армии. Дальневосточный театр военных действий имел огромные размеры.

С другой стороны, наличие средств радиосвязи повышало оперативность управления войсками. Отказаться от таких средств японцы не могли. Так что эфир был постоянно заполнен различными радиосигналами, в которых и должны были разобраться советские операторы радиотехнической разведки. К тому же японские части связи были хорошо оснащены современной, по тем временам, техникой радиосвязи, которая закупалась Японией в Германии и была знакома советским радиоразведчикам.

Что смогла сделать радиоразведка накануне Маньчжурской стратегической наступательной операции?

В 1941–1945 годах части советской радиоразведки установили переброску в Маньчжурию семи вновь сформированных пехотных дивизий и трех авиационных дивизий, семи авиационных бригад, двенадцати бомбардировочных эскадрилий и одиннадцати бомбардировочных авиаотрядов. Радиоразведка подтвердила расположение в Маньчжурии, Китае, Индокитае и Японии семи японских армий, семнадцати пехотных дивизий, трех авиационных бригад и ряда других соединений и частей.

В дальнейшем радиоразведка продолжала детализировать группировку войск противника вплоть до полков, батальонов, дивизионов, пограничных гарнизонов, отдельных отрядов, а также складов вооружения, госпиталей и других подразделений службы тыла.

Сведения, добытые радиоразведкой, обобщались и ложились в основу специальных разведывательных сводок, которые регулярно готовились офицерами отдела радиоразведки Разведывательного управления Генштаба. В одной из таких сводок, например, подготовленной на 10 марта 1943 года, было указано наличие в составе Квантунской армии около 300 соединений, частей и подразделений, в том числе шестнадцать дивизий и шестьдесят полков (пехотных, танковых, артиллерийских, зенитно-артиллерийских и автомобильных).

В отчете начальника разведотдела Дальневосточного фронта за 1943 год отмечалось, что радиоразведка, систематически наблюдая за ходом оперативной и боевой подготовки сухопутных войск и военно-воздушных сил Квантунской армии, установила проведение двух фронтовых, двенадцати армейских и пятнадцати дивизионных учений. Радиоразведка вскрыла прибытие из Японии пополнений в соединения в части Квантунской армии, получала сведения о контингенте генеральского и офицерского состава армии — командиров соединений и частей от командующих армиями до командиров полков, батальонов, дивизионов, эскадронов. Радиоразведкой были своевременно добыты данные о том, что начиная с 1943 года на Маньчжурском плацдарме значительно активировалось строительство железных и автомобильных дорог.

Радиоразведчики, действовавшие на Дальнем Востоке, активно перенимали опыт организации деятельности радиоразведки, накопленный их коллегами на советско-гермайском фронте. Из Генерального штаба в части радиоразведки направлялись бюллетени и справки по организации радиосвязи в японской армии, внедрялись новые эффективные методы ведения радиоразведки. Прибывавшие из Москвы в командировки специалисты проводили практические занятия по анализу добываемых разведывательных сведений и работе пеленгаторной службы частей.

В итоговой оценке отдела радиоразведки Разведуправления Генштаба отмечалось следующее: «Разработка основных принципов организации радиосвязи японской армии и отличительных особенностей наблюдаемых в ней радиосетей, проводимая радиоотделениями штабов фронтов и дивизионами радиоразведки принесла большую пользу в правильном определении назначения и принадлежности наблюдаемых радиосетей. В настоящее время все дивизионы умеют правильно классифицировать большинство радиосетей по родам войск, соединениям, службам и т. д.»

Используя опыт организации и ведения разведки на советско-германском фронте, Разведывательное управление Генштаба и штабы Дальневосточного и Забайкальского фронтов провели целый ряд мероприятий по подготовке разведывательных частей к выполнению задач в условиях боевых действий.

Учитывая значительные размеры возможного театра военных действий, командование радиодивизионов оборудовало радиоразведывательную и связную аппаратуру на автомашинах, что значительно повысило их подвижность и сказалось на качестве добываемых сведений о противнике. В Центре принимались меры по улучшению оснащения дальневосточных радиоразведывательных частей специальной радиоразведывательной техникой. Замена устаревшей техники была завершена в начале 1945 года.

Итоги работы радиоразведки на Дальневосточном театре были подведены в директиве отдела радиоразведки Разведывательного управления Генштаба. Она называлась: «О задачах радиоразведки на Дальнем Востоке». В этой директиве отмечалось: «…радиодивизионы ОСНАЗ Дальневосточного и Забайкальского фронтов добились значительных успехов в разведке радиосвязи японской армии. Улучшилось качество разведывательных сводок, увеличилось количество разведывательных сведений по данным пеленгации».

В этой же директиве Генеральный штаб потребовал повысить точность пеленгования и улучшить анализа добытых сведений.

В 1941–1945 годах части радиоразведки добывали детальные сведения о Квантунской армии, которая готовилась к боевым действиям против СССР.

В период непосредственной подготовки к проведению советскими войсками Маньчжурской стратегической наступательной операции главными задачами радиоразведки являлись: доразведка общей группировки войск Квантунской армии, постоянное слежение за дислокацией и перемещением ее соединений и частей, а также прибытием в Маньчжурию новых войск.

В состав 1-го Дальневосточного фронта входили 325-й и 447-й отдельные радиодивизионы ОСНАЗ, а также переброшенный с Западного театра на Дальний Восток 398-й отдельный радиодивизион ОСНАЗ. Эти дивизионы выполняли задачи по разведке войск Квантунской армии, развернутых против советского Приморья.

В составе Забайкальского фронта действовали: 453-й, 328-й и 462-й отдельные радиодивизионы ОСНАЗ, а в составе находившегося на второстепенном направлении 2-го Дальневосточного фронта — 464-й отдельный радиодивизион ОСНАЗ.

2-й отдельный радиополк ОСНАЗ Главного командования в составе трех радиодивизионов выполнял задачи в интересах созданного Главного командования войск Дальнего Востока.

При планировании и организации разведки японских войск, расположенных на обширном Маньчжурском плацдарме, особо учитывалось приобретенное радиоразведкой в ходе войны с фашистской Германией новое и весьма важное качество — способность в больших масштабах охватывать наблюдением крупные группировки вооруженных сил противника и прослеживать ход их боевых действий на широком фронте и на большую глубину.

В целом принятое построение радиоразведывательных частей создавало довольно стройную разведывательную систему. 2-й радиополк ОСНАЗ Главного командования вел стратегическую разведку, фронтовые радиодивизионы ОСНАЗ — оперативную радиоразведку. А приданные армиям радиодивизионы ОСНАЗ вели оперативно-тактическую радиоразведку. Под контролем сил радиоразведки находились главные военные объекты противника.

К началу боевых действий 2-й радиополк ОСНАЗ полностью вскрыл систему управления и связи главного командования Квантунской армии.

Оперативная и армейская радиоразведки достаточно надежно вели наблюдение за расположением дивизионных и бригадных штабов на всех основных направлениях Дальневосточного театра. В частности, были получены данные об усилении войск 1-го (Восточно-Маньчжурского) фронта за счет формирования новых соединений в Маньчжурии и Корее.

В этот же период радиоразведка получила данные о проведении экстренного призыва в Квантунскую армию резервистов и о переформировании всех ее дивизий и бригад по штатам военного времени, а также о срочной подготовке для частей этой армии командных кадров и усиленной подготовке к войне населения Маньчжурии.

Глава восьмая ЛЕОНИД БУРЛАКОВ

Леонид Яковлевич Бурлаков, он же «Аркадий», руководитель «Черного Монаха», после излечения от болезней, приобретенных им в китайской тюрьме и награждения его в 1931 году орденом Красного Знамени, продолжал службу в военной разведке.

В центральном аппарате Разведуправления РККА он мог бы стать ценным специалистом по дальневосточным делам. Но Бурлаков привык к самостоятельным действиям и самостоятельной деятельности, кабинетной работы он не любил, поэтому честно попросил начальника военной разведки Яна Берзина направить его после дополнительно специальной подготовки обратно на Дальний Восток на любую оперативную должность. Лучше всего — в Отдельную Краснознаменную Дальневосточную армию.

Берзин удовлетворил просьбу отважного разведчика и приказал назначить майора Бурлакова помощником начальника разведки штаба 57־й стрелковой дивизии. Талантливый организатор, хороший оперативный офицер, Бурлаков на этой должности проходил службу всего три месяца — с декабря 1931-го по февраль 1932 года. После этого он был назначен на должность помощника начальника разведывательного отдела штаба ОКДВА. Это повышение по служебной лестнице, видимо, было задумано Берзиным и обсуждено в беседе с Бурлаковым, когда он еще находился в Москве.

На этой должности Бурлаков тоже прослужил недолго — всего около года. И опять это было связано с необходимостью назначения его на более высокую самостоятельную работу. Майор Красной армии стал начальником отделения разведывательного отдела штаба Морских сил Дальнего Востока (МСДВ). Эти силы были созданы в 1922 году после изгнания японских интервентов. Просуществовали МСДВ не долго. В 1926 году они были расформированы. Но в 1932 году в связи с обострением обстановки на Дальнем Востоке, которое было вызвано вторжением Японии в Маньчжурию и дислокацией Квантунской армии на ее территории, МСДВ были воссозданы.

В 1935 году на основе МСДВ был сформирован Тихоокеанский флот, главная морская база которого была расположена во Владивостоке. В 1936–1938 годах в состав ТОФ были переданы несколько кораблей из состава Балтийского и Черноморского флотов. ТОФ стал силой, способной решать серьезные оперативно-стратегические задачи и вести разведку как в своих интересах, так и в интересах Разведывательного управления.

В годы Великой Отечественной войны силы Тихоокеанского флота находились в постоянной боевой готовности к отражению возможной агрессии со стороны Японии. 147 тысяч моряков ТОФ принимали участие в битве под Москвой, в Сталинградском и Курском сражениях, а также в других операциях войск Красной армии на различных советско-германских фронтах.

В 1930–1939 годах разведка Главного штаба Наркомата ВМФ СССР и флотов входили в состав Разведывательного управления Генерального штаба Красной армии. Этим и объясняется то, что Бурлаков, офицер Разведуправления, приказом Я. Берзина был назначен на должность начальника отделения разведывательного отдела штаба Тихоокеанского флота. Отделение было секретным, и связано оно было с организацией агентурной работы в Японии, Корее и в Китае.

В 2006 году мне довелось встретиться с представителями разведки ТОФ, и они сообщили, что в 1936 году Леонид Бурлаков был начальником разведывательного отдела штаба ТОФ. Фамилию Бурлакова в штабе флота не забыли и до сих пор вспоминают его как активного организатора агентурной разведки Тихоокеанского флота. Это делает честь военным морякам-дальневосточникам.

В июле 1936 года Леонид Яковлевич Бурлаков был вызван в Москву. Связано это было с тем, что опытный офицер агентурной разведки, хорошо знавший Дальний Восток и свое дело, потребовался на преподавательскую работу.

Бурлаков с присущей ему энергией и инициативой начал заниматься новым для него преподавательским делом. Какой из него получился преподаватель, документальных свидетельств найти не удалось. Возможно, они и есть, но хранятся в архиве НКВД, куда Бурлаков попал 20 сентября 1938 года в качестве подозреваемого в шпионской деятельности в пользу конкретного иностранного государства — Японии. К этому времени были арестованы многие коллеги Бурлакова по совместной работе на Дальнем Востоке. Среди них был и Христофор Салнынь, «Гришка», который выполнял особо ответственные задания начальника военной разведки во многих странах Западной Европы, Америки и Дальнего Востока. Салнынь был арестован 21 апреля 1938 года и вскоре расстрелян.

Бурлаков от всех предъявленных ему обвинений отказался. Несмотря на допросы с пристрастием, он твердо стоял на своем и отказывался подписывать фальсифицированные обвинительные документы. Беседы на Лубянке со следователем продолжались с сентября 1938-го по сентябрь 1939 года. Точных данных пребывания Бурлакова на Лубянке нет, но есть точные сведения о том, что выбить из него ложных признательных показаний о сотрудничестве с японской разведкой следователи не смогли.

После этого Бурлаков по этапу был переправлен в особый отдел НКВД Тихоокеанского флота. В Москве решили — пусть до истины докопаются коллеги на месте, то есть там, где Бурлаков всю свою сознательную жизнь занимался разведывательной деятельностью протии Японии.

Во Владивостоке все продолжалось, как в Москве: камера, допросы, очные ставки. И опять все снова — камера, допросы и очные ставки. Следователям особого отдела НКВД и во Владивостоке доказать причастность Бурлакова к какой-либо деятельности в пользу японской разведки не смогли. Многие из них знали Бурлакова лично и иногда вместе решали важные оперативные дела. Они знали его как свои пять пальцев.

«За недостаточностью улик» дело Бурлакова прекратили, и Леонид Яковлевич оказался на свободе.

На этом его «знакомство» с НКВД не закончилось. Когда началась Великая Отечественная война, Бурлакова опять вызвали в Москву и пригласили в НКВД. Но на этот раз не для допросов, а для выполнения ответственной работы. Ему поручили заниматься подготовкой разведчиков-диверсантов, которые забрасывались в тыл противника.

Бурлаков с этой задачей справлялся успешно. В 1942 году он был награжден знаком «Почетный чекист» и ему было присвоено воинское звание подполковник госбезопасности.

В августе 1945 года подполковник Леонид Яковлевич Бурлаков в возрасте 48 лет был уволен в запас.

В одной из аттестаций, подготовленных на Леонида Бурлакова в военной разведке было сказано: «…Специальную работу любит и является фанатом этого дела. В подборе кадров исключительно грамотен, умеет их не только подбирать, но и воспитывать. Особо ценен своими знаниями в условиях работы на Дальнем Востоке. Преду смотрителей. Умело использует связи в интересах нашей работы.

Тов. Бурлаков безупречно дисциплинирован и выдержан. Обладает сильной волей. К себе и подчиненным требователен, но в то же время демократичен.

Инициативен и решителен. Беззаветно предан пролетарской революции. Физически вынослив. Личным оружием владеет хорошо».

И еще несколько слов о Бурлакове — тех товарищей, которые выполняли с ним ответственные задания Разведывательного управления в особых условиях: «…Старый агентурный работник. Безукоризненно честный человек, исполнительный и инициативный командир…»

Безукоризненно честный человек Леонид Яковлевич Бурлаков, офицер ГРУ и Почетный чекист НКВД умер в Москве и был похоронен на Новодевичьем кладбище…

Глава девятая ФАРФОРОВЫЕ БОМБЫ

В июне 1941 года, после вероломного нападения фашистской Германии на СССР, в Токио был утвержден план «КанТоку-Эн» — план развертывания Квантунской армии для войны против Советского Союза. Это был японский вариант гитлеровского плана «Барбаросса», в котором предусматривались: вероломство, стратегия стремительного наступления, захват чужих территорий и установление над ними японского военного контроля.

Особенностью плана «Кан-Току-Эн» был выбор точного времени для нанесения удара. Такое время могло наступить в любой момент, особенно тогда, как рассчитывали японские генералы, когда германская армия добьется значительных успехов на советско-германском фронте.

В соответствии с планом «Кан-Току-Эн» командующий Квантунской армии получил право использовать все средства, которые находились в его распоряжении, в том числе и отряды №№ 731[314] и 100, а также их филиалы.

При штабах каждой японской армии, находившейся в Маньчжурии, были созданы специальные группы, командирами этих групп были назначены специально обученные офицеры-бактериологи из отряда № 100. Эти группы получили название «эпизоотических отрядов». Они были предназначены для подготовки и проведения диверсионных актов на территории СССР с применением бактерий острых инфекционных болезней. Руководство этими группами должна была осуществлять японская военная разведка.

Во второй половине июля 1941 года генерал-лейтенант Исии Сиро[315] собрал в Пинфане совещание подчиненных ему старших офицеров. На совещании присутствовали генерал-майор медицинской службы японской армии Кавасима Киоси, начальник отряда № 100, начальники отделов полковник Оота Акира, подполковник Мураками и некоторые другие посвященные в дела отряда офицеры.

Исии зачитал присутствовавшим приказ начальника генерального штаба Японии, который требовал форсировать работы по исследованию бактерий чумы как основного средства бактериологической войны…

Исии, видимо, понимал, что бактериологическая атака в районе конфликта на реке Халхин-Гол не принесла большого вреда советско-монгольским войскам, поэтому она прошла незаметно, и он тогда не смог убедить свое командование в эффективности бактериологического оружия. Но его успокаивало то, что проведенная в 1940 году первая «экспедиция» против китайского населения все-таки принесла положительные результаты. Об этом Исии узнал из публикации в китайском медицинском журнале. Китайские врачи описывали сильные вспышки эпидемии чумы в районе города Нимбо, расположенного южнее Шанхая. Специалистов удивлял необычный характер эпидемии, которая поражала людей, но не сопровождалась эпидемией среди грызунов.

Исии приказал своим подчиненным изучить статью, заявив, что бактериологическое оружие — лучшее средство дезорганизации тыла противника.

Летом 1941 года в Китай с секретным заданием отправилась вторая группа японских бактериологов. Группой руководил полковник Оота. Командование Квантунской армии приказало группе Ооты нарушить коммуникации китайских войск в районе города Чандэ. Выполнить эту задачу следовало особым способом — заразить население чумой и вызвать эпидемию. В отряд Ооты входили 30 бактериологов и 70 других специалистов.

Оота и его люди выполнили приказ Исии. В городе Чандэ и других населенных пунктах этого района возникла сильная эпидемия чумы.

С 1942 года Исии организовал специальную разведку пограничных районов Советского Союза с целью выбора объектов для нанесения первых бактериологических ударов.

В середине 1942 года Исии принял личное участие в боевых действиях против китайцев на другом участке японо־китайского фронта в том же Центральном Китае. Эта экспедиция готовилась особенно тщательно. В ее состав входили специалисты из нанкинского эпидемиологического отряда «Эй».

Подготовкой этой «экспедиции» руководил майор медицинской службы, врач-бактериолог, начальник производственного отдела отряда № 731 Карасава Томи. Он приказал майору Судзуки изготовить 130 килограммов бактерий паратифа и сибирской язвы и приготовить комплекты блох, зараженных чумой. Когда «материальная» часть «экспедиции», как ее называл генерал Исии, была готова, он разбил экспедицию на несколько групп и отправил их в Центральный Китай, где в это время японские войска терпели поражение и под натиском китайцев вынуждены были отступать.

Исии изучил обстановку на этом участке фронта и приказал распространять бактерии на местности, которую оставляли японские войска. Наступающие китайские войска вступали на территорию, зараженную чумой, паратифом и сибирской язвой, и подвергались воздействию бактериологического оружия. Эта диверсионная операция завершилась в июле 1942 года[316].

Действия диверсионных японских групп были зафиксированы в специальном кинофильме — Исии необходимы были доказательства его успешной работы.

В июле 1944 году командующим Квантунской армии был назначен генерал Отозоо Ямада. Новый командующий потребовал от командира отряда № 731, которым был генерал Китано, письменный отчет о проделанной работе и готовности подчиненных ему частей к выполнению боевых задач.

Китано подготовил полный доклад о готовности отряда № 731 к выполнению заданий командования армии. Ямада тщательно изучил этот доклад и решил лично проинспектировать отряд № 731. Для этой цели он приказал создать специальную комиссию, в состав которой вошли начальник штаба Квантунской армии, начальник оперативно-стратегического отдела, начальник бактериологического отряда № 100. Список членов комиссии, допущенных на территорию отряда № 731, оформлял заместитель начальника стратегического отдела штаба армии подполковник Мията, он же принц Такеда.

Сам командующий в работе этой комиссии участия не принимал. Однако Ямада внимательно изучил итоговый отчет, подготовленный учрежденной им комиссии. После этого он в августе 1944 года лично посетил Пинфань, осмотрел лаборатории и хранилища, ознакомился со способами применения бактерий. В период посещения «фабрики смерти» Китано представил командующему армией новые фарфоровые бомбы, изготовлявшиеся в отряде по разработке Исии Сиро.

В одном из помещений Ямада увидел специальные ящики с огромнейшим количеством живых блох. Они были приготовлены для заражения чумой. После этого они могли быть использованы как переносчики чумной эпидемии.

После инспектирования Пинфаня Ямада приказал провести на полигоне Аньда маневры с применением бактериологического оружия.

Китано решил показать командующему и сопровождавшим его офицерам, что кроме диверсионных способов применения бактериологического оружия возможно использование и других средств. В маневрах также принимали участие специалисты отряда № 100.

Сентябрьским днем 1944 года на полигоне было сосредоточено стадо из 300 голов крупного рогатого скота и овец. Над стадом пролетели самолеты из эскадрильи, приписанной к отряду № 731. Они распылили на низкой высоте бактерии сибирской язвы и сапа. Испытаны были и фарфоровые бомбы «системы Исии». Они оказались достаточно эффективными. Все животные погибли.

После этого Ямада утвердил отчет комиссии и приказал отправить в генеральный штаб японской армии.

Из Токио поступили секретные указания: обеспечить отряды №№ 731 и 100 всем необходимым, увеличить производство бактерий и разрешить в военное время в случае необходимости использовать для ведения бактериологической войны самолеты любой авиачасти армии, предварительно оборудовав их необходимыми приспособлениями для применения бактериологического оружия.

Китано был внешне доволен результатами эксперимента. Все животные пали. Но и он, и наблюдавший за маневрами Исии, главный бактериолог Квантунской армии, понимали, что это был только показательный оперативный эксперимент, который увеличенный даже в десятки раз будет не в состоянии оказать эффективную помощь японским войскам в боевых действиях против СССР. Для достижения уверенной победы нужны другие способы и средства применения бактерий. В авиационном отряде Исии было всего два или три самолета. С таким количеством летательных аппаратов воевать против Красной армии он бы не рискнул. Нужны были новые средства распространения бактерий над большими площадями. Решение генерального штаба об использовании для бактериологической войны дополнительных сил авиации их устраивало: специальных аппаратов и бомб в отряде было достаточно.

По указанию командующего армией разведывательно־диверсионные группы, в состав которых входили сотрудники отряда № 100, продолжали тайно пересекать советскую границу. В целях изыскания наиболее эффективных способов применения бактериологического оружия против советских дальневосточных районов они изучали эти районы, составляли их подробные описания и проводили диверсионные акты — «отравляли водоемы на границе Советского Союза, в частности в районе Трехречья»[317].

Подготовка к бактериологической войне активизировалась. Из японского генерального штаба пришли дополнительные указания: форсировать работы с чумоносящими блохами.

Исии, вновь назначенный командиром отряда, дополнил приказ своим распоряжением — всем сотрудникам филиалов отряда № 731 активизировать заготовку крыс, которые были основой для разведения блох. Ловлей крыс в ряде китайских городов занимались в то время многие переодетые солдаты японской армии, что было и заметно, и вызывало подозрения у местного населения относительно действий японских военнослужащих.

В 1945 году в отрядах №№ 731 и 100 прошли переподготовку специалисты, которые должны были вести бактериологическую войну. Они пополнили филиалы, которые были переданы в подчинение командующих японских фронтов и армий. Подготовка к бактериологической войне активно продолжалась, и велась она различными способами.

Сотрудник отряда № 100 Хиразакура Дзенсаку, например, по указанию генерал-майора Вакамацу летом 1945 года закупил у местного населения Северо-Хинганской провинции 500 овец, 100 голов крупного рогатого скота и 90 лошадей. В случае войны с Советским Союзом этот скот планировалось заразить сибирской язвой, сапом, чумой рогатого скота и овечьей оспой и погнать в тыл советских войск.

У Исии все было готово к началу боевых действий. Производственный отдел отряда JSI9731 к 1945 году достиг наивысшей производительности — ежемесячно он мог производить чумных бактерий — 300 килограммов, тифозных бактерий — от 50 до 700 килограммов. Бактериями наполнялись специальные бутылочки, в каждую из которых входило по 50 граммов. Затем эти бутылочки укладывались в специальные футляры и упаковывались в специальные ящики. Были готовы и бомбы его конструкции, которые не взрывались, а разбивались при попадании в любую целью, освобождая таким образом чумных блох.

Исии ждал приказа начала военных действий против СССР. Он готов был применить бактериологическое оружие, которое испытал и многократно проверил на живых людях, которых он называл пренебрежительно «бревнами», и в ходе тайных диверсий против мирного китайского населения и китайской армии…

К 1945 году в качестве основных видов применения бактериологического оружия были утверждены бактериологическая фарфоровая бомба, распыление бактерий с самолетов и распространение возбудителей болезней диверсионными способами. Бактериологическое оружие планировалось применить против советских городов Хабаровска, Благовещенска, Читы и Ворошилова, а также в ряде тыловых районов…

Тайные планы японского командования по использованию бактериологического оружия в случае войны против СССР были известны советской военной разведке. Знали о них и в Генеральном штаб. Об эпидемиях чумы и других острых инфекционных болезней, возникавших в Центральном Китае в 1940–1942 годах, докладывали в Центр резиденты военной разведки и военный атташе СССР в Китае генерал-майор Василий Иванович Чуйков. В конце 1940 года он был назначен военным атташе и главным военным советником при главнокомандующем китайской армии. Главнокомандующим был Чан Кайши[318]. Вспоминая те дни, В. И. Чуйков, ставший впоследствии маршалом Советского Союза, писал: «…Мне довелось участвовать в организации обороны городов и провинций, оставшихся под управлением центрального правительства Китая, отражать наступательные операции японцев, а также наносить ответные удары по японским войскам, которые стремились захватить города и провинции Китая и склонить центральное правительство ккапитуляции…»

Применение японцами бактериологического оружия против китайцев в 1940-м и особенно в 1942 году тоже осуществлялось с целью оказания давления на центральное китайское правительство, капитуляции которого добивались японцы. Они хотели создать дополнительные благоприятные условия в тылу для наступательных операций против северного соседа…

Глава десятая МАНЬЧЖУРСКИЙ БЛИЦКРИГ МАРШАЛА ВАСИЛЕВСКОГО

Вечером 8 августа 1945 года министр иностранных дел СССР Вячеслав Молотов от имени советского правительства вручил японскому послу в Москве следующее заявление: «После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии Япония оказалась единственной великой державой, которая все еще стоит за продолжение войны. Требования трех держав — Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Китая от 26 июля сего года о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил отклонено Японией. Тем самым предложение японского правительства Советскому Союзу о посредничестве в войне на Дальнем Востоке теряет всякую силу….»[319]

Японский посол был поставлен в известность, что «…с 9 августа Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией»[320].

Решение советского правительства было вызвано прежде всего обязательствами, принятыми И. В. Сталиным в ходе работы Крымской конференции в феврале 1945 года. Американский президент Ф. Рузвельт и британский премьер-министр У. Черчилль настойчиво просили, чтобы Советский Союз принял участие в боевых действиях против Японии. Сталин обещал это сделать. Однако уведомил союзников, что Красная армия начнет боевые действия на Дальнем Востоке только через три месяца после разгрома фашистской Германии.

Тревожная ситуация, которая за последние двадцать лет сложилась и существовала вдоль советских границ с Маньчжурией, где к войне против СССР готовилась японская Квантунская армия, требовала принятия кардинальных мер, нормализующих обстановку и снимающих постоянную угрозу интересам и безопасности СССР. Настало время побеспокоиться о мирном будущем на Дальнем Востоке. Этого требовали интересы безопасности СССР.

Война с Японией была неизбежна еще и потому, что Советскому Союзу было необходимо восстановить свои права на территории, которые ранее были незаконно отторгнуты Японией у России. Поражение России в войне с Японией в 1904–1905 годах, разгром японским флотом 2-й русской тихоокеанской эскадры тоже требовали восстановления славы русского оружия.

День возмездия приближался. В России этот день ждали сорок лет.

Сосредоточение советских войск на Дальнем Востоке началось на завершающем этапе войны с фашистской Германией. На Дальний Восток из Восточной Пруссии были переброшены 5 армии, из района Праги в полном составе — 6־я гвардейская танковая и 53-я армии (всего около 40 дивизий и бригад). До весны 1945 года советские войска восточнее Байкала объединялись в два фронта — Забайкальский и Дальневосточный. Они имели семь общевойсковых армий, насчитывавших до 40 дивизий.

На Дальний Восток также были переброшены управления бывших Карельского и 2-го Украинского фронтов. Все войска, перебрасывавшиеся с запада на восток, обладали богатым боевым опытом прорыва укрепленных районов противника и действий в условиях горно-лесистой и болотистой местности. Поданным военной разведки, в районе предстоящих боевых действий противник создал 17 укрепленных районов общей протяженностью около 1000 километров[321].

К началу боевых действий советское командование сосредоточило и развернуло на Дальнем Востоке 11 общевойсковых, 1 танковую и 3 воздушные армии, 3 армии ПВО и 4 отдельных авиационных корпуса. Всего в составе группировки советских войск на Дальнем Востоке насчитывалось 80 дивизий (в том числе 6 кавалерийских и 2 танковые), 4 танковых и механизированных корпуса, 30 отдельных бригад. Общее количество войск достигало 1 577 725 человек, 26 137 орудий и минометов, 5556 танков и самоходно-артиллерийских установок, более 3800 боевых самолетов.

В результате переброски сил с запада на восток советские войска на Дальнем Востоке превосходили противника: в людях — в 1,2 раза, в танках и артиллерии — в 4,8 раза и в авиации — в 1,9 раза.

В Дальневосточной кампании должны были принять участие войска трех фронтов. Забайкальским фронтом командовал маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский. 1-й Дальневосточный фронт возглавил маршал Советского Союза К. А Мерецков. 2-м Дальневосточным фронтом командовал генерал армии М. А. Пуркаев[322]. Сосредоточение такого огромного количества войск и боевой техники в горно-пустынной и таежной местности в истории войн ранее не наблюдалось. Длина линии фронта была более 5 тысяч километров. Это были в основном горные районы.

В предстоящих сражениях должны были принять участие части Тихоокеанского флота и Краснознаменной Амурской флотилии. В их составе имелось 2 крейсера, 1 лидер, 12 эскадренных миноносцев, 78 подводных лодок, около 500 других боевых кораблей и более 1500 самолетов.

В войну против Японии готова была вступить монгольская Народно-революционная армия под командованием X. Чойбалсана.

Красной армии в войне против Японии предстояло вести боевые действия на территории около 1,5 миллиона квадратных километров, в Северо-Восточном Китае (Маньчжурии), Кореи, а также в Южной части Сахалина и на Курильских островах.

На севере, вдоль правого берега Амура, располагались труднопроходимые горные хребты. От озера Ханка до границ с Северной Кореей вдоль советско-китайской границы тянулись горы, занимавшие полосу длиной около 700 км и шириной до 400 км. Густые леса, многочисленные ущелья, большое количество заболоченных мест и слабое развитие дорог способствовали созданию усиленной японской обороны и затрудняли ведение наступательных действий, которые должны были вести советские войска.

В период подготовки к Маньчжурской операции разведотделы Забайкальского и 2-го Дальневосточного фронтов провели 184 спецоперации, в ходе которых в тыл противника было выведено 588 разведчиков и агентов. Они находились на территории, занятой японцами, до 50 суток и добывали сведения о системе обороны противника на глубину до 150 км. В некоторых местах разведка вскрыла объекты противника на глубине его обороны до 400 км.

Разведотдел штаба 1-го Дальневосточного фронта вывел в тыл противника 22 радиофицированные разведывательные группы, которые полностью выполнили поставленные перед ними задачи.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский был назначен Ставкой В ГК Верховным главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке. Василевский был длительное время начальником Генерального штаба, и ему докладывал начальник ГРУ о наличии в составе Квантунской армии бактериологических отрядов. Как он распорядился этой информацией?

Об этих разведывательных сведениях было запрещено говорить на совещаниях, но они, несомненно, были учтены при разработке замысла и плана предстоящей Маньчжурской стратегической наступательной операции.

Когда Василевский прибыл на Дальний Восток летом 1945 года, он лично познакомился с обстановкой и войсками Забайкальского фронта. Вместе с Р. Я. Малиновеким они побывали на основных участках фронта, провели ряд рекогносцировок, обсудили обстановку с командованием армий, корпусов и командирами основных дивизий[323].

Поездка оказалась весьма полезной. Василевский внес изменения в ранее принятые решения. Эти изменения, прежде всего и главным образом, существенно затронули временные параметры боевых действий — они были резко сокращены. Делалось это, как представляется, не случайно, а с учетом того, чтобы не допустить применения противником средств бактериологической войны.

Василевский приказал форсировать Большой Хинган войсками 6-й гвардейской танковой армии не на десятый день операции, а на пятый. Были также существенно сокращены сроки выхода общевойсковых армий на Маньчжурскю равнину. Овладение укрепленным районом Хайлар 36־й армией было намечено не на двенадцатый, а на десятый день операции….

На пять дней Василевский сократил первоначальные сроки и для войск, действовавших на правом крыле фронта. Предусматривалось также сократить сроки выхода конно-механизированной группы советско-монгольских войск в район Калгана и Долоннора[324].

Василевский посетил войска и других фронтов. Можно предположить, что он отдал распоряжение военным синоптикам тщательно следить за прогнозом погоды. В войска были отданы распоряжения — употреблять только питьевую воду, получаемую в частях приписки и не пользоваться водой из местных водоемов — рек и озер. Самолеты с военно-транспортной авиации были переоборудованы для переброски огромного количества питьевой воды для войск, которые должны были принять участие в наступлении.

Были приняты и другие меры предосторожности. В войсках проводились учения, изучался опыт ведения боевых действий в районе реки Халхин-Гол, самыми популярными у командиров были секретные книги и инструкции, подготовленные Главным разведывательным управлением, о японской армии, особенностях организационного построения ее частей и соединений, о тактике японских частей, о вооружении, которое имелось в Квантунской армии, и его тактико-технических данных. О чумных блохах в наставлениях и инструкциях не было сказано ни одного слова. Об этом никто ничего не знал, кроме, возможно, многочисленных сотрудников НКВД и Смерша, которые принимали участие в операции, но решали свои задачи. Скорее всего, они должны были выявить и захватить тех, кто служил в японских бактериологических отрядах.

Разведданные о наличии у японцев бактериологического оружия были учтены Василевским и при выборе направления главных ударов. Ускоренному разгрому противника сопутствовала даже удачная конфигурация государственной границы. Северо-Восточный Китай расположен так, что он с трех сторон — востока, севера и северо-запада охватывается территорией Советского Союза и с запада — Монгольской Народной Республики. С целью максимального сокращения времени ведения боевых действий было принято решение при одновременном наступлении наносить удары по сходящимся направлениям с целью мгновенного окружения и расчленения главных сил Квантунской армии.

Армия — организация, которая управляется в мирное и военное время только централизованно. В этом ее сила. Но в этом оказалась и слабость Кантунской армии. Василевский принял решение в ходе первых же внезапных авиационных ударов уничтожить все пункты управления Квантунской армии, чтобы лишить ее командующего возможности управлять своими войсками и бактериологическими отрядами, стремительно выйти во вторые эшелоны Квантунской армии, где Ямада прятал свое «блошиное сердце» зараженное чумой, и уничтожить его. Внезапность, скорость и точность — вот главные союзники, которые должны были помочь войскам Василевского добиться мгновенной победы над Квантунской армией.

Японские военные специалисты исходили из того, что Красная армия не сможет предпринять одновременное наступление на фронте протяженностью свыше 5 тысяч километров. Поэтому японцы строили укрепленные районы, которые должны были прикрывать наиболее важные операционные направления и создать условия для внезапного стремительного броска на север. Советская разведка хорошо знала эти направления, изучив их за многие годы.

Укрепленные районы (УР) состояли из узлов сопротивления и опорных пунктов, в системе которых имелись долговременные железобетонные и другие огневые сооружения, подземные галереи, бронеколпаки. Большинство районов имели свои склады боеприпасов и продовольствия, автономные электростанции и водопровод, хорошо были оборудованы различными видами военной связи.

Японские У Р имели круговую оборону, позволявшую вести длительное сопротивление в полном окружении. Многие сооружения располагались на склонах гор, в несколько ярусов, что сильно затрудняло блокирование и штурм узлов сопротивления.

Сотрудники разведывательных отделов штабов фронтов по крупицам собирали сведения о системе японской обороны, ее сильных и слабых узлах. Слабых узлов, как докладывали военные разведчики, не было.

Все сведения о дислокации японских войск скрупулезно наносились на штабные карты, которые были главным итогом работы всех разведчиков стратегического и оперативного звена.

Благодаря длительной, целенаправленной и непрерывной деятельности оперативной разведки было установлено, что всего вдоль советско-китайской границы к 1945 году японцы создали 17 укрепленных районов с общим количеством свыше 4500 долговременных огневых сооружений. Общая протяженность укрепленной полосы вдоль границы достигала 800 км. Укрепления в большийстве своем располагались в непосредственной близости к государственной границе.

Разведка установила, что вся система японской обороны имеет один существенный недостаток — укрепленные районы прикрывали лишь важнейшие оперативные направления, удобные для прохождения войск и боевой техники. Другие, по японским оценкам, непроходимые направления, густые лесные массивы, болота и горные перевалы были недоступны для тяжелой бронетанковой техники, артиллерии и переброски тыловых частей с боеприпасами и продовольствием. Но там, где не пройдет японец, способен пройти советский солдат. Об этом в штабе Квантунской армии не подумали. Выявленные военной разведкой особенности построения японских укрепленных районов, их сильные и слабые стороны были учтены маршалом А. М. Василевским во время корректировки плана Маньжурской операции. Советские войска, прибывшие на Дальний Восток с Западного фронта, особенно из Карелии, научились в боевых условиях успешно совершать обходы и охваты укрепленных районов противника, где сосредотачивались крупные силы, блокировать их и выходить в глубокий тыл, разрушая систему управления войсками, командные пункты, узлы связи, блокируя аэродромы и другие важные военные объекты.

Активно и исключительно внимательно в этот период действовала радиоразведка. К началу боевых действий 2-й радиополк ОСН АЗ полностью вскрыл систему управления и связи главного командования Квантунской армии, которая включала: главный штаб Квантунской армии — Чанчунь, штаб 1-го (Восточно-Маньчжурского) фронта — Муданьцзян (Дуньхуа), штаб 3-й армии 1-го фронта — Ваньцин (Янцзы), штаб 5-й армии 1-го фронта — Войхе; штаб 3-го (Западно-Маньчжурского) фронта — Мукден (Шэньян), штаб 30-й армии 3-го фронта — Чаньчунь, штаб 44-й армии 3-го фронта — Мукден; штаб 17 фронта (резерв Квантунской армии) — Сеул; штаб 2-й воздушной армии — Чаньчунь. Правильность определения дислокации всех этих штабов была подтверждена затем взятым в плен начальником штаба Квантунской армии.

Оперативная и армейская радиоразведки достаточно надежно вели наблюдение за расположением дивизионных и бригадных штабов на всех основных направлениях Дальневосточного театра. В частности, были получены данные об усилении войск 1-го (Восточно-Маньчжурского) фронта за счет формирования новых соединений.

Ведение радиоразведки в ходе боевых действий, которые начались 9 августа 1945 года, организовывалось и осуществлялось с учетом особенностей проведения фронтовых операций по разгрому Квантунской армии.

В соответствии с планом, утвержденным Верховным главнокомандованием, в ходе проведения Дальневосточной кампании предусматривалось нанести по войскам Квантунской армии два основных решающих встречных удара на глубину 300–400 км — Забайкальским фронтом с запада и 1-м Дальневосточным фронтом с востока — с выходом к ключевым пунктам центральной Маньчжурии: Харбин, Чанчунь, Гирин, Мукден.

Вспомогательный удар с севера наносил 2-й Дальневосточный фронт. Несмотря на обширность тысячекилометрового театра разгром основной группировки Квантунской армии предусматривалось завершить в очень короткие сроки — в пределах десяти суток.

Ввиду этого было приказано 2-му радиополку Главного командования, фронтовым дивизионам и по возможности армейским радиодивизионам вести разведку с позиций, занимавшихся ими до начала боевых действий, без передислокации их подразделений радиоперехвата и радиопеленгования. Это было вполне допустимо, так как при запланированной глубине фронтовых операций обеспечивались в целом хорошая слышимость радиостанций японских штабов и необходимые им пеленговые засечки. Эфир находился под неусыпным контролем.

На границе с советским Приморьем располагался 1-й японский фронт (3,5־я армии). 3-й фронт (30,44-я армии) находился в центре Северо-Восточного Китая и частично на монголо-маньчжурской границе. На северо-западе Маньчжурии была развернута японская 4-я отдельная армия. В Корее находился 17-й фронт (34 и 59-я армии). На Южном Сахалине и Курильских островах дислоцировались части и соединения, входившие в состав 5-го фронта (4 пехотные дивизии и 1-й танковый полк). Всего на Дальнем Востоке японцы, включая марионеточные войска Маньчжоу-го, могли противопоставить советским войскам 49 дивизий (из них 7 кавалерийских) и 27 бригад (в том числе 2 кавалерийские и 2 танковые).

Общая численность японской армии, противостоявшей советским войскам, с учетом местных формирований в августе 1945 года составляла свыше 1200 тыс. человек. На вооружении Квантунской армии имелось 1155 танков, 5360 орудий и около 2 тыс. самолетов.

Все эти и многие другие сведения, добытые военной разведкой о Квантунской армии, были доступны каждому командиру части, готовящейся к боевым действиям против японцев. Вся эта бесценная специальная литература тщательно изучалась в ходе командирской подготовки накануне наступления. Офицеры и солдаты благодаря такой системе подготовки хорошо знали, с кем им предстоит сражаться, чем вооружен противник, каковы его сильные и слабые стороны. Такой тщательной подготовки личного состава войск трех фронтов, которые должны были участвовать в боевых действиях, не было в ходе других наступательных операций войск Красной армии на советско-германском фронте. Единственное, о чем не были предупреждены советские войска и что составляло особую военную тайну, — это наличие в японской армии специальных отрядов, предназначенных для ведения бактериологической войны. Маршал Василевский принял исключительно ответственное решение — войскам, готовящимся к наступлению, не сообщать о наличии у японцев бактериологического оружия, средств защиты от которого не было. Советские войска должны были разгромить Квантунскую армию в кратчайший срок и не допустить применения японцами бактериологического оружия.

30 мая 1945 года командующий Квантунской армией генерал Ямада, готовившийся к наступательной войне против Советского Союза, получил приказ провести подготовку к оборонительным действиям против советских войск в Северо-Восточном Китае и в Северной Корее. Этот приказ ввел командующего в смятение. Он готовился к победе в ходе наступления, а должен был обороняться. Ямаде пришлось разрабатывать новую концепцию использования сил и средств своей армии. В соответствии с приказом из Токио штаб Квантунской армии приступил к разработке плана оборонительной операции. В основу этого плана были положены две предпосылки.

Наступление войск Красной армии может начаться не ранее сентября 1945 года. Японцы предполагали, что главный удар войска Красной армии могут нанести из района советского Приморья в полосе обороны 1-го фронта Кванунской армии.

Исходя из этого, 1 — й фронт должен был частью своих сил, пограничных частей и войск Маньчжоу־го прикрывать государственную границу и на линии укрепленных районов задержать наступление советских войск. Если же боевые действия войск первого эшелона не дадут желаемого результата, тогда в сражение должны были вступить основные силы 1-го фронта, которые имели главной задачей задержать наступление советских войск и перейти к длительным затяжным сражениям.

Для устойчивости правого крыла фронта, а впоследствии и правого фланга всей стратегической группировки особое внимание уделялось обороне района Дуньхуа. Если же и на этом рубеже японским войскам не удастся задержать наступление советских войск, тогда основные силы войск 1-го фронта должны отойти в горный район юго-восточной части Маньчжурии и занять оборону севернее корейской границы. Отдельная 4־я армия в этом случае должна была широком фронте оборонять северную часть границы Маньчжурии по рубежу реки Амур.

Предполагалось, что войска 3-го фронта частью сил будут прикрывать западную границу, а основные силы сосредоточатся на юге Маньчжурии. Войска 3-го фронта совместно с войсками 4-й отдельной армии получили задачу при удобном случае нанести контрудар по наступающим войскам Красной армии.

В соответствии с этим планом для обороны государственной границы оставалось всего около одной трети сил, а основные силы сосредоточивались в оперативной глубине, где предусматривалось создать три оборонительных рубежа. Ямада, опытный военачальник, решил переиграть командующего советскими войсками. Он знал, что наступающие войска наносят главный удар по первой линии обороны, стремясь обеспечить успех остальным войскам. Он приказал отвести японские войска от пограничных районов на тыловые оборонительные рубежи. Ямада рассчитывал, что советская авиация нанесет первый массированный удар по этим пустым районам и он сохранит свою армию. Но Ямада опять ошибся. Военные разведчики своевременно выявили передвижение японских войск. В тылу противника активно действовало более 600 советских агентов. Они держали под контролем все военные объекты японской Квантунской армии. Советская авиация нанесла удар как раз по тем местам, куда были перемещены японские части и подразделения с переднего края. Оставшихся на передовой японцев быстро нейтрализовали отряды советских пограничников.

Японская разведка грубо ошиблась, определяя начало возможного наступления советских войск. Японские разведчики считали, что Красная армия будет готова к наступлению в начале сентября. Это не позволило генералу Ямаде создать рубежи обороны к конкретным срокам и провести перегруппировку сил и средств. Считая, что советские войска будут готовы к наступлению только в сентябре 1945 года, командование Квантунской армии не торопилось перебрасывать резервы для обеспечения оборонительных, а не наступательных боевых действий.

Дальневосточная кампания советских войск в войне против Японии состояла из нескольких самостоятельных наступательных операций. Среди них — Маньчжурская стратегическая наступательная операция (9 августа — 2 сентября), Южно-Сахалинская наступательная операция (11–25 августа) и Курильская десантная операция (18 августа — 1 сентября)[325].

Решающую роль в разгроме японских войск на Дальнем Востоке сыграла Маньчжурская стратегическая наступательная операция, которая проводилась силами трех фронтов, Тихоокеанского флота и Амурской флотилии. Она имела два этапа.

В ночь на 9 августа 1945 года передовые и разведывательные отряды трех фронтов устремились на территорию, занятую противником. С целью достижения внезапности артиллерийская и авиационная атаки не проводились. Одновременно 76 самолетов Ил-4 из состава 19-го бомбардировочного авиационного корпуса 9-й воздушной армии нанесли удары по командным пунктам и другим военным объектам в Чанчуне и Харбине. С рассветом 9 августа главные силы Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов перешли в наступление и на широком фронте пересели государственную границу.

Большую роль в успешном начале наступления фронтов сыграли пограничные части и соединения Забайкальского, Хабаровского и Приморского пограничных округов. Они были оперативно подчинены командующим фронтами и действовали вместе с основными войсками.

Передовые отряды Забайкальского фронта в ночь на 9 августа уничтожили пограничную охрану противника и его отряды прикрытия и к 4 часам 30 минутам обеспечили наступление главных сил фронта. Несмотря на бездорожье и начавшиеся частые и сильные дожди, наступление развивалось в быстром темпе. Главные силы фронта, не ввязываясь в затяжные бои по ликвидации вражеских группировок в укрепленных районах, умелым и смелым маневром обходили их, стремительно развивая наступление в заданных направлениях.

Важную роль в сохранении высоких темпов наступления сыграла хорошо продуманная организация материального обеспечения войск, особенно горючим и водой. Для снабжения танковой армии использовались две транспортные авиационные дивизии.

Внезапное наступление советских войск, налеты советской авиации, неожиданные авиационные десанты, уничтожение узлов связи и командных пунктов застали командующего Квантунской армии врасплох — он не смог руководить своими войсками. Из сообщения по радио Ямада узнал, что премьер-министр Судзуки заявил 9 августа: «…Вступление сегодня утром в войну Советского Союза ставит нас окончательно в безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение войны…»

Ямада должен был отдать первые и обязательные приказы. Он подписал приказы об уничтожении отрядов №№ 731 и 100 и их филиалов.

Ямада стремился скрыть следы того преступления, которое он готовил, но не успел совершить. Подписывая последние приказы, Ямада спасал не свою репутацию, репутацию Японии.

В 1949 году во время заседания военного трибунала генерал Ямада скажет: «…Вступление в войну против Японии Советского Союза и стремительное продвижение Советской Армии в глубь Маньчжурии лишило нас возможности применить бактериологическое оружие против СССР…»

Длительные усилия советской военной разведки, которая в конце 1937 года выявила создание в районе станции Пинфань японского бактериологического отряда, оказали войскам трех наступавших советских Фронтов неоценимую помощь.

На третий день операции советские войска преодолели горы Большого Хингана и к 17 августа вышли к центру Северо-Восточного Китая в районе Мукдена (Шеньян). Сюда же вышли и общевойсковые армии Забайкальского фронта. Японские части, проявляя упорство, продолжали сопротивление…

12־я воздушная армия, поддерживавшая основную группировку сил Забайкальского фронта, в течение дня наносила массированные бомбовые удары по железнодорожным узлам противника и крупным станциям, прикрывая наступление войск фронта.

Наступление войск 1 — го Дальневосточного фронта, за исключением 35־й армии, также началось без артиллерийской подготовки в ночь на 9 августа. Причиной отказа от нее послужила разведка боем, предпринятая в 0 часов 10 минут 9 августа передовыми отрядами. 30 передовых батальонов под проливным дождем без артиллерийской подготовки перешли границу и внезапно атаковали японские укрепления. К утру они продвинулись на глубину от 3 до 8 км. Оборона врага была нарушена. В 8 часов 30 минут перешли в наступление главные силы фронта и при поддержке артиллерии и авиации к исходу дня продвинулись на глубину до 22 км.

Противник, занимавший отдельные узлы сопротивления и опорные пункты, проявлял большое упорство. О том, насколько упорным было сопротивление врага, достаточно сказать, что за первый день наступления войска 1-го Дальневосточного фронта уничтожили 2322 японских солдата и офицера, а в плен удалось захватить только 35 человек.

В боях с японцами воины Красной армии проявили высокие морально-боевые качества, непреклонную волю к победе, ответственность за общий успех и беззаветную преданность своей Родине. Бессмертный подвиг комсомольца Александра Матросова повторили красноармеец Г. Е. Попов при прорыве Дуннинского укрепленного района, коммунист младший сержант А. Я. Фирсов, комсомолец ефрейтор В. С. Колесник и некоторые другие. Всем им присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

К исходу шестого дня операции войска фронта, отбросив противника в глубину Маньчжурии на 100 км, завязали бои в районе Муданьцзян. Чтобы ускорить продвижение войск к Чанчуню, по решению командующего фронтом 12 августа был введен в сражение 10־й механизированный корпус. Войска корпуса вступили в сражение не в полосе 5-й армии, как предусматривалось планом, а в полосе 25־й армии, где обозначился значительно больший успех. 10־й механизированный корпус получил задачу развивать наступление на Цзилинь (Гирин) и далее на Чанчунь. 15 августа на Гиринское направление была повернута и 5־я армия. 1־я же Краснознаменная армия развивала наступление на Харбин. К концу первого этапа операции сопротивление японцев в полосе фронта заметно ослабло, так как их войска понесли большие потери. Например, 5־я армия японцев из 60 тысяч потеряла только убитыми и ранеными 40 тысяч человек, то есть две трети своего состава.

1 — й Дальневосточный фронт к 14 августа также добился решающих успехов. Войска фронта нанесли тяжелые потери 5-й японской армии и продвинулись на 120–150 км.

В результате создались условия для наступления на Харбин, Гирин и на Чанчунь. Овладение вместе с десантами Тихоокеанского флота портами Юки и Расин лишило Квантунскую армию связи с Японией и отрезало пути отступления в Корею.

Войска 2-го Дальневосточного фронта, перейдя в наступление на Сунгарийском направлении, в ночь на 9 августа форсировали Амур и во взаимодействии с Амурской Краснознаменной флотилией подавили огневые точки противника, мешавшие форсированию реки, заняли несколько островов на реке Амур, захватили плацдарм севернее Тунцзяна и ворвались в город Фуань.

Используя этот плацдарм, в ночь на 10 августа начали переправу главные силы 15־й армии. Одновременно 5-й стрелковый корпус начал форсирование реки Уссури. Разведка 2-й Краснознаменной армии установила, что противник отвел свои основные силы на 10–15 км от реки Амур.

Учитывая создавшуюся обстановку и успех наших войск на других участках фронта, командующий 2-м Дальневосточным фронтом генерал армии А. М. Пуркаев 10 августа отдал приказ о переходе в наступление по всему фронту. Перед 2-м Дальневосточным фронтом японские войска 15 августа начали отходить к Харбину, что было вызвано выходом в их тыл войск Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов.

Развивая наступление, советские войска к 17 августа овладели основными пунктами северной части Маньчжурии. Главные части 4-й отдельной армии врага, действовавшие перед 2-м Дальневосточным фронтом, были разбиты или блокированы в укрепленных районах.

Активно сражались соединения Тихоокеанского флота. 9 августа авиация флота произвела массированные налеты на военно-морские базы Северной Кореи. В портах было потоплено несколько японских кораблей. В порту Юки пошли ко дну четыре транспорта и один танкер. В порту Расин — десять транспортов и один буксирный пароход противника. Овладение вместе с десантами Тихоокеанского флота портами Юки и Расин лишило Квантунскую армию связи с Японией и отрезало пути отступления в Корею.

18 августа главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке маршал Советского Союза А. М. Василевский отдал приказ командующим войсками фронтов и флотом, в котором говорилось, что в связи с плохим состоянием дорог необходимо перейти к действиям специально сформированных подвижных и хорошо оснащенных отрядов. В каждой армии было создано три — семь отрядов в составе до усиленного стрелкового полка. Эти отряды обеспечивались машинами повышенной проходимости. Отряды направлялись в промышленные и административные центры Северо-Восточного Китая. Одновременно с этим 18 августа 9-я воздушная армия 1 — го Дальневосточного фронта высадила воздушный десант в Харбине, а 19 августа — в Гирине. В этот же день 12-я воздушная армия Забайкальского фронта высадила воздушные десанты в районах Чанчунь (200 чел.) и Мукден (225 чел.) а 22 августа — в городах Порт-Артур и Дальний.

К 17 августа Квантунская армия потерпела полное поражение. Враг потерял только убитыми около 70 тыс. человек, часть сил была окружена в приграничных укреплениях, в Хайларе, Хутоу и других районах. Остальные войска противника в беспорядке откатывались в глубь Маньчжурии и Кореи.

Убедившись в бесполезности сопротивления и потеряв управление войсками, генерал Ямада отдал приказ о прекращении боевых действий. Японские войска начали сдаваться в плен. Однако на многих участках продолжались бои с войсками, которые или не знали о начавшейся капитуляции, или умышленно ее затягивали.

Основные силы советских наземных войск продолжали наступление, разоружая капитулирующие войска и ломая сопротивление отдельных гарнизонов, отказывавшихся сложить оружие. 20 августа передовые отряды 6-й гвардейской танковой армии заняли Мукден и подошли к Чанчуню, а 24 августа по железной дороге часть сил этой армии прибыла в Порт-Артур и Дайрен.

Войска 25-й армии освободили территорию Северной Кореи, освободили от японцев Южный Сахалин и Курильские острова. Это произошло 28 августа — 1 сентября 1945 года.

За боевые подвиги в ходе Дальневосточной кампании орденами и медалями было награждено более 308 тыс. человек. Звания Героя Советского Союза были удостоены 94 человека. Второй медалью «Золотая Звезда» были награждены 8 человек. 220 соединений получили почетные наименования «Хинганских», «Амурских», «Уссурийских», «Харбинских, «Мукденских, «Порт-Артурских», «Сахалинских», «Курильских» и других. Более 300 соединений и частей армии и флота получили боевые награды[326].

30 сентября 1945 года в Советском Союзе была учреждена медаль «За победу над Японией». Цена ее исключительно высока. Многие военные разведчики были награждены этой медалью.

Генерал Ямада и начальник штаба Квантунской армии генерал Хата были взяты в плен…

Часть 7. Приговор Немесиды

Во все времена человечество стремилось жить по определенным законам. Первые правила регулировали отношения внутри семьи, затем— внутри племени, позже— между соседними государствами. Настал период, когда появились международные законы, соглашения и договоры. Все это законотворчество было необходимо, чтобы определять правила совместной жизни людей разных социальных групп, различных национальностей и разного вероисповедания.

Несмотря на это позитивное законотворчество, всегда находились те, кто нарушал общие правила и законы. Одним нарушителям терпеливо разъясняли их ошибки, других публично осуждали, третьих приговаривали к разным суровым наказаниям, четвертых осуждали на вечную каторгу или пожизненное тюремное заключение. Наиболее опасных преступников отправляли на виселицу, гильотину или расстрел.

Гпавной мерой воздействия все же всегда остовалось принятие превентивных мер, которые бы поддерживали порядок в семье, в государстве или в международном сообществе. Древние греки, например, для этого создали целую систему мифов о богах, которые им помогали, защищали и должны были сурово наказывать тех, кто нарушал общепринятые законы. Имена многих древнегреческих богов до сих пор известны. Среди них— Афина, Зевс, Гермес, Посейдон, Афродита, Метида, Прометей и другие.

Для того чтобы удержать сограждан от дурных поступков, показать неотвратимость наказания за совершенное преступление, существовала богиня Немесида — символ божественного, и поэтому справедливого, возмездия. Она была сурова, но в руке держала не плеть или карающий меч, а ветвь со свисающими яблоками — дар героям.

В XX веке Немесида не справилась бы со своими важными обязанностями. Две мировые войны породили множество злодеяний. Поэтому человечество усовершенствовало системы национального и международного правосудия. Для наказания военных преступников создавались Международные военные трибуналы.

В 1945 году на Нюрнбергском процессе[327] была осуждена группа главных немецких военных преступников. Многие из них были приговорены к смертной казни через повешение.

В 1946–1948 годах Международный военный трибунал для Дальнего Востока, утвержденный одиннадцатью державами, воевавшими против Японии, судил в Токио главных японских военных преступников — руководителей правительства, армии и флота. Среди осужденных был и японский военный разведчик Доихара Кендзи. Его приговорили к смертной казни. В декабре 1948 года Доихара был повешен.

С 25 по 30 декабря 1949 года в Хабаровске проходил судебный процесс по делу двадцати бывших военнослужащих японской армии, которые обвинялись в подготовке и применении бактериологического оружия…

Глава первая КУДА ИСЧЕЗ «ВЛАСТЕЛИН» БАКТЕРИЙ?

Советские войска, не встречая организованного сопротивления японских частей, стремительно занимали территорию противника. Командующий Квантунской армии генерал Ямада связался по секретному телефону со штабом отряда № 731. К телефону подошел генерал Сиро Исии. Разговор двух генералов был предельно краток. Ямада сказал, что он подписал приказ об уничтожении отрядов №№ 731 и 100, и приказал немедленно уничтожить городок Пинфань.

— Уничтожить? — спросил Исии.

Ямада подтвердил свое решение. И добавил:

— Немедленно и без всяких следов. Мы проиграли эту войну.

Исии спросил, есть ли у Ямады решение императора и какое оно.

Командующий Квантунской армии сказал, что решение императора всегда направлено на сохранение чести и интересов империи.

— В интересах империи, — добавил Ямада, — ваши отряды должны быть уничтожены…

Генерал Исии и без указаний командующего армией понимал, что, окажись он в руках советских солдат, его будут судить как военного преступника. И не только его. Будут судить и командующего, и других генералов и офицеров, которые были прямо или косвенно причастны к его бактериологическим опытам и подготовке к использованию чумы и холеры против советских войск. Суду будет подвергнут не только он, бактериолог Исии, но и авторитет Японии, которая финансировала создание его отрядов смерти, его опыты и рассчитывала на его смертоносное оружие, которое планировала использовать в этой войне против Советского Союза.

Исии собрал своих ближайших помощников. Его заявление поразило их.

— Япония побеждена, — сказал дрожащим голосом Исии. — Мы возвращаем вас на родину. Но при всех условиях вы должны хранить тайну «отряда № 731». Если кто-то не сохранит ее, то я — Исии — найду такого человека где угодно и разделаюсь с ним! Поняли?

Исии говорил не всю правду. Он хотел бы, чтобы все его помощники покинули этот мир и отправились не на острова, а в мир мертвых. Все до единого. Мертвые молчат. Только молчание могло сохранить в тайне все, что делалось в отряде № 731 и его филиалах.

По плану эвакуации, который разработал сам Исии, личный состав отряда и всех филиалов в Хайларе, Линькоу, Суньу и Муданьцяне и других местах должен уничтожить все следы проводившихся экспериментов, все оборудование лабораторий, все «бревна», то есть пленных, которые подвергались в этих отрядах чудовищным экспериментам. Все сооружения отряда планировалось взорвать. Только после этого личный состав мог отступить на юг, в Корею, в надежде переправиться на острова.

Назначив начальника 1-го отдела отряда генерал-майора Кикути ответственным за выполнение приказа, Исии собрал основные документы и материалы о технологии производства бактериологического оружия, а также штаммы бактерий и, воспользовавшись единственным самолетом, который был в его личном распоряжении, покинул Пинфань. Самолет взял курс на Японию. На островах Исии надеялся избежать наказания. Маньчжурия его больнее не интересовала.

Кикути выполнил приказ. Отряд № 731 перестал существовать. Были уничтожены и его филиалы в Муданьцзяне, Линькоу, Суньу и Хайларе. Все, что могло служить вещественным доказательством подготовки японцев к ведению бактериологической войны, исчезло. Уничтожен был и отряд № 100.

Все сотрудники отряда № 731 были размещены в военном эшелоне, который отправился в Корею. Цианистый калий никто не принял.

Самолет Исии приземлился на аэродроме около города Пусан, куда позже прибыл и спецэшелон. Из морского порта Исии отправился в Японию на специально приготовленном для этого эсминце. Обстановка менялась стремительно. Несколько сотрудников Исии были захвачены в плен советскими разведчиками.

В Токио Исии тоже руководил уничтожением вещественных доказательств подготовки Японии к бактериологической войне.

Глава вторая АТОМНЫЙ МАРАФОН

В тридцатых годах XX века многие великие физики европейских государств мечтали об использовании атомной энергии в мирных целях и ведущей роли ученых в развитии человеческого общества. Об этом же думали и лучшие физики России. Но работа ученых в Германии, Великобритании, США и Японии, приблизившихся к раскрытию секретов атомного ядра, была подчинена политике, засекречена и направлена на создание нового сверхмощного атомного оружия.

Вначале в секретных документах разных стран новое оружие получило название «ураниевая бомба». Несколько позже появилось название «плутониевая бомба». Это были разные бомбы, но мощности их были огромными.

В 1945 году, возможно несколько раньше, новый вид оружия получил более точное название — «атомная бомба». С тех пор это название уже не изменялось. Когда же был создан еще один монстр — водородная бомба, специалисты решили: эти два чудовища должны называться одним специальным термином — «ядерное оружие».

В это же время исследования атомного ядра стали полем боя, на котором началась тайная и бескомпромиссная борьба разведок и контрразведок великих держав СССР, США, Великобритании, Германии и Японии. В той борьбе активное участие приняла и разведка Красной армии.

Первые сведения о намерениях Великобритании использовать атомную энергию в военных целях появились у советской военной разведки в августе 1941 года. В начале августа сотрудник лондонской резидентуры полковник Семен Кремер[328] (псевдоним «Барч») провел первую ветречу с британским физиком немецкого происхождения Клаусом Фуксом[329].

Этот ученый работал в Бирмингемском университете и имел непосредственный доступ к исследованиям, связанным с научной разработкой принципов использования атомной энергии в военных целях.

10 августа 1941 года в Центр из Лондона было отправлено следующее донесение: «Барч 8 августа провел встречу с германским физиком Фуксом, который сообщил, что он работает в составе специальной группы в физической лаборатории в Бирмингеме над теоретической частью создания ураниевой бомбы. Группа ученых при Оксфордском университете работает над практической частью проекта. Окончание работ предполагается через три месяца, и тогда все материалы будут направлены в Канаду для промышленного производства. Знакомый дал краткий доклад о принципах использования ура на для этих целей. При реализации хотя-бы 1 проц. энергии 10-килограммовой бомбыурана взрывное действие будет раено 1000 тонн динамита. Доклад высылаю оказией. Брион» [330]

С августа 1941 года по октябрь 1942 года Кремер провел с Фуксом 4 встречи и получил от него в общей сложности около 246 листов секретных материалов по британскому атомному проекту.

После завершения служебной командировки и отъезда полковника С. Кремера в Москву работой Фукса руководила разведчица Урсула Кучинская («Соня»)[331]. С октября 1942 года по ноябрь 1943 года Кучинская провела с Фуксом также 4 агентурные встречи и получила от него 324 листа секретных материалов о работах британских ученых, направленных на создание атомной бомбы.

В это же время на территории Великобритании действовала нелегальная резидентура военно-технической разведки Разведуправления Красной армии. Работой резидентуры руководил «Дюбуа». К работе этой резидентуры некоторое отношение имел разведчик-нелегал Ян Черняк [332](псевдоним «Джек»), который длительное время работал в различных европейских странах и в 1942 году по указанию Центра прибыл в Великобританию для осуществления вербовки британского ученого — физика Аллана Нанна Мея (псевдоним «Алек»)[333], сотрудника Кавендишской лаборатории. Эта лаборатория входила в состав Кембриджского университета и являлась одним из ведущих британских центров, занятых реализацией программы создания атомного оружия. «Джек» завербовал Мея и работал с ним несколько месяцев. За это время разведчик получил от агента 142 листа материалов по атомной проблеме.

Отдельные сведения о британском атомном проекте передавал резиденту военной разведки в Лондоне генерал-майору танковых войск И. А. Склярову и сам «Дюбуа». В частности, в феврале 1942 года генерал Скляров докладывал в Центр о том, что по данным «Дюбуа», англичане «…закупили весь возможный уран за последние шесть месяцев для взрывного дела. Проводятся опыты бомбардировки урана-235 нейтроном, который взрывает атом и происходит огромное выделение энергии» [334].

Понимая важность поступивших из Лондона сведений, которые подтверждались разными источниками (К. Фуксом, А. Меем и «Дюбуа»), начальник военной разведки генерал-майор А. Панфилов направил письмо начальнику спецотдела Академии наук СССР М. Евдокимову. Такое письмо было отправлено 7 мая 1942 года. В нем, в частности, говорилось следующее: «В связи с сообщениями о работе за рубежом над проблемой использования для военных целей энергии ядерного деления урана прошу сообщить, насколько правдоподобными являются такие сообщения и имеет ли в настоящее время эта проблема реальную основу для практической разработки вопросов использования внутриядерной энергии, выделяющейся при цепной реакции урана.»[335]

«В ответ на Ваш запрос от 7 мая 1942 года сообщаем, что Академия наук не располагает никакими данными о ходе работ в заграничных лабораториях по проблеме использования внутренней энергии, освобождающейся при делении урана. Мало того, за последний год в научной литературе, поскольку она нам доступна, почти совершенно не публикуются работы, связанные с решением этой проблемы. Это обстоятельство единственно, как мне кажется, дает основание думать, что соответствующим работам придается значение и они проводятся в секретном порядке.

Что касается институтов АН СССР, то проводившиеся в них работы по этому вопросу временно свернуты как по условиям эвакуации этих институтов из Ленинграда, где остались основные установки (циклотрон РИАНа), так и потому, что, по нашему мнению, возможность использования внутриатомной энергии для военных целей в ближайшее время (в течение настоящей войны) весьма маловероятна.

Если Разведывательное управление располагает какими-либо данными о работах по проблеме использования внутриатомной энергии урана в каких-нибудь институтах или лабораториях за границей, то мы просили бы сообщать эти данные в спецотдел АН СССР»[336].

После этого письма урановая проблема приобрела для военной разведки особую значимость, на которую, помимо добывания сведений, необходимых для ведения войны против Германии и ее союзников, следовало обратить особое внимание. Так у военной разведки появилось новое направление в работе — «Проблема № 1». Советскому военному атташе в Великобритании и руководителю лондонской резидентуры генерал-майору танковых войск И. А. Склярову (в то время он имел оперативный псевдоним «Брион») было дано указание «…обратить внимание на получение информации по урановой бомбе»[337]. Такое же указание поступило руководителю резидентуры военной разведки в Швейцарии Шандору Радо.

Летом 1943 года советская военная разведка смогла добыть сведения о содержании секретных переговоров президента США Ф. Рузвельта с премьер-министром Beликобритании У. Черчиллем, которые состоялись 19 августа в канадском городе Квебек. Руководители двух стран, которые являлись союзниками СССР по антигитлеровской коалиции, подписали секретное соглашение об объединении усилий по созданию атомной бомбы, о котором не сообщили И. В. Сталину.

4 сентября 1943 года «Соня» сообщила Центру данные о результатах совещания в Квебеке. Ей также стали известны конкретные задачи английских ученых Пайерлса, Чадвика, Симона и Олифанта, выехавших в Вашингтон. Эти данные У. Кучинская получила от Клауса Фукса, который в конце 1943 года выехал в США для совместной работы с американцами.

В справке Главного разведывательного управления о работе Клауса Фукса говорится: «За время работы на Разведуправление Красной армии Фукс передал ряд ценных материалов, содержащих теоретические расчеты по расщеплению атома урана и созданию атомной бомбы. Материалы направлялись уполномоченному ГКО СССР тов. Кафтанову, а позднее — заместителю Председателя Совнаркома СССР тов. Первухину.

Всего от Фукса за период 1941–1943 годов получено более 570листов ценных материалов»[338].

Этот документ был написан в 1945 году. В нем также говорится о том, что в январе 1944 года Фукс был передан «…для дальнейшего использования 1-му Управлению НКГБ, после чего наша работа с ним была прекращена…» [339].

Все материалы, полученные из Лондона, в 1941 году и в начале 1942 года руководством ГРУ были направлены Уполномоченному Государственного комитета обороны по науке С. В. Кафтанову.

В конце октября 1942 года С. Кафтанов вызвал из Казани И. Курчатова и поручил ему провести экспертную оценку материалов, добытых военной разведкой. Кафтанов передал Курчатову 228 страниц научных материалов, добытых Разведуправлением Красной армии.

Курчатов тщательно изучил переданные ему материалы и понял, что британские физики обогнали советских ученых в атомных исследованиях. Причиной этого отставания стало в первую очередь нападение фашистской Германии на Советский Союз, сорвавшее выполнение Плана научно-исследовательских работ по проблеме урана в СССР на 1940–1941 годы.

Из материалов военной разведки было видно, что английские физики Чадвик, Дирак, Фаулер и Коккрофт, к которым присоединились ученые Фриш, Холбан и Коварски, эмигрировавшие из Дании и Франции, направляют свои усилия на выявление возможности получения сверхвзрывчатых веществ путем использования ядерной энергии атомов урана. Курчатов решил подготовить докладную записку Председателю Совета народных комиссаров СССР Вячеславу Молотову. 27 ноября 1942 года он завершил работу над этим документом. В нем, в частности, говорилось, что:

«… В исследованиях проблемы урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки и располагает в данное время несравненно меньшей материальной базой для производства экспериментальное работ…

Масштаб проведенных Англией и Америкой в 1941 году работ больше намеченного постановлением ГКО Союза ССР на 1943 г…

Ввиду того, что… возможность введения в войну такого страшного оружия, как урановая бомба, не исключена, представляется необходимым широко развернуть в СССР работы по проблеме урана и привлечь к ее решению наибо лее квалифицированные научные и научно-технические силы Советского Союза»[340].

Эта докладная записка является первым документом И. В. Курчатова, на основе которого руководство СССР приняло решение о возобновлении работ по созданию отечественного атомного оружия. Докладная записка Курчатова была подготовлена на основе материалов, добытых военной разведкой.

Молотов, прочитав докладную Курчатова, сделал на ней пометку: «…Т(ов). Сталину. Прошу ознакомиться с запиской Курчатова. В. Молотов. 28.ХІ».

Принятые в последующие годы постановления правительства определили основные направления работы советских ученых, конструкторов, внешней разведки НКГБ и разведки Красной армии в этой области. В феврале 1943 года ГКО было утверждено постановление об организации работ по использованию атомной энергии в военных целях. Курирование всех работ по атомной проблеме было поручено В. М. Молотову. Его заместителем, ответственным за вопросы обеспечения ученых разведывательной информацией, стал Л. П. Берия. Ровно через год Берия станет главным ответственным лицом за советский атомный проект, что во многом предопределит деятельность и ученых, и внешней разведки НКГБ, и военной разведки.

В начале 1944 года в Москве состоялось первое совещание руководителей военной разведки и разведки НКГБ по атомной проблеме. Его проводил Берия. В работе совещания принимали участие начальник военной разведки И. Ильичев и полковник А. Мильштейн. Разведку НКВД представляли П. Фитин, Г. Овакимян. Присутствовал на совещании полковник П. Судоплатов. Для повышения эффективности действий двух разведслужб в области добывания атомным секретов в НКГБ был создан отдел «С». Возглавить ее было приказано П. Судоплатову. Основными задачами этого подразделения были: «…координация деятельности работы Разведупра и НКГБ по сбору информации по урановой проблеме и реализация полученных данных внутри стран».

В начале 1944 года в работе советской военной разведки по добыванию атомных секретов наступил новый этап. Он характеризовался тем, что в соответствии с решением Л. Берия все усилия по проникновению на атомные объекты иностранных государств были сконцентрированы в одном разведывательном ведомстве. Таким ведомством стала внешняя разведка НКГБ. Военная разведка вынуждена была передать в НКГБ своего ценного агента Клауса Фукса. Такая же участь должна была постигнуть и Аллана Мея, который был направлен руководством британского атомного проекта в Канаду для работы в лаборатории Монреальского университета. Поскольку у внешней разведки НКГБ в Канаде в то время не было своих оперативных сил, Мей был временно выведен в консервацию. Связь с ним была восстановлена только весной 1945 года, когда в Канаде начала действовать резидентура военной разведки под руководством полковника Н. Заботина. Сотрудник этой резидентуры старший лейтенант Павел Ангелов по указанию Центра восстановил связь с Меем и работал с ним с мая по сентябрь 1945 года. За это время П. Ангелов (псевдоним «Бакстер») провел с «Алеком» 4 встречи, на которых получил 155 листов секретных материалов об американском атомном проекте и два образца окисей урана, которые представляли для советских физиков громадный научный интерес.

В сентябре 1945 года Мей возвратился в Лондон. Однако из-за предательства шифровальщика Гузенко, работавшего в канадской резидентуре военной разведки, связь с Меем в Лондоне не восстанавливалась. Несмотря на отсутствие каких-либо доказательств, Мей тем не менее был арестован британской контрразведкой и обвинен в передаче секретных материалов, как говорилось в предъявленном обвинении, представителю «одного иностранного государства». Меры, своевременно принятые Центром, позволили локализовать провал и вывести из-под удара Яна Черняка, который должен был восстановить связь с «Алеком» в британской столице.

В США в 1941–1945 годах, как и в Великобритании, создавали атомное оружие втайне от СССР — союзника по антигитлеровской коалиции. Но разведки НКГБ и Красной армии также смогли узнать о том, что делалось в секретных американских атомных центрах.

После совещания на Лубянке в феврале 1944 года начальник ГРУ генерал-лейтенант И. Ильичев дал указание резидентурам в Лондоне и Нью-Йорке активизировать работу по привлечению источников информации по «Проблеме № 1». В ГРУ было принято решение подключить к добыванию сведений по урановой бомбе глубоко законспирированных в этих странах разведчиков-нелегалов. В США одним из таких работников был «Ахилл». Под этим псевдонимом в США длительное время работал Артур Александрович Адамс. Человек удивительной судьбы, он родился и вырос в России, принимал участие в революционном движении, был арестован и осужден и отправлен в сибирскую тюрьму. Из ссылки бежал, выехал из России, проживал в Аргентине, затем переехал на жительство в Канаду, окончил университет в Торонто, работал в США на автомобильных заводах Форда, имел воинское звание майор резервного состава американской армии.

В 1920 году Адамс возвратился в Россию и стал одним из первых управляющих московского автомобильного завода «АМО», работал на ответственных постах в Главном управлении авиационной промышленности. В 1935 году по рекомендации Яна Берзина инженер Адамс стал сотрудником Разведуправления Красной армии, позже — руководителем нелегальной резидентуры в США.

В феврале 1944 года Адамс привлек к сотрудничеству американского ученого, который в ГРУ получил псевдоним «Кэмп». После первой встречи с «Кэмпом» Адамс направил начальнику военной разведки личное письмо, в котором говорилось следующее: «Дорогой Директор!..В США усиленно работают над проблемой использования энергии урания (неуверен, так ли по-русски называется этот элемент) для военных целей.

Для характеристики того, какое внимание уделяется этой проблеме в США, могу указать следующее:

1. Секретный фонд в один миллиард долларов… уже почти израсходован на исследовательскую работу и работу по созданию технологии производства названных раньше элементов…

2. Тысячи инженеров и техников заняты в этой работе. Сотни высококвалифицированных врачей изучают влияние радиоактивного излучения на человеческий организм. В Чикагском и Колумбийском университетах, где ведутся эти исследования, построены и действуют особые лаборатории. Специальная комиссия, состоящая из наивысших военных чинов и ученых, руководит этой работой…

3. Мой источник сообщил, что уже проектируется снаряд, который будет сброшен на землю. Своим излучением и ударной волной этот взрыв уничтожит все живое в районе сотен миль. Он не желал бы, чтобы такой снаряд был сброшен на землю нашей страны. Это проектируется полное уничтожение Японии, но нет гарантии, что наши союзники не попытаются оказать влияние и на нас, когда в их распоряжении будет такое оружие. Никакие противосредства не известны всем исследователям, занятым в этой работе. Нам нужно также иметь такое оружие, и мы теперь имеем возможность получить достаточно данных, чтобы вести самим работы в этом направлении.

4. Посылаю образцы ураниума и бериллиума»[341].

Материалы, добытые «Ахиллом», получили высокую оценку Народного комиссариата химической промышленности СССР. По его мнению, эти материалы «представляли исключительную ценность».

В мае 1944 года Адамс получил от «Кэмпа» еще 2500 страниц закрытых материалов по атомному проекту и новые образцы, которые через некоторое время оказались в Москве.

июня 1944 года из военной разведки в Наркомат химической промышленности были отосланы образцы урана, графита и тяжелой воды, добытые Адамсом, а также фотопленки всех материалов. Всего в 1944 году А. Адамс направил в Центр около 5000 листов секретных документов по американскому атомному проекту.

Кроме «Ахилла» военная разведка имела в США и других разведчиков-нелегалов. К добыванию сведений по «Проблеме № 1» были подключены граждане СССР разведчики-нелегалы «Дельмар», «Додж» и другие.

Особый интерес представляет разведывательная судьба «Дельмара». Она уникальна. В истории военной разведки он единственный человек, которому лично удалось устроиться на работу в закрытый ядерный центр США.

Под псевдонимом «Дельмар» в ГРУ числился разведчик-нелегал Жорж Абрамович Коваль. «Дельмар» работал в Ок-Ридже. Его информация из этого центра была ценной. Местонахождение этого объекта тщательно скрывалось американцами. Даже Клаусу Фуксу, который занимался разработкой математического аппарата газодиффузионного процесса и решением технологических проблем строившегося комплекса в Ок-Ридже, запрещено было посещать этот объект. В одной из лабораторий Ок-Риджа и работал советский разведчик «Дельмар». От него стало известно, что в Ок־Ридже производится обогащенный уран, что этот объект разделен на три основных литерных сектора (К-25, У 12и X-10). Все, что делалось в этих секторах, также стало известно советской военной разведке.

Разведчик «Додж» поддерживал контакты с агентом «Волк», который работал на фирме «Келоккс», выполнявшей заказы по американскому атомному проекту. Под псевдонимом «Додж» в США работал разведчик Михаил Суходрев. Координировал все действия разведчиков главный резидент военной разведки в США полковник П. Мелкишев. Он же — «Мольер», работавший в Нью-Йорке вице-консулом под фамилией П. Михайлов.

В это же время военная разведка получала сведения от агента, который имел условный псевдоним «№ 3». Этот источник изучал физические и химические особенности радиоактивных изотопов урана, имел большой круг знакомых среди американских атомщиков и передал советской военной разведке значительное количество ценных материалов по урановой теме.

Отечественная военная разведка в 1944–1945 годах смогла добыть сведения еще об одном секретном атомном проекте США. Речь идет о проекте, который имел условное наименование «Меррей хилл эриа» и представлял собой программу инвентаризации «глобальных запасов и месторождений радиоактивных элементов и установления над ними единого американского контроля»[342]. Данные об этой программе были добыты военным разведчиком Л. Сергеевым, который руководил резидентурой «Омега».

В соответствии с этим проектом американцы планировали ограничить доступ всех стран мира, кроме Великобритании, к мировым запасам урановых руд. По данным руководителя американского атомного проекта генерала Л. Гровса, эта задача была реализована к концу 1945 года на 97 процентов[343].

Не все планы военной разведки по «Проблеме № 1» осуществились. У разведчика-нелегала «Макса» был на связи агент «Атом». Этот американец имел доступ к базе данных по атомному проекту объемом 50 000 листов. От него было получено несколько документов. Но расширить это сотрудничество военной разведке в полной мере не удалось. Однако в целом отечественная военная агентурная разведка смогла добыть документальные сведения о состоянии и направлении работ в США по созданию атомного оружия и более 5000 страниц секретных документов.

Без внимания советской военной разведки не остался и германский атомный проект. По заданию Центра добыванием сведений о работах немецких физиков в 1941 году занималась резидентура военной разведки в Лондоне, которой руководил генерал-майор И. Скляров. На начальном этапе работы Клауса Фукса в Бирмингемской лаборатории ему была поручена экспертная оценка материалов о германском атомном проекте, которые добывала британская разведка с помощью своего агента «Гриффина», который находился в Германии. Сведения, которые «Гриффин» поставлял британской разведке, Клаус Фукс передавал советскому разведчику полковнику С. Кремеру.

Данные о германском атомном проекте добывала и резидентура «Дора». По указанию Шандора Радо этим занимался Пьер Ноэль, имевший широкие связи среди ученых Цюрихского университета. Один из них — профессор Гельбау, хорошо осведомленный о состоянии дел в гермайском атомном проекте, передавал сведения Пьеру Ноэлю, от которого они поступали в Москву.

Усилиями сотрудников военной агентурной разведки Красной армии в 1941–1949 годах было добыто 5785 листов секретных материалов об атомных проектах США, Германии, Великобритании и Японии и 25 образцов. Таковы количественные параметры результатов деятельности военной разведки по добыванию сведений об атомных проектах иностранных государств.

Научную значимость работы, проделанной военной разведкой по добыванию атомных секретов, дал руководитель советского атомного проекта академик И. В. Курчатов. По его мнению, материалы, добытые военной разведкой, принесли «громадную пользу нашим научно-исследовательским институтам», которые занимались «аналогичной проблемой».

Использование советскими физиками значительного количества материалов, добытых военной разведкой, ускорило процесс создания отечественной атомной бомбы.

В конце апреля 1999 года первый заместитель министра Российской Федерации по атомной энергии Л. Рябев в письме начальнику ГРУ генералу армии В. В. Корабельникову дал такую оценку работе военных разведчиков, добывавших атомные секреты: «Военнаяразведка внесла весомый вклад в дело создания отечественного атомного оружия»[344].

Разведчикам Яну Черняку в 1995 году и полковнику Артуру Адамсу в 1999 году (посмертно) были присвоены звания Героев России. Жоржу Ковалю звание Героя России было присвоено в октябре 2007 года (посмертно).

Атомные секреты добывали генерал-майор И. Скляров, полковники С. Кремер и Н. Заботин, майоры П. Мелкишев и П. Мотинов, старший лейтенант П. Ангелов, разведчики Артур Адамс и Ян Черняк, а также некоторые другие военные разведчики. В годы Великой Отечественной войны эти офицеры военной разведки решили одну из труднейших задач разведки — добыли сведения об атомных проектах США и Великобритании.

В Японии существовал свой атомный проект. Советским разведчиком, который узнал о том, что Япония в годы Второй мировой войны пыталась создать собственную атомную бомбу и, возможно, хотела опередить в этой области США, был майор Алексей Косицын. Он в 1942–1945 годах работал в Токио в качестве сотрудника аппарата военного атташе, познакомился с профессором Иосио Нисиной, ведущим ученым Института физико-химических исследований. В молодости Нисина учился в Копенгагене в Институте теоретической фиизики, слушал лекции Нильса Бора, был знаком с некоторыми ведущими физиками Германии и Англии.

В мае 1941 года военный министр Японии Хидэки Тодзио дал указание начальнику научно-технического управления военно-воздушных сил генералу Такео Ясуде изучить вопрос о возможности создания урановой бомбы. Видимо, японская разведка уже имела сведения о том, что подобные работы ведутся в Великобритании. Было решено все работы сосредоточить в Институте физико-химических исследований. Руководителем этих исследований был назначен профессор Иосио Нисина.

Стремление создать атомную бомбу так бы и осталось пожеланием Хидэки Тодзио. После блестящей операции в Перл-Харбор, где японская авиация за несколько часов уничтожила почти весь американский Тихоокеанский флот, военная удача некоторое время сопутствовала японским генералам, и им показалось, что атомная бомба им пока не нужна. Но военная удача — дама капризная. Через год положение стало изменяться не в пользу японцев. Вот тогдато опять в Токио вспомнили о тайном проекте Иосио Нисины.

Решение форсировать работы по созданию атомной бомбы было принято по нескольким причинам. Во-первых, к этому времени японская агентурная разведка добыла сведения о том, что в США ведутся секретные исследования в области ядерной физики с целью производства нового оружия, обладающего значительной разрушительной силой. Японское руководство полагало, что урановые бомбы могут быть применены американцами против вооруженных сил Страны восходящего солнца. Трагедия Перл-Харбор не могла быть забыта в Вашингтоне.

Некоторые аналитики японской военной разведки не исключали, что первый атомный удар американцы нанесут по германской армии. Но это предположение, если такое и существовало, менее всего беспокоило генерала Тодзио, который стал премьер-министром Японии. Ему необходимо было думать о возможных угрозах собственной стране, которая воевала против США.

Во-вторых, в связи с большими трудностями Японии в 1942 году в тихоокеанской войне возникла необходимость создать такое оружие, которого еще не было у американцев. Это помогло бы Японии добиться успеха в войне против США и других европейских стран, а также против СССР и Китая.

Японский урановый проект, однако, с самого начала был обречен на провал. В стране не было собственных запасов урановых руд, производственных мощностей для получения обогащенного урана, тяжелой воды, чистого графита и других компонентов, необходимых для научных исследований и практических работ по созданию атомной бомбы. Энергетические возможности Японии в годы Второй мировой войны тоже были ограничены.

Иосио Нисина, как любой другой ученый и увлеченный исследователь, был в курсе самых «модных идей» в физике того времени и верил в свой успех. В его распоряжении были лаборатории Института физико-технических исследований и Исследовательского института авиационной техники. Ему были подчинены около ста молодых ученых-физиков, которые получили освобождение от службы в армии.

В 1942 году к армейскому атомному проекту решил присоединиться и императорский флот. Под его «крышей» был учрежден Комитет по использованию достижений ядерной физики. Адмиралы и генералы мечтали о новом оружии, которое, как они надеялись, должно было помочь им добиться победы.

В урановый комитет был включен и профессор Риокити Сагане. До войны он побывал в США, где проходил стажировку в Калифорнийском университете. Время, которое Сагане провел в США, было очень важным для расширения познаний этого способного физика. Он познакомился со многими физиками из США и Великобритании. Более того, он обладал исключительной памятью, внимательностью и обостренной наблюдательностью. Посещая американские лаборатории, он получал ценные сведения.

К японскому атомному проекту были также подключены физик Ценесабуро Асада и два профессора — Бунсаку Аракацу и Асаси Киеути. Председателем этого комитета стал Иосио Нисина. Возможно, поэтому японский урановый проект получил неофициальное название «Проект “Н”».

К концу 1942 года японское наступление в западной части Тихого океана было остановлено. Поражения японской армии вынудили японское командование покинуть захваченные ранее территории.

Война в зоне Тихого океана постепенно стала приближаться к той территории, где она когда-то зародилась, то есть к Японии. Чем ближе подходила опасность нанесения по Японским островам авиационных ударов американских бомбардировщиков, тем резче требовали японские генералы и адмиралы от своих ученых ускорить создание ураниевой бомбы.

В мае 1943 года Иосио Нисина направил командованию ВВС отчет о работе по созданию урановой бомбы. В нем он сделал вывод о том, что технически такую бомбу сделать можно. К такому же выводу в Англии пришли в 1942 году и британские физики.

В 1944 году были успешно проведены испытания опытного образца сепаратора для разделения изотопов урана методом газовой диффузии. Коллеги Нисины ликовали от радости. Им виделся близкий успех и завершение трудной работы. Сам же профессор Нисина таких чувств не испытывал. По его предварительным расчетам, которые он провел самостоятельно, для создания атомной бомбы нужно было построить тысячи таких сепараторов. Для этого у него не было ни финансовых средств, ни технических возможностей, ни времени. Он, как никто другой в японском генеральном штабе, понимал, что заказ генералов он в установленные сроки выполнить не сможет.

Планы японцев по созданию урановой бомбы не соответствовали реальным возможностям воюющей страны и были практически невыполнимы. К такому выводу пришел и майор А. Косицын, который получил от Нисины план научно-исследовательских работ по урановому проекту в 1944 году. В этом документе были указаны тематика всех исследований, фамилии ответственных за каждый пункт плана физиков. Косицыну стал известен весь руководящий инженерный состав плана японских физиков. Советская военная разведка получила сведения и об объектах, на которых выполнялись отдельные исследования по урановому проекту.

Пытаясь создать атомное оружие, японские ученые испытывали значительные трудности не только потому, что страна терпела поражение в войне на тихоокеанских просторах. Общая обстановка в стране усугублялась еще и тем, что в конце 1944 года на островах произошло сильное землетрясение. Было разрушено около трех тысяч домов, рухнули три крупных железнодорожных моста, было повреждено 152 завода, уничтожены десятки километров линий электропередач, повреждены шоссейные дороги.

Американские бомбардировки также нанесли японским научным центрам существенный урон. Руководству Японии стало понятно, что создать атомную бомбу Иосио Нисина и его команда в ближайшее время не смогут. Наступил 1945 год. 19 февраля император Хирохито призвал японцев готовиться к решающему сражению на собственной земле…

Через двадцать лет после окончания Второй мировой войны руководитель американского атомного проекта генерал Лесли Гровс написал книгу «Теперь об этом можно рассказать». В ней он дал такую оценку японскому атомному проекту: «…У Японии не было никаких шансов располагать нужным для производства (атомных. — В. Л.) бомб количество урана или урановой руды. Кроме того, необходимые для достижения этой цели промышленные мощности лежали далеко за пределами ее возможностей. Беседы с нашими учеными, лично знавшими ведущих ученых-атомщиков Японии, в этой области слишком малочисленны, чтобы добиться успеха…»

Советская военная разведка знала об этом в 1945 году.

Глава третья В РУКАХ ЯПОНЦЕВ БЕЛЫЙ ФЛАГ

С полковником Павлом Ивановичем Суховым мы знакомы около тридцати лет тому назад. В годы Великой Отечественной войны он был военным разведчиком и сражался на Кавказе. Иногда Павел Иванович рассказывал о тех днях, о бурном Тереке, о горных хребтах, где ему довелось в 1941–1943 годах участвовать в боях против немецких захватчиков. Сухов любил об этом говорить, и я всегда слушал его внимательно, понимая, что память ветерана хранит много интересных деталей.

Когда началась работа над этой книгой, я в общих чертах рассказал Павлу Ивановичу ее первоначальный сюжет. Ветеран неожиданно сказал:

— Мне тоже довелось воевать на Дальнем Востоке. Я принимал участие в Маньчжурской операции, за что и медалью «За победу над Японией» награжден.

— В качестве кого вы воевали на Дальнем Востоке, — спросил я его.

Сухов ответил:

— Я был помощником начальника разведотдела 365-й стрелковой дивизии…

Через некоторое время Павел Иванович рассказал о своем участии в Маньчжурской операции. Он был младшим офицером, служил в войсковой разведке и был среди тех, кто увидел в руках самураев белый флаг…

Сухов попал на Дальний Восток в июне 1945 года после выпуска офицеров-разведчиков, которые обучались в Высшей специальной школе. Он тоже был среди них.

Начальник Генерального штаба дал указание всех выпускников школы направить на Дальний Восток. Так старший лейтенант Павел Сухов стал помощником начальника разведотдела 365-й стрелковой дивизии. Войска этой дивизии дислоцировались вдоль советско-китайской границы в районе станции Пограничная.

В этом районе со стороны Маньчжурии японцы создали глубоко эшелонированную оборону, в которой было множество долговременных огневых точек и инженерных сооружений. Находясь в разведотделе штаба фронта, Сухов принимал участие в выявлении системы японской обороны, действовал в составе мелких разведывательных групп в японском тылу.

Задачи, которые приходилось решать разведчикам, были просты: точно установить все огневые точки в системе обороны противника. Решая эту задачу, разведчики вели постоянное наблюдение за линией обороны японцев, выявляли долговременные огневые точки, места дислокации штабов и узлов связи, уточняли расположение и состояние мостов и переправ, районы расположения резервов и их количество, а также собирали другие сведения о противнике. Нам иногда приходилось бывать и в тылу японцев с целью захвата «языков» — важных источников достоверных разведывательных сведений.

Опыт выполнения разведывательных заданий, который Сухов приобрел в 1942–1943 годах, принимая участие в боевых действиях по обороне Кавказа, пригодился ему на Дальнем Востоке. Офицеры войсковой разведки, с которыми он проходил службу в 365-й стрелковой дивизии, тоже были опытными специалистами, за плечами у каждого из них был достаточный опыт ведения разведки на советско-германском фронте.

Несмотря на то, что на Дальнем Востоке разведчикам приходилось решать типичные для войсковой разведки задачи, способы их решения на Дальнем Востоке имели свою специфику, связанную с национально-психологическими особенностями японских солдат и офицеров. Разведчики изучали эти особенности в период подготовки к наступлению. Войсковая разведка действовала целенаправленно, результативно и беспрерывно: от ее внимания не могло ускользнуть ни одно перемещение японских частей и подразделений в полосе ответственности стрелковой дивизии, в которой служил П. Сухов.

8 августа 1945 года войска Красной армии перешли в наступление по всему фронту. Внезапное начало военных действий ошеломило японцев, на какое-то время парализовало их волю к организованному сопротивлению. Мощный удар советских бронетанковых сил прорвал оборону противника, который начал хаотичное отступление.

Одновременно с началом боевых действий на суше в тыл к японцам были заброшены специальные десантные подразделения. Они решали задачи по уничтожению коммуникаций противника в его глубоком тылу. Разведчики давали командирам точные данные о противнике, что позволяло владеть инициативой на всю тактическую глубину обороны японцев.

Далее П. Сухов рассказал, что накануне начала боевых действий силы разведывательного отдела дивизии установили, что оборона японцев в тактической глубине была слабо организована. На практике эти сведения подтвердились, что позволило частям дивизии в быстром темпе продвинуться в направлении населенных пунктов Дунин — Муданьцзян.

В ходе наступления командованием дивизии было сформировано два передовых отряда. В состав каждого были включены: до роты солдат из стрелковой части, взвод разведчиков, саперное отделение, две-три самоходные артиллерийские установки, а также два-три «студебеккера». Такие отряды были маневренны, могли быстро передвигаться и наносить внезапные огневые удары по выявляемым разведчиками объектам противника. За передовыми отрядами передвигались колонны наступавших полков, штаб дивизии и тыловые подразделения.

Сломав сопротивление противника, 365-я стрелковая дивизия к концу первого дня боевых действий вышла к населенному пункту Дунин, а на следующий день взяла Муданьцзян. Японцы отходили в глубь китайской территории и в большом количестве стали сдаваться в плен.

В городе Муданьцзян расположились штаб дивизии и некоторые подразделения, в том числе разведывательная рота и разведывательный кавалерийский эскадрон. В городе был создан специальный приемный пункт для японских военнопленных. В плен сдавались не только рядовые солдаты, но и офицеры и генералы, что даже для бывалых разведчиков, было непривычно. Немецкие офицеры и генералы сражались, как правило, до конца и сдавались в плен только в безвыходных случаях. Было видно, что моральный дух японских войск был сломлен. Именно это и не позволяло многим японцам включиться в активные боевые действия. Но так было не везде. Во многих местах бои были напряженные.

Принимать военнопленных было приказано офицерам разведывательного отдела дивизии. Для японских генералов, захваченных в плен, был создан концентрационный пункт на территории бывшего японского госпиталя. Приказом командира дивизии Сухов был назначен комендантом этого приемного пункта. Охраняли этот пункт разведчики из разведывательной роты дивизии. Пленные японцы были обеспечены всем необходимым. Среди них были связисты, пулеметчики, штабные работники, санинструкторы, военные медики и другие. Из Муданьцзяна пленных японцев отправляли для допросов на советскую территорию.

В городе действовал строгий комендантский час. В поддержании порядка на улицах города принимали участие и усиленные наряды, в состав которых иногда включались младшие офицеры и солдаты разведывательной роты. Они выполняли двойную задачу, которая состояла не только в поддержании порядка на улицах города, но и в дальнейшем изучении его объектов и предотвращении террористических актов. С этими задачами разведчики тоже справились успешно.

20 августа в разведотделе дивизии появились два местных жителя. Как оказалось, они прибыли в Муданьцзян из населенного пункта, в котором проживали потомки забайкальских казаков, ушедших в Маньчжурию с советской территории еще в период Гражданской войны.

Эти два добровольных информатора сообщили разведчикам, что в районе, где они живут, дислоцируется японский отряд, солдаты которого нападают на населенные пункты, грабят казаков, отбирают продовольствие, убивают сопротивляющихся.

Командир дивизии приказал сформировать специальный оперативный отряд, задачей которого было выявить место дислокации неизвестной японской военной группы и уничтожить ее. В состав отряда были включены разведывательная рота и кавалерийский разведывательный эскадрон. В качестве сил огневой поддержки отряду были приданы две самоходные артиллерийские установки. Командовать этим отрядом было поручено старшему лейтенанту Павлу Сухову.

Учитывая то, что отряду придется столкнуться с неизвестным японским подразделением, Сухов попросил командира дивизии разрешить взять из состава японских военнопленных одного полковника, который сносно владел русским языком. Он мог оказать помощь в проведении переговоров с командованием японской группы.

С помощью прибывших в дивизию местных жителей, которые стали проводниками, разведчики быстро выдвинулись в район действий японской группы. Оказалось, что японцы создали хорошо оборудованный опорный пункт. Изучив подступы к нему, разведчики поняли, что японцы полностью отрезаны от их основных сил. Данный опорный пункт противника был обречен. Однако солдаты и офицер, которые находились в нем, были хорошо вооружены и оказывали серьезное сопротивление.

Изучив обстановку, Сухов принял решение нанести по японскому укрепленному пункту артиллерийский удар. Возможности двух артиллерийский установок были, естественно, ограничены. Однако внезапный удар должен был произвести на японцев соответствующее впечатление и поубавить желания оказывать сопротивление.

Выстрелы самоходных установок поразили цели, которые предварительно были засечены разведчиками. Прицельные выстрелы самоходных установок, поддержанные пулеметным огнем разведчиков, сделали свое дело.

Когда стихли разрывы артиллерийских снарядов, Сухов приказал японскому полковнику приблизиться к рубежу обороны противника и объявить оборонявшимся самураям, что японский император приказал всем солдатам и офицерам Квантунской армии прекратить сопротивление.

Полковник выполнил распоряжение. Он приблизился к рубежу обороны и провел переговоры с оборонявшимися японцами. Возвратившись в расположение отряда, он доложил Сухову, что на высотке закрепился батальон, командир которого ему не поверил и назвал его предателем. Японский полковник назвал своих соотечественников, закрепившихся на высотке, камикадзе, которые будут сражаться до последнего.

Сведения были неутешительными. Оценивая обстановку, Сухов принял решение нанести по японскому опорному пункту второй артудар, развернул в боевой порядок разведроту и приказал разведчикам с флангов обстрелять позиции противника из ручных пулеметов.

Через десять минут после нанесения удара в обороне японцев появился белый флаг. К оборонявшимся японцам вновь был направлен полковник. На этот раз он провел переговоры более успешно. Он приказал оборонявшимся японцам построиться в колону по четыре и привел эту колону к месту нахождения оперативного отряда. В руках японских камикадзе Сухов увидел белый флаг.

В составе захваченного японского отряда было 120 человек. Под конвоем разведывательного эскадрона этот отряд пешим порядком был отправлен в Муданьцзян.

После окончания Высшей спецшколы Генштаба Красной армии на Дальний Восток был направлен и разведчик В. Иванов. Его назначили в разведотдел штаба Дальневосточного военного округа, а его друг В. Бугров получил назначение на должность в 88-ю отдельную бригаду. Эта бригада была сформирована летом 1942 года из китайских и корейских партизан, вытесненных японскими карателями на советскую территорию. Призывали туда и советских граждан корейского и китайского происхождения, а штаб был укомплектован советскими офицерами. Всего в бригаде было около 500 человек. В ее состав входили 4 китайских и 1 корейский батальон, которым командовал будущий лидер Северной Кореи Ким Ир Сен. В своих воспоминаниях о нем В. Иванов писал: «…Уменя есть редкая фотография командного состава 88-й бригады. На этом групповом снимке Ким Ир Сен, как и все остальные, в советской военной форме, в наших погонах, — ведь бригада была регулярной частью Красной армии, а Ким Ир Сен имел звание капитана и был даже награжден орденом Боевого Красного Знамени…»

88־й бригаде повоевать не пришлось. Солдат и офицеров берегли для того, чтобы из них, наиболее грамотных и подготовленных, создать организаторов и руководителей нового китайского и корейского хозяйства на освобожденных от японцев территориях.

На рассвете 9 августа в составе разведбата 361 — й стрелковой дивизии 15-й армии Иванов форсировал Амур неподалеку от села Ленинское. Обеспечивали переправу катера Амурской военной флотилии. Ни во время переправы, ни при высадке в Тунцзяне и Фуцзыне, ни на следующее утро наступавшие не встретили серьезного сопротивления — японцы явно не ждали появления войск Красной армии в этот день и час. Высадка главных сил также прошла почти беспрепятственно, и войска стремительно двинулись в глубь маньчжурской территории.

Серьезные бои на этом направлении начались лишь 12 августа в районе Цзямуси, где у японцев имелся укрепрайон.

Прорвав японскую оборону, дивизия продолжила наступление на Харбин. Большую помощь наступавшим войскам на этом направлении оказывали бронекатера, канонерские лодки и мониторы Амурской военной флотилии, высаживающие десанты по берегам Сунгари. В Харбин войска вошли 20 августа, но никакого сопротивления здесь уже не встретили — накануне город был освобожден небольшим воздушным десантом 1-го Дальневосточного фронта.

Китайское население встречало советских солдат дружелюбно. Китайцы дарили бойцам Красной армии цветы, фрукты, угощали пампушками.

Русская эмигрантская молодежь, встретила советских солдат тоже дружелюбно. Бывшие белогвардейцы, обосновавшиеся в этих краях после Гражданской войны, относились к советским солдатам и офицерам настороженно. Но это продолжалось недолго.

По окончании войны, в сентябре 1945 года, Иванова направили для прохождения службы на Сахалин. Южная половина острова в 1905 году, после поражения России в русско-японской войне, отошла к Японии, которая хозяйничала там 40 лет. В 1945 году эти утраченные территории были возвращены Советскому Союзу.

Во время Маньчжурской операции отличились многие войсковые разведчики. Шесть разведчиков стали Героями Советского Союза.

Капитан Леонов Виктор Николаевич, командир морского разведывательного отряда, за мужество и героизм, проявленные в бою при высадке морского десанта Тихоокеанского флота на восточное побережье Северной Кореи, был награжден второй медалью «Золотая Звезда» и стал дважды Героем Советского Союза.

Глава четвертая ТОКИО: АВГУСТ 1945-го

Москвич генерал-майор Иванов Михаил Иванович проживает с семьей в районе Курского вокзала. Я знал, что в годы Второй мировой войны он работал в Токио в советском консульстве и тайно выполнял задания советской военной разведки.

Получив разрешение на встречу с Ивановым, я оказался в его квартире. Хозяева, предупрежденные руководителем президиума Совета ветеранов военной разведки генерал-полковником А. Г. Павловым[345], предложили пройти в рабочий кабинет Михаила Ивановича. На столе появились чашечки с ароматным горячим чаем.

Вначале Иванов задавал вопросы, на которые мне приходилось отвечать. Затем речь зашла о его оперативной работе в Японии. Михаил Иванович даже через шестьдесят лет, прошедших после того, как он выполнял специальное задание в Японии, не забыл о требованиях конспирации и рассказал только о своих впечатлениях об августе 1945 года в Токио. Рассказ его был интересен, так как Иванов был одним из свидетелей агонии японской империи.

В 1945 году Иванов был сотрудником резидентуры советской военной разведки в Токио. Утром 9 августа из сообщений по радио сотрудники резидентуры узнали о том, что Советский Союз объявил войну Японии. О том, что это может произойти, офицеры резидентуры догадывались, так как из Центра поступили указания, в соответствии с которыми им пришлось принимать меры по подготовке к работе в чрезвычайных условиях. Все было еделано своевременно и незаметно.

Далее Михаил Иванович, кандидат военных наук, который приближался к своему девяностолетию, рассказал о том, что происходило в Токио и японском правительстве.

Генеральный секретарь кабинета Сакомидзу узнал о начале военных действий Красной армии против Японии тоже утром. Он прибыл в частную резиденцию премьера Судзуки и молча вручил ему перехваченное сообщение американской радиостанции. Читая его, премьер пробормотал: «Этого надо было ждать. Войне пришел конец…»

Ранним утром того же дня в резиденцию премьер-министра явился министр иностранных дел Того. В это время премьер Судзуки находился на аудиенции у императора, который накануне получил информацию о том, что американцы сбросили атомную бомбу на Нагасаки. По возвращении от императора премьер Судзуки приказал

Сакомидзу оформить документ с заявлением об окончании войны на основе Потсдамской декларации. Вероятно, на встрече премьера с императором было принято предварительное решение начать переговоры о перемирии.

Судзуки заявил Того, что последовавшие одно за другим события — атомная бомбардировка японских городов и вступление Советского Союза в войну против Японии — изменили военную обстановку. «Теперь нет никакой надежды, — сказал премьер Судзуки, — изменить ход событий сражения за собственную территорию Японии. Есть только два пути: принять Потсдамскую декларацию или ждать полного развала государства. Правильным будет только первое…»

В резидентуре советской военной разведки в Токио не могли знать, что поздно вечером 9 августа в бомбоубежище императорского дворца по просьбе председателя Высшего совета по руководству войной было созвано экстренное совещание, на котором присутствовал император Хирохито. Открыл совещание премьер-министр Судзуки. Он зачитал проект ответа на требование Потсдамской декларации, подготовленный министром иностранных дел Того. В проекте было сказано: «Японское правительство принимает условия, выдвинутые совместной декларацией трех держав от 26 июля, понимая их в том смысле, что они не содержат требований, затрагивающих суверенитет императора в управлении страной».

Члены Высшего совета по руководству войной и кабинета министров высказались за принятие предложенного проекта заявления. Они оказались в подавляющем большинстве.

Император Хирохито подвел итог совещания:

— Хотя невыносимо тяжело вынуть оружие из рук военных, являвшихся нашей главной опорой, и передать наших подданных в качестве лиц, ответственных за развязывание войны, мы, учитывая все обстоятельства, порешили так во имя спасения японского народа от катастрофы. Я принимаю решение прекратить эту войну.

Иванов и другие офицеры резидентуры увидели, что в ночь с 12 на 13 августа на улицах Токио разъезжали военные машин и танки. Кое-где была слышна стрельба. Это означало, что в стране готовится военный переворот. Так оно и было на самом деле. Подвижные части Восточного военного округа и гвардейской дивизии, охранявшей императорский дворец, с ведома военного министра пытались окружить дворец и устранить высших сановников, чтобы навязать руководству страны решение о продолжении войны. Группы вооруженных офицеров врывались ночью в штабы и комендатуры и принуждали находившихся здесь военных присоединиться к выступлению столичного гарнизона против «капитулянтского» правительства и дворцовой знати. Тех, кто отказывался, тут же расстреливали. Несколько грузовиков с вооруженными солдатами промчались мимо советского посольства. В адрес советских дипломатов раздавались угрозы.

Узнав о том, что император Хирохито записал на пленку обращение к народу, в котором объявил о принятии условий Потсдамской декларации союзных держав о безоговорочной капитуляции Японии, группа Хатанаки приступила к активным действиям. «Молодые тигры» из военного министерства и столичных военных учреждений решили, что пробил их час. Они хотели устранить сторонников капитуляции, склонить вооруженные силы к неповиновению и продолжить войну. Военный министр генерал Аннами был всецело на стороне фанатиков-офицеров.

Чтобы осуществить задуманное, заговорщикам потребовалось изъять текст с записью речи императора до ее передачи в эфир. Но где находится пленка, майор Хатанака не знал.

Командир 1-й гвардейской дивизии, которая несла охрану императорского дворца, генерал-майор Мори не пожелал участвовать в заговоре и был убит. Отдав от его имени нужные «молодым тиграм» приказы, группа Хатанаки проникла во дворец, напала на резиденцию премьер-министра Судзуки, лорда-хранителя печати Кидо, председателя Тайного совета Хиранумы, ворвалась на токийскую радиостанцию. Однако обнаружить разыскиваемых лиц и пленку с записью речи Хирохито не удалось.

Тем временем выяснилось, что большинство частей столичного гарнизона не разделяет замыслов заговорщиков и остается верными присяге. Открыто выступить против решения императора о принятии условий безоговорочной капитуляции отказались военный министр Аннами, начальник генштаба армии генерал Умэдзу, начальник военно-морского штаба генштаба Тоеда. Путч «молодых тигров» провалился.

В советском посольстве знали, что наступление войск Красной армии успешно развивается. Силы Квантунской армии и других частей не могли сдержать продвижение советских войск в Маньчжурии и в Корее. Победа Красной армии была неизбежной.

15 августа 1945 года в 7 часов утра (по токийскому времени) по всем радиостанциям Японии и в экстренных выпусках газет было объявлено о предстоящем «важном сообщении по радио». В советском посольстве тоже узнали, что в 12 часов дня «…все услышат голос тенно-хэйка!». Известие о выступлении императора явилось неожиданной сенсацией.

15 августа, 12 часов. Диктор радио призвал слушателей к вниманию, затем послышался неторопливый скорбный голос императора Хирохито. Майор Михаил Иванов, который свободно владел японским языком, находясь в советском посольстве, которое было заблокировано, внимательно слушал выступление императора Японии.

Основной смысл речи Хирохито был таков: Япония капитулировала. Колонии подлежат возврату, армия 18 должна быть распущена. Те, кто начал эту войну, в скором времени будут удалены от руководства страной. Великая японская империя, существующая со времени «реставрации Мэйдаи», подлежит упразднению, а дела и мысли императора отныне будут посвящены заботе о народе…

Император завершил свое выступление такими словами: «Я повелел принять Потсдамскую декларацию. Мое мнение не изменилось. Я повелеваю всем присоединиться ко мне. Примите условия немедленно. Чтобы народ мог знать о моем решении, я повелеваю срочно подготовить императорский рескрипт по этому вопросу».

О содержании выступления Хирохито Иванов срочно доложил в Центр.

Принятое решение от имени японского правительства тотчас было передано по токийскому радио. Министр иностранных дел Того направил через посольство Швейцарии извещение своего правительства правительствам США, СССР, Великобритании и Китая, которое гласило:

«1. Его Величество император издал императорский рескрипт о принятии Японией условий Потсдамской декларации.

2. Его Величество император готов санкционировать и обеспечить подписание его правительством и Ставкой необходимых условий для выполнения положений Потсдамекой декларации. Его Величество также готов дать от себя приказы всем военным, военно-морским и авиационным еластям Японии и всем находящимся в их подчинении вооруженным силам, где бы они ни находились, прекратить боевые действия и сдать оружие, а также дать такие же приказы, которые может потребовать Верховный командующий союзных вооруженных сил в целях осуществления вышеуказанных условий».

Начальник генштаба армии по поручению военного министра подготовил приказ командующему Квантунской армией генерал-лейтенанту Яхмаде: уничтожить войсковые знамена, портреты императора, императорские указы и важные секретные документы. Однако приказ о прекращении сопротивления не последовал.

Указ императора и неминуемое поражение в войне вызвали в Токио серию самоубийств. Военный министр Аннами застрелился в своем кабинете. Его примеру последовал бывший премьер-министр Тодзио, но стрелялся неудачно. Совершили харакири главнокомандующий 1-й объединенной армией фельдмаршал Сугияма, бывший командующий Квантунской армией генерал Хондзе. Их примеру последовали командующие 10-м, 11-ми 12-м фронтами и другие генералы, министры и высокие чиновники.

На дворцовой площади почти каждый день появлялись новые трупы. Многочисленные самоубийства, как и предшествовавшее им движение смертников, были страшным итогом японской мечты о мировом господстве, создании Великой японской империи.

Донесения о ситуации в Токио, которые майор Михаил Иванов направлял в Центр в те августовские дни, были не последними его сообщениями о том, как завершалась Вторая мировая война на Дальнем Востоке…

Глава пятая НА БОРТУ «МИССУРИ»

2 сентября 1945 года в 10 часов по токийскому времени на борту американского линкора «Миссури», находившегося в водах Токийского залива, состоялась церемония подписания акта о безоговорочной капитуляции Японии. На церемонии присутствовали представители всех государств, против которых воевала Япония.

Американцы придали церемонии подписания акта о капитуляции Японии особую значимость. Из США на «Миссури» был доставлен флаг флагманского корабля командора Пери, который в далеком 1854 году открывал Японию для США и содействовал «установлению» с ней дипломатических отношений[346]. Тогда это происходило под дулами корабельных орудий американского корабля. Доставленный из США флаг был помещен в специальную стеклянную витрину, установленную на видном месте на борту «Миссури». Генерал армии Дуглас Макартур, главнокомандующий союзными войсками в юго-западной части Тихого океана, открыл церемонию подписания акта и сделал заявление:

«…Мы собрались здесь как представители главных воюющих держав для того, чтобы заключить торжественное соглашение, посредством которого можно будет восстановить мир…»

После сделанного заявления генерал Макартур предложил японским представителям подписать акт о капитуляции, который гласил: «…Мы, действуя по приказу и от имени императора, японского правительства и японского императорского генерального штаба, настоящим принимаем условия Декларации, опубликованной 26 июля в Потсдаме главами правительств Соединенных Штатов, Китая и Великобритании, к которым впоследствии присоединился и СССР, каковые четыре державы будут впоследствии именоваться союзными державами…

Настоящим мы заявляем о безоговорочной капитуляции союзным державам японского императорского генерального штаба, всех японских вооруженных сил и всех вооруженных сил под японским контролем вне зависимости от того, где они находятся…»

В акте о капитуляции было восемь пунктов. Все они дополняли друг друга и создавали основу для демилитаризации Японии.

Первым от имени императора, японского правительства и императорской ставки акт подписали министр иностранных дел Японии Сигемицу и начальник японского генштаба генерал Умэдзу.

Затем свою подпись под актом поставил верховный главнокомандующий союзными войсками генерал Макартур и генералы Уэйнрайт и Персиваль. От имени США акт такжет подписал адмирал Нимиц.

От имени Китайской Республики акт подписал генерал Су Юнчан.

От имени Англии акт о капитуляции Японии подписал адмирал Фрэзэр. После этого генерал Макартур объявил:

— Сейчас акт подпишет представитель Союза Советских Социалистических Республик.

К столу подошел генерал-лейтенант Кузьма Николаевич Деревянко. Вместе с ним двое — представители советского Военно-морского флота и Военно-воздушных сил.

Никто из присутствовавших на борту «Миссури» не знал, что Кузьма Николаевич Деревянко, представитель Советского Союза, — профессиональный военный разведчик. Родился он на Украине в сентябре 1904 года в селе Косеновка ныне У майского района Черкасской области. Выходец из крестьянской семьи, он в 1922 году вступил в Красную армию, в 1936 году окончил специальный факультет Военной академии имени М. В. Фрунзе. После окончания академии был отобран для прохождения службы в Разведывательном управлении Красной армии.

Кузьма Николаевич был участником советско-финской войны 1939–1940 годов, начальником штаба Отдельного лыжного отряда ОСНАЗ, с июля 1940-го по июнь 1941 года был заместителем начальника разведывательного отдела штаба Прибалтийского Особого военного округа, принимал активное участие в Великой Отечественной войне. Почетную миссию — подписать акт о капитуляции Японии поручил генерал-лейтенанту К. Н. Деревянко Верховный главнокомандующий, так как Кузьма

Николаевич был Представителем Главного командования советских войск на Дальнем Востоке при штабе генерала Д. Макартура.

Акт о капитуляции подписали также главнокомандующий австралийскими войсками генерал Томас Блэми, представители Канады, Франции, Голландии и Новой Зеландии.

Генерал Макартур в своей заключительной речи сказал, что все предыдущие попытки воспрепятствовать международным конфликтам и разрешить их не имели успеха, что привело к тяжелому испытанию войной. Далее Макартур заявил: «…Β настоящее время предельная разрушительность войны исключает подобную альтернативу. Нам представилась последняя возможность. Если мы в настоящее время не создадим лучшую и более справедливую систему, то мы будем обречены…»[347]

Глава шестая СРОЧНОЕ ЗАДАНИЕ НАЧАЛЬНИКА ГРУ

Атомные бомбы, сброшенные американцами на японские города Хиросима и Нагасаки 6 и 9 августа, уничтожили десятки тысяч мирных жителей. Однако от проникающей радиации, возникшей в результате взрывов этих первых в истории человечества атомных бомб, пострадали не только японцы, но и несколько советских военных разведчиков, которым в августе 1945 года пришлось выполнить сложное и опасное задание начальника Главного разведывательного управления генерал-полковника Ф. Ф. Кузнецова.

Еще не стихли атомные ураганы над развалинами японских городов, как начальник ГРУ Ф. Ф. Кузнецов получил от начальника Генерального штаба А. И. Антонова указание добыть сведения о результатах применения американцами атомного оружия. Требовалось установить характер и масштабы разрушений, добыть образцы грунта, воды, различных строительных материалов и даже фрагментов любой живой природы, оказавшейся в районе и под воздействием атомных взрывов.

Для того чтобы выполнить это указание начальника Генерального штаба, необходимо было направить в районы атомных бомбардировок офицеров военной разведки, способных оценить последствия атомных ударов по японским городам.

В Токио у начальника ГРУ такие офицеры военной разведки были. Поэтому резиденту ГРУ в Японии подполковнику Константину Сонину был направлен приказ «припять срочные меры по обследованию действий атомных бомб в районах Хиросима и Нагасаки. Результаты доложить». Такое же указание поступило и помощнику военно־морского атташе СССР в Японии капитану 1-го ранга Анатолию Родионову.

Из сообщений американских радиостанций А. Родионов и К. Сонин уже знали, что на Хиросиму и Нагасаки американцы сбросили какие-то новые авиационные бомбы, которые обладали гигантской разрушительной силой. Радиостанции сообщали, что в Хиросиме и Нагасаки погибло много людей, разрушены почти все административные и жилые дома.

Родионов и Сонин понимали, что задача, которую Центр поставил перед ними, была важной.

Обследовать результаты атомных бомбардировок можно было, только выехав на место, где находились развалины еще вчера красивых городов. Лишь побывав там, можно было увидеть и узнать, что же осталось после атомных взрывов от тех населенных пунктов, и собрать образцы грунта, воды и других материалов, подвергшихся воздействию нового оружия.

В августе резидентура не смогла выполнить указание начальника военной разведки. Но после 2 сентября, когда был подписан акт о капитуляции Японии, обстановка в Токио и вокруг советского посольства стабилизировалась, разведчики могли выехать в разрушенные города.

В начале сентября начальник ГРУ генерал-полковник Ф. Ф. Кузнецов еще раз указал своему резиденту в Японии: «Необходимо заслать нашего человека или агента в Хиросиму для выполнения следующих задач…»

Подполковник К. Сонин поручил своему заместителю подполковнику Михаилу Романову отправиться в Хиросиму и Нагасаки для выполнения задания. Вместе с Романовым для сбора материалов о разрушенных американцами городов отправились переводчик аппарата морского атташе лейтенант Николай Кикенин и корреспондент ТАСС в Токио Анатолий Варшавский.

Это была сложная поездка. Япония уже проиграла войну. Бомбардировки американской авиацией японских городов и различных промышленных объектов нанесли японцам значительный материальный ущерб. Повсюду действовали ограничения в передвижении. В первую очередь это касалось представителей иностранных государств. Местные жители всех белых, независимо от национальности, называли американцами. Относились к иностранцам враждебно и могли устроить любую провокацию.

14 сентября разведчики прибыли в Хиросиму. Романов, старший группы, попросил своих товарищей проявлять в городе предельную осторожность.

Шел сильный дождь. Укрыться от него было негде. Железнодорожная станция была разрушена до такой степени, что узнать ее было невозможно. Город был похож на выжженную равнину с сохранившимися кое-где остовами железобетонных зданий.

Пройдя метров сто, офицеры ГРУ увидели подобие навеса и поспешили укрыться там от дождя. Под навесом сидел пожилой японец. Лейтенант Кикенин стал расспрашивать его о том, что произошло.

Японец рассказал, что 6 августа около 8 часов утра в Хиросиме было отменено угрожаемое положение. Местные жители очередного налета американской авиации не ожидали. Однако минут через десять над городом появился американский самолет. Через некоторое время все вокруг было освещено ослепительным светом, похожим на молнию, а за ним — оглушительный взрыв. Люди были ослеплены ярким светом, они падали и умирали на месте. Затем стали рушиться дома, мосты и другие сооружения…

В Нагасаки группа Романова прибыла 16 сентября. Погода так же была неблагоприятной. Непрерывно шел дождь, что не позволяло фотографировать объекты и даже окружавшее разведчиков пространство.

Нагасаки разделен большой горой на две части: старый и новый город. Атомная бомба была сброшена над новым городом, который значительно пострадал от взрыва. В ближайших к разрыву бомбы районах никого не осталось в живых.

Разведчики проделали обратный путь в Токио с начальником санитарной службы 5-го американского флота генералом Вилкатсом, который утверждал, что в районе атомного взрыва безопасно. Романов и члены его группы были глубоко убеждены в том, что это не так.

18 сентября посол СССР в Японии Я. Малик докладывал в Москву:

«В Хиросиму уже вылетел исполняющий обязанности военного атташе Романов. На днях по договоренности с американцами туда вылетают группа наших работников и наш кинооператор, которые осмотрят на месте последствия применения атомной бомбы, сфотографируют на кинопленку и подробно опишут все увиденное. Материалы из японской прессы тщательно подбираются. Однако, по мнению т. Деревянко (и я с ним полностью согласен), более целесообразно и желательно прислать из Союза 2–3 специалистов для исследования последствий применения атомной бомбы…»

Возвратившись в посольство, Романов и его товарищи подготовили отчеты о посещении Хиросимы и Нагасаки. Вернее, им пришлось писать два отчета. Один — для руководства военной разведки, второй — для советского посла в Японии.

Я. М. Малик на основании данных группы подполковника Романова подготовил подробную докладную записку, которую направил министру иностранных дел СССР В. М. Молотову. В этой записке посол сообщал в Москву следующее: «…не доверяя слухам и сообщениям местной прессы и поставив перед собой задачу лично ознакомиться с действием атомной бомбы, группа сотрудников посольства в составе корреспондента ТАСС Варшавского, бывшего исполняющего обязанности военного атташе Романова и сотрудника морского аппарата Кикенина 13 сентября выехала в Хиросиму и Нагасаки. Настоящий сжатый очерк ограничивается записью бесед с местным населением и пострадавшими и кратким изложением личных впечатлений, без каких-либо собственных выводов»[348].

В дополнение к отчету военных разведчиков прилагались переводы важнейших статей, опубликованных в те дни в японских газетах «Майнити» и «Асахи». Последней в том приложении была статья профессора Токийского университета Цудзуки, которая называлась «Нет способов оказания помощи при ранении атомной бомбой». Конечно, перевод с японского заголовка статьи, скорее всего, был сделан достаточно вольно, ибо нельзя сказать о «ранениях атомной бомбой». Однако переводчика, который изучал статью профессора Цудзуки, тоже можно понять. В те дни, когда были взорваны первые в истории человечества две атомные бомбы, ни профессор, ни переводчик, роль которого, вероятнее всего, выполнял лейтенант Кикенин, не знали и не могли знать, какими поражающими факторами обладало новое чудовищное оружие, изготовленное американцами.

В статье профессора Цудзуки отмечалось, следующее: «Светило нашего медицинского мира не мог спасти жизнь молодой артистки, жены известного артиста Маруямы, который гастролировал со своей передвижной труппой в Хиросиме. Из Пиленое этой труппы 13 умерли на месте, остальные были доставлены в больницу при Токийском университете…»

На девятнадцатый день после нахождения в районе атомного взрыва артистка умерла…

«В результате вскрытия, — сообщалось в газете, — во внутренностях обнаружены примечательные изменения. А именно: значительно поврежден костный мозг, являющийся аппаратом, производящим кровяные шарики, печень, селезенка, почки, лимфатические сосуды. Определенно, что эти повреждения абсолютно одинаковы с повреждениями, получающимися при сильном использовании рентгеновских лучей или радия. Ранее считалось, что действие атомной бомбы двояко: разрушение от взрывной волны и ожоги тепловыми лучами. Теперь к этому прибавляются повреждения, нанесенные в результате излучающих веществ…»

В. Молотов написал на полученной от Я. Малика докладной записке указание своему секретарю подготовить копии «тт. Сталину, Берии, Маленкову, Микояну +мне».

Осенью 1945 года информация о применении американцами атомного оружия против Японии заслушивалась на закрытом заседании политбюро.

Отчетные доклады военных разведчиков о поездке в Хиросиму и Нагасаки были направлены и руководству военной разведки. Удалось обнаружить опись этих документов. В ней перечислены следующие материалы:

«Отчет о поездке — 6 листов.

О наблюдениях в Нагасаки —5 листов.

О поездке в Хиросиму — 9 листов.

Материалы прессы по атомной бомбе — 10 листов».

Отчетные документы военных разведчиков о пребывании в Хиросиме и Нагасаки доставил в Главное разведывательное управление лично подполковник М. Романов. Об этом резидент К. Сонин сообщал в Центр: «Основные описательные материалы посещения Хиросимы и Нагасаки захвачены Романовым, который вместе с А. Варитеским посещал эти пункты, специально изучая результаты воздействия атомных бомб».

В докладе в Центр К. Сонин писал: «Крайне полезно изучить фотоснимки Хиросимы и Нагасаки из «Союзкинохроники», кинооператор которой Прудников посетил и заснял эти места, разрушенные атомными бомбами».

Сонин также побывал в одном из поверженных японских городов. 29 сентября он докладывал в Центр: «Лично вылетал в Нагасаки… Как и следовало ожидать, никаких воронок в местах взрывов бомб не существует. По общему утверждению, разрывы происходили в воздухе. В радиусе до одного километра от эпицентра разрыва бомбы силой удара уничтожено все. Исключение составляют сохранившиеся коробки железобетонных зданий и мостов…»

Далее подполковник К. Сонин докладывал: «…Мои фотографии, если выйдут, также и описание посещения Хиросимы вышлю очередной почтой. На свое фото рассчитываю мало из-за крайне неблагоприятных условий съемки…»

В начале ноября начальник ГРУ генерал-полковник Ф. Кузнецов, получивший все материалы разведчиков о посещении Хиросимы и Нагасаки и последствиях атомных бомбардировок, направил подробный отчет начальнику Генерального штаба генералу армии А. И. Антонову. К документам военных разведчиков прилагался и кинофильм, снятый в уничтоженных городах кинооператором «Совкинохроники» Прудниковым. Задание начальника Генерального штаба было выполнено.

Глава седьмая ПРИГОВОР НЕМЕСИДЫ

Древние греки оставили человечеству множество мифов и легенд, которые продолжают жить и в XXI веке. Среди эллинских богов была и богиня Немесида. В древнем городе Рамнунте местные жители соорудили в ее честь статую из белого мрамора. Имя Немесиды и ее деяния вдохновляли даже Гомера[349].

Считается, что Немесида была олицетворением «божественного возмездия». Наказание ее было неотвратимо.

Идея Возмездия — это не идея Мужества, Красоты, Добродетели или Верности, которыми славились древнегреческие боги. Тем не менее символ Возмездия, символ неизбежного Возмездия за нарушение общепринятых принципов и законов, по которым живет человеческое сообщество, был не случайно придуман в далекие древние времена и олицетворен в виде статуи женщины, сделанной из белого мрамора. Люди всегда хотели покарать зло и верили в справедливость.

За участие в подготовке и развязывании агрессивных войн, за нарушение законов и обычаев ведения войны Кэндзи Доихара был приговорен Международным военным трибуналом к смертной казни через повешение.

22 декабря 1948 года в 24 часа во дворе тюрьмы Сугамо началась процедура казни. Она проходила в присутствии членов союзного совета для Японии. Приговор приводил в исполнение американский сержант Джон Вуд, который казнил немецких военных преступников, осужденных за злодеяния, совершенные ими в годы Второй мировой войны.

В 0 часов 30 минут в тюрьме Сугамо были повешены Доихара, Итагаки, Кимура, Мацуи, Муто, Тодзио и Хирота…

Не избежали справедливого наказания и военнослужащие японской армии, которые занимались подготовкой бактериологической войны. Многие из тех, кто работал в отрядах №№ 731, 100 и их филиалах, не смогли раствориться в миллионной толпе японских солдат и офицеров и выехать в Японию. Арестованы были Ямада Отозоо, Кадзицука Рюдзи, Такахаси Такаацу, Кавасима Киоси, Ниси Тосихидэ, Карасава Томно и другие японские генералы, офицеры, служащие, которые тайно готовили применение средств бактериологической войны против войск Красной армии.

С 26 по 30 декабря 1949 года в городе Хабаровске прошел судебный процесс по делу двенадцати бывших военнослужащих японской армии, ответственных за подготовку бактериологической войны.

Суду были преданы бывший главнокомандующий японской Квантунской армией генерал Ямада Отозоо, бывший начальник санитарного управления армии генерал-лейтенант медицинской службы Кадзицука Рюдзи, бывший начальник ветеринарной службы Квантунской армии генерал-лейтенант ветеринарнорй службы Такахаси Такаацу, бывший начальник отдела бактериологического отряда № 731 генерал-майор медицинской службы Кавасима Киоси, бывший начальник отделения отряда № 731 майор медицинской службы Карасава Томио, бывший научный сотрудник бактериологического отряда № 100 поручик Хиразакура Дзенсаку и другие.

Дело рассматривалось в ходе открытых судебных заседаний военным трибуналом Приморского военного округа. Председателем суда был генерал-майор юстиции Д. Д. Чертков. В ходе судебных заседаний было доказано, что в отряде № 731 с 1940 по 1945 год было умерщвлено не менее 3000 человек. Преступные эксперименты проводились над людьми не только в лабораториях отряда, но и на полигоне Аньда, где людей привязывали к железным столбам, а затем в целях их заражения в непосредственной близи от них взрывали бактериологические снаряды.

Эти устройства наполнялись бактериями чумы, газовой гангрены, сибирской язвы и других тяжелых болезней.

Было также доказано, что подобные бесчеловечные опыты над живыми людьми проводили и сотрудники отряда № 100.

Все подсудимые — бывшие японские военнослужащие, обвинявшиеся в подготовке и применении бактериологического оружия, были приговорены к различным срокам тюремного заключения от 25 до 3 лет.

Идеолог бактериологической войны генерал-лейтенант Исии Сиро в конце сентября 1945 года, проживавший в гостинице «Вакамацусо», исчез. Он скрывался в своем родовом имении, но был обнаружен американской разведкой. Когда возник вопрос о допросе Исии представителями Советского Союза, Исии передал свои секретные материалы американцам и был вывезен в США.

…В августе 1960 года в Японии на вершине горы Микэнояма около города Нагойя был открыт памятник семи главным военным преступникам, повешенным в 1948 году во дворе токийской тюрьмы Сугамо — генералам Тодзио, Итагаки, Мацуи, Доихара, Кимура, Муто и дипломату Хирота.

Во всем мире принято памятники создавать героям…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Судьбы героев этой книги неповторимы. У каждого свой жизненный путь, свои трудные победы и свои тяжелые поражения. Побед значительно больше. Как они стали возможны?

Действуя в дальневосточных странах — в Японии, Китае, Корее и Маньчжурии, сотрудники Главного разведывательного управления проявляли мужество, смелость, находчивость и высокое профессиональное мастерство. Они боролись за правое дело. И это — первая причина того, что они успешно решили трудную задачу — смогли добыть важные сведения о Японии, агрессивных планах ее военно-политического руководства и о серьезных опасностях, которые представляли угрозу СССР и его гражданам на Дальнем Востоке. Действуя за гранью возможного, разведчики выполнили свои миссии.

Несомненно, вторая причина успеха состоит в том, что многие иностранцы — китайцы, корейцы, монголы и японцы были против захватнических планов японских генералов и политиков и поэтому оказывали советским разведчикам помощь в борьбе против тех, кто хотел подчинить себе весь мир. Правое дело — дело честных людей. Их много.

В специальных командировках разведчикам приходилось преодолевать невероятные трудности. Это были не горные хребты Большого Хингана, а активное противодействие со стороны японской контрразведки. Бороться против нее было так же сложно, как и войскам преодолевать безводные просторы пустыни Гоби. И все-таки и разведчики, и войска полностью выполнили поставленные перед ними задачи. Такой вывод позволяет сделать разгром Квантунской армии, положивший конец Второй мировой войне.

Разведывательные сведения, необходимые советским войскам для достижения этой трудной победы, добывали военные разведчики, которые действовали в странах Дальнего Востока, Западной Европы и Северной Америки, а также сотрудники разведывательных отделов фронтов, радиотехнической, морской и авиационной разведки. И это — третья предпосылка большого успеха советских войск в Маньчжурской стратегической наступательной операции и, в целом, во всей Дальневосточной кампании.

Быстро и безошибочно действовали специалисты радиотехнической разведки, разведчики штаба Тихоокеанского флота и Амурской Краснознаменной флотилии, а также авиационная разведка, которая в ходе боевых действий поставляла в штабы командующих фронтов точные сведения о силах противника и местах их наибольшего скопления.

Маньчжурская стратегическая наступательная oneрация явилась серьезным экзаменом готовности военной разведки своевременно добывать разведывательные сведения о противнике. Этот экзамен военная разведка выполнила успешно. Об этом трудном экзамене и рассказано в книге «За гранью возможного».

Искренне благодарю всех, кто помогал мне работать над рукописью этой книги: генерал-полковника А. Г. Павлова, генерал-лейтенанта П. С. Шмырева, генерал-майоpa М. И. Иванова, полковников В. В. Бочкарева, П. И. Сухова, П. В. Добродия и других товарищей. Каждый из них поделился частью своих знаний, личных впечатлений о дальневосточных странах и рассказал о деятельности военных разведчиков, которые занимались добыванием сведений о Японии. Участники Великой Отечественной войны А. Г. Павлов и В. В. Бочкарев и П. С. Добродий уже покинули этот мир.

После событий, о которых рассказано в этой книге, прошло уже более шестидесяти лет. Бактериологическая война против СССР, Китая и других стран, которую благословил император Хирохито, планировал японский генеральный штаб и готовил генерал Исии Сиро, могла стать страшным испытанием не только для солдат и офицеров Красной армии, а также жителей Сибири и Дальнего Востока. Могли пострадать и народы соседних государств. Эпидемии чумы, холеры и другой заразы, которые могли возникнуть в результате применения японцами бактериологического оружия, не признают ни государственных границ, ни национальностей, ни возрастов. Япония, мечтавшая о завоевании мирового господства, в августе 1945 года потерпела сокрушительное военное поражение.

Бывший командующий Квантунской армией генерал Ямада вынужден был признать на Хабаровском судебном процессе:

— Вступление в войну против Японии Советского Союза и стремительное продвижение Советской армии в глубь Маньчжурии лишило нас возможности применить бактериологическое оружие против СССР и других стран…

XX век ушел в историю. Тихий океан по-прежнему велик, свободен и щедр. И у нас впереди — вечность. Но что еще могут придумать злые гении? И каким будет завтрашний день?

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1 РАЗВЕДЧИКИ ГЕРОИ ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ КАМПАНИИ

ДЕМИН Николай Архипович

Родился 19 декабря 1918 года в г. Чите в семье рабочего. Русский, образование начальное. До начала Великой Отечественной войны работал помощником мастера промышленной артели в г. Кирове. В Красной армии с 1939 года. Окончил полковую школу младших командиров.

Участник советско-японской войны 1945 года. Был помощником командира взвода пешей разведки 8-го стрелкового полка 3-й стрелковой дивизии 2-й армии 2-го Дальневосточного фронта.

Старшина Н. А. Демин в августе 1945 г. одним из первых в составе разведывательного взвода преодолел Амур. Внезапным ударом разведгруппа Демина захватила поселок с погранпостом Гаотань (северо-восточнее г. Суньу, Китай) и взяла в плен 20 солдат. Затем разведчики взорвали две долговременные огневые точки противника, чем обеспечили успешное выполнение боевой задачи.

Звание Героя Советского Союза присвоено 8 сентября 1945 года.

После окончания войны демобилизовался, проживал в поселке городского типа Поярково Михайловского района Амурской области. Работал машинистом компрессора.

Награды: орден Ленина, орден Отечественной войны I ст., медали.

КУЗНЕЦОВ Степан Матвеевич

Командир разведывательного отряда штаба Краснознаменной Амурской флотилии.

Родился 6 января 1911 года в деревне Выдры Зуевского района Кировской области, русский, из крестьян.

До начала Великой Отечественной войны окончил неполную среднюю школу, два года учился на рабфаке, работал в Уралхлебторге в г. Екатеринбурге.

В 1933 г. был призван на действительную военную службу. В 1936 г. окончил курсы офицеров Уральского военного округа. Участник советско-японской войны 1945 г. Был командиром 71-го отряда особого назначения Краснознаменной Амурской военной флотилии. В августе 1945 г. во главе разведывательных групп участвовал в разведке противника при взятии населенных пунктов Фуцзинь, Цзямусы и др. (Северо-Восточный Китай).

Отряд Кузнецова в боях уничтожил до 300 японских солдат и офицеров.

Звание Герой Советского Союза присвоено 14 сентября 1945 года.

В 1955 г. окончил (экстерном) Военно-морское политическое училище. Подполковник. В 1960 г. уволен в запас. Проживал в Санкт-Петербурге.

Награды: орден Ленина, два ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, медали.

ЛЕОНОВ Виктор Николаевич

Родился 21 ноября 1916 года в г. Зарайске Московской области. Русский. Из рабочих. Дважды Герой Советского Союза.

В 1931 г. поступил в фабрично-заводское училище, по окончании которого работал слесарем-лекальщиком на московском заводе «Калибр», откуда в 1937 г. был призван на службу в Военно-морской флот. После окончания учебного отряда подводного плавания Северного флота служил мотористом на подводной лодке Щ-402.

В начале Великой Отечественной войны был переведен в сформированный разведывательно-диверсионный отряд Северного флота.

Принимал участие в боевых действиях, которые вели части и корабли Северного флота. Проходил службу на должностях — командира отделения, заместителя командира роты по политчасти, командира разведывательного отряда морских разведчиков. Присвоено воинское звание лейтенант.

За героизм и мужество, проявленные в боях за освобождение поселка Петсамо (ныне — г. Печенга Мурманской области) и северо-восточных районов Норвегии, 5 ноября 1944 г. присвоено звание Героя Советского Союза.

За боевые отличия при высадке разведывательного отряда Тихоокеанского флота под его командованием на восточное побережье Северной Кореи старший лейтенант В. Леонов 14 сентября 1945 года был награжден второй медалью «Золотая Звезда».

После войны продолжал службу в центральном аппарате ВМФ. В 1950 г. окончил Каспийское высшее военно-морское училище, учился в Военно-морской академии в Ленинграде. В 1956 г. уволился в запас в звании капитана II ранга.

Награды: орден Ленина, два ордена Красного Знамени, два ордена Отечественной войны I ст., орден Александра Невского, орден Красной Звезды, медали, высший орден КНДР.

Автор книг «Лицом к лицу», «Уроки мужества», «Готовься к подвигу», «Готовься к подвигу сегодня», «BloodontheShores».

Умер 7 октября 2003 года. Похоронен в Москве на Леоновском кладбище.

В 2004 году имя легендарного военного разведчика присвоено лучшему кораблю Северного флота.

МАЮРОВ Иван Иванович

Родился 26 октября 1918 года в деревне Убиенное Юргамышского района Курганской области в семье крестьянина.

Окончил Талицкий лесотехникум (Свердловская область). Работал в лесопункте Алапаевского района.

В Красной армии с 1939 года. В 1942 г. окончил артиллерийское училище. Участник советско-японской войны 1945 года. Начальник разведки артиллерийского дивизиона 65-го артиллерийского полка 2-го Дальневосточного фронта.

Лейтенант И. И. Маюров в боях за населенный пункт Суньу (150 км восточнее Нуньцзян, Китай) 15 августа 1945 г. вышел в тыл боевого охранения противника, разведал 10 огневых точек и захватил «языка». По разведданным И. И. Маюрова дивизион уничтожил огневые точки и около 300 солдат и офицеров противника.

Звание Героя Советского Союза присвоено 8 сентября 1945 года.

После окончания войны на Дальнем Востоке лейтенант И. И. Маюров продолжал службу в армии. Уволен в запас в 1975 г. в воинском звании полковник.

Награды: орден Ленина, орден Отечественной войны I ст., орден Красной Звезды, медали.

НИКАНДРОВ Александр Михайлович

Родился 25 декабря 1912 года в деревне Устье УстьКубинского района Вологодской области в семье крестьянина. Русский, окончил 7 классов, работал на лесокомбинате в Мурманской области.

В военно-морском флоте с 1941 г., участник Великой Отечественной войны. Командир взвода разведывательного отряда особого назначения Тихоокеанского флота. Мичман.

А. М. Никандров во время советско-японской войны в составе разведывательного отряда 13 августа 1945 г. высадился в порту Сайсин (Чхончжин). Взвод овладел железнодорожным мостом и отрезал пути отхода противнику. Будучи окруженным, взвод в течение суток отражал вражеские атаки, а затем сумел прорвать кольцо окружения.

15 августа 1945 г. взвод принимал участие в отражении нескольких атак противника, обеспечил высадку в порт, занятый противником, советского десанта морской пехоты.

Звание Героя Советского Союза присвоено 14 сентября 1945 года.

После окончания войны на Дальнем Востоке демобилизовался, проживал в Омске.

Награды: орден Ленина, два ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны I ст., медали.

Приложение 2 НАЧАЛЬНИКИ ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ И РАЗВЕДКИ ШТАБА ГЛАВКОМА ВОЙСК НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ (1939–1945 гг.)

ПРОСКУРОВ Иван Иосифович

Генерал-лейтенант, начальник Разведывательного управления Красной армии (апрель 1939 — июнь 1940 гг.).

Родился 18 февраля 1907 года в селе Малая Токмачка Бердянского уезда Таврической губернии в семье рабочего железной дороги. В 1914 г. поступил учиться в 1-й класс железнодорожной школы в Запорожье. После окончания 5-го класса начал трудовую деятельность в качестве ученика рабочего литейного цеха металлургического завода.

Батрачил в частном хозяйстве в селе Хортица Днепропетровской области.

С 1927 г. по май 1930 г. учился на рабфаке Харьковского сельскохозяйственного института, затем — в Харьковском институте механизации и электрификации. В апреле 1931 г. призван в Красную армию и направлен на учебу в военную школу летчиков им. Сталинградского Краснознаменного Пролетариата.

В январе 1933 г. назначен летчиком-инструктором в авиационную бригаду Военно-воздушной академии имени Н. В. Жуковского. Службу проходил в Монине и в Серпухове. Два месяца обучался на курсах командиров кораблей, после чего был назначен командиром тяжелого бомбардировщика 23-й авиационной бригады.

В январе 1935 г. был назначен командиром отряда 89-й эскадрильи тяжелых бомбардировщиков Московского военного округа. В августе 1936 г. за выполнение специального задания командования был награжден именными золотыми часами.

В октябре 1936 г. убыл в специальную командировку в Испанию, где воевал в составе 1-й интернациональной бомбардировочной эскадрильи ВВС Испанской Республики. 21 июня 1937 г. за образцовое выполнение специальных заданий Правительства по укреплению оборонной мощи Советского Союза и проявленный героизм майору И. И. Проскурову было присвоено звание Героя Советского Союза.

В 1937–1938 гг. командовал 54-й авиационной бригадой. В мае 1938 г. назначен на должность командующего 2-й отдельной авиационной армией особого назначения. В декабре 1937 г. был избран депутатом Верховного Совета СССР.

В апреле 1939 г. приказом наркома обороны СССР был назначен на должность начальника 5-го (разведывательного) управления Красной армии. Этим же приказом был назначен заместителем наркома обороны СССР. С июня 1939 г. состоял членом Главного военного совета Красной армии при наркомате обороны.

9 сентября 1940 г. назначен на должность командующего ВВС Дальневосточного фронта. На Дальний Восток И. И. Проскуров не успел выехать: 23 октября 1940 г. новым приказом наркома обороны был назначен на должность помощника начальника Главного управления ВВС Красной армии по дальней бомбардировочной авиации.

В 1941 г. в военной службе И. И. Проскурова был еще один приказ: 30 мая 1941 г. был назначен со значительным понижением в должности начальником отдела — командующим авиацией 7-й армии, дислоцировавшейся в Карелии.

27 июня 1941 г. был арестован по обвинению в участии в «антисоветской военно-заговорщической организации, работавшей на подрыв военной мощи СССР». 28 октября 1941 г. расстрелян. За отсутствием состава преступления 11 мая 1954 г. реабилитирован.

Награды: Золотая медаль Героя Советского Союза, орден Ленина, орден Красного Знамени и два ордена Красной Звезды.

ГОЛИКОВ Филипп Иванович

Маршал Советского Союза (6 мая 1961 г.), начальник Разведывательного управления Народного комиссариата обороны (июнь 1940 — ноябрь 1941 гг.).

Родился 29 июля 1900 года в деревне Борисово Курганского уезда Тобольской губернии. В Красной армии с мая 1918 года. Участник Гражданской войны. В марте 1919 г. окончил Военно-агитаторские курсы и был отправлен на Восточный фронт. В составе 3-й и 5-й армий принимал участие в наступлении войск Восточного фронта, которые в июне 1919 — январе 1920 гг. разгромили армии Колчака, освободили Урал и Сибирь.

В 1929 г. окончил Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава РККА. В ноябре 1930 — сентябре 1931 гг. был военным комиссаром и начальником политотдела 32־й стрелковой дивизии Приволжского военного округа. В 1933 г. заочно окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе. В 1933–1936 гг. был командиром 61־й стрелковой дивизии Приволжского военного округа, в 1936–1937 гг. проходил службу командиром 8-й отдельной механизированной бригады, затем — командиром 45-го механизированного корпуса Киевского военного округа, в начале 1938 г. — член Военного совета Белорусского военного округа. В ноябре 1938 г. был назначен на должность командующего Винницкой армейской группой Киевского особого военного округа. В 1939 — июль 1940 гг. — командующий 6-й армией.

В июле 1940 г. назначается на должность начальника Разведывательного управления НКО — заместителя начальника Генерального штаба. Во второй половине 1941 г. возглавлял советские военные миссии в Англии и США.

Участник Великой Отечественной войны, командовал 10-й (октябрь 1941 — февраль 1942 гг.), 4-й (февраль — апрель 1942 гг.) ударными армиями.

С апреля по июль 1942 г. — командующий Брянским, с июля по август 1942 г. — Воронежским фронтами, 1-й гвардейской армией.

С апреля 1943 г. — заместитель наркома обороны СССР по кадрам, с мая 1943 г — начальник Главного управления кадров МО СССР. Одновременно в 1944–1945 гг. возглавлял Группу по обобщению и анализу сведений о противнике, в которую входили начальники всех разведывательных служб СССР.

После окончания Великой Отечественной войны был начальником Военной академии бронетанковых войск, в 1958–1962 гг. — начальник Главного политического управления Советской Армии и ВМФ.

Умер 6 мая 1961 г. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

ПАНФИЛОВ Алексей Павлович

Генерал-лейтенант танковых войск (11 марта 1944 г.), Герой Советского Союза (29 мая 1945 г.), начальник Разведывательного управления Генерального штаба РККА (ноябрь 1941 г. — февраль 1942 г.).

Родился 17 мая 1898 года в г. Казани. В Красной армии с апреля 1918 года. Принимал участие в Гражданской войне.

Окончил политическое отделение Курсов усовершенствования высшего начсостава при Военной академии РККА. В 1937 г. окончил Военную академию механизации и моторизации РККА им. И. В. Сталина. Принимал участие в боевых действиях на озере Хасан и в районе реки Халхин-Гол (апрель 1938 — июнь 1940 гг.) в качестве командира танковой бригады.

В военной разведке с 22 июня 1941 г. — заместитель начальника 5-го управления РККА. В ноябре 1941 г. — феврале 1942 г. — начальник Разведывательного управления Генерального штаба РККА.

С февраля 1942 г. по 25 августа 1942 г. — начальник Главного разведывательного управления ГШ РККА — заместитель начальника Генерального штаба.

Участник Великой Отечественной войны, заместитель командующего 3-й танковой армии (январь — февраль 1943 г.), командир 10-го танкового корпуса (февраль — март 1943 г.), командарм 3-го гвардейского танкового Котельниковского Краснознаменного корпуса.

Имя А. П. Панфилова в приказах Верховного Главнокомандующего отмечалось 15 раз.

Награды: два ордена Ленина, пять орденов Красного Знамени, ордена Суворова I и II ст., многие советские медали, польский золотой крест, чешский офицерский крест с мечами, знак участника боевых действий в районе озера Хасан.

Умер 18 мая 1966 г. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

ИЛЬИЧЕВ Иван Иванович

Генерал-лейтенант (6 декабря 1942 г.), временно исполняющий обязанности начальника Разведывательного управления Генерального штаба Красной армии (28 августа 1942 г. — 24 августа 1944 г.), начальник Главного разведывательного управления Красной армии (август 1944 — июнь 1945 гг.).

Родился 14 августа 1905 года в деревне Наволоки Калужской губернии. В Красной армии с 1929 года. Окончил Военно-пехотную школу (1932 г.), Военно-политическую академию им. В. И. Ленина (1938 г.). После окончания академии назначен в Разведу правление РККА исполняющим должность начальника отдела политической пропаганды. С 15 июня 1938 г. — начальник этого отдела. С сентября 1940 г. — заместитель начальника Разведывательного управления Генерального штаба Красной армии по политической части. С февраля 1942 г. — военный комисcap Главного разведывательного управления.

После окончания Великой Отечественной войны 9 июня 1945 г. назначен на должность первого заместителя начальника, а в мае 1946 г. — заместителя начальника ГРУ Генерального штаба.

С 1948 г. — сотрудник Министерства иностранных дел СССР. Верховный комиссар в Австрии, посол СССР в Австрии (июнь 1953 — март 1956 гг.), посол в Дании (февраль 1966 — ноябрь 1968 гг.), 1-й заместитель начальника Управления внешнеполитической деятельности МИД СССР.

Умер 2 сентября 1983 г. Похоронен в Москве на Кунцевском кладбище.

КУЗНЕЦОВ Федор Федотович

Генерал-полковник (29 июля 1944 г.), начальник Разведывательного управления Генерального штаба Красной армии (апрель 1943 — июнь 1945 гг.), начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба (июнь 1945 — сентябрь 1947 гг.).

Родился 19 февраля 1904 года в деревне Притыкино Троекуровского района Липецкой области. В Красной армии с 1938 года.

С 1931 г. — на партийной работе — 1-й секретарь Пролетарского районного комитета ВКП(б) в Москве.

С июля 1941 г. — в Главном Политическом управлении Красной армии. Член Военного совета 60־й армии (июль — октябрь 1942 г.), Воронежского фронта (октябрь 1942 — апрель 1943 гг.).

После окончания Великой Отечественной войны — заместитель начальника Генерального штаба Красной армии, 1-й заместитель председателя Комитета информации при Совете Министров СССР (1947–1949 гг.), начальник Главного политического управления СА и ВМФ (февраль 1949 — март 1950 гг., июль 1950 — апрель 1953 гг.), Главного управления кадров МО СССР (апрель 1953 — май 1957 гг.), Военно-политической академии им. В. И. Ленина (май 1957 — июнь 1959 гг.), член Военного Совета — начальник политического управления Северной группы войск (июль 1959 — июль 1969 гг.).

Умер 16 января 1979 г. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

НАЧАЛЬНИК РАЗВЕДКИ ШТАБА ГЛАВКОМА СОВЕТСКИХ ВОЙСК НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ

ЧУВЫРИН Серафим Михайлович

Генерал-майор С. М. Чувырин в период подготовки и проведения Маньчжурской наступательной операции был начальником разведки штаба Главнокомандующего войсками на Дальнем Востоке маршала Советского Союза А. М. Василевского, под командованием которого Квантунская армия была разгромлена.

Родился 20 апреля 1903 года в селе Таишне ныне Ардатовского района Нижегородской области. Русский, из рабочих.

В Красной армии с 1920 года. Окончил краткосрочные военно-политические курсы (1920 г.), 1-ю Советскую Объединенную военную школу им. ВЦИК (1923 г.), специальный факультет Военной академии им. М. В. Фрунзе (1936 г.).

В марте — апреле 1936 г. — помощник начальника приграничного разведывательного пункта Забайкальского военного округа, с 1936 г. по ноябрь 1941 г. проходил службу в Разведывательном управлении Генерального штаба РККА.

С ноября 1941 г. — начальник разведывательного отдела штаба 1-й Ударной армии. В июле 1945 г. начальник разведывательного отдела Главного командования советских войск на Дальнем Востоке.

Воинское звание генерал-майор присвоено 3 ноября 1944 г.

После окончания Второй мировой войны был на преподавательской работе на курсах «Выстрел».

Награды: орден Ленина, три ордена Красного Знамени, ордена Богдана Хмельницкого II ст., Отечественной войны I ст., Красной Звезды, медали.

Умер в 1961 г. Похоронен в Москве.

Приложение З НАЧАЛЬНИКИ РАЗВЕДОТДЕЛОВ ШТАБОВ ФРОНТОВ, ПРИНИМАВШИХ УЧАСТИЕ В МАНЬЧЖУРСКОЙ ОПЕРАЦИИ

1-й ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ

ИЩЕНКО Яков Никифорович

В период подготовки и проведения Маньчжурской наступательной операции генерал-майор Ищенко Я. Н. был начальником разведывательного отдела штаба 1-го Дальневосточного фронта, которым командовал маршал Советского Союза К. А. Мерецков.

Разведывательный отдел фронта добывал достоверные сведения о противнике, которые использовались командованием фронта для разработки и проведения Харбино-Гиринской операции в Маньчжурии.

Родился 30 апреля 1902 года в селе Малая Токмачка Ореховского района Днепропетровской области. Украйнец, из крестьян.

В РККА с 1922 года. В 1928 г. окончил Военное кавалерийское училище имени С. М. Буденного в г. Зиновьевске, один курс основного факультета Военной академии им. М. В. Фрунзе (апрель 1935 — апрель 1936 гг.), военный факультет при Московском институте иностранных языков (1937 г.), Академию Генерального штаба (июль 1941 г.).

В военной разведке с 1937 года. Был военным советником в Испании (11-я дивизия 5-го корпуса), заместителем главного военного советника М. С. Шумилова.

После окончания академии находился в распоряжении Военного совета Северо-Западного фронта. В годы Великой Отечественной войны проходил службу на различных должностях в военной разведке. Был начальником разведывательного отдела 27-й армии 1-го Дальневосточного фронта.

Воинское звание генерал-майор присвоено 8 августа 1945 года.

Умер 11 июля 1970 г. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

2-й ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ

СОРКИН Наум Семенович

Генерал-майор Н. С. Соркин во время подготовки и проведения Маньчжурской операции был начальником разведывательного отдела штаба 2-го Дальневосточного фронта, которым командовал генерал армии М. А. Пуркаев[350]. Войска фронта в августе 1945 г. провели Сунгарийскую операцию в Маньчжурии.

Родился И февраля 1899 года в г. Александровске (ныне — г. Запорожье, Украина). Еврей, из служащих. В Красной армии с 1919 года. Окончил Харьковские командные артиллерийские курсы (1920 г.), Курсы военнодипломатических работников (1933 г.), Высшую военную академию им. К. Е. Ворошилова (1952 г.).

В 1923–1926 гг. был инструктором, затем начальником артиллерийской школы монгольской Народно-революционной армии. С 23 сентября 1926 г. — консул НКИД СССР в Алтан-Булаке, заведующий консульским отделом полпредства, 1-й секретарь полпредства СССР в Улан-Баторе (1926–1931 гг.).

С июня 1935 г. по май 1939 г. — заместитель начальника 9-го (монголо-синцзяньского) отдела Разведывательного управления штаба РККА, с мая 1939 г. по февраль 1941 г. — начальник отдела спецзаданий разведывательного управления.

В 1941 г. — начальник разведывательного отдела штаба Дальневосточного фронта. В 1945 г. — начальник разведывательного отдела штаба 2-го Дальневосточного фронта.

После окончания войны на Дальнем Востоке — начальник учебного отдела Военно-дипломатической академии (1947–1950 гг.), заместитель начальника кафедры Ленинградской военно-воздушной академии им. Можайского (1952–1958 гг.).

Воинское звание генерал-майор присвоено 2 ноября 1944 года.

Награды: орден Ленина, три ордена Красного Знамени, два ордена Красной Звезды, медали.

Умер 10 января 1980 г. Похоронен в Ленинграде.

ЗАБАЙКАЛЬСКИЙ ФРОНТ

ПОПОВ Петр Акимович

Генерал-майор Попов П. А. родился 10 октября 1904 года в станице Чернышевская Морозовского района Ростовской области. Русский, из крестьян. В Красной армии с 1918 года. Окончил Ростовские командные курсы (1923 г.), Объединенную Киевскую школу им. Каменева (1926 г.), Химические курсы усовершенствования комсостава (1928 г.), основной и восточный факультеты Военной академии имени М. В. Фрунзе.

Участник Гражданской войны. Принимал участие в боевых действиях на Южном фронте и Северном Кавказе. С сентября 1926 г. по сентябрь 1933 г. проходил службу на различных командных должностях в Белорусском военном округе.

В военной разведке с 1936 года. Проходил стажировку по обмену в японской армии. Был секретным уполномоченным 2-го отдела (июль — сентябрь 1938 г.), заместитель начальника, начальник 1-го отделения (Япония, Корея) 2-го отдела (сентябрь 1938 г. — август 1940 г.), заместитель начальника 3-го отдела (август 1940 г. — июнь 1941 г.) Разведывательного управления Генерального штаба Красной армии. С июня 1941 г. — начальник 4-го отдела управления военной разведки.

С 12 января 1944 по октябрь 1945 гг. — начальник разведывательного отдела штаба Забайкальского фронта.

Воинское звание генерал-майор присвоено 22 февраля 1966 года.

Умер 3 декабря 1966 г. в Москве.

НАЧАЛЬНИК РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО ОТДЕЛА ШТАБА ТИХООКЕАНСКОГО ФЛОТА

ДЕНИСИН Аркадий Зиновьевич

Полковник А. 3. Денисин в период Маньчжурской наступательной операции был начальником разведывательного отдела штаба Тихоокеанского флота.

Родился 13 октября 1903 года в г. Херсоне. Еврей. В РККА с 1920 г., в ВМФ с 1939 года.

Окончил 6-ю Харьковскую пехотную школу (1924 г.), 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу (экстерном) в 1926 г., специальный факультет Военной академии им. М. В. Фрунзе (1933–1936 гг.).

С августа 1936 г. по июнь 1940 г. — заместитель начальника разведывательного отдела штаба Тихоокеанского флота, с июня 1940 г. по январь 1943 г. — командир по oneративной части флота. С января 1943 г. по апрель 1944 г. — командир по морской разведке морской группы при штабе Дальневосточного фронта. Апрель — сентябрь 1944 г. — заместитель начальника, сентябрь 1944 г. — декабрь 1945 г. — начальник разведывательного отдела штаба Тихоокеанского флота.

С июня 1946 г. по август 1947 г. — командир курса Училища морской пехоты, старший преподаватель общевойсковой тактики ВВМУ им. М. В. Фрунзе (август 1947 г. — август 1948 г.), начальник кафедры общевойсковой подготовки 1-го Балтийского ВВМУ (август 1948 г. — ноябрь 1950 г.).

Награды: орден Ленина, четыре ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, медали.

Умер 28 ноября 1979 г. в Ленинграде. Похоронен на Большеохтинском кладбище.

Приложение 4 ЧЛЕН СОЮЗНОГО СОВЕТА ДЛЯ ЯПОНИИ ОТ СССР

ДЕРЕВЯНКО Кузьма Николаевич

Генерал-лейтенант К. Н. Деревянко с августа 1945 г. по май 1950 г. — член Союзного совета для Японии от СССР. 2 сентября 1945 г. подписал от имени советского правительства Акт о капитуляции Японии.

Родился 14 ноября в 1904 года в селе Косеновка Бабанского района Киевской области. Украинец, из крестьян. С 1914 г. по 1917 г. — батрак.

В Красной армии с августа 1922 г. Окончил 5-ю Объединенную Харьковскую школу Червоных старшин (1922–1924 гг.), специальный факультет Военной академии им. М. В. Фрунзе (1933–1936 гг.).

В военной разведке с 1936 г. Был в спецкомандировке в Китае. С 1938 г. по 1940 г. — начальник Административно־хозяйственного отдела Разведывательного управления РККА.

Принимал участие в советско-финской войне 19391940 гг. Начальник штаба отдельного лыжного отряда ОСНАЗ. Заместитель начальника Разведывательного отдела Прибалтийского Особого военного округа (июль 1940 г. — июль 1941 г.).

Участник Великой Отечественной войны. Начальник Разведывательного отдела Северо-Западного фронта (июль 1941 г. — май 1942 г.), штаба 53-й (май 1942 г. декабрь 1943 г.), 57-й (декабрь 1943 г. — февраль 1944 г.), армий, 4-й гвардейской армии (февраль 1944 г. — август 1945 г.).

С мая по июнь 1945 г. — представитель советского командования в Австрии. С августа 1945 г. по январь 1946 г. — представитель Главного командования советских войск на Дальнем Востоке при штабе генерала Д. Макартура (США), член Союзного совета для Японии от СССР (август 1945 г. — май 1950 г.).

С 1950 г. по 1951 г. — начальник кафедры вооруженных сил иностранных государств Высшей военной академии им К. Е. Ворошилова. С 1951 г. по 1954 г. — заместитель начальника Управления по информации Главного разведывательного управления ГШ ВС СССР.

Воинское звание генерал-лейтенант присвоено 19 апреля 1944 г.

Награды: два ордена Ленина, два ордена Красного Знамени, ордена Кутузова I и II ст., Богдана Хмельницкого I ст., Суворова II ст., Красной Звезды, медали.

Умер 30 декабря 1954 г. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Приложение № 5 ЯПОНСКИЕ ДОКУМЕНТЫ

МЕМОРАНДУМ ГЕНЕРАЛА ТАНАКА ГИИТИ (25 июля 1927 года)[351]

Премьер-министр Танака Гиити от имени Ваших многочисленных подданных нижайше вручает Вашему Величеству меморандум об основах политики в Маньчжурии и Монголии.

Позитивная политика в Маньчжурии и Монголии

В Маньчжурию и Монголию входят провинции Фынтянь, Гирин, Хэйлунцзян, а также Внешняя Монголия и Внутренняя Монголия. Страна привлекает к себе внимание не только своей обширностью и незначительной плотностью населения; нигде в мире нет таких лесных богатств, такого изобилия минеральных ресурсов и сельскохозяйственных продуктов. Стремясь использовать эти богатства в целях увеличения славы нашей империи, мы специально создали Южно-Маньчжурскую железнодорожную компанию и, используя популярный лозунг японо-китайского сопроцветания, инвестировали в этом районе в железнодорожные, судоходные, горнорудные, лесные, железорудные, сельскохозяйственные и животноводческие предприятия почти 440 миллионов иен. Поистине это является самым грандиозным предприятием нашей страны.

Нужно напомнить, что, когда на Вашингтонской конференции был подписан договор девяти держав, ограничивший наше проникновение в Маньчжурию и Монголию, общественное мнение нашей страны сильнейшим образом заволновалось. Договор девяти держав был заключен по инициативе Америки. Остальные державы, подписавшие этот договор, не возражали против роста нашего влияния в Маньчжурии и Монголии, надеясь таким путем защитить интересы международной торговли и международных инвестиций.

Три восточные провинции являются несовершенными в политическом отношении районом на Дальнем Воетоке. В интересах самозащиты других районов Япония не сможет устранить затруднения в Восточной Азии, если не будет проводить политику «крови и железа». Но, проводя эту политику, мы окажемся лицом к лицу с Америкой, которая натравливает нас на Китай, осуществляя политику борьбы с ядом при помощи яда. Если мы в будущем захотим захватить в свои руки контроль над Китаем, мы должны будем сокрушить Соединенные Штаты, то есть поступить с ними так, как мы поступили в русско-японской войне.

Но для того, чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные малоазиатские страны, Индия, а также страны Южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами. Мир тогда поймет, что Восточная Азия наша, и не осмелится оспаривать наши права. Таков план, завещанный нам императором Мэйдзи, и успех его может иметь важное значение для существования нашей Японской империи.

Изучив теперешние условия и возможности нашей страны, мы должны признать, что если хотим начать новую политику эры Сева, мы должны принять позитивные меры в целях обеспечения наших прав и привилегий в Маньчжурии и Монголии. Они обеспечат нам возможность развивать нашу торговлю. Это не только помешает промышленному развитию самого Китая, но и не допустит проникновения европейских держав и Америки. Это единственно мыслимая и наиболее эффективная политика.

Для того чтобы завоевать подлинные права в Маньчжурии и Монголии, мы должны использовать этот район как базу для проникновения в Китай под предлогом развития нашей торговли. Будучи же вооружены обеспеченными правами, мы захватим в свои руки ресурсы всей страны.

Овладев всеми ресурсами Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, стран Южных морей, а затем к завоеванию Малой Азии, Центральной Азии и, наконец, Европы. Но захват контроля над Маньчжурией и Монголией явится лишь первым шагом, если нация Ямато[352] желает играть ведущую роль на азиатском континенте.

Если мы хотим начать новую политику в эру Сева[353] и обеспечить постоянное процветание нашей империи, мы должны встать на путь позитивной политики по отношению Маньчжурии и Монголии.

Маньчжурия и Монголия — не китайские территории

Крайне печальным обстоятельством является то, что, когда мы объявили войну России, наше правительство открыто признало суверенитет Китая над Маньчжурией и Монголией; то же самое оно сделало и на Вашингтонской конференции, когда мы подписывали договор девяти держав. Вследствие этих двух наших ошибок суверенитет Китая над Маньчжурией и Монголией считался установленным в дипломатическом отношении, и от этого серьезно страдают наши интересы.

При каждом удобном случае мы должны объяснять миру истинное положение вещей относительно территориальных прав Маньчжурии и Монголии. Мы должны проникнуть во Внешнюю Монголию и Внутреннюю Монголию и обеспечить таким путем реформы на материке.

Что же касается прав в Маньчжурии, то мы должны были сделать решительные шаги на основе 21 требования и добиться для осуществления прав, которые мы завоевали, следующего:

1. После того как истечет срок договора о торговой аренде, мы должны получить возможность продолжить срок его действия по нашему желанию. Кроме того, должно быть признано наше право аренды земельных участков для коммерческих, промышленных и сельскохозяйственных целей.

2. Японские граждане должны иметь право разъезжать и жить в восточной части Внутренней Монголии и заниматься там коммерческой и промышленной деятельностью. В случае их въезда и выезда из Маньчжурии они не должны подвергаться обложению налогами и досмотру на основании китайских законов.

3. Мы должны получить право на эксплуатацию девятнадцати угольных шахт и железных рудников в Фынтяне и Гирине, а также право на эксплуатацию лесных богатств.

4. Мы должны получить преимущественное право на постройку железных дорог в Южной Маньчжурии и Восточной Монголии и на размещение займов для этих целей.

5. Должно быть увеличено число японских политических, финансовых и военных советников. Нам должно быть предоставлено преимущественное право на посылку своих советников.

6. Мы должны получить право на пребывание наших полицейских частей для защиты корейцев, проживающих в Китае.

7. Срок управления и развития Гирин-Чанчуньской железной дороги должен быть продлен на 99 лет.

8. Мы должны получить монопольное право на продажу специальных продуктов и преимущественное право на пароходное сообщение с Европой и Америкой.

9. Мы должны получить исключительное право на разработку минеральных богатств в Хэйлунцзяне.

10. Мы должны получить право на постройку ГиринХуэйлинской и Чанчунь-Дайренской железных дорог.

11. В случае, если понадобятся средства для выкупа Восточно-Китайской железной дороги, японское правительство должно получить преимущественное право на предоставление займа Китаю.

12. Мы должны получить специальные права в портах Аньдун и Инкоу и право транзитных перевозок через эти гавани.

13. Мы должны получить право на участие в центральном банке Трех восточных провинций в качестве его совладельцев.

14. Мы должны получить право на использование пастбищ.

Позитивная политика по отношению к Внутренней и Внешней Монголии

В настоящее время девятнадцать отставных японских офицеров находятся в Тушету. Там мы уже приобрели монопольные права на покупку шерсти и земли и на эксплуатацию горнорудных богатств. Мы пошлем туда тайно еще большее число отставных офицеров. Они должны быть одеты, как китайцы, чтобы не привлекать к себе внимания мукденского правительства. Разбросанные в различных местах, они могут заниматься земледелием, скотоводством, скупкой шерсти и т. п.

В конце концов Внешняя и Внутренняя Монголия окажутся в наших руках. Для этого необходимо ассигновать миллион иен «из секретных фондов» военного министерства и срочно отправить четыреста отставных офицеров во Внешнюю и Внутреннюю Монголию. Эти офицеры, одетые, как китайские граждане, или выступающие в роли учителей, должны смешаться с населением, завоевать доверие монгольских князей, получить у них право заниматься скотоводством и горнорудным делом и заложить таким образом основы наших национальных интересов на ближайшие сто лет.

Стимулирование и защита корейской иммиграции

Благодаря богатству страны и созданию благоприятных условий для корейской иммиграции число корейских иммигрантов в Маньчжурию и Монголию растет с каждым днем.

В настоящее время в Трех восточных провинциях проживает уже свыше миллиона корейцев. Когда их число в Маньчжурии и Монголии превысит два с половиной милЛиона, их можно будет в случае необходимости подстрекнуть к военным действиям; мы окажем им поддержку, утверждая, будто подавляем корейское движение. Восточное колонизационное общество и Южно-Маньчжурская железнодорожная компания также должны оказать им экономическую и финансовую помощь. Нужно силами корейцев развивать богатства Маньчжурии и Монголии и монополизировать в своих руках торговые права. Приток корейцев на эти территории имеет колоссальное экономическое и военное значение, и императорское правительство не может не поддержать его. Это открывает новые перспективы для развития нашей империи. После того как Вашингтонская конференция свела на нет выгоды соглашения Лансинг — Исии, мы сумеем восстановить наше положение лишь в том случае, если в Маньчжурии будет находиться несколько миллионов корейцев. К счастью, число корейских иммигрантов растет, их капиталовложения увеличиваются, и есть все основания предполагать, что мы сумеем восстановить наши привилегии в Маньчжурии и Монголии, полученные в связи с соглашением Лансинг — Исии. В юридическом отношении в области международных отношений нам здесь не придется столкнуться ни с какими затруднениями.

Развитие нашего нового континента и железные дороги в Маньчжурии и Монголии

Транспорт — это основа государственной обороны, это гарантия победы и оплот экономического развития. К сожалению, наши железные дороги сосредоточены главным образом в Южной Маньчжурии, и они достигают тех источников богатств, которые находятся в северных районах страны.

В Южной Маньчжурии проживает много китайцев, что крайне неблагоприятно для осуществления наших военных и экономических планов. Если мы хотим развить наши естественные богатства и укрепить нашу государственную оборону, мы должны строить железные дороги в Северной Маньчжурии. Ныне действующая Южно-Маньчжурская железная дорога была построена главным образом в экономических целях. Ей не хватает кольцевых линий, что крайне неудобно в случае военной мобилизации и военных перевозок.

Что касается железных дорог, сооружаемых Китаем, то они, без сомнения, получат со временем огромное значение благодаря финансовой поддержке гиринского провинциального правительства. Опираясь на объединенные ресурсы провинций Фынтянь и Хэйлунцзян, китайские железные дороги значительно обгонят в своем развитии нашу Южно-Маньчжурскую дорогу, и начнется ожесточенная конкуренция. К счастью для нас, финансовое положение провинции Фынтянь крайне расстроено, и без нашей помощи китайские власти не смогут его исправить. Мы должны использовать этот момент, сделать позитивные шаги и добиться нашей цели в области железнодорожного строительства. Если мы сумеем провести соответствующую работу и добьемся обеспечения денежных знаков провинции Фынтянь, эта провинция экономически обанкротится, и тогда фынтянские власти, конечно, не смогут даже и думать о развитии Маньчжурии и Монголии. Чрезвычайно трудно сокрушить мощь Китайско-Восточной железной дороги, которая образует с ЮжноМаньчжурской железной дорогой букву «Т». Если в экономическом отношении такая система и выгодна, то она крайне неудобна с военной точки зрения.

К счастью, красная Россия с каждым днем теряет свое влияние и не в состоянии продвигаться дальше в Маньчжурию и Монголию.

Поэтому китайцы должны поддержать именно нас в нашем железнодорожном строительстве.

Но красная Россия, несмотря на ослабление своей мощи, не оставляет своих планов проникновения в Маньчжурию и Монголию. Каждый ее шаг в этом направлении не может не препятствовать нашим целям и интересам Южно-Маньчжурской железнодорожной компании. Поэтому мы должны всеми силами воспрепятствовать проникновению красной России.

Под предлогом того, что красная Россия готовится к продвижению на юг, мы прежде всего должны усилить наше постепенное продвижение в районы Северной Маньчжурии, захватив таким путем богатейшие ресурсы этого района страны, не допустить на юге продвижения Китая на север, а на севере не допустить продвижения красной России на юг.

Но для того, чтобы соперничать с красной Россией в области экономики и политики, мы сначала обязательно должны превратить Китай в свой аванпост, а сами будем контролировать его с тыла и тем самым воспрепятствуем росту влияния красной России. Одновременно мы должны тайно блокироваться с красной Россией, воспрепятствовать таким путем росту влияния Китая и обеспечить тем самым завоеванные нами права в Маньчжурии и Монголии.

Целью политики восстановления японо-русских дипломатических отношений, провозглашенной в свое время г-ном Гото Симпэй, и приглашения Иоффе было главным образом использование России для обуздания Китая.

Южно-Маньжурская железная дорога уже не может полностью отвечать нашим целям. Учитывая наши нынешние нужды и нашу деятельность в будущем, мы должны поставить под свой контроль железные дороги и в Северной, и в Южной Моньчжурии. Это особенно важно и выгодно для нас, если учесть, что в богатой ресурсами Северной Маньчжурии и Восточной Монголии имеется много возможностей для нашего развития. Число китайцев в Южной Маньчжурии растет с каждым днем, что может нанести большой ущерб нашим политическим и экономическим интересам. Поэтому мы должны быстро продвинуться на североманьчжурский плацдарм, обеспечив тем самым длительное процветание нашего государства.

Продвижение нашей страны в ближайшем будущем в районы Северной Маньчжурии приведет к неминуемому конфликту с красной Россией. В этом случае нам вновь придется сыграть ту же роль, какую мы играли в русскояпонской войне. Восточно-Китайская железная дорога станет нашей точно так же, как стала нашей Южно-Маньчжурская, и мы захватим Гирин, как тогда захватили Дайрен. В программу нашего национального развития входит, по-видимому, необходимость вновь скрестить мечи с Россией на полях Южной Маньчжурии для овладения богатствами Северной Маньчжурии. Пока этот подводный риф не будет взорван, мы не сможем пойти быстро вперед по пути проникновения в Маньчжурию и Монголию.

Мы должны осуществить в кратчайший срок постройку следующих железных дорог.

Тунляо-Жэхэская железная дорога

Когда эта железная дорога будет закончена, она принесет нам огромную пользу в деле освоения Внутренней Монголии. Среди всех железных дорог Маньчжурии и Монголии эта железная дорога явится самой ценной для нас как в военном, так и в экономическом отношении. Только опираясь на эту дорогу, мы сможем укрепить наши связи с князьями Внутренней и Внешней Монголии. Проведение этой дороги соответствует жизненно важным интересам нашей империи в районе Внутренней и Внешней Монголии.

Таонань-Солуньская железная дорога

С военной точки зрения эта дорога позволит нам не только создать угрозу тылу России, но и лишить ее возможности подвозить подкрепления в Северную Маньчжурию.

Эта линия, однако, опасна тем, что может облегчить китайцам переселение в эту новую область и повредить тем самым нашей политике. Но мы сможем заставить монгольских князей издать законы, запрещающие китайскую иммиграцию. Если жизнь там стане тяжелой для Китайцев, они, конечно, покинут эти места. Есть и другие методы, при помощи которых можно воспрепятствовать китайцам селиться в этих местах. Если мы будем достаточно энергичны, на монгольской территории не останется и следа китайцев.

Чаньчунь-Таонаньская железная дорога

Эта линия имеет огромное экономическое значение, ибо богатства Маньчжурии и Монголии сконцентрированы в Северной Маньчжурии. Имея в руках эту дорогу, мы сможем овладеть богатствами Северной Маньчжурии и Монголии. Вдоль железнодорожных линий сможет поселиться 200–300 тысяч наших иммигрантов. Когда Дуньхуанская дорога будет закончена и соединена с линией, идущей из Хуэйлина в Корею, сырье из Монголии и Северной Маньчжурии сможет быть доставлено прямым путем в Осаку и Токио. В случае войны можно будет посылать наши войска из Токио в Северную Маньчжурию и Монголию через Японское море без всяких остановок, не давая возможности китайским войскам проникнуть в Северную Маньчжурию. Тогда русские подводные лодки в Японском море не смогут угрожать Корейскому проливу. Мы станем независимыми в области продовольствия и сырья, и в случае войны никакая страна не сможет помешать нам.

Гирин-Хуэйлинская железная дорога

Когда эта дорога будет построена, люди, направляющиеся в Европу через Дайрен или Владивосток, смогут ехать непосредственно из порта Сэйсин через Хорейн по Сибирской дороге. Эта дорога превратится в крупнейшую артерию Востока. Товары и пассажиры вынуждены будут непременно проходить через наш район.

Когда мы будем иметь в руках эту огромную транспортную систему, мы уже не должны будем скрывать наших агрессивных намерений в Маньчжурии и Монголии, вытекающих из третьей фазы планов императора Мэйдзи. Раса Ямато сможет тогда перейти к завоеванию мира.

Согласно заветам императора Мэйдзи, наш первый шаг должен был заключаться в завоевании Тайваня, а второй — в аннексии Кореи. Той другое уже осуществлено.

Теперь должен быть сделан третий шаг — завоевание Маньчжурии и Монголии. И покорение всего Китая. Когда это будет сделано, у наших ног окажутся вся остальная Азия и страны Южных морей. Если эта задача до сих пор не выполнена, то это вина ваших слуг.

Гирин-Хуэйлинская железная дорога и национальная политика в районе Японского моря

Расин является идеальной гаванью и идеальным конечным пунктом. Возможно, что со временем это будет лучшая гавань в мире. С одной стороны, она разорит Владивосток, а с другой — привлекая к себе обильные продукты Северной Маньчжурии, распространит на нашу страну богатства Маньчжурии и Монголии. Если в ближайшем будущем разразится война и природные богатства будут транспортироваться через Дайрен, мы можем оказаться в затруднительном положении.

Враг может блокировать Цусимский и Курильский проливы, и мы будем отрезаны от ресурсов Маньчжурии и Монголии. А потеряв эти ресурсы, мы будем побеждены.

Всем известно, что во время войны в Европе США, действуя в тесном контакте с Англией, немало потрудились, чтобы помешать нашим действиям в Китае. Чтобы сохранить свою независимость, а также для того, чтобы предостеречь Китай и весь мир, мы должны когда-нибудь скрестать оружие с Америкой.

Азиатская эскадра США, базирующаяся на Филиппинах, находится недалеко от Цусимы и Курильских островов. Достаточно ей отправиться оттуда утром — и к вечеру она уже будет в этом районе. Подводные лодки свободно будут курсировать между Цусимой и Курильскими островами и отрежут нас от маньчжурских и монгольских источников продовольствия и сырья.

Но если Гирин-Хуэйлинская железная дорога будет закончена, мы получим большую кольцевую линию, связывающую Северную Маньчжурию, Южную Маньчжурию и Корею. Мы сможем посылать солдат и продовольствие по всем направлениям и получим доступ к ресурсам Северной Маньчжурии. Тогда мы сумеем направить все необходимые материалы из Северной Маньчжурии в порты Цуруга и Ниигата, и нам никто не сможет помешать в случае войны.

Такова наша национальная политика в районе Японского моря.

Обеспечив транспортировку продовольствия и сырья, мы уже не должны будем бояться ни мощного американского флота, ни многочисленных китайской и русской армий. Тогда мы сможем усмирить корейцев, если они начнут бунтовать во время войны.

Необходимость изменения характера управления Южно-Маньчжурской железнодорожной компанией

Функции компании очень многообразны. Каждая смена кабинета вызывала изменения в администрации ЮжноМаньчжурской железной дороги, и, наоборот, деятельность компании оказывает большое влияние на кабинет.

Хотя эта компания является полуправительственной, фактически ею руководит кабинет. Поэтому державы рассматривают эту дорогу скорее как политический орган, чем как коммерческое предприятие. Именно поэтому они, используя пакт девяти держав, стремятся помешать деятельности нашей Южно-Маньчжурской железнодорожной компании. Деятельность ЮМЖД в Маньчжурии и Монголии находится под четверным контролем: командующего Квантунской армией, высшего представителя власти в Дайрене, губернатора Квантунской области и генерального консула. Все эти лица должны обменяться мнениями в Дайрене, прежде чем компания предпримет какие-либо крупные шаги. И хотя их совещания носят сугубо секретный характер, тем не менее китайские власти Трех восточных провинций о многом узнают и всеми силами стараются воспрепятствовать расширению деятельности компании. Кроме того, все решения компании должны еще получить в Токио одобрение министра иностранных дел, министра железных дорог, министра финансов и военного министра. Достаточно несогласия одного из этих министров, чтобы вынесенное постановление потеряло силу. Это часто препятствует реализации планов компании.

Для ликвидации всех этих неудобств необходимо радикально реорганизовать компанию ЮМЖД. Все принадлежащие ей рентабельные предприятия должны превратиться в независимые общества, находящиеся под эгидой ЮМЖД. Тогда мы сможем предпринять решительные шаги для завоевания Маньчжурии и Монголии. С другой стороны, нужно предложить китайцам, европейцам и американцам вложить свои капиталы в ЮМЖД при условии, что контрольный пакет будет оставаться в наших руках. Контроль над дорогой останется у нас, к тому же мы сможем с большей энергией выполнять нашу имперекую миссию.

Важнейшие виды производства, принадлежащие ЮМВД

1. ЖЕЛЕЗО И СТАЛЬ

От производства железа и стали в огромной степени зависит национальное развитие. Запасы железной руды в Маньчжурии и Монголии составляют 1200 миллионов тонн, а запасы угля — 2500 миллионов тонн. Этого количества угля достаточно, чтобы использовать имеющиеся запасы железной руды. Имея в своем распоряжении такие огромные запасы железа и угля, мы будем совершенно независимы от других стран и полностью обеспечим себя углем и железом на 70 лет. Таким образом, у нас будут все данные, чтобы превратиться в руководящую мировую державу.

2. НЕФТЬ

Другим продуктом огромной важности, в котором мы испытываем крайний недостаток, является нефть. Без нефти современное государство не может существовать.

Наша армия и флот станут непреступными твердынями, если в наших руках окажутся железо и нефть Маньчжурии и Монголии. Поистине Маньчжурия и Монголия являются сердцем нашей империи.

3. АММОНИЕВЫЙ СУЛЬФАТ И ДРУГИЕ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫЕ УДОБРЕНИЯ Для производства продовольствия необходимы сельскохозяйственные удобрения. Химические удобрения, основу которых составляет сера, можно получить из угля. Особенно богат в этом отношении фушуньский уголь.

Это не только поможет развитию нашего сельского хозяйства, но и обеспечит нам возможность наводнить туковыми удобрениями сельскохозяйственные предприятия всего Китая и стран Южных морей.

4. НАТРИЙ И КАЛЬЦИНИРОВАННАЯ СОДА

Как натрий, так и кальцинированная сода имеют важное значение для военной и химической промышленноети. Натрий получают из соли и угля, которые в изобилии находятся в Маньчжурии и Монголии. Мы построим заводы, которые будут перерабатывать это дешевое сырье, и полностью обеспечим себя этим сырьем для военно-химической промышленности

5. МАГНЕЗИТ И АЛЮМИНИЙ

Согласно данным Южно-Маньчжурской железной дороги и заявлению д-ра Хонта из университета Тохоку, в Маньчжурии в изобилии имеются магнезитовые и алюминиевые руды. Магнезит и алюминий — важнейшие материалы, необходимые для производства самолетов, медицинской аппаратуры, некоторых видов военного снаряжения и т. п. Эти ценные минералы необходимы для нашей промышленности и национальной обороны. Их производство должно быть обособлено в компании Южно-Маньчжурской железной дороги. Сырье должно поступать на переработку в собственно Японию. Мы должны создать — тайно от английских и американских капиталистов — крупные запасы этих минералов. Захватив в свои руки залежи магнезита и алюминия в Трех восточных провинциях, мы сможем заставить водную силу реки Ялу перерабатывать их. Так как авиация неуклонно развивается, то в будущем весь мир будет обращаться к нам за материалами для строительства самолетов.

Если все эти предприятия будут отделены от ЮМЖД и станут самостоятельными, они смогут быстро развиться и давать в среднем 60 миллиардов иен прибыли в год. Южноманьчжурская промышленность будет играть всевозрастающую роль в нашей национальной обороне и экономическом развитии.

Когда эти крупные предприятия обретут независимость и освободятся от вмешательства наших чиновников, они, конечно, станут центрами процветания нашей империи. Поскольку эти компании будут носить экономический характер, они смогут развиваться, не возбуждая подозрений держав и не вызывая антияпонского движения со стороны населения Трех восточных провинций. При помощи подобных явных и тайных методов мы легко сможем обеспечить формирование нашей новой континентальной империи.

Для нашего дальнейшего успешного продвижения в Южную Маньчжурию мы должны вытеснить китайцев при помощи вложения крупных капиталов.

Прежде всего мы должны направить наших иммигрантов в Северную Маньчжурию, прервать дружественные связи между Россией и Китаем и захватить в свои руки природные богатства страны. В то же время мы должны воспрепятствовать осуществлению враждебных по отношению к нам планов России в Китае. Наша дальнейшая политика в Маньчжурии заключается в непосредственном проникновении в Северную Маньчжурию и вложении капиталов в Южную Маньчжурию. Мы должны привлечь к этому иностранные капиталы. Благодаря этому мы сможем облегчить наше развитие и в то же время ослабить сопротивление держав нашему неумолимому проникновению в Северную Маньчжурию.

Необходимость создания министерства по делам колоний

Наша деятельность в Маньчжурии принимает различные формы. Люди, стоящие у власти, зачастую настолько расходятся во мнениях, что даже наиболее выгодные мероприятия кончаются неудачей. Вследствие медлительности наша деятельность часто разоблачается, и мукденское правительство использует это для пропаганды во вред нашей стране. Если в Маньчжурии или Монголии проектируется какое-либо новое предприятие, то этот вопрос обсуждается в Дайрене на десятках конференций. Поэтому проходят месяцы, пока получается какрй-либо результат. Тем временем китайцы с помощью какого-нибудь японского авантюриста выпытывают наши секреты, и, прежде чем мы приступаем к выполнению своих планов, о них уже знают китайцы, а значит, и весь мир. Мировое общественное мнение обращается против нас, и мы, таким образом, наталкиваемся на величайшие затруднения при проведении нашей политики в Маньчжурии и Монголии. Партия, находящаяся в оппозиции, обычно также использует это обстоятельство для нападок на правительство.

Мы должны изменить методы нашей работы. Центр контроля должен быть перенесен в Токио. Это, во-первых, обеспечит секретность, во-вторых, помешает Китаю преждевременно узнавать о наших планах, в-третьих, избавит нас от подозрительного отношения держав к нашим проектам, до того как эти проекты начинают проводиться в жизнь, в-четвертых, устранит нынешний четвертый контроль в Маньчжурии и Монголии, и, наконец, в-пятых, обеспечит тесную связь между Маньчжурией и Монголией и нашим центральным правительством, что даст нам возможность сосредоточить все свое внимание и силы на Китае.

Нам следует учредить министерство по делам колоний, которое руководило бы нашим проникновением в Маньчурию и Монголию. Номинально оно ведало бы управлением наших колоний: Тайваня, Кореи и Сахалина, а фактически занималось бы вопросами продвижения в Маньчжурии и Монголии. Наши чиновники будут там лишь получать и выполнять приказы, но окажутся лишенными возможности вмешиваться по своему произволу в нашу политику. Это обеспечит должное соблюдение секретности, и враждебная страна не сможет проникнуть в тайны нашей колониальной деятельности. Международное общественное мнение лишится возможности следить за нашим продвижением в Маньчжурии и Монголии, а следовательно, не сможет и вмешиваться в нашу деятельность в этом районе.

Что касается таких отделившихся от компании ЮМЖД предприятий, как Общество поощрения промышленного развития, Земельное общество, Кредитное общество и другие, то контроль над ними должен осуществляться министерством по делам колоний. Они должны находиться под единым контролем, для того чтобы помочь нам в нашем проникновении в Маньчжурию и Монголию и, таким образом, содействовать строительству новой империи на материке.

Приложение: Сопроводительное письмо Танака Гиити министру двора Икки Китокуро по поводу осуществления позитивной политики в Маньчжурии и Монголии.

25 июля 1927 года Премьер-министр Танака Гиити

Министр иностранных дел Танака Гиити

Министр железных дорог (подпись)

Министр финансов (подпись)

ИЗВЕЩЕНИЕ ЯПОНСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА О ВЫХОДЕ ИЗ ЛИГИ НАЦИЙ[354](27 марта 1933 года)

На основании абзаца 3 статьи I Устава Лиги Наций[355]27 марта 1933 года императорское правительство через своего министра иностранных дел направило генеральному секретарю Лиги Наций следующее извещение о выходе Японии из Лиги Наций. Ниже приводится текст извещения:

«Императорское правительство считает, что национальная политика империи, стремящаяся обеспечить мир на Востоке и сделать вклад в дело мира во всем мире, идентична миссии и духу Лиги Наций, которая считает своей целью обеспечение мира и спокойствия между всеми странами. Императорское правительство с радостью может отметить, что за прошедшие тринадцать с лишним лет Япония в качестве страны — учредительницы Лиги Наций и постоянного члена Совета Лиги Наций содействовала достижению этой высокой цели. Никто не может опровергнуть тот факт, что за этот период Япония, в не меньшей степени, чем любая другая страна, принимала активное и чистосердечное участие в работе Лиги Наций. В то же время императорское правительство считает, что для обеспечения мира во всех районах земного шара необходимо, учитывая нынешнее международное положение, применение Устава Лиги Наций в соответствии с действительным положением в каждом из этих районов. Императорское правительство убеждено, что, только базируясь на таком справедливом курсе, Лига Наций может рассчитывать на осуществление своей миссии и повышение ее авторитета.

Когда в сентябре 1931 года японо-китайский инцидент был передан на рассмотрение Лиги Наций, императорское правительство, целиком исходя из изложенного выше убеждения, на Совете Лиги Наций и в ряде других случаев неоднократно заявляло о том, что Лига Наций должна найти справедливый и соответствующий путь для разрешения этого инцидента, что для того, чтобы внести подлинный вклад в дело укрепления мира на Востоке и поднять свой престиж, Лига Наций должна правильно уяснить действительную ситуацию в данном районе и применить свой Устав в соответствии с этой ситуацией. Императорское правительство, в частности, со всей силой подчеркивало, что, поскольку Китай не является единым государством, а его внутреннее положение и международные связи отличаются крайней сложностью, запутанноетью и своеобразием, общепринятые принципы и обычаи международного права, являющиеся всеобщими нормами в международных отношениях, к нему не применимы. Поэтому в настоящий момент необходимо продумать и установить для данного случая особые международно-правовые нормы.

Однако в результате семнадцатимесячного обсуждения этого вопроса в Лиге Наций выяснилось, что большинство стран — членов Лиги Наций либо не уяснили действительного положения на Востоке, либо не обращают на него должного внимания. Мало того, выяснилось, что между Японией и этими странами возникли серьезные разногласия по поводу применения и особенно толкования Устава Лиги Наций, а также других договоров и принципов международного права. В результате принятый 24 февраля сего года чрезвычайной сессией Лиги Наций доклад комиссии не учитывает того, что у Японии нет иных намерений, кроме обеспечения мира на Востоке, и является крайне ошибочным в оценке фактов и основанных на них выводах. Он, в частности, предполагает, что действия японской армии во время инцидента 18 сентября и позднее не были результатом права на самооборону, и игнорирует тот факт, что ответственность за напряженность ситуации накануне инцидента и ухудшение положения после него целиком лежат на Китае. Поэтому доклад ведет к возникновению новых осложнений в политической ситуации на Востоке. Игнорируя факт создания государства Маньчжоу-го[356] и порицая позицию Японии, признавшей это государство, указанный доклад разрушает основы стабильности на Востоке. Его рекомендации, в частности, ни в коей мере не могут способствовать обеспечению спокойствия на Востоке, о чем подробно изложено в разъяснении императорского правительства от 25 февраля сего года.

Суммируя все вышеизложенное, императорское правительство пришло к выводу, что при рассмотрении японо-китайского инцидента большинство стран — членов Лиги Наций, очевидно, считает, что уважение неприменимых формул важнее обеспечения подлинного мира, что защита беспочвенных теорий важнее искоренения причин будущих конфликтов. Императорское правительство, учитывая также наличие серьезных расхождений между Я понией и большинством стран — членов Лиги Наций по вопросу толкования Устава Лиги и других договоров, вынуждено признать, что Япония и Лига Наций полностью расходятся во взглядах на политику сохранения мира, в частности на основной курс обеспечения мира на Востоке. Учитывая все это, императорское правительство считает невозможным дальнейшее участие Японии в Лиге Наций и на основании абзаца 3 статьи I Устава Лиги заявляет о своем выходе из последней».

(Текст цитирован по «Сборнику официальных заявлений по поводу маньчжурских событий и шанхайского инцидента». Издание информационного бюро Министерства иностранных дел Японии, 1934 год).

Приложение 6 ДОКУМЕНТЫ СОВЕТСКОЙ ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ

СПЕЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ[357]

4 января 1938 года Тов. Сталину (2 экз.), т. Жданову, т. Молотову, т. Ежову, т. Ворошилову, т. Фриновскому[358]Докладываю:

Агентурными данными установлено, что в 1937 году в Харбине японцами организована бактериологическая лаборатория. В лаборатории работают около двухсот специалистов, половина из которых прибыла из Киотского университета.

Лаборатория производит опыты по культивированию и распространению бактерий чумы, тифа, холеры.

Испытания с бактериями холеры дали положительные результаты.

Зам. начальника Разведуправления РККА старший майор Госбезопасности Гендин

ДОНЕСЕНИЯ РЕЗИДЕНТОВ ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ

1. НАЧАЛЬНИКУ

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ РККА[359]

Острова. 24 июня 1939 года.

Переговоры между Германией, Италией и Японией о военном пакте продолжаются. Последние японские предложения, по сообщению германского посла Отта и военного атташе Шолля, содержат следующие пункты:

В случае войны между Германией и СССР Япония автоматически включается в войну против СССР.

В случае войны Италии и Германии с Англией, Франции и СССР Япония также автоматически присоединяется к Германии и Италии.

В том случае, если Германия и Италия начнут войну только против Франции и Англии (Советский Союз не будет втянут в войну), то Япония по-прежнему будет считать себя союзником Германии и Италии, но военные действия против Англии и Франции начнет в зависимости от общей обстановки. Но если интересы тройственного союза потребуют, то Япония присоединится немедленно к войне.

Эта последняя оговорка сделана с учетом позиции СССР, который, видимо, будет втянут в европейскую войну, а также ввиду неясной позиции США. Активные военные действия Японии будут ограничены: во втором и третьем случаях Япония не выйдет дальше Сингапура. Согласно первому пункту, все японские силы будут брошены против СССР.

РАМЗАЙ

2. НАЧАЛЬНИКУ

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ РККА[360]

Харбин. 24 июня 1938 года.

По данным прессы, в районе Инлиньмяо (70 км западнее Гулияо) в конце мая месяца отмечены два случая заболевания чумой[361].

ЛАВРОВ

3. НАЧАЛЬНИКУ

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ РККА[362]

Харбин. 6 июля 1938 года.

В уезде Тунляо за июль месяц отмечено несколько случаев смерти от чумы.

ЛАВРОВ

4. НАЧАЛЬНИКУ

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ РККА[363]

Харбин. 14 июля 1938 года.

За последнее время во всех городах Маньчжурии появилось большое количество заболеваний дизентерией. В Суньу 400 переселенцев-японцев болеют тифом.

Сообщают, что в связи с чрезвычайным положением из Сахаляна выезжает масса китайцев.

ЛАВРОВ

5. НАЧАЛЬНИКУ

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ РККА[364]

Харбин. 9 августа 1938 года.

Пресса сообщает много случаев заболевания холерой. Из Мукдена холера уже перебралась в Синьцзин. В Синьцзыне заболевания холерой вызывают большое беспокойство властей.

ЛАВРОВ

6. НАЧАЛЬНИКУ

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ РККА[365]

Токио, 14 сентября 1941 года.

По мнению посла Отта, выступление Японии против СССР уже вне вопроса. Япония сможет выступить только в случае, если СССР перебросит в большом масштабе войска с Дальнего Востока.

В различных кругах начались резкие разговоры об ответственности за мобилизацию в большом масштабе и по поводу содержания огромной Квантунской армии, которые несомненно принесут стране большие экономические и политические затруднения.

ИНСОН

7. НАЧАЛЬНИКУ

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ РККА[366]

Токио, 4 октября 1941 года.

Ввиду того, что не будет войны против СССР в этом году, небольшое количество войск было переброшено обратно на Острова. Так, например, один полк 14־й дивизии остался в районе Уцуномия, а другой отряд был возвращен из района между Дайреном и Мукденом, где он располагался в новых бараках. Концентрация главных японских сил попрежнему остается в секторе Владивосток — Ворошилов.

В сентябре месяце управление жел. дор. компании получило приказ — в секретном порядке установить жел. дор. связь между Цицикаром и Сону (напротив советского города Ушумун). Японцы намереваются развить этот район с целью наступательных действий в случае возникновения войны, которая может начаться в марте следующего года, если развитие военных действий между СССР и Германией создаст такую возможность японцам, чтобы начать эту войну.

Известно также, что из Северного Китая в Маньчжурию японцы своих войск не перебрасывали.

ИНСОН

8. НАЧАЛЬНИКУ

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ РККА[367]

Чанчунь, 4 марта 1942 года.

Ван Пын-сян в беседе сообщил мне, что Гитлер обратился к Японии с требованием начать в ближайшем будущем наступление против СССР. Японцы ответили, что к войне они еще не готовы. Однако дискуссия по этому вопросу в японском правительстве и верхах ведется. Военная клика стоит за развязывание войны против СССР в 6лижайшее время, а крупные политические деятели Коноэ, Мацуока, представители концернов Мицуа и Мицубиси считают военное наступление преждевременным.

По мнению японцев, им сейчас необходимо закрепиться на юге, в Китае и посмотреть, как начнет новое наступление Германия. Если у Германии есть силы и наступление даст успех, тогда Япония может начать войну с СССР.

Японцы следят, не предоставляем ли мы американцам базы на Камчатке и Сахалине.

Военный атташе генерал-майор РУЗАНКОВ

СПЕЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ[368]

2 марта 1945 года Тов. Сталину (2 экз.), т. Молотову, т. Булганину, т. Антонову, т. Штеменко, т. Кузнецову Докладываю:

По донесениям наших агентурных источников, японское командование в связи с общим ухудшением военного положения Японии решило ускорить темпы развертывания сухопутной армии, усилить группировку своих войск в Маньчжурии и Китае, а также провести ряд мероприятий по обеспечению сухопутных коммуникаций, связывающих Японию с районами южных морей и Юго-Восточной Азией.

Конкретным выражением этих решений японского командования являются следующие мероприятия: Дальнейшее развертывание армии По данным китайской и, частично, американской разведки, полученным нами агентурным путем, японское командование приняло решение сформировать до конца первого квартала 1945 года двадцать одну новую пехотную дивизию и использовать их в первую очередь для усиления группировки своих войск в Маньчжурии и Китае. В результате этого состав японской армии будет доведен до 115 дивизий.

Усиление группировки войск в Маньчжурии По тем же данным, японские войска в Маньчжурии должны быть усилены семнадцатью дивизиями, семь из которых будут переброшены из Японии в Китай и десять сформированы в самой Маньчжурии.

При этом общее количество японских войск в Манчьжурии при условии прекращения их перебросок из Маньчжурии на другие театры будет доведено до 25 дивизий.

Частичным подтверждением этого мероприятия является выявление в составе японских войск в Маньчжурии семи новых пехотных дивизий (107,108,111,112,118,119 и 120-й) и одной танковой дивизии (4-й), а также 69-й отдельной смешанной бригады на Курильских островах, установленных по захваченным американцами на Филиппинах японским документам (сводные приказы о перемещениях в японской армии).

Данные о формировании в Маньчжурии новых дивизий взамен убывших оттуда в 1944 году семи пехотных и одной танковой дивизий поступали в течение января — февраля 1945 года от различных источников.

Усиление группировки войск в других районах

Группировку войск в Южном Китае и в Юго-Восточной Азии (Таи, Индо-Китай) японское командование намерено увеличить на девять пехотных дивизий за счет переброски их с островов, расположенных южнее юго-восточных Филиппин.

По заслуживающим доверия агентурным данным, усиление группировки японских войск в Юго-Восточной Азии уже началось путем переброски:

двух дивизий в Таи (2-й пд из Бирмы и 46-й пд с о. Сумбава);

одной дивизии в Малайю (4-й пд с о. Суматра);

двух дивизий в Индо-Китай (32-й и 37-й пд из южнот Китая).

Гарнизон острова Формоза намечено увеличить на три дивизии.

Перегруппировка войск в Китае

Японское командование серьезно считается с возможностью высадки американских войск на китайское побережье. В соответствии с этим японцы в течение зимы 19441945 гг. произвели перегруппировку своих войск в Китае, в результате которой в районе Шанхай создана новая 7-я армия, а дислоцированная в Шанхае 17-я армия передвинулась в район Нанкин.

По агентурным данным, 7-я армия со штабом в Шанхае и 23-я армия со штабом в Кантоне имеют задачей оборону юго-восточного и южного побережья Китая. 13-я армия (штаб в Нанкин) и 20-я армия (штаб в Хенчкоу) находятся во второй линии и являются резервом главного командования и на случай высадки американских десантов в Китае. 34-я армия (штаб в Хенчкоу) и 11-я армия (штаб в Лючжоу) предназначены для действий против китайских войск и для охраны коммуникаций в тылу первых четырех армий.

Обеспечение сухопутных коммуникаций в Китае

Наряду с перегруппировкой войск японское командование решило провести и частично уже осуществляет следующие мероприятия по обеспечению сухопутных коммуникаций в Китае:

а) Увеличивает пропускную способность основной континентальной коммуникации, связывающей Японию с Юго-Восточной Азией через Корею, Маньчжурию и Китай, с одновременным усилением судоходства между Нагасаки и Шанхаем.

В связи с этим предполагается уже в марте месяце вдвое увеличить пропускную способность корейских дорог.

б) Планирует захватить железную дорогу, связывающую Шанхай с Чанша через Ханчкоу и Наньчан, а также шоссе, идущее из Хэняна через города Лайнян, Цзиань, Наньчан и из Шаочжоу через Ганьчжоу, Шанчжао до Цзиньхуа.

в) Подготовить и широко использовать для массовых перевозок шоссейные дороги в треугольнике Шанхай — Чанша — Кантон.

Указанные мероприятия подтверждаются всем ходом военных действий в Китае. Все последние операции, как уже проведенные, так и осуществляемые в настоящее время, направлены на захват коммуникаций в южной и юговосточной части Китая, которые еще находятся под контролем китайских войск.

Экономические мероприятия в Китае

Кроме того, по заслуживающим доверия данным, японское командование разработало ряд экономических мероприятий, направленных на полное превращение Китая в базу снабжения действующих там японских войск и на максимальное использование сырьевых ресурсов Китая японской и маньчжурской военной промышленностью.

Для осуществления этих мероприятий в Китае создан руководящий центр, возглавляемый японским послом при нанкинском «правительстве», в который входят представители японского командования в Китае. Этот центр в вопросах использования китайских ресурсов наделен широкими правами и полномочиями.

Начальник Главного разведывательного управления

Красной армии генерал-лейтенант Ильичев

ХРОНИКА ПОБЕДЫ НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ (важнейшие военные и военно-политические события, связанные с разгромом Японии во Второй мировой войне)

1932 год

Премьер-министр Японии писал: «Япония — избранная страна, миссия ее велика и почетна. Еще первый японский император Дзимму в своем манифесте перед вступлением в права божественного управителя страной и народом провозгласил принцип «Хокко Ити У» — «восемь углов под одной крышей», что означает объединение всех народов под крышей японской империи.

Делегат Японии в Лиге Наций граф Утида в официальном интервью заявил: «Миссия Японии на земле — руководить миром. Япония будет колыбелью нового мессии».

5 октября — генеральный штаб японской армии дал указание военному атташе Японии в Москве Кавабэ Торасиро: «…Для подрыва обороноспособности Советского Союза предлагаем: оказать поддержку движению за независимость Украины и Азербайджана и поднять там восстания; заставить эмигрантские организации русских установить связь с их единомышленниками внутри Советского Союза, поднять в различных частях Союза восстания с целью свержения рабоче-крестьянского правительства; еще в мирное время оказать материальную поддержку сепаратистам и держать с ними неразрывный контакт; с началом войны с Советским Союзом снабжать сепаратистов денежными средствами и оружием, чтобы они приступили к конкретной работе».

1935 год

3 августа — японское правительство сделало заявление, в котором, в частности, говорилось: «Государственный строй Японии определился еще тогда, когда по божественному повелению спустились на землю потомки Аматэрасу[369]. Непрерывная в веках линия императоров правит нашей страной. Процветание Трона создало небесный рай на земле»[370].

1936 год

25 ноября — Япония подписала «антикоминтерновский пакт» с гитлеровской Германией. Вскоре к пакту присоединилась фашистская Италия.

1938 год

4 января — заместитель начальника Разведывательного управления РККА старший майор госбезопасности

С. Г. Гендин направил И. В. Сталину специальное сообщение, в котором доложил о том, что военная разведка вскрыла место дислокации японской бактериологической лаборатории, занимающейся культивированием бактерий холеры, чумы и тифа.

1939 год

23 января — Рихард Зорге доложил в Центр о том, что в Японии консолидируются силы, которые выступают за развязывание войны против СССР.

24 июня — Рихард Зорге доложил в Центр сведения о переговорах между Германией, Италией и Японией о создании военного пакта. Сообщение Р. Зорге направлено И. В. Сталину.

23 августа — подписан пакт о ненападении между СССР и Германией.

2 сентября — войска фашистской Германии перешли польскую границу. Началась Вторая мировая война.

1940 год

3 августа — Рихард Зорге доложил в Центр содержание переговоров министра иностранных дел Японии Мацуоки с германским послом в Токио Оттом.

27 сентября — в Берлине подписан тройственный акт Германии, Италии и Японии, в котором «Высокие Договаривающиеся Стороны обязывались оказывать друг другу военную помощь».

1941 год

13 апреля — подписан советско-японский договор о ненападении сроком на пять лет.

22 июня — фашистская Германия вероломно напала на СССР. Началась Великая Отечественная война.

26 июня — Р. Зорге доложил в Центр о том, что в правительстве Японии обсуждается вопрос об участии в войне против СССР на стороне Германии.

27 июня — советский военный атташе в Чунцине генерал-майор В. И. Чуйков доложил начальнику Разведывательного управления о том, что в Токио активно обсуждается вопрос о нападении Японии на СССР.

3 июля — Р. Зорге доложил в Центр о том, что в Токио продолжает активно обсуждаться вопрос о нападении Японии на СССР.

10 июля — Р. Зорге доложил в Центр о том, что германский посол в Токио Отт получил из Берлина указание «толкать Японию в войну как мо^но быстрее».

12 июля — Р. Зорге сообщил в Центр о том, что германский посол Отт обратился в министерство иностранных дел Японии и доложил точку зрения немецкого правительства. В министерстве иностранных дел дали ответ: «Япония пока хочет оставаться нейтральной». Однако, по оценке Р. Зорге, Япония готовится к нападению на СССР. Срок нападения зависит от положения на советско-германском фронте.

16 июля — советский военный разведчик капитан Л. А. Сергеев доложил из Вашингтона о том, что, по имеющимся у него данным, «позиция Японии относительно СССР — «ждать и смотреть».

19 июля — советский военный атташе в Токио полковник И. В. Гущенко («Икар») сообщил в Центр о военных приготовлениях Японии к нападению на Советский Союз.

21 июля — советский военный атташе в Чунцине генерал-майор В. И. Чуйков доложил в Центр о том, что германское правительство настаивает на вступлении Японии в войну против СССР. Министр иностранных дел Мацуока сообщил германскому послу, что Япония пока не может начать экспансию на север, «но будет активно готовиться к этому».

27 июля — советский разведчик капитан Л. А. Сергеев («Морис») сообщил из Вашингтона в Москву о том, что «военные круги США по отношению Японии настроены чрезвычайно агрессивно. Рузвельт в течение последних 10 дней резко изменил позицию и от «умиротворения» Японии перешел на сторону военных руководителей».

30 июля — Р. Зорге доложил в Центр о том, что «если Красная армия остановит японцев под Москвой, то в этом случае японцы не выступят» против СССР.

14 сентября — капитан Л. А. Сергеев доложил в Центр из Вашингтона о том, что «японское правительство решило не выступать против СССР в текущем году, но вооруженные силы останутся в Маньчжурии на случай возможного выступления будущей весной в случае поражения СССР к тому времени…».

11 августа — Р. Зорге доложил в Центр о том, что в японском генеральном штабе внимательно изучают события на советско-германском фронте с целью принятия окончательного решения о вступлении Японии в войну против СССР.

12 августа — Р. Зорге направил в Центр донесение, в котором сообщил о том, что германский посол Отт получил указание из Берлина «воздействовать на Японию, чтобы она вступила в войну против СССР».

14 сентября — Р. Зорге доложил в Центр о том, что германский посол Отт «потерял всякую надежду на вступление Японии в войну против СССР». «Вступление Японии в войну против СССР больше не является вопросом». По данным Р. Зорге, Япония намерена начать войну на юге, «а это означает войну с Америкой».

2 августа — капитан Л. А. Сергеев сообщил из Вашингтона о том, что «политика США — помочь поражению Гитлера, но ничего не делать, что служило бы укреплению СССР в будущем».

1 октября — советский военный атташе в Токио полковник И. В. Гущенко доложил в Центр о том, что «отношение японского правительства к СССР является враждебным» и характеризуется выжиданием благоприятного момента для нападения. Провал германского блицкрига на Восточном фронте вынудил японское правительство отказаться от нападения на СССР, однако японцы подготовили к началу войны на севере «все, что могли».

8 октября — генерал-майор В. И. Чуйков доложил в Центр о том, что «японцы внимательно следят за развитием обстановки на советско-германском фронте и «уже не рассчитывают на быструю победу Гитлера».

7 декабря — японская авиация нанесла удар по базе американского Тихоокеанского флота в Перл-Харбор.

13 декабря — «Морис» сообщил в Москву о том, что нападение Японии на Перл-Харбор было абсолютно неожиданным для американского руководства.

1942 год

9 февраля — советский военный атташе в Лондоне генерал-майор И. А. Скляров доложил в Центр о содержании переговоров послов и военных атташе Японии, Германии и Италии в Швеции. На совещании было высказано мнение о том, что если «СССР предоставит свои базы США, то Япония немедленно нападет на СССР». Донесение доложено И. В. Сталину и членам Государственного комитета обороны.

27 февраля — советский военный атташе в Токио сообщил в Центр о том, что Япония не намерена в настоящее время начинать войну против Советского Союза. Однако «при малейших признаках предоставления дальневосточных баз Америке внезапно нападет на СССР».

4 марта — советский военный атташе в Чанчуне генерал-майор А. В. Рузанков доложил в Центр о том, что «японцы следят, не представляем ли мы американцам базы на Камчатке и Сахалине». Донесение доложено И. В. Сталину и членам Государственного комитета обороны.

1 мая — японская подводная лодка торпедировала советский пароход «Ангарстрой».

15 мая — министр иностранных дел Германии И. Риббентроп сообщал японскому министру иностранных дел, что наличие у восточных границ Советского Союза крупных сил японской армии «… облегчит наш труд, поскольку Россия во всяком случае должна держать войска в Восточной Сибири в ожидании русско-японского конфликта».

Середина июня — генеральный штаб сухопутных войск японской армии подготовил план под кодовым названием «Операция № 51», предусматривавший сосредоточение войск и проведение наступления против советской Дальневосточной армии. 18 июня этот план был рассмотрен военным министром генералом Тодзио.

3 июля — капитан Л. А. Сергеев доложил в Центр о том, что, по оценке японского посла в Берлине, «Япония не нападет на СССР, если последний не будет иметь больших потерь на германском фронте».

1 августа — численность японских войск в Маньчжурии достигла 850 тысяч человек.

17 августа — советский военный атташе в Токио подполковник К. П. Сонин доложил в Центр о том, что «в случае дальнейших серьезных неудач СССР в Японии могут победить сторонники северной агрессии. Однако в настоящее время опасности немедленного нападения Японии на СССР нет».

1943 год

17 февраля — японцы потопили советский пароход «Ильмень», который направлялся из Владивостока в Петропавловск-Камчатский.

17 февраля — вблизи Цусимского пролива японцы потопили советский пароход «Кола».

Японцы потопили советские суда «Кречет», «Свирьстрой», «Сергей Лазо», «Симферополь», «Перекоп», «Майкоп».

11 июня — советский военный атташе в Лондоне генерал-майор И. А. Скляров доложил в Центр о том, что, по данным турецкого посланника в Токио, который прибыл в Анкару, «правящие круги Японии не рассматривают свою страну в достаточной мере сильной, чтобы напасть на Советский Союз».

11 августа — советский военный атташе в Лондоне генерал-майор И. А. Скляров доложил в Центр о том, что японский посол Осима в Берлине во время встречи с Титлером 30 июля заявил, что Япония «не может в настоящее время напасть на Россию, потому что неблагоразумно распылять силы…».

16 сентября — капитан Л. А. Сергеев доложил в Центр том, что «на определенном этапе Англия и США попытаются втянуть СССР в войну против Японии».

1944 год

3 января — советский военный атташе в Токио подполковник М. А. Сергеечев доложил в Центр о том, что 1 января 1944 года начальник генерального штаба Японии маршал Сугуяма заявил ему: «…Япония к войне между Советским Союзом и Германией никакого отношения не имеет. Япония и впредь будет соблюдать нейтралитет…»

1945 год

11 февраля — И. В. Сталин, Ф. Рузвельт и У. Черчилль подписали в Ялте соглашение об условиях вступления СССР в войну против Японии. Соглашение предусматривало восстановление статус-кво Монгольской Народной Республики, восстановление утраченных в 1905 году прав России на южную часть острова Сахалин и передачу Советскому Союзу Курильских островов.

5 апреля — советское правительство заявило правительству Японии о денонсации советско-японского пакта о нейтралитете.

8 мая — в Карлхорсте подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Май — август — на Дальнем Востоке формируется группировка советских войск. Главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке назначен маршал Советского Союза А. М. Василевский.

В состав группировки советских войск включались:

— Забайкальский фронт. Командующий — маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский.

— 1-й Дальневосточный фронт. Командующий — маршал Советского Союза К. А. Мерецков.

— 2-й Дальневосточный фронт. Командующий — генерал армии М. А. Пуркаев.

— Конно-механизированная группа, в состав которой вошли союзные монгольские войска. Командующий — генерал армии И. А. Плиев. Заместитель по монгольским войскам — генерал Ж. Лхагвасурон.

— Группировка сил Тихоокеанского флота. Командующий флотом — адмирал И. С. Юмашев.

— Краснознаменная Амурская флотилия. Командующий — контр-адмирал Н. В. Антонов.

Для координации действий флота на морском театре военных действий во Владивосток прибыл народный комиссар ВМФ адмирал флота Н. Г. Кузнецов.

Действиями советской авиации руководил командующий ВВС Главный маршал авиации А. А. Новиков.

26 июля — в Потсдамской декларации было заявлено о необходимости суда над японскими военными преступниками. Для этого был создан специальный Международный военный трибунал для Дальнего Востока.

6 августа — американцы сбросили атомную бомбу на японский город Хиросима.

8 августа — в соответствии с соглашением, принятым во время Ялтинской конференции, Советский Союз объявил войну милитаристской Японии.

9 августа — американцы сбросили атомную бомбу на японский город Нагасаки.

11 августа — началась Сахалинская наступательная операция.

17 августа — Главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке маршал Советского Союза А. М. Василевский обратился к командующему Квантунской армии генералу О. Ямаде с призывом к 12 часам дня 20 августа «прекратить военные действия против советских войск по всему фронту, сложить оружие и сдаться в плен».

18 августа в 13.00 — штаб Квантунской армии отдал японским войскам приказ, в котором говорилось: «…Квантунская армия, выполнившая свой долг до конца, вынуждена капитулировать…»

18 августа — началась Курильская десантная операция, в которой приняли участие войска 2-го Дальневосточного фронта и силы Тихоокеанского флота.

19 августа — японские войска, оказывавшие сопротивление наступавшему 1-му Дальневосточному фронту, прекратили боевые действия.

19 августа — на аэродроме в городе Мукден советские десантники захватили самолет с императором Маньчжоу-го Генри Пу И, который собирался вылететь в Японию.

23 августа — высажены советские десанты в городах Порт-Артур и Дайрен (Дальний).

25 августа — все японские войска на Южном Сахалине капитулировали.

25-26 августа — советские войска трех фронтов завершили боевые действия на территории Маньчжурии и Ляодунского полуострова. Японские войска прекратили сопротивление на 23-й день Дальневосточной кампании. Маньчжурская стратегическая наступательная операция завершилась полным поражением японских войск.

Конец августа — вся территория Северной Кореи до 38-й параллели была освобождена от японских войск.

28 августа — началась операция советских войск по овладению Южными Курилами — островами Итуруп, Кунашир, Шикотан и др.

28 августа — американские войска высадились на территорию Японии.

30 августа — завершена Курильская десантная oneрация. Военный совет 2-го Дальневосточного фронта доложил Верховному Главнокомандующему: «Операция войск фронта по овладению Курильскими островами закончена».

1 сентября — часть сил 2-го Дальневосточного фронта во взаимодействии с Тихоокеанским флотом успешно завершили освобождение Южного Сахалина и Курильских островов.

1 сентября — маршал Советского Союза А. М. Василевский подписал приказ, отменяющий военное положение на территории советского Дальнего Востока.

2 сентября — в Токийском заливе на борту американского линейного корабля «Миссури» был подписан акт о безоговорочной капитуляции Японии.

1946 год

19 января — создан Международный трибунал для Дальнего Востока. На скамье подсудимых оказались 28 главных японских военных преступников, в том числе 18 генералов и адмиралов. По приговору Международного военного трибунала в Токио 7 человек были приговорены к смертной казни через повешение, 16 человек — к пожизненному тюремному заключению. Двое подсудимых умерли во время судебного разбирательства. Идеолог японского милитаризма философ С. Окава был признан невменяемым.

5 марта — У. Черчилль в присутствии президента США Г. Трумэна выступил в Фултоне (США) с резко антисоветской речью, в которой предложил образовать англо-американский военный союз для борьбы с «восточным коммунизмом», для установления господства мира, «говорящего по-английски».

1949 год

С 25 по 30 декабря в Хабаровске проходил судебный процесс по делу двенадцати бывших военнослужащих японской армии, которые обвинялись в подготовке и применении бактериологического оружия.

БИБЛИОГРАФИЯ

Александров А. Великая победа на Дальнем Востоке. М., 2004.

Алексеев Ю. А. Голотюк В. Л., Иминов Ф. Т. и др. Финал Второй мировой войны: разгром Квантунской армии: Материалы Всероссийской научно-практической конференции. М., 2005.

Алпровиц Г. Атомная дипломатия: Хиросима и Потсдам. М., 1968.

Беседовский Г. На путях к термидору. М., 1997.

Борисов О. Б., Бутурлинов В. Ф., Носков А. М., Щебеньков Ю. М. Победа на Востоке. М., 1985.

Василевский А. М. Дело всей жизни. Т. 2. М., 1989.

ВнотченкоЛ. Я. Победа на Дальнем Востоке. М., 1971.

Волков Ф.Д. Тайное становится явным. М., 1980.

Воронцов В. Миссионеры и их наследники. М., 1986.

Гаврилов В. А. Некоторые новые аспекты предыстории советско-япон-ской войны 1945 г. // Проблемы Дальнего Востока. 1995. № 4. С. 91–96.

Гаглов И. И. Генерал армии А. И. Антонов. М., 1987.

Гареев М. А. Маньчжурская стратегическая наступательная опера-ция: уроки и выводы // Военная мысль. 2000. М9 6. С. 57–66.

Грейвс Р. Мифы древней Греции. М., 1992.

Горбунов Е. А. Схватка с черным драконом. М., 2002.

Горбунов Е. Он готовил операцию «Рамзай» // Независимое военное обозрение. 2006.31 марта.

Гордеев Я. В., Жданова Я. Я., Бугреев В. И. Забайкальцы в Маньчжурской стратегической наступательной операции // Военно-исторический журнал. 2004. 7. С. 12–18.

Денисов В. И. И на Тихом океане свой закончили поход// Между-народная жизнь. 2005. № 7–8. С. 189–203.

Дин Д. Странный союз. М., 2005.

Захаров М. В., Малиновский Р. Я. и др. Финал. М., 1969.

Зимонин В.П. Почему Япония в ходе Второй мировой войны не желала безоглядно следовать курсом фашистской Германии // Военно-исторический журнал. 2004. № 7. С. 19–23.

Зимонин В. П. Советско-японская война 1945 г. // Проблемы Даль-него Востока. 1995. № 4. С. 69–84.

Зимонин В. П. Советские войска на Дальнем Востоке ускорили за-вершение Второй мировой войны // Военно-исторический журнал. 2005. № 8. С. 3–8.

Иванов В. И. Памяти погибших посвящается // Проблемы Дальне-го Востока. 1995. 9 4. С. 85–90.

Иванов М. И. Япония в годы войны. М., 1978.

Ивашов Л. Г. Потсдам дал старт холодной войне» // Военно-промышленный курьер. 2005. N9 27.

Изместьев П. И. О нашей тайной разведке в минувшую кампанию. Варшава, 1910.

История войны на Тихом океане. Т. 2, 3. М., 1957.

Карпов В. Гроза на Востоке. М., 2005.

Кошкин А. А. Вступление СССР в войну с Японией и территориальный вопрос // Проблемы Дальнего Востока. 2005. № 24. С. 120–142.

Кошелев А. и др. Я дрался с самураями. М., 2005.

Крейг У. Падение Японии. Смоленск, 1999.

Лота В. ГРУ и атомная бомба. М., 2002.

Леонов В. Лицом к лицу. М., 2005.

Лурье В. М., Кочик В. Я. ГРУ: Дела и люди. М., 2002.

Материалы судебного процесса по делу бывших военнослужащих японской армии, обвиняемых в подготовке и применении бактериологического оружия. М., 1950.

Мерецков К. А. На службе народу. М., 1969.

Моримура Сейити. Кухня дьявола. М., 1983.

Николаев А. Н. Токийский трибунал 1945 года// Проблемы Дальнего Востока. 2004. № 3.

Пальмер Н., Аллен Т. Энциклопедия шпионажа. М., 1999.

ПлиевА. И. Через Гоби и Хинган. М., 1965.

Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Кн. 1, 2. М., 1958.

Пермяков Г. Б. Отряд 731 // Рубеж. 2004. № 5. С. 246–298.

Рагинский М. Ю. Милитаристы на скамье подсудимых: По материалам Токийского и Хабаровского процессов. М., 1985.

Словинский Б. Н. Зачем Соединенные Штаты сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки? // Проблемы Дальнего Востока. 1995. № 5. С. 60–68.

Смирнов Л. Н., Зайцев Е. Б. Суд в Токио. М., 1980.

Уранов С., Шаров Ю. Шпионаж капиталистических государств. М., 1937.

Черевко К. Е. Серп и молот против самурайского меча. М., 2003.

Чуйков В. И. Миссия в Китае. М., 1981.

Шишов А. В. Разгром Японии и самурайская угроза. М., 2005.

Штеменко С. М. Генеральный штаб в годы войны. Кн. І., II. М., 1985.

Фаяиго Р., Коффер Р. Всемирная история разведывательных служб. М., 1997.

Фесюн А. Г. Дело Рихарда Зорге: Неизвестные документы. СПб.; М., 2000.

Эйдус X. Япония от первой до второй мировой войны. М., 1946.

Примечания

1

Гендин Семен Григорьевич (1902–1939), старший майор госбезопасности. В РККА с 1918 г., окончил Московские командные артиллерийские курсы (1920) и Высшие военно-химические курсы РККА (1921). С 1921 г. в органах ВЧК. Участник операции «Синдикат-2» и следствия по делу Б. Савинкова. В 1936–1937 гг. — начальник управления НКВД Западной области. Апрель — сентябрь 1937 г. — заместитель начальника 4-го отдела Главного управления госбезопасности НКВД. Сентябрь 1937 — октябрь 1938 гг. — исполняющий обязанности начальника Разведывательного управления штаба РККА. Репрессирован 22 октября 1938 г. Реабилитирован в 1957 г.

(обратно)

2

ЦА МО РФ. Арх. 280. Д. 2. Л. 2.

(обратно)

3

Лансинг Роберт (1864–1928), американский государственный деятель и дипломат, специалист по международному праву, государственный секретарь США в 1915–1920 гг.

(обратно)

4

Исии — глава специальной японской миссии в Вашингтоне в 1917 г.

(обратно)

5

Дипломатический словарь. Т. II. М., 1971. С. 168.

(обратно)

6

ЦА МО РФ. Арх. № 280. Д. 1. Л. 19.

(обратно)

7

Лукашов Μ. Я. Сотворение самбо: родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской. М., 2003. С. 7.

(обратно)

8

Там же. С. 9.

(обратно)

9

Драгоман — (профессионализм), от «драгировать» — добывать с помощью драги драгоценные ископаемые из россыпей. Драгоман в военной разведке — офицер, способный добывать ценные сведения о противнике.

(обратно)

10

Изместьев П. И. О нашей тайной разведке в минувшую кампанию Варшава, 1910. С. 18.

(обратно)

11

В 1872 г. в Токио была открыта частная школа для обучения японцев русскому языку. Основатель школы — первый глава православной миссии в Японии архиепископ Николай (Иван Дмитриевич Касаткин). Прибыл в Хокодате в 1861 г. В 1868 г. получил разрешение на создание православного миссионерского общества. В 1873 г. частная школа была преобразована в семинарию со сроком обучения семь лет.

(обратно)

12

Алексеев М. А. Смел, развит, честен // Военно-исторический журнал. № 6. 1998. С. 65.

(обратно)

13

Лукашев Μ. Н. Сотворение самбо: родиться в царской семье и умереть в сталинской. С. 10.

(обратно)

14

Там же. С. 10

(обратно)

15

Там же. С. 11.

(обратно)

16

Цит. по: Там же. С. 12.

(обратно)

17

ЦА МО РФ. Оп. 280. Д. 1. Л. 14.

(обратно)

18

Там же. Л. 20.

(обратно)

19

Там же.

(обратно)

20

Там же.

(обратно)

21

Там же. Л. 31.

(обратно)

22

Там же. Л. 42.

(обратно)

23

Карахан Лев Михайлович (1889–1937), советский дипломат. На дипломатической работе с 1917 г. С ноября 1917 по февраль 1918 г. — секретарь советской делегации на переговорах с Германией в Брест-Литовске; с 1918 г. — заместитель народного комиссара по иностранным делам. В 1921–1922 гг. — полпред СССР в Польше.; в 1922 г. — зам. наркома по иностранным делам; в 1923–1927 гг. — полпред СССР в Китае. С 1930 г. — зам. наркома по иностранным делам. В 1934–1937 гг. — полпред СССР в Турции.

(обратно)

24

Фамилия японского офицера изменена.

(обратно)

25

Фамилия изменена.

(обратно)

26

ЦА МО РФ. Оп. 280. Д. 2. Л. 134.

(обратно)

27

Воронцов В. Миссионеры и их наследники. М., 1986. С. 12.

(обратно)

28

Лурье В. М., Кочик В. Я. ГРУ. Дела и люди. М., 2002. С. 23.

(обратно)

29

Уборевич Иероним Петрович (1896–1937), командарм 1-го ранга (1935). В Красной армии с 1918 г. Окончил Константиновское училище (1916), участник Первой мировой войны, один из организаторов Красной гвардии а Бессарабии. В Гражданскую войну — командир Двинской бригады, начальник стрелковой дивизии, командовал 14,9 и 13-й армиями. После войны — помощник командующего ВС Украины и Крыма. Командовал 5-й армией и войсками Восточно-Сибирского военного округа, в 1922 г. — военный министр Дальневосточной Республики и главнокомандующий Народно-революционной армией. С 1926 г. — член РВС СССР, в 1931–1937 гг. — командующий войсками Белорусского военного округа.

(обратно)

30

Имеется ввиду Приамурское временное правительство братьев С. Д. и Н. Д. Меркуловых. Первый из них был премьер-министром, второй — министром иностранных дел.

(обратно)

31

В июне 1922 г. братья Меркуловы вынуждены были передать власть в Приморье генерал-лейтенанту М. К. Дитериксу, которого поддерживали японцы. Дитерикс был избран приморским Земским собором единоличным правителем и воеводой земской рати. Н. Д. Меркулов в правительстве Дитерихса сохранил за собой пост министра внешних сношений.

(обратно)

32

ЭйдусХ. Япония от первой до второй мировой войны. М., 1946. С. 88.

(обратно)

33

Там же.

(обратно)

34

Вашингтонская конференция по ограничению вооружений и тихоокеанским и дальневосточным вопросам. М., 1924. С. 111–113.

(обратно)

35

Эйдус X. Япония от первой до второй мировой войны. С. 89.

(обратно)

36

Взрывчатка переправлялась в Маньчжурию для китайских партизан, которые планировали взорвать Мукденский арсенал, где сохранялись оружие и боеприпасы армии Чжан Цзолиня.

(обратно)

37

Путятин Ефим Васильевич (1804–1883), русский мореплаватель и дипломат, генерал-адъютант (1849), адмирал (1858). Окончил морской кадетский корпус (1822), В 1822–1825 гг. совершил кругосветное путешествие. Принимал участие в Наваринском сражении (1827) и в военных действиях на Кавказском побережье (1838–1839), составил описание восточного побережья Кореи, открыл заливы Посьета и Ольги, острова Римского-Корсакова, заключил Тяньцзинский трактат 1858 г. с Китаем. В 1858–1861 гг. — русский военно-морской атташе в Лондоне. В 1861 г. — министр народного просвещения.

(обратно)

38

Перри Мэтью К., командующий американской ост-индийской эскадрой. Прибыл к японским островам 8 июля 1853 г. по поручению американского президента с письмом к японскому императору с предложением установить постоянные отношения.

(обратно)

39

Крымская война (1853–1856) — война между Россией и коалицией государств (Великобритания, Франция, Турция, Сардинское королевство) за господство на Ближнем Востоке. Стремление Великобритании и Франции захватить новые рынки и колонии натолкнулось на сопротивление России, которая стремилась отстоять свои политические и экономические интересы на Черном море и укрепить влияние на Балканах. Россия войну проиграла, оказалась в дипломатической изоляции и вынуждена была в марте 1856 г. подписать тяжелый для нее Парижский договор.

(обратно)

40

Дипломатический словарь. Т. III. М., 1973. С. 97

(обратно)

41

Военный энциклопедический словарь. М., 1983. С. 647.

(обратно)

42

Колчак Александр Васильевич (1874–1920), адмирал, верховный правитель России, расстрелян 7 февраля 1920 г. Согласно документам из английских и американских архивов, британская разведка завербовала капитана I ранга Колчака, когда он был командиром минной дивизии на Балтийском флоте. 28 июня 1916 г. он был назначен на должность командующего Черноморским флотом. Произошло это при прямой протекции резидента английской разведки в России полковника Самуэля Хора и посла Великобритании Бьюкенена. Британскую идею сделать Колчака правителем России поддержали американцы. Президент США Вудро Вильсон принимал Колчака, несмотря на его неопределенный политический статус. Непосредственно подготовкой Колчака к деятельности на должности верховного правителя России занимался государственный секретарь США Эл их Рут. С британской стороны поддержку Колчаку оказывали генерал Нокс и разведчик Дж. Маккиндер.

(обратно)

43

Шишрв А. Разгром Японии и самурайская угроза. М., 2005. С. 289.

(обратно)

44

Адмирал Колчак: жертва или злодей? // Красная звезда. 2007. 16–22 мая.

(обратно)

45

Шитов А. Разгром Японии и самурайская угроза. С. 294.

(обратно)

46

Дипломатический словарь. Т. III. С. 387.

(обратно)

47

Зейбот Ян Карлович (1894–1934), латыш, из крестьян, учился на физико-математическом факультете Петербургского университета, принимал активное участие в революционном движении. С сентября 1920 г. — помощник начальника Регистрационного управления Полевого штаба РВС. С 15 апреля 1921 г. — начальник Разведупра Штаба РККА. После специальной командировки в Харбин, которая завершилась в 1926 г., Я. К. Зейбот работал в Наркомате путей сообщения, Наркомате рабоче-крестьянской инспекции, был помощником зампреда Совнаркома СССР Я. Рудзутака. Умер 9 ноября 1934 г.

(обратно)

48

Копп Виктор Леонтьевич (1880–1930), в декабре 1922 г. был заместителем председателя советской делегации на Московской международной конференции по сокращению вооружений, в 1923–1925 гг. — уполномоченный Наркомата иностранных дел СССР при СНК РСФСР и член коллегии НКИД СССР. В 1925–1927 гг. — полпред СССР в Японии. В 1927–1930 гг. — полпред СССР в Швеции.

(обратно)

49

Литвинов Максим Максимович (1876–1951), советский дипломат, имел ранг чрезвычайного и полномочного посла. На дипломатической работе находился с 1917 г. В 1921–1930 гг. — заместитель народного комиссара иностранных дел. В 1930–1939 гг. — народный комиссар иностранных дел СССР. В 1941–1943 гг. — заместитель народного комиссара иностранных дел и одновременно посол СССР в США. В 1943–1946 гг. — заместитель народного комиссара иностранных дел СССР.

(обратно)

50

Янель Карл Юрьевич (1888–1938), латыш, из рабочих. На военной службе с 1916 г. Служил в чине подпоручика в Латышском стрелковом резервном полку. В РККА с 1918 г. В период Октябрьской революции был членом Военно-революционного комитета Северного флота. В 1918–1919 гг — следователь Московского революционного трибунала, заведующий контрольно-разведывательного отдела военного комиссариата в Петрограде, член Центрального исполнительного комитета Латвийского совета, комиссар латышской стрелковой дивизии, заместитель начальника политотдела 15-й армии, командир и военком 35-го стрелкового полка (1919–1920). Награжден орденами Красного Знамени (1928), «Знак Почета» (1936). Репрессирован в 1937 г. Реабилитирован 9 мая 1956 г.

(обратно)

51

Беседовский Г. На путях к термидору. М., 1997. С. 178–179.

(обратно)

52

ОГПУ — Объединенное государственное политическое управление при С НК. Создано в декабре 1922 г. в процессе реформирования органов государственного управления в связи с образованием СССР. Главная задача — защита государственной безопасности СССР. Предшественники — Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем и ГПУ, существовавшее с 6 февраля по 30 декабря 1922 г.

(обратно)

53

Менжинский Вячеслав Рудольфович (1874–1934), советский государственный деятель. Окончил юридический факультет Петербургского университета (1898). В 1917–1918 гг. — член Бюро военной организации при ЦК РСДРП(б), нарком финансов РФСР, в 1919 г. — нарком РКИ УССР, с конца 1919 г. — в ВЧК, с 1922 г. — заместитель председателя ГПУ, с 1926 г. — председатель ОГПУ.

(обратно)

54

ВЧК — Всероссийская Чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем, создана 20 декабря 1917 г.

(обратно)

55

Танака Гиити (1863–1929), японский государственный и военный деятель, генерал, барон. С сентября 1918 до июня 1921 г. и с сентября 1923 до января 1924 г. — военный министр Японии. Один из главных руководителей японской военной интервенции на советском Дальнем Востоке. С 1925 г. — в отставке Лидер партии Сэйюкай. С апреля 1927 по июль 1919 г. — премьер-министр, министр иностранных дел и министр колоний. Предпринял две попытки (1927 и 1928) военного вторжения в китайскую провинцию Шаньдун, которые не увенчались успехом. Автор меморандума по вопросам внешней политики Японии, в котором провозглашались основная цель Японии, — агрессия против Китая, СССР и других государств региона с последующим завоеванием мирового господства.

(обратно)

56

Путна Витовт Казимирович (1893–1937), родился в деревне Мацконяй Молетской волости Виленской губернии, литовец, из крестьян. Участник Первой мировой войны. В 1917 г. окончил школу прапорщиков. В годы Гражданской войны — военный комиссар г. Витебск, военком 1-й Смоленской пехотной дивизии, командир 228-го Карельского стрелкового полка, командир и военком 2-й бригады 26־й стрелковой дивизии, командир 27-й Омской стрелковой дивизии. С мая 1923 по апрель 1924 г. — начальник и комиссар Московской пехотной школы, начальник управления боевой подготовки РККА, помощник инспектора РККА по пехоте (ноябрь 1924). В 1924–1925 гг. — военный советник в Китае, с августа 1927 по октябрь 1928 г. — военный атташе при полпредстве СССР в Японии, ноябрь 1928 — апрель 1929 г. — военный атташе в Финляндии, май 1929 — июнь 1931 г. — в Германии. С июля 1931 по январь 1932 г. — командир и военком 14-го стрелкового корпуса, Январь 1932 — июль 1934 г. — командующий Приморской группой войск ОКВДА. С июля 1934 по август 1936 гг. — военный атташе в Англии. Комкор (1935).

Награжден тремя орденами Красного Знамени. Репрессирован в 1936 г. Реабилитирован в 1957 г.

(обратно)

57

Оживление японской экономики в 1924–1926 гг. носило временный характер. В 1927 г. в Японии депрессия в экономике переросла в финансовый кризис, произошло банкротство нескольких крупных банков и связанных с ними фирм, что привело к падению правительства Вакацуки, представлявшего партию Кэнсэйкай. В апреле 1927 г. премьер-министром Японии стал Танака.

(обратно)

58

Чжан Цзолинь, китайский генерал, главнокомандующий, вооруженными силами, диктатор Маньчжурии. В апреле 1927 г. совершил налет на советское посольство в Пекине Погиб 4 июня 1928 г. при взрыве поезда, организованном японскими офицерами из состава Квантунской армии.

(обратно)

59

История войны на Тихом океане. Т. I. Приложение. Меморандум Танака. М., 1957. С. 338.

(обратно)

60

Очерки истории российской внешней разведки. Т. II. М., 1996. С. 254.

(обратно)

61

История войны на Тихом океане. Т. I. Приложение. Меморандум Танака. С. 340–344.

(обратно)

62

Чичаев Иван Андреевич (1896–1984), родился в селе Ускляй Кокчетавского уезда Акмолинской области, из крестьян. В 1916 г. призван в армию. С 1919 г. — сотрудник ВЧК. В 1921–1923 гг. — представитель ГПУ на Московской железной дороге. В декабре 1923 г. — спецкомандировка в Монголию. В 1924 г. — резидент внешней разведки в Тувинской Республике. В 1925–1927 гг. — референт НКИД. С сентября 1927 г. — резидент ИНО в Корее. В 1934 г. — резидент в Эстонии. В 1935–1938 гг. — резидент в Латвии. С сентября 1941 г. — представитель НКВД в Лондоне. С 1945 г. — резидент внешней разведки в Праге. В 1948 г. — заместитель начальника Управления Комитета информации МИД СССР. С 1952 на пенсии. Полковник.

(обратно)

63

РГВА Ф. 4. On. 19. Д. 13. Л. 171, 182–189.

(обратно)

64

ГТО — Готов к труду и обороне, обязательный комплекс нормативов по физической подготовке для офицеров и служащих Красной армии.

(обратно)

65

Бурлаков Леонид Яковлевич, в 1932–1935 гг. сотрудник разведывательного отдела штаба морских сил Дальнего Востока. В 1936 г. — начальник отделения разведывательного отдела штаба Тихоокеанского флота.

(обратно)

66

Блюхер Василий Константинович (1890–1938), Маршал Советского Союза, в Красной армии с 1918 г., участник Первой мировой войны, в годы Гражданской войны командовал отрядами Красной гвардии. В 1921–1922 гг. — военный министр и главком Народно-революционной армии Дальневосточной республики, затем командир-комиссар корпуса, главный военный советник при китайском революционном правительстве. С 1929 г. — командующий ОКДВА. Летом 1938 г. — командующий Дальневосточным фронтом. Репрессирован в 1938 г. Реабилитирован в 1956 г.

(обратно)

67

Уранов С., Шаров Ю. и др. Шпионаж капиталистических государств. М., 1937. С. 226.

(обратно)

68

Лоуренс Томас Е. (1888–1935), полковник, британский военный разведчик. Окончил Оксфордский университет, в 1909 г. посетил Сирию для сбора материалов и подготовки рукописи диссертации. Автор десяти книг. После увольнения с военной службы связался с нацистскими движениями в Англии и Германии. 13 мая 1935 г. попал на мотоцикле в автокатастрофу. Умер от ран.

(обратно)

69

Фалиго Р., Коффер Р. Всемирная история разведывательных служб. М., 1997. С. 327.

(обратно)

70

Пальмер Н. Аллен Т. Энциклопедия шпионажа. М., 1999. С. 325.

(обратно)

71

Смирнов Л. Н., Зайцев Е. Б. Суд в Токио. М., 1980. С. 18.

(обратно)

72

Цит. по: История войны на Тихом океане. Т. I. С. 115.

(обратно)

73

Заря. Харбин. 1929. 24 января.

(обратно)

74

Русское слово. Харбин. 1924. 24 января.

(обратно)

75

Гун-бяо. Гирин. 1929. 24 января.

(обратно)

76

Сохранена терминология, которая использовалась в донесении резидента Я. Берзину.

(обратно)

77

Сотрудников разведки Иностранного отдела ГПУ.

(обратно)

78

Осведомителя.

(обратно)

79

Уншлихт Иосиф Станиславович (1879–1938), советский государственный и военный деятель. Участник революции 1905 г. и Октябрьской революции 1917 г. В годы Гражданской войны — нарком по военным делам Литовско-Белорусской ССР, член революционного военного совета 16-й армии и Западного фронта. С 1921 г. — заместитель председателя ВЧК (ГПУ), с 1923 г. — член РВС СССР и начальник снабжения РККА, в 1925–1930 гг. — заместитель председателя РВС СССР и заместитель наркомвоенмора, в 1930–1933 гг. — заместитель председателя ВСНХ.

(обратно)

80

Отдельной Дальневосточной армии.

(обратно)

81

ОКДВА — Особая Краснознаменная Дальневосточная армия, сформирована в августе 1929 г. В ее оперативном подчинении находилась Дальневосточная флотилия. За боевые заслуги во время советско-китайского конфликта 1929 г. ОКДВА награждена орденом Красного Знамени. (1.1.1930). В мае 1935 г. на базе ОКДВА был создан Дальневосточный военный округ, который в июне того же года был вновь преобразован ОКДВА. ОКДВА выделена в Забайкальскую группировку войск, которая стала основой для формирования Забайальского военного округа. В июне 1938 г. на базе ОКДВА создан Краснознаменный Дальневосточный фронт.

(обратно)

82

Черевко К. Е. Серп и молот против самурайского меча. М., 2003. С. 39.

(обратно)

83

История войны на Тихом океане. Т. I. С. 188.

(обратно)

84

Милитаристы на скамье подсудимых: По материалам Токийского и Хабаровского процессов. М., 1985. С. 19.

(обратно)

85

Рисе К. Тотальный шпионаж. М., 1945. Сс. 171–177.

(обратно)

86

Горбунов Е. А. Схватка с Черным Драконом. М., 2002. С. 151.

(обратно)

87

Smedley A. Hinter den Kullissen der Nankinger Regierung //Morgenbllat. 1929.26 September.

(обратно)

88

Министерство иностранных дел Великобритании.

(обратно)

89

Мадер Ю. Репортаж о докторе Зорге. Берлин, 1988. С. 57.

(обратно)

90

КВЖД — Китайско-Восточная железная дорога. В Северо-Восточном Китае проходит от станции Маньчжурия через Хайлар, Харбин до станции Суфынхэ (Пограничная). С южной линией от Харбина через Чанчунь до Люйда (Порт-Артур) — Далянь (Дальний). Общая протяженность более 2500 км. Была построена в 1897–1903 гг. На строительство дороги правительство России израсходовало более 375 млн. руб золотом. После Октябрьской революции КВЖД была захвачена иностранными интервентами

(обратно)

91

Материалы судебного процесса по делу бывших военнослужащих японской армии, орбвиняемых в подготовке и применении бактериологического оружия. М., 1950. С. 472.

(обратно)

92

Гувер Г Беседа с секретарем «Народного лобби» Бенджаменом К. Марчем // San Francisco News. 1931. 13 August.

(обратно)

93

Цит. по: Горбунов Е. Он готовил операцию «Рамзай» // Независимое военное обозрение. 2006. 31 марта.

(обратно)

94

Чичерин Георгий Васильевич (1872–1936), советский дипломат, участвовал в подписании в 1918 г. Брестского мирного договора, в 1920 г. вел переговоры с представителями правительств Турции, Ирана и Афганистана, в результате которых в 1921 г. были подписаны советско-турецкий, советско-иранский и советско-афганский договора. В 1922 г. участвовал в работе Генуэзской и Лозаннской конференций. До 1930 г. был народным комиссаром иностранных дел СССР.

(обратно)

95

РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 5152. Л. 39.

(обратно)

96

Там же. Ф. 508. On. 1. Д. 79. Л. 1.

(обратно)

97

Там же. Ф. 495. Оп. 205. Д. 5152. Л. 42.

(обратно)

98

Абелтынь Ян Янович (Басов Константин Михайлович), полковой комиссар (1935), окончил Военную академию механизации и моторизации РККА им. Сталина (1935), находился в спецкомандировках в Австрии и Германии. Репрессирован в 1937 г. Реабилитирован в 1956 г.

(обратно)

99

РЦХИДНИ. Ф. 546. On. 1. Д. 112. Л. 54, 60–63.

(обратно)

100

Б. Н. Мельников был репрессирован в 1937 г. Реабилитирован 10 марта 1956 г.

(обратно)

101

За рубежом. 1964. № 39.

(обратно)

102

Урицкий Семен Петрович (02.03.1895 — 01.08.1038), родился в г. Черкассы (Украина), в Красной армии с 1918 г., Окончил оенную академию РККА (1920–1922). Владел немецким, польским и французским языками. Участник Гражданской войны. Комкор (20.11.1935). Начальник военной разведки (апрель 1935 — июнь 1937). Репрессирован в 1 ноября 1937 г. Реабилитирован — 7 марта 1956 г.

(обратно)

103

Клаузен Макс Готфрид Фридрих (27.02.1899 — 15.09.1979), немец, служил в германской армии (1917–1919), окончил курсы радистов. С октября 1928 г. в СССР. Прошел специальную подготовку. Нелегальный радист в Шанхае, Харбине, Кантоне и Мукдене. С 1931 г. работал с Р. Зорге. Летом 1935 г. направлен по просьбе Р. Зорге в Токио. Арестован японцами 18 октября 1941 г. Приговорен к пожизненному тюремному заключению. Освобожден 9 октября 1945 г. и отправлен с женой в СССР. С 1946 г. жил в Германии под фамилией Христиансен. Умер 15 сентября 1979 г. Похоронен в Берлине.

(обратно)

104

ЦА МО РФ. Оп. 3476. Д. 2. Л. 6.

(обратно)

105

Коновалов Алексей Андрианович (1901–1975), русский, родился в с. Хрущево Орловской области. В Красной армии с 1919 г. Генерал-лейтенант (1954). Окончил командно-технический факультет Военно-химической академии РККА (1935). В военной разведке с 1935 г. — помощник начальника отделения химии 3-го отдела. В 1938–1939 гг. был начальником 6-го отделения (химия и бактериология) 3-го отдела РУ РККА, начальник 3-го отдела (май 1939 — август 1940). Участник

Великой Отечественной войны. С 1945 г. по 1960 г. — в центральном аппарате ГРУ.

(обратно)

106

Лота В. «Альта» против «Барбароссы». М., 2004. С. 20.

(обратно)

107

Моримура Сэйити. Кухня Дьявола. М., 1983. С. 19.

(обратно)

108

Дипломатический словарь. Т. I. М., 1971. С. 534–535.

(обратно)

109

Кисленко Алексей Павлович (1901–1981), родился в г. Николаевск (ныне — Пугачев, Саратовской области). Генерал-майор (1943), в Красной армии с февраля 1919 г. Окончил 20-ю саратовскую пехотную школу (1924), курсы усовершенствования (1929), специальный факультет Военной академии им. М. В. Фрунзе (1936). В военной разведке с 1936 г. Проходил по обмену стажировку в японской армии. Глава советской военной миссии при штабе командующего средиземноморскими экспедиционными союзными войсками, представитель советского правительства в Союзном консультативном совете по делам Италии (1944–1945). Присутствовал при подписании Акта о капитуляции 28 апреля 1945 г. немецкого командования в Италии. С 1950 г. — член Союзного совета для Японии от СССР.

(обратно)

110

В 1924 г. У. Кучински стала членом Коммунистического союза молодежи Германии.

(обратно)

111

Кучинчки Урсула (Рут Вернер) (15.05.1907–2000), похоронена в Берлине.

(обратно)

112

Werner R. Sonjas Rapport. Berlin, 1977. P. 31.

(обратно)

113

Ibid. P. 49.

(обратно)

114

Ibid. P. 49–50.

(обратно)

115

Вернер P. Соня рапортует. Μ., 1980. С. 43.

(обратно)

116

Там же. С. 47.

(обратно)

117

Там же. С. 50–51.

(обратно)

118

ЦАМО РФ. Оп. 5838. Д. 2. Л. 54.

(обратно)

119

Мадер Ю. Репортаж о докторе Зорге. С. 118.

(обратно)

120

КИМ — Коммунистический интернационал молодежи.

(обратно)

121

Вернер Р. Соня рапортует. С. 88.

(обратно)

122

Имеется ввиду партийная работа. Так в 1930–1932 гг., оказывая помощь Рихарду Зорге, Урсула Кучински понимала свое участие в движении сопротивления.

(обратно)

123

Говоря «оба агрессора», Урсула имела ввиду фашистскую Германию и Японию. Она уже в 1933 г. понимала, что рано или поздно Гитлер начнет войну против СССР.

(обратно)

124

Вернер Р. Соня рапортует. С. 88.

(обратно)

125

Там же. С. 42.

(обратно)

126

Там же.

(обратно)

127

Звание Героя Советского Союза (посмертно) Рихарду Зорге было присвоено в 1964 г.

(обратно)

128

Газенерл X., германский консул в Шанхае.

(обратно)

129

ЦА МО РФ On. 2503. Д. 5. Л. 256.

(обратно)

130

Болтунов М. Ахиллесова пята разведки. М., 1999.

(обратно)

131

Там же. С. 25–26.

(обратно)

132

Вернер Р. Соня рапортует. С. 94.

(обратно)

133

Там же. С. 99.

(обратно)

134

Андрей — Гай Лазаревич Туманян, родился в 1901 г. в селе Дисах Барчалинского района Грузии. В Красной армии с 1924 г. Окончил Восточный факультет Академии РККА им. Фрунзе. В военной разведке с 1930 по 1938 г. С 1930 по 1933 г. был в специальной командировке в Китае (первый секретарь консульства в Харбине). В 1936–1937 гг. в Испании. Несколько лет являлся начальником специального отделения «А» (активная разведка) Разведуправления РККА.

(обратно)

135

Патра Иоган, немец, родился в 1901 г., уроженец г. Мемель (ныне — Клайпеда), телеграфист, плавал на германских торговых и пассажирских судах, владел немецким, литовским и английским языками. С советской военной разведкой стал сотрудничать в 1932 г. В Москве проходил подготовку в качестве подрывника. Направлялся в Мукден для оказания помощи китайским партизанам в борьбе против японцев.

(обратно)

136

Очерки новейшей истории Японии. М., 1957. С. 118–119.

(обратно)

137

Черевко К. Е. Серп и молот против самурайского меча. С. 53.

(обратно)

138

Болотин Илья Миронович (р. 1898, Одесса), в Красной армии с 1919 г. Окончил Курсы разведки при РУ РККА (1922) и Курсы усовершенствования командного состава РУ РККА (1930). Бригадный комиссар. С июня 1928 по сентябрь 1929 г. — помощник начальника Разведывательного отдела штаба Украинского военного округа. С сентября 1929 по март 1930 г. — в распоряжении РУ РККА, сотрудник Разведуправления для особых поручений. С июня 1930 по декабрь 1932 г. — помощник начальника РО штаба Белорусского военного округа. С августа 1933 по апрель 1936 г. — секретарь военно-морского атташе в Швеции, резидент РУ. В мае 1936 г. был назначен военным цензором Разведывательного отдела ОКДВА. Арестован 10 августа 1937 г. Приговорен к длительному сроку тюремного заключения. Реабилитирован в 1955 г.

(обратно)

139

Соркин Наум Семенович (1899–1980), родился в г. Запорожье, еврей. В Красной армии с 1919 г., участник Гражданской войны, генерал-майор (1944). Консул СССР в Алтан-Булаке (Монголия), 1-й секретарь полпредства СССР в Улан-Баторе (1926–1931). Заместитель начальника монголо-синцзяньского отдела Разведуправления (1935–1936), начальник отдела спецзаданий РУ КА (1939–1941), начальник Разведывательного отдела Дальневосточного фронта (1941–1945), начальник учебного отдела Военно-Дипломатической академии (1947–1950), заместитель начальника кафедры Ленинградской военно-воздушной академии им. Можайского (1952–1958^).

(обратно)

140

Цирик — солдат Монгольской народной армии.

(обратно)

141

Чуйков Василий Иванович (1900–1982), в Красной армии с 1918 г., Маршал Советского Союза (1955), дважды Герой Советского Союза (1944,1945). В 1925 г. окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе и восточный факультет этой же академии. С 1927 по 1929 г. — военный советник в Китае. С сентября 1929 по сентябрь 1932 г. Чуйков был начальником Разведывательного отдела штаба ОКДВА., с 1932 по 1935 г. руководил подготовкой кадров военной разведки, являясь начальником Курсов усовершенствования комсостава Разведуправления, с декабря 1940 по март 1942 г. — военный атташе при посольстве СССР в Китае.

(обратно)

142

Аппен Александр Петрович (1893-?), родился в деревне Аксеново Торопецкого района Псковской области, латыш. В Красной армии с 1918 г. Полковник (1935). Окончил вечерние курсы усовершенствования высшего и старшего начсостава при Разведуправлении РККА (1932), основной факультет Военной академии им. М. В. Фрунзе (1932). Апрель — декабрь 1920 г. — начальник оперативного отдела Регистрационного управления Полевого штаба РВСР. В 1922 г. — военный атташе в Персии. Март 1922 — июнь 1924 г. — начальник разведывателоьного отдела 5-й армии. С 1934 по 1937 гг. — начальник разведывательного отдела Особого Белорусского военного округа. Репрессирован в 1937 г. Реабилитирован в 1957 г.

(обратно)

143

Римм Карл Мартынович (1891–1938), родился в Старо-Анценской волости Веросского уезда Лифляндской губернии (ныне — окрестности г. Выру, Эстония). В Красной армии СІ918 г. Окончил Военную академию РККА (1921–1934). Участник Гражданской войны. Воевал в Екатеринбурге, Архангельске, под Нарвой. Был начальником Командных курсов РККА. В военной разведке с 1925 г. Действовал в Китае. После возвращения из командировки в Москву был начальником 2-го отдела Разведывательного управления штаба РККА. Репрессирован И декабря 1937 г. Реабилитирован в 1957 г.

(обратно)

144

Римм Любовь Ивановна, реальная фамилия — Луиза Клязь, родилась в 1894 г. Действовала в Китае в группе Рихарда Зорге в качестве шифровальщицы. После возвращения из специальной командировки в Китай работала помощником начальника библиотеки Разведывательного управления штаба РККА.

(обратно)

145

Лота В. «Альта» против «Барбароссы». С. 24.

(обратно)

146

Стига Оскар Ансович (1894–1938), латыш, в Красной армии с 1918 г., комдив, участник Первой мировой войны. В годы Гражданской войны был председателем исполкома Латышских стрелковых советских полков. В военной разведке с 1922 г. Действовал в Латвии и в Германии. Окончил Вечерние курсы усовершенствования высшего и среднего комсостава при РУ штаба РККА (1930). С января 1935 по ноябрь!937 г. работал в Центральном аппарате Разведуправления.

Репрессирован в 1937 г. Реабилитирован в 1956 г.

(обратно)

147

Бронин (Лихтенштейн) Яков Григорьевич (1900–1984), еврей, в Красной армии с 1922 г. Окончил гимназию в г. Кременчуг (1918), два курса историко-партийного отделения Института красной профессуры (1930). Цолитработник на Туркестанском фронте, редактор изданий РККА, начальник бюро печати политического управления Красной армии. В Военной разведке с 1930 г.

(обратно)

148

ЦА МО РФ. Оп. 6067. Д. 3. Л. 5

(обратно)

149

Там же. Л. 6.

(обратно)

150

Там же. Оп. 22305. Д. 1. Л. 114–115.

(обратно)

151

Там же. Оп. 22304. Д. 5. Л. 103. Пометы: «Ворошилову, Гамарнику, Егорову, Ягоде. Берзин. 27. 03. 1934».

(обратно)

152

Упоминаемые в донесении «Абрама» Зект и Крибель, видимо, были важными нацистскими функционерами в немецкой колонии в Шанхае.

(обратно)

153

ЦА МО РФ. Оп. 22304. Д. 5. С. 99–100.

(обратно)

154

После окончания Великой Отечественной войны Я. Г. Бронин работал в Институте мировой экономики и международных отношений, доктор исторических наук, защитил диссертацию «Шарль де Голь. Политическая биография», член союза журналистов СССР, автор книги «Я знал Зорге».

(обратно)

155

Торговля опиумом быстро росла. По данным В. Воронцова, автора книги «Миссионеры и их наследники» (М., 1986), если в 1796 г. в Китай было ввезено 1070 ящиков опиума, каждый весом примерно 64 кг, то в 1838 г. ввозилось до 40 тыс. таких ящиков.

(обратно)

156

Воронцов В. Миссионеры и их наследники. С. 7.

(обратно)

157

Цит. по: Там же. С. 12.

(обратно)

158

Мао Цзэдун (1893–1976), китайский политический и государственный деятель. В 1920 г. примкнул к коммунистическому движению. В 1923–1925 гг. и с 1928 г. — член ЦК КПК. С 1928 г. — политкомиссар 4-го корпуса китайской Красной армии. С 1931 г. — председатель ЦИК и Совнаркома Китайской советской республики. В 1934–1936 гг. — один из руководителей перебазирования Красной армии на северо-запад страны. В 1935 г. вошел в состав Секретариата ЦК и фактически занял пост руководителя Военного Совета ЦК. В 1954–1959 гг. — председатель КНР и председатель Государственного комитета обороны КНР. Как председатель ЦК КПК являлся главнокомандующим вооруженными силами.

(обратно)

159

Лига Наций — международная организация, существовавшая в период между Первой и Второй мировыми войнами. Япония, нарушившая Устав Лиги Наций и оккупировавшая Маньчжурию, демонстративно вышла из Лиги Наций 27 марта 1933 г. Вслед за Японией 14 октября 1933 г., не добившись отмена военных статей Версальского договора, Германия также заявила о своем выходе из состава Лиги Наций. Вступление СССР в Лигу Наций произошло в 1934 г. после того, как по инициативе французской дипломатии, во главе которой стоял Барту, 30 государств — членов Лиги Наций обратились к Советскому Союзу с приглашением вступить в члены этой международной организации. Ассамблея Лиги Наций 18 сентября 1934 г. постановила принять СССР в Лигу Наций и включить его представителя в качестве постоянного члена этой организации. Против голосовали представители Голландии, Португалии и Швейцарии.

(обратно)

160

ЦА МО РФ. Оп. 22305. Д. 1. Л. 110.

(обратно)

161

Лота В. Секретный фронт Генерального штаба. М., 2005. С. 111.

(обратно)

162

Лота В. «Альта» против «Барбароссы». С. 329.

(обратно)

163

Имеется ввиду Коминтерн.

(обратно)

164

ЦА МО РФ. Оп 6067. Д. 3. Л. 153.

(обратно)

165

Цит. по: Горбунов Е. А. Схватка с Черным драконом. С. 247.

(обратно)

166

ЦА МО РФ. Оп 6067. Д. 3. Л. 103.

(обратно)

167

Карин Федор Яковлевич (настоящее имя Крутянский Тодрес Янкелевич) (1896–1937), родился в селе Суслены Оргеевского района Республика Молдова. Корпусной комиссар (1935). В РККА с 1919 г. В Разведу правлении штаба РККА с 1934 г. Репрессирован. Реабилитирован в 1956 г.

(обратно)

168

ЦА МО РФ. Оп. 3320. Д. 1. Л. 232.

(обратно)

169

Штейнбрюк Отто Оттович (1892–1937), латыш, корпусной комиссар (1935), в ИНО ОГПУ с 1920 г. В Раз веду правлении штаба РККА (1934–1937). Репрессирован 21.04.1937. Реабилитирован в 1957 г.

(обратно)

170

Горбунов Е. А. Схватка с Черным Драконом. С. 254.

(обратно)

171

Материалы судебного процесса по делу бывших военнослужащих японской армии, обвиняемых в подготовке и применении бактериологического оружия. М., 1950. С. 12.

(обратно)

172

ЦА МО РФ. Оп. 3601. Д. 2 Л. 102.

(обратно)

173

Исихара был командиром укрепленного района Майдзуру на острове Хонсю. Считался знатоком тактики и способным полководцем.

(обратно)

174

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1970. С. 116.

(обратно)

175

Там же. С. 116–117.

(обратно)

176

Там же. С. 157.

(обратно)

177

Военно-энциклопедический словарь. М., 1983. С. 791.

(обратно)

178

Феденко Федор Александрович (29.03.1903 — 19.02.1973), родился в деревне Ивановка Верхнеднепровского уезда Екатеринославской губерни (ныне — Днепровской области, Украина). Окончил Украинскую кавалерийскую школу им. С. М. Буденного (1925) и специальный факультет Военной академии им. Фрунзе (1936). В военной разведке с 1936 г. С августа 1940 г. в распоряжении РУ ГШ. Советник по разведке китайской армии. 2 мая 1945 г. Ф. А. Феденко было присвоено воинское звание генерал-лейтенант. Осуществлял руководство военной разведкой на Дальнем Востоке (август — сентябрь 1945 г.), контролировал ход капитуляции и разоружения Квантунской армии.

В послевоенные годы — заместитель начальника ГРУ Генштаба ВС СССР, руководитель оперативной группы в ГДР, был главным редактором журнала «Военный зарубежник».

(обратно)

179

Сараев Илья Михайлович (1901–1987), родился в Санкт-Петербурге, русский, из рабочих. В Красной армии с 1918 г. Окончил артиллерийскую школу (1924) и артиллерийский факультет Военно-технической академии (1932). В распоряжении Разведывательного управления с 1939 г. Помощник военного атташе при посольстве СССР в США, затем — военный атташе (1940–1947). Начальник отдела внешний сношений Министерства обороны СССР, советник советской делегации на Сан-Франциской конференции по вопросам Японии (сентябрь 1951), представитель ВС СССР в Военно-штабном комитете ООН (1954–1957). Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного знамени, орденом Отечественной войны I степени, медалями. Похоронен в Санкт-Петербурге.

(обратно)

180

Л. А. Сергеев имел несколько оперативных псевдонимов. В тексте, для упрощения изложения материала, используется псевдоним «Морис».

(обратно)

181

Чемберлен Невиль (1869–1940), английский государственный деятель, дипломат. В мае 1937 г. стал премьер-министром Великобритании. В основе внешнеполитической деятельности Чемберлена лежало стремление «умиротворить» Гитлера и Муссолини. Это имело катастрофические последствия и привело к развязыванию Второй мировой войны. В связи с вторжением германских войск в Бельгию, Голландию и Францию, Чемберлен был вынужден 10 мая 1940 г. оставить пост британского премьер-министра. Несколько месяцев оставался членом военного кабинета в образованном У. Черчиллем коалиционном правительстве.

(обратно)

182

Никонов Александр Матвеевич (1893–1937), родился в деревне Леликово Вытегорского района Вологодской области. Участник Первой мировой и Гражданской войны. Комдив. В военной разведке с 1921 г. Помощник начальника 6-го, начальник 4-го отделения 3-го отдела (декабрь 1921 — ноябрь 1922) помощник начальника Информационно-статистической части Разведывательного отдела штаба РККА (ноябрь 1922 — ноябрь 1924), начальник 3-го отдела (ноябрь 1924 — август 1929). Помощник начальника Разведывательного управления РККА (февраль 1931 — январь 1934). Репрессирован в 1937 г. Реабилитирован в 1956 г.

(обратно)

183

ЦА МО РФ. Оп. 24127. Д. 2. Л. 422.

(обратно)

184

АП РФ Ф. 93. Коллекция документов. Машинопись. Заверенная копия.

(обратно)

185

Начальником Генерального штаба в 1941 г. был Г. К. Жуков.

(обратно)

186

ЦА МО РФ. Оп. 24127. Д. 2. Л. 526.

(обратно)

187

Там же. Л. 580–582.

(обратно)

188

Там же. Л. 582.

(обратно)

189

Там же.

(обратно)

190

Речь идет о том, что на севере немцы не смогут получить достаточно помощи, так как Япония намерена действовать на юге.

(обратно)

191

Имеется ввиду — сотрудник военно-морского флота Японии.

(обратно)

192

Паула — германский военно-морской атташе в Токио.

(обратно)

193

ЦА МО РФ. Оп. 24127. Д. 3. Л. 60.

(обратно)

194

Там же. Л. 59.

(обратно)

195

Там же. Л. 128.

(обратно)

196

Там же.

(обратно)

197

Вукелич Бранко умер в тюрьме в 1945 г.

(обратно)

198

Сиге Мидзуно умер в тюрьме в 1945 г.

(обратно)

199

Сумио Фунакоси умер в тюрьме в 1945 г.

(обратно)

200

Feqnstein J., Tatcher М. Fifty Years of US — Soviet Trade. N. Y., 1974. P. 110–112.

(обратно)

201

Ibid. P. 108.

(обратно)

202

Петров П. С. Фактическая сторона помощи по ленд-лизу// Военно-исторический журнал. 1990. № 6. С. 35.

(обратно)

203

Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. М., 1958. С. 13.

(обратно)

204

Feqnstein J., Tatcher М. Fifty Years of US — Soviet Trade. P. 112–116.

(обратно)

205

Ibid. P. 111.

(обратно)

206

Петров П. С. Фактическая сторона помощи по ленд-лизу. С. 39.

(обратно)

207

Deane J. R. The Strange Allilance. N. Y., 1947. P. 95.

(обратно)

208

ХазардД. На защиту американских интересов // Военно-исторический журнал. 1990. № 6. С. 41.

(обратно)

209

Там же. С. 42.

(обратно)

210

ЦА МО РФ. Оп. 24157. Д. 2. Л. 449.

(обратно)

211

Очерки истории Внешней разведки. М., 1999. С. 400.

(обратно)

212

Там же. С. 404.

(обратно)

213

Там же. С. 415.

(обратно)

214

Там же.

(обратно)

215

Иванов Р. Сталин и союзники: 1941–1945 гг. Смоленск, 2000. С. 487.

(обратно)

216

Там же. С. 85.

(обратно)

217

Там же.

(обратно)

218

Там же. С. 105.

(обратно)

219

Там же. С. 148.

(обратно)

220

FRL. Of. 220. Box 1. Folder title Russia 1940–1941, FDR to Kalinin.

(обратно)

221

Пальмер H., Ален T. Энциклопедия шпионажа. С. 515.

(обратно)

222

Вторая мировая война: Итоги и уроки. М., 1985. С. 34.

(обратно)

223

Там же. С. 35.

(обратно)

224

Шелленберг Вальтер (1910–1952), бригаденфюрер, высокопоставленный сотрудник спецслужб нацистской Германии. После роспуска в 1944 г. Абвера (германской военной разведки) — глава загранопераций объединенной службы германской разведки. На Нюрнбергском процессе был приговорен к шести годам тюремного заключения. После выхода на свободу в июне 1951 г. закончил книгу своих воспоминаний «Мемуары Шеленберга». В России книга Шеленберга издана под названием «Лабиринт».

(обратно)

225

Цит. по: Трухановский В. Г. Уинстон Черчилль: Политическая биография. М., 1977. С. 33–34.

(обратно)

226

Голиков Филипп Иванович(1900–1980), маршал Советского Союза. В Красной армии с 1918 г., участник Гражданской войны. С 1939 по июнь 1940 г. командовал Винницкой армейской группой войск КОВО, заместитель начальника Генерального штаба — начальник РУ ГШ РККА (июль 1940 — ноябрь 1941). Глава советской военной миссии в Англии и США. Вел переговоры о военных поставках в СССР. Участник Великой Отечественной войны, командовал 10־й (октябрь 1941 — февраль 1942), 4-й (февраль — апрель 1942) ударными армиями, Брянским (апрель — июль 1942), Воронежским (июль — август 1942) фронтами, был заместителем командующего войсками Сталинградского фронта. Апрель — май 1943 г. — заместитель наркома обороны СССР по кадрам. С мая 1943 г. — начальник Главного управления кадров Наркомата обороны СССР. В 1944 г. возглавлял Группу по разведке разведорганов СССР. Одновременно — уполномоченный СНК СССР по делам репатриации советских граждан. После войны — начальник Военной академии бронетанковых войск (1956–1958), начальник Главного политического управления СА и ВМФ (1958–1962). Похоронен на Новодевичьем кладбище.

(обратно)

227

Лота В. Тайные операции Второй Мировой войны. М., 2006. С. 70–71.

(обратно)

228

Иден Антонии (1897–1977), английский государственный деятель и дипломат. В 1940 г. занял пост военного министра в кабинете У. Черчилля. С декабря 1940 г. — министр иностранных дел Великобритании. Занимал этот пост до июля 1945 г. Принимал участие в заключении советско-английского соглашения 1941 г. о совместных действиях в войне против Германии и советско-английского договора 1942 г. Участвовал в работе Московского совещания министров иностранных дел СССР, США и Великобритании., в Тегеранской конференции 1943 г. в Крымской конференции 1945 г. и Потсдамской конференции 1945 г. В 1955–1956 гг. возглавлял английское правительство.

(обратно)

229

Дилл Джон Грир (1881–1944), английский генерал-фельдмаршал (1941). В 1940–1941 гг. — начальник имперского Генштаба. Затем возглавлял английскую военную миссию при Объединенном штабе союзников в Вашингтоне.

(обратно)

230

Криппс Стаффорд (1889–1952), английский государственный и политический деятель, дипломат. В 1940–1942 гг. — посол в СССР. 12 июля 1941 г. подписал соглашение о совместных действиях СССР и Великобритании в войне против Германии, а также участвовал в советско-английских переговорах в Москве в декабре 1941 г. Неоднократно занимал министерские посты в правительстве Англии.

(обратно)

231

Дипломатический словарь. Т. III. С. 240.

(обратно)

232

Там же. С. 240.

(обратно)

233

Харламов Николай Михайлович (1905–1983), адмирал. В ВМФ с 1922 г. В 1941–1944 гг. был главой советской военной миссии в Лондоне. В 1944–1946 гг. — заместитель начальника ГШ ВМФ, в 1956–1959 гг. — командующий Балтийским флотом. В 1961–1971 гг. — на ответственных должностях в центральном аппарате ВМФ.

(обратно)

234

Лота В. Тайные операции Второй мировой войны. С. 78.

(обратно)

235

Васильев Александр Филиппович (1902–1984), генерал-лейтенант, в Красной армии с 1920 г. В военной разведке с 1937 г. Участник Великой Отечественной войны. С июля 1941 г. — начальник разведывательного отдела штаба Южного фронта. В 1944 г. — советский военный представитель при войсках союзников в Италии, начальник советской военной миссии в Англии (ноябрь 1944 — май 1945), член советской делегации на конференции в Сан-Францисско (1945) по выработке Устава ООН. С сентября 1947 по февраль 1950 г. — представитель СССР в Военно-штабном комитете ООН.

(обратно)

236

Мартель Г. Л. К. (1889–1958), генерал-лейтенант, заместитель начальника управления механизации Военного министерства (1938–1939), командир 50-й дивизии во Франции (1939–1940), командующий Королевским механизированным корпусом (1940–1942), глава Военной миссии Англии в Москве (1942–1944).

(обратно)

237

Барроуз М. Б. (1894–1967), генерал-лейтенант, военный атташе Англии в Италии, Албании и Венгрии (1938–1940), командир 9-й механизированной дивизии (1940–1942), командир 11-й механизированной дивизии (1942–1943), глава Военной миссии Англии в Москве, командующий британскими войсками в Западной Африке (1945–1946).

(обратно)

238

Славин Николай Васильевич (1903–1958), генерал-лейтенант (1945), в Красной армии с 1921 г. В военной разведке с 1936 г., военный советник в Китае (1936–1938), помощник военного атташе по авиации при полпредстве СССР в Китае (1938–1940), помощник начальника, затем начальник Управления специальных заданий РУ Генштаба КА (1941–1946), начальник Управления внешних сношений (1946–1953), заведующий 2-м Европейским отделом МИД СССР (1953–1955), посол СССР в Дании (1955–1958).

(обратно)

239

Ильичев Иван Иванович (1905–1983), генерал-лейтенант (1942), в Красной армии с 1929 г., в военной разведке с 1938. В 1942–1944 гг. — временно исполняющий обязанности начальника ГРУ. В 1944–1945 гг. — начальник ГРУ. С 1948 г. на дипломатической работе в МИД СССР.

(обратно)

240

Лота В. Секретные операции Второй мировой. С. 140.

(обратно)

241

Там же. С. 141.

(обратно)

242

Там же.

(обратно)

243

Кисленко Алексей Павлович (1901–1981), генерал-майор (1943). В Красной армии с 1919 г., в Разведывательном управлении — с 1936 г., глава советской военной миссии при штабе командующего средиземноморскими экспедиционными союзными войсками, представитель в Союзном консультативном комитете по делам Италии (1944–1945). С 1950 г. — Член Союзного совета для Японии от СССР. После войны продолжал службу в центральном аппарате Главного разведывательного управления.

(обратно)

244

Корнеев Николай Васильевич (1900–1976), генерал-лейтенант (1943). В Красной армии с 1919 г., в военной разведке с 1926 г., участник Великой Отечественной войны, глава советской военной Миссии в Югославии (январь — декабрь 1944), старший преподаватель кафедры военного искусства Академии Генерального штаба (1946–1947).

(обратно)

245

Суслопаров Иван Алексеевич (1897–1974), генерал-майор артиллерии(1940), в Красной армии с 1918 г., в военной разведке с 1939 г., участник Великой Отечественной войны, в июле 1944 г. назначен на должность представителя СССР в Контрольной комиссии по делам Италии и Франции. Глава советской военной Миссии во Франции при штабах союзных войск. После окончания войны был на преподавательской работе.

(обратно)

246

Деревянко Кузьма Николаевич (1904–1954), генерал-лейтенант (1945), в Красной армии с 1922 г., в военной разведке с 1936 г., участник Великой Отечественной войны, представитель советского командования в Австрии (май — июнь 1945), представитель Главного командования советских войск на Дальнем Востоке при штабе генерала Д. Макартура (август 1945 — январь 1946). Член Союзного совета для Японии от СССР. 2 сентября 1945 г. подписал от имени Советского правительства Акт о капитуляции Японии. После войны — заместитель начальника Управления информации ГРУ ГШ ВС СССР.

(обратно)

247

Макартур Дуглас (1880–1964), американский генерал армии. Участник Первой мировой войны. В 1930–1935 гг. — начальник штаба армии США. В годы Второй мировой войны командовал ВС США на Дальнем Востоке (1941–1942), союзными войсками в юго-западной части Тихого океана (1942–1951) и оккупационными войсками в Японии. В 1950–1951 гг. руководил операциями ВС США в войне в Корее. За неудачи смещен со всех командных постов.

(обратно)

248

Скляров Иван Андреевич (1901–1971), генерал-майор танковых войск. В Красной армии с 1927 г. В военной разведке с 1939 г. Военный атташе при посольстве СССР в Англии (1940–1946), представитель Генерального штаба ВС СССР а Военно-штабном комитете ООН (1950–1952).

(обратно)

249

Лота В. Без права на ошибку. С. 33–34.

(обратно)

250

Сизов Александр Федорович (1905–1962), генерал-майор танковых войск. Член советской военной миссии в Англии (июль — ноябрь 1941), военный атташе СССР при правительствах Польши, Югославии и Чехословакии в Лондоне. Военный атташе СССР при советском посольстве в Чехословакии (1946–1949), в США (1950–1954). Начальник отдела внешних сношений МО СССР. С января 1955 г. в отставке.

(обратно)

251

Свобода Людвик (1805–1979), государственный, политический и военный деятель Чехословакии, трижды герой ЧССР, Герой Советского Союза (1965). В годы Второй мировой войны один из инициаторов создания чехословацких частей на территории СССР. В 1945–1950 гг. — министр национальной обороны, в 1950–1951 гг. — заместитель председателя правительства Чехословакии. В 1968–1975 гт. — президент ЧССР, верховный главнокомандующий Вооруженными силами ЧССР.

(обратно)

252

Моравец Франтишек (1895–1966), бригадный генерал (1945). Активный участник советско-чехословацкого сотрудничества в области разведки против фашистской Германии (1935–1945). С марта 1939 по 1945 г. работал в Лондоне, сотрудничал с полковником А. Сизовым, передавал сведения о фашистской Германии. В ГРУ имел псевдоним «Барон־. В 1948 г. выехал из Чехословакии и поселился в США, сотрудничал с американской разведкой, работал в Пентагоне. Умер в Вашингтоне.

(обратно)

253

Лота В. Без права на ошибку. С. 36–37.

(обратно)

254

Лота В. Тайные операции Второй мировой войны. С. 95.

(обратно)

255

Донован Уильям (1883–1959), генерал-майор (1944). В годы Первой мировой войны принимал участие в боевых действиях в Европе. В годы Гражданской войны находился в России в качестве офицера связи армии США при штабе адмирала А. В. Колчака. В 1920 г. возвратился в США, занимался частной юридической практикой. В июне 1941 г. Ф. Рузвельт назначил Донована начальником службы внешней разведки США. Создатель Управления стратегических служб США, предшественника ЦРУ.

(обратно)

256

Очерки истории российской внешней разведки. М., 1999. Т. 4. С. 400.

(обратно)

257

Там же. С. 401.

(обратно)

258

Гувер Джон Эдгар (1895–1972), руководитель следственной службы Министерства юстиции США, в мае 1924 г. Гувер был назначен исполняющим обязанности директора Бюро расследований, а в декабре того же года стал директором того же ведомства, с 1935 г. — директор Федерального бюро расследований, главного органа американской контрразведывательной службы.

(обратно)

259

Гарриман Уильям Аверелл (р. 1891), американский финансист, политический деятель и дипломат В сентябре 1941 г. возглавил американскую делегацию на Московском совещании трех держав. В 1943–1946 гг. — посол США в СССР. В составе американской делегации принимал участие в работе Тегеранской, Ялтинской и Потсдамской конференций. В марте 1946 г. был назначен послом США в Великобритании. В 1950–1951 гг. — специальный помощник президента США Г. Трумэна по международным вопросам. В 1959 г, опубликовал книгу «Мир с Россией?».

(обратно)

260

DeanJ. R. The Strange Alliance. L., 1947. P. 55

(обратно)

261

Дин Дж. P. (1896–1982), бригадный генерал, глава Военной миссии США в Москве (1943–1945). С 1946 г. — в отставке.

(обратно)

262

ДинДж. Странный союз. М., 2005.

(обратно)

263

Очерки истории российской внешней разведки. Т. 4. С. 404–405.

(обратно)

264

Подробнее см.: Лота В. Разведывательное обеспечение Балатонской оборонительной операции Красной армии в годы Великой Отечественной войны // Военно-исторический журнал. 2006. N9 5.

(обратно)

265

Мягков М. Ю. Военные ведомства СССР и Англии в 1941–1945 годах: Союз и противоборство // Новая и новейшая история. 2004. № 2. С. 67–81.

(обратно)

266

Моримура Сэйити. Кухня Дьявола. С. 134.

(обратно)

267

Материалы судебного процесса по делу бывших военнослужащих японской армии, обвиняемых в подготовке и применении бактериологического оружия. С. 56–57.

(обратно)

268

Там же. С. 17.

(обратно)

269

Лукашев М. Сотворение самбо: родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской. С. 41.

(обратно)

270

Потери Вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. М., 1993. С. 78.

(обратно)

271

Там же. С. 79.

(обратно)

272

Стенограмма допроса подсудимого Ниси. Материалы судебного процесса. С. 286.

(обратно)

273

Денисов В. И на Тихом океане свой закончили поход // Международная жизнь. 2005. № 7–8. С. 192.

(обратно)

274

Победа СССР в войне с милитаристской Японией и послевоенное развитие Восточной и Юго-Восточной Азии. М., 1977. С. 4–5.

(обратно)

275

Палъмер Н., Ален Т. Энциклопедия шпионажа. С. 478.

(обратно)

276

Материалы судебного процесса по делу бывших военнослужащих японской армии, обвиняемых в подготовке и применении бактериологического оружия. С. 21.

(обратно)

277

Там же. С. 22.

(обратно)

278

Там же. С. 23.

(обратно)

279

В 1941 г. отряд Исии получил кодовое название «отряд 731», а отряд Вакамацу стал называться «отряд 100».

(обратно)

280

Ивашов Л. Г. Потсдам дал старт «холодной» войне // Военно-промышленный курьер. 2005. № 27.

(обратно)

281

Дипломатический словарь. Т. III. С. 455.

(обратно)

282

Василевский А. М. Дело всей жизни: Воспоминания. М., 1989. С. 256.

(обратно)

283

Там же.

(обратно)

284

Иванов С. П. К 40-летию сокрушительного разгрома империалистической Японии // Военная мысль. 1985. № 8. С. 9.

(обратно)

285

Гаглов И. И. Генерал армии А. И. Антонов. М., 1987. С. 145.

(обратно)

286

ДинД. Странный союз. С. 241.

(обратно)

287

Российский историк А. Александров утверждает, что предложения американцев были направлены Сталину в виде послания президента Трумэна. См.: Александров А. Великая победа на Дальнем Востоке. М., 2004. С. 118.

(обратно)

288

Там же. С. 118–119.

(обратно)

289

ДинДж. Странный союз. С. 242.

(обратно)

290

Американские радио- и метеорологические станции были демонтированы после разгрома Японии.

(обратно)

291

Иванов С. П. К 40-летию сокрушительного разгрома империалистической Японии. С. 9.

(обратно)

292

Ивашов Л. Г. Потсдам дал старт «холодной войне».

(обратно)

293

Чиков В. Нелегалы. М., 2002. С. 230–231.

(обратно)

294

Лота В. ГРУ и атомная бомба. М., 2002.

(обратно)

295

Славинский Б. Н. Зачем Соединенные Штаты сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки? // Проблемы Дальнего Востока. 1995. № 5. С. 63.

(обратно)

296

Бирнс Джеймс Фрэнсис, политический деятель США, член американской делегации на Крымской конференции. С июля 1945 по январь 1947 г. — государственный секретарь США, принимал участие в работе Потсдамской конференции руководителей трех союзных держав.

(обратно)

297

ByrnesJ. Speaking Frankly. Ν. Y., 1947. Ρ. 291.

(обратно)

298

Славинский Б. Η. Зачем Соединенные Штаты сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки? С. 63.

(обратно)

299

Делегацию Китая возглавлял Чан-Кайши.

(обратно)

300

Уткин А. И. II мировая война. М., 2002. С. 847.

(обратно)

301

Дипломатический словарь. Т. III. С. 554.

(обратно)

302

Там же.

(обратно)

303

ДинДж. Странный союз. М., 2005. С 241.

(обратно)

304

Об американском секретном проекте по перехвату и дешифрованию японских дипломатических кодов было известно советской военной разведке.

(обратно)

305

ЭйдусХ. Япония от первой до второй мировой войны. С. 239–240.

(обратно)

306

Славинский Б. Н. Зачем Соединенные Штаты сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки? С. 65.

(обратно)

307

Атомный проект СССР. Т. I. М., 2002. С. 44.

(обратно)

308

Тихвинский С. Л. Россия — Япония обречены на добрососедство // Памятники исторической мысли. М., 1996. С. 21.

(обратно)

309

Гаглов И. И. Генерал армии А. И. Антонов. С. 145.

(обратно)

310

Они руководили ГРУ: Сборник биографических очерков. М, 2005. С. 197.

(обратно)

311

Василевский А. М. Дело всей жизни.

(обратно)

312

Эта глава подготовлена на основе материалов, которые предоставили автору участники Великой Отечественной войны генерал-лейтенант П. С. Шмырев и кандидат военных наук, профессор полковник П. В. Добродий.

(обратно)

313

После разгрома японских захватчиков в районе реки Халхин-Гол по просьбе правительства Монгольской народной республики на ее территории были оставлены советские воинские части и соединения. На их базе в годы Великой Отечественной войны была сформирована 17-я армия, которая вошла в состав Забайкальского фронта.

(обратно)

314

До 1941 г. воинская часть, которой командовал генерал Исии Сиро называлась Управление водоснабжения и профилактики Квантунской армии. Отряд, которым командовал генерал-майор медицинской службы Вакамацу, назывался Иппоэпизоотическое управление Квантунской армии. Номера 731 и 100 были присвоены этим отрядам в 1941 г. приказом командующего Квантунской армии.

(обратно)

315

Генерал Китано Масадзо исполнял обязанности начальника отряда № 731 с августа 1942 по март 1944 г. Генерал Исии был временно отстранен от командования отрядом из-за выявленных крупных растрат и несанкционированных выплат жандармам за каждого человека, поставлявшегося в Пинфань в качестве подопытного материала. В марте 1944 г. Исии Сиро был восстановлен в должности начальника отряда № 731.

(обратно)

316

Материалы судебного заседания по делу бывших военнослужащих японской армии, обвиняемых в подготовке и применении бактериологического оружия. С. 23.

(обратно)

317

Там же. С. 32.

(обратно)

318

Чуйков В. И. Миссия в Китае. М., 1981. С. 5.

(обратно)

319

Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. Т. III. С. 362–363.

(обратно)

320

Там же. С. 363.

(обратно)

321

Финал Второй мировой войны: Разгром Квантунской армии. М., 2005. С. 5

(обратно)

322

Там же.

(обратно)

323

Василевский А. М. Дело всей жизни. С. 250.

(обратно)

324

Там же. С. 251.

(обратно)

325

Финал Второй мировой войны: Разгром Квантунской армии. С. 8–18.

(обратно)

326

Там же. С. 26.

(обратно)

327

Нюрнбергский процесс состоялся в г. Нюрнберг (Германия) с 20 ноября 1945 по 1 октября 1946 г. в Международном военном трибунале, который был создан для судебного преследования и наказания главных военных преступников фашистской Германии.

(обратно)

328

Кремер Семен Давидович (1900–1990), советский военный разведчик. Родился в Гомеле. Генерал-майор. Герой Советского Союза (1944). В Красной армии с 1918 г. Окончил Коммунистический университет им. Я. М. Свердлова (1922), Кавалерийские курсы усовершенствования комсостава (1926), Военную академию им. М. В. Фрунзе (1934). В военной разведке с 1934 г. С января 1937 по август 1942 г. был в специальной командировке в Англии в качестве секретаря военного атташе.

(обратно)

329

Фукс Клаус (1911–1988), немецкий ученый-физик. После установления в Германии фашистского режима выехал во Францию, затем в Англию. Аспирант лаборатории Бристольского университета (1933–1936). Работал в Эдинбурге под руководством профессора Н. Бора.

В составе группы британских физиков разрабатывал основы создания атомной бомбы. В 1944 г. военная разведка передала Фукса разведке НКГБ. Фукс работал в США (с декабря 1943 по июнь 1946 г.) и в Англии (июль 1946 — январь 1950 гг.). Арестован 2 февраля 1950 г., приговорен к 14 годам тюремного заключения. После отбытия наказания выехал в ГДР. Работал заместителем директора Института ядерных исследований.

(обратно)

330

ЦА МО. Оп. 24120. Д. 1. Л. 668.

(обратно)

331

Кучински Урсула (1907–2000), еврейка, родилась в Германии. С 1930 г. выполняла задания советской военной разведки в Китае, Маньчжурии, Польше, Швейцарии и Великобритании. Оперативный псевдоним «Соня». В 1942–1943 гг. поддерживала связь с британским ученым-физиком немецкого происхождения Клаусом Фуксом. В 1950 г. после ареста Клауса Фукса британской контрразведкой выехала в Берлин. С 1956 г. — писательница. Публиковала книги под псевдонимом Рут Вернер. Похоронена в Берлине.

(обратно)

332

Черняк Ян Петрович (1909–1995), родился в Австро-Венгрии в г. Черновцы (ныне — Украина). С 1930 г. — сотрудник Разведывательного управления Красной армии, неоднократно бывал в нелегальных зарубежных командировках. Оперативный псевдоним — «Джек». Привлек к сотрудничеству с советской разведкой британского физика Аллана Нанна Мея.

14 декабря 2004 г. Я. П. Черняку присвоено звание Героя России. Похоронен в Москве.

(обратно)

333

Британский физик А. Мей умер в Великобритании в январе 2003 г.

(обратно)

334

ЦА МО. Оп. 24155. Д. 3. Л. 384.

(обратно)

335

Атомный проект СССР. Т. I. М., 1998. С. 262–263.

(обратно)

336

Там же. С. 265–266.

(обратно)

337

ЦА МО. Оп. 24132. Д. 2. Л. 252.

(обратно)

338

Там же. Оп. 28296. Д. 5. Л. 180–183.

(обратно)

339

Там же.

(обратно)

340

Атомный проект СССР. Т. I. С. 276–279.

(обратно)

341

ЦА МО. Оп. 28521. Д. 4. Л. 135–138.

(обратно)

342

Фалин В. Второй фронт. М., 2000. С. 518.

(обратно)

343

Там же.

(обратно)

344

Лота В. ГРУ и атомная бомба. С. 340.

(обратно)

345

Генерал-полковник А. Г. Павлов, первый заместитель начальника Главного разведывательного управления, умер 6 января 2007 г.

(обратно)

346

Шишов А. Разгром Японии и самурайская угроза. С. 504.

(обратно)

347

Известия. 1945. 4 сентября. № 208.

(обратно)

348

АВП СССР. Ф. 06. Оп. 8. Д. 06. Л. 1-33.

(обратно)

349

Грейвс Р. Мифы и древней Греции. М., 1992. С. 92.

(обратно)

350

Пуркаев Максим Алексеевич (1894–1953), окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе (1936), в 1940 г. был советским военным атташе в Германии. Во время Великой Отечественной войны — начальник штаба Юго-Западного фронта, с ноября 1941 г. — командующий 60־й армией, с 1942 г. — командующий Калининским фронтом, с апреля 1943 г. — командующий войсками Дальневосточного, затем — 2-го Дальневосточного фронта.

(обратно)

351

История войны на Тихом океане. Т. 1. С. 337–353.

(обратно)

352

Нация Ямото — японцы.

(обратно)

353

Приход к власти в Японии каждого императора открывает начало новой эры в истории государства. Объявление 15 ноября 1921 г. наследного принца-регента Хирохито японским императором ознаменовало начало эры Сева. Меморандум Танака был подготовлен для императора Хирохито в качестве программного документа, который определял основные приоритеты внешней политики Японии и направления ее развития на длительную перспективу.

(обратно)

354

История войны на Тихом океане. М., 1957. Т. 1. С. 365–368.

(обратно)

355

Лига Наций — международная организация, существовавшая в период между Первой и Второй мировыми войнами. Создана на основе Устава, разработанного на Парижской мирной конференции в январе 1919 г. Устав подписали 44 государства, в том числе 31 первоначальный член Лиги Наций и союзники в войне против германского блока, а также 13 государств, не участвовавших в войне. Агрессивная внешняя политика таких государств как Германия, Италия и Япония не получала адекватной оценки со стороны Совета Лиги Наций.

Советский Союз стал членом Лиги Наций в 1934 г. Против принятия СССР в члены Лиги Наций голосовали Голландия, Португалия и Швейцария. 14 декабря 1939 г. СССР за развязывание войны против Финляндии был исключен из Лиги Наций. Вскоре Лига Наций прекратила свою деятельность, как организация, неспособная регулировать отношения между государствами. Формально Лига Наций была распущена в апреле 1946 г.

(обратно)

356

Часть территории северо-восточного Китая, захваченная в 1931–1932 гг. Японией, создавшей на ней марионеточное государство Маньчжоу-Го и превратившей ее в плацдарм для агрессии против СССР, Монголии и остальной части Китая. Освобождена советскими войсками от японских колонизаторов в августе 1945 г.

(обратно)

357

ЦА МО РФ. Оп. 3476. Д. 2. Л. 6. Рассекречено по акту в 2006 г.

(обратно)

358

Фриновский Михаил Петрович (1898–1940) в январе 1938 г. был заместителем наркома внутренних дел СССР.

(обратно)

359

ЦА МО РФ. Ф. 23. Оп. 22407. Д. 2. Л. 359–360.

(обратно)

360

Там же. Оп. 22388. Д. 2. Л. 148. Рассекречено по акту в 2006 г.

(обратно)

361

Указание начальника Разведуправления РККА: «Подготовить краткое спецсообщение начальнику Санитарного управления РККАтов. Рыбину и заместителю наркома тов. Мехлису».

(обратно)

362

ЦА МО РФ. Ф. 23. Оп. 22388. Д. 2. Л. 152.

(обратно)

363

Там же. Л. 156.

(обратно)

364

Там же. Л. 181.

(обратно)

365

Там же. Оп. 24127. Д. 3. Л. 61.

(обратно)

366

Там же. Л. 128.

(обратно)

367

Там же. Оп. 24161. Д. 4. Л. 234. Донесение доложено И. В. Сталину, В. М. Молотову, Л. П. Берия, А. И. Микояну, К. Е. Ворошилову, Б. М. Шапошникову.

(обратно)

368

ЦА МО РФ. Оп. 11247. Д. 2. Л. 434506־.

(обратно)

369

Аматерасу — богиня Солнца.

(обратно)

370

Рагинский М. Ю. Милитаристы на скамье подсудимых. М., 1985. С. 14.

(обратно)

Оглавление

СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ ИМПЕРАТОРА ХИРОХИТО ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Часть 1. «Черный монах»

  Глава первая ВСТРЕЧА С «ЯПОНЦЕМ»

  Глава вторая ЧТО ТАКОЕ «Д. Д.»?

  Глава третья «ТРЕБУЮ ДЛЯ СЕБЯ СМЕРТНОГО ПРИГОВОРА…»

  Глава четвертая ТАЙНЫЙ ОПЕКУН

  Глава пятая НА САХАЛИНЕ

  Глава шестая ЯПОНСКИЙ ДЕБЮТ

  Глава седьмая ВОЗВРАЩЕНИЕ «ЧЕРНОГО МОНАХА»

Часть 2. Владивостокский провал

  Глава первая «АРКАДИЙ»

  Глава вторая «БОРОТЬСЯ С ЯПОНИЕЙ МЫ В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ НЕ В СОСТОЯНИИ…»

  Глава третья СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА В ДЕЛОВОМ КЛУБЕ

  Глава четвертая МАДАМ ЯНЕЛЬ КРИТИКИ НЕ ПЕРЕНОСИТ

  Глава пятая ВЕСЬМА СЕКРЕТНО

  Глава шестая «ПО ШТАТАМ МИРНОГО ВРЕМЕНИ КОРМ ДЛЯ ГОЛУБЕЙ НЕ ПОЛАГАЕТСЯ…»

  Глава седьмая ДОИХАРА МАНЬЧЖУРСКИЙ

Часть 3. Неофициальный советник германского посла

  Глава первая ПО РЕКОМЕНДАЦИИ ПОЛКОВНИКА НИКОЛАИ

  Глава вторая КТО ПОЕДЕТ В ТОКИО?

  Глава третья СОРАТНИКИ

  Глава четвертая «ЗАМЕНИТЬ ИХ В ДАННОЕ ВРЕМЯ НЕВОЗМОЖНО…»

  Глава пятая «МИСТЕР ИКС»

  Глава шестая ФАБРИКА СМЕРТИ

  Глава седьмая ПИСЬМО «РАМЗАЯ» ДИРЕКТОРУ

  Глава восьмая «СОНЯ»

Часть 4. Дальневосточный дозор

  Глава первая «ДОКТОР БОШ» НА ВСТРЕЧУ НЕ ВЫШЕЛ

  Глава вторая БРОНИН ЗНАЧИТ НАДЕЖНЫЙ

  Глава третья «АБРАМ»

  Глава четвертая «ЭЛЛИ»

  Глава пятая «МИСТЕР ИКС», ГИВЕНС И ЧАН КАЙШИ

  Глава шестая 1938 ГОД: В ЕВРОПЕ И НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ

  Глава седьмая ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО РАЗВЕДЧИК

  Глава восьмая ЧТО ЗАДУМАЛ МАЙОР ФЕДЕНКО?

Часть 5. На связь выходит «Морис»

  Глава первая «НАПРАВИТЬ ЧЛЕНАМ ГКО….»

  Глава вторая ИНФОРМАЦИЯ ПО ЛЕНД-ЛИЗУ

  Глава третья ШОФЕР ВОЕННОГО АТТАШЕ

  Глава четвертая «МОРИС» ПОЛУЧАЕТ НОВОЕ ЗАДАНИЕ

  Глава пятая «ОМЕГА»

  Глава шестая «МОРИС» И ЯПОНСКИЙ ВОПРОС

  Глава седьмая «НАШИ ИСТОЧНИКИ МОГУТ ВЫПОЛНЯТЬ КРУПНЫЕ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ ЗАДАНИЯ…»

  Глава восьмая РАЗВЕДКЛУБ СОЮЗНИКОВ

  Глава девятая «ВЛАСТЕЛИН» БАКТЕРИЙ

  Глава десятая «ОСОБЫЕ ОТПРАВКИ»

  Глава одиннадцатая СУДЬБА «ЧЕРНОГО МОНАХА»

Часть 6. Избежать неизбежного

  Глава первая КОМПРОМИСС С ПРОБОИНОЙ В БОРТУ

  Глава вторая ТАЙНЫ ГЕНЕРАЛА ОСИМЫ

  Глава третья ПЕРВЫЕ «СРАЖЕНИЯ» ИСИИ

  Глава четвертая ЧТО РЕШИТ «ТЕРМИНАЛ»?

  Глава пятая КУРОК ВЗВЕДЕН

  Глава шестая ОШИБКА ПРЕМЬЕРА СУДЗУКИ

  Глава седьмая РАДИОРАЗВЕДКА ДОКЛАДЫВАЛА…[312]

  Глава восьмая ЛЕОНИД БУРЛАКОВ

  Глава девятая ФАРФОРОВЫЕ БОМБЫ

  Глава десятая МАНЬЧЖУРСКИЙ БЛИЦКРИГ МАРШАЛА ВАСИЛЕВСКОГО

Часть 7. Приговор Немесиды

  Глава первая КУДА ИСЧЕЗ «ВЛАСТЕЛИН» БАКТЕРИЙ?

  Глава вторая АТОМНЫЙ МАРАФОН

  Глава третья В РУКАХ ЯПОНЦЕВ БЕЛЫЙ ФЛАГ

  Глава четвертая ТОКИО: АВГУСТ 1945-го

  Глава пятая НА БОРТУ «МИССУРИ»

  Глава шестая СРОЧНОЕ ЗАДАНИЕ НАЧАЛЬНИКА ГРУ

  Глава седьмая ПРИГОВОР НЕМЕСИДЫ

ПОСЛЕСЛОВИЕ

ПРИЛОЖЕНИЯ

  Приложение 1 РАЗВЕДЧИКИ ГЕРОИ ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ КАМПАНИИ

  Приложение 2 НАЧАЛЬНИКИ ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ И РАЗВЕДКИ ШТАБА ГЛАВКОМА ВОЙСК НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ (1939–1945 гг.)

  Приложение З НАЧАЛЬНИКИ РАЗВЕДОТДЕЛОВ ШТАБОВ ФРОНТОВ, ПРИНИМАВШИХ УЧАСТИЕ В МАНЬЧЖУРСКОЙ ОПЕРАЦИИ

  Приложение 4 ЧЛЕН СОЮЗНОГО СОВЕТА ДЛЯ ЯПОНИИ ОТ СССР

  Приложение № 5 ЯПОНСКИЕ ДОКУМЕНТЫ

  Приложение 6 ДОКУМЕНТЫ СОВЕТСКОЙ ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ

  ХРОНИКА ПОБЕДЫ НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ (важнейшие военные и военно-политические события, связанные с разгромом Японии во Второй мировой войне)

БИБЛИОГРАФИЯ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg